Завет Холкрофта
Роберт Ладлэм


Золото рейха, с риском для жизни переправленное тремя нацистами в швейцарский банк, несколько десятилетий ждало своего часа. Оно предназначено всем уцелевшим в фашистской мясорубке. Сын немецкого генерала — одного из тех троих, кто в 1945 году жаждал искупления, — должен выполнить завет отца и избежать при этом смертельных ловушек.


Роберт Ладлэм

Завет Холкрофта


Пролог


Март 1945 года

Подводная лодка была пришвартована к могучим сваям дока, словно завлеченное в ловушку морское чудовище, устремив обтекаемое длинное тело к забрезжившему на горизонте Северного моря рассвету.

База располагалась на острове Шархёрн, в Гельголандской бухте, в нескольких милях от германского побережья близ устья Эльбы. База являлась заправочной станцией, которую так и не обнаружила разведка сил союзников и о существовании которой в целях безопасности не поставили в известность даже высших чинов ставки верховного главнокомандования рейха. Подводные мародеры уходили и возвращались во тьме, всплывая на поверхность и погружаясь в пучину всего лишь в нескольких сотнях футов от причалов. Убийцы Нептуна прибывали сюда на краткий отдых и вновь уходили в море для нанесения своих смертоносных ударов.

Этим утром, однако, замершая в доке подводная лодка подняла совсем иную задачу. Для нее война уже закончилась, и ее миссия была впрямую связана с подготовкой к новой войне.

На мостике рубки стояли двое: один в форме офицера германского военно-морского флота; другой высокий штатский, в темном длинном пальто с поднятым воротником, спасавшим его от пронизывающего колючего ветра, который дул со стороны моря; он был без головного убора, как бы выражая свое презрение к североморской зиме. Оба смотрели на длинную вереницу пассажиров, которые медленно двигались по сходням к лодке. Когда очередной пассажир подходил к трапу, его имя сверялось по специальному списку, после чего его (или ее) пропускали (или вносили) на борт.

Несколько пассажиров шли без провожатых, что было редким исключением. Это были самые старшие по возрасту — двенадцати или тринадцатилетние.

Остальные были еще совсем детьми. Грудных младенцев несли на руках няни с суровыми лицами и затем бережно передавали свою ношу судовым врачам. Дошкольники и младшеклассники сжимали в своих ручонках одинаковые походные саквояжики и, не отставая друг от друга, испуганно взирали на черную гору металла, которой на ближайшие несколько недель суждено было стать их домом.

— Невероятно! — произнес офицер. — Просто невероятно.

— Это только начало, — заметил штатский в пальто, и легкая улыбка тронула его непроницаемое, резко очерченное лицо. — Сведения поступают отовсюду. Из портов и с горных перевалов, с аэродромов по всему рейху. Они спасаются тысячами. И их развозят по всем уголкам земли. Их ждут. Везде.

— В высшей степени странное мероприятие, — сказал офицер, качая головой в благоговейном изумлении.

— Это лишь часть стратегического плана. Вся операция в целом — вот что самое поразительное.

— Мне выпала большая честь принимать вас здесь.

— Я как раз этого и хотел. Это ведь последняя группа. — Высокий штатский не спускал глаз с дока. — Третий рейх умирает. А они — надежда на его возрождение. Они — это четвертый рейх. Их не тронула ржа посредственности и продажности. Это «зонненкиндер» — «дети Солнца». Они рассеются по всему миру.

— Дети...

— Дети проклятых, — прервал его высокий штатский. — Они — дети проклятых, как и миллионы других. Но никто не будет похож на них. И они будут повсюду. Во всем мире.


Глава 1


Январь 197... года

—Attention! Le train de sept heures a destination de Zurich partira du quai numero douze...[1 - Внимание! Семичасовой поезд, следующий в Цюрих, отправляется от платформы номер двенадцать... (фр.)]

Рослый американец в синем дождевике устремил взгляд к высокому, похожему на пещеру стеклянному куполу женевского вокзала, пытаясь отыскать спрятанные репродукторы. Его костистое лицо приняло удивленное выражение: объявление было сделано по-французски, а он на этом языке почти не говорил и мало что понимал. Тем не менее, он уловил слово «Цюрих», что было сигналом. Надо действовать. Откинув прядь светло-каштановых волос, которые то и дело падали ему на глаза, он двинулся к северной части вокзала.

Кругом толпились люди. Они обгоняли американца, со всех сторон торопясь к своим поездам, чтобы отправиться в путешествия по бесчисленным направлениям. Никто, похоже, не обращал внимания на гулко звучащие под сводами стеклянной крыши объявления, которые дикторы произносили металлическими монотонными голосами. Пассажиры, заполнившие женевский вокзал, прекрасно знали, куда им направляться. Был конец недели, только что выпал снег в горах, и воздух на привокзальной площади был свежим и морозным. Все были поглощены своими планами, предстоящими поездками и встречами, и каждая потерянная здесь минута была минутой, украденной у самого себя. Поэтому все спешили.

Американец тоже спешил, ибо и его ждала намеченная встреча. Он заранее узнал, что цюрихский поезд отбывает от платформы в двенадцать. В соответствии с планом он должен был спуститься по пандусу на платформу номер двенадцать, отсчитать семь вагонов с хвоста и зайти в вагон через заднюю дверь. В вагоне он должен найти пятое купе и дважды постучать. Если все в порядке, его впустит директор «Ла Гран банк де Женев» — и это будет кульминацией почти трехмесячных приготовлений. Приготовлении, состоявших из обмена шифрованными телеграммами и из трансатлантических телефонных переговоров, причем переговоры велись только по тем номерам, которые швейцарский банкир считал «чистыми». Все происходило в условиях строжайшей конспирации.

Он не знал, что скажет ему директор женевского банка, но, кажется, знал, почему они действовали с такими предосторожностями. Звали американца Ноэль Холкрофт, правда, Холкрофт была его не настоящая фамилия. Он родился в Берлине летом 1939 года, и в родильном доме его зарегистрировали как Клаузена. Его отец Генрих Клаузен был одним из главных стратегов Третьего рейха, финансовым гением, который создал коалицию различных экономических сил, обеспечивших вознесение Адольфа Гитлера к власти.

Генрих Клаузен обрел страну, но потерял жену. Альтина Клаузен была американкой, более того, это была решительная и умная женщина с собственными понятиями о морали и этике. Она рано уяснила, что национал-социалисты не обладали ни тем, ни другим, что это кучка параноиков, возглавляемых маньяком и поддерживаемых финансистами, которых интересовала только прибыль.

Однажды теплым августовским днем Альтина Клаузен поставила перед мужем ультиматум, потребовав от него выйти из игры. И пока не поздно, противопоставить себя и этим параноикам, и этому маньяку. Не веря своим ушам, высокопоставленный нацист выслушал жену и, рассмеявшись, просто отмахнулся от ее ультиматума, посчитав его за нервический бред молодой матери. Или, возможно, за предвзятое суждение женщины, получившей воспитание в слабой и нежизнеспособной общественной системе, которая очень скоро будет растоптана сапогом «нового порядка».

В тот же вечер молодая мать собрала вещи, взяла новорожденного и вылетела одним из последних рейсов в Лондон, чтобы затем отправиться дальше, в Нью-Йорк. На следующей неделе разразился «блицкриг» и пала Польша. Тысячелетний рейх начал свой победный марш, которому суждено было продлиться без малого полторы тысячи дней.

...Холкрофт вышел из здания вокзала и спустился по пандусу к железобетонной платформе... Четыре, пять, шесть, семь... Дверь седьмого вагона была открыта. Под ближайшим к двери окном виднелся голубой кружок, обозначавший, что этот вагон обслуживается по более высокому разряду, чем первый класс; просторные купе этого вагона были пригодны для проведения в пути совещаний либо тайных собраний конфиденциального характера. Всем пассажирам была гарантирована полная изоляция от посторонних: у дверей обоих тамбуров стояли вооруженные охранники.

Холкрофт вошел в вагон и повернул налево в коридор. Он проследовал мимо закрытых дверей и остановился у пятой. Дважды постучал.

— Герр Холкрофт, — тихо произнес голос из-за деревянной панели, и, хотя в этих словах был сформулирован вопрос, говоривший произнес их без вопросительной интонации. Он твердо знал, кто за дверью купе.

— Герр Манфреди? — отозвался Ноэль, неожиданно осознав, что на него устремлен взгляд через крошечный глазок в двери купе.

У него возникло странное ощущение — он едва не рассмеялся. Усмехнувшись про себя, подумал, не будет ли герр Манфреди похож на типичного германского шпиона из английских фильмов тридцатых годов.

Дверной замок дважды щелкнул, раздался звук отодвигаемого засова. Дверь отъехала вбок, и образ немца-шпиона из кинобоевика тут же померк. Эрнст Манфреди оказался низеньким плотным господином, которому на вид было много за шестьдесят. Он был абсолютно лыс, с приятным добродушным лицом, но взгляд голубых глаз, увеличенных стеклами очков в металлической оправе, обдавал холодом. Голубые холодные глаза.

— Входите, герр Холкрофт, — сказал Манфреди с улыбкой. И тут же выражение его лица переменилось: улыбка растаяла. — Прошу простить меня. Мне бы следовало сказать «мистер Холкрофт». «Герр», возможно, звучит оскорбительно для вашего уха. Я приношу вам свои извинения.

— Ничего страшного, — сказал Ноэль, переступив порог хорошо обставленного купе. Стол. Два кресла, кровати не видно. Обшитые деревянными панелями стены, на окнах плотные темно-красные бархатные шторы, заглушающие шум вокзала. На столе лампа с абажуром.

— До отправления минут двадцать пять, — сказал банкир. — Времени достаточно. И не беспокойтесь — об отправлении объявят заблаговременно. Поезд не тронется, пока вы не покинете это купе. Вам не придется ехать в Цюрих.

— Я никогда не был в Цюрихе.

— Я убежден, что очень скоро вам представится случаи там побывать, — сказал банкир загадочно, знаком приглашая Холкрофта занять кресло за столом.

— Сейчас это к делу не относится, — сказал Ноэль; он сел, расстегнул дождевик, но не снял его.

— Извините, если обидел вас. — Манфреди откинулся на спинку кресла. — Я еще раз приношу вам свои извинения. Мне хотелось бы взглянуть на ваши документы. Пожалуйста, покажите паспорт. И водительские права, а также все бумаги, в которых указаны ваши особые приметы, прививки — все в таком духе.

Холкрофта обуял гнев. Помимо всех неудобств, которые он вынужден терпеть в связи с этим делом, его раздражал покровительственный тон банкира.

— Зачем? Вы же знаете, кто я. Иначе вы бы не открыли мне дверь. У вас, вероятно, моих фотографий и информации обо мне больше, чем у государственного департамента...

— Доверьтесь старику, сэр, — сказал банкир, пожимая плечами, и к нему вновь вернулись любезность и обходительность. — Сейчас вам все станет ясно.

Ноэль нехотя полез в карман пиджака и достал кожаное портмоне, где лежали его паспорт, медицинский сертификат, международные водительские права и два рекомендательных письма, из которых явствовало, что он дипломированный архитектор. Он передал портмоне Манфреди:

— Здесь все. Можете ознакомиться. С едва ли не большей неохотой банкир открыл портмоне.

— Такое ощущение, что я подглядываю в замочную скважину...

— Так оно и есть, — прервал его Холкрофт. — Я не просил об этой встрече. И, честно говоря, эта поездка в Женеву нарушила мои планы. Я бы хотел поскорее вернуться в Нью-Йорк.

— Конечно, конечно, я понимаю, — тихо сказал швейцарец, изучая документы. — Скажите, какой был ваш первый проект вне Америки?

Ноэль подавил раздражение. Он совершил столь длительное путешествие за океан, так что теперь не было смысла отказываться отвечать.

— В Мексике, — ответил он. — Для треста гостиниц «Альварес». Работы производились к северу от Пуэрто-Вальярта.

— А второй?

— В Коста-Рике. Правительственный заказ. Здание почтового управления в 1973 году.

— Какую сумму составил доход вашей нью-йоркской фирмы в прошлом году? Без издержек.

— Это не ваше дело, черт возьми!

— Уверяю вас, мне эта цифра известна. — Холкрофт, сдаваясь, резко помотал головой.

— Сто семьдесят три тысячи долларов с мелочью.

— Учитывая стоимость аренды помещений, зарплату сотрудников, оплату оборудования и прочие расходы, цифра не очень-то впечатляющая. Вам не кажется? — спросил Манфреди, все еще внимательно рассматривая бумаги.

— Это моя собственная компания. Там минимальный штат сотрудников. У меня нет партнеров, нет жены, нет долгов. Могло быть и хуже.

— Но могло быть и лучше! — сказал банкир, взглянув на Холкрофта. — В особенности если принять во внимание ваш талант.

— Могло быть и лучше.

— Вот и я так думаю, — продолжал швейцарец. Он сложил документы обратно в портмоне, передал его Ноэлю и подался вперед. — Вы знаете, кто был ваш отец?

— Я знаю, кто мой отец. Его зовут Ричард Холкрофт, родом из Нью-Йорка, муж моей матери. Он жив и здоров...

— И на пенсии, — завершил Манфреди. — Он, как и я, банкир, но едва ли похож на наших швейцарских банкиров.

— Он был и остается уважаемым человеком. Его ценят.

— За семейное состояние или за профессиональные достоинства?

— За то и другое, я бы сказал. Я люблю его. Если у вас есть какие-то возражения, держите их при себе.

— Преданность — качество, достойное уважения. Однако вернемся к делу. Холкрофт появился на горизонте, когда ваша мать — женщина потрясающая, между прочим, — переживала тяжелейшие времена. Но давайте не будем лукавить. Забудем о Холкрофте. Я имею в виду вашего настоящего отца. Тридцать лет назад Генрих Клаузен сделал некоторые распоряжения. Он часто курсировал между Берлином, Женевой и Цюрихом — конечно, не ставя об этом в известность германские власти. Им был подготовлен один документ, против которого мы... — Манфреди сделал паузу и улыбнулся, — ...как заинтересованные нейтралы, не могли ничего возразить. К документу прилагалось письмо, написанное Клаузеном в апреле 1945 года. Оно адресовано вам, его сыну.

Банкир потянулся к лежащему на столе коричневому конверту.

— Подождите! — сказал Ноэль. — Это были распоряжения финансового характера?

— Да.

— Тогда это меня не интересует. Отдайте деньги благотворительным организациям. Он перед ними в долгу.

— Вряд ли бы вы так легко отказались от этих денег, если бы вам стала известна сумма.

— И какова же она?

— Семьсот восемьдесят миллионов долларов.


Глава 2


Холкрофт недоверчиво воззрился на банкира, почувствовав, как кровь отхлынула от лица. За вагонным окном звуки вокзала слились в какофонию приглушенных аккордов, едва доносившихся сквозь толстые стенки вагона.

— Но не думайте, что вы можете завладеть сразу всей суммой, — сказал Манфреди, откладывая письмо на край стола. — Там есть некоторые условия, которые, впрочем, для вас не представляют никакой опасности. По крайней мере, насколько нам известно.

— Условия? — Холкрофт понял, что говорит шепотом. Он попытался взять себя в руки. — Какие условия?

— Они изложены очень четко. Эта огромная сумма денег должна быть потрачена на благо людей в разных уголках мира. Ну и, разумеется, какая-то часть денег предназначается лично для вас.

— А что вы имели в виду, сказав, что в условиях нет ничего опасного... насколько вам известно?

Увеличенные стеклами очков глаза банкира сощурились, он отвел на мгновение взгляд, и по его лицу пробежала тень тревоги. Манфреди полез в лежащий на столе кожаный «дипломат» и достал из него длинный тонкий конверт со странными пятнами на обратной стороне. Это были четыре круга, похожие на темные монеты, приклеенные к уголкам конверта.

Манфреди положил конверт под лампу. Круги оказались не монетами, а восковыми печатями. Все печати остались нетронутыми.

— Согласно инструкциям, данным нам тридцать лет назад, этот конверт — в отличие от письма вашего отца — нельзя было вскрывать. Он содержит нечто, не имеющее отношения к договору, который мы составили, и, насколько нам известно, Клаузен не знал о существовании этого конверта. Его письмо убедит вас в этом. Конверт попал к нам в руки спустя несколько часов после того, как курьер доставил нам письмо вашего отца, — последнее, что мы получили от него из Берлина.

— И что же здесь?

— Неизвестно. Мы знаем, что в конверте находится послание, написанное людьми, которые были в курсе дел вашего отца и свято верили в правоту его дела. Они считали его подлинным великомучеником Германии. Нам было поручено передать вам это письмо нераспечатанным. Вам следует прочитать его прежде, чем вы увидите письмо вашего отца.

Манфреди перевернул конверт лицевой стороной. Там было что-то написано от руки по-немецки.

— Вы должны расписаться там внизу, чтобы засвидетельствовать, что вы получили его в надлежащем состоянии.

Ноэль взял конверт и прочитал слова, смысл которых остался ему неясен:

«Dieser Brief ist mit ungebrochener Siegel empfangen worden. Neuaufbau oder Tod»[2 - «Письмо получено с несломанными печатями. Возрождение или смерть» (нем.).].

— Что здесь написано?

— Что вы рассмотрели конверт и обнаружили, что печати не сломаны.

— Я могу быть в этом уверен?

— Молодой человек, вы говорите с директором «Ла Гран банк де Женев»! — Швейцарец не повысил голос, но в его интонации прозвучал упрек. — Вам должно быть достаточно моего слова. И в конце концов, какое это имеет значение?

Никакого, подумал Холкрофт, и само собой разумеющийся вопрос заставил его встревожиться.

— А что вы сделаете, когда я подпишу конверт? Манфреди некоторое время молчал, словно решая, отвечать или нет. Он снял очки, вытащил из нагрудного кармана шелковый платочек и протер стекла. Наконец он произнес:

— Это особо важная информация...

— Но и моя подпись — тоже особо важная, — прервал его Ноэль. — Особо важная!

— Позвольте мне закончить! — возразил банкир, водружая очки на нос. — Я хотел сказать, что эта особо важная информация, возможно, уже более не является актуальной. Столько лет прошло! Конверт следует послать в абонентский ящик в Сесимбру. Это город в Португалии к югу от Лиссабона, на мысе Эспишель.

— Почему эта информация может быть не актуальна? — Манфреди соединил обе ладони.

— Дело в том, что абонентский ящик, куда следует послать письмо, уже не существует. Письмо пролежит какое-то время в отделе невостребованной почты и вернется к нам.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

Ноэль полез в карман за ручкой и перевернул конверт, чтобы еще раз взглянуть на восковые печати. Их не ломали, но какое это имеет значение, в самом деле? Холкрофт положил конверт перед собой и расписался.

Манфреди поднял руку.

— Вы понимаете — что бы ни содержалось в этом конверте, это не имеет никакого отношения к нашему участию в договоре, разработанному «Ла Гран банк де Женев». С нами никто не консультировался, и мы не были ознакомлены с содержанием этого конверта.

— Вы как будто чем-то встревожены. По-моему, вы только что сказали, что это уже не имеет значения. Ведь все это было так давно.

— Меня всегда тревожат фанатики, мистер Холкрофт. И ничто и никогда не заставит меня изменить моей точки зрения. Это, знаете ли, типичная банкирская предосторожность.

Ноэль стал ломать печати. Воск от времени затвердел, и ему пришлось приложить немалые усилия. Он распечатал конверт, вытащил оттуда сложенный листок бумаги и развернул его.

Долго пролежавшая в конверте бумага обветшала, из белой превратившись в коричневато-желтую. Текст на английском языке был написан крупными буквами готическим шрифтом. Чернила сильно выцвели, но разобрать буквы еще было можно. Холкрофт сразу взглянул на нижнюю часть листка, ища подпись. Подписи не было. Он начал читать.

Написанное тридцать лет назад послание производило жуткое впечатление: это был какой-то горячечный бред. Можно было подумать, что оно родилось в воспаленном воображении людей с расстроенной психикой, которые, собравшись в темной комнате, по теням на стене и по собственным догадкам о характере неродившихся еще людей пытались предугадать будущее.

"С сего момента сын Генриха Клаузена подвергается испытанию. Еще есть те, кто может узнать о женевских делах и кто попытается воспрепятствовать ему, их единственной целью в жизни будет стремление убить его, тем самым погубив мечту, взлелеянную титаническим воображением его отца.

Но это не должно произойти, ибо нас — всех нас — предали. И мир должен узнать, кем мы были в действительности — совсем не теми, кем нас выставляют предавшие нас, ибо все это лживые измышления предателей. Это не мы, и не Генрих Клаузен в особенности.

Мы единственные выжившие из «Вольфшанце». Мы надеемся, что наши имена будут очищены от скверны и наша честь, которой мы были предательски лишены, будет восстановлена.

Поэтому люди «Вольфшанце» будут защищать сына до тех пор, пока сын будет служить мечте отца и пока он не вернет нам нашу славу. Но если сын отвергнет эту мечту, предаст отца и не вернет нам нашу честь, он лишится жизни. Его взору предстанут страдания его любимых, его семьи, его детей. Никому не будет пощады.

Никому не дано права вмешиваться. Верните нам нашу честь. Мы в своем праве, и мы требуем".

Ноэль встал, резко отодвинув стул.

— Что это за ерунда?

— Понятия не имею, — тихо ответил Манфреди. Говорил он спокойно, но в его холодных голубых глазах застыла тревога. — Я же сказал, что мы не в курсе...

— Ну так будьте в курсе! — крикнул Холкрофт. — Читайте! Что это за шуты? Они что, писали это в сумасшедшем доме?

Банкир начал читать. Не отрывая глаз от письма, он мягко сказал:

— Да, они были на грани помешательства. Люди, которые утратили надежду.

— Что такое «Вольфшанце»? Что это означает?

— Так называлась ставка Гитлера в Восточной Пруссии, где была совершена попытка покушения на его жизнь. Это был заговор генералов: фон Штауфенберга, Клюге, Хепнера — все они участвовали в заговоре. И все были казнены. Роммель успел застрелиться.

Холкрофт не сводил глаз с письма, которое читал Манфреди.

— Вы хотите сказать, что это написали тридцать лет назад те самые люди?

Банкир кивнул и чуть прищурил глаза.

— Да, но только это довольно странный язык — для этих людей подобный стиль в высшей степени нехарактерен. Это же не что иное, как угроза — что само по себе нелепо. А они были здравомыслящими людьми. С другой стороны, время тогда было такое нелепое. Достойнейшие люди, настоящие герои. Они волей-неволей были вынуждены преступить рамки здравомыслия. Они же прошли сквозь ад — нам теперь это даже вообразить невозможно.

— Достойнейшие люди? — недоверчиво переспросил Ноэль.

— Вы только подумайте, что тогда могло значить — быть участником заговора «Вольфшанце»? После была устроена настоящая кровавая баня, по всей Германии расстреливали тысячами, причем многие из расстрелянных понятия не имели о том, что такое «Вольфшанце». Это было очередное «окончательное решение»[3 - Имеется в виду тотальное уничтожение нацистами евреев, которое рассматривалось как «окончательное решение» еврейского вопроса в Германии.], предлог, с помощью которого в Германии были уничтожены все несогласные. То, что замысливалось как попытка избавить мир от маньяка, обернулось массовым истреблением ни в чем не повинных людей. Те из участников заговора «Вольфшанце», которые выжили, видели все это своими глазами.

— Эти выжившие, — возразил Холкрофт, — очень долго служили маньяку верой и правдой.

— Вы должны понять. И поймете. Это были отчаявшиеся люди. Их завлекли в ловушку, и для них это стало страшной трагедией. Мир, который с их помощью был создан, оказался совсем не тем, о чем они мечтали. Были разоблачены все преступления, о которых они и не помышляли, но снять с себя ответственность они все же не могли. Они ужаснулись тому, что предстало их взору, но им было уже поздно отказываться от той роли, которую они сыграли в истории Третьего рейха.

— Благонамеренные нацисты! — сказал Ноэль. — Я уже слышал об этой странной породе.

— Надо вернуться назад в историю, вспомнить об экономической катастрофе, о Версальском договоре, о пакте в Локарно, большевистской угрозе, надо принять во внимание десятки прочих факторов, чтобы понять...

— Я понимаю то, что я только что прочел, — ответил Холкрофт. — Эти ваши бедненькие, не понятые миром штурмовики, не задумываясь, смеют угрожать человеку, которого они даже не знают. «Он будет лишен жизни... никому не будет пощады... ни семье, ни друзьям, ни детям». Да это же пахнет убийством. Так что не говорите мне о благонамеренных убийцах!

— Это вопль старых, больных, отчаявшихся людей. Теперь он утратил всякий смысл. Они просто излили собственную боль, страдания, потребность в искуплении... Их уже нет. Пусть они почиют в мире. А теперь почитайте письмо отца...

— Он не мой отец, — прервал его Ноэль.

— Прочитайте письмо Генриха Клаузена. Тогда вам многое станет ясно. Прочитайте. Нам еще нужно кое-что обсудить, а времени остается мало.

* * *


Мужчина в коричневом твидовом пальто и темной тирольской шляпе стоял у колонны напротив седьмого вагона. На первый взгляд в его внешности не было ничего примечательного, за исключением, пожалуй, бровей. Густые, черные с проседью, они походили на черно-серебряные арки, украшавшие неприметное лицо.

На первый взгляд. Но, присмотревшись к нему, можно было отметить крупные, жесткие, хотя и не грубые, черты, выдававшие в нем решительного и волевого человека. Невзирая на сильные порывы ветра, продувавшего насквозь всю платформу, он смотрел не моргая. Он не отрывал взгляда от седьмого вагона.

Американец выйдет из двери вагона, думал стоящий у колонны, и это будет человек, сильно отличающийся от того, кто немногим ранее вошел в ту же дверь. За несколько минут вся жизнь этого американца круто переменится: вряд ли кому из ныне живущих на земле приходилось переживать нечто подобное. И тем не менее все только начиналось, и путешествие, в которое американцу суждено было теперь отправиться, никто в современном мире не мог себе даже вообразить. Так что очень важно увидеть его первую реакцию. Более чем важно. Жизненно необходимо.

— Attention! Le train de sept heures...

Из репродукторов донеслось последнее объявление. В это время на соседний путь к той же платформе прибывал поезд из Лозанны. Через несколько минут платформу запрудят туристы, приехавшие в Женеву на субботу и воскресенье, — так жители Средней Англии, приезжающие поглазеть на Лондон, создают толчею на вокзале Чаринг-Кросс, подумал стоящий у колонны человек.

Поезд из Лозанны остановился. Пассажиры хлынули из вагонов.

Внезапно в тамбуре седьмого вагона появилась высокая фигура американца. Дорогу ему преградил носильщик, застрявший в дверях с багажом. В иных обстоятельствах эта задержка могла бы послужить причиной небольшого, скандала. Но нынешние обстоятельства для Холкрофта были далеко не обычными. Он не выказал досады: его лицо оставалось невозмутимым, и он спокойно наблюдал за носильщиком. Он словно оцепенел и отвлекся от всего происходящего вокруг, находясь во власти непреодолимого изумления. Об этом свидетельствовало то, как он держал коричневый конверт, прижимая его рукой к груди: ладонь обхватила свернувшийся в трубку конверт, пальцы вцепились в бумагу, словно сжимаясь в кулак.

Документ, написанный много лет назад, и был причиной его оцепенения... Это было чудо, которого они ждали, ради которого они и жили — мужчина у колонны и все те, кто передал ему свою эстафету. Более тридцати лет томительного ожидания. И вот, наконец, свершилось!

Путешествие началось.

Холкрофт смешался с толпой и двинулся по пандусу, ведущему к выходу в город. Хотя его то и дело толкали спешащие мимо люди, он, казалось, не обращал никакого внимания на толчею. Его невидящие глаза были устремлены вперед. В никуда.

Внезапно человек у колонны насторожился. Годы тренировки научили его быть готовым к неожиданным событиям — к мельчайшим сбоям в обычном течении событий. И он увидел этот сбой. Двое с лицами не похожими ни на одно из лиц окружавших их людей — безрадостные, хмурые, без тени радостного возбуждения, — в их лицах прочитывалась лишь враждебная сосредоточенность.

Они пробирались сквозь толпу, один чуть впереди другого. Их взоры были устремлены на американца, они спешили за ним! Тот, что шел впереди, держал правую руку в кармане пальто. Тот, что шел сзади, прятал левую руку на груди, за полой расстегнутого плаща. В их невидимых ладонях было оружие! Человек у колонны не сомневался в этом.

Он резким движением отделился от бетонного столба и, расталкивая людей, бросился вперед. Нельзя терять ни секунды! Те двое уже нагоняли Холкрофта. Им нужен конверт! Это было единственно возможное объяснение их поведения. А если так, то слухи о свершившемся чуде уже вышли за пределы Женевы. Документ, спрятанный в коричневом конверте, был бесценным, а жизнь этого американца настолько ничтожна, что ни у кого не возникнет даже минутного колебания, чтобы лишить его этой жизни. Двое, догонявшие Холкрофта, убьют его из-за конверта — бездумно, безрассудно, как сшибают щелчком букашку с золотого слитка. Но это-то и было безрассудным! Они же не могут знать, что без сына Генриха Клаузена чудо не произойдет!

Двое уже были в нескольких ярдах от Холкрофта. Мужчина с черными бровями метнулся сквозь море туристов как обезумевший зверь. Он натыкался на людей, на чемоданы, сметая все на своем пути. Оказавшись в футе от убийцы, который прятал руку под плащом, он сам сунул руку в карман пальто, сжал там рукоятку пистолета и пронзительно крикнул нападавшему:

— Du suchst Clausens Sohn! Das Genfe Dokument![4 - Ты ищешь сына Клаузена! И женевский документ! (нем.)]

Убийца уже был на середине пандуса, и от американца его отделяло лишь несколько человек. Он услышал слова, обращенные к нему незнакомцем, и обернулся: в его глазах застыл ужас.

Сзади напирала толпа, подталкивая обоих друг к другу. Через мгновение убийца и тайный телохранитель оказались лицом к лицу, словно на крохотном ринге. Мужчина с черными бровями нажал на спусковой крючок спрятанного в кармане пистолета, потом нажал еще раз. Был слышен лишь треск рвущейся ткани пальто. Две пули прошили тело нападавшего: одна попала в нижнюю часть живота, другая в шею. От первого выстрела человек конвульсивно дернулся вперед, от второго его голова откинулась назад, и на горле возникла зияющая рана.

Кровь из раны хлынула с такой силой, что забрызгала лица людей, их одежду и чемоданы. Кровь побежала по плащу бурным потоком и собралась в темные озерца на асфальте. Воздух сотрясли крики ужаса.

Телохранитель почувствовал, как чья-то рука впилась ему в плечо. Он обернулся. Это был второй убийца, но в руке у него пистолета не оказалось. Вместо пистолета он держал длинный охотничий нож, направляя лезвие прямо в лицо телохранителю.

Да это просто дилетант, подумал человек с черными бровями, — и в это мгновение сработали инстинкты, приобретенные за долгие годы службы. Он быстро отступил в сторону — так тореадор увертывается от бычьих рогов — и вцепился мертвой хваткой в запястье нападавшего. Потом вытащил из кармана пальто правую руку и обхватил пальцы, сжимавшие рукоятку ножа. Рванул запястье врага вниз, одновременно стиснув рукоятку ножа и ломая пальцы нападавшего, направил лезвие ножа ему в живот. Он воткнул нож в мягкие ткани и потом косо вогнал острый клинок меж ребер, перерезав артерии сердца. Лицо врага исказила гримаса страдания, и из его глотки вырвался страшный вопль, мгновенно прерванный смертью.

Тут началась общая суматоха. Толпа стала неуправляемой. Раздался оглушительный визг, лужи крови и распростертые на асфальте тела убитых усилили панику. Но мужчина с черными бровями точно знал, что ему делать. Он вскинул руки к лицу, изобразил испуг при виде крови на своей одежде и поспешил прочь от места убийства, слившись с обезумевшей толпой, которая теперь походила на стадо коров, вырвавшихся за забор бойни.

Он пробежал мимо американца, чью жизнь только что спас.

Холкрофт слышал крики. Они проникли сквозь объявшую его пелену, которая затмила ему зрение и слух, затуманила сознание.

Он попытался остановиться и повернуться туда, где началась паника, но толпа едва не сбила его с ног и понесла к выходу, прижав к бетонной стенке у края пандуса, которая служила перилами. Он вцепился в бетонные перила и оглянулся, но так и не понял, что же произошло. Правда, он увидел, что на асфальте лежит человек с распоротым горлом, откуда хлещет кровь. Ноэль разглядел и второго, распластавшегося на асфальте с широко раскрытым ртом, но потом он уже ничего не видел — людской водоворот захватил его и понес к выходу.

Мимо пробежал мужчина, больно толкнув его в плечо. Холкрофт мельком взглянул на бегущего и заметил перепуганные глаза под двумя полумесяцами густых, черных с проседью бровей.

Итак, произошло ужасное преступление. Попытка ограбления обернулась вооруженным нападением и, возможно, убийством. Мирная Женева перестала быть недоступной насилию, захлестнувшему мрачные улицы ночного Нью-Йорка и трущобы Марракеша.

Но Ноэль не стал забивать себе голову этими мыслями. Его это не касается. Ему сейчас надо думать о другом. Он снова был объят густой пеленой. В этой пелене, окутавшей сознание, он с трудом отдавал себе отчет, что отныне его жизнь переменилась безвозвратно.

Он сжал в руке конверт и смешался с толпой орущих людей, которые спешили поскорее выбраться на улицу.


Глава 3


Огромный авиалайнер пронесся над островом Кейп-Бретон и мягко накренился влево, меняя высоту и курс. Теперь он летел на юго-запад, в сторону Галифакса и Бостона, откуда ему предстояло достичь Нью-Йорка.

Почти весь полет Холкрофт провел в салоне первого класса наверху[5 - Первый класс в «Боинге-747» располагается на двух уровнях: внизу находится спальный салон, наверху — салон для отдыха.], уединенно сидя в кресле в правом углу, положив черный атташе-кейс на откидной столик. Здесь легче сосредоточиться: любопытные пассажиры-соседи не будут заглядывать через плечо в бумаги, которые он читал и перечитывал снова и снова.

Он начал с письма Генриха Клаузена — незнакомца, чье незримое присутствие сопровождало его всю жизнь. Это был фантастический документ. В нем содержалась столь опасная информация, что Манфреди от имени совета директоров банка попросил немедленно уничтожить письмо. Ибо в нем подробно рассказывалось о происхождении многих миллионов, положенных на счета женевского банка три десятилетия назад. Хотя большинство их источников были неприкосновенны с точки зрения закона — это были деньги, украденные ворами и убийцами из казны государства воров и убийц, — иные источники не были столь неуязвимы для правосудия. На протяжении всей войны Германия занималась грабежом. Она насиловала свой собственный народ и народы Европы, несогласные внутри страны были обчищены до нитки, побежденные соседи безжалостно обворованы. Если бы воспоминания об этих государственных кражах всплыли на поверхность, международный суд в Гааге мог бы наложить многолетний арест на вклады сомнительного происхождения.

— Уничтожьте это письмо, — сказал Манфреди. — Важно лишь, чтобы вы поняли, почему он сделал то, что сделал. Методы, которыми пользовались эти люди, не важны — они лишь осложняют это и без того запутанное дело. Но существуют еще люди, которые захотят убрать вас с дороги. В дело могут вмешаться другие воры — ведь речь идет о сотнях миллионов долларов...

Ноэль перечитал письмо, наверное, в двадцатый раз. И всякий раз, вчитываясь в текст, он пытался представить себе облик человека, написавшего это письмо. Своего настоящего отца. Он не знал, как выглядел Генрих Клаузен: мать уничтожила все фотографии, все письма, все документы, имевшие какое-либо касательство к человеку, которого она ненавидела всеми фибрами своей души.

* * *


"Берлин, 20 апреля 1945 года

Сын мой!

Я пишу эти строки в то время, когда армии рейха терпят сокрушительные поражения на всех фронтах. Скоро падет Берлин, город, в котором свирепствуют огонь и смерть. Что ж значит, так тому быть. Я не буду терять время, рассказывая тебе о том, что произошло или что могло бы произойти. О преданных идеях, о торжестве зла над добром вследствие подлого предательства морально обанкротившихся вождей. Рожденные в аду взаимные обвинения и упреки всегда сомнительного свойства, и их происхождение с легкостью приписывается козням дьявола.

Вместо этого я хочу, чтобы за меня говорили мои поступки. Ими ты, возможно, сможешь гордиться. И я молю тебя вот о чем.

Следует искупить вину. К такому выводу я пришел. Точно так же и два моих ближайших друга и соратника, чьи имена ты узнаешь из прилагаемого документа. Искупить же должно вину за все те разрушения, которые мир никогда не сможет забыть. Или простить их. И то, что мы совершили, совершено в надежде заслужить хоть толику прощения.

Пять лет назад твоя мать приняла решение, которое я не сумел оценить, настолько слепо был предан «новому порядку». Две зимы назад — в феврале 1943 года — правота слов, произнесенных ею в порыве ярости, слов, которые я высокомерно отверг, посчитав их ложью, вскормленной теми, кто ненавидел наше отечество, подтвердилась. Мы, кто трудился в тайных лабораториях политической и финансовой системы страны, оказались обманутыми. За прошедшие с тех пор два года стало ясно, что Германию ждет неминуемое поражение. Мы притворялись, что не верим в это, но в глубине сердца знали, что так и будет. И другие тоже это знали. И они утратили бдительность. Все творимые втайне ужасы обнаружились, обман раскрылся.

Двадцать пять месяцев назад я выработал план и заручился поддержкой друзей в министерстве финансов. Они с готовностью согласились со мной. Перед нами встала задача: перевести огромные суммы денег в нейтральную Швейцарию — средства, которые в один прекрасный день должны пойти на оказание помощи и содействия тысячам и тысячам, чьи жизни были сломаны неслыханными злодеяниями, совершавшимися во имя Германии дикарями, понятия не имевшими о германской чести.

Теперь мы знаем все о концлагерях. Их названия останутся в истории мрачными призраками. Белзен, Дахау, Освенцим.

Нам стало известно о массовых казнях беспомощных людей, взрослых и детей, которых выстраивали вдоль траншей, вырытых их же руками, а затем расстреливали.

Мы узнали о крематориях — о Господи всеблагой! — о печах для сожжения человеческой плоти. О душе, из которого струилась не животворная вода, а смертоносный газ. О невообразимых, мерзких опытах, которые осуществлялись людьми, находившимися в здравом рассудке, по приказу безумных практиков медицинской науки, неведомой человечеству. Наши сердца обливаются кровью, когда мы представляем себе эти бесчисленные жертвы, мы выплакали глаза, но наши слезы уже ничему и никому не помогут. Наш ум, однако, не столь беспомощен. У нас есть план.

Следует искупить вину.

Мы не в силах оживить мертвых. Мы не в силах вернуть то, что было жестоко отнято. Но мы можем отыскать всех тех, кто выжил, и детей тех, кто выжил или был уничтожен, и сделать для них все, что в наших силах. Их надо искать по всему миру, чтобы доказать им: они не забыты. Нас обуревает стыд, и мы хотим им помочь. Лишь с этой целью мы сделали то, что сделали.

Я ни на минуту не тешу себя иллюзией, что эти наши действия способны искупить все грехи, все те преступления, к которым мы невольно стали причастны. И все же мы делаем, что в наших силах, — я делаю, что в моих силах, — ибо в памяти звучат предостережения твоей матери. О всемогущий боже, почему я не послушался тогда этой великой и мудрой женщины?

Но возвращаюсь к нашему плану.

Используя американский доллар как надежный эквивалент валют, мы намеревались переводить ежемесячно десять миллионов. Сумма может показаться чрезмерной, но не настолько, если учесть оборот капиталов, с которыми имело дело министерство финансов в самый разгар войны. Мы превзошли эту цифру.

По каналам министерства финансов мы присвоили средства из сотен различных источников как внутри рейха так и большей частью извне — средства, поступавшие из-за неуклонно расширявшихся границ Германии. Нам удавалось уклоняться от налогов и получать гигантские суммы из министерства вооружения под несуществующие военные заказы; мы утаивали зарплату, поступавшую солдатам вермахта; деньги, пересылавшиеся на оккупированные территории, постоянно «терялись» в пути. Средства от продажи экспроприированных состояний, реквизированных предприятий, личные накопления, доходы частных компаний поступали не в государственный бюджет рейха, а на наши тайные счета. Деньги, вырученные от продажи произведений искусства из музеев завоеванных стран, использовались для нашего дела. Это был гениальный план, гениально проводившийся в жизнь. На какой бы риск мы ни шли, какие бы опасности нас ни подстерегали — а это происходило ежедневно, — все это казалось нам несущественным в сравнении с нашим кредо: следует искупить вину.

И все же никакой план не может считаться успешным до тех пор, пока не гарантируется выполнение поставленных целей. Военно-стратегический план захвата порта, который затем сдается неприятелю, нанесшему удар с моря, вообще не может называться стратегическим. Следует принять во внимание возможные удары с любой стороны, любые неожиданности, способные нарушить ход операции. Необходимо предугадать, насколько это возможно, любые возможные перемены, которые могут произойти с течением времени, и обеспечить выполнение даже весьма отдаленных задач. В сущности, следует воспользоваться самим ходом времени в интересах стратегии. И нам удалось это осуществить благодаря условиям, сформулированным далее в прилагаемом документе.

Мы были бы благодарны Всевышнему, если бы нам удалось помочь жертвам и всем уцелевшим гораздо раньше,чем предусмотрено нашим планом и чем позволяют наши расчеты. Но в этом случае может быть привлечено нежелательное внимание к суммам, которые мы утаили, к вкладам, которые мы сделали. Тогда все погибло! Чтобы наш стратегический план успешно осуществился, должно смениться по крайней мере одно поколение. Но даже тогда риск будет велик, хотя время уменьшит его опасность.

Сирены воздушной тревоги воют без устали. Так что, если говорить о времени, его у меня осталось не много. Я и оба моих друга ждем только подтверждения того, что это письмо доставлено в Цюрих тайным курьером. Когда мы узнаем, что оно пришло по назначению, мы реализуем заключенный нами пакт. Пакт со смертью — каждый своей собственной рукой.

Внемли моей мольбе. Помоги нам обрести успокоение. Следует искупить вину.

Вот наш завет, сын. Мой единственный сын, которого я не знаю, но которому я поверил свою печаль. Живи с ней, чти ее, ибо я прошу тебя совершить благородное деяние.

Твой отец

Генрих Клаузен".

* * *

Холкрофт положил письмо на стол текстом вниз и посмотрел сквозь иллюминатор на голубое небо над облаками. Вдали виднелся дымовой шлейф другого самолета. Ноэль пробежал взглядом вдоль белой полоски, пока не наткнулся на серебряную точку на краю неба.

Он стал думать о письме. В который уже раз. Письмо слишком сентиментально! Эти исполненные мелодраматизма фразы были явно из другой эпохи. Что, впрочем, не ослабляло силу воздействия письма, напротив, добавляло убедительности тому, что было в нем сказано. Искренность Клаузена нельзя было подвергнуть сомнению, этот крик вырвался из души.

О чем, к сожалению, в письме упоминалось лишь мимоходом, так это о самом гениальном плане. Гениальном по своей простоте, необычном в смысле использования фактора времени и финансовых законов, с помощью которых этот план одновременно проводился в жизнь и надежно защищался. Ибо те трое поняли, что значительная сумма, которую они утаили, была так велика, что ее невозможно было спрятать на дне озера или в банковском сейфе. Сотни миллионов долларов должны были вращаться в международной финансовой сфере, и их сохранность ни в коем случае не должна была зависеть от нестойких валют или жуликоватых брокеров, которые могли бы втихаря конвертировать и распродавать эти сомнительные вклады.

Большие деньги надо было положить на депозит и ответственность за их неприкосновенность возложить на одно из наиболее почтенных в мире учреждений — «Ла Гран банк де Женев». Подобное учреждение просто не могло бы допустить никаких злоупотреблений, если бы встал вопрос о снятии вклада: это была финансовая скала. Все условия договора, заключенного с вкладчиками, должны были строго соблюдаться. Все было абсолютно легально с точки зрения швейцарских законов. Сделка была тайная — как это обычно и бывает в подобных делах, — но неукоснительно связанная уважением к существующему законодательству и в этом смысле полностью созвучная времени. Букву контракта невозможно было нарушить; цели же контракта излагались в сопутствующем письме.

Даже допустить возможность обмана или нарушения условий договора было немыслимо. Тридцать лет... пятьдесят лет... для финансового календаря это весьма незначительный срок.

Ноэль потянулся к атташе-кейсу и раскрыл его. Он сунул письмо в кармашек и достал документ, составленный советом директоров «Ла Гран банк де Женев». Документ был заключен в кожаную папку, точно завещание, — чем он до некоторой степени и являлся. Холкрофт откинулся на спинку кресла и отогнул металлический зажим, после чего папка раскрылась, и его взору предстала первая страница документа.

Мой завет,мысленно повторил Холкрофт.

Он побежал глазами по строчкам, уже ставшим ему знакомыми, перелистывая странички и останавливаясь на наиболее важных пунктах.

Друзей Клаузена и его сообщников по этой суперкраже звали Эрих Кесслер и Вильгельм фон Тибольт. Эти имена имели значение не столько для того, чтобы установить личность обоих, сколько для поиска их оставшихся в живых старших детей. Это было первое условие договора. Хотя официальным распорядителем вклада являлся некий Ноэль С. Холкрофт, американский гражданин, депозит мог быть выдан лишь по предъявлении подписей старших детей всех тех вкладчиков и лишь в случае, если директора женевского банка удостоверялись в том, что каждый ребенок соглашался с условиями и целями, поставленными вкладчиками относительно расходования этих средств.

Если же отпрыски вкладчиков чем-то не устраивали директоров «Ла Гран банк де Женев» или если их сочли бы некомпетентными для выполнения условий контракта, следовало обратиться к их младшим братьям или сестрам с целью установления их соответствия этим условиям. Если же все дети будут сочтены не соответствующими возложенной на них миссии, многомиллионный депозит должен будет дождаться детей в следующем поколении, когда вскроются новые конверты с последующими инструкциями, и сделают это еще не родившиеся на свет чиновники женевского банка. Словом, выход из возможного затруднения был обескураживающим: в следующем поколении!

«Законный сын Генриха Клаузена в настоящее время носит имя Ноэль Холкрофт, живет с матерью и приемным отцом в Америке. В определенный день, назначенный директорами „Ла Гран банк де Женев“», — не менее чем через тридцать лет и не позже чем через тридцать пять лет с настоящего момента, следует вступить в контакт с вышеозначенным законным сыном Генриха Клаузена и ознакомить его с его обязанностями. Ему следует разыскать своих сонаследников и разморозить вклад в соответствии с условиями, изложенными далее. Он станет распорядителем этого вклада, который следует распределить между всеми жертвами холокоста, членами их семей и оставшимися в живых родственниками".

Трое немцев изложили причины, по которым они избрали сына Клаузена главным распорядителем депозита. Ребенок попал в семью достойную и богатую — в американскую семью, помимо всего прочего. Все детали первого брака его матери и ее бегства из Германии держались втайне ее преданным супругом Ричардом Холкрофтом. И чтобы обеспечить эту тайну, 17 февраля 1942 года в Лондоне было составлено свидетельство о смерти младенца мужского пола по фамилии Клаузен, а в Нью-Йорке было соответственно выдано свидетельство о рождении ребенка мужского пола по фамилии Холкрофт. Последующие годы должны были и вовсе предать все эти события смутного прошлого полному забвению. Младенец Клаузен должен был превратиться в мужчину Холкрофта, который не будет связан никакими узами со своим прошлым. И все же это прошлое невозможно было перечеркнуть, и поэтому он был идеальным кандидатом на уготованную ему роль, удовлетворяющим требованиям и целям составленного контракта.

В Цюрихе создавалось международное агентство по контролю за распределением вклада, в то же время источник этих средств должен был содержаться в секрете. И если бы потребовался некто, кто мог бы выступить в качестве доверенного лица, им должен был стать американский гражданин Холкрофт, имена же прочих не следовало упоминать. Никогда. Они же были детьми нацистов, и их разоблачение немедленно возбудило бы подозрения, возникла бы необходимость проверить источник этого депозита, который неминуемо бы вскрылся. И если бы этот депозит подвергся проверке и его источники стали бы известны хоть в наималейшей степени, тут же всплыли бы уже давно позабытые конфискации и экспроприации. И международные суды потонули бы в исках претендентов...

Но в случае, если доверенное лицо не имеет никакого отношения к нацистскому прошлому, не будет и повода для тревоги, для подозрений, для проверки. Не будет и требований о возмещении ущерба по тем давним экспроприациям и конфискациям. Холкрофт будет действовать заодно с двумя другими, и каждый будет обладать правом голоса, но лишь он один может действовать в открытую. Дети Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта должны оставаться в тени.

Ноэль опять подумал, кто же такие эти дети Кесслера и фон Тибольта. Скоро он узнает.

Последнее условие контракта было не менее поразительным, чем все предшествующие. Деньги следовало распределить соответствующим образом в течение шести месяцев после размораживания счета. Данное условия обязывало всех троих отпрысков полностью посвятить себя возложенной на них миссии. Именно этого и требовали вкладчики: абсолютной преданности делу. Отныне все трое перестают принадлежать себе, в их судьбе должны произойти глубокие перемены: они должны пожертвовать частью своей жизни. Но беззаветная преданность делу требует вознаграждения, поэтому в конце шестимесячного срока в случае успешного завершения операции по распределению этих средств среди жертв холокоста цюрихское агентство прекратит свое существование, а каждый из троих потомков получит по два миллиона долларов.

Два миллиона долларов. За шесть месяцев.

Два миллиона!

Ноэль стал размышлять, что все это значит для него в личном и профессиональном плане. Это свобода. Манфреди сказал, что он талантлив. Да, он был талантлив, но его талант крайне редко проявлялся в творениях. Ему приходилось заключать контракты, которые он предпочел бы отвергнуть; составляя проекты, он вынужден был идти на уступки там, где архитектурная интуиция подсказывала ему не уступать; приходилось отказываться от интенсивной работы, ибо финансовые затруднения вынуждали его тратить время на выполнение куда менее предпочтительных заказов. Он постепенно становился циничным.

Ничто в этом мире не вечно, но когда приходится постоянно делать скидку на фактор физического износа, то и сам неминуемо подвергаешься моральной амортизации. Никто не знал этого лучше Холкрофта, архитектора, некогда обладавшего обостренным чувством совести. Возможно, он вновь обретет это утраченное чувство. Когда получит свободу. С двумя миллионами долларов.

Холкрофта удивили собственные мысли. Он уже принял решение. Он был готов поступить так, как не собирался поступать до тех пор, пока не обдумает это предложение. Во всех мельчайших деталях. И теперь он собирался выкупить свою столь неуместную в современном мире совесть за деньги, которые, как он уверял себя, способен был отвергнуть.

Так что же они собой представляют, эти дети Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта? Женщина и мужчина-ученый. Но помимо разницы в поле и в профессии они были причастны к той жизни, о которой он почти ничего не знал. Они были там. Они все видели. Они были достаточно взрослыми детьми тогда — и не могли забыть... Они жили в страшном демоническом мире, имя которому было Третий рейх. Ему, американцу, будет о чем их порасспросить.

Порасспросить? О чем?

Но он уже все решил. Он сказал Манфреди, что ему потребуется какое-то время, по крайней мере, несколько дней, прежде чем он сможет принять решение.

— Неужели у вас в самом деле есть выбор? — спросил его швейцарский банкир.

— Разумеется, есть, — ответил Ноэль. — Я не продаюсь ни при каких обстоятельствах. И меня не страшат угрозы, посланные мне тридцать лет назад бандой маньяков.

— И правильно. Обсудите все с матерью.

— Как? — изумился Холкрофт. — Мне казалось, вы сказали, что...

— Что все должно оставаться в тайне? Да, но для вашей матери сделано единственное исключение.

— Почему же? Мне кажется, она уж должна быть последней, кому...

— Она — первая! И единственная. Она оценит это доверие.

Манфреди прав. Если Холкрофт согласится, то ему волей-неволей придется приостановить дела своей компании и начать кругосветное путешествие в поисках детей Кесслера и фон Тибольта. Это возбудит любопытство матери, а она не из тех женщин, что оставляют свое любопытство неудовлетворенным. Она начнет докапываться, и, если ей случайно станет известно о миллионах, спрятанных в Женеве, и о роли Генриха Клаузена в этой гигантской краже, мать может взорваться. Ведь в ее памяти еще живы воспоминания о бандитах-параноиках из Третьего рейха. И если она обнародует то, что станет ей известно, международный суд наложит на депозит бессрочный арест.

— А если она не поверит?

— Вы должны ее убедить. Это письмо убедительно, и, если потребуется, мы тоже вмешаемся. В любом случае было бы полезно знать о ее реакции, пока мы не приступили к делу.

Какова же будет ее реакция? Ноэль ломал голову, думая об этом. Альтина не из тех заурядных матерей, каких тысячи. Он-то очень рано понял, что мать — натура особенная. Она совсем не соответствовала стандартному представлению о богатой манхэттенской матроне. Здесь, в кругах нью-йоркской знати, ее подстерегали всевозможные ловушки: лошади, яхты, уик-энды, проводившиеся на роскошных курортах в Калифорнии, но ей была чужда безоглядная погоня за успехом и за престижем.

Она уже прошла через все это. Позади у нее бурная жизнь в Европе тридцатых годов, где она, молодая бесшабашная американка, оказалась, вырвавшись из-под опеки родителей, у которых осталось какое-никакое состояние после финансового краха и которые предпочитали жить, сторонясь своих менее удачливых конкурентов. Она вращалась в высших слоях британской аристократии, в кругу завсегдатаев парижских кафе, водила знакомство с энергичными новыми хозяевами Германии. И из этих бурных лет она вынесла трезвость ума и спокойствие души, порожденные любовью, усталостью, ненавистью и яростью.

Альтина была человеком особого склада, в равной степени друг и мать; их дружба была глубока и не требовала постоянного подтверждения. В каком-то смысле, думал Холкрофт, она ему даже больше друг, чем мать, ибо в роли матери она чувствовала себя не вполне комфортно.

— Я совершила в жизни слишком много ошибок, мой милый, — сказала она ему однажды, смеясь, — чтобы доверять силе авторитета, который имеет биологическое происхождение.

И вот теперь ему предстояло попросить маму вспомнить о человеке, которого она в течение долгих лет старалась забыть. Испугает ли это ее? Вряд ли. Усомнится ли она в целях, которые изложены в переданном ему Манфреди документе? Вряд ли, если прочитает письмо Генриха Клаузена. Какие бы воспоминания ни уязвляли душу матери, она была женщиной умной и чувствительной. Люди меняются, им ведомо чувство раскаяния. Ей придется это признать, сколь бы неприятным для нее ни было это признание в данных обстоятельствах.

Наступил конец недели. Завтра воскресенье. Мать с отчимом проводили выходные за городом, в Бедфорд-Хиллс. Завтра утром он поедет туда и поговорит с ней.

А в понедельник предпримет первые шаги, чтобы приготовиться к возвращению в Швейцарию, где ему надо разыскать пока еще неизвестное агентство в Цюрихе. В понедельник начнется охота.

Ноэль вспоминал свой разговор с Манфреди. Вот что тот сказал ему на прощанье:

— У Кесслера было два сына. Старший, Эрих, названный в честь отца, — профессор истории в Берлинском университете. Младший, Ганс, — врач, живет в Мюнхене. Насколько мне известно, у обоих весьма высокая репутация в их кругах. Они поддерживают темные контакты друг с другом. Если Эриху станет все известно, он может потребовать, чтобы и брата включили в дело.

— Это возможно?

— В документе ничего не говорится о том, что это невозможно. Хотя сумма вознаграждения остается неизменной и каждая семья имеет право лишь на один голос.

— А что с детьми фон Тибольта?

— Боюсь, тут совсем иной случай. Для вас это может вырасти в целую проблему. Как явствует из послевоенных документов, мать с двумя детьми уехала в Рио-де-Жанейро. Лет пять-шесть назад они исчезли. В буквальном смысле. Полиция не располагает никакой информацией о них. Ни адреса, ни места работы, ни места жительства. Это странно, потому что их мать какое-то время весьма преуспевала в бизнесе. И никто, похоже, не знает, что там произошло, а если кто и знает, то не спешит об этом рассказывать.

— Вы говорите, с двумя детьми? Кто они?

— Вообще-то их трое. Самый младший ребенок — дочка Хелден. Она родилась после войны, в Бразилии, ее зачали, очевидно, в самые последние дни существования рейха. Старший ребенок — тоже дочь, Гретхен. Средний ребенок — сын Иоганн.

— Вы говорите, они исчезли?

— Возможно, это слишком сильно сказано. Мы же банкиры, а не детективы. Мы не проводили тщательного расследования. Бразилия ведь такая большая страна. Ваши же расследования должны быть в высшей степени тщательными. Детей нужно найти. Это первое условие контракта. Если его не выполнить, счет невозможно будет разморозить.

...Холкрофт закрыл папку и положил ее в атташе-кейс. Его пальцы случайно коснулись листка бумаги, на котором печатными буквами тридцать лет назад было написано странное послание уцелевших участников заговора «Вольфшанце». Манфреди и тут был прав: старые больные люди, отчаянно пытавшиеся сыграть свою последнюю роль в драме будущего, которое они с трудом могли предвидеть. Если бы они его предвидели, они бы обратились к сыну Генриха Клаузена". Просили бы, а не грозили. Эта Угроза была для него загадкой. Почему они ему угрожали?

Опять Манфреди прав. Это странное послание теперь утратило всякий смысл. Сейчас думать надо о другом.

Холкрофт поймал взгляд стюардессы, которая болтала с двумя мужчинами, сидящими за столиком через проход, и жестом попросил принести ему еще шотландского виски. Она приветливо улыбнулась в ответ и кивнула, как бы отвечая, что принесет стакан через минуту. Он опять погрузился в раздумья.

Теперь его обуревали сомнения. Готов ли он посвятить себя делу, которое отнимет у него по крайней мере год жизни? Да и сам этот план настолько грандиозен, что сначала потребуется выяснить, подходит ли он сам для его выполнения, а потом уж решать, годны ли для него дети Кесслера и фон Тибольта, — если, разумеется, он сумеет их разыскать.

Ему снова вспомнились слова Манфреди: «Неужели у вас есть выбор?» Ответить на этот вопрос можно было «да» и «нет». Два миллиона долларов, гарантировавшие ему личную свободу, — искушение, которому трудно противостоять. Но стоило ли рисковать тем, что он уже имел, ради иллюзорной возможности получить еще больше? У него была высокая репутация, его талант признавали многие заказчики, количество которых все увеличивалось и которые, в свою очередь, рекомендовали его новым заказчикам. Что произойдет, если он внезапно приостановит дело? Какие последствия будет иметь его решение выйти из конкурентной борьбы за дюжину выгодных контрактов? Эти вопросы следовало глубоко обдумать, ведь его интересовали не только деньги.

И все же, размышляя об этом, Ноэль понял, что сомнения бессмысленны. В сравнении с его... заветом... эти сомнения просто несущественны. Какими бы ни были его личные интересы, уже давно пора отдать миллионы дол ларов уцелевшим жертвам неслыханных в истории человечества зверств. Это была святая обязанность, которую невозможно было отвергнуть. Сквозь годы к нему воззвал голос страдающего человека, голос его неизвестного отца. Ноэль и сам не мог себе толком объяснить, почему он не в силах остаться глухим к этому призыву. Утром он поедет в Бедфорд-Хиллс и поговорит с матерью.

Холкрофт поднял взгляд, недоумевая, куда же запропастилась стюардесса с его виски. Она стояла у тускло освещенного прилавка, служившего стойкой бара в салоне для отдыха «Боинга-747». С ней были и те двое, которые недавно сидели за столиком напротив. К ним присоединился теперь третий. Еще один человек сидел в дальнем углу салона и читал газету. Те двое, что разговаривали со стюардессой, много пили, а третий, словно пытаясь не отставать от них, притворялся более пьяным, чем был на самом деле. Стюардесса заметила взгляд Ноэля и вздернула брови в притворном отчаянии: мол, что я могу поделать! Она уже давно наполнила его стакан, но кто-то из пьяных расплескал виски, и теперь девушка вытирала прилавок салфеткой. Новый приятель двух пьяниц вдруг споткнулся о вертящийся табурет и, потеряв равновесие, упал. Стюардесса бросилась к нему на помощь. Другой пассажир захохотал и плюхнулся на соседний табурет. Третий потянулся к стоящему на прилавке стакану. Четвертый пассажир негодующе поглядел на пьяных и зашуршал газетой, словно выражая свое недовольство. Ноэль уставился в иллюминатор, не желая ввязываться в это происшествие.

Через несколько минут стюардесса подошла к его креслу.

— Прошу прощения, мистер Холкрофт. Шалуны, они и есть шалуны, даже на трансатлантическом лайнере. Вы заказывали виски со льдом, если не ошибаюсь?

— Да. Спасибо. — Ноэль взял стакан из рук привлекательной девушки и взглянул ей в глаза. Ее взгляд, кажется, говорил: «Спасибо вам, хороший человек, что вы не ведете себя, как эти ублюдки». В других обстоятельствах он, возможно, продолжил бы с ней разговор, но теперь надо было думать о другом. Он мысленно перебирал то, что ему предстояло сделать в понедельник. Закрыть офис несложно — штат у него небольшой: секретарша и два чертежника, которых он с легкостью мог порекомендовать коллегам, возможно, они получат даже более высокое жалованье. Но какого черта «Холкрофт, Инкорпорейтед» в Нью-Йорке должна закрываться как раз в тот момент, когда ей уже прочат множество заказов, способных обеспечить по крайней мере тройное увеличение штата сотрудников и увеличение вчетверо годового дохода! Объяснения придется давать предельно Убедительные.

Вдруг один из пассажиров в дальнем конце салона вскочил на ноги и издал дикий вопль. Он изогнулся, ловя ртом воздух, схватился за живот, потом за грудь... И рухнул на деревянный столик, где стопками лежали журналы и книжки с расписаниями авиарейсов, судорожно извиваясь, глаза у него были широко раскрыты, вены на шее набухли. Он дернулся вперед и распростерся на полу.

Это был третий — тот, что присоединился к двум пьяным, разговаривавшим у стойки бара со стюардессой.

Началась паника. Стюардесса метнулась к упавшему пассажиру, внимательно его осмотрела и стала действовать согласно инструкции. Она попросила всех пассажиров оставаться на своих местах, подложила подушку под голову пострадавшего и, вернувшись к стойке, вызвала по селектору подмогу. Тотчас по винтовой лесенке снизу поднялся стюард, вслед за ним появился командир корабля в форме авиакомпании «Бритиш эруэйз». Склонившись над бездыханным телом, они стали совещаться со стюардессой. Стюард быстро прошел к лесенке, спустился вниз и через несколько минут вернулся с папкой. Это был, очевидно, список пассажиров.

Командир обратился ко всем находящимся в салоне:

— Прошу вас занять свои места внизу. На борту находится врач. Сейчас его вызовут. Спасибо.

Когда Холкрофт спускался вниз, мимо него прошмыгнула стюардесса с одеялом. Он слышал, как командир корабля отдает приказ через переговорное устройство:

— Свяжитесь с аэропортом Кеннеди и вызовите «скорую». Пассажир Торнтон. Сердечный приступ, по-моему.

Врач склонился над неподвижным телом, лежащим на диване. Потом он попросил принести фонарик. Второй пилот бросился в кабину и вернулся с фонариком. Врач раскрыл веки Торнтона, потом обернулся к командиру и пригласил его отойти в сторону. Он хотел сообщить нечто важное. Командир склонился ближе, и врач зашептал ему на ухо:

— Этот человек мертв. Трудно сказать, отчего наступила смерть, — необходимо сделать анализ крови и вскрытие, но едва ли у него был сердечный приступ. Мне кажется, его отравили. Видимо, стрихнином.

* * *


Инспектор таможенной службы сразу затих. За его столом сидел детектив из отдела убийств авиатранспортной полиции Нью-Йорка. Перед ним лежал список пассажиров рейса «Бритиш эруэйз». Инспектор неподвижно застыл в неловкой позе сбоку от стола с тревожным выражением на лице. У стены сидели командир «боинга» и стюардесса из салона первого класса. Детектив недоверчиво смотрел на таможенного инспектора.

— Так вы уверяете, что двое пассажиров сошли с этого самолета, проникли через закрытый для посторонних коридор в охраняемый сектор таможенного контроля и исчезли?

— Я не могу этого объяснить, — сказал инспектор, горестно качая головой. — Такого раньше не случалось. Детектив обратился к стюардессе:

— Вы уверены, мисс, что они были пьяны?

— Теперь сомневаюсь, — ответила девушка. — Теперь я уже так не думаю. Выпили они порядочно. Это я могу точно сказать — ведь я их обслуживала. Но вели они себя спокойно.

— Они могли выливать спиртное куда-нибудь? Я имею в виду, могли ли они его не пить?

— Выливать — но куда? — спросила стюардесса.

— Ну, не знаю. В пустые пепельницы, под подушки кресел. Чем у вас там застелен пол?

— Ковром, — ответил пилот.

Детектив обратился к стоявшему в дверях полицейскому:

— Свяжитесь по переговорнику с судмедэкспертом и попросите его обследовать ковер, подушки кресел и пепельницы. Пусть проверят все изнаночные части. Если там обнаружат влагу, пусть доложат.

— Слушаю, сэр! — И полицейский закрыл за собой дверь.

— Разумеется, — начал командир «боинга», — разные люди способны выпить разное количество спиртного.

— Но не такое же, о котором говорит юная леди! — возразил детектив.

— Господи, но почему это так важно? — воскликнул командир. — Конечно, это именно те, кого вы ищете. Они, как вы выразились, исчезли. Следовательно, все было заранее спланировано.

— Тут все важно, — заметил детектив. — Мы можем сравнить случившееся с аналогичными преступлениями, совершенными ранее. Нам важно все. Ох уж эти безумцы. Богатые безумцы, которые бродят по всему миру в поисках острых ощущений и получают удовольствие, будучи навеселе, не важно от чего — от алкоголя или наркотиков. Насколько мы понимаем, те двое даже не были знакомы с Торнтоном. Ваша стюардесса показала, что они познакомились в салоне. Почему же они его убили? И если это так, то почему так зверски? Это и впрямь был стрихнин, командир, и поверьте мне, это жестокое убийство.

Зазвонил телефон. Таможенный инспектор снял трубку и, выслушав, передал ее детективу авиатранспортной полиции.

— Это из государственного департамента. Вас.

— Госдеп? Говорит лейтенант Майлз, нью-йоркская авиатранспортная полиция. У вас есть информация, которую я запрашивал?

— Есть, но вам она не понравится...

— Погодите. — Майлз опустил трубку, потому что дверь распахнулась и вошел полицейский, уходивший связываться с судебно-медицинским экспертом. — Что у вас? — спросил его Майлз.

— Все подушки и ковер с изнанки влажные.

— Так они были трезвы как стекло! — сказал детектив, отчеканивая каждое слово. Он вернулся к прерванному телефонному разговору: — Госдеп! Продолжайте. Что же мне не понравится?

— Паспорта, о которых вы спрашивали, были аннулированы четыре года назад. Паспорта принадлежали двум жителям Флинта, штат Мичиган. Они жили по соседству. И работали в одной компании в Детройте. В июне 1973 года оба отправились в служебную командировку в Европу и не вернулись.

— Почему паспорта аннулировали?

— Они исчезли из гостиницы, в которой остановились. Через три дня их тела были найдены в реке. Их застрелили.

— Боже! В какой еще реке? Где?

— В Изаре. Это в Мюнхене, в Германии.

* * *


Один из другим разгневанные пассажиры рейса номер 591 выходили из карантина-накопителя. Представитель компании «Бритиш эруэйз» сверял их имена, адреса и номера телефонов со списком пассажиров «боинга». Вместе с представителем «Бритиш эруэйз» у двери карантина стоял офицер нью-йоркской авиатранспортной полиции и делал пометки в своем списке. Карантин продолжался почти четыре часа.

Из карантина-накопителя пассажиров провожали в сектор выдачи багажа, где им выдавали уже осмотренный багаж, после чего они направлялись в здание аэровокзала.

Один из пассажиров и не собирался уходить из отсека выдачи багажа. Вместо того чтобы направиться к выходу, человек, у которого не было багажа — лишь через руку его был перекинут сложенный дождевик, — двинулся к двери на которой висела табличка:

«ТАМОЖНЯ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. ЦЕНТР СПЕЦКОНТРОЛЯ. ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА».

Показав свое удостоверение, он прошел за дверь. Седоволосый человек в форме высокопоставленного чиновника таможенной службы стоял у окна и курил. Он обернулся к вошедшему.

— Я ждал тебя, — сказал он. — Я ничего не мог предпринять, пока ты проходил карантин.

— У меня есть удостоверение — на тот случай, если бы тебя здесь не оказалось, — ответил пассажир и сунул удостоверение обратно в карман.

— Держи его наготове. Оно еще может понадобиться: тут полным-полно полиции. Что ты собираешься делать?

— Попасть на самолет.

— Ты полагаешь, они все еще там?

— Да. Это единственное объяснение их исчезновения. — Пассажир и чиновник таможни покинули кабинет и прошли через отсек выдачи багажа, мимо бесчисленных конвейерных лент к обшитой стальным листом двери с надписью «Вход воспрещен». Таможенный чиновник отпер дверь своим ключом и вошел, за ним последовал пассажир с дождевиком. Они оказались в темном длинном туннеле, ведущем прямо на летное поле. Через сорок секунд они добрались еще до одной обшитой стальным листом двери, которую охраняли двое — один из таможенного управления Соединенных Штатов, другой — сотрудник авиатранспортной полиции. Первый узнал седоволосого.

— Здравствуйте, капитан. Ну и ночка, а? — Боюсь, все только начинается, — ответил тот. — Им теперь не отвертеться. — И мельком взглянул на полицейского. — Этот джентльмен — из ФБР, — продолжал он, кивнув на своего спутника. — Я веду его на борт Рейса 591. Возможно, тут есть какая-то связь с наркобизнесом.

Полицейский, похоже, смутился. Ясное дело, он получил инструкции никого не впускать в эту дверь. Вмешался таможенник:

— Эй, приятель, пропусти их. Это же хозяин всего аэропорта Кеннеди.

Полицейский пожал плечами и открыл дверь.

* * *


Нескончаемый холодный дождь лил как из ведра, черное небо заволокли клочья тумана, принесенного со стороны Ямайского залива. Человек, которого сопровождал таможенный чиновник, надел дождевик. Его движения были быстры. Рука, спрятанная под дождевиком, сжимала пистолет. В мгновение ока пистолет оказался у него за поясом.

«Боинг-747» поблескивал в лучах прожекторов, фюзеляж был испещрен струйками дождя. Вокруг самолета столпились полицейские и механики наземного обслуживания, которые в ночи различались лишь по цвету плащей — черных и оранжевых.

— В самолете я тебя прикрою, если полиция тобой заинтересуется, — сказал таможенный чиновник и жестом указал на металлическую лестницу, поднимающуюся от кузова грузовика к раскрытому люку в хвостовой части самолета. — Ну, счастливой охоты.

Человек в дождевике кивнул, хотя, похоже, даже не расслышал его слов. Он напряженно изучал обстановку. Все его внимание было приковано к «боингу». Вокруг самолета в радиусе тридцати ярдов были установлены стойки, связанные веревками. У каждой стойки стоял полицейский. Но человек в дождевике находился внутри оцепленного места и мог свободно передвигаться. Он прошел вдоль ограждения и оказался под хвостовой частью. Он кивал полицейским и, если видел в их глазах немой вопрос, показывал свое удостоверение. Сквозь потоки дождя всматривался в лица всех, кто входил в самолет, как вдруг услышал за спиной недовольный выкрик парня из наземного обслуживания:

— Ты что, охренел? Закрепи лебедку!

Гневный окрик предназначался механику бригады наземного обслуживания, который стоял на платформе тягача. На нем не было желтого плаща, и его белый комбинезон промок насквозь. За баранкой тягача сидел другой парень, на котором тоже не было плаща.

Ну, вот и они, подумал человек в дождевике. Убийцы надели эти комбинезоны под костюмы, но они не учли, что может пойти дождь. Если бы не эта ошибка, план побега осуществился бы с блеском.

Он подошел к тягачу, сжав рукоять пистолета под дождевиком, и стал всматриваться в лицо того, кто сидел за баранкой. Второй стоял на дальнем краю платформы тягача и смотрел в другую сторону. За стеклом сверкнул удивленный взгляд — и сидящий метнулся в сторону, прижимаясь к правой двери кабины. Но человек в дождевике опередил его. Он распахнул дверь, выхватил пистолет и выстрелил — звук выстрела потонул в шуме дождя: к стволу был прикручен глушитель. Сидящий в кабине ткнулся лицом в приборный щиток, из раны на лбу заструилась кровь.

Услышав странные звуки, второй подбежал к кабине и заглянул стрелявшему в лицо:

— Это ты! Сидел в салоне с газетой!

— Залезай в кабину! — скомандовал человек в дождевике. Его слова четко прозвучали сквозь шум дождя. Руку с зажатым в ладони пистолетом он спрятал за распахнутой дверью кабины.

Стоявший на платформе замер. Человек с пистолетом огляделся по сторонам. Оцепившие самолет полицейские не отреагировали на случившееся: им было очень неуютно под проливным дождем и под слепящими лучами прожекторов. Человек в дождевике вскочил на подножку, схватил убийцу за полу комбинезона и одним рывком втолкнул его в кабину тягача.

— Вы ошиблись. Сын Генриха Клаузена жив, — сказал он спокойно. И выстрелил во второй раз. Убийца упал на сиденье.

Человек в дождевике закрыл дверь тягача и, заткнув пистолет за пояс, медленно двинулся прочь. Пройдя под фюзеляжем к оцепленному проходу, который вел к туннелю, он увидел, как из двери «боинга» появился таможенный чиновник и стал торопливо спускаться по трапу. Они встретились и вместе пошли к туннелю.

— Ну как? — спросил чиновник.

— Моя охота увенчалась успехом. Их охота оказалась неудачной. Вопрос в том, что нам делать с Холкрофтом.

— Это уже не наша забота. Пусть этим занимается Тинаму. Тинаму должен быть в курсе.

Человек в дождевике улыбнулся своим мыслям. Он знал, что его улыбка осталась незамеченной.


Глава 4


Холкрофт вышел из такси у своего дома на Семьдесят третьей улице в Восточном Манхэттене. Он чувствовал страшную усталость — результат напряжения последних трех дней, усугубившегося трагедией на борту самолета. Ему было жаль того беднягу, скончавшегося от сердечного приступа, но больше всего Ноэля разозлили идиотские действия авиатранспортной полиции: они отнеслись к происшествию так, словно это был международный скандал. Господи всемогущий! Их держали в карантине целых четыре часа! И всем пассажирам первого класса пришлось сообщить полиции о своем предполагаемом местонахождении в ближайшие два месяца! Его поприветствовал швейцар:

— Быстро вы вернулись на этот раз, мистер Холкрофт. У вас большая почта. Да, и записка.

— Записка?

— Да, сэр, — сказал швейцар, подавая ему визитную карточку. — Этот джентльмен заходил вчера и спрашивал вас. Он был весьма возбужден, вы понимаете, что я имею в виду?

— Пока не совсем. — Ноэль взял карточку и прочитал:

«Питер Болдуин, эсквайр». Имя ему ничего не говорило. «Веллингтон секьюрити системз, лимитед. Стрэнд, Лондон». Ниже — номер телефона. Холкрофт перевернул карточку. На обороте было написано: «Отель „Сент-Реджис“, ном. 411».

— Он настоятельно просил меня позвонить вам и узнать, не вернулись ли вы, но я-то видел, что вы не заходили в квартиру.

— Он мог и сам мне позвонить, — сказал Ноэль, направляясь к лифту. — Мой номер есть в телефонной книге.

— Он сказал мне, что пытался вам дозвониться, но наш телефон неисправен. Он про...

Дверь лифта закрылась, и Ноэль не расслышал последних слов швейцара. Пока лифт полз на пятый этаж Холкрофт снова взглянул на карточку. Питер Болдуин эсквайр. Кто это? И с каких это пор его телефон неисправен?

Он открыл дверь квартиры и стал шарить рукой по стене в поисках выключателя. Обе настольные лампы зажглись одновременно. Ноэль окинул взглядом комнату и оторопел.

Тут все было не так, как три дня назад! Все по-другому!

Вся мебель, все стулья и столы, все вазы и пепельницы были сдвинуты с привычных мест. Диванчик для отдыха раньше стоял посреди комнаты, теперь он оказался в дальнем углу. Все эскизы и картины, развешанные по стенам, висели на других местах. Стереопроигрыватель уже стоял не на полке, как раньше, а на столе. А бар, который был у дальней стены гостиной, переместился за дверь. Чертежная доска, всегда стоявшая у окна, теперь возвышалась прямо перед ним, в нескольких шагах от двери. Вертящийся табурет и вовсе исчез из виду... Да где же он? Это было самое поразительное происшествие из всех, что случились с Ноэлем в последнее время. Все такое знакомое и в то же время — абсолютно чужое! Реальность словно перевернулась, словно кто-то сбил фокус...

Он так и стоял, не закрывая входную дверь. Мысленно Холкрофт все еще представлял себе прежний вид комнаты, но привычную картину вытеснила другая — та, что предстала его взору.

— Что произошло? — услышал Ноэль собственный голос и не сразу понял, что эти слова произнес он сам.

Ноэль подбежал к диванчику: телефон всегда стоял рядом на столике справа. Но диванчик был сдвинут, и телефона рядом не оказалось. Он вышел на середину комнаты. Где же столик? Там, где должен был стоять стол, теперь стояло кресло. Но и там телефона не было! Где же телефон? Где стол? Где же, черт побери, телефон?

У окна! Там стоял кухонный стол — Боже, кухонныйстол у окна гостиной! И на нем он увидел телефонный аппарат. Большое окно выходило на жилой небоскреб, возвышавшийся на другом конце двора. Телефонные провода кто-то вытащил из-под ковра, устилавшего весь пол гостиной, и перебросил к окну. Чертовщина какая-то! Кому это понадобилось отдирать от пола ковер и вытаскивать телефонные провода?

Он подошел к столу, снял трубку и нажал на кнопку переговорного устройства, соединявшего телефон с селектором швейцара в вестибюле. Ответа не последовало. Он снова нажал кнопку и не отпускал палец до тех пор, пока в трубке не послышался голос швейцара Джека:

— Да, да, я слушаю. Это вестибюль...

— Джек, это мистер Холкрофт. Кто приходил в мою квартиру, пока меня не было?

— Кто приходил куда?

— В мою квартиру.

— Вас ограбили, мистер Холкрофт?

— Пока не знаю. Я только вижу, что в квартире все передвинуто. Кто здесь был?

— Никого. То есть никого, насколько мне известно. Мои сменщики ничего не говорили. Меня сменяет Эд в четыре утра. А его сменяют в полдень. На смену заступает Луи.

— Ты сможешь им позвонить?

— Да я могу просто позвонить в полицию! Слово «полиция» ассоциировалось с вопросами: «Где вы были?», «Кого вы видели?». Ноэль еще не знал, хочет ли отвечать на подобные вопросы.

— Нет, не надо звонить в полицию. Пока. Пока я не обнаружу какую-нибудь пропажу. Может быть, это чья-то шутка, розыгрыш. Я тебе перезвоню.

— Так я позвоню сменщикам!

Холкрофт положил трубку, сел на подоконник и снова оглядел комнату. Ни единая мелочь не стояла на прежнем месте.

Он что-то держал в руке. Что это? А, визитная карточка. Питер Болдуин, эсквайр.

«...Он был весьма возбужден, вы понимаете, что я имею в виду?.. Он настоятельно просил меня позвонить вам... ваш телефон неисправен...»

«Отель „Сент-Реджис“, ном. 411».

Ноэль снял трубку и набрал номер. Он знал, как звонить в этот отель, потому что часто обедал там в гриль-баре «Кинг Коул».

— Да. Говорит Болдуин. — Акцент был британским.

— Это Ноэль Холкрофт, мистер Болдуин. Вы хотели связаться со мной.

— О Господи! Где вы находитесь?

— Дома. У себя в квартире. Я только что вернулся.

— Вернулись? Откуда?

— Полагаю, это вам знать не обязательно.

— Умоляю вас, скажите! Я проделал путь в три тысячи миль чтобы увидеться с вами. Это чрезвычайно важно.

Итак, где вы были?

Он слышал, как англичанин тяжело дышит в трубку: в его настойчивой просьбе, пожалуй, сквозил страх.

— Мне очень лестно, что вы совершили ради меня столь долгое путешествие, но это все же не дает вам права задавать мне вопросы личного свойства...

— У меня есть такое право! — отрезал Болдуин. — Я провел двадцать лет в МИ-6, и нам есть о чем поговорить! Вы даже не представляете, что делаете! И никто не знает — кроме меня.

— Что-что?

— Тогда я вам так скажу. Отмените поездку в Женеву. Отмените, слышите, мистер Холкрофт, пока мы не встретились и не поговорили.

— В Женеву? — У Ноэля вдруг все сжалось внутри. Откуда этому англичанину известно про его поездку в Женеву? Как он мог узнать?

В окне дома напротив зажегся огонек: кто-то в квартире, расположенной на пятом этаже, закурил сигарету. Несмотря на охватившую его дрожь, Холкрофт не мог оторвать глаз от этого окна!

— Кто-то стучит в дверь. Подождите минутку, — сказал Болдуин. — Подождите минутку. Я спрошу, что им нужно, и мы договорим.

Ноэль услышал, как Болдуин положил трубку на стол, потом до его слуха донесся звук открывавшейся двери и приглушенные голоса. В окне дома напротив вновь чиркнули спичкой, и пламя осветило длинные светлые волосы женщины, стоявшей за прозрачной занавеской.

Тут Холкрофт понял, что на том конце провода давно воцарилось молчание. Теперь и голосов не было слышно. Минуты сменяли друг друга, но англичанин не возвращался.

— Болдуин! Эй, Болдуин! Вы меня слышите? — В третий раз в окне напротив вспыхнула спичка. Ноэль уставился в окно — зачем? Он увидел красную точку сигареты, которую курила блондинка. А потом сквозь занавеску он заметил очертания предмета, который она держала в руках, — телефон! В одной руке у нее был телефон-аппарат, другой рукой она прижимала трубку к уху и одновременно смотрела прямо в его окно — теперь он уже не сомневался: она смотрела на него.

— Болдуин! Куда вы пропали?

В трубке раздался щелчок — линия отключилась.

— Болдуин!

Женщина в том окне медленно опустила телефон, постояла мгновение и скрылась из виду.

Холкрофт долго смотрел в окно, потом взглянул на свой телефон. В трубке опять раздался непрерывный гудок, и он снова набрал номер отеля «Сент-Реджис».

— Извините, сэр, — сказала телефонистка. — Кажется, телефон в номере четыреста одиннадцать неисправен. Мы сейчас кого-нибудь пошлем туда проверить. Какой ваш номер? Мы сообщим его мистеру Болдуину.

«...Ваш телефон неисправен...»

Что-то происходило — а что, Холкрофт не мог понять. Он только знал, что ему не следует называть свое имя и оставлять свой номер телефона. Не ответив телефонистке отеля «Сент-Реджис», он положил трубку и снова посмотрел на окно в пятом этаже соседнего дома.

Свет там уже не горел: окно было темным. Холкрофт различил лишь белую занавеску.

Ноэль отошел от подоконника и стал бесцельно бродить по комнате, рассматривая знакомые вещи, стоящие теперь на незнакомых местах. Он не знал, что делать. Пожалуй, стоит проверить, не пропало ли что-нибудь. Вроде бы ничего, но сразу трудно сказать.

Задребезжал телефон — это звонил переговорник, связанный с вестибюлем. Ноэль снял трубку.

— Это Джек, мистер Холкрофт. Я только что говорил с Эдом и Луи. Они говорят, что в их дежурство к вам никто не заходил. Они честные ребята. Они бы не стали врать. Мы не такие.

— Спасибо, Джек. Я тебе верю.

— Хотите, позвоню в полицию?

— Не надо. — Холкрофт постарался говорить как ни в чем не бывало. — Наверное, кто-то из моих сотрудников решил просто пошутить. Кое у кого есть ключи от квартиры.

— Но я же никого не заметил. И Эд тоже...

— Все в порядке, Джек, — прервал его Холкрофт. — Забудь об этом. В день отъезда я устроил вечеринку. Я уехал в аэропорт, а кто-то мог здесь остаться до утра.

Больше Ноэль ничего не смог придумать. Неожиданно он сообразил, что еще не заглядывал в спальню. Холкрофт вошел и рукой нащупал выключатель на стене.

Он ожидал увидеть нечто невообразимое, но это был просто кошмар. Увиденное довершало общую картину полного кавардака в квартире.

И здесь вся мебель и все вещи были сдвинуты со своих мест. Первое, что бросилось ему в глаза, — это кровать. Он даже испугался. Кровать стояла не у стены, а в центре комнаты. Секретер — у окна. Небольшой письменный стол с подставкой для книг казался совсем крошечным, придвинутый к голой стене справа. И как некоторое время назад, когда он впервые увидел гостиную, в его воображении возникла картина спальни, какой она была три дня назад, и эта картина постепенно сменилась тем в высшей степени странным зрелищем, которое предстало его взору.

Он увидел этои задохнулся. Второй телефонный аппарат свисал с потолка, стянутый черной изоляционной лентой, а шнур-удлинитель змеился по стене и бежал по потолку к крюку, с которого свисал телефон.

Телефон медленно поворачивался вокруг своей оси.

Боль пронизала тело Холкрофта от живота к груди. Он не мог оторвать глаз от подвешенного аппарата, медленно вращавшегося в воздухе. Ноэль боялся отвести от него взгляд и посмотреть в сторону, но понимал, что это придется сделать: ему же надо понять, что происходит!

Он скосил глаза в сторону, и сердце заколотилось в груди. Телефон висел как раз напротив двери в ванную, и дверь эта была открыта. Он увидел, что занавеску на окошке над раковиной слегка треплет ветер. Поток холодного воздуха с улицы, врывавшийся в раскрытое окошко ванной, заставлял подвешенный телефон вращаться.

Холкрофт быстрым шагом направился в ванную, чтобы закрыть окошко. Он уже приготовился отдернуть занавеску, как вдруг увидел вспышку света за окном. В окне дома напротив зажглась спичка, и ее пламя озарило тьму. Он выглянул в окно.

Снова эта женщина! Та же самая блондинка, но теперь он видел всю ее фигуру и застыл, не в силах отвести взгляд.

Она повернулась и, как раньше, исчезла в глубине комнаты. Исчезла. И тусклый свет, горевший в комнате, погас.

Да что же такое происходит? Что все это значит? Все было подстроено таким образом, чтобы напугать его. А что случилось с Питером Болдуином, эсквайром, который так настойчиво убеждал его отменить поездку в Женеву? Был ли этот Болдуин частью плана устрашения или, напротив, оказался жертвой?

Жертвой? Жертвой... Какое странное слово, подумал он. Почему должны быть какие-то жертвы? И что имел в виду Болдуин, сказав, что он «двадцать лет провел в МИ-6»?

МИ-6? Управление британской разведки. Если он не ошибается, МИ-5 — это управление внутренней разведки, а МИ-6 занимается внешней разведкой. Что-то вроде британского ЦРУ.

О Боже! Неужели англичане узнали о содержании женевского документа? Неужели британской разведке стало известно о грандиозной краже, совершенной тридцать лет назад? Похоже на то... И все же Питер Болдуин имел в виду что-то иное.

«Вы даже не представляете, что делаете. Никто этого не знает, кроме меня...»

А потом наступило молчание, и линия отключилась.

Холкрофт вышел из ванной и на мгновение остановился перед подвешенным телефоном. Теперь аппарат покачивался едва заметно, но еще не замер окончательно. Это было странное зрелище, даже страшное — из-за этой черной ленты, которой трубка была приклеена к аппарату.

Он шагнул к двери спальни, но потом остановился и инстинктивно обернулся. Ему в глаза бросилось нечто, чего он не заметил раньше. Средний ящик письменного стола был выдвинут. Холкрофт присмотрелся. В ящике лежал листок бумаги.

Когда он взглянул на листок, у него перехватило дыхание.

Нет, невозможно. Это безумие! Одиноко лежащий листок был коричневато-желтым. Пожелтевшим от времени! Он был точь-в-точь такой же, как и тот, что пролежал в сейфе женевского банка тридцать лет. Как то письмо с угрозами, написанное выжившими из ума фанатиками, которые чтили память мученика по имени Генрих Клаузен. Тот же почерк: печатные готические буквы, из которых складывались английские слова. Чернила выцвели, но текст еще можно было разобрать.

И то, что он разобрал, поразило Холкрофта. Ведь это было написано тридцать лет назад:

«Ноэль Клаузен-Холкрофт, теперь для тебя все будет по-другому. Ничто уже не будет таким, как прежде...»

Прежде чем продолжить чтение, Ноэль схватился за листок. Бумага сухо зашуршала в его пальцах. О Боже! И это было написано тридцать лет назад?!

Сей факт делал еще более устрашающим то, что он читал дальше:

* * *


"Прошлое было лишь подготовкой.

Будущее посвящается памяти человека и его мечты. С его стороны это был поступок отважный и блистательный в обезумевшем мире. Ничто не может предотвратить осуществления этой мечты. Мы те, кто выжил после «Вольфшанце». Те из нас, кто останется жить, посвятит свою жизнь защите мечты этого человека. Она будет осуществлена, ибо это единственное, что осталось. Акт милосердия, должный показать всему миру, что нас обманули, что мы были совсем не такими, какими нас изображают.

Мы, люди «Вольфшанце», знаем, что собой представляли лучшие из нас, и Генрих Клаузен знал.

Тебе, Ноэль Клаузен-Холкрофт, предстоит теперь завершить то, что начал твой отец, на тебя вся надежда. Так хотел твой отец.

Многие будут пытаться преградить тебе путь, открыть шлюзы и уничтожить мечту, но люди «Вольфшанце» не умирают.

Мы даем тебе слово, что все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли.

Всякий, кто встанет на твоем пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение гнусной ложью, будет уничтожен.

Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься или потерпишь неудачу.

Вот наша клятва".

Ноэль схватил листок из ящика — и он рассыпался у него в руках. Кусочки иссохшей бумаги упали на пол.

— Чертовы маньяки! — Он с грохотом задвинул ящик и бросился вон из спальни. Где телефон? Где этот проклятый телефон? У окна — вот он! На кухонном столе у окна! — Маньяки! — снова крикнул он в пустоту. Нет, не совсем в пустоту: его возглас был адресован человеку из Женевы, который ехал в цюрихском поезде. Тридцать лет назад маньяки могли написать этот бред, но доставили это письмо сюда другие маньяки — нынешние! Они вломились в его дом, нарушили его покой, прикоснулись к его имуществу... И Бог знает, что еще натворили, подумал он, вспомнив о Питере Болдуине, эсквайре. Человек проделал путь в тысячи миль, чтобы встретиться с ним, поговорить... и тишина, щелчок в телефонной трубке и онемевшая линия.

Он взглянул на часы. Уже почти час ночи. А сколько сейчас в Цюрихе? Шесть? Семь? Банки в Швейцарии открываются в восемь. В Цюрихе расположено отделение «Ла Гран банк де Женев». Манфреди, должно быть, там.

Окно. Он стоял перед окном, на том же месте, дожидаясь, когда вернется Болдуин. Окно. В доме напротив. Три короткие вспышки зажженной спичкой... Блондинка в окне!

Холкрофт сунул руку в карман, чтобы проверить, там ли ключи от квартиры. Там. Он побежал к двери, вышел из квартиры, подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Светящийся индикатор показывал, что лифт остановился на десятом этаже. Стрелка не двигалась.

Черт побери.

Он выбежал на лестницу и устремился вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Так он добежал до первого этажа и выскочил в вестибюль.

— Господи! Мистер Холкрофт, как же вы меня напугали! — Джек вытаращил на него глаза.

— Ты знаешь швейцара в соседнем доме? — крикнул Холкрофт.

— В котором?

— Черт возьми! В этом! — Холкрофт махнул рукой направо.

— Тридцать восьмой дом. Да, знаю.

— Пойдем со мной.

— Э, погодите, мистер Холкрофт. Я не могу покинуть пост.

— Только на минутку. Вот тебе двадцать долларов.

— Ну разве только на минутку...

Швейцар дома номер 38 поприветствовал их, сразу поняв, что ему предстоит дать знакомому Джека исчерпывающую информацию.

— Извините, сэр, но в той квартире никто не живет. Уже недели три. Но кажется, ее уже сдали. Новые жильцы скоро въед...

— Но там кто-то есть! — сказал Ноэль, пытаясь сохранить присутствие духа. — Какая-то блондинка. Мне нужно узнать, кто она такая.

— Блондинка, говорите? Среднего роста, симпатичная, много курит?

— Да-да! Кто же она?

— Вы давно живете в той квартире, сэр?

— Что?

— То есть вы долго там находились?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Я думаю, может, вы пили...

— О чем вы, черт возьми, говорите?! Кто эта женщина?

— Была такая женщина, мистер. Блондинка, о которой вы говорите, — это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад.

Ноэль сел перед окном и стал смотреть на дом напротив. Итак, кто-то пытается свести его с ума. Но почему? Непонятно. Фанатики и маньяки тридцатилетней давности, перемахнув через три десятилетия, командуют легионами молодых неизвестных воинов. Зачем?

Он позвонил в «Сент-Реджис». Телефон в номере 411 уже работал, но был постоянно занят. А женщины, которую он отчетливо разглядел в окно, не существовало. Но она же была! И она была частью этого. Он точно знал!

Ноэль встал, подошел к стоящему на непривычном месте бару и налил себе стаканчик. Посмотрел на часы: без десяти два. Через десять минут ему должна позвонить телефонистка с международной станции: он заказал разговор с банком в Цюрихе на два часа ночи по нью-йоркскому времени. Он сжал стакан в руке и двинулся обратно к стулу у окна. По пути Ноэль заметил свой транзистор: тот, разумеется, стоял не там, где обычно, потому-то он его и увидел. Ноэль машинально включил сто. Он любил слушать музыку: она действовала успокаивающе.

Но услышал он не музыку, а речь. Тревожная дробь монотонных сигналов, на фоне которых звучал голос диктора, свидетельствовала, что он попал на одну из станций круглосуточных новостей. Ага, кто-то настроил приемник на другую волну. Ну конечно! «Ничто уже не будет таким, как прежде...»

То, что говорил диктор, привлекло его внимание. Он резко повернулся на стуле и пролил содержимое стакана на брюки.

— ...Полиция заблокировала все входы и выходы в отель. Наш корреспондент Ричард Данлоп находится на месте происшествия и связывается с нами по телефону. Привет, Ричард! Что нового?

После недолгой паузы послышался взволнованный голос репортера:

— Имя убитого Питер Болдуин. Это англичанин. Он приехал вчера — по крайней мере, вчера его зарегистрировали в «Сент-Реджисе». Полиция сейчас связывается с различными авиакомпаниями, чтобы получить дополнительную информацию. Насколько можно судить, Болдуин приехал в Нью-Йорк в отпуск. В регистрационной карте отеля не указано его место работы.

— Когда обнаружили тело?

— Примерно полчаса назад. К нему в номер поднялся электрик, чтобы проверить исправность телефонного аппарата, и обнаружил мистера Болдуина на кровати. Здесь ходит множество всяких слухов, так что неизвестно, чему верить, но что больше всего поражает, так это способ убийства. Это было зверское, крайне жестокое убийство. По словам полиции, Болдуина задушили удавкой. Точнее, ему перерезали горло толстой проволочной петлей. Кто-то слышал, как горничная четвертого этажа кричала полицейским, что весь номер был заляпан...

— Мотив убийства — ограбление? — перебил его ведущий радиопрограммы новостей.

— Нам не удалось пока выяснить. Полицейские не дают интервью. По-моему, они ждут приезда представителя британского консульства.

— Спасибо, Ричард Данлоп. Держим связь... Это был Ричард Данлоп с репортажем из отеля «Сент-Реджис» на Пятьдесят пятой улице в Манхэттене. Повторяю: сегодня ранним утром в одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка произошло убийство. Англичанин по имени Питер Болдуин...

Холкрофт как ужаленный вскочил со стула, бросился к радиоприемнику и выключил его. Он стоял тяжело дыша, и не верил своим ушам. Это было невероятно, непостижимо, невозможно.

Нет, возможно. Это — реально. Это произошло. Смерть. Маньяки тридцатилетней давности, оказывается, вовсе не карикатурные злодеи, не персонажи дешевой мелодрамы. Это подлые убийцы. И намерения их серьезны донельзя.

Питер Болдуин, эсквайр, советовал ему отменить поездку в Женеву. Болдуин попытался помешать осуществлению мечты, попытался нарушить завет. И вот теперь он мертв, зверски убит проволокой, которой ему перерезали горло.

Ноэль, с трудом передвигая ноги, добрался до стула у окна и сел. Поднес стакан с виски к губам и сделал несколько больших глотков. Виски не подействовало — он пил спиртное, как воду. Сердце забилось еще лихорадочнее.

Вспышка спички! В доме напротив. Это она. Очертания ее фигуры были ясно видны сквозь прозрачную занавеску. Освещенная тусклым светом, там стояла блондинка. Она смотрела в окно, смотрела прямо на него. Ноэль вскочил на ноги и инстинктивно подался вперед, едва не ткнувшись носом в стекло. Женщина слегка кивнула: она кивала ему! Она ему что-то сообщала. Она словно говорила: то, что он сейчас понял, было правдой.

«...Блондинка, о которой вы говорите, — это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад».

Мертвая стояла в слабо освещенном окне и посылала ему через двор страшное послание. О Господи, он сходит с ума!

Зазвонил телефон — звонок заставил его содрогнуться. Он задержал дыхание и замер над аппаратом. Только бы он не зазвонил снова. Звонок прорезал тишину, наполнив душу Холкрофта леденящим ужасом.

— Мистер Холкрофт, это международная телефонная станция. Вы заказывали разговор с Цюрихом...

Ноэль недоверчиво слушал английскую речь с акцентом, доносившуюся из Цюриха. С ним говорил менеджер цюрихского отделения «Ла Гран банк де Женев». «Директор», — повторил он, подчеркивая важность своей должности.

— Мы так скорбим, мистер Холкрофт. Нам было известно, что у герра Манфреди не все в порядке со здоровьем, но никто из нас и не предполагал, что его болезнь настолько серьезна.

— О чем вы говорите? Что случилось?

— Хронические заболевания по-разному протекают у разных людей. Наш коллега был полон сил, это был энергичный человек, и, когда такие люди, как он, понимают, что они уже не в состоянии жить и работать полноценно, в привычном им ритме, они впадают в депрессию.

— Да что произошло?

— Самоубийство, мистер Холкрофт. Герр Манфреди больше не мог терпеть свой недуг...

— Самоубийство?

— Мне нет смысла вас обманывать. Эрнст выбросился из окна отеля. К счастью, смерть наступила мгновенно. Сегодня в десять часов все отделения «Ла Гран банк де Женев» на одну минуту приостановят работу в знак траура, чтобы почтить память...

— О Боже...

— Тем не менее, — продолжал голос из Цюриха, — все дела, которым герр Манфреди лично уделял особое внимание, будут переданы в ведение столь же компетентных лиц. Мы хотим надеяться...

Ноэль бросил трубку, не дослушав. «Дела... будут переданы в ведение столь же компетентных лиц...» Ну ясно: бизнес есть бизнес. Убили человека, но в работе швейцарского банка не должно быть никаких сбоев. А его точно убили.

Конечно, Эрнст Манфреди вовсе не выбросился из окна цюрихского отеля. Его выбросили. Его убили люди «Вольфшанце».

Но, Господи, почему? И тогда Холкрофт вспомнил. Манфреди махнул рукой на людей «Вольфшанце». Он сказал, что все их ужасные угрозы уже утратили всякий смысл и что это всего лишь душевные терзания больных стариков, ищущих искупления своих грехов.

В этом и заключалась ошибка Манфреди. Конечно же, он рассказал своим коллегам, другим членам совета директоров банка об этом странном письме, которое содержалось в конверте, запечатанном восковыми печатями Может быть, даже позволил себе в их присутствии посмеяться над людьми «Вольфшанце».

Спичка! Вспышка огня! В окне дома напротив стояла женщина — она кивнула ему. Опять! Словно читала его мысли и подтверждала его правоту. Покойница сообщала ему, что он прав.

— Вернись! Вернись! — заорал Холкрофт, прижав ладони к холодному стеклу. — Кто ты?

Зазвонил телефон. Ноэль взглянул на него, словно видел этот ужасный предмет впервые. Да отчасти так оно и было. Трепеща, он поднял трубку.

— Мистер Холкрофт, это Джек. Кажется, я узнал, что случилось с вашей квартирой. То есть я как-то сразу об этом не подумал, но вот что мне пришло в голову.

— Что же?

— Позавчера сюда заходили эти ребята. Слесари. Мистер Силверстайн, ваш сосед по этажу, менял у себя дверной замок. Луи меня заранее предупредил, так что я их впустил. А потом стал думать и вот что я подумал. Чего это они пришли поздно вечером? То есть чего это они пришли, когда их рабочий день кончился, чего это они не пришли утром? В общем, позвонил я Луи. А он говорит: они приходили вчера. Вчера, а не позавчера. Так кто же были те двое?

— Ты не помнишь, как они выглядели?

— Конечно помню! Одного я в особенности запомнил. Я бы его в толпе сразу узнал. У него...

В трубке раздался грохот.

Пистолетный выстрел!

Послышался звук падающего тела. Кто-то уронил телефон в вестибюле.

Ноэль бросил трубку, побежал к двери и распахнул ее с такой силой, что дверь стукнулась о висящую на стене коридора гравюру, и стекло разбилось. Ждать лифтера времени не было. Он помчался вниз по ступенькам. В мозгу у него все смешалось, он боялся о чем-либо думать и старался лишь сохранить равновесие. Добежав до первого этажа, Ноэль рванул дверь вестибюля.

И в ужасе воззрился на открывшуюся перед ним сцену. Случилось худшее. Швейцар Джек сидел откинувшись на спинку стула, из шеи хлестала кровь. Ему прострелили горло.

Джек встал на их пути. Он собирался опознать одного из людей «Вольфшанце» и за это был убит.

Болдуин, Манфреди... Ни в чем не повинный швейцар. Все мертвы.

"...Все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли... Всякий, кто встанет у тебя на пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение... будет уничтожен.

...Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься. Или потерпишь неудачу".

Манфреди спрашивал, есть ли у Холкрофта выбор. Теперь выбора не было.

Со всех сторон его окружала смерть.


Глава 5


Альтина Холкрофт сидела за письменным столом в своем кабинете и с недоумением разглядывала письмо. Ее точеное лицо — высокие скулы, орлиный нос, широко поставленные глаза и брови дугой — казалось столь же величественно-невозмутимым, как и ее осанка: даже сидя в кресле, она держалась прямо. Ее тонкие аристократические губы были плотно сжаты, она дышала ровно, хотя каждый вдох и выдох был преувеличенно глубоким. Она читала письмо Генриха Клаузена так, как читают статистический отчет, опровергающий информацию, которая ранее считалась неопровержимой.

На другом конце комнаты у окна стоял Ноэль и смотрел на убегающие к горизонту холмистые лужайки и сады, которые раскинулись вокруг особняка в Бедфорд-Хиллс. Верхушки кустов уже закрыты мешковиной, воздух свеж, и утренние заморозки испещрили еще зеленую траву редкими светло-серебристыми пятнами.

Холкрофт оторвал взгляд от пейзажа за окном и посмотрел на мать, пытаясь подавить чувство страха и мелкую дрожь, охватившую его при воспоминании о происшествиях прошлой ночи. Мать ни в коем случае не должна заметить, в каком он ужасе. Интересно, о чем она сейчас думает, какие воспоминания зароились у нее в голове при виде этих закорючек, написанных рукой человека, которого она некогда любила, а потом возненавидела. О чем бы она ни думала, для него ее мысли останутся тайной, если только она сама не решит их высказать вслух. Альтина всегда говорила лишь то, что считала нужным сообщить.

Она, похоже, почувствовала на себе взгляд сына и подняла глаза. Но лишь на мгновение — и снова погрузилась в чтение письма, отвлекшись еще раз только для того, чтобы поправить упавшую на лоб прядь аккуратно убранных волос. Ноэль подошел к столу и стал разглядывать книжные полки и фотографии на стене. Эта комната отражает склад натуры ее владелицы, подумал он. Здесь уютно, здесь изысканная обстановка, но вместе с тем во всем чувствуется, что хозяйка ведет активный образ жизни. На фотографиях изображены мужчины и женщины верхом на лошадях, во время охоты, на яхтах в штормовом море, на лыжах в горах. Да, эта комната несомненно принадлежит женщине, но все же здесь витает мужской дух.

Это был рабочий кабинет матери, ее святилище, где она уединялась для отдохновения и сосредоточенных раздумий. Но эта комната могла бы стать и прибежищем мужчины.

Он сел в кожаное кресло перед письменным столом и прикурил сигарету от золотой зажигалки «колибри» — прощального подарка юной леди, месяц назад съехавшей с его квартиры. Его рука дрогнула, и он непослушными пальцами сжал зажигалку.

— Ужасная привычка, — заметила Альтина, не отрывая взгляда от письма. — Мне казалось, ты бросил.

— Я уже бросал. Много раз.

— Это сказал Марк Твен. Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее.

Холкрофт нервно заерзал и переменил позу.

— Ты уже в который раз его перечитываешь. Ну, что ты думаешь?

— Не знаю, что и думать, — сказала Альтина, откладывая письмо в сторону. — Письмо написано им. Это его почерк, его слог. Самодовольство даже в раскаянии.

— Так, значит, ты считаешь, что он все же раскаивается?

— Похоже на то. Во всяком случае, создается такое впечатление. Я бы хотела узнать больше. У меня возник ряд вопросов, касающихся этого фантастического финансового предприятия. Это просто невероятно.

— Вопросы лишь порождают новые вопросы, мама. Люди в Женеве не хотят, чтобы им задавали какие-либо вопросы.

— Мало ли чего они не хотят. Насколько я тебя понимаю — хотя ты был весьма краток, — они просят, чтобы ты приостановил свою деятельность по крайней мере на полгода, возможно и на больший срок.

Ноэль опять почувствовал смущение. Он решил не показывать ей договор, составленный в «Ла Гран банк де Женев». Если она будет настаивать, он, конечно, покажет ей эти бумаги. Если нет — тем лучше. Чем меньше ей известно, тем лучше. Пусть мать держится подальше от людей «Вольфшанце». Он ни на секунду не сомневался, что Альтина может вмешаться.

— Я изложил тебе суть дела, — сказал Ноэль.

— Этого я не отрицаю. Я говорю, что ты был излишне краток. Ты говоришь о каком-то человеке из Женевы, но не называешь его имени, ты говоришь о каких-то условиях, о которых очень бегло упоминаешь, говоришь, что речь идет о старших детях людей, чьи имена также остаются в тайне. Ты многое недоговариваешь.

— Только ради твоего блага.

— Это звучит снисходительно, а учитывая содержание письма, даже оскорбительно.

— Я не хотел, чтобы у тебя создавалось такое впечатление. — Холкрофт подался вперед. — Они не хотят, чтобы этот банковский счет имел к тебе хоть какое-то отношение. Ты же читала письмо, ты понимаешь, о чем идет речь и кого это касается. Тысячи и тысячи людей, сотни миллионов долларов. Я себе даже представить не могу, кому придет в голову взвалить такую ответственность на тебя. Ты была женой этого человека, ты сказала ему правду, ты бросила его, потому что он отказался тебе поверить. Когда же он, наконец, осознал, что все сказанное тобой — правда, он сделал то, что сделал. Возможно, до сих пор живы люди, которые способны убить тебя за это. Я не хочу подвергать тебя такой опасности.

— Понятно. — Альтина произнесла какую-то фразу, потом поднялась с кресла и, подойдя к большому окну, выходящему на залив, повторила произнесенные ею слова. — Ты уверен, что именно это обстоятельство беспокоит людей в Женеве?

— Да, он... они... это подразумевали.

— Я подозреваю, что их беспокоит не только это.

— Не только.

— У меня есть еще одно соображение. Сказать? — Ноэль напрягся. Не то чтобы он недооценивал проницательность матери — раньше такого почти не случалось, — но, как обычно, его раздражало, когда она умудрялась формулировать свои догадки прежде, чем он — свои.

— По-моему, это очевидно, — сказал он.

— Ты так считаешь? — Альтина отвернулась от окна и взглянула на него.

— Это же сказано в письме. Если источники этих вкладов станут известны, возникнут проблемы с законом. Кто-то может потребовать вернуть эти вклады, начнутся тяжбы в международном суде.

— Верно. — Мать отвела от него взгляд. — Это, конечно, очевидно. Я поражаюсь, что тебе вообще позволили что-то мне рассказать.

Ноэль выпрямился, подозрительно глядя на мать: эти слова встревожили его.

— Почему? Разве ты что-то можешь сделать?

— Это большое искушение, — сказала она, все еще глядя в сторону. — Знаешь, редко кому удается подавить желание нанести ответный удар, отомстить тому, кто принес тебе много горя, страданий. Даже если эти страдания изменили твою жизнь к лучшему. Бог свидетель, моя... наша жизнь изменилась. Мы выбрались из ада и обрели счастье, о котором я тогда не смела и мечтать.

— Благодаря Холкрофту.

Альтина снова посмотрела на него:

— Да. Ты даже представить себе не можешь, чем он рисковал, чтобы уберечь нас, защитить. Я ведь была баловнем судьбы, и он принял меня такой, какая я есть, — меня и мое дитя. Он дал нам больше, чем любовь. Он вернул нам жизнь. И он не требовал взамен ничего, кроме любви.

— Ты дала ему любовь.

— Я буду любить его до последней минуты. Ричард Холкрофт — человек, каким, как мне казалось, был Клаузен. Но я ошиблась, страшно ошиблась... И то, что Генрих давным-давно умер, ничего не меняет. Ненависть нельзя искоренить. Я отомщу ему.

Ноэль постарался говорить спокойно. Ему было необходимо разубедить мать, иначе люди «Вольфшанце» убьют ее.

— Ты будешь мстить человеку, которого не можешь забыть, а не тому, кто писал это письмо. Возможно, то, что тебя в нем привлекло сначала, действительно было в нем, потом куда-то исчезло, а к концу жизни проявилось вновь.

— Эта мысль утешает, не правда ли?

— Мне кажется, это истинная правда. Человек, написавший это письмо, не лгал. Он страдал.

— Он заслужил страдание, ибо сам причинил много страданий другим. Это был очень безжалостный человек. А на первый взгляд совсем другой: такой целеустремленный... И, о Боже, вот какая у него, оказывается, была цель!

— Он изменился, мама! — прервал ее Холкрофт. — И причиной этой перемены была ты. На исходе жизни он только и мечтал перечеркнуть все, что совершил. Он же говорит: «Следует искупить вину». Подумай только, что сделал он... что сделали они втроем, чтобы искупить свою вину!

— Я не могу отрицать истинности его слов. Я почти слышу, как он говорит их, но это речь очень молодого человека. Молодого человека, одержимого своей целью. А рядом с ним стоит очень молодая и обладающая поистине неукротимым воображением девушка. — Альтина помолчала. — Зачем ты показал мне это письмо? Зачем ты разбередил мне душу?

— Потому что я решил действовать. Я закрываю офис, мне придется много времени проводить в разъездах и в течение нескольких месяцев трудиться не покладая рук в Швейцарии и за ее пределами. Как сказал мне тот человек в Женеве, ты не согласишься до тех пор, пока не получишь ответы на все вопросы. Он боялся, что тебе станет известно нечто, представляющее опасность, и ты совершишь какой-нибудь необдуманный поступок.

— В ущерб тебе? — спросила Альтина.

— Пожалуй. Он считал это возможным. Он сказал, что в твоей душе еще сильны воспоминания, которые «отпечатались в памяти». Так он сказал.

— Отпечатались — верно, — согласилась Альтина.

— Он доказывал мне, что законным путем тут ничего нельзя сделать и что лучше использовать деньги так, как и предполагалось. Чтобы искупить вину.

— Что ж, вероятно, он прав. Если это возможно. Но Бог свидетель, слишком поздно. Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью. — Альтина сделала паузу. — Ты — единственное исключение. А это дело — может быть, второе исключение.

Ноэль встал, подошел к матери, обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Тот человек в Женеве сказал, что ты — потрясающая женщина. Ты и в самом деле потрясающая женщина. — Альтина отшатнулась:

— Он так сказал? Потрясающая?

—Да.

— Это Эрнст Манфреди, — прошептала она.

— Ты знаешь его? — изумился Ноэль.

— С незапамятных времен. Так, значит, он жив? — Ноэль промолчал.

— Как ты догадалась, что это он?

— Я познакомилась с ним в Берлине. Он помог нам бежать из страны. Тебе и мне. Он посадил нас в самолет, дал денег. Боже! Боже! — Альтина высвободилась из объятий сына и подошла к письменному столу. — Тогда, в тот день, он назвал меня «потрясающей женщиной». Он предупредил, что за мной начнут охотиться, что меня все равно найдут. Нас найдут. Он пообещал сделать все, что в его силах. Он научил меня, как отвечать на вопросы, как вести себя. В тот день этот маленький швейцарский банкир казался титаном. Боже, и после стольких лет...

Ноэль смотрел на мать в полном недоумении:

— Но почему же он ничего не сказал мне об этом? Альтина повернулась к сыну, но смотрела мимо него.

Она смотрела в пустоту, вглядываясь в то, чего он не мог увидеть.

— Наверное, он хотел, чтобы я сама догадалась. Как сейчас. Он не тот человек, который будет требовать возмещения долгов. — Альтина вздохнула. — Но я не стану тебе говорить, будто что-то теперь разрешилось. Я ничего тебе не обещаю. Если я решусь, то предприму кое-какие шаги. Но предупрежу тебя заранее. Однако в ближайшее время я не стану вмешиваться в твои дела.

— То есть вопрос остается открытым, так?

— Это все, на что ты можешь рассчитывать. Эти воспоминания и впрямь крепко отпечатались у меня в душе.

— Но пока ты ничего не будешь предпринимать?

— Я же дала тебе слово. Я никогда зря не даю обещаний. Но если даю, то не нарушаю их.

— Но что может изменить твое решение?

— Ну, скажем, если ты вдруг исчезнешь.

— Я буду держать тебя в курсе.

Альтина Холкрофт проводила сына взглядом. Ее лицо, столь напряженное и суровое всего несколько мгновений назад, теперь разгладилось. Тонкие губы тронула легкая улыбка, в задумчивом взгляде появилось выражение уверенности и силы.

Она потянулась к телефону, стоящему на столе, нажала кнопку "О" и сказала:

— Пожалуйста, международную. Я хочу заказать разговор с Женевой, в Швейцарии.

* * *


Ему надо было придумать какое-нибудь веское с профессиональной точки зрения обоснование своему решению закрыть компанию «Холкрофт, Инкорпорейтед». Ни у кого при этом не должно возникнуть никаких вопросов. Люди «Вольфшанце» были хладнокровными убийцами, и любое возникшее недоразумение они могли бы счесть за знак того, что кто-то раскрыл их тайну. Его внезапное исчезновение должно иметь вполне убедительное объяснение. Он знал одного человека, который исчез. И нашел для этого объяснения, которые выглядели вполне обоснованными.

Итак, речь идет, по видимости,об объяснимом исчезновении.

Сэм Буоновентура.

Не то чтобы поступок Сэма был необъяснимым. Напротив. Он был одним из лучших инженеров-конструкторов в архитектурном бизнесе. Это был пятидесятилетний профессионал, избравший себе карьеру военного перекати-поля. Выпускник Сити-колледжа, проведший детство и юность на Тремонт-авеню в Бронксе, которому была по душе жизнь, полная кратких удовольствий в более теплых широтах.

Командировка в составе армейского инженерного корпуса убедила Буоновентуру, что за пределами Соединенных Штатов, южнее Флориды, лежит куда более приятный мир. Все, что там требовалось, — быть прилежным в работе, что само по себе обещало неуклонный успех и получение другой, более выгодной работы и очень больших денег. В пятидесятых и шестидесятых годах в Латинской Америке и в странах Карибского бассейна наступил архитектурный бум, да такой, словно его придумали специально для Сэма Буоновентуры. В правительственных кругах и среди крупных предпринимателей он приобрел стойкую репутацию титана, которому любая задача по плечу.

Изучив чертежи, ознакомившись с фондом рабочей силы и бюджетом предстоящего строительства, Сэм говорил своим работодателям, что отель, или аэропорт, или плотина будут сданы «под ключ» в течение такого-то времени — он редко ошибался в своих расчетах с погрешностью более четырех процентов. О таком инженере мог мечтать любой архитектор: иными словами, он и сам не считал себя архитектором.

Ноэль работал вместе с Буоновентурой над двумя проектами за границей — они познакомились в Коста-Рике, где Сэм спас ему жизнь. Инженер настоял, чтобы рафинированный благовоспитанный архитектор, чьи детство и юность прошли в манхэттенском высшем свете, научился владеть оружием — револьвером, а не только охотничьим ружьем от «Аберкромби и Фитча». Они возводили здание почтового управления в глухой провинции — в сотнях и сотнях миль от фешенебельных коктейль-холлов «Плазы» и «Уолдорфа» или от Сан-Хосе. Архитектор про себя считал эти регулярные упражнения в стрельбе смехотворными, но соглашался, подчиняясь природной вежливости и громовому голосу Буоновентуры.

К концу второй недели архитектору представился случай искренне поблагодарить своего учителя. На территорию стройки с гор спустилась банда воров, которые попытались украсть взрывчатку. Ночью двое бандитов проникли в лагерь строителей и ворвались в палатку Ноэля, когда он спал. Не обнаружив там взрывчатки, один из них выскочил на улицу и отдал приказ своим дружкам:

— Matemos el gringo![6 - Прикончите этого гринго! (исп.)]

Но «гринго» понял эти слова. Он достал свой револьвер — тот, что дал ему Сэм Буоновентура, и застрелил своего несостоявшегося убийцу.

Сэм тогда только и сказал ему:

— Черт побери, в этой стране мне пришлось бы до конца жизни присматривать за тобой.

Ноэль узнал о местонахождении Буоновентуры через транспортную компанию в Майами. Сэм был на голландских Антильских островах — в Виллемстад, на острове Кюрасао.

— Эй, Ноули, как ты там, черт тебя дери! — заорал Сэм в трубку. — Сколько же это лет прошло — четыре, пять? Как твои успехи в стрельбе?

— Я не держал пистолета с тех пор, как на нас напали, и надеюсь, больше держать его не придется. Как твои дела?

— О, тут полным-полно богатеньких мамаш, которые спят и видят, как бы им устроить костер из своих банкнотов. Я подношу им спички. Тебе нужна работа?

— Нет, одолжение.

— Говори, что надо.

— Я собираюсь уехать за границу на несколько месяцев по личным делам. Мне нужно как-то обосновать свой отъезд из Нью-Йорка, чтобы меня никто не искал. Придумать такой повод, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов, куда это я делся. Есть у меня одна идея, и я подумал, Сэм, что, может, ты мне поможешь ее осуществить.

— Ну, если ты думаешь о том же, о чем и я, то, конечно, смогу.

Они и впрямь думали об одном и том же. Очень часто для строительства в отдаленных районах нанимали архитектора-консультанта — человека, чье имя не фигурировало в авторских проектах, но чей опыт использовался при их создании. Это широко практиковалось в тех странах, где найм местных специалистов был предметом национальной гордости. И где вечной проблемой было то, что местные таланты не обладали достаточной квалификацией и опытом. Инвесторы, впрочем, ничем не рисковали, нанимая высококлассных специалистов, которые вносили необходимые коррективы в проекты, созданные местными архитекторами, доводя их до кондиции.

— Ты можешь что-нибудь предложить? — спросил Ноэль.

— Конечно! Полем твоей деятельности могут стать несколько слаборазвитых стран в Африке, Южной Америке, даже здесь — на Антильских островах, на Гренадинах. Специалисты международного класса сползаются сюда, как пауки, но местные власти все равно предпочитают строить своими силами. Консультанты — это предмет особого разговора, о чем предпочитают умалчивать. Чтобы получить контракт, тут приходится давать на лапу такие...

— Мне не нужна работа, Сэм. Мне нужно прикрытие. Какое-нибудь место, которое я могу официально назвать и кто-нибудь, кто сможет подтвердить, что я там.

— Я могу! Я же исчезну в этих джунглях на год, не меньше. Может, и больше. У меня есть две хазы и яхт-клуб, куда я могу податься, если решу съехать из отеля? Положись на меня, Ноули!

— Я надеялся на тебя.

— Так я и думал. Позже я введу тебя в курс дела, а ты скажи, где мне тебя найти, если кто-нибудь из твоих великосветских друзей захочет закатить для тебя пирушку!

Холкрофт определил обоих чертежников и секретаршу на новое место со среды. Как он и предполагал, сделать это оказалось проще простого: они были добросовестными работниками. Холкрофт сделал четырнадцать телефонных звонков, обзвонив все строительно-проектные фирмы, где рассматривались его проекты, и с удивлением узнал, что в восьми фирмах эти проекты ждали одобрения. В восьми! Если все сложится удачно, то общая сумма гонораров должна превысить все его доходы за последние пять лет!

И все же это не два миллиона — о них он ни на секунду не забывал. А если и забывал, то мысли о людях «Вольфшанце» преследовали его неотступно.

Агентству секретарей-телефонисток он поручил давать такую информацию: «Холкрофт, инкорпорейтед» в настоящее время не принимает заказов на проектирование; компания участвует в крупномасштабном проекте за границей; просьба оставить свой номер телефона и фамилию...

Тех же, кто будет особенно настойчиво пытаться связаться с Холкрофтом, просили направлять всю корреспонденцию на абонентский ящик компании «Сэм Буоновентура, лимитед» в Кюрасао, Антильские острова. Наконец, для исключительных случаев был дан телефон Сэма.

Ноэль договорился с Буоновентурой, что будет звонить ему раз в неделю. И раз в неделю он должен был связываться с телефонисткой из агентства.

В пятницу он уже немного раскаивался в том, что сделал. Он бросал свой возделанный сад и отправлялся бродить по незнакомому лесу.

Теперь для тебя все будет по-другому. Ничто уже не будет таким, как прежде.

А что, если ему не удастся найти детей фон Тибольта? Что, если они умерли и их прах покоится где-нибудь на кладбище в Бразилии? Их следы потерялись пять лет назад в Рио-де-Жанейро, и с чего это он вообразил, что сможет их воскресить? А если не сможет, вдруг люди «Вольфшанце» нанесут свой коварный удар? Он испугался. Но разве в страхе дело, подумал Холкрофт, идя на угол Семьдесят третьей улицы и Третьей авеню. Страх можно превозмочь. Можно отнести полученные им в Женеве бумаги в государственный департамент, можно рассказать им все, что ему известно о Питере Болдуине, об Эрнсте Манфреди, о швейцаре Джеке. Он мог разоблачить грандиозную кражу, совершенную тридцать лет назад, и тысячи благодарных граждан по всему миру позаботятся о его надлежащей защите.

Это было самое разумное, что он мог сделать в данной ситуации, но почему-то разумные вещи и чувство безопасности не представляли теперь для него большой важности. Тридцать лет назад страдал некий человек. И этот человек определял теперь все его помыслы.

Он остановил такси, и ему внезапно в голову пришла странная мысль — мысль, которая, он знал, уже давно засела в глубине его сознания. Он понял, что заставило его войти в незнакомый лес.

Он принял на себя чужую вину. Он принял на себя прегрешения Генриха Клаузена.

«Следует искупить вину».

— Дом номер 630 по Пятой авеню, пожалуйста, — сказал он, садясь в такси.

Это был адрес бразильского консульства.

Охота началась.


Глава 6


— Что-то я вас не совсем понимаю, мистер Холкрофт, — сказал пожилой атташе, откидываясь на спинку кресла. — Вы утверждаете, что хотите найти семью, но фамилию не называете. Вы говорите, что эта семья эмигрировала в Бразилию в сороковых годах и, судя по недавней информации, исчезла несколько лет назад. Я вас правильно понял?

Атташе был явно озадачен, и Ноэль подумал, что, возможно, свалял дурака. Но что ему еще оставалось делать?

Он не может произнести вслух имя фон Тибольта, пока не окажется в Бразилии, и не собирается усложнять свой поиск который и без того был слишком затруднительным с самого начала. Холкрофт изобразил на лице улыбку:

— Я не совсем так выразился. Я спросил, можно ли найти эту семью, учитывая все обстоятельства ее приезда страну и исчезновения. Я не сказал, что это я их ищу.

— То есть это чисто гипотетический вопрос? Вы журналист?

Холкрофт обдумал вопрос, заданный ему дипломатом. Журналист? Как просто ответить «да» и какой это удобный предлог для вопросов, которые он сам будет задавать...

С другой стороны, через несколько дней ему предстояло вылететь в Рио-де-Жанейро. Ему придется заполнять иммиграционные анкеты, возможно, придется получать визу; он ничего пока толком не знал. Так что лживый ответ мог породить множество неприятностей.

— Нет, я архитектор.

Взгляд атташе выдал его удивление.

— О, тогда вам следует побывать в Бразилиа. Этот город — шедевр архитектуры.

— Я мечтаю там побывать.

— Вы говорите по-португальски?

— Немного по-испански. Я работал в Мексике. И в Коста-Рике.

— Но мы отвлеклись, — сказал атташе, склонившись над столом. — Я спросил, не журналист ли вы, и вы заколебались, прежде чем ответить. Вы собирались сказать, что вы — журналист, потому что такой ответ многое облегчает. Если честно, то эта ваша нерешительность дает мне основания предположить, что именно вы и разыскиваете исчезнувшую семью. Отчего бы вам не рассказать мне все начистоту?

«Если я собираюсь прибегать ко лжи во время путешествия по незнакомому лесу, — подумал Ноэль, — то сначала лучше проанализировать возможные ответы на несущественные вопросы». Отсюда вывод: надо тщательно готовиться.

— Да тут и рассказывать особо нечего, — смущенно начал он. — Я собираюсь посетить вашу страну и пообещал одному приятелю поискать его старых знакомых. — Это было не далеко от истины. Не так уж плохо, подумал Холкрофт. Возможно, именно поэтому его слова прозвучали Убедительно. Второй вывод: пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды.

— Однако ваш приятель обнаружить их не сумел...

— Он пытался сделать это, находясь в тысяче миль от страны. Это же совсем другое дело.

— Пожалуй, да. Итак, вследствие того, что ваш приятель опасается возможного возникновения непредвиденных осложнений, вы не хотите назвать мне фамилию этих людей?

—Да.

— Любому юристу ничего не стоит просто связаться с адресным бюро — через адвокатскую контору в Рио-де-Жанейро. Это делается постоянно. Но семья, которую хочет разыскать ваш приятель, исчезла из поля зрения официальных лиц — вот почему он и попросил вас выяснить их местонахождение. — Атташе улыбнулся и передернул плечами, словно преподал посетителю урок элементарной арифметики.

Ноэль смотрел на бразильца с нарастающим раздражением. Вывод третий: не позволяй заманивать себя в ловушку как бы невзначай сделанными самоочевидными выводами.

— Хотите, я вам кое-что скажу? — спросил Холкрофт. — Вы малоприятный человек.

— Мне очень жаль, если у вас создалось такое впечатление, — с искренним сожалением произнес атташе. — Я хотел вам помочь. Это моя обязанность. У меня есть основания так разговаривать с вами. Вы не первый и, Бог свидетель, не последний; кто разыскивает людей, прибывших в нашу страну в сороковых годах. Уверен, мне не надо объяснять, что я имею в виду. Почти все они были немцы, многие из них приезжали в Бразилию с огромными деньгами, которые переводились из нейтральных стран. И я просто хочу вас предупредить: будьте осторожны. Люди, подобные тем, о которых вы говорите, не исчезают беспричинно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Они вынуждены исчезать. Вынуждены! И не только из-за приговоров Нюрнбергского трибунала и израильских охотников за нацистами. Многие из эмигрантов присвоили большие деньги — в иных случаях баснословные суммы, — которые были отняты у порабощенных народов, изъяты из государственной казны. Эти средства могут быть востребованы.

Ноэль весь напрягся. Тут была какая-то связь — неявная, даже обманчивая, если принять во внимание данный случай, но все же была. Фон Тибольты были причастны к похищению сумм столь значительных, что они не могли проходить по обычным гроссбухам. Но это же и не могло быть причиной их исчезновения.

Вывод четвертый: будь готов к неожиданным совпадениям и, сколь бы поразительными они ни оказались, будь готов скрывать свое замешательство.

— Я не думаю, что эта семья могла быть причастна к чему-то подобному, — сказал Холкрофт.

— Но вы же не можете быть в этом уверены, коль скоро вам так мало о них известно.

— Допустим, я уверен. И меня интересует только, как я могу найти их — или хотя бы узнать, что с ними случилось.

— Я уже сказал: обратитесь к адвокатам.

— Никаких адвокатов! Я же архитектор. Юристы — наши естественные враги: они отнимают так много времени. — Холкрофт улыбнулся. — Что бы там ни смог сделать адвокат, я сумею сделать то же самое куда быстрее. Я говорю по-испански. Я пойму и португальский.

— Ясно. — Атташе взял серебряную зажигалку, прикурил и сделал глубокую затяжку: кончик сигары вспыхнул. Он бросил быстрый взгляд на Ноэля. — Значит, я не смогу убедить вас назвать мне их имя.

— О Господи! — Холкрофт встал. С него довольно. Он найдет другие источники информации.

— Прошу вас! — взмолился бразилец. — Сядьте, пожалуйста. Я отниму у вас еще минуту-две. Уверяю вас, вы со мной не зря теряете время!

Холкрофт заметил во взгляде атташе тревогу. Он сел.

— Ну что?

— La comunidad alemana, говоря по-испански. Ведь вы говорите по-испански.

— Германская община? В Рио-де-Жанейро есть германская община — вы это имеете в виду?

— Да, но это не только географическое понятие. В Бразилии есть отдаленный район — германское баррио, так сказать, — но это не то, о чем я говорю. Я говорю, как мы выражаемся, про la otra cara los alemanes. Вы понимаете?

— "Другое лицо"... То, что под покровом, под немецкой личиной?

— Именно. Можно сказать, «оборотная сторона». То, что и делает их теми, кто они есть. Что заставляет их делать то, что они делают. Очень важно, чтобы вы это поняли.

— Пожалуй, я понимаю. По-моему, вы объяснили. Многие из них в прошлом нацисты, вырвавшиеся из сетей Нюрнберга, присвоившие чужие деньги, скрывающие свои подлинные имена. Естественно, такие люди будут держаться вместе.

— Естественно, — сказал бразилец. — Но вы можете подумать, что после стольких лет они ассимилировались.

— Отчего же? Вы же знаете нашу страну, работаете в Нью-Йорке. Сходите в Нижний Манхэттен на Восточную сторону, на Малберри-стрит, в Бронкс. Колонии итальянцев, поляков, евреев. Они живут там десятилетиями. А вы говорите о двадцати пяти-тридцати годах. Это не много.

— Конечно, можно сравнивать, но это не то же самое, поверьте мне. Люди в Нью-Йорке общаются открыто, они демонстрируют свою принадлежность к тем или иным корням. В Бразилии все по-другому. Немцы делают вид, что они ассимилировались, но это не так. В коммерции — да, но в остальном — не очень. Им в высшей степени свойственно чувство страха и гнева. За многими из них долго охотились. Тысячи людей скрывают свои подлинные имена от окружающих. Внутри общины своя тайная иерархия власти. Три или четыре семьи подчинили себе всю общину. Их имения разбросаны по всей стране. Конечно, себя они называют швейцарцами или баварцами. — Атташе замолчал. — Вам ясно, что я имею в виду? Генеральный консул такое не мог бы себе позволить — наше правительство не разрешает говорить подобные вещи. Но я нахожусь на более низкой ступеньке служебной лестницы. И мне это позволено. Вы меня понимаете?

Ноэль оторопел.

— Если честно, не очень. То, что вы мне сказали, меня не удивляет. В Нюрнберге это называлось «преступления против человечества». Подобные вещи порождают обостренное чувство вины, а вина рождает страх. Естественно, что люди в чужой стране будут держаться вместе.

— Вина действительно порождает страх. А страх, в свою очередь, порождает подозрительность. Наконец, подозрительность ведет к насилию. Вот что вы должны понять. Иностранец, приезжающий в Рио-де-Жанейро в поисках исчезнувших немцев, подвергает себя большой опасности. Не забудьте о la otra сага de los alemanes. Они защищают друг — друга. — Атташе сунул сигару в рот. — Назовите мне их имя мистер Холкрофт. Позвольте нам заняться поисками этих людей.

Холкрофт наблюдал, как бразилец затягивается великолепной гаванской сигарой. «Не позволяй заманивать себя ловушку как бы невзначай сделанными самоочевидными выводами».

— Я не могу. Мне кажется, вы все преувеличиваете. И насколько я могу судить, помочь вы мне не в силах. — Он встал.

— Отлично, — ответил бразилец. — Тогда я скажу, что вам следует сделать. Сразу же, как приедете в Рио-де-Жанейро, пойдите в министерство иммиграции. Если вам известны их имена и приблизительное время въезда в страну, возможно, они вам помогут.

— Благодарю вас, — сказал Ноэль и направился к двери.

* * *


Бразилец поспешно вышел из кабинета в большую приемную. Сидевший в кресле молодой человек при виде своего начальника быстро вскочил на ноги.

— Можешь вернуться к себе, Жуан.

— Спасибо, ваше превосходительство.

Пожилой дипломат пересек зал, прошел мимо дежурного к двойным толстым дверям. На левой панели двери был укреплен герб Федеративной Республики Бразилии, а на правой панели висела табличка. На ней золотыми буквами было начертано: «OFICIO DO CONSUL GENERAL».

Генеральный консул вошел в небольшую приемную — кабинет секретарши. Он прошел к дверям своего кабинета, бросив на ходу:

— Соедините меня с посольством. С послом, пожалуйста. Если его нет на месте, узнайте, где он. Скажите, что это конфиденциальное дело. Он сам решит, может говорить или нет.

Высший дипломатический чиновник Бразилии в Нью-Йорке закрыл за собой дверь, приблизился к письменному столу и сел в кресло. Он взял со стола несколько сколотых вместе листков бумаги. Первые несколько страниц были ксерокопиями газетных статей об убийстве на борту «боинга», выполнявшего рейс авиакомпании «Бритиш эруэйз», номер 591 по маршруту Лондон — Нью-Йорк, и об обнаружении трупов обоих убийц. Последние две странички — копиями списка пассажиров. Генеральный консул отметил строчку: «Холкрофт, Ноэль. Отпр. Женева. „Брит. эр.“ 577 до Лонд. „Брит. эр.“ 591 до Нью-Йорка». Он воззрился на этот листок с таким видом, словно испытал облегчение оттого, что тот не исчез. Зазвонил телефон. Консул поднял трубку.

— С вами будет говорить посол.

— Спасибо. — Генеральный консул услышал гудение, означавшее, что его соединили. — Господин посол?

— Да, Херальдо. Что это за срочное конфиденциальное дело?

— Несколько минут назад ко мне приходил человек и спрашивал, как найти в Рио семью, которую он не смог обнаружить обычным порядком. Его зовут Холкрофт, Ноэль Холкрофт, архитектор из Нью-Йорка.

— Мне это ни о чем не говорит, — сказал посол. — А что?

— Вам не попадался на глаза список пассажиров рейс «Бритиш эруэйз» из Лондона в прошлую субботу?

— Рейс 591? — резко переспросил посол.

— Да. Он в тот день вылетел из Женевы на самолете «Бритиш эруэйз», сделал пересадку в Хитроу на рейс 591.

— И теперь ищет людей в Рио. Кто они?

— Он отказался назвать их. Я говорил с ним как атташе, сами понимаете.

— Понимаю. Расскажите мне все подробности. Я потом свяжусь с Лондоном. Вы думаете, что он, возможно... — Посол сделал паузу.

— Да, — ответил генконсул мягко. — Я полагаю, что он, возможно, разыскивает фон Тибольтов.

— Вы должны рассказать мне все, — повторил находящийся в Вашингтоне посол. — Англичане считают, что эти убийства — дело рук Тинаму.

* * *


Ноэль оглядел салон для отдыха первого класса, и него возникло ощущение, что он все это уже видел. Только цвет обивки кресел ярче и покрой форменной одеж-| ды стюардесс элегантнее. Во всем прочем самолет был точной копией «боинга» компании «Бритиш эруэйз», выполнявшего рейс 591 из Лондона. Другой была общая атмосфера. Это был спецрейс «Пробежка в Рио» — беспечный праздник, который начинался в небе, а продолжался на песчаных пляжах Золотого побережья.

Но это будет не праздник, думал Холкрофт, совсем не праздник. Единственная радость, ожидавшая его впереди — радость долгожданной находки. Он либо найдет семейство фон Тибольт, либо узнает, что их нет в Бразилии.

Самолет летел уже шестой час. Холкрофт съел дрянной обед, проспал дрянной фильм и, наконец, решил подняться наверх.

Он долго откладывал это малоприятное путешествие в салон. Воспоминания о событиях семидневной давности все еще тревожили его. Прямо у него на глазах произошло невероятное: убили человека. Холкрофт мог встать и дотронуться до корчившегося на полу тела. Смерть прошла мимо него в нескольких дюймах, неестественная смерть, химическая смерть — убийство!

Стрихнин. Бесцветный кристаллический порошок, который вызвал пароксизм невыносимой боли. Но почему же это случилось? Кто совершил это убийство и по какой причине? Об этом можно было только догадываться.

Вблизи жертвы в салоне «боинга» находились двое. Любой из них мог подсыпать яд в стакан несчастного, и следствие пришло к выводу, что так оно и было. Но почему, почему? По версии авиатранспортной полиции, не было никаких признаков того, что те двое были знакомы с Торнтоном. А сами эти двое — подозреваемые в убийстве — тоже нашли свою смерть, сраженные пулями на летном поле. Они исчезли с борта самолета, таинственным образом проникли через тщательно охраняемый сектор таможенного контроля, миновали карантин и были убиты. Кем? Почему?

Ответов не было. Одни вопросы. Но потом и вопросы отпали сами собой. Сенсация исчезла со страниц газет и из выпусков новостей так же внезапно, как появилась, словно кем-то был наложен запрет на разглашение информации. И снова приходится спрашивать: почему? Кто отдал это распоряжение?

— Вы заказывали виски со льдом, не так ли, мистер Холкрофт?

Впечатление, что все это уже происходило с ним, было теперь полным. Те же самые слова — их произнесла теперь другая стюардесса. Склонившись над ним, она поставила стакан на круглый металлический столик. Симпатичная девушка — та стюардесса из «боинга» тоже была симпатичной. И взгляд этой был такой же прямой, как и у девушки с «Бритиш эруэйз». И слова, даже его имя были произнесены с той же самой интонацией — только с другим акцентом. Все это слишком похоже. Или просто его память — глаза и слух — еще находятся под слишком сильным впечатлением от событий семидневной давности?

Он поблагодарил стюардессу, боясь даже поднять на нее глаза: а вдруг в эту самую секунду он услышит дикий вопль и увидит, как пассажир вскакивает со своего кресла и падает в конвульсиях на журнальный столик.

Но потом Ноэль осознал нечто иное, что еще более усугубило в нем чувство тревоги. Он сидел на том же самом месте, что и в злополучном «боинге», выполнявшем рейс 591. Салон здесь был точь-в-точь как в том самолете. В общем-то в этом не было ничего необычного: ему нравилось это место, и он всегда занимал его. Но теперь все это наполнило его ужасом. Перед ним была та же самая картина, даже освещение то же, как тогда.

«Вы заказывали виски со льдом, не так ли, мистер Холкрофт?»

Протянутая рука, симпатичное личико, стакан.

Образы, звуки.

Звуки. Громкий пьяный гогот. Изрядно подвыпивший мужчина, потеряв равновесие, падает на пол. Его приятель покатывается от смеху. Третий — тот, что через несколько секунд будет мертв, — вовсю старается не отставать от них. Он подыгрывает им, пытаясь держаться с ними наравне. Симпатичная стюардесса наливает виски, улыбается, вытирает салфеткой прилавок, куда выплеснулось виски из стакана, потом спешит к упавшему пассажиру. А третий, чуть смутившись, но все еще желая потрафить тем двоим, тянет руку к стакану и...

Стакан! Стакан. Единственный стакан, который стоял нетронутым.

Третий схватил тот самый стакан.

Там было виски со льдом. Стакан предназначался для пассажира, сидевшего за круглым металлическим столиком через проход. «О Боже!» — подумал Холкрофт и стал лихорадочно восстанавливать цепочку событий. Ведь тот стакан — стакан, который схватил некто по фамилии Торнтон, — предназначался ему, Ноэлю!

Это для него приготовили стрихнин! И конвульсии агонизирующего тела, и острая пронзающая боль — все это должно было произойти с ним. Ужасная смерть ожидала его!

Он посмотрел на стоящий перед ним на столике стакан. Холкрофт не заметил, как обхватил его пальцами.

«Вы заказывали виски со льдом...»

Он оттолкнул стакан и вдруг понял, что не может больше оставаться за этим столиком, находиться в этом салоне. Надо уносить ноги. Надо отогнать страшные воспоминания. Они так отчетливы, так реальны, так ужасны...

Холкрофт встал и нетвердым шагом направился к лестнице. Пьяный смех то и дело перемежался нескончаемым страдальческим воплем, который был зловещим гласом внезапной смерти. Никто из пассажиров не мог слышать эти звуки, гремевшие у него в ушах.

Он спустился вниз. Свет в салоне был притушен, несколько пассажиров зажгли у себя над головой крошечные лампы и читали. Остальные спали.

Ноэль не понимал, что с ним происходит. Грохот в ушах не умолкал. Страшные картины не исчезали. Его затошнило, и ему захотелось извергнуть этот страх, который застрял где-то глубоко в желудке. Где тут туалет? В кухонном отсеке? За кухонным отсеком? За занавеской, вот где. Или нет? Он отдернул занавеску.

Внезапно его взгляд оказался прикованным к креслу первого ряда во втором салоне. Человек шевельнулся во сне. Мужчина мощного сложения, чье лицо было ему знакомо. Он его уже где-то видел. Он не мог вспомнить где, но был уверен: видел! Лицо, искаженное гримасой ужаса, — человек пробегал мимо, очень близко от него... что же это за лицо? Что-то мимолетное отпечаталось в его сознании. Но что?

Ах да — брови! Густые, полумесяцем, кустистые, черные с проседью. Где же он их видел, эти черные с проседью брови? Почему эти густые брови вызывают у него воспоминание о каком-то акте насилия? Где же это было? Он никак не мог вспомнить, и от этого почувствовал, как кровь застучала в висках. Пульсация усиливалась. Виски сковала тупая боль.

И вдруг человек с густыми бровями проснулся, словно ощутил на себе чей-то взгляд. Их глаза встретились. И они тотчас узнали друг друга.

И в это мгновение родилось воспоминание о кровопролитии. Где? Когда?

Холкрофт неловко кивнул, уже не сознавая, что делает. Боль пронзила желудок, словно лезвие ножа. В голове быстро-быстро застучали тяжелые молотки. На мгновение он забыл, где находится. Потом вспомнил, и в мозгу вновь всплыли знакомые картины убийства, жертвой которого, не будь той счастливой случайности, стал бы он.

Ему захотелось вернуться на свое место. Надо успокоиться, взять себя в руки, перетерпеть боль, переждать, пока закончится этот дикий колотун. Он повернулся и быстро прошел за занавеску, через кухню, обратно в салон первого класса.

Он сел в свое кресло. Кругом была полутьма, и, слава Богу, место рядом с ним пустовало. Он откинул голову на мягкий подголовник и прикрыл глаза, изо всех сил пытаясь отогнать видение страшного лица человека, который доживал последние секунды. И не смог.

То лицо стало его собственным лицом.

Потом черты расплылись, словно плоть расплавилась — но всего лишь на мгновение, чтобы затем затвердеть и обрести новую форму. Это новое лицо принадлежало незнакомому человеку. Странное остроскулое лицо, чем-то ему знакомое, но в общем — неузнаваемое.

У Холкрофта перебило дыхание. Он никогда не видел этого лица, но вдруг он узнал его. Инстинктивно. Это было лицо Генриха Клаузена. Человека, который страдал тридцать лет назад. Незнакомого отца, заключившего пакт со смертью.

Холкрофт открыл глаза, стекающий со лба пот застил взгляд, в глазах защипало. Он понял еще одну истину, но пока не был уверен, хочет ли он ее признать. Те двое, что пытались убить его, сами нашли свою смерть. Ибо они захотели встать у него на пути.

На борту того самолета находились люди «Вольфшанце».


Глава 7


Портье отеля «Порто алегре» вытащил из ящичка карточку брони Холкрофта. К карточке был прикреплен длинный желтый конверт. Портье отколол конверт и передал его Ноэлю:

— Это пришло сегодня вечером — в начале восьмого, сеньор.

У Холкрофта не было знакомых в Рио-де-Жанейро, и он никому не сообщал, куда направляется. Он разорвал конверт и вытащил записку. Гостиничная телефонистка сообщала ему, что звонил Сэм Буоновентура. Он просил срочно позвонить, в любое время.

Холкрофт посмотрел на часы — полночь. Он заполнил регистрационный бланк и обратился к портье:

— Мне надо позвонить на Кюрасао. Это не очень затруднительно в столь поздний час? — Портье, похоже, слегка оскорбился:

— Только не для наших телефонисток, сеньор. Что касается Кюрасао, то я, право, не знаю.

Трудно сказать, у кого из телефонисток возникли затруднения, но лишь в четверть второго он услышал в трубке заспанный голос Буоновентуры:

— Кажется, у тебя возникла проблема, Ноули?

— Боюсь, не одна. Что случилось?

— Секретарь-телефонистка дала мой номер этому копу из Нью-Йорка, лейтенанту Майлзу. Он следователь. Ну и развонялся же он! Сказал, что ты должен был поставить в известность полицию о своих перемещениях по стране, не говоря уже об отъезде за границу.

Боже, он совсем забыл! И только теперь ему стало ясно, как важно было это требование. Ведь стрихнин предназначался для него. Неужели и полиция пришла к такому же выводу?

— Что ты ему сказал, Сэм?

— Да я сам взвился. Только так и можно осаживать этих зарвавшихся фараонов. Я сказал ему, что ты срочно выехал на геодезические съемки в район возможного строительства, в котором заинтересован Вашингтон. На острова чуть севернее Панамского канала. Это все равно, что ничего не сказать.

— И он это съел?

— А что ему оставалось? Он решил, что мы тут все дураки набитые, и я с ним не стал спорить. Он дал мне два номера, чтобы ты ему позвонил. Есть карандаш?

— Пишу.

Холкрофт записал два номера — телефон авиатранспортной полиции в Нью-Йорке и домашний телефон Майлза, поблагодарил Буоновентуру и пообещал связаться с ним на следующей неделе.

Дожидаясь разговора с Кюрасао, Холкрофт распаковал вещи. Он сидел в плетеном кресле перед окном и смотрел на белеющий во тьме ночи пляж и черный океан, в котором отражался полумесяц. Внизу, на коротком отрезке улицы, бегущей вдоль набережной, виднелись белые зигзагообразные линии: знаменитая Копакабана — «золотой пляж» Гуанабары. Однако в представшей взору Холкрофта картине ощущалась какая-то пустота, и вовсе не оттого, что в этот час пляж обезлюдел. Открывшийся из окна вид был слишком красивым, слишком ласкающим глаз. Сам Ноэль никогда бы не стал застраивать так это место. В здешнем пейзаже отсутствовало своеобразие. Он перевел взгляд на оконные стекла. Делать было нечего — только думать, отдыхать да мечтать о том, как бы поскорее лечь спать. В последнюю неделю ему плохо спалось. Наверное, теперь заснуть будет еще труднее. Ибо сейчас он знал то, о чем раньше не догадывался: кто-то пытался его убить.

Это знание породило в нем странное чувство. Он просто не мог поверить, что кому-то понадобилось его убивать, что кому-то нужна его смерть. И тем не менее некто принял это решение и отдал соответствующий приказ. Почему? Что он такого сделал? Это связано с Женевой? С его заветом?

«Речь идет о миллионах».Это были не просто слова ныне покойного Манфреди. Это было предупреждение. Это было единственно возможное объяснение. Произошла утечка информации, но неизвестно, сколь далеко она распространилась, кого эта информация касалась или кого могла разгневать. Как неизвестна и личность человека — или людей, которые противились размораживанию счета в женевском банке, чтобы сделать его предметом долгой тяжбы в международном суде.

Манфреди был прав: единственно правильное решение состояло в том, чтобы выполнить все предписания так, как того и требовали три человека, которых грозил уничтожить монстр, ими же и порожденный. «Следует искупить вину». Таков был символ веры Генриха Клаузена, и это было благородное кредо, ибо оно было праведным. Введенные в заблуждение люди «Вольфшанце» поняли это.

Ноэль налил себе виски, подошел к кровати и, присев на край, стал смотреть на телефон. Рядом с аппаратом лежал листок бумаги, где были написаны два номера, продиктованные ему Сэмом Буоновентурой. Эти номера должны были связать Холкрофта с лейтенантом Майлзом из нью-йоркской авиатранспортной полиции. Но Холкрофт не решался позвонить. Он уже начал свою охоту, он уже предпринял первый шаг в поисках семьи Вильгельма фон Тибольта. Шаг? Да он сделал гигантский прыжок, перемахнув через четыре с лишним тысячи миль, теперь возвращаться было поздно.

Предстоит так много сделать! Ноэль размышлял, хватит ли у него сил и энергии все это выполнить, сумеет ли он не заблудиться в незнакомом лесу.

У него отяжелели веки. Подступал сон, и Холкрофт был благодарен судьбе за это. Он поставил стакан на столик, скинул ботинки и лег не раздеваясь. Лежа на кровати, он некоторое время смотрел в белый потолок. Ему вдруг стало одиноко. Но он был не одинок. Рядом с ним находился человек, который страдал тридцать лет назад, который взывал к нему. Холкрофт думал об этом человеке, пока его не сморил сон.

* * *


Ноэль двинулся за переводчиком в тускло освещенную каморку без окон. Разговор вышел коротким. Холкрофту нужна информация о семействе фон Тибольт. Немцы. Мать и двое детей — сын и дочь — прибыли в Бразилию приблизительно 15 июня 1945 года; третий ребенок — тоже дочь, которая родилась спустя несколько месяцев после приезда — возможно, в Рио-де-Жанейро. В документах должна быть хоть какая-то информация о них. Даже если они пользовались вымышленными именами, в списках прибывших в страну в то время — плюс-минус две-три недели — можно обнаружить приехавшую в Бразилию беременную женщину с двумя детьми. Проблема возникнет, если таких женщин окажется несколько. Но по крайней мере, он узнает хотя бы имена.

Нет, это не официальный розыск. У них нет уголовного прошлого, и никто не собирается мстить им за преступления, совершенные тридцать лет назад. Напротив, это «благотворительный поиск».

Ноэль понимал, что ему придется давать объяснения, и один из уроков, которые он усвоил в бразильском консульстве в Нью-Йорке, гласил: пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды. У фон Тибольтов есть родственники в Соединенных Штатах, солгал он. Это люди, приехавшие в Америку в двадцатых и тридцатых годах. Многие уже умерли, и после них осталось значительное состояние. Конечно, чиновники в министерстве иммиграции захотят помочь ему найти наследников. Вполне вероятно, что фон Тибольты будут безмерно благодарны им... а он, со своей стороны, поставит их в известность о любезной помощи чиновников.

Достали тяжелые ящики с картотекой, были тщательно изучены сотни анкет, составленных в далеком прошлом. Выцветшие, замусоленные копии документов, многие из которых, несомненно, были фальшивыми, купленными на черном рынке в Берне, Цюрихе и Лиссабоне. Паспорта.

Но он не обнаружил ни единой бумажки, где бы говорилось о фон Тибольтах, не было никаких упоминаний о беременной женщине с двумя детьми, которая приехала в Рио-де-Жанейро в июне или июле 1945 года. По крайней мере, не было той, которая хотя бы отдаленно напоминала жену Вильгельма фон Тибольта. Было множество беременных женщин, даже женщин с детьми, но не было лишь жены и детей фон Тибольта. Как говорил Манфреди, старшей Гретхен тогда было лет двенадцать-тринадцать, сыну Иоганну — десять. Всех женщин, которые пересекали в то время границу Бразилии, сопровождали мужья или фиктивные мужья, и если с ними были дети, то все были не старше семи лет.

Это обстоятельство поразило Холкрофта: это было не только странно, но и с математической точки зрения просто невозможно. Он вглядывался в столбцы выцветших имен и цифр, в почти неразличимые записи, сделанные торопливой рукой чиновников иммиграционных служб более тридцати лет назад.

Что-то тут не так. Наметанный глаз архитектора улавливал некое несоответствие: у него возникло ощущение, что он рассматривает чертежи незавершенных проектов, в которые внесены едва заметные изменения, поправки — тонюсенькие чернильные линии вытравлены и переправлены — но очень аккуратно, чтобы не нарушить общей картины.

Вытравлены и переправлены. Химически вытравлены, аккуратно исправлены. Вот что поразило его! Даты рождения! На каждой странице, испещренной рядами чисел, чуть ли не каждая цифра была незаметно исправлена. Так, тройка превратилась в восьмерку, единица в десятку, двойка в ноль, там дорисован кружок, здесь линия продолжена вниз, а тут добавлена лишняя закорючка. И так на каждой странице во всей картотеке, составленной в промежутке между июнем и июлем 1945 года. Даты рождения всех детей, въехавших в Бразилию, были исправлены таким образом, что все они оказывались рожденными до 1938 года!

Это было дьявольски хитроумное мошенничество, которое потребовало долгой и кропотливой проработки.

Прервать охоту уже на первом этапе! Но сделать это так чтобы комар носа не подточил. Крошечные цифры, доверчиво — и торопливо — записанные неведомыми чиновниками иммиграционной службы более тридцати лет назад. Списанные с давным-давно уничтоженных документов, многие из которых были, несомненно, фальшивыми. И теперь уже бесполезно пытаться восстановить, подтвердить или опровергнуть верность этих записей. Время и тайные заговоры сделали это попросту невозможным. Чего же тут удивляться, что в документах не оказалось никого, кто хотя бы отдаленно напоминал фон Тибольтов! Боже, Боже, ну и обман!

Ноэль достал зажигалку, чтобы осветить страницу, на которой его острый глаз заметил множество маленьких исправлений.

— Сеньор! Это запрещено! — громовым голосом произнес переводчик у него за спиной. — Эти старые листы легко воспламеняются. Мы не можем рисковать.

И тут Холкрофту все стало ясно. Так вот почему в этой каморке такой тусклый свет, вот почему тут нет окон!

— О, разумеется, — сказал он, убирая зажигалку. — Наверное, и эти ящики нельзя выносить из этой комнаты?

— Нельзя, сеньор.

— И разумеется, здесь нет дополнительных ламп, а у вас нет фонарика. Не так ли?

— Сеньор, — прервал его переводчик вежливо, даже обиженно. — Мы провели с вами почти три часа. Мы старались оказать вам посильную помощь, но, видите ли, у нас есть иные дела. Так что если вы закончили...

— Полагаю, вы могли предвидеть итог моих поисков заранее, — бросил Холкрофт. — Да, я закончил. Здесь.

Он вышел на залитую солнцем улицу, пытаясь осмыслить происходящее. Мягкий океанский бриз погасил в нем гнев и отчаяние. Он двинулся по белой набережной, за которой расстилались золотые пески Гуанабары. Время от времени Холкрофт останавливался и, перегнувшись через перила, смотрел на игры взрослых и детей на пляже. Красивые люди, купающиеся в солнечных лучах, и сами ослепительные, как солнце. Изящество искусно сочеталось в них с самодовольством. Здесь повсюду витал аромат денег, о чем свидетельствовали золотистые, умащенные маслом загорелые тела, многие из которых были слишком совершенных форм, слишком красивы, лишены физических изъянов. И все же-в чем своеобразие этого места? Если и было в Копакабане нечто особенное, оно ускользало от Холкрофта.

Он миновал отрезок пляжа перед отелем и скользнул взглядом по стене гостиницы, пытаясь найти свое окно. В какой-то момент ему показалось, что он его нашел, но потом понял, что ошибся. В окне за занавеской маячили две фигуры.

Он вернулся к перилам набережной и закурил. Пламя зажигалки заставило его вновь вспомнить о ящиках с документами тридцатилетней давности, которые так тщательно «прооперировали». Неужели все эти изменения были внесены только из-за него? Или и раньше кто-то уже искал фон Тибольтов? Какой бы ни был ответ на этот вопрос, Холкрофту надо искать другой источник информации. Или источники.

La comunidad alemana. Холкрофт вспомнил, что говорил ему бразильский атташе в Нью-Йорке. Атташе сказал, что в Бразилии есть три-четыре семьи, которые выступают в роли верховных арбитров во всех делах немецкой общины. Ясно, что они-то должны знать все тщательно оберегаемые секреты. Люди скрывают свои подлинные имена... Иностранец, приезжающий в Рио-де-Жанейро в поисках исчезнувших немцев, подвергает себя большой опасности... «La otra сага de los alemanes». Они защищают друг друга.

Но ведь опасности можно избежать, подумал Ноэль. Хотя бы дав такое объяснение, какое он дал переводчику в министерстве иммиграции. Он много путешествует, так что нет ничего невероятного в том, что кто-то, зная, что Холкрофт отправляется в Бразилию, попросил его разыскать семейство фон Тибольт. Кто же это может быть? Человек, который ведет конфиденциальные дела, адвокат или банкир. Кто-то, чья собственная репутация не подвергнется никакому сомнению. Еще не успев все обдумать, Холкрофт понял, что, на ком бы он ни остановил свой выбор, такой вариант прикрытия будет вполне подходящим.

Вдруг ему в голову пришла догадка, как найти подходящего кандидата. Хоть это и рискованно, но в этом есть даже некая ирония. Ричард Холкрофт, его отчим! Биржевой брокер, банкир, морской офицер... отец. Человек, который некогда подарил вторую жизнь женщине с ребенком. Бесстрашный человек, не опасавшийся запятнать себя...

Ноэль взглянул на часы. Десять минут шестого — начало четвертого в Нью-Йорке. Конец рабочего дня в понедельник. Он не верил в счастливые приметы, но вот ему дано такое знамение! Каждый понедельник Ричард Холкрофт бывает в Нью-йоркском атлетическом клубе, где играет с друзьями в карты, сидя за дубовым столом в баре, и вспоминает старые денечки. Ноэль может позвать его к телефону, поговорить с ним и попросить о помощи. Разговор должен остаться в секрете, ибо конфиденциальность не только обеспечивала ему «крышу», но и гарантировала безопасность. Итак, кто-то попросил Ричарда Холкрофта — человека с солидной репутацией — установить местонахождение семейства фон Тибольт в Бразилии. Зная, что его сын едет в Рио, этот некто вполне естественно обратился к Ричарду с просьбой заняться расследованием. Дело строго конфиденциальное, в детали вникать не надо. Никому бы не удалось отвадить любопытных лучше, чем это мог сделать Дик Холкрофт!

Но только Альтина не должна об этом знать. Сделать это будет трудно. Дик ее обожает, и у них нет тайн друг от друга. Но его отец — то есть, тьфу, отчим! — не откажет ему, если на то будет особая необходимость. Пока, во всяком случае, он никогда ему не отказывал.

Ноэль двинулся по мраморным квадратам пола гостиничного вестибюля к лифтам, не обращая внимания на окружающих и думая о том, что скажет отчиму. Он вздрогнул от неожиданности, когда какой-то толстяк — явно американский турист — хлопнул его по плечу.

— Эй, тебя зовут, приятель! — Он указал на стойку портье.

Тот смотрел на Ноэля, держа в руках уже знакомый желтый конверт. Портье отдал конверт мальчику-лифтеру, и тот со всех ног бросился к Ноэлю.

В конверте лежал клочок бумаги с незнакомым именем:

«Карарра». Ниже был записан номер телефона. И все. Холкрофт изумился. Странно, что ему ничего не просили передать. Так в Латинской Америке дела не делаются. Сеньору Карарре придется подождать. А ему надо дозваниваться в Нью-Йорк: придумывать себе новую «крышу».

Войдя в номер, Холкрофт снова взглянул на записку Карарры. Он сгорал от любопытства. Кто же такой этот Карарра, который рассчитывал, что Холкрофт перезвонит ему, хотя имя этого человека ничего ему не говорило? С точки зрения латиноамериканских нравов, подобный жест считался не только невежливым, но даже оскорбительным. Впрочем, отчим может подождать несколько минут, пока. Ноэль не выяснит, в чем дело. И он набрал номер.

Карарра оказался не мужчиной, а женщиной, и, судя по ее тихому дрожащему голосу, она была очень испугана. По-английски она говорила сносно — но не более того. Впрочем, какая разница? Выражалась она ясно.

— Я не могу сейчас говорить, сеньор. Больше не звоните по этому номеру. В этом нет необходимости.

— Но вы же оставили этот номер телефонистке отеля. Вы что же, думали, что я не позвоню?

— Это была... erro.

— Ошибка?

— Да, ошибка. Я вам позвоню. Мы вам позвоним.

— Зачем? Кто вы?

— Mas tarde, — хрипло прошептала она, и в трубке послышались короткие гудки.

Mas tarde... Позже. Женщина ему перезвонит. Холкрофт внезапно ощутил, как все внутри у него сжалось — столь же внезапно, как исчез голос женщины. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал такой перепуганный женский голос.

Первое, что пришло ему в голову, была мысль о том, что она, быть может, каким-то образом связана с исчезнувшими фон Тибольтами. Но как? И откуда она узнала о нем? Холкрофта снова охватил ужас... Перед глазами опять встало видение искаженного гримасой страдания лица умирающего на высоте тридцати тысяч футов. За Ноэлем ведут наблюдение. Незнакомые люди следят за каждым его шагом.

Его мысли прервало жалобное жужжание в телефонной трубке. А, он забыл положить трубку на рычаг. Холкрофт нажал на рычаг, отпустил его и стал звонить в Нью-Йорк. Ему срочно нужна «крыша», теперь он это твердо знает!

* * *


Холкрофт стоял у окна, смотрел на пляж и дожидался звонка с международной станции. Внизу на улице что-то сверкнуло. А, это в хромированной крыше автофургона отразились лучи солнца. Автофургон проехал как раз в том месте, где Холкрофт стоял несколько минут назад. Стоял и рассматривал здание гостиницы, пытаясь найти свое окно.

Окна гостиницы... Угол зрения. Угол отражения солнечного луча. Ноэль подошел совсем близко к окну, взглянул туда, где он недавно стоял на набережной, и мысленно прочертил оттуда линию к своему окну. Глаз архитектора никогда не ошибается. К тому же Холкрофт заметил, что соседние окна расположены на значительном расстоянии друг от друга соответственно с расположением номеров в гостинице, возвышающейся над Копакабаной.

Он смотрел тогда на этоокно, думая, что это не его номер, потому что заметил там чьи-то фигуры. Но это был его номер! И здесь находились какие-то люди!

Ноэль подошел к стенному шкафу и начал перебирать вещи. Он доверял своей памяти настолько же, насколько доверял своему глазомеру. Холкрофт представил себе, как выглядел этот шкаф сегодня утром, когда он переодевался. Он спал в костюме, в котором прилетел из Нью-Йорка. Его светло-коричневые брюки висели на правой вешалке, почти у стенки. Это была старая привычка: вешать брюки справа, пиджаки слева. Штаны по-прежнему висели справа, но не у самой стены. Точно: они были на несколько дюймов сдвинуты к центру шкафа. Его синий блейзер висел прямо в центре, а не слева.

Кто-то обыскивал его одежду!

Он бросился к кровати, на которой лежал раскрытый атташе-кейс. Во время поездок этот атташе-кейс был его рабочим кабинетом: он знал здесь каждый миллиметр, знал, где лежит каждый предмет. Ему не пришлось долго изучать содержимое кейса.

В нем тоже рылись.

Зазвонил телефон — кто-то снова вторгся в его жизнь. Ноэль снял трубку и, услышав знакомый голос телефонистки Нью-йоркского атлетического клуба, понял, что не может теперь посвящать в свои дела Ричарда Холкрофта — нельзя допустить, чтобы тот был замешан в этом деле. Все неожиданно усложнилось.

— Алло! Это Нью-йоркский атлетический клуб. Алло! Алло, Рио! Ничего не слышно! Рио, алло! Говорит атлетический клуб...

Ноэль положил трубку. Он чуть было не совершил идиотскую ошибку. Ведь в его комнате произвели обыск. Нуждаясь в прикрытии здесь, в Рио, Холкрофт чуть было не навел неизвестных на человека, имеющего прямое отношение к его матери, бывшей жене Генриха Клаузена. О чем он только думает?

Но потом он понял, что и это пошло ему на пользу. Он усвоил еще один урок. «Развивай ложь логично, потом снова обдумай ее и используй наиболее достоверную версию». Уж коли он смог придумать повод для того, чтобы Ричард Холкрофт мог скрывать личность человека, обратившегося к нему за помощью в поисках фон Тибольтов, значит, сможет придумать и самого этого человека...

Ноэлю стало трудно дышать. Он едва не совершил чудовищную ошибку, но теперь он начал соображать, как следует вести себя в незнакомом лесу. На дорожках расставлены невидимые ловушки. Ему надо постоянно быть начеку и двигаться с превеликой осторожностью. У него нет права на ошибку, подобную той, что он чуть было не совершил. Он слишком близко подошел к той черте, за которой мог подвергнуть риску жизнь своего нынешнего отца — ради того отца, которого он никогда не знал.

«Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью». Слова, сказанные матерью, как и слова Манфреди, были предупреждением. Но мать, в отличие от Манфреди, была не права. Генрих Клаузен оказался в такой же мере жертвой, в какой был негодяем. Исполненное боли письмо, написанное им в пылающем Берлине, было столь же неопровержимым тому доказательством, как и его поступки. И Холкрофту, его сыну, предстоит это доказательство подтвердить.

La comunidad alemana. Три-четыре семьи в немецкой общине, которые вершат все дела. Одна из них должна стать его новым источником информации. И Ноэль знал точно, где ее следует искать.

* * *


Грузный седой старик с тяжелым двойным подбородком, коротко стриженный под германского юнкера, сидел за огромным обеденным столом из темного дуба.

Он поднял взгляд на вошедшего. Обедал он один — ни членов семьи, ни для гостей приборов не было. Это могло показаться странным, так как, когда дверь открылась, послышались голоса: в большом доме находились и другие члены семьи и гости, но за стол их не допускали.

— Мы получили дополнительную информацию о сыне Клаузена, герр Графф, — сказал вошедший, приближаясь к столу. -Вам уже известно о телефонном звонке на Кюрасао. Он еще дважды звонил сегодня днем. Один звонок — женщине по фамилии Карарра. Второй — в мужской клуб в Нью-Йорке.

— Карарра должны хорошо поработать, — сказал Графф, и его вилка застыла в воздухе: пухлые его щеки подернулись морщинками. — А что с клубом в Нью-Йорке?

— Нью-йоркский атлетический клуб. Это...

— Я знаю, что это такое. Закрытый клуб для состоятельных людей. Кому он звонил?

— Разговор был заказан с клубом, а не с конкретным человеком. Наши люди в Нью-Йорке пытаются все узнать.

Старик положил вилку на стол. Он заговорил мягко, но издевательским тоном:

— Наши люди в Нью-Йорке очень нерасторопны. И вы тоже.

— Прошу прощения.

— Вне всякого сомнения, среди членов клуба будет обнаружен некто по фамилии Холкрофт. Если так, то сын Клаузена нарушил данное им обещание. Он рассказал о женевских делах Холкрофту. А это опасно. Ричард Холкрофт пожилой человек, но он не слабак. Мы всегда знали, что, проживи он дольше, он мог бы стать препятствием для нас. — Графф повернул свою большую голову к вошедшему. — Конверт пришел в Сесимбру. Так что путей к отступлению нет. События позавчерашней ночи должны бы заставить сына Клаузена уяснить себе это. Отправьте телеграмму Тинаму. Я не доверяю его здешним Друзьям. Используйте орлиный код и сообщите ему мою точку зрения. Наши люди в Нью-Йорке получат другое задание. Им надо ликвидировать старика, который сует нос в чужие дела. Ричарда Холкрофта следует убрать. Этого потребует Тинаму.


Глава 8


Ноэль знал, что нужно искать: книжный магазин, который был не просто местом, где люди покупали книги. В любом курортном городе есть крупный магазин, который удовлетворяет читательские запросы определенной нации. В данном случае магазин назывался «Ливрариа алемао» — «Немецкий книжный магазин». Как сказал ему портье, в этом магазине всегда можно приобрести свежие журналы из Германии и ежедневные газеты, доставлявшиеся самолетами «Люфтганзы». Это то, что нужно! В таком магазине, конечно, есть постоянные клиенты. Там наверняка работают люди, которые знают все немецкие семьи в Рио. Если бы ему удалось узнать хотя бы пару фамилий... Начинать поиск надо именно с этого книжного магазина.

Магазин располагался в десяти минутах ходьбы от отеля.

— Я американский архитектор, — отрекомендовался Холкрофт продавцу, который, взобравшись на стремянку, переставлял книги на верхней полке. — Изучаю здесь баварское влияние на архитектуру больших жилых домов. У вас есть что-нибудь на эту тему?

— Я и не знал о таком влиянии, — ответил продавец на беглом английском. — Тут много примеров альпийского влияния, элементы стиля шале, но вряд ли это можно назвать баварским влиянием.

Вывод шестой — или седьмой? Даже если ложь основана на толике правды, убедись, что человек, которому ты вешаешь лапшу на уши, разбирается в предмете хуже тебя.

— Да, альпийский, швейцарский, баварский стили — они очень похожи.

— Неужели? А я думал, они сильно отличаются друг от друга.

Вывод восьмой или девятый: не вступай в спор; помни о своей главной цели.

— Послушайте, вот что я вам скажу. Один человек в Нью-Йорке готов хорошо заплатить, если я привезу ему отсюда кое-какие эскизы. Он был в Рио прошлым летом и заприметил тут несколько замечательных строений. И по его описанию выходит, что они выстроены в баварском стиле.

— Это, скорее, где-то на северо-западе, в сельской местности. Там есть несколько потрясающих домов. Резиденция Айзенштата, например. Но они, я думаю, евреи. Представляете там даже есть что-то от мавританского стиля. Ну и, разумеется, имение Граффа. Оно, пожалуй, излишне монументально, но производит впечатление — это уж точно. Впрочем, оно и понятно: Графф — мультимиллионер.

— Как-как его имя? Графф?

— Морис Графф. Он импортер. Да они все занимаются импортом.

— Кто?

— Э, да перестаньте, а то вы сами не знаете! Не сойти мне с этого места, если он не носил генеральские погоны или не был крупной шишкой в верховном главнокомандовании!

— Вы англичанин?

— Я англичанин.

— Но работаете в немецком книжном магазине.

— Ich spreche gut Deutsch[7 - Я хорошо говорю по-немецки (нем.).].

— Они что, не могут найти немца?

— Думаю, когда нанимаешь кого-то вроде меня, это имеет свои выгоды, — сказал англичанин загадочно. Ноэль изобразил удивление:

— В самом деле?

— Да, — ответил продавец, взбираясь на одну ступеньку выше. — Никто меня ни о чем не спрашивает.

Продавец посмотрел вслед удаляющемуся американцу, быстро слез со стремянки и сдвинул ее в сторону.

Этим жестом он словно подводил финальную черту под успешно выполненным заданием — своим крохотным триумфом. Быстрым шагом он прошел между стеллажами и свернул в другой проход столь стремительно, что едва не сбил с ног покупателя, изучавшего томик Гете.

— Verzeihung[8 - Извините (нем.).], — сказал продавец вполголоса и без всякого смущения.

— Schwesterchen[9 - Сестричка (нем.).], — ответил мужчина, у которого были густые, черные с проседью брови.

В ответ на этот упрек в недостатке мужественности продавец обернулся:

— Вы?!

— Друзья Тинаму всегда рядом, — ответил мужчина.

— Вы следили за ним? — спросил продавец.

— Он так и не догадался. А вы звоните, куда нужно. Англичанин двинулся к двери своего кабинета в дальнем конце магазина. Он вошел в кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. На другом конце провода трубку снял помощник самого могущественного человека в Рио.

— Резиденция сеньора Граффа. Доброе утро.

— Наш человек в отеле заслуживает хорошего вознаграждения, — сказал продавец. — Он оказался прав. Мне необходимо поговорить с герром Граффом.

— Я передам твое сообщение, бабочка, — сказал помощник.

— Нет-нет! У меня есть еще кое-какая информация, которую я должен сообщить ему лично.

— В чем суть? Мне не надо тебе напоминать, что он очень занятой человек.

— Ну, скажем так: речь идет о моем соплеменнике. Я ясно выражаюсь?

— Мы знаем, что он в Рио. Он уже с нами связался. Так что ты малость опоздал.

— Он все еще здесь. В магазине. Он, наверное, хочет поговорить со мной.

Помощник заговорил мимо трубки, но его слова можно было разобрать:

— Это актер, мой господин. Он хочет поговорить с вами. Все шло по плану. Но кажется, возникли осложнения. Его соплеменник находится в магазине.

Телефонная трубка перекочевала в другие руки.

— Ну что? — спросил Морис Графф.

— Я хочу доложить вам, что все произошло в точности, как мы с вами и предполагали...

— Да-да, я это уже понял, — прервал его Графф. — Ты хорошо поработал. Что там этот англичанин? Он у тебя?

— Он следил за американцем. Он не отставал от него ни на шаг. Он все еще в магазине. И по-моему, хочет, чтобы я ему все рассказал. Мне рассказать?

— Нет, — ответил Графф. — Мы вполне можем обойтись без его вмешательства. Скажи ему, что мы беспокоимся о том, как бы его не опознали, и предлагаем ему оставаться пока в тени. Скажи, что я не одобряю его методы. Можешь добавить, что это я тебе лично передал.

— Благодарю вас, герр Графф! С превеликим удовольствием.

— Не сомневаюсь.

Графф отдал трубку своему помощнику.

— Тинаму не может допустить, чтобы это опять повторилось, — сказал он. — А все начинается сначала.

— Что, мой господин?

— Опять все сначала, — повторил старик. — Вмешательство, негласная слежка, слежка друг за другом. Когда власть перестает быть единоличной, все становятся подозрительными.

— Я что-то не понимаю.

— Разумеется, не понимаешь. Тебя же там не было. — Графф откинулся на спинку кресла. — Пошли еще одну телеграмму Тинаму. Сообщи ему наше требование: пусть он немедленно отзовет своего волка обратно на Средиземноморье. Он слишком рискует. Мы возражаем и не можем нести ответственность в таких обстоятельствах.

* * *


Ноэлю пришлось сделать множество телефонных звонков и прождать сутки, прежде чем ему сообщили, что Графф готов с ним встретиться, — это произошло в начале третьего на следующий день. Холкрофт взял в отеле автомобиль напрокат и отправился за город. Он часто останавливался и изучал туристическую карту, которую ему дали в прокатном агентстве. Наконец нашел нужный ему адрес и въехал через железные ворота на аллею, которая вела к дому на вершине холма.

Аллея завершилась большой бетонированной автостоянкой, окаймленной зеленым кустарником, заросли которого прорезала тропинка из ракушечника, вьющаяся между фруктовыми деревьями.

Продавец книжного магазина был прав: имение Граффа производило грандиозное впечатление. Отсюда открывался величественный вид: на равнины вблизи и горы вдали, а еще дальше на востоке виднелась подернутая дымкой голубая гладь Атлантики. Дом был трехэтажный. С обеих сторон от центрального входа высились массивные балконы. Сам же вход представлял собой тяжелую двустворчатую дверь полированного красного дерева с железными треугольными краями в каждом углу.

Внешне дом и в самом деле был выдержан в альпийском стиле: казалось, что архитектор использовал фрагменты нескольких швейцарских шале и соединил их в этом здании, помещенном среди гор в тропиках.

Ноэль припарковал машину справа от мраморных ступеней. На стоянке было еще два автомобиля — белый «мерседес» и обтекаемой формы красный «мазерати». Семейство Графф владело отличными транспортными средствами. Холкрофт подхватил свой атташе-кейс и фотоаппарат и стал подниматься по мраморным ступенькам.

— Мне лестно узнать, что наши скромные архитектурные ухищрения вызывают чей-то интерес, — сказал Графф. — Вполне естественно, что переселенцы стараются воссоздать на чужбине некое подобие родины. Мои предки родом из Шварцвальда... Воспоминания не умирают.

— Я очень благодарен вам, сэр, что вы приняли меня, — сказал Холкрофт и положил пять сделанных им только что набросков в атташе-кейс. — Я говорю, разумеется, от имени своего клиента.

— Вы удовлетворили свое любопытство?

— Я отснял целую пленку и сделал пять набросков, на большее я и надеяться не мог. Между прочим, джентльмен, который показывал мне ваше имение, может засвидетельствовать, что я фотографировал лишь детали внешней отделки.

— Что-то я вас не совсем понимаю.

— Мне бы не хотелось дать вам повод думать, что я нарушил неприкосновенность вашего жилища. Морис Графф коротко рассмеялся.

— Моя резиденция надежно охраняется, мистер Холкрофт. К тому же мне и в голову не приходило, что вы здесь находитесь для того, чтобы что-то украсть. Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю вас. — Ноэль сел напротив старика. — В наши дни люди становятся подозрительными.

— Ну, не буду от вас скрывать, что я звонил в отель «Порто алегре» и проверял, зарегистрированы ли вы там. Зарегистрированы. Вас зовут Холкрофт, вы из Нью-Йорка, вам забронировало номер турагентство, имеющее солидную репутацию. Там вас, несомненно, хорошо знают, и вы пользуетесь непросроченными кредитными карточками. Вы въехали в Бразилию с подлинным паспортом. Больше мне ничего и не требовалось знать. В наше время очень трудно выдавать себя не за того, кем вы на самом деле являетесь, не так ли?

— Верно, — согласился Ноэль и подумал, что пора изложить подлинную причину своего визита. Он уже собрался раскрыть рот, но Графф продолжил, словно торопился заполнить возникшую паузу:

— Вы надолго в Рио?

— Пробуду еще несколько дней. Я записал имя вашего архитектора и непременно проконсультируюсь с ним, если у него найдется для меня свободное время.

— Я попрошу своего секретаря ему позвонить, и он примет вас незамедлительно. Я понятия не имею, как в подобных случаях решается финансовая сторона дела — да и надо ли это вообще, — но уверен, что он даст вам копии чертежей, если они могут пригодиться.

Ноэль улыбнулся: в его душе проснулся профессионал.

— Это дело чести, мистер Графф. Мой визит к нему будет наилучшим знаком внимания. Я смогу поинтересоваться у него, где можно приобрести те или иные материалы, как он решал проблемы усадки и тому подобное! Я не стану спрашивать у него о чертежах, так как понимаю, что он весьма неохотно согласился бы мне их отдать.

— Никаких «неохотно»! — отрезал Графф, в чьем решительном тоне послышался отзвук его военного прошлого.

«Провалиться мне на этом месте, если он не носил генеральские погоны или не был какой-нибудь важной шишкой в верховном главнокомандовании...»

— Не стоит беспокоиться, сэр. Я и так получил все, что хотел.

— Ясно. — Графф обмяк в кресле. Он выглядел утомленным старцем, с нетерпением ожидающим завершения долгого дня. Впрочем, его глаза не были усталыми, в них таилась непонятная тревога. — Вам хватит часа на переговоры с ним?

— Конечно!

— Я договорюсь.

— Вы очень любезны.

— И тогда вы можете возвращаться в Нью-Йорк.

— Да. — Ну, теперь пора упомянуть имя фон Тибольтов. — Впрочем, у меня есть еще одно дело в Рио. Это не очень важно, но я пообещал попытаться. Не знаю пока, с чегоначать. Может быть, с полиции.

— Звучит зловеще. Речь идет о преступлении?

— Совсем напротив. Я имел в виду управление полиции, которое могло бы помочь определить местонахождение одной семьи. Они не зарегистрированы в телефонной книге. Я даже сверял по списку незарегистрированных номеров, но у них нет и такого номера.

— А вы уверены, что они в Рио?

— Они жили в Рио перед тем, как след их затерялся. И насколько я могу судить, другие города в Бразилии тоже проверялись — по телефонным справочникам.

— Вы меня заинтриговали, мистер Холкрофт. Вам очень надо найти этих людей? Что они натворили? Впрочем, вы сказали, что они не совершали никакого преступления.

— Никакого. Но я о них мало что знаю. Мой приятель в Нью-Йорке, адвокат, знал о моей поездке сюда и попросил найти эту семью. Очевидно, им оставлено небольшое наследство родственниками на Среднем Западе.

— Наследство?

—Да.

— В таком случае, вероятно, следует обратиться к адвокатам здесь, в Бразилии.

— Мой приятель посылал, как он выразился, «запрос о поиске» в несколько адвокатских контор, — сказал Ноэль, вспомнив, что ему говорил атташе в Нью-Йорке. — Но так и не получил удовлетворительного ответа.

— И как же он это объясняет?

— Никак. Он был так расстроен! Мне кажется, он недостаточно заплатил трем адвокатам, занимавшимся этими поисками.

— Трем адвокатам?

— Да, — ответил Ноэль и сам удивился своей лжи. Он просто произносил первое, что приходило на ум. — У него есть знакомый адвокат в Чикаго... или в Сент-Луисе, другой адвокат работает в компании, принадлежащей моему приятелю, в Нью-Йорке, и еще здесь, в Рио. Что-то я себе с трудом могу представить, как нечто конфиденциальное может оставаться конфиденциальным, если в деле участвуют трое адвокатов. Возможно, его ошибка заключалась в том, что он поделил гонорар между тремя разными людьми.

— Но ваш друг поразительно благородный человек. — Графф поднял брови, выражая свое восхищение. И еще что-то, подумал Холкрофт.

— Мне бы хотелось так думать.

— Возможно, я смогу помочь. У меня обширные связи. Холкрофт покачал головой:

— Я не смею вас утруждать. Вы и так слишком много сделали для меня. И к тому же, как я сказал, дело не столь уж важное.

— Ну, разумеется. — Графф пожал плечами. — Я не собираюсь вторгаться в конфиденциальные дела. — Немец скосил глаза на окно. Солнце уже заваливалось за горные хребты на западе, и копья оранжевого света проникали сквозь оконное стекло, воспламеняя поверхность темной мебели.

— Их фамилия фон Тибольт, — произнес Ноэль, внимательно глядя на лицо старика. Однако если он и рассчитывал увидеть какую-нибудь реакцию, то увиденное превзошло все его ожидания.

Глаза старика Граффа широко раскрылись и гневно засверкали — он пронзил Холкрофта взглядом, исполненным ненависти.

— Ах ты, свинья! — сказал немец так тихо, что Холкрофт едва расслышал его слова. — Так это был всего лишь трюк, хитроумный предлог, чтобы проникнуть в мой дом! Прийти ко мне!

— Вы ошибаетесь, мистер Графф. Вы можете связаться с моим клиентом в Нью-Йорке...

— Свинья! — орал старик. — Фон Тибольты! Verrater! Мразь! Трусы поганые! Schweinhunde! Да как ты смеешь!

Ноэль обомлел, беспомощно глядя на старика. Лицо Граффа побелело от ярости. Жилы на шее набухли, глаза налились кровью, руки задрожали, и он судорожно вцепился в подлокотники кресла.

— Я не понимаю... — начал Холкрофт, вставая.

— Ты все отлично понимаешь! Ты — подонок! Ты ищешь фон Тибольтов! Ты хочешь вернуть их к жизни!

— Они что — умерли?

— Я молю Всевышнего, чтобы это было так!

— Графф, послушайте меня, если вам что-либо известно...

— Вон из моего дома! — Старик с трудом поднялся на ноги и заорал в направлении закрытой двери, кабинета: — Вернер!

В дверь ворвался помощник Граффа:

— Мой господин! Was ist...

— Выброси этого мошенника отсюда! Выгони его из моего дома.

Помощник взглянул на Холкрофта:

— Прошу вас выйти. Немедленно.

Ноэль схватил свой атташе-кейс и быстро пошел к двери. На пороге он остановился и обернулся на разъяренного Граффа. Старый немец был похож на уродливый манекен. Он дрожал от ярости:

— Вон! Убирайся вон! Ты мне омерзителен. Последнее оскорбление вывело Ноэля из себя. Омерзительным был не он, а этот исполненный высокомерия старик, этот напыщенный самодур и грубиян. Этот монстр, который предал, а затем уничтожил человека, страдавшего тридцать лет назад... и тысячи таких, как он. Чертов нацист!

— Вы не смеете оскорблять меня.

— Это мы еще посмотрим, кто смеет, а кто нет. Вон!

— Я уйду, генерал, или как вас там. Но я не собираюсь слишком спешить, потому что теперь я все понял. Я для вас такой же ничтожный человек, как и те тысячи трупов, которые вы сожгли. Но вот я называю только одно имя — и вы сразу теряете самообладание. Вы не можете сдержать своего гнева, потому что вы знаете — и я знаю, — что стало известно фон Тибольту тридцать лет назад, когда вы нагромоздили горы трупов. Он увидел, кто вы такой на самом деле.

— Мы и не скрывали этого. Все знали. Мы никого не обманывали.

Холкрофт замолчал и невольно сглотнул слюну. Вне себя от ярости, он должен был теперь восстановить справедливость по отношению к человеку, который воззвал к нему сквозь десятилетия, он должен был нанести ответный удар по этому воплощению некогда внушавшей ужас власти, из-за которой он лишился отца. Холкрофт совсем потерял контроль над собой.

— Зарубите себе на носу! — крикнул Ноэль. — Я найду фон Тибольтов, и вам меня не остановить. И не воображайте себе, будто это вам удастся. И не думайте, будто вы меня напугали. Нисколько. Это я вас напугал. Тем, что разоблачил вас. Вы носите Железный крест на слишком видном месте!

Графф взял себя в руки.

— Ну что ж, найди фон Тибольтов. Мы подоспеем вовремя.

— Я найду их. И тогда, если с ними что-то случится, я буду знать, чьих это рук дело. Я вас выведу на чистую воду! Вы сидите в своем замке и отдаете команды. Вы до сих пор делаете вид, будто ничего не изменилось. Но ваша песенка спета уже давно — еще до окончания войны, — и такие люди, как фон Тибольт, знали это. Они это поняли, а вы — нет. И никогда не поймете.

— Убирайся вон!

В кабинет вбежал охранник. Он обхватил Ноэля сзади, рука скользнула ему под правое плечо и зажала грудь. Его сшибли с ног и выволокли из кабинета. Холкрофт, размахнувшись, ударил не глядя атташе-кейсом и почувствовал, что удар пришелся по массивному пухлому туловищу человека, который волок его по коридору. Он сильно ударил невидимого врага локтем в живот, а потом яростно лягнул его пяткой под колено. Результат последовал незамедлительно: охранник взвыл от боли и ослабил свои объятия. Холкрофту только этого и надо было.

Он выставил левую руку, схватил врага за рукав и изо всех сил рванул вниз. Сам же сделал нырок влево и правым плечом ткнул в грудь нависшего над ним охранника. Тот стал падать. Ноэль в последний раз нанес удар ему в грудь, от которого нападавший отлетел в старинное кресло у стены. Его массивное тело обрушилось на хрупкое дерево, и кресло развалилось под его тяжестью. Охранник оторопело глядел на Холкрофта, беспомощно моргая, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве.

Холкрофт оглядел его. Охранник оказался здоровенным малым, но самым устрашающим в нем было его туловище. И он чем-то смахивал на старого Граффа: такая же гора мяса и жира под едва не расползающимся на нем пиджаком.

Сквозь раскрытую дверь Холкрофт увидел, как Графф снимает телефонную трубку. Помощник, которого он назвал Вернером, неуверенно шагнул к Ноэлю.

— Не надо, — твердо сказал Холкрофт. Он пошел по широкому коридору к центральному входу. В дальнем конце вестибюля под аркой стояли несколько мужчин и женщин. Никто не шевельнулся, никто даже слова ему не сказал. Немецкий образ мышления в действии, подумал Холкрофт не без злорадного удовлетворения. Эти холуи ждут указаний.

* * *


— Сделай, как я тебе сказал, — говорил Графф в телефонную трубку. Он совершенно успокоился, в его голосе не было даже намека на недавнюю вспышку гнева. Теперь он был начальником, отдающим приказ исполнительному подчиненному. — Подожди, пока он доедет до середины аллеи, только потом начни закрывать ворота. Очень важно, чтобы этот американец решил, будто ему удалось спастись. — Старый немец положил трубку и повернулся к помощнику. — Охранник ранен?

— Нет, просто в легком шоке, мой господин. Он уже оправился от побоев.

— А Холкрофт зол, — задумчиво произнес Графф. — Он самоуверен, воодушевлен, целеустремлен. Это хорошо. Сейчас он слегка испуган, его испугало непредвиденное — жестокая потасовка. Скажи охраннику, чтобы переждал минут пять и возобновил преследование. Все должно пройти гладко. Скажи, что ему нужно хорошо поработать.

— Он получил соответствующие инструкции. Он отличный снайпер.

— Хорошо. — Бывший генерал вермахта медленно подошел к окну и, прищурившись, стал смотреть на догорающий закат. — Вежливый, мягкий... и вдруг истерические гневные упреки... Объятие — и нож. Нужно, чтобы все события развивались очень быстро, чтобы ситуация все время менялась, чтобы Холкрофт перестал что-либо понимать. Чтобы он перестал различать, где друг, а где враг, понимая лишь, что ему надо идти напролом. Когда он, наконец, сломается, мы его возьмем. Он будет наш.


Глава 9


Ноэль захлопнул за собой массивную дверь и стал спускаться по мраморной лестнице. Он сел в машину, развернулся и поехал по аллее к воротам имения Граффа.

Пока машина медленно ехала под уклон, он сделал несколько наблюдений. Во-первых, солнце уже скрылось за горными хребтами, а по земле поползли большие тени. Быстро смеркалось: надо зажечь фары. Во-вторых, он подумал, что реакция Граффа на упоминание имени фон Тибольта могла означать две вещи: фон Тибольты живы, и они представляют опасность. Для кого? И где они?

В-третьих... Впрочем, это уже не столько мысль, сколько ощущение. Ощущение после драки, в которую он только что ввязался. Всю жизнь он воспринимал свои физические данные как нечто само собой разумеющееся. Он высок, силен, у него отличная координация движений, оттого, должно быть, он никогда не испытывал нужды демонстрировать свои физические возможности — даже на спор, даже в соревнованиях, будь то партия в теннис или лыжная пробежка. Именно поэтому он избегал драк: они казались ему необязательным занятием.

И именно поэтому он только посмеялся над предложением отчима походить вместе с ним в спортклуб и пройти курс занятий самозащиты. Город превращался в джунгли, и сын Холкрофта должен был обучиться искусству защищаться.

Впрочем, он все-таки прошел курс обучения, но, как только перестал ходить в клуб, быстро забыл все, чему научился. И если он и впрямь что-то усвоил, то чисто подсознательно.

«Нет, я и в самом деле кое-что усвоил», — думал Холкрофт, довольный собой. Он вспомнил оторопелый взгляд охранника.

Последняя мысль была совсем смутной и пришла ему в голову, когда он повернул и увидел прямо перед собой ворота имения. Что-то произошло с передними сиденьями. Он еще не пришел в себя после нескольких минут недавней схватки, и его внимание притупилось, но что-то все же привлекло его взгляд, упавший на клетчатую обивку сидений.

И вдруг его оглушили ужасные звуки: лай собак. Внезапно в окнах автомобиля справа и слева показались устрашающие морды огромных длинношерстных овчарок. Их черные глаза пылали голодной яростью, пасти оскалены, на губах пена, когти царапали по стеклу, а из глоток вырывался остервенелый рык хищников, добравшихся до добычи, в которую им никак не удается вонзить свои клыки. Их была целая свора — пять, шесть, семь... Одна из собак вскочила на капот и прижала морду с раскрытой пастью к лобовому стеклу.

А внизу у подножия холма Холкрофт при свете фар увидел, как двинулись массивные ворота. Ему показалось, что ворота закрываются очень быстро. Стальная арка через несколько секунд должна была намертво сомкнуться с каменными столбами. Он нажал на акселератор, до боли в ладонях вцепился в рулевое колесо и на полной скорости помчался вниз по аллее. Машина пронеслась меж каменных колонн в нескольких дюймах от надвигающейся решетки ворот. Пес свалился с капота вправо, перевернувшись в воздухе и взвыв от боли и ужаса.

Свора собак помчалась вверх по холму и скрылась в сумерках. Их исчезновение можно было объяснить лишь тем, что они бросились на неуловимый для человеческого уха свист. Пот градом катил по лицу Холкрофта. Он почти до упора вжал педаль газа. Машина летела по шоссе.

Вдали показалась развилка — куда же надо повернуть: направо или налево? Холкрофт не мог вспомнить. Он машинально сунул руку под сиденье, где лежала карта.

Так вот что привлекло его взгляд. Карты там не было Ноэль свернул налево и посмотрел под сиденье: может быть, карта упала на пол? Нет, и на полу ее не было. Ее вытащили!

Он подъехал к перекрестку. Перекресток был незнакомый — или он просто не мог узнать его в наступившей тьме. Холкрофт свернул направо, чисто интуитивно понимая, что останавливаться нельзя. Он ехал на большой скорости, пристально вглядываясь в дорожные знаки и надеясь найти дорогу на Рио. Но вокруг все погрузилось во тьму. Он проезжал мимо незнакомых мест. Дорога стала резко уходить вправо, и вдруг он увидел прямо перед собой крутой холм. Ноэль не помнил ни этого виража, ни холма. Он заблудился.

Вершина холма была совсем плоская. Слева от дороги он заметил смотровую площадку и автостоянку, окруженную стеной в половину человеческого роста. За стеной виднелся обрыв. Вдоль ограды были расставлены туристические телескопы — обычно их окуляры автоматически открываются, если бросить монетку в щель. Холкрофт въехал на стоянку и заглушил мотор. Вокруг не было ниединого автомобиля, но, может быть, скоро кто-то и подъедет. Возможно, если осмотреться вокруг, ему удастся что-нибудь выяснить относительно своего местонахождения. Он вышел из машины и подошел к стенке.

Где-то далеко Ноэль увидел городские огоньки. Но между этим холмом и городом расстилалась непроглядная тьма... Впрочем, не совсем уж непроглядная. Внизу он заметил змеящуюся полоску огоньков. Шоссе? Ноэль оказался рядом с телескопом. Он сунул монетку в щель и прильнул к окуляру, направив телескоп на вереницу огней, которую он принял за шоссе. Так и есть.

Огни находились на значительном расстоянии друг от друга. Это были фонари. Они манили, но путь к ним преграждал непроходимый бразильский лес. Эх, если бы он только мог добраться до этой дороги... Он попытался перевести телескоп правее, но труба больше не поддавалась. Черт возьми! Где же начинается эта дорога? Она же должна где-то...

Позади себя он услышал урчание взбирающегося по склону холма автомобиля. Слава Тебе, Господи! Ему надо во что бы то ни стало остановить эту машину! Он побежал через бетонную площадку к асфальтовой дороге. Он добежал до дороги и — похолодел. Из-за пригорка показался белый «мерседес». Тот самый, который стоял, сверкая в лучах заходящего солнца, на другом холме. Лимузин Граффа.

«Мерседес» резко затормозил, взвизгнули шины. Дверь открылась, и из машины показался человек. Его легко было узнать при свете фар: охранник Граффа.

Охранник полез за пояс. Холкрофт замер. Охранник достал пистолет и стал целиться в него. Просто непостижимо! Этого не может быть!

Прогремел первый выстрел: он прорезал тишину, точно грохот внезапного землетрясения. За первым выстрелом прозвучал второй. В нескольких шагах от Ноэля взметнулся фонтанчик гравия. Он все еще не верил своим глазам и ушам, но инстинкт вывел его из оцепенения и приказал ему бежать, спасаться. Сейчас он погибнет! Его собирались убить на безлюдной туристической смотровой площадке над Рио-де-Жанейро. Да это же просто безумие!

Ноги не слушались его. Он с трудом заставил себя бежать к машине. Ноги болели — очень странное ощущение. Ночь потрясли еще два выстрела, перед Ноэлем снова взметнулись фонтанчики каменного праха.

Холкрофт добежал до машины, упал на землю около раскрытой двери и потянулся к дверной ручке.

Еще выстрел — на этот раз просто оглушительный. И тотчас вслед за звуком выстрела раздался странный хлопок, за которым последовал громкий звон разбитого стекла. Выстрелом выбило лобовое стекло у его машины.

Делать нечего. Холкрофт распахнул дверь и забрался в автомобиль. В совершеннейшей панике повернул ключ зажигания.

Взревел мотор, он ударил ногой по акселератору. И дернул переключатель скоростей. Машина рванулась с места в темноту. Он крутанул баранку, автомобиль резко повернул, едва не врезавшись в бетонную стенку. Инстинкт приказал Ноэлю включить фары. При свете фар он увидел идущую под уклон дорогу и помчался по ней.

Дорога петляла. Его резко бросало на виражах из стороны в сторону, он с трудом удерживал руль, автомобиль шел юзом, шины визжали, сжимающие руль руки онемели от боли. Потом ладони вспотели, и руль стал выскальзывать из рук. В любую секунду он мог вылететь в кювет и перевернуться, в любую секунду он мог погибнуть в бензиновом пламени.

Он не помнил, как долго длился этот головокружительный спуск, как ему удалось найти шоссе, освещенное огнями, но он все же нашел его. Он вдруг увидел широкое полотно шоссе, которое бежало на запад и, главное, — на восток. Шоссе вело к городу!

Он ехал мимо дремучих лесов. По обе стороны асфальтовой ленты шоссе стеной вздымались высоченные деревья, похожие на стены глубокого каньона.

Навстречу ему промчались две машины. При виде их Ноэль едва не закричал от радости. Он уже ехал по городским предместьям. Расстояние между отдельными фонарными столбами теперь уменьшилось, и вдруг он увидел множество автомобилей, мчащихся в обоих направлениях. Он и не предполагал, что можно быть таким счастливым в потоке городского транспорта.

Он подъехал к светофору. Горел красный. Холкрофт опять возблагодарил судьбу за то, что тут стоял этот светофор, подаривший ему несколько секунд отдыха. Он полез в карман за сигаретами. О Боже, как же хочется курить!

Слева от него притормозил автомобиль. Он взглянул на него и не поверил своим глазам. Рядом с шофером сидел человек — его он видел впервые в жизни, — который опустил стекло и направил на него пистолет. К стволу был прилажен толстый перфорированный цилиндр — глушитель! Неизвестный целился прямо в него.

Холкрофт отпрянул от окна, вжался в спинку сиденья и рванул переключатель скоростей. Прогремел выстрел, и позади него с грохотом и звоном разлетелось стекло. Машина дернулась с места и ворвалась на перекресток. Заголосили клаксоны, он едва не столкнулся с встречным автомобилем, в последнюю секунду вильнув в сторону.

Сигарета выпала у него из губ и прожгла дырку в сиденье.

Он понесся в город.

* * *


Потная телефонная трубка выскальзывала из руки.

— Вы меня слышите? — орал Ноэль.

— Мистер Холкрофт, пожалуйста, успокойтесь. — Атташе американского посольства, судя по голосу, явно ему не верил. — Мы сделаем все, что в наших силах. Вы изложили мне факты, и мы по дипломатическим каналам выясним, что случилось. Как можно скорее. Тем не менее, уже восьмой час. В такое время вряд ли кого-то можно застать.

— Вряд ли кого-то можно застать? Может быть, вы меня не расслышали? Меня чуть не убили! Да вы только взгляните на мою машину! Она вся изрешечена пулями! Стекла выбиты!

— Мы пошлем сейчас к вам в отель нашего сотрудника, он займется автомобилем, — сказал атташе как ни в чем не бывало.

— Ключи у меня. Пусть он поднимется ко мне в номер, и я отдам ему ключи.

— Да, конечно. Оставайтесь в номере, мы вам перезвоним.

Атташе повесил трубку. Господи! У этого парня был такой голос, будто он беседовал с назойливым дядюшкой, мечтая поскорее закончить разговор и пойти доедать ужин.

Холкрофт был перепуган не на шутку. Его обуял такой страх, что он забыл обо всем на свете. И тем не менее, несмотря на поразившую его слабость, невзирая на одолевавший его страх, Ноэль вполне отдавал себе отчет, что с ним происходит нечто совершенно невообразимое и необъяснимое.

Где-то на дне его души тлел гнев, и он чувствовал, как этот гнев разгорается с каждым мгновением. Холкрофт пытался подавить в себе этот гнев, он боялся его, но ничего не мог поделать. Он подвергся нападению и теперь жаждал отомстить своим обидчикам.

Он хотел отомстить и Граффу тоже. Он хотел назвать его тем именем, которого тот заслуживал: монстром, лжецом, вором... нацистом.

Зазвонил телефон. Ноэль буквально взвился, словно это был сигнал тревоги, возвещавший начало новой атаки. Он схватил себя за запястье, чтобы унять дрожь в руке, и быстро подошел к тумбочке у кровати.

— Сеньор Холкрофт?

Это был не атташе американского посольства. Человек говорил с латиноамериканским акцентом.

— Что вам надо?

— Мне надо с вами поговорить. Это очень важно, и я хочу поговорить с вами немедленно.

— Кто вы?

— Меня зовут Карарра. Я нахожусь в вестибюле вашего отеля.

— Карарра? Мне вчера звонила женщина по фамилии Карарра.

— Это моя сестра. Сейчас она со мной. Нам обоим надо срочно с вами поговорить. Можно подняться к вам в номер?

— Нет! Я никого не принимаю! — Звуки выстрелов, фонтанчики бетонной крошки и гравия — все эти воспоминания были еще живы в мозгу Ноэля. Больше он не будет одинокой мишенью.

— Сеньор! Нам надо поговорить — непременно!

— Нет, я уже сказал. Оставьте меня в покое, или я вызову полицию.

— Полиция вам не поможет. Мы можем помочь. Мы хотим помочь вам. Вам нужна информация о фон Тибольтах. У нас есть такая информация.

У Ноэля перехватило дыхание. Он уставился на телефонную трубку. Это ловушка. Собеседник пытался завлечь Ноэля в ловушку. Но если так, то почему он даже не скрывает этого?

— Кто вас подослал? Кто приказал вам позвонить мне' Графф?

— Морис Графф не разговаривает с людьми вроде нас. Моя сестра и я вызываем у него только омерзение.

«Ты мне омерзителен!»У Граффа все окружающие его люди вызывают омерзение, подумал Холкрофт. Он глубоко вздохнул и постарался говорить спокойнее:

— Я спросил, кто вас сюда прислал. Откуда вам известно, что меня интересует семья фон Тибольт?

— У нас есть друзья в министерстве иммиграции. Мелкие клерки, незаметные люди. Но они слушают, они наблюдают. Вы все поймете, когда мы побеседуем. — Бразилец говорил настойчиво, сбивчиво, торопливо — нет, это вряд ли похоже на заученную речь. — Пожалуйста, сеньор, вам надо встретиться с нами. У нас есть информация, которая вам необходима. Мы хотим вам помочь. Помогая вам, мы помогаем другим.

Ноэль стал лихорадочно соображать. В вестибюле отеля «Порто алегре» всегда полно народу, а ведь чем больше народу, тем безопаснее. Если Карарре и его сестре и впрямь что-то известно о фон Тибольтах, ему надо с ними встретиться. Но не с глазу на глаз, не в одиночку. И он решился:

— Встаньте у стойки портье, по крайней мере, в десяти футах от нее. Выньте руки из карманов. Пусть ваша сестра встанет слева от вас и держит вас за правую руку. Я скоро спущусь, но не на лифте. И вы меня не сразу увидите. Я увижу вас первый.

Он повесил трубку, удивленный своими словами. Все-таки чему-то он уже научился. Подобные предосторожности были элементарной истиной для людей, которые тайно творят преступные дела, но ему все это было внове. Карарра не будет сжимать пистолет в кармане, его сестра — или кем она ему приходится — не сможет залезть к себе в сумочку незаметно для него. Все их внимание будет приковано к дверям, а не к лифтам, — а он, разумеется, воспользуется лифтом. И он их сразу узнает.

Ноэль вышел из лифта и смешался с толпой туристов. Он сделал вид, будто идет вместе с ними, и мельком взглянул на мужчину и женщину у стойки портье. Как и было уговорено, Карарра держал руки по швам, а сестра обхватила его правую руку, словно боялась разлучиться с ним. Они в самом деле оказались братом и сестрой — между ними было несомненное сходство. Карарре было чуть за тридцать, сестра на несколько лет его младше. Оба смуглые, черноволосые, темноглазые. Вид у них был неброский: одежда опрятная, но недорогая, которая резко выделялась на фоне мехов и вечерних туалетов обитателей гостиницы, и они отдавали себе в этом отчет: на лицах у них было написано смущение, в глазах затаился страх. Безобидные ребята, решил Холкрофт. Но тотчас подумал, что делает слишком поспешные выводы.

Они сели в дальней кабинке тускло освещенного коктейль-бара: брат с сестрой напротив Ноэля. Прежде чем войти в кабинку, Ноэль вспомнил, что ему должен пере звонить атташе. Он сказал портье, что, если его будут спрашивать, пусть зайдут в коктейль-бар. Но только если это будет кто-то из американского посольства. Только этом случае.

— Сначала расскажите, как вы узнали, что я разыскиваю фон Тибольтов, — попросил Ноэль после того, как и принесли выпивку.

— Я уже сказал. Я — клерк в министерстве иммиграции. В прошлую пятницу у нас прошел слух, что должен появиться какой-то американец, который будет расспрашивать о немцах фон Тибольтах. Тот, к тому вы обратитесь с этой просьбой, должен был связаться с «policia de administcao». Это наша тайная полиция.

— Я знаю, что это такое. Он назвался переводчиком. Но я хочу знать, почему вам об этом стало известно.

— Фон Тибольты — наши друзья. Очень близкие друзья.

— Где они находятся?

Карарра переглянулся с сестрой. Заговорила девушка.

— Зачем вы их ищете? — спросила она.

— Я же объяснил в министерстве. Ничего особенного. Родственники в Америке оставили им деньги.

Брат и сестра снова переглянулись, и сестра спросила:

— И большая сумма?

— Не знаю, — ответил Холкрофт. — Это дело конфиденциального характера. Я только посредник.

— Кто? — переспросил брат.

— Un tercero, — ответил Ноэль, глядя на девушку. — Почему вы так испугались, когда разговаривали со мной вчера по телефону? Вы оставили мне свой номер, а когда я перезвонил, попросили меня не звонить. Почему?

— Я совершила ошибку. Мой брат сказал, что это была очень серьезная ошибка. Имя, номер телефона — я не должна была вам этого говорить.

— Немцы могут рассердиться, — объяснил Карарра. — Если за нами следят и подслушивают наши телефонные разговоры, они узнают, что мы вам звонили. Тогда нам грозит опасность.

— Но если они ведут за мной наблюдение, то они знают, что вы здесь.

— Мы это обсудили, — продолжала девушка. — Мы приняли решение. Нам нужно рискнуть.

— Рискнуть?

— Немцы презирают нас. Мы ведь, ко всему прочему, португальские евреи, — сказал Карарра.

— Для них это до сих пор так важно?

— Ну конечно! Как я сказал, мы близкие друзья фон Тибольтов. Пожалуй, мне надо выразиться яснее. Иоганн — мой самый близкий друг. Он должен был жениться на моей сестре. Но немцы бы ему этого не позволили.

— Кто же мог воспротивиться?

— Кто угодно. Да еще всадить Иоганну пулю в затылок.

— Боже праведный, да это безумие! — Но это не было безумием, и Холкрофт теперь это понимал. Он уже выступал в роли мишени: выстрелы еще звенели в его ушах.

— Для некоторых немцев подобный брак мог бы стать смертельным оскорблением, — сказал Карарра. — Есть среди них еще такие, кто уверяет, будто фон Тибольты предали Германию. Эти люди и теперь, тридцать лет спустя, продолжают воевать. Семейству фон Тибольт причинили большие неприятности здесь в Бразилии. Они заслуживают лучшего обхождения. Их жизнь и так уже превратилась в сплошную пытку по причинам, которые давным-давно должны быть забыты.

— И вы решили, что я смогу им чем-то помочь? Что же заставило вас сделать такой вывод?

— Потому что могущественные люди попытались преградить вам дорогу. Немцы здесь пользуются огромным влиянием. Тем самым и вы становитесь могущественным и влиятельным, и оттого Графф хочет, чтобы вы держались от фон Тибольтов подальше. Для нас же это означает, что вы не представляете опасности для наших друзей, а раз так, значит, ваши намерения чисты. Вы могущественный американец, который может им помочь.

— Вы сказали: Графф. Это Морис Графф, не так ли? Кто он?

— Отъявленный нацист. Его должны были повесить в Нюрнберге.

— Вы знакомы с Граффом? — спросила девушка, не спуская с Холкрофта глаз.

— Я ездил сегодня к нему — знакомиться. Я сослался на одного своего клиента в Нью-Йорке, который попросил меня осмотреть дом Граффа. Я архитектор. Во время нашего разговора я упомянул имя фон Тибольтов, и Графф рассвирепел. Он начал орать и приказал вышвырнуть меня вон. Когда я уезжал из его имения, на меня спустили свору собак, потом меня стал преследовать охранник Граффа. Он пытался убить меня. Потом, когда я уже был недалеко от города, попытка покушения повторилась. В меня стрелял какой-то человек из окна автомобиля.

— Матерь Божья! — воскликнул Карарра в ужасе.

— Нам не надо было встречаться с ним, — сказала девушка, хватая брата за руку. Но она тут же пристально посмотрела на Холкрофта. — Если, конечно, он не лжет.

Холкрофт понял, что она имеет в виду. Если он намеревается что-то выяснить у брата и сестры, то ему надо убедить их, что он тот человек, за кого себя выдает.

— Я говорю правду. То же самое я только что рассказал атташе посольства Соединенных Штатов. Они должны прислать своего сотрудника, чтобы тот забрал мою машину в качестве вещественного доказательства.

Карарра посмотрели друг на друга, потом оба перевели взгляд на Холкрофта. Они расценили слова Ноэля как доказательство его правоты. И уже не сомневались. Это он прочел у них в глазах.

— Мы верим вам, — сказал Карарра. — Но нам надо спешить.

— Фон Тибольты живы?

— Да, — ответил брат. — Нацисты считают, что они скрываются на юге в горах, в колонии Санта-Катарина. Это старое германское поселение. Там фон Тибольты могли бы, сменив имя, легко скрыться.

— Но они не там...

— Нет... — Карарра явно колебался, все еще не решаясь сказать.

— Скажите мне, где они, — настойчиво попросил Ноэль.

— Вы принесли им добрые вести? — спросила девушка с тревогой в голосе.

— Гораздо лучшие, чем вы можете представить, — ответил Холкрофт. — Скажите!

И снова брат с сестрой переглянулись. Решено! Карарра четко произнес:

— Они в Англии. Как вы знаете, их мать умерла...

— Я ничего не знаю, — поспешно возразил Ноэль.

— Сейчас они носят фамилию Теннисон. Иоганн известен как Джон Теннисон. Он журналист, работает в газете «Гардиан», говорит на многих языках и является европейским корреспондентом газеты. Гретхен, старшая сестра, замужем за английским военным моряком. Мы не знаем, где она живет, но фамилия ее мужа — Бомонт. Он капитан одного из кораблей королевского военно-морского флота. Что касается Хелден, младшей дочери, то нам о ней ничего не известно. Она всегда держалась особняком и, знаете ли, всегда была немного своевольна.

— Хелден? Странное имя.

— Оно ей подходит, — мягко сказала сестра Карарра.

— Говорят, ее свидетельство о рождении выписывал врач, не говоривший по-немецки, и он не понял, что сказала ему ее мать. Как рассказывала сеньора фон Тибольт, она назвала дочку Хельгой, но бумаги составлялись в спешке, и ее записали как Хелден. А в те дни оспаривать то, что написано в документе, было бесполезно. Так это имя и осталось за ней.

— Теннисон, Бомонт... — Холкрофт повторил фамилии. — В Англии? Но как же им удалось покинуть Бразилию и переселиться в Англию? Так, чтобы Граффу ничего об этом не было известно? Вы говорите, немцы тут влиятельные люди. Им же нужны были паспорта, надо было покупать билеты. Как же они умудрились?

— Иоганн... Джон... Он удивительный, умнейший человек.

— A homen talentoso, — добавила сестра, и ее напряженный взгляд потеплел. — Я его так люблю. Прошло уже пять лет, а мы все еще продолжаем любить друг друга.

— То есть он вам пишет? Они вам пишут?

— Мы поддерживаем связь, — сказал Карарра. — Когда кто-то приезжает из Англии, он всегда передает нам весточку, но мы не переписываемся.

Ноэль воззрился на Карарру, и в нем вновь вспыхнул страх.

— Да в каком мире вы живете? — воскликнул он недоверчиво.

— В мире, где вас могут в любой момент лишить жизни, — ответил Карарра.

И ведь верно, подумал Ноэль и почувствовал, как внутри все сжалось от боли. Война, проигранная тридцать лет назад, все еще продолжалась теми, кто ее проиграл. Эту войну надо прекратить.

— Мистер Холкрофт? — произнес кто-то неуверенно; возле их столика стоял незнакомец, явно не зная, к тому ли человеку он обратился.

— Да, я Холкрофт, — сказал Ноэль, насторожившись.

— Андерсон. Из американского посольства, сэр. Позвольте мне с вами поговорить?

Брат и сестра Карарра как по команде встали и вышли из кабинки. Сотрудник посольства отступил на шаг, пропуская обоих.

— Adeus, senhor, — шепнул Карарра Холкрофту.

— Adeus, — сказала девушка и слегка коснулась руки Ноэля.

Не глядя на сотрудника посольства, брат и сестра торопливо поспешили прочь.

* * *


Холкрофт сидел рядом с Андерсоном на переднем сиденье посольской машины. У них оставалось меньше часа, чтобы успеть доехать до аэропорта. Если они не задержатся в пути, то Холкрофт еще успеет на рейс «Авианки» до Лиссабона, где он сможет пересесть на рейс «Бритиш эруэйз» до Лондона.

Андерсон неохотно, с ворчанием, согласился подвезти его до аэропорта.

— Вот остановит меня дорожная полиция, — рокотал Андерсон, — я буду не я, если мне не придется платить штраф за превышение скорости из собственного кармана. Вот вы у меня где сидите!

Ноэль скорчил некое подобие улыбки.

— Вы, значит, ни единому моему слову не поверили?

— Черт побери, Холкрофт, мне что, опять вам все повторить? Никакой машины возле отеля нет. Никакие стекла не выбиты. В агентстве даже не зарегистрировано, что вы у них брали машину.

— Не может быть! Я брал машину! Я виделся с Граффом!

— Вы звонили ему! Но лично с ним не встречались. Повторяю, он утверждает, что вы ему звонили — просили показать дом, — но так и не приехали.

— Это ложь! Я был там! А потом двое головорезов пытались убить меня! С одним из них... черт побери, я подрался в доме у Граффа!

— Вы не в себе, приятель.

— Графф — проклятый нацист! Тридцать лет прошло, а он все такой же нацист, каким был! А вы обращаетесь с ним, точно с важным государственным деятелем!

— Что верно, то верно, — сказал Андерсон. — Графф — это особый случай. У него тут прочная «крыша».

— Это я уже понял.

— Только вы, Холкрофт, все перепутали. В июле 1944 года Графф находился в одном местечке под названием Вольфшанце. Он один из тех, кто пытался убить Гитлера.


Глава 10


За окном гостиничного номера не было слепящего солнца, не было золотисто-маслянистых тел взрослых детей, поглощенных своими забавами на белом песке Копакабаны. Теперь он видел лондонские улицы, на которых хозяйничали моросящий дождь и пронизывающий ветер. Пешеходы спешили от подъездов к автобусным остановкам и станциям метро, в пабы. Был тот час в Лондоне, когда англичане вырывались из тесных объятий дневных трудов — зарабатывать на жизнь совсем не то же самое, что просто жить. Ноэль по собственному опыту знал, что в мире нет другого города, чьи обитатели с такой радостью встречали бы окончание рабочего дня. На улицах царило оживление — даже невзирая на дождь и ветер.

Он отвернулся от окна и подошел к бюро, чтобы приложиться к своей серебряной фляжке. Полет до Лондона занял у него почти пятнадцать часов, и теперь, оказавшись в этом городе, он не знал, что ему делать дальше. Он пытался обдумать свой план действий, пока летел, но происшедшие в Рио-де-Жанейро события были столь невероятными и обескураживающими, а полученная им информация столь противоречивой, что он чувствовал себя заблудившимся в лабиринте. Незнакомый лес оказался чересчур густым. А ведь он только начал свое путешествие.

Итак, Графф — участник заговора в Вольфшанце? Один из людей «Вольфшанце»? Невероятно. Люди «Вольфшанце» посвятили себя претворению в жизнь женевского договора и мечты Генриха Клаузена, а фон Тибольты имели самое непосредственное отношение к этой мечте. Графф же хотел уничтожить фон Тибольтов, и он же отдал приказ убить сына Генриха Клаузена на безлюдной смотровой площадке неподалеку от Рио. Нет, это не похоже на «Вольфшанце». Нет, Графф не может быть человеком «Вольфшанце». Не может.

Теперь Карарра. Что-то с ними тоже не все ясно. Что помешало им покинуть Бразилию? Ведь ни аэропорты, ни пристани не были закрыты для них. Он поверил тому, что они сказали, но возникало множество элементарных вопросов, на которые он хотел бы получить ответ. И как он ни старался отогнать от себя эту мысль, все равно ему казалось, что брат и сестра Карарра что-то недоговаривали. Но что?

Ноэль налил себе стаканчик и снял телефонную трубку. У него есть имя и место работы: Джон Теннисон, газета «Гардиан». Редакции газет работают допоздна. Через считанные минуты он узнает, была ли правдивой информация Карарры. Если в «Гардиан» работает Джон Теннисон, значит, фон Тибольты найдены!

Если так, то согласно документу, полученному им в Женеве, Ноэль должен попросить Джона Теннисона свести его с сестрой Гретхен Бомонт, женой капитана королевского военно-морского флота Бомонта. Ему надо встретиться с ней: она была старшей дочерью Вильгельма фон Тибольта. В ней — ключ к разгадке.

— Очень сожалею, мистер Холкрофт, — ответили ему вежливо в справочной газеты «Гардиан», — но мы не имеем права давать личные телефоны и адреса наших сотрудников.

— Но Джон Теннисон работает у вас. — Он не спрашивал: ему ведь уже дали понять, что Теннисона в Лондоне нет. Холкрофт просто хотел вновь услышать подтверждение этого факта.

— Мистер Теннисон работает нашим континентальным корреспондентом.

— Как я могу с ним связаться? Это очень срочно. Секретарша, похоже, заколебалась:

— Мне кажется, это будет довольно сложно. Мистер Теннисон часто бывает в разъездах.

— Ах, да перестаньте! Я же могу просто спуститься в вестибюль гостиницы, купить вашу газету, найти там его корреспонденцию и узнать его нынешнее местопребывание.

— Разумеется. Но учтите, что мистер Теннисон никогда не подписывает своих статей. В дневных выпусках, во всяком случае. Только в больших обзорных Статьях...

— Но как же вы связываетесь с ним в случае необходимости? — прервал ее Холкрофт, уверенный, что секретарша врет.

Снова пауза, покашливание. Почему?

— Ну... у нас есть специальная служба связи. Обычно это занимает несколько дней.

— В моем распоряжении нет нескольких дней. Мне надо связаться с ним немедленно. — Последовавшее молчание буквально сводило его с ума. Секретарша «Гардиан» даже не собиралась предложить ему какой-нибудь выход из затруднения. Тогда Ноэль пошел на другую уловку: — Послушайте, может быть, мне и не следует вам говорить... это конфиденциальное дело... но речь идет о деньгах. Мистеру Теннисону и его семье была оставлена значительная сумма денег.

— Я и не знала, что он женат.

— Я имею в виду его родных. Его и обеих его сестер. Вы их знаете? Вы не можете мне сказать: они в Лондоне? Старшую зовут...

— Мне ничего не известно о личной жизни мистера Теннисона, сэр. Вам лучше обратиться к адвокату. — Секретарша без всякого предупреждения повесила трубку.

Пораженный Холкрофт положил трубку. Почему она так упорно отказывалась ему помочь? Он назвался, дал ей название своего отеля, и какое-то время ему казалось, что секретарша «Гардиан» внимательно его слушает, словно собирается предложить помощь. Но никаких предложений не последовало, и вдруг она прервала разговор. Все это очень странно.

Зазвонил телефон — Холкрофт еще больше изумился. Никто не знал о его пребывании в этом отеле. На иммиграционной анкете в аэропорту он специально указал в качестве своего предполагаемого адреса отель «Дорчестер», а не «Белгравиа Армз». Он не хотел, чтобы кто-нибудь — особенно кто-нибудь из Рио — обнаружил его здесь. Ноэль снял трубку, чувствуя, как внутри все сжалось от боли.

—Да?

— Мистер Холкрофт, это портье. Нам только что стало известно, что вам забыли принести вазу с фруктами. Мы сейчас к вам поднимемся.

О Господи, подумал Ноэль. В Женеве лежали без движения сотни миллионов долларов, а тут администрация отеля беспокоится, что ему не принесли вазу с фруктами.

— Да, я буду у себя.

— Замечательно. Служащий отеля сейчас придет.

Холкрофт положил трубку, боль внутри отступила. Его взгляд упал на телефонные справочники, лежащие на журнальном столике. Он взял одну из книг и стал искать страницы на букву "Т".

Теннисонов оказалось полколонки — пятнадцать человек. Джона среди них не было, но у троих имена обозначались просто Дж. Начнем с них. Он снял трубку и набрал первый номер.

— Алло, Джон?

Трубку на том конце провода снял Джулиан. Два других Дж. оказались женщинами. Еще была Хелен Теннисон — не Хелден. Он набрал номер. Но телефонистка ответила, что этот номер отключен.

Тогда он взял том с буквой "Б". В Лондоне было шесть Бомонтов, ни в одном случае не было упоминания об их отношении к военно-морскому флоту. Но терять было нечего. Он снял трубку и стал звонить.

Ноэль набирал уже четвертый номер, когда раздался стук в дверь: принесли вазу с фруктами. Он выругался про себя, положил трубку и пошел открывать, нащупав в кармане какую-то мелочь.

Перед дверью стояли двое — ни на одном из них не было формы гостиничного служащего. Оба были в пальто и держали шляпы в руках. Высокому лет за пятьдесят, обветренное лицо, обрамленное седоватыми волосами. Второй, помоложе, возраста Ноэля, с ясными голубыми глазами, вьющимися рыжеватыми волосами и небольшим шрамом на лбу.

— Что вам угодно?

— Мистер Холкрофт?

— Да.

— Ноэль Холкрофт, гражданин Соединенных Штатов, паспорт номер Ф 20478...

— Я Ноэль Холкрофт. И не помню номера своего паспорта.

— Позволите нам войти?

— Пока нет. Кто вы?

Оба держали наготове удостоверения и незамедлительно показали их Холкрофту.

— Британская военная разведка, пятое управление, — сказал пожилой.

— Зачем я вам нужен?

— Государственное дело, сэр. Позвольте нам войти.

Ноэль неуверенно кивнул, и боль в животе снова вернулась. Питер Болдуин, который советовал ему отменить поездку в Женеву, работал в МИ-6. Болдуина убили люди «Вольфшанце», потому что он вмешался... Знают ли эти англичане о том, что случилось с Болдуином? Знают ли они что Болдуин ему звонил? О Боже! Ведь телефонные звонки можно проверить через гостиничный коммутатор. Конечно, они знают! И Холкрофт вспомнил: Болдуин ему не звонил, он приходил к нему на квартиру. Это Ноэль звонил ему!

...Вы даже не представляете себе, что делаете! Только я знаю.

Если Болдуин не лгал, он никому не проговорился. Но если это так, то где же связь? Почему британская разведка заинтересовалась вдруг американцем по фамилии Холкрофт? Как они узнали, где его искать? Как?

Англичане вошли. Молодой рыжий быстро прошел в ванную, заглянул внутрь, потом вернулся и подошел к окну. Его коллега стоял у письменного стола и внимательно изучал стены, пол и раскрытый шкаф.

— Итак, вы вошли, — сказал Холкрофт. — Кто вы?

— Тинаму, мистер Холкрофт, — сказал седой.

— Что-что?

— Тинаму. Повторяю: Тинаму.

— Это еще что такое?

— Вы можете прочитать в любой энциклопедии, что Тинаму — это обитающая на земле птичка, чье защитное оперение позволяет ей сливаться с пейзажем и которая короткими перелетами быстро передвигается с места на место.

— Очень интересно. Но я не могу понять, о чем вы говорите.

— А нам кажется, вы все прекрасно понимаете, — сказал молодой, все еще стоя у окна.

— Вы ошибаетесь. Я никогда не слышал об этой птичке и не понимаю, почему я вообще должен о ней что-то знать. Несомненно, вы имеете в виду нечто совсем иное, но я пока не могу уловить смысла.

— Несомненно, — прервал его седой. — Мы говорим не о птичке. Тинаму — это человек. Весьма подходящее имя.

— Мне это имя ничего не говорит.

— Разрешите дать вам совет? — твердо сказал седой, в чьем голосе зазвучали стальные нотки.

— Конечно. Иначе я ничего не пойму.

— Вам лучше оказать нам содействие, а не упрямиться. Вполне возможно, что вас используют, хотя, честно говоря, мы в этом сомневаемся. Тем не менее, если вы нам сейчас поможете, мы готовы поверить, что вас все-таки используют. Мне кажется, это будет честная игра.

— Все же я прав, — ответил Холкрофт. — Я совершенно не понимаю, о чем идет речь.

— Тогда позвольте мне кое-что прояснить, и, возможно, вы поймете. Вы разыскиваете Джона Теннисона, урожденного Иоганна фон Тибольта, приехавшего в Великобританию примерно шесть лет назад. В настоящее время он является европейским корреспондентом «Гардиан».

— Секретарша «Гардиан»! — прервал его Ноэль. — Она позвонила вам — или кто-то другой вам позвонил. Вот почему она не хотела мне помочь, вот почему она себя так странно вела, а потом и вовсе бросила трубку. И эта идиотская ваза с фруктами — только предлог, чтобы задержать меня в номере. Что все это значит?

— Позвольте у вас спросить: зачем вы ищете Джона Теннисона?

— Это не ваше дело.

— Но вы же заявляли — и здесь, и в Рио-де-Жанейро, — что речь идет о крупной сумме денег...

— В Рио... Господи!

— Что вы посредник. Именно так вы выразились, — продолжал англичанин.

— Это дело конфиденциального характера.

— А нам кажется — это дело международного характера.

— Боже мой, да почему?

— Потому что вы пытаетесь доставить кому-то крупную сумму денег. Если принять во внимание обычные правила этой игры, то сумма должна составить три четверти вознаграждения.

— За что?

— За убийство.

— Убийство?!

— Да. Во всех шифрах цивилизованного мира термин «Тинаму» имеет единственное значение: «убийца». Или даже точнее, «суперубийца». И у нас есть все основания считать, что Иоганн фон Тибольт, он же Джон Теннисон, и есть Тинаму.

Ноэль опешил. Мысли вихрем закружились в голове. Убийца! Боже! Не это ли пытался сообщить ему Питер Болдуин? Что один из наследников женевского вклада был убийцей?

«Никто не знает, кроме меня».Слова Болдуина.

Если это правда, то ни при каких обстоятельствах он не выдаст истинной причины поисков Джона Теннисона. Тогда пропало женевское дело! Огромный счет заморозят, отдадут на растерзание международному суду, и он не сможет выполнить завет отца. Только теперь Холкрофт осознал, что никогда не допустит этого.

Но в то же время оставалось важным, чтобы ни у кого не возникало никаких подозрений относительно поисков Теннисона, чтобы никому не взбрело в голову, что он сам как-то связан с этим... Тинаму.

Тинаму! Убийца! Это была страшная новость. Если версия МИ-5 верна, женевские банкиры тут же прервут всякие переговоры, замкнут свои сейфы и будут дожидаться наследников в следующем поколении. И все же надо притвориться, будто он готов отречься от завета. Если Теннисон и впрямь этот Тинаму, его могут разоблачить, поймать, и тогда он окажется не причастен к счету в женевском банке — тогда завет останется в силе. И вина будет искуплена. Как явствовало из условий договора, старшая сестра Теннисона была важнейшим звеном, сестра, а не брат — ведь она старший ребенок фон Тибольта!

Убийца! О Боже!

Но сначала самое главное. Холкрофт понимал, что ему надо отвести от себя подозрения, убедив обоих агентов в своей невиновности. Он нетвердой походкой подошел к стулу, сел и наклонился вперед.

— Послушайте, — начал он слабым голосом. — Я сказал вам правду. Мне ничего не известно о Теннисоне, об этом убийце. Мне нужно найти детей фон Тибольта, а не какого-то конкретного члена семьи. Я пытался разыскать Теннисона, потому что я знаю, что его настоящая фамилия фон Тибольт и что он работает в «Гардиан». Вот и все.

— Если это так, — сказал седой, — возможно, вы можете объяснить нам, в чем суть дела.

Пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды.

— Я скажу вам все, что знаю, а знаю я мало. Многое для самого меня прояснилось в результате поисков в Рио. Дело конфиденциальное, речь идет о деньгах. — Ноэль вздохнул и потянулся за сигаретами. — Фон Тибольтам оставлено наследство — не спрашивайте кем, потому что мне это неизвестно, и адвокат вам этого никогда не скажет.

— Как зовут этого адвоката? — спросил седой.

— Сначала мне следует получить у него согласие назвать его имя, — ответил Холкрофт, закуривая и лихорадочно соображая, кому бы в Нью-Йорке можно позвонить из телефона-автомата.

— Возможно, мы попросим вас это выяснить, — сказал седой. — Продолжайте.

— В Рио я узнал, что фон Тибольты в тамошней немецкой общине был изгоями. У меня есть одно соображение — только соображение, — что именно потому, что они участвовали в сопротивлении нацистам в Германии, кто-то — возможно, настроенный антинацистски немец, или немцы, — оставил им в наследство деньги.

— В Америке? — спросил рыжий. Ноэль понял, что это ловушка, но он был к ней готов. Твердо гни свою линию.

—Ну ясно, кто бы это ни был, он прожил в Америке длительное время. Если он — или они — прибыли в Штаты после войны, это значит, карантинное свидетельство у них было в порядке. С другой стороны, возможно, это родственники людей, приехавших в Америку давным-давно. Я, честное слово, не знаю.

— Но почему в качестве посредника выбрали именно вас? Вы же не адвокат.

— Нет. Но адвокат — мой приятель, — ответил Холкрофт. — Он знает, что я много разъезжаю по миру. Он знал, что я отправляюсь в Бразилию по делу одного своего клиента... Я архитектор. И он попросил меня порасспросить людей, посоветовал, куда можно обратиться, в том числе в министерство иммиграции.

Все должно быть очень просто. Не надо ничего усложнять.

—Но ведь от вас требовалось проделать большую работу, не так ли? — В вопросе рыжего слышалось недоверие.

— Ну, не совсем так. Я ему многим обязан. Мне это было несложно. — Ноэль затянулся сигаретой. — Это просто непостижимо! Дело казалось таким простым — и что из этого вышло!

— Вам сказали, что Иоганн фон Тибольт сейчас носит имя Джон Теннисон, что он работает в Лондоне — или его работа связана с Лондоном, — произнес седой, держа руки в карманах пальто и в упор глядя на Ноэля. — И потому вы желая оказать любезность приятелю, совершаете переелет из Бразилии в Великобританию, чтобы найти его здесь. Просто желая оказать любезность приятелю... Да, мистер Холкрофт, это просто непостижимо!

Ноэль уставился на седого. Ему вспомнились слова Сэма Буоновентуры: «Я сам взвился... Только так и можно осаживать этих зарвавшихся копов!»

—Э, нет! Я вылетел в Лондон из Рио вовсе не из-за этих фон Тибольтов! Я лечу в Амстердам. Можете связаться с моим офисом в Нью-Йорке — и вы увидите, что я работаю по контракту на Кюрасао. И могу сообщить вам, что Кюрасао — это голландское владение, и я еду в Амстердам на совещание по проекту.

Взгляд седого, похоже, смягчился.

— Понятно, — сказал он спокойно. — Возможно, мы сделали неверные выводы, но, думаю, вы согласитесь, что факты вынудили нас прийти к таким выводам. Мы приносим вам свои извинения.

Довольный собой, Ноэль подавил улыбку. Он учел все уроки: сумел солгать, не теряя бдительности.

— Ничего, — сказал он. — Но теперь позвольте мне задать вам вопрос. Об этом Тинаму. Откуда вам известно, что это фон Тибольт?

— Мы в этом не уверены, — ответил седой. — Мы надеялись, что вы сможете подтвердить наши предположения. Но кажется, ошиблись.

— Конечно ошиблись. Но почему Теннисон? Мне кажется, я должен сообщить нью-йоркскому адвокату...

— Не надо, — прервал его англичанин. — Не делайте этого. Это не надо ни с кем обсуждать.

— Вы немного опоздали, — сказал Холкрофт, блефуя. — Это дело уже обсуждалось. У меня нет перед вами никаких обязательств, но есть обязательства перед тем адвокатом. Он же мой приятель.

Агенты МИ-5 тревожно переглянулись.

— Помимо ваших обязательств перед приятелем, — сказал седой, — я полагаю, вы несете куда более важную ответственность. Ответственность, которая может быть возложена на вас вашим правительством. Это чрезвычайно секретное и деликатное расследование. Тинаму — международный убийца. В числе его жертв много видных деятелей мирового значения.

— И вы считаете, что это — Теннисон?

— У нас имеются косвенные улики, но весьма и весьма веские.

— И все-таки они не вполне убедительные?

— Нет.

— Но только что вы говорили об этом с полной уверенностью.

— Мы пытались поймать вас на слове. Это просто такой метод вести допрос.

— Это чертовски оскорбительно!

— Это чертовски эффективно! — сказал рыжий со шрамом на лбу.

— И каковы же косвенные улики против Теннисона?

— Вы сможете это сохранить в тайне? — спросил седой. — Эта просьба, если вы того пожелаете, может быть подтверждена вам представителем высшей правоохранительной власти вашей страны.

Холкрофт замялся.

— Хорошо, я не буду звонить адвокату в Нью-Йорке. И никому ничего не скажу. Но и мне нужна кое-какая информация.

— Мы не вступаем в торги, — свирепо сказал молодой, но осекся, поймав суровый взгляд старшего коллеги.

— Это не предмет торга, — сказал Ноэль. — Как я сказал, мне нужно найти кого-либо из членов семьи, и я это сделаю. Где я могу найти сестер Теннисона? Одна замужем за капитаном военно-морского флота по фамилии Бомонт. Адвокату в Нью-Йорке это точно известно, и он сам попытается разыскать ее, если это не удастся мне. Но это могу сделать и я.

— Лучше, если бы это сделали вы, — согласился седой. — Мы убеждены, что сестры не знают о тайной деятельности брата. Насколько мы можем судить, между членами семьи возникла некоторая отчужденность. Насколько серьезна эта размолвка, мы не знаем, но они почти не поддерживают друг с другом никаких отношений. Если честно, то ваше появление лишь затруднило нашу задачу. Нам очень не хочется, чтобы их что-то сейчас встревожило. Мы предпочитаем иметь дело с контролируемой ситуацией.

— Их ничто не встревожит, — ответил Ноэль. — Я только передам им то, о чем меня просили, и отправлюсь по своим делам.

— В Амстердам?

— В Амстердам.

— Ну, конечно. Старшая сестра замужем за капитаном Энтони Бомонтом. Она его вторая жена. Они живут под Портсмутом, в нескольких милях к северу от военно-морской базы, в Портси. В местном телефонном справочнике указан его номер. Младшая сестра недавно переехала в Париж. Работает переводчицей в издательстве «Галлимар», но не проживает по адресу, указанному в списке сотрудников. Мы не знаем, где она живет.

Холкрофт встал и прошел к столу. Он взял ручку и стал писать на листке бумаги:

— Энтони Бомонт... Портсмут... «Галлимар»... Как пишется «Галлимар»?

Рыжий продиктовал по буквам. Ноэль записал.

— Я позвоню им утром и черкну пару строк в Нью-Йорк, — сказал он, размышляя, сколько времени может занять поездка в Портсмут. — Сообщу адвокату, что нашел сестер, но не смог найти брата. Правильно?

— Мы не смеем просить вас бросить это дело...

— Разумеется. Я бы мог сказать, почему я решил его бросить, но вам-то что до этого?

— Отлично. На большее мы и надеяться не могли.

— А теперь скажите мне, почему вы считаете, что Джон Теннисон и есть Тинаму. Вы мои должники. — Седой ответил не сразу.

— Возможно, вы и правы. Но я хочу еще раз подчеркнуть, что информация эта строго секретная.

— Да кому я могу об этом рассказать? Я же не клиент... вашего ведомства!

— Ну хорошо, — сказал седой. — Как вы выразились, мы ваши должники. Но вы должны понимать: тот факт, что мы сообщили вам эту информацию, заставит нас в случае чего иметь в виду вас как источник ее утечки. Круг лиц, которым известна эта информация, очень узок.

Холкрофт нахмурился: изобразить гнев оказалось делом простым.

— Но я полагаю, столь же немногочисленны и те люди, к кому вы можете ворваться и обвинить их в том, будто они оплачивают работу убийц! Если бы все это происходило в Нью-Йорке, я бы незамедлительно отправился вместе с вами в суд. Так что, повторяю, вы — мои должники.

— Хорошо. Итак, мы обнаружили некую цепь закономерностей, даже на первый взгляд слишком очевидную, чтобы проводить длительное расследование. Но лишь до того момента, как мы начали разрабатывать этого человека. В течение нескольких лет Теннисон постоянно появлялся в тех местах или вблизи тех мест, где совершались убийства. Все это казалось просто сверхъестественным. Он обычно передавал в «Гардиан» репортажи с места событий. Например, год или два назад он написал об убийстве американца — сотрудника посольства в Бейруте. Американец был, разумеется, агентом ЦРУ. За три дня до убийства Теннисон находился в Брюсселе. И вдруг — уже в Тегеране! Тогда мы и начали его разрабатывать. И пришли к совершенно удивительным результатам. Мы считаем, что он и есть Тинаму. Он фантастически умен и, вполне вероятно, форменный маньяк.

— И что же вы обнаружили?

— Для начала, вы знаете, кто был его отец. Один из основателей нацистской партии, мясник, у которого руки были по локоть в крови.

— Вы в этом уверены? — поспешно спросил Ноэль. — То есть я хочу сказать, из этого вовсе не обязательно следует, что...

— Конечно нет, — сказал седой. — Но то, что следует, мягко говоря, необычно. Теннисон обладает маниакальной тягой к превосходству. У него два университетских диплома, которые он получил в Бразилии в том возрасте, когда другие только поступают на первый курс. Он в совершенстве владеет пятью языками. Он имел весьма прибыльный бизнес в Южной Америке, и его состояние исчисляется гигантской суммой. Едва ли все это может характеризовать его как обычного журналиста.

— Люди меняются, их жизненные интересы тоже меняются. Все это весьма косвенные улики. И очень слабые улики.

— Однако обстоятельства его прихода в «Гардиан» усугубили наши подозрения, — продолжал седой. — Никто в газете не может припомнить, кто и когда его нанял. Его фамилия просто в один прекрасный день вдруг появилась в списке сотрудников — за неделю до публикации его первой корреспонденции из Антверпена. Никто до того момента и слыхом о нем не слыхивал.

— Но кто-то же его нанял.

— Да. Человек, который смотрел анкету Теннисона при приеме на работу, погиб при невыясненных обстоятельствах в метро. В той весьма странной катастрофе погибло пять человек.

— Трагедия в лондонской подземке... — припомнил Холкрофт. — Я читал об этом в газетах.

— Да, писали, что все произошло из-за ошибки машиниста, но эта версия неубедительна, — сказал рыжий. — Машинист был с восемнадцатилетним опытом работы. Это было хладнокровное убийство. Осуществленное руками Тинаму.

— Вы не можете этого утверждать, — возразил Холкрофт. — Ошибка есть ошибка. А каковы иные... совпадения? Где произошли другие убийства?

— Я уже сказал о Бейруте. Еще одно убийство произошло в Париже. Бомбой был взорван автомобиль французского министра труда на улице дю Бак. Смерть наступила мгновенно. Теннисон в то время был в Париже. А за день до этого — во Франкфурте. Семь месяцев назад, во время волнений в Мадриде, из окна четвертого этажа выстрелом был убит правительственный чиновник. Он находился среди толпы. Теннисон в тот день был в Мадриде. За несколько часов до убийства он прилетел туда из Лиссабона. Есть и другие аналогичные случаи. Список можно продолжить.

— Вам удалось допросить его?

— Дважды. Разумеется, не как подозреваемого, а как эксперта по внутриполитическим событиям. Теннисон — воплощенная гордыня. Он заявил нам, что тщательно проанализировал все точки возможной социальной и политической нестабильности в мире и, повинуясь своему инстинкту, всегда отправляется туда, где, по его разумению, в ближайшее время должны произойти вспышки насилия и убийства. Он нам целую лекцию прочитал, сказал, что мы должны предвидеть происшествия, а не быть застигнутыми ими врасплох.

— Может быть, он прав?

— Если хотите нас оскорбить, то я беру ваши слова на заметку. В свете сегодняшних событий мы этого заслуживаем.

— Простите. Но уж коли вам известны все его таланты, почему бы не учесть и эту возможность? А где теперь Теннисон?

— Четыре дня назад он исчез в Бахрейне. Наши оперативники разыскивают его повсюду от Сингапура до Афин.

* * *


Агенты МИ-5 вошли в пустой лифт. Рыжий повернулся к своему коллеге:

— Ну что ты о нем думаешь?

— Сам не знаю, — спокойно ответил седой. — Мы сообщили ему достаточно для того, чтобы он начал разнюхивать. Может, и мы что-то узнаем. Он слишком явный дилетант, чтобы быть настоящим связным. Те, кто оплачивает эти убийства, совершили бы величайшую глупость, если бы посылали деньги с этим Холкрофтом. Тинаму бы наотрез отказался от такого варианта.

— Но он же врал напропалую.

— Это точно. Причем врал очень беспомощно.

— Значит, его используют.

— Вполне вероятно. Но для чего?


Глава 11


В агентстве по прокату автомобилей сообщили, что до Портсмута около семидесяти миль, дороги туда ведут отличные, движение не очень интенсивное. Часы показывали пять минут седьмого. «В Портси доберусь до девяти, если вместо обеда обойдусь сандвичем», — подумал Ноэль.

Он намеревался подождать до утра. Однако телефонный разговор, в ходе которого он хотел подтвердить полученную от МИ-5 информацию, изменил его планы. Он тут же позвонил Гретхен Бомонт, и то, что она сообщила, заставило Холкрофта действовать быстрее.

Ее муж, капитан третьего ранга, несет службу на Средиземном море. Завтра в полдень она выезжает на зимние каникулы на юг Франции, где вместе с мужем собирается провести уик-энд. Если мистер Холкрофт желает побеседовать с ней о семейных делах, разговор должен состояться сегодня вечером.

Он ответил, что постарается приехать как можно скорее, и повесил трубку. В ушах звучал ее голос, показавшийся ему очень странным. Его внимание привлекла не странная смесь немецкого и португальского акцентов в ее произношении, что для нее было вполне естественным. Странной была вся ее речь — изменчивая и нерешительная. Нерешительная или бессмысленная, сказать трудно. Жена капитана, например, без обиняков заявила, что, несмотря на конфиденциальность предстоящей беседы, в соседней комнате будет находиться сослуживец ее мужа. Ноэль тут же представил себе средних лет домохозяйку, которая легко идет на поводу своих желаний и слишком высоко оценивает свою внешность.

В пятидесяти милях к югу от Лондона он посмотрел на часы, убедившись, что едет с опережением графика. Движение на шоссе было действительно слабым, и вскоре в свете фар он увидел надпись: «Портси — 15 миль».

Было десять минут девятого. Можно сбавить скорость и попытаться собраться с мыслями. Путь к Гретхен Бомонт был ясен, найти ее дом не составляло труда.

Для недалекой домохозяйки она оказалась весьма расторопной, когда дело коснулось деталей поездки. Это несколько противоречило манере ее речи, будто грубая реальность неожиданно пробила облака призрачного тумана.

Однако это ни о чем ему не говорило. Холкрофт был для нее незваным гостем, незнакомцем, пожелавшим обсудить жизненно важные дела, но при этом отказавшимся вдаваться в подробности по телефону.

А как он мог это сделать? Как объяснить женщине средних лет, супруге британского морского офицера, что она является тем ключом, которым можно открыть подвал с семьюстами восьмьюдесятью миллионами долларов?

Он начал нервничать, не представляя себе, как ее убедить. Больше всего Ноэль нуждался в уверенности. Он не Должен предстать перед ней напуганным или растерянным, нельзя позволить себе и притворство. Только в таком случае он сможет сказать ей правду, такую, какой ее видел Генрих Клаузен. Это самое надежное средство, каким он располагал. И это окончательное решение.

О Боже, помоги ей понять меня!

Дважды он свернул с шоссе налево и быстро проехал оставшиеся полторы мили через мирную, засаженную деревьями аллею. Быстро нашел дом, поставил перед ним машину.

Он открыл калитку и по тропинке направился к дверям. Звонка не было, вместо него висело медное кольцо, взявшись за которое он несильно постучал о дверь. Дом был спроектирован просто. Широкие окна в гостиной и небольшие напротив — в спальне. Фасад сплошь из старого кирпича на прочном каменном фундаменте. Дом построен добротно и, видимо, обошелся хозяевам недорого. Идеальный дом для военного человека, находящегося на строгом бюджете. Скромно, опрятно и легко управляемо.

Дверь открыла Гретхен Бомонт. Образ женщины, навеянный телефонным разговором, бесследно исчез при первом же взгляде на нее: исчезновение было столь стремительным, что походило на удар в живот. Гретхен оказалась одной из самых красивых женщин, какие когда-либо встречались в его жизни. Она была подобна статуе, неоднократно изваянной в глине до того, как резец коснулся камня: идеал скульптора. Среднего роста, с длинными белокурыми волосами, обрамляющими ее абсолютно пропорциональное лицо. Слишком неземное, прекрасное, совершенное... и при этом — холодное. Правда, холодность смягчали огромные, широко расставленные голубые глаза, которые сейчас внимательно его изучали — без тени дружелюбия или враждебности.

— Мистер Холкрофт? — спросила она нараспев, что сразу выдало ее принадлежность к Германии и Бразилии.

— Да, миссис Бомонт. Благодарю вас, что согласились встретиться со мной. Прошу извинить за беспокойство.

— Входите, пожалуйста.

Она отступила назад, освобождая ему путь. В дверях Ноэль вновь внимательно всмотрелся в ее лицо, необычайную прелесть которого уже тронули годы. Невозможно было не обратить внимания и на ее фигуру, контуры которой легко просматривались сквозь полупрозрачное платье. Тело Гретхен тоже было необычным, но совсем не так, как лицо. От него веяло не холодом, а жаром. Прозрачное облегающее платье, явное отсутствие лифчика, подчеркнуто яркий воротничок и расстегнутый верх, приоткрывающий большие груди. На обеих сторонах, в центре соблазнительных выпуклостей, четко просматривались уткнувшиеся в мягкую ткань соски.

Ее неторопливая походка — плавные движения ног, бедер, живота — была подобна сексуальному танцу. Она не шла она скользила, и ее вызывающее тело молило о внимании к нему, обещая незабываемое удовольствие.

Лицо, однако, оставалось холодным, взгляд сдержанным и внимательным. Это смущало Ноэля.

— Вы проделали долгий путь, — произнесла она, указывая на диван у дальней стены. — Пожалуйста, садитесь. Хотите что-нибудь выпить?

— Был бы весьма признателен.

— Что предпочитаете? — Она стояла перед ним, преграждая кратчайший путь к дивану. Светло-голубые глаза пристально смотрели на него. Полуобнаженные груди дразнили своей близостью за прозрачной тканью. Упругие соски двигались в такт дыханию, как бы продолжая уже начавшийся сексуальный танец.

— Скотч, если можно, — сказал он.

— В Англии это называется виски, правда? — спросила она, направляясь к бару.

— Да, верно, — ответил он, утонув в мягких подушках дивана, и попытался сосредоточиться на лице Гретхен. Это было трудно, и он знал, что она старается осложнить его задачу. Жене капитана не следовало бы провоцировать мужчин, одеваясь столь сексуально. Но она так оделась, очевидно, не случайно. Почему?

Гретхен принесла виски. Принимая напиток, он коснулся ее руки. Вопреки ожиданиям, она не только не отдернула руку, но на мгновение сжала его пальцы. Затем повела себя и вовсе странно. Уселась на кожаную подушечку, лежавшую в одном футе от дивана, и призывно взглянула на него.

— Не хотите составить мне компанию? — спросил он.

— Я не пью.

— Тогда, возможно, и мне не стоит. — Она рассмеялась гортанным смехом:

— У меня вовсе нет никаких предубеждений. Такое вряд ли грозит жене офицера. Просто я не способна ни пить, ни курить. И то и другое ударяет мне сразу в голову.

Он взглянул на нее сквозь бокал. Она смотрела на него, не отрываясь и не мигая. Взгляд был тяжелым и отчужденным, он словно вынуждал его попросить Гретхен опустить глаза.

— По телефону вы сказали, что один из помощников вашего мужа будет находиться в соседней комнате. Познакомьте нас.

— Он не смог сюда прибыть.

— Да? Жаль.

— Неужели?

Это было какое-то безумие. Женщина вела себя как начинающая, но уже высокооплачиваемая проститутка, приценивающаяся к кошельку своего нового клиента. Она подалась вперед, словно что-то подбирая с ковра под ногами. Жест был надуманным, цель слишком очевидна. Верх платья распахнулся, демонстрируя пышные груди. Она, конечно, не могла не знать, что делает. Он должен был отреагировать, и она ждала этого. Но Холкрофт не оправдал ее ожиданий. Отец предупреждал его: ничто не должно помешать. Даже начинающая проститутка.

Начинающая проститутка — ключ к Женеве.

— Миссис Бомонт, — сказал он, неловко ставя бокал на маленький столик возле дивана. — Вы очень любезны, и предел моих желаний — сидеть здесь часами и пить виски. Но мы должны поговорить. Я приехал увидеть вас, потому что у меня для вас чрезвычайные новости. Это касается нас обоих.

— Нас обоих? — переспросила Гретхен, сделав ударение на местоимении. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Холкрофт. Я никогда вас раньше не встречала. Я вас не знаю. Каким образом эти новости затрагивают нас обоих?

— Давным-давно наши отцы знали друг друга.

При упоминании слова «отец» женщина стала жестокой:

— У меня нет отца.

— Он у вас был, так же как и у меня, — ответил он, — В Германии, более тридцати лет назад. Ваше имя фон Тибольт. Вы старший ребенок Вильгельма фон Тибольта.

Гретхен глубоко вздохнула и отвернулась.

— Не думаю, что мне захочется слушать вас и дальше.

— Я знаю, как вы себя чувствуете, — ответил Ноэль. — Совсем недавно я чувствовал себя так же. Но вы не правы. Я тоже был не прав.

— Не права? — спросила она и откинула легким движением головы белокурые волосы, спадавшие на щеку. — Вы самонадеянны. Возможно, вы жили не так, как мы. Пожалуйста, не говорите мне, что я не права. Вы не вправе этого делать.

— Разрешите только рассказать мне о том, что я узнал. После того как я закончу, сами примете решение. Вам необходимо все знать. И ваша поддержка тоже необходима.

— Поддержка чего?

Ноэль странно себя чувствовал, будто то, о чем он собирался рассказать, составляло суть его жизни. Для обычного человека правда вполне сошла бы, но Гретхен Бомонт такой не была: раны бередили ее душу. Холкрофту потребуется нечто большее, чем правда, — вся сила убеждения.

— Две недели назад я вылетел в Женеву, чтобы повидаться с банкиром по имени Манфреди...

Он рассказал ей все, не пропустив ни одной мелочи, — ради спасения людей «Вольфшанце». Он говорил просто, иногда увлекался, чувствуя убежденность в своем голосе, собственную ответственность, волнующую боль в груди.

Он выложил ей цифры: семьсот восемьдесят миллионов для людей, переживших катаклизм. Для потомков, испытывающих нужду. Во всем мире. И по два миллиона каждому оставшемуся в живых старшему потомку, если будет установлена их тождественность. Шесть месяцев — возможно больше — потребуется на эту масштабную раздачу денег.

Наконец, он рассказал ей о предсмертном договоре их отцов, ушедших из жизни только после того, как каждая деталь женевского дела была оговорена.

Закончив рассказ, он почувствовал, как пот стекает по лбу.

— Сейчас это касается нас, — сказал он. — И человека в Берлине, сына Кесслера. Нам троим суждено завершить дело, которое они начали.

— Все это звучит слишком неправдоподобно, — спокойно сказала Гретхен. — Но я действительно не понимаю, почему все это должно меня волновать.

Он был поражен ее спокойствием, полной невозмутимостью. Она молча внимала ему почти полтора часа, ей открылись тайны, что должны были потрясти ее до глубины души, но это ее ничуть не взволновало. Ничуть.

— Вы что, ничего не поняли?

— Я поняла одно: вы очень разочарованы, — произнесла Гретхен Бомонт своим мягким певучим голосом. — Но я испытывала подобное состояние в течение почти всей моей жизни, мистер Холкрофт. И все — из-за Вильгельма фон Тибольта. Он для меня — никто.

— Он зналэто, разве вы не понимаете? И пытался как-то компенсировать.

— Деньгами?

— Больше чем деньгами.

Гретхен наклонилась вперед и медленно протянула руку, чтобы коснуться его лба. Длинными пальцами она вытерла капельки пота. Ноэль замер, боясь порвать ту ниточку, что протянулась между ними.

— Вы знаете, что я вторая жена капитана Бомонта? — спросила она.

— Да, я слышал об этом.

— Развод для него оказался очень болезненным. Разумеется, и для меня тоже, но для него гораздо больше. Для него, однако, все кончилось. Для меня — нет.

— Что вы имеете в виду?

— Я самозванка. Пришелец, разрушитель семьи. У него есть работа, он уходит в море. А я живу среди тех, кто остался на берегу. И в обычных-то обстоятельствах жена морского офицера одинока. Но когда тебя подвергают остракизму...

— Вы должны были знать, на что идете.

— Конечно.

— Ну а если вы знали... — Не вдаваясь в суть, он оставил вопрос повисшим в воздухе.

— Почему я вышла замуж за капитана Бомонта? Вы об этом хотели спросить?

Он ни о чемне хотел ее спрашивать! Его не интересовали интимные детали жизни Гретхен Бомонт. Женева — вот все, что ему было нужно. Соглашение и то, что с ним связано. Ему необходимо ее сотрудничество.

— Видимо, это было чисто эмоциональное решение. Обычно именно так люди женятся. Я лишь хотел сказать, что вы могли бы предпринять некоторые шаги, чтобы смягчить напряженность. Вы могли бы жить подальше от морской базы, завести друзей. — Он говорил бессвязно, с трудом и почти с отчаянием. Он хотел одного — разрушить ее раздражающую скрытность.

— Мой вопрос более интересен. Почему я вышла за Бомонта? — Ее голос вновь вознесся и поплыл в воздухе. — Вы правы, решение было эмоциональным. Это вполне очевидно.

Она вновь коснулась его лба. И вновь платье распахнулось, когда она наклонилась вперед, обнажая прекрасные груди. Ноэль чувствовал в себе усталость, возбуждение и злость.

Он обязанзаставить ее понять, что ее личные заботы ничего не значат в сравнении с Женевой! Чтобы добиться этого, он должен ей понравиться. Но он не смел к ней прикоснуться.

— Естественно, это очевидно, — сказал он. — Вы любите его.

— Я ненавижу его.

Ее рука находилась сейчас почти у лица Холкрофта, пальцы замерли у уголков его закрытых глаз. Он боялся открыть их, боялся дотронуться до нее.

— Тогда зачем вы вышли за него замуж? Почему вы живете с ним?

— Я же говорила вам. Это главное. У капитана Бомонта есть скромные средства, он очень уважаемый человек на правительственной службе, скучный, неинтересный мужчина, который чувствует себя дома только на корабле. Все, вместе взятое, создает для меня довольно спокойную и безопасную нишу. Я нахожусь в удобном коконе. Есть зацепка!

— Два миллиона долларов станут более надежным коконом, миссис Бомонт.

— Возможно. Но я должна покинуть это гнездо, чтобы свить другое. Мне придется выйти наружу...

— Лишь ненадолго.

— И что может случиться? — продолжала она, как будто он ее не прерывал. — Снаружи? Где я должна буду сказать «да» или «нет»? Я об этом и думать не хочу. Это так сложно. Знаете, мистер Холкрофт, я была несчастна большую часть своей жизни, но вовсе не ищу сочувствия.

Она приводила его в бешенство! Ему хотелось ударить ее.

— Давайте все же вернемся к женевскому договору, — выдавил Холкрофт.

Гретхен поудобнее устроилась на подушке, скрестив ноги. Легкое платье соскользнуло с коленей, обнажив плавную округлость бедер. Поза соблазняла, слова отрезвляли.

— Сначала я должна вернуться к прошлому, — сказала она. — Возможно, неудачно, но я пытаюсь вам все объяснить. Ребенком меня вывезли из Берлина. С тех пор мы постоянно находились в бегах, пока моя мать, брат и я не нашли убежище в Бразилии, которое обернулось адом. Все последние годы я плыла по жизни. Я была ведома инстинктом, возможностями, мужчинами — и следовала им. Я не была ведущей, и я старалась принимать как можно меньше решений.

— Я не понимаю.

— Если у вас есть дела, касающиеся моей семьи, вам лучше обсудить их с моим братом Иоганном. Он принимает решения. Он вывез нас из Южной Америки, когда умерла мать. Он именно тот фон Тибольт, который вам нужен.

Усилием воли подавив в себе желание накричать на нее, Ноэль молча вздохнул. На него навалились усталость и разочарование. Иоганн фон Тибольт был именно тем членом семьи, которого он старался избежать. Только вот сказать Гретхен об этом он не мог.

— Где он? — задал Ноэль риторический вопрос.

— Не знаю. Работает в газете «Гардиан» в Европе.

— Где в Европе?

— Понятия не имею, он много разъезжает.

— Мне сказали, что последний раз его видели в Бахрейне.

— Тогда вы знаете больше меня.

— У вас есть сестра.

— Хелден, где-то в Париже.

Все дети подвергнутся проверке... решение принято.

Иоганн прошел проверку, и приговор — верный или нет — вынесен: он не может быть допущен в Женеву. Это бы слишком осложнило ситуацию. Иоганн привлек бы внимание к Женеве, а этого допустить нельзя ни в коем случае. И эта странная красотка на подушке — даже если бы она придерживалась другого мнения — Женевой будет отвергнута. Все так просто.

Париж. Хелден фон Тибольт.

Ноэль рассеянно потянулся за сигаретами, целиком погруженный в мысли о неизвестной ему женщине, работающей переводчицей в парижском издательстве. Он настолько ушел в себя, что не сразу понял, что происходит.

Офицерская жена поднялась на ноги, расстегнула пуговицы платья до самой талии. Затем не спеша расправила складки на шелке. Ее груди полностью обнажились. Они были прямо перед ним — упругие удлиненные соски, вздымавшиеся от желания. Обеими руками она подняла юбку, собрав ее на бедрах, и встала перед Холкрофтом. Его овеял исходивший от нее аромат — тонкие, с чувственным запахом духи, столь же сексуальные, как ее обнаженное тело. Она уселась рядом с ним, подняв платье выше пояса. Его тело охватила дрожь. Постанывая, Гретхен обвила его шею, притянула его лицо к своему, его губы к своим. Ее рот открылся, почувствовав прикосновение его губ. Задыхаясь, она начала страстно целовать его. Теплое дыхание смешалось с сочной влагой, исходящей из самого ее горла. Положив руку на его брюки, она ощупью начала искать пенис... грубо, нежно, грубо. Грубее.И вдруг, потеряв над собой всякий контроль, издавая лихорадочные стоны, прижалась к нему, пытаясь проникнуть в каждую его клеточку.

Ее раскрытые губы оторвались от его рта и прошептали:

— Завтра я уезжаю на Средиземноморье. К человеку, которого ненавижу. Не говори ничего. Подари мне только ночь. Только ночь!

* * *


Она чуть отстранилась. Страстный рот и сияющие глаза — широко раскрытые, как у помешанной. Она медленно поднялась над ним, заслонив своей белой кожей весь мир. Дрожь в теле затихала. Скользнув голой ногой по его ноге, женщина встала. Прижав его лицо к своему животу, нащупала его руку. Он поднялся и обнял ее. Рука в руке они направились к двери, ведущей в спальню. И уже когда входили в комнату, он услышал слова, произнесенные все тем же мрачновато-восторженным тоном:

— Иоганн предупреждал меня, что однажды придет человек и расскажет о странном договоре. Я должна быть с ним добра и запомнить все, что он скажет.


Глава 12


Холкрофт проснулся и в течение нескольких секунд соображал, где находится. Внезапно воспоминание пронзило его: Гретхен Бомонт, спальня, невероятное заявление. Ноэль пытался надавить на нее, узнать, что еще говорил ее брат. Но она не могла связать двух слов, охваченная безумием сексуального желания. Ни на чем другом сконцентрироваться она была не в состоянии.

Они занимались любовью как маньяки, она извивалась, придумывая все новые позы: под ним, сверху, сбоку. Казалось, ее ненасытную страсть невозможно утолить. Наконец, она дико закричала, сжав ногами его тело и вонзив ногти в плечи Холкрофта. И пришло изнеможение. Он провалился в глубокий, но беспокойный сон.

И вот теперь он никак не мог понять, что же прервало этот сон. Откуда-то шел шум — громкий, но резкий, пронизывающий.

Неожиданно до Ноэля дошло, что он в кровати один. Он поднял голову. В комнате было темно, лишь из-под закрытой двери пробивалась полоска света.

— Гретхен?..

Никакого ответа, комната была пуста.

Холкрофт отбросил одеяло и поднялся с постели, стараясь тверже встать на ослабевшие ноги, чувствуя себя истощенным и потерянным. Доковыляв до двери, он навалился на нее, силясь открыть. В небольшой гостиной горела настольная лампа, отбрасывая свет на стены и пол. Вновь послышался шум! Металлический звук, эхом отозвавшийся в доме. Он подбежал к окну и выглянул на улицу. В свете фонаря он увидел фигуру человека с карманным фонариком, стоявшего у капота его машины.

Еще не успев понять, что происходит, Ноэль услышал приглушенный голос, доносившийся откуда-то извне. Одновременно луч света ударил в окно. В него. Холкрофт инстинктивно поднял руку, защищая глаза. Свет исчез, и он увидел мужчину, бегущего к другой машине. Он не сразу заметил ее, поскольку сосредоточил внимание на своей машине и на незнакомце с фонариком. Сейчас же он попытался разглядеть чужую машину, на переднем сиденье которой заметил еще одну фигуру — контуры головы и плеч.

Человек подбежал к автомобилю и сел за руль. Взревел мотор, машина рванулась вперед, сделала разворот и скрылась.

На мгновение уличный свет озарил человека рядом с водителем. Менее чем за секунду лицо показалось и исчезло.

Это была Гретхен Бомонт. Взгляд ее был устремлен вверх. Она кивала незнакомцу, словно вторила его словам.

В нескольких домах напротив зажегся свет. Рев мотора и визг колес слишком уж неожиданно разорвали тишину мирной улицы Портси. В окнах появились озабоченные лица.

Холкрофт отступил назад. Ему пришло в голову, что вид обнаженного мужчины в окне дома капитана Бомонта среди ночи, в то время как сам он вдалеке, никому не сослужит хорошую службу. И прежде всего самому Холкрофту.

Но вот куда уехала Гретхен? Что она задумала? И что за странные звуки его разбудили?

Одно Холкрофт знал точно: он должен быстро сматываться из дома Бомонта. Он вбежал в спальню, пытаясь привыкнуть к полумраку и найти выключатель или лампу. Ноэль вспомнил, как на вершине их любовного экстаза Гретхен взмахнула рукой, сбросив с тумбочки прикроватную лампу. Встав на колени, он стал шарить по полу. Нашел! Щелкнул выключателем. Свет заполнил комнату, на стенах вытянулись тени. Его одежда валялась на кресле и возле кровати.

Холкрофт быстро оделся. Где же куртка? Он огляделся, смутно припоминая, как Гретхен стянула с него куртку и бросила ее около двери. Да, так и есть. Направляясь к двери, он мельком взглянул на свое отражение в большом зеркале над столиком.

И застыл. Он не мог оторвать взгляда от фотографии в серебряной рамке, стоявшей на столике. Это была фотография человека в морской форме.

Лицо!Он видел его раньше. Совсем недавно. Возможно, несколько недель... дней назад. Ноэль не знал когда и где, но был уверен, что встречал этого человека раньше. Он начал изучать фото.

Брови! Странные, какие-то разные. Они жили сами по себе... подобно бордюру поверх неопределенного цвета обоев. Очень густые, полумесяцем, черные с проседью... соль и перец. Глаза, которые неожиданно вспыхнули и уставились на него. Он вспомнил!

Самолет в Рио-де-Жанейро! И кое-что еще. Лицо из самолета, летевшего в Бразилию, всколыхнуло другие воспоминания, не очень приятные. Но расплывчатая бегущая фигура заслонила собой все остальное.

Ноэль перевернул серебряную рамку и поскреб ногтями по картонке, пока она не сдвинулась с места. Через прорезь вытащил фотографию. На глянцевой поверхности он заметил вмятины. На обратной стороне снимка что-то написано. Когда Ноэль поднес фотографию к свету, на мгновение у него перехватило дыхание. Надпись была сделана по-немецки: «Neuaufbau oder Tod»[10 - Возрождение или смерть (нем.).].

Как и лицо на фотографии, он уже видел где-то эти слова! Но они ничего не говорили ему. Немецкие слова. которые ничего не значат... и все же он их видел! Сбитый с толку, Холкрофт сложил фотографию и засунул ее в карман брюк. Открыл шкаф и запихнул серебряную рамку под сложенное на полке белье. Схватил куртку и вышел в гостиную. Нужно как можно скорее убираться из этого дома, но интерес к человеку на фотографии сдерживал его. Он должен кое-что узнать о нем.

Одна дверь из гостиной — на кухню — открыта, другая закрыта. Он распахнул ее и вошел в кабинет капитана. Включил свет. Везде виднелись дипломы, фотографии кораблей и военных со знаками отличия. Вне всякого сомнения, капитан Бомонт был карьерным офицером. Тяжелый развод и последовавшая за ним сомнительная женитьба могли создать массу личных проблем для этого человека, но в королевском флоте, видимо, этому не придавали особого значения. Подпись на фотографии шестинедельной давности гласила: «За выдающееся руководство прибрежным патрулем во время недельного шторма у Балеарских островов».

Поверхностный просмотр бумаг на столе и в его ящиках ничего не дал. Две банковские книжки подтверждали, что на счету капитана не более трех тысяч фунтов; письмо от поверенного бывшей жены, настаивавшей на праве собственности в Шотландии; несколько моделей корабельных лагов и копии расписаний движения судов.

Холкрофту хотелось подольше остаться в этой комнате, чтобы подобрать ключик к незнакомцу со странными бровями, но он знал, что этого делать нельзя. Он уже и так подвергся риску и теперь должен убираться прочь.

Выйдя из дома, он бросил взгляд через дорогу на окна домов, которые еще недавно были заполнены светом и любопытными. Сейчас не было видно ни света, ни лиц: сон вернулся в Портси. Холкрофт быстро спустился по тропинке, толкнул калитку, не обращая внимания на скрип петель. Открыл дверцу машины и быстро уселся за руль. Повернул ключ зажигания.

Ничего. Снова включил зажигание. Еще раз и еще. Ничего!

Он открыл капот, не заботясь о том, что может кого-то разбудить. У него были другие, более серьезные причины для беспокойства. Аккумулятор только что арендованной машины не мог испортиться, оснований для этого не было. Но даже если бы батарея вышла из строя, он бы услышал легкий щелчок при запуске двигателя. Свет фонаря, падающий на открытый двигатель, подтвердил самые худшие опасения. Все провода оказались перерезанными с хирургической точностью. Срастить их было невозможно, машина нуждалась в ремонте.

И тот, кто сделал это, знал, что американец окажется без средств передвижения в незнакомом городе среди ночи. Если в этом отдаленном пригороде и возможно найти такси, вряд ли оно доступно в такой поздний час: начало четвертого. Кто бы ни испортил его машину, он хотел вынудить владельца оставаться на месте. Чтобы за ним приехали. Надо бежать. Как можно быстрее... добраться до шоссе... сделать бросок на север, подальше от этого проклятого места.

Ноэль закрыл капот. Резкий металлический звук прокатился по улице. Холкрофт направился к светофору, который в эту пору бездействовал. Уже на перекрестке он ускорил шаги, затем побежал. Он испытывал себя. До дороги — полторы мили, и, пока Ноэль добрался до нее, он весь покрылся испариной.

В животе вновь появилась тяжесть.

Свет показался раньше, чем он услышал оглушительный рев двигателя. Прямо перед ним из темноты вырвался ослепительный свет фар, приближающийся с огромной скоростью.

Справа Ноэль увидел дыру в изгороди. Он нырнул в нее, скатился в грязь под кустами, надеясь, что его не заметили. Неожиданно ему стало очень важно скрыть свою связь с Гретхен Бомонт. Она осталась неразгаданной загадкой, несчастной, очень сексуальной... красивой женщиной. Но она представляла угрозу Женеве — так же, как и ее брат.

Машина пронеслась мимо. Его не заметили. Затем звук ревущего мотора сменился визгом колес. Холкрофт высунулся из дыры до пояса, повернул голову налево, сконцентрировав внимание на жилом квартале.

Машина остановилась перед домом Бомонта. Два человека вылезли из нее и побежали по тропинке. Ноэль услышал скрип калитки. Оставаться на месте не имело смысла. Наступил момент для бегства. Он услышал стук дверного кольца, доносившийся до него за сотни ярдов.

Холкрофт пополз вдоль тротуара, прячась в тени изгороди, затем поднялся и побежал.

Он бежал прямо в темноту, к аллее, обсаженной деревьями, оставляя за собой жилые кварталы, моля Бога помочь ему найти первый поворот на шоссе. Он проклинал сигареты, потому что его дыхание прерывалось и начиналась одышка. Пот заливал лицо, толчки в груди становились невыносимыми. Быстрые удары собственных ног об асфальт пугали его. Это были звуки бегущего в панике среди ночи человека, и человеком, охваченным паникой, был он сам.

Шаги. Топот ног. Его собственных. И еще чьих-то! Позади него равномерный, тяжелый, догоняющий топот.

Кто-то бежал за ним! Молча, не окликая его, не требуя остановиться!.. А может, это слух сыграл с ним злую шутку? Возможно, это его шаги эхом отдаются в ушах? Он не смел, просто не могобернуться. Холкрофт быстро бежал — из света в тень.

Он миновал еще один квартал, еще один угол. Повернул направо, зная, что это не тот поворот, который приведет его к шоссе. Он все же свернул. Ему необходимо знать, преследует его кто-нибудь или нет.

Шаги былитам, у них был другой ритм, и они все приближались, сокращая дистанцию. Он не мог больше этого вынести, но не мог и бежать быстрее. И Холкрофт попытался оглянуться через плечо.

Он был там! Фигура человека в свете фонаря на углу улицы. Коренастый мужчина молча нагонял его, беспощадно сокращая разрыв между ними.

Ноги болели. Паника снова охватила его. Он рванулся вперед, но, не выдержав безжалостного преследования, упал ничком, раздирая лицо об асфальт и испытывая жгучую боль в раскинутых в стороны руках. Ноэль перевернулся на спину, инстинктивно поднял ногу, чтобы отразить нападение. Бегущая фигура выскочила из темноты и неожиданно нависла над ним. Пот заливал Холкрофту глаза, и он различал лишь размытые контуры рук и ног нападавшего. Затем огромная тяжесть навалилась на его грудь, чье-то предплечье, словно тяжелый металлический брус, опустилось на его шею.

В последний момент он увидел высоко поднятую руку и черный кулак в ночном небе, сжимающий какой-то предмет. Затем все исчезло. Осталась лишь огромная пропасть, пронизанная ветром. Он падал туда, в бездонную темноту.

* * *


Сначала Холкрофт почувствовал холод, и его тело охватила дрожь. Потом ощутил сырость: казалось, она проникает в каждую клеточку. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим в мокрой траве и на холодной земле. Ноэль перевернулся, чтобы взглянуть в ночное небо. Оно было светлее слева и темнее справа.

Голова разламывалась, лицо горело, руки ныли. Он медленно поднялся и огляделся. Поле. Длинный грязный клочок земли напоминал пастбище. Вдали он различил смутные очертания проволочного забора — колючую проволоку, натянутую между толстыми столбами на расстоянии десяти или двадцати ярдов друг от друга. Это и в самом деле было пастбище. Он почувствовал запах то ли дешевого виски, то ли прогорклого вина. Его одежда была пропитана алкоголем до нитки. Ужасный запах бил прямо в ноздри. Его одежда... портмоне, деньги! Он поднялся на дрожащих ногах, проверил карманы: руки заныли от острой боли, как только он сунул их в мокрую одежду.

Портмоне, часы — все на месте. Его не ограбили, а лишь избили до потери сознания и отвезли подальше от района, где живут Бомонты. Какой-то бред!

Ноэль ощупал голову: шишка солидная, но крови нет. Его ударили чем-то вроде дубинки или трубы, завернутой во что-то мягкое. Попытался сделать несколько шагов. Получилось не очень, но главное — он мог двигаться. Пейзаж вырисовывался более четко: приближался рассвет.

За забором небольшая возвышенность переходила в гребень, уходящий вдаль в обоих направлениях. Вдоль гребня виднелись придорожные огни. Он решил пересечь поле и выйти к шоссе в надежде упросить какого-нибудь водителя подвезти его. Когда он перелезал через забор, какая-то мысль сверкнула в его мозгу. Он снова проверил карманы.

Исчезла фотография!

Холкрофт вышел на шоссе и проголосовал. Остановился молоковоз. Он забрался на сиденье и увидел, как улыбка исчезает с лица водителя так же быстро, как исходивший от него запах заполняет кабину. Ноэль попытался не обращать на это внимания, но водитель придерживался иного мнения. Холкрофт вышел в первом же населенном пункте. Им оказалась английская деревня с несколькими грузовиками на площади. Машина встала перед придорожным кафе.

— Внутри есть телефон, — сказал водитель. — И туалет тоже. Ты бы умылся, приятель.

Ноэль зашел в кафе и окунулся в свет, в запах кофе, мирные звуки, понемногу приходя в себя. Жизнь продолжалась. Он нашел туалет и сделал все, чтобы уменьшить последствия минувшей ночи. Затем уселся за столик, недалеко от настенного платного телефона, и заказал черный кофе в ожидании, когда сердитый водитель-доставщик закончит спор с диспетчером на другом конце провода. Когда разговор закончился, Ноэль встал из-за стола и направился к телефону, держа в руке номер Гретхен Бомонт. Ему хотелось выяснить, что же произошло, и постараться урезонить ее, если она вернулась домой.

Он набрал номер телефона.

— Я вас слушаю, — послышался в трубке мужской голос.

— Пожалуйста, миссис Бомонт.

— Могу я спросить, кто звонит?

— Друг капитана. Я слышал, что миссис Бомонт сегодня уезжает к нему. Мне бы хотелось передать ему записку.

— Кто ее спрашивает?

Ноэль повесил трубку. Он понятия не имел, кто ему ответил. Он только знал, что ему необходима помощь. Профессиональная помощь. Это может быть опасно для Женевы, но необходимо. Он будет осторожен, очень осторожен — и постарается изучить все, что только можно.

Холкрофт порылся в карманах куртки в поисках визитной карточки, которую дал ему человек из МИ-5. На ней значилось имя Гарольд Пэйтон-Джонс и телефонный номер. Настенные часы показывали без десяти минут семь. Ноэлю было интересно знать, ответит кто-нибудь по этому телефону или нет. Он набрал номер в Лондоне.

—Да?

— Это Холкрофт.

— О да. Нас интересовало, позвоните ли вы. Ноэль узнал голос. Это был седовласый агент разведки из отеля.

— О чем вы говорите? — спросил Ноэль.

— У вас выдалась трудная ночь, — ответил голос.

— Вы ожидали,что я позвоню! Вы были там. Вы видели все это!

Пэйтон-Джонс ушел от прямого ответа.

— Арендованная вами машина находится в гараже в Алдершоте. К полудню ее отремонтируют. Имя легко запомнить — Бутс. Гараж Бутса, Алдершот. Платить не надо.

— Минутку. Что происходит, черт возьми? Вы что, следили за мной? Вы не имеете на это права!

— Я бы сказал, что это была чертовски хорошая работа, проделанная нами.

— Вы были в машине в три часа утра! Вы были в доме Бомонта!

— Боюсь, что это были не мы. — Человек из МИ-5 сделал небольшую паузу. — И если вы верите в это, значит, вы не видели их достаточно хорошо, не так ли?

— Да. Кто это был?

— Мы тоже хотели бы это знать. Наш человек прибыл туда около пяти.

— Кто бежал за мной? Кто ударил меня по голове и, бросил на этом чертовом поле? — Агент вновь молчал.

— Мы ничего об этом не знаем. Мы только знаем, что вы покинули это место в спешке. Машина, очевидно, была выведена из строя.

— Это было подстроено! Меня одурачили!

— Возможно. Я бы советовал вам быть осторожнее. Бестактно и опасно пользоваться женой капитана королевского флота, пока ее муж в море.

— Черта с два! Капитан так же в море, как я! Менее двух недель назад он был в самолете, следующем в Рио. Я видел его! Он имеет какое-то отношение к делу семейства фон Тибольт.

— Несомненно, — ответил Пэйтон-Джонс. — Он женат на старшей дочери. Что касается его пребывания в самолете две недели назад, то это нелепо. Последние три месяца от находится в Средиземном море..

— Нет же! Я виделего. Послушайте меня. В спальне была фотография. Я взял ее. На снимке — он! И кое-что еще. Надпись на оборотной стороне, по-немецки.

— Что именно написано?

— Не знаю. Я не говорю по-немецки. Но это чертовски необычно, не так ли? — Холкрофт замолчал. Он не думал заходить так далеко. В гневе он потерял над собой контроль. Проклятье!

— Что здесь такого необычного? — спросил агент. — Немецкий — родной язык миссис Бомонт. Любовная фраза, выражение привязанности кого-то к кому-то? Тут нет ничего необычного.

— Я думаю, вы правы, — сказал Ноэль, сдаваясь. Но вскоре пожалел об этом: отступление было слишком поспешным. А человек из МИ-5 весьма подозрительным. Ноэль заключил это из его последующих слов.

— По зрелом размышлении вы должны бы доставить эту фотографию нам.

— Не могу. У меня ее нет.

— Мне показалось, вы сказали, что взяли ее.

— У меня ее сейчас нет. Я... У меня просто ее нет.

— Где вы, Холкрофт? Думается, вы должны заглянуть к нам, мы хотели бы повидаться с вами.

Бессознательно Ноэль нажал на рычаг, обрывая связь. Действие опережало мысль, и, только сделав это, он четко понял, почему так поступил. Нельзя связывать себя с МИ-5, укреплять их отношения. Напротив, он должен быть так далеко от британской разведки, насколько это возможно. С ними не может быть никакихотношении. МИ-5 следилаза ним. После того как они заверили его, что оставят одного, они нарушили свое обещание.

Уцелевшие люди из «Вольфшанце» говорили: «Еще есть такие, кто может узнать о женевских делах... И кто попытается воспрепятствовать ему... Убить его».

Холкрофт сомневался, что англичане могут убить его, но они пытались воспрепятствовать ему. И если бы преуспели, это было бы равносильно убийству. Люди «Вольфшанце» не колебались. Питер Болдуин,эсквайр, Эрнст Манфреди, Джек.Все мертвы.

Люди «Вольфшанце» убьют его, если он потерпит неудачу. В этом заключалась ужасная ирония. Он не хотелпотерпеть фиаско. Почему они не могут понять этого? Возможно, больше, чем уцелевшим потомкам «Вольфшанце», ему хотелось видеть осуществленными мечты Генриха Клаузена.

Он вспомнил Гретхен Бомонт, ведомую инстинктами, случаем и мужчинами, И ее брата, высокомерного журналиста-политолога, подозреваемого в убийствах. Ни один из них не устроит Женеву.

Остался один ребенок. Хелден фон Тибольт, в настоящее время Хелден Теннисон, проживающая в Париже. Адрес неизвестен. Но у него есть издательство «Галлимар».

Париж.

Он должен ехать в Париж. Он должен избежать встречи с МИ-5.


Глава 13


В Лондоне жил человек, театральный художник, пользовавшийся недолгой известностью среди обеспеченных людей по обеим сторонам Атлантики. Ноэль подозревал, что Вилли Эллис получает контракты скорее благодаря своему неистовому темпераменту и обаянию, нежели присущим ему способностям дизайнера-декоратора. Он работал с Вилли четыре раза и всегда давал клятву больше не делать этого, хотя знал, что, видимо, вновь согласится. Сказать правду, Вилли безмерно нравился Ноэлю. Сумасшедший англичанин не был ни ловким, ни изящным. Но это был думающий, талантливый человек театра, который знал историю сценографии лучше многих. Он мог быть обаятельным.

Когда не был неистовым.

Они поддерживали связь друг с другом уже многие годы, и, когда бы Ноэль ни приезжал в Лондон, у него всегда находилось время для Вилли. Он думал, что на этот раз ему не удастся с ним встретиться, но сейчас все изменилось. Вилли был нужен ему. Ноэль узнал номер его телефона в лондонском справочном бюро и позвонил.

— Ноэль, дружище, ты выжил из ума! Никто не встает в эту пору, кроме гадких птиц и дворников.

— Я в беде, Вилли. Мне нужна помощь. Эллис знал небольшую деревушку, откуда звонил Холкрофт, пообещал приехать за ним как можно скорее, что, по его расчетам, должно было занять около часа. Он прибыл, опоздав на тридцать минут и проклиная всех идиотов, повстречавшихся ему на пути. Ноэль сел в машину, с удовольствием пожимая протянутую руку Вилли и с радостью слушая его привычную ругань.

— Ты абсолютный тупица, и от тебя воняет, как у буфетчицы под мышкой. Открой окно и говори, что произошло, черт возьми.

Холкрофт кратко изложил ситуацию, не ссылаясь на имена и не раскрывая факты.

— Я должен быть в Париже, но там есть люди, которые захотят остановить меня. Я больше ничего не могу тебе сказать, кроме того, что не совершил ничего плохого и ничего противозаконного.

— Первое всегда относительно, не правда ли? Второе обычно зависит от интерпретации и способностей адвоката. Могу я допустить прелестную девочку и разгневанного мужа?

— Прекрасно.

— Это облегчает мою задачу. Что мешает тебе поехать в аэропорт и вылететь ближайшим рейсом в Париж?

— Мои одежда, чемодан и паспорт в лондонской гостинице. И если я появлюсь там, то буду обнаружен теми, кто хочет остановить меня.

— Судя по твоему внешнему виду, они крутые ребята, не так ли?

— Что-то в этом роде, Вилли.

— Решение очевидно. Я заберу твои вещи и выпишу тебя из гостиницы. Ты своенравный житель колонии, которого я нашел в сточной канаве Сохо. Кто может оспорить мое преимущество?

— Могут возникнуть проблемы в регистратуре.

— Не вижу на то причин. У меня государственные деньги, а ты дашь мне расписку; они могут сверить подписи. Мы не такие параноики, как янки.

— Надеюсь, ты прав, но мне кажется, что люди, которые ищут меня, уже связались с гостиницей. Они могут не дать тебе мои вещи, пока ты не скажешь им, где я.

— А я скажу им, — сказал Вилли, улыбаясь. — Я оставлю им адрес и номер телефона, по которому будет подтверждено твое присутствие.

— Что?

— Предоставь это мне. Между прочим, в бардачке есть одеколон. Ради всего святого, воспользуйся им.

Эллис сдал в чистку пропитанную виски одежду Холкрофта и, оставив свою квартиру в Челси, отправился в «Белгравиа Армз».

Холкрофт принял душ, побрился, позвонил в агентство по прокату автомобилей. Он заключил, что, если поедет за машиной в Алдершот, люди МИ-5 могут оказаться там. И когда он выедет оттуда, англичане могут подобраться к нему совсем близко.

В агентстве пытались возражать, но Холкрофт не оставил им выбора. Если они хотят получить обратно свою машину, то должны взять ее сами. Ноэль сожалеет об этом, но у него срочные дела. Счет они могут послать в его офис в Нью-Йорке.

Холкрофт должен выбраться из Англии незамеченным. Несомненно, МИ-5 установила слежку за аэропортами и вокзалами. Возможно, решение состоит в том, чтобы в последнюю минуту найти билет в заполненный самолет до Парижа. Если ему немного повезет, он прибудет в аэропорт Орли до того, как МИ-5 узнает о том, что он выехал из Англии. Чартерные самолеты в Париж летали часто, таможенная процедура простая. Или купить два билета — один в Амстердам, другой в Париж, пройти через ворота амстердамской компании, затем под каким-нибудь предлогом вернуться назад и быстро присоединиться к отбывающим в Париж, где его будет ждать Вилли с багажом.

О чем он думал? Об уловках, бегстве, обмане. Он был преступником без преступления, человеком, который не может сказать правду, поскольку в этой правде таилась огромная разрушительная сила.

Он снова начал потеть, вернулась знакомая боль. Он чувствовал себя слабым и растерянным. Ноэль лег на диван в банном халате Вилли и закрыл глаза. В сознании возник образ чувственного тела Гретхен. Всплыло лицо; он явственно услышал плач и заснул с этим жалобным звуком в ушах.

Проснулся он неожиданно — от ощущения, что кто-то стоит рядом и смотрит на него. Ноэль в панике перевернулся на спину и вздохнул с облегчением при виде Вилли, стоявшего возле дивана.

— Ты немного отдохнул, и это заметно. Ты выглядишь бодрее и, слава Богу, пахнешь лучше.

— Ты получил мои вещи?

— Да. Ты оказался прав. Им очень хотелось знать, где ты находишься. Когда я оплачивал счет, вышел управляющий и повел себя как представитель конторы, аналогичной Скотланд-Ярду. Он выглядел слишком спокойным, если не сконфуженным. Он получил номер телефона того места, где ты сейчас находишься.

— Какого места?

— Боюсь, что твоя репутация поднялась не слишком высоко, если ты не изменился в глубине души. Номер телефона принадлежит госпиталю в Найтсбридж, который и пенни не получает от министерства здравоохранения. Он специализируется по венерическим болезням. Я довольно хорошо знаю доктора.

— Ты превзошел самого себя, — сказал Ноэль, вставая. — Где мои вещи?

— В гостиной. Я думал, тебе захочется переодеться.

— Спасибо. — Холкрофт направился к двери.

— Ты знаешь человека по имени Буоновентура? — спросил Эллис.

Ноэль остановился. Из аэропорта в Лиссабоне он послал Сэму телеграмму из трех слов: «БЕЛГРАВИА АРМЗ ЛОНДОН».

— Да. Он звонил?

— Несколько раз. И полагаю, довольно настойчиво. В коммутаторной гостиницы сообщили, что он звонил из Кюрасао.

— Я знаю телефон, — сказал Холкрофт. — Я должен с ним связаться. Позвоню по своей кредитной карточке.

Прошло пять минут, прежде чем он услышал раздражающий ухо голос Сэма. Понадобилось менее пяти секунд для того, чтобы понять, что больше нельзя заставлять лгать строительного инженера.

— Майлз больше не теряет времени зря, Ноули. Он сказал мне, что получает судебное предписание для возвращения тебя в Нью-Йорк. Он собирается подсунуть его здешним властям. Он знает, что они не могут заставить тебя вернуться, но говорит, по крайней мере, им станет известно, что тебя разыскивает полиция. Это несколько грубовато, Ноули, поскольку в списках разыскиваемых тебя нет.

— Он сказал почему?

— Он считает, ты располагаешь информацией, которая нужна им.

«Если попаду в Париж, — подумал Ноэль, — свяжусь с Буоновентурой». Сейчас ему не хотелось бы отягощать того адресами.

— Послушай, Сэм. Сегодня, чуть позже, я вылетаю в Париж. Там, на Елисейских полях, есть офис «Америкэн экспресс». Это неподалеку от авеню Георга V. Если что случится, телеграфируй мне туда.

— Что сказать Майлзу, если он позвонит? Я не хочу получать под зад коленом.

— Скажи, что я знаю о его попытках найти меня. Скажи, я свяжусь с ним, как только смогу. Это все, что ты знаешь. — Ноэль помолчал. — Еще скажи, что я должен быть в Европе. Не проявляй инициативы, но, если он нажмет на тебя, дай знать ему об офисе «Америкэн экспресс». Я туда могу позвонить и поинтересоваться, нет ли для меня информации.

— Есть кое-что еще, — сказал Сэм. — Звонила твоя мать. Я чувствовал себя, черт возьми, последним идиотом, когда врал ей. Ты не должен лгать своей матери, Ноули.

Холкрофт усмехнулся. Блуждая по жизненному пути, Сэм не изжил из себя итальянца.

— Когда она звонила?

— Позавчера ночью. Она говорила как настоящая леди. Я сказал ей, что жду от тебя вестей.

— Я позвоню ей из Парижа, — сказал Ноэль. — Что-нибудь еще?

— Этого недостаточно?

— Вполне. Свяжусь с тобой через несколько дней, но ты знаешь, куда звонить мне.

— Да. Но если позвонит твоя мать, я ей тоже сообщу об этом.

— Не трудись. И благодарю тебя, Сэм. Я твой должник.

Он положил трубку, заметив, что Вилли Эллис вышел на кухню и включил там радио. Одним из достоинств Вилли было его джентльменство. Ноэль сидел возле телефона, пытаясь собраться с мыслями. Звонок от матери не был неожиданным. Он не говорил с ней с утра в воскресенье в Бедфорд-Хиллс, с тех пор прошло около двух недель.

Майлз — совсем другое дело. Холкрофт не думал о детективе как о личности; тот не имел ни лица, ни голоса. Но Майлз пришел к некоторым выводам, Ноэль был уверен в этом. И эти выводы связывали Холкрофта с тремя смертями на самолете «Бритиш эруэйз», следовавшем рейсом 591 из Лондона в Нью-Йорк. Майлзу нельзя позволить действовать; если тот будет настаивать, могут возникнуть проблемы, с которыми Ноэль навряд ли сумеет справиться. Детектив может запросить помощи у Интерпола. И если он это сделает, все обратят внимание на активность гражданина Соединенных Штатов Америки, которому удалось улизнуть от расследования убийства.

Женева не переживет такого внимания; договор окажется разорванным. Майлза нужно удержать. Но как?

Незнакомый лес набит ловушками, и каждая защитная веточка советует вернуться назад. Женеве нужен более хитрый и опытный человек, чем он. Но Холкрофт не мог вернуться. Люди «Вольфшанце» не позволят этого. В душе он чувствовал, что и сам хочет продолжить борьбу. В темных закоулках сознания всплыло и обрело очертания лицо. Он должен рассказать о своем отце, должен показать миру человека в агонии, который достаточно храбр и разумен, чтобы искупить вину.

Ноэль вышел в кухню. Эллис стоял возле раковины и мыл посуду.

— Я возьму свою одежду через пару недель, Вилли. Поехали в аэропорт.

Эллис обернулся, в его глазах читалось беспокойство.

— Я могу сэкономить тебе время, — сказал он, дотягиваясь рукой до стоящей на полке китайской кружки. — Тебе понадобятся французские деньги. У меня есть кружка, к содержимому которой я прибегаю раз в два месяца, когда путешествую ради удовольствия. Возьми, сколько надо.

— Спасибо. — Холкрофт взял кружку, глядя на обнаженные руки Вилли. Это были такие сильные и мускулистые руки, каких ему еще не приходилось видеть. Неожиданно Ноэль подумал, что Вилли может сломать человека пополам.

* * *


Сумасшествие началось в аэропорту Хитроу и достигло апогея в Орли.

В Лондоне он купил билет на самолет до Амстердама, исходя из того, что история, которую он поведал МИ-5, проверена и признана убедительной. Судя по всему, оба предположения были верны. Перебегая в зону французских авиалиний, Холкрофт заметил сбитого с толку человека, который взирал на него с изумлением. Вилли уже ждал его с билетом на переполненный самолет в Париж.

Иммиграционная процедура в аэропорту Орли была поверхностной, но очередь выстроилась большая. У Ноэля оказалось достаточно времени, чтобы изучить кишащую толпу в таможенной зоне и за вращающимися дверьми, ведущими к пограничному контролю. Там он увидел двух человек: в них было что-то привлекшее внимание Холкрофта. Возможно, их лица с безрадостным выражением, что нехарактерно для места, где люди встречают друг друга. Они спокойно разговаривали, внимательно следя за выходящими пассажирами. Один держал в руке кусок бумаги небольшой и блестящий. Фотографию? Да. Его фотографию.

Это не были люди «Вольфшанце». Те знали его. Люди «Вольфшанце» были невидимы. МИ-5 связалась со своими агентами в Париже. Вот они-то и встречали его.

— Мсье. — Служащий привычно проштемпелевал паспорт Холкрофта. Ноэль подхватил багаж и направился к выходу с ощущением, что идет в неизбежную западню.

Через дверной проем он увидел, как двое мужчин отвернулись, чтобы избежать опознания. Они не собирались подходить к нему, они собрались... следитьза ним.

Признание этого факта породило неясную стратегию. Неясную — потому что Холкрофт не представлял себе, как осуществить ее. Он только знал, что должен добраться из пункта Ав пункт Би снова вернуться в пункт А,отделавшись от преследователей неподалеку от пункта Б.

Вверху, прямо над собой, в переполненном авиавокзале он увидел надпись: «Внутренние авиалинии».

Самолеты французских авиалиний курсировали по стране с завидной регулярностью. Города, куда они летали, перечислялись в трех колонках: Руан, Гавр, Кан... Орлеан, Ле-Ман, Тур... Дижон, Лион, Марсель.

Ноэль быстро миновал двух мужчин с видом рассеянного человека, поглощенного своими собственными заботами. Он спешил к кассе внутренних линий. Перед ним стояло четыре человека.

Подошла его очередь. Ноэль справился о рейсах на юг. К Средиземному морю. В Марсель. Он хотел выбрать подходящее время для вылета. Кассир сообщила ему, что есть самолет, который приземляется в пяти городах от. Орли до Средиземного моря. Остановки в Ле-Мане, Нанте, Бордо, Тулузе и Марселе.

Ле-Ман. Полетное время до Ле-Мана сорок минут. Учитывая время на поездку машиной, понадобится три с половиной часа. Сейчас без двадцати минут четыре.

— Дайте мне билет на этот рейс, — сказал Ноэль. — Я прибуду в Марсель как раз вовремя.

— Извините, мсье, но есть прямой рейс до Марселя.

— Меня встретят в аэропорту. Нет смысла прилетать раньше.

— Как пожелаете, мсье. Посмотрю, что у нас есть. Вылет через двадцать минут.

Пять минут спустя Холкрофт стоял у выхода на посадку с раскрытой газетой «Геральд трибюн», наблюдая поверх газеты за происходящим в зале. Один из мрачных англичан разговаривал с молодой женщиной, только что продавшей ему билет.

Пятнадцать минут спустя самолет был в воздухе. Дважды Ноэль прошествовал по проходу к туалету, изучая пассажиров. Ничего подозрительного он не обнаружил; никто из присутствующих, кажется, не проявил к нему особого интереса.

В Ле-Мане он подождал, пока прибывшие пассажиры не вышли из самолета. Насчитал семь человек. Вместо них начали приходить другие.

Он схватил свой чемодан с багажной полки, быстро прошел к выходу и спустился на землю по металлическим ступенькам. Прошел в вокзальное здание и встал около окна.

Никто не вышел из самолета, никто его не преследовал.

Часы показывали без семнадцати минут пять. Можно ли в этот час связаться с Хелден фон Тибольт? Основные данные для поисков у него были: имя и место работы. Он прошел к ближайшему телефону и позвонил, благодаря Вилли за французские монеты, которыми тот его снабдил.

На простейшем французском он попросил оператора:

— Пожалуйста, телефон «Галлимар» в Париже... Она была на месте!

— У мадемуазель Теннисон нет на столе телефона, но если вы подождете, кто-нибудь разрешит ей воспользоваться своим телефоном. — Женщина на коммутаторе в «Галлимаре» говорила по-английски лучше, чем большинство техасцев.

В голосе Хелден фон Тибольт, как и у ее сестры, чувствовалась странная смесь португальского и немецкого, но не столь отчетливо. Он уловил в голосе напевность, которую Ноэль так живо помнил в речи Гретхен, только на этот раз в нем не было ни нотки неуверенности. Хелден фон Тибольт — мадемуазель Теннисон — знала, что хотела сказать, и говорила именно это.

— Почему я должна встретиться с вами? Я не знаю вас, мистер Холкрофт.

— Это срочно. Пожалуйста, поверьте мне.

— Я не страдаю от недостатка срочных дел.

— Но ничего подобного раньше не было.

— Как вы нашли меня?

— Люди... люди в Англии, которых вы не знаете, сказали мне, где вы работаете. Но поскольку вы не живете по адресу, который есть у вашего работодателя, я вынужден звонить вам на работу.

— Я им так нужна, что они справлялись, где я живу?

— Да. Это часть того, что я должен вам рассказать.

— Зачем они меня ищут?

— Я расскажу все при встрече. Я обязанрассказать вам все.

— Расскажите сейчас.

— Только не по телефону.

Наступила пауза. Когда девушка заговорила, ее фразы были краткими, точными... испуганными.

— Почему вы хотите видеть именно меня? Что может быть срочного между нами?

— Это касается вашей и моей семьи. Я видел вашу сестру, пытался найти вашего брата...

— Я с ними не разговаривала больше года, — перебила Хелден Теннисон. — Ничем не могу вам помочь.

— Предмет нашего разговора более чем тридцатилетней давности.

— Нет!

— Это касается денег, больших денег.

— Я живу сносно. Мои потребности...

— Не только для вас, -настаивал Ноэль, прервав ее. — Для многих тысяч. Во всем мире.

Вновь повисла пауза. Когда Хелден заговорила вновь, голос ее звучал мягче.

— Касается ли это событий... людей военных лет?

— Да, — пробился он к ней, наконец.

— Мы встретимся, — сказала Хелден.

— Можем мы договориться так, чтобы нас... нас... — Он не знал, как сформулировать фразу, чтобы не напугать ее.

— Чтобы нас не увидели те, кто за нами следит? Да?

— Как это сделать?

— У меня есть опыт. Исполняйте точно то, что я вам скажу. Где вы находитесь?

— В аэропорту Ле-Мана. Я возьму машину и приеду в Париж. Это займет два-три часа.

— Оставьте машину в гараже и на такси поезжайте на Монмартр. К собору Сакрэ-Кер. Войдите внутрь и пройдите в дальний конец к усыпальнице Людовика IX. Зажгите свечку, поставьте ее сначала на одно место, затем передумайте и поставьте в другое. Вас встретит мужчина, который выведет вас наружу, прямо на площадь, к столику одного из открытых кафе. Вы получите инструкции.

— Зачем такие сложности? Не сможем ли мы просто встретиться в баре? Или ресторане?

— Это не ради вашей безопасности, мистер Холкрофт, а ради моей. Если вы не тот, за кого себя выдаете, если вы не один, я не встречусь с вами. Вечером я покину Париж, и вы никогда меня не найдете.


Глава 14


Гранитная средневековая громада Сакрэ-Кер величаво возвышалась в ночном небе. Она была подобна музыке в камне. В огромном пространстве за массивными бронзовыми дверями царил полумрак, мерцающие свечи исполняли симфонию теней на стенах.

Сюда, к алтарю, где он стоял, доносились звуки молитвы «Те Deum Laudamus»[11 - «Тебя, Господа, хвалим» {лат.).]. Тихо и торжественно пел хор монахов.

Ноэль прошел за алтарь, туда, где были усыпальницы королей. Завороженно глядя на плещущие тени, он двинулся вдоль балюстрады. В рассеянном свете свечей с трудом различались надписи: «Людовик IX», «Людовик Благочестивый», «Людовик Справедливый», «Сын Аквитании», «Правитель Франции», «Вершитель судеб христианского мира». Благочестивый... Справедливый... Вершитель судеб. Что пыталась сказать ему Хелден фон Тибольт? Он бросил монету в ящик для пожертвований, взял тонкую длинную свечу и зажег ее. Следуя инструкции, поставил свечу в подсвечник и тут же переставил в другой, подальше.

Кто-то тронул Холкрофта за руку, крепкие пальцы сжали локоть, и голос откуда-то сзади, из темноты, прошептал ему на ухо:

— Мсье, медленно повернитесь, опустите руки. Холкрофт повиновался. Человек был ростом не выше пяти футов шести-семи дюймов, с высоким лбом и редеющими волосами. На вид чуть более тридцати, приятной наружности, с бледным симпатичным лицом. Если и было в нем что-то особенно приметное, так это одежда, изысканность которой бросалась в глаза даже при скудном освещении.

Одет он был безупречно. От него исходил легкий аромат дорогого одеколона. Однако манеры его оставляли желать лучшего. Прежде чем Ноэль успел сообразить, что происходит, он почувствовал грубое прикосновение чужих рук, сильные пальцы быстро прощупывали его одежду, спускаясь к поясу и карманам брюк.

Холкрофт резко отпрянул.

— Я сказал, не двигаться, — шепотом произнес человек. При свете свечей, рядом с усыпальницей Людовика IX, в кафедральном соборе Сакрэ-Кер, на холме Монмартр, Ноэля обыскивали, ища оружие.

— Следуйте за мной, — проговорил человек. — Я пойду по улице в сторону площади; вы держитесь на расстоянии. Я подсяду к паре за столиком открытого кафе. Возможно, это будет кафе «Богемия». Обойдите площадь вокруг, не спешите, понаблюдайте за работой художников. Потом подойдите и сядьте за наш столик. Ведите себя так, как будто мы знакомы, но не очень близко. Ясно?

— Ясно.

«Если это приблизит меня к Хелден фон Тибольт, пусть будет так», — подумал Холкрофт.

Ноэль держался на почтительном расстоянии от человека, без труда следуя за модным пальто в толпе не столь элегантных туристов.

Они приблизились к многолюдной площади. Человек на минуту остановился, закуривая сигарету, затем пересек улицу, направившись к столику за цветочным ящиком. Как он и говорил, за столиком сидели двое: мужчина в поношенной куртке и женщина в черном плаще и белом шарфе. Шарф контрастировал с ее прямыми волосами, такими же черными, как и плащ. На бледном женском лице без следов косметики назойливо выделялись очки в черепаховой оправе. Ноэль подумал, что если это Хелден фон Тибольт, то она мало напоминает свою сестру. Он начал моцион вокруг площади, изображая интерес к выставленным повсюду работам художников. Здесь были холсты со смелыми яркими мазками и тяжелыми линиями, выполненные угольным карандашом портреты детей с выпученными глазами. Всюду красивость, поспешность и искусственность. Хороших работ было мало, да и откуда им здесь взяться? Это был рынок для туристов, базар, где ценилась эксцентричность.

На Монмартре ничего не изменилось, подумал Холкрофт, приближаясь к кафе.

Он прошел мимо цветочного ящика и кивнул сидящим за столиком мужчинам и женщине. Они поздоровались в ответ и пригласили его присоединиться. Он присев на свободный стул рядом с брюнеткой в черепаховые очках.

— Я Ноэль Холкрофт, — сказал он, не обращаясь ни к кому персонально.

— Мы знаем, — ответил человек в куртке, разглядывая толпу на площади.

Ноэль повернулся к женщине:

— Вы — Хелден фон... Извините, Хелден Теннисон?

— Нет, и никогда с ней не встречалась, — ответила брюнетка, пристально глядя на мужчину в куртке. — Но я провожу вас к ней.

Человек в дорогом пальто повернулся к Холкрофту:

— Вы один?

— Разумеется. Может, перейдем к делу? Хелден... Теннисон... сказала, что мне будут даны инструкции. Я бы хотел встретиться с ней, кое-что выяснить, а потом найти гостиницу. Последние несколько дней я совершенно не высыпался. — Он привстал.

— Сядьте! — резко сказала женщина.

Он сел, скорее повинуясь любопытству, чем подчиняясь команде. Вдруг он понял, что дело не в нем, просто эта троица чего-то испугалась. Элегантно одетый тип кусал губы, пристально разглядывая что-то в центре площади. Его сосед в куртке уставился туда же. Они смотрели на кого-то, кто основательно их обеспокоил.

Холкрофт попытался проследить за их взглядами, всматриваясь сквозь фигуры снующих людей, заполнивших улицу перед кафе. У него перехватило дыхание. На другой стороне улицы он увидел тех двоих, от которых, как он считал, ему удалось избавиться в Ле-Мане. Этого не может быть! Когда он вышел из самолета, хвоста не было.

— Это они, — сказал Ноэль.

Элегантно одетый быстро повернул голову: человек в куртке реагировал медленнее и смотрел с недоверием; брюнетка уставилась на Ноэля.

— Кто? — спросила она.

— Вон те двое, у входа в ресторан. Один в светлом пальто, другой с перекинутым через руку плащом.

— Кто они?

— Те, кто сегодня был в Орли и ждал меня. Я улетел в Ле-Ман, чтобы избавиться от них. Я почти уверен, что это агенты британских спецслужб. Но откуда они узнали, что я здесь? Их не было в самолете. За мной никто не следил. Клянусь!

Трое переглянулись; они ему верили, и Холкрофт знал почему. Он обнаружил англичан сам, добровольно выдал информацию до того, как она была ему предъявлена.

— А что эти англичане хотят от вас? — спросил человек в куртке.

— Это касается только Хелден фон Тибольт и меня.

— А вы уверены, что они англичане? — настаивал человек в куртке.

—Да.

— Надеюсь, вы не ошибаетесь. — Человек в пальто подался вперед:

— Почему вы полетели в Ле-Ман? Что случилось?

— Я думал, что смогу оторваться от них, и был уверен, что мне это удалось. Я купил билет до Марселя. Постарался убедить девушку в кассе, что мне нужно именно в Марсель, а потом выбрал рейс с промежуточными посадками. Первая была в Ле-Мане, и я вышел. Я видел, как они расспрашивали ее. Я ни слова не произнес о Ле-Мане.

— Не нервничайте, — проговорил мужчина в куртке. — Это привлекает внимание.

— Неужели вы всерьез полагаете, что они меня до сих пор не заметили? Но как они могли меня выследить?

— Это не трудно, — произнесла женщина.

— Вы брали машину напрокат? — спросил элегантно одетый.

— Конечно, мне же надо было добраться до Парижа.

— В аэропорту?

— Естественно.

— И естественно, вы спросили карту. Или хотя бы направление, упомянув, без сомнения, Париж. Вы же ехали не в Марсель?

— Конечно, но многие так делают.

— Совсем не многие. И не в аэропорту, откуда есть рейсы до Парижа. И никто с такой же фамилией, как ваша. Я не думаю, что у вас фальшивые документы.

Холкрофт начал понимать.

— Они все проверили, — с негодованием произнес он.

— По телефону, и всего за несколько минут, — подтвердил человек в куртке. — И даже еще быстрей, если выяснили, что вы вышли в Ле-Мане.

— Французы ни за что не упустят возможность продать свободное место, — добавил человек в элегантном пальто. — А в аэропорту не так уж много мест, где можно взять напрокат машину. Марку, номер, цвет можно узнать. Остальное — просто.

— Как — просто?! В целом Париже найти одну-единственную машину?!

— Не в Париже, мсье. По дороге в Париж. Есть всего одно главное шоссе. Наиболее вероятно, что именно им и воспользуется иностранец. Вас вычислили по пути в Париж.

К удивлению Ноэля примешалось чувство подавленности.

— Я сожалею, очень сожалею.

— Вы же не нарочно, — сказал элегантно одетый, снова сосредоточившись на англичанах, которые теперь сидели в первом ряду кафе в центре площади. Он тронул за руку человека в куртке. — Они сели.

— Вижу.

— Что будем делать? — спросил Холкрофт.

— Действовать, — ответила брюнетка. — Точно выполняйте то, что вам скажут.

— Начали, — сказал человек в дорогом пальто.

— Поднимайтесь! — скомандовала женщина. — Выходите вместе со мной и поворачивайте направо. Быстро!

В замешательстве Холкрофт встал со своего стула и вышел из-за столика. Пальцы женщины сжимали его руку. Они перешагнули через ограждение.

— Направо, — снова произнесла она. Холкрофт повернул направо.

— Быстрей! — повторила она.

Он услышал за собой звон разбитого стекла, сердитые крики и оглянулся. Двое англичан выскочили из кафе, столкнувшись с официантом. Все трое были залиты вином.

— Еще раз направо, — скомандовала женщина. — Входите!

Он сделал, как ему было ведено, проталкиваясь через толпу к другому кафе. Оказавшись внутри, женщина остановилась. Ноэль инстинктивно повернулся и посмотрел на площадь.

Англичане пытались отделаться от разъяренного официанта. Тот, который был в пальто, бросил деньги на стол. Его соратник, успевший уже подбежать к выходу, бросал безумные взгляды в том направлении, куда скрылись Холкрофт с девушкой.

Ноэль услышал крики. И застыл в изумлении: не более чем в двадцати футах от места, где находились агенты, стояла брюнетка в блестящем черном плаще, в массивных очках в черепаховой оправе и белом шарфе. Она стояла, крича на кого-то достаточно громко, чтобы привлечь внимание окружающих.

Включая англичан.

Внезапно она смолкла и побежала по оживленной улице в сторону южного склона Монмартра. Британские агенты припустились за ней. Толпа молодых людей в джинсах и куртках преградила им путь. Слышались разгневанные выкрики; потом до него донеслись пронзительные свистки жандармов.

Монмартр превратился в сущий ад.

— Пошли. Быстрей! — Брюнетка — та, что была с ним, — снова схватила Ноэля за руку и вытолкнула его на. улицу. — Налево, — потребовала она, проталкивая Холкрофта сквозь толпу. — Туда же, где мы были.

Они приблизились к столику за цветочным ящиком. Человек в дорогом пальто все еще сидел там. При их приближении он поднялся.

— Здесь могут быть другие агенты, — сказал он. — Быстрей!

Холкрофт и женщина побежали дальше. Они достигли узкой боковой улочки, по обеим сторонам которой располагались небольшие магазины. Единственным освещением квартала был неяркий свет витрин.

— Сюда! — произнесла бегущая рядом с Ноэлем женщинa, схватив его за руку. — Машина — справа, первая от угла.

Это был «ситроен». Выглядел внушительно и вместе с тем неприметно. На кузове виднелись следы грязи, на колесах — грязь и пыль. В пыли были и стекла.

— Садитесь за руль, — скомандовала женщина, протягивая ему ключи. — Я сяду сзади.

Холкрофт сел в машину, пытаясь сориентироваться. Он включил двигатель. Машина задрожала. Она была оборудована мощным двигателем, позволявшим развивать огромную скорость.

— Поезжайте прямо к подножию холма, — произнесла женщина. — Я скажу, где повернуть.

В течение следующих сорока пяти минут последовала серия виражей и неожиданных поворотов. Женщина указывала направление в последнюю секунду, вынуждая Ноэля ожесточенно крутить руль, чтобы выполнить ее указания.

Извилистая дорога, по которой мчался, кренясь набок и задевая травянистую насыпь, «ситроен», вывела их на шоссе к северу от Парижа. Холкрофт изо всех сил вцепился в руль, пытаясь сначала выровнять машину, а потом протиснуться между двумя почти параллельно идущими впереди автомобилями.

— Быстрей! — подгоняла брюнетка с заднего сиденья. — Вы можете быстрей?

— Господи! Я и так выжимаю больше девяноста пяти миль!

— Следите за зеркалами, а я буду следить за выездами. Жмите!

Минут десять они ехали в молчании. Ветер и занудное жужжание колес сводили Ноэля с ума. Это какое-то безумие, подумал Холкрофт, переводя взгляд от переднего стекла к зеркалу заднего вида и залепленному грязью боковому зеркалу. Что они вытворяют? От кого убегают они теперь, когда Париж остался позади? Подумать об этом времени не было: женщина снова завопила:

— Следующий выезд. Вот этот! Он едва успел притормозить и повернуть. С пронзительным визгом машина остановилась у знака «стоп».

— Не останавливайтесь! Налево!

Доли секунды неподвижности стали единственной паузой в этих сумасшедших гонках, которые вновь возобновились: выжимание скорости на темных загородных дорогах, внезапные повороты, рявкающие над ухом грубые команды.

Лунный свет, разливавшийся над великолепием Сакрэ-Кер, сейчас освещал полоски фермерских земель. Неясно вырисовывались причудливые силуэты амбаров и силосных башен: появлялись и исчезали маленькие домики с соломенными крышами.

— Вот дорога! — закричала женщина.

От шоссе с гудроновым покрытием, по которому они ехали, ответвлялась проселочная дорога, почти неприметная за деревьями. Ноэль притормозил и свернул на проселок. Машина запрыгала, но голос позади него не позволил ехать медленнее:

— Торопитесь! Мы должны перевалить через холм, чтобы не было видно наших огней.

Холм был крутой, а дорога очень узкая. Холкрофт нажал на акселератор. «Ситроен» устремился вверх. Они достигли вершины холма. Ноэль вцепился в руль, будто боясь, что тот вырвется. Спуск оказался не менее крутым. Дорога свернула влево и снова выровнялась.

— Осталось не больше четверти мили, — сообщила спутница.

Холкрофт был в полном изнеможении; ладони его взмокли. Он и женщина оказались в самом глухом и темном месте, какое только можно себе вообразить. В густом лесу, на дороге, которая не значилась ни на одной карте.

Вдруг он заметил дом. Маленький, крытый соломой дом на ровной полянке среди леса. В доме горел слабый свет.

— Остановитесь здесь! — последовала команда. Но уже не тем строгим голосом, который терроризировал его в течение почти часа.

Ноэль остановил машину прямо перед дорожкой, что вела к дому. Он несколько раз глубоко вздохнул и отер пот с лица, на мгновение закрыв глаза и мечтая, чтобы отступила головная боль.

— Обернитесь, пожалуйста, мистер Холкрофт, — попросила женщина, в голосе которой не осталось и следа резкости.

Он повиновался и замер, глядя в темноте на женщину на заднем сиденье. Блестящих черных волос и очков в тяжелой оправе как не бывало. Белый шарф был на месте, но теперь оказался частично скрыт длинными белокурыми волосами, струившимися на плечи и обрамлявшими лицо — очень милое лицо, которое он видел уже где-то раньше. Не то же самое лицо, а очень похожее; тонкие черты, любовно Слепленные в глине, прежде чем резец коснулся камня. В этом лице не было холодности, а во взгляде — отстраненности. Скорее, ранимость и заинтересованность. Она говорила спокойно, вглядываясь в него из полумрака:

— Я Хелден фон Тибольт. У меня в руке пистолет. Итак, что вы от меня хотите?


Глава 15


В темноте блеснул пистолет, и этот пистолет был нацелен ему в голову. Пальцы женщины сжимали курок.

— Прежде всего, чтобы вы убрали эту штуку.

— Боюсь, что не смогу этого сделать.

— Меньше всего на свете я хотел бы причинить вам зло. Вам нечего меня бояться.

— То, что вы говорите, утешает. Но мне уже приходилось слышать нечто подобное, и это не всегда оказывалось правдой.

— Можете мне верить. — Он взглянул ей в глаза. Выражение ее лица смягчилось.

— Где мы? — спросил Ноэль. — Зачем понадобилось это сумасшествие? Скандал на Монмартре, маниакальные гонки. От кого вы убегаете?

— Я могу задать вам тот же вопрос. Вы ведь тоже удираете. Вы же полетели в Ле-Ман.

— Я хотел кое от кого избавиться. Но я никого не боюсь.

— Я хочу того же. Но я боюсь.

— Кого? — Ноэлю почудился призрак Тинаму. Он попытался отделаться от него.

— Отвечу я вам на этот вопрос или нет — будет зависеть от того, что скажете мне вы.

— Честно говоря, в данный момент вы — самый важный человек в моей жизни. Все может измениться, когда я встречу вашего брата, но пока этим человеком являетесь вы.

— Не представляю себе почему. Мы никогда не встречались. Вы сказали, что хотели видеть меня в связи с событиями, которые имеют отношение к войне.

— Точнее, к вашему отцу.

— Я не знала своего отца.

— Никто из нас не знал своих отцов. Он сказал Хелден то же, что и ее сестре, не упомянув о людях «Вольфшанце». Она и так была слишком напугана. Его слова звучали как эхо прошлой ночи в Портси. Это было всего лишь прошлой ночью, а женщина, с которой он разговаривал сейчас, очень была похожа на ту, но только внешне. Гретхен Бомонт слушала молча, Хелден — нет. Она постоянно перебивала его, задавая вопросы, которые Ноэль должен был бы задать сам.

— Этот Манфреди показал документы, удостоверяющие его личность?

— Ему не надо было этого делать. У него были банковские документы. Подлинные.

— Как фамилии директоров?

— Директоров?

— "Ла Гран банк де Женев", где находился этот экстраординарный документ.

— Не знаю.

— Вам должны были это сказать.

— Я спрошу.

— Кто будет представлять это учреждение в Цюрихе?

— Я думаю, доверенное лицо банка.

— Вы думаете?

— А это важно?

— Это шесть месяцев вашей жизни. Должно бы быть важно.

— Нашей жизни.

— Посмотрим. Не я старшая из детей Вильгельма фон Тибольта.

— Я сказал вам, когда звонил из Ле-Мана, — проговорил Холкрофт, — что встречался с вашей сестрой.

— Ну и?.. — спросила Хелден.

— Я думаю, вы догадываетесь. Она не подходит. Директора и Женеве будут против.

— Есть еще мой брат, Иоганн. Следующий по старшинству.

— Знаю и хочу поговорить с ним.

— Не сейчас, позже.

— Что вы имеете в виду?

— Я упомянула в телефонном разговоре, что в моей жизни было более чем достаточно безотлагательных дел.

— Вранье. В этой области я крупный специалист. Я угадываю лжеца с первого слова. Вы не лжете.

— И на том спасибо.

Ноэль вздохнул с облегчением. База для разговора создана. Первый конкретный шаг. В некотором смысле он, несмотря ни на что, даже почувствовал радостное возбуждение. Хелден опустила пистолет на колени.

— А теперь мы должны пойти в дом. Там нас ждет человек, который хочет с вами поговорить.

При этих словах приподнятое настроение Холкрофта улетучилось. Он не мог говорить о Женеве ни с кем, кроме членов семьи фон Тибольт.

— Нет, — сказал он, покачав головой. — Я не буду ни с кем говорить. Все, что мы с вами обсуждали, останется между нами.

— Дайте ему шанс. Он должен знать, что вы не хотите причинить вреда ни мне, ни другим. Он должен быть уверен, что вы не играете какую-то другую роль.

— Какую еще роль?

— Он объяснит.

— Он будет задавать вопросы?

— Говорите только то, что сочтете нужным.

— Нет! Вы не понимаете. Я не могу никому ничего сказать о Женеве, и вы тоже. Я уже устал объяснять... — Он замолчал. Хелден подняла пистолет.

— Я все еще держу вас на мушке. Выходите из машины. Шагая друг за другом — он впереди, она сзади, — они подошли по дорожке к двери дома. Он был погружен в темноту, лишь слабо светились окна. Деревья отфильтровали лунный свет до такой степени, что сквозь ветви просачивались лишь безмолвные лучи, столь слабые, что, кажется, таяли в воздухе.

Ноэль почувствовал, как она схватила его за руку, а в спину уткнулся пистолет.

— Вот ключ. Откройте дверь. Ему трудно двигаться. Небольшая комната, в которую они вошли, была похожа на любую другую, которую можно себе представить в любом подобном доме в сельской глубинке Франции, за одним исключением: две стены были отданы книгам. Вся остальная обстановка была проста до примитивности: крепкая мебель неопределенного стиля, тяжелый старомодный письменный стол, несколько незажженных ламп с обыкновенными абажурами, деревянный пол и толсто оштукатуренные стены. Книги были в явном беспорядке.

В дальнем углу комнаты в инвалидном кресле сидел очень худой человек. Он располагался между напольной лампой и низким столиком. Свет падал из-за его левого плеча. В руках человек держал книгу. Волосы, седые и редкие, тщательно причесаны. Холкрофт предположил, что незнакомцу было далеко за семьдесят. Несмотря на изможденный вид, лицо его выглядело строгим, а выражение глаз за очками в стальной оправе — тревожным. Одет старик был в наглухо застегнутую шерстяную кофту и вельветовые брюки.

— Добрый вечер, герр Оберст, — произнесла Хелден. — Надеюсь, мы не заставили вас ждать слишком долго.

— Добрый вечер, Хелден, — ответил старик, откладывая книгу в сторону. — Главное, что вы уже здесь, целые и невредимые.

Ноэль как загипнотизированный смотрел на хилого человека, который опустил руки на подлокотники инвалидного кресла и медленно поднялся. Он был очень высок. В его речи слышался акцент — явно немецкий и столь же явно аристократический.

— Вы — тот молодой человек, который звонил мисс Теннисон, — сказал он утвердительно. — Меня зовут просто Оберст — Полковник, — что не является моим званием, но, боюсь, так придется называть меня и впредь.

— Это Ноэль Холкрофт. Тот самый американец. — Хелден сделала шаг влево, демонстрируя пистолет в своей руке. — Он здесь против своей воли. Он не хотел говорить с вами.

— Здравствуйте, мистер Холкрофт. — Полковник кивнул, не подав руки. — Могу я поинтересоваться, почему вы отказывались поговорить со стариком?

— Я не знаю, кто вы, — ответил Ноэль как можно спокойнее. — Кроме того, предмет нашей дискуссии с мисс... Теннисон... конфиденциален.

— Она тоже так думает?

— Спросите ее. — Холкрофт затаил дыхание. Через минуту он узнает, насколько был убедителен.

— Да, — сказала Хелден, — если только это правда. А я думаю, что это правда.

— Понятно. Видимо, ему удалось тебя убедить. Ну а я хитер как дьявол. — Старик снова опустился в кресло.

— Что это значит? — спросил Ноэль.

— Вы не будете касаться конфиденциальной темы, а я должен умудриться задать вопросы, ответы на которые помогут развеять нашу обеспокоенность. Видите ли, мистер Холкрофт, у вас нет причин меня бояться. Напротив, у нас имеются основания опасаться вас.

— Почему? Я не знаю вас, вы не знаете меня. Во что бы вы там ни были вовлечены, ко мне это не имеет никакого отношения.

— Мы все должны быть в этом уверены, — проговорил старик. — В телефонном разговоре вы сказали Хелден о безотлагательности, о большой сумме денег, о делах более чем тридцатилетней давности.

— Сожалею, что она сказала вам об этом, — перебил Ноэль, — даже этого слишком много.

— Она очень мало сказала, — продолжал Полковник. — Только то, что вы виделись с ее сестрой и интересуетесь ее братом.

— Я повторяю еще раз: это конфиденциально.

— И наконец, — продолжал старик так, будто Холкрофт ничего не говорил, — о том, что вы намеревались тайно встретиться.

— У меня есть на то причины, — сказал Ноэль. — К вам это не имеет никакого отношения.

— Так ли?

—Да.

— Позвольте тогда коротко подытожить сказанное. — Полковник сплел пальцы, устремив взгляд на Холкрофта. — Безотлагательность, крупная сумма денег, события, имевшие место три десятилетия назад, интерес к потомкам члена высшего командования Третьего рейха и, может быть, самое главное — тайная встреча. Разве это ни о чем не говорит?

— Понятия не имею, о чем это вам говорит.

— Тогда я уточню. О ловушке.

— Ловушке?

— Кто вы, мистер Холкрофт? Приверженец «Одессы» или, может быть, «Возмездия»?

— "Одессы"... или... чего? — переспросил Холкрофт.

— "Возмездия", — резко повторил старик.

— "Возмездия"?.. — Ноэль посмотрел на калеку таким же пронизывающим взглядом. — Я не понимаю, о чем вы говорите.

Полковник взглянул на Хелден и снова перевел глаза на Холкрофта.

— Вы хотите сказать, что не слышали ни о том, ни о другом?

— Я слышал об «Одессе», но ничего не знаю о... «Возмездии»... или как вы там это называете.

— "Одесса" и «Возмездие». Наемные убийцы. Преследователи детей.

— Преследователи детей? — Ноэль покачал головой. — Вам следует пояснить, потому что у меня нет даже смутного представления о том, о чем вы говорите.

Старик снова посмотрел на Хелден. Что значили их взгляды, Холкрофт не понял, но Полковник повернулся к нему, буравя глазами, будто изучал опытного лжеца, пытаясь отыскать признаки обмана.

— Я задам вам откровенный вопрос. Вы — один из тех, кто разыскивает детей нацистов? Кто повсюду преследует их, убивая из мести за преступления, которые они никогда не совершали; наказывая невинных в назидание другим? Или заставляя их присоединяться к вам? Угрожая им документами, рисующими их родителей монстрами, угрожая выставить их отпрысками психопатов и убийц, если они отказываются быть завербованными; разрушая их жизнь во имя вашей безумной идеи? Это люди, которые ищут детей, мистер Холкрофт. Вы — один из них?

Ноэль облегченно закрыл глаза.

— Я не могу вам передать, до какой степени вы ошибаетесь. Не могу вам сказать больше ничего, но вы настолько заблуждаетесь, что это просто невероятно.

— Нам нужны доказательства.

— Можете не сомневаться. Я не причастен к таким делам. И никогда не слышал о подобном раньше. Эти люди просто больны.

— Да, они больны, — согласился Полковник. — Поймите меня правильно. Мстители нашего времени разыскивают действительных монстров, избежавших наказания преступников, которые продолжают смеяться над Нюрнбергом, и тут нам нечего возразить. Это другое дело. Но преследование детей должно быть прекращено.

Ноэль повернулся к Хелден:

— Это и есть то, от чего вы бежали? Спустя столько лет они все еще охотятся за вами?

Ответил старик:

— Акты насилия происходят каждый день. Повсюду.

— Так почему же об этом никому не известно? — возмутился Холкрофт. — Почему об этом молчат газеты? Почему все эти факты замалчиваются?

— Думаете... кому-то есть до этого дело? — спросил Полковник. — До детей нацистов?

— Господи, они же были совсем детьми. — Ноэль снова взглянул на Хелден. — Неужели то, чему я был свидетелем, имеет к этому отношение? Вы должны защищать друг друга? Это приняло такие масштабы?

— Нас называют детьми проклятых, — просто сказала дочь фон Тибольта. — Мы прокляты без вины.

— Я этого не понимаю, — протестующе сказал Холкрофт.

— Важно не это. — Старый солдат снова медленно поднялся, пытаясь, как подумал Холкрофт, встать во весь свои внушительный рост. — Важно то, что мы убедились: вы не принадлежите ни к кому из них. Ты удовлетворена, Хелден?

— Да.

— Мне ничего больше не следует знать? Женщина покачала головой.

— Я удовлетворена, — повторила она.

— Тогда и я тоже. — Полковник протянул руку Ноэлю. — Спасибо, что пришли. Как вам объяснила Хелден, о моем существовании не очень широко известно; и нам бы не хотелось огласки. Мы будем признательны вам за конфиденциальность.

Холкрофт пожал протянутую руку, удивившись крепкому рукопожатию старика.

— Я тоже хотел бы на это рассчитывать.

— Я даю вам свое слово.

— В таком случае я тоже, — сказал Ноэль.

* * *


Они ехали молча, прорезая темноту светом фар. Холкрофт был за рулем, Хелден — на переднем сиденье, рядом с ним, кивками указывая повороты. Прекратились вскрики и грубые команды, рявкающие над ухом в последнюю секунду. Хелден выглядела такой же измученной событиями ночи, как и он. Но ночь еще не кончилась, и им было необходимо поговорить.

— Неужели это было ему так нужно, — спросил он. — Так важно меня видеть?

— Очень. Он должен был убедиться, что вы не связаны с «Одессой» или «Возмездием».

— Что все-таки они собой представляют? Он говорил так, будто я должен знать, но я понятия об этом не имею. Я действительно его не понял.

— Это две экстремистские организации, враждующие друг с другом. Обе фанатичные, и обе охотятся за нами.

— Вами?

— Детьми лидеров партии. Где бы мы ни находились, куда бы нас ни занесло.

— Почему?

— "Одесса" стремится возродить нацистскую партию. Ее сторонники повсюду.

— Серьезно? Они реально существуют?

— Абсолютно реально, и это серьезно. «Одесса» использует для вербовки все средства — от шантажа до физических методов. Это гангстеры.

— А... «Возмездие»?

— Эта организация возникла первоначально как общество, созданное уцелевшими узниками концлагерей. Они охотились за садистами и убийцами, тысячи которых никогда не были преданы суду.

— Это что — еврейская организация?

— Среди них есть евреи, но их меньшинство. Израильтяне организовали собственные группы и управляют ими из Тель-Авива и Хайфы. В этой организации в основном коммунисты. Многие думают, что всем заправляет КГБ. Другие считают, что туда устремились революционеры из третьего мира. «Возмездие», о котором говорилось изначально, превратилось в нечто другое. Это — прибежище террористов.

— Но почему они преследуют вас? Хелден взглянула на него.

— Чтобы завербовать. Среди нас тоже есть революционеры. Они втянуты в «Возмездие». А к тем из нас, кто не хочет быть завербованным, применяются самые суровые меры. Мы служим козлами отпущения. Мы для них — фашисты, которых они уничтожают. Они используют наши имена, а часто и трупы, чтобы показать людям, что нацизм жив. Они мало чем отличаются от «Одессы». Их девиз: «Завербуй или убей!»

— Это безумие, — сказал Ноэль.

— Безумие, — согласилась Хелден, — но реальное, а мы молчим. Не хотим привлекать к себе внимание. Да и кому это интересно? Мы — дети нацистов.

— "Одесса", «Возмездие»... Никто из моих знакомых ничего не знает о них.

Ни у кого из них нет причин для этого.

— Кто такой Полковник?

— Замечательный человек, который обречен скрываться до конца своих дней, потому что у него есть совесть.

— Что это значит?

— Он был членом высшего командования и свидетелем ужасов. Но понимал, что сопротивляться бесполезно: другие пытались и были уничтожены. Вместо этого он остался на своем месте и, используя положение, отдавал контрприказы, сохранив тем самым много жизней — одному Богу известно сколько.

— В этом нет ничего бесчестного.

— Он делал это единственно возможным путем. Тихо, используя бюрократические уловки, незаметно. Когда все закончилось, союзники осудили его, исходя из его положения в рейхе. Полковник провел в заключении восемнадцать лет. Когда, в конце концов, о его делах стало известно, его начали презирать тысячи немцев. Они называли его предателем. Уцелевшие члены офицерского корпуса назначили награду за его голову.

Ноэль, вспомнив слова Хелден, сказал:

— Проклят без вины.

— Да, — подтвердила она, неожиданно показав поворот, который он чуть было не проскочил.

— В какой-то степени, — сказал Ноэль, поворачивая руль, — Полковник подобен тем троим, что написали женевский документ. Вам это не приходило в голову?

— Приходило.

— Наверное, у вас было искушение сказать ему об этом.

— Да нет, вы же просили не говорить.

Холкрофт взглянул на нее. Хелден смотрела прямо перед собой. Лицо ее выглядело усталым, бледность подчеркивали темные круги под глазами. Она казалась одинокой, и в это одиночество не так-то легко было вторгнуться. Но ночь еще не кончилась. Им надо многое сказать друг другу и принять решение.

Потому что Ноэль начинал думать, что именно младшему отпрыску Вильгельма фон Тибольта будет доверено представлять фон Тибольтов в Женеве.

— Не могли бы мы отправиться в какое-нибудь тихое место? Я думаю, что неплохо было бы нам обоим пропустить по рюмке.

— В четырех-пяти милях отсюда есть небольшая гостиница. Она в стороне. Никто нас не увидит.

Когда они сворачивали с дороги, Ноэль взглянул в зеркало заднего вида. В нем светились огни фар. Это был неприметный выезд с парижского шоссе, без всяких знаков. Тот факт, что у водителя, едущего сзади, были причины использовать именно этот выезд и именно в это время, выглядело слишком подозрительным, чтобы его проигнорировать. Холкрофт только собирался что-то произнести, как вдруг произошла странная вещь. Огни в зеркале исчезли. Их просто больше не существовало.

Гостиница являла собой бывший фермерский дом. Часть газона использовалась под стоянку и была покрыта гравием.

Через арку позади бара можно было попасть в небольшой холл. В нем расположились две пары, явно парижане и столь же явно не хотевшие афишировать свои отношения. На вошедших устремились не слишком приветливые взгляды. В дальнем конце холла виднелся камин с пылающими дровами. Неплохое местечко для беседы.

Их проводили к столику слева от камина. Они заказали два бренди.

— Здесь очень мило, — произнес Ноэль, наслаждаясь теплом от камина и алкоголя. — Не находите?

— Это по пути к Полковнику. Мы с друзьями часто останавливаемся здесь, чтобы поговорить.

— Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

— Пожалуйста.

— Когда вы уехали из Англии?

— Примерно три месяца назад, когда мне предложили работу.

— Вы значились в лондонской адресной книге как Хелен Теннисон?

— Да. В Англии имя Хелден нуждается в объяснениях, и я устала их давать. В Париже по-другому. Французы не слишком любопытны в отношении имен.

— Но вы не называете себя фон Тибольт. — Холкрофт заметил, как краска негодования залила ее лицо.

— Нет.

— А почему Теннисон?

— Мне кажется, это совершенно очевидно. Фон Тибольт звучит слишком по-немецки. Когда мы уехали из Бразилии в Англию, было разумно поменять фамилию.

— Просто сменить фамилию? Ничего больше?

— Нет. — Хелден отпила глоток бренди и посмотрела на огонь. — Больше ничего.

Ноэль взглянул на нее. В ее голосе звучала фальшь. Хелден не удавалось скрыть ложь. Она явно что-то недоговаривала, но вызывать ее на разговор сейчас — несвоевременно. Холкрофт сделал вид, что ничего не заметил.

— Что вы знаете о своем отце? Она повернулась к нему:

— Очень мало. Моя мать любила его, и, по ее словам, он был лучше, чем можно было заключить по годам в Третьем рейхе. Но это нуждается в подтверждении, правда? Он был высокоморальным человеком.

— Расскажите мне о своей матери.

— Она осталась в живых. Когда мама покидала Германию, у нее не было ничего, кроме нескольких ювелирных украшений, двоих детей и пока не родившегося третьего ребенка. У нее не было образования, она не владела никаким ремеслом, но умела работать... и вызывала доверие. Мама стала работать продавщицей в магазинах одежды, привлекая клиентов, используя свои способности, а их у нее хватило для создания собственного дела, фактически даже нескольких. Наш дом в Рио-де-Жанейро был довольно комфортабельным.

— Ваша сестра сказала, что это было... убежище, которое стало адом.

— Моя сестра склонна к мелодраме. Все было не настолько плохо. Если на нас смотрели свысока, так на то были причины.

— Какие?

— Моя мать была исключительно привлекательна...

— Как и ее дочери, — перебил Ноэль.

— Наверное, — сухо сказала Хелден. — Мне всегда это было безразлично. Я никогда не пользовалась внешностью, какой бы привлекательной ни была. А моя мать пользовалась.

— В Рио?

— Да. Она была на содержании нескольких мужчин... фактически, все мы. Последовало два или три развода, но замужество ее не интересовало. Она разрушала браки ради денег и в интересах бизнеса. Когда она умерла, мы стали отверженными. Немецкая диаспора считала ее парией. А заодно и ее детей.

— Вы изобразили ее очаровательной, — сказал Холкрофт, смеясь. — А как она умерла?

— Она была убита. Выстрелом в голову, когда однажды ночью ехала в машине.

Улыбка Холкрофта погасла. Вернулись видения: пустынная площадка высоко над Рио, звуки стрельбы, взрыв, осколки стекла. Стекло. Стекло автомобиля, выбитое бесшумным выстрелом. Тяжелый черный пистолет...

Потом он вспомнил слова, произнесенные в кафе. Нелепые слова...

Карарра. Брат и сестра. Сестра — лучший друг и невеста Иоганна фон Тибольта.

...Он должен был жениться на моей сестре. Но немцы бы ему этого не позволили.

«Кто же мог воспротивиться?»

«Кто угодно. Да еще всадить Иоганну пулю в затылок...»

Карарра. Близкие друзья, поддержавшие Тибольтов, изгнанных из общества.

Вдруг Ноэля осенило: если бы Хелден знала о том, что ему помогли Карарра, она стала бы более сговорчивой. Карарра рисковали жизнью, посылая его к фон Тибольтам. Она бы ответила доверием на доверие.

— Я думаю, что должен вам кое-что сказать, — произнес он. — В Рио я встречался с Карарра. Это они мне сказали, где вас искать и что ваша новая фамилия — Теннисон.

— Кто?!

— Ваши друзья, Карарра. Невеста вашего брата.

— Карарра? В Рио-де-Жанейро?

—Да.

— Я никогда о них не слышала. Я не знаю никаких Карарра.


Глава 16


Избранная им тактика возымела обратный эффект. Хелден насторожилась, боясь сказать что-нибудь еще о своей семье.

Кем были Карарра?

Почему они ему солгали?

Кто направил их к нему? У брата Хелден не было никакой невесты или закадычного друга, которых бы она могла припомнить.

Холкрофт не пытался понять, он мог лишь строить предположения, как можно более реальные. Никто, кроме них, не предлагал своих услуг. По причинам, ведомым только им, Карарра выдумали дружбу, которой не существовало. С другой стороны, не было никаких оснований считать их врагами фон Тибольтов. Они вышли на него под предлогом помощи двум сестрам и брату, которые должны были уехать из Бразилии. В Рио были люди — и один из них всесильный человек по фамилии Графф, — которые бы дорого заплатили, чтобы отыскать фон Тибольтов. Карарра, которым нечего терять и которые многое могли бы приобрести, не выдали их.

— Они хотели помочь, — сказал Ноэль. — Они не обманывали. Говорили, что вас подвергают преследованиям, и они хотят вам помочь.

— Очень может быть, — сказала Хелден. — Рио наводнен подонками, продолжающими вести войну и охотиться за людьми, которых они называют предателями. Никогда нельзя быть уверенным в том, кто друг, а кто враг. Особенно среди немцев.

— А вы знали Мориса Граффа?

— Конечно, я знала, кто он. Все знали. Но я никогда его не видела.

— Я видел. Он называл фон Тибольтов предателями.

— Уверена, что так и было. Мы были отверженными, но не в политическом смысле.

— А в каком же?

Девушка опять посмотрела в сторону, поднося рюмку с бренди к губам.

— В другом.

— Это связано с вашей матерью?

— Да, — ответила Хелден. — Из-за матери. Я вам говорила, что немецкая диаспора презирала ее.

Снова у Холкрофта возникло чувство, что она говорит ему только часть правды. Пока его это устраивало. Если Ноэль заслужит ее доверие, она ему все расскажет потом. Должна рассказать, как бы это ни затрагивало Женеву. Теперь все затрагивало Женеву.

— Вы сказали, что ваша мать разбивала семьи, — продолжил он. — Почти теми же словами ваша сестра говорила о себе: что ее остерегались офицеры и их жены в Портсмуте.

— Если вы ищете параллели, то я не буду пытаться вас разубедить. Моя сестра намного старше меня. Она была более близка с матерью, наблюдала за ее успехами. И не забывала об этом. Она познала ужасы послевоенного Берлина. В тринадцать лет сестре пришлось спать с солдатами ради куска хлеба. С американскими солдатами, мистер Холкрофт.

Это было все, что он хотел услышать о Гретхен Бомонт. Полный портрет. Проститутка по одним причинам в тринадцать, по другим — в сорок с лишним. Директора женевского банка отвергнут ее по причине неустойчивости и некомпетентности.

Ноэль знал, однако, что были и более глубокие причины. Человек, которого, по ее словам, она ненавидела, но с которым жила. Человек с необычно густыми бровями, последовавший за ним в Бразилию.

— А что за человек ее муж?

— Я с ним едва знакома.

Хелден снова смотрела в сторону, на огонь. Она была напугана, она что-то скрывала. Ее слова были деланно бесстрастны. Она не хотела говорить ни о чем, связанном с Бомонтом. Уклоняться от этой темы дальше было бессмысленно. Откровенность между ними должна быть взаимной. Чем скорее она это поймет, тем лучше для них обоих.

— Вы знаете что-нибудь о нем? Откуда он? Что делает на флоте?

— Нет, ничего. Он капитан корабля. Это все, что я знаю.

— Я думаю, что он — фигура более значительная, и уверен, что вам это известно. Пожалуйста, не лгите мне.

Сначала ее глаза вспыхнули гневом, но потом так же быстро гнев улетучился.

— Странно слышать это. Зачем мне вам лгать?

— Я бы хотел это знать. Вы говорите, что едва его знаете, а сами напуганы до смерти. Пожалуйста...

— К чему вы клоните?

— Если вам что-нибудь известно, скажите мне. Если вы слышали хоть что-нибудь о женевском документе, скажите мне — что.

— Я ничего не знаю. Я ничего не слышала.

— Две недели назад я видел Бомонта по пути в Рио, в самолете. В том же самом, в котором я летел из Нью-Йорка. Он преследовал меня.

Холкрофт увидел страх в глазах Хелден.

— Думаю, вы ошибаетесь, — сказала она.

— Я не ошибаюсь. Я видел его фотографию в доме у вашей сестры. В его доме. Это был тот же человек. Я выкрал фотографию, но у меня ее тоже украли. После того как избили из-за нее до полусмерти.

— Господи... Вас избили из-за этой фотографии?

— Больше ничего не пропало. Ни бумажник, ни деньги, ни часы. Только его фотография. Там на обороте была надпись.

— И что же там было написано?

— Не знаю. Что-то по-немецки, а я не владею немецким.

— Вы не можете вспомнить какие-нибудь слова?

— Одно, кажется. Последнее. T-o-d. Tod.

— "Ohne dich sterbe ich" — не это ли?

— Не знаю. А что это значит?

— "Без тебя я умру". Это в духе моей сестры. Я же говорила вам, что она склонна к мелодраме. — Хелден снова лгала. Он чувствовал это!

— И к нежности?

—Да.

— Это то, что утверждали англичане, но я им не верю. Бомонт был в том самолете. А эту фотографию у меня отобрали, потому что она несла какую-то информацию. Боже мой, что происходит?

— Я не знаю!

— Вам что-то известно. — Ноэль пытался сдерживать себя. Они говорили тихо, почти шепотом, но все равно привлекали внимание других посетителей. Холкрофт коснулся ее руки. — Я опять к вам обращаюсь. Вы что-то знаете. Скажите мне.

Он почувствовал, что ее рука слегка дрожит.

— То, что известно мне, настолько запутано, что просто бессмысленно. Я больше чувствую, чем знаю. Правда. — Она отняла свою руку. — Несколько лет назад Энтони Бомонт занимал пост военно-морского атташе в Рио-де-Жанейро. Я его не очень хорошо знала, но помню, что он часто приходил к нам. Он тогда был женат, но проявлял явный интерес к моей сестре. Думаю, вы назвали бы это маневром. Моя мать поощряла его. Он был высокопоставленным морским офицером, и можно было из этого извлечь пользу. А сестра яростно спорила с матерью. Она презирала Бомонта и не хотела иметь с ним ничего общего. Тем не менее вскоре мы переехали в Англию, и она вышла за него замуж. Я никогда не могла этого понять. Ноэль почувствовал облегчение:

— Может быть, это понять не так уж трудно, как вам кажется. Она мне сказала, что вышла за него замуж, потому что он мог ее обеспечить.

— И вы ей поверили?

— Она подтверждала это всем своим поведением.

— Тогда я не могу поверить, что это была моя сестра.

— Это была ваша сестра, такая же красивая. Вы похожи.

— Теперь моя очередь задать вам вопрос. Вы действительно верите, что она, с ее внешностью, могла обречь себя на зарплату морского офицера и скучную жизнь офицерской жены? Я в это не верю. И никогда не верила.

— А что вы думаете об этом?

— Думаю, что ее заставили выйти замуж за Энтони Бомонта.

Ноэль откинулся в кресле. Если она права, то это связано с Рио-де-Жанейро. Возможно, с ее матерью. С убийством ее матери.

— Как мог Бомонт заставить Гретхен выйти за него замуж? И почему?

— Я и сама задавала себе оба эти вопроса сотни раз. Я не знаю.

— А ее вы спрашивали?

— Она отказывается со мной говорить.

— Что случилось с вашей матерью в Рио?

— Я вам уже сказала. Она манипулировала мужчинами ради денег. Немцы презирали ее, считая аморальной. Оглядываясь назад, я не могу с этим не согласиться.

— Это и послужило причиной ее смерти?

— Думаю, да. Кто знает. Убийцу так и не нашли.

— Это, может быть, и есть ответ на первый вопрос? Не может ли оказаться, что Бомонт знал что-то настолько дискредитирующее вашу мать, что мог шантажировать вашу сестру?

Хелден воздела руки:

— Ну что могло быть такого дискредитирующего? Даже если все сказанное о моей матери правда, какие это могло иметь последствия для Гретхен?

— Это зависит от того, что именно он знал.

— Это непостижимо. Она в Англии. Сама себе хозяйка. За тысячи миль. Каким образом это может ее касаться?

— Понятия не имею. — Ноэль вдруг вспомнил. — Вы произнесли слова «дети проклятых». Проклятых за то, чем вы были и чем не были. Не может это относиться и к вашей сестре?

— Бомонт не интересуется такими вещами. Это совсем другое.

— Так ли это? Вы ведь не знаете. По вашему мнению, он заставил ее выйти за него замуж. Если он шантажировал ее не этим, то чем?

Хелден смотрела в сторону в глубоком раздумье.

— Чем-нибудь более поздним.

— Документом в Женеве? — спросил он. Предупреждение Манфреди эхом прозвучало у него в ушах, возник призрак «Вольфшанце».

— Как отреагировала Гретхен, когда вы сказали ей о Женеве? — спросила Хелден.

— Как будто ничего не случилось.

— Ну и?..

— Это мог быть маневр. Она была слишком бесстрастной, как и вы несколько минут назад, когда я упомянул о Бомонте. Видимо, она была к этому готова и смогла взять себя в руки.

— Это только ваши догадки.

«Момент настал», — подумал Ноэль. Он увидит в ее глазах все, что она недоговаривает. Неужели это касается Иоганна фон Тибольта?

— Не совсем догадки. Ваша сестра сказала: «Иоганн предупреждал меня, что однажды придет человек и расскажет о странном договоре». Это ее слова.

Того, на что он рассчитывал, — проблеск узнавания, вспышка страха, — не произошло. Что-то было, но он не смог уловить, что именно. Она смотрела на него так, будто сама старалась что-то понять. В то же время в ее взгляде сквозила наивность. Этого-то Холкрофт не мог понять.

— "Однажды придет человек..." Какая-то бессмыслица, — сказала Хелден.

— Расскажите мне о вашем брате. Она помолчала. Ее взгляд блуждал по красной скатерти. Вдруг, как бы выходя из транса, она спросила:

— Об Иоганне? А что там рассказывать?

— Ваша сестра говорила, что ему удалось устроить ваш отъезд из Бразилии. Это было трудно?

— Проблемы были. Мы не имели паспортов, и нашлись люди, которые хотели помешать нам получить их.

— Вы были иммигрантами. Во всяком случае, ваша мать, брат и сестра. У них должны были быть документы.

— В те дни любые документы уничтожались после того, как ими воспользовались.

— Кто хотел помешать вам выехать из Бразилии?

— Те, кто хотел привлечь Иоганна к суду.

— За что?

— После того как была убита мама, ее делами стал заниматься Иоганн. Пока мама была жива, она не особенно подпускала его к делам. Многие считали Иоганна безжалостным, нечестным. Брата обвиняли в сокрытии доходов, в неуплате налогов. Я не думаю, что это правда. Просто он был проворнее и умнее других.

— Понятно. — Ноэль вспомнил характеристику, полученную им от МИ-5: «суперубийца». — Как ему удалось избежать суда и вывезти вас?

— Деньги. И встречи до утра в странных местах с людьми, которых он никогда не называл. Однажды утром он пришел домой и сказал нам с Гретхен, что нужно взять немного вещей для короткой — всего одна ночь — поездки. Мы поехали в аэропорт и были доставлены маленьким самолетом в Ресифи, где нас встретил какой-то человек. Нам вручили паспорта. В них значилась фамилия Теннисон. В следующий момент мы с Гретхен уже были в самолете, направляющемся в Лондон.

Холкрофт пристально смотрел на нее. Никакого намека на ложь.

— Чтобы начать новую жизнь под именем Теннисон, — Добавил он.

— Да. Совершенно верно. — Она улыбнулась. — Новую жизнь за очень короткое время.

— Ваш брат, конечно, не промах. А почему вы не поддерживаете с ним отношений? Насколько я могу судить, вы не испытываете к нему ненависти.

Хелден нахмурилась, как будто была не уверена в своем собственном ответе.

— Ненависти? Нет, может быть, иногда я возмущаюсь его поступками, но ненависти к нему не питаю. Как и большинство блестящих людей, он считает себя ответственным за все. Он хотел руководить моей жизнью, а я не могла этого принять.

— Почему он газетчик? Из всего, что я слышал о нем, можно заключить, что он мог бы быть собственником одной из газет.

— Наверное, будет когда-нибудь, если это то, что ему надо. Он считает, что публикации в крупных газетах принесут ему известность. Особенно в политической сфере, где он преуспевает. И он не ошибается.

— Правда?

— Конечно. За два или три года он добился репутации одного из лучших журналистов в Европе.

Сейчас или никогда, подумал Ноэль. МИ-5 ничего для него не значит. Женева значит все. Он подался вперед.

— У него также другая репутация... Я сказал вам на Монмартре, что расскажу вам, и только вам, почему англичане проявили интерес ко мне. Из-за вашего брата. Они полагают, что я пытаюсь найти его по причинам, не имеющим никакого отношения к Женеве.

— По каким причинам?

Холкрофт пытался смотреть ей прямо в глаза.

— Вы никогда не слышали о человеке, которого зовут Тинаму?

— Наемный убийца? Конечно. Кто же о нем не знает? — В ее глазах не было ничего, кроме легкого замешательства.

— Например, я, — сказал Ноэль. — Я читал о наемных убийцах, но мне никогда не приходилось читать о Тинаму.

— Вы американец, а его «успехи» больше описывались в европейской прессе. Но какое отношение он имеет к моему брату?

— Британская спецслужба полагает, что, возможно, он и есть Тинаму.

На лице Хелден застыло выражение шока. Ее изумление было настолько велико, что глаза стали безжизненными, как у слепой. Губы задрожали. Она пыталась говорить, но не могла найти слов. Наконец слова нашлись. Они были еле слышны.

— Вы не можете говорить это серьезно.

— Уверяю вас, что могу. Больше того, и англичане могут.

— Это возмутительно! Это переходит все границы! На каком основании они пришли к такому заключению?

Ноэль привел самые яркие места из сообщений агентов МИ-5.

— Боже мой! — проговорила Хелден, когда он закончил. — Он курирует всю Европу, так же как и Ближний Восток. Англичане могут справиться у редакторов. Он не выбирает места, куда его посылают, это абсурд!

— Журналисты, которые пишут сенсационные статьи, делающие газеты популярными, имеют полную свободу при выборе места командировки. Вот, к примеру, ваш брат. Он как будто знал, что ему удастся добиться положения, о котором вы говорили, знал, что через короткое время ему будет предоставлена полная свобода передвижения.

— Вы не можете так думать.

— Я не знаю, что думать, — сказал Холкрофт. — Знаю только, что ваш брат может подвергнуть опасности ситуацию в Женеве. Одного только факта, что он находится под подозрением у МИ-5, было бы достаточно, чтобы испугать банкиров. Они боятся внимания такого рода, когда дело касается вклада Клаузена.

— Но это не доказано!

— Вы уверены?

Глаза Хелден стали злыми.

— Да, уверена. Иоганн может быть кем угодно, но не убийцей. Опять начинается месть: травля детей нацистов.

Ноэль вспомнил первую фразу седого человека из МИ-5: «Для начала вы знаете, кто был его отец...» Может быть, Хелден права? Может быть, подозрения МИ-5 основаны на враждебности к злейшему врагу, существовавшему тридцать лет назад? А Теннисон — воплощение... Вполне возможно.

— Иоганн политизирован?

— Очень, но не в обычном смысле. Он не придерживается никакой конкретной идеологии. Наоборот, он очень критичен ко всем из них. Он критикует их слабости и ненавидит лицемерие. Вот почему многие в правительстве терпеть его не могут. Но он не убийца!

Если Хелден права, подумал Ноэль, Иоганн фон Тибольт был бы бесценной находкой для Женевы или, точнее, для того агентства, которое создается в Цюрихе. Журналист, владеющий несколькими языками, к чьему мнению прислушиваются, кто имеет опыт работы с финансами... идеально подошел бы для распределения миллионов по всему миру.

Если бы можно было отвести тень Тинаму от Иоганна фон Тибольта, отпала бы необходимость ставить директоров «Ла Гран банк де Женев» в известность об интересе МИ-5 к Джону Теннисону. Второй по старшинству отпрыск Вильгельма фон Тибольта был бы немедленно признан банкирами. Может быть, он обладал не лучшими личными качествами, но, в конце концов, Женева не проводила конкурс личностей. Он мог стать экстраординарной находкой. Но сначала надо избавиться от тени Тинаму, снять подозрения МИ-5.

Холкрофт улыбнулся. «Однажды придет человек и расскажет о странном договоре...» Иоганн фон Тибольт — Джон Теннисон — ждал его!

— Что смешного? — спросила Хелден, посмотрев на него.

— Я должен встретиться с ним, — ответил Ноэль, пропуская вопрос мимо ушей. — Вы можете это устроить?

— Думаю, да. Мне понадобится несколько дней. Я не знаю, где он теперь. Что вы хотите ему сказать?

— Правду. Может быть, он ответит тем же. У меня есть все основания считать, что ему уже известно о Женеве.

— Он дал мне номер телефона, по которому я могу позвонить, если он мне будет нужен. Я никогда им не пользовалась.

— Воспользуйтесь им сейчас. Пожалуйста. Она кивнула. Ноэль понимал, что некоторые вопросы остались без ответа. Особенно касающиеся человека по фамилии Бомонт и событий в Рио-де-Жанейро, которые Хелден не собиралась с ним обсуждать. Событий, связанных с человеком с густыми черно-седыми бровями. Но возможно, Хелден ничего и не знала об этом.

Может, Джон Теннисон знает. Он наверняка знает гораздо больше, чем поведал каждой из сестер.

— Ваш брат ладит с Бомонтом? — спросил Холкрофт.

— Он его презирает. Он отказался прийти на свадьбу Гретхен.

Почему? — удивился про себя Ноэль. Кто же этот загадочный Энтони Бомонт?


Глава 17


Перед гостиницей, в дальнем углу стоянки для автомобилей, в тени высокого дуба стоял темный седан. На его переднем сиденье расположились двое мужчин: один в форме английского морского офицера, другой — в темно-сером деловом костюме. Его черное пальто было распахнуто. Под расстегнутым пиджаком виднелся край коричневой кобуры.

Морской офицер сидел за рулем. Его лицо с грубыми чертами было напряженным. Черные с сединой брови подергивались, как от нервного тика.

Сидящий рядом с ним человек лет сорока был стройным, но не худым — точнее, подтянутым, благодаря дисциплине и тренировке. Широкие плечи, длинная мускулистая шея и мощная грудь, распирающая рубашку, говорили о хорошей физической форме и силе. Его лицо с тонкими чертами было интересным, но холодным, как будто высеченным из гранита. Взгляд светло-голубых глаз — твердый и бескомпромиссный. Взгляд смелого зверя с быстрой и непредсказуемой реакцией. Скульптурную голову венчала шевелюра светлых волос, блестевших в свете отдаленных фонарей.

Это был Иоганн фон Тибольт, последние пять лет известный как Джон Теннисон.

— Ты видишь? — спросил морской офицер явно озабоченно. — Никого.

— Здесь кто-то был, — ответил блондин. — Учитывая то, какие предосторожности предпринимались, начиная с Монмартра, неудивительно, что здесь никого нет. Хелден и другие «дети» умеют действовать.

— Они скрываются от идиотов, — сказал Бомонт, — «Возмездие» просто наводнено марксистскими недочеловеками.

— Придет время, и «Возмездие» выполнит свои задачи, наши задачи. Но меня сейчас беспокоит не «Возмездие». Я хочу знать, кто пытался его убить. — Теннисон повернулся в темноте. Его глаза блеснули. Он постучал по приборной доске. — Кто пытался расправиться с сыном Клаузена?

— Клянусь, что рассказал все, что нам известно. Все, что удалось узнать. Это не было ошибкой с нашей стороны.

— Это было ошибкой, потому что убийство чуть не произошло, — повторил Теннисон теперь уже более спокойно.

— Это был Манфреди, наверняка Манфреди, — продолжал Бомонт. — Это единственное объяснение, Иоганн.

— Меня зовут Джон. Не забывай.

— Прости. Это единственное объяснение. Мы не знаем, что Манфреди сказал Холкрофту в том поезде. Возможно, он пытался убедить его отступить, а когда Холкрофт отказался, отдал приказ о его уничтожении. Им не удалось убить его на вокзале благодаря мне. Мне кажется, ты не должен об этом забывать.

— Ты не дашь мне забыть, — перебил Теннисон. — Может, ты прав. Он надеялся взять под контроль агентство в Цюрихе. Но этому не бывать. Итак, изъятие актива в семьсот восемьдесят миллионов долларов стало слишком сложной задачей.

— Так же, как обещанные два миллиона — непреодолимым искушением для Холкрофта.

— Эти два миллиона он может положить в банк только в уме. А его смерть будет в наших руках, а не в чьих-то еще.

— Манфреди действовал в одиночку, поверь. После истории в гостиничном номере в Цюрихе никаких попыток больше не возникало.

— Вряд ли бы Холкрофт согласился с таким заявлением... А вот и они. — Теннисон подался вперед. Сквозь лобовое стекло он увидел Ноэля и Хелден, вышедших из дверей. — Что, «дети» Полковника часто здесь встречаются?

— Да, — ответил Бомонт. — Мне это известно от агента «Одессы», который однажды вечером следил за ними. — Блондин засмеялся. Его слова звучали язвительно.

— "Одесса"! Карикатурные типы, которые способны лишь плакать в погребках, перебрав пива. Они просто смешны!

— Да, но они упорны.

— И могут принести пользу, — сказал Теннисон, наблюдая, как Ноэль и Хелден садятся в машину. — Они были и остаются солдатами самого низшего сорта, пушечным мясом. Раньше всех обнаружены, раньше всех принесены в жертву. Это прекрасно отвлекает от более серьезных вещей.

Послышался мощный шум двигателя «ситроена». Холкрофт вывел машину со стоянки и выехал на проселочную дорогу.

Бомонт включил двигатель.

— Я буду держаться на расстоянии. Он меня не заметит.

— Не беспокойся, — произнес Теннисон. — Я вполне удовлетворен. Отвези меня в аэропорт. Ты все подготовил?

— Да. На «мираже» ты долетишь до Афин, а греки доставят тебя в Бахрейн. Военные самолеты, статус ооновского курьера, гарантии Совета Безопасности. Твои бумаги у пилота.

— Отлично, Тони.

Морской офицер улыбнулся, польщенный похвалой. Он нажал на акселератор. Седан рванул со стоянки в темноту проселочной дороги.

— Что ты будешь делать в Бахрейне?

— Обращу на себя внимание, сделав материал о переговорах по нефтяным месторождениям. Принц Бахрейна охотно идет на контракт. У него нет выбора. Он договорился о встрече с Тинаму и теперь, бедный, боится, что эта новость выплывет.

— Ты неподражаем.

— А ты предан. И всегда этим отличался.

— А что после Бахрейна?

Блондин откинулся на сиденье и закрыл глаза.

— Опять Афины и Берлин.

— Берлин?

— Да. Все идет хорошо. Потом туда поедет Холкрофт. Кесслер ждет его.

Внезапно из-за приборной доски раздалось четыре коротких резких сигнала. Теннисон открыл глаза. Сигналы повторились.

— Подвези меня к ближайшему телефону. Быстро! — Англичанин выжал акселератор до упора. Седан помчался по дороге, в доли секунды развив скорость семьдесят миль. Они подъехали к перекрестку.

— Если я не ошибаюсь, здесь где-то есть заправочная станция.

— Скорей!

— Точно есть, — подтвердил Бомонт, и она действительно возникла у дороги, темная, с неосвещенными окнами. — Проклятье, закрыта!

— А ты на что рассчитывал? — спросил Теннисон.

— Там телефон...

— Там есть телефон?

—Да.

— Останови машину.

Бомонт подчинился. Блондин вышел и, подойдя к двери заправочной, вынул пистолет и рукоятью разбил стекло.

С лаем и рычанием на него бросилась собака, обнажив клыки. Это был старый пес неопределенной породы, которого держали скорее для вида, чем для охраны. Теннисон полез в карман, достал глушитель и надел его на ствол пистолета. Затем поднял пистолет и выстрелил через разлетевшееся стекло собаке в голову. Собака упала. Теннисон выбил остатки стекла над дверной ручкой.

Он вошел внутрь, дал глазам привыкнуть к темноте и, переступив через мертвое животное, подошел к телефону. Иоганн вызвал телефонистку и дал ей парижский номер; он должен связаться с человеком, который, в свою очередь, соединит его с Англией.

Спустя двадцать секунд он услышал задыхающийся голос:

— Извини, что побеспокоила тебя, Иоганн, но это срочно.

— Что случилось?

— Пропала фотография. Я очень волнуюсь.

— Какая фотография?

— Тони.

— Кто ее взял?

— Американец.

— Это означает, что тот его узнал. Графф был прав: твоему прекрасному мужу нельзя доверять. Его энтузиазм превалирует над осмотрительностью. Где же Холкрофт мог его увидеть?

— Может быть, в самолете. Или швейцар его описал. Это не имеет теперь значения. Убей его!

— Да, конечно. — Блондин помолчал, потом задумчиво проговорил: — У тебя есть чековая книжка?

—Да.

— Переведи десять тысяч фунтов. Сделай это через Прагу.

— КГБ? Хорошо, Иоганн.

— Британцев ждет еще один провал. Дипломаты будут спорить между собой, обвиняя друг друга в неискренности.

— Очень хорошо.

— На следующей неделе я буду в Берлине. Позвони мне туда.

— Уже в Берлине?

— Да, Кесслер ждет.

Теннисон повесил трубку и посмотрел на убитое животное, распростертое на полу. К этой груде шерсти он испытывал не больше чувств, чем к человеку, ждущему в машине. Надо поберечь эмоции для более важных вещей, чем животные и неудачники, как бы преданны они ни были.

Согласно оценке, содержавшейся в досье, отправленном из Шотландии в Бразилию много лет назад, Бомонт был дураком. Но он обладал присущим дуракам энергией и внешним лоском. Ему удалось стать видным морским офицером. Сын рейхсоберфюрера поднялся по служебной лестнице королевского флота ее величества до той ступеньки, где на него были возложены весьма существенные обязанности. Слишком большие для его интеллекта; этот интеллект необходимо было направлять. Одно время они даже надеялись, что Бомонт получит должность в морском министерстве и станет консультантом министерства иностранных дел. Это была оптимальная ситуация; они могли извлечь из нее огромную выгоду. Он был «дитя Солнца». Ему было разрешено жить.

До сих пор. После кражи фотографии Бомонт бы обречен, потому что эта кража таила в себе угрозу пристального внимания. Чего нельзя было допустить. Они слишком тесно связаны, и им предстояло еще много сделать. Если Холкрофт отдал фотографию не в те руки в Швейцарии и упомянул о том, что Бомонт находился в Нью-Йорке или Рио, военные власти могут встревожиться. Почему офицер такого ранга заинтересовался женевским документом? Этого нельзя допустить. Сын рейхсоберфюрера должен исчезнуть. До некоторой степени это было досадно. Отсутствие Бомонта будет ощутимым: иногда он оказывал неоценимые услуги.

Гретхен знала степень их ценности. Гретхен была наставником Бомонта, его советчиком... его интеллектом. Она необыкновенно гордилась своей работой. И вот теперь она требует его смерти. Пусть будет так. Они найдут ему замену.

Они были повсюду, думал Иоганн фон Тибольт, направляясь к двери. Во всем мире. «Sonnenkinder». «Дети Солнца», не имеющие ничего общего с детьми проклятых. Проклятые — скитающиеся бесправные отбросы.

«Дети Солнца». Повсюду. Во всех странах, во всех правительствах, в армии и на флоте, в промышленности и профсоюзах, службе безопасности и полиции. Все спокойно ждали. Выросшие дети «нового порядка». Тысячи. Отправляемые пароходами, самолетами и подводными лодками во все точки цивилизованного мира, они везде добивались успехов. Они являли собой доказательство концепции расового превосходства. Их родословная безупречна, превосходство несомненно. И самый выдающийся из них — Тинаму.

Фон Тибольт открыл дверь и вышел. Бомонт отвел машину с выключенными фарами ярдов на пятьдесят. Капитан действовал по сценарию; его выучка чувствовалась во всем, что он делал, — кроме тех случаев, когда энтузиазм брал верх над осторожностью. Такой энтузиазм будет стоить ему теперь жизни.

Теннисон медленно шел к седану. Он рассеянно думал о том, с чего все началось у Энтони Бомонта. Сына рейхсоберфюрера должны были отправить в какую-то семью в Шотландии. Дальнейшим он никогда не интересовался. Только слышал о цепкости Бомонта, его упрямстве, целеустремленности, но ни слова о том, как его вывезли из Германии. Этого и не требовалось. Таких были тысячи. Все записи уничтожались.

Тысячи. Генетический отбор. Проверенные родители. Родословные прослежены на несколько поколений — на предмет физической или психологической слабости. Вывезены только самые чистые. И повсюду за этими детьми наблюдали, их направляли, тренировали, обрабатывали идеологически, но ни во что не посвящали раньше времени. Но и тогда доверяли не каждому. Тех, кому не удавалось подняться до осознания своих прав, данных им еще при рождении, кто проявлял слабость или был склонен к компромиссу, не посвящали никогда. От них избавлялись.

Оставшиеся были истинными наследниками Третьего рейха. Повсюду они были у власти. В ожидании... в ожидании сигнала из Швейцарии, готовые привести в действие миллионы.

Один за другим народы будут вставать в строй, ведомые «детьми Солнца», в распоряжении которых окажутся огромные суммы для укрепления своего влияния. Десять миллионов здесь, сорок там, а если необходимо, то и все сто.

Выборы в свободном мире будут куплены, а избирателям останется все меньше и меньше прав. В этом не было ничего нового. Уже имелись примеры удачных экспериментов.

В Чили это обошлось менее чем в двадцать семь миллионов. В Панаме не более чем в шесть. В Америке места в сенате и конгрессе стоили по нескольку сот тысяч долларов. Но по сигналу из Швейцарии подключится наука, используя все искусство демографии. Пока западный мир не будет управляться выросшими детьми рейха. «Детьми Солнца».

Следующим будет восточный блок; Советский Союз и его сателлиты уступят посулам собственной нарождающейся буржуазии. Когда будет получен сигнал, посыплются обещания, и люди, занятые коллективным трудом, осознают, что есть лучший путь. Потому что появятся огромные фонды. Аскетизм будет побежден быстро и бескровно.

Четвертый рейх родится не в границах одной-двух стран, а распространится по всему миру. И законными хозяевами всего земного шара станут «дети Солнца».

Кто-то может сказать, что это абсурдно, невероятно. Нисколько. Это уже происходит. Повсюду.

К сожалению, не обошлось без ошибок, подумал Теннисон, подходя к седану. Они неизбежны, как неизбежен и тот факт, что их надо исправлять. Бомонт был ошибкой. Теннисон сунул пистолет назад в кобуру. Ненадолго.

Он подошел к окну со стороны водителя. Стекло было опущено. Лицо капитана приняло озабоченное выражение.

— Ну что? Что-нибудь случилось?

— Ничего непоправимого. Подвинься, я поведу. А ты покажешь дорогу.

— Куда?

— Они сказали, что где-то здесь поблизости есть озеро, в восьми или десяти милях. Я точно не расслышал — плохая связь.

— Здесь только одно озеро поблизости, восточнее Сан-Гратьена, в двенадцати-пятнадцати милях отсюда.

— Это, наверное, оно. Там лес?

— Дремучий.

— Точно оно, — сказал Теннисон, садясь в машину на место подвинувшегося Бомонта. — Нам дадут знать. Ты говори мне, куда ехать, а я буду следить за сигналами.

— Странно все это.

— Не странно, а сложно. Они могут встретить нас по пути. Я увижу. А теперь быстрей. Куда нам ехать?

— Для начала развернись. Поезжай обратно на эту кошмарную дорогу, а потом поверни налево.

— Отлично. — Теннисон включил двигатель.

— А что случилось? — опять спросил Бомонт. — Должно быть, что-то очень срочное. Я слышал четырехкратный сигнал только один раз, и это было связано с нашим человеком в Энтеббе.

— Он не был нашим человеком. Тони. Он был нашей марионеткой.

— Да, конечно. Террорист из «Возмездия». Тем не менее это была наша связь, если ты меня правильно понимаешь.

— Да, знаю. Здесь поворачивать? Налево?

— Здесь. Но ради Бога, скажи мне! Что, черт возьми, происходит?

Теннисон выровнял машину и добавил газ.

— Фактически, это может касаться тебя. Мы не уверены, но это не исключено.

— Меня?

— Да. Холкрофт тебя не засек? Не мог он видеть тебя несколько раз? Заподозрить, что ты следишь за ним?

— Засек меня? Нет, нет и нет! Клянусь.

— В Женеве? Вспомни.

— Конечно нет.

— В Нью-Йорке?

— Я никогда не приближался к нему ближе чем на милю. Это невозможно.

— В самолете на Рио-де-Жанейро? — Бомонт задумался:

— Нет... Думаю, он был пьян. Он ничего не заметил, вообще ничего. Я его видел, а он меня нет.

«Вот оно», — подумал Теннисон. Это дитя рейха верило в то, во что хотело верить. Дальнейшие выяснения стали бессмысленными.

— Ну, тогда это ошибка. Тони. Потерянные полчаса. Я говорил с твоей женой, моей дорогой сестрой. Она сказала, что ты слишком осмотрителен, чтобы допустить такое.

— И она права. Она всегда права, как ты знаешь. Замечательная женщина. Что бы ты ни думал, наш брак не был только браком по расчету.

— Я знаю это, Тони. И счастлив, что это так.

— Следующий поворот направо. Он ведет к озеру. В лесу было холодно, а у воды еще холоднее. Они оставили машину в конце грязной дороги и по узкой тропинке пошли к берегу. Теннисон прихватил с собой фонарик. Бомонт взял небольшую лопату. Они решили разжечь небольшой костер, чтобы согреться.

— Мы здесь надолго задержимся? — спросил Бомонт.

— Возможно. Необходимо еще кое-что обсудить. Мне нужен твой совет. Это восточный берег озера?

— Да. Хорошее место для встречи. В это время года здесь никого не бывает.

— Когда тебе надо вернуться на корабль?

— Ты что, забыл? Я собирался провести уик-энд с Гретхен.

— Значит, в понедельник?

— Во вторник. Мой старпом — отличный парень. Знает, что у меня дела. Если я задерживаюсь на день-другой — никогда ни о чем не спрашивает.

— А он и не должен. Он — один из наших.

— Да, но я не могу пропустить капитанскую вахту.

— Конечно нет. Тони. Здесь копай. Пусть костер будет не очень близко к воде. Пойду проверю, нет ли сигналов.

— Хорошо.

— Рой поглубже, чтобы пламя было не очень заметным.

— Конечно.

Огонь. Вода. Земля. Обгоревшая одежда, обугленное мясо. Джон Теннисон вернулся назад и остановился. Через несколько минут он вытащил пистолет из кобуры и вынул из кармана пальто длинный охотничий нож. Это будет грязная работа, но неизбежная. Нож, как и лопата, на всякий случай всегда находились в седане. Ошибка должна быть исправлена. И исправит ее Тинаму.


Глава 18


Холкрофт сделал маленький глоток кофе и выглянул в окно. Холодное солнечное парижское утро. Уже второе Утро с тех пор, как он виделся с Хелден. И нельзя сказать, что сейчас она намного ближе к брату, чем днем раньше.

— Он позвонит мне, я точно знаю, позвонит, — сказала Хелден по телефону минуту назад.

— Полагаю, я могу выйти ненадолго? — спросил он.

— Не беспокойся, в любом случае я свяжусь с тобой.

Не беспокойся.Подобное замечание было излишним. Как сможет она определить, где он сейчас, как попал туда, как онипопали туда.

Сумасшествие усугублялось. Они сбежали из загородной гостиницы и двинулись назад, по направлению к Монмартру, где и оставили свой «ситроен»; они шли по людным улицам, мимо открытых летних кафе, расположенных прямо на тротуаре, шли и знали, что в любой момент могут вернуться к машине, взятой Ноэлем напрокат.

С Монмартра она повела его через весь Париж, по набережной Сены в Сен-Жермен-де-Пре, где, предполагалось, он остановится. Но это был лишь ловкий трюк. Зарегистрировавшись и заплатив за ночь в отеле, он отнюдь не поднялся в свой номер, а отправился вместо этого в другую гостиницу на улицу Шеваль, где и остановился под именем Н. Фреска.

Хелден оставила его в вестибюле отеля и пообещала, что обязательно позвонит, когда будут новости о брате.

— Может, ты все же объяснишь мне, что происходит? — попытался выяснить Ноэль напоследок. — Почему мы все это делаем? Какая разница, где я остановлюсь, и почему при этом не могу жить под собственным именем?

— Тебя видели со мной. Этого достаточно.

Хелден. Странное имя, странная женщина. Удивительное сочетание открытости, ранимости и силы. Что бы ни случилось с ней, какую бы боль ни приходилось терпеть, эта женщина категорически отказывалась жалеть себя. Она знала о полученном наследии, слишком хорошо понимала, что дети нацистов подвергались преследованиям со стороны «Одессы» и «Возмездия»; они жили с этим и вынуждены были мириться, проклятые за то, кем они на самом деле являются и кем не являются вовсе.

Женева сможет помочь этим детям. И она им поможет. Ноэль твердо решил это для себя. Он с легкостью отождествлял себя с ними. Ведь если бы не мужество матери, он мог бы быть одним из них.

Но на настоящий момент существуют куда более спешные, безотлагательные проблемы. Вопросы, касающиеся Женевы. Кем был этот неуловимый Энтони Бомонт? Кого он поддерживал во всей этой истории? Что в действительности произошло с фон Тибольтом в Бразилии? И как много знает Иоганн фон Тибольт о договоре?

Если у кого-то и есть ответы на бесконечное множество вопросов, терзающих Ноэля, так это у Иоганна... Джона Теннисона.

Холкрофт вернулся к окну. Стая голубей пролетела над ближайшей крышей, трепеща на ветру крыльями.

Фон Тибольт. Всего три недели назад имя это ничего не говорило Ноэлю, он даже и не подозревал о существовании этого человека. Сейчас же жизнь его была так прочно связана с ним... с ними.

Хелден. Странное имя, странная девушка. Полная сложностей и противоречий. Ноэль никогда не встречал никого, хоть сколько-нибудь похожего на нее. Женщина из другого времени, другого мира, мужественно хранящая наследие войны, давно уже канувшей в историю.

«Возмездие». «Одесса»... «Вольфшанце».Фанатики. Соперники. Участники кровавой бойни... Хотя сейчас уже не имеет значения. Все позади, должно бы уже остаться позади — все-таки тридцать лет прошло. Отболело. Умерло.

Голуби вновь устремились вперед, и в массовом их броске на вершину крыши Ноэль вдруг увидел нечто, вернее, понял нечто, чего раньше не осознавал. Это появилось здесь с прошлой ночи, точнее с момента встречи с Полковником.

Итак, война и все, связанное с ней, не умерло и не отболело, а, напротив, возрождалось с новой силой. Воскресало благодаря Женеве.

Всякий, кто встанет на твоем пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение гнусной ложью, будет уничтожен...

«Одесса». «Возмездие». Враги Женевы. Фанатики и террористы, способные на все, чтобы только разрушить, уничтожить договор. Возможно еще обращение к международным судам, но ни «Одесса», ни «Возмездие» сделать этого не смогут. Здесь Хелден была не права, то есть отчасти не права. Какие бы планы ни строили они относительно детей партийных лидеров, активные действия вокруг женевского дела были временно прекращены! Чтобы остановить его.Каким-то образом они узнали о швейцарском счете и были готовы на все, чтобы заблокировать его. Если добиться успеха в этом деле означало убить Ноэля, то они пойдут на все, чтобы убить его.

Теперь можно объяснить и стрихнин на борту самолета — жуткая смерть! Террористическая тактика «Возмездия». События в Рио-де-Жанейро из той же серии:

стрельба и битье стекол в машине. Морис Графф и психопатические последователи бразильской «Одессы». Они знали, они всезнали о Женеве!

И уж поскольку они знали о договоре, то не могли не знать о фон Тибольте. Все это способно объяснить, что же произошло в Бразилии. Иоганн фон Тибольт. Он бежал от «Одессы» Граффа, пытаясь защитить и спасти то, что осталось от его семьи, воодушевляя себя и двух своих сестер.

Жить и довести до конца дело с женевским договором.

Однажды придет человек и расскажет о странном договоре.И в этом «странном договоре» — деньги, и главное — возможность уничтожить «Одессу» и «Возмездие». Цель, бесспорно, оправданная.

Перед Ноэлем, наконец, возникла четкая и ясная картина. Он, Джон Теннисон и человек по имени Кесслер в Берлине будут контролировать Женеву и руководить работой агентства в Цюрихе. Они достанут «Одессу», где бы та ни была, и сделают все, чтобы раздавить «Возмездие». И что еще очень важно — утихомирить фанатиков, ведь именно они — вдохновители убийств и геноцида.

Ноэлю захотелось позвонить Хелден, чтобы сказать, что очень скоро придет время, когда она сможет остановиться и все они прекратят постоянное бегство — не нужно будет прятаться и страх останется позади. Он хотел сказать ей все это и хотел снова увидеть эту женщину.

Но, увы, он обещал не звонить и не пытаться встретиться, что бы ни происходило.

Телефон. Нужно позвонить в «Америкэн экспресс», офис на Елисейских полях. И сказать Сэму Буоновентуре, что он хочет быть в курсе всех поступивших сообщений. Самый простой способ получить находящуюся там информацию — по телефону. Раньше он не раз так делал. Никто не должен знать, где он находится. Ноэль поставил чашечку кофе и направился к телефону, вспомнив на ходу, что должен сделать еще один звонок. Матери. Но сейчас еще очень рано звонить в Нью-Йорк. И он решил сделать это позже, днем.

— Мне очень жаль, мсье, — сказал Ноэлю клерк из «Америкэн экспресс», — но по телефону это невозможно. Вы должны лично расписаться за телеграммы. Извините.

Телеграммы! Ноэль положил трубку, слегка раздосадованный, но не рассерженный. Выбраться из гостиничного номера на улицу было бы совсем неплохо, проветриться, отрешиться от звонка Хелден.

Ноэль шагал по улице Шеваль, и холодный ветер бил в лицо. На такси он добрался до Елисейских полей. Свежий воздух и яркий солнечный свет подбодрили Ноэля; опустив в машине стекло, он с удовольствием подставил лицо ветру и солнечным лучам. Впервые за последние несколько дней он почувствовал уверенность в себе: по крайней мере, он точно знал, куда направляется и что собирается сейчас сделать. Женева казалась ближе, расплывчатая линия, разделяющая врагов и друзей, — более определенной.

Что ждет его в «Америкэн экспресс», казалось сейчас несущественным. И в Лондоне, и в Нью-Йорке на данный момент нет ничего такого, с чем Ноэль не смог бы справиться. Настоящие проблемы сейчас в Париже. Он и Джон Теннисон встретятся, они все обсудят и составят план действий, первым шагом которого будет поездка в Берлин и встреча с Эрихом Кесслером. Они знали своих врагов, и суть состояла лишь в том, чтобы избежать их. В этом им смогут помочь друзья Хелден.

Ноэль хлопнул дверцей такси, бросил взгляд сквозь тонированное стекло офиса «Америкэн экспресс», и тут его осенило: а что, если отказ прочесть телеграммы по телефону — ловушка? Самый примитивный способ заполучить его? Если так, то, без сомнения, это тактика британской разведки.

Ноэль улыбнулся. Он точно знал, что следует сказать, если английская разведка выйдет на его след: Джон Теннисон более не наемный убийца, а, вероятнее всего, агент МИ-5. Он мог бы даже пойти дальше и предложить военно-морским силам Великобритании обратить пристальное внимание на одну из их наиболее дефлорированных штаб-квартир. Все указывало на вероятность того, что капитан Энтони Бомонт является членом «Одессы», завербованным в Бразилии человеком по имени Графф.

Он чувствовал, будто проваливается куда-то, стремительно погружается вниз, будучи не в состоянии перевести дух. Боль пронзила всю нижнюю часть грудной клетки.

Ноэля охватили смешанные чувства: горе, страх и... гнев. Телеграмма гласила: "Отец умер четыре дня назад. Не могли связаться с тобой. Пожалуйста, отзовись по телефону Бедфорд-Хиллс. Мама".

Была и вторая телеграмма. От лейтенанта Дэвида Майлза из нью-йоркской полиции: «Недавняя смерть Ричарда Холкрофта делает необходимым, чтобы вы связались со мной немедленно. Настоятельно рекомендую поговорить со мной до того, как свяжетесь с кем-либо еще». Далее" следовали два телефонных номера, которые Буоновентура дал ему в Рио-де-Жанейро, а также шесть запросов Майлза — дважды в день он проверял, дошло ли сообщение до адресата.

Ноэль шагал по Елисейским полям, тщетно пытаясь собраться, привести мысли в порядок. Горе душило его. Отец, единственный в его жизни. «Папа»... "мой отец"... Ричард Холкрофт. Слова эти всегда произносились Ноэлем с любовью. И всегда с теплотой и юмором — Ричард Холкрофт обладал множеством чудесных качеств, не последним из которых было умение посмеяться над собой. Он всегда был бесспорным авторитетом для Ноэля, ненавязчиво и незаметно направлял в жизни своего пасынка, нет, черт побери, своегосына! Направлял, но никогда не вмешивался и не докучал, за исключением случаев, когда вмешательство было единственно верным решением.

Господи, он умер!

Но что усугубляло страдания Ноэля, так это примешивающиеся к боли утраты страх и... гнев. И все из-за телеграммы Майлза. Неужели каким-то образом он ответствен за смерть отца? Есть ли связь между этой внезапной смертью и той бутылочкой со стрихнином, смешанным с его питьем на высоте тридцать тысяч футов над Атлантикой? И как события эти перекликаются с Женевой?

Возможно ли, чтобы он пожертвовал отцом, человеком дорогим и любимым, ради другого, незнакомого и чужого?

Ноэль дошел до угла улицы Георга V. На той стороне широкого перекрестка, кишащего машинами, над тентами летнего кафе он увидел знакомую вывеску: «Fouquet's». Слева — «Георг V», отель, где год назад Ноэль останавливался, правда ненадолго. Тогда он подружился здесь с помощником менеджера. Если тот по-прежнему там, то, вероятно, позволит воспользоваться телефоном. Что касается того, фиксируются ли телефонные звонки в «Георге V», то проверить это будет легко. И кроме того, это самый простой способ навести их на ложный след.

— Конечно же, Ноэль, доставьте мне удовольствие! Очень рад видеть вас снова. Жаль, что не остановились у нас и на этот раз, но при нынешних ценах я не виню вас. Пожалуйста, мой кабинет в вашем распоряжении!

— Я запишу эти звонки на мою кредитную карточку.

— Не беспокойтесь, друг мой. После, может, выпьете чего-нибудь?

— Пожалуй, — откликнулся Ноэль.

В Париже сейчас без пятнадцати одиннадцать. Значит, в Нью-Йорке — без четверти шесть. Если Майлз действительно настолько встревожен, насколько можно судить по его посланию, то время суток не имеет значения. Ноэль поднял трубку и заказал разговор. Снова посмотрел на телеграмму Майлза: «Недавняя смерть Ричарда Холкрофта... Настоятельно рекомендую поговорить со мной до того, как свяжетесь с кем-либо еще...»

Тон, с каким даны были эти указания, показался Ноэлю зловещим. «С кем-либо еще...» могло означать и разговор с матерью. Ноэль положил бумагу на стол и полез за второй телеграммой. «Отец умер четыре дня назад... Не могли связаться с тобой...» Комплекс вины перед матерью за то, что не был с ней рядом, когда случилась беда, на какое-то время затмил чувства, охватившие его при мысли о возможной ответственности за смерть отца. Возможной? Ни к чему обманывать себя. Ноэль почти наверняка зналэто, он чувствовал.

Зазвонил телефон.

— Это Ноэль Холкрофт?

— Да. Мне очень жаль, детектив, что создал вам столько проблем. Вы не могли найти меня.

— Не будем терять время на извинения, — прервал Майлз. — Вы нарушили закон.

— И в чем же я обвиняюсь? — резко спросил Ноэль. — в чем проблема? Вы меня нашли. Я не прячусь, не скрываюсь.

— Мы нашли вас после недельных попыток определить ваше местонахождение. И это называется вопиющим пренебрежением к закону и уклонением от обязательств. Вы не должны были покидать Нью-Йорк, не поставив нас в известность.

— Но у меня были веские личные причины так поступить. К тому же я оставил свои координаты. Вы неубедительны, детектив.

— В таком случае вам остается «обструкция правосудия».

— Простите, не понял.

— Вы были в салоне английского «Боинга-747», и вы и я прекрасно знаем, что тогда произошло. Или я должен сказать, чего тогда не произошло?!

— О чем это вы? Не понимаю.

— Питье предназначалось вам, отнюдь не Торнтону. Холкрофт понимал, что когда-нибудь это случится, но предчувствие не сделало удар менее болезненным. Однако Ноэль не собирался безропотно соглашаться.

— Знаете, Майлз, это самый чудовищный бред, который я когда-либо слышал, — сказал он.

— Продолжайте! Вы способный, прямой и морально здоровый человек из нормальной семьи, но ваше поведение на протяжении последних пяти дней по меньшей мере глупо и непоследовательно.

— Вы оскорбляете меня, но так ничего и не хотите объяснить. В телеграмме вы пишете...

— Мы дойдем и до этого, — прервал Ноэля детектив. — Я хочу, чтобы вы определили, на чьей вы стороне. Я хочу помочь вам, а отнюдь не воевать с вами.

— Так что?

— Мы следили за вами до Рио. Мы говорили с...

— Вы... что?

— Это было совсем не сложно. Между прочим, ваш друг Буоновентура не в курсе. Мы достали список телефонов, по которым он звонил, и проверили авиалинии. Вы останавливались в отеле «Порто Алегре» в Рио.

Конечно, дилетант не может противостоять профессионалу.

— Сэм сказал, вы звонили пару раз?

— Естественно, — согласился Майлз. — Вы уехали из Рио, и мы хотели знать, где вы теперь. Вы ведь должны были связаться с ним. Кстати, вы получили мою записку в отеле в Лондоне?

— Нет.

— Пропала?

Нет, не пропала, а была похищена человеком из «Вольфшанце».

— Ну, хорошо, перейдем к делу.

— Мы говорили с посольством в Рио, с человеком по имени Андерсон. Он говорит, вы все ему рассказали. И как были загнаны в ловушку, и как вас преследовали, даже пытались убить. Но он сказал, что не поверил ни слову из вашего рассказа. Этот человек считал вас смутьяном и был рад выдворить из Бразилии.

— Знаю. Он отвез меня в аэропорт.

— Хотите все мне рассказать? — спросил детектив. Ноэль уставился перед собой. Соблазн велик — отвести наконец-то душу, обрести покровительство и защиту реальной власти. Лейтенант Майлз был для Ноэля в тот момент символом власти, но, увы, власти без места и времени.

— Нет. Сейчас вы уже ничего не сможете поделать. Все уже решено.

— Уверены?

—Да.

Несколько секунд оба молчали.

— Хорошо, мистер Холкрофт. Надеюсь все же, что вы передумаете. Думаю, мы вполне в силах вам помочь. Уверен даже, что вы нуждаетесь в помощи. — Майлз выдержал паузу. — А запрос о возвращении в Нью-Йорк я все-таки сделаю. Вы — первый свидетель в деле об убийстве, и это существенно.

— Мне очень жаль. Но не сейчас.

— Я и не надеялся. Итак, придется действовать без соблюдения формальностей. Ноэль, дело касается вашего отца.

Итак, самые страшные слова были произнесены, и Холкрофт ничего уже не мог поделать.

— Его убили, не так ли? — еле выдавил он из себя.

— Я этого не слышал. Видите ли, если бы эти слова прозвучали, то я должен был бы пойти к своему начальнику и доложить. Или это провокация? Ведь ваше умозаключение не может быть основано на том, что я тут наговорил. И потом, я желаю экстрадикции!

— Прекратите, Майлз! Ваша телеграмма была не слишком деликатной. «Недавняя смерть... Настоятельно рекомендую...» и так далее. Что еще, по-вашему, я мог подумать?

Снова пауза на том конце провода.

— Хорошо. Вы меня убедили.

— Так он был убит?

— Мы так думаем.

— Что вы сказали моей матери?

— Ничего. Это не в моей компетенции. Она даже не знает моего имени. И это ответ на следующий вопрос. Вы еще не говорили с ней?

— Естественно, нет. Но что же все-таки произошло?

— Ричард Холкрофт попал в автокатастрофу, очень необычную, надо сказать. Умер часом позже, в больнице.

— Что за катастрофа?

— У отеля «Плаза» какой-то старик из Бронкса не смог справиться с управлением своего автомобиля. Машина угодила в толпу людей на тротуаре. Трое умерли прямо на месте. Вашего отца отбросило к стене дома напротив, фактически, его пригвоздило к дому.

— Говорите, машина целилась в него?

— Трудно сказать. Массовый беспорядок... такая неразбериха...

— В таком случае что же? Майлз колебался.

— Да, машина целилась в него.

— Кто был за рулем? Подробнее, если можно.

— Семидесятидвухлетний пенсионер, в прошлом бухгалтер, одинокий человек без семьи и близких. Права просрочены. Он, кстати, тоже пострадал — умер по дороге в больницу.

— Какое отношение он имел к отцу?

— Лишь косвенное. Точно ничего пока сказать не могу. Но есть одна версия. Желаете выслушать?

— Конечно.

— Вы вернетесь в Нью-Йорк?

— Не давите на меня. Что за версия?

— Думаю, старика наняли. Возможно, в машине был кто-то еще, на заднем сиденье, с пистолетом в руках. Воспользовавшись всеобщим смятением и замешательством, он уничтожил старика и скрылся. Я почти уверен, что это была казнь, приведенная в исполнение так, чтобы со стороны выглядела, как выходящая за рамки обычного катастрофа, в которой погибло народу больше, чем предполагалось.

Ноэль с трудом перевел дух. Был еще один несчастный случай, весьма странная катастрофа. Поезд в лондонском метро, ошибка машиниста, в результате — пятеро погибших. И среди них — единственный человек, кто мог пролить свет на начало карьеры Джона Теннисона в «Гардиан».

Хорошо подготовленное, кровавое убийство... Мысль о том, что обе эти катастрофы были связаны друг с другом, была чудовищной.

— Вы уже раскопали что-нибудь, Майлз?

— Я же сказал, это только версия, которая, однако, отчасти подтверждается. Когда я увидел имя Холкрофта в отчете о происшедшем, то начал копать. У старика из Бронкса интересная история. Он приехал в эту страну в сорок седьмом, еврейский эмигрант, жертва Дахау, предположительно без гроша в кармане. Единственное, что никак не вписывается в эту картинку, — дюжина банковских книжек на его имя и квартира — настоящая крепость. Кроме того, тринадцать поездок в Германию за эти годы.

Капельки пота выступили на лбу у Ноэля.

— Что вы хотите сказать?!

— Не думаю, что старик когда-нибудь имел отношение к Дахау. А если и имел, то лишь как член администрации. Кроме того, никто не знал его в доме по его официальному адресу, никто никогда не видел его в синагоге. Думаю, он был нацистом.

— Каким образом все это связано с моим отцом? — еле выдавил Ноэль.

— Через вас. Я еще не уверен, как именно, но через вас.

— Через меня? — Сердце его колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть.

— Да. В Рио вы сказали Андерсону, что кто-то по имени Графф пытался убить вас. Он — нацист и убийца. Андерсон говорит, вы помешались на этих двух вещах, но я так не думаю. Я верю вам.

— Я действительно был как помешанный, но не думал связывать одно с другим. Это недоразумение. — Ноэль с трудом подбирал слова. — Графф — параноик, вспыльчивый германец, поэтому я и назвал его нацистом. Это все. Он решил, что я собираю на него материал — фотографирую его дом, сад...

— Я сказал, что верювам, Холкрофт, — прервал Ноэля Детектив. — И у меня есть на то основания.

— Какие? — Он вдруг испугался. Смерть отца казалась теперь предупреждением. «Возмездие». «Одесса». Да-да, именно предупреждением! Необходимо защитить мать!

Майлз говорил, но Ноэль уже не слышал его; паника охватила Холкрофта. Майлза необходимо остановить! Нельзя подпускать его близко к делам Женевы.

— Эти люди в самолете, что пытались убить вас, — немцы, — объяснял детектив. — Они использовали паспорта двух американцев, убитых в Мюнхене пять лет назад, но на самом деле они — немцы. Пули, которыми застрелили этих американцев в аэропорту Кеннеди, были выпущены из немецкого пистолета «Хеклер и Кох». А глушитель сделан в Мюнхене. Угадайте теперь, куда именно старик ездил в Германию? В шести поездках, по крайней мере, я уверен.

— В Мюнхен? — прошептал Ноэль.

— Точно. В Мюнхен. Где все началось и с успехом продолжается и по сей день. Кучка нацистов бьется друг с другом вот уже тридцать лет, с тех пор, как закончилась эта чертова война, и вы, Холкрофт, в самом центре этой борьбы. Вот мне и хочется узнать почему.

Ноэль чувствовал себя вконец истощенным.

— Оставьте это. Все равно вы ничего не добьетесь.

— Я могу, могу добиться кое-чего! Я могу предотвратить новое убийство, черт бы вас побрал!

— Вы что, не понимаете? — сказал Холкрофт с болью. — Я говорю так только потому, что он был моим отцом. Ничто не может решиться там, в Нью-Йорке! Только здесь! Дайте мне время, ради всего святого, дайте мне время! И тогда я вернусь.

— Сколько?

— Месяц.

— Слишком много. Половина. У вас есть две недели.

— Майлз, пожалуйста...

В трубке что-то щелкнуло. И связь с Нью-Йорком прервалась.

Две недели!Боже, но это невозможно!

Но это должно стать возможным. Через две недели все будет уже позади. И Ноэль сможет остановить Майлза от продвижения вперед.

Филантропическое агентство с активом семьсот восемьдесят миллионов долларов заявит о себе спокойно, без шума. «Одесса» будет разоблачена, а «Возмездие» — уничтожено. Но произойдет это только тогда, когда три молодых человека — три славных отпрыска досточтимых семейств — предстанут перед женевским банком. Это обязательно случится, Ноэль был свято уверен в этом, но прежде он должен был защитить свою мать. Нужно связаться с Альтиной и убедить ее исчезнуть на несколько недель. Но как объяснить ей все это? Никогда она не подчинится ему. Ни за что не послушает сына, если верит, что муж ее был убит. Боже праведный, что же делать?

— Алло, алло, мсье! — В трубке послышался голос оператора. — Вы заказывали Нью-Йорк?

Холкрофт так быстро бросил трубку, что аппарат задребезжал. Не мог он сейчас говорить с матерью. Не сейчас. Нужно все как следует обдумать. Сколько всего предстояло ему обдумать, сколько всего предпринять.

Определенно он сходил с ума.


Глава 19


— Он свихнется, — говорил блондин, держа в руках телефонную трубку в аэропорту Геленикон в Афинах. — Должно быть, он уже в курсе последних событий. Этот удар будет трудно перенести. Он, должно быть, в растерянности. Передай нашему человеку в Париже, чтобы не оставлял его последующие двадцать четыре часа. Нельзя позволить ему вернуться в Америку.

— Он и не вернется, — ответила Гретхен Бомонт, находясь за тысячу миль от собеседника.

— Неизвестно. Психологические стрессы — вещь серьезная, а наш герой и так болезненно неуравновешен. Но к счастью, он поддается руководству. Он с нетерпением ждет меня, чтобы, наконец, услышать ответы на бесчисленное множество загадок, терзающих его. Но все должно произойти постепенно. Пусть сначала едет в Берлин. На день или два. К Кесслеру.

— Может, подключить его мать? Она могла бы помочь.

— Ни в коем случае. Это очень опасно.

— Тогда каким образом ты внушишь ему мысль о поездке в Берлин? — спросила Гретхен, будучи сама в Англии.

— Не я, — ответил Джон Теннисон. — Постараюсь убедить нашу сестру подтолкнуть его к этому решению. Она, безусловно, попытается связаться со мной.

— Будь осторожен с ней, Джон.

— Постараюсь.

* * *


Холкрофт прогуливался по набережной Сены, не замечая холодного порывистого ветра, что дул с реки. Еще час назад он был полон сил и уверенности в себе, а сейчас опять растерян и подавлен. Необходимо собраться и снова четко и беспристрастно оценить все обстоятельства дела. Час назад он был убежден, что единственный человек, на которого можно рассчитывать, — брат Хелден. Теперь это уже казалось сомнительным. Потерявший управление автомобиль на нью-йоркской улице, унесший жизнь любимого человека, бывшего Ноэлю единственной опорой, очень уж походил на поезд, необъяснимо сошедший с рельсов в лондонском метро. И в том и в другом случае — весьма странный несчастный случай, а скорее всего, казнь, приведенная в исполнение.МИ-5... Дэвид Майлз, полицейское управление, Нью-Йорк...

Встреча с Теннисоном уже не казалось ответом на эти и многие другие вопросы; вновь возникла тень Тинаму.

Однажды придет человек и расскажет о странном договоре...Теннисон ждал этого человека, но теперь нет никакой уверенности, что причина осталась прежней. Может, он продал договор за более высокую цену. И если это действительно так, то он так же в ответе за смерть Ричарда Холкрофта, как и человек за рулем злосчастной машины. Если все так, Теннисон живым не уйдет. Сын отомстит за отца, искупит свою вину.

Ноэль остановился, облокотился о бетонный барьер на набережной, ужасаясь своим мыслям. Фактически, он готовил себя на роль убийцы. Завет его, как оказывалось, имел цену куда более страшную, чем он мог себе представить.

Он бросит в лицо Теннисону бесспорные факты и будет пристально следить за реакцией сына Вильгельма фон Тибольта. И тогда он сразу поймет, где ложь, а где правда. Господь Бог не оставит его, надеялся Холкрофт.

Спокойно. Сознание Ноэля прояснялось. Каждый шаг, каждое движение должно быть тщательно обдумано и выверено. И осторожность при этом не должна мешать делу, тормозить развитие событий.

Прежде всего, теперь он не может свободно передвигаться, действия его скованы. Самое страшное из возможных предупреждений он уже получил — убийство близкого человека. Предупреждение это повлекло за собой страх и ярость, но было принято. Страх сделает его предельно осторожным, а ярость придаст мужества. Выбора не было — вперед!

Далее, его мать. Что же сказать ей, чтобы не вызвать подозрений? Как бы то ни было, она должна поверить ему. Если только на мгновение она представит, что смерть мужа — работа человека, порожденного Третьим рейхом, то в бешенстве поднимет свой голос, включится в борьбу. И первый шаг ее в этой борьбе станет последним. Это очевидно. Что же придумать, чтобы все выглядело правдоподобно?

Ноэль двинулся дальше, ничего не видя перед собой. И тут же столкнулся с невысоким мужчиной, идущим навстречу уткнувшись в газету.

— Простите, мсье, — извинился Ноэль. Француз пожал плечами и приветливо улыбнулся:

— Ничего.

Ноэль остановился. Француз кого-то ему напомнил. Круглое приятное лицо, очки... Эрнст Манфреди. Мать уважала Манфреди и все еще считала себя в неоплатном долгу перед швейцарским банкиром. Может, попробовать повлиять на Альтину через Эрнста Манфреди, придумав объяснение, которое якобы дал Ноэлю банкир? Почему бы и нет? Никто не сможет опровергнуть его слова. Эрнст Манфреди мертв. Именно он так заботился о своей старой подруге Альтине Клаузен и боялся за нее. Допустим, Манфреди опасался, что в предстоящие недели, прежде чем со счетом в женевском банке будет покончено, имя Клаузена всплывет на поверхность. Найдутся такие, кто вспомнит своевольную молодую женщину, оставившую мужа и тем самым подстегнувшую моральное возрождение Генриха Клаузена. Перемена, результатом которой стала кража сотен миллионов долларов. И теперь, положим, дремавшая долгие годы враждебность по отношению к ней восстала, и возможно отмщение. По разумению Ноэля, мать должна была отнестись с уважением к опасениям Манфреди. Старый банкир знал больше, чем любой из них, и если полагал, что ей лучше всего исчезнуть на время, пока счета не будут раскрыты и страсти не улягутся, то разумнее всего воспользоваться его советом. Этот старый больной человек до конца своей жизни не запятнал себя легкомысленным решением. Все эти Доводы имели под собой реальную почву и вполне могли быть следствием их разговора, состоявшегося в Бедфорд-Хиллс три недели назад. Альтина поверит и прислушается к словам старого друга.

Ноэль оглянулся, не идет ли кто следом. Это уже вошло в привычку. Страх рождал осторожность, ярость давала силу. Ноэль жаждал взглянуть в глаза своему врагу.

Какое-то время назад он вылетел из «Георга V» в панике и крайнем замешательстве, не попрощавшись с помощником менеджера, надеясь, что холодный воздух улиц приведет его в чувство, освежит воспаленный мозг. Теперь он вернется, выпьет что-нибудь и попробует снова позвонить в Нью-Йорк. Матери. Он шел быстро, несколько раз резко останавливаясь и оборачиваясь назад. Темно-зеленый «фиат» медленно полз в потоке машин. Ноэль перешел улицу, вошел в парадный вход в кафе, а секунду спустя неожиданно возник на улице Георга V. Остановился у газетного киоска, купил газету. Огибая угол улицы, вновь бросил взгляд на зеленый «фиат». Автомобиль резко затормозил. Водитель припарковал машину у обочины и опустил голову. Внезапно Ноэлю стало ясно, что он сделает после звонка Альтине. Навестит Хелден. Ему необходим револьвер.

* * *


Фон Тибольт в афинском аэропорту тупо смотрел в трубку телефона-автомата. Он не мог поверить в услышанное.

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Это правда, Иоганн, — сказала Хелден. — Британская разведка считает, что ты и Тинаму — одно и то же лицо.

— Странно, — изумленно протянул фон Тибольт. — Странно и возмутительно.

— То же самое я сказала Холкрофту. Я попыталась объяснить, что тебя преследуют за то, что ты пишешь, и вообще за то, кто ты есть на самом деле, как и все мы.

— Да-да, правильно. — Но он никак не мог сосредоточиться на словах сестры, разгневанно и в то же время растерянно сжимая телефонную трубку.

Совершена какая-то ошибка, нужно срочно исправить ее. Что навело МИ-5 на его след? Ведь так тщательно было все продумано и сокрыто. Можно, конечно, предъявить им Тинаму, но это должен быть заключительный шаг. Неужели придется сделать его раньше, чем предполагалось?

— Иоганн, ты меня слышишь?

— Да, конечно.

— Ты должен встретиться с Холкрофтом как можно скорее.

— Хорошо. Я буду в Париже через четыре-пять дней...

— А пораньше нельзя? — попросила Хелден. — Он очень встревожен.

— Совершенно исключено.

— Иоганн, я еще кое-что должна рассказать тебе... И Хелден рассказала брату обо всем, что ей было известно: о счете в женевском банке, об агентстве в Цюрихе, распределяющем сотни миллионов, об американском сыне Генриха Клаузена, об Эрихе Кесслере в Берлине и, наконец, о фон Тибольте в Рио. Запинаясь, Хелден повторила слова, произнесенные когда-то сестрой: «Однажды придет человек и расскажет о странном договоре»...

— Ты знаешь об этом? — спросила Хелден брата.

— Видишь ли, милая, существует огромное множество вещей, о которых тебе ничего не известно. Я не знаю точно, когда и каким образом должно произойти то, что наверняка произойдет. Я убежден в этом. Я говорил с Гретхен. Этот Холкрофт виделся с ней прошлой ночью. Боюсь, она не была ему особенно полезна. Видишь ли, все мы оказались вовлеченными в дело сколь серьезное и основательное, столь и подвижное. Мы в состоянии вносить свои поправки...

— То же самое сказал мне Холкрофт, — перебила брата Хелден.

— Естественно.

— Он сильно напуган, Иоганн. Пытается, конечно, не показать страх, но тем не менее это так.

—.Ничего удивительного. Любой на его месте испугался бы. Такая ответственность! Но я смогу помочь, только узнав, какими фактами он располагает.

— Тогда приезжай скорей в Париж.

— Не могу. Это дело нескольких дней. — Я нервничаю. Если Ноэль на самом деле тот, за кого себя выдает, я не вижу причин не доверять ему.

— Ноэль? — переспросил брат с легким удивлением. — Он мне нравится, Иоганн.

— Хорошо, продолжай.

— Если он действительно тот, кто должен привести троих из нас к директорам банка «Ла Гран», без него в Женеве не обойдется.

— Ну и?..

— Наши враги знают это. Они знают и о счете в Швейцарии. Произошло, самое ужасное. Они уже пытались остановить его.

— Кто?

— Думаю, «Возмездие» или «Одесса».

— Сомнительно, — сказал Теннисон. — Такие чрезвычайные новости не утаишь. Представь, как набросились бы на подобное газетчики. «Возмездие» убивает, как, впрочем, и «Одесса». Кто-то пытался расправиться с Ноэлем". -Теннисон улыбнулся своим мыслям. Конечно, ошибки были допущены, но в целом тактика его сработала. Холкрофта обложили со всех сторон. Когда все сошлось на Женеве, он оказался измученным, совершенно опустошенным и податливым. — Он должен быть предельно осторожен. Помоги ему, Хелден. Научи всему, что знаешь сама. Всему, слышишь? Тем хитростям, которым мы учились друг у друга.

— Ноэль уже в курсе некоторых из них, — сказала девушка, усмехаясь. — Но не очень-то любит использовать такие вещи.

— Это лучше, чем отдать концы. — Теннисон выдержал паузу. — Гретхен упоминала фотографию Бомонта. Она думает, Холкрофт взял ее.

— Правильно думает. Он убежден, что видел Бомонта в самолете из Нью-Йорка в Рио, и считает, что тот преследует его. Ноэль расскажет тебе и об этом.

Итак, самолет, подумал Теннисон. Американец оказался куда наблюдательнее, чем Бомонту хотелось бы. Его исчезновение будет объяснено — это вопрос нескольких дней, но владение Холкрофтом фотографией объяснить сложнее. Вдруг он покажет ее не тем людям в Швейцарии? Этот фанатик капитан оставил слишком очевидный след от Рио до Адмиралтейства. Необходимо вернуть фотографию.

— Не знаю, что и сказать, Хелден. Я никогда не испытывал к Бомонту особенно теплых чувств. И никогда не доверял ему. Но он провел месяц в Средиземном море. Каким образом он покинул корабль и очутился на борту самолета, вылетевшего из Нью-Йорка, я себе не представляю. Холкрофт ошибся. — Теннисон опять замолчал. Затем продолжил: — Однако, думаю, Ноэлю стоит взять с собой фотографию, когда он отправится на встречу со мной. И пусть не таскает ее с собой повсюду, не говорит больше о Бомонте. Передай это ему обязательно. Все это может привести их к Гретхен. К нам. Да, это определенно хорошая идея — избавиться от фотографии.

— К сожалению, это невозможно. Фотографию украли. Мужчина на другом конце провода застыл. Невозможно! Никто из них карточку не брал. «Дитя Солнца» тоже. Он был бы первым, кто узнал об этом. Кто еще?

— Что ты имеешь в виду? Что значит «фотографию украли»?

— А то и значит. Какой-то мужчина следил за ним, напал, избил до бессознательного состояния и забрал фото. Только и всего.

— Кто он? Какой мужчина?!

— Ноэль не знает. Была ночь, темень. Он очнулся "в поле, в нескольких милях от Портсмута.

— Так на него напали в Портсмуте?

— Как я поняла, почти у дома Гретхен. Ошибка! Произошла чудовищная ошибка!

— А ты уверена, что Холкрофт не лжет?

— Зачем ему это?

— Хелден, вспомни как следует, что именно он тебе рассказал? Это очень важно.

— Но это все: его преследовал мужчина в черном свитере. Ударил каким-то тупым предметом, взял фотографию и скрылся. Остальное — деньги и еще там что-то — оставил. Исчезла только фотография. Все.

— Ясно, — подвел черту Теннисон.

Но ему ничего не было ясно. Почему он так нервничает? Он сам не мог определить, что же тревожит его больше всего в создавшейся ситуации. Ни к чему сообщать о своих тревогах сестре. Как всегда, необходимо контролировать эмоции. Но этот невидимый, непонятный пока источник беспокойства и сомнений нужно отыскать во что бы то ни стало.

— Хелден, нужно, чтобы ты сделала кое-что... для всех нас. Сможешь на денек отпроситься с работы?

— Думаю, да. А для чего?

— Попробуем найти человека, который проявляет такой интерес к личности Холкрофта. Что ты думаешь о прогулке за город, в Фонтенбло или Барбизон?

— Не понимаю. Для чего?

— У меня есть друг в Париже. Частенько он выполняет для меня разного рода необычные поручения. На этот раз я попрошу его сопровождать тебя, безусловно соблюдая все меры предосторожности. Может, нам удастся выяснить, кто еще предпримет эту поездку.

— Зачем такие сложности? Один из наших людей справился бы.

— Не думаю. Не втягивай своих друзей. Полковник не должен иметь со всем этим ничего общего.

— Ладно. Мы отправимся в десять часов утра. Из его отеля. Как я его узнаю?

— Не ты его, а он тебя. Только ничего не говори Холкрофту. Не надо лишний раз расстраивать его.

— Хорошо. Позвони, как только приедешь в. Париж.

— В ту самую минуту и позвоню.

— Спасибо, дорогой.

Теннисон положил трубку. Остался последний звонок, прежде чем он сядет в самолет, держащий курс на Берлин. Нет, звонок не Гретхен. Сейчас Теннисону не хотелось говорить с ней. Если действия и поступки Бомонта действительно настолько опрометчивы, насколько казалось с первого взгляда, если в своем безрассудстве он препятствовал делу «Вольфшанце», то все нити, ведущие к нему и через него в Женеву, должны быть уже перерезаны. Трудное решение предстояло принять. Теннисон любил Гретхен, как очень редкие братья любят своих сестер; мир не признает такой любви. Гретхен — умная и чуткая женщина, заботилась о нем, утоляла все его порывы и желания, и никогда ни одно осложнение не омрачило их отношений. Он был полностью свободен и озабочен лишь тем, чтобы выполнить чрезвычайную миссию, возложенную на него. Главное дело жизни. Придется положить всему этому конец. Гретхен, его сестра, любимая женщина, его друг, должна умереть.

* * *


Холкрофт слушал Альтину, потрясенный ее спокойствием и уравновешенностью. Вчера были похороны.

— Ты сделал все, что должен был, Ноэль. Чудесный человек умер глупо и бессмысленно. Все это очень нелепо. Но мы ничего теперь не в состоянии поправить. Поэтому необходимо забыть, поставить на этом крест.

— Но есть нечто, что ты в состоянии сделать для меня.

— Что же?

И Холкрофт рассказал матери о смерти Манфреди — так, как это видели швейцарцы. Старый человек разрушался под бременем боли и страданий, предпочтя быстрый конец продолжающейся немощи.

— Последнее, что он сделал как банкир, — встретился со мной в Женеве.

Минуту Альтина молчала, вспоминая друга, однажды сыгравшего серьезную роль в ее жизни.

— Это так похоже на него — завершить перед смертью дело столь важное для всех нас. Не оставить его для других.

— Но это не все. Кое-что в нашем последнем разговоре касалось тебя. Он сказал, ты поймешь. — Холкрофт вцепился в телефонную трубку и старался говорить как можно тверже и убедительней. Он пересказал матери идею Манфреди о том, что многие помнят, какую роль сыграла эта сильная женщина в жизни Генриха Клаузена: его решение предать рейх — безусловно, дело ее рук. И в этом уверены многие. Холкрофт объяснил матери, что, не исключено, остались фанатики, по сей день жаждущие отмщения. Поэтому старый и верный друг Манфреди не имеет права рисковать: Альтина не должна быть мишенью, она должна исчезнуть, на какое-то время удалиться туда, где ни одна живая душа не сможет ее отыскать. На тот случай, если всплывет имя Клаузена. — Ты понимаешь меня, мама?

— Да, — ответила Альтина. — Он тоже говорил мне об этом. Давным-давно, десятки лет назад. Однажды, теплым берлинским вечером. Он сказал тогда, что они не оставят нас в покое. И оказался прав. Мир полон сумасшедших.

— Так куда же ты уедешь?

— Пока не знаю. Вероятно, отправлюсь путешествовать. Подходящее время для этого, не так ли? Люди чертовски внимательны к смерти.

— Я предпочел бы, чтобы ты отправилась туда, где окажешься вне поля зрения. Всего на несколько недель.

— Это очень трудно. Поверь, у меня есть некоторый опыт в этом деле. Около двух лет после отъезда из Берлина мы с тобой переезжали с места на место. Добрались почти до Перл-Харбора. Активность Бунда не согласовывалась с покоем тех дней, он получал распоряжения с Вильгельмштрассе.

— Я не знал этого, — откликнулся Холкрофт.

— Ты много еще чего не знаешь, но это теперь не имеет значения. Ричард положил всему этому конец. Заставил нас успокоиться, прекратить постоянное бегство. Ну да ладно. Я дам тебе знать, где меня найти.

— Как?

— Твои друг, Буоновентура. Он почтительный и славный. Я дам ему знать. Холкрофт улыбнулся:

— Договорились. Я позвоню Сэму.

— Я никогда не рассказывала тебе о тех днях. Пока в нашей с тобой жизни не появился Ричард. Зря, наверное. Тебе, должно быть, интересно?

— Я сам должен был спросить. А Манфреди прав — ты удивительная, потрясающая женщина.

— Нет, дорогой. Просто мне посчастливилось уцелеть. Я выжила.

Как всегда, они быстро по-дружески попрощались. Мать с сыном всегда были друзьями.

Ноэль вышел из кабинета и направился к бару, где его ждал приятель, помощник менеджера гостиницы. Сначала он двинулся через вестибюль, но потом решил пойти в обход. Подошел к огромному окну слева от входа и выглянул из-за тяжелых бархатных портьер. Зеленый «фиат» все еще стоял в конце улицы. Холкрофт пошел в бар.

Минут пятнадцать он проведет за приятной беседой со старым приятелем, во время которой сообщит ему любопытную, хотя и неверную информацию, а в результате попросит о некотором одолжении.

Еще Хелден. Если она не объявится в пять, он сам позвонит ей в «Галлимар». Необходимо увидеть ее — Ноэлю нужен был револьвер.

* * *


— Четыре-пять дней?! — взорвался Холкрофт. — Я не желаю ждать так долго. Я не могу позволить себе потерять столько времени!

— Но его не будет в Париже до тех пор, а ты поезжай пока в Берлин. Эта поездка займет день, не больше.

— Он знал о Кесслере?

— Может, не по имени, но он знал о Берлине.

— Где он был, когда разговаривал с тобой?

— В афинском аэропорту.

Ноэль вспомнил. Четыре дня назад он исчез в Бахрейне. Наши оперативники разыскивают его повсюду от Сингапура до Афин.Очная ставка британской разведки с Джоном Теннисоном — неизбежна, если уже не произошла.

— Что он говорил об англичанах?

— Он был взбешен невероятно. Так похоже на Иоганна: написать статью, мягко говоря, покоробившую министерство иностранных дел. Он был оскорблен.

— Да вряд ли. Газетная статья — последняя крайняя мера. Ты можешь отозвать его? Позвони. Или, может, мне это сделать? Я встречу его в Орли.

— Боюсь, это невозможно, Ноэль. Он торопился на самолет. А у меня только номер в Брюсселе. Он получает там информацию, оставленную для него.

— Черт побери!

— Ты устал...

— Я спешу.

— Ноэль... — начала Хелден неуверенно. — Завтра я не работаю. Может, поедем куда-нибудь за город? Мне нужно поговорить с тобой.

Холкрофт был поражен. Он очень хотел видеть Хелден.

— Зачем ждать до завтра? Давай сегодня вместе пообедаем.

— Сегодня я не могу. У меня встреча. А завтра в десять утра я буду у тебя в отеле. Днем ты сможешь улететь в Берлин.

— Ты встречаешься со своими друзьями?

—Да.

— Хелден, пожалуйста... Никогда не думал, что буду просить кого-нибудь об этом, но... мне нужен револьвер. Не знаю, как достать его.

— Я поняла. Завтра принесу.

— До встречи. — Холкрофт положил трубку и взглянул на лежащий перед ним на стуле раскрытый кейс, на обложку женевского документа. Вспомнил об угрозе со стороны людей из «Вольфшанце». Ничто не обстоит так, как тебе казалось...Теперь он понимал, насколько верно это Утверждение. Он взял револьвер в Коста-Рике, убил человека, который собирался сделать то же с ним самим, и надеялся никогда больше не брать в руки оружие. Но все изменилось. Тот, кого он даже не знал, выкликал его из могилы...


Глава 20


— Ты любишь горную форель? — спросила Хелден, передавая револьвер Ноэлю, устроившемуся на переднем сиденье взятого напрокат автомобиля.

— Форель прекрасна, — ответил Холкрофт смеясь.

— Что смешного?

— Забавно. Вручаешь мне оружие и спрашиваешь при этом, чего бы мне хотелось на завтрак.

— Одно к другому отношения не имеет. Постарайся хоть на несколько часов выкинуть из головы все проблемы. Расслабься.

— Но я думал, ты именно о них хотела поговорить со мной.

— Да, хотела. Хотела получше узнать тебя. Той ночью, когда мы встретились, ты задал мне кучу вопросов.

— Но прежде чем я раскрыл рот, ты накричала на меня. Хелден рассмеялась.

— Мне очень жаль. Я была не в себе.

— Ты была почти безумна. А у тебя прелестный смех. Первый раз вижу тебя смеющейся.

— Я делаю это довольно часто, по крайней мере дважды в месяц.

Холкрофт уставился на девушку.

— Наверное, я не должен был говорить этого. И не предполагал, что есть столько поводов для смеха.

Хелден внимательно смотрела на Холкрофта, на губах ее все еще играла улыбка.

— Поводов гораздо больше, чем ты думаешь. Я не обиделась.

— К тому же беседа наша той ночью не слишком располагала к веселью.

— Конечно. — Хелден повернулась, сложив руки на коленях, и серьезно спросила: — Ты когда-нибудь думал о них раньше?

— О ком?

— Об отцах, которых ни ты, ни я никогда не знали. То, что они сделали, — удивительный акт бесстрашия, дерзкий и отчаянный поступок.

— И ведь не один такой поступок. Сотни... тысячи. Представь, три года манипуляций и подтасовок.

— Должно быть, они жили в постоянном страхе.

— Конечно.

— Что двигало ими?

— Что?.. Генрих Клаузен в своих письмах определил, что именно заставило их пойти на этот отчаянный шаг. Шок, пережитый от создания «реабилитационных лагерей». Аушвиц, Белзен. Сильное потрясение, поразившее их души и умы. Сейчас это кажется неправдоподобным, но помни, ведь шел сорок третий. Заговоры молчания...

Хелден положила свою ладонь на руку Холкрофта, прикосновение вышло коротким, но ощутимым.

— Ты называешь его Генрих Клаузен,а не отец?

—Отцом мне был другой человек, — начал было Ноэль, но запнулся. Не слишком удачный момент, чтобы говорить о Ричарде. Не стоит распускаться. — Но он, к несчастью, умер. Погиб пять дней назад, в Нью-Йорке.

Хелден в оцепенении уставилась на Холкрофта.

— Боже, неужели убит? Из-за Женевы?!

— Не знаю.

— Но ты так думаешь, ведь правда?

— Да. — Ноэль изо всех сил сжал руль и замолчал. Забрался опять в свою раковину, окружив себя непробиваемой оболочкой.

— Прости меня, Ноэль. Что еще сказать? Я очень хочу помочь тебе, только не знаю как.

Холкрофт внимательно посмотрел на девушку. Милое лицо, чистые и искренние карие глаза, полные теплоты и тревоги за него.

— Спасибо. У тебя самой куча проблем. Ты очень славная, Хелден. Никогда еще я не встречал никого, похожего на тебя.

— То же самое могла бы сказать и я о тебе.

— Ну вот, мы оба это сказали, а теперь — как насчет форели? Уж если мы решили забыть обо всем на несколько часов, то скажи, наконец, куда мы едем?

— В Барбизон. Там чудесный ресторанчик, прямо в центре города. Ты был когда-нибудь в Барбизоне?

— Да, несколько раз, — ответил Ноэль, бросив случайный взгляд на боковое зеркальце.

За ними следовал темно-зеленый «фиат». Холкрофт не был уверен, тот ли это автомобиль, что караулил его вчера на улице Георга V, но выяснить это нужно, не беспокоя Хелден. Ноэль замедлил ход, однако «фиат» не обогнал их. Вместо этого он перестроился в правый ряд, предлагая дорогу другой машине.

— Что случилось? — спросила Хелден.

— Ничего серьезного. Нужно было проверить карбюратор.

— Ты разбираешься в машинах?

— Я прекрасный механик. — Холкрофт выжал педаль, и автомобиль рванул вперед. Теперь зеленый «фиат» маячил в зеркале заднего вида. Отклонился влево, обогнал разделяющую их машину и снова вернулся в правый ряд.

Итак, ответ на вопрос получен. За ними следят. Осторожность — превыше всего. Кто бы ни сидел в этом «фиате», он напрямую связан со смертью Ричарда Холкрофта, никаких сомнений. И Ноэль рассчитывал поймать этого человека в ловушку.

— Все в полном порядке, — сказал он Хелден. — Завтрак в Барбизоне — чертовски удачная идея. Посмотрим, помню ли я дорогу.

Но дороги он не помнил. Сделал несколько неправильных поворотов, пытаясь отшутиться, что французская сельская местность сильно изменилась. Поездка превращалась в игру кошки с мышью. Необходимо увидеть лицо человека в «фиате». В Париже это было невозможно, ветровое стекло и облако сигаретного дыма скрывали незнакомца. А Ноэль должен быть в состоянии узнать его в толпе. Но, увы, водитель «фиата» оказался профессионалом. Если он и был в замешательстве от бесцельных поворотов Ноэля и перемены скоростей, то умудрялся не показывать этого, оставаясь на благоразумном расстоянии, контролируя дистанцию между машинами. На узкой улочке к югу от Корбейль-Эссон они увидели сломанный автомобиль. Хороший повод, чтобы остановиться. Что Холкрофт и сделал, любезно поинтересовавшись, не нужна ли помощь. У «фиата» не было выбора, пришлось проскочить мимо двух стоящих машин. Ноэль успел вовремя поднять глаза. Мужчина был красив, со светло-каштановыми волосами и... что-то еще... щеки — то ли рябые, то ли покрытые пятнами. Дело сделано. Он узнает это лицо. Все, что имело значение в данной ситуации. Водитель сломанной машины поблагодарил, сказав, что помощь уже в пути. Ноэль закивал и снова тронулся в путь, размышляя, увидит ли опять злосчастный «фиат».

— Славно было бы помочь, — сказала Хелден.

— Да, мы, ужасные американцы, время от времени делаем полезные и хорошие вещи. Все, возвращаюсь на шоссе.

Если их преследователь выскочит с боковой дороги, ни не заметят этого. Так и произошло. «Фиат» просто возник сзади, на шоссе, отраженный в зеркале их автомобиля. На въезде в Барбизон «фиат» все еще следовал за ними. На приличном расстоянии, но следовал.

Завтрак представлял собой забавную смесь неловкости и непринужденности. Разговор то живо начинался и захватывал их обоих, то внезапно прерывался на полуслове, дни болтали о пустяках, незначительных и славных. Им было очень хорошо вместе, легко и свободно. Болтая или задавая вопросы, Хелден все время касалась Ноэля кончиками пальцев, пожимала руку или теребила рукав куртки. Делала она это так естественно и просто, что Холкрофт перестал вздрагивать и расслабился.

— Твой брат ничего не говорил о Бомонте?

— Говорил и был очень зол при этом. Но тем не менее он думает, что ты ошибся — Бомонт не мог лететь самолетом из Нью-Йорка. А еще брат хотел, чтобы ты принес фотографию. Я сказала, что ее уже нет. Он дико расстроился.

— Из-за фото?

— Да. Он сказал, это может быть опасно. Наведет на Гретхен, на тебя, на Женеву.

— Думаю, все гораздо проще. Королевский военно-морской флот ничем не отличается от любой другой военной организации. Офицеры и чиновники защищают друг друга.

— Ты имеешь в виду мою неразборчивую сестру? Холкрофт кивнул. Ему не очень хотелось обсуждать Гретхен Бомонт, особенно с Хелден.

— Все в порядке, Ноэль. Что касается моей сестры, то это не мое дело. — Девушка вдруг смутилась. — То есть, я хочу сказать, что не имею права судить... То есть нет, совсем не то... Я хочу сказать, что не имею права, поскольку дело касается тебя...

— Не продолжай. Мы оба прекрасно знаем, что ты хотела сказать, — прервал ее Холкрофт и бережно накрыл своей рукой ее ладошку. — Будь свободнее в том, на что ты имеешь право и на что нет. Так будет лучше.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя идиоткой.

— Менее всего мне хотелось этого. — Ноэль освободил ее руку и проследил за взглядом Хелден. Она смотрела в окно на небольшой каменный пруд, он же проследил взглядом дальше, пристально оглядев несколько туристических групп, бродивших по улицам Барбизона за воротами ресторана. Мужчина со светло-каштановой шевелюрой и оспинами на щеках неподвижно стоял неподалеку. Во рту дымилась сигарета, а в руках он держал какую-то книжонку. Но читать не читал, а неподвижно следил за входом в ресторан. Пришло время встать из-за стола, подумал Ноэль. Ярость вновь охватила его. Этот тип не должен уйти!

— У меня идея, — произнес Холкрофт с небрежностью, на какую только был способен. — Там у дверей афиша. Насколько мой школьный французский позволяет понять, там написано «Зимний праздник». Это что, вид карнавала?

— Это приблизительно милях в восьми отсюда.

— И как это происходит? Карнавал, я имею в виду.

— Да это не совсем карнавал. Самый рядовой праздник, проводит церковь, как правило, в день какого-нибудь святого. На самом деле это что-то вроде блошиного рынка.

— Давай поедем?

— В самом деле?

— А почему нет? Это должно быть забавно. Куплю тебе подарок.

— Хорошо, — согласилась Хелден, лукаво глядя на Холкрофта.

Слепящий солнечный свет не давал спокойно наблюдать в боковом зеркальце, что происходит на дороге. Приходилось бросать скорые косые взгляды, а затем долго моргать, пытаясь избавиться от кругов перед глазами. Время от времени зеленый «фиат» все же возникал на горизонте. Он был далеко позади, но надолго из поля зрения не исчезал. Ноэль припарковал машину за церковью, олицетворявшей центр маленького города. Направляясь к парадной двери, они обошли дом пастора и нырнули в толпу. Центральная площадь — типично французская; вымощенные булыжником улицы — неровны и извилисты, старые покосившиеся здания и узкие тротуары. Торговые прилавки расположены в беспорядке, навесы — ветхие, а под ними — изделия ремесленников всех видов и сортов. Блестящие блюда и деревянные тарелки, изобилие скатертей и клеенок, на всем солнечные лучи. Ясно, зимняя торговля — не для туристов. Для иностранцев — лето и осень.

Человек с рябым лицом стоял на полпути к площади около одного из прилавков. Что-то жевал и сам неотвязно следил за Холкрофтом. Он даже не догадывается, что разоблачен, подумал Ноэль. Слишком небрежный вид он имел, думая, что все в полном порядке.

— Стой здесь! Сейчас принесу кое-что, подарок найден!

— Ноэль, постой! Не глупи!

— Стой здесь! Через несколько минут я вернусь!

— Я буду здесь... — Хелден показывала на прилавок с посудой.

— Прекрасно. Скоро увидимся.

И Холкрофт бросился сквозь толпу. Если он будет достаточно проворен, то тот, другой, не успеет отреагировать. Так и случилось. Мужчина рассеянно стоял возле кондитерского прилавка и заказывал следующее пирожное. Ноэль уже добрался до тротуара и был в нескольких ярдах от него. Тот встал на цыпочки, озабоченно оглядывая толпу. Увидев Хелден, он на минуту расслабился. Подумал, наверное, что Ноэль где-то поблизости. Ноэль сделал вид, что оступился, и, прихрамывая, согнувшись якобы от боли, пошел по краю толпы. Теперь уж точно он не будет заметен. Пробравшись совсем близко к прилавку, он мог внимательней разглядеть преследователя. В мужчине этом было что-то старомодное и примитивное: в том, как он стоял застыв, как жевал пирожное, время от времени потягиваясь, чтобы удостовериться, что жертва в поле зрения. Холкрофту представилось, что он караулит хищника. Он, конечно, не мог видеть сейчас свои глаза, но был уверен, что они пусты, холодны и насторожены. Мысль эта выбила из колеи, вызвав в памяти образ другого человека, такого же холодного и бесстрастного, сидящего на заднем сиденье и приставившего к виску водителя пистолет, ожидая, когда Ричард Холкрофт появится на нью-йоркской мостовой.

Ноэль вновь стремительно нырнул в толпу, сжимая правой рукой пистолет в кармане, в левую вытянув перед собой, сжав в напряжении пальцы. Когда он коснется преследователя, это будут тиски, которых тот не забудет никогда.

Внезапно Ноэль почувствовал, что блокирован. Блокирован! Пока он пытался протиснуться между мужчиной и женщиной, стоящими прямо перед ним, фигура третьего человека встала на его пути. Лица этого человека Ноэль не видел, но он был непреодолимым препятствием на пути. Случайностью это быть не могло!

— Прочь! Черт побери, дайте мне пройти! — Крики Холкрофта, его английский встревожили человека с оспинами на лице: роняя пирожное, он стал судорожно вертеться на месте, ища глазами Холкрофта. Лицо его пылало, глаза стали дикими. И тут он бросился в толпу, прочь от Ноэля. Холкрофт почувствовал это раньше, чем увидел. Что-то прорезалось сквозь куртку, порвав подкладку левого кармана. Ноэль взглянул, не веря своим глазам. Нож! Чудом он не пронзил тело! Ноэль схватил руку, державшую нож, оттолкнул ее в сторону и ударил плечом в грудь неведомому противнику. Тот все еще прятал лицо. Кто он? Времени, чтобы выяснить это, не было. Сейчас главное — уйти от ножа. Ноэль завопил. Зажав обеими руками кисть врага, он наклонился, избегая лезвия, дернул резко вниз и изо всех сил ударил противника. Клинок отскочил, звякнув о мостовую. И в этот момент Холкрофт почувствовал, как что-то с треском опустилось ему на шею. Ошеломленный, он, однако, знал, что это такое. Тяжелая железная труба. Он лежал на земле скорчившись, в страхе и смятении, понимая также, что хуже всего бездействовать. Он ждал нового нападения, готовый по возможности его отразить. И еще готовый найти своих врагов. Но они исчезли. И нож, принадлежавший неизвестному лицу, тоже исчез. А люди вокруг, глядя на него как на чумного, пятились и причитали.

Боже мой, только и подумал Холкрофт, придя в себя и отдавая отчет в том, что же все-таки произошло. Если эти сволочи убьют его, то не оставят в живых и Хелден. Если рябого защищали убийцы и они знали, что он, Холкрофт, распознал их задачу, они вполне могли допустить, что Хелден с ним заодно. Они пойдут за ней и убьют. Ноэль с трудом прокладывал себе дорогу сквозь плотный круг зевак, уклоняясь от сотни разгневанных рук, в направлении, где, по его смутным понятиям, он оставил Хелден. К прилавку с посудой. Точно. Вот он. Но Хелден здесь нет. Ноэль подбежал к продавцу и закричал:

— Женщина! Здесь была белокурая женщина!.. Простите, я плохо говорю по... Женщина! Блондинка! Она была здесь.

Торговец пожал плечами и продолжил чистить какую-то чашу.

— Где она?! — продолжал вопить Ноэль.

— Да вы сумасшедший! Безумец! Полиция! — разозлился француз.

— Нет, ну пожалуйста... Светлая такая женщина... Торговец сжалился над Ноэлем и неопределенно кивнул влево.

Холкрофт ринулся влево от лотка и снова нырнул в толпу. Неужели ее убили? Он напряженно вглядывался в людей вокруг, в каждую пару глаз, каждую копну волос. Но ее нигде не было. Хелден! Внезапно сзади кто-то опять на него набросился, нанеся сильный удар по почкам, пытаясь сдавить шею. Ноэль локтем ударил в живот нападавшего и, оказавшись за ним, поволок назад. Задыхаясь, он тащил тяжелое извивающееся тело сквозь толпу. На мгновение руки противника ослабли, но мгновения этого Ноэлю хватило, чтобы ухватить того за предплечье, рвануть вниз и бросить напавшего на бедро. Оба упали на землю. И Ноэль увидел лицо! Под коротко остриженными непослушными волосами на лбу небольшой шрам, злые голубые глаза. Это который моложе, из тех двух агентов, что допрашивали Ноэля в лондонском отеле. Ярость душила и подстегивалась животным неконтролируемым страхом. Уж если британская разведка вмешалась, то вмешательство это вполне могло стоить Хелден жизни. Но почему? Почему именно здесь? В этой забытой Богом французской деревне? Ответов не было. Единственное, что Холкрофт знал наверняка, так это то, что человек, чье горло он сжимает сейчас в ненависти, его враг, ничуть не меньший, чем «Возмездие» или «Одесса».

— Поднимайся. — Ноэль с трудом встал на ноги и дернул побежденного. Ошибка состояла в том, что на какое-то мгновение агент оказался свободен. Чем он и воспользовался, нанеся Холкрофту сокрушительный, парализующий удар в живот. Глаза вылезли у Холкрофта из орбит, и в течение нескольких минут он сознавал лишь то, что его волокут сквозь ряды изумленных лиц. Потом какая-то сила отшвырнула его к стене, голова ударилась о твердую поверхность.

— Идиот! Какого черта ты сделал это? Тебя же чуть не убили! — Человек из МИ-5 не кричал, хотя так могло показаться, настолько напряженным и взвинченным он был в тот момент.

Ноэль попытался сосредоточиться.

— Ты, ублюдок! Ты же пытался убить меня! — просипел он.

— Ты определенно сумасшедший, Холкрофт! Тинаму не тронет тебя. Я должен был вытащить тебя отсюда.

— Тинаму здесь?

— Идем.

— Нет. Где Хелден?

— Естественно, не с нами. Ты думаешь, мы — психи? — Ноэль уставился на агента. Он прав. Это безрассудство.

— Значит, кто-то увез ее. Хелден исчезла.

— Если ее здесь нет, значит, она сама ушла, добровольно. Мы пытались предостеречь тебя.

— Ты ошибаешься. Был человек с рябым лицом...

— "Фиат"?

— Точно! Он следил за нами. Я попытался добраться до него, но его люди опередили меня. И хотели убить.

— Идем со мной, — приказал агент, схватил Ноэля за руку и потащил вниз по тротуару.

Они дошли до узкого темного переулка между двумя домами. Ни единого луча света. Все скрыто в полумраке. По краям переулка — ящики для мусора. За третьим ящиком справа Холкрофт увидел пару ног. Четыре-пять шагов, и можно увидеть лицо. На первый взгляд рябой казался смертельно пьяным. В руке он сжимал бутылку красного вина, следы вина виднелись на брюках. А на груди красное пятно совсем другого свойства. Он был застрелен.

— Вот твой убийца, — спокойно сказал агент. — Теперь будешь слушать нас? Возвращайся в Нью-Йорк. Расскажи все, что знаешь, и оставь это дело навсегда.

В голове у Ноэля все смешалось, смятение охватило его. Сначала жуткая смерть в облаках, потом убийство в Нью-Йорке, следующее — в Рио, и теперь здесь, в тихой французской провинции. «Возмездие», «Одесса», «Вольфшанце»... Теперь для тебя все будет по-другому...Холкрофт повернулся к человеку из МИ-5, и голос его мало чем отличался от шепота.

— Не могу я. Понимаешь, не могу.

Неподалеку послышалась перестрелка. Промелькнули две фигуры. Приказы яростные и жесткие, но слов не разобрать. Крики о помощи прервались звуком удара одного тела о другое, злобные шлепки вновь и вновь. И тут до Холкрофта донеслось: «Ноэль! Ноэль!»... Хелден! Он окончательно пришел в себя и точно знал, что нужно делать.

Резко, изо всей силы он двинул плечом агенту английской разведки, отшвырнув того к мусорным ящикам, скрывающим труп человека с рябым лицом, и стремительно выбежал из переулка.


Глава 21


Он снова услышал крики, но, откуда они доносились, определить было невозможно: на деревенской площади неистовствовала толпа, звучали концертино и кларнеты. Там, где толпа расступалась, скакали, крутились и вертелись в деревенских танцах пары. Fete d'hiver[12 - Зимний праздник (фр.).] стал карнавалом.

— Ноэль! Ноэль!

Налево от площади, вверх по изогнутой улочке — крики доносятся оттуда! Холкрофт побежал сломя голову, налетев на целовавшихся влюбленных. Туда.

— Ноэль!

Он оказался в переулке, по обе стороны которого шли трехэтажные дома. Он кинулся дальше — крик раздался снова, но уже ни слов, ни имен, только крик, оборванный ударом, вызвавшим стон.

Господи! Он должен ее найти...

Дверь!Дверь была приоткрыта; она вела в четвертое справа здание. Крик отсюда!

Он побежал туда, по дороге вспомнив, что в кармане у него пистолет. Ноэль достал его и, неуклюже держа оружие в руке, вдруг осознал, что ни разу даже толком не взглянул на него. Теперь, рассмотрев оружие, он на секунду замер.

Он плохо разбирался в пистолетах, но такой он уже видел. Это был самозарядный «ТП-70», такой же, как и пистолет, что одолжил ему Сэм Буоновентура в Коста-Рике. Это совпадение не придало ему уверенности, скорее напротив — ему просто стало дурно. Это был чужой мир.

Проверив предохранитель, Холкрофт распахнул дверь, стараясь держаться в тени. Он попал в узкий, длинный, полутемный коридор. По левой стене футах в двенадцати Друг от друга находились две двери. Насколько он помнил подобные строения, в правой стене тоже должны быть две двери; оттуда, где он стоял, их не было видно.

Он бросился внутрь, держа пистолет перед собой. Справа были две двери. Всего — четыре. И за одной из них — Хелден. Но за которой? Он подошел к первой двери слева и прислушался.

Оттуда доносился странный скребущийся звук. Он представления не имел, что бы это могло быть. Одежда, ткань... может быть — рвущаяся одежда? Ноэль повернул ручку, дверь поддалась, и он открыл ее, держа пистолет наготове.

Стоя на коленях в темной комнате, старуха скребла пол. Она стояла к нему боком, изможденная, с отвисшими щеками, и кругами водила рукой по мягкому дереву. Она была столь стара, что не заметила Холкрофта. Он закрыл дверь.

На двери справа был укреплен черный бант. За этой дверью кто-то умер; семья в трауре. За этой дверью — смерть. Эта мысль слишком действовала ему на нервы, он прислушался.

Так и есть! Там идет борьба. Тяжелое дыхание, движение, напряженность; за дверью — отчаяние. За дверью — Хелден.

Холкрофт отступил на шаг, поднял пистолет, занес ногу и, глубоко вздохнув, как тараном, вышиб дверь ногой. Удар был так силен, что дверь с треском распахнулась.

В комнате на грязной постели лежали двое обнаженных подростков — темноволосый мальчишка на толстой светлокожей девчонке; ее ноги были подняты вверх, мальчишка лежал между ними, сжимая руками ее грудь. Услышав звук удара и увидев чужого, девчонка закричала. Парень, спрыгнув с нее, скатился на пол, разинув рот от потрясения.

Удар! Звук удара был сигналом тревоги. Холкрофт выбежал в коридор и кинулся ко второй двери слева. Не время думать о чем-либо, кроме поисков Хелден. Он плечом навалился на дверь, неловко поворачивая ручку левой рукой — в правой он сжимал пистолет. Сила не потребовалась, дверь отворилась сама.

На мгновение Ноэлю стало стыдно: у противоположной стены возле окна стоял слепой. Он был стар и дрожал от страха перед невидимым, неизвестным насилием, вторгшимся в его темный мир.

— Norn de Dieu...[13 - Боже... (фр.)] — прошептал он, протягивая вперед руки.

От входной двери донесся звук торопливых шагов, становившийся все громче, — это были шаги человека не просто бегущего, но бегущего сломя голову. Холкрофт быстро обернулся и увидел, как мимо пронесся агент МИ-5. Откуда-то донесся звук бьющегося стекла. Шатаясь, Ноэль вышел из комнаты слепого и взглянул налево: из открытой двери в конце коридора лился солнечный свет. Стеклянные переборки двери были закрашены черным, и в полумраке он не увидел ее.

Как агент узнал, что там есть дверь? Почему он распахнул ее ударом ноги и ринулся на улицу? Может быть, агент МИ-5 решил, что он побежал этим путем? Инстинкт подсказывал Холкрофту, что с точки зрения агента он не заслуживает подобного внимания, ведь он просто сумасшедший любитель. Нет, тот гонится за кем-то другим.

Тогда — за Хелден! Но Хелден должна быть за дверью напротив — только там он еще не был. Она должна быть там. Агент ошибся!

Холкрофт ногой вышиб дверь и кинулся внутрь.

Комната пустовала уже давно. Повсюду слоями лежала пыль... и на ней не было следов. Сюда никто не заходил уже много недель.

Агент МИ-5 оказался прав. Любитель не знал чего-то такого, о чем сразу догадался профессионал.

Ноэль побежал из пустой комнаты по коридору через разбитую дверь во двор. Слева была тяжелая деревянная дверь, выходившая в переулок. Она была открыта, и Ноэль кинулся туда. Он слышал звуки карнавала, доносившиеся с площади, но кроме них было что-то еще. В дальнем конце пустынной улицы справа от него раздался крик, снова, как и прежде, прерванный. Он побежал туда, к Хелден, но никого не увидел.

— Назад! — раздалась команда из подворотни. Раздался выстрел; над его головой раскрошился камень, и он услышал отвратительный вой отскочившей пули.

Ноэль бросился на землю — жесткую и неровную булыжную мостовую. Падая, он задел собачку пистолета. Выстрелом ему едва не снесло лицо. В панике он покатился к подворотне. Чьи-то руки схватили его и втолкнули в тень. Молодой человек со шрамом на лбу — агент британской разведки — прижал Холкрофта к каменной стене.

— Чертов ты дурень! Я сам тебя убью и избавлю их от лишней работы.

Вжавшись в стену, агент выглянул наружу.

— Я не верювам, — сказал Ноэль. — Ничему этому я не верю. Где она?

— Этот ублюдок держит ее на той стороне улицы, в двенадцати ярдах отсюда. По-моему, у него есть радио и он вызвал машину.

— Они убьютее!

— Не сейчас. Не знаю почему, но у них на уме что-то другое. Может быть, потому, что она его сестра.

— Да нет же!Это не так, это безумие! Я сказал ей, и она с ним связалась. Он такой же Тинаму, как вы. И он абсолютно ненормальный. Он может написать что-нибудь для своей газеты, чтобы выставить вас — министерство иностранных дел — да и все чертово английское правительство совершенными ослами.

Агент МИ-5 уставился на Холкрофта взглядом человека, изучающего бред психопата — со смесью любопытства, отстраненности и удивления:

— Он что? Тычто?

— Вы слышали мои слова.

— Боже мой!.. Кто бы ты ни был, во что бы ты ни был впутан, ты никак с этим не связан.

— Я вам еще в Лондоне об этом говорил, — ответил Ноэль, стараясь сесть и отдышаться. — Вы что, думали, я лгу?

— Мы знали, что ты лжешь, мы только не знали почему. Мы считали, что тебя используют люди, жаждущие добраться до фон Тибольта.

— Зачем?

— Затем, чтобы установить контакт, не выдавая себя. Это хорошее прикрытие: деньги, оставленные семье в Америке.

— Но зачем?

— Потом! Тебе нужна девица, мне нужен ублюдок, который ее захватил. Послушай, — агент указал на пистолет в руке Ноэля, — ты хоть знаешь, как этим пользоваться?

— Я однажды стрелял из такого. Но я не специалист.

— И не надо, и цель у тебя будет большая. Если я не ошибаюсь, у них в этом районе курсирует машина.

— А у вас нет машины?

— Нет, я один. А теперь слушай. Если подъедет машина, ей придется остановиться. В ту секунду, когда это произойдет, я брошусь к двери на той стороне. Пока я буду бежать, прикрой меня, стреляя в машину. Целься в лобовое стекло. Можешь попасть в шины, в радиатор. Но главное — постарайся разбить лобовое стекло. Сделай эту чертову машину неуправляемой, если только сумеешь; и моли Бога, чтобы местные торчали на своих плясках на площади.

—. А если нет, если кто-нибудь...

— Попытайся не задеть его, кретин! — взорвался англичанин. — И старайся стрелять в правую часть машины. Правую от тебя. И поменьше высовывайся.

— В правуюсторону машины?

— Да, или попадешь в свою девицу, которая, честно говоря, мне на хрен не нужна. Но мне нужен он. Конечно, если я ошибаюсь, это никуда не годится, и нам придется придумать что-нибудь другое.

Агент, прижавшись лицом к стене, осторожно выглянул на улицу. Этот незнакомый лес принадлежал вот таким людям, а не благонамеренным архитекторам.

— Вы не ошиблись, вернувшись в этот дом. Вы знали, что там есть второй выход?

— Конечно, никто в своем уме не позволит себе оказаться в такой ловушке.

Профессионал не ошибся и на этот раз. Ноэль услышал визг покрышек на невидимом повороте — машина быстро приближалась. Агент встал, сделав Ноэлю знак следовать за ним. Прижимая к груди согнутую руку с пистолетом, он выглянул из-за угла.

Снова взвизгнули шины, машина остановилась. Бросаясь вон из подворотни, агент крикнул Холкрофту: «Пора!» — и, дважды выстрелив по машине, бросился вниз по Улице. Это был недолгий кошмар, который безумное движение и звуки разрушения обращали в реальность. Ноэль видел пистолет в своей руке. Чувствовал дрожь, пробегавшую по всему телу, когда он спускал курок. В правую часть машины. Справа от тебя.Или... Он отчаянно старался быть точным. С изумлением он увидел, как лобовое стекло покрывается трещинами; слышал, как пули впивайся в дверь; слышал человеческие крики... а потом увидел, как на мостовую из машины выпал человек. Это был водитель; он лежал раскинув руки, кровь текла из его головы, и он не шевелился.

На той стороне улицы агент МИ-5, пригибаясь, выскочил из двери, держа перед собой пистолет. Потом Ноэль услышал команду:

— Отпусти ее! Тебе живым не уйти!

— Nie und nimmer![14 - Нет, никогда! (нем.)]

— Тогда она умрет вместе с тобой! К черту!.. Повернитесь-ка вправо, мисс! Немедленно!

Друг за другом раздались два выстрела; эхом отозвался на улице женский крик. Оцепенение покинуло Ноэля. Он бросился через дорогу, боясь думать, боясь увидеть то, что его ждет, боясь обнаружить то, что он не смел обнаружить, боясь сойти с ума.

Хелден, дрожа и всхлипывая, стояла на коленях. Она не сводила глаз с мертвеца, распростертого на мостовой слева от нее. Но она была жива; а больше его ничто не заботило. Ноэль подбежал к ней и упал рядом, прижимая ее вздрагивавшую голову к своей груди.

— Его... его, — прошептала Хелден, отталкивая Ноэля, — быстрее.

— Что? — Ноэль проследил за ее взглядом. Агент МИ-5 пытался ползти, его рот то открывался, то закрывался, он пытался что-то сказать, но не мог. А на груди по рубашке расплывалось красное пятно.

Небольшая толпа уже собралась на выходе с площади. Четыре-пять человек осторожно выступили вперед.

— Забери его, быстро забери его, — сказала Хелден. Она была способна размышлять, а он нет; она могла принимать решения, а он был неподвижен.

— Что мы будем делать? Куда мы идем? — вот и все, что он мог сказать, и он даже не был уверен, что эти слова принадлежат ему.

— Это поперечные улицы, они связаны между собой. Мы должны забрать его отсюда.

— Почему?

Хелден сверлила его глазами:

— Он спас мне жизнь. Он спас тебе жизнь. Быстро! Холкрофт мог лишь повиноваться ее приказам; сам думать он не мог. Он поднялся на ноги, подбежал к агенту, склонился над ним. И увидел сердитые голубые глаза; губы, безуспешно пытавшиеся что-то произнести. Англичанин умирал.

Ноэль поднял агента, но стоять сам тот не мог, и Холкрофт взял его на руки, удивляясь своей силе. Обернувшись, он увидел, что Хелден шатаясь идет к машине — мотор все еще работал. Ноэль отнес агента к простреленной машине.

— Я сяду за руль, — сказала Хелден. — Положи его на заднее сиденье.

— Но лобовое стекло! Ты же ничего не увидишь!

— Мы все равно далеко его не увезем.

Следующие несколько минут показались Холкрофту столь же нереальными, как и вид пистолета, который он все еще держал в руке. Хелден живо развернулась, заехав на тротуар, и вывернула на середину дороги. Сидя рядом с ней, Ноэль, несмотря на панику, кое-что осознал. Осознал спокойно, почти бесстрастно; он начал приспосабливаться к этому страшному новому миру. Его сопротивление угасло, что подтверждалось и тем, что содействовал,а не бежал.Люди пытались его убить. Они пытались убить девушку, сидевшую рядом с ним. Может быть, этого оказалось достаточно.

— Ты можешь найти церковь? — спросил он, удивившись тому, как овладел собой. Она взглянула на него:

— Думаю, что да. Зачем?

— Мы не можем ехать на этой машине, даже если бы ты могла что-то видеть. Мы должны найти свою. — Он указал рукой на капот. Было видно, как оттуда поднимается пар. — Радиатор пробит. Найди церковь.

Ей это удалось, каким-то чутьем она продвигалась по узеньким улочкам и переулкам, соединявшим неровные лучи, выходившие с деревенской площади. Последние несколько кварталов были ужасны: что-то возбужденно крича, за машиной бежали люди. Сначала Ноэлю показалось, что их внимание привлекло простреленное любовое стекло,но дело было не в этом. Люди спешили к центру — к площади; слух облетал город.

— Des gens assassines! La tuerie![15 - Убитые! Бойня! (фр.)]

Хелден свернула на улицу, ведшую мимо дома священника к автостоянке. Там она остановилась рядом со взятой напрокат машиной. Холкрофт посмотрел на заднее сиденье. Агент МИ-5, согнувшись, лежал в углу; он еще дышал. Агент шевельнул рукой, словно желая привлечь внимание Ноэля.

— Мы собираемся сменить машину, — объяснил Хол-крофт, — мы отвезем вас к врачу.

— Выслушай... меня сначала, кретин, — прошептал англичанин. Его взгляд остановился на Хелден: «Скажи ему».

— Выслушай его, Ноэль, — сказала она.

— Что такое?

— Пэйтон-Джонс... у тебя... его телефон. Холкрофт вспомнил. Имя на карточке, которую дал ему в Лондоне седой агент средних лет, было Гарольд Пэйтон-Джонс. Он кивнул: «Да».

— Позвони ему... — агент МИ-5 закашлялся, — расскажи ему, что случилось... все.

— Вы сами все расскажете, — сказал Ноэль.

— Заткнись. Скажи Пэйтон-Джонсу, что возникли осложнения, которых мы не предвидели. Человек, который, как мы считали, был послан Тинаму, человек фон Тибольта...

— Мой брат — не Тинаму! -воскликнула Хелден. Агент посмотрел на нее через полуприкрытые веки.

— Может, вы и правы, мисс. Раньше я так не думал, но может, и так. Я знаю только, что человек, следовавший за вами на «фиате», работал на фон Тибольта.

— Он ехал за нами, чтобы нас охранять! Чтобы узнать, кто преследует Ноэля.

Холкрофт вздрогнул и пристально посмотрел на Хелден:

— Ты о нем знаешь?

— Да, — ответила она, — наш сегодняшний ленч — это идея Иоганна.

— Спасибо большое.

— Прошу тебя. Ты ничего не понимаешь. А мой брат понимает. И я понимаю.

— Хелден, я пытался поймать этого человека в ловушку! Он был убит!

— Что? О Боже мой...

— Это осложняет дело, — прошептал агент, обращаясь к Ноэлю. — Если фон Тибольт — не Тинаму, то кто он? Почему застрелили его человека? Эти двое, почему они пытались похитить ее? Убить тебя? Кто они такие? Эта машина... попробуйте узнать о ней. — Англичанин начал задыхаться. Ноэль перегнулся через сиденье, но агент остановил его: — Только слушай. Узнай, кто они такие, чья это машина. Они и есть непредвиденное обстоятельство.

Агент МИ-5 едва был в силах держать глаза открытыми, его шепот стал почти неслышен. Было очевидно, что жить ему осталось несколько минут. Ноэль нагнулся к нему.

— Это осложнение не может иметь ничего общего с человеком по имени Питер Болдуин?

Умирающий вздрогнул как от удара тока. Его глаза широко открылись, зрачки почернели от приближения смерти.

— Болдуин? -Шепот стал жутким и жалобным.

— Он приходил ко мне в Нью-Йорке, — сказал Холкрофт. — Он сказал, чтобы я не вмешивался. Он сказал, что он знает то, чего никто не знает. Через минуту его убили.

— Он говорил правду!Болдуин говорил правду! — Губы агента задрожали, струйка крови вытекла у него изо рта. — Мы ему не поверили, он предлагал ничто!Мы были уверены, что он лжет...

— Лжет о чем?

Агент МИ-5 взглянул на Ноэля, потом с трудом перевел взгляд на Хелден.

— Нет времени... — Он мучительно пытался снова посмотреть на Холкрофта. — Вы чисты. Вы должны... иначе вам не следовало говорить то, что вы сказали. Я вам доверяю, обоим. Найдите Пэйтон-Джонса... как можно быстрее. Скажите ему, чтобы вернулся к делу Болдуина. Код «Вольфшанце»... Это «Вольфшанце».

Голова агента упала на грудь. Он был мертв.


Глава 22


Они двигались на север по парижской дороге, и вечернее солнце заливало округу оранжевым и желтым светом. Зимнее солнце везде одинаково. Это константа. И Холкрофт был благодарен ему за это.

Код «Вольфшанце». Это «Вольфшанце».

Питер Болдуин знал о Женеве. Он пытался сообщить о чем-то МИ-5, но недоверчивая британская разведка ему не поверила.

Он предлагал ничто!

Что он хотел получить в обмен? Какую сделку пытался заключить? Кто такой Питер Болдуин?

Кем был Питер Болдуин?

Кто такой фон Тибольт? Теннисон?

Если фон Тибольт — не Тинаму, то кто же он? Почему застрелили его человека? Почему они пытались похитить ее? Убить тебя?

Почему?

Хотя бы одну проблему можно отбросить: Джон Теннисон не Тинаму. Кем бы сын Вильгельма фон Тибольта ни был — а он мог быть опасен для Женевы, — он не был убийцей. Но кто же он тогда? Что он сделал, почему связан с убийцами? Почему охотятся за ним, а заодно и за его сестрой?

Эти вопросы не давали Ноэлю задуматься о последних событиях. Он не мог о них думать. Он сломается, если позволит себе это. Троих убили, одного из них — убил он. В перестрелке в отдаленной французской деревушке во время карнавала. Безумие.

— Как ты думаешь, что такое «Вольфшанце»? — спросила Хелден.

— Я знаю, что это такое, — ответил Холкрофт.

Она удивленно обернулась.

Ноэль рассказал ей все, что знал об остатках «Вольфшанце». Теперь уже не было смысла скрывать эти факты. Когда он закончил, Хелден не проронила ни слова. Он задумался над тем, не зашел ли слишком далеко. Не вовлекает ли он ее в конфликт, в котором она не хочет участвовать. Всего несколько дней назад Хелден говорила ему, что если он не будет поступать так, как она велит, если Ноэль не тот, за кого себя выдает, то она уедет из Парижа и он никогда ее больше не найдет. Как Хелден поступит теперь? Не окажется ли угроза «Вольфшанце» тем грузом, который она не захочет принять на себя?

— Ты испугана? — спросил он.

— Это глупый вопрос.

— Мне кажется, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да. — Она откинулась на спинку сиденья. — Ты хочешь знать, не сбегу ли я.

— Думаю, что да. Так как?

Несколько мгновений она молчала, но Холкрофт не настаивал на ответе. Когда она заговорила, в ее голосе — так похожем на голос сестры и так отличавшемся от него — зазвучала печаль.

— Я так же не мору убежать, как и ты. Не говоря уже о морали и страхе, это просто непрактично. Они нас все равно найдут и убьют.

— Хорошенький конец.

— Это вполне реально. Кроме того, я устала убегать. У меня на это не осталось сил. «Возмездие», «Одесса», теперь еще «Вольфшанце». Трое охотников, подстерегающие и нас, и друг друга. Это должно кончиться. Полковник прав.

— Вчера вечером я пришел к тому же выводу. Я подумал, что, если бы не моя мать, мне пришлось бы спасаться бегством вместе с вами.

— Сын Генриха Клаузена, — задумчиво произнесла Хелден.

— И кого-то еще. — Он вернулся в реальность. — Мы не станем контактировать с Пэйтон-Джонсом.

— Согласна.

— МИ-5 проследит за нами. У них нет выбора. Они приставили к нам человека, они обнаружат, что агент убит. Возникнут вопросы.

— На которые мы не сможем ответить. Нас преследовали, не мы.

— Интересно, кто они? Эти двое, — сказал он.

— "Возмездие", я думаю. Это их стиль.

— Или «Одесса».

— Возможно. Но немецкий, на котором говорил один из них, показался мне странным. Я не смогла узнать диалект. Он не из Мюнхена и точно не из Берлина. У него странное произношение.

— Что ты имеешь в виду?

— Оно очень гортанное, но при этом мягкое, если так бывает.

— Ты думаешь, они из «Возмездия»?

— Какая разница? Мы должны защитить себя от обоих. Ничего не изменилось. Во всяком случае, для меня. — Она дотронулась до его руки. — Но тебя мне жаль.

— Почему?

— Потому что теперь ты бежишь вместе с нами. Ты теперь один из детей — из verwiinschte Kinder[16 - Заколдованные дети (нем.).]. Из проклятых.А у тебя нет опыта.

Похоже, теперь я приобретаю его на ходу.

Она убрала руку.

— Ты должен ехать в Берлин.

— Знаю. Мы должны торопиться. Нужно добраться до Кесслера и подключить его, он, — Холкрофт сделал паузу, — наш последний шанс.

Она печально улыбнулась этому слову.

— У нас есть ты и мой брат, вы оба все знаете и готовы действовать. Кесслер тоже должен быть готов... Цюрих — вот шанс. И разрешение столь многих проблем.

Ноэль посмотрел на нее. Было нетрудно угадать ее мысли. Цюрих — это безграничные средства, часть которых, безусловно, можно пустить на то, чтобы обуздать, а то и уничтожить фанатиков из «Одессы» и «Возмездия». Холкрофт знал — ей известно, что он сам был свидетелем ужасов, которые те творят; в конце концов, одна треть голосов и так принадлежала ей. Ее брат тоже согласится.

— Мы подключим Цюрих, — сказал он, — и вскоре сможем остановиться. Мы все сможем остановиться.

Она задумчиво посмотрела на Ноэля. Потом придвинулась к нему, взяла за руку, опустила голову ему на плечо, и ее длинные светлые волосы упали ему на пиджак.

— Я позвала тебя, и ты пришел ко мне, — сказала она своим странным певучим голосом. — Мы чуть не погибли сегодня. Тот человек отдал свою жизнь за нас.

— Он был профессионалом, — ответил Ноэль. — Наши жизни для него ничего не значили. Он искал информацию и человека, который мог бы ее предоставить.

— Знаю. Я и раньше встречала таких людей, таких профессионалов. Но он хотя бы вел себя достойно; многие бы поступили иначе. Они слишком легко жертвуют другими во имя профессионализма.

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя нет опыта, ты бы поступил так, как он тебе велел. Он мог использовать тебя как наживку, вызвать огонь на тебя. Для него было бы проще подставить тебя, а потом и меня под пули. Я для него ничего не значила. В суматохе он спас бы свою жизнь и заполучил бы нужного человека. Но он спас нас.

— Где мы остановимся в Париже?

— Не в Париже, — сказала Хелден, — В Аржантей. Там на берегу реки есть небольшая гостиница. Очень милая.

Ноэль снял левую руку с руля и дотронулся до ее волос, струившихся по его пиджаку.

— Ты очень милая, — сказал он.

— Я боюсь. Нужно прогнать страх.

— Аржантей? — размышлял он. — Маленькая гостиница в Аржантей. Для человека, который во Франции всего несколько месяцев, ты знаешь слишком много.

— Необходимо знать места, где не задают лишних вопросов. Ты быстро учишься, тебя легко учить. Поезжай в сторону Бийанкура. И пожалуйста, побыстрее.

* * *


Комната выходила на Сену, балкончик со стеклянными дверьми висел прямо над рекой. Несколько минут они стояли на ночном воздухе, глядя на темную воду, он обнимал ее за плечи. Оба молчали; прикосновение успокаивало.

В дверь постучали. Хелден напряглась; он улыбнулся и успокоил ее:

— Расслабься. Пока ты мылась, я заказал бутылку бренди.

Она улыбнулась ему в ответ и снова задышала спокойно.

— Лучше бы ты предоставил это мне. Твой французский просто ужасен.

— Я могу сказать «Реми Мартин», — ответил он, отпуская ее. — Когда я учился в школе, это было первое слово, которое мы выучили.

Ноэль пошел к двери.

Забрав поднос у официанта, Холкрофт минуту стоял, глядя на Хелден. Она закрыла двери балкона и вглядывалась в ночное небо. Скрытная, одинокая женщина, тянувшаяся к нему. Это он понимал.

Ему бы хотелось понять и другое. Она очень красива; это очевидно, и рассуждать тут было не о чем. Она не могла не отдавать себе отчет в своей красоте. И очень умна — это было столь очевидное свойство, что комментарий не требовался. А кроме того, она знала обычаи своего таинственного мира. Хелден была эффектной женщиной в широком смысле; она двигалась быстро и решительно. Она, должно быть, десятки раз использовала секс, чтобы чего-либо добиться, но он подозревал, что за этим стоял лишь холодный расчет: «К сведению покупателя: вы получаете только тело, мои мысли принадлежат мне, а не вам».

Она отвернулась от окна, ее взгляд стал мягким, теплым,но каким-то далеким, наблюдающим.

— Ты похож на нетерпеливого метрдотеля, ждущего возможности проводить меня к столу.

— Сюда, мадемуазель, прошу вас, — сказал Ноэль, направляясь к маленькому бюро в другом конце комнаты. — Не желает ли леди занять столик у воды? — Он пододвинул стульчик к стеклянным дверям и смотрел на нее, кланяясь и улыбаясь. — Если леди будет любезна присесть, будет подан бренди и начнется фейерверк. Факельщики в лодках ждут вашего появления.

— Но где сядешь ты, мой очаровательный garcon?

— У ваших ног, миледи. — Он наклонился и поцеловал ее, обняв за плечи и пытаясь угадать, не отпрянет ли она и не оттолкнет ли его.

Чего бы он ни ожидал, к тому, что произошло, он никак не был готов. Ее мягкие влажные губы раздвинулись и прижались к его губам. Она протянула руки и взяла в них его лицо, нежно лаская пальцами его щеки, веки и виски. Ее губы постоянно были в движении, описывая бесконечные круги, затягивая его. Он чувствовал, как ее груди прижались к его рубашке, ее ноги — к его ногам, противопоставляя силу силе, возбуждая его.

Потом случилось что-то странное. Она задрожала, обхватив его руками, впиваясь пальцами в кожу, словно боялась, что он уйдет. Он услышал, как она всхлипывает, ощутил, как конвульсивно вздрагивает ее тело. Он обхватил ее за талию, мягко отстранился, заставляя ее взглянуть на него.

Она плакала. Мгновение Хелден смотрела на него с болью в глазах, и боль эта была так глубока, что Ноэль почувствовал себя вторгшимся в чужое горе.

— Что такое? Что случилось?

— Прогони мой страх, — жалобно прошептала она. Она расстегнула свою блузку, обнажив выпуклости грудей. — Я не могу быть одна. Прошу тебя, прогонимой страх.

Он прижал ее к себе, укачивая ее голову у себя на груди, чувствуя прикосновение ее нежных и красивых, как она сама, волос к своему лицу.

— Ты не одна, Хелден. И я не один.

Они лежали обнаженные под одеялом, ее голова покоилась у него на груди, он обнимал ее. Свободной рукой Ноэль приподнимал пряди ее длинных волос, падая, они закрывали ее лицо.

— Я так ничего не вижу, — сказала она смеясь.

— Ты похожа на овчарку.

— А ты — пастух?

— И у меня есть посох.

— Это ужасно. У тебя грязный рот. — Указательным пальцем она постучала его по губам. Он поймал ее палец и зарычал. — Ты меня не испугаешь, — прошептала она, поднимая лицо и игриво ловя его язык. — Ты трусливый лев. Ты шумишь, но не кусаешь.

Он взял ее руку.

— Трусливый лев? Из «Волшебника страны Оз»?

— Конечно, — ответила она. — Мне очень нравился «Волшебник страны Оз». Я его сто раз смотрела в Рио. Именно тогда я начала учить английский. Я хотела, чтобы меня звали Дороти. Я даже назвала свою собаку Тото.

— Трудно представить тебя маленькой девочкой.

— Но ты же знаешь, что я была когда-то маленькой. Я же не могла возникнуть сразу в полном цвету... — Хелден замолчала, смеясь. Она приподнялась над ним, и ее грудь оказалась у его лица. Он инстинктивно протянул руку к еесоску, она вскрикнула, но прижала его руку своей и снова опустилась ему на грудь. — В любом случае я была маленькой девочкой. И порой я была счастлива.

— Когда?

— Когда бывала одна. У меня всегда была своя комната, мама следила за этим. Комната обычно находилась в задней части квартиры или дома, а если мы останавливались в гостинице, я жила отдельно от брата и сестры. Мама говорила, что я самая младшая и то, что они поздно ложатся, не должно мешать мне.

— Ты, должно быть, была очень одинока...

— О нет! Я ведь никогдане была одна. Мои друзья были в моем воображении, они могли сидеть на стульях или на моей кровати, и мы разговаривали. Мы могли говорить часами, поверяя друг другу свои секреты.

— А в школе? У тебя были друзья из плоти и крови? Минуту Хелден молчала.

— Несколько, очень немного. Теперь, оглядываясь назад, я не могу их осуждать. Мы все были детьми. Мы покупали так, как нам говорили родители. Те, у кого были Родители.

— Что же им говорили родители?

— Что я — фон Тибольт. Маленькая девочка с глупым именем. Моя мама была... ну, в общем, моей мамой. Я думаю, они считали, что это клеймо заразно.

Может быть, на ней и было выжжено клеймо, подумал Ноэль, но не ее мать была причиной этого. «Одесса» Мориса Граффа руководствовалась более важными соображениями. Миллионы и миллионы закладывали свой любимый рейх, чтобы быть использованными предателями вроде фон Тибольта.

— Дела пошли лучше, когда ты выросла?

— Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.

— Друзей стало больше?

— Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.

— Почему, ведь война кончилась?

— Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.

— Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.

Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.

— Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?

— Я думаю не об этом.

— А о чем?

— Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:

— Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?

Он ответил ей прикосновением.

* * *


Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.

Он обернулся и взглянул на нее:

— Тебе лучше?

— Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.

— Меня это не интересует.

— Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.

— А что это значит?

— Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.

— Отсылай их ко мне.

— Лучше не стоит.

— Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.

— Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.

— Почему?

— Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.

— Мы только встретились. Зачем прощаться?

— Тебе много надо сделать. Мне тоже.

— У нас обоих есть Цюрих.

— У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.

— Одно другому не мешает.

— Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.

— Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».

— Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.

Холкрофт убрал ее руку со своего лица.

— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?

— Нет, дорогой. Не это. Не теперь.

— Так что жеты хочешь сказать?

— Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.

— Хочу.

— Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.

— Ты замужем? Хелден засмеялась:

— Нет.

— Ну, значит, живешь с кем-то?

— Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.

— Какого ответа ты ждешь от меня?

— Скажи, что обещаешь.

— Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.

— Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.

— Мне казалось, я твой друг.

— Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.

Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.

— В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?

Она колебалась:

— Возможно. Но у нас столько дел...

— И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.

— Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.

— Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.

— Выбить откуда?

— Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.

— Чем я могу помочь?

— Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?

— Понятия не имею.

— Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?

— Нет, насколько я знаю.

— Черт, но нам необходимо узнать. Узнать о нем все, что только возможно. Хелден нахмурилась:

— Это трудно.

— Почему?

— Три года назад, когда Гретхен сказала, что собирается выйти замуж за Бомонта, я была шокирована; я тебе рассказывала. В то время я работала для маленькой фирмы на Лестер-сквер — знаешь, это одно из тех отвратительных мест, куда посылаешь несколько фунтов, а они добывают нужную тебе информацию. Все поверхностно, но зато у них есть свои источники. — Хелден замолчала.

— Ты собрала сведения о Бомонте? — спросил Ноэль.

— Попыталась. Я не знала, что искать, но все-таки попыталась. Я нашла университетские записи, собрала всю доступную информацию о его военно-морской карьере. Одни поощрения и рекомендации, награды и продвижения. Вот только была одна несообразность. Я попыталась найти сведения о его семье в Шотландии.

— Ив чем же была несообразность?

— Ну, если верить военно-морским досье, его родители были обычными людьми. Впечатление такое, что он из бедной семьи. У них был овощной или цветочный магазин в городке под названием Данхиф, к югу от Абердина, у Северного моря. И тем не менее он учился в университете, в Кембридже, кстати на дневном отделении.

— На дневном?.. Каким образом?

— На стипендии, по-моему. Он в ней нуждался, и ему ее дали, вот только прошения о стипендии нет. Все это выглядит странно.

— Ты попыталась что-то разузнать о его семье в Шотландии?

— Да, но узнать почти ничего не удалось. Они словно сквозь землю провалились. Я разослала несколько запросов — в городской совет, на почту — в места, которые обычно не приходят в голову. Бомонты были, по всей видимости, англичанами, приехавшими в Шотландию вскоре после войны, они прожили там несколько лет и потом уехали.

— Может, они умерли?

— Нет, судя по записям. ВМФ всегда обновляет свою документацию на случай ранений или гибели. Они по-прежнему числятся живущими в Данхифе, но они оттуда уехали. У почтового ведомства не было вообще никакой информации.

Теперь пришел черед Холкрофта хмуриться.

— Это звучит дико.

— Есть еще кое-что. — Хелден выпрямилась. — На свадьбе у Гретхен был один офицер с корабля Бомонта. Его заместитель, кажется. Он был на год или два младше и явно его подчиненный, но между ними было такое взаимопонимание, которое значит больше, чем дружба, больше, чем общение сослуживцев.

— Что ты называешь взаимопониманием?

— Они как будто все время думают одинаково. Если один начинает предложение, то второй может его закончить. Один поворачивается в какую-то сторону, второй может сказать, что он видит. Понимаешь, о чем я? Ты встречал людей, которые бы так понимали друг друга? Таких людей?

— Да, конечно. Братьев. Влюбленных. И часто — военных, долго прослуживших вместе. Как же ты поступила?

— По тем же источникам я проверила данные и на этого человека. Обнаружилось нечто необычайное. Их учебные и военные досье были почти идентичны, великолепны по всем статьям. Она оба были родом из неизвестных городков, их родители ничем не примечательны и явно небогаты. Оба учились в известных университетах без какой-либо явной финансовой поддержки. И оба стали офицерами, хотя раньше не обнаруживали никакой склонности к военной карьере.

— А что с семьей друга Бомонта? Тебе удалось их найти?

— Нет, они числились живущими в небольшом городке в Уэльсе, но их там не было. Они уехали несколько лет назад, и никаких сведений о них не сохранилось.

То, что удалось узнать Хелден, соответствовало теории Ноэля о том, что Энтони Бомонт был агентом «Одессы». Теперь важно было изъять Бомонта — и его сообщников — из общей картины. Им нельзя позволить и дальше вмешиваться в отношения с Женевой. Может быть, они с Хелден ошибаются. Может быть, они свяжутся с Пэйтон-Джонсом, и пусть у него голова болит о Бомонте. Но следовало рассмотреть и другие возможности, а среди них — и опасность того, что британская разведка откроет досье Питера Болдуина и вернется к «Вольфшанце».

— То, что ты мне рассказала, совпадает с тем, о чем я думал, — сказал Ноэль. — Вернемся к твоему брату. У меня есть некоторые соображения о том, что произошло в Рио. Не хочешь теперь поговорить об этом?

Глаза Хелден широко раскрылись.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Твой брат что-то узнал в Рио, не так ли? Он узнал о Граффе и бразильской «Одессе». Поэтому его травили, и ему пришлось уехать. Это были не деловые проблемы твоей матери или твоего брата. Это были Графф и «Одесса».

Хелден медленно вздохнула.

— Я ничего об этом не знаю, поверь мне.

— Тогда в чем дело? Расскажи, Хелден. Она умоляюще посмотрела на него.

— Прошу тебя, Ноэль. Я многим обязана тебе, но не заставляй меня так расплачиваться. То, что произошло с Иоганном в Рио, не имеет к тебе никакого отношения. И к Женеве.

— Ты не можешь этого знать. И я этого не знаю. Я знаю только, что ты должна мне это рассказать. Я должен быть готов. Я слишком многого не понимаю. — Он схватил ее за руку. — Послушай, сегодня я вломился в комнату слепого. Я вышиб дверь, звук был ужасен — неожиданный и громкий. Это был старик, и он, конечно, не мог меня увидеть. Он не мог видеть страх в моих глазах. Его руки дрожали, и он шептал молитву по-французски... Мне захотелось подойти к нему, взять его за руки и сказать, что я понимаю, что он чувствует. Понимаешь, он не видел страха в моих глазах. А я испуган, Хелден. Я не из тех людей, которые вламываются в комнаты, стреляют и подставляются под пули. Я не могу повернуть назад, но я испуган. Так что ты должна мне помочь.

— Я хочу помочь, ты же знаешь.

— Тогда расскажи мне о том, что случилось в Рио. Что случилось с твоим братом?

— Это не важно, — сказала она.

— Все важно. — Ноэль встал и прошел через комнату к стулу, на котором оставил свой пиджак. Он показал Хелден рваную подкладку. — Посмотри. Сегодня в толпе кто-то пытался воткнуть в меня нож. Я не знаю, как ты, но я с таким прежде не сталкивался, это что-то, о чем я ничего не знаю. Это ошеломило меня... и чертовски рассердило. А пять дней назад в Нью-Йорке человек, который меня вырастил и которого я называл отцом, шел по тротуару и был сбит якобы потерявшей управление машиной, которая целилась в него и размазала его по стене! Его смерть была предупреждением. Для меня!Так что не говори мне о «Возмездии», об «Одессе», о «Вольфшанце». Я начинаю узнавать кое-что об этих сукиных детях и хочу избавиться от них — ото всех до единого. С деньгами в Цюрихе мы сможем это сделать. Без них нас никто слушать не станет. Это экономическая основа жизни. Людей с семьюстами восьмьюдесятью миллионами просто так не отсылают. Их выслушивают. — Холкрофт уронил пиджак на пол. — Мы можем добраться до Цюриха, только удовлетворив женевский банк, а добраться до Женевы мы можем только своим умом. На нашей стороне никого нет, мы одни. Фон Тибольты, Кесслеры... И один Клаузен. Так что же произошло в Рио?

Хелден посмотрела на рваный пиджак, потом снова на Холкрофта.

— Иоганн кого-то убил.

— Кого?

— Не знаю, я действительно не знаю. Какую-то важную персону.


Глава 23


Холкрофт вслушивался в ее голос, пытаясь уловить фальшивую ноту. Но фальши не было. Она рассказала ему то немногое, что знала.

— Недель за шесть до нашего отъезда из Бразилии, — объясняла Хелден, — я приехала домой поздно вечером после занятий в университете — мы тогда жили за городом. Перед домом стоял черный лимузин, и я поставила свою машину позади него. Подойдя к двери, я услышала доносившиеся из дома пронзительные крики. Шла жестокая борьба, и я не могла угадать, кто бы это мог быть; голос кричавшего был мне незнаком. Он все выкрикивал слова вроде: «убийца», «это ты сделал»... что-то в этом роде. Я вбежала в дом и увидела, что в прихожей стоят друг против друга Иоганн и незнакомый человек. Незнакомец пытался ударить Иоганна, но мой брат очень сильный, он схватил этого человека за руки и вытолкнул за дверь. Последние слова, которые крикнул тот человек, были о том, что и другие тоже знают, что они еще увидят, как Иоганна повесят за убийство, а если этого не случится, то они сами его прикончат. Он скатился по ступенькам, не переставая кричать, и побежал к лимузину, Иоганн — за ним. Он сказал ему что-то, человек плюнул брату в лицо и уехал.

— Ты спрашивала об этом брата?

— Конечно. Но Иоганн не хотел об этом говорить, только ответил, что тот человек сошел с ума. Он потерял много денег, вложенных в какое-то дело, и лишился рассудка.

— Ты ему не поверила?

— Я хотела поверить, но тут началось странное. Иоганн пропадал где-то до рассвета, исчезал на целые дни; в общем, вел себя совершенно ненормально. Потом, спустя всего несколько недель, мы улетели в Ресифи под новым именем. Кого бы он ни убил, это был богатый и очень могущественный человек. Иначе у него не появилось бы таких друзей.

— Ты совсем не догадываешься, кто был тот человек, которого ты видела у себя дома тогда вечером?

— Нет. Мне показалось, что я видела его прежде, но не могла вспомнить где, а Иоганн не хотел мне говорить. Он приказал мне никогда не вспоминать об этом. Есть вещи, о которых я ничего не должна знать.

— Ты приняла это?

— Да. Попробуй меня понять. Мы были детьми нациста, и мы знали, что это такое. Так что лучше было не задавать лишних вопросов.

— Но тебе же нужно было знать, что происходит.

— Нас учили жить, — сказала Хелден. — Мы проходили обучение: как избегать израильтян, потому что они могли силой получить от нас информацию; как узнавать вербовщиков из «Одессы», маньяков из «Возмездия»; как убежать, как пользоваться сотней способов, чтобы уйти от хвоста.

Изумленный Ноэль покачал головой.

— Ежедневные тренировки в веселом студенческом клубе. Это безумие.

— Так ты сказал бы несколько недель назад, — ответила она, взяв его за руку. — Но не теперь, после того, что произошло сегодня.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Помнишь, в машине я сказала, что мне жаль тебя, потому что у тебя нет опыта.

— А я ответил, что приобретаю его на ходу.

— Но слишком мало и слишком поздно. Иоганн просил меня научить тебя всему, что я умею. Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Ноэль. Попытайся запомнить все, что я тебе скажу.

— Что? — Холкрофт почувствовал силу, с которой она сжала его руку, и увидел беспокойство в ее глазах.

— Ты едешь в Берлин. Я хочу, чтобы ты вернулся оттуда.

С этих слов она начала урок. Порой Ноэль едва сдерживал улыбку — или, хуже того, смех, — но ее настойчивость заставляла его сдерживаться; Хелден же была убийственно серьезна. Сегодня убили троих. Они с Хелден легко могли оказаться четвертой и пятой жертвами. Поэтому он слушал и старался запомнить. Все запомнить.

— У нас нет времени на то, чтобы раздобыть фальшивые документы, — на это уйдет несколько дней. У тебя есть деньги, купи еще один билет. Будь начеку и не позволяй никому сесть рядом с тобой, не дай себя окружить. Не ешь и не пей ничего, кроме того, что принес с собой.

В его памяти всплыл стрихнин.

— Этот совет я никогда не забуду.

— Можешь забыть. Так легко заказать кофе или стакан воды. Не делай этого.

— Не буду. А как мне вести себя в Берлине?

— В любом городе, — поправила она. — Найти маленькую гостиницу в перенаселенном районе, где живут порнографией, проституцией и наркотиками. Там в гостиницах никогда не спрашивают документов. Я знаю человека, который назовет нам такую гостиницу в Берлине...

Она все говорила, описывая тактику, определяя методы, рассказывая, как придумывать варианты...

Нужно пользоваться чужими именами, комнаты следует менять каждый день, отели — дважды в неделю. Звонить можно только из автомата и ни в коем случае — из гостиницы или квартиры. Нужно иметь, как минимум, три смены верхней одежды, включая разные шляпы и очки; на обуви должны быть резиновые подошвы. Они удобнее для бесшумного бега, в них легче быстро останавливаться и внезапно двигаться с места. Если будут допрашивать, следует врать с негодованием, но без высокомерия и никогда не повышать голоса. Такой тон неизбежно вызывает враждебность, а враждебность ведет к новым вопросам. При перелетах и в аэропорту пистолет должен быть разобран, ствол отделен от рукоятки, магазин убран. Этого обычно достаточно для европейских таможенников: недействующее оружие их не касается, их интересует контрабанда. Но если они будут возражать, лучше дать им конфисковать пистолет, можно купить себе другой. Если они пропустят оружие, его немедленно нужно собрать снова — в кабинке мужской уборной.

На улице... «Я кое-что уже знаю об улицах и толпах», — сказал Холкрофт Хелден. «Знаний всегда недостаточно», — ответила она, уча его ходить как можно ближе к бордюру, чтобы быть готовым кинуться через проезжую часть наперерез движению при первом же признаке враждебности или слежки.

— Запомни, — сказала она, — ты любитель, они — профессионалы. Используй это, преврати свой недостаток в преимущество. Любитель всегда поступает неожиданно, не потому, что он умен или опытен, но оттого, что он просто не знает, как поступить. Быстро и явно совершай неожиданные поступки, словно ты растерялся. Потом остановись и подожди. Те, кто следят за тобой, меньше всего стремятся к открытому столкновению. Но если они все-таки этого пожелают, ты должен быть готов к схватке. Стреляй. Тебе нужен глушитель, утром мы его купим, я знаю, где это можно сделать.

Он обернулся, ошеломленный, не в силах что-либо сказать.

Она заметила удивление в его глазах.

— Прости, — сказала она, с грустной улыбкой наклоняясь вперед и целуя его.

Они проговорили почти всю ночь, учительница и ученик, любовница и любовник. Хелден была как одержимая, она без конца придумывала ситуации и требовала, чтобы он отвечал, как поступит в этих гипотетических обстоятельствах.

— Ты в поезде, идешь по узкому коридору, в руках у тебя — важные бумаги. Навстречу приближается человек, ты его знаешь, это враг. Позади тебя люди, и тебе некуда отступать. Что ты будешь делать?

— А этот человек — враг — хочет ранить меня?

— Ты этого не знаешь. Что ты предпримешь? Быстро.

— Думаю, буду идти как раньше. Настороже, ожидая худшего.

— Нет, дорогой! У тебя бумаги.Ты должен их сохранить! Ты спотыкаешься и падаешь на пол!

— Зачем?

— Ты привлекаешь к себе внимание; люди станут помогать тебе подняться. В такой ситуации враг не сможет выполнить свои намерения. Ты сделаешь из самого себя отвлекающую деталь.

— Из самогосебя? — сказал Ноэль, поняв ее замысел.

— Вот именно.

Так они продолжали и продолжали, пока и учительница и ученик не устали окончательно. Они еще раз тихо занялись любовью, а потом держали друг друга в теплых объятиях, и мир за стеной казался таким далеким. Наконец Хелден уснула, положив голову ему на грудь, волосы закрывали ее лицо.

Он еще некоторое время не спал, обнимая Хелден и поражаясь тому, как девочка, обожавшая «Волшебника страны Оз», выросла в столь изощренного знатока искусства обмана и ухода от погони. Она была из иного мира, а он входил в этот мир с пугающей скоростью.

Они проснулись слишком поздно, чтобы Хелден могла успеть на работу.

— Это даже неплохо, — сказала она, потянувшись к телефону, — нам нужно сделать покупки. Моя начальница согласится и сегодня считать меня больной. Кажется, она в меня влюблена.

— И я, по-моему, тоже, — сказал Ноэль, проводя пальцем по изгибу ее шеи. — А где ты живешь?

Она смотрела на него улыбаясь, пока диктовала номер оператору. Потом закрыла микрофон рукой.

— Ты не сумеешь получить у меня жизненно важные сведения, обращаясь к моим низменным рефлексам. Я натренирована, не забывай. — И она снова улыбнулась.

Хелден сводила его с ума.

— Я серьезно. Где ты живешь?

— Я не могу тебе сказать. — Она убрала руку с телефона и быстро заговорила по-французски.

Час спустя они уже были в Париже, заехали в гостиницу, чтобы забрать вещи, и двинулись дальше — в район кишевший магазинами подержанного платья. Учительница снова подтвердила свою компетентность; наметанным глазом она выбирала одежду для ученика: эти вещи были неброскими, их трудно было заметить в толпе.

Плащ, коричневое пальто, дождевик. Потрепанная шляпа для сельских прогулок, темная федора с помятой тульей, черная кепка с пристегивающимся отвислым козырьком. Все было поношено. Но только не обувь. Одна пара с плотными креповыми подошвами, вторая, не столь неформальная, — с кожаными, к которым обувщик на той же улице добавил слой резины.

Через четыре квартала от обувной мастерской находилась неприметная лавка. Туда Хелден вошла одна, велев ему дожидаться на улице. Через десять минут она вышла с перфорированным цилиндром — глушителем для пистолета.

Теперь он был экипирован и формой, и достойным оружием. Его отправят в бой после самого краткого базового обучения, какое только можно себе представить. Он видел врага. И живого, преследующего его... и мертвого на улицах деревушки Монтрефот-Йонн. А где враг теперь?

Хелден была уверена, что на время они оторвались от преследователей. Но она полагала, что враг снова выследит Ноэля в аэропорту. Оказавшись в Берлине, Холкрофт снова должен от него ускользнуть.

Он должен это сделать. Хелден хотела, чтобы он вернулся, она будет его ждать.

Они остановились в маленьком кафе перекусить и выпить. Хелден в последний раз позвонила по телефону и вернулась с названием берлинской гостиницы. Она находилась в Hurenviertel[17 - Квартал потаскух (нем.).], в той части города, где секс был общедоступным удобством.

Хелден держала его за руку, их лица были совсем рядом; через несколько минут он один выйдет на улицу и на такси поедет в аэропорт Орли.

— Будь осторожен, дорогой.

— Постараюсь.

— Помни, что я тебе говорила. Это может пригодиться.

— Я помню.

— Самое трудное — это признать, что все происходящее реальность. Ты еще будешь ловить себя на мысли: почему я? почему так? Не думай об этом, просто прими все как есть.

Теперь для тебя все будет по-другому. Ничто уже не будет таким, как прежде.

—Я принимаю. И еще я нашел тебя. — Она отвернулась:

— Когда приедешь в Берлин, рядом с гостиницей сними проститутку. Это хорошее прикрытие. И держи ее при себе, пока не свяжешься с Кесслером.

* * *


Самолет рейса 707 «Эр Франс» приближался к аэропорту Темпельхоф. Ноэль сидел по правому борту самолета, на третьем сиденье, соседнее место было свободно.

У тебя есть деньги, купи еще один билет... и не позволяй никому сесть рядом с тобой, не дай себя окружить.

Способы выживания, рассказанные специалистом, подумал Холкрофт. И вдруг вспомнил, что и его мать называла себя специалисткой по выживанию. Альтина некоторым образом гордилась этим термином, он слышал это в ее голосе через четыре тысячи миль, по телефону.

Она сказала ему, что отправилась путешествовать. Это был ее способ спрятаться на несколько недель, способ бегства и исчезновения, выученный еще тридцать лет назад. Боже, она потрясающа! Ноэль думал, куда бы она могла поехать и что бы она сделала. Через несколько дней он позвонит Сэму Буоновентуре в Чикаго. К тому времени Сэм должен будет что-нибудь о ней узнать.

Быстро пройдя таможню в Темпельхофе, Холкрофт вышел на терминал, нашел туалет и собрал пистолет.

Как его и учили, он взял такси до Тиргартена. В машине открыл чемодан и переоделся в коричневое пальто и поношенную шляпу для прогулок. Машина остановилась, он заплатил и вошел в парк, сторонясь гуляющих, нашел пустую скамейку и сел. Он осматривал толпу: никто не останавливался не вызывал подозрений. Он быстро встал и заспешил к выходу. Рядом была стоянка такси, Холкрофт встал в очередь, осторожно оглядываясь в поисках врага. Сейчас было трудно разглядеть кого-либо или что-либо, тени стали длинными и темными.

Подошла его очередь. Холкрофт назвал шоферу две перекрещивающиеся улицы. Этот перекресток был в трех кварталах к северу и четырех к западу от гостиницы. Водитель усмехнулся и с сильным акцентом, но вполне понятно заговорил по-английски.

— Вы хотите немного развлечься? У меня есть подружки, Herr Amerikaner. Никакого риска французской болезни.

— Вы меня неправильно поняли. Я занимаюсь социологическими исследованиями.

— Wie?

— Я еду к жене.

Они молча ехали по берлинским улицам. На каждом повороте Ноэль высматривал машины, которые делали тот же поворот. Таких было немного, и ни одна не следовала за ними постоянно. Он вспомнил слова Хелден:

«Они часто используют радио. Такой простой маневр, как смена одежды, может запутать их. Те, кто получил инструкции, будут искать человека в пиджаке и без шляпы, а его-то и нет».

Не было ли где-нибудь здесь невидимых людей, высматривающих определенное такси или определенного человека в определенной одежде? Этого Холкрофту никогда не узнать; он знал лишь, что сейчас, похоже, его никто не преследовал.

За двадцать минут, что они добирались до перекрестка, совсем стемнело. Улицы пестрели кричащими неоновыми рекламами и призывными афишами. Молодые светловолосые ковбои соседствовали с проститутками в юбках с длинными разрезами и распахнутых блузках. «Это тоже своего рода карнавал», — подумал Холкрофт, отмеряя к югу три квартала до угла, где ему предстояло повернуть налево.

В подворотне он увидел красившую пухлые губы проститутку. Она была того неопределенного возраста, который так явно скрывают шлюхи и домохозяйки из шикарных предместий, — что-то между тридцатью пятью и сорока восемью годами, — и она проиграла бой возрасту. Ее блестящие черные волосы обрамляли бледную кожу, запавшие глаза были окружены тенями. Дальше, через квартал, виднелась бедная вывеска гостиницы, в которой одной буквы не хватало.

Он подошел к проститутке, не представляя, как себя вести. Дело было не только в незнании немецкого. Ему никогда не приходилось снимать уличных девок.

Он откашлялся.

— Добрый вечер, фрейлейн. Вы говорите по-английски? Женщина посмотрела на него сначала холодно, оценив его пальто, но потом взгляд ее потеплел — она заметила «дипломат» в его левой руке и чемодан в правой. Она улыбнулась, обнажив желтые зубы.

— Ja, mein[18 - Да, мой (нем.).] американский друг. Я хорошо говорю. Со мной хорошо проведешь время.

— Сколько?

— Двадцать пять марок.

— Договорились. Пойдешь со мной? — Холкрофт достал бумажник из кармана, отсчитал три купюры и протянул их женщине, — Тридцать марок. Пошли вон в ту гостиницу.

— Wohin?[19 - Куда? (нем.)]

Ноэль указал на гостиницу.

— Туда, — сказал он.

— Gut[20 - Хорошо (нем.).], — сказала женщина, взяв его под руку.

Комната была похожа на все подобные комнаты в бедных гостиницах большого города. Единственным положительным обстоятельством была лампочка под потолком. Она светила так тускло, что грязная и поломанная обстановка не слишком бросалась в глаза.

— Dreibig Minuten[21 - Тридцать минут (нем.).], — объявила проститутка, снимая пальто и каким-то кавалеристским жестом бросая его на стул. — У тебя есть полчаса, не больше. Я, как вы, американцы, выражаетесь, деловая женщина. Мое время — деньги.

— Уверен, что это так, — сказал Холкрофт. — Отдохни или почитай что-нибудь. Минут через пятнадцать мы уйдем отсюда. Ты проводишь меня и поможешь позвонить по телефону.

Он открыл «дипломат», нашел листок с информацией об Эрихе Кесслере, сел на стоявший у стены стул и начал читать при тусклом свете.

— Ein Telephonanruf?[22 - Телефонный звонок? (нем.)] — сказала женщина. — Ты платишь тридцать марок только за то, что я помогу тебе mit dem Telephon?[23 - С телефоном (нем.).]

—Да.

— Это... verriickt[24 - Сумасшествие! (нем.)]!

— Я не говорю по-немецки. Мне может оказаться трудно связаться с нужным человеком.

— Тогда чего мы здесь ждем? На углу есть телефон.

— Чтобы соблюсти видимость. Проститутка улыбнулась:

— Я твое Deckung[25 - Прикрытие (нем.).].

— Что?

— Ты приводишь меня в комнату, и никто не задает вопросов.

— Я бы этого не сказал, — с беспокойством ответил Ноэль.

— Это не мое дело, mein Herr. — Она подошла к нему. — Но пока мы здесь... почему бы не поразвлечься? Ты заплатил. А я не так уж плоха. Когда-то я выглядела лучше, но и сейчас я ничего.

Холкрофт улыбнулся в ответ.

— Ты совсем не плоха. Но у меня много других забот.

— Тогда занимайся своим делом, — сказала проститутка.

* * *


Ноэль прочитал сведения, данные ему Эрнстом Манфреди целую вечность тому назад в Женеве:

Эрих Кесслер, профессор истории. Берлинский свободный университет. Округ Дален. Свободно говорит по-английски. Координаты: телефоны — 731-426 (университет), 824-114 (домашний). Брат Ганс, врач. Живет в Мюнхене...

Затем следовал краткий очерк академической карьеры Кесслера; полученные им звания и награды. Они были ошеломляющи. Профессор был образованным человеком, а образованные люди часто скептики. Как Кесслер отреагирует на звонок незнакомого американца, который приехал в Берлин без предварительной договоренности, чтобы увидеться с ним по вопросу, который он не хочет обсуждать по телефону?

Было около половины седьмого, пора узнать ответ. И сменить одежду. Он поднялся, подошел к чемодану, достал плащ и кепку с козырьком.

— Пошли, — сказал Ноэль.

Проститутка стояла рядом с телефонной будкой, пока Холкрофт набирал номер. Он хотел, чтобы она была под рукой, на случай, если к телефону подойдет кто-нибудь не говорящий по-английски.

Линия была занята. Кругом он слышал немецкую речь — оживленные разговоры пар и бродячих компаний искателей удовольствий, проходивших мимо телефонной будки.

Он задумался. Не будь Альтина его матерью, он бы мог стать одним из этих людей за стеклом? Не там, конечно, где он находился теперь, а где-нибудь в Берлине, в Бремерхавене, в Мюнхене? Ноэль Клаузен. Немец.

Какой бы сталаего жизнь? Это было жуткое чувство. Отталкивающее, навязчивое. Словно он вернулся сквозь мглу времени и нашел развилку на скрытой в тумане дороге, на которую мог бы свернуть, но не свернул. Теперь он снова рассматривал эту развилку — куда бы привела его эта дорога?

Хелден? Встретил бы он ее в этой другой жизни? Сейчас он ее встретил. И он знал, что хочет вернуться к ней как можно скорее, что хочет снова увидеть ее, обнять, сказать ей, что... многое... что все будет хорошо. Он хотел увидеть ее улыбку и жить жизнью, в которой три перемены верхней одежды и пистолеты с глушителями не являются жизненной необходимостью. «Возмездие» и «Одесса» больше не угрожают жизни, не сводят с ума.

На звонок ответил глубокий и мягкий мужской голос.

— Мистер Кесслер? Доктор Кесслер?

— Я не умею лечить, — раздался приятный ответ по-английски, — но титул правильный, хоть и неудачный. Чем могу быть полезен?

— Моя фамилия Холкрофт. Ноэль Холкрофт. Я из Нью-Йорка. Я архитектор.

— Холкрофт? У меня немало друзей в Америке, я переписываюсь с коллегами в университете, но не помню такого имени.

— Вы и не можете его помнить, мы незнакомы. Однако я специально приехал в Берлин, чтобы встретиться с вами. Нам нужно обсудить конфиденциальное дело, касающееся только нас двоих.

— Конфиденциальное?

— Скажем... семейное.

— Ганс? С Гансом что-то случилось?

— Нет...

— Но у меня нет других родственников, мистер Холкрофт.

— Это давнее дело. Мне очень жаль, но по телефону я больше ничего не могу сказать. Прошу вас поверить мне, что это дело не терпит отлагательства. Мы не могли бы встретиться сегодня?

— Сегодня? — Кесслер помолчал. — Вы сегодня приехали в Берлин?

— Сегодня во второй половине дня.

— И вы хотите встретиться со мной сегодня же... Дело и вправду, должно быть, срочное. На час или два мне нужно съездить на работу. Вас устроит в девять вечера?

— Да, — сказал Ноэль с облегчением. — Вполне устроит. В любом месте, которое вы назовете.

— Я бы пригласил вас к себе домой, но, боюсь, у меня будут гости. Но есть Lokal[26 - Кафе, ресторан (нем.).] на Курфюрстендамм. Там обычно много народу, но у них есть тихие кабинки у задней стены, и управляющий знает меня.

— Прекрасно.

Кесслер назвал и адрес.

— Спросите, где мой столик.

— Конечно. Большое спасибо.

— Буду рад вас видеть. Но предупреждаю: я обычно говорю управляющему, что еда превосходная. На самом деле это не так, но он очень милый человек и добр к студентам. Увидимся в девять.

— Еще раз спасибо. — Холкрофт повесил трубку, охваченный неожиданным чувством облегчения. Если человек соответствует своему голосу, то Эрих Кесслер — умный, ироничный и очень обаятельный.

Ноэль улыбнулся женщине.

— Спасибо, — сказал он, давая ей еще десять марок.

— Aufwiedersehen. — Проститутка пошла прочь. Холкрофт одно мгновение смотрел ей вслед, но неожиданно его внимание привлек человек в черной кожаной куртке в полуквартале от него. Он стоял перед книжной лавкой, но выставленная на витрине порнография его явно не интересовала. Напротив, он прямо смотрел на Ноэля. Когда их глаза встретились, человек отвернулся.

Был ли это враг? Фанатик из «Возмездия»? Маньяк из «Одессы»? Или, может быть, кто-то приставленный к нему из рядов «Вольфшанце»? Это необходимо выяснить.

Те, кто следит за тобой, меньше всего стремятся к открытому столкновению. Но если они все-таки этого пожелают, ты должен быть готов...

Слова Хелден. Он попытается не забыть эту тактику, ему придется скоро к ней прибегнуть. Он ощутил выпуклости под подкладкой плаща, там, где лежало оружие. Холкрофт убрал козырек, взял «дипломат» в руку и пошел прочь от человека в черной кожаной куртке.

Он торопливо шел по улице, держась поближе к бордюру, готовый броситься наперерез движению. Дойдя до угла, он свернул направо, быстро продвигаясь через толпу зрителей, наблюдавших, как на медвежьей шкуре совершают половой акт два пластиковых манекена в человеческий рост. Холкрофта толкнули, его «дипломат» ударился об ногу... Толкнут... и украдут,его «дипломат» могли украсть, бумаги, лежащие в нем, могли прочитать те, кому ни в коем случае не следовало бы этого делать. Он вел себя не совсем глупо, он вынул письмо Генриха Клаузена и наиболее информативные части из женевской документации. Никаких цифр, никаких источников, только банковские бланки и имена — бессмысленная юридическая тарабарщина для обычного вора, но кое-что большее для вора необычного.

Хелден предупреждала его даже насчет этих бумаг, но он должен был считаться с тем, что незнакомый ему Эрих Кесслер может счесть его сумасшедшим и ему понадобятся хотя бы фрагменты, чтобы подтвердить свою невероятную историю.

Но теперь, если за ним следят,ему нужно оставить «дипломат» там, откуда его не смогут украсть. Где же? Конечно, не в гостинице. В камере хранения на вокзале или на автобусной станции? Неприемлемо, потому что это легкодоступно для любого опытного вора.

Кроме того, ему нужны эти бумаги — эти фрагменты — для Эриха Кесслера. Кесслер. Lokal. Управляющий меня знает. Спросите мой столик.

Пивная на Курфюрстендамм. Если он пойдет туда сейчас, то убьет двух зайцев: по дороге он поймет, действительно ли за ним следят; а оказавшись там, сможет либо остаться, либо оставить «дипломат» у управляющего.

Он проталкивался по улице в поисках свободного такси, оглядываясь по сторонам, не видно ли хвоста — человека в черной кожаной куртке. В полуквартале стояло такси, он побежал к нему.

Сев, он сразу обернулся. И увидел человека в черной кожаной куртке. Тот уже не шел. Он сидел на маленьком мотоцикле, отталкиваясь от бордюра ногой. На улице было еще несколько мотоциклов, шнырявших среди машин.

Человек в черной кожаной куртке перестал отталкиваться, обернулся и сделал вид, что с кем-то разговаривает. Это был очевидный обман — у него не было собеседника. Ноэль дал адрес и название пивной. Они поехали.

За ними — и человек в черной кожаной куртке. Ноэль наблюдал за ним через заднее стекло. Как и человек в зеленом «фиате» в Париже, берлинец был специалистом. Он держался за несколькими машинами позади такси, быстро обгоняя их в сомнительных ситуациях, чтобы убедиться, что объект на месте.

Наблюдать за ним было бессмысленно. Холкрофт выпрямился и попытался представить дальнейшие действия.

Те, кто следит за тобой, меньше всего стремятся к открытому столкновению. Но если они все-таки этого пожелают, ты должен быть готов.

Готов ли он? Готов ли он к столкновению? Ответить было нелегко. Он был не из тех, кто намеренно проверяют свою храбрость. Но на переднем плане его воображение рисовало Ричарда Холкрофта, впечатанного машиной в стену на нью-йоркском тротуаре.

Страх вызывает осторожность; ненависть дает силы. Был только один ответ. Он хотел добраться до человека в черной кожаной куртке. И он доберется.


Глава 24


Он заплатил водителю и выбрался из такси, убедившись, что человеку на мотоцикле, остановившемуся неподалеку, он хорошо виден.

Ноэль осторожно перешел улицу и вошел в пивную. Остановившись на лестничной площадке, он разглядывал ресторан. На втором этаже располагался обеденный зал с высокими потолками. Он был заполнен лишь наполовину; в воздухе повис табачный дым и острый запах ароматизированного пива. Из громкоговорителей слышалась баварская Biermusik. Деревянные столики тянулись рядами через зал. Мебель была тяжелой, массивной.

Он рассмотрел и кабинки, которые описывал Кесслер. Они шли вдоль задней стеньги по бокам — столы и скамейки с высокими спинками. Перед ними тянулся медный прут с занавеской. Если она поднята, сидевший в кабинке мог наблюдать за всеми входящими, опущенная же занавеска отгораживала кабинку от остального зала.

Холкрофт спустился по лестнице к конторке и заговорил с сидевшим за ней полным человеком:

— Простите, вы говорите по-английски? Человек поднял на него глаза от лежавшей перед ним книги заказов.

— В Берлине нет администратора, не знающего английского, сэр.

Ноэль улыбнулся.

— Прекрасно. Я ищу управляющего.

— Вы его уже нашли. Чем могу быть полезен? Желаете столик?

— Думаю, он уже заказан. На имя Кесслера. Управляющий посмотрел на него с уважением.

— Да, он звонил минут пятнадцать назад. Но столик он заказал на девять. А сейчас только...

— Я знаю, — перебил его Холкрофт, — я пришел слишком рано. Но я хочу попросить вас об одолжении. — Он показал на свой «дипломат». — Я привез это для профессора Кесслера. Кое-какие исторические документы, которые предоставил ему американский университет, в котором я преподаю. Мне сейчас нужно встретиться еще с несколькими людьми, и хотелось бы, если это возможно, оставить бумаги здесь.

— Конечно, — ответил управляющий. Он протянул руку за «дипломатом».

— Только понимаете, это ценные документы. Не в денежном, а в научном смысле.

— Я запру их в моем офисе.

— Благодарю вас.

— Bitte schon. Ваше имя, сэр?

— Холкрофт.

— Благодарю вас, герр Холкрофт. К девяти ваш столик будет готов. — Управляющий кивнул, повернулся и торопливо понес «дипломат» к двери под лестницей.

Ноэль минуту размышлял над тем, как вести себя дальше. Никто не входил сюда с тех пор, как он здесь. Это значило, что человек в черной кожаной куртке поджидает его на улице. Пора проглотить наживку, пора загнать этого человека в угол.

Он взглянул на лестницу, и тут его поразила неприятная мысль. Только что он сделал самую большую глупость, какую только можно было себе представить! Он привел человека в черной куртке туда, где он будет встречаться с Эрихом Кесслером. И в довершение всего еще и назвался своим именем.

Кесслер и Холкрофт. Холкрофт и Кесслер.Они теперь связаны. Он выдал неизвестного третьего из Женевы! Выдал так, как если бы дал объявление в газете.

Теперь уже вопрос, способен ли он устроить ловушку, не стоял. Он долженэто сделать. Ему нужно нейтрализовать человека в черной кожаной куртке.

Он распахнул дверь и вышел на тротуар. Курфюрстендамм была освещена. Было прохладно, и в небе луна окружила себя туманом. Он пошел вправо, засунув руки в карманы, чтобы они не мерзли. Прошел мимо мотоцикла и двинулся дальше. Впереди, кварталах в трех от него, на левой стороне Курфюрстендамм виднелась громада церкви Кайзера Вильгельма, прожектора освещали разрушению бомбежкой башню, которую решено было никогда не восстанавливать, — напоминание Берлина самому себе о гитлеровском рейхе. Он решил использовать ее как ориентир.

Ноэль продолжал свой путь по аллее, двигаясь медленнее большинства прохожих, часто останавливаясь перед витринами. Через равные промежутки времени он смотрел на часы, чтобы создать впечатление, что считает минуты, что он, возможно, старается так рассчитать время, чтобы прибыть на встречу в определенный момент.

Прямо напротив церкви Кайзера Вильгельма он немного постоял у края тротуара под фонарем. Взглянул налево. В тридцати ярдах, повернувшись к Холкрофту спиной, человек в черной кожаной куртке наблюдал за уличным движением.

Он был здесь, это все, что интересовало Холкрофта.

Ноэль снова пошел вперед, теперь уже быстрее. На углу он посмотрел название улицы: Шёнбергштрассе. Она шла под углом к Курфюрстендамм, и по обеим ее сторонам тянулись магазины. Тротуары казались более людными, прохожие меньше спешили, чем на Курфюрстендамм.

Он дождался паузы в уличном движении и перешел улицу, свернул направо по тротуару, держась ближе к бордюру, с извинениями пробираясь среди прохожих. Дойдя до конца квартала, он замедлил шаг. Как и на Курфюрстендамм, он часто останавливался поглазеть на витрины, сосредоточенно глядя на часы.

Он дважды видел человека в черной кожаной куртке.

Так Ноэль дошел до третьего квартала. В пятидесяти футах от угла начиналась узенькая поперечная улица, соединявшая Шёнбергштрассе и параллельную ей улицу. Переулок был темный, по его сторонам виднелись темные провалы дверей. Темнота отпугивала вечерних прохожих.

Но этот переулок был в то же время хорошей ловушкой — неосвещенное пространство из кирпича и бетона, в которое он заведет своего преследователя.

Он продолжил свой путь, миновал переулок, все ускоряя шаг, а в ушах у него звучали слова Хелден: «Любитель всегда поступает неожиданно, не потому, что он умен или опытен, но оттого, что он просто не знает, как поступить. Быстро и явно совершай неожиданные поступки, словно ты растерялся».

Он дошел до конца квартала и резко остановился у фонаря. Он огляделся вокруг, словно его что-то удивило, развернулся — человек, который не может принять нужное решение. Возвратился к переулку и неожиданно побежал, налетая на пешеходов, нырнул в переулок — человек, охваченный паникой.

Холкрофт бежал, пока не стало совсем темно, пока он не оказался в глубине переулка, среди теней, и огни не затерялись вдалеке. Он заметил металлическую дверь — какой-то черный ход. Кинулся к ней, забился в угол, прислонившись спиной к кирпичу и стали. Сунул руку в карман и сжал пистолет. Глушитель не был прикреплен — в этом нет необходимости. Стрелять Ноэль не собирался. Он хотел использовать пистолет только как угрозу, да и то не сразу.

Ждать пришлось не долго. Он услышал шаги бегущего человека и понял, что и у врага резиновые подошвы.

Человек пробежал мимо, потом, словно разгадав уловку, остановился, вглядываясь в тень. Ноэль вышел из своего закутка, держа руку в кармане пиджака.

— Я ждал тебя. Стой, где стоишь. — Он говорил с напором, пугаясь собственных слов. — У меня в руке пистолет. Я не хочу стрелять, но я выстрелю, если ты побежишь.

— Два дня назад во Франции ты не колебался, — сказал человек с сильным акцентом и действовавшим на нервы спокойствием. — Я не жду, что ты остановишься и теперь. Ты — жалкая свинья. Ты можешь меня убить, но мы тебя остановим.

— Кто вы?

— Какая разница? Просто знай, что мы тебя остановим.

— Ты из «Возмездия»?

Несмотря на темноту, Ноэль смог разглядеть презрение на лице этого человека.

— "Возмездие"? — переспросил тот. — Террористы без причины, революционеры, с которыми никто не хочет иметь дел. Мясники. Я не из «Возмездия».

— Тогда из «Одессы»?

— Ты бы этого хотел, не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы используете «Одессу», когда подойдет время. На ее совести много грехов, вы будете убивать от ее имени. Мне кажется, ирония в том, что мы бы истребили «Одессу» так же быстро, как и вы. Но нам нужны именно вы; мы-то знаем разницу между клоунами и монстрами. Поверь, мы вас остановим.

— Это все чушь! Ведь ты и не из «Вольфшанце»! Человек понизил голос.

—Мы все из «Вольфшанце», не так ли? Так или иначе, — сказал он с вызовом. — Я повторяю. Убей меня — на мое место встанет другой. Убьешь того — его заменит третий. Мы остановим вас. Стреляй же, герр Клаузен. Или мне стоит сказать — сын рейхсфюрера Генриха Клаузена?

— Что ты несешь? Я не хочу тебя убивать. Я никого не хочу убивать.

— Ты убивал во Франции.

— Если я там кого-то и убил, то только потому, что он сам пытался убить меня.

— Aber natiirlich[27 - Ну естественно (нем.).], герр Клаузен.

— Прекрати называть меня так.

— Почему? Ведь это твое имя, не так ли?

— Нет! Мое имя Холкрофт.

— Конечно, это тоже часть вашего плана. Респектабельный американец без каких-либо связей в прошлом. А когда кто-нибудь обнаружит их, будет уже поздно.

— Что значит «поздно»? Кто ты такой? Кто тебя прислал?

— Ты не сможешь выпытать это у меня. Мы не входим в твой план.

Холкрофт вытащил пистолет из кармана и подошел ближе.

— Какой план? — спросил он, надеясь узнать хоть что-то.

— Женева.

— Что за Женева? Это ведь город в Швейцарии.

— Мы все знаем, и все решено. Вам не остановить орлов. На этот раз остановить орлов не удастся.

— Орлы?Что за орлы? Кто это — «мы»?

— Никогда. Нажимай курок. Все равно не скажу. Вам нас не выследить.

Несмотря на холод зимней ночи, Ноэль весь покрылся потом. То, что говорил этот враг, ни во что не укладывалось. Этот человек был готов умереть, но он не был фанатиком; в его глазах было слишком много разума.

— Не из «Возмездия», не из «Одессы». Ради Бога, зачем вам останавливать Женеву? «Вольфшанце» не хотела этого делать, ты должен это знать!

— Ваша«Вольфшанце». Но мы-то сможем извлечь пользу из этих денег.

—Нет, если вы вмешаетесь, никто ничего не получит. Вам деньги никогда не достанутся.

— Мы оба знаем, что этого не должно случиться.

— Ты ошибаешься! Их закопают обратно в землю еще лет на тридцать.

Неизвестный противник вышел из тени.

— Это промах, не правда ли? Ты хорошо сказал: «Обратно в землю». Но, если позволишь, выжженной земли больше не будет.

— Чего?

— Выжженной земли. — Человек отступил назад. — Мы достаточно поговорили. У тебя был шанс, он еще остался. Ты можешь меня убить, но это тебе не принесет ничего хорошего. У нас есть фотография. Мы начали понимать.

— Фотография?Из Портсмута? У вас?

—Один из самых уважаемых капитанов королевского военно-морского флота. Интересно, что ты ее захватил с собой.

— Бога ради, кто же вы?

— Те, кто сражается с тобой, сын Генриха Клаузена.

— Я же говорил тебе...

— Знаю, — сказал немец. — Мне не следовало так говорить. И поэтому больше я ничего не скажу. Я повернусь и пойду из этого переулка. Если считаешь нужным, стреляй. Я готов. Мы все готовы.

Человек медленно повернулся и пошел. Ноэль не мог этого вынести.

— Стой! — закричал он. Догнав немца, он схватил его за плечо левой рукой. Человек развернулся:

— Нам больше не о чем говорить.

— Есть о чем! Мы здесь проведем всю ночь, если понадобится! Ты мне расскажешь, кто вы такие, откуда и что вы, черт возьми, знаете о Женеве и Бомонте и...

Дальше он не продвинулся. Человек выбросил руку, схватил правое запястье Ноэля и, выворачивая его внутрь и вниз, одновременно правым коленом ударил Холкрофта в пах. Ноэль согнулся от страшной боли, но пистолет не выпустил. Он старался плечом оттолкнуть врага, но боль поднялась уже до живота и груди. Следующий удар противник обрушил на затылок Холкрофта, и волны боли прокатились по его ребрам и спине. Но он не должен выискать пистолет из рук! Нельзя отдать пистолет врагу!

Ноэль ухватился за него так, словно это была последняя стальная скоба на спасательной шлюпке. Он зашатался, выпрямляясь со всей оставшейся в ногах силой и вырывая пистолет из рук напавшего.

Раздался выстрел. Он эхом прокатился по переулку. Рука врага ослабла, шатаясь, он отступил назад, держась за плечо. Враг был ранен, но удержался на ногах. On оперся о стену и, тяжело дыша, проговорил:

— Мы вас остановим. И сделаем это по-своему. Мы сорвем Женеву!

С этими словами он двинулся по переулку, держав за стену. Холкрофт обернулся. На выходе из переулка Шёнбергштрассе толпились какие-то фигуры. Он услышал свистки полицейских и увидел огни фонарей. Берлинская полиция.

Он попался.

Но ему нельзя попадаться! Был еще Кесслер, была Женева. Ему нельзя задерживаться!

Холкрофт вспомнил слова Хелден: ври с негодованием, уверенно, придумывай свои варианты.

Ноэль засунул пистолет в карман и двинулся в сторону Шёнбергштрассе к медленно приближавшимся огням фонарей и двум людям в форме.

— Я американец! — крикнул он испуганным голосом. — Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Человек из толпы ответил:

— Я говорю. Что случилось?

— Я шел по этой улице, и кто-то пытался меня ограбить. У него был пистолет, но я об этом не знал! Я толкнул его, и он выстрелил...

Берлинец быстро переводил его слова полицейским.

— Куда он пошел? — спросил он.

— Думаю, что он все еще где-то здесь. В одной из подворотен. Мне нужно сесть...

Берлинец тронул Холкрофта за плечо.

— Пойдемте.

И он вывел Ноэля через толпу на тротуар.

Полицейские крикнули в темноту переулка. Ответа не было: незнакомый враг бежал. Люди в форме осторожно двинулись вперед.

— Благодарю вас, — сказал Ноэль. — Мне бы хотелось немного отдышаться, успокоиться, вы понимаете?

— Ja. Ужасный случай.

— Кажется, они его схватили, — неожиданно сказал Ноэль, оглядываясь на полицию и толпу.

Берлинец тоже обернулся. Ноэль сошел с тротуара на улицу. Сначала он двигался медленно, потом, дождавшись паузы в уличном движении, перебежал на другую сторону. Там он повернул и побежал в сторону Курфюрстендамм так быстро, как только позволяла толпа.

* * *


Удалось, подумал дрожавший от холода Холкрофт, сидя без пальто и шляпы на пустынной скамейке перед церковью Кайзера Вильгельма. Он усвоил уроки и использовал свои знания, он придумал свои варианты и избежал ловушки, которую устроил для другого и в которую чуть было не угодил сам. Кроме того, он нейтрализовал человека в черной кожаной куртке. Хотя бы на то время, которое уйдет на поиски врача.

Кроме того, он узнал, что Хелден ошибалась. И умерший Манфреди, который не хотел называть имен, тоже ошибался. Не члены «Возмездия» или «Одессы» были самыми сильными врагами Женевы. Была еще какая-то группировка, которая оказалась гораздо опаснее и которая знала много больше. Заочная организация, члены которой способны спокойно умереть с умным выражением в глазах и разумными словами.

Раса Женевы столкнулась с тремя разрушительными силами, желавшими разорвать договор, но одна из них была гораздо более изобретательна, чем две другие. Человек в черной куртке говорил о «Возмездии» и «Одессе» с таким пренебрежением, которое не могло проистекать от зависти или страха. Он не считался с ними, как с некомпетентными мясниками и клоунами, с которыми не хотел иметь дела. Так как он имел дело с кем-то другим, с кем-то гораздо более сильным.

Холкрофт посмотрел на часы. Он уже почти час сидит на холоде, в паху по-прежнему ноет, затылок одеревенел от боли. Плащ и кепку он засунул в мусорный ящик в нескольких кварталах отсюда. Берлинская полиция легко бы нашла его по этим уликам.

Теперь пора идти. Никаких следов полиции не было, как не было никого, кто бы им интересовался. Холодный воздух не унял боли, но в голове прояснилось. Было почти девять. Пора встретиться с Эрихом Кесслером, третьим ключом к Женеве.


Глава 25


Как он и ожидал, в пивной теперь было полно народу, слоистая завеса табачного дыма стала гуще, а баварские мелодии — громче. Хозяин поздоровался приветливо, но в глазах его явственно читалось другое: «Что-то стряслось с этим американцем за последний час». Ноэль занервничал. «Может, у меня лицо в ссадинах? Или перепачкано грязью?» — подумал он и обратился к владельцу заведения:

— Мне умыться. А то, знаете ли, упал неудачно.

— Конечно, сэр. Пожалуйста, сюда. — Хозяин пивной показал на дверь мужской комнаты и добавил: — Профессор Кесслер уже пришел и ждет вас в зале. Я передал ему ваш кейс.

Холкрофт еще раз поблагодарил управляющего и направился в туалет.

Он внимательно рассмотрел себя в зеркале. Никаких следов грязи или крови на лице не было. Но глаза! В них были потрясение, боль, дикая усталость... И страх. Это и вызвало подозрение у управляющего.

Холкрофт открыл кран, подождал, пока струя немного потеплеет, напустил полную раковину воды и погрузил в нее лицо. Потом причесался, пожелал себе быстрее избавиться от жуткого выражения глаз и вернулся в зал. Хозяин провел его к отдельной кабинке в дальнем конце зала, которая была отгорожена от остальных посетителей потертой красной портьерой.

— Господин профессор?

Полог откинулся, и взору Холкрофта предстал круглолицый толстяк лет сорока пяти с короткой бородкой и густыми каштановыми волосами, зачесанными назад. На добродушном лице веселыми, озорными искорками сияли живые, глубоко посаженные глаза.

— Мистер Холкрофт?

— Доктор Кесслер?

— Присаживайтесь, — пригласил Кесслер и, протягивая руку, попытался привстать, но огромный живот не позволил ему этого сделать. Он рассмеялся и взглянул на управляющего пивной. — Попытка переносится на будущую неделю! Да, Руди? Поможет наша диета?

— Naturlich, профессор.

—Это мой новый приятель из Америки — мистер Холкрофт, — представил Ноэля Кесслер.

— Мы уже знакомы, — напомнил управляющий.

— Ах да! Вы ведь принесли мне его портфель. — Кесслер похлопал по крышке кейса, лежавшего на соседнем стуле. — Я предпочитаю шотландское виски, мистер Холкрофт. А вы?

— Мне тоже шотландского. Только добавьте немного льда.

Руди кивнул и вышел. Ноэль откинулся на спинку стула. От Кесслера словно веяло теплом. Но при этом душевность его отдавала усталой терпеливостью интеллектуала, которому приходится иметь дело с людьми более ограниченными, однако он великодушно не опускается до сравнений. Холкрофту были известны несколько человек подобного типа — в их числе, например, его лучшие учителя, — так что чувствовал он себя в обществе Эриха Кесслера весьма комфортно. Неплохо для начала.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — начал Холкрофт. — Мне нужно о многом вам рассказать.

— Сначала переведите дух, — сказал Кесслер. — Выпейте и успокойтесь.

— Что?

— У вас на лице написано, что вы недавно попали в передрягу.

— Это так заметно?

— Я бы сказал, что вы похожи на человека, едва не потерявшего рассудок, мистер Холкрофт.

— Пожалуйста, зовите меня просто Ноэлем. Я думаю, нам все равно придется познакомиться поближе.

— Прекрасное предложение. Согласен. Меня зовут Эрих... Ночь сегодня, однако, довольно прохладная. А вы, как я понял, без пальто. Ведь гардероба здесь нет. Не озябли?

— Я был в пальто, но пришлось от него избавиться. Я все объясню.

— Можете не объяснять.

— Боюсь, все-таки придется. Я, конечно, предпочел бы не распространяться на сей счет, но это приключение — неотъемлемая часть моего повествования.

— Понятно. Кстати, вот и ваше виски. Официант поставил стакан перед Холкрофтом, вышел из кабинки и задернул за собой портьеру.

— Как я уже сказал, это — часть моего рассказа, — повторил Холкрофт, отпивая глоток виски.

— Не торопитесь. Спешить нам некуда.

— Но, насколько я знаю, дома вас ждут гости?

— Гость. Приятель моего брата, из Мюнхена. Замечательный парень, но страшный болтун и зануда. Что, впрочем, не редкость среди врачей. Так что вы сегодня мой спаситель.

— А ваша супруга не обидится?

— Я живу один. Я был женат, но, увы, рамки университетского уклада жизни оказались для моей супруги слишком тесными.

— Мне очень жаль.

— А ей — нет. Она вышла замуж за акробата. Можете себе представить? Из штолен академического подземелья к разреженному воздуху качающихся трапеций. Мы остались с ней добрыми друзьями.

— Мне кажется, трудно будет найти человека, который относился бы к вам с неприязнью.

— О, в аудиториях я навожу ужас. Настоящий лев.

— Который рычит, но не кусается, — сказал вдруг Ноэль.

— Простите?

— Нет, ничего. Просто вспомнил вчерашнюю беседу с одним человеком.

— Вам уже лучше?

— Забавно.

— Что-что? — опять переспросил Кесслер.

— Это я вчера так ответил.

— "Одному человеку"? — вновь улыбнулся Кесслер. — Лицо у вас вроде немного разгладилось.

— Если оно разгладится еще чуть-чуть, я ткнусь физиономией в стол.

— Может, пообедаете?

— Потом. Я бы хотел начать свой рассказ: мне нужно многое вам сообщить, а у вас наверняка возникнет масса вопросов.

— Тогда я весь внимание. Ой, забыл. Ваш кейс. — Немец взял со стула портфель и водрузил его на стол.

Холкрофт открыл замки, но крышку кейса поднимать не стал:

— Здесь находятся бумаги, с которыми вам будет интересно ознакомиться. Тут не все документы, но подтверждением тому, что я собираюсь вам рассказать, они вполне послужат.

— Подтверждением? Неужто в ваш рассказ так трудно поверить?

— Может быть, — кивнул Ноэль. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим добродушным ученым. Ведь безмятежный мир, в котором обитает профессор, вот-вот взорвется. — То, о чем я собираюсь рассказать, может искорежить всю вашу жизнь, как уже случилось со мной. Более того, думаю, что это неминуемо. Я, во всяком случае, избежать этого не смог. Меня засосало. Одна из причин чисто эгоистического характера: в деле замешаны огромные деньги, которые полагаются лично мне; есть там, кстати, и ваша доля. Однако существуют еще и другие факторы, гораздо более значимые, чем ваша персона или моя. Мне это известно доподлинно — в противном случае я давно бы все бросил. А я как раз не намерен ничего бросать. Я сделаю то, о чем меня просят, потому что это дело — правое.И еще потому, что люди, которых я ненавижу, всячески стараются меня остановить. Они убили одного из тех, кого я любил. Пытались убить второго. — Холкрофт осекся. Он и не думал заходить так далеко, но страх и ярость внезапно разом выплеснулись наружу. Он перестал себя контролировать. Разболтался. — Простите. Я наговорил лишнего, к делу никоим образом не относящегося. Я вовсе не хотел вас пугать.

Кесслер Дотронулся до его локтя:

— Обо мне не беспокойтесь. Вы, друг мой, слишком возбуждены и измучены. Видимо, с вами приключились ужасные вещи.

Холкрофт сделал несколько глотков виски, пытаясь унять боль в паху и в затылке.

— Лгать не буду. Так оно и было. Но мне не хотелось бы начинать с этого. Веселого мало. Кесслер убрал руку с его локтя:

— Позвольте сказать вам кое-что. Я знаком с вами менее пяти минут, но мне не кажется, что веселость сейчас уместна. Для меня очевидно, что вы человек очень разумный и искренний. Понятно и то, что вы утомлены от перенапряжения. Почему бы вам просто не рассказать обо всем с самого начала, не заботясь о том, как это на меня подействует?

— Хорошо, — согласился Холкрофт и, положив руки на стол, стиснул стакан в ладонях. — Тогда я начну с вопроса. Доводилось ли вам прежде слышать о фон Тибольте и... Клаузене?

Кесслер удивленно взглянул на Ноэля.

— Да, — ответил он, помедлив мгновение. — Это было много лет назад, я тогда был ребенком, но слышать о них конечно же слышал. Клаузен и фон Тибольт... Это друзья моего отца. Мне было лет десять-одиннадцать, если не изменяет память. Они часто приходили к нам в гости в конце войны. Клаузена я помню.По крайней мере, мне так кажется. Он был высокого роста и обладал невероятно притягательной силой.

— Расскажите мне о нем подробнее.

— Ну, я мало что помню.

— Все, что помните! Прошу вас!

—Как бы выразиться поточнее... Понимаете, Клаузен овладевал аудиторией, не прилагая к этому никаких усилий. Когда он начинал говорить, все превращались в слушателей, хотя я не припомню, чтобы он при этом повышал голос. Мне кажется, что Клаузен был добрый, участливый, но вместе с тем и очень волевой человек. Однажды я подумал — причем, заметьте, это были мысли ребенка, — что он очень страдает, живет с какой-то болью...

К нему воззвал страдающий человек.

—Какой болью? — спросил Холкрофт.

— Понятия не имею. Это всего лишь детское впечатление. Нужно было видеть его глаза, чтобы вы поняли. На кого бы он ни смотрел — молодого ли, старого, на важную персону или наоборот, — взгляд его полностью концентрировался на собеседнике. Я это помню. Редкая для тех времен черта характера. Между прочим, облик Клаузена сохранился в моей памяти четче, чем лицо отца; я уж не говорю о фон Тибольте — этого я почти не помню... А почему вас так интересует Клаузен?

— Он мой отец.

Кесслер разинул рот от удивления.

— Вы? — прошептал он. — Сын Клаузена? Ноэль кивнул:

— Клаузен мой родной отец. Хотя отцом я называл другого.

— Значит, вашу мать зовут... — Кесслер замялся.

— Альтина Клаузен. Слышали что-нибудь о ней?

— Имя ее никогда не произносили. И ни разу не упоминали про нее в присутствии Клаузена. Ни разу! И вообще говорили о ней только шепотом. Женщина, которая бросила великого человека и бежала из фатерлянда с американским врагом... Вы! Вы тот ребенок, которого она отняла у Клаузена!

— Взяла с собой, спаслаот него — так это звучит в ее интерпретации.

— Она еще жива?

— Живее не бывает.

— Невероятно... — покачал головой Кесслер. — Столько лет минуло, а я, оказывается, так ясно помню его. Он был выдающейся личностью.

— Они все были выдающиеся.

— Кто?

— Вся троица. Клаузен, фон Тибольт и Кесслер. Скажите, вам известно, как умер ваш отец?

— Он покончил с собой. Тогда в этом не было ничего необычного. После крушения рейха многие кончали самоубийством. Для большинства это был наиболее безболезненный выход.

— А для кого-то — единственный.

— Нюрнберг?

— Нет, Женева. Они спасали Женеву.

— Я вас не понимаю.

— Скоро поймете. — Холкрофт открыл кейс, вынул из него скрепленные листы бумаги и передал их Кесслеру. — В Женеве есть один банк, в котором хранятся огромные деньги, предназначенные для неких специфических целей. Они могут быть сняты со счета только по единогласному решению трех человек.

И Ноэль в очередной раз поведал о грандиозной афере, которую провернули тридцать лет назад. Но от Кесслера он не стал ничего утаивать. Он не опустил, как это было при встрече с Гретхен, кое-какие специфические факты; не перескакивал через некоторые этапы, как во время разговора с Хелден. Кесслеру он рассказал все:

— ...Средства были выкачаны из оккупированных стран, выручены от продажи произведений искусства и драгоценностей, награбленных в музеях. Опустошили казну вермахта, миллионные суммы украли у министерства вооружений и у... забыл название, но оно есть в этом письме... В общем, У индустриального концерна. Затем все деньги при посредничестве некоего Манфреди были помещены в швейцарский банк, в Женеве.

— Манфреди? Мне знакомо это имя.

— Ничего удивительного, — кивнул Холкрофт. — Хотя я не думаю, что его имя упоминалось слишком часто. Где вы услышали о нем?

— Не знаю. Кажется, это было после войны...

— От матери?

— Не думаю. Она умерла в июле сорок пятого, а до этого очень долго пролежала в госпитале. Нет, я услышал о Манфреди от кого-то другого... Не помню от кого.

— А где вы жили после того, как стали круглым сиротой?

— Нас с братом приютил дядя, брат матери. Нам очень повезло, так как дядя был уже стар и не представлял интереса для нацистов. Поэтому и оккупационные власти союзников отнеслись к нему благосклонно... Но продолжайте, пожалуйста.

Ноэль вернулся к своему рассказу.

Он детально изложил предъявленные ему советом директоров «Ла Гран банк де Женев» требования, которые он должен был выполнить для подтверждения своих полномочий. Что и подвигло его на поиски Гретхен Бомонт. Он рассказал Кесслеру о загадочном бегстве фон Тибольтов в Рио-де-Жанейро, о рождении там Хелден, об убийстве матери семейства и о возвращении Тибольтов в Европу.

— Они сменили фамилию и последние пять лет живут в Англии под именем Теннисонов. Иоганн фон Тибольт стал Джоном Теннисоном и работает репортером в «Гардиан». Гретхен вышла замуж за некоего Бомонта, а Хелден несколько месяцев назад перебралась в Париж. С братом я не встречался, но... подружился с Хелден. Она замечательная девушка.

— Это и есть тот самый «один человек», с которым вы были вчера?

— Да, — подтвердил Холкрофт. — Я хочу рассказать вам о ней. О том, что ей пришлось пережить, каково ей приходится сейчас. Хелден и еще тысячи людей с похожими судьбами — это тоже часть моего рассказа.

— Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, — сказал Кесслер. — «Фервюнште киндер».

— Что вы сказали?!

— "Фервюнште киндер", — повторил Кесслер. — «Фервюншунг» — немецкое слово, означающее «проклятый».

— "Дети проклятых"... Да, она упоминала это выражение, — сказал Холкрофт.

— Они сами себя так называют. Те тысячи молодых людей — сейчас уже отнюдь не юных, — которые покинули страну, убежденные в том, что на них несмываемым пятном позора лежат грехи нацистской Германии. Они отказались от всего немецкого, переменили имена, обрели новую индивидуальность и стали проповедовать иной стиль жизни. На них очень похожи орды нынешних молодых американцев, которые бегут в Канаду и Швецию в знак протеста против войны во Вьетнаме. Эти группы формируют новые субкультуры, но отречься от своих корней не дано никому. Они остаютсянемцами; они остаютсяамериканцами. Они перемещаются по миру гурьбой, держась друг подле друга и черпая силы из того самого прошлого, которое они отвергли. Тяжкая это ноша — нести на себе груз вины. Понимаете?

— Не совсем, — ответил Холкрофт. — Наверное, я скроен по-иному. Я не собираюсь брать на себя чужую вину.

Кесслер посмотрел Ноэлю в глаза:

— Я позволю себе предположить, что вам придется это сделать. Вы ведь говорили, что не собираетесь отступаться от задуманного вами предприятия, даже несмотря на ужасные вещи, приключившиеся с вами?

Холкрофт задумался над словами ученого, прежде чем ответил:

— Если вы и правы, то лишь отчасти. У меня несколько иные обстоятельства. Я ни от чего не бежал. Просто на меня тогда пал выбор. Мне так кажется.

— То есть вы не из «проклятых», — спросил Кесслер, — а из касты избранных?

— Привилегированных, по крайней мере. Ученый кивнул:

— Есть имя и для этих. Может, слышали — «Зонненкиндер»?

— "Зонненкиндер"? — наморщил лоб Ноэль. — Боюсь, этот термин из тех университетских дисциплин, в которых я, честно говоря, не блистал. Антропология, может быть?

— Скорее философия, — подсказал Кесслер. — Эту концепцию развивал в двадцатых годах английский философ Томас Перри, а его предшественником был швейцарец Бахофен со своими мюнхенскими учениками. Согласно этой теории, «Зонненкиндер» — в переводе с немецкого «дети Солнца» — с незапамятных времен жили среди людей. Именно они творили историю и повелевали эпохами, становились выдающимися личностями и избранными мира сего. — Холкрофт кивнул:

— Вспомнил. В конце концов, избранность их и сгубила. Они погрязли в разврате и стали жертвами кровосмесительных связей или еще чего-то в этом роде.

— Впрочем, все это — теория, — сказал Кесслер. — Мы с вами опять отвлеклись. И немудрено — вы очень хороший собеседник. Но давайте вернемся к вашему рассказу. Вы остановились на том, что дочке фон Тибольта очень трудно жить.

— Им всем трудно жить. Это вообще не жизнь, а сумасшествие. Они все время в бегах. Влачат жалкое существование беженцев.

— Да, эти люди — легкая добыча для фанатиков, — согласился Эрих.

— Вроде «Одессы» и «Возмездия»?

— Именно. Подобные организации не могут эффективно функционировать в Германии — здесь они запрещены. Поэтому они переносят свою деятельность в те страны, где осели разочарованные эмигранты вроде «проклятых». Все эти изгнанники только и ждут шанса вернуться в Германию и мечтают лишь о том, чтобы дожить до этого момента, сохранив силы и энергию.

— Вернуться в Германию?!

Кесслер выставил перед собой руку, словно заслоняясь:

— Не дай Бог, чтобы такое произошло, но эти организации никак не хотят смириться с существующим положением. «Возмездие» однажды даже предлагало, чтобы боннское правительство управлялось Коминтерном, но этот проект отвергла даже Москва; «Возмездие» выродилось в обычную банду террористов. «Одесса» же всегда имела целью возрождение нацизма. В Германии людей из «Одессы» презирают.

— Но они по-прежнему рыщут в поисках потомков наци, — заметил Ноэль. — Хелден как-то сказала о себе и себе подобных: «Нас проклинают за то, кем мы были, и за то, кем мы не стали».

— Метко сказано.

— Этих фанатиков надо остановить. Часть хранящихся в Женеве средств нам необходимо будет употребить на то, чтобы стереть с лица земли «Одессу» и «Возмездие».

— Я возражать не стану.

— Рад это слышать, — сказал Холкрофт. — Но давайте вернемся к Женеве.

— Давайте.

Ноэль изложил цели договора и рассказал о том, какие условия должны выполнить наследники, чтобы получить деньги в банке. Пора было переходить к тому, что приключилось с ним самим.

Холкрофт начал с убийства в самолете, рассказал о терроре в Нью-Йорке, о перевернутой вверх дном квартире, о письме от людей из «Вольфшанце» и о телефонном звонке Питера Болдуина, повлекшем за собой череду зверских убийств. Затем он поведал о перелете в Рио и о густобровом господине по имени Энтони Бомонт, который оказался агентом «Одессы»; рассказал про подделанные документы, обнаруженный, им в иммиграционной службе в Рио, и про странную встречу с Морисом Граффом; особо же остановился на лондонском вторжении МИ-5, подчеркнув потрясающую новость о том, что британская разведка считает фон Тибольта убийцей, проходящим у них под кличкой Тинаму.

— Тинаму? — впервые за время рассказа перебил его ошеломленный Кесслер. Лицо ученого пылало.

— Да. Вы что-нибудь о нем знаете?

— Только, то, что писали в газетах.

— Я уже от нескольких человек слышал, что на совести этого Тинаму десятки убийств.

— И британцы полагают, что Тинаму — это Иоганн фон Тибольт?

— Они ошибаются, — сказал Ноэль. — И я уверен, что теперь они и сами это знают. Вчерашнее происшествие Должно их убедить. Вы все поймете, когда я дойду до этого эпизода.

— Так продолжайте же! — подстегнул Кесслер.

Холкрофт вкратце описал вечер, проведенный с Гретхен, Упомянул о фотографии Энтони Бомонта, потом рассказал о Хелден и Полковнике, сообщил о смерти Ричарда Холкрофта, вспомнил о телефонных разговорах с нью-йоркским Детективом Майлзом и про беседы с матерью.

Потом перешел к рассказу о зеленом «фиате», преследовавшем их до Барбизона, и о человеке с рябым лицом.

Затем последовало описание кошмара на fete d'hiver: как он пытался поймать в ловушку человека из «фиата» и при этом едва не погиб сам.

— ...Я уже говорил несколько минут назад, что англичане ошибались насчет Теннисона, — добавил Холкрофт, завершая рассказ о своих злоключениях.

— Теннисона? Ах да — это новое имя фон Тибольта, — вспомнил профессор.

— Совершенно верно, — кивнул Холкрофт. — Люди из МИ-5 были убеждены, что происшествие в Монтро, включая и инцидент с рябым незнакомцем, шпионившим за нами, — дело рук Тинаму. Но рябой убит. А он работал на фон Тибольта, и разведке об этом известно. Хелден тоже подтвердила этот факт...

— Вы хотите сказать, — перебил Кесслер, — что Тинаму — фон Тибольт не стал бы убивать своего человека.

— Именно.

— Значит, агент доложит своему начальству...

— Увы, не доложит, — оборвал Ноэль Кесслера. — Он погиб, заслонив Хелден от пули. Но англичане, безусловно, проведут опознание и сразу установят, что к чему.

— Смогут ли они найти труп агента?

— Известие о его смерти они получат непременно. Там повсюду было полно полицейских. Тело обнаружат.

— Могут ли следы вывести на вас?

— Возможно. Наверняка найдутся свидетели, видевшие, как мы сцепились с ним на площади. Но Хелден придумала, что мы будем говорить в этом случае: «Да, нас преследовали, но к тому, что случилось позднее, мы не имеем никакого отношения». С какой стати мы должны знать о дальнейшем?

— Звучит довольно неопределенно.

— Еще когда агент был жив, я решил проверить, знает ли он что-нибудь о Болдуине. Это имя подействовало на агента подобно пистолетному выстрелу. Он стал умолять меня и Хелден связаться с неким Пэйтоном-Джонсом и рассказать тому обо всем; мы, мол, должны попросить его разыскать незнакомца, который напал на нас и убил человека фон Тибольта, и — это агент считал самым важным — непременно сообщить МИ-5, что ко всем этим происшествиям имеет какое-то отношение Питер Болдуин.

— Болдуин? Вы, кажется, говорили, что у него были контакты с МИ-5? — уточнил Кесслер.

— Да. Он приходил к ним некоторое время назад с информацией о наследниках «Вольфшанце».

— "Вольфшанце"? — тихо переспросил Кесслер. — Это из того письма тридцатилетней давности, которое Манфреди передал вам в Женеве, не так ли?

— Совершенно верно. Агент сказал, что мы должны попросить Пэйтона-Джонса еще раз вернуться к материалам Болдуина. К "коду «Вольфшанце», как он выразился.

— Скажите, упоминал ли Болдуин «Вольфшанце» в телефонном разговоре с вами в Нью-Йорке? — спросил Кесслер.

— Нет. Он сказал лишь, что мне надо держаться подальше от Женевы; что ему известны такие вещи, о которых не знает никто. Потом он сказал, что кто-то звонит ему в дверь, пошел открывать и к телефону уже не вернулся.

Взгляд Кесслера стал холоднее.

— Значит, Болдуин знал о Женеве и о том, что «Вольфшанце» проявляет к этому делу интерес.

— Мне неизвестно, что именно он знал. Быть может, это были всего лишь слухи.

— Однако эти слухи должны бы предостеречь вас от визита в МИ-5. Даже за ваше намерение известить их о том, что Бомонт — агент «Одессы», вы можете заплатить слишком дорогой ценой. Британцы начнут расспрашивать вас и вашу подругу обо всех подробностях. Делать это они мастера, и у них есть тысячи способов выудить из человека всю информацию. Имя Болдуина может всплыть на поверхность, и тогда они непременно поднимут его материалы. Так что этот вариант не годится.

— Я пришел к такому же выводу, — сказал Холкрофт. Доводы Кесслера произвели на него впечатление.

— Думаю, есть другой способ убрать Бомонта с вашего пути.

— Какой же? — поинтересовался Холкрофт.

— Здесь, в Германии, «Одессу» презирают. Стоит замолвить словечко нужному человеку, и Бомонта выдворят. А вам не придется лично вступать в контакт с британцами, рискуя проговориться о Болдуине.

— Можно ли это устроить?

— Нет проблем. Если Бомонт действительно агент Одессы, то короткой ноты Бонна министерству иностранных дел Великобритании будет вполне достаточно. У меня полно знакомых в правительстве, которые могут это сделать.

У Холкрофта словно гора свалилась с плеч. Еще одно препятствие осталось позади.

— Я так рад, что познакомился с вами... — признался он Кесслеру. — И вдвойне рад тому, что вы именно такой, какой вы есть на самом деле.

— Не торопитесь с выводами. Вы ждете ответа на вопрос, присоединюсь ли я к вам? Честно говоря, я...

— Я пока не требую от вас ответа, — перебил его Ноэль. — Вы были искренни со мной, поэтому я должен ответить откровенностью на откровенность. Я еще не все рассказал. Сегодня...

— Сегодня? — встревожился Кесслер. Он явно был в замешательстве.

— Да. Всего пару часов назад, если быть точнее.

— И что же произошло... сегодня? Ноэль подался вперед:

— Мы знаем о «Возмездии» и «Одессе». Мы не уверены, какой информацией о Женеве они располагают, но я чертовски хорошо представляю, как они будут действовать, когда раскопают достаточное количество фактов. Далее. Мы знаем о людях из «Вольфшанце». Кто бы они ни были, они ничем не лучше других — такие же сумасшедшие; но неким странным образом они сейчас на нашей стороне, поскольку заинтересованы в успехе Женевы. Однако есть еще одна сила. Кто-то — или что-то — гораздо могущественнее прочих. Я обнаружил это сегодня вечером.

— Что вы имеете в виду? — Голос Кесслера ничуть не изменился.

— От самого отеля за мной была слежка. Какой-то мотоциклист ехал за моим такси через весь Берлин.

— Мотоциклист?

— Да. Я, как последний идиот, привел за собою хвост, но, поняв, что сглупил, решил остановить шпика. И мне это удалось. Правда, дело обернулось несколько иначе, чем я предполагал. Мотоциклист не принадлежал ни к «Одессе», ни к «Возмездию». Он ненавидел и тех и других, обзывая их не иначе как мясниками и клоунами.

— Он называл их... — Кесслер на мгновение умолк. Потом, восстановив цельность рассыпавшейся было картины, попросил: — Расскажите мне по порядку обо всем, что случилось. Вспомните все, что он говорил.

— У вас есть какие-либо предположения?

— Нет... Никаких. Мне просто интересно. Расскажите, пожалуйста.

Холкрофту не составило труда припомнить все подробности. Преследование, засада, короткий разговор, выстрел. Когда он закончил рассказ, Кесслер попросил его снова воспроизвести разговор со шпиком в черной кожаной куртке. Потом еще раз. И еще один раз.

— Кто это был? — спросил Холкрофт. Он видел, что Кесслер осведомлен лучше. — Кто они?

—Вариантов несколько, — ответил немец, — но ясно одно: это нацисты. Вернее, неонацисты. Потомки НСДАП, эдакая фракция-заноза в теле «Одессы», от которой та не прочь избавиться. Бывают и такие парадоксы.

— Но откуда они могут знать о Женеве?

— Видите ли, сохранить в тайне финансовую аферу подобного масштаба практически невозможно: ведь с территорий оккупированных стран, со счетов вермахта и министерства финансов были похищены сотни миллионов. А потом эту громадную сумму еще размещали в Швейцарии, — объяснил Кесслер.

Что-то смутило Холкрофта в словах Кесслера, но он не мог определить причину беспокойства.

— Какой им толк от всего этого? — недоумевал он. — Денег им все равно не получить. Все, что в их силах, — это на многие годы завалить работой суды. Где тут выгода?

— Вы не понимаете нацистских ультра. Никто из вас никогда их не понимал. Для наци важен не только собственный успех. В равной степени они заинтересованы в чужом провале. Деструктивность — неотъемлемая черта нациста.

За портьерой внезапно возникла шумная возня. Кто-то упал, что-то с треском обрушилось, раздались крики; перекрывая общий гвалт, завизжала какая-то женщина.

Полог дернулся в сторону, и в открывшемся проеме. Вдруг возник силуэт какого-то мужчины. Он бросился было вперед, но неожиданно повалился кулем на стол, тараща выпученные глаза. Изо рта и горла незнакомца хлестала кровь, лицо корчилось от боли, а тело билось в конвульсиях. Скребя пальцами по столу, он попытался вцепиться в край столешницы и, хватая ртом воздух, прошептал:

— "Вольфшанце"... Солдаты «Вольфшанце»...

Подняв голову, он хотел что-то крикнуть, но дыхание его оборвалось, и он со стуком уронил голову на стол. Незнакомец в черной кожаной куртке был мертв.


Глава 26


Следующие несколько мгновений были для Ноэля столь же непонятными, сколь и суматошными. Пивную заполнили громкие крики и визг, в зале поднялась паника. Истекающее кровью тело сползло со стола и распласталось на полу.

— Руди! Руди! — закричал Эрих.

— Господин Кесслер! Следуйте за мной!

— Быстро! — рявкнул профессор.

— Что?

— Сюда, друг мой! Вас не должны здесь видеть.

— Но это же он!

— Молчите, Ноэль. И держитесь, пожалуйста, за мою руку.

— Что?.. Где?..

— Ваш кейс! Бумаги!

Холкрофт сгреб документы и сунул их в портфель. В следующую секунду он обнаружил, что его втолкнули в круг глазеющих на него зевак. Ноэль не соображал, куда его ведут, но понимал, что они уходят прочь от трупа, и этого для него было достаточно. Он слепо следовал за другими.

Кесслер вел его сквозь толпу. Впереди Кесслера управляющий теснил публику, расчищая дорогу к запертой двери слева под лестницей. Он вытащил из кармана ключ, открыл дверь, быстро затолкал их внутрь, вошел сам, захлопнул дверь и повернулся к Кесслеру:

— Не знаю, что и сказать, джентльмены! Это ужасно. Пьяная свара.

— Не переживай, Руди. И спасибо тебе, — ответил Кесслер.

— Naturlich. Люди вашего ранга не могут быть замешаны в таких делах.

— Ты очень добр. Есть здесь дверь на улицу?

— Да, над нами. Мой личный служебный вход. Дверь вела в проулок.

— Сюда, — показал Кесслер в сторону улицы. — Там припаркован мой автомобиль.

Они быстро пересекли проулок, вышли на Курфюрстендамм и повернули налево. Справа, у входа в пивную, собралась возбужденная толпа, а чуть подальше Ноэль разглядел спешащего к месту происшествия полицейского.

— Быстро! — приказал Кесслер и, едва они нырнули в шикарный «мерседес», завел двигатель; не прогрев его, сразу включил передачу, и машина понеслась на запад.

— Тот человек... в куртке... это он за мной шпионил... — произнес Холкрофт шепотом.

— Я догадался, — ответил Кесслер. — Он-таки нашел дорогу назад.

— Боже мой! — вскричал Ноэль. — Что же я наделал?!

— Вы не убили его, если только вы это имеете в виду. — Холкрофт обалдело уставился на Кесслера:

— Что?!

— Вы не убили того человека, — повторил Кесслер.

— Но я выстрелил! Я в него попал!

— Я и не сомневаюсь. Просто пуля не убила его.

— Что жетогда его убило? — спросил Холкрофт.

— Очевидно, вы не обратили внимание на его горло. Парня задушили гарротой.

— Болдуин... в Нью-Йорке... — ужаснулся Ноэль. — «Вольфшанце» в Берлине, — ответил Кесслер. — Убийство вашего шпика было рассчитано вплоть до секунды. Кто-то из посетителей подвел его буквально к самой портьере и под шумок толпы придушил проволокой.

— О Господи! Тогда убийца, кем бы он ни был... — Ноэль не смог завершить фразу. Его затошнило от страха.

— Кем бы он ни был, — договорил за него Кесслер, — он теперь знает, что я — часть «Женевы». Вот вам и ответ, ибо выбора у меня не осталось. Я с вами.

— Простите меня, — покаянно произнес Холкрофт. — Я не хотел ставить вас в безвыходное положение.

— Знаю, и ценю это. Однако я буду вынужден настаивать на одном условии.

— На каком?

— Мой брат Ганс — он живет в Мюнхене — тоже должен войти в дело.

Ноэль воскресил в памяти слова Манфреди: никаких ограничений на сей счет не было. Единственная оговорка басила, что каждое из трех семейств обладает только одним голосом.

— Что ж, если он захочет, то никаких препятствий нет.

— Он захочет. Мы с ним очень близки. Брат вам понравится. Он — прекрасный доктор.

— Я бы сказал, что вы оба — прекрасные доктора.

— Только Ганс лечит, а я по большей части разъясняю... Да еще еду куда глаза глядят. Я хотел пригласить вас к себе, но при нынешних обстоятельствах этого, пожалуй, делать не стоит.

— Да, я слишком много всего натворил. Но вам, кстати, необходимо как можно быстрее вернуться домой.

— Почему?

— Если нам повезет и никто не сообщит о вас в полицию, тогда, конечно, это не имеет никакого значения. Но ежели официант — или кто-нибудь из ваших знакомых — скажет, что видел вас в пивной, и к вам нагрянет полиция, то вы сможете ответить, что как раз выходили из пивной, когда началась заваруха.

Кесслер покачал головой.

— Мне бы это никогда в голову не пришло. Слишком уж я инертный по натуре.

— Три недели назад я бы тоже об этом не подумал. Высадите меня возле стоянки такси. Я заеду в отель за чемоданом.

— Что за ерунда? Я вас сам довезу. /

— Нас не должны видеть вместе. Это чревато осложнениями.

— Надо мне поучиться у вас. Когда же мы увидимся в таком случае?

— Я позвоню вам из Парижа. Завтра или послезавтра я встречаюсь там с фон Тибольтом, а затем мы все втроем должны ехать в Женеву. Времени у нас в обрез.

— А тот человек из Нью-Йорка? Майлз? — спросил Кесслер.

— Об этом позже. Объясню при следующей встрече. Смотрите, вон такси на углу.

— Что вы сейчас будете делать? Боюсь, самолетов сегодня уже нет.

— Переночую в аэропорту. Не хочется торчать одному в номере.

Кесслер остановил машину.

— Спасибо, Эрих, — поблагодарил Холкрофт, открывая дверцу. — И простите меня.

— Все нормально, друг мой Ноэль. Звоните.

* * *


За письменным столом в домашней библиотеке Кессле-ра сидел светловолосый мужчина. Держался он очень прямо и, яростно поблескивая глазами, говорил, едва сдерживая гнев:

— Повтори все сначала. Каждое слово. Без единого пропуска.

— Да что толку? — отозвался из другого конца комнаты Кесслер. — Я уже раз десять пересказывал. Ничего нового я не вспомню.

— Значит, расскажешь еще десять раз! — заорал Иоганн фон Тибольт. — Тридцать! Сорок раз! Кто это был? Откуда он взялся? Кто были те двое в Монтро? Они все связаны друг с другом; откуда они?

— Мы не знаем, — напомнил Кесслер. — На твои вопросы нет ответов.

— Есть! Как ты не понимаешь? Ответ — в том, что говорил человек в кожаной куртке Холкрофту, там, в переулке. Я в этом уверен. Я уже где-то слышал эти слова. Разгадка кроется в них!

— Господи, — спокойно возразил Кесслер, — он же был у тебя в руках, и ты не смог из него ничего выудить. Почему же ты так уверен в том, что нам удастся извлечь истину из рассказа Холкрофта? Ты должен был расколоть кожаного.

— Он бы не раскололся: слишком был накачан наркотиками.

— И поэтому ты задушил его проволочной петлей и швырнул к ногам американца... Кретинизм!

— Не кретинизм, а трезвый расчет, — поправил Кесслера Теннисон. — Холкрофта необходимо убедить в том, что «Вольфшанце» всюду следует за ним по пятам. Мы подстегнем его, запугаем, а потом предложим помощь... Но вернемся к разговору в переулке. Значит, — если верить Холкрофту, — тот парень не боялся умереть. Что он там говорил? «...Я готов. Мы все готовы. Мы остановим вас. Мы сорвем Женеву. Ты можешь убить меня — на мое место встанет другой; убьешь того — его заменит третий...» Слова фанатика. Но он отнюдь не был фанатиком: я лично в этом убедился. Этот парень не принадлежал ни к «Одессе», ни к «Возмездию». Он был откуда-тоеще. В этом Холкрофт прав. Откуда-то еще...

— Это тупик.

— Не совсем. Мой человек в Париже занимается идентификацией трупов, обнаруженных в Монтро.

— Он из Сюрте?

— Да. Лучший из лучших. — Теннисон вздохнул: — Невероятно все это до неправдоподобия. Тридцать лет полного штиля, но стоит сделать в открытую первые шаги, как за две недели из небытия возникают всякие таинственные личности. Такое впечатление, что они, как и мы, ждали тридцать лет. Почему же они не начнут действовать в открытую? Вот в чем вопрос. Почему?

— Он же сам сказал об этом Холкрофту в переулке:

«Мы не можем упустить удачу». Что-то у них сорвется, если они предадут огласке Женеву.

— Слишком просто для таких огромных сумм. Будь дело только в деньгах, ничто не остановило бы их от того, чтобы заявиться к нам — распорядителям вклада, — и поговорить с позиции силы. На кону почти восемьсот миллионов долларов. С их точки зрения, они вправе претендовать на две трети. Конечно, мы бы их сразу после совершения сделки прикончили, но знать они об этом не могут. Нет, Эрих, тут дело не только в деньгах. Мы должны искать что-то другое.

— По-моему, мы должны обратить внимание на другую беду! — вскричал Кесслер. — Кем бы ни был этот сегодняшний мотоциклист, кем бы ни были те двое из Монтро, — все это мелочи по сравнению с основной проблемой, решение которой не терпит никаких отлагательств! Взгляни правде в лицо, Иоганн! Британцам известно, что Тинаму — это ты! Нельзя больше от этого отмахиваться! Они знают, что ты — Тинаму!

— Одна поправочка: они всего лишь предполагают,что я Тинаму, но отнюдь не знают наверняка. И, как верно заметил Холкрофт, очень скоро убедятся в том, что были несправедливы в своих подозрениях. Если уже не убедились. Так что мое положение сейчас весьма и весьма благоприятно.

— Ты сошел с ума! — завопил Кесслер. — Ты рискуешь всем!

— Напротив, — спокойно возразил Теннисон, — я укрепляю наши позиции. Можно ли вообразить себе лучшего союзника, чем МИ-5? Если быть точным, то у нас, конечно, есть свои люди в британской разведке, но все они рангом ниже Пэйтон-Джонса.

— Ради Бога, о чем ты говоришь?! — Кесслер покрылся холодным потом, на его шее вздулись жилы.

— Сядь, Эрих.

— Нет!

— Сядь!

Кесслер опустился на стул:

— Я этого не допущу, Иоганн.

— Не допускай, на здоровье. Только сначала послушай. — Теннисон подался вперед: — Давай поменяемся на время ролями — я немного побуду профессором.

— Не надо на меня давить. Мы, видите ли, можем мириться с тем, что кто-то вторгается в сферу наших интересов, но не хотим мириться с тем, что от нас что-то скрывают. А если тебя арестуют — что тогда с нами станется?

— Я, конечно, польщен, но ты не должен мыслить подобным образом. Если даже со мной что-нибудь произойдет, то в наших списках найдутся имена многих достойных людей со всех концов света. Выбирать есть из кого: четвертый рейх в любом случае не останется без вождя. Но со мной ничегоне случится. Тинаму — мое самое надежное прикрытие. Как только его поймают, я не только окажусь вне подозрений, — меня еще и окружат почетом и уважением.

— Да ты свихнулся! Ведь Тинаму — это ты сам! — Теннисон, улыбаясь, откинулся на спинку стула:

— А давай-ка попристальнее изучим нашего убийцу. Согласен? Десять лет назад ты сказал, что Тинаму — мое лучшее творение. Ты говорил, насколько я помню, что он может оказаться нашим самым жизнеспособным оружием.

— Теоретически. Только теоретически. Я тогда сразу заявил, что это — чисто теоретическое суждение!

— Да, любишь ты прятаться за стенами своей башни. Впрочем, так и должно быть. Но ты оказался прав, понимаешь? По моим последним расчетам, швейцарские миллионы не сослужат нам пользы, если их тут же не пустить в ход. Однако везде и всюду — препоны законов, и нам придется их обходить. А это не так просто, как в прежние времена, когда можно было заплатить за поджог Рейхстага, купить места в парламенте или выборы в Америке. И все же для нас это гораздо проще, чем для кого бы то ни было. Твои суждения десятилетней давности сегодня приобрели еще большую злободневность. Благодаря Тинаму мы можем выдвигать самые экстраординарные требования наиболее влиятельным лицам в правительствах великих держав. Все они платилиТинаму за убийства своих конкурентов. Среди наших заказчиков — люди в Вашингтоне, Париже и Каире; услугами Тинаму пользовались Афины, Бейрут, Мадрид, Лондон, Варшава и даже Москва. Тинаму неодолим. Это — наша ядерная бомба.

— Которая, взорвавшись, может выпасть на наши головы в виде радиоактивных осадков.

— Может, — согласился Теннисон, — но этого не случится. Много лет назад, Эрих, мы с тобой поклялись не держать друг от друга никаких секретов, и я оставался верен этой клятве всегда и во всем, кроме одного случая. Но я не раскаиваюсь. Эта тайна была, как говорится, «привилегией высшего чина», и я чувствовал, что не должен тебя в нее посвящать.

— Что же ты натворил?

— Я создал самое жизнеспособное оружие, о котором ты мечтал десять лет назад.

— Каким образом?

— Пару минут назад ты почтипопал в точку, когда кричал, что я — Тинаму!

— Ты и есть Тинаму!

— Нет.

— Что-о?!

— Я всего лишь часть Тинаму. Пол-Тинаму. Лучшая, конечно, половина, но не более того. Многие годы я готовил для этой роли другого. Он замещает меня в боевых операциях. И хотя все навыки его — результат муштры, а лоск — чисто внешний, он лучший на земле — после настоящего Тинаму — специалист в своей области.

Ученый муж удивленно уставился на блондина. Во взгляде Кесслера читался благоговейный трепет.

— Он — один из нас? «Дитя Солнца»?

— Нет, конечно! Он наемный убийца. Зарабатывает столько, что может позволить себе любые капризы и аппетиты. Чем он, собственно говоря, в основном и занимается. Но при этом знает, что в один прекрасный день может заплатить за безбедное свое существование самую высокую цену. И он к этому готов. Ибо он — профессионал.

Кесслер поглубже устроился в кресле и ослабил воротничок.

— Должен признаться, что ты не перестаешь меня изумлять.

— Я еще не все сказал, — перебил его Теннисон. — Скоро в Лондоне состоится международное совещание на высшем уровне. Более удобного случая невозможно вообразить. Там Тинаму и будет схвачен.

— Тинаму... Что ты сказал?!

— Что слышал, — улыбнулся Теннисон. — Тинаму будет схвачен на месте преступления. При нем окажется винтовка нестандартного калибра с характерными приметами — та самая, из которой уже застрелили троих несчастных. Тинаму будет пойман и убит человеком, выслеживавшим его почти шесть лет. Этот человек из соображений личной безопасности откажется от всех почестей, попросит, чтобы его имя не предавали огласке, и предупредит обо всем высшие эшелоны разведки той страны, что стала для него второй родиной. Этот человек — Джон Теннисон, европейский корреспондент газеты «Гардиан».

— Боже мой! — прошептал Кесслер. — Как ты это сделаешь?

— Этого не дано узнать даже тебе. Но операция принесет нам доходы, сравнимые с самой Женевой. В газетах появятся сообщения о том, что Тинаму вел личное досье на своих заказчиков, которое, однако, обнаружить не удалось. По всей видимости, кто-то выкрал записи. Похитителями окажемся, естественно, мы. Таким образом, Тинаму будет работать на нас и после смерти.

Кесслер восхищенно покачал головой:

— У тебя потрясающий дар — способность мыслить нестандартно.

— Один из многих, — походя заметил блондин, как о чем-то само собой разумеющемся. — В свете всего сказанного наш новый альянс с МИ-5 может оказаться чрезвычайно полезным. Быть может, есть разведслужбы и поизощреннее, но МИ-5 лучше всех. — Теннисон хлопнул ладонью по подлокотнику, как бы закрывая тему. — Итак, вернемся к нашему неопознанному врагу, — сказал он. — Я уверен, что разгадка кроется в словах, которые он произнес в том переулке. Я их сам слышал!

— По-моему, мы уже исчерпали все возможности.

— А по-моему, мы только приступаем к решению, — возразил блондин и придвинул к себе лист бумаги и карандаш. — Итак, начинаем сначала. Запишем все его слова, а также то, что тебе удастся вспомнить.

Профессор вздохнул:

— Ну что ж, начнем. Холкрофт утверждает, что первые слова незнакомца касались убийства во Франции, а именно того, что Холкрофт не колеблясь выстрелил...

Кесслер рассказывал, Теннисон слушал, изредка перебивая его и заставляя повторять отдельные слова и фразы. Так прошло сорок минут.

— Все, я больше не могу! — взмолился Кесслер. — Мне больше нечего сказать.

— Ну-ка еще раз про орлов, — довольно резко оборвал его Теннисон. — Повтори дословно эту фразу.

— Про орлов?.. Пожалуйста. «На этот раз остановить орлов не удастся». Может, он имел в виду Люфтваффе? Или вермахт?

— Не похоже. — Теннисон пробежал глазами исписанные листы и ткнул пальцем в какую-то фразу. — Вот. Ваша «Вольфшанце»; он говорит, что «Вольфшанце» наша, а не их.

— О чем ты? — удивился Кесслер. — Мы ведь и есть «Вольфшанце». Все люди «Вольфшанце» набираются из «детей Солнца».

Теннисон пропустил слова Кесслера мимо ушей.

— Фон Штауфенберг, Ольбрихт, фон Фалькенхаузен и Хепнер. Роммель называл их «истинными орлами Германии». Это заговорщики, которые организовали покушение на фюрера. Всех, кроме Роммеля, расстреляли, тот покончил с собой. Вот о каких орлах говорил незнакомец в кожаной куртке. Эти орлы и есть их«Вольфшанце».

— И что из этого следует? Ради Бога, Иоганн, я уже ничего не соображаю!

Теннисон исписал с десяток страниц. Сейчас он тасовал их, подчеркивая некоторые слова и обводя кружками отдельные фразы.

— Знаешь, твоих сведений может оказаться достаточно, — сказал он, оторвавшись от бумаг. — Смотри, вот здесь... на этой странице. Он говорит: «Мясники, клоуны», и далее — «Орлов вам не остановить»... Уже потом, через несколько секунд, Холкрофт объясняет ему, что счет может быть заморожен, что для получения денег необходимо выполнить особые условия... «Деньги заморозят закопают обратно в землю», — говорит Холкрофт. Незнакомец повторяет фразу «закопают обратно в землю» и признает, что они допустили промах. Однако тут же добавляет, что хотя бы «выжженной земли» больше не будет. «Выжженная земля». "Выжженной земли...на этот раз не будет".

Теннисон внезапно напрягся. Он откинулся на спинку стула, его безупречное, словно изваянное из мрамора лицо сосредоточилось, взгляд холодных глаз сконцентрировался на листе бумаги.

— Не может быть!.. — прошептал он наконец. — Прошло столько лет... План «Барбаросса»! «Выжженная земля» Барбароссы! О Боже мой... Это «Нахрихтендинст»! «Нахрихтендинст»!

— Что ты мелешь? — спросил Кесслер. — «Барбаросса» — это первая операция Гитлера. Вторжение на север, завершившееся блестящей победой.

— Онсчитал это победой. А в Пруссии «Барбароссу» восприняли как величайшее бедствие. Пиррова победа, добытая морем крови. Неподготовленные войска гибли целыми дивизиями... «Мы захватили земли», — говорили генералы. «Нам досталась никчемная, выжженная земля Барбароссы», — говорили другие. Те, кто стал основателем «Нахрихтендинст».

— Что это такое?

— Служба разведки. Подразделение, целиком состоявшее из утонченных аристократов и юнкеров-дворян. В разгар войны кто-то пытался посеять вражду между Русскими и Западом; многие считали, что это дело рук Гелена. Ничего подобного. Операция была разработана людьми из «Нахрихтендинст». Они презирали Гитлера; эсэсовцев величали не иначе как «отбросами»; ненавидели офицеров Люфтваффе. Все они были для «Нахрихтендинст» «мясниками и клоунами». Сами же аристократы были выше войн и партий. Они служили только Германии. Своей Германии.

— Объясни, наконец, что ты имеешь в виду! — не выдержал Кесслер.

— "Нахрихтендинст" жива. Ее люди вмешиваются в наши дела. Они хотят провалить Женеву. И они не остановятся ни перед чем, чтобы убить четвертый рейх еще в зародыше.


Глава 27


Ноэль стоял на мосту Пон-Нёф, любуясь мерцающими, словно мириады свечей, огнями вечернего Парижа. Днем он позвонил Хелден в «Галлимар», и она согласилась встретиться с ним на этом месте после работы. Холкрофт пытался уговорить ее поехать в гостиницу, в Аржантей, но Хелден отвергла его предложение.

— Но ты обещала, что, если я тебя попрошу, ты будешь со мной дни и недели, — напоминал ей Ноэль.

— Я обещала это нам обоим, любимый. И у нас эти дни будут непременно. Но только не в Аржантей. Я все объясню тебе при встрече, — ответила Хелден.

И вот Холкрофт ждал ее на мосту. На часах было всего четверть шестого, но над Парижем уже опускалась зимняя ночь, и с реки повеяло пронизывающей стужей. Холкрофт поднял воротник поношенного пальто и еще раз взглянул на часы: стрелки не сдвинулись. И немудрено. Ведь прошло не более десяти секунд.

Ноэль вдруг поймал себя на том, что похож на юношу, поджидающего в летнюю ночь подружку, с которой познакомился на вечеринке в сельском клубе. Он смущенно улыбнулся своим мыслям, но слегка при этом встревожился: нельзя, чтобы Хелден заметила его возбуждение. Как-никак он не в деревне, и вокруг не теплая лунная ночь. Он мерзнет на парижском мосту, на нем поношенное пальто, а в кармане этого пальто — пистолет.

На дальнем конце моста показалась Хелден. Она была одета в черный плащ; светлые волосы спрятаны под темно-красным шарфом. Хелден шла неторопливой походкой одинокой женщины, возвращающейся с работы, но даже среди тысяч парижанок, спешащих домой, она выделялась редкой красотой.

Холкрофт двинулся навстречу. Хелден, заметив его, замахала рукой, показывая, чтобы Ноэль оставался на месте, но он, забыв о предосторожностях, помчался к Хелден и, не обращая внимания на ее жесты, сжал свою любимую в объятиях. Холкрофт был счастлив. Она снова рядом, и ему с ней тепло, уютно и спокойно.

Чуточку отстранившись, Хелден взглянула Холкрофту в лицо:

— Не надо бегать по мостам. — Она попыталась казаться строгой, но глаза ее улыбались. — Человек, бегущий по мосту, вызывает подозрение. По мосту надо гулять, а не бегать.

— Я так соскучился, что забыл про все на свете. А, наплевать!

— Впредь не забывай. Ну, как тебе Берлин? Ноэль обнял ее за плечи, и они пошли в сторону набережной Сен-Бернар.

— Новостей у меня много, — сказал Холкрофт. — И хороших и плохих. Впрочем, если считать новые знания прогрессом, то мы сделали пару гигантских шагов вперед. Тебе брат звонил?

— Да, сегодня днем, через час после тебя. У него изменились планы, и он будет в Париже уже завтра.

— О, это самое приятное из всего, что ты могла сообщить мне. Мне так кажется, по крайней мере. Завтра узнаем, не ошибаюсь ли я.

Они свернули с моста налево и пошли вдоль набережной.

— Соскучилась по мне? — спросил Холкрофт.

— Ноэль, ты сумасшедший. Мы же расстались только вчера. Я всего-то успела прийти домой, принять ванну, выспаться, наконец, как следует и утром вернуться на службу.

— Ты ночевала дома? В своей квартире?

— Нет, я... — Хелден остановилась и посмотрела на него с улыбкой: — Отлично, новобранец Ноэль Холкрофт! Непреднамеренный допрос?

— Преднамеренный.

— Но ты же обещал об этом не спрашивать.

— Вовсе нет. Я спрашивал, замужем ли ты, и получил отрицательный ответ; тогда я спросил, живешь ли ты с кем-нибудь, ты ответила весьма уклончиво. Но я вовсе не обещал тебе, что не буду пытаться разузнать, где ты живешь.

— Это как бы подразумевалось, дорогой. Когда-нибудь я тебе все расскажу, и ты поймешь, какой ты был глупенький.

— Расскажи сейчас. Я влюблен и хочу знать, где живет моя девушка.

Улыбка исчезла с лица Хелден. Но потом она взглянула на Холкрофта и улыбнулась снова:

— Ты похож на маленького мальчишку, который научился новому слову и повторяет его на все лады. Ты еще недостаточно хорошо знаком со мной, чтобы любить меня. Я ведь уже говорила тебе?

— Я забыл, что тебе нравятся женщины.

—Да, они среди моих лучших друзей.

— Но выходить замуж за одну из них ты не собираешься?

— Я ни за кого не собираюсь замуж.

— Уже легче! Тогда давай ближайшие десять лет быть вместе, оставив за каждой стороной право выбора.

— Ты так славно говоришь...

Они остановились на перекрестке. Холкрофт притянул к себе Хелден и положил ей руки на плечи:

— Я за свои слова отвечаю.

— Я верю, — ответила она и посмотрела на него с любопытством, к которому примешивался страх. Холкрофт заметил это и слегка встревожился.

— Любишь меня хоть немножко? — спросил он с улыбкой.

— Кажется, даже больше, чем немножко, — серьезно ответила Хелден, — а мне бы этого очень не хотелось. Боюсь, с этой бедой я не справлюсь.

— Тем лучше! — рассмеялся Ноэль и, взяв ее под руку, повел через улицу. — Приятно сознавать, что даже у тебя нет ответов на все вопросы.

— А ты думал, что у меня они есть?

— Мне казалось, что тебе так кажется.

— Вовсе нет.

— Я знаю.

Ресторан был полупустой. Хелден попросила метрдотеля устроить столик в глубине зала — так, чтобы не было видно с улицы. Метрдотель кивнул и повел их между столиков. Ясно было, что он никак не может понять, почему эта прелестная дама появилась в его заведении с таким засаленным кавалером. «Трудные деньки наступили для парижских девочек. Вернее, ночки» — вот что читалось в его взгляде.

— А он меня не одобрил, — заметил Холкрофт, когда метрдотель, приняв заказ, удалился.

— Еще не все потеряно. Ты поднялся в его глазах, заказав дорогое виски. Он даже улыбнулся. Ты не заметил?

— Это он увидел мой пиджак. Кажется, его сняли с другой вешалки, нежели пальто.

Хелден рассмеялась:

— Да, пальто явно не из коллекции высокой моды. Ты носил его в Берлине?

— Конечно. Мне даже удалось в нем заарканить проститутку. Ты не ревнуешь?

— К тем, кто соблазнился тобой в этом пальто, — нет.

— Она была само очарование.

— Повезло тебе. Наверняка она из «Одессы», и ты подцепил то, что ими планировалось. Сходишь к врачу, прежде чем домогаться моей любви.

Ноэль взял ее за руку. Он был очень серьезен, когда заговорил снова:

— Об «Одессе» можно забыть. И о «Возмездии» тоже. Это как раз одна из тех новостей, о которых мне стало известно в Берлине. Ни одна из этих организаций знать не знает про Женеву.

Хелден была ошеломлена.

— А как же... Бомонт? Ты говорил, что он агент «Одессы», что он шпионил за тобой в Рио...

— Я и сейчас считаю его агентом «Одессы», и он действительно за мной шпионил. Но не из-за Женевы. Бомонт связан с Граффом. Каким-то образом он пронюхал про то, что я ищу Иоганна фон Тибольта, и именно поэтомустал за мной следить. Женева тут ни при чем. Завтра, во время разговора с твоим братом, я надеюсь разузнать все подробности. Но, как бы там ни обернулись события, Бомонт выйдет из игры через пару дней. Об этом позаботится Кесслер. Он обещал позвонить в Бонн кому-то из правительства.

— Это так просто?

— Во всяком случае, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Стоит лишь намекнуть на причастность Бомонта к «Одессе», как мигом поднимется волна расследований. Его сразу загребут.

— Но если ни «Одесса», ни «Возмездие» не знают про Женеву, то кто же пытается помешать нам?

— Я как раз собирался об этом рассказать. И еще про то, почему мне пришлось избавиться от пальто и шляпы.

— О Господи! — Хелден никак не могла уловить связи в словах Ноэля.

Холкрофт рассказал о своих берлинских приключениях, опустив эпизод в темном переулке. Потом он сообщил о своей беседе с Кесслером и, уже завершая рассказ, вдруг понял, что скрыть от Хелден убийство незнакомца в кожаной куртке не удастся. Завтра он в любом случае должен рассказать об этом ее брату, так что держать Хелден в неведении нет смысла. Когда Ноэль закончил свое повествование, Хелден аж вздрогнула и сжала пальцы в кулаки.

— Какой ужас! А что об этом думает Кесслер? Есть у него какие-то предположения?

— Практически никаких. Мы с ним проанализировали весь эпизод раз десять, пытаясь ухватиться за какую-либо ниточку, но, увы... По мнению Кесслера, этот молодчик принадлежал к одной из неонацистских группировок — Эрих назвал их «потомками НСДАП» и "занозами в теле «Одессы».

— А каким образом они могли узнать про Женеву?

— Я и об этом спросил у Кесслера. Он ответил, что денежные манипуляции такого масштаба очень трудно сохранить в тайне. Кто-то где-то вполне мог разнюхать про Женеву.

— Но ведь вся сутьЖеневы в секретности. Если о тайне кто-то узнает, то неминуем крах.

— Значит, все дело в степенисекретности. Когда тайна становится тайной? И в чем различие между информацией секретной и совершенно секретной? Горстка людей, разузнав про Женеву, хочет помешать нам получить деньги и использовать их по назначению. Деньги нужны им самим, а значит, рассекречивать Женеву нашим конкурентам нет смысла.

— Но если они узнали про Женеву, то должны знать и то, что денег получить не смогут.

— Совсем не обязательно.

— Тогда им надо об этом сказать!

— Именно так я и поступил в том темном переулке. Но убедить незнакомца не сумел. Впрочем, даже если я его и убедил, то теперь это уже не имеет никакого значения.

— Но... как ты не понимаешь?! Надо разыскать этих людей — кто бы они ни были — и сказать им, что они ничего не добьются, остановив тебя, моего брата и Кесслера.

Холкрофт пригубил виски.

— Не думаю, что нам следует поступать таким образом. Кесслер сказал мне вчера одну фразу, которая не дает мне покоя до сих пор. «Вы, — заявил он, очевидно, подразумевая под местоимением „вы“ тех, кто не занимался изучением вопроса специально, — никогда не понимали нацистских ультра». Оказывается, для наци в равной степени важны как собственный успех,так и чужой провал.Кесслер назвал это «неотъемлемой деструктивностью наци». Хелден вновь нахмурила брови:

— Значит, если им все рассказать, то они начнут за вами охотиться. И постараются убить вас троих, потому что без вас нет и Женевы.

— Ее не будет для нашего поколения, но не для следующего. Это очень мощный аргумент в нашу пользу. Если нас убьют, то деньги еще на тридцать лет вернутся в подвалы банка.

Хелден в ужасе прикрыла рот рукой:

— Погоди минутку... Тут что-то не так. Они хотели убить тебя. Тебя!С самого начала... тебя! Холкрофт покачал головой:

— В этом нельзя быть уверенным...

— Нельзя?!-взвилась Хелден. — Господи Боже мой, что же тебе еще нужно?! Нож, которым тебя пырнули в толпе. Стрихнин в самолете, выстрелы в Рио... Что тебе еще нужно?!

— Мне нужно знать, кто за всем этим стоит. Именно поэтому я хочу завтра встретиться с твоим братом.

— Но о чем тебе может рассказать Иоганн?

— О том, кого он убил в Рио.

Хелден принялась было протестовать, но Холкрофт взял ее за руку:

— Позволь мне все объяснить. Я полагаю, что мы оказались — вернее, я оказался — в гуще двух схваток, никоим образом не связанных друг с другом. То, что случилось в Рио с твоим братом, не имело никакого отношения к Женеве. В этом моя ошибка: я все происшествия привязывал к Женеве. А это не так. Здесь две разные игры.

— Я уже пыталась тебя в этом убедить, — напомнила Хелден.

— Я плохо соображал. Но тогда в меня еще не стреляли, не пытались отравить, не пыряли ножом в живот. А такие шуточки чертовски развивают мыслительный процесс. Мой, во всяком случае.

— Должна предупредить тебя, Ноэль, что Иоганн очень противоречивый человек, — сказала Хелден. — Он может быть обаятельным, элегантным, но в то же время скрытным. Такова его натура. Брат живет очень странной жизнью. Иногда он кажется мне похожим на овода: так же порхает с места на место, постоянно меняет пристрастия, сверкает, повсюду оставляет свою метку, но не всегда желает, чтобы эту метку опознавали.

— "Он здесь, он там, он повсюду!" — передразнил ее Холкрофт. — Прямо Фигаро какой-то.

— Именно. Иоганн может не сказать тебе о том, что произошло в Рио.

— Он обязан. Мне это нужно знать.

— Если происшествие не имеет отношения к Женеве, то Иоганн может отказаться что-либо рассказывать.

— Тогда я попытаюсь убедить его. Мы должны знать, насколько уязвима его позиция.

— Допустим, она уязвима. Что тогда?

— Тогда он будет отстранен от участия в Женеве; мы знаем, что он убил кого-то. Ты сама слышала, как тот человек — ты еще подумала тогда, что он, должно быть, богач и большая шишка, — как он говорил, что мечтал бы увидеть твоего брата вздернутым на виселице за убийство. Я знаю, что Иоганн якшался с Граффом, а это значит — с «Одессой». Ему пришлось бежать, чтобы спасти свою шкуру. Хоть он и взял с собою тебя и Гретхен, но спасал он только себя. Твой брат замешан во множестве подозрительных дел; за ним постоянно следят, и у меня есть основания предполагать, что его могут шантажировать. Тогда Женева даст трещину, и все пойдет насмарку.

— Должны ли об этом знать банкиры? — спросила она. Ноэль прикоснулся к щеке Хелден и повернул ее лицо к себе.

— Мне придется рассказать им. Речь идет о семистах восьмидесяти миллионах долларов — о благородном жесте, который три выдающихся человека сделали для самой Истории. Если твой брат хочет сорвать Женеву или рассчитывает использовать деньги не по назначению, то пусть лучше эти миллионы покоятся в земле, пока не подрастет следующее поколение. Впрочем, такой исход дела маловероятен. Согласно завету, душеприказчицей фон Тибольта можешь стать и ты.

Хелден пристально посмотрела на Холкрофта:

— Я не могу этого принять, Ноэль. Душеприказчиком должен быть Иоганн. Не только потому, что он больше меня подходит для Женевы, но и потому, что Иоганн этого заслуживает больше, чем я. Я не могу отнять у него право участвовать в Женеве.

— А я не могу дать ему это право, если он хоть в самой малой степени способен причинить вред договору. Давай поговорим об этом завтра, после того как я с ним встречусь.

Хелден внимательно изучала лицо Холкрофта. Он смутился. Она сняла ладонь Ноэля со своей щеки и крепко-крепко сжала ее в своих ладонях.

— Ты человек высоких моральных принципов, да?

— Совсем не обязательно. Я просто рассерженный человек. Меня уже мутит от коррупции, процветающей в политической и финансовой системах. Таких деляг полным-полно в моей стране.

— В политической и финансовой системах?

— Это выражение из письма отца.

— Как странно, — заметила Хелден.

— Что именно?

— Ты всегда называл его либо Клаузеном, либо Генрихом Клаузеном. Официально так, отстраненно... Холкрофт кивнул. Хелден верно подметила.

— Действительно, забавно, — сказал он. — Ведь я знаю о нем не больше, чем знал прежде. Правда, мне его описали. Рассказали, как он выглядел, как говорил, как люди завороженно слушали его.

— Значит, теперь ты все-таки знаешь его лучше.

— Вряд ли. Это были всего лишь чужие впечатления. Притом детские. Хотя, надо признать, знаний об отце у меня чуточку прибавилось.

— Когда родители рассказали тебе о нем?

— Не родители... Вернее, не отчим. Только Альтина. Это случилось примерно через две недели после моего двадцатипятилетия. Я тогда работал, был дипломированным специалистом.

— Специалистом?

— Я архитектор, помнишь? Впрочем, я уж и сам почти забыл об этом.

— И мама специально ждала, пока тебе исполнится двадцать пять лет?

— Она поступила правильно. Не думаю, что сумел бы пережить это известие, узнай я о нем раньше. Святой Боже! Ноэль Холкрофт, американский парнишка. Гамбургеры с жареной картошкой, стадион «Шиэ» и «Мете», Гарден и «Нике»; приятели по колледжу, чьи отцы сражались на полях Второй мировой войны, выигрывая ее каждый по-своему. Да сказать тому Холкрофту, что его отец — один из тех щелкающих каблуками садистов в фильмах про войну... Господи, мальчишка бы свихнулся.

— Почему же она тогда вообще стала об этом рассказывать?

— Потому что я мог когда-нибудь узнать об этом сам, а она этого не хотела. Хотя и была уверена, что самому мне правду не узнать никогда. Они с Диком замели все следы — даже в свидетельстве о рождении моими родителями значатся Альтина и Ричард. Однако существовала еще одна метрика. В Берлине. «Клаузен. Пол мужской. Мать — Альтина. Отец — Генрих». И были живы люди, знавшие о том, что Альтина бросила мужа и сбежала с ребенком из Германии. Мама хотела, чтобы меня не могли застать врасплох: если вдруг по какой-то причине кто-нибудь вспомнит ту историю и попытается меня шантажировать, то я должен буду отвергнуть «клевету», утверждая, что речь идет о другом человеке, который еще ребенком умер в Англии.

— Значит, существует и свидетельство о смерти?

— Да. Зарегистрированное надлежащим образом в какой-то лондонской конторе. Хелден прислонилась к стене:

— А у нас с тобой, оказывается, много общего. Наши судьбы полны фальшивых бумаг. Какая, наверное, роскошь — честная жизнь...

— Для меня бумаги не слишком много значат. Я не нанимал шпионов, чтобы выкрасть их, не стрелял в людей, которые мне эти бумаги добывали... — Ноэль допил виски. — Предпочитаю спрашивать сам. И собираюсь задать твоему брату несколько очень жестких вопросов. Молю Бога, чтобы его ответы оказались именно такими, каких я ожидаю.

— Я молюсь вместе с тобой.

Холкрофт вплотную приблизился к Хелден — так, что плечи их соприкоснулись.

— Любишь меня хоть немножко? — спросил он.

— Гораздо больше, чем немножко.

— Останься сегодня со мной.

— Как раз это я и собиралась сделать. Поедем в твой отель?

— Но не в тот, что на улице Шеваль. Выдуманный нами мистер Фреска вчера переехал в более комфортабельные апартаменты. Видишь ли, у меня тоже есть друзья в Париже. Один из них — заместитель управляющего отелем «Георг V».

— Ой, к чему такая расточительность?

— Это вполне позволительно, потому что ты — непредсказуемая женщина: когда я с тобой, я не знаю, что с нами приключится на следующий день. Кстати, почему нам нельзя ехать в Аржантей? Ты обещала сказать мне.

— Нас там видели.

— Кто?

— За тобой следил какой-то человек. Мы не знаем его имени, но он из Интерпола. У нас там есть свои люди. Они и сообщили, что из Парижа пришла оперативка с твоими приметами. А в Париж нитка протянулась из Нью-Йорка. Тебя разыскивает полицейский чин по фамилии Майлз.


Глава 28


Джон Теннисон вышел из людного зала прилета лондонского аэропорта Хитроу и направился к припаркованному у обочины черному «ягуару». Водитель, увидев приближающегося светловолосого господина, отложил книгу, потушил сигарету и вышел из машины.

— Добрый день, мистер Теннисон, — произнес он с гортанным валлийским акцентом, приветствуя блондина.

— Давно ждешь? — равнодушно спросил шофера Теннисон.

— Не очень, — ответил валлиец, принимая у Теннисона портфель и небольшой чемодан. — Вы, наверное, хотите сами сесть за руль?

— Да. Высажу тебя по дороге у какой-нибудь стоянки такси.

— Я могу поймать такси и здесь, в аэропорту.

— Нет. Мне по дороге нужно немного поговорить с тобой, — объяснил Теннисон и сел за руль. Валлиец уложил багаж на заднее сиденье и тоже сел в машину. Через несколько минут они уже миновали ворота аэропорта и выехали на лондонскую автостраду.

— Как прошла поездка — удачно? — поинтересовался валлиец.

— Очень много было дел.

— Читал вашу статью про Бахрейн. Презабавная.

— Страна презабавная. Единственные экономисты на всем архипелаге — это индусы-лавочники.

— Но вы весьма благосклонно отозвались о шейхах.

— Потому что они были благосклонны ко мне. Какие новости со Средиземноморья? Что передают с корабля Бомонта? Ты поддерживал связь с братом?

— Постоянно. Мы используем радиотелефон на мысе Камарат. Пока все идет по плану. На пристани пущен слух, будто капитана видели в Сен-Тропе двое суток тому назад. Он якобы вышел в море на небольшом катере с какой-то женщиной. С тех пор ни о парочке, ни о катере нет никаких известий. Очевидно, попали в бушевавший на море шторм и погибли. Брат завтра сообщит о трагедии и примет командование на себя.

— Естественно. Что ж, значит, все идет хорошо. Причина смерти Бомонта будет предельно ясной. Несчастный случай во время шторма. Никому не придет в голову задавать еще какие-то вопросы.

— Вы не посвятите меня в то, что произошло на самом деле?

— Только в общих чертах. Детали будут для тебя лишним бременем, — ответил Теннисон. — Говоря коротко, Бомонт зарвался. Его видели в подозрительных местах в компании подозрительных личностей. Уже пошли разговоры о том, что наш высокопоставленный чин связан с «Одессой».

Валлиец разгневался:

— Это же очень опасно! Проклятый идиот!

— Я должен сказать тебе еще кое-что, — сказал Теннисон. — Время пришло.

Валлийцем овладел благоговейный трепет:

— Значит, этослучилось?

— Я полагаю, это произойдет в ближайшие две недели.

— Поверить не могу!

— Почему? — спокойно спросил Теннисон. — Все идет по плану. Пора начинать рассылку шифровок. По всем адресам.

— По всем адресам, — зачарованно повторил валлиец.

— Код «Вольфшанце».

— "Вольфшанце"?.. О Господи, значит, действительно началось!

— Слушай внимательно. Составишь сводный список региональных лидеров — в одном экземпляре, естественно. Соберешь всю картотеку — по всем странам, городам, политическим связям — и запечатаешь микрофильмы в стальной кейс. Принесешь этот кейс вместе со списком лично мне. Ровно через неделю, в среду, мы с тобой встречаемся возле моего дома в Кенсингтоне, на улице, в восемь часов вечера.

— Через неделю, в среду, в восемь часов, с кейсом.

— И со списком лидеров.

— Конечно. — Валлиец прикусил указательный палец. — Свершилось... — сказал он шепотом.

— Есть, правда, одно маленькое препятствие, но мы его преодолеем.

— Могу я чем-то помочь? Я сделаю все, что угодно.

— Знаю, Ян. Ты один из лучших. Я тебе скажу через неделю.

— Все, что угодно.

—Конечно. — Теннисон сбавил скорость. Беседа подходила к концу. — Я бы подбросил тебя до Лондона, но мне нужно ехать в Маргейт. Крайне важно, чтобы я попал туда как можно быстрее.

— Обо мне не беспокойтесь. Господи, сколько всего вам приходится держать в голове! — Ян взглянул на мужественное, словно высеченное из мрамора лицо Теннисона, в котором было столько власти и которое сулило столько надежд. — Быть сейчас здесь, удостоиться чести присутствовать при самом начале... При возрождении... Нет такой жертвы, на которую бы я не пошел ради этого!

Светловолосый господин улыбнулся:

— Спасибо!

— Высаживайте меня, где вам удобно. Поймаю такси... Я и не знал, что у нас есть свои люди в Маргейте.

— Наши люди повсюду, — ответил Теннисон, останавливая машину.

* * *


Теннисон мчал по знакомому шоссе в Портси. Он все рассчитал правильно: он приедет к Гретхен около восьми, а сестра ждет его только в девять. Будет время для того, чтобы убедиться, что у Гретхен нет гостей — любвеобильных соседей мужского пола, заглянувших пропустить рюмку-другую.

Теннисон улыбнулся про себя. Его сестра, которой уже за сорок, по-прежнему манила мужиков, и те слетались к ней, словно мошкара на пламя свечи, рискуя опалить себя страстью. Спасала их лишь неспособность проникнуть в самое сердце пламени, ибо Гретхен никогда не выкладывалась до конца, хоть ее не раз об этом просили. Сексуальность свою она использовала так, как и следует использовать все виды потенциально смертоносного оружия, — с осторожностью.

Теннисону была неприятна предстоящая миссия, но он знал, что у него нет выбора. Все нити, ведущие к Женеве, необходимо оборвать, а его сестра — как раз одна из таких связующих нитей. Подобным же звеном в цепи был Энтони Бомонт. Гретхен слишком много знает; а враги «Вольфшанце» могут запросто расколоть ее. И непременно постараются это сделать.

Пока что «Нахрихтендинст» не имеет никакой информации касательно трех вещей: им неизвестен временной распорядок операции, методы распространения миллионных сумм и списки личного состава. Гретхен знает и расписание операции, и методы распространения денег, и, поскольку деньги направляются определенным адресатам, хорошо осведомлена насчет списков.

Поэтому его сестра должна умереть.

И водитель, столь благородно заявивший о своей готовности принести себя в жертву, — тоже. Как только Ян передаст Теннисону картотеку и списки, миссия его будет завершена, ибо он превратится в помеху: никто, кроме сыновей Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта, ни одна живая душа не должна видеть эти списки. Тысячи имен в каждой стране — наследники «Вольфшанце», совершенная раса, «дети Солнца».

Впереди мелькнул указатель: «ПОРТСИ — 15 миль».

Теннисон нажал на акселератор, и «ягуар» полетел вперед.

* * *


— Значит, началось, — сказала Гретхен Бомонт. Она сидела рядом с Теннисоном на мягком кожаном диване и гладила брату лицо. Пальцы ее то и дело скользили меж его губ. Именно так Гретхен возбуждала брата с малых лет. — Ты такой красивый. Никому не сравниться с тобой. Никогда.

Она потянулась к Теннисону, призывно выпростав груди из расстегнутой блузки, и впилась в его губы долгим поцелуем. Ее страстные стоны всегда сводили Теннисона с ума.

Но сейчас он не мог уступить. Это он сделает позднее, когда наступит последний акт тайного ритуала, который позволял им с детских лет хранить чистоту кров", прояснял сознание Теннисона и помогал ему в трудную минуту.

Он взял сестру за плечи и нежно отстранил от себя.

— Да, началось, — подтвердил он. — И мне нужно осмыслить все происшедшее разумом, не замутненным страстью. У нас впереди уйма времени. Я поеду в Хитроу к первому рейсу на Париж — в шесть утра. Так что вспомни пока, пожалуйста, — все ли ты рассказала мне про американца? Ничего не упустила? Ты уверена, что он не провел параллелей между тобой и Нью-Йорком?

— Абсолютно уверена. Женщина, умершая в Нью-Йорке в доме напротив его апартаментов, была заядлой курильщицей. А я не курю, и особо подчеркнула это, когда он был здесь. Еще я сказала, что никуда не выезжала в последние несколько недель, и могла доказать это, если бы он стал подозревать меня во лжи. И наконец, не забудь, что я жива, а та женщина мертва.

— Короче говоря, когда он уходил, ему и в голову не могло прийти, что заманившая его в постель замужняя красотка, сбившаяся с пути истинного, и мертвая женщина из Нью-Йорка, — одно и то же лицо.

— Конечно нет. И потом, он не ушел, — засмеялась Гретхен, — он спасся бегством. Был в страшном замешательстве и, по-моему, даже запаниковал, посчитав меня — как мы и планировали — неуравновешенной, взбалмошной особой. Вот как ты стал претендентом на участие в Женеве от фон Тибольтов. — Гретхен перестала смеяться. — Правда, он прихватил с собой фотографию Тони, что совсем не входило в наши планы. Я полагаю, ты хочешь вернуть этот снимок?

— Да, — кивнул Теннисон.

— И что ты будешь говорить Холкрофту?

— Он думает, что Бомонт был агентом «Одессы»; что я обделывал какие-то делишки с Граффом и бежал из Бразилии, спасая свою шкуру. Так он сказал Кесслеру. Но Холкрофт понятия не имеет о том, что произошло в Рио на самом деле, и подозревает меня лишь в убийстве. Только это его и тревожит. — Теннисон улыбнулся. — Я сыграю на его предположениях. Придумаю нечто настолько удивительное и ошеломляющее, что покажусь ему святее самого Иоанна Крестителя. И конечно, не премину поблагодарить его за то, что он убрал этого ужасного Бомонта с нашего пути.

Гретхен притянула руку брата к себе, поместила ее между обтянутыми чулками бедрами и, сжав ноги, принялась тереться о ладонь Теннисона.

— Ты не просто красив. Ты изумителен.

— А потом я выверну ситуацию наизнанку, и уже ему придется убеждать меня, что он достоин участия в Женеве. С точки зрения психологии, жизненно важно поставить Холкрофта именно в такое положение: в этом случае его зависимость от меня неизмеримо возрастет.

Гретхен сжала ноги покрепче, взялась за запястье брата и стала резко двигать его рукой.

— Твоя речь возбуждает меня, ты ведь знаешь об этом?

— Погоди еще немного, любовь моя... Единственная моя... Нам нужно закончить разговор. — Теннисон погрузил пальцы в промежность сестры. Гретхен застонала. — Конечно, поговорив с Хелден, я буду лучше знать, что сказать американцу.

— Значит, ты хочешь увидеться с ней до встречи с Холкрофтом?

— Да. Позвоню и скажу, что мне нужно срочно встретиться с ней. Впервые в жизни она увидит меня обуреваемым сомнениями и отчаянно нуждающимся в ее совете.

— Блестяще! — Гретхен вынула руку брата из своей промежности и положила себе на грудь. — А наша сестричка все еще носится с обломками кораблекрушений? С этими бородатыми «проклятыми», не имеющими привычки чистить зубы?

— Конечно. Она чувствует себя нужной, а это всегда было ее слабостью.

— Потому что она родилась не в рейхе. Теннисон иронически усмехнулся:

— Дабы полностью удовлетворить свою потребность быть нужной окружающим, она решила стать сиделкой. Живет в доме Полковника и ухаживает за этим мерзким калекой. Дважды в день меняет машины, чтобы не привести к нему на хвосте убийц из «Возмездия» и «Одессы».

— Кто-нибудь из них однажды прикончит ее, — задумчиво произнесла Гретхен. — Надо над этим серьезно подумать. Как только получим деньги, Хелден нужно вызволять. Она не дура, Иоганн, и вряд ли захочет стать очередной жертвой «Возмездия» или «Одессы».

— Я уже об этом думал... Кстати, об убийствах: скажи, Холкрофт не упоминал при тебе имя Питера Болдуина?

— Нет. Ни слова не сказал. Я ведь играла роль взбалмошной, обиженной супругом женщины. Поэтому он, с одной стороны, не хотел меня пугать, а с другой — не желал давать мне сведений, представляющих опасность для Женевы.

Теннисон кивнул. Они с сестрой все рассчитали правильно.

— А как он реагировал на мое имя?

— Я не оставила ему времени на реагирование, — ответила Гретхен. — Я просто сказала, что фон Тибольтов будешь представлять ты... Как тебе кажется, почему Болдуин хотел перехватить Холкрофта в Нью-Йорке?

— Я попытался составить цельную картину, и вот что получилось. Болдуин был агентом МИ-б в Праге и продавал свою информацию каждому, кто оценит его преданность в большую, нежели конкуренты, сумму. Так продолжалось до тех пор, пока на него не пали подозрения своих же людей. Они его уволили, но суду предавать не стали, ибо у них не было достаточно улик: Болдуин в прошлом был двойным агентом и использовал это обстоятельство как прикрытие, клятвенно утверждая, что и в Праге вел двойную игру. Кроме того, Болдуин знал имена всех британских агентов в Центральной Европе и, очевидно, намекнул начальству, что вся эта сеть будет провалена, если с ним что-то случится. Во всяком случае, он сумел доказать свою невиновность и утверждал потом, что его наказали за слишком хорошую работу.

— А какое это имеет отношение к Холкрофту?

— Чтобы понять Болдуина, нужно его видеть. Он и в самом деле был очень хорош, а его источники информации — одни из самых надежных. Вдобавок ко всему Болдуин был профессиональным сыскарем: он мог выследить и вынюхать все, что угодно. Будучи в Праге, Болдуин узнал о том, что, по слухам, в Женеве прячут целое состояние, награбленное нацистами. В этом слухе не было бы ничего необычного — подобные истории возникали чуть ли не каждый год после падения Берлина, — если бы на сей раз не упомянули имя Клаузена. Впрочем, и в этом нет ничего удивительного: Клаузена некогда называли финансовым гением рейха. Но Болдуин не был бы самим собой, если бы не проверил этот слух с величайшей въедливостью. Таков его стиль работы.

— И он стал копаться в архивных донесениях агентов, догадалась Гретхен.

— Именно. Сосредоточив внимание прежде всего на документах министерства финансов. Со счетов этого ведомства были сделаны сотни денежных переводов. В десятках случаен получателем был некий Манфреди. Теперь Болдуину оставалось только терпеливо ждать, следя за осторожными перемещениями средств внутри банка. И он своего часа дождался. Манфреди стал искать контактов с дотоле неизвестным американцем Холкрофтом, и Болдуин опять начал копать. Так он вышел на мать Холкрофта.

— Которой в стратегических планах Манфреди отводилась одна из главных ролей? — вновь прервала Гретхен.

— Да. С самого начала, — кивнул Теннисон. — Манфреди убедил Клаузена, что его супруга должна покинуть Германию. У нее были деньги, и она легко могла войти в финансовые круги Америки, оказывая нам неоценимую помощь за океаном. Клаузену, в свою очередь, удалось убедить супругу, но, по сути, нынешняя Альтина явилась созданием именно Манфреди.

— Под доброй маской гнома скрывался Макиавелли, — заметила Гретхен.

— Без этой невинной добродетельности ему вряд ли удалось бы выкрутиться. Но сравнивать Манфреди с Макиавелли некорректно. Манфреди интересовали только деньги; ему нужна была власть денег. Он был закадычным другом золотых запасов и стремился взять под свой контроль агентство в Цюрихе. Поэтому мы его и убили.

— А что именно удалось выведать Болдуину?

— Нам этого никогда не узнать. Но благодаря своим поискам он мог бы реабилитировать себя перед британской разведкой. Видишь ли, Болдуин не вел двойную игру. Он был тем, кем и должен был быть: чрезвычайно эффективным агентом МИ-6 в Праге.

— Он встречался с Манфреди?

— Да! Болдуин добился встречи, намекнув на то, что знает о Женеве. Только он немного опоздал. — Теннисон улыбнулся. — Могу себе представить эту стычку: два профессионала кружат один вокруг другого, и каждый страстно жаждет своего: первый — добыть информацию, а второй — скрыть ее любой ценой, понимая, что разглашение тайны грозит катастрофой. Наверняка они о чем-то договорились, но, как и следовало ожидать, Манфреди слова не сдержал: он сначала стал искать встречи с Холкрофтом, а уже потом предупредил нас о Болдуине. Расчет верный: твоего мужа хватают на месте преступления сразу после того, как он убьет Питера Болдуина, и Эрнст Манфреди остается чистеньким в стороне. Да, этот человек был достоин уважения. Он ведь мог выиграть.

— Но только не у Иоганна фон Тибольта, — сказала с гордостью Гретхен, прижимая руку брата к своим обнаженным соскам. — Кстати, я получила шифровку от Граф-фа. Он опять обижен. Говорит, что мы не держим его в курсе дела.

— Впадает в маразм. Старик отслужил свое. Возраст делает его неосторожным: сейчас не время посылать шифровки в Англию. Боюсь, настало время для нашего друга в Бразилии.

— Ты пошлешь приказ?

— На рассвете. Проклятая «Одесса» понесет еще одну потерю. Он слишком хорошо меня учил. — Теннисон наклонился к сестре, лаская ее груди. — Вот теперь наш разговор закончен. И как всегда после беседы с тобой, я чувствую необыкновенную ясность в мыслях. Мне больше не о чем расспрашивать тебя и нечего добавить к сказанному.

— Тогда перейдем к делу. Мы так долго беседовали, что ты, должно быть, весь горишь. Сейчас я о тебе позабочусь.

— Ты заботишься обо мне с самого детства, — ответил Теннисон, целуя ее губы. Гретхен лихорадочно ощупывала его брюки. И брат и сестра дрожали от страсти.

* * *


Гретхен лежала рядом с ним. Она спала — удовлетворенная, утомленная. Теннисон прислушался к ее ровному Дыханию, поднес руку к глазам и взглянул на светящийся Циферблат. Полтретьего пополуночи. Пора вершить злодеяние, которого требует от него завет «Вольфшанце». Все нити, ведущие в Женеву, нужно оборвать.

Нащупав подле кровати одну из своих туфель, он поднял ее с пола. Так же на ощупь нашел металлический диск в центре каблука, нажал на него и стал вращать влево, высвобождая пружину. Отвернув колпачок, он положил его на тумбочку, потом наклонил туфлю и вытянул из отверстия десятидюймовую стальную иглу, спрятанную в микроскопическом пазу, высверленном в подошве башмака. Игла гнулась, но сломать ее было невозможно. Если правильно ввести иглу между четвертым и пятым ребром, то она проткнет сердце, оставив после себя такую крохотную отметину, которую с трудом можно обнаружить даже при вскрытии.

Зажав иглу между большим и указательным пальцами правой руки, Теннисон дотронулся левой до груди Гретхен, погладил ее по плечу. Сестра проснулась.

— Ты ненасытен, — шепнула она, улыбаясь.

— Только с тобой, — ответил он, отрывая ее от постели и прижимая к себе. — Ты моя единственная любовь, — сказал он, занося правую руку за ее спину. Провел пальцами сверху вниз, нащупал нужное место, согнул запястье, приставил иглу и резко воткнул ее в тело своей сестры.

* * *


В путанице сельских дорог можно было легко заблудиться, но Теннисон хорошо запомнил маршрут. Он знал, как добраться до уединенного коттеджа, в котором обитал загадочный Полковник, предатель рейха. Даже кличка Полковник звучала иронической насмешкой. На самом деле обладатель этого прозвища был генералом вермахта, и звали его Клаус Фалькенгейм. В свое время он был четвертым по рангу военным чином в Германии. Равные по званию военачальники превозносили его до небес, даже сам фюрер не скупился на похвалу. А теперь этот шакал живет в блестящей пустотелой скорлупе.

Господи, как Иоганн фон Тибольт .ненавидел Полковника — этого жалкого лжеца! Но Джон Теннисон никогда не покажет своих чувств. Напротив, он будет вилять хвостом перед стариком и трепетать в благоговении. Потому что только таким образом можно привлечь к сотрудничеству младшую сестру.

—Теннисон позвонил Хелден в «Галлимар» и сообщил, что собирается посмотреть, где она живет. Да, он знает, что Хелден обитает в маленьком доме Полковника; да, он знает, где этот дом находится.

— Я же теперь журналист. А хорошему журналисту без хорошего досье никак нельзя.

Сестра была ошеломлена. Брат настаивал на том, чтобы они увиделись утром, перед тем как он отправится на встречу с Холкрофтом. Иоганн сказал, что не станет говорить с американцем, пока не увидит ее. Быть может, добавил он. Полковник сумеет помочь ему разобраться в ситуации и развеет его сомнения.

Теннисон свернул на раскисшую проселочную дорогу, которая, петляя среди высокой травы, вела в буйно заросшую лощину, надежно укрывавшую дом Полковника от посторонних глаз. Три минуты спустя Теннисон затормозил у коттеджа. Распахнулась дверь, и навстречу ему вышла Хелден. Как она хороша! И как похожа на Гретхен...

Брат и сестра порывисто обнялись — оба нервничали перед встречей с Полковником, а Хелден и не пыталась скрыть своего замешательства. Она ввела Теннисона в небольшой дом со спартанской обстановкой. Полковник стоял у камина. Хелден представила мужчин друг другу.

— Эту минуту я буду помнить всю жизнь, — начал Теннисон. — Вы снискали почет и уважение всех немцев. Если только я смогу быть удостоен чести служить вам, то буду готов исполнить любое ваше желание. Вам следует лишь сказать об этом Хелден.

— Вы очень добры, господин фон Тибольт, — ответил старик. — Но если я правильно понял вашу сестру, то это вам что-то нужно от меня, а я, честно говоря, не представляю, чем могу быть полезен.

— У меня проблемы с американцем. С Холкрофтом.

— А в чем дело? — спросила Хелден.

— Тридцать лет назад три выдающихся человека совершили беспримерный подвиг, придумав изумительный способ возместить страдания, причиненные лучшим сынам Германии мясниками и маньяками. Обстоятельства складывались тогда таким образом, что на ключевую роль в распределении миллионов решили назначить Холкрофта. И вот теперь он просит меня о встрече, предлагает сотрудничество... — Теннисон замялся, как бы подыскивая слова.

— И что же? — двинулся навстречу Полковник.

— Я ему не верю, — сказал Теннисон. — Он встречался с нацистами. С теми, кто хочет убить нас, Хелден. С людьми вроде Мориса Граффа.

— О чем ты? — не поняла Хелден.

— Кровопийцы-палачи вновь поднимают головы. Холкрофт — наци.

У Хелден от удивления вытянулось лицо. Глаза ее гневно заблестели.

— Это абсурд! Иоганн, это бред!

— Да? А мне так не кажется.

* * *


Ноэль дождался, пока Хелден уйдет на работу, прежде чем позвонил Майлзу в Нью-Йорк. Всю ночь они с Хелден предавались любви, и Ноэль понял, что ему удалось убедить ее не прерывать с ним отношений. Долгая совместная жизнь была предрешена. И теперь это вдруг стало его тревожить.

Зазвонил телефон.

— Да-да, девушка. Мистер Фреска. Вызывает лейтенанта Майлза.

— Я так и знал, что это вы, — раздался в трубке голос, совершенно не соответствующий внешности Майлза. — Нашел вас Интерпол?

— Нашел?! Да за мной всюду рыскали шпики! По-моему, это называется слежкой, а не поиском. Ваших рук дело?

— Так точно.

— Но вы же дали мне две недели! Какого черта вам нужно?

— Мне нужно разыскать вас и передать вам информацию, которая, по моему мнению, вам необходима. Она касается вашей матери.

У Холкрофта екнуло сердце.

— Что с ней?!

— Она сбежала. — Майлз помолчал. — Надо отдать ей должное: все было исполнено на высоком профессиональном уровне. Она пересекла мексиканскую границу и за пару секунд — вы бы даже не успели произнести «Альтина Клаузен» — превратилась в старенькую леди, едущую в Лиссабон. Паспорт на новое имя ей выправили умельцы из Тулансинго. К вящему сожалению вашей матушки, могу сказать, что такая тактика давно уже устарела и мы ни на секунду не упускали ее из виду.

— Может быть, маме показалось, что вы хотите извести ее, — с легкой укоризной произнес Ноэль. — Может, она просто хотела избавиться от вас.

— Мы ей не докучаем. Но какими бы ни были причины, побудившие вашу матушку пуститься в бега, ей следует знать, что кое-кто в курсе этих причин. И этот «кое-кто» — очень серьезная личность.

— Что вы хотите сказать?

— За ней следил какой-то человек. В наших картотеках он не значится. По всей видимости, его документы тоже были подложными. Нам удалось схватить его в аэропорту Мехико, но не успел никто из нас и рта раскрыть, как тот проглотил капсулу с цианистым калием.


Глава 29


Местом встречи выбрали Монмартр — квартирку на последнем этаже старого дома. Хозяин квартиры, художник, уехал на время в Италию. Хелден по телефону сообщила Ноэлю адрес и время, добавив, что познакомит его с братом и сразу уйдет.

Ноэль вскарабкался на последний этаж и постучал в дверь. В квартире послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, ив узком коридоре показалась Хелден.

— Привет, любимый! — сказала она, целуя Холкрофта.

— Привет, — рассеянно ответил Ноэль и неловко чмокнул Хелден, заглядывая за ее плечо.

— Иоганн на террасе, — засмеялась Хелден. — Так что целовать разрешается. Я рассказала ему о том, как я... люблю тебя.

— Это было необходимо?

— Да, как ни странно. И я рада, что рассказала брату обо всем. Мне сразу полегчало. — Хелден закрыла дверь и взяла Ноэля за руку. — Это трудно объяснить. Понимаешь, я не видела брата больше года, и он очень изменился с той поры. Иоганн принял ситуацию с Женевой близко к сердцу. Он кровно заинтересован в успехе дела. Никогда еще я не видела его таким... таким озабоченным.

— У меня по-прежнему остаются к нему вопросы, Хелден.

— У него тоже. К тебе.

— Серьезно?

— Сегодня утром даже был момент, когда он хотел отказаться от встречи. Иоганн тебе не верит. Он считает, что тебя наняли провалить Женеву.

— Меня?!

—Поставь себя на место Иоганна. Он узнал от знакомых из Рио, что ты встречался там с Морисом Граффом. Из Бразилии ты направляешься в Лондон, прямиком к Энтони Бомонту. Насчет Бомонта ты прав: он из «Одессы»... — Хелден запнулась. — Брат сказал, что ты... переспал с Гретхен.

— Погоди минутку, — попытался перебить ее Холкрофт.

— Ничего, любимый, это не имеет значения. Я уже говорила тебе, что слишком хорошо знаю сестру. Не в этом дело. Видишь ли, для «Одессы» женщины — одно из необходимых мужчине удобств. Ты — друг «Одессы», проделал долгое, изнурительное путешествие, нуждался в отдыхе... Это так естественно — ублажить верного соратника.

— Дикость какая!

— Но именно так интерпретировал это Иоганн.

— Твой брат не прав.

— Теперь он уже знает, что ошибался. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я ему рассказала о твоих... о наших злоключениях, о том, как тебя чуть не убили, и это его очень впечатлило. Наверное, у него еще остались кое-какие вопросы к тебе, но, по-моему, мне удалось его переубедить.

Холкрофт недоуменно покачал головой. Теперь для тебя все будет по-другому... Ничто уже не будет таким, как прежде. Прямого пути из пункта А в пункт Б не бывает.

—Давай закончим этот разговор, — предложил Ноэль. — Мы можем встретиться позднее?

— Конечно.

— Ты возвращаешься на работу?

— Я не была сегодня на службе.

— Ах да! Я забыл. Ты была с братом. Мне сказала, что идешь на работу, а сама осталась с ним.

— Это была необходимая ложь.

— Все лживые слова необходимы, не правда ли?

— Пожалуйста, Ноэль, не надо. Хочешь, я вернусь за тобой? Скажем, часа через два?

Холкрофт задумался. Помимо беседы с фон Тибольтом его заботила еще и странная новость Майлза. Он попытался дозвониться на Кюрасао до Буоновентуры, но Сэма не было на месте.

— Могу я попросить тебя об одолжении, Хелден? Помнишь, я рассказывал тебе про Буоновентуру — он с Карибских островов? Я не смог сегодня до него дозвониться, но просил передать Сэму, чтобы он мне перезвонил сам. Если ты не занята, то, может быть, посидишь в моем номере, подождешь звонка? Я бы не стал тебя просить, но дело очень важное. Случилось что-то неладное — я тебе потом расскажу... Ну как, посидишь, у телефона?

— Конечно. Что я должна сказать Сэму, если он позвонит?

— Попросишь его никуда не отлучаться несколько часов. Или пусть он оставит номер, по которому его можно найти. Скажешь Буоновентуре, что я буду звонить ему с шести до восьми по парижскому времени, и передашь, что дело очень важное. — Ноэль достал из кармана ключи от гостиничного номера. — Вот, держи. И не забудь, что меня зовут Фреска.

Хелден, взяв ключи, повела Ноэля в мастерскую.

— А ты не забудь, что моего брата зовут Теннисон. Джон Теннисон.

Джон Теннисон стоял на террасе. Холкрофт заметил его сквозь мутное окно: Иоганн, опершись о перила, смотрел на парижское небо. Одет он был в темный костюм в полоску. Высокий, стройный, идеально сложенный — даже издали в нем угадывался атлет с мощным, упругим телом. Теннисон взглянул направо, и Ноэль увидел его лицо. Такого лица ему прежде не доводилось видеть. Оно больше походило на скульптурный портрет — настолько идеальными были его черты. С трудом верилось, что оно принадлежит созданию из плоти и крови. Отсутствие каких-либо изъянов придавало лицу Теннисона холодность мрамора. Венчали скульптурную голову идеально уложенные шелковистые светло-желтые волосы, как нельзя более гармонировавшие с мрамором.

Фон Тибольт-Теннисон обернулся и увидел Холкрофта через окно. Взгляды их встретились, мраморный призрак сразу исчез: глаза у Теннисона были живые и проницательные. Оттолкнувшись от перил, Теннисон вошел в комнату.

— Я сын Вильгельма фон Тибольта, — представился он, протягивая руку.

— Я... Ноэль Холкрофт. Мой отец... Его звали Генрих Клаузен.

— Я знаю. Хелден многое мне о вас рассказала. Тяжело вам пришлось, однако.

— Да, нам обоим, — кивнул Холкрофт. — Я имею в виду — вашей сестре и мне. Полагаю, что и вам досталась своя доля испытаний.

— Увы, это наследственное, — улыбнулся Теннисон. — Неловко, не правда ли, встречаться подобным образом?

— Да, приходилось бывать в более комфортабельных условиях.

— Дайте и мне хоть слово сказать, — вмешалась Хелден. — Я вижу, что вы уже познакомились, а посему откланиваюсь.

— По-моему, ты должна остаться, — сказал Теннисон. — Многое из того, о чем мы собираемся говорить, касается и тебя.

— Не уверена. Думаю, пока это не актуально. И потом, у меня есть кое-какие дела. — Хелден вышла в прихожую и, уже взявшись за ручку входной двери, обернулась: — Мне кажется, что чрезвычайно важно — для очень многих людей, — чтобы вы друг другу поверили. Надеюсь, вам это под силу. — Хелден открыла дверь и вышла из квартиры.

Несколько мгновений оба мужчины молчали, уставившись туда, где минуту назад стояла Хелден.

— Она удивительная, — наконец нарушил молчание Теннисон. — Я ее очень люблю.

— Я тоже, — сказал Холкрофт, оборачиваясь к нему. Теннисон оценил и взгляд Холкрофта, и его фразу.

— Надеюсь, вам это не доставляет лишних хлопот?

— Мне — нет, а ей, наверное, доставляет.

— Понятно. — Теннисон подошел к окну и выглянул на улицу. — Братского благословения я давать не вправе — мы с Хелден живем каждый своей жизнью, — но если бы и мог, то не уверен, что благословил бы вас.

— Спасибо за откровенность. Теннисон обернулся:

— Да, я человек откровенный. Вас я почти не знаю. Мне вы известны лишь со слов Хелден, да еще самому кое-что удалось разузнать. То, что сообщила мне Хелден, — это всего лишь ваш собственный рассказ о себе, окрашенный, естественно, эмоциями сестры. Сведения же, которые собрал я сам, несколько туманны и не совсем вписываются в довольно радужную картину, нарисованную сестрой.

— Нам есть о чем спросить друг друга. Начнете вы?

— Это не так уж важно, не правда ли? Вопросов у меня не много, и все они очень прямые. — Голос Теннисона внезапно стал резким. — Что вас связывает с Морисом Граффом?

— Я думал, Хелден вам все рассказала.

— Она рассказала-то, что вы сообщили ей.Теперь извольте рассказать мне.Я все же немного опытнее своей сестры и не собираюсь принимать все на веру. За долгие годы я научился не верить людям на слово. Зачем вам понадобилось встречаться с Граффом?

— Я искал вас.

— Меня?

—Не лично вас. Любого из фон Тибольтов. Мне нужны были сведения о вашей семье.

— Почему вы обратились именно к Граффу?

— Мне его рекомендовали.

— Кто?

— Я не помню.

— Вы не помните?В Рио-де-Жанейро миллионы людей, и вдруг кто-то, почему-то, случайно рекомендует вам обратиться именно к Морису Граффу.

— Так оно и было.

— Это смешно.

— Погодите. — Ноэль попытался восстановить цепочку событий, которые вывели его на Граффа. — Все началось в Нью-Йорке...

— Чтоначалось? Графф был в Нью-Йорке?

— Нет, в Нью-Йорке было консульство. Я пошел в бразильское консульство на прием к атташе. Мне надо было выяснить, каким образом можно установить местонахождение семьи, эмигрировавшей в Бразилию в середине сороковых годов. Сопоставив факты, атташе догадался, что речь идет о переселенцах из Германии, и прочел мне целую лекцию про вторую натуру немцев, про то, что лежит у них в подсознании.

— Я понял. Продолжайте.

— Потом он все же рассказал мне, что в Рио существует очень мощная, сплоченная община немцев, которой верховодят несколько могущественных людей, и все пытался отговорить меня от поисков пропавшей без вести семьи.

Заявив, что затея может оказаться опасной. Наверное, он излишне драматизировал ситуацию оттого, что я не назвал ему конкретных имен.

— И слава Богу, что вы этого не сделали.

— Когда я приехал в Рио, мне не удалось обнаружить никаких следов. Даже иммиграционная картотека была сплошь фальсифицирована.

— Эта операция стоила огромных усилий очень многим людям, — горько заметил Теннисон. — Другого способа защиты у нас не было.

— Оказавшись в тупике, я вспомнил слова атташе о том, что германской общиной руководят некие могущественные люди, — продолжил Холкрофт. — Я пошел в немецкий книжный магазин и навел у клерка справки о больших особняках. Я назвал эти дома «баварскими», но клерк сразу понял, что именно меня интересует. Видите ли, я архитектор, могу описать...

— Понятно, — кивнул Теннисон. — Большие немецкие поместья, в которых обитают наиболее влиятельные люди германской общины.

— Именно. Клерк назвал мне пару имен: какого-то еврея и Граффа. Он сказал, что поместье Граффа — одно из самых впечатляющих строений в Бразилии.

— Это правда.

— Вот и все. Так я и вышел на Граффа. Теннисон даже не шелохнулся.

— Что ж, вполне приемлемая версия, — заметил он уклончиво.

— Я рад, что вы так считаете, — сказал Ноэль.

— Я сказал, что версия приемлема, но не говорил, что верю вам.

— Но у меня нет причин лгать вам.

— Я не уверен, что, даже если бы они у вас были, вам хватило бы таланта складно солгать. Я вижу лжецов насквозь.

Ноэль был поражен:

— Вы сейчас практически слово в слово повторили фразу Хелден, которую она сказала мне в день нашего знакомства.

— Я хорошо натаскал ее. Умение лгать — это искусство. И если у вас есть способности к этому искусству, то их надо развивать. Вы еще очень далеки от совершенства.

— На что вы намекаете, черт побери?!

— Я хочу сказать, что вы — способный дилетант. Излагаете все очень складно, но недостаточно профессионально. Забываете о краеугольном камне. Надеюсь, вам, как архитектору, понятно, что я имею в виду?

— Будь я проклят, если хоть что-то понял! Объяснитесь же!

— С удовольствием. Раздобыв в Бразилии фамилию фон Тибольт, вы прилетаете в Англию и менее чем за двенадцать часов по прибытии уже спите с моей сестрой в предместье Портсмута. Между тем вы ничего не знали о Теннисонах.Каким же образом вам стала известна фамилия Бомонт?

— Но я знал оТеннисонах.

— Откуда? Кто вам назвал это имя?

— Я уже говорил об этом Хелден... Ко мне в отель пришли брат и сестра Карарра...

— Ну да. Карарра. Весьма распространенная фамилия в Бразилии. Вам она о чем-нибудь говорила?

— Конечно нет.

— Итак, к вам в отель неизвестно откуда нагрянули какие-то Карарра и объявили себя нашими близкими друзьями. Но, как уже говорила вам Хелден, мы не знаем никаких Карарра. Так что, мистер Холкрофт, надо было вам продумать свою легенду получше. — Теннисон возвысил голос: — Имя Бомонта назвал вам Графф, не правда ли? «Одесса» — «Одессе».

— Да нет же! Графф вообще ничего не знает. Он думает, что вы до сих пор прячетесь где-то в Бразилии.

— Он так сказал?

— Он это подразумевал. Карарра тоже подтвердили, что вы находитесь в Бразилии. Они упомянули какое-то германское поселение на юге страны — Катарина... или что-то в этом роде. Какая-то гористая местность, населенная немцами.

— Вы прекрасно справились с домашним заданием. Есть такие немецкие поселения — называются Санта-Катарина. Но давайте-ка вернемся к этим неуловимым Карарра.

Ноэль вдруг четко вспомнил испуганных брата и сестру.

— Может, они неуловимы для вас, но не для меня. А у вас, должно быть, плохая память. Или вы никудышный друг. Карарра говорили, что почти не знают Хелден, но вас помнят очень хорошо. Они чертовски рисковали, когда шли на встречу со мной. Португальские евреи, которые...

— Португальские... -прервал его Теннисон, внезапно насторожившись. — О Господи! Они скрывались под фамилией Карарра... Опишите их!

Холкрофт рассказал, как выглядели брат и сестра Карарра.

— Они вернулись из прошлого... — шепотом произнес Теннисон, когда Ноэль обрисовал Карарра. — Из прошлого, мистер Холкрофт. Все совпадает. Фамилия Карарра в качестве прикрытия. Португальские евреи. Санта-Катарина... Они вернулись в Рио.

— Кто?

— Их настоящая фамилия Монтелегрес. С тех пор прошло лет десять — двенадцать... Все, что они рассказали вам о себе, — легенда, так что вы никогда не смогли бы установить их личностей даже по наитию.

— А что произошло двенадцать лет назад?

— Детали я опущу — они не столь важны, но нам пришлось вывозить детей из Рио и прятать в Санта-Катарине. Их родители помогали израильтянам и поплатились за это жизнью. За детьми тоже охотились. Пришлось отправить их на юг.

— Значит, в Санта-Катарине знают о вас?

— Да, кое-кому наши имена там известны. В Санта-Катарине располагалась наша основная база, на которой мы разрабатывали все операции. Размещать штаб-квартиру в Рио было слишком опасно.

— Какие операции? Кто это «мы»?

— Те, кто боролся в Бразилии против «Одессы». — Теннисон покачал головой. — Прошу извинить меня. Хелден права: я был несправедлив к вам. Вы говорили правду.

Ноэлем овладело странное чувство — словно его вдруг реабилитировали, хотя оправдываться ему было не в чем. Ему стало неловко перед человеком, который всю жизнь боролся с «Одессой», спасал сирот от неминуемой гибели, — ведь это он научил его любимую женщину искусству выживания... А Холкрофт теперь собирается его допрашивать. Но у него ведь действительно есть вопросы к Теннисону. И не время сейчас для сантиментов.

— Теперь моя очередь спрашивать, — сказал Ноэль. — Вы со своими вопросами управились быстро; понятно, вы знаете о многих неизвестных мне вещах, но я не уверен, что вы очень уж распространялись.

— Если один из ваших вопросов касается Тинаму, — ответил Теннисон, — то, уж извините, я отвечать не буду. Слышать о Тинаму не желаю!

— Что вы сказали?! — обалдел Холкрофт.

— Что слышали. Я не намерен обсуждать с вами Тинаму. Это не ваше дело.

— А по-моему, мое! Что ж, давайте и я сформулирую свою позицию: если вы не желаете говорить о Тинаму, то нам с вами говорить вообщене о чем.

Теннисон был весьма озадачен заявлением Холкрофта.

— Вы это серьезно? — спросил он после паузы.

— Абсолютно.

— Тогда постарайтесь меня понять. Я не могу допустить, чтобы по какой-либо случайности или из-за чьей-то небрежности информация о Тинаму попала в ненадежные руки. Пусть это маловероятно — в данном случае для меня это не аргумент. Если я все правильно рассчитал — а я полагаю, что так оно и есть, — то вы получите ответ через несколько дней.

— Неубедительно!

— Хорошо. Делаю еще один шаг вам навстречу. Тинаму был обучен в Бразилии «Одессой». Пожалуй, не найти на всем свете человека, который знал бы о нем больше меня. Я выслеживаю его шесть лет.

Ноэль на несколько мгновений лишился дара речи.

— Вы... шесть лет?

— Да. Пора его прикончить. Он готовит новое убийство. Британской разведке об этом тоже известно. Именно поэтому они и вышли на контакт с вами.

— А почему выне хотите сотрудничать с МИ-5? Бог ты мой, знаете ли вы, что они о вас думают?!

— Я знаю, что кто-то пытается навязатьим это мнение, потому и не хочу с ними связываться. У Тинаму везде свои люди, причем многие даже не подозревают, что работают на него.

— Вы сказали, что я получу ответ через несколько дней.

— Если я ошибся в своих расчетах, то расскажу вам все сам. И даже пойду к англичанам вместе с вами.

— Через несколько дней... Хорошо. Мы еще поговорим о Тинаму «через несколько дней».

— Что ж, а теперь я готов отвечать на другие ваши вопросы. Мне скрывать нечего.

— Итак, вы были знакомы в Бомонтом, знали, что он агент «Одессы», обвиняли меня в том, что я вышел на него через Граффа, а сами позволили ему жениться на вашей сестре. Как это понимать: «Одесса» породнилась с «Одессой»? Может, вы тоже агент «Одессы»?

Теннисон не колебался ни секунды:

— Тут дело в приоритетах. Интересы дела должны быть выше интересов личности. Если коротко, то свадьба была спланирована. Гретхен уже не та, что раньше, но ненависть к нацистам сохранила прежнюю. Выйдя замуж за Бомонта, она пошла на жертву гораздо большую, чем мы с вами. Зато теперь мы знаем о каждом шаге ее супруга.

— Но ведь Бомонту известно, что вы — фон Тибольт! Почему он не расскажет об этом Граффу?

— Спросите у него. Может, он вам и скажет.

— Вымне скажите!

— Он боится! — пояснил Теннисон. — Бомонт — свинья. Даже в делах он нечистоплотен. Он все меньше и меньше работает на «Одессу» — и то лишь когда его припугнут.

— Я вас не понимаю.

— Видите ли, у Гретхен есть свои... скажем так, средства убеждения. Думаю, вы уже испытали их действие на себе. Кроме того, на банковских счетах Бомонта осели значительные суммы, следы которых тщетно ищут во многих странах. Вдобавок ко всему он боится разоблачений Граффа, с одной стороны, и моих — с другой. Он служит нам обоим, но, конечно, более полезен мне, нежели Граффу. Действовать самостоятельно Бомонт не в состоянии.

— Если вам заранее известен каждый его шаг, то вы должны были знать, что Бомонт находился на борту того самолета, летевшего в Рио. Вы знали, что он охотится за мной.

— Каким образом?! Я же васне знал.

— Но он был на том самолете. Значит, кто-то послал его!

— Когда Хелден рассказала мне эту историю, я сразу попытался разведать, кто же это мог быть. Узнал я совсем немного, но даже эти мелочи меня чрезвычайно встревожили. Я полагаю, что наш безвольный поросенок выполнял поручение какой-то третьей стороны. Кто-то раскрыл его связи с «Одессой» и с помощью шантажа заставил работать на себя. Как Графф. Как я.

— Кто же это?

— Святый Боже, хотел бы я это знать! Мне известно лишь то, что Бомонту предоставили срочный отпуск, и он, бросив свой корабль в Средиземном море, отправился в Женеву.

— В Женеву? — Память возвратила Ноэля к мгновениям, заполненным суматохой и воплями бегущей толпы... Это случилось на вокзальной платформе. На бетонной вокзальной платформе.Завязалась драка; какой-то человек упал, обливаясь кровью; другой бросился в погоню за третьим. Мимо пробежал еще один: под густыми, черными с сединой бровями — расширенные от ужаса глаза... Изумленный Холкрофт пробормотал: — Да, это Бомонт. Он был в Женеве.

— Я вам только что об этом говорил.

— Вот, оказывается, где я увидел его впервые. А то все никак не мог вспомнить. Значит, он преследует меня от самой Женевы.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Где сейчас находится Бомонт? — спросил Ноэль.

— На корабле. Несколько дней назад Гретхен отправилась на встречу с ним. Думаю, они увидятся в Сен-Тропе.

Завтра я уезжаю на Средиземноморье. К человеку, которого ненавижу...Теперь все становится ясно. Может быть, Теннисон не единственный в этой комнате человек, ошибавшийся в своих предположениях.

— Мы должны выяснить, кто направил Бомонта по моему следу, — сказал Ноэль, припомнив незнакомца в черной кожаной куртке. Теннисон прав. Он пришел к такому же выводу: интерес к Женеве проявляет кто-тоеще.

— Согласен, — ответил Теннисон. — Хотите, чтобы мы работали вместе?

Искушение ответить утвердительно было велико. Но Холкрофт еще не все выяснил. Заключать договор пока было рановато.

— Посмотрим, — ответил он. — Прежде чем принять решение, я хотел бы задать вам еще два вопроса. И предупреждаю, что требую немедленных ответов. Никаких «нескольких дней».

— Договорились.

— Вы убили кого-то в Рио. У Теннисона сузились зрачки.

— Это Хелден вам сказала?

— Я должен был знать об этом. И Хелден прекрасно меня поняла. Договор о Женеве исключает всякие сюрпризы. Если человека могут подвергнуть шантажу, то я не имею права вводить его в дело.

— Понятно, — кивнул Теннисон.

— Так кто же стал вашей жертвой?

— У вас сложилось превратное впечатление обо мне, — ответил Теннисон. — Я человек не скрытный. И могу безо всяких угрызений совести рассказать вам, кого именно я убил. Но меня волнует другое: каким образом вы будете проверять подлинность моего рассказа? Никто не может меня шантажировать. Это исключено. Но как мне убедить в этом вас?

— Начните с имени жертвы.

— Мануэль Карарра.

— Карарра?

— Да. Монтелегрес сознательно выбрали себе в качестве прикрытия эту фамилию. Они знал, что, услышав фамилию Карарра, я сразу по ассоциации вспомню несчастных брата и сестру. Карарра был одним из самых влиятельных людей в стране. Он возглавлял палату представителей, но служил не Бразилии, а Граффу. «Одессе». Я убил его семь лет назад, и, случись мне убить его снова, я не раздумывал бы ни минуты.

Ноэль пристально взглянул на Теннисона:

— Кто знал об этом?

— Несколько стариков. В живых из них сегодня остался только один. Могу назвать вам его имя. Он никогда не проговорится об убийстве.

— Почему?

— Как говорится, под влиянием изменившихся обстоятельств. Перед тем как улететь из Рио, я встретился с ним и недвусмысленно намекнул, что ежели он вздумает преследовать меня, то я предам гласности все, что знаю о Карарре. Консерваторы мигом лишатся ореола мучеников. А бразильская консервативная партия вряд ли потерпит подобное безобразие.

— Мне нужно имя.

— Я напишу вам его на листке. — Теннисон достал ручку и черкнул два слова. — Думаю, вам не составит труда связаться с ним по линии трансатлантической связи. Много говорить не придется — упоминания моего имени в сочетании с именем Карарры будет вполне достаточно.

— Я так и поступлю.

— Сделайте одолжение, ради Бога, — сказал Теннисон. — Он подтвердит мои слова.

Холкрофт и Теннисон в упор разглядывали друг друга. Разделял их какой-нибудь фут.

— Пять лет назад в лондонском метро произошла трагедия, — продолжал Ноэль. — Погибло много народу, в том числе и сотрудник «Гардиан», подписавший от имени газеты контракт с вами. Это был единственный человек, который знал о вас все и мог пролить свет на то, как и почему вас наняли на работу.

Взгляд Теннисона сразу похолодел.

— Я тогда был в шоке, от которого не вполне оправился до сих пор. Что именно вас интересует?

—.Несколько дней тому назад случился еще один трагический инцидент. В Нью-Йорке. Опять были убиты ни в чем не повинные люди, но погиб и тот человек, на жизнь которого покушались террористы. Я очень любил его.

— Я вынужден повторить, Холкрофт: что вас интересует?

— Трагедия в Нью-Йорке очень похожа на лондонскую, не правда ли? МИ-5 ничего не известно про случай в Нью-Йорке, зато относительно лондонской бойни у разведки есть весьма определенное мнение. Сопоставив обе трагедии, я пришел к весьма тревожным выводам: между ними есть связь. Что вам известно о лондонской трагедии?

Теннисон весь напрягся.

— Поосторожнее, пожалуйста, — сказал он. — Британцы слишком далеко зашли. Что вам от меня надо? Какими еще способами вы собираетесь дискредитировать меня?

— Хватит молоть чепуху! — повысил голос Ноэль. — Что случилось тогда в метро? '

— Я был там! -Теннисон вдруг яростно рванул на груди рубаху. От ключицы через всю грудную клетку тянулся страшный шрам. — Я ничего не знаю о трагедии в Нью-Йорке, но о лондонской трагедии я буду помнить всю жизнь. Этонапоминает мне о Лондоне каждый день: сорок семь швов — от горла до живота. Пять лет назад в Лондоне был момент, когда мне показалось, что моя голова наполовину отрезана от туловища. А тот человек, о котором вы столь загадочно выражаетесь, был моим лучшим другом в Англии! Он помог нам выбраться из Бразилии. И тот, кто убил его, хотел убить и меня! Я был с ним в тот день.

— Я не знал... Англичане мне об этом ничего не говорили. Им неизвестно, что вы были тогда в метро.

— А вы попросите их, пусть проверят. Думаю, регистрационную запись в одной из лондонских больниц найти будет нетрудно. — Теннисон возмущенно покачал головой. — Простите, я не должен был сердиться на вас. Вы тут ни при чем. Это все англичане — для них все средства хороши.

— Может, они действительно не знали.

— Наверное. Из того поезда извлекли сотни раненых. Десятки лондонских больниц были переполнены пострадавшими, и в ту ночь врачам было, конечно, не до имен. Однако МИ-5 вполне могла бы разыскать меня, если бы захотела. Я пролежал в больнице несколько дней. — Теннисон резко оборвал свою речь. — Вы говорили, что в Нью-Йорке убили какого-то человека, которого вы очень любили? Что произошло?

Ноэль рассказал, как все было, и о том, какую версию происшедшего выдвинул Дэвид Майлз. Он не видел никакого смысла скрывать что-либо от человека, на чей счет он, оказывается, так сильно заблуждался.

В конце концов оба они пришли к единодушному мнению.

Я полагаю, что наш безвольный поросенок выполнял поручение какой-то третьей стороны.

Какой именно?

Святый Боже, хотел бы я это знать!

Кто-то еще.

Человек в черной кожаной куртке. Дерзкий тип из темного берлинского переулка, который хотел умереть... Умолял Холкрофта застрелить его. Не желал говорить, кто он и откуда взялся. Некто — или нечто — гораздо более могущественный и осведомленный, чем «Возмездие» и «Одесса».

Кто-то еще.

Ноэль, рассказав Теннисону все, почувствовал огромное облегчение, чему весьма способствовала и манера Теннисона слушать собеседника. Сосредоточенный взгляд его серых в крапинку глаз ни на минуту не отрывался от лица Холкрофта.

— Вот все, что я знаю, — завершил Ноэль свой рассказ, ощущая себя совершенно опустошенным. Теннисон кивнул:

— Наконец-то мы нашли общий язык, не правда ли? Мы должны были рассказать друг другу, что у каждого на уме. Каждый из нас думал о другом, как о враге, и оба мы ошибались. Теперь нам есть чем заняться.

— Как давно вы знаете о Женеве? — спросил Холк-рофт. — Гретхен сказала мне, будто вы поведали ей о человеке, который придет однажды поговорить о странном договоре.

— О Женеве я знаю с детства. Мама говорила мне, что в этом городе спрятаны огромные деньги, которые должны быть использованы для большого дела — искупления тех страшных злодеяний, что вершились во имя Германии людьми, недостойными зваться истинными немцами. Правда, это все, что мне известно. О подробностях я не знаю.

— Значит, вы не знакомы с Эрихом Кесслером?

— Имя припоминаю, но очень смутно. Я тогда был еще ребенком.

— Кесслер вам понравится.

— Если он такой, каким вы мне его описали, то я уверен, что так оно и будет. Вы сказали, он приедет в Женеву с братом. Разве это дозволяется?

— Да. Я обещал позвонить ему в Берлин и сообщить дату.

— Почему бы вам не подождать до завтра или до послезавтра? Позвоните ему из Сен-Тропе.

— Бомонт?

— Бомонт, — процедил сквозь зубы Теннисон. — Я думаю, нам нужно встретиться с нашим безвольным поросенком. Ему есть что сказать нам. Например, о том, на кого он работает в последнее время. Кто послал его на женевский вокзал? Кто платил ему — или кто его шантажировал — за слежку в Рио-де-Жанейро или в Нью-Йорке? Когда мы узнаем это, нам станет ясно, откуда взялся незнакомец в черной кожаной куртке.

Кто-то еще.

Ноэль взглянул на часы. Почти шесть. Они беседуют с Теннисоном более двух часов, но обсудить еще предстоит массу вопросов.

— Не хотите ли вы отобедать со мной и с вашей сестрой? — предложил Холкрофт.

— Не могу, друг мой. Мы продолжим беседу по пути в Сен-Тропе. А сейчас мне нужно позвонить кое-куда и еще заглянуть в свое досье. Мне нельзя забывать о том, что я журналист. Где вы остановились?

— О отеле «Георг V». Под именем Фреска.

— Я позвоню вам вечером, — сказал Теннисон, протягивая на прощанье руку. — Встретимся завтра.

— До завтра.

— И кстати, если мое благословение для вас что-либо значит, то считайте, что вы его получили.

* * *


Иоганн фон Тибольт стоял у перил террасы, обдуваемый холодным вечерним ветром. Глянув вниз, он увидел, как Холкрофт вышел из подъезда и зашагал по тротуару прочь.

Все оказалось предельно просто. Тщательно продуманная и мастерски исполненная оркестровка лживых измышлений, россыпи благодарностей вперемежку с беспардонными обвинениями и внезапными откровениями достигли своей цели: Холкрофт поверил. Старик из Рио будет поднят по тревоге; Тибольту есть что ему сказать. В архиве лондонского госпиталя скоро появится соответствующая история болезни, даты и записи которой будут полностью соотноситься с трагическим инцидентом, происшедшим пять лет назад на станции метро «Чаринг-Кросс». И если все пойдет по плану, то в вечерних газетах будет опубликовано сообщение еще об одной трагедии. Морской офицер вместе с супругой пропали без вести, выйдя на прогулочном катере в Средиземное море.

Фон Тибольт улыбнулся. Все идет, как было запланировано тридцать лет назад. Теперь даже «Нахрихтендинст» будет не в силах остановить Теннисона. Через пару дней «Нахрихтендинст» кастрируют.

Наступает время Тинаму.


Глава 30


Ноэль стремительно вошел в вестибюль отеля «Георг V». Он горел желанием поскорее добраться в свой номер и увидеться с Хелден. Женева теперь совсем близко. А завтра, когда они встретятся в Сен-Тропе с Бомонтом и выведают у того всю правду, до Женевы и вовсе будет рукой подать.

Холкрофту не терпелось также узнать, звонил ли Буоновентура. Альтина обещала сыну, что будет держать Сэма в курсе всех своих дел. Майлзу известно лишь то, что мать Ноэля вылетела из Мехико в Лиссабон. Почему в Лиссабон? И кто следил за ней?

Холкрофт вновь вспомнил человека в черной кожаной куртке. Его застывший взгляд, готовность принять смерть... Убей меня — на мое место встанет другой; убьешь того — его заменит третий.

Лифт был свободен, и уже через несколько секунд Ноэль был на своем этаже. Двери кабины открылись... и у Холкрофта перехватило дыхание: прямо перед ним стоял тот самый «проклятый» щеголь из Сакрэ-Кер, который обыскивал его при свечах.

— Добрый вечер, мсье, — поздоровался «проклятый».

— Что ты здесь делаешь? Что с Хелден? С ней все в порядке?

— Она может и сама ответить на ваши вопросы.

— Ты тоже можешь! — Холкрофт заломил щеголю руку и развернул его к своим дверям.

— Уберите руки! — возмутился щеголь.

— Уберу — как только об этом попросит Хелден. Пошел! — Ноэль поволок «проклятого» по коридору, добрался до своего номера и постучал в дверь.

Дверь распахнулась через несколько секунд. Хелден стояла в прихожей, держа в руке свернутую газету. Она, конечно, не ожидала увидеть их вдвоем, но Холкрофт заметил, что взгляд ее скорее печальный, нежели удивленный.

— Что случилось? — спросила она.

— Я тоже хотел бы это знать, но он отказывается отвечать. — Ноэль втолкнул щеголя в комнату.

— Ноэль, пожалуйста.Ты же знаешь, он — свой.

— Я хочу знать, почему он здесь.

— Это я ему позвонила. Он всегда должен знать, где я нахожусь. Он сказал, что ему необходимо встретиться со мной. Кажется, он принес нам печальное известие.

— Что такое?

— А вы прочтите газеты, — сказал щеголь. — Там и английская есть, и французская...

Холкрофт взял с кофейного столика «Геральд трибюн».

— На второй странице, — подсказал щеголь, — в левом верхнем углу.

Ноэль развернул газету, разгладил шуршащую страницу и почувствовал, как в нем закипает гнев. Еще через секунду его окатило ужасом.

"МОРСКОЙ ОФИЦЕР И ЕГО СУПРУГА ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ

Сен-Тропе. Энтони Бомонт, высокопоставленный морской офицер британского королевского флота, неоднократно награждавшийся орденами капитан патрульного судна «Арго», и его жена, прибывшая к своему супругу в этот курортный город на выходные дни, по всей вероятности, утонули, после того как их прогулочный катер попал в жестокий шторм в нескольких милях к югу от скалистого побережья Сен-Тропе, Спасателям, облетевшим место предполагаемой катастрофы, удалось разглядеть с самолетов затонувшее судно, по очертаниям напоминающее пропавший катер. Не получив никаких известий от капитана Бомонта и его супруги в течение последних сорока восьми часов, заместитель Бомонта, лейтенант Морган Льюэллен немедленно издал приказ начать поисково-спасательные работы. Адмиралтейство пришло к заключению, что капитан «Арго» и миссис Бомонт погибли в результате трагического инцидента. Детей у погибших не было".

— О Господи... — прошептал Холкрофт. — Тебе брат сообщил?

— Про Гретхен? — переспросила Хелден. — Да. Она перенесла столько страданий, мучилась всю жизнь... Из-за этого Гретхен и не хотела видеться со мной. Она не хотела, чтобы я знала, почему она пошла на это, почему вышла замуж за Бомонта. Гретхен боялась, что я догадаюсь об истинной подоплеке ее отношений с Бомонтом.

— Если то, о чем ты говоришь, — правда, — подал голос щеголь, — и Бомонт был агентом «Одессы», то мы не должны верить этой заметке ни на йоту.

— Это он про твоего берлинского друга, — пояснила Хелден. — Я рассказала ему о том, что у тебя в Берлине есть приятель, который обещал довести твои сомнения насчет Бомонта до сведения англичан.

Ноэль понял. Хелден намекала, что она ничего не сказала щеголю про Женеву. Он повернулся к «проклятому»:

— Что же произошло на самом деле, по-твоему?

— Если англичане обнаружили, что в высших военно-морских кругах действовал агент «Одессы» — тем более командовавший кораблем береговой охраны, или, попросту говоря, судном-шпионом, — то это означало бы для них в очередной раз оказаться в дураках. Естественно, они постарались избавиться от Бомонта. Быстрая казнь — наилучший из всего арсенала способов этого добиться. Никаких расследований не будет.

— Способ, надо признать, весьма жестокий.

— Но и ситуация, в которую попали англичане, весьма щекотливая.

— И они могли убить невинную женщину?

— Даже глазом не моргнув, если у них были хоть малейшие сомнения в ее невиновности. В любом случае намек будет понят. «Одессу» англичане предупредили.

Ноэль брезгливо отвернулся и обнял Хелден.

— Прости меня, — сказал он. — Представляю, каково тебе сейчас... Я очень хотел бы тебе помочь, но без твоего брата мне вряд ли это удастся.

Хелден пытливо взглянула на него:

— Вы поверили друг другу?

— Да. Мы теперь вместе.

— Значит, времени для причитаний нет, не так ли? Я остаюсь сегодня здесь, — обратилась она к щеголю. — Это дозволено? Меня смогут прикрыть?

— Конечно, — ответил тот. — Я обо всем распоряжусь.

— Спасибо. Ты настоящий друг. — Щеголь усмехнулся:

— Боюсь, что мистер Холкрофт в это не верит. Что ж, значит, ему еще долго учиться разбираться в людях. — Он откланялся и направился к двери. Уже взявшись за дверную ручку, он еще раз повернулся к Холкрофту: — Я заранее извиняюсь, если мои слова покажутся вам странными, мистер Холкрофт, но будьте терпимее. Ваши отношения с Хелден, например, мне кажутся очень подозрительными. Но я не вмешиваюсь. Я вам верю. Но учтите, если вы не оправдаете эту веру, мы вас убьем. Я просто подумал, что вам следует об этом знать.

«Проклятый» поспешно ретировался. Ноэль довольно решительно двинулся было за ним, но Хелден придержала его за руку.

— Пожалуйста, дорогой. Ему тоже нужно многому научиться. Он действительнодруг.

— Этот друг — совершенно невыносимый ублюдок. — Холкрофт перевел дыхание. — Прости меня. У тебя и гак полно забот, а тут я со своими глупостями.

— Но он грозился тебя убить.

— А кто-то уже убил твою сестру. Если принять это во внимание, то я конечно же поступил глупо.

— Давай не будем об этом. Нам нельзя терять время. Звонил Буоновентура и оставил телефон, по которому его можно найти. Вон он, записан на листочке рядом с аппаратом.

Ноэль подошел к ночному столику и взял листок с номером.

— Мы с твоим братом собирались завтра ехать в Сен-Тропе, чтобы выведать у Бомонта все, что ему известно. Так что для Иоганна новость окажется печальной вдвойне.

— Я позвоню ему сама. Они были очень близки с Гретхен. А в молодости вообще не разлучались ни на минуту. Где он сейчас?

— Честно говоря, не знаю. Он ничего не сказал. Обещал позвонить вечером. — Холкрофт снял телефонную трубку и попросил оператора соединить его с Буоновентурой.

— Тогда я сама поговорю с ним, когда он позвонит, — сказала Хелден, отходя к окну.

Трансатлантическая линия связи оказалась свободной: с Кюрасао соединили в течение минуты.

— Старик, да ты богач, оказывается! — раздался в трубке голос Сэма. — Хорошо, что мне не приходится оплачивать твои счета. Ну что, Ноули, нагляделся на этот чертов мир?

— Я много на что нагляделся, Сэм. Моя мать тебе звонила?

— Ага. Просила передать, что хочет встретиться с тобой в Женеве примерно через недельку. Ты должен остановиться там в отеле «Д'Аккор», но об этом никому ни слова.

— В Женеве? Она едет в Женеву? Какого черта она вообще выехала из дому?!

— Она говорит, что дело принимает опасный оборот. Ты должен держать рот на замке и не предпринимать никаких действий, пока не встретишься с ней. Должен тебе сказать, что леди была очень и очень расстроена.

— Надо было мне позвонить ей. Телефон или адрес — она ничего не оставляла?

— Ничегошеньки, дружок. По-моему, она очень торопилась, да и связь была гнилая. Она звонила аж из Мехико. Послушайте, ребята, может, кто-нибудь расколется: что происходит?

Холкрофт отрицательно покачал головой, словно Буоновентура сидел напротив.

— Извини, Сэм. Как-нибудь в другой раз. Обещаю.

— Ладно. Может, и вправду расскажешь. Я всегда готов. Смотри там — следи за собой. Матушка у тебя — просто прелесть. Так что уж побудь примерным мальчиком.

Холкрофт повесил трубку. Приятно иметь такого друга, как Буоновентура. «Наверное, он для меня такой же верный друг, как тот щеголь — для Хелден», — вдруг поймал себя на мысли Ноэль. Интересно, что имела в виду Хелден, когда спрашивала у «проклятого» насчет прикрытия? Для чего ей прикрытие? И кто ее прикрывает?

— Мама вылетела в Женеву, — сообщил он Хелден.

— Я уже поняла, — ответила она, поворачиваясь от окна. — Ты расстроен?

— Да. За ней кто-то следил в Мехико. Майлз схватил шпиона в аэропорту, но тот успел проглотить цианистый калий, прежде чем полиции удалось что-либо выяснить.

— "Убей меня — на мое место встанет другой. Убьешь того — его заменит третий". Кажется, так?

— Да. Я уже об этом думал.

— А Иоганн знает?

— Я рассказал ему все.

— И что он об этом думает?

— Он теряется в догадках. Ключом ко всему был Бомонт. Нам теперь некуда деваться, кроме Женевы. Будем надеяться на то, что нас никто не остановит.

Хелден подошла к нему.

— Скажи мне, что они — кем бы они ни были — могут с вами сделать? Если вы втроем придете в банк — благоразумные, согласные во всем господа, — то дело будет сделано. Ну что они смогут сделать?!

— Ты сама ответила на этот вопрос прошлой ночью.

— То есть?

— Они могут убить нас.

Зазвонил телефон. Холкрофт снял трубку:

— Алло?

— Это Теннисон. — Голос в трубке прозвучал напряженно.

— С вами хотела поговорить сестра, — сказал Холкрофт.

— Погодите минутку, — попросил Теннисон. — Мне сперва нужно поговорить с вами. Она уже знает?

— Да. Вам, я вижу, тоже все известно.

— Мне сообщили из редакции. Выпускающий редактор знал, как мы были близки с Гретхен. Это ужасно.

— Если бы я только мог как-то вас утешить...

— Я ведь тоже не могу вернуть вам отчима... Увы, с трагедиями нужно справляться самому. Никто не сможет помочь тебе, когда случается такое. Хелден вас поймет.

— Скажите, вы не верите версии, опубликованной в газетах? Про катер, попавший в шторм?

— В то, что они вышли в море и не вернулись, — верю. В то, что в этом виноват Бомонт, — нет, не верю. Слишком неправдоподобно. Каким бы мерзким типом ни был Бомонт — моряк он отличный. Он чуял шторм за двадцать миль. Если бы он был на катере, то успел бы причалить к берегу задолго до бури.

— Кто же виноват в таком случае?

— Друг мой, мы с вами прекрасно знаем кто. Тот, на кого он работал. Они направили Бомонта в Рио следить за вами, а вы его раскололи: зачем им такой агент? — Теннисон сделал паузу. — У меня создается впечатление, что они знали о нашем намерении ехать в Сен-Тропе. Но они не смели убивать Гретхен. Этому нет оправдания. Никакого.

— Я очень сожалею. Господи, я чувствую себя виноватым.

— Вы тут ни при чем.

— Может, к этому все же приложили руку англичане? — высказал предположение Холкрофт. — Я рассказал про Бомонта Кесслеру, и он обещал передать информацию о нем в Лондон. По дипломатическим каналам. Быть может, англичане не стали мириться с тем, что капитан разведывательного судна оказался агентом «Одессы»?

— Искушение убрать Бомонта могло быть велико, но никто из властей предержащих в Англии не разрешил бы убивать Энтони. Они запрятали бы его в тюрьму и потихоньку выкачивали из Бомонта информацию с помощью пыток, но убивать не стали бы. Он был им нужен. В убийстве замешаны не те, кому оно могло принести пользу, а те, для кого знания Бомонта представляли угрозу.

Аргументы Теннисона были весьма убедительны.

— Вы правы, — сказал Холкрофт. — У англичан не было никакой корысти убивать Бомонта. Напротив, они должны были беречь его как зеницу ока.

— Именно. Кроме того, не следует забывать и о моральном факторе. Возможно, МИ-6 и терпит урон от своекорыстных людей, но до убийств они не опускаются. Это для них — дурной тон. Они всеми силами стараются сохранить свою репутацию и готовы на все, чтобы восстановить ее, если она вдруг пошатнется. И я молю Бога, чтобы мои представления об их щепетильности не оказались ложными.

— Что вы имеете в виду?

— Я сегодня вылетаю в Лондон. Завтра утром я хочу встретиться с Пэйтон-Джонсом из МИ-5. Намереваюсь предложить ему сделку, перед которой он, по-моему, устоять не сможет. Есть у меня на примете некая птица, которая очень быстро перемещается с места на место, всякий раз так меняя окраску перьев, что становится совершенно незаметной, сливаясь с окружающей средой.

Холкрофт был столь же удивлен, сколь сбит с толку.

— Мне казалось, что вы не хотите — и не можете — работать с ними.

— А я буду работать не с ними, а с ним.Только с Пэйтон-Джонсом, и ни с кем другим. Если он не сможет мне этого гарантировать, то наше сотрудничество закончится, не начавшись.

— Вы уверены, что он даст вам эти гарантии?

— У него нет выбора. Эта птичка стала навязчивой идеей британской разведки.

— Серьезно? А что вы попросите взамен?

— Доступ к секретным материалам. У англичан тысячи секретных досье, относящихся к последним годам войны. За эти досье многие бы дорого заплатили. Где-то среди них — и ответ на наш вопрос. Человек ли это, или группа людей, или банда фанатиков — этого я не знаю, но сведения о них наверняка хранятся в архивах британской разведки. Нашим соперником может оказаться кто-нибудь из тогдашнего министерства финансов Германии или кто-то из друзей наших отцов, которому они верили и потому назначили ответственным за что-либо. Может статься, что конкурирует с нами кто-нибудь из участников «Лох Торридон».

— Кто-кто?!

— "Лох Торридон". Так называлась операция по шпионажу и саботажу, которую британская разведка осуществляла с сорок первого по сорок четвертый год. Суть операции заключалась в том, что Великобритания высылала из страны завербованных подданных Германии и Италии. Те устраивались на родине работать на заводы, железную дорогу, в государственные учреждения и снабжали англичан необходимой информацией, а также саботировали деятельность различных организаций, ведомств и предприятий. Общеизвестно, что англичанам удалось внедрить своих людей и в министерство финансов Германии... Ответ нужно искать в архивах.

— И вы собираетесь среди тысяч досье отыскать то единственное? Если даже оно существует, то на его поиски могут уйти месяцы.

— Не обязательно. Я знаю, с чего начать: необходимо искать людей, которые каким-либо образом были связаны с нашими отцами. — Теннисон говорил так быстро и так уверенно, что Ноэль не поспевал за ходом его мыслей.

— Почему вы так уверены в том, что эта информация есть в английских архивах? — спросил он.

— Потому что она должнатам быть. Я понял это после сегодняшнего разговора с вами. Тот человек, который звонил вам в Нью-Йорке... его потом убили...

— Питер Болдуин?

— Да. Агент МИ-6. Он знал о Женеве. Откуда? Из архивов. Значит, будем плясать от Болдуина.

— Тогда ищите досье под грифом "Код «Вольфшанце», — сказал Холкрофт. — "Код «Вольфшанце»! Это, должно быть, то, что мы ищем!

Теннисон вдруг умолк. Холкрофт мог только догадываться, что происходит на противоположном конце провода: удивлен ли Теннисон или просто обдумывает новые сведения.

— Где вы услышали об этом коде? — раздался, наконец, голос в трубке. — Вы ничего не говорили мне об этом. И Хелден ничего не сказала.

— Значит, мы просто запамятовали, — простодушно объяснил Холкрофт.

— Нам следует действовать очень осторожно, — сказал Теннисон. — Если слово «Вольфшанце» имеет какое-то отношение к Женеве, то нам нужно быть в высшей степениосторожными. Англичане не должны знать о «Вольфшанце». В противном случае последствия будут катастрофическими.

— Я тоже так полагаю. Но как вы объясните Пэйтон-Джонсу ваше стремление проникнуть в архивы?

— Отчасти я скажу ему правду, — ответил Теннисон. — Я хочу найти убийцу Гретхен.

— И ради этого вы готовы отказаться от... птицы, за которой охотились шесть лет?

— Ради этого и ради Женевы — да. От всей души! Ноэль был тронут.

— Хотите, я сам предварительно переговорю с Пэйтон-Джонсом? — предложил он.

— Нет! -вдруг закричал Теннисон, но тут же понизил голос: — Я имею в виду... Вы подвергнетесь слишком большой опасности. Поверьте мне. Делайте то, о чем я вас попрошу, пожалуйста. Вы с Хелден должны находиться вне поля зрения. Вам необходимо полностью самоизолироваться. Хелден нельзя появляться на службе до тех пор, пока я снова не свяжусь с вами. Пусть она будет при вас, и постарайтесь на время стать невидимками.

Холкрофт взглянул на Хелден:

— Я не знаю, согласится ли она на это.

— Я попытаюсь ее убедить. Передайте ей, пожалуйста, трубку.

— Вы еще позвоните?

— Через несколько дней. Если переедете в другой отель, оставьте информацию, где можно найти мистера Фреска. Хелден знает, кому позвонить. А теперь дайте мне поговорить с сестрой. Несмотря на все наши различия, мы теперь необходимы друг другу, как никогда прежде. И... Ноэль?

—Да?

— Будьте добры к ней. Любите ее. Вы ей очень нужны. Холкрофт встал с кровати и передал трубку Хелден.

— Mein Bruder...[28 - Брат мой... (нем.)]


Глава 31


«Код „Вольфшанце“!»

Фон Тибольт-Теннисон, сидевший в своем маленьком офисе на окраине Парижа, яростно грохнул кулаком по столу.

"Код «Вольфшанце».Эту магическую формулу выдал Питеру Болдуину Эрнст Манфреди! Банкир играл в опасную, но искусную игру. Манфреди знал, что стоит только Болдуину произнести священную фразу — и он, Болдуин, становится трупом. Банкир, однако, вряд ли стал бы раскрывать Болдуину, что стоит за этой магической формулой, — это было не в его интересах. Но Болдуин обладал одним из самых могучих интеллектов в Европе. Удалось ли ему сложить в целое больше фактов, чем предполагал Манфреди? Сколько он успел узнать? Что находится в досье Болдуина, хранящемся в архивах МИ-5?

Обратили ли в английской разведке внимание на донесения Болдуина? Обычно МИ-5 отвергала все его проекты и отчеты.

И теперь папка с материалами, собранными Болдуином, наверняка пылится среди тысяч и тысяч себе подобных. Все они погребены в архивах, ибо информация, содержащаяся в тех папках, осталась невостребованной.

"Код «Вольфшанце».Эта фраза почти никому ни о чем не говорила, и даже те несколько сот региональных лидеров, которые о ней знали, считали ее простым кодовым сигналом: скоро нам будут перечислены громадные суммы, которые следует употребить на какое-то дело.

«Дети Солнца».Для них, рассеянных по всей земле, «Вольфшанце» означала восстановление прав на первородство.

Папки Болдуина не могут содержать этой информации, потому что это просто невозможно. Но те, в чьих руках материалы Болдуина, могут воспользоваться всей остальной информацией.

У Теннисона единственный шанс добраться до папок Болдуина. Англичанам нужен Тинаму. Если МИ-5 сумеет схватить его, то английская разведка сможет вернуть себе первенство среди секретных служб — первенство, которое было утеряно после многолетних провалов и дезертирства.

МИ-5 получит Тинаму, а взамен поделится со своим благодетелем секретными материалами. Блестящая выйдет ирония: проклятая британская разведка — этот тихий спрутообразный монстр, разгромивший Третий рейх, — поможет становлению четвертого.

Ибо МИ-5 получит сведения о том, что «Нахрихтендинст» разворачивает конспиративную деятельность невиданных масштабов. Англичане поверят человеку, который предоставит эти сведения, — они не смогут не поверить тому, кто преподнес им в подарок Тинаму.

Теннисон шел по редакционным коридорам, сдержанно принимая поздравления коллег по «Гардиан».

Мимоходом он оценивающе разглядывал женщин. Каждая из секретарей и машинисток бросала на этого умопомрачительного мужчину призывные взгляды, давая понять, что готова на все, чего тот ни пожелает. Теннисону вдруг пришло в голову, что ему, возможно, придется выбрать себе в любовницы одну из этих женщин. Его возлюбленная Гретхен ушла в небытие, но аппетиты-то остались. «Да, — думал Теннисон, подходя к кабинету старшего редактора, — я непременно выберу себе женщину». Возбуждение нарастает, интенсивность операции «Вольфшанце» повышается с каждым часом... Ему потребуется сексуальная разрядка. Она всегда ему требовалась, и Гретхен это очень хорошо понимала.

— Рад видеть тебя, Джон, — встал навстречу из-за стола старший редактор, протягивая Теннисону руку. — Боннский репортаж пойдет в завтрашнем номере. Прекрасная работа.

Теннисон сел в кресло напротив.

— Есть новости, — сказал он. — Если доверять моим источникам информации — а я им доверяю, — то скоро будет предпринято покушение на жизни нескольких человек, которое может повлечь за собой кризис во всем мире.

— О Господи... Собираешься написать об этом?

— Нет. Писать об этом нельзя. Я не думаю, что мало-мальски солидная газета может об этом написать. Старший редактор подался вперед:

— В чем дело, Джон?

— В следующий вторник состоится экономическое совещание на высшем уровне...

— Ну да. Как раз здесь, в Лондоне. Все восточные и западные лидеры...

— В том-то все и дело. Восток и Запад. Они съедутся из Москвы и Вашингтона, Пекина и Парижа. Самые влиятельные люди на земле... — Теннисон выдержал паузу.

— И что?

— И двое из них будут убиты.

— Что?!

— Двоих собираются убить. Кого именно убивать — для киллеров значения не имеет. Главное, убьют лидеров из противоположных политических лагерей: скажем, президента Соединенных Штатов и председателя Китайской Народной Республики. Или премьер-министра Великобритании и главу Советского Союза.

— Но это невозможно! Принимаются беспрецедентные меры безопасности!

— Вовсе они не беспрецедентны. Непременно будет следование кортежа по городу, толпы людей на улицах, разные церемонии и банкеты... Где тут гарантия абсолютной безопасности?

— Ее должны обеспечить!

— Против Тинаму нет защиты.

— Тинаму?!

— Ему обещан самый большой гонорар за всю историю.

— Святый Боже...

—Организацией, которая называется «Нахрихтендинст».

* * *


Явочная квартира МИ-5 представляла собой тускло освещенную комнату, лишенную какой бы то ни было обстановки, кроме стола и двух стульев, в доме на восточной окраине Лондона.

Агент МИ-5 Пэйтон-Джонс пристально разглядывал сидящего через стол Теннисона.

— Итак, — начал седовласый господин, — вы хотите сказать, что я должен верить вашим россказням главным образом потому, что вы желаете получить доступ к архивным материалам? Но это абсурд!

— Другими доказательствами я не располагаю, — ответил Теннисон. — Все, что я рассказал вам, — правда. У нас нет времени на выяснение отношений. Дорог каждый час.

— Но я не склонен к тому, чтобы меня обвел вокруг пальца журналист, который на самом деле может оказаться не совсем простым корреспондентом. Вы очень умный человек. И скорее всего, беспардонный лжец.

— Святый Боже, если это действительно так, то с какой стати я здесь?Послушайте, я в последний раз повторяю: Тинаму был обучен «Одессой» в горах на юге Бразилии! Я боролся с «Одессой» всю жизнь; об этом может узнать каждый, кто удосужится заглянуть в мое досье. «Одесса» выжила нас из Бразилии, отрезав от всего, что мы создали там. Мне нужен Тинаму!

Пэйтон-Джонс внимательно изучал своего собеседника. Злой спор длился уже примерно полчаса. Разведчик безжалостно обрушивал на Теннисона шквал вопросов и хлестких оскорблений. Это был испытанный метод ведения допроса, позволявший отделить правду от фальши. Было очевидно, что англичанин, наконец, был удовлетворен. Голос его стал мягче.

— Хорошо, мистер Теннисон. Давайте прекратим выяснение отношений. Насколько я понял, мы должны принести вам свои извинения?

— Извинения будут не односторонними. Просто я знал, что мне лучше работать в одиночку. Господи, кем мне только не приходилось прикидываться... Если бы кто-нибудь засек меня в обществе человека из вашей конторы, то вся моя работа пошла бы насмарку.

— Тогда я прошу прощения за то, что мы вызывали вас к себе.

— Эти моменты были крайне опасны для меня. Я начинал чувствовать, что Тинаму ускользает.

— Но мы его пока так и не поймали.

— Но близки к этому. Теперь это — дело нескольких дней. Удача будет на нашей стороне, если мы будем предельно пунктуальны во время принятия решений, если мы тщательнейшим образом проверим улицы, по которым будут следовать делегации, залы заседаний, места предстоящих церемоний и банкетов. Такой возможности может больше не быть. Как не было прежде и такого громадного преимущества на нашей стороне: мы знаем, что он уже здесь.

— Вы абсолютно уверены в своих информаторах?

— Никогда прежде не был в них так уверен. Тот человек в берлинской пивной был курьером. Тинаму убивал всех присланных к нему курьеров. Последними словами несчастного были: "Лондон... на следующей неделе... встреча в верхах... по одному с каждой стороны... человек с татуированной розой на правой руке... «Нахрихтендинст»...

Пэйтон-Джонс кивнул:

— Мы запросим Берлин. Пусть установят личность погибшего.

— Вряд ли вам что-либо удастся узнать. Насколько я знаю, «Нахрихтендинст» тщательно блюдет конспирацию.

— Но они всегда хранили нейтралитет, — возразил Пэйтон-Джонс. — И их информация всегда была очень точной. Обвинители на Нюрнбергском процессе постоянно пользовались информацией «Нахрихтендинст».

— Я полагаю, что «Нахрихтендинст» поставляла информацию в Нюрнберг избирательно. Мы не можем знать, что они утаивали.

Англичанин снова кивнул:

— Вполне возможно. Узнать, что именно они скрывали, мы не сможем никогда. Вопрос в другом: почему они это скрывали?

— Если позволите... — сказал Теннисон. — Несколько стариков хотят перед смертью отомстить всему миру. У Третьего рейха было два идеологических противника: коммунисты и западные демократы. Во время войны они стали союзниками, невзирая на антагонизм. Теперь каждый из бывших союзников жаждет превосходства. По-моему, это идеальная месть: заставить коммунистов и Запад обвинять друг друга в политических убийствах, натравить монстров друг на друга, чтобы те погибли в страшной схватке.

— Ну, если исходить из этого, — перебил Пэйтон-Джонс, — то под эти мотивы можно подвести сотни убийств, совершенных в последние годы.

— Но отбрасывать эту гипотезу у вас тоже нет оснований, — сказал Теннисон. — Или есть? Что, британская разведка имеет прямые связи с «Нахрихтендинст»?

— Мы непременно проверим досье «Нахрихтендинст». Действовать вслепую на основании вашей информации мы не намерены.

— И что, кто-то из «Нахрихтендинст» по-прежнему жив?

— Вполне возможно. Честно говоря, про «Нахрихтендинст» давно уже никто не вспоминал. Но я могу проверить.

— Вы дадите мне имена членов «Нахрихтендинст»? — Пэйтон-Джонс откинулся на спинку кресла:

— Является ли это одним из тех условий, про которые вы говорили, мистер Теннисон?

— Скажем так — да, но я буду настаивать на этом лишь при определенных обстоятельствах.

— Я думаю, так поступил бы любой цивилизованный человек. Если мы поймаем Тинаму, то вас будет чествовать чуть ли не вся планета. Имена членов «Нахрихтендинст» в этом случае — сущая мелочь. Если у нас в архивах есть сведения о «Нахрихтендинст» — вы их получите. Какие у вас еще просьбы? Доставать мне блокнот?

— Их не много, — обиженно произнес Теннисон. — И возможно, некоторые из них покажутся вам странными. Во-первых, из чувства уважения к своим хозяевам я просил бы у вас пятичасовую фору для «Гардиан» в освещении предстоящего события.

— Она у вас в кармане, — ответил Пэйтон-Джонс.

— Во-вторых, я хотел бы получить от британской разведки официальное свидетельство о том, что мое досье безупречно и что я оказал вам активное содействие в деле сохранения... скажем так... «международной стабильности».

— Думаю, что такое свидетельство будет вам ни к чему. Если благодаря вашей информации мы сможем схватить Тинаму, то главы многих государств почтут за честь наградить вас высшими знаками отличия. В этом случае наше официальное письмо будет излишним. Оно вам ни к чему.

— Нет, оно мне понадобится непременно, — сказал Теннисон, — ибо моя предпоследняя просьба такова: я не хочу, чтобы мое имя было где-либо упомянуто.

— Не было... — Пэйтон-Джонс был ошеломлен. — Это что-то странное, не так ли?

— Я бы попросил вас не смешивать мои профессиональные амбиции с моей частной жизнью. Мне не нужны награды. Фон Тибольты в большом долгу перед Великобританией. Пусть это будет частичным возмещением долга.

Пэйтон-Джонс помолчал с минуту.

— Прошу простить меня, — сказал он после паузы. — Я неверно судил о вас. Конечно же, вы получите официальное письмо.

— Говоря по правде, есть еще одна причина, из-за которой я хотел бы сохранить анонимность. Конечно, королевский флот и власти Франции вполне могут довольствоваться версией, согласно которой моя сестра и ее супруг утонули в результате несчастного случая. Может быть, они и правы. Но думаю, вы согласитесь, что выглядит этот инцидент довольно подозрительно. А у меня есть еще одна сестра. Мы с ней — последние фон Тибольты. И я не смогу себе простить, если с сестрой что-нибудь случится.

— Понимаю, — кивнул Пэйтон-Джонс.

— Я хотел бы помочь вам всем, чем могу. Мне кажется, что никто не знает Тинаму лучше меня. Я изучаю его повадки много лет. Каждое убийство, каждое его движение до и после совершения злодеяния. Думаю, что смогу вам помочь. Я хотел бы работать с вами в одной команде.

— Я был бы последним дураком, если бы отверг ваше предложение.

— Я знаю тактику Тинаму. Он всегда заранее устанавливает несколько винтовок в различных местах. Подготовка к убийству начинается иногда за несколько недель до покушения. Думаю, что и в Лондоне он поступит так же. Я полагаю, что нам следует начать осторожные поиски оружия, сосредоточив их в тех местах, где во время совещания будут большие скопления народа.

— Начнем поиски прямо сейчас?

— Мы должны дать ему еще один день. Пусть установит все винтовки. А потом, когда мы начнем поиски, мне было бы желательно получить униформу какого-нибудь строительного инспектора, чтобы мои визиты в различные здания не вызывали подозрений.

— Это мы устроим. — Пэйтон-Джонс встал. — Вы говорили, что у вас еще какая-то просьба?

— Да. С тех пор как я покинул Бразилию, у меня нет личного оружия. У меня даже разрешения на его ношение нет. Я хотел бы получить на время операции пистолет.

— Я выделю вам табельное оружие, — кивнул Пэйтон-Джонс.

— Мне нужно будет за него расписываться?

—Да.

— Извините, но я бы настоял на своей анонимности. Я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в документах МИ-5. Мой автограф вполне может вывести какую-нибудь любопытную бестию на верный след. А эта бестия может оказаться агентом «Нахрихтендинст».

— Понятно. — Англичанин расстегнул пиджак и полез за пазуху. — Это, конечно, противоречит уставу, но уж таковы обстоятельства. — Он достал небольшой револьвер и передал его Теннисону. — Берите мой. Зарегистрирую его как отданный в ремонт, а потом заменю.

— Спасибо, — сказал Теннисон, неуклюже принимая револьвер, — так, словно это была диковинная игрушка.

* * *


Теннисон вошел в переполненный бар на Сохо-сквер. Внимательно оглядев помещение сквозь густую завесу табачного дыма, он увидел того, кого искал: в дальнем углу некий мужчина приветственно поднял руку. Одет мужчина был, как водится, в коричневый плащ, сшитый по специальному заказу. Внешне плащ ничем не отличался от фабричного, но на самом деле в нем была масса потайных карманов и ремней, предназначенных для единственной цели — прятать в себе ружья, пистолеты, глушители и взрывчатку. Человек в плаще был учеником Тинаму — причем настолько талантливым, что частенько заменял своего учителя, когда тот бывал недосягаем.

Последнее задание он выполнил в аэропорту Кеннеди — ночью, под проливным дождем. «Боинг-747» компании «Бритиш эруэйз» был окружен кордоном полицейских, но он сумел пробраться в салон во время заправки, предварительно спрятавшись в цистерне бензовоза. И сделал свое дело.

Джон Теннисон прихватил с собой кружку пива и направился к столику, за которым сидел человек в коричневом плаще. Круглый столик был чрезвычайно мал, а стулья стояли так тесно друг к другу, что собеседники едва не соприкасались лбами. Зато можно было говорить почти шепотом.

— Винтовки на местах? — спросил Теннисон.

— Да, — ответил его напарник. — Кортеж проследует по Стрэнду, выедет на Трафальгарскую площадь, минует арку Адмиралтейства, свернет на Мэлл и — прямиком к дворцу. Я оборудовал семь засад.

— Где именно?

— С востока на запад, по ходу движения колонны: первая в отеле «Стрэнд Пэлис». Комната 306, на третьем этаже; автоматическая винтовка и оптический прицел спрятаны в матрасе той кровати, что поближе к окну. В квартале от гостиницы, на четвертом этаже административного здания, в мужском туалете — вторая винтовка. Спрятана в потолке, прямо над флуоресцентной лампой. В здании напротив, также на четвертом этаже, в машинописном бюро — третье ружье. Оно вместе с оптическим прицелом привязано к ходовой части фотокопировального аппарата. Ближе к Трафальгарской площади...

Мужчина в коричневом плаще рассказал об остальных тайниках с оружием. Они были оборудованы на пространстве примерно в полмили — от «Савоя» до арки Адмиралтейства.

— Точки выбраны прекрасно, — одобрил Теннисон, отодвигая от себя кружку, из которой так и не пригубил ни глотка. — Ты понял,' как должен действовать?

— Я знаю, что именно должен делать. Но сказать, что мне понятны мои действия, не могу.

— Да это и не обязательно, не правда ли? — спросил Теннисон.

— Конечно нет. Но я подумал о вас. А вдруг вас блокируют или вы не сможете пробиться через кордон? Я мог бы сделать это вместо вас. С любой из точек. Почему вы не доверите мне один из постов?

— Даже твоя квалификация недостаточна для такой операции. Нам нельзя допустить ни малейшей ошибки. Одна неверно пущенная пуля — и последствия будут катастрофическими.

— Смею вам напомнить, что меня тренировал лучший в мире стрелок.

Теннисон улыбнулся:

— Пожалуй, ты прав. Ну что ж. Как только справишься со всеми заданиями, можешь занять восьмую позицию. Выберешь комнату в правительственном здании позади арки Адмиралтейства и сразу доложишь мне. Справишься?

— В два счета! — ответил мужчина в коричневом плаще, поднося кружку к губам.

Теннисон заметил татуировку на запястье его правой руки — там была выколота красная роза.

— Могу я дать тебе один совет? — спросил Джон Теннисон.

— Конечно. Какой именно?

— Носи перчатки, — сказал Тинаму.


Глава 32


Теннисон открыл дверь и щелкнул настенным выключателем. В комнате 306 вспыхнули ярким светом две настольные лампы. Иоганн жестом пригласил войти следом мужчину средних лет.

— Место подходящее, — сказал Теннисон. — Даже если за номером ведется наблюдение, человека в этом помещении никто не увидит из-за опущенных штор. Занавешенные окна тоже не вызывают подозрений — как раз в это время прислуга ложится спать... Это здесь. — Теннисон вынул из кармана пальто миниатюрный детектор, нажал на кнопку и провел им над кроватью. Тоненький писк стал громче. Металлодетектор зашкалило. Пэйтон-Джонс подошел поближе.

Теннисон осторожно отвернул одеяло и снял с постели простыни.

— Вот оно. Прощупывается, — сказал он, продавливая матрас руками.

— Прекрасная работа, — ответил Пэйтон-Джонс. — Вы говорите, комнату сняли на десять дней?

— Да. Заказ поступил из Парижа по телеграфу. К депеше приложен чек, оплаченный неким Лефевром. Скорее всего, ничего не значащий псевдоним. В комнате пока никто не появлялся.

— Действительно, все в матрасе, — подтвердил Пэйтон-Джонс, ощупав постель.

— Один из предметов, безусловно, ружье, — сказал Теннисон, — но второй я никак не определю.

— Оптический прицел, — сказал англичанин. — Здесь ничего трогать не будем, а в коридоре выставим пост.

— Еще одну засаду он оборудовал себе ниже по улице, в туалете, расположенном на четвертом этаже административного здания. Его занимает какая-то статистическая фирма. Ружье спрятано в потолке: привязано к стержню, на котором висит флуоресцентная лампа.

— Поехали, — приказал Пэйтон-Джонс. Примерно через два часа они были уже на крыше одного из домов, выходящих на Трафальгарскую площадь. Став на четвереньки у невысокого бордюра, шедшего вдоль края крыши, они внимательно изучали площадь. Именно здесь проляжет маршрут кавалькады автомобилей и моторизованного эскорта. Участники совещания проследуют через Трафальгарскую площадь по направлению к арке Адмиралтейства и, миновав ее, выедут на Пэлл-Мэлл.

— Если Тинаму собирается установить ружье здесь, — Теннисон показал на промасленный бумажный сверток рядом с бордюром, — то я думаю, что на нем будет полицейская униформа.

— Я понял, к чему вы клоните, — кивнул Пэйтон-Джонс. — Полицейский, забравшийся на крышу в момент проезда правительственных делегаций, не вызовет подозрений у агента, который будет здесь дежурить.

— Именно. Тинаму может убить вашего человека и занять его позицию. .

— Но тогда он отрежет себе дорогу назад.

— Не думаю, что ему потребуются привычные пути к отступлению. Лестничные площадки будут запружены народом, внизу толпы возбужденных зрителей, всеобщее столпотворение... Он вполне может обойтись крепким канатом: спустится во двор и растворится в толпе. Ему удавалось заметать следы и при гораздо менее драматичных обстоятельствах. И потом, не забывайте, что личин у Тинаму больше, чем имен в телефонном справочнике. Я, например, уверен, что в Мадриде он был в числе следователей, производивших допрос.

— Мы поставим здесь двух человек, причем один из них будет находиться в засаде. А на соседних крышах разместим четверых снайперов. — Пэйтон-Джонс отполз от бордюра. Теннисон последовал за ним. — Вы проделали исключительную работу, Теннисон, — сказал разведчик. — Вам удалось обнаружить пять засад за какие-то тридцать шесть часов. Как вы полагаете, это все?

— Думаю, нет. Тем не менее я рад, что нам удалось установить зону предполагаемых действий. События развернутся в одном из шести кварталов — от «Савоя» до Трафальгарской площади. Как только эскорт минует арку и свернет на Мэлл, мы сможем вздохнуть спокойно. А до тех пор я не могу быть уверен полностью в безопасности официальных лиц. Вы предупредили делегации?

— Да. Все главы государств будут одеты в пуленепробиваемые жилеты, такие же пластины будут прикрывать ноги и низ живота. В шляпы также будет вшит пуленепробиваемый пластик. Президент Соединенных Штатов, конечно, вообще отказался надевать шляпу, а русские хотят, чтобы пластины вшили прямо в меха, — но в остальном все в порядке. Риск минимальный.

Теннисон взглянул на Пэйтон-Джонса:

— Вы в самом деле так думаете?

— Да. А в чем дело?

— Думаю, что вы ошибаетесь. Тинаму не просто меткий стрелок. Даже ведя беглый огонь, он может изрешетить шиллинговую монету с расстояния пятисот ярдов. Так что если из-под полей шляпы на секунду мелькнет лицо, ему будет достаточно. Он выстрелит в глаз — и не промахнется.

Англичанин сердито глянул на Теннисона:

— Я сказал, что риск минимальный, но он конечно же есть. При первых же признаках тревоги все главы правительств будут окружены живой стеной из телохранителей. Вы нашли пять засад; допустим, их еще пять. Даже если мы их не обнаружим — все равно эффективность действий Тинаму уже снижена на пятьдесят процентов, и шансы на то, что он окажется в одной из нераскрытых засад, — пятьдесят на пятьдесят, что совсем неплохо. Пока все складывается не в пользу Тинаму. Мы поймаем его. Мы должныэто сделать.

— Поимка Тинаму много значит для вас, не так ли?

— Ровно столько, сколько она значит для вас, мистер Теннисон. Но гораздо больше, чем любое из дел, которое мне приходилось вести за тридцать с лишним лет службы...

Теннисон кивнул:

— Понятно. Я многим обязан Англии и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Но вздохнуть спокойно я смогу лишь после того, как эскорт минует арку Адмиралтейства.

Ко вторнику Теннисон «раскрыл» еще две засады. Теперь их было семь — они располагались одна за другой вдоль прямой линии от Стрэнда через «Савой» к крыше дома на углу Уайтхолла и Трафальгарской площади. Возле каждой засады дежурили, как минимум, пять агентов — они жались по коридорам и крышам, готовые пристрелить любого, кто попытается завладеть припрятанным оружием. Однако Теннисон по-прежнему был недоволен. "Что-то не так, -бесконечно твердил он Пэйтон-Джонсу. — Я не могу понять, что именно, но что-тоне так".

— Вы просто переутомились, — ободрял его Пэйтон в номере «Савоя», который на время стал их штаб-квартирой. — С работой вы справились безупречно.

— Не совсем. Что-томеня тревожит, и я не могу определить, что именно.

— Успокойтесь. Лучше вспомните о том, что вам уже удалось определить:вы нашли семь винтовок. Очень похоже, что других засад нет. Тинаму обречен появиться в одном из своих укромных местечек, ведь ему нужно убедиться, что все идет по плану. Он в наших руках. Расслабьтесь. Десятки наших людей контролируют ситуацию.

— Но что-то не так.

Стрэнд был запружен народом. Толпы людей теснились на тротуарах, битком забитых от парапетов до магазинных витрин. Проезжая часть огорожена с обеих сторон. Решетки связали друг с другом толстыми стальными тросами. Перед заграждением рядами стояли лондонские полицейские и, зыркая по сторонам, помахивали дубинками.

Между полицией и людской толпой шныряли сотни оперативников из британской разведки. Многих агентов отозвали для участия в операции из-за рубежа. На этом настоял Пэйтон-Джонс. На поимку знаменитого убийцы, который поражал с пятисот ярдов шиллинговую монету, для подстраховки были брошены лучшие силы разведки. Оперативникам выдали миниатюрные передатчики, работавшие на сверхвысоких частотах, — их переговоры невозможно было перехватить или заглушить.

В штаб-квартире, располагавшейся в номере «Савоя», царила напряженная обстановка. Каждый из присутствовавших здесь был экспертом в своей области. Мониторы отслеживали каждый ярд запруженного народом пространства, координатная сетка разбивала кварталы и улицы на отдельные квадраты. Каждый работающий передатчик также выводился на экран в виде движущейся светящейся точки. До начала операции оставались считанные минуты. Кавалькада автомобилей уже была в пути.

— Выйду на улицу, — сказал Теннисон, доставая микрорацию из кармана. — Я передвинул эту зеленую стрелку в положение «прием». Правильно?

— Да. Однако прошу вас воздержаться от каких-либо сообщений, если только они не будут жизненно важными, — предупредил Пэйтон-Джонс. — С момента, когда эскорт достигнет моста Ватерлоо, информация должна поступать с интервалом пять секунд — через каждые пятьдесят ярдов пути, поэтому постарайтесь не забивать каналы.

Агент, сидевший за монитором, громко доложил:

— До Ватерлоо пятьсот футов, сэр. Скорость — восемь миль в час.

Теннисон поспешно покинул комнату. Настала пора приступить к быстрым и решительным действиям, которые раз и навсегда покончат с «Нахрихтендинст» и укрепят позиции «Вольфшанце».

Теннисон вышел на Стрэнд и взглянул на часы. Через тридцать секунд в окне второго этажа отеля «Стрэнд Пэлис» покажется человек в коричневом плаще. Он находится в комнате 206, как раз под тем номером, где в матрасе спрятано ружье. Это и будет первым действием.

Теннисон огляделся вокруг, пытаясь отыскать кого-нибудь из людей Пэйтон-Джонса. Сделать это не составило особого труда: у всех агентов были рации, аналогичные той, что держал в руке он сам.

Он подошел к человеку, который пытался устоять на своем месте под, натиском толпы. Теннисон уже говорил с этим агентом раньше. Он специально познакомился с несколькими людьми Пэйтона и разговаривал с ними утром, чтобы те его запомнили.

— Привет, приятель. Как дела? — спросил Теннисон.

— Простите?.. Ах, это вы, сэр. — Агент не отрываясь следил за перемещениями толпы на своем участке. Ему было не до пустых разговоров.

Вдалеке, у моста Ватерлоо, загудела толпа. Показалась кавалькада машин. Публика вплотную прильнула к заграждениям, приветственно размахивая флажками. Полицейские по обеим сторонам улицы сомкнули ряды, чтобы не дать народу броситься врассыпную.

— Смотрите! — вдруг закричал Теннисон, хватая агента за руку. — Вон там!

—Что? Где?!

—То окно! Оно было закрыто секунду назад! Человека в коричневом плаще не было видно, но в глубине комнаты явственно угадывался чей-то силуэт. Агент поднес рацию к губам:

— Подозрительный объект! Первый сектор, «Стрэнд Пэлис», второй этаж, третье окно от южного угла.

В эфире раздался треск помех. Затем последовал ответ:

— Это под номером 306. Немедленно проверить комнату.

Силуэт в окне исчез.

— Объект из поля зрения пропал, — тут же доложил агент.

Через пять секунд по рации донесся еще один голос:

— Там никого нет. Комната пуста

— Простите, — извинился Теннисон.

— Безопасность прежде всего, сэр, — понимающе откликнулся агент

Теннисон, оставив его в покое, стал пробираться сквозь толпу. Он опять взглянул на часы: в запасе двадцать секунд. Подойдя к человеку с рацией, Теннисон показал ему свой передатчик и прокричал, перекрывая гул толпы.

— Я — один из вас. Все в порядке? Агент обернулся.

— Что? — Тут он заметил рацию. — Ах да, вы были на утренней оперативке. Все замечательно, сэр.

Теннисон внезапно выбросил руку вперед, указывая на что-то за спиной агента:

— Дверь!Смотрите: на противоположной стороне открытая дверь. Видите лестницу в проеме?

— Что там? Человек? Бежит вверх по ступенькам?

— Да-да! Это он! Тот самый!

— Кто? О ком вы говорите?!

— Этот человек был в гостиничном номере! Всего несколько секунд назад Я узналего: это он! У него в руках чемоданчик.

Агент скороговоркой бросил в микрофон

— Проверьте четвертый сектор, западное окно. Дверь рядом с ювелирным магазином. Человек с чемоданчиком. На лестнице.

— Вас понял, — раздалось по рации.

Теннисон увидел, как два человека на противоположной стороне бросились в открытую дверь и помчались вверх по темной лестнице Теннисон перевел взгляд чуточку левее: из ювелирного магазина вышел человек в коричневом плаще и сразу растворился в толпе. На лестничной площадке между первым и вторым этажом в том доме была дверь — обычно она запиралась, да и сейчас уже была заперта, — через которую можно было пройти в соседнее здание.

По рации пришел ответ:

— Мы проверили все этажи от второго до пятого. Ни каких людей с чемоданчиками Лезем проверять крышу.

— Не нужно, — откликнулся другой голос — Мы как раз на крыше, и тут никого нет.

Теннисон покаянно пожал плечами и удалился восвояси. Ему еще трижды предстояло поднять тревогу во время следования эскорта по Стрэнду. Последний сигнал об опасности заставит остановиться головной автомобиль. Придется расчищать дорогу, прежде чем эскорт сможет двинуться дальше. Тревогу поднимет сам Теннисон. После нее начнется хаос.

Первые две ложные тревоги были подняты одна за другой, с интервалом в три минуты Человек в коричневом плаще действовал безукоризненно, в точности придерживаясь строжайшего графика и тщательно исполняя свою роль. За все время быстрых перемещений сообщника Теннисона по Трафальгарской площади его ни разу не остановил ни один из британских разведчиков. На груди человека в коричневом плаще неуклюже болтались два фотоаппарата и экспонометр, которыми незадачливый «турист» то и дело задевал окружающих, пытаясь выбрать наиболее удачную позицию, чтобы запечатлеть исторический момент.

Первый сигнал тревоги.Схвачена рука. В этой руке передатчик.

— Строительные леса. Там, наверху.

— Где?

Весь фасад здания напротив вокзала Чаринг-Кросс был в лесах. На них гроздьями висели зеваки, громкими криками и свистом приветствовавшие показавшийся вдалеке эскорт.

— Наверху, справа. Он спрятался за фанерным щитом!

— Кто,сэр?

— Человек из отеля — тот, кто прятался на лестнице! С чемоданчиком!

— Тревога. Седьмой сектор. Человек на лесах. С чемоданчиком.

Треск помех. Затем шквал голосов:

— Мы все на лесах,приятель.

— Здесь нет никого с чемоданчиком!

— За фасадом наблюдают десятки камер. Мы не заметили на мониторах никаких чемоданчиков.

— Фанерный щит на уровне второго этажа!

— Он менял пленку в фотоаппарате, приятель! Сейчас спускается. Не та птичка

— Простите.

— Вы подняли переполох, сэр.

— Виноват.

Второй сигнал тревоги.Теннисон сунул под нос полицейскому временное удостоверение МИ-5 и рванул наискосок по забитой зрителями Трафальгарской площади.

— Львы! О Господи, львы!

Агент — один из тех, с которым Теннисон познакомился на утренней оперативке, — стал пристально всматриваться в постамент памятника лорду Нельсону. Десятки людей оседлали каменных львов, окружавших подножие монумента.

— Что случилось, сэр?

— Он там! Человек с лесов!

— Это я понял — слышал перекличку пять секунд назад, — сказал агент. — Так где же он?

— Зашел за статую льва — справа! У него не чемоданчик — я ошибался, — а кожаная сумка! Но она слишком велика для фотоаппарата! Неужели вы не видите?Она слишком велика!

Агент, не колеблясь ни секунды, заорал в рацию:

— Тревога! Сектор девять! Зверь справа! Человек с большой кожаной сумкой!

Вновь треск помех, а затем два голоса, перекрывая друг друга:

— У него два фотоаппарата... Одну из камер он кладет на землю...

— Достает экспонометр... Смотрит на него... Никакой опасности. Не та птица.

— Присел на корточки... Наводит резкость... Не та птица.

Агент укоризненно глянул на Теннисона, отвернулся и вновь стал ощупывать взглядом толпу.

Пора. Сейчас он в последний раз даст сигнал тревоги, и это будет началом конца «Нахрихтендинст».

— Вы ошибаетесь. -дико завопил Теннисон. — Вы все ошибаетесь! Все!

— Что-о?!

Теннисон со всех ног рванул через площадь на противоположный тротуар, прижимая рацию к уху. В эфире царил настоящий переполох:

— Он сошел с ума!

— Говорит, что мы ошибаемся!

— Насчет чего?

— Понятия не имею.

— Он убежал.

— Куда?

— Я не знаю. Мне его не видно.

Теннисон добежал до металлической ограды монумента и увидел своего напарника. Тинаму-второй мчался через площадь по направлению к арке. В руках у человека в плаще был небольшой пластмассовый кейс черного цвета. В этом кейсе лежало удостоверение, как две капли воды похожее на то, что находилось в кармане Теннисона, — только фотография, естественно, другая.

Пора!

Теннисон нажал на кнопку и заорал в рацию:

— Это он! Я уверен!

— Кто это? Прием.

— Сигнал поступил из сектора десять.

— Я понял! Я понял, что было не так!

— Это вы, Теннисон? — раздался по рации голос Пэйтон-Джонса.

—Да!

— Где вы находитесь?

— Так оно и есть! Теперь я понял!

— Что вы поняли? Теннисон, это вы? В чем дело? Прием.

— Теперь все ясно! Вот в чем наша ошибка! Это произойдет не там, где мы предполагали! И не в то время!

— О чем вы говорите? Где вы находитесь?

— Мы допустили ошибку! Понимаете? Винтовки. Семь засад... Он намеренно оставил их на виду! Это был отвлекающий маневр!

— Что?.. Нажмите красную кнопку, Теннисон. Всем очистить эфир!.. Что за ошибка?

— Ружья! Мы нашли их слишком легко! Это подозрительно!

— Ради Бога, что вы хотите этим сказать?

— Я еще не уверен, — ответил Теннисон и двинулся к арке. — Пока ясно одно: засады были устроены таким образом, чтобы мы их могли обнаружить. Засады расположены одна за другой!

— Одна за другой?! Нажмите красную кнопку. Где вы находитесь?

— Между девятым и десятым сектором, — вклинился чей-то голос. — Западное крыло. Трафальгарская площадь.

— Засады расположены одна за другой! — кричал Теннисон. — С востока на запад! По ходу эскорта! Как только эскорт проезжает одну из них, мы переключаемся на другую. Это нельзя делать ни в коем случае! Лимузины ведь открытые!

— Что вы имеете в виду?"

— Остановите кавалькаду! Ради всего святого, остановите процессию!

— Остановить колонну!.. Передайте по цепочке. Где вы находитесь?

Теннисон припал к земле — буквально в футе от него прошли два агента МИ-5.

— Кажется, я засек его! Человек на лесах, в окне гостиничного номера и в дверном проеме — это он, Тинаму! Повернул назад... Он возвращается... Бежит!

— Опишите его. Ради Бога, опишите его!

— Он в пиджаке! В коричневом клетчатом пиджаке!

— Внимание все постам! Задержать человека в коричневом клетчатом пиджаке! Он бежит из девятого сектора в направлении секторов семь и восемь! Западное крыло!

— У него наверняка есть еще одно ружье! Он собирается стрелять сзади! Расстояние для него не имеет значения! Он попадает в затылок с тысячи ярдов! Дайте команду, чтобы кавалькада двигалась дальше! Быстро!

— Первый, продолжайте движение! Телохранители во всех автомобилях: прикройте объекты сзади.

— Он остановился!

— Теннисон, где вы? Сообщите свои координаты!

— Он по-прежнему между девятым и десятым секторами, сэр, — опять доложил неизвестный голос.

— Он снял пиджак, но я не упускаю его из виду! Бежит к перекрестку!

— Где?

— В восьмом секторе нет перекрестков, сэр!

— А в девятом?

— Тоже нет.

— Он уже позади кавалькады!

— Докладывает сектор пятый. Полицейские разомкнули ряды.

— Пусть сомкнутся снова! Убрать всех с улицы. Теннисон, как он одет? Опишите его!

Теннисон не откликался. Он прошел по площади ярдов двадцать, прежде чем поднести рацию к губам:

— На нем коричневый плащ. Он возвращается к Трафальгарской площади.

— Восьмой сектор, сэр. Сигнал поступил из восьмого сектора.

Теннисон выключил рацию, сунул ее в карман и побежал назад, к металлической ограде памятника. Кавалькада достигла вокзала Чаринг-Кросс. До площади оставалось четыреста ярдов пути. Хронометраж он составил идеально. Тинаму всегда все рассчитывал идеально.

Человек в коричневом плаще выбрал себе позицию в пустом офисе правительственного здания рядом с Адмиралтейским парком, куда он проник при помощи поддельного удостоверения МИ-5. С обладателем подобного удостоверения никто никогда не спорил. Сегодняшний день тоже не стал исключением. Стрелять по кавалькаде отсюда было не очень удобно, но для снайпера, вымуштрованного Тинаму, это была не помеха.

Теннисон перескочил через металлическую ограду и ринулся через площадь к арке Адмиралтейства. Двое полицейских, разом взмахнув дубинками, преградили ему путь: колонна была всего в трехстах ярдах.

— Очень срочно! — закричал Теннисон, показывая удостоверение. — Можете проверить по рации! Настройтесь на частоту МИ-5, код «Савой»! Мне необходимо попасть в то здание!

— Простите, сэр, но у нас нет раций, — сконфуженно ответили полицейские.

— Так раздобудьте их! — заорал Теннисон и побежал дальше, оставив за спиной опешивших полисменов. Добежав до арки, он включил рацию:

— Это произойдет на Мэлл! Остановите колонну, как только она проедет через арку! Он прячется в кроне дерева!

— Теннисон, где вы?

— Сектор двенадцать, сэр. Он в секторе двенадцать. Восточное крыло.

— Следуйте его инструкциям. И побыстрее, ради Бога! Теннисон выключил рацию, сунул ее в карман и стал протискиваться сквозь толпу на Пэлл-Мэлл. Достигнув Мэлл, он повернул налево и побежал к первому подъезду правительственного здания. Два охранника в униформах преградили ему дорогу. Теннисон показал удостоверение МИ-5.

— Проходите, сэр, — сказал один из охранников, отступая влево. — Ваш коллега на втором этаже. Я, правда, не знаю, в какой именно комнате.

— Я знаю, — ответил Теннисон и помчался вверх по лестнице, перескакивая через три ступеньки.

Толпа на Трафальгарской площади приветственно загудела: кавалькада достигла арки Адмиралтейства.

Теннисон со всего маху налетел на дверь, толкнул ее плечом и влетел в холл второго этажа. Остановившись на мгновение, он вынул из кармана пистолет и сунул его за пояс. Затем быстрой походкой направился ко второй двери слева. Толкаться в нее не имело смысла — дверь была заперта изнутри. Можно, конечно, взломать ее без предупреждения — но тогда получишь пулю в лоб.

— Es est Von Tiebolt! — крикнул Теннисон. — Bleib beim Fenster![29 - Это я, фон Тибольт! Оставайся у окна! (нем.)]

— Herein![30 - Открыто! (нем.)] — отозвались из комнаты.

Теннисон разбежался и вышиб хлипкую дверь плечом. Человек в плаще склонился у подоконника, сжимая в руках длинноствольное ружье. На нем были тонкие, телесного цвета перчатки.

— Иоганн?

— Они обнаружили все, — сказал Теннисон. — Каждое ружье, все засады...

— Это невозможно! — закричал человек в плаще. — Они могли найти одно ружье, два... Но все?!

— Все, — ответил Теннисон, опускаясь на колени позади человека в плаще. Головная машина сопровождения миновала арку Адмиралтейства. Через несколько секунд появится первый лимузин. Выстроившиеся вдоль Мэлл толпы взорвались оглушительными аплодисментами и приветствиями.

— Дай мне ружье! — приказал Теннисон. — Прицел отрегулирован?

— Конечно, — ответил человек в плаще, передавая винтовку Теннисону.

Теннисон продел левую руку через ремень, натянул его потуже, уперся прикладом в плечо и прильнул к оптическому прицелу. В светло-зеленом кружке показался первый лимузин, перекрестие прицела сошлось на голове премьер-министра Великобритании. Теннисон слегка сдвинул винтовку — в зеленом кружке улыбался президент Соединенных Штатов Америки. В перекрестии прицела оказался его левый висок. Теннисон поводил ружьем влево-вправо. Для него было важно знать, что двумя нажатиями на спусковой крючок он мог секунду назад прикончить обоих.

В зеленый круг вполз третий лимузин. Перекрестие прицела сошлось на лбу — точь-в-точь под козырьком деревенской кепки — председателя Китайской Народной Республики. Стоило сейчас нажать на спусковой крючок — и китайцу снесло бы полчерепа.

— Чего ты ждешь? — спросил Тинаму-второй.

— Выбираю, — ответил Теннисон. — Время относительно. Сейчас полсекунды равны получасу.

К Пэлл-Мэлл подъехал четвертый лимузин, и в смертельном зеленом кружке оказался глава Советского Союза.

Упражнение было закончено. Мысленно он прикончил всех четверых. Разница между желаемым и действительным оказалась не такой уж большой. Нажать на спусковой крючок было проще простого.

Но подобным образом с «Нахрихтендинст» не справиться. Череда убийств последует позже, через несколько недель. Несколько недель будет длиться террор. Политические убийства составляют существенную часть завета «Вольфшанце». На смерть обречены десятки лидеров государств. Но это случится позже, не сейчас.

Кортеж остановился: Пэйтон-Джонс следовал указаниям Теннисона. Ни одна из правительственных машин так и не въехала на Мэлл. Десятки агентов развернулись веером на травяном газоне, целясь в кроны деревьев.

Теннисон натянул ружейный ремень покрепче и, удерживая винтовку левой рукой, незаметно вынул из-за пояса револьвер.

— Пора,Иоганн! Они остановились... — зашептал Тинаму-второй. — Давай, а то сейчас поедут. Ты их упустишь!

— Действительно, пора, — сказал Теннисон, поворачиваясь к своему ученику. — И я ничего не упущу.

Грохот выстрела эхом раскатился по пустой комнате. Человек в плаще засучил ногами и упал навзничь. Во лбу его зияла страшная рана. Кровь заливала широко раскрытые, удивленные глаза.

Вряд ли звук выстрела был слышен из-за гула толпы, но это не имело никакого значения. Через пару секунд будут еще выстрелы, и уж эти-то услышат наверняка. Теннисон вскочил на ноги, размотал винтовочный ремень и вытащил из кармана сложенный вчетверо листок. Присев на корточки у трупа, он разжал безжизненный, окровавленный рот и запихнул листочек бумаги как можно глубже в глотку.

Намотав винтовочный ремень на руку мертвеца, он подтащил труп к окну, достал платок, начисто вытер винтовку, надорвал перчатку так, чтобы стала видна татуированная роза, и приладил окоченевшие пальцы Тинаму-второго к спусковому крючку.

Пора.

Теннисон достал рацию и выглянул в окно.

— Я засек его! Он будет действовать, как в Мадриде! Точно! Как в Мадриде!

— Мадрид? Теннисон, где...

— Сектор тринадцатый, сэр. Восточное крыло.

— Тринадцатый? Точнее! Мадрид?..

Теннисон оттолкнулся от подоконника и отпрянул в глубь комнаты. Остаются считанные секунды — ровно столько, сколько понадобится агентам, чтобы доложить Пэйтон-Джонсу координаты Теннисона.

Иоганн фон Тибольт положил рацию на пол и опустился на колени рядом с трупом. Затем приподнял мертвеца и высунул в открытое окно безжизненную руку, сжимающую ружье. Эфир заполонили возбужденные голоса:

— Тринадцатый сектор, восточное крыло. Налево, за аркой.

— Всем агентам сосредоточиться в тринадцатом секторе. Восточное крыло. Общий сбор.

— Есть сбор, сэр! Сектор...

— Мадрид?.. Правительственное здание! Он в правительственном здании?

Пора.

Теннисон четырежды нажал на мертвый палец, без разбора паля по толпе. Раздались крики, визг, кто-то упал...

— Прочь из тринадцатого сектора! Всем лимузинам срочно уезжать! Готовность номер один! Уезжайте!

Зарычали мощные двигатели, кортеж рванулся вперед. Сент-Джеймский парк наполнился воем сирен.

Теннисон отпустил мертвеца, и труп кулем повалился на пол. Отбежав к порогу, Иоганн разрядил в мертвеца весь магазин. Пули одна за другой вонзались в мертвую плоть, труп жутко дергался при каждом выстреле.

По рации уже ничего невозможно было разобрать. В коридоре послышался топот бегущих агентов.

Иоганн фон Тибольт сполз по стене на пол. Лицо его было совершенно изможденным. Представление закончилось. Тинаму попался.

Его поймал Тинаму.


Глава 33


Последняя встреча Теннисона и Пэйтон-Джонса состоялась через двадцать семь с половиной часов после смерти неизвестного мужчины, которого предположительно идентифицировали как Тинаму.

Вскоре после гибели Тинаму весть об инциденте, оперативно освещенном газетой «Гардиан» и официально подтвержденном правительством Великобритании, взбудоражила весь мир. Британская разведка, которая отказалась комментировать событие, ограничившись благодарностью неназванным помощникам, восстановила былой авторитет лучшей секретной службы мира, изрядно пошатнувшийся в результате неудачных операций и провалов, преследовавших ее на протяжении последних лет.

Пэйтон-Джонс достал из кармана два конверта и вручил их Теннисону:

— Конечно, это никак не может компенсировать услугу, оказанную вами Великобритании. Британское правительство перед вами в неоплатном долгу.

— Я не искал награды, — ответил Теннисон, принимая конверты. — Я полагаю, что это — письмо от МИ-5, а во втором конверте — имена членов «Нахрихтендинст»?

— Так точно.

— И мое имя будет изъято из списка участников операции?

— Ваше имя и не упоминалось. Вы проходили у нас под кличкой Умелый. Письмо, которое я вам вручил, уведомляет о том, что ваше досье безупречно. Копия хранится в деле.

— А как же быть с теми, кто слышал мое имя по рации?

— В случае, если они об этом проговорятся, им будет предъявлено обвинение в разглашении секретных сведений. Впрочем, это не столь важно. Они слышали только фамилию Теннисон. В британской разведке может оказаться десяток Теннисонов, каждый из которых в случае надобности будет предъявлен, как говорится, в натуральную величину.

— Что же, в таком случае наше дело завершено?

— Полагаю, так оно и есть, — кивнул Пэйтон-Джонс. — Что вы намерены теперь делать?

— Я? Свою работу, естественно. Я ведь журналист. Правда" быть может, возьму небольшой отпуск. Надо приглядеть за имуществом моей покойной сестры, привести в порядок ее дела. И потом, мне нужно отдохнуть пару дней. Съезжу, наверное, в Швейцарию. Обожаю горные лыжи.

— Самый сезон.

— Да. — Теннисон помолчал. — Надеюсь, в слежке за мной уже не будет необходимости.

— Конечно нет. Только если вы сами попросите.

— Я попрошу?

— В целях безопасности. — Пэйтон-Джонс протянул Теннисону фотокопию какой-то записки. — Тинаму оставался профессионалом до конца: желая избавиться от этой бумажки, он пытался проглотить ее. Вы оказались правы. Он из «Нахрихтендинст».

Теннисон взглянул на записку. Слова, хоть и расплылись, читались вполне ясно: «НАХРИХТ. 1360,78 к. Аи 23°. 22°.».

— Что это значит? — спросил он.

— На самом деле все предельно ясно, — ответил Пэйтон-Джонс. — НАХРИХТ, естественно, сокращение от «Нахрихтендинст». Следующая цифра — 1360,78 килограммов. «Аи» — химический символ золота. 23°.22°. — скорее всего, географические координаты Йоханнесбурга. Тинаму должны были заплатить за операцию почти полутора тоннами золота. Это равнозначно сумме в три миллиона шестьсот тысяч фунтов стерлингов, или семи миллионам американских долларов.

— Становится страшно, когда подумаешь, что «Нахрихтендинст» обладает такими суммами.

— Гораздо страшнее думать, на какие цели могли пойти эти деньги.

— Вы не собираетесь предать все это гласности? Опубликовать, например, записку?

— Нет, не собираемся. Однако мы понимаем, что не имеем права запрещать вам — именно вам — публиковать эту информацию. В своей статье, напечатанной в «Гардиан», вы намекали на то, что ответственной за покушение является некая группа неизвестных лиц.

— Я всего лишь высказал предположение, — поправил Теннисон. — Хотя непосредственным исполнителем был конечно же Тинаму. Но он всего лишь наемный убийца, а не мститель. Удалось вам опознать труп?

— Пока нет. Единственным документом, который был при нем, оказалось, к сожалению, блестяще подделанное удостоверение сотрудника МИ-5. Отпечатки пальцев в картотеке отсутствуют. Не только в нашей, во всех: от Вашингтона до Москвы. Одежда его пришла в полную негодность. Мы сомневаемся, что она сшита в Англии. Метки из прачечной на нижнем белье отсутствуют, а за плащ, который, как нам удалось выяснить, он покупал в магазине на Олд-Бонд-стрит, Тинаму расплатился наличными.

— Но он же постоянно разъезжал по всему миру. У него должны быть какие-то документы.

— Мы не знаем, где их искать. Нам неизвестна даже его национальность. Наши лаборатории работали целые сутки, чтобы хоть что-то выяснить: проверяли зубы, кожу, метки на теле, пытаясь найти хоть какую-то зацепку для компьютерной проверки. Пока безрезультатно.

— Тогда, может быть, он не Тинаму? Единственная примета — татуировка, да еще калибр винтовки совпадает. Разве этого достаточно?

— Теперь уже — да. Можете упомянуть об этом в завтрашней статье. Две из обнаруженных в засадах винтовок и ружье, которыми он воспользовался, идентичны трем винтовкам, применявшимся в предыдущих покушениях.

Теннисон кивнул:

— Это утешает, не правда ли?

— Конечно. — Пэйтон-Джонс ткнул пальцем в фотокопию записки. — Каков ваш ответ?

— Насчет чего? Вы имеете в виду записку?

— Насчет «Нахрихтендинст». Вы нас вывели на этот след, и след оказался верным. Может получиться великолепная статья. Раскопали материал именно вы, так что у вас есть все права рассказать об этой истории в газете.

— Но вы этого не хотите.

— Мы не .можем препятствовать вам.

— С другой стороны, — ответил Теннисон, — у вас есть все права включить мое имя в список участников операции, а этого не хочу уже я.

Пэйтон-Джонс, замявшись, прочистил горло.

— Ну, видите ли... Я дал вам слово, мистер Теннисон. Хотелось бы думать, что этого достаточно.

— Я вам верю. Но я также уверен в том, что ваши слова могут в случае необходимости приобрести несколько иное звучание. Не вы, так кто-нибудь другой предаст мое имя гласности.

— Это невозможно. Вы работали только со мной. Мы ведь сами об этом договорились.

— Значит, Умелый превращается в анонима, лишенного индивидуальных черт.

— Именно. В той сфере, в которой приходится мне вращаться, это вполне приемлемо. Я всю жизнь в секретной службе. И если я даю слово, то можете быть в нем уверены.

— Понятно. — Теннисон встал. — Почему вы не хотите вытаскивать «Нахрихтендинст» на свет Божий?

— Мне нужно время. Месяц-другой. Чтобы подобраться к ним поближе. А газетная публикация может спугнуть зверя.

— А вы уверены, что сможете до них добраться? — Теннисон показал на один из конвертов, лежащих на столе. — Эти имена могут помочь?

— Я не уверен. Мы только начинаем операцию. В списке всего восемь человек. Мы даже не знаем, живы ли они. Не было времени, чтобы проверить.

— Кто-тоиз них точно живой. Кто-то очень богатый и могущественный.

— Ясное дело.

— То есть стремление поймать Тинаму сменилось одержимостью разгромить «Нахрихтендинст»?

— По-моему, переход вполне логичный, — кивнул Пэйтон-Джонс. — Кроме того, помимо чисто профессиональных стимулов, мною движет причина еще и личного характера. Я уверен, что именно «Нахрихтендинст» убила моего ученика.

— Кого?

— Моего помощника. Более исполнительного сотрудника я в секретной службе не встречал. Его труп мы обнаружили в маленькой французской деревушке Монтро в шестидесяти милях к югу от Парижа. Я отправил его во Францию следить за Холкрофтом, но он обнаружил, что этот след — тупиковый.

— У вас есть какие-либо предположения? Что там, по-вашему, произошло?

— Я знаю,что произошло. Не забывайте, что он следил за Тинаму. Когда Холкрофт доказал, что он тот человек, за которого себя выдает, — то есть простой американец, разыскивающий Теннисона по поводу небольшого наследства...

— Очень небольшого, — уточнил Теннисон.

— ...уяснив это, мой юный помощник ушел в подполье. Он был профессионалом высшего класса. Ему удалось продвинуться в своих поисках. Более того, он установил некую связь. Он обязанбыл это сделать. Тинаму, «Нахрихтендинст»... Париж. Все совпадало.

— Что совпадало?

— Вы найдете это имя в конверте. Этот человек живет под Парижем, но мы не знаем, где именно. В свое время он входил в генералитет фашистской Германии:

Клаус Фалькенгейм. Однако мы полагаем, что он гораздо более важная шишка, чем просто генерал. По нашему мнению, он — один из основателей «Нахрихтендинст». Его кличка — Полковник.

Теннисон вытянулся в струнку возле своего кресла.

— Даю вам слово, — сказал он. — Я ничего не буду публиковать.

Холкрофт сидел на диване, склонившись над газетой. Заголовок, тянувшийся через всю полосу, говорил сам за себя: «УБИЙЦА СХВАЧЕН И УБИТ В ЛОНДОНЕ».

Практически каждый материал на странице так или иначе был связан с драматическими событиями в Лондоне. Одни из статей относили читателей на пятнадцать лет назад, связывая имя Тинаму с убийствами обоих Кеннеди и Мартина Лютера Кинга — предполагали, что Тинаму был сообщником Освальда и Руби; другие заметки пестрели гипотезами касательно недавних убийств в Мадриде, Бейруте, Париже, Лиссабоне, Праге и даже Москве.

Незнакомец с татуированной розой превратился в легенду. Татуировочные ателье по всему миру осаждались толпами страждущих.

* * *


— Боже мой, он-таки убил его, — сказал Ноэль.

— Но его имя нигде не упоминается, — откликнулась Хелден. — Чтобы Иоганн упустил такой исключительный шанс повысить свою репутацию... На него это не похоже.

— Ты сама говорила, что он изменился, что Женева произвела на него огромное впечатление... Думаю, ты права. Когда я говорил с твоим братом, мне показалось, что он не в ладах с самим собой. Я сказал ему, что банку в Женеве совершенно ни к чему осложнения, и совет директоров наверняка будет наводить справки о нас, чтобы застраховаться от возможных компрометирующих обстоятельств. А человек, подобный твоему брату, — что он только ни натворил и с кем он только ни общался, гоняясь за Тинаму, — мог напугать банкиров до смерти.

— Но вы с братом говорили мне, — напомнила Хелден, — что есть некая сила, гораздо более могущественная, чем «Возмездие», «Одесса» и даже «Вольфшанце», которая попытается остановить вас. Как, по-твоему, женевские банкиры отреагируют на это?

— Мы скажем им только то, что посчитаем нужным, — сказал Холкрофт. — А может, и ничего не скажем, если нам удастся установить нашего противника.

— Вы это сможете сделать?

— Может быть. Иоганн полагает, что нам это под силу, и, видит Бог, он в этих делах разбирается гораздо лучше меня. Мы действовали методом исключения. Сначала полагали, что с нами соперничает одна группа, потом нам казалось — врагов надо искать в другом месте... В конце концов, мы выяснили, что ни те, ни другие ни при чем.

— Ты имеешь в виду «Возмездие» и «Одессу»?

— Да. Они исключаются. Теперь мы ищем кого-то еще. Все, что нам нужно, — это раздобыть название.

— И что вы станете делать, раздобыв его?

— Не знаю, — признался Холкрофт. — Надеюсь на твоего брата. Единственное, в чем я уверен, — это то, что действовать придется очень быстро. Майлз доберется до меня через несколько дней. Он собирается публично связать мое имя с убийствами в аэропорту Кеннеди и отеле «Плаза». Майлз потребует моей выдачи, и меня ему выдадут. И тогда Женеве конец. Да и мне тоже.

— Если только они отыщут тебя, — уточнила Хелден. — Мы можем...

Ноэль удивленно взглянул на нее.

— Нет, — отрезал он. — Я не хочу менять одежду трижды в день, ходить в бесшумных резиновых башмаках и носить при себе пистолет с глушителем. Я хочу жить своей жизнью, а не вашей.

— У тебя может не оказаться выбора. Вдруг раздался телефонный звонок, напугавший их обоих. Холкрофт снял трубку.

— Добрый день, мистер Фреска. — Это был Теннисон.

— Вы можете говорить? — спросил Ноэль.

— Да. С моим телефоном все в порядке, и не думаю, что на коммутаторе «Георга V» проявят особый интерес к обычному звонку из Лондона. Тем не менее, будем осторожны.

— Понял вас. Поздравляю. Вы сделали то, что обещали.

— Мне потребовалась большая помощь.

— Вы работали с британцами?

— Да. Вы оказались правы. Давно надо было это сделать. Прекрасные люди.

— Рад это слышать. Приятно осознавать, что мы теперь друзья.

— Уже больше чем друзья. Мне удалось установить нашего противника.

— Что?!

—Имена у нас в кармане. Мы можем выступать в поход. Мы должны это сделать. Пора положить конец убийствам.

— Каким образом?

— Объясню при встрече. Ваш приятель Кесслер был недалек от истины.

— Заноза в теле «Одессы»?

— Поосторожнее, — прервал его Теннисон. — Лучше скажем так: группа усталых стариков, у которых слишком много денег и которые одержимы вендеттой, начало коей было положено в конце войны.

— Что мы будем делать?

— От нас потребуется самая малость. Об остальном позаботятся англичане.

— Им известно о Женеве?

— Нет. Они просто возвращают долги.

— Не слишком ли дорого мы оцениваем наши услуги?

— Не дороже, чем они того заслуживают, — ответил Теннисон. — Если можно так выразиться.

— Можно. Эти... старики... Они ответственны за все? И за Нью-Йорк?

—Да.

— Значит, я чист.

— Скоро будете.

— Слава Богу! — Ноэль взглянул на Хелден и улыбнулся. — Какие будут указания?

— Сегодня среда. В пятницу вечером будьте в Женеве. Там и встретимся. Я вылечу из Хитроу и прибуду в Женеву около полуночи. Свяжитесь с Кесслером и попросите его присоединиться к нам.

— А почему бы нам не встретиться сегодня? Или завтра?

— Мне надо успеть кое-что сделать. Это будет весьма полезно для нас. Пусть это будет пятница. У вас есть отель в Женеве?

— Да. Отель «Д'Аккор». Мама попросила меня остановиться именно в этой гостинице. Она тоже прилетает в Женеву.

На другом конце провода повисла пауза.

— Что вы сказали? — спросил, наконец, Теннисон шепотом.

— Моя мать собирается в Женеву.

— Поговорим об этом позже, — произнес брат Хелден еле слышно. — Мне пора идти.

* * *


Теннисон положил трубку. Он сидел в своей квартире в Кенсингтоне и с отвращением смотрел на телефон, сообщивший ему столь неожиданную весть. Новость, надо сказать, была поопаснее вторжения «Нахрихтендинст».

Что за безумие подвигло Альтину Клаузен на поездку в Женеву? Это никоим образом не входило в план действий — во всяком случае, так это понимала Альтина Клаузен. Или старушка думает, что ее поездка в Швейцарию не вызовет подозрений? Особенно сейчас.Или, быть может, с годами Альтина перестала быть осторожной? В таком случае ей не останется времени на то, чтобы раскаяться в своем неблагоразумном поступке, — уж об этом Теннисон позаботится. Возможно опять-таки, что она на старости лет изменила своим взглядам. В таком случае придется напомнить старухе перед смертью о тех преимуществах, которыми она пользовалась всю жизнь, понося своих соратников.

Будь что будет. У Теннисона тоже есть свои приоритеты; пускай старушка входит в долю. Завет «Вольфшанце» близок к воплощению. Теперь главное — рассчитать все по времени.

Сначала — списки. Их два, и они — ключи к «Вольфшанце». В первом — одиннадцать страниц: имена примерно тысячи шестисот влиятельных мужчин и женщин в разных странах. Это элитная часть «детей Солнца»; лидеры, которые ждут сигнала из Женевы, ждут миллионов, чтобы покупать на них выборы, формировать политику своих стран, становиться влиятельнейшими людьми. Этот список был главным, и в нем угадывались очертания четвертого рейха.

Но рейх должен развиваться не только вширь, но и вглубь. Лидеры нуждаются в последователях. Они-то и составляли второй список, представлявший собой сотни микропленок. Основной список. Все без исключения сподвижники «Вольфшанце», рассеянные по миру. Тысячи тысяч людей, потомки детей Третьего рейха, которых вывозили из Германии на кораблях, самолетах и подводных лодках.

Операция называлась «Дети Солнца».

Списки, имена. В единственном экземпляре, без права копирования, охраняемые подобно чаше Святого Грааля. Годами они хранились у Мориса Граффа, а потом были подарены Иоганну фон Тибольту на двадцать пятый день рождения. Церемония передачи списков знаменовала собой передачу власти. Новый лидер превзошел все ожидания.

Джон Теннисон перевез списки в Англию и, понимая, сколь важно понадежнее укрыть списки от посторонних глаз, поместил их не в банковские сейфы Лондона, которые не застрахованы от ревизий, а в укромное местечко в небольшом горняцком городке на юге Уэльса. Хранителем списка стал один из «детей Солнца», готовый пожертвовать жизнью ради драгоценных документов.

Звали его Ян Льюэллен. Он был братом Моргана, помощника Бомонта на корабле «Арго».

И вот наступило время, когда валлиец должен прибыть вместе со списками к Теннисону. Доставив ценный груз, славный «сын Солнца» сможет совершить то жертвоприношение, о котором столь страстно мечтал неделю назад по дороге из Хитроу. Убийство Льюэллена не подлежит обсуждению — никто не должен знать об этих списках и именах. Когда валлиец принесет себя в жертву, на земле останутся лишь два человека, имеющие ключи к «Вольфшанце»: тихий профессор истории из Берлина и еще один человек, перед которым благоговеет британская разведка. Оба — вне всяких подозрении.

Следующее по значимости дело — «Нахрихтендинст».

Теннисон взглянул на лист бумаги рядом с телефоном. Он лежал здесь уже несколько часов. Еще один список, подаренный Теннисону Пэйтон-Джонсом. «Нахрихтендинст».

Восемь имен, восемь человек. То, что британцам не удалось узнать за два дня, он раздобыл менее чем за два часа. Пятеро из этого списка уже мертвы. Из троих оставшихся в живых стариков один умирал в приюте неподалеку от Штутгарта. Полны жизненных сил лишь двое: предатель Клаус Фалькенгейм по кличке Полковник и восьмидесятитрехлетний отставной дипломат Вернер Герхард, мирно доживающий свой век в швейцарской деревушке близ озера Невшатель.

Но летали трансатлантическими рейсами, мимоходом подмешивая стрихнин в виски, конечно же не старики. И не они избили до полусмерти Холкрофта из-за фотографии; не они пристрелили человека во французской деревне; не старики нападали на Холкрофта в темном берлинском переулке.

Значит, «Нахрихтендинст» располагает юными, хорошо обученными фанатиками идеи. Преданными делу до мозга костей... как воспитанники «Вольфшанце».

«Нахрихтендинст»! Фалькенгейм, Герхард. Как давно они знают о «Вольфшанце»?

Завтра он выяснит все. Утром вылетит в Париж и позвонит Фалькенгейму — проклятому Полковнику. Совершенному актеру и совершенному дерьму. Предателю рейха.

Завтра он позвонит Фалькенгейму и сломает старика. А потом прикончит его.

На улице просигналил автомобиль. Теннисон подошел к окну, взглянув на ходу на часы. Ровно восемь. Под окном стояла машина Льюэллена, а в той машине — стальной кейс со списками.

Теннисон достал из ящика стола револьвер и сунул его в кобуру под мышкой.

Как ему хотелось, чтобы предстоящие сегодня вечером события были уже позади! Теннисону не терпелось вступить в схватку с Клаусом Фалькенгеймом.

* * *


Холкрофт молча сидел на кушетке в полутьме освещенной лунным светом комнаты. Было четыре часа утра. Ноэль курил. Проснувшись пятнадцать минут назад, он так и не смог уснуть, переполненный думами о девушке, которая спала рядом.

Хелден. С этой женщиной Холкрофт хотел провести остаток своей жизни, а она даже не удосужилась сказать, где и с кем живет. Все, хватит ветрености — ему теперь не до игр.

— Ноэль? — раздался из темноты голос Хелден.

— Что?

— Что с тобой, дорогой?

— Ничего. Так, думаю.

— Я тоже.

— А мне казалось, ты спишь.

— Я почувствовала, как ты встал с постели. О чем ты думаешь?

— Много о чем, — ответил Холкрофт. — О Женеве в основном. Скоро все закончится. И нам с тобой можно будет прекратить вечный бег.

— Я тоже об этом думала. — Хелден улыбнулась. — Хочу открыть тебе маленькую тайну.

— Тайну?

— Не такая уж это важная тайна, но я хотела бы видеть твое лицо, когда ты услышишь то, что я скажу. Иди сюда. — Она протянула к нему руки, и Холкрофт, сплетя свои пальцы с пальцами Хелден, сел, обнаженный, рядом.

— Что за тайна? — спросил он.

— Я хочу открыть тебе имя твоего соперника. Имя человека, с которым я живу. Ты готов?

— Готов.

— Это Полковник. Я люблю его.

— Старик?! — К Холкрофту вернулось дыхание.

— Да. Ты взбешен?

— Не то слово. Я вызову его на дуэль, — сказал Ноэль, заключая Хелден в свои объятия. Она рассмеялась и поцеловала его:

— Мне нужно увидеться со стариком сегодня.

— Я поеду с тобой. Твой брат благословил меня. Быть может, и Полковник даст мне свое благословение?

— Нет-нет, я должна ехать одна. Это займет всего час с небольшим.

— Два часа. Не больше.

— Два часа. Я встану перед его инвалидной коляской и скажу: «Полковник, я ухожу от вас к другому». Как ты думаешь, он будет раздавлен?

— Я убью его, — шепотом произнес Ноэль и нежно уложил ее на постель.


Глава 34


Теннисон прошел на автостоянку аэропорта Орли и там увидел серый «рено». Машиной управлял второй по значению человек в Сюрте. Он родился в Дюссельдорфе, но стал французом, поскольку был вывезен из Германии на самолете, поднявшемся в воздух с отдаленного аэродрома к северу от Эссена. Тогда, 10 марта 1945 года, ему исполнилось шесть лет, и его память ничего не сохранила об отчизне. Но он дал клятву остаться «сыном Солнца».

Теннисон подошел к машине, открыл дверь и залез внутрь.

— Bonjour, monsieur, — поприветствовал он.

— Bonjour, — ответил француз. — Вы выглядите усталым.

— Была тяжелая ночь. Вы привезли все, что я просил? У меня очень мало времени.

— Все. — Сотрудник Сюрте протянул руку к бумагам под приборной доской и передал их белокурому мужчине. — Полагаю, вы найдете здесь все, что нужно.

— Изложите кратко содержание. Я прочитаю бумаги позже. Но знать, чем мы располагаем, хочу сейчас.

— Отлично. — Француз положил папку на колени. — Сначала самое главное. Человек по имени Вернер Герхард из Невшателя, по-видимому, не является действующим членом «Нахрихтендинст».

— Почему нет? Фон Папен имел врагов в дипкорпусе. Почему бы этому Герхарду не быть одним из них?

— Возможно, так и было. Но я исхожу из настоящего: он больше не враг. Он не только дряхлый старик, но и слабоумный. И уже многие годы. Он — предмет насмешек в деревне, где сейчас проживает. Человек, который разговаривает сам с собой, поет песни и кормит голубей на площади.

— Дряхлость можно симулировать, — ответил Теннисон. — Старость не патология.

—Есть доказательства. Он пациент местной клиники, в которой имеется подробная медицинская карта. У него психика ребенка, он почти не в состоянии позаботиться о себе.

Теннисон кивнул, улыбнувшись:

— Слишком хорошо для Вернера Герхарда. Коль скоро мы заговорили о больных" каково положение предателя в Штутгарте?

— Рак мозга, последняя стадия. Он не продержится и неделю.

— Таким образом, в «Нахрихтендинст» остался один действующий лидер, — сказал Теннисон. — Клаус Фалькенгейм.

— Похоже на то. Между прочим, он может передать власть более молодому. В его распоряжении есть солдаты.

— Только в распоряжении? Из числа людей, которых он защищает? Из «детей проклятых»?

— Вряд ли. У них имеется несколько идеалистов, но необходимой сплоченности в рядах нет. Фалькенгейм симпатизирует им, но свои интересы не смешивает с «Нахрихтендинст».

— Где же «Нахрихтендинст» вербует себе солдат?

— Это евреи.

— Евреи! Француз кивнул.

— Насколько нам стало известно, их вербуют периодически — в случае нужды. Ни организации, ни структурных групп не существует. Помимо того что они евреи, у них есть еще одно общее: место жительства.

— Где?

— Киббуц Хар-Шхаалаф. В пустыне Негев.

— Хар-Шхаалаф?.. Боже мой, до чего же замечательно, — протянул Теннисон, испытывая профессиональную зависть. — Хар-Шхаалаф. Киббуц в Израиле — резиденция, попасть в которую могут лишь дети, чьи родители были уничтожены в лагерях.

— Верно, — сказал француз. — В киббуце более двухсот мужчин, годных для призыва.

Теннисон выглянул в окно. «Убей меня — на мое место встанет другой. Убьешь того — его заменит третий».

— Задействована невидимая армия, способная на коллективное самоубийство. Ее цели понятны. И все же это не армия, а несколько случайных патрулей. — Теннисон повернулся к собеседнику: — Вы уверены в своей информации?

— Да. Это стало ясно после убийства двух неизвестных мужчин в Монтро. Наши лаборатории провели тщательное исследование одежды, остатков пыли в обуви и порах кожи, сплавов, используемых стоматологами, и особенно следов хирургических операций. Оба были ранены. У одного в плече обнаружили осколки снаряда. Война Йом Киппур. Собрав улики, мы сосредоточили внимание на юго-западе пустыни Негев и обнаружили киббуц. Остальное было просто.

— Вы послали человека в Хар-Шхаалаф? Француз кивнул:

— Одного из наших. Его доклад здесь. В Хар-Шхаалаф не говорят в открытую, но что там происходит, ясно. От кого-то приходит приказ, после чего формируется группа из нескольких человек. Она получает задание.

— Группа потенциальных убийц, поклявшаяся уничтожать все, что связано со свастикой.

— Точно. Мы установили также, что Фалькенгейм побывал в Израиле три месяца назад, и это лишь подтверждает собранную нами информацию. Его имя было занесено в компьютеры, где мы его и раздобыли.

— Три месяца назад... Именно тогда Манфреди впервые вышел на Холкрофта, чтобы договориться о встрече в Женеве. Следовательно, Фалькенгейм не только знал о «Вольфшанце», а уже имел план. За три месяца до этого он мобилизовал и подготовил свою армию. Наступило время для нашей с ним встречи, встречи двух сынов рейха. Одного — подлинного, другого подставного.

— На чей счет я должен отнести его смерть?

— Разумеется, на счет «Одессы». И подготовьте удар по Хар-Шхаалаф. Я хочу уничтожить всех лидеров. Сделайте это осторожно. Вину возложите на террористов «Возмездия». Поехали.

* * *


Спустя некоторое время белокурый человек спускался по извилистой проселочной дороге. Но это был уже не Джон Теннисон. Он шел под своим настоящим именем — Иоганн фон Тибольт, сын Вильгельма, руководитель нового рейха.

Показался коттедж. Смерть предателя приближалась. Фон Тибольт обернулся назад. Человек из Сюрте, стоявший на холме, махнул рукой. Он останется там, блокируй дорогу до тех пор, пока не будет сделана работа. Фон Тибольт подошел поближе: до дорожки, выложенной камнем и ведущей к небольшому домику, осталось десять ярдов.

Он остановился под деревом, вытащил из кобуры пистолет и положил его в карман плаща. Пригнувшись, направился по переросшей траве к двери, миновал ее и выпрямился; его лицо находилось на уровне фронтального окна.

Хотя уже рассвело и светило солнце, в темной комнате горела настольная лампа. За ней спиной к окну в кресле-коляске сидел Клаус Фалькенгейм.

Фон Тибольт молча вернулся к двери, подумал, не сломать ли ее, как это несомненно сделал бы убийца из «Одессы». Решил не шуметь. Полковник хоть старый и дряхлый, но не глупый. На себе или в коляске он прятал оружие. И оно будет задействовано, как только раздастся треск взламываемой двери.

Иоганн улыбнулся. В этой маленькой игре не должно быть изъянов. Один прекрасный актер на сцене против другого. Кто сорвет самые горячие аплодисменты? Ответ очевиден: они достанутся ему, специально приехавшему для того, чтобы выйти из-за занавеса на зов публики. Достанутся ему, а не Клаусу Фалькенгейму.

Он тихо постучал в дверь.

— Майн герр, извините меня. Это Иоганн фон Тибольт. Боюсь, что мне не выехать, машина застряла на холме.

Никакого ответа. Если молчание будет продолжаться более пяти секунд, подумал фон Тибольт, придется пойти на суровые меры; нельзя допустить неожиданных телефонных звонков. И тут он услышал старческий голос:

— Фон Тибольт?

— Да. Брат Хелден. Я пришел поговорить с ней. Ее не было на работе, и я подумал, что она здесь.

— Ее нет. — Старик снова замолчал.

— Мне не хочется вас беспокоить, майн герр, но, если можно, позвольте воспользоваться телефоном и вызвать такси.

— Телефоном?

Блондин усмехнулся. Он чувствовал замешательство Фалькенгейма.

— Всего на пару секунд. Я действительно должен найти Хелден до полудня. В два часа выезжаю в Швейцарию.

Снова молчание, но недолгое. Послышался звук отодвигаемого засова, дверь открылась. Полковник в коляске откатывался назад от двери, одеяло прикрывало его колени. Еще недавно одеяла не было.

— Благодарю вас, майн герр, — сказал фон Тибольт, протягивая руку. — Приятно вас видеть снова.

Смутившись, старик поднял свою руку в приветствии. Иоганн молниеносно схватил пальцами эту костлявую руку, начал выкручивать ее в левую сторону. Свободной рукой он сбросил одеяло с колен Фалькенгейма. И увидел то, что и ожидал: «люгер» поперек тощих ног. Взял его и только потом закрыл дверь.

— Хайль Гитлер, генерал Фалькенгейм! — воскликнул он. — Wo ist der Nachrichtendienst?[31 - Где находится «Нахрихтендинст»? (нем.)]

Старик оставался безмолвным. Без страха в глазах он пристально смотрел на своего захватчика.

— Интересно, когда вы это выяснили. Не думаю, что давно. Хвалю вас, сын Вильгельма фон Тибольта.

—Да, сын Вильгельма и кое-кто еще.

— Да, конечно. Новый фюрер. Это ваша цель, но она недостижима. Мы остановим вас. Если вы пришли убить меня, сделайте это. Я готов.

— Почему я должен убивать вас? Такого ценного заложника.

— Сомнительно, что вы получите за меня большой выкуп.

Фон Тибольт подтолкнул кресло-коляску к центру комнаты.

— Полагаю, что это правда, — ответил он, неожиданно останавливая коляску. — Я допускаю наличие определенных фондов, доступных вам. Фондов, которых домогаются странствующие по свету дети, о коих вы так печетесь. И все же пфенниги и франки не имеют для меня значения.

— В этом я уверен. Ну, стреляйте.

— И, — продолжал фон Тибольт, — весьма сомнительно, что умирающий от рака в Штутгарте человек может предложить много. Вы не хотите подтвердить это?

Фалькенгейм контролировал себя.

— Это был храбрый человек, — сказал он.

— Я уверен. Вы все храбрые. Удачливые предатели должны обладать хотя бы показным мужеством. Как Вернер Герхард, например.

— Герхард?.. — На этот раз старому человеку не удалось сдержаться. — Где вы слышали это имя?

— Вас интересует, как я мог узнать? И возможно, как я все разузнал о вас?

— Дело не во мне. Риск, на который я шел, очевиден. Я устроил так, чтобы фон Тибольт находился вблизи меня. Я считал такой риск необходимым.

— Да, красивую Хелден. Но я слышал, что мы все красивые. А это имеет свои преимущества.

— Она вам чужая, так было всегда.

— Зато не чужая вашему странствующему дерьму, «детям проклятых». Обычная проститутка. Сейчас блудит с американцем.

— Ваши суждения не интересуют меня. Как вы узнали о Герхарде?

— Почему я должен говорить вам об этом?

— Я собираюсь умереть. Так что, не все ли вам равно?

— Я хочу поторговаться. Как вы узнали о «Вольфшанце»?

— Согласен. Но сначала Герхард.

— Почему бы и нет. Он не представляет ценности. Дряхлый бормочущий старик.

— Не оскорбляйте его, — неожиданно воскликнул Фалькенгейм. — Ему пришлось немало вынести... столько боли.

—Ваша забота меня трогает.

— Они сломали его. Четыре месяца пыток. Он тронулся рассудком. Оставьте его в покое.

— Кто сломал его? Союзники? Англичане?

— "Одесса".

— Хоть один раз они сделали доброе дело.

— Где вы слышали его имя? Как вы его нашли? Фон Тибольт усмехнулся:

— Получили от англичан. У них есть досье на «Нахрихтендинст». Вы понимаете, что сейчас они очень заинтересованы в «Нахрихтендинст». Их цель найти вас и уничтожить.

— Уничтожить? Нет причин...

— Представьте, есть. Они знают, что вы наняли Тинаму.

— Тинаму? Это абсурд!

— Не совсем. Это ваша последняя месть, реванш старого усталого человека. Поверьте мне: доказательства неопровержимы. Они получили их от меня.

Старик взглянул на Иоганна, выражение его лица внезапно изменилось.

— У вас нет совести.

— Рассказывайте о «Вольфшанце»! — Фон Тибольт повысил голос. — Где? Как? Я узнаю, если вы лжете. Фалькенгейм откинулся в кресле.

— Сейчас это не имеет значения. Ни для вас, ни для меня. Я умру, но вас остановят.

— А теперь меня не интересуют ваши суждения. «Вольфшанце»!

Фалькенгейм равнодушно взглянул на него.

— Альтина Клаузен, — сказал он спокойно. — Почти неуязвимая стратегия Генриха Клаузена. Лицо фон Тибольта застыло в изумлении.

— Жена Клаузена?.. — Он искал подходящие слова. — Вы узнали о ней?

Старик повернулся спиной к Иоганну.

— Это было нетрудно. У нас везде были осведомители. В Нью-Йорке, в Берлине. Мы знали, кем была миссис Холкрофт, и именно поэтому защищали ее. Какая ирония — защищать ее. В разгар войны, когда ее американский муж находился в море, она частным самолетом вылетела в Мексику. Из Мексики тайно переправилась в Буэнос-Айрес под защиту посольства Германии, а оттуда под дипломатическим прикрытием — в Лиссабон. В Лиссабон.Почему?

— Ответ вы получили из Берлина? — спросил фон Тибольт.

— Да. От наших людей в министерстве финансов. Мы узнали, что огромная сумма денег переведена из Германии. Мы не хотели вмешиваться. Санкционировали все, что помогало сломать нацистскую машину. Мир и разум могли скоро восторжествовать. Но через пять дней после того как миссис Холкрофт покинула Нью-Йорк и выехала в Лиссабон через Мексику и Буэнос-Айрес, Генрих Клаузен, этот финансовый гений, инкогнито вылетел из Берлина. Сначала он остановился в Женеве, где встретился с банкиром Манфреди, затем также отбыл в Лиссабон. Мы знали, что он не предатель; сильнее других он верил в германо-арийское превосходство. Настолько сильно, что не смог вынести раскола в рядах гитлеровских гангстеров. — Полковник сделал паузу. — Мы сделали простой подсчет. Клаузен и его бывшая, по-видимому изменившая ему жена вместе находятся в Лиссабоне. Миллионы перекачиваются в швейцарские банки... разгром Германии не за горами. Мы начали поиски более значимых объяснений и нашли их в Женеве.

— Вы читали документы?

— Мы читали все в «Ла Гран банк де Женев». Это нам обошлось в пятьсот тысяч швейцарских франков.

— Манфреди?

— Естественно. Он знал, кто мы. Он считал, что мы верим в цели, изложенные в этих бумагах. Мы не мешали ему так думать. «Вольфшанце»! Чья «Вольфшанце»? Следует искупить вину. — Фалькенгейм с сарказмом произнес эти слова. — Ничего близкого к истине. Деньги предназначались для возрождения рейха.

— И что вы сделали потом?

Старый солдат прямо взглянул на фон Тибольта.

— Вернулись в Берлин и казнили вашего отца, Кессле-ра и Генриха Клаузена. Они никогда бы не покончили с собой. Они искали убежища в Южной Америке, чтобы следить оттуда за осуществлением своего плана. Мы обменяли договор на их смерть, о которой Клаузен так трогательно написал своему сыну.

Фон Тибольт сжал «люгер» в руке.

— Значит, вы знали секрет Альтины Клаузен?

— Вы говорите о проститутках. Она вселенская проститутка.

— Удивительно, что вы разрешили ей жить.

— У нас не было выбора. После смерти Клаузена мы пришли к выводу, что она была ключом к «Вольфшанце». Вашей «Вольфшанце». Мы знали, что она и Клаузен просчитали каждый шаг на годы вперед. Мы не рассчитывали на ее искренность. Поэтому установили за ней слежку. Нас интересовало, когда деньги востребуют из Женевы, на какие цели они будут использованы и кем.

— "Дети Солнца", — сказал фон Тибольт. Глаза старика были пусты.

— Что вы сказали?

— Не важно. Значит, вам надо было дождаться Альтину Клаузен, заставить ее действовать и проследить за ее активностью.

—Да, но нам ничего не удалось выведать у нее. Никогда. И с годами мы все более убеждались, что она впитала в себя гениальность мужа. За тридцать лет она ни разу не изменила делу — ни словом, ни действием. Восхищала ее абсолютная дисциплина. Первый сигнал мы получили, когда Манфреди установил контакт с ее сыном. — Фалькенгейм поморщился. — Презрения заслуживает то, что она согласилась использовать своего собственного сына. Холкрофт ничего не знает об этом.

Блондин рассмеялся.

— Вы так далеки от реальности. Обновленная «Нахрихтендинст» — это сборище глупцов.

— Вы так думаете?

— Я знаю.Вы следили за другойлошадью и в другойконюшне!

— Что?

— Тридцать лет ее взгляд прикован к человеку, который абсолютно ничегоне знал. Вселенская проститутка, как вы ее назвали, убеждена в том, что она и ее сын лояльные участники великого дела. Иначе она никогда и не думала! — Смех фон Тибольта эхом прокатился по комнате. — А эта поездка в Лиссабон, — продолжал он, — самый восхитительный трюк Генриха Клаузена. Кающийся грешник оборотился в борца за святое дело. Это шоу всей его жизни. Было предусмотрено все. От нее не требовалось даже одобрения. Сын сам должен был убедиться в справедливости дела своего многострадального отца, а убедившись, посвятить ему всего себя. — Фон Тибольт прислонился к столу, его рука по-прежнему сжимала «люгер». — Разве вы не понимаете? Ни один из нас не мог этого сделать. В этом смысле женевский документ абсолютно правилен. Богатство, выкраденное Третьим рейхом, сказочно. Нет абсолютно никакой связи между счетом в Женеве и настоящим сыном Германии.

Фалькенгейм уставился на Иоганна.

— Она никогда не знала?

—Никогда! Она была идеальной куклой. Даже психологически. Тот факт, что Генрих Клаузен выглядел безгрешным, подтверждал ее веру в собственные решения. Она вышла замуж за этогочеловека, а не за нациста.

— Невероятно, — прошептал Полковник.

— Разумеется, — согласился фон Тибольт. — Она скрупулезно выполняла инструкции. Были предусмотрены все случайности, включая свидетельство о смерти родившегося в лондонской больнице мальчика. Все следы, ведущие к Клаузену, были уничтожены. — Белокурый человек снова рассмеялся, расслабляясь. — Теперь вы понимаете, что вы не соперник «Вольфшанце»?

— Вашей «Вольфшанце», не моей. — Фалькенгейм отвел взгляд в сторону. — Вы получите благодарность.

Неожиданно фон Тибольт перестал смеяться. Он что-то почувствовал. Это что-то было в глазах старика, то вспыхивающих, то угасающих на иссохшем лице.

— Смотри на меня! — крикнул он. — Смотрина меня! — Фалькенгейм повернулся:

— В чем дело?

— Я кое-что сказал, только... Кое-что, о чем вы знали. Вы знали.

— О чем вы говорите?

Фон Тибольт схватил старика за горло.

— Я говорил о случайностях, про свидетельство о смерти! В лондонской больнице! Вы слышали об этом раньше!

— Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Дрожащими пальцами Фалькенгейм обхватил запястье блондина. Иоганн сжал пальцы, и старик захрипел.

— Вы понимаете. Все, что я говорил, шокировало вас. Или вы прикидывались, и на самом деле это был не шок. Больница. Свидетельство о смерти. Вы на это никак не реагировали! Значит, слышали об этом раньше!

— Я ничего не слышал, — задыхаясь, произнес Фалькенгейм.

— Не лгите! — Фон Тибольт ударил Полковника в лицо «люгером», разодрав кожу на щеке. — Ты уже не так хорош, как прежде. Ты слишком стар. Ты допустил ошибки! Твои мозги атрофировались. Ты замолчал не там, где надо, господин генерал'.

—Вы маньяк...

— А вы лжец!Несчастный лжец. Предатель. -Он снова ударил Полковника стволом. Из открытых ран потекла кровь. — Вы лгали о ней!.. Боже мой, вы знали!

— Ничего... ничего.

—Да! Вы знали все.Именно поэтому она летит в Женеву. Я задавался вопросом — почему? — Фон Тибольт в гневе снова ударил старика, разорвав ему губу. — Вы! В своей отчаянной попытке остановить нас вы нашли ее! Вы угрожали ей, а, угрожая, рассказали то, чего она никогда не знала!

—Вы не правы. Не правы.

—Нет, я прав, — сказал фон Тибольт, внезапно понижая голос. — Других причин для полета в Женеву у нее нет... Именно так вы намерены остановить нас. Мать встречается с сыном и упрашивает его вернуться назад. Ее согласие — ложь.

Фалькенгейм покачал окровавленной головой:

— Нет... Все, что вы говорите, неправда.

— Это все правда, и в ней содержится ответ на последний вопрос. Если вы так страстно хотите уничтожить Женеву, вам придется пустить по миру слух. О нацистских сокровищах. Начнется волна протестов от Черного моря до Северной Эльбы, от Москвы до Парижа. Но вы не сделаете этого. И снова встает вопрос — почему? — Фон Тибольт склонился над стариком, их разделяло несколько дюймов. — Вы рассчитываете взять контроль над Женевой, использовать миллионы по своему усмотрению. «Следует искупить вину». Холкрофт узнает правду и станет вашим солдатом, яростным и преданным.

— Он все узнает, — прошептал Фалькенгейм. — Он лучше вас. Мы оба в этом убедились, не так ли? Вы должны чувствовать удовлетворение. В конце концов, в своем роде он тоже «дитя Солнца».

— "Солнца"... -Фон Тибольт вновь ткнул стволом пистолета в лицо Полковника. — Вы пропитаны ложью. Я произнес имя, вы не отреагировали.

— К чему же лгать сейчас? Операция «Дети Солнца», — сказал Фалькенгейм. — Корабли, самолеты, подводные лодки. Везде дети. У нас никогда не было списка, но он был не нужен. Они будут остановлены, когда мы остановим вас. Когда будет остановлена Женева.

— Чтобы это свершилось, Альтина Клаузен должна встретиться со своим сыном. Она не выдаст Женеву, пока не попытается сделать что-нибудь еще. В противном случае мир узнает о ее сыне, и это будет его концом. Она сделает все, чтобы не допустить этого. Она попытается найти его без шума. И мы ее остановим.

— Остановят вас, — сказал Фалькенгейм, захлебываясь кровью, льющейся по губам. — Вам не удастся заполучить огромные средства для своих «детей Солнца».У нас тоже есть армия, и вы никогда о ней не узнаете. Любой солдат охотно отдаст свою жизнь, чтобы остановить и разоблачить вас.

— Конечно, господин генерал. -Блондин кивнул. — Евреи Хар-Шхаалаф.

Слова были произнесены тихо, но они словно хлестнули старика по ранам.

— Нет!..

— Да, — сказал фон Тибольт. — «Убей меня — на мое место встанет другой. Убьешь того — его заменит третий». Евреи Хар-Шхаалаф. Впитавшие идеи «Нахрихтендинст» так глубоко, что стали ее частью. Уцелевшие осколки Аушвица.

— Вы зверь... -Тело Фалькенгейма сотрясалось в судорогах.

— Я член «Вольфшанце», настоящей «Вольфшанце», — сказал блондин, поднимая «люгер». — Вы не знали, что евреи пытались убить американца и потому умрут сами. В течение недели Хар-Шхаалаф исчезнет, а с ней и «Нахрихтендинст». «Вольфшанце» одержит победу.

Пистолет замер на уровне головы старика. Фон Тибольт выстрелил.


Глава 35


Слезы текли по щекам Хелден. Она качала на руках тело Клауса Фалькенгейма, не смея взглянуть на его голову. Наконец опустила его на пол и отползла в сторону, испытывая ужас и... вину. Свернувшись калачиком, Хелден лежала на полу, пытаясь сдержать рыдания. Превозмогая боль, она добралась до стены и, прижавшись к ней, дала волю слезам. Постепенно Хелден начала сознавать, что ее никто не услышит. Она очутилась посреди ужасной сцены со следами ненавистной «Одессы» везде: свастика была нацарапана на деревянных поверхностях, изображена мылом на стекле, нарисована кровью Фалькенгейма на полу. И по всей комнате — следы разрушений. Разорванные книги, сломанные полки, исполосованная мебель. Маньяки оставили после себя руины.

И все-таки что-то осталось... не в доме. Снаружи. В лесу. Хелден, держась за стену, поднялась, отчаянно силясь вспомнить слова Полковника, произнесенные им всего лишь пять дней назад: «Если что-нибудь случится со мной, не надо паниковать. Иди одна в лес, туда, куда ты водила меня на прогулку. Ты помнишь? Когда я стоял у дерева и попросил тебя нарвать букет лесных цветов. Я тогда еще показал тебе дерево, сучья которого образовали идеальную букву V. Иди к нему. В ветвях ты найдешь небольшой контейнер. В нем записка, которую ты должна прочитать без свидетелей...»

Хелден нашла небольшой цилиндрический контейнер, сорвала с него резинку. Внутри лежал свернутый листок бумаги. К нему было пришпилено несколько ассигнаций, каждая в десять тысяч франков. Она отстегнула деньги и прочитала послание:

"Моя дражайшая Хелден!

Время и нависшая над тобой опасность не позволяют сообщить тебе то, что ты должна знать. Три месяца назад я устроил твой приезд сюда, потому что считал, что ты — орудие врага, с которым я жду схватки уже тридцать лет. Мне посчастливилось узнать и полюбить тебя и с огромным облегчением удостовериться, что ты не являешься частичкой того ужаса, который вновь может охватить весь мир.

Я буду убит, если меня обнаружат. И это означает приближение катастрофы. Приказ должен дойти до тех мужественных людей, которые будут сражаться на последних баррикадах.

Ты одна, повторяю, одна должна поехать в Швейцарию к Невшательскому озеру. Не позволяй никому следить за тобой. Я знаю, ты сможешь. Ты обучена. В деревне Пре-дю-Лак найдешь человека по имени Вернер Герхард. Передай ему слова: «У монеты „Вольфшанце“ две стороны». Он знает, что делать.

Ты должна выехать немедленно. Времени очень мало. Еще раз предупреждаю: никому ни слова. Не поднимай шума. Своим сослуживцам и друзьям скажи, что у тебя дела в Англии, чему есть логическое объяснение, поскольку ты жила там более пяти лет.

А сейчас поспеши, моя дражайшая Хелден. К Невшательскому озеру, в Пре-дю-Лак. К Вернеру Герхарду. Запомни имя, записку сожги.

С Богом,

Полковник".

Хелден прислонилась к дереву, взглянула в небо. Клочья легких облаков легко уносились к востоку, дул сильный ветер. Ей захотелось улететь на этих облаках, чтобы не метаться от одного пункта к другому, поскольку любой шаг связан с риском, и в каждом человеке она видела потенциального врага.

Ноэль как-то сказал, что все это скоро кончится и ей не придется больше бежать.

Он ошибался.

Холкрофт по телефону умолял ее не ехать, по крайней мере в ближайшие дни, но Хелден не сдавалась. Из издательства сообщили, что личные вещи сестры ждут ее: надо опознать их.

— Я позвоню тебе в Женеву, дорогой. Ты остановишься в «Д'Аккор»?

—Да.

Что случилось? Она была так счастлива, в таком приподнятом настроении каких-то два часа назад. Сейчас — вся в напряжении; слова неотчетливы, голос неестествен.

— Я позвоню тебе послезавтра или на днях. Под именем Фреска.

— Может, мне поехать с тобой? Я необязательно должен быть в Женеве до завтрашней ночи. Кесслер прибудет туда после десяти вечера, твой брат еще позже.

— Нет, дорогой. Это печальная поездка. Мне лучше быть одной. Иоганн сейчас в Лондоне... Я попытаюсь с ним связаться.

— Здесь твоя одежда.

— Платье, пара брюк, туфли. Мне удобнее заглянуть к... Полковнику... и взять кое-что, более подходящее для Портсмута.

— Что значит удобнее?

— Это по пути в аэропорт. Мне все равно надо туда заглянуть. Паспорт, деньги...

— У меня есть деньги, — перебил ее Ноэль. — Я думал, что ты сейчас у него.

— Пожалуйста,дорогой, не будь занудой. — Голос Хелден стал резким. — Я говорила тебе, что остановилась в офисе.

— Нет, ты не говорила этого. Ты сказала только, что у тебя есть новости. — Холкрофта охватило беспокойство; она поступала неразумно. Уединенный коттедж Полковника находился не по пути в аэропорт Орли. — Хелден, что происходит?

— Я люблю тебя, Ноэль. Завтра вечером позвоню. Отель «Д'Аккор», Женева. — И положила трубку.

Холкрофт отодвинул телефон. Голос Хелден еще отдавался в его ушах. Вполне возможно, что она летит в Лондон, но он сомневался в этом. Куда она собралась? Почему не сказала правду? Черт возьми! С ней что-то неладно! Что произошло? Оставаться в Париже не имело смысла. И поскольку ему придется добираться до Женевы самостоятельно, пора в путь. Холкрофт не хотел испытывать судьбу в самолете или поезде. Невидимые, люди могут вести слежку, и ему придется от них избавляться. Помощник менеджера отеля «Георг V» даст напрокат машину на имя Фреска, покажет Холкрофту кратчайший путь по карте. К утру он будет в Женеве.

* * *


Альтина Холкрофт взглянула в иллюминатор и увидела внизу, под крылом самолета, огни Лиссабона: через несколько минут самолет приземлится. У нее куча дел, которые следует завершить в предстоящие двенадцать часов, и она молила Бога, чтобы он дал ей сил. Мужчина следил за ней в Мексике, она засекла его. Но в аэропорту он исчез. Видимо, ее передали под присмотр другого.

В Мексике Альтине не повезло. Она не сумела отделаться от преследователей. В Лиссабоне же Альтина должна исчезнуть, ей нельзя больше терпеть неудачу.

Лиссабон.

О Боже, Лиссабон!

Здесь, в Лиссабоне, все начиналось. Осуществление дьявольски просчитанной лжи. Какой же глупой она была, и что за представление устроил тогда Генрих!

Сначала она отказалась встречаться с ним в Лиссабоне — слишком сильным было ее отвращение к нему. Однако пришлось согласиться, так как последовала недвусмысленная угроза: ее сын Ноэль Холкрофтникогда не обретет покоя, ибо Ноэль Клаузен -единственный сын известного нациста — будет преследовать его всю жизнь.

С каким облегчением она вздохнула! Как была счастлива, узнав, что угроза раскрыть подлинное имя сына — всего лишь средство заставить ее приехать в Лиссабон.

Изумление и благоговейный страх охватили Альтину, когда Генрих спокойно рассказал ей о чрезвычайном плане, на осуществление которого потребуются годы. Но когда это свершится, мир станет другим, намного лучше. Она слушала, проникалась верой, делала все, что он просил. Ибо «следует искупить вину».

Она вновь полюбила его за эти несколько коротких дней в Лиссабоне и в порыве эмоций предложила ему себя.

Со слезами на глазах Генрих отказался, признав, что не стоит Альтины.

Это была непревзойденная ложь!

Ибо сейчас, в данный момент, ее привела в Лиссабон та же самая угроза, что и тридцать лет назад: страх, что Ноэль Холкрофт будет уничтожен и станет Ноэлем Клаузеном, сыном Генриха, частичкой нового рейха.

Среди ночи в Бедфорд-Хиллс к ней приехал мужчина. Он умолял впустить его, взывая к имени Манфреди. Она разрешила ему войти, полагая, что тот от Ноэля. Мужчина оказался евреем из Хар-Шхаалаф. И он приехал убить ее и ее сына, потому что с ними исчезнет призрак «Вольфшанце» — ложной «Вольфшанце», содержанки Цюриха и Женевы.

Альтина пришла в бешенство. Знает ли этот человек, с кем разговаривает? Что она сделала?Что защищает?

Человек знал только о Женеве и Цюрихе... и еще о Лиссабоне тридцатилетней давности. Позиция Альтины враждебна ему и ему .подобным — это все, что он должен был знать.

Альтина видела пылающие гневом и болью черные глаза, державшие ее в страхе, как под прицелом оружия. В отчаянии она потребовала от незнакомца рассказать все, что тот знает.

Он поведал, что огромные средства будут разосланы во все страны. Мужчинам и женщинам, ожидающим сигнала вот уже тридцать лет.

Сигнал откроет путь убийствам, разрушениям, пожарам; правительства будут парализованы. Во всем мире начнутся призывы к стабильности и порядку. И тогда сильные мужчины и женщины, располагающие огромными средствами, заявят о себе. За несколько месяцев они возьмут контроль над ситуацией в свои руки.

Они повсюду, во всех странах. Ждут сигнала из Женевы.

Кто они?

«Дети Солнца».Дети фанатиков, вывезенные из Германии на судах, самолетах и подводных лодках более тридцати лет назад. Вывезенные людьми, чье дело погибло, но верившими, что оно возродится.

Они повсюду. Их невозможно победить обычными средствами. «Дети Солнца» контролируют практически все. Но евреи из Хар-Шхаалаф — необыкновенные люди, имеющие в своем распоряжении необычные средства, которые и используют в борьбе. Они знают, что для уничтожения ложной «Вольфшанце» Им придется вести тайную войну. «Дети Солнца» не должны знать, где сейчас сосредоточены евреи, где они нанесут следующий удар. Сейчас их первоочередная задача — не допустить массового оттока средств и создания фондов.

Разоблачить их, и немедленно!

Кто? Где? Каковы их отличительные знаки ? Как собрать доказательства? Кто может поручиться, что этот генерал или тот адмирал, этот начальник полиции или тот президент корпорации, этот судья или тот сенатор, конгрессмен или губернатор не «дети Солнца»?

Люди, добивающиеся выборных должностей, выступают с избитыми фразами из обтекаемых слов, апеллируют к ненависти и находятся вне подозрений. Толпы приветствуют их, размахивая флагами и прикалывая на одежду значки с их портретами.

Они повсюду. Нацисты среди нас, но мы их не видим. Они прячутся под маской респектабельности, носят хорошие костюмы.

Еврей из Хар-Шхаалаф говорил страстно.

— Даже вы, пожилая женщина, вы и ваш сын — орудие нового рейха. Хотя не знаете, кто они на самом деле.

— Я ничего не знаю. Клянусь всей моей жизнью, совсем ничего не знаю. Я не та, за кого вы меня принимаете. Убейте меня. Ради Бога, убейте меня. Сейчас! Осуществите свою месть. Вы заслужили это. Но я умоляю вас найти моего сына. Объясните ему все. Остановите его! Не убивайте, не позорьте его. Он не такой, каким вы его представляете. Дайте ему жить. Убейте меня, а его оставьте в живых!

Еврей из Хар-Шхаалаф заговорил:

— Ричард Холкрофт был убит. Это не несчастный случай.

Она чуть не упала в обморок, что было бы непозволительно. Ей нельзя забываться, а ведь именно этого от нее и ждали.

О, Боже мой...

—Он убит людьми «Вольфшанце». Ложной «Вольфшанце». Сделано это было надежно, как в газовых камерах Аушвица.

— Что такое «Вольфшанце»? Почему вы называете ее ложной?

— Выясните сами. А мы еще поговорим с вами. Если вы солгали, мы убьем вас. Ваш сын будет жить, если мир позволит ему, но со свастикой на лице.

— Найдите его, расскажите ему.

Человек из Хар-Шхаалаф ушел. Альтина села в кресло и выглянула в окно на покрывшуюся за ночь снегом землю. Любимый Ричард, муж, вновь подарил ей и ее сыну жизнь... Что она наделала?

Что делать сейчас, она знала.

* * *


Самолет коснулся земли, легкий толчок вывел Альтину из задумчивости, вернув ее к действительности. В Лиссабон.

Она стояла у поручней парома. Вода разбивалась о корпус старого судна, прокладывавшего себе путь через залив. Кружевной носовой платочек в левой руке Альтины развевался на ветру.

Ей показалось, что она уже видела этого человека, но, повинуясь инструкции, не сделала шаг навстречу, пока он не подошел сам. Конечно, она никогда с ним не встречалась, но это было не важно. Старый человек, в измятой одежде, с густыми седыми баками на щеках, переходившими в коротко стриженную седую бородку. Его глаза постоянно рыскали среди пассажиров, словно он боялся, что кто-то из них позовет полицию. Мужчина остановился позади нее.

— Вода, кажется, сегодня холодновата, — сказал он. Кружевной платочек вырвался из руки и полетел по ветру.

— О, я потеряла его. — Альтина смотрела, как платок погружается в воду.

— Вы нашли его, — сказал мужчина.

— Благодарю вас.

— Пожалуйста, не смотрите на меня. Смотрите на горизонт через лагуну.

— Хорошо.

— Вы слишком сорите деньгами, сеньора, — сказал мужчина.

— Я очень спешу.

— Вы интересуетесь людьми из столь далекого прошлого, что у них может не оказаться следов. Многие годы ими никто не интересовался.

— Неужели времена изменились так сильно?

— Да, они изменились, сеньора. Люди продолжают путешествовать тайно, но уже не с такими простейшими документами, как поддельный паспорт. Сейчас время компьютеров. Фальшивые документы уже не те, что были раньше. Мы возвращаемся к войне. На путь освобождения.

— Я должна попасть в Женеву как можно скорее. И никто не должен знать, что я нахожусь там.

— Вы доберетесь до Женевы, сеньора, и об этом узнают только те, кого вы проинформируете. Но это будет не так быстро, как вам хочется, это не обычный полет на самолете.

— Сколько времени это займет?

— Два-три дня. Иначе нет никаких гарантий. Вы попадете либо в руки властей, либо тех, с кем избегаете встречи.

— Как я доберусь?

— Через границу, которая не контролируется или на которой можно подкупить охрану. Северным путем. Сьерра-де-Гата, через Сарагосу на Восточные Пиренеи. Оттуда в Монпелье и Авиньон. Затем на маленьком самолете до Гренобля. Вторым самолетом из Гренобля в Шамбери и далее в Женеву. Но это будет стоить...

— Я заплачу. Когда стартуем?

— Сегодня вечером.


Глава 36


В отеле «Д'Аккор» блондин заполнил регистрационную карточку и протянул ее служащему.

— Спасибо, мистер Теннисон. Вы пробудете здесь четырнадцать дней?

— Возможно, дольше, но наверняка не меньше. Спасибо, что забронировали мне номер. Портье усмехнулся:

— Нам позвонил ваш друг, первый заместитель главы Женевского кантона. Мы заверили его, что ваше пребывание здесь будет приятным.

— Передам ему, что я полностью удовлетворен.

— Вы очень добры.

— Между прочим, в ближайшие несколько дней здесь должна появиться моя старая приятельница. Миссис Холкрофт. Вы не скажете, когда она ожидается?

Портье взял книгу, просмотрел страницы.

— Вы сказали Холкрофт?

— Да. Альтина Холкрофт. Американка. Возможно, зарезервировано место и для ее сына, мистера Н. Холкрофта.

— Нет, сэр. Такой фамилии здесь не значится. И насколько мне известно, никто по фамилии Холкрофт не проживает у нас в настоящее время.

Любезное выражение исчезло с лица Теннисона.

— Наверняка тут вкралась ошибка. У меня точная информация. Она должна быть в этом отеле. Возможно, не сегодня вечером, но наверняка завтра или послезавтра. Пожалуйста, проверьте еще раз. А может, есть конфиденциальный список?

— Нет, сэр.

— Если есть, то я уверен, что мой друг, первый заместитель, попросит вас разрешить мне взглянуть на него.

— В этом нет необходимости — если бы такой список существовал, мы непременно показали бы его вам, мистер Теннисон, мы понимаем, что должны во всем идти вам навстречу.

— Возможно, она путешествует инкогнито. Она всегда была со странностями. Портье протянул книгу:

— Пожалуйста, взгляните сами, сэр. Может, вы узнаете имя.

Теннисон не стал смотреть. Он начал раздражаться.

— Это полный список? — спросил он снова.

— Да, сэр. У нас небольшой, но, позволю заметить, весьма дорогой отель. Большинство наших гостей уже бывали здесь. Мне знакомы почти все имена.

— Какая из фамилий вам незнакома? — настаивал блондин.

Портье указал на два имени.

— Вот только эти фамилии мне неизвестны, — сказал он. — Джентльмен из Германии, два брата Кесслер и сэр

Уильям Эллис из Лондона. Последняя запись сделана несколько часов назад.

Теннисон внимательно посмотрел на портье.

— Я иду в свой номер, но вынужден просить вас оказать мне содействие, на которое намекал первый заместитель. Очень важно выяснить, где в Женеве остановится миссис Холкрофт. Я буду благодарен, если вы позвоните в другие гостиницы, но при этом прошу вас не упоминать моего имени. — Он протянул стофранковую ассигнацию. — Найдите ее, — велел Теннисон.

Около полуночи Ноэль добрался в Шатильон-сюр-Сен, откуда позвонил Эллису в Лондон.

— Что ты сказал? — переспросил Эллис, не скрывая изумления.

— Ты слышал, Вилли. Я заплачу тебе пятьсот долларов и покрою твои расходы в Женеве за один, возможно, два дня. Я хочу, чтобы ты вернул мою мать в Лондон.

— Нянька из меня получится скверная. А судя по тому, что ты мне говорил о своей матери, Альтина не из тех, кто нуждается в компаньоне во время путешествия.

— Сейчас он ей нужен. Ее кто-то преследует. Я расскажу тебе об этом, когда мы встретимся в Женеве. Ну как, Вилли? Ты сделаешь это?

— Разумеется. Но побереги свои пять сотен. Я уверен, что у нас с ней найдется больше общего, чем с тобой. Если хочешь, можешь оплатить мои счета. Ты ведь знаешь, я люблю путешествовать с размахом.

— К слову сказать, веди себя, пожалуйста, поскромнее. Договорились? Позвони в отель «Д'Аккор» и закажи там номер с сегодняшнего утра. Первый самолет прилетает в девять тридцать.

— Я постараюсь соответствовать чемодану от «Луи Вуиттон». Может быть, скромный титул...

— Вилли!

— Я знаю швейцарцев лучше тебя. Они обожают титулы; от них за версту несет деньгами, а деньги — это их любовь.

— Я позвоню тебе около десяти — десяти тридцати. Хочу воспользоваться твоим номером, пока не выясню, что происходит.

— Прекрасно, — ответил Вилли Эллис. — Увидимся в Женеве.

Холкрофт решил позвонить Вилли потому, что тот был не из тех, кто задает вопросы. Эллис не был наивным дурачком, каким хотел казаться. Альтина может досадить больше своему соглядатаю на пути из Швейцарии.

Но она должна уехать. Враги завета убили ее мужа, могут убить и Альтину. Женева весьма подходит для этого. Через два-три дня состоится встреча, и после подписания документов деньги будут переправлены в Цюрих. Противники договора предпримут все, чтобы сорвать его. Мать не должна оставаться в Женеве. В Женеве произойдет кровопролитие, он чувствовал это.

* * *


Далеко за полночь Ноэль подъехал к Дижону. Небольшой городок спал, и, проезжая по темным улицам, Ноэль почувствовал, что тоже нуждается в отдыхе. Завтра он должен быть начеку. Как никогда в своей жизни. Но Холкрофт продолжал ехать, пока не оказался за городом. Остановился на обочине дороги. Закурил сигарету, затем выбросил окурок, вытянул ноги на сиденье, под голову положил плащ.

Через несколько часов с первым утренним потоком машин он пересечет границу Швейцарии. Мысли его спутались. Глаза начал застилать туман, дыхание стал реже и глубже. А потом из марева выплыло лицо — суровое, сухое, незнакомое, но все же узнаваемое.

Это был Генрих Клаузен. Он просил поспешить. Агония скоро кончится, вина будет искуплена.

Ноэль спал.

* * *


Эрих Кесслер наблюдал, как его младший брат Ганс демонстрировал офицеру безопасности авиалиний свой медицинский сундучок. Со времени Олимпийских игр в 1972 году, когда, как полагают, палестинцы прилетели в Мюнхен с оружием в разобранном виде, меры безопасности в аэропортах ужесточились.

Напрасные усилия, размышлял Эрих. Палестинское оружие доставили в Мюнхен люди «Вольфшанце», их «Вольфшанце».

Ганс смеялся вместе со служащими аэропорта, обменивался с ними шутками. В Женеве, подумал Эрих, не будет ни шуток, ни контролеров, ни таможенников. Будет лишь первый заместитель префекта Женевского кантона. Ганс, один из самых уважаемых докторов в Мюнхене, специалист по внутренним болезням, прибывает в Женеву в качестве его гостя.

Ганс весь как на ладони, думал Эрих, глядя на приближающегося брата. Этакий бычок, он обладал необычайным шармом. Прекрасный футболист, возглавлял местную команду, а после матча обычно оказывал помощь травмированным соперникам.

«Странно, — подумал Эрих, — но Ганс больше подходит на роль старшего сына, чем я». Ганс работал с Иоганном фон Тибольтом, а Эрих — тихий ученый — был на побегушках. Однажды в момент сомнений он поделился на этот счет с Иоганном.

Фон Тибольт не хотел ничего слышать. Ему нужен настоящий интеллектуал. Человек, проживший праведную жизнь, никогда не поддававшийся эмоциям, не выходивший из себя. И разве не таким был этот скромный ученый, смело встретивший Тинаму и отстоявший свои взгляды? Взгляды, которые изменили всю стратегию.

Да, это правда, но не вся. Правда, которую Иоганн не хотел признавать. Ганс почти ровня фон Тибольту. И если они столкнутся, Иоганн может умереть.

Так считал тихий праведный интеллектуал. — Все идет, как надо, — сказал Ганс, когда они подходили к самолету. — Американец, считай, уже мертв. Ни одна лаборатория не обнаружит следов убийства.

Хелден сошла с поезда в Невшателе. Она стояла на платформе, приучая глаза к солнечным лучам, отражающимся от станционной крыши. Она знала, что ей надо быстрее смешаться с толпой, покидающей поезд, но не могла сдвинуться с места. Ей хотелось подышать свежим воздухом. Последние три часа она провела в темноте товарного вагона, спрятавшись за ящиками с каким-то оборудованием. В Бесанко дверь автоматически открылась ровно на шестьдесят секунд, и она проникла в вагон. Без пяти девять дверь открылась снова: до Невшателя она добралась незамеченной. Ноги ныли, голова раскалывалась, но все позади. И это стоило кучу денег.

Воздух заполнял легкие. Подхватив чемодан, Хелден направилась к вокзалу. Деревня Пре-дю-Лак находилась на западной стороне озера, милях в двадцати к югу. Она нашла таксиста, который согласился совершить это небольшое путешествие.

Дорога оказалась неровной, со множеством поворотов, но Хелден чудилось, что она плывет в воздухе. Она смотрела в окно на холмистую местность и голубую гладь озера. Богатство красок создавало впечатление ирреальности. Ей захотелось сосредоточиться и разобраться в происшедшем. Что имел в виду Полковник, когда написал, что устроил ее приезд к нему, поскольку считал, что она была «орудием врага»? Его враг «тридцать лет ждал схватки». Кто этот враг? И почему он избрал ее?

Что она сделала? Или не сделала? Опять ужасная дилемма? Проклята за то, чем была, и за то, кем не была? Боже, когда все это кончится?

Полковник знал, что скоро умрет. Он подготовил ее к своей смерти, позаботился о деньгах для оплаты тайного перехода в Швейцарию, к человеку по имени Вернер Герхард в Невшателе. Кто он? Кем он приходится Клаусу Фалькенгейму, и почему только после его смерти стало возможным войти в контакт с Вернером Герхардом?

Монета «Вольфшанце» имеет две стороны.

Таксист прервал ее раздумья.

— Гостиница внизу, возле берега, — сказал он. — Она не так чтобы уж очень...

— Ничего, меня устроит.

Окна номера смотрели в воды озера Невшатель. Кругом царило такое спокойствие, что Хелден не устояла перед соблазном и уселась у окна. Ей ничего не хотелось делать, лишь думать о Ноэле, потому что когда она думала о нем, то чувствовала себя... спокойно.

Но надо найти Вернера Герхарда. В телефонном справочнике Пре-дю-Лак его не оказалось; Бог знает, когда справочник обновлялся в последний раз. Но Невшатель — деревушка небольшая, и наверняка здесь все знают друг друга. Возможно, швейцару что-либо известно о Герхарде.

Он действительно знал Герхарда, но это не прибавило Хелден уверенности.

— Сумасшедший Герхард? — спросил с удивлением тучный мужчина, сидевший на плетеном стуле. — Вы хотите передать ему приветы от друзей? Вам следовало бы привезти лекарство для прочистки его мозгов. Он не поймет ни одного вашего слова.

— Я не знала, — ответила Хелден, охваченная отчаянием.

— Послушайте. Время уже послеобеденное, погода холодная, солнца нет. Вне всякого сомнения, он на площади распевает свои песенки и кормит голубей. Птицы пачкают его одежду, а он этого не замечает.

Она увидела Герхарда сидящим на каменном выступе круглого фонтана в центре деревенской площади. Старик никого не интересовал. Проходившие мимо люди изредка бросали на него мимолетные взгляды, скорее равнодушные, чем жалостливые. Изношенная одежда, рваный плащ со следами голубиного помета, как и говорил швейцар. Он был таким же старым и больным, как Полковник, но меньшего роста, с более одутловатым лицом и отекшим телом. Бледную сморщенную кожу прорезали тонкие вены, а его толстые очки в стальной оправе болтались в одном ритме с трясущейся головой. Руки дрожали, когда он доставал из бумажного пакета хлебные крошки и разбрасывал их по асфальту, привлекая стаи голубей, которые ворковали вблизи, как бы вторя бессвязным звукам, срывавшимся с губ старика.

Хелден почувствовала себя плохо. Она увидела человека за чертой дряхлости.

Монета «Вольфшанце» имеет две стороны. Катастрофа приближается...Бессмысленно повторять эти слова. Она еще переживала смерть великого человека, убитого за то, что его предупреждение сбывалось.

Хелден подошла к старику и уселась рядом с ним, заметив, как несколько человек на площади посмотрели на нее как на помешанную. Заговорила спокойно на немецком языке:

— Господин Герхард? Я приехала издалека, чтобы увидеть вас.

— Такая красивая леди... красивая, очень красивая леди.

— Меня прислал герр Фалькенгейм. Вы помните его?

— Домик сокола? Соколы не любят моих голубей. Они их обижают. Я и мои друзья не любим их, не так ли, милые перышки? — Герхард наклонился и, вытянув губы, начал целовать воздух над сидевшими на земле прожорливыми птицами.

— Вам нравился этот человек, если вы его помните, — продолжала Хелден.

— Как может нравиться то, что мне неизвестно? Вы не хотите немного хлеба? Ешьте, если хотите, но мои друзья могут обидеться. — Старик с трудом уселся и бросил хлебные крошки к ногам Хелден.

— Монета «Вольфшанце» имеет две стороны, — прошептала она.

И тут Хелден услышала. Слова были произнесены в том же ритме, спокойно и монотонно, но сейчас в них был смысл:

— Он мертв, не так ли?.. Не отвечайте мне, а лишь кивните или покачайте головой. Вы разговариваете со старым человеком, который почти лишился рассудка. Помните это.

Хелден застыла от изумления. И своим молчанием она как бы разрешила старику самому ответить на свой вопрос:

— Клаус мертв. Все-таки она нашли и убили его.

— Это «Одесса», — сказала она. — «Одесса» убила его. Повсюду была намалевана свастика.

— Люди «Вольфшанце» хотят заставить нас поверить в это. — Герхард подбросил вверх хлебные крошки, голуби тут же начали из-за них драться. — Сюда, милые перышки! Время попить чайку! — Он повернулся к Хелден, посмотрел отчужденными глазами. — «Одесса» всего лишь козел отпущения. Это так очевидно.

— Вы упомянули «Вольфшанце», — прошептала Хелден. — Человек с фамилией Холкрофт получил письмо с угрозами. Оно написано тридцать лет назад, подписано людьми «Вольфшанце», которым удалось выжить.

На мгновение Герхард перестал дрожать.

— Из членов «Вольфшанце» выжил только один! Клаус Фалькенгейм. Были там и другие, они жили, но это были не орлы, это была мразь. А сейчас они думают, что пришло их время.

— Я не понимаю.

— Я вам объясню, но не здесь. Как стемнеет, приходите в мой дом на озере. К югу отсюда, в трех километрах за развилкой есть тропинка...

Он объяснил ей дорогу. А потом с трудом поднялся, бросив последние крошки птицам.

— Не думаю, что за вами будут следить, — сказал он со старческой усмешкой, — но убедитесь в этом. У нас есть работа, и ее надо сделать быстро... Сюда, мои милые перышки! Это ваш последний обед.


Глава 37


Небольшой одномоторный самолет кружил в небе над плоским пастбищем в Шамбери. Пилот ждал, когда зажжется двойная линия огней — сигнал для посадки. На земле стоял другой самолет — гидроплан с колесами в поплавках, готовый к взлету. Он поднимется через несколько минут после того, как первый самолет добежит до конца примитивной полосы. Гидроплан понесет свой ценный груз вдоль восточного рукава Роны, пересечет швейцарскую границу и приводнится на Женевском озере, в двенадцати милях к северу от города. Груз был без названия, но пилотов это не волновало. За него заплачено так же хорошо, как за переброску курьеров наркобизнеса.

Только однажды женщина — она-то и была ценным грузом — проявила беспокойство, когда небольшой самолет неожиданно попал в сильную грозу.

— Погода слишком плоха для такого легкого самолета, — сказал пилот. — Было бы разумнее вернуться.

— Забирайте выше.

— Не позволяет мощность двигателя. Кроме того, мы не знаем, насколько обширен грозовой фронт.

— Тогда летите прямо. Я плачу за время и транспортировку. К вечеру я должна быть в Женеве.

— Если прижмет к реке, нас могут обнаружить патрули. Наш полет не зарегистрирован.

— Если нас посадят на реке, я подкуплю патруль. Мы купили их на границе в Порт-Боу, купим и здесь. Продолжайте полет.

— А если потерпим аварию, мадам?

— Нет.

Под ними в темноте зажглись огни Шамбери. Пилот произвел небольшой маневр, и через несколько секунд самолет коснулся земли.

— Вы отлично справились, — сказала ценная пассажирка, протягивая руку к пряжке пристяжного ремня. — Следующий пилот так же хорош, как и вы?

— Да, мадам, и даже лучше. Он знает радарные пункты в окружности десяти воздушных миль. Это ас, и вам придется раскошелиться.

— Охотно, — ответила Альтина.

Гидросамолет поднялся в ночное небо точно в 10.57. Полет через границу пройдет на малой высоте и займет не более двадцати — тридцати минут. Этот отрезок пути был по силам только профессионалу, и именно такой ас сидел в кабине самолета: коренастый мужчина с рыжей бородкой и тонкими рыжими волосами. Он жевал наполовину выкуренную сигару и говорил по-английски с резким акцентом. За первые несколько минут полета он не проронил ни слова, но, когда пилот заговорил, Альтина пришла в ужас.

— Я не знаю, что вы везете с собой, мадам, но по всей Европе объявлен ваш розыск.

— Что?Кто объявил тревогу и как вы об этом узнали? Мое имя не упоминалось, мне гарантировали это!

— Бюллетень, распространенный Интерполом по всей Европе. Очень подробный. Редко международная полиция занимается поисками женщины — скажем так — вашего возраста и внешности. Я полагаю, ваша фамилия Холкрофт.

— Ничего не предполагайте. — Альтина сжала пристяжной ремень, пытаясь не дать волю чувствам. Она знала, почему это так напугало ее. Ведь человек из Хар-Шхаалаф заверил ее, что «они повсюду». Альтину выводил из себя тот факт, что люди «Вольфшанце» давят на Интерпол, используют его аппарат в своих целях. Ей следует избегать не только нацистов «Вольфшанце», но и постараться не угодить в сети законных агентов. Это была хитрая ловушка. Ее преступление неопровержимо: сначала путешествие с фальшивым паспортом, а затем и вовсе без документов. И ничем эти нарушения закона не объяснить. Любое объяснение укажет на связь ее сына — сына Генриха Клаузена — с заговором, а это уничтожит его. Нельзя допустить, чтобы ее сын стал жертвой. Ирония в весьма реальной возможности проникновения людей «Вольфшанце» в правительственные структуры... Они повсюду.Если Альтина попадется, люди «Вольфшанце» убьют ее до того, как она все расскажет.

Смерть приемлема, молчание — нет. Она обернулась к бородатому пилоту:

— Как вы узнали о бюллетене? Мужчина пожал плечами.

— Как я узнаю о радарных установках? Вы платите мне, я плачу другим. В наши дни не существует чистой прибыли.

— В этом бюллетене говорится, почему... почему разыскивается старая женщина?

— Все довольно странно, мадам. В бюллетене ясно сказано, что женщина путешествует с фальшивым паспортом, но ее нельзя задерживать. А ее местонахождении следует сообщить Интерполу в Париж, а далее — в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк?

— Оттуда пришел запрос. От детектива, лейтенанта нью-йоркской полиции Майлза.

— Майлза? — нахмурилась Альтина. — Я никогда о нем не слышала.

— Возможно, о нем слышала та женщина, — сказал пилот, перекатывая во рту сигару. Альтина зажмурилась.

— Ты хотел бы иметь чистую прибыль?

— Я не коммунист, деньги меня не оскорбляют.

— Спрячь меня в Женеве. Помоги мне найти одного человека.

Пилот проверил приборы. Затем заложил вираж.

— За это придется заплатить.

— Я заплачу, — сказала он.

Иоганн фон Тибольт, напоминая грациозного разъяренного зверя, мерил шагами гостиничный номер. Его слушателями были двое Кесслеров; первый заместитель префекта Женевского кантона покинул номер несколько минут назад. Они остались втроем, напряженность витала в воздухе.

— Она где-то в Женеве, она должна быть здесь.

— И очевидно, под другим именем, — добавил Ганс Кесслер. Его медицинский саквояж лежал около ног. — Мы найдем ее. Надо просто распределить людей, дав им ее описание. Наш заместитель заверил, что все обойдется без проблем.

Фон Тибольт замер.

— Без проблем?! Я полагаюсь на вас, а он утверждает, что все «без проблем». Согласно информации нашего заместителя, женевская полиция сообщила о ней Интерполу. Все просто. Настолько просто, что она пропутешествовала минимум четыре тысячи миль, не будучи обнаруженной. Четыре тысячи миль через компьютеры, на самолете через границы и по крайней мере через две иммиграционные зоны. И ничего. Не валяйте дурака, Ганс. Она искуснее, чем мы думали.

— Завтра пятница, — сказал Эрих. — Холкрофт должен быть здесь завтра, он свяжется с нами. Когда он будет у нас, мы получим и Альтину.

— Холкрофт говорил, что останется в «Д'Аккор», но изменил свое намерение. Никто не бронировал номер на это имя, и при этом мистер Фреска выписался из отеля «Георг V». — Фон Тибольт стоял у окна. — Мне это не нравится. Тут что-то не так.

Ганс потянулся за выпивкой.

— Я думаю, вы не заметили главного.

— Чего?

— Холкрофт что-то заподозрил. Он думает, что за ним следят. Это настораживает его, и он проявляет осмотрительность. Я буду очень удивлен, если узнаю, что он снял номер в гостинице на свое имя.

— Допускаю, что он мог использовать имя Фреска или какое-то производное от него, но я бы его обнаружил, — сказал фон Тибольт, отметая замечания младшего Кессле-ра. — Ничего похожего нет ни в одной гостинице Женевы.

— А есть ли Теннисон, — тихо спросил Эрих, — или нечто подобное?

—Хелден? — обернулся Иоганн.

— Хелден, — кивнул старший Кесслер. — Она была с ним в Париже. Возможно, помогает ему и теперь; вы это тоже предполагали.

Фон Тибольт стоял в безмолвии.

— Хелден и ее омерзительные негодяи сейчас слишком заняты. Они рыскают в поисках «Одессы», считая ее виновной в убийстве Полковника.

— Фалькенгейм? -воскликнул Ганс. — Фалькенгейм мертв?

—Фалькенгейм являлся руководителем «Нахрихтендинст», а если быть точным, ее последним действующим членом. С его смертью у «Вольфшанце» не стало противников. Его еврейская армия обезглавлена; то немногое, что было им известно, похоронено с их лидером.

— Евреи? С «Нахрихтендинст»? — Эрих выглядел раздраженным. — Ради Бога, о чем вы говорите?

— Объявлен удар по киббуцу Хар-Шхаалаф; вина ляжет на террористов «Возмездия». Уверен, что название Хар-Шхаалаф вам кое о чем говорит. В конце концов «Нахрихтендинст» повернулась лицом к евреям Хар-Шхаалаф. Отбросы к отбросам.

— Я хотел бы выслушать более обстоятельное объяснение, — сказал Эрих.

— Позже. Мы должны сконцентрироваться на Холкрофтах. Мы должны... — Фон Тибольт замолчал, какая-то мысль мелькнула в его голове. — Приоритеты. Всегда имейте в виду приоритеты, — добавил он, как будто говоря сам с собой. — А первоочередная задача — это документ в «Ла Гран банк де Женев», по которому сын Генриха имеет преимущество. Найти и изолировать его,держать в абсолютной изоляции. Для достижения цели нам необходимо тридцать часов дополнительного времени.

— Я не понимаю вас, — вмешался Ганс. — Что произойдет через тридцать часов?

— Мы втроем встретимся с директорами банка, — сказал Эрих. — Все будет подписано и исполнено в присутствии банковского адвоката, все законы Швейцарии будут соблюдены. Деньги переведут в Цюрих, и мы получим контроль над ними в понедельник утром.

— Но если отсчитывать тридцать часов от утра пятницы, это будет...

— Полдень субботы, — завершил фон Тибольт. — Мы встречаемся с директорами в субботу утром, в девять часов. Никто, кроме Холкрофта, не сомневался в нас. Манфреди позаботился об этом несколько месяцев назад. Мы не только приемлемы, мы, черт возьми, почти святые люди. Мое письмо МИ-5 — венец всему. К полудню в субботу все будет завершено.

— Им так не терпится лишиться семисот восьмидесяти миллионов долларов, что они откроют банк в субботу? Блондин рассмеялся.

— От имени Холкрофта я попросил о конфиденциальности и ускорении процедуры. Директора не возражали, не будет против и Холкрофт, когда мы ему об этом скажем. У него имеются свои причины, чтобы покончить со всем этим поскорее. Он не может выйти за пределы своих возможностей. — Фон Тибольт взглянул на Эриха, широко улыбнувшись. — Он теперь считает нас двоих друзьями, опорой, в которой очень нуждается. Программа обещает больший успех, чем мы ожидали. — Кесслер кивнул. — К полудню в субботу он подпишет окончательные условия.

— Что еще за условия? — спросил Ганс обеспокоенно. — Что все это значит? Что он подпишет?

— Каждый из нас их подпишет, — ответил фон Тибольт, сделав паузу, чтобы подчеркнуть сказанное. — Это требование швейцарского закона при переводе больших сумм. Мы встретились и нашли полное взаимопонимание; нам пришлось узнать друг друга и поверить друг другу. Следовательно, на тот случай, если один из нас умрет раньше других, каждый подписывает обязательство передать все права и привилегии своему партнеру. Разумеется, кроме двух миллионов, предназначенных прямым наследникам. Эти два миллиона — предписанные законом и запрещенные для передачи другим исполнителям — исключают любое надувательство.

Молодой Кесслер тихонько присвистнул.

— Блестяще. Значит, окончательное условие — эта заключительная статья, в которой каждый из вас определил для других меру ответственности, — никогда не должна была стать частью документа... потому что таков закон. Если бы это случилось, Холкрофт с самого начала мог заподозрить что-то неладное. — Доктор в знак восхищения кивнул, его глаза заблестели. — Но этого не случилось, потому что это — закон.

—Абсолютно точно. А любой закон надо соблюдать:

Пройдет месяц или недель шесть, и все уже станет не важно. Но пока мы не добьемся существенного прогресса, не должно быть никакой тревоги.

— Понимаю, — сказал Ганс. — Но фактически в субботу к полудню Холкрофт должен исчезнуть, не так ли? Эрих поднял руку.

— Лучше всего подвергнуть его на какое-то время воздействию твоих лекарств. Превратить его в функционального психического инвалида... пока будет распределяться значительная часть фондов. А после этого уже все станет не важным. Мир будет занят происшедшим в Цюрихе. Сейчас мы должны поступать так, как считает Иоганн. Мы обязаны найти Холкрофта, пока его мать не опередила нас.

— И под каким угодно предлогом, — добавил фон Тибольт, — держать его в полной изоляции, пока не состоится наша послезавтрашняя встреча. Вне всякого сомнения, Альтина попытается найти его, и тогда она попадет в поле нашего зрения. У нас есть в Женеве люди, которые позаботятся обо всем остальном. — На мгновение он заколебался. — Как всегда, Ганс, твой брат выбирает оптимальное решение. Но ответ на твой вопрос — да. К полудню в субботу Холкрофт должен исчезнуть. Когда я размышляю обо всем этом, то начинаю сомневаться, что нам потребуется дополнительное время.

— Вы снова меня раздражаете, — сказал ученый. — Я во многом полагаюсь на ваше экзотическое мышление, но отклонение от стратегии в сложившейся ситуации вряд ли желательно. Холкрофт должен быть в пределах досягаемости. Вы ведь сказали: пока не произойдет существенного прогресса, тревоги не должно быть.

— Я не думаю, что это случится вообще, — ответил фон Тибольт. — Осуществляемые мною изменения одобрили бы наши отцы. Я скорректировал расписание.

— Вы сделали что?

—Когда я употребляю слово «тревога», то имею в виду законные власти, а не Холкрофта. Законность вечна, жизнь коротка.

— Какое расписание? Почему?

— Сначала второй вопрос, но вы можете на него ответить и сами. — Иоганн стоял перед креслом, в котором сидел старший Кесслер. — Итак, что это было за оружие — простое, но самое эффективное, — которое использовало в войне наше отечество? Какая стратегия могла поставить Англию на колени, если бы не было сомневающихся? Что за разящие молнии потрясали мир?

— Блицкриг, -ответил доктор, вместо своего брата.

— Да. Быстрое, решительное нападение ниоткуда. Люди, оружие, техника стремительно переходят через границы, оставляя за собой беспорядок и разрушения. Целые народы разъединены, они не способны сомкнуть ряды, принять какое-либо решение. Блицкриг, Эрих. Мы должны взять его на вооружение без колебаний.

— Это абстракция, Иоганн. Конкретнее!

— Хорошо. Первое: Джон Теннисон написал статью, которую завтра подхватят телеграфные агентства и распространят по всему миру. Тинаму вел записи, и поговаривают, что их обнаружили. Имена всесильных людей, которые нанимали его, даты, источники финансирования. В центрах мировой власти это произведет эффект массового электрошока. Второе: в субботу будет приведен в действие женевский документ, фонды окажутся в Цюрихе. В воскресенье мы туда переезжаем, в наши штаб-квартиры: они готовы, все коммуникации функционируют. Если Холкрофт будет с нами, Ганс усыпит, его, если не с нами — Холкрофт умрет. Третье: в понедельник активы попадают под наш контроль. И мы начинаем передачу фондов нашим людям, сконцентрировав внимание на главных пунктах. Сначала Женева, затем Берлин, Париж, Мадрид, Лиссабон, Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Хьюстон, Лос-Анджелес и Сан-Франциско. К пяти по цюрихскому времени мы передвигаемся в Тихий океан. Гонолулу, Маршальские острова и острова Гильберта. К восьми Новая Зеландия: Окленд и Веллингтон. В десять — Австралия: Брисбен, Сидней, Аделаида и Перт. Затем через Сингапур на Дальний Восток. Первый этап заканчивается в Нью-Дели; к этому времени на бумаге мы финансируем уже три четверти земного шара. Четвертое: в конце вторых суток, во вторник, мы получаем подтверждение, что все средства получены, переведены в наличные и готовы к использованию. Пятое: я делаю двадцать три телефонных звонка из Цюриха. Я позвоню в разные столицы мира людям, которые пользовались услугами Тинаму. Я скажу им, что в ближайшие несколько недель к ним будут предъявлены определенные требования; думаю, они пойдут на уступки. Шестое: в среду все начнется. Первое убийство будет символическим. Канцлер в Берлине, лидер бундестага. Мы стремительно перенесем блицкригна запад. — Фон Тибольт замолчал на секунду. — В среду будет активирован код «Вольфшанце».

Зазвонил телефон. Казалось, никто звонка не услышал. Через мгновение фон Тибольт снял трубку:

—Да?

Он смотрел на стену, слушая в полном молчании. Наконец, Иоганн заговорил:

— Используйте слова, которые я вам сообщил, — сказал он мягко. — Убейте их. — И повесил трубку.

— Что случилось? — спросил доктор. Все еще держа руку на телефоне, фон Тибольт мрачно произнес:

— Это было только предположение, вероятность, но я послал своего человека в Невшатель. Присмотреть кое за кем. Этот кто-то встретился с одним человеком. Впрочем, не важно. Скоро они умрут. Моя прелестная сестра и предатель по имени Вернер Герхард.

* * *


«Это совершенно бессмысленно», — думал Холкрофт, слушая Вилли Эллиса по телефону. Он дозвонился до него в отель «Д'Аккор» из телефонной будки переполненного женевского дворца Нюве, полностью уверенный в том, что к этому моменту Эллис уже связался с Альтиной. Он ошибся, ее там не было. Но ведь мать говорила ему про гостиницу «Д'Аккор», говорила, что она встретит его в гостинице «Д'Аккор».

— Ты описал ее? Американка, около семидесяти, высокая?

— Естественно. Все, о чем ты просил полчаса назад. Здесь нет никого по фамилии Холкрофт, ни одна женщина не подходит под твое описание. И вообще здесь нет американцев.

— Какое-то безумие. — Ноэль попытался привести свои мысли в порядок. Теннисон и Кесслеры прибудут лишь к вечеру, ему некуда обратиться. Возможно, мать находится в таком же положении. Откуда-нибудь звонит, пытается найти его в гостинице, полагая, что он там. — Вилли, позвони в регистратуру и скажи, что я только что объявился. Используй мое имя. Скажи им, что я интересовался, нет ли для меня какой-нибудь информации.

— Мне кажется, ты не знаком с правилами Женевы, — сказал Вилли. — К информации между двумя людьми не допускается третий, и «Д'Аккор» не исключение. Откровенно говоря, на меня странно посмотрели, когда я интересовался твоей матушкой.

— В любом случае попытайся еще.

— Есть способ получше. Думаю, что если я... — Вилли не закончил фразу. Холкрофт услышал, как откуда-то издалека доносится стук. — Подожди минутку, кто-то стучится в дверь. Я только спрошу, что им нужно, и мы договорим.

Ноэль услышал звук открывающейся двери. Послышались неясные голоса, последовал быстрый обмен словами и вновь шаги. Холкрофт ждал, когда Вилли возьмет трубку.

Раздался кашель, нет, не кашель. Что это? Попытка закричать?

— Вилли?

Молчание. И вновь шаги.

— Вилли? -Неожиданно Ноэль похолодел. В животе вновь возникла боль, как только он вспомнил слова. Те самые слова!

...Кто-то случит в дверь. Подождите минутку. Я спрошу, что им нужно, и мы договорим...

Еще один англичанин. За четыре тысячи миль от Нью-Йорка. И ярко вспыхнувшая спичка в окне через двор.

Питер Болдуин.

—Вилли! Вилли, где ты? Вилли! Послышался щелчок. Аппарат отключился. О Боже! Что он наделал?Вилли! На лбу выступили капли пота, руки задрожали. Он должен ехать в «Д'Аккор». Надо добраться туда как можно скорее, найти Вилли, помочь ему. О Боже! Как ему хотелось, чтобы пульсирующая боль в глазах прекратилась! Холкрофт выскочил из будки и рванулся вниз по улице, к машине. Включил мотор, потеряв на мгновение представление о том, где он находится и куда собирается ехать. «Д'Аккор». Отель «Д'Аккор»! На улице де Гранж недалеко от Пюи-Сен-Пьерр. Улица, застроенная очень старыми домами — особняками. «Д'Аккор» — самый внушительный. На холме... какомхолме? Он не имел представления, как туда добраться!

Холкрофт поехал вниз по улице, затормозил на углу, где на светофоре стояли машины. Высунулся в окно и прокричал изумленной женщине, сидевшей за рулем машины:

— Пожалуйста!Улица де Гранж, как туда проехать? Женщина не отозвалась на его крик. Она отвела взгляд и уставилась прямо перед собой.

— Пожалуйста, человеку плохо. Я думаю, очень плохо. Пожалуйста, леди! Я почти не говорю по-французски. Я не знаю немецкого... Пожалуйста!

Женщина повернулась и какое-то мгновение изучала его лицо. Затем опустила оконное стекло.

— Улица де Гранж?

— Да, пожалуйста!

Она быстро проинструктировала его. Через пять кварталов повернуть направо к подножию холма, затем налево...

Машины двинулись. Обливаясь потом, Ноэль старался запомнить каждое слово, номер, поворот. Поблагодарив, он резко нажал на акселератор.

Одному Богу известно, как он сумел добраться до этой улицы, но вдруг Ноэль увидел яркие золотые буквы: "Отель «Д'Аккор».

Руки его дрожали. Холкрофт припарковался и вышел из машины. Надо закрыть ее. Дважды Ноэль попытался всунуть ключ в замочную скважину и не смог. Тогда он задержал дыхание и упер пальцы в металл. Стоял так, пока пальцы не перестали дрожать. Надо взять себя в руки, надо сосредоточиться.Следует быть очень осторожным. Он уже встречался с этим врагом раньше и боролся С ним.

Взглянув на богато украшенный вход в отель, Холкрофт заметил за стеклянными дверьми, как швейцар с кем-то разговаривает. Он не может пройти через эту дверь в холл. Если Вилли Эллис попал в ловушку, враг дожидается его, Холкрофта, в холле.

Ноэль заметил узкий переулок, ведущий вниз, к другой стороне здания. На вывеске разглядел надпись: «Livraisons»[32 - Доставка (фр.).].

Где-то в этой аллейке должен быть вход для разносчиков. Приподняв воротник плаща, он пересек асфальтированную дорогу. Правая рука, засунутая в карман, ощущала сталь пистолета, левая — отверстие цилиндрического глушителя. На мгновение он вспомнил, кто подарил ему оружие. О, Хелден. Где ты? Что случилось?

Ничего, как и у тебя...

Абсолютно ничего.

Он подошел к двери, когда из нее как раз выходил человек в белом халате. Подняв руку в знак приветствия, Холкрофт улыбнулся незнакомцу:

— Извините меня, вы говорите по-английски?

— Конечно, мсье. Это Женева.

Незнакомец воспринял вопрос как шутку, и ничего больше, но глупый американец был готов заплатить пятьдесят франков за дешевый халат — почти вдвое больше того, что стоит новый халат. Сделка состоялась быстро — это Женева. Холкрофт снял свой плащ, перекинул его через левую руку, надел халат и вошел внутрь.

Номер Вилли находился на третьем этаже. Последняя дверь в коридоре. Ноэль пересек прихожую, ведущую к темной лестнице. На площадке возле стены стояла тележка с тремя закрытыми коробками с мылом. На них была водружена открытая и полупустая четвертая картонка. Он сдвинул ее в сторону, подхватил оставшиеся три коробки и начал подниматься по мраморным ступенькам, надеясь, что его признают за своего.

— Jacques? Cest vous?[33 - Жак? Это вы? (фр.)] — послышался снизу приятный голос.

Холкрофт повернулся, пожав плечами.

— Pardon. Je croyais que c'etait Jacques qui travaille chez la fleuriste.[34 - Простите, я думал, это Жак из цветочного магазина (фр.).]

— Non, — сказал Ноэль, продолжая взбираться вверх.

Добравшись до третьего этажа, Ноэль поставил коробки на пол и снял халат. Надев свой плащ и нащупав пистолет, медленно открыл дверь; в коридоре никого не было.

Подошел к последней двери справа, прислушиваясь к звукам. Все тихо. Он вспомнил, как пару дней назад вот так же прислушивался около другой двери, в другом коридоре, не похожем на этот — расписанном под слоновую кость. Это было в Монтро. Перестрелка. И смерть.

Боже, неужели что-то случилось с Вилли? Вилли, который не отказал ему, который остался другом даже тогда, когда другие попрятались. Холкрофт вытащил оружие, дотянулся до ручки двери, отступил назад, насколько было возможно, одним движением повернул ручку и всем телом навалился на дверь, тараня ее плечом. Дверь широко распахнулась, ударившись в стенку. Она не была заперта.

Ноэль прижался к стене, держа перед собой пистолет. В номере никого не оказалось, но окно было открыто, и холодный зимний воздух трепал занавески. В замешательстве Ноэль вошел в комнату, задаваясь вопросом, почему открыто окно в такую погоду.

И тут он увидел эти пятна на подоконнике. Кто-то истекал кровью. За окном пожарный выход. Он разглядел красные следы на ступеньках. Тот, кто спускался по ним, был сильно ранен.

Вилли?

— Вилли? Вилли, ты здесь? Молчание.

Холкрофт вбежал в спальню.

Никого.

— Вилли?

Он уже собирался повернуть назад, но увидел странные знаки на филенках закрытой двери. Они были раскрашены в золотисто-лиловые, розовые, белые и светло-голубые тона. Но то, что он увидел, не походило на роспись в стиле рококо.

Филенки были измазаны кровью.

Он подбежал к двери и ударил ее с такой силой, что та треснула.

Ничего ужаснее в своей жизни он не видел. Окровавленное тело Вилли Эллиса было переброшено через край пустой ванны. На груди и животе виднелись глубокие раны, внутренности вывалились поверх пропитанной кровью рубашки, горло разрезано так глубоко, что голова еле держалась на шее, широко раскрытые глаза застыли в агонии.

Силы покинули Ноэля, он пытался вдохнуть больше воздуха, который никак не шел в его легкие.

И тут чуть выше изуродованного тела, на кафеле, он увидел начертанное кровью слово: «НАХРИХТЕНДИНСТ».


Глава 38


Хелден нашла тропинку, прошагав три километра от развилки дороги из Пре-дю-Лак. Она попросила у швейцара электрический фонарик и сейчас освещала себе дорожку через лес, направляясь к дому Вернера Герхарда.

Не очень-то похоже на дом, подумала Хелден, увидев перед собой странное сооружение, более смахивающее на миниатюрную каменную крепость. Дом был невелик — меньше, чем коттедж Полковника, — и оттуда, где она стояла, стены выглядели очень толстыми. Луч света выхватил выпуклые камни, схваченные цементом вдоль обеих сторон дома, которые находились в поле ее зрения. Крыша тоже смотрелась солидно. Несколько очень узких окон располагались высоко над землей. Ей не доводилось раньше видеть подобные дома. Казалось, особняк материализовался из прекрасной детской сказки.

В какой-то степени это был ответ на вопрос, спровоцированный замечаниями швейцара несколько часов назад, когда она вернулась с деревенской площади.

— Ну что, нашли сумасшедшего Герхарда? Говорят, он был известным дипломатом, пока его не ударили по голове. Поговаривают, что старые друзья все еще не забывают его, хотя никто из них уже давно не приезжает к нему. Но когда-то они хорошо о нем позаботились. Построили ему добротный коттедж на озере, который не разрушат никакие рождественские ветры.

Ни ветер, ни шторм, ни снег не оставят на этом доме никаких следов. Кто-то действительно хорошо о нем позаботился. Хелден услышала звук открывающейся двери. Это удивило ее, потому что она не заметила дверей. Затем луч света выхватил низкую фигуру Вернера Герхарда, стоявшего с поднятой рукой на крыльце со стороны озера.

Как этот старый человек мог узнать о ее приходе?

— Значит, вы пришли, — сказал Герхард без каких-либо признаков слабоумия в голосе. — А сейчас быстрее в дом, в лесу холодно. Проходите к огню. Выпьем с вами чаю.

Комната выглядела больше, чем можно было предположить по внешнему виду дома. Тяжелая мебель — изобилие кожи и дерева — старая и удобная. Хелден устроилась на диване, согретая огнем и чаем. Она даже не подозревала, что замерзла до такой степени.

Они проговорили несколько минут, в течение которых Герхард упредил вопрос, готовый сорваться с ее языка.

— Я приехал сюда из Берлина пять лет назад через Мюнхен, где для меня и продумали новый облик. Я превратился в «жертву» «Одессы», в разбитого человека, доживающего свои годы в старости и уединении. Я объект насмешек; все данные о моем здоровье у доктора в больнице. Его фамилия Литвак, если он когда-либо вам понадобится. Это единственный человек, который знает, что я в абсолютно здравом уме.

— Но зачем вам нужно это прикрытие?

— Поймете из нашего разговора. Кстати, вы удивились, что я моментально узнал о вашем приходе? — Герхард улыбнулся. — Этот примитивный коттедж на самом деле построен очень изощренно. Никто не проберется сюда незамеченным. В доме сразу слышится вой сирены. — Улыбка исчезла с лица старика. — Ну а сейчас расскажите, что произошло с Клаусом?

Она рассказала ему все. Герхард слушал молча, с болью во взгляде.

— Звери, — произнес он. — Они не могут даже казнить человека с соблюдением хотя бы видимых приличий; им обязательно надо искалечить жертву. Да будь они прокляты!

— Кто?

— Фальшивые «Вольфшанце». Звери. Не орлы.

— Орлы? Не понимаю.

— Заговор с целью убийства Гитлера в июле сорок четвертого был заговором генералов. Военные, главным образом порядочные люди, видели весь ужас, творимый фюрером и его сумасшедшими фанатиками. Они боролись не за Германию. Их цель состояла в убийстве Гитлера, поисках мира и выдаче убийц и садистов, действовавших от имени рейха. Роммель назвал этих людей «истинными орлами Германии».

— Орлами... — повторила Хелден. — Вам не остановить орлов...

— Что вы сказали? — спросил старик.

— Ничего, продолжайте, пожалуйста.

— Конечно, генералы потерпели поражение, началась кровавая резня. Двести двенадцать офицеров, многие лишь по подозрению, оказались под пытками и были казнены. Затем неожиданно появилась «Вольфшанце» как оправдание для всех порядочных людей внутри рейха. Тысячи людей, которые высказывали хотя бы самую незначительную критику в адрес военных и политиков, подвергались арестам и казням на основании сфабрикованных доказательств. Подавляющее большинство никогда не слышало о штаб-квартире ставки «Вольфшанце», а еще меньше о каких-либо попытках покушения на жизнь Гитлера. Роммель получил приказ покончить с собой. Отказ повлек бы казнь пяти тысяч произвольно выбранных человек. Самые худшие опасения генералов сбывались: маньяки полностью захватили контроль над Германией. Именно этому они пытались помешать, создавая «Вольфшанце». Их «Вольфшанце», настоящую «Вольфшанце».

— Их...«Вольфшанце»? — спросила Хелден. — «Монета „Вольфшанце“ имеет две стороны».

— Да, — сказал Герхард. — Существовала другая «Вольфшанце», другая группа, также желавшая покончить с Гитлером. Но по абсолютно другим причинам. Эти люди считали, что фюрер потерпел неудачу. Они видели его слабость, его ограниченные способности. Они хотели заменить действующих безумцев другими, более эффективными. Они призывали не к миру, а к дальнейшему ведению войны. Их стратегия включала методы, о которых никто не слышал со времен нашествия монголов. Они планировали порабощение целых народов, массовые казни за малейшие нарушения, разгул столь ужасного насилия, что человечество было бы вынуждено добиваться перемирия во имя гуманизма. — Герхард сделал паузу, а когда заговорил снова, в его голосе послышалась ненависть. — Это была ложная «Вольфшанце», которой не должно было быть. Люди той «Вольфшанце» до сих пор ей верны.

— Но ведь они участвовали в заговоре с целью убийства Гитлера, — сказала Хелден. — Как им удалось выжить?

— Они превратились в наиболее пламенных сторонников Гитлера. Быстро перегруппировались, притворились самыми ярыми противниками вероломства и обрушились на других. И как всегда, усердие и жестокость произвели впечатление на фюрера; в сущности, он был прирожденным трусом. Некоторые из них занимались казнями, и Гитлер был восхищен их преданностью.

Хелден подвинулась на край дивана.

— Вы сказали, что эти люди — из другой «Вольфшанце» — все еще ей верны. Наверняка многие из них уже в могиле.

Старик вздохнул.

— Вы действительно не знаете? Клаус вам ничего не рассказывал?

— Вы знаете, кто я? — спросила Хелден.

— Конечно. Вы сами отправляли мне письма.

— Я отправила много писем Полковника, но ни одного-в Невшатель.

— Те, что были адресованы мне, я получил.

— Он писал вам обо мне?

— Часто. Он вас очень любил. — Лицо Герхарда озарилось улыбкой, но, когда он снова заговорил, улыбка исчезла. — Вы спросили меня, как люди фальшивой «Вольфшанце» спустя столько лет сохранили свою преданность организации. Конечно, вы правы. Большинство из них уже мертвы. Значит, это не они, это их дети.

— Дети?

— Да. Они повсюду — в любом городе, провинции, стране. Они принадлежат к любой профессии, любой политической группе. В их обязанности входит оказание постоянного давления, убеждение других людей в том, что их жизнь может быть намного лучше, если сильные выступят против слабых. Злые голоса вместо добрых, жестокость вместо разума. Это происходит везде, и лишь немногие знают, что в действительности это всеобщая подготовка. Дети выросли.

— Откуда они появились?

— Мы подошли к самой сути, и это даст вам ответ на другие вопросы. — Старик наклонился вперед. — Акция проходила под кодовым названием «Дети Солнца» и началась в 1945 году. Тысячи детей в возрасте от шести месяцев до шестнадцати лет были вывезены из Германии. Во все части света.

Когда Герхард поведал ей все, Хелден почувствовала себя разбитой, физически больной.

— Был составлен план, — продолжал Герхард, — каким образом сделать так, чтобы миллионы и миллионы долларов стали доступны «детям Солнца» после заданного периода времени. Время высчитали путем проекции нормальных экономических циклов; оно составило тридцать лет.

Резкий вздох Хелден на мгновение остановил старика, но он продолжал:

— Этот план составили три человека... Стон вырвался из груди Хелден.

— Эти трое имели доступ к фондам, а не только к расчетам, а один из них, возможно, был самым блистательным финансистом нашего времени. Он, и только он объединил международные экономические силы, что обеспечило взлет Адольфа Гитлера. И когда рейх обманул его ожидания, он постарался создать другой.

— Генрих Клаузен... — прошептала Хелден. — О Боже, нет!.. Ноэль! О Боже, нет!

— Он не более чем инструмент, средство для перекачки денег. Он ничего не знает.

— Тогда... — Глаза Хелден широко открылись, боль в висках обострилась.

— Да, — сказал Герхард, дотрагиваясь до ее руки. — Избрали юного мальчика, одного из сыновей. Совершенно необыкновенного ребенка, фанатически преданного члена организации гитлерюгенд. Выдающегося, красивого. За ним следили, его учили, готовили для исполнения миссии его жизни.

— Иоганн... О силы небесные, это Иоганн.

— Да. Иоганн фон Тибольт. Он-то, как считают, и приведет «детей Солнца» к власти во всем мире.

Шум, эхом отдававшийся в висках, становился все громче, неприятнее и оглушительнее. Образы стали расплывчатыми, комната закружилась, все утонуло в темноте. Хелден провалилась в пустоту.

Она открыла глаза, не представляя, как долго находилась в забытьи... Герхарду удалось прислонить ее к дивану, и сейчас он стоял рядом, держа у нее под носом бокал с бренди. Она схватила его и залпом проглотила содержимое. Алкоголь подействовал быстро, вернув ее назад к ужасной действительности.

— Иоганн, — прошептала она. — Вот почему Полковник...

— Да, — произнес старик, помогая ей. — Именно поэтому Клаус вызвал вас к себе. Бунтующая дочь фон Тибольт, рожденная в Рио, чуждая брату и сестре. Была ли эта отчужденность искренней или вас использовали для проникновения в ряды странствующей недовольной германской молодежи? Мы должны были это выяснить.

— Использовать и убить, — добавила Хелден, содрогаясь. — Они пытались убить меня в Монтро. Боже, мой брат.

Старик с трудом приподнялся.

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — сказал он. — Это был трагический вечер со множеством ошибок. Те двое, что искали вас, наши люди. Они получили четкие инструкции: узнать все, что можно, о Холкрофте. Тогда он был еще неизвестным субъектом. Был ли он членом «Вольфшанце», их «Вольфшанце»? И если ему суждено жить, мы могли бы убедить его присоединиться к нам. Как член «Вольфшанце», он был обречен на смерть. В этом случае вас следовало спасти, пока он не вовлек вас в последующие события. По причинам, нам неизвестным, наши люди решили убить его.

Хелден опустила глаза.

— В тот вечер Иоганн послал человека следить за нами. Ему хотелось выяснить, кто так интересуется Ноэлем.

Герхард сел.

— Значит, наши люди видели этого человека и подумали, что фон Тибольт встречается с эмиссаром «детей Солнца». Это означало для них, что Холкрофт — часть «Вольфшанце». Им больше ничего и не требовалось.

— Это моя вина, — сказала Хелден. — Когда человек взял в толпе мою руку, я испугалась. Он сказал мне, чтобы я шла с ним. Он говорил по-немецки. Я подумала, он из «Одессы».

— Он более чем далек от этого. Это был еврей из местечка Хар-Шхаалаф.

— Еврей?

Герхард коротко рассказал ей о странном киббуце в пустыне Негев.

— Это наша маленькая армия. Мы отдаем приказы, они исполняют их. Все очень просто.

Приказ должен дойти до тех мужественных людей, которые будут сражаться на последних баррикадах.Хелден поняла смысл слов из письма Полковника.

— Вы отдадите этот приказ сейчас?

— Высделаете это. Недавно я упоминал доктора Литвака из больницы. У него хранится моя медицинская карточка для тех, кто проявит к ней интерес. Он один из нас. У него есть длинноволновая радиостанция, он связывается со мной ежедневно. Здесь очень опасно иметь телефон. Идите к нему ночью. Он знает код и свяжется с Хар-Шхаалаф. Группа должна быть выслана в Женеву, вы скажете им, что делать. Иоганн, Кесслер, даже Ноэль Холкрофт, если не выйдет из игры, — все должны быть убиты. Эти деньги не должны покидать Женеву.

— Я уговорю Ноэля.

— Надеюсь. Но все может оказаться не так просто, как вы думаете. Его прекрасно обработали. Он глубоко верит даже в реабилитацию отца, которого никогда не знал.

— Откуда вы знаете?

— От его матери. Многие годы мы считали ее частью плана Клаузена и все эти годы жили ожиданием. Но когда встретились с ней, то узнали, что она вне всего этого. Она лишь мостик, ведущий к источнику. Кто еще, кроме Ноэля Клаузена-Холкрофта, чье истинное происхождение вычеркнуто из всех документов, но не из его сознания, согласится с условиями секретности женевского документа? Нормальный человек попросил бы юридического и финансового совета. Но Холкрофт, верный своему завету, все решает сам.

— Его следует убедить, -сказала Хелден. — Он сильный человек, человек чести. Как им удалось так обработать его?

— А почему каждый убежден в правоте своего дела? — спросил старик риторически. — Мы знаем, что есть люди, которые хотели бы остановить его. Мы читали доклады из Рио. Опыт Холкрофта с Морисом Граффом, обвинения, имеющиеся в посольстве. Все это было похоже на шараду, никто не пытался убивать его в Рио, но Графф хотел, чтобы он думал именно так.

— Графф из «Одессы»?

— Никоим образом. Он один из руководителей ложной «Вольфшанце»... единственной «Вольфшанце» в настоящее время. Я хотел сказать, был руководителем: он мертв.

— Что?

— Застрелен вчера человеком, оставившим записку, что это возмездие португальских евреев. Работа вашего братца, разумеется. Графф был слишком старым и сварливым. Он отслужил свое.

Хелден поставила стакан с бренди на пол. Она обязана задать этот вопрос.

— Герр Герхард, почему вы не разоблачили Женеву? Старик взглянул на нее испытующе.

— Потому что разоблачение Женевы — это всего лишь полдела. Стоило нам сделать это, и нас бы сразу убили. Что нелогично. Есть кое-что еще.

— Кое-что?

— Вторая часть. Кто такие «дети Солнца»? Как их звать? Где они? Основной список был составлен тридцать лет назад, он должен бытьу вашего брата. Больше сотни страниц — список где-то спрятан. Фон Тибольт скорее сгорит в огне, чем скажет, где находится список. Но должен быть еще один список! Краткий, возможно, всего на нескольких страницах. Он хранит его либо при себе, либо где-то поблизости. Это список тех, кто получит средства фонда, — доверенных людей «Вольфшанце». Вот этот список надо найти во что бы то ни стало. Вы передадите приказ солдатам Хар-Шхаалаф: предупредить перевод средств и найти список. Это наша единственная надежда.

— Я передам им, — ответила Хелден. — Они найдут его. — Она отвернулась, задумавшись о другом. «Вольфшанце». Даже письмо, написанное Ноэлю Холкрофту тридцать лет назад — умоляющее и угрожающее, — было частью этого чудовищного плана. «Они появляются и угрожают от имени орлов, но ведут себя как звери». — Ноэль мог не знать этого.

— Мог. Название «Вольфшанце» внушало благоговейный страх, было символом мужества. Это единственная «Вольфшанце», с которой связывал себя Холкрофт. Он не имел представления о другой, отвратительной. Никто не знал о ней. Кроме одного человека.

— Полковника?

— Да, кроме Фалькенгейма.

— Как ему удалось спастись?

— В основном благодаря неразберихе при установлении личности. — Герхард прошел к камину и помешал поленья кочергой. — Среди главарей «Вольфшанце» находился командир бельгийского сектора Александр фон Фалькенхаузен. Фалькенхаузен. Фалькенгейм. Клаус Фалькенгейм выехал из Восточной Пруссии в Берлин на встречу. Когда попытка покушения на Гитлера провалилась, Фалькенхаузену каким-то чудом удалось связаться по радио с Фалькенгеймом и рассказать тому о катастрофе. Он умолял Клауса оставаться в стороне. Он сам будет тем «соколом», которого схватят. Другой «сокол» лоялен Гитлеру; он, Фалькенхаузен, это подтвердит. Клаус возражал, но понял необходимость этого. Надо довести дело до конца. Кто-то должен выжить.

— Где мать Ноэля? — спросила Хелден. — Что знает она?

— Сейчас она знает все. Будем надеяться, что ее не охватила паника. Мы потеряли ее в Мексике. Полагаем, что она пытается найти своего сына в Женеве. Ей это не удастся. Как только ее выследят, она умрет.

— Нам надо найти ее.

— Не за счет других приоритетов, — ответил старик. — Понимаете, сейчас существует только одна «Вольфшанце». Вывести ее из строя — главнейшая задача. — Герхард положил кочергу на пол. — Вы увидите доктора Литвака сегодня ночью. Его дом вблизи клиники, чуть выше, на холме в двух километрах к северу. Холм достаточно крут, радио функционирует там хорошо. Я вам дам...

.В комнате раздалось гудение. Оно отражалось от стен так сильно, что Хелден почувствовала вибрацию во всем теле и вскочила на ноги. Герхард отвернулся от камина и уставился в узкое окно в левой стене. Казалось, он изучает грани стекла, дотянуться до которых не может.

— Это система ночного видения. Она способна воспринимать образы в темноте, — сказал он, пристально вглядываясь в ночь. — Мужчина. Я не знаю его. — Он подошел к столу, вытащил небольшой пистолет и протянул его Хелден.

— Что я должна делать? — спросила она.

— Спрячьте его под юбкой.

— Вы не знаете, кто это? — Хелден приподняла юбку, спрятала оружие и уселась в кресло, глядя на дверь.

— Нет. Он приехал вчера. Я видел его на площади. Может быть, один из наших, а возможно, и нет. Я не знаю его.

Хелден услышала за дверью шаги. Затем они затихли, и наступила тишина. Затем послышался стук в дверь.

— Герр Герхард?

Старик ответил своим высоким монотонным голосом, каким разговаривал на площади:

— Силы небесные, кто это? Уже очень поздно, и я молюсь.

— У меня есть новости из Хар-Шхаалаф. Старый человек вздохнул с облегчением и кивнул Хелден.

— Это наш человек, — сказал он, отодвигая засов. — Никто, кроме нас, не знает о Хар-Шхаалаф.

Дверь открылась. На какой-то момент Хелден застыла, затем соскользнула с кресла и растянулась на полу. Фигура в дверях держала в руке длинноствольное оружие; звук выстрела раздался как гром. Сбитое с ног, превращенное в изуродованную кровавую массу тело Герхарда прогнулось назад, на мгновение повисло в воздухе, а затем упало на стол.

Хелден затаилась за кожаным креслом, нащупала под одеждой пистолет.

Снова раздался выстрел, такой же громоподобный, как и первый. Кожаная спинка кресла взорвалась. Еще один, и она почувствовала колющую боль в ноге. Кровь начала просачиваться сквозь чулок.

Она подняла пистолет и несколько раз спустила курок, целясь и не целясь в огромную фигуру в дверях.

Услышала, как мужчина застонал. В панике она ударилась о стенку и, словно загнанное в угол животное, была готова расстаться со своей никчемной жизнью. Слезы заливали ее лицо, когда она снова и снова нажимала на спусковой крючок, пока выстрелы не прекратились. В ужасе она закричала — у нее не осталось ни одного патрона. Хелден молила Бога, чтобы он послал ей быструю смерть.

Она слышала свои стоны — она слышалаих, — как будто парила в небесах и видела внизу хаос и дым.

Дым. Он был везде. Едкий дым заполнил комнату, разъедая глаза, ослепляя ее. Она не понимала: ничего не происходило.

И вдруг услышала слабый, шепчущий голос:

— Дитя мое...

Это был Герхард! Всхлипывая, она оперлась рукой о стену и оттолкнулась. Волоча окровавленную ногу, поползла на шепот.

Дым рассеивался. Сейчас она уже различала фигуру убийцы. Тот лежал на спине, на лбу и шее были видны небольшие красные пятна. Он был мертв.

Герхард умирал. Она склонилась над ним. Слезы Хелден закапали на лицо старика.

— Дитя мое... Иди к Литваку. Сообщи в Хар-Шхаалаф. Держись подальше от Женевы.

— Держаться подальше?..

— Ты — ребенок. Они знают, что ты у меня. «Вольфшанце» тебя засекла. Ты все, что осталось. «Нахрихт...»

— Что?

— Ты... «Нахрихтендинст». — Голова Герхарда поникла. Он умер.


Глава 39


Рыжебородый пилот быстро шагал вниз по улице де Гранж в сторону припаркованной машины. Сидевшая в ней Альтина следила за его приближением. На душе было тревожно. Отчего пилот не привел с собой ее сына? И почему он так торопится?

Пилот распахнул дверцу, плюхнулся на водительское место и замер на мгновение, переводя дух.

— В «Д'Аккор» страшная суета, мадам. Убийство. Альтина, задохнувшись, выговорила:

— Ноэль?Убили моего сына?

— Нет. Какого-то англичанина.

— Что за англичанин?

— Его фамилия Эллис. Какой-то Уильям Эллис.

— Боже правый! — Альтина схватила свою сумку. — У Ноэля в Лондоне был друг по фамилии Эллис. Он часто говорил о нем. Я должна увидеть своего сына!

— Только не в отеле, мадам. В особенности если ваш сын может быть как-то связан с этим англичанином. Там повсюду полиция, и показываться им на глаза нельзя.

— Найдите телефон!

— Я сам позвоню. Наверное, это будет последнее, что я смогу для вас сделать, мадам. У меня нет ни малейшего желания быть замешанным в деле об убийстве. Мы с вами об этом не договаривались.

Они тронулись с места и ехали минут пятнадцать, покуда пилот не убедился в отсутствии слежки.

— С чего бы за нами кому-то следить? — спросила Альтина. — Меня там никто не видел. Моего имени вы не упоминали. Имени Ноэля тоже.

— Я-то не упоминал, мадам. А вот вы — да. Я не слишком горю желанием познакомиться поближе с женевской полицией. Мне доводилось с нею изредка общаться. Мы не слишком хорошо ладим.

Они въехали в район, прилегающий к озеру. Пилот прочесывал одну улицу за другой в поисках телефонной будки. Наконец, он нашел телефон, подогнал машину к тротуару и бросился к кабинке. Альтина наблюдала из машины, как он звонит. Закончив говорить, тот вернулся, вновь уселся за баранку — медленнее, чем вылезал из-за нее, и на мгновение застыл, нахмурясь.

— Бога ради, что случилось?

— Не нравится мне это, — произнес он, наконец. — Они ожидали вашего звонка.

— Ну конечно. Мой сын обо всем распорядился.

— Но ведь звонили-то не вы. А я.

— А какая разница? Я просто попросила кого-то позвонить, вместо меня. Так что они сказали?

— Не они. Он. И сказал он кое-что, предназначенное явно не для чужих ушей. В этом городе не так уж свободно разбрасываются информацией. Нечто конфиденциальное могут сообщить, только узнав голос на том конце или услыхав слова, означающие, что собеседник имеет право это знать.

— Так чтоже он все-таки сообщил? — раздраженно перебила Альтина.

— Попросил о встрече. И как можно скорее. На десятом километре в северном направлении, по дороге на Везену. Это на восточном берегу озера. Он сказал, что ваш сын будет там.

— Тогда едем!

— Как это «едем», мадам?

— Я готова предложить вам еще больше. — И она протянула пилоту пятьсот американских долларов.

— Вы с ума сошли, — пробормотал он. — Так что, договорились?

— При условии, что до тех пор, пока вы с сыном не встретитесь, вы обещаете делать все, что я вам скажу, — ответил тот. — Я не приму таких денег в случае неудачи. Но если его там не окажется — это не моя забота. Я получу плату за выполненное дело.

— Получите, получите. Поехали.

— Отлично. — Пилот завел машину.

— Почему вы такой подозрительный? Лично мне вес кажется вполне логичным, — проронила Альтина.

— Я же вам сказал. В этом городе существует свой кодекс поведения. В Женеве телефон играет роль курьера Мне должны были дать другой номер, по которому вы сами могли бы связаться с сыном. Когда же я это предложил, мне ответили, что на это нет времени.

— Все может быть.

— Возможно, но мне это не нравится. Телефонистка на коммутаторе сказала, что соединяет меня со стойко" портье, но человек, с которым я разговаривал, явно hi был портье.

— С чего вы решили?

— Портье могут вести себя весьма нагло, что частенько и делают, но никогда не диктуют. А человек, говоривший со мной, именно диктовал. И он не женевец. Он говорил с неизвестным мне акцентом. Так что поступайте в точности так, как я вам скажу, мадам.

* * *


Фон Тибольт положил телефонную трубку и удовлетворенно улыбнулся.

— Она у нас в руках, — коротко произнес он, подходя к кушетке, на которой лежал, прижимая лед к правой щеке, Ганс Кесслер. Лицо его — там, где не было швов, наложенных личным врачом первого заместителя, — покрывали синяки.

— Я еду с тобой, — проговорил Ганс, и в голосе его прозвенели ярость и боль.

— Не стоит, — вмешался его брат, сидевший рядом в кресле.

— Тебе нельзя показываться на людях, — поддержал фон Тибольт. — Мы скажем Холкрофту, что ты задерживаешься.

— Нет! — прорычал доктор, обрушивая свой кулак на журнальный столик. — Можете говорить Холкрофту все, что пожелаете, но я еду с вами. Эта сука должна ответить за все!

— Я бы сказал, что ответить должен ты, — парировал фон Тибольт. — Было предложено дело, и ты сам вызвался им заняться. Тебе прямо-таки не терпелось. Как и всегда в таких ситуациях. Тебе по душе физическая работа.

— Его нельзя убить! Этот гад — живучий! — Ганс уже кричал в голос. — Силищи у него — что у пятерых львов. Взгляните, что он сделал с моим животом! Он разорвал его! Голыми руками!

Ганс задрал рубашку, открыв их взорам неровный крестообразный шрам, сшитый черными нитками. Эрих Кесслер отвел глаза, чтобы не видеть следов страшной раны на животе брата, и произнес:

— Твое счастье, что тебе удалось унести ноги, не засветившись. А теперь нам надо вывезти тебя из отеля. Полиция допрашивает всех подряд.

— Сюда они не заявятся, — еще не успев остыть, выпалил Ганс. — Первый зам об этом позаботился.

— И все же один любопытный полицейский, проникни он в эту дверь, может создать большие осложнения, — настаивал фон Тибольт, переглядываясь с Эрихом. — Ганс должен исчезнуть. Вот ему черные очки, шарф, шляпа. Наш опекун там, в вестибюле. — Он перевел взгляд на раненого. — Если ты в состоянии передвигаться, то у тебя есть шанс поквитаться с матерью Холкрофта. Может, тебе от этого полегчает.

— Я в состоянии, — произнес Ганс, хотя лицо его было искажено болью.

Иоганн обернулся к старшему Кесслеру:

— Ты, Эрих, останешься тут. Холкрофт вскоре будет звонить, но он не назовется, покуда не узнает твой голос. Изобрази живейшее участие и озабоченность. Скажи, что я связался с тобой в Берлине и попросил тебя поскорей приехать. Что я звонил емув Париж, но он уже выехал. Затем скажи — мы оба в ужасе от случившегося здесь днем. Убитый осведомлялся о нем. Мы оба обеспокоены его безопасностью. Он не должен появляться в «Д'Аккор».

— Я могу добавить, что есть свидетели, видевшие, как некто, похожий по описанию на него, вышел из отеля через служебный вход, — предложил ученый. — Он был в состоянии шока и поверит этому. И еще сильнее запаникует.

— Отлично. Встреться с ним и отвези в «Эксельсиор». Впиши его там под фамилией... — блондин на мгновение задумался, — под фамилией Фреска. Если у него еще остались какие-то сомнения, это убедит его. В общении с тобой он никогда не пользовался этой фамилией. Таким образом он поймет, что мы с тобой встречались и говорили.

— Хорошо, — отозвался Эрих. — И там, в «Эксельсиоре» я объясню ему, что под влиянием всего происшедшего ты связался с директорами банка и назначил переговоры на завтрашнее утро. Чем скорее с этим будет покончено, тем скорее мы окажемся в Цюрихе и введем необходимые мерь безопасности.

— Отлично придумано, герр профессор. Пошли, Ганс, — обратился фон Тибольт к Кесслеру-младшему. — Я тебе помогу.

— В этом нет нужды, — откликнулся этот бык из мюнхенской футбольной команды, однако выражение его лица опровергало слова. — Только возьми мой чемодан.

— Да, конечно. — Фон Тибольт подхватил кожаный «дипломат» медика. — Я заинтригован. Ты должен открыть мне, что собираешься ей ввести. Помни: нам нужна естественная смерть, а не убийство.

— Не беспокойся, — заверил Ганс. — Все четко рассчитано. Накладки не случится.

— После свидания с матерью Холкрофта, — проговорил фон Тибольт, набрасывая пальто на плечи Ганса, — мы решим, где Гансу заночевать. Может быть, у первого заместителя.

— Неплохая мысль, — согласился ученый. — И врач будет под рукой.

— Мнеон не нужен, — процедил Ганс сквозь стиснутые зубы, с трудом, согнувшись, направляясь к двери. — Я мог бы зашить себя и сам. Он справился с этим не слишком хорошо. Auf Wiedersehen, Эрих.

— Auf Wiedersehen.

Фон Тибольт открыл дверь, оглянулся на Эриха и вывел раненого в коридор.

— Так ты говоришь, все рассчитано? — обратился он к Гансу.

— Да. Сыворотка участит ее сердцебиение до предела и...

Дверь за ними закрылась. Кесслер-старший пошевелился в кресле. Таков жребий «Вольфшанце»: другого выбора нет. Врач, зашивавший Ганса, предупредил, что у того открылось внутреннее кровотечение; органы серьезно повреждены, точно разодранные клешнями невероятной силы. Если Ганса не госпитализировать, тот запросто может умереть. Но брата нельзя положить в больницу: это вызовет вопросы. Днем в «Д'Аккор» произошло убийство; раненый пациент тоже доставлен из «Д'Аккор»... Слишком опасное совпадение. Кроме того, самый ценный вклад Ганса находится в черном «дипломате», который несет Иоганн. Тинаму вызнает все, что им необходимо. Таким образом, Ганс Кесслер, «дитя Солнца», больше не понадобится; отныне он превращается в помеху.

Раздался телефонный звонок. Кесслер поднял трубку.

— Эрих? — Это был Холкрофт.

—Да?

— Я в Женеве. Вы быстро добрались. Я тоже решил попытаться.

— Да. Фон Тибольт позвонил мне сегодня утром в Берлин. Он пытался связаться с вами в Париже. Он предложил...

— Он сам приехал? — прервал его американец.

— Да. Он сейчас в городе, занимается последними приготовлениями к завтрашней встрече. У нас для вас куча новостей.

— А у меня для вас, -откликнулся Холкрофт. — Вам известно, что произошло?

Где же ожидаемая паника? Где загнанность человека, доведенного до предела возможностей? Голос в трубке принадлежал явно не утопающему, готовому схватиться за соломинку.

— Да, это ужасно, — произнес Кесслер. — Он был вашим другом. Говорят, он спрашивал в отеле вас. Пауза.

— Он искал мою мать.

— А я не понял. Нам известно лишь, что он упоминал фамилию Холкрофт.

— Что такое "Нах....... «Нахрих...»? Черт, не могу произнести.

— "Нахрихтендинст"?

— Да. Что это означает?

Кесслер был изумлён. Американец полностью владел собой, чего он никак не ожидал.

— Ну... как вам сказать? Это враг всего, что связано с Женевой.

— Именно это фон Тибольт выяснил в Лондоне?

— Да. Где вы находитесь, Ноэль? Мне нужно с вами увидеться, но сюда приходить вам нельзя.

— Знаю. Послушайте, у вас есть деньги?

— Есть немного.

— Наберется тысяча швейцарских франков?

— Тысяча?.. Пожалуй, наберется.

— Спуститесь к стойке портье и переговорите с ним с глазу на глаз. Спросите его имя и оставьте у него деньги. Скажите, что это для меня и что я буду звонить ему через пару минут.

— Но как...

— Дайте мне закончить. Когда отдадите деньги и он вам назовет свое имя, ступайте к платным телефонам, что возле лифтов. Встаньте у левого из них, если лицом к выходу. Когда он зазвонит, возьмите трубку. Это буду я.

— Откуда вы знаете номер?

— Я заплатил, чтобы для меня это узнали. Этого человека никак нельзя было назвать охваченным паникой. С ним говорил рационалист, неумолимо идущий к поставленной цели... Именно то, чего так боялся Эрих Кесслер. Волей наследственности — и этой упрямой женщины, его матери, — его собеседник являлся одним из них, «детей Солнца».

— Что вы скажете портье?

— Это я вам расскажу потом; теперь нет времени. Сколько все это у вас займет?

— Не знаю... Недолго.

— Десяти минут хватит?

— Да. Думаю, да. Но, Ноэль, может, нам следует дождаться возвращения Иоганна?

— Когда он вернется?

— Через час-два, не больше.

— Нет, не могу. Я звоню вам в вестибюль через десять минут. На моих часах 8.45. А на ваших?

— Тоже, — ответил Кесслер, даже не потрудившись бросить взгляд на циферблат. — Я все-таки думаю, мы должны подождать.

Мысли его разбегались. Хребет Холкрофта оказался пугающе прочным.

— Не могу. Они убили его. Господи! Какони убили его! Теперь они хотят добраться до нее, но им ее не найти.

— "Ее"? Вашу мать? Фон Тибольт сказал мне...

— Им ее не найти, — повторил Холкрофт. — Вместо нее, они выйдут на меня.Я — именно тот, кого они на самом деле ищут. А мне нужны они.Я заманю их, Эрих.

— Не делайте глупостей. Вы сами не понимаете, что собираетесь затеять.

— Прекрасно понимаю.

— В отеле женевская полиция. Если вы обратитесь к портье — он может проговориться. И они нападут на ваш след.

— Им недолго придется искать. Всего несколько часов. Больше того, я сам их найду.

— Что?!Ноэль, я долженс вами увидеться!

— Итак, через десять минут, Эрих. Сейчас 8.46. — Холкрофт повесил трубку.

Кесслер тоже положил трубку, сознавая, что у него нет иного выбора, кроме как следовать полученным указаниям. Поступить иначе значило бы вызвать подозрения. Но что же замышляет Холкрофт? Что он скажет портье? Впрочем, быть может, это не так уж важно. С выходом его матери из игры самого Холкрофта нужно будет сохранить в дееспособном состоянии лишь до завтрашнего утра. К середине дня и его можно пустить в расход.

* * *


Ноэль ожидал на углу темной улицы, в конце де Гранж. Он не испытывал гордости от того, что собирался сделать, но бушующая у него в душе ярость заглушала все соображения морального порядка. При виде трупа Вилли Эллиса в мозгу его что-то лопнуло. Зрелище это потянуло за собой цепочку воспоминаний: Ричард Холкрофт, расплющенный о стенку каменного здания машиной, умышленно кем-то выведенной из строя; отравление стрихнином в самолете; смерть во французской деревне; убийство в Берлине; человек, следивший за его матерью... Он не подпустит их к ней! Теперь кончено:он сам доведет это дело до завершения.

Отныне все зависело от того, насколько успешно он сможет использовать каждую крупицу силы и каждый факт, который удастся вспомнить, для достижения этой цели. И именно берлинское убийство сейчас подсказало ему тот единственный факт, которым он сможет воспользоваться. Там, в Берлине, он привел за собой убийц к Эриху Кесслеру — глупо, бездумно — в пивную на Курфюрстендамм. Кесслер и Холкрофт; Холкрофт и Кесслер. Если те убийцы искали Холкрофта — они бы не упускали из виду Кесслера, и, когда Кесслер вышел из отеля, они бы последовали за ним.

Холкрофт взглянул на часы. Пора звонить. Он направился через дорогу к телефонной будке.

Он надеялся, что Эрих поднимет трубку. И сумеет его потом понять.

Кесслер стоял в вестибюле отеля перед таксофоном, держа в руке листок бумаги, на котором изумленный портье нацарапал свое имя. Рука портье, принимавшая деньги, дрожала. Он, профессор Кесслер, будет признателен, если тот передаст ему содержание предстоящей их беседы с мистером Холкрофтом. Ради блага самого же мистера Холкрофта. Да и портье. В придачу к чему тот получит еще пятьсот франков.

Прозвенел телефон. Звонок еще не смолк, как Эрих уже снял трубку:

— Ноэль?

— Как зовут портье? Кесслер назвал.

— Чудесно.

— А теперь я настаиваю на встрече, — заявил Эрих. — Вам многое нужно узнать. Завтра очень важный для нас день.

— При условии, что мы переживем ночь. Если я отыщу ее.

— Где вы? Мы должнывстретиться!

— Мы встретимся. Слушайте внимательно. Выждите у того же телефона пять минут. Может быть, мне придется перезвонить. Если же я не позвоню, то через пять минут выходите из отеля и начинайте спускаться вниз по склону. Идите и не останавливайтесь. Спустившись, поверните налево и идите дальше. Я нагоню вас на улице.

— Хорошо! Значит, через пять минут. — Кесслер улыбнулся. Все эти любительские уловки со стороны Холкрофта бесполезны. Несомненно, тот оставит портье сообщение или номер телефона для своей матери — на тот случай, если она будет разыскивать его, не числящегося среди постояльцев. Вот и все. Возможно, Иоганн и прав, полагая, что Холкрофт дошел до предела своих возможностей. Может статься, этот американец, в конце концов, и не относится к числу потенциальных «детей Солнца».

В вестибюле «Д'Аккор» все еще находились полицейские и несколько журналистов, чуявших некую интригу за туманной версией ограбления, которую выдвинула полиция. Ибо они жили в Женеве. Толклись и просто любопытные — постояльцы, переговаривавшиеся между собой, убеждавшие в чем-то друг друга, — некоторые в испуге, другие в поисках острых ощущений.

Эрих держался в стороне от толпы, стараясь не привлекать внимания. Ему совершенно не нравилось торчать в вестибюле. Он предпочитал приватность гостиничных номеров.

Эрих бросил взгляд на часы. Если американец не перезвонит в течение следующей минуты, он вернется к портье и...

К нему, ступая будто по осколкам стекла, приблизился портье:

— Профессор...

— Да, друг мой? — Кесслер сунул руку в карман. Сообщение, оставленное Холкрофтом, оказалось вовсе не тем, чего ожидал Эрих. Ноэль просил мать не покидать ее убежище и оставить телефонный номер, по которому он мог бы связаться с ней.Портье, разумеется, пообещал никому не открывать этого номера. Однако договоренности, заключенные ранее, имеют большую силу — так что случись этой леди позвонить, сообщенный ею номер телефона герр Кесслер сможет найти на листке бумаги в своем ящике для корреспонденции.

— Кто тут мистер Кесслер? Профессор Эрих Кесслер! — По вестибюлю шел посыльный, выкрикивая его имя. Громко выкрикивая. Уму непостижимо! Никомуведь не было известно, что он находится здесь!

— Да, я здесь. Я профессор Кесслер, — поспешил откликнуться Эрих. — Что вам угодно?

Он старался говорить тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Тем не менее все присутствующие обернулись в его сторону.

— Вам велено передать сообщение на словах, — затараторил мальчишка. — Передавший сказал, что у него нет времени, чтобы написать. Послание это от мистера X. Он передал, чтобы вы выходили сейчас, сэр.

— Что?

— Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать.

У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки.

С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером.

Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы.

Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию.

Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из «детей Солнца».


Глава 40


Хелден пробиралась ползком по дому Герхарда, среди обломков мебели и кровяных луж, выдвигая подряд все ящики и распахивая дверцы, — покуда не обнаружила небольшую жестянку с медикаментами для оказания первой помощи. Отчаянно пытаясь думать лишь о том, что нужно привести себя в транспортабельное состояние, и подавляя боль как ненужную слабость, она насколько могла плотно заклеила свою рану и с трудом поднялась на ноги. Опираясь на трость Герхарда, ей удалось пройти три километра вверх по дороге и на север, до развилки.

Проезжавший на своем допотопном автомобиле фермер подобрал ее. Не может ли он отвезти ее к некоему доктору Литваку, живущему на холме, рядом с клиникой? Может, это ему почти по пути. Не будет ли он так любезен ехать побыстрее?

Вальтеру Литваку было под пятьдесят. Это был лысеющий мужчина со светлыми глазами и склонностью к лаконичным, точным формулировкам. Благодаря своей подтянутости он перемещался стремительно, тратя движений столько же, сколько слов; благодаря высоким умственным способностям предпочитал все взвесить, прежде чем дать ответ; и, наконец, будучи евреем, спрятанным в детстве голландскими католиками и выросшим среди участливых лютеран, был страшно нетерпим к нетерпимости.

У него был один пунктик, который вполне можно было объяснить. Его отец, мать, двое сестер и брат были удушены газом в Аушвице. И если бы не страстный призыв швейцарского доктора, поведавшего о районе в горах Невшателя, где не имелось никакого медицинского обслуживания, Вальтер Литвак жил бы в киббуце Хар-Шхаалаф, в пустыне Негев. Он намеревался провести в клинике три года. Было это пять лет назад. Спустя несколько месяцев после приезда в Невшатель ему довелось узнать, кто был его нанимателем: один из людей, боровшихся с возрождающимся нацизмом. Им было известно многое, неведомое другим. Они знали о тысячах уже выросших детишек, рассеянных повсеместно, и о бессчетных миллионах, которые могли попасть в руки этих безвестных наследников. Предстояла большая работа, не имевшая ничего общего с медициной. Его связным стал человек по имени Вернер Герхард, а сама группа называлась «Нахрихтендинст».

Вальтер Литвак остался в Невшателе.

— Заходите скорей, — сказал он Хелден. — Я помогу вам, у меня здесь есть кабинет.

Он снял с нее пальто и почти волоком втащил в комнату, где стоял операционный стол.

— В меня стреляли, — это все, что пришло на ум сказать Хелден.

Литвак уложил ее на стол, снял с нее юбку и приспустил трусы.

— Не тратьте сил на разговоры. — Он разрезал ножницами повязку и осмотрел рану, затем взял из стерилизатора иглу для шприца. — Я усыплю вас на несколько минут.

— Нет. Некогда! Я должна вам рассказать...

— Я же сказал, всего на несколько минут, — оборвал ее доктор, вводя иглу в руку Хелден.

Она открыла глаза, увидела вокруг какие-то расплывчатые очертания и ощутила, как затекла нога. Когда в глазах у нее прояснилось, она заметила доктора в другом конце комнаты. Хелден попыталась сесть. Литвак услышал и обернулся.

— Здесь антибиотики, — произнес он, показывая ей пузырек с таблетками. — Первые сутки принимать каждые два часа. Затем — каждые четыре часа. Итак, что произошло? Расскажите покороче. Я съезжу в коттедж и обо всем позабочусь.

— В коттедж?.. Значит, вам известно?

— Вы разговаривали, будучи под наркозом. Так бывает с большинством людей после ранения. Несколько раз вы повторили «Нахрихтендинст». Затем «Иоганн». Видимо, подразумевался фон Тибольт, и тогда, стало быть, вы его сестра — одна из тех, кто был с Фалькенгеймом. Так что, началось? Наследники слетелись в Женеву?

—Да.

— Именно к этому выводу я пришел сегодня утром. Сводки новостей, поступающих из Негева, ужасны. Одному Богу известно — как, но им удалось обо всем проведать.

— Какие сводки?

— О событиях в Хар-Шхаалаф. — Доктор с такой силой сжал находившийся у него в руках пузырек, что на руке его вздулись вены. — На киббуц совершен налет. Разрушены дома, истреблено население, выжжены поля. Подсчет жертв еще не завершен, но по предварительным оценкам — убитых свыше ста семидесяти. В основном мужчины, но есть женщины и дети.

Хелден зажмурилась. Слов не было. Литвак продолжал:

— Взрослые все до единого убиты, вырезаны в садах. Утверждают, будто это дело рук террористов из «Возмездия». Но это не так. Там поработали «Вольфшанце». Боевики из «Возмездия» никогда не напали бы на Хар-Шхаалаф, так как знают, что последовало бы за этим. Евреи из всех киббуцев, все отряды самообороны поднялись бы, чтобы отомстить им.

— Герхард сказал, вы должны были телеграфировать в Хар-Шхаалаф, — прошептала Хелден. Глаза Литвака затуманились слезами:

— Теперь уже не о чем и некому телеграфировать. Там никого не осталось в живых. А теперь рассказывайте, что стряслось на озере.

Она повиновалась. Выслушав рассказ Хелден, доктор помог ей спуститься с операционного стола, перенес в большую, в альпийском стиле, жилую комнату и уложил на кушетку. После чего подвел итог:

— Поле боя сейчас — Женева, и нельзя терять ни единого часа. Если даже с Хар-Шхаалаф удастся связаться, это будет совершенно бесполезно. Но в Лондоне есть один человек из Хар-Шхаалаф. Ему приказано было оставаться там. Он следил за Холкрофтом. До самого Портсмута. Именно он вынул фотографию у Холкрофта из кармана.

— На снимке был Бомонт, — произнесла Хелден, — из «Одессы».

— Из «Вольфшанце», — поправил Литвак. — «Дитя Солнца». Один из тысяч. И один из немногих, кому довелось работать с фон Тибольтом.

Хелден приподнялась, нахмурившись:

— Записи. Записи Бомонта -они были совершенно бессмысленные.

— Какие записи?

Она поведала доктору о темных и противоречивых сведениях, обнаруженных в навигационном журнале Бомонта. И о подобном же досье, принадлежащем заместителю Бомонта, Яну Льюэллену.

Литвак записал это имя в блокнот.

— Как удобно... Двое из «Вольфшанце» командуют кораблем, занимающимся электронным шпионажем. Сколько еще таких, как они? И в скольких местах?

— В газетах недавно приводили слова Льюэллена. Когда Бомонт и Гретхен... — Докончить она не могла.

— Не думайте об этом, — отозвался доктор. — У «детей Солнца» свои собственные правила. Льюэллена нужно добавить к списку тех, кого необходимо разыскать в Женеве. Герхард был прав. В первую очередь мы должны найти список. Это столь же неотложно, как и предотвращение снятия денег со счета. Может быть, еще неотложнее.

— Почему?

— Фонды эти предназначены для четвертого рейха, но сам рейх -это люди. Удастся уничтожить эти фонды или нет — люди все равно останутся. Мы должны знать, кто они.

Хелден откинулась на подушку:

— Мой... я хотела сказать, Иоганн фон Тибольт может быть убит. То же можно сделать с Кесслером и при необходимости даже с Ноэлем. Снятие денег можно остановить. Но есть ли уверенность, что список будет найден?

— У человека из Хар-Шхаалаф, находящегося в Лондоне, возможно, найдутся какие-то соображения на этот счет... Вы должны это знать, поскольку вам придется с ним работать. Его называют убийцей и террористом. Сам он себя ни тем, ни другим не считает, но законы, которые он нарушил, и преступления, которые совершил, ставят под сомнение эту его уверенность. — Литвак на мгновение отвернулся в сторону, затем бросил взгляд на часы. — Сейчас без трех девять. Он живет в километре от аэропорта Хитроу. Если мне удастся связаться с ним, то к полуночи он будет в Женеве. Вы знаете, где остановился Холкрофт?

— Да. В «Д'Аккор». Поймите, ему ничего не известно. Он глубоко убежден в справедливости того, что делает.

— Понимаю, но, к несчастью, это может оказаться безразлично для сохранения его жизни. Прежде всего, однако, надо связаться с ним.

— Я обещала позвонить ему сегодня вечером.

— Прекрасно. Дайте я помогу вам добраться до телефона. Тщательно выбирайте слова. За ним наверняка установлена слежка, и линия будет прослушиваться. — Литвак подставил ей плечо и довел до стола с телефонным аппаратом.

— Отель «Д'Аккор». Бон суар, — произнесла телефонистка на том конце.

— Добрый вечер. Могу ли я поговорить с мистером Ноэлем Холкрофтом?..

— Мсье Холкрофтом? — Телефонистка замялась на мгновение. — Одну минутку, мадам.

В наступившей тишине раздался щелчок и вслед за этим — мужской голос:

— Миссис Холкрофт?

— Что-что?

— Я имею честь говорить с миссис Холкрофт, не так ли? Хелден опешила. Что-то не так. Телефонистка на коммутаторе даже не удосужилась соединиться с номером Ноэля.

— Так вы ожидали моего звонка? — спросила она.

— Ну конечно, мадам, — доверительно ответил портье. — Ваш сын был очень щедр. Он велел передать, чтобы вы ни в коем случае не показывались, но оставили номер телефона, по которому он сам мог бы вас разыскать.

— Понимаю. Подождите, пожалуйста, минуту. — Хелден зажала ладонью трубку и обернулась к Литваку. — Они принимают меня за миссис Холкрофт. Ноэль заплатил им, чтобы они записали номер, по которому он сможет позвонить матери.

Врач кивнул и торопливо направился к другому столу:

— Продолжайте разговаривать. Скажите, вам нужны гарантии, что этот телефонный номер не узнает никто другой. Предложите деньги... Все, что угодно, лишь бы потянуть время. — Литвак схватил потрепанную телефонную книгу.

— Прежде чем назвать вам номер, я должна быть уверена... — Хелден многозначительно замолчала.

Портье поклялся могилой собственной матери, что сообщит номер только Холкрофту. Доктор подлетел к Хелден, протягивая записанный на листке бумаги телефон. Хелден продиктовала его портье и повесила трубку.

— Что это за номер? — спросила она Литвака.

— Пустая квартира на улице де ла Пэ. Но расположена она не по тому адресу, который указан в телефонных справочниках, а вот по этому. — Литвак написал адрес на том же листке, под номером телефона. — Запомните и то и другое.

— Хорошо.

— А теперь я попытаюсь связаться с нашим человеком в Лондоне, — бросил он уже на ходу, направляясь к лестнице; затем остановился на нижней ступеньке и объяснил: — У меня здесь есть радиооборудование, с помощью которого можно соединиться с любым абонентом мобильной телефонной сети... Я отправлю вас в Женеву. Вы не в состоянии слишком много передвигаться, но рана неглубокая, и шов, стянутый бинтами, будет держаться крепко. Так что у вас есть возможность разыскать Холкрофта. Надеюсь, вам это удастся. Желаю успеха. Ноэль Холкрофт должен порвать с фон Тибольтом и Кесслером. Если он воспротивится этому требованию или даже просто будет колебаться — его следует убить.

— Знаю.

— Одного знания может оказаться недостаточно. Боюсь, окончательное решение не за вами.

— Тогда за кем же? За вами?

— Нет, я не могу покинуть Невшатель. Решать будет человек из Лондона.

— Этот террорист? Убийца, при одном слове «наци» спускающий курок?

— Он будет объективен, — заверил Литвак, возобновляя подъем по лестнице. — На него будут давить иные обстоятельства. Вы встретитесь с ним в той квартире, адрес которой я вам записал.

— Как мне добраться до Женевы? Я... — Хелден осеклась.

— Что?

— Я спрашиваю, как я попаду в Женеву? Туда ходят поезда?

— Добираться поездом уже нет времени. Вы полетите.

— Чудесно. Это будет быстрее.

— Намного быстрее.

И гораздо лучше, подумала Хелден. Ибо единственное, о чем она не поведала врачу, было прощальное предупреждение Вернера Герхарда. Предупреждение, обращенное к ней: «Дитя мое, держись подальше от Женевы... „Вольфшанце“ тебя засекла».

— Кто меня повезет?

— Пилоты, облетающие озера по ночам, — ответил Литвак.

* * *


Альтина была в ярости, однако согласилась на поставленное ей условие. Пилот задал ей единственный вопрос:

— Вы знаете в лицо тех, кто за вами охотится? Она ответила, что нет.

— Тогда, быть может, еще до исхода ночи вы с ними познакомитесь.

Именно поэтому она теперь стояла прислонясь к дереву и не упуская из виду машину — в глубине соснового леса, покрывавшего склон горы, у подножия которой вдоль берега озера вилась дорога. На этот наблюдательный пункт ее поставил пилот со словами:

— Если ваш сын появится, я направлю его к вам.

— Разумеется, появится. С чего бы ему не появиться?

— Посмотрим.

На какой-то миг его сомнения взволновали ее.

— А если он не приедет, что тогда?

— Тогда вы узнаете, кто вас разыскивает. — И он, повернувшись, отправился обратно к машине.

— А как же вы? — крикнула она ему вслед. — Я имею в виду, если мой сын не приедет...

— Я? — Пилот рассмеялся. — Мне не раз приходилось вести такие переговоры. Если вашего сына с ним не окажется, значит, им позарез нужны вы, верно? Но без моего согласия вас им не видать.

И вот теперь она ожидала, спрятавшись за деревом, метрах в тридцати пяти от дороги. Обзор, учитывая густоту сучьев и веток, был неплохой. Машина стояла на обочине, носом на север. Ее задние подфарники были включены. Пилот велел, чтобы его телефонный собеседник из «Д'Аккор» приезжал на место не ранее чем через час и непременно с юга, помигав фарами за четверть километра до места встречи.

— Вы слышите меня, мадам? — обратился к ней, не повышая голоса, пилот, стоявший возле своей машины.

—Да.

— Хорошо. Они едут. Внизу на дороге мигают фары. Затаитесь в укрытии. Наблюдайте, слушайте, но не показывайтесь. Если ваш сын выйдет — не произносите ни слова, пока я не пришлю его к вам. — Пилот сделал паузу. — Если же они силой заставят меня ехать с ними, то отправляйтесь к аэродрому на западном берегу озера, где мы приземлялись. Он называется Атерризаж Медок. Я найду вас там... Не нравится мне все это.

— Почему? Что там такое?

— В машине двое мужчин. У того, что сидит рядом с водителем, в руках оружие. Может, он просто проверяет, в порядке ли оно...

— Как: я доберусь туда, куда вы мне сказали? — поинтересовалась Альтина.

— Под капотом машины в маленькой магнитной коробке есть запасные ключи. — Бородач прикрыл рот ладонью, стараясь перекричать шум приближающегося автомобиля. — Справа... Не шевелитесь!

Длинная черная машина остановилась в десятке метров от пилота. Мужчина, сидевший на месте пассажира, вышел. Но это был не ее сын, а коренастый крепыш в пальто с поднятым воротом и плотном шарфе, обмотанном вокруг шеи. Лицо его скрывали большие темные очки, придававшие ему вид какого-то громадного насекомого. Когда незнакомец вошел в сноп света от фар, оказалось, что он хромает.

Между тем водитель черного автомобиля остался сидеть за рулем. Альтина стала вглядываться; надеясь узнать в нем Ноэля. Но это был не он. Лицо его не удавалось хорошо разглядеть, Альтина только заметила, что волосы у него светлые.

— Миссис Холкрофт, я полагаю, находится в машине? — спросил пилота крепыш в очках. Он говорил по-английски, но с явным немецким акцентом.

— А еесын, стало быть, в вашей? — отозвался тот.

— Пожалуйста, попросите миссис Холкрофт выйти.

— Попросите ее сына сделать то же самое.

— Не надо создавать лишних сложностей. У нас все расписано по минутам, нет времени.

— У нас тоже. В вашей машине, мсье, всего один человек. И его внешность не соответствует описанию ее сына.

— Мы отвезем к нему миссис Холкрофт.

— Мы отвезем егок миссис Холкрофт.

— Прекратите!

— Что прекратить, мсье? Мне заплатили — как наверняка заплатили вам. И мы оба делаем то, что нам велено, разве не так?

— У меня нет времени на препирательства с вами! — прорычал немец и заковылял мимо пилота к его машине. Пилот покачал головой:

— Я бы посоветовал вам отыскать время. Так как миссис Холкрофт вы там не найдете.

— Ты, сука! Где женщина?

—Я бы попросил вас также не оскорблять меня. Я родом из Шалона-на-Марне, где вы дважды побеждали, и меня вырастили в духе нетерпимости к подобным оскорблениям с вашей стороны.

— Где женщина?

— Где ее сын?

Немец вынул правую руку из кармана пальто. В ней оказался пистолет.

— Вряд ли тебе заплатили больше, чем стоит твоя жизнь. Где она?

— А вам, мсье? Вам, должно быть, заплатили достаточно, чтобы вы могли застрелить меня и так ничего и не добиться...

Раздался оглушительный выстрел. У ног пилота взметнулось облако пыли. Альтина в ужасе обхватила дерево руками.

— Теперь, француз, ты,надеюсь, видишь, что деньги для меня не так важны, как эта женщина. Так где она?

— Ах эти боши! — презрительно произнес пилот. — Дай вам в руки оружие, и вы теряете голову. Вы не меняетесь... Если вам нужна эта женщина, то предъявите мне ее сына, и я отвезу его к ней.

— Ты мне скажешь, где она! — Немец поднял руку, наводя пистолет прямо в лицо пилоту. — Сейчас же. Ну!

Альтина увидела, как дверца черного автомобиля распахнулась. Громыхнул выстрел, затем другой. Пилот кинулся ничком в дорожную пыль. Немец, вытаращив глаза, закричал:

— Иоганн? Иоганн!..

Прозвучал еще один выстрел. Немец рухнул наземь посреди дороги. Пилот кое-как поднялся на ноги.

— Он чуть было не убилвас! — прокричал водитель чужой машины, словно сам с трудом веря себе. — Мы знали, что он немного ненормальный, но не настолько. Не знаю, что и сказать...

— Чуть было не убил меня?.. — переспросил пилот так же недоуменно. — Но это же бессмысленно!

— Конечно бессмысленно, — подхватил блондин. — Наоборот, вашеусловие было вполне разумным. Для начала помогите мне оттащить его в лес и забрать у него документы. А потом езжайте со мной.

— Кто вы?

— Друг Холкрофта.

— Хотелось бы верить.

— Вы убедитесь.

Альтина была в состоянии лишь оставаться в своем укрытии. Ноги ее ослабели, в горле пересохло, а глаза так болели, что она вынуждена была несколько раз закрывать их, чтобы утихла резь.

Блондин и пилот волоком оттащили тело в лес и бросили, не доходя до нее метров шесть. Теперь наставления пилота обрели для Альтины новый смысл. Он оказался прав.

— Я еду за вами на своей машине, мсье?

— Нет. Выключите фары и садитесь ко мне. За вашей машиной мы вернемся утром.

Пилот сделал, как ему было сказано, но потом его словно бы охватили сомнения.

— Я не хочу оставлять машину так близко от трупа.

— Мы заберем ее отсюда еще до рассвета. Ключи у вас с собой?

— Да.

— Тогда поспешим! — заторопил блондин. Охватившее пилота облегчение можно было определить по его молчанию. Новых протестов с его стороны не последовало. Через считанные секунды черный автомобиль рванулся с места, и они исчезли из виду.

Альтина рывком оттолкнулась от дерева и вскочила на ноги. Она попыталась точно вспомнить последние слова пилота, обращенные к ней: «Под капотом машины... маленькая магнитная коробка... запасные ключи... отправляйтесь к аэродрому... где мы приземлялись... Атерризаж Медок...»

Атерризаж Медок. На западном берегу озера. Пять минут спустя, перепачканная смазкой, она вела машину по бегущей вдоль берега дороге на юг, в направлении Женевы. Постепенно нога ее стала чувствовать себя уверенней на педали газа, руки перестали судорожно сжимать руль и расслабились. В голове ее вновь понеслись чередой мысли.

«Атерризаж Медок. На западном берегу озера. В пятнадцати-двадцати километрах к северу от города...» Если сосредоточить свои мысли лишь на этой короткой темной полосе вблизи берега с газовыми насосами, установленными на единственной пристани, то ей, возможно, удастся унять бешено стучащее сердце и лихорадочное дыхание.

«Атерризаж Медок. Господи, прошу Тебя, помоги мне отыскать его! Дай мне дожить до этой минуты и до встречи с сыном! Господи Боже мой! Что я натворила? Лгать на протяжении тридцати лет!.. Какое страшное предательство, какое позорное клеймо!.. Я должна найти его!»

* * *


Хелден сидела прямо за спиной у пилота в маленьком гидросамолете. Под юбкой чувствовался сделанный доктором бандаж: плотный, но не мешавший кровообращению. Рана время от времени давала о себе знать, однако захваченные таблетки ослабляли боль, так что ходить она могла спокойно. Но даже если бы не могла — она бы себя заставила.

Пилот откинулся назад, полуобернувшись к ней:

— Через полчаса после приземления вас отвезут в ресторан на берегу озера, где вы сможете взять такси до города, — прокричал он. — Если вам потребуется в ближайшие две недели вновь прибегнуть к нашим услугам, то на это время нашей базой будет частная полоса Атерризаж Медок. Рад был такой пассажирке.


Глава 41


Эрих Кесслер не был человеком физически сильным, но одобрял физическое насилие, когда его применение было продиктовано практическими целями. Одобрял как наблюдатель и теоретик, а не как практик. Однако на сей раз выбора у него не было, и времени на поиски альтернативы — тоже. Ему неизбежно предстояло стать частью творящегося насилия.

Холкрофт поставил его в безвыходное положение. Этот любитель смешал все карты, назначил собственные козыри и играл на них с пугающей проницательностью. Хромосомы Генриха Клаузена явственно сказывались в его отпрыске. Теперь приходилось заново подчинять Холкрофта своему контролю и перестраиваться.

Среди толпящихся в вестибюле Эрих выбрал подходящего ему человека: газетчика, и, судя по его свободной манере держаться и умелому обращению с блокнотом и карандашом, хорошего.

Кесслер приблизился к нему и обратился вполголоса:

— Вы журналист из... Как называется ваша газета?

— "Женев суар", — ответил тот.

— Просто ужасно — все, что тут случилось. Бедняга. Какая трагедия... Я здесь стою уже некоторое время и не могу решить, кому же рассказать то, что мне известно. Дело в том, что я попросту не имею права быть замешанным в этом деле.

— Вы постоялец этого отеля?

— Да. Я сам из Берлина. Часто приезжаю в Женеву. Совесть велит мне сейчас же идти в полицию и сообщить им все, что я знаю. Но мой адвокат говорит, что мое признание может быть неверно истолковано. Я здесь по делам, и это может мне повредить. И все же я обязан сообщить...

— Какого рода информацией вы располагаете? Эрих печально посмотрел в глаза журналисту:

— Я, скажем так, был близко знаком с убитым.

— И что?

— Только не здесь. Мой адвокат велел мне держаться в стороне от всего этого.

— Вы хотите сказать, что замешаныв случившемся?

— О нет,слава Богу! Ничего подобного, вовсе нет. Просто я располагаю... кое-какими сведениями. Возможно, я даже мог бы назвать пару имен. Но неофициально — на то есть свои... причины.

— Если вы в этом деле не замешаны, я обещаю хранить в тайне источник полученной от вас информации.

— Это все, о чем я прошу. Дайте мне две-три минуты подняться в номер за пальто. Затем я спущусь и выйду на улицу. Следуйте за мной вниз по склону холма. Я найду укромный уголок, где мы сможем поговорить. Но не подходите ко мне, пока я не позову.

Журналист кивнул. Кесслер направился к лифту. Он прихватил пальто и два револьвера, принадлежность которых установить будет невозможно. Небольшая задержка лишь заставит Холкрофта понервничать. Это было ему на руку.

* * *


Ноэль ожидал в подъезде дома напротив отеля. Кесслер должен был получить его устное послание еще пять минут назад. Что его задерживает?

Вот он, наконец-то! Массивная фигура, спускавшаяся по ступеням главной лестницы «Д'Аккор», могла быть только им: громоздкие очертания, неспешная поступь, тяжелое пальто... Ага, вот в чем дело — Кесслер поднимался к себе в номер за пальто.

Холкрофт наблюдал, как Эрих царственно двинулся вниз по дорожке, вежливо раскланиваясь со встречными. Кесслер — человек благовоспитанный, подумал Ноэль, и, вероятно, не поймет, почему его использовали как приманку. Подобные соображения были несвойственны его натуре. Как несвойственно Холкрофту было использовать кого-либо в качестве приманки. Но теперь все стало иным, чем прежде. И нынешние его действия были для него теперь естественны.

И идея оказалась удачной. Сработало, черт побери! Некий мужчина лет эдак тридцати пяти тоже спустился по главной лестнице, взглянул прямо в направлении удаляющейся фигуры Кесслера и медленно — слишком медленно для человека, направляющегося куда-то, — пристроился в хвост Кесслера на достаточном расстоянии, чтобы не быть замеченным.

Теперь только бы Кесслер выполнил все, как ему было ведено. Авеню, пересекавшая улицу де Гранж, была застроена по обе стороны старыми трехэтажными домами, которые сдавались под дорогие офисы. После пяти вечера там все вымирало. Ноэль хорошо выполнил свое домашнее задание, от которого зависела поимка убийцы из «Нахрихтендинст». Одного пойманного будет достаточно: тот выведет его на остальных. Он не исключал возможность ради нужных ему сведений свернуть этому типу шею. Или высадить тому глаза выстрелами.

Ноэль ощупал у себя в кармане пистолет и не спеша пустился по своей стороне улицы вслед за Кесслером и его преследователем.

Через четыре минуты Кесслер закончил спуск и свернул налево. Незнакомец, идущий за ним по пятам, сделал то же самое. Холкрофт дождался, покуда они оба не скроются за поворотом, пропустил транспорт и пересек перекресток с тем расчетом, чтобы по-прежнему оставаться на противоположной от них стороне и продолжать наблюдение.

Вдруг он застыл на месте. Кесслер исчез.

Его преследователя тоже нигде не было.

Ноэль пустился бежать.

Кесслер, повернув налево и пройдя метров пятьдесят по слабо освещенной улице, вынул из кармана зеркальце и посмотрел назад. Журналист по-прежнему следовал за ним, Холкрофта же в поле зрения не было. Необходимо было действовать без промедления.

Слева открывался тупичок, предназначенный для парковки двух-трех автомашин. Цепь, ограждавшая его, указывала на то, что стоянка эта находится в частном владении. Сейчас машин на ней не было. В тупичке было пусто и темно. Очень темно. Идеальное место. Кесслер с трудом перешагнул через цепь и поспешил к стене в глубине тупика. Сунул руку в карман, чтобы извлечь один из припасенных пистолетов — первое оружие, которым ему предстоит воспользоваться в своей жизни. Вытаскивая его, он немного замешкался: глушитель зацепился за подкладку, и пришлось с силой потянуть за рукоять.

— Сюда! — позвал он достаточно громко, чтобы газетчик услышал его. — Здесь мы сможем поговорить, не попадаясь никому на глаза.

Журналист тоже перемахнул через цепь и пытался разглядеть его в темноте:

— Где вы?

— Здесь. — Эрих, подняв пистолет, ожидал приближения журналиста. Когда тот оказался на расстоянии нескольких шагов от него, Кесслер выстрелил в смутный силуэт — туда, где у того различалась шея. Пистолет с глухим звуком выплюнул гильзу. Свист воздуха, выходящего из пробитого горла журналиста, эхом отразился от стен окружающих стоянку домов. Газетчик упал. Эрих выстрелил еще раз, целясь жертве в голову.

Затем он скрутил с пистолета глушитель, обыскал одежду убитого и отшвырнул найденные бумажник и блокнот далеко в сторону. Вынул из левого кармана своего пальто второй пистолет, вложил его в начавшую костенеть руку репортера — так, чтобы указательный палец лежал на спусковом крючке.

Все так же стоя на коленях, Эрих разодрал у себя на груди рубашку и оторвал две пуговицы на пальто. Что было сил потер ладонью о грязный, пропитанный мазутом асфальт стоянки и вымазал себе лицо.

Теперь он был готов. Эрих поднялся с колен и подскочил к огораживающей стоянку цепи. Поначалу он не увидел Холкрофта, но вскоре заприметил его. Американец, замерший на мгновение под уличным фонарем, снова пустился бежать со всех ног.

Пора.

Кесслер опять подошел к убитому, нагнулся, взял его руку с зажатым в ней пистолетом в свою и, повернув оружие дулом в небо, нажал своим указательным пальцем на мертвый палец газетчика, лежащий на спусковом крючке. Пистолетный выстрел грянул громко, усиленный эхом каменных стен. Эрих еще дважды нажал на спуск, отпустил руку убитого и поспешно вынул из кармана собственный пистолет.

— Ноэль! Ноэль! -закричал он, прислоняясь спиной к стене и всем своим грузным телом оседая на асфальт. — Ноэль, где ты?

—Эрих?! О Господи!.. Эрих? -Голос Холкрофта раздался совсем неподалеку, через секунду еще ближе.

Кесслер навел свой пистолет, уже без глушителя, на вырисовывавшуюся перед ним во мраке гору мертвой плоти. Он должен был сделать еще один, последний выстрел — и он сделал его, как только в проеме между домами в слабом свете показался силуэт Холкрофта.

— Эрих!

— Я тут... Он хотел убить меня... Ноэль, он хотел убить меня!

Холкрофт наткнулся на цепь, перепрыгнул через нее и бросился к Кесслеру. Став подле него на колени, он выдохнул:

— Кто? Где?

— Вот там... Иоганн заставил меня носить при себе оружие... И вот я выстрелил. У меня не было выбора!

— С вами все в порядке?

— Похоже... Он шел за мной.Он знал про вас. «Где он?.. Где X.?.. Где Холкрофт?» — стал допытываться он. Он повалил меня наземь...

— О Боже! — Ноэль кинулся к распростертому в темноте телу и щелкнул вынутой из кармана зажигалкой, осветив труп. Он обыскал карманы верхней одежды убитого, перевернул тело и проверил карманы брюк:

— Черт! Ничего!

—Ничего? То есть как «ничего»?.. Ноэль, надо скорей выбираться отсюда, Подумайте о том, что нам предстоит завтра!

— Ни бумажника, ни прав, ничего!

— Завтра!Ноэль, мы должны думать о завтрашнем дне!

— Нет, о сегодняшнем! — проревел Холкрофт. — Они мне нужны сегодня'.

Кесслер помолчал несколько секунд. Потом тихо, точно отказываясь поверить догадке, заговорил:

— Так вы специально спланировали это... Холкрофт подскочил, но гнев его был ослаблен словами и тоном Эриха.

— Простите, — выдавил он. — Я не хотел причинить вам вреда. Я полагал, что контролирую ситуацию.

— Зачем вы это сделали?

— Затем, что они убьют ее, если обнаружат. Как уже убили Вилли Эллиса и... Ричарда Холкрофта. И многих других.

— Кто убил?

— Враги женевского договора. «Нахрихтендинст». Мне только нужен был один из них! Живым,черт бы его побрал!

— Помогите мне подняться, — попросил Кесслер.

— Неужели вы не можете понять?! — Холкрофт нащупал руку Эриха и рывком поднял его на ноги.

— Да, конечно, я понимаю. Но мне кажется, вам не следовало действовать в одиночку.

— Я хотел поймать одного, выбить из него имена остальных — даже если бы мне пришлось для этого выколоть ему глаза, — затем сдать его в полицию и попросить их помощи в поисках и охране моей матери.

— Теперь мы этого не можем сделать. Он мертв. У нас слишком много вопросов, но задать их некому. Однако нам может помочь Иоганн.

— Фон Тибольт?

— Да. Он сказал, что у него есть здесь, в Женеве, влиятельный друг. Первый заместитель префекта. Он велел, когда я найду вас, отвезти вас в «Эксельсиор». И зарегистрировать там под фамилией Фреска — не знаю, почему он выбрал именно ее...

— Это одна из тех, которыми мы уже пользовались, — объяснил Ноэль. — Он разыщет нас там?

— Да. Он занят последними приготовлениями к завтрашней встрече. В банке.

— В банке?

—Да, завтра все должно решиться. Именно это я и пытался вам сказать. Идем, нам нужно спешить. Здесь оставаться нельзя: кто-нибудь может появиться в любую минуту. Иоганн велел мне передать вам, что, если только ваша мать в Женеве, мынайдем ее. И защитим.

Кесслер, опираясь на руку Холкрофта, дошел до ограждающей стоянку цепи, оглянулся в темный проем между домами и содрогнулся.

— Не думайте больше об этом, — произнес Ноэль.

— Это было ужасно...

— Так было нужно.

Это правда, подумал Кесслер.

* * *


Хелден заметила пожилую женщину, которая сидела на скамье возле пристани, уставясь на воду и не замечая редких пассажиров и механиков, проходивших мимо нее к самолетам и обратно.

Подойдя поближе, Хелден разглядела лицо женщины:

резкие черты, высокие скулы, выгодно подчеркивавшие широко распахнутые глаза. Женщина пребывала в глубоком раздумье, где-то далеко отсюда. Она выглядела такой одинокой, так здесь не к месту...

Хелден, хромая, поравнялась со скамьей и взглянула женщине прямо в лицо. Господи! Если бы не возраст и не пол ее визави, она бы поклялась, что видит лицо Ноэля Холкрофта. Это была его мать!

Что она тутделает? Почему из всех точек на планете она показалась именно здесь?Ответ был очевиден: мать Ноэля тайно прилетела в Женеву!

Женщина подняла голову и, не обнаружив ничего интересного, отвела взгляд. Хелден поспешно, насколько ей позволяла рана, заковыляла по дороге к домику, служившему одновременно залом ожидания и радиодиспетчерской. Войдя внутрь, она обратилась к стоявшему за импровизированной стойкой мужчине, за спиной у которого располагались телефоны и радиоаппаратура:

— Женщина снаружи — кто она?

Тот оторвал взгляд от расписания, изучая ее.

— Здесь имен не называют, — наконец ответил он. — Вам бы следовало знать это.

— Но это страшно важно! Если она именно та, за кого я ее принимаю, то ей грозит большая опасность. Я говорю вам все это напрямую, так как знаю, что вы знакомы с доктором Литваком.

При этом имени мужчина вновь в упор взглянул на нее. Здесь, на Атерризаж Медок, явно, хоть и жили в постоянном риске и опасности, старались по возможности избегать того и другого. Доктор Литвак же, видимо, был клиентом, которому тут доверяли.

— Она ждет телефонного звонка, — проронил мужчина.

— От кого?

Он еще пристальнее осмотрел ее:

— От одного из наших летчиков, Le Chat Rouge.[35 - Рыжий кот (фр.).] У нее что, сложности с полицией?

— Нет.

— Тогда с кем? С корсиканцами? С мафией? Хелден помотала головой:

— Хуже.

— Вы подруга доктора Литвака?

— Да. Он заказал мне самолет из Невшателя. Можете проверить, если хотите.

— Мне это не нужно. Мы не хотим неприятностей. Увозите ее отсюда.

— Как? За мной должна прийти машина, чтобы отвезти к ресторану на берегу озера, где я смогу взять такси. Мне сказали, она подойдет в течение получаса.

— Нет, сейчас же. — Мужчина, глядя куда-то мимо нее, извлек из-под стойки ключи от машины. — Анри, иди сюда... А вы отправляйтесь и поговорите со старушкой. Скажите, что она должна уехать отсюда. Анри отвезет вас.

— Она может не послушать меня.

— Ей придется. Транспорт мы вам обеспечим. Хелден поспешно, насколько ей позволяла рана, вышла из диспетчерской. Миссис Холкрофт на скамейке не было. Хелден на мгновение охватила паника, но затем она увидела ее. Та стояла на опустевшем причале, неподвижная, залитая лунным светом. Хелден направилась к ней.

Пожилая дама обернулась на звук шагов, но с места не сдвинулась и не поздоровалась.

— Вы миссис Холкрофт, — заговорила первой Хелден. — Мать Ноэля.

При имени сына Альтина прижала руки к груди и, казалось, перестала дышать.

— Кто вы? — выдохнула она.

—Друг, — ответила Хелден. — Пожалуйста, верьте мне. Больше, чем вы думаете...

— Поскольку я ничего не думаю, здесь не может быть больше или меньше.

— Моя фамилия фон Тибольт.

— Тогда убирайтесь с глаз моих долой! — Слова эти прозвенели бичом в ночном воздухе. — Здешним людям заплачено, и они не позволят вам мешать мне. Они убьют вас при первой же попытке. Так что ступайте в свою волчью стаю!

— Я не принадлежу к «Вольфшанце», миссис Холкрофт.

— Достаточно того, что ваша фамилия фон Тибольт!

— Если бы я состояла в «Вольфшанце», то не подошла бы к вам так открыто. Надеюсь, вам это понятно.

— Мне понятно, что за мерзость вы собой представляете!..

— Всю свою жизнь я в той или иной форме ношу на себе это клеймо. Но вы ошибаетесь! Вы должны мне поверить. Вам нельзя тут оставаться — здесь вам грозит опасность. Я могу спрятать вас, помочь вам...

— Вы?Каким же образом? Поставив меня под дуло пистолета? Или швырнув под колеса машины?

— Прошу вас! Я знаю, что привело вас в Женеву. Я здесь по той же самой причине. Мы должны разыскать его и предупредить, пока еще не поздно. Снятие денег нужно остановить!

На какое-то мгновение, казалось, пожилая женщина замерла, пораженная словами Хелден. Но затем снова нахмурилась, видимо подозревая в этих словах какую-то ловушку.

— Их надо остановить? Или меня!Если так, то со мной это вряд ли удастся. Сейчас я позвоню в одно место — и по моему звонку сюда явятся мои люди. И если они убьют вас, мне будет все равно. Вы — всего лишь тридцатилетнее скопище лжи! Вы все! И вам не найти никого!

—Миссис Холкрофт! Я люблю вашего сына. Очень люблю его... и, если мы не разыщем его, он погибнет. Его убьют либо те, либо другие. Его не оставят в живых. Вы Должны это понять!

— Лгунья! — отрезала Альтина. — Вы все лжецы!

— Черт вас побери! — Не выдержав, Хелден сорвалась на крик. — Никто не придет к вам на помощь, кроме меня! Здешние люди хотят, чтобы вы уехали! А я, чтобы вы знали, хромая не от рождения: у меня в ноге пуля!И всадили ее в меня, когда я пыталась разыскать Ноэля! Вы понятия не имеете, что нам довелось пережить! Вы не имеете права...

В этот момент со стороны стоящего у воды домика диспетчерской донеслись звуки громкой перебранки. Две женщины услышали, как дежурный нарочито громко, чтобы им было слышно, отвечал кому-то:

— Мсье, вам сюда нельзя! Здесь нет никакой женщины, как вы описали! Прошу вас покинуть территорию...

— Не смейте мне приказывать! Она здесь! Хелден задохнулась. Этот голос преследовал ее всю жизнь.

— Это частное владение, мсье. Прошу вас покинуть его пределы!

— Откройте эту дверь!

— Что? Какую дверь?

— За вашей спиной!..

Хелден обернулась к Альтине Холкрофт:

— Мне некогда объяснять... Знайте лишь, что я ваш друг. Войдите в воду! Скройтесь из виду! Ну!

— Почему я обязана вам верить? — Та, в тревоге и нерешительности, смотрела мимо Хелден, в направлении, откуда доносились голоса. — Вы молодая и сильная. Вам ничего не стоит убить меня...

— Тот, кто явился сюда, хочет убить вас, — приглушенно проговорила Хелден. — Он уже пытался расправиться со мной.

— Кто он?

— Мой брат. Бога ради, тише! — Хелден схватила Альтину рукой за талию и силой заставила лечь на доски причала. Затем, стараясь действовать как можно мягче, подтащила ее к краю и осторожно опустила в воду, после чего проделала то же сама.

Альтина дрожала, молотила руками и кашляла, наглотавшись воды. Хелден, все так же обняв ее за пояс и работая ногами, поддерживала пожилую женщину на плаву.

— Не кашляйте! Нам нельзя шуметь. Перекиньте ремень вашей сумки через голову. Я помогу.

— Господи, что вы делаете?

— Тише!

Метрах в десяти от причала стояла на привязи небольшая моторная лодка. Хелден потянула Альтину за собой, решив укрыться в спасительной тени, отбрасываемой корпусом лодки. Они уже проплыли половину расстояния, отделявшего их от цели, когда раздался громкий треск выломанной двери — и сверкнул луч мощного фонаря. Сноп света выделывал замысловатые фигуры, пока несший фонарь светловолосый мужчина бежал к пирсу, потом замер и заскользил по воде.

Хелден напряглась из последних сил, почти в агонии, стремясь доплыть до лодки, но это ей никак не удавалось. Раненая нога бессильно повисла, намокшая одежда отяжелела и тянула ко дну.

— Попробуйте доплыть до лодки, — шепнула она Альтине. — А я поплыву назад... Он заметит меня и...

— Спокойно! — оборвала ее та, делая теперь руками быстрые гребки и облегчая бремя, тянущее Хелден ко дну. — Это тот самый человек. Ваш брат. У него пистолет. Скорей!

—Не могу!

— Нет, можешь!

Вместе, поддерживая друг друга, две женщины приближались к желанной цели.

Блондин стоял на причале. Луч его фонаря методично обшаривал поверхность воды. Через считанные секунды он упрется в них. И это будет не менее смертельно, чем лазерный луч — ибо в ту же секунду их настигнет рой пуль, и все будет кончено. Иоганн фон Тибольт был классным стрелком, и сестре его это было известно.

И вот слепящий луч почти настиг их. Корпус лодки был уже прямо над ними. Обе женщины инстинктивно погрузились с головой в воду и поднырнули под днище. Луч заскользил дальше. Они находились уже по ту сторону лодки. Одежда их запуталась в якорной цепи, за которую они держались, как за спасательный круг, наполняя измученные легкие воздухом.

Тишина. Чуть позже — шум шагов, поначалу медленных и задумчивых, затем набирающих темп, — когда Иоганн фон Тибольт сбежал с причала. Потом вновь скрип и удар двери и голоса:

— Куда она поехала?

— Вы спятили!

— Ты мертвец!

Эхо выстрела пронеслось над водой. Затем крик боли и второй выстрел. После чего наступила тишина.

Прошло несколько минут. Две женщины, стоя по горло в воде, залитые лунным светом, безмолвно глядели друг на друга. Глаза Хелден были полны слез. Пожилая женщина тронула ладонью ее лицо, но ничего не сказала.

Невыносимую тишину взорвал рев мотора, за которым последовал визг колес невидимой машины и шорох полетевшего из-под них гравия. Женщины согласно кивнули и, вновь поддерживая друг друга, поплыли обратно к пристани.

Когда они кое-как взобрались по лестнице и немного отдышались, стоя на коленях на досках причала, Альтина проговорила:

— Правда, чудно: в какой-то момент я беспокоилась лишь за свою обувь... Я страшно боялась ее потерять.

— И что, потеряли?

— Нет. Что еще более странно.

— А мои туфли утонули... — произнесла Хелден, затем оглянулась на домик диспетчера и подала Альтине руку, помогая подняться. — Надо уезжать. Он может вернуться... Не хочется мне туда заходить, но, видимо, придется. Там у них были ключи от машины...

Хелден открыла дверь диспетчерской и тут же крепко зажмурилась. Дежурный лежал навалившись грудью на стол. Лицо его было напрочь снесено выстрелом. Перед ее мысленным взором промелькнуло изуродованное таким же образом лицо Клауса Фалькенгейма — и она чуть не закричала от ужаса. Но вместо крика с губ ее слетел шепот:

— Mein Bruder...[36 - Мой брат... (нем.)]

— Пойдем, детка! Быстрее! — Трудно было поверить, но эти слова властно, точно ее подменили, произнес беспомощная прежде старуха, которая первой замети ключи. — Лучше воспользоваться их машиной. У меня есть другая, но ее уже успели запомнить.

И тут на глаза Хелден попалась надпись, крупно сделанная мелом на полу возле стойки, где лежал убитый.

— Нет! Это ложь! — вскрикнула она.

— Что там такое? — Альтина, схватив ключи, устремилась к молодой женщине.

— Вон... Это ложь!

На полу торопливыми размашистыми буквами было написано: «НАХРИХТЕНДИНСТ».

Хелден проковыляла вперед, упала на колени и принялась яростно стирать ладонями написанное. По лицу ее струились слезы.

— Ложь! Ложь! Они были замечательные люди! — Альтина тронула впавшую в истерику женщину за плечо, потом взяла за руку и силой заставила подняться с пола:

— У нас нет времени, ты же сама сказала. Нужно уезжать отсюда.

Мягко, но решительно пожилая женщина вывела свою молодую спутницу наружу. Дорогу возле домика освещала всего одна лампочка, от которой было столько же света, сколько тени. В этом полумраке они различили две машины: ту, на которой приехала Альтина, и другую, серую, с примотанным проволокой к бамперу номерным знаком.

Она повела Хелден ко второй из них. И застыла на полпути. От обретенного ею самообладания не осталось и следа.

На гравии возле машины лежал знакомый рыжеволосый пилот. Руки его были связаны за спиной. Он был мертв. Все лицо — вокруг глаз, рта — изрезано ножом. Его пытали, потом застрелили.

* * *


Они ехали молча, каждая терзаясь своими мучительными мыслями.

— Есть одна квартира... — проговорила, наконец, Хелден. — Я получила указания... Мы будем там в безопасности. Из Лондона прилетел человек, чтобы помочь нам. Сейчас он уже должен быть там.

— Кто он?

— Еврей из местечка, называющегося Хар-Шхаалаф. Альтина взглянула в трудно различимое в игре света и тени лицо девушки:

— Ко мне приезжал тоже еврей из Хар-Шхаалаф. Именно поэтому я здесь.

— Я знаю.

Дверь квартиры открыл подтянутый смуглокожий мужчина с очень темными глазами. Он был среднего роста, но весь его облик дышал физической силой. Впечатление это создавали широченные плечи, подчеркнутые облегающей белой рубахой с открытым воротом и закатанными рукавами, открывавшими мускулистые руки. Лицо, обрамленное короткими черными волосами, поражало как своими чертами, так и застывшим на нем мрачно-торжественным выражением.

Он окинул внимательным взглядом двух женщин, кивнул и жестом пригласил их войти. Без комментариев проводил глазами хромающую Хелден и точно так же осмотрел их мокрую насквозь одежду.

— Меня зовут Яков Бен Гадиз, — промолвил он. — Чтобы между нами сразу все было ясно: решения здесь принимаю я.

— На каком основании? — не удержалась Альтина. Бен Гадиз перевел взгляд на нее:

— Вы его мать?

—Да.

— Вас я тут встретить не ожидал.

— И я не ожидала, что окажусь тут. Если бы не эта девушка, меня бы уже не было в живых.

— Стало быть, вы должны себя чувствовать в долгу и по отношению к ней — вдобавок к вашему главному долгу.

— Я задала вам вопрос. Кто дал вам власть решать за меня? Этого еще никто не делал.

— Со мной связались из Невшателя. Сегодня вечером предстоит выполнить кое-какую работу.

— Для менясуществует только одно дело: разыскать сына.

— Потом, — отозвался Бен Гадиз. — Есть одно более срочное дело. Отыскать список. Мы думаем, он в отеле «Д'Аккор».

— Это жизненно важно, — вмешалась Хелден, кладя ладонь на руку Альтины.

— Не менее важно, чем найти вашего сына, — поддержал ее Яков и в упор взглянул на миссис Холкрофт. — И для этого мне потребуется приманка.


Глава 42


Фон Тибольт говорил по телефону, держа в левой руке записку, оставленную Кесслером. На противоположном конце провода был первый заместитель префекта Женевского кантона.

— Я говорю вам, адрес неверный! По этому адресу стоит старый заброшенный дом, где нет никакой телефонной связи. «Нахрихтендинст», похоже, довольно успешно проникла в вашу телефонную сеть. Теперь установите мне правильный адрес! — Блондин прислушался к тому, что ему говорил на том конце собеседник, и, не выдержав, взорвался: — Идиот! Я не могупозвонить по этому номеру. Портье в гостинице поклялся, что сообщит его одному Холкрофту. Что бы я ей ни сказал — она встревожится. Так что узнайте мне адрес! Мне все равно как — даже если для этого придется разбудить президента федерального совета. Я жду твоего ответа в течение часа.

Он саданул трубкой по рычагам телефона и вновь вперился в записку Кесслера. Эрих отправился на встречу с Холкрофтом. Несомненно, к этому часу они уже находятся в «Эксельсиоре», зарегистрировав Холкрофта под фамилией Фреска. Он может позвонить, чтобы убедиться в этом, но звонок, возможно, приведет к осложнениям. Американца необходимо довести до края безумия. Его лондонский друг убит, мать бесследно исчезла... Быть может, до него дошел слух о смерти Хелден в Невшателе. Холкрофт должен быть близок к срыву. Он может потребовать встречи.

Но к встрече с ним Иоганн еще не был готов. Было начало четвертого утра, а местонахождение матери Холкрофта все еще не было установлено. Ему необходимо найти и убить ее. До совещания в банке оставалось шесть часов. В любой момент — вынырнув из толпы, из такси посреди улицы, подловив его где-нибудь на лестнице или в укромном уголке — она может предупредить сына: «Предательство! Остановись! Уезжай прочь из Женевы!»

Допустить это было нельзя. Необходимо заставить ее замолчать и довести до конца ту роль, которая предназначалась ее сыну. Проще простого: она должна умереть сегодня же. Смерть ее избавит их от всякого риска. А затем настанет черед другой смерти: сын Генриха Клаузена выполнит свою миссию и больше не будет нужен.

Но сначала мать. Еще до наступления рассвета. Самое невыносимое — то, что она почти в пределах досягаемости. По телефону, правильный адрес которого похоронен в бумагах какого-нибудь бюрократа!

Блондин сел и вытащил из ножен, вшитых в его пальто, длинный обоюдоострый нож. Нужно его помыть. Рыжебородый летчик запачкал лезвие.

* * *


Ноэль открыл свой чемодан, положенный на подставку для багажа, и глазам его предстал спутанный комок одежды. Он обвел взглядом белые, оклеенные обоями стены, застекленные створчатые двери, аляповатую люстру на потолке... Все отели начинали выглядеть в его глазах, как один. Ноэль с некоторой теплотой вспомнил редкое исключение, встреченное в Берлине. Поразительно было уже одно то, что он вспомнил об этом в нынешних обстоятельствах. Привыкание к этому непривычному, неуютному для него новому миру не затронуло его способностей. Он не мог сказать с уверенностью, хорошо это или плохо, но это было именно так.

Эрих сидел на телефоне, пытаясь дозвониться фон Тибольту в «Д'Аккор». Куда, черт подери, девался Иоганн? Уже половина четвертого утра. Кесслер положил трубку и повернулся к Ноэлю:

— Он просил сообщить нам, чтобы мы не беспокоились. Они с первым зампрефекта делают все возможное, чтобы разыскать вашу мать.

— Так, значит, она не звонила?

— Нет.

— Непонятно... Портье все еще там?

— Да. Вы заплатили ему двухнедельное жалованье. Он останется там по меньшей мере до утра. — Лицо Кессле-ра вдруг стало задумчивым. — Знаете, возможно, ее просто что-то задержало. Нестыковка при пересадке, нелетная погода, сложности с въездной визой...

— Все может быть, но все-таки непонятно. Я знаю ее:

она бы обязательно нашла способ передать мне весточку.

— Может статься, ее арестовали.

— Я уже думал об этом. Это лучшее из того, что с ней могло произойти. Она путешествует с фальшивым паспортом. Будем надеться, что она арестована и брошена за решетку на пару дней. А от Хелден также ничего?

— Вообще никаких звонков, — ответил немец, вдруг внимательно посмотрев на Ноэля.

Холкрофт потянулся, сжимая в одной руке бритвенный набор:

— Это ожидание в полном неведении сводит меня с ума... Пойду-ка приведу себя в порядок. — Он кивнул в сторону ванной.

— Хорошая мысль. Почему бы вам потом не отдохнуть? Вы, должно быть, изрядно вымотались. В нашем распоряжении осталось менее пяти часов. Что касается Иоганна, то в его способностях я не сомневаюсь.

— Я готов поставить на него, — подхватил Ноэль.

Холкрофт снял рубашку и пустил горячую воду на полную мощность, чтобы образовался пар. Пар начал клубиться, заволакивая туманом зеркало и пространство над раковиной. Стоя на краю ванны, он окунулся головой в этот влажный мир — покуда по лбу его не заструился пот. Этому способу его научил несколько лет назад Сэм Буоновентура. Заменить настоящую паровую баню это не могло, но по-своему помогало.

Сэм... Сэм! Господи, почему он онем не подумал? Если планы матери поменялись или что-то случилось, то, вполне вероятно, она позвонила Сэму. В особенности случись ей не обнаружить в «Д'Аккор» постояльца по имени Ноэль Холкрофт.

Он взглянул на часы. Было 3.35 по женевскому времени — это значит 10.35 по карибскому. Если у Сэма есть что ему сообщить, тот не будет отходить от телефона.

Ноэль завернул вентиль. Из спальни до него донесся голос Кесслера, но больше никого там, похоже, не было. С кем же он беседует и почему говорит так тихо?

Холкрофт шагнул к двери и приоткрыл ее на пару сантиметров. Кесслер сидел в дальнем конце комнаты, спиной к ванной, разговаривая по телефону. Ноэль расслышал, о чем идет речь, и вышел наружу.

— Я говорю тебе, в чем разгадка, — продолжал говорить немец. — Она путешествует с поддельным паспортом. Проверь въездные списки...

— Эрих!

* * *


Яков Бен Гадиз закрыл свою аптечку, распрямился над кроватью и осмотрел дело своих рук. Рана Хелден была воспалена, но следов инфекции не было. Вместо старых намокших бинтов он перевязал ее чистыми.

— Вот, — произнес он, — этого хватит еще на некоторое время. Опухоль спадет через час или около того, но вам нельзя вставать. Держите ногу на весу.

— Только не говорите, что вы врач, — отозвалась Хелден.

— Чтобы лечить пулевые ранения, вовсе не обязательно быть врачом. Нужен лишь навык. — Израильтянин направился к двери. — Полежите тут. Я хочу переговорить с миссис Холкрофт.

— Нет!

Бен Гадиз застыл на месте:

— Что вы сказали?

— Не отправляйте ее одну. Она не в себе от чувства вины и страха за сына. Она плохо соображает. В таком состоянии у нее нет никаких шансов. Не делайте этого.

— А если я сделаю, вы остановите меня?

— Есть лучший способ. Вам нужен мой брат. Используйте для приманки меня.

—Прежде всего мне нужен список «детей Солнца». У нас есть три дня на то, чтобы убить фон Тибольта.

— Три дня?

— Завтра и в воскресенье банки закрыты. Самое раннее, когда они смогут встретиться с директорами «Гран банк», — это в понедельник. Так что сначала список. Я согласен с Литваком: сейчас самое главное это.

—Если это настолько важная бумага, то он наверняка носит ее при себе.

—Сомневаюсь. Таким люди, как ваш брат, не склонны искушать судьбу. Несчастный случай, уличное ограбление или кто-нибудь вроде меня... Нет, он не станет носить с собой этот список. Не станет хранить его и в сейфе отеля. Список у него в номере. В более надежном сейфе. Я хочу ненадолго выманить его из номера и осмотреть комнату.

— Тем больше у вас оснований использовать меня! — воскликнула Хелден. — Он считает, что меня нет в живых. На базе гидросамолетов он меня не видел. Он искал ее, не меня. От неожиданности он оторопеет, придет в замешательство. Он отправится за мной в любое место, куда бы я ни сказала. Достаточно лишь мне сказать одно слово:

«Нахрихтендинст». Я в этом абсолютно уверена.

— И я на это очень рассчитываю, — отозвался Яков. — Но не сегодня. А завтра. Сегодня ему нужны не вы, а мать Холкрофта.

— Я скажу ему, что она со мнои!Ведь это отличная идея!

— Он ни за что не поверит. Вы та, что отправилась в Невшатель на встречу с Вернером Герхардом? И бежавшая? Вы для него ассоциируетесь с западней.

— Тогда, по крайней мере, разрешите мне ехать с нею, — взмолилась Хелден. — Назначьте встречу, а я буду вести себя тихо. Дайте ей хоть какую-нибудьохрану. У меня есть оружие.

Бен Гадиз на мгновение задумался, затем ответил:

— Я понимаю, что вы предлагаете, и восхищаюсь вашей самоотверженностью. Но не могу рисковать вами обеими. Дело в том, что сегодня мне нужна она, а завтра — вы. Сегодня она отвлечет его на себя, завтра вы выманите его из номера. Все должно быть так и не иначе.

— Но можно проделать сегодня и то и другое! -не отступалась Хелден. — Вы получите свой список. А я убью его. Клянусь!

— Я вам верю, но вы кое-что упускаете из виду. Я выше, чем вы, оцениваю возможности вашего брата. Как бы мы ни планировали, но сегодняшнюю встречу с миссис Холкрофт будет контролировать он. У него есть связь, средства. У нас нет.

Хелден ошеломленно, во все глаза глядела на израильтянина:

— Вы не просто хотите использовать ее. Вы приносите ее в жертву!

— Чтобы добиться того, чего мы обязаны добиться, я использую и принесу в жертву каждогоиз нас. Если вы решите помешать, я вас убью. — Яков повернулся спиной и вышел из спальни.

Альтина сидела за столом в дальнем углу комнаты, освещенной лишь слабой настольной лампой. На ней был темно-красный халат, который она нашла в гардеробе и который свободно на ней болтался. Мокрая одежда, бывшая на ней и Хелден, теперь висела на батареях. Она писала что-то на листке почтовой бумаги и обернулась на звук шагов Якова.

— Я взяла у вас немного бумаги из стола, — извинилась она.

— Это не моя бумага и не мой стол, — ответил израильтянин. — Пишете письмо?

— Да. Сыну.

— Зачем? При небольшом везении мы отыщем его. Вы сможете переговорить.

Альтина откинулась на спинку стула, не отрывая глаз от Бен Гадиза:

— Думаю, нам обоим ясно, что у меня не много шансов увидеться с ним.

— Неужели?

— Разумеется. Мне нет смысла обманывать себя... а вам — меня. Фон Тибольту необходима встреча со мной. Когда она состоится, он не даст мне уйти. По крайней мере, живой он меня не отпустит. Зачем бы он стал это делать?

— Мы примем меры предосторожности, какие только сможем.

— Благодарю вас, у меня будет с собой пистолет. Я не намерена стоять перед ним и упрашивать, чтобы он промахнулся.

— Конечно, лучше было бы не стоять, а сидеть. Она понимающе улыбнулась.

— Мы ведь оба практики, не так ли? Умеющие выживать.

— Так проще, — пожал плечами Яков.

— Скажите... Этот список, который вам так позарез нужен, — «детей Солнца»... Он ведь, должно быть, громадный. Целые тома. Фамилии людей и их родных по всему свету.

— Это сводный список. Вряд ли мы его когда увидим. Да он нам и не нужен. Список же, который мы можем — должны — найти, чисто практического свойства. Он содержит имена тех руководителей, кому будут переданы средства для распределения в стратегически важных регионах. Такой список должен находиться у фон Тибольта под рукой.

— С его помощью вы сумеете выявить главарей «Вольфшанце»?

— Повсеместно.

— Почему вы так уверены, что список находится в «Д'Аккор»?

— Это единственное место, где он может быть. Фон Тибольт не доверяет никому. Он позволяет другим иметь дело лишь с частью целого, которым руководит единолично. Он ни за что не оставит список в сейфе, но и не станет носить его при себе. Он наверняка хранит его в своем гостиничном номере, напичканном ловушками, и расстанется с ним лишь в крайних обстоятельствах.

— Мы оба согласны, что к таким обстоятельствам отношусь я.

— Да. Он боится вас, как никого другого, поскольку никто другой не сможет убедить вашего сына отказаться от участия в женевском плане. Он нужен им. Так как для снятия денег необходимо соблюдение законности. Иного пути не существует.

— В этом — ирония судьбы. Для осуществления величайшего беззакония, какое только можно себе представить, используется авторитет закона.

— Это не новый прием, миссис Холкрофт.

— А мой сын? Вы убьете его?

— Я бы не хотел.

— Мне бы хотелось услышать что-нибудь более конкретное.

— Если он согласится поехать с нами, не будет никакой причины это делать. Если удастся убедить его, и он не сочтет все обманом — у меня будут все основания оставить его в живых. Провал финансовой аферы «Вольфшанце» не означает ее конца. «Дети Солнца» останутся. Они будут ослаблены, но не раскрыты. И не уничтожены. Нам потребуется как можно больше людей, способных поднять против них свой голос. У вашего сына будет в распоряжении важный рассказ о том, чему он был свидетелем. С ним вместе мы выйдем на нужных людей.

— Как вы убедите его, если я... не вернусь со свидания с фон Тибольтом?

Израильтянин заметил легкую улыбку на губах Альтины и правильно истолковал сделанную ею паузу. Его предположения угаданы: ей не суждено вернуться.

— Я и мой связной в Невшателе считаем, что в нашем распоряжении два дня: сегодняшний и завтрашний. События в «Гран банк» начнутся, без сомнения, в понедельник. Его будут держать в изоляции, вне досягаемости для посторонних. Моя задача — пробить эту изоляцию и вызволить его.

— Если это удастся, что вы ему скажете?

— Правду. Объясню все, что мы выяснили в Хар-Шхаалаф. Хелден может оказать в этом большую помощь — если только, будем откровенны, она останется в живых. И кроме того, список. Если я найду список, то покажу его Ноэлю.

— Покажите ему это письмо, — прервала его Альтина, снова оборачиваясь к листку бумаги на письменном столе.

— Это тоже пригодится, — согласился израильтянин.

* * *


— Эрих!

Кесслер встрепенулся, как от удара хлыстом, и напрягся всем своим мощным телом. Он хотел было положить трубку, но Холкрофт остановил его:

— Не нужно! С кем вы говорите? — Ноэль выхватил у него трубку и произнес в нее: — Кто говорит? Молчание.

— Кто это?

— Прошу вас, успокойтесь, — обратился к нему Кесслер, успев взять себя в руки. — Мы стараемся оградить вас от опасности. Вам нельзя показываться на улицах — вы это прекрасно знаете. Они убьют вас. Ведь вы — ключевая фигура в женевском договоре.

— Речь шла не обо мне!

— Мы стараемся разыскать вашу мать! Вы сказали, что она отправилась из Лиссабона с фальшивым паспортом. Мы сразу этого не поняли. Иоганн знает людей, которые поставляют такие документы. Мы как раз это обсуждали...

Холкрофт вновь поднес ко рту трубку:

— Фон Тибольт? Это вы?

— Да, Ноэль, — спокойно ответил тот. — Эрих прав. У меня здесь друзья, и они пытаются помочь нам. Вашей матери может грозить опасность. Но сами вы не должны принимать участия в поисках. Вам нужно оставаться вне поля их зрения.

— "Не должен"... «Нужно»? — резко произнес Холкрофт в трубку, не сводя при этом глаз с Кесслера. — Уясните себе одну вещь, вы оба. Я сам буду решать, что мне делать и чего — нет. Понятно?

Ученый кивнул. Фон Тибольт на том конце не промолвил ни слова.

— Я спросил, понятноли вам! — повысил голос Ноэль.

— Да, конечно, — сказал наконец Иоганн. — Как уже сказал Эрих, мы только хотели вам помочь. Информация о том, что ваша мать путешествует с чужим паспортом, могла бы оказаться полезной. Я знаю людей, которые занимаются подобными делами. Я созвонюсь с ними и сообщу вам.

— Да, пожалуйста.

— Если я не увижу вас до утра, то встретимся в банке. Думаю, Эрих вам все объяснил?

— Да, объяснил. И вот еще что, Иоганн... Прошу простить, что я вспылил. Я знаю, вы пытаетесь помочь. Люди, за которыми мы охотимся, зовутся «Нахрихтендинст», верно? Ведь именно это вы выяснили в Лондоне?

После недолгого молчания голос на том конце произнес:

— Откуда вам известно?

— Они оставили визитную карточку. Я хочу добраться до этих подонков.

— Мы тоже.

— Спасибо. Позвоните мне, как только что-нибудь узнаете. — Ноэль повесил трубку и обратился к Кесслеру: — Больше никогда так не делайте.

— Прошу прощения. Я думал, что поступаю правильно. Как вы, я полагаю, чувствовали себя правым, наблюдая за мной у отеля «Д'Аккор».

— Гнусная штука жизнь, вот что я понял в последнее время, — проронил Ноэль, снова берясь за трубку.

— Что вы собираетесь делать?

— Поговорить с одним человеком, который живет на Кюрасао. Возможно, ему что-то известно.

— Ах да... Инженер, передававший ваши сообщения.

— Я перед ним в долгу.

Ноэль соединился с телефонисткой международной связи, дал ей номер телефона на Кюрасао и спросил, не вешать ли ему трубку или та перезвонит.

— В этот час линия не слишком перегружена, сэр, — ответила телефонистка.

— Тогда я подожду. — Он уселся с трубкой в руке на кровати.

Минуты через полторы в трубке раздался гудок телефона Буоновентуры. Ответил мужской голос — но это был не Сэм:

—Да?

— Сэма Буоновентуру, будьте добры.

— Кто говорит?

— Его близкий друг. Я звоню из Европы.

— Ему никак не подойти, мистер. Он больше на звонки не отвечает, так-то...

— Что вы хотите сказать?

— Его песенка спета, мистер. Какой-то сукин негритос из местных перерезал ему глотку проволокой. Мы обыскиваем все заросли и берег, чтобы поймать этого стервеца.

Холкрофт уронил голову, зажмурился и задохнулся. Его след вывел их к Сэму — и тот дорого заплатил за помощь, которую ему оказывал. Буоновентура был его информцентром, и его неизбежно должны были убрать, чтобы оставить Холкрофта без связи. Люди из «Нахрихтендинст» стремились изолировать его. Он был в долгу перед Сэмом, и вот долг этот оказался оплачен смертью. Все, к чему он ни прикасался, настигала смерть. Он был ее носителем. Едва отдавая себе отчет в своих словах, Ноэль проговорил в трубку:

— Не надо обыскивать заросли... Его убил я.


Глава 43


— Ваш сын когда-либо упоминал фамилию Теннисон? — спросил Бен Гадиз.

— Нет.

— Черт подери! Когда вы в последний раз с ним говорили?

— После гибели мужа. Он тогда был в Париже. Это было то, что он хотел услышать. Яков скрестил руки на груди и продолжал расспросы:

— Это был ваш первый с ним разговор после смерти мужа?

— После убийства, — поправила Альтина. — Хотя тогда я этого не знала.

— Ответьте на мой вопрос. Это был первый ваш разговор после смерти мужа?

—Да.

— Стало быть, беседа была невеселой?

— Очевидно. Мне пришлось сказать ему...

— Хорошо. В такие моменты рассудок затуманен. Говорятся вещи, которые потом редко удается восстановить. Тогда-тоон и упомянул фамилию Теннисон. Он сказал вам, что собирается в Женеву — на встречу, кажется, с человеком по имени Теннисон. Можете вы изложить это фон Тибольту?

— Конечно. Но поверит ли он?

— У него нет выбора. Вы нужны ему.

— А он мне.

— Звоните. И не забывайте: вы близки к истерике. Женщина в панике неуправляема. Выбейте его из равновесия. Кричите, шепчите, заговаривайтесь. Скажите ему, что вы должны были связаться со своим знакомым летчиком с базы гидросамолетов — но там произошло убийство. База кишит полицией. Вы напуганы до смерти. Сумеете?

— Слушайте и убедитесь, — отозвалась Альтина, берясь за телефон.

Телефонистка отеля соединила ее с номером почетного гостя «Д'Аккор» господина Джона Теннисона. Яков слушал, как играет заданную роль Альтина, и проникался все большим восхищением.

— Вы должны взять себя в руки, миссис Холкрофт, — говорил незнакомец на том конце провода.

— Так вы действительно тот самый Теннисон, о котором говорил сын?

— Да, я его друг. Мы познакомились в Париже.

— Ради Бога, вы можете мне помочь?!

— Конечно. С готовностью.

— Где Ноэль?

— Боюсь, мне это неизвестно... Он в Женеве по делу, к которому я отношения не имею.

— Не имеете?

— К сожалению, не имею. Вчера мы с ним пообедали, и он отправился на встречу со своими партнерами.

— Он сказал куда?

— Боюсь, что нет. Видите ли, я здесь проездом в Милан... Будучи в Париже, я обещал остановиться с ним по приезде в Женеву в одном отеле и показать город. Он ведь здесь никогда не бывал.

— Мистер Теннисон, вы не могли бы встретиться со мной?

— Да, разумеется. Где вы находитесь?

— Нам нужно вести себя осмотрительно. Я не могу допустить, чтобы вы рисковали собой...

— Мне ничто не угрожает, миссис Холкрофт. Я передвигаюсь по Женеве совершенно свободно.

— А я нет. Это ужасное происшествие в Медоке...

— Ну же, вы просто перенервничали. Что бы там ни произошло — я уверен, это не имеет к вам отношения. Где вы? Где мы можем увидеться?

— На вокзале. В зале ожидания у северного входа. Через сорок пять минут. Благослови вас Бог! — Она резко повесила трубку.

Яков Бен Гадиз одобрительно улыбнулся и произнес:

— Он будет вести себя очень осторожно. Примет защитные меры — и это даст нам больше времени. Я отправляюсь в «Д'Аккор». У меня каждая минута на счету.

* * *


Фон Тибольт медленно положил трубку. Вероятнее всего, это западня, но окончательные выводы делать рано. Он намеренно вставил в разговоре, будто Холкрофт никогда не бывал в Женеве. Это была ложь, и старуха знала это. С другой стороны, судя по голосу, она и впрямь охвачена паникой — а женщины ее возраста в панике не столько слушают, сколько хотят, чтобы выслушали их. Так что она вполне могла не расслышать его замечания, а если даже и расслышала, то не придала ему значения, поглощенная своими тревогами.

То, что Холкрофт упомянул в разговоре с матерью фамилию Теннисон — если, конечно, он это сделал, — не было столь уж невероятным, учитывая характер американца. Тот был подвержен мгновенным эмоциональным всплескам и часто говорил не подумав. Известие об убийстве Ричарда Холкрофта в Нью-Йорке могло привести его в такое состояние, что с губ неосознанно слетела фамилия Теннисон.

С другой стороны, в иные моменты американец демонстрировал присутствие духа, которого от него трудно было ожидать. То, что он сообщил эту фамилию матери, противоречило выработанной им для себя внутренней дисциплине. Кроме того, Иоганн помнил, что имеет дело с женщиной, которая сумела раздобыть себе фальшивые документы и бесследно скрылась от них в Лиссабоне. Поэтому необходимо принять особые меры предосторожности. Он не попадется на удочку паникующей старухи — или только притворяющейся, что она в панике.

Размышления его были прерваны телефонным звонком.

— Да?

Это был первый зампрефекта. Они все еще пытаются установить точный адрес, по которому находится телефон, оставленный миссис Холкрофт портье в «Д'Аккор». Нудный бюрократ как раз сейчас направляется на телефонный центр рыться в списках. Фон Тибольт ответил ледяным тоном:

— К тому моменту, когда он его отыщет, этот адрес нам уже не потребуется. Я сумел связаться с этой женщиной. Немедленно вышлите в «Д'Аккор» полицейского на служебной машине. Скажите им, что я правительственный гость и мне полагается личная охрана. Он должен ждать в вестибюле через пятнадцать минут. — Не ожидая ответа, фон Тибольт бросил трубку и направился к столу, где лежали два пистолета, разобранные для чистки. Это было любимое оружие Тинаму. Собрать их было для него делом считанных секунд.

Если Альтина Холкрофт все же осмелилась расставить ловушку, ей предстоит убедиться, что она не ровня вожаку «Вольфшанце». Ее ловушка обернется против нее самой, сомкнув на ней свои челюсти.

* * *


Израильтянин стоял затаившись в проулке напротив «Д'Аккор». Фон Тибольт на лестнице отеля разговаривал с полицейским, отдавая тому какие-то распоряжения.

По окончании инструктажа полицейский поспешил бегом к своей машине, а блондин направился к стоящему у обочины черному лимузину, открыл дверцу и сел за руль. Для той поездки, в которую он отправлялся, шофер ему не был нужен.

Обе машины тронулись вниз по улице де Гранж. Яков подождал, покуда они скроются из виду, и затем, с «дипломатом» в руке, тронулся через дорогу к крыльцу отеля.

Он приблизился к стойке портье — воплощению поношенной официозности — и со вздохом обратился к нему:

— Я из полицейской экспертизы. Меня вытащили из постели взять дополнительные пробы в комнате этого убитого. Эллиса. У этих следователей новые идеи появляются именно тогда, когда все, кто им нужен, уже улеглись спасть. Какой там номер?

— Третий этаж, номер тридцать один, — сочувственно усмехнувшись, подсказал портье. — Там снаружи дежурит охранник.

— Спасибо. — Бен Гадиз прошел к лифту, зашел в него и нажал пятый этаж. Джон Теннисон значился постояльцем номера 512. Времени на заигрывание с полицейским, дежурившим у двери номера убитого, не было. Каждая минута, даже секунда была для него на вес золота.

Человек в форме женевской полиции прошел северным входом в здание железнодорожного вокзала, клацая каблуками по каменному полу. Он направился к пожилой женщине, сидевшей в самом конце ближнего ряда скамей, и осведомился:

— Миссис Альтина Холкрофт?

—Да.

— Прошу вас пройти со мной, мадам.

— Могу я узнать зачем?

— Мне поручено сопроводить вас к мистеру Теннисону.

— Это необходимо?

— Это почетная услуга, оказываемая вам властями Женевы.

Пожилая дама поднялась и последовала за человеком в форме. Когда они приблизились к двойным дверям северного входа, снаружи вошли еще четверо полицейских и встали по обе стороны от входа, не позволяя временно пройти никому другому — до особого разрешения.

Снаружи у тротуара стояла полицейская машина, а подле нее — еще двое мужчин в форме. Один из них открыл ей дверцу. Она села. Сопровождающий обратился к подчиненным:

— По инструкции ни одна частная машина или такси не должны покидать вокзал в течение двадцати минут после нашего отъезда. Если кто-то вздумает нарушить это предписание — запишите номер и проинформируйте меня по рации.

— Да, сэр.

— Если же никаких инцидентов не произойдет, то по истечении двадцати минут все могут разойтись по своим постам. — Закончив инструктаж, офицер сел на место водителя и завел машину.

— Куда мы едем? — осведомилась Альтина.

— В дом для гостей в резиденции первого заместителя префекта. Этот мистер Теннисон, должно быть, важная персона.

— Во многих отношениях — да, — отозвалась она.

* * *


Фон Тибольт сидел в ожидании за рулем черного лимузина, который с выключенным мотором был припаркован метрах в пятидесяти от пандуса, ведущего к северному входу вокзала. Он проводил взглядом полицейскую машину, которая вырулила на улицу и повернула направо, затем дождался, пока двое оставшихся у входа полицейских займут свой пост, и тоже тронулся с места.

Он намеревался следовать за полицейской машиной, держа дистанцию и наблюдая, нет ли кругом других автомобилей, ведущих себя подобным же образом. Он должен был застраховать себя от любых случайностей — включая такую возможность, как электронный датчик, с помощью которого старушка может скрытно подавать сигналы какому-нибудь нанятому ею громиле.

Не пройдет и часа, как последнее препятствие на пути к осуществлению планов «Вольфшанце» будет уничтожено.

* * *


Яков Бен Гадиз стоял перед дверью номера фон Тибольта. На ней висела табличка «Не беспокоить». Израильтянин встал на колени и открыл свой чемоданчик. Извлек оттуда странной формы ручной фонарик и включил его. Тот загорелся едва различимым зеленоватым светом. Он осветил низ левого косяка, потом повел лучом вверх, направо и опять вниз, ища, вероятно, оставленные там ниточки или волоски — маленькие хитрости, отсутствие которых по возвращении должно было дать обитателю номера понять, что туда входили. Фонарик высветил две нитки, протянутые внизу, три вертикальные и еще одну под притолокой. Яков извлек из рукоятки фонаря миниатюрную булавку и осторожно пометил ею места, где были закреплены эти сигнальные нити. Булавочные отметки были неразличимы на дереве для невооруженного глаза, но четко видны в свете зеленого фонарика.

Снова опустившись на колени, он достал из чемоданчика небольшой металлический цилиндр — совершеннейшее устройство для отпирания замков, разработанное в лабораториях тель-авивского центра по борьбе с терроризмом. Он приложил цилиндр отверстием к замочной скважине и привел в действие щупы. Замок отомкнулся. Яков аккуратно провел пальцами вдоль косяков, собирая сигнальные нити-ловушки. Потом медленно отворил дверь. Подняв с пола свой «дипломат», шагнул внутрь и прикрыл дверь за собой. Он положил собранные ниточки на стоящий возле стены стол, придавил их металлическим цилиндром и снова зажег фонарик.

Прежде чем приступать к дальнейшим действиям, он взглянул на часы. По строгому счету в его распоряжении оставалось не более получаса на то, чтобы обезвредить оставленные фон Тибольтом сигнальные и защитные устройства и найти список «детей Солнца». Сигнальные нити на входной двери были добрым знаком: значит, у хозяина есть причины прибегнуть к подобным мерам предосторожности.

Зеленый луч фонарика обежал комнату, высветил двери в ванную и туалет и еще одну — в спальню.

Первые две он отмел сразу: ни сигнальных нитей, ни специальных замков, ничего. Яков подошел к двери в спальню и провел фонариком вдоль косяка. Ниток там не оказалось, но было кое-что другое. Сноп зеленого света уловил тонкий желтый луч, исходивший из углубления в косяке, примерно в полуметре от пола. Бен Гадиз с первого взгляда понял, с чем имеет дело: с миниатюрным фотоэлементом, одна половинка которого была встроена в косяк, а другая в дверь.

Стоило открыть эту дверь, как контакт между двумя половинками фотоэлемента оборвался бы и включился сигнал тревоги. Устройство было защищено настолько, насколько позволяла современная технология. Обезвредить его было невозможно. Якову уже приходилось сталкиваться с такими встроенными фотоэлементами, снабженными часовым механизмом. Установленные раз, они действовали на протяжении заданного времени, обычно не менее пяти часов. Отключить их до истечения этого срока не был в состоянии никто, даже человек, их установивший.

Это означало, что Иоганну фон Тибольту пришлось бы — возникни какая-то чрезвычайная ситуация — для проникновения в ванную разомкнуть контакт и включить тем самым сигнал тревоги.

Что же это мог быть за сигнал? Звуковая сигнализация исключалась: громкие звуки могли привлечь внимание посторонних. Радиосигналы? Возможно, но у них слишком ограниченный радиус действия...

Нет, сигнальное устройство должно приводить в действие некий защитный механизм, расположенный в непосредственной близости от охраняемого объекта. Защитный механизм, способный обезвредить взломщика, но не опасный для самого фон Тибольта. Электрошок? Не очень надежное средство. Кислота? Слишком опасно: хозяин сам мог бы получить увечья и остаться обезображенным на всю жизнь. Газ? Какое-нибудь распыленное вещество?..

Токсин!Распыленный яд. Токсичные пары.Отравляющее вещество, достаточно сильное, чтобы покусившийся лишился сознания. Защитой от него может служить кислородная маска, используя которую фон Тибольт может беспрепятственно входить в охраняемое помещение.

Со слезоточивыми и другими газами Якову уже приходилось иметь дело. Он вновь подошел к своему чемоданчику, склонился над ним и извлек респиратор с небольшим баллоном кислорода. Надел его, взял в рот трубку и вернулся к двери. Рывком распахнул ее и отступил на шаг назад.

Дверной проем заполнился туманом, который подержался в воздухе несколько секунд и быстро рассеялся, словно его и не было. Бен Гадиз ощутил легкий зуд в области глаз. Ощущение было раздражающим, но переносимым. Яков, однако, знал, что, вдохни он эти химические пары, — те вызвали бы мгновенное поражение легких и он бы рухнул на месте. Это было то самое подтверждение, которого он ждал: список «детей Солнца» должен находиться в этой комнате.

Он шагнул в помещение, мимо треноги с укрепленным на ней газовым баллоном. Чтобы следы паров выветрились наверняка, он приоткрыл окно. Холодный зимний воздух ворвался внутрь, раздувая занавеску.

Бен Гадиз снова прошел в гостиную, взял чемоданчик и возвратился в спальню, чтобы продолжить поиски. Решив, что список должен храниться в каком-нибудь огнеупорном стальном контейнере, он достал миниатюрный металлоскоп со световым индикатором и начал «прощупывать» комнату от кровати к дверям.

Перед платяным шкафом индикатор отреагировал. Зеленый фонарик высветил знакомые крохотные волокна желтого цвета, укрепленные на створках.

Он обнаружил сейф.

Израильтянин открыл створку — и в лицо ему ударила новая струя газа. Облако повисло в воздухе, заполнив шкаф, и держалось дольше, чем первое. Если бы даже первая ловушка в дверях спальни не сработала, то эта, вторая, содержала достаточно яда, чтобы убить человека на месте. На дне шкафа лежал дорожный чемодан мягкой и дорогой на вид темно-коричневой кожи. Но Яков знал, что это не обычный багаж. На крышке и по бокам у него имелись складки, тогда как с передней и задней стороны — нет: изнутри он был армирован сталью.

Яков поводил зеленым фонариком в поисках укрепленных ниток или других сигнальных меток, но ничего не обнаружил. Тогда он перенес чемодан на кровать и нажал другую кнопку на своем фонарике. Зеленый свет сменился ярким желтовато-белым. С его помощью он исследовал запоры. Они были разного типа и, несомненно, снабжены каждый своим защитным устройством.

Он извлек из кармана тонкий заостренный штырь и вставил его в правый замок, старательно отставляя руку в сторону.

Из замка ударила струя воздуха, и слева выскочила длинная игла, из которой закапала на ковер какая-то жидкость. Яков вынул носовой платок и насухо вытер иглу, после чего осторожно, медленно вдавил ее с помощью своего штыря внутрь, на прежнее место.

Теперь он занялся левым замком. Стоя сбоку, он повторил свои манипуляции со штырем. Застежка открылась — и что-то снова выстрелило. На сей раз, в отличие от иглы, это что-то просвистело через всю комнату и впилось в обшивку кресла. Бен Гадиз рванулся в ту сторону и высветил фонариком образовавшуюся в обшивке дырку, вокруг которой расползлось влажное пятно. С помощью своего штыря он выковырял неизвестный предмет. Им оказалась прозрачная эластичная капсула со стальным наконечником, способным войти в человеческую плоть так же легко, как он вонзился в кресло. Жидкость, содержавшаяся в капсуле, была сильнодействующим наркотиком.

Бен Гадиз удовлетворенно опустил капсулу в карман, вернулся к чемодану и открыл его. Внутри, притороченный к металлической обшивке, обнаружился плоский, тоже металлический, конверт. Итак, он добрался-таки до самого заветного сейфа за семью смертельными печатями, и теперь тот по праву принадлежал ему.

Израильтянин взглянул на часы. Вся операция заняла у него восемнадцать минут.

Он поднял крышку металлического конверта и достал находившиеся там бумаги. В руках у него оказалось одиннадцать листков, на каждом из которых, разбитые на шесть колонок — с именами, адресами, телефонами, — были отпечатаны данные человек этак на сто пятьдесят. Что в сумме составляло порядка шестисот пятидесяти: элита «детей Солнца». Главари «Вольфшанце».

Яков Бен Гадиз снова склонился над своим «дипломатом» и достал фотоаппарат.

— Vous etes tres aimable. Nous vous telephonons dans une demi-heuere. Merci.[37 - Вы очень любезны. Мы перезвоним вам через полчаса. Спасибо (фр.)] — Кесслер повесил трубку и, обернувшись к Ноэлю, стоявшему у окна их номера в «Эксельсиоре», помотал головой. — Пока ничего. Ваша мать в «Д'Аккор» не звонила.

— Они уверены в этом?

— Никаких звонков мистеру Холкрофту не было. Я расспросил даже телефонистку — на всякий случай, если портье вдруг отходил на пару минут. Вы же слышали...

— Не понимаю. Гдеона? Она должна была уже несколько часов как позвонить... А Хелден? Та обещала позвонить в пятницу вечером. Черт подери! Ведь уже утро, наступила суббота!

— Скоро четыре часа, — отозвался Эрих. — Вам необходимо хоть немного отдохнуть. Иоганн прилагает все усилия, чтобы разыскать вашу мать. Он поднял на ноги лучших специалистов в Женеве.

— Я не могу отдыхать, — проронил Ноэль. — Вы забываете: я только что убил человека в Кюрасао. Он помогал мне, я убил его.

— Не вы. А «Нахрихтендинст».

— Ну давайте же тогда сделаемчто-нибудь! — сорвался на крик Холкрофт. — У фон Тибольта есть высокопоставленные друзья. Откройте им все! Британская разведка обязана ему по гроб жизни: он выдал им Тинаму! Пусть они вернут этот долг! Сейчас же! Пусть весь этот проклятый мир узнает об этих подонках! Чего мы ждем?

Кесслер сделал несколько шагов в сторону Ноэля, глядя на него со спокойствием и состраданием:

— Мы ждем самого важного из всех событий. Встречи в банке. Соглашения с директорами. Как только это осуществится, для нас не останется ничего невозможного. И когда мы добьемся этой цели, весь «проклятый мир», как вы его назвали, вынужден будет прислушаться к нам. Думайте о нашем деле, Ноэль. В нем ответы на все вопросы. Для вас, вашей матери, Хелден... очень многих людей. Думаю, вам это должно быть ясно.

Холкрофт устало кивнул, чувствуя, что мозг его находится на грани истощения, и слабо проговорил:

— Я понимаю. Просто это неведение и молчание сводят меня с ума.

— Я знаю, вам пришлось нелегко. Но скоро все будет позади. Все образуется. — Эрих улыбнулся. — Ну а теперь я пойду сполоснусь.

Ноэль подошел к окну. Женева спала — как раньше спали Париж, и Берлин, и Лондон, и Рио-де-Жанейро. Сколько же раз приходилось ему глядеть из разных окон на спящие города? Слишком часто. Ничто уже не будет таким, как прежде...

Ничто... Холкрофт нахмурился. Ничто.Даже имя. Его имя. Здесь он записан как Фреска. Не Холкрофт, а Фреска!.. То самое имя, под которым его должна разыскивать по телефону Хелден!

Фреска!

Он вскинулся и подскочил к телефону. Не было смысла просить Эриха, чтобы тот позвонил за него: телефонистка в «Д'Аккор» говорила по-английски, и номер телефона был ему известен. Он набрал его.

— Отель «Д'Аккор». Бон суар.

— Вам звонит мистер Холкрофт. Несколько минут назад вам звонил доктор Кесслер и спрашивал, не оставляли ли мне по телефону каких-либо известий...

— Прошу прощения, мсье... Доктор Кесслер? Вам нужен доктор Кесслер?

— Нет, вы не поняли. Доктор Кесслер разговаривал с вами несколько минут назад насчет сообщений, которых я ожидаю. Прошу вас посмотреть сообщения на еще одну фамилию: Фреска. Н. Фреска. Передавали ли что-нибудь для Н. Фреска?

Телефонистка умолкла в замешательстве, затем проговорила:

— Господин Фреска в «Д'Аккор» не останавливался, мсье. Если хотите, я могу позвонить в номер доктору Кесслеру...

— Да нет же. Он здесь. Он только что разговаривал с вами!

Проклятье, подумал Ноэль, эта женщина, хоть и говорит по-английски, похоже, не понимает, что ей говорят, затем вспомнил имя портье, назвал его и попросил:

— Могу ли я с ним переговорить?

— Извините, мсье, но он ушел три часа назад. В полночь его дежурство закончилось.

Холкрофт затаил дыхание, не спуская глаз с двери в ванную, за которой шумела вода. Эрих не мог его услышать. А телефонистка, похоже, в действительности прекрасно все понимала.

— Секунду, мисс. Позвольте мне выяснить кое-что. Вы не говорили несколько минут назад с доктором Кесслером по телефону?

— Нет, мсье.

— Есть ли у вас на коммутаторе другая телефонистка?

— Нет. В эти часы у нас не много звонков.

— А портье ушел в полночь?

— Да, как я вам уже говорила.

— И звонков мистеру Холкрофту за это время не было? — Телефонистка вновь умолкла. Затем заговорила медленно, словно припоминая:

— Мне кажется, были, мсье... Вскоре после того, как я заступила на дежурство. Звонила какая-то женщина. Мне было ведено препоручить этот звонок главному администратору.

— Благодарю вас, — тихо произнес Ноэль и опустил трубку.

Вода в ванной перестала литься. Кесслер вышел — и увидел, что рука Холкрофта покоится на телефоне. Прежняя сочувственная мягкость в глазах ученого исчезла.

— Что, черт возьми, происходит? — грозно заговорил Ноэль. — Вы не разговаривали ни с портье, ни с телефонисткой. Моя мать звонила еще несколько часов тому назад. Вы мне об этом не сказали. Вы меня обманули!

—Ноэль, не надо сердиться...

— Обманули! — прорычал Холкрофт, хватая со стула пиджак и устремляясь к кровати, где лежало брошенное им пальто с пистолетам в кармане. — Она звонила мне, сукин вы сын!

Кесслер метнулся в прихожую и заслонил собою дверь:

— Ее не оказалось там, где она сказала! Мы сами обеспокоены. Мы стремимся разыскать и защититьее. Защитить вас! Фон Тибольт знает в этом толк, ему не впервой. Позвольте емурешать!

— Решать? Чторешать, черт подери? Он не будет ничего за меня решать! И вы тоже! Прочь с дороги!

Кесслер не сдвинулся с места. Тогда Ноэль схватил его за плечи и швырнул в дальний конец комнаты: После чего бросился по коридору к лестнице.


Глава 44


Ворота имения медленно распахнулись, и лимузин въехал внутрь. Полицейский кивнул охраннику и опасливо взглянул на огромного добермана, с яростным лаем рвущегося с поводка. Потом полицейский обернулся к миссис Холкрофт:

— Дом для гостей находится в четырех километрах от ворот. Мы свернем с главной аллеи направо.

— Я целиком полагаюсь на вас, — сказала Альтина.

— Я говорю об этом, мадам, потому что мне еще не доводилось здесь бывать. Надеюсь, мы не заблудимся в темноте.

— Уверена, что нет.

— Я должен оставить вас там и вернуться к своим обязанностям, — продолжал полицейский. — В доме сейчас никого нет, но, как мне сказали, входная дверь открыта.

— Понятно. Мистер Теннисон ждет меня? Полицейский, похоже, засомневался:

— Он скоро будет. И он, конечно, доставит вас обратно.

— Конечно. Скажите, инструкции вы получили от мистера Теннисона?

— Эти инструкции — да. Но вообще-то я получаю инструкции от первого заместителя или от префекта полиции.

— От первого заместителя? От префекта? Они что, друзья мистера Теннисона?

— Вроде бы так, мадам. Как я уже говорил, мистер Теннисон — важная персона. Да, пожалуй, они друзья.

— Но вы не его друг? Полицейский рассмеялся.

— Я? Что вы, мадам. Я едва знаком с этим джентльменом. Как я уже вам говорил, я сопровождаю вас в знак особого расположения к вам городских властей.

— Понятно. Скажите, а не могли бы вы выполнить одну мою просьбу тоже в знак особого расположения? — спросила Альтина и многозначительно открыла кошелек. — Чтобы это осталось между нами.

— Это будет зависеть, мадам...

— Это всего лишь телефонный звонок. Мне нужно сообщить подруге, где я, чтобы она не беспокоилась. Я забыла позвонить ей с вокзала.

— С удовольствием, — сказал полицейский. — Будучи другом мистера фон Тибольта, вы, я полагаю, являетесь уважаемым гостем Женевы.

— Я напишу вам номер. Ответит молодая особа. Скажите ей, как проехать сюда.

Дом для гостей имел высокие потолки, стены были увешаны гобеленами, в гостиной стояла французская мебель. Такая мебель больше подходила для какого-нибудь большого замка близ Луары.

Альтина села в широкое кресло и сунула принадлежащий Якову Бен Гадизу пистолет между подушками. Полицейский ушел минут пять назад. Теперь она дожидалась Иоганна фон Тибольта.

Ей непременно надо подавить искушение выстрелить в момент появления в гостиной фон Тибольта. Может быть, она сможет что-то у него выпытать. Ах, если бы ей удалось передать то, что она узнает, израильтянину или девушке. Но как?

Вот и он. Альтина услышала глухое урчание автомобиля. Она уже слышала рокот этого мощного двигателя несколько часов назад, когда машина остановилась на безлюдном шоссе у Женевского озера.

Спрятавшись за деревьями, она видела, как блондин убил человека. Точно так же чуть позже он безжалостно убил другого человека в Атерризаж Медок. Убить его — большая честь! Она дотронулась до рукоятки пистолета, исполнившись решимости сделать то, что задумала.

Дверь распахнулась. Вошел высокий мужчина с золотистыми волосами и красиво вылепленным лицом. Он закрыл за собой дверь. Его освещал пробивающийся сквозь занавески свет. Мужчина двигался мягко и изящно.

— Миссис Холкрофт, как мило, что вы приехали.

— Я просила вас об этой встрече. Как мило с вашей стороны, что вы согласились меня принять. А предпринятые вами предосторожности достойны всяческих похвал.

— Вы, похоже, понимаете, что они вызваны необходимостью.

— За нами не мог угнаться ни один автомобиль.

— Ни один. Мы здесь совершенно одни.

— Какой уютный дом. Моему сыну здесь понравилось бы. Он же архитектор, и мог бы назвать его типичным образцом какого-нибудь стиля, указав на влияния, которые отразились в его проекте.

— Не сомневаюсь. Это для него характерно.

— Правда, — улыбнулась Альтина. — Он может идти по улице, потом вдруг остановиться, начать рассматривать какое-нибудь окно или карниз и подметить то, что ускользает от прочих глаз. Он так увлечен своей работой. Странно, откуда это у него. Я за собой подобных талантов никогда не замечала, а его покойный отец был банкиром.

Блондин стоял не шелохнувшись.

— Следовательно, оба отца имели отношение к деньгам.

— Так, значит, вам все известно? — удивилась Альтина.

— Разумеется. Сын Генриха Клаузена. Полагаю, нам пора перестать лгать друг другу, миссис Холкрофт.

— Насколько я понимаю, лгали мне вы, герр фон Тибольт. Мне казалось, вы не догадывались о моей лжи.

— Откровенно говоря, до сего момента не догадывался. Если вы намеревались заманить меня в ловушку, то мне очень жаль, что я нарушил ваши планы. Но впрочем, вы же должны были понимать, на какой риск идете.

— Да, я понимала.

— Тогда почему вы пошли на это? Вы же должны были подумать о последствиях.

— Я подумала. Но мне казалось, что с моей стороны было бы честно рассказать вам о последствиях моих предыдущих действий. Если вы о них узнаете, между нами может быть заключено некое соглашение.

— Неужели? И в чем же суть этого соглашения?

— Покиньте Женеву. Распустите «Вольфшанце».

— И это все? — улыбнулся блондин. — Вы сошли с ума.

— Предположим, я скажу вам, что написала обстоятельное письмо, в котором подробно рассказала о той паутине лжи, в которой я жила в течение последних тридцати лет. Письмо, в котором я перечисляю всех участников, все имена и названия банков.

— Этим вы же губите своего сына.

— Он бы первый согласился со мной, если бы узнал об этом письме.

Фон Тибольт скрестил руки на груди.

— Вы говорите: «Предположим, я скажу...» об этом вашем письме. Ну, вот вы и сказали. А я не испугался. Но боюсь, вы написали о чем-то, о чем вы не имеете ни малейшего понятия. Все тонкости закона соблюдены, и те жалкие фактики, которыми, как вы утверждаете, вы располагаете, можно назвать лишь измышлениями выжившей из ума старухи, за которой длительное время велось санкционированное наблюдение. Но все это к делу не относится. Вы же не писали никакого письма.

— Вы этого не можете знать.

— О, пожалуйста! — сказал фон Тибольт. — У нас есть копии всех ваших писем, всех ваших нотариально заверенных бумаг, ваших завещаний... Нам известно содержание всех телефонных разговоров, которые вы вели в течение последних пяти лет.

— Что???

— В Федеральном бюро расследований на вас заведено досье под кодовым наименованием «Старая чертовка». И это досье никогда не рассекретят, потому что в нем есть сведения, содержащие государственную тайну. Никому не известно, какую именно, но это факт, так что в отношении вас дозволена определенная свобода действий. Досье находится также в Центральном разведывательном управлении. И в разведывательном управлении министерства обороны. И в компьютерных банках данных вооруженных сил. — Фон Тибольт снова улыбнулся. — Мы — повсюду, миссис Холкрофт. Вы можете это понять? Вы должны узнать об этом, прежде чем покинете этот мир. Если же вы останетесь жить, это все равно ничего не изменит. Вы нас не сможете остановить. Никто не сможет.

— Вас остановят, потому что вы сеете ложь! А когда вашу ложь обнаруживают, вы убиваете. Вы действовали так раньше, вы действуете так и теперь.

— Ложь — это успокоительное средство, а смерть очень часто является наилучшим способом разрешения досадных проблем, которые встают на пути прогресса.

— Проблемы вам создают люди.

— Увы, да.

— Вы мерзейшее создание на земле! Вы безумны! Светловолосый убийца сунул руку в карман пиджака.

— Работать с вами — одно удовольствие, — сказал он, доставая пистолет. — То же самое говорила мне одна женщина. Она была не менее решительна, чем вы. Я пустил ей пулю в лоб из окна автомобиля. Ночью. В Рио-де-Жанейро. Это была моя мать, она называла меня безумцем, она считала нашу работу омерзительной. Но она так и не осознала необходимости — и красоты — нашего дела. Она попыталась встать у нас на пути. — Блондин стал медленно поднимать пистолет. — Какие-то старики — любовники этой шлюхи — подозревали меня в убийстве и предприняли жалкие попытки отдать меня под суд. Можете себе вообразить? Отдать меня под суд! Это звучит так грозно. Но они не учли, что мы контролируем деятельность судов. Никто не может остановить нас.

— Ноэль вас остановит! — воскликнула Альтина, и ее рука потянулась к спрятанному между подушек кресла оружию.

— Вашему сыну осталось жить день-два. Даже если мы не убьем Ноэля, его убьют другие. Он оставил за собой такой шлейф убийств, что ему не удастся отвертеться. Бывший работник британской разведки был обнаружен с удавкой на шее в нью-йоркском отеле. Последний, с кем он разговаривал, был ваш сын. Человек по имени Графф был убит в Рио. Ваш сын ему угрожал. Вчера ночью на Антильских островах погиб некий инженер-конструктор — его тоже удавили. Он передавал Ноэлю Холкрофту секретные сообщения из Рио в Париж и в прочие промежуточные пункты. Завтра утром на улице в Нью-Йорке будет убит детектив Майлз. В материалы дела, которым он занимался в последнее время, внесены некоторые изменения, но известно, что предметом его интереса был Ноэль Холкрофт. Так что для успокоения души Ноэля было бы даже лучше, чтобы его убили мы. Он обречен. — Фон Тибольт поднял пистолет выше и, вытянув руку, прицелился в голову женщины. — Так что, миссис Холкрофт, как видите, вы нас не можете остановить. Мы — повсюду.

Альтина внезапно изогнулась всем телом и схватила свой пистолет.

Иоганн фон Тибольт выстрелил. Потом еще раз. И еще раз.

* * *


Яков Бен Гадиз привел в порядок апартаменты фон Тибольта, расставив все строго на прежние места, и проветрил комнату, чтобы окончательно замести следы вторжения.

Если бы Клаус Фалькенгейм был жив, он бы поразился действиям Якова. "Добудь список. Установи имена и фамилии. Когда ты установишь все личности, разоблачи подлинное предназначение этого вклада. Пусть миллионы попадут в руки покинутых. Сокруши «детей Солнца». Вот что говорил ему Фалькенгейм.

Но можно все сделать по-другому. Этот вариант тайно обсуждался среди старейшин Хар-Шхаалаф. Они не успели довести свой план до сведения Фалькенгейма, но намеревались сделать следующее. Этот план был назван вариантом Хар-Шхаалаф.

План был рискованный, но осуществимый.

«Добудь список и получи доступ к этим миллионам. Не разоблачай источники вклада, присвой его себе. Используй эти гигантские средства, чтобы вести борьбу с „детьми Солнца“. Повсюду».

Стратегия еще не была выработана во всех деталях, потому что о ней пока мало кто знал. Но Яков знал о ней достаточно. Из трех сыновей, которые придут в банк, один окажется не тем, за кого его принимают двое других.

В самом начале Ноэль Холкрофт был залогом для осуществления завета «Вольфшанце». В финале он будет его губителем.

Фалькенгейм умер, размышлял Яков. Старейшины Хар-Шхаалаф мертвы. Больше никого не осталось. Он один мог принимать теперь все решения.

Вариант Хар-Шхаалаф.

Возможно ли его осуществить?

Ему это станет известно через двадцать четыре часа.

Он внимательно осмотрел каждую вещь в комнате. Все на своих местах. Все так, как раньше. За исключением того, что в его «дипломате» лежат одиннадцать фотографий, и этот факт знаменовал начало конца «Вольфшанце». Одиннадцать страничек с именами и полным описанием самых могущественных, самых надежных членов «детей Солнца» во всем мире. Мужчины и женщины, которые на протяжении трех десятилетий тщательно скрывали свою нацистскую сущность.

Никогда больше.

Яков взял «дипломат». Ему осталось только снова натянуть ниточки на дверь номера...

Он замер, затаил дыхание и прислушался к шуму в коридоре. Он услышал шаги: кто-то бежал сюда — шаги заглушала ковровая дорожка, но все же они были слышны. Кто-то бежал по гостиничному коридору. Все ближе и ближе. Кто-то остановился перед дверью номера. Тишина, за которой последовал лязг ключа, вставленного в замочную скважину, — кто-то яростно поворачивал ключ и дверную ручку одновременно. Но внутренний засов не давал двери открыться. В дверь стали дубасить кулаком. В нескольких дюймах от виска Бен Гадиза.

— Фон Тибольт! Открой!

Американец! Сейчас он выломает дверь...

* * *


Кесслер подполз к кровати, схватился за ножку и оторвал свое массивное туловище от пола. В результате нападения Холкрофта он потерял очки. Сейчас он их найдет, но пока что ему надо как следует обдумать ближайший план действий.

Холкрофт помчится в «Д'Аккор», чтобы встретиться с Иоганном. Больше ему ничего не остается делать. Но Иоганна там нет, и американец не сможет устроить ему сцену.

Ему и не придется, подумал Кесслер, усмехаясь. Холкрофту только надо попасть в апартаменты фон Тибольта. В этом ему поможет крошечный ключик от двери. Оказавшись внутри, американец откроет дверь спальни. И в то же мгновение рухнет без чувств, и все проблемы разрешатся.

Болеутоляющее и несколько пакетов со льдом приведут его в чувство, и он сможет появиться на встрече в банке. Надо только сделать так, чтобы ему в руки попал ключ от номера Иоганна.

Портье «Д'Аккор» не даст ему ключа, но он может дать, если его об этом попросит первый заместитель. Фон Тибольт — его близкий друг, и посему любая его просьба должна выполняться.

Кесслер снял телефонную трубку.

* * *


Хелден бродила по квартире, с усилием превозмогая боль в ноге и злясь, что ее оставили здесь одну. Но она прекрасно понимала, что это было единственно разумное решение — единственно разумное. Израильтянин считал, что Ноэль вряд ли позвонит сюда, но все же эту вероятность следовало учесть. Яков был уверен, что Ноэль сейчас отрезан от всего мира, что все его сообщения перехватываются, но все же оставался пусть и небольшой, но шанс...

Зазвонил телефон, Хелден почувствовала, что еще мгновение — и у нее от возбуждения кровь хлынет горлом. Она сглотнула слюну и проковыляла через всю комнату к телефону. О Боже, только бы это был Ноэль!

Голос оказался незнакомым, и звонивший не назвался.

— Миссис Холкрофт отвезли в имение, находящееся в тридцати километрах к югу от города. Я объясню вам, как проехать.

Он объяснил. Хелден все записала. Закончив диктовать, незнакомец добавил:

— У ворот стоит охранник. Со сторожевой собакой.

Яков понял, что стук в дверь и крики Холкрофта могут привлечь внимание.

Израильтянин отодвинул засов и прижался к стене. Дверь с грохотом распахнулась. В проеме показалась рослая фигура американца. Он вихрем влетел в номер, согнув в локтях обе руки, словно готовясь отразить внезапное нападение.

— Фон Тибольт? Где ты?

Холкрофт явно опешил, увидев погруженный во тьму номер. Бен Гадиз бесшумно отступил в сторону, держа в руке фонарик. Он быстро, на одном дыхании произнес подряд две фразы:

— Фон Тибольта здесь нет, и я не причиню вам вреда. Я на вашей стороне.

Холкрофт развернулся и вытянул руки.

— Кто вы? Что вы здесь, черт побери, делаете? Включите свет!

— Не надо света! Слушайте меня внимательно. Американец свирепо шагнул к нему. Яков включил фонарик.

Сноп зеленого света упал на лицо Холкрофта, и он зажмурился.

— Уберите!

— Нет. Сначала выслушайте меня.

Холкрофт ударил правой ногой Бен Гадиза по колену, после чего с закрытыми глазами прыгнул вперед и обеими руками вцепился в израильтянина.

Яков перегнулся пополам и правым плечом ударил американца в грудь, но Холкрофт был неудержим. Он ударил Бен Гадиза коленом в висок и кулаком — в лицо.

Не должно быть никаких следов! Никаких пятен крови на полу! Яков выронил фонарик и схватил американца за руки. Его поразила неукротимая мощь Холкрофта. Он громко зашептал:

— Вы должны меня выслушать! Я вам не враг. Я знаю, что с вашей матерью. У меня есть письмо. Она была со мной.

Американец сопротивлялся и уже почти вырвался из объятий израильтянина.

— Кто вы?

— "Нахрихтендинст", — прошептал Бен Гадиз. Услышав это слово, Холкрофт просто обезумел. Он зарычал и так заработал ногами и руками, что израильтянин не смог бы с ним совладать.

— Я убью тебя...

У Якова не оставалось иного выбора. Он увернулся от сокрушительных кулаков Ноэля и схватил его за шею, надавив большими пальцами на набухшие вены. Нащупав нужный нерв, он сильно ткнул в него. И Холкрофт рухнул.

Ноэль раскрыл глаза. Кругом было темно. Нет, не совсем: на стене он увидел полоску зеленого света — того самого, что ослепил его. При виде этого луча он снова закипел от ярости.

Его прижали к полу, придавив коленом грудь, и приставили ко лбу ствол пистолета. Горло страшно болело, но он все же дернулся, пытаясь встать с ковра. Однако сил сопротивляться у него уже не было. Он упал и услышал взволнованный шепот нависшего над ним человека.

— Да поймите же вы! Если бы я был вашим врагом, я бы убил вас. Вы можете это понять?

— Ты — мой враг! — прохрипел Ноэль. — Ты же сказал, что ты «Нахрихтендинст». Ты — враг Женевы... ты мой враг!

— Я враг Женевы, но не ваш враг.

— Лжешь!

— Подумайте! Почему же я тогда не нажал на спусковой крючок? Тогда не было бы никакой Женевы и вас бы не было. И счет бы не разморозили, и деньги остались бы лежать там, где они лежат. Если я ваш враг, что мне мешает пустить вам пулю в лоб? Я не могу использовать вас как заложника, это бесполезно. Вам надо быть там. Так что я ничего не добиваюсь, оставляя вас в живых... Если ваш враг.

Холкрофт пытался вникнуть в смысл слов, пытался понять, что за ними скрывается, но не смог. Он хотел только вырваться из объятий этого человека.

— Что вам нужно? Где вы видели мою мать? Вы сказали, что у вас какое-то письмо.

— Давайте обо всем по порядку. Прежде всего, я хочу уйти отсюда побыстрее. С вами. Вместе мы сможем сделать то, что казалось невозможным людям «Вольфшанце».

— "Вольфшанце"? Что же?

— Заставить закон работать на нас. Искупить вину.

— Искупить... Кто бы вы ни были, вы сошли с ума.

— Этот вариант Хар-Шхаалаф. Получить власть над миллионами. Сражаться с ними. Повсюду. Я готов предложить вам единственное имеющееся в моем распоряжении доказательство. — Яков Бен Гадиз убрал пистолет. — Вот мой пистолет! — И он передал его Холкрофту.

Ноэль вглядывался в лицо незнакомца, слабо освещенное зловещим зеленым светом. Глаза, смотревшие на него в упор, принадлежали человеку, который явно говорил правду.

— Помогите мне подняться, — сказал он. — Тут есть черный ход. Я знаю, куда идти.

— Сначала нам нужно все расставить по местам. Все должно быть так, как было раньше. Ничто уже не будет таким...

—Куда мы идем?

— В один дом на улицу де ла Пэ. Там находится письмо. И девушка.

— Какая девушка?

— Сестра фон Тибольта. Он думает, что она мертва. Он приказал ее убить.

— Хелден?

— Потом, потом.


Глава 45


Они выскочили из переулка и бросились по улице де Гранж к машине израильтянина. Бен Гадиз сел за руль. Холкрофт держался за горло: ему казалось, что Яков повредил ему какие-то сосуды — так сильна была боль.

— У меня не было выбора, — сказал Яков, видя, как страдает Ноэль.

— Зато у меня был, — ответил Холкрофт. — Ты же дал мне пистолет. Как тебя зовут?

— Яков.

— Что это за имя?

— Древнееврейское... Джейкоб по-вашему. Бен Гадиз.

— Бен — кто?

— Гадиз.

— Испанец?

— Сефард, — сказал Яков. Они промчались через перекресток и устремились по шоссе к озеру. — Мои родители эмигрировали в Краков в самом начале века. — Яков свернул направо, на маленькую незнакомую площадь.

— А я думал, ты брат Кесслера, — сказал Холкрофт. — Врач из Мюнхена.

— Я не знаю никакого врача из Мюнхена.

— Он где-то в городе. Когда я пришел в «Д'Аккор», портье дал мне ключ от номера фон Тибольта и спросил, не нужен ли мне Ганс Кесслер.

— А ко мне это какое имеет отношение?

— Портье знал, что братья Кесслер вместе с фон Тибольтом ужинали вчера в его апартаментах, и думал, что младший Кесслер все еще там.

— Э, погоди-ка, — прервал его Яков. — Этот брат такой коренастый, небольшого роста, здоровый?

— Понятия не имею. Очень может быть. Кесслер говорил, что он бывший футболист.

— Он мертв. Об этом мне сказала твоя мать. Фон Тибольт убил его. Мне кажется, его ранил твой приятель Эллис. И они не стали с ним возиться.

Ноэль вытаращил глаза.

— Ты хочешь сказать, что Вилли — это его работа? Он убил его и исколол ножом?

— Это только мое предположение.

— О Господи! А теперь скажи, что с моей матерью. Где она?

— Потом!

— Сейчас!

— А вон и телефон. Мне нужно позвонить в квартиру. Хелден там. — Бен Гадиз остановился у тротуара.

— Я сказал: сейчас! — Холкрофт наставил на Якова пистолет.

— Если ты хочешь меня убить, — сказал Яков, — то я этого заслуживаю. И ты тоже. Но тогда я попрошу позвонить тебя. Впрочем, у нас сейчас нет времени для эмоций.

— У нас полно времени, — возразил Ноэль. — Встречу в банке можно отложить.

— В банке? В «Ла Гран банк де Женев»?

— Да. Сегодня утром, в девять.

— Боже мой! — Бен Гадиз схватил Ноэля за плечо и, понизив голос, заговорил так, словно умолял подарить ему нечто большее, чем жизнь. — Надо попробовать осуществить вариант Хар-Шхаалаф. Больше такого случая не представится. Поверь мне. Мы должны четко уяснить себе, что происходит. Может быть, Хелден что-то удалось выяснить.

И снова Ноэль пристально всмотрелся в его лицо.

— Ладно, звони. Скажи ей, что я с тобой. И что мне надо поговорить с вами обоими.

Они промчались по шоссе мимо ворот имения, не обращая внимания на лай собаки, разбуженной ревом автомобиля. Дорога уходила резко влево. Яков проехал немного, потом притормозил, медленно въехал в рощу и остановился.

— Собаки сразу слышат, когда резко глушишь мотор, но, если двигатель делает диминуэндо, они плохо воспринимают звук.

— Ты что, музыкант?

— Я был скрипачом.

— Хорошим?

— Играл в Тель-Авивском симфоническом оркестре.

— Зачем же ты...

— Я нашел более подходящую работу, — прервал его Бен Гадиз. — Быстро вылезай. Сними пальто, вытащи пистолет. Тихо закрой дверцу и старайся не шуметь. Дом для гостей расположен где-то в глубине участка, но мы его найдем.

Имение окружала толстая кирпичная стена, по которой сверху вилась колючая проволока. Яков взобрался на дерево и стал изучать стену.

— Сигнализации нет, — сказал он. — Понятное дело: лесная живность — датчики постоянно срабатывали бы. Но залезть будет не просто: ширина стены примерно два фута, и везде положена колючая проволока. Придется прыгать.

Израильтянин спустился с дерева и, присев у стены, сцепил ладони.

— Лезь! — приказал он Ноэлю.

Колючая проволока и впрямь покрывала всю поверхность стены, так что невозможно было ступить, не задев за шипы.

Весь напрягшись, Холкрофт осторожно наступил носком на самый край стены, кое-как перешагнул через стальные колючки и спрыгнул вниз. Падая, он услышал треск рвущейся ткани: колючки впились в брюки и больно оцарапали локти. Но в общем все обошлось. Он встал с земли, тяжело дыша. Горло все еще болело, но уже не так сильно. Если незнакомец передал Хелден правдивую информацию, то сейчас он находится всего лишь в нескольких сотнях ярдов от матери.

Израильтянин взобрался на стену. На фоне ночного неба его силуэт напоминал гигантскую птицу. Он осторожно перешагнул через завитки колючей проволоки и спрыгнул. При падении перевернулся через голову, быстро вскочил на ноги около Ноэля и посмотрел на часы.

— Уже шесть. Скоро начнет светать, надо спешить. Они побежали через лес, огибая на бегу торчащие ветки, перепрыгивая через кусты, и скоро добежали до грунтовой дороги, которая вела к дому для гостей. Вдали они увидели тусклый свет, пробивающийся сквозь занавески на окнах.

— Стоп! — приказал Бен Гадиз.

— Что такое?

Израильтянин схватил Ноэля за руку и упал на землю, увлекая его за собой.

— Что ты делаешь?

— Тихо! В доме кто-то есть.

Ноэль поднял голову и поверх травы некоторое время рассматривал дом, до которого оставалось ярдов сто, но никого не заметил внутри.

— Я никого не вижу.

— Посмотри на свет. Видишь, он неровный: перед лампами кто-то ходит.

И тут Холкрофт увидел то, что заметил Бен Гадиз. Действительно, за окнами чуть заметно двигались тени. Глаз человека — в особенности человека, который устал от бега, — не заметил бы этой мимолетной перемены освещения.

— Ты прав, — прошептал он.

— Пошли, — сказал Яков. — Мы зайдем со стороны леса с того края.

Они углубились в лес и выбежали на опушку у небольшой лужайки для крокета, где коротко постриженная трава и крокетные воротца, казалось, промерзли в зимней ночи. Прямо перед ними виднелись окна дома.

— Я добегу туда и подам тебе знак, — прошептал Яков. — И смотри без шума!

Израильтянин метнулся через лужайку и через мгновение уже сидел на корточках под окном. Но он оставался неподвижным. Что такое? Почему он не подает сигнал?

Холкрофт больше не мог ждать. Он вскочил и помчался к дому.

Израильтянин посмотрел на него горящим взглядом.

— Уходи! — прошептал он.

— О чем ты говоришь?! Она же там! Бен Гадиз схватил Холкрофта за плечи и толкнул по направлению к лесу.

— Я же сказал: назад! Нам надо уходить отсюда.

— Как бы не так! — Ноэль смахнул руки Якова с плеч, выпрямился и заглянул в окно.

Мир словно перевернулся. Словно мозг взорвался. Он захотел закричать, но издал лишь низкий, похожий на рык, возглас ужаса, беззвучный, безумный.

В тускло освещенной комнате он увидел мать, которая неподвижно сидела, откинувшись на спинку стула. Ее величественная красивая голова была вся в крови, на морщинистом лице запеклись ручейки крови.

Ноэль вскинул руки. Казалось, его душа сейчас вырвется из оков тела. Он вдохнул холодный воздух. Руки сжались в кулаки и прикоснулись к оконному стеклу.

Но ничего не произошло. Его шею обвила чья-то рука, чья-то ладонь сжала ему рот, могучие Щупальца гигантского спрута обхватили его, потащили назад, прочь от этого дома, оторвали от земли, пригнули спину, но через несколько секунд он вновь почувствовал твердую почву под ногами. Потом его лицо прижали к земле и держали так до тех пор, пока у него не перехватило дыхание. Потом острая резкая боль пронзила горло, и все его тело охватило огнем.

Он куда-то шел, ступая ватными ногами. По лицу хлестали ветки, кто-то подталкивал его в спину, заставляя идти прямо во тьму. Ноэль не знал, сколько времени он так шел, но вот перед ним выросла каменная стена. Кто-то прорычал в ухо:

— Лезь! Через проволоку!

К Холкрофту постепенно возвращалось сознание. Он почувствовал, как в ладони впились остренькие шипы, которые драли кожу и одежду. Потом его поволокли по твердой поверхности и прислонили к дверце автомобиля.

В следующее мгновение он осознал, что сидит в машине и смотрит вдаль через лобовое стекло. Занимался рассвет.

Он сидел, обессилевший, притихший, и читал письмо Альтины:

"Мой дорогой Ноэль.

Мы, вероятно, уже не увидимся больше, но я молю тебя — не оплакивай меня. Потом можешь, но не теперь. Теперь просто нет времени.

То, что я хочу сделать, я сделаю по той простой причине, что должна это сделать, и кроме меня, этого не сделает никто. Даже если бы и был на свете человек, который смог бы это сделать, вряд ли я позволила бы ему, потому что это — мое дело.

Я разрываю тот круг лжи, в котором прожила более тридцати лет. Мой новый друг мистер Бен Гадиз все тебе объяснит. Должна тебе сказать, что ничего не знала об этой лжи и — Бог свидетель — о той ужасной роли, которую тебя заставили играть.

Я дитя другой эпохи, где ни один долг не оставался неоплаченным, а честь не считалась анахронизмом. Я охотно возвращаю свой долг — в надежде, что моя честь может быть восстановлена.

Если мы больше не увидимся, знай, что ты принес мне огромную радость. Если кому-то угодно иметь доказательства того, что мы всегда лучше тех, кто нас породил, то ты отличное тому доказательство.

Еще одно слово о твоей подруге Хелден. Мне кажется, о лучшей дочери для себя я не могла и мечтать. Я сужу по ее глазам, по ее мужеству. Мы знакомы с ней всего несколько часов, и за это время она уже успела спасти мне жизнь и даже была готова пожертвовать для этого собой.

Верно говорят, что мы понимаем смысл прожитой жизни только в минуты просветления. Я пережила эту минуту — и она заслужила мою любовь. Храни тебя Господь, Ноэль.

С любовью,

Альтина".

Холкрофт поднял взгляд на Якова, который стоял у окна и смотрел на серое зимнее утро.

— Что это такое, чего она не позволила бы никому сделать? — спросил он.

— Встретиться с моим братом, — ответила Хелден. Ноэль сжал кулаки и закрыл глаза.

— Бен Гадиз сказал, что он приказал тебя убить.

— Да. Он убил много людей. Холкрофт обратился к израильтянину:

— Мать написала, что ты расскажешь мне про ложь.

— Пусть это лучше сделает Хелден. Мне многое известно, но она знает все.

— Из-за этого ты ездила в Лондон? — спросил Ноэль.

— Из-за этого я уехала из Парижа, — ответила она. — Но не в Лондон, а в небольшую деревушку на берегу Невшательского озера.

И она рассказала ему о Вернере Герхарде, о «Вольфшанце», о двух сторонах одной монеты. Она постаралась припомнить все подробности, которые сама узнала от последнего из «Нахрихтендинст».

Когда Хелден закончила свой рассказ, Холкрофт встал со стула.

— Итак, все это время я был подсадной уткой. Марионеткой в руках другой «Вольфшанце».

— Ты — тайный код, открывающий сейфы «детей Солнца», — сказал Бен Гадиз. — Ты был тем связующим звеном, которое приводило в действие всю машину и заставляло законы работать на них. Не могут же такие гигантские деньги упасть с неба. Их появление должно было иметь легальные обоснования, иначе их могли просто конфисковать. А «Вольфшанце» не хотела идти на такой риск. Это было гениальное мошенничество.

Ноэль уставился в стену. Он стоял лицом к стене, смотрел на блеклые обои с едва заметным узором: концентрические круги образовывали сложный рисунок. Из-за слабого освещения или, может быть, из-за пелены на глазах ему показалось, что эти круги бешено вращаются, то исчезая, то вновь возникая на обойной бумаге. Круги. Круги лжи. И ни одной прямой линии. Ни одной прямой правды. Только круги. Только ложь. Обман.

Он услышал свой сдавленный крик и понял, что яростно барабанит кулаками по этим нарисованным кругам, желая их уничтожить, разорвать, стереть.

Он почувствовал прикосновение чьих-то рук. Родное прикосновение.

К нему воззвал страдающий человек.И этот человек тоже был обманом!

Где он? Что совершил?

Его глаза наполнились слезами — он понял это, потому что круги на стене вдруг расползлись и превратились в бесформенный клубок кривых линий. Хелден обняла его, повернула к себе и нежными пальцами стала смахивать слезы с его щек.

— Любимый! Единственный мой...

— Я... его... убью! — снова и снова повторял он с неколебимой решимостью в голосе.

— Да, убьешь! — ответил ему голос, гулко прозвучав в мозгу Холкрофта. Голос принадлежал Бен Гадизу, который отстранил Хелден, развернул к себе Холкрофта и прижал его к стене. — Ты убьешь!

Ноэль напряг воспаленные глаза и тщетно пытался унять дрожь в теле.

— Ты не хотел, чтобы я смотрел на нее.

— Да, я понял, что ничего не смогу с тобой сделать, — тихо ответил Яков. — Я это понял, когда ты ринулся к дому. Уж на что я прошел такую подготовку, какой никому и не снилось, но в тебе таится какая-то нечеловеческая сила. Не знаю, надо ли мне сейчас это говорить, но я благодарю Бога, что ты не мой враг.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Я даю тебе возможность осуществить вариант Хар-Шхаалаф. Это потребует невероятной дисциплины и самоотдачи, но ты на это способен. Я тебе скажу откровенно: я бы не смог это осуществить, но ты, возможно, сможешь.

— Что именно?

— Ты должен появиться на встрече в банке. Вместе с убийцами твоей матери, вместе с человеком, который приказал убить Хелден, убить Ричарда Холкрофта. Ты будешь с ним. Будешь с ними. Ты подпишешь бумаги.

— Ты с ума сошел! Ты сошел с ума!

— Нет! Мы изучили законодательство. Тебе надо подписать документ, размораживающий счет. Согласно этому документу в случае твоей смерти все права распоряжаться деньгами переходят к твоим сонаследникам. Подписывая эти бумаги, ты подпишешь смертный приговор. Подпиши бумаги! Это будет смертным приговором — не тебе, а им!

Ноэль смотрел в темные глаза Якова. Он опять увидел в его взгляде правду. Никто не проронил ни звука. И постепенно Холкрофт начал обретать утраченное чувство реальности. Бен Гадиз отпустил его. Все встало на свои места.

— Они будут меня искать, — сказал Ноэль. — Они думают, что я пошел в номер к фон Тибольту.

— Ты был там. Нитки с двери сорваны. Ты увидел, что там никого нет, и ушел.

— Куда? Они же спросят.

— Ты ориентируешься в городе?

— Плохо.

— Значит, ты брал такси. Ты катался вдоль озера, гулял по пирсам, набережным, расспрашивал о матери. Это вполне правдоподобно: они ведь считают, что ты в панике.

— Уже почти половина восьмого, — сказал Ноэль. — Осталось полтора часа. Я вернусь в отель, увидимся после встречи в банке.

— Где? — спросил Яков.

— Снимите номер в «Эксельсиоре», запишитесь как супруги. Приезжайте туда после половины десятого, но до полудня. Я в четыреста одиннадцатом номере.

Он стоял перед дверью апартаментов фон Тибольта. Было три минуты девятого. Он слышал злобные голоса за дверью. В любом разговоре голос фон Тибольта звучал громче остальных: он говорил издевательским тоном, едва не срываясь на оскорбления.

Холкрофт глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться: его так и подмывало дать волю инстинктам, бушующей в нем ярости. Но он должен прямо смотреть в глаза человеку, который убил его мать, убил его отца. Смотреть ему в глаза и ничем не выдать своих чувств.

Он постучал. Слава Богу, рука не дрожит.

Дверь распахнулась, и он впился глазами в лицо светловолосого убийцы. Убийцы его матери и его отца.

— Ноэль! Где же ты пропадаешь? Мы тебя ищем повсюду!

— Я вас тоже искал, — сказал Холкрофт усталым голосом: изобразить усталость оказалось легче, чем подавить ярость. — Я целую ночь разыскивал ее. Но так и не нашел. Вряд ли она вообще приехала сюда.

— Мы будем продолжать поиски, — сказал фон Тибольт. — Хочешь кофе? Скоро отправляемся в банк. И на этом все кончится.

— Это точно. На этом все кончится, — повторил Ноэль.

Все трое сидели за длинным столом в конференц-зале банка. Холкрофт в центре, Кесслер слева, фон Тибольт справа. Напротив сидели два директора «Ла Гран банк де Женев».

Перед каждым лежала аккуратная стопка документов, совершенно аутентичных и разложенных строго по порядку. Они внимательно читали строчки, переворачивали листы. Потребовался почти час, чтобы полностью огласить содержание драгоценных бумаг.

Осталось ознакомиться еще с двумя документами, помещенными в папки с синей каймой. Заговорил директор, сидящий слева:

— Я не сомневаюсь, вам известно, что, учитывая размеры вклада и условий его размораживания, оговоренных в договоре, «Ла Гран банк де Женев» не в состоянии взять на себя юридическую ответственность за использование этих средств. После того как счет будет разморожен, он полностью выходит из-под нашего контроля. Настоящий документ определяет эту ответственность. Ответственность возлагается в равной степени на всех троих сонаследников. Поэтому закон требует: вы должны дать согласие на то, что все права по распоряжению этим вкладом в случае вашей преждевременной кончины переходят к вашим сонаследникам. Эти права, впрочем, не распространяются на принадлежащую вам недвижимость: в случае вашей смерти она поступит в распоряжение ваших имущественных наследников. — Директор надел очки. — Пожалуйста, прочитайте внимательно лежащие перед вами документы, чтобы удостовериться, что все в них соответствует изложенному мной, и поставьте каждый свои подписи на титульном листе. Затем обменяйтесь этими папками, чтобы на всех трех листах стояли три ваши подписи.

Документы прочитаны, подписи поставлены. Начался обмен документами. Протягивая свою папку Кесслеру, Ноэль как бы невзначай заметил:

— Кстати, забыл у тебя спросить, Эрих. Где твой брат? Мне казалось, он собирался приехать в Женеву.

— А из-за всей этой кутерьмы я забыл тебе сказать, — ответил, улыбаясь, Кесслер. — Ганс задержался в Мюнхене. Но мы увидимся в Цюрихе.

— В Цюрихе?

Кесслер бросил взгляд на фон Тибольта.

— Да, в Цюрихе. Мы запланировали поездку туда в понедельник утром.

Ноэль с удивлением повернулся к блондину:

— Ты мне об этом ничего не говорил.

— У нас просто не было времени. В понедельник тебе будет удобно?

— Не знаю, может быть, я что-то узнаю о ней.

— О ком?

— Да о матери. Или же о Хелден. Она должна мне позвонить.

— А, ну конечно. Не сомневаюсь, что они найдутся. В последней папке лежал краткий документ, который фиксировал формальное размораживание счета. Уже был подготовлен банковский компьютер. Как только все присутствующие подпишут эту бумагу, на клавиатуре компьютера наберут секретный код, вклад будет объявлен снятым со счета, и его переведут в цюрихский банк.

Все расписались. Директор, сидящий справа, снял телефонную трубку.

— Введите следующее сообщение в компьютерный банк данных номер одиннадцать. Готовы? Шесть-один-четыре-четыре-два. Пробел. Восемь-один-ноль-ноль. Пробел. Повторите, пожалуйста. — Директор выслушал и кивнул. — Правильно. Спасибо.

— Все? — спросил у него другой директор.

— Да. С этого момента, джентльмены, сумма семьсот восемьдесят миллионов долларов США лежит на вашем общем счете в цюрихском «Ла банк дю Ливр». Да пребудет с вами воля Господа.

Выйдя на улицу, фон Тибольт обратился к Холкрофту:

— Какие у тебя планы, Ноэль? Нам надо быть настороже. Учти, «Нахрихтендинст» этого так не оставит.

— Да, знаю... Планы? Буду продолжать поиски матери. Она где-то здесь...

— Я договорился со своим приятелем из полиции, чтобы нам троим выделили охрану. Твой сопровождающий будет вести тебя от «Эксельсиора», наши — от «Д'Аккор». Если, конечно, ты не захочешь переселиться к нам в отель.

— Это такая морока, — ответил Холкрофт. — Я уже там расположился. Нет, останусь в «Эксельсиоре».

— Так что, едем в Цюрих утром? — спросил Кесслер, явно предоставляя фон Тибольту право решать.

— Возможно, нам лучше ехать туда по отдельности, — сказал Холкрофт. — Если полиция не будет возражать, я бы поехал на машине.

— Отлично придумано, мой друг, — сказал фон Тибольт. — Полиция возражать не будет, а в том, чтобы ехать по отдельности, есть свой резон. Ты поедешь на поезде, Эрих, а я полечу. Ноэль поедет на машине. Я забронирую нам номера в «Коламбине».

Ноэль кивнул.

— Если до завтрашнего дня я не найду ни мать, ни Хелден, я оставлю записку, чтобы они звонили мне туда. А сейчас пойду возьму такси.

Он быстро свернул за угол. Еще минута — и он бы не сдержался. Он готов был придушить фон Тибольта голыми руками.

* * *


— Он знает, — сказал Иоганн тихо. — Трудно сказать, много ли, но знает.

— Почему ты так решил? — спросил Кесслер.

— Сначала я просто это почувствовал, потом понял. Он спросил у тебя про Ганса, и его удовлетворил твой ответ, будто он в Мюнхене. Но ему-то известно, что это неправда. Портье в «Д'Аккор» вчера сказал ему, что Ганс остановился в гостинице.

— О Боже...

— Не волнуйся. Наш американский друг погибнет по пути в Цюрих.


Глава 46


Покушение на жизнь Ноэля — если оно вообще состоится — может произойти где-нибудь на шоссе между Фрибуром и Кеницем. Так предположил Яков Бен Гадиз. Это был приблизительно двадцатикилометровый отрезок шоссе в холмистой местности, где в это время года было очень небольшое движение. Сейчас зима, и, хотя климат здесь не альпийский, часто идет слабый снег, качество дорожного покрытия не из лучших, и водители предпочитают ездить другим путем. Но Холкрофт наметил себе маршрут вдали от скоростных автомагистралей, объясняя свой выбор тем, что ему хочется посмотреть маленькие городки со старинной архитектурой.

Точнее говоря, этот маршрут выбрал Яков, а Ноэль только сообщил о нем полиции, которая по распоряжению первого заместителя должна была обеспечить Ноэлю эскорт. То, что никто из полицейских чинов не стал отговаривать Ноэля от поездки по этому маршруту, лишь укрепило израильтянина в его подозрениях.

Далее Яков стал раздумывать о способе предстоящего убийства. Разумеется, ни Кесслер, ни фон Тибольт рядом с местом преступления находиться не будут. Оба окажутся в это время где-нибудь очень далеко, чтобы обеспечить себе алиби. И уж если эта казнь состоится, ее осуществят минимальными силами — при помощи каких-нибудь наемных убийц, не имеющих никакого отношения к «Вольфшанце». После встречи в «Ла Гран банк де Женев» они не станут рисковать. Убийца или убийцы потом будут ликвидированы «детьми Солнца» — и все нити, ведущие к «Вольфшанце», будут перерезаны...

Так себе мыслил, их стратегический план Бен Гадиз. Теперь ему предстояло выработать свой контрплан. План, который бы позволил Ноэлю добраться до Цюриха — это сейчас самое главное. А уж в Цюрихе все будет разворачиваться в соответствии с их стратегией. Для убийства в большом городе существуют десятки различных способов — тут Яков был большим специалистом.

Итак, в путь. Контрплан начал осуществляться. Ноэль вел тяжелый автомобиль, взятый в женевском агентстве «Бонфис», самой дорогой прокатной фирме в Швейцарии, которая сдавала в прокат непростые автомобили непростым клиентам. Это был «роллс-ройс» с бронированным кузовом, пуленепробиваемыми стеклами и толстыми шинами, которые невозможно было проколоть.

Впереди Ноэля, примерно в миле от него, ехала Хелден в стареньком, но маневренном «рено». Бен Гадиз ехал сзади, сохраняя дистанцию не менее полумили, в «мазерати» — популярном у богатых женевцев автомобиле, способном развивать большую скорость. Между Яковом и Холкрофтом находилась полицейская машина с двумя офицерами, которые должны были обеспечивать безопасность американца. Полиция в этом деле была явно не замешана.

— В дороге у них случится авария, — говорил израильтянин, когда они втроем рассматривали карту, сидя в номере у Ноэля. — Ими не станут жертвовать, иначе возникнет слишком много вопросов. Это настоящие полицейские — тут без подвоха. Я списал их номера и сообщил Литваку. Мы все проверили. Эти ребята служат первый год, они из штабных казарм. То есть совсем еще зеленые.

— Завтра меня будут сопровождать они же?

— Да. Согласно полученному ими приказу они должны довести тебя до Цюриха, и там их сменят местные полицейские. Это означает, как мне думается, вот что: у них сломается машина, они свяжутся с начальством, и им будет велено вернуться в Женеву. И ты останешься без охраны.

— То есть все это лишь камуфляж.

— Естественно. Впрочем, толк в них есть. Пока они будут у тебя на хвосте, с тобой ничего не случится. Никто не будет ничего предпринимать.

...Вот они, подумал Холкрофт, глядя в зеркальце заднего вида. Он чуть притормозил перед крутым поворотом, после которого дорога шла под уклон. Далеко внизу он увидел показавшуюся из-за холма машину Хелден. Через две минуты она сбавит скорость, дождется, когда он снова будет у нее на виду, и после этого прибавит газу. Это тоже было предусмотрено их планом. Она уже проделала это минуты три назад. Они постоянно должны были находиться в поле зрения друг друга. Ему так хотелось поговорить с ней. Просто поболтать о том о сем, чтобы не надо было думать о смерти, бояться смерти, забивать себе голову какими-то стратегическими ухищрениями, чтобы этой смерти избежать.

Но поговорить им удастся лишь после Цюриха. В Цюрихе будет еще одна смерть, не похожая ни на одну из тех смертей, о которых сейчас вспоминал Холкрофт. Потому что убийцей будет он, и никто другой. Он вытребовал себе это право. Ноэль посмотрит в глаза Иоганна фон Тибольта и скажет ему, что сейчас он умрет.

Ноэль ехал слишком быстро: клокочущий в нем гнев заставил его слишком сильно давить на акселератор. Он сбавил скорость. Как бы самому не преподнести подарок фон Тибольту: пошел снег, и дорога стала скользкой.

Яков проклинал снегопад: снег не затруднял езду, но ухудшал видимость. Им приходилось полагаться только на зрение: связь по радио исключалась, так как сигналы можно легко перехватить.

Израильтянин дотронулся до предметов, лежащих рядом на сиденье, — те же самые предметы лежали в «роллс-ройсе» рядом с Холкрофтом. Это тоже предусмотрено их стратегическим контрпланом — и это самая важная его часть.

Взрывчатка. Всего восемь зарядов — по четыре у каждого, завернутые в полиэтилен. Заряды должны сдетонировать ровно через три секунды после удара. Еще есть четыре противотанковые гранаты. И наконец — армейские американские кольты и карабины, со снятыми предохранителями, готовые к бою. Все это снаряжение было куплено с помощью Литвака в Женеве. В мирной Женеве существуют тайные арсеналы боеприпасов и оружия в количествах недостаточных для нужд международных террористов, но куда больших, чем могут себе представить местные власти.

Бен Гадиз всматривался сквозь снегопад. Если это произойдет, то очень скоро. Полицейская машина, от которой его отделяли каких-нибудь несколько сот ярдов, внезапно остановится — возможно, оттого, что резину проест кислота, залитая в покрышки, или оттого, что радиатор заполнили коагулянтом, который забьет трубки системы охлаждения. Сколько существует способов!

Но в любом случае полицейская машина вдруг куда-то денется, и Холкрофт останется один, без прикрытия.

Яков надеялся, что Ноэль не забыл, как ему надо действовать, если вдруг покажется незнакомая машина. Он должен резко бросать свой «роллс-ройс» из стороны в сторону, а Яков тем временем прибавит скорость, затормозит рядом с неизвестным автомобилем, бросит в него полиэтиленовый пакет, и за несколько секунд до взрыва Холкрофт должен успеть выскочить из машины и броситься с насыпи вниз. Если возникнут проблемы — взрывчатка окажется бракованной или взрыватель не сработает, — у них имелись в запасе противотанковые гранаты.

Этого будет достаточно. Вряд ли фон Тибольт станет высылать еще одну машину для повторного покушения. Ведь тогда возрастет риск того, что могут показаться случайные машины или пешеходы — все они были бы невольными свидетелями. Убийц может быть двое-трое, и все они, конечно, профессионалы. А глава «детей Солнца» не дурак. Уж если Холкрофта не удастся убить близ Кеница, тогда его убьют в Цюрихе.

В этом и заключалась ошибка «детей Солнца», удовлетворенно думал израильтянин. Иоганн фон Тибольт не знает о существовании Якова Бен Гадиза. А он тоже не дурак и тоже профессионал. Американец доедет до Цюриха, и, как только фон Тибольт и Кесслер окажутся в Цюрихе, считай, они уже трупы: обоих убьет человек, ослепленный яростью.

Яков снова выругался про себя. Снег усилился и падал теперь крупными хлопьями. Это, правда, означало, что снегопад скоро кончится, но в эти минуты он представлял серьезную помеху, и Якову это не нравилось.

Он потерял из виду полицейскую машину! Где же она? Начался холмистый участок шоссе со множеством поворотов и ответвляющихся проселков. Полицейской машины нигде не было видно. Он потерял ее! Боже, как же такое могло случиться?

Да вот же она! Яков с облегчением вздохнул и нажал на газ, чтобы приблизиться к ней. Нет, больше нельзя отвлекаться ни на что постороннее: он же не в оркестровой яме Тель-Авивского концертного зала. Полицейская машина — вот что сейчас самое главное. Нельзя упускать ее из виду ни на мгновение.

Он ехал куда быстрее, чем ему казалось: стрелка спидометра прыгала у отметки «75» — слишком быстро для такой дороги. Но почему?

Потом он понял. Он пытался сблизиться с полицейской машиной, прибавляя газу, но и полицейская машина увеличивала скорость. Она мчалась все быстрее и быстрее, ее бросало на виражах, она рвалась сквозь снегопад, неумолимо приближалась к «роллс-ройсу» Холкрофта.

Что они там, с ума сошли?

Бен Гадиз смотрел во все глаза, силясь понять, в чем же дело. Сердце екнуло от тревожной догадки. Что они делают?

И он заметил то, чего раньше не видел.

Вмятина на заднем крыле полицейской машины. Вмятина. Раньше ее не было. На крыле полицейской машины, которая на протяжении последних трех часов сопровождала Холкрофта, вмятины не было.

Это была другая полицейская машина!

Кто-то отдал по радио приказ той старой машине свернуть на один из многочисленных проселков. И вместо нее на шоссе выехала другая машина. Это означает, что люди, сидящие в новой полицейской машине, видят его «мазе-рати», а Холкрофт — и это представляло неизмеримо большую опасность — даже не догадывается о смене автомобиля сопровождения.

Начался длинный крутой поворот. Полицейская машина стала сигналить. Водитель ежесекундно давал гудки, прорезающие снегопад и встречный ветер. Они сигналят Холкрофту. Они предлагают ему остановиться. Обе машины впереди уже сбавляли скорость.

— Нет! Не делай этого! — заорал Яков через ветровое стекло, непрерывно сигналя и вцепившись руками в баранку, чтобы удержать «мазерати» на крутом вираже. Он направил «мазерати» прямо на полицейскую машину. Между ними оставалось ярдов пятьдесят. — Холкрофт! Не останавливайся!

Вдруг ветровое стекло лопнуло. На него обрушилась туча крошечных осколков — это были иголочки смерти: стекло изрезало ему щеки, пальцы. Из пробитого заднего стекла полицейской машины прямо на него был наставлен ствол автомата.

Из-под капота вырвался клуб пара. Взорвался радиатор. Через секунду зашипели пробитые шины, и в разные стороны полетели ошметки резины. «Мазерати» отбросило вправо, и он ударился в дорожное ограждение.

Бен Гадиз сильно ткнул плечом в дверцу, но дверца не поддалась. За его спиной полыхало пламя.

Холкрофт видел в зеркальце заднего вида полицейскую машину. Она внезапно стала приближаться, мигая ему фарами. Полицейские зачем-то подавали ему сигналы.

Он не мог остановиться на повороте. Но через несколько сотен ярдов должен начаться ровный участок, там можно будет съехать на обочину. Он притормозил, с его «роллсом» поравнялась полицейская машина, и сквозь густой снег Холкрофт увидел очертания фигуры молодого полицейского.

Он слышал неистовые гудки. Видел мигающие фары. Он опустил стекло.

— Я остановлюсь, как только...

И увидел его лицо. И выражение этого лица. Это не молодой полицейский из Женевы. Лицо человека, которого он никогда раньше не видел. И потом — ствол винтовки.

Он торопливо стал поднимать стекло. Но поздно. Он услышал выстрел, увидел слепящую вспышку огня, и тут же тысячи лезвий вонзились ему в кожу. Холкрофт увидел свою кровь, расплескавшуюся по ветровому стеклу, и услышал свой дикий вопль, эхом отдающийся под низким потолком «роллс-ройса».

Лязг металла, звон, скрежет, барабанная дробь пуль. Приборный щиток отлетел вверх, педали оказались там, где должна быть крыша, и его придавило к этой крыше, потом он упал, перелетел через спинку сиденья, врезался в стекло, потом его бросило вперед и распластало на рулевом колесе, потом неведомая сила подняла его вверх, и он взмыл в небо.

Там все вдруг стало очень приятным, боль от тысячи лезвий ушла, сознание затуманилось, и Холкрофт провалился в бездну.

Яков выбил торчащие остатки ветрового стекла рукояткой пистолета. Карабин валялся на полу; завернутая в полиэтилен взрывчатка оставалась в коробке. Гранаты же исчезли.

Все это оружие было теперь бесполезным — за исключением лишь пистолета в его руке. Он не выпустит его до последнего патрона — до последней секунды жизни.

В фальшивой полицейской машине находилось трое, и один из них — снайпер — согнувшись, опять вскинул автомат. Бен Гадиз видел его голову. Теперь! Он медленно прицелился сквозь клубы дыма и нажал на спусковой крючок. Снайпер в машине дернулся и повалился на бок, выбив головой осколки стекла, торчавшие в раме.

Яков снова надавил плечом на дверцу — теперь она чуть подалась. Ему надо побыстрее выбираться из машины. Полыхавший огонь грозил через несколько секунд перекинуться на бензобак — и тогда взрыва не миновать. Водитель полицейской машины таранил «роллс-ройс», второй уже выскочил на шоссе, зашел слева и через разбитое окно стал крутить руль, направляя тяжелый автомобиль под откос.

Бен Гадиз налег всем телом на дверцу и распахнул ее. Израильтянин вывалился на заснеженное шоссе, и тут же на белом снегу возникли сотни красных ручейков, вытекающих из его ран. Он поднял пистолет и, не целясь, несколько раз выстрелил наугад.

И тогда одновременно произошли две ужасные вещи.

«Роллс» покатился в кювет, а морозный воздух потрясла автоматная очередь. Пули ударились об асфальт и прошили ноги Якова. Но ему уже не было больно.

Он ничего не чувствовал и лишь извивался как ужаленный, катаясь по снегу. Его руки цеплялись за истерзанную резину колес, за металл, за холодные обломки стекла.

Раздался взрыв. Из бензобака «мазерати» вырвались языки пламени. И Бен Гадиз услышал вдалеке чьи-то крики:

— Оба готовы! Разворачивайся! Сваливаем! Нападавшие скрылись.

Хелден притормозила с минуту назад. Холкрофт уже должен появиться. Но где же он? Она отъехала на обочину и стала ждать. Прошло еще минуты две. Больше она ждать не могла.

Она развернулась и поехала вверх по склону холма. Вжав педаль газа до упора, она промчалась мимо полумильного столбика. И все равно его нигде не было видно. У нее задрожали руки.

Что-то случилось. Она поняла это. Она почувствовала. Вон «мазерати»! Боже, он весь раскурочен. Боже! Где же машина Ноэля? Где Ноэль? А Яков? Она резко затормозила и, крича, выскочила из машины. Поскользнулась, упала, не понимая, что у нее подвернулась раненая нога, вскочила и побежала, крича:

— Ноэль! Ноэль!

По ее щекам текли слезы, горло разрывали пронзительные крики. Она была не в силах сдержать истерику. И вдруг услышала откуда-то из пустоты приказ:

— Хелден! Прекрати! Сюда...

Голос. Яков! Откуда? Она снова услышала этот голос.

— Хелден! Иди же сюда!

Дорожное ограждение. Она подбежала к ограждению, посмотрела вниз — и мир перевернулся. Внизу под насыпью лежал «роллс-ройс» — колесами вверх, дымящийся, гора покореженного металла. В ужасе она смотрела на Якова Бен Гадиза, распластавшегося около «роллс-ройса». Потом заметила красные струйки крови, которые неровно тянулись через все шоссе к тому месту под насыпью, где лежал Яков.

Хелден сбежала вниз, перекувырнувшись в снегу и больно ударившись о камни, крича от ужаса; сейчас она увидит смерть. Она упала рядом с Бен Гадизом и через разбитое стекло «роллс-ройса» посмотрела на своего любимого. Он лежал, раскинувшись неподвижно, все лицо у него было залито кровью.

— О нет... Нет!

Яков схватил ее за руку и потянул к себе. Он с трудом мог говорить, но его приказ прозвучал четко.

— Иди к машине. Тут есть деревушка к югу от Трево. Это в пяти километрах... Позвони Литваку. Пре-дю-Лак отсюда недалеко... километров двадцать — двадцать пять. Он сможет послать вертолет, машину... Свяжись с ним. Скажи ему.

Хелден не могла оторвать глаз от Ноэля.

— Он мертв... Он же мертв!

— Может быть, и нет. Торопись!

— Я не могу. Я не могу оставить его здесь. Бен Гадиз поднял пистолет.

— Если ты не пойдешь, я его пристрелю.

* * *


Вошел Литвак. Бен Гадиз лежал на кровати, вся нижняя часть его тела была забинтована. Яков смотрел в окно на заснеженные поля и дальние горы. Не обращая внимания на вошедшего врача, он продолжал смотреть туда.

— Хотите знать правду?

Израильтянин медленно повернул голову.

— Нет смысла избегать правды. Во всяком случае, я могу прочитать ее на твоем лице.

— Я мог бы принести тебе новости похуже. Тебе будет трудно передвигаться: раны слишком серьезные. Но со временем ты приноровишься. Сначала будешь ходить на костылях, потом, возможно, с палкой.

— Прогноз не особенно обнадеживающий для моей работы, а?

— Нет. Но у тебя остались голова и руки. Руки заживут. Ты сможешь играть. Яков печально улыбнулся.

— Да я ведь не был таким уж хорошим музыкантом. Я слишком часто отвлекался. Я был далеко не таким профессионалом, как в своей другой жизни.

— Но твой ум можно употребить с пользой на другие дела.

Израильтянин нахмурился и снова стал смотреть в окно.

— Ну, это мы еще посмотрим — когда станет ясно, что происходит.

— Все меняется. И очень быстро, Яков, — сказал врач.

— Что с Холкрофтом?

— Не знаю, что и сказать тебе. Он должен был умереть. Но он еще жив. Впрочем, это ничего не меняет. Он уже не сможет жить, как прежде. Полиция шести стран разыскивает его по обвинению в серии убийств. Во всем мире восстановлена смертная казнь — за любые преступления. Все законы, гарантирующие защиту личности обвиняемого, превратились в пародию. Везде. Его убьют, как только он покажется на улице.

— Итак, они победили, — сказал Яков, и его глаза наполнились слезами. — «Дети Солнца» победили.

— Посмотрим, — возразил Литвак. — Когда станет ясно, что происходит.


Эпилог


Образы. Бесформенные, неясные, бессмысленные. Очертания, размытые туманом. Только ощущение оставалось ясным. Не мысль, не воспоминания, а только ощущение. Потом бесформенные образы начали обретать форму. Туман рассеялся, ощущения сменились узнаванием. Мысли пришли позднее. Но он уже мог видеть и вспоминать.

Ноэль увидел над собой ее лицо, обрамленное густыми светлыми волосами, ниспадавшими ему на лицо. В ее глазах стояли слезы. Слезы струились по ее щекам. Он попытался смахнуть рукой эти слезы, но не смог дотянуться до знакомого любимого лица. Он уронил руку, и она сжала ее.

— Любимый мой...

Он услышал ее голос. Он мог слышать. Изображение и звуки обрели смысл. Ноэль закрыл глаза, понимая, что мысли придут потом. Сами собой. Скоро.

Литвак стоял в дверях и смотрел, как Хелден обтирает губкой грудь и шею Ноэля. В руках он держал газету. Он осмотрел лицо Холкрофта — лицо, истерзанное градом пуль. На левой щеке виднелись шрамы, шрамы были и на лбу и на шее. Но процесс заживления уже начался. Откуда-то из глубины дома доносились звуки скрипки, которую держал в руках, несомненно, искусный музыкант.

— Вы должны повысить жалованье моей сиделке, — произнес Ноэль слабым голосом.

— Это за какие же такие заслуги? — рассмеялся Литвак.

— Лекарь, исцели себя сам! — Хелден тоже засмеялась.

— Эх, если бы я мог. Я бы хотел излечить многие болезни, — ответил врач и бросил газету на кровать рядом с Ноэлем. Это было парижское издание «Геральд трибюн». — Я купил ее для тебя в Невшателе. Уверен, что ты с интересом прочитаешь там кое-что.

— Какой урок на сегодня?

— Я бы назвал его «Наказание несогласных». Верховный суд твоей страны обязал редакцию «Нью-Йорк таймс» больше не помещать материалов о Пентагоне. Причина, разумеется, все та же: интересы национальной безопасности. Вышеупомянутый Верховный суд также признал законность массовых показательных казней в штате Мичиган. Суд полагает, что, когда нацменьшинства начинают угрожать благополучию граждан, необходимо осуществлять быстрые и наглядные карательные действия — для острастки.

— Сегодня в нацменьшинства попали коренные янки, — тихо произнес Ноэль, не поднимая головы с подушки. — Бах! — и нас нет.

«Вы слушаете всемирные новости Би-би-си из Лондона. С тех пор как прокатилась волна убийств, унесших жизни многих политических деятелей в разных уголках планеты, в мировых столицах были предприняты беспрецедентно жесткие меры по укреплению безопасности. Вся ответственность за проведение этих мер возлагается на военное командование и силы полиции. Для того чтобы обеспечить эффективное международное сотрудничество на самом высоком уровне, в Цюрихе, в Швейцарии, создается специальное агентство. Это агентство, названное „Энвил“, будет осуществлять незамедлительный, точный к тайный обмен информацией между военными и полицейскими...»

Яков Бен Гадиз доигрывал скерцо из Скрипичного концерта Мендельсона. Ноэль Холкрофт лежал на диване в дальнем, углу комнаты. Хелден сидела на полу возле него.

Хирург-косметолог из Лос-Анджелеса, вызванный сюда, чтобы сделать серию пластических операций неизвестному пациенту, с блеском выполнил свою работу. Это было лицо Холкрофта, но — не прежнее. Шрамы на лице, оставшиеся от ранений, исчезли, в рубцы были вживлены кусочки кожи, придавшие его лицу более резкие черты. Морщинки на лбу углубились, сеточки в уголках глаз стали отчетливее. В этом чуть изменившемся, восстановленном лице уже не было ни тени наивной безмятежности-напротив, в нем теперь проглядывало что-то жестокое.

В дополнение ко всем внешним переменам Ноэль чуть постарел, и это быстрое старение причиняло ему немалые страдания. С того дня, как его привезли сюда, вытащив из кювета на безлюдном шоссе близ Фрибурга, прошло четыре месяца. Но, глядя на него, можно было подумать, что миновало не меньше десяти лет.

И все же он вернулся к жизни, его тело снова обрело силу благодаря заботливым рукам Хелден и бесконечным упражнениям, назначенным Литваком, которые он проделывал под неусыпным надзором одного из самых грозных боевиков Хар-Шхаалаф.

Якову эти занятия доставляли истинное удовольствие. Он требовал от Ноэля совершенства, и Холкрофт послушно выполнял все его требования. Перед тем как приступить к тренировкам в полном объеме, он должен был полностью восстановить физическую форму.

Занятия начнутся завтра. Они заберутся высоко в горы, подальше от любопытных глаз. Все будет проходить лишь под пристальным взором Якова Бен Гадиза. Ученик должен научиться делать то, что теперь было не под силу учителю. Ученику предстояло пройти все муки ада, прежде чем он превзойдет учителя. Они начнут завтра.

* * *


«Дойче цайтунг»

Берлин, 4 июля.Сегодня бундестаг выразил свое официальное согласие на создание реабилитационных центров по образцу американских центров в Аризоне и Техасе. Эти центры, как и аналогичные им в Соединенных Штатах, станут тренировочными базами, где занятия будут проводиться под контролем представителей вооруженных сил.

К отправке в реабилитационные центры будут приговариваться лица, признанные судом виновными в совершении преступлений против немецкого народа..."

* * *


— Канат! Шнур! Цепь!

— Пальцы! Пальцы! Это же твое оружие! Не забывай!

— Залезь на это дерево еще раз. Быстрее!

— Заберись на ту гору и спустись незаметно для меня...

— Нет, я тебя видел. Все, считай, что тебе прострелили башку!

— Зажимай нерв, а не артерию! Есть пять нервных точек. Найди их. С повязкой на глазах. Почувствуй их!

— Из падения выходи откатом, не приседай!

— Каждое твое действие должно иметь по крайней мере два варианта, решение принимай мгновенно. Постарайся привыкнуть к этому. Действуй инстинктивно.

— Чтобы точно стрелять, надо уметь прицеливаться, оставаться неподвижным, задерживать дыхание. Пули должны ложиться в двухдюймовый круг.

— Спасайся, спасайся, спасайся! Используй местность! Растворись в ней. Можешь просто оставаться без движения. Запомни: если ты просто неподвижно стоишь — тебя никто не заметит.

* * *


Прошло лето. Яков Бен Гадиз был доволен. Ученик превзошел учителя. Он был готов.

Как и его напарница. Она тоже была готова. Вместе они будут прекрасной командой.

Против каждой фамилии «детей Солнца» был поставлен крестик.

Они достали список и внимательно его изучили.

* * *


«Геральд трибюн»

Париж, 10 октября.Международное агентство в Цюрихе, известное под названием «Энвил», сегодня должно объявить о создании независимого совета судей-канцлеров, выбираемых тайным голосованием представителями всех стран-участниц. Первый конгресс «Энвил» состоится 25 октября..."

Мужчина и женщина шли по улице цюрихского района Линдендорф, расположенного на левом берегу Лиммата. Мужчина был высок, но сутул; из-за сильной хромоты он с трудом пробирался в людском потоке. Он нес потрепанный чемоданчик, который создавал ему при ходьбе дополнительные трудности. Женщина держала его под руку — и всем своим видом давала понять, что делает это скорее из малоприятного чувства долга, нежели из любви. Оба молчали. По всей видимости, это были муж и жена, которые вместе достигли своего неопределенного возраста в вечных скитаниях по миру.

Подойдя к административному зданию, они вошли внутрь. Мужчина, хромая, едва поспевал за женщиной, которая направилась прямо к лифтам. Она остановилась перед столиком диспетчера. Женщина спросила по-немецки, на каком этаже находится такая-то бухгалтерская контора.

Оказалось, на двенадцатом. На верхнем этаже здания. Но сейчас обеденный перерыв, и вряд ли они там кого-нибудь застанут. Ничего страшного, они подождут.

Пара вышла из лифта на двенадцатом этаже. В коридоре никого не было. Дверь лифта еще не успела закрыться, а мужчина и женщина уже были в дальнем конце коридора у лестницы. Мужчина перестал хромать. Их лица уже не выглядели такими унылыми. Они взбежали по лестнице к двери, ведущей на крышу, и остановились перед ней на площадке. Мужчина поставил чемодан на пол, встав на колени, раскрыл его. Внутри лежали ствол, приклад винтовки и оптический прицел.

Он приладил части друг к другу. Потом снял шляпу вместе с пристегнутым к полям париком и швырнул ее в чемодан. Он встал, помог женщине снять плащ и вывернуть его наизнанку. Теперь это было дорогое элегантное пальто, купленное в одном из лучших парижских магазинов.

Женщина помогла мужчине вывернуть наизнанку его пальто. Пальто превратилось в модный плащ с замшевой оторочкой. Женщина сняла платок с головы, вынула несколько шпилек, и светлые волосы упали ей на плечи. Она раскрыла сумочку и достала оттуда револьвер.

— Я буду здесь, — сказала Хелден. — Счастливой охоты.

— Спасибо, — ответил Ноэль, открывая дверь на крышу.

Согнувшись, он прижался к стене у дымохода, перебросил ремень винтовки через плечо, потом залез в карман и достал три патрона. Он вложил их в магазин и взвел курок. Каждое твое действие должно иметь по крайней мере два варианта, решение принимай мгновенно.

Ему понадобится один патрон. Он не промахнется.

Он повернулся и встал на колени. Положил ствол на выступ крыши и приник к оптическому прицелу.

Далеко внизу на улице толпа приветствовала людей, выходящих из стеклянных дверей отеля «Линдендорф». Люди шли по залитому солнцем тротуару под флагами, вывешенными в честь первого конгресса «Энвил»...

Вот он! Прямо в прицеле. Крестик в середине окуляра замер на красиво вылепленном лбу под золотистыми волосами.

Холкрофт нажал на спусковой крючок. Далеко внизу красиво вылепленное лицо превратилось в кровавое месиво.

Наконец Тинаму был убит.

Другим Тинаму.

Они повсюду. Все только начинается.


notes


Примечания


1


Внимание! Семичасовой поезд, следующий в Цюрих, отправляется от платформы номер двенадцать... (фр.)


2


«Письмо получено с несломанными печатями. Возрождение или смерть» (нем.).


3


Имеется в виду тотальное уничтожение нацистами евреев, которое рассматривалось как «окончательное решение» еврейского вопроса в Германии.


4


Ты ищешь сына Клаузена! И женевский документ! (нем.)


5


Первый класс в «Боинге-747» располагается на двух уровнях: внизу находится спальный салон, наверху — салон для отдыха.


6


Прикончите этого гринго! (исп.)


7


Я хорошо говорю по-немецки (нем.).


8


Извините (нем.).


9


Сестричка (нем.).


10


Возрождение или смерть (нем.).


11


«Тебя, Господа, хвалим» {лат.).


12


Зимний праздник (фр.).


13


Боже... (фр.)


14


Нет, никогда! (нем.)


15


Убитые! Бойня! (фр.)


16


Заколдованные дети (нем.).


17


Квартал потаскух (нем.).


18


Да, мой (нем.).


19


Куда? (нем.)


20


Хорошо (нем.).


21


Тридцать минут (нем.).


22


Телефонный звонок? (нем.)


23


С телефоном (нем.).


24


Сумасшествие! (нем.)


25


Прикрытие (нем.).


26


Кафе, ресторан (нем.).


27


Ну естественно (нем.).


28


Брат мой... (нем.)


29


Это я, фон Тибольт! Оставайся у окна! (нем.)


30


Открыто! (нем.)


31


Где находится «Нахрихтендинст»? (нем.)


32


Доставка (фр.).


33


Жак? Это вы? (фр.)


34


Простите, я думал, это Жак из цветочного магазина (фр.).


35


Рыжий кот (фр.).


36


Мой брат... (нем.)


37


Вы очень любезны. Мы перезвоним вам через полчаса. Спасибо (фр.)