Смерть в редакции
Роберт Голдсборо


Ниро Вульф






У Ниро Вульфа немного друзей, но этим немногим он хранит непоколебимую верность. Одним из таких друзей, в частности, является не личность, а целое учреждение — «Нью-Йорк газетт», которая на протяжении долгих лет оказывала ему помощь. При этом Вульф тоже не единожды помогал газете. Но главное состоит в том, что его волнует судьба «Газетт». Поэтому он взялся за расследование, не имея клиента и без перспективы на гонорар, хотя в конечном итоге получил и то, и другое.






Роберт Голдсборо

Смерть в редакции





Введение


В романе Рекса Стаута «Погоня за отцом» (1968 г.) Арчи Гудвин размышляет: «Пройдет совсем немного времени — год-два, может быть, пять, — и я не смогу больше писать свои истории». Эти меланхолические нотки прощания с сагой о Ниро Вульфе появляются вновь в последнем романе серии — «Семейное дело» (1975 г.). Инспектор Кремер, окидывая взглядом кабинет Вульфа, замечает: «Это лучший рабочий кабинет из всех, которые мне доводилось видеть. Самый привлекательный и красивый. Говорю об этом потому, что смотрю на него в последний раз». Похвала Кремера содержит изрядную дозу яда, ибо он в очередной раз угрожает лишить Вульфа лицензии, но Рексу Стауту к этому моменту уже исполнилось восемьдесят восемь лет, и мы вправе придать словам Кремера более мрачный смысл.

Неизвестно, верил ли Рекс Стаут в то, что Вульф будет возрожден другим автором. Во всяком случае, он считал, что с выходом «Семейного дела» повествование не завершилось. В августе 1975 года он сказал мне, что если будет чувствовать себя сносно, то в ноябре начнет работать над новым романом о Вульфе.

Однако свершиться этому было не суждено. 27 октября 1975 года неожиданно пришла смерть. Проживи Рекс Стаут еще пять недель, и он вступил бы в девяностый год своей жизни. Но до самой кончины Рекс не желал опускать занавес перед домом на Западной Тридцать пятой улице. Вульфа и Арчи ожидали новые приключения. Это меня не удивляло. В 1974 году, когда был опубликован «Тройной Зек», я спросил Рекса, не думал ли он о том, чтобы позволить Вульфу погибнуть в последней схватке с Арнольдом Зеком, как погиб у Рейхенбахского водопада Шерлок Холмс в поединке с профессором Мориарти.

— Что в таком случае мне делать в будущем году? — фыркнул он. — Раскапывать могилу и выволакивать его оттуда?

На вопрос, не хочет ли он закончить сагу так, как завершила свой сериал баронесса Орци в романе «Старик в углу», позволив Вульфу самому совершить убийство, Рекс ответил:

— Думаю, что глупее ничего придумать невозможно.

Как-то на более ранней стадии нашего знакомства, когда неважное состояние здоровья заставило его отложить рукопись «Смерть хлыща», я, чтобы поднять его моральный дух, сообщил, что якобы и сам пишу роман о Ниро Вульфе.

— Разрешите мне взглянуть на одну из глав, — сказал он.

В результате мне пришлось усесться за письменный стол и состряпать, потея, десяток страниц про то, как Арчи был отправлен Вульфом в Гарвард расследовать смерть президента Свазиленда, погибшего в разгар званого обеда в честь получения им степени почетного доктора наук — кто-то подсунул отравленный кусочек дыни в его фруктовый салат. Рекс, как того требуют правила приличия, похвально отозвался о моих усилиях, но, к моему же великому облегчению, не подрядил меня завершать не законченный им роман.

Через некоторое время, когда его здоровье улучшилось и он вновь стал писать, я поинтересовался:

— Как вы отнеслись бы к тому, что кто-то вдруг захочет продолжить сериал о Вульфе после того, как вы… эээ… отложите перо?

— Не знаю, какое слово будет здесь уместнее: каннибализм или вампиризм. В общем, не приветствовал бы. Этим людям следовало бы придумать что-нибудь свое.

— Не планируете ли вы сами закрыть сериал? — спросил я.

— Каким образом? Убив Вульфа так, как Кристи прикончила Пуаро? Ни за что! — произнес он с явным негодованием. — Надеюсь, что он будет жить вечно.

Вопрос о продолжателе серии возник еще раз, но совсем в иной связи. Я рассказал ему о письме чрезмерно подозрительного читателя, который утверждал, что Рекс Стаут давно обзавелся талантливым секретарем, который и сочиняет за босса романы.

— Да, конечно, — ответил он. — Секретаря зовут Джейн Остин[1 - Джейн Остин (1775–1817) — английская писательница. Наиболее известные романы: «Разум и чувствительность» и «Гордость и предубеждение». — Здесь и далее примеч. перев.], но, увы, адрес этой леди мне неизвестен.

Этими словами Рекс Стаут воздал хвалу самому себе, так как ранее об Остин он мне говорил следующее:

— Джейн Остин обладала невероятным чувством слова. Она инстинктивно знала, какие слова употребить, как их лучше расставить, как организовать материал в целом, сколько страниц написать, какое значение придать тому или иному эпизоду. Это потрясающая женщина. Лучшего романиста, чем она, не существовало.

Он признался, что видел сон о том, как Джейн Остин вернулась к жизни и начала писать детективные романы о Вульфе. Проснулся он, по его словам, в холодном поту. Итак, Джейн Остин он мог бы доверить продолжать сагу. Заявочка что надо!

Хочу сообщить для справки, что Рекс Стаут ни от кого не принимал идей для очередного романа, хотя читатели частенько давали ему советы. Комиссар по делам парков Нью-Йорка Роберт Мозес как-то прислал ему на экспертизу целую главу задуманного им романа о Ниро Вульфе. «Это было чудовищно», — сказал Рекс. Все присылаемые ему материалы он считал негодными. Стаут даже отказывался слушать радиопостановки его собственных романов, если сценарии были написаны не им. — «Невыносимо», — говорил он мне. Однажды, когда он рассказал о плане очередного романа своему другу Алану Грину, тот с изумлением воскликнул:

— Но, Рекс, это же сюжет книги Кристофера Буша «Безукоризненное убийство»!

— Вот как? — произнес Рекс Стаут и больше к этой идее никогда не возвращался. Он отказывался принимать советы даже от собственных редакторов, которые, единожды испытав на себе «гнев Нерона», никогда больше не осмеливались докучать ему своими идеями.

С первых дней возникновения жанра читатели протестовали против намерения автора закончить сериал и крайне тяжело смирялись с естественным решением природы закрыть сериал, покончив с самим автором. Читательские требования вынудили Конан Дойла воскресить Холмса. В 1928 году, еще при жизни Дойла, Огюст Дерлет, возмущенный низкой продуктивностью классика, запустил сериал о Соларе Понсе, который, по словам Роберта Бирни, явился «эктоплазменной эманацией своего великого прототипа». Всего появилось около семидесяти сочинений, «стилизованных… в целом в холмсовском духе». Позже младший сын Артура Конан Дойла, Адриан, и Джон Диксон Карр решили внести совместный вклад в жизнеописание Холмса. Однако соавторы сами были крайне разочарованы плодами пера своего и отказались от мысли поддерживать существование Холмса. Но лавина подделок «под Холмса» не прекращалась, хотя результаты оказались столь плачевны — за исключением «Гигантской крысы с Суматры»[2 - С таким названием выходили произведения нескольких авторов, в том числе рассказ Джун Томсон.], — что многие читатели с симпатией отнеслись к Николасу Фрилингу, закрывшему свой сериал выстрелом в сердце инспектора Ван дер Фолка. В 1940 году Джеральд Фэрли попытался продолжить сагу Макнейла о «Бульдоге Драммонде», но, в силу того что и первоисточник был не более чем тривиальным триллером, из затеи ничего не вышло. После смерти Мэрджери Аллингэм ее муж завершил последний роман своей супруги — «Груз орлов». Китинг назвал его самым тусклым из всех произведений писательницы.

Жак Бэрзан сказал: «Надо завести свору сторожевых псов или даже волков, дабы сохранить доброе имя Ниро и Арчи». Правда, эти слова он произнес, критикуя телевизионный сериал, в котором «Вульф говорит и действует как скаредный домовладелец, а Арчи предстает в виде недавнего выпускника привилегированного университета, только что получившего мелкий административный пост».

В то же время надо признать, что встречаются и такие фанатичные ревнители чистоты скрижалей, которые обольют презрением продолжение саги о Ниро Вульфе, даже если его подлинность будет письменно подтверждена самим Архангелом Гавриилом.

— Разве у Лили Роуэн темно-голубые глаза? — сурово спросят эти люди. Неужели Арчи вздергивает левую бровь? Посчитайте-ка число ступеней у особняка из бурого известняка. Где это Рекс говорит, что их семь? А это как прикажете понимать? «Лайонел Ф. Кремер!» Фергюс и только Фергюс, а никакой не Лайонел! Да как он смеет?!

С психопатами на религиозной почве ничего, конечно, не поделаешь. Их невозможно ублажить. Даже если вдруг обнаружится подлинная рукопись Стаута — а так однажды было, — они лопнут от внутренней борьбы, не зная, включить ли ее в состав Священного писания или отвергнуть.

Рекс Стаут надеялся, что Ниро Вульф будет «жить вечно». Породил ли он для этого необходимые предпосылки? Ответ, бесспорно, будет утвердительным. Прежде всего он создал в доме из бурого известняка образ жизни, не подверженный влиянию времени. Во-вторых, в отличие от Дойла, ограничившего деятельность героя эпохой газового освещения и в результате начавшего выписывать антураж все более и более туманно, сочинения Рекса всегда шли в ногу со временем, с тем реальным временем, когда он их писал. И наконец, в отличие от Кристи, позволившей Пуаро стареть — последнее дело Эркюль расследовал в инвалидной коляске, когда ему перевалило за сотню, — Стаут в каком-то мудром прозрении решил, что Вульфу всегда будет пятьдесят шесть лет, а Арчи — тридцать четыре. Столь тучные поля просто не могут остаться без пахаря.

Теперь надо задать вопрос; даже если есть возможность что-то сделать, следует ли эту возможность реализовать? Завершилось десятилетие, в течение которого мы оплакивали кончину Стаута. Все требования приличия соблюдены. Теперь ни один продолжатель не будет страдать комплексом вины из-за попытки сократить этот период скорби. Добавление к Священному писанию не уменьшит значения семидесяти трех историй, поведанных нам Стаутом. Поскольку даже рожденный вне брака телевизионный сериал породил множество новых читателей подлинника, то почему не предположить, что работы способного подражателя не поднимут новые когорты? Не надо забывать, что некоторые комментаторы, и среди них Джулиан Саймонс, начали говорить о Вульфе только в прошедшем времени или высказывать предположение, что особняк из бурого известняка снесен, а Ниро, удалясь на покой, поселился в Каире и занялся разведением гуппи. Для читателя, уверенного в том, что жизнь в доме из бурого известняка продолжается, слышать подобное невыносимо. Заверения же продолжателей дела Стаута о том, что жизнь на Западной Тридцать пятой улице идет как обычно, служат великим утешением всем верным Ниро Вульфу душам.

Так или иначе возможность продолжения дела Стаута и наличие достаточно веских причин для этого отнюдь не означают, что подобная работа должна проводиться без достаточного такта и уважения к наследию Рекса. С 1975 года мне пришлось рецензировать десятки рукописей потенциальных продолжателей дела Рекса Стаута. Несомненно, эти люди — искренние почитатели его таланта, но, увы, как правило, плодом их усилий было появление очередной пародии на книги их кумира. Среди прочитанных мною рукописей попадались опусы, написанные от имени Фрица, Лили, Сола и даже Теодора Хорстмана. В одном из них Арчи, для придания остроты событиям, поселяет в доме на Тридцать пятой улице свою подружку. Скажите, вы можете представить Ниро Вульфа гоняющим на мотоцикле на Бермудских островах? Может ли он увлекаться виндсерфингом на Гавайях? А как насчет поглощения гамбургеров в «Макдональдсе»?

Сейчас самое место упомянуть о главном камне преткновения на пути всех продолжателей. Арчи и Вульф должны постоянно вести себя в соответствии со стандартами, заданными Рексом Стаутом. Это вовсе не означает, что время от времени они не могут преподнести сюрприз. Разве Вульф в одеянии Санта-Клауса не выступал барменом на рождественской вечеринке? Не карабкался на вершины в Черногории? Не посещал ранчо в Монтане? Разве не он как-то заставил себя похудеть наполовину только для того, чтобы внедриться в банду преступников? Неужели вы не помните, как в целях физического развития он начал играть в дартс? Нет, любой продолжатель не должен чувствовать себя скованным жестко установленными границами мира Ниро Вульфа, но все отклонения от обычного времяпрепровождения должны подаваться с огромным тактом и не оскорблять традиций. Это легко сказать, но сделать — чрезвычайно трудно.

Боб Голдсборо, который занял первое место среди претендентов, начал продолжать дело Стаута не потому, что пожелал встать рядом с гением. Он руководствовался высокими мотивами, и не исключено, что именно благородный характер мотивации и позволил ему преуспеть там, где все остальные потерпели сокрушительное поражение. Рожденный на Среднем Западе, также как Арчи и Стаут (весьма важный фактор: представьте себе Арчи, говорящего с певучим южным акцентом или с резким нью-йоркским выговором), он благодаря матери еще мальчишкой познакомился с Вульфом. В 1977 году миссис Голдсборо занемогла — позже эта болезнь и свела ее в могилу — и как-то сказала Бобу, что ей очень хочется прочитать новый роман о Ниро Вульфе. Поскольку она уже прочитала все романы Стаута, Боб, работавший в то время редактором «Чикаго трибюн», поступил так, как должен был поступить преданный сын и одаренный человек, мать которого обожает Вульфа и Арчи. Он уселся за письменный стол и сочинил «Убийство в ми-минор». Руководствуясь высокими мотивами, он постарался сделать свой роман максимально аутентичным работам Стаута. Никакого паясничанья, никакого легкомыслия, никаких абсурдных отступлений. Возможно, Боб и не обладает тем, чем, по словам Яна Флеминга, обладал Рекс, а именно: «одним из самых утонченных умов, обратившихся к сочинению детективных романов». Возможно, его IQ[3 - IQ (Ай Кью) — коэффициент умственного развития.] и не 185, как у Рекса, вероятно, он не был потомком Франклина и Даниеля Дефо. Не исключено, что он не мог подобно Рексу сказать, что Арчи был спонтанным проявлением его собственного «я», а Вульф — высшей точкой развития того же «я». Но любовь сглаживает недостатки — если это недостатки, — и в конечном итоге на свет появился роман, который понравился не только матушке, но и всем, включая дочерей Рекса, кто его читал, если, конечно, не принимать во внимание сторожевых псов. Для рядового читателя задача, стоявшая перед Робертом Голдсборо — точно воспроизвести мир Ниро Вульфа в соответствии со стандартами Стаута, — может показаться делом несложным. Действительно, привычки и манеры Вульфа расписаны Рексом столь тщательно, что их воспроизведение кажется не труднее езды по хорошо освещенной и в изобилии снабженной указателями дороге. Да, это так же просто, как написать сонет, сравнимый с прекрасными творениями Петрарки, будучи знакомым с требованиями данной поэтической формы. Просто? Попытайтесь как-нибудь. Да, Рекс возвращался к деталям снова и снова с неизменным успехом, и ни разу себя не повторив. Он умел находить бесконечное число вариантов в рамках раз и навсегда установленного порядка жизни обитателей дома из бурого известняка на Западной Тридцать пятой улице. Но на то он и гений.

Продолжение саги о Вульфе не должно стать лоскутным одеялом, скроенным из различных ранее написанных отрывков. Такой подход не мог бы породить ничего, кроме ужасно скучного произведения. Но в то же время в каждом романе должны присутствовать легкоузнаваемые элементы, убеждающие читателя в том, что перед ним настоящие Арчи и Вульф, а не их имитация. К счастью, за сорок лет (первый роман о Ниро Вульфе был опубликован в 1934 году) накопилось так много привычек и поступков гения, что Голдсборо без труда и без риска повториться мог использовать их и для сочинения «Убийства в ми-минор», и для следующего романа «Смерть в редакции».

Много внимания уделяется выразительной жестикуляции Вульфа, его языку без слов. Он кивает на восьмую дюйма, приветствуя посетителя; он поднимает плечи на четверть дюйма и позволяет им упасть, выражая таким образом серьезную реакцию на событие или слова; он втягивает в себя бушель воздуха; прячется за книгой; выписывает круги на подлокотнике кресла указательным пальцем правой руки; складки на его щеках углубляются, выдавая тайную улыбку; он изображает недовольную мину на лице или кривится — в «Смерти в редакции» он только и делает, что кривится недовольно; а когда наступает решающий момент, губы гениального детектива начинают работать, как насос, выдвигаясь и втягиваясь. Неудивительно, что Вульф не только сам использует язык жестов, но и прекрасно умеет его читать у других. На страницах «Смерти в редакции» он говорит, обращаясь к Арчи: «Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук — все то, что можно назвать языком тела, незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником — значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта».

Мимо внимания Голдсборо не прошли любимые словечки Вульфа и типичные для него выражения вроде: «Интуиция, Арчи, дитя интроспекции». Сам же Арчи как рассказчик вполне справляется со своей задачей. Он забавен, остроумен, ироничен, а когда того требуют обстоятельства — даже язвителен. Арчи Гудвин восхитительно самокритичен, он посмеивается над Вульфом и в то же время приходит от него в восторг; в нужных местах он демонстрирует свои глубокие познания в бейсболе и покере, а однажды даже совершает сделку с Лили, затащив ее на игру «Метс», пообещав взамен вечер культурного времяпрепровождения.

Голдсборо неукоснительно соблюдает распорядок забав Вульфа в оранжерее и поддерживает культ еды, царящий в доме из бурого известняка. Меню в этом доме — мечта гурмана. Однажды, чтобы не лишиться пирога с устрицами, Арчи торопится домой на такси; в другой раз, зная, что опоздает на ленч, просит Фрица сохранить для него порцию подслащенной телятины. Изобретаются новые яства, и нам трудно понять, почему, ужиная с Лили в ресторане, Арчи находит вполне приемлемым такое плебейское блюдо, как телятина в вине. Клиент в «Убийстве в ми-минор» расплачивается за услуги годовым запасом излюбленного пива Вульфа. Правда, самой большой тайной в книге Голдсборо является то, каким образом клиенты и визитеры неизменно ухитряются найти свободное место для парковки прямо перед входом в особняк из бурого известняка. Все постоянные персонажи благополучно пребывают на своих местах — Лили, Фриц, Теодор, Сол, Фред, Кремер, Стеббинс, Роуклифф и даже Джеффри Хичкок. В «Смерти в редакции» кратко упоминается Билл Гор, хотя сам Стаут отказался от него, заявив: «Этот тип меня утомляет». Голдсборо больше не возвращается к Гору, видимо, в силу тех же причин.

В добавление к этим необходимым элементам, в работе Голдсборо появляются и новые симпатичные моменты. Они вполне приемлемы, хотя и принадлежат к постстаутианской эре. Однажды Вульф с явным одобрением цитирует Дороти Сайерс. Он смотрит по телевизору «Историю еврейского народа». Он читает превосходные новые книги и содрогается при упоминании журнала «Пипл». Его бросает в дрожь, когда он слышит о том, что проповедник-евангелист намеревается купить «Газетт», чтобы использовать ее в своей религиозной деятельности. Однажды он поражает нас своим заявлением: «Самые фундаментальные несчастья в моей жизни — и я с огорчением вынужден констатировать, что таковых было немало, — связаны с женщинами». Для разъяснения этого неожиданного пассажа нам, видимо, придется подождать появления новых книг сериала. Неясным также остается вопрос: обдумывает ли Вульф текущие дела, находясь в оранжерее? Гений это категорически отрицает. У Арчи же свое мнение на этот счет. Кроме того, мы с некоторым удивлением узнаем, что, обсуждая за ленчем достоинства книги Токвилла «Демократия в Америке», Вульф заявляет, что он поддерживает отмену поправки конституции, ограничивающей пребывание на посту президента двумя сроками. Мы изумлены этим утверждением потому, что таким образом Вульф оказывается в одном лагере с республиканцами, и в частности с Рональдом Рейганом, что для него весьма нехарактерно.

В «Смерти в редакции» активно действует Сол Пензер, и как всегда он работает превосходно. Лон Коэн также играет важную роль, что, впрочем, вполне естественно, так как судьба «Газетт» лежит в основе фабулы. Думаю, что сюжет пришелся бы по душе самому Рексу Стауту. Голдсборо использует «Предисловие» Арчи Гудвина, чтобы показать, чем объясняется высокая оценка, даваемая Вульфом «Газетт» в целом и Коэну в частности. Профессиональный журналист, Голдсборо хорошо знает, как следует разместить свой материал, чтобы добиться максимального эффекта. Естественно, он прекрасно разыгрывает этот козырь. Если какой-то читатель не был захвачен романом, то виноват в этом, видимо, не Боб Голдсборо. Можно сказать, что Б.Г. так же естественно следует за Р. С., как ночь следует за днем, при этом не просто ночь, — а ночь, усыпанная бриллиантами звезд.

Чрезмерная сдержанность никогда не являлась отличительной чертой романов о Ниро Вульфе. Каждый из них распахивал перед нами новые горизонты. Даже развлекая, Рекс Стаут бесстрашно разоблачал социальное зло. И в нашем случае мишенью Вульфа оказывается знаменитый «газетный барон». Борьба за справедливость сдобрена в духе Стаута некоторыми неожиданными ходами. Эпизод посещения Вульфа Кремером в оранжерее для сообщения ему важного факта напоминает сцену с пакетом из-под молока в «Звонке в дверь». Король желтой прессы предлагает Вульфу стать газетным обозревателем. Вульф помещает сенсационное объявление в «Нью-Йорк таймс» и угрожает опубликовать еще одно. Фриц объявляет о важнейшем событии и т. д. и т. п.

Однако некоторые события в «Смерти в редакции» мы не можем принять так же естественно, как приняли эпизоды, названные выше. Например, в обоих романах Голдсборо в середине повествования возникает привлекательная экс-супруга. Если такое произойдет и в следующем произведении, то я буду вынужден обратиться к автору за разъяснениями. Злодея в романе Голдсборо зовут Ян Макларен, что полностью совпадает с именем и фамилией очень милого автора славной книжки «Рядом с кустом шиповника». Является ли это сознательным проявлением иронии или Голдсборо просто забыл, кто такой настоящий Макларен? Рекс Стаут отчаянно ненавидел слово «гримаса», а оно между тем используется в романе неоднократно. Но откуда мог знать это Боб Голдсборо? Мне известно об идиосинкразии Рекса только потому, что он как-то учинил мне разнос за использование этого слова. В одном месте Арчи заявляет, что никогда не видел Кремера с зажженной сигарой. Ошибка. Он видел это в «Снова убивать». В начале беседы с Хэрриет Хаверхилл Вульф, на мой взгляд, держится чересчур почтительно. Однако сама Хэрриет, являясь по происхождению южанкой, могла бы выше оценить такое обращение. В романе есть сцена, в которой Арчи, выполняя свой долг, получает легкие телесные повреждения. Вульф, по-моему, мог бы проявить больше сочувствия к своему сотруднику. Вот, пожалуй, и все. Больше мне не к чему придраться.

Невозможно все время писать в одной манере. Одни и те же фразы можно использовать лишь ограниченное число раз. Боб Голдсборо прекрасно понимает это. Он честно и открыто признает и принимает все ограничения, обычаи и предрассудки мира Ниро Вульфа, установленные для него Рексом Стаутом. Но в рамках этого мира Вульф и Арчи получают полную свободу самовыражения. Остается надеяться, что и в будущем Боб сумеет проявлять творческую новизну на ограниченном для маневра пространстве. Удивительное чутье стиля Рекса Стаута, которое демонстрирует Роберт Голдсборо, привело бы его в средние века на костер. Но в наш передовой век мы уверены в том, что он продолжит просвещать нас. Способность Боба проникнуть в душу Рекса заставляет нас вспомнить о тайнах метемпсихоза[4 - Метемпсихоз — религиозно-мифологическое представление о перевоплощении души после смерти в новое тело растения, животного, человека или божества. Характерно для индийских религий.], с которым я не встречался после того, как сорок лет тому назад приехал из Индии. Как хранитель архивов Стаута, смею утверждать, что хорошо знаком с его книгами. Если бы не признаки современности, то я бы решил, что «Смерть в редакции» — доселе неизвестное творение самого Рекса. Голдсборо сейчас примерно столько же лет, сколько было Стауту, когда тот создал Вульфа и Арчи. Рекс писал о них еще целых сорок лет. Желаю Бобу такого же творческого долголетия. Правда, у меня есть одно опасение. Что будет, если Боб присоединится к евангелистам? Или станет кришнаитом? Или примет приглашение Руперта Мердока[5 - Руперт Мердок — один из магнатов газетного бизнеса.] стать обозревателем его газет? Не попытается ли он завербовать Вульфа и Арчи на службу новым хозяевам? Но положа руку на сердце беспокоюсь я не очень сильно. Ни Вульф, ни Арчи не позволят манипулировать собой. Они обязательно скажут Бобу, когда тому следует остановиться.




Джон Дж. Макалир. Маунт Индепенденс, 7 августа 1986 года




Предисловие


У Ниро Вульфа немного друзей, но этим немногим он хранит непоколебимую верность. Одним из таких друзей, в частности, является не личность, а целое учреждение — «Нью-Йорк газетт», которая на протяжении долгих лет оказывала нам помощь, обычно через посредство Лона Коэна, что, впрочем, скорее всего вам известно. При этом хочу подчеркнуть, что отношения эти никогда не были односторонними: Вульф тоже не единожды помогал газете. Но главное состоит в том, что его волнует судьба «Газетт». Вышесказанное поможет вам понять, почему он взялся за изложенное в этой книге расследование, не имея клиента и без перспективы на гонорар, хотя в конечном итоге получил и то, и другое. Я считаю нужным сказать это, так как не хочу, чтобы он выглядел еще более эксцентричным, чем есть на самом деле.




Глава 1


Многие годы одержимость Вульфа идеей точно следовать раз и навсегда утвержденному распорядку дня служила мне отличной мишенью для насмешек. Он требует, чтобы ленч начинался в час пятнадцать, а ужин в четверть восьмого. Я уж не говорю о священном времени с девяти до одиннадцати часов утром и с четырех до шести во второй половине дня, отданном забавам с орхидеями в оранжерее под крышей. Не знаю, что могло бы отвлечь его от заданной программы. Хотя однажды несколько лет тому назад, когда я в очередной раз прошелся на эту тему, Вульф отложил в сторону книгу, втянул в себя по меньшей мере бушель воздуха и, метнув на меня сердитый взгляд, произнес:

— Ну хорошо, Арчи. Сегодня четверг, я готов продемонстрировать свою гибкость, отказавшись от посещения оранжереи, если вы, в свою очередь, позвоните Солу и сообщите ему, что сегодня не сможете принять участие в игре в покер.

Он нанес ловкий удар, и мне пришлось пойти на попятный. Уже много-много лет — не желаю признаваться в их точном числе — каждый четверг вечером я играю в покер у Сола Пензера на Восточной Тридцать восьмой улице рядом с Лексингтон-авеню. Моими постоянными партнерами являются сам Сол, Лон Коэн и Фред Даркин; иногда к нам присоединяется кто-нибудь еще. Думаю, что за последние пять лет я пропустил лишь один четверг — вирусный грипп уложил меня тогда настолько круто, что Лили Роуэн призналась позднее, что была готова пригласить священника для совершения последнего обряда.

На тот случай, если вы в наших краях человек новый, сообщу, что Сол Пензер — частный независимый детектив, которого нередко привлекает к своим делам Ниро Вульф. В Соле не на что посмотреть — сутулые плечи, вечно измятый костюм и небритое лицо, две трети которого приходится на нос. Но пусть вас не обманывает его внешний вид или рост, делающий Сола похожим на постаревшего и набравшего лишний вес жокея. Если вы покупаете услуги Сола — а они стоят немало, — то вы приобретаете лучшие ноги и глаза на всем Манхэттене, а может быть, и во всей стране. Он способен проследить за гепардом от Бэттери до Бронкса в вечерний час пик, ни разу не потеряв его из вида, а если надо, может проникнуть в тот знаменитый сейф в Атланте и выкрасть секретную формулу состава кока-колы. И я говорю не о какой-нибудь новомодной диетической, а о той самой, классической формуле.

Возможно вы спросите, с какой это стати я распространяюсь о Соле и о покере по четвергам. Если ответить: потому что это один из лучших моментов недели — то это тоже будет правдой. Однако истинная причина моих разглагольствований состоит в том, что описываемые здесь события начались именно в четверг. Но не будем забегать вперед.

Был четверг в начале мая — один из первых по-настоящему весенних дней в Нью-Йорке. За большим столом в доме Сола сидели пять человек. Слева от меня находился Лон Коэн, офис которого расположен рядом с кабинетом издателя «Газетт». Мне не известно, чтобы Лон имел какой-то официальный титул или пост, но этот человек знает о том, что происходит в Нью-Йорке, больше, чем городской совет и управление полиции, вместе взятые. Рядом с ним расположился Фред Даркин — толстый, лысоватый, но первоклассный частный детектив, к услугам которого регулярно в течение многих лет прибегает Вульф. Слева от Фреда сидел Сол, а между Солом и мной — Билл Гор, еще один частный сыщик, помощью которого мы иногда тоже пользуемся.

Игра продолжалась часа полтора. Как обычно, самый большой столбик фишек возвышался перед Солом, я тоже имел кое-что в плюсе, а Фред и Билл в основном оставались при своих. Лон — второй по классу игрок после Сола — на этот раз не снял ни одной ставки, и я мог легко понять причину этого. Он по меньшей мере трижды пасовал, имея на руках выигрышную карту, а один раз остался в игре с парой валетов против очевидного для всех стрита Фреда. Он был как бы вне игры, и когда мы вскоре после полуночи подбили бабки, Лон оказался единственным проигравшим.

— Тяжелая ночка, Лон, — произнес Фред. Он сложил выигрыш в бумажник и удалился напевая. Для него это был, наверное, первый удачный вечер за много месяцев.

Поскольку дом Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице неподалеку от Гудзона расположен более или менее на пути к жилищу Лона, мы обычно берем такси на двоих.

— Это был не твой вечер, — сказал я, после того как мы остановили такси на Лексингтоне. — Создалось впечатление, что ты пребывал в миллионе миль от нас.

— Дьявольщина, — произнес Лон, откидываясь на спинку сиденья и потирая глаза ладонями. В последние дни о многом приходится размышлять. И это, похоже, дает о себе знать.

— Не хочешь поделиться?

Лон вздохнул и, проведя рукой по темным зачесанным назад волосам, сказал:

— «Газетт» угрожает захват, Арчи. Пока еще ничего не произошло и все, что я говорю, строго конфиденциально. — Он понизил голос и перешел почти на шепот, хотя нас отделяла от таксиста пластмассовая перегородка. — Дело поворачивается так, что Макларен может получить контроль над нашей газетой.

— Этот шотландец?

— Да, тот самый скользкий, гнусный любитель скандалов, будь он проклят!

— Но каким образом? Я ведь считал, что «Газетт» является семейной собственностью.

— В общем, это так. Большая часть акций находится в руках семейства Хаверхиллов. Этот эдинбургский проходимец готов отвалить за них такую сумму, что кое-кто может не устоять перед искушением. Хорек давно мечтал заполучить газету в Нью-Йорке: теперь, кажется, эта мечта сбывается.

— Как ему удалось почти завершить сделку в тайне? Ни в газетах, ни на телевидении по этому делу не было ни слова, если, конечно, информация не прошла мимо меня.

Лон был настолько подавлен, что даже не обратил внимания на весьма броскую проститутку, что-то нам прокричавшую, когда мы остановились перед светофором на Пятой.

— Обе стороны, похоже, предпочитают молчать, молчать по-настоящему. И это относится даже к тем, кто не собирается продавать акции. Макларен, по-видимому, ведет свои тары-бары по международному телефону из Лондона, Канады или Шотландии — одним словом, оттуда, где оказывается в данный момент. Мне кажется, что он пока не переступал порога «Нью-Йорк газетт». Но в тот день, когда он станет хозяином, я уйду. Окончательно и бесповоротно.

— Ты смеешься? Вся твоя жизнь — в этой газете.

— Ничто не может быть всей жизнью, Арчи, — ответил он, наклонившись вперед. — Если мне скажут, что меня ждут небеса, если Макларен купит газету, я предпочту оказаться в аду. Если он станет владельцем «Газетт», она перестанет быть тем, чем является сейчас. Между новой «Газетт» и теперешней не останется даже отдаленного сходства. Можешь быть уверен, она будет не тем местом, где я хотел бы работать. Мне уже кажется, что все кончено. Так же думают и другие — те, кому известно о планах смены владельца. К черту! Доля в прибылях и пенсия смогут обеспечить нам с женой безбедное существование до конца наших дней.

Такси подрулило к особняку из бурого известняка, и поскольку я не смог придумать ничего умного, чтобы ответить Лону, пришлось ограничиться пожеланием доброй ночи. Вручив ему свою долю от обозначенной на счетчике суммы, я выбрался из такси.




Глава 2


На следующее утро я сидел за своим столом в кабинете и перепечатывал письмо Вульфа к любителю фаленопсисов из Иллинойса. Ровно в одиннадцать босс спустился из оранжереи и произнес:

— Доброе утро, Арчи.

Затем, обойдя вокруг своего стола и угнездившись в единственном во всем Нью-Йорке кресле, способном выдержать вес в одну седьмую тонны, он задал неизменный для утра пятницы вопрос:

— Как ваша игра в покер прошлым вечером?

— Неплохо, — ответил я, поворачиваясь к нему. — Я нашел несколько банкнот на дальнем конце радуги. Но для Лона выдался грустный вечер. Он совершенно вне себя от того что происходит с «Газетт».

— О?.. — произнес Вульф, не поднимая глаз от корреспонденции, которую я, как обычно, разложил на его столе.

— Да. Похоже, что газету собираются продать. Яну Макларену.

Вульф оторвал взгляд от бумаг и вскинул брови. Мое сообщение его явно заинтересовало.

— Я не видел сообщений об этом ни в самой «Газетт», ни в иных изданиях.

— Вчера вечером я сказал Лону то же самое. Он ответил, что обе стороны ведут переговоры под ковром.

— Я сочувствую мистеру Коэну, — хмуро произнес Вульф. — Ему, вне всякого сомнения, будет затруднительно или даже невозможно трудиться в газете, принадлежащей человеку, являющему собой очевидную ошибку мироздания.

— Примерно так он и высказался прошлой ночью. Я сказал, что не верю в его уход после стольких лет, проведенных в газете, но Лон, кажется, преисполнен решимости поступить именно так.

— Арчи, что вам известно об Яне Макларене?

Выражение лица Вульфа меня поразило. Оно бывает таким только тогда, когда он решается взяться за расследование — вы можете назвать это выражение отрешенностью. Кроме того, оно сопровождается вздохом, который вполне можно зарегистрировать по шкале Рихтера. Но сейчас у нас не было дела для расследования, не говоря уже о клиенте.

— Не много, — ответил я. — Он — шотландец. Владеет кучей газет в разных городах по всему земному шару. В Лондоне, например… не спрашивайте, где еще. Хотя сдается мне, что две или три из них — здесь, в США. Лон называет его скользким любителем скандалов.

— Удачная характеристика, — сказал Вульф. Он нажал на кнопку звонка, требуя пива. — Мистер Макларен является беспринципным человеком, исповедующим безответственный и сенсационный стиль журналистики. Он издает свои газеты только ради прибыли.

Монолог Вульфа прервало появление Фрица Бреннера (подробнее о нем вы узнаете позже), держащего в руках поднос с двумя бутылками пива и высоким стаканом. Это событие — появление Фрица с пивом — происходит до шести раз в день и является таким же железным пунктом ежедневного распорядка Вульфа, как и посещения оранжереи. Когда Фриц ушел, Вульф откупорил бутылку, наполнил стакан, а бутылочную пробку бросил в ящик письменного стола. Примерно раз в неделю он извлекает их оттуда и подсчитывает, чтобы выяснить, не превысил ли он установленной нормы, правда, я до сих пор так и не смог уяснить, какова же эта норма.

— Вам доводилось видеть газеты Макларена? — поинтересовался я.

— Нет, но я кое-что слышал и читал о них, — ответил Вульф, осушив губы прикосновением носового платка. — Вы, однако, коснулись весьма важной стороны дела. Имеется ли поблизости место, где продают иностранные газеты и газеты, выходящие не в Нью-Йорке?

— Всего в нескольких кварталах отсюда, — сказал я.

Прожив столько лет под одной крышей с гением, я тем не менее не устаю поражаться, как человек, голова которого нашпигована познаниями в истории, философии, антропологии, кулинарии, взращивании орхидей и множеством других вещей, как эта ходячая «Британская энциклопедия» может не знать элементарных вещей о городе, в котором обитает. Однако следует учесть, что Ниро Вульф покидает дом из бурого известняка еще неохотнее, чем отклоняется от установленного раз и навсегда распорядка дня. Для Вульфа поездка в автомобиле, даже если за рулем — я, акт отчаянной, граничащей с безрассудством смелости. И в тех редких случаях, когда мой босс отваживается на столь опасную экспедицию в дебри Манхэттена или даже за его пределы, то, сидя на заднем сиденье нашего комфортабельного седана, он цепляется за кожаную петлю над окном, как за вытяжное кольцо парашюта.

Вы думаете, он сам собирался покинуть дом? Нет. В полный опасностей мир предстояло шагнуть мне.

— Узнайте у мистера Коэна названия газет, издаваемых Яном Маклареном, — произнес Вульф, покончив с первой бутылкой пива и с вожделением поглядывая на вторую, готовую к закланию жертву. — Я хотел бы увидеть как можно больше его изданий.

— Вижу, что ваши литературные интересы радикально меняются, — заметил я.

— Возможно, я буду приятно изумлен, — буркнул он. — Однако сильно сомневаюсь, что такое произойдет. Кстати, когда будете беседовать с мистером Коэном, не забудьте пригласить его на ужин сегодня. Если он не может сегодня — мы приглашаем его слишком поздно, — пусть присоединится к нам завтра или в начале следующей недели.

Обычно Вульф приглашает Лона Коэна на ужин, когда хочет получить от него информацию. Лону это, само собой, известно, но он ничего не имеет против, так как предоставляемые им сведения полностью компенсируются сенсационными материалами, которые он публикует на основании расследований Вульфа. Кроме того, Лон высоко ценит как кулинарный талант Фрица, так и прекрасный коньяк, неизменно появляющийся на нашем столе, когда Лон делит с нами трапезу.

Однако я недоумевал, с какой стати Вульф вдруг захотел встретиться с журналистом. У нас на руках не было ни одного серьезного дела, если не считать расследования по просьбе Гершмана (впрочем, это вымышленное имя) — оптового торговца бриллиантами, один из работников которого имел слишком липкие руки. Но Вульф с нашей с Солом помощью решил эту головоломку, и уже завтра я должен был встретиться с Гершманом, чтобы проинформировать, у кого из его работников чересчур глубокие карманы.

Так все-таки почему Лон получает приглашение? Я рассудил, что это как-то связано с Маклареном, поскольку Вульф возжелал познакомиться с газетами этого субъекта. Но будь я проклят, если пойду на унижение и стану задавать вопросы, заранее зная, что ответа все равно не получу, так как гений уже скрылся за книгой Теркеля «Хорошая война». Мне оставалось только вернуться к пишущей машинке и посланию любителю орхидей из Иллинойса.

Покончив с письмом, я набрал номер Лона и, услышав ответ, спросил:

— Как себя с утра чувствуешь, лучше, чем вчера?

— Так себе. Серединка на половинку. Принял решение жить одним днем. — В его голосе начисто отсутствовала обычно столь присущая ему жизнерадостность.

— Рад, что ты снова ожил. Но я звоню по делу. Вернее, по двум делам. Во-первых, мистер Вульф хочет узнать, сможешь ли ты сегодня вечером поужинать с нами? Если не сегодня — то завтра?

Лучшее предложение, которое я получил за много-много недель, — сказал Лон, по-настоящему воспрянув духом. — Сегодняшний вечер меня вполне устроит. Но по какому поводу встреча?

— Понятия не имею. Не пялься в зубы дареному коню. Прежде чем я перейду ко второму вопросу, признаюсь, что я рассказал человеку, который платит мне жалованье, о неком лице шотландского происхождения, проявляющем интерес к «Газетт». Мне казалось, что моему боссу можно доверять. — Сказав это, я покосился на Вульфа. Однако за раскрытой книгой не наблюдалось никакого шевеления.

— Ничего страшного, — кисло произнес Лон. — Об этом скоро узнает весь город. Переходи к делу номер два.

— Можешь дать мне список газет, которые издает Макларен в США и в других странах? Мистер Вульф выразил желание ознакомиться с ними.

— Будь я проклят! — фыркнул Дон. — Не знаю, почему он решил так бездарно тратить время? Впрочем, это его проблема, а может быть, и твоя. Что касается, меня, то я могу дать тебе кучу названий этих листков. Но проследи, чтобы твой босс перед чтением принял противорвотное.

Лон, не задумываясь, выдал мне названия газет, выходящих в Англии, Шотландии, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, и добавил по одной, издаваемой в Детройте, Денвере и Лос-Анджелесе. Я поблагодарил его и напомнил о приглашении на ужин.

— О'кей, у меня есть список газет Макларена, — сказал я, обращаясь к обложке книги, скрывающей от меня Вульфа. — Я отправляюсь на сафари, чтобы отловить пару-другую из них. Лон говорит, что вам надо подготовиться к суровому испытанию. Вы выдержите его?

Не получив, как и ожидал, ответа, я отправился в кухню, где Фриц колдовал над приготовлением мусса из лосося и омлета с грибами и сельдереем на ленч. Пообещав вернуться к началу трапезы, я вышел на залитую утренним солнцем улицу и направился на восток к Седьмой авеню. По Седьмой я протопал на север до Сорок второй, на которой к востоку от Таймс-сквер, как я знал, находился газетный киоск. Там нашлись экземпляры американских изданий Макларена: лос-анджелесская «Глоб Америкен» и детройтская «Стар». Кроме того, в киоске оказались лондонская «Геральд» и торонтская «Баннер». Парень за прилавком сказал, что может заказать для меня и остальные, но я отказался, рассудив, что Вульф с трудом сможет переварить и то, что я купил.

Все газеты, кроме торонтской, оказались таблоидами[6 - Таблоид — малоформатная газета.], а их первые полосы заставили бы позеленеть от зависти не только «Дейли ньюс», но и саму «Нью-Йорк пост». В издании из Лос-Анджелеса почти всю первую страницу занимал заголовок: «КОПЫ ЗАЯВЛЯЮТ: НАСИЛЬНИКА-УБИЙЦУ ЗАСЕКЛИ В ЛОНГ-БИЧ!» Кроме этого вопля, на первой полосе нашлось лишь место для широкой красной полосы с выигрышными номерами последней лотереи. Первая полоса детройтского листка одновременно утверждала и вопрошала двухдюймовыми буквами: «СОВЕТЫ ТАЙНО ПЛАНИРУЮТ ЯДЕРНЫЙ УДАР ПО АФГАНИСТАНУ?!» Под этим заголовком красовалась фотография феноменально грудастой блондинки в обтягивающем свитере. В подписи к снимку было сказано, что дама смело выбежала во время бейсбольного матча на поле стадиона «Тайгер», чтобы расцеловать игрока первой базы. Заголовок лондонской газеты полностью занимал первую полосу. «МЭГГИ, МЭГГИ, ВЫЙДИ ВОН!» — ЛЕЙБОРИСТОВ СЛЫШЕН СТОН» — возвещал он.

Домой я вернулся, когда еще не было часа дня. Вульф все еще был припаркован за своим столом. Его лицо скрывала книга. Похоже, он не пошевелился за время моего отсутствия, разве что нажал на кнопку звонка, чтобы потребовать пива.

— Охотник снова дома! — провозгласил я, опуская пятифунтовую пачку печатной продукции на его письменный стол. Детройтское издание я положил сверху, рассчитывая, что отягощенная бюстом блондинка даст ему наиболее полное представление о стиле журналистики по Макларену.

Вульф отложил книгу и недовольно покосился на мою добычу, не прикасаясь к ней.

После ленча, — сказал он, и я был с ним полностью согласен. Каждый, кто хоть немного способен оценить важность процесса питания, понимает, что перед приемом пищи следует избегать отрицательных эмоций.




Глава 3


В особняке из бурого известняка существует железное правило: не обсуждать дела во время еды. Поглощая лососевый мусс и омлет, я размышлял про себя, к какой категории Вульф относит проблему Макларена — к категории дел или к простому курьезу. Дважды я упоминал имя издателя и дважды Вульф ясно давал понять — вопрос Макларена относится к группе дел, так как он отказывался говорить об этом человеке и продолжал разглагольствовать об архитектурной тенденции, которая проявляется в отходе от «аскетического стиля» и возврате к «орнаментальному украшательству».

Когда нашими усилиями омлет был уничтожен и мы вернулись в кабинет, чтобы выпить кофе, Вульф приступил к изучению газет, положенных мной на его стол. Я наблюдал за гением. Перед моим взором промелькнула серия недовольных гримас: Вульф жевал губами, слегка потряхивал головой, а однажды даже пожал плечами.

— Все это даже более гнусно, чем я мог вообразить, — объявил он свой вердикт и нажал на кнопку звонка, требуя пива.

Когда явился Фриц со своим подносом, Вульф отодвинул от себя газеты, проворчав:

— Заберите их и немедленно уничтожьте.

— Мне не хочется, чтобы вы носили травму в себе, — сказал я. — Поделитесь со мной своими чувствами.

— Фу! Разве вы не ознакомились с ними?

— Просмотрел парочку по дороге домой. Жуть.

— Словечко «жуть» не дает исчерпывающей характеристики этого явления. Перед нами отвратительная карикатура на журналистику. Аналитический материал выглядит фарсом, редакционные статьи, судя по их примитивности, мог писать неандерталец, графическое представление являет собой гротеск.

Чтобы придать своим словам больше убедительности, он ткнул пальцем в стол, произведя таким образом совершенно нетипичную для него затрату энергетических ресурсов организма.

— На первый взгляд спортивная секция лос-анджелесской газеты выглядит вполне приятно, — прокатил я пробный шар. — Много статистики.

— Всего лишь подкормка для тех, кто азартно играет в тотализаторе на результат, — проворчал Вульф.

— Это все настолько захватывающе, что я готов провести с вами всю вторую половину дня, обсуждая вклад Макларена в процветание четвертой власти, но, как вы, возможно, помните, на три тридцать у меня назначена встреча с нашим клиентом из мира драгоценностей. Результатом этого рандеву должен стать жирный куш, поэтому, полагаю, мне стоит явиться на свидание вовремя.

— Мне давно известна ваша непоколебимая преданность делу, — сказал Вульф. — Но все же позволю выразить надежду, что вы будете дома еще до появления мистера Коэна.

У меня на это был готов ответ, но прежде чем я успел открыть рот, он уже спрятался за книгой.

Решив, что утренняя прогулка за газетами до Таймс-сквер явилась достаточным физическим упражнением для одного дня, я без всяких угрызений совести остановил такси и отправился в сердце Манхэттена на свидание с мистером Гершманом. Он не пожелал принимать меня в своем офисе в центре торговли бриллиантами на Сорок седьмой улице, и рандеву должно было состояться в кабинете ресторанчика примерно в квартале от центра.

Когда я вошел туда ровно в три тридцать, он уже ждал. Потребовалось полчаса, чтобы изложить факты, свидетельствующие о том, что именно этот работник имел гораздо больший еженедельный доход, чем ему полагалось по договору с работодателем.

Когда я закончил, Гершман долго тряс мою руку, рассыпаясь в более горячих, чем следовало, благодарностях. Если он и досадовал на то, что помощь пришлось искать за пределами замкнутой общины торговцев бриллиантами, то чувств своих ничем не выдал.

— Из чистого любопытства хотелось бы знать, хотя это и не мое дело, как вы намерены поступить в создавшейся ситуации? — спросил я.

— Для подобных случаев существует отработанный порядок действий, — сухо ответил он, мгновенно помрачнев.

Я предпочел тему дальше не развивать. После того как мы еще раз потрясли друг другу руки, он вручил мне чек на сумму, достаточную для того, чтобы содержать в довольстве особняк из бурого известняка в течение нескольких недель. А потребности нашего дома немалые, принимая во внимание, что Вульфу приходится тратиться на четыре потребляемых им еженедельно ящика пива, платить мне — своему доверенному помощнику, человеку действия, и прислуге за все; нужно платить жалованье Фрицу — величайшему кулинару вселенной и Теодору Хорстману, который кудахчет над десятком тысяч орхидей в оранжерее на четвертом этаже.

Остаются, конечно, еще расходы на продовольствие и книги, но в целом вы, видимо, суть дела уловили. Если говорить кратко, то для содержания нашего дома требуется немалый приток наличности. А приток этот бывает только тогда, когда у Вульфа возникает склонность поработать, что, в свою очередь, случается лишь тогда, когда счет в банке опускается до критического пятизначного уровня. В данный момент до опасной черты было еще далеко, а завтра, когда я оприходую щедрый дар мистера Гершмана, мы окажемся от нее еще дальше. Итак, мы могли предаться лени.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу в самом начале шестого, это означало, что Вульф еще развлекается со своими орхидеями. Я открыл сейф, упрятал туда свежеиспеченный чек и отправился в кухню, где Фриц на пятой скорости заканчивал приготовление ужина.

Налив себе стакан молока, я спросил:

— Что за программа на сегодня?

— Грудка цыпленка в сливках и паштет из гусиной печенки с отварной лапшой, — ответил Фриц. — Я помню, как мистеру Коэну понравилась цыплячья грудка, когда он посещал нас прошлый раз.

— Прекрасный выбор, — сказал я, совершенно не кривя душой.

Фриц — просто волшебник в том, что касается цыплят. Правда, он чародей и во всем, что связано с говядиной, бараниной, свининой, телятиной, а также рыбой любого сорта и вида. Если где-нибудь для поваров — как для хоккеистов — имеется зал Славы, то Фрицу там самое место. Я так и вижу его фотографию и надпись на бронзовой пластинке: «Он делал счастливым самого Ниро Вульфа! Одного этого достаточно, чтобы вечно пребывать в зале Славы».

Нельзя сказать, что между Фрицем и Вульфом не возникало противоречий по вопросам еды — некоторые схватки, которые мне приходилось наблюдать, были просто великолепны. Однажды это случилось, когда Фриц в качестве приправы к блюду жаренных в масле скворцов использовал эстрагон и шафран: Вульф встал на дыбы и отказался есть, утверждая, что скворцов следует готовить только с шалфеем[7 - Рекс Стаут. Золотые пауки.]. Несмотря на отдельные различия во взглядах, Вульф прекрасно знает, что результативность Фрица в игре приближается к ста процентам, и поэтому ссорится с ним очень деликатно и весьма редко.

Когда я вернулся в кабинет, чтобы закончить письмо, мой желудок уже мечтал о грудке цыпленка. Письмо адресовалось любителю орхидей из Пенсильвании, желавшему ознакомиться с коллекцией Вульфа. Босс дал разрешение. Вульф практически никогда не отказывает серьезным людям, желающим взглянуть на его бесценные орхидеи. Я называю это тщеславием; он же твердит об обмене информацией, хотя посетители всегда узнают значительно больше, чем сами могут сообщить Вульфу или Теодору.

Допечатав письмо и положив его на стол Вульфа для подписи, я приступил к регистрации вновь прорезавшихся почек орхидей. Но это занятие прервал телефонный звонок.

— Арчи, говорит Лон. Я должен еще некоторое время проторчать в газете. Объясню причину, когда приду. Надеюсь появиться у вас сразу после семи.

Я посоветовал ему не беспокоиться, так как если он опоздает, то мы даже сможем отодвинуть начало ужина минуты на три. Вернувшись к регистрационным карточкам почек, которые ежедневно передает мне Теодор, я услышал гудение лифта. Мои часы показывали две минуты седьмого, и это означало, что Вульф возвращается из оранжереи.

— Звонил Лон, сказал, что немного задержится. В газете возникли какие-то неприятности, — доложил я, как только Вульф появился в кабинете. — Готов поставить девять к пяти, что проблема связана с Маклареном.

— Скорее всего, — согласился Вульф, принимаясь за книгу Торкеля. — В случае необходимости мы можем начать ужин несколько позже.

По его голосу было понятно, что он находит эту идею крайне неприятной. Но Вульф всегда говорил, что «гость — жемчужина в оправе нашего гостеприимства».

Но нам не пришлось менять расписание. Лон позвонил в дверь в шесть пятьдесят семь, и это означало, что у него была еще куча времени, чтобы выпить виски со льдом в кабинете. Я тоже опрокинул стаканчик бурбона, а Вульф прикончил вторую бутылку пива.

— Простите за задержку, — сказал Лон, усаживаясь со стаканом в руке в кресло из красной кожи. Выглядел он крайне утомленным. — События начинают разворачиваться. «Нью-Йорк таймс» завтра публикует статью о том, что Макларен покупает «Газетт». Не знаю, как им это удалось пронюхать, но они позвонили председателю совета директоров Хэрриет Хаверхилл и попросили ее ответить на заявление Макларена о том, что он выступил с предложением скупить акции. «Газетт». Она сказала, что комментариев не имеет и тут же позвонила в отдел городских новостей, чтобы предупредить о предстоящей публикации в «Таймс». Нам пришлось попотеть, чтобы состряпать что-то более или менее путное для завтрашнего номера.

— Вот как? — сказал Вульф. — Однако, мистер Коэн, я прошу вашего снисходительного позволения отложить беседу о мистере Макларене на время после ужина. Заверяю вас, что весьма заинтересован услышать о нем как можно больше, но…

— Не продолжайте, — со смехом произнес Лон, поднимая руку. — Согласен целиком и полностью. Я весь день предвкушал удовольствие отужинать с вами и предпочитаю наслаждаться шедеврами Фрица, беседуя на более приятную тему.

Итак, уже второй раз за день Макларен был отвергнут как сюжет для застольного разговора. Узнав отношение Лона и Вульфа к этому парню, мне срочно захотелось его повидать, будь он даже вооружен рогами, клыками и украшен третьим глазом посередине лба.

Надо отметить, что события в «Газетт» не лишили Лона аппетита. Он справился с тремя порциями цыпленка и прикончил два куска торта. Пока мы ели, Вульф рассуждал о том, почему следует отменить поправку к конституции, ограничивающую пребывание президента на посту двумя сроками. Лон — да благословит его Господь! — отстаивал противоположную точку зрения. Я решил, что по очкам с очень небольшим перевесом победил Вульф. Расправившись с ужином, мы перекочевали в кабинет. Лон вновь устроился в красном кожаном кресле, поставив коньячную рюмку с обожаемым «Ремизье» у локтя. Коньяк выглядел так привлекательно, что я вместо привычного шотландского виски нацедил рюмку и себе. Вульф, само собой, предпочел пиво.

— Мистер Коэн, вам, конечно, известно от Арчи, что я весьма интересуюсь Яном Маклареном, — начал он, переходя к делу.

— Я понял это, когда Арчи позвонил и сказал, что вы хотите взглянуть на газеты шотландца. Естественно, мне тоже любопытно, с какой стати вы интересуетесь им. Кстати, вы прочитали его листки?

— Достаточно, чтобы утвердиться в своем мнении о журналистских стандартах этого человека. Мне, сэр, хотелось бы кое-что узнать о нем, но прошу вас, продолжайте. Вы говорили, что его намерение купить «Газетт» стало достоянием общественности.

— Еще нет, — ответил Лон, поглядывая на часы. — Мы узнали, что «Таймс» в завтрашнем номере готовит сообщение, и наше начальство, предприняв мозговой штурм, решило, что нам тоже следует что-то сказать по этому поводу, хотя бы для того, чтобы упредить чужую информацию о наших собственных делах. Материал пойдет в позднем городском выпуске, составляющем не более десяти процентов от всего тиража. Примерно через полчаса номер поступит в продажу.

— Насколько серьезны намерения Макларена?

— Крайне серьезны, — ответил Лон. — Вообще-то «Газетт» держат очень прочно. Частная собственность. И вся эта собственность находится в руках небольшого числа людей — по большей части членов семьи Хаверхилл. Макларену требуется склонить на свою сторону лишь некоторых из них.

— О семействе мы поговорим позже, — сказал Вульф. — Сейчас же мне хотелось бы услышать ваше мнение о самом Макларене.

Лон сделал глоток «Ремизье». Он, видимо, слишком устал, чтобы заметить чрезмерное любопытство Вульфа. От меня же оно не ускользнуло. Происходило нечто необычное, поэтому я удвоил внимание.

— По моему мнению, Макларен — самое отвратительное явление в журналистике за последние десятилетия. Вы видели его газеты. Он занимается издательским делом только ради прибыли. Или, вернее, ради прибыли и власти.

— Создал ли он хоть одну газету самостоятельно?

— Нет, каждый раз он хватал готовое, швыряясь деньгами. Практически все его издания прибыльны, так что с точки зрения бизнеса деятельность Макларена следует считать успешной. Но то, что он делает, когда получает газету… — скривился Лон. — Он ставит на нее свой штамп, если мне будет позволено так выразиться. Прежде всего он меняет формат, превращая их в таблоиды, затем заполняет первую полосу кричащими заголовками, рубит статьи на части, разбрасывает кругом фотографии девочек и меняет политическую линию, ложась на курс румбов на двадцать правее Джесси Хелмса[8 - Джесси Хелмс — сенатор республиканец крайне правого толка.]. Насколько я понимаю, он усвоил худшие черты раннего Уильяма Рэндольфа Херста[9 - Уильям Херст — газетный магнат.] и Руперта Мердока.

— Как давно он владеет газетами, по крайней мере в этой стране?

— Я знаю ответ на ваш вопрос, — сказал Лон. — Хотя бы потому, что я много читал об этом парне. В Лос-Анджелесе он купил газету в 1974 году — это было его первое приобретение. Затем в 1975 году он проглотил детройтское издание, а еще годом позже — денверское. Вам может показаться любопытным, что его газеты за все эти годы не поддержали ни одного кандидата от демократов в президенты, сенат или палату представителей. Они постоянно стоят горой за республиканцев.

Вульф гримасой выразил свое отвращение.

— Что же он собирается сделать с «Газетт»?

— Одна из целей Макларена — он сам неоднократно провозглашал ее — иметь свою газету в самых крупных городах всех англоязычных стран. Он уже выполнил эту задачу в Канаде, Австралии, Англии, Шотландии, Ирландии, Новой Зеландии и даже в Южной Африке. Остаются только США — и именно Нью-Йорк. Так получилось, что «Газетт» является здесь единственной возможной мишенью. Остальные ежедневные газеты города находятся в руках крупных издательских компаний, вовсе не расположенных их продавать. — Лон допил коньяк, и я вновь наполнил его бокал.

— А владельцы «Газетт» готовы ее продать?

— В этом-то весь вопрос, — ответил Лон, взглядом поблагодарив меня за то, что я не дал иссякнуть источнику «Ремизье». — В редакции поговаривают, что некоторые готовы пойти на это, но удастся ли Макларену собрать контрольный пакет акций или нет, пока не ясно.

— Сколько всего совладельцев у «Газетт»? — спросил Вульф. — И насколько легко будет этому человеку выкупить долю каждого?

— О'кей, я дам вам общую картину, если желаете. Во-первых, Хэрриет Хаверхилл, о которой я упоминал. Она — председатель совета директоров, вдова Уилкинса Хаверхилла, который приобрел газету еще в тридцатых. В то время газета была не Бог весть что — псевдопопулистский таблоид с претензией на конкуренцию с «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн». Хаверхилл сделал ее полноформатной, усилил отдел городских новостей и создал сильную систему распространения. Газета повела жесткую линию по отношению к городским властям — настолько жесткую, что Ла Гуардия[10 - Ла Гуардия — один из наиболее известных мэров Нью-Йорка.] окрестил Хаверхилла «бульдогам». Я не упоминаю некоторые непечатные эпитеты. Постепенно Хаверхилл превратил «Газетт» в первоклассное издание. Он умер в начале шестидесятых, и с тех пор во главе дела стоит его супруга. Женщина что надо! Ей уж за семьдесят, и она самый крупный держатель акций — больше тридцати процентов всего пакета. Наиболее часто я слышал цифру тридцать пять.

— Может ли она продать свою долю?

— Определенно — нет, и пока это самый вдохновляющий момент во всем деле, — ответил Лон. — Самый крупный ломоть оказался недоступен для Макларена. И это означает, что он крепко надавит на всех остальных.

— И эти остальные?..

— Следующие за Хэрриет крупнейшие держатели — ее приемные дети Дэвид и Донна — Донна Палмер. Они имеют по семнадцать с небольшим процентов. Дэвид занимает пост президента компании, но это во многом чисто номинальный пост. Он давно стремится к большему, но, по моему мнению, парень — типичный неудачник. Он несобран, имеет скверный характер и плюс ко всему большой любитель приложиться к бутылке. У его жены Кэролайн гораздо больше мозгов и сообразительности, чем у него. Хэрриет, если это будет в ее силах, никогда не позволит ему стать во главе дела.

— Донна, приемная дочь, — продолжил Лон, — в значительной степени находится вне событий. — Лон поднял бокал и полюбовался коньяком на свет. — Она разведена, живет в Бостоне и возглавляет консультационную фирму по вопросам связи с общественностью. Думаю, что ее не интересуют ни газета, ни Нью-Йорк в целом.

— Это все члены семьи, которые владеют акциями?

— Нет. Существует еще Скотт Хаверхилл, племянник Хэрриет. Ему принадлежит примерно десять процентов. Он генеральный менеджер и мечтает занять место на самом верху ничуть не меньше Дэвида. Скользкая скотина, постоянно заискивает перед тетушкой и интригует за спинами других, пытаясь получить больше власти. Скорее всего она предпочтет Скотта Дэвиду, если придется решать, кому возглавить дело. Но преимущество одного перед другим крошечное. Это будет просто выбор меньшего из двух зол.

— Эти люди контролируют примерно восемьдесят процентов всех акций, — сказал Вульф, потребовав звонком еще пива. — Кто остальные?

— Это небольшие пакеты, — сказал Лон. — Ну, во-первых, мой босс, издатель Карл Бишоп, имеет пять процентов, и он будет стоять против Макларена до конца. Процента два-три принадлежат Эллиоту Дину, он их семейный адвокат уже, наверное, лет сто. Дин был доверенным лицом Уилкинса Хаверхилла, а после смерти старика стал советником Хэрриет. Некоторое количество акций имеют издательство «Арлен» и человек по фамилии Демарест — именно это семейство продало в свое время «Газетт» Уилкинсу Хаверхиллу.

Вульф откинулся на спинку кресла, возложил руки на холм своего брюха и спросил:

— Чьи акции, по вашему мнению, абсолютно недоступны для мистера Макларена?

— Конечно, акции Хэрриет и Бишопа. Не могу также представить, чтобы Дин продал свои, — ответил Лон. — В детишках я абсолютно не уверен — ни в одном из них. То же могу сказать об «Арлен» и Демаресте. Они все продадут свои пакеты тому, кто даст за них больше. И заплатит скорее. То есть Макларену. «Газетт» — прибыльное предприятие, но ни одному из них может никогда не представиться подобного шанса. Кроме всего прочего, они не испытывают к газете чувства преданности.

— Итак, антимаклареновские силы, если можно так выразиться, контролируют сорок три процента всех акций, не так ли?

Лон кивнул и сказал:

— Наш материал в вечернем выпуске, естественно, не раскрывает каких-либо деталей. Всего несколько строк с высказываниями Макларена и комментарием миссис Хаверхилл: ««Газетт» хотела бы ознакомиться с его предложениями подробнее».

Вульф задал еще несколько вопросов о Макларене, «Газетт» и Хаверхиллах, но я не буду на них останавливаться, поскольку вы, видимо, уловили общий дух беседы. Было около одиннадцати, когда Лон потянулся, зевнул и прикончил последний бокал «Ремизье».

— Я пока не знаю, почему вас так заинтересовал этот жалкий шотландец. Но если что-нибудь из сказанного мною сегодня поможет вам остановить его, я получу от этого удовольствия больше, чем от еды, и этим сказано многое. Не вставай, Арчи. Я знаю, где выход.

Я, тем не менее, проводил его до дверей, отчасти потому, что гость особняка из бурого известняка — «жемчужина в оправе гостеприимства», а отчасти потому, что чувствую себя увереннее, если лично запираю дверь на ночь. Такова сила привычки, умноженная на понимание того факта, что по Манхэттену разгуливают по меньшей мере десяток типов, которые были бы просто счастливы организовать похороны Ниро Вульфа; только из природной скромности не упоминаю о тех, кто готов раскошелиться на надгробие для меня.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел прямо, положив ладони перед собой на стол и устремив взор в пространство.

— Арчи, во сколько обойдется платное объявление в «Таймс» размером в одну газетную страницу?

— Понятия не имею, — ответил я, вскидывая одну бровь и усаживаясь в свое кресло за письменным столом. — Думаю, что во много тысяч. Ищете новый нетривиальный метод привлечения клиентов? Не кажется ли вам, что это немного крикливо?

Он молча покосился на меня и закрыл глаза. Поскольку у меня пунктик во всем, что касается времени, я посмотрел на часы. Ровно через семь минут он вернулся к жизни и, моргнув, произнес:

— Слушайте инструкции.

— Есть, сэр! — Я раскрыл записную книжку.

— Утром позвоните в «Таймс» и выясните цену одной полной страницы. Сообщите мне, хотя значения это иметь не будет. Затем отправляйтесь в редакцию и отдайте им платное объявление.

— Какое объявление?

— Не прерывайте! Объявление, текст которого я вам продиктую. Во-первых, заголовок кеглем в сорок пять пунктов…

После этого он принялся диктовать одно из самых необычных объявлений, которое когда-либо доводилось видеть читателям «Нью-Йорк таймс». Весь процесс занял примерно сорок пять минут. Время от времени Вульф останавливался, для того чтобы проверить факты, проконсультировавшись со «Всемирным Альманахом». Затем я прочитал ему всю стенографическую запись, и он внес несколько незначительных изменений в текст.

— Они ни за что это не напечатают, — осмелился заметить я.

— Не согласен. «Таймс» постоянно публикует открытые письма от частных лиц и организаций. Это их старая традиция. Вы любите держать пари, Арчи. Если хотите, я могу сказать, сколько и в каком соотношении я готов поставить.

— Вы слишком уверены, поэтому — пас, — ответил я.

— Сохраните, пожалуйста, копию, когда напечатаете, — сказал он, поднялся и отправился в постель.

Последнего указания вовсе не требовалось. Я всегда сохраняю копии.




Глава 4


На следующее утро, незадолго до восьми, я оказался там, где всегда предпочитаю быть в это время. Я расположился за маленьким столом в кухне Фрица, передо мною находились грейпфрутовый сок, канадский бекон, яйца, оладьи, тосты, черный кофе и свежий номер «Нью-Йорк таймс».

— А вот и она, — сказал я, ни к кому не обращаясь.

— О чем ты, Арчи? — спросил Фриц. Он хлопотал над подносом, чтобы как всегда доставить завтрак в спальню Вульфа.

— Человек по имени Макларен нацелился купить «Газетт», — ответил я. — Статья об этом напечатана на первой полосе «Таймс».

— Газету мистера Коэна хочет купить этот мошенник?

Стоит мне решить, что я наконец поставил Фрица в тупик, как он тут же находит выход из положения. Из-за того, что кулинарный гений проводит столько времени на кухне, я забываю, насколько он хорошо начитан. Фриц просматривает «Нью-Йорк таймс» каждое утро, хотя читает обычно лишь вечером. Кроме того, он выписывает целую кучу европейских журналов. Полагаю, что мне больше следовало бы беспокоиться из-за того, что я до недавнего времени был единственным, кто пребывал в полном неведении о существовании этого шотландского «Гражданина Кейна»[11 - «Гражданин Кейн» (режиссер Орсон Уэллс, США, 1941) — один из лучших фильмов в истории кино. Речь в нем идет о создании газетной империи, жажде власти и крушении личности.].

Статья в две колонки в «Таймс» ничего не прибавляла к тому, что мне уже было известно из рассказа Лона. Если изложить суть статьи кратко, то в ней сообщалось, что Макларен готов заплатить по сорок два доллара за одну акцию газеты и что, по его словам, он уже владеет заметной долей общего пакета. В статье говорилось, что Макларен отказался назвать точную цифру. Там также присутствовали комментарии специалиста по ценным бумагам компаний, связанных со средствами массовой информации. Этот эксперт утверждал, что, по недавним оценкам, цена одной акции «Газетт» не превышает тридцати двух долларов и что предложение Макларена является «нереалистично завышенным, так как строится исходя из оценки прибылей компании только за год».

Репортер «Таймс» добрался и до Хэрриет Хаверхилл, но та ответила, что «не имеет комментариев» по поводу анонимных сообщений о якобы уже имевшей место продаже некоторыми членами семьи активов Макларену.

Я вырезал заметку и положил ее в правый верхний ящик стола для дальнейшего использования в случае необходимости.

Затем я обратился к изучению «Газетт». Там статья располагалась на пятой полосе и была значительно короче, чем публикация в «Таймс». В ней сообщалось, что Макларен предлагает сорок баксов за акцию, но не упоминалось о «заметной доле». Приводились слова Хэрриет Хаверхилл о том, что она «внимательно изучит предложение мистера Макларена». Больше там ничего не было, если не считать краткой биографии Макларена и перечня газет, которыми он уже владеет.

Вырезав статью из «Газетт» и присовокупив ее к своей коллекции, я позвонил в «Таймс» и узнал, что отдел объявлений и рекламы закрыт до понедельника. Поразмыслив, не стоит ли сообщить об этом Вульфу немедленно, я пришел к выводу, что этого делать не следует и надо подождать, пока он не спустится вниз. Гений воспринимает плохие известия менее болезненно, когда находится в своем кресле с книгой и пивом.

Однако оказалось, что его совершенно не взволновало сообщение о переносе начала операции на понедельник, также не тронуло его мое напоминание о том, что я намерен провести остаток субботы и все воскресенье с Лили Роуэн в ее загородном домике, который она недавно прикупила в графстве Датчесс. Лили обожает называть свое приобретение домиком, что, на мой взгляд, очень подходит сооружению с четырьмя спальнями, тремя ваннами, сауной, двумя каминами, не считая бассейна и теннисного корта площадью в десять акров, с видом на картинно красивую долину полноводного Гудзона.

Я не стану утомлять вас рассказом о своем уик-энде. Замечу лишь, что он был весьма «расслабляющим». Несмотря на это, я не терял связи с внешним миром и узнал, что предложение Макларена получило в субботу тридцать секунд в национальных вечерних теленовостях и что в секции бизнеса «Санди таймс» опубликован обширный материал, повествующий о космическом взлете Макларена к деньгам, власти и славе.

В понедельник утром, сразу после завтрака я позвонил в «Нью-Йорк таймс» и, выслушав поочередно полдюжины различных голосов, узнал от какой-то сладкоречивой дамы, что объявление, которое я имею в виду, будет стоить тридцать две тысячи девятьсот тридцать два доллара при публикации в будний день и тридцать девять тысяч шестьсот девяносто девять долларов, если я пожелаю, чтобы оно увидело свет в субботу. Пришлось позвонить Вульфу в оранжерею, сообщить обе цифры и запросить инструкции.

— Если вы не намерены оставить свою затею. — сказал я, — осмелюсь предложить публикациию в будни.

— Да! — рявкнул он и с грохотом бросил трубку. Вульф не любит, когда прерывают его общение с цветочками, но еще больше он не любит тратить деньги на что-либо, кроме еды, пива, книг и обожаемых орхидей.

Оставшаяся часть утра была потрачена на то, чтобы пропихнуть наше объявление в «Таймс». Моя первая остановка была в местном отделении «Метрополитен траст компани», где мне был выписан кассовый чек на без малого тридцать три тысячи. Затем я отправился в «Таймс». Чек мой пришелся им вполне по душе, но какая-то чрезмерно вежливая, весьма молодая, очень привлекательная и чрезвычайно рыжеволосая женщина терпеливо объяснила мне голосом, похожим на звон колокольчика, что ввиду «неоднозначности содержания представленного мною объявления» его публикация потребует специального одобрения.

— Сколько времени это займет? — спросил я, подарив ей одну из своих самых искренних улыбок.

— Не исключено, что мы сможем сообщить вам о принятом решении уже сегодня, — ответила она с не менее искренней улыбкой. — Это зависит от того, насколько занят мистер Уорнер. Он решает, приемлемо объявление или нет. Мистер Уорнер может попросить внести некоторые изменения или вообще не разрешить печатать.

— Если нам с вами удастся разрешить все проблемы сегодня, когда можно ожидать публикацию?

— Скорее всего в среду, — последовала еще одна искренняя улыбка.

— Не завтра? — спросил я, вздернув одну бровь. Лили как-то заметила, что у меня это получается очень мило.

— Нет, не завтра, — ответила она, тоже вздернув бровь. Умница. — Мы известим вас, мистер Гудвин, сразу, как только будет принято решение.

Сделав еще несколько хилых попыток ускорить ход событий, я сдался и сообщил рыженькой номер нашего телефона, а она со знанием дела заполнила несколько анкет. Видимо, мне придется изменить свое мнение о рыжульках.

В особняк из бурого известняка я вернулся в начале двенадцатого. Вульф сидел за столом и изучал каталог семян. Я занял свое место и объявил:

— Чек принят, а судьба объявления, или, если хотите, письма, находится в руках «Таймс». Кстати, оно может не пройти их цензуры.

— Вот как? — сказал он, оторвав взгляд от каталога. — И на каком же основании?

— Мне не сказали. Просто заявили, что ввиду неоднозначного характера объявления оно не может быть опубликовано без предварительного одобрения.

— Ха! — воскликнул Вульф. — Они не изменят ни слога.

— Мне плевать на вашу самоуверенность, — сказал я, — и потому ставлю десятку на то, что они потребуют коррективов. Ставка — один к одному.

— Арчи, вы только что потеряли десять долларов, — с самодовольным видом заявил Вульф и вернулся к своему каталогу.

Вообще-то я надеялся, что он прав, но в то же время мне казалось, что я смогу удвоить свои деньги. Больше всего я, однако, опасался, что из «Таймс» по какой-либо причине вообще не позвонят, и реализация всей нелепой затеи отодвинется еще на несколько дней. В таком случае мне придется дольше терпеть и ждать того момента, когда я наконец узнаю, что задумал Вульф. Мои волнения оказались безосновательными, сразу после ленча зазвонил телефон.

— Офис Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин.

— Мистер Гудвин, это — «Нью-Йорк таймс». Могу ли я поговорить с мистером Вульфом? — торопливо произнес мужской голос.

Я прошептал почти беззвучно название газеты, и Вульф взял параллельную трубку; я продолжал держать свою у уха.

— Ниро Вульф у телефона.

— Мистер Вульф, я — Боб Уорнер из «Таймс». Хочу сообщить, что ваше объявление принято без изменений. Мы подготовим его к публикации в среду. Если у вас нет никаких особых пожеланий, кроме заголовка в сорок пять пунктов, мы наберем его нашим стандартным шрифтом. Вас это устраивает?

— Вполне, мистер Уорнер, — ответил Вульф.

— Завтра утром мы сможем показать вам гранки.

— Мистер Гудвин подъедет, чтобы взглянуть на них. Благодарю вас.

Когда мы повесили трубки, я сказал, покачав головой:

— Что же, злорадствуйте, если хотите. Говорят, что это полезно для здоровья.

— Арчи, я никогда не злорадствую, — ответил он, но складки на его щеках несколько углубились. Это его вариант улыбки.

Я достал бумажник, вытянул оттуда десятку и, подойдя к нему, торжественно возложил банкноту на стол.

— Чушь, — сказал я, — уверен, что вы злорадствуете.

Он с садистской медлительностью свернул десятку и неторопливо засунул ее в карман жилета.




Каждое утро в наш дом доставляют три экземпляра «Нью-Йорк таймс» — один для Вульфа, один для меня и еще один для Фрица. Но вечером во вторник мне настолько не терпелось взглянуть на нашу страницу, что в девять тридцать, оставив Вульфа читать в кабинете, я, шагнув в теплую ночь, направился к Девятой авеню. Там я остановил такси и доехал до редакции «Таймс» — места, где наверняка уже можно было купить завтрашний номер газеты.

Таксист подождал, пока я ходил в фойе к киоску. По дороге домой я нашел наше объявление на последней полосе первой секции. Я не собирался читать его, так как утром видел его в гранках. Наш труд показался мне превосходным, если не считать нескольких типографских ошибок, которые были, надеюсь, успешно выловлены корректорами. Просто мне захотелось посмотреть, как выглядит конечный продукт.

Когда я вернулся в кабинет, потратив на всю экспедицию двадцать минут, Вульф даже не удосужился оторвать взгляда от своей книги, и я смог еще раз без помех изучить текст. Чтобы вы были в курсе дела, привожу его полностью.





ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ВСЕМ, КТО ЛЮБИТ ГАЗЕТЫ


Многие из вас прочитали в этой или иных газетах или узнали из телевизионных новостей, что в настоящее время «Нью-Йорк газетт» стала объектом притязаний мистера Макларена из Эдинбурга (Шотландия) — владельца большого числа изданий по всему земному шару.

Иные из вас читают «Газетт», другие этого не делают. Именно для последних, незнакомых с «Газетт», я привожу некоторый фактический материал:

1. Как следует из самых свежих данных бюро по контролю за распространением, «Газетт» по своему тиражу занимает шестое место среди всех ежедневных газет США и восьмое — среди воскресных изданий.

2. Опрос среди университетских профессоров журналистики показал, что «Газетт» наряду с «Нью-Йорк таймс» входила в прошлом году в десятку лучших газет Америки. Тремя годами ранее она также попадала в десятку лучших.

3. За последние пятнадцать лет «Газетт» восемь раз была удостоена Пулитцеровской премии, четыре из которых были получены ею за освещение местных событий. Только три других ежедневных издания, и среди них «Таймс», получили больше премий, чем «Газетт».

Как бы вы ни относились к отмеченным выше фактам, неоспоримо одно: «Нью-Йорк газетт» превосходное издание, не лишенное, конечно, недостатков, но обладающее прекрасно сбалансированной редакторской позицией, принявшее на себя особые обязательства перед местным читателем и проявляющее искреннюю озабоченность состоянием дел в городе и его окрестностях. «Газетт» является бесценным достоянием Нью-Йорка и его обитателей, из которых девятьсот тысяч платят ежедневно тридцать центов за право прочитать ее.

Теперь несколько фактов о мистере Макларене.

Он контролирует газеты в Англии, Шотландии, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, Канаде, Южной Африке и в Соединенных Штатах Америки.

Ни одна из его американских газет не получила ни единой Пулитцеровской премии за все то время, что он ими владеет, — а это более десяти лет в каждом из трех случаев. В то же время газета Лос-Анджелеса за пять лет трижды получала Пулитцер, до того как он купил ее в 1974 году.

Все его американские газеты говорят одним голосом — голосом мистера Макларена. К примеру, в трех последних президентских кампаниях все его газеты поддерживали республиканских кандидатов. Точно так же, во всех кампаниях по выборам в сенат или палату представителей, его газеты поддерживали только республиканцев.

Вы можете по-разному отнестись к этой информации, которую, кстати, можно подтвердить документами. Но я предлагаю вам купить любое издание мистера Макларена в киоске, где продаются иногородние газеты. Привожу названия его газет. В США это — лос-анджелесская «Глоб Америкен», детройтская «Стар» и денверская «Таймс эрроу». Канадская газета «Боннер», издаваемая в Торонто, также продается в Нью-Йорке. Вы обнаружите, что это весьма своеобразное чтиво, и я предлагаю вам сравнить эти издания с «Газетт».

Мои симпатии и антипатии совершенно очевидны, и это они, наряду с иными причинами, побудили меня купить данную страницу «Нью-Йорк таймс». Хотя моя деятельность в роли частного детектива позволяет мне жить в относительном комфорте, я ни в коем случае не могу считаться богатым человеком, и стоимость этой публикации нанесла серьезный урон моему счету.

Тем не менее, я абсолютно убежден в том, что «Газетт» должна быть свободна от контроля со стороны мистера Макларена, и я предлагаю свои услуги в качестве катализатора, способного объединить усилия частных лиц и организаций, заинтересованных в будущем «Газетт».

Хочу подчеркнуть, что у меня нет никаких финансовых интересов в «Газетт». Я никогда не встречал ни мистера Макларена, ни теперешних владельцев газеты. Я не располагаю ни достаточным капиталом, ни желанием для того, чтобы стать одним из ее совладельцев. Я не являюсь представителем какой-либо личности или синдиката, более того, мне не известно, существуют ли иные, кроме мистера Макларена, потенциальные покупатели газеты. Я обеспокоен всего лишь как читатель газеты и житель Нью-Йорка.

В обоих этих качествах я пострадаю, если «Газетт» перейдет в собственность мистера Макларена. Я не испытываю к нему неприязни, но сделаю все возможное, чтобы не позволить ему установить контроль над этим изданием.

Если у кого-то из вас появилось серьезное желание попытаться стать собственником «Газетт», я буду счастлив встретиться с этим человеком, хотя еще раз хочу подчеркнуть, что у меня нет никаких полномочий, я не выступаю агентом действующих владельцев. Мои телефон и адрес приводятся ниже.

    

Ниро Вульф







— Итак, мы подлили масла в огонь, — сказал я, подойдя к столу Вульфа и со смаком шлепнув по нему газетой. — Вы хоть представляете, сколько звонков раздастся завтра? — спросил я, не обращая внимания на его злобный взгляд. — Нам придется поставить несколько дополнительных линий связи и нанять полк телефонисток. Кроме того, прошу учесть, сразу после завтрака я собирался пойти к Лили Роуэн, чтобы помочь ей помыть пол в кухне. Лили решила развлечься, уволив горничную, и я не могу позволить, чтобы она в одиночку боролась с трудностями.

— Заткнитесь, Арчи! — рявкнул Вульф, взял газету и принялся ее изучать.

— Есть, сэр!

— С большей частью звонков, особенно от средств массовой информации, можно будет разделаться без труда. А таковых, без сомнения, будет большинство. Что касается остальных… берите записную книжку и записывайте инструкции.

Следующие десять минут я фиксировал его пожелания, как мне следует обращаться с теми, кто будет нам звонить. Когда Вульф закончил, я зевнул, потянулся и объявил, что закругляюсь.

— Что бы вы ни говорили, завтра будет трудный денечек, и я не имею ни малейшего желания сокращать время, отведенное для сна, ни на минуту. Но самое интересное во всем этом деле — деньги, которые оно нам принесло. Помните: вы заявили в «Таймс», что вы вовсе не богатый человек.

Я подумал, что эти слова хоть немного заденут его. Но он полностью их проигнорировал. Потягивая пиво, он упивался своей опубликованной в «Нью-Йорк таймс» прозой. Самодовольное выражение его физиономии заставило меня поспешно выскочить из кабинета.

И он еще смеет утверждать, что никогда не злорадствует.




Глава 5


Я получил полное моральное удовлетворение, поскольку оказался совершенно прав: с утра в среду на нас обрушились все силы ада. Поднявшись раньше обычного, я позавтракал, просматривая попутно свежий номер «Нью-Йорк таймс».

Я показал Фрицу объявление Вульфа, что если и было ошибкой, то небольшой. Так или иначе позже он все равно увидел бы его.

— Во что же оно обошлось, Арчи? — спросил он чуть ли не дрожащим голосом.

Когда Вульф не работает, бедный Фриц опасается, что мы находимся на пути в приют для бедняков, и что особняк из бурого известняка будет конфискован и продан за долги.

— Успокойтесь, — сказал я, приканчивая завтрак. — Ведь это всего лишь деньги, а вам известно, сколь легко он их зарабатывает, когда находится в соответствующем настроении.

Направляясь с третьей чашкой кофе в руках в кабинет, я слышал, как Фриц что-то бормочет по-французски. Я посмотрел на часы. Семь пятьдесят четыре, и пока ни единого звонка. Но менее чем через три минуты, после того как я угнездился за столом, телефон пробудился. Самой ранней пташкой оказалась женщина — репортер из Ассошиэйтед Пресс, которая с ходу заявила, что желает знать во всех деталях, что происходит. Пришлось ей объяснить: открытое письмо говорит само за себя, и Ниро Вульф к нему в настоящее время ничего не может добавить. Она проявила настойчивость, но я и сам могу быть дьявольски упорным, когда это требуется. Мне удалось избавиться от нее менее чем за четыре минуты.

На следующие три часа трубка просто приросла к моему левому уху. Я вел учет звонков — их оказалось тридцать два, и большая их часть была вполне предсказуема: три информационных агентства, включая Рейтер, четыре телевизионных канала, семь радиостанций, «Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк пост» «Нью-Йорк дейли ньюс», «Виллидж войс», «Вашингтон пост», «Бостон глоб», лондонская «Таймс», «Нью-суик» и несколько других изданий, включая три газеты самого Макларена. Две телевизионные команды прибыли к нашим ступеням, чтобы запечатлеть Вульфа, но Фриц запер дверь, и ребятам пришлось утешиться съемкой общего вида нашего дома.

Все звонки от средств массовой информации строились более или менее по одному образцу. После того как я заверял собеседника в том, что уполномочен выступать от имени Ниро Вульфа, который в настоящее время абсолютно недоступен, следовала примерно такая беседа.

РЕПОРТЕР. Что затеял Вульф? Ищет покупателя для «Газетт» или намерен приобрести ее сам?

АРЧИ ГУДВИН. Вы читали объявление? Там абсолютно четко изложены его мотивы.

РЕПОРТЕР. Потенциальные покупатели уже вступали с ним в связь?

АРЧИ ГУДВИН. Как они могли это сделать? Наша линия все время занята людьми вроде вас.

РЕПОРТЕР. Макларен вам не звонил?

АРЧИ ГУДВИН. Пока идут звонки только от средств массовой информации — печатных и электронных.

РЕПОРТЕР. Сколько стоило объявление?

АРЧИ ГУДВИН. Никаких комментариев.

РЕПОРТЕР. Имеются ли некие лица или организации, которых Вульф предпочел бы видеть собственниками газеты?

АРЧИ ГУДВИН. Нет.

РЕПОРТЕР. Каков интерес в этом деле для самого Вульфа?

АРЧИ ГУДВИН. Полагаю, вы читали объявление. Он не ссорился с мистером Маклареном. Никогда не встречался с ним. Мистеру Вульфу просто не нравится; стиль издаваемых Маклареном газет.

РЕПОРТЕР. Что ему в них не нравится?

АРЧИ ГУДВИН. Перестаньте — мы зря тратим время, мое и ваше. Вульф ясно изложил свою точку зрения в «Таймс». Прочитайте открытое письмо еще раз.

Конечно, беседы отличались одна от другой, но эта, с репортером местного телевизионного канала, представляется мне довольно типичной. Создается впечатление, что некоторые просто не умеют готовить домашние задания.

Были конечно, и другие, более интересные звонки. Например, от Лона Коэна.

— Арчи, Бога ради скажи; что затеял Вульф? Почему ты мне раньше ничего не сказал? Почему…

— Та-та-та… Давай по вопросу за раз. Относительно того, что затеял мой босс, ты с таким же успехом можешь гадать, как и я. Но мне кажется, что он не хочет, чтобы кто-то, и в первую очередь Макларен, прихватил вашу газету. Тебе я ничего не сказал потому, что имел четкие директивы, которым предпочел следовать, дабы не лишиться жалованья. Ты знаешь, как это бывает.

Лон утешился только после обещания информировать его как можно полнее, конечно, с учетом инструкций, полученных от Вульфа. Но сейчас он получил от меня для своей «Газетт» не больше, чем остальные. Приказ есть приказ.

Еще один интригующий звонок— все звонки подобного рода пошли после того, как схлынул интерес прессы, — последовал из приемной Хэрриет Хаверхилл. Мадам изъявила желание увидеть у себя Вульфа. Затем позвонил человек по имени Карлтон и с британским прононсом, достойным телевизионной передачи «Театр шедевров», заявил, что выступает от имени Яна Макларена, который, как выяснилось, также требует аудиенции. Обоим страждущим свидания я пообещал перезвонить. Что касается потенциальных покупателей, то их список оказался чрезвычайно кратким и включал издателя нескольких маленьких газет на севере штата Нью-Йорк и торговца скобяными изделиями из Нью-Джерси, с детства мечтавшего издавать газету. Обоим я сообщил, что мы свяжемся с ними, забыв при этом уточнить — когда.

Утро оказалось настолько безумным, что шум лифта, спускающегося из оранжереи, застал меня врасплох. Вульф вошел в кабинет с прекрасной кистью одонтоглоссума, которую он, прежде чем усесться в кресло, поместил в вазу.

— Доброе утро. Арчи. Надеюсь, вы хорошо спали?

— Я бодрствую так давно, что забыл, что такое сон. Последние три часа превратились в цирк. Пока вы завтракали в своей комнате и развлекались с цветочками, Фриц и я держали оборону от четвертой власти. Это превзошло мои самые худшие ожидания.

Вульф ничего не ответил, сосредоточив все свое внимание на утренней почте, большая часть которой была не чем иным, как начинкой для мусорной корзины.

— О'кей! Можете игнорировать меня, если желаете! — взорвался я. — Но к вашему сведению, с восьми часов утра было более тридцати звонков, к тому же две группы телевизионщиков чуть не сорвали с петель дверь, желая проинтервьюировать вас. Кстати, только что звонили из «Шестидесяти минут»[12 - Популярная еженедельная публицистическая телепередача.]. Они желают подготовить материал о великом Вульфе. Я ответил, что мы подумаем. Давайте смотреть правде в глаза. Вы в моде. Горячее блюдо. Душка средств массовой информации. Следующее предложение будет полным апофеозом — фотография и заглавная статья для «Пипл».

Вульф содрогнулся.

— К дьяволу! Докладывайте.

— Получайте всю лавину, — сказал я и перечислил все звонки, пересказав мои ответы на них.

Вульф слушал меня с закрытыми глазами. Когда я закончил, он мрачно сказал:

— Прежде всего мы встретимся с миссис Хаверхилл. Желательно сегодня во второй половине дня. Затем с мистером Маклареном, если он в Нью-Йорке. Спросите, не сможет ли он прийти сегодня вечером. Не может сегодня, тогда — завтра.

— Вы были правы, когда сказали вчера, что они оба позвонят. На чем зиждилась ваша уверенность?

Вульф поднял ладонь. — Как они могли не позвонить? Хочет миссис Хаверхилл продать газету или нет, она просто не может не поговорить со мной. Она оказалась бы очень плохим руководителем компании, если бы не попыталась выяснить, чего я хочу. Что же касается мистера Макларена, то я встал на его пути, а он не из тех, кто с легким сердцем переносит вмешательство в свои дела. Он просто обязан встретиться, чтобы оценить меня и решить, как далее со мной поступать. Он процветает только в борьбе, обожает встречать грудью вызов, и я ему таковой бросил. Вам не составит никакого труда добиться их визита к нам.

Я был готов доказать Вульфу, что он не прав, и тут же перезвонил в приемную миссис Хэрриет Хаверхилл. Та же женщина, с которой я говорил ранее — возможно, личный секретарь миссис Хаверхилл, — была очень недовольна, когда я сообщил, что мистер Вульф никогда не покидает дом по деловым вопросам.

— Прошу прощения, — сказала она, — но во второй половине дня миссис Хаверхилл будет очень занята и вряд ли сможет отлучиться из здания редакции.

— Крайне сожалею, — произнес я, — но о встрече просила миссис Хаверхилл, и если она действительно хочет увидеть моего босса, то это произойдет на его поле. В противном случае рандеву не состоится. Мистер Вульф свободен с двух тридцати до четырех.

Секретарь попросила меня подождать, и через несколько минут я услышал произнесенный ледяным тоном ответ:

— Миссис Хаверхилл говорит, что приедет в три часа. Пожалуйста, сообщите адрес.

Дама потеряла лицо, случилось то, чего так опасаются личные секретари. И чтобы хоть немного отыграться, она затеяла возню с адресом. Я вежливо назвал место нашего обитания и не менее вежливо поблагодарил ее. Однако она не растаяла.

Обеспечить визит Макларена оказалось совсем не трудно. Когда я набрал его нью-йоркский номер, утомленный женский голос спровадил меня к знакомому мне типу с британским прононсом. Мистер Карлтон сказал, что мистер Макларен будет весьма рад нанести нам визит сегодня вечером. Я повесил трубку и повернулся к Вульфу, укрывшемуся за книгой.

— О'кей. Мы имеем Хаверхилл в три, а Макларена в девять. Вы выбили два из двух. Думаю, теперь вы хотите, чтобы я позвонил в «Шестьдесят минут» и назначил время визита их команды.

В ответ я получил именно то, что и ждал, — ледяное молчание.




Глава 6


Вульф и я находились в кабинете после ленча, состоявшего из салата из омара с авокадо и черничного пирога. В три часа две минуты у входных дверей прозвенел звонок. Я прошел в прихожую и, взглянув через одностороннее стекло наших дверей, вернулся в кабинет.

— Она не одна, — сообщил я Вульфу, — С ней седой тип со смешными усиками. Пускать обоих?

Он неторопливо закрыл книгу, заложив нужную страницу узенькой золотой пластинкой — подарком клиента, удовлетворенного нашими услугами, — и недовольно скривился.

— Делать нечего. Пускайте. — Он очень редко бывал доволен, когда в доме появлялась женщина, И вот теперь такая явилась, да не одна, я с компанией.

Открыв дверь, я сказал, обращаясь к даме:

— Хэлло, меня зовут Арчи Гудвин.

— Я Хэрриет Хаверхилл, — ответила та, протягивая мне руку. — А это Эллиот Дин — мой адвокат и друг.

Хэрриет Хаверхилл было за семьдесят, но она великолепно сохранилась. Изящная, ростом не более пяти футов пяти дюймов, с прекрасно уложенными седыми волосами и светло-голубыми глазами; ее гладкое, почти без морщин лицо было слегка и со вкусом подкрашено, Она была одета в белую блузку и ручной работы серый костюм, который стоил по меньшей мере полтысячи долларов. На шее висела нитка жемчуга, которая стоила раза в два дороже, чем костюм.

Дин, который видимо тоже разменял свое семидесятилетие, был дюйма на три повыше Хэрриет, имел свою собственную белоснежную шевелюру и носил смешные усы, ужасно похожие на детскую зубную щетку. Гримасу на его физиономии можно было истолковать: «Я-предпочел-бы-быть-где-угодно-но-только-не-здесь». Я в глубине души искренне пожалел, что его желание не исполнилось. На нем был двубортный синий в полоску костюм, который тоже тянул долларов на пятьсот, и университетский галстук. Само собой, его альма-матер был Йель. Я протянул руку, и он пожал ее без всякого энтузиазма.

Когда мы вошли в кабинет, я представил всех друг другу, провел миссис Хаверхилл к красному кожаному креслу, Дин самостоятельно разместился в желтом.

Она, инстинктивно почувствовав, что Вульф терпеть не может рукопожатий, руки не протянула. Но он поднялся на ноги, что являлось проявлением глубокого уважения, хотя до гостьи, видимо, это не дошло. Обычно он не утруждает себя вставанием, особенно при появлении женщин.

— Мистер Вульф, — начала она приятным, четким голосом с легким южным акцентом, — благодарю вас за то, что согласились нас принять. Эллиот… мистер Дин попросил разрешения сопровождать меня, и я не стала возражать при условии, что он будет считать нашу беседу конфиденциальной.

Дин с недовольным видом наклонился вперед и с одышкой проговорил:

— Хэрриет, я еще раз хочу напомнить вам, что выступал против этой встречи.

— Эллиот, умоляю… — негромко, но с жесткой ноткой в голосе произнесла миссис Хаверхилл.

Дин заткнулся и мрачно уставился на массивную резную фигуру из эбенового дерева, которая когда-то послужила для Мортимера орудием убийства.

— Мистер Вульф, — продолжила она с легкой улыбкой, — прежде чем мы перейдем к делу, я хочу кое-что сказать. Во-первых, мне много лет тому назад следовало бы написать вам и выразить благодарность за то внимание, которое вы постоянно оказываете «Газетт». Мистер Коэн и мистер Бишоп часто рассказывали мне о тех эксклюзивных материалах, которые вы предоставляли нашему изданию. Вы — добрый друг нашей газеты.

— Мадам, — сказал Вульф, поудобнее устраиваясь в кресле, — мы даем ровно столько, сколько получаем. Мистер Коэн постоянно оказывает нам неоценимую помощь. В целом, думаю, мы квиты.

Хэрриет Хаверхилл кивнула. — Тем не менее мы высоко ценим вашу дружбу. И одно из ее проявлений — то милое письмо, которое вы поместили в «Таймс».

— Я всегда говорю то, что думаю, — ответил Вульф. — И меня не надо убеждать в достоинствах «Газетт».

— Очень приятно слышать такое, — сказала она.

Собрание стремительно превращалось в общество взаимного восхваления, и я начал беспокоиться за Вульфа. Я всегда волнуюсь в тех редких случаях, когда он млеет в присутствии женщин.

— Вы знаете, — продолжала Хэрриет, когда Уилкинс умер, большинство директоров компании ждали, что я сяду в лужу. Признаюсь, что первые несколько месяцев я пребывала в ужасе, но в то же время была преисполнена решимости сохранить газету в том виде, в каком ее задумал мой муж, и оставить ее в руках семьи.

— Неужели все остальные стремились к иному? — спросил Вульф.

— О, я вовсе не хотела сказать, что являлась единственной спасительницей газеты, — ответила она. — Боже, как претенциозно все прозвучало. Но то, что я хочу сказать далее, может показаться вам паранойей. Все остальные члены семьи с самого начала выступали против меня. И это неоспоримый факт. Я вышла замуж за Уилкинса меньше чем через год после смерти его первой жены. Его дети, Дэвид и Донна, которые в то время были подростками, даже не пытались скрывать свои чувства. Они относились ко мне как к чужой.

— После того как они стали старше, отношение изменилось?

— Неприятие еще больше усилилось, если это можно считать изменением. Нет-нет, внешне наши отношения всегда носили вполне цивилизованный характер. В присутствии Уилкинса дети были вежливы и даже заботливы. Однако это был не более чем фасад. Фасад тут же осыпался, когда Уилкинс скончался, и из завещания выяснилось, что большая часть активов «Газетт» досталась мне. Их недовольство тогда впервые прорвалось наружу. Особенно гневался Дэвид. Но я знала, Уилкинс хотел, чтобы газетой управляла я, и я …

— И вы сделали «Газетт» таким великолепным изданием, о котором Уилкинс мог только мечтать, — вмешался Дин.

Он потянулся вперед и положил ладонь на руку Хэрриет. Жеста более трогательного придумать было просто невозможно.

— Эллиот, если бы он был жив, газета была бы точно такой или даже лучше, — произнесла она тоном, которым обычно делают выговор шестилетнему ребенку. — Так или иначе, мистер Вульф, все эти годы я упорно трудилась — временами даже слишком, — чтобы утвердить себя и показать всем, на что я способна. Иногда я была жесткой или даже жестокой. Мне известно, что мои служащие называют меня «Железной Девой» или «Бессердечной Хэрриет».

— Не говорите так! — воскликнул Дин, схватив ее за руку.

— Но это же правда, — сказала она, спокойно освобождаясь от захвата. — Я знаю за собой такую черту, и в некотором роде, как это ни странно звучит, горжусь ею. Может быть, потому, что у меня ранее не было никакого опыта управления. В маленьком южном городке, где я выросла, юные леди не должны были пачкать свои пальчики участием в коммерческих предприятиях. И мой первый супруг, который в финансовом отношении вполне процветал, не хотел, чтобы я каким-то образом вмешивалась в его бизнес, поэтому я вступила в зрелый возраст, будучи в полном неведении об окружающем мире. Все свое время в Джорджии, да и позже, когда мы переехали на север, я тратила на то, что в нашем кругу называли «Добрые дела» — на благотворительность разного рода.

— Перейдем к вашему второму браку, — сказал Вульф, оставив ее излияния без всяких комментариев. — Мистер Хаверхилл взял на себя труд обучить вас азам менеджмента?

Хэрриет нахмурила брови и, склонив голову набок, ответила:

— Думаю, так можно выразиться, хотя вряд ли уместно говорить о формальном обучении. Но газета поглощала его полностью, и он обожал обсуждать со мной все проблемы: рекламу, тиражи и распространение, вопросы подачи новостей, административные вопросы и даже содержание здания редакции. Когда он увидел, что мне это интересно, он начал посвящать меня во все новые и новые детали, и через несколько месяцев дело дошло до того, что он начал иногда спрашивать моего совета.

— Дети, вне всякого сомнения, выступали против этого?

— Да, и в первую очередь Дэвид. По правде говоря, бедный Дэвид просто приходил в ярость. Я всегда подозревала, что в качестве оправдания своей склонности к алкоголю, он использовал отношение своего отца ко мне. Но не будем отклоняться от главного, мистер Вульф. Действительной причиной моего визита, как вы понимаете, послужила ваша страница в «Нью-Йорк таймс».

— Да, конечно, — кивнул Вульф.

«Да, она личность действительно незаурядная, — думал я. — Интригующая смесь жесткости, честности и женственности». Я начал понимать, как ей удалось добиться такого успеха. Это же, судя по всему, начал понимать и Вульф. Я всегда могу сказать, когда он одобрительно смотрит на женщину, хотя такое случается крайне редко. Возможно, никто, кроме меня, неспособен заметить, как он слегка расслабляется.

— Мистер Вульф, — сказала она, приглаживая великолепно скроенную юбку наманикюренными пальцами, — не будем ходить вокруг да около. Меня ужасно беспокоит судьба «Газетт», и я…

— Хэрриет, стоит ли вам говорить об этом с незнакомым человеком? — вмешался Дин. У него вновь был вид всего лишь лояльного адвоката.

— Эллиот, я знаю, что делаю, — сказала она с оттенком той же жесткости в голосе; Повернувшись к Вульфу, Хэрриет продолжила: — Итак, я начала говорить о том, что меня беспокоит судьба «Газетт» и мне хочется узнать настоящую причину появления вашей публикации в «Таймс».

«И мне тоже», — подумал я.

— Мой мотив, по крайней мере часть его, ясно изложен в тексте. Я не хочу, чтобы этот человек получил контроль над «Газетт», и предлагаю свою, по понятным причинам ограниченную помощь с целью предупредить такую возможность. Однако, как вы справедливо подметили, у меня имеется и другой мотив, тесно связанный с первым. Я потратил тридцать тысяч долларов для того, чтобы иметь возможность как можно быстрее встретиться с вами и с мистером Маклареном.

Хэрриет приподняла одну бровь.

— Что касается встречи со мной, вы, бесспорно, преуспели, хотя должна сказать, что вы избрали чрезвычайно дорогостоящий способ знакомства. Но, так или иначе я здесь и все мое внимание принадлежит вам. Кстати, извините женское любопытство, вы получили известие от мистера Макларена?

— Он будет здесь сегодня вечером, — кивнул Вульф, — Вскоре после ужина.

— Этот человек — просто фигляр! — завопил Дин, подскакивая в кресле. Его физиономия приобрела весьма любопытный оттенок красного цвета. — Хэрриет, он намерен выкачать из тебя как можно больше информации, чтобы потом продать этому шотландскому проходимцу! Уйдем отсюда.

Хэрриет спокойно отмахнулась от него, не сводя взгляда с Вульфа.

— Как я сказала, мистер Вульф, мое внимание принадлежит вам.

— Благодарю вас. Я собираюсь заказать себе пива. Вы присоединитесь ко мне или предпочтете что-нибудь другое?

Визитеры снова отклонили предложение, а Вульф вытянул руки перед собой на столе. Он считает, что это трудное упражнение весьма полезно для улучшения его физических кондиций.

— Если верить газетным и телевизионным сообщениям, мистер Макларен повел серьезную кампанию с целью получить контроль над «Газетт». Скажите, есть ли у него шансы на успех?

Хэрриет посмотрела на крупный сапфир, украшающий ее палец, и затем вновь подняла взгляд на Вульфа.

— Думаю, что есть, — начала она, но тут в кабинет с подносом в руках вошел Фриц. Дождавшись, пока Фриц уйдет, Хэрриет продолжила: — Лично мне принадлежит тридцать четыре с небольшим процента акций. Сколько там десятых, Элиот? Я не помню.

— Как ваш советник, обязан предупредить: вам не следует обсуждать подобные вопросы с этим человеком, — кисло пробормотал Дин. — Уйдем скорее, что бы нам после не пришлось жалеть.

Миссис Хаверхилл повернулась к нему, продемонстрировав мне свой затылок.

— Вы попросили разрешения сопровождать меня, — раздраженно бросила она. — Это была ваша идея, а не моя, но я полагала, что вы сможете оказать мне моральную поддержку. Я говорю то, что считаю нужным, Эллиот, и если вас это раздражает, можете подождать меня на улице в машине.

— Я просто забочусь о вас и о вашей газете, — зашипел Дин, впрочем, понимая, что его дело проиграно.

— Знаю, но позвольте мне продолжить. — Голос Хэрриет поднялся на целую октаву, и ее маска хладнокровия в первый раз за весь вечер дала трещину.

Чтобы успокоиться, она сняла с юбки невидимую нитку. Рука ее слегка дрожала.

— Одним словом, — продолжила она, повернувшись к Вульфу, — я владею тридцатью четырьмя с небольшим процентами акционерного капитала — это значительно больше, чем доля любого другого акционера. И заверяю вас, у меня нет ни малейшего намерения продавать свою долю мистеру Макларену.

— Да, но для продажи остается еще почти две трети акций.

— Не совсем. Эллиот владеет тремя процентами и Карл Бишоп — почти пятью. Уверена, что их доля также находится в безопасности, — сказала она, обернувшись за поддержкой к Дину.

Тот кивнул с мрачным видом.

— Хорошо, — согласился Вульф. — Но тем не менее остается пятьдесят восемь процентов, на которые мистер Макларен теоретически может наложить лапу. Насколько вы уверены в этих акциях?

— Не очень уверена. Мне не ясно, на какую их часть я могу рассчитывать. Мои пасынок и падчерица контролируют семнадцать с половиной процента каждый. Акции достались им в наследство от отца, и, учитывая предложенные Маклареном цены, меня не удивит, если они решат расстаться со своей долей.

— Не продадут ли они их еще и затем, чтобы досадить вам?

Хэрриет, полностью овладев собою, изящно склонила головку набок. Эту манерность она, видимо; усвоила еще в бытность свою южной красавицей. Надо сказать, что и сейчас она выглядела впечатляюще.

— Не думаю, мистер Вульф. Несмотря на то, что я сказала ранее, мне не хочется, чтобы вы подумали, будто члены нашей семьи ссорятся и плетут заговоры друг против друга, как какие-то Борджиа. У нас не происходит ничего подобного тому, что вы видите в «Династии». Поверьте, ничего столь интригующего и столь захватывающего. Просто Донна — моя падчерица Донна Палмер — не желает иметь ничего общего с «Газетт». У нее весьма процветающий бизнес в Бостоне, она намерена расширить его и организовать рекламное агентство. Если она продаст свои акции или хотя бы часть их; у нее будет достаточно средств для расширения дела.

Вульф отпил пива и, поставив стакан, спросил:

— Не знаете ли вы, она уже встречалась с Маклареном или нет?

— Последние две недели Донна отдыхала в Европе и возвращается домой завтра. Я намерена сразу с ней созвониться. Думаю, Донна с ним еще не разговаривала, если только они не встречались в Европе. Впрочем, полной уверенности у меня нет.

— А ваш пасынок?

— Дэвид… — Она сделала паузу, подыскивая нужные слова. — Несмотря на то, что у него титул президента, он совершенно не годится на роль председателя совета директоров. Я не хочу показаться грубой, но… но ни для кого не секрет, что Дэвид слабый руководитель. Поэтому он просто не сможет контролировать «Газетт».

— Но он желает получить такой контроль?

— Да, конечно. Он достаточно честолюбив, но я боюсь, что Дэвид не способен принимать нужные решения в критических ситуациях. Вы, может быть, помните, что, когда четыре года тому назад мы столкнулись с забастовкой печатников, он во время телевизионной пресс-конференции обозвал руководителя профсоюза «уличным хулиганом».

— Да, припоминаю, — кивнул Вульф. — Был даже разговор о передаче дела об оскорблении в суд.

— Именно. Но, к счастью, об этом было забыто, когда трудовой конфликт был разрешен. Я рассказала об этом, чтобы проиллюстрировать стиль работы Дэвида.

— Ему известно, как вы оцениваете его способности?

— Убеждена, что он догадывается об этом. Но он также знает, что никогда не получит ни одной моей акции «Газетт». После моей смерти все мои активы поступят в специальный фонд, которым будут управлять сидящий перед вами Эллиот, Бишоп и еще один джентльмен из «Консолидейтед бэнк энд траст компани». Его фамилия Фитцпатрик. Это пока известно немногим, и я надеюсь, что вы сохраните сведения в секрете.

— Я оправдаю ваши надежды, мадам, — сказал Вульф.

Дин нервно ерзал в своем кресле. Его лицо увяло. Он изнемогал от желания встрять в разговор. Однако, издав несколько нечленораздельных звуков, он утешился тем, что принялся теребить свои усики. Мне даже стало немного жалко парня.

— Я всегда надеялась на то, что в конечном итоге Донна и Дэвид продадут свои акции фонду. И мой племянник Скотт тоже. Он контролирует десять процентов капитала. Но в этом не было никакой спешки, пока не возник со своим предложением Макларен.

— Что думают ваши приемные дети о фонде?

Хэрриет окинула Вульфа холодным взглядом, но затем все-таки решила быть откровенной.

— Донна осталась достаточно равнодушной, когда я сообщила ей об этом полгода тому назад. Естественно, в то время она не предполагала, что сможет получить за свои акции гораздо больше денег — то, что сейчас предлагает Макларен.

— Но в любом случае она получит приличный капитал, не так ли?

— Донну не интересует «Газетт», но ее весьма сильно интересуют деньги, мистер Вульф. Она очень ловкая деловая женщина, и держу пари, что Донна скорее продаст свои акции Макларену, чем в фонд. Мне самой не нравится то, что я говорю, но это, увы, так.

Она глубоко вздохнула, а Вульф слегка подвинулся в кресле. Может быть, это всего-навсего мое разыгравшееся воображение, но мне показалось, что я заметил проявление какого-то напряжения на его величественной физиономии.

— А как насчет вашего пасынка? Продаст ли он свои акции? Или, может быть, уже продал?

— Последнее меня нисколько не удивило бы. Вот уже несколько дней я пытаюсь выяснить, что он сделал. Но Дэвид старательно избегает всяких встреч со мною. Он, по-моему, вообще не появляется на службе. Однако я надеюсь в пятницу все выяснить. Утром я созываю специальное заседание совета директоров — кстати, это одна из причин, почему я обязательно должна завтра утром связаться с Донной. Итак, в пятницу утром я собираюсь обратиться ко всем с просьбой воздержаться от продажи акций, по крайней мере на некоторое время. Но, честно говоря, не знаю, что из этого получится. Думаю, что в чем-то я уже запоздала. Кроме того, я пригласила Макларена прийти ко мне во второй половине дня все той же пятницы.

Дин был более не в силах сдерживаться.

— Хэрриет, вы ничего не сообщили мне о встрече с мистером Маклареном! — взвился он. — Каким образом я могу выступать в роли вашего советника, если в половине случаев не знаю, что происходит?

— Прошу прощения. Я собиралась сказать об этом по пути сюда, но совсем забыла, — сказала Хэрриет, не проявив никакого сожаления. — Мы договорились о встрече лишь сегодня утром.

Эллиот вновь принял свой уныло-недовольный вид.

— Вы упомянули о своем племяннике, — сказал Вульф. — Какую роль играет он во всем этом деле?

— Скотт — сын Лукаса, младшего брата моего мужа. Когда Лукас умер, Скотт унаследовал его долю акций — десять процентов. Сейчас он занимает пост генерального менеджера компании. Молодой человек, естественно, желает большего, но и его возможности несколько ограничены.

— Каким образом?

— Скотт чрезвычайно честолюбив, что само по себе вовсе не плохо. Но у Скотта нет… широты взглядов, дара предвидения — качеств, совершенно необходимых для руководства крупной газетой. Я понимаю: это звучит нескромно, получается, что лишь я обладаю широтой взглядов и даром предвидения.

— Но вы ими действительно обладаете, — не удержался Дин.

Я с трудом подавил в себе желание взять его за воротник и вытолкать за дверь. Хэрриет Хаверхилл держалась как леди, но разве способен один человек выдержать такую дозу подхалимажа?

— Дело в том, что в семействе Хаверхиллов мужчины, за исключением Уилкинса, не отличались силой характера, — продолжила Хэрриет, полностью игнорируя Дина. — Лично я ставлю Скотта выше Дэвида, но жены обоих были бы более сильными руководителями. Это в первую очередь справедливо в отношении Кэролайн — супруги Дэвида. Эта женщина — настоящий динамит. Иногда я жалею, что она мне доводится невесткой, а не дочерью.

— Играет ли она какую-либо роль в «Газетт»?

— Нет. Она целиком захвачена благотворительной деятельностью в городе и создала себе имя среди людей, занимающихся сбором средств на нужды бедных. Мне кажется, что Дэвид завидует ее популярности и именно поэтому старается держать жену как можно дальше от газетных дел. Как мачехе, мне не следовало бы говорить подобное, но меня всегда удивляло, почему она решила выйти за него замуж.

— Возвратимся к вашему племяннику, — сказал Вульф. — Может ли он продать свои акции Макларену?

— Положа руку на сердце, не знаю. Когда я сообщила Скотту о намерении создать фонд, эта идея ему крайне не понравилась — думаю, что в глубине души он всегда лелеял надежду стать председателем совета. Мне кажется, он почувствовал, что я ценю его больше, чем Дэвида. Уверена, Скотт крайне огорчился, когда не увидел себя среди трех попечителей фонда.

— Но у него достаточно много акций, и если вам удастся удержать его на своей стороне вместе с Дином и Бишопом, то контроль над газетой останется за вами, — заметил Вульф.

— Я конечно, думала об этом. Вчетвером мы контролируем пятьдесят два процента. К пятнице я надеюсь окончательно выяснить позицию Скотта и позиции всех остальных. Мистер Вульф, вы задали самые важные вопросы. Ваше искусство ставить их просто великолепно. Теперь настала моя очередь поинтересоваться, какая реакция последовала на ваше письмо в «Таймс»?

— Выбыли со мной весьма откровенны, — начал, глубоко вздохнув, Вульф. — Отвечу откровенностью на откровенность, хотя это, как вы сможете заметить, не потребует от меня больших жертв. Я могу сообщить очень мало. Мистер Гудвин провел все утро, отвечая на телефонные звонки. В основном это были газеты или телевизионные компании. Лишь двоих, да и то с большой натяжкой, можно отнести к категории потенциальных покупателей. Не исключено, что за последний час поступили новые звонки. Оба аппарата в этой комнате отключены, чтобы нас не прерывали, однако мистер Бреннер слушал у себя. Арчи, соединитесь с Фрицем.

Включив аппарат, я нажал кнопку внутренней связи и тут же получил необходимую информацию.

— Три звонка, — сообщил я, взглянув сначала на Вульфа, а затем на Хэрриет, — все три от средств массовой информации.

— У меня назначена еще одна встреча, — произнес Вульф, взглянув на часы, которые показывали без трех минут четыре. — Мистер Гудвин будет держать вас в курсе событий, если произойдет что-то серьезное. — Он выкорчевал свою тушу из кресла и опустил подбородок почти на целых полдюйма: Для него это было вершиной вежливости.

Хэрриет поднялась одним движением, настолько легким, словно ей было лет на сорок меньше. Эллиот Дин тоже выбрался из кресла, поправил свой университетский галстук и откашлялся.

— Благодарю за встречу, — сказала Хэрриет Вульфу. — Я была бы весьма признательна, если бы вы сочли возможным сообщить мне результаты вашего вечернего рандеву с Маклареном.

— Не исключено, что он сам вам все расскажет при встрече в пятницу, — ответил Вульф, опять опуская подбородок. Еще одно очко в пользу этикета. Иногда я жалею о том, что у нас нет видеокамеры, и я не могу запечатлеть для истории столь редкие события. Я повел наших гостей к выходу, а Вульф направился к лифту, чтобы вознестись в оранжерею.

Хэрриет одарила меня улыбкой, которая по шкале искренности приближалась к десятке. Я уловил исходящий от нее тонкий запах духов, хотя названия их определить не смог. Дин ворчал всю дорогу до самого выхода. Он продолжал хныкать, даже влезая в темно-синий «линкольн», поджидавший у тротуара, Я помахал им рукой, но не могу сказать, ответили ли они мне тем же — у лимузина были затемненные окна. Оставалось лишь предположить, что все-таки, будучи людьми вежливыми, помахали.




Глава 7


Вернувшись в пустой кабинет, я в изнеможении упал в свое кресло за письменным столом. «Чем мы занимаемся?» — спросил я вслух. Клиента у нас нет, дела мы не ведем, а банковский счет уже похудел на тридцать тысяч из-за этого дурацкого объявления. Владелица «Газетт» встречается с нами, и создается впечатление, что она не имеет ни малейшего представления о том, что происходит в ее безумной семейке. Вульф беседует с ней целый час и уходит с пустыми руками. Но чего он вообще хочет? О'кей, он, конечно, гений, и я обычно не пытаюсь понять его или угнаться за ним. Но на этот раз, похоже, понимать просто нечего. Я решил, что он просто устраивает спектакль, но затем отмел эту мысль, осознав, насколько далеко это нас уже завело.

Наконец я нашел единственное разумное объяснение: пребывание в тропическом климате оранжереи шесть раз в неделю по четыре часа в день окончательно разжижило его мозги. Установив этот факт, я приступил к классификации почек орхидей, внося данные, предоставленные Теодором, в специальные формы и обещая самому себе, что наконец потребую от Вульфа персональный компьютер, чтобы облегчить себе бумажную работу. В течение следующего часа телефон прозвенел четыре раза. Два звонка были от репортеров пригородных газет, один от ежедневной газеты в Коннектикуте и еще один от евангелиста, телевизионного проповедника откуда-то из Делавэра. Последний рокочущим голосом, подчеркивая каждый слог, возвестил, что получил «указание небес купить газету». С тремя репортерами я разделался, используя уже ранее опробованный метод, а преподобного заверил, что он получит от нас известие, И попросил хранить терпение.

— Пути Господни неисповедимы, — сказал я.

— Аминь, брат, — ответствовал он. Видите, я тоже могу научиться кое-чему.

Когда в шесть часов Вульф спустился вниз, расставшись со своими орхидеями, я рассказал ему о звонках, оставив проповедника напоследок, так как знал, что получу удовольствие от его реакции. И он не обманул моих ожиданий, скорчив одну из самых лучших своих гримас и даже сопроводив ее низким ворчанием. Вульф ненавидит евангелистов.

— Какова вечерняя программа для встречи Макларена? — поинтересовался я.

Вновь недовольная физиономия.

— Арчи, терпение никогда не входило в число ваших достоинств, — заявил он, взяв книгу и позвонив, чтобы доставили пиво. — Программа, как вы изволили заметить, будет определяться в значительной степени манерой поведения мистера Макларена и тем, как он отреагирует на мои первые вопросы.

Это был тонкий намек на то, что дискуссия окончена, и мне не оставалось ничего, кроме как побрести на кухню и узнать, чем я могу помочь Фрицу в приготовлении ужина. В награду за свои усилия я получил только кучу вопросов о том, не ведем ли мы новое дело. Я уклонился от ответа на них, так же как и от ответа на вопрос, во сколько обошлась нам страница в «Таймс». Я опасался, что если я сообщу Фрицу цифру, его тут же хватит кондрашка, и мы останемся без ужина.

Поглощая почки ягненка с гарниром из зеленого перца и запеченные яблоки, Вульф держал речь о социальной ответственности корпораций. Должен признать, что мой вклад в дискуссию можно признать минимальным — я не промолвил ни слова. Возможно, я слишком долго прожил под одной крышей с Фрицем, в результате чего начал беспокоиться, почему мы тратим столько времени и средств, не имея ни работы, ни клиента.

Вернувшись в кабинет со своим кофе Вульф скрылся за «Хорошей войной», оставив меня взирать на часы и размышлять о том, придет ли шотландец.

В пять минут десятого у дверей раздался звонок. Я прошел, в прихожую и через одностороннее стекло двери увидел стоящего на ступенях Макларена — я узнал его по фотографиям. Рядом с ним топтался детина, который без труда мог бы устроиться защитником в футбольную команду национальной лиги. Рожа у него была пренеприятная.

Вернувшись к дверям кабинета, я объявил:

— Сегодня они ходят только парами. Макларен в сопровождении какого-то амбала. Наверное, телохранитель. Какие будут инструкции?

— Меня интересует только мистер Макларен, — ответил Вульф, не отрывая глаз от книги.

— Как вам будет угодно, сэр, — ответил я, прекрасно, как мне кажется, имитируя интонацию Сэра Джона Гилгуда[13 - Сэр Джон Гилгуд — знаменитый английский актер театра и кино. Среди множества ролей играл роли дворецких.].

Я приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и негромко спросил через щель:

— Да?

— Я Ян Макларен, пришел встретиться с Вульфом.

В его голосе присутствовала изрядная доза шотландской картавости, и при разговоре он явно экономил слова, что мне никогда не нравилось.

— Мы вас ждем. Кто ваш друг?

— Джордж? Он повсюду меня сопровождает.

— Но только не в этот дом. Попросите его подождать в машине, — сказал я, указывая на второй за сегодняшний день длинный «линкольн», припаркованный у тротуара.

Распахнув дверь, я пропустил Макларена, но преградил путь амбалу. Да, открывать дверь не следовало, это была ошибка, но я действительно считал, что верзила отправился в лимузин.

Вместо этого он схватил меня мясистой лапой за плечо и начал прокладывать путь в дом. Я вновь встал на его пути, и он двинул меня справа в скулу, отбросив на косяк двери.

Однако, как и все здоровые ребята, он решил, что одного удара будет достаточно, и ослабил бдительность. Перенеся всю тяжесть тела на правую ногу, я врезал ему слева в солнечное сплетение. Удар заставил его пошатнуться. Не давая ему времени прийти в себя, я ударил, но уже справа в то же место, которое, судя по его глазам, оказалось его слабой точкой. Второй удар заставил его колени подогнуться, а третий — опять слева, сложил парня пополам. Схватившись обеими руками за брюхо, он издал слабый стон.

— Перестаньте! — бросил Макларен, хлопнув в ладоши. — Джордж, отправляйся в машину, — с отвращением произнес он. — Если я через час не появлюсь, подойди к дверям.

Джордж, выдавив стон, заковылял вниз по ступеням. Похоже, я несколько травмировал его самолюбие.

— Неужели это было так необходимо? — спросил Макларен, пока я закрывал входную дверь.

— Не люблю, когда считают, что меня позволительно толкать только потому, что я на каких-то шесть дюймов ниже ростом. Скажите вашему Джорджу, что ему следует поработать над защитой от левого хука.

Задержавшись в дверях кабинета, я выполнил светские обязанности, представив их друг другу:

— Мистер Ян Макларен, мистер Ниро Вульф.

Вульф поднял глаза, но смотрел он не на посетителя, а на меня.

— Что с вами случилось? — бросил он.

Я сообразил, что Джордж в скоротечном бою тоже сумел набрать несколько очков. Я поднес пальцы к скуле и скривился. Щека опухла, а на пальцах остались следы крови.

— Ммм… водитель мистера Макларена и я немного подискутировали о том, кто должен присутствовать на встрече. Я сумел его убедить.

Макларен разместился в кресле из красной кожи, а Вульф, фыркнув, спросил:

— Правильно ли будет предположить, что шофер мистера Макларена остался на улице?

— В машине, — ответил я, прикладывая носовой платок к скуле.

Я уселся на свое место, а Вульф наконец обратил свое внимание на посетителя. Газетный магнат, обращенный ко мне профилем, казалось, состоял из одних углов. Длинный прямой нос, острый подбородок, щеки, изборожденные глубокими морщинами, плоская голова с темной, чуть посеребренной сединой шевелюрой. Надо сказать, что все эти части были довольно ловко подогнаны одна к другой, и я был вынужден признать, что смотрится он неплохо. Во всяком случае, на людоеда парень не походил. Серый костюм, может быть, и не такой дорогой, как у Дина, сидел на нем совсем не плохо. Закинув ногу за ногу, он внимательно, но с демократичной улыбкой на лице изучал Вульфа.

— А этот тоже будет здесь торчать? — спросил гость, кивнув в мою сторону.

— Мистер Гудвин присутствует на всех дискуссиях, происходящих в этом помещении, — сказал Вульф. — Все, что вы говорите мне, вы можете сказать и ему. Если вы считаете, что ваша информация слишком конфиденциальна для его ушей, то меня она тоже не интересует.

Макларен обежал взглядом помещение и спокойно спросил:

— Где у вас тут «жучки»?

— Их здесь нет, сэр, — ответил Вульф. — Даю вам слово чести. В этом доме нет ни единого магнитофона, правда, мистер Гудвин ведет стенографическую запись. Если вы возражаете, то он не будет делать записей, хотя это не имеет никакого значения, поскольку мистер Гудвин способен по памяти дословно воспроизвести многочасовую беседу.

Макларен, бросив на меня короткий, проницательный взгляд, сосредоточил все свое внимание на Вульфе.

— Хорошо, — начал он. — Что касается письма опубликованного в «Таймс», то я могу за него привлечь вас к судебной ответственности.

— Это не принесет вам никакой пользы. Там нет ни одного слова, дающего основание для судебного преследования. И вам это прекрасно известно.

— Не уверен, — произнес Макларен с обезоруживающий улыбкой. — Но так или иначе пришел я не для юридических дискуссий. Я хочу знать, что вы затеяли.

— Я хотел задать вам точно такой вопрос, — пропыхтел Вульф.

— Полагаю, что это совершенно очевидно. Вы читаете газеты и смотрите телевизор. Кроме того, вы сами говорили об этом в вашем объявлении. Я хочу получить «Нью-Йорк газетт». Здесь нет никакой тайны.

— И насколько вам удалось приблизиться к достижению цели?

— Я не намерен в данный момент обсуждать этот вопрос, — ответил Макларен с холодной ухмылкой. — Хотя опыт подсказывает, что я обычно добиваюсь того, чего желаю. Не стоит делать ставки против меня.

— Не буду, конечно, — сказал Вульф. — В случае успеха, который, по-моему, пока нельзя гарантировать, как вы планируете изменить лицо газеты?

— Я не обязан отвечать, но отвечу: «Газетт» останется точно такой, как сейчас.

— Вздор! — бросил Вульф.

Я ожидал со стороны Макларена взрыва, но вместо этого он одарил Вульфа улыбкой.

— По правде говоря, я вижу одно изменение, — произнес он, поглаживая подбородок. — Меня осенило только что. Почему бы вам не стать постоянным обозревателем «Газетт» — три материала в неделю… Как?

— Еще одна порция вздора!

— Вовсе нет, — сказал Макларен. — Вы можете писать о чем угодно, все что пожелаете. Естественно, ваши статьи будут распространяться через агентства по всей стране. Здесь, в Нью-Йорке, мы начнем раскручивать вас как сумасшедшие, — продолжал он, поведя рукой. — Реклама на ТВ, по радио, щиты на улицах: «Ниро Вульф — только в «Нью-Йорк газетт»!». Ежедневно вас будут читать миллионы. И..

— Достаточно, — выпалил Вульф, поднимая ладонь. — Вам не видать моего имени в своих платежных ведомостях, сэр. Кстати, если бы я стал писать, то посвятил бы свою первую статью вашему разоблачению, сэр, и демонстрации того, что представляют собой ваши газеты.

— Но это же прекрасно! — радостно воскликнул Макларен. Ход беседы занимал меня все сильнее. — Какая реклама для меня, — продолжил шотландец. — Для вас. Для «Газетт». Называйте сумму вашего жалованья.

Вульф горделиво приподнялся в кресле и произнес:

— Сэр, достаточно. Прекратим эту комедию. Мы попусту отнимаем время друг у друга.

— Но почему вам так не нравятся мои газеты? — спросил Макларен, наклоняясь вперед и положив руки на подлокотники кресла.

— Перестаньте, сэр. Ответ вам прекрасно известен. Они являют собой пример журналистики наихудшего образца.

— Читатели восьми стран не согласятся с вами, сказал Макларен. Он все еще улыбался, но подбородок его воинственно выдвинулся вперед. — Общий ежедневный тираж газет, входящих в организацию Макларена, превышает семь миллионов экземпляров. В мире нет ни одной издательской группы, которая могла бы похвастать таким тиражом. А многим из них принадлежит большее число газет, чем мне. Я знаю, чего хочет публика, и тиражи это доказывают.

— Это доказывает лишь то, что публика или по крайней мере часть ее желает видеть полногрудых дам в дезабилье и читать статьи на три страницы о похождениях и грехах теле- и кинотусовки, — сухо заметил Вульф.

Макларен, проигнорировав слова Вульфа, продолжил атаку:

— Что же касается вашего замечания о том, что мы ни разу не получили Пулитцеровской премии, то вам должно быть прекрасно известно: премия каждый год присуждается одним и тем же газетам. Не имеет значения, какой материал они представляют.

— Разве не может быть так, что эти газеты постоянно работают лучше остальных? — негромко спросил Вульф.

— А… — отмахнулся Макларен. — Все дело в том, что я не вхожу в группу издателей и редакторов, объединенных старинной дружбой и раздающих награды один другому. Мы не получали Пулитцеровских премий как по этой, так и по иной, более фундаментальной причине. Мы ни разу не выдвигали своих материалов на конкурс. Я не испытываю никакого почтения к этим премиям и неоднократно заявлял об этом публично.

Вульф прикрыл глаза и произнес:

— Мистер Макларен, пока вы еще не контролируете «Газетт». В противном случае вас бы здесь не было. Сомневаюсь, что вам вообще удастся приобрести это издание.

Макларен было задумался, но тут же расслабился и заявил с ухмылкой:

— Ничего вы не знаете, а просто ловите рыбку в мутной воде. Это уловка — и достаточно очевидная, — чтобы выведать, какая доля акций переходит ко мне. Не сомневаюсь, что она наняла вас для этого.

— Она?

— Бросьте, Вульф. Не изображайте из себя инженю. Наивность вам не к лицу. Мне известно, что Хэрриет Хаверхилл посещала вас сегодня. Не важно, как я об этом узнал. Будь я проклят, если предстану обнаженным перед своими врагами.

— «Генрих Восьмой», — заметил Вульф.

— Рад, что вы на ты с Шекспиром, — одобрительно сказал Макларен. — Конец третьего акта. Бедный глупый кардинал Вулси обращается к своему слуге Кромвелю. Итак, я не намерен повторять ошибку Вулси. Желаю вам спокойной ночи, сэр, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Кроме того, хотел бы, чтобы вы подумали о предложении стать нашим обозревателем. Это была бы прекрасная находка для нас обоих.

Вульф бросил на него сердитый взгляд, но все же промолчал.

Я проводил гостя до выхода и придерживал дверь открытой, пока он спускался вниз к «линкольну», в котором Джордж, видимо, все еще зализывал свои раны.

— Легендарная личность становится все легендарнее, — сказал я, вернувшись в кабинет. — Вначале «Шестьдесят минут», и вот уже известный всей стране обозреватель. Теперь вам надо появиться в шоу Джони Карсона, и новых вершин для штурма не останется. Вперед, Йакокка!

— Сделайте же что-нибудь со своим лицом, — проворчал он. — Вы похожи на трущобного скандалиста.

Я совсем забыл про свою щеку, и теперь направился наверх, чтобы привести ее в порядок.

— Арчи! — остановил он меня.

— Да, сэр.

— Вам приходилось раньше вступать в схватки?

— Так точно, сэр!

— Ну и как?

— Эта оказалась короче предыдущих, — ответил я, стараясь выглядеть в меру скромным. — Я силен потому, что правильно питаюсь, хорошо сплю и имею чистые помыслы.

Он попытался изобразить скептицизм, но выдал себя тем, что складки на его щеках углубились, а это означало довольную улыбку. Я решил, что сейчас он скажет: «Удовлетворительно». Однако Вульф взял себя в руки и потянулся за книгой.

— Спокойной ночи, — сказал я и поднялся в спальню. Увидев свое отражение в зеркале, я понял, что вид мой не способствует поднятию духа. Я промыл рану, заклеил ее пластырем и рухнул в постель. Как моя голова коснулась подушки — я уже не успел почувствовать.




Глава 8


В последующие два дня я нервничал и не находил себе места, однако позже, когда я рассказал Вульфу о своем беспокойстве, тот пожал плечами.

— Только сейчас в ретроспективе вам кажется, что вы чувствовали приближение трагедии, — сказал он. — Вы слишком импульсивны и непосредственны для того, чтобы обладать, если так можно выразиться, даром внутреннего прозрения. Интуиция — дитя интроспекции, а вы, совершенно определенно, не одарены последней.

Я подумал, не стоит ли выступить с опровержением, но для этого мне следовало заглянуть в толковый словарь, чтобы понять смысл некоторых слов, и от спора пришлось отказаться.

Верит он или нет, но весь четверг и всю пятницу меня одолевали дурные предчувствия. В доме из бурого известняка не происходило ничего такого, что могло бы их оправдать. Все было как обычно, если не считать графина с апельсиновым соком, выскользнувшего из рук Фрица и разбившегося об пол. Вульф ни на йоту не отступал от своего расписания. Он нянчился с орхидеями, читал, пил пиво, заполняя промежутки приемами пищи. Было еще несколько телефонных звонков по поводу письма в «Таймс», но ни один из них недостоин специального упоминания.

Правда, в четверг игра в покер не состоялась. Сол работал где-то в Нью-Джерси, и дело задержало его за полночь. Тем не менее я нашел себе занятие вне дома. Скула моя выглядела почти нормально, и Лили позволила мне затащить ее на стадион, где «Метс» разгромили «Кабз». Самое приятное во всей игре заключалось в том, что она закончилась рано, и мы еще успели потанцевать в «Черчилле». Большую часть утра пятницы я работал над корреспонденцией Вульфа, включая отсылку ежемесячного чека одному из его кузенов в Черногорию и составление банковского баланса. Самым захватывающим событием дня оказалась стрижка, мой парикмахер Чарли болтал о том, почему частные автомобили не следует допускать на Манхэттен.

В пятницу вечером Лили и я отправились поужинать к «Рустерману»; это была компенсация за то, что я затащил ее накануне на стадион. Вообще-то я ничего не имел против, так как телятина в вине оказалась вполне приличной, лишь немногим уступая стряпне Фрица. Мне казалось, что я прекрасно скрываю свое беспокойство, но, очевидно, следовало постараться сильнее.

— Тебя гложет какая-то мысль, любовь моя, — заявила Лили и, потянувшись через стол, положила ладонь на мою руку, глядя своими темно-голубыми глазами прямо в мои зрачки. — Не хочешь ли сказать старому доброму доктору Роуэн, что тебя беспокоит?

— Я бы сказал, да говорить нечего, — объяснил я с унылой ухмылкой. У меня какое-то странное чувство… предчувствие относительно «Газетт».

После этого я поделился с ней сведениями о событиях последних двух дней, включая объявление в «Таймс», которое она, оказывается, видела. Когда я закончил, она внесла свой вклад, поведав мне о Кэролайн Хаверхилл, с которой встречалась несколько раз по делам благотворительности.

— Дама постоянно готова взять на себя ответственность, — одобрительно сказала Лили. — Во всех советах, где мы вместе работали, она постоянно оказывалась председателем. Принятие решений — ее стихия; Я думала, не кончится ли дело тем, что Кэролайн в один прекрасный день возглавит «Газетт». В этом предположении я особенно укрепилась, познакомившись с ее мужем.

— Мне кажется, что ее свекровь думает точно так же, — вставил я. — Или по крайней мере ей хотелось бы, чтобы так было.

После десерта Лили предложила пойти в «Черчилл» немного потанцевать, но я уговорил ее отказаться от этой идеи.

— Не верю своим ушам, Эскамильо, — сказала Лили, употребив прозвище, которым наградила меня несколько лет назад, после того как я хитростью спас ее от несколько возбужденного быка на зеленом пастбище[14 - Рекс Стаут. Где Цезарь кровью истекал.]. — Неужели тебе не известно, что только женщины отказываются от предложений, ссылаясь на головную боль? Не могу припомнить случая, чтобы ты отказывался потанцевать, во всяком случае со мной. Ты меня потряс.

Вопрос был разрешен после того, как я железно пообещал, не пытаясь сбежать под каким-либо предлогом, протанцевать с ней весь вечер следующей пятницы. Проводив Лили до дверей ее дома, я вернулся к ожидающему такси и в одиннадцать тридцать уже был в особняке из бурого известняка.

Вульф восседал на своем месте в кабинете с полупустым стаканом пива и кроссвордом из лондонской «Санди таймс».

— Кто-нибудь звонил? — поинтересовался я.

— Нет, — буркнул он, подняв взгляд и тут же вернувшись к кроссворду.

— Сожалею, что приходится вас отвлекать. Я знаю, насколько высоко вы цените свои маленькие развлечения.

Он бросил на меня грозный взгляд и начал что-то говорить, но тут же замолчал, уставившись на дверь. Я обернулся и узрел Фрица.

— Прошу меня извинить, — начал тот, — но произошло нечто важное. Вам захотелось бы это узнать.

— Да? — бросил Вульф.

— Я был у себя и слушал по радио новости. Один из тех, кто приходил к нам в связи с газетой, умер.

— Боже, видимо, кто-то пришил Макларена, — сказал я.

— Нет, Арчи, — Фриц был очень бледен. — Это леди. Миссис Хаверхилл. Она убила себя. Из пистолета.

— Что-о-о? — взревел Вульф.

— Самоубийство, — ответил Фриц. — Так сказали в новостях. В ее кабинете в помещении редакции.

— Исключено. — Вульф выпятил подбородок и затряс головой, категорически отметая такую возможность.

— Что вы имеете в виду? — спросил я. — Мне известно, вы часто не верите средствам информации, но не хотите же вы сказать, что на радио все выдумали?

— Самоубийство этой женщины я отношу к событиям невозможным. Она была убита. Вы знаете это, и я это знаю.

— Пожалуйста, объясните, почему вы так решили.

— Арчи, я предлагаю вам немного раскинуть мозгами, как бы трудно это для вас ни было. — Он отбросил кроссворд, поднялся на ноги и двинулся к дверям.

— Вы думаете, это все? Отправляетесь спать? Без дальнейших пояснений? Без ничего?

Одна седьмая тонны задержалась у дверей.

— А что вы предлагаете? Женщина мертва. Завтра у нас будет достаточно времени для дискуссий. Спокойной ночи.

— Рад, что вы не принимаете это близко к сердцу, — сказал я ему в спину. — Больше всего я не переношу истерик. Благодарю небеса… — Конец фразы повис в воздухе, потому что я остался без аудитории. Раздался стук двери и шум лифта, возносящего своего пассажира на второй этаж.




Глава 9


На следующее утро в субботу будильник, заверещав, прервал мой сон на самом интересном месте. Я возлежал под деревом на поросшем травкой холме, рядом со мной лежала нимфа с роскошными каштановыми волосами. Нимфа собиралась что-то прошептать мне на ухо, но в этот момент взвыла сирена. Выругавшись, я одним точным ударом заставил будильник умолкнуть. Только поднявшись на ноги и сделав несколько шагов, я вспомнил вечернее сообщение Фрица и снова выругался.

Я продолжал словесные изыски вплоть до прихода на кухню, где меня ожидали лепешки, сосиски, английские маффины, апельсиновый сок, дымящийся кофейник и свежий номер «Нью-Йорк Таймс». Материал о самоубийстве Хэрриет Хаверхилл был помещен на первой полосе, хотя статья оказалась короткой — возможно, из-за того, что тело было обнаружено незадолго до сдачи номера в печать.

Я прочитал статью трижды и сделал зарубки в памяти по следующим пунктам: Хэрриет Хаверхилл, семидесяти двух лет, была найдена мертвой в своем кабинете в семь сорок вечера; обнаружил тело охранник, совершавший обычный обход; единственное огнестрельное ранение находилось на правом виске; в ее правой руке был зажат автоматический пистолет тридцать второго калибра; предсмертной записки найдено не было; большую часть дня она провела, встречаясь по отдельности с основными акционерами «Газетт»; в числе посетителей был газетный магнат Макларен; на всех встречах предположительно обсуждалось намерение Макларена добавить «Газетт» к своей коллекции изданий; «источники, близкие к миссис Хаверхилл» сообщали, что весь день она пребывала в прекрасном расположении духа.

Я перечитал статью еще раз и прикончил завтрак. Фриц все это время не сводил с меня глаз.

— Слушаю, — сказал я, обернувшись к нему. Фриц, покраснев, произнес извиняющимся тоном:

— Арчи, он желает видеть вас в своей комнате как можно скорее.

Я хотел было спросить, почему он не сказал этого, как только я появился, но сдержался. Среди многих пунктов, по которым Вульф и Фриц согласны друг с другом, особенно почитается один: никакое дело не должно служить помехой процессу приема пищи. Я полностью разделяю их образ мыслей, по крайней мере, когда дело касается моего завтрака. Сделав последний глоток кофе, я поднялся наверх.

Вульф сидел за столом у окна. Он был бос и казался еще толще, чем обычно, — возможно, потому, что желтый халат и желтая шелковая пижама обладали свойствами увеличивать его объемы. Поверьте мне, там было что увеличивать. Он уже прикончил маффин с черничным джемом и приступил к уничтожению яиц всмятку.

Не переставая жевать, Вульф спросил, махнув рукой в сторону лежащей перед ним «Таймс»:

— Вы уже читали?

— Так точно, сэр.

Недовольно скривившись, он продолжил:

— Очень скудное сообщение. Позвоните мистеру Коэну и попросите его показать вам офис, в котором произошло убийство. Я желаю иметь полное описание этого места. Затем мне надо будет встретиться с приемными детьми миссис Хаверхилл, с ее племянником и мистером Бишопом.

— По одному или со всей командой сразу?

— Я бы предпочел по одному и…

— И чем же, по вашему мнению, я их должен сюда заманить? Еще одним объявлением в «Таймс»?

Вскинув брови, он ответил:

— Как ни странно, но в данном случае ваш сарказм не лишен некоторого смысла. Я как раз хотел вам посоветовать: скажите им, что если они откажутся от встречи, я дам объявление в газете, что назначаю вознаграждение за любую информацию об убийстве миссис Хаверхилл.

— При таких расценках вы, несомненно, попадете в первую десятку рекламодателей «Таймс». Окажетесь в одном ряду с «Блумингдейл» и «Сакс»[15 - «Блумингдейл» и «Сакс — Пятая авеню» — одни из наиболее крупных и дорогих универсальных магазинов Нью-Йорка.].

Вульф сделал глоток какао и сказал:

— Я не намерен помещать объявления, но даже угрозы сделать это окажется достаточно, для того чтобы они явились.

— В таком случае никаких проблем. В какое время вы желаете их видеть?

— Мой распорядок известен вам не хуже, чем мне, — беззаботно произнес он, потянувшись к газете. — Руководствуйтесь только им.

Здесь напрашивался остроумный ответ, но ничего хорошего я придумать не смог и поэтому закрыл за собой дверь. Сделал я это демонстративно сердито, но все же хлопать дверью не стал. Затем я позвонил Лону.

— Арчи, здесь сумасшедший дом. Я не могу говорить. Что у тебя на уме?

Позади него раздавалась такая разноголосица, что казалось, будто там вовсю развернулось сооружение Вавилонской башни. Когда я сказал, что хочу осмотреть офис миссис Хаверхилл, он сообщил, что там все еще копошится полиция, но к полудню копы видимо закончат работу.

— Твоя просьба как-нибудь связана с объявлением в «Таймс»? — проорал он в трубку.

— Расскажу все, что знаю, когда буду у тебя, — ответил я, повышая голос настолько, чтобы он мог услышать меня сквозь редакционный шум. — Назови время.

Он сказал, что ждет меня в двенадцать, и я пообещал, что буду у него с первым ударом часов. Затем я поразмыслил о том, как мне лучше затащить, согласно полученному приказу, молодых Хаверхиллов и Бишопа на Тридцать пятую улицу. В течение пятнадцати минут я искал ответ у глобуса, книжных полок, дивана, сейфа и всех остальных предметов, имеющихся в кабинете. Найдя нужное решение, я щелкнул пальцами. Держу пари, что мне удастся заполучить их сюда, даже ни разу не позвонив по телефону.

В кухне Фриц трудился над приготовлением ленча — нас ждала подслащенная телятина с миндалем в кляре.

— Сохраните для меня немного, — попросил я, наполняя чашку из стоявшего на плите кофейника. — Я не успею к ленчу, но не хочу лишиться моей законной доли.

Фриц улыбнулся, как он улыбается всегда, когда хвалят его стряпню. Но тут же, помрачнев, спросил:

— Арчи, вы уходите из-за… из-за миссис Хаверхилл?

— На самом деле вы спрашиваете: ведем ли мы расследование? Отвечаю: и да и нет. Да — так как ее смерть заинтересовала мистера Вульфа. Нет — потому что у нас нет клиента, и поэтому отсутствует всякая перспектива получить гонорар.

Фриц опечалился еще больше.

— Газеты утверждают, что она сама убила себя.

— Мистер Вульф в это не верит.

— А что думаете по этому поводу вы, Арчи?

— Послушайте, мне платят вовсе не за то, чтобы я думал. По словам мистера Вульфа, если бы мне платили за мысли, то я перебивался бы на пособии по безработице. Я получаю жалованье за беготню, поиски фактов и улик и за то, что притаскиваю всех, от Джимми Грека до королевы Великобритании, сюда, чтобы Его светлость мог их допросить в комфорте собственного дома.

Произнеся этот маленький спич, я почувствовал себя лучше. На Фрица речь не произвела сильного впечатления, и он с кислой миной вернулся к своим трудам. Я отнес кофе в кабинет и занялся имитацией деятельности, переложив с места на место бумаги и сменив ленту в машинке. Исчерпав этим свою фантазию в изобретении трудовых процессов, я решил, что настало время подышать свежим воздухом. Я не желал быть дома в то время, когда Вульф спустится из оранжереи; мне хотелось при следующей встрече уже отрапортовать ему о достигнутых успехах.

— Когда я в десять тридцать вышел из дома, небо оказалось затянутым облаками, но в целом было достаточно тепло. Я зашагал на восток, избрав такой темп движения, который в книгах, посвященных сохранению здоровья, наверное, классифицирован как «пользительный». На Шестой авеню я повернул к северу, бросив краем глаза взгляд на шпиль, украшающий вершину Эмпайр-Стейт-билдинг. Надо не забыть спросить Вульфа, относится ли этот шест к его любимым архитектурным украшениям. Вообще-то я ничего не имею против него, но все же мне гораздо больше по душе сверкающий серебром шпиль небоскреба компании «Крайслер».

Неподалеку от Таймс-сквер я задержался, чтобы выпить стакан молока у стойки, где подавали ленч, и продолжил путь на север и восток, пока не дошел до Первой авеню и начала Пятидесятых улиц. Когда я свернул в квартал, занятый редакцией «Газетт», на моих часах было без семи минут двенадцать. Рядом с входом стояли две полицейские машины и три микроавтобуса мобильных телевизионных команд. Зеваки толпились на тротуаре и пялились на здание, словно ожидая, что из его окон сейчас начнут выпрыгивать люди.

«Цирковое представление в разгаре», — подумал я, проходя через вращающуюся стеклянную дверь в фойе здания. Фойе высотой в два этажа было сооружено в готическом стиле. На мраморной стене сияла неоновым светом эмблема «Газетт». Среди толпящихся в помещении людей я узрел двух копов с младенческим выражением лиц. Ни один из них мне не был знаком. Я подошел к стойке, где расписался в книге посетителей, охранник тем временем позвонил Лону. — Он вас ждет, — промычал страж сквозь сандвич с ветчиной и выдал мне обернутый в прозрачный пластик пропуск, который я тут же прикрепил к лацкану пиджака.

Я знал, где расположен кабинет Лона, так как был в нем не помню сколько раз. Я вошел в экспресс-лифт и открыл дверь офиса без одной минуты двенадцать.

— Ты что, не имеешь привычки стучать? — проворчал Лон, поднимая голову. Письменный стол, за которым он восседал, занимал большую часть помещения размером девять на двенадцать футов.

— Клоун в фойе сообщил, что ты меня ждешь, — ухмыльнулся я и плюхнулся в кресло. — Что, шум мало-помалу затихает?

— Первый раз за последние два часа я вижу перед собой меньше трех человек одновременно, — раздраженно сказал он. — У меня не было времени даже на то, чтобы спуститься в редакцию городских новостей. И теперь вот ты… — Он воздел руки и закатил глаза.

— Глядя на тебя, я понимаю, что дела постепенно идут на лад, — заметил я, забрасывая ногу на ногу.

Лон ослабил галстук и, поставив локти на стол, спросил:

— Арчи, что происходит? Я разделяю озабоченность Вульфа намерением Макларена захватить газету, но как это связано с самоубийством миссис Хаверхилл, я никак не возьму в толк.

— Он думает, что это вовсе не самоубийство.

— О, Арчи, перестань! — простонал Лон. — Ты же не хочешь сказать, что…

— Именно это я и хочу сказать тебе. Он говорит, что мы имеем дело с убийством.

— Но почему, черт побери, он так думает? На каком основании, — спросил Лон, потирая подбородок и тряся головой. Он с отвращением понюхал остывший кофе в стоявшей перед ним кружке и решил его не пить.

— Хотел бы я знать. Ниро Вульф не делится со мной ходом своих мыслей, а просто говорит, что это убийство. Я принимаю его слова на веру.

— У тебя нет иного выбора. Ты работаешь на него.

— Эй, послушай, — сказал я, наклоняясь вперед. — Разве Вульф хоть раз обманывал тебя?

— О'кей, все в порядке, — сказал он, поднимая руки. — Нет необходимости распространяться о ваших заслугах. Ведь ты пришел сюда осмотреть ее кабинет, верно?

Я кивнул, и мы отправились в конец коридора к двойной двери из черного дерева. На дверях не значилось ни номера, ни фамилии.

— Полиция закончила досмотр и решила кабинет не опечатывать. Что означает, — с ударением произнес он, — что они железно уверены в самоубийстве. Но мы все-таки будем здесь не одни.

С этими словами он повернул бронзовую ручку и распахнул дверь. Роскошно обставленное просторное помещение оказалось заполненным людьми. Съемочная телевизионная группа, состоявшая из юного блондина-репортера, звукооператора и осветителя, упаковывала свое хозяйство под равнодушным взглядом охранника.

— Все в порядке, Эдди, — сказал Лон стражу. — Этот джентльмен со мной. Мы закроем помещение сами, когда закончим.

— Слушаюсь, мистер Коэн, — сказал Эдди, отсалютовав по-военному, и выпроводил телевизионную команду в коридор. Чтобы не быть затоптанным, мне пришлось отступить в сторону.

— Ничего себе помещеньице, — восторженно присвистнул я, оглядывая высокую комнату, раза в два превосходящую по размерам кабинет Вульфа и, конечно, куда более роскошно оформленную. Впрочем, в данном случае «крикливее» может быть более уместным словом. Мне показалось, что я погрузился в «Архитектурный дайджест» — один из самых любимых журналов Лили. Все кругом было либо бархатным, либо лаковым. Окна смотрели в разные стороны, так как помещение занимало угловую часть здания. Когда мы вступили в офис, слева от нас оказался элегантнейший, с изящными изогнутыми ножками белый письменный стол такого размера, что на нем вполне можно было устраивать международные соревнования по игре в бильярд. Рядом со столом располагался пульт с компьютерным терминалом. Окна были украшены тяжелыми портьерами. В дальнем конце комнаты, футах в тридцати от нас, между двумя окнами стоял голубоватый диван с тумбочками по бокам. На каждой тумбочке возвышалась антикварная лампа. Несколько стульев того же цвета и стиля, что и диван, с продуманной небрежностью были расставлены в разных местах комнаты. На стене висела картина какого-то французского импрессиониста, прекрасно вписывающаяся в интерьер. Левую стену занимали книжные полки и огромный телевизионный экран. Справа и слева от полок находились двери из темного дерева.

— Куда они ведут? — спросил я у Лона.

— Одна — в небольшую гостиную, а за второй находятся спальня, кухня и ванная. По существу, это апартаменты, где Хэрриет проводила большую часть времени. Она практически жила в помещении газеты, очень редко навещая свой дом на Парк-авеню. Там она в основном устраивала приемы для местных тузов и развлекала приезжих издателей.

— Тело обнаружили за этим столом?

— Да, — кивнул Лон. — Пистолет был зажат в ее руке.

Мы оба посмотрели на крышку стола. Если она ранее и была испачкана кровью, то теперь пятен не было видно.

— Кому принадлежал пистолет?

— Ей. Она держала его в правом верхнем ящике стола с тех пор, как несколько лет назад на юге был похищен один издатель.

— Много ли людей знали о существовании оружия?

— Сомневаюсь, — задумчиво произнес Лон. — Во всяком случае, я не знал этого до сегодняшнего утра. Мне о пистолете сказал Карл Бишоп. Однако думаю, мы с тобой изумились бы, узнав, сколько бизнесменов хранят оружие в своих офисах.

— Не смею спорить, — сказал я. — Кто-нибудь слышал выстрел?

— Видимо, нет. И это вовсе не удивительно, принимая во внимание толщину стен и то, что все произошло после конца рабочего дня.

— А я-то думал, что в газетах рабочий день никогда не кончается.

— Так и есть, Арчи, — но только в редакции новостей. Отделы, расположенные на этом этаже — рекламы, распространения, административные службы, — как правило, пустеют к шести часам. Те, кто торчит на работе допоздна, спускаются вниз, туда, где кипит жизнь.

— Кто обнаружил тело миссис Хаверхилл? И когда?

— Охранник, совершая обычный обход в семь сорок, обратил внимание, что дверь в ее кабинет приоткрыта, и сунул туда голову, чтобы проверить, все ли в порядке. Медицинский эксперт установил, что смерть наступила по меньшей мере за час до этого.

— Если верить заметке в «Таймс», предсмертной записки не было. Это действительно так, или кто-то решил не предавать ее огласке?

— Когда ее нашли, я оказался здесь одним из первых. Никакой записки не было. До меня в кабинете побывали обнаруживший ее охранник, капитан — его начальник и Карл.

— Это означает, что, хотя было значительно позже шести, ты и Бишоп все еще находились не в помещении отдела новостей, а на административном этаже?

Лон бросил на меня осуждающий взгляд.

— Осторожнее, Арчи, не уподобляйся инспектору Кремеру. Мы сидели по своим кабинетам только потому, что ждали. Вернее, Карл ждал вызова Хэрриет, чтобы узнать, как прошла ее встреча с Маклареном. Ты удовлетворен?

— Да не злись ты. Я всего-навсего выясняю, что произошло. Тебе не кажется странным отсутствие предсмертной записки?

— По правде говоря, нет, — пожал плечами Лон. — Многие сводят счеты с жизнью, не снисходя до объяснений. Меня удивляет другое, а именно: почему она так поступила? Я был уверен, что она станет сражаться с Маклареном до конца, — Он задумчиво посмотрел на ее стол.

— Но ты уверен, что это самоубийство?

Он опять пожал плечами.

— Думаю, проведя вчера встречи с членами семьи, она поняла, что Макларен получил от них обещания продать ему акции и что он, по существу, уже имеет контрольный пакет. Хэрриет потеряла все, что создавала годами. Это оказалось больше, чем она смогла выдержать.

— Не кажется ли тебе, что она не могла такое сделать?

— Арчи, кто знает, что может сделать человек, когда наступает кризис?

Я мог задать еще десятки вопросов, но они все, скорее, шли по ведомству Вульфа. Тем не менее, я все же попросил Лона описать положение трупа в тот момент, когда он был обнаружен, и потратил еще несколько минут на осмотр помещения, сунув нос в гостиную и святая святых Хэрриет — спальню.

— Хочу попросить тебя еще об одной услуге, — сказал я Лону, после того как он запер двустворчатые двери и мы направились по коридору к его кабинету.

— Всего лишь об одной?

— На сегодня по крайней мере. Мне хотелось бы поговорить с Бишопом.

— Его донимали все утро. Полиция, телевизионщики, интервью другим газетам и Бог знает сколько иных встреч.

— Попытайся.

— На сей раз, Арчи, ты окажешься передо мной в долгу, — тяжело вздохнул Лон. — Один сегодняшний день потянет не менее чем на два ужина Фрица.

— Все места у нас уже забронированы до июня, но я возьму тебя на карандаш на середину июля и на август.

Из своего кабинета Лон позвонил Бишопу.

— Тебе повезло, — сказал он, вешая трубку. — Он только что закончил совещаться с редакторами отделов. Пошли.

Когда мы подошли к кабинету Бишопа, из него вывалила толпа мужчин без пиджаков и пара женщин — все они печально кивали Лону. Из соседнего офиса выскочил Эллиот Дин и, заметив меня, попытался испепелить взглядом глубоко посаженных маленьких глаз. Поскольку ему это не удалось, он прошествовал мимо. Мы вошли в кабинет и увидели Карлтона Бишопа. Он стоял, засунув руки в карманы брюк, позади своего стола, тоже размером с бильярдный. Под мышками на рубашке проступили пятна пота. Мы уже встречались с ним несколько лет назад, он с тех пор практически не изменился, если не считать седины в несколько поредевших волосах и измочаленного в данный момент вида.

— Карл, ты, наверное, помнишь Арчи Гудвина, — сказал Лон.

Бишоп мрачно кивнул и спросил суровым тоном, который я запомнил со времени нашей первой встречи:

— Что вас привело к нам? Только не говорите, что вы готовите статью об этом печальном событии для конкурирующего издания.

— Нет, — ответил я. — Я работаю, как вам известно, на Ниро Вульфа. Он считает, что миссис Хэрриет Хаверхилл была убита.

— Что-о-о? — выдавил почти беззвучно Бишоп. Он тяжело опустился в кресло и, мрачно пялясь в окно, молча ждал, пока мы с Лоном тоже усядемся.

— Карл, я уже сообщил ему, что он сошел с ума, — сказал Лон.

Бишоп заерзал в кресле, давая мне понять, что его терпение не безгранично.

— Гудвин, во-первых, полиция не сомневается в самоубийстве. Впрочем, также как и я. Во-вторых, мне известно, что ваш босс думает о Макларене — я читал его письмо в «Таймс» и согласен почти со всем, что там написано. Но обвинять его в убийстве…

— Мистер Вульф пока еще не установил убийцу.

— Кто является его клиентом?

— Такового не имеется. Во всяком случае, насколько мне известно.

— Вы хотите сказать, что он хочет подцепить кого-нибудь, чтобы подзаработать?

— Нет, ничего подобного я не говорил, — ответил я. — Мне известно лишь одно — мистер Вульф абсолютно убежден в том, что это — убийство.

— Ну хорошо. Какого дьявола вам от меня нужно?

— К этому я и подхожу. Мистер Вульф хотел бы встретиться с вами в своем доме. Кроме того, он желает поговорить по отдельности с Дэвидом Хаверхиллом, Донной Палмер и Скоттом Хаверхиллом.

— Ах, он желает встретиться? Ну и каким же образом он намерен заполучить нас всех к себе?

— Миссис Хаверхилл, между прочим, не возражала против визита к Вульфу, — спокойно сказал я. — Она была у нас на этой неделе.

Бишоп стукнул кулаком по подлокотнику кресла и прошептал:

— Знаю, она мне об этом говорила.

— Я задам вам тот же вопрос, что задал Лону. Ниро Вульф вас когда-нибудь подводил?

Бишоп отрицательно покачал головой.

Пока все идет нормально. Надо давить дальше.

— Он добрый друг «Газетт» и, говоря словами Лона, я хочу напомнить о наших заслугах. Значит, вы придете сами и уговорите прийти остальных?

Бишоп пригладил рукой седоватые волосы и капитулировал.

Хорошо, я приду к Вульфу. Почему бы нам и не поговорить? Не могу гарантировать появление остальных, но попробую их убедить. О результатах дам вам знать. Скорее всего через Лона.

— Что же, хорошо, — сказал я, поднимаясь с кресла. — Он надеется увидеть вас до конца уик-энда.

Я хотел было протянуть руку, но решил, что Бишоп не в том настроении, чтобы демонстрировать дружелюбие.

Осуждать его за это было невозможно.




Глава 10


Когда я вернулся в дом на Тридцать пятой улице, было начало третьего, и это означало, что Вульф все еще ведет борьбу с ленчем в столовой. Я отправился прямиком на кухню, и Фриц подогрел припасенную для меня тарелку телятины. Я знал, что он изнывал от желания спросить меня о результатах моей миссии, но я не хотел делиться информацией. Мне самому требовалось время, чтобы переварить события последних часов, перед тем как доложить о них Вульфу.

Я проглотил телятину и отправил вдогонку за ней кусок пирога с персиком, залив все это стаканом молока. Когда я покончил с едой, Фриц вручил мне несколько листков с записью телефонных разговоров. Звонили один потенциальный покупатель «Газетт» и четыре репортера. Вся четверка, видимо, желала услышать мнение Вульфа по поводу смерти Хэрриет Хаверхилл и узнать, не связана ли ее гибель с его письмом в «Таймс».

Взяв записки и чашку кофе, я отправился в кабинет, где и застал Вульфа, припаркованного в любимом кресле с новой книгой в руках (это было сочинение Зджислава Найдера «Джозеф Конрад: хроника жизни») и двумя бутылками пива. Усевшись на свое место, я приступил к кофе, поглядывая в «свет мой зеркальце» на стене. Через несколько минут Вульф, отложив книгу в сторону, нарушил молчание.

— Итак? — кисло спросил он.

— Мне не хотелось вас беспокоить, — с невинным видом заявил я. — Ведь никогда не знаешь, когда вы читаете наиболее увлекательный пассаж. Я понимаю, насколько раздражающим может оказаться…

— Прекратите болтовню! Докладывайте.

— Слушаюсь, сэр! — сказал я.

Вначале я подробно, не опустив ничего, описал место происшествия. Вульф слушал, смежив веки и откинувшись на спинку кресла, и если он не изображал внимание, а действительно вслушивался, то перед его мысленным взором вставала детальная картина огромного кабинета, начиная от цвета ковров и кончая размером стола, на который — в соответствии с описанием Лона, — склонилась мертвая Хэрриет Хаверхилл. Рассказ занял пятнадцать минут, и когда он закончился, Вульф остался сидеть недвижимым с закрытыми глазами.

— Кроме того, я встречался с Бишопом, если вас это интересует, — добавил я.

Он едва-едва приоткрыл глаза и, покосившись на меня через образовавшуюся щель, кивнул.

— Во-первых, должен сообщить, что все они, расталкивая друг друга, торопятся встретиться с вами. Я говорю о Бишопе и троих наследниках. Я еще не составил расписание бесед, но в принципе мне удалось добиться желаемого, не прибегая к вашей глупой угрозе опубликовать еще одно письмо в «Таймс».

Слова мои не возымели никакого действия, поэтому мне пришлось пересказать содержание короткого разговора с Бишопом, что было вовсе не трудно. Когда я закончил, он выпрямился в кресле и попытался налить себе пива из пустой бутылки.

— Хвастун… Вы объявили, что вам удалось убедить этих людей посетить наш дом. А на самом деле вы заполучили всего лишь мистера Бишопа. Что же касается остальных, то вы целиком положились на него, без всяких гарантий, что он сумеет их убедить прийти к нам. Да и его визит вы обменяли на обязательство поддерживать добрые отношения с «Газетт».

— Мне не терпится отыграть свою десятку, — заявил я. — Ставлю десять на то, что они появятся здесь еще до конца уик-энда. Что же касается доброго отношения, то вы по очкам настолько обошли в этом деле «Газетт» — даже не считая тех полезных сведений, которые вы сообщаете Лону за ужином, — что им не рассчитаться и за десять лет.

— Пари отклоняется, — самодовольно фыркнул Вульф.

— О'кей, — довольно ухмыльнулся я. — Допустим, что они появятся здесь завтра. Не исключено, что кто-то из них пожелает стать нашим клиентом и будет готов заплатить. Нам нужен какой-то навар, чтобы остаться в этом деле при своих.

— Мне не нужен клиент, — сурово бросил Вульф. — Соедините-ка меня с Кремером.

Его слова меня обескуражили. Но кто я такой, чтобы спорить с гением?

Набрав по памяти номер отдела по расследованию убийств и покочевав от одного подчиненного к другому, я наконец услышал родной хрип. Я кивнул Вульфу, и тот поднял трубку. Я тоже остался на линии.

— Кремер слушает.

— Добрый день, инспектор. Говорит Ниро Вульф. Если вам позволяет время, я хотел бы обсудить с вами в моем доме вопрос об убийстве Хэрриет Хаверхилл.

В течение пяти секунд в трубке царило молчание, хотя могло показаться, что оно висело значительно дольше.

— Вы хотите сказать «самоубийство».

— Нет сэр. Я хочу сказать «убийство».

Кремер изрыгнул непристойность и глубоко вздохнул.

— Вульф, это вовсе не смешно.

— Уверяю вас, я вовсе не пытаюсь выступать в роли комика. К убийствам я отношусь не менее серьезно, чем вы, и полагаю, что для нашего общего блага вы сумеете найти время, чтобы побеседовать со мною.

— Господи, да я… Ну хорошо, я приеду, будь я проклят! Но если разговор будет пустым… — прохрипел Кремер и швырнул трубку.

— Я бы тоже предпочел, чтобы беседа была содержательной, — произнес я, глядя на Вульфа. — Просто изнываю от нетерпения услышать вашу версию об убийстве.

— Арчи, не пора ли вам заняться расписанием встреч с этими людьми. Хоть я и не принял вашего пари, но нам, несмотря на ваше хвастовство, еще предстоит убедиться, насколько вы способны выполнить обещание.

Такая неожиданная смена темы беседы весьма характерна для Вульфа. Мне ничего не оставалось, кроме как отвернуться от него и набрать номер Лона, надеясь, что тот, невзирая на субботу, все еще на работе.

— Знаю, Арчи, ты звонишь, чтобы пытать меня насчет визитов к Вульфу, — простонал он. — Похоже, Карлу удалось уговорить всех, но он желает предварительно побеседовать с твоим боссом. Переключаю.

Я кивнул Вульфу и, прикрыв трубку ладонью, прошептал:

— Бишоп…

— Мистер Бишоп? Говорит Ниро Вульф.

— Да, мистер Вульф. Я сказал Лону, что хочу переговорить с вами еще до встречи. Я разговаривал с Дэвидом, Донной и Скоттом и убедил их посетить вас. Но, как вы понимаете, все имеет свою цену.

— Неужели?

— Да. И сейчас я назову нашу. Мы хотим получить для «Газетт» эксклюзивный материал о том, что вы ведете расследование убийства, как вы считаете, Хэрриет Хаверхилл. Я обсудил этот вопрос со всеми тремя наследниками, и они согласились с моим предложением.

— Хорошо, — сказал Вульф.

Я бросил на гения осуждающий взгляд, но его физиономия осталась неподвижной.

— Я беседовал с Ллойдом Вильямсом — нашим редактором по подобным вопросам, и он предложил, чтобы статью подготовил Лон Коэн, поскольку вы хорошо с ним знакомы.

— Передайте мистеру Коэну, что он, если желает, может позвонить мне немедленно.

— Отлично, — сказал Бишоп. — Я смогу быть у вас сегодня в любое время. Что касается трех остальных, то ситуация такова: Дэвид и Донна настаивают на том, чтобы посетить вас вдвоем — предпочтительнее завтра во второй половине дня. Скотт не возражает против того, чтобы явиться в одиночку. Завтрашний день ему подходит, хотя точное время он не назвал.

Вульф бросил взгляд на стенные часы и спросил:

— Не могли бы вы прийти в шесть? И я приглашаю вас поужинать с нами. Сегодня у нас запеченное свиное филе.

— Шесть меня вполне устраивает, — ответил Бишоп. — Что же касается ужина, то, увы, я должен отклонить ваше приглашение. Лон рассказывал мне о ваших деликатесах, но я уже связан обязательствами.

Вульф предоставил мне право договариваться с Бишопом о времени воскресных встреч, и мы решили, что брат с сестрой будут у нас в два часа, а племянник в четыре. В любой другой день Вульф в это время был бы наверху со своими орхидеями, но в воскресенье он позволяет себе отступить от правил.

Через несколько секунд после того, как я закончил разговор с Бишопом, позвонил Лон, и я прослушал весь разговор через свою трубку. Интервью было очень кратким. Всего несколько вопросов, заданных искусным репортером, и столько же немногословных ответов Вульфа.

— Вы, надеюсь, хорошо представляете все последствия этого? — кисло поинтересовался я, когда беседа закончилась. — Завтра, после того как все увидят «Газетт», на нас обрушится лавина звонков. И мне придется на них отвечать.

— И это справедливо, — ответил Вульф. Уголок его рта чуть дрогнул. — Поскольку именно вы автор дьявольски умных рассуждений о наших взаимных долгах с «Газетт». Теперь, по мнению Бишопа, они с лихвой оплатили свои долги и считают возможным требовать от нас новых услуг.

Я открыл было рот, чтобы повергнуть его в прах, но, прежде чем я успел сделать это, у дверей раздался звонок. Я отправился в прихожую и, отодвинув занавеску, увидел массивную фигуру инспектора Кремера, который, судя по его виду, был готов растерзать медведя.

— Входите, — радушно произнес я, распахивая дверь. — Счастлив снова видеть вас.

Само собой, он пронесся мимо, словно я был невидимкой. Ворвавшись в кабинет, он уселся в кожаное кресло, плотно утвердил на полу обутые в ботинки сорок седьмого размера ножищи и воинственно выдвинул вперед челюсть. Прежде чем инспектор успел что-нибудь сказать, Вульф спросил, не желает ли тот пива.

— Желаю, будь я проклят! Что это за бред насчет убийства? Неужели никто не может спокойно помереть во всех пяти округах Нью-Йорка без того, чтобы вы не попытались влезть и состряпать для себя очередное дело?

— В данном случае у меня нет клиента, — холодно ответил Вульф.

— Чушь! — проревел Кремер и воткнул в свою пасть незажженную сигару. Надо сказать, что мне ни разу не доводилось видеть, чтобы он ее зажигал.

— Платят мне или нет, для вас не должно иметь ни какого значения. Скорее, вас должно интересовать, почему я считаю, что Хэрриет Хаверхилл была убита.

— О'кей, — рявкнул в ответ Кремер. — Скажем так — мне любопытно. О, спасибо, Фриц, — вежливо поблагодарил он, когда на маленьком столике рядом с ним появилось холодное пиво и стакан.

— Вам, наверное, известно, что я на этой неделе поместил в «Таймс» объявление, — сказал Вульф, немного переместив свои объемы в кресле.

— Да, я видел его. Мне сразу следовало бы сообразить, что это начало новых неприятностей.

Вульф полностью проигнорировал этот комментарий.

— В результате этой публикации в среду меня посетила Хэрриет Хаверхилл в сопровождении своего адвоката мистера Дина. Речь шла о «Газетт» и в первую очередь о том, в какой степени остальные акционеры склонны продать свои активы мистеру Макларену.

— И? — сказал Кремер, опустошив одним глотком стакан чуть ли не наполовину.

— Мне показалось, она считала весьма вероятной продажу детьми покойного мужа и племянником их пакетов акций.

— Вот вам и мотив для самоубийства, — триумфально возвестил Кремер, размахивая обслюнявленной сигарой. — Она теряла свою газету.

— Нет, сэр. В это я не могу поверить. Я видел ее достаточно долго, чтобы понять, что эта женщина полностью лишена суицидных склонностей. Она прекрасно владела собой, была преисполнена чувством собственного достоинства, и ее характер не позволил бы ей сдаться перед трудностями, покончить с собой и признать таким образом свое поражение.

— Теперь мы начали играть в психиатра-любителя, — ухмыльнулся Кремер. — Ну да ладно, позвольте мне изложить факты. Во-первых, Хэрриет Хаверхилл была обнаружена мертвой в своем собственном кабинете со своим собственным пистолетом в руке. Во-вторых, смерть наступила от выстрела в голову, выстрела из этого пистолета. В-третьих, на оружии были обнаружены отпечатки только ее пальцев. В-четвертых, у леди был весьма трудный день. Мы беседовали с ее приемными детьми, и те сообщили нам, что проинформировали ее о своем твердом намерении продать свои акции Макларену. Племянник — как бишь его зовут? Скотт, кажется, — колебался, но все же склонялся к тому, чтобы сграбастать денежки и сбежать. Мы беседовали с Маклареном, который сказал, что его встречу с миссис Хаверхилл в тот день вряд ли можно назвать сердечной. Он сообщил ей, что ему продают большую часть акций «Газетт», и даже предложил выкупить пакет, принадлежавший миссис Хаверхилл. По-видимому, после этого она за ухо вывела его из своего кабинета.

— В котором часу это случилось?

— Он утверждает, что в самом начале седьмого. Разговор они начали в пять тридцать.

— Кто видел миссис Хаверхилл после того, как удалился мистер Макларен?

Кремер наклонился вперед в кресле и ответил:

— Никто. Но что это доказывает? Секретарь, которая занимает маленький кабинет радом с апартаментами миссис Хаверхилл, ушла домой в пять тридцать, сразу после того как проводила мистера Макларена к хозяйке. Она постоянно уходит в это время.

— Не кажется ли вам странным тот факт, что миссис Хаверхилл не оставила предсмертной записки?

Кремер сунул сигару в рот и ответил:

— Вы разделяете всеобщее заблуждение, что каждый, кто кончает с собой, оставляет прощальное послание. В этом городе в прошлом году примерно половина всех самоубийц не посчитала нужным объяснить, почему они так поступили. Думаю, что она была настолько подавлена после ухода Макларена, что действовала импульсивно — полезла в ящик, где лежал пистолет и… — Он развел руками.

— Чепуха! — воскликнул Вульф. — Эта женщина не стала бы убивать себя ни при каких обстоятельствах.

— Нет, вы только послушайте этого эксперта! — выпалил Кремер, заливаясь краской гнева. — Сколько времени вы с ней говорили? Двадцать минут? Полчаса? И после этого вы беретесь утверждать, что знаете, как она могла прореагировать на самый серьезный кризис в своей жизни, — сказал он, поднялся на ноги и, вытащив изо рта полуизжеванную сигару, швырнул ее в корзину для бумаг, промахнувшись, как всегда, не менее чем на фут. — Женщина трагически погибла, а вы хотите извлечь выгоду из этого печального события. Что же, помните, что вы можете работать, только пока у вас имеется лицензия, — закончил он.

Кремер повернулся на каблуках, и я поднялся, чтобы проводить его. Но прежде чем я добрался до прихожей, он успел ураганом выскочить из дверей и скатиться по ступеням. Через одностороннее стекло я успел увидеть, как он грузит свою широкую задницу в ожидающий у тротуара ничем не примечательный черный седан.

— По-моему, он немного рассердился, — заметил я, вернувшись в кабинет.

Оторвав глаза от книги, Вульф ответил:

— И не без причины. Он понимает, что на нем повисло дело об убийстве. Ему хочется, чтобы оно исчезло, испарилось. Но оно не исчезнет, также как не исчезнем и мы.




Глава 11


В шесть часов вечера я просматривал в кабинете субботний номер «Газетт». Хэрриет Хаверхилл был посвящен огромный заголовок и портрет на две колонки — фотография, сделанная знаменитым канадским мастером, наверное, не менее пяти лет тому назад. Статья была простым репортажем без всяких комментариев. Согласно статье причиной смерти «видимо, стало самоубийство». О визите Макларена в редакцию не говорилось ни слова. Прочитав материал еще раз, я попробовал представить, как они обыграют в воскресном выпуске интервью Лона с Вульфом.

Шум лифта и звонок у дверей раздались одновременно. Я проследовал в прихожую и, увидев через одностороннее стекло Бишопа собственной персоной, впустил его в дом. Повесив плащ гостя на вешалку, я провел его в кабинет. Вульф к этому времени успел занять свое место.

— Добрый вечер, — произнес Бишоп. — Жаль только, что наша встреча вызвана столь печальными обстоятельствами.

Ему, видимо, было известно отвращение Вульфа к рукопожатиям, и он прямиком направился к красному кожаному креслу.

— Сэр. — сказал Вульф, грациозно склонив голову на восьмую дюйма. — Не желаете ли что-нибудь выпить? Лично я выпью пива.

— Шотландское виски с небольшим количеством воды, — ответил гость, расстегнув пуговицы своего серого пиджака.

Он выглядел так, словно провел бессонную ночь. Я подошел к сервировочному столику в углу и приготовил виски для него и для себя. Фриц тем временем выполнил стандартный заказ Вульфа.

— Как вам известно, — начал Вульф, налив пива и наблюдая, как оседает пена, — миссис Хаверхилл была в этом офисе три дня назад.

— Да, она говорила мне об этом, — кивнул Бишоп. — Ваше письмо в «Таймс» явилось для нее сюрпризом. Позвольте мне задать вам вопрос, — сказал он, отпивая глоток, — почему вы так уверены, что Хэрриет была убита?

— Вы прекрасно знали эту женщину, сэр, я же видел ее всего лишь раз. Скажите, вы действительно убеждены в том, что она добровольно ушла из жизни?

Бишоп внимательно изучил свой стакан. Затем он поднял глаза и встретил пристальный взгляд Вульфа.

— Только сегодня, спустя сутки, я начинаю привыкать к мысли, что ее больше нет. Мы работали бок о бок более двадцати лет. Да, я верю, что она покончила с собой. Я знаю, что она вовсе не выглядела кандидатом в самоубийцы, но вся эта заваруха, связанная с интригами Макларена, по-настоящему угнетала ее. Она вогнала Хэрриет в депрессию, такую сильную, что она не выдержала.

Покачав головой, он снова отпил виски. Второй глоток был значительно больше предыдущего. Он извлек из кармана трубку и сунул ее в рот, но, заметив недовольную гримасу Вульфа, не стал раскуривать ее.

— Как вы относитесь к возможности перехода «Газетт» в руки мистера Макларена? — спросил Вульф.

— Правильнее будет сказать: «к смерти «Газетт» от рук Макларена». Ничего не может быть хуже перехода контроля над газетой к этому человеку. О такой возможности я знаю уже несколько недель, но все еще не могу смириться с ней — так же как не могла смириться и Хэрриет.

— Полагаю, вы не намеревались продать ему свой пакт акций?

— Вы правы, хотя моя доля в общем капитале — мелочь. Думаю, что ему на мои акции плевать. То же относится и к Эллиоту Дину, — продолжил Бишоп, пожевав мундштук трубки. В помещении возник дух инспектора Кремера. — На пару у нас немногим более семи процентов.

— Действительно, не много, — кивнул, соглашаясь, Вульф. — Скажите, мистер Дин так же рьяно, как и вы, выступает против перехода газеты под контроль мистера Макларена?

— Да, черт возьми! Когда дело доходит до защита интересов Хэрриет, Эллиот превращается в настоящего тигра. Ради нее он готов босиком пройти по раскаленным угольям.

— Молодые члены семьи, очевидно, не столь безупречно верны клятве вассальной преданности главе клана, — сухо заметил Вульф.

— Совершенно верно, — согласился Бишоп. — Зная, что с вами можно быть совершенно откровенным, скажу: я не дал бы и жетона подземки за всю троицу чохом. Впрочем, уточню, я не так хорошо знаю Донну, как обоих мужчин. Она кажется женщиной умной и в меру честной… Что же касается этих шутов… Я готов предпочесть Макларена во главе «Газетт» любому из этой парочки.

— У меня создалось впечатление, что миссис Хаверхилл придерживалась точно такого же мнения. Особенно в отношении своего пасынка.

— Абсолютно точно. Если бы Макларен не был таким беспринципным мерзавцем, Хэрриет могла бы продать газету без всякой борьбы.

— Вы восхищались ею, не так ли?

Бишоп печально улыбнулся.

— Она была рождена для газеты и воплотила в жизнь все то, о чем мечтал Уилкинс. Более всего ее заботила редакционная порядочность. Я не хочу этим сказать, что она упускала возможность сделать лишний доллар — газета приносила прибыль. Но большую часть дохода Хэрриет вновь инвестировала в дело. Могу проиллюстрировать для вас ее представление о газетном деле. Тридцать лет я занимался новостями — вначале репортером, затем выпускающим редактором, заведующим редакцией городских событий, редактором-управляющим и, наконец, одиннадцать лет — главным редактором. Хэрриет все это время была издателем. И вот в один прекрасный день она приходит в мой кабинет и заявляет: «Карл, я хочу, чтобы вы стали издателем». Я признаюсь ей, что ни черта не смыслю в этом деле, а она отвечает: издатель должен быть из редакционной команды, чтобы газета никогда не теряла из вида свою первейшую обязанность.

Отмахнувшись от моего предложения вновь наполнить его бокал, Бишоп продолжил:

— Знаете ли вы, что я единственный издатель крупной ежедневной газеты в США, попавший на этот пост не из бизнеса или рекламного агентства? Я не собираюсь рассуждать о том, насколько хорошо справляюсь со своей работой. Пусть это делают другие. Скажу одно, я всегда помнил о том, что мы прежде всего информационный орган и лишь после этого средство рекламы. Замечу при этом, что я научился быть дипломатом с наиболее крупными рекламодателями, как бы противно это временами ни было.

— Согласились бы вы остаться издателем при мистере Макларене?

— Исключено, — ответил Бишоп с гримасой отвращения. — Но об этом можно рассуждать только чисто гипотетически, так как он сам не захотел бы видеть меня в этой роли. Покупая газету, он всегда приводит к руководству ею свою команду.

— Как же в таком случае вы намерены поступить? Совсем удалиться от дел?

— Мне шестьдесят три и мое финансовое положение вполне прилично. У меня пока хорошее здоровье, и я люблю работать, но вы правы, я пошлю все к дьяволу. Дети выросли, мы с женой купили домик на Багамах, где хотели бы проводить больше времени.

Вульф вылил в свой стакан вторую бутылку пива и спросил:

— Когда было обнаружено тело миссис Хаверхилл, вы находились в редакции, не так ли?

— Да. Я знал, что она встречается с Маклареном, и хотел узнать, чем закончится их встреча. Мой кабинет недалеко от ее — на том же этаже. Она обещала мне сообщить, когда Макларен уйдет. Я узнал о том, что случилось несчастье, от Сэла Милотти — капитана нашей службы безопасности. Один из его людей, Эдди Раймер, совершая обычный обход нашего этажа, обнаружил тело и тут же связался со своим начальником по радиотелефону. Когда я прибежал в ее апартаменты, там были лишь Сэл и Эдди.

— Но в здании находились и остальные? Я имею в виду приемных детей и племянника.

— Донна, Дэвид и его жена Кэролайн были в конференц-зале на двенадцатом этаже. Скотт пребывал в одиночестве неподалеку от них в своем офисе.

— Почему там оказалась Кэролайн Хаверхилл?

— Наверное, мне следовало сказать о ней раньше, — сказал Бишоп. — Эта женщина — настоящая динамо-машина. Честно говоря, я никогда не понимал, что она нашла в Дэвиде, если не принимать во внимание деньги, разумеется. Хотя мне кажется, что она сама происходит из состоятельной семьи. Я бы прекрасно ужился с ней, если бы она стала хозяйкой «Газетт». Мне кажется, что она не только умна, но и знает, как следует принимать решения. Самый большой ее недостаток — тот шут, за которого она вышла замуж. Однако это не так важно. Вы спросили, почему она там оказалась. Отвечаю: она обычно присутствует, когда принимаются важные решения, касающиеся «Газетт».

— Ее приглашают?

— Да, — кивнул Бишоп, — Дэвид предпочитает видеть ее рядом с собой, когда обстановка накаляется. Он понимает, что она соображает гораздо лучше его.

— Как она уживается с Донной?

— Нормально, насколько я знаю. Мне кажется, Донна рада присутствию Кэролайн, поскольку та благотворно влияет на своего болвана мужа.

— А как к ней относится кузен?

— Скотт? О, полагаю, он ее недолюбливает. Ему не нравятся все имеющие отношение к Дэвиду просто так, за компанию.

Некоторое время Вульф изучал крышку своего стола. Затем, подняв внимательный взгляд на Бишопа, он произнес:

— Мне хотелось, бы чтобы Кэролайн Хаверхилл пришла сюда завтра вместе с мужем и его сестрой. Не злоупотребляю ли я вашей добротой, обращаясь с подобной просьбой?

— Совсем нет. Когда мы говорили по телефону, я сам был готов это предложить. Постараюсь устроить все еще сегодня. По правде, Дэвид будет только рад.

— Вернемся к событиям в редакции «Газетт», — сказал Вульф. — Когда тело было обнаружено, мистер Макларен все еще находился там?

— Не уверен — думаю, что он уже ушел. Правда, мне известно, что, поговорив с Хэрриет, он искал Элиота.

— Ну и как, нашел?

— Да. Дин занимается частной юридической практикой, но, как адвокат Хэрриет, он также имеет офис и в здании редакции. По-видимому, Макларен встретился с ним, после того как ушел от Хэрриет.

— Полагаю, вы знакомы с условиями завещания миссис Хаверхилл?

— Знаком. Одно время она хотела поделить свои акции между приемными детьми и племянником — детям по сорок процентов, племяннику — двадцать. Но затем Хэрриет решила завещать весь свой пакет специальному трастовому фонду. Вам это известно?

— Да. Она вкратце упоминала о фонде во время визита.

Бишоп, внимательно изучив кусочки льда в стакане, произнес:

— Дело в том, что она в конце концов пришла к выводу: ни один из детей не способен возглавить компанию. Вместо того чтобы передать им дело после смерти, она создала фонд, управлять которым поручено мне, Элиоту и одному банкиру.

— Мистеру Фитцпатрику, — вставил Вульф.

— Верно. Все документы — Господи, сколько же их потребовалось! — были составлены пару месяцев тому назад. Работенка — мечта юриста.

— Как на это отреагировала молодая поросль Хаверхиллов?

Бишоп все же решил, что вторая порция виски ему не повредит, и я отправился к сервировочному столику с его стаканом в руке.

— Из того, что я слышал частично от Хэрриет и частично из иных источников, им это дело не понравилось — особенно Дэвиду, который, узнав о решении Хэрриет, не просыхал два дня. Скотт тоже ворчал. Насчет Донны ничего не могу сказать — она стояла в стороне от событий.

— Не хотела ли миссис Хаверхилл таким образом застраховаться от перехода газеты в чужие руки? Акции любого из приемных детей вкупе с ее активами составляют более пятидесяти процентов и, таким образом, гарантируют контроль над компанией.

— Я, естественно, об этом думал — даже пару раз был готов спросить у Хэрриет, — сказал Бишоп. — У меня на этот счет имеются две теории. Во-первых, в то время, когда создавалась юридическая база фонда, не было даже намека на то, что Макларен намеревается прибрать «Газетт» к рукам. По слухам, его в то время интересовало одно чикагское издание. Несмотря на похвальбу иметь газету во всех крупнейших городах англоязычных стран, Макларен публично заявлял, что рынок информации в Нью-Йорке для него слишком раздроблен, чтобы быть прибыльным. Во-вторых, если идея перехода газеты в чужие руки все же приходила ей в голову, то она, я полагаю, надеялась разыграть семейную карту и убедить одного из молодых членов семьи — скорее всего Донну — продать свои акции фонду.

— А что, если вся троица, сговорившись, решила бы захватить контроль над газетой? — задумчиво спросил Вульф. — Приемные дети вдвоем могли бы заблокировать любое решение миссис Хаверхилл, а если добавить к ним племянника, то их общая доля составит уже сорок пять процентов.

Бишоп отрицательно покачал головой.

— Дэвид и Скотт не выносят друг друга. Трудно представить их в одной постели.

Вульф скривился, услышав подобную метафору.

— Скажите, не обязались ли компания «Арлен» и мистер Демарест продать свои акции мистеру Макларену?

— О, вы знаете и о них? Насколько я знаю, обязались. В течение многих лет Хэрриет периодически предлагала им выкупить их долю, но сделка не состоялась. Они заявляли, что им нравится владеть хотя бы частью газеты, и это означало, что они просто ждут появления парня с большими деньгами. Эти ребята понимали, что в такой тесной группе владельцев их небольшая доля может оказаться решающей для приобретения контрольного пакета.

— Не встречалась ли миссис Хаверхилл в последнее время с этими владельцами акций?

— Во всяком случае, я об этом не слышал, — ответил Бишоп. — Мне кажется, она просто махнула на них рукой.

— В каком настроении она была вчера?

— Вчера мы с ней не беседовали. Всего лишь несколько коротких встреч в коридорах. Правда, во второй половине дня, примерно в два тридцать, я ненадолго заходил в ее кабинет обсудить сложности, возникшие у одного из наших распространителей в Нью-Джерси, в тот момент она мне показалась веселой, хотя, может быть, несколько рассеянной.

— С кем она к тому времени уже успела встретиться?

Бишоп извлек трубку изо рта и уставился в потолок.

— Так… Сейчас сообразим. Я знаю, что с утра она встречалась с Донной, а около полудня провела в своем офисе минут пятнадцать — двадцать с Дэвидом. Затем она отправилась в «Уолдорф» на большой благотворительный завтрак — она была там членом какого-то комитета. Я был у нее сразу после ее возвращения, а около трех, насколько помню, с ней должен был встретиться Скотт.

— Не интересовались ли вы, когда посещали ее, как прошли другие встречи?

— Нет, — ответил Бишоп, приглаживая волосы. — Я решил, что лучше будет выслушать все разом, после ее встречи с Маклареном. Я обычно остаюсь в редакции до семи, а иногда и до половины восьмого.

— Обычно миссис Хаверхилл делилась с вами доверительной информацией?

— Думаю, что да. По финансовым вопросам я был не так близок к ней, как Эллиот Дин. Но во всем, что касается управления газетными делами, она просила моих советов. Мы работали в тесном контакте и очень дружно.

— Не известны ли вам какие-либо детали ее встреч с членами семьи и мистером Маклареном?

— У меня не было времени поговорить ни с кем, включая Макларена. Я даже не видел его. Но как я догадываюсь, вся троица деток твердо решила избавиться от акций. Правда, на эту тему я разговаривал только с Дэвидом. Сегодня утром я застал его в более или менее трезвом состоянии, и он сообщил, что крепко сцепился вчера с мачехой. Говорит, что она обозвала его предателем собственной семьи.

— Это на нее похоже?

— Да… конечно… я хорошо могу представить, как она произносит подобные слова, — мрачно сказал Бишоп. — Не знаю, какой она вам показалась во время визита, но Хэрриет может… могла… быть очень жесткой, когда того требовали обстоятельства. У нее был взрывной характер, хотя она всегда точно знала, как им распорядиться с наибольшей пользой. Я как-то полушутя даже обвинил ее в том, что она включает и выключает свой гнев по желанию, как водопроводный кран.

— Удалось ли вам после убийства поговорить с мистером Дином?

Бишоп в ответ слегка улыбнулся и произнес:

— Вы, я вижу, твердо намерены называть случившееся убийством. Что же, клянусь Богом, если это так — в чем я сильно сомневаюсь, — вы получите от меня любую помощь в поисках убийцы. Что же касается Эллиота, да — я его видел мельком, не более пары минут. У нас не было времени для разговоров. Как вы понимаете, «Газетт» на весь день превратилась в сущий бедлам.

Вульф кивнул понимающе.

— Меня интересует, почему мистер Макларен решил посетить его после встречи с миссис Хаверхилл.

— Думаю, вам следует поинтересоваться этим у самого Эллиота; лично я не догадался спросить, — проговорил Бишоп, поглядывая на свой «Ролекс». — Боюсь, что я должен идти. Я уже опаздываю на ужин, хотя по правде мне совсем не хочется туда отправляться. Все разговоры там пойдут только о Хэрриет.

Глубоко вздохнув, он поднялся и опустил трубку в карман.

— Мистер Бишоп, несколько мгновений тому назад вы обещали свою помощь, и вы уже оказали мне огромную услугу, сумев убедить членов семьи Хаверхилл посетить этот дом. Теперь, если мне и далее будет позволено пользоваться вашим благорасположением, я хотел бы еще раз встретиться с мистером Дином. Как вам, вероятно, известно, он был здесь вместе с миссис Хаверхилл, и наша встреча, боюсь, не доставила ему ни малейшего удовольствия. Я был бы весьма вам благодарен, если бы вы сумели убедить его посетить меня в понедельник, самое позднее во вторник.

— Никаких проблем, — сказал газетчик. — Эллиот, конечно, станет ворчать, но такова уж его натура. В конечном итоге он стоит на страже интересов Хэрриет. Завтра утром я ему позвоню и, если потребуется, слегка выкручу руки.

Вульф поблагодарил Бишопа, и я проводил гостя в прихожую, помог ему натянуть плащ и придержал входную дверь. Вернувшись в кабинет я обнаружил, что кресло Вульфа пусто. Это меня вполне устраивало, поскольку означало, что он отправился в столовую, и я проследовал в том же направлении. В течение следующего часа я ублажал свой желудок свиным филе. Обожаю видеть Фрица счастливым.




Глава 12


Ежедневно, за исключением времени, проводимого мною за городом в обществе Лили Роуэн, я свято следую привычке внимательнейшим образом прочитывать две газеты — «Нью-Йорк Таймс» и «Газетт». Кроме того, я обычно просматриваю «Дейли ньюс» и «Нью-Йорк пост». Не знаю, может быть, это результат моего длительного сосуществования с Ниро Вулфом, но я предпочитаю черпать информацию из газет, а не из телевизионных новостей. Это то же самое, что отдавать предпочтение хорошему мясу с отварным картофелем перед чипсами.

Мое внимание к газетам многократно усиливается, когда мы ведем дело, а, по моему мнению, выяснение обстоятельств смерти Хэрриет Хаверхилл таким делом и являлось, несмотря на то, что у нас не было клиента и не грозило получение гонорара. Поэтому в воскресенье, поднявшись раньше обычного, я прежде всего схватился за «Газетт», хотя, как правило, начинаю с «Таймс».

Интересующий меня материал размещался на третьей полосе, под самой свежей фотографией Ниро Вульфа, подаренной мною Лону несколько месяцев назад. Заголовок гласил: «Ниро Вульф утверждает: Хаверхилл была убита», а сама статья занимала четыре колонки. Не стану утомлять вас подробным пересказом, ее суть сводилась к следующему: «знаменитый частный детектив» утверждает, что полиция ошибается в отношении самоубийства, на самом деле имело место убийство. Лон искусно аранжировал ответы Вульфа, полученные во время телефонного интервью, и дополнял их высказыванием инспектора Кремера, который утверждал, что у полиции нет никаких оснований считать прискорбное событие злонамеренным актом. Правда, для подстраховки Кремер добавил: «Мы, конечно, проведем полное расследование различных версий, как бы нелепо они ни выглядели». Сказано довольно коряво, но точно.

Здесь же приводилось высказывание Дэвида Хаверхилла, который заявил, что высоко пенит участие мистера Вульфа, однако смерть мачехи, вне сомнения, явилась следствием самоубийства, и он не хотел бы, чтобы это прискорбное событие превращалось в балаган.

Я прочитал все это, сидя на своем любимом месте в кухне, поглощая завтрак и кофе. Фриц пыхтел над подносом, готовясь отправиться к Вульфу. Выждав, когда я закончу чтение, он сообщил с несчастным видом:

— Арчи, эти люди опять звонили. До того как вы спустились сюда, было уже три звонка — из «Таймс», «Ньюс» и с телевидения. Все хотят поговорить с боссом по поводу статьи в «Газетт». Кроме того, звонил мистер Бишоп и сообщил, что некто по имени Кэролайн будет здесь вместе с остальными во второй половине дня. Я все записал и сложил записки на вашем столе.

Поблагодарив его и постаравшись усилием воли стереть все признаки обеспокоенности со своей физиономии, я сказал, что весь этот шум в конечном итоге окажется полезным для нашего дела, так как послужит отличной рекламой. Но Фриц видел меня насквозь. Прекрасно зная, что мы ничего с этого дела не получим, так как клиента у нас нет — это было прямо заявлено в «Газетт», он имел полное право пребывать в хандре.

С хандрой или без оной, но я оставил его принимать звонки на кухне и отвечать всем, что я перезвоню позже, а сам отправился в кабинет, прихватив с собой обе газеты и кофе. Статья, посвященная Вульфу, была лишь частью материала о кончине Хэрриет Хаверхилл. В «Газетт» имелись также редакционная статья, восхвалявшая ее стиль руководства, пространная биография, большое количество фотографий и информация о предстоящей церемонии прощания, «имеющей место быть» в церкви Риверсайд.

«Таймс» опубликовала обширную статью в разделе некрологов и материал от редакции — даже более хвалебный, чем в «Газетт». Редакторы «Таймс» называли ее «достойным, честным и благородным конкурентом», внесшим огромный вклад в повышение уровня журналистики как в Нью-Йорке, так и во всей стране.

Покончив с чтением, я набрал номер спальни Вульфа и сказал:

— Предполагаю, вы уже прочитали газеты?

— Да, проворчал он.

— Да развеселитесь же вы. Они опубликовали самый лучший из ваших портретов. Неужели вы потеряли способность радоваться?

— Содержание удовлетворительное. Что вы от меня хотите?

— Во-первых, сообщаю: Кэролайн прибудет сегодня вместе с остальными. Во-вторых, телефоны снова не умолкают. В частности, звонили из «Таймс». Фриц беседует со всеми из кухни. Какие будут указания по поводу наших возможных ответов?

— Просто говорите всем о моей уверенности в том, что мы имеем дело с убийством. Если они потребуют объяснений, а они наверняка сделают это, отвечайте, что таковых у меня не имеется. Что же касается остальных вопросов, то, полагаю, для ответа на них вполне хватит сочетания вашего опыта с вашим интеллектом и вашей же интуицией.

Он бросил трубку, прежде чем я успел отреагировать на последнее высказывание, которое, как мне показалось, можно расценивать как комплимент. Хотя, имея дело с Вульфом, ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Явился Фриц с еще семью записками, и я приступил к ответам на звонки, что заняло без малого час. Все мои собеседники, само собой, тянули одну и ту же песню: «На каком основании Вульф считает, что произошло убийство?». И все они отваливали от меня с пустыми руками, что приводило их в некоторое раздражение. По правде, некоторые проявили себя настоящими хамами. Особенно настырным оказался один телевизионный репортер, известный своим неотразимым шармом и греческим профилем. Парень, поняв, что не получит ответов на свои вопросы, принялся гневно орать, что это всего-навсего рекламный трюк со стороны Вульфа. «Неужели у пузана не осталось ни капли совести?» — услышал я, прежде чем успел бросить трубку. Еще одна охотница за новостями с ТВ заявила, что немедленно выезжает, чтобы проинтервьюировать Вульфа. Энергичная дама, похоже, не услышала моих уверений, что он не примет ее. Через час она в сопровождении двух парней, нагруженных телевизионными причиндалами, появилась у нашего дома. Ребята, наверное, набили себе мозоли на пальцах, давя на кнопку дверного звонка. В конце концов они сдались и засняли все семь ступеней нашей лестницы, очевидно, чтобы продемонстрировать их в экстренном выпуске новостей.

Ответив на последний звонок — это была какая-то газетенка из Нью-Джерси, — я почувствовал усталость. Мне осточертело общение с представителями прессы. Надо будет посоветовать Лону организовать курсы для обучения журналистской братии элементарным нормам приличия.

В десять сорок из своей комнаты спустился Вульф. Он принес с собой журнальное приложение к «Таймс» и «Недельное обозрение» — секцию воскресного издания газеты. Он всегда их читал, прежде чем перейти к кроссворду.

Он уселся, позвонил, чтобы доставили пиво, и принялся за «Недельное обозрение». Через пять минут мое терпение истощилось, и я повернулся к нему.

— Не желаете ли вы, чтобы я проинформировал вас об утренних событиях или целиком доверите мне решать возникшие проблемы в столь типичной для меня безукоризненной манере?

Вульф вздохнул и отложил газету.

— Боюсь, что мне придется слушать ваше сообщение, хочу я этого или нет. Поэтому — выкладывайте.

Я сделал короткий обзор разговоров, правда, переходя на дословный пересказ особенно для него оскорбительных. Обожаю наблюдать за реакцией гения. И на этот раз он не обманул моих ожиданий. Выслушивая наиболее едкие замечания, он пыхтел, хмурился и бормотал о жалком состоянии американской журналистики, и в первую очередь ее телевизионной ипостаси. Когда Вульф произносил диатрибу в адрес слабоумного типа с фотогеничным профилем, зазвонил телефон.

— Еще один, — простонал я. — У вас появилась прекрасная возможность лично выслушать, что о вас думает общественность.

На лице Вульфа возникла гримаса отвращения, но свою трубку он все-таки тоже поднял.

— Офис мистера Вульфа. У телефона Арчи Гудвин.

— Мистер Гудвин, меня зовут Одри Макларен. Могу ли я поговорить с мистером Вульфом?

Слова звучали мягко, культурно и очень по-британски.

Я покосился на Вульфа. Тот отрицательно покачал головой, но трубки не положил.

— Прошу прощения, но в данный момент он занят. Я его доверенный помощник. Если могу вам чем-то помочь?..

— Да… если сможете, передайте ему о моем звонке. Возможно, вам знакомо мое имя. Я — бывшая жена Яна Макларена. Я только что прочитала статью в «Нью-Йорк таймс» о расследовании. Он прав, Хэрриет Хаверхилл была убита. Я знаю, кто убийца и хочу прибегнуть к услугам Ниро Вульфа, чтобы он доказал его вину.

Брови Вульфа взлетели и мои, кажется, тоже. Я посмотрел на него, требуя инструкции, он еле заметно кивнул.

— Я, безусловно, передам ваши слова мистеру Вульфу. Если мистер Вульф проявит интерес, где вас можно будет найти, чтобы договориться о встрече? Вы находитесь в Нью-Йорке?

— Неподалеку. Я живу в Коннектикуте и могу прибыть в любое удобное для мистера Вульфа время.

— Как насчет завтра? — спросил я и вновь взглянул на Вульфа. Он показал мне три пальца. — Ну, скажем, в три часа.

— Это было бы прекрасно, — ответила она, и я сообщил ей адрес, записав, в свою очередь, номер ее телефона.

Вульф и я одновременно положили трубки.

— Будь я проклят! Что вы скажете об этом?

— Нам следует побольше узнать об этой женщине, — нахмурившись произнес Вульф.

— Сол?

— Да, свяжитесь с ним. Узнайте, сможет ли он к нам сегодня зайти.

Как я уже сообщил в начале этого повествования, Сол Пензер является частным детективом — и при этом самым лучшим частным детективом во всем Нью-Йорке. Я не упомянул лишь о том, что, когда его зовет Вульф, он старается отложить все текущие дела. Но несмотря на столь большое почтение к моему боссу, он, учитывая спрос на его услуги, может оказаться и вне пределов досягаемости.

Но нам сопутствовала удача. После второго гудка Сол снял трубку, и когда я сообщил, что Вульф интересуется, не может ли он нам помочь, Сол тотчас ответил согласием. Двадцать минут спустя я уже открывал входную дверь, впуская в дом Сола, облаченного, как всегда, в мятый коричневый костюм и со сплющенной кепочкой на голове. Подмигнув мне, он без дальнейшего приглашения проследовал в кабинет.

— Я высоко ценю ваш приход, — произнес Вульф и приподнявшись из-за стола, протянул для рукопожатия ладонь. Один этот жест весьма красноречиво характеризует его отношение к Солу.

— Никаких проблем, — ответил тот, опускаясь в кресло и отвечая кивком на мое предложение испить кофе. — В последнее время у меня не так много дел.

Я ему не поверил, но сказано было неплохо.

— Как вам наверняка известно, — начал Вульф, возложив ладони перед собой на стол, — меня заинтересовала кончина Хэрриет Хаверхилл.

Сол молча кивнул, и Вульф продолжил:

— Я убежден, что она убита, и, если хотите, я могу уточнить, на чем зиждется мое убеждение.

— В этом нет нужды, — ответил Сол.

— Прекрасно. Что вам известно о женщине по имени Одри Макларен?

Сол отхлебнул кофе, скривил свое и без того морщинистое лицо и ответил:

— Первая жена парня, который пытается прихватить «Газетт». Англичанка. Была отправлена в утиль после того как Макларен женился на крошке из общества где-то на западе — кажется, в Палм-Спрингс. После развода, года три тому назад, экс-супруга перебралась из Лондона сюда. У нее от Макларена пара ребятишек. Вторично замуж не вышла. Живет то ли в Стамфорде, то ли в Гринвиче — одним словом, в Коннектикуте.

У Вульфа слегка приподнялся уголок рта, что выдавало его удовлетворение и уважение к познаниям Сола. Как я уже заметил, Вульф и я гордимся тем, что внимательно читаем газеты и неплохо знакомы с текущими событиями и именами, мелькающими в новостях, но с Солом Пензером мы выступаем просто в разных весовых категориях, играем в разных лигах. Он знает больше, чем напечатано во «Всемирном Альманахе», журнале «Пипл» и «Кто есть кто в Америке», вместе взятых.

— Сол, я встречаюсь с этой дамой завтра в три часа, — сказал Вульф. — Понимая, что времени до смешного мало, я приму как должное ваш отказ, но все же мне до встречи хотелось бы кое-что выяснить о ней.

— Выкладывайте.

Сол не стал вынимать записной книжки. Он ею никогда не пользуется, раскладывая все по полочкам у себя в черепке — система, которая работает без всяких сбоев.

Вульф допил кофе и отодвинул чашку.

— Миссис Макларен придет завтра сюда. Она утверждает, что ей известно, кто убил Хэрриет Хаверхилл. Она хочет, чтобы я разоблачил убийцу. Это смахивает на чушь, на ребяческую попытку отомстить своему бывшему мужу, к которому она, как мне кажется, не испытывает теплых чувств. Но, тем не менее, женщина возбудила мое любопытство. Прежде всего, мне хотелось бы узнать об обстоятельствах развода. Была ли процедура начата ее супругом, как можно предположить исходя из ваших замечаний по поводу Палм-Спрингс? Как были решены вопросы воспитания детей? Каковы были финансовые условия? Например, имеет ли она какую-либо долю в его газетной империи? Не затаила ли она злобы на мистера Макларена? Если вы найдете такого рода расследование таким же неприятным, каким нахожу его я, — сказал он с гримасой отвращения, — то вы имеете полное право отказаться.

— Мне приходилось заниматься и более грязными делами, — покачал головой Сол. — Я мог бы попытаться сразу ответить на некоторые ваши вопросы, но ответы частично строились бы на догадках, а догадок вам не надо. Думаю, завтра к этому времени я смогу вам что-нибудь сообщить. Я свяжусь с Арчи.

Поблагодарив за кофе, он поднялся. Провожая его к дверям, я тонко пошутил, припомнив, как при последней встрече за карточным столом сорвал хороший куш и наколол его, блефуя. Когда я вернулся в кабинет, там никого не было. Вульф удалился. Мои часы показывали одиннадцать пятьдесят, и это означало, что Вульф спустился в кухню для разработки совместно с Фрицем стратегии нашего питания на предстоящую неделю. Мне не оставалось ничего иного, кроме как привести в порядок кабинет, подготовив его к приему посетителей.




Глава 13


По сравнению с жестким расписанием будней, воскресенье в доме из бурого известняка протекает без руля и без ветрил. Иногда Вульф поднимается в оранжерею, а иногда и нет. Прием пищи происходит по принципу: хватай то, что можешь схватить. Однако сегодня, отчасти потому, что ожидались посетители, Вульф поел довольно рано на кухне. Вместе с Фрицем он провел смелый опыт, добавив помпано и морской гребешок в традиционный буйабез по-новоорлеански, и объявил свой эксперимент успешным. Меня их стряпня не вдохновила, и, соорудив сандвич из ржаного хлеба с подогретой ветчиной и налив стакан молока, я удалился в кабинет, дабы насладиться отчетом о субботней игре «Метс» и «Доджерс», красиво выигранной моими в шестнадцатом иннинге.

Приступив к этому делу в час тридцать, я с удивлением обнаружил, что поглядываю на свои часы каждые три-четыре минуты. Чтобы убить время, я поднялся к себе и занялся серьезными делами — перебрал свои вещи, размышляя, какой костюм отнести завтра в чистку. Затем я вернулся в кабинет и почистил специальной щеточкой пишущую машинку. В пять минут третьего у дверей раздался звонок.

Я посмотрел сквозь стекло на посетителей. Дэвид Хаверхилл выглядел старше своих сорока четырех лет. Он был тощ и высок — примерно на дюйм больше шести футов, волосы цвета коричневого бумажного пакета, в который складывают покупки в бакалейном магазине, спадали на одну сторону узкого лица, по-видимому, не знавшего, что такое улыбка. Во всяком случае, в данный момент он меньше всего помышлял об улыбках. Он был бледен и оставался бледным на всем протяжении беседы.

Кэролайн было вычислить несложно — Дэвид судорожно и в то же время по-хозяйски держался за ее руку. Ока была высокой блондинкой. Ее волосы были немного светлее того, что называется платиновым оттенком. Они были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в пучок — стиль, который мне нравится менее всего. Голубые глаза на прекрасно ухоженном цвета слоновой кости лице светились самоуверенностью. Ставлю десять против одного, что это ее обычное выражение.

Счастлив сообщить, что Донна Палмер имела со своим братцем весьма мало общего. В ней было вместе с каблуками не более пяти футов четырех дюймов. В водительском удостоверении Донны скорее всего записано, что волосы у нее «темнокаштановые», хотя я назвал бы их черными. Они опускались до плеч, обрамляя овальное лицо с зелеными глазами. Носик ее был чуть вздернут, а форма губ говорила о том, что они умеют улыбаться, хотя сейчас ей было не до улыбок. И если бы Лон не сообщил мне, что ей тридцать девять, я дал бы ей не больше тридцати двух.

— Мистер и миссис Хаверхилл? Миссис Палмер? Прошу вас, входите, — произнес я, распахивая дверь и отступая в сторону.

Дэвид недовольно скривился. Донна помрачнела, а Кэролайн сохранила свой самоуверенный вид, лишь чуть более выдвинув вперед подбородок. Ни один из них не промолвил ни слова. В прихожей я уловил тонкий запах «Мадам Роша», исходящий от Донны. Я не без удовольствия окинул взглядом ее фигуру, которая была заметно полнее, чем у Кэролайн, и гораздо больше соответствовала моему вкусу. Проведя Донну к красному кожаному креслу и указав парочке на желтые, я обошел вокруг большого стола и нажал кнопку звонка.

— Мистер Вульф сейчас будет. Не желаете ли что-нибудь выпить?

— Благодарю вас, нет, — буркнул Дэвид от имени всей команды. Держу пари, что к этому времени он уже успел пропустить пару стаканчиков.

Я обратил взор на обеих женщин, задавая им взглядом тот же вопрос. Обе отрицательно качнули головами, при этом Донна чуть было не улыбнулась, а Кэролайн осталась все такой же непоколебимо суровой.

Я направился к своему месту, и в этот момент в кабинет вступил Вульф. Пройдя мимо гостей и обойдя свой стол, он уселся в кресло и начал:

— Миссис Палмер, мистер и миссис Хаверхилл, — эти слова он сопровождал еле заметными кивками, — я высоко ценю то, что вы нашли возможность прийти сюда. Теперь, если…

— Мы вовсе не в восторге от встречи с вами, — чуть ли не выкрикнул Дэвид. — Мы явились только потому, что Карл выкрутил нам руки. Впрочем, может быть, не только поэтому, — тут же поправился он, бросив взгляд на супругу, ответившую ему величественным кивком. — Мы также желаем знать, почему вы трубите на весь город, что наша мачеха была убита. Нам достаточно тяжело и без всех этих беспардонных выходок!

Произнося эту тираду, он выдвинулся вперед, а закончив, демонстративно откинулся на спинку кресла, смахнув непокорную прядь с лица и воинственно выставив подбородок. Интересно — когда этот человек злится, у него дергается нос.

Вульф молча смотрел на него несколько секунд, потом перевел взгляд на женщин.

— Не желаете ли вы что-нибудь сказать, прежде чем я начну говорить?

— Я согласна с Дэвидом, — произнесла Донна миролюбивым, но достаточно строгим тоном, скрестив прекрасной формы ножки и разглаживая на коленях свое голубое платье. — То, что произошло с Хэрриет, достаточно трагично и без этих сплетен об убийстве… Мне известно, что вы друг «Газетт», но понять вас я все же не в состоянии.

Вульф повернулся к Кэролайн, и та одарила его подобием улыбки.

— У меня есть кое-какие идеи, но предварительно мне хотелось бы выслушать вас, — произнесла она с хрипотцой в голосе.

Это уже интереснее, сказал я себе. Гладко зачесанные волосы и все такое… Кажется, я начинал понимать, почему Кэролайн сумела произвести хорошее впечатление на Хэрриет и Лили.

Вульф откинулся на спинку кресла, его взгляд обратился на Донну, затем перешел на Дэвида и окончательно задержался на Кэролайн.

— Уверен, вам известно о том, что в прошлую среду этот дом посетила миссис Хаверхилл в сопровождении мистера Дина. Она…

— Это было результатом вашего глупого объявления в «Таймс», — прошипел Дэвид.

— Надеюсь, мне будет позволено продолжить? — сузив глаза, произнес Вульф. — Да, ко мне ее привело мое открытое письмо. Мы провели вместе достаточно времени, чтобы я смог убедиться в том, что она не из тех, кто кончает жизнь самоубийством.

— Гениально! — воскликнул Дэвид. Он снова наклонился вперед, как будто собирался вскочить на ноги. — Проведя с ней десять минут, вы стали величайшим в мире знатоком характера Хэрриет Хаверхилл.

— Я не претендую на то, чтобы считаться экспертом в отношении характера миссис Хаверхилл, — Вульф начинал сердиться. — Однако я использовал свою незаурядную наблюдательность. Скажите, вы полностью согласны с заключением, что ваша мачеха покончила с собой?

— Абсолютно. И полиция, кстати, тоже, — без колебаний заявил Дэвид.

Вульф повернулся к Донне.

— Тот же вопрос я задаю и вам.

Донна, чуть подвинувшись в кресле, ответила не очень уверенно:

— Могу сказать, что когда мы встречались в пятницу, она казалась очень расстроенной. Я никогда прежде не видела Хэрриет в таком состоянии.

— Каким образом состоялась ваша встреча?

— Она позвонила мне за день до этого — в четверг. Я буквально только что вернулась из-за границы — распаковывала багаж, когда раздался звонок. Хэрриет сказала, что ей необходимо поговорить со мной, что это чрезвычайно важно и от нашей беседы зависит будущее «Газетт». Она просила или, точнее будет сказать, умоляла приехать из Бостона как можно скорее. Я сказала, что прилечу в пятницу утром. На следующий день в девять утра, страдая от разницы во времени между Европой и Штатами, я уже была в ее кабинете.

— Вы знали, почему она пожелала встретиться с вами?

— Я… да, имела представление.

— Как вы могли знать, если провели несколько недель в Европе?

Бросив короткий взгляд на брата, она вновь посмотрела на Вульфа.

— Дэвид позвонил мне в отель во Флоренции и сообщил, что Макларен имеет серьезное намерение приобрести «Газетт». Он считал, что мне следует это знать.

— Как вы отнеслись к тому, что мистер Макларен может стать владельцем «Газетт»?

Донна пожала своими изящными плечиками.

— Честно говоря, мне было все равно. Это может показаться черствостью, но какого-то особого чувства преданности к газете я не испытываю. Она никогда не была частью моей жизни. Да, конечно, у меня имеются там существенные финансовые интересы, но какие-то эмоциональные связи совершенно отсутствуют. Может быть, потому что отец умер так давно или потому что я уже много лет живу не в Нью-Йорке.

— А как вы относились к мачехе?

Она опять пожала плечами.

— Не могу сказать, что я не любила ее, но в то же время особой близости между нами не было. Она была кем-то… кто вышел замуж за папу.

— Как вы считаете, она хорошо справлялась с руководством газетой?

— Да-а-а… думаю, что хорошо, — ответила Донна, наморщив лоб. — «Газетт», судя по тому, что я слышала и знаю, — бесспорно, уважаемое издание.

Вульф опустошил стакан и налил пива из второй бутылки.

— Вас огорчал тот факт, что она не давала возможности вашему брату встать во главе предприятия?

Дэвид попытался было встрять в разговор, но Донна жестом руки остановила его.

— Огорчало? Возможно. Хотя, думаю, правильнее будет сказать — удивляло. Хэрриет было далеко за семьдесят, и мне казалось, что в глубине души ей хочется уйти на покой. Но тем не менее она продолжала держаться за дело.

— Она когда-нибудь говорила о намерении уйти?

— Да, за последние годы этот вопрос затрагивался пару раз, но она продолжала настаивать на том, что чувствует себя хорошо и труд только молодит ее.

— О чем вы говорили с ней в пятницу?

— Это был непростой разговор, — ответила Донна, покусывая губы. — С первых же слов она сообщила, что Макларен оказывает сильное давление на всех акционеров, и спросила, обращался ли он ко мне.

— А он обращался?

— Нет. Хотя Дэвид предупреждал, что я услышу Макларена, как только вернусь из Европы. Так или иначе, но Хэрриет умоляла меня продать мою долю в фонд, создание которого она планировала. Она просила меня не продавать мой пакет Макларену. Хэрриет всегда отличалась непростым нравом. Но в такой ярости, как в пятницу, я ее никогда не видела.

— И что же вы ей ответили? — резко спросил Вульф. Донна глубоко вздохнула и, не глядя на брата, сказала:

— Я ответила, что если Макларен предложит мне за акцию ту сумму, о которой упоминал Дэвид, то я продам ему свою долю. Мистер Вульф, я, так или иначе, уже давно подумывала о том, чтобы продать свои активы в «Газетт». Я намерена расширить принадлежащее мне в Бостоне дело, и, честно говоря, мне для этого необходимы дополнительные средства.

— Вы не собирались продать свою долю брату? — спросил Вульф, махнув рукой в сторону Дэвида.

— Такой вопрос никогда не вставал, — без задержки ответила она, — возможно, потому, что вдвоем мы контролируем лишь около трети капитала, и у Дэвида очень мало шансов приобрести достаточное количество акций, чтобы обеспечить контроль над газетой. Если быть честной до конца, то я была готова продать свою долю тому, кто сможет дать больше.

— Как миссис Хаверхилл отреагировала на ваш ответ?

— Она впала в ярость. Попыталась разыграть карту преданности семье, но я на это не купилась. Я сказала, что с ее стороны это выглядят лицемерием, особенно учитывая, насколько упорно она блокирует все попытки Дэвида стать издателем или председателем совета директоров. Затем она заявила, что мой отец любой ценой не дал бы «Газетт» перейти в руки Макларена. Я ответила, что с ее стороны весьма самоуверенно заявлять, чего мог желать мой отец, и что я не хуже ее способна строить предположения. На этой ноте наша встреча и закончилась.

— Больше вы с ней не встречались?

Донна отрицательно покачала головой и принялась изучать ковер.

Вульф попытался налить себе пива, но, обнаружив, что бутылка пуста, отставил ее в сторону.

— Миссис Палмер, где вы находились в пятницу вечером между шестью и…

— Стойте! — взвизгнул Дэвид Хаверхилл, вновь чуть было не вскакивая с кресла. — Да, мы согласились прийти сюда, но мы не давали клятвы отвечать на ваши инквизиторские вопросы! Донна, тебе не следует отвечать на остальные вопросы. Этот человек переходит все границы. Он…

На этот раз вмешалась Кэролайн.

— Все в порядке, Дэвид, — сказала она тоном, каким матери обычно говорят с детьми, и положила ладонь на его руку. — Нам совершенно нечего скрывать. Насколько ты помнишь, мы практически все время провели вместе.

— Конечно, скрывать нам нечего, — пискнул он, сбрасывая ее руку, — но, клянусь Создателем, мне совсем не нравится, что к нам относятся как к подозреваемым, хотя никакого преступления вообще не было.

— Продолжайте, пожалуйста, миссис Палмер, — ледяным тоном произнес Вульф, наградив Хаверхилла одним из своих самых суровых взглядов.

— Во второй половине дня, начиная примерно с трех часов и до того момента, когда… нашли Хэрриет, я находилась в маленьком конференц-зале на двенадцатом этаже.

— С вами кто-нибудь был в это время?

— Нет. У меня нет собственного кабинета в помещении редакции; я весьма редко наведываюсь в Нью-Йорк. Когда я здесь, то обычно открываю контору в любом свободном конференц-зале. Мой бизнес требует большого объема документации, и, чтобы справиться с делами, я захватываю бумаги из Бостона. Если быть совсем точной, то я пребывала в одиночестве с трех пятнадцати до шести тридцати, когда ко мне для разговора зашли Кэролайн и Дэвид. И мы все еще находились там, когда стало известно…

— И никто не видел вас более трех часов вплоть до того момента, когда брат и его супруга присоединились к вам?

— Не совсем так. Во-первых, я несколько раз звонила по телефону по делам (как вам может быть известно, я занимаюсь организацией связей с публикой); и, во-вторых, по меньшей мере пару раз покидала конференц-зал и просила секретарей сделать для меня фотокопии.

— О чем вы говорили с присутствующими здесь лицами?

— Немного о моем путешествии, а в основном обсуждали мою встречу с Хэрриет и ее разговор с Дэвидом. Но полагаю, о последнем вы можете спросить его самого.

— Не премину это сделать, — сказал Вульф, поворачиваясь к Дэвиду, который бросал все более алчные взгляды на сервировочный столик, уставленный бутылками. — Мистер Хаверхилл, соответствует ли действительности утверждение, что вы в тот день встречались с мачехой вскоре после полудня?

— Да.

Он явно не желал добровольно делиться информацией, и, чтобы получить более пространные ответы, видимо, следовало силком раздвигать его челюсти.

— И в чем состояла суть вашей беседы?

Дэвид скрестил руки на груди и склонил голову набок, полагая, очевидно, что эта поза придает ему особенно крутой вид.

— Если вы такой умный, то, надеюсь, и сами способны догадаться, о чем шла речь.

— Предпочел бы услышать от вас.

Дэвид посмотрел поочередно на Донну, на Кэролайн и на меня, но нас Хаверхилл не видел, он просто хотел дать отдохнуть своим глазам от вида Вульфа.

— Ну хорошо, с тяжелым вздохом начал он, — я еще не успел усесться, как она спросила, не согласен ли я продать свои акции в ее треклятый фонд. Я ответил, что благодарен за предложение, но продавать свой пакет туда не намерен. Она завопила что-то вроде: «— Ах, значит, ты намерен продать свои активы Макларену?!»; я ответил, что именно так и собираюсь поступить. Несколько минут мы переливали из пустого в порожнее. Она применяла ко мне те же приемы, что и к Донне, заявляя, что я обязан сохранить газету в семье, не допустить, чтобы она попала в лапы Макларена и так далее в том же духе. Она была вне себя и наговорила мне всяких гадостей.

Последние слова были произнесены несколько неуверенно. Однако, взяв себя в руки, Дэвид продолжил:

— Не буду вдаваться в детали, но она назвала меня предателем интересов семьи. Я завелся, и с этого момента разговор перешел на взаимный крик, и я был вынужден уйти. Я вообще терпеть не могу разговоров в таком тоне.

Он откинулся в кресле с таким видом, словно этот монолог совсем лишил его сил.

Вульф издал горлом странный звук, но я знал, что это всего лишь следствие отсутствия пива.

— Мистер Хаверхилл, как бы вы могли охарактеризовать ваши отношения с мачехой?

— Мы… уживались. Не могу сказать, что я ее обожал, и она определенно платила мне той же монетой. Но склонен полагать, что мы вели себя по отношению друг к другу достаточно профессионально.

— Будет ли правильно предположить, что вы были обижены на нее?

Возникло впечатление, что этот вопрос окончательно выпустил из Дэвида дух. Он обмяк, упершись локтями в колени, и несколько раз сглотнул.

— Что же, это — верное предположение, — сказал он. Кэролайн, чуть склонившись, коснулась его плеча. — Конечно, я не любил ее. Мачеха… старший сын… все как в сказках братьев Гримм. Так или иначе, но я уже много лет назад понял: пока она возглавляет «Газетт», мне места наверху не видать как своих ушей.

— Вы полагаете, что, продав акции Макларену, смогли бы встать во главе компании?

— Долг платежом красен, хотите вы сказать? Нет, совсем нет, — энергично потряс головой Дэвид. — Я на это не рассчитывал, зная, что для руководства газетой он привлечет своих людей — по крайней мере прежде он всегда поступал именно так. В любом случае шансов на руководство у меня не было, но от Макларена я получил бы гораздо больше денег, чем мог мне предложить фонд.

— Я хочу поставить перед вами тот же вопрос, который задавал вашей сестре: как вы относитесь к возможности перехода «Газетт» в руки Макларена?

— Многое из того, что сказано или написано о нем, является преувеличением, и при этом преувеличением несправедливым, — ответил Дэвид. Не исключено, что эту часть речи он отрепетировал. — Его газеты не так уж и плохи. Он мог бы привнести в газетную жизнь Нью-Йорка новые, яркие краски.

Недовольно скривившись, Вульф спросил:

— Когда он впервые обратился к вам с предложением купить ваши акции?

— Макларен позвонил и пригласил меня на ленч две недели тому назад. Тогда же он и поинтересовался, не хочу ли я продать акции: узнав предлагаемую им цену, я тут же заявил, что на мой пакет он смело может рассчитывать.

— Но пока еще сделка не состоялась?

— Нет, это было всего лишь устное соглашение, но я был готов — и готов сейчас — передать ему мои активы в тот момент, когда будут подписаны бумаги.

— Какие еще вопросы вы обсуждали во время ленча?

— Он сообщил, что вел переговоры с издательством «Арлен» и семейством Демарест, и те якобы уже передали ему свои доли. Кроме того, он интересовался активами Донны и Скотта. Пришлось сказать, что ему самому следует вступить в контакт с ними, а я не хочу и не буду выступать от их имени.

— Сэр, я хочу вам задать еще один вопрос — тот, что я задал миссис Палмер: где вы находились с шести часов вечера и до того момента, когда узнали о смерти мачехи?

Я ожидал нового взрыва, но, очевидно, его аккумуляторы крепко подсели.

— Вам хорошо известно, что большую часть времени я находился вместе с женой и сестрой в конференц-зале на двенадцатом этаже. Начиная с половины шестого до шести тридцати я работал в своем кабинете на том же этаже.

Вас кто-нибудь видел в указанное вами время?

— Нет, — воинственно произнес Дэвид. — Но в этом нет ничего удивительного. Мой кабинет расположен в той части здания, где размещаются управленческие и снабженческие отделы, бухгалтерии и служба эксплуатации здания. Большинство сотрудников этих подразделений уходят домой в пять тридцать, самое позднее — в шесть. Я, как правило, ухожу с этого этажа последним.

— И в тот вечер вы остались даже дольше обычного?

— Да, — воинственность его тона заметно усилилась. — Донна и я задержались для того, чтобы узнать, чем закончится ее встреча с Маклареном.

— Каким образом вы намеревались это выяснить?

— О, кажется, ни Донна, ни я вам не говорили… Дело в том, что Хэрриет разослала служебную записку, в которой просила нас всех собраться у нее после завершения встречи с Маклареном.

— Вот как, — Вульф широко открыл глаза. — И кто же получил копии этой записки?

— Думаю, что все держатели акций «Газетт» — я, Донна, Скотт, Карл, Эллиот Дин.

— Как выглядела записка и каково было ее содержание?

— Ммм… — скривился в задумчивости Дэвид. — Ничего особенного, напечатана на машинке, на половинке листка. Текст, как мне помнится, следующий: «Дорогой Дэвид, пожалуйста, задержись до конца моего разговора с Я.М. Мне хотелось бы встретиться на несколько минут со всеми после его ухода». Подпись.

— Я получила точно такую же записку. Текст идентичен, — подтвердила слова брата Донна.

— Когда они были разосланы?

— Моя была доставлена примерно в четыре тридцать, — ответил Дэвид.

— Примерно в это же время в конференц-зал доставили и мою, — вставила Донна.

— Как миссис Хаверхилл могла знать, что вы все еще находитесь в здании и получите ее записку?

— Еще утром я сказала ей, что собираюсь работать в конференц-зале по меньшей мере до шести.

— Полагаю, что никто не сохранил своего экземпляра?

Брат и сестра одновременно отрицательно покачали головами, а Дэвид с ухмылкой пояснил:

— В газете циркулирует столько служебных документов разного рода, что, начав их хранить, мы через неделю задохнулись бы.

Проигнорировав его заявление, Вульф спросил, обращаясь к брату и сестре одновременно:

Вы уверены в подлинности подписи?

— Абсолютно, — сухо сказала Донна. — У нее очень характерная подпись. Кроме того, записку разносила ее личный секретарь Энн Барвелл — мне по крайней мере послание передала она.

— Мне тоже, — вставил Дэвид.

— Прекрасно, — сказал Вульф, откидываясь на спинку кресла. — Вам известно, с какой целью она хотела с вами увидеться?

Дэвид пожал плечами, ему этот разговор уже явно надоел. Парень не отличался большим запасом терпения.

— Думаю, для того, чтобы объявить о переходе газеты в руки Макларена. Зачем же еще?

— Мадам? — обратился Вульф к Донне.

— Я тоже так считаю, — ответила та. — Но после встречи с Маклареном она была просто не в силах встретиться с нами лицом к лицу. Других вариантов я не вижу.

— Но это означает одно — ваш кузен так же решил продать ему свои акции, — заметил Вульф.

— Этот вывод напрашивается сам собой, — сказал Дэвид, — Я не говорил с ним после его встречи с Хэрриет, хотя мне известно, что Макларен к нему ранее обращался, и Скотт решил продать акции. Но у вас есть возможность спросить у самого Скотта, так как ходят слухи, что он появится у вас сегодня несколько позже.

Он получил особенное удовольствие, сделав ударение на слове «слухи».

— Правильно, — кивнул Вульф и повернулся к Кэролайн. — Я не забыл о вас, мадам. Скажите, чем вызвано ваше появление в редакции «Газетт» в пятницу?

Она открыла рот, чтобы ответить, но Дэвид оказался быстрее.

— Кэрри была там, потому что я попросил ее прийти — все серьезные решения мы принимаем совместно. Мы являемся одной командой, в которой она полноправный член.

Ты ей вовсе не ровня, подумал я, посмотрев на Вульфа в ожидании его реакции.

— Мне было бы интересно услышать, что скажет сама миссис Хаверхилл, — раздраженно произнес он.

Кэролайн явно обожала находиться в центре внимания. Приняв позу, которая привела бы в восторг фотографа журнала мод, и откашлявшись, она начала:

— Как сказал Дэвид, мы выступаем единым целым, когда дело касается интересов одного из нас. В прошлом он несколько раз приглашал меня принять участие в семейных советах, на которых обсуждались вопросы, связанные с «Газетт». Складывалось впечатление, что встреча в пятницу должна иметь большое значение, и поэтому он меня пригласил.

— Когда вы прибыли?

— В редакцию? Сейчас… Это было примерно в шесть пятнадцать, не так ли, дорогой? — обратилась она за подтверждением к Дэвиду с хорошо отрепетированной тонкой улыбкой.

Тот с обожанием взглянул на Кэролайн, и дама продолжила:

— Я прошла прямо в кабинет Дэвида. Он как раз заканчивал небольшое совещание. Мы поговорили пять или десять минут, после чего прошли в помещение, где работала Донна. Я не видела ее после возвращения, и мне не терпелось узнать о ее путешествии.

— Миссис Хаверхилл, не могли бы вы высказать свое отношение к происходящим в «Газетт» событиям?

— Вы имеете в виду ее продажу Макларену? О, мне было очень жаль, что газета уплывает из рук семьи. Но вам известно, насколько властной, неуступчивой и жёсткой могла быть Хэрриет. Именно эти черты характера в конечном итоге и стоили ей газеты.

— Жёсткостью, как я понимаю, вы считаете ее нежелание делегировать полномочия другим липам, и в первую очередь ближайшим членам семьи?

С ледяной улыбкой Кэролайн ответила:

— И это, и диктаторские замашки в целом. С какими бы предложениями по улучшению работы организации ни выступали Дэвид и Скотт, она постоянно принижала значение их советов или просто игнорировала их. Она не терпела, чтобы чужие идеи получали зеленый свет.

— Как складывались ваши отношения?

Кэролайн сменила позу (ее фото отлично смотрелось бы в «Вог») и, проведя ухоженными пальчиками по изящной шее, сказала:

— Мы уважали друг друга. У Хэрриет было множество привлекательных черт, я наслаждалась ее обществом на приемах, встречах и иных мероприятиях подобного рода. Она безумно любила «Газетт», была умна, прекрасно эрудированна. С ней всегда было интересно. Мне казалось, что ей нравилось встречаться со мной. Во всяком случае, она постоянно подчеркивала это.

Вульф беспокойно заерзал в кресле. Я знал, что ему хотелось пива, но он боролся с собой, так как опустошил уже две бутылки в присутствии гостей, которые не выпили ни капли. Оставалось надеяться, что пару минут он сможет продержаться. Дэвид, похоже, держался с еще большим трудом.

— Мадам, вы говорили, что у вас имеются некоторые соображения, которыми вы хотите поделиться. Я закончил, вам слово.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

— Я все равно не ушла бы не высказавшись. Дэвид может подтвердить, что я никогда не стесняюсь высказывать свое мнение. У меня, мистер Вульф, нет никаких сомнений в том, что моя свекровь покончила с собой. Я знаю причину этого.

Она внимательно посмотрела на Вульфа, ожидая его реакции. Но тот наживку не проглотил. Поняв, что ей придется солировать, Кэролайн облизала губы и наклонилась вперед, как будто собиралась поделиться большим секретом.

— Хэрриет знала, что Макларен обошел ее с флангов и собрал необходимое для контроля над газетой количество акций. Она ненавидела Макларена, это не было тайной. И Хэрриет совершила поступок, который, по ее мнению, должен был восстановить против него как акционеров, так и общественность. Она сделала последнее публичное заявление, убив себя.

— Публичное заявление, о котором вы говорите, должно было бы включать в себя и письменное подтверждение, — недовольно проворчал Вульф. — Она должна была упомянуть о неблаговидных деяниях мистера Макларена или об отрицательных последствиях для «Газетт» в случае ее перехода в руки последнего. Насколько мне известно, такого письменного подтверждения не существует.

— Об этом я ничего не знаю. Я лишь убеждена в том, что Хэрриет убила себя, чтобы привлечь внимание к «трагическому событию» — так она называла происходящее. Она была способна на крайние проявления чувств. А самыми сильными ее чувствами были любовь к «Газетт» и ненависть к Макларену. Скажи, Дейв, разве я не права?

Супруг машинально кивнул, ее безупречные логические построения, видимо, не произвели на него впечатления.

— Мистер Вульф, я понимаю, что Донна и Дэвид в некотором смысле являлись родственниками Хэрриет, в то время как я была ей чужой, — продолжила Кэролайн. — Несмотря на это, я знала ее лучше, чем они, может быть, потому, что мы во многом похожи. Я не хочу сказать, что мы были близки, но мне известны силы, которые двигали ею. Еще раз повторяю: она сама убила себя.

На протяжении всей речи Кэролайн Вульф не сводил с нее внимательного взгляда. Когда она закончила, он посмотрел сначала на Дэвида, потом на Донну. Набрав полную грудь воздуха и с шумом выдохнув, Вульф произнес:

— У меня больше не осталось вопросов. Благодарю за визит.

Он потянулся к звонку, чтобы потребовать пива.

— У меня есть вопрос, мистер Вульф, — сказала Донна, встав рядом с креслом и положив руку на его спинку. — Прежде чем мы уйдем, мне хотелось бы его задать. Вы по-прежнему убеждены в том, что Хэрриет была убита?

Бросив на нее острый взгляд, мой босс ответил:

— Мадам, здесь не было сказано ничего такого, что могло бы побудить меня изменить точку зрения.

С этими словами, несмотря на то, что посетители все еще оставались в комнате, он взял книгу и раскрыл ее. Запечатлев эту сцену в памяти, чтобы не забыть сказать ему позже, что мисс Этикет считает такое поведение отвратительным нарушением всех правил приличия, я последовал за гостями к выходу. Я держал дверь, Дэвид и Донна прошествовали мимо меня так же, как и входили в дом — с каменным видом. Кэролайн же подарила мне улыбку с обложки журнала мод.

Я вернулся в кабинет следом за стремительно ворвавшимся туда Фрицем с двумя бутылками пива для пациента.

— Итак, — обратился я к Вульфу, после того как он наполнил стакан, — этот человек считает, что Макларен был бы прекрасным дополнением.

— Тоже мне остряк!

Я не был уверен, кого гений называет остряком — Дэвида Хаверхилла или Яна Макларена, но уточнять не стал. Вульф пребывал в состоянии недовольства, и я знал почему: гений всегда стремится избежать работы, а когда ему приходится трудиться в воскресенье, он становится особенно сварливым. Особенно его раздражало то, что рабочий день еще не закончился. Скотт Хаверхилл, проходящий у нас под кличкой «Племянник», должен был появиться в четыре, то есть через двадцать минут. Это означало, что у Вульфа не оставалось времени для простых человеческих удовольствий — для того, например, чтобы терроризировать Фрица по поводу меню на следующую неделю, или для сражения с кроссвордом в «Санди Таймс».

В какой-то момент я даже был готов его пожалеть. Но счастлив доложить, что это недостойное чувство тут же оставило меня. Однажды, когда я пожаловался на избыток скучных дел, он ответил: «Работа прекрасно тонизирует».

Возможно, сейчас ему как раз будет полезно принять еще немного тонизирующего средства.




Глава 14


Когда в пять минут пятого у дверей раздался звонок, я повернулся к Вульфу и спросил:

— Может быть, нам стоит поставить турникет?

В ответ он только недовольно на меня покосился. Вот и старайся после этого сделать жизнь легче.

Через одностороннее стекло я осмотрел четвертого представителя семейства Хаверхиллов, осчастливившего нас в этот день своим посещением. Скотт выглядел значительно приятнее своего кузена Дэвида. Он был шести с лишним футов ростом, имел правильные черты лица и светлые волосы. Конечно, ему не повредило бы проводить несколько часов в день на велотренажере. Судя по его виду, визит в дом из бурого известняка не казался ему в отличие от Дэвида отвратительным. Он потряс меня тем, что первым протянул руку для крепкого рукопожатия. Играя на своем поле, я обычно сую свою лапу первым. Не хочу высказывать необоснованные предположения, но мне он показался излишне самоуверенным.

Я представил его Вульфу, и в этом случае у парня хватило здравого смысла не пожимать руки. Вместо этого он направился к красному кожаному креслу, которое, вероятно, еще хранило тепло Донны.

— Карл сказал, что вы хотели меня видеть, — произнес он, расстегивая дорогой пиджак спортивного покроя и демонстрируя нам рубашку в белую и розовую полоску. — Вначале я не был уверен, что приду, но затем подумал: а почему бы и нет, что я теряю?

У него был прононс жителя Новой Англии, но точное место я определить не мог.

— Да, конечно, что вам терять, сэр? — ответил Вульф. — Не желаете ли что-нибудь выпить?

Он попросил шотландского виски с водой, и я немедленно выполнил заказ.

— Итак, вы полагаете, что Хэрриет была убита? — произнес он тоном светской беседы. — Однако должен признаться, что даже прочитав статью о вас в утреннем выпуске «Газетт», я не понял, на каком основании вы пришли к этому выводу.

— Если хотите, можете назвать это интуицией, — сказал Вульф, разводя ладони. — Думаю, вы убеждены в том, что миссис Хаверхилл совершила самоубийство, не так ли?

— Что же, в день смерти, когда я видел ее, она пребывала в колоссальном напряжении из-за этого дела с Маклареном. Но тем не менее должен сказать: я немало удивлен тем, что она нажала на спусковой крючок.

— Почему?

— Да потому, что она была не таким человеком, — ответил Скотт, отпивая из стакана. По его лицу было видно, что он пытается найти нужные слова. — Иногда она казалась слишком самоуверенной… может быть, даже твердолобой. Боюсь, что выражаюсь неточно, но я удивлен тем, что какие-то события смогли довести ее до самоубийства. Особенно после той беседы, которая произошла между нами.

— Расскажите подробнее об этом, пожалуйста.

— Она попросила меня встретиться с ней в ее кабинете в пятницу в три часа. Я, само собой, знал, о чем пойдет речь. Макларен уже предлагал купить мой пакет акций.

— И что же вы ему ответили?

Он улыбнулся. В улыбке можно было прочитать осуждение в свой собственный адрес.

— Мне понравилась предложенная им цена, кроме того, я не видел для себя в газете каких-то перспектив. Уже десять лет я — генеральный управляющий, мне сорок один год, и если я хочу куда-то продвинуться, похоже, следует подумать о том, чтобы сменить поле деятельности. К тому же я не знал, удастся ли мне когда-либо получить за мои акции те деньги, которые предлагает Макларен.

Глядя на его профиль, я вспомнил характеристику, данную ему Лоном — «скользкая СКОТТина».

— И вы приняли предложение мистера Макларена? — спросил Вульф.

— Официально нет, — ответил Скотт, изучая ухоженные ногти. — Но сказал, что, видимо, приму.

— Что вас удержало от того, чтобы сразу согласиться?

На физиономии Скотта возникла глупая ухмылка, которую он, по-видимому, считал мальчишеской улыбкой.

— Я хотел поговорить с Хэрриет еще раз… посмотреть, не сможем ли мы прийти к какому-то соглашению.

— О предоставлении вам более высокого поста в компании?

— Вы, мистер Вульф, сразу берете быка за рога. — Последовала еще одна глупая ухмылка. — Да, я полагал, что она сможет предложить мне нечто большее. Мне кажется, я заслуживаю этого.

— Итак, вы встретились с ней в пятницу в три часа дня.

— Да. К этому времени она уже поговорила с моими кузенами, о чем, уверен, вы уже знаете. Из слов Хэрриет я понял, что они оба были готовы броситься в объятия Макларена, если уже не сделали этого.

— Перед встречей с миссис Хаверхилл вы успели обсудить с ними проблему продажи акций?

Скотт, чуть изменив позу в кресле, сделал еще один глоток виски.

— Да, я разговаривал об этом с Дэвидом. Донна редко бывает здесь, а последние недели она вообще провела в Европе. Но… впрочем, вам, наверное, известно, что мы с ним не очень дружны… мы в основном встречаемся на совещаниях и разговариваем только о делах.

— В чем причина вашей взаимной неприязни?

— Какую-то одну причину выделить невозможно. Неприязнь имеет долгую историю. Даже в детстве мы недолюбливали друг друга.

— Взаимная зависть, подстегнутая чувством соперничества?

Скотт, весьма эффектно пожав плечами, ответил:

— Да, наверное, это одна из причин. Не секрет, что и он, и я пошли бы на убийство ради того, чтобы возглавить газету. Или… если хотите, можно сказать иначе… Каждый из нас считал, что он может управлять газетой лучше, чем другие. Я-то точно знаю, что делал бы это лучше, чем Дэвид. И Хэрриет тоже знала об этом.

— Вот как? Она сама это сказала?

Скотт утвердительно кивнул.

— Думаю, следует вернуться к нашей встрече в пятницу — это многое объяснит. Войдя в кабинет, я с первого взгляда понял, что Хэрриет очень сильно расстроена. Она не плакала — Хэрриет никогда не давала волю слезам, — но она была бледной как мел и говорила, казалось, с трудом. Едва я успел сесть, как она спросила: «Полагаю, ты тоже собрался продать свои активы этому пирату?». Ответив, что действительно тщательно обдумываю его предложение, но с удовольствием готов еще раз обсудить эту проблему, я сказал, что все еще питаю надежду на свое лучшее будущее в газете. В этот момент произошло нечто странное.

— Продолжайте, — бросил Вульф.

— Оборвав меня на полуслове, он заявила прямо в лоб без всяких экивоков: «Как ты отнесешься к тому, чтобы стать издателем «Газетт»?». Я был настолько потрясен, что, как мне кажется, выглядел идиотом. Это была именно та работа, о которой я мечтал много лет, и получить которую уже давно не надеялся. Придя в себя, я пробормотал нечто вроде: «Могу начать хоть завтра». Далее она сказала, что Карл Бишоп уже давно поговаривает об отставке. Я, кстати, и без нее слышал об этом. Затем Хэрриет заявила — она всегда была откровенной, иногда даже на грани жестокости, — что у нее есть определенные сомнения в моих способностях, но тем не менее она готова рискнуть ради того, чтобы избежать потери контроля над газетой, если акции попадут в лапы Макларена. Я должен был заплатить за пост, продав свой пакет акций в создаваемый ею фонд по цене значительно ниже той, которую предлагал Макларен.

— И как вы отнеслись к ее предложению? — спросил Вульф, водрузив руки на вершину своего брюха.

— Конечно, я нес финансовые потери, но получал взамен нечто более ценное для меня нежели деньги.

— В конечном итоге вы покрыли бы все потери в результате роста жалованья и получения дополнительных льгот, — сухо проговорил Вульф.

— Верно, — без труда согласился Скотт. — Но честно говоря, тогда я об этом не думал. Я был так потрясен перспективой стать издателем, что все остальное перестало иметь значение.

— Определила ли миссис Хаверхилл какие-либо временные рамки для вашего вознесения?

— Нет. Она лишь сказала, что позже в тот же день поговорит с Карлом Бишопом, чтобы выработать приемлемые для него условия. Но в целом, говоря о перспективах, она заметила, что я мог бы приступить к новым обязанностям в начале будущего года.

— Вы говорили кому-нибудь об этом разговоре?

— Ни единой душе, включая жену. Хэрриет просила меня не делать этого, сказав, что объявит обо всем лично. Уверен, что именно с этой целью она разослала служебные записки, в которых просила всех акционеров собраться в ее кабинете после завершения встречи с Маклареном. Вы знаете об этом?

Вульф кивнул, и Скотт продолжил:

— Думаю, что она хотела лишить Макларена козырей, сообщив ему о нашем решении во время встречи. Она просто жаждала его крови.

— Когда вы планируете сообщить остальным акционерам о предложении, сделанном вам миссис Хаверхилл?

— Хочу подождать до завершения церемонии похорон, и пока не уляжется весь этот шум. Полагаю, что через неделю состоится общее собрание акционеров, на котором будут присутствовать люди, представляющие интересы как «Арлен», так и семейства Демарест.

— Как вы поступите, если остальные не поверят вашему рассказу?

— Да, я думал о подобной возможности, — кивая ответил Скотт. — Но во время беседы Хэрриет делала заметки в деловом блокноте. Не исключено, что она передала заметки секретарю или они все еще находятся в ее письменном столе. Пока я не выяснял, где бумаги. Правила приличия требуют выдержки.

— Даже если заметки и будут найдены, они могут не иметь юридической силы, — заметил Вульф.

Мне показалось, он хотел сказать, что деликатность, проявляемая Скоттом, как-то не совсем вяжется с его характером.

— Не знаю, будут ли они иметь юридическую силу, — ответил Скотт, — но моральные обязательства они определенно повлекут.

— Мистер Хаверхилл, — сварливым тоном произнес Вульф, — после того как вы согласились остаться в лоне семьи, около пятидесяти двух процентов акций оказались вне досягаемости мистера Макларена. Что же в таком случае, по вашему мнению, заставило вашу тетушку наложить на себя руки?

— Я размышлял на эту тему, — нахмурившись ответил Скотт. — И решил, что борьба последних дней настолько истощила нервную систему тетки, что та просто сошла с рельсов.

— Чушь, — бросил Вульф. — Разрешите мне предложить иную версию. Если Бишоп или Дин согласились бы продать свою долю мистеру Макларену, то баланс сил снова качнулся бы в его сторону.

— Немыслимо! — выпалил Скотт. — Такое просто невозможно.

— А я вообще исключаю ситуацию, в которой Хэрриет Хаверхилл могла бы приставить пистолет к виску и нажать на спусковой крючок, — заявил Вульф. — Теперь же становится совершенно очевидным тот факт, что никаких мотивов для самоубийства у нее не было. Сэр, где вы находились с шести часов вечера и до того момента, когда узнали об ее смерти?

Вопрос застал Скотта врасплох.

— Какое это имеет значение? — спросил он, резко выпрямившись и расплескав виски.

— Скорее всего никакого, — миролюбиво сказал Вульф. — Но поскольку вы убеждены в том, что убийства не было, у вас нет причин воздерживаться от ответа.

— Все это время я провел за своим письменным столом. В пять пятнадцать у меня началась встреча с начальником отдела снабжения. Разговор занял полчаса, и после этого я оставался в кабинете вплоть до появления Дэвида с вестью о смерти Хэрриет.

— В котором часу это произошло?

— Примерно в семь сорок пять. Припоминаю: за несколько минут до этого, удивляясь, что встреча с Маклареном так затянулась, я подумал, не стоит ли позвонить самому, чтобы выяснить, что происходит, и узнать, когда она ждет нас в своем офисе.

— Вас кто-нибудь видел после окончания совещания и до появления в вашем кабинете Дэвида Хаверхилла?

— Нет.

— И ваш кабинет расположен на двенадцатом этаже?

— Да. Неподалеку от кабинета Дэвида. Но мне кажется, что Дэвид, Донна и Кэролайн находились не там, а в конференц-зале, когда узнали о… несчастье.

— Скажите, мистер Хаверхилл, полицейские с вами беседовали?

— Весьма кратко. Я сказал им, что пока не решил, продавать акции или нет. Но почему вас это интересует?

— Из чистого любопытства, — небрежно бросил Вульф.

— Сдается мне, что вы чертовски любопытны, — брюзгливо проворчал Скотт. — Однако, несмотря на то, что вы думаете или говорите, я продолжаю считать, что произошло самоубийство. И полиция, по-видимому, тоже так полагает. В противном случае, они продолжали бы задавать вопросы. Теперь, если позволите, я должен идти.

Вульф, не произнеся ни слова, наблюдал затем, как Скотт, встав с кресла, затопал к выходу. Я прошел вместе с ним и придержал дверь.

— Благодарю за виски, — рассеянно сказал он, но руки на сей раз не протянул. Я тоже не стал напрашиваться на рукопожатие.

— Может быть, нам больше не приглашать их сюда? — сказал я Вульфу, возвратившись в кабинет. — С каждым следующим визитом дело осложняется.

— Прекратите пустую болтовню, — проворчал он.

— Хорошо, будем серьезны. Что вы думаете о предложении Скотту кресла издателя?

— Этот тип — осел, — заявил Вульф, игнорируя мой вопрос. — Может быть, не такой, как его кузен, но все-таки осел.

— Не смею возражать. Что теперь?

Вульф взглянул на часы, размышляя, не настало ли время спуститься в кухню, чтобы перекусить. Решив, что еще рано, он заявил:

— К дьяволу! Знаю, вы не перестанете меня изводить, пока я что-то не предприму. Полагаю, они там в здании редакции фиксируют время прихода и ухода посетителей?

— Каждый, включая сотрудников, должен отметиться в фойе у охранника, — ответил я. — Там ведется журнал с учетом времени.

— Позвоните мистеру Коэну и узнайте, когда каждый из них покинул здание редакции. Я имею в виду Скотта, Дэвида с его Кэролайн, миссис Палмер, мистера Дина, мистера Бишопа и Макларена.

— Не считаете ли вы, что тогда мы окажемся в большом долгу перед «Газетт» — спросил я, вздергивая одну бровь, что его всегда раздражает, поскольку он на подобное не способен.

— Заткнитесь, — прошипел он и, выбравшись из кресла, вышел из кабинета и направился в сторону кухни.

Последнее слово осталось за ним, но победа все равно принадлежала мне. Если, ретируясь, гений в качестве оружия использует реплику «заткнитесь»» то это означает: я действительно доконал его.




Глава 15


В понедельник «Таймс» и «Дейли ньюс» откликнулись на утверждение Вульфа об убийстве Хэрриет Хаверхилл весьма короткими заметками. Такое невнимание могло означать одно из двух: либо редакторы посчитали эту идею абсурдной, либо, поскольку «Газетт» успела обштопать их, они решили проигнорировать моего босса. Не исключено, что присутствовали оба элемента. Одним словом, выбирайте вариант, который вам больше по вкусу.

Принадлежащие Макларену издания оказались не столь сдержанны. Фриц сразу после завтрака отправился пополнить наши продовольственные запасы, и я попросил его заскочить в киоск и прикупить все маклареновские листки. Вернувшись, он с мрачным видом вступил в кабинет и бросил на мой стол вчерашние номера лос-анджелесской и детройтской газет. Всем своим видом Фриц демонстрировал, что он избавляется не от печатного слова, а от вонючих отбросов. Воскресное издание из Лос-Анджелеса возвестило о Хэрриет на первой полосе. Огромный заголовок вопил: «ЛЕДИ — ГАЗЕТНЫЙ БОСС НЬЮ-ЙОРКА НАЙДЕНА МЕРТВОЙ!», Статья же, состоявшая всего из нескольких абзацев, была опубликована на третьей странице. Там сообщались лишь основные факты, а о намерении Макларена наложить на «Газетт» лапу не упоминалось вовсе. В Детройте материал подавался примерно так же, если не считать того, что в автомобильной столице Хэрриет не заслужила чести быть упомянутой на первой полосе. Самое видное место в газете было отдано местному скандалу: «ГОРОДСКИХ КОПОВ ПРИХВАТИЛИ, КОГДА ОНИ ЗАПУСТИЛИ ЛАПЫ В БАНКУ С ВАРЕНЬЕМ!»

Если вернуться к событиям нью-йоркским, то освещение дела Хаверхилл телевидением вряд ли могло рассчитывать на получение приза. Но для рассказа об этом следует снова обратиться к воскресному вечеру. В одиннадцать часов вечера мы сидели в кабинете, настроив телевизор на канал, присылавший к нам днем свою команду. Примерно в середине новостей ведущий, курчавый тип, половину физиономии которого занимал жемчужно-белый оскал, придал своей роже мрачно-торжественное выражение и объявил: «В связи со смертью Хэрриет Хаверхилл, которая, как считают, совершила самоубийство, сделано сенсационное заявление. Подробности от нашего корреспондента Морин Мейсон».

На экране возникла прекрасно причесанная молодая женщина. Возвышаясь на ступенях нашего дома и покачивая перед губами микрофоном, она с наисерьезнейшим видом бодро замурлыкала: «Мы находимся на Западной Тридцать пятой улице в довольно непритязательном уголке Манхэттена. Однако именно этот квартал знаменит тем, что здесь находится дом Ниро Вульфа — всемирно известного частного детектива-отшельника». В тот же момент на экране появилась фотография Вульфа пятилетней давности. «А это его убежище, — продолжила Морин Мейсон, сделав ручкой в сторону дома. — Он весьма редко покидает его, решая сложные проблемы подобно светилу медицины в своем кабинете. Большую часть своего времени он проводит, ухаживая за легендарной коллекцией орхидей, оцениваемой во многие миллионы. Коллекция содержится в шикарной оранжерее, расположенной под крышей дома. Как следует из утреннего выпуска «Газетт», Вульф выступил со смутившим многих заявлением, что смерть Хэрриет Хаверхилл, найденной мертвой в своем кабинете в пятницу, является предумышленным убийством, а не результатом самоубийства, как полагает большинство наблюдателей, включая полицию. Однако Вульф отказался дать интервью для «Экши ньюс», поэтому мы можем только высказывать догадки, почему он выступил с подобным обвинением. Пока полиция и окружной прокурор отказываются комментировать высказывание мистера Вульфа. Морин Мейсон, с Западной Тридцать пятой улицы для «Экши ньюс»».

— Отвратительно, — буркнул Вульф и раздраженным движением руки дал мне понять, что следует выключить телевизор.

— Знаете, а мне понравилось словечко «шикарная» применительно к вашей оранжерее, — заметил я. — Никогда не думал, что ее так можно назвать, но теперь, услышав, понял, что звучит неплохо.

— Чушь!

— Вы сами во всем виноваты, — сказал я. — Если бы вы согласились увидеться с ней, репортаж был бы значительно лучше. Только представьте! Они являются сюда со своими осветительными и звукозаписывающими приборами, с многометровым электрокабелем — уже впечатляющая картина. Вы же восседаете с ученым видом, а премиленькая мисс Как-там-ее-зовут изящно ставит свои тонкие вопросы…

Пришлось умолкнуть, так как я остался без аудитории. В разгар моего монолога Вульф выбрался из кресла и затопал вон из комнаты. Обернувшись, я хотел было пожелать ему доброй ночи, но он уже находился вне зоны слышимости. Громкий стук двери лифта и шум мотора возвестили о том, что гений отправился на покой в свою комнату.

Однако вернемся к утру понедельника. Покончив с завтраком и газетами, я уселся за свой письменный стол, чтобы попытаться свести концы с концами в нашем банковском балансе. Зазвонил телефон. Это был Сол.

— Арчи, я сумел накопать там и сям кое-что об Одри Макларен. Но не Бог весть что. Хочешь услышать это сейчас или подождем, когда он появится в кабинете?

Когда Сол говорит, что он «накопал кое-что», то это означает, что парень насобирал материала достаточно, чтобы издать биографию субъекта в виде книги в твердом переплете.

— Предпочтительнее второе, — ответил я. — У него может возникнуть идея дать тебе еще парочку поручений. Можешь прибыть к нам в одиннадцать?

Он ответил, что может, и я вернулся к погашенным чекам и калькулятору. Я занимался подсчетами, пока стрелки моих часов не показали десять — это означало, что Карл Бишоп уже должен быть на работе. Я набрал номер, назвал свое имя, и секретарь без промедления соединила маня со своим боссом.

— Звоню по поводу Эллиота Дина, — сказал я, когда Бишоп поднял трубку.

— Да, я как раз собирался вам с утра позвонить, ответил он. — Мне наконец удалось вчера вечером поговорить с Эллиотом. Как и предполагалось, он ворчал ужасно, но я все же взял его измором. Говорит, что удобнее всего для него было бы встретиться с Вульфом во вторник во второй половине дня.

Поблагодарив Бишопа за его труды, я возобновил борьбу с ежемесячным отчетом банка и своими собственными расчетами. Между ними существовало расхождение в сто три доллара и пятьдесят центов. При этом мои цифры, само собой, были в нашу пользу. К одиннадцати часам мне все же удалось обнаружить свою ошибку при сложении и я был вынужден признать, что компьютеры «Метрополитен траст компани» ведут себя вполне пристойно.

Я как раз заканчивал финансовые дела, когда в кабинет вступил Вульф. Он пожелал мне доброго утра и уселся за свой стол. Я в очередной раз закинул удочку насчет персонального компьютера, и он в очередной раз проигнорировал мои намеки. Мне ничего другого не оставалось, кроме как сказать:

— В любой момент может появиться Сол с информацией о той леди, с которой у вас на сегодня назначена встреча.

Вульф поджал губы, что является одним из способов выражать раздражение по поводу необходимости приступить к работе в столь ранний час. Звонок прозвенел еще до того, как он успел придать своей физиономии законченное выражение неудовольствия. Я впустил Сола. Он прошел в кабинет и опустился в желтое кресло, отклонив предложение выпить кофе.

— У меня есть кое-что об Одри Макларен, — сказал он, положив свою кепочку на колено, — но боюсь, что очень немного.

— Сол, у вас было очень мало времени. Так что выкладывайте.

С точки зрения Вульфа, Сол Пензер лишен недостатков.

— Как я оказал вчера, она — англичанка. Сорок один год. Дочь какого-то графа, правда, у этого графа туго с бабками. Ее встреча с Маклареном состоялась семнадцать лет назад, сразу после покупки газеты, которой он до сих пор владеет. В то время она считалась одной из самых красивых женщин Англии. Королевские приемы, портреты в газетах и все такое прочее. Ходили сплетни о ее дружбе с парочкой иностранных плейбоев. С Маклареном ее познакомил один их общий приятель на этих знаменитых скачках… в Эскоте. Как мне сказали, их роман стал большой светской сенсацией.

Сол повернулся ко мне и, поднеся руку ко рту, дал понять, что передумал и не возражал бы против чашечки кофе. Когда я вернулся из кухни, он все еще продолжал свое повествование.

— …у них были апартаменты в Лондоне плюс нечто похожее на замок в Шотландии и еще один дом на Ямайке. У них парочка детей — сыновья. Сейчас одному тринадцать, второму — десять. Семейная жизнь пошла под откос, кажется, после того, как Макларен стал проводить много времени в Штатах. Именно тогда он начал скупать здесь газеты. Одри несколько раз приезжала вместе с ним, но все же, как правило, он путешествовал в одиночку.

Сол сделал паузу, чтобы отпить кофе, и продолжил:

— Так или иначе, купив газету в Лос-Анджелесе, он начал якшаться с тусовкой из шоу-бизнеса и регулярно по уик-эндам стал ездить в Палм-Спрингс. Там он и познакомился с девицей, на которой сейчас женат, — броской курочкой, в прошлом средней руки актриской по имени Пенни Уэллс. Шли разговоры о том, что они проводили вместе массу времени в Лос-Анджелесе и Палм-Спрингс, а иногда дама летала с ним в Денвер или Торонто на его личном реактивном самолете. В конечном итоге до Одри дошли слухи о том, что происходит. Как мне сказали, года два она все терпела, но, наконец, сорвалась с резьбы и потребовала развода.

На описание процесса в Англии извели много галлонов чернил, в США этим делом интересовались значительно меньше. В итоге она получила жирный кусок в виде ежегодного дохода в пятьсот тысяч баксов. Тем не менее, она не утешилась и готова рассказывать всем желающим слушать, какая, по ее мнению, паскуда этот самый Макларен. Несмотря на то, что Одри ненавидит парня, тот помог ей перебраться в Штаты и подсластил жизнь, добавив к ее доходам еще сотню тысяч в год.

— Он сделал это для того, чтобы быть ближе к сыновьям?

— Именно. Последние восемнадцать месяцев она живет в Гринвиче. Макларен, вернее, один из его людей даже помог ей подыскать подходящий дом. В обмен на дополнительные сто тысяч на карманные расходы он потребовал, чтобы Одри и мальчики жили в радиусе не более пятидесяти миль от Манхэттена. Говорят, что после развода они не перемолвились ни единым словом — она категорически отказывается с ним встречаться, хотя своих мальчиков отец видит регулярно. Он и его жена живут здесь в классных трехуровневых апартаментах на Ист-Сайд-авеню. Несмотря на то, что Макларен не владеет ни единой нью-йоркской газетой — во всяком случае пока, — его американская штаб-квартира несколько последних лет располагается именно в этих апартаментах. Что касается ее времяпрепровождения, то дама является трудолюбивой пчелкой в садах благотворительности штата Коннектикут. Приобрела громкое имя на ниве сбора пожертвований, что сделало ее весьма популярной личностью среди соседей. Она клиентка престижных портных и парикмахеров. С кем-либо она постоянно не встречается, хотя для светских мероприятий у нее имеются сопровождающие, как в Коннектикуте, так и здесь, в городе. Время от времени она ходит в оперу или в один из театров на Бродвее. Прошу прощения, но это все, — сказал он, беспомощно разведя руками. — Я знаю, что гордиться мне нечем и помочь я вам как следует не смог. Считайте, что это мой бесплатный вклад. Гонорара не надо.

— Чепуха, — отмахнулся от его слов Вульф. — Я не ожидал, что вам так много удастся узнать об этой женщине. Удовлетворительно.

Вульф не из тех, кто бездумно разбрасывается словами, и для него «удовлетворительно» служит примерным эквивалентом идиотских восторгов персонажей телевизионных роликов, рекламирующих новые марки автомобилей. Солу, знающему Вульфа не хуже меня это прекрасно известно, однако выражение его лица осталось печальным. Покачав головой, он поднялся и, поблагодарив меня за кофе, направился к выходу.

— Почему такая вытянутая физиономия? — спросил я, провожая его к дверям. — Ты же добыл кучу сведений, и всего за двадцать четыре часа.

— Арчи, раньше я работал лучше, значительно лучше, — ответил он, надевая одним быстрым, неуловимым движением свою кепочку. — Если он попытается мне заплатить, останови его.

Я улыбнулся, сказал ему гуд бай и закрыл дверь, сделав в памяти очередную зарубку. Сол получит свою плату, даже если бы мне пришлось спрятать чек в его квартире во время игры в покер. А если он откажется обналичить его, я скажу, что мой босс расценивает подобные действия, как бесчестье для него, Вульфа, лично. Сол Пензер горд, умен и крут, но я тоже, скажу без ложной скромности, не лыком шит.

— Итак, что вы думаете о нашем потенциальном клиенте? — спросил я у Вульфа, усаживаясь на свое место.

Гений недовольно сморщился, но ответил:

— Я обещал встретиться с ней и намерен выполнить свое обещание. Но это вовсе не превращает ее в «потенциального клиента», если употребить ваше выражение. Миссис Макларен главным образом представляет для меня интерес как источник информации о ее бывшем муже.

— Естественно, сэр, — ответил я с улыбкой в душе и с каменным — по крайней мере мне так кажется — выражением лица. Перед Вульфом вновь возникла кошмарная перспектива появления женщины в его доме, и самое ужасное — это женщина могла стать источником его доходов.

Сейчас самое время сказать кое-что об отношении Ниро Вульфа к женщинам. Не то чтобы он их не любил — совсем напротив. Я имел возможность неоднократно наблюдать, как он меняется при появлении в его кабинете привлекательной особи противоположного пола. Он становится более сдержанным, но и более, ёсли можно так выразиться, внимательным. Например, если я окончательно не утратил своей, как он говорит, «инстинктивной способности все замечать», рискну утверждать, что он поглядывает на ножки женщин, припарковавшихся в красное кожаное кресло. И почему-то получается так, что ножки, на которые он взирает наиболее внимательно, оказываются и наиболее стройными.

Однажды, когда он особенно разворчался по поводу одной дамы, проходившей по расследуемому нами делу о квартирной краже, я не выдержал и высказал вслух свое недовольство его отношением к прекрасному полу. Его ответ так поразил меня, что я позже занес его на бумагу: «Самые фундаментальные несчастья в моей жизни — и я с огорчением вынужден констатировать, что таковых было немало, — связаны с женщинами. Мне приходится мириться с тем, что они существуют на нашей планете, и даже с тем, что они появляются в данном помещении, когда это диктуется необходимостью. Однако я намерен минимизировать мои контакты с ними и не стыжусь признаться в своем против них предубеждении».

Конечно, это не «Геттисбергское обращение», но все же вы получили ясное представление о том, что Вульф не намерен превращать особняк из бурого известняка в общежитие университета с совместным обучением. В понедельник ровно в три часа дня, когда я в очередной раз размышлял над этой проблемой, у дверей раздался звонок.

Не могу сказать, назвали бы ее сейчас британские газеты красивейшей женщиной страны, но я, глядя на нее через одностороннее стекло, был готов стать членом жюри конкурса красоты хотя бы для того, чтобы увидеть, кто посмеет конкурировать с Одри Макларен. Здесь мы имеем дело с красотой мирового класса. Исследования Сола утверждают, что ей сорок один год. Но если она не пребывает в анабиозе, остается поверить в то, что обнаружен источник вечной молодости.

— Вы, очевидно, Одри Макларен, — произнес я, распахивая дверь и отступая в сторону, чтобы дать ей возможность пройти.

— А вы, очевидно, легендарный Арчи Гудвин, — ответила она с улыбкой, залившей ослепительным сиянием нашу не очень светлую прихожую.

Когда-нибудь я, может быть, и научусь владеть собой. Но в тот момент она могла делать со мной все, что пожелает. Я начал резко менять свои планы на будущее, вычеркивая из них Лили Роуэн. Хочу сообщить для справки, что на женщине, которой я только что отдал свое сердце, был туалет изумрудно-зеленого цвета, подчеркивающий, но вовсе не навязчиво, ее совершенные формы. Кожа — великолепная. Волосы — цвета ирландского сеттера; и если у нее и ее куафера есть какой-то секрет, то я не желаю его знать. На меня взирали глаза такого небесного цвета, что я был в силах только жестом показать в сторону кабинета. Да, остаются еще ножки. В этом отношении можно сказать одно: они, несомненно, привлекут внимание хозяина дома из бурого известняка.

— Это Ниро Вульф, — без всякой на то необходимости пробулькал я, подводя ее к креслу из красной кожи. Затем, обратившись к боссу, я представил ему Одри.

— Мадам, — произнес он, откладывая книгу и опуская подбородок на четверть дюйма.

— Мистер Вульф, — проговорила она голосом, способным даже ангела сбить с пути истинного. — Я знаю, что вы не пожимаете рук, и это совершенно правильно. Никогда не знаешь, какие бактерии могут на них оказаться.

Вульф широко открыл глаза. Она сумела привлечь его внимание. Проглотив готовое сорваться с губ «Браво!», я занял свое место за столом. Однако гений быстро сумел взять себя в руки.

— Рукопожатие стало использоваться настолько часто, что безнадежно утратило свое первоначальное значение, превратившись в тривиальный, бессмысленный жест, — назидательно произнес он. — Я предпочитаю слова в качестве средства выражения мыслей и чувств.

— Полностью с вами согласна, — сказала она, пуская в дело улыбку и закидывая ногу на ногу. — Правила этикета иногда просто абсурдны. Они требуют, чтобы мы придерживались устарелых и давно вышедших из моды традиций.

— Я никогда не был рабом этикета, — проворчал он. — Мадам, нам обоим прекрасно известно, что вы явились сюда не для того, чтобы обсуждать племенные обычаи и ритуалы.

— Конечно, не для этого, — сказала Одри, снова улыбаясь. Она делала это мастерски, хотя на Вульфа никакие улыбки, как правило, не действуют. — Боюсь, у меня есть склонность уводить разговор от главной темы. Прошу извинить. Я очень обрадовалась, прочитав во вчерашнем номере «Газетт» заметку о том, что вы утверждаете, будто миссис Хаверхилл была убита. Я уже говорила мистеру Гудвину по телефону, что готова прибегнуть к вашим услугам для того, чтобы разоблачить убийцу.

— Вы также сообщили мистеру Гудвину о том, что вам известно имя преступника.

— Да, известно, — спокойно ответила она, обратив свои голубые глаза на Вульфа в ожидании его реакции. Когда таковой не последовало, Одри продолжила: — Вне всяких сомнений, это Ян.

— Вот как? И у вас имеются доказательства?

— О нет! Доказательств у меня нет. Именно поэтому я и пришла к вам. Однако внутренне я абсолютно убеждена в том, что преступление совершил он. Или он заплатил кому-то. Второе более реально. Это в его стиле — швырнуть деньги, чтобы устранить препятствие.

На липе Вульфа появилась гримаса недовольства.

— Мадам, прежде чем мы продолжим тратить наше с вами время, я хочу ознакомить вас с догматом, исповедуемым в данном кабинете: мистер Гудвин и я не принимаем к ведению дел, связанных с матримониальными коллизиями, будь то развод, разъезд или обыкновенная вражда.

Настал черед Одри широко распахнуть глаза.

— О нет! — воскликнула она, энергично мотая головой. — Матримониальные коллизии, как вы выразились, в этом деле полностью отсутствуют. Мой брак с Яном Маклареном распался много лет тому назад, задолго до формального развода. Однако важно то, что я знаю его лучше всех остальных, и мне известно, на что он способен.

— Перестаньте, — сказал Вульф, чуть подвинувшись в кресле. — Мне совершенно ясно, что у вас нет ничего, что могло бы свидетельствовать о прямой причастности вашего бывшего супруга к кончине миссис Хаверхилл.

Улыбку на ее лице сменило недовольное выражение и надутые губы, что заставило меня приступить к критическому анализу моего страстного чувства к этой даме.

— Позвольте мне рассказать вам кое-что о Яне, — произнесла она, чуть ли не шепотом, наклонившись вперед в кресле. — Он одержим стремлением к успеху, и это для него означает, что он постоянно должен двигаться вперед. Он жаждет приобретать новые газеты, получать как можно больше могущества и влияния. Я не верю в то, что он когда-нибудь успокоится. Я скажу вам, почему он убил эту несчастную женщину, — напряжение, которое до этого было заметно лишь в голосе, теперь проявилось и на лице. — Однажды, года четыре тому назад, а может быть, и раньше, он рассказывал мне о своих жизненных планах. Я все прекрасно помню, это было в нашей лондонской квартире. Кончив ужинать, мы прошли в кабинет, чтобы выпить по рюмке бренди. Он начал с того, что перечислил все купленные им газеты и припомнил обстоятельства приобретения. В этом не было ничего необычного, так как он обожал рассказывать о своих победах, а я оставалась хорошей слушательницей, даже зная все его истории наизусть. Неожиданно он заговорил о покупке нью-йоркской газеты, вы, уверена, знаете, что это была его очень старая цель. Взглянув на книжный шкаф, он произнес: «Ничто не сможет остановить меня. И никто. Если потребуется, я пойду на убийство». Это его подлинные слова, мистер Вульф. Я не могу их забыть — такими пугающими они были.

Закончив речь, она триумфально посмотрела на Вульфа.

— Всего лишь бравада, — фыркнул тот. — Он хотел произвести на вас впечатление.

— Не думаю, — ответила Одри, выдвигая вперед подбородок. — К тому времени он уже перестал стремиться производить на меня впечатление. В тот вечер, уверяю вас, я увидела лицо убийцы и заглянула в его душу. Это было ужасно. Но при всем этом я и представить не могла, что его страшные идеи смогут воплотиться в жизнь.

Вульф по-прежнему не был удовлетворен.

— Вы и ваш бывший супруг расстались весьма недружелюбно, — сказал он. — Насколько мне известно, вы уже много лет не общаетесь друг с другом.

— Неужели перед встречей со мной вы провели предварительное расследование? — негромко спросила она с изумлением в голосе.

— Обычно я нахожу полезным, навести справки о потенциальном клиенте, — ответил он, протягивая руку под стол. — Не желаете ли что-нибудь выпить?

Она покачала головой и, проведя ладонью по волосам цвета ирландского сеттера, произнесла с напряженным лицом:

— Очевидно, вы не желаете воспринимать меня серьезно.

Вульф набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул его.

— Напротив, мадам, я воспринимаю вас крайне серьезно. Но взгляните на все моими глазами: появляется потенциальная клиентка, желающая расследовать убийство. Бывший супруг клиентки, к которому она, вне всякого сомнения, питает враждебные чувства, является одним из подозреваемых. Клиентка во время убийства находилась далеко и, не будучи даже знакомой с жертвой, не испытывает ни привязанности, ни иных чувств к несчастной. Далее, полиция в слепой уверенности настаивает на том, что произошло не убийство, а самоубийство. Теперь скажите, как я могу оценить мотивы, побудившие вас обратиться ко мне?

— Какое значение имеют для вас мои мотивы?

— Мадам, они могут иметь огромное значение в зависимости от того, к чему вы стремитесь. К мести или к истине. Если ваша цель — обнаружение истины, вы останетесь довольны моей работой, когда я найду убийцу, будь то ваш бывший супруг или иной человек. Но если вам нужна месть, то вы удовлетворитесь только в том случае, если следы приведут к вашему бывшему супругу.

— В данном случае стремление к истине и жажда мести совпадают, — стояла она на своем.

— Не могу согласиться, — ответил Вульф, покачивая головой. — Пока еще невозможно назвать убийцу, но у меня нет никаких оснований подозревать мистера Макларена больше чем остальных.

— Чепуха! — Ее глаза сердито сверкнули. — Единственная причина, по которой полиция не желает признавать этот случай убийством, — политическое могущество Яна. Вы не представляете, как широко он раскинул свои щупальца и насколько глубоко они проникли. Он припугнул их, и они испугались. Газетные бароны могут творить все, что им угодно. Но я не верю, что ему удастся запугать вас, мистер Вульф.

— Мне не нужна ваша лесть, — недовольно произнес он, — и я категорически отметаю ваше возмутительное предположение. Полицейское управление Нью-Йорка, каковы бы ни были его недостатки, запугать невозможно. Этого не сделать даже, пользуясь вашим выражением, «газетным баронам» и особенно тем, которым в городе не принадлежит ни одной газеты. У него здесь нет опоры для власти.

Одри судорожно сглотнула, но взгляд Вульфа выдержала.

— Пусть так, — кивнула она, — но я все же хочу рискнуть и воспользоваться вашими услугами.

Остановив на ней внимательный взгляд, Вульф сказал:

— Рискнуть? Вы, конечно, понимаете, что я продолжу расследование, будет у меня клиент или нет. Поэтому, оставшись наблюдателем, вы, сэкономив деньги, получите тот же результат.

— Я не желаю оставаться наблюдателем, — заявила она, несколько повысив голос. — Я хочу вас нанять. Я достаточно много знаю о вас, мне известно, насколько высоки ваши гонорары, поэтому я плачу вам пятьдесят тысяч долларов немедленно, и еще пятьдесят тысяч после того, как будет названо имя убийцы. Такие условия вас устроят? Вот заверенный чек на ваше имя в качестве первого платежа, — она открыла сумочку, извлекла из нее чек и положила его на край стола.

— Прекрасно, — ответил Вульф, — я согласен взяться за работу при соблюдении вами следующего условия: второй чек я получу независимо от того, кто окажется убийцей. При этом второй платеж необязательно осуществлять до тех пор, пока названное мною лицо не будет признано виновным в судебном порядке.

— Что же, это справедливо, — сказала Одри, возвращая на лицо свою умопомрачительную улыбку. — Теперь, если можно, я попросила бы еще об одной услуге: нельзя ли сохранить наш договор в тайне? Мой бывший муж — человек чрезвычайно мстительный. Если он узнает, что я стала вашей клиенткой, то может каким-то образом навредить детям.

Или сократить твои алименты, глядя на нее, подумал я. Как быстро иногда проходит любовь.

— У меня нет оснований афишировать наше соглашение. Если в этом возникнет настоятельная потребность, то я не премину проинформировать вас о новых обстоятельствах.

Поняв, что время аудиенции истекло, она обратила ко мне свое улыбающееся лицо и поднялась с кресла. Я проводил ее к выходу, любуясь ее восхитительным профилем. Но магия образа почему-то исчезла и не вернулась, даже когда она заглянула в мои глаза и сердечно произнесла:

— Мистер Гудвин, я вам очень, очень признательна. Надеюсь, что мы скоро снова увидимся.

Наблюдая за тем, как она порхает по нашим ступеням, изящно переступая ножками в обувке от Шарля Журдена, я тоже в глубине души надеялся, что скоро снова встречусь с ней. Впрочем, я вполне мог и подождать.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф вертел в руках чек, внимательно изучая его.

— Подозрительный? — поинтересовался я.

— Спросите у наших друзей из «Метрополитен траст», — пробормотал он, передвигая чек по крышке стола ко мне. — Ха! И она еще смеет называть мстительным своего бывшего супруга!

— Ну и что? Где это записано, что клиент должен вам по-человечески нравиться? — спросил я.

В ответ он лишь пожал плечами, что было гораздо больше, чем я мог ожидать.




Глава 16


Через несколько минут после ухода Одри Вульф тоже покинул кабинет, чтобы вознестись к своим орхидеям. Я изучил выписанный ею чек и, признав его подлинным, положил в сейф, где ему предстояло оставаться до того времени, когда я отправлюсь в банк. Это должно было произойти не ранее следующего утра.

Теперь, когда у нас появился клиент, мне следовало пошевеливаться, пока Вульф не утратил интереса к делу, что для него является чем-то вроде профессионального заболевания. Набрав по памяти номер, я после второго гудка услышал голос Лона.

— Боже, что еще? — со вздохом спросил он тоном давно и безнадежно страдающего человека.

— Незначительная услуга, которую можешь поставить в наш счет, — ответил я. — Ваши охранники заносят в журнал всех, кто входит и выходит, не так ли? Включая сотрудников?

— Да, так.

— Мы, то есть мистер Вульф, желаем знать, в котором часу в пятницу покинули здание следующие лица: Бишоп, Дин, Макларен и четыре мушкетера по фамилии Хаверхилл.

— Ага! Значит, вы их подозреваете?

— Спроси у человека, который платит мне жалованье, — нахально ответил я. — Ты знаешь меня, верного пса, который, не задавая вопросов хозяину, каждое утро отправляется, чтобы извлечь свежую газету из кустов, луж или других мест, куда их забрасывают мальчишки-разносчики.

— Избавь меня от своих излияний, — простонал Лон. — Я сделаю все хотя бы для того, чтобы ты заткнулся. И умоляю, больше не напоминай мне о тех якобы милостях, что вы нам оказали.

Он пообещал перезвонить во второй половине дня, а я сердечно поблагодарил его, поклявшись больше не упоминать о наших заслугах.

Затем я позвонил в юридическую контору Эллиота Дина. Ответила мне женщина с такой дикцией, как будто ее рот был набит морской галькой. Она соединила меня с Дином с явным неудовольствием, хотя я и сказал, что ее босс ждет моего звонка. Меня попросили подождать, и после девяноста пяти секунд ожидания, если верить моим часам, я вновь услышал доносящееся сквозь камешки в пасти бормотание:

— Мистер Дин сейчас будет с вами говорить.

— Да? — Настроение у него, насколько я понял, было совсем не праздничным.

— Говорит Арчи Гудвин по поручению Ниро Вульфа, — сказал я. — Я звоню, чтобы договориться о времени завтрашней встречи. Как мне известно, мистер Бишоп толковал с вами о ней.

Я услышал глубокий вздох, за которым последовал кашель.

— Да, он говорил, — хрипло ответил Дин и после очередного вздоха добавил: — Как вы знаете, завтра состоится отпевание Хэрриет.

— В десять тридцать, не так ли?

— Да, так.

Последовала короткая пауза. Дин, очевидно, надеялся, что я позволю ему сорваться с крючка и нырнуть в глубину на весь следующий день. Но я не позволил, промолчав. Молчание затянулось секунд на пятнадцать, и он нарушил его первым:

— Ну хорошо, скорее всего я смогу быть у вас во второй половине дня, хотя не вижу никакого смысла в этом визите.

— В два тридцать вас устроит?

Последовала новая пауза и серия тяжких вздохов. Наконец он согласился, добавив, что зайдет совсем ненадолго и только потому, что об этом просил мистер Бишоп.

— Думаю, что предположение об убийстве — глупость. Даже больше чем глупость. Оно создает атмосферу скандала вокруг трагического для всех нас события.

Голос Дина сорвался, и я подумал, что адвокат сейчас зарыдает. Но он все-таки сумел взять себя в руки. Опасаясь, что он передумает и отменит встречу, я ничего не сказал, а всего лишь поблагодарил собеседника. Кроме того, Дин, видимо, обожал, чтобы последнее слово оставалось за ним. Поэтому я ограничился словами:

— До завтра.

Едва я успел положить трубку, как телефон зазвонил.

— О'кей, Арчи, получай, что ты просил, — сказал Лон. — В пятницу первым в шесть тридцать покинул здание Макларен. Остальные, когда было обнаружено тело Хэрриет, еще находились в редакции. Они там оставались допоздна из-за разговоров с полицией и всего такого. Скотт ушел в девять двадцать. Дин — в девять пятьдесят одну, Карл — в десять четырнадцать, Дэвид, Донна и Кэролайн ушли все вместе в десять пятьдесят четыре. Если у тебя есть для меня еще какие-то поручения, умоляю, скажи сейчас, чтобы я сам мог уйти в пристойное время и иметь возможность переодеться.

Я напомнил, что в ближайшем будущем ему светит поужинать у нас, и разрешил отправиться домой, забросить там ноги на стол и принять пару порций шотландского виски. Он ответил весьма кратко, единственным словом, которое я опущу, так как оно не имеет права появляться на этих страницах.

Когда Вульф в шесть вечера спустился из оранжереи, я находился на своем рабочем месте, перепечатывая то, что он надиктовал мне накануне. Поскольку стук машинки раздражает гения, когда тот читает, пьет пиво, сердится или производит иные действия, я стараюсь разделаться с этой работой, пока он нянчится с орхидеями. Бросив печатать на половине письма, я повернулся к Вульфу. Он в это время давил на звонок, требуя пива.

— Мистер Дин во время нашей беседы был несколько сердит, но тем не менее он прибудет завтра в два тридцать, — доложил я. — Кроме того, вы желали узнать, в котором часу указанные вами лица покинули здание «Газетт» в пятницу вечером. Вот расписание.

Я перечислил всех по памяти, хотя на всякий случай время ухода каждого было занесено в записную книжку.

Закончив, я взглянул на Вульфа. Тот успел отпить пива и уже раскрывал книгу.

— Надеюсь, не отрываю вас от чтения? — поинтересовался я.

— Нет, не отрываете, — ответил он, несколько перемещая свой фундамент в сиденье специально сконструированного для него кресла.

— Хвала Господу, — пробормотал я, отвернулся и с энтузиазмом набросился на клавиши пишущей машинки.




Я был бы рад сообщить, что дело оказалось раскрытым в течение последующих двадцати одного с половиной часа. Но подобное заявление было бы громадным преувеличением. Начать с того, что моя трескотня на машинке перед ужином вывела Вульфа из себя и он отыгрался тем, что, пока мы поглощали биточки с соусом карри и пирог с персиками, прочитал лекцию, почему, по его мнению, «Демократия в Америке» Токвилла является лучшей книгой о США из всех написанных иностранцами. Я вежливо слушал, но молчал, рассерженный его невниманием ко мне.

После ужина я позвонил Лили: оказалось, что у нее как раз выдался свободный вечер, и мы отправились потанцевать в «Черчилл». Один из многих приятных аспектов наших взаимоотношений состоит в том, что Лили не дуется, когда я выступаю с неожиданным приглашением. Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы позволять правилам хорошего тона осложнять нашу жизнь. Как и Вульф, мы относимся к этикету без всякого почтения.

Так или иначе, но мы прекрасно провели время, и для меня вечер казался особенно замечательным, потому что, оставшись дома, я мог бы схлестнуться с Вульфом и быть уволенным или сам подать в отставку.

Во вторник утром, после завтрака, я поднялся в оранжерею, где Теодор и Вульф сооружали венок, чтобы отправить его на похороны Хэрриет. Для того чтобы доставить цветы в церковь, на девять тридцать был заказан специальный автомобиль. Я подумал, не стоит ли мне самому отправиться на похороны, но с ходу наложил вето на эту идею. Действительно, какую пользу из этого можно было извлечь? Они все будут гам вести себя торжественно и с достоинством: у убийцы не будут торчать рога или виднеться копыта, даже если он или она будет там присутствовать. Кроме того, все члены похоронной процессии будут видеть во мне стервятника, кружащего над стадом и высматривающего свою жертву. Идея присутствия на похоронах не выдерживала критики.

Вместо этого я депонировал выписанный Одри чек, так что утро нельзя было назвать полностью пропавшим. Закончив дела в банке, я проследовал дальше на восток и север, к киоску, торгующему продукцией фирмы Макларена. Можете считать, что я был одержим идеей наказать гения.

На этот раз в продаже оказались все три ежедневных издания за понедельник, и я пролистал их по дороге домой. В каждой газете было по статье абзацев из шести, посвященной смерти Хэрриет. Они были написаны примерно в одном стиле, и в каждой упоминался Ниро Вульф и его удивительное заявление об убийстве. В конце статей в рамке помещались совершенно идентичные редакционные заявления, озаглавленные: «Убийственный сочинитель».

Я задержался на углу Тридцать шестой улицы и Седьмой авеню, чтобы повнимательнее изучить мнение редакций. Они были целиком посвящены Вульфу и начинались следующими словами: «Вызывает отвращение то, что трагическая смерть благородной женщины, руководителя «Нью-Йорк газетт» бесстыдно используется частным сыщиком, одержимым идеей саморекламы». Далее в заметке Вульф величался «беспринципным шарлатаном», а заканчивалась филиппика следующим пассажем: «Хотя мы не претендуем на то, чтобы подсказывать представителям правосудия великого города Нью-Йорка, как им лучше выполнять свои обязанности, но все же кажется, что недавние поступки Ниро Вульфа являются достаточным основанием для лишения его лицензии. Мы точно знаем одно: в нашем городе такое поведение было бы сочтено абсолютно нетерпимым».

В десять сорок я вернулся в офис. Хотя все редакционные комментарии были совершенно идентичны, я тем не менее открыл газеты на соответствующих страницах и положил их на стол Вульфа поверх сегодняшней корреспонденции. Я был все еще сердит на него и когда ровно в одиннадцать босс вошел в кабинет, я, не поднимая глаз, продолжал заниматься своими делами.

Он втиснулся в свое кресло, но я, решив не доставлять ему удовольствия, не стал смотреть в его сторону. Зато я мог слышать шорох газетных страниц.

— Младенческий лепет, — проворчал Вульф.

— Что именно? — Я был уже не в силах сидеть не поднимая головы.

— «Беспринципный шарлатан…» — фыркнул он, отбросив газеты и принимаясь за просмотр корреспонденции.

Вульф катнул пару пробных шаров на предмет завязать беседу, но я оставался тверд. Та же ситуация сохранилась и за ленчем.

Звонок прозвенел в два тридцать пять, когда мы, находясь в кабинете, наслаждались своим кофе. Эллиот Дин, стоявший на ступенях нашего дома за односторонним дверным стеклом, выглядел значительно старше Эллиота Дина, которого я видел всего несколько дней назад. Причиной этого могли быть опухшие и покрасневшие веки. Придав своей физиономии подобающее случаю печальное выражение, я распахнул дверь и знаком пригласил его войти.

Вместо приветствия Дин промычал нечто невнятное. Он возмущенно сопел, пока я снимал с него плащ и сопровождал в кабинет. Подойдя к креслу из красной кожи, адвокат опустился в него и, пригладив ладонью свои белоснежные волосы, объявил:

— Я пришел только потому, что об этом просил Карл Бишоп. Даю вам не более пятнадцати минут. Но прежде чем вы начнете, я хочу сказать, что отношусь чрезвычайно отрицательно к этим чудовищным разговорам об убийстве. И если на то пошло, то и к вам, сэр.

Произнеся это, он тяжело, с хрипом втянул в себя воздух, и его лицо стало от напряжения пурпурным.

Вульф, с любопытством уставившись на него, сказал:

— Поп[16 - Поп Александр (1688–1744) — английский поэт.] писал: «Будьте откровенны, поелику возможно». Я весьма высоко ценю всякую искренность, сэр, ибо она позволяет нам избежать банальностей, призванных создать иллюзию дружелюбия. А учитывая краткость времени, отпущенного вами для нашей встречи, экономия слов представляется вдвойне необходимой.

Дин вознамерился было ответить, но Вульф остановил его мановением руки.

— Прошу прощения. Я сделаю все возможное, чтобы откликнуться на ваше пожелание быть максимально кратким. Вы знали миссис Хаверхилл много лет и длительное время являлись ее доверенным лицом, самым близким советником. Скажите, вы абсолютно убеждены в том, что она сама лишила себя жизни?

— Конечно, — ощетинился Дин. — Разве могут быть какие-то иные объяснения?

— Да, я не устаю задавать себе этот же вопрос. Неужели в последние дни перед смертью она производила впечатление кандидата на самоуничтожение?

Дин заерзал в кресле и вновь принялся сопеть.

— Она находилась в большом напряжении из-за попытки этого типа захватить газету.

— Неужели это напряжение могло спровоцировать самоубийство?

— Господи, откуда мне знать! — возопил Дин, раскинув ладонями вверх свои длинные руки. — Зная Хэрриет, я не мог представить подобное, но это случилось.

Дин уставился в пол, покачивая головой. На секунду мне показалось, что он вот-вот разрыдается.

— Хорошо, — кивнул Вульф. — Насколько я понимаю, вы беседовали с миссис Хаверхилл в прошлую пятницу утром. Мне интересно было бы узнать содержание вашего разговора.

— Послушайте, — брызгая слюной, зашипел Дин, — я встречался с Хэрриет практически ежедневно. В этом не было ничего необычного.

— Я и не предполагаю, что это был из ряда вон выходящий случай, — спокойно проговорил Вульф. — Но в тот день она могла сказать нечто такое, чему вы тогда не придали значения и что позволило бы нам по-иному взглянуть на произошедшие через несколько часов события. Например, как бы вы оценили ее настроение? Из всех окружающих ее людей у вас больше всего чутья, и вы лучше других были способны заметить малейшие изменения в ее поведении.

Дин издал звук — нечто среднее между сопением и стоном.

— Я же сказал, что она испытывала сильное нервное напряжение, что, бесспорно, проявлялось весьма заметно. Хэрриет обладала очень, очень сильным характером, но этот негодяй Макларен доконал ее. Я никогда прежде не видел ее в таком состоянии.

— Миссис Хаверхилл сама попросила вас зайти к ней?

— Да, как вам известно, у меня, кроме офиса в центре Манхэттена, есть кабинет в помещении «Газетт». В последние дни я большую часть времени проводил в газете из-за… из-за предложения Макларена. — Его маленькие усики задрожали.

— Именно этот вопрос она обсуждала с вами в пятницу?

— Да, — кивнул Дин. — Хэрриет только что виделась с Донной, и из разговора стало ясно, что та твердо намерена продать свои акции. «Одну мы упустили!» — бормотала она, стуча кулаком по столу.

— Говорила ли миссис Хаверхилл с вами об оставшейся паре — Дэвиде и Скотте?

Багровый румянец к этому моменту почти исчез со щек Дина.

— Она собиралась встретиться с Дэвидом несколько позже, но не связывала с этой беседой никаких надежд. Я тоже не считал, что от встречи будет какая-то польза, но делиться с Хэрриет своими мыслями не стал. Она и без того была достаточно подавлена.

— Миссис Хаверхилл понимала, что пасынок непременно продаст свой пакет?

— Естественно, — раздраженно ответил Дин. — Дэвид — эгоист и пьяница, которому плевать на всех, кроме собственной персоны. Ему было прекрасно известно, что шансов возглавить газету у него нет, поэтому он был просто счастлив сорвать куш, нанеся притом Хэрриет финансовый удар. Это было ясно всем, кто хотя бы немного знал его.

— Итак, остается племянник. Что о нем сказала миссис Хаверхилл?

— Хэрриет полагала, что сможет удержать его от продажи.

— Предложив ему пост издателя?

— Что? Где вы такое могли услышать? — возмутился Дин. — Абсолютнейшая чушь. Возможно, Скотт и нравился ей больше Дэвида… Но чтобы сделать его издателем… Никогда! — отметя взмахом руки эту нелепую идею, адвокат закончил: — Ему для такого поста не хватает ни ума, ни характера, и Хэрриет прекрасно знала об этом.

Вульф приподнял плечи на четверть дюйма и грузно опустил их.

— С моей стороны это было простое уморассуждение. Я полагал, что необходима именно такая уступка, чтобы удержать его акции в собственности семьи.

Дин наклонился вперед. Его лицо снова начало приобретать пунцовый оттенок. Вульф, видимо, выжимал из старца последние соки.

— Хэрриет отчаянно билась за то, чтобы не дать «Газетт» попасть в руки Макларена, но ее отчаяние не могло принять столь крайние формы. Поверьте, она ни при каких обстоятельствах не согласилась бы передать пост издателя Скотту. Этот человек — скользкий лгун, и Хэрриет понимала, что он мгновенно погубит газету, если та попадет в его лапы…

— Даже если бы в этом состояла последняя надежда избавиться от посягательств Макларена?

Дин энергично закивал.

— Она говорила вам здесь на прошлой неделе, что была уверена в том, что сможет удержать Скотта от продажи, предложив ему одно из трех кресел попечителей учреждаемого ею фонда. Когда я разговаривал с ней в пятницу, она продолжала придерживаться тех же взглядов.

— У нее были разработаны планы на случай его отказа?

— Хэрриет думала, что Скотт не откажется, — резко ответил Дин. — Как я сказал, она ни за что не предложила бы ему пост издателя. Об этом не может быть и речи.

— В тот день вы больше не встречались с миссис Хаверхилл?

Дин снова уставился в пол, и его «нет» было едва слышно.

— Сэр, где вы находились в пятницу между шестью часами и тем моментом, когда узнали о смерти миссис Хаверхилл?

— В своем кабинете на двенадцатом этаже.

— В одиночестве?

— Да, все время. Я ждал звонка Хэрриет. После полудня мы все — я имею в виду владельцев акций — получили от нее записку, в которой она просила нас встретиться с ней после ухода Макларена. И затем раздался звонок… — Его голос оборвался.

— Кто позвонил, и когда это произошло?

— Карл Бишоп. Думаю — без четверти восемь.

— Вам было известно, что миссис Хаверхилл хранила пистолет в ящике своего письменного стола?

— Господи, конечно, — ответил Дин. Он казался совсем измочаленным. — Именно я и приобрел для нее оружие.

— Вот как?

— Да, это случилось несколько лет тому назад, точно не помню когда. Преступники похитили одного издателя — возможно, вы слышали об этом, — и я опасался, что какому-нибудь психу здесь, в Нью-Йорке, может прийти в голову же такая же идея. Поначалу я убедил шофера Хэрриет носить пистолет. Он некоторое время делал это, но потом отказался. Что же касается Хэрриет, то ей крайне не нравилось владеть оружием, и до прошлой пятницы я не вспоминал о его существовании.

Вульф налил пива и, глядя на исчезающую пену, спросил:

— Почему она его хранила?

— Не имею понятия, — ответил Дин. К нему вернулся его воинственный тон. — Не исключено, она тоже забыла о нем.

— Вероятно, — ответил Вульф. — Не пересматривала ли она в последнее время свое завещание?

— По-моему, это вас не касается, — фыркнул Дин. — Но скоро об этом все узнают, так что я не открою вам тайны. Все ее активы в «Газетт» отойдут в фонд, о создании которого она упоминала здесь на прошлой неделе.

— Как с остальной собственностью?

— Господи, вам во все нужно сунуть свой нос! Практически все остальное отойдет парочке обожаемых ею благотворительных фондов; сравнительно небольшие суммы она отказала своему секретарю и прислуге — горничной с поваром в Нью-Йорке и садовнику в доме на Лонг-Айленде.

— Вам лично она что-нибудь оставила?

— Естественно, нет! Теперь, если вы не возражаете и даже если возражаете, я ухожу. Я уделил вам значительно больше пятнадцати минут. Я все еще не знаю, что вы хотите доказать — и с какой целью. У вас даже нет клиента.

— Клиент имеется, — поправил его Вульф.

— Вот как, — прошипел Дин, поднимаясь с кресла и вытягиваясь во весь свой не очень большой рост. Резко повернувшись, он быстро зашагал к выходу. По пути он споткнулся и с трудом удержал равновесие. Я проследовал за ним, чтобы помочь ему одеться, но старец оказался проворнее. Он на ходу сорвал плащ с нашей старомодной большой вешалки из каштана и выскочил за дверь.

— Не правда ли, обаятельный парень? — спросил я, возвратившись в кабинет.

— Угу, — ответил Вульф.

Я хотел спросить, не пытается ли он имитировать Дина, но вовремя остановился. Гений думал, и я побоялся рассердить его. Он мог впасть в депрессию только для того, чтобы досадить мне.




Глава 17


После ухода Дина Вульф был совсем не расположен к беседе. Он спрятался за книгой и я, для разнообразия, не стал его донимать. Прошлым вечером Теодор притащил сведения о необычно большом числе новых почек, и работы у меня оказалось невпроворот: следовало занести данные о свежих завязях в специальные карточки. Я настолько увлекся этим занятием, что даже не заметил, как Вульф вышел. Услышав шум лифта, я взглянул на часы и удивился — было уже четыре. Как правильно замечено, время мчится, когда у тебя есть интересное дело.

Через полчаса зазвонил телефон.

— Мистер Гудвин, говорит Одри Макларен. — В ее голосе слышалось некоторое волнение. — Случилось нечто из ряда вон выходящее: Ян позвонил и потребовал сказать, с какой целью я наняла Вульфа.

— И вы, естественно, отрицали это?

— Я попыталась, но он, как всегда, видел меня насквозь. Я никудышная лгунья. — Утверждение показалось мне весьма спорным. — И кроме того, меня, похоже, видели выходящей из вашего дома.

— Кто?

— Телевизионный репортер. Женщина. Она узнала меня, правда, не знаю каким образом, и позвонила Яну, чтобы услышать его комментарии.

Я выругался, но про себя, вслух же произнес:

— Итак, наша маленькая тайна вышла наружу. Вы считаете, что это действительно большая беда?

— Надеюсь, что нет. Но как я вам говорила, Ян ужасно мстительный, и я опасаюсь за детей.

— И вы серьезно думаете, что с ними действительно что-то может случиться?

— Скорее всего нет, — негромко ответила она. — Мне просто хотелось… чтобы он ничего не узнал.

— Что он сказал, когда позвонил?

— Вы хотите спросить, о чем он орал? Он кричал, что я об этом еще пожалею. Угрожал предпринять юридические действия.

— Миссис Макларен, все это не более чем пустая болтовня, — произнес я, пытаясь придать голосу максимальную убедительность. Она беспокоилась вовсе не о детях, ее волновала судьба ежемесячных выплат. Я знал это, а она знала, что я знаю. — Телевизионщики вам не звонили?

— Нет. Но моего номера нет в справочнике.

— Прежде такая мелочь их остановить не могла. Я бы посоветовал вам не подходить к телефону, если вы не хотите, чтобы о вашей встрече с Вульфом узнал весь мир. Если мне потребуется вам позвонить, а так скорее всего и случится, то первый раз я повешу трубку после первого сигнала, во второй раз — после третьего. В следующий раз отвечайте смело — это я.

— Я… ну хорошо, — ответила она дрожащим голосом. Последнее обстоятельство меня поразило. Неужели этот дрожащий голосок принадлежал той решительной особе, которую я видел здесь?

— Вы испугались? Хотите выйти из игры? — Мне не хотелось спрашивать, но я все же спросил, чтобы выяснить, с какого рода клиентом мы имеем дело.

— Нет! — Ее голос неожиданно обрел жесткость. — Вы совершенно правы. Мне не следует беспокоиться. В конце концов я начала это дело и не имею права бросить его на полпути.

— Отлично сказано, — тепло произнес я, облегченно вздохнув. Пообещав ей перезвонить, я связался с оранжереей.

— Да? — Вульф мастерски умеет выражать свое неудовольствие единственным словом. Особенно хорошо это ему удается, когда его отрывают от игр.

— Звонила наша клиентка. Похоже, ее бывший узнал, что она обратилась к вам за помощью. Он вне себя от ярости, она расстроена. Я успокоил ее так, как только я умею это делать, но держу пари, что парень может позвонить в любой момент и потребовать аудиенции. Нужны инструкции.

Послышался вздох, означавший, что я преуспел. Сопение показывало, что босс, используя его термин, «попал в засаду».

— Хорошо, — разродился он наконец. — Если мистер Макларен позвонит, сообщите ему, что я готов принять его сегодня вечером в девять или завтра утром — в одиннадцать.

— Еще одно сообщение, которое поднимет ваш дух, — сказал я. — Дом находится под наблюдением репортеров. Именно от них Макларен узнал, что нас посещала Одри.

Раздался стук брошенной трубки. За одни разговор он способен переварить лишь одну дурную новость. Я засек время. Макларен позвонил через двадцать минут.

— Я желаю видеть Вульфа как можно скорее, — прокартавил он.

— Посмотрим, что можно сделать, — ответил я спокойным деловым тоном. Не хватало, чтобы меня мог завести такой тип. — В данный момент мистер Вульф занят, но я попытаюсь организовать встречу. Не могли бы вы сообщить мне суть дела, чтобы я мог доложить боссу?

— Вы, черт побери, все прекрасно знаете! — рявкнул он. — Одри!

— Не уверен, что понимаю вас, но тем не менее попытаюсь связаться с мистером Вульфом. — Нажав на аппарате кнопку ожидания и выждав две минуты, я вновь подключился к нему: — Как насчет сегодняшнего вечера, в девять? — После того как он недовольным тоном выразил согласие, я добавил: — Однако помните, мистер Вульф и я настаиваем на том, чтобы Бой Джордж остался в автомобиле. Если он окажется рядом с вами у дверей, вы к нам не войдете.

На эту законную просьбу он ответил непечатным выражением. Но именно на такую реакцию я и рассчитывал. Поэтому его сквернословие доставило мне удовольствие.

Когда в шесть часов Вульф спустился из оранжереи, я пересказал ему содержание моих бесед с Одри и ее бывшим мужем, не забыв упомянуть о трюке с двухминутной выдержкой.

Судя потому, как дернулся уголок его рта, последнее сообщение доставило гению удовольствие. Но затем он начал сердито изучать свое пиво. Так бывает всегда, когда ему приходится с кем-нибудь встречаться после ужина.

— Развеселитесь, — сказал я. — Может быть, он тоже захочет вас нанять и постарается переплюнуть ее в части оплаты.

Брошенный на меня злобный взгляд, возможно, и заставил бы кого-нибудь затрепетать, я же всего-навсего пожал плечами, направился к бару и, нацедив бурбона, плеснул в него немного воды.

В тех случаях, когда Вульфу после ужина грозит встреча, и при этом визитер ему не нравится, он считает, что должен как можно лучше укрепить свою оборонную мощь. Поэтому он подкрепился четырьмя порциями тушеного свиного филе. Для полноты картины сообщу, что я справился с тремя. Печенных в тесте яблок с вином мы употребили поровну, оставив лишь крошки, да и то совсем немного. Когда мы уселись в кабинете со своим кофе, я попытался возобновить дискуссию, которую мы вели за ужином — о достоверности тестов IQ, но Вульф вновь укрылся в своей норе, а я не испытывал особого желания его оттуда извлекать. Облегчение мне принес дверной звонок. Он прозвучал без шести минут девять. Может быть, хоть теперь последуют какие-нибудь действия?

Через одностороннее стекло я увидел, что Макларен стоит один. Очевидно, Джордж наконец понял, где его место, и остался сидеть в «линкольне».

— Входите, — вежливо, но без улыбки и, как мне показалось, ледяным тоном произнес я.

Пробурчав нечто напоминающее благодарность, он вручил моему попечению свое пальто и затопал в кабинет.

— Итак, — начал он, еще до того как его зад коснулся красного кожаного кресла, — что это за бред насчет Одри, якобы нанявшей вас расследовать обстоятельства смерти Хэрриет Хаверхилл?

Вульф оторвал глаза от книги, неторопливо закрыл ее и демонстративно изучил переплет.

— Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? — спросил он. — Лично я предпочитаю пиво.

— Нет, не можете, — ответил Макларен, с наслаждением окуная в кислоту каждое слово, прежде чем произнести его. — Я пришел сюда не для светского времяпрепровождения, как вы, вероятно, догадываетесь. Я явился, чтобы узнать, почему моя бывшая жена вступила с вами в сделку, хотя догадаться о причине этого нетрудно.

— Продолжайте, — проронил Вульф, не сводя глаз с кипящего яростью шотландца.

— Она вас наняла — не пытайтесь отрицать очевидное. Я прямо спросил ее сегодня, и она призналась, что побывала в этом доме.

— В таком случае она, видимо, пересказала вам содержание нашей беседы?

— Нет. Этого я из нее вытянуть не смог, но все ясно и так. Она возненавидела меня после нашего развода или даже еще раньше. В смерти Хаверхилл ее интересует одно — нельзя ли представить дело так, будто я убил эту женщину. Она наняла вас для того, чтобы вы попытались повесить труп на меня, выдав самоубийство старухи за убийство. Во-первых, вы меня не любите, во-вторых, считаете, что произошло убийство, так что вы оба улеглись в одну постель ради достижения подлой цели. Она пытается натравить вас на меня. Но клянусь небесами…

— Послушайте, мистер Макларен, — Вульф поднял ладонь, останавливая словоизлияния посетителя, — убежден, что вы и сами не верите в подобную чушь. Одно из требований, предъявляемых мною клиентам, заключается в том, что я не принимаю никаких условий и предположений. Любое дело я начинаю без всякой предвзятости, настолько, насколько это вообще возможно, и ни при каких обстоятельствах не доказываю виновность лица, на которое мне пытаются указать. Если мои слова вызывают у вас сомнение, то я посоветовал бы вам поговорить с инспектором Кремером из отдела расследования убийств или мистером Козном из «Газетт». Я предлагаю их не в качестве лиц, способных оценить мою работу, а как достаточно объективных и независимых наблюдателей.

— Ха! Следовательно, вы признаете, что Одри является вашим клиентом?

— Я ничего не признаю. Признание здесь неуместно и об этом просто не должна идти речь. Однако должен сообщить, что я строю свои отношения с клиентами на строго конфиденциальной основе и информация, которой я располагаю, не подлежит оглашению. Теперь, сэр, позвольте мне задать вам вопрос. Вы утверждаете, что ваша бывшая супруга побывала в этом доме; на каком основании вы пришли к подобному заключению?

— Что вы имеете в виду? Да она сама мне сказала.

Вульф отхлебнул пива и промокнул губы носовым платком.

— Позвольте мне перефразировать вопрос. Что первоначально побудило вас подумать, что она посещала этот дом?

— Как я сказал при первой встрече, у меня есть свои источники, — ответил он со зловещей улыбкой, — Если бы я их не имел, то не достиг бы того положения, которое занимаю сегодня. Однако не стану напускать таинственность. Средства массовой информации проявляют к вам повышенный интерес. По-видимому, вокруг вашего дома они расположили свои посты. Мне звонил репортер, видевший приход и уход Одри.

— И это же лицо сейчас, очевидно, могло видеть вас, — заметил Вульф. — Меня интересует, сэр, не вы ли поместили свой наблюдательный пост у моего дома?

— Нет, — резко ответил Макларен. — Вы себе льстите.

— Но вас настолько интересует моя деятельность, что вы решили нанести мне визит, не говоря уже о редакционных заметках в ваших газетах.

— Так, значит, вы их видели? Прекрасно. Думаю, наши ребята отлично справились с делом, — фыркнул он. — Прочитав заметки и узнав, что за вашим домом ведется наблюдение, вы должны почувствовать себя как под микроскопом. Я живу под проклятым объективом уже много лет — интересно, как это понравится вам.

Вульф взглянул на него и без всяких эмоций произнес:

— Любопытно слышать это из ваших уст. Я не предполагал, что самопровозглашенный столп четвертой власти будет протестовать против настойчивости журналистов, принимая во внимание тот факт, что газеты, находящиеся под вашим контролем, подняли эту настойчивость на новый, граничащий с наглостью уровень. Ваши репортеры, сэр, идут на ложь и обман, чтобы проникнуть в убежище страдающих людей, чтобы вторгнуться в жизнь того, кто, по их мнению, может послужить материалом для сенсации — будь то родители похищенного ребенка или вдова убитого бакалейщика. И все это во имя так называемого активного репортажа и заголовка кеглем в сто двадцать пунктов. Это проклятое «высвечивание», как вы его величаете, без разбора обращается на намеченные вами жертвы, не считаясь с их чувствами.

— Премиленький спич, мистер Вульф, — ответил Макларен по-прежнему самодовольно. — Вы рассуждаете в точности, как фашисты, мечтающие только о том, чтобы обуздать средства массовой информации. Поначалу это могут быть крошечные и внешне незначительные ограничения, которые, постепенно разрастаясь, достигнут такой степени, что слова «свобода печати» станут звучать как издевательство.

Назвать Вульфа фашистом — это все равно, что усомниться в присутствии француза в его мужской силе. Босс напрягся и холодно процедил сквозь стиснутые зубы:

— А вы, сэр, желаете использовать права, провозглашенные первой поправкой к конституции, игнорируя вытекающие из нее обязанности. Дай вам волю, вы отменили бы законы о клевете и об охране личной жизни граждан, ничто не могло бы защитить простых людей от злобной наглости ваших наемников. Я приветствую активную журналистику, когда она направлена на добрые цели — на борьбу с коррупцией в правительстве, например. На защиту прав страждущих и немощных, на борьбу с мириадами нарушений в промышленности и бизнесе. Но обычная порядочность диктует ограничения на такого рода журналистику, и одним из таких ограничений является фундаментальное право человека на сохранение тайны его личной жизни.

Макларен с силой опустил кулак на подлокотник кресла.

— И вы взяли на себя роль арбитра, устанавливающего подобные ограничения?

— Нет, сэр. Несмотря на существование вас и вам подобных, я остаюсь сторонником свободной прессы, но прессы, которая больше склонна к самоограничению. Читатели и их окончательный выбор должны выступать в качестве арбитра.

— О мистер Вульф! Но они уже сделали свой выбор! — ликующе, с сияющим взором заявил Макларен. — Как я сказал во время предыдущего визита, общий тираж моих газет…

— Достаточно, — бросил Вульф, поднимая ладонь. Он выглядел весьма величественно. — Я уже слышал вашу саморекламу. Вам кажется, что вы взошли на вершину, но интерес публики весьма непрочная материя. Я мог бы привести множество примеров крушения, казалось бы, могучих газетных империй, но делать этого не стану, так как об этом вам прекрасно известно.

— Что же, рискну положиться на интерес публики, — произнес с натянутой улыбкой Макларен, вставая с кресла. — Пока я хорошо чувствую, в какую сторону он направлен. Что же касается вас, — он уставил палеи на Вульфа, — то берегитесь. Если вы считаете, что способны накинуть на меня свою сеть, остановитесь и еще раз подумайте. Я могу заставить вас пожалеть о том, что вы занялись своим вонючим бизнесом.

— Вы смеете мне угрожать! — вскипел Вульф, но его слева отскочили от спины выходящего из кабинета Макларена.

Я последовал за ним, но позволил ему одеться самостоятельно — у меня есть свои принципы.

— Вам не следовало так говорить с мистером Вулфом, — сказал я. — В ящике его письменного стола есть похожая на вас куколка, он может взять длинную иглу и…

Подобно Вульфу я обнаружил, что беседую со спиной Макларена, так как он успел открыть дверь и выскочить наружу, прежде чем я успел рассказать ему о той боли, которую он испытает этой ночью. Закрыв и заперев дверь, я проследил через одностороннее стекло за тем, как он влезает в свой лимузин. Через секунду машина с визгом рванулась от тротуара. Ко многим недостаткам Джорджа можно приплюсовать и неумение мягко нажимать на акселератор.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел с закрытыми глазами, но это вовсе не означало, что он расслабляется. Указательным пальцем правой руки он выписывал круги на подлокотнике кресла и это выдавало его ярость.

— Что? — спросил он, размыкая веки и сурово глядя на меня.

— Ничего, — небрежно бросил я. — Мне просто интересно, что мы станем делать теперь, после того как вы поставили газетного барона на место, и когда все его издания начнут распинать вас на кресте.

— Невыносимо, — произнес он таким тоном, словно речь шла о заразной болезни. Но поскольку продолжения не последовало, я так и не понял, относится эта оценка ко мне или к Макларену. Через минуту он, изобразив недовольную гримасу, принялся давить на кнопку звонка, требуя пива, и скривился еще сильнее, когда вспомнил, что Фриц ушел из дома до конца вечера. Осознав всю безвыходность ситуации, я отправился на кухню, достал из холодильника две бутылки «Реммерса» и высокий пивной бокал, поставил все на поднос и принес в кабинет.

Вульф кивнул, когда я поместил поднос на столе перед ним. Затем он налил себе пива и, наблюдая за тем, как осаждается пена, произнес:

— К дьяволу. С этим пора кончать. Вы это знаете, и я это знаю.

Я улыбнулся, притворившись, что понял, о чем он толкует.

— Арчи, — с тяжелым вздохом продолжил Вульф, — позвоните завтра с утра мистеру Коэну. Узнайте у него точно, какие бумаги были обнаружены в кабинете миссис Хаверхилл и во всех остальных помещениях ее апартаментов. Если полиция провела всего лишь поверхностный осмотр, обыщите все сами, и как следует. Кроме того, у нее была секретарь. Поговорите с ней. Узнайте, о чем говорила миссис Хаверхилл в последний день своей жизни.

— Отлично. Хотя все эти распоряжения и не показались мне верхом гениальности, Вульф по крайней мере начал имитировать деятельность. Я решил сегодня больше не изводить его. Кроме того, он уже открыл книгу, и мне казалось, что после битвы с Яном Маклареном босс заслужил право немного развлечься, прежде чем отправиться на покой.




Глава 18


В среду утром, покончив с завтраком и «Таймс», я сидел в кабинете, ожидая, когда Лон появится на службе, чтобы позвонить ему, согласно поручению Вульфа. Я уже собирался поднять трубку, как вдруг прозвучал звонок у дверей. Миновав прихожую и взглянув через одностороннее стекло, я увидел знакомое лицо, которое, честно говоря, совсем не ожидал увидеть.

— Боже мой, ранняя пташка с рассвета в трудах, — произнес я, распахивая дверь.

— У вас поубавится нахальства, как только вы услышите то, что я намерен сообщить, — бросил инспектор Кремер и, без задержки прокатившись мимо меня в кабинет, плюхнулся в красное кожаное кресло.

— Нет необходимости говорить, насколько я польщен вашим визитом, — сказал я ему, скользнув в одно из желтых кресел, — Но я уверен, что вы посетили этот дом не только для того, чтобы встретиться со мной. А поскольку сейчас… — я взглянул на часы, — девять двадцать три, вы знаете, где пребывает в данный момент Его Милость.

— Для начала сойдете и вы. Вам решать, как сообщить новость Вульфу.

Кремер поведал мне все, что хотел, и мне пришлось руками поддерживать челюсть, чтобы она не упала мне на колени.

— Это точно? — спросил я.

— Точнее не бывает. Признаюсь, мне всегда приятно выпустить немного воздуха из вашего надутого босса, но я не раскапывал этого. Как я вам сказал, информация свалилась на меня с неба.

— Отлично. Остается один путь, вы получите столь желаемое удовлетворение.

Подойдя к телефону, я поднял трубку и набрал номер оранжереи.

— Да?! — вопрос был похож на раздраженный лай.

— Это я. Пришел инспектор Кремер и рассказал мне нечто такое, о чем вам следует знать. Лучше, если вы услышите все от него. Мы поднимаемся.

Вульф недовольно хрюкнул, но прямого запрета не последовало. Он знает, что я никогда не стану покушаться на время, посвященное орхидеям, без достаточного на то основания.

— Пошли, — сказал я Кремеру. — Воспользуемся лифтом.

Обычно я поднимаюсь по лестнице, но поскольку у нас был гость, то я, следуя требованиям этикета, предоставил ему транспортное средство и, демонстрируя светскость, лично сопроводил его наверх в кабине лифта.

Мне приходилось бывать в оранжерее несчетное число раз, но каждый раз у меня захватывает дух от восторга. Вид размещенных на полках и скамьях десяти тысяч орхидей всех оттенков красного, желтого, розового, коричневого, белого цветов и иных колеров, пока не получивших своего названия, не может не привлечь внимания входящего, будь то даже инспектор Кремер. Ему приходилось здесь бывать раньше, и он каждый раз старательно делал вид, будто никаких орхидей нет и в помине. Но сегодня и он не сумел скрыть своего восхищения, когда мы проходили через помещения с тропическим, субтропическим и умеренным климатом.

Я толчком открыл дверь в рабочее помещение, и мы увидели Вульфа, облаченного в его обычный желтый комбинезон. Он восседал на гигантском табурете перед скамьей и занимался пересадкой какого-то растения. Теодор пронзил нас взглядом — он считает эту территорию своим личным заповедником, — но я ответил ему тем же, и он ретировался из комнаты. Мы с ним уживаемся совсем не плохо, пока дело не доходит до словесной перепалки.

— Итак? — произнес Вульф, бросив суровый взгляд сначала на меня, а потом на Кремера.

— Начинайте, это — ваше шоу, — сказал я инспектору.

Тот откашлялся и начал:

— Вчера после полудня мне позвонил один врач — его имя не имеет значения. Он сказал, что ему, как медику, долго пришлось бороться со своей совестью, решая, звонить или нет. Но все же он решился на этот шаг, узнав из газет, что существует версия, согласно которой Хэрриет Хаверхилл была убита. — Еще раз откашлявшись, Кремер продолжил: — Этот человек — крупный специалист, и миссис Хаверхилл была его пациенткой. По рекомендации ее лечащего врача пять недель назад она обратилась к нему за консультацией. Специалист определил, что у миссис Хаверхилл в брюшной полости имеется злокачественная и неоперабельная опухоль. Он сказал миссис Хаверхилл, что процесс зашел слишком далеко, и жить ей осталось года два, а может быть, и меньше. У Вульфа глаза вылезли из орбит:

— Что за бред?! — вскричал он.

— Вовсе не бред, — заявил Кремер. — Сразу же после звонка я примчался к нему, и он показал мне ее историю болезни, хныча, что нарушает священную клятву медика, но в данных обстоятельствах, согласно его внутреннему убеждению, это может принести существенную пользу. Я дал ему слово, что все останется между нами. Поэтому все, что я сообщаю вам и уже сказал Гудвину, является конфиденциальной информацией. Мне показалось, что вам это следует знать, дабы навсегда оставить ваши фантазии об убийстве.

— Благодарю вас, — кисло промямлил Вульф, возвращаясь к цветочному горшку.

— Похоже, нас отпускают с миром, — сказал я Кремеру.

— О'кей, теперь вы все знаете, — пожимая плечами, произнес тот. — Помните, ни в коем случае эти сведения не должны распространяться дальше. — Он совершил резкий поворот кругом, для парня его размеров это получилось совсем неплохо. — Сумею спуститься самостоятельно, — бросил он мне через плечо и заспешил вниз по лестнице. Я следовал за ним, сохраняя дистанцию в половину пролета. Кремер вышел из дома, так и не произнеся больше ни слова. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет. Поглазев секунд тридцать на телефонный аппарат, я снял трубку и набрал номер.

— Ну что еще?

— Следует ли мне теперь звонить Лону по поводу обыска офиса миссис Хаверхилл?

— Разве я сказал нечто такое, что противоречило бы ранее высказанному пожеланию? — последовал вопрос, сопровождаемый стуком брошенной трубки.

Я позвонил Лону. Выслушав мою просьбу, он начал было протестовать, но тут же, взяв себя в руки, заявил:

— Черт побери, я совсем забыл про наше соглашение о сотрудничестве. Что же, будем сотрудничать. Но тем не менее я должен предупредить Карла.

Я сказал, что не возражаю и что буду у них в десять тридцать. На самом деле, когда я входил в здание редакции «Газетт», было всего десять часов двадцать одна минута. Мне удалось прибыть раньше срока благодаря слабому уличному движению и таксисту, обожавшему наблюдать, как из-под колес его машины в разные стороны разбегаются пешеходы. Двумя минутами позже я уже стучал в дверь кабинета Лона.

— Арчи, неужели ты действительно надеешься там что-то обнаружить? — спросил он, отталкиваясь руками от крышки стола.

— Скорее всего — нет, — ответил я. — Но посмотреть еще разок будет невредно. Думаю, что со времени нашего первого посещения там побывало человек восемьдесят семь.

— Плюс-минус десяток. Но поскольку никто, кроме тебя и Вульфа, убийством это не считает, кому захочется разбирать ее бумаги?

— Убийце, естественно.

Лон невнятно пробормотал что-то и принялся отпирать двойную дверь. Кабинет выглядел примерно так же, как и во время моего первого посещения. Единственным отличием была аккуратно сложенная на письменном столе Хэрриет пачка документов и конвертов.

— Ее секретарь производила здесь уборку, — сказал Лон. — Как видишь, работы остается еще до черта.

— Да, кстати, — прервал я его, — Мистер Вульф хочет, чтобы я поговорил с секретарем.

— Этого устроить не могу — сейчас, во всяком случае. Ее зовут Энн Барвелл, и ее нет сейчас в городе. Она работала с Хэрриет Бог знает сколько времени — лет, наверное, двадцать. После пары дней разборки вещей Хэрриет Энн сломалась и ей потребовалось побыть в одиночестве. Карл, Дэвид и Донна согласились, что отдых пойдет ей на пользу. Она отправилась к сестре на Хилтон-Хед. Пробудет там самое малое пару недель.

— О'кей. Бишоп не возражал против осмотра кабинета?

— С какой стати он должен был возражать?

— Не вижу причин. Какие-нибудь документы отсюда выносили? Отчеты, письма?

— Насколько мне известно, нет. Но я могу и не знать об этом. Большая часть важных документов хранится в других помещениях редакции. Ей вовсе не требовалось держать под рукой конфиденциальные бумаги.

— Что же, приступим. Ты хочешь что-то сказать? Лон выглядел несколько растерянным.

— Ну Карл… думал, будет неплохо, если я останусь с тобой и…

— И убедишься в том, что частный сыщик, уходя, не прихватил с собой ценную вещь.

— Перестань, Арчи. Это дешевая шутка.

— Сам знаю, что дешевая, — ответил я, поднимая руки. — Приношу свои извинения. Вообще-то я всегда предпочитаю находиться в компании. И если не возражаешь, то помоги мне покопаться во всем этом барахле.

— Но все-таки что ты надеешься обнаружить?

— Какую-нибудь записку, заметку — нечто, подтверждающее намерение Хэрриет посадить Скотта в кресло издателя.

— Вульф, кажется, на этот раз переплюнул самого себя.

— Не исключено. Но мне нравится работать на него. Платит он неплохо, режим работы не оставляет желать лучшего, поэтому, когда он выступает с какой-либо идеей, я, как правило, принимаю ее. Начинаю работать с пачки бумаг на столе.

Последующие два часа мы с Лоном тщательно прочесывали кабинет, туалет и крошечную, отделанную в голубых тонах спальню. Мы разрыли гору, состоявшую из ежемесячных сводок о прибылях и убытках и других финансовых документов, циркуляров, читательских писем, на которые она, видимо, хотела ответить лично, служебных записок от руководителей отделов. В записках шла речь обо всем, начиная от формы новых официальных бланков редакции и кончая организацией футбольной встречи между «Гигантами» и «Ракетами», сбор от которой должен пойти на благотворительные цели. Я перетряс все книги, что уже говорит об объеме проделанной работы, ящики всех столов в обеих комнатах, короче говоря, произвел обыск высшего класса, в чем, без ложной скромности, считаю себя большим специалистом. Ничего касающегося Скотта я обнаружить не смог, если не считать нескольких докладов, в которых предлагалось усилить контроль за работой редакторского отдела. «Эти люди не интересуются бюджетом и совершенно не принимают его во внимание» — так заканчивалась одна из его записок. Разве редакторы смогут полюбить этого человека, если его когда-нибудь сделают издателем?

— Мы просмотрели все, — сказал Лон, ослабляя узел галстука. — И о Скотте — ничего. Или, скажем, ничего заслуживающего внимания.

— Кроме его предложения о футбольном матче.

— Да, но матч скорее всего не состоится, так как затея действительно ценная.

Я согласно кивнул, мы выключили свет и вышли. Поначалу у меня было намерение добраться до дома пешим ходом, но пока мы с Лоном играли в частных сыщиков, небо нахмурилось, и на Манхэттен обрушился первоклассный весенний ливень. После пятнадцати минут размахивания руками, мне наконец удалось остановить такси, и в двенадцать пятьдесят шесть я уже входил в кабинет. Вульф, сидя за столом, изучал свежий каталог, делая пометки в блокноте.

— Потерянное утро, — объявил я, плюхаясь в кресло. — Ничего о Скотте, и вдобавок к этому «ничего» секретарь Хэрриет — Энн Барвелл — впала в такую депрессию, что отправилась подлечиться на юг, где и пробудет по меньшей мере две недели.

Он поднял глаза, хмуро посмотрел на мои мокрые волосы и вернулся к каталогу. Я знал, что он старается протянуть время до ленча. Он против всякого рода энергичных действий — включая мыслительный процесс — на голодный желудок. Беда, правда, в том, что он также не очень любит думать и с набитым брюхом. Я принялся шуршать газетой.

— Неужели это необходимо? — взорвался он.

— Прошу прошения. Я просто решил немного поработать.

— Ничего подобного, — ответил он. — Вы просто решили заставить меня что-то делать. Итак, чего же вы хотите?

— Позвольте мне поговорить со всей бандой. Час индивидуальной беседы, и — ставлю девять к пяти, впрочем, нет, семь к двум — что один из них расколется.

Вульф отмахнулся от меня как от мухи.

— Идея не сработает, и вы сами прекрасно это знаете. Как писала Дороти Сайерс, героизм, не приносящий результатов, подобен бурлеску. А то, что вы предлагаете, — чистый бурлеск.

— Хорошо. А как насчет секретаря?

— Так куда же она уехала?

— На остров у побережья Южной Каролины. В первоклассное курортное место.

— Как туда можно добраться?

Я извлек с книжной полки большой атлас и, отыскав в нем нужную карту, ответил;

— Видимо, так: самолетом до Атланты и оттуда другим рейсом до Саванны. Из Саванны на арендованной машине до острова. Примерно час езды.

Вульф содрогнулся. Его психику травмировало десятиминутное путешествие на автомобиле. Сама мысль о том, что кто-то может добровольно лететь на двух аэропланах, а потом целый час вести машину, ввергала его в трепет.

— Ну хорошо, — наконец произнес он, втянув в себя не менее бушеля воздуха. — Найдите Сола. Узнайте, не мог бы он проехаться завтра туда и обратно. Прежде чем он уедет, мне хотелось бы с ним поговорить.

— Как быть, если он не сможет завтра собраться и отбыть?

— Попросите его сделать это на следующий день. — Вульф вздохнул с таким видом, словно беседовал с первоклашкой.

Я был доволен и огорчен одновременно. Доволен тем, что производятся хоть какие-то действия, а огорчен потому, что сам с удовольствием бы отвлекся, слетав на денек в Джорджию и Южную Каролину. Но я знал, что Вульф сердит на меня за то, что я постоянно подвигаю его на труды, и, оставляя меня дома, желает таким образом это недовольство продемонстрировать.

Я приготовился набрать номер телефона Сола, но, подумав, не стал этого делать. Побеседовать с Солом можно и после ленча, сказал я себе. Приняв столь мудрое решение, я вернулся за свой стол и начал шуршать газетными страницами.




Глава 19


Сол оказался свободен, и в три пятнадцать он уже сидел в кресле из красной кожи, Вульф в это время приканчивал вторую после ленча бутылку пива. По телефону я сказал Солу только о том, что Вульф хотел бы его увидеть, рассудив, что босс, будучи гением, вполне способен самостоятельно обрисовать ситуацию.

— Некая женщина по имени Энн Барвелл в течение двадцати лет являлась секретарем Хэрриет Хаверхилл, — начал он. — После кончины своей работодательницы она, по-видимому, впала в депрессию и попросила предоставить ей отпуск, чтобы прийти в себя. В настоящее время она остановилась в доме своих родственников в… — он вопросительно посмотрел на меня.

— На острове Хилтон-Хед, — подсказал я.

— Южная Каролина, — добавил Сол. — Классное местечко, насколько мне известно.

— Надеюсь, вам удастся убедиться в этом собственными глазами. Я хотел бы попросить вас, когда вам позволит время, встретиться с мисс Барвелл. Мне необходимо прояснить всего лишь один вопрос: сообщала ли ей миссис Хаверхилл в устной или письменной форме о своем намерении предоставить своему племяннику пост издателя «Газетт». Любые другие подробности, само собой, также пойдут нам на пользу.

— Я смогу отправиться завтра утром, — кивая ответил Сол.

— Удовлетворительно. Арчи снабдит вас средствами на расходы, передаст адрес женщины и объяснит, как туда добраться.

— В последнем нет нужды. Вполне достаточно названия улицы и номера дома. Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я вернулся завтра к вечеру?

— Острой необходимости в этом нет, — ответил, скривившись, Вульф. — В любом случае, о результате вы сможете сообщить по телефону.

Я понимал, почему Вульф не настаивает на немедленном возвращении. Он не хотел, чтобы Сол проделал столь утомительное путешествие в один день; ему казалось ужасным, что за столь короткий срок человеку придется четыре раза лететь на аэроплане и дважды вести автомобиль. По мнению Вульфа, четыре полета можно пережить лишь за годы и годы. Сол, зная Вульфа почти так же хорошо, как и я, ответил, что решит о времени возвращения на месте, но в любом случае найдет способ завтра с нами связаться.

Если вас интересует, почему Вульф, вместо того чтобы тратить сотни долларов на поездку детектива, просто не поднял телефонную трубку и напрямую не спросил Энн Барвелл, то вам следует знать следующее: у нас телефонные аппараты поставлены на письменных столах, в спальнях, кухне и в оранжерее; Вульф воспринимает их как полезные инструменты, но при этом недолюбливает и пользуется ими только в том случае, когда личный контакт нецелесообразен или невозможен. Он задает вопросы по телефону так же неохотно, как я преследую подозреваемого без своего «марли» в наплечной кобуре.

— Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук — все то, что можно назвать языком тела, — сказал он мне однажды, — незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником — значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта.

После окончания беседы, пообещав Солу поскорей раздобыть для него адрес, я открыл сейф и отмусолил тысячу в потертых бумажках по пятьдесят и двадцать баксов.

— Приятного путешествия, — сказал я, провожая его к дверям. — Веди машину аккуратнее, ты же знаешь, что люди говорят об этих копах с юга.

Он хмыкнул, показал мне большой палец и удалился, шагая через две ступеньки. Я закрыл дверь и смотрел ему вслед, думая, что помирал бы сейчас от зависти, если бы не знал, что менее чем через месяц мне предстоит провести целую неделю на Виргинских островах с Лили Роуэн.

После того как Вульф вознесся в оранжерею, я позвонил Лону, который, даже без большой ругани, сообщил мне адрес Энн Барвелл в Южной Каролине. Я заверил, что дама не будет подвергнута запугиванию или иным видам насилия, и пообещал, что в том случае, если она пожалуется на плохое обращение, я отдам весь мой выигрыш за пять последующих четвергов. В ответ Лон заржал и напомнил о моих последних результатах в покере. Одним словом, он смягчился, попросил подождать и через пару минут выдал требуемые сведения, которые я и передал Солу.

— Вылетаю завтра первым рейсом на Атланту, — сказал тот.

Я пожелал ему счастливого пути, не забыв еще раз напомнить о нравах южных дорожных фараонов.

Остаток дня прошел без событий, если не считать разгоревшегося во время ужина спора между мной и Вульфом. Мы разошлись во взглядах на то, следует ли платить студентам-спортсменам. Я считал, что надо платить в открытую, чтобы положить конец очковтирательству. Вульф же настаивал на применении более жестких санкций за нарушение любительского статуса. Я посчитал себя победителем по очкам, так как вообще не верил в возможность вернуть университетскому спорту любительский статус.

В четверг с утра я чувствовал себя как на иголках, главным образом потому, что ничего не происходило. Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, его, по-видимому, совершенно не интересовали такие земные проблемы, как убийства и отношения с клиентами. Он предпочел делить свое время между кроссвордом в «Таймс», словарем Уэбстера и новой книгой «Революция в науке», сочиненной неким Дж. Бернардом Коэном. Я был уверен, что своим присутствием действую ему на нервы, так же как он действовал на мои. Поэтому в одиннадцать сорок я, отодвинув с шумом кресло, поднялся, потянулся и громогласно объявил, что отправляюсь прогуляться. Реакции со стороны Вульфа, естественно, не последовало.

Утро расстаралось вовсю. Вчерашний дождь очистил воздух, и оказалось, что весной даже Манхэттен может быть напоен великолепными ароматами. Я пошел на восток и на Лексингтон-авеню свернул на север. Миновав Сорок вторую я почувствовал, что несколько успокоился, хотя и продолжал думать о деле Хэрриет Хаверхилл. Не хватил ли на сей раз Вульф через край? Внешне я более или менее соглашался с версией об убийстве, но в глубине души мне было трудно поверить в нее.

Что касается круга подозреваемых, тут я не мог быть объективным. Они все мне не нравились, за исключением, пожалуй, Бишопа. Лон любил и уважал его, что для меня было положительной характеристикой, хотя сам я и не испытывал к нему особо теплых чувств. Может быть, потому, что он не слишком мне доверял. Дин — просто самодовольный надутый пузырь, не представляющий никакой опасности. Что же касается Хаверхиллов, то на Донну было приятно смотреть, хотя, с моей точки зрения, она была чересчур деловой. Дэвида и Скотта следовало отозвать обратно на фабрику, чтобы заменить кое-какие дефектные детали. Ни тот, ни другой не получил при сборке полного набора умственных способностей и хороших манер, хотя это еще не повод считать, что один из них нажал на спусковой крючок.

Оставалась Кэролайн — жесткая, крепкая, холодная как кочан, извлеченный из рефрижератора, и отстраненная, как ведущий в телевизионной игре. Но может ли она быть убийцей? Встроенный в меня индикатор показывал весьма незначительную вероятность этого.

Теперь Макларен. Если бы мне захотелось на кого-нибудь повесить убийство, то он стал бы кандидатом номер один. Однако это было бы большой натяжкой, так как он ничего от этого не выигрывал. «Газетт», по существу, уже была его, особенно если он сумел убедить племянника расстаться с принадлежащими тому акциями. А как насчет самого Скотта? Предлагали ли ему на самом деле трон издателя? Если так, то кому это было известно? Может быть, в этот самый момент Сол выясняет истину у Энн Барвелл.

Прокрутив пластинку еще пару раз, я очнулся, обнаружив, что дошагал почти до «Блумингдейла». Час с лишним прогулки не принес мне ничего, кроме пота на физиономии и мешка подозреваемых, против которых у меня не было никаких улик. Я подумал о том, не стоит ли выпить стакан молока и проглотить сэндвич в одной из столь любимых мною забегаловок на Пятьдесят восьмой, но вовремя вспомнил про пирог с устрицами, значащийся в сегодняшнем меню Фрица. На моих часах было двенадцать сорок четыре, и это означало: если я хочу получить свои устрицы, мне следует ловить такси. Подойдя к краю тротуара, я начал размахивать руками как брокер на товарной бирже.

Пирог с устрицами оправдал не только расходы на проезд, но и терпеливое выслушивание нытья таксиста о том, что посыльные на велосипедах являются величайшей опасностью улиц Нью-Йорка. Толкуя об этом, он так часто оборачивался ко мне, что я был готов выдвинуть его самого на получение звания Главнейшей уличной опасности.

Когда мы снова оказались в кабинете после ленча, Вульф уткнулся в книгу, а я попробовал разобрать бумаги, но в основном занимался тем, что поглядывал на часы. Когда раздался звонок, я так поспешно потянулся к трубке, что чуть было не опрокинул стоящий передо мной стакан молока.

— Сол, — сказал я, и Вульф поднял трубку своего аппарата.

— Как добрались до места? — спросил он.

— Без приключений. Полеты прошли по расписанию, поездка в машине не составила проблем. Я только что закончил беседу с Энн Барвелл. Вначале она не хотела разговаривать со мной, но затем уделила несколько минут.

— И?

— Я получил то, что вам требовалось. Она говорит, что Хэрриет упоминала о своем намерении водрузить корону на Скотта.

— Вот как? Подробности, если можно.

Я склонен считать себя виртуозом устного пересказа, но и Сол в этом деле не промах. Он дословно изложил весь разговор, а я сделал стенограмму. Вульф в основном слушал, задав всего один или два уточняющих вопроса.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал Сол, выложив то, что знал. — Жаль, что не удалось разузнать больше.

— Удовлетворительно, — второй раз за одну неделю похвалил его Вульф. — Оставайтесь там на ночь, если хотите.

Сол ответил, что, пожалуй, так и сделает, но в Нью-Йорке будет завтра не позже полудня.

— О'кей, — сказал я, когда мы положили трубки. — Чем теперь намерен заняться всемирно известный детектив-отшельник?

— Четвертой главой, — ответил Вульф, указав на книгу. Ею он и был поглощен все время, делая перерывы лишь на то, чтобы нажать на звонок, требуя пива. Ровно в четыре он поднялся и, не говоря ни слова, проследовал в лифт, чтобы вознестись в оранжерею.

Мой внутренний голос подсказывал, что Вульф, развлекаясь с орхидеями, продолжает обдумывать находящееся в производстве дело. Однако в ответ на прямо поставленный вопрос босс сказал, что на все проводимые в оранжерее четыре часа полностью отключается от работы. Но после того, что произошло в тот день, я убедился, что интуиция меня не обманывала.

Я сидел в кабинете, читая «Газетт», когда он, спустившись в шесть из оранжереи, угнездился в своем кресле и звонком потребовал пива. Я сообщил о важной статье, посвященной началу нового раунда переговоров по сокращению ядерных вооружений, и он ответил, что прочитает ее позже. Я вернулся к газете и через несколько минут прокомментировал еще одну статью, которая, по моему мнению, должна была его заинтересовать. Ответа не последовало. Я вначале решил, что он хочет, чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно читать, но, подняв глаза, тут же осознал свою ошибку.

Вульф сидел закрыв глаза и возложив руки на пузо. Губы его непрерывно двигались, то выпячиваясь вперед, то вновь занимая свое законное место. Он был далеко отсюда, наверное, не ближе чем на Сатурне. Он мог предаваться этому занятию и пять минут, и пятьдесят пять, но когда заканчивал, события начинали развиваться весьма бурно. Я уселся поплотнее, засек время и принялся ждать.

На сей раз действо заняло шестнадцать с небольшим минут, что является одним из самых коротких сеансов. Губы неожиданно прекратили движение, и, открыв глаза, гений выпалил:

— Всех!

— Простите, не понял.

— Всех. Я хочу, чтобы все они были здесь сегодня вечером.

— Ответ отрицательный, — сказал я. — Попробуйте-ка еще разок.

— К дьяволу! — рявкнул он. — Разве не вы требовали от меня действий?

— Требовал. Но ваше пожелание невыполнимо. Вам прекрасно известно, что эти люди относятся отрицательно как к вам лично, так и ко всей шумихе, поднявшейся вокруг кончины миссис Хаверхилл.

— У вас имеется лучшее предложение?

— Как ни странно, нет. Я целиком и полностью за то, чтобы собрать всех здесь, но сделать это следует не сегодня, а завтра. Если мы попытаемся силком загнать их сюда сегодня, они откажутся. Это как условный рефлекс. Вопрос ущемленного самолюбия. Нам потребуется чуть больше времени. Позвольте мне предложить метод, который я предпочел бы использовать.

Вульф надулся, но терпеливо — отдаю ему должное — выслушал мои стратегические разработки до конца. Когда я закончил, гений снова закрыл глаза. Через несколько минут он произнес:

— Хорошо. Но известите их уже сегодня.

— Вы, конечно, желаете, чтобы присутствовал Кремер?

— Я сам поговорю с ним завтра, — произнес он, беря книгу в одну руку и стакан пива в другую.

Приступая к реализации плана, я осознал, что до сих пор не имею ни малейшего представления о том, на ком остановится указующий перст Вульфа.

Будь я проклят, если стану спрашивать.




Глава 20


Как оказалось, мой подход прекрасно сработал. Вульф и я пришли к выводу: для того чтобы притащить всю компанию в наш дом, лучше всего воспользоваться помощью Карла Бишопа. В четверг в шесть тридцать вечера он все еще находился на службе и лично поднял телефонную трубку.

— Мистер Бишоп, говорит Арчи Гудвин. Мистер Вульф завтра вечером у себя дома организует встречу, на которой собирается поделиться информацией о смерти миссис Хаверхилл. Он надеется на то, что вы не только придете сами, но и приведете с собой мистера Дина, Дэвида, Кэролайн, Скотта Хаверхилла и Донну Палмер.

Бишоп фыркнул презрительно и произнес:

— Послушайте, Гудвин. Мы до сих пор во всем потакали Вульфу, но теперь он переходит грань дозволенного. Если то, что он намерен сказать, так важно, то почему бы ему не сказать все сейчас?

— Подождите минуточку, — сказал я и, прикрыв трубку ладонью, повернулся к Вульфу. — Он спрашивает, почему бы вам не облегчить душу немедленно.

— Я поговорю с ним, — проворчал Вульф сквозь стиснутые зубы.

— Добрый вечер, мистер Бишоп. То, что я собираюсь сказать, будет иметь чрезвычайное значение, и я хочу довести информацию до сведения всех в одно и то же время.

— Всему есть предел, — проскрипел Бишоп. — Я не вижу причины приходить самому и тем более просить остальных сделать это. Не хочу, чтобы это звучало претенциозно, но все мы весьма занятые люди.

— Я это прекрасно понимаю и обещаю не затягивать встречу более чем необходимо. Уверен, вам не покажется, что вы зря потеряли вечер.

— Прошу извинить, но я не приду, — решительно заявил Бишоп. — Что касается остальных, вы, само собой, вольны попытаться пригласить их самостоятельно, но…

— Мистер Бишоп, если все вы не появитесь здесь завтра в девять вечера, я сделаю заявление для «Нью-Йорк таймс» не позже утра субботы.

— Какое заявление?

— Нет, так дело не пойдет. Единственный способ узнать его содержание — прочитать воскресный выпуск «Таймс». Поверьте на слово, то, что я скажу, будет немедленно опубликовано.

— Вы блефуете!

— Блефую? Едва ли. Нелишне напомнить о том, что я уже потратил более тридцати тысяч долларов на то объявление в «Таймс». Разве это похоже на блеф?

Это заставило Бишопа задуматься. Не менее пятнадцати секунд до нас доносилось лишь его тяжелое дыхание.

— Ну хорошо, — наконец выдавил он с огромной неохотой. — Я приду, но не могу гарантировать появление остальных.

— Если они не будут у меня, встреча с вами не состоится, и мое заявление отправится в «Таймс».

Прежде чем повесить трубку, Бишоп, сдавшись окончательно, сказал, что обзвонит всех и сообщит нам о результате до десяти утра завтра.

— Теперь Макларен? — спросил я, и Вульф кивнул, выражая согласие.

Макларен тоже все еще находился в своем кабинете. Трубку поднял его лакей Карлтон и крайне неубедительно попытался узнать, чего я хочу.

— Скажите, что Ниро Вульф хочет срочно обсудить с ним важное дело, — безапелляционно заявил я.

Меня попросили подождать, и пока я ждал, Вульф поднял трубку.

— Привет, Вульф, — пролаял Макларен. — Что теперь?

— Мистер Макларен, завтра в девять часов вечера я намерен обсудить круг вопросов, связанных с убийством Хэрриет Хаверхилл. Ожидается присутствие ее приемных детей, племянника, жены Дэвида, мистера Бишопа и мистера Дина. Я приглашаю вас присоединиться к нам.

— Я уже предупреждал вас, что не позволю вывалить все это дерьмо у моего порога, — произнес Макларен, делая ударение на каждом слоге. — И предупреждаю, Вульф, я подам на вас в суд, если вы попытаетесь сделать это.

— Полагаю, что вам следует прийти хотя бы для защиты своих интересов и репутации, — сухо ответил Вульф. — Гарантирую вам весьма содержательный вечер, который, помимо всего прочего, может оказать серьезное влияние на дальнейшую судьбу «Газетт».

— В котором часу, вы сказали, это состоится? — проворчал Макларен.

— В девять вечера.

— Я уже приглашен на ужин.

— Я искренне порекомендовал бы вам принести извинения и отказаться от приглашения.

— Посмотрим, — буркнул Макларен, бросая трубку.

— У этого типа имеются явные пробелы в воспитании, — заметил я.

— Он обязательно придет, — с недовольной миной бросил Вульф.

— Три к одному за то, что вы правы. Кто следующий?

— Позвоните миссис Макларен и пригласите ее.

— Если бы я вас не знал, то мог бы подумать, что вы решили потрясти Макларена неожиданной встречей с бывшей супругой, но такие трюки для вас не типичны.

— Мой клиент имеет полное право знать, каким образом я отрабатываю свой гонорар, — ответил он, как мне показалось, несколько ненатуральным тоном.

Но прежде чем я успел найти изящный ответ, Вульф поднялся и направился в кухню, чтобы проследить за успехами Фрица в приготовлении ужина. А скорее всего для того, чтобы убежать от меня. Так или иначе, но я, используя условный сигнал, позвонил Одри Макларен. Анемичный женский голос сообщил, что ее не будет весь вечер, поинтересовавшись при этом, что ей передать. Я сообщил свое имя и попросил Одри перезвонить.

Этим завершился мой рабочий день. Обычно по четвергам я не ужинаю дома, а отправляюсь к Солу для еженедельного сражения в покер. Но сегодняшняя встреча была отменена, поскольку Сол воспользовался советом Вульфа и остался на ночь в Южной Каролине. После ужина я чистил оружие и неторопливо пил молоко; Вульф читал книгу и смотрел телепередачу об истории еврейского народа.

Выскользнув из постели в пятницу в семь пятнадцать, я порадовался тому, что игра в покер накануне не состоялась. Мне было просто необходимо хорошенько отдохнуть перед предстоящим бесконечным и очень непростым днем. За завтраком в кухне я коротко изложил нашу программу Фрицу, Это подняло его дух. Он узрел близкое окончание дела, что означало свежий приток средств.

Я сидел за своим письменным столом, когда — чуть позже девяти — раздался телефонный звонок. Это оказалась Одри.

— Мистер Вульф попросил меня позвонить вам, — сообщил я ей. — Сегодня вечером он собирает у нас несколько человек, чтобы потолковать о смерти Хэрриет Хаверхилл, и ему показалось, что вам захотелось бы присутствовать при этом.

— И он назовет убийцу? — спросила она и, затаив дыхание, стала ждать ответа.

— Мистер Вульф такой информацией не делился, но думаю, ваша догадка не лишена основания.

— Видимо, Ян тоже будет присутствовать?

— Конечно, так же как и другие лица из «Газетт», — сказал я, добавив, что больше ничего не знаю. Она ответила, что придет, и я попросил ее явиться в восемь сорок.

Следующим в списке приглашенных значилось имя Лона Коэна.

— У тебя найдется минута? — спросил я, когда он поднял трубку.

— Да. Но не более того. Выкладывай.

— Сегодня вечером у нас трубят общий сбор. Возможно, ты уже слышал об этом.

— Карл мне говорил. Энтузиазмом он не кипит, но, похоже, именно в данный момент пытается мобилизовать остальных.

— Удовлетворительно. Мистер Вульф считает, что будет невредно, если и ты придешь. Во время собрания ты сможешь оставаться в соседней комнате.

— Постой… — прервал меня Лон. В его голос закралась тревога. — Ты хочешь мне что-то сообщить? Может быть… — Фразу он так и не закончил.

— Я не хочу сообщить тебе ничего, кроме того, что босс посылает тебе приглашение. Присутствие вовсе не обязательно.

— Ты же прекрасно знаешь, черт возьми, что я буду!

— Но никого не информируя об этом, — подчеркнул я. — Приходи в восемь тридцать.

Судя по голосу, у него началось головокружение, но все же он сумел выдавить, что мы можем на него рассчитывать.

Затем я набрал номер инспектора Кремера. Один из его подручных сообщил, что инспектор занят и никогда не освободится, но я продолжал настаивать, что здесь особый случай. Он прикрыл ладонью трубку, но я, тем не менее, мог расслышать приглушенный звук разговора. Через некоторое время в трубке прорезался знакомый голос.

— Гудвин? Вам-то какого дьявола надо? — Это был старый, добрый сержант Перли Стеббинс.

— По просьбе моего босса я хотел связаться с вашим. Мой желает пригласить его — и вас тоже — на вечеринку.

— Что еще за дерьмо? — Перли не из тех, кто тратит лишние слова.

— Мистер Вульф планирует побеседовать об убийстве миссис Хаверхилл. Пожалуют ее родственники, а также Карл Бишоп, Эллиот Дин и великий газетный барон из Шотландии.

Перли прошипел слово, которое я ни за что не стал бы использовать в приличном обществе, и простонал:

— Так, значит, одно из этих сборищ? — он явно имел в виду встречи всех подозреваемых в доме Вульфа, встречи, на которых наш добрый сержант за последние годы неоднократно присутствовал. — Я передам все инспектору, — закончил он и бросил трубку.

Похоже, наступили времена, когда никто не желает беседовать со мною о погоде или обсуждать результаты последних футбольных встреч. Пришлось позвонить Вульфу в оранжерею.

— Да?

— Одри согласна, — доложил я. — Лон тоже придет, он согласен провести вечер в соседней комнате. Я позвонил Кремеру, но говорил с Перли, который поворчав, сказал, что все передаст боссу. Жду звонка инспектора. Сола я не пытался найти, так как он еще не мог вернуться из Южной Каролины.

Вульф пробормотал нечто похожее на «угу» и хлопнул трубкой, не дав дополнительных инструкций. Мне оставалось только отправиться в кухню, чтобы обсудить с Фрицем некоторые детали предстоящего вечера.

День тянулся медленно и без всяких событий, если не считать звонка инспектора, раздавшегося в одиннадцать, как только Вульф устроился за своим столом в кабинете.

Трубку поднял я и выслушал весь их разговор.

— И все они действительно соберутся у вас сегодня вечером? — брюзгливо поинтересовался инспектор.

— Да, сэр, насколько мне известно. Мы начнем в девять.

— И вы полагаете, что можете назвать убийцу?

— Не полагаю, сэр, а назову точно.

— Я вам не верю.

— Мистер Кремер, разве я когда-нибудь не выполнял своих обещаний, данных при подобных обстоятельствах?

Кремер употребил то же выражение, что и Перли. Какой убогий словарный запас у этих людей!

— Увидимся вечером! — прогремел Кремер и хватил трубкой с таким шумом, что Вульфа передернуло.




Глава 21


Оставшеюся часть утра, а если точнее, то и часть времени после полудня, Вульф провел читая, заполняя бланки заказов на новые каталоги семян и подписывая письма. На мой взгляд, самым лучшим письмом этого дня было послание главному редактору специального журнала для любителей орхидей. В нем Вульф бичевал редактора за большое количество типографских ошибок в издании.

«В последнем номере, — писал Вульф, — в словах «Paphiopedilum», «Phalaenopsis» и — да простят вас Господь! — «Oncidium» имелось по одной опечатке, а в слове «Odontoglossum» — целых две. Слишком много ошибок для журнала, претендующего на то, чтобы считаться ведущим в своем круге вопросов».

За ленчем он держал речь о том, почему свободная печать оказалась столь полезной для роста и процветания Соединенных Штатов. Не считая этой болтовни, за весь день Вульф не сказал ни слова, имеющего отношение к нашим деловым проблемам.

Наконец к двум тридцати я сдался; Вульф явно не желал добровольно делиться информацией.

— Послушайте, — произнес я, поворачиваясь к нему, — я признаю вашу победу. У меня нет ни малейшего представления о том, что вы собираетесь сделать сегодня. Не хотите ли вы поделиться со мной своей маленькой тайной? Ведь я смог бы принести больше пользы вечером, зная, в какую сторону мы движемся.

Вульф откинулся на спинку кресла, глаза его превратились в щелки, а уголок рта немного дрогнул. О'кей, подумал я, радуйся, злорадствуй, но только расскажи.

Он так и сделал. После рассказа, как всегда бывает в таких случаях, все стало совершенно ясным.

Когда Вульф удалился в оранжерею, я начал готовить кабинет к вечернему собранию. Мою деятельность дважды прерывали телефонные звонки. В одном случае это был телевизионный репортер, интересующийся гипотезой Вульфа об убийстве: парень хотел узнать, нет ли чего-нибудь новенького. Я ответил, что нет, представляя при этом, как он прореагирует, увидев статью Лона в завтрашнем дневном выпуске «Газетт».

Я закончил подготовку помещения только после ужина, да и то с помощью Фрица. Пока Вульф читал, не обращая на нас внимания, мы расставили кресла, принесли дополнительные стулья из столовой и разместили их исходя из предположения, что все приглашенные явятся. Фриц прикатил из столовой большую сервировочную тележку, на которой мы устроили бар, укомплектованный джином, водкой, тремя видами виски, шерри и графинами красного и белого вина. Мы, как обычно, поспорили о том, когда надо подавать красное вино, и, не придя к согласию, добавили еще и бутылочку розового, на всякий случай.

В восемь тридцать у дверей раздался звонок. Я прошел в прихожую и впустил Лона. В кабинете он сразу же опустился в кресло из красной кожи.

— Вы не возражаете, если вам придется наблюдать за событиями через отверстие в этой картине? — спросил Вульф.

Лон кивнул. Я знал, что он сгорает от желания спросить, за чем именно ему придется наблюдать, но, зная характер Вульфа, понимает, что ответа не получит.

Здесь самое время внести пояснения касательно картины. Справа от входа в кабинет на стене висит живописное изображение водопада. Оно было изготовлено много лет назад по специальному заказу Вульфа. В холсте в соответствии с его указаниями было проделано отверстие, которое практически невозможно заметить. Со стороны прихожей в стене имеется панель, укрепленная на петлях. Откиньте панель, и перед вами откроется обратная сторона картины. Но интересовать вас должен вовсе не холст, вам нужна дырочка в этом холсте, дырочка, расположенная на уровне глаз человека моего роста, который, как вам известно, составляет пять футов одиннадцать дюймов. Если вы прильнете глазом к указанному отверстию, то сможете увидеть весь кабинет, и не только увидеть, но и услышать, о чем там говорят. Именно с этого места Лон должен был наблюдать за действом.

В восемь сорок пять снова раздался звонок, возвещавший о прибытии первого актера нашей труппы. Вульф и Лон поднялись и проследовали в кухню, чтобы дождаться момента, когда все участники спектакля займут свои места. Я предложил Лону выпить, но он ответил:

— Спасибо, нет. Во время работы не употребляю. Позже разрешаю тебе повторить свое предложение.

Через одностороннее стекло я увидел Одри Макларен. Она была одета в костюм ручной работы под цвет глаз, потрясающей красоты лицо выражало растерянность.

— Входите, — произнес я, отступая в сторону, наповал сраженный тем, что она, видимо, по праву считает своей самой обворожительной улыбкой.

— Я, наверное, первая?

— Ну конечно, — ответил я, следуя за ней в кабинет и восхищаясь на ходу покроем ее костюма. В кабинете я усадил ее в красное кожаное кресло, которое, наверное, еще хранило тепло Лона.

— А где же мистер Вульф? — спросила она. Улыбку вновь сменила растерянность.

— Он готовится к эффектному выходу. Вы не увидите его до тех пор, пока все игроки не займут свои места.

— А этими игроками являются?..

Я перечислил приглашенных, включая Кремера со Стеббинсом, и поинтересовался, не желает ли она выпить. Одри отрицательно покачала головой, и в этот момент снова прозвучал звонок.

На сей раз это были инспектор Кремер и сержант Стеббинс. Я распахнул дверь. Угрюмо кивнув, они промаршировали в кабинет, где я представил их Одри. Та, повернувшись вполоборота, приветствовала их легким наклоном головы. Кремер и Стеббинс, облаченные в темно-синие костюмы, по элегантности напоминающие одежды русских шпионов из кино, оккупировали два стула в третьем ряду — места, которые они обычно занимают в подобных случаях.

Когда звонок прозвонил в третий раз, к дверям помочь гостям снять пальто вышел Фриц. Это оказалась вся четверка Хаверхиллов. Скотт и Дэвид уже успели поцапаться у дверей и были изрядно раздражены.

— Гудвин, мы пришли только потому, что, по словам Карла, Вульф намерен опубликовать в «Таймс» какое-то дурацкое заявление, — громогласно объявил Скотт. — Поверьте, это единственная причина нашего здесь появления.

Дэвид поддержал эти слова сердитым сопением: Донна промолчала, но и у нее был весьма суровый вид. Кэролайн была великолепна в своем ярко-красном наряде. Даже если ничего не произойдет, этот вечер уже поставил рекорд по числу красивых дам, одновременно появившихся в нашем доме. Фриц весь извелся: он был уверен в том, что женщины появляются здесь только с одной целью — совратить Вульфа.

Я проводил всех в кабинет, и звонок прозвенел в очередной раз. Фриц впустил Бишопа и Дина, которые молча проследовали к месту сбора.

Мне пришлось дирижировать рассадкой. Дэвид получил место в первом ряду рядом с Одри, с другой стороны от него села Кэролайн. Последнее свободное моего в первом ряду было зарезервировано для Макларена. Во втором ряду в центре я усадил Скотта и Донну. Они, как Дэвид и Кэролайн, оглянулись на Кремера и Стеббинса, но при этом никто из них не произнес ни слова. Все они поглядывали на Одри, что было вполне объяснимо, так как ни один из них не встречал ее ранее. Я хотел было их познакомить, но тут же одумался, решив предоставить эту привилегию Вульфу.

Дину я указал на место рядом с моим столом, а Бишопа пригласил занять стул в противоположном конце ряда. Бишоп кивнул всему ассортименту Хаверхиллов, и они ответили ему тем же. Дин же принялся ломать свою обычную комедию:

— А где же Вульф? И кого мы еще ждем? — Он указал на пустующий стул.

Я начал отвечать, но у дверей раздался звонок. До этого момента я так и не был уверен, появится ли у нас Макларен. Я отправился к дверям и приветствовал гостя имитацией улыбки, на которую получил адекватный ответ.

— Я не намерен долго здесь торчать, — объявил он, стягивая плащ и небрежно бросая его на крючок вешалки.

Когда мы вошли в кабинет, поднялся недовольный гул, и никто не обратил внимания на то, как я, обойдя стол Вульфа, нажал на кнопку звонка под крышкой.

— Что он здесь делает? — визгливом голосом поинтересовался Дин и, переведя дыхание, продолжил: — Никто не говорил, что этот тип будет с нами. Я не желаю находиться в одном помещении с…

— Эллиот, — вмешался Бишоп, — держите себя в руках.

Дин внял увещеванию Бишопа и опустился на стул, потешно шевеля усами.

— Мне доводилось слышать об этих спектаклях, — подал голос Дэвид. Он уже успел налить себе выпивку. — Говорят, они бывают забавны. Но позвольте сказать, что я пришел сюда не ради забавы.

— Но я вовсе не настроен вас забавлять, — произнес Вульф, появляясь в проеме двери. Ему пришлось пробираться к своему столу вдоль стены, так как центр комнаты был уставлен стульями. Усевшись, Вульф сказал, величественно указав на импровизированный бар:

— Я предпочитаю пиво. Кто из присутствующих желает выпить?

— А я предпочту остаться трезвым, — заявил Макларен с ледяной улыбкой.

Его слова были встречены одобрительным бормотанием и кивками. Дэвид мрачно посмотрел на свой бокал с бурбоном. Да… наши гости, похоже, не рвались вступить друг с другом в приятельские отношения.

— Не желаете? — переспросил Вульф. — Прекрасно. Арчи, вы успели представить всех?

— Все знакомы. Не проставлен лишь наш клиент.

Вульф возложил руки на стол перед собой.

— Даму, сидящую справа от меня в первом ряду, зовут Одри Макларен, сказал он, обводя взглядом лица сидящих перед ним людей, — и она является моим» клиентом.

— А тем кто еще не успел сообразить самостоятельно, скажу она — моя бывшая жена, — воинственно произнес Макларен, повернувшись в своем кресле так, чтобы видеть остальных. — Это она мечтает повесить на меня…

Одри изготовилась к контратаке.

— Хватит! — рявкнул Вульф. — Сэр, если каждый будет говорить когда ему заблагорассудится, мы просидим здесь до утра. Мне кажется, что ни один из вас этого не желает.

Затем он сообщил имена присутствующих нашей клиентке. Макларен продолжал что-то бормотать. Если бы взгляд мог убивать, кабинет Вульфа был бы набит трупами.

— Минуточку, — сказал Скотт, когда Вульф закончил процедуру представления. — Мне хотелось бы узнать, почему здесь присутствуют вот эти двое. — Он ткнул пальцем в сторону Кремера и Стеббинса. — В одном из них я узнаю полицейского, который появлялся у нас после смерти Хэрриет.

Представители славной полиции города Нью-Йорка взирали на него без всякой любви. На месте Скотта я зарубил бы себе на носу — начиная с этого момента никогда не нарушать правил парковки автомобиля в данном муниципальном округе Соединенных Штатов Америки.

— Перестаньте, Скотт, — вмешался Бишоп. — Вы действительно хотите знать, почему они здесь? Разве это не само собой разумеется? Хозяин дома сегодня вечером намерен разоблачить убийцу.

— Если мне позволят, я поясню, — сказал Вульф. — Инспектор Кремер и сержант Стеббинс из отдела расследования убийств находятся здесь по моему приглашению. Я могу только повторить слова мистера Бишопа. Причина их присутствия не является тайной и очевидна дли всех.

Вульф сделал паузу, так как появился Фриц с пивом, и боссу потребовалось время, чтобы снять пробку и бросить ее в ящик стола. Завершив эту процедуру, он попытался продолжить:

— Я высоко ценю…

— Вы обожаете употреблять слово «вздор» — прервал его Кремер. Все обернулись, чтобы посмотреть на смельчака. — Так вот, для вас будет лучше, чтобы мы сегодня не услышали вздора. Если ваш спектакль сорвется, у вас возникнут крупные неприятности — я лично прослежу, чтобы это было именно так. — С этими словами он ткнул пальцем в Вульфа.

— Уберите свой палец, мистер Кремер. У меня нет намерения ставить в затруднительное положение вас или кого-либо другого. Вы скоро убедитесь, что разговор пойдет без обиняков, и его содержание будет понятно для всех присутствующих. Продолжаю… Я высоко ценю, что вы все, несмотря на занятость, нашли возможность прийти сюда. Я вам весьма благодарен за то, что вы приняли мое приглашение…

— Да, но мы не благодарны вам за это приглашение, — выпалил Скотт, чем спровоцировал на выражение протеста и других. Не прошло и секунды, как начался полномасштабный мятеж.

Я, сидя сзади, наслаждался событиями, внимательно наблюдая за всеми, но в первую очередь за нашей клиенткой.

— Ваша реакция вполне понятна! — громким голосом остановил бунт Вульф. — Но тем не менее вы все явились, а я со своей стороны торжественно обещаю, что без нужды не стану затягивать нашу встречу. Хотя один из вас не заинтересован в ее быстром и успешном завершении.

— Итак, вы возвращаетесь к мысли, что произошло убийство? — Глаза Дина сверкали над его смешными усиками.

— Я никогда не отказывался от этой мысли, — почти ласково ответил Вульф. — Вам всем известно, что с самого начала я был убежден в том, что Хэрриет Хаверхилл погибла не от своей собственной руки. Сторонников этой позиции я не нашел, за исключением, пожалуй, мистера Гудвина, но его мнение вы можете не пожелать принимать в расчет, так как он является моим служащим.

Я скорчил Вульфу рожу, но он ничего не заметил, поскольку оглядывал наших гостей.

— Почему я пришел к убеждению, что миссис Хаверхилл не совершала самоубийства? — спросил он скрестив руки на груди. — Как я имел возможность сказать некоторым из вас, включая инспектора Кремера, мое убеждение базируется на той беседе, которая прошла в этой комнате немногим более недели тому назад. Той встречи с миссис Хаверхилл и произведенного ею впечатления оказалось достаточно, чтобы убедить меня в том, что ни при каких обстоятельствах эта женщина не могла покончить с собой. Я сохранил уверенность в этом и после того, как узнал факт — разглашать его я не имею права, — который, по мнению многих, знай они о нем, мог бы служить достаточным мотивом для добровольного сведения счетов с жизнью. — Он покосился на Кремера, который ответил ему взглядом. — Для меня главной проблемой стало то, что я не видел ни одного человека, имевшего мотив для убийства.

Он вновь обвел взглядом лица, немного задерживаясь на каждом. Те, на кого обращался его взор, начинали ерзать, что доставляло мне немалое удовольствие.

— Мистер Макларен, устранение миссис Хаверхилл с вашего пути, очевидно, не могло принести вам пользы. Вы или имели контрольный пакет акций «Газетт», или не имели. Ее акции не оказывали влияния на приобретаемую вами долю, так как передавались в фонд, о чем всем было известно. Что же касается вас, мистер Хаверхилл, — продолжил он, обращаясь к Дэвиду, — то вы твердо решили уступить свои акции мистеру Макларену за кругленькую сумму, а у вашей мачехи не имелось законных способов предотвратить столь неразумное действие. То же самое можно сказать и о вашем кузене. — Он чуть двинул рукой в сторону Скотта. — Ваша сестра также решила продать свой пакет акций мистеру Макларену. А супруга, — он вежливо обратился в сторону Кэролайн, — хотя и оказывала, через вас существенное влияние на газету, вряд ли что-то выигрывала в результате смерти председателя совета директоров. Итак, у нас остаются лишь два джентльмена — мистер Бишоп и мистер Дин, которые весьма красноречиво подчеркивали свою преданность, как миссис Хаверхилл лично, так и проводимому ею курсу. И того и другого крайне трудно заподозрить в убийстве.

— На первый взгляд казалось, — продолжал Вульф, — что никто никоим образом не выигрывал от кончины Хэрриет Хаверхилл. Создавалось впечатление, что она уже проиграла свою благородную битву за «Газетт». В результате такого вывода возникает вопрос: зачем было ее убивать?

— Своей речью вы доказываете, что произошло самоубийство, — проворчал Кремер.

— Бесспорно, если видеть только внешнюю канву событий, — согласился Вульф. — Но я отказался воспринимать очевидное. Ключ к разгадке лежит в математическом анализе ситуации.

— Какое, черт побери, имеет отношение математика к этому делу? — Казалось, что Дэвида сейчас хватит удар. Он так разволновался, что пролил виски на галстук, что смыло улыбку с лица Кэролайн.

— Сейчас я к этому перейду, если вы мне позволите, сэр. Математика касается той доли акций, которой владеет каждый из акционеров «Газетт». Должен признаться, что ответ был очевиден с самого начала, если правильно интерпретировать все факты. Что же — mea culpa[17 - Моя вина (лат.)]. Однако продолжим. Акции, принадлежащие издательству «Арлен» и семейству Демарест, отходили к мистеру Макларену. Имеются ли желающие оспорить это утверждение? — Он вскинул брови и оглядел присутствующих, Макларен, не боюсь сказать, триумфально ухмылялся, а Дин, казалось, был готов извергнуть пламя.

— Таковых, не имеется. Следовательно, мы считаем, что эти акции, составляющие чуть более двенадцати процентов всех активов, переходят в собственность мистера Макларена. Все ли согласятся, если мы приплюсуем эту долю к суммарным активам Донны Палмер и Дэвида Хаверхилла? — Он снова обвел, взглядом слушателей.

— К чему все эти упражнения? — ерзая на стуле, спросил Дэвид. — Все, что вы пока сказали, совершенно очевидно.

— Умоляю вас проявить ко мне снисхождение, и скоро цель этих упражнений станет ясна, — ответил Вульф. — Итак, все ли согласны с тем, что акции Дэвида и Донны могут быть помещены на баланс мистера Макларена?

Вновь послышалось легкое шевеление, тихий говор, но никакого протеста не последовало.

— Решено, — сказал Вульф. — Таким образом, мистер Макларен может рассчитывать на сорок семь с небольшим процентов активов «Газетт».

— Подождите. А как насчет акций Скотта? — спросила, наклонившись вперед, Кэролайн:,

— Да, конечно, как насчет ваших активов? — спросил Вульф, обращаясь к Скотту. — Может быть, вы сами пожелаете ответить?

Все глаза обратились на племянника. Тот все время сидел молча. Став объектом общего внимания, Скотт слегка покраснел.

— Смелее, смелее, мистер Хаверхилл, — бросил Вульф. — Расскажите им все, что вы рассказали мне во время воскресного визита.

Скотт опустил глаза и с трудом выдавил:

— Я… Когда я видел Хэрриет в пятницу, она… она предложила мне пост издателя.

Он пробормотал эти слова очень тихо, но все их услышали и без промедления начали комментировать. Общий шум перекрыл голос Дина.

— Так вот почему вы спросили меня, не предлагала ли Хэрриет ему нового поста, — визгливо выкрикнул он, обращаясь к Вульфу. — И я скажу сейчас то, что сказал в прошлый раз — чушь! Она ни за что не позволила бы ему стать издателем!

Это снова вызвало общий гвалт. Вульф, смежив веки, терпеливо ждал, пока он затихнет.

— Если вы закончили, мы можем продолжить. Мистер Хаверхилл, не желаете ли вы несколько развить тему?

Скотт изучил пол, поерзал, а затем, воинственно вскинув голову, произнес:

— Я знал, что они мне не поверят. Но, тем не менее, она предложила мне этот пост и во время разговора делала пометки на нескольких листках. Я вам, мистер Вульф, это уже говорил.

— Почему мы ничего не знаем об этом? — проревел Кремер, вскочив со стула.

— Потому, что вы меня об этом не спросили, — уныло ответил Скотт. — Вам всего лишь хотелось знать, продаю ли я свои акции Макларену, и я ответил, что не знаю. Это было правдой, потому что я определенно не сказал да. Я обещал Хэрриет обдумать ее предложение, но при этом добавил, что почти наверняка приму его. К вечеру я уже был готов принять его.

— Вам никогда не предлагали этой работы! — выкрикнул Эллиот Дин. — Карл, что ты на это скажешь?

— Мне ничего не известно, — ответил Бишоп, энергично тряся головой. — Полагаю, что должен был бы знать, так как в настоящее время занимаю данный пост.

— Но, мистер Бишоп, разве не правда, что вы подумывали о том, чтобы отойти от дел?

Бишоп бросил сердитый взгляд на огромную физиономию Вульфа и ответил:

— Да, думал и продолжаю думать. Я несколько раз говорил Хэрриет о своем намерении оставить работу, но вопрос о конкретной кандидатуре на замену ни разу не ставился.

— В любом случае это был бы не он, — заявил Дин, ткнув большим пальцем в сторону Скотта. — Где доказательства того, что она предлагала ему этот пост? Где эти заметки? Чушь! Полная чушь!

— Судя по всему, записи больше не существуют, — сказал Вульф. — Они не были обнаружены ни на письменном столе, ни в его ящиках, ни в помещениях рядом с кабинетом, включая спальню. Однако полиция могла найти их до того, как мистер Гудвин и мистер Коэн провели по моей просьбе розыск. — Он вопросительно взглянул на Кремера.

— Нет, ничего не было, — ответил Кремер. — Правда, мои люди осмотрели лишь ее стол и искали только прощальную записку. Мне интересно, Вульф, куда вы гнете?

Мой босс выдвинул средний ящик своего стола и извлек оттуда листок, который я передал ему незадолго до начала собрания.

— Прежде чем я это зачитаю, хочу задать вопрос: всем ли присутствующим известно, кто такая Энн Барвелл?

— Естественно, — раздраженно ответил Бишоп. — В течение многих лет она была доверенным секретарем Хэрриет.

— Вчера находящийся у меня на службе оперативный сотрудник по имени Сол Пензер посетил мисс Барвелл в Южной Каролине, где та в последнее время пребывает. Вот стенографическая запись их беседы.




ПЕНЗЕР. Не передавала ли в пятницу миссис Хаверхилл вам какие-либо заметки или инструкции относительно мистера Скотта Хаверхилл?

БАРВЕЛЛ. Нет. Но она упоминала о нем.

ПЕНЗЕР. В каком контексте?

БАРВЕЛЛ. Она попросила напомнить ей в понедельник о служебной записке, которую следует подготовить и направить сначала акционерам, а затем руководителям отделов.

ПЕНЗЕР. Она сообщила о содержании служебной записки?

БАРВЕЛЛ. Да. Она сказала, что речь пойдет о назначении мистера Хаверхилла на пост издателя.

ПЕНЗЕР. Какого мистера Хаверхилла?

БАРВЕЛЛ. Мистера Скотта Хаверхилла.




Вульф отложил листок и с триумфом оглядел аудиторию. В кабинете поднялся шум. Слышались выкрики: «Я этому не верю!», «Невозможно!». Вообще, понять что-либо было трудно, так как все старались переорать друг друга.

— Тихо! — крикнул Вульф. Это был пока не рев, но что-то к нему весьма близкое. — Неужели кто-то действительно ставит под сомнение слова этой женщины? Энн Барвелл работала с Хэрриет Хаверхилл, насколько я знаю, более двадцати лет.

Никто ничего не ответил, а на лице Скотта возникла улыбка, которую я назвал бы глуповато-самодовольной. Действительно, трудно поверить в то, что Хэрриет Хаверхилл хотела доверить «Газетт» этому типу.

— Подождите, — воскликнул Кремер, — Если это действительно так, то Хэрриет Хаверхилл оставляла за собой… прикинем… более пятидесяти двух процентов.

— Да, — согласился Вульф. — Контрольный пакет.

Я посмотрел на Макларена. Тот выглядел как-то неважно.

— Но самоубийство… — произнесла Донна. Если бы это был рисунок в комиксе, то над ее головой был бы изображен вопросительный знак.

Вульф втянул в себя несколько кубических футов воздуха и медленно выдохнул его.

— Повторяю, миссис Палмер. Самоубийства не было. Совсем напротив. Миссис Хаверхилл была склонна лишить жизни кого-то другого.

Эти слова вновь резко повысили уровень шума, но Вульф всех успокоил, опустив ладонь на стол с такой силой, что ваза с прекрасной леллиакаттлеей подпрыгнула и чуть не упала.

— Пуля, оборвавшая ее жизнь… — он сделал эффектную паузу—… первоначально предназначалась ее убийце.

Вновь вмешалась Донна:

— Вы хотите сказать, что Хэрриет собиралась… — Ее губы продолжали шевелиться, но мы ничего не услышали.

— Да, собиралась, — заявил Вульф. — Вам в это трудно поверить. И это действительно маловероятно при обычных обстоятельствах. Я не имею права сообщать подробности, но ей было известно, — здесь он взглянул на Кремера, — о своей неминуемой и скорой кончине. Какой закон мог вынести приговор суровей того, который уже был вынесен ей природой и исполнения которого она ожидала? В то же время своим действием она избавила бы мир от существа, которое она считала всего лишь отвратительным и мерзким паразитом.

— Полагаю, что вы все же прольете свет на всю эту невообразимую чепуху? — спросил Дэвид. Его руки тряслись, и Кэролайн снова начала над ним кудахтать.

— Я все объясню, сэр, — ответил Вульф. — Но прежде позвольте мне вернуться к математике. Я понял, что с переходом десяти процентов акций «Газетт», принадлежащих мистеру Скотту, контрольный пакет оказывался в ее руках. Это было счастливым событием в ту пятницу — в тот день, когда она ожидала появления мистера Макларена. И мистер Макларен прибыл в назначенное время, это подтверждает как полиция, так и мисс Барвелл.

— Так же как и я, — вставил Макларен, сверкнув на Вульфа глазами. Щека газетного барона нервно подергивалась.

— Несомненно. Но мы слышали от вас, что состоявшаяся беседа носила весьма неприятный характер.

— Послушайте…

— У вас еще будет время сказать свое слово, — остановил его Вульф. — А пока позвольте мне реконструировать диалог хотя бы в самом общем виде. Видимо, вы заговорили первым и заговорили с позиции силы, заявив, что контролируете большую часть акций. Затем вы предложили миссис Хаверхилл — вы нам об этом говорили ранее, и сказали правду, — продать вам активы, принадлежащие ей. Это, бесспорно, явилось для нее дополнительным оскорблением, но у нее была козырная карта, которую она в нужный момент и разыграла, объявив, что Скотт дезертировал из числа ваших сторонников. Однако вы, сэр, оказались способны побить ее козыри своими. Вы сообщили миссис Хаверхилл еще об одном дезертирстве, но на этот раз из ее лагеря, что ставило под ваш контроль чуть более пятидесяти процентов акций.

— Вы несете чепуху! — выкрикнул Макларен и начал подниматься, чтобы уйти. Однако к нему из третьего ряда подошел Перли Стеббинс и мягко, но настойчиво предложил задержаться. Макларен снова уселся, обхватив руками колени.

— Чепуху, говорите? Что же, посмотрим, — ответил Вульф. — После того как вы бросили свою бомбу, беседа практически превратилась в перебранку, и вы покинули ее кабинет. Миссис Хаверхилл, по вполне понятной причине, пребывала в ярости. Ее предали. Она звонит этому Иуде и просит, а скорее всего требует, чтобы тот немедленно явился к ней. Ненависть миссис Хаверхилл достигает такой степени, что способность рассуждать полностью оставляет ее, и она вспоминает о давно забытом в ящике стола пистолете. Когда появляется перебежчик, она объявляет, что знает о его измене и достает пистолет из ящика, впрочем, это могло быть и другое место. Однако предатель действует быстро — ведь на карту поставлена его жизнь. Он ухитряется вырвать оружие из ее руки, после чего возможны два варианта: либо он стреляет в нее намеренно, либо выстрел происходит во время борьбы. Роковой выстрел. Затем убийца…

— Перестаньте! — Визг был настолько пронзительным, что все присутствующие вздрогнули, — Хватит! Хватит! Хватит! — Эллиот Дин прижал ладони к ушам и тряс головой с таким видом, словно у него начинался эпилептический припадок. — Это был несчастный случай! — выкрикнул он. — Он выстрелил, когда мы… Она все равно умирала…

Выкрики перешли в рыдания. Перли Стеббинс подошел к Дину, знаком приказав Бишопу отойти в сторону.

— У вас есть право хранить молчание… — начал Стеббинс.

Вульф ждал, пока он кончит читать свою литанию. Дин находился в шоке, впрочем, как и все остальные, включая Кремера.

— Боже, — хрипло проговорил инспектор, — что заставило его так поступить?

— А почему люди вообще нарушают законы? — пожал плечами Вульф. — Деньги? Зависть? Месть? Страсть? Мы можем лишь догадываться. Но с самого начала я сосредоточил свое внимание на мистере Дине и мистере Бишопе. Мое подозрение в отношении этих двоих окрепло, когда я узнал, что акции Скотта Хаверхилла скорее всего ускользнут от мистера Макларена.

— Однако чтобы быть до конца откровенным — он развернул руки ладонями вверх, — должен признать: Скотт Хаверхилл также оставался в списке подозреваемых, и я не исключал его до тех пор, пока мистер Пензер не передал мне содержание своей беседы с мисс Барвелл.

Как я заметил ранее, мне следовало бы давно остановиться на мистере Дине. Как вам известно, он посещал этот дом неделю назад вместе с Хэрриет Хаверхилл. Спустя несколько часов ко мне пришел мистер Макларен и в ходе дискуссии заметил, что ему известно о посещении миссис Хаверхилл, предшествовавшем его визиту. Я удивился тогда про себя, откуда это ему известно, но отмахнулся от вопроса, решив, что его люди просто наблюдают за моим домом.

Затем в понедельник сюда явилась бывшая супруга мистера Макларена, решившая прибегнуть к моим услугам. На следующий день совершил визит, хотя очень неохотно, мистер Дин. В конце встречи я сказал, что у меня имеется клиент, не назвав при этом имени. Он не проявил почти никакого интереса к этому сообщению, что само по себе выглядело подозрительно. Позже, во вторник, позвонил мистер Макларен и потребовал встречи. Он сказал, что рассержен тем, что его бывшая жена прибегла к моим профессиональным услугам. Когда я поинтересовался, на каком основании он пришел к такому выводу, мистер Макларен ответил, что ему позвонил телевизионный репортер, который, наблюдая за домом, видел, как она входила и выходила.

Внешне такое объяснение выглядит вполне убедительным — продолжал Вульф. — Одри Макларен достаточно известная личность, чтобы быть узнанной журналистом. Но имеется одна загвоздка: личность, которая звонила мистеру Маютарену, обязательно должна была позвонить мне и поинтересоваться, с какой целью приходила миссис Макларен — даже телевизионных репортеров нельзя обвинять в отсутствии элементов интеллекта. Однако такого звонка не последовало. Никто не обращался и к Одри Макларен. Ясно, что этим «репортером» был мистер Дин, который, не теряя времени, сообщил мистеру Макларену о том, что у меня имеется клиент. — Вульф повернулся к Макларену. Тот понуро сидел в кресле, засунув руки в карманы брюк. — Для вас не составило труда догадаться, кто мог оказаться этим клиентом, особенно учитывая отвратительный характер отношений между вами и вашей бывшей женой. Вы ей позвонили, высказали свое предположение и попали в точку. Она признала существование между нами соглашения, и вы в состоянии возбуждения позвонили мне.

Макларен хотел что-то сказать, но Вульф пресек эту попытку, переключив свое внимание на Кремера.

— Почему, спрашивается, Макларен и Дин заключили союз? Мистер Макларен не останавливался практически ни перед чем, чтобы заполучить «Газетт» и создать таким образом плацдарм в Нью-Йорке. Некоторое время тому назад он понял, что не может полностью полагаться на акции Скотта Хаверхилла, уловив нерешительность этого человека. Без Скотта доля акций Макларена опускалась ниже сорока восьми процентов. Ему крайне нужна была подстраховка, и кто мог предоставить ее? Мистер Бишоп с его пятью процентами или мистер Дин с тремя? Оба прекрасно могли вернуть его к обладанию контрольным пакетом. В поисках союзника он, видимо, вначале обратился к мистеру Бишопу — об этом следует спросить их самих. Но в любом случае он обнаружил слабые места в характере мистера Дина и узнал, я так предполагаю, о финансовых затруднениях последнего. Мистер Макларен привлек его к тайному сотрудничеству, пообещав существенное финансовое вознаграждение, если мистер Дин станет информировать его о деятельности миссис Хаверхилл. Именно последнее условие их соглашения вынудило мистера Дина сопровождать миссис Хаверхилл во время визита в данный кабинет.

Дин застонал, захватив голову руками, и выдавил:

— Она… никогда не воспринимала меня как личность. Ни разу не признала, что нуждается во мне. — Его слова превратились во всхлипывания.

— Вы жалкий, мерзкий выродок! — прокаркал Дэвид, вскочив со своего места. Но Кэролайн дернула его за рукав, и он неуклюже плюхнулся в кресло.

— Ничего из сказанного вы не сможете доказать, — придушенно проворчал Макларен. — А даже если и сможете, то я не совершил ничего противозаконного. — Его ястребиное лицо как-то посерело.

— Возможно, вы и правы, — согласился Вульф. — Но нельзя исключить, что мистер Кремер и его люди пожелают продолжить с вами разговор. Но что бы вы им ни сказали, мистер Дин будет уже не способен выполнить свои обещания.

— Я опаздываю на встречу, — спокойно произнес Макларен.

Надо отдать шотландцу должное, он сумел сохранить хладнокровие. Однако удалиться ему не пришлось: Кремер приказал ему оставаться на месте.

— Сэр, уйдете вы или останетесь, меня это не касается, — ледяным тоном произнес Вульф. — Виновны ли вы в совершении незаконных действий — решать станут другие. Но если мне будет позволено, то я спрошу всех присутствующих, верят ли они в то, что миссис Хаверхилл была бы мертва сегодня, если бы не появились вы с вашими низкими махинациями?

В комнате повисла мертвая тишина, если не считать рыданий Дина, которые тоже постепенно начинали стихать. Рядом с ним торчал Перли Стеббинс.

— Я не понимаю одного, — откашлявшись, произнес Карл Бишоп, — что случилось с заметками, которые делала Хэрриет во время беседы со Скоттом? И для справки: Макларен не подступался ко мне со своими предложениями. Если бы он сделал это, то все присутствующие знают, какой могла быть моя реакция.

— Да, заметки, конечно… — сказал Вульф, теребя в пальцах открывалку для бутылок. — Миссис Хаверхилл делала записи, и возможно, обширные, как сообщил нам ее племянник. Когда мистер Дин был вызван в ее кабинет на эту роковую встречу, эти страницы, вероятно, лежали на столе. Она хотела продемонстрировать их Дину, чтобы показать, что вопрос с «Газетт» был бы решен положительно, если бы не его предательство. После фатальной схватки у мистера Дина, несмотря на потрясение, хватило присутствия духа собрать эти листки и унести с собой. Сейчас они могут быть спрятаны где-то в его кабинете или, что вероятнее, он их уничтожил.

— Окончательно в вине мистера Дина меня убедила его реакция на предположение о том, что миссис Хаверхилл, возможно, желала предоставить своему племяннику пост издателя. Будучи здесь во вторник, он практически выходил из себя каждый раз, когда я упоминал имя Скотта Хаверхилла в связи с издательским креслом. И сегодня вы могли видеть это собственными глазами. Он отчаянно пытался убедить меня — а сегодня и всех остальных — в том, что Хэрриет Хаверхилл ни при каких обстоятельствах не согласилась бы на такой шаг. Таким образом, он хотел бросить тень на Скотта, как на возможного убийцу тетки, если полиция вдруг начнет ставить под вопрос версию о самоубийстве. Он хотел представить дело так, будто Скотт Хаверхилл, страстно желающий забраться на вершину пирамиды, совершил убийство в припадке ярости и отчаяния. Теоретически такая стратегия могла сработать, — продолжал Вульф. — На практике же он перестарался, переиграл. Правда, сам он решил, что вполне преуспел. Ему удалось скрыть заметки миссис Хаверхилл относительно Скотта. Прошло несколько дней, и он был убежден, что никто не знает о ее планах относительно племянника. И сегодня он явился сюда, полагая, что я укажу на Скотта как на убийцу или буду вынужден признать, что произошло самоубийство. Только после того, как я вслух прочитал запись беседы с мисс Барвелл, он понял, что игра проиграна.

— Эллиот говорил о том, что Хэрриет умирает. Что он имел в виду?

Вульф бросил взгляд на Кремера, а затем вновь посмотрел на Донну.

— Видимо, миссис Хаверхилл поделилась с мистером Дином — и более ни с кем — недавно полученной печальной информацией о том, что страдает неизлечимой формой рака. Я тоже узнал об этом — мои источники не имеют значения. Я несколько удивлен тем, что мистер Дин не раструбил о смертельной болезни миссис Хаверхилл сразу же после ее гибели. Это только подкрепило бы версию о самоубийстве, хотя когда я узнал о болезни, это никоим образом не изменило моего убеждения в том, что она была убита.

— Еще мне хотелось бы узнать, — сказала Донна, глядя на Макларена, — было ли известно этому человеку о том, что Эллиот убил мою мачеху?

Вульф чуть пожал плечами.

— Вам следует спросить у него, мадам, или предоставить полиции сделать это, но я полагаю, что он не знал, так как…

— Вы правы, черт возьми! — взорвался Макларен. — Мне ничего не было известно. — Его картавость была заметна как никогда. — Я газетчик, я бизнесмен, но я не преступник и не приспешник преступников!

— Советую, сэр, вам на этом остановиться, — предупредил его Вульф. — Ваша речь становится похожей на выступления Никсона после Уотергейта.

— Начиная с этого момента говорю я, — произнес Кремер. — Перли, давай двигать отсюда. А вас, мистер Макларен, я хотел бы видеть завтра утром в моем офисе — вот моя визитная карточка.

Стеббинс поднял Дина на ноги и защелкнул на нем наручники. Только в этот момент все по-настоящему осознали, что этот маленький человечек с белыми волосами и смешными усиками — убийца. Донна глубоко вздохнула. Дэвид добрел до бара и налил себе изрядную порцию ирландского виски. Кэролайн внешне выглядела спокойной, но ее выдавала дрожащая нижняя губа. Скотт пребывал в трансе. Макларен с искаженной физиономией подошел к Одри, хотел что-то сказать, но, видимо, передумав, направился к дверям. Вскоре все они на одеревенелых ногах зашагали к выходу. Вульф попросил остаться лишь Одри и Бишопа.

Я выскочил в прихожую, обогнал наших гостей и распахнул перед ними дверь. Не придумав, что можно сказать, я только кивал всем, включая Донну, которой я предпочел бы послать улыбку. Все это походило на похоронную процессию, да в сущности так и было.

Молчание нарушалось лишь покашливанием, сопением да всхлипыванием Эллиота Дина, которого Перли усаживал на заднее сиденье неприметной машины, стоявшей с работающим на холостом ходу двигателем у тротуара.




Глава 22


Когда я вернулся в кабинет, то застал там Вульфа и Бишопа. Последний, держа в одной руке незажженную трубку и почесывая другой затылок, говорил:

— …и я знал Эллиота, наверное, лет тридцать. Нет, разум отказывается понимать случившееся. Мне надо связаться с отделом новостей. Вы разрешите воспользоваться вашим телефоном? Проклятие, как жаль, что я не догадался прихватить кого-нибудь из своих людей.

— Но здесь имеется один, — сказал, кивая мне, Вульф.

Я заглянул в соседнюю комнату, где ждал Лон, и поманил его.

— Откуда ты, черт побери, взялся? — увидев его, спросил Бишоп.

— Он находился здесь с самого начала, — ответил Вульф. Складки на его физиономии несколько углубились. — Я знал, что вам понадобится человек, который мог бы оказать помощь в подготовке статьи и передать материал в газету. Как вы уже слышали ранее, я хочу сделать все для того, чтобы объем наших взаимных услуг находился в состоянии полного равновесия. Прошу вас воспользоваться нашими письменными столами и телефонами. Я же отправляюсь в кухню. Арчи, сопроводите, пожалуйста, миссис Макларен в гостиную и предложите ей перекусить и выпить. Мы с ней побеседуем позже.

Я проводил Одри в указанное место. Она сыпала вопросами, на часть которых я смог ответить, а некоторые приберег для Вульфа. Приняв заказ на выпивку — от еды она отказалась, — я отправился в кабинет, чтобы выполнить его. Бишоп, который еще не знал, что Лон все видел собственными глазами, описывал ему вечерние события, а Лон, сидя за моей пишущей машинкой, настукивал статью для завтрашнего выпуска, видимо, расцвечивая ее плодами собственных наблюдений. Я пришел к такому выводу, увидев, как он скалится в ухмылке. Налив для Одри ирландского виски с водой, я вернулся в гостиную и плюхнулся рядом с ней на желтый диван.

— Неужели Ян выйдет сухим из этой истории? — спросила она.

— Скорее всего так, но я буду крайне удивлен, если он теперь сможет заполучить «Газетт». Ход событий разочаровал вас?

— По правде говоря, нет, — ответила она, отбрасывая со лба непокорную прядь рыжих волос. — Все это дело послужило мне на пользу. Мне кажется, что за последние несколько дней я наконец как-то переломила свое отношение к Яну. Мне он никогда не нравился, но сейчас я искренне жалею его. Может быть, потому, что подсознательно я испытывала к нему жалость много-много лет. Денег у него больше, чем он может истратить, но он несчастен. И, думаю, таким и останется, потому что ему никогда не добиться уважения со стороны великих людей газетного мира. А именно к этому он стремится более всего.

— А вы полагаете, что он заслуживает их уважения, выпуская газеты такого рода?

— Нет. Все это должно бы радовать меня, но почему-то совсем не радует. Наверное, это означает, что я наконец стала взрослой, — сказала она, посмотрев на меня с невеселой улыбкой.

— Вы давно уже взрослая, — ответил я. — Но просто до сих пор не знали об этом.




Глава 23


Три дня спустя, в понедельник, если быть точным, Вульф восседал в кабинете, потягивая после ленча пиво, я же пробавлялся молоком. Чтобы ввести вас в курс дальнейших событий, сообщу, что Одри оплатила и оставшуюся часть гонорара. В ту пятницу Вульф встретился с ней вновь почти в полночь — столько времени у Лона с Бишопом заняла подготовка статьи и диктовка ее по телефону в «Газетт».

После беседы с Вульфом Одри настояла на немедленной выплате своим личным чеком.

— Вы сказали, что платить оставшуюся часть до приговора суда необязательно, — сказала она, — но я удовлетворена тем, что вы нашли виновного, даже если им оказался не тот человек, которого я подозревала.

В субботу «Газетт» под огромным заголовком опубликовала материал об аресте Дина, вставив в очередной раз фитиль всем своим конкурентам. Наши с Вульфом физиономии снова появились в печати. После выхода газеты мы несколько часов отчаянно боролись с лавиной звонков журналистской братии, требовавшей от нас ярких высказываний или интервью. Я отвечал на звонки, и практически все репортеры получали стандартный ответ, продиктованный Вульфом: «Я рад, что помог внести ясность в это дело».

Я тоже радовался, изучая наш банковский баланс, когда раздался звонок в дверь. Через одностороннее стекло в двери я увидел Донну Палмер. Она выглядела решительной и деловой.

— Вот это сюрприз, — радостно произнес я, распахивая дверь. — Чем мы обязаны столь неожиданному счастью?

— Мистер Вульф дома? — спросила она улыбаясь. — Мне хотелось бы отнять у него минуту-другую. Прошу простить, что явилась не предупредив.

— Естественно, дома, — ответил я. — Следуйте за мной.

— Миссис Палмер желает с вами поговорить, — объявил я, вводя Донну в кабинет.

— Мадам? — произнес Вульф, отрывая взгляд от книги. — Не хотите ли чего-нибудь? Может быть, кофе?

— Нет, благодарю вас, ничего не надо. Я сказала мистеру Гудвину, что зашла ненадолго. Но мне казалось, что я должна была прийти, чтобы… от имени моей семьи сказать, насколько мы высоко ценим то, что вы сделали. Я… мы готовы компенсировать ваши усилия и затраченное время, — сказала она, расстегивая сумочку.

Вульф величественно поднял ладонь.

— Благодарю вас, но я уже получил полную компенсацию. Имеется единственный способ, каким вы и ваша семья могли бы меня вознаградить.

— Мне кажется, я знаю этот способ, — ответила Донна со своей милой улыбкой. — Позвольте мне сообщить вам, что произошло за этот уик-энд: я решила продать мои акции «Газетт» в основанный Хэрриет фонд. Мне кажется, что даже в том случае, если Макларен и, окажется полностью невиновным в ее смерти, он не тот человек, который должен управлять газетой, основанной моим отцом и столь им любимой. Мне следовало бы понять это значительно раньше, но только благодаря вам я сумела осознать, сколь чудовищен этот человек. За одно это я навсегда останусь вашей должницей.

Вульф опустил подбородок на восьмую дюйма, что является одним из способов произнесения: «Удовлетворительно». Донна поднялась, еще раз поблагодарила его и протянула руку, которую он, к моему изумлению, пожал, хотя окончательно контроля над собой не потерял и с кресла не приподнялся.




P.S. Эллиот Дин был признан виновным в непредумышленном убийстве Хэрриет Хаверхилл. Он признался, что, вырвав пистолет из руки женщины, застрелил ее. Это был не случайный выстрел. Ввиду преклонного возраста и сильной эмфиземы он получил минимальный срок, который теперь и отбывает. Как позже сказал нам инспектор Кремер, полиция и окружной прокурор допросили Яна Макларена, но обвинения ему предъявлено не было. Тем не менее он отказался от идеи прибрать к рукам «Газетт» и, если верить короткой заметке в «Нью-Йорк Таймс», опубликованной на прошлой неделе в разделе бизнеса, переключил свое внимание на какое-то вашингтонское издание. Может быть, он и федеральное правительство стоят друг друга.

Насколько мне известно, Донна Палмер отбыла в Бостон, уступив свой пакет акций фонду, возглавляемому теперь Карлом Бишопом, Скоттом Хаверхиллом и тем самым банкиром. Бишоп — пока издатель, но Лон говорит, что в следующие пятнадцать месяцев он постепенно будет выходить из дела, передавая этап за этапом свои функции Скотту. Что касается Дэвида, то он тоже продал свои акции фонду, использовав полученные деньга на приобретение небольшого ежедневного издания в Огайо. Может быть, это окажется ему по зубам, хотя, думаю, большую часть времени он будет проводить в Нью-Йорке. Я не могу представить Кэролайн живущей западнее реки Гудзон.

Даже сейчас, через два месяца после завершения дела, его отзвуки продолжают достигать нас. Только вчера позвонил телевизионный проповедник из Делавэра, звонивший нам в первый раз сразу после опубликования объявления Вульфа в «Таймс».

— Хочу спросить, — сказал своим сладкозвучным голосом евангелист, — та газета, о которой шла речь, все еще продается?

Я хотел поинтересоваться, где он скрывался последние восемь недель, но вместо этого просто сообщил, что «Газетт» больше на продажу не выставлена.

— Сожалею, — ответил он. — Мне кажется, что я действительно был бы не прочь приобрести газету.

— В этом вы не одиноки, брат мой, — сказал я. — Но почему бы вам не попытать счастья в Вашингтоне?


notes



Примечания





1


Джейн Остин (1775–1817) — английская писательница. Наиболее известные романы: «Разум и чувствительность» и «Гордость и предубеждение». — Здесь и далее примеч. перев.




2


С таким названием выходили произведения нескольких авторов, в том числе рассказ Джун Томсон.




3


IQ (Ай Кью) — коэффициент умственного развития.




4


Метемпсихоз — религиозно-мифологическое представление о перевоплощении души после смерти в новое тело растения, животного, человека или божества. Характерно для индийских религий.




5


Руперт Мердок — один из магнатов газетного бизнеса.




6


Таблоид — малоформатная газета.




7


Рекс Стаут. Золотые пауки.




8


Джесси Хелмс — сенатор республиканец крайне правого толка.




9


Уильям Херст — газетный магнат.




10


Ла Гуардия — один из наиболее известных мэров Нью-Йорка.




11


«Гражданин Кейн» (режиссер Орсон Уэллс, США, 1941) — один из лучших фильмов в истории кино. Речь в нем идет о создании газетной империи, жажде власти и крушении личности.




12


Популярная еженедельная публицистическая телепередача.




13


Сэр Джон Гилгуд — знаменитый английский актер театра и кино. Среди множества ролей играл роли дворецких.




14


Рекс Стаут. Где Цезарь кровью истекал.




15


«Блумингдейл» и «Сакс — Пятая авеню» — одни из наиболее крупных и дорогих универсальных магазинов Нью-Йорка.




16


Поп Александр (1688–1744) — английский поэт.




17


Моя вина (лат.)