Обними меня
Роберта Лэтоу








Старинное поместье в идиллически прекрасном уголке Англии – не просто приют для «богатых и знаменитых». Здесь обитают люди, обратившие свою жизнь в бесконечную гонку за удовольствиями, какие только можно купить за деньги. Однако неожиданное исчезновение дерзкой и прекрасной Оливии грозит на веки разрушить этот гедонистический рай. Поиски пропавшей аристократки приводят молодого детектива к истокам зловещих преступлений и интриг, в которых любовь и секс, шантаж и ложь переплетены на столько тесно, что распутать этот клубок почти не возможно…






Роберта Лэтоу

Обними меня


Посвящается Клодин Юри в благодарность за терпение, любовь и дружбу




В этом теле живет душа,

Что тебя любит,

И сердце, что бьется

В унисон с твоим.

Заключи же меня в объятия.






Глава 1


В селении Сефтон-под-Горой, что находится в графстве Оксфордшир, никогда ничего значительного или хотя бы просто достойного внимания не происходило. Но вот однажды утром на дороге, что вела из него в поместье Сефтон-Парк, была обнаружена машина марки «БМВ». Она стояла посреди проезжей части, перекрывая путь. Дверцы были распахнуты, фары горели, в замке зажигания торчал ключ, а в салоне никого не было.

Заметив машину, деревенский почтальон Артур Хэррис остановил свой красный микроавтобус и, не выключая мотора, некоторое время рассматривал брошенную «БМВ», поблескивавшую в лучах восходящего июньского солнца.

Природа просыпалась: в траве сверкала, просыхая, роса, в покрытых ярко-зеленой листвой ветвях деревьев весело щебетали птицы, ветерок разгонял стлавшийся вдоль обочины туман, и даже развалины замка эпохи Тюдоров, видневшиеся в отдалении, в это погожее утро выглядели на удивление празднично.

Почтальон подметил странное несоответствие между замершим на дороге автомобилем и бушевавшей вокруг жизнью и поежился от неприятного предчувствия. Кроме того, «БМВ» не давала ему проехать в Сефтон-Парк, а почтальон, пускаясь в путь, в первую очередь заезжал в поместье. Таким образом, брошенная машина нарушала царившую в этом уголке Англии гармонию и вносила изменения в его, Артура Хэрриса, раз и навсегда установленный распорядок дня.

Артур уже столько лет доставлял почту в деревеньку и находившийся неподалеку Сефтон-Парк, что испытывал к проживавшим там людям теплые, едва ли не родственные чувства. Он ощущал важность возложенной на него миссии, был горд от сознания того, что являлся связующим звеном между огромным миром и местными жителями, всех их любил, а некоторым даже оказывал особое покровительство. К числу его любимчиков относились прежде всего семья Буханан, мисс Маргарет Чен и старая мисс Пламм.

Шесть раз в неделю Артур доставлял почту и свежие бриоши сэру Джеймсу и его сестрам, обитавшим в поместье, которым семейство Буханан владело вот уже на протяжении четырехсот лет. Кроме того, он регулярно делал покупки для мисс Пламм, а также завозил необходимые товары и продукты в деревенский магазинчик, в лавки мясника и торговца рыбой, а также в местную чайную, где заправляла мисс Марбл.

Отогнав зловещее предчувствие, овладевшее им при виде забытой на дороге «БМВ», Артур выключил зажигание и направился к машине. Поначалу, к большому своему облегчению, он не заметил в салоне ничего необычного, но потом, присмотревшись внимательнее, увидел на стекле дверцы водителя алые отпечатки пальцев. Артур хотел было навеки похоронить эту картинку в тайниках души, но чувство долга возобладало, и он, вернувшись в свой микроавтобус, задал себе вопрос, как быть дальше. С минуту поразмышляв, Артур решил обратиться к Джетро Уайли.

«Владелец «Фокса» разберется с этим делом, – подумал он и удовлетворенно кивнул головой. – Как-никак, Джетро – полицейский, хотя и в отставке».

Артур развернул микроавтобус и покатил назад, в деревню, попутно пытаясь убедить себя в том, что ничего особенно зловещего в стоявшей на дороге «БМВ» не было. Подумаешь, пустая машина – что тут особенного?

Припарковавшись на стоянке, почтальон отправился по проторенному маршруту, передавая жителям деревни почту и попутно задавая им один и тот же вопрос, не знают ли они, случаем, владельца брошенного автомобиля. Те в один голос утверждали, что не имеют о нем ни малейшего представления.

Деревушка Сефтон-под-Горой была удивительно романтическим местечком. Казалось, время и события быстротекущей жизни неизменно обходят ее стороной и она существует в первозданном виде на протяжении веков. Несколько больших старинных домов, включая обнесенную каменной оградой усадьбу, выходило окнами на озеро, поросшее по берегу камышом и ирисом. Вокруг поселка несокрушимой стеной стоял лес, в котором наряду с самыми обыкновенными кустарниками и деревьями встречались и экзотические, такие как гигантские рододендроны.

Любуясь по привычке всей этой красотой, почтальон, однако, никак не мог выбросить из головы оставленную на дороге машину. Из-за нее, проклятой, ему, Артуру, пришлось отложить посещение уважаемых им сэра Джеймса и мисс Чен, встречей с которыми обыкновенно начинался каждый его рабочий день.

Он уже собрался заглянуть в паб и поведать о своих сомнениях Джетро Уайли, как вдруг сообразил, что на самом деле случившееся объяснить не так трудно. Владелец загадочной машины скорее всего остановился в Сефтон-Парке. Сэр Джеймс Буханан, обитавший в поместье, и Маргарет Чен, проживавшая в Довер-Хаусе, славились своим гостеприимством.

Артур улыбнулся, решив, что, вероятно, так все и было и беспокоить Джетро Уайли преждевременно.

Последнюю остановку в деревне Артур всегда делал у коттеджа старой мисс Пламм. Отворив дверь, он вошел в домик и с порога крикнул:

– Мисс Пламм, это я, Артур! Привез материю, которую вы заказывали.

Потом он прошел на кухню, включил газ и поставил чайник на плиту. Мисс Пламм уже поставила на кухонный столик две чашки, блюдца, заварной чайничек и блюдо с бисквитами. Каждое утро на протяжении последних двенадцати лет сельский почтальон и старая дева пили чай и сплетничали. Кстати, восьмидесятидвухлетнюю мисс Пламм в деревушке обожали. Она прожила в Сефтоне-под-Горой всю жизнь, и о ней слагали легенды.

– Доброе утро, Артур, – сказала мисс Пламм, входя на кухню из сада с корзиной свежесрезанных роз.

– Доброе утро, мисс Пламм. – Как всегда, почтальон был очарован грацией и красотой престарелой леди. Ею восхищались все, кто ее знал, и Артур не сомневался, что в молодости она была девочкой что надо. – Сегодня я припозднился из-за одного очень странного происшествия, – сказал почтальон. – Только представьте себе: на дороге, ведущей в Сефтон-Парк, я увидел брошенный автомобиль. Он стоял поперек проезжей части. Дверцы были распахнуты, а ключи торчали в замке зажигания. Я расспросил всех, кого только мог, кроме Джетро Уайли и тех людей, что живут в поместье, но никто ничего не знает. Хочу вот позаимствовать у вас велосипед, чтобы объехать эту чертову машину. Надо же как-то добраться до большого дома и разузнать, что там происходит, верно?

Мисс Пламм едва заметно побледнела, но заговорила не сразу, а лишь после того, как глотнула чаю:

– Ты прав, Артур. Необходимо переговорить с сэром Джеймсом и Маргарет, причем срочно. Если же и они не в курсе, придется звонить в полицию. Кто знает, куда девался водитель и что могло с ним случиться? Надеюсь, ты ничего там не трогал?

Через четверть часа, положив коробку с бриошами и почту в металлическую корзинку на багажнике велосипеда и помахав мисс Пламм рукой, почтальон отправился в поместье. Разумеется, он мог туда позвонить, но почту все равно требовалось доставить по назначению, значит, утруждать себя звонками не имело смысла.

Когда Артур увидел брошенную машину во второй раз, им снова овладело неприятное чувство: казалось, рядом с автомобилем в воздухе незримо витало зло. Усердно налегая на педали, он поторопился объехать злополучную «БМВ» и погнал дальше – к Сефтон-Парку, даже не потрудившись повернуть голову и заглянуть в салон автомобиля.




Заведение под названием «Фокс» пользовалось неизменной популярностью, и тому были причины. В частности, здесь подавали свежее разливное пиво, а также отличные закуски, как нельзя лучше подходившие к выпивке, – бифштексы, пудинг с почками, тушеное мясо в горшочке по-ланкастерски, жаренную на решетке форель и английские сыры всех сортов и на все вкусы. Имелись в меню и сладкие блюда: булочки «роли-поли» с джемом и сахарный пудинг со сливочной начинкой.

В «Фоксе» собирались любители пива не только из Сефтона-под-Горой, но и со всей округи. Среди завсегдатаев попадались самые разнообразные типы, но Джетро Уайли, хозяин заведения, отлично умел ладить с этой разношерстной публикой. Он не переносил лишь расфранченных яппи, невесть каким образом попадавших из Лондона в английскую глубинку, и грубых, неотесанных мужланов, безобразно напивавшихся и любивших потом драть глотку. Поскольку Джетро отлично знал, как создать нетерпимую для подобного посетителя обстановку, нежелательный клиент обычно уходил сам и никогда больше в «Фокс» не возвращался.

Джетро зарабатывал на местных завсегдатаях неплохие деньги, а потому позволял себе кое-какие экстравагантные поступки. К примеру, на втором этаже заведения он держал три уютные спаленки, которые сдавал писателям, набиравшимся в Сефтоне-под-Горой вдохновения, а также людям с тонкой душевной организацией, которые приезжали навестить кого-нибудь из жителей округа, но не считали нужным становиться гостями дома и стеснять хозяев своим присутствием.

Если бы Артур не передумал, дернул-таки за веревку колокольчика у двери паба и вошел, хозяина заведения на месте он бы не застал, и это стало бы вторым неприятным происшествием, озадачившим почтальона в то утро. Джетро никогда не оставлял «Фокс» без присмотра и, прежде чем отправиться по делам, дожидался прихода барменши и уборщицы, которые появлялись в пабе не раньше восьми. Повариха по имени Селина и ее помощница Чиппи утром делали необходимые покупки и приезжали в паб иногда даже позже – часам примерно к девяти.

Между тем почтальон, подъехав к чугунным воротам поместья, неожиданно услышал выстрел. Он резко затормозил и едва не свалился с велосипеда мисс Пламм. В следующий момент из леса донесся какой-то подозрительный шелест, а потом послышался собачий лай, причем лаяли две или три собаки разом. «Кто это может быть? – подумал Артур. – Охотник или, не дай Бог, браконьер?»

Сердце Артура неистово забилось, он приналег на педали и на довольно высокой скорости въехал в ворота, продолжая раздумывать над тем, кто в такую рань мог оказаться в лесу. Оглянувшись на всякий случай через плечо, он заметил, как из зарослей на дорогу выскочили принадлежавшие Джетро Уайли далматинцы.

Вслед за собаками на дорогу вышел человек высокого роста и могучего сложения. Охотник без ружья? Поначалу Артур решил, что это и есть Джетро собственной персоной, но, присмотревшись, понял, что походка у мужчины другая, не такая, как у Джетро. Красная шапочка на охотнике была точь-в-точь, как у Уайли, да и собаки, без сомнения, тоже принадлежали владельцу «Фокса», но двигался человек странно, припадая на одну ногу, – настоящий же Джетро не хромал.

«Вот так чудо! – подумал Артур. – Джетро в жизни бы не уступил своих собак чужаку».

Подъездная дорожка к поместью вилась среди руин построек эпохи Тюдоров и огибала Довер-Хаус – уменьшенную копию большого дома. Он находился на расстоянии примерно в три четверти мили от Сефтон-Парка. К тому времени как Артур подкатил к дверям этого здания, у него сложилось мнение, что обо всем случившемся надо в деталях доложить сэру Джеймсу. Пусть он разбирается с этим. В конце концов, кто такой Артур? Всего лишь почтальон. Разве может он взять на себя подобную ответственность? По его, Артура, мнению, дело тут было нечисто и следовало вызвать полицию.

В соответствии со сложившимся ритуалом Артур поднимался по ступеням к парадной двери, которая никогда не закрывалась, входил в дом и оставлял коробку с бриошами и почту на подносе, стоявшем на маленьком столике слева от двери. Если ему требовалось переговорить с обитателями Сефтон-Парка, он дергал за шнур звонка и ждал, когда в холл спустится сэр Джеймс или кто-нибудь из домочадцев.

На этот раз, войдя в прихожую, Артур сначала позвонил и лишь после этого положил на поднос бриоши и почту. Из гардеробной вышел сэр Джеймс. На нем были джинсы, белая рубашка из тонкого хлопка, на плечи накинут темно-синий кашемировый свитер с завязанными на груди рукавами.

– Доброе утро, Артур. Между прочим, ты опоздал. Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Я даже не слышал, как ты подъехал, – прошамкал Фивер, древний, как развалины эпохи Тюдоров, дворецкий, спускаясь на дрожащих ногах в холл.

Надо сказать, большой дом находился в довольно запущенном состоянии. И не из-за нехватки прислуги или средств. Просто считалось, что сэр Джеймс и его сестры Анжелика и Септембер ведут рассеянную жизнь – порядок им вроде бы и ни к чему. Бухананов считали людьми эксцентричными, экстравагантными и имеющими богемные наклонности. Впрочем, характеристики менялись в зависимости от того, кто именно высказывал свое мнение по поводу обитателей Сефтон-Парка.

– Я приехал на велосипеде.

– С чего бы это? – пробормотал Фивер, забирая бриоши и удаляясь.

– Потому-то я и опоздал, – продолжал Артур. – Скажем, это была одна из причин, почему я припозднился, сэр Джеймс.

– Похоже, и впрямь что-то случилось, – сказал владелец Сефтон-Парка, заметив, что почтальон сам не свой. – Так что же все-таки произошло?

– Прямо не знаю, с чего начать… Я позвонил в колокольчик, сэр Джеймс, чтобы поставить вас в известность, что на дороге между вашим поместьем и деревней находится брошенная машина. Стоит поперек проезжей части. Дверцы распахнуты, фары горят, ключи торчат в замке зажигания. В деревне никто ничего не знает ни о машине, ни о ее хозяине, вот я и подумал: может, вам что-то известно? Вдруг автомобиль бросил кто-то из ваших гостей…

– Сейчас у нас гостей нет. Хотя, возможно, кто-то из наших приятелей и приехал поздно ночью. Не захотел никого будить, тихо пробрался в одну из спален да там и заночевал. Я проверю. А ты, Артур, побудь пока здесь, ладно?

Джеймс двинулся по величественной каменной лестнице вверх, но тут почтальон снова обратился к нему:

– Простите, сэр, что побеспокоил вас. Мне надо было вызвать полицию и забыть об этом досадном происшествии.

Сэр Джеймс, преодолевая по две ступеньки за раз, крикнул:

– Ничего подобного, Артур! Ты все сделал правильно. Вызвать полицию мы всегда успеем.

Джеймс заглянул во все одиннадцать спален, что были в доме, включая спальни Анжелики и Септембер, хотя был заранее уверен, что в доме никого, кроме него самого и членов его семьи, нет. Вчера ночью, правда, он, его сестры, мисс Маргарет Чен и ее молодой человек отправились при свете луны на автомобильную прогулку по угодьям Сефтон-Парка, потом остановились пообедать на природе, крепко выпили и болтали чуть ли не до рассвета. Хотя Анжелика и Септембер, вернувшись домой, легли спать, он, Джеймс, не спал и не сомневался, что, сунься кто-нибудь в дом, он бы обязательно услышал шаги ночного гостя.

Спустившись в холл, Джеймс сообщил почтальону, что, как он и ожидал, никто среди ночи в Сефтон-Парк не приезжал и, следовательно, посторонних в доме нет. Решив, что было бы неплохо взглянуть на машину собственными глазами, Джеймс предложил почтальону вернуться к тому месту на дороге, и тот согласился. Сэр Джеймс и Артур миновали несколько комнат, спустились на кухню, где, расположившись за большим деревянным столом, завтракали повариха и служанки, и вышли через дверь для прислуги во внутренний двор. Там стоял принадлежавший Джеймсу «рейндж-ровер», и Джеймс жестом предложил почтальону забраться в машину.

– А как же велосипед мисс Пламм? – спросил Артур. – Я не могу оставить его здесь.

Джеймс вырулил из внутреннего дворика, подъехал к парадному входу и, сложив задние сиденья автомобиля, засунул велосипед в салон. Потом они с Артуром, срезая путь, покатили через лужайку и скоро подъехали к Довер-Хаусу, стоявшему неподалеку от чугунных ворот Сефтон-Парка.

– Возможно, машина принадлежит кому-нибудь из приятелей мисс Чен, – предположил сэр Джеймс.

Маргарет они увидели рядом с домом. Она, приставив к стене лестницу, отважно лезла наверх – туда, где красовались вырезанные из камня розы, украшавшие фасад. Джеймс обожал Маргарет за неуемную энергию и жизнелюбие. Тем не менее и его удивило, что после бессонной ночи у нее хватило сил и желания лезть на такую верхотуру и что-то делать с украшениями на фасаде. Он, Джеймс, после ночной прогулки чувствовал себя далеко не лучшим образом.

Сегодня мисс Чен собрала свои черные шелковистые волосы на затылке и, чтобы не мешали работать, перевязала их шнурком. Бледная кожа женщины имела едва заметный розоватый оттенок, а миндалевидные глаза были ясными, как весеннее утро. Маргарет слыла самой непримиримой феминисткой в округе и отдала борьбе за равноправие женщин уже более двадцати лет жизни, хотя поверить, что ей перевалило за сорок, было трудно.

Заметив мужчин, Маргарет помахала им сверху рукой и стала спускаться вниз. Как всегда, она была свежа, сексуальна, от нее исходила поразительная энергия. Утвердившись на земле, она сказала:

– Вот уж не ожидала увидеть тебя, Джеймс, в столь ранний час. Похоже, ты так и не сомкнул глаз. Впрочем, чему я удивляюсь – сама ведь тоже не спала. Слишком много выпивки, слишком много разговоров, смеха и как результат – бессонница.

Прижавшись всем телом к Джеймсу, она поцеловала его в губы. Как всегда, Маргарет не торопилась выпускать его из объятий. Между ними существовало сильное сексуальное притяжение – странная разновидность любви, которая постоянно их заводила и держала в напряжении. Отпрянув наконец от Джеймса, Маргарет переключила внимание на Артура, подошла к нему и забрала свою корреспонденцию. Она всегда получала множество почтовых отправлений, в том числе книги, рукописи и, конечно же, письма от поклонников и поклонниц с просьбой прислать автограф.

– Доброе утро, Артур. Что-то ты поздно сегодня…

– Доброе утро, мисс Чен. Точно, опоздал из-за преграды на дороге.

– Преграды? Звучит зловеще, – сказала женщина с очаровательной улыбкой.

– По этой причине мы и пришли, – объяснил Джеймс. – Кто-то бросил машину на дороге. Артур говорит, что дверцы открыты, фары горят и никого рядом. У тебя нет, случайно, гостя, кому эта машина могла бы принадлежать?

– Нет у меня никого. Но все это ужасно любопытно. – Она приоткрыла дверь, бросила письма и пакеты в дом и объявила: – Я еду с вами.

Маргарет и Джеймс уселись спереди, а Артур расположился рядом с велосипедом мисс Пламм сзади. Вырулив из чугунных ворот Сефтон-Парка, они покатили по дороге к деревне. Все молчали. Каждый имел собственное мнение по поводу происшествия, нарушившего размеренный ход их жизни. Признаться, все они немного гордились тем, что в Сефтоне-под-Горой никогда ничего не происходило, и теперь невольно спрашивали себя: смогут ли они с уверенностью говорить об этом и впредь?

Джеймс думал, что почтальон, рассказывая о брошенной машине, слишком уж сгустил краски. Но он был истинным джентльменом, а потому считал себя не вправе говорить об этом Артуру. Впрочем, Джеймс изменил свое мнение, как только увидел автомобиль. Почтальон ни словом не обмолвился об охватившем его при виде машины неприятном чувстве, но Джеймсу и без слов было понятно, что окружавшее автомобиль энергетическое поле было до такой степени напитано злом, что его, казалось, можно было потрогать руками.

Плохо дело, решил Джеймс. Похоже, с водителем случилось нечто ужасное.

В мысли Джеймса властно вторгся голос Маргарет:

– Боюсь, дело не в том, что у водителя кончился бензин, Джеймс, – все гораздо хуже. У меня при виде этой машины по спине мурашки ползут. В воздухе разлит ужас. Такое ощущение, будто здесь кого-то хотели убить, а этот кто-то бежал, чтобы спасти свою жизнь…

– Здесь находились два человека – водитель и пассажир. В противном случае трудно объяснить, почему распахнуты дверцы с той и с другой стороны.

Они находились на расстоянии примерно пятидесяти футов от «БМВ», когда Джеймс остановил «рейндж-ровер» и выключил зажигание. Никто из сидевших в «ровере» людей не торопился выбираться из него. Все трое сидели на месте как приклеенные.

Наконец Джеймс распахнул дверцу и вышел на шоссе. Вслед за ним из машины выбрался Артур. Джеймс посмотрел на Маргарет: в ее глазах стояли слезы. Он понимал причину ее печали: брошенный автомобиль и впрямь наводил на невеселые мысли. Что приключилось с водителем? И с пассажиром? И где они сейчас? Может, лежат в лесу оба мертвые? Интересно, кричали они? Звали на помощь? Если кричали, выходит, никто их не слышал? Черт, ну почему это случилось здесь?

Нетрудно понять, отчего расстроилась Маргарет. И страх ее объяснить очень легко – это реакция на ужас жертвы, который прямо-таки витал над этой машиной и этим местом на дороге.

Маргарет вытерла глаза, глубоко вздохнула и выпрыгнула из «рейндж-ровера». Потом она подошла к Джеймсу, взяла его за руку, и они вместе направились к брошенной машине. За ними, отстав на несколько шагов, двинулся Артур. Они подошли к машине и заглянули в салон: пусто, только чувствовался запах кожи и дорогих духов.

Никто из них ничего не трогал. Джеймсу, правда, захотелось завести мотор, сдвинуть машину с места и припарковать где-нибудь в стороне, чтобы очистить дорогу, но Маргарет ему не позволила.

– Придется вызвать полицию. Они прочешут лес и обыщут машину, но твою инициативу не одобрят, уверяю тебя. Чем скорее полицейские приедут и выяснят, кто владелец автомобиля, тем будет лучше для всех нас.

Маргарет, осматривая салон автомобиля в поисках ответа на вопрос, почему водитель и пассажир бежали, бросив машину, заметила на стекле отпечатки указательного и большого пальцев. Они были четкими, багрового цвета. Казалось, тот, кто приложил руку к стеклу, предварительно обмакнул пальцы в красные чернила. Но это, разумеется, было маловероятно. Скорее всего это следы крови.

Маргарет ничего не сказала о своем открытии Джеймсу и Артуру. Она считала, что о таких вещах лучше помалкивать до приезда полиции.

Когда Джеймс стал названивать по мобильному телефону в участок, она только сказала:

– Но почему здесь? Почему на твоей дороге? Знал ли водитель, где находится? Может, он ехал в Сефтон-Парк, чтобы попросить помощи… у тебя… твоих сестер… или у меня? Черт бы все это побрал. Мы теперь тоже в этом деле – по уши!

– Не думаю, что ты права. Полицейские увезут машину в деревню, зададут деревенским и нам несколько вопросов, а если ничего подозрительного в лесу не обнаружат, то оставят нас в покое, – сказал Джеймс.

– Мне бы твой оптимизм. Но что-то подсказывает мне, что ты не больно-то веришь в благополучный исход – так же как и я. – Маргарет сказала это только после того, как по выражению лица Джеймса поняла: он тоже видел на стекле багровые отпечатки и тоже не хотел заводить об этом разговор.

Стоявший на обочине дороги Артур недоумевал. «Неужели только я один заметил на стекле кровавые отпечатки?» – задавал он себе вопрос.




Глава 2


Чтобы дозвониться до полицейского участка, понадобилась, казалось, вечность. Неожиданно Джеймс передал мобильный телефон Артуру и прошептал:

– Думаю, разговаривать с полицейскими лучше всего тебе. Ведь ты первый увидел на дороге брошенную машину. К тому же, как ты, наверное, успел убедиться, этот автомобиль никакого отношения ко мне и моим домашним не имеет.

Джеймс чуть ли не силой заставил Артура поднести трубку к уху. В то же мгновение аппарат ожил, и почтальон после короткой заминки сообщил дежурному о находке.

– Мне нужно закончить развозить почту. После этого, Джерри, я могу заехать к тебе в участок, – добавил он.

Некоторое время он вслушивался в указания, которые отдавал по телефону местный констебль, потом сказал:

– Ладно, найду кого-нибудь, – и протянул аппарат Джеймсу. – К счастью, сегодня дежурит мой кузен Джерри. Хотя он всего лишь рядовой констебль, но парень смышленый. Сказал, что приедет сюда через полчаса, просил нас ничего здесь не трогать и оставить около машины человека, который бы отгонял любопытных. Я-то, сэр Джеймс, остаться здесь не могу, – произнес Артур, – у меня еще работы по горло. Людям не нравится, когда почтальон опаздывает.

– Отправляйся по делам, Артур. А я позвоню на конюшню и попрошу грума, чтобы покараулил машину, – кивнул сэр Джеймс.

Артур, нажимая на педали, покатил в Сефтон-под-Горой, чтобы вернуть велосипед мисс Пламм. Джеймс позвонил на конюшню, вызвал к себе на подмогу грума, после чего обнял Маргарет за плечи и вместе с ней вернулся к своему «рейндж-роверу».

– Как думаешь, в лесу у обочины кто-нибудь прячется? – спросила Маргарет.

– Нет.

– Будем и дальше все это обсуждать или сменим тему?

– Сменим. Мне, например, чертовски хочется есть, да и у тебя, я уверен, с самого утра во рту маковой росинки не было.

– Точно, позавтракать не помешало бы.

Пока Джеймс звонил кухарке, миссис Мач, Маргарет изучала его лицо. Она слышала, как он просил накрыть круглый стол на шестерых у овального окна в холле.

Обычно когда завтракали только члены семьи, еду по требованию сэра Джеймса приносили в холл. Иногда Бухананы устраивались в библиотеке за большим столом, стоявшим против камина. Так называемая гостиная для утренних приемов тоже пользовалась известной популярностью. А еще все любили мансарду, вход в которую открывался на самом верху величественной каменной лестницы. Обедали же Бухананы только в столовой с огромным столом вишневого дерева, за которым в случае необходимости могло разместиться до сорока человек. Это была семейная традиция, освященная веками, и то, сколько членов семейства Буханан находилось в большом доме, роли не играло. Бывало, за огромным столом сиживали всего три человека: Джеймс, Септембер и Анжелика, а иногда изысканные блюда вкушал один только сэр Джеймс.

Сколько Маргарет ни думала о Джеймсе, ответить на вопрос, почему она не сохранила ему верность и не вышла за него замуж, так и не смогла. Уж кто-кто, а она знала, что Джеймс – человек особенный. Он умен, образован, имеет отличный вкус и собственный неповторимый индивидуальный стиль во всем: в манерах, поведении, одежде. Как и его предки, он прирожденный вельможа, но без излишней тяжеловесности, которую придавала характерам аристократов викторианская эпоха. Вальяжность и врожденное благородство были свойственны всем Бухананам – Септембер и Анжелике в том числе. Кроме того, нынешние Бухананы были людьми широкими, щедрыми до расточительности и имели богемные наклонности. А еще они втроем ухитрялись жить во всех сорока комнатах Сефтон-Парка одновременно или как-то все эти помещения использовать. Подобное проявление широты натуры неизменно вызывало у Маргарет восхищение.

Всякий раз, когда Маргарет и Джеймс оставались наедине, она испытывала к главе рода Бухананов сильнейшее влечение. Их близкие отношения никогда ей не надоедали. Они с Джеймсом даже как-то пришли к выводу, что, несмотря на частые смены сексуальных партнеров, их тяга друг к другу не ослабевает, поскольку освящена сильным взаимным чувством. Их сексуальному притяжению не могли помешать ни разница в характерах, ни работа, которой они отдавались всей душой, ни образ жизни, который у каждого был свой собственный и столь же неповторимый, как они сами.

Ревности друг к другу они не испытывали. Наоборот, когда Джеймс или Маргарет видели своего любовника в объятиях другого сексуального партнера, это лишь увеличивало их возбуждение, давало пищу воображению и усиливало тягу к разного рода сексуальным играм и экспериментам в сфере чувственных отношений.

Когда «мобильник» оказался на сиденье «рейндж-ровера», Маргарет обняла Джеймса за талию, приникла к нему всем телом и хрипловатым от страсти голосом спросила:

– Нас же четверо. Почему ты заказал завтрак на шестерых?

– А юный любовник, что был с тобой вчера вечером? Вдруг он объявится? Или еще кто-нибудь неожиданно нагрянет? Сама знаешь, как это у нас бывает, – ответил Джеймс.

– Рик спит сном праведника, а когда проснется, сразу уберется восвояси. Не заходя в большой дом.

Джеймс притянул Маргарет к себе, сильно и страстно ее поцеловал, после чего решительно высвободился из ее объятий и сделал шаг в сторону. Маргарет почувствовала, как между ними пролегло отчуждение, чего вчера вечером не было заметно. Она на короткое время мысленно вернулась к мгновениям страсти, которые испытала вчера в объятиях Джеймса и Рика.

Маргарет и впрямь имела склонность к молодым любовникам и часто их меняла. Джеймс по этому поводу с ухмылкой замечал, что ее чрезмерно волнует юная плоть. В этом утверждении имелась доля истины, но только доля, поскольку для Маргарет красивое мужское тело не являлась предметом поклонения и было лишь средством для достижения острого, болезненно приятного чувства, которое она ощущала под конец совокупления. Никаких других чувств, а тем более чувства любви, она при подобных контактах не испытывала.

Вчера вечером даже сам воздух, казалось, был напоен вожделением. Красивые леди, эффектно изгибаясь, целовали и ласкали своих не менее красивых партнеров. Желание затопило всех и находило выражение в прерывистом дыхании, сладострастных стонах и жарких объятиях. Джеймс наблюдал за тем, как Маргарет и ее молодой любовник, на ходу раздеваясь, направились из гостиной в библиотеку. У двери Маргарет повернулась к Джеймсу и послала ему воздушный поцелуй. Он же, вызвав в своем воображении картину предстоящего разгула плоти, улыбнулся ей в ответ. Уж он-то знал, как любила Маргарет все то, что имело отношение к чувственности и любовным усладам.

Когда Маргарет с любовником удалилась, Джеймс с тоской оглядел комнату. Вроде все как всегда. Но нет – не хватало Оливии. И той страстной любовной игры, в которую он, Джеймс, играл с Оливией и Маргарет одновременно. Это до такой степени вошло у них троих в привычку, что стало необходимым, как воздух, которым они дышали. Всепоглощающая страсть к сексу «без границ» привела к тому, что Бухананы и Маргарет в значительной степени отгородились от общества, которое вряд ли было способно понять и принять подобные любовные отношения. Но поскольку Оливии не было, а вожделение продолжало томить Джеймса, он решил присоединиться к Маргарет и ее молодому любовнику. Скинув с себя одежду, Джеймс вошел в библиотеку и, властно коснувшись плеча молодого человека, заставил его отступить от Маргарет, после чего занял его место, склонившись над стоявшей на четвереньках женщиной.

Воспоминания о вчерашнем вечере рассеялись как дым.

– Что-нибудь случилось? – спросила, глядя на Джеймса, Маргарет.

– У нас с тобой все по-прежнему, если тебя интересует именно это. Просто я вдруг подумал, что еще вчера мы пребывали в мире с собой и всем светом. А вот сегодня все переменилось. И причиной тому – эта проклятая машина. Мне бы хотелось, чтобы она исчезла, словно ее никогда не было.

Маргарет отлично понимала, что он имел в виду, но, в то время как Джеймс хотел любым путем исключить из своей привычной жизни раздражитель в виде оставленного на дороге автомобиля, ее, наоборот, тянуло к брошенному пассажирами автомобилю как магнитом. Кроме того, Маргарет удивило поведение Джеймса: не в его характере было проявлять мнительность и прятать голову в песок. Она считала его человеком мужественным и готовым ко всякого рода неожиданностям. Он по своей сути был исследователем, то есть человеком, который в любом деле шел до конца, с хладнокровием и спокойствием принимая любой исход – как хороший, так и дурной.

Прикатил на велосипеде грум и встал у брошенной машины на часах. Когда Джеймс тронул с места «рейндж-ровер» и поехал к большому дому, Маргарет упорно хранила молчание, продолжая всматриваться в лицо Буханана-старшего. «Неужели он знает о машине что-то такое, чего не знаю я?» – всю дорогу спрашивала она себя.

Когда они подъехали к большому дому, то увидели Анжелику и Септембер, которые, сгибаясь под тяжестью лежавшего у них на плечах огромного рулона холста, спускались по лестнице. Джеймс выскочил из «ровера» и поспешил к сестрам.

– Надо было подождать меня или позвонить на конюшню и вызвать на подмогу конюхов! – воскликнул он.

– Не было такой необходимости. Да и холст вовсе не такой уж тяжелый. Его просто тащить неудобно, – сказала Септембер, когда они втроем с Джеймсом и Анжеликой аккуратно положили рулон на пол.

– Доброе утро, Джеймс, доброе утро, Маргарет. Куда это, интересно знать, вы ездили в столь ранний час? – спросила Анжелика.

– Да так… Случилось кое-что. Поперек дороги в Сефтон-Парк стоит машина, которую, судя по всему, кто-то в спешке бросил. Знаете что-нибудь об этом, девочки?

– Ни-че-го, – синхронно отрапортовали девочки. На лицах у обеих разом проступило озадаченное выражение.

Джеймс подошел к столику, стоявшему в холле слева от двери, взял почту и проследовал к большому овальному окну, выходившему в сад. Таких окон, в полтора раза выше человеческого роста, в холле имелось ровным счетом пять. Поговаривали, что зеленоватые стекла в них были вставлены в рамы еще во времена династии Стюартов. Обеденный стол, стоявший у окна, был накрыт на шесть персон – именно так, как просил Джеймс. Вслед за Джеймсом к столу потянулись и женщины.

В тех случаях, когда Джеймс появлялся в общественных местах в сопровождении Септембер, Анжелики и Маргарет, обитатели деревушки Сефтон-под-Горой ухмылялись и говорили: «А вот и Джеймс со своими курочками». На это, впрочем, никто из Бухананов не обижался. Все три женщины были без ума от Джеймса. Для Септембер и Анжелики он был самым близким человеком от рождения, а Маргарет ничуть не возражала, чтобы ее считали женщиной Джеймса, поскольку и сама полагала, что принадлежит ему. И она надеялась, что так будет продолжаться вечно.

Септембер, оказавшись за спинкой стула Джеймса, ласково поцеловала брата в шею, а потом в макушку. Затем, присев к столу, она стала просматривать почту, безжалостно взламывая сургучные печати на бандеролях и вскрывая конверты. Отложив в сторону два адресованных лично ей письма, она раскрыла утреннюю газету. Хотя Джеймс имел обыкновение распечатывать бандероль с газетой сам, Септембер, принимая во внимание ее творческую натуру, подобная вольность прощалась. Анжелика тоже безмерно уважала сестру за талант и восхищалась ее картинами. Джеймс любил и ценил Анжелику за блестящий ум и точные, скрупулезно рассчитанные движения рук первоклассного хирурга. Что и говорить, эти девушки умели работать, а еще они обожали своего брата и наслаждались радостями плоти. Короче говоря, Бухананы жили в мире и согласии с собой и всей вселенной.

На столе у каждого прибора стоял хрустальный бокал с холодным апельсиновым соком, а в центре, на серебряном блюде, горкой были сложены свежие, привезенные почтальоном бриоши. На покрытой белоснежной скатертью столешнице высились вазы из цветного стекла со свежесрезанными садовыми розами. Вошла служанка с литым серебряным подносом времен королевы Анны. На нем красовались фарфоровые тарелки и тарелочки с яичницей и золотистыми, шипевшими от жира ломтиками бекона, обложенного кольцами поджаренных колбасок. Потом в холле появилась миссис Мач с другим подносом, на котором находились разложенные по тарелкам кусочки филе пикши горячего копчения, а рядом с ними стояли вставленные в рюмочки яйца, сваренные всмятку. Вслед за кухаркой на подгибающихся ногах притащился древний, как мир, Фивер. Он принес накрытую белой салфеткой корзинку с поджаристыми тостами.

Горячие блюда были поставлены на мраморные, в виде лебедей со сложенными крыльями, подставки. Развешанные на потемневших от времени дубовых панелях зеркала отражали лица четырех молодых людей, накладывавших себе на тарелки еду. Все мысли о брошенной на дороге машине были на время оставлены. Над столом запорхали шутки и послышался смех. Джеймс и три его дамы наслаждались вкусным завтраком и своим привилегированным положением владык Сефтон-Парка.

Шутливая беседа, которую они поначалу затеяли, стала постепенно затихать: Джеймс принялся просматривать почту, а Маргарет погрузилась в размышления о курсе лекций, который ей предстояло прочитать в ближайшее время. Анжелика уже в третий раз накладывала что-то себе на тарелку, когда Септембер, продолжавшая просматривать краем глаза заголовки газеты, которую она умыкнула из-под самого носа у Джеймса, неожиданно издала пронзительный крик и отшвырнула газету в сторону. Вскочив вслед за тем на ноги и опрокинув чашку с кофе, она задрожала всем телом и разразилась жалобными рыданиями. Потом, прикусив губу и равномерно ударяя кулачком по столешнице, Септембер снова устремила округлившиеся от ужаса глаза на набранный крупным шрифтом заголовок на развороте. При этом у нее из-под ресниц ручьями потекли слезы.

Первой устремилась на помощь Септембер Маргарет. Джеймс же словно примерз к стулу: до такой степени его поразило выражение ужаса, отразившееся на лице сестры.

Дернув Септембер за руку, Маргарет развернула ее лицом к себе. После этого, стиснув ладонями плечи Септембер, Маргарет принялась ее трясти, что, однако, не дало никакого результата. Чтобы вывести сестру Джеймса из прострации, Маргарет размахнулась и отвесила ей весьма крепкую оплеуху. Септембер замерла, потом со всхлипом втянула в себя воздух, выдохнула, вдохнула еще раз и, закрыв лицо ладонями, медленно опустилась на стул. Было видно, что она стала, наконец, приходить в себя.

Маргарет встала у нее за спиной, обняла и прошептала на ухо:

– Извини, мне не хотелось быть грубой, но так уж вышло.

Анжелика тоже поднялась с места, проверила у сестры пульс и, заглянув ей в глаза, сказала:

– У тебя сосудистые спазмы, и мозгу недостает кислорода. Дыши глубоко и ровно. Через пару минут ты снова почувствуешь себя хорошо.

Септембер попыталась было что-то сказать в ответ, но у нее так пересохло во рту, что ничего, кроме шипения, ей издать не удалось. Тогда она протянула руку к стакану с соком, но рука у нее настолько сильно тряслась, что она долгое время не могла поднести стакан ко рту. Анжелика взяла стакан у сестры и прижала его край к ее губам. Септембер сделала глоток, другой, а потом стала с жадностью пить и пила до тех пор, пока в стакане не осталось ни капли.

– Ну что, лучше тебе? – спросила Анжелика.

– Значительно, – пробормотала, всхлипнув, Септембер.

– Отлично. Теперь посмотрим, что тебя так расстроило, – проговорила Анжелика, взяла со стола газету и погрузилась в чтение. Через секунду кровь отхлынула от ее щек, а газета выпала из ослабевших пальцев. Чтобы добраться до своего места и снова усесться за стол, Анжелике потребовалось сделать над собой невероятное усилие. Джеймс к тому времени уже обрел способность двигаться, нагнулся, поднял газету с пола и сложил страницы в нужном порядке. Он проделал все это, не торопясь, – похоже, готовился к самому худшему. И не зря. Новость, которую он узнал, и впрямь была худшей из всех возможных.

Хрипловатым от ярости и отчаяния голосом он прочитал:

«КОШМАРНОЕ УБИЙСТВО!

ПРЕСТУПНИЦА ЛИ ЛЕДИ ОЛИВИЯ?

Полиция принимает все возможные меры к задержанию леди Оливии Синдерс, которая вчера поздно вечером выбежала из резиденции принца Али в районе Мейфер. Как выяснилось, примерно в это время принц был убит. Брат убитого бросился за леди Оливией в погоню, криками призывая прохожих помочь ему догнать преступницу. Позднее, оказавшись в полицейском участке, он заявил, что подозревает в убийстве брата именно эту женщину. Джентльмен, проживавший в соседнем доме, в подтверждение его слов заявил, что видел, как леди Оливия Синдерс в одиннадцатом часу выбегала из дверей дома принца Али. Известно также, что леди Оливия Синдерс была близкой подругой убитого».




Джеймс устремил взгляд на фотографию леди Оливии, занимавшую половину разворота. Она была запечатлена фотографом рядом с убитым принцем. Принц был в костюме для игры в поло, голову Оливии прикрывала широкополая панама, на ней было легкое платье без рукавов. И принц, и Оливия с обожанием смотрели друг на друга и выглядели на снимке как идеальные влюбленные, на чьем горизонте нет ни облачка. Теперь выяснилось, что проблемы у них все-таки были.

Джеймс обвел затуманившимся от слез взглядом сидевшую за столом маленькую компанию. Все три женщины были смертельно бледны и с ужасом смотрели на фотографию Оливии, которую средства массовой информации провозгласили «самой красивой женщиной Англии». Оливией восхищались все, и было из-за чего: природа наградила ее идеальной, почти неземной красотой, блестящим умом и невероятным обаянием. У нее был настоящий дар привлекать к себе сердца, не важно, кто оказывался перед ней – мужчина, женщина или ребенок. К тому же она была богата и происходила из старинной аристократической семьи. Думая о ней, Бухананы испытывали чуть ли не священный трепет. По правде говоря, их отношение к Оливии было выше дружбы и даже любви. Они боготворили ее. Оливия вошла в их жизнь очень давно и теперь то появлялась в Сефтон-Парке, озаряя все вокруг исходившим от нее сиянием ярчайшей звезды, то снова неожиданно пропадала.

В течение некоторого времени сидевшие за столом люди хранили молчание, отдавая дань воспоминаниям об Оливии. Все они, хотя и каждый по-своему, питали к ней глубочайшую любовь и были преданны ей, как только может быть предан один человек другому. И так было всегда – с того самого дня, когда она еще ребенком появилась на их горизонте.

Сэр Дэвид Буханан и его жена Молли были крестными отцом и матерью Оливии, которая осиротела еще в детстве. По этой причине девочка много времени проводила в семействе Буханан и воспитывалась с их детьми. Для Джеймса, Анжелики и Септембер Оливия была равноправным членом семьи, причем одним из самых любимых. Вглядываясь в эту минуту в лица Бухананов, Маргарет ощутила, что эти люди готовы ради Оливии на все, даже на жертвы, только бы защитить ее от злого мира, выдвинувшего против нее такие ужасные обвинения.

У Джеймса от волнения перехватило горло, поэтому, прежде чем сказать хоть слово, ему пришлось откашляться. Тем не менее, когда он заговорил, голос его звучал хотя и печально, но твердо:

– В этой с позволения сказать редакционной статье очень мало фактов и слишком много пустых, ничем не подкрепленных заявлений и пафоса. Судя по всему, расследование только началось. Мы должны все как один выступить на стороне Оливии, поскольку она полноправный член нашей семьи. Ее друзья – наши друзья, и я не сомневаюсь, что они сохранят ей преданность в любых обстоятельствах. Будем надеяться, они станут вести себя в точности так, как мы, а именно: хранить молчание, не вступать ни в какие отношения с прессой, а в случае, если нагрянет полиция, скажут лишь то, о чем их будут спрашивать, и ни слова от себя не добавят. Вот пока все, что мы можем для нее сделать. Повторяю, если полицейские начнут нас расспрашивать, лгать не следует, но не нужно упоминать и о темных сторонах натуры Оливии. Если произошло непоправимое, необходимо сделать попытку объяснить все трагической случайностью во время любовной игры. Как мы знаем, Оливия была большая охотница до такого рода забав.

– Но куда она исчезла? И почему, собственно, скрылась с места преступления, как можно понять из статьи? Неужели она и вправду убила своего любовника? Если это так, к кому она обратилась за помощью после того, что случилось? Неужели поехала к нам? Вспомните о брошенной на дороге машине! Непонятно также, что случилось с ней на дороге, если она и в самом деле ехала на этом автомобиле. Может, ее кто-нибудь вспугнул, а может, она в последний момент подумала, что не стоит впутывать в это дело нас, и решила прибегнуть к содействию других людей, – предположила Маргарет.

– Маргарет! Если мы и впредь собираемся обсуждать эту тему, давайте прежде заключим соглашение: вести подобные разговоры только в стенах нашего дома и, как говорится, сора из него не выносить, – сказал Джеймс.

Маргарет удивилась. В словах Джеймса прозвучала не свойственная ему категоричность.

– Давайте-ка за это выпьем, – предложила Анжелика.

– Это что же будет – клятва в верности, что ли? – спросила Септембер.

– Если хочешь, называй это так, – ответил Джеймс.

– А мы будем под конец бить об пол бокалы? – с сарказмом поинтересовалась Маргарет. – Брось ты эти шуточки, Джеймс.

Ответом Маргарет послужило молчание. Анжелика поднялась с места, подошла к столику на колесиках, где стояли высокие хрустальные бокалы, наполнила их кальвадосом, после чего вручила по бокалу каждому из присутствующих. Вернувшись на место, она подняла свой и сказала:

– За Оливию – где бы она сейчас ни была!

Анжелика прикончила кальвадос одним глотком, после чего, несильно размахнувшись, безжалостно разбила бокал о край стола. После нее это сделал Джеймс, а вслед за ним и Септембер. Маргарет, скептически скривив губы, поступила как остальные.

После этого Джеймс поднялся со стула и вышел из комнаты. Женщины остались у стола. Кальвадос понемногу начал действовать, и сковавший их ужас отступил.

Хотя Маргарет обожала Оливию, эта молодая женщина не являлась неотъемлемой частью ее бытия, как было в случае с Бухананами, чьи судьбы были нераздельно связаны с ее судьбой. Они готовились противостоять властям и общественному мнению, защищая интересы Оливии, но что, если Оливия и в самом деле убийца? Этот вопрос раз за разом эхом отзывался в мозгу Маргарет. Похоже, Бухананов этот факт ничуть не смущал, но сможет ли она, Маргарет, поступиться своими принципами и посмотреть на убийство сквозь пальцы?

С другой стороны, не выпить с Бухананами она просто не могла. Это настроило бы против нее Джеймса, Септембер, Анжелику и, как знать, возможно, всех их друзей и даже жителей деревушки.

«Черт, – подумала она, – неужели жизнь человека стоит в глазах Бухананов так дешево, что обсуждать убийство, по их мнению, не имеет смысла?»

Маргарет представила себе смеющуюся, исполненную радости Оливию и с недоумением пожала плечами. Неужели эта страстная, чувственная натура могла хладнокровно убить человека, к тому же своего любовника? Подумав, Маргарет пришла к выводу, что ответ, в общем, найти легко. При определенном стечении обстоятельств каждый человек способен на убийство, и сомневаться в этом просто глупо. Более того, Оливия скрылась от властей, а это одно могло служить доказательством ее причастности к преступлению. Маргарет чувствовала: с этого дня мысль о том, что Оливия – убийца, будет неотступно ее преследовать, в то время как Бухананы просто-напросто отмахнутся от всего, что будет хотя бы в малейшей степени искажать идеальный образ Оливии, который они создали в своем воображении. И это более всего пугало и тревожило Маргарет.

Но тут ее размышления были прерваны, поскольку в холл вернулся Джеймс с черной эбонитовой шкатулкой под мышкой. Поставив украшенную инкрустацией шкатулку на стол, он сказал:

– Прошу всех передать мне свои разбитые бокалы. Я положу их сюда и в тот день, когда Оливия вернется в Сефтон-Парк, велю склеить.

Септембер, которая к тому времени окончательно оправилась от потрясения, произнесла:

– Оливия боготворила жизнь и ее радости. Она всегда жила моментом и тому же учила нас. Мы все обязаны ей за те бесконечные праздники жизни, которые она устраивала, когда бывала с нами. Мы любим ее за красоту тела и щедрость души. И это неудивительно: нет человека, который устоял бы перед ее обаянием. Со своей стороны обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей выпутаться из этой истории. Уверена, то же чувствует и думает каждый, кто считает себя ее другом. – Сказав это, она встала из-за стола и вышла из комнаты.

– Мы все должны иметь в виду, что принц Али был не только весьма обаятельным сукиным сыном, но еще и садистом, который заманил Оливию в свои сети и заставил ее жить в созданном его воображением и усилиями мире извращенной чувственности. Оливия много раз твердила и себе, и нам, ее друзьям, что, как только этот искусственный мир ей наскучит, она вырвется из золотой клетки на свободу. У Оливии был сильный характер. Она верила в то, что говорила, и в ее слова свято верили и все мы. И вот теперь это свершилось! К черту принца, скажу я вам, к черту! Она любила его, а он ее использовал. – Анжелика поднялась и вслед за Септембер вышла из холла.




Глава 3


Джерри и Симми Хейвлок завтракали в саду. Джерри протянул руку, взял со стола газету, раскрыл и замер: с разворота на него смотрела Оливия. Фотограф «Гардиан» запечатлел ее в тот момент, когда она, закинув голову и распахнув руки, будто желая заключить в объятия весь мир, беззаботно смеялась. Джерри даже показалось, что он слышит ее мелодичный смех.

Он пробежал глазами статью под фотографией и заявил:

– Невероятно! – Поднявшись с места, он обошел вокруг стола, вручил газету жене и сказал: – Сегодня буду поздно, так что к обеду не жди.

Прежде чем Симми успела сказать хоть слово, Джерри уже шагал прочь.

Автомобиль Джерри стоял на подъездной дорожке у входа в особняк. Он торопливо распахнул дверцу, уселся за руль, и машина тронулась с места. Старший садовник Прингл бросился открывать ворота. Джерри помахал ему рукой и, проезжая мимо, одарил самой любезной улыбкой, на какую только был способен. Прингл снял кепку и, заглянув в салон, произнес:

– Доброе утро, сэр!

– Доброе утро, Прингл. Не останавливаюсь, потому что опаздываю.

Прингл глянул на часы и в недоумении покачал головой. Хозяин явно что-то напутал, поскольку выехал из ворот даже раньше, чем обычно. Джерри был удивительно пунктуален и все двадцать лет, что Хейвлоки прожили в Сефтоне-под-Горой, выезжал из дому в одно и то же время.

Симми Хейвлок взяла газету и стала читать об Оливии. Прочитав, сразу же подумала о своем сыне Рейфи. Боже, как же он любил эту женщину! И наивно полагал, что она тоже его любит. Впрочем, Оливию любили все Хейвлоки, и, хотели они того или нет, эта женщина вошла в их жизнь, чтобы остаться в ней навсегда.

Оливия обладала удивительным свойством: умела проникать глубоко в душу. Чем чаще вы с ней встречались, тем больше стремились к общению. В ней имелось все то, чего не хватало вам в повседневной жизни и о чем вы страстно мечтали, хотя и не отдавали себе в этом отчета. Симми задумалась: ну почему она не раскусила эту натуру раньше? До того, как Оливия, Рейфи и Джерри предали ее и стали ей лгать, лицемерно скрывая горькую правду.

Прежде чем Оливия отняла у нее Джерри и Рейфи, она любила их – слепо, безрассудно, не задавая вопросов и ничего не требуя взамен. Она и теперь их любила, но уже с оглядкой. А как же ее любовь к Оливии? Ведь она, Симми, тоже поначалу ее любила! Что ж, это чувство было растоптано и отброшено в сторону, как негодная ветошь, и не Симми, а стараниями главных мужчин в ее жизни – мужа и сына. Все это она давно им простила, хотя ничего не забыла. С тех пор никто из Хейвлоков никогда не заговаривал о том, что случилось. Со временем нанесенные Оливией раны затянулись. Уже несколько лет члены семейства Хейвлок упорно делали вид, что ничего особенного тогда не произошло.

Нежная, добрая и заботливая Симми Хейвлок была прекрасной женой и матерью. Не жалея сил, она трудилась также на благо всех бедных и страждущих и раз в году в целях благотворительности открывала для посещения свой уникальный сад площадью в семь акров, который на протяжении уже более полувека неустанно возделывал восьмидесятилетний Прингл.

Смяв газету в комок, Симми швырнула ее в корзину для мусора.




Преподобный Эдвард Хардкасл узнал об обвинении Оливии отнюдь не из газет. Эту информацию он почерпнул от мясника, мистера Эванса, который, в частности, сказал:

– Бедная девочка… И такая красивая, правда? Знал ее, можно сказать, всю жизнь. То, что о ней пишут, викарий, ложь и клевета. В смерти этого иностранца она виновна не больше, чем я. – С этими словами он протянул викарию свежий номер газеты «Миррор».

То, что викарий прочитал, поразило его, и он подумал: мистер Эванс, пожалуй, прав. Оливия, вернее, та Оливия, которую он, викарий, знал, на подобную жестокость не была способна. Забрав у мясника сверток с беконом, преподобный отец пошел домой. По дороге он думал об Оливии и о том, что сейчас она в бегах и ее ищет полиция. Викарий отлично помнил, какую невероятную, всепоглощающую страсть испытывал к этой женщине и каких титанических усилий ему стоило избавиться от этого чувства, когда Бог в его сердце победил вожделение.

Лилит Хардкасл не догадывалась об эротических фантазиях мужа, хотя он лелеял их в своем сознании на протяжении многих лет. Если бы она могла представить, что происходило в голове ее любимого Эдварда, которого, как ей казалось, она знала как свои пять пальцев, у нее случился бы шок, от которого она не оправилась бы до конца своих дней.

Хардкаслы считались в деревне оплотом мудрости и добродетели, они денно и нощно трудились на благо своей паствы. У Эдварда и Лилит было шестеро детей, которые уже выросли и учились в университете. Когда все они приезжали на каникулы к родителям, домик викария наполнялся весельем. Преподобного Хардкасла и его семью окружала аура любви, стабильности и довольства. Каждый стремился войти в их семейный круг на правах своего человека, и Оливия в этом смысле не была исключением.

Когда у преподобного бывало свободное время, он забегал в «Фокс», чтобы пропустить стаканчик. Оставив белый воротничок священнослужителя дома и прикрыв голову соломенной шляпой сельского философа, викарий вел с завсегдатаями заведения нескончаемые беседы о политике и судьбах мира. Он располагался за круглым столиком рядом с баром. Компанию ему обычно составляли его жена Лилит, Джерри Хейвлок или владелица чайной мисс Марбл, которая обычно бывала немногословна: только здоровалась, когда приходила, и прощалась, когда покидала заведение. Частенько к ним подсаживались двое отставных военных – генерал и адмирал, вечно готовые спорить по любому поводу.

Оказавшись дома, викарий сразу двинулся на кухню, где хлопотала его жена. Передавая Лилит сверток с беконом, Эдвард в нескольких словах поведал ей о трагическом происшествии с леди Оливией. Услышав новость, Лилит пришла в ужас. Налив мужу кофе и присев рядом с ним за стол, она сказала:

– Не верю я, что Оливия на такое способна. Надо сделать все от нас зависящее, чтобы помочь ей опровергнуть это абсурдное обвинение.

– Уж и не знаю, чем при подобных обстоятельствах мы можем ей помочь, – пробормотал Эдвард.

– Как это чем? – удивилась Лилит. – Ты, как глава прихода, можешь и должен дать ей характеристику. Положительную, разумеется. И отослать эту бумагу, куда надо.

– Давай не будем торопиться. Если наша помощь Оливии понадобится, она обязательно к нам обратится. Знает же, что мы никогда не откажем ей в содействии. А пока лучше держаться от этого дела в стороне и раньше времени не высовываться, – возразил жене викарий.

Лилит поднялась со стула и направилась к плите. Готовя завтрак, она продолжала размышлять о случившемся. Эдвард просто обязан помочь Оливии! Лилит никак не могла взять в толк, отчего он вдруг заколебался. Не в его характере было выжидать, когда появлялась хоть малейшая возможность свершить благое дело.

В кухне запахло яичницей с беконом. Этот, казалось бы, совершенно обыкновенный и не имевший никакого отношения к происшедшему запах тем не менее вызвал к жизни целый поток мыслей и воспоминаний.

– Ей всегда нравилась моя яичница, помнишь, Эдвард? Когда Оливия оставалась у нас ночевать, наутро они с нашей Бесс уплетали ее за обе щеки как самое изысканное лакомство. Давай, Эдвард, помолимся за девочку, чтобы там, где она сейчас, ей было хорошо. И чтобы рядом с ней всегда были друзья… Нет, тебе просто необходимо как-нибудь с ней связаться и дать знать, что она может на нас рассчитывать. Боже, а как расстроится Бесс, когда узнает об этом! Ведь они всегда были очень дружны.

– Оливия давно отдалилась от Бесс и от других наших детей, Лилит. Давай сначала выясним, что произошло на самом деле, а уж потом начнем создавать группу поддержки. Мы должны молиться, чтобы Оливия одумалась и сдалась властям. Ведь надо же доказать свою невиновность, верно? Так было бы лучше для всех нас. Живем мы здесь замкнуто, в мире и покое. А представляешь, что будет, когда сюда наедут полицейские и начнут задавать вопросы? Детективы всем нам души наизнанку вывернут, про журналистов я уж и не говорю. Конец тогда и тишине, и покою – вот что я тебе скажу!

– Да, тебе сегодня будет о чем посудачить с приятелями в пабе, – только и сказала Лилит в ответ на взволнованный монолог мужа.

Эдвард подцепил с тарелки крохотное солнышко желтка и ломтик бекона и отправил все это в рот.

– Вон мисс Пламм на велосипеде едет. К мяснику, должно быть, направляется. А вот и Джетро со своими собаками – наверняка кроликов ходил стрелять, – заметила миссис Хардкасл, выглянув в окно.

Джетро ворвался в дом, даже не удосужившись постучать в дверь. Швырнув кроличьи тушки на кухонный стол, он сказал:

– Доброе утро. Решил вам кроликов занести. Их потушить можно или замариновать в уксусе и оливковом масле, а потом запечь на решетке – очень вкусно получается… Как у вас яичницей аппетитно пахнет! Прямо слюнки текут.

Лилит бросила на сковородку еще четыре ломтика бекона.

– Может, позавтракаете с нами, Джетро?

– Не откажусь.

Джетро вел себя так, будто заходить к Хардкаслам запросто было для него самым привычным делом. Но поскольку ничего подобного в реальности не наблюдалось, Эдвард и Лилит расценили его визит как весьма странный – это как минимум. Конечно, Джетро бывал у них в доме, и не раз, но только тогда, когда его приглашали.

Джетро как хозяину паба не было цены, но человеком он считался, в общем, аморальным: не гнушался нарушать закон, крепко выпивал и волочился за женщинами. А со своими подружками он обращался не лучшим образом. Синяки и кровоподтеки, которые время от времени появлялись на лице и руках его нынешней любовницы, барменши «Фокса» Ханны Брайт, служили тому наглядным примером.

– Спасибо за кроликов, Джетро. Но, по-моему, им самое место на кухне «Фокса», – сказал Эдвард.

– Сегодня мне повезло. Застрелил больше, чем требовалось для рагу. Мда… хм… вы слышали о брошенной на дороге в Сефтон-Парк машине и о скандале, связанном с леди Оливией? Я позвонил в лондонский участок, где раньше работал, и навел справки. Похоже, она и впрямь убила принца и скрылась с места преступления. Думаю, в конце концов ее поймают. К этому делу уже подключился Интерпол. Сегодня у меня в пабе яблоку негде будет упасть: все придут, чтобы обсудить новость.

– Надеюсь, вы, Джетро, не сказали своим приятелям ничего лишнего? Не стоит привлекать к нашему местечку внимание полиции.

– Ничего я им не сказал. Но и вы держите рот на замке. Если Оливию в ближайшее время не арестуют, сюда понаедут люди из Скотленд-Ярда и начнут задавать всем каверзные вопросы и выяснять что да как. Предлагаю вам, не откладывая, изложить на всякий случай на бумаге, где вы и ваша жена были вчера вечером. К тому времени когда сюда нагрянет полиция, вы можете об этом и забыть, а на такие вопросы надо отвечать сразу и без малейших колебаний. А в том, что сюда нагрянет полиция, можете не сомневаться: у Оливии здесь было много друзей, и рано или поздно в Скотленд-Ярде об этом пронюхают.

Покончив с едой, Джетро поблагодарил Лилит и без лишних слов удалился, с силой хлопнув дверью.

– Странный все-таки тип этот Джетро. Ведет себя так, будто мы с ним закадычные друзья. Входит в дом, даже не постучавшись, кроликов вот принес. Что-то я не припомню, чтобы он прежде чем-нибудь нас одаривал. Уверена, кролики – только предлог, чтобы зайти к нам в гости. Кроме того, мне не верится, что его так уж сильно волнует наше алиби, хотя он и разыграл перед нами целое представление, – заметила Лилит.

– Похоже, алиби он себе обеспечивал. Продемонстрировал нам, что ночью ходил на охоту кроликов стрелять. А эти тушки – материальное, так сказать, тому подтверждение, – произнес Эдвард, приподнимая за ногу одного из убитых зверьков.

Джетро по крайней мере не соврал в одном. В тот вечер «Фокс» действительно был забит до отказа. Говорили о брошенной на дороге машине, о полицейских, которые приехали прочесывать лес, ну и, конечно, о леди Оливии. Большинство присутствующих пришли к выводу, что Оливию обвинили в убийстве ошибочно. Не такая это женщина, чтобы людей убивать.




Старший следователь Хэрри Грейвс-Джонс сидел у себя за столом в Новом Скотленд-Ярде и размышлял над делом, которое ему только что поручили. С одной стороны, льстило, что расследование убийства доверили именно ему, с другой – он не сомневался, что расследование привлечет повышенное внимание общественности. Да и как могло быть иначе, если речь шла об убийстве иностранного принца и о красавице аристократке, бесследно исчезнувшей с места преступления? Кроме того, дело косвенно затрагивало интересы представителей высшего общества, в нем смешались большие деньги, секс и политика. Хэрри не сомневался, средства массовой информации станут пристально следить за ходом расследования и смаковать каждую его деталь, а стало быть, не спустят глаз и с него, Хэрри.

– Это дело – настоящий лакомый кусочек для всех ублюдков с Флит-стрит! – громогласно заявил он.

Комиссар, который сидел на вертящемся стуле и смотрел в окно, после этого заявления вздрогнул, крутанулся и вопросительно посмотрел на старшего следователя.

– Извините, сэр. Так сказать, мысли вслух. Подумал вдруг, что все эти газетенки… «желтая пресса»… парни с Флит-стрит… попытаются выдоить из этого дела все, что только возможно, – сказал Хэрри.

В ответ комиссар разразился небольшой, но прочувствованной речью о том, что ждет от группы Грейвс-Джонса безупречного проведения следствия и задержания преступницы. Комиссар отметил, что дело осложняется тем, что касается особы наследного принца одной из арабских стран. Это означало, что в ход расследования постоянно будет вмешиваться правительство иностранного государства, которое, чтобы ускорить следствие, начнет давить на министерство иностранных дел, а министерство, в свою очередь, станет нажимать на него, комиссара.

Поскольку в словах начальника не содержалось ничего нового, Хэрри слушал его рассуждения вполуха. Тот между тем приступил к заключительной части своего выступления и выразил уверенность в скорейшем завершении расследования. По мнению комиссара, это был вопрос дней, в крайнем случае недель.

Комиссар зашел в кабинет Хэрри после инструктажа, который счел нужным провести для сотрудников старшего следователя. Их было ровным счетом тридцать семь, и от них требовалось заглянуть чуть ли не в каждый дом в районе Мейфер и опросить жителей. Комиссар надеялся получить важные для следствия улики в течение ближайших нескольких часов.

– В этом деле, Хэрри, фактор времени является решающим. Надеюсь, вы уже разослали ориентировки на леди по вокзалам и аэропортам?

– До сих пор никто ее не видел. Она как сквозь землю провалилась. Но у женщин, подобных леди Оливии, обычно множество друзей. Вполне вероятно, что она все еще в Лондоне и отсиживается у кого-нибудь из своих приятелей или подруг. Существует также возможность, что друзья успели вывезти ее за пределы страны. К примеру, на яхте или на частном самолете.

Пока они разговаривали, Хэрри не отводил глаз от портрета леди Оливии, стоявшего у него на столе. Она была чудо как хороша. Сквозь холодную, классическую красоту английской аристократки проглядывали свойственные натуре этой женщины пылкость и страстность. Лед и пламя – именно так! Хэрри взял эту фотографию с крышки рояля в апартаментах Оливии в Олбани, что на Пиккадилли. Олбани был одним из самых престижных и дорогих жилых комплексов в самом центре Лондона.

– В данном случае, сэр, мы имеем дело с необычной преступницей, – заметил Хэрри. – Она из высшего общества, а его представители чужаков в свой круг не допускают, при малейшей попытке властей сунуть нос в их дела эти люди тесно смыкают свои ряды. Друзья леди Оливии, ее воздыхатели и англофилы-арабы, с которыми она общалась, вряд ли окажут нам помощь в расследовании. Скорее, они станут всячески ему препятствовать. Нам придется действовать как в вакууме и полагаться исключительно на свои силы.

– Потому-то я и поручил расследование этого дела вам, Грейвс-Джонс. Вы знаете, как общаться с такого рода публикой. Ваши методы, возможно, отличаются от общепринятых, но результатов вы неизменно добиваетесь высоких. Ведите следствие по этому делу, как сочтете нужным. Главное – арестуйте преступницу. Я же со своей стороны буду оказывать вам всемерное содействие и постараюсь оградить вас от преследований журналистов.

С этими словами комиссар поднялся с места. То же самое сделал Хэрри. Мужчины пожали друг другу руки, после чего комиссар вышел из комнаты. Хэрри снова опустился в кресло, взял в руки фотографию в серебряной рамке и некоторое время пристально разглядывал снимок. Он хотел, чтобы образ этой женщины, ее черты засели у него в подсознании. Детектив надеялся, что ему удастся проникнуться чувствами Оливии, научиться мыслить, как она, смотреть на мир ее глазами. Это помогло бы ему просчитать ее действия в связи с обстоятельствами побега и предугадать ее дальнейшие поступки. Хэрри полагал, что если в своем воображении он влезет в кожу преступницы, то поймать ее не составит труда.

Детектив знал, что в течение самого ближайшего времени на него обрушится лавина телефонных звонков. Будут звонить разные психи, а также добровольные помощники полиции. «Добрые самаритяне», как называл их Хэрри. Все они станут утверждать, что видели леди Оливию, или предлагать свои версии происшедшего. И все эти сведения ему, Хэрри, придется проверять. Даже если ничтожно малая часть этой информации окажется достоверной, это будет большой удачей для следствия.

Хэрри снял трубку, позвонил в зал, где сидели оперативники, и вызвал к себе двух молодых детективов – Джо Сиксмита и Дженни Салливан.

В кабинет начальника они вошли вместе. Хэрри уже приходилось иметь дело с этими молодыми людьми, и они втроем неплохо сработались. Сиксмит и Салливан тоже успели оценить своего шефа, который считался одним из лучших детективов Нового Скотленд-Ярда. Он обладал острым умом, отличался нестандартным подходом к делу и хорошо знал английское высшее общество, куда и сам был вхож. Между собой молодые детективы называли его Джентльмен, или Джент, поскольку Хэрри происходил из хорошей семьи, окончил Кембридж и носил элегантные костюмы и крохотную белую орхидею в петлице. Сиксмит и Салливан, которые не сталкивались прежде с такими оригинальными людьми, как старший следователь, смотрели на него снизу вверх и старательно копировали его манеру ведения дел, не без основания полагая, что это поможет им лучше справляться со своей работой. Короче говоря, они любили Хэрри за его человеческие качества и уважали как непревзойденного детектива.

– Что-нибудь новенькое узнали? – спросил Хэрри у своих подчиненных.

– Ничего достойного внимания, шеф, – отрапортовал Джо Сиксмит.

– Дженни, отправьте подкрепление нашим сотрудникам, которые опрашивают свидетелей. Пусть ходят от дома к дому и задают вопросы всем подряд, не пропуская ни единой живой души. Кроме того, прикажите им расширить территорию поисков вплоть до Найтсбриджа, Белгрейв-сквер и Челси. Если наша «прекрасная леди» все еще в Лондоне, то нашла убежище в одном из этих районов. Пошлите также сотню полицейских на патрулирование улиц. Время работает на эту даму, так что нам нужно поторапливаться. Если выяснится, что эту особу кто-нибудь видел, сразу же поставьте меня в известность. Я буду обедать у себя в клубе, куда вы, Джо, сейчас меня отвезете. Да, Дженни, чуть не забыл! Обойдите магазины на Бонд-стрит. Выясните, не заходила ли туда в последнее время леди Оливия, а если заходила, то с кем. Вы, Джо, пройдитесь по ресторанам, в которых она бывала. Вот вам список. Начните с «Сан-Лоренцо» и бара «Харри».

Клуб, где обедал Хэрри Грейвс-Джонс, назывался «Брукс». Его членами в свое время были отец Хэрри, его дедушка и прадедушка. Пребывание Хэрри в «Бруксе» обеспечил дядюшка Рэймонд, который, пока был жив, заплатил за него членские взносы на много лет вперед.

Дядюшка Рэймонд, родной брат отца Хэрри, был старым холостяком, ставил свою свободу превыше всего и так никогда и не женился. Рэймонд, почтенный судья Верховного суда, вел уединенную жизнь, но иногда, если жизнь затворника ему вдруг надоедала, выбирался в свет. Он обожал племянника и, когда Грейвс-Джонс-старший умер, заменил Хэрри отца. Матери же Хэрри не знал вовсе, поскольку она умерла вскоре после того, как дала ему жизнь. Отец Хэрри очень любил жену и, когда она отошла в лучший мир, не одарил своей привязанностью больше ни одного человека, даже собственного сына, к которому относился почти равнодушно, хотя и был довольно щедр.

Помимо членства в клубе, дядюшка Рэймонд обеспечил своего племянника еще и жильем: оставил ему по завещанию свои роскошные апартаменты в Олбани. Это было огромное здание времен короля Эдуарда с внутренним двориком и чугунными воротами, которые ограждали его от вторжения случайных прохожих с улицы. В Олбани, как в загородном поместье, имелась подъездная дорожка, а у парадных дверей стоял швейцар в дорогой ливрее. В этом комплексе проживали многие знаменитости, и, что самое интересное, там же находились апартаменты леди Оливии Синдерс, о чем Хэрри не имел ни малейшего представления до тех пор, пока ему не поручили это дело. Если разобраться, ничего удивительного в этом не было: обслуживающий персонал здесь был вышколен на диво и умел держать язык за зубами, оберегая покой, частную жизнь и секреты жильцов.

Хэрри лишний раз убедился в этом, когда, переговорив со швейцаром, получил от него лишь ключ к дверям апартаментов Оливии и заверения в том, что «леди редко бывала дома». Судя по всему, коридорные тоже были от Оливии без ума и тщательно хранили ее тайны. Все они в один голос утверждали, что о частной жизни леди Оливии знали только из газет, а потом тоже чуть ли не хором добавили, что не верят, будто она убила принца.

Поскольку Хэрри всех этих людей знал лично уже не один год, ему ничего не оставалось, как утвердиться в мысли, что большего от прислуги ему не добиться. Раздувать всякого рода скандалы было не в духе Олбани, и обслуживающий персонал, как и администрация здания, привычно делал вид, что здесь все спокойно и ничего предосудительного не происходит.

В «Бруксе» Хэрри расположился за отдельным столиком и принялся за еду. При этом он не забывал посматривать на посетителей и прислушиваться к разговорам, которые они вели. Связанный с именем леди Оливии скандал разрастался и уже затронул умы представителей высших сфер. По крайней мере во всех закрытых клубах обсуждению дела леди Оливии ежедневно уделялось никак не меньше пяти минут. Хэрри заканчивал обед и уже приступил к пудингу с джемом, когда получил первый бит конкретной информации по делу Оливии.

– Чудная, чертовски привлекательная девушка, – прозвучал мужской голос у него за спиной. – Бухананы из Сефтон-Парка были с ней просто неразлучны. Не приходится сомневаться – эта трагедия будет для них ударом, особенно для сестер. Вот если бы Оливия после убийства отправилась к ним, ей бы ничего не угрожало: уж Бухананы об этом позаботились бы. Оливия всегда общалась с избранными, потому что сама была отмечена Богом. Бухананы принадлежат к элите, знают, кто чего стоит, и не позволят такой звезде, как Оливия, закатиться, не важно, совершила она убийство или нет. Но я так думаю: глупо было с ее стороны пускаться в бега. Что бы там ни случилось с принцем, она должна была остаться на месте и дать показания. Трусливый все-таки поступок – я побег имею в виду.

– Ты думаешь, это она убила принца, Арчи?

– Рано утверждать что-либо. Однако я так рассуждаю: если Оливия это и сделала, то по той только причине, что ее жизни угрожала опасность. А вообще грязная это история, как на нее ни посмотри.

Хэрри доел пудинг, взял чашку с кофе и отправился в гостиную. Неторопливо потягивая горячий ароматный напиток, он размышлял о прекрасной леди Оливии и о том, как ему быть дальше. Решение пришло неожиданно. Хэрри поставил чашку на столик, поднялся и вышел из клуба: он решил еще раз съездить в апартаменты Оливии в Олбани и тщательно все там осмотреть.




Глава 4


Выяснить, кому принадлежала брошенная на дороге в Сефтон-Парк машина, не составило труда. Очень скоро было установлено, что она зарегистрирована в Лондоне на имя миссис Кэролайн Уосборо, проживающей по адресу: Мейфер, Хейз-Мьюз, дом номер двадцать восемь. Когда полисмен из графства Оксфордшир позвонил ей с известием, что ее машина найдена, выяснилось, что упомянутая дама даже не знала о пропаже своего автомобиля. Когда же ей сообщили, при каких обстоятельствах машина была обнаружена, миссис Уосборо выразила по этому поводу крайнее недоумение и неудовольствие.

Хорошо поставленным голосом, в котором проступали арктический холод и высокомерие, она осведомилась:

– Вы хотите сказать, что мой автомобиль использовался в преступных целях? Какая мерзость! Впрочем, я очень надеюсь, что он по-прежнему в исправном состоянии и вы перегоните его мне в самое ближайшее время.

– Боюсь, мадам, перегнать машину в ближайшее время мы не сможем. Тем не менее я поговорю со своим шефом.

– В таком случае не могли бы вы соединить меня с вашим начальником? Я сама с ним побеседую, – заявила дама.

Трубку взял старший следователь полиции Фред Пайк, который задал миссис Уосборо куда больше вопросов, чем было, по ее мнению, необходимо. Она решила, что полицейский ведет себя излишне въедливо и сует нос не в свои дела, о чем тут же ему и сообщила в самых недвусмысленных выражениях.

– Мой муж вернется домой к четырем. Если вам еще не надоело задавать вопросы, обратитесь к нему. Но машину извольте мне вернуть сегодня же! – С этими словами миссис Уосборо швырнула трубку на рычаг.

– Светская злючка сучка! – таков был вердикт, который вынес ей Фред Пайк.

К тому времени эксперты в Сефтон-под-Горой еще не приехали. Завершив предварительный осмотр машины на месте происшествия, они должны были проследить за ее отправкой в Оксфорд, чтобы там, в полицейском гараже, снова произвести ее осмотр – уже более детальный. Фред Пайк ухмыльнулся: он знал, что миссис Уосборо не получит свой автомобиль еще очень и очень долго. Стоило ему только подумать, в какое волнение она придет при этом известии, как кривая его собственного настроения резко пошла вверх.

Старшему следователю достаточно было бросить на автомобиль один-единственный взгляд, чтобы утвердиться в мысли: интуиция его не подвела, и угон машины сопряжен с иным, возможно, более тяжким преступлением. Связавшись по радиотелефону с департаментом полиции в Оксфорде, он вызвал себе в помощь две дюжины сотрудников, которым велел прочесать лес по обе стороны от дороги. Эксперты прибыли на место в тот момент, когда он отдавал своим людям приказы по телефону. Фред Пайк осознавал, что, если прочесывание леса и опрос местных жителей не дадут никаких результатов, ему придется оформить это дело как банальный угон и, к большому его, Пайка, сожалению, поставить на этом точку.

Через несколько дней эксперты завершили работу. Они подвергли скрупулезному анализу кровавые отпечатки на стекле машины. Выяснилось, что эти отпечатки принадлежат женщине, оставлены ее указательным и большим пальцами и в соответствии с полицейской классификацией относятся к типу «Б». Сотрудники оксфордского департамента не поленились прогнать отпечатки через компьютер, чтобы выяснить, не принадлежат ли они какой-нибудь известной преступнице, занесенной в картотеку, но получили отрицательный ответ. Прочесывание леса и опрос местных жителей также ничего не дали, поэтому вопрос, кто угнал машину, так и остался открытым.

Прошло еще несколько дней. Старший следователь снял людей с дела по расследованию угона, но само дело закрывать не стал.

Фред Пайк был хорошим детективом и не сомневался, что с этой брошенной машиной все не так просто. Он также полагал, что к исчезновению «БМВ» каким-то образом причастна и сама миссис Кэролайн Уосборо. Хотя поначалу миссис Уосборо самым решительным образом потребовала вернуть ей машину, новых звонков с аналогичным требованием от нее так и не поступило.

В последнее время Фред Пайк часто мысленно возвращался к разговору с миссис Уосборо. На взгляд старшего следователя Оксфорда, она разговаривала с ним излишне, даже нарочито грубо, а кроме того, довольно равнодушно отнеслась к известию об угоне своей машины – казалось, обстоятельства угона ее нисколько не занимали. Ей нужно было одно – получить машину обратно. Неожиданно Пайка осенило, что миссис Уосборо была груба с ним намеренно, по какой-то неизвестной ему, Пайку, причине.

Между тем газеты, телевидение и радио были полны сообщений о побеге с места преступления леди Оливии Синдерс, которая, совершив убийство, бесследно пропала, будто растворилась в воздухе. Об исчезновении леди Оливии толковали все, кому не лень. Что с ней? Где она? Может быть, покончила жизнь самоубийством? Или перебралась за границу? «Желтая пресса», раздобыв кое-какие скандальные подробности из жизни Оливии с принцем, смаковала каждую деталь.

Фред Пайк обыкновенно завтракал в маленьком кафе неподалеку от своего офиса. Там подавали лучшую свиную поджарку, какую только можно было получить в Оксфорде за деньги. Кафе Салли Энн посещали также многие офицеры из участка Пайка. Фред предпочитал завтракать с коллегами, нежели вкушать пищу в хаосе, который создавали по утрам четверо его детей, поднимаясь с постели и собираясь в школу.

Подобно прочим офицерам полицейского департамента Оксфорда, Пайк пристально следил за ходом расследования дела леди Оливии Синдерс. Как и у подчиненных, у него имелась собственная версия того, что произошло в ту злополучную ночь убийства принца. Когда Пайк вошел в кафе, сидевшие за столами посетители уже вовсю обсуждали новые подробности дела, почерпнутые из газет. Пайк уселся за стол и тоже развернул газету. Там была напечатана очередная фотография леди Оливии – на этот раз леди запечатлели на ежегодных королевских скачках в Эскоте. Подпись под фотографией гласила, что слева от Оливии находилась достопочтенная миссис Кэролайн Уосборо, а справа – ее муж Джайлз. Принц – опять же если верить подписи – сидел на заднем плане, и его было плохо видно.

– Чтоб меня черти взяли! – воскликнул Фред Пайк, пробежав глазами текстовку под фотографией.

– Что-нибудь случилось, сэр? – осведомился один из его людей, расположившийся за столиком неподалеку.

– Да так, ничего особенного. Если не считать того, что в нашем распоряжении имеется единственная надежная ниточка, которая может привести к Оливии Синдерс. Подумать только – эта улика находилась у нас под носом в течение нескольких дней, а мы ни о чем не подозревали! Пора отправляться в офис. Нужно кое-что уточнить, прежде чем звонить в Новый Скотленд-Ярд старшему следователю Грейвс-Джонсу, который ведет это дело. Повезло парню, ничего не скажешь.




Хэрри Грейвс-Джонс был чересчур улыбчив, хорош собой и слишком изысканно одевался, чтобы серьезные люди могли воспринимать его всерьез. Он не обижался и использовал весь этот данный ему Богом арсенал, чтобы входить в доверие к подозреваемым и их близким. Этому в немалой степени способствовали также его аристократические манеры и полученное в Кембридже образование.

Хэрри Грейвс-Джонса везде, даже в высшем обществе, принимают за своего, говорили о нем в Скотленд-Ярде, и по большому счету так оно и было.

Хэрри поздоровался с одетым в штатское сотрудником полиции, стоявшим на часах у дверей апартаментов леди Оливии, выслушал его доклад, из которого следовало, что за время дежурства ничего достойного внимания не произошло, и вошел в квартиру. С некоторых пор посещение квартиры Оливии превратилось у Хэрри в привычку, которая, впрочем, не отнимала у него много времени, поскольку сам Хэрри жил в том же жилом комплексе, только с другой стороны. Между его жилищем и обстановкой квартиры леди Оливии имелись существенные различия, которые, собственно, и занимали Хэрри более всего.

Включив повсюду свет, он первым делом прошел в гостиную, где остановился, пытаясь представить, что делала леди Оливия, когда возвращалась домой. При ярком свете комната всякий раз оживала, раскрывая перед Хэрри свои секреты и помогая ему проникнуть в сущность той неповторимой индивидуальности, которая еще совсем недавно здесь обитала. «Да, – подумал Хэрри, – эта комната могла принадлежать только леди Оливии, и никому больше».

Гостиная представляла собой просторную комнату с высоким потолком, который подпирали мраморные колонны, и стенами, выкрашенными белой краской с едва заметным кремовым оттенком. Белоснежная мебель была обита кожей, сафьяном и замшей всевозможных оттенков того же белого цвета. В углу стоял белый концертный рояль.

От засилья белого цвета комнату спасали полированный дубовый паркет, яркие восточные ковры, брошенные на пол, и огромная картина Пуссена в позолоченной раме, висевшая на стене. Сохранили натуральный цвет красного дерева маленький столик и придвинутый к нему резной стульчик в противоположном от рояля углу.

Везде, где только можно, были развешаны и расставлены фотографии в серебряных рамках. Имелись также фотографии побольше – черно-белые фотопортреты, сделанные такими прославленными мастерами, как Ив Арнольд, Терри О’Нил, Норман Паркинсон, Бейли и Донован.

Хэрри больше нравились портреты работы Терри О’Нила, которые подчеркивали свойственную натуре Оливии чувственность. Помимо чувственности, фотохудожнику удалось также уловить веселый, легкий нрав хозяйки квартиры и ее любовь к жизни во всех проявлениях. Оливия была, что называется, очаровательная жизнелюбка, такая же примерно, как принцесса Монако Грейс.

Переговорив с несколькими друзьями Оливии, Хэрри пришел к выводу, что ему, старшему следователю Скотленд-Ярда, негласно объявили войну. Казалось, в высшем английском обществе прозвучал тайный призыв «сомкнуть ряды!». Хэрри не обижался. Пожалуй, принятый в высшем обществе кодекс чести, в основе которого лежал принцип «не надо нас задевать, мы – сами по себе», ему даже нравился, хотя подобный подход к жизни и сказывался на ходе его расследования далеко не лучшим образом.

В квартире Оливии чувствовался легчайший, едва ощутимый аромат фиалок. Хэрри одну за другой обошел все комнаты, как делал теперь чуть ли не каждый вечер, и, как всегда, почерпнул новые сведения о своей подопечной. Сведения эти должны были помочь ему ответить на вопрос, почему Оливия убежала с места преступления. У Хэрри не было сомнений: именно она убила принца; он полагал также, что преступление это было совершено из-за страсти, сложного в данном случае чувства, которое заключало в себе любовь и ненависть одновременно. В любом случае, думал Хэрри, убийство не было хладнокровно продумано и подготовлено заранее. Могло статься, эротическая игра, которую затеяли принц и Оливия, достигла такого накала, что она, сама того не заметив, переступила невидимую черту, отделявшую жестокую забаву от кровавого преступления. Свидетельства тому нашлись прямо на месте преступления. Принц был привязан за руки к изголовью кровати, на глазах у него была повязка, а вокруг шеи затянут крепкий шелковый шнурок. Типичный антураж сложного эротического игрища. Лишними казались тут лишь кляп, торчавший у принца изо рта, и нож, которым были взрезаны его запястья.

Хэрри знал о склонности принца к занятиям экстремальным сексом от его брата. Знал он и о страсти леди Оливии ко всему, что было связано с эротикой и чувственной стороной любви. Он был убежден, что Оливия бежала не из страха перед наказанием, но из-за боязни скандала, который бы сделал достоянием общественности секреты ее интимной жизни. Кроме того, как полагал Хэрри, ей не хотелось впутывать в этот скандал своих бывших любовников и многочисленных друзей, чья личная жизнь в результате судебного разбирательства неминуемо сделалась бы объектом самого пристального внимания со стороны бульварной прессы и получила широкую огласку.

До сих пор о леди Оливии не было произнесено ни единого дурного слова. Ее доброта, открытость и живость характера снискали ей всеобщую любовь и популярность. Кроме того, все, кто ее знал, казалось, или были ее любовниками, или стремились ими стать. Хэрри мог это понять, поскольку леди Оливия уже напитала его сердце сладкой отравой. Он находился под воздействием обаяния этой женщины, хотя ни разу в жизни не видел ее во плоти.

Повернув выключатель, детектив некоторое время стоял в темноте, размышляя о светской даме, которая жила в роскошных апартаментах, где на стене висела картина Пуссена стоимостью три миллиона фунтов. Должно быть, и жизнь, которую она вела, тоже была роскошной и, в общем, безмятежной. И вот теперь эта безмятежная жизнь повергнута в руины, Оливия подозревается в убийстве и вынуждена скрываться от преследования. Но куда же она направилась? И где раздобыла деньги на побег? Все ее банковские счета в течение часа после убийства были заморожены, а полиция разыскивала ее по всему миру. Тем не менее, хотя со дня убийства прошло уже две недели, ни малейших следов леди Оливии обнаружить не удалось.

Хэрри знал, что, как это ни печально, придется рассматривать еще и версию о ее самоубийстве. Он задумчиво наморщил лоб: в его голове не укладывалось, что такая жизнелюбивая женщина, как леди Оливия, могла добровольно лишить себя жизни. К тому же, чтобы совершить самоубийство, не стоило ударяться в бега. Нет, решил Хэрри, она бежала потому, что хотела остаться на свободе. Свобода – вот единственная цель, которую она преследовала.

Когда он открыл двери своего жилья и включил свет, то подумал о том, как сильно отличается тут все от квартиры Оливии. И неудивительно: переселившись в апартаменты покойного дядюшки Рэймонда, Хэрри никаких перестановок не сделал. Он не коснулся ни картин, ни мебели даже пальцем, все вещи по-прежнему стояли на своих местах, точь-в-точь как при дядюшке.

Рэймонд любил путешествовать и, возвращаясь из дальних странствий, обязательно привозил с собой какие-нибудь ценные сувениры и предметы искусства. В квартире были древнеегипетские статуэтки, античная бронза, терракотовые вазы с Крита с изображением Минотавра, амфоры времен Римской империи, старинное оружие и яркие дамасские ковры. Дядюшкина мебель датировалась XVIII веком, а висевшие на стенах шелковые драпировки, затканные крохотными маргаритками, по слухам, украшали когда-то гостиную королевы Марии Антуанетты в Версале.

Соответствующим образом была оформлена и спальня, где наиболее выдающимся предметом обстановки справедливо считалась огромная кровать резного дерева в стиле ампир под балдахином из желтого шелка. Хэрри всегда нравилось бывать в доме Рэймонда, и в детстве он проводил здесь немало времени.

Готовить детектив Грейвс-Джонс не умел и не любил. Питался он в основном в ресторанах. Бывали, правда, случаи, когда он приглашал к себе одну из знакомых леди в надежде, что та приготовит ему что-нибудь вкусненькое. Когда знакомых дам рядом не оказывалось, а выходить из дома не хотелось, Хэрри отправлял посыльного за готовой едой из ближайшего китайского ресторанчика.

Из кухни потянуло запахом жареного ягненка. Оттуда же доносились бравурные звуки композиции группы «Пинк Флойд». Хэрри сорвал с себя одежду и швырнул на пол. Потом, крадучись пройдя через маленькую комнату, он на цыпочках вошел на кухню и, подобравшись к Самбелле со спины, заключил ее в объятия.

Самбелла была одной из многих женщин в жизни Хэрри. Эта девятнадцатилетняя красотка с бесконечно длинными ногами считалась самой перспективной и многообещающей топ-моделью Парижа. Мир моды вознес ее на пьедестал из-за эбонитового оттенка кожи, длинного стройного тела, больших миндалевидной формы глаз, высоких скул и на редкость симметричных черт лица. Хэрри встречался с ней редко, поскольку жила она в Париже, но и там ее почти не видели – большую часть года она странствовала по миру, представляя коллекции известных кутюрье. Самбелла и Хэрри были большими друзьями и прекрасными любовниками, но знали, что будущего у них нет, и жили сегодняшним днем. Хэрри был много старше Самбеллы, но он оказался ее первым сексуальным партнером, и она периодически к нему возвращалась.

Она изогнулась в его руках, повернулась к нему лицом, и они поцеловались. Хэрри подхватил ее на руки и отнес в спальню. Когда он положил ее на постель, она вскинула вверх руки и одним движением сбросила с себя белую прозрачную блузку. Потом Самбелла начала что-то говорить, но Хэрри закрыл ей рот поцелуем, а затем прошептал:

– Ш-ш-ш! Ни слова больше. Сначала секс…

Когда Хэрри проснулся утром, Самбеллы рядом с ним уже не было. Остался только запах ее духов – смесь лимонного и жасминового ароматов. Он увидел на подушке ключ и записку. Прочитав записку, Хэрри улыбнулся. Самбелла от него ушла навсегда, напоследок с ним переспав еще раз. Иного, лучшего способа сказать последнее «прости» она не знала. Что ж, Хэрри провел впечатляющую ночь любви, получившую не менее впечатляющее завершение. Он даже испытал к этой совсем еще молодой и очень красивой девушке нечто похожее на уважение – в записке говорилось, что она полюбила суданского дипломата и разрываться между ними двоими не может, да и не хочет.

Хэрри прошел на кухню, отыскивая взглядом следы пребывания Самбеллы у него дома. Таковых не оказалось совсем. Даже оставшиеся от прощального ужина грязные тарелки были тщательно вымыты и поставлены в сушилку. Хэрри согревало чувство благодарности к этой женщине. Они с Самбеллой пережили немало счастливых минут, и вместе им было хорошо. Но тут в его сентиментальные воспоминания властно вторгся пронзительный телефонный звонок.

– Шеф, похоже, мы наконец взяли след. Нам позвонил старший следователь оксфордской полиции. Сказал, что расследует дело о брошенной на дороге машине. Считает, что оно связано с делом Синдерс, – прозвучал в трубке взволнованный голос Сиксмита.

– Через двадцать минут ждите меня в машине у въезда на Виго-стрит, – бросил Хэрри и стал одеваться.




Прежде чем Кэролайн Уосборо взяла трубку, телефон, казалось, раскалился от звонков.

– Могу я поговорить с мистером или миссис Уосборо? – спросил Хэрри.

– Миссис Уосборо у телефона, – последовал ответ.

– С вами говорит старший следователь Нового Скотленд-Ярда Грейвс-Джонс. Насколько я знаю, у вас угнали автомобиль. Был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы нашли сегодня время и позволили мне побеседовать с вами об этом.

– В три часа дня вас устроит?

– Вполне. Всего хорошего. – Хэрри повесил трубку и бросил взгляд на Дженни Салливан и Джо Сиксмита. – Миссис Уосборо сегодня не грубила. Наоборот, была мила и любезна и вовсе не походила на светскую «злючку сучку», как окрестил ее детектив Пайк. Я договорился с ней о встрече на три часа дня. Хочу, чтобы вы оба поехали со мной, прихватив досье на брошенный автомобиль, которое нам переслали по факсу. Изучите его как следует и перед отъездом сообщите мне, что вы обо всем этом думаете.

Хэрри крутанулся на вращающемся стуле и посмотрел в окно. Ему в голову пришла мысль, что миссис Уосборо давно ожидала звонка из Скотленд-Ярда. Когда он позвонил, в ее голосе послышалось облегчение. Похоже, она даже была рада, что полицейские хотят с ней побеседовать.

Хэрри и его помощники подъехали к дому Уосборо в пять минут четвертого. Двери отворил слуга в белоснежном смокинге. Детективы вошли в холл, где бил фонтан, а к стеклянному потолку тянулся экзотический папирус. Хэрри прикинул: квартира Уосборо состояла как минимум из четырех квартир обычной площади.

Слуга провел детективов через холл и впустил в просторную, обставленную элегантной мебелью гостиную. Там их дожидались мистер и миссис Уосборо, а также их адвокат сэр Альфред Менард.

На Кэролайн Уосборо были бежевые свободного покроя брюки и шелковая блузка с приспущенными плечами и широкими, в виде баллончиков, рукавами. Ни красоты Оливии, ни ее молодости у Кэролайн не было, но она все еще оставалась весьма привлекательной и аппетитной женщиной. Когда она поднялась с кресла, лежавшие рядом с ней четверо спаниелей разом задвигались, стали тыкаться носами ей в ноги, а один, самый проворный, сделал попытку вскочить на руки. Кэролайн поймала его в воздухе, рассмеялась, после чего познакомила старшего следователя и его помощников со всеми, кто находился в комнате, включая собачек.

Сиксмит и Салливан переглянулись. После краткой, но исчерпывающей характеристики, которую дал миссис Уосборо Фред Пайк, молодые люди на подобный любезный прием не рассчитывали. Более того, они ожидали, что миссис Уосборо будет держаться с ними подчеркнуто официально и разговаривать, тщательно подбирая слова. Ведь она помогла убийце скрыться с места преступления – так по крайней мере они решили, просмотрев полученные из Оксфорда материалы.

Можно было подумать, Кэролайн Уосборо уловила смущение молодых детективов и решила его усугубить, поскольку стала более любезной:

– Не хотите ли чаю? Скажите, детектив Салливан, вы пьете чай в это время?

Дженни едва не брякнула: «Чтобы вас не затруднять, мэм, я могу пойти и сама его заварить», – но вовремя прикусила язык.

– Мы с удовольствием выпьем чаю, миссис Уосборо. Это очень любезно с вашей стороны, – ответил за всех Хэрри.

Кэролайн позвонила и велела слуге принести чай. Когда все снова уселись за стол, Хэрри взял бразды правления в свои руки.

– Хочу рассказать вам, миссис Уосборо, что нам удалось разузнать о вашей машине. Ее обнаружили рано утром на частной дороге, что ведет из местечка Сефтон-под-Горой в поместье Сефтон-Парк. Дверцы были распахнуты, фары горели, ключи торчали в замке зажигания, а сама машина стояла поперек дороги, закрывая проезд. На стекле водителя были обнаружены кровавые отпечатки пальцев – большого и указательного. Отпечатки принадлежат леди Оливии Синдерс. Кровь относится к группе «0» – аналогичной группе крови леди Оливии.

Хэрри замолчал и внимательно посмотрел на мистера и миссис Уосборо и сэра Альфреда Менарда, пытаясь определить их реакцию на услышанное. Все они сидели неподвижно, как восковые статуи. Хэрри поднялся, прошел к камину, помолчал еще немного, после чего обратился к миссис Уосборо:

– Насколько я понимаю, вы дружили с леди Оливией?

– Да, много лет, – ответила Кэролайн сухим, лишенным всяких эмоций голосом.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали нам, что произошло в ту ночь, когда угнали вашу машину.

Сиксмит и Салливан с восхищением посмотрели на Хэрри. Он вел допрос как истинный мастер своего дела: не либеральничал, но и не бросался в лобовую атаку. Поведав миссис Уосборо, при каких обстоятельствах была обнаружена ее машина, он, однако, не торопился, обвинить ее в оказании содействия преступнице или в сокрытии фактов. Сиксмит, к примеру, повел бы себя куда более агрессивно, а главное – не стал бы раскрывать свои карты и сообщать информацию, связанную с угоном. Для начала он бы спросил, почему миссис Уосборо солгала инспектору Пайку, сказав, что до его звонка не имела представления об угоне.

– Еще бы вам этого не хотеть, – холодно заметила между тем Кэролайн Уосборо, комментируя слова Хэрри, но не давая на них ответа.

Вошел слуга с массивным серебряным подносом, на котором стояли большой серебряный чайник и фарфоровые чашки и блюдца.

Миссис Уосборо сменила гнев на милость, любезно улыбнулась и проворковала:

– А не выпить ли нам сначала чаю, старший следователь? До того, как я начну рассказывать?

Пока хозяйка разливала чай и передавала гостям чашки, в разговор неожиданно вступил ее муж, до сих пор хранивший молчание:

– Вы можете дать нам слово, старший следователь, что все, о чем мы вам сегодня сообщим, не дойдет до прессы?

– Ничего не могу вам обещать, пока не выясню, что именно вы намереваетесь мне сообщить. Только в этом случае я буду знать, смогу выполнить вашу просьбу или нет, – сказал Хэрри, мысленно отметив, что в этот момент мистер Уосборо взглянул на своего адвоката, словно пытаясь заручиться его одобрением.

– Делать нечего, Джайлз, придется рассказывать все, как было. Остается только пожелать, чтобы старший следователь принял все-таки вашу просьбу во внимание, – произнес сэр Альфред.

– Итак, миссис Уосборо? – ледяным голосом сказал Хэрри.

По тону старшего следователя Кэролайн определила, что тот не позволит ей водить его за нос и тянуть время. Сделав несколько глотков чая, она поставила чашку на блюдечко и заговорила:

– Что ж, начну с самого начала. Было около одиннадцати вечера. Мы с мужем находились в постели и читали. Потом Джайлз отложил книгу и уснул. Через некоторое время я услышала, как кто-то забарабанил в парадную дверь. Признаться, ничего особенного я в этом не усмотрела. Как известно, дружба – понятие круглосуточное, и друзья частенько нас навещают, когда проезжают мимо, направляясь в ночной ресторан на углу Беркли-стрит. К тому же мы редко ложимся спать рано, и наши друзья хорошо об этом осведомлены.

У Риверса был свободный день, поэтому открывать двери пришлось мне. Я спустилась в холл, нажала на кнопку «интеркома» и услышала голос гостьи. Это была Оливия. Я сразу поняла, что она сильно взволнована и возбуждена. «Кэролайн, благодарение Господу, ты дома! Прошу тебя об услуге – ты можешь одолжить мне свой автомобиль?» – спросила она. «Входи», – предложила я. Мне вдруг показалось, что она начала паниковать. Но подняться Оливия отказалась. «Не могу. Случилось нечто ужасное, и я не хочу тебя в это впутывать. Мне и машину-то просить у тебя не следовало, просто другого выхода нет. Мне необходимо как можно скорее уехать из Лондона». Сделав паузу, миссис Уосборо продолжила: – Я подумала, что она в очередной раз поругалась с принцем Али. Когда она от него убегала, это означало, что она его боится. Боится, что он может что-нибудь с ней сотворить. Я тоже опасалась за ее безопасность. Принц и вправду приносил ей множество страданий, но ему удалось так крепко ее к себе привязать, что она была просто не в состоянии окончательно уйти от него. Впрочем, Оливия тоже немало досаждала принцу, так что они друг друга стоили.

– Ты сгущаешь краски, дорогая, – мягко сказал Джайлз Уосборо.

Хэрри одарил его нелюбезным взглядом. Зачем он вмешивается, когда Кэролайн Уосборо неожиданно разговорилась и сообщила ему, Хэрри, куда больше, нежели все остальные друзья Оливии, вместе взятые?

– Продолжайте, миссис Уосборо, прошу вас, – попросил старший следователь.

– Больше особенно рассказывать нечего. «Когда ты вернешь мне машину?» – спросила у нее я. «Мне вряд ли удастся это сделать лично. Тебе позвонят и скажут, откуда ее можно забрать. Ты же сделай вид, что машину у тебя угнали, но ты об этом даже не подозревала», – сказала мне Оливия. Я спросила, когда я увижу ее снова, и она ответила: «На этот раз мы расстаемся надолго. Прости меня, Кэролайн». Признаться, после этих слов на сердце у меня защемило. В ее голосе была бездна отчаяния… Я попросила Оливию подождать. Сказала, что возьму ключи и брошу их ей в окно. Я нашла ключи, но потом мне в голову неожиданно пришла мысль, что она, возможно, нуждается в деньгах. Открыв окно, я перегнулась через подоконник и спросила, не нужны ли ей деньги. «Ох, я об этом как-то не подумала. Да, нужны. Дай мне все, что у тебя есть», – сказала она.

Миссис Уосборо помолчала и вздохнула.

– Именно в эту минуту я поняла, что дело куда серьезнее, чем мне показалось вначале. Оливия была не просто напугана, она была в отчаянии, как будто ей угрожала какая-то страшная опасность. Возможно даже, речь шла о ее жизни и смерти. Я бросилась к себе в спальню и хотела было разбудить Джайлза, как вдруг поняла, что нельзя терять времени. Открыв встроенный в стену сейф, я достала оттуда две пачки банкнот, потом положила деньги и ключи от машины в коробку из-под обуви, снова спустилась в фойе и бросила коробку в окно. Уж и не знаю почему, но напоследок я ей крикнула: «Беги в полицию. Там тебе помогут!» Оливия же засмеялась сквозь слезы и ответила: «Увы, дорогая, теперь полицейские – худшие мои враги, до конца жизни. Благослови тебя Бог за то, что ты оказалась дома и помогла мне. Если тебя спросят, говори, что меня ты не видела, а про угон машины ничего не знаешь. Тебе позвонят и скажут, где она. Что касается денег, свяжись с моим адвокатом сэром Джонатаном Коветтом. Он их тебе вернет». Потом она послала мне воздушный поцелуй и исчезла. Я никак не могла уснуть: ужасно за нее беспокоилась. Все произошло так быстро и так неожиданно. Сколько же все это длилось? Минут пять – десять, не больше. Мне не хватило этих нескольких минут, чтобы обдумать случившееся. В самом ли деле Оливии угрожала опасность или мне так только показалось? Но я знала одно: моя подруга в беде и я должна ей помочь. И помогла, не рассуждая, не задумываясь о последствиях. Когда Джайлз утром проснулся, я рассказала ему о ночном происшествии. Он очень расстроился, когда узнал, что Оливии, возможно, угрожает серьезная опасность. Но он, как и я, полагал, что она бежала от гнева принца Али. Обдумав все как следует, мы потом даже порадовались за нее: решили, что она наконец нашла в себе силы порвать с ним. Кроме того, Джайлз сказал, что, если мы хотим держаться от этого дела в стороне, самое разумное поступить так, как советовала Оливия.

Хэрри перебил Кэролайн – в первый раз за все время разговора:

– А когда вы узнали, что Оливию подозревают в убийстве ее любовника, принца Али? – спросил он.

– Когда Джайлз, прихватив собак, отправился на прогулку вокруг Беркли-сквер. По дороге он купил утренние газеты, а потом вернулся домой, чтобы приготовить завтрак. Узнав из газет о том, что случилось, мы пришли в ужас. Зато лучше стали понимать, почему Оливия отказалась войти в дом и ни словом не обмолвилась о произошедшем. Она не хотела втягивать нас в этот скандал. Кроме того, у нее просто не было времени на разговоры.

– О том, что она появилась у нас в ночь убийства, мы никому не говорили. Ни друзьям, ни тем более полиции. Мы вообще решили об этом помалкивать и ничуть не раскаиваемся в содеянном. Сэр Альфред, однако, нас предупредил, что, если полиция до нас все-таки доберется, нам придется рассказать о случившемся. Ну вот, теперь вы все знаете, – подытожил Джайлз.

– А вам не приходило в голову, что вас могут привлечь к ответственности за сокрытие фактов и помощь преступнице? – вмешался в разговор пылавший праведным гневом Джо Сиксмит.

Хэрри выразительно на него посмотрел, взглядом предлагая замолчать.

– Вы что же, действительно собираетесь предъявить подобные обвинения моим клиентам, старший следователь? – сухо осведомился сэр Альфред.

– Позвольте задать вам еще несколько вопросов, миссис Уосборо, – сказал Хэрри, оставляя вопрос сэра Альфреда без внимания.

Кэролайн вопросительно посмотрела на своего адвоката. Тот утвердительно кивнул, давая ей понять, что на вопросы старшего следователя отвечать необходимо.

– Говорите, моя дорогая. Ведь вам нечего скрывать, правда?

– Стало быть, если бы мы не приехали к вам сами, вы продолжали бы хранить молчание. Я вас правильно понял, миссис Уосборо? – уточнил Хэрри.

– Вы правильно меня поняли, старший следователь, – подтвердила Кэролайн.

– Значит, вы, подобно вашим друзьям, решили изо всех сил тянуть время, чтобы дать возможность Оливии ускользнуть от преследователей?

– Именно. Что еще может сделать друг ради близкого человека, которому требуется время, чтобы выпутаться из затруднительного положения? Мы, однако, продолжаем надеяться, что Оливия со временем одумается, вернется в Англию и предстанет перед судом, чтобы изложить свою версию случившегося и оправдаться.

– Сколько денег было в коробке из-под обуви, миссис Уосборо?

– Десять тысяч фунтов, – ответил за жену Джайлз.

– По нашему требованию все счета леди Оливии заморожены. Так что с этими деньгами ей далеко не уйти. Если, конечно, не найдется какой-нибудь доброхот вроде вас, который снабдит ее средствами. Но мы все равно ее поймаем, и тогда правосудие осуществится, – с пафосом произнес Хэрри.

При этих словах на лицах друзей леди Оливии проступило выражение неприязни и страха, что не ускользнуло от внимания детективов.

«Черта с два вы ее поймаете, ублюдки!» – вот что они сейчас думают, решил Джо Сиксмит.

Хэрри переключил внимание на сэра Альфреда:

– Я не стану возбуждать дело против ваших клиентов. В этом нет необходимости, поскольку, как мне кажется, миссис Уосборо оказала леди Оливии услугу до того, как узнала, что ее подозревают в убийстве принца.

Поднявшись со стула, Хэрри пожал руки супругам Уосборо и сэру Альфреду.

– А что же пресса? – спросила Кэролайн.

– Даю вам слово, что от нас журналисты ничего не узнают.

Когда детективы попрощались с хозяевами, Джайлз и сэр Альфред выразили желание проводить гостей до двери. Распахнув дверную створку, Джайлз повернулся к Хэрри и спросил:

– Есть какие-нибудь сведения об Оливии?

– Никаких. Леди бесследно исчезла, – ответил Хэрри.

– Есть опасения, что после убийства принца Оливия может отважиться на некий красивый жест, – пробормотал Джайлз.

– Что же это за жест такой, позвольте узнать? По-моему, в ее положении самое разумное – сдаться властям.

– Она может, фигурально выражаясь, броситься на меч. Если, конечно, уже на него не бросилась, – заявил Джайлз Уосборо.




Глава 5


Старший следователь Фред Пайк познакомился с владельцем паба «Фокс», когда он, Пайк, нагрянул со своими людьми в Сефтон-под-Горой, обошел там дом за домом, расспрашивая жителей, а потом обследовал Сефтон-Парк и прилегавшие к нему лесные угодья в поисках улик, которые помогли бы установить личности неизвестных, бросивших свой автомобиль посреди дороги. Джетро подозревал, что, хотя инспектор и его помощники проделали отличную, на высоком профессиональном уровне работу, ничего определенного им узнать не удалось, а это его, Джетро, устраивало как нельзя лучше.

На фоне поднявшейся газетной шумихи об исчезновении Оливии случай с брошенной машиной стал постепенно отступать на второй план, и по этой причине у большинства местных жителей складывалось впечатление, что забытый на дороге автомобиль и исчезновение леди Оливии никак не связаны между собой.

Фред Пайк не торопился говорить Джетро о том, что он нашел-таки ниточку, которая связывала брошенный автомобиль и пропавшую женщину воедино. Досужие рассуждения о братстве законников и о том, что полицейский в отставке остается полицейским до конца своих дней, мало его трогали. Он рассматривал Джетро как одного из возможных свидетелей, и не более того. Как Фред и ожидал, показания Джетро и остальных обитателей Сефтона-под-Горой не позволили расследованию ни на йоту продвинуться вперед, а потому снабжать Джетро дополнительной информацией по делу леди Оливии старший следователь Оксфорда не посчитал нужным.

Сидя у себя в кабинете и размышляя над всем этим, Фред Пайк улыбался по той, наверное, причине, что ему удалось оставить бывшего полицейского в неведении о реальном положении дел.

Впрочем, имелась еще одна причина, чтобы не вдаваться в пространные беседы с Джетро, – показания почтальона. Тот заявил, что утром, когда обнаружил машину, он видел в лесу неизвестного ему человека с собаками Джетро, и добавил, что владелец паба своих собак прежде никому не доверял.

Недавно Фред ездил в Лондон на встречу с Хэрри Грейвс-Джонсом и его командой. Лондонцы поздравили старшего следователя Оксфорда с удачей: как-никак Пайк без посторонней помощи обнаружил связующую нить между брошенной машиной и исчезновением леди Оливии. Поездка произвела на Фреда незабываемое впечатление: он и представить себе не мог, что в расследовании этого дела задействовано такое количество людей. В Лондоне ему дали понять, что если следы беглянки и можно отыскать, то скорее всего это удастся сделать в Сефтоне-под-Горой.

Фред думал, что Хэрри, Джо Сиксмит и Дженни Салливан обоснуются в Оксфорде, и был разочарован, когда Хэрри поставил его в известность о намерении устроить свою штаб-квартиру непосредственно в Сефтоне-под-Горой, другими словами, в пабе «Фокс».

Сняв трубку, Фред набрал номер «Фокса» и попросил подозвать к телефону Джетро.

– Ну, Джетро, как идут дела? – спросил Фред. – Комнаты наверху все заняты?

– Нет, но народу в пабе по-прежнему много.

– Вот и отлично. Стало быть, три спальни на втором этаже свободны – я вас правильно понял, приятель?

– И гостиная тоже.

– Отлично. Хочу снять у вас все эти помещения с сегодняшнего дня и на неопределенное время. На имя Грейвс-Джонса. Для моих друзей из Лондона. Вот, собственно, и все. Разговор на этом заканчиваю, поскольку дел по горло.

Услышав гудки, Джетро повесил трубку и неторопливо допил крепкий кофе, в который предварительно плеснул виски.

Люди из Нового Скотленд-Ярда, не иначе, подумал он. И наверняка в связи с делом об исчезновении Оливии. Парням из Лондона удалось пронюхать, что Оливия обыкновенно укрывалась от треволнений лондонской жизни именно в Сефтоне-под-Горой.

Джетро после первой встречи с Пайком понял, что старший следователь что-то недоговаривает, и испытывал из-за этого некоторое раздражение. С другой стороны, мысль о том, что сыщики из Нового Скотленд-Ярда будут жить под его крышей и он сможет наблюдать за их работой, вызывала у него приятное возбуждение и заставляла быстрее биться сердце.

Джетро, как и Пайк, не особенно верил во вселенское братство полицейских и, как хозяин деревенского паба, более всего заботился о спокойствии и благополучии местных жителей. Тем не менее возможности пообщаться с лондонскими сыщиками он бы не упустил ни за что на свете.

«Что ж, придется на время подружиться с этими парнями», – подумал с довольной улыбкой Джетро, но тут же дал себе зарок, что никакой полезной информации ни от него, ни от жителей деревни лондонцы не получат.

Джетро позвонил по нескольким местным номерам, договариваясь с их абонентами о разного рода поставках, – так он делал всякий раз, когда появлялась перспектива сдать комнаты. Затем, пройдя на кухню, он объявил поварихе Селине Мейберри и Чиппи Косби, ее помощнице, что комнаты на втором этаже сданы. Унылых вздохов не последовало, женщины заулыбались. Когда Джетро сдавал внаем комнаты, прислуга обычно радовалась. Жильцы у Джетро были большей частью именитые, и по этой причине, когда появлялись гости, самооценка не только у хозяина заведения, но и у его прислуги повышалась.

В общем, в деревне Джетро уважали прежде всего потому, что он превратил свой паб в центр местной общественной жизни. Не все, правда, разделяли моральные принципы Джетро, но недругов у него не было. Он был щедр, относился к обитателям деревеньки по-дружески и всегда был готов отстаивать их интересы. В таком небольшом местечке, как Сефтон-под-Горой, люди всегда знали, что происходит в деревне, отлично друг с другом уживались и, в сущности, являлись членами одной большой семьи. В то же время вмешиваться в частную жизнь своих собратьев, а уж тем более осуждать их было здесь не принято. В деревне не нашлось бы ни единого жителя, который бросил бы в Джетро камень за то, что тот вечно старался повысить статус своего паба и превратить его чуть ли не в частный загородный клуб. И всем, конечно, очень нравилось, что своим Джетро всегда делал скидки.

Большей частью комнаты на втором этаже «Фокса» снимали мужчины. Кроме того, что арендовали жилье, они брали у Джетро на прокат удочки, чтобы порыбачить, или охотничьи ружья, если им хотелось пострелять дичь в компании с Бухананами и их приятелями. Джетро предоставлял своим постояльцам еще и стол, причем очень неплохой. Об этом прекрасно знали некоторые маститые писатели, время от времени останавливавшиеся в «Фоксе», чтобы провести несколько не обремененных заботами дней в буколической идиллии английской глубинки.

Джетро, в прошлом детектив, а ныне любитель водить компанию с сельской знатью, почитатель Шекспира и игры на лютне, был столпом местного общества, а в качестве такового не мог себе позволить, чтобы люди из Нового Скотленд-Ярда хотя бы в малейшей степени побеспокоили своим присутствием обитателей Сефтона-под-Горой.

К счастью, вышло так, что волноваться из-за вторжения лондонских детективов Джетро не пришлось. Они в еще большей степени, нежели владелец паба, были убеждены, что им необходимо вести себя достойно и скромно, не нарушая местных традиций.

Когда Джо Сиксмит переехал через маленький, сложенный из камня мост, от которого до Сефтона-под-Горой было уже рукой подать, роскошное оксфордширское утро клонилось к полудню. Деревья, выстроившиеся по краям узкой дороги, выглядели как на картинке, а само местечко оказалось точь-в-точь таким, как Джо и ожидал. У него даже появилось чувство, что он вторгается на территорию отгороженного от всего мира заповедника, где царит изумительный покой и живут люди, не имеющие представления о том, что на свете существуют секс, преступления и скрывающиеся от правосудия женщины.

План начальника обосноваться в этом идиллическом уголке вызывал у Сиксмита противоречивые чувства. Он уже начал скучать по коллегам из Лондона, по центральному офису, заставленному компьютерами и факсами, по бесконечным трелям телефонных звонков и, что самое смешное, по рутинной бумажной работе и огромной доске объявлений, на которой через короткие промежутки времени вывешивались все новые сведения по делу Оливии. По замыслу Грейвс-Джонса центр расследования этого сложнейшего дела должен был переместиться в Сефтон-под-Горой, но Джо сильно сомневался, что в подобном захолустье сыщикам удастся достичь заметного успеха.

Команда Хэрри Грейвс-Джонса прикатила на двух машинах. В первой, как уже было сказано, приехал Сиксмит, а во второй – бежевой «бургард-изабелле» с обитыми темно-синим сафьяном сиденьями – сам старший следователь с Дженни Салливан. Когда шеф и его помощница вышли из роскошного автомобиля, Джо не смог сдержать довольной улыбки: что и говорить, у Грейвс-Джонса имелся стиль, причем стиль безупречный – неброский и изысканный, как обводы его антикварной «бургард-изабеллы», которую по просьбе шефа Джо часто приходилось водить. Признаться, Сиксмит даже немного удивился, что на этот раз Хэрри доверил управление своим бежевым чудом Дженни Салливан, но со старшим следователем всегда получалось так: он был, что называется, человеком нестандартных решений и поступков. Для Джо, во всяком случае, шеф все еще оставался существом загадочным, о чем он и поведал Дженни Салливан, когда та перешла работать в их отдел.

– Только не делай глупостей и не пытайся его раскусить. Все равно тебе это не удастся, – заявил Сиксмит коллеге. – Твое дело – слушаться и брать с него пример. Тогда сама не заметишь, как под его чутким руководством вырастешь…

Грейвс-Джонс давал распоряжения:

– Зайдите в паб, Дженни, и впишите наши данные в книгу для приезжающих, затем зарезервируйте для нас на час дня столик для ленча. После этого поднимитесь в комнаты наверху и велите перенести туда весь наш скарб, включая факс и компьютеры, а также обеспечьте нам прямую линию со Скотленд-Ярдом. Последнее сделайте как можно быстрее, но без лишней суеты. Вообще старайтесь вести себя как можно скромнее и не привлекать к своей особе внимания. Что касается меня, то я отправлюсь на прогулку. Если возникнут проблемы, звоните Фреду Пайку. Из этого, однако, не следует, что он должен торчать тут постоянно. Я согласен видеть его здесь только при одном условии – если нам потребуется помощь. Если вам понадобится электрик, телефонный мастер или еще кто-нибудь, попросите содействия у хозяина паба. Разговаривая с людьми, старайтесь быть любезнее. И ради Бога, избегайте официоза!

Джо Сиксмит понравился владельцу «Фокса» сразу, как только появился в дверях паба. Джетро тут же смекнул, что перед ним один из парней из Нового Скотленд-Ярда. Лондонскому детективу было около тридцати, и одет он был настолько изысканно, что Джетро поначалу решил, что парень – голубой. Впрочем, заметив, каким взглядом он одарил суетившуюся у стойки барменшу Ханну, Джетро мигом изменил свое мнение. Между тем Сиксмит подошел к Джетро, поздоровался с ним и представил ему Дженни. Джетро пожал детективам руки.

В пабе не было ни единой живой души, кроме владельца и обслуживающего персонала, поэтому Сиксмит сказал:

– Мы решили обосноваться здесь, в вашем пабе. – С этими словами он выхватил из кармана полицейский жетон и сунул его Джетро чуть ли не под нос.

– И какое же дело вы расследуете? – спросил Джетро, хотя прекрасно знал, что лондонцы ищут Оливию.

– Послушайте, мистер Уайли, – сказал Джо, – нам даны инструкции сохранить по возможности причину нашего пребывания здесь в тайне. Наш шеф в настоящий момент отправился на прогулку по деревне. Когда вернется, спросите у него. У нас же с Дженни сейчас множество дел: нужно перетащить наверх оборудование и подключить его, поэтому нам понадобится ваша помощь.

Это было все, что сказал лондонец, но Джетро его слова взволновали. В нем снова пробудился инстинкт сыщика, и он едва не забыл, что помогать лондонским детективам в поимке Оливии в его планы вовсе не входило. Это не входило в планы ни одного из жителей деревни, но они молчали, поскольку считали, что здесь и говорить-то не о чем.

Противоречивая натура Джетро взыграла. Он уже ощущал себя своего рода двойным агентом, который вступает в игру с силами правопорядка, чтобы разрушить их козни и спасти Оливию от ареста. В следующее мгновение, однако, Джетро напрочь забыл обо всех на свете играх с законом: с болью в сердце он вдруг осознал, что ему вряд ли придется когда-нибудь увидеть Оливию или хотя бы получить от нее весточку.




Хэрри Грейвс-Джонс прогуливался по деревне и здоровался с жителями, которые сразу уяснили себе, что этот мужчина – один из новых постояльцев Джетро.

Осмотревшись, Хэрри пришел к выводу, что в здешних видах куда больше романтики, нежели во всех картинках с изображениями английской глубинки, которые наклеивают на коробки шоколадных конфет. Это местечко было красиво по-настоящему и не соответствовало сложившемуся в сознании горожан стереотипу. Жизнь здесь на первый взгляд и впрямь была идиллической, но темп ее по сравнению с ритмами города казался чрезвычайно замедленным. Хэрри неторопливо продефилировал мимо старинного здания школы, с удовлетворением отметив, что она все еще функционировала, хотя и была закрыта на летние каникулы.

На боковой улице он наткнулся на лавку мясника и ухмыльнулся при виде ее владельца, на голове которого красовалась широкополая соломенная шляпа, доставшаяся, по-видимому, ему по наследству. Через улицу находилась лавка зеленщика, в которой торговали овощами и зеленью, выращенными на здешних огородах.

Вернувшись в центр, Хэрри встретил несколько жителей с корзинками, с какими обычно ходят на рынок. Его внимание привлекли совсем еще крохотные ребятишки, без взрослых направлявшиеся по своим делам. В городе подобное положение вещей было бы недопустимым, но здесь воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Потом Хэрри устремил взгляд на высокую стройную женщину с иссиня-черными волосами, перевязанными черной шифоновой лентой. Бант на ее затылке подпрыгивал вверх-вниз с каждым ее шагом. Дама была одета в белое платье из хлопка, и ее фигура весьма соблазнительно обрисовывалась под тонкой материей. Женщина была исполнена чувственности и страстности до такой степени, что это бросалось в глаза. Уж если Оливия и обратилась к кому за помощью, подумал старший следователь, то скорее всего к такой вот леди, столь же страстной и чувственной, как и она сама.

Хэрри полюбовался сексапильной незнакомкой с миндалевидными черными глазами и улыбнулся. Проследовав к пруду, он уселся на старенькую скамеечку, вытянул ноги и, нежась в лучах солнца, погрузился в размышления об Оливии. Нет, в самом деле, кто мог прийти ей на помощь в этом местечке? Разумеется, человек или люди, достаточно ей преданные, те, кто не побоится, что их обвинят в пособничестве преступнице.

Поднявшись, Хэрри двинулся в тот конец деревни, откуда начиналась злополучная дорога, на которой был обнаружен брошенный автомобиль. Женщина в белом платье взглянула на него в упор, и тут он узнал ее: это была знаменитая феминистка и писательница, чьи фотографии частенько появлялись на обложках журналов, в которых она публиковала свои статьи и эссе, направленные против мужского шовинизма и прославлявшие свободную чувственную любовь и радости жизни.

Хэрри снова улыбнулся, еще шире прежнего, и попытался вспомнить, как ее зовут, но безуспешно. На ум пришло недавнее телевизионное шоу, где эта женщина излагала свои теории и отвечала на вопросы телезрительниц. Помнится, Хэрри тогда еще охарактеризовал ее мысленно как шарлатанку, но чрезвычайно умную и привлекательную. По мнению Хэрри, она относилась к тому поколению женщин, которые унаследовали права, добытые усилиями феминисток семидесятых, и теперь просто не знали, что, собственно, с этими правами делать. И все же женщина понравилась Хэрри, он даже решил познакомиться с ней поближе: во-первых, с ней наверняка было приятно поболтать, ну а во-вторых, она как раз относилась к тому типу женщин, которые могли протянуть руку помощи Оливии.

Остановившись рядом с ней, Хэрри сказал:

– Доброе утро.

– Привет, – ответила Маргарет и широко улыбнулась.

– Не желаете ли выпить со мной кофе в чайной мисс Марбл? – предложил детектив.

– У нее подают отличные ячменные лепешки, и я, когда бываю в деревне, обыкновенно захожу к ней около одиннадцати, но только после того, как покормлю уток. Что же до вашего предложения, то я склоняюсь к тому, чтобы его принять, но не раньше, чем узнаю, кто вы, собственно, такой. – Сказав это, Маргарет направилась к пруду.

Хэрри последовал за ней.

Вынимая из висевшей у нее на руке корзинки кусочки хлеба и крошки засохшего пирожного, Маргарет задумчиво бросала их в воду. Хэрри тоже сунул руку в ее корзинку и подцепил целую пригоршню крошек.

– Не возражаете? – спросил он, прежде чем швырнуть хлеб в воду. – Меня зовут Хэрри. Я остановился в «Фоксе» и пробуду в деревне несколько дней.

– Кембридж, – произнесла Маргарет.

– Совершенно справедливо. Как вы догадались?

– Небольшой лингвистический анализ, плюс галстук, который носят выпускники этого заведения, – ответила она и рассмеялась.

– Это не мой, а моего покойного дяди. Но в остальном вы правы: я действительно окончил Кембридж.

– Кстати, я тоже. Приятно встретить выпускника своей «альма-матер». По этой причине я принимаю ваше приглашение. Меня зовут Маргарет Чен.

«Чрезвычайно привлекательный мужчина, – подумала она. – И не только физически. Он отлично держится, и у него есть вкус».

На Хэрри была голубая рубашка, «кембриджский» галстук, твидовый пиджак от «Хэрриса» и светло-серые фланелевые брюки с манжетами.

Присмотревшись к новому знакомому внимательнее, Маргарет пришла к выводу, что у него еще и море обаяния и человек он, похоже, весьма неординарный.

Утки подплыли к самой кромке пруда, и Маргарет, прервав размышления, принялась их кормить. Ее примеру последовал Хэрри, и скоро они с Маргарет, наблюдая за забавными движениями и ужимками пернатых, смеялись чуть ли не в унисон, будто были знакомы уже тысячу лет.

– Вы видели?! – воскликнула Маргарет. – Этот маленький гаденыш меня ущипнул? Его зовут Вольфганг – это я его так назвала. Настоящий мужской шовинист – вечно норовит вырвать корм у меня прямо из рук, да еще и укусить! Есть еще один селезень – мой приятель и сторонник, но он всегда опаздывает и не может меня защитить.

Между тем «гаденыш» Вольфганг, воспользовавшись тем, что Маргарет низко склонилась к воде, ухватил клювом край черной шифоновой ленты, которой она подвязывала волосы, сорвал ее и отплыл с добычей на середину пруда. Маргарет всплеснула руками, одним движением выбросила оставшиеся крошки из корзинки в пруд, после чего взяла Хэрри под руку.

– Придется вам нанять лодку, мистер. Этот черный шарфик чрезвычайно мне дорог.

Через полчаса вымокший и не слишком презентабельный шарфик лежал на дне корзинки, Маргарет же и Хэрри рука об руку вошли в двери чайной мисс Марбл. Это было небольшое, уютное помещение с покрытыми кремовыми скатертями столами. В центре каждого столика стояли вазочки со свежесрезанными цветами.

После того как Маргарет представила Хэрри мисс Марбл и сообщила, что он пробудет в Сефтоне-под-Горой несколько дней, они уселись за столик у окна. Даже Хэрри, который любил сладкое и хорошо разбирался в пирожных, был поражен, заметив в меню такие кулинарные изыски, как пирожные со сливками в шоколадной глазури, пирожные с кофейным кремом и булочки из слоеного теста с земляничным вареньем.

– Прямо глаза разбегаются, – сказал он мисс Марбл. – Не знаю, что и выбрать…

Седовласая леди сдержанно улыбнулась и ответила:

– Да уж, выбор у нас не меньше, чем в кондитерской на Пиккадилли. Когда здесь бывают американцы, они обычно заказывают все подряд, чтобы ничего не упустить. Но мы на этот случай приберегаем маленькие порции, чтобы любой мог понять, что ему по вкусу. Хотите пробных малюток? Что же касается мисс Маргарет, то ее вкусы я знаю – как всегда ячменные лепешки, я полагаю? Наша Маргарет любит именно их…

По мнению Хэрри, Маргарет пользовалась в деревне популярностью. Во всяком случае, когда мисс Марбл упомянула о ее любимых ячменных лепешках, дамы, что сидели вокруг, согласно закивали и заулыбались, хотя продолжали хранить молчание.

Воцарившаяся тишина, на взгляд Маргарет, ничего хорошего не сулила, поскольку свидетельствовала о том, что старожилы деревни ее общения с чужаком не одобряют, чего, разумеется, Хэрри знать не мог.

Зато Хэрри сразу же заметил, как изменилось выражение лица Маргарет.

– Это вы из-за шарфика расстроились? Подумаешь! Мало ли на что способны утки? Я тоже всегда их любил, хотя они временами приносили мне подобные огорчения.

Маргарет поняла, что он пытается поддержать ее, правда, немного по-детски, но все-таки…

– Скорее, это из-за вашего галстука. По-моему, вам следует засунуть его в карман и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Застегнутый наглухо воротник рубашки может свидетельствовать о том, что вы приехали к нам… хм… с официальной миссией.

Маргарет произнесла все это с веселой улыбкой и была весьма удивлена, когда Хэрри не ответил ей тем же.

– Какая вы наблюдательная дама… Вы всегда такая или проявляете повышенное внимание именно ко мне? – спросил он.

Сара Марбл в эту минуту подкатила к ним столик на колесиках, и Маргарет, заметив, что та в затруднении, принялась ей помогать. Когда пирожные были разложены по тарелкам, а кофе разлит по чашкам, она уселась на свое место и посмотрела Хэрри в глаза.

– Да, я такая… подозрительная… а что? – спросила она, откинувшись на спинку кресла, после чего добавила: – Похоже, вы приехали сюда не только для того, чтобы ловить форель, и это мне не нравится.

– А что вам, собственно, не нравится?

– Мне не нравятся элегантные горожане, которые вторгаются в жизнь моей родной деревни, чтобы внести сумятицу в спокойное существование ее жителей. Возможно, вы с этим никак не связаны, но дурное предчувствие меня не оставляет…

– Возможно, элегантные горожане вторгаются сюда именно по той причине, чтобы всего этого избежать, – сказал Хэрри.

Ответ собеседника сразил Маргарет наповал. Она почувствовала, как в ее сердце стал заползать страх.

– Может, вы поясните, о чем говорите?

– С огромным удовольствием. Я – старший следователь Хэрри Грейвс-Джонс. Приехал сюда с двумя своими коллегами из Нового Скотленд-Ярда, чтобы возглавить расследование по делу об исчезновении леди Оливии Синдерс.

– Вы, должно быть, шутите, – сказала Маргарет, которая никак не могла поверить, что ее новый элегантный знакомый и Скотленд-Ярд, о котором он упоминал, имеют между собой нечто общее.

– Нет, я не шучу, – холодно произнес Грейвс-Джонс и отправил в рот кусок пирожного.

Чтобы выиграть время, Маргарет намазала ячменную лепешку маслом и положила на нее кусочек персика. Все это выглядело прекрасно, но на вкус отчего-то отдавало пеплом. Продолжая упорно жевать потерявшее всякую притягательность лакомство, она то смотрела на своего собеседника в упор, то поглядывала в окно.

– Стало быть, говорить мы не собираемся? – заметил с улыбкой Хэрри Грейвс-Джонс.

– Об этом случае? Не понимаю, какое он имеет к нам отношение, – сказала Маргарет, выдержав паузу.

– Самое прямое. У вас на дороге была найдена машина, которая, как выяснилось, принадлежала миссис Кэролайн Уосборо. Нам не составило труда протянуть ниточку от этой дамы к леди Оливии, не говоря уж о том, что отпечатки пальцев Оливии были найдены на стекле кабины водителя. Следует вывод, что она сама или с помощью какого-то человека приехала сюда. Для того, возможно, чтобы попросить у местных жителей помощи. Согласитесь, Сефтон-под-Горой – удобное местечко, чтобы укрыться. Не буду говорить, как мы пришли к этому выводу, но заверяю вас, что сомнений в Скотленд-Ярде по этому поводу нет. Ведь здесь многие знали леди Оливию, не так ли? Возможно, и вы, Маргарет, тоже?

– Не стоит строить догадки, старший следователь. Скажу сразу: уж если бы Оливия обратилась ко мне, я бы ей не отказала. Дело лишь в том, что она помощи у меня не просила.

– К чему этот официоз? Называйте меня просто Хэрри. Мне кажется, мы друг другу понравились, а потому давайте называть друг друга по имени. Признаюсь, версия состоит в том, что Оливия, рассчитывая скрыться от полиции, направилась в эту деревню, где кто-то спрятал ее или даже помог сбежать за границу.

– Это вы так утверждаете. А я, в свою очередь, считаю, что это невозможно. Ту самую ночь, о которой вы не упоминаете, но которую имеете в виду, мы провели в Сефтон-Парке. Мы – это ее ближайшие друзья и знакомые: Бухананы, я, ну и все остальные… Никто из нас тогда не мог знать о брошенной на дороге машине. Если Оливия и ехала тогда по этой дороге, мы, как и вы, не в состоянии понять, отчего она или те, кто ехал вместе с ней, бросили машину на дороге. Очень может быть, что Оливия и в самом деле направлялась к нам за помощью, но в последний момент поняла, что не стоит впутывать в эту историю друзей. Возможно, она оставила машину на дороге как приманку – ну, чтобы отвлечь внимание полиции и выиграть время для побега…

– Очень может быть, Маргарет, что все именно так и было. Но возможно и другое: кто-то в деревне решил сделать из вас козлов отпущения, а сам при этом помогал Оливии. Ведь что для Оливии было главным? Скрытность. Скрытность входила в расчеты и тех людей, которые помогли Оливии сбежать. Подумайте об этом, Маргарет, хорошенько подумайте. В частности, о том, какую жизнь она будет вести, даже если ей и удастся скрыться от правосудия? Прежде всего за ней будет охотиться полиция всего мира. Но не это самое страшное. За ней будет охотиться секретная служба убитого ею принца, а уж она, эта служба, спуска ей не даст. Если Оливию поймают, она будет казнена, и смерть ее будет ужасна. В том, конечно, случае, если им удастся заполучить девушку раньше нас, англичан. Маргарет, я прошу вас только об одном – дайте нам возможность выйти на Оливию раньше, чем на нее выйдут эти субъекты. Это ее единственная надежда на справедливый суд.

– Вы называете британское правосудие справедливым?! – вспылила Маргарет. – По-моему, это порождение дьявола. А Оливия, да будет вам известно, не сможет с ним тягаться. Она не выживет в тюрьме. Скорее всего она и бежала по этой причине. Но я скажу вам кое-что еще: не смейте тревожить тех, кто обитает в Сефтоне-под-Горой. Заранее говорю: вы проиграете. В поисках несчастной беглянки вы разворошите здесь осиное гнездо и, сами того не желая, сделаете всеобщим достоянием сведения, от которых многие придут в ужас.

– Ума не приложу, с чего вы на меня так взъелись? – пробормотал Хэрри. – Надеюсь, не по той причине, что я хочу арестовать вашу подругу, которая убила человека? А ведь как-то раз я слышал, что по телевизору вы провозглашали: нет преступления хуже человекоубийства. Сильное было заявление, ничего не скажешь. Или вы вдруг изменили свое мнение, когда узнали, что дело касается вашей подруги? Вы, знаете ли, умеете убеждать людей в своей правоте, но, похоже, истины, которые вы проповедуете, не относятся к близким вам людям? Стало быть, все, что вы говорите, обман? Или поставим вопрос иначе: в ваших рассуждениях семьдесят пять процентов обмана, десять процентов милых глупостей, а все остальное – рассудочные доводы. Прошу меня простить, но, исходя из ваших же слов, я так, по-видимому, должен воспринимать ваши слова? Дурной комплимент, ей-богу, но другого сделать не могу… Я изо всех сил буду стараться проявлять снисхождение, но на некоторые вопросы вам все-таки придется ответить. Впрочем, что это я? Ведь мы в кондитерской! Надо отдать должное искусству достопочтенной мисс Марбл. Ее пирожные восхитительны!

Маргарет поднялась со стула и воскликнула:

– Идите вы к черту со своими поучениями, гадкий вы человек!

– Вовсе я не гадкий, а, наоборот, очень даже честный слуга закона, – сказал Хэрри, вставая, чтобы поцеловать ей руку. Сделав это, он тихим голосом добавил: – Не лгите мне и будьте мне другом, а не врагом. И еще: прошу вас пообедать со мной сегодня вечером в пабе.

Не сказав Хэрри ни слова, Маргарет удалилась.




Глава 6


Маргарет была в гневе. Человек из Скотленд-Ярда, рассуждая о ее характере, во многом оказался прав. Многие критики, отзываясь о ней, чуть ли не слово в слово повторяли слова, которые вырвались из уст старшего следователя. Подобные замечания преследовали ее не один год, а целых пятнадцать, словом, все то время, что она занималась общественной деятельностью. Она и сама чувствовала кое-какие огрехи в философии, которую исповедовала и проповедовала. Принцип любви ради любви, любви любой ценой являлся, возможно, привлекательным для многих женщин, которые не нашли счастья в отношениях с единственным близким мужчиной, но на поверку был неважной альтернативой подлинным, серьезным чувствам. Этой философии, кстати, Маргарет во многом была обязана отношениям с Оливией, которая, рассуждая о любви, имела в виду прежде всего любовь чувственную, плотскую. Как говорится, семя пало на благодатную почву: Маргарет никогда не испытывала стремления или желания посвятить себя одному мужчине. Прежде всего потому, что мужчин, которые заслуживали бы подобного дара, она не встречала. Зато таких, с которыми можно было испытать сладостную дрожь оргазма, находилось предостаточно. Маргарет предавалась чувственной любви часто и с удовольствием, но, поскольку любовь такого рода жила недолго, ей требовалась постоянная подпитка, что приводило к частой смене партнеров.

Интересно, кто же такой этот Хэрри Грейвс-Джонс, помимо того, конечно, что он старший следователь? Ясно, что он человек особенный, не похожий на тех, которые попадались Маргарет на жизненном пути. Ясно было также, что надуть его сложно. Он сумел, болтая за чашкой кофе, проникнуть в заповедные уголки ее души. Если же ему удалось так быстро раскусить ее, ничего удивительного не было бы и в том, что ему с подобной же легкостью удалось бы вникнуть в суть событий, связанных с исчезновением Оливии. Защитить от него свою душу, свою сущность было, судя по всему, совсем не просто. Как не просто уберечь от его пронизывающего взгляда секреты и тайны их маленького сообщества, так или иначе связанные с Оливией.

Но куда подевалась Оливия? Неужели эта прекрасная, дивная женщина навсегда исчезла из жизни обитателей Сефтона-под-Горой? Маргарет не сомневалась, что старший следователь Грейвс-Джонс, доведись ему познакомиться с Оливией, полюбил бы ее ничуть не меньше всех остальных ее почитателей. При мысли об этом Маргарет улыбнулась. На ее взгляд, Хэрри был как раз таким человеком, который наверняка поддался бы на уловки Оливии и которого ей ничего не стоило бы соблазнить. Судя по всему, он уже сейчас, даже не зная ее лично, был до чрезвычайности ею заинтригован. Интересно, стал бы Грейвс-Джонс преследовать Оливию, если бы встретил ее, так сказать, во плоти?

Маргарет поспешила домой, чтобы поставить в известность Джеймса о том, какой опасный противник появился на их горизонте.

После ее ухода Хэрри еще долго сидел в чайной мисс Марбл. Хотя он и отдавал себе отчет в том, что был со своей новой знакомой довольно суров, но особенно об этом не сожалел, так как это было необходимо. Кроме того, он не считал нужным вводить в заблуждение ни Маргарет, ни кого-либо еще из жителей деревушки в отношении причин своего здесь пребывания. Маргарет была обаятельной женщиной, которая поднаторела в искусстве манипулировать людьми, пользуясь в том числе и своим обаянием. Грейвс-Джонс же хотел дать ей понять, что с ним этот номер не пройдет, и ему, похоже, это удалось.

Мисс Марбл властно вторглась в его размышления, осведомившись:

– Прикажете еще одну чашечку кофе, мистер Грейвс-Джонс?

Хэрри окинул взглядом чайную. Вдруг выяснилось, что, кроме него, старшего следователя, посетителей в заведении больше нет. Молоденькая официантка бродила по комнате, накрывая столы свежими скатертями.

Грейвс-Джонс встал и сказал:

– Только в том случае, если вы ко мне присоединитесь, мисс Марбл.

Мисс Марбл была очарована внешностью Грейвс-Джонса, сразу же увидела в нем истинного джентльмена и, кроме того, приняла в расчет то немаловажное обстоятельство, что ее пирожные пришлись ему по вкусу.

– А я вам не помешаю? – на всякий случай спросила она.

– Ни в малейшей степени, – последовал ответ.

Отдав распоряжение Энни принести еще один кофейник для гостя и чаю для себя, хозяйка чайной уселась за стол.

– Американцы часто просят меня посидеть с ними за столиком, но вы первый англичанин, который обратился ко мне с подобным предложением, – застенчиво пробормотала она.

– Вы, мисс Марбл, настоящая кудесница по части сладостей, – сказал Грейвс-Джонс, и та расцвела. – Я намереваюсь провести в Сефтоне-под-Горой несколько дней и очень надеюсь, что мы будем встречаться с вами довольно часто.

– Вы приехали сюда порыбачить? – спросила мисс Марбл. Глаза ее заблестели от радости. – Здесь есть голубая форель, а у рыбаков, что живут у речки, прямо на берегу стоит коптильня. Нет ничего лучше свежей форели горячего копчения, доложу я вам. По вкусу напоминает копченого лосося, только гораздо нежнее.

– Очень может быть, что мне доведется отведать этого лакомства, но приехал я сюда не за рыбой. Я – старший следователь Нового Скотленд-Ярда и нахожусь здесь по той причине, что веду дело леди Оливии Синдерс.

– Я надеюсь, что с бедняжкой Оливией ничего не случилось! Уверена, связанное с ее именем дело не более чем ошибка.

– А вы ее знаете лично?

– Да, конечно. Чудная, милая девочка и красавица, каких мало. Леди до самых кончиков ногтей. Относится к той редкой породе людей, которым доверяешь с первого взгляда. Она воспитывалась вместе с девочками Бухананов и стала, по сути, полноправным членом этого семейства. И молодые люди, которые приезжали сюда с ней вместе, тоже были сплошное очарование. Никогда не встречала людей, которых бы до такой степени переполняла радость жизни. Но возвращаясь к Оливии… Разумеется, она окончила Оксфорд. Помнится, я пекла ей на дни рождения торты, а сэр Джеймс доставлял их девочке на своем самолете.

– А что, у сэра Джеймса есть личный самолет и он умеет на нем летать?

– Не один самолет, сэр, несколько! У него даже есть маленький аэродром. Может, он и вас возьмет с собой полетать. Он, знаете ли, любит катать гостей на самолете. Да и у Маргарет тоже есть здесь самолет. И у сестричек Буханан, Анжелики и Септембер, тоже. Они там, в Сефтон-Парке, ведут роскошную жизнь, и у них множество дорогих игрушек. Самолеты, старинные автомобили, ну и все такое. Но они, как говорится, не только сами живут, но и дают жить другим. К примеру, многое для жителей нашей деревни делают. Несколько лет назад я заболела воспалением легких, так Оливия и Джеймс возили мне паштеты и французский хлеб аж из самого Лондона. К тому же, пока я болела, Оливия и Септембер взяли все заботы по ведению дел в моей чайной на себя! – Наклонившись поближе к Грейвс-Джонсу, мисс Марбл прошептала: – Уж и не знаю, как это у них получилось, но за это время они заработали больше денег, чем когда-либо удавалось мне.

– Скажите, а у леди Оливии самолет есть?

– Нет. Она пользуется теми, что есть у Бухананов.

– Дом у нее здесь имеется?

– Нет, она живет в Сефтон-Парке. Знаете, старший следователь, что я вам скажу? Вы просто обязаны очистить имя леди Оливии от всех этих грязных наветов, которые позволяют себе в ее адрес газетчики.

– Прежде мне надо найти ее, мисс Марбл.

– Но вы ведь затем и приехали, не так ли? Впрочем, могу вас уверить, что здесь вы ее не найдете.

– Но откуда, скажите, у вас такая уверенность, что Оливия не прячется где-нибудь поблизости?

– Потому что мы сами ее искали, где только можно, чтобы ей помочь, – серьезно сказала мисс Марбл. – Ну и конечно, без конца судили и рядили, почему она сюда не приехала и что в таком случае помешало ей это сделать. Мы очень за нее беспокоимся. Плохо ей, должно быть, бедняжке, без дружеской-то помощи. Но я так думаю: Оливия сюда не приехала, потому что не хотела впутывать в это дело нас. Подождите немного, старший следователь, она отойдет от этого удара, успокоится и тогда явится к вам сама, без всякого принуждения.

Слушая кондитершу, Хэрри не мог отделаться от мысли, что беседа давно приобрела какой-то нереальный характер и ничего общего с действительностью не имела. Неужели здесь никто не отдает себе отчета в том, что эта леди Оливия – убийца, и не понимает, что улики против нее весьма красноречивы? Или эта молодая женщина настолько всех очаровала, что люди не хотят видеть иную, темную сторону ее натуры? Судя по всему, ни об убитом принце, ни о законе здесь никто и не думает. Все, словно сговорившись, вспоминают только, какой милашкой была Оливия, и не более того.

Вернувшись в паб, Хэрри представился Джетро и поднялся наверх. Потратив час, чтобы проверить, как функционирует связь с Лондоном, и узнав последние новости о ходе расследования, Хэрри обратился к своим подчиненным:

– Ничего не хотите мне сказать, прежде чем мы спустимся в зал и приступим к ленчу?

– А о чем говорить-то? – последовал ответ. – Мы все утро провели на втором этаже, устанавливая оборудование и просматривая почту. Факс работает постоянно.

– Ладно, забудем на время о компьютерах и факсах. Давайте коротко обсудим все, что нам удалось узнать с тех пор, как мы сюда приехали. Прежде всего Оливия прикатила сюда на машине – это факт. У нее имелись для этого веские причины – тоже факт. Еще один неопровержимый факт – ее лучшие друзья живут здесь, да и она сама тоже жила в Сефтон-Парке время от времени. Чрезвычайно важное сообщение: Оливия умеет управлять самолетом. Кроме того, в четверти часа ходьбы отсюда есть маленький частный аэродром, в ангарах которого стоит несколько самолетов. Далее – здесь живет подруга Оливии Маргарет Чен. И еще один непреложный факт – владелица чайной мисс Марбл отзывается о леди Оливии как о святой. Таким образом, подводя некоторые итоги, хочу сказать следующее: в этом местечке можно почерпнуть всю возможную информацию о леди Оливии, но обнаружить ее здесь вряд ли удастся. Интуиция подсказывает мне, что она давно перебралась за границу и нам, чтобы найти ее, требуется выяснить, что происходило здесь в ночь, когда на дороге был брошен автомобиль. Если мы досконально разберемся в характере леди Оливии Синдерс, то сможем затем с определенной точностью предсказать, как она поведет себя в дальнейшем, что предпримет и где будет скрываться. Времени, правда, у нас мало. Не лишено также оснований предположение, что Оливии Синдерс уже нет в живых. Итак, Дженни, что вы обо всем этом думаете?

– Улик у меня, конечно, нет, но хозяин паба, равно как и его барменша Ханна Брайт кажутся мне подозрительными. С вашего позволения, сэр, мне бы хотелось их допросить.

– Неплохо. Проверьте свои подозрения, Салливан. А что скажете вы, Сиксмит?

– Хозяин «Фокса» – отставной полицейский. Он нам с Дженни очень помог, но она права: есть в его поведении кое-какие странности. В том, к примеру, как он разговаривает с барменшей. Интонации его мне не нравятся, вот что. Этот паб – его мир, ну и деревня, конечно, тоже. Пару раз он намекнул, что ему не хотелось бы, чтобы мы нервировали его клиентов. Ну и еще. По взглядам, которые он бросал на нашу Дженни, мне стало ясно: он большой поклонник женского пола.

– Но далеко не самый симпатичный, – вставила Дженни.

– Что-нибудь еще? – спросил Хэрри.

– Ничегошеньки. Если не считать того, что он, кажется, натура сильная и цельная и, по словам барменши Ханны, считается здесь одним из столпов общества. Щедрость Джетро Уайли известна всем, и все его здесь любят.

– Джетро займусь я сам. И запомните еще одно: расследуя это дело, нам в буквальном смысле придется ходить от дома к дому. Нам требуется собрать информацию о достоинствах и недостатках леди Оливии, ее наклонностях и привычках, в том числе и о дурных – словом, мы должны воссоздать достоверный портрет этой женщины, не пренебрегая при этом даже мелочами. Когда мы будем знать эту женщину так же хорошо, как она себя, мы выйдем на ее след.

Спустившись в паб, они сели за заказанный Дженни столик. Зал уже был заполнен до отказа – не то, что утром, когда посетителей было мало, да и заходили они только для того, чтобы промочить горло пивом. Теперь люди выпивали, смеялись и, никуда особенно не торопясь, уплетали за обе щеки вкуснейшие закуски, которыми славилось заведение. Когда же Ханна принесла детективам золотистую форель с заправленным оливковым маслом, поджаренным на французский манер картофелем и свежими овощами, Хэрри впервые по-настоящему осознал, что «Фокс» – это не какая-нибудь там забегаловка и Джетро получает доход не только от своих односельчан, но и от клиентов со всей округи.

Судя по лицам сидевших за столиками людей, их шепотку и взглядам, которые они устремляли на Хэрри и его помощников, было ясно, что новость о том, кто и зачем приехал в Сефтон-под-Горой, сделалась уже всеобщим достоянием.

С невозмутимым видом пообедав, детективы встали из-за стола, после чего разошлись. Что касается Хэрри, то он решил направиться прямо в Сефтон-Парк, чтобы задать несколько вопросов Бухананам.




Въехав в чугунные ворота поместья и миновав развалины когда-то величественного здания эпохи Тюдоров, Хэрри, завороженный величественным видом руин, заглушил мотор автомобиля и, выбравшись из машины, вдохнул теплый чистый воздух, в котором смешались запахи луговых трав и аромат роз и полевых цветов. Добравшись до разрушенного здания, он осмотрелся, окинув взглядом огромное пространство Сефтон-Парка, где ощущалось незримое присутствие леди Оливии. Прикрыв на мгновение глаза, он представил себе, как она скачет верхом по стриженым лужайкам парка, перепрыгивая на лошади через колючие ветки живой изгороди.

«Ну нет, – сказал себе Хэрри, – она не умерла». Женщина, которая жила среди всего этого великолепия и была частью этого мира, не позволила бы так просто себя убить и не стала бы, как предположил Джайлз Уосборо, бросаться на меч, чтобы уйти из жизни из-за собственного малодушия.

К большому своему удивлению, Хэрри при этой мысли ощутил некоторое облегчение. Теперь он был убежден, что леди Оливия Синдерс по-прежнему числится среди живущих – просто она весьма умно и умело обставила свой побег. Что же касается убийства принца – скорее всего она убила его случайно. Сексуальная игра, что называется, дала сбой и привела к летальному исходу. Но тут Хэрри пришла на ум совсем другая мысль, полностью опровергавшая первую. Уж слишком хорошо был спланирован побег – пусть не заранее, пусть после убийства, но к нему все-таки готовились, это несомненно.

Размышления Хэрри были прерваны дробным перестуком лошадиных копыт. Он вскинул голову и увидел мчавшуюся в его сторону через полуразрушенную арку всадницу. Белая длинная грива лошади развевалась по ветру. Всадница придержала коня рядом с Хэрри, и старший следователь увидел, что она еще очень молода – не более двадцати лет, – у нее длинные каштановые локоны и большие голубые глаза, которые поблескивали от возбуждения и радости жизни. Юная наездница была одета в костюм для верховой езды, выгодно обрисовывавший ее стройную, точеную фигурку. Когда она соскочила с коня, Хэрри поразился удивительной грации и пленительной эротике, которыми было пронизано каждое ее движение. При этом лицо девушки казалось невинным, а ее верхняя губка чуть припухла, видимо, от укуса комара.

Всадница относилась к тому типу молоденьких девушек, какие всегда нравились Хэрри, и он вдруг подумал, что было бы неплохо затащить ее к себе в постель и сжать в объятиях. Подобные мысли приходили в голову старшему следователю не так часто, но на этот раз он ничего не мог с собой поделать: устоять перед обаянием юной амазонки было просто невозможно.

Положив руки на бедра, Хэрри отступил на шаг и расхохотался. Незнакомец понравился девушке, и она, заражаясь его весельем, тоже рассмеялась чуть ли не в унисон с ним. Более того, ею овладело необоримое желание заняться с ним любовью. И не только мужская привлекательность Хэрри была тому причиной. В нем чувствовались сила и скрытая сексуальность, которые, по мысли наездницы, в любой момент могли трансформироваться в испепеляющую страсть. Не успев обменяться с Хэрри и словом, Септембер – а это была она – по уши в него влюбилась. Чувства, подобного тому, какое неожиданно вспыхнуло в ней по отношению к незнакомцу, ей прежде испытывать не доводилось, а потому она, решив идти напролом, спросила:

– Скажите, вы женаты?

Ее голос был чуть хрипловат, в нем отзывались не только страсть и чувственность, но и свойственный, по-видимому, этой юной особе несокрушимый оптимизм. Так, во всяком случае, подумал Хэрри, прежде чем сказать «нет».

Септембер улыбнулась, да так радостно, что Хэрри растаял.

– Вот здорово! – сказала она. Передав ему поводья, Септембер уперлась в луку седла, ловко вскочила на коня и добавила: – Никогда не имела дел с женатыми мужчинами. Слишком это мучительно.

Хэрри вскочил на спину лошади позади юной незнакомки, просунул руки у девушки под мышками и сцепил пальцы на груди. Они медленным аллюром поехали по парку. Септембер намеренно слегка откинулась назад и была заворожена исходившим от его тела теплом. Хэрри между тем приподнял руку, откинул волосы у незнакомки с шеи и поцеловал ее в затылок. Затем он переключил внимание на ее розовое ушко и, приникнув к нему губами, принялся посасывать его мочку. В следующее мгновение пришло осознание, что девушка готова отдать ему всю себя. Он расстегнул пуговички у нее на груди, и она грациозно высвободилась от блузки. Хэрри принялся ласкать ее груди, плечи, тонкие обнаженные руки и нежный плоский живот. Поскольку он прижимался к девушке всем телом, когда у него началась эрекция, она почувствовала это сразу.

– Разумеется, все это сумасшествие, но сумасшествие прекрасное. Похоже на сон, когда мы творим все, что только взбредет в голову, – прошептал он ей на ухо.

– В этом и состоит любовь. Она заключается в таких вот мгновениях, когда теряешь голову и хочется просто быть с человеком, – сказала она в ответ.

Септембер дернула поводья, остановила лошадь, после чего, посмотрев на Хэрри через плечо, спросила:

– А вы, случайно, не преступник?

Он рассмеялся и ответил:

– Нет, конечно. Но ваш вопрос навел меня на мысль, что вы не занимаетесь любовью с двумя типами мужчин – женатыми и преступниками.

Девушка резко от него отвернулась и напряглась. Хэрри, к своему ужасу, понял, что шутливым замечанием обидел ее. Это тем больше его опечалило, что ему хотелось не только заниматься с незнакомкой любовью, но и оберегать ее от боли, не важно, душевной или физической. Между тем он даже не знал, как ее зовут.

– Сразу хочу вам сказать, что не причиню вам боли. Обещаю также больше над вами не подшучивать. Я желаю привнести в вашу жизнь только радость – ничего больше, – прошептал он.

Как ни странно, Хэрри почувствовал, что у него защипало в глазах. Выяснилось, что он вдруг встретил человека, который в каком-то смысле являлся продолжением его самого. Такого с ним прежде не случалось, и он был уверен, не произойдет и в будущем. Хэрри чувствовал страсть, которая исходила от этой девушки, и вызвал ее он, именно он. Ловушка из вожделения и нежности, в которую он вдруг угодил, была чем-то сродни чувству нирваны, когда тебе кажется, что ты растворяешься в волнах любви и перестаешь ощущать собственную сущность. В мозгу Хэрри вспыхнула безумная мысль, что эта девушка и он предназначены друг другу самой судьбой.

– Я вас понимаю, – тихо ответила она.

Он уловил в ее голосе отзвуки снедавшей ее нежности и страсти, которые невозможно было не услышать.

Остававшийся путь до конюшен Сефтон-Парка они проделали в полном молчании. Прежде чем они въехали во двор, девушка натянула на себя блузку, а Хэрри застегнул все пуговички.

Когда они пробрались в большой дом и оказались в спальне Септембер, она заперла за собой дверь и повернулась, чтобы взглянуть на Хэрри. Он взял ее на руки и принялся покрывать поцелуями лицо. Она отвечала на его поцелуи, ухитряясь одновременно расстегивать пуговицы блузки, чтобы скинуть ее с себя во второй раз. Когда блузка упала на пол, Хэрри поставил девушку на пол и стал вне себя от вожделения наблюдать, как она стягивала с себя высокие сапоги и бриджи. Когда она предстала перед ним обнаженной, Хэрри не заметил в ней и тени смущения. Септембер, такая же, как и Хэрри, страстная натура, не стыдилась своей наготы и не испытывала ни малейшего страха перед предстоящей близостью. Она, казалось, излучала сексуальность и дерзко выставляла ее напоказ.

Как только Хэрри разделся, Септембер подошла к нему, обвила его шею руками и запечатлела на его губах продолжительный страстный поцелуй. Потом, двигаясь по его телу снизу вверх, она принялась ласкать его плоть губами и языком, уделив особое внимание соскам, которые она втягивала в рот и тихонько посасывала. Желание принадлежать Хэрри переполняло ее: даже его запах несказанно ее возбуждал, а от прикосновений к его коже она вся пылала, как в огне. Прежде Септембер никогда не испытывала таких сильных чувств к человеку, не важно, мужчине или женщине. Близость с ним не имела ничего общего с сексом и эротическими забавами с Оливией, которым они с ней время от времени предавались. В близости Септембер с Хэрри присутствовали новые черты, страсть перешла в другое измерение благодаря обрушившейся на них обоих всепоглощающей любви.

Всю свою жизнь она тянулась к интересным, сильным и талантливым мужчинам. Ее любовниками были самые разные представители мужского пола, но все они обладали физической привлекательностью, считались признанными знаменитостями или были людьми творческого труда. От близости с ними Септембер получала удовлетворение и испытывала чувственную радость. Все это присутствовало и в ее акте любви с Хэрри, но, помимо этого, в их близости имелось еще и нечто большее – то, что в силах дать человеку только одна любовь. Их близость была источником чувственных радостей и давала возможность взаимного познания на более высоком, нежели чувственность, уровне. Они растворялись в волнах взаимной страсти и захлестывавшей их нежности, превращаясь в одно целое, когда в любви уже не существует никаких табу. Не ведая о стыде, они целовали, терзали в объятиях и ласкали друг друга. Все пролившиеся из их тел любовные соки были тщательно испробованы на вкус и приняты в себя их жаждавшими любовной влаги ртами.

Когда они подъезжали к конюшням Сефтон-Парка, Септембер попросила у Хэрри ключи от его автомобиля, после чего швырнула их трудившемуся в стойлах груму, потребовав, чтобы он доставил машину Хэрри к парадному входу. Теперь же, когда они после акта неожиданно обретенной любви нежились в ванне, Хэрри вдруг вспомнил о своей машине и подумал, что ему доставило бы огромное удовольствие отвезти эту девушку куда-нибудь поужинать, а потом снять номер в деревенской гостинице или даже в «Рэндольфе» в Оксфорде и продолжить заниматься с ней любовью.

Как только предложение было сделано, Септембер сказала:

– Видишь? В наш мир властно вторгается реальная жизнь. Но не стоит этого бояться. Если хочешь, я с удовольствием проведу с тобой ночь в твоей комнате в «Фоксе». Это никого не будет шокировать, поскольку в деревне к нам относятся как к людям богемы, и к экстравагантным поступкам членов нашего семейства там давно уже привыкли. Нам предоставлена привилегия жить, как нам заблагорассудится, мы же, в свою очередь, стараемся делать все, чтобы никого своими выходками не оскорблять.

Хэрри наблюдал за тем, как она, счастливая и оживленная, выбирала для себя наряд, остановившись под конец на алом шелковом платье, черном жакете из плотного шелка и черных же туфлях на высоких, острых, как стилеты, каблуках. Ее чувство стиля казалось ему поразительным, сексуальность же, которую она излучала, окружала ее подобно душистому облачку пряных дорогих духов.

Прежде чем они выбрались из постели и перекочевали в ванну, Септембер сказала ему, что всегда мечтала отдать мужчине всю себя целиком, но только с ним это у нее получилось, причем вполне естественно и без малейших усилий. Потом она проворковала ему на ухо, что это восхитительное чувство и ей хотелось бы провести рядом с Хэрри всю свою жизнь. Хэрри сказал ей, что испытывает по отношению к ней точно такие же чувства, и добавил, что ему кажется, будто у них одинаковые мысли, а сердца бьются в одном ритме.

Когда они спускались по широкой лестнице большого дома, Хэрри, как ни старался, не мог припомнить дня или даже часа в своей жизни, когда он был так же счастлив, как в этот момент. Остановившись на лестнице, он повернул Септембер к себе лицом и не без смущения представился:

– Между прочим, меня зовут Хэрри Грейвс-Джонс.

– Ах, Хэрри Грейвс-Джонс, Хэрри Грейвс-Джонс, – пропела девушка, дважды повторив его имя. – Поздновато представляться, ты не находишь? Я и так пришла к убеждению, что ты – единственный человек на свете, за которого я выйду замуж. Впрочем, если тебе хочется, чтобы я тоже назвала себя, – изволь. Меня зовут Септембер Буханан.

Они вволю посмеялись над забавным положением, в которое попали, но потом Хэрри стал серьезным. Он знал, что Септембер Буханан считалась одной из ближайших подруг леди Оливии, и решил, что пришло время серьезно поговорить с ней.

– Послушай, Септембер, – начал он, – здесь есть местечко, где бы мы могли перемолвиться словом так, чтобы нам никто не мешал? Мне нужно сообщить тебе кое-что важное.

– Не может ли это важное подождать? – спросила она, не желая, чтобы разговоры, какими бы важными они ни были, вывели ее из состояния полнейшей гармонии со всем миром.

– Боюсь, что нет.

Септембер открыла было рот, чтобы сказать: «Уж не хочешь ли ты сообщить мне, что передумал на мне жениться?» – но вовремя прикусила язычок. Прежде всего потому, что комплекса неполноценности у нее не было, себя она ставила высоко, а кроме того, очень полагалась на свою интуицию, которая в данный момент говорила ей, что опасность такого рода ей и ее счастью не угрожает. Ведь это она соблазнила Хэрри и силами своих чар заставила его полюбить ее. В том же, что он ее полюбил, она была уверена ничуть не меньше, чем в своей любви к нему. По этой причине она наклонилась, поцеловала Хэрри руку и сказала:

– В библиотеке.

Они спустились на первый этаж, где перед ними предстал сэр Джеймс, который вошел в дом через парадный вход. После взаимных приветствий они втроем направились в библиотеку. Хэрри успел присмотреться к Джеймсу и пришел к выводу, что этот человек ему нравится. Он был очень привлекателен внешне и обладал не меньшим обаянием, нежели его сестра. На Хэрри произвело большое впечатление, как он приветствовал Септембер – поцелуем и нежной улыбкой. Судя по всему, Джеймс хотел дать сестре понять, что от его взгляда не укрылось, насколько она счастлива и как великолепно выглядит. Хэрри также отметил, с какой любовью и уважением брат и сестра относились друг к другу, и с грустью вспомнил, что его жизнь семейными радостями не баловала, поскольку его семья состояла из него самого да дяди, который, увы, уже сошел в могилу.

Хотя Септембер от счастья была на седьмом небе, она, однако, не торопилась открывать брату свою с Хэрри тайну. Уж слишком она была счастлива, чтобы начинать сейчас разговор об огромных переменах, которые совершились в ней в течение нескольких часов.

Кроме того, Септембер знала, что брат при той близости отношений, которые связывали их, и сам поймет, что она влюблена и счастлива. Джеймс тут же это доказал своими словами:

– По-моему, Септембер, нам есть что отметить, и было бы неплохо, если бы ты приготовила для нас один из своих знаменитых коктейлей. Знаете, Хэрри, она по этой части большая мастерица.

Хэрри чувствовал, что атмосфера доброты и доверия, окружавшая его, была не показной, а самой что ни на есть подлинной. Ему вдруг очень захотелось принадлежать не только Септембер, но и всему этому гостеприимному и привилегированному семейству, стать его полноправным членом. Но Хэрри давно научился усилием воли подавлять эмоции, когда ему предстояло иметь дело с далеко не самыми приятными сторонами жизни.

Он подошел к Септембер и отвел ее к стоявшему у камина широкому креслу с удобными подлокотниками. За несколько минут его лицо так изменилось, что она была поражена. Любовь и нежность будто внезапно оставили Хэрри, а его лицо покрыла непроницаемая пелена. Но когда он, усадив Септембер в кресло, опустился на подлокотник и взял ее за руку, она сразу успокоилась: что бы там Хэрри ни готовился ей сообщить, он ее любил, сомневаться в этом не приходилось.

Между тем Хэрри отвернулся от нее, устремил взгляд на сэра Джеймса и произнес:

– Прошу меня извинить, но я хотел бы переговорить с вами обоими еще до того, как Септембер смешает нам коктейли.

Джеймс уселся в кресло и открыл было рот, чтобы заговорить, но Септембер его перебила:

– В чем, собственно, дело, Хэрри?

Хэрри выпустил ее руку, встал и подошел к камину.

– А дело в том, что я – старший следователь Хэрри Грейвс-Джонс и занимаюсь расследованием дела об исчезновении леди Оливии Синдерс.

Ни брат, ни сестра не проронили ни слова, но Септембер побледнела. Прошло несколько секунд, прежде чем она поднялась с кресла и объявила:

– Вот теперь, пожалуй, самое время приготовить мартини.

– Оливии здесь нет, старший следователь, – сказал Джеймс.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, сэр Джеймс, но когда в ночь убийства она сбежала с места преступления, то направлялась сюда. Надеюсь, мисс Маргарет Чен с моих слов поставила вас в известность, что на машине, брошенной на дороге между Сефтоном-под-Горой и Сефтон-Парком, приехала именно леди Оливия? Так что здесь она была, что бы вы мне ни говорили. А потом произошло следующее: какой-то человек или, быть может, несколько – кто знает? – помогли ей уехать из Сефтона-под-Горой. Я очень надеюсь напасть на ее след и выяснить наконец, что здесь произошло на самом деле.

– Но мой брат уже сказал тебе, Хэрри, – Оливии здесь нет, – заметила Септембер.

– Да, но он не говорил, что ее здесь не было.

– До тех пор, пока Маргарет не сказала мне, что Оливия здесь была, я об этом ничего не знал, – бросил Джеймс.

– И ты, Септембер, тоже об этом не знала?

– Не знала. Но мне бы очень хотелось, чтобы она обратилась за помощью к нам. Мы бы все сплотились вокруг нее. Думаю, у Оливии не было в этом сомнений.

– Сплотились бы и помогли ей удрать. Я правильно тебя понял?

– Конечно, помогли бы. Мы бы сделали не только это, если бы знали, как ей помочь спастись.

Септембер подошла к Хэрри и дрожащей рукой протянула ему стакан с мартини. Хэрри захотелось прижать ее к себе и заключить в объятия, а потом поцеловать крепко и страстно. Вместо этого, однако, он вынужден был наблюдать за тем, как она торопливо, чуть ли не одним глотком прикончила свой довольно крепкий коктейль. Затем она сняла жакет и швырнула его на спинку стоявшего у окна стула. За окном сгустилась темнота: надвигалась буря, и первые тяжелые капли дождя застучали по оконному стеклу.

Хэрри обратился к Джеймсу:

– Я бы хотел поговорить с членами вашей семьи, а если потребуется, то и допросить официально. Только не всех сразу. По одному – так, я думаю, будет лучше. Я приеду к вам завтра в первой половине дня, часов, скажем, в одиннадцать, хорошо? – Повернувшись к Септембер, он сказал: – Время после ленча тебя устроит? – Потом, не дожидаясь ответа, добавил: – Что же касается прислуги, то ее при необходимости допросят мои сотрудники.

Септембер была в ужасе. Она отошла от окна, встала рядом с Хэрри и, взяв его руку, поцеловала ее. Потом она принялась гладить его по щеке, почувствовала мгновенную вспышку возбуждения и сразу вспомнила вкус его губ. Взглянув на него в упор, она сказала:

– Отпусти Оливию с миром, Хэрри. Ты должен это сделать. Ради меня, ради нас… Сам подумай, какое нас ждет будущее, если ты схватишь ее и отдашь в лапы правосудия?




Глава 7


Когда Хэрри, возвращаясь в Сефтон-под-Горой, вел машину под обрушившимся на землю ливнем, перед его взором, завороженным гипнотическим мельтешением дворников, то и дело возникал образ Септембер.

Она появлялась на ветровом стекле из темноты, но потом ее будто смывала струившаяся по стеклу вода, и она исчезала в ночи, чтобы через несколько минут появиться снова. Печальное выражение, проступившее на ее лице после того, как он оставил ее просьбу без ответа, навсегда отпечаталось в его мозгу.

«Неужели она не понимала, что просила о невозможном и что подобная просьба с ее стороны должна была до невероятной степени усложнить наши только что сложившиеся отношения? – спрашивал себя Хэрри. – Неужели она не могла взять в толк, что ее просьба, по существу, превращает нас в представителей противоборствующих сторон?»

Любовь к Септембер поразила Хэрри словно удар грома, и он отлично понимал, что это чувство оставит отпечаток в его душе до конца его дней. То же самое должно было произойти и с Септембер, или он ошибается?

Должно быть, она слишком любила Оливию, в противном случае не стала бы рисковать неожиданно обретенным счастьем ради подруги.

Ох уж эта Оливия… Как, спрашивается, ей удавалось оказывать на людей такое сильное влияние? В общем-то Хэрри догадывался, что она собой представляла. Эта женщина была подобна ярчайшей звезде, к которой все тянулись, желая прикоснуться, в тайной надежде, что блеск ее лучей озарит и расцветит их лишенное красок, унылое будничное существование. Это было не живое существо, а некое светило, в орбиту движения которого была втянута Септембер, а после сексуальной близости с ней и он, Хэрри, поскольку она стала частью его жизни. Однако при всем том блеске, который излучала звезда по имени Оливия, все упорно отказывались видеть ее темную сторону, но почему?

Когда успевший промокнуть насквозь Хэрри вошел в паб, там, к большому его удивлению, было по-прежнему полно посетителей.

Проследовав в бар, он попросил Ханну Брайт принести ему двойную порцию виски. Хотя кухня была уже закрыта, Джетро предложил специально для Хэрри зажарить бифштекс. Старший следователь поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться, а потом прошел в гостиную, где увидел Сиксмита, который сидел за столом, склонившись над грудой бумаг. Хэрри нравился Джо Сиксмит, и он возлагал на него большие надежды. Джо быстро улавливал суть дела и столь же быстро приходил к выводам, по мнению Хэрри, даже слишком быстро, что проистекало из-за нехватки опыта и предусмотрительности. Тем не менее Сиксмит умел учиться на своих ошибках и был парнем вдумчивым. Короче, они с Хэрри составляли недурную команду.

– Чем занимаетесь? – спросил старший следователь.

– Да вот, изучаю полученный из Скотленд-Ярда факс с информацией о планах полетов частных самолетов над нашей и французской территорией. Хочу выяснить, из какого пункта могла вылететь леди Оливия утром после убийства. Разговаривал также с Французским бюро информации, чтобы узнать, какого рода радиоконтакты были у них с частными самолетами, пересекавшими в это время Ла-Манш. Пока ничего интересного.

– Могло случиться и так, что леди Оливия или тот, кто взял ее на борт, вылетели нелегально прямо отсюда, из Сефтон-Парка, не скоординировав предварительно свой полетный план с диспетчерской службой. Это, конечно, рискованно, зато тайна перелета гарантирована. Кроме того, не факт, что леди Оливия пересекла Ла-Манш на самолете. Она могла приземлиться где-нибудь на побережье, а потом добраться до Франции на лодке, – высказал предположение Хэрри.

– Не думаю, сэр. Уверен, ей хотелось убраться из Англии как можно скорее, а быстрее, чем по воздуху, этого не сделаешь. Поскольку состоятельных друзей у нее много, она могла пересаживаться с самолета на самолет несколько раз. Мне потребовалось три часа, чтобы установить координаты всех частных аэродромов на южном побережье и озадачить местные власти вопросом о том, кто в это время поднимался в воздух, но ответа я пока не получил.

– Ничего интересного они вам не скажут, хотя не следует пренебрегать ни одним из возможных вариантов. Мне кажется, тот, кто вывез леди Оливию из страны, полетного плана не предъявлял и с диспетчерской службой не связывался. Если нам удастся установить, что она вылетела с аэродрома в Сефтон-Парке, вы сами сможете в этом убедиться.

Хэрри предложил Джо выпить, и они вместе спустились в бар. Поскольку все столики были заняты, Джетро покрыл скатертью дальний конец стойки, что как нельзя лучше устраивало Хэрри: ему хотелось остаться чуть в стороне от шума, сотрясавшего заведение. Кто-то из посетителей передвинул в дальний конец стойки еще один стул, на который уселся Джо. Карта вин, подававшихся в заведении, оказалась настолько внушительной, что Хэрри стал посматривать на клиентов Джетро с большим уважением.

Оставив без внимания дешевые красные и белые вина, значившиеся в конце списка, Хэрри остановил свой выбор на бутылке бургундского.

Между тем Джетро принес старшему следователю бифштекс с поджаренными на оливковом масле тончайшими ломтиками хрустящего картофеля. Только увидев перед собой пищу, Хэрри осознал, до чего голоден, и, когда хозяин разлил по бокалам вино, приступил к трапезе. Джо сидел рядом, потягивая бургундское. Детективы говорили мало, а больше наблюдали и слушали. Покончив с едой, Хэрри повернулся лицом к посетителям и принялся с удвоенным вниманием рассматривать собравшихся. Среди прочих он заметил мисс Марбл, которая, покачнувшись на нетвердых ногах, поднялась из-за стола и заковыляла к выходу. Хэрри хотел было двинуться за ней, подхватить ее под локоток и проводить до дома, но Джетро положил ему руку на плечо и остановил его.

– Не стоит этого делать, сэр. Излишнее внимание с вашей стороны лишь повергнет ее в смущение. Она напивается до такого примерно состояния каждый вечер, а все мы делаем вид, что этого не замечаем. Если ей хотят помочь, она обижается, поэтому те, кто сидит с ней за одним столиком, прибегают к такой тактике: они ждут, когда она выйдет на улицу, потом один из них тоже уходит из бара, догоняет ее и отводит домой. Мы, знаете ли, заботимся о каждом жителе нашей деревни.

Мисс Марбл, проходя мимо Хэрри, приветствовала его исполненным достоинства кивком, но шага не замедлила. Было похоже, что она набрала наконец нужную скорость и рисковать потерять ее при торможении не хотела. Когда она вышла из паба, один из сидевших с ней за столиком мужчин поднялся, надел шляпу и, прихватив трость, направился за ней.

Вскоре после того, как мисс Марбл удалилась, отправился на покой и Хэрри. Он относился к той породе людей, которые почти никогда не устают и спят всего несколько часов в сутки. Этот вечер, однако, был исключением. Хэрри совершенно выдохся и физически, и морально. Оказавшись у себя в комнате, он улегся на кровать и сразу же провалился в сон. Когда же он проснулся, то первым делом вспомнил о Септембер. Несмотря на тень Оливии, эта девушка теперь была частью его мира.

Старший следователь принял ванну, оделся и, позвонив Джетро, заказал яичницу с ветчиной и большой кофейник с черным кофе. Выйдя в гостиную, он застал своих помощников в полной боевой готовности у телефонных аппаратов.

– Я отправляюсь вниз завтракать, – объявил он.

Ханна накрыла для него стол.

– Должно быть, вы выдающийся детектив, сэр. Не то что ваши помощники…

– С чего это вы решили, что я такой уж выдающийся? – с улыбкой поинтересовался Хэрри.

– Из-за коробочки с белыми орхидеями в холодильнике, – сказала она, вручая ему свежий цветок.

– Стало быть, вы вспомнили, что я каждое утро вдеваю в петлицу свежую орхидею?

– Мы не забываем о пожеланиях наших клиентов. Но позвольте спросить, зачем вы их носите? Уж больно это романтично для детектива.

Хэрри пропустил стебелек сквозь петлицу на лацкане и закрепил его с обратной стороны булавкой.

– Когда я вдеваю орхидею в петлицу, то меньше всего думаю о романтике. Скорее, цветок – напоминание о красоте мира, за которую мы должны каждый день благодарить Творца.

– Как здорово сказано! Вы необыкновенный человек, сэр.

– Правда? По сравнению с кем, осмелюсь спросить? – сказал Хэрри, которого вопросы Ханны немало позабавили.

– Пойду принесу вам позавтракать, – уклонилась от ответа Ханна. При этом она вспыхнула, а глаза ее заблестели.

Она подошла к столику с подносом почти в тот самый момент, когда двери паба отворились и появился Джетро в сопровождении своих далматинцев.

Поприветствовав Хэрри жестом, Джетро прикрикнул на собак, которые, стуча когтями по полу, сразу устремились на кухню. Им тоже пора было завтракать.

– Я уезжаю в Оксфорд, Ханна, и оставляю паб на тебя. Не забудь привезти свежий хлеб из пекарни мисс Марбл.

Прежде чем Ханна успела сказать хоть словечко, Джетро повернулся и вышел из заведения.

Ханна пожала плечами и стала расставлять перед Хэрри тарелки с яичницей, поджаренными колбасками и тостами. Когда она нагнулась, чтобы налить ему кофе, Хэрри заметил у нее на шее багровые и синие следы чьих-то пальцев. Чуть опустив глаза, Хэрри увидел, что рука Ханны подрагивает. Чтобы унять дрожь, Хэрри положил ладонь ей на руку. Барменша посмотрела на него, и из ее глаз заструились слезы. Хэрри неторопливо отогнул белый воротничок ее платья так, чтобы стали видны синяки. Ханна отшатнулась.

– Почему бы вам не принести себе чашку и не выпить со мной кофе? – негромко предложил он.

Она опасливо подняла глаза на двери паба, проверяя, не вернулся ли Джетро. Послышался звук мотора отъезжавшего автомобиля, и лицо женщины выразило облегчение. Потом она выпрямилась, вытерла слезы и даже позволила себе улыбнуться Хэрри:

– С удовольствием, сэр, если я вам не помешаю.

Ханна удалилась, но через несколько минут появилась снова с чашкой и блюдцем в одной руке и тарелкой горячих, намазанных маслом тостов – в другой.

Хэрри отправил в рот кусок яичницы с ветчиной, а Ханна принялась намазывать свои тосты ежевичным джемом.

– Кровоподтеки у вас на шее совсем свежие. Не хотите мне рассказать, откуда они? – спросил Хэрри.

Ханна застегнула воротник на верхнюю пуговичку, чтобы прикрыть синяки.

– Я вам расскажу, но только в том случае, если вы пообещаете ничего по этому поводу не предпринимать. Как-никак вы полицейский…

– Обещаю, если таково ваше желание, – сказал Хэрри, отмечая, что Ханна на редкость привлекательная и сексапильная молодая особа.

– В самом деле почему я должна молчать? Все в деревне знают, что я подружка Джетро, а он, когда выпьет, иногда делает мне больно. Я это к тому говорю, что вы скоро и сами обо всем узнаете.

– Почему же вы терпите подобное обращение?

– Потому что я его люблю… Ну и потому, конечно, что это происходит не каждый день. Иногда это часть любовных игр, которые он затевает, но большей частью он поколачивает меня, если я что-нибудь не так делаю или говорю.

– Он должен немедленно это прекратить. В противном случае, Ханна, вам надо от него уйти. Такие игры, знаете ли, до добра не доводят.

– Да не могу я от него уйти! Пару раз пыталась, а потом возвращалась, потому что без него чувствовала себя несчастной. Просто он такой, какой есть, и с этим ничего не поделаешь. Кстати, наши с ним сексуальные забавы – только один из «скелетов», которые хранятся в шкафах членов нашей общины. Мы все тут знаем недостатки друг друга, но никогда в личную жизнь соседей не вмешиваемся, – сказала она, пережевывая тост с джемом.

– Скажите, Ханна, а вы хорошо знаете леди Оливию?

– Я знаю ее не лучше и не хуже любого жителя деревни, который не принадлежит к избранному кругу обитателей Сефтон-Парка. Разве что мисс Пламм знает о ней побольше нас, деревенских. Что же касается леди Оливии, я вам вот что скажу: уж не знаю, поняли вы или еще нет, но на каждом, с кем она общалась или общается, остается, так сказать, ее метка.

– Даже на вас с Джетро? – спросил Хэрри.

– Мы не исключение. Джетро, к примеру, был в нее влюблен. Думаю, он до сих пор ее любит и всегда будет любить, до самой смерти. Да что любовь… Он ради нее готов жизнь отдать.

– Правда? А вы? – осведомился Хэрри, которого этот разговор чрезвычайно заинтересовал.

– Если только Джетро узнает, что мы с вами говорили о наших с ним любовных забавах и о леди Оливии, он меня до смерти изобьет, – призналась, покраснев как рак, Ханна, и лицо у нее стало испуганным.

– Обещаю, что ничего ему не скажу.

Несколько минут она сидела молча, глядя прямо перед собой. Хэрри даже подумал, что она вообще больше не станет с ним говорить: уж слишком она была напугана, чтобы раскрыть новые тайны. Он очень удивился, когда она заговорила снова о себе, Джетро и леди Оливии:

– В жизни не встречала человека, который хотя бы отдаленно на нее походил. Она была такой яркой и страстной натурой, что, право слово, ее только с солнцем и можно было сравнить. Она знала, как затронуть душу человека, размягчить его сердце, и, приручая кого-то, испытывала удовольствие. Я-то тогда понятия не имела, что женщина может заниматься сексом и с мужчинами, и с женщинами, более того, даже любить другую женщину. Ну а потом я познакомилась с ней. Леди Оливия, она, знаете ли, такая в любви отважная… Она меня научила, как отдаваться любви душой и телом – всем, как говорится, своим существом. Я только одного не могу – отдаваться мужчине со всей страстью и одновременно быть очень даже себе на уме. А вот у нее это хорошо получалось… Я никогда не уйду от Джетро. Я научилась принимать его со всеми недостатками. При этом я не считаю, что ставлю себя тем самым в униженное по сравнению с ним положение. Возможно, я даже лучше его, в смысле, шире. Я вам вот что скажу: мы такие, какие есть, но одновременно и совсем другие. Леди Оливия – это прекрасная авантюристка, какой мечтает стать каждая женщина. Мы любим в ней себя, свои собственные в ней проявления. Она так сильно всех нас в деревне изменила, у нее же самой, заметьте, ничего от этого не прибавилось. Она уже была цельной натурой – личностью, какой всякий желает стать, только не знает, как это сделать. К примеру, большинство из нас не готовы совершить последний шаг, переступить, так сказать, последнюю черту, а вот ей это дано.

– Скажите, какие у нее были отношения с Джетро?

– Сексуальные, любовные – назовите, как хотите. Как я уже говорила, он предан ей душой и телом и ради нее способен на все. Между прочим, это из-за нее он любит меня не так, как прежде, а на ином, каком-то даже заоблачном уровне. Она научила его заниматься со мной любовью с обожанием, преклоняясь передо мной и мне покоряясь. Так что, как видите, своим счастьем я обязана Оливии.

– Скажите, Ханна, а вы отдаете себе отчет в том, что она скорее всего виновна в смерти принца?

– Да.

– А понимаете ли вы, что ее нужно поймать и предать суду?

– Нет.

– Как вы можете так спокойно об этом говорить?

– Вы не знаете леди Оливию. Уж если она убила принца, то, стало быть, была вынуждена так поступить. Они были с ним вместе довольно долго и обожали друг друга. Принц, однако, был весьма странным человеком. Всякий раз, когда он приезжал сюда вместе с ней, он вел себя так, будто она была его рабыней. Уж очень большим он был собственником – вот в чем дело. Она знала, как сделать его счастливым, а он, впустив ее в свой мир, уже не хотел отпускать и думал, что сможет держать ее под запором, как говорится, подальше от чужих глаз. Впрочем, все знали, что ему это не больно-то удавалось. И оттого принц делался неуправляемым. Леди Оливия стала для него как наркотик.

– Вы были здесь с Джетро в ту ночь, когда в Сефтоне-под-Горой была обнаружена машина?

– Нет. Я была у матери. Помнится, в тот вечер Джетро очень меня удивил. Примерно в половине одиннадцатого, когда я обслуживала в баре посетителей, он вдруг предложил мне поехать домой и сказал при этом, что на следующий день я тоже могу на работу не выходить. Он даже вызвал такси, чтобы отправить меня домой.

– Неужели это настолько необычно?

– В общем, да. С другой стороны, временами Джетро бывает удивительно щедрым.

– Стало быть, вы эту машину не видели? Даже звука ее мотора не слышали?

– Не видела и не слышала.

– А вы, случайно, не слышали шума мотора самолета, взлетавшего с взлетно-посадочной полосы в Сефтон-Парке?

– Не слышала. Между тем, если бы кто-нибудь взлетел с аэродрома в Сефтон-Парке, я бы об этом знала. Когда сэр Джеймс и его друзья отправляются в полет, то обыкновенно делают над деревней круг… Знаете что, сэр? Я сказала вам куда больше, чем следует, и очень надеюсь, что вы ни словом не обмолвитесь Джетро о нашем разговоре.

– Я уже сказал, что буду хранить молчание. Должен, однако, заметить, что на вашем месте я не позволял бы Джетро слишком уж на вас давить, как бы вы его ни любили. Это вредно для вашего здоровья, особенно душевного. Вы ведь не такая сильная женщина, как леди Оливия, и, насколько я понимаю, не слишком преуспели в тех играх, которым она вас научила. Как бы то ни было, большое вам спасибо за откровенность.

Хэрри встал из-за стола и поднялся по лестнице на второй этаж. Оказавшись в гостиной, он довел до сведения своих помощников полученную от Ханны информацию, которая представлялась ему довольно ценной. Фактов прибавилось: к примеру, они узнали о том, что в ту ночь, когда леди Оливия приехала в Сефтон-под-Горой, Ханна гостила у матери. Джетро по-прежнему оставался под подозрением как человек, который имел возможность помочь Оливии исчезнуть, тем более что он, по словам Ханны, до сих пор был от Оливии без ума.

Далее обязанности среди команды Хэрри распределились так: Дженни должна была переговорить с викарием, преподобным Эдвардом Хардкаслом, в то время как Джо получил задание допросить прислугу в Сефтон-Парке. Хэрри же намеревался встретиться и поговорить с Джерри и Симми Хейвлоками.

Хэрри отправился на задание в своей машине, Дженни и Джо пошли пешком. Все они предварительно позвонили своим подопечным и договорились о встрече. На этом настоял Хэрри. Джо предпочитал появляться неожиданно, сваливаясь как снег на голову. На вопрос Джо, почему Хэрри против внезапного появления детективов, он ответил:

– Хочу, чтобы эти люди как следует осознали, что ими заинтересовался Новый Скотленд-Ярд. Пусть помучаются.

Небольшая церковь, построенная в XVIII веке, стояла на холме, возвышаясь над деревней. Отсюда открывался отличный вид на пруд, где плавали утки, на паб, находившийся на одном краю поселка, и на дорогу в Сефтон-Парк, начинавшуюся на другом.

Пейзаж, организующим центром которого была церковь и окружавшие ее постройки, можно было бы по праву назвать «пейзажем в староанглийском стиле». Картину оживляли разбросанные по склону холма загончики для овец. Дженни Салливан отлично отдавала себе отчет в том, какую удивительную красоту ей довелось созерцать. По этой причине, постучав в двери церкви, она бросила еще один взгляд на лежавшую у подножия холма утопавшую в зелени садов деревню, расчувствовалась и даже прослезилась.

У Дженни за спиной заскрипела, открываясь, дверь, но девушка, как завороженная, продолжала впитывать взглядом великолепие окружавшей ее природы.

– Согласитесь, к этому местечку прикоснулся ангел, – сказал викарий, выходя из церкви и останавливаясь рядом с Дженни, чтобы полюбоваться пейзажем.

– Я как раз об этом подумала, преподобный Хардкасл, – сказала девушка. – Для меня большое счастье побывать в таком удивительном месте.

– А какое счастье для всех нас жить здесь… – протянул викарий и добавил: – Вот мы и стараемся делать все что в наших силах, чтобы не нарушить эту данную нам Богом красу.

Девушка повернулась к викарию, представилась и пожала ему руку. К большому своему удивлению, она ощутила, что пальцы у священнослужителя слегка подрагивают.

Викарий был довольно привлекательным мужчиной и, как показалось Дженни, обладал добрым сердцем. При всем том смотреть молодому детективу в глаза он упорно не желал. Дженни почувствовала, что отвечать на ее вопросы викарию не слишком хочется. Словно для того чтобы отдалить неприятную минуту, он предложил прогуляться по церковному дворику и полюбоваться древними гробницами, но Дженни вежливо отказалась, оправдавшись тем, что времени у нее мало и ей бы хотелось приступить к делу немедленно.

Несмотря на ранний час, солнце уже припекало вовсю, и девушка решила поговорить с викарием на свежем воздухе, облюбовав для этого старинную каменную скамью. Сидя на ней, можно было не только разговаривать, но и вести наблюдение за деревней. Как только Дженни высказала викарию эту идею, то поняла, что угодила в яблочко. Преподобный Хардкасл поежился, окинул скамью тоскливым взглядом и, в свою очередь, предложил Дженни пройти в дом, где, по его словам, жена приготовила для них чай. Хардкаслу до того не хотелось оставаться с Дженни наедине, что, когда она отказалась от чая, он пригласил ее в паб на чашку кофе. Дженни была терпелива и настойчива, а потому продолжала гнуть свою линию. Под конец преподобный Хардкасл сдался, уселся на злополучную скамью и стал беседовать с Дженни с глазу на глаз, чего он, по мнению Дженни, изо всех сил старался избежать.

Она начала неофициальный допрос преподобного Эдварда Хардкасла со стандартных в таких случаях вопросов о нем самом и его семействе. В частности, спросила, сколько лет он служит викарием в Сефтоне-под-Горой, а также поинтересовалась образом жизни его прихожан и их поведением.

Каждый новый вопрос Дженни все больше приобретал личную направленность, и преподобный все больше нервничал. При этом, как ни странно, и Дженни, и священник сумели в определенном смысле проникнуться друг к другу симпатией. Викарий понимал, что детектив просто выполняет свою работу, Дженни же чувствовала, что викарий старается отвечать на ее вопросы правдиво и не пытается ставить ей палки в колеса. По мере продолжения беседы у Дженни крепла уверенность, что преподобного Хардкасла что-то гнетет и он в глубине души взывает к ее помощи и сочувствию. У преподобного имелась какая-то тайна, в этом девушка не сомневалась. Хотя Дженни и претило вытягивать у преподобного его секреты, как следователю ей не оставалось ничего другого.

Когда у Дженни иссякли так называемые дежурные вопросы, которые задают при любом расследовании, она решила нанести преподобному по-настоящему болезненный удар. Поднявшись со скамьи, она принялась расхаживать перед викарием. Затем, неожиданно остановившись, повернулась к нему и выпалила:

– Это вы прячете леди Оливию, преподобный Хардкасл?

Голос Дженни изменился, прежней мягкости в нем уже не было. Вопрос же ее застал викария врасплох. С побледневшим лицом и запинаясь, он произнес:

– Н-нет…

– Кто в таком случае ее прячет? – спросила она с металлическими нотками в голосе.

– Не имею представления. Но если бы кто-нибудь из моих прихожан решился на такое, я бы об этом знал, – ответил викарий.

– Мне, преподобный, доставляет так же мало удовольствия расспрашивать вас о леди Оливии, как вам на мои вопросы отвечать, – сказала Дженни другим, более мягким тоном, снова усаживаясь рядом на скамейку.

– Не скрою, этот разговор меня тяготит и на душе у меня печаль. Но вы представить себе не можете, до чего опечалило исчезновение леди Оливии жителей деревни, – сказал Хардкасл дрогнувшим от волнения голосом.

К большой радости Дженни, викарий, как говорят в полиции, начал «колоться». Теперь оставалось лишь дожать его. Сделав вид, что сочувствует ему, она медовым голосом спросила:

– Хорошо ли вы знали леди Оливию, преподобный?

– Я хорошо ее знал, детектив Салливан, – ответил он.

– Как долго – дни, недели, месяцы, годы? Вы были с ней в дружеских отношениях или, быть может, интимных? – продолжала давить на него Дженни.

– Похоже, вы начинаете вторгаться в мою личную жизнь, – произнес викарий и встал.

– Садитесь, прошу вас. Вы должны отвечать на мои вопросы, даже если расцениваете их как вмешательство в вашу личную жизнь. Если вам действительно дорога леди Оливия, вы должны выложить все, что знаете о ней и ее местонахождении. Даже если вы ни в чем не уверены, а имеете на этот счет лишь какие-то догадки. Чем больше информации я соберу об этой женщине, тем больше у нас будет шансов ее найти. Поверьте, это просто необходимо сделать, если есть хотя бы малейшая надежда снять с нее подозрения. Ведь вы бы этого хотели, правда?

– Вы просто не понимаете, какие мучения этот скандал и исчезновение леди Оливии причиняют всем, кто ее любит! Разумеется, мы хотим, чтобы подозрения были с нее сняты и чтобы она вернулась домой, но ведь это едва ли возможно, верно?

– Стало быть, вы считаете, что она виновна в убийстве?

– Я этого не говорил, но хочу сказать вам вот что: судя по всему, полиции придется снимать с нее подозрения в ее отсутствие, потому что, чует мое сердце, она исчезла из нашей жизни навсегда. Подумать только, за ней будут охотиться всю ее жизнь! Какая это трагедия для леди Оливии! Но и для нас тоже, потому что мы никогда ее больше не увидим.

– Не беспокойтесь, мы ее найдем. Так или иначе.

– И что это значит, позвольте вас спросить? – спросил викарий шепотом.

– Это значит живой или мертвой, – ответила Дженни.

Услышав эти слова, преподобный отец молча поднялся и двинулся в сторону церкви. Впрочем, сделав пару шагов, он повернулся и снова приблизился к Дженни.

– Я понимаю, вы исполняете свой долг, но мне было бы легче с вами разговаривать, если бы вы знали леди Оливию лично. Тогда бы вы поняли, какая это удивительная молодая женщина. И убедились бы, что она не в состоянии отнять жизнь у человека… разве только в том случае, если бы ей самой угрожала смертельная опасность. Узнав же ее как следует, вы не стали бы преследовать ее столь безжалостно. Разве жизнь, которую она сейчас ведет – одинокая, лишенная общества тех, кто ее любил и любит, – сама по себе не достаточное наказание? Вот если бы вы перестали травить ее, как травят дикое животное, она, возможно, нашла бы в себе силы и мужество, чтобы, забыв о прошлом, начать новую жизнь…

Голос викария дрожал, казалось, он был на грани нервного срыва. Дженни встала, подошла к нему и помогла опуститься на каменную скамейку.

– Вы были в нее влюблены – вот в чем дело, – с удивлением протянула она.

Викарий обхватил голову руками да так и застыл. Ему хотелось зарыдать, но слез не было. Уже много лет он хранил в тайниках своей души любовь к Оливии и в своих фантазиях сотни раз занимался с ней любовью. Эти астральные любовные акты настолько въелись в его мозг и нервы, что сделались неотъемлемой частью его существования. И вот случилось так, что совершенно посторонний человек догадался о его тайне. Дженни, сама того не желая, выпустила его страсть к Оливии на свободу.

– Почему вы мне об этом сразу не сказали? – воскликнула Дженни.

– Я знал ее с тех пор, как получил здесь приход. Она всегда была очаровашка, даже когда была еще совсем маленькой девочкой. Год проходил за годом, она взрослела, а мы все ждали, когда она, превратившись в подростка, потеряет свою красоту и обаяние – так ведь часто бывает, когда дети взрослеют, верно? Но мы просчитались: ничего подобного не произошло. Ее воспитывали вместе с дочерьми Бухананов, ее лучшими подругами. Но Оливия резко отличалась от Анжелики и Септембер, да и вообще от всех детей ее возраста. Она была какая-то уж очень свободолюбивая – сверх меры, до отчаянности – и ни в чем не знала удержу. Она, если можно так выразиться, всегда пыталась жить на краю, на острой грани между мирами, явлениями, различными взглядами на мораль и, что самое главное, не боялась эту грань переступать. Она дружила с моими детьми и частенько забегала к нам в дом. При всей своей бесшабашности она отлично соображала и временами ставила меня в тупик своими вопросами относительно теологии. А еще она знала, как заставить мою кровь бурлить. Когда Оливии исполнилось восемнадцать, в Сефтон-Парке устроили в ее честь бал. Это было знаменательное событие, даже блестящее – были приглашены сотни гостей, в том числе все жители деревни: и молодые, и те, что постарше… Так вот, на этом балу она затмила женщин, и не было ни одного мужчины, который не испытывал бы к ней вожделения. А я… что ж, я был лишь одним из многих. Но она соблазнила меня задолго до того дня, просто я об этом не подозревал, вернее, боялся себе в этом признаться.

В ее присутствии мужчины, даже самые завалящие, всегда чувствовали себя истинными представителями сильного пола – уж так она на всех влияла. Она не прилагала к этому ни малейших усилий, все получалось у нее само собой. Что греха таить, я жаждал ее всеми фибрами своей души. Мне хотелось побыть с ней, сжать ее в своих объятиях хотя бы раз, чтобы потом сохранить воспоминания об этом до конца своих дней. Она испытывала по отношению ко мне какие-то особые чувства и давала мне это понять десятками различных способов и довольно часто. Оливия была не прочь меня помучить, принимая различные эротические позы, – знала же, что я хочу, но не могу взять ее из-за боязни скандала, ну и по той еще причине, что я любил жену и детей и не желал причинять им боли. Но главной причиной моей бездеятельности была любовь к Богу и наши с Оливией расхождения в смысле того, что перед лицом Творца морально, а что – смертный грех.

Но при всем том я с ней грешил – в мыслях, конечно, и мои сексуальные фантазии со временем обратились в навязчивую идею. Дня не проходило без того, чтобы я не предавался с ней любви в своем воображении. Я, знаете ли, так ни разу до нее и не дотронулся. И никогда не говорил ей, какие чувства к ней испытываю. Но мысли о сексе с Оливией, часто непристойные, продолжали меня одолевать. Я думал об этом во время наших долгих прогулок по берегу протоки, где водится форель, когда мы с ней без конца вели теологические споры. Полагаю, она тоже об этом думала, хотя и словом мне об этом не обмолвилась. Все было ясно по тому, как она прикасалась к моей руке, которую иногда целовала. А еще она гладила меня по щеке, прижималась ко мне всем телом, а как-то раз даже провела пальцем по моим губам. Помнится, тогда я едва не потерял голову. Короче говоря, любя ее, я испытал все муки ада.

Однажды она обратила внимание на мои муки и сказала мне в первый и последний раз что-то по-настоящему интимное. «Эдвард, – призналась Оливия, – любовь, страсть, секс – все это для меня вещи мимолетные, преходящие, своего рода забава. Главное, чтобы человек, с которым я предаюсь такого рода утехам, знал, что это несерьезно, всего только игра, но при этом учитывал, что, как во всякой игре, здесь в выигрыше остается только один. По этой причине я никогда не затевала любовных игр, если чувствовала, что могу ранить моего партнера прямо в сердце и он в результате истечет кровью. Трудно оставлять человека, которого любишь, но в нашем случае я вынуждена это сделать, поскольку вы любите меня выше всякой меры».

Прежде чем вмешаться в монолог преподобного, Дженни откашлялась.

– Вы все еще ее любите! – только и сказала она.

– А разве я могу ее не любить? Да ни один человек, ни одна философия, за исключением, возможно, философии христианской и Бога, в которого я верю, не дали мне столько, сколько общение с этой удивительной девушкой. Кто, спрашивается, любил меня больше ее, ничего взамен не требуя, не делая мне никаких замечаний и ни в чем меня не упрекая? Вы, может быть, хотите задать мне вопрос, что сделал бы я, если бы она обратилась ко мне в ту ночь за помощью? Честно говоря, не знаю… Но уверен в одном: сделал бы все, что в моих силах, чтобы выручить ее, не дать угодить в ловушку. При мысли, что она сейчас бродит где-то совсем одна и ей негде преклонить голову, у меня сердце разрывается на части. Остается только молить Бога, чтобы Он спас ее и сохранил. Возможно, на ваш взгляд, в моих словах есть некоторая патетика, но молитва – это сейчас единственное, чем я могу отплатить Оливии за те радости, которые она мне дарила. Вот что вам, детектив Салливан, следует прежде всего взять на заметку: Оливия – даритель, она, если хотите, воплощение любви, даже если ей и пришлось убить человека. Мне, однако, кажется, что мы никогда об этом деле всей правды не узнаем. Оливия, так сказать, предоставила нам возможность выбора: мы можем верить в то, что она убила, а можем и не верить. Она скрылась с места преступления, чтобы сохранить себя, свой особенный взгляд на мир. Кроме того, ей не хотелось впутывать в это дело нас, своих друзей. Поймите, она не расплаты боялась, а скандала. Я вам еще одну вещь об Оливии скажу. Она никогда бы не опустилась так низко, чтобы ходить по людям и выпытывать у них секреты жизни другого человека. Ну а теперь, детектив Салливан, не желаете ли прогуляться со мной и осмотреть церковь?

Дженни Салливан никогда еще не чувствовала себя так мерзко. Казалось, ради того, чтобы расколоть преподобного Хардкасла и вытянуть из него его напитанную горечью исповедь, ей пришлось вываляться в грязи.




Глава 8


Септембер и Анжелика были близки между собой настолько, насколько могут быть близки сестры. Оливию же они считали полноправным членом своей семьи и относились к ней, как к сестре. Анжелика была на четыре года старше Септембер и на год моложе Оливии. Старшая сестра и Оливия в ее глазах были богинями, а брат – богом. Все три женщины и Джеймс были беззаветно преданы друг другу, а когда в Сефтон-Парке появилась любовница Джеймса Маргарет, ее охотно приняли в это маленькое сообщество, и скоро она стала близким другом семейства.

Витавший над этой теплой компанией призрак инцеста волновал многочисленных друзей Бухананов. Не то чтобы они всерьез верили, что Джеймс спит со своими сестрами, но нежные отношения, сложившиеся внутри группы, наводили на разные мысли.

Что и говорить, Бухананы, Оливия и Маргарет монашеским поведением не отличались. У них всех имелись продолжительные связи, а также такие, которые длились несколько дней или даже часов. Более того, бывали случаи, когда они обменивались партнерами или даже устраивали групповой секс. Оливия научила маленькое сообщество понимать и ценить красоту «секса без границ» и избегать связанных с занятиями любовью осложнений.

Это были умные, веселые и заводные люди, обладавшие чувством юмора и завидным вкусом. В них абсолютно не было вульгарности, а свою сексуальную свободу и интимные пристрастия они старались не афишировать. По этой причине репутация у них была спорная, о них сплетничали, но доказать никто ничего не мог.

Бухананы и их друзья не только развлекались, но и много работали. Каждый из них занимал видное положение в определенной сфере деятельности. Маргарет, к примеру, была журналисткой и телезвездой, Оливия добивалась успехов во всем, чего ни касалась, но любовь и страсть были ее главным призванием. Она всегда была наставником, неформальным лидером группы. Септембер писала маслом и считалась подающей надежды художницей, за чьим творчеством пристально следили критики. Анжелика была талантливым хирургом с большим будущим. Управлявший Сефтон-Парком сэр Джеймс по профессии был энтомологом и уже успел прославиться, открыв несколько редких видов бабочек. Известность Бухананов служила дополнительной приманкой для людей, желавших водить с ними дружбу. Но они занимались не только работой, стремясь жить в гармонии с внутренними убеждениями и старательно обустраивая свой духовный мир.

После того как Хэрри ушел от нее в темноту, Септембер почти не сомкнула глаз. Всю ночь она размышляла, пытаясь определить, что с ней произошло и что в ней изменилось. А изменения были – и настолько основательные, что не придавать им значения она не могла. Она чувствовала, что стала как-то значительнее, выше ростом, что ли, подав Хэрри руку и позволив ему вскочить на лошадь у нее за спиной.

Неужели обрушившаяся на нее любовь изменила всю ее жизнь в течение нескольких часов? – спрашивала она себя. Оливия наверняка бы одобрила это новое чувство. Разве не она говорила, что влюблена постоянно и готова во имя любви полностью отдать себя тому мужчине, который волей случая оказался с ней рядом? Она же утверждала, что, как только любовь начинает тяготить хоть чуточку, можно считать, что роман закончился.

Такой примерно роман был у Оливии и Джеймса. И разрыв произошел сам по себе: никто из них не был в этом виноват. Впрочем, хотя они и расстались, это не мешало им любить друг друга и даже время от времени снова вступать в интимные отношения.

Появление принца полностью изменило жизнь Оливии. Думая об этом, Септембер пришла к выводу, что Оливия обрела настоящую любовь, точно так же, как она обрела свою, встретив Хэрри. Трагедия Оливии заключалась в том, что она влюбилась в дрянного человека, который, встретив на своем пути удивительную женщину, вместо того чтобы восхищаться ею, решил ее закабалить. Оливия была сама любовь, принц же – тюремщиком этой любви.

Долг дружбы прежде всего. Септембер очень надеялась, что Хэрри со временем это поймет. Промучившись ночь без сна, она решила: что бы ни сотворила Оливия, она будет на ее стороне. Но как отказаться от Хэрри? Септембер просила, чтобы он оставил Оливию в покое, а он отказался. Что это означает? Неужели конец всему? Стало быть, ей на роду написано страдать до конца своих дней, разрываясь между чувством долга и любовью?

Септембер позвонила в Оксфорд Анжелике, но ответа не дождалась. Автоответчик, однако, сообщил, что сестра приедет в Сефтон-Парк к ленчу. Девушка почувствовала облегчение. Рассказывать о том, как любовь к Хэрри изменила всю жизнь Септембер, было приятнее при личной встрече.




Анжелика лежала в постели со своим любовником Невиллом Бреттом, когда тишину комнаты прорезал телефонный звонок. Вслед за тем из микрофона донесся голос Септембер. Для любовников, которые сплели свои тела в объятиях и отгородились барьером страсти от остального мира, ни звонок, ни голос в микрофоне ничего не значили. Они попросту не придали этому звонку значения.

Любовная связь Анжелики и Невилла продолжалась уже больше двух лет. Они были очень счастливы, занимаясь собой и предаваясь любви, до тех пор, пока шесть месяцев назад в их жизнь не вошла Маргарет.

Невилл, консультант с отличной репутацией из клиники на Харли-стрит, был высоким широкоплечим мужчиной, больше похожим на атлета, нежели на хирурга. Он обладал правильным римским носом, проницательными карими глазами, квадратным подбородком и длинными седыми волосами с платиновым отливом.

Любовник Анжелики был человеком неординарным, хотя никто не мог объяснить, в чем заключалось его своеобразие. Разве что в сочетании мужественной внешности, мягких приятных манер, отличного чувства юмора и удивительного умения владеть скальпелем, которое превращало Невилла чуть ли не в благодетеля человечества.

Невилл относился к тому типу людей, которые знают, как организовать свою личную, деловую и семейную жизнь таким образом, чтобы одно другому не мешало. В то время, когда они с Анжеликой познакомились, Невилл был счастливо женат, имел четверых детей и ошибочно полагал, что жена его любит. Он не изменял ей до тех пор, пока не познакомился с тремя женщинами, которые навещали одного из его пациентов. Пациентом был принц из Объединенных Арабских Эмиратов, а женщин звали Маргарет, Оливия и Анжелика.

Очарование, живость и непосредственность этих женщин разбудили в душе Невилла чувства, о существовании которых он прежде не подозревал. Это были удивительные женщины, и противостоять их обаянию, красоте и сексуальности было трудно. Он провел в их обществе не более пятнадцати минут, но успел, к большому своему удивлению, осознать, что до встречи с ними был удивительно одинок. Выяснилось, что страсть и любовь куда-то ушли из его жизни, а все из-за его жены, которая, вместо того чтобы дарить ему любовь и тепло, их у него отняла.

Будущая жена Невилла преследовала его своими домогательствами до тех пор, пока не поймала в свои сети. Они поженились, когда были еще совсем молоды, и сразу же у них появились дети. Их брак можно было отнести к разряду непростых. Первое время им хронически не хватало денег, а Невиллу еще и времени для общения с семьей и детьми. Но жена тогда не унывала и отлично справлялась со своими обязанностями по дому. Однако она сделалась по-настоящему несчастной, когда жизнь стала устраиваться, карьера мужа пошла в гору и деньги перестали быть проблемой. Дело в том, что на протяжении многих лет она подсознательно вела с Невиллом своеобразную борьбу за первенство и относилась к нему с известной долей недоброжелательства, как к сопернику, а не как к мужу. На людях и в частной, семейной жизни она постоянно пыталась его контролировать. Ее поведение не особенно беспокоило Невилла, он лишь изредка позволял себе напомнить супруге, что ее абсурдная попытка держать всех и вся под своим контролем не слишком хорошо отражается на атмосфере их дома. Тем не менее жена упорно гнула свою линию, и постепенно любовь и доброта – главные составляющие семейной жизни – из семьи Невилла ушли.

После встречи с Маргарет, Оливией и Анжеликой Невилл не уставал о них думать, и мысли о них несказанно его волновали. В результате его походка сделалась летящей, он чаще улыбался и чувствовал себя иначе, чем прежде. Занимаясь с женой любовью, он пришел к выводу, что она не испытывает особенного удовольствия от секса с ним, а лишь исполняет супружеский долг. Невилл решил, что она не стремится делить с ним страсть и нежность и даже подсознательно их придерживает.

Лишь со временем, познакомившись с Маргарет, Оливией и Анжеликой поближе, Невилл понял, до какой степени был обделен женской лаской. Тогда же он пришел к выводу, что жена, пытаясь его контролировать, старалась тем самым его принизить, чтобы обеспечить себе главенствующее положение в семье. Ясно все это увидев, он даже пожалел ее: она, как выяснилось, выше уровня домохозяйки подняться не смогла, и ее уделом было всю жизнь оставаться лишь женой Невилла Бретта. Впрочем, к большему она и не стремилась.

Поразмышляв надо всем этим на досуге, Невилл оставил на время практику на Харли-стрит и перебрался в Оксфорд, где ему предложили место заведующего хирургическим отделением местной больницы.

Прошло несколько месяцев. Невилл, завершив операцию, продолжавшуюся пять часов, вышел из операционной и присел на банкетку в «предбаннике», чтобы передохнуть. В этот момент из другой операционной в «предбанник» вышел еще один хирург и уселся рядом с Невиллом. Тот и другой были в зеленом облачении хирургов – масках, шапочках и халатах. Маска Невилла, правда, висела у него на шее. Протянув руку, он взял со столика коробочку «Гавана Данхилл спешл» и достал сигару. Потом, посмотрев на сидевшего рядом коллегу, предложил сигару и ему. Коллега одной рукой снял с себя маску, а другой – шапочку, явив взгляду Невилла россыпь каштанового цвета кудряшек и миловидное лицо, на котором играла улыбка, мигом согревшая Невиллу сердце. В следующее мгновение хирурги расхохотались.

Невилл закрыл коробочку с сигарами и положил на столик.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнул он, улыбнувшись. – К тому же сигар вы не курите, так что расходов меньше.

– Я-то не курю, но брат у меня курит.

Невилл был ею очарован. Он снова взял свою коробку со стола и открыл крышку:

– В таком случае возьмите для него одну штучку.

Анжелика выбрала из коробки одну сигару, сжав в пальцах, покрутила у уха, после чего ее понюхала.

– Вы очень щедры, мистер Бретт. Предлагаю вам сегодня же вечером прийти к нам домой и выкурить ее вместе с моим братом.

– Ваше великодушие просто не знает границ, но у меня другое предложение – приглашаю вас пообедать со мной. Я, видите ли, все время размышлял о вас и о двух других женщинах, которые были с вами в тот день, когда мы познакомились. Надеюсь, когда мы встретимся в спокойной обстановке, вы мне о них расскажете?

В тот же вечер они уселись вместе за стол, а потом жизнь Невилла превратилась в сплошную череду открытий удивительного мира эротики. Они вступили в любовные отношения, что называется, с открытыми глазами. И Анжелика, и Невилл приняли как должное и разницу в возрасте, которая существовала между ними, и обоюдную сумасшедшую тягу к работе, ну и, конечно, то, что Невилл был семейным человеком. Таким образом, иллюзий они не имели, свою связь не афишировали и самозабвенно наслаждались друг другом, хотя каждый из них в глубине души считал, что заслуживает лучшей участи.

Невилл, к примеру, полагал, что заслужил красивую, умную, любящую жену, такую как Анжелика. Но эта прекрасная молодая женщина слишком любила жизнь во всем ее многообразии и слишком была занята своей работой, чтобы ограничить свой мир узкими семейными рамками. Невилл же слишком любил Анжелику, чтобы потребовать от нее принести в жертву домашнему божеству все ее мечты и планы на будущее. По этой причине их связь приобрела особую пикантность: каждый знал, что настанет день и на их горизонте появится симпатичная женщина двадцати восьми примерно лет, которая положит конец дорогим для них обоих отношениям…

Невилл лежал в постели, обнимая Анжелику, положившую ногу ему на поясницу. Он двигался внутри нее медленно, стараясь проникнуть в ее недра как можно глубже и доставить ей как можно больше удовольствия. Одновременно они целовали друг друга в губы, лаская соски. Его руки стискивали ее в объятиях, рот терзал ее плоть. Она стонала от наслаждения.

Он сдерживал себя довольно долго, пока она не испытала оргазм несколько раз, и лишь потом позволил себе испытать свой собственный. Когда она почувствовала тепло его жизненных соков, вливавшихся в ее лоно, ее стала сотрясать новая серия оргазмов и она прижалась к нему всем телом, отдавая ему всю себя.

Невилл в очередной раз был сражен силой страсти этой женщины, которая была создана для того, чтобы дарить радость. Она ничего не требовала взамен и находила усладу в том, что приносила счастье другому. От этой мысли он расчувствовался, из его глаз покатились слезы.

Анжелика слизнула солоноватые капельки с его щек, а потом пошевелилась, поудобнее устраиваясь у него на плече. Стиснув друг друга в объятиях, они уснули.

* * *


Хэрри приехал в Сефтон-Парк к одиннадцати часам – назначенному им для разговора с сэром Джеймсом времени. Прежде чем встретиться с Джеймсом, он спросил у Фивера, есть ли у него, Хэрри, возможность, переговорить с Септембер. Терять ее Хэрри не хотел, он просто не мог себе этого позволить. Старый дворецкий сообщил, что Септембер нет дома, но тут же добавил, что она оставила для него записку. Передав Хэрри конверт, Фивер проводил его в библиотеку. Оставшись в одиночестве, Хэрри распечатал послание Септембер и прочитал:

Настанет день, когда волк поладит с ягненком, А леопард возляжет рядом с младенцем…

Хэрри прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. До этой минуты он не представлял себе, насколько пугала его перспектива потерять Септембер навсегда. Открыв глаза, он снова прочитал написанные рукой любимой строки – на этот раз вслух. Как умно она поступила, подумал он, выбрав слова из Ветхого Завета. Они отвечали на его мысли и говорили что-то вроде «не горюй, у нас все еще может быть». Не слишком много, конечно, но и не слишком мало. Ровно столько, чтобы показать: надежда на будущее у них есть. Впрочем, Хэрри в глубине души и сам так считал. Сложив послание, он сунул его во внутренний карман пиджака – поближе к сердцу. Какая все-таки она умная и честная девушка! Хэрри чувствовал, что с каждым часом влюбляется в нее все больше и больше.

В библиотеку вошел Джеймс. За ним на подгибающихся ногах спешил Фивер, он нес на вытянутых руках большой и тяжелый серебряный поднос в стиле французского барокко. На подносе стояли кофейник, чашки и блюдца – все из разных сервизов. Но это был самый настоящий фарфор, причем из дорогих – лиможский, севрский и от де Хевиленда. Рядом с кофейником красовалось большое блюдо с овсяным печеньем в шоколадной глазури. Руки старого дворецкого подрагивали, и чашки, стоявшие на подносе в опасной близости от края, позвякивали. Когда Фивер поставил поднос на стол, Хэрри с облегчением перевел дух: он всерьез опасался, что чашки и тарелки вот-вот окажутся на полу.

Джеймс принялся разливать кофе. Передавая чашку с блюдцем Хэрри, он сказал:

– Фивер ведет в этом доме хозяйство шестьдесят пять лет. Приходится закрывать глаза на некоторые его недостатки. Это справедливо, поскольку он делает вид, что не замечает наших. Он старейший слуга в доме. Кстати, я очень рад, что вы не вскочили с места и не отобрали у него поднос. Это обидело бы его до смерти.

Хэрри заметил, как дрогнули при этих словах от сдерживаемой улыбки губы Джеймса. Безупречный вкус, благородство и утонченность, царившие в Сефтон-Парке, появились не сами по себе, но вырабатывались на протяжении четырех веков благодаря усилиям многих поколений живших в достатке хорошо воспитанных и образованных людей. Старинный дом, по сути, представлял собой музей или хранилище раритетов, громоздившихся здесь чуть ли не до потолка (Бухананы никогда ничего не выбрасывали).

Хэрри чувствовал себя в библиотеке очень комфортно хотя бы по той причине, что его собственная квартира в Олбани была обставлена примерно в том же стиле. Но откуда было об этом знать Джеймсу? Мысль о том, что баронет, возможно, полагает, будто Хэрри обитает где-нибудь в заурядной высотке, поначалу очень развлекала старшего следователя. Кстати, так оно бы и было, если бы Хэрри жил только на зарплату.

– Угощайтесь, старший следователь, прошу вас. Со слов Маргарет я знаю, что вы неравнодушны к сладкому.

– А вы не узнали, часом, тоже со слов Маргарет, еще какие-нибудь мои секреты?

– О вашей с ней вчерашней встрече она нам рассказала все. Очень неприятное дело вам досталось. Мы все опечалены тем, что произошло, а главное – озабочены судьбой Оливии. Остается только надеяться, что там, где она сейчас, ей не слишком плохо. Вы, старший следователь, ворвались в нашу жизнь и, признаться, основательно всех нас переполошили и напугали. Вы роетесь в наших душах, пытаясь с нашей помощью поймать человека, который всем нам очень дорог.

Хэрри видел, что сэр Джеймс действительно опечален случившимся. Они сидели за круглым столом, на столешнице которого были разложены толстенные, переплетенные в кожу фолианты – одни были закрыты, другие раскрыты на середине – и стояла старинная пишущая машинка «Оливетти» в брезентовом чехле с незастегнутой «молнией».

– Почему бы нам не начать разговор с перечисления всего того, что я уже знаю о вас, сэр Джеймс?

– Зовите меня Джеймс, – сказал баронет.

Предложение Джеймса общаться на неформальном уровне застало Хэрри врасплох. «Интересно, знает ли он о том, чем мы с Септембер занимались у нее в спальне?» – подумал Хэрри. Ему очень не хотелось, чтобы его отношения с девушкой так или иначе сказались на официальном расследовании, которое он проводил. В его планы входило ослабить позиции Джеймса, а не свои собственные. Впрочем, Хэрри в любом случае на легкую победу не рассчитывал: Джеймс был серьезным противником, и его интеллектуальные способности старший следователь оценивал очень высоко – ничуть не ниже своих собственных. Предстояла лобовая атака, поскольку Джеймс мигом раскусил бы любые уловки, к которым обычно прибегала полиция.

– Итак, вы – сэр Белвилл Джеймс Чарлз Эдвард Буханан, баронет. Я правильно говорю?

– Все верно.

– Вам тридцать два года, вы не женаты и никогда в брак не вступали?

– Совершенно справедливо.

– Вы получили докторскую степень по энтомологии в Оксфорде и являетесь специалистом по бабочкам. В частности, вы открыли и описали несколько новых видов, которые были названы затем в вашу честь. Занимаясь исследованиями, вы путешествовали в тропиках. Здесь, в Англии, вы ведете научную работу и управляете родовым поместьем, что у вас получается очень неплохо. Вас считают одним из самых интересных и эксцентричных людей Англии. Хотя вы склонны к уединению, общества не чураетесь и временами, что называется, выходите в свет. Двери вашего дома всегда открыты для друзей. Вы отличный пилот и коллекционируете старые самолеты. У вас также имеется собственная взлетно-посадочная полоса. – Хэрри внимательно посмотрел на сэра Джеймса и добавил: – Все эти сведения я почерпнул из справочника «Кто есть кто в Англии», и в этом-то вся проблема. Справочник никаких конкретных сведений о вашей личной жизни не дает, а мне необходимо понять, что связывало вас с леди Оливией Синдерс. Хочу уяснить себе, участвовали ли вы в организации ее побега и не вы ли переправили ее по воздуху во Францию.

Лицо Джеймса болезненно дрогнуло.

– Повторяю, детектив, ваше присутствие поставило обитателей Сефтона-под-Горой в крайне сложное положение, поскольку заставило всех, кто здесь живет, заглянуть себе в душу и переосмыслить свое отношение к леди Оливии. Наша деревня, знаете ли, – местечко тихое, и здесь почти ничего не происходит. Но вот на дороге находят брошенную машину, потом достоянием общественности становится связанный с именем Оливии скандал, а еще через некоторое время приходит известие о ее исчезновении. В результате в деревне появляются люди из Скотленд-Ярда и принимаются копаться в нашей частной жизни. Хорошо еще, что расследование ведется скрытно, не то сюда нагрянула бы целая армия репортеров и населению Сефтона-под-Горой пришлось бы пережить еще одно нашествие чужаков, – сказал он каким-то неживым голосом.

– Вот почему я должен работать быстро, а для этого мне потребуется ваша помощь. Как бы вам этого ни хотелось, Джеймс, остаться от этого дела в стороне вам не удастся. Куда бы я ни обращался, расследуя обстоятельства исчезновения Оливии, ее друзья смыкали свои ряды, отказываясь помогать. Но никто из вас не попытался осмыслить тот факт, что Оливия – убийца, которая лишила человека жизни и скрылась с места преступления. Более того, вы все как один заявляете, что, обратись она к вам за помощью, вы сделаете все возможное, чтобы помочь ей избежать правосудия. К чему же мне, спрашивается, апеллировать, если не к вашему чувству долга и справедливости? Быть может, к той самой страсти, которую вы все питаете к Оливии? В таком случае, Джеймс, ради блага самой Оливии и вашей любви к ней помогите мне узнать правду!

Джеймс поднялся с кресла и прошел к окну. Глядя сквозь стекло на развалины величественного здания эпохи Тюдоров, принадлежавшего его предкам, он хмурил брови, размышляя над тем, о чем его просил старший следователь. А тот ни много ни мало предлагал ему спуститься с небес на землю, отказаться на время от своего уютного, скрытого от любопытных глаз мирка и соприкоснуться с реальной жизнью, причем на его, старшего следователя, условиях.

– Каждый из нас, по сути, проживает две жизни. Одна из них открыта для всеобщего обозрения и по этой причине именуется общественной. Частную же, или так называемую личную, жизнь человек проживает для себя самого. В частной жизни он может позволить себе все: самые странные фантазии, встречи, эксцентричные поступки. Он может даже заглянуть внутрь себя и узнать темные тайны своей души. В частной жизни человек редко играет и лукавит, иными словами, он таков, какой он есть. Вы, Хэрри, чужак. После того как вы расследуете это дело и уедете отсюда, наша частная жизнь будет разрушена и сделается достоянием тех людей, которые вовсе этого не заслуживают. Все наше существование после вашего отъезда резко изменится, а нам даже нельзя будет винить в этом вас, поскольку начало этому положила Оливия в тот момент, когда располосовала принцу запястья. Но так как расследование теперь не остановить, пусть уж оно идет своим чередом.

На вопрос о том, помогал ли я Оливии бежать, отвечу: нет, не помогал. Стал бы я помогать ей, обратись она ко мне за помощью? Да, без малейших колебаний, можете в этом не сомневаться. Видел ли я ее в ту злополучную ночь? Нет, не видел. Пыталась ли она вступить со мной в контакт после событий той ночи? Нет, не пыталась. Что еще вы бы хотели узнать по поводу исчезновения леди Оливии, старший следователь?

Получилось так, что Джеймс сам себя допрашивал. Это было нетрудно. Он задавал себе вполне очевидные вопросы по делу Оливии и давал на них исчерпывающие ответы. Умно. Любого другого детектива на месте Хэрри этот спектакль очень бы даже устроил. Любого, но только не Грейвс-Джонса. То, что сейчас сказал ему Джеймс, могло быть правдой, но могло и не быть. Придумывая вопросы и отвечая на них, Джеймс чувствовал себя уверенно, но, когда игра в вопросы и ответы закончилась, сразу же резко сдал и наклеил на лицо грустное выражение.

Хэрри вскочил.

– Любая информация о леди Оливии и о том, что произошло той ночью, может оказаться важной. И еще – позвольте все-таки мне вести расследование. С этой минуты вопросы буду задавать я, а вы только отвечать на них.

– Намек понял, старший следователь.

– Помните, Джеймс, мне нужны правдивые ответы. Со своей стороны хочу вас заверить, что полученную мной в Сефтон-Парке и Сефтоне-под-Горой конфиденциальную информацию я разглашать не стану.

– Слово джентльмена? – спросил Джеймс.

– Если вам так хочется, – улыбнулся Хэрри.

– В таком случае действуйте, детектив.

– Что вы делали вечером того дня, когда произошло убийство?

– Мы обедали, и обед затянулся допоздна. Все основательно напились и вели разговор о влиянии Байрона на творчество Делакруа. Потом нам захотелось заняться сексом. Не вижу необходимости вдаваться в дальнейшие подробности на эту тему.

Хэрри спросил, кто именно присутствовал на обеде, и, к большому своему разочарованию, узнал, что там были все его главные подозреваемые: Маргарет Чен, Бухананы в полном составе, любовник Маргарет и любовник Анжелики, который приехал поздно вечером в компании довольно известного скульптора, желавшего взглянуть на работы Септембер. Все они могли засвидетельствовать алиби друг друга.

Хэрри пришлось отвечать на вопрос, уж не собрались ли все они для того, чтобы, во-первых, помочь Оливии исчезнуть, а во-вторых, обставить все таким образом, чтобы обеспечить друг другу алиби. Придется основательно поработать с прислугой и рабочими, чтобы выяснить, такое ли несокрушимое алиби у каждого, кто присутствовал на том обеде, подумал Хэрри.

– Да, в эти детали пока можете не вдаваться, – сказал он, продолжая вести допрос. – Скажите лучше, сколько самолетов стоит обычно в ангаре на краю летного поля?

– Пять.

– И они все по-прежнему в ангаре?

– Насколько я знаю, да.

– Почему бы нам с вами не прогуляться до аэродрома и не убедиться в этом на месте? – предложил Хэрри.

– Если вам так хочется, – сказал Джеймс.

Когда они добрались до ангара, Джеймс нажал на кнопку, железные ворота раздвинулись и перед восторженным взглядом старшего следователя предстали разноцветные самолетики-бипланы, походившие на доисторических бабочек. Проверять, полны у них баки или нет, не имело смысла: слишком много после той ночи прошло времени, а залить баки снова ничего не стоило. Настроение у Хэрри испортилось: стоило ему потянуть за какую-нибудь ниточку в этом клубке, как она сразу же обрывалась. У него вдруг появилось непривычное ощущение, что это дело ему не по зубам. Впрочем, как только мужчины вышли из ангара, Хэрри постарался от этого ощущения избавиться.

– Мог ли самолет подняться с вашего аэродрома в ту ночь? – поинтересовался он.

– Вполне. По обеим сторонам взлетной полосы установлены прожекторы. Стоит только щелкнуть тумблером в офисе по управлению полетами или в библиотеке в большом доме, как вдоль всей полосы зажигается свет и можно взлетать или садиться. Но Оливия вряд ли отсюда взлетела. Свет прожекторов виден далеко – и из большого дома, и из деревни. Взлетающий самолет кто-нибудь обязательно бы заметил или на худой конец услышал.

– Кстати, я приехал сюда еще и для того, чтобы разобраться со всем этим на месте.

Когда они шли от аэродрома к дому, Джеймс неожиданно сказал:

– Оливия – моя вечная боль и печаль. Вы-то ее не знаете, а между тем всякий, кто с ней общается, ощущает себя будто на крыше мира, где даже воздух другой, более свежий, что ли… Одна мысль о том, что я никогда ее больше не увижу, заставляет меня страдать так, словно у меня украли кусок жизни. Попытайтесь все-таки меня понять: таких, как она, в мире можно по пальцам пересчитать. Она храбра, как мужчина, отважна, как тигр, умна, словно лисица, хитра и вкрадчива, будто пантера. И помимо всего прочего, это самая сексуальная женщина из всех, каких я когда-либо встречал. Она любит секс, живет в призрачном мире эротики и готова поделиться любовью с каждым. Она, если хотите, помешана на сексе и хочет, чтобы все ее друзья достигли таких же высот в «сексе без границ», как и она сама.

– Да вы ее любите! – воскликнул Хэрри.

– Страстно, бешено, как сумасшедший! Всегда, каждый день, каждую минуту. Стоит мне вспомнить о ней, и мое бедное сердце начинает биться в два раза быстрее. Нет, это слишком тривиально. Лучше так: она научила меня тому, как это важно, когда сердце от страсти бьется в два раза быстрее, а чувственность парит свободно, словно ласточка, взмывая к сверкающим под солнцем вершинам безграничного секса! Вот почему Септембер молила вас оставить Оливию в покое. О том же и я вас сейчас прошу, и Анжелика тоже будет просить, когда приедет в Сефтон-Парк. Неужели вы не понимаете, какую всем нам боль причиняет осознание того, что она, оказавшись в Сефтоне-под-Горой, не обратилась к нам за помощью? Мы все были ее любовниками, ее друзьями и партнерами по играм, которым она нас научила, она всех нас любит, и все мы – часть ее жизни.

Каждое человеческое существо способно убить себе подобное, если его спровоцировать. У Оливии имелась такая страстишка – фамильярничать со смертью. Это была, так сказать, темная сторона ее натуры. Она обожала подобно рода игры и иногда вовлекала в них нас. Оливия не сомневалась, что способна побить и покорить кого угодно, хоть дьявола. Но потом появился принц, она не смогла противостоять его обаянию и влюбилась в него. Принц любил играть с ней в сексуальные игры, но игры эти со временем становились все более и более опасными. Принц был без ума от любви к ней, как и все мы, но у него была темная душа, и он попытался закабалить Оливию, превратить в орудие своей страсти. Мы видели, как под влиянием этого человека она год от года менялась. Она уходила от нас все дальше, лишь изредка возвращаясь, чтобы напомнить нам, как сильно мы все ее любим.

Хэрри, вы стремитесь узнать и понять эту женщину в надежде, что знание такого рода позволит вам предугадывать ее поступки, верно? Так вот, ничего этого не будет. Вам не придется сидеть на песке под пальмой в ожидании того, что она сойдет на берег с какой-нибудь яхты. Вы не будете скучать в аэропорту в какой-нибудь Богом забытой стране, готовясь защелкнуть на ее запястьях наручники, когда она спустится по трапу самолета.

Я не знаю, Хэрри, почему она оставила здесь машину. Для меня это точно такая же загадка, как и то, каким образом она исчезла, словно растворившись в воздухе, выскользнув из сетей, которые вы, Хэрри, раскинули по всей стране, чтобы ее изловить.




Глава 9


Хэрри и Джеймс подошли к Сефтон-Парку, но Хэрри заходить в дом не стал. Он сказал Джеймсу:

– Благодарю за откровенность. В настоящий момент вопросов к вам у меня больше нет.

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Джеймс спросил:

– Поскольку вы вернулись, чтобы допросить Септембер, не останетесь ли у нас обедать? Анжелика приедет чуть позже, а ведь вам наверняка захочется поговорить и с ней.

«С чего это он стал таким гостеприимным? – подумал Хэрри. – И зачем ему было рассказывать мне об интимной жизни Бухананов и леди Оливии? Он что, расчувствовался, и его потянуло на откровенность, или просто хотел внушить мне мысль, будто никто из них леди Оливию не видел и никаких известий от нее не получал?» Вообще-то Хэрри склонялся к мысли, что Джеймс не лжет. Он и допросить-то Септембер и Анжелику намеревался с одной только целью – чтобы они подтвердили слова брата. Кстати, он ничуть не сомневался, что их показания и показания Джеймса совпадут. С другой стороны, зачем было Джеймсу давать Хэрри детальный портрет Оливии, показывать светлые и темные стороны ее натуры? Что, собственно, Джеймс хотел всем этим сказать? Что Оливия в принципе способна убить человека, но Хэрри должен оставить ее в покое даже в том случае, если она убила принца? Или, быть может, Джеймс желал убедить его в том, что противостоять чарам Оливии выше человеческих сил?

Старший следователь отклонил предложение пообедать с Бухананами и попросил Джеймса, к большому удивлению последнего, передать сестре, что допрашивать ее после ленча, как намеревался прежде, он не будет, а встретится с ней в другое время, предварительно связавшись по телефону. Джеймс проводил Хэрри к автомобилю и вернулся в дом лишь после того, как роскошная машина детектива исчезла из виду.

Оказавшись за пределами Сефтон-Парка, Хэрри испытал облегчение. Разговор с Джеймсом утвердил его во мнении, что никто из обитателей этого дома леди Оливию не видел и в организации побега из Англии ей не помогал. Пока машина мчалась в Сефтон-под-Горой, детектив подверг это соображение всестороннему анализу. Припарковавшись у «Фокса» и вынимая ключи из замка зажигания, он вдруг с силой хлопнул ладонью по рулевому колесу и громко сказал:

– Хотя вы, сэр Джон, вели себя умно, незначительные огрехи в ваших показаниях все-таки есть. А потому я не буду давать послабления никому и допрошу всех подозреваемых до единого, пусть даже и потрачу время зря.

Когда детектив вошел в паб, взгляд его сразу же остановился на владельце заведения. От подозрений на его счет Хэрри до конца так и не избавился. Кроме того, не следовало забывать и о показаниях почтальона, видевшего в лесу утром после злополучной ночи неизвестного субъекта, который был похож на Джетро. Уверенности в том, что это был хозяин паба, у почтальона не было, хотя неизвестный носил такую же, как у Джетро, шапочку и вышел из леса в сопровождении далматинцев, принадлежавших владельцу «Фокса».

Хэрри заказал в баре темное пиво, дюжину бутербродов, три порции шоколадного пудинга и кофе, после чего взлетел по лестнице на второй этаж, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

Джо все еще не было, но Дженни сидела в гостиной. Увидев босса, она выпалила:

– Чем скорее мы уберемся из этого так называемого райского местечка, тем лучше.

– Это почему же? – поинтересовался Хэрри, присаживаясь на край стола, за которым трудилась его помощница.

– Уж слишком все здесь идеально и благостно – прямо как в сказочной стране. Здешний викарий, к примеру, дал мне понять, что леди Оливия – убийца, между прочим! – куда благороднее, чем я, слуга закона. Обвинил меня в том, что я с помощью уловок вытянула у него сведения о нежных чувствах, которые он испытывает к этой особе. Хотя леди Оливии в Сефтоне-под-Горой вроде бы и нет, ее незримое присутствие, ее личность продолжают оказывать сильное воздействие на всякого, с кем мне довелось побеседовать. В сравнении с леди Оливией я кажусь себе ничтожеством и как женщина, и как детектив.

– Да ничего подобного! Наоборот, вы – многообещающий молодой сыщик, который со временем может стать выдающимся. И потом прекратите сравнивать себя с Оливией. Я узнал о ней предостаточно. Она – профессиональная соблазнительница и в этом смысле не делает различия между мужчинами и женщинами. Это и надо иметь в виду, разговаривая с людьми, а не лелеять в себе комплекс неполноценности. Но перейдем к делу: что вы узнали от викария?

Переговорив с шефом, Дженни почувствовала себя гораздо увереннее. Просмотрев свои записи, она передала Хэрри суть разговора со священником. Детектив был доволен. Девушке удалось заглянуть в заповедные уголки в душе Хардкасла и заставить его раскрыть тщательно оберегаемые тайны. Подойдя к грифельной доске, стоявшей в углу комнаты, Хэрри стер тряпкой написанное на ней мелом имя викария и сказал:

– В этом деле есть одна странность. Слишком много подозреваемых и ни одной ниточки, которая привела бы нас к тому, кто помог убийце скрыться.

Зазвонил телефон. Это был Джетро, объявивший, что пришел Джерри Хейвлок, чтобы встретиться со старшим следователем Грейвс-Джонсом. Хэрри попросил владельца паба усадить посетителя за стол и сказал, что скоро спустится. В ту же минуту открылась дверь и появился Джо в сопровождении официантки, которая несла на подносе закуски и напитки, заказанные Хэрри в баре. За ее спиной маячила широкоплечая фигура Джетро, он держал еще один поднос – с чистыми стаканами, тарелками и блюдом с жареным хрустящим картофелем, который Хэрри не заказывал.

– Ничего особенного, небольшой знак внимания со стороны заведения. Когда я работал в полиции, жить не мог без жареной картошки, – пробормотал Джетро и, поставив поднос на стол, исчез в дверном проеме.

К тому времени Хэрри уже успел в общих чертах набросать для себя психологический портрет владельца паба, и картина эта не слишком ему нравилась. Джетро был напыщен, нарочито дружелюбен и услужлив, не говоря уж о том, что завел дурную привычку не ко времени врываться в помещение, которое занимали детективы. Иными словами, Джетро вел себя так, что со стороны можно было подумать, будто он один из сотрудников Хэрри, а это раздражало детектива больше всего. Вскочив со стула, он одним прыжком нагнал Джетро и схватил за руку.

– Я забыл принести соус? – спросил тот.

– Да вроде нет. Просто мне надо с вами поговорить. Давайте встретимся в баре в половине четвертого. Согласны?

Прежде чем Джетро успел сказать хоть слово, Хэрри вернулся в свой штаб.

Как только старший следователь подцепил с подноса сандвич с ветчиной и сыром и начать его жевать, запивая пивом, заработал факс, выплевывая бумагу. Джо подождал, когда факс сделал перерыв, оторвал часть бумажной ленты и погрузился в ее изучение.

– Интересное сообщение, сэр. Леди Оливию Синдерс трижды видели в Южной Африке, причем при различных обстоятельствах. Один раз на частном аэродроме в пригороде Кейптауна и дважды – на территории охраняемого поместья площадью в шестнадцать квадратных миль, огороженного по периметру колючей проволокой под током. Это частная собственность, и без разрешения владельца никто не имеет права и шагу туда сделать. А вот это, сэр, – тут Джо поднял на своего шефа взгляд, – вас особенно должно заинтересовать. Владельцем поместья является наша разлюбезная леди Оливия Синдерс.

– Я хочу знать все об этом участке земли. Кроме того, мне необходимо переговорить с представителями местной полиции. До сих пор ни один человек, с которым мы беседовали, включая адвоката Оливии, и словом не обмолвился о том, что у нее имеется поместье за границей.

– Быть может, она держала это в тайне от всех? – предположил Джо.

– Все может быть, но я в этом сомневаюсь. Мне нужна информация, каким образом леди Оливия заполучила это поместье и когда. А еще я хочу поговорить по телефону с людьми, которые ее там видели. Устройте это, Джо, и как можно скорее. Честно скажу, не нравится мне все это. Уж больно удачно складывается для хода дела, где все против нас.

– Думаете, кто-нибудь играет с нами в кошки-мышки, сэр? Но кто, черт возьми?

– Вот именно – кто? Думаете, ее друзья? Сомнительно. Проводя расследование, я кое-что о характере леди Оливии понял. Она с самого начала не хотела впутывать друзей в скандал. В минуту отчаяния – да, было такое дело – она одолжила машину у приятелей. Но требовать, чтобы они устраивали ради нее отвлекающие маневры на другом конце света, она бы не стала. Все куда сложнее. Похоже, эти странные появления леди Оливии в Южной Африке – часть хорошо продуманного плана, преследующего цель – заставить меня бросить расследование здесь, в Англии, и помчаться через моря и континенты. Но если все так, как я вам только что сказал, считайте, она совершила первую ошибку. Показала, что убийство принца, как и ее побег, было запланировано и хорошо подготовлено. Просто в последний момент дело пошло не так гладко, как ожидалось, к примеру, на месте убийства появился брат жертвы. Повторяю: это только мои предположения, а потому надо поторопиться и получить все возможные разъяснения по поводу информации, полученной нами по факсу. Что-нибудь еще для меня есть?

– Прислуга и рабочие в Сефтон-Парке, рассказывая о леди Оливии, проявили сдержанность: расхваливали ее на все лады, но ничего существенного никто не сообщил. Разумеется, когда они узнали об убийстве принца и ее исчезновении, то пришли в ужас. Особенно когда я дал им понять, что убийство скорее всего совершила Оливия. Все они простые, достойные люди, работающие на Бухананов не один год. О сэре Джеймсе и его сестрах они отзывались очень тепло. Говорили, что с Бухананами легко ладить, что они люди, быть может, немного эксцентричные, но честные, своих работников не обижают и всегда поступают с ними по справедливости.

– Заметил ли кто-нибудь из них в ту ночь нечто необычное?

– Ничего. Правда, один сельскохозяйственный рабочий сообщил, что примерно в два часа ночи увидел огонек в амбаре. Он подошел к амбару и несколько раз крикнул, пытаясь выяснить, есть ли там кто-нибудь. Поскольку ответа не последовало, он просто-напросто выключил свет и отправился спать. Утром, вернувшись в амбар, он обнаружил там теплую конскую попону и решил, что ночью в амбаре кто-то занимался любовью. Тогда он взял попону и отнес ее на конюшню.

– Домашняя прислуга, грумы и сельскохозяйственные рабочие отлично знали о романе принца и леди Оливии. За последние два года эта парочка неоднократно появлялась в Сефтон-Парке. Принц с Оливией даже оставили в конюшне своих лошадей, так как оба любили ездить верхом и всегда участвовали в охоте, которую устраивал сэр Джеймс. Принц проявлял необыкновенную щедрость по отношению к прислуге и грумам, но, говорят, был ревнив до ужаса – леди Оливии возбранялось разговаривать даже с конюхами. Все, впрочем, считали, что она от принца без ума, готова исполнить любое его желание и все свое внимание уделяла только ему одному. Все утверждали, что под влиянием принца она сильно изменилась, но никто не смог мне сказать, в чем именно заключались эти изменения. Говорили только, что когда Оливия приезжала одна, без принца, то без умолку смеялась, со всеми болтала, словом, становилась такой, как прежде. Миссис Мач призналась, что вся прислуга решила, будто иностранец – так они именовали принца – наложил на Оливию какое-то заклятие.

– Мне хочется взглянуть на найденную в амбаре попону, а вас прошу обыскать этот амбар сверху донизу. Позвоните также детективу Пайку в Оксфорд и попросите срочно прислать сюда экспертов.

Зазвонил телефон, и Хэрри поднял трубку.

– Я жду старшего следователя уже больше часа. Скажите, сколько еще времени мне тут сидеть? – раздраженно осведомился Джерри Хейвлок.

– Сию минуту спущусь. Прошу вас, мистер Хейвлок, извинить меня за то, что заставил вас ждать, – пробормотал Хэрри. Повернувшись к своим помощникам, он сказал: – Джерри Хейвлок – чрезвычайно нетерпеливый и самоуверенный господин. Возможно, в бизнесе он и преуспевает, но, на мой взгляд, не очень умен. Сейчас торчит внизу. Перспектива разговора о леди Оливии настолько его напугала, что он не смог усидеть дома и через четверть часа после моего звонка уехал. Предварительно, правда, велел жене вызвать адвоката – на тот случай, если ей в его отсутствие станут задавать вопросы личного характера.

– Наверняка он что-то скрывает, – заметила Дженни.

– С чего ты это взяла? – спросил Джо, вгрызаясь белыми зубами в бутерброд с колбасой и крутым яйцом.

– Он нервничает, грубит… решил, должно быть, что его поспешный отъезд произвел дурное впечатление. Сейчас, сэр, он сделает попытку объяснить свое поведение и по этой причине поведает о том, что делал в ту злополучную ночь, ну и, разумеется, расскажет о своих отношениях с леди Оливией. Его тяготит какая-то тайна, о которой он не хочет упоминать в присутствии жены. Тем не менее он из тех мужчин, которые места себе не находят, зная, что их в чем-то подозревают, и всячески стремятся оправдаться: с чистой совестью легче лелеять свое эго. Стало быть, сэр, он выложит вам всю свою подноготную, можете не сомневаться.

– Неплохо, очень даже неплохо, Салливан, – восхитился Джо.

Хэрри улыбнулся своей помощнице, которая восприняла его улыбку как знак поощрения.

– А миссис Хейвлок хоть на что-нибудь сгодилась? – спросила Дженни.

– О, это сама невинность, которая решает все свои проблемы простейшим способом: делает вид, что их не существует вовсе. Добрая, мягкая женщина, которую полностью контролирует мерзавец муж. Но, как это ни странно, в ней есть стержень, причем очень прочный. Несмотря на все мои старания, она сообщила лишь, что считает случившееся с Оливией трагедией и что леди Оливия была когда-то близка с их семьей, но это было давно. «Она бы к нам за помощью не обратилась. За последние несколько лет мы с ней едва ли парой слов обменялись. Могу вас заверить, что ни ко мне, ни к моим домашним леди Оливия со своими бедами не пришла бы». Вот что дословно заявила эта дама. И я полагаю, она сказала мне правду, вернее, то, что она принимает за правду. Что же касается, так сказать, объективной истины… Что ж, возможно, кое-что прояснится после того, как я допрошу ее мужа. Сейчас он, должно быть, в ярости, ведь его заставили ждать. Мне же только того и надо, – сказал Хэрри, поднимаясь со стула и направляясь к двери.

Снова зазвонил телефон, и он остановился:

– Если это меня, я подойду.

Поскольку к телефону требовали именно его, Хэрри вернулся к столу и взял трубку. Звонила Маргарет Чен:

– Старший следователь Грейвс-Джонс? Приглашаю вас и ваших сотрудников на обед. Скажем, часов в восемь. Вас устроит? Отлично. В таком случае до вечера.

Хэрри повесил трубку и окинул взглядом свою команду:

– Сегодня вечером нас приглашает на обед Маргарет Чен. Хотелось бы знать, что все это значит?

В самом деле все, казалось, встало с ног на голову. Подозреваемые наперебой зазывали к себе детективов. Не приходилось сомневаться: исчезновение Оливии произвело ошеломляющее воздействие на некоторых жителей Сефтона-под-Горой. Складывалось впечатление, что убийство принца по какой-то странной причине подкосило самые основы их существования. Известие о том, что хорошо знакомая всем леди оказалась способна с легкостью лишить человека жизни, а затем бесследно исчезнуть из того мирка, который все они знали и любили, заставило обитателей деревни по-иному взглянуть на себя и свою жизнь.

Старший следователь постепенно начал осознавать, что он, поставив под сомнение достоинства женщины, которая учила здесь всех тому, как любить и оставаться при этом свободными, тем самым подверг сомнению моральные устои всей местной общины.

Когда Септембер просила его за Оливию «отпусти ее с миром», она, в сущности, хотела сказать другое: «Отпусти с миром меня, отпусти с миром всех нас, дай нам возможность самим разобраться в наших прегрешениях и расплатиться за них». Из этого следовало, что здешняя элита, к которой относились обитатели Сефтон-Парка, рассчитывала остаться вне поля зрения общественности и правосудия и впредь при любых обстоятельствах. Детектив понимал устремления этих людей, но понимать не значило принимать. Хэрри, во всяком случае, их не принимал.

Его сердце разрывалось от любви к Септембер, его тело жаждало ее ласк, но желание схватить Оливию и передать в руки правосудия от этого не становилось менее сильным.

Хэрри отлично разбирался в том, что важно, а что можно оставить на потом. Еще раз напомнив Джо, чтобы тот проверил полученную из Южной Африки информацию, он спустился в паб переговорить с Джерри Хейвлоком.

В баре оставалось всего несколько человек – большинство посетителей выбрались на улицу и расположились под навесами. Джетро был у стойки и разговаривал с Джерри Хейвлоком. Стоило им увидеть Хэрри, как они замолчали.

– Так это вы, мистер Хейвлок, хотели со мной поговорить? – спросил Хэрри.

На лице Хейвлока отразились самые противоречивые чувства.

– Может, мы перейдем в дальний конец бара, детектив? Там нам никто не помешает, – предложил он.

– На улице такая чудесная погода: светит солнце, и дует теплый ветерок… Почему бы нам не спуститься к ручью и не поговорить там? – сказал Хэрри и, не оглядываясь, направился к двери.

Хейвлок некоторое время стоял в нерешительности, но Хэрри было на это наплевать.

Пока они шли по деревне, а потом – по выводившей к ручью тропинке, оба хранили молчание. К тому времени, когда они добрались до стоявшей на берегу скамеечки, Джерри, казалось, совсем успокоился и с рассеянным видом поглядывал по сторонам. Уголок природы, где они оказались, и впрямь был чудесным. На противоположном берегу быстрой холодной стремнины стеной стоял лес, в воде отражалось голубое бездонное небо, а вокруг слышалось пение птиц, прыгавших с ветки на ветку. Посреди протоки стоял рыбак в высоких резиновых сапогах и упорно раз за разом забрасывал спиннинг в надежде поймать легендарную голубую форель. Оглядевшись вокруг, Хэрри лишний раз убедился в том, что Сефтон-под-Горой – местечко что надо.

Первым нарушил молчание Джерри Хейвлок:

– У меня деловая встреча в Сити, и я должен находиться сейчас в Лондоне.

– Почему же в таком случае вы не в Лондоне, мистер Хейвлок?

– Не прикидывайтесь простачком, старший следователь. Вы отлично знаете почему. Уже выехав из дома, я решил, что мой отъезд может быть неверно истолкован, и предпочел вернуться. Ведь вы могли подумать, что я замешан в деле об исчезновении леди Оливии.

– Объясните, мистер Хейвлок, с какой стати, по-вашему, я мог бы так подумать?

– Потому что мне не хотелось отвечать на досужие вопросы об Оливии и той жуткой истории, в которую она попала, и это наверняка было заметно. Ну и потом… хм… Я ведь уехал, а попросту говоря, удрал. Ваше вторжение в мой дом и мою частную жизнь привело бы к тому, что на свет выплыли бы кое-какие секреты, о которых я изо всех сил стараюсь забыть и которые оставили в моей душе и в душах моих близких неизгладимый след. И все эти тайны, заметьте, так или иначе связаны с Оливией. Если бы она, приехав в Сефтон-под-Горой, и захотела обратиться к кому-нибудь за помощью, то выбрала бы меня, ручаюсь. Я, честно говоря, не хотел, чтобы вы об этом знали, кроме того, не хотел говорить об Оливии в присутствии жены. Нам, мне и семье то есть, понадобились годы, чтобы… преодолеть сложившиеся у нас с леди Оливией отношения. Нам уже казалось, что мы, если так можно выразиться, переболели этой женщиной, но выяснилось, что она слишком глубоко проникла нам в душу, остается с нами и теперь. Так, по-видимому, будет всегда. Я, собственно, для того к вам и приехал, чтобы побеседовать без свидетелей и убедить вас, что ни я, ни мои близкие никак не связаны с исчезновением Оливии.

Некоторое время мужчины молчали. Джерри Хейвлок потупился и приложил ладонь ко лбу. Хэрри с минуту за ним наблюдал. «Интересно, он правду сказал, что Оливия в случае необходимости обратилась бы к нему за помощью, или только для того, чтобы потешить свое мужское эго?» – думал при этом старший следователь.

– А почему я должен вам верить? Тут, можно сказать, все до единого считают своим долгом объявить мне то же самое: Оливия, дескать, в случае необходимости обратилась бы за помощью именно к ним, но по какой-то непонятной причине не обратилась. Уж если вы, мистер Хейвлок, хотите, чтобы я вам поверил, то должны объяснить мне, почему решили, что она пришла бы к вам, а не к кому-нибудь другому.

– Хорошо, я скажу вам почему, но предупреждаю: это строго между нами. Надеюсь, что после этого вы прекратите копаться в частной жизни наших граждан. У меня есть сын, зовут его Рейфи. Когда они с Оливией были подростками, он в нее влюбился. Надо сказать, моя жена Симми тоже была очарована Оливией, и благодаря усилиям жены и сына та бывала у нас дома очень часто. Она была невероятно соблазнительна даже в юном возрасте и вертела моим сыном, как хотела. Он, разумеется, был от нее без ума, моя же супруга все это видела, радовалась и наивно полагала, что обрела в лице девочки дочь, которой у нее никогда не было. Она приучила Оливию работать в саду и вела с ней нескончаемые разговоры о благотворительности и о необходимости помогать неимущим. Что же касается меня… Что ж, я был Оливии вроде отца, которого она никогда не знала. Кроме того, она смотрела на меня как на опытного, зрелого мужчину, а именно к таким мужчинам она тянулась тогда всем своим существом. Но мы и сами не заметили, как очень скоро стали играть роли, которые она нам определила.

Как-то раз я вез ее в Лондон. Между нами установилось какое-то странное напряжение. Я ужасно ее хотел – больше, чем какую-либо другую женщину в своей жизни. Но она не была женщиной, она была совсем еще девчонкой, хотя и чертовски соблазнительной. Так вот, когда мы въехали в пригород, она неожиданно ко мне потянулась и провела рукой по внутренней стороне моего бедра. В тот момент мне показалось, что еще мгновение – и я не выдержу, наброшусь на нее и прижму к себе.

«Я люблю вас, Джерри, и уже довольно давно, – сказала она, – и постоянно думаю о том, как бы заняться с вами сексом. Точно такое же желание я заметила и в ваших глазах. Я люблю Рейфи и Симми, но преодолеть тягу к вам не в силах. Мне хочется, чтобы вы отвезли меня куда-нибудь, где бы мы могли заняться любовью, выпустили, так сказать, нашу страсть на свободу. Только не пытайтесь меня уверить, что все это глупости», – добавила она и заплакала.

Мы нашли маленький отель, где нас никто не знал. Такого счастья, которое я познал с Оливией, мне не доводилось еще испытывать. Я научил ее разным шалостям в постели, она тут же их у меня переняла и полюбила. Короче говоря, мы просто млели в объятиях друг друга, с ума сходили и после этой поездки в Лондон в прямом смысле оторваться друг от друга не могли. Мы занимались любовью в лесу, в саду, у меня в постели. То, что Рейфи или Симми в любой момент могли нас застать за этими занятиями, возбуждало нас еще больше. Мы занимались сексом даже у меня в офисе в разгар рабочего дня. Мы мечтали о том, чтобы провести вместе целую ночь, а когда нам это удалось, она плакала и говорила, что любит меня. Но при этом Оливия сознавала, что полноты в наших отношениях нет. Она хотела получить больше, нежели я, семейный человек, мог ей дать. По этой причине она занялась сексом с моим сыном: надеялась, должно быть, что как любовник он будет не хуже папаши. «Было здорово», – говорила она потом, но продолжала ко мне тянуться. При этом Симми она тоже любила – любовью дочери. Она, если так можно выразиться, любила нас всех, всю нашу семью, и в ее намерения вовсе не входило разрушать существовавшие в нашем доме устои.

Когда любовь ко мне стала причинять ей боль, она ушла из моей жизни. Никогда не забуду, какое выражение было у нее на лице, когда она мне сказала: «Так любить невозможно. Я заслуживаю большего, да и ты тоже».

После этого мы виделись с ней еще один раз. Я сказал ей, что хотел уйти от Симми и жить с ней, но у меня не хватило для этого мужества. Объяснил ей, что больше всего боюсь скандала, который неминуемо должен за этим последовать. Я молил ее дать мне возможность не торопясь разобраться со своими семейными делами. К тому времени, правда, Оливия уже поняла, что радости любви можно получить не только от меня или моего сына, и окончательно с нами порвала: со мной, с Рейфи, с Симми. И с той поры из нашей жизни ушел свет. Ведь все мы ее любили, правда, каждый по-своему. Когда Оливия нас оставила, наша семейная жизнь дала трещину: со временем и Рейфи, и Симми стали догадываться, что происходило в нашем доме на самом деле. Ведь все мы так или иначе обманывали друг друга ради того, чтобы заслужить любовь этой молоденькой девушки.

С тех пор мы никогда не оставались с ней наедине. Я пытался, но она мне этого не позволила. Но страсть и любовь к этой женщине продолжают жить в моем сердце. Уверен, она тоже до сих пор меня любит. Она сама мне об этом сказала, когда мы случайно встретились в Лондоне. Это случилось в одной из художественных галерей в Вест-Энде. Оливия посмотрела на меня, и в ее глазах проступила печаль. «Наша любовь – это лучшее, что было в моей жизни. Она всегда в моем сердце, сколько бы лет или миль ни отделяло нас друг от друга», – сообщила она мне.

«Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, не важно, по какой причине, обещай, что ты меня позовешь», – сказал я ей тогда. И она ответила: «Ни к кому другому я обращаться не стану, обещаю». Потом повернулась и ушла. Теперь вы понимаете, детектив, почему я взял на себя смелость утверждать, что Оливия не обратилась бы за помощью ни к кому, кроме меня?

– И вы не видели ее и не получали от нее никаких известий после того, как принц был убит? – вопросом на вопрос ответил Хэрри.

– Не видел и известий от нее не получал! Теперь я могу идти домой? – спросил Джерри Хейвлок, поднимаясь со скамейки. От воспоминаний о том, чего он лишился, на лице у него появилось выражение глубокой печали.

Хэрри некоторое время исследовал взглядом печальное лицо Хейвлока. Жалости к нему он не испытывал, но в том, что этот человек сказал правду, не сомневался.

– Идите, – бросил детектив, и Джерри, повернувшись, пошел прочь.

Он сутулился, имел несчастный вид, но, было заметно, продолжал пребывать в уверенности, что леди Оливия всегда любила только его одного.

Хэрри устремил взгляд на серо-голубую поверхность воды, размышляя об Оливии. Неужели она, когда была подростком, рассчитывала, что у нее могут сложиться длительные любовные отношения с семейным мужчиной, к тому же с таким ублюдком, как Джерри? Интересно, что случилось бы с Оливией, если бы Джерри отверг ее притязания и не приучил с малолетства к радостям секса? Неужели она стала бы другой? Это были чрезвычайно интересные вопросы, но Хэрри знал, что получить на них исчерпывающие ответы невозможно.

В расследовании наметились определенные сдвиги. Подозреваемые стали стремиться к сотрудничеству с детективами, что, однако, не дало следствию ни единой ниточки, с помощью которой можно было бы выйти на след беглянки или хотя бы восстановить картину событий той роковой ночи. Во всей этой истории вообще было много невероятного, едва ли не мистического. Заслуживал удивления уже тот факт, что леди Оливии удалось изменить всех без исключения людей, с которыми сталкивала ее судьба, и подарить им ощущение особого рода свободы, о существовании которой они прежде не подозревали. Эта женщина стала частью их жизни, и изгнать ее из своих сердец они бы уже не смогли, даже если бы и захотели.

Задавая каверзные вопросы и выворачивая с их помощью наизнанку души жителей деревни, детективы смогли пока установить только одну бесспорную истину: обитатели Сефтона-под-Горой решили, что леди Оливия никогда уже не появится на их горизонте, смирились с этим и принялись заново обустраивать свой внутренний мир – с памятью о ней в сердце, но каждый на свой манер.

Эта всеобщая уверенность в том, что леди Оливия Синдерс исчезла бесследно, раздражала Хэрри, и он решил приложить максимум усилий, чтобы ее разыскать.




Глава 10


Маргарет стояла у окна библиотеки, размышляя об Оливии, ее преступлении и загадочном исчезновении. Эта женщина, сколько Маргарет ее помнила, обладала высокой самооценкой, а ведь – и это удивительно – она никогда в себе этого качества специально не вырабатывала. Приходилось признать, что Оливия родилась с любовью к себе, что, кстати, помогало ей любить людей и с легкостью уходить от них. При всем своем уме она эгоистично полагала, что друзья ничем от нее не отличаются. Когда любовь и страсть к какому-нибудь человеку у Оливии угасали, она бросала его, считая, что ее партнер при этом тоже испытывает чувство облегчения. Словом, такой характер мечтали иметь все феминистки, желавшие не зависеть от мужчины и сохранить свою свободу любой ценой, хотя бы только для того, чтобы иметь возможность себя уважать.

Маргарет подумала о себе, о том, в частности, кем она стала и чего добилась к сорока годам. В каком-то смысле итоги впечатляли: она добилась докторской степени в Оксфорде, стала международной радио– и телезвездой, автором многочисленных книг по феминизму и американскому искусству ХХ века. Не так уж плохо для женщины из китайско-американской семьи, чей дедушка был простым рабочим на строительстве первой железной дороги, соединившей средний запад Соединенных Штатов с Сан-Франциско.

В прошлом все женщины семейства Чен были пассивны, являясь, по сути, рабынями условностей и своих мужей.

При всем том, когда Маргарет поступила в Смитсоновский колледж в Нортхэмптоне, деньги на стипендию для нее наскребли именно женщины семейства Чен. Маргарет была их гордостью, их надеждой, символом их стремления подняться над средой и тем униженным положением, в котором все они находились на протяжении многих десятилетий. Успех Маргарет изменил их жизни и дал возможность уважать себя. Иными словами, Маргарет и женщины семейства Чен были многим обязаны друг другу.

Отец Маргарет, человек мрачноватый и молчаливый, особой радости от успехов своей красавицы дочери не испытывал. Он вообще относился к своим детям с равнодушием, хотя и не был злым. Маргарет любила его за щедрость, которую он проявлял по отношению к семье в целом, не отказывая в помощи даже дальним родственникам. К великой печали Маргарет, ее отцу было наплевать, выбьются его дети в люди или нет. Главное, считал он, чтобы они не отлынивали от работы в торговавшей фруктами и провизией лавочке в китайском квартале Сан-Франциско.

Маргарет отошла от окна, чтобы посмотреть на свое отражение в длинном узком зеркале в отделанной перламутром раме. Это было изделие дамасских мастеров XVIII века, купленное ею в том самом городе, где оно было изготовлено: несколько лет назад Маргарет целый семестр читала лекции в университете Дамаска.

В зеркале она увидела изысканную, красивую женщину, чей проницательный взгляд говорил о наблюдательности и остром уме. Маргарет всмотрелась в свое отражение, поскольку искренно верила, что люди далеко не всегда бывают такими, какими кажутся. Чтобы понять человека, надо попытаться увидеть его душу – даже в том случае, если этот человек ты сам.

Взбив свои черные шелковистые волосы кончиками пальцев, она покрутилась перед зеркальным прямоугольником и, в общем, осталась собой довольна. Хороша, но без малейшей примеси вульгарности, немного академична, пожалуй, но и блеска довольно. В любом случае впечатление она производила, и этого не смог бы отрицать даже ее недоброжелатель. Маргарет нравился свойственный ее внешности экзотический восточный налет, который не только помогал ей очаровывать людей, но и позволял ярче оттенить присущую ей харизму.

Вернувшись к окну, она присела на подоконник и погрузилась в воспоминания. В частности, вспомнила о том, как в первый раз отправилась в постель с Оливией. Слишком много шампанского, лишняя понюшка кокаина, и вот две женщины без предрассудков уже изнывали от страсти, стискивая друг друга в объятиях. Маргарет до сих пор не знала, как это все случилось, и не могла припомнить, кто был инициатором этой затеи. Как бы то ни было, они легли в постель и занялись любовью. Секс с женщиной показался ей захватывающим, другим, не похожим на секс с мужчиной. Это был, если так можно выразиться, его нежный, почти воздушный вариант. К тому же рядом с Маргарет находилось тело Оливии, прекрасное, как тело Венеры. Оргазм, который тогда испытала Маргарет, был особенным, в прямом смысле слова несравненным, поскольку ей не с чем было его сравнивать. Она не променяла бы это новое, изысканное ощущение ни на какие блага мира. При всем том они с Оливией не были лесбиянками – просто любили секс и эротические игры. В постель же они, как правило, предпочитали ложиться с мужчинами, а не с женщинами.

После исчезновения Оливии жители Сефтона-под-Горой и Сефтон-Парка начали меняться прямо на глазах. Маргарет пришлось вместе со всеми свыкнуться с тем, что Оливия по какой-то причине убила человека, к тому же своего любовника, а потом пропала, как сквозь землю провалилась. При этом никто не знал, куда она девалась и существует ли вероятность ее отыскать.

Маргарет пригласила команду детективов на обед, поскольку хотела обсудить с ними это происшествие во всех деталях. Она собиралась выложить все, что знала, покончить со всем этим и избавиться от терзавшего ее ужаса.

Через парк по направлению к дому шли два человека. Маргарет сразу признала в них Невилла Бретта и Анжелику, помахала им, а потом прижала руку к груди. Стоило ей увидеть Невилла, как у нее начиналось сердцебиение. Это было наваждение, с которым она боролась вот уже несколько месяцев. Они не делали секрета из того, что испытывают друг к другу теплые чувства. Когда же находились в этой комнате, то в прямом смысле не могли друг от друга оторваться. Отношения, которые установились между ними, могли существовать, казалось, только в снах, а в реальной жизни им было не место.

Они были влюблены, и любовь, которая их связывала, была самой настоящей, из разряда тех, что именуются серьезным чувством. Оно овладело ими, когда Анжелика в первый раз привезла Невилла в Сефтон-Парк. Поначалу Маргарет принимала это чувство за вожделение и старалась не обращать на него внимания. Однако, встретившись с Невиллом несколько раз, она поняла, что попала в беду. Это было нечто большее, чем вожделение. Когда она находилась рядом с Невиллом, то испытывала восхитительное чувство полноты, единения с другим человеком, чего с ней никогда не случалось прежде. Маргарет сделала попытку избавиться от этого чувства. Она даже пошла к Анжелике и со смехом сообщила ей, что влюбилась, как девчонка, в Невилла.

Теперь, наблюдая за тем, как Невилл и Анжелика рука об руку шли к дому, она вспомнила, что сказала ей тогда Анжелика: «Я обожаю его, Маргарет, мы прекрасно проводим время, но мы не влюблены, и в этом вся печаль. В сущности, мы друзья, которые время от времени предаются радостям секса. Я замечаю, какие страстные взгляды он на тебя бросает, и знаю, что он тоже от тебя без ума. Настанет день, когда мы с ним расстанемся. Мы оба знаем об этом, и потому я встречаюсь с другими мужчинами, даже сплю с ними, но ничего не говорю об этом Невиллу. Точно так же ведет себя Невилл с другими женщинами. При этом у него достаточно такта, чтобы об этом помалкивать. Думаю, он достоин твоей любви, но предупреждаю сразу: вряд ли он согласится на роль одного из твоих любовников, которых ты постоянно меняешь».

Именно это более всего беспокоило Маргарет. Быть вместе с Невиллом Бреттом означало выйти за него замуж, вести совместную жизнь и взять на себя определенные обязательства. Как-никак это было бремя, которое требовалось нести. Но и потерять Невилла тоже было немыслимо. Маргарет в прямом смысле готова была драться, чтобы сохранить этого мужчину для себя. Но что же в результате? А вот что: любовь к Невиллу обрекла бы на забвение и превратила в ничто все ее двадцатилетние труды, посвященные доказательству тезиса о том, что женщине не обязательно жить с мужчиной и заводить семью, чтобы чувствовать себя полноценным человеком и занимать достойное место в обществе!

Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как они с Невиллом занимались любовью. Тогда они целых три дня не выбирались из постели, лишь вставали ненадолго, чтобы поесть и прогуляться в садике, где цвели розы. Все это время они беззаветно отдавались друг другу и в конце концов поняли, что к ним пришла любовь.

Когда они окончательно это осознали, первой отступила Маргарет. Она стала умышленно отдаляться от Невилла и снова обратилась к привычным забавам, не затрагивавшим ее внутреннего мира, – стала спать с молодыми мужчинами, которым, в сущности, было наплевать, кто она и что собой представляет.

Теперь она ясно видела лица Невилла и Анжелики. Они подошли совсем близко к дому и поприветствовали ее, размахивая в воздухе руками. До чего же все-таки Невилл привлекательный мужчина, подумала Маргарет. Да и Анжелика ему под стать – такая молодая, красивая… Маргарет воскресила в памяти исполненные страсти и неги ночи любви с Невиллом. Помнится, после этого он завалил ее цветами. Она получала огромные букеты, в которые он вкладывал карточки с романтическими признаниями. Предложение руки и сердца, правда, он сделал ей по телефону. Это было похоже на акт отчаяния, поскольку Маргарет упорно отказывалась с ним встречаться. Она отвергла его предложение и вместо того, чтобы сказать ему, как сильно его любит, разразилась привычной феминистской риторикой в духе популярных телепередач, которые сама и вела.

Маргарет отлично помнила, как он на это отреагировал. Его слова она не забыла бы, даже если бы и захотела, помимо ее желания они снова и снова эхом отзывались у нее в мозгу:

«Неправда все это, моя дорогая. Твои проповеди хороши лишь для женщин, которые не знают, что такое любовь. Они помогают им в одиночку противостоять этому миру и даже находить в нем свои маленькие радости. Но как быть с миллионами женщин, которые нашли свою любовь и не мыслят себе жизни без другого человека? У них нет необходимости искать опору на стороне, а ты об этом забыла. Я готов ждать, а ты подумай пока над моим предложением. А главное – попытайся освободиться от ненужной риторики. Никто не требует от тебя, чтобы ты жила, взяв за образец свои проповеди. Запомни, на свете есть мужчина, который тебя любит».

Воспоминания Маргарет прервал голос Анжелики:

– Привет! Мы пришли пригласить тебя на ленч. Кажется, с тех пор, как мы виделись в последний раз, прошла целая вечность.

Невилл посмотрел на Маргарет в упор, после чего поднес к губам ее руку. Связывавшее их волшебство не исчезло, и Маргарет вынуждена была, хотя и не без смущения, это признать.

Анжелика подошла к окну и уселась рядом с Маргарет на подоконник. Невилл с любопытством смотрел на двух женщин, которые изменили его жизнь. Их образ жизни, взгляды на мир и окружающих, щедрость души неизмеримо расширили его горизонты и позволили ему по-иному взглянуть на собственное существование. На мгновение он пожалел, что рядом с ними не было Оливии, но он знал, что это невозможно и им никогда ее больше не увидеть. На всякий случай Невилл спросил:

– Новости какие-нибудь есть?

– Нет. Кстати, нас тут допрашивают приехавшие из Лондона детективы. Я пригласила их на обед. Надоело, что они повсюду здесь шныряют, и без всякого видимого успеха. Хочу, чтобы они рассказали мне правду о том, как идет следствие, да и сама не собираюсь с ними хитрить – скажу все, что знаю, как на исповеди. О том, в частности, как все мы страдаем, лишившись Оливии. Постараюсь убедить их, что мы знать не знаем, куда она подевалась. Возможно, после этого они уберутся отсюда в свой Скотленд-Ярд и оставят нас в покое, дадут нам наконец возможность погоревать без свидетелей о нашей дорогой Оливии. Все мы без нее словно осиротели, и прежними нам уже не стать. Придете ко мне вечером обедать? Септембер и Джеймс тоже будут. Устроим нечто вроде спиритического сеанса: станем взывать к тени дорогого нам человека. Мне кажется, нам надо собраться вместе, чтобы разобраться в том, что со всеми нами происходит, и решить, как жить дальше.

Анжелика побледнела. Невилл взял ее руку и погладил. Она вздохнула:

– Ты, Маргарет, как всегда, права. Жить нам все-таки придется – с Оливией или без нее. Разумеется, мы с Невиллом тоже придем. Ну а пока я собираюсь немного покататься верхом.

Она соскочила с подоконника и встала рядом с Невиллом.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросил он.

– Мне хочется побыть одной. Почему бы тебе, Невилл, не остаться с Маргарет и не объясниться с ней? Мне больно смотреть на то, как вы мучаете друг друга, делая вид, что вам и порознь неплохо, хотя это и не так. Теперь, что касается тебя, Маргарет. Прежде чем ты соберешь нас, чтобы наставить на путь истинный, тебе было бы неплохо устроить собственную жизнь с Невиллом. Так будет лучше для всех.

Анжелика повернулась к Невиллу и страстно поцеловала его в губы. Затем, сделав шаг назад, сказала ему:

– Я всегда знала, что в один прекрасный день мы с тобой распрощаемся, мой дорогой, мой любимый друг – любовник и наставник. Я не знала другого – как и когда это произойдет. Почему бы этому не случиться сегодня? По-моему, этот день ничем не хуже других. И причина для этого имеется серьезная, ведь вы с Маргарет любите друг друга. Так что забудем про ленч и встретимся за обедом. Мы, Бухананы, нагрянем к Маргарет в полном составе.

Взяв руку подруги, Анжелика пожала ее и улыбнулась. Потом, прежде чем Невилл и Маргарет успели сказать хоть слово, она повернулась и быстро покинула их.

– Анжелика не устает меня удивлять. Совершая праведные дела, она умеет выбрать для этого самое подходящее время. Она и в операционной точно такая – всегда знает, что и когда делать. Она просто рождена для хирургии, и ее в этой области ждет великое будущее. Мне очень повезло, что я познакомился со всеми вами. А то я уже стал забывать, какой восхитительной и полной может быть жизнь, – пробормотал Невилл.

Маргарет не нашла, что сказать ему в ответ. Уж слишком она была поражена тем, что случилось. Когда Невилл приблизился к ней, ее снова охватило чувство душевного покоя и единения с этим человеком и она поняла, что судьба предоставила ей еще один шанс стать счастливой. Она и Невилл были самодостаточными людьми, которые не собирались ничего у своего партнера отнимать, зато отлично друг друга дополняли. Они оба обожали свою работу, и их любовь не только не помешала бы им заниматься любимым делом, но позволяла рассчитывать на всплеск творческого вдохновения, чего, как известно, без любви не бывает.

Маргарет не была уже амбициозной девицей, чью душу испепелил необдуманный брак с ленивым, вульгарным мачо. Хотя ее замужество продолжалась всего пять недель, печальный опыт, который она обрела, навсегда отвратил ее от радостей семейной жизни. Так по крайней мере она тогда думала.

Только познакомившись с Невиллом, Маргарет наконец поняла, до какой степени ей надоели молодые любовники, с которыми она делила ложе и которых непрестанно меняла. Лишь оказавшись рядом с этим человеком, она до конца осознала, чего была лишена в жизни, отказав себе в радости иметь семью и детей. По счастью, Невилл был человеком мудрым и дальновидным и проявил завидное терпение, дожидаясь того момента, когда с ее глаз спадет пелена.

И вот теперь Маргарет бросилась в объятия любимого и стала покрывать его лицо поцелуями. Он тут же подхватил ее на руки и понес в спальню.

Трудно передать словами, какая их охватила страсть, когда они оказались в постели. Два сердца забились в одном ритме, и два тела переплелись и стали как тело нового единого живого существа. Обнаженные, они исступленно целовались, прикипали к коже жадными ртами, языками, впивались в плоть пальцами; каждый их нерв трепетал от страсти и желания. Потом Невилл стал ласкать языком ее самое интимное местечко, а она раз за разом достигала оргазма и извергала из себя любовные соки, которые были для него все равно что нектар.

Маргарет окончательно лишилась самообладания и громко закричала, не в силах скрывать охватившую ее радость. С каждым оргазмом она умирала, покидала эту землю, чтобы в следующее мгновение воскреснуть снова на другой, еще более прекрасной планете. Когда она находилась в подобном состоянии, Невилл всякий раз приходил в восторг. Вот и теперь, понимая, что она пришла в экстаз, он приподнял ее на постели, поставил на четвереньки и вошел в нее сзади, одновременно лаская руками ей соски и вылизывая языком ложбинку, которая шла у нее вдоль спины. И снова ее стали сотрясать волны наслаждения – с такой силой, что захватило дух. Хотя она раз за разом достигала пика, вожделение не проходило, и именно об этом она возвещала миру протяжными сладострастными криками.

Когда Невилл испытал оргазм, он тоже закричал, взывая к небу и воздавая хвалу Создателю за то, что Он послал ему Маргарет. Потом они упали на постель и стиснули друг друга в объятиях. Маргарет закрыла глаза и подумала, что сегодня они с Невиллом будто родились заново, чтобы жить дальше и никогда больше не расставаться.




Хэрри вошел в паб. Там никого не было, за исключением стоявшего за стойкой бара Джетро.

– Что будете пить? – спросил хозяин «Фокса».

– Налейте мне, если можно, стаканчик натурального лимонада.

– Сделаем.

Хэрри наблюдал за тем, как Джетро смешивал напиток. Когда хозяин паба вместо сахарного песка, который плохо растворялся в воде, добавил в стакан сахарный сироп, Хэрри был приятно удивлен.

Поставив перед старшим следователем лимонад, а перед собой кружку горького пива, Джетро облокотился о стойку и спросил:

– Как подвигается расследование, сэр?

– Мы уже опросили нескольких местных жителей, и, скажем так, их показания большей частью совпадают, не противореча друг другу. Кстати, об опросе. Позвольте и вас кое о чем спросить. О том, к примеру, где вы были в ночь убийства. Только не надо лишних деталей, Джетро. Отвечайте коротко и по существу.

– Мы с приятелями основательно напились, а потом я отправился к местной шлюшке. У нее и заночевал.

– Полагаю, ваши приятели в состоянии это подтвердить? – спросил, зевнув, Хэрри, которому до смерти не хотелось задавать Джетро дежурные вопросы. Прежде всего потому, что Джетро лгал, – Хэрри ни секунды в этом не сомневался.

– Ясное дело, – сказал Джетро и расплылся в хитрой улыбке.

– Кто вышел из лесу в вашей бейсболке и куртке в сопровождении ваших собак в то утро, когда почтальон обнаружил на дороге машину?

– С моими собаками никто, кроме меня, по лесу не ходит. Должно быть, почтальон что-то напутал. В ту ночь собаки были со мной. Я возил их в своем «рейндж-ровере» на заднем сиденье. Что же до моей кепки и куртки… С какой стати кому-то надевать мою одежду? Бейсболка и куртка были на мне.

– Надеюсь, вы сможете доказать и это?

– Разумеется.

– Кто в таком случае мог находиться в лесу в такую рань?

– Как кто? Браконьер. Их тут много бродит. У кого угодно спросите.

– Знаете что, Джетро? Врун поганый – вот вы кто!

– Мило! Лондонский детектив в дорогом костюме да еще с орхидеей в петлице – и вдруг такие речи. Признаться, я ожидал, что старший следователь Скотленд-Ярда проявит чуть больше такта и уважения, беседуя с налогоплательщиками. Но я все это списываю на ваше дурное настроение. Как-никак вам до сих пор не удалось найти ни единой ниточки, которая вывела бы вас на леди Оливию. Что же касается меня… Вам еще предстоит доказать, что я лгу, – бросил Джетро.

– Не стану я ничего доказывать, потому что это ни к чему. Уж слишком вы ничтожная личность, Джетро, хотя пыжитесь изо всех сил, пытаясь изобразить владельца частного клуба и джентльмена. На самом деле я убежден, что, чем бы вы в ту ночь ни занимались, никакого отношения к леди Оливии это не имело. Я уже достаточно узнал об этой даме, чтобы со всей ответственностью утверждать: вам бы она свою судьбу не доверила. Ни на миг. Она прекрасно разбиралась в людях и обязательно бы поняла – вот как я сейчас, – что у вас слишком развито самомнение, а раз так, то не пройдет после ее побега и дня, как вы начнете на каждом углу распространяться о том, какую важную роль сыграли в исчезновении леди Оливии Синдерс. У вас неплохое заведение, а вы, Джетро, неплохой трактирщик. Так что занимайтесь своим пабом. Пока. Вы уже познакомились с Пайком из полиции Оксфорда? Так вот, допрашивать вас по этому делу будет он. Меня же вы больше не интересуете. – Хэрри швырнул на стойку бара пятифунтовую банкноту и сказал: – За лимонад и ваше пиво.

Он отошел от стойки и покинул заведение. Хэрри требовалось подумать, и о многом. В частности, о деле, о своей любви к Септембер и о том, что в Сефтоне-под-Горой все абсолютно не так, как кажется на первый взгляд.

Прогуливаясь по деревне, он поздоровался с несколькими местными жителями, послушал птичье пение, поглазел по сторонам и, наблюдая за тем, как заходящее солнце окрашивало стены домиков в розоватые тона, окончательно привел мысли в порядок. Элементы головоломки, над которой он размышлял, образовали иной, нежели он предполагал увидеть, узор.

Погуляв еще немного и полюбовавшись на плававших в пруду уток, Хэрри решил, что пора отправляться в чайную к мисс Марбл.

Когда Хэрри вошел в чайную, колокольчик у него над головой звякнул. В уютном зале находилось несколько женщин средних лет. Они с чинным видом сидели за столиками, прилежно отпивая ароматный напиток из стоявших перед ними чашек. Заметив Хэрри, они как по команде склонили в знак приветствия головы, а затем вернулись к обсуждению местных сплетен. От Джо и Дженни, которые опрашивали этих женщин, Хэрри знал, какие чувства в связи с исчезновением Оливии они испытывали. Все эти простые женщины в той или иной степени были благодарны леди Оливии и за проявленную ею по отношению к ним доброту и щедрость.

Джо Сиксмит подытожил собранную информацию таким образом: «В этой деревне леди Оливия считалась знаменитостью. Она привозила с собой в Сефтон-под-Горой известных людей, чьи лица местным доводилось видеть разве что на обложках модных журналов вроде «Хэлло». Ну и потом она была красотка, каких мало, и водила дружбу с эксцентричными Бухананами. А Бухананы, шеф, по мнению одной местной дамы, «люди талантливые, с богемными наклонностями, любят крутить любовь и умные до ужаса».

Мисс Марбл вошла из кухни в зал, улыбнулась Хэрри и спросила:

– Вам чаю?

– Да, чаю, если можно.

– А как насчет пирожных? Есть сливочные с глазурью из черного бельгийского шоколада. Вас такие устроят, старший следователь?

– Еще как, мисс Марбл.

Хэрри уселся за столик и стал с отсутствующим видом поглядывать в окно, продолжая думать об Оливии Синдерс.

На улице пожилая женщина слезла с велосипеда, прислонила его к наличнику окна и, подняв на Хэрри глаза, виновато улыбнулась, как бы извиняясь за то, что загородила ему своим транспортным средством обзор. У нее было чудесное лицо – из тех, что встретишь не часто. Годы обошлись со старушкой милостиво. Казалось, покрывавшие ее лицо морщинки только смягчали ее красоту, но никак не умаляли. У женщины были прекрасные глаза глубокого фиалкового цвета. Ее седые волосы походили на сахарную вату и были аккуратно подстрижены. Она носила широкие белые брюки из тонкого хлопка и белую блузку с длинными рукавами. На голове у дамы красовалась старинная соломенная шляпка с широкими полями. Глаза были тщательно подкрашены, на губах лежал тонкий слой бледно-розовой помады, но другой косметики на лице не было. Ее нежная кожа имела сливочный оттенок и казалась прозрачной. На длинной стройной шее старушки на черном шелковом шнурке висела оправленная в золото старинная римская монета. Хэрри пришел к выводу, что перед ним мисс Пламм – старейшая жительница Сефтона-под-Горой, пользовавшаяся здесь безграничным уважением.

Когда старушка вошла в чайную, сплетничавшие за чашкой чая женщины поднялись с места и стали одна за другой подходить к ней, чтобы поздороваться и справиться о ее самочувствии. Все они наперебой зазывали ее к себе за столики. Мисс Пламм, однако, эти предложения вежливо отклонила, после чего заговорила вполголоса с мисс Марбл. После того как женщины обменялись несколькими словами, хозяйка чайной провела старушку к столику Хэрри. Детектив встал, назвал свое имя, поцеловал мисс Пламм руку и, выдвинув стул, предложил пожилой даме присесть. Мисс Пламм сняла шляпку и присоединилась к Хэрри.

– Думаю, вам будет интересно поболтать со старшим следователем, мисс Пламм. К тому же он, как и вы, без ума от сладкого, – заявила хозяйка чайной.

– Надеюсь, я вам не помешала? Если так, заранее приношу извинения, – сказала мисс Пламм.

– Вы мне ничуть не помешали. Буду рад познакомиться с вами поближе.

– Правда? Впрочем, такая возможность представилась бы вам в любом случае. Я, знаете ли, приглашена на обед к мисс Чен. Должна сказать, лондонские детективы заинтриговали меня до чрезвычайности. Вы совсем не такие, как я представляла. – Тут мисс Пламм рассмеялась. Смех ее был очень мелодичным и напоминал звон серебряного колокольчика. – Когда, скажите, вы собирались допрашивать меня по делу, которое ведете? – спросила она.

Хэрри заметил в ее глазах блеск.

– Вы весьма своевременно затронули эту тему, мисс Пламм.

– Не уверена, старший следователь, – с загадочным видом произнесла пожилая дама.

Мисс Марбл подплыла к столику с подносом, на котором стояли чайник и тарелка с кусочком лимонного торта со взбитыми сливками для мисс Пламм.

– Боюсь, вам не удастся управиться с пудингом и велосипедом одновременно, мисс Пламм. Уверена, старший следователь не откажется вам помочь.

Хэрри почти не слушал, о чем говорила мисс Марбл, – до такой степени он был заворожен руками своей новой знакомой. Они были белыми и ухоженными, с длинными пальцами и розовыми миндалевидными ногтями. На их нежной коже не было и намека на старческие пятна, которыми метит людей безжалостное время. Кроме того, руки мисс Пламм находились в непрестанном движении: она, разговаривая, подкрепляла слова грациозными жестами, как примерно балерина оттеняет изящными движениями рук свой чудесный танец.

Мисс Пламм очень заинтересовала Хэрри. Эту женщину – у Хэрри просто язык не поворачивался назвать ее старухой – окружал какой-то загадочный мистический ореол. Это была воистину романтическая фигура, а не просто старейшая жительница Сефтона-под-Горой.

Между тем мисс Марбл сказала:

– А вот и пудинг, старший следователь. Вы поможете мисс Пламм его донести?

Хэрри переключил внимание на хозяйку чайной:

– С превеликим удовольствием.

– Нет необходимости утруждать себя этим сейчас, старший следователь. Почему бы вам с вашими коллегами не заглянуть ко мне на аперитив? Потом мы все вместе отправились бы к Маргарет, прихватив с собой пудинг. Пудинг, кстати, – мое скромное подношение к столу Маргарет, – сказала мисс Пламм.

На том и порешили.




Глава 11


Жить без Хэрри было для Септембер непросто. Она грустила в его отсутствие, хотя в глубине души знала, что связывавшее их чувство не исчезнет даже при том условии, что она останется на стороне Оливии, а Хэрри, как и прежде, будет прилагать все усилия, чтобы их подругу арестовать.

В сущности, потребовав от Хэрри, чтобы он отпустил Оливию с миром, она поступила по отношению к нему несправедливо, но ведь жизнь вообще несправедливо устроена.

Септембер находилась у себя в студии, размышляя над тем, какие у них с Хэрри сложатся отношения, если они решат жить вместе. Она ни в чем не была уверена, но твердо знала одно: когда он уедет в Лондон, она отправится с ним. Утвердившись в этом решении, Септембер сунула кисть в банку со скипидаром и позвонила в паб, чтобы переговорить с Хэрри. Ей довольно долго пришлось держать трубку у уха, поскольку линия все время была занята.

Наконец Джетро Уайли откликнулся:

– Похоже, что-то случилось. Два детектива – те, что помогают Грейвс-Джонсу, непрерывно названивают в Лондон и за границу и из своей комнаты не выходят. Пойду разведаю, как там и что.

Септембер продолжала сжимать в руках трубку, когда в студию вошли Джеймс и Хэрри. Размахивая трубкой, она залилась счастливым смехом.

– А я уже решила, что придется ждать целую вечность, чтобы с тобой поговорить, но ты вдруг явился, так сказать, во плоти! – Она вдруг побледнела и перестала смеяться. – Что-то случилось? Что-нибудь ужасное, да? Почему вы пришли вдвоем? Оливия?! Вы нашли ее тело? – Септембер в ужасе попятилась и прислонилась спиной к стене.

Хэрри поспешил к ней на помощь. Взяв любимую за руку, он покачал головой и сказал:

– Да ничего подобного. Почему ты пришла к такому выводу? Наоборот, говорят, она жива и люди ее видели.

Заключив Септембер в объятия, Хэрри поцеловал ее, погладил по голове, потом снова поцеловал.

Постепенно ее лицо снова окрасилось румянцем.

– А я-то думала, что научилась сдерживать свои чувства к Оливии, – сообщила она ему прерывающимся голосом.

Джеймс подошел к сестре, наградил ее братским поцелуем в щеку и произнес:

– Я, между прочим, оказался здесь случайно. Показывал Хэрри, как пройти в студию. Рекомендую тебе, Септ, не давать воли чувствам, а главное – оставить надежду на чудо. Его не будет. Пройдут годы, прежде чем мы сумеем прийти в себя после исчезновения Оливии. Прими это как данность и живи дальше.

Джеймс говорил то, что думал, Хэрри ни минуты в этом не сомневался. Только теперь он по-настоящему осознал, как страдали без Оливии ее друзья, а поскольку он был влюблен в Септембер, ее беды стали его собственными, и боль, которую она испытывала, тяжким бременем легла ему на грудь. Но мог ли он позволить, чтобы его чувства хоть как-то повлияли на расследование, которое он вел? Ни в коем случае. Хэрри давно научился отделять свою личную жизнь от работы. Он был человеком с сильным характером и стальной волей.

– Похоже, ты унесся от нас мыслями куда-то далеко-далеко. Скажи, о чем ты думаешь? – спросила Септембер.

– Думаю, что Джеймс прав, – произнес Хэрри, подошел к ее брату и крепко пожал ему руку.

– Я должен бежать, – пробормотал тот. – Как я уже сказал, жизнь продолжается. Я собираюсь в экспедицию в Гайану на поиски редких представителей семейства чешуекрылых. Но прежде чем пуститься в странствия, мне, как вы понимаете, нужно к ним основательно подготовиться. Если я начну работу прямо сейчас, мне понадобится не менее полугода, чтобы обеспечить членов экспедиции всем необходимым.

Хэрри и Септембер молча наблюдали за тем, как он выходил из студии. Старшему следователю пришло вдруг на ум, что он сам чувствовал бы себя в Сефтон-Парке как дома. А еще он подумал, что его привела сюда судьба, а отнюдь не дело об исчезновении Оливии, как казалось в самом начале.

Подойдя к женщине, которую полюбил всем сердцем, Хэрри сжал ее в объятиях.

– Почему бы тебе не переселиться в мою лондонскую квартиру? Мысль о том, что я уеду, а ты останешься здесь, сводит меня с ума.

– Я стала мысленно собираться в дорогу с той самой минуты, когда ты впервые ко мне прикоснулся. Теперь осталось только собрать вещи в прямом, а не переносном смысле. Жить со мной непросто, думаю, ты уже успел это понять. Живопись для меня то же самое, что для тебя твое правосудие. Готовить я не умею. Деньги я, правда, зарабатываю, но у меня экстравагантные привычки, которые обходятся в кругленькую сумму. Ну как, сможешь ты со мной жить, зная обо всем этом?

– По мне, звучит заманчиво, – последовал ответ.

Они поцеловались. Через этот поцелуй им передались страсть, чувство единения и душевной полноты.

Хэрри понравилась студия Септембер. Она была изящно обставлена, и на каждой вещи тут лежал отпечаток вкуса и стиля. Студия представляла собой просторное, с высоченными потолками и балконом помещение, в давние времена носившее гордое название бального зала. Сквозь высокие – выше человеческого роста – окна в студию проникал свет заходящего солнца, придававший стенам и всем находившимся здесь предметам розоватый оттенок. Но главная ценность студии заключалась не в окнах и обстановке, а в развешанных по стенам и стоявших на мольбертах живописных работах. Они отличались огромными размерами и были насыщены цветом. Хотя картины Септембер большей частью представляли собой абстрактные композиции, в них было много чувства и изящества, мистики и страсти. И во всех работах ощущалось биение жизни, даже в тех, что были написаны в мрачных тонах. Творчество Септембер было пронизано романтикой, и в этом не могло быть никаких сомнений.

Чтобы рассмотреть картины как следует, Хэрри разжал объятия, выпустил любимую на свободу и отправился в странствие вдоль стен, переходя от полотна к полотну. Ее работы поразили его, это невозможно было не заметить, и ее сердце ликовало. Септембер шла с ним рядом, поворачивая к нему те полотна, что стояли лицом к стене.

У них не было времени узнать друг друга: любовь нахлынула на них слишком неожиданно. Теперь Хэрри, рассматривая картины Септембер, постигал ее натуру. Он ловил себя на мысли, что не смог бы открыть все тайники ее души, даже если бы провел с ней не одну неделю, а целые месяцы. Она оказалась личностью куда более масштабной, нежели он представлял. Такие, как она, женщины – талантливые, красивые, умные и страстные одновременно, – по глубочайшему убеждению Хэрри, встречались одна на миллион.

– Я очарован тобой и твоими работами, – сказал он ей.

– Я люблю тебя, Хэрри. Если бы не Оливия, мы, возможно, никогда бы не встретились. Более того, ты бы даже не узнал, где находится Сефтон-под-Горой. Подумать страшно, что самое главное событие в нашей жизни могло бы не произойти!

Хотел того Хэрри или нет, но Оливия вошла в его жизнь. Эта женщина и прежде поражала воображение старшего следователя – еще до того, как он познакомился с Септембер. Он впустил Оливию в свое сердце помимо воли, а освободиться от нее означало ее арестовать и передать в руки правосудия.

Это, однако, было делом будущего, сейчас же Хэрри не терпелось узнать, каковы губы Септембер на вкус. Он хотел быть с ней, спать с ней, видеть, как она содрогается от экстаза. И не было необходимости говорить ей о своих желаниях: отразившееся в его чертах вожделение было красноречивее всяких слов. Она взяла его за руку и повела к стоявшему у окна диванчику. Там они сбросили с себя одежду и опустились на диван, сжимая друг друга в объятиях.

На напряженном пенисе Хэрри появилась капелька спермы, которую Септембер тут же слизнула.

– Мы не должны этим заниматься. Я хочу сказать, сейчас не должны, как бы я этого ни хотел, – простонал он.

– Но почему?

– Я тебе объясню. – От отблесков алого закатного солнца их обнаженные тела порозовели. – Не хочу спать с тобой, а потом сразу же уходить с таким видом, будто ничего не случилось. Чтобы ты смогла наслаждаться нашей близостью снова и снова, необходимо время, а его у меня сейчас нет. Прежде чем отправляться к Маргарет на обед, мне надо провернуть одно дельце…

Септембер запечатала ему губы поцелуем. Ее поцелуй был сладостен и исполнен страсти. Потом она провела губами по его телу, добралась до члена и медленно втянула его в рот. Он перекатился на спину, а она, покончив с прелюдией, раздвинула ноги и утвердилась на нем сверху. Вслед за этим она начала двигаться на нем вверх-вниз, постанывая от наслаждения. Когда она обрушилась на него и принялась покрывать его лицо поцелуями, он понял, что она поднялась к вершинам страсти. Хэрри тоже застонал и излился в ее глубины, испытав подлинное наслаждение. Потом он прикрыл глаза и на несколько секунд отключился от реальности.

Когда они оба окончательно пришли в себя, Септембер соскочила с дивана, заставила подняться Хэрри, после чего приступила к его одеванию. Сначала она натянула на него рубашку, потом взяла в руки галстук. Он всмотрелся в ее глаза и сказал:

– Не хочу от тебя уходить.

Септембер улыбнулась.

– Я тоже не хочу, чтобы ты от меня уходил, – произнесла она, застегивая на нем рубашку. – Но делать нечего. Раз тебе надо идти, значит, надо. Хочу тебе заметить, что трахаться на скорую руку нам предстоит еще не раз. И ничего дурного в этом нет. Я люблю такого рода экспромты. Боже, Хэрри, сколько у нас всего впереди: работа, развлечения, любовь… Целая жизнь!

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он.

Предложение Хэрри застало Септембер врасплох. На ее глаза навернулись слезы, а ноги сделались словно ватные. Присев на диван, она устремила на него пристальный взгляд. Он тоже не отводил от нее глаз.

– Тебе нравятся Сефтон-Парк и наша деревня? Мы ведь будем сюда приезжать, правда? Я не в силах распрощаться с этим местом навсегда, Хэрри.

– Ты не ответила на мой вопрос, Септембер. Очень прошу тебя, скажи «да».

– Но и ты не ответил мне, – возразила девушка.

Тогда они оба чуть ли не синхронно произнесли «да» и бросились друг другу в объятия. Потом Септембер и Хэрри рука об руку вышли из студии, обсуждая на ходу вопрос, как им быть дальше. Очень скоро они пришли к выводу, что объявят о своей помолвке только после того, как обоснуются в Лондоне. Их отношения находились в романтической стадии, и спешить с их официальным оформлением им не хотелось.

– Если сегодня вечером на обеде у Маргарет Чен я буду казаться тебе холодным и отстраненным, не обращай внимания. Когда ведешь расследование, об эмоциях порой приходится забывать, – предупредил Хэрри.

Септембер приподнялась на цыпочках, притянула его к себе и прошептала:

– Я уже видела тебя за работой, поэтому не стоит об этом говорить. Насколько я понимаю, в тебе живут два человека – блестящий детектив и страстный, нежный любовник. Я люблю обоих. Ну а теперь, Хэрри, поцелуй меня и отправляйся исполнять свои обязанности.

Они поцеловались, и Септембер, сердце которой переполняла радость, залилась счастливым смехом и убежала.




Распахнув дверцу своей роскошной машины, Хэрри увидел на переднем сиденье большую коробку с пудингом. Пудинг напомнил ему, что необходимо заехать к мисс Пламм и задать ей несколько вопросов. Эта женщина чрезвычайно интересовала Хэрри, хотя особых подозрений на ее счет у него не было. Проезжая мимо ее коттеджа, он отметил, что дом отнюдь не мал, а окружавший его сад хорошо ухожен и на удивление красив. В окнах коттеджа горел свет, а сгустившийся золотистый сумрак придавал ему неповторимое романтическое очарование. Престарелая леди не выходила у него из головы, пока он ехал в паб.

В «Фоксе» по обыкновению выпивали, а Джетро и Ханна обслуживали клиентов. Заметив входившего в паб Хэрри, Джетро вышел из-за стойки, двинулся за старшим следователем и, перехватив его у лестницы, сказал:

– Хочу перекинуться с вами парой слов. Не возражаете?

– Не возражаю, но вам придется поторопиться. У меня много дел, а времени мало. Кстати, завтра мы от вас уезжаем.

– Я по поводу разговора, который у нас сегодня состоялся…

– По-моему, я ясно дал вам понять, что из числа подозреваемых по делу леди Оливии вы вычеркнуты. Что вам еще от меня надо?

– Я мог бы дать вам кое-какую информацию как раз по этому делу. При том условии, что вы не станете натравливать на меня старшего следователя Пайка.

– Сомневаюсь, что вы в состоянии поведать мне что-нибудь интересное, Джетро. Так что сделка не состоится.

Услышал сдавленное «вот дьявольщина!», Хэрри ухмыльнулся и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Джо гипнотизировал взглядом факс, а Дженни, казалось, с головой ушла в разложенные перед ней на столе бумаги. При этом они время от времени куда-то названивали по мобильным телефонам. Хэрри решил не беспокоить детективов, приклеил скотчем к двери своей комнаты бумажку, где было сказано, что он в ванной, и заказал себе по телефону двойной скотч-виски.

Когда появилась Ханна с подносом, он уже вышел из ванной и переодевался. Хэрри сразу бросился в глаза свежий синяк, красовавшийся у нее на лице. Барменша мгновенно поняла, на что смотрит старший следователь, машинально коснулась синяка пальцем и покраснела.

– Вы, должно быть, напугали Джетро до полусмерти. Он потребовал, чтобы обслуживающий персонал проявлял по отношению к вам повышенную заботу.

– Уж лучше бы он, Ханна, больше заботился о вас. А еще я бы посоветовал ему не заниматься незаконными делами.

– Благодарю вас.

– Это за что же?

– За то, что заставили меня задуматься о собственном достоинстве. Я уже сообщила Джетро, что ухожу от него, и лишний раз убедилась, что он не умеет себя сдерживать. Если я с ним останусь, он по-прежнему будет надо мной издеваться. А все потому, что, когда он дотронулся до меня в первый раз, я его простила.

– И куда же вы пойдете? – озабоченно поинтересовался Хэрри.

– Понятия не имею.

Хэрри подошел к столу, взял одну из своих визитных карточек и написал на ней номер своего домашнего телефона. Протянув карточку Ханне, он сказал:

– Если у вас возникнут какие-нибудь проблемы или вам понадобится помощь, позвоните мне.

Девушка со слезами на глазах бросилась к Хэрри и в знак благодарности обняла его. Потом, отступив на шаг и вытерев слезы, она уже совсем другим, деловым тоном спросила:

– Желаете чего-нибудь еще, сэр?

– Нет, Ханна, благодарю вас.

Когда барменша вышла, Хэрри закончил переодеваться к обеду и уселся на диван, потягивая принесенное Ханной виски. Мысли его вернулись к Оливии и ее исчезновению. Да, вероятнее всего, Оливия тщательно продумала и подготовила заранее не только убийство принца, но и свой собственный побег.

Поднявшись с места, Хэрри одним глотком прикончил виски и вышел из комнаты, чтобы заглянуть к своим помощникам.

– Отключите свои телефоны. Хватит названивать. Лучше сообщите мне, что вам удалось разузнать о загадочном появлении Оливии в Южной Африке.

Первым заговорил Джо:

– Поместье, о котором было упомянуто в факсе из Лондона, действительно принадлежит леди Оливии. Два года назад, когда она с принцем ездила в Южную Африку, он купил это имение и подарил ей на день рождения. Она собиралась превратить его в парк для всякого рода игр и развлечений, но с тех пор имением не занималась. Эта информация получена от шефа полиции. Поместье называется «Лалабелла резерв». Служба безопасности в случае возникновения там каких-либо проблем передает сообщение в местную полицию, а ее шеф, в свою очередь, сообщает об этом сэру Томасу Редберну. Кстати, Редберн – один из самых богатых и влиятельных англичан, проживающих на территории Южной Африки. В том районе он обладает почти неограниченной властью и, в частности, курирует все вопросы, связанные с «Лалабеллой резерв». Скажу сразу: у нас на этого господина ничего нет. Насколько шеф полиции Уолтер Томби знает, леди Оливия Синдерс была там только один раз, когда принц показывал ей виллу и прилегающие к ней земли. Принц устроил на территории поместья сафари, в котором, в частности, принимали участие президент Южно-Африканской Республики и младший брат принца. Вот тогда-то Томби и познакомился с Оливией, но с тех пор ее не видел и ничего о ней не слышал.

– В офисе Томби клянутся, что факс нам и в Лондон они не отправляли. Мы связались с офисом сэра Томаса Редберна. Тот тоже утверждает, будто никакой информации такого рода он нам не посылал. И шеф полиции, и Редберн считают, что факс нам передал кто-то другой – тот, кто видел леди Оливию и хотел, чтобы мы на нее вышли. Но возможно – и об этом оба джентльмена не забыли упомянуть, – кто-то послал факс, чтобы сбить Скотленд-Ярд со следа и заставить детективов ее величества приостановить расследование в Англии и полететь в Южную Африку, – сказала Дженни.

– И какие же преимущества получит леди Оливия, если мы проглотим наживку? В том, разумеется, случае, если этот факс – именно наживка? – спросил Джо.

– Она получит самое главное – выигрыш во времени. Ее будут искать в Южной Африке, а она преспокойно обоснуется в другом месте, может, даже на другом континенте. Скажем, в Мексике или в какой-нибудь крохотной латиноамериканской стране. Да она может оказаться где угодно, если, конечно, жива. Это очень умная женщина, которая скорее всего спланировала преступление и побег заранее, и, надо отдать Оливии должное, до сих пор ей удавалось водить нас за нос, – сказал Хэрри.

Никто из его помощников не сказал ни слова. Старший следователь даже удивился: до того у них было унылое выражение лица. Лично он, Хэрри, уныния не испытывал и побежденным себя не считал.

– Почему такие мрачные лица? – поинтересовался он.

– Честно говоря, сэр, я надеялся на успех, а вместо этого мы сели в лужу. Подумать только, ни одной ниточки! В сущности, мы не сдвинулись с места.

– Не сдвинулись с места? В таком случае вы с Дженни плохо читали свои же собственные записи. Когда будете переодеваться к обеду, просмотрите их еще раз и сделайте соответствующие выводы.

– Что мне надеть, сэр? Мероприятия такого рода мне еще посещать не приходилось. Эти сборища не для меня. В присутствии всех этих холеных светских красавиц мне будет неуютно.

– Салливан, немедленно отправляйтесь переодеваться. Терпеть не могу жалостливые слова в духе «я маленькая девочка, живу я нелегко». Чтоб я этого больше не слышал! – пробурчал Хэрри, который не уставал удивляться, как глубоко укоренилась в некоторых людях британская система деления общества на высшие и низшие классы.

Когда детективы выходили из гостиной, Хэрри громким голосом заявил:

– Маргарет Чен полагает, что, раз обед устраивает она, ей будет нетрудно контролировать ход событий этим вечером. Но вы должны помнить, что мы приняли это приглашение исключительно ради пользы дела и едем к этой даме не развлекаться, а работать. Я лично очень надеюсь выяснить, что в действительности произошло в ночь убийства. Исходя из информации, которую мы получим за обедом, будем решать, как действовать дальше.

Пока детективы переодевались к обеду, который, как оказалось, был вовсе не обедом, а служебно-розыскным мероприятием, Хэрри сделал несколько звонков в Южную Африку, а напоследок связался с сэром Томасом Редберном. Сэр Томас отлично помнил фамилию Грейвс-Джонс, поскольку он и дядюшка Хэрри Рэймонд вместе учились в университете.

Они поговорили о дядюшке Рэймонде, с которым сэр Томас дружил на протяжении всей жизни, хотя и виделся с ним редко, потом коснулись заветной темы – побега леди Оливии Синдерс. Сэр Томас после звонка Джо знал, разумеется, о факсе, но сказать по этому поводу что-либо вразумительное не мог. Оставалось отнести загадочный факс в разряд связанных с этим делом секретов, которых, признаться, и без этой бумаги набралось уже изрядное количество.

– Не расскажете ли, сэр Томас, как получилось, что вы распоряжаетесь «Лалабеллой резерв» в отсутствие леди Оливии? – спросил Хэрри.

– Меня попросили об этом принц, ну и, конечно, сама леди Оливия. «Лалабелла» – это такое местечко, что его без присмотра не оставишь. Я нанял охранников, велел обнести территорию колючей проволокой, короче, превратил это владение чуть ли не в отдельное государство. Я всегда любил «Лалабеллу» и продал ее принцу при условии, что тот сохранит в первозданном виде всю ее неповторимую красоту. Там удивительная природа – дикая, нетронутая. Когда леди Оливия увидела это место, то сразу в него влюбилась, принц же всегда дарил Оливии то, что ей нравилось. И неудивительно: она была одной из самых очаровательных женщин, каких мне только доводилось встречать. Никак не могу взять в толк, почему она убила принца, а просто не ушла от него.

– Стало быть, вы считаете, что его убила она? – с удивлением спросил Хэрри.

– Увы, да. У них, знаете ли, были странные отношения. Что-то вроде любви-ненависти. Принц ее любил, но никуда от себя не отпускал, а она была женщина свободолюбивая, ограничений не терпела… Знаете, Хэрри, все это ужасная трагедия – вот что я вам скажу.

– Как вы думаете, не прячется ли она на территории «Лалабеллы»?

– Без моего ведома? Сильно сомневаюсь. Впрочем, если бы ей удалось как следует изучить этот край, черта с два вы бы ее нашли! Но суть-то в том, что она была в «Лалабелле» всего раз… Нет, она слишком умна, чтобы скрываться там, не зная местности. Кроме того, за ней охотитесь не только вы. Младший брат принца дал слово, что выследит ее, привезет в свою страну и при всем народе вздернет на виселице. Между прочим, он намеревался первым делом прочесать именно «Лалабеллу». Я убедил его, что это напрасная трата времени, и пообещал искать Оливию самостоятельно. Я дал ему слово, что если хоть что-нибудь о ней узнаю, то обязательно ему сообщу. Он мне поверил. Я всегда был другом их семьи, поэтому брат покойного принца и его родственники верят каждому моему слову.

– Было бы крайне прискорбно, если бы вы сдержали слово и в данном конкретном случае, – мрачно заметил Хэрри.

– Этого вы можете не опасаться. Я, разумеется, искать Оливию буду, но обещаю вам, что никогда ее не найду, – сказал сэр Томас.

Таким образом, два английских джентльмена пришли к джентльменскому соглашению.

– Благодарю вас за откровенность, сэр Томас.

– Приезжайте как-нибудь ко мне, мой мальчик. У меня большой дом – восемнадцать спален, а Кейптаун очень красив. Между прочим, ваш дядя Рэймонд любил останавливаться у меня, когда возвращался в Англию из своих странствий. Леди, с которой он путешествовал – не помню, как ее звали, – была очаровательна. Оливия очень мне ее напоминала. Никогда не мог понять, почему Рэймонд так на ней и не женился. Впрочем, все это было давно. Воспоминания, знаете ли… Они позволяют вновь ощутить себя молодым. Хотя бы на несколько минут. Будьте здоровы, старина.

Хэрри повесил трубку и несколько минут смотрел прямо перед собой, размышляя о Рэймонде. Он понятия не имел, что дядюшка путешествовал вместе с дамой. Хэрри всегда считал его закоренелым холостяком, человеком, который в свое время имел много женщин, но потом совершенно отказался от общения с прекрасным полом. Старшему следователю и в голову не могло прийти, что у его дяди имелась постоянная пассия, которую он брал с собой в дальние страны. Дядюшка и племянник были очень близки, тем не менее Рэймонд ни разу и словом не обмолвился ему об этой леди. Хэрри не мог взять в толк, почему дядя о ней молчал. Может, он ее бросил или она его оставила? Непонятно. Когда Дженни и Джо вошли в гостиную, Хэрри думал о том, что был бы не прочь с этой леди познакомиться. Очень даже не прочь.




Глава 12


Распрощавшись с Хэрри и выйдя из чайной, мисс Пламм с облегчением перевела дух, села на велосипед и неторопливо покатила домой. Она стала готовиться к встрече со старшим следователем с тех пор, как только узнала, что его зовут Грейвс-Джонс. Интуиция подсказывала ей, что этот человек и есть любимый племянник Рэймонда. Вряд ли в Англии слишком много людей, которые звались бы Хэрри Грейвс-Джонс.

Когда она впервые бросила на него взгляд сквозь окно чайной, сердце у нее забилось: Хэрри был ужасно похож на Рэймонда. Потом, когда они сели пить чай, она пришла к выводу, что у старшего следователя те же жесты и повадка. Казалось, ее прежний любовник перевоплотился в Хэрри – если не телесно, то уж дух его точно.

Оказавшись дома, она прилегла на постель, чтобы по давно уже заведенной привычке немного отдохнуть. Но сон все не шел. На нее нахлынули воспоминания о жизни с Рэймондом Грейвс-Джонсом. Они оставались вместе на протяжении пятнадцати лет. Оба были заядлыми путешественниками, во время путешествия и познакомились – в Луксоре в Верхнем Египте.

Мисс Пламм неплохо жила и до встречи с Рэймондом, да и после того, как с ним рассталась, тоже на судьбу не жаловалась. При этом на прожитую жизнь она оглядывалась редко. Не хотела копаться в прошлом и стариться, посвящая остаток своих дней воспоминаниям. Она также не относилась к тем леди, которые, так сказать, питаются святым духом. По этой причине она с улыбкой поднялась с постели и отправилась в туалетную комнату, чтобы переодеться к обеду. Там она посмотрела на себя в зеркало, еще раз улыбнулась, поскольку то, что она увидела, ей понравилось, и принялась расчесывать волосы.

Сделав прическу и легкий макияж, мисс Пламм открыла дверцы гардероба и стала раздумывать, что бы надеть. Она остановила свой выбор на длинной темно-синей юбке из шелковой тафты и шелковой блузке цвета перезревшего апельсина. Вокруг шеи она повязала невесомый шарфик из белого газа. Ювелирных украшений она обычно не носила, не стала изменять этой привычке и сейчас. Надела только нитку крупного жемчуга. Вечер обещал быть интересным, поэтому мисс Пламм одевалась очень тщательно.

Приглашая ее в гости, Маргарет сказала:

– Энти, я даю обед и хочу видеть вас у себя. Приглашены также люди из Нового Скотленд-Ярда, Септембер, Джеймс и Анжелика, ну и еще кое-кто.

Надо сказать, Энти Пламм по вечерам почти не выходила из дома. Отступала она от этого правила только в том случае, если ее приглашали на обед Бухананы или Маргарет Чен. В тех редких случаях, когда мисс Пламм устраивала приемы у себя, в числе ее гостей оказывались все те же Бухананы и Маргарет.

Глянув еще раз в зеркало, Энти Пламм удовлетворенно вздохнула: выглядела она превосходно.

Она знала, что дамы к обеду обязательно принарядятся, а Джеймс явится в черном галстуке-бабочке и смокинге. Бухананы всегда переодевались к обеду.

Мисс Пламм обула черные атласные туфельки и осторожно спустилась по крутой лестнице на кухню. Там она зажгла свет и достала из встроенного шкафа четыре фужера, предназначавшиеся для нее, Хэрри и его коллег. Открыв жестянку с сырными палочками, мисс Пламм высыпала их на блюдо, после чего поставила бокалы и блюдо на серебряный поднос.

В следующую минуту в парадную дверь, которую она намеренно оставила открытой, постучали и прозвучал приятный мужской голос:

– Мисс Пламм, это Хэрри Грейвс-Джонс со своими коллегами.

– Входите, прошу вас! – крикнула она, подхватила поднос и направилась в гостиную.

После необходимых в таких случаях представлений и приветствий мисс Пламм попросила Хэрри принести из кухни серебряное ведерко с бутылкой охлажденного шампанского.

– Боюсь, для меня оно тяжеловато, – сказала она с очаровательной улыбкой.

Когда Хэрри ушел, Джо открыл было рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но, застеснявшись вдруг хозяйки и смутившись при виде окружавшей его обстановки старинной гостиной, замолчал, так что беседу пришлось поддерживать Дженни.

– Какая интересная комната, мисс Пламм, – улыбнулась она. – Здесь так много старинных фотографий… Не возражаете, если я похожу по комнате и их рассмотрю?

Хэрри услышал просьбу, с которой Дженни обратилась к хозяйке, когда возвращался из кухни. Надо сказать, гостиная мисс Пламм привлекла его внимание сразу, как только он вошел в дом. В ее атмосфере чувствовалось очарование благородной старины, но в ней присутствовало и еще что-то – то, чему Хэрри пока не мог подыскать ни определения, ни названия.

Это помещение представляло собой убранную в стиле тридцатых годов просторную комнату, заставленную напольными цветочными вазами в китайском стиле и прекрасно меблированную. На оклеенных полосатыми обоями стенах висели фотографии в серебряных рамках и картины, а в углу, у выходившего в сад окна, стоял концертный рояль с поднятой крышкой.

Хэрри поставил серебряное ведерко со льдом на стол, а потом по просьбе мисс Пламм открыл бутылку выдержанного «Редедера» – одного из лучших среди шампанских вин. К тому времени Джо Сиксмит неожиданно обрел голос и затараторил как заводной, обращаясь к хозяйке дома. Хэрри же, получив неожиданную передышку, занялся размышлениями, предметом которых была мисс Пламм.

Наполнив бокалы шампанским и раздав их, он стал расхаживать по гостиной, рассматривая висевшие на стенах фотографии. К большому его удивлению, все они имели отношение к археологии. Хэрри любовался видами раскопок древнейших городов мира, отмечая при этом, что единственным человеческим существом, изображенным на снимках, была сама мисс Пламм. Фотографии были маленькие, большие, средних размеров – всякие, но на фоне раскопок была неизменно запечатлена одна только хозяйка дома.

Хэрри поднял бокал и произнес тост:

– За мисс Пламм и ее отсутствующих друзей.

Хозяйка дома улыбнулась и пригубила шампанское. Старший следователь решил, что престарелая леди – самая большая индивидуалистка из всех людей подобного склада, каких ему только доводилось встречать. И неудивительно: она одна заключала в себе целый мир. А еще она была личностью многогранной, как бриллиант. В ней соединялись качества самых разных людей, а потому дать мисс Пламм исчерпывающую характеристику было просто немыслимо. Понятие «многогранная» относилось не только к ее личности, но и жизни, которую она вела. К примеру, Хэрри знал, что она родилась в Сефтоне-под-Горой, а ее отцом был старший садовник Сефтон-Парка, служивший еще дедушке Джеймса Буханана. Оставалось только недоумевать, как простой деревенской девушке удалось превратиться в элегантную светскую даму, которая, судя по всему, исколесила весь свет.

– Должно быть, вы были заядлой путешественницей, мисс Пламм.

– Я до сих пор ею остаюсь, – ответила она.

– Даже сейчас? Для этого нужна… хм… изрядная смелость, – брякнула не искушенная в искусстве вести светские беседы Дженни.

Хэрри одарил свою помощницу яростным взглядом, а мисс Пламм рассмеялась:

– Вы хотели сказать «в ваши-то годы», правда? Но я на вас не сержусь, моя дорогая. Путешественник должен обладать отвагой в любом возрасте. А я, признаться, в свое время была жуткой авантюристкой. Побывала в самых отдаленных уголках мира. Я и сейчас путешествую, но для этого мне нужно значительно больше времени, чем прежде.

– И как часто вы пускаетесь в странствия, мисс Пламм? – спросил Джо.

– Раз или два в год. Все зависит от моего самочувствия. Я отправляюсь в путь лишь в том случае, когда моя плоть и мыслительные способности находятся в состоянии гармонии между собой.

– Не собираетесь ли вы, случаем, отправиться в путешествие в ближайшее время? – спросил Хэрри.

– Собираюсь.

Хэрри понимал, что мисс Пламм не скажет, куда отправляется, а расспрашивать об этом означало проявить бестактность. Куда больше, впрочем, его волновало другое. У него появилось странное ощущение, будто в гостиной мисс Пламм он уже бывал. К примеру, предметы обихода из античной бронзы, каменное изваяние египетского божества, русский медный самовар и тибетское молельное колесо, находившиеся в комнате, казались ему до боли знакомыми. Очень, очень многое в обстановке этой комнаты напоминало ему его собственную гостиную в Олбани.

Долг и инстинкт сыщика заставили его стряхнуть овладевшее им наваждение и задать вопрос, необходимый для хода следствия:

– Могу ли я взять на себя смелость и высказать предположение, что вы, мисс Пламм, хорошо знакомы с леди Оливией Синдерс?

– Ваше предположение верно. Я была близким другом Оливии. – Она выделила ударением слово «была».

Потом мисс Пламм поднялась с места, достала из ведерка с колотым льдом шампанское и, приблизившись к старшему следователю, вновь наполнила его бокал.

– Вы не станете возражать, если я буду называть вас Хэрри? – спросила она.

– Ради Бога, – последовал ответ.

– В таком случае, Хэрри, прошу вас налить всем нам шампанского.

Дженни Салливан все это время не сводила с хозяйки удивленного взгляда. Они, лондонские детективы, находились в гостиной мисс Пламм не более четверти часа, но, как мысленно отметила Дженни, уже «вовсю клевали крошки у нее с ладони». Как ей удалось этого добиться, непонятно. Или причиной тому ее безграничный шарм и очарование? «Но неужели эта пожилая женщина еще способна соблазнять и очаровывать?» – задала себе вопрос Дженни и снова всмотрелась в черты хозяйки дома. Сомнений не оставалось: мисс Пламм источала чувственность и сексуальность самой высокой пробы! Дженни оставалось только гадать, сколько сердец она разбила в молодости и сколько мужчин ее любили. Должно быть, немало – сомневаться в этом не приходилось.

В это время Джо думал о том, что мисс Пламм с вопросом старшего следователя разделалась блестяще. Она ответила на него, но при этом ненавязчиво дала Грейвс-Джонсу понять, что дальнейшие расспросы будет рассматривать как попытку вторжения в свою частную жизнь, излагать подробности которой она по доброй воле ни в коем случае не намеревается. Таким образом, следующий вопрос: «Где вы были в ночь убийства?» – переходил в категорию бестактных и отпадал как бы сам собой.

Между тем мисс Пламм сама перешла в атаку:

– Скажите, как вам понравилось наше маленькое сообщество? Не сложилось ли у вас впечатление, что тут, в Сефтоне-под-Горой, мы живем как на другой планете? Мне лично всегда казалось, что, укрываясь от всего мира, мы поступаем мудро. А как вам Оливия, звезда и отрада всей деревни… она уже затронула ваши сердца? Уверена, что так и есть, хотя вы ее враги, а она – несчастное загнанное существо, которое вы преследуете.

Отбросив длинный подол юбки ногой, мисс Пламм, шурша шелками, подошла к камину и обратилась к Дженни:

– Взять, к примеру, вас, детектив Салливан. Похоже, чем больше вы узнавали о леди Оливии, тем сильнее полученные вами сведения задевали вас лично. Но это, заметьте, не ее вина, а ваша. В конце концов, она для вас преступница, какой вам смысл ей завидовать? Теперь поговорим о вас, детектив Сиксмит. У меня такое ощущение, будто вы рвете и мечете из-за того, что следствие, на ваш взгляд, ведется вяло и вам не дают использовать в дознании весь арсенал имеющихся в вашем распоряжении средств. Мы с вами только-только познакомились, и у вас, возможно, возникает вопрос, каким образом я пришла к такому выводу? Должна вам сказать, это было нетрудно. Вы человек молодой, самолюбивый, стремитесь сделать карьеру и потому вам удобнее рассматривать леди Оливию не как сложную и разностороннюю личность, а как некий отвлеченный объект, так сказать, предмет дознания. Вы ненавидите ее за то, что ей удалось ускользнуть от преследования, и злитесь на ее друзей, которые ее любят и не стремятся оказывать вам содействие в ее поимке. Но мой дорогой детектив Сиксмит, мы не в силах дать вам то, чего у нас нет.

Теперь перейдем к старшему следователю Грейвс-Джонсу, который уже имеет довольно сведений о леди Оливии. Он просто очарован ею и находится под сильным воздействием ее личности, поскольку узнать Оливию означает полюбить ее, причем со всеми достоинствами и недостатками этой женщины. При всем том руководство Нового Скотленд-Ярда сделало правильный выбор, доверив расследование ему. Уж если кто и сможет отыскать следы леди Оливии, так это он.

Дженни и Джо, казалось, лишились дара речи. Оба знали, что мысли, высказанные мисс Пламм на их счет, во многом справедливы. Они не понимали только, с какой стати хозяйка дома решила устроить им этот сеанс психоанализа. В любом случае мисс Пламм теперь представала перед ними в новом качестве, превратившись из симпатичной старушки в весьма проницательного исследователя человеческих душ.

Хэрри, впрочем, с самого начала догадывался, что мисс Пламм пригласила их к себе, дабы щелкнуть основательно по носу и показать, кто в Сефтоне-под-Горой и в Сефтон-Парке делает погоду и что они, детективы, имеют здесь дело отнюдь не с деревенскими простаками.

Установившееся молчание первым нарушил старший следователь:

– Скажите, мисс Пламм, вы бывали когда-нибудь в Южной Африке? – спросил он, как бы подводя черту под рассуждениями хозяйки дома и всем своим видом давая ей понять, что берет инициативу в свои руки.

Мисс Пламм не обратила внимания на вопрос Хэрри, поставила свой бокал на поднос и, повернувшись к гостям, прощебетала:

– Это так мило сидеть с вами здесь и болтать, но, боюсь, нам уже пора отправляться на обед к мисс Маргарет Чен.

Было решено, что Дженни и Джо отправятся в Сефтон-Парк на машине Джо, а мисс Пламм поедет в одной машине с Хэрри. Старший следователь открыл дверцу, переложил коробку с пудингом на заднее сиденье и помог мисс Пламм устроиться на переднем. Когда оба автомобиля тронулись с места и покатили по живописной дороге к Сефтон-Парку, Хэрри вдруг осознал, что на землю упали сумерки и настал восхитительный, теплый вечер. Вокруг шелестела листва, в воздухе реял легкий ветерок, а появившаяся в небе луна изливала серебристый свет на стоявшие по сторонам дороги раскидистые деревья. В салоне автомобиля запахло жасмином.

– Какой чудесный, романтический вечер! И этот запах ваших духов… Все это навевает мысли об Александрии, – произнес Хэрри, обращаясь к своей пассажирке.

– Это один из моих самых любимых городов, – сказала мисс Пламм.

– Между прочим, вы так и не ответили на мой вопрос. Так приходилось вам бывать в Южной Африке или нет?

– О, да. Много раз.

– И в Кейптауне вы бывали? – продолжал гнуть свою линию Хэрри.

– Да, и в Кейптауне. Но довольно об этом. Я предпочитаю беседовать, а не отвечать на вопросы.

Мисс Пламм относилась к тому типу женщин, которые свято хранят секреты своей частной жизни, это было ясно без слов. Хэрри, правда, не встречал еще леди, которые следовали бы этому принципу столь строго и последовательно. Кроме того, у него вызывала сильнейшее любопытство ее очевидная раздвоенность: в мисс Пламм, казалось, обитали два абсолютно разных человека – жительница сельской глубинки, домоседка и хорошо воспитанная, образованная дама, обожающая странствовать по свету.

– Но еще один вопрос задать позволите? – взмолился Хэрри.

– Только в том случае, если это необходимо, – ответила мисс Пламм с любезной улыбкой. Она играла с Хэрри в какую-то хитроумную игру и, как видно, получала от этого немалое удовольствие.

– Уж если вы столько путешествовали, то, возможно, встречались с моим дядюшкой Рэймондом Грейвс-Джонсом? Он тоже был заядлым путешественником.

– Когда странствуешь по свету, знакомишься с таким количеством разных людей… Ага, кажется, мы уже приехали, – проворковала мисс Пламм и нежно коснулась тыльной стороной ладони щеки Хэрри. В этом жесте сквозила симпатия, и он неожиданно для себя отметил, что симпатия эта много для него значила.

Хэрри помог мисс Пламм выбраться из машины и взял с заднего сиденья коробку с пудингом. Мисс Пламм исподтишка наблюдала за каждым его движением и, судя по всему, не осталась равнодушной к его мужскому обаянию. Помимо внешности, ей нравились его ум, обаяние и душевная тонкость, без которой он был бы не в силах понять и оценить леди Оливию. Мисс Пламм еще раз утвердилась в мысли, что единственным человеком, который способен отыскать Оливию, является именно Хэрри Грейвс-Джонс. При всем том она, равным образом как и все обитатели Сефтон-Парка, не сомневалась: этого не произойдет. Оливия, если она жива, никогда и никому не дастся в руки.

Судьба насмехалась над Хэрри, но к Энти Пламм проявляла удивительную благосклонность: она никак не ожидала, что ей удастся в родной глухомани встретить племянника своего любовника. В каком-то смысле это было все равно, что встретить снова самого Рэймонда. Путешествуя вместе с Рэймондом, она наслушалась рассказов о его племяннике и поняла, что Рэймонд очень любит Хэрри и предан ему всей душой. Жизнь, однако, сложилась таким образом, что познакомиться с Хэрри лично ей так и не довелось. У Энти и Рэймонда были очень странные отношения. Прежде всего они никогда не жили в Англии вместе. Казалось, ни та, ни другая сторона не были в этом особенно заинтересованы. Рэймонд свыкся со своим положением почтенного и уважаемого судьи, с тем обществом, в которое был вхож, и ничего не хотел в своей жизни менять. А что же Энти? Она была без ума от совместных странствий с Рэймондом, но на большем не настаивала. Хотя и он, и она любили друг друга, полноценной парой, готовой создать семью, они так никогда и не стали.

Предложив одну руку мисс Пламм, а в другой держа коробку с пудингом, Хэрри повел пожилую леди к дому Маргарет, думая о том, что вечер складывается совсем не так, как ему того бы хотелось. При этом он поймал себя на одной забавной мысли и, когда они входили в дом, неожиданно для всех расхохотался. Мисс Пламм посмотрела на него и улыбнулась. Дженни смутилась, а Джо с самым серьезным видом принялся размышлять над тем, что вызвало приступ веселья у шефа.

– В чем дело? – спросил он.

– Мы, Сиксмит, имели глупость предположить, что нас пригласили на вечеринку с едой, выпивкой и танцульками. На самом деле все обстоит иначе. Выпить и поесть нам, конечно, дадут, но существует опасность, что вместо танцев нам предложат сыграть в покер с открытыми картами.

Ответ шефа поверг Джо в смущение, но мисс Пламм и Маргарет Чен, которая вышла в холл, чтобы поздороваться с гостями, не испытали ни малейшего замешательства.

– Вы пришли к правильному выводу, старший следователь, – сказала Маргарет и поцеловала мисс Пламм в щеку.

Пока Маргарет знакомилась с Джо Сиксмитом и Дженни Салливан и пожимала им руки, мисс Пламм отправилась вслед за Хэрри на кухню и стала наблюдать за тем, как он вынимал пудинг из коробки. Когда пудинг предстал наконец перед Хэрри во всей красе, тот был сражен наповал. Это кулинарное чудо именовалось «Павлова» и представляло собой плетенную из полосок песочного теста корзину, наполненную до краев отборной свежей малиной. На ручке корзины – тоже из песочного теста – сидели крохотные марципановые птички. Хэрри с изумлением посмотрел на мисс Пламм и снова уставился на «Павлову». Мисс Пламм хитро подмигнула старшему следователю, рассмеялась и, похлопав его по плечу, вышла из кухни.

– Неужели я пропустила что-то интересное? Вы, старший следователь, должны мне все рассказать, поскольку Энти по обыкновению будет хранить молчание. Она крепко держится за свои секреты и не прочь поиздеваться над всяким, кто пытается сунуть нос в ее частную жизнь, – сказала Маргарет.

– В этом я уже имел возможность убедиться! – воскликнул Хэрри.

– Изумительный пудинг! Мисс Марбл великий кондитер и способна творить чудеса, особенно в том случае, когда готовит что-нибудь по заказу Энти.

Маргарет подошла к холодильнику, достала оттуда миску со взбитыми сливками и принялась выкладывать их слой за слоем на малину. Хэрри, словно завороженный, продолжал гипнотизировать взглядом «Павлову». Это был любимый пудинг его дядюшки. Хэрри вспомнил, как мисс Пламм подмигнула ему, когда выходила из кухни. Вот и ответ на его вопрос, знала ли она дядю Рэймонда, подумал Хэрри. Теперь он не сомневался, что мисс Пламм была той самой женщиной, с которой, по словам сэра Томаса Редберна, путешествовал Рэймонд Грейвс-Джонс. Но как умно она поступила, позволив Хэрри прийти к такому выводу самостоятельно. Знала, должно быть, что он вспомнит этот пудинг, как только увидит, поскольку на каждый свой день рождения он получал с посыльным точно такой же.

Мысль о том, что его дядюшка и мисс Пламм во время совместных странствий по миру занимались любовью, не только позабавила Хэрри, но и тронула до слез. После того, что он узнал, чувства симпатии и уважения, которые он испытывал по отношению к мисс Пламм, стали еще сильнее. Эта дама и впрямь умела хранить секреты. Хэрри понимал, почему его дядя Рэймонд и Энти Пламм окутали свои любовные отношения покровом тайны – так было куда романтичнее, а кроме того, чувства этих людей, которые встречались лишь от случая к случаю, когда отправлялись в путешествия, не грозили притупиться или перерасти в привычку. Их любовь была вполне земной, человеческой, осязаемой, с одной стороны, и некоей волшебной фантазией, сказкой, почти миражем – с другой. Но в любом случае она была пылкой, страстной и нежной.

В кухне возник сэр Джеймс и сунул в руку Хэрри стакан с ячменным виски со льдом.

– Энти попросила меня отнести вам выпивку. Сказала, что вам сейчас неплохо глотнуть чего-нибудь крепкого.

– Мисс Пламм – истинная леди. И так хорошо понимает человеческую природу, – сказал Хэрри, поднес стакан с золотистой жидкостью к губам и сделал большой глоток.

Хэрри перешел в гостиную, где Джеймс представил его всем, кого он еще не знал. Болтая с Анжеликой и Септембер, Хэрри неожиданно испытал чувство, сходное с озарением. Соучастницей леди Оливии, если, разумеется, у нее имелись соучастники, конечно же, была мисс Пламм! Что же до факсов из Южной Африки… что ж, она вполне могла устроить их отправку, ведь бывала же она в «Лалабелле» и наверняка знала в тех краях немало людей. К тому же она любила и уважала Оливию и, подобно всем знавшим Оливию, стремилась помочь ей укрыться от правосудия.

– Похоже, вы, Хэрри, унеслись от нас мыслями далеко-далеко, – заметила Анжелика.

– Ничего особенного. Так, небольшое просветление. Чисто профессионального свойства.

– Поделишься им с нами? – спросила Септембер.

– Не сейчас. Позже.

Анжелика понравилась Хэрри. В ее красоте была заметна не свойственная Септембер хрупкость. Вряд ли эта женщина стала бы мчаться ему навстречу на белой лошади и соблазнять его. Несколько раз она устремляла глаза на Невилла Бретта, и Хэрри отметил этот взгляд. Когда Джеймс позвал Анжелику, чтобы познакомить с кем-то из гостей, Хэрри выпала возможность побыть несколько минут наедине с Септембер.

– Мне трудно хранить нашу любовь в тайне. Я хотела бы кричать во весь голос о том, как счастлива, рассказать о своей любви всему миру! Но в мою жизнь вместе с любовью вошла и осторожность. Я подумала, что подобные откровения могли бы не лучшим образом отразиться на расследовании, которое ты здесь ведешь, и скомпрометировать тебя. Поэтому я держу пока рот на замке. Но в ту минуту, когда мы выедем за пределы Сефтона-под-Горой, я непременно дам волю чувствам, обещаю, – сказала Септембер. Ей страстно хотелось броситься Хэрри на шею и поцеловать его, но она сдерживала себя усилием воли.

Хэрри рассмеялся. Поверить, что эта отважная и пылкая женщина неожиданно сделалась осторожной и осмотрительной, было трудно. Тем не менее говорила она от чистого сердца и, похоже, ничуть в этом не сомневалась.

– Куда больше, чем собственная репутация, меня беспокоит здешняя элита. Более странной и удивительной морали, чем у вас, обитателей Сефтон-Парка, я не знаю. Между прочим, жениться на тебе означает стать членом целого сообщества, организующим центром которого можно считать семейство Бухананов, то есть твое семейство. В это сообщество входят и мисс Пламм, и Маргарет, и твой брат Джеймс, и вы с Анжеликой. Боюсь, однако, что нас с Невиллом к избранному кругу не причислят и своими здесь мы так никогда и не станем. Впрочем, награда и без того велика: женившись на тебе, я обрету сразу и любовь, и страсть, и подругу, которая будет со мной до конца моих дней.

Хэрри заметил, как на глазах у Септембер блеснули слезы. Смахнув их кончиками пальцев, она сказала:

– Неужели ты, Хэрри, забыл об Оливии? Это она всегда была душой и сердцем нашего сообщества. После той роковой ночи, когда погиб принц, а она исчезла, наше существование резко изменилось. Я познакомилась с тобой и по уши в тебя влюбилась. Анжелика, составлявшая вместе с Невиллом и Маргарет любовный треугольник, решила вдруг, что третий лишний, и уступила Невилла Маргарет. Маргарет же влюблена в Невилла и хочет выйти за него замуж, то есть готовится совершить поступок, прежде для нее немыслимый. Даже домосед Джеймс засуетился: стал отвечать на звонки занимающейся ботаникой американки Эмили Уорфилд, которая от него без ума и вот уже несколько лет упрашивает его приехать к ней в Филадельфию. Уверена, кроме того, что отныне детективы не оставят Сефтон-Парк в покое и будут нас время от времени навещать, чтобы проверить, не объявилась ли тут Оливия. Так что здесь все, буквально все изменилось с тех пор, как ты, мой милый, мой дорогой, мой любимый, прибыл в нашу деревню с целью схватить Оливию и передать ее в руки правосудия.

В эту минуту в гостиную вошла Маргарет и объявила:

– Прошу всех к столу!




Глава 13


Энти Пламм сидела за столом между Джеймсом и Невиллом. Со своего места она наблюдала за гостями мисс Маргарет Чен. Все они были милыми, интеллигентными людьми, даже детективы, приехавшие с Хэрри Грейвс-Джонсом. Они обладали красотой и молодостью, и перед каждым из них была целая жизнь. Все это у нее, Энти Пламм, было в прошлом, и теперь ее время уходило, как уходит между пальцев мелкий речной песок.

В самом деле, куда она, ее жизнь, исчезла, куда подевалась? Сверкнула, как искорка, на долю секунды на грандиозном полотне вечности и вот уже начинает затухать, гаснуть.

Незаметно Джеймс и Невилл втянули ее в разговор, и она им отвечала, даже говорила что-то сама, но механически, словно робот. Она вместе со всеми находилась в столовой, но в то же время ее здесь будто бы и не было. При всем том она отлично отдавала себе отчет в происходящем: видела громоздившиеся чуть ли не до потолка в столовой Маргарет книги, увядшие цветы в вазах, где на донышке зеленела застоявшаяся вода, груды рукописей в папках и пачки писем, которые присылали Маргарет феминистки чуть ли не со всего мира; от ее взгляда не укрылись ни белый с черными полосками кот размером с собаку, шнырявший с разбойничьим видом под ногами у гостей, ни огромный сенбернар с повадками пушистой кошечки.

На обеденном столе красовалась посуда из разнокалиберного, разных фирм фарфора, который Маргарет коллекционировала, стояли хрустальные бокалы для шампанского, рюмки для вина и рядом с приборами – белоснежные остроконечные конусы салфеток. Еда была отличная: Маргарет считалась неплохой поварихой, а для такого случая расстаралась, обобрала весь свой огород, в котором выращивала отборные овощи. Все это находилось прямо перед глазами Энти Пламм, она все это ясно видела, но мысли ее были далеко. Ее прошлая жизнь властно вторгалась в эту, нынешнюю, и от этого мисс Пламм никак не удавалось отмахнуться. Вернувшись на короткое время к реальности, пожилая дама испытала некоторое смущение: прежде она старалась не предаваться воспоминаниям, чтобы они не затеняли настоящего. Однако следовать непреложному правилу «забыть о прошлом и двигаться вперед» она теперь была не в силах.

Дотронувшись до ее руки, Джеймс спросил:

– Энти, вы хорошо себя чувствуете?

Заверив Джеймса, что у нее все хорошо, она еще раз попыталась встряхнуться, обратиться к реальности и жить, наслаждаясь моментом. Бесполезно. Воспоминания давили на плечи свинцовым грузом. «Отчего это? – подумала Энти. – Неужели из-за Оливии?» Спору нет, она испытала настоящий шок, когда узнала об убийстве принца и о том, что в преступлении была замешана Оливия. После той роковой ночи не проходило и часа, чтобы Энти не вспоминала об Оливии и не сочувствовала ей. Находиться в бегах до конца дней и жить с мыслью о том, что она убила человека, было бы для Оливии тяжким испытанием – уж в этом Энти Пламм не сомневалась. Она любила Оливию всем сердцем, ведь у них с Оливией было так много общего.

При всем том их жизни складывались по-разному. Оливии все давалось легко, к Энти же судьба часто бывала несправедлива.

Она разговаривала с Невиллом, но перед ее глазами как в калейдоскопе крутились события ее жизни, в которой было множество секретов и тайн. Энти свято их хранила и намеревалась унести с собой в могилу.

Она была дочерью старшего садовника Бухананов – так по крайней мере думали окружающие. На самом же деле она была дочерью жены старшего садовника, а настоящим ее отцом был дедушка нынешнего сэра Джеймса. Только ее мать и его светлость знали правду о ее рождении, но перед смертью мать поведала, что Энти была плодом страстной любви, продолжавшейся несколько лет. Об этом романе, как и о том, что в жилах девочки течет кровь Бухананов, старшему садовнику ничего знать не полагалось.

Еще ребенком Энти полюбила Сефтон-Парк. Там она резвилась и играла с детьми Бухананов – как и с детьми деревенских жителей, работавших в саду под началом ее официального отца. Ее обучали наукам вместе с детьми хозяев нанятые его светлостью домашние учителя. Она донашивала обноски дочерей Бухананов и училась изящным манерам у леди Буханан. От этой же благородной дамы она переняла любовь к цветам и научилась искусству составлять букеты. Все эти безмятежные и, в общем, счастливые дни давно канули в Лету. Но почему же, думала Энти, они замелькали перед ее мысленным взором именно здесь и сейчас? Быть может, это произошло из-за того, что она неожиданно встретила любимого племянника Рэймонда? Или ее сознание услужливо предлагает ей вспомнить о прожитых годах, прежде чем возраст сотрет эти воспоминания из памяти?

На столе появилось первое блюдо. Обслуживали гостей две деревенские девушки, которые боготворили Маргарет за ее известность и красоту. Они могли быть официантками, когда мисс Чен того хотела, садовницами или рассыльными, которых она отправляла на почту, когда требовалось отослать издателям свои статьи и рукописи.

Девушки внесли в столовую два огромных суфле из брокколи, которые в духовке поднялись столь высоко, что заслужили аплодисменты присутствующих. Пока добровольные помощницы Маргарет раскладывали суфле по тарелкам, Невилл наполнял бокалы гостей отличным ледяным «Шабли». За столом не было места скуке, и гости, разогретые виски и вином, смеялись, шутили и развлекались от всей души.

Энти Пламм поддела вилкой кусочек суфле, отведала его и даже зажмурилась от удовольствия. Суфле таяло во рту и было таким вкусным, что она отложила на время свой экскурс в прошлое и приняла деятельное участие в настоящем. В частности, съела еще немного суфле, запила его бокалом «Шабли», а потом поведала собравшимся забавную историю о страсти Маргарет к огородничеству и о препятствиях, которые ей приходилось преодолевать, осваиваясь на грядках.

Когда гости отсмеялись, всеобщим вниманием завладел следующий любитель разговорного жанра, а Энти снова оказалась наедине со своими воспоминаниями.

На этот раз она перенеслась мыслями в тот день, когда впервые увидела дедушку Оливии. Ей минуло тогда пятнадцать, она была хороша собой, невинна и имела нежную душу. С ее стороны это была любовь с первого взгляда. Дедушка Оливии обладал приятной внешностью, невероятным обаянием и был, что называется, человеком с авантюрной жилкой. Он вечно странствовал по свету, забираясь в самые отдаленные и романтические уголки земли. Синдерсы и Бухананы были большими друзьями, и Синдерсы, когда его светлость приезжал в Англию, частенько наносили визиты Бухананам. Лорд Синдерс приметил малютку Пламм, когда она была еще совсем крошкой, умилялся ею, наблюдал за тем, как она росла, а потом, когда она превратилась в девушку, ощутил к ней страсть. Честно говоря, ничего удивительного в этом не было: в крошке Энти очарование деревенской простушки сочеталось с аристократическими манерами и правильной, хорошо поставленной речью.

Когда он предложил ей с ним убежать, она ни минуты не колебалась. Лорд Синдерс все так тщательно спланировал, что скандал удалось замять. По крайней мере в Сефтон-Парке и Сефтоне-под-Горой никто ничего о побеге не знал. Считалось, что лорд Буханан, решив сделать своему преданному слуге подарок за многолетнюю беспорочную службу, оплатил пребывание его дочери в одном из закрытых пансионов в Швейцарии. На самом же деле лорд Синдерс и Энти путешествовали по миру в течение года. Он научил ее, как должна одеваться леди – вернее, это сделали за него парижские кутюрье. Чувственный и сластолюбивый Уоллингфорд Синдерс преподал ей полный курс эротических наук и даже обучил кое-каким штучкам, которые большинству светских дам показались бы более чем сомнительными. Главное же, он научил ее любить и ценить чувственные радости и получать от них максимум удовольствия. Энти и в голову не приходило, что для лорда Синдерса она всего лишь забава, игрушка, которую он, словно испорченный ребенок, может в любой момент выкинуть.

Лорд Синдерс бросил ее, когда они приехали в Венецию – точнее, не бросил, а оставил на попечение одного венецианского графа, своего большого приятеля, которому и пришлось лечить Энти от комплекса покинутой женщины. Несмотря на это, Энти не сомневалась, что Уоллингфорд ее любил. Все дело заключалось в том, что свою несчастную жену, детей, а главное – свою свободу он любил еще больше.

Дедушка Оливии вел себя с женщинами как мерзавец, но, надо отдать ему должное, мерзавцем он был чрезвычайно обходительным и щедрым. Он открыл в банке счет и положил на имя Энти кругленькую сумму, которая позволила бы ей безбедно существовать несколько лет. Венецианский граф на эти деньги купил приносившие устойчивый доход акции, так что достояние Энти значительно увеличилось. Благодаря щедрости и доброте приютившего ее графа Энти Пламм через несколько месяцев оправилась от душевной травмы и пришла к выводу, что жить на свете все-таки стоит.

Энти не вспоминала о тех давних временах вот уже лет шестьдесят. Теперь же при мысли о своей молодости она улыбнулась. Печальный опыт тех дней не пропал даром и научил ее быть сильной и противостоять судьбе. Энти всегда считала, что ее жизнью движет судьба. И хотя провидение подчас бывало к ней сурово, тем не менее оно подарило ей первую любовь, а потом, через много лет, позволило ей испытать всепоглощающую страсть к Рэймонду Грейвс-Джонсу.

Поток неожиданно нахлынувших на нее воспоминаний иссяк – неожиданно и без всякой видимой причины. Энти Пламм с облегчением перевела дух. Она снова вернулась к действительности, испытывая ощущение, сходное с тем, какое испытывает путник, вернувшийся домой после долгих странствий. Окинув взглядом сидевших за столом гостей Маргарет, Энти с удивлением отметила, что со многими из этих людей она связана особыми, чуть ли не родственными отношениями. С Бухананами, к примеру, с Грейвс-Джонсом, ну и, разумеется, с Оливией, чье незримое присутствие ощущалось в комнате столь же отчетливо, как если бы она находилась здесь во плоти.

Девушки из Сефтона-под-Горой внесли в столовую основное блюдо обеденного меню – отварного лосося с салатом из припущенных огурцов под голландским соусом и со сваренным в кокосовом молоке рисом. Энти встала с места и подняла свой бокал:

– Предлагаю тост за отсутствующих здесь друзей. Надеюсь, там, где они сейчас находятся, они чувствуют себя вполне комфортно, а главное – в безопасности.

Гости Маргарет были смущены и озадачены: делать провокационные заявления было вовсе не в характере мисс Пламм. Между тем никто из них не сомневался: она подняла тост за Оливию с той целью, чтобы сидевшие за столом детективы раз и навсегда уяснили себе, что друзья Оливии и впредь останутся ей верны, как бы ни сложились обстоятельства.

Джо и Дженни были поражены: казалось, самоуверенность мисс Пламм и прочих друзей Оливии не знала границ. Если бы это дело доверили Джо, он бы не стал с ними миндальничать, а попытался бы привлечь к ответственности за соучастие в укрывательстве преступника и вытрясти из них сведения об убежище леди Оливии. А что же Дженни? Дженни откровенно всех их презирала: она терпеть не могла богачей и снобов, считавших, что законы писаны не для них. Молодые детективы устремили сверкающие взоры на Хэрри в ожидании, что тот немедленно подаст им команду покинуть это сборище.

– Полегче, полегче, – пробормотал Хэрри, обращаясь к своим помощникам, после чего с невозмутимым видом отпил из своего бокала.

Его примеру последовали все гости Маргарет, даже Джо и Дженни, хотя и не очень охотно.

Общая беседа возобновилась, но атмосфера вечера претерпела неожиданные изменения. Хэрри первым ответил на тост Энти Пламм и тем самым дал понять, что ни в грош не ставит вызывающее поведение сторонников леди Оливии. Другими словами, щелкнув их по носу, он внедрил в их сознание мысль, что дело об исчезновении Оливии отнюдь не закончено и следствие продолжается.

Джо тоже заметил изменения в общем настрое за столом и вновь поразился умению старшего следователя обращать себе во благо все – даже неприязнь людей, которых он подозревал в причастности к преступлению.

Пудинг «Павлова» был разложен по тарелочкам, распробован и провозглашен королем всех пудингов. Когда на тарелках не осталось даже крохотного кусочка, все присутствующие перебрались в гостиную, где их ожидали коньяк и кофе.

Собравшихся в гостиной леди и джентльменов окутывала аура избранности, элитарности. Женщины здесь все как на подбор обладали прекрасным вкусом, были красивы и чувственны, а мужчины – умны и интеллигентны. Это действительно были привилегированные люди, которые, впрочем, немало потрудились ради того, чтобы своего привилегированного положения достичь.

Мисс Пламм, прохаживаясь по комнате с чашкой кофе в руке и поглядывая на своих друзей, испытывала законное чувство гордости. Ей нравилось, как эти люди обустроили свое существование. Этим они во многом были обязаны общению с Оливией – так же примерно, как она в прошлом обязана была обустройством собственной жизни влиянию дедушки Оливии и общению с Рэймондом Грейвс-Джонсом. В основе объединявшей их всех своеобразной идеологии лежали принципы свободы духа и свободы выбора, а еще – щедрость. Все они старались как можно больше давать и ничего не отнимать у кого бы то ни было. Эти люди были яркими индивидуальностями, личностями, которые не желали подчиняться воле большинства или следовать установленным в обществе правилам, если они шли вразрез с их убеждениями.

Энти смотрела на Хэрри и ясно видела, что он унаследовал многие качества дядюшки Рэймонда. Его дядя был в своем роде феноменом, уникальным человеком, который ухитрялся носить в себе две сущности и существовать на двух уровнях одновременно. Официальном – в качестве судьи Верховного суда и джентльмена и частном – в образе жадного до чувственных удовольствий мужчины, который познал мир секса и эротических грез, когда встретился с Энти. Энти же окунулась в этот мир значительно раньше, когда жила с дедушкой Оливии, привившим ей такие понятия, как сексуальная свобода, сексуальная вседозволенность.

И снова прошлое встало перед ее мысленным взором, напомнив о том времени, когда она была молода и отважна. Их с Рэймондом познакомил турецкий принц, проживавший в Александрии, во дворце на берегу моря. Принц был человеком, который жил для того и ради того, чтобы заниматься сексом и получать чувственные удовольствия. В этом отношении он ни в чем себе не отказывал: не пренебрегал даже самыми причудливыми формами половых извращений. Подобная сексуальная практика была сродни наркомании, и с ее помощью принц мог забыться. Под его влиянием сдержанный и во многом консервативный английский джентльмен судья Рэймонд Грейвс-Джонс совершенно преобразился и, когда они с Энти закрывали за собой двери, превращался в настоящего сексуального террориста.

Опустившись в кресло и прикрыв глаза, Энти стала вспоминать ночь на Ниле, когда они втроем – она, принц и Рэймонд – плыли на яхте по черной воде и занимались при свете луны сексом. Раскинувшись на застилавших палубу коврах, она снова и снова отдавалась двум мужчинам, помогая им воплощать в реальность их прихотливые сексуальные фантазии. И принц, и Рэймонд были уже не молоды, но их желания отличались свежестью и оригинальностью. В частности, они всыпали в ее глубины пригоршню крупного речного жемчуга, который, перекатываясь внутри, до такой степени усиливал возбуждение, что, когда ее стали сотрясать спазмы следовавших один за другим оргазмов, она едва не задохнулась. Любовники посоветовали Энти не вынимать жемчуг хотя бы несколько дней: с его помощью она могла достигать экстаза в любое время дня и ночи. Для этого ей нужно было лишь особым образом напрягать кое-какие мышцы.

Энти громко засмеялась, и смех отогнал воспоминания. Когда же она невзначай коснулась висевшей у нее на шее нитки жемчуга, ее смех сделался еще громче, а воспоминания отступили окончательно.

– Может, вы, Энти, расскажете нам, что вас так развеселило? – спросила Септембер, подходя к ее креслу и присаживаясь на подлокотник.

– И рада бы, деточка, да не могу. Это глубоко личное. Но я скажу нечто другое: мы сами выстраивали наши судьбы и обогатили собственное существование тем, что всегда следовали своим желаниям, никогда не бежали от приключений, если таковые выпадали на нашу долю, короче, старались жить моментом и принимали все последствия такого решения – и хорошие, и дурные. Мы все любили Оливию и в большом перед ней долгу. Прежде всего потому, что она наиболее последовательно воплощала в реальность наши общие теоретические построения о жизни и о том, что надо беззаветно – и душой, и телом – отдаваться тому, кого любишь. Нам следует признать: мы, в общем, такие же, как она, а стало быть, можем совершить аналогичную ошибку, то есть нечаянно, не желая того, лишить кого-нибудь жизни. Но это не значит, что мы не должны себя любить. Бедняжка Оливия! Если бы она любила себя чуть больше, возможно, ей не пришла бы в голову мысль совершить подобный акт насилия.

Маргарет поднялась со стула, прошла по комнате и встала рядом с Анжеликой и Невиллом. На душе у нее пели птицы. Похоже, в ее жизни наметился крутой поворот: она обрела наконец мужчину, которого полюбила. А ведь она мечтала об этом всегда, просто до сих пор мужчины ей попадались не те.

Невилл был покорен и очарован Маргарет. Хотя он вовсе не стремился к тому, чтобы об этом знали все окружающие, по его взгляду было нетрудно догадаться, какие чувства он испытывал к этой женщине.

Анжелика не сомневалась, что будет любить Невилла до конца своих дней, но одновременно испытывала несказанное облегчение при мысли о том, что у нее хватило мужества уступить этого человека женщине, которую он любил. Она знала, что они оба могут обрести счастье только рядом друг с другом. Вообще-то это не было жертвой с ее стороны: она собиралась всерьез заняться своей карьерой, и ее больше устраивали необременительные связи, ублажавшие тело, но не затрагивавшие душу.

– Скажи, что с нами происходит? – прошептала она на ухо Маргарет. – Все, абсолютно все стало с ног на голову. На нас обрушиваются одно за другим события, к которым мы не готовы. Ну да ладно… Я не против, если ты объявишь о своем намерении создать с Невиллом семью.

– Ты всегда была удивительно великодушна, Анжелика. – Маргарет с чувством поцеловала ее в щеку и повернулась к старшему следователю: – Хэрри, с тех пор как Оливия исчезла, а в Сефтон-под-Горой прикатили следователи и начали задавать всем каверзные вопросы, наша жизнь стала претерпевать необратимые, я бы даже сказала, фундаментальные изменения. Отдавая себе в этом отчет, я пригласила вас и вашу команду с тем, чтобы попытаться расставить в этом деле все точки над i – словом, я хочу, чтобы мы с вами сыграли в открытую. Оставим всевозможные догадки и домыслы, бросим блефовать и будем говорить друг другу правду и только правду. Увертки не помогут ни нам, ни вам, ни тем более Оливии, чей милый образ ложь способна лишь замарать и исказить. Поэтому давайте вместе с вами рассмотрим и исследуем каждую деталь этого трагического происшествия, а потом забудем о нем навсегда.

Хэрри почувствовал, что Маргарет пытается взять инициативу в свои руки, и разозлился. «Что, черт возьми, эта мисс Чен о себе возомнила?» – подумал он, неприятно пораженный ее предложением, в котором отзывалась отчаянная смелость, если не сказать – наглость. Потом ему пришло в голову, что такая умная, образованная и экзальтированная женщина, как Маргарет, которая одним своим видом воскрешала в памяти образы непреклонных героинь античных трагедий, не могла не иметь отношения к многочисленным секретам и тайнам, связанным с делом леди Оливии Синдерс. Старший следователь решил, что, беседуя с Маргарет, следует постоянно иметь это в виду. Впрочем, надо отдать Хэрри должное – все это он продумал и прочувствовал, внешне оставаясь абсолютно спокойным и невозмутимым.

Дженни Салливан подобной выдержкой похвастаться не могла. Вскочив, она воскликнула:

– Все в игры играете, мисс Чен?! Неужели жестокое убийство и последующее бегство преступницы для вас тоже всего только игра? Или вы таким образом пытаетесь скрыть неприглядную сущность того, что произошло? До чего же вы умны, хороши и величественны, когда пытаетесь убедить нас в своей правоте, даже если при этом и блефуете! Но это не игра, это трагедия. Более того, это подлое, жестокое, с особым цинизмом совершенное убийство. И рекомендую вам впредь так это преступление и рассматривать. Да вы что, в самом деле газет не читаете, что ли?

Хэрри подошел к Салливан и коснулся ее руки:

– Успокойтесь, Дженни. Пойдемте вон в тот уголок и там усядемся. И вы, Джо, тоже идите с нами. Давайте не будем давать волю эмоциям, примем предложение нашей любезной хозяйки и сыграем с ней в то, что она именует честной игрой.

– Детектив Салливан, если я, сама того не желая, вас оскорбила, прошу меня простить. Но я убеждена, что наша жизнь, по сути, есть постоянная игра со смертью, и человеку, чтобы выжить, надо каждый день в нее играть и выигрывать. Разумеется, и я играю с жизнью, то есть делаю все, чтобы выиграть у судьбы и у небытия очередную партию. Вы, детектив Салливан, еще очень молоды и все принимаете слишком близко к сердцу. Между тем можно превратить жизнь в игру и при этом добиться очень и очень многого. Разве ваш шеф вам об этом не говорил? Стыдно, Хэрри, держать своих сотрудников в неведении!

Стычка между Дженни и Маргарет произвела на Джо сильное впечатление. Прежде всего у него появилось ощущение, что они, детективы, первую партию проиграли. То, что говорила мисс Чен, было ему близко и понятно, а ее аргументация казалась безупречной. В самом деле примириться с жизнью или, к примеру, с работой куда легче, когда рассматриваешь их как игру, в которую надо играть, чтобы обязательно выиграть. Джо испытал немалое удивление, когда вдруг осознал то, чего не понимал прежде: любимый шеф, которым он всегда восхищался, тоже не чурался игр. Антикварная машина старшего следователя, его костюмы от «Хэрриса», даже нестандартный подход к делу – это были элементы игры, в которую тот постоянно играл и, надо сказать, почти всегда выигрывал. Грейвс-Джонс, кроме того, не важничал, никогда не напускал на себя излишней серьезности и не пытался тешить собственное эго, изображая богиню возмездия Немезиду, только в мужском обличье. Эта его кажущаяся беспечность тоже являлась одним из условий игры. Зато когда Грейвс-Джонс размышлял, то был собран, методичен и творчески относился к делу. Он всегда тщательно обдумывал свои ходы, чтобы наверняка одержать победу.

Джеймс скользил взглядом по комнате, задерживая внимание на лицах тех, кого любил. Они все собрались здесь, за исключением Оливии. Сегодня его больше всех восхищала Маргарет. Когда они находились в постели, он в шутку называл ее «распутной феминисткой» и «своим поводырем в царстве секса». Секс с ней и впрямь был захватывающим и многообразным, но не более того, особенно в сравнении с близостью Оливии. Еще лучше бывало, когда Джеймс оказывался в постели с Септембер и Анжеликой. Джеймс на протяжении многих лет занимался со своими сестрами любовью. Это была, если так можно выразиться, страсть высшего порядка. Они, обнаженные, ложились в постель, ласкали и целовали друг друга. Допускалось все, за исключением собственно полового акта. Это они рассматривали как нечто неестественное, запретное, а вот всякого рода ласки и поцелуи – нет.

Взгляд Джеймса остановился на Маргарет. Никогда еще она не была столь оживленной и привлекательной. Ее глаза сияли, как звезды, а в движениях появилась не свойственная ей прежде мягкость. Она любила Невилла, как никогда не любила его. У Джеймса и Маргарет любовь давно кончилась, хотя интимные отношения после этого продолжались еще долго. Но вот и они завершились, исчерпав себя. Глядя на Маргарет, Джеймс понимал, что неоплодотворенная любовью чувственность рано или поздно угасает.

Потом он переключил внимание на Хэрри. Ему нравился Грейвс-Джонс, но то, что расследование вел именно этот человек, спокойствия Джеймсу не прибавляло. Пожалуй, только Хэрри Грейвс-Джонс был в силах отыскать и схватить Оливию. Джеймс задал себе вопрос, который перед тем задавал уже тысячу раз: жива ли она? Ее смерть стала бы для Джеймса худшим из всех несчастий, воплощением ночных кошмаров. За последние несколько дней Джеймс уже свыкся с мыслью, что никогда ее больше не увидит. Он и это готов был принять при условии, что Оливия жива и сможет нормально обустроить свою жизнь там, где сейчас находится.

Джеймс поднялся, взял со стола бутылку с коньяком и стал обходить гостей, отмеряя им в бокалы щедрые порции золотисто-коричневой жидкости. Маргарет отслеживала взглядом каждое его движение. Этот человек всегда был добр к ней. На протяжении нескольких месяцев они любили друг друга и думали, что это будет длиться вечно. Хотя любовь и прошла, Маргарет не сомневалась, что они с Джеймсом останутся друзьями до конца своих дней. Ее связывали с Бухананами и Оливией прочные устоявшиеся отношения, которые были нерасторжимы. Она отвела взгляд от Джеймса, посмотрела на Невилла и положила руку ему на плечо. Невилл отлично понимал, какое сильное сексуальное притяжение существовало между людьми, составлявшими здешнее общество. И не только понимал, но и принимал эти отношения. Более того, он с радостью участвовал в сексуальных играх обитателей Сефтон-Парка. Эти люди были страстно привязаны друг к другу и жили, руководствуясь собственными принципами, не ставя ни в грош правила, выработанные обществом. Вероятность того, что они могли изменить свои судьбы, разумеется, существовала, но Невилл знал: искоренить свои привычки полностью они уже не в состоянии. Слишком долго они жили вместе, чтобы позволить себе расстаться навсегда. Вот почему исчезновение Оливии было для них таким тяжким ударом.

Маргарет повернулась к Хэрри и сказала:

– В честной игре, которую я затеяла, можно задавать любые вопросы, но ответы на них должны быть правдивыми. Вот единственное правило, которому я предлагаю следовать. Итак, Хэрри, вы готовы?

– Должен ли я участвовать в этом балагане? – поинтересовался Джо.

Хэрри не ответил, поскольку в эту минуту встретился глазами с умоляющим взглядом Дженни.

– Вы позволите поговорить с вами наедине, сэр? – спросила она.

Когда они вышли на кухню, Дженни перешла прямо к сути:

– Я смущена, сэр. Все это так… хм… необычно. Не представляю себе, какова моя роль в этом спектакле. Ведь все эти люди – и это совершенно очевидно – пытаются помешать осуществлению правосудия.

– Похоже, они вам не нравятся, Дженни?

– Не нравятся, сэр, и даже очень.

– В таком случае прекратите стенать и идите, ловите их на неверном слове, взгляде, жесте, на логической ошибке – да на чем угодно. Между прочим, я собираюсь сейчас заняться именно этим. Правда, в отличие от вас мне эти люди нравятся, – признался Хэрри.

– Извините, сэр. Мне не следовало демонстрировать вам свою беспомощность. Решение, на которое вы меня натолкнули, я должна была принять самостоятельно.

Хэрри направился в гостиную, на ходу бросив:

– Точно, должна была.




Глава 14


С тех пор как в бульварных газетах появились первые сообщения о том, что Оливия убила принца, а сама бесследно исчезла, словно растворившись в воздухе, Маргарет так и эдак складывала в уме элементы этой головоломки. Даже когда в Сефтон-под-Горой приехали детективы, она не прекратила собственного расследования. Вырезав материалы об этом деле из газет, Маргарет завела специальную папку для свидетельских показаний, которые ей удалось раздобыть. Еще она вела дневник, изо всех сил пытаясь отыскать решение загадки хотя бы для того, чтобы попытаться внести какую-то ясность в ситуацию и по возможности ободрить совсем было упавших духом друзей. Все они испытывали сильнейшее чувство вины из-за того, что ничем не смогли помочь Оливии, и считали время после ее исчезновения, особенно первые несколько дней, худшим в своей жизни.

Теперь, когда друзья Оливии собрались вместе в гостиной, Маргарет окончательно утвердилась в мысли, что, устроив этот вечер, поступила правильно.

Детективы вернулись в комнату и уселись на свои места. Маргарет решила, что пора начинать.

– Детектив Сиксмит, у вас есть вопросы? – обратилась она к Джо.

– У меня много вопросов, мисс Чен. Но позвольте мне начать с главного: вы принимали участие в организации побега леди Оливии?

– Нет, не принимала, – ответила мисс Чен.

Джо обошел комнату, задавая тот же самый вопрос всем гостям, за исключением Дженни и Хэрри. И все они ответили то же, что и хозяйка дома.

– У меня есть вопрос, – вступил в разговор Джеймс. – Скажите, Хэрри, почему вы так уверены, что принца убила именно Оливия? Разве вам известно, что происходило в тот вечер? Ведь вы точно знаете только одно: она выбежала из дома. Ну и еще кое-какие детали, так сказать, антураж сексуальных игр, которым они с принцем предавались. Я вам так скажу: преступницу из нее сделали журналисты. Это они убедили общественность, что несчастного убила Оливия. Она – жертва бульварной прессы. А пресса никакого отношения к правосудию не имеет.

В голосе Джеймса отзывалась скрытая страсть. Это напомнило Хэрри о том, что Джеймс, Септембер, Анжелика, Маргарет и мисс Пламм, знавшие Оливию на протяжении многих лет, безмерно ее любили, между прочим, еще и за то, что она вечно жила на пределе и проводила каждый свой день так, будто он был последним в ее жизни. Оливия обладала красотой и грацией, любила жизнь и была необычайно щедра. Ну и конечно же, она обожала любовь, в особенности ее чувственную сторону, а предаваясь радостям плоти, не признавала никаких границ. Своих друзей и любовников она поражала неукротимой энергией, темпераментом, неуемным желанием жить в полную силу. «Интересно, – подумал Хэрри, – задумывались когда-нибудь эти люди о темной стороне ее натуры, а если задумывались, сделали ли для себя какие-нибудь выводы?»

– Должен хотя бы отчасти согласиться с вашим мнением относительно прессы, Джеймс. Кстати, Маргарет, примите мою благодарность за то, что вы всех нас собрали у себя. Однако меня волнует вот что: даже если нам удастся сложить из разрозненных элементов полную картину происшедшего, уверены ли вы, что это полотно придется вам по вкусу?

– Разве стоит сейчас думать о наших вкусах? Нам необходимо знать правду, и мы примем ее как данность, какой бы горькой она ни была. Я уверена в одном: в любом случае Оливию мы никогда не забудем и не предадим. Между прочим, мы в каком-то смысле ее семья, другой-то у нее все равно нет, – сказала, вступая в разговор, Септембер.

– Скажите, вы готовы дать слово, что в будущем не станете оказывать ей содействие? Я лично в этом сомневаюсь, – горько усмехнувшись, произнесла Дженни.

Гости Маргарет хранили молчание. Хэрри же подумал: Дженни задала хороший вопрос, правда, задан он был слишком рано.

– А что? Интересная мысль, вы не находите? Предлагаю вам как следует поразмыслить над этим вопросом. Но с ответом можете не спешить. Мы вернемся к этому позже, – бросил он собравшимся.

Дженни, уяснив, что шеф решил предоставить гостям Маргарет время на размышление, ощутила досаду и обиделась на него. Впрочем, ее обида на Хэрри жила недолго. Стоило ей наклониться к нему, чтобы выразить шепотом свое несогласие с такой постановкой дела, как ей пришло на ум, что она слишком спешит. Но у Дженни имелось оправдание. Ей хотелось, что называется, взять гостей Маргарет на испуг. Она была достаточно хорошим детективом, чтобы понимать: эти люди в смятении и есть смысл на них надавить. «Но ничего, – утешила она себя, – если старший следователь считает, что можно подождать, – подождем. Хорошо уже то, что они основательно смущены: им будет нелегко построить свой ответ так, чтобы говорить об Оливии правду и одновременно не навредить ей своими показаниями».

Маргарет снова попыталась перехватить инициативу.

– Давайте начнем все с самого начала – попытаемся представить, что произошло в ночь этого так называемого убийства, – предложила она.

– Не «так называемого», а самого настоящего убийства, мисс Чен, – наставительно произнесла Дженни.

– В таком случае почему бы вам не рассказать, что вы увидели, когда оказались на месте преступления? – спросила Маргарет.

Дженни порозовела, но в ответ не проронила ни слова.

– Ага! Насколько я понимаю, вы не были на месте преступления в ту ночь, – не без злорадства заключила Маргарет.

– И мы еще толкуем о правосудии! – воскликнул Невилл. – Но может, там были детектив Сиксмит или вы, Хэрри? Всем нам очень важно знать, что случилось в ту ночь.

– Да, мы с Сиксмитом были там меньше чем через час после убийства. Думаю, вам действительно следует узнать, что там произошло, и не из газет, а от очевидцев. Не хотелось бы, кроме того, чтобы вы питали излишние иллюзии насчет леди Оливии, а ведь вы их питаете, поскольку любите ее и жизни без нее не мыслите.

Кстати, Маргарет, чуть не забыл. Эти две девушки, которые трудятся у вас на кухне… Может, вам отослать их домой? Я совсем не хочу, чтобы наши разговоры обсуждались за столиками в чайной мисс Марбл. До сих пор нам даже журналистов удавалось от вас отваживать, чтобы не было утечки информации, – небрежно заметил Хэрри.

– Все ясно, – сказала Маргарет, поднялась с места и вышла из гостиной.

Пока она отсутствовала, мужчины закурили сигары, а дамы завели между собой разговор. Темы были самые банальные: о деревенских жителях, о том, кто что сказал, что сделал. Было ясно: при других обстоятельствах и разговоры бы шли иные. Когда хозяйка вернулась, все с облегчением перевели дух.

– Они ушли. Счастливы до ужаса, что не пришлось мыть посуду и прибирать.

– В таком случае приступим, – сказал Хэрри. – Все началось с того, что мне сообщили о бежавшей по улице в районе Мейфер женщине. Ее преследовал некий мужчина, который, как потом выяснилось, был братом убитого. Мужчина утверждал, что женщина, за которой он гнался, была леди Оливией Синдерс, и не уставал повторять, что она убила его брата. Живший по соседству человек видел, как леди Оливия выскользнула из парадного подъезда дома, где жил принц, о чем впоследствии и заявил в полицейском участке. Редкие прохожие, находившиеся в тот поздний час на улице, приняли участие в преследовании беглянки, но в темноте ее потеряли. Как только я получил сведения, кем был убитый, то выехал на место происшествия, прихватив с собой всех свободных от дежурства людей, чтобы бросить их на прочесывание близлежащих улиц. Мои люди оцепили весь район, так что, если бы Оливия по-прежнему находилась на улице, ускользнуть от нас ей бы не удалось. Так, во всяком случае, я думаю. Между прочим, детектива Салливан не было на месте убийства, поскольку она организовывала преследование. Мы полагали, что леди Оливии от нас не уйти.

– Должно быть, она перепугалась до смерти, – вздохнула Анжелика.

– Или сначала ее накачали наркотиками, а потом напугали – в противном случае она бы не побежала, – вставила Септембер.

– Это лишь предположение, а мы договорились сегодня вечером говорить одну только правду, стало быть, опираться будем исключительно на факты, – напомнил Джо Сиксмит.

– Все, что вы до сих пор рассказали, ужасно. Не в характере Оливии было терять над собой контроль, набрасываться на человека, чтобы причинить ему вред, а потом ударяться в бега. Должно быть, в этот момент у нее произошло временное помутнение рассудка, – пробормотала мисс Пламм.

– Значит, вы полагаете, все эти действия были не в ее характере? Но так ли это? Вдруг в эту ночь одержала верх темная сторона ее натуры? Ведь были, вероятно, случаи – еще до убийства, – когда она демонстрировала вам свои негативные черты? Возможно даже, это вас неприятно в свое время поражало, но такова уж была ваша любовь к Оливии, что вы предпочли сделать вид, будто ничего страшного не произошло. Итак, леди и джентльмены, знаете ли вы хоть что-нибудь о темной, оборотной стороне этого многогранного и сложного, без сомнения, характера?

В комнате воцарилась мертвая тишина. Хэрри многозначительно посмотрел на свою помощницу, и она поняла, что нарушить затянувшееся молчание выпало ей. Что и говорить, слова Грейвс-Джонса задели друзей Оливии за живое. Но Хэрри было этого мало, он желал получить подтверждение своей теории из их уст.

– Вы хотели сыграть с нами в честную игру – вот и играйте. Скажите, прав ли старший следователь, утверждая, что у Оливии в характере имелись и неприятные черты? Забудьте о своем чувстве вины перед этой женщиной и говорите, что думаете, – звенящим от напряжения голосом произнесла Дженни.

Первой из друзей Оливии заговорила Маргарет:

– Предположение детектива не лишено оснований. Я заявляю об этом со всей ответственностью и от имени своих друзей. Впрочем, если у кого-то из них другое мнение, высказать его не возбраняется.

Гости Маргарет не возражали ей, и Хэрри удовлетворенно кивнул:

– Ну вот. Никто из вас по крайней мере не отрицает того очевидного факта, что леди Оливия могла убить человека. – Он со значением посмотрел на побледневшую Септембер, нервно теребившую платок.

– У меня вопрос, – сказал Невилл. – Я так и не понял, обнаружили ли вы на месте преступления улики, которые подтверждали бы присутствие Оливии в личных покоях принца? До сих пор вы говорили, будто есть свидетельства людей, видевших, как она выбегала из дома, но из этого вовсе не следует, что она перед этим находилась у принца в спальне.

– Такие улики есть. Когда мы с Сиксмитом приехали в дом принца, там уже было полно полицейских, которые следили за тем, чтобы на месте преступления все оставалось в неприкосновенности. Слуг принца собрали в холле, а его брат находился в библиотеке, откуда названивал к себе на родину, чтобы объявить домашним печальное известие о смерти старшего сына в семье. Когда мы вошли, он отшвырнул трубку и стал требовать, чтобы мы выдали ему леди Оливию. Он хотел увезти ее домой с тем, чтобы предать суду там.

Я предложил ему успокоиться и направился к двери. Когда я выходил из библиотеки, брат покойного продолжал рвать, метать и крыть Оливию последними словами на английском, французском и арабском языках. Он называл ее шлюхой, убийцей, даже колдуньей, кричал, что она наложила на его брата какое-то заклятие. От душевной боли и печали он был вне себя. Дом принца поражал великолепием, и тем ужаснее показалось нам то, что мы увидели на месте преступления. У дверей стояли двое полицейских. Когда мы вошли в спальню, которая, к слову, занимала весь второй этаж, я почувствовал резкий специфический запах, на который накладывался другой запах – духов «Пачули». Он был до того приторным, что меня замутило. И вот что мы увидели: на постели лежал молодой мужчина, у которого во рту торчал кляп – персикового цвета шифоновый шарфик. Руки мужчины были привязаны к спинке кровати, а его запястья были вскрыты острым предметом – в данном случае ножом. Кровь залила постель и стекла на пол.

– В газетах пишут, что все это была часть сексуальной игры, которая… хм… неудачно закончилась, – сказала мисс Пламм.

– Газеты врут, да и я тогда ошибался. Считал, что смерть наступила из-за того, что сексуальные игры слишком далеко зашли. Секс на грани жизни и смерти – вот во что они якобы играли, и я, признаться, тоже так тогда подумал. Но дело обстояло иначе. Просто Оливия хотела, чтобы мы так думали. И поначалу она своего добилась. Но это было умышленное убийство. Она спланировала все чрезвычайно умно, а уж ее побег был организован поистине образцово. Она постоянно подкидывала нам всякого рода ложные улики, чтобы сбить со следа.

– Но это все предположения, а не факты, – вставила Маргарет, которая вдруг пришла в сильное волнение, как, впрочем, и все остальные.

– Нет, это не только предположения, а факты, которые основаны на свидетельских показаниях. К сожалению, мне до сегодняшнего дня не удавалось составить из них цельную картину. Поверьте, я и сам был бы не прочь объяснить смерть принца досадной случайностью или небрежностью. Ведь я, должен признаться, восхищаюсь леди Оливией не меньше, чем вы. И я даже склоняюсь к мысли, что если бы она порвала с принцем, то ничего предосудительного в дальнейшем не совершила бы. Но я отвлекся. Вернемся к той злополучной ночи. Сиксмит, прошу вас рассказать гостям мисс Маргарет, какое заключение дала медицинская экспертиза.

Прежде чем начать, Джо Сиксмит с минуту мерил шагами комнату.

– Экспертизой установлено, что принц и леди Оливия неоднократно имели в тот день половые сношения – во второй половине дня и вечером. Установлено также, что принц был привязан к кровати до того, как ему вскрыли вены. При этом он находился под сильным воздействием кокаина и алкоголя. Мы знаем точное время, когда леди Оливию обнаружил в спальне брат убитого, после чего она бежала из дома. Вскрытие показало: принц к тому времени уже был мертв. Иными словами, с момента смерти принца до побега Оливии прошло довольно много времени. Нам известно также, что запястья ему вскрыла именно она, поскольку нож, который для этой цели использовали, был найден на постели. Отпечатков пальцев на нем не обнаружено, но это тот самый нож.

Она засунула принцу в рот свой шарф и, сев на постели, наблюдала, как он умирал. Тут у нас возникает сразу целый ряд вопросов, к примеру: получала ли она удовольствие, наблюдая за тем, как жизнь медленно уходила из принца? Испытывала ли она при этом особого рода возбуждение? Испытывал ли подобное возбуждение и принц, полагая, что она не даст ему истечь кровью и в последний момент остановит кровотечение? Находилась ли она, как и принц, под воздействием наркотиков? Последнее, впрочем, кажется мне сомнительным. Леди Оливия, не моргнув глазом, променяла свою безмятежную жизнь на удовольствие понаблюдать за тем, как он умирал. А умирал он, между прочим, долго. Жизнь уходила из него на протяжении нескольких часов. Оливия могла удалиться из спальни раньше, до того, как он умер, но не сделала этого. Ей необходимо было удостовериться, что он мертв. Что заставило ее убить принца? Если вы знаете какие-то смягчающие обстоятельства, мы были бы рады их выслушать. Возможно, впоследствии ваши показания сослужат леди Оливии недурную службу.

Хэрри прошелся по комнате, всматриваясь в лица присутствующих. Больше всех ему было жаль Септембер. Ее терзала душевная боль, до того сильная, что она не выдержала его взгляда и отвела глаза. Анжелика тоже испытывала душевные страдания – она сидела белая как полотно. Джеймс спрятал лицо в ладонях. Хотя Маргарет бодрилась и старалась держать голову высоко, снедавшую ее боль выдавали остановившийся взгляд и блестевшие в уголках глаз слезы.

– А как вы пришли к мысли, что это было умышленное убийство, Хэрри? – спросила Маргарет.

– Поначалу у меня не было ни малейших подозрений на этот счет. Они появились позже, когда я приехал сюда и побеседовал с друзьями Оливии. В сущности, я узнал ее благодаря людям, которые ее любили и сохранили ей преданность, несмотря ни на что. Мне удалось в каком-то смысле влезть в ее кожу, что и помогло дать ответ на вопрос, почему она не обратилась ни к кому из вас за помощью. Я пришел к выводу, что все вы, заявляя, что не видели ее и не получали от нее известий, говорили правду. Итак, почему леди Оливия не обратилась за помощью к друзьям?

Маргарет вскочила с места.

– Потому что помощь ей не требовалась! Она все придумала и продумала заранее – эту сексуальную игру на грани жизни и смерти, убийство и наконец собственный побег!

– Совершенно справедливо, Маргарет.

– Но в ее замыслы вмешался Его Величество Случай. Неожиданно приехал брат убитого, а Оливия никак не рассчитывала, что ее застанут в спальне принца. Но как выяснилось, великолепный план дал сбой только на этом этапе. Хотя ей срочно пришлось выбираться из района Мейфер, к чему она не была готова, остальное прошло как по маслу, – заключила мисс Чен.

– Скажите, Джеймс, зачем Оливии было прибегать к таким ухищрениям, чтобы убить принца? Что заставило ее лишать любовника жизни таким… хм… экстравагантным способом, а потом сидеть рядом и наблюдать за его страданиями? Она с самого начала должна была знать, что в преступлении первым делом заподозрят ее, что ей придется бежать из страны, а потом скрываться до конца своих дней. Ведь она не могла этого не понимать, не так ли? – спросил Хэрри.

– Не могу сказать ничего определенного, потому что не знаю. У нее с принцем были отношения типа любовь—ненависть. Он был властным и ревнивым, а кроме того, предпочитал извращенный секс, подчас даже с элементами садизма. Он обладал над ней некой властью – не только в постели, я хочу сказать. Он подавлял ее личность, ее индивидуальность. Иногда ей это даже нравилось, но бывали минуты, когда она его за это ненавидела и даже готова была убить, – заявил Джеймс.

– Он мог заставить ее сделать все, что ему было угодно. Возможно, ей надоело выполнять его приказы и потакать его прихотям и она взбунтовалась? Возможно, он слишком часто ее унижал – кто знает? Ничего подобного он на людях себе не позволял – не осмеливался. Знал, что случись такое – она для него потеряна. Оливия частенько намекала ему, что оставит его, когда любовь пройдет. Она даже несколько раз от него уходила, но потом возвращалась: не хватало характера, чтобы расстаться с ним навсегда. Она знала об этом и злилась и на себя, и на него. Думаю, под конец она пришла к мысли, что принц решил оставить ее при себе любой ценой – хочет она этого или нет, – предположила Анжелика.

– Принц был самым настоящим садистом. А вот Оливия такой не была. Он знал об этом и всячески склонял ее к садизму. В этом-то все и дело, – бросила Маргарет.

– Он понимал ее, но не мог принять того, что она любила не только его, но и любовь вообще. Ему была чужда ее тяга к новым впечатлениям и приключениям, к свободному полету страсти. В каком-то смысле он ее за эти качества ценил, но одновременно за них же и ненавидел. Мы, друзья Оливии, были убеждены: как только принц ей надоест, она от него уйдет. Между прочим, она сама заставила всех нас в это поверить. И что же дальше? Она – и это очевидно – со временем пришла к выводу, что принц превратил ее в свою рабыню и на волю уже не отпустит. Наркотики и извращенный секс постепенно сделали свое дело: она перестала быть цельным существом и как бы раздвоилась. В ней по-прежнему жила та Оливия, которую мы все любили, но появилась и другая – так сказать, Оливия принца или, если хотите, созданная принцем. Принц считал, что человек должен примириться с существованием зла в себе и учил Оливию любить темную сторону своей натуры. Как-то Оливия словно в шутку продекламировала: «Заключи меня в объятия, о моя темная, загадочная душа», – но это была не шутка, – вздохнула мисс Пламм.

– Ничего удивительного, что вы испытываете по отношению к Оливии комплекс вины. Вы не вытащили ее из болота, в котором она погрязла, смотрели на ее извращенную любовь с принцем сквозь пальцы – и вот теперь она потеряна для вас навсегда, а принц убит, – с горечью заметила Дженни.

– Салливан! – воскликнул Хэрри с негодованием.

– Слушаю, сэр, – мгновенно ответила Дженни, чуть ли не вытягиваясь перед ним в струнку.

В комнате установилось напряженное молчание. Впрочем, Хэрри скоро его нарушил, заявив другим, уже совершенно спокойным голосом:

– Давайте теперь переключим внимание на брошенную на дороге машину. Между прочим, именно это событие привело нас в Сефтон-под-Горой. Говорите, Салливан, теперь ваша очередь.

– Мы знаем о брошенной машине все, – сказала Маргарет.

– Правда? Вот что значит дедуктивный метод! Им пользуются разные люди, но выводы делают одинаковые. Или почти одинаковые. Приступайте, Салливан.

Септембер одарила Хэрри восхищенным взглядом. Его умение придавать не слишком приятным, по сути, вещам самый невинный вид не уставало ее удивлять. Он и сам был такой – мягкий и обходительный на первый взгляд, но со стальным стержнем внутри. Вот он каков – человек, в которого она влюбилась с первого взгляда. Правда, не всему, что он говорил, хотелось верить. Особенно тому, что Оливия убийство и побег спланировала заранее. Ведь это означало, что она хотела исчезнуть из жизни обитателей Сефтон-Парка навсегда. Из глаз Септембер потекли слезы. Оливия разбила ей сердце. Не намеренно, впрочем. Она любила Септембер, в этом не было сомнений. Исчезновение Оливии было, так сказать, явлением вторичным, побочным, вытекавшим из ее стремления любой ценой избавиться от принца.

Хэрри заметил печаль на лице Септембер, слезы на ее глазах и не выдержал. Подошел к ней и присел на подлокотник ее кресла. Большего в своем нынешнем положении он сделать для нее не мог и очень надеялся, что она это понимает.

– Итак, Салливан, начинайте, – в третий раз воззвал он к своей помощнице.

– Леди Оливия, убив принца и ускользнув от преследования, отправилась к своим приятелям Уосборо. Позаимствовав у миссис Уосборо машину и десять тысяч фунтов, она выехала из Лондона. Сказала, правда, подруге на прощание, что машину ей вернут. Приехав в Сефтон-под-Горой, она бросила машину и продолжила свое путешествие – пешком или на самолете, не знаю точно, – воспользовавшись помощью своих друзей.

– Неверно! – сказала Маргарет.

– Что именно? – поинтересовался Хэрри.

– Вы сказали десять тысяч фунтов? С такой суммой Оливия далеко бы не уехала. Прежде всего она направилась бы туда, где хранятся ее деньги – несколько сот тысяч фунтов по меньшей мере, а уж потом покинула бы Англию на самолете. Вот как она поступила бы, если бы спланировала убийство заранее. Последнее, кстати, все еще вызывает у меня большие сомнения.

– Неплохо, Маргарет, очень даже неплохо, – с улыбкой одобрил Хэрри.

– Кто в таком случае пригнал машину в Сефтон-под-Горой? Вы хотите сказать, что в ту ночь Оливии здесь не было? Откуда, интересно, вы об этом знаете? Между прочим, она могла спрятать деньги где-нибудь в лесу, приехать сюда в ночь убийства, забрать их и попросить кого-нибудь довезти ее до следующего перевалочного пункта, – сказала Дженни.

В комнате снова воцарилось молчание. Слова Дженни заставили гостей Маргарет задуматься. И тогда заговорил Джо Сиксмит:

– Сюда на машине Уосборо приехали двое. Вот почему были распахнуты обе дверцы.

– Неверно! – с еще большим напором, чем в первый раз, произнесла Маргарет.

Она взглянула на Хэрри. Ее внутренние биологические часы тикали, словно механизм часовой бомбы. Она торопливо складывала элементы головоломки воедино. Картина, которая у нее получалась, была как никогда ясной и четкой.

Дженни раздражало буквально каждое слово, вырывавшееся из уст Маргарет. Решив еще раз скрестить с ней шпаги, детектив спросила:

– С чего это вы взяли, что он не прав?

– Подумаешь, обе дверцы открыты! Это не аргумент. Может, их для того и открыли, чтобы все подумали, будто в машине ехали двое. Вы бы еще про включенные фары вспомнили. Элементарная уловка – ложное указание на время, чтобы сбить с толку полицию. Ключи в замке зажигания должны были создать впечатление, что машину покинули в спешке. Отпечатки большого и указательного пальцев оставлены намеренно, чтобы полицейские окончательно убедились, что в машине ехала Оливия. Машину припарковали поперек дороги, желая вызвать к ней повышенное внимание местных жителей и полиции. Тот, кто все это устроил, преследовал две цели: во-первых, хотел показать, что Оливия приехала в деревню или Сефтон-Парк в надежде получить помощь у местных обитателей, а во-вторых, надеялся сбить полицию с толку, заставить ее тратить время на выяснение, чья это машина да откуда здесь взялась. Нет, Оливия в Сефтон-под-Горой не приезжала вообще. Она следовала своему заранее выработанному плану, – заключила Маргарет. Затем она подошла к столу и плеснула себе в стакан кальвадоса.

– Вам ее никогда не найти, Хэрри, – с волнением заявил Джеймс.

Хэрри чувствовал боль и печаль Джеймса. Ничего, думал старший следователь. Это пройдет. Время лечит и не такие раны. Хэрри не хотел расстраивать Джеймса и говорить, что он будет преследовать леди Оливию Синдерс до тех пор, пока не арестует ее или не убедится в том, что она мертва. И не важно, сколько для этого ему понадобится времени – пусть даже годы. Он, Хэрри Грейвс-Джонс, и Скотленд-Ярд закрывать заведенное на Оливию дело не станут.




Глава 15


Маргарет попросила Невилла принести из кухни две бутылки шампанского и ведерко со льдом. Потом она подошла к Джеймсу и присела с ним рядом.

– Переживаешь? – спросила она.

– Вроде того, – сказал Джеймс и погладил ее по щеке.

– Вот почему нам всем надо выговориться, не таить чувства в себе, – сказала Анжелика, присаживаясь на колени брата и прижимаясь к нему всем телом.

Хэрри завораживали проявления взаимной любви и симпатии, которые эти люди без тени стыда демонстрировали детективам. Маргарет, Септембер, Анжелика и Джеймс довольно откровенно ласкали, тискали и целовали друг друга, даже говоря о серьезных вещах. Подобную близость редко можно было наблюдать в обычных семьях. Члены закрытого сообщества отдавали себя друг другу без остатка, создавая общую для них всех ауру, напитанную теплом, чувственностью и дружеским участием. Хэрри подумал, что был бы не прочь вступить в это невидимое, но вполне осязаемое облако, чтобы заполнить собственной энергетикой пустующее пространство, возникшее в нем после исчезновения леди Оливии. Не хуже, чем все эти люди, он понимал, какую страшную цену заплатила она за свое освобождение.

Чуть повернув голову, Хэрри посмотрел на Дженни Салливан. На лице у его помощницы проступило плохо замаскированное выражение ужаса: прежде ей не доводилось видеть членов тесного кружка Бухананов вместе и уж тем более наблюдать, как они общаются. Определенно, она не понимала и не принимала происходящего, и Хэрри оставалось только посочувствовать ей.

Вернулся Невилл и открыл шампанское, Маргарет наполнила бокалы.

– Знаете, Маргарет, я ничуть не удивлюсь, если в ближайшее время встречу вас у дверей какого-нибудь издательства с рукописью романа, озаглавленного «Исчезновение леди Оливии Синдерс», – сказал Хэрри.

– Ну уж нет. Даю вам слово, что такой книги я не напишу никогда. Знаю, найдется немало желающих быстро заработать деньги, выдав в свет скороспелое сочинение на эту чрезвычайно популярную сегодня тему, но чтобы я спекулировала на несчастье Оливии? Никогда! – отчеканила Маргарет.

– Это делает вам честь. Но давайте продолжим, – сказал Хэрри, пересаживаясь поближе к мисс Пламм.

– Итак, мы полагаем, что убийство принца было спланировано заранее. По этой причине следствие постоянно сталкивалось с ложными уликами, которые леди Оливия сама или с чьей-то помощью щедрой рукой рассыпала на пути детективов, желая выиграть время и без помех исчезнуть из страны, – заявил Джо Сиксмит.

– Слишком безапелляционно, не бог весть как сформулировано, но в общем и целом верно, – подытожил Хэрри.

– Эта теория, несомненно, заслуживает внимания. Но одновременно ставит и ряд новых проблем. «Ищите денежки преступника, и вы его поймаете», – сказал один известный сыщик. Не помню, кто именно, но, похоже, в нашем случае этим советом пренебрегать не стоит, – сказала Маргарет.

– Ты, Маргарет, превратилась в старательного ученика старшего следователя, возможно даже, излишне старательного, – буркнул Джеймс.

– Как прикажешь понимать твои слова? – спросила Маргарет.

– А вот как: должны ли мы, друзья Оливии, и дальше помогать следствию? Ты полагаешь, она этого от нас ждала? Давайте все вместе подумаем над этим вопросом.

Неожиданно мисс Пламм рассмеялась, и все присутствующие посмотрели на пожилую леди. Она же, отсмеявшись, сказала:

– Дорогой мой Джеймс! Оливия втянула нас в игру, в которой все козырные карты находятся у нее в руках. Если бы она была сейчас здесь, то первая бы посмеялась над нашими рассуждениями. Но повторяю, это ее игра и она будет ее продолжать даже in absentia – в свое отсутствие.

– Что ж, если так, мы не откажемся сыграть с ней, тем более что она играет с нами в последний раз, – мгновенно отреагировал Джеймс.

Теперь засмеялась Маргарет, но невесело:

– Между нами, у Оливии есть еще один партнер – смерть. Теперь, когда мы подвели кое-какие итоги, мне, как никогда, стало ясно, что убийство принца было для Оливии единственным способом от него освободиться. Это был всего-навсего вопрос выживания, как говорится: или она его, или он ее. Воля к жизни у Оливии оказалась сильнее, нежели ее болезненная страсть к принцу. Ведь он, судя по всему, намеревался запереть ее навсегда в одном из своих дворцов и превратить в игрушку страстей – своих собственных и, возможно, своих друзей. И она, окончательно это осознав, организовала заговор с целью отомстить принцу, а потом исчезнуть, чтобы избежать преследования как со стороны закона, так и со стороны родных принца.

Идеи Маргарет, все до единой, казались Дженни Салливан как минимум спорными. А временами она просто отказывалась понимать, к чему та клонит. У Джо Сиксмита подобных проблем не возникало. Он очень хорошо улавливал импульсы, которые посылала собеседникам Маргарет.

– Теперь по крайней мере у нас есть мотив, – объявил он.

– Мисс Чен, то, что вы говорите, не более чем ваши предположения, – торопливо сказала Дженни.

– Это не предположения, детектив Салливан. Это факты. Оливия рассказывала нам об актах секса с применением насилия, которые они с принцем практиковали. Ей это даже нравилось. Поначалу. Позже она сообщила нам, что у принца возникло намерение тайно вывезти ее из страны и сделать из нее свою сексуальную рабыню. Оливия заверила нас, что не допустит этого. Можно сделать вывод, что принц попытался-таки осуществить свое намерение, а Оливия его перехитрила и вышла из схватки победительницей, – произнесла Маргарет.

– Похоже, мотив у нас и в самом деле есть, – согласился с ней Джеймс.

– Скажите, Маргарет, вам приходило когда-нибудь в голову, что Оливия собирается убить принца, устранить его, так сказать, физически? – спросил Хэрри.

– Нет, никогда!

– Почему же он, по-вашему, погиб? – спросила Дженни.

– Потому что Оливия хотела жить, вот почему! Я же только что об этом говорила, детектив Салливан.

– Если я вас правильно поняла, принц предпочел бы ее убить, нежели позволить ей от него уйти? Так или нет? – продолжала давить на Маргарет Дженни.

– Это что, так важно? – пришел на помощь Маргарет Невилл.

– Важно, если мы хотим правильно определить мотив. Но пойдем дальше. Оливия выбрала удобный момент, чтобы нанести удар. Принц находился под воздействием наркотиков, расслабился от любви, позволил привязать себя за руки к спинке кровати и даже засунуть себе в рот кляп! Что было потом, мы не узнаем никогда – разве что леди Оливия нам сама об этом расскажет. Но я вот что хочу знать: неужели она, вскрывая ему вены, все еще полагала, что это часть сексуальной игры, которую они затеяли? Они что, все это обговорили заранее? Принц пошел на это, чтобы покорить еще одну вершину в сексе? Если любовник Оливии участвовал во всем этом по доброй воле, поверив, что Оливия его спасет, он совершил фатальную ошибку. Сдается мне, Оливия замыслила его убить давно, просто ждала, когда представится удобный случай. И вот возможность наконец появилась. Потом ей оставалось только сидеть рядом с принцем и наблюдать, как он умирает.

– Да она наблюдала за его кончиной, но знала при этом, что с каждой каплей крови, уходившей из его тела, ее душа все больше очищается, освобождаясь от того темного и зловещего, что в ней было заключено, – вступила в разговор мисс Пламм. – Я знаю Оливию: все то время, что она жила с принцем, дух ее стремился воспарить из сгущавшегося вокруг нее мрака к свободе и свету. Теперь-то уж она свободна, где бы и с кем она в эту минуту ни находилась. Конечно, ей будет недоставать нас, но лучше жить и наслаждаться жизнью вдали от своих друзей, нежели не жить вовсе.

– Я, мисс Пламм, во многом с вами согласен, не пойму только, откуда у Оливии такая уверенность, что Скотленд-Ярд не арестует ее и не передаст в руки правосудия? – спросил Хэрри.

– Оливия в силу своего характера даже не стала бы рассматривать такую возможность. Она тщательно продумывала и планировала свою новую жизнь, исходя из того, что ловить ее будут всю жизнь, но так никогда и не поймают, – ответила мисс Пламм.

– Ей не повезло вначале, когда на месте преступления неожиданно возник брат принца, зато повезло чуть позже, когда она завладела машиной Кэролайн Уосборо и благополучно выехала за пределы района Мейфер. Но куда она направилась потом? И кто перегнал машину в Сефтон-под-Горой? – поинтересовался Хэрри.

– Вот где проявился во всем блеске ее ум, – подключилась к беседе Маргарет. – Уверена, Оливия запланировала убийство на ту самую злополучную ночь. По этой причине она позвонила Кэролайн Уосборо – они часто с ней болтали – и выяснила, что супруги Уосборо в тот вечер останутся дома. Десять тысяч фунтов, которые Оливия позаимствовала у Кэролайн вместе с машиной, ничего ровным счетом для нее не значили. Она, возможно, и взяла-то их только для того, чтобы продемонстрировать Кэролайн, в каком она отчаянном положении. Надеюсь, вы помните: весь ее хитроумный план был построен на том, что убийство примут за несчастный случай во время акта экстремальной любви.

Итак, она разжилась некоторой суммой денег, получила в свое распоряжение автомобиль и выехала из района Мейфер. Но ей нужно было как-то перегнать машину в Сефтон-под-Горой, чтобы создать иллюзию, будто она направилась в те края. Но главное – ей необходимо было уехать из Англии, и как можно скорее, в течение часа-полутора после убийства. Сделать это она могла только с помощью сообщника, который, по-видимому, был с самого начала в курсе всех ее планов. Разумеется, услуги этого человека обошлись ей недешево. Бедняжке пришлось выложить тысяч пятьдесят – сто, но это в каком-то смысле гарантировало, что сообщник будет держать рот на замке.

– А как она познакомилась с подобным типом? – спросила Дженни.

– Откуда мне знать? Оливия обычно получала все, что хотела. И деньги здесь играли не последнюю роль, – ответила Маргарет.

– Стало быть, у Оливии был свой шофер, который в ту ночь выполнял все ее распоряжения? Как-то все слишком надуманно выглядит, – скептически скривив губы, бросил Джеймс.

Маргарет шлепнула ладошкой по поверхности стола.

– Именно, что надуманно, именно! Потому-то все и сработало. По-видимому, у нее с этим типом была договоренность встретиться где-то в центре Лондона. Она выбралась из Мейфера, подъехала к заранее условленному месту и посигналила, чтобы привлечь внимание сообщника, вот и все. Возможно, они встретились у ресторана «Макдоналдс» или у закусочной «Кинг». Короче, там, где много народу и где не бывает ее знакомых. Ну а дальше все очень просто. Этот человек сел к ней в машину, где и получил детальные инструкции, как поступить с машиной. Потом он довез Оливию до ее перевалочного пункта, и там она с ним расплатилась. Потом каждый двинулся своей дорогой. Прошло совсем немного времени после убийства, а Оливия уже находилась за пределами Лондона, на пути к свободе.

– И после всего этого вы еще утверждаете, что не станете писать об исчезновении Оливии романа? – саркастически усмехнулась Дженни.

Хэрри поднялся было с места с намерением приструнить свою слишком дерзкую сотрудницу, но Маргарет остановила его жестом.

– Знаете что, детектив Салливан? – обратилась она к помощнице Хэрри. – По-моему, вам неприятно находиться у меня дома и играть в предложенную мной игру. Вы, должно быть, думаете, что все мы ведем себя излишне фривольно, а кроме того, являемся сообщниками леди Оливии. Вы нам грубите и постоянно пытаетесь дать понять, что вам лучше знать, как вести расследование, а то, чем занимаемся мы, – напрасная трата времени. Все это не слишком умно. Вы до такой степени настроили себя против Оливии и той жизни, которую она вела, что забыли, зачем я вас пригласила. А между тем у меня было только одно желание – помочь следствию, да и всем нам, друзьям Оливии, разобраться в том, что случилось в ту роковую ночь. Почему бы вам хотя бы на время не забыть о своей неприязни ко всему, что связано с Оливией, и не попытаться извлечь рациональное зерно из наших рассуждений?

Дженни не могла отвести от Маргарет глаз. Хотя ей не нравилась эта женщина – по мнению Дженни, она была чрезмерно избалована успехом и поглядывала на всех свысока, – но то, что она говорила, в основном было правдой. Дженни нечего было ей возразить.

– Думаю, мне стоит перед вами извиниться, мисс Чен, – пробормотала она скороговоркой, но потом посмотрела на Маргарет в упор и осведомилась: – Насколько я понимаю, мои комментарии вас не устраивают. Но задать вопрос я имею право?

– Разумеется. Мы для этого здесь и собрались, – сердито ответила Маргарет, которая и в гневе была прекрасна.

– Если ваш… хм… сценарий соответствует действительности, то где, позвольте спросить, Оливия взяла деньги? Все ее счета сразу же были арестованы, а служащие банков, где она хранила деньги, все как один утверждают, что за последние несколько месяцев крупных сумм она не снимала.

– Хороший вопрос, детектив Салливан, но ответить на него не составит труда. Жизнь, которую вела Оливия, влетала ей в копеечку, и она довольно рано научилась выгодно размещать свои средства, чтобы они приносили стабильный доход. Кроме того, значительные суммы ей перепадали от принца. Занимаясь денежными делами, она исходила из принципа «не клади все яйца в одну корзину». Уверена, у нее имелся секретный счет на чужое имя, который она открыла на случай возникновения непредвиденных ситуаций. На этом счету у нее было от десяти до двадцати миллионов. Вполне достаточно, чтобы безбедно жить до конца дней.

– Но если она по моральным причинам не захотела воспользоваться деньгами принца, то ей ничто не мешало взять деньги у другого человека. Очень может быть, у нее имелся тайный поклонник, который предоставил ей средства для побега. Встает вопрос: поехала ли она к нему? Сомневаюсь. Уж если Оливия не обратилась за помощью к нам, вряд ли она доверила бы свою вновь обретенную свободу еще кому-либо. Скорее всего дело было так: забрав деньги из тайника или сняв их со счета, что в данном случае не так важно, она села в приобретенный ею заранее небольшой реактивный самолет и сразу же вылетела из Англии.

– Не хочу показаться грубой, мисс Чен, но вынуждена заметить, что картина, которую вы нарисовали, хотя и впечатляет, является лишь плодом вашего воображения, а нам нужны факты и только факты, – сказала Дженни.

– Не хочу показаться грубой, детектив Салливан, но если вы не замечаете очевидного, то это ваши проблемы. Вы не пытались представить себя Оливией, не учились мыслить так, как мыслит она, а потому и пребываете в недоумении. А вот Хэрри все это проделал. Даже детектив Сиксмит, кажется, лучше разбирается в сложившейся ситуации, чем вы. Рекомендую вам, Салливан, прислушаться к моим словам. А я, между прочим, сказала: «Ищите денежки преступника, и вы его поймаете», – заявила Маргарет.

– Из вас и впрямь получился неплохой детектив, мисс Чен. По крайней мере с вашей помощью мы смогли воссоздать вполне правдоподобную картину того, каким образом удалось Оливии избежать преследования и выбраться за пределы Англии, – одобрительно кивнув, произнес Хэрри. Повернувшись к Дженни, он сказал: – Поезжайте в офис и наведите справки о состоянии финансов Оливии за последние полгода. Выясните у секретаря его высочества, передавал ли принц крупные денежные суммы леди Синдерс. Позвоните в Скотленд-Ярд и узнайте, сколько небольших реактивных самолетов было продано частным лицам в текущем году и кому. Затем соберите сведения о полетах частных самолетов в ночь убийства и возвращайтесь к нам.

Когда Дженни удалилась, мисс Пламм заметила, что было бы неплохо выпить кофе, а Септембер вызвалась его сварить. Маргарет продолжала мысленно прокручивать возможные варианты того, что могло случиться с Оливией. Неожиданно ею овладела паника. Повернувшись к гостям, она громко спросила:

– А что, если Оливия мертва? Где гарантия, что после смерти принца она не покончила с собой? Если ей хватило мужества убить любовника, то лишить себя жизни ей тоже вполне по силам. Если не из-за смерти принца, то из страха перед арестом! Нет, Хэрри, чует мое сердце, живой вам ее не взять. Молю, отпустите ее с миром! В противном случае ее кровь падет на вашу голову.

– Вряд ли существует хотя бы малейшая опасность, что Оливия покончила с собой. По-моему, это не в ее характере, а вы, Маргарет просто сгущаете краски, как говорится, у страха глаза велики. Скорее всего сейчас она под чужим именем разгуливает по улицам Акапулько или Рио-де-Жанейро и занимается обустройством своей новой жизни. При этом, поверьте, она похожа на гонимую злым роком женщину не больше, чем я, – сказала мисс Пламм.

Аргументация мисс Пламм выглядела безупречно, и все с облегчением перевели дух. Даже детективы. Никому не хотелось, чтобы Оливия Синдерс покончила с собой. Ни Хэрри, ни Джо смерти ей не желали. Им требовалось одно: выяснить, где она, арестовать и передать ее в руки закона. Именно по этой причине Джо, который за время игры в вопросы и ответы успел проникнуться к Оливии определенной симпатией, решил продолжить дознание.

– Итак, на чем мы остановились? – осведомился он.

– На том, что ничего с точностью мы утверждать не можем. Этого, судя по всему, Оливия и добивалась. Интересно, сколько времени она отвела нам на расшифровку ложных следов, которые она оставила умышленно? Уверен, она считает, что мы все еще возимся с ними, – заметил Хэрри.

– Маргарет, по-моему, права. Нужно найти источники денежных потоков, текущих к Оливии, – сказал Невилл.

– Сначала надо узнать, откуда они взялись, – ввернула Анжелика.

– Ценное замечание. У кого-нибудь есть идеи на этот счет? – спросила Маргарет.

В гостиную вошла Септембер с подносом в руках. Поставив его на стол перед мисс Пламм, она налила пожилой даме кофе. Тут Анжелика и Маргарет объявили, что умирают от голода, и отправились на кухню делать сандвичи. Джеймс вдруг изменился в лице, встал и с мрачным видом спросил:

– Не кажется ли вам, что мы ведем себя как последние ренегаты?

– Ничего подобного, Джеймс. Мы просто пытаемся решить загадку Оливии. Даже если нам удастся ее разгадать, детективам это вряд ли поможет. Оливию им не найти, уж она об этом позаботится. Такова истина, и с ней хочешь не хочешь придется смириться, – сказала Септембер.

– Вы в этом уверены? – спросил Джеймс.

– Уверены! – хором ответили все, кто находился в комнате.

Это и в самом деле было так. Никто из друзей Оливии не сомневался, что полиции схватить ее не удастся. Эта крамольная мысль на мгновение заползла даже в душу Хэрри, но он постарался тут же от нее отделаться. Он был обязан арестовать Оливию и передать в руки правосудия уже по той только причине, что это входило в его обязанности. Поэтому, прежде чем уехать из Сефтона-под-Горой, он должен был подергать за все ниточки и рассмотреть все версии загадочного исчезновения леди Оливии Синдерс, даже самые на первый взгляд невероятные. Кроме того, Хэрри знал, что идеальных преступлений не бывает, и рассчитывал обнаружить ошибку, которую допустила Оливия, подготавливая и осуществляя свой побег. Эта ошибка – а Хэрри был уверен, что Оливия в чем-нибудь да ошиблась, – должна была стать ключом к разгадке ее тайны.

Вернулась Маргарет с подносом сандвичей с ветчиной и сыром. Тут уж есть захотелось всем. Гости набросились на сандвичи, запивая их кофе. Глядя на эту полуночную трапезу, Хэрри вновь со всей очевидностью осознал, какой тяжкий удар всем этим людям нанесло исчезновение леди Оливии. Теперь он понимал, почему Маргарет решила докопаться до сути дела, прежде чем порвать с прошлым и начать новую жизнь.

Маргарет отложила сандвич.

– Что это вы так на меня смотрите, старший следователь? Докопались до чего-нибудь? – спросила она.

Все гости разом перестали жевать и устремили взгляды на Хэрри.

– Один из ложных следов леди Оливии, похоже, даст ключ ко всему делу, – заявил он.

Прежде чем он заговорил снова, Маргарет властно вмешалась в разговор:

– Вы имеете в виду так называемого «охотника» в кепке и куртке Джетро?

– Точно. Он и был тем самым типом, который перегнал в Сефтон-под-Горой машину, вызвавшую у вас такой переполох. Оливия купила ему такую же красную шапочку и куртку, как у Джетро, а заодно и собак, точно таких, какие бродят у него на псарне. Это должно было отвлечь от него внимание в случае, если бы его кто-нибудь увидел. Его и увидел почтальон. Джо, завтра утром первым делом разыщите Артура Хэрриса и попробуйте вместе с ним составить на компьютере фоторобот того типа. Черт, – воскликнул Хэрри, – Оливия продумала все до мельчайших деталей!

– И ты тоже продумал бы, Хэрри, если бы от этого зависела твоя жизнь, – сказала Септембер.

Маргарет устремила на Хэрри задумчивый взгляд. Ей нравился этот человек, но он был врагом Оливии, и она это знала. Если бы у Хэрри имелся хотя бы один шанс на миллион отыскать Оливию, он бы это сделал. Но у него не было даже такого ничтожного шанса. Маргарет не испытывала к нему жалости: к тому типу людей, которые нуждаются в том, чтобы им утирали слезы, он явно не относился. Потом ее мысли снова переметнулись к Оливии. Счастлива ли она? Без сомнения. Интересно, она уже успела обзавестись любовником? И где она живет: в большом городе или в глухой деревушке на другом конце света, где ее никакой Скотленд-Ярд не достанет? Блондинка она, как и прежде, или перекрасилась в брюнетку и сделала себе пластическую операцию? Признаться, Маргарет не верила, что Оливия на такое решится. Не могла же она уничтожить свою дивную красу – ведь это в каком-то смысле было бы равносильно самоубийству! Маргарет ничего не знала наверняка, но в одном она не сомневалась: где бы и с кем бы Оливия сейчас ни была, она продолжала оставаться самой прекрасной женщиной Англии, исполненной любви и радости жизни.

Маргарет тяжело вздохнула и отвела взгляд от Хэрри. Он подошел к ней и спросил:

– Что случилось?

– Ничего, – пробормотала Маргарет, но Хэрри ей не поверил.

– Когда вы от нас уезжаете, Хэрри? – спросила мисс Пламм.

– Утром.

– Выходит, вы возвращаетесь в Лондон с пустыми руками?

Старший следователь решил, что ночь ничем не хуже утра и открыть свою тайну можно и сейчас. Отыскав взглядом Септембер, Хэрри широко улыбнулся. Она тотчас ответила ему улыбкой, и он почувствовал исходившую от нее любовь и страсть. Склонившись к мисс Пламм, Хэрри поцеловал ей руку и произнес:

– Не с пустыми руками, мисс Пламм. Со мной едет Септембер.




Глава 16


Самой неприятной для Хэрри стороной расследования дела леди Оливии Синдерс была необходимость поддерживать контакты с братом убитого принца и его семьей, которые тоже пытались найти ее. Целая армия лучших частных детективов круглосуточно вела поиски Оливии во всех концах земного шара. Они не только хотели схватить убийцу принца, в их планы входило доставить убийцу на родину принца, где бы ее предали медленной и мучительной смерти.

Подобную акцию правительство ее величества в целом и министерство иностранных дел в частности рассматривали как совершенно неприемлемую. Поначалу Хэрри опасался, что усилия агентов брата принца могут увенчаться успехом, но после вечера в доме Маргарет успокоился и, как все друзья Оливии, считал, что такого никогда не случится. Уж если леди Оливии удалось выставить дураками лучших детективов Скотленд-Ярда, обмануть агентов, нанятых семьей принца, ей не составит особого труда.

Дженни установила, что брат принца на своей океанской яхте пустился в плавание по Средиземному морю. Хэрри связался с ним по радио и договорился о встрече на морском празднике в Ницце. В данную же минуту, направляясь в Лондон и поглядывая на сидевшую рядом с ним Септембер, он думал только о женщине, которую безмерно любил.

– Я не богат, дорогая, – сказал он, нарушая затянувшееся молчание.

– Неправда. Ты самый богатый человек из всех, кого я знаю. У тебя есть я, – ответила она, придвигаясь к нему ближе.

– У тебя на наш с тобой счет нет никаких сомнений, правда?

– А у тебя? – спросила Септембер.

– Ты сама знаешь.

– Зачем в таком случае ты затеял этот разговор?

– А затем, что прежде никогда не был влюблен так, как сейчас. Я возвращаюсь в Лондон совсем другим человеком, потому что у меня есть ты, потому что я безмерно счастлив, потому что мне предстоит с тобой жить, а ничего лучше и быть не может.

Хэрри остановил машину у бровки дороги и выключил зажигание. Потом он притянул Септембер к себе и страстно поцеловал. Поглаживая одной рукой ее щеку, а другой – волосы, он сказал:

– Похоже, пока мы доедем до дому, пройдет целая вечность.

Наконец машина остановилась во дворе дома в Олбани, и они рука об руку двинулись вверх по лестнице. Оказавшись у двери, Хэрри распахнул ее, а потом, подняв Септембер на руки, переступил через порог. Очарование старой квартиры не могло оставить ее равнодушной. Осмотревшись, она прошептала:

– В этом доме вполне мог бы жить Шерлок Холмс.

– Он и сейчас здесь живет, просто сменил фамилию на Грейвс-Джонс. Как думаешь, миссис Септембер Грейвс-Джонс неплохо звучит? – спросил Хэрри.

– Как музыка, – ответила она и устремилась в его объятия.

Он рассмеялся, обнял ее, а потом подхватил на руки и понес в спальню.

Септембер закрыла глаза, а когда ее стали сотрясать волны оргазма, впилась зубами в тыльную сторону ладони. Тело Хэрри, его кожа, исходивший от него запах, его сложение, наконец, – словом, все, что имело отношение к нему, казалось ей невероятно, в высшей степени сексуальным.

Даже когда она участвовала в групповых любовных играх, страсть и вожделение не охватывали ее с подобной силой. Ее раз за разом охватывал экстаз. И источником этого дивного ощущения, длившегося, казалось, бесконечно, был Хэрри, черпая от ее наслаждения не меньше радости, нежели она сама, и приходя в восторг от бурных проявлений ее чувственности и не иссякавшего ни на минуту желания.

Септембер видела, что ей, находясь рядом с Хэрри, сдерживать свое чувственное начало нет ни малейшей необходимости. В их совместном существовании Хэрри отводил сексу важнейшее место и не собирался пренебрегать никакими его проявлениями. По их обоюдному разумению, они должны были отдавать себя друг другу целиком и создать для себя особый мир радостей, в который бы им хотелось вступать вновь и вновь.

Когда Септембер заснула в объятиях Хэрри, он погрузился в размышления. Думал он об Оливии, о том, в частности, что эта женщина, память о ней и ее незримое присутствие не должны сказываться на их, Хэрри и Септембер, отношениях и быть причиной раздоров между ними.

За завтраком, состоявшим из кофе, поджаренных тостов и джема, Хэрри сказал:

– Думаю, приносить с работы материалы и работать дома я больше не буду.

– Не хочешь, чтобы между нами становилась Оливия? Хорошая мысль! У нас своя собственная жизнь, и нам еще только предстоит ее выстроить.

– Ты удивительная женщина, моя любовь: красивая, умная, талантливая, чувственная и все на свете понимаешь. Ты обогащаешь мою жизнь, придаешь ей полноту и новый смысл. Ты не представляешь, насколько она прежде, до тебя, была пуста и никчемна. Спасибо тебе за все, – сказал Хэрри.

Поднялись они рано. Септембер хотела показать Хэрри свою лондонскую студию. Студия поразила его воображение. Она занимала верхний этаж большого старинного дома и была полна света, проникавшего сквозь шесть или семь высоких, в виде арок, окон. Из студии открывался удивительный вид на ажурный мост и парк внизу.

– Фантастика! Как ты нашла эту мастерскую? – спросил он.

– Этот дом – собственность нашей семьи, – последовал ответ.

Хэрри расхохотался. В этой студии, как и в Сефтон-Парке, он мгновенно освоился и чувствовал себя как дома.

– Мы, Бухананы, одна из тех старинных семей, у которых полно недвижимости, но мало денег. Возражений нет? – спросила она с улыбкой, поскольку знала, что возражений не последует.




Хэрри сел на самолет в Хитроу и уже через пару часов был в Ницце. Взяв такси, он доехал до бухты, где его встретили четверо из команды «Глорианы» – яхты убитого принца. Хэрри усадили в катер и доставили на борт судна, бросившего якорь на расстоянии мили от берега. Размеры и совершенная форма яхты произвели на Хэрри сильное впечатление. Оказавшись на борту, окинув взглядом надстройки и спустившись в салон, Хэрри осознал, что к дизайну, интерьеру и отделке судна приложила руку Оливия. Здесь не было ни мраморных плит, ни золотых кранов – все выглядело очень просто и достойно. Можно было подумать, что Хэрри оказался в апартаментах Оливии или у себя в Олбани.

Хэрри проводили в библиотеку, где предложили чай и бутерброды с копченой лососиной. Прошел час, чай был выпит, бутерброды съедены, а брат принца все не приходил. Старший следователь начал закипать от гнева. Когда прошло два часа, он позвонил, вызвал стюарда и потребовал, чтобы ему приготовили катер. Лишь через полчаса после этого появился брат принца. Он вошел в кают-компанию как ни в чем не бывало и даже не извинился перед гостем за опоздание.

– Скажите, старший следователь, у вас есть для меня какая-нибудь позитивная информация? О том, к примеру, что вы уже схватили убийцу моего брата?

– Нет, сэр. Ничего подобного я вам сообщить не могу.

– Зачем в таком случае вы сюда приехали?

– Сэр, у меня есть основания предполагать, что за некоторое время до смерти принца леди Оливия Синдерс получила в свое распоряжение значительную сумму денег. Теперь я пытаюсь выяснить, кто передал ей эти деньги и как она с ними поступила.

– Что-то вы не слишком торопитесь, старший следователь! Ищите деньги и вы найдете негодяя! – с сарказмом воскликнул брат принца. – Мы проверяем эту версию вот уже несколько недель.

– И?.. – спросил Хэрри.

– И… ничего, – мрачно признался принц.

– Какую сумму передал ей принц Али? – осведомился Хэрри.

Брат принца некоторое время расхаживал по каюте, потом поднял трубку телефона и велел принести кофе. Затем, остановившись за спинкой стула Хэрри, он сказал:

– Оливия была дьявольски умна и выманила у моего брата восемьдесят миллионов долларов. Она говорила, что будет принадлежать ему всегда лишь в том случае, если он положит эту сумму на ее счет в швейцарском банке. Получив деньги, она еще восемь месяцев после этого играла с ним как кошка с мышкой, а потом убила! После смерти брата я первым делом бросился проверять ее швейцарский счет. Я знал, где находятся деньги, вернее, думал, что знаю. Выяснилось, однако, что Оливия сняла все деньги через неделю после того, как они поступили на ее счет. Поддразнивая моего брата, она говорила, будто отложила их на случай побега, и со смехом добавляла, что теперь ему надо вести себя хорошо, чтобы не спровоцировать побег.

Не тратьте зря время на ее счета, старший следователь. Все средства с них уже сняты, они исчезли вместе с этой мерзавкой в неизвестном направлении.

Мужчины обменялись проницательными взглядами. И тот, и другой ничего бы не пожалели, чтобы отыскать Оливию. В первый раз принц, брат убитого, осознал, что Хэрри Грейвс-Джонс настроен ничуть не менее решительно, чем он, и готов охотиться за леди Синдерс чуть ли не до скончания веков. Они были братьями по оружию, но только до тех пор, пока леди Оливия находилась в бегах. Хэрри, случись ему выйти на след пропавшей и арестовать ее, никогда бы не передал ее в руки людей принца. Его воспитание, чувство справедливости и, наконец, то, что он был англичанином, не позволили бы ему этого сделать. Принц тоже был прекрасно образован и любил западную культуру, но страсть властвовать и привитые ему в детстве исламские ценности въелись в него слишком глубоко.

– Что еще вы можете мне сообщить? – спросил Хэрри просто для того, чтобы нарушить молчание. Общих тем для разговора с принцем у него не находилось. Он приехал, чтобы выяснить вопрос о деньгах, получил соответствующие разъяснения, и больше говорить им было не о чем.

Хэрри давно хотел досконально рассмотреть вопрос о счетах Оливии и намеревался использовать для этого все имевшиеся в его распоряжении каналы. Ничего другого ему уже не оставалось. Все остальные ниточки, за которые он дергал, неизменно обрывались и никуда не вели.

Когда принц покачал головой, отказываясь продолжать разговор, старший следователь понял, что делать ему на яхте нечего, и попросил, чтобы его отвезли на берег.

– С этим задержки не будет. Позвольте, я провожу вас на палубу.

В присутствии принца Хэрри чувствовал себя не в своей тарелке и не мог дождаться минуты, когда от него отделается. Во внешности этого человека и манере держаться было что-то от дикого зверя, несмотря на его американский акцент и костюм от Армани. Принц был смугл и красив, его лицо украшала коротко подстриженная черная бородка. Глядя на него, сторонний наблюдатель решил бы, что этот человек относится к новому поколению арабских властителей и, уж конечно, на варварские поступки, которыми славились его предки, не способен. Но это было далеко от истины.

– Держите меня в курсе, – попросил принц.

– Постараюсь. Надеюсь также на ответную любезность с вашей стороны.

Принц и Хэрри прошли вдоль коридора мимо роскошно убранных кают. В некоторых из них находились женщины. Они были красивы, как топ-модели, и Хэрри решил, что они, вероятно, манекенщицами и были. Но представить себе среди них Оливию Хэрри не мог. Эта мысль заставила его обратиться к принцу с вопросом:

– Скажите, вы хорошо знали Оливию?

Его высочество не ответил и молчал всю дорогу, пока они шли по палубе. Лишь в ту минуту, когда Хэрри ступил на сходни, чтобы спуститься в катер, принц сказал:

– Оливия очаровала меня не меньше, чем моего брата. Она была удивительно хороша собой и воспитывалась в лучших традициях английской аристократии. При всем том она, словно какой-нибудь хиппи, стремилась к безграничной свободе и была невероятно, неправдоподобно сексуальной. Мой брат был от нее без ума, никуда от себя не отпускал, и я частенько путешествовал вместе с ними. Мы думали, нам удалось подчинить ее своей воле, и в этом заключалась наша главная ошибка. Теперь из-за горя, которое она причинила нашей семье, она должна умереть. До свидания, старший следователь Грейвс-Джонс.

Хэрри уже спустился было в катер, но в последний момент остановился, повернулся и, перепрыгивая через две ступени разом, снова взбежал на палубу.

– Совсем забыл… Тот кусок земли, то поместье, которое ваш брат подарил Оливии… Что бы вы могли о нем рассказать?

– Это последнее на свете место, куда она направится. Поскольку знает, что прежде всего я буду искать ее там. Признаться, уже искал. Но, как я и предполагал, Оливии там не оказалось.

Возвращаясь на такси в аэропорт, Хэрри размышлял над судьбой швейцарского счета Оливии и, в очередной раз пытаясь мыслить, как она, задавался вопросом: была Оливия в Южной Африке, как об этом свидетельствовал полученный в Сефтоне-под-Горой факс, или же ее там не было?

Газеты по-прежнему пестрели сообщениями об исчезновении леди Оливии Синдерс, что чрезвычайно раздражало Хэрри. Читать их ему не хотелось. Поскольку до вылета оставалось целых два часа, он отправился на прогулку. Думая об Оливии, Хэрри вдруг осознал: она, прежде чем совершить убийство, должна была неминуемо прийти к выводу, что с этого момента ее жизнь изменится самым кардинальным образом. Оливия не могла не понимать, что расплатой за совершенное преступление должен стать отказ от прежних привычек и роскошного образа жизни. Отныне ей придется существовать по возможности тихо и незаметно, стараясь не привлекать к себе внимания.

«Но так ли это?» – подумал Хэрри. Ему давно казалось, что он просчитал Оливию и понимает ее, как никто, но до сих пор подтверждения этому не получил. От нечего делать Хэрри позвонил Септембер в Лондон. Автоответчик телефона ее лондонской студии сообщил:

– Уехала в аэропорт, чтобы встретить тебя. Все еще тебя люблю.

Хэрри вышел из телефонной будки, улыбаясь до ушей.




Стоял один из тех чудесных деньков, на которые столь щедро бывает бабье лето. Сияло солнце, над головой голубым лоскутом плескалось безоблачное небо, а листья деревьев только начинали желтеть. Свадьба Септембер Буханан и Хэрри Грейвс-Джонса считалась событием года, и всякий, кто хоть что-нибудь собой представлял, стремился на нее попасть. Устраивал свадьбу Джеймс – это был его подарок сестре. Как глава семейства он же вел ее к алтарю. Невилл был дружком Хэрри. Джо и Дженни получили должности распорядителей и провожали гостей к их местам. Маргарет и Анжелика в пышных платьях изображали подружек невесты. Мисс Пламм было предоставлено почетное место рядом с алтарем. Церковь, убранная белыми розами и лилиями, выглядела великолепно. Мужчины надели фраки и вдели в петлицы старомодные желтые розы. Невеста, одетая в свадебное платье из белых кружев, принадлежавшее когда-то ее прабабушке, держала в руках огромный букет белых орхидей. На ее голове сверкала бриллиантовая диадема, которую предки надевали только в самых торжественных случаях.

У ворот Сефтон-Парка стояли привратники, проверявшие пригласительные билеты. Стоянка для автомобилей была устроена за пределами деревни, и, прежде чем попасть в церковь, нарядно одетые дамы и джентльмены в цилиндрах должны были пройти по улицам Сефтона-под-Горой. Для тех, кому прогулка от церкви до Сефтон-Парка могла показаться излишне утомительной, были приготовлены старинные экипажи, запряженные лошадьми.

Жители деревни были приглашены на свадьбу все до единого – и на торжественную службу, и на свадебный обед, и на бал, который должен был венчать торжество. Зато корреспондентам «Хэлло», «О’кей», «Вога» и «Татлера» в гостеприимстве было отказано. Бдительная охрана и близко не подпускала к Сефтон-Парку журналистов.

Остаток ночи перед свадьбой Хэрри провел в доме мисс Пламм. Спать ему почти не пришлось, поскольку в поместье собралась веселая компания самых близких Бухананам людей и праздник прощания невесты с девичьей жизнью затянулся чуть ли не до рассвета. Хэрри никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, любящим и любимым. Кроме того, у него возникло чувство единения со всеми людьми, обитавшими в родовом гнезде Бухананов, да и сам Сефтон-Парк уже не казался ему чужим, временами он ловил себя на мысли, что успел полюбить это место. Уединившись с Септембер в ее спальне и совершив с ней акт любви, Хэрри под утро распрощался с Бухананами и их гостями и отправился спать к мисс Пламм…

Многие друзья Бухананов прилетели в Сефтон-Парк на похожих на яркие бабочки спортивных самолетиках-бипланах. Направляясь в церковь, Хэрри видел, как они, вытянувшись в линию, чинно стояли у кромки летного поля. Надо сказать, он был потрясен грандиозным размахом торжества, но еще больше его поражало царившее вокруг непринужденное веселье.

Встретившись взглядом с грустными глазами своих коллег, которые явно чувствовали себя здесь не в своей тарелке, Хэрри улыбнулся и спросил:

– Что носы повесили? На свадьбе надо веселиться. Как говорится, не упускайте случая, тем более что жениться второй раз я не собираюсь.

Когда толпа повалила в церковь, всеобщее внимание привлек струнный квартет, игравший на берегу пруда с утками. В церкви вместо органа играли клавикорды и две флейты, исполнявшие мелодии в стиле эпохи барокко. В храме было полно людей, поэтому служба была короткой, но всех растрогала до слез.

– Это самый волнующий и счастливый день в моей жизни, – прошептал Хэрри на ухо Септембер, прежде чем запечатлеть на ее устах поцелуй, скреплявший их брак.

И вот наконец они вышли из храма на солнце. Со всех сторон к Сефтон-Парку тянулись люди. Они восторженно приветствовали новобрачных. Мисс Марбл, которой было поручено испечь свадебный торт, важно катила в старинном экипаже со своими помощницами по обсаженной лимонными деревьями аллее, старательно оберегая от толчков, чудо кондитерского искусства.

Хэрри подумал, что его свадьба похожа на светское мероприятие и сельскую ярмарку одновременно.

Хэрри и Септембер ехали от церкви до Сефтон-Парка в старинном ландо, запряженном четверкой белоснежных лошадей. Рядом с ними сидели Джеймс и Анжелика. На лужайке перед домом были расставлены накрытые белоснежными скатертями столы, за которыми предполагалось разместить более четырех сотен человек.

Когда новобрачные вышли из ландо, вокруг уже стеной стояли нарядные гости, с энтузиазмом встречавшие их. Повсюду сновали официантки и официанты в старинных ливреях с гербом Бухананов на спине. Они предлагали гостям шампанское и помогали устроиться за столиками.

Угощение доставили из великолепного ресторана Рэймонда Бланка. Все блюда выглядели на редкость аппетитно и были оформлены с большим вкусом. Пока гости наслаждались вкуснейшим ленчем, джаз-оркестр непрерывно наигрывал произведения Роджерса и Харта, Кола Портера и Джона Гершвина.

Когда после угощения подали коньяк и кофе и гости готовились в очередной раз поднять бокалы за здоровье молодых, послышался шум мотора приближавшегося к Сефтон-Парку самолета-биплана. Неожиданно для присутствующих он спикировал с высоты чуть ли не на их головы, с ревом пронесся над лужайкой, сделал отличную «бочку», а потом взмыл в небо. Описав над лужайкой круг, пилот сбросил скорость и пронесся над головами гостей во второй раз, разбрасывая во все стороны белоснежные розы. Потом летчик приветственно покачал крыльями самолета, набрал высоту и ввинтился в голубое пространство небес.

Септембер, Джеймс и Анжелика махали как сумасшедшие вслед самолету, пока он не превратился в крохотную черную точку на горизонте. Хэрри был поражен – и не столько мастерством пилота, сколько тем удивительным фактом, что ему наконец довелось увидеть прекрасное лицо и светлые волосы леди Оливии Синдерс, а также ее восхитительную улыбку, которая – он не сомневался в этом – останется в его памяти до конца дней.