Чужой муж Римма Федоровна Казакова На собрании, которое теперь называется "Час Друзей", разбирается неблаговидное поведение Нади и главного Прораба Больших Работ на Марсе… Римма Казакова Чужой муж Журнал «Смена», № 22 за 1965 год Рисунок В. Карабута — Друзья! Мы собрались на Час Друзей в тот час, когда… — С-слушай, не тяни п-полихлорэтилвинилрезину! Б-ближе к делу. — Ой, только не перебивайте, а то я совсем запутаюсь! Я и так ничего не понимаю… Ну ладно, разберемся. Надя хотела, чтобы мы пришли, и вот мы тут. Вернее, мы сами хотели, чтобы мы пришли. Вернее, никто ничего не хотел, а это такая традиция. Зачем это нужно, кому это нужно… А может, и нужно… Кто-нибудь налейте водички, жарища жуткая! Спасибо… Надька, да не гляди ты зверем, не съедим мы тебя! Мы же действительно твои друзья. И вообще так полагается… Надя — в брюках и футболке — сидела, обхватив спинку стула и упершись в нее подбородком. — Ты, Надюха, не унывай! Сейчас что, в старину, говорят, был не Час Друзей, а это… как его… что-то ругательное… а-а, вспомнила: СОБРАНИЕ. От слова БРАНЬ, поняла? Соберутся человек сто, а то и двести и бранятся сколько не лень! А мы тебя бранить не будем, мы тебе помочь хотим. И нас трое всего. Так что ты не стесняйся. Да и чего стесняться? Все равно мы все знаем. В наше-то время, при такой технике… Плюнуть некуда, кругом автоматы! А теперь что же… Теперь начнем наше собр… тьфу, черт бы побрал этот старинный жаргон! «Наш Час Друзей», я хотела сказать! Коля, излагай факты. Коля вытащил бумажку. — Факты общеизвестные, но, так сказать, для информации, для затравки разговора. В позапрошлый понедельник на институтском вечере Надя познакомилась с Прорабом Больших Работ на Марсе, прикомандированным на две недели к нашей лаборатории 2-зет. Начиная с этого дня они виделись ежедневно. Перечислить места встреч? — Да з-знаем, н-не надо! — Так. Тут есть фотографии. Ничего интересного, в кафе и парки спихивают самые паршивые телефоты. Ага, вот что-то получше! Межпланетная Хроника… развалины древнего Внуковского аэропорта… Амазонка… Но вернемся, как говорили старые космические волки, к нашим ракетам. Сегодня в семь утра Большой Прораб улетел на Марс, на Красную, в свою пустыню. Командировка окончена. История получила некое временное завершение. И то, как в итоге сложились факты, сделало наше вмешательство не только долгом, но и обязанностью. Теперь я обращаюсь к Наде. Надя, ты готова принять участие в разговоре? — Да, — нехотя сказала Надя. — Хорошо. Первый вопрос. Ты провожала Прораба на Красную? — Провожала. — Он что… обещал тебе что-нибудь? Молчание. — Ну ч-чего там, г-говори п-прямо: здесь все с-свои! — Обещал. — Как?!! Надя усмехнулась. — Обещал, что через год на Красной будет море и трава. — А-а… Да нет, мы не про это. — Погодите, погодите! Не будем забегать вперед. Надя, ты знала, что Главный Прораб… — Знала. — Я знала об этом. — Когда ты узнала? — Не сразу. Не в первый вечер. — Значит, он солгал! — Нет, он не лгал. Просто… Мы об этом не говорили. — О чем же вы говорили? — Ну… о Красной, о его работе… — А потом ушли вместе? — Да, ушли. — Хотя ты не имела права. — Почему? — Потому что есть человек… — Тогда я не думала об этом. — Напрасно. И ты ничего не сказала этому человеку? — А что я могла сказать? — Ты не должна была уходить с Прорабом! — Почему? — Почему, почему! Потому что он… — Я еще не знала этого. — Но ты отлично знала, что есть человек… — Я была спокойна за себя. — А потом? — Что потом? — Потом, когда он сказал тебе, что он… — Потом то же, что до потом! — То есть в каком смысле? — В самом прямом. — Н-надька, да не т-тяни ты к-комету за хвост! Ты что, в-влюбилась в Б-большого П-прораба, что ли? А как же… В-ведь это жестоко п-по отношению к… — Да, Надежда, серьезно, а что же будет с твоим… — Значит, я ошиблась тогда. — Ошиблась? — Да, ошиблась. Думала, что это оно и есть, а оказалось… — А может быть, ты и теперь ошиблась? — Нет. Теперь я не ошиблась. — Ой ли! — М-может, у тебя уже в-выработался ус-словный рефлекс… — Я знаю, что не ошиблась. — Но Прораб улетел. — И н-не обещал тебе н-ничего, к-кроме того, что б-будет доблестно трудиться н-на благо с-своей молодой п-планеты… — Погодите, дайте мне! Это черт знает что! Прилетают тут всякие космические мотыльки, жуки межпланетные! Ему что, командировочному, погулял, развлекся, благо, девочка сама в руки идет, это тебе не какая-нибудь шантрапа марсианская — наша, земная, доверчивая! Погулял — и в небо, ищи свищи! Нет, это так оставлять нельзя! Так у нас, знаете, какая мораль будет? Как в двадцать первом веке! Нет уж, спасибочки! У меня есть предложение: во-первых, сообщить обо всем на Красную, пусть его протрут с песочком! Во-вторых, написать в Межпланетные новости… — Я вот тебе напишу! Надя вскочила со стула, опрокинув его на пол. — Н-надежда, Н-надежда, успокойся… — Надя, ну как не стыдно? Мы же для твоей пользы, а ты… — Ладно, для пользы… Вы Прораба не трогайте. Отстаньте от него, поняли? — Вот ты его защищаешь, Надя, а он тебе горе причинил. — Ты уверен, что горе? — Уехал, ничего не сказал. — Почему ничего? Сказал. Живи, говорит, по земле ходи и о небе не забывай. — Ох, Надька, храбришься! А ведь кисло тебе. И будет совсем плохо. — Да ты что мелешь! В нашем гармоническом обществе никому не должно быть плохо! — А если я хочу, чтобы мне было плохо! — Значит, ты больна и тебя надо лечить! — Есть предложение. Мы здесь т-толкуем битый час, а п-пора бы уже п-принять какое-то решение. — Ну и что ты предлагаешь? — Институт 3-забвения. — Молоток! — Ч-чего, ч-чего? — Это древние так говорили — молодец, значит. В одном старинном бульварном романе прочитала. Институт Забвения, подумать только! Как до Луны, рукой подать, а ведь не придет в голову! Неделя — и Надька будет совсем здорова. Все забудет, как миленькая, вернется к своим пробиркам и к своему… — Я знал одного графомана — вылечили, забыл, как собственное имя пишется… — А м-моего дядю л-лечили от д-демагогии… — Поправился? — Н-не совсем, т-трепаться начисто р-разучился, но с ж-жестикуляцией ничего п-поделать не с-смогли. П-послали на н-профсоюзную работу к г-глухонемым. — У Надьки случай легкий, выздоровеет. Так я голосую. Кто за то, чтобы… — Погодите, — сказала Надя. — Не голосуйте. — Чего не хочешь? — Не хочу в Институт Забвения. — Не хочешь? — Не хочу! — Но почему?! — …Не хочу! — Категорически? — Но т-ты п-подумай, з-зачем г-горячку пороть. — Подумала. — Что же тогда делать? — Друзья, друзья, без паники. Сегодня уже все устали, и Надю надо понять. Надя, ты взволнована, тебе трудно. Иди домой, а завтра на свежую голову все обдумаешь, придешь к нам и скажешь: «Я согласна». Правильно я говорю? — В-верно, я так н-ног под с-собой не чую! К-кто к-куда, а я — п-под озоновый душ! — Надя, Коля абсолютно прав! Ничего нам не говори, отдохни, а завтра… — Как хотите, только и завтра… — Нет, Надька, нет, и слушать не хочу! По домам! Час Друзей объявляю истекшим. Фу, пот градом! И как они там на этих собраниях… Домой Надя возвращалась пешком и одна. Сверкали трассы воздухолетов, шумели озоновые потоки, и где-то наверху, над тишиной и блеском большого города, по-иному тихи и по-иному ярки мерцали звезды. Надя шла, и плакала, и знала, что никогда, ни за что, ни завтра и ни потом не скажет своего «да» этим трем, и была очень несчастлива, и была очень счастлива. ---