Мертвые легенды
Рик Хотала


Шок-рок






Восходящая звезда рок-музыки Стюарт Бонни попадает на странную фирму звукозаписи и понимает, что он может с ее помощью стать знаменитым и умереть или уйти в забвение, но остаться в живых. Он делает свой выбор не зная, что хозяин студии давно уже сделал выбор за него…






Рик Хотала

Мертвые легенды



— Срань Господня! Что это за фотка здесь на стене?

Взметнув полы льняного пыльника и оставляя за собой шлейф сигаретного дыма, Стюарт Бонни решительно подошел к обрамленной в железную рамку фотографии, чтобы постучать по ней худым указательным пальцем. Взмахом другой руки он смахнул с левого глаза длинную прядь темных волос, которая тут же упала на свое место.

— Джими Хендрикс, дружок. Кто ж еще? — ответил Эл Сильверстайн, складывая на груди коротенькие ручки и награждая Стюарта самодовольной ухмылкой. — Видишь там справа? Та фотка им даже подписана, и подписи остальных двух из «Экспириенс» тоже есть.

— Я знаю, кто это, но не хотите же вы сказать, что Хендрикс и впрямь здесь записывался?

— Ага. — Лысеющая голова Эла качнулась в преувеличенном кивке, от чего два мясистых двойных подбородка запрыгали в узком воротничке рубашки будто две порции желе. — Еще в шестидесятых. Они останавливались тут на пару сейшнов незадолго до фестиваля в Монтерее.

— Ну надо же, черт побери. — Голос Стюарта упал до нехарактерного почтительного шепота. — Глазам своим не верю. И вы тогда тут работали?

Эл расплылся в улыбке, и вид у него стал такой, как будто он чему-то злорадствует. Это был маленький кругленький человечек, на целую голову ниже худого как щепка Стюарта, но было в нем что-то, что заставляло его казаться больше… гораздо больше. Может, дело было в его почти легендарной репутации в мире музыки.

— Позволь тебе напомнить, Стюи, что я владелец этой распроклятой студии звукозаписи, так что, разумеется, я тут был. На каждом богом проклятом сейшне. Говорю тебе, они только-только стали привлекать к себе внимание за пределами штата — Монтерей им это и принес, — и у меня они оставили самые крутые, мать их раз так, пленки, какие я только слышал. Ни одна из них, конечно, не увидела свет.

— Ничего себе. — Стюарт был, как и следовало ожидать, поражен, но при этом пытался не выказать раздражения: никто не звал его «Стюи» с тех пор, как он пешком под стол ходил.

— Ну да. — Эл слегка нахмурился. — Они, э-э-э… потом все запутались с юридическими проблемами с имуществом Хендрикса. Сам знаешь, что там творилось.

— Потрясно… — Затянувшись, Стюарт выдохнул струю дыма. — Но только не говорите, что они и теперь у вас. Я хочу сказать, эти пленки.

Эл небрежно пожал плечами. Угол рта у него поднялся в кривой усмешке, а черные, глубоко посаженные глазки так и лучились самодовольством. — Уж будь уверен. Они надежно заперты в сейфе студии вместе с целой дерьмотонной всего остального, чего никто, наверное, никогда не услышит.

— Надо же. А чего?

— Ну, у меня тут есть невыпущенный материал, записанный «Стоунз», когда этот блондин — как его там звали? Брайан? Да, Брайан Джонс — когда он был еще жив. Невероятно, что он умея выделывать на ситаре. Не помню точно дат, но это было в одно из их первых турне по Северной Америке. Черт, сам Джон Леннон заезжал ко мне и записал четыре-пять соло композиций, это было, когда он тут бражничал на Западном побережье с Нильссоном и его парнями. У меня есть треки «Дорз», записанные незадолго до того, как Моррисон уехал в Париж, пара вещей Стиви Рея…

— Надо же! Вы хотите сказать, что у вас есть невыпущенный материал «Дорз»?

— Почти на пол-альбома. Четыре песни, над которыми они начали работать сразу по окончании «Эл-Эй. Вумэн».

— Надо же, — в который раз повторил Стюарт, удивленно качая головой. — Впервые слышу, что они тогда начали еще один проект.

— Да. И в то же время Маккартни вроде как собирался сюда на пару дней, но в последний момент ему пришлось отказаться. А жаль. — Настала очередь качать головой Элу.

Стюарт вновь глубоко затянулся сигаретой, потом выдохнул серый клуб дыма, переходя на пару шагов дальше по коридору к следующей фотографии в рамке. Это был черно-белый глянцевый портрет Джима Моррисона, который стоял, поставив ногу на усилитель. По нижней части фотографии прямо по его затянутым в черную кожу чреслам ползла золотом роспись. На фотографии Моррисон обеими руками — прямо как бейсбольную биту — сжимал бутылку виски и, наклонив голову, глядел в пол. Длинные вьющиеся волосы занавешивали лицо, но Стюарт тут же узнал выгнутую в самодовольной ухмылке верхнюю губу легенды рока. Мальчишкой в Челси, штат Массачусетс, Стюарт ночь за ночью практиковался перед зеркалом в ванной, добиваясь этой презрительной усмешки.

— Поверить, черт возьми, не могу, что вы записывали всех этих ребят, а никто об этом даже и не слышал.

— Ну, я бы не сказал, что совсем уж никто не слышал. Кое-кто знает. — Голос Эла упал до почти заговорщицкого шепота. — Эта студия — вроде как секрет для своих, так сказать, среди профессионалов. Мне не надо особо рекламировать себя, поскольку народ и в общем-то слышит о том, что мы тут делаем, и сам приезжает ко мне.

— Да уж, готов поспорить. Но… Я хочу сказать, дерьмо, достаточно только поглядеть на эти чертовы картинки на стене! — Стюарт громко охнул. — Да это ж просто «Кто есть кто» истории рок-н-ролла.

— Задницу можешь прозакладывать, что да, Стюи-малыш.

Тут Стюарт едва не взорвался.

Стюи-малыш! Так его никто, ну никто не смел называть! Но Эл продолжал говорить, даже не замечая ярости Стюарта:

— И если нам удастся договориться, знаешь, чью фотографию я повешу сюда на стену прямо возле «Короля Ящериц», Джими Хендрикса и Дженис Джоплин?

С улыбкой он замолк, явно поддразнивая своего гостя, но Стюарту не было нужды отвечать — что до него, так он знал, кто это будет.

Стюарт Бонни был ведущим гитаристом «Броукенфейс», стремительно идущей в гору хард-рок-группы из Бостона. После вереницы «почти-хитов», как окрестил их песни какой-то писака, их первый альбом на «Релэтивити Рекордс» весной сам, без посторонней помощи, пробил себе дорогу в первые пятьдесят. После летнего турне, где группа разогревала зал для «Перл Джэм», он поднялся на самый верх, взял первое место, но продержался там только неделю, потому что вышел новый альбом «Ю-Ту». В отличие от большинства групп, кому обычно требовалось год-два, чтобы выдать следующий альбом, «Броукенфейс» на следующий же день после того, как в августе закончилось турне с «Перл Джэм», начали записывать «Зигомэнтик», который надеялись выпустить еще до Рождества.

Но тут начались проблемы.

Группе не слишком нравилось, как обстоят дела на их нынешней студии, в особенности с Эдом Симмонсом, сопродюсером их первого альбома на «Релэтивити». Было и не явное, но вполне ощутимое давление со стороны денежных мешков наверху: выдайте, мол, что-нибудь, что попало бы в десятку сразу по выходе. А Симмонс все повторял: «Я что-то сингла тут не слышу! А ты?»

За последние несколько недель обстановка все накалялась, временами грозя разорвать саму команду изнутри. Вот почему Стюарт решил взять себе уик-энд, чтобы прокатиться из Л.A. в Сан-Франциско. Как и многие рокеры, он, спасибо профессиональным слухам, слышал о студии «Чистый звук» Эла Сильверстайна, и ему хотелось поговорить с самим Элом, посмотреть, чем тут пахнет. Все это было не всерьез, по крайней мере на этом этапе. Он пока просто разнюхивал, не собираясь ничего решать. На Стюарта не так-то легко было произвести впечатление — учитывая выработанный за годы имидж крутой невозмутимости. Но, глядя на этот наглядный перечень всех тех, с кем работал Эл за последние двадцать лет или около того, он уже знал, что сделает, черт побери, все, что в его силах, чтобы заставить группу приехать сюда хотя бы на пару недель поглядеть, получится ли у них тут что. Не может же быть это хуже проблем, какие у них и так есть. А если все обернется совсем уж скверно, Стюарт все равно подумывал уже о том, чтобы расквитаться с группой и начать работу над соло-альбомом.

Стюарт продолжал медленно двигаться по коридору, попыхивая сигаретой и с удивлением разглядывая вереницу вставленных в рамки и подписанных фотографий: Бадди Холли, Сид Вишез, Дженис Джоплин, Джон Леннон. Эл сопровождал осмотр несмолкающим потоком болтовня, рассказывая подробные байки о легендах рока: кто записывался здесь и когда. И всякий раз владелец студии подчеркивал, что большая часть материалов так и не была выпущена.

Лишь почти дойдя до конца коридора, Стюарт обратил внимание на одну поразительную странность. Нахмурившись, он внимательнее рассмотрел фотографию с сейшна записи с исходным составом «Претендерз». У него буквально отвисла челюсть, и он едва не сболтнул лишнего, но все же смолчал, осознав скрытый смысл того, что пришло ему в голову.

— Вот это Крисси Хайндз. — Голос Эла звучал раздражающе громко, как будто он стоял за самой спиной Стюарта. — Да уж, дружок, голосок у нее тот еще, сразу отличишь, верно?

— Э-э-э… да, — рассеянно протянул Стюарт, а смутная догадка начинала постепенно оформляться. — Это, э-э-э… жаль, что полгруппы взяли и кончились на передозняке.

Он чувствовал, как придвинулся к его плечу Эл, и сделал быстрый шаг в сторону в надежде отойти от владельца студии подальше.

— А как насчет этой фотографии Стиви Рей Воэна? — Эл указал на последнюю фотографию на стене. — Потрясающий снимок, правда?

— Да, конечно, — отозвался Стюарт, но все еще растерянно: тревога становилась все более отчетливой.

Стена перед ним была не просто историей рок-н-ролла, это была почти хронологическая фотоистория мертвых легенд рок-н-ролла.

— Этот снимок Стиви Рея — он, э-э-э… похоже, был сделан… когда Стиви Рей был?..

Стюарт умолк, постучав указательным пальцем по фотографии, причем стукнул достаточно сильно, чтобы фото покосилось.

Негромко хмыкнув, Эл протянул руку из-за плеча Стюарта и поправил фотографию, в то время как сам Стюарт наклонился затушить окурок в наполненной песком пепельнице на полу.

— Ты что-то сказал? — переспросил Эл.

Его дыхание скользнуло по виску и щеке Стюарта словно тепловатая вода, но, несмотря на тепло, Стюарта пробрал озноб.

— Когда был сделан этот, э-э-э… снимок? — спросил Стюарт, сознавая, что в его голос закралась легкая дрожь. Он, казалось, уже несколько секунд смотрит на фотографию Стиви Рея, ожидая ответа Эла, чувствуя, как по хребту его ползут щупальца все усиливающегося холода.

— На самом деле, незадолго до катастрофы, — просто ответил Эл, а потом вздохнул. — Ужасно, как все получилось, а?

— Да уж, — отозвался Стюарт.

Голос и дыхание Эла были все еще неприятно близко. Стюарту хотелось отойди еще подальше от владельца студии, но при этом ему не хотелось так уж явно показывать, насколько ему не по себе. Повернувшись, Стюарт поглядел на Эла, но обнаружил, что не в состоянии долго выдерживать его взгляд, так что он вновь отвернулся и пусто уставился на фотографию. На снимке отраженный свет — вероятно, от вспышки фотоаппарата — заставлял гитару в руке Стиви Рея сиять белым лазерным огнем.

Тщательно избегая Эла, Стюарт зашагал назад по коридору, проверяя каждую фотографию на стене, пытаясь расположить их в хронологическом порядке. Все снимки были сделаны, судя по всему, в этой самой студии, и в большинстве случаев фотограф застал музыканта за работой. По мере того, как он приближался к противоположному концу коридора, неотступно преследовавшая его мысль превратилась в твердое убеждение.

Все до единого фотографии были сделаны за какие-то недели, если не дни, до смерти музыкантов.

От этой мысли Стюарта до глубины души пробрала дрожь, какой он очень и очень давно не испытывал.

— Потратишь пару минут на осмотр студии? — спросил Эл, подходя к запертой двери. — У нас тут довольно примечательная аппаратура, последний писк, так сказать, а акустика здесь так просто уникальная. Могу гарантировать, здесь у тебя будет такой звук, какого нигде больше не сыщешь.

С мгновение порывшись в карманах штанов, он извлек большой латунный ключ, который вставил в дверной замок. Улыбнувшись через плечо Стюарту, он повернул ключ.

В тот момент, когда Стюарт услышал, как с щелчком поворачивается реверсионный механизм замка, увидел, как распахивается дверь, его прошиб холодный пот — аж до слабости в коленях. Легкие болели от сдерживаемого дыхания, а когда он вслед за Элом прошел в просторную студию, все мысли ему застила стена белой воющей пустоты. Он едва сознавал, что видел, оглядывая просторное помещение с его застекленной кабиной звукооператора, тянущейся вдоль всей задней стены. Звуковые деки, музыкальные инструменты, обтянутые губкой микрофоны, нагромождения усилителей, складных стульев и столов. Огромная коллекция гитар и прочего оборудования. Эл продолжал щебетать то о том, то о другом, но Стюарт обнаружил, что просто не в силах вслушиваться в его болтовню, — он все пытался переварить собственные мысли.

Невозможно! Быть того не может! — раз за разом повторял он самому себе. Никак, черт побери, не может тут быть никакой взаимосвязи.

Но и отрицать это было нельзя. Все до единого люди, чьи фотографии украшали стены студии «Чистый звук», умерли вскоре после того, как были сделаны эти снимки. И еще одно поразило Стюарта: из того, что он знал из истории рок-н-ролла, он на что угодно бы поспорил, что большинство рок-критиков согласятся с тем, что все до единой фотографии были сделаны тогда, когда музыкант был на вершине его или ее карьеры. Может, не на пике популярности, которая в большинстве случаев взмывала еще выше после гибели музыканта, но, во всяком, случае на вершине творчества!

Чем больше он об этом думал, тем более очевидной становилась эта взаимосвязь.

— Так вот, — продолжал Эл, широким жестом обводя студию, — не хочешь сыграть что-нибудь для меня? Посмотреть, каков будет звук?

Ошарашенный неожиданным вопросом, Стюарт огляделся вокруг, моргая, как вытащенный на солнце крот. Он так был поглощен своими рассуждениями, что, казалось, потерял ориентацию в пространстве, как будто понятия не имел, кто он, или где он, или что он тут делает.

Эл отошел к нескольким гитарам, расставленным на обитых поролоном стойках. Выбрав одну, черную акустику «Мартин», он покачал ее, словно взвешивал, прежде чем протянуть Стюарту.

— Давай же. — Эл с предвкушением кивал и улыбался. — Я слышал тебя в записи, но мне бы хотелось послушать, на что ты способен живьем и без группы. Настрой ее и сыграй мне какую-нибудь мелочь. Я пока пойду в кабину и запущу пленки.

— Я… я… э… я не знаю, мистер Сильверстайн. Я хочу сказать, я не… э-э-э, — зазаикался Стюарт.

Первой его мыслью было, не нарушает ли он какой-то пункт своего контракта, особенно если Эл собирается сейчас писать, но, садясь на складной стул и пристраивая поудобнее микрофон, так чтобы он был поближе к звуковому отверстию гитары, он отмел эти возражения. Стюарт поперебирал пару минут струны, подкрутил колки, удостоверяясь, что гитара настроена. Он решил, а какого черта, он сыграет «Сыщи мне звезду», песню, которую он написал пару лет назад, но до времени придерживал, считая, что она слишком уж хороша, чтобы отдавать ее команде, придерживал ее для первого своего сольного альбома — когда бы он там ни случился.

Он услышал постукивание по окну кабины звукооператора и, подняв глаза, увидел, как Эл, опираясь на кулаки, подался вперед над пультом. Вот Эл поднял руку, чтобы коснуться наушников, которые уже успел нацепить себе на голову, вот он указывает куда-то под ноги Стюарту. Стюарт поглядел по сторонам, пока не увидел пару наушников, висящих на стойке микрофона. Сняв «уши», он надел их, потом поправил так, чтобы динамики лежали поудобнее.

— Ты нормально меня слышишь? — раздался голос Эла.

Пройдя через наушники, его голос снова показался неприятно близким, но Стюарт заставил себя широко ухмыльнуться, подняв вверх большие пальцы, мол, «порядок».

— Голосовой микрофон тоже включен. Скажи пару слов, чтобы я выставил уровни.

— Проверка звука, раз-два, — прочистив горло, сказал Стюарт. — Проверка звука, раз, два, три.

— Порядок. Я готов. — Эл улыбался ему из-за стекла кабины. — Просто бери аккорд, как будешь готов, идет? Раз, два, три… — Он ткнул большим пальцем в сторону Стюарта. — Пошла запись.

Стюарт снова перепроверил, настроена ли гитара, потом взял первые аккорды «Сыщи мне звезду». Как только, заполняя глухую тишину студии стремительными переборами струн, полилась музыка, Стюарт испытал хоть какое-то подобие облегчения. Он любил играть. С самой средней школы музыка была для него убежищем, сперва от суматошной жизни в трущобах Челси с разведенной матерью и двумя младшими братьями. Осталась она им и потом, когда он добыл себе определенную славу и у него стало достаточно денег, чтобы купить, чего душе угодно. Он действительно обретал покой и отдохновение, возможность уйти от забот, только когда играл.

Отвернувшись от микрофона, Стюарт прокашлялся и начал петь, отдаваясь на волю мелодии и слов. Его внезапные необъяснимые страхи перед фотографиями в коридоре как будто таяли, и вскоре он и сам уже растаял в песне. Истекающие из гитары ноты омывали его потоками теплой умиротворяющей воды, а голос, которому он никогда особо-то и не доверял, в этой комнате звучал бесконечно богаче и мягче. Каждую высокую ноту он брал с точностью и уверенностью, каких никогда не ощущал в себе раньше. К тому времени, когда он дошел до последнего куплета, на глазах у него и впрямь выступили слезы.

И словно впервые Стюарт по-настоящему услышал и почувствовал выворачивающее душу томление и одиночество в сердце своей песни. Теперь он услышал ее как отчаянную мольбу о хотя бы маленькой толике мира и тишины в этой его сумасшедшей жизни рок-звезды.

А единственной проблемой — Стюарт нутром это знал — было то, что он еще не на самом верху.

Он еще туда не взобрался.

Во всяком случае, как он это себе представлял.

Нет, он все еще чувствовал себя каким-то рок-н-ролльным фэном, пустышкой, на которого все еще производят впечатление фотографии мертвых рок-звезд — настоящих легенд рок-н-ролла. Ну и что ж, что альбом его группы вышел на первое место? «Броукенфейс» держался на самом верху лишь неделю! Дерьмо, это же не считается! Полно команд такое смогли и исчезли без следа, и никто о них ничего больше не слышал. Блики в сковородке, однохитовые гении. А теперь на Стюарта и его ребят давят, чтобы они записали альбом, который вернул бы группу наверх и там бы и удержался. А если им это не удастся, то за каких-то пару месяцев и они превратятся в запись в чьей-нибудь колонке «Где вы теперь?».

Взяв последний аккорд, Стюарт выдержал его, давая ему медленно раствориться в воздухе, а голос его упал до подрагивающего, с придыханием шепота. На несколько секунд в студии повисла полная тишина. Медленно и потрясенно переводя дух, Стюарт услышал «хлоп-хлоп» аплодисментов Эла из застекленной будки.

— Фантастика! Фан-мать-твою-тастика! — кричал Эл, и голос его казался в наушниках слишком уж близким и громким.

Глянув на человечка в звуковой кабине, Стюарт увидел, или подумал, что увидел, искру красного света, мелькнувшую в его глазах. Стюарт даже охнул от удивления, но его здравый смысл немедленно подсказал, что это, наверное, просто отражение одной из лампочек на пульте. Чем бы это ни было, эта искра тут же разбередила вымороченные мысли, которые вернулись с новой силой. А с ними пришел и еще более пугающий вопрос: да что это, черт побери, за человек?

Одна за другой волны озноба прокатывались по спине Стюарта, чтобы разбиться об основание шеи, будто пригоршня ледяной воды.

— Говорю тебе, приятель, — хрипел от возбуждения голос Эла в наушниках, — это было невероятно! Ну просто фантастика!

Стюарт начал был вставать, но Эл махнул ему посидеть еще.

— Оставайся на месте, — крикнул он. — Я сейчас дам тебе послушать плэй-бэк. А заодно повожусь с микшем.

Спев «Сыщи мне звезду», Стюарт чувствовал себя опустошенным. Сдвинув гитару набок и закрыв глаза, он ссутулился, опираясь о спинку стула. Через несколько секунд — в которые он делал все что мог, чтобы не думать о фотографиях в коридоре — пространство вокруг заполнили звуки его гитары и голоса. И, слушая только что сыгранную им песню, он снова, быть может, гораздо глубже, чем раньше, испытал смутное чувство одиночества и обиды. Снова она увела его за собой, напомнив о том, сколько он работал, чтобы пробиться туда, где он сейчас есть, и как яростно, до боли он все еще стремится взойти на самую вершину.

Может, это было лишь самовнушение, но Стюарту подумалось, что даже в плэй-бэке его игра и пение обрели вибрирующее и полное жизни богатство оттенков, какого он никогда не слышал в них раньше. Невольно ему вспомнились слова Эла о том, что в этой студии возможно добиться звука совершенно неповторимого.

И пока он сидел с закрытыми глазами, слегка кивая в такт аккордам, его дернуло внезапной вспышкой. Глаза у него открылись и, глядя сквозь трепещущие молнии, просверкивающие перед ним, он увидел, как Эл опускает фотоаппарат.

— Эй, — Эл улыбнулся с какой-то глуповатой застенчивостью, — я должен был хотя бы раз тебя сфотографировать, понимаешь. Ради процветания студии. Никогда не знаешь, когда музыкант окажется на вершине.

Поморгав, чтобы согнать из глаз зеленые круги от вспышки, Стюарт заметил, что усмешка Эла расплылась в жесткую, почти пугающую улыбку, похожую скорее на болезненную гримасу. Когда он встал, оттолкнув стул ногами, синие и белые точки еще безумно сумасшедше метались у него перед глазами. В голове его вновь бился и кричал вопрос: Да кто такой, черт побери, этот человек?

— Ну, так что скажешь? Как тебе звук? — возбужденно спросил Эл.

— Э-э-э-э… невероятно.

Голос Стюарта подрагивал от напряжения. Направляясь к двери, он чувствовал, как по всему его телу растекается тончайшая, мелкая дрожь. Эл не отходил от него ни на шаг. Бросив косой взгляд на человечка, Стюарт вовсе не удивился бы, увидь он в его глазах то же ярко-красное свечение, но обращенные на него глаза Эла были ясными и смотрели не мигая.

— Звучало… ну просто фантастично, — вполголоса сказал Стюарт, к ужасу своему сознавая, какое потрясение звучит, наверное, в его голосе. Толкнув плечом дверь, он вышел в коридор, и тут же его взгляд уперся на череду глянцевых фотографий.

— А, черт, — говорил тем временем Эл, — это ведь еще даже не хорошо смикшированная запись. Да ладно, у меня есть звукооператор, парень по имени Дэн Перец, который так это сварит, что в десять раз лучше будет звучать.

Лишившись дара речи, Стюарт только рассеянно кивнул. Он подозревал, что Элу хочется, чтобы он еще похвалил качество звука, но все, о чем он мог думать, были люди на этих фотографиях. И все они были мертвы. Умом он понимал, что их смерти ну никак — никоим образом — не могут быть связаны с тем, что все они записывались на «Чистом звуке», но и выбросить из головы эту мысль он тоже не мог. Каждый из них, от Бадди Холли до Стиви Рэй Воэна записывался здесь, и все до единого вскоре после записи умерли.

Стюарт открыл было рот, отчаянно пытаясь сказать что - нибудь о своих подозрениях. Но вместо этого он молча толкнул дверь и вышел на улицу. Полуденное солнце ослепило его, на мгновение перед глазами все поплыло. Глупость какая-то, думал он. Но внезапно сам испугался, что, согласись он записываться в студии Эла, он тоже умрет не состарившись.

Но ведь это и есть рок-н-ролльное наследство? Возьми от жизни все, заработай кучу денег, трахни кучу баб и умри молодым!

Мысль приятно щекотала нервы, и Стюарт сказал себе, что ладно, предположим, он умрет, так ведь не сразу же. Он еще и близко не подошел к тому, чтобы стать легендой.

А если и подошел. Так что с того?

Силой, гнавшей Стюарта всю его музыкальную жизнь, было желание добиться всего. Подняться на самый верх!

Если запись на студии «Чистый звук» может каким-то образом это гарантировать, то, быть может, — господи, да! Он пойдет на риск. Он заплатит Элу Сильверстайну вдвое, да ладно, втрое против того, что он запросит за время в студии!

— Итак, — сказал Эл, лицо его по-прежнему расплывалось в той же улыбке, от которой на солнце заблестели зубы. — Как по твоему, подумаете вы с ребятами, не приехать ли вам сюда? Попробовать, что мы тут сможем сварить?

Подавшись вперед так, что снова оказался неприятно близко, Эл словно скалился на него. И опять на какое-то мгновение Стюарту показалось, что в глубине темных глазок владельца студии загорелся красный огонек. Здесь, на ярком солнце, после приглушенного освещения студии, лицо Эла казалось неестественно белым. Он походил на человека, который редко — если вообще когда — выходит на свет божий. Стюарт попытался не увидеть никакой угрозы в словах Эла или в тоне его голоса, но само это предложение заставило его внутренне поежиться в ярких солнечных лучах. На вопрос Эла он не ответил.

— Где ты припарковался? — заслоняя ладонью глаза от солнца, Эл оглядывал небольшую стоянку возле здания студии.

— Вон там, — ответил Стюарт, кивая в сторону красной «корветты», припаркованной в тени на противоположной стороне улицы.

— Ну, давай-ка провожу тебя до машины. — Эл подступил еще ближе к Стюарту. — Тебе, возможно, стоит не раз обо всем подумать. Я не делаю подобных предложений кому угодно с улицы, знаешь ли.

Стюарт про себя ощетинился. Ему хотелось напомнить Элу, что последний альбом его группы, где он написал текст и музыку к большей части песен, занял первое место в рейтингах. Ну да, конечно, он продержался там только неделю, но никто теперь, черт побери, не может его считать кем-угодно с улицы! Только не после стольких лет, какие он посвятил своей карьере. Но Стюарт чувствовал, что Эл Сильверстайн не из тех, на кого могут произвести впечатление все достижения Стюарта. Нет уж, куда ему произвести впечатление на человека, который действительно сидел в кабинке звукозаписи, когда писались Джими Хендрикс и Джим Моррисон.

Пока они бок о бок пересекали улицу, Стюарт не произнес ни слова. Выудив из кармана штанов ключи, он открыл дверь. Глядя мимо Эла на кирпичное зданьице, Стюарт взвешивал варианты. Стоит ли ему тут записываться… и стоит ли ему записываться с командой или без них. Наконец он все же поднял правую руку и крепко пожал руку Элу. Его еще поразило липкое холодное рукопожатие владельца студии, но, загнав эту мысль подальше, он сказал:

— Да, сэр, мистер Сильверстайн. Я бы сказал, сделка состоялась.

Отпуская руку Эла, Стюарт раздвинул губы в улыбке, но поджилки у него тряслись на неестественно высокой частоте. В горле встал плотный ком, который отказывался уходить, сколько бы ни сглатывал Стюарт.

— Знаете, возможно, нам понадобится пара дней, может, даже пара недель, чтобы обговорить детали, — продолжал он, голос его звучал непривычно сдавленно. — Но скажу вам…

Глянув снова на здание студии, он присвистнул сквозь зубы и покачал головой, пытаясь вспомнить, как звучали там его гитара и голос каких-то несколько минут назад. Но воспоминание уже таяло, и все, что ему осталось, это жажда услышать его вновь. Если Эл сможет весь альбом сделать на таком звуке, судьба альбома, так его за ногу, обеспечена.

— То, как звучал плэй-бэк. — Он мечтательно покачал головой. — Да господи, у вас там, наверное, магия какая-то.

— Ну да, и это, конечно, есть. — Эл все еще во весь рот улыбался. — Верно подмечено. А теперь ты один из очень немногих избранных, кто будет записываться на студии «Чистый звук».

Стюарт на какое-то мгновение застыл, а потом, облизнув губы, все же сказал:

— Э-э-э… Вы говорили, что множество знаменитостей у вас записывались.

— Ах это, совершенно верно. — Эл серьезно кивнул. — И впрямь множество записывались. Но… как ты сам мог заметить по фотографиям в коридоре, если бы я дал тебе список имен всех, кто у меня писался, ты ни одного не смог бы спросить, как им это звучало.

— Почему? — с трудом прочистив внезапно перехватившее горло, сдавленно спросил Стюарт.

— Почему? — эхом откликнулся Эл. — Ну, потому, что все до единого мертвы, вот почему. Хендрикс, Леннон. Брайан Джонс, Джим Моррисон… все. Мертвы. Просто трагедия, что столько рок-звезд умирают, только-только поднявшись к зениту славы.

— Но нет ли… — начал было Стюарт, потом, покачав головой, прикусил нижнюю губу. На мгновение прикрыв глаза, он вновь увидел внутренним взором череду черно-белых фотографий на стене. — Не может ли тут быть какой-то взаимосвязи? Вроде… я хочу сказать, все эти ребята… Не умерли же они только потому, что они… что они здесь писались. Как такое возможно?

И вновь Эл только пожал плечами.

— Не знаю. — Голос его превратился в низкое скрежещущее ворчание. — Может, никакой связи и нет… но опять же, может, она и есть. Думаю, все упирается в то, насколько ты этого хочешь, и в то, насколько ты готов рискнуть.

Эл все это время улыбался, но теперь его улыбка стала еще шире, открыв верхний и нижний ряд белых плоских зубов, от чего вид у него стал такой, как будто он вот-вот что-то откусит. По лицу его скользили тени листьев над головой, и потому кожа словно шла рябью. Чувствуя слабость в коленях, Стюарт открыл дверцу машины и уселся за руль.

— Но будь покоен, Стюи-малыш. — Эл наклонился вперед, опираясь одной рукой на открытую дверцу, а другой на крышу машины. — Если по какой-то случайности ты и встретишь безвременную смерть… ну, как все остальные знаменитые рок-звезды, ты уже один трек здесь записал. И я не премину повесить твою фотку прямо на стену моей студии.

Выпрямившись, Стюарт судорожно втянул в себя воздух.

— Да, сэр, мистер Бонни. Тебе и впрямь выпало записать песню на студии «Чистый звук». По крайней мере ты станешь знаменит этим!

На этом Эл захлопнул дверцу машины и размашисто махнул Стюарту прежде, чем перейти через улицу к зданию студии. Даже когда он был посреди мостовой, в льющихся на него ярких лучах солнечного света, его тело казалось каким-то нематериальным, будто тень, проходящая по раскаленному асфальту. Тряхнув головой, Стюарт вставил ключ в замок зажигания и запустил мотор.

— Да, черт побери! — прошептал он, бросив взгляд на свое отражение в зеркальце, которое как раз поправлял.

Он вдавил сцепление, потом газ, но вместо того чтобы выехать со стоянки, нажал на педаль тормоза и снова перевел машину на заднюю передачу. В мозгу у него кружились безумные мысли, и большинство их них вращались вокруг основного вопроса Эла.

Насколько он этого хочет и насколько он готов рискнуть?

Сомнений не было, Эл может добиться невероятного звука. Записываться здесь означает, что группе никак не промазать со своим следующим альбомом. Ему бы надо быть счастливым — нет на седьмом небе, — что Эл согласился позволить команде здесь писаться.

Но почти целую минуту Стюарт сидел на месте, нервно постукивая пальцами по рулевому колесу и размышляя о том, на что он только что согласился. Самый громкий его внутренний голос твердил, что думать, что он умрет просто потому, что записывался в студии Эла, чистой воды безумие. Ну никоим образом смерти всех этих музыкантов не могут быть связаны с «Чистым звуком». А другой голос, в самом дальнем закоулке сознания, гораздо более слабый, но все же требующий к себе внимания, шептал, что, возможно, уже слишком поздно. Он уже согласился вернуться на студию «Чистый звук». И если он не оставит этих планов, это вполне может означать, что вскоре после этого он умрет.

От этих мыслей горло Стюарту сдавило холодной, на грани паники, тоской. Наконец он принял решение. Выключив мотор, он открыл дверцу машины и шагнул на улицу.

Вся эта история — чистой воды безумие, сказал он самому себе. Но теперь он не так уж уверен, что готов схватиться за этот шанс. И хотя остается еще немало проблем, дела группы не так уж и плохи. У них сейчас удачный эфир, и хотя их новый альбом, возможно, и не будет готов к Рождеству, все складывается вполне нормально. Так к чему рисковать, послать это ко всем чертям?

Приняв решение, Стюарт подбросил ключи от машины в воздух, поймал их, потом, направляясь через улицу, сунул назад в карман штанов. Он бы настолько погружен в собственные мысли, что так и не заметил машину, движущуюся прямо на него.