Украденная любовь
Рексанна Бекнел


Суровый капитан пиратов Киприан Дэйр жаждет мести. Он похищает сына своего заклятого врага, но неожиданно сталкивается с яростной защитницей мальчика — юной, прелестной Элизой. Ему кажется, что это препятствие легко устранимо — достаточно соблазнить неопытную девушку, но все с самого начала идет совсем не так, как он задумал.


Рексанна Бекнел

Украденная любовь


1


Лондон, 1844 год

Парадная столовая Даймонд-Холла, лондонского дома ее родителей, никогда особенно не привлекала Элизу. Столовая была слишком большая, обставленная вычурной мебелью, а в этот вечер к тому же ее переполняли гости, и девушка чувствовала себя неуютно, хотя все вокруг поздравляли ее и желали ей счастья.

Она взглянула на отца поверх многоярусных приборов из серебра, хрусталя и китайского фарфора, сверкающих на полированном столе красного дерева. Перехватив ее взгляд, отец едва заметно подтолкнул Майкла, и тот немедленно поднялся. Взоры всех присутствующих сразу же обратились на него. А как же иначе? Где бы ни появлялся Майкл Джеффри Джонстон, единственный наследник графа Марли, виконта Крегмора, он неизменно становился сосредоточием всеобщего внимания. Конечно, этому немало способствовали широкие, уверенно развернутые плечи, золотистые волосы и профиль, напоминающий профили на бесчисленных гипсовых статуэтках, служивших Элизе эталонами на уроках живописи. Но дело было не в этом. Личность Майкла была притягательна. Когда он говорил, его слушали затаив дыхание. Отец Элизы постоянно цитировал его. Ее младший брат Перри из кожи вон лез, чтобы научиться укладывать волосы и повязывать галстук, как Майкл, а Леклер, ее старший брат, тщательно копировал его походку и манеру говорить.

Девушка обреченно вздохнула. В любое другое время она ускользнула бы в свою комнату, сославшись на головную боль. Но не сегодня. Сегодня это невозможно: празднуют ее день рождения. Все собрались ради нее, и она должна выглядеть веселой и счастливой.

— Я предлагаю выпить за здоровье мисс Элизы Викторины Фороугуд…

— Будущей леди Крегмор, — вставил Леклер.

— Которой придется теперь командовать своим мужем, а не мной! — смеясь, выкрикнул Перри.

Майкл подмигнул ему, улыбка тронула его красиво очерченные губы. Смутить этого денди было нелегко: переждав, пока стихнут смешки и шутки гостей, он продолжил низким, волнующим голосом:

— За здоровье моей драгоценной Элизы. Желаю ей всего наилучшего в день ее девятнадцатилетия! — Он пригубил вино, мерцавшее золотыми искрами в бокале, затем посмотрел на нее. — В следующем году я постараюсь устроить такой же великолепный праздник в честь вашего двадцатилетия, но уже в нашем собственном доме. — Он обвел притихших гостей взглядом своих ясных голубых глаз. — Приглашаю всех присутствующих!

Элиза почувствовала себя хуже. При упоминании о грядущем бракосочетании с одним из самых завидных женихов Британского королевства у нее словно молоточки застучали в висках. Поднявшийся затем шум — новые и новые тосты, звучавшие все громче и жизнерадостнее по мере того, как вышколенные слуги подливали в бокалы «Вдову Клико», — привел ее в состояние, близкое к обмороку. Молоточки в висках превратились в удары тяжелого молота, горло свело внезапной судорогой. Хотя в последнее время Элиза чувствовала себя хорошо, сейчас она начала опасаться нового приступа. В немом отчаянии она бросила умоляющий взгляд на мать.

От Констанции Фороугуд, сидевшей на другом конце огромного стола, не укрылось выражение лица дочери. Сохраняя на губах любезную улыбку, она незаметно подала знак дворецкому и, когда тот ударил в гонг, грациозно поднялась.

— Полагаю, дамам пора удалиться. Не так ли, мистер Фороугуд?

Джеральд Фороугуд поспешно допил шампанское и тоже встал, промокнув губы вышитой льняной салфеткой.

— Конечно, дорогая. Джентльмены, позвольте предложить вам превосходные сигары из Вест-Индии.

Элиза, сердившаяся на Перри за его выходку, ощутила горячую благодарность, когда именно он помог ей подняться из-за стола. Если бы великолепный Майкл взял ее за руку, для нее его оказалось бы уже чересчур и она, того и гляди, начала бы задыхаться на глазах у всех.

Но почему родители так настаивают на этом браке? Конечно, она и Майкл неплохо смотрятся вместе, они равны и по положению в обществе, и по состоянию. Но он так невероятно, так неправдоподобно красив… Слишком красив! И хотя она достаточно привлекательна — по крайней мере, так утверждали ее немногочисленные поклонники, — до Майкла ей далеко. Кроме того, он остроумен, находчив, везде чувствует себя как рыба в воде. В любой ситуации — на охоте, за игорным столом, управляя семейными поместьями, выступая в палате лордов — Майкл всегда бывает хозяином положения. И ее родители, и братья, и вообще все ее родственники постоянно с восхищением говорят об этом!

Она же всегда была застенчива и пуглива, как мышка, и больше всего на свете любила сидеть с книжкой или за вышиванием. Она никогда не блистала в свете, не умела вести занимательную беседу — не то что ее кузина Джессика Хэбертон. Почему Майкл выбрал ее, а не Джессику, так и осталось за пределами ее понимания.

О, конечно, поначалу ей льстил его интерес. Весь сезон он появлялся на каждом балу, на каждом приеме, где она бывала, и танцевал с ней так часто, как только позволяли приличия. Он заезжал к ее родителям по меньшей мере раз в неделю и преподносил ей тщательно подобранные подарки: наперсток, украшенный эмалью, игольник в виде книжечки с галантной надписью и подушечку для булавок, расшитую крошечными ракушками. И вот когда его намерения стали окончательно ясны, она испугалась. Став женой Майкла, она должна будет вести хозяйство в его поместьях, принимать множество его друзей и знакомых и вообще играть в его жизни ту же роль, какую ее мать играет в жизни ее отца. Только в гораздо больших масштабах.

Элиза гордилась своим домом, любила украшать его, но для роли хозяйки, для активной светской жизни она не годилась. Вот ее мать — да: она привлекала к себе людей без малейших усилий, умела найти подход к каждому. Элизе так нипочем не суметь, да она и представления не имеет, как это делается. А кроме всего прочего, она больна. Больна с детства.

Почему, ну почему она должна выйти замуж за Майкла? Зачем ей вообще нужно выходить замуж? С каким удовольствием она осталась бы дома, хотя бы еще на несколько лет.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила мать, подхватывая Элизу под руку и увлекая ее к гостиной. — Дышать можешь?

— Мне бы побыть одной, хоть немножко, — прошептала Элиза дрожащим голосом.

Констанция без лишних слов отвела ее в спальню, которую специально для Элизы устроили на первом этаже огромного дома, так как постоянно взбираться по лестницам было ей не по силам. Такая нагрузка, говорили ей, может привести к приступу удушья. Но Элизе куда легче было бы подняться по какой угодно лестнице, чем стать женой Майкла.

— Клотильда, как ты думаешь, кислородная подушка понадобится? — спросила Констанция горничную, как только за ними закрылась дверь. — Может, все обойдется, если распустить ей корсаж и смочить уксусом запястья и затылок? Боже, быстрее! У нас всего несколько минут. — Мягкие карие глаза Констанции Фороугуд с тревогой взглянули на дочь. — Ну же, Элиза, разве можно так нервничать! Ведь мы просто празднуем твой день рождения.

— Да, мама, — покорно отозвалась Элиза, опуская голову на позолоченный подлокотник кушетки в греческом стиле и закрывая глаза. — Я постараюсь взять себя в руки, — добавила она слабеющим голосом.

Это возымело желаемый эффект. Мать взяла ее за руку и не выпускала несколько секунд, стараясь сосчитать пульс.

— Сейчас полегче? Дыши медленно, как тебя учил доктор Смэлли. Не волнуйся, дорогая, эта всего лишь день рождения, — повторила она, но уже не столь уверенно.

Элиза немедленно воспользовалась моментом:

— Я понимаю, что это только день рождения. Но Майкл… И эта свадьба… О, мама, прошу тебя, поговори с папой еще раз. — Элиза открыла глаза и с мольбой посмотрела на мать. — Пожалуйста, обещай, что постараешься его переубедить.

Констанция ответила не сразу. Некоторое время она молчала, сдвинув брови, потом повернулась к горничной.

— Клотильда, оставь нас! — коротко приказала она.

Когда горничная вышла, Констанция взяла руки дочери в свои.

— Милая, ты должна выйти замуж, ты же знаешь. Отец приложил столько усилий, чтобы найти тебе блестящую партию! Майкл — настоящий джентльмен, и его прекрасное образование и родословная великолепно украсят наше состояние.

— Да, Майкл — совершенство во всех отношениях, — с горечью произнесла Элиза.

— Я не понимаю тебя, дочка. Ты говоришь так, словно это какой-то порок!

Элиза выпрямилась на кушетке и, спустив ноги на пол, принялась задумчиво водить кончиком туфли по узорам старинного обюссонского ковра.

— Он так блестящ, мама, а я… Я рядом с ним выгляжу так жалко!

— Что ты говоришь, Элиза! Ты очаровательна! Любой мужчина почел бы за счастье взять тебя в жены! — убежденно сказала мать, нежно глядя на Элизу.

Девушка натянуто улыбнулась:

— Я знаю, про нас говорят — «красивая пара». Я это слышу постоянно с тех самых пор, как вы с папой объявили о нашей помолвке. Но дело ведь не в этом, мама. Все гораздо сложнее. Он… — Она запнулась, мучительно подыскивая слова. — Майкл слишком… Для меня он чересчур хорош!

— Вздор!.. — повторила леди Констанция уже с меньшей убежденностью.

Обе они знали, что Элиза не так уж не права. Она действительно была одной из богатейших невест Англии, но болезнь с ранних лет наложила свой отпечаток на ее характер. В отличие от Майкла Джонстона, слывшего всеобщим любимцем и душой любой компании, Элиза была необщительной и замкнутой и предпочитала уединение всем светским развлечениям. Если, образно говоря, Майкл сиял, словно маяк на мысе Лантерн, то она тихо мерцала, подобно желтой сальной свечке.

— Майкл не выказывает никаких сомнений и колебаний, — с укором заметила Констанция. — И ты не должна.

— Это потому, что он меня переживет, — заявила Элиза. Она по-детски хваталась за любую соломинку, без зазрения совести пытаясь напугать мать. Но что еще ей было делать? И потом, при ее болезни такой исход был вполне возможен.

— Что за ужасные вещи ты говоришь! — возмутилась мать.

— Но ведь это правда! Я ни за что не перенесу родов — даже если перенесу исполнение своих супружеских обязанностей.

«Если, конечно, он вдруг от меня этого потребует», — пронеслось у нее в голове. Майкл никогда еще не был даже близок к тому, чтобы хотя бы изобразить желание поцеловать ее. Лишь на приеме по случаю их помолвки он небрежно коснулся губами ее щеки — на глазах у гостей он и не мог поступить иначе. Но это было так не похоже на те страстные лобзания, о которых она читала в книгах леди Морган или в потрепанном томике Боккаччо, украдкой позаимствованных ею у Леклера.

— Элиза Викторина! — повысила голос леди Констанция — Я не желаю больше слышать ничего подобного! Замужество пойдет тебе только на пользу. Ты сменишь обстановку, совершишь путешествие на континент… Дорогая, это укрепит твое здоровье, и, поверь мне, когда ты вернешься, мы тебя просто не узнаем.

Но Констанция Фороугуд вовсе не была так уверена, как хотела показать. Вряд ли Элиза когда-нибудь достаточно окрепнет. Правда, приступов астмы с ней не случалось уже довольно давно, но только потому, что об Элизе постоянно заботились. Доктор Смэлли внимательно следил за ее состоянием, и все члены семьи строго выполняли его инструкции. Не ездить верхом. Не выходить из дома, разве что в жаркие или, наоборот, морозные дни. Всегда быть в тепле и стараться поменьше разговаривать, чтобы не перенапрягать легкие. Одного воспоминания о посиневшем лице дочери, об этом ужасном свистящем звуке, с каким она ловила губами воздух — и не могла вдохнуть, было достаточно, чтобы привести Констанцию в трепет.

Леклера и Перри бог наградил отменным здоровьем. Только ее дорогой девочке не повезло. Вся семья оберегала Элизу как могла. Стоило ей позвонить в специальный колокольчик, как кто-то непременно спешил к ней. Впрочем, Элиза никогда этим не злоупотребляла, так как с ранних лет предпочитала общество книг. Впоследствии она выучилась рисовать и теперь проводила все свое время в библиотеке или в студии у мольберта. Лишь изредка, если позволяла погода, она выходила на террасу и просиживала там час или полтора.

Она была красива особой, неброской красотой — белокожая, с выразительными серыми глазами и темными локонами, отливающими шелковистым блеском. Маленькая фигурка Элизы пленяла взор приятными округлостями. Но, несмотря на всю ее женственную прелесть и обаяние, была в ней некая пугающая хрупкость: казалось, одно неосторожное движение — и она может разбиться вдребезги, словно изящная фарфоровая статуэтка.

К состоянию Элизы все в семье относились деликатно и с пониманием. Ее вовлекали в общую жизнь, насколько это было возможно, и не пытались удержать, когда Элиза выказывала желание уединиться. Не было ничего удивительного, что помолвка так сильно на нее подействовала, и, помогая дочери подняться и провожая ее обратно к гостям, Констанция спрашивала себя, не поговорить ли ей с мужем еще раз.

Вернувшись в столовую, Элиза устроилась в одном из чиппендейловских кресел, стоявших возле громадного, ярко пылающего камина: в этом доме она всегда немножко зябла. Рядом она попросила сесть сестру матери — Джудит, чтобы это место ненароком не занял Майкл. Когда мужчины снова присоединились к дамам, Перри подкатил к ним кресло с маленьким Обри — сыном Джудит, и на какое-то время Элиза совершенно забыла о своем женихе. Ее десятилетний кузен ездил в кресле на колесиках с того летнего дня, когда он упал с лошади и сломал ногу. Кость срасталась плохо, и Обри до сих пор не мог ходить. Кресло было сделано для него по заказу его отца, сэра Ллойда Хэбертона, но находиться в нем мальчику Не доставляло никакого удовольствия.

— Здравствуй, Обри! Я, кажется, еще не поблагодарила тебя за то, что ты пришел ко мне на день рождения, и за то…

— Когда мы пойдем домой? — обратился Обри к матери, бесцеремонно прервав Элизу. — Все на меня пялятся. Я хочу домой!

— Ш-ш-ш! — всполошилась Джудит и нервно огляделась по сторонам. — Ты не должен так говорить, дорогой.

— Но у меня болит нога, — настаивал мальчик, его болезненно бледное лицо сморщилось, словно он собирался заплакать. — Ты же знаешь, она всегда болит сильнее, когда я мерзну.

— Давай-ка я подвину тебя ближе к огню, — предложила Элиза, вставая.

— Что ты, Элиза! Ты же знаешь, что тебе нельзя напрягаться! — Джудит знаком подозвала слугу.

В следующую минуту к ним подошел отец Элизы, ведя за собой Майкла.

— Вот ты где, дочка! А мы с Майклом…

— О, Майкл! Вы-то мне и нужны, — перебила Элиза, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать — что угодно, лишь бы отослать его подальше отсюда. Он всегда был так любезен с ней, он не сможет ей отказать. — Обри у нас сегодня не в духе. Я подумала — может быть, Тэтти развлечет его, — сочиняла она с вдохновением отчаяния. — Вы не могли бы ее поискать?

— Но, Элиза… — начал отец.

— Нет, нет! Я с радостью поищу Тэтти для Элизы. И для Обри. — Майкл отвесил короткий, но галантный поклон, награждая Элизу ослепительной улыбкой. — Где она может быть, как вы думаете?

Элиза сделала вид, что размышляет; На самом деле она старалась справиться с паникой, охватывавшей ее всякий раз, когда Майкл пробовал на ней свои чары.

— Скорее всего в маленькой гостиной, — сказала она наконец. «Откровенная ложь, но продиктованная всего лишь чувством самосохранения», — успокаивала она себя, когда Майкл отправился выполнять поручение. На самом деле старая кошка Элизы наверняка спала на кухне, в узкой щели между ящиком для угля и плитой, и найти ее там, если не знаешь, где искать, было практически невозможно.

Обри продолжал сидеть мрачнее тучи, и Элиза решила как-то развлечь его.

— Тебе понравится моя кошка, — сказала она, лучезарно улыбаясь.

— Ненавижу кошек, — отрезал Обри.

— Я тоже, — проворчал Джеральд Фороугуд, наградив дочь гневным взглядом. — Особенно когда их используют как предлог…

— А какие животные тебе нравятся? — спросила Элиза, игнорируя замечание отца.

— Он всегда любил собак. И лошадей, — ответила за сына Джудит.

— Кошки бывают очень забавны, — упрямо продолжала Элиза, пытаясь во что бы то ни стало разговорить мальчика. — Особенно котята — они такие смешные. Все время кувыркаются, играют, проказничают.

— Мы предлагали ему завести болонку. — Джудит протянула руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую на лоб Обри, но тот резко отвернулся, и мать, помедлив, снова опустила руку на колени.

Своего маленького кузена Элиза не видела почти четыре месяца — с тех самых пор, как с ним случилось несчастье, хотя Констанция Фороугуд регулярно сообщала ей, как у него идут дела. И вот теперь, глядя на этого угрюмого; несчастного, прикованного к инвалидному креслу ребенка, вынужденного к тому же находиться в обществе, где он чувствовал себя чужим, она подумала, что прекрасно его понимает. Ее собственная болезнь не так бросалась в глаза; по крайней мере, Элиза могла в любой момент встать и пойти куда ей вздумается, хотя она и ощущала свою оторванность от обычных людей, от нормальной повседневной жизни ничуть не меньше, чем он. Как жаль, подумала Элиза, что нет на земле такого места, где больные и калеки могли бы собираться вместе, где болезнь или увечье не казались бы чем-то необычным и не превращали их в парий.

И тут ей в голову пришла совершенно фантастическая идея. Элиза так и не могла потом сказать, откуда она взялась. Возможно, она вспомнила статью в «Таймс» (отец приносил ей эту газету каждый вечер), а может быть, прочитанные ею прошлой весной путевые записки одной эксцентричной герцогини из Корнуолла или же книгу о перелетных птицах Атлантического побережья. Как бы там ни было, Элиза вдруг нашла решение своей проблемы. Мадейра. Остров Мадейра, пристанище мириад перелетных птиц и рай для путешественников, бегущих от сырой и холодной английской зимы. Англичане, страдающие разными болезнями, образовали на южном побережье острова целую зимнюю колонию, и, если они с Обри туда поедут, там они будут среди себе подобных, а главное — она хоть на какое-то время отодвинет нависшую над ней угрозу неизбежной свадьбы.

Элиза слегка подалась вперед, и ее серые глаза увлеченно зажглись.

— У меня замечательная идея… — начала она.


Еще долго после того, как гости разъехались, Обри с родителями и Майкл оставались в Даймонд-Холле. Джудит с самого начала устранилась от участия в споре. Она сидела на скамеечке у камина и только слушала. Элиза видела, что тетка на ее стороне. Майкл стоял, облокотившись на каминную доску, и, забыв о бокале с вином, смотрел на Элизу. Ее мать тоже молчала; говорили только дядя Ллойд и отец, и оба были против ее плана.

— Если Обри вреден холод, мы можем отправить его на один из островов Силли — скажем, на Сант-Мэрис, — заявил сэр Ллойд и так резко выдвинул вперед подбородок, что его густые бакенбарды встопорщились, словно крылья готовой взлететь птицы.

— Мадейра так далеко… слишком далеко, — поддакнул отец Элизы.

«Недостаточно далеко», — чуть не выпалила Элиза, но вовремя прикусила язык.

— Но ведь вы же плавали в Португалию с Леклером, — произнесла она кротко. — И даже не один раз.

— Верно, но Мадейра, хоть и принадлежит Португалии, находится за сотни миль от нее. И потом, мы ездили по делам.

— Разве дела важнее, чем здоровье Обри? Или мое?

Щеки у Элизы горели. Она даже не старалась скрыть свое волнение.

— Она права, Джеральд, — неожиданно сказала Констанция, и все повернулись к ней. — Меня ужасает одна мысль о том, как они пустятся в такое трудное путешествие, но я думаю, что провести зиму на Мадейре будет полезно и Элизе, и Обри. Зять госпожи Фрэнклин ездил туда поправить здоровье после несчастного случая на охоте, и она говорила мне, что с ним там произошло настоящее чудо.

Джеральд Фороугуд насупился.

— А как же свадьба? — спросил он, сердито глядя из-под сдвинутых бровей.

— Я считаю, они должны ехать.

Это сказал Майкл, и все посмотрели на него. Вздохнув, молодой человек выпрямился и поставил свой бокал на каминную полку. Его ясные глаза были по-прежнему устремлены на Элизу.

— Думаю, в этом есть смысл. Да и что может быть благороднее, чем желание облегчить жизнь больному ребенку? Элиза лучше, чем кто бы то ни было, поймет и поможет Обри.

Майкл был звездой лондонского высшего света, и перед его обаянием не мог устоять даже сэр Ллойд. Улыбка Майкла обезоружила бы любого, а убедительный тон и искусно подобранные слова окончательно решили дело. Да и кто нашел бы в себе силы отказать больному ребенку, для которого, быть может, это был последний шанс исцелиться?

Оба отца наконец дали свое согласие, и Элиза в немом изумлении воззрилась на Майкла. В чем дело? Неужели Майкл тоже хочет отодвинуть их свадьбу хотя бы на несколько месяцев, которые займет поездка? А может, он нашел способ взять свое слово назад так, чтобы это не было унизительно для нее? Или дает возможность ей взять назад свое слово? Такой джентльменский жест был вполне в его духе.

Однако выражение, с каким он смотрел на нее, опровергало все эти предположения. Майкл разглядывал ее лицо так, словно впервые по-настоящему увидел. И никогда еще его внимание не смущало Элизу до такой степени.

Ладно, по крайней мере, ее спору с отцом и сэром Ллойдом был положен конец.

— Завтра я поговорю с моим управляющим, — пообещал сэр Ллойд, принимая от слуги свое тяжелое пальто. — Думаю, один из моих кораблей без труда сможет доставить их туда.

— А нам нужно подыскать компаньонку, — добавил отец Элизы.

Девушка встала и медленно подошла к Обри, не проронившему ни слова за все время, пока шел спор.

— У нас с тобой будет настоящее приключение, — шепнула она и ласково накрыла его худенькую ладошку своей. — Мы поплывем на сказочный остров, прекрасный, теплый остров, где даже зимой — солнышко, а не холод и ненастье, как здесь.

— Я никуда не поеду в этом дурацком кресле, — огрызнулся мальчик.

— Обри! — возмутился сэр Ллойд. — Ты сделаешь так, как тебе скажут, и…

— Вряд ли кресло ему там понадобится, — снова пришел на помощь Майкл, искусно погасив новый спор. Затем, действуя в той же очаровательно-вкрадчивой манере, обезоружившей сэра Ллойда, он отвел Элизу в сторону. К величайшему ее смятению, он обнял девушку за плечи и, склонившись к самому ее лицу, произнес тихо, так чтобы слышала она одна: — И может быть, по возвращении моя невеста будет относиться к нашему браку иначе, чем теперь.

— Я… Это не… То есть… — Она пыталась сказать еще что-то, но он вдруг приник к ее губам легким, нежным поцелуем, отчего мысли Элизы окончательно смешались! Ей казалось, что он улыбается, и, когда Майкл выпрямился, Элиза спросила себя, а почувствовал ли он, как округлился от изумления ее рот.

— Я приду проводить вас, Элиза. И буду встречать, когда вы вернетесь, — пообещал Майкл, и Элиза, подняв на него глаза, увидела прямо над собой его красивое лицо. — Надеюсь, милая моя девочка, за время поездки ваши сомнения по поводу нашей будущей свадьбы развеются, и вы будете ждать ее с таким же нетерпением, как и я.


2


— У него три дочери и сын.

— Сколько лет сыну? Дочери меня не интересуют.

Тощий стряпчий, весь словно состоящий из одних костей, поспешно опустил веки, чтобы скрыть огонек любопытства, вспыхнувший в его тусклых глазах. Зачем этому человеку понадобилось знать, сколько лет единственному наследнику сэра Ллойда Хэбертона? Конечно, он не стал задавать этот вопрос вслух. Его длинный хрящеватый нос чуял неприятности за версту, а от мужчины, сидевшего напротив, ощутимо исходила угроза. Не шумная ярость распоясавшегося громилы, а угроза, молчаливая, глубоко скрытая и оттого гораздо более страшная. Жаль, жаль бедного сэра Ллойда Хэбертона.

— Девять… или десять, — нерешительно произнес стряпчий. — Да какая, в сущности, разница?

Он тотчас понял, что сморозил глупость. Человек напротив поднял голову от листка бумаги, на котором были перечислены деловые предприятия Хэбертона и некоторые адреса, и его ледяные, ничего не выражающие глаза встретились с глазами стряпчего. На одно жуткое мгновение бедняге показалось, будто сама смерть заглянула ему в лицо; он мгновенно покрылся холодным потом и заерзал на жесткой деревянной скамье.

— Ему десять лет. Да-да, десять! — заторопился стряпчий. — Так мне сказала их судомойка. И вот еще что — этой зимой отец собирается отправить его за границу.

Черная бровь мужчины вопросительно изогнулась, но холодный взгляд по-прежнему не отражал никаких чувств.

— С ним произошел несчастный случай, и теперь он едет лечиться на какой-то остров, — продолжал стряпчий.

— Как удачно! — задумчиво произнес его собеседник. Киприан Дэйр не верил в удачу, не питал напрасных иллюзий, ни о чем не просил ни бога, ни людей и не полагался на слепой случай. Человек сам кузнец своего счастья или несчастья — так он считал. Что бы ни происходило вокруг, нужно стараться извлечь пользу из любой ситуации и самому лепить свою судьбу. Всю жизнь Киприан ждал подходящего момента, чтобы свести счеты с Хэбертоном, и вот его терпение вознаграждено! Теперь он сумеет отомстить.

Он вынул из кармана конверт и небрежно бросил его на середину выщербленного трактирного стола.

— Здесь ваши деньги, как договаривались. И никому ни слова, иначе… — Киприан мог не продолжать. За его спиной шевельнулась огромная фигура Ксавье: гигант всего лишь переступил с ноги на ногу, но доски пола протяжно застонали под его пудовым весом, и лицо стряпчего из желтовато-серого сделалось белым как полотно. Он поспешно собрал свои бумаги, и его как ветром сдуло. Киприан подал знак обоим своим людям присоединиться к нему за столом. В тот же миг в дверях показалась служанка.

— Желаете чего-нибудь еще? — улыбаясь, спросила она.

Оливер, самый младший в этой компании, подмигнул ей.

— Конечно, желаем, еще как желаем. — Он ухмыльнулся. — Уверен, мы с тобой отлично поймем друг друга.

Служанка хихикнула и впорхнула в комнату. Это была коренастая брюнетка с пышной грудью, так и норовившей вырваться из плена туго зашнурованного корсажа. Она совершенно не походила на щупленькую белобрысую скотницу, от которой Киприан оторвал Оливера меньше часа назад — и это после того, как шалопай провел ночь с аппетитной вдовушкой вдвое старше его.

— Налей нам по кружке и убирайся! — рявкнул Киприан. Теперь, когда желанная месть была так близка, его людям придется на время позабыть о женщинах.

Служанка поспешила выполнить приказ. Разливая вино, она низко нагнулась над столом, без всякого стеснения выставив свои прелести на обозрение всех присутствующих. Оливер стремительно метнулся к ее пышным бедрам. Девица негромко взвизгнула и захихикала, умудрившись при этом не пролить ни капли вина. Выходя, она наградила Оливера долгим многообещающим взглядом.

— Эх, молодо — зелено, — покачал головой Ксавье. — И когда же ты поймешь, что главное в женщине — вовсе не то, за что ее можно ущипнуть?! — Он повернулся к Киприану. — Когда мы отплываем?

Киприан посмотрел на своего первого помощника и старого друга невидящим взглядом и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Скоро… очень скоро, — пробормотал он, затем решительно выпрямился и улыбнулся. При виде этой холодной улыбки все мысли о женщинах вылетели у обоих моряков из головы. Когда на лице Киприа-на Дайра Появлялось такое выражение, для всего остального мира это означало: берегись! Ксавье и Оливер не знали, кто такой этот сэр Ллойд Хэбертон, за которым Киприан так упорно охотился, но, кто бы он ни был, этот человек совершил очень большую ошибку, встав поперек дороги их капитану. Скоро он узнает, что с Киприаном Дэйром шутки плохи!


Хмурое небо низко нависало над головой, туман окутывал всех и вся, и капельки влаги оседали на одежде, словно алмазная пыль. Пока Хэбертоны и Фороугуды добирались до причала Сент-Кэтрин, в переполненном экипаже стоял запах мокрой шерсти, но в порту его тут же заглушила неистребимая вонь протухшей рыбы. Элизе оставалось только надеяться, что эта вонь не будет преследовать ее в течение всего путешествия.

Элиза никогда не бывала на море, даже на лодке никогда не каталась, не говоря уже о настоящем морском судне, но сколько раз она представляла себе это в мечтах! Когда-то она читала, что море пахнет солью и еще чем-то странным, необычным и что морской ветер ни капли не похож на тот, что дует на суше, и теперь ей не терпелось убедиться в этом на собственном опыте. Правда, пока шла подготовка к отъезду, ее часто мучили сомнения, да и план, неожиданно пришедший ей в голову, уже не казался Элизе столь блестящим. Но в то же время в ней росла жажда нового и неизведанного. Она хотела вдохнуть запах моря, поглядеть, как вздымаются и перекатываются волны, как они гоняются друг за другом, словно живые, увидеть, как встает луна, и, может быть, даже понять природу той магической власти, которую это далекое и таинственное светило имеет над приливами и отливами. Вот только бы погода не подвела! Если и Дальше будет так же холодно, как сегодня, то она может и не дожить до Мадейры.

— Знаешь, еще не поздно передумать, — шепнула Элизе мать, заметив, что у нее губы стали синими от холода. — Кузина Агнес вполне может…

— Нет, не может. И потом, я хочу ехать.

Между ними вклинился Перри. Обняв одной рукой мать, а другой сестру, он немедленно заныл:

— Мам, ну пожалуйста… Я тоже хочу поехать!

— Тебе нужно в школу, малыш, — мягко поддразнила его Элиза. Между нею и братьями случалось всякое, они нередко ссорились и дулись друг на друга, но сейчас она понимала, что будет ужасно скучать по ним обоим.

— Не такой уж я малыш, — гордо заявил долговязый Перри, выпрямляясь во весь рост и глядя на сестру сверху вниз. — К тому же, путешествуя, я наверняка узнал бы из географии и истории гораздо больше, чем за год обучения в школе…

Он с мольбой посмотрел на мать, но все его доводы пропали втуне. В конце концов Перри с видом полной покорности судьбе поцеловал Элизу в щеку и, напуская на себя суровый вид, добавил:

— Береги себя, бледнолицая!

Они с Перри часто играли в индейцев.

Элиза почувствовала, что сейчас расплачется. Прощание с родными оказалось гораздо тяжелее, чем она себе представляла.

— Смотри, не слишком расти без меня! — попыталась пошутить она.

Подошел Леклер и крепко обнял ее. Он всегда, с самого детства, заботился о младшей сестренке, и только теперь Элиза поняла, насколько она привыкла во всем полагаться на него. Как же она теперь будет одна?

Леклера сменил Майкл, и новая волна сомнений захлестнула девушку. Почему она так стремится убежать от него? Ведь ее жених — само совершенство, идеал мужчины, мечта любой женщины! Когда же Майкл улыбнулся ей чарующей улыбкой и коснулся ее лба своими божественными губами, Элиза снова спросила себя: может быть, ей все-таки стоит передумать и отказаться от этого безумного путешествия на Мадейру? Но за спиной Майкла раздалось покашливание Джеральда Фороугуда, и молодой человек немедленно отступил на шаг назад, успев лишь сказать:

— Счастливого вам плавания, Элиза. Я буду считать дни, пока вы не вернетесь ко мне.

«Пока вы не вернетесь ко мне…» — эти слова продолжали звучать в мозгу Элизы, пока она прощалась со всеми остальными. Отец так долго и горячо сжимал ее в объятиях, что девушка потом никак не могла отдышаться, Констанция Фороугуд со слезами на глазах обхватила лицо дочери ладонями.

— Когда ты вернешься, вопрос о свадьбе встанет снова, — тихо сказала она. — Ты это понимаешь?

— Да, мама, понимаю, — храбро ответила Элиза. — Тогда я буду к ней готова.

«Непременно буду», — пообещала она себе. В последние две недели Майкл был еще более мил и внимателен, чем обычно, если такое вообще возможно. Он приезжал в Даймонд-Холл обедать, сопровождал всю семью в театр, и, хотя Элизу, как всегда, смущало его присутствие, она тем не менее заметила в его поведении нечто новое. Раньше Майкл держал себя так, словно при всем его теплом к ней отношении она не особенно привлекала его как женщина, — точно Их будущий брак был просто деловым соглашением, что в общем-то соответствовало действительности. Теперь же его интерес к ней стал куда более личным. В нем зазвучали интимные нотки.

Как-то раз, когда Майкл помогал невесте выйти из кареты, Элиза по его глазам поняла, что он собирается поцеловать ее. Сдержись она хоть на одно мгновение — и это бы свершилось. Но Элиза растерялась, стушевалась, отвернулась — и момент был упущен. Потом, вспоминая его единственный поцелуй за все время ухаживания, Элиза весьма досадовала на себя за этот упущенный неповторимый миг. Разумеется, сегодня, в присутствии всей ее семьи, Майклу поневоле пришлось ограничиться официальным поцелуем в лоб, и это только усиливало впоследствии ее досаду.

Поверх плеча матери девушка взглянула туда, где стоял Майкл, наблюдавший за ней с легкой улыбкой на губах, и, несмотря на холод, горячая кровь прилила к ее щекам. Довольно скоро они поженятся, и тогда ее любопытство относительно поцелуев — и всего остального тоже — будет полностью удовлетворено. Наверное, даже хорошо, что она уезжает: разлука подогреет аппетит обоих, и предстоящая церемония станет желанной.

Прощание грозило затянуться до бесконечности, но тут капитан «Леди Хэбертон» — судна, на котором Элизе и Обри предстояло отправиться в путь, — попросил своего хозяина, сэра Ллойда, вмешаться.

— Прилив не будет ждать, сэр, — почтительно заметил он.

— Конечно, — нахмурился Ллойд Хэбертон. Он принял деятельное участие в подготовке поездки, распорядился, чтобы один из его кораблей по пути следования зашел на Мадейру, доставив Обри с кузиной к месту назначения, но, судя по его виду, по-прежнему не одобрял всю затею.

— Хватит, — проворчал сэр Ллойд. — Покончим, наконец, с этим. Кораблю пора отправляться.

Роберт, слуга Обри, внес мальчика на борт на руках. Тот выглядел испуганным. За ними последовала горничная Элизы Клотильда в сопровождении целой армии носильщиков. Какой-то матрос с удивленной ухмылкой вкатил по сходням кресло Обри. На борту уже распоряжалась кузина Агнес, проклиная на чем свет стоит дождливую погоду, нестерпимую вонь и слишком маленькое и тесное, по ее мнению, судно. Настала очередь Элизы, и, опираясь на руку Леклера и стараясь ничем не выдать охватившего ее смятения, она решительно ступила на узкие, раскачивающиеся при каждом шаге сходни. Мысленно она приказала себе не медлить, не спотыкаться и думать только о том, что пребывание на Мадейре благотворно скажется на состоянии Обри, а может быть, и на ее собственном. Элиза очень старалась видеть в их путешествии только светлые стороны, но, когда Леклер выпустил ее руку и вернулся на причал, уверенность в том, что это у нее получится, покинула Элизу и из глаз ее сами собой покатились крупные слезы.

Между тем сходни убрали, и полоса воды между причалом и бортом судна стала медленно увеличиваться, а Элиза все стояла у поручней, размахивая промокшим от слез платочком. Но тут на нее накинулась Агнес:

— Дитя мое, ты что, смерти своей хочешь?! Разве можно при твоей болезни стоять на палубе в такую сырость! Идем, идем отсюда скорее!

Элиза бросила последний взгляд на берег. Ее родители стояли на причале рука об руку, мать прикладывала к глазам платок. Леклер, Перри и Майкл подняли воротники и надвинули поглубже шляпы, пытаясь спастись от холода и дождя. Но все они улыбались ей, и Элиза постаралась проглотить застрявший в горле комок. Она не увидит их целых шесть месяцев. Шесть долгих месяцев. Кто знает, что может случиться за это время?

«Леди Хэбертон» отошла от причала Сент-Кэтрин и направилась вниз по Темзе в девять часов утра. Всего лишь полчаса спустя за ней проследовал «Хамелеон» Киприана Дэйра. Сам Киприан стоял на носу. Опираясь о поручень, он всем телом подался вперед, устремив нетерпеливый взгляд поверх украшавшей форштевень резной деревянной фигуры, потемневшей от бурь и непогод и изображавшей обнаженную женщину, вокруг тела которой обвилась огромная змея. Киприан Дэйр знал, что ждать осталось совсем недолго. Он даст «Леди Хэбертон» выйти в открытое море, но… пожалуй, не дальше Нормандских островов. А там — внезапное нападение, и драгоценный отпрыск сэра Ллойда наконец будет в его руках.

Дождь все усиливался и вскоре превратился в настоящий ливень. Тугие струи секли лицо, барабанили по палубе. Окружающий мир на глазах менял свои очертания, таял и вскоре совершенно скрылся за пеленой дождя. Ветер дул с севера, и «Хамелеон» шел с хорошей скоростью. Киприан откинул капюшон плаща, поднял лицо к небу. Его коротко подстриженные волосы мгновенно промокли до корней, ледяные пальцы дождя забрались за воротник, но Киприан не замечал ни холода, ни сырости.

Может быть, рассуждал он, хоть этот ливень немного остудит ужасающий жар ненависти, так долго сжигавший его изнутри. Двадцать восемь лет безрадостной жизни, тяжелой борьбы за существование, поисков, ожидания наконец-то были близки к завершению. Скоро он настигнет свою добычу. Он смог начать охоту только в тот день, когда умерла его мать. Случилось это пятнадцать лет назад, но воспоминания, жившие в душе Киприана, ничуть не потускнели со временем. Мать никогда не говорила ему, кто его отец, даже когда он прямо спрашивал ее об этом. Лишь на смертном одре она открыла это имя — имя сэра Ллойда Хэбертона — и прокляла его за то, что он оставил ее с ребенком на руках. А вскоре она и сама оставила Киприана. Конечно, не по своей воле, теперь-то он это понимал, но в тот миг Киприан почувствовал себя брошенным.

Наверное, когда-то Сибил Берне была красива. Красива, полна веры в будущее и в порядочных людей. Однако эта вера привела к нежеланной беременности, и семья, заклеймив ее позором, отвернулась от нее. Сибил осталась в целом свете совершенно одна; всеми покинутая, она должна была не только выжить сама, но и прокормить сына. Увы, тут ей не могли пригодиться ни уроки музыки, ни знания, полученные от домашних учителей, ни изысканные манеры. Чтобы не умереть с голоду, благовоспитанная дочь викария из Ньюпорта пошла работать служанкой в портовых кабаках. Были и моменты, когда Сибил приходилось торговать собой, но только ради него — Киприан понял это, когда немного подрос. Его мать спала лишь с тем, кто обещал ей сделать что-нибудь для ее мальчика. Именно так он получил свое первое место юнги на корабле и один бог знает сколько других мест.

Поломанная судьба матери оставила в его душе глубокий след. Став взрослым, Киприан никогда не пользовался услугами проституток, он просто не мог. Благодарение богу, на свете было достаточно женщин, готовых спать с ним не ради того, чтобы заработать деньги, иначе ему пришлось бы вести целомудренную жизнь, как монаху. Если, конечно, монахи действительно ведут целомудренную жизнь.

Киприана начала бить дрожь, но он не обращал на это внимания. Там, впереди, маячила его цель, ждала вожделенная месть. Захватив сына Хэбертона, Киприан сможет наконец утолить свою ненависть, грозившую целиком поглотить, разрушить его личность. Этот мальчишка испытает все, что довелось испытать Киприану: мучительное чувство отверженности, растерянность, беспомощность, унизительность существования ребенка в жестоком мире, не делающем скидок ни на возраст, ни на слабость. А уж он, Киприан, позаботится, чтобы до сэра Ллойда Хэбертона дошли все подробности новой жизни его обожаемого сына. «Хамелеон» будет идти от порта к порту, и на каждой остановке Киприан будет писать Хэбертону длинные письма.

Пусть этот человек узнает, как его любимый сынок дрожит от ночного холода и сырости, скорчившись на гнилой соломе под защитой одной лишь тонкой лошадиной попоны. Как он дерется с собаками за содержимое их мисок, чтобы хоть чем-то наполнить желудок. Как он обматывает ноги тряпьем, потому что единственная пара обуви давно развалилась.

Киприан сжал зубы, его пальцы крепче стиснули мокрый поручень. Ему-то пришлось пройти через все это. И он выжил. Он научился бороться. Невзгоды и лишения только закалили его. Так, возможно, будет и с этим мальчиком, неважно, что он калека. Хуже всего придется Хэбертону. С каждым письмом что-то в нем будет умирать. Он будет умирать, медленно, постепенно, по частям, как когда-то мать Киприана. Для окружающих он останется все тем же богатым, благополучным, преуспевающим человеком, но это будет лишь оболочка прежнего Хэбертона. В душе у него будет шириться мертвая, выжженная пустыня. Он никогда не узнает, где его сын, и это в конце концов прикончит его.

Мыслями о такой мести Киприан упивался все годы, потраченные ям на поиски подходящей возможности отомстить. Да, Киприан родился ублюдком, но в том была вина его отца, а не его собственная и не его матери. Мать говорила ему, что у него нет фамилии. Свою она потеряла, когда семья отреклась от нее, а его отец не позаботился о том, чтобы у сына была фамилия. Киприан сам назвал себя Дэйром. Даже когда мать наконец открыла ему имя отца, он не пожелал взять это имя себе и никогда не пожелает. Ему не нужно имя этого человека, не нужны его деньги. Ни фартинга. Ему нужен только его единокровный братец…

Получить возможность распоряжаться судьбой единственного законного наследника Хэбертона, лишить Хэбертона всей его гордости, всей радости жизни — нет, это не слишком большая плата за двадцать восемь лет жизни отверженного.


3


Долгий-долгий день, пока «Леди Хэбертон» шла вниз к устью Темзы, оставил у Элизы самые скверные воспоминания. Дождь лил не переставая, и путешественники носу не могли высунуть из кают. За иллюминаторами виднелась лишь грязная вода, несущая всевозможный мусор, словно они плыли по сточной канаве, а не по самой большой реке Англии. И запах — боже, что за отвратительный запах!

— Господи всемилостивый, умоляю, избавь нас от этих… этих ароматов! — тихонько причитала Агнес, прижав молитвенник к своей обширной груди. Кузина сэра Ллойда жила на скудные средства, оставленные ей отцом, не слишком преуспевшим в жизни. Сэр Ллойд последние восемь лет не оставлял ее своими щедротами, и Агнес благословляла его имя. Для нее этот человек был непогрешим, и его распоряжения не подлежали обсуждению. Сердце старой девы сжималось от страха, когда она поднималась на корабль по шатким сходням, вонь сводила с ума, хотя она ни на минуту не отнимала от лица надушенный сиренью платочек, но Агнес только вполголоса бормотала себе под нос молитвы — жаловаться вслух она не осмеливалась.

Элизе, Агнес и Клотильде пришлось втроем делить каюту величиной едва ли в четверть роскошной спальни Элизы в Даймонд-Холле. На койках хватало мягких подушек и теплых одеял, но сами они были очень узкими и прикреплялись к стенам каюты. По краю каждой койки было сделано специальное ограждение из веревок, чтобы спящий ненароком не свалился во время качки. Багаж размещался у стены в пеньковых сетках, а все прочие предметы в каюте — кувшин для воды, таз для умывания, ночные горшки — были надежно закреплены в особых держателях из тикового дерева. Посреди потолка висел на крюке медный фонарь, и по бокам от него в потолок были вделаны две стеклянные призмы, пропускавшие в каюту дневной свет с палубы. Впрочем, из-за дождя этого света, было не слишком много.

— Распаковать вещи, мисс Элиза? — бодро спросила Клотильда.

«Благодарение небесам, что Клотильда здесь», — подумала Элиза, признательно улыбаясь своей расторопной горничной. Ее здравый смысл и кипучая энергия действовали на Элизу как глоток свежего воздуха и поневоле внушали мысль, что все со временем образуется.

— Да, распакуй, только не все, — отозвалась она. — Достань ночные сорочки и несколько повседневных платьев. Ах да, еще мой альбом и карандаши. Я сделаю пару набросков, когда прояснится.

Но солнце за весь день так ни разу и не проглянуло. Ленч путешественники ели в своих каютах, а обедали в тесной капитанской столовой. Обри дулся на весь белый свет, а Роберт, судя по выражению его лица, был уже по горло сыт его капризами. Стремясь сохранить мир за столом, Элиза велела Роберту сесть с Клотильдой и усадила Агнес возле капитана, надеясь, что тот сумеет развлечь свою соседку. Сама она опустилась на стул рядом с Обри.

— Как тебе понравилась твоя каюта? — спросила она мальчика. — Наша мне показалась совсем маленькой, но очень уютной. Там все так ловко устроено.

— Слишком мало места, — буркнул Обри, недовольно выпятив нижнюю губу, — и всюду воняет.

— Завтра наш корабль выйдет в открытое море. Там воздух совсем другой — чистый, бодрящий.

Обри, упорно не поднимая глаз, возил вилкой спаржу по тарелке.

— Я собираюсь завтра порисовать. Мы будем проходить мимо Дувра днем? — спросила Элиза капитана.

— Так точно, мисс, — отозвался тот. — Меловые утесы останутся у нас по правому борту. Великолепное зрелище, скажу я вам.

Обри, с прежним угрюмым выражением на лице, покосился на капитана и спросил:

— А что, они и правда из мела?

— Правда. Ты сам увидишь — они белые-белые и сверкают, как сахарные, — тут же ответила Элиза. — Так я читала, — добавила она, нерешительно взглянув на капитана.

— Все правильно, мисс, — успокоил он ее. — Они такие белые, что вы глазам своим не поверите.

— Может быть, ты тоже попробуешь их нарисовать? — снова обратилась Элиза к Обри. — Я запаслась бумагой и карандашами, можешь брать какие захочешь.

— Только не в этом кресле, — отрезал мальчик и снова начал ковырять свою спаржу.

— Обри!.. — воскликнула Агнес. Она подалась вперед и устремила на своего подопечного негодующий взгляд. — Разве ты забыл, что сказал твой отец? Каждый день ты должен совершать моцион на палубе. Роберт будет тебя возить…

— Нет! Ни за что! — Обри яростно стукнул вилкой по тарелке, спаржа и морковь разлетелись по столу. — В кресле на колесиках — ни за что! — крикнул он. Лицо его побагровело, в глазах блеснули слезы.

Элиза ненавидела сцены. У нее в таких случаях всегда начинало бешено стучать сердце, а дыхание опасно учащалось. Но сейчас кто-то должен был вмешаться. Агнес явно намеревалась соблюдать указания сэра Ллойда с таким рвением, словно они были начертаны вместе с десятью заповедями на скрижалях, которые Моисей принес с горы Синай, а Обри, конечно, собирался воевать с ней не менее яростно, чем дома с отцом. И именно ей, Элизе, придется выступить в роли миротворца, больше некому.

— В море обычно сильно качает, — осторожно начала она. — Кресло на колесиках может оказаться небезопасным. Не правда ли, капитан?

Капитан, при вспышке Обри опасливо отодвинувшийся от стола вместе со своим стулом, с облегчением повернулся к ней.

— Конечно, при большой волне могут возникнуть проблемы, — подтвердил он.

— Вот видите! — обрадовалась Элиза и продолжала, глядя попеременно то на рассерженного мальчика, то на преисполненную праведного негодования Агнес: — Я думаю, будет гораздо безопаснее, если Роберт вынесет… если он поможет Обри подняться на палубу и устроит его там в обычном, надежно закрепленном кресле. Тогда и желание дяди Ллойда будет выполнено, и Обри останется доволен. Ты согласен, Обри?

— Я хочу вернуться в каюту! — заявил мальчик, пропуская ее слова мимо ушей. — Немедленно! — добавил он, свирепо глядя на Роберта.

Так, под знаком взаимного недовольства и раздражения, закончился этот день. Некоторое время спустя, лежа в непривычной кровати, Элиза пообещала себе, что завтра все пойдет по-другому. Она постарается держать Агнес подальше от Обри и уберет с глаз долой злополучное кресло на колесиках. И почему, ради всего святого, дядя Ллойд вообразил, будто эта суетливая старая дева — подходящая компания для десятилетнего ребенка?

Сон потихоньку подкрался к девушке, смежил ей веки, и все мысли о маленьком кузене в о родных уплыли прочь. Элизе снился высокий, сильный мужчина, он обнимал ее и склонялся к ее лицу, чтобы поцеловать. И Элиза во сне нежно улыбалась в ответ и вставала на цыпочки, чтобы ответить на поцелуй.


— Твой рисунок не так уж плох. Ничуть не хуже моего, — заверила Элиза кузена.

— Чушь! Моя мазня яйца выеденного не стоит. — С возгласом досады Обри скомкал листок и отшвырнул его. Подхваченный крепким морским бризом, белый комочек вспорхнул над поручнем и канул в неспокойные воды Ла-Манша.

Справа по борту высились белые дуврские скалы. Завтра «Леди Хэбертон» придет к Нормандским островам и на одну ночь остановится на Гернси, в Сент-Питер-Порте. Путешествие только начиналось, но Элиза уже начинала сомневаться, сумеет ли она вытерпеть еще хотя бы один день рядом с Обри. Мальчик оказался невероятно вспыльчивым и раздражительным, он словно злился на весь свет, взрываясь по малейшему поводу, и от перепадов его настроения страдали все.

— Никто не может нарисовать шедевр, едва взяв в руки карандаш, — терпеливо произнесла Элиза, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Для этого нужно много практиковаться.

— А я не хочу практиковаться! — крикнул Обри. Неожиданно он поставил обе ноги на пол и, прежде чем Элиза успела ему помешать, рывком поднялся из шезлонга, куда этим утром усадил его Роберт. В следующий миг, издав крик боли, он рухнул на палубу.

— Обри! Обри! — В мгновение ока Элиза оказалась на коленях рядом с ним. — С тобой все в порядке? Скажи мне, дорогой, пожалуйста, скажи мне что-нибудь!

К ее крайнему изумлению, мальчик прижался к ней и разразился слезами. Исчез ужасный маленький тиран, отравлявший всем жизнь еще несколько минут назад. Всего лишь испуганный ребенок, страдающий, измученный, рыдал сейчас в ее объятиях. Элиза помогла ему сесть и нежно коснулась губами его спутанных темных кудрей.

— Тихо, тихо, мой хороший! Все будет в порядке, вот увидишь.

— Нет, — потряс головой Обри. — Со мной никогда не будет все в порядке. Я останусь калекой. Калекой! Я никогда не смогу ходить, ездить верхом, ничего не смогу!

— Это не так, Обри. Ты сможешь делать множество вещей, только ты должен дать себе больше времени и как следует постараться.

— Но я не могу, не могу! — всхлипывал он.

— Можешь! — твердо сказала Элиза, знаком отсылая прочь встревоженного Роберта, появившегося на палубе. — Любое занятие требует практики. Много, много часов практики.

— Я же не о рисовании говорю, — жалобно протянул Обри, отстраняясь от нее и вытирая глаза рукавом. — Рисование — это для девчонок и маменькиных сынков, а я хочу быть таким, как прежде. Хочу ходить, бегать… — Он снова разразился безудержными рыданиями, но на этот раз Элиза молчала и только поглаживала его по плечу. Да и что она могла сказать, как утешить его? Все ее уверения были лишь пустыми словами, она выдавала желаемое за действительное, а на самом-то деле откуда ей было знать, сможет ли он когда-нибудь стать прежним?

Эту поездку вместе с Обри Элиза задумала, только чтобы убежать от Майкла. Обри и его несчастье послужили ей лишь предлогом, но теперь она видела все в ином свете. Дела Обри обстояли куда хуже ее собственных, а что касается Майкла… Майкл по-прежнему вселял в Элизу трепет, однако она начинала понемногу верить, что он в самом деле любит ее. Возможно, рассуждала она, свадьба с Майклом — не такое уж страшное событие, как ей казалось, и они сумеют быть счастливыми. Но теперь между ней и этим моментом неожиданно встал Обри, в обществе которого ей предстояло прожить еще целых шесть месяцев.

— Послушай меня, Обри Хэбертон! — решительно сказала Элиза. — Давай заключим с тобой договор. Ты будешь моей сиделкой, а я — твоей. — Она вытерла мокрые щеки мальчика своим кружевным платочком. — Каждый день — скажем, в течение часа — я буду полностью руководить твоими действиями, а в течение следующего часа ты будешь полностью руководить мною.

— Что… что ты имеешь в виду? — заикаясь от слез, спросил он.

— Я имею в виду, что каждый из нас будет по часу в день заставлять другого делать что-то для укрепления его здоровья.

Обри перестал плакать и на несколько мгновений задумался.

— А с тобой что? — недоверчиво спросил он. — Ты не выглядишь больной.

В самом деле, что? Элиза так часто забывала об этой стороне своей жизни.

— У меня болезнь, которая называется астма, — объяснила она. — В твоем возрасте мне было гораздо хуже, чем сейчас. Но доктор до сих пор советует мне беречься и не перенапрягаться. Мне вредно дышать слишком глубоко.

— Почему?

Элиза пожала плечами:

— У меня с самого рождения плохо работают легкие. Когда я была моложе, они порой совсем отказывали, я тогда теряла сознание и синела.

— Синела? — недоверчиво переспросил Обри.

— Ну, по крайней мере, так мне рассказывали Леклер и Перри.

— И сейчас с тобой тоже может такое случиться? — В голосе Обри звучало такое любопытство, почти надежда, что Элиза улыбнулась.

— Не думаю. Вообще-то настоящих приступов со мной не было… года четыре, по-моему. Ну так что, заключим мы с тобой договор? — вернулась она к прежней теме.

Обри испустил тяжелый вздох, но выглядел он при этом значительно веселее, чем раньше.

— Пожалуй, да, — согласился он. — Все равно больше делать нечего. Но только на час!

С помощью Элизы Обри кое-как удалось снова занять свое место в шезлонге, и вовремя — с нижней палубы появилась Агнес, пыхтя и отдуваясь после восхождения по короткому, но крутому трапу.

— Обри должен принять лекарство, — важно объявила она, выуживая из кармана коричневый пузырек. — И ему пора отдохнуть.

Элиза предостерегающе сжала руку Обри, предупреждая новую вспышку.

— Дай мне, Агнес, я прослежу, чтобы он его принял. У нас сейчас… урок географий, — на ходу придумала она, молясь про себя, чтобы между этими двоими опять не разгорелась ссора. К ее величайшему облегчению, Агнес без возражений отдала ей пузырек. Корабль слегка качнуло, и бедная женщина мертвой хваткой вцепилась в поручень.

— О, дорогая моя, — простонала она, — мне что-то нехорошо, право, нехорошо.

Ее лицо действительно покрывала зеленоватая бледность, взгляд блуждал, и Элиза поспешно махнула Роберту, чтобы он увел женщину в каюту. «Бедная Агнес, — подумала Элиза, — должно быть, у нее mal de mer[1 - Морская болезнь (фр.)]». Впрочем, все ее сочувствие испарилось при звуках звонкого мальчишеского смеха.

— У нее морская болезнь! — ликовал Обри. — Вот это повезло! Она не сможет больше мной командовать.

Элиза с трудом подавила смешок. Конечно, радоваться тут было нечему, но суетливость Агнес и ей действовала на нервы. Так что Обри прав, им действительно повезло.

Откашлявшись, Элиза строго произнесла:

— Она, может быть, и не будет тобой командовать, но я собираюсь делать это весь следующий час.


На следующий день, когда солнце на западе уже коснулось морской глади, «Леди Хэбертон» причалила в гавани Сент-Питер-Порт на острове Гернси. Гернси — один из Нормандских островов, это еще английская земля, но Англию отсюда уже не видно. Она осталась далеко за кормой, и всю вторую половину дня путешественники могли наблюдать слева по борту побережье Франции. Когда же Элиза разглядывала сам городок, раскинувшийся в глубине бухты, он тоже показался ей каким-то чужеземным. «Это уже скорее Франция, чем Англия», — решила она.

— Ты перестала задерживать дыхание! — Укоризненный голос Обри оторвал ее от созерцания живописных беленых домиков с черепичными крышами и крутых, вымощенных булыжником улочек. — Сейчас я тобой занимаюсь. Забыла?

— Разве твой час еще не прошел? — с надеждой спросила Элиза.

Обри отнесся к ее предложению гораздо серьезнее, чем она ожидала. В эти два дня он упорно старался выполнять все задания, которые она ему давала: сосчитать столбики палубного ограждения, указывая на них пальцами ног, спеть песенку, стараясь отбивать такт больной ногой. Он почти без возражений позволил ей осмотреть поврежденную лодыжку и отвечал на все вопросы Элизы: где сильнее болит, где нарушена чувствительность, где не нарушена. Но сегодня, когда ее час кончился и начался его, ей показалось, что он заставлял ее петь, делать вдохи и выдохи, задерживать дыхание гораздо дольше шестидесяти секунд. Пару раз у нее даже начинала кружиться голова.

— Еще разок, — потребовал Обри. — Дай мне сосчитать, как долго ты можешь задерживать дыхание, и на этом закончим.

Элиза покорно сделала глубокий вдох и постаралась задержать воздух в легких, пока Обри медленно, размеренно считал вслух. На счет «тридцать» она ощутила желание прекратить все это. На счет «сорок» она страдальчески закатила глаза, а Обри начал хихикать, но тем не менее продолжал считать. Наконец на счет «пятьдесят» воздух с шумом вырвался из ее груди.

— Хватит! Хватит! — задыхаясь, взмолилась она. — Больше пятидесяти я не могу, я уверена. Обри ухмыльнулся.

— Ты сегодня была молодцом, Элиза. Если ты будешь трудиться как следует и практиковаться каждый день, — важно заявил он, в точности повторяя ее собственные слова, — тебе обязательно станет лучше. Держу пари, твои легкие будут становиться все сильнее и здоровее.

Это прозвучало так логично, что Элиза почти поверила. А может быть, с надеждой подумала она, сказанное будет справедливо и в отношении Обри. Если он будет так же упорно делать свои упражнения, он сможет нести кольца на ее свадьбе. Но пока слишком рано заговаривать об этом. Пока…

Роберт унес Обри в каюту переодеваться к обеду. Сегодня вечером они будут обедать на берегу — в последний раз перед долгим плаванием. Элиза послала пришедшую за ней Клотильду помочь Роберту, сказав, что хочет немножко посидеть одна в тишине и покое. Она подметила взгляды, которые Клотильда бросала на Роберта, и не прочь была сыграть роль Купидона. Кроме того, воздух был так чист и свеж, а вечернее небо так дивно расцвечено всеми оттенками лилового и розового, словно некий небесный живописец смелой рукой наносил на него мазки краски. «Видит ли сейчас Майкл такой же прекрасный закат?» — невольно спросила она себя.

В следующий момент какой-то незнакомый корабль, вошедший в гавань следом за «Леди Хэбертон», отвлек ее взгляд от неба, а мысли — от Майкла. Судно быстро замедляло ход, но все же так сильно стукнулось бортом о дощатый причал, что Элиза испугалась неминуемого крушения. Впрочем, судно лишь закачалось, но очень скоро выровнялось, вернее, его выровнял штурман, чья мощная фигура виднелась у штурвала. Вот уже паруса поползли вниз и якорь с шумом плюхнулся в воду, а Элиза никак не могла отвести глаз от корабля и штурмана, представлявших собой самое колоритное зрелище, которое она когда-либо видела. Корабль был из очень темного дерева, а вдоль борта тянулся ряд круглых пушечных портов, выкрашенных красным. Спереди — на носу, так, кажется, следовало говорить — красовалась весьма откровенная деревянная скульптура, изображавшая нагую женщину. И хотя огромная деревянная змея, обвивая тело женщины, скрывала наиболее интимные его части, Элизе казалось, что эта змея делала скульптуру еще более непристойной.

А великан у штурвала!.. У Элизы никак не получалось перестать глазеть на него, хотя такое поведение было верхом неприличия. Она никогда прежде не видела негра, а это, несомненно, был негр, настоящий негр с Африканского континента. И он был великолепен! Высоченный, могучие руки толщиной чуть ли не с дерево, шапка коротких курчавых волос, обрамляющая темное лицо. По вантам чужого корабля, как и на «Леди Хэбертон», сновали и другие матросы, но человек у штурвала полностью завладел вниманием Элизы.

— Мисс Элиза! Пожалуйста, пойдемте вниз, — раздался голос Клотильды. Ей пришлось ущипнуть хозяйку за руку, чтобы та наконец очнулась от своего завороженного созерцания. — Капитан говорит, вам не следует оставаться на палубе одной. Только не в порту. Этот Сент-Питер-Порт — опасный городишко. Чего и ждать, если все эти корабли приходят, уходят… Боже милостивый! — взвизгнула она. — Вы только посмотрите на него!

Как раз в этот момент чернокожий мужчина повернулся в их сторону и пристально посмотрел на них через небольшое пространство, разделявшее оба корабля. Клотильда и Элиза невольно отшатнулись. Тот человек не мог представлять для них никакой угрозы, но Элиза не протестовала, когда Клотильда торопливо потащила ее через узкий люк вниз по трапу к их каюте.


На соседнем корабле Киприан Дэйр каждым нервом ощущал близость «Леди Хэбертон». Его первый помощник, закрепив штурвал, подошел к нему. Заслышав тяжелые шаги Ксавье, Киприан вскинул глаза.

— Мне это не нравится, — проворчал Ксавье. — Мы не должны захватывать мальчика здесь. Нас здесь слишком хорошо знают.

— Ну и что? — отмахнулся Киприан. Тревога Ксавье его нисколько не трогала. — Как только Хэбертон получит мое письмо, он будет знать, кто похитил его сына.

Слова капитана не успокоили Ксавье, судя по угрюмо опущенным уголкам его рта.

— Мне не по душе твой план, Киприан, — сказал он. — Не в твоих привычках обижать детей.

— Никто не собирается его обижать.

— Разве? — Ксавье скептически поднял угольно-черные брови. — А как еще это назвать? Ты хочешь оторвать его от семьи, а ведь у него и так какое-то несчастье с ногами.

— Тебе незачем беспокоиться. Я собираюсь как следует заботиться о своем брате, — заверил его Киприан. Изумление на лице Ксавье доставило ему мрачное удовлетворение.

— Твой брат? Ты никогда не говорил, что у тебя есть брат.

— Сводный брат: у нас с ним один отец. Видишь, Ксавье, тебе не стоит о нем беспокоиться. Я сам займусь его воспитанием и образованием. Так же, как ты и я, он научится тому, как выжить в этом мире. Выжить и добиться успеха.

Первый помощник задумчиво потер подбородок.

— Вот оно что, — протянул он. — Так этот Хэбертон — твой отец… А он знает?

— Нет, не знает. Никто не знает, кроме тебя, и я хочу, чтобы это так и осталось. — Киприан испытующе посмотрел на своего друга. — Ты со мной, Ксавье?

Наступила долгая пауза, но Киприан не сомневался в ответе.

— Да, можешь на меня рассчитывать, — наконец сказал Ксавье. — Тебе не помешает вновь обрести семью…

— Он мне не семья!

Ксавье покачал головой и вздохнул.

— Ты собираешься требовать выкуп? — спросил он.

Киприан пожал плечами:

— Может быть. Чем больше усилий затратит Хэбертон, чтобы вернуть сына, тем сильнее будет его разочарование, когда он осознает их тщетность.

— И ты сумеешь объяснить все это мальчику так, чтобы он не испугался и не возненавидел тебя?

Киприан рассмеялся, хотя на самом деле ему было вовсе не смешно.

— Он может ненавидеть меня, что бы я для него ни делал, и скорее всего так и будет. Разыгрывать заботливую мамашу я предоставляю тебе. Ты неплохо делаешь это с Оливером.

Ксавье фыркнул, ничуть не обескураженный.

— Ты хочешь, чтобы этот мальчик из знатной семьи стал простым грубым матросом — как ты, как я, — хотя он мог бы стать кем-то совсем иным?

— Я хочу, чтобы Хэбертон растратил свою жизнь в бесплодных поисках сына. Сыновей, — с горькой усмешкой поправился Киприан. — Одного сына, которого он захочет вернуть любой ценой, и другого сына, о котором он никогда больше не сможет забыть.


4


Мальчишку окружали люди, но никто из них — ни единственный слуга, ни капитан, бывший уже в летах, ни тем более пожилая дама, горничная и маленькая темноволосая девушка — не могли стать помехой для осуществления замыслов Киприана, наблюдавшего сейчас за этой группой с палубы своего корабля. Оливер, успевший побывать в ближайшей таверне и свести знакомство кое с кем из команды «Леди Хэбертон», принес известие, что капитан нынче вечером будет обедать ей своими пассажирами на берегу, в гостинице «Даффи», а потом все вернутся на корабль.

Что ж, отлично, усмехнулся про себя Киприан. Пусть развлекаются. Когда с рассветом придет пора ставить паруса, среди мирно спящих пассажиров будет недоставать одного человека. Юный мистер Хэбертон к тому времени будет надежно упрятан в трюм «Хамелеона», а остальные пускай думают, будто мальчик упал за борт. Это заставит Хэбертона как следует помучиться еще до получения первого письма, которое откроет ему правду, быть может еще более ужасную.

Киприан вспомнил о сигаре, которую сжимал в зубах, и глубоко, с наслаждением затянулся. Кругом было тихо. Солнце село, и большая часть команды «Хамелеона», получив увольнительную, веселилась на берегу. Впрочем, всем матросам было строго-настрого приказано вернуться на борт до начала отлива на случай, если придется срочно уносить ноги.

Прищурившись, Киприан проводил взглядом маленькую компанию, покинувшую наконец «Леди Хэбертон», и Оливера, направившегося вслед за ней небрежной, фланирующей походкой. Олли не спустит глаз с намеченной жертвы до конца вечера, а потом они вдвоем проберутся на борт соседнего корабля и выкрадут мальчишку.

Докурив сигару, Киприан швырнул окурок за борт и тут же закурил следующую. В первое мгновение он чуть не закашлялся, однако новая затяжка принесла ему облегчение, смягчив легкое жжение в горле. Потом Киприан задумался о щепотке опиума, хранившейся у него в каюте, но горький опыт научил его, что за мгновениями блаженного дурмана, притуплявшего все чувства и приносившего успокоение, всегда следовала расплата. Этой ночью ему нужна ясная голова. Он должен быть собран и полностью готов к бою, как любое орудие его корабля, — тогда все пойдет как надо. У него еще будет время унестись в мир наркотических грез — через три дня, в день его рождения. В день, когда человек, зачавший его, отверг свою плоть и кровь.

Тьма сгущалась, наступала ночь. С запада надвигались тучи. Киприан не оставлял своего поста на палубе. Вот в дальнем конце улочки, спускавшейся к порту, замаячили огоньки двух фонарей — компания с «Леди Хэбертон» возвращалась, видимо решив не засиживаться за обедом, и Киприан переместился на бак, чтобы лучше видеть. Он без труда нашел взглядом мальчишку, которого слуга нес на руках. Что же с ним все-таки такое?

Швырнув окурок в воду, Киприан вгляделся пристальнее, нахмурив брови. Если мальчишка не поправится и так и не сможет снова ходить, его осложнит дело. Хотя… Из него получится отличный уличный попрошайка. Уж это наверняка уничтожит Хэбертона.

Стиснув зубы так, что на челюстях набухли желваки, Киприан на какое-то время унесся мыслями в прошлое. Он повидал нищих во всех портах мира. Жалкие отбросы общества, безрукие, безногие, слепые, покрытые отвратительными язвами, они шныряли, как крысы, в темных закоулках, рылись в мусорных кучах, пытаясь поддержать свою жалкую жизнь тем, что выкинули другие. Киприан и сам какое-то время просил милостыню, пока до него не дошло, что у воров жизнь куда более сытая, чем у нищих. Ради тоги, чтобы выжить, он готов был пойти на что угодно — и он выжил. Всем, что у него теперь было, он был обязан только самому себе — своей смелости, хитрости, изворотливости, и законный сынок Ллойда Хэбертона ничем не заслужил той форы, какую дала ему жизнь. Пусть теперь и он поборется за право жить на этом свете. И, придя к этому логическому заключению, Киприан тряхнул головой, решительно освобождаясь от невольно зародившегося в нем сочувствия к больному ребенку.


Элиза придерживала дверь, не давая ей закрыться, пока Роберт вносил Обри в каюту. Тот застыл на руках у слуги, словно каменный. Весело хохочущий мальчишка, какого она видела последние два дня, бесследно исчез. За обедом Агнес не преминула заметить, что Роберту гораздо легче было бы управляться с креслом на колесах, и Обри немедленно вспылил. Вечер был безнадежно испорчен, и все, не сговариваясь, решили уйти из гостиницы как можно скорее. Избавившись наконец от общества Обри, Элиза почувствовала огромное облегчение, однако ей совсем не улыбалось сидеть в тесной каюте вдвоем с Агнес. Та непременно начала бы нескончаемый монолог о своеволии и избалованности Обри, а также о необходимости строго следовать распоряжениям его отца. Обычно, когда Агнес начинала жаловаться подобным образом, Элизе приходилось напрягать всю свою волю, чтобы удержаться от резкого ответа, но сейчас она вовсе не была уверена, что сможет это сделать.

— Я немного побуду на палубе, — сказала она Клотильде. — Спускайся в каюту и позаботься об Агнес: Скоро я к вам присоединюсь.

— Но вам не следует находиться на палубе одной, мисс, — возразила горничная.

— Я уверена, что никакой опасности нет. Не правда ли, капитан?

— В общем-то нет, мисс. Я поставил вахтенного и велел убрать сходни, — подтвердил капитан.

— Вот видишь, — улыбнулась Элиза и погладила руку Клотильды. — Не волнуйся, Кло. Мне просто необходимо немного побыть одной.

Горничная ответила ей понимающим взглядом.

— Подальше от нее, верно? — заговорщически прошептала она и скрылась внизу.

Когда все наконец спустились и палубный люк был закрыт, Элиза без сил опустилась на ступеньки трапа, ведущего на полуют. Все шло не так, как она мечтала. Обри — несносный мальчишка, хотя может быть очень милым, когда захочет. Кузина Агнес, наверное, самая толстокожая и бесчувственная женщина на свете. Зачем она постоянно возвращается к одной и той же теме, прекрасно зная, как это действует на Обри? Элиза и сама ощущала горячее желание просто-напросто взять и выкинуть за борт это проклятое кресло на колесах, что ж тут говорить о мальчике, который провел в нем столько мучительных месяцев?

Стоя на палубе, девушка задумчиво смотрела в темноту перед собой и вдруг увидела маленький красный огонек, ярко вспыхнувший и тут же потускневший. Приглядевшись внимательнее, она различила очертания соседнего корабля, темной громадой высившегося рядом с «Леди Хэбертон». Этот корабль называется «Хамелеон», вспомнила она. На корме его висел фонарь, да еще откуда-то с нижней палубы пробивался слабый свет, но большая часть судна была погружена во мрак. Только вот эта крошечная красная искра… Наверное, кто-то курит на палубе, решила Элиза. Может быть, вахтенный? А что, если он наблюдает за ней?

При мысли об этой она плотнее запахнулась в накидку. Даже здесь, на юге, ночи на море были достаточно прохладными и свежими, но сейчас ее бросило в дрожь вовсе не от холода. Было что-то грозное, вселяющее трепет в этом невидимом наблюдателе и в самом корабле — темном, вооруженном множеством пушек, с непристойной фигурой на носу… Корабль и его команда словно намеренно бросали вызов обществу. А может, это вообще пираты, вдруг подумала девушка.

Подумав об этом, Элиза невольно попятилась обратно к люку, не сводя глаз с тускло мерцавшего огонька. Он вдруг начал двигаться в ту же сторону, что и она, и сердце у Элизы ушло в пятки. Значит, кто-то на соседнем корабле действительно наблюдает за ней! Не тот ли великан африканец, которого она видела днем?

Красная искра еще раз ярко вспыхнула, затем вдруг прочертила в воздухе дугу и с еле слышным шипением погасла, коснувшись воды. Элиза отпрянула, споткнулась и чуть не пересчитала затылком ступеньки трапа. Что за глупость, уговаривала она себя, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Ничего не случилось, просто какой-то человек выбросил в воду окурок. Но темнота, словно сгустившаяся после этого, напугала Элизу еще больше. Нервы ее не выдержали и, бормоча под нос словечки, которые она слышала от братьев, но никогда до сих пор не осмеливалась произнести вслух, Элиза развернулась и опрометью кинулась прочь.


Киприан, почти раздетый, в одних хлопчатых бриджах, давал последние наставления Ксавье:

— Подведешь ялик к корме, под окно его каюты. Мы дадим ему снотворного, чтобы не орал, и спустим вниз на веревках. Если кто-нибудь поднимет тревогу и вас заметят, бросай ялик и плыви к берегу. Сейчас достаточно темно, в воде тебя никто не увидит.

— А если при этом бедный мальчик случайно утонет? — осведомился Ксавье.

Киприан смерил своего первого помощника тяжелым взглядом.

— Если ты утопишь его, я утоплю тебя, — буркнул он, всем своим видом давая понять, что шутить не намерен. Он был зол на Ксавье и на себя. Не надо было рассказывать помощнику об истинных мотивах похищения, но Киприан чувствовал непреодолимую потребность поговорить хоть с кем-нибудь. Увы, Ксавье не одобрил его затею, и именно поэтому Киприан решил взять с собой Оливера, а Ксавье оставить в ялике. — Постарайся никого не убить, — сказал Киприан Оливеру, привязывавшему к ноге нож. — Конечно, если иначе мальчишку будет не заполучить… — Он не договорил, вызывающе взглянув на хмурого Ксавье. Затем плеснул в кружку мадеры и сделал большой глоток. — За успех! — провозгласил он, передавая кружку Оливеру.

— За удачную охоту! — присоединился к нему Оливер. Его мальчишеское лицо горело нетерпением и азартом. Он выпил свою порцию и отдал кружку Ксавье.

Африканец подержал кружку, утонувшую в его широченных ладонях, затем приподнял ее, словно чокаясь с Киприаном.

— За нашего капитана и за мир! За то, чтобы когда-нибудь ты обрел его.

Эти слова продолжали звучать в ушах Киприана, когда он бросился с ялика в ледяные воды бухты Сент-Питер. Первый помощник явно вознамерился наставить его на путь добродетели. С тех пор как Ксавье женился на этой бродяжке Ане, он день ото дня становился все более мягким и нерешительным, с точки зрения Киприана. Но если у него теперь такая чувствительная совесть, то это его проблема, и ничья больше. И, в молчании плывя рядом с Оливером к спящему кораблю, скрывавшему его добычу, Киприан приказал себе выкинуть из головы все мысли о Ксавье. Что бы ни думал сейчас его первый помощник, как бы ни относился он в глубине души к его намерениям и мстительным планам, в том, что Ксавье выполнит приказ своего капитана, можно было не сомневаться — Киприан готов был поставить на это собственную жизнь. Да разве им не приходилось держать в руках жизнь друг друга столько раз, что и не сосчитать?

Достигнув правого борта «Леди Хэбертон», Оливер и Киприан некоторое время плыли вдоль него, разглядывая палубу.

— В кормовой части две каюты, — пояснил Оливер. — Его — та, что правее. А вон шлюпка привязана, очень удобно. Придется нам изобразить канатоходцев.

Ухватиться за грубый канат, удерживавший маленькую шлюпку возле высокого корабельного борта, и вскарабкаться по нему наверх было для обоих детской забавой. Оливер лез как мартышка, перебирая всеми четырьмя конечностями, Киприан просто подтягивался на руках. За те годы, что ему пришлось беспрестанно карабкаться вверх и вниз по вантам, мышцы его рук и плеч настолько развились, что этот подъем не составил для него никакого труда.

Они перемахнули через борт и, укрывшись в тени на полуюте, с осторожностью осмотрелись. Несколько раньше Киприан заметил здесь женский силуэт, но женщина, кто бы она ни была, долго на палубе не задержалась. Сейчас тут не было ни души, только в отдалении стоял вахтенный, наблюдавший за берегом и потому не заметивший их появления. Если все пойдет как задумано, мальчишка окажется на борту «Хамелеона» прежде, чем кто-либо поднимет тревогу.

Небо на горизонте озарилось тусклой вспышкой, через несколько секунд послышалось глухое ворчание еще далекого грома. Прекрасно, подумал Киприан, гроза заглушит возможные звуки борьбы со слугой мальчика. От налетевшего порыва ветра его мокрая кожа покрылась мурашками, но он не замечал холода. Время долгожданной мести настало.


Элиза в своей каюте тоже услышала отдаленный рокот грозы. Вскоре последовала новая вспышка молнии, на этот раз громыхнуло гораздо сильнее, и сразу же где-то рядом раздался крик. Это Обри, поняла Элиза. Она села в постели и прислушалась, надеясь, что Роберт сумеет успокоить мальчика. Но Обри вскрикнул снова. Может быть, зайти к нему?

Вновь сверкнула молния, залив тесную каюту мертвенным, призрачным светом, и Элизе стало ясно, что идти придется: кузина Агнес спала сном младенца в своей постели, а вот койка Клотильды была пуста. Раз Клотильды нет здесь, она может быть только с Робертом, а это значит, с упавшим сердцем поняла Элиза, что Обри остался один.

Новый крик, в котором явственно звучал панический ужас, заставил Элизу нехотя вылезти из постели. Она сунула ноги в комнатные туфли из мягкой кожи, накинула розовый стеганый халат и, бормоча проклятия в адрес нерадивых слуг, выскользнула из каюты.

Разумеется, Обри был один. Ощупью отыскивая кровать мальчика в кромешной тьме, Элиза мысленно поклялась, что завтра Роберту и Клотильде придется познакомиться с не самыми приятными сторонами характера молодой госпожи.

— Это всего лишь гроза, Обри. Обычная гроза. Не надо бояться, — ласково сказала она, добравшись наконец до кровати.

Обри сидел в постели и, как только она коснулась его, судорожно обхватил Элизу за талию.

— Ненавижу грозу, — бормотал он. — Ненавижу молнию. Ненавижу гром… — Оглушительный грохот прервал его, он спрятал лицо у Элизы на груди, а она вдруг поняла, почему он так боится грозы. Его лошадь испугалась внезапно налетевшей летней грозы и сбросила его. Та гроза была короткой, но очень сильной, вспомнила Элиза. В их поместье несколько деревьев вывернуло тогда из земли с корнями. А для Обри последствия оказались еще более печальными.

— Ш-ш-ш, — шепнула она, прижав мальчика к себе. — Она скоро пройдет, вот увидишь.

Едва Элиза произнесла эти слова, как в толстое стекло иллюминатора забарабанили первые капли дождя, а затем ливень хлынул стеной, и его шум словно отгородил их от всего остального мира. Худенькие плечи Обри вздрагивали от рыданий, его слезы уже промочили халат Элизы, но она почувствовала перемену, так же как и в погоде за окном: взрыв неистового отчаяния сменился тихой печалью.

Элиза устала стоять, склонившись над кроватью, и села рядом с Обри. Он тут же прижался к ней, рыдания сменились прерывистыми всхлипами.

— Ну вот. Теперь тебе лучше? — спросила она. Мальчик потряс головой:

— Она может вернуться.

— Не думаю, — возразила Элиза. — Молния бывает только вначале. Как только начался дождь, уже не может быть ни грома, ни молний… — Ослепительная вспышка, сопровождаемая нестерпимым грохотом, тут же опровергла ее слова. Оба подскочили от неожиданности, а Элизе показалось, что у нее остановилось сердце. Не раздумывая, она юркнула в кровать и накрыла себя и Обри одеялом с головой. Ростом она ненамного превосходила его, но сейчас он свернулся клубочком в ее объятиях, словно перепуганный котенок, и казался таким маленьким! Рядом с ней он, по-видимому, чувствовал себя немного спокойнее. Постепенно, пригревшись в своем гнездышке, Элиза и Обри перестали обращать внимание на бушевавший снаружи шторм, раскачивавший стоявший на якоре корабль.

Некоторое время слышался лишь шум дождя, да порывы ветра ударяли в окно. Вдруг Обри прошептал:

— Расскажи мне сказку.

— Сказку? — удивилась Элиза. — Но я не знаю никаких сказок.

— Сказки все знают, — заявил Обри. Элиза вздохнула:

— Ну хорошо… Давным-давно жил-был маленький мальчик, который не хотел расти…

Она вспоминала обрывки старой сказки, которую ей когда-то рассказывала одна из ее сиделок. Там было что-то о волшебном острове, где мальчики не вырастали большими, если не хотели, но потом им приходилось сталкиваться с последствиями своего решения и сожалеть о нем. Элиза говорила шепотом, медленно, то и дело останавливаясь, чтобы припомнить продолжение или наскоро придумать его самой.

Прошло не так уж много времени, и Элиза поняла, что Обри уснул. Дыхание его сделалось тихим и ровным, встрепанная голова, лежавшая на ее плече, отяжелела. Девушка прервала свой рассказ и не удержалась от улыбки. На самом деле Обри был милым ребенком. Она не слишком хорошо знала его до несчастного случая, потому что всякий раз, когда родители Обри собирались куда-нибудь с визитом, он предпочитал убегать в поле или на конюшню, но в общем это был довольно славный мальчуган. Просто случившееся с ним несчастье испортило его характер.

Элиза прикоснулась губами к его горячему лбу и в глубине души вознесла пламенную молитву к небесам. Пусть жаркое солнце Мадейры пойдет на пользу его ноге, пусть поможет ему исцелиться и телесно, и духовно.

И пусть у нее когда-нибудь будут свои милые детишки.

Девушка зевнула и улыбнулась, дивясь себе самой. Надо же: всего три дня прошло, как она сбежала от своего жениха, а теперь мечтает о детях, которые у них могли бы быть.

Она осторожно подвинулась, сняв голову Обри со своего плеча. Тот пробормотал что-то нечленораздельное и свернулся калачиком у нее под боком. Элиза не спешила покидать его постель. Снаружи хлестал дождь. Она понимала, что нужно вернуться в свою каюту, но здесь было так тепло, так уютно, и ей так хотелось спать…

Элиза спала и видела во сне детей, которые бегали по цветущему лугу, а она со смехом играла с ними в догонялки. Но чудесный сон вдруг оказался грубо нарушен — чьи-то сильные руки отбросили одеяло и сдернули ее с кровати.

Элиза попыталась закричать, но у нее ничего не вышло: одна рука зажала ей рот, другая стиснула талию, и девушка почувствовала, как ее легко, словно ребенка, оторвали от пола.

Она снова попыталась закричать, чуть не задохнувшись от напряжения, потом изо всех сил вонзила зубы в руку, закрывавшую ее рот, и ощутила вкус крови и смешавшейся с нею соленой морской воды. Увы, если этот укус и причинил боль схватившему ее негодяю, тот ничем этого не выдал и только сильнее прижал ее к своей твердой груди.

В следующий миг к губам девушки прижалось что-то круглое и холодное.

— Тихо, — пробормотал неизвестный в самое ухо Элизе. — Выпей это.

Элиза боролась изо всех сил, молотя во все стороны ногами, отчаянно вырываясь из стальных объятий. Ее хотят отравить! Убить! Но за что?!!

— А ну-ка, тихо, мой мальчик! — прошипел неизвестный и внезапно разразился самыми замысловатыми ругательствами, какие Элиза когда-либо слышала. Но шок от услышанного не шел ни в какое сравнение с тем, что произошло мгновением позже. Нападавший, случайно проведя рукой по груди Элизы, удивленно замер, затем снова вернулся к этому нежному месту, как бы не веря себе.

— Тысяча чертей мне в задницу! — вырвалось у Киприана, когда он понял, что находится под его правой рукой. Это была нежная и, несомненно, женская грудь. Болван Оливер перепутал каюты! Сучий потрох, дерьмо!

Женщина снова укусила его, и Киприан, чертыхнувшись, отдернул руку от этого опасного ротика, сознавая, что произошла чудовищная катастрофа и все рушится. И тут его осенило: если никто не догадается, зачем он был здесь на самом деле, то, возможно, еще не все потеряно.

Недолго думая, он рывком развернул женщину к себе лицом, схватил за косу и, заставив запрокинуть голову, впился в ее рот поцелуем.

Она сорвала его замысел. Нет, конечно, он был сам виноват, но, так или иначе, именно на нее он обрушил всю свою ярость и разочарование. Киприан хотел, чтобы она подумала, будто перед ней пьяный матрос, пытающийся ее изнасиловать, и полностью вошел в роль. Его рот грубо завладел ртом Элизы, а свободная рука, шарившая по телу девушки, задержалась, обнаружив упругие ягодицы.

Собственное его тело немедленно отреагировало, и восставшая плоть уперлась в мягкий женский живот. Странным образом это отрезвило Киприана. Во имя неба, с ума он сошел, что ли? Резко отшвырнув женщину в сторону, он постарался заставить себя сосредоточиться на гораздо более важных вещах, чем обладание женским телом. Не заботясь больше о соблюдении тишины, Киприан выскочил из каюты.

Оливер уже выхватил нож и чуть не проткнул Киприана, выбежавшего ему навстречу. Молодой моряк без слов понял, что дело провалилось. Одним махом оба взлетели по короткому трапу на палубу и кинулись в бурные воды бухты, взбаламученные штормом. Последнее, что услышал Киприан перед тем, как его тело врезалось в волны, был пронзительный женский вопль, в котором смешались ужас и негодование.


5


Остров Мадейра, словно сказочная драгоценность, покоился на широкой ладони моря. Изумрудно-зеленый, окутанный легкой голубой дымкой и увенчанный короной облаков над вздымающимися к небу пиками, он немедленно приковал к себе взгляды всех, кто находился на борту «Леди Хэбертон».

Крик марсового «Земля!» застал Элизу на баке, где она проводила почти все свое свободное время, наблюдая за волнами и размышляя. Вот уже десять дней подряд кругом расстилалась лишь сияющая морская гладь, где не за что было зацепиться глазу, и невольно мысли девушки снова и снова возвращались к мучительным подробностям той кошмарной ночи.

Элиза очень хотела забыть происшедшее. Но не могла.

Клотильда уговаривала ее выбросить все из головы и получше есть, кузина Агнес сетовала на греховность этого мира и рекомендовала Элизе искать утешения в молитве. Капитан, конечно, приказал провести тщательное расследование, но никаких результатов оно не дало. Вахтенный, наблюдавший за берегом, никого в ту ночь не видел. Среди команды «Леди Хэбертон» не оказалось ни одного промокшего матроса, а, по словам Элизы, напавший на нее мужчина был весь мокрый. Мокрый и соленый — она отчетливо помнила вкус соли на своих губах, но говорить об этом никому не собиралась. И так всем вокруг известно, что ее пытались обесчестить. Не хватало еще, чтобы матросы и слуги узнали, как далеко зашел неизвестный, как он целовал ее и как ощупывал ее тело.

И разумеется, никому на свете Элиза не призналась бы, что в те памятные мгновения какая-то крошечная, несомненно порочная частичка ее самой с томительным любопытством ждала того, что должно было последовать дальше. Признаваться в этом она не желала даже самой себе. Это неправда, убеждала себя Элиза, ничего подобного не было и быть не могло, ее просто парализовал страх. И все же… все же теперь, когда кошмар остался позади, в мыслях своих и даже во сне она постоянно перебирала наиболее возмутительные подробности происшедшего, подробности, которыми она ни с кем не поделилась.

Неизвестный трогал ее грудь, касался ее снова и снова, как будто наличие ее явилось для него неожиданностью. Никто прежде не касался ее груди, и Элиза испытала настоящее потрясение, которое, впрочем, не шло ни в какое сравнение с тем, что она ощутила, когда его язык вторгся в ее рот. Ей это не понравилось, конечно, не понравилось, ни капельки не понравилось, но с тех самых пор она никак не могла перестать думать о… о плотской любви. О том, что происходит между мужчиной и женщиной на супружеском ложе. О том, чем в конце концов будут заниматься и они с Майклом.

Она представляла себе, как Майкл, этот достойный во всех отношениях джентльмен, целует ее так, как… как этот неизвестный на корабле. Такая картина вовсе не казалась ей пугающей. В последние несколько дней Элиза то и дело грезила наяву, и в ее грезах Майкл проделывал почти все то же самое, что и напавший на нее негодяй. Целовал ее пылко, почти грубо. Прижимался к ее животу, так что она чувствовала, как набухает и твердеет его… его штука.

Очнувшись, Элиза качала головой, словно пытаясь вытрясти из нее непристойные видения, но тщетно. Вновь и вновь в ее воображении Майкл целовал и ласкал ее с той же неистовой страстью. Вот только этот вкус соли… Воспоминание о нем неизменно вдребезги разбивало ее фантазии, и Майкл тут же превращался в незнакомца, накинувшегося на нее в ночной тьме. Мокрого и соленого. Сильного и беспощадного.

Но ее-то он пощадил. Каждый раз, когда Элиза пыталась понять, почему он так поступил, мысли ее вращались по одному и тому же кругу. Он хотел напоить ее каким-то зельем. Потом вроде бы собирался изнасиловать. А потом вдруг сбежал, Если бы вспомнить… Может быть, он сказал что-нибудь проливающее свет на то, кто он такой и почему напал на нее? Хоть что-нибудь?..

— Подвинься, Элиза, — раздался за ее спиной голос Обри. Обернувшись, девушка увидела Роберта с мальчиком на руках и улыбнулась. В последние десять дней Элиза лучше всего чувствовала себя в обществе своего маленького кузена. В ту ночь он проснулся от ее крика и, забыв о собственных страхах, успокаивал и утешал ее, пока не пришла помощь. С этого момента он принялся опекать Элизу. Но в отличие от Агнес, постоянно уговаривавшей ее прилечь отдохнуть, и Клотильды, пичкавшей хозяйку успокоительными лекарствами, Обри старался заставить ее встряхнуться, гулять по палубе, участвовать в повседневной жизни и тех скромных развлечениях, какие возможны на борту корабля. Соглашение должно соблюдаться, заявлял он, по часу каждый день они по-прежнему будут заниматься друг другом.

При воспоминании об этом Элиза снова улыбнулась. Идея, пришедшая ей в голову экспромтом, нашла у него неожиданно сильную поддержку, а с его упорством могло бы поспорить разве что несокрушимое упрямство его собственного отца. Элизе, пусть и нехотя, пришлось сдаться, и теперь она не могла не признать, что их занятия принесли определенную пользу, по крайней мере ей: невзирая на подавленное состояние духа, физически она чувствовала себя лучше, чем когда бы то ни было.

Роберт опустил Обри в кресло рядом с Элизой. Тот немедленно начал ерзать, вертеться, а слуга хлопотал вокруг него, приговаривая с досадой:

— А ну-ка, тихо, мой мальчик! Дай мне устроить тебя как следует.

«А ну-ка, тихо, мой мальчик!»

Элиза оцепенела. Она уже где-то слышала эти слова, только произнесенные другим голосом, более низким, более грубым. Это было той ночью! Тот человек велел ей вести себя тихо. «А ну-ка, тихо, мой мальчик!» Значит, он принял ее за мальчика? Поэтому-то он так и удивился, обнаружив у нее женскую грудь?

Она задумалась, прикусив губу. Какой во всем этом смысл? Зачем неизвестный вломился в каюту мальчика? Сдвинув брови, Элиза уставилась на Обри невидящим взглядом. Неужели бандит приходил за Обри? Хотел похитить его? Но зачем?..

— Нечего так хмуриться, Элиза, меня не напугаешь, — весело сказал мальчик. — Ты еще должна мне час за вчера. Почему бы нам не спеть песенку? Пой так громко, как только сможешь.

Он заставил ее петь французскую детскую песенку про лягушонка, потерявшего свой хвост, я после первых же строк Элизе удалось отогнать тревожившие ее мысли. Отогнать, но не забыть. Пока корабль медленно приближался к месту, где им предстояло провести всю зиму, Элиза приняла решение переговорить с Робертом и, возможно, нанять еще одного человека, который охранял бы их во время пребывания на Мадейре.


— А можно мне там стянуть что-нибудь? Ну, монетку-другую, цацку какую-нибудь красивую? Они и не хватятся, — убеждал Оливер. Его мальчишеское лицо так и светилось надеждой.

— Чтобы тебя заподозрили? — Тяжелый взгляд Киприана так и пригвоздил юношу к полу. — Нет уж, Олли. Твоя задача — войти к ним в доверие. Когда мальчишка будет в моих руках, можешь хоть все оттуда вынести, а до тех пор держи свои шаловливые ручонки при себе.

— Ах, войти в доверие? — Оливер многозначительно подмигнул, и Ксавье, расположившийся в массивном, прочном кресле в углу просторной каюты Киприана, досадливо крякнул. Ухмылка Оливера стала шире. — Это с нашим удовольствием. Особенно в доверие к хорошенькой кузине сопляка.

— К хорошенькой кузине, значит? — мрачно проворчал Ксавье. И ему, и Киприану прекрасно знакомы были нотки, зазвучавшие в голосе Оливера. Но Киприан, вместо того чтобы, как обычно, посмеяться над ненасытным аппетитом этого повесы, вдруг пришел в бешенство.

— От этой юбки держись подальше! — рявкнул он с гораздо большей злостью, чем собирался, и, прежде чем изумленные моряки успели сказать хоть слово, вскочил со своего кресла и, хлопнув дверью, вылетел на палубу.

Что, черт подери, с ним творится?

Десять дней «Хамелеон» тащился в хвосте у более тихоходной «Леди Хэбертон». Оливер непрестанно подзуживал капитана взять это судно на абордаж и захватить мальчишку силой. И он, и вся остальная команда были не прочь приправить маленьким морским разбоем пресную жизнь обычных контрабандистов. Последние восемнадцать месяцев они мотались между Англией и Францией, снабжая товаром черные рынки обеих стран, и за все это время — даже ни одной стычки с таможенниками. Команда рвалась в бой, и Киприан в общем-то тоже — хоти и по другим причинам. Открытые военные действия были бы хорошей пощечиной Хэбертону.

Но что-то все время мешало ему, не давая покоя ни днем ни ночью. Фривольное замечание Оливера помогло понять — что. Хорошенькая кузина мальчишки неожиданно зажгла в его теле огонь.

Так уж сложились тогда обстоятельства, говорил он себе. В ту ночь все его чувства, мысли, вся энергия были собраны в кулак, подчинены единственной цели — схватить сына Хэбертона. И когда он вдруг понял, что держит в своих объятиях не того, кого нужно, все это взорвалось в нем, выплеснулось наружу. Мысль разыграть спектакль с поцелуями, чтобы скрыть истинные мотивы нападения, пришла к нему в долю секунды, и он до сих пор считал, что идея была блестящая. Вот только последствия у нее оказались непредвиденные.

Женщина, которую он обнимал, пробудила в Киприане желание. Правда, лица ее он так и не видел, но у нее было такое маленькое, стройное тело, такая крепкая молодая грудь, такие упругие, изумительной формы ягодицы, что он просто не мог их забыть. И вся она была такой хрупкой и нежной, и от нее пахло лимоном. Чудесным свежим лимоном!..

Киприан, с лицом мрачнее тучи, расхаживал по полубаку, сцепив руки за спиной. Он слишком поторопился, пустившись в погоню за «Леди Хэбертон». Ему следовало бы остаться в Сент-Питер-Порте по крайней мере до тех пор, пока не удастся справиться с охватившим его смятением. Надо было снять самую изысканную шлюху острова Гернси. Или, наоборот, самую дешевую, чтобы предаться грубому, разнузданному разврату с девкой, знающей все грязные секреты своего ремесла. Это помогло бы ему забыть женщину без лица, которую он так жадно целовал в темной каюте. Что ж, сегодня вечером, как только он удостоверится, что Оливер получил место телохранителя при мальчике и его кузине, он, возможно, преодолеет свои обычные предубеждения и узнает на собственном опыте, так ли хороши португальские шлюхи Фуншала, как о них говорят.


— Не знаю, кому может прийти в голову причинить ему вред, — говорила Элиза новому телохранителю Обри. Новому слуге, тут же поправила она себя. Чтобы не пугать мальчика, следовало называть этого Оливера Спенсера вторым слугой, нанятым на время их пребывания на Мадейре. Но она хотела быть уверенной, что сам Спенсер понимает, в чем на самом деле будут заключаться его обязанности. — Обри приехал сюда лечиться, — продолжала она. — Большую часть времени мы будем проводить на вилле. — Элиза указала на снятый ими дом, прилепившийся к склону холма, возвышающегося над Фуншалом, главным городом Мадейры. — Иногда, может быть, придется съездить в церковь или за покупками, но в основном мы будем там.

— Да, мэм, — вежливо отозвался молодой человек. Высокий, худощавый, сложением он напоминал Майкла. И красив он почти так же, как Майкл, пронеслась у Элизы в голове непрошеная мысль. Только цвет волос у них был разный, и еще Оливер Спенсер временами почему-то казался ей… опасным. Откуда у нее такое впечатление, Элиза затруднялась сказать. Он был опрятен, прилично одет и на разбойника как будто не походил. Правда, в глазах у него порой мелькало что-то дерзкое, бесшабашное, но, возможно, рассудила Элиза, как раз благодаря этим качествам он будет особенно хорошим телохранителем.

— Где я буду спать? — осведомился Оливер.

Показалось ей или тень ухмылки действительно скользнула по его губам? Элиза вгляделась пристальнее, но глаза юноши смотрели на нее вполне серьезно, и она подумала, что ей это просто почудилось.

В последнее время она была склонна видеть двусмысленные намеки в каждой улыбке, в каждом вполне невинном замечании.

Нервно откашлявшись, Элиза пояснила:

— Комната для вас и Роберта будет находиться рядом со спальней Обри.

Взгляд Оливера мимолетно скользнул по ее фигуре, и Элизе пришлось приложить огромное усилие, чтобы не покраснеть, потому что у нее вдруг возникло ощущение, будто этот взгляд проник сквозь одежду прямо к ее телу. Да что с ней такое, ради всего святого?! С тех пор как тот человек так страстно поцеловал ее, — нет, еще с тех пор, как Майкл так нежно поцеловал ее, поправила себя Элиза, — ее мысли постоянно вращались вокруг самых что ни на есть неприличных предметов.

Она откашлялась еще раз, прежде чем спросить:

— Вы можете приступить к работе прямо сейчас?

— Конечно, мэм. Прямо сейчас, — ответил Оливер.

Будь у нее выбор, Элиза, пожалуй, все-таки не стала бы нанимать именно этого молодого человека. Что-то подсказывало ей, что Оливер Спенсер может доставить им немало хлопот. Но Роберт одобрил его в качестве телохранителя, а кузина Агнес — в качестве слуги, каковым он был ей представлен. Ведя Оливера знакомиться с Обри, Элиза постаралась отогнать сомнения. Этот парень был силен, выглядел и вел себя прилично, да и под рукой он оказался очень кстати. Чего же ей еще нужно?

Уже к следующему вечеру смутные подозрения, терзавшие ее, уже казались Элизе верхом глупости. Оливер словно принес с собой глоток свежего воздуха, в котором так отчаянно нуждался Обри. Понаблюдав немного за их занятиями, он мгновенно усвоил принцип, которым руководствовалась Элиза, и сам стал заставлять мальчика разрабатывать больную ногу, весьма изобретательно придумывая новые упражнения. Жалобы Обри на боль не производили на него особого впечатления, может быть, потому, что и сам он был всего лишь великовозрастным мальчишкой. Может, оттого, что отношения их напоминали скорее игру — соревнование двух мальчишек, Обри стремился выполнять задания Оливера с особым рвением.

— А ну, малыш, наподдай-ка ему как следует. Давай, парень, не ленись! — Оливер пристроил круглый камешек возле ноги Обри на подножке шезлонга. — Отведи ногу назад и постарайся пнуть его. Заставь его прогуляться по доске[2 - Вид казни, применявшийся в море пиратами.]! Вообрази, что это старая зануда тетка, — добавил он театральным шепотом.

При этом выпаде в сторону Агнес Элиза поспешно опустила глаза, стараясь скрыть улыбку. Обри же от души расхохотался и начал усиленно трудиться над поставленной задачей. Теплый ветерок подхватил прядь волос Элизы, выбившуюся из прически, и она рассеянно заправила ее за ухо, пытаясь сосредоточиться на рисунке, над которым работала с самого утра. Как ей хотелось передать всю красочность и величие окружающего пейзажа! Каменная терраса виллы покоилась на скалистом уступе. Под ним местность понижалась более полого, являя собой живописную смесь каменистых прогалин и буйной тропической растительности. Все это ограничивалось узкой золотистой полоской пляжа, а дальше, насколько хватал глаз, простиралась сверкавшая под ослепительным солнцем гладь моря, лишь у самого горизонта сливавшаяся с лазурным небом. Элизе очень хотелось запечатлеть на бумаге эту завораживающую картину, но у нее это никак не получалось.

Наверное, линии на переднем плане должны быть смелее, резче, решила она наконец. А вот задний план надо немного затушевать, сделать бледнее и расплывчатее. Может быть, силуэт корабля на горизонте поможет передать то ощущение перспективы и безграничности пространства, которого так не хватает в ее рисунке?

— Так держать! — радостно завопил Обри. Подняв глаза, Элиза успела увидеть, как камень скатился с подножки шезлонга.

— Я еще сделаю из тебя заправского морского волка, якорь мне в глотку! — похвастался Оливер, затем, словно вспомнив о присутствии Элизы, с ухмылкой покосился на нее. — Прошу прощения, мисс.

— Все в порядке, — откликнулась Элиза, но червячок сомнения снова ожил в ее душе. Этот Оливер так странно поглядывает на нее временами. Может быть, он на каждую женщину так смотрит? Да дело даже не в этом, вдруг поняла она и спросила: — Вы провели много времени в море? Вы знаете столько морских словечек…

— Я-то? — На какое-то мгновение он, казалось, смешался. — Ну, я же не вплавь сюда добрался, сами понимаете. Само собой, я попал сюда на корабле, как все.

Элиза не стала развивать эту тему, но уклончивость его ответа удивила ее, и все тревоги сразу вернулись. Что-то было не так, но, хоть убейте, она не могла понять что.

Обед проходил в огромной помпезной столовой виллы. Элиза с удовольствием ела бы на террасе, но кузина Агнес достаточно ясно высказалась на этот счет. На террасе можно пить чай, можно завтракать, но ни в коем случае не обедать. И вот они втроем сидели в комнате, освещенной свечами в роскошных канделябрах. Прислуживали за столом трое слуг.

— Ну разве это не мило? — возвестила Агнес, лучезарно улыбаясь недовольным сотрапезникам. — Хоть мы сейчас далеко от Англии, это не значит, что мы должны забыть наши английские традиции. Ты согласна, Элиза?

— Да, мэм, — буркнула девушка себе под нос.

Клотильда налила ей вина, напротив нее Роберт наполнил сидром бокал Обри. Новичок Оливер, стоя в углу, наблюдал за действиями более опытных слуг, чтобы научиться как следует выполнять свои обязанности, — так распорядилась Агнес.

Элиза взглянула на него, и… она могла бы поклясться, что он подмигнул ей. Застыв на месте, она уставилась на него, буквально сверля его взглядом, но в мерцающем свете свечей ничего нельзя было разобрать. Как бы там ни было, подумала Элиза, есть в его поведении что-то очень подозрительное.

— Сыграем партию в шахматы! — предложил Обри после обеда. — Ты играешь, Оливер?

— Только в триктрак, — ответил тот, поднимая мальчика, чтобы отнести его в гостиную.

— Я сыграю с вами в шахматы, мастер Обри, — вмешался Роберт.

К чести Оливера, он оставил без внимания укоризненно-негодующую интонацию, прозвучавшую в голосе старшего слуги. Элиза тоже промолчала, от души надеясь, что Роберт не станет ревновать Обри, так быстро привязавшегося к новому человеку. Меньше всего ей хотелось выступать в роли арбитра, если эти двое займутся перетягиванием каната.

Усадив Обри в кресло за шахматной доской, Оливер подошел к Элизе:

— Не хотите ли сыграть в триктрак, мисс?

Девушка взглянула на него снизу вверх из облюбованного ею широкого кресла в средиземноморском стиле.

— Я… хм… боюсь, я не знаю этой игры, — сказала она, нервно кашлянув.

— Я вас с удовольствием научу.

Элиза сдвинула брови.

— Разве вы не должны осмотреть окрестности, проверить, все ли в порядке, вместо того чтобы играть здесь, в комнате? — спросила она, понизив голос, чтобы не слышал Обри. — Вы уверены; что нам ничто не угрожает?

— У меня все под контролем, мисс Элиза, — заверил ее Оливер. — Вам не стоит беспокоиться!

Обри и Роберт погрузились в перипетии своей шахматной партии. Агнес, прихватив Клотильду, удалилась к себе, чтобы приступить к ежевечернему ритуалу нанесения различных ночных кремов и мазей от артрита. Повар-португалец и его подручные, заканчивая работу, громыхали кастрюлями в громадной кухне. Все были чем-то заняты, и, как назло, только для Элизы и Оливера не нашлось никакого дела. В этой ситуации ее нежелание общаться с ним выглядело бы глупо и грубо.

Досадуя на себя, она поднялась на ноги и объявила:

— Пожалуй, я пойду к себе. Вы присмотрите за Обри? — без всякой на то необходимости спросила она Роберта.

— Да, мисс, — пробормотал тот, не отрываясь от доски. — Ага! Конь берет королевскую ладью!

Элиза, вздохнув, сердито отбросила за спину тяжелую косу. Похоже, в ее обществе здесь никто не нуждается. Какая же долгая и тоскливая зима ей предстоит!

— На сегодняшний вечер вы свободны, мистер Спенсер, — примирительным тоном сказала она Оливеру и, чувствуя прилив необъяснимой жалости к себе, ретировалась в собственную спальню, грандиозные размеры которой лишь усугубили появившееся у нее ощущение одиночества.

К несчастью, ей совершенно не хотелось спать. Элиза совершала процедуру вечернего омовения так медленно, как только могла, дважды тщательно расчесала волосы смоченным лимонной водой гребнем, не удовлетворившись запахом, исходившим от простыней, обрызгала их любимыми духами, но и после всего этого сон не приходил к ней. В задумчивости она прошлась босиком по мягкому турецкому ковру, затем пересекла полоску гладкого каменного пола и распахнула створки окна, выходившего на восток. Высунувшись наружу, девушка полной грудью вдохнула прохладный ночной воздух.

Все кругом было окутано тьмой, только где-то высоко в холмах то вспыхивал, то гас слабый огонек, да на небе холодно блестели серебристые искорки звезд.

Что-то поделывает сейчас Майкл, спросила она себя. Скорее всего танцует на балу, и юные барышни со своими маменьками с новыми надеждами осаждают его со всех сторон.

Господи, о чем она думала, оставляя его на все эти месяцы, которые ей предстоит провести здесь?! А ведь тогда она искренне надеялась, что Майкл в конце концов расторгнет помолвку, она хотела и добивалась именно этого, но теперь… теперь она уже не знает, чего хочет, она совершенно запуталась и ни в чем не уверена. И постоянно думать об этом просто невыносимо!

Резко отвернувшись от окна, Элиза снова принялась мерить шагами спальню. Ну надо же было быть такой идиоткой, чтобы предложить эту поездку! Впрочем, она не могла не признать, что путешествие уже принесло ощутимую пользу. Она значительно окрепла, Обри тоже, и это всего лишь за две недели, которые они провели на корабле. Ей бы надо не ныть и жаловаться, а собраться и выполнить поставленную задачу — полностью выздороветь самой и добиться, чтобы выздоровел Обри.

Успокоившись на этой разумной мысли, Элиза захлопнула высокие оконные створки и направилась было к кровати, но вид этого гигантского ложа с балдахином, мягкой периной, грудой подушек и роскошным пуховым одеялом вновь остановил ее. Книга — вот что ей нужно, решила Элиза. Если она немного почитает, то сможет без труда заснуть.

В доме было тихо и темно. Только на верхней площадке лестницы стоял шандал со свечами. В комнатах Обри и кузины Агнес свет не горел. «Надеюсь, мальчик не сидит до сих пор с Робертом за шахматами», — подумала Элиза, но тут же сообразила, что это вряд ли возможно. Как только Агнес отпустила Клотильду, Роберт наверняка закончил игру. Элиза никак не могла решить, следует ли ей пресечь этот стремительно развивающийся роман или нет, но об этом можно будет побеспокоиться и завтра. Сейчас главное для нее — найти что-нибудь интересное почитать. Она очень надеялась, что в библиотеке виллы окажутся книги не только на португальском языке.

Спустившись по лестнице, Элиза взглянула на ведущие к террасе стеклянные двери, одна пара которых была приоткрыта. Она подошла.

За этими дверьми открывался вид на город, улицы которого сияли огнями. В гавани горели фонари на многочисленных кораблях и лодках, стоявших там на приколе.

Интересно, «Леди Хэбертон» уже отплыла?

Элиза выскользнула на террасу, облокотилась на резные каменные перила и устремила взор в сторону гавани. Вечерний бриз донес до нее какой-то слабый нежный аромат. Наверное, это гардении. Или розы? Элиза переступила с ноги на ногу, чувствуя под босыми ступнями шероховатый камень террасы. Надо будет завтра предложить вылазку на холмы. Может быть, ей удастся найти источник этого благоухания и украсить их каюты. Роберту и Оливеру вдвоем легко будет нести Обри.

Словно в ответ на ее мысли, из темноты донесся голос Оливера:

— Осторожней, ты, увалень! Сюда! Дай его мне.

«Это он Роберта называет увальнем?!» — возмущенно подумала Элиза. Право, этому молодому человеку надо научиться уважительно вести себя со старшими. Решив поговорить с ним как следует, она выпрямилась и обернулась.

Зрелище, представшее ее глазам, заставило ее немедленно забыть о своих намерениях. Перед ней, заполняя собой весь дверной проем и не оставляя ей никакой возможности скрыться незамеченной, высилась фигура чернокожего великана. Это был африканец. Человек с того корабля. И он передавал Оливеру не что иное, как бесчувственное тело Обри.

Должно быть, у нее случился приступ удушья. Почти теряя сознание, она рухнула на перила, больно стукнувшись спиной, и, так и не издав ни звука, прижалась к ним в смертельном ужасе. В то же мгновение мужчины увидели ее.

— Ад и дьяволы! — тихо выругался Оливер.

— Это еще что такое? — вырвалось у второго.

Прежде чем в мозгу Элизы успела оформиться хоть какая-нибудь связная мысль и она смогла вскрикнуть, побежать или предпринять еще что-то, чернокожий громила сграбастал ее, легко, словно котенка, оторвав одной рукой от земли, а другой закрыв ей рот.

«О нет, только не это! Не второй раз!» — промелькнуло у нее в голове, и внутри все заледенело от страха и отвращения.

— Кажется, ты говорил, что все спят, — проворчал державший ее человек.

— Она и ушла спать, — заверил его Оливер. — Все дьяволы преисподней! Что же нам теперь делать?

— Сбросить ее с этого парапета. Здесь обрыв. Она так грохнется, что и костей не соберут.

Сердце Элизы, колотившееся как бешеное, остановилось. Она издала слабый звук. Африканец поднял ее повыше и положил на парапет.

— Прекрати паясничать, — резко сказал Оливер.

— Дай ей того же зелья, что и мальчику. Пусть лучше уснет. Зачем оставлять такие следы?

Девушку немного отпустило. Она догадалась: они усыпили Обри и хотят похитить его. Наверняка тогда, на Гернси, действовала эта же парочка. Неудивительно, что Оливер вызывал у нее подозрение. И теперь, так же как в тот раз, она умудрилась встать им поперек дороги.

Элиза почувствовала ярость, вернувшую ей силы. Она стала бороться, лягаться и выворачиваться, пытаясь вонзить ногти в руку, с такой легкостью удерживавшую ее на весу. В ответ эта громадная ручища сжала ее так, что Элиза чуть не задохнулась и обмякла в полуобморочном состоянии.

— Мы все израсходовали на Обри, — говорил тем временем Оливер.

— Не можем же мы оставить ее здесь, чтобы она всех перебудила!

— Значит, придется взять ее с собой.

Смех, сотрясший грудь чернокожего великана, Элиза ощутила еще раньше, чем он вырвался наружу.

— Капитан с нас шкуру спустит за такой промах.

— Он сам дал маху в прошлый раз, — парировал Оливер. — Мы не виноваты, что столкнулись с ней.

Дальше события начали развиваться стремительно. Оба похитителя перемахнули через перила террасы и кинулись сквозь буйные заросли вниз по склону холма. Элиза, перепуганная и разъяренная, болталась, как кукла, в безжалостных и крепких руках африканца. «Оливер Спенсер — негодяй самого худшего сорта», — стучало у нее в голове. Ей следовало тысячу раз подумать, прежде чем нанимать его! Они задумали свое черное дело давно, теперь это совершенно ясно. И вот ее и Обри тащат к этому… этому их капитану. К капитану, который в прошлый раз дал маху.

Элизу захлестнула новая волна паники, перед которой померк ее прежний страх. Значит, этот капитан и есть тот, кто вломился в каюту Обри той ночью. Тот, кто так грубо вытащил ее из кровати. Тот, кто щупал ее тело и целовал ее…

Она плотно зажмурила глаза, хотя темнота ночи и так ничуть не уступала темноте под ее сомкнутыми веками. Это не помогло — ужас по-прежнему ледяной рукой сжимал ее сердце при мысли о том, что два отъявленных негодяя тащат ее прямиком в лапы еще худшего мерзавца — своего капитана.

Вскоре ее поставили на землю, связали руки спереди, завязали глаза и рот весьма несвежими носовыми платками. Затем она почувствовала, как ее поднимают в воздух и сажают на какую-то скамью. Это лодка, догадалась Элиза, услышав плеск волн о берег. Поместив рядом с ней Обри, похитители столкнули лодку в воду и заняли места на веслах. Они гребли молча, но, хотя Элиза мало что слышала и совсем ничего не видела, она прекрасно знала, куда они правят. К тому кораблю с обнаженной женщиной на носу. К нечестивому кораблю под названием «Хамелеон». К его порочному капитану с наглыми руками и еще более наглым ртом.

Боже, он, конечно же, пожелает довести до конца начатое той ночью… Он ее изнасилует, и никакой свадьбы у нее не будет. Майкл вряд ли захочет жениться на обесчещенной женщине.

Лодка глухо стукнулась о борт большого судна. Страх Элизы тут же многократно возрос. Пожалуй, изнасилование — наименьшее из зол, которые ее ожидают, подумала она. Ее и Обри.


6


— Какого черта вы приволокли сюда эту шлюху?!

Элиза прекрасно слышала это рычание даже из той маленькой каморки где-то глубоко в трюме, куда заперли их с Обри. Она сидела в темной сырой клетушке, прислонившись спиной к холодной переборке и обнимая спящего мальчика. Разбудить его Элизе не удалось, как она ни старалась. Дыхание его было тихим и ровным, но к нему примешивался какой-то посторонний сладковатый запах, видимо запах лекарства. По крайней мере, они не сделали ему больно, утешала себя Элиза. Конечно, они его похитили, но эта парочка негодяев все-таки по-своему позаботилась о нем. «Пока капитан не приказал им обратное», — пронзила ее тревожная мысль. Судя по его ярости, ожидать приходилось самого худшего.

— Могли бы связать ее и оставить там! — снова раздался крик.

Элиза изо всех сил напрягла слух, стараясь расслышать ответ, но безуспешно. Видно, капитан так напугал тех двоих своим бешенством, что они и слова не могли вымолвить. Она вздрогнула и крепче прижала Обри к себе. Что же это за человек, если он способен так напугать сорвиголову Оливера и гиганта африканца?

Скоро она это узнает. Каждый мускул в ее измученном теле напрягся при звуке приближающихся шагов. Ключ заскрежетал в замке, затем Элизу ослепил яркий свет фонаря, который кто-то держал в высоко поднятой руке.

— Пойдемте, мисс Элиза, — приказал Оливер, впрочем, достаточно почтительным и даже сочувственным тоном.

Она стояла, вжавшись в деревянную переборку, словно надеясь слиться с ней.

— Куда? К этому чудовищу, вашему капитану? — Голос ее дрожал от страха и ярости. — Как вы могли так поступить с нами, Оливер?! Как? И почему?

Он обхватил себя руками за плечи и виновато покосился на своего молчаливого товарища. Ответил Элизе в конце концов африканец:

— Вам нечего бояться, мисс. Он не собирается причинить вам вред.

Она уставилась на чернокожего великана. Для человека столь устрашающих размеров голос у него был на удивление мягкий.

— Не собирается причинить мне вред? Почему же тогда он так… так безобразно обошелся со мной, когда вломился в каюту Обри в Сент-Питер-Порте?

Двое мужчин растерянно переглянулись.

— Так это вы помешали капитану в тот раз?.. — спросил Оливер.

Он хотел сказать что-то еще, но африканец перебил его:

— Что значит — безобразно?

Ободренная их заинтересованностью и доброжелательным отношением, Элиза дала волю чувствам, выплеснув наружу все так долго владевшее ею смятение.

— Он схватил меня! Он обращался со мной как… как с девицей из таверны! Как с падшей женщиной!

Парочка вновь переглянулась. Африканец подошел ближе и присел перед ней на корточки.

— Пожалуйста, не могли бы вы рассказать подробнее?

Элиза смешалась. «Пожалуйста», «не могли бы вы»? Что за чудеса? Может быть, ей просто снится такой причудливый сон, в котором фигурируют изысканно вежливые похитители? Между тем африканец. ободряюще улыбнулся ей, и Элиза поняла, что это не сон. Ее действительно похитили двое бандитов, причем один из них — обаятельный повеса, а другой — вежливый черный гигант. Поистине, мир за пределами Англии полон странных людей.

Склонив голову, она прижалась щекой к темным кудрям Обри.

— Он схватил меня и… и стал трогать. В таких местах, где его рукам вовсе нечего было делать! — воинственно добавила она. — А потом… потом поцеловал.

Оливер смущенно отступил назад, африканец лишь ухмыльнулся.

— Теперь понятно, почему у него такое плохое настроение, — сказал он Оливеру, обернувшись к нему через плечо, затем перевел взгляд на Элизу, и его ухмылка сменилась дружеской улыбкой. — Я понимаю, вы напуганы, мисс Элиза, но уверяю вас, у капитана вам ничто не угрожает. Ксавье об этом позаботится, — пообещал он, хлопнув себя по широченной груди. — Ксавье и Оливер позаботятся.

У Элизы не было никаких оснований доверять ему. Разве не он чуть раньше грозился сбросить ее с парапета террасы? Но в его темном лице, в агатовых глазах было что-то располагающее. Гигант мог бы с легкостью стереть ее в порошок одной рукой, но голос его звучал мягко и ободряюще. И пусть с ее стороны это было безумием, но Элиза вдруг поверила ему.

Однако следовало подумать и о мальчике, ведь, судя по всему, их целью был как раз он.

— Обри вы тоже от него защитите? — Взгляды, которыми на этот раз обменялись мужчины, сказали Элизе больше, чем любые слова. Все ее страхи вернулись к ней с удесятеренной силой. — Почему он желает зла ребенку?! — вскричала она, судорожно сжимая в объятиях спящего мальчика. — Ему всего десять лет, он калека, вы же знаете, Оливер! Он даже ходить не может!

Но Оливер, который никогда не лез за словом в карман, на сей раз ничего не ответил. Ксавье же встал и протянул ей руку. На лицо его легла тень раздумья. «Или тревоги?» — испуганно спросила себя Элиза.

— Пойдемте, мисс, — проговорил он. — Вы не можете избежать встречи с капитаном. Но запомните вот что: в его сердце много злобы… много злобы и много боли. Исцелите эту боль — и злоба исчезнет.

Исцелить его боль?! Не будь Элиза так напугана, она бы расхохоталась. А как насчет боли Обри? А ее собственной? Но прежде чем Элиза сумела облечь свои мысли в слова, Оливер взял Обри на руки, Ксавье помог подняться ей и повел куда-то по длинному, полутемному коридору. Всю дорогу Элиза молчала, — да и что она могла сказать? — но чувствовала она себя как одна из первых христианок, которую собираются бросить на съедение львам. И даже обещание награды на небесах не могло уменьшить ее страх перед грядущей схваткой.

Комната, куда наконец ввели Элизу, оказалась больше, чем она ожидала, и гораздо лучше обставлена, хотя и роскошной ее назвать было нельзя. Полированный стол красного дерева и несколько кожаных кресел делали ее похожей скорее на рабочий кабинет. Но в глубине, под окном в свинцовом переплете, возвышалась огромная кровать с шелковым пологом, обшитыми бахромой подушками и снежно-белым меховым покрывалом. Эта кровать на фоне строгой деловой обстановки остальной части комнаты выглядела каким-то декадентским вывертом, и при виде ее ледяная дрожь охватила Элизу.

— Покажите мне мальчика, — услышала она голос.

Элиза задохнулась и затравленно огляделась по сторонам. Широкая спина Ксавье подалась в сторону, и она наконец увидела того, кто был причиной всех ее нынешних несчастий.

Капитан «Хамелеона» был высок почти так же, как Ксавье. Но он был худощав и имел куда более суровый вид. Его манеры были грозны и внушительны. Все в его облике, от коротко остриженных черных волос до твердо очерченного квадратного подбородка и горящих мрачным огнем темно-синих глаз, дышало безжалостной непреклонностью. Сердце у Элизы упало.

Капитан взглянул на Обри, затем повернулся к Элизе. Ее словно ударила волна исходившей от него враждебности и угрозы.

«В его сердце много злобы», — эхом отозвались в мозгу Элизы слова Ксавье. Да, очень много злобы, поняла она. То обстоятельство, что эта злоба, как выразился Ксавье, вызвана какой-то затаенной болью, нисколько, не успокаивало девушку. Ее куда больше тревожило, что капитан намеревался причинить боль ей и ее беззащитному кузену.

— Я требую, чтобы нас вернули домой.

Неужели этот тоненький дрожащий голосок принадлежит ей, подумала Элиза и без особого успеха попыталась сглотнуть застрявший в горле комок. Впрочем, ничто не показывало, что капитан услышал ее слова. Он молча стоял, прислонившись спиной к высокому, украшенному замысловатым тиснением кожаному сундуку, слегка выставив вперед одну ногу и скрестив руки на груди. Эта поза могла бы выглядеть изящно-небрежной, будь он джентльменом («Как Майкл», — подумала Элиза с какой-то отчаянной надеждой). Однако на джентльмена этот человек походил мало. Скорее он напоминал готовый взорваться в любую секунду вулкан. Он словно излучал опасность.

А Элиза только что потребовала, чтобы он отпустил ее.

Внезапно капитан выпрямился, и Элиза невольно отшатнулась.

— В какой именно дом я должен вас вернуть, мисс Фороугуд? — неожиданно вежливым тоном осведомился он. — На вашу виллу в Фуншале? На «Леди Хэбертон»? Или, может быть, в дом ваших родителей в Лондоне? Ах нет, вы ведь, кажется, любите сельскую жизнь? Тогда, наверное, в ваше загородное поместье?

Серые глаза Элизы сделались круглыми, как блюдца. Откуда он столько знает о ней? Ну, имя — это еще ладно, но остальное? Ему было известно даже то, где живет ее семья… Охваченная паникой, она инстинктивно подалась к африканцу, но капитан немедленно пресек эту попытку поиска поддержки, резко приказав:

— Оставьте нас!

— Но, Киприан… — начал Ксавье.

— Я сказал — оставьте нас, — медленно повторил капитан, четко выговаривая слова. — Отнесите мальчика в каюту, которую для него приготовили. Мы с мисс Фороугуд немножко поболтаем, а потом ее высадят на берег согласно ее желанию. Не очень далеко от дома, — добавил он, улыбаясь девушке леденящей душу улыбкой.

Ксавье осторожно снял холодные пальцы Элизы со своего рукава. И когда же она успела в него вцепиться, промелькнула у нее мысль.

— Все будет в порядке, малышка. Не падайте духом, — шепнул ей гигант.

Не падать духом? Притом, что этот человек явно собирается закончить начатое в прошлый раз?

Оливер с Обри на руках двинулся к двери, повинуясь приказу своего капитана. Элиза рванулась к нему:

— Не разлучайте его со мной! Не смейте!

Но выбора у Оливера не было, так же как и у нее. Проклятый капитан твердой рукой взял Элизу за плечо и оттолкнул в сторону. Юноша с жалостью посмотрел на нее, потом перевел взгляд на капитана и наконец на Ксавье, но тот только покачал головой. Не слишком много для человека, который обещал защищать ее, подумала Элиза, борясь с подступающей истерикой. Между тем оба мужчины вышли, оставив ее одну в логове льва.

Когда дверь за ними закрылась, звяканье задвижки показалось ей самым зловещим звуком, какой она когда-либо слышала.

— Ну, мисс Фороугуд… — Капитан отпустил ее плечо, и Элиза тут же отпрянула, но бежать ей было все равно некуда. Ее враг стоял между ней и единственной дверью, а от окна Элизу отгораживала гигантская кровать.

Дрожа как осиновый лист, Элиза затравленно огляделась. Ей вдруг вспомнился бродячий котенок, которого когда-то ее братья загнали в ловушку, в угол садовой ограды. Сейчас она чувствовала себя точно так же.

— Успокойтесь, мисс Фороугуд, — сказал капитан с холодной усмешкой. — Вашей невинности здесь ничто не угрожает.

Это заявление показалось Элизе настолько нелепым, что она ощутила непреодолимое желание расхохотаться, и лишь боязнь, как бы смех тут же не перешел в истерические рыдания, помогла ей сдержаться. С трудом взяв себя в руки, она выпрямилась и обхватила себя за плечи, словно стараясь загородиться от этого человека.

— У меня нет оснований верить вам, — наконец выдавила она.

Он едва заметно усмехнулся, затем поставил одно из кожаных кресел перед дверью и уселся в него, жестом предложив ей сделать то же самое. Но Элиза, вместо того чтобы сесть в кресло, встала за его спинкой, как будто оно могло защитить ее от этого человека!

— Как хотите, — пожал плечами Киприан. — Но к делу: я хочу передать с вами одно сообщение…

— Сообщение? Какое? — растерянно прошептала Элиза.

Но лицо Киприана не выражало никаких эмоций. Он лишь сплел пальцы и в свою очередь оглядел Элизу с ног до головы слишком, по ее мнению, откровенным взглядом. Под этим взглядом она едва не стушевалась, как-то вдруг вспомнив, что из одежды на ней были надеты лишь ночные туфли и вышитый фланелевый капот. Коса Элизы расплелась во время похищения, и спутанные волосы волной разметались по плечам. Одна в спальне у мужчины — и в таком виде!

— Сообщение для кого? — снова спросила Элиза, стараясь подбодрить себя звуком собственного голоса.

Черные брови капитана насмешливо приподнялись, и Элиза неожиданно почувствовала, как страх уходит, уступая место… гневу. Она его забавляет! Ей угрожали, ее грубо схватили, похитили, а он находит ее забавной!

— Для отца Обри, разумеется, — процедил капитан.

Ярость Элизы мгновенно улетучилась, сменившись страхом.

— Для дяди Ллойда? — пробормотала она.

— Так он действительно ваш дядя?

— Он женат на сестре моей матери. Но какое вам до этого дело? И почему вы хотите причинить зло Обри, невинному ребенку?

— Мои мотивы вас не касаются. Просто скажите этому человеку, что его сын у меня.

Пальцы Элизы впились в спинку кресла.

— Но почему? — воскликнула она. — Почему вы делаете такие ужасные вещи? Чем Обри заслужил подобную жестокость?

На скулах капитана вздулись и опали желваки. Ничем другим он своих чувств не выдал, и голос его оставался по-прежнему ровным и негромким, но Элиза почувствовала, какое бешенство пылает у него внутри.

— Против мальчика я ничего не имею. Но вот его отец — другое дело.

Элиза судорожно сглотнула.

— Вы готовы обидеть ребенка, чтобы сделать больно его отцу? Да что же вы за чудовище?!

Он так стремительно вскочил с кресла, что Элиза в ужасе попятилась. Снедавшая его ярость вырвалась наружу, как огненная лава из кратера вулкана, грозя смести все на своем пути.

— Я — чудовище, но таким меня сделал Хэбертон! — прогремел он. — И такое же чудовище я сделаю из его единственного наследника! Потрудитесь передать ему это слово в слово. И еще скажите, что пройдет очень много времени, прежде чем он снова увидит своего драгоценного сыночка. — Он возвышался перед ней, огромный, страшный, стиснутые кулаки уперты в бока, каждый мускул напряжен, как у хищника, изготовившегося к прыжку. — Ступайте, Элиза Фороугуд! Возвращайтесь к папеньке и маменьке в уютное, безопасное семейное гнездышко. Только не забудьте передать Ллойду Хэбертону мои слова.

Отойдя от двери, он резко взмахнул рукой, давая понять, что больше ее не задерживает, но Элиза не двинулась с места. Она старалась собраться с мыслями.

— Я не могу передать дяде Ллойду такое сообщение. Что он мог вам сделать, чем мог вызвать у вас такую… такую ненависть? К тому же я даже не знаю, кто вы…

Какая-то мука промелькнула в его взгляде, а может быть, ей показалось. Но прежде чем Элиза успела прийти к какому-либо выводу, капитан низко склонился перед ней в изысканном поклоне, который сделал бы честь любому джентльмену из высшего общества, не будь он откровенно издевательским.

— Надо же, я совсем забыл о хороших манерах, которым учила меня матушка. Киприан Дэйр — к вашим услугам, мадемуазель! — Он выпрямился и глянул на нее с вызовом. — А теперь, если вы удовлетворены, убирайтесь с моего корабля ко всем чертям!

Поистине, это явилось последней каплей. Издав яростный вопль, Элиза нащупала первый попавшийся под руку предмет — какой-то тяжелый навигационный прибор — и, широко размахнувшись, запустила ему прямо в голову. Как он смеет так грубо разговаривать с ней, когда сам же велел притащить ее сюда?! Как он смеет теперь выгонять ее? Нет, она уйдет сама — уйдет, когда захочет!

И, вне себя от ярости, Элиза швырнула в него книгу.

Киприан легко уклонился от латунного прибора и отбил рукой книгу. Затем, не дожидаясь, пока девчонка отправит вслед за ними тяжелый серебряный кубок, он стремительно прыгнул на нее.

До этого момента Киприан честно пытался держаться цивилизованно и вежливо, насколько позволяли обстоятельства. Любой другой мужчина на его месте, к тому же хорошо осведомленный о тех изысканных прелестях, что скрывались под этим смешным старомодным капотом, опрокинул бы эту нахалку на спину без всяких предисловий. Любой другой мужчина, проведший последние десять дней в муках из-за того, что ему довелось поцеловать некую женщину, обладающую дьявольски соблазнительным телом, без колебаний воспользовался бы первым подходящим моментом, чтобы удовлетворить свое желание. Но насилие никогда не привлекало его. Киприан просто хотел посмотреть, вызовет ли внешность Элизы в нем то же возбуждение, какое вызвало ощущение ее тела в его объятиях.

Когда она робко вошла в его каюту в сопровождении Ксавье и Оливера, первым, что он почувствовал, было разочарование. Элиза, трепетавшая от страха, вызвала у него что-то вроде брезгливого отвращения. Но уже через несколько секунд он разглядывал ее дурацкий, глухой капот, рисуя в своем воображении те прелести, которые под ним скрывались. Копна темно-каштановых волос так и манила прикоснуться к ним. А с раскрасневшимся от гнева лицом и сверкающими яростью огромными глазами Элиза Фороугуд была чертовски хороша.

Киприан обхватил ее за талию, и они вместе рухнули в кресло, так что она очутилась у него на коленях. «Надеюсь, секстант не сломался», — подумал он. Но вовсе не ради предотвращения дальнейшего разгрома Киприан заключил ее в объятия. Он хотел снова коснуться ее, хотел, чтобы она снова оказалась у него в руках. Элиза была значительно меньше его ростом, слабее и боялась его до смерти, но он чувствовал, что встретил противника, какого ему еще никогда не доводилось встречать, и желал перенести боевые действия на новое, весьма многообещающее поле.

Киприан вовсе не хотел причинять ей боль и брать ее силой. Наоборот, он вдруг понял, что ему очень хочется обольстить эту благовоспитанную и целомудренную мисс Фороугуд и лишь этим путем насладиться ее нежным юным телом. А по ходу дела, кстати, и научить ее кое-чему! Ведь девушка, выросшая, подобно ей, под крылышком заботливых родителей, наверняка не имеет об этом ни малейшего понятия. А во-вторых — и это главное, напомнил он себе, — она должна почувствовать, каково это: быть в чьей-то власти, зависеть от прихоти того, кто сильнее тебя. Она принадлежит к сильным мира сего, к хозяевам жизни. Пусть же на себе узнает, что значит быть бедным, слабым и беспомощным.

Из-за спутанных волос ему не видно было ее лица, но он чувствовал, в какой она панике. Элиза отчаянно вырывалась, безуспешно колотя пятками по его обутым в высокие сапоги ногам, а ее сердце, которое он чувствовал ладонью, стучало часто и громко, как у пойманной пташки.

— Так ты делаешь себе только хуже, — тихо пробормотал он, ткнувшись губами куда-то в область ее правого уха. — Ну-ка, успокойся!

— Иди к черту! — неожиданно огрызнулась она, снова попытавшись лягнуть его.

— Непременно, но несколько позже, — улыбнулся Киприан, с удовольствием ощущая, как ее крепкое юное тело бьется в его объятиях.

Выбившись из сил, Элиза прекратила сопротивление и лишь часто и глубоко дышала, как загнанный зверек. Киприан тоже сидел неподвижно, наслаждаясь ситуацией и ловя ноздрями усилившийся во время борьбы лимонный запах, который он так хорошо помнил. Это пахнут ее волосы, понял он и зарылся лицом в их шелковистую гущу.

Она дернулась как ужаленная и снова начала вырываться.

— Отпусти меня, ты, кровожадное чудовище! Мерзкий похититель детей! Ты… ты…

— Ты пахнешь лимоном, — тихо сказал он, не обращая внимания на ее выкрики. — Как это у тебя получается?

Она рванулась изо всех сил, но Киприан не собирался отпускать ее. Как же пробудить в ней желание?

— Послушай меня, Элиза! Я ведь могу называть тебя так, не правда ли? Если учесть, как близко мы познакомились в нашу прошлую встречу…

— Я вас ненавижу! — простонала она.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Киприан. — Особенно за то, что я собираюсь отобрать у тебя кузена. Полагаю, твой дядя попросил тебя присматривать за ним, верно? Опекать и оберегать его? Мне очень жаль, но ты не сможешь больше выполнять эти обязанности.

— Если бы вам было действительно жаль, вы не стали бы похищать его и так жестоко обращаться со мной. Отпустите меня немедленно!

Киприан пропустил последнюю фразу мимо ушей.

— Я вовсе не хочу быть жестоким с тобой, но не могу же я позволить тебе швыряться моими вещами! Если ты пообещаешь вести себя прилично, я тебя, так и быть, отпущу… — Он сделал паузу, ожидая ее ответа. — Ну так что, обещаешь?

Несколько мгновений слышалось только ее тяжелое дыхание, потом Элиза спросила:

— Что вы собираетесь делать с Обри?

Ага, значит, самое слабое место в ее броне — тревога за мальчика, как он и думал. Что ж, верность долгу — прекрасное качество, и Киприан всегда высоко его ценил. К тому же в данном случае оно могло быть использовано против нее.

— Я еще не решил, что с ним делать, — протянул он, делая вид, что раздумывает. — Пока не решил.

Девушка долго молчала, будто решаясь на что-то, и Киприан догадался, что она скажет, еще до того, как она заговорила.

— Если вы вернете его домой целым и невредимым, я… я готова заключить с вами сделку.

— Какую сделку? — снова улыбнулся он. Да, он не ошибся, она верна своему долгу сиделки и опекуна. Любой ценой.

— Ну, я… я сделаю все, что вы захотите.

Он вновь погрузил лицо в ее волосы, нащупывая губами ее ухо. Когда Элиза сердито отдернулась, он рассмеялся:

— Но разве ты будешь делать это добровольно, с охотой? Что-то я так не думаю. Кроме того, у меня нет настроения заключать сделки. Мальчик в моих руках, да и ты тоже. Я могу сделать с вами обоими что захочу, и никто мне не помешает.

От этих его слов она задрожала, а Киприан ощутил легкий укол совести. Если он хочет обольстить девушку, промелькнуло у него в голове, пугать ее — не лучший способ.

— Так давайте покончим с этим, — прошептала Элиза. — Делайте быстрее, что задумали, и покончим с этим.

— Покончим с этим? — Киприан рассмеялся, но довольно невесело. Ему было очевидно, его первые ходы потерпели поражение. Удержав на языке готовое сорваться ругательство, он продолжал: — Я человек с причудами, Элиза. Я предпочитаю, чтобы женщина действительно захотела меня. А ты, кажется, еще не очень-то сильно меня хочешь.

Она возмущенно фыркнула, но спина ее стала чуть менее напряженной.

— Итак, — заключил Киприан, — будет лучше, если я отправлю тебя на берег и приступлю к выполнению своих планов относительно мальчика.

Он разжал руки и слегка подтолкнул ее. Она взвилась с его коленей как ошпаренная и забилась в угол. На лице у нее было написано замешательство.

— Но… какие же у вас планы относительно Обри?

Киприан пожал плечами и откинулся на спинку кресла. Несмотря на кажущуюся небрежность позы, он продолжал пристально наблюдать за ней, подмечая малейшую игру эмоций на этом прелестном выразительном лице. Она по-прежнему была напугана, но сдаваться явно не собиралась. Эта девушка нравилась ему все больше и больше.

— Я же сказал, что пока не знаю, как именно мне следует поступить с твоим подопечным, — небрежно протянул он. Девушка судорожно сглотнула, и Киприан приготовился выслушать мольбы, которые непременно должны были за этим последовать.

Элиза не обманула его ожиданий.

— Пожалуйста, прошу вас! — сдавленно произнесла она, умоляюще глядя ему в глаза. — Разве вы не понимаете, что Обри ничем не заслужил вашей мести?! Он — невинное и чистое дитя и ничего вам не сделал!

— Через него я доберусь до его отца, — отрезал Киприан.

— Да какое же зло мог причинить вам дядя Ллойд, что вы считаете необходимым мстить ему столь бесчеловечным образом?

Киприан на мгновение замер. Гневный ответ уже готов был сорваться с его губ, на он сдержался. Эта маленькая перепалка не стоила того, чтобы раскрывать свои карты. Мальчик у него, отмщение сэру Ллойду Хэбертону началось. Можно пока расслабиться, отвлечься на хорошенькую хэбертоновскую племянницу. Он неплохо проведет время, с наслаждением продумывая и осуществляя план ее обольщения. И это будет его месть и победа — он, отвергнутый высшим обществом, возьмет девушку этого круга с помощью тех же изысканных манер, принятых в этом кругу.

— Уверен, что тебе трудно представить себе лучшего дядюшку, Элиза. И лучшего отца, — добавил он с большой долей яда в голосе. — Но если бы ты знала, каков он на самом деле, как знаю это я… — Киприан не стал продолжать, не в силах справиться с яростью, овладевавшей им каждый раз, когда он говорил о Хэбертоне.

Элиза ничего не ответила, только плотнее сжала губы и нервно сплела пальцы. «Она должна носить красное, — явилась к нему откуда-то непрошеная мысль. — Только цвет должен быть не ярко-красным, а глубоким, насыщенным темно-алым, почти пурпурным. Ее волосы на таком фоне будут поблескивать, словно мягкий темный бархат, а серые глаза засияют, как бриллианты».

Глаза Элизы метнулись в сторону, не выдержав столь бесцеремонного разглядывания.

— Я готова признать, что он может быть… сухим… холодным, — нерешительно проговорила она. — Он довольно суров со своими детьми… После несчастного случая с Обри мне даже несколько раз казалось, что он… сердится на мальчика, но это наверняка только потому, что Обри много раз говорили не ездить верхом одному, а он не послушался — и его сбросила лошадь… — Она остановилась. В ее огромных глазах светилась такая мольба, что Киприан почти передумал приводить в исполнение свой план. Почти.

— Значит, у него нет ни капли жалости к собственному искалеченному ребенку, — процедил он.

— Да ничего подобного! — вскричала Элиза. — В любом случае вы-то кто такой, чтобы осуждать его? Ведь это вы оторвали мальчика от дома, от семьи! У вас нет совести! Разве вы не понимаете, как это жестоко? Если вы ненавидите дядю Ллойда, так и мстите ему, а не его сыну. Обри здесь ни при чем!

Киприан стремительно вскочил. Сохранять спокойствие под градом ее обвинений было выше его сил.

— Тебе пора на берег, — произнес он ледяным тоном. — Что тебе делать, ты знаешь. Скажи Хэбертону, что его сын у Киприана Дэйра.

Он свирепо уставился на нее. Если девчонка скажет еще хоть слово в защиту этого ублюдка, он заткнет ей рот. Каким угодно способом, но заткнет.

Но Элиза ответила ему не менее свирепым взглядом; в этот момент она была похожа на дикую кошку, защищающую своего котенка. В глазах у нее стояли слезы, но ярость так и полыхала сквозь их прозрачную пелену. Вся ее маленькая фигурка дрожала от переполнявших ее чувств.

— Вам придется послать свое гнусное сообщение с другим курьером, Киприан Дэйр! Я не стану его передавать. Дядя Ллойд просил меня присматривать за Обри — это я и буду делать. Я не оставлю этот корабль, пока Обри не покинет его!

Слезы наконец хлынули по ее щекам, но Элиза отерла их нетерпеливым движением руки и, не дожи-даясь его ответа, распахнула дверь. Выскочив в коридор, она захлопнула ее за собой с такой силой, словно хотела поставить жирную точку в их разговоре.

— Ксавье! Оливер! — услышал Киприан ее удаляющийся гневный крик.

Немного постояв неподвижно, Киприан наконец пришел в себя. Первым его побуждением было догнать ее и вышвырнуть с корабля. Вот это да. Что, черт подери, эта девка о себе возомнила?! Капитан здесь он, а она — просто круглая дура, раз требует таким тоном у него, капитана, чтобы ее оставили на корабле, полном грубых, неотесанных мужчин, которые только и будут думать, как бы задрать ей юбку повыше! Однако вместо того чтобы броситься следом за Элизой, Киприан снова сел в кресло, испытывая странные чувства. Храбрая маленькая дурочка пожелала остаться, и, как бы глупо это ни было с его стороны, он собирался ей это позволить. Эта смесь страха и бесстрашия, приличных манер и скрытой чувственности, ярости и слез подействовала на него необычным образом. Словно диковинная лесная зверушка, Элиза внесла непривычное разнообразие в размеренный, даже суровый ход его жизни, и Киприан еще не наигрался ею.

Но, немного поразмыслив, Киприан понял, что в конце концов его решимость поколебали именно ее слезы. Большинство женщин плачут как по заказу — это их оружие, которое позволяет им добиваться своего, хотя при частом использовании оно теряет свою эффективность. Сам Киприан видел свою мать плачущей считанное число раз, хотя уж у нее-то было достаточно причин, чтобы провести в слезах по меньшей мере половину жизни. Что ж, подумал он насмешливо, поглядим, как поведет себя его пленница дальше.

И все же Киприан не мог не признать: Элиза Фороугуд произвела на него сильное впечатление, как он ни противился этому внутренне. Она была изнеженной девушкой из высшего общества, привыкшей, что все в жизни идет так, как ей хочется. Но она оказалась и храброй дикой кошечкой! Ее коготки не могли причинить ему особого вреда — куда ей против него и его дубленой шкуры! — но она упорно не желала сдаваться, и Киприану это понравилось. Он обращался с ней грубо и угрожал ей, а она стояла на своем, да еще и требовала, чтобы ее оставили с кузеном. Можно подумать, что этот мальчишка — ее собственный ребенок, так горячо она его защищала. А ведь он — всего-навсего ее кузен!

Впрочем, Киприан тут же подумал о том, что ему неоткуда знать, какие узы связывают двоюродных братьев и сестер. У него-то не было в целом свете ни единой родной души! При мысли об этом далеко упрятанные, но никогда не стихавшие гнев и ненависть вспыхнули в нем вновь, но он подавил их. Все пойдет как планировалось — лучше, чем планировалось. Капитан ощутил небывалый подъем.

Вскочив, он стал расхаживать из стороны в сторону по каюте. Конечно, он позволит девчонке остаться. До Олдерни им идти, по меньшей мере неделю, и у него будет масса времени для того, чтобы неплохо поразвлечься с мисс Элизой Фороугуд.


7


Под действием снотворного Обри проспал чуть не до полудня. К этому времени «Хамелеон» уже почти четыре часа был в открытом море и на всех парусах удалялся от Мадейры. Что касалось Элизы, то остаток ночи она провела без сна. Ее давило ощущение бессилия и безнадежности. О, этот человек, этот гнусный, порочный… пират, решила она. В свое время Элиза прочла множество книг о пиратах и о живших в действительности, и о выдуманных, — и в ее представлениях капитан «Хамелеона» являл собой типичный образчик морского разбойника. Совершенно безнравственный, алчный и жестокий субъект, понятия не имеющий о милосердии. Как там говорил Ксавье — в его сердце много боли? Ха! Да у него вообще нет сердца, считала Элиза.

— Мама? — пробормотал Обри, пытаясь повернуться на другой бок в гамаке, куда его уложили. — Мама!..

Прежде чем Элиза успела до него дотянуться, гамак перевернулся и бедняжка Обри вывалился из него. С глухим стуком шлепнувшись на пол, он громко завопил от боли и испуга.

Элиза помогла плачущему мальчику сесть и, убедившись, что он ничего себе не повредил, стала его утешать. Это оказалось нелегкой задачей, тем более что самой Элизе стоило огромного труда удержаться от слез, пока она объясняла, почему окружающая обстановка так изменилась.

— Я хочу к маме! — рыдал Обри, не слушая ее. «И я хочу к маме», — подумала Элиза, из последних сил пытаясь сдержать собственные рыдания.

— Мы обязательно вернемся домой, Обри, — говорила она как можно более убедительным тоном, — вот увидишь. Этот злой человек просто хочет напугать твоего отца, и больше ничего. Дядя Ллойд нас выручит, я знаю…

И все же оба представляли собой весьма жалкое зрелище, когда к ним в каюту заглянул Оливер.

— С вами все в порядке? — спросил он, окидывая Элизу таким взглядом, за который непременно схлопотал бы увесистую затрещину, будь они в Лондоне. Увы — они были не в Лондоне, а за сотни и сотни миль от сколько-нибудь цивилизованного общества. Она и Обри оказались во власти негодяя капитана и его мерзкой команды; вот почему, во избежание дальнейших неприятностей, нужно немедленно дать Оливеру достойный отпор. Ах, знать бы ей еще, как это делается!

— Что вам нужно? — всхлипнула Элиза, загораживая собой Обри.

— Сказать по правде? — ухмыльнулся молодой моряк, неторопливо приближаясь к ним.

— Ты пират, да? — спросил вдруг Обри, внимательно разглядывавший из-за спины кузины человека, которого до настоящего момента считал слугой, причем слугой гораздо более интересным и забавным, чем другие.

— Пират? Что за мысль, парень! Я просто веселый морской бродяга, вожу людям разные вещички, чтоб им тоже сталб интересно жить.

— А почему ты меня украл, если ты не пират? — требовательно спросил мальчик.

Улыбка Оливера вмиг погасла. Теперь он выглядел таким же пристыженным, как ночью, когда они с Ксавье прибежали на крик Элизы, в ярости выскочившей из каюты капитана. Правда, чувство стыда не помешало ему снова запереть Элизу вместе с Обри в этой каморке, но, по крайней мере, у него еще сохранилась хоть капля совести — не то что у его гнусного капитана. Элиза тут же постаралась воспользоваться этим и сделать все возможное, чтобы эта капля совести мучила молодого моряка как можно сильнее.

— Да, Оливер, — сказала она, — объясните бедному Обри, почему вы украли его из его собственной постели. Объясните ребенку, почему вы лгали ему, почему опоили его каким-то зельем и притащили сюда.

Оливер, утративший всю свою веселость, закусил губу. Взгляд его заметался между обоими пленниками.

— Видишь ли, мой мальчик… — промямлил он. — Я… Тут такое дело… — Запнувшись, он отвернулся от них, выглянул в коридор и закричал: — Ксавье! Где тебя черти носят?!

Обри весь сжался, когда высоченный африканец, нагнувшись под бимсом, вошел в их каюту, но Элиза испытала облегчение. Конечно, это было глупо, ведь Ксавье тоже принимал участие в ее похищении, но что-то в нем действовало на нее успокаивающе.

— Доброе утро, мисс, — прогудел великан. — А, вот и молодой мастер Обри! — Он одарил мальчика ослепительной белозубой улыбкой и протянул ему руку. — Я — Ксавье, первый помощник капитана на «Хамелеоне». Тебе никогда раньше не приходилось спать в гамаке?

Обри глянул на Элизу. Она едва заметно ободряюще кивнула, и мальчик, поколебавшись, пожал протянутую руку.

— Нет, никогда, — ответил он. — Но если бы я знал, что лежу в гамаке, то не упал бы.

При виде белой детской ручки, утонувшей в гигантской черной лапище, Элиза еще больше уверилась, что Ксавье — их союзник, а не враг. Не то что Оливер, подумала она, посылая предателю уничтожающий взгляд. Он снова пялился на нее, несомненно разглядывая ее безнадежно измятое дезабилье, но ее взгляда он не выдержал. Отворачиваясь, он буркнул:

— Я подумал, может, вы хотите поесть.

Элиза воинственно вздернула подбородок и постаралась припомнить, как их дворецкий в Лондоне держал себя с нерадивыми слугами.

— Во-первых, принесите нам воды для умывания. И мне нужны щетка для волос и гребень, — произнесла она не терпящим возражений тоном и добавила, полностью входя в роль: — Эта комната никуда не годится. Нам нужны апартаменты с отдельными комнатами для меня и Обри. Завтракать мы будем там, но воду можете принести и сюда, — милостиво закончила Элиза свой монолог и лукаво взглянула на Оливера. Тот выглядел оробевшим, и девушка почувствовала удовлетворение. — Что же вы стойте? — поторопила она молодого моряка. — Выполняйте, я жду.

Оливер попятился в коридор, стукнувшись головой о низкую дверную притолоку. Едва он скрылся из виду, Ксавье от души расхохотался:

— Ай да мисс Элиза! Я вижу, вы поняли, как надо держаться с нашим Оливером.

Перебросив за спину безнадежно спутанные волосы, Элиза недоверчиво уточнила:

— То есть как с презренным червем, каковым он и является на самом деле?

Африканец снова рассмеялся, и его гулкий раскатистый хохот невольно вызвал на губах девушки улыбку.

— Оливер любит женщин, — пояснил Ксавье. — Очень любит. А женщины любят его — просто штабелями к его ногам падают. Вот этот сопляк и ходит задрав нос и вечно хвастается, как он умеет их ублажить… — Тут он осекся и смущенно закашлялся. — Если вы понимаете, что я имею в виду.

Элиза наморщила носик. «Боюсь, я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, — подумала она. — Но уж Оливеру Спенсеру — если это его настоящее имя — меня у своих ног не видать».

— С Оливером я могу справиться, — заявила она вслух, — но…

— Но не с Киприаном? — подхватил Ксавье и вздохнул. — К нему нужен особый подход. Вам придется запастись терпением.

— Кто такой Киприан? — спросил молчавший до этого Обри.

«Бессердечный негодяй», — едва не вырвалось у Элизы.

— Капитан этого корабля, — вместо этого сказала она. — Думаю, немного попозже ты с ним тоже познакомишься.

— Собственно говоря, — кашлянув, произнес Ксавье, — он как раз хотел поговорить с вами, мисс.

От внезапно охватившего ее страха у Элизы волосы зашевелились на затылке, а сердце заколотилось в угрожающем темпе. О неизбежной новой встрече с капитаном она с тоской и ужасом думала все это время.

— Со мной? — пролепетала она. — Сейчас? Но зачем?

Ксавье пожал плечами, опустив глаза:

— Он не сказал. Но я думаю, вам следует смотреть на это как на еще одну возможность завоевать его расположение.

— Его расположение? — Элиза нахмурилась, закусив нижнюю губу. — Сомневаюсь, что мне удастся уговорить этого человека отказаться от его гнусного плана использовать… — Она запнулась, осознав присутствие Обри, но ее страх передался мальчику и без слов.

— Не оставляй меня, Элиза! — в панике закричал он. — Останься со мной! Пожалуйста, скажи, что останешься!

— Не бойся, Обри, я не собираюсь тебя оставлять. Ни в коем случае, — сказала Элиза, бросая на Ксавье красноречивый взгляд. — Когда наши новые каюты будут готовы и мы позавтракаем, — твердым тоном обратилась она к африканцу, — я буду рада принять вашего капитана. Вы не присмотрите, чтобы Оливер устроил все как надо?

Ксавье вышел, посмотрев на нее как на сумасшедшую. «Да я и правда сошла с ума», — подумала Элиза, проводив его взглядом. Она была совершенно уверена, что капитану наверняка придутся не по вкусу ее требования и отказ явиться к нему. Ну и что? Что она теряет? Его расположение? — усмехнулась она про себя. Светский тон и уверенные властные манеры смутили Оливера, так, может быть, и на Киприана Дэйра это подействует?

Не прошло и часа, как пленников перевели в новые каюты. Две комнаты, соединявшиеся узенькой дощатой дверцей, были не слишком просторными, да и особых удобств там не наблюдалось, но все же это была маленькая победа. К тому же вслед за Оливером, принесшим завтрак, явился и Ксавье с подушками, ковриками и прочими мелочами, и к тому времени, когда Элиза и Обри умылись и поели, каюты обрели почти такой же уютный вид, как на «Леди Хэбертон». Вот только на «Леди Хэбертон» над Элизой и ее кузеном не нависала зловещая тень, там им не угрожал одержимый местью капитан с манерами пирата.

Вскоре они услышали стук в дверь, а на пороге возник колоритного вида незнакомый матрос.

— Меня звать Мик, — сказал он с сильным йоркширским акцентом. — Кэп сказал, чтобы вы шли к нему со мной. Если не возражаете, — добавил он, словно спохватившись, и склонил начавшую лысеть голову.

«Если не возражаю!.. — фыркнула про себя Элиза, незаметно разглядывая детину, явно побывавшего во многих передрягах. — Как будто ему есть дело до моих возражений». Вслух же она холодно произнесла:

— Я не могу оставить Обри одного, так что вашему капитану лучше самому…

— Олли! — вдруг завопил тот что есть мочи. — Олли, двигай сюда, посиди с пацаном!

— Нельзя ли потише? — со страдальческой гримаской проворчала Элиза, зажимая руками уши.

— Простите, мисс, — Попятившись, матрос согнулся в поклоне — точь-в-точь как Оливер, когда она попробовала на нем свой самый холодный, высокомерный тон. Неужели все эти моряки — люди простые и грубые — так боятся высокородной аристократки? Это казалось верхом нелепости, как, впрочем, и все, что успело случиться с ней в этом злополучном путешествии.

— Постарайтесь, чтобы подобное не повторялось, — милостиво кивнула она.

Матрос, судя по его виду, готов был раскланяться и шаркнуть ножкой, если бы знал, как это делается. Оливер тоже протиснулся в каюту бочком и опаской, имея при этом вид побитой собаки. Это зрелище несказанно укрепило дух Элизы, которая вовсе не была уверена в результатах выбранной ею тактики.

— Побудьте с Обри, пока меня нет, — распорядилась она. — Вы уже знаете, как разрабатывать его больную ногу, вот этим и займитесь. А когда мы с вашим капитаном закончим свои дела» я хочу немного посидеть с Обри на палубе. — Она кинула взгляд на второго моряка. — Приготовьте нам два удобных кресла. Да, кстати, Мик, — добавила она, от души наслаждаясь написанной на их лицах растерянностью, — не забудьте положить туда хорошие одеяла.

Не дожидаясь ответа, Элиза ободряюще улыбнулась Обри и величаво выплыла в коридор. Однако триумф ее оказался недолгим. Едва она успела оглядеться по сторонам, как ее взору предстала картина, мгновенно лишившая ее присутствия духа. Меньше чем в двадцати футах она увидела распахнутую дверь капитанской каюты, за которой сидел сам Киприан Дэйр. Положив ноги на полированную крышку своего великолепного стола, он в упор смотрел на девушку. Поймав испуганный взгляд Элизы, Киприан едва заметно усмехнулся уголком рта, и этого оказалось достаточно, чтобы Элиза окончательно сникла, как парус, когда вдруг стихает попутный ветер, только что туго натягивавший его. «Хамелеон» по-прежнему шел вперед, мерно покачиваясь на волнах и поскрипывая в такт доносившимся с палубы приглушенным крикам матросов, но для Элизы все как будто остановилось, а весь бескрайний мир сузился до размеров затхлого коридора глубоко в трюме, где все заполняла собой самодовольная усмешка капитана.

Стало совершенно очевидно, что, в отличие от подневольных, неграмотных матросов, с Киприаном Дэйром ей не справиться. Он действовал на нее так, как в свое время Майкл. Казалось, он превосходил ее во всех отношениях, он ее парализовывал и подавлял. Элиза же могла полагаться только на чувство собственного достоинства и уверенность в своей правоте. Сама ее жизнь висела на волоске, и не только ее, но и Обри. В первую очередь Обри.

Кое-как собравшись с духом, она медленно двинулась к капитанской каюте, машинально придерживаясь рукой за шершавые доски переборки. Ни разу в течение этих долгих секунд Киприан не оторвал от нее гипнотизирующего взгляда, и к концу этого, как ей показалось, длиннейшего пути самообладание почти полностью покинуло Элизу.

— Что вам угодно? — спросила она дрогнувшим голосом, останавливаясь на пороге его каюты.

— Закройте дверь, — приказал Киприан.

Элиза не пошевелилась — она просто не могла двинуть ни рукой ни ногой.

— Зачем? — с трудом выговорила она. Прямая черная бровь недоуменно приподнялась.

— Зачем? Затем, что я так хочу… Я капитан этого корабля, Элиза. Здесь все делают то, что я приказываю, и не задают вопросов. Нам будет гораздо легче договориться, если вы это наконец усвоите. — Помолчав, он снова улыбнулся и повторил: — А теперь закроите дверь. Пожалуйста.

Невзирая на безумный страх, который он ей внушал, Элиза сочла за лучшее подчиниться. Трясущимися руками она притворила дверь и прислонилась к ней, готовая в любую секунду обратиться в бегство. Но Киприан Дэйр, казалось, не был склонен набрасываться на нее, как в их предыдущую встречу. Как в две их предыдущие встречи, мысленно поправилась Элиза. В самый первый раз он схватил ее и…

Она испуганно вскинула на него глаза, пытаясь прочесть в его сумрачном взгляде, не вспоминает ли он то же, что и она.

— Садитесь. — Киприан указал Элизе на кресло и снова принялся рассматривать ее, задумчиво потирая маленький шрам на подбородке.

Элиза села, сжавшись. Сегодня капитан был одет как светский денди. Такую рубашку из белоснежного накрахмаленного батиста вполне мог бы носить ее брат Леклер, известный модник. Ботинки у капитана были от лучших лондонских обувщиков — Элиза заметила ярлычок фирмы «Пикеринг». «Так кто же он на самом деле — пират или джентльмен? — задалась она вопросом. — Может быть, дядя Ллойд имел несчастье подвести его в каком-нибудь деловом предприятии?»

Чувствуя, что молчание слишком затянулось, Элиза нервно откашлялась. Если Киприан поставил себе целью напугать ее, то ему это вполне удалось, если же нет, то… Неясность происходившего мучила ее еще больше.

— На «Хамелеоне» так давно не было пассажиров, что я совсем забыл о своих обязанностях, — заговорил он наконец. — А ведь вы пожелали стать нашей пассажиркой, как я припоминаю.

Продолжая приятно улыбаться, он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, а Элизе снова пришло на ум сравнение с вулканом. Бушующая огненная бездна, скрытая под тоненькой и весьма ненадежной корочкой показной небрежности и благодушия, была совсем рядом и могла выплеснуться каждую секунду.

С трудом взяв себя в руки, Элиза закусила губу. Все-таки он ловко ее подловил. Она осталась в этом ужасном месте, чтобы попытаться защитить Обри, но ни один человек не мог сказать про нее, что она когда-либо выражала желание стать пассажиркой «Хамелеона». Элиза исподлобья взглянула на Дэйра. У нее зародилось смутное подозрение, будто капитан рад, что она осталась. Боже, какую же еще игру он намерен вести с ней?

Решив придерживаться избранной тактики, тем паче что она уже принесла свои плоды, Элиза твердо заявила:

— Я осталась на борту вашего корабля по собственной воле, но у Обри выбора не было!

И вулкан взорвался. Капитан снял ноги со стола и поставил их на пол таким резким движением, что сердце Элизы замерло. Когда же его испепеляющий взгляд пригвоздил ее к креслу, она испугалась, что у нее сейчас начнется приступ астмы и это будет ее последним испытанием в этой жизни.

— Я просил бы вас никогда не говорить со мной таким тоном! — прорычал Киприан. — Или вас не учили хорошим манерам, мисс Фороугуд? Можете помыкать моими людьми и третировать их этим вашим хозяйским тоном, который вы сделали своим оружием, но не смейте разговаривать так со мной!

Он буравил ее пронизывающим взглядом нестерпимо долго, и Элизе более чем когда-либо, хотелось куда-нибудь убежать, скрыться. Да она бы так и сделала, если бы они не находились на корабле где-то посреди Атлантического океана. Здесь бежать было некуда, и она сидела, застыв как изваяние, судорожно вцепившись в резные деревянные подлокотники кресла.

На губах Киприана Дэйра снова появилась холодная улыбка.

— Так-то лучше… А теперь постарайтесь хорошенько запомнить несколько простых правил. Ксавье позаботится о ваших нуждах, но, если у вас будут какие-нибудь жалобы или претензии, сообщайте о них мне, а не ему. И еще… — Взгляд его стал еще пронзительнее. — Я настоятельно советовал бы вам держаться подальше от Оливера.

— Но… но почему? — еле выговорила Элиза дрожащим голосом.

Он поджал губы и посмотрел на нее испытующе: — Ему нельзя доверять, когда дело касается женщин. Мне бы не хотелось, чтобы он выкинул что-нибудь… неподобающее.

«Право на это ты, несомненно, оставляешь за собой», — подумала Элиза, благоразумно воздержавшись от того, чтобы высказать свою мысль вслух. Дома к ее колкостям относились снисходительно, ибо для родных она всегда была любимым, больным чадом и единственной дочерью, а здесь… У Элизы сжалось сердце, когда ей пришлось еще раз осознать, насколько беззащитной и уязвимой она была на этом корабле.

Судя по огоньку в глазах Киприана, раньше казавшихся Элизе темными, а теперь ставших ярко-синими, он, по-видимому, тоже подумал об этом.

— Вам не стоит бояться меня, Элиза, — небрежно протянул он. — Как я уже объяснил вам прошлой ночью, меня интересуют только те женщины, которые сами меня хотят. Или те, которых я могу… заставить хотеть меня.

В его голосе явственно прозвучал вызов. Он читался и в дерзком взгляде, который Киприан Дэйр не отрывал от лица Элизы, и щеки ее вспыхнули румянцем. Что он имеет в виду? Каким образом он может заставить ее захотеть его?

И, отгоняя воспоминание о неприличном любопытстве, которое вызвал в ней его поцелуй, Элиза покачала головой.

— В таком случае… — пролепетала она, — у меня нет причин для беспокойства, не так ли?

Насмешливый кивок показал, что капитан оценил эту слабую попытку самоутверждения.

— Время покажет, мисс. Кстати, чуть не забыл… Теперь, когда вы устроились как подобает такой леди, осталось решить еще один вопрос.

Он окинул ее взглядом с головы до ног, словно изучая каждую деталь ее внешнего вида. Этот осмотр поверг Элизу в невыразимое смущение. Лицо у нее было чистым, руки тоже, но волосы, хотя и тщательно расчесанные, она просто заплела в Длинную косу, спускавшуюся до пояса. А уж что ей приходилось надевать…

Что ж, если он хотел помешать ей обрести душевное равновесие, то весьма в этом преуспел.

— Встаньте, — вдруг приказал он.

— Чт… что?

— Встаньте, — терпеливо повторил он. — И повернитесь. Медленно.

— Но… но зачем? — выдохнула Элиза.

Киприан вздохнул, словно она окончательно вывела его из терпения.

— Если вы желаете носить этот жуткий капот все время, пока вы у нас на борту, вы вольны это делать. Полагаю, это ваше ночное одеяние? — Он выжидательно уставился На нее.

Неужели этот пират собирается дать ей более приличную одежду?

Несмотря на свое твердое решение ничего у него не просить и ничего от него не принимать, Элиза почувствовала огромное облегчение. Постоянное осознание того, что на ней надет только этот ночной капот, успевший к тому же основательно измяться, совершенно ее измучило. Робко надеясь получить наконец возможность нормально одеться, она отважилась спросить:

— Вы хотите сказать, что у вас на корабле есть женская одежда?

— Вообще-то я хотел предложить вам одну из своих рубашек и брюки, — невозмутимо ответил капитан.

Элиза остолбенела. Он использует любую возможность унизить ее!

— Благодарю вас, нет, — медленно произнесла она, глядя ему в глаза.

Губы Киприана Дэйра скривились в усмешке.

— Какого же еще ответа можно было ожидать от такой благопристойной лондонской мисс! Ну что ж, тогда, может быть, вы позволите мне спросить у команды, нет ли у них каких-нибудь женских вещей?

— У команды? Ваши матросы возят с собой женскую одежду? — слегка иронично поинтересовалась Элиза.

— Они частенько покупают всякое барахло для своих жен и… гм-м… подруг, когда мы заходим в иностранные порты.

Он смотрел на нее открытым взглядом, и она почти поверила ему.

— Я была бы вам чрезвычайно признательна, — натянуто произнесла она. Его глаза, такие сумрачные и дерзкие, словно гипнотизировали ее.

— Вот и хорошо. Тогда встаньте и повернитесь.

И снова холодок пробежал у нее по спине. Хотя Киприан и заявил, будто его не интересуют женщины, которые его не хотят, тем не менее во всем, что он говорил или делал, чувствовалась некая тревожившая ее двусмысленность. Никогда, даже рядом с Майклом, Элиза не ощущала с такой остротой присутствия мужчины. Сейчас же ей беззвучно кричала об этом каждая клеточка ее тела, и она всерьез опасалась, что никакая перемена одежды не избавит ее от этого томительного и вместе с тем волнующего ощущения. В сущности, отнюдь не ночной капот заставлял ее так нервничать; причина крылась в самом этом человеке. Будь Элиза даже укутана в шубу до пят, взгляд Киприана действовал бы на нее точно так же.

Она закашлялась, стараясь выиграть время и сообразить, как избавиться от унизительного осмотра.

— Я… кхм… Я уверена, что смогла бы подогнать по себе любую одежду, какую вы для меня найдете. Я хотела бы поговорить о…

— Вы умеете шить? — прервал ее Киприан.

— Ну… Да, конечно, умею.

— Надо же, а я-то думал, что вы… как бы это сказать?.. Ну, из породы тех юных барышень, которые служат лишь для украшения интерьера и не умеют ни готовить, ни шить, ни вообще выполнять какую бы то ни было простую домашнюю работу. Неужели образ жизни английской аристократии за последние годы так сильно изменился? Я, по крайней мере, полагал, у вас для всего этого есть слуги.

Элиза не знала, сердиться ей или оправдываться. Она умела держать в руках иголку, но до сего дня занималась исключительно вышиванием, всяких милых маленьких пустячков. Ей еще ни разу не доводилось ни шить одежду, ни готовить еду, но ведь это же еще не значило, что у нее ничего не получится!

— Перешить платье я наверняка сумею, — твердо заявила Элиза, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

— Что ж, отлично. В таком случае я велю Ксавье подыскать для вас что-нибудь.

— А для Обри? — быстро спросила она, ибо судьба мальчика тревожила ее куда больше, нежели собственная. — Ему тоже нужна одежда.

После этих слов в каюте на несколько мгновений воцарилось ледяное молчание. «Можно подумать, я ему пощечину дала», — подумала Элиза. Лицо Киприана Дэйра, прежде бывшее спокойным, лишь чуть насмешливым, разительно переменилось. Теперь же брови его мрачно сдвинулись, а подбородок словно окаменел.

— Мальчику никакая другая одежда не понадобится, — процедил он наконец.

— Конечно, понадобится, — не сдавалась Элиза. Она видела, что ее настойчивость приводит капитана в ярость, но упрямо продолжала: — Он же не может оставаться в одной ночной рубашке.

— Еще как может! И кстати, он прекрасно может, черт его подери, сидеть в своей каюте.

Несмотря на угрозу в голосе капитана, Элиза не могла оставить эту тему, ведь суровое обращение с Обри, по-видимому, было частью его гнусных планов.

— Это же ребенок! — воскликнула она. — Вы не можете вот так держать его взаперти.

— Я, черт меня подери, могу делать все, что захочу, Элиза. Прошу не забывать об этом. Все! — многозначительно добавил он.

Сердце Элизы сжалось от ужаса. Она попыталась найти какие-то доводы, но мозг отказывался ей повиноваться. Когда она наконец обрела дар речи, то смогла лишь пролепетать;

— Я бы хотела, чтобы вы перестали чертыхаться.

Киприан вдруг развеселился:

— Вы хотели бы, чтобы я перестал чертыхаться? — Он громко расхохотался. — Если вы собираетесь завести на моем корабле такие же порядки, как у вас дома, то вас ждет разочарование, моя дорогая. — Он наклонился вперед, в глазах его вспыхнул веселый огонек. — Я, черт подери, говорю что хочу и, черт подери, делаю что хочу! И никто мне не указ, в том числе и маленькая ханжа вроде вас. Лучше скажите, прелестная Элиза, почему вы до сих пор не замужем?

Столь резкая перемена настроения и не менее резкая смена темы разговора лишили Элизу остатков самообладания.

— Я… я помолвлена… Но при чем тут это?! — вскричала она. — Вы не можете запереть Обри в каюте. Это слишком жестоко!

На скулах Киприана снова вздулись и опали желваки, но на этот раз выражение его глаз не изменилось.

— Тогда давайте заключим сделку, — предложил он. — Вы сегодня пообедаете со мной в новом платье, а я разрешу мальчику побыть на палубе.

Элиза уставилась на него с опаской. Что он еще задумал?

— Вы найдете для него одежду и выпустите его на палубу? — уточнила она.

Киприан Дэйр ответил ей не менее пристальным взглядом, и Элиза заметила в его глазах проблеск улыбки. До этого момента он если и улыбался, то насмешливо и несколько пренебрежительно, словно, разглядывая ее, Киприан втихомолку посмеивался над тем, что видел. Но сейчас в его взгляде появилась даже какая-то теплота, а глаза из темных, почти черных, снова стали ярко-синими, словно утреннее море.

— Каждый раз, когда вы согласитесь разделить со мной трапезу, его будут выпускать на палубу, — пообещал он, вольготно развалившись в кресле.

Элиза постаралась подавить тревожные предчувствия. Уж не думает ли он таким способом «заставить ее захотеть его»? Она не была уверена, что не хочет знать ответ на этот вопрос.

— А как насчет одежды? — не отступала она.

— Он ее получит. Что-нибудь еще? — поинтересовался Киприан Дэйр, надменно вскинув бровь.

Элиза сочла за лучшее пока остановиться на этом, хотя в глубине души она не оставляла надежд узнать как причину похищения Обри, так и дальнейшие планы похитителя насчет них обоих. Но эту тему разумнее было отложить до другого раза. Может быть, до вечера, когда они будут вместе обедать, решила она, поднимаясь.

Капитан снова скользнул взглядом по ее фигуре, и Элиза сразу подобралась. Если он позволит себе хоть самую маленькую вольность, она заговорит с ним о своем дяде, решила она. Элиза была уверена, что гнев, который вызывало у Киприана Дэйра любое упоминание имени сэра Ллойда, сразу заставит его забыть о своих игривых намерениях. Пусть лучше злится, бушует и кипит от ненависти, чем пытается соблазнить ее.

Придя к такому решению и несколько воспрянув духом, Элиза сделала шаг к выходу:

— Если мы уладили этот вопрос, капитан, я, пожалуй, вернусь к Обри.

— Как вам будет угодно. Только вот что, Элиза, — добавил он, когда девушка уже повернулась к двери. — Я хочу, чтобы вы называли меня Киприаном.

В его глазах снова вспыхнул тот огонек, который заставлял ее трепетать всем телом. Почему в такие моменты он казался ей еще опаснее?

— А если я не захочу? — еле слышно произнесла она.

Он улыбнулся как ни в чем не бывало:

— Я уже говорил, что никогда не принуждаю женщин делать то, чего она не хочет…

«…Но я заставлю ее захотеть».

Эти непроизнесенные слова буквально висели в воздухе. Элиза слышала их так ясно, будто они были многократно повторены эхом.

Распахнув дверь, она выскользнула в коридор и осторожно прикрыла ее за собой. В коридоре было пусто и тихо, но, пока Элиза медленно шла к себе в каюту, в ее мозгу аккордом звучали слова: «…я заставлю ее захотеть. Я заставлю ее захотеть».


Напряженно щурясь в тусклом вечернем свете, просачивающемся в иллюминатор каюты, Элиза скептически рассматривала результаты своего труда. Юбка, которую принес ей Ксавье, в общем подошла, хотя пояс пришлось сильно затянуть. Сорочка тоже была отличная, хотя и слишком прозрачная, на ее взгляд. Но вот рубашка… Сшитая из восхитительно мягкого, тончайшего хлопка, с широким и низким вырезом, расшитая геометрическим орнаментом вызывающе яркой расцветки, она скорее подошла бы какой-нибудь цыганке. Ксавье сказал, что рубашка была куплена одним из моряков в Марокко и что женщины в этой стране носят именно такие одеяния, но Элизу изрядно смущал и необычный покрой рубашки. Теперь она пыталась ушить ее в плечах, чтобы нескромный вырез не открывал грудь так сильно. Еще три стежка, и все будет готово.

— Ай! — вдруг вскрикнула девушка. Корабль качнуло, и она уколола палец. — Черт подери, — добавила она, глядя, как набухает на пальце капелька крови. — Черт, черт! Черт подери!

Выплеснув эмоции с помощью этих ругательств, Элиза неожиданно почувствовала, что напряжение спало. Да и как же не ругаться в этой ситуации. Но она все-таки была рада, что ее никто не слышал.

Наконец Элиза закончила свое шитье и быстро переоделась. Некоторое время назад Ксавье забрал Обри на палубу, и она спешила, чтобы успеть побыть с мальчиком. Для него нашлись на корабле штаны из грубой синей шерсти, которые пришлось подвернуть на щиколотках, и просторный вязаный колпак, надежно защищавший голову от сырого морского ветра. Менять рубашку Обри отказался, но попросил хоть какие-нибудь башмаки, чтобы спрятать больную ногу, однако обуви его размера на «Хамелеоне» не оказалось, и мальчику пришлось ходить босым. Впрочем, горячее желание хоть ненадолго покинуть свою темницу и старания Ксавье, всячески его подбадривавшего, помогли ему преодолеть свое смущение.

Вспомнив о Ксавье, Элиза невольно подумала о том, как было бы хорошо, если бы добродушный гигант присутствовал на обеде у капитана, потребовавшего, чтобы она называла его по имени. Киприан Дэйр был хитрым, упорным и, несомненно, весьма опасным человеком, и общество африканца помогло бы предотвратить дальнейшие попытки капитана по продвижению к заданной, весьма неприятной для Элизы, цели.

Мысли о загадочном тюремщике тревожили Элизу почти весь сегодняшний день. Если уж она вынуждена будет обедать с ним ради того, чтобы Обри мог хотя бы изредка покидать свою каюту, она воспользуется данным обстоятельством, чтобы добиться от этого человека новых уступок. В то же время нельзя было забывать и о тех силках и ловушках, которые расставлял для нее Киприан. Самодовольный красавец, он явно рассчитывал, что в ходе их вынужденного общения неприязнь Элизы к нему перейдет в другие чувства, прямо противоположные, а ее зависимое положение заставит ее принять его игру. «Принять, спасти себя и Обри», — сказала себе Элиза, пытаясь подтянуть вырез рубашки как можно выше. Вот только как убедить Киприана отказаться от мысли использовать Обри в качестве оружия против дяди Ллойда? Этого она пока не знала, но надеялась, что рано или поздно такая возможность ей представится.

Несмотря на всю решимость Элизы, достаточно было отрывистого стука в дверь ее каюты, чтобы обретенное ею шаткое душевное равновесие рассыпалось вдребезги. Она еще раз попробовала подтянуть вырез повыше, затем в растерянности распустила волосы по плечам. Не слишком надежная завеса для обнаженных плеч и верхней части груди, но лучше такая, чем никакой. Стук повторился, и Элиза поднялась с кровати, на которой сидела. Пора идти навстречу судьбе.

— Войдите, — проворчала она, распахивая дверь. К ее большому облегчению, в коридоре стоял Оливер, а не Киприан. Но — тот самый Оливер, от которого Киприан велел ей держаться подальше.

— Пресвятая Дева! — выдохнул юноша при виде Элизы. Его глаза плотоядно забегали по ее фигуре. — Пресвятая Дева!.. — повторил он с широкой ухмылкой, наконец взглянув ей в лицо. — Ну, скажу я вам, мисс Элиза, вы нынче выглядите на все сто. Просто конфетка!

Элиза бросила на него испепеляющий взгляд: — Если вам по вкусу деревенские девушки, которые бегают без башмаков, тогда конечно.

— Еще как по вкусу! — заверил ее Оливер. — Да на «Хамелеоне» не найдется парня, который отказался бы от хорошенькой деревенской девчонки, без башмаков или без чего-нибудь еще, — добавил он, сладострастно растягивая губы.

Элиза фыркнула:

— Ваши манеры оставляют желать много лучшего. Могу я узнать, что вам здесь нужно?

— Что нужно? Да вот увидел вас — что еще может быть нужно человеку? — заявил он, и его густые кустистые брови так смешно зашевелились, что Элиза чуть не прыснула, но усилием воли сохранила непроницаемое лицо, чтобы парень не воспринял ее смех как поощрение.

— Что вам нужно, Оливер? Зачем вы пришли?

— Ах да! Я из-за Обри пришел. Он руку занозил, но наш кок занозу вынул, так что парнишка сейчас на камбузе, кок ему свои байки травит. Я подумал, нужно вам сказать.

— О, мой дорогой мальчик! — воскликнула Элиза. — Я пойду к нему. Вы мне покажете, где камбуз?

— Я покажу вам все, что захотите, — ответил Оливер, снова окидывая ее жадным взглядом.

— Думаю, лучше это сделать мне, — раздался мрачный властный голос, заставивший обоих вздрогнуть. Оливер попятился, Элиза тоже шагнула назад, в глубь каюты, но Киприан быстро схватил ее за руку чуть ниже локтя. — Ступай по своим делам, — приказал он Оливеру, даже не взглянув в его сторону.

Второй помощник немедленно испарился, а Элиза почувствовала себя крайне неуютно под взглядом Киприана. Как и Оливер, он оглядел ее с головы до ног, не упустив ни одной детали ее марокканского наряда. Но если вожделение в глазах Оливера вызывало у Элизы лишь раздражение и протест, то быстрый внимательный осмотр, которому подверг ее Киприан, неожиданно разбудил какие-то странные ощущения во всем ее теле — в груди, в животе, в бедрах… Даже пальцы ног Элизы непроизвольно поджались, словно она пыталась вцепиться ими в гладко оструганные доски палубы.

Киприан посмотрел в испуганные глаза Элизы и наградил ее самой что ни на есть чистосердечной улыбкой. Потом его рука скользнула вниз по ее предплечью, коснулась нежной кисти и несильно сжала.

— Поскольку вы, кажется, уже одеты, — проговорил он, — почему бы нам не отправиться ко мне в каюту сейчас же?


8


— Но мне нужно к Обри, — запротестовала Элиза, когда Киприан потащил ее по коридору к своей каюте. — Оливер сказал…

— Оливер сказал, что он сидит на камбузе с коком и у них все в порядке.

— Да, но…

— А я сказал, чтобы вы держались подальше от Оливера.

Элиза попыталась высвободить руку, но у нее ничего не вышло. Хватка его пальцев не была настолько сильной, чтобы причинить боль, но вырваться оказалось совершенно невозможно. Киприан стремительно шагал вперед, а она волей-неволей принуждена была следовать за ним, и в ее душе снова нарастал панический страх. Он не пустил ее к Обри, он тащит ее в свою каюту! Тепло его руки и пугает ее, и в то же время приводит в какое-то странное оцепенение. Так же она чувствовала себя с Майклом, мелькнуло в голове Элизы далекое воспоминание. Так же, только с Киприаном это было в двадцать раз сильнее.

— Постойте! — вскричала она, уцепившись свободной рукой за дверной косяк. — Да погодите же! Киприан остановился, но руки ее не выпустил.

— Вы согласились пообедать со мной, — напомнил он, обернувшись к Элизе. В низком, тускло освещенном коридоре он казался еще выше и внушительнее, чем раньше. Фонарь, горевший за распахнутой дверью его каюты, светил Киприану в спину, и лицо его оставалось в тени, но Элиза почти физически чувствовала на себе его взгляд, который слишком напоминал прикосновение, чтобы девушка могла оставаться спокойной.

Она прерывисто вздохнула:

— Если вы стараетесь показать свою властность и жестокость, то у вас это прекрасно получается. Я только не понимаю, зачем вы это делаете.

На несколько мгновений между ними воцарилось напряженное молчание.

— Вы имеете в виду мое обращение с вами или с мальчишкой? — спросил наконец Киприан.

Элиза попыталась унять свое расходившееся сердце.

— И то и другое, — ответила она.

Снова наступила пауза. Вдруг он поднял ее руку выше и стал разглядывать, затем, к величайшему изумлению Элизы, взял ее другой рукой, отвесил девушке короткий поклон и поцеловал кончики ее пальцев.

Элиза машинально отдернула руку, и какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза. Она не понимает Киприана, билось в ее мозгу, совершенно не понимает. Очевидно только то, что ей грозит нешуточная опасность. Ведь это тот самый наглец, который проник в каюту Обри на «Леди Хэбертон» и осыпал ее бесстыдными ласками, словно имел на это полное право. Если уж он осмелился на такое на борту чужого корабля, то чего ждать от него здесь?

Напрягая всю свою волю, Элиза попыталась взять себя в руки. К несчастью, гипнотическая сила его взгляда помешала ей заговорить сразу, и это изрядно подпортило впечатление от ее напускной решимости. Наконец, нервным движением поправив сползший с плеча вырез своей марокканской рубашки, она уставилась на концы шнура, стягивавшего ворот его камзола, и ледяным тоном произнесла:

— Потрудитесь объясниться, капитан.

Но Киприана не так-то просто было сбить с толку. Взяв ее двумя пальцами за подбородок, он слегка приподнял ее голову, и мгновенно все мысли и чувства Элизы сосредоточились на этом легчайшем прикосновении. Безумный вихрь закружил ее голову, и ей показалось, что она сейчас лишится чувств.

— Я надеялся побеседовать с вами на более приятные темы, мисс, но если вы настаиваете, то я no-стараюсь объясниться. Но только, простите, не в коридоре. Входите же, я налью нам по бокалу вина, и мы поговорим как хорошо воспитанные люди. — Он чуть заметно усмехнулся и, выпустив ее подбородок, отвесил Элизе еще один поклон. — Не угодно ли вам пройти в каюту, мисс Фороугуд?

Какой смысл спорить, пробилась сквозь шум в ушах Элизы первая за все время здравая мысль. Что она выиграет, если будет упорствовать?

И, призвав на помощь все свое самообладание, она нерешительно шагнула через порог капитанской каюты. Обернуться она не посмела, но, судя по звукам за ее спиной, Киприан только закрыл дверь, но не запер ее. Радоваться этому было нелепо — Элиза все равно не смогла бы скрыться от капитана на его корабле, но она тем не менее несколько воспрянула духом и осмелилась наконец сесть.

Тем временем Киприан достал из буфета бутылку с вином и два тяжелых хрустальных бокала. За иллюминаторами каюты разгорался потрясающий закат, и Элиза определила, что корабль идет На северо-восток. «Неужели обратно в Англию?» — удивилась она, но уже в следующую секунду Элиза забыла о закате, о курсе корабля — обо всем, кроме глаз Киприана, протягивающего ей наполненный бокал. Золотисто-красные лучи заходящего солнца играли в его черных как смоль волосах, и в темно-синих глазах тоже плясали отраженные хрусталем золотые искры.

— Ну что ж, выпьем за спокойное море и попутный ветер, — предложил Киприан.

Элиза крепко сжала в пальцах витую ножку бокала и нервно кашлянула.

— С удовольствием. Мне бы не хотелось, чтобы мы пошли ко дну.

Она коснулась его бокала своим, затем, следуя его примеру, пригубила вино, по-прежнему не отрывая глаз от возвышавшейся над ней мускулистой фигуры. Лишь когда он наконец сел, Элиза вздохнула с облегчением и сделала еще глоток, хотя, надо признать, сидя он воздействовал на нее ничуть не менее устрашающе. Киприана Дэйра постоянно окружала некая аура подавляющей, властной мужественности вне зависимости от того, сидел он или стоял, находился в темноте или на свету, на своей территории или где-нибудь еще.

Какой фурор он произвел бы в обществе, подумала Элиза. Только представить эти плечи, затянутые в вечерний фрак, или его самого на паркете бального зала! Еще вопрос, у кого сильнее потекли бы слюнки — у маменек или у их дочек.

— Уверяю вас, Элиза, «Хамелеон» ко дну не пойдет, — заявил между тем Киприан и улыбнулся ослепительной улыбкой, еще больше укрепившей Элизу в ее мнении. Ровные белые зубы так и сверкали На его загорелом, обветренном лице, и она невольно подумала, что, когда он так улыбается и смотрит прямо в глаза, любой девушке будет нетрудно поверить, будто она — единственная из всех, кто удостоился его внимания…

«Опомнись, Элиза!.. — предостерег ее суровый внутренний голос. — О чем ты только думаешь! И о ком…»

Несколько раз моргнув, Элиза стряхнула с себя оцепенение, постоянно нападавшее на нее под его взглядом, и, поспешно поднеся к губам бокал, сделала третий большой глоток. Только теперь она почувствовала вкус. Вино было холодным и превосходного качества, оно пилось легко, почти не обжигая горло. Уж не хочет ли он ее напоить, вдруг подумала Элиза и со стуком поставила бокал на стол.

— Вы собирались объясниться, — резко сказала она, злясь на себя за несвоевременные мысли. Этот человек всячески пытался отвлечь ее внимание, и она едва ему не поддалась.

Киприан скрестил ноги и лениво вытянул их перед собой. Их взгляды встретились, и Элизе вдруг со всей отчетливостью представился красивый хищный зверь, отдыхающий в своем логове.

— С чего же мне начать? — спросил он. Элиза заставила себя мысленно встряхнуться.

— Начните с того, что вы намерены делать.

— С вами? — уточнил он, и по губам его скользнула легкая усмешка. Ухмылка — так назвала ее про себя Элиза, чувствуя растущее раздражение. Ей снова вспомнилось, как он целовал ее в ту ночь, — наверняка с такой же ухмылкой на губах.

— С Обри, — сердито ответила она. — Прежде всего меня интересует, как вы намерены поступить с Обри.

Киприан помолчал, задумчиво потягивая вино, затем наконец сказал:

— Я собираюсь всего лишь изменить его будущее.

У Элизы перехватило дыхание.

— Что вы имеете в виду?

— Ему придется самому пробивать себе дорогу в жизни, — пожал плечами Киприан, — не дожидаясь, пока богатенький папочка поднесет ему на блюде весь мир.

Несмотря на нарочитую небрежность его тона, Элиза уловила некое особое ударение на слове «папочка». В чем же тут все-таки дело?

— Я уже поняла, что вы не слишком жалуете отца Обри, — осторожно сказала она, тщательно подбирая слова, но ее дипломатичность пропала втуне: следующая же реплика Киприана вновь показала ей всю глубину ненависти последнего к ее дяде.

— Отец Обри… — При этих словах в голосе Киприана сильнее зазвучал злобный сарказм. — Отец Обри может вырастить из мальчика только такого же подлого, бессердечного негодяя, как и он сам. Я сумею лучше позаботиться о мальчике.

— Как вы можете так говорить? Откуда вам знать, что для Обри лучше, а что — нет!

Элиза увидела, как сжались его зубы и побелели пальцы, стискивающие ножку бокала, но взрыва не последовало: Киприан крепко держал себя в руках. Успокоившись на этот счет, Элиза почувствовала, как в ней разгорается любопытство: почему же любое упоминание о сэре Ллойде, а тем более любая, самая ничтожная попытка с ее стороны выступить в его защиту приводит Киприана Дэйра в такую ярость?

— Ну хорошо, — примирительно сказала она, машинально отпив из своего бокала и даже не заметив этого. — По-видимому, вы так думаете. Но почему? Вы хотя бы знакомы с Ллойдом Хэбертоном?

— Я знаю его много лет.

Элиза удивленно прикусила губу.

— Много лет? Но это не светское знакомство, — размышляла она вслух, — я не помню семьи с фамилией Дэйр. Должно быть, у вас с ним были деловые связи? Вы служили на его корабле? Может быть, кто-то из его капитанов обошелся с вами несправедливо?

Киприан улыбнулся, но на сей раз его улыбка напоминала свирепый оскал готового к прыжку хищника.

— Нет, мой прелестный следователь. Речь идет о нем самом, и только о нем самом. Мне нечего делать на его кораблях, и ни один из них не сравнится с моими.

Он назвал ее прелестной? Стараясь изгнать совершенно посторонние мысли, вызванные этим замечанием, Элиза столь поспешно глотнула еще вина, что поперхнулась.

— Так что же он вам сделал? — спросила она, отчаянно кашляя.

Теперь Киприан решил вспомнить о своем бокале. Осушая его до дна, он далеко запрокинул голову, и Элизе, завороженно следившей, как двигается его горло, открылась четкая линия, отделявшая синеватую тень щетины на его подбородке от гладкой смуглой кожи. Но вот Киприан вновь взглянул на нее, и Элиза не могла не содрогнуться, увидев угрюмое пламя ненависти в его глазах.

«Его злоба вызвана болью», — снова пришли ей на память, слова Ксавье. Может быть, под суровой маской, которую Киприан Дэйр являет миру, прячется другой, гораздо более уязвимый человек? Вспомнить хотя бы Обри — ведь самые его дикие выходки были вызваны вполне понятным желанием скрыть смятение и страх. Что, если подлинная душа Киприана подобна этой гладкой, нежной коже на его горле, которую можно увидеть только в самые сокровенные моменты?

— Что бы он ни сделал, это не относится к теме нашей беседы, — проговорил наконец Киприан медленно и ровно — и так угрожающе, что у Элизы зашевелились волосы на голове. — Он причинил мне непоправимое зло. Пришло время платить по счетам.

Элиза опустила глаза, не в силах выносить его взгляд.

— Но… что же именно вы сделаете с Обри? — не отступала она. Как ни боялась Элиза услышать ответ, она должна была наконец узнать, насколько далеко может завести Киприана ненависть к ее дяде и с какой силой эта ненависть может затронуть злополучного сына сэра Ллойда.

Киприан, не отвечая, потянулся за бутылкой и вновь наполнил бокалы. Элиза тут же выпила, стараясь не показать, как взвинчены ее нервы. Разве она сможет выдержать целый обед в его обществе, промелькнуло у нее в голове, если даже несколько минут за стаканом вина даются ей с таким трудом?

— Давайте выпьем, — ворвался в ее мысли голос Киприана. Теперь он звучал значительно мягче, и Элиза удивленно подняла глаза. Киприан поднес бокал к губам, и она машинально последовала его примеру. Встретившись с ним взглядом, Элиза поняла, что он старается овладеть собой. — У вашего кузена есть выбор, — вновь заговорил Киприан. — Он может стать юнгой на одном из моих кораблей.

Может работать на берегу — на верфи, на конюшне, в таверне. Я знаю людей, которые смогут его нанять. Или…

— Он же не может ходить! — вскричала Элиза. — Вы же сами видели! И вы отлично знаете, что ему это не под силу.

— Если не сможет работать, как все, будет просить милостыню.

— Милостыню?

Элиза вскочила. Какая жестокость! Какая самонадеянная уверенность в том, что тебе дано право распоряжаться чужой жизнью!

— Вы самое гнусное, самое ужасное чудовище… — Не договорив, она метнулась к выходу, обуреваемая единственным желанием — оказаться рядом с Обри и как можно дальше от этого человека. Но не успела Элиза открыть дверь, как Киприан поймал ее одной рукой и рывком развернул к себе.

— Я не разрешал вам уйти. — Он грубо прижал ее к двери. — Не забывайте: вы находитесь на моем корабле, в моей каюте и в моей власти! Я здесь капитан, и я не похож на тех светских хлыщей, которыми вы привыкли повелевать и которые готовы на все ради одной вашей улыбки.

Элиза посмотрела на него с ненавистью. Ярость оказалась сильнее страха и заставила Элизу выкрикнуть ему в лицо:

— Я буду сражаться с вами! Да, сейчас мы в вашей власти, но мой отец придет мне на помощь, и мой дядя, и братья, и… и мой жених! Вы не скроетесь от их гнева, Киприан Дэйр. Ни за что не скроетесь!

Он до боли стиснул ее руки.

— Если хотите сражаться со мной, прекрасная Элиза, советую хорошенько подумать о целях и средствах. Забудьте о своем кузене. Во всем, что касается его, вам меня не победить. Но на другом поле битвы у вас гораздо больше шансов…

Он сделал незаметное движение, и их тела вдруг оказались тесно прижатыми друг к другу. Глаза Элизы широко распахнулись и наполнились ужасом. Теплая тяжесть его тела несла в себе недвусмысленную угрозу. Что бы он ни захотел с ней сделать, она была не в силах его остановить.

Твердое колено Киприана решительно втиснулось между ее дрожащих ног, демонстрируя всю власть своего обладателя над ней.

— Ну, что скажете, мисс? — Он заглянул ей прямо в глаза, и Элиза рванулась со всей силой охватившего ее отчаяния, но сопротивление было бесполезным: Киприан даже не шелохнулся.

— Нет, — задыхаясь, прошептала она, не сводя с него широко открытых глаз. — Не надо…

Он прервал ее на полуслове: его рот плотно прижался к ее губам, заглушая дальнейшие протесты. Элиза попыталась отвернуться, чтобы избежать хотя бы первого действия в этом акте насилия, который, несомненно, сейчас последует, но длинные пальцы Киприана, скользнув в гущу ее распущенных волос, помешали ей сделать это.

Рукой, которую ему пришлось выпустить, Элиза тут же воспользовалась. Она ударила его раз, другой, третий, но ее удары не возымели никакого эффекта, а в следующее мгновение мир вокруг исчез, и во вселенной осталось только одно: вкус его поцелуя на ее губах. Это был его второй поцелуй — и второй поцелуй в жизни Элизы. Его губы ласкали губы Элизы уверенно и вместе с тем с бесконечной нежностью. Он целовал уголки ее рта, слегка посасывал нижнюю губу, осторожно нащупывал щель между плотно сомкнутыми губами кончиком своего языка.

— Ну же, Элиза, — тихо шептал Киприан, прокладывая дорожку поцелуев по ее щеке и поднимаясь к виску. — Ну давай же!.. — жарко выдохнул он прямо ей в ухо, и тело Элизы передернулось от неизвестной сладкой судороги. Ее страх перед насилием отступил, и она задохнулась от бури ощущений, вызванной этими непривычными прикосновениями.

— Прекратите. Не надо… не делайте этого! О-о-о!..

Его рот тут же заставил ее замолчать снова. Теперь Киприан с легкостью мог бы раздвинуть губы Элизы, но почему-то не спешил сделать это. Одна его рука по-прежнему оставалась в ее волосах, другая обвилась вокруг талии; у Элизы же обе руки были свободны, но она даже не попыталась его оттолкнуть. Одна ее ладонь легко касалась его мускулистой груди, другая бессильно лежала на плече.

— Какая ты сладкая, — прошептал Киприан, на секунду оторвавшись от ее рта, и, не в силах провести без них более ни одного мгновения, снова приник к ней.

Губы Элизы сами раскрылись ему навстречу. Вся она податливо расслабилась, ожидая поцелуя и… желая его.

Какая-то часть сознания Элизы продолжала твердить, что нужно немедленно вырваться и бежать, но тело, упиваясь новыми, восхитительными ощущениями, не желало подчиняться рассудку. Единственным, что удивляло ее, была поразительная сдержанность и неторопливость Киприана.

Он старается заставить ее хотеть его, подсказали Элизе остатки здравого смысла. Ведь он же сам ее предупреждал… Но она отмахнулась от назойливого внутреннего голоса, невольно подаваясь вперед и обвивая одной рукой шею Киприана. Это движение словно послужило для него сигналом полной капитуляции, и он наконец перестал сдерживать свою страсть.

Его губы стали терзать ее с требовательной силой, причиняя сладостную боль. Никогда еще ей не доводилось испытывать ничего подобного. Наверное, это и есть та самая пресловутая сладость греха, появилась у нее смутная мысль. Ведь если бы эти восхитительные ощущения были в порядке вещей, кто-нибудь обязательно рассказал бы ей о них раньше, подумала она. Но ни отец, ни мать, ни тем более воспитательницы или гувернантки ни словом, ни намеком не дали ей понять, насколько это приятно — целоваться с мужчиной. Значит… значит, она действительно впала в грех?..

Впрочем, подобные рассуждения не помешали Элизе извлечь из поцелуя максимум наслаждения. Губы Киприана ласкали ее в некоем особом ритме, полностью подчинившем себе ее тело. Все внутри ее начало пульсировать в такт этому завораживающему ритму, а когда его рука крепче стиснула ее талию, Элиза почувствовала, как в ней вспыхнул настоящий пожар.

Желая прошептать ей что-то нежное, Киприан попытался прервать поцелуй. Но Элиза не позволила ему. Теперь уже ее губы требовательно коснулись его сомкнутых губ, и те тут же раскрылись ей в ответ. Они снова слились в страстном поцелуе, но, когда колено Киприана медленно двинулось вперед, почти лишая ее равновесия, она испуганно встрепенулась и попыталась вырваться.

— Перестаньте… Прекратите это, — прошептала она почти беззвучно.

— Ты первая, — отозвался Киприан, касаясь губами завитка волос на ее виске.

Она тряхнула головой, пытаясь увернуться, но невольно лишь подставила ему самое чувствительное местечко. Горячее дыхание Киприана огнем опалило ей шею, и, забыв обо всем, Элиза бессознательно прижалась к нему еще теснее.

— О господи!.. — вырвалось у него негромко. Обхватив ее за талию обеими руками, он стал поднимать ее все выше, пока Элиза не потеряла опору и не ухватилась за него, словно его плечи были единственной надежной опорой в ее летящем в тартарары мире.

— Опустите меня, — запротестовала Элиза, почувствовав обжигающее прикосновение его тела.

— Как хочешь.

Прежде чем она успела что-либо сообразить, Элиза оказалась распростертой на роскошном ложе Киприана. И сам он был сверху!

— Нет! Поднимите меня! — закричала она, судорожно пытаясь вывернуться, но ее попытки ни к чему не привели. С каждым рывком Элиза только глубже утопала в коварной пуховой перине, придавленная его мускулистым телом. В довершение всего она запуталась в собственных юбках, что еще больше затрудняло сопротивление. — Поднимите меня немедленно! — снова крикнула она, напуганная уже по-настоящему.

— То «опустите», то «поднимите»! Выбери уж что-нибудь одно, Элиза, — проговорил Киприан, улыбаясь одним уголком рта.

Эта нахальная полуулыбка мгновенно обратила страх Элизы в ярость. С каким бы удовольствием она стерла ее с этого красивого лица звонкой пощечиной или просто ногтями! Но, как ни странно, не давая ей подняться, Киприан в то же время не пытался снова поцеловать ее. Он просто удерживал Элизу на месте и внимательно разглядывал. Это окончательно разозлило ее.

Перестав вырываться, она пристально, с вызовом уставилась на Киприана, упрямо стараясь думать о Майкле. Майкл — джентльмен. Он никогда не повел бы себя так с ней. И Майкл гораздо красивее, даже в пасмурную погоду его всегда окружает словно золотое сияние, а этот тип… Если Майкла можно было сравнить с солнцем, то Киприан Дэйр был скорее ураганом — мрачным и неистовым.

Впрочем, сейчас его взгляд никак нельзя было назвать опасным или угрожающим — скорее торжествующим, самодовольным, насмешливым.

— Очень рада, что вы находите это смешным, — произнесла Элиза со всей иронией, на какую была способна.

Его улыбка стала шире, а на левой щеке появилась очаровательная ямочка.

— Любая другая девушка уже разразилась бы потоком слез. Почему же ты не плачешь? — спросил Киприан.

Элиза сглотнула. «А правда, почему?» — задумалась она. Видно, просто не привыкла плакать. За всю ее прежнюю жизнь у нее никогда не было особых причин для слез, и сейчас ей даже как-то в голову не пришло, что можно заплакать.

— Это и есть ваша цель? Заставить меня плакать? — холодно спросила она.

Киприан медленно покачал головой, и на его лице появилось откровенно сладострастное выражение.

— Отнюдь. Моя цель… — Он не договорил, но его глаза, снова ставшие ярко-синими, закончили эту фразу.

— Вы не сможете заставить меня хотеть вас, — заявила Элиза, полностью игнорируя тот факт, что ему уже удалось это — и на удивление сильно.

В ответ Киприан лишь негромко фыркнул. Элиза скорее почувствовала, чем услышала, этот сдавленный смешок, и кровь бросилась ей в лицо.

— Оставьте меня немедленно! — яростно выкрикнула она, толкая его изо всей силы.

К ее величайшему изумлению — и огромному облегчению, он подчинился. Перекатившись на бок и подперев голову одной рукой, Киприан непринужденно обнял Элизу за талию и снова принялся ее рассматривать.

— А если я буду осыпать тебя комплиментами — это поможет? — нежно поинтересовался он.

— Жалеете, что попытка споить меня не удалась? — сердито огрызнулась Элиза, усиленно стараясь не замечать его руки почти под грудью.

— Ну как же не удалась! — развеселился Киприан. — Полагаю, именно благодаря вину ты и целовала меня с весьма похвальным энтузиазмом.

— Неправда!

— Ты отвечала на мои поцелуи, — продолжал Киприан, не обращая внимания на ее выкрик и придвигаясь ближе. — И как отвечала! Это было так сладостно, так обольстительно!

— Я… я думала в тот момент о Майкле. О моем женихе! — выпалила вдруг Элиза, повинуясь внезапному порыву вдохновения. Лицо Киприана застыло, но, распалившись, Элиза уже не могла остановиться. — Я терпела ваши непрошеные нежности только потому, что представляла на вашем месте Майкла.

Ее пренебрежительные слова произвели желаемый эффект. От его игривого настроения не осталось ни следа. К несчастью, слова Элизы задели злобную, мстительную сторону натуры Киприана. Он почти ласково погладил ее по щеке и стал аккуратно расправлять на шелковом покрывале спутанную прядь ее волос, но в его ледяном молчании таилась ощутимая угроза.

— За фасадом изысканных манер и вежливых речей у тебя и тебе подобных скрывается такая жестокость, какая неведома простым людям, — произнес он наконец. — Вероятно, тебе так же, как твоему, дяде, не помешает урок смирения.

Не изменившись в лице, он коснулся кончиком пальца ее шеи и стал медленно спускаться вниз. Вот он достиг края выреза и, двигаясь по тонкой ткани рубашки, спустился в ложбинку между грудями, а затем двинулся далее. Когда Элиза почувствовала, как тяжелая ладонь легла ей на живот, у нее перехватило от ужаса дыхание, а сердце заколотилось с такой силой, словно готово было выскочить из груди. Только теперь она поняла, какую совершила ошибку. Любое заигрывание с его стороны представляло для нее куда меньшую опасность, нежели этот холодный гнев — тщательно сдерживаемый и оттого вдвойне страшный.

— У женщины в этом мире выбор невелик, — задумчиво сказал Киприан. — У обесчещенной женщины, — уточнил он.

— Вы… вы собираетесь обесчестить меня? — Охваченная ужасом, Элиза смогла выдавить из себя лишь хриплый шепот. Ответом ей была холодная, больше похожая на гримасу улыбка, превратившая красивое лицо Киприана в суровую маску.

— Я все спрашиваю себя, — все так же задумчиво продолжал он, — сможешь ли ты это пережить? Не отречется ли от тебя семья? Захочет ли твой замечательный Майкл жениться на тебе?

Элиза и сама боялась найти ответ на этот вопрос. По-видимому, ее чувства ясно отразились у нее на лице, потому что Киприан вдруг сел, и усмешка, полная горького торжества, изогнула его губы.

— Довольно об этом. — Он легко поднялся и провел пальцами по своим коротко остриженным волосам. — Я голоден.

С этими словами он протянул ей руку. Элиза попыталась уклониться и встать без посторонней помощи, но он все-таки ухватил ее кисть, поднял на ноги и подтолкнул к столу.

— Подавай мне обед, — приказал он. — Отныне это часть твоих обязанностей. Еще ты будешь убираться в моей каюте и следить за моей одеждой. Будешь делать всю домашнюю работу, для которой раньше у тебя была целая армия слуг.

Элиза собралась было протестовать, но надменно-предостерегающе вскинутая черная бровь остановила ее.

— Твое хорошее поведение — залог хорошего обращения с твоим кузеном, Элиза, — процедил Киприан. — Вот мы и увидим, как ты заботишься о благе своего подопечного.


9


— Как долго тебя не было, — жалобно сказал Обри, когда Элиза наконец вернулась в свою каюту. Дверь между их комнатами была открыта, и мальчик ждал ее, сидя в своей узкой койке.

— Прости, милый. Конечно, я предпочла бы побыть здесь с тобой, но… так получилось, — сбивчиво оправдывалась Элиза, садясь рядом с ним на краешек кровати. — Тебя накормили?

— Да, но кок сказал, что я должен отработать свой харч. Он дал мне работу на камбузе — знаешь, так называется кухня на корабле. Я чистил лук и картошку. Лук ужасно ел глаза, но я так и не заплакал! — с гордостью поведал Обри.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Элиза, с тревогой вглядываясь в лицо мальчика. Она придирчиво осмотрела нечесаные темные кудри, грязную рожицу, измятую ночную рубашку — все остальное скрывалось под простыней. — Я слышала, ты занозил палец?

— Ах да, но я сам вытащил занозу — кок дал мне свой ножик.

— Держу пари, он был грязный, — поморщилась Элиза.

— Я его сначала вытер рукавом.

— Просто замечательно! — язвительно воскликнула девушка.

Обри недоуменно взглянул на нее:

— Что это с тобой?

— Что со мной? — Элиза вскочила на ноги и принялась мерить шагами крошечную каюту, яростно размахивая руками. — Да ничего! Сплошные пустяки! Меня похитили, только и всего! И тебя, кстати, тоже, если ты еще этого не заметил. Мы болтаемся посреди Атлантического океана на этом дурацком корабле вместе с бандой… бессердечных пиратов!

Обри побледнел и замер, со страхом глядя на Элизу. И она тотчас пожалела о своей вспышке. Несчастный малыш! С какой стати ему приходится терпеть все это?! Какое же все-таки чудовище этот Киприан Дэйр!

В порыве жалости и раскаяния она кинулась к своему маленькому кузену и крепко обняла его.

— Не бойся, сердечко мое! Все будет хорошо, вот увидишь.

Мальчик прижался к ней и спрятал лицо у нее на плече.

— Ты думаешь, папа нас выручит? — глухо спросил он.

— Конечно.

— Но как он нас найдет?

— Я уверена, что Киприан… то есть капитан, — поправилась она, — пошлет ему весточку.

— И долго мы будем здесь сидеть?

Долго ли? Об этом Элиза боялась и думать, но ведь нельзя же сказать так ребенку. Ее долг — защищать Обри и поддерживать в нем бодрость духа, так что ей оставался единственный выход — солгать.

— Конечно, недолго, дорогой. Совсем недолго. Обри вздохнул и высвободился из ее объятий.

— Еда здесь хуже, чем дома, — пожаловался он. — Слишком соленая.

— Правда? — отозвалась Элиза. — Я не заметила.

Обед с несносным капитаном «Хамелеона», по ее мнению, заслуживал самых разных определений: он был удручающим, возмутительным, ужасающим — но был ли он соленым? Этого, сказать по чести, она никак не могла припомнить.

— Это потому, что всю еду здесь держат в бочонках с солью, — просвещал ее Обри. — У них есть свинина и говядина, и все засыпано солью, чтобы не портилось. Оливер мне показал.

— В самом деле?

— Да-да, — подтвердил мальчик, не обращая внимания на сарказм в голосе Элизы. — Когда нес меня на камбуз. — Тут он нахмурился. — Хорошо бы найти мне пару башмаков, а то все пялятся на мою ногу. — С этими словами он принялся двигать туда-сюда обеими ногами под простыней.

— Если кто-то из них скажет тебе что-нибудь обидное, Обри, ты сразу скажи мне. Я им задам.

— Да все в порядке, Элиза. Оливер обо мне заботится. Он заставил их показать мне свои шрамы. А знаешь, у самого Оливера на животе два шрама, один совсем рядом с другим, хотя получил он их в двух разных схватках. — Мальчик пронзил воздух воображаемым кинжалом, затем изобразил предсмертный хрип и скорчился, как будто в агонии. — Оливер отличный парень, правда? — спросил он, выпрямляясь.

Элиза изумленно взглянула на него:

— Отличный?! О да! Он — отличный вор. И первоклассный лжец! — Но, взглянув на омрачившееся личико Обри, она тут же смягчилась и виновато вздохнула. — Не обращай на меня внимания, Обри. Я просто очень устала и сильно расстроена нашими злоключениями.

Мальчик снова начал ритмично двигать обеими ногами. А ведь всего неделю назад у него и в помине не было такой подвижности, подумала Элиза.

— Так почему ты считаешь Оливера отличным парнем? — осведомилась она.

— Ну, во-первых, он знает все о кораблях и о мореплавании, — затараторил Обри. — Вот ты знаешь, что каждый парус и каждая снасть на корабле имеет свое название? А как он ловко лазает по вантам — совсем как те обезьянки, которых я видел на ярмарке в Черинг-Кросс!

Элиза пристально посмотрела на него. Его глаза горели не простым воодушевлением — то было настоящее обожание. Обри Хэбертон, наследник богатейшего магната, сделал своим кумиром беспутного матроса, к тому же скорее всего пирата. «Впрочем, — с иронией подумала девушка, — если учесть, какое будущее готовит мальчику Киприан Дэйр, Оливер — самый подходящий образец для подражания».

— Лазает по вантам? — повторила она с тревогой. — Я надеюсь, ты не вбил себе в голову какие-нибудь глупости?

Обри широко улыбнулся. Такого оживления на его лице Элиза не видела с тех самых пор… с тех самых пор, как с ним случилось несчастье. Это открытие так потрясло ее, что Элиза чуть привстала с кровати, на которой сидела, и подозрительно уставилась на мальчика.

— Обри, — предостерегающим тоном протянула она, — а ну-ка признавайся, что у тебя на уме?

Лицо мальчика немедленно приняло самое невинное выражение — если не считать пляшущих в глазах бесенят.

— Я просто подумал, что моя нога становится сильнее, и потом, чтобы лазить по канату, нужны главным образом руки. Если уж я не могу ходить и тем более ездить верхом, я мог бы научиться лазить по канату.

— И думать не смей! — в ужасе вскричала Элиза. — А если ты свалишься и разобьешься куда сильнее, чем в прошлый раз?! Или, не приведи бог, утонешь? Упадешь за борт и утонешь!

— Вот еще, разрази меня гром! — фыркнул мальчик и тут же испуганно прикрыл рот рукой.

«Разрази меня гром?» — изумилась про себя Элиза.

— Послушай, Обри Хэбертон, — решительно заявила она. — Этот Оливер Спенсер — просто негодяй. Обаятельный, но все же негодяй. Если я только узнаю, что он подбивает тебя на какие-нибудь опасные авантюры…

— А знаешь, он в тебя влюбился.

— Что?! — Элиза осеклась, но тут же взяла себя в руки и насмешливо закатила глаза. — Да Оливер готов влюбиться в любую женщину, которая окажется рядом! Так, во всяком случае, мне говорили.

— Ну, может, и так. Но ты ему нравишься больше всех остальных. Правда.

— Это он тебе сказал?

— Вообще-то нет, — признался Обри. — Но он меня все время расспрашивает о тебе. Даже о таких вещах, которых я сам не знаю. — Он задумчиво воззрился на кузину. — А какой у тебя самый любимый цветок?


Киприан Дэйр стоял на юте как раз над каютами, которые занимали пленники. В последний раз глубоко затянувшись сигарой, он швырнул окурок за борт и поднял повыше воротник, спасаясь от резких порывов ветра. Погода становилась все холоднее. Через несколько дней «Хамелеон» придет к Олдерни. И что ему тогда делать с этой беспокойной мисс Элизой Фороугуд?

Из каюты внизу доносились невнятное бормотание и даже приглушенный смех. Очевидно, ни Элиза, ни мальчик не страдали достаточно сильно, раз находили поводы для веселья, даже будучи в плену. «Какая злая ирония! — мрачно подумал Киприан. — Ведь это я сейчас должен хохотать и веселиться, а этого нет и в помине!»

Он так стремился захватить мальчишку, так уверен был в том, что похищение наследника Хэбертона принесет ему долгожданное удовлетворение, но эта до смешного чопорная маленькая кузина, с непонятной жертвенностью оберегающая хэбертоновское отродье, совершенно выбила его из колеи. Сейчас Киприан должен был бы праздновать победу и ликовать, но усиливающиеся с каждым днем беспокойство и досада отравляли его триумф. Зачем он позволил ей остаться? И что ему все-таки с ней делать?

Гримаса злобы исказила его лицо. Ну, что с ней сделать — это понятно. А что потом? Высадить ее на берег в Девоне, дав денег на дилижанс, чтобы добраться до дому?

Он провел пальцами по своей темной шевелюре. Можно подумать, что он, Киприан Дэйр, — пылкий юнец, обуреваемый желаниями плоти. Не лучше Оливера…

— Дьявол! — прорычал он. — Дьявол меня раздери!

Ксавье, сидевший невдалеке на бухте каната, вскинул глаза на капитана, но не сказал ни слова. Он знал, когда лучше промолчать. Однако Оливер подобной мудростью не обладал.

— Кажется, у кого-то в одном месте свербит, — произнес он, ухмыльнувшись уголком рта.

Киприан резко обернулся и свирепо воззрился на него из-под насупленных бровей. Но, странное дело, уничтожающей взгляд капитана, который всего неделю назад заставил бы парня прикусить язык, этим вечером не оказал на него обычного действия. Оливер встретил этот взгляд с выражением такой воинственной решимости, какой Киприан прежде никогда не видел на добродушной физиономии своего бывшего юнги.

— Ты хочешь о чем-то поговорить со мной, Оливер? — процедил он.

Юноша сунул язык за щеку, явно обдумывая эти слова, затем откашлялся и сплюнул за борт.

— Я хочу сказать, что мисс Элиза — леди, а не какая-нибудь шлюха, с которой можно поиграть и бросить.

Киприан постарался держать себя в руках.

— Я думал, такие тонкости не для тебя, — холодно заметил он.

Оливер одним прыжком вскочил на ноги.

— Я способен отличить леди от шлюхи еще лучше, чем ты. И я не позволю тебе обижать Элизу, — закончил он, сжимая кулаки.

— Господи Иисусе! — пробормотал Киприан себе под нос. И что на него нашло, когда он разрешил этой проклятой девке остаться на борту? Элиза не только вмешалась в его планы и поколебала его уверенность в себе, доселе непоколебимую. Она еще и раскалывает его команду и, того и гляди, станет причиной бунта на борту. — Я не собираюсь ее обижать, так что можешь не изображать из себя рыцаря на белом коне. И вообще в последнее время вы все что-то распустились, — проворчал он как можно более миролюбиво.

— Но ты собираешься переспать с ней! — не сдавал своих позиций Оливер.

— А ты? — парировал Киприан. — Неужели ты собираешься жениться на этой девчонке, которая не принесла нам ничего, кроме лишних хлопот?

Едва произнеся эти слова, Киприан тут же пожалел о них. Если подобная мысль и не приходила парню в голову раньше, то сейчас он всерьез задумался об этой возможности. Воинственность Оливера как рукой сняло: было ясно видно, что столь неосторожно высказанная капитаном идея с каждой минутой все сильнее овладевает созйанием юноши.

Проклятье!.. Киприан чертыхнулся от досады.

Оливер нахмурился.

— Элиза не из тех, кого водят за нос; она из тех, на ком женятся, — заявил он. — Ксавье женился на своей Ане, почему же я не могу жениться на Элизе?

— Сначала подумай, с какой стати ей выходить замуж за тебя!

— По любви, конечно. Если люди любят друг друга, они женятся. Посмотри на Ксавье и Ану, — повторил Оливер.

Весь гнев Киприана растаял перед лицом такого простодушия. Невзирая на внешнюю грубость, юноша сохранил поразительную неиспорченность в некоторых вопросах. Знаменитые интрижки Оливера, благодаря которым он был широко известен чуть не во всех портах Атлантического побережья, были незамысловаты и служили удовлетворению примитивной похоти. Что касается Элизы, то она, по-видимому, затронула в глубине его души какие-то иные, более тонкие струны.

Киприан вздохнул и принялся мерить шагами палубу. Когда он вновь заговорил, в его голосе более не слышалось сарказма.

— Она действительно леди, Оливер. Настоящая леди. Ее отец обладает титулом и таким богатством, какое тебе и не снилось. У нее огромный дом — даже несколько огромных домов. Наверняка ее папаша уже дал от ворот поворот дюжине молодчиков, которых счел неподходящей партией для нее. И как ты думаешь, что скажет сэр Фороугуд такому голодранцу, как ты?

— Какое это имеет значение здесь, в Атлантике? — резонно заметил Оливер.

Киприан покачал головой:

— Положим, никакого. Но неужели ты считаешь, что она может принять предложение руки и сердца от простого моряка? Кроме всего прочего, у нее уже есть жених.

— Если бы я смог ухаживать за ней честь честью, я бы ее уговорил, — не сдавался Оливер. — Особенно если ты оставишь ее в покое, — добавил он с прежней строптивостью.

Киприан стиснул зубы. Что за дьявольщина творится с этим дурнем? Назойливый внутренний голос нашептывал ему, что по сути Оливер прав: Элиза из тех женщин, на которых женятся, с которыми заводят кучу розовощеких ребятишек. Но это лишь усиливало его раздражение.

Он метнул взгляд на Ксавье, но огромный африканец не спешил прийти ему на помощь. На лице первого помощника застыла странная усмешка: как будто ему доставляло удовольствие лицезреть стычку друзей, стычку, причиной которой была женщина.

— Держись-ка ты лучше от нее подальше! — рявкнул вконец выведенный из себя Киприан.

— Держаться подальше и посмотреть, как ты ее обесчестишь?! — Оливер решительно шагнул к капитану, сжав кулаки.

Только теперь Ксавье счел нужным вмешаться. Он остановил юношу, опустив тяжелую руку ему на плечо.

— Я позабочусь о безопасности мисс Элизы, пока она находится на борту «Хамелеона». — Ксавье медленно перевел взгляд с Киприана на Оливера и снова на Киприана. — Я поклялся в этом ей, и в том же я клянусь вам обоим. Если угодно, смотрите на меня как на ее отца.

На его лице появилась лукавая усмешка, и Киприан с трудом сдержал вертевшиеся на языке ругательства. Да что с ними такое творится? Неужели двое самых надежных его друзей восстают против него из-за этой девчонки-недомерка?

— Пора заступать на вахту, — буркнул он.

Однако, покидая палубу, Киприан поклялся себе, что прежде, чем подойдет к концу это путешествие, высокородная Элиза Фороугуд окажется в его постели. Пусть она — леди, но он заслуживает ее благосклонности ничуть не меньше, чем этот сэр Майкл Великолепный, о котором она так часто ему напоминала. Ну а если бы случилось чудо и Ллойд Хэбертон признал Киприана законным сыном, он стал бы для нее еще более подходящей партией.

Но мысль об отце — о родном отце, который не признал и никогда его не признает, — лишь подстегнула стремление Киприана овладеть Элизой как можно скорее. Он может заставить ее хотеть его — это он уже понял. Осталось сделать еще один решительный шаг, и никто — ни один человек — не сможет помешать ему. Даже Ксавье и Оливер. Если они станут совать свой нос куда не следует, он просто высадит их в Ла-Кеуне и продолжит путь к Олдерни без них. На корабле останутся только он, Элиза Фороугуд и команда, которая пока еще ему верна.


Элиза надела свой ночной капот. Еще днем она выстирала его и высушила, повесив на палубе, овеваемой свежим юго-западным ветром, подгонявшим их корабль. Прежде ее надушенная одежда всегда пахла лимоном. Теперь же от мягкой фланели шел запах моря — странно-соленый, резко отличающийся от всех запахов, к которым она привыкла дома.

Обри быстро заснул и теперь спал крепким сном, каким спит любой здоровый ребенок, весело набегавшийся и наигравшийся за день. Элиза тоже чувствовала себя утомленной, но это было скорее следствием душевной смуты, нежели какой-либо физической работы.

Киприан Дэйр действительно мог своим непредсказуемым поведением свести с ума кого угодно. Только что он был подчеркнуто спокоен — и вдруг швырнул ее на кровать, чтобы изнасиловать (по крайней мере, Элизе так показалось в первые минуты). А в следующий момент он так же внезапно остановился, и, как ни радовалась Элиза своему спасению, она не могла не задуматься о том, что в нем было что-то странное.

Может быть, с ней что-то не так? Что, если что-то в ней отпугивает мужчин? В то, что в Киприане вдруг заговорила совесть, Элиза ни на йоту не верила, значит, она чем-то не устраивает его как женщина.

Впрочем, эта мысль показалась ей настолько глупой, что Элиза поспешила выкинуть ее из головы. Должно быть, решила она, забираясь в кровать, это морской воздух играет с ней злые шутки. Какая ей разница, почему Киприан остановился, главное — он это сделал. С ней, разумеется, тоже все в порядке. Просто Киприан — совершенно безнравственный, беспринципный, абсолютно порочный тип, и, с его точки зрения, единственный ее недостаток — это ее невинность.

Правда, она быстро научилась у него всяким штучкам, думала Элиза, по шею укрывшись одеялом и рассеянно следя за тем, как раскачивается на крюке под потолком не погашенный ею фонарь. Киприан разбудил в ней голос ее собственного тела, и кто знает, как далеко все могло зайти, если бы она не бросила ему в лицо имя Майкла.

Майкл. Ну конечно… Вот что помешало Киприану!

Но как это понять? Беспринципного пиратского капитана, вознамерившегося изнасиловать женщину, вряд ли остановило бы сообщение о том, что у этой женщины есть жених. Скорее наоборот, разозлило бы и заставило довести задуманное до конца. Понять это было совершенно невозможно, и Элиза, решив не ломать зря голову, обратилась мыслями к Майклу.

Как отреагировал бы он на это… это ее приключение? Если бы он решил разорвать их помолвку, ни один человек, принадлежащий к лондонскому высшему обществу, не поставил бы ему это в вину. Неважно, совершилось ли физическое насилие на самом деле или нет, — она все равно уже обесчещена, по крайней мере в мнении света. Может быть, ее родители сумеют замять скандал? В том случае, конечно, если им удастся освободить ее и Обри, — ведь совершенно ясно, что Киприан собирается потребовать за них выкуп. А может, им удастся бежать?

Внезапный стук в дверь — три отрывистых удара — мгновенно отвлек ее от мыслей о бегстве.

— Кто там?

— Это Киприан. Позвольте мне войти.

— Нет! — пискнула Элиза.

— Элиза, мы оба знаем, что я мог бы и не спрашивать вашего разрешения… Но я спрашиваю. Пожалуйста, впустите меня.

Сердце Элизы заколотилось так, словно стремилось вырваться из груди. Он был прав, конечно. Киприану не было никакой нужды спрашивать у нее разрешения, потому что дверь каюты запиралась снаружи, а не изнутри. Замок был призван удерживать ее здесь, а не его — там.

— Я… я не одета.

— Прекрасно.

— Я уже в постели.

Кажется, за дверью послышался смешок, или ей почудилось?

— А это еще лучше. Я не отниму у вас много времени. Да и фонарь вы еще не потушили.

«Разрази меня гром», — пробормотала Элиза, невольно подражая Обри. Если Киприан хочет войти, он войдет. Пожалуй, разумнее согласиться на его просьбу, пока он в хорошем настроении.

— Подождите минутку, — крикнула она.

Из постели Элиза выскочила раздраженная и напуганная одновременно. Сорвав с кровати одеяло, она завернулась в него, как в гигантскую шаль, а чтобы крепче держаться на ногах, ухватилась рукой за дверцу крошечной кладовки. Только после этого она пригласила капитана войти.

Когда Киприан наконец очутился в ее маленькой каюте, по лицу его трудно было что-либо прочесть. Он улыбался и казался почти любезным — если можно сказать так о мужчине, вторгшемся в спальню леди, — но Элиза улавливала в нем какое-то внутреннее напряжение. Киприан стоял посреди каюты, широко расставив ноги, и эта мужественная почти до гротеска поза вызвала у Элизы легкую дрожь. В довершение всего он не отрывал от нее глаз, и она не могла избавиться от впечатления, что эти глаза видят слишком многое.

Она туже стянула на груди импровизированную шаль.

— Ну? Что вам угодно?

— Я принес вам вот это. — Он протянул ей маленький узелок. — Тут еще кое-какие вещи для вас. Для вас и для мальчика, — добавил он.

Такого Элиза не ожидала. Впрочем, она не могла бы сказать, чего, собственно, она ожидала. Когда Киприан протянул ей узелок, она шагнула вперед и взяла его, ибо ничего другого ей, по-видимому, просто не оставалось.

— Спасибо, — пробормотала Элиза, совершенно обескураженная столь неожиданной щедростью.

Киприан пожал плечами:

— Наверное, я вел себя с вами несколько грубее, чем следовало.

При этом весьма скупом признании Элиза ощутила вспышку праведного гнева, вытеснившую всякий страх.

— Да, наверное, — сухо сказала она и, не сдержавшись, добавила: — У вас довольно странная манера извиняться, капитан.

— Возможно. — Киприан слегка наклонил голову, затем шагнул к ней. Каким-то образом он ухитрился заполнить собой всю маленькую каюту, а его легкий поклон до странности напоминал величественный кивок сеньора, снисходящего до одного из самых ничтожных своих вассалов.

Элиза с подозрением посмотрела на него:

— Значит ли это, что я могу больше не опасаться за… что меня… — Ей никак не удавалось облечь свою мысль в слова, но жаркий румянец, окрасивший ее щеки, позволил Киприану безошибочно угадать, о чем идет речь.

— Что я попытаюсь поцеловать вас снова? — помог он ей, сияя самой чистосердечной улыбкой, без сомнения призванной изгнать все ее опасения насчет его персоны. И это ему почти удалось, ибо внезапный трепет, зародившийся где-то в низу ее живота, не имел ничего общего со страхом. — Мне не следовало так поступать, Элиза, — добавил Киприан, слегка качая красивой головой. — В свою защиту я могу сказать только одно: в той марокканской рубашке вы выглядели невероятно соблазнительно, и если я позволил себе лишнее, то только потому, что на какой-то миг совершенно потерял голову.

Элиза стоически пыталась не обращать внимания на мурашки, бегущие у нее по спине. Она дрожит просто оттого, что голос, произносящий льстивые слова, так раскатисто погромыхивает, уговаривала она себя. Ведь стоящий перед ней человек — закоренелый негодяй, и ей лучше об этом не забывать. Наверняка Оливер перенял все свои штучки у Киприана, своего капитана.

— Потерял голову?.. — повторила Элиза, изо всех сил стараясь не упустить нить разговора. Нужно сменить тему, и побыстрее. — Я подумала, вы таким образом хотели отомстить именно моему дяде, раз уж он сам в тот момент был вне вашей досягаемости.

Это заставило Киприана на некоторое время замолчать, но ловушка, поставленная Элизой, не сработала. Он только улыбнулся и снова шагнул к ней.

— Я не собираюсь мстить за его поступки вам…

Элиза сглотнула комок в горле, попятилась и наткнулась на свою койку.

— Ну… — Она лихорадочно подыскивала слова, в то время как ее глаза метались по каюте в поисках пути отступления.

Киприан сделал успокаивающий жест;

— И целовать вас сейчас я тоже не собираюсь. Вам нечего бояться, Элиза. Я только хотел отдать вам эти вещи.

Ее нисколько не разочаровали эти слова, твердила себе Элиза. Ну просто ни капельки. Как только можно такое подумать! И подступившие к ее глазам слезы — это слезы облегчения, а вовсе не разочарования.

Она откашлялась и неуверенно произнесла:

— Ну что ж… прекрасно. Но Обри… Он все-таки ваш пленник, не так ли?

Обдумывая ответ, Киприан не сводил с нее глаз. Пока все шло как нельзя лучше. Она позволила ему войти в свою каюту и, похоже, приняла предложенный им мир. Он же со своей стороны, несмотря на соблазнительный беспорядок в ее одежде, с поразительным самообладанием удерживался от того, чтобы заключить Элизу в объятия и попытаться овладеть ею тут же, на месте. Правда, ему это давалось нелегко, однако Киприан тешил себя мыслью, что, когда это наконец произойдет, она придет к нему первой.

А Киприану действительно очень хотелось, чтобы Элизу влекло к нему, невзирая на отсутствие у него титула и высокого положения в ее мире. Если он сможет заставить племянницу Хэбертона уступить ему, как сладок будет его триумф, как полна победа над этим ублюдком и всем обществом, живым воплощением которого он являлся! Поразмыслив о том, как лучше всего добиться своей цели, Киприан решил, что ключом к неприступной крепости целомудрия Элизы послужит Обри. Пока она будет верить, что сможет поколебать его и изменить его намерения относительно мальчика, ей никуда от него не деться.

— Я думал над тем, что вы сказали, — промолвил он, ловко разыгрывая нерешительность. — Ну, над тем, что Обри ни в чем не виноват и моя вражда с Ллойдом Хэбертоном его не касается.

Он сделал паузу, наблюдая за ее реакцией. Выразительные глаза Элизы загорелись надеждой, и Киприан поздравил себя с тем, что выбрал верный путь.

— Вы решили отпустить нас? «Осторожнее», — сказал себе Киприан.

— Я ничего не решил. Пока не решил. То, что сделал ваш дядя, простить нельзя, — добавил он, и в голосе его явственно прозвучал гнев.

— Но что же именно он сделал? — спросила Элиза. Она положила узелок с вещами на кровать и на этот раз сама без опаски приблизилась к Киприану. Она так мило подняла к нему лицо, а в ее серьезных глазах читалось такое искреннее желание понять, в чем дело, что Киприан буквально разрывался между ликованием от того, что все получилось так легко, и досадой на свое лицемерие. По сути же, в его душе боролись сейчас ненависть к отцу и страсть к женщине, стоявшей перед ним, но об этом он старался не думать.

— То, что произошло между нами, вас не касается, — сказал он намеренно грубо, чтобы заставить ее отойти подальше.

Элиза некоторое время молчала, словно обдумывая его слова. При этом она не сводила с него пристального взгляда своих прекрасных, выразительных глаз, и Киприан впервые заметил, какого они глубокого темно-серого цвета. Они напоминали ему грозовые тучи над морем, и в них вспыхивали серебристые лучики, похожие на молнии. Казалось, будто одна из этих молний сейчас ударит в пол между Киприаном и Элизой, — такое напряжение повисло вдруг в воздухе маленькой каюты.

— Ну хорошо, — сказала наконец Элиза. — Это ваши с ним дела, они действительно не касаются ни меня, ни Обри, — подчеркнула она.

Элиза ждала ответа, по-прежнему глядя ему в лицо, и Киприан чувствовал, как тяжело колотится о ребра его сердце. «Ее можно заставить захотеть меня! — думал он. — К черту влюбленного мальчишку Оливера и заступника Ксавье! Элиза будет моей!»

— Не заключить ли нам мировую? — тихо произнес он, боясь порвать протянувшуюся между ними нить.

Элиза моргнула и быстро облизнула губы. Сколь ни невинно было это движение, Киприан тут же почувствовал гнетущую тяжесть в чреслах.

— Я не уверена, что могу вам доверять, — ответила она наконец, и ее чуть задыхающийся, хрипловатый голос коснулся самого сердца Киприана, словно неожиданная ласка. В устах любой другой женщины эта простая фраза прозвучала бы приглашением к увлекательной игре, в которой он всегда охотно принимал участие — к игре с поддразниванием, ложными выпадами, притворными отступлениями и коварными ловушками. Киприан искусно вел такую игру с женщинами опытными и пылкими, прекрасно знающими, чего они хотят, но предпочитающими заставить мужчину потрудиться, прежде чем открыть ему дорогу к своему телу. Но Элиза… Она даже представления не имела, каким мощным оружием обладает. Ведь ей стоило только провести язычком по своим губам, как только что, или по его, как в прошлый раз, и Киприан мог бы не устоять…

Огромным усилием воли он заставил себя сосредоточиться.

— Что мне сделать, чтобы убедить вас?

— Ну… — Задумавшись, Элиза машинально переступила с ноги на ногу, и Киприан посмотрел на ее босые ноги. Боже, какие у нее пальчики! Какие они маленькие и розовые — совсем как ее язычок! И наверное, как некоторые другие соблазнительные местечки на ее теле… Дьявольщина, лучше ему об этом не думать! — Вы не могли бы позавтракать с Обри? С Обри и со мной, — уточнила Элиза.

— Конечно, — тут же ответил Киприан, не колеблясь ни минуты. Он был готов на все, лишь бы заставить ее смягчиться и потерять бдительность. Легкая улыбка, коснувшаяся губ Элизы при столь быстром и решительном согласии, была ему наградой. Пусть легкая, сдержанная, но все же это была улыбка, которая сулила ему исполнение задуманного.

Выйдя из каюты Элизы, Киприан поднялся на палубу и встал на том месте, которое находилось прямо над ее кроватью. Вделанная в палубу стеклянная призма, сквозь которую в каюту попадал днем солнечный свет, сейчас сама мягко светилась — Элиза все еще не погасила фонарь. Киприан не мог видеть ее сквозь шестидюймовую призму, но распаленное воображение услужливо рисовало ему каждое ее движение. Вот она сбросила одеяло, в которое куталась во время их разговора, и при каждом вздохе ее безупречно вылепленные груди слегка приподнимают мягкую фланель капота. Вот в складках ткани мелькнула ее изящная лодыжка. Вот она потянулась, и…

Желтый свет фонаря неожиданно погас, и перед мысленным взором Киприана предстали еще более заманчивые картины. Вот Элиза взбирается на высокую кровать, и тонкая фланель обрисовывает точеные изгибы ее тела. Вот она ложится, укрывшись льняной простыней, и, небрежно раскинув ноги, кладет под голову изящную ручку… Боже мой, какая же она теплая и нежная, когда спит вот так, разметавшись, с невинной и безмятежной улыбкой на розовых ланитах! Наверное, только у самого грязного развратника это очаровательное видение может пробудить похоть. И лишь последний негодяй может осмелиться обидеть это милое дитя…

Но как ни стыдил себя Киприан, желание только сильнее разгоралось в нем, и он не понимал, в чем дело. У него уже несколько недель не было женщины, говорил он себе, вот почему он так мучительно, почти до боли, хочет эту девушку. Кроме того, женщины, которых он знал когда-то, разительно отличались от Элизы Фороугуд. Особы весьма искушенные, они с удовольствием кувыркались с ним в постели, затем бодро вскакивали и бежали дальше по своим делам. Недостаток внутренней утонченности и, как следствие, хороших манер они с лихвой восполняли пылкостью и умением. Близость с ними была подобна пряному блюду, которое он жадно поглощал и о котором забывал, пока вновь не начинал ощущать голод.

Элиза пробуждала в нем аппетит совершенно иного свойства. Может быть, причиной тому была ее невинность, может быть, хрупкая, изысканная красота, но скорее всего, говорил себе Киприан, главную роль сыграло ее положение в обществе. Ее происхождение И воспитание давали о себе знать, даже когда она стояла перед ним испуганная и босая, в перепачканном ночном капоте. Для него она представляла собой нечто совершенно новое, нечто такое, с чем он до сих пор никогда не соприкасался. И еще она была племянницей Хэбертона…

Пожалуй, это было единственное более или менее сносное объяснение, потому что юные девственницы никогда раньше не интересовали Киприана. А вот Элиза Фороугуд интересовала, и еще как!

Что ж, решено: он сделает ее своей, чего бы это ни стоило. Вот только отпустить мальчишку он ей пообещать не сможет. Он сделает и скажет все, что угодно, чтобы получить доступ к жарким глубинам ее лона, но сына Хэбертона он не отдаст.

Возможно, это даже будет стоить ему нескольких дней отсрочки, но это лишь придаст больше сладости долгожданной победе. Он будет терпелив и поведет корабль своего желания осторожно, сверяясь с направлением ветра и положением звезд, и обольстит Элизу во что бы то ни стало. Ожидание лишь усилит удовольствие, которое в конце концов получат и он, и она.

Возможно даже, что, если в итоге он даст ей такое же полное и глубокое наслаждение, о каком мечтал сам, Элиза простит его за обман. Если же нет, то он всегда может высадить ее на берег. Да, после того как он получит свое, Элиза будет свободна, ведь, в сущности, она для него лишь временное развлечение на пути к главной цели его жизни — и не больше.

На мгновение Киприан почувствовал укол совести. Его мать тоже была для Ллойда Хэбертона лишь развлечением, от которого тот быстро отказался и о котором совершенно забыл. То, что, Киприан собирался сделать с Элизой Фороугуд, было ничуть не лучше и превращало его в такого же бессердечного негодяя, как его ублюдок отец. Но Киприан тут же постарался похоронить поглубже эту неприятную мысль, пообещав себе, что, по крайней мере, признает ребенка, если таковой появится. Он назовет его своим именем и, конечно, будет для него лучшим отцом, чем Ллойд Хэбертон.

При мысли о возможном отцовстве Киприан нахмурился и принялся расхаживать по палубе. Нельзя сказать, чтобы он особенно этого хотел, но, если уж так случится, он не станет уклоняться от ответственности. Он всегда честно выполнял свой долг и по отношению к друзьям, и по отношению к своей команде, и по отношению к своей матери. Особенно к матери.

И план, который он начал осуществлять, — план мести Ллойду Хэбертону, — был частью его долга перед ней.

На минуту Киприан остановился и вперил взгляд в палубу, отделявшую его от девушки, которая ненароком завладела всеми его помыслами. Элиза Фороугуд принадлежала к Миру Ллойда Хэбертона, так пусть благодарит свою счастливую звезду, что он не намерен карать и ее. Вместо этого он преподнесет ей волшебный дар — мир наслаждений, каких она прежде не знала и не могла себе даже представить. Сможет ли «е драгоценный жених, этот Майкл, подарить ей это?! Нет, у него нет оснований чувствовать себя виноватым перед мисс Элизой Фороугуд, твердо сказал себе Киприан, подставляя разгоряченное лицо холодному ветру. Абсолютно никаких оснований.


10


— Почему я должен завтракать с ним? — недовольно спросил Обри.

Элиза провела в его волосах пробор и попыталась пригладить непокорные кудри гребешком, который принес Ксавье.

— Я думала, ты хочешь познакомиться с капитаном «Хамелеона».

— Ну а я не хочу. — Мальчик сосредоточенно наморщил лоб и стал вращать обеими ступнями одновременно, сначала в одну сторону, потом в другую.

Элиза смотрела на его крепкие руки и плечи, прикрытые одной тонкой ночной рубашкой, на худые ноги в подвернутых, туго подпоясанных штанах, бывших на несколько размеров больше, чем нужно. Кто бы подумал, что этот оборвыш — сын сэра Ллойда Хэбертона? Как, в сущности, тонка грань, отделяющая привилегированные классы от простых людей: зачастую они отличаются лишь качеством одежды да манерой говорить. Деньги и образование могут сделать из любого ребенка Обри Хэбертона или Элизу Фороугуд. Отсутствие их может превратить отпрыска самого утонченного аристократического семейства в Оливера… или в Киприана Дэйра.

— Почему же? — спросила она, не желая больше размышлять о том, как Киприан Дэйр стал тем, кем стал.

Обри взглянул на нее с тревогой.

— Это он приказал Оливеру и Ксавье похитить нас. Он пробрался в мою каюту в тот, первый раз, ведь правда? — Не дожидаясь ее ответа, мальчик продолжал: — Оливер и Ксавье — и вообще вся команда — просто делают то, что он им велит. А он… он меня ненавидит.

— Что ты, Обри! Это не так. Он… — Элиза запнулась, не зная, разумно ли сообщать ребенку то, что она услышала от Киприана. Однако сомнение и растерянность, написанные на лице Обри, заставили ее решиться. — Он… у него, кажется, были нелады с твоим отцом. Но к нам это не имеет отношения, ни к тебе, ни ко мне.

Обри задумчиво сдвинул брови:

— С моим отцом? Он знает моего отца?

Элиза вздохнула и села рядом с ним на кровать.

— Да. Правда, я не знаю, как они познакомились. У него за что-то зуб на сэра Ллойда, и боюсь, ты стал чем-то вроде кости, за которую дерутся две собаки. Две большие, жадные, голодные собаки… — мрачно закончила она.

— Если они станут драться, папа вряд ли победит, — озабоченно сказал мальчик. — Они оба высокие, но капитан моложе и наверняка сильнее.

— Думаю, до физической расправы дело не дойдет, — поспешила успокоить его Элиза, хотя в глубине души она вовсе не была так в этом уверена. У нее почти не было надежды, что ее отец и дядя Ллойд смогут сами найти их: для этого океан чересчур велик. И хотя Элиза по-прежнему не имела никакого представления о том, какую цель преследовал Киприан, логика подсказывала ей, что в конце концов он должен будет потребовать от Хэбертонов какой-то выкуп. Если все сведется к деньгам, сэр Ллойд заплатит необходимую сумму, и Киприан, несомненно, отпустит Обри и ее. Если же нет… Впрочем, гадать, какие еще условия может выдвинуть Киприан, Элиза не собиралась. Найти правильные ответы на свои вопросы она не смогла бы даже случайно, поскольку Киприан и его побудительные мотивы по-прежнему оставались для нее самой большой загадкой. — Я хочу, чтобы ты был мил и приветлив за завтраком, — сказала она Обри, пытаясь отогнать тревогу. — Веди себя как можно лучше, хорошо? Киприан может показаться тебе суровым, но ты не бойся — он не всегда такой грозный, каким кажется.

— Как Ксавье?

Элиза улыбнулась и погладила Обри по щеке, уже покрывшейся легким загаром.

— Да, как Ксавье.

Каким здоровым и сильным выглядит мальчик в последнее время, подумала она, внимательно разглядывая Обри. Невзирая на все их злоключения, он действительно окреп, да и нога начинала понемногу слушаться его. Когда — не «если», а именно «когда» — они наконец вернутся домой, в Англию, его родителей ждет приятный сюрприз.

Своевременно раздавшийся резкий стук в дверь помешал ей погрузиться в тоску по дому.

— Мы сейчас идем! — крикнула она.

Словно получив приглашение войти, в каюте тут же появился Оливер.

— Привет, парень! — весело поздоровался он с Обри. — Разрешите пожелать прекрасного утра прекраснейшей девушке на свете, — добавил он, сгибаясь перед Элизой в изысканнейшем поклоне, будто заправский денди.

Элиза остановила его взглядом:

— Ваша галантность делает вам честь, Оливер, но не стоит тратить ее на меня.

Она ожидала игривого ответа, по крайней мере дерзкого подмигивания или ухмылки, но, к ее изумлению, юноша смотрел на нее в высшей степени серьезно.

— Я думаю, вы привыкли иметь дело с молодцами куда более галантными, чем я когда-нибудь смогу стать.

Элиза молча уставилась на него. Боже, неужели его заигрывания означают нечто большее, чем она думала? Неужели он действительно «влюбился» в нее, как сказал Обри?

Она смущенно повернулась к своему кузену:

— Не могли бы вы отнести Обри? Мы сегодня завтракаем с капитаном, — объяснила она, стремясь перевести беседу в нейтральное русло.

Но у Обри были другие планы. Когда Оливер подошел к нему, мальчик широко улыбнулся своему новому другу.

— Вокруг Элизы вечно увиваются всякие высокородные молодчики, сплошь сэры и милорды. Один из них даже сделал ей предложение, — заявил он. — Но она его не любит. И никого не любит. Даже на своем дне рождения она не хотела быть с ними…

— Обри!

— …вот почему она придумала эту поездку на Мадейру — хотела сбежать. Я уверен, она специально притворяется, что болеет, хотя мне она никогда не казалась больной.

— Обри Хэбертон, придержи язык! Ты сам не понимаешь, что говоришь. К тому же Оливеру неинтересно все это слушать.

— Еще как интересно, Элиза! — Оставив Обри сидеть на кровати, Оливер схватил Элизу за руки. — Я хочу знать о вас все. Я… я думаю, вы — самая прекрасная женщина из всех, кого я знаю. И самая чистая. — Он посмотрел на нее молящим взглядом, и Элиза на мгновение замерла, потрясенная. Она никогда бы не поверила, что эти дерзкие карие глаза могут быть так серьезны. — Вы слишком хороши для такого, как я, — добавил юноша тихо.

К большому облегчению Элизы, шаги в коридоре положили конец излияниям Оливера. Но когда вошедший Киприан уставился на их соединенные руки, ее облегчение мгновенно превратилось в досаду.

— Да, она действительно слишком хороша для такого, как ты, Оливер, — мрачно произнес Киприан.

Элиза вырвала свои руки из рук Оливера, но было поздно: воздух между двоими мужчинами, казалось, весь пропитался враждебностью и потрескивал, точно перед грозой. Да они ревнуют ее друг к другу, с изумлением поняла она.

Ситуация складывалась нелепая до смешного. Элизе, которая всегда считала себя робкой, застенчивой и незаметной, наподобие серенького воробышка, было очень трудно поверить, что двое отъявленных пиратов готовы из-за нее вцепиться друг другу в глотки. Это, однако, не помешало ей немедленно вмешаться, чтобы прекратить готовую разгореться ссору.

— Я не слепая и вполне способна сама решить, кто для меня достаточно «хорош», а кто — нет. Ваши советы мне, во всяком случае, не нужны, — заявила Элиза со всем высокомерием, на какое была способна. — Именно поэтому я собираюсь выйти замуж за лорда Майкла Джонстона. Он — замечательный человек и самый благородный джентльмен во всей Империи. А теперь, когда мы закончили обсуждать мои вкусы относительно мужчин, я, с вашего позволения, хотела бы наконец позавтракать.

Со страхом она ждала реакции на произнесенное ею. У нее не было никакой уверенности в том, что ей удалось хоть как-то разрядить обстановку. Оливер по-прежнему мерил своего капитана свирепым взглядом, что до Киприана, то он смотрел на юношу с непередаваемым выражением, в котором смешивались холодный гнев и снисходительное пренебрежение, словно увлечение Оливера Элизой способно было его только позабавить. И, как ни странно, это взбесило ее сильнее всего. Откуда у Киприана такое чувство собственного превосходства, такая неколебимая уверенность в себе?

Оливер неуклюже повернулся к Элизе всем корпусом, будто его тело было вытесано из цельной дубовой колоды.

— Так мне отнести Обри к…

— Я сам это сделаю, — оборвал его Киприан.

— Нет! — почти закричала Элиза. — Нет, — повторила зона спокойнее, хотя сердце ее неистово билось. «Только бы не дошло до драки», — в отчаянии подумала она. — Пусть Оливер поможет Обри, мальчик уже привык к нему. — Она просунула свою руку под локоть Киприана и почти потащила его к двери. — Пойдемте же, я просто умираю от голода.

Когда Киприан повернулся на каблуках, она чуть не расплакалась от облегчения. Хотя его рука под ее пальцами словно окаменела, он все же уступил ей и повел вперед по коридору — столь узкому, что порой им приходилось касаться друг друга плечами и бедрами, но это была не слишком большая цена за то, чтобы избежать кровавой схватки между двумя соперниками.

Ум Элизы все еще отказывался постичь тот факт, что эти двое стали наскакивать друг на друга, как петухи, именно из-за нее. Элиза Фороугуд никогда не относилась к тем женщинам, из-за которых мужчины были готовы вступить в бой друг с другом. За ее приданое — может быть. Но за нее саму? Маловероятно. Однако это все же случилось, и лишь с огромным трудом Элизе удалось сохранить мир между двумя претендентами на ее внимание. Но постичь это она была не в силах. Вот уж поистине странный народ эти мужчины.

— Посадите его сюда, — сказала она, когда Оливер с Обри на руках вошел вслед за ними в каюту Киприана. В его логово, как про себя называла Элиза это помещение. Потом она слегка оттолкнула Киприана и, высвободив руку, повернулась к Оливеру. — Спасибо, Оливер. Это все, — добавила девушка, взглядом умоляя юношу, чтобы тот ушел мирно.

Оливер не улыбнулся, но ее немую просьбу исполнил.

— Позовите меня, если что, — сказал он и, не взглянув на Киприана, вышел.

«Благодарю тебя, боже», — подумала Элиза, собираясь с духом, чтобы выдержать новый раунд борьбы с чудовищным нравом Киприана Дэйра. Затем она решительно обернулась к нему:

— Неужели это все было так необходимо? Он оглядел ее с холодно-отчужденным видом.

— Я здесь капитан. Если мальчик не желает об этом помнить, пусть ищет место на другом корабле.

— Он не мальчик, — возразила Элиза. — И у него тоже могут быть чувства, как у вас или у меня.

— Да, он не мальчик, — медленно проговорил Киприан, продолжая стоять за столом напротив нее. — Именно поэтому я и велел вам избегать его. Но вы, я вижу, решили поощрять Оливера назло мне.

— Поощрять?! Назло вам?!! Я никого не поощряла, Киприан. Ни его, ни вас… — Элиза резко осеклась, заметив, что Обри, сидя в кресле в торце стола, внимательно наблюдает за их перепалкой и голова его вертится из стороны в сторону, словно он следит за прыгающим по корту теннисным мячом.

Она медленно, глубоко вдохнула, хотя, по правде сказать, никакой пользы это ей не принесло, и предложила:

— Может быть, нам лучше сесть за стол?

Это была самая неприятная трапеза, какую она могла вспомнить. Даже прошлым вечером, когда Киприан сначала напугал ее своей страстью, а потом приказал ей подавать на стол, словно ничего не произошло, Элиза не чувствовала себя так скверно. Вчера они, по крайней мере, пытались беседовать, и, хотя разговор вертелся в основном вокруг «Хамелеона» — его водоизмещения, скорости, которую он способен развить, идя при хорошем ветре на всех парусах, его замечательной остойчивости и прочих технических деталей, которые, по правде говоря, не особенно занимали Элизу, — это все же был какой-никакой разговор. Сегодня никто и не думал разговаривать, и эта напряженная тишина лишь усугублялась негромким позвякиванием металлических приборов об оловянные тарелки да доносящимися с палубы голосами матросов, к которым примешивались свист ветра в снастях и плеск волн за обшивкой.

Потом Элиза вдруг почувствовала, как нога Обри коснулась ее лодыжки.

— Можно мне еще один бисквит? — шепотом спросил мальчик.

В ответ Элиза ободряюще улыбнулась ему (во всяком случае, она надеялась, что выглядело это именно так) и погладила его руку. Не было никакой нужды говорить шепотом, однако, принимая во внимание напряжение, царившее в маленькой комнате, ее кузена можно было понять.

— Конечно, можно, — ласково сказала она и, обратившись к Киприану, произнесла гораздо более холодным тоном: — Не могли бы вы передать Обри бисквиты?

Киприан молча исполнил ее просьбу; при этом взгляд его мимолетно скользнул по мальчику и тут же вернулся к Элизе. Он все еще сердится, подумала она. И дернуло же Оливера так некстати заговорить о своих чувствах! Ну что ж, раз Киприан все равно уже зол, можно не бояться его задеть — хуже не будет.

— Знаете, капитан Дэйр, — начала Элиза, — я подумала, что вам стоит рассказать Обри о всех тех удивительных вещах, о которых мы с вами беседовали вчера вечером. Мой кузен очень увлечен мореплаванием, о чем вы, вероятно, еще не осведомлены… Какая, вы говорили, осадка у «Хамелеона»?

Бросив в сторону Обри короткий взгляд, Киприан снова сосредоточил все свое внимание на ней.

— Двенадцать футов, — ответил он после такой долгой паузы, что Элиза начала нервничать уже всерьез.

— Ах да. Двенадцать футов, — повторила Элиза, с каждой секундой все сильнее злясь на Киприана. Почему он не обращается прямо к Обри? Он даже ни разу как следует не посмотрел на мальчика, только пару раз покосился украдкой, словно ему совершенно не хочется на него смотреть, но ничего не поделаешь — приходится. Что в Обри такого отвратительного? Если Киприан считает, что должен держать дистанцию между собой и своим пленником, то зачем согласился завтракать с ними?

Элиза уставилась в свою тарелку. Наверное, подумала она, он уступил, только чтобы добиться ее расположения. Прошлой ночью, когда Киприан принес ей одежду, он держался столь обезоруживающе любезно, что в сердце Элизы проснулась робкая надежда. Быть может, думала она, он не такой уж плохой человек и ей в конце концов удастся убедить его отказаться от своего жестокого замысла и отпустить их с Обри. Неужели эта дурацкая стычка с Оливером так на него повлияла?

— Буквально сегодня утром я подумала о наших с Обри занятиях… — начала Элиза, отваживаясь на новую попытку разговорить Киприана. — Мне хотелось бы их продолжить, и, раз уж мы оказались на вашем корабле… — сказала она, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучало даже намека на осуждение, — логичнее всего было бы заняться географией. Нельзя ли нам позаимствовать у вас какие-нибудь карты?

На этот раз уже Элиза легонько толкнула Обри ногой, продолжая с улыбкой смотреть на Киприана.

— Гм-м… да, — промямлил Обри. — Я… я очень хочу научиться читать карты и прокладывать курс. Сэр, — добавил он, правда с куда меньшим энтузиазмом, чем хотелось бы Элизе.

Взгляд Киприана снова скользнул по Обри и тут же вернулся к Элизе. Он вел себя так, словно мальчика здесь не было. А может быть, он и хотел, чтобы его не было? Может быть, он хотел бы остаться с ней вдвоем, подальше от глаз ее юного наперсника, подумалось Элизе, и горячая кровь прилила к ее щекам. Нет, все-таки тут было что-то еще, в этом она была уверена.

— Скажите Ксавье, что вам нужно, — он принесет, — отозвался Киприан равнодушно.

— А мне казалось, что карты должны быть здесь, у вас, — не отступала Элиза. — Быть может, вы дадите нам первый урок?

Взгляд Киприана стал стальным. Она все-таки вывела его из себя, поняла Элиза. Но только почему он так разозлился? Этого она никак не могла понять.

Тем временем Киприан вновь бросил быстрый взгляд на Обри, затем повернулся к ней, и Элиза внезапно поняла, в чем дело. Все утро Киприан старался не замечать Обри, притворялся, будто мальчика вообще не существует, и теперь она догадалась — почему. Он не хотел знать Обри. Боялся познакомиться с ним ближе и полюбить его — или почувствовать свою вину за то, что он сделал с больным ребенком.

Наконец-то. Вот оружие, которое она может использовать против него!

Элиза улыбнулась широкой, теплой, приветливой улыбкой.

— Пожалуйста, Киприан, — сказала она, умышленно называя его так, как он просил. — Если вы не слишком заняты, мы с Обри очень хотели бы, чтобы вы сами показали нам карты и все объяснили. Пожалуйста, обещайте нам это. Обещаете?

Обри скептически наблюдал за спектаклем, который разыгрывали перед ним двое взрослых. Он с куда большим удовольствием позавтракал бы с Оливером и Ксавье, чем с этим, надутым капитаном. А теперь еще и Элиза ведет себя так, словно совсем лишилась разума, даже называет этого типа по имени!

Обри возмущенно уставился на кузину. Он еще не очень хорошо разбирался в таких делах, но мог бы поклясться, что Элиза кокетничает с каменнолицым капитаном Дэйром. Во всяком случае, когда его старшие сестры водили за нос своих поклонников, они точно так же наклонялись вперед, блестели глазами и улыбались от уха до уха. Иногда мишенью им служили отец или он сам, но это означало только, что они хотят что-нибудь выпросить. Сам Обри, конечно, уже давно не попадался на эту удочку, а вот отец порой таял, хотя даже малому ребенку было ясно, что за этими сладенькими улыбочками непременно последует какая-нибудь просьба.

Чего Обри никак не мог взять в толк — это зачем Элизе понадобилось кокетничать с человеком, который ей не отец, не брат и даже не поклонник… Он очень старался понять, в чем дело, и внезапно его поразила ужасная мысль. Может быть, Элиза хочет, чтобы капитан Дэйр стал ее поклонником? А как же Оливер?..

Обри устремил на капитана взгляд, который из подозрительного очень быстро превратился в злобный. Этот тип так пялился на Элизу, будто хотел съесть ее вместо завтрака! Вот паразит!..

Потянувшись за очередным бисквитом, мальчик как будто нечаянно задел локтем высокий бокал с яблочным сидром, который тут же опрокинулся, расплескав пенящуюся янтарную жидкость по всему столу.

— Ох, Обри!.. — вскрикнула Элиза.

— Сукин сын, — пробормотал себе под нос Киприан.

Элиза стала быстро промокать увеличивающуюся лужу своим носовым платком, потом в ход пошел и платок Обри.

— Это вышло случайно. Не нужно ругаться, — укоризненно сказала она, подтирая остатки сидра, и Обри с трудом подавил довольную ухмылку, когда капитан проглотил еще одно ругательство, вертевшееся у него на языке. Но все его торжество мгновенно испарилось, когда он услышал ответ капитана.

— Простите, я не привык к женщинам на борту. И к детям, — добавил он, явно с какой-то задней мыслью, и улыбнулся Элизе, а Обри покраснел от ярости. Его экспромт, призванный привести в чувство Элизу, которая была слишком уж поглощена своим флиртом с проклятым капитаном, бесславно провалился. Извинения этого типа, несомненно неискренние, Элиза приняла с непростительной благосклонностью.

— Давай уйдем, — заныл Обри, потянув кузину за рукав.

— Но мы еще не поели, — возразила она.

— Я не голоден.

Элиза раздраженно вздохнула:

— Так как же насчет карт и урока географии? — Она повернулась к Киприану. — Вы так и не сказали, согласны ли показать их нам.

Посмотрев на капитана, Обри почувствовал, что не в силах больше сохранять спокойствие. У этого молодчика был такой вид, будто он сейчас проглотит ее тут же на месте. Но ведь он, Обри, уже решил, что Элиза должна выйти замуж за Оливера и привезти его домой, в Англию. То-то поднимется переполох во всем семействе!

— Если вам действительно этого хочется, — сказал Киприан, с улыбкой глядя в сияющие глаза Элизы.

— А мне не хочется! — внезапно закричал Обри, и оба взрослых в величайшем удивлении повернулась к нему. А он уже оттолкнул тарелку и скрестил руки на груди. — Я по горло сыт вашими уроками. И меня воротит от этой пищи. Она слишком соленая!

— Может быть, ты предпочитаешь жидкую овсянку, которой мы обычно кормим пленников? — с угрозой прорычал капитан.

Обри, настолько же напуганный, насколько и злой, схватил кузину за руку.

— Я хочу домой, Элиза. Сейчас же! Пусть он отправит нас домой! — со слезами в голосе прокричал он.

Она тут же опустилась рядом с ним на колени и ласково обвила его руками.

— Все хорошо, Обри. Все будет хорошо.

— Но я хочу домой! Я ненавижу и его, и его вонючий корабль, и поганую еду, и… и все здесь! Я хочу домой, Элиза!

— Мы вернемся домой, сердечко мое. Мы вернемся, обещаю.

Спрятав лицо у Элизы на плече, Обри не видел ни бешенства на лице Киприана, ни мольбы в глазах Элизы. Он мог только слышать, как заскрипело, отодвигаясь, кресло капитана, как простучали по полу каблуки его сапог.

— Карты в сундуке в углу, — раздался его голос, затем сильно хлопнула дверь.

Для Элизы это был мрачный звук поражения, но Обри послышались в нем звонкие фанфары победы. По крайней мере, на данный момент.


11


— Я его ненавижу!

Не обращая внимания на слова Обри, Элиза хмуро рассматривала развернутую на столе карту. Вот та жирная линия справа, должно быть, обозначает западное побережье Африканского континента. А эта группа островов далеко слева, по-видимому, Мадейра. Да, вот и бухта, на берегу которой стоит город Фуншал, а вон тот остров поменьше называется Порто-Санто.

— Я сказал, что ненавижу его.

Заставляя себя сохранять спокойствие, которого она отнюдь не чувствовала, Элиза подняла глаза и взглянула в мрачное лицо кузена:

— Что ж, должна признаться, он мне тоже не слишком нравится, но нам придется подружиться с ним — он здесь хозяин. А вести себя как балованный ребенок — не лучший способ смягчить его отношение к нам, правда?

— А мне наплевать, — не сдавался мальчик.

— Ну а мне не наплевать, Обри Хэбертон. Если ты не забыл, мы — его пленники. Для тебя, возможно, все это — просто большое приключение с участием твоего друга Оливера, но для меня все обстоит несколько иначе. Нас доставили сюда силой, и теперь я пытаюсь — без всякой помощи с твоей стороны, должна заметить, — найти способ повлиять на капитана Дэйра и убедить его отпустить нас. Разве ты этого не видишь?.. — Тут она вспомнила, что Обри еще маленький мальчик, и ее голос несколько смягчился. — Если мы ему понравимся, то ему труднее будет сделать нам что-нибудь плохое, понимаешь?

Обри посмотрел на свои руки, сложенные на коленях, и на его лице отразилось колебание.

— Но он все равно сделает, как захочет, — уныло пробормотал мальчик.

— Сегодня он уже стал любезнее.

— Но он угрожал мне! Он сказал, что я должен есть жидкую овсянку.

— Только после того, как ты стал ругать еду, которую он нам предложил.

Обри начал двигать ступнями вверх-вниз. У него очень хорошо получается, отметила Элиза. Поврежденная нога двигалась почти так же, как здоровая, может быть, лишь чуть-чуть более скованно.

— Обри, — начала она, — расскажи-ка мне, как твоя нога? Ты пробовал ступать на нее? Ступни задвигались быстрее.

— Да.

— И что? — с надеждой наклонилась к нему Элиза.

— Чертовски больно.

— Но у тебя получалось встать?

Он нагнулся и потер больную лодыжку.

— Немножко. — Тут он покосился на нее и лукаво улыбнулся. — Вообще-то мы с Оливером хотели сделать тебе сюрприз.

— Сюрприз? — Она схватила мальчика за руку. Радостное волнение окрасило ее щеки румянцем и зажгло свет в ее глазах. — Ты уже сделал мне сюрприз, чертенок! А скажи, ходить ты уже пробовал?

Обри расплылся в улыбке, хорошее настроение снова вернулось к нему.

— Всего пару шагов, и больно было ужасно. Но Оливер сказал, что я должен крепиться и вести себя как мужчина. Он показывал тебе те два шрама, о которых я говорил? Ну, которые остались у него после драк на ножах?

Элиза закатила глаза. С одной стороны, Оливер делал с Обри чудеса, но в то же время знакомил мальчика с изнанкой жизни, открывая ему мир грубых нравов и грубой силы, мир кулаков и поножовщины, где обитали куда менее респектабельные, мягко говоря, люди, чем все, кого Обри когда-либо знал. Пожалуй, когда они наконец вернутся домой, ее кузен наверняка поразит своих близких не только вновь обретенной способностью ходить.

— Нет, он не показывал мне свои шрамы. И у меня нет никакого желания на них смотреть.

Обри сдвинул брови и неодобрительно покосился на нее:

— Почему тебе не нравится Оливер? Он самый лучший парень из всех, кого я знаю, а ты смотришь на него как на пустое место.

— Мне нравится Оливер, — возразила Элиза.

— Но этот брюзга капитан тебе нравится больше! Хоть ты и говоришь, что нет.

Элиза бессильно откинулась в кресле. Неужели это так заметно? И что ей с этим делать?

— Положим, они оба мне нравятся, хотя я и не одобряю того, чем они занимаются. Но капитан…

— Он нас похитил, не забывай, — нанес удар Обри, но Элиза решила не сдаваться.

— А ты не забывай, что и Оливер играл в этом деле не последнюю роль.

— Но он только выполнял приказ своего капитана!

— Он солгал нам. Он одурачил нас, прикинувшись слугой. А если бы я спала и мне не пришло в голову выйти на балкон, когда Оливер и Ксавье похищали тебя?

— Знаешь, он и сам хотел взять тебя с собой.

— Кто, капитан Дэйр?

Настал черед Обри закатывать глаза.

— Да нет, Оливер. Он хотел взять тебя с собой, потому что влюбился. — Мальчик помолчал, его синие глаза окинули Элизу внимательным и каким-то очень взрослым взглядом. — Знаешь, Элиза, ты сейчас совсем не такая, какой была дома. — Он ухмыльнулся. — Думаю, Оливер хочет на тебе жениться.

Жениться! Элиза изумленно воззрилась на кузена, еле удерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Я выхожу замуж за Майкла. Ты это знаешь, и Оливер, кстати, тоже.

Обри поджал губы.

— А Киприан об этом знает? — Имя Киприан он произнес так, словно выплюнул.

Элиза принялась деловито разглаживать карту на столе.

— Конечно, знает. Но ему нет дела до моих планов.

— Я думаю, капитан Дэйр тоже в тебя влюбился.

И думаю, именно поэтому Олли нынче был сердитый. Тебе надо быть поосторожнее, Элиза. Вот наша Джессика любит сталкивать парней лбами и смотреть, что из этого получится. Потому она и не вышла замуж за того сына барона. Она его довела до ручки, он и решил оставить ее кому-нибудь другому.

Обри явно повторял подслушанные когда-то разговоры взрослых, не понимая и половины сказанного, но Элизу его слова поразили в самое сердце.

— Я… я не такая, как твоя сестра, — возразила она наконец. Джессика Хэбертон слыла бессердечной кокеткой, а Элиза Фороугуд всегда относилась к тем девушкам, которые на балах сидят у стенки.

Однако Обри с ней не согласился:

— Если ты и дальше будешь кокетничать со своим Киприаном, значит, ты ничем не лучше ее.

Элиза резко выпрямилась и хлопнула ладонью по столу.

— Никакой он не «мой», как ты изволишь выражаться! И если порой может показаться, будто я, гм-м… поощряю его, так это только ради тебя. Ведь тебя похитили, Обри. Я обещала оберегать тебя — по крайней мере, во время этой поездки, — и мой долг — сделать все, чтобы спасти тебя. Чем критиковать, ты бы лучше поблагодарил меня. И помог. — И она принялась сворачивать карты Киприана в рулон, но это было очень нелегко, так как руки ее тряслись. Было ли это от злости или от чувства вины — разбираться в этом сейчас она не хотела. — Пожалуй, я поднимусь на палубу, мне нужно подышать свежим воздухом, — объявила она. — А ты, любимый ученик Оливера Спенсера, попробуй добраться до своей каюты собственными силами.

Буквально через минуту Элиза уже думала, что была слишком жестока к мальчугану. Ей хотелось сбежать от Обри и его чересчур колких замечаний, но, оказавшись на палубе, где с десяток матросов — кто исподтишка, а кто и в открытую — ощупывали глазами каждое движение ее тела, она сразу ощутила желание вернуться назад. Как, наверное, тяжело Обри возвращаться к себе в каюту самостоятельно! А вдруг он упал и ползет по узкому коридору на четвереньках, с трудом волоча непослушную ногу. Какое это для hero унижение!

Она резко отвернулась от поручня, собираясь бежать вниз, к Обри, и тут же столкнулась с Оливером. Вот ведь незадача!

— Мисс Элиза? — Юноша сорвал с головы красно-белый полосатый колпак, тщетно пытаясь другой рукой пригладить волосы, которые тут же взлохматил ветер. — У вас все в порядке?

Элиза приказала себе быть твердой. Она совершенно не владела искусством мягко, но решительно отказывать поклонникам, щадя их самолюбие, но не оставляя им никаких надежд: ей просто еще ни разу не приходилось этого делать.

— Все будет в порядке, когда мы с Обри окажемся на свободе. Мое единственное желание — вернуться домой, выйти замуж за Майкла и больше никогда в жизни не ступать на борт ни одного корабля! — резко произнесла она.

Даже сквозь густой орехово-коричневый загар было видно, как побледнел Оливер. Кадык его судорожно дернулся.

— А что, если… Простите, что говорю об этом, мисс, но что, если этот ваш хваленый Майкл откажется на вас жениться? Ну, из-за похищения и все такое?

— Все такое?! Вы, несомненно, хотите сказать, что репутация моя погублена и все порядочные люди будут считать меня обесчещенной? — Элиза так и пригвоздила Оливера взглядом к палубе, уже, совершенно забыв о необходимости щадить чувства отвергаемого воздыхателя.

После долгой и весьма томительной паузы юноша кивнул. Краем глаза Элиза заметила идущего к ним Ксавье и заторопилась:

— Майкл и я… Как бы это сказать? Мы безумно любим друг друга. А что до моей репутации в глазах общества, мой отец достаточно богат, чтобы помешать распространению каких-либо неприятных слухов, — добавила Элиза. Раз уж она начала врать, следовало делать это с размахом.


— Оливер! Живо полезай в «воронье гнездо»[3 - «Воронье гнездо» — наблюдательный пост вверху на грот-мачте.], — приказал подошедший Ксавье, даже не поздоровавшись.

Но Оливер отправился выполнять распоряжение первого помощника чуть ли не с облегчением. Он явно был благодарен Ксавье за вмешательство, зато Элиза, обернувшись к темнокожему великану, с удивлением и обидой прочла в его взгляде неодобрение, граничащее с презрением.

— Все на меня сегодня сердятся, — сказала она едко. — Киприан, Обри, Оливер, а теперь и вы. Что я такого сделала?

Черные брови Ксавье изумленно приподнялись.

— Почему Оливер сердится на вас?

— Ах, так вас больше интересует, почему сердится Оливер, а не ваш драгоценный капитан?

— Погодите, мисс Элиза, давайте не будем ссориться. Просто скажите, почему Оливер должен на вас сердиться?

При звуках его спокойного голоса раздражение Элизы улеглось, сменившись грустью. Плечи ее поникли, и она бессильно опустилась на бухту каната.

— Я объяснила ему, что не могу дождаться, когда наконец встречусь со своим женихом.

— И ему это не понравилось, — кивнул Ксавье. — Но это даже лучше, вы же понимаете.

— Понимаю. Но мне не доставляет удовольствия причинять людям боль.

Ксавье устроился рядом с ней, прислонившись спиной к борту. Корабль мерно покачивался на волнах, словно успокаивая обоих.

— Киприану вы объясняли то же самое?

Элиза сердито прищурилась:

— Да что толку? Этого человека не интересует, что я говорю.

Ксавье со смешком покачал головой:

— Моя невинная крошка! Киприана Дэйра интересует все, что вы говорите и делаете. Абсолютно все!

Эти слова вовсе не должны были на нее подействовать, но они подействовали — лгать себе Элиза не собиралась. Тем не менее открывать душу Ксавье она не спешила.

— Его интересует лишь то, как сбить меня с толку, — сказала она сердито. — Сначала он угрожает, а через минуту — сияет улыбкой, он то пугает меня до полусмерти, то становится любезным и предупредительным, и я уже не знаю… — Элиза замолчала на полуслове, чувствуя, что сказала слишком много.

Ксавье коснулся ее руки и ободряюще пожал.

— Расскажите мне о том человеке, за которого вы собираетесь замуж.

— Зачем? — подозрительно спросила Элиза. — Чтобы вы могли потом передать все Киприану?

Его мягкий раскатистый смех заставил Элизу устыдиться.

— Как первый помощник, — сказал Ксавье, — я обязан следить, чтобы у всех, путешествующих на этом корабле, все было благополучно. В том числе и у вас, и у Киприана, и у мальчика…

— Что хорошо для меня, то плохо для Киприана, и наоборот, — возразила Элиза. — Впрочем, на Киприана мне плевать. Для меня важнее всего благополучие Обри.

— Это верно, — согласился Ксавье, глядя, как Оливер с обезьяньей ловкостью карабкается по вантам, подбираясь к «вороньему гнезду», которое казалось с палубы совсем крошечным. — Но вы не совсем правы — на самом деле все гораздо сложнее. Уверяю вас, если вам будет плохо, капитан вряд ли будет счастлив.

Элиза кивнула, соглашаясь.

— Может быть… — промолвила она задумчиво. — Ах, если бы только знать, за что Киприан так ненавидит отца Обри…

Ксавье быстро посмотрел на нее, но тут же снова отвел глаза.

— Нет-нет-нет, мисс, — быстро проговорил он. — Не надо смотреть на меня с таким умоляющим видом! Приберегите его для Киприана. Это его война, а не моя, он и должен сам вам все объяснить.

— Но он не хочет!

— А вы постарайтесь.

— Постараться?! — Элиза вздрогнула, но вовсе не от холода. — Уж не собираетесь ли вы… свести нас? — бросила она обвиняющим тоном. — Вы… вы похожи на херувима-переростка со склонностью к сватовству! — Но, представив себе огромного чернокожего африканца в виде херувима с крылышками, Элиза не смогла удержаться от смеха. — Ах, Ксавье, из вас выйдет скверная сваха! — воскликнула она, продолжая смеяться. — Неужели вы не видите, что мы с вашим капитаном совершенно, ну абсолютно не подходим друг другу?

— Может быть. А может быть, и нет.

Ксавье загадочно улыбнулся, и вся веселость Элизы тут же растаяла. Она очень старалась не обращать внимания на то, как странно неровно держит себя с ней Киприан, но слова Ксавье сделали эту задачу еще более трудной. Главное — Элиза не знала, как относиться к поступкам капитана Дэйра. Во время двух последних встреч — когда накануне вечером Киприан явился к ней в каюту, чтобы отдать ей одежду, и за завтраком — он отнюдь не обращался с ней как гнусный похититель с беспомощной жертвой. Возможно, с его стороны это была просто практическая уловка, но почему она подумала об этом только сейчас? Решив держаться с ним начеку, она, стоило только Киприану оказаться рядом, начинала испытывать какое-то непонятное волнение, а в последнее время для этого все чаще оказывалось достаточно простой мысли о нем.

Но ведь Ксавье никак не мог этого знать. Или… или мог?..

— Думаю, мне лучше пойти к Обри, — сказала Элиза, стремясь прекратить опасный разговор.

— В этом нет нужды, — отозвался Ксавье, глядя куда-то мимо нее. — Кажется, он сам к нам пришел.

Элиза проследила за его взглядом и стремительно вскочила, не в силах поверить собственным глазам. Обри стоял в проеме ведущего на палубу люка. Именно стоял. Лицо его покраснело от натуги, обе руки мертвой хваткой вцепились в откинутую крышку, но лицо светилось радостью, и Элиза почувствовала, как от этого зрелища слезы наворачиваются ей на глаза.

— Обри! Милый, дорогой мой Обри! — вскричала Элиза, бросаясь к нему.

— Полегче, Элиза. Если ты только дотронешься до меня — я свалюсь, — добродушно пропыхтел мальчик. — Это для тебя пять ступенек — пустяк, а для меня — все равно что на высоченную гору взобраться.

Его небрежный тон можно было бы принять за чистую монету, но в глазах его светилось торжество, и Элиза поняла, что в душе он ликует точно так же, как и она сама.

— Не бойся, я постараюсь тебя не уронить. Но ты, должно быть, ужасно устал. Не хочешь присесть? Ксавье поможет тебе выбраться…

— Не надо. Я и сам могу…

Обри сосредоточенно сжал губы и, покрепче уцепившись за крышку люка, перенес больную ногу через его край. Потом поставил на палубу вторую ногу и, оттолкнувшись, сделал шаг — свой первый за много месяцев самостоятельный шаг.

Элиза ничего не могла с собой поделать: на этот раз она все-таки заключила Обри в объятия, хотя и очень осторожно, чтобы он не потерял равновесие, а Ксавье зааплодировал.

— Прекрасно, мой мальчик! — воскликнул он. Сверху донеслось:

— Эгей, парень! Отличная работа! — Это Оливер махал им из «вороньего гнезда», и Обри, задрав голову и щурясь на осеннее солнце, восторженно замахал в ответ одной рукой, держась другой за Элизу.

Только тут она заметила, что на полуюте стоит Киприан и наблюдает за ними. «Видел ли он, как упорно Обри преодолевал эти ступеньки?» — подумала Элиза. Она надеялась, что видел. Встретившись с Киприаном взглядом, она демонстративно повернулась к мальчику и воскликнула:

— Боже милостивый! И куда же ты теперь намерен отправиться, раз уж вышел на палубу?

Обри с надеждой посмотрел вверх, на маленькую фигурку Оливера, бесстрашно высунувшегося из крошечного «вороньего гнезда».

Элиза задохнулась от ужаса:

— Даже не думай, Обри Хэбертон!

— На твоем месте я бы ее не слушал, — раздался голос Киприана. Под взглядами Элизы и всех присутствующих он сходил по короткой лесенке, и Элиза с неожиданным восхищением подумала, что в его облике действительно есть что-то от урагана. Решительный, грозный, непредсказуемый, Киприан выглядел самым настоящим покорителем морей.

«Пусть он контрабандист или даже самый настоящий пират, но как он близок к идеалу настоящего мужчины!.. — с тоской подумалось ей. — Что ж, тем больше у меня оснований опасаться его».

Тут она почувствовала, как напрягся Обри, и инстинктивно придвинулась ближе к нему. «Только бы не дошло до новой стычки!» — взмолилась Элиза про себя. Но, к своему удивлению, на лице Обри она увидела отнюдь не враждебность, но любопытство и какую-то… надежду.

— Так вы считаете, что я должен туда залезть? — Мальчик обращался непосредственно к Киприану, и в голосе его слышался даже некоторый задор.

— Почему бы и нет, если у тебя будет достаточно сил? Все моряки должны уметь лазить по вантам.

Элиза хотела вмешаться, но по мальчишеской рожице медленно расплылась такая восторженная, такая восхищенная улыбка, что у нее не хватило духу растоптать надежды Обри. Только не сейчас, когда он снова начал ходить. Кроме того, вряд ли у нее что-нибудь получилось бы, если и Оливер, и Киприан вознамерились сделать из мальчика настоящего морского волка.

Обеспокоенная, но в то же время обрадованная этим неожиданным интересом к состоянию Обри, Элиза вопрошающе взглянула на Киприана. Тот ответил ей загадочным взглядом.

— Кажется, жизнь на море полезна вашему кузену куда больше, чем вы могли вообразить, — проронил он.

Относительная гармония, установившаяся между Обри и Киприаном, привела Элизу в такое хорошее расположение духа, что ей не захотелось напоминать последнему, что прогресс в состоянии здоровья мальчика не имеет никакого отношения к чрезвычайным обстоятельствам, связанным с его похищением.

— По-видимому, перемена обстановки действительно ему помогла, — согласилась Элиза. — И Оливер. Он так усердно занимался с Обри, что заслуживает всяческих похвал.

— Что ж, возможно, — уклончиво ответил Киприан.

— Может быть, Обри будет на пользу повисеть немного на снастях, — вступил в разговор Ксавье. — Что скажешь, паренек? Попробуем?

На лице Обри одновременно отразились все противоречивые чувства, которые он испытывал. Ему ужасно хотелось пойти с Ксавье, чтобы испытать свои силы, преодолевая новое препятствие, но подозрения насчет Киприана и Элизы удерживали мальчика. И все же первые добрые слова, сказанные ему капитаном, пробили изрядную брешь в обороне Обри. Некоторое время он еще колебался, глядя то на Киприана, то на кузину, потом вдруг повернулся к Ксавье, и лицо его загорелось воодушевлением и азартом.

— На какую высоту я сегодня могу забраться?

— Не слишком высоко! — вскрикнула Элиза.

— Не стоит так волноваться. Ксавье прекрасно может оценить возможности мальчика, — прервал ее Киприан. — Он обучил много превосходных моряков, включая Оливера. Оливер ведь тоже начинал юнгой, — добавил он.

В глазах Обри засветилась надежда.

— А я могу стать юнгой? — с замиранием сердца спросил он.

Элиза замерла. «Боже, — взмолилась она, — только бы Киприан не зарубил в корне те робкие ростки надежды, которые вновь поселились в сердце выздоравливающего мальчика!» Но опасения ее оказались напрасными.

— Все на корабле должны работать, — сказал капитан Дэйр. — У нас как раз сейчас нет юнги, потому что Оливер уже слишком взрослый для такой работы, и ты подходишь нам как нельзя лучше.

Но до чего же он хитер, подумала Элиза, провожая взглядом Ксавье и Обри, потихоньку, с Остановками удалявшихся по направлению к носу корабля. Поманил мальчика примером Оливера, и вот Обри уже на крючке, как та старая щука, которую как-то поймали на блесну братья Элизы. Но, наблюдая за странной парочкой, которую представляли собой гигант африканец и хромающий мальчик, она закусила губу. Как бы там ни было, Обри действительно выздоравливает…

— Не прогуляетесь ли со мной, Элиза?

Одна лишь эта короткая просьба Киприана заставила сердце Элизы учащенно забиться. Его лицо сохраняло учтивое, почти любезное выражение, ее же, как она опасалась, было далеко не так спокойно.

— Почему вы стали вдруг так милы с Обри? — спросила она напрямик.

Взгляды их встретились, но ни в одном из них не было вызова. Киприан даже чуть улыбнулся:

— Сказать вам всю правду или только часть?

— Всю, — быстро сказала Элиза, отметая свои страхи, как бы его ответ не вывел ее из равновесия снова. Нервно сглотнув, она решительно повторила: — Всю правду.

Улыбка его стала шире, суровые черты разгладились, и в лице проглянуло даже что-то мальчишеское, ничуть, впрочем, не вредя окружавшей его ауре суровой мужественности. Элизе никогда еще не доводилось встречать мужчину, который был бы настолько мужчиной.

— Ладно. — Он взял ее под локоть, увлекая к правому борту. — Правда же заключается в том, что сегодня за завтраком я, к моему величайшему сожалению, несколько утратил свою обычную… гм-м… корректность.

— Никогда бы не подумала, что вы можете быть корректным. По-моему, правила хорошего тона писаны не для пиратов и не для похитителей детей, — заявила Элиза, нимало не заботясь о том, чтобы самой соблюдать хотя бы минимальную вежливость.

Киприан рассмеялся. Его смешок отозвался дрожью в руке, легко касавшейся ее локтя, и Элиза сама затрепетала, но отнюдь не от смеха.

— Вот вы уже и показываете коготки, Элиза, — весело сказал он. — Но я и правда не виноват! Положение капитана корабля сродни положению диктатора, и я, по-видимому, слишком привык к тому, что, когда я приказываю прыгать, все вокруг спрашивают только, насколько высоко. Любое неподчинение выводит меня из себя, от кого бы оно ни исходило, и я сгоряча могу сказать какую-нибудь резкость. Уверяю вас, я вовсе не собирался посадить мальчика на жидкую овсянку.

Элиза ощутила большое облегчение.

— У мальчика есть имя, знаете ли, — произнесла она чуть более мягким тоном.

Они остановились у борта, и Киприан повернулся к ней лицом. Не отпуская ее локтя, он завладел и второй ее рукой.

— Я знаю, что его зовут Обри Хэбертон. Но я предпочел бы думать о нем как о вашем двоюродном брате, мисс Элиза Фороугуд.

Как могло ей еще недавно казаться, что ее сердце бьется слишком часто? Вот сейчас оно действительно заколотилось так, словно стремилось вырваться из груди.

— Но… вы… что… — Она прерывисто вздохнула. — Вы так и не ответили на мой вопрос.

— На какой вопрос? — отозвался Киприан, привлекая ее к себе. Или это она сама прильнула к нему? Какой же она, действительно, задавала ему вопрос?

— Почему… почему вы стали так милы с ним? Скажите правду, — задыхаясь, сказала Элиза.

— Значит, правду?.. — Глаза Киприана приковывали к себе взгляд Элизы с какой-то совершенно необъяснимой силой. — Я хочу понравиться вам, Элиза. Если для этого я должен изменить свое поведение, усовершенствовать манеры, я так и сделаю. Я не очень-то хорошо обходился с мальчиком, но я исправлюсь.

После такого признания сердце у нее в груди едва не остановилось. Он хочет ей понравиться! Неужели Ксавье был ближе к истине, нежели она полагала? С некоторым запозданием Элиза вспомнила о своем долге перед Обри.

— И что же, вы… вы отпустите Обри?

Его взгляд скользнул в сторону, нестерпимо долго исследуя горизонт.

— Я отпущу его. В свое время… — Голос Киприана звучал так ровно, был настолько лишен всяких эмоций, что Элиза хотела было потребовать разъяснении, но тут Киприан снова повернулся к ней. Его глаза не отрывались от ее губ, и Элиза почувствовала, как у нее дрожат и подгибаются колени.

«Но тебя я не отпущу, — казалось, говорил этот взгляд. — Тебя я хочу удержать».

И, как ни странно, сейчас Элизе хотелось, чтобы ее никогда не отпускали.

— Ему… ему становится все лучше. Его отец наверняка будет… благодарен, — пролепетала она. Аура чувственности, словно облаком окутавшая их двоих, не давала ей собраться с мыслями.

— А вы?

— Я… я тоже чувствую себя лучше, — прошептала Элиза.

Внезапным движением Киприан привлек ее к себе.

— Я не о том, Элиза. Я хочу знать, вы тоже будете благодарны?

— О да. — Девушка кивнула. Она боялась думать, как может быть истолковано ее согласие, но оно вырвалось у нее помимо ее воли.

— И как вы меня отблагодарите?

Где была ее защитная реакция? Куда подевалось чувство самосохранения? Но когда сердце бьется как сумасшедшее, совершенно невозможно мыслить здраво. Элиза попыталась отстраниться, но ее ладони коснулись непреодолимой преграды — его мускулистой груди, и тепло его кожи обожгло кончики ее пальцев даже сквозь тонкий лен рубахи.

Корабль беспрерывно покачивался на волнах, но сильные руки Киприана надежно удерживали Элизу. Его голова склонялась к ней очень медленно, давая ей достаточно времени, чтобы запротестовать, вырваться. Но слова, которыми она могла бы остановить его, так и остались непроизнесенными.

Этот человек был весь словно вырезан из камня. Твердым, как скала, было его тело. Холодным, как гранит, было и его сердце. Но губы… Губы его были горячими. И невероятно нежными. Они манили, притягивали ее словно магнит.

Налетевший порыв ветра взметнул волосы Элизы. Их шелковая кисея окружила два обращенных друг к другу лица, скрыв их от всего остального мира, и руки Элизы скользнули вверх к его плечам. Она вся прижалась к нему. Их сердца стучали в едином ритме.

Закрыв глаза, Элиза запрокинула голову в предвкушении поцелуя более крепкого и страстного, чем прежние. Сначала робко, потом гораздо решительнее она обняла его руками за шею. Она была готова целовать его вечно, но… он легонько отстранился.

Губы их разъединились, но в его взгляде, устремленном на нее из-под полуопущенных век, Элиза почувствовала даже большую интимность, чем в недавнем поцелуе. Донельзя смущенная собственной порочностью, она отвела глаза и опустила голову, стремясь избавиться от этого разглядывания, причинявшего ей почти физические страдания. Киприан тут же наклонился и поцеловал пробор в ее густых темно-каштановых волосах, но этот почти братский поцелуй только усилил смятение Элизы.

— Так вот, значит, какова на вкус ваша благодарность? — выдохнул Киприан прямо в ее спутанные волосы. — Если я не поостерегусь, Элиза, мне придется показать все, на что я способен, чтобы добиться от вас благодарности еще более сладостной.

Обхватив ладонью ее подбородок, он приподнял голову Элизы и, запечатлев на дрожащих губах еще один поцелуй, слегка отстранил ее от себя.

Несколько секунд Элиза стояла, оглушенная, бессмысленно уставившись на Киприана и не замечая ничего вокруг. Затем ее сознания коснулся ликующий вопль Обри, вернулись прочие звуки, наполняющие корабль, полным ходом идущий вперед, — и реальность обрушилась на нее, заставив осознать ужасную истину: она целовалась с Киприаном буквально на глазах у всей команды и не могла остановиться.

Элиза резко отвернулась и в совершенной панике вцепилась пальцами в толстый борт.

— Элиза! Посмотри на меня, Элиза! — кричал Обри.

Она взглянула туда, откуда раздавался его голос, и увидела, что мальчик машет ей рукой, вися на канате на высоте двух узлов, завязанных на нем через равные промежутки. Ксавье стоял рядом, бдительно следя за новоявленным матросом. Элиза слабо махнула в ответ. Она не могла сосредоточиться на чем бы то ни было, кроме присутствия Киприана, все еще стоявшего так близко от нее.

— Похоже, пребывание на «Хамелеоне» явно идет ему на пользу. — Нарочито небрежный тон Киприана внес еще большую сумятицу в душу девушки. Она с трудом сглотнула, губы ее стали сухими, как бумага. Лучше говорить про Обри, промелькнуло у нее в мозгу, чем про то, что только что произошло между нею и этим совершенно несносным человеком. Она закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти образ Майкла. Нельзя сказать, чтобы его ей хорошо удалось, но, по крайней мере, она вспомнила, как и почему оказалась на корабле контрабандистов и кто всему виной.

— Не странно ли, что человек, укравший чужого ребенка, помогает ему выздороветь? — произнесла она, поджав губы и не отрывая глаз от морского простора.

Она почувствовала, как Киприан придвинулся к ней вплотную. Краем глаза она видела его сильную загорелую руку, лежавшую на поручне буквально на волосок от ее руки, и ей потребовалось собрать все свое мужество, чтобы не отодвинуться. Если Киприан снова коснется ее, подумала Элиза, она уже не сможет сохранять дистанцию между ними.

— Одна из маленьких причуд судьбы, — протянул Киприан. — В любом случае мальчик, то есть Обри, поехал на Мадейру в надежде на исцеление. Да и вы тоже, как я понимаю? Так не все ли равно, где и как человек избавится от болезни?

Он развернулся спиной к борту и оперся на поручень, скрестив ноги. Элиза упорно продолжала созерцать бесконечную череду серо-голубых волн.

— Расскажите мне, Элиза, от какой болезни вы лечитесь? — спросил Киприан. — Должен признаться, мне вы не кажетесь тяжело больной. Эти розы на ваших щеках, чудесный блеск ваших роскошных волос, нежный трепет вашего тела в ответ на мои прикосновения — все в вас так и пышет здоровьем!

С каждым словом, с каждым его интимным комплиментом румянец на щеках Элизы разгорался все жарче. Она не хотела его слушать и в то же время всей душой жаждала новых и новых лестных слов, которые ей никто не говорил раньше. Она, Элиза Фороугуд, книжная душа, болезненная и застенчивая молодая женщина, всегда сторонившаяся светской жизни, упивалась любезностями беспутного моряка. Безумие? Да, безумие, и все же… все же Элиза верила каждому его слову. Киприан был прав — еще никогда в жизни она не чувствовала себя лучше, чем теперь. Быть может, океанские просторы, холодный ветер и соленый морской воздух сотворили еще одно чудо и теперь она здорова?

— Элиза?.. — напомнил о себе Киприан.

— Я… я с детства страдаю болезнью, которая называется астма. Когда я нервничаю или напугана, — а порой и без всякой причины, — у меня бывают приступы удушья. Но в последнее время я чувствую себя лучше. Гораздо лучше, — добавила Элиза, задыхаясь, как во время одного из приступов, о которых только что говорила. Но вовсе не болезнь была тому виной, а нечто, на ее взгляд, гораздо худшее. Элизе не давала нормально дышать страсть к Киприану Дэйру, и, хотя ей следовало бы стыдиться подобных чувств, она не имела ничего против ощущений, которые заставили бы ее задыхаться еще сильнее.

На его губах появилась кривая усмешка.

— Мне кажется, после того как вы оказались на борту «Хамелеона», у вас было немало случаев испугаться — и никаких приступов. Наверное, пребывание на моем корабле пошло вам на пользу, так же как и Обри. — Он сделал паузу, во время которой Элиза как завороженная смотрела, как его рука накрывает ее руку. — Вы выразили мне свою благодарность за улучшение здоровья Обри. Не удостоите ли меня такой же благодарности и за ваше собственное исцеление? Скажем, сегодня за обедом?

Киприан поднес к губам ее трепещущую ладонь и поцеловал.

Элизе приходилось кое-что читать о человеческой физиологии, в том числе и несколько медицинских статей, которые попались ей в отцовской библиотеке, но, насколько она помнила, никакой связи между рукой человека и потаенными глубинами его существа просто не существовало. С научной точки зрения было совершенно невозможно объяснить связь между ее нарастающим возбуждением и прижавшимися к ее ладони теплыми губами Киприана, но в том, что такая связь, несомненно, существует, Элиза убедилась на собственном опыте, почувствовав, как нарастающий греховный жар опаляет ее плоть.

Между тем Киприан выпустил ее руку и лучезарно улыбнулся:

— До вечера, Элиза. До вечера.


12


Элиза смотрела в маленькое круглое отверстие единственного в ее каюте иллюминатора. Солнце скоро должно было коснуться горизонта, и на бескрайней глади океана уже заиграли нежно-розовые и золотые отблески близкого заката.

К вечеру заметно похолодало, ведь был уже конец ноября, а корабль шел на север. «Когда же он в конце концов пристанет к берегу?» — спрашивала себя Элиза. Впрочем, у нее сейчас была более насущная забота: ее тревожило, каковы будут намерения Киприана сегодня вечером.

Элиза набросила на плечи красивую вязаную шаль, обнаруженную ею в узелке с одеждой, который накануне принес Киприан. Шаль хорошо предохраняла от холода, но, к сожалению, тонкая шерсть вряд ли могла служить ей надежной защитой, если Киприан предпримет решительный штурм. При малейшей провокации с его стороны ее воля к сопротивлению исчезнет, и этот барьер падет.

Мысль о том, как легко ему удается пробудить в ней влечение к себе, наполнила Элизу тревогой и… стыдливой радостью, от которой по ее спине поползли мурашки.

Стараясь справиться с собой, Элиза нервно разгладила юбку и поправила упавшую на лоб непослушную прядь. Сегодня вечером она должна быть готова ко всему. Неплохо было бы также составить план, как противостоять попыткам Киприана добиться своего. Во-первых, решила Элиза, она должна ограничиться одним бокалом вина, не больше. Затем, если Киприан поведет себя с ней чересчур вольно, она напомнит ему о своей помолвке и о женихе. Если же он попытается поцеловать ее, она заговорит о дяде Ллойде. Это имя всегда приводило Киприана в бешенство, и Элиза рассчитывала, что он хотя бы на время позабудет о ней.

«А что, если он ничего такого не сделает? — внезапно подумала она, — Что, если Киприан будет вежлив и галантен, если губы его будут изгибаться в такой же, как утром, обольстительной улыбке, а глаза — смотреть таким… таким манящим взглядом?..»

Элиза сглотнула и плотнее закуталась в шаль. Похоже, что больше всего ей следовало бояться отнюдь не гнева Киприана, а его хорошего расположения духа. Когда он вел себя как джентльмен, сосредоточивая на ней всю мощь своего обаяния, Элиза чувствовала сильнейшее искушение поддаться ему. И даже… перехватить инициативу. Как, например, сегодня на палубе…

— Боже мой, — пробормотала она вслух. Кажется, перед ней стояла куда более трудная задача, нежели она предполагала. Злобный, угрожающий Киприан представлял для нее меньшую опасность, чем Киприан любезный и обворожительный. Как же ей защититься от этой его ипостаси?

В задумчивости Элиза принялась мерить шагами маленькую каюту. Может быть, стоит потребовать, чтобы он рассказал ей о своих планах касательно Обри? Киприан, несомненно, откажет, она станет настаивать, он разозлится и забудет о своем намерении добиться ее «благодарности». Что ж, идея неплохая.

В конце концов Элиза заставила себя подойти к узкой двери, открыть ее и шагнуть в коридор. Увы, она не ощущала в себе той уверенности, какую бы ей хотелось испытывать. Все, что она могла, — это постараться перехватить у него инициативу и не дать Киприану Дэйру загнать себя в угол. А для начала она решила не дожидаться, когда он позовет ее.

Она постучала в его дверь довольно сильно — у нее даже заболели костяшки пальцев, но, когда голос Киприана пригласил ее войти, острый приступ паники чуть не обратил Элизу в бегство. Только мысль о том, что в таком случае Киприан сам придет за ней, удержала ее на месте. Дрожащей рукой она взялась за медную ручку, повернула ее и, стараясь держаться как можно неприступнее, ступила в логово льва.

Киприан, брившийся возле иллюминатора, ожидал увидеть кого-то из матросов. Когда на пороге его каюты появилась Элиза, он едва не отхватил себе бритвой голову. Отшвырнув ее в сторону, он торопливо схватил висевшее у него на плече полотенце, вытер с подбородка остатки мыльной пены и убрал во встроенный шкафчик позади себя серебряный тазик и помазок.

— Вы сегодня рано, мисс.

— Простите, — пробормотала Элиза, отступая назад.

— Нет-нет, не стоит извиняться. — Он сделал приглашающий жест, неловко пытаясь заправить край рубашки в брюки одной рукой. — Я мечтал о вашем обществе весь день, Элиза, и вовсе не хочу прогонять вас теперь, когда вы наконец здесь. Проходите, что же вы встали…

Девушка закусила нижнюю губу, но не двинулась с места, и Киприан понял, что слишком торопит события. Но, черт побери, что же еще ему делать?

Как — что, — ответил он сам себе. Говорить ей комплименты. Улыбаться. А главное — удерживаться от того, чтобы немедленно заключить ее в объятия и уложить в свою постель, хотя именно таково его главное желание. Да что с ним вообще такое? С каких пор он стал так нетерпелив?

Но, бросив на нее взгляд, Киприан почувствовал, как его покидают последние крохи самообладания. Стоя в проеме двери на фоне темного коридора, Элиза выглядела такой робкой и прелестной, что у него едва не остановилось сердце. Она напоминала олененка, которого любопытство тянет к незнакомому существу, но который готов в любую секунду умчаться прочь. Нужно сыграть на атом любопытстве, подумал Киприан. Только хорошенько ее раззадорив, он сможет добиться, чтобы она забыла о своих страхах и почувствовала себя непринужденно.

— Обри все еще на ногах? — спросил Киприан, зная, что разговор о мальчике — вернейшее средство удержать ее внимание. Сам он медленно двинулся к ней, тщательно сохраняя на своем лице приятно-любезное выражение. Не слишком жадное. Не слишком властное.

Она будет принадлежать ему, поклялся себе Киприан. Пусть Элиза этого пока не понимает, но он понимает это чертовски хорошо.

Но, собственно, почему, неожиданно задумался он. Во всем происходящем между ними не просматривалось никакой логики. Элиза была презренной аристократкой, представительницей класса власть имущих и к тому же вовсе не относилась к тому типу женщин, который ему нравился. Наконец, она была главной помехой для его мстительных планов. И тем не менее его неудержимо влекло к ней, влекло с той самой минуты, когда он впервые прикоснулся к ней. Как ни пытался Киприан объяснить свои ощущения обыкновенным любовным голодом после долгого воздержания, сейчас он уже не так был в этом уверен. Элиза была одновременно робкой и дерзкой. Она была чопорной, но в жилах ее текла горячая кровь. Она была из тех женщин, которые, раз отдав свое сердце, остаются неизменны в своих привязанностях. И хотя она была леди, сейчас она выглядела скорее как цыганская танцовщица. Ах, да что говорить — она была единственной и неповторимой, и он должен был сделать ее своей во что бы то ни стало!

Элиза не отвечала, и Киприан взглянул на нее с мягкой насмешкой:

— Входите же, Элиза. Я вас не укушу.

По крайней мере, сейчас.

Когда она наконец шагнула внутрь и прикрыла за собой дверь, Киприан воспринял это как маленькую победу.

— Садитесь. Вот сюда. — Он подвинул ей кресло. — Могу я предложить вам выпить?

Она села, приняв чопорную позу — в глазах лед, спина прямая, колени целомудренно сдвинуты. Его мать тоже сидела так. Какую бы ужасную жизнь ни приходилось ей вести, она никогда не забывала хороших манер, привитых ей с детства. Впрочем, Киприан тут же выбросил эти мысли из головы. Любые воспоминания об участи своей матери, любые размышления о том, как легко мужчине погубить репутацию женщины — и тем самым всю ее жизнь, — могли только помешать ему сейчас.

— Я выпью бокал вина, но только когда мы сядем за стол, — ответила Элиза. Киприан не смог сдержать улыбки.

— Боитесь, я напою вас так, что вы забудете сказать «нет», когда в действительности вам хочется сказать «да»?

— Нет! — с жаром выкрикнула она, схватившись за подлокотники кресла, но щеки ее окрасились прелестным розовым румянцем. — Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать… обсуждать вещи, которые вообще не следует обсуждать. Если таковы ваши намерения, боюсь, мне придется уйти.

— Постойте, Элиза, не уходите. Я просто пошутил. Скажите, вы будете так же негодовать, если я скажу вам, как чудесно вы выглядите? Даже самому благонравному джентльмену дозволяется делать комплименты своей соседке за столом, разве не так? — спросил Киприан, снимая со спинки кресла свой лучший камзол и надевая его на себя. Говоря все это, он не сводил с нее глаз, и, когда взгляд Элизы мимолетно скользнул по его груди и стал следить за тем, как он продевает руки в рукава, мгновенная вспышка желания опалила его изнутри. Любопытство ее было разбужено, она была готова.

И скоро она будет принадлежать ему.

Однако первые же ее слова заставили Киприана спуститься с небес на землю.

— Если вы уже оделись, я хотела бы поговорить с вами о судьбе Обри. Собственно, я хотела бы знать, куда идет этот корабль и когда вы собираетесь вернуть Обри его семье?

Скрывая от нее свое помрачневшее лицо, Киприан отвернулся и налил себе вина. Полный бокал. Старательно восстановив на лице приятное и любезное выражение, он сел в кресло напротив нее.

— Я собираюсь как можно лучше позаботиться о мальчике… Обри, — тут же поправился он. О моем сводном брате. — Когда он вновь соединится со своей семьей, он будет ходить и будет совершенно здоровым.

И совсем взрослым.

После его уверенного заявления о будущем здоровье Обри напряженный и подозрительный взгляд Элизы смягчился, и она уселась в своем кресле свободнее.

— Вы известили моего дядю, что Обри у вас?

— Да, — кивнул он. Брови ее слегка сдвинулись.

— Он, должно быть, ужасно волнуется. И тетя Джудит тоже, и сестры Обри. Но знаете, Киприан, когда дядя Ллойд увидит, что Обри снова стал ходить, он, конечно, будет так вам благодарен, что не станет выдвигать против вас никаких обвинений. Я уверена, ему будет очень легко уладить дело с властями.

Киприану было глубоко плевать на власти, но он улыбнулся ей, твердо решив, что не даст испортить этот вечер ни ей, ни себе.

— Я уверен, Элиза, что в конце концов все обернется к лучшему.

Она серьезно кивнула:

— Надеюсь. Но вы должны как можно скорее отпустить его, Киприан. Может быть, когда мы пристанем к берегу, вы напишете дяде Ллойду письмо и сообщите ему, что с Обри все в порядке и что вы собираетесь вернуть ему сына в ближайшее время? — Она наклонилась вперед, положив руки на стол. — В каком порту мы причалим?

Киприан тоже наклонился вперед:

— Мы идем к Нормандским островам, к Олдерни.

— Но потом пойдем в Лондон, правда?

— Да.

Но ненадолго. Совсем ненадолго.

Она улыбнулась. Счастье засияло в ее серьезных серых глазах, казалось, оно наполнило новой энергией все ее тело, и Киприан почувствовал укол совести. Но он ведь не солгал ей ни единым словом, тут же рассудил он. Если она и услышала в его словах больше, чем он сказал, — это ее проблема. И все же Киприан не мог полностью избавиться от чувства вины, поднявшегося в его душе. Стараясь отвлечься, он поднес к губам свой бокал и сделал большой глоток, затем накрыл ее руки своими.

Вы говорите про Обри, про то, что он должен вернуться к своей семье. А вы сами, Элиза? Вы стремитесь вернуться к своей семье, к… к этому вашему Майклу?

Как только прозвучало имя ее жениха, Элиза попыталась отнять руки, но Киприан только сжал их крепче.

— Почему вы сбежали от него аж на Мадейру? Руки девушки замерли, и Киприан понял, что попал в яблочко.

— Скажите мне правду, дорогая, — настаивал он, сплетая ее пальцы со своими. — Вам действительно так не терпится вернуться в Англию, ко всему, от чего вы бежали?

— Да, — ответила она, прерывисто вздохнув. Но что-то в ней, в ее глазах, в напряженной позе, ясно говорило: «Нет».

Киприан поднес ее руки к своим губам и поцеловал костяшки пальцев сначала на одной, потом на другой руке.

— Я готов отдать мальчика. Но не вас…

Он расчетливо обольщал ее — искушенный мужчина, вводящий невинную девушку в мир чувственных соблазнов. Киприан знал, что делал, и прекрасно видел результаты своих действий: глаза Элизы широко раскрылись и потемнели, щеки загорелись жарким румянцем, даже ее дыхание, частое и неровное, показывало, что творится у нее внутри. Но вот чего Киприан не ожидал, так это того, что сам придет в такое возбуждение. Еще немного, и он мог бы вовсе потерять голову!

— Я… я думаю, вам не следует говорить мне такие… такие вещи, — прошептала она.

— Вы так боитесь правды?

— Не правды, нет. Но…

— Но чего же? — Киприан вновь стал целовать ее руки.

— Нет! Не делайте этого, Киприан.

Он улыбнулся, но рук ее не выпустил.

— Мне нравится слышать свое имя из ваших уст. Произнесите его еще раз.

— Нет. — Элиза покачала головой и решительно вырвала у него свои руки. — Все это неправильно. Это… это просто неприлично.

— Что же нам сделать, чтобы все было прилично?

— Ничего. То есть я хочу сказать, что я вас совсем не знаю. Я не знаю ни откуда вы родом, ни кто ваши родные…

— Кто мои родные? — Он как-то странно усмехнулся. — У меня нет родных, Элиза.

— О-о-о!..

Киприан увидел, как у нее между бровями залегла морщинка: очевидно, Элиза придумывала новые причины, по которым для нее невозможно было принимать его ухаживания. Но Киприан не собирался давать ей время на размышление.

— Я один на свете, Элиза, один как перст. Вероятно, именно поэтому меня так тянет к вам.

— Гм-м!.. — Она сглотнула. Ее губы слегка приоткрылись, образовав маленькую букву «о», и Киприану тут же захотелось поцелуями придать им другую форму. Протянув руку, он легонько провел кончиком пальца по ее нижней губке.

— Я… вы… — Она резко отдернула голову. — Может быть, вы хотя бы расскажете мне о вашей семье?

Ах да, семья. Он придвинулся к ней ближе:

— Что вы хотите узнать?

— Ну… — Она начала чертить кончиком указательного пальца по поверхности стола. Киприан молча наполнил ее бокал, и Элиза с благодарным кивком взяла его в руки, но пить не стала. — Расскажите мне, кто были ваши родители.

Киприан сжал челюсти, соображая, какую часть правды он может ей открыть.

— Моя мать, царствие ей небесное, умерла, когда я был еще мальчишкой. Она была замечательной женщиной. Жизнь ее не баловала, но она делала, что могла. Мой отец рано оставил ее, несмотря на ее любовь и преданность, — добавил он, предвосхищая какие-либо вопросы об отце. — Он был удачливым дельцом, но не смог оценить ее любви и не пожелал выполнить свой долг по отношению к ней. И ко мне.

— Он бросил вас и вашу мать? — На лице Элизы отразилось потрясение. Какой же тепличной жизнью она жила до сих пор! — А другие дети были?

— У моей матери? Нет, я был у нее единственным ребенком. Знаете, Элиза, я думаю, вам бы понравилась моя мать. — Киприан слегка наклонился вперед, сам удивленный искренностью и жаром своих слов. — Она понравилась бы вам, а вы понравились бы ей. У вас те же утонченные манеры, та же спокойная осанка и тот же неукротимый дух.

— Неукротимый дух? — Элиза рассмеялась. — Дома никто не сказал бы так обо мне. Я всегда была тихоней.

— Значит, пребывание на борту «Хамелеона» пошло вам на пользу не меньше, чем Обри. Скажите мне, — он снова накрыл ее свободную руку своей, — будет ли ваша семья так же благодарна за изменения, произошедшие в вас, как отец Обри?

Элиза нервно откашлялась, но руки не отняла.

— Это разные вещи.

— Может быть. А может быть, и нет. Вы благодарны?

— Я… я не знаю. Киприан, пожалуйста, — взмолилась она, — я думаю, нам лучше вернуться к прежней теме.

— И что это за тема?

— К Обри. Мы говорили о нем.

— Нет, о вас и о том, почему вы бежали из Англии.

— Я не бежала.

— Нет? Тогда скажите, когда состоится ваша свадьба?

Элиза отдернула руку. Говорить о предстоящем бракосочетании ей явно не хотелось.

— Так что же, Элиза? — не отступал Киприан. — Когда вы должны стать женой молодчика, которого выбрали вам родители? Ведь это они вам его выбрали, не так ли?

— Ну… да, они. Но я их выбором довольна, — парировала Элиза. — Мы должны пожениться следующим летом.

— Так почему же вы не остались в Лондоне, чтобы готовиться к этому радостному событию? Почему обществу человека, которым, как вы сказали, вы «довольны», вы предпочли далекий остров и общество маленького мальчика?

Прежде чем ответить, Элиза глотнула вина. На ее нижней губе повисла крошечная капелька, и она машинально слизнула ее. Это выглядело одновременно так невинно и так вызывающе, что Киприан едва не выругался вслух. Его влекло к ней до безумия, а она даже не понимала, что делает!

— Я решила сопровождать Обри, потому что хотела помочь ему.

— С ним мог поехать кто-нибудь другой. Его собственная мать, например. Так почему его спутницей в этом путешествии оказались именно вы?

Он смотрел ей прямо в глаза, не давая собраться с мыслями и придумать обтекаемый ответ. Элиза выглядела такой несчастной, что ему показалось, будто она сейчас заплачет, хотя у него и в мыслях не было ее обидеть. Но вот она глубоко вдохнула, и ее нежно округлый подбородок воинственно вздернулся.

— Если уж вы так хотите знать, то я не очень хотела выходить замуж за Майкла Джонстона. По крайней мере, вначале. Но теперь я думаю, что нам будет хорошо вместе.

— Вам будет хорошо вместе? — Киприан издал смешок и откинулся на спинку кресла. — А как же любовь, страсть? Не совершайте этой ошибки, Элиза, не лишайте свою жизнь любви и страсти.

— Да кто вы такой, чтобы давать мне советы? — огрызнулась Элиза. — Судя по вашему поведению, вы, по-видимому, предпочитаете страсть любой разумной и серьезной привязанности. Доверию. Настоящей заботе людей друг о друге.

Киприан улыбнулся ее горячности:

— Если вы хоть раз попробуете, что такое страсть, моя дорогая, вам и в голову не придет сравнивать это высшее и самое мощное из чувств с чувствами гораздо более слабыми и пресными, с теми, какие вы превозносите сейчас.

Серые глаза Элизы загорелись праведным гневом.

— Кому-кому, а уж вам бы не следовало так говорить! Ведь вашу мать погубила именно такого рода страсть. Она вышла замуж за человека, который, очевидно, не был к ней привязан и не заслуживал ее доверия. И почему она это сделала, как вы думаете? Может быть, она спутала свою страсть к нему с теми более тонкими чувствами, которые только и могут создать счастливый, прочный брак? Вы выросли без отца, у вашей матери, как вы сказали, была тяжелая жизнь, а все потому, что при выборе мужа ею руководила слепая страсть, тогда как более разумный и трезвый подход сослужил бы куда лучшую службу и ей, и вам. Майкл, может быть, и не заставляет мое сердце биться быстрее, но нам будет хорошо и надежно вместе. И я уверена, что он, по крайней мере, не бросит меня!

Как легко она вылила ушат воды на разгоравшийся костер его собственной страсти к ней! Вне себя от ярости и разочарования, злясь на нее, на отца, разрушившего их с матерью жизнь, Киприан перестал взвешивать свои слова.

— Разве я говорил, что она вышла за него замуж? Простите, если создал у вас ложное впечатление, Элиза. Мой отец не удосужился жениться на моей матери. Боюсь, вы видите перед собой обычного незаконнорожденного, или, грубо говоря, ублюдка.

Тон его был спокоен, но леденил душу, и Элиза затихла, как будто он на нее накричал. Судорожно сглотнув, она покрутила в пальцах бокал и еще раз облизнула губы.

— Простите меня. Я… я не знала…

Киприан вышел из-за стола. Дьявол его побери со всеми потрохами, что же он наделал?! У него и в мыслях не было рассказывать все это. Он вообще не собирался рассказывать Элизе что бы то ни было, кроме того, что могло бы привлечь ее к нему. Он был намерен опутать ее сетями, согнуть, подчинить своей воле, пока она в конце концов не упадет в его объятия. Но он позволил ей перехватить инициативу, и его собственные эмоции привели к его поражению. Ей достаточно было просто слизнуть капельку вина с губы, как он возбудился, словно похотливый козел. Рассуждая о необходимости избегать страсти, она привела в пример загубленную жизнь его матери, и он впал в ярость. А потом кончик ее языка вновь показался, увлажняя пересохшие губы, и Киприан почувствовал себя охваченным столь мощным желанием, что он, казалось, сейчас будет спален им.

Киприан рассеянно провел рукой по волосам. Если не предпринять что-нибудь в самое ближайшее время, он точно взорвется.

Резко втянув в себя воздух, он вернулся за стол и, ни слова не говоря, вновь наполнил и свой, и ее бокалы. С самых юных лет он знал, что самая большая ошибка, какую только может совершить человек, — это уклониться от брошенного вызова. И неважно, исходил ли вызов от такого же сорванца, как он сам, от более сильного противника или от красивой молодой женщины, которая необъяснимым образом приводила его в смятение. И в том, и в другом, и в третьем случае наступление было самой лучшей защитой.

Разумеется, чтобы добиться успеха, необходимо было поразить противника в самое уязвимое место. С уличными забияками хорошо срабатывал удар головой в лицо или коленом в пах. Слабостью Ллойда Хэбертона был его единственный сын. Что же касается Элизы Фороугуд…

Киприан поднял свой бокал, словно собирался произнести тост. Увидев опасливое выражение на ее лице, он улыбнулся:

— Кажется, мы зашли в тупик, Элиза, но у меня есть к вам одно предложение.


13


— Предложение? — Что-то в улыбке Киприана заставило сердце Элизы замереть, но уже в следующий миг эта наиболее своенравная и непредсказуемая часть ее организма словно вознамерилась вырваться из ее груди на волю. — Какое же предложение? — спросила она, крепче стискивая ножку своего бокала.

Киприан небрежно пожал плечами:

— Ваши критические Замечания насчет моей матери и выбора, который она сделала, показывают полное незнание предмета с вашей стороны.

— Я только хотела сказать…

— Нет уж, сначала дослушайте до конца. Вы говорите о страсти как о чем-то, чего следует бояться, как о грехе, который может погубить вашу жизнь. Не спорю, жизнь моей матери могла бы сложиться лучше, но я вовсе не уверен, что, будь у нее возможность начать все сначала, она бы поступила иначе. Она действительно любила того человека. — В голосе Киприана послышалась горечь. — И сожалела только о том, что не смогла удержать его.

Элиза прикусила губу.

— Но, может быть… Может быть, если бы она не уступила его… его… Ну, вы понимаете… Может быть, тогда он бы женился на ней и остался с ней?

— А может быть, пошел бы своей дорогой, искать еще более уступчивую женщину. И где бы тогда был я? Просто не появился бы на свет. Но это все неважно. По крайней мере, моя мать вкусила страсти, какой бы короткой она ни была. Мне невыносима сама мысль о том, что вы будете влачить свое существование рядом с каким-нибудь скучным малым вроде вашего жениха и так и не узнаете, что в жизни бывает и по-другому.

— Майкл вовсе не скучный, — возразила она. «Он просто слишком… слишком совершенен», — хотелось ей добавить.

— Но он не зажег в вас страсти!

— Пока нет! Но со временем, я уверена… уверена, так и будет, — закончила она едва слышно.

— А я уже зажег.

У Элизы перехватило дыхание, в широко раскрытых глазах отразились ужас и замешательство.

— Вы?.. Нет, нет! — запротестовала она, хотя и понимала, что с ее стороны это чудовищная ложь.

— Да. — В улыбке и во всей позе Киприана была такая спокойная, искренняя уверенность, что Элизе захотелось заплакать. — Я вижу это по вашим глазам. Я слышу это по вашему дыханию — такому частому, неровному, порой совсем замирающему. Я чувствую это, Элиза, когда вы целуете меня. Все это, к вашему сведению, и есть сладостные проявления страсти. И вам, я думаю, пришло самое время выпустить вашу страсть на волю, а я покажу вам, как это сделать. Я научу вас тому, какое наслаждение мужчина и женщина могут подарить друг другу.

«Нет, я не позволю вам учить меня таким вещам!» — эти слова, которые она собиралась сказать, так и не были произнесены. Элиза зачарованно смотрела на него. Она попыталась думать о его матери, о ее загубленной жизни, но вместо этого вспоминала только, какие странные, жгучие ощущения вызывают в ней его поцелуи. Нежные поцелуи Майкла лишь пробуждали мысли о том, что на свете может существовать нечто подобное, а поцелуи Киприана…

— Означает ли ваше молчание, что вы задумались над моим предложением?

— Нет, — одними губами произнесла Элиза и прерывисто вздохнула. — Нет, я не собираюсь думать над вашим предложением, в чем бы оно ни заключалось, — попыталась сказать она несколько более твердо. Ей очень хотелось вина, но она тут же подумала, что подбадривать себя подобным образом не годится. Это приведет к обратному. Если она выпьет слишком много, то потеряет всякую способность к сопротивлению, и тогда…

И она отставила от себя бокал, а руки сложила на столе.

Но и это оказалось не самым удачным решением, поскольку Киприан тут же снова завладел ее руками. Его теплое прикосновение совершенно выбило Элизу из колеи, и она воззрилась на него с выражением беспомощности и растерянности на лице.

Киприан слегка улыбнулся:

— Успокойтесь, Элиза. Я вам нравлюсь, мы оба это знаем. А вы нравитесь мне. — Он помолчал, пристально всматриваясь в ее лицо. — Вы нравитесь мне гораздо сильнее, чем я мог себе вообразить.

— Я не… не желаю этого слышать, — пролепетала Элиза, жадно ловя каждое слово. Она нравится ему? В самом деле нравится?

Киприан, словно угадав ее мыслями, принялся поглаживать ее запястья медленными и невыносимо дразнящими круговыми движениями больших пальцев.

— Вы самая обворожительная женщина, какую я когда-либо знал, Элиза. Робкая и… дерзкая. Сдержанная и страстная. Не будет предела наслаждению, которое мы сможем изведать вместе.

Чарующий голос Киприана заставил сердце Элизы биться с такой силой, что она почувствовала острую боль в груди.

— Вы… вы говорите о страсти. О наслаждении. Но… я не вижу здесь будущего. Никакого.

Его глаза стали такими темными, такими глубокими и так гипнотизировали ее, что она почувствовала, как ее воля, ее сердце и, конечно, ее предательское тело тянутся к нему.

— Скажите, Элиза, Майкл когда-нибудь говорил, что любит вас? Скажите правду.

Правду? Нет. Да и сама она даже не притворялась, будто любит его. Но признаться в этом Киприану Дэйру было равноценно капитуляции и согласию на его нелепое предложение, смысл которого она, впрочем, не вполне понимала.

Киприан, однако, истолковал ее молчание вполне однозначно:

— Значит, нет. А вы любите его?

— Я… У меня не было времени полюбить его. Пока еще не было, — добавила она, отчаянно пытаясь выбраться из ловушки, в которую сама себя загнала. — Но я уверена, что буду его любить.

В уголке его рта появилась веселая ямочка, и на миг Элиза представила себе, как он выглядел, когда был мальчишкой. Страх ее только усилился, ибо она почувствовала, как все больше запутывается в той теплой, нежной паутине, которую Киприан плел вокруг нее.

— Вы можете полюбить мужчину по заказу? Так, может быть, вы смогли бы полюбить и меня, если бы я очень попросил? — спросил он вроде бы в шутку, но его потемневшие глаза были бесконечно серьезны.

Но у Элизы не было сил отвечать. Все вырвалось из-под контроля. Разум подсказывал, что она должна ответить «нет», вырвать у него свои руки и бежать из его каюты с такой скоростью, на какую только способны ее дрожащие ноги, но душа Элизы решительно восставала против подобного поступка, и после недолгой борьбы с собой она осталась сидеть, загипнотизированная его взглядом, переполняемая чувствами, властно требующими выхода.

Внезапно — Элиза даже не заметила, как это произошло, — Киприан оказался прямо перед ней. Взяв ее за руки, он наклонился и коснулся губами ее губ.

Этот поцелуй не был ни требовательным, ни настойчивым, как прежде. Но при всей своей внешней сдержанности он оказал сокрушительное действие. Все вокруг нее закружилось и поплыло. Шаль соскользнула с плеч, но Элиза этого и не заметила. В эти мгновения окружающий мир перестал для нее существовать.

Киприан и Элиза стояли неподвижно, лишь слегка покачиваясь в такт движению корабля. Он поддерживал ее, едва касаясь. Такого у нее не было ни с одним мужчиной. Киприан как будто касался не только ее губ, ее кожи, но и чего-то, спрятанного очень глубоко внутри.

— Позволь мне показать тебе, как чудесно это может быть, — прошептал он возле самых ее губ.

— Ш-ш-ш, — шепнула она, крепко целуя его. Ей не хотелось, чтобы он говорил. Если они не станут разговаривать, то потом можно будет притвориться, что все это произошло с нею во сне…

Руки ее обвились вокруг шеи Киприана, а его руки скользнули к ее талии. Они шагнули навстречу друг другу, и все то, что их разъединяло, исчезло.

Нет, несомненно, только во сне одно его прикосновение могло пробудить в ней ощущение такой невероятной чувственной жажды. Все тело Элизы пылало, как в лихорадке, — очевидно, Киприан все-таки заразил ее той страстью, о которой он рассуждал с таким знанием дел, и теперь желание завладело ею целиком. Ее кожа, ее сердце, пальцы и губы, ее разум и ее чувства — все было подчинено теперь только одному — мощному, неизведанному ранее, неодолимому стремлению к наслаждению. Беспомощная в кольце его рук, покорно отвечающая на его поцелуи, становившиеся все более нетерпеливыми, вся во власти обжигающего жара, растекавшегося под кожей, Элиза почти поверила, что любит этого безнравственного и опасного человека, ведь охватившее ее безумие. было любовью. Отвечая на его поцелуи, она представляла себе, как Киприан признается ей в любви, как обещает беречь и лелеять ее, изменить свою жизнь, встать на праведный путь…

— Видишь? — прошептал он, покрывая ее подбородок, шею, ухо легкими, но жгучими поцелуями. — И это только начало. Только краешек безбрежного, бездонного океана, по которому мы поплывем к островам нашего наслаждения, Элиза.

Она слегка качнула головой, не желая ничего слушать. А чего она желала? По-видимому, Киприану это было давно известно.

— Я дам тебе вкусить этого блаженства, Элиза: И сохраню твою чистоту, которую ты принесешь в дар мужчине в один прекрасный день. — Он обвел ее чувствительное ухо кончиком языка, так что она невольно поежилась от пронизавшей ее сладостной дрожи. — Может быть, ты подаришь ее мне.

Не давая ей ответить, он без усилий оторвал Элизу от пола и посадил на сундук с картами, продолжая целовать ее крепко и жадно. В ответ она сплела пальцы у него на затылке, чтобы крепче прижать его голову, и вдруг почувствовала, как нога Киприана раздвигает ее колени.

Элиза сразу же подумала о том, что должна остановить Киприана. Слишком уж уязвима она была в такой позе, уязвима и беззащитна. Но эта мысль странным образом лишь усилила ее возбуждение, и, когда его рука, скользившая вверх по ее ноге вместе с подолом юбки, миновала колено, Элиза едва не потеряла сознание от поднявшихся в ней ощущений. Его касание было мягким, как бархат, жгучим, как вулканическая лава, пугающим, как стремительный и смертоносный бросок змеи. Киприан стремился к своей цели столь же безошибочно и неуклонно, как почтовый голубь, спешащий в родную голубятню, и Элиза почти готова была отворить ему дверцу.

Вот его палец достиг места, где соединялись ее раскинутые ноги, и Элиза замерла. Ощутив, как он поглаживает нежные завитки, скрывающие низ ее живота, она попыталась отвернуть лицо от его требовательных губ.

— Не надо… Остановитесь!

— Не бойся, Элиза. — Его голос звучал хрипло и властно. Свободной рукой Киприан обхватил ее затылок, не давая ей шевельнуть головой, и Элиза не могла уклониться от поцелуя, как ни старалась.

— Нет! — снова попыталась запротестовать она, с трудом проглотив комок в горле. Стыдливость боролась в ней с разбушевавшейся чувственностью, и исход этой битвы был уже почти предрешен. — Подождите…

Слова замерли на ее губах, его рука снова начала свое движение. В следующее мгновение с ней произошло что-то не поддающееся описанию. Ноги Элизы задрожали, по телу пробежала судорога. Силы покинули ее, и Элиза, запрокинув голову, в панике вцепилась в Киприана, но его рука не перестала ласкать ее.

— Тебе нравится то, что я делаю, сердце мое? — шепнул Киприан.

Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Его глаза пылали темным огнем, и Элиза подумала, что Киприан, возможно, хочет, чтобы она проделала что-то подобное с ним.

Ее рука скользнула по его груди, спустилась к четко вылепленным мускулам живота, еще ниже. Элиза представления не имела, что она должна делать, и повиновалась исключительно инстинкту, ибо никогда ей не доводилось ни слышать, ни читать о том, что происходило сейчас между ней и Киприаном.

Киприан перехватил ее руку.

— Прибережем это для другого раза, моя пылкая малютка. А сейчас сосредоточься на том, что ты чувствуешь, когда я делаю вот так, — пробормотал Киприан ей на ухо, а пальцы его продолжали ритмичное движение, словно перебирали волшебные струны. Мгновение — и окружающий мир исчез; остались только они двое да обволакивающий их жаркий туман, в котором они медленно плыли под удивительную музыку, извлекаемую Киприаном из самых недр ее естества. Страсть и нега наполняли Элизу до краев, а Киприан все наращивал темп, и она почувствовала, что еще немного, и она не выдержит. Она умрет. Или взорвется.

Финальный аккорд, последняя вспышка нестерпимого жара — и взрыв произошел.

— О боже! — простонала она, когда неистовая буря ощущений наконец начала стихать. — Боже милостивый!..

Продолжая слабо цепляться за него, Элиза бессильно уронила голову ему на плечо. Киприан тоже что-то простонал, крепко прижимая ее к себе. Где-то в глубине сознания Элизы зародилась смутная мысль, что только что пережитый ею момент наивысшего накала чувств изменил ее навсегда. Поняла она и то, что Киприан этого самого главного момента не пережил. Пока еще не пережил. Подняв голову, Элиза посмотрела ему в глаза и увидела, что не ошиблась, — за блеском торжества в зрачках Киприана тлела неутоленная страсть.

Глаза ее стали такими огромными, что Киприан рассмеялся, пытаясь скрыть почти мучительное напряжение.

— Думаю, это мы оставим до другого раза, мое прекрасное невинное дитя.

На глазах Элизы выступили слезы. Никогда или почти никогда не плакавшая, она с трудом удерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Я… Теперь я не так уж и невинна…

Киприан обнимал ее уже не так крепко. Одна его рука по-прежнему обвивала ее талию, другая скользнула по щеке и коснулась подбородка.

— Вы по-прежнему невинны, Элиза. Прекрасны и невинны, — тихо произнес он, с нежностью глядя на нее. — Ваша девственность осталась нетронутой, если только вы и ваш Майкл…

— Нет! — воскликнула она и попыталась отпрянуть от него, но стена за спиной не позволила ей этого сделать. — Он никогда… Никто никогда…

Улыбка Киприана стала теплее. Потом он поцеловал ее очень нежно, но с прежней неутоленной страстью.

— Вот и хорошо. Я счастлив быть первым. Я собираюсь научить вас всему, что знаю о страсти и желании. Всем эротическим секретам, какими только мужчина может поделиться с женщиной.

— Нет. Ведь это будет неправильно… — Элиза не стала продолжать, почувствовав, как жалко прозвучал ее слабый протест. С ее стороны было бы верхом лицемерия возражать против дальнейшего приобщения к тайнам бытия, в то время как сама она сидела в вздернутой чуть не до подбородка юбке, обнимая обнаженными ногами сильные бедра мужчины, только что вытворявшего с нею немыслимые вещи. Кроме того, она была его пленницей, пленницей не только на его корабле, но пленницей тех новых ощущений и чувств, которые он разбудил в ней. Да, весь ее мир перевернулся вверх, и Элиза была уже не в состоянии ничего поправить.

При мысли об этом к глазам опять подступили слезы.

— Я… я думаю, мне следует вернуться в свою каюту, — прошептала она, снимая свои руки с его шеи. Не зная, куда их девать, Элиза в конце концов спрятала их в складки юбки, подол которой она поспешила опустить как можно ниже. — Пожалуйста, я… мне нужно побыть одной.

Киприан глубоко вздохнул. Элиза поняла, что ему не хочется отпускать ее, но он все-таки сделал шаг назад и отвернулся, пока, соскочив с сундука, она поспешно приводила себя в порядок.

— Ну… я пойду? — проговорила Элиза, но тут же поняла, что вряд ли сможет сделать хотя бы шаг. У нее так сильно дрожали ноги, что ей пришлось схватиться за сундук. Как, как ей убежать от него, если она не в состоянии даже пересечь каюту?

Испуганно глядя на его широкую, напряженно-неподвижную спину, она догадалась, что Киприан, по-видимому, тоже изо всех сил старается справиться с собой.

— Мне… мне нужно идти, — повторила Элиза, умирая от стыда при одном воспоминании о том, чем только что занималась с этим человеком.

Киприан кивнул, потом обернулся:

— А как же ужин?

Она покачала головой:

— Боюсь, что не смогу сейчас есть.

Бровь его взлетела вверх, на лице появилась лукавая усмешка.

— Бьюсь об заклад, что через какой-нибудь час вы почувствуете такой волчий голод, какого и представить себе не могли.

— Нет… Не думаю…

— Посмотрим, — отвечал он, понимающе глядя на нее. — Я на всякий случай оставлю для вас тарелку. Дверь будет не заперта.

Элиза, держась за стену, добралась до двери. Она прекрасно поняла, что он имел в виду, и твердо решила, что больше никогда не постучится в его дверь — ни ради совместного ужина, ни ради других целей.

— Благодарю за весьма… весьма познавательный…

Познавательный — что? Урок жизни?

— Нет, Элиза, это я благодарю вас. Вы были восхитительны, — отозвался Киприан, пристально глядя на нее. Всякая насмешка исчезла из его голоса. — Ваша страстность превзошла самые смелые мои надежды.

Это было уже чересчур. С легким вскриком Элиза пустилась бежать, от него и от окружавшей его чувственной ауры, которая околдовывала ее.

Ее страстность, видите ли, превзошла самые смелые его надежды! Да как он посмел!.. Она с силой захлопнула за собой дверью своей каюты и, не раздеваясь, забралась в постель и накрылась одеялом с головой. В мозгу Элизы молотом стучала одна мысль: видимо, ее все-таки можно было назвать страстной натурой. Вся штука была лишь в том, что ее страстность мог пробудить один-единственный мужчина.

И им был Киприан Дэйр.


14


За последующие шесть дней Элиза сильно похудела: она просто не могла ничего есть и питалась только галетами и сушеными фруктами, которые запивала холодной водой. Ее угнетенное состояние усугублялось тем, что Элиза не могла скрыться от Киприана больше чем на несколько часов. Он всегда оказывался на палубе в часы, когда она выходила подышать воздухом, словно ненароком сталкивался с ней в коридоре или наблюдал за тем, как Элиза прибирается в его каюте (происшедшее между ними не освободило ее от ее обязанностей). Даже когда она сидела у себя, занимаясь починкой одежды матросов, она часто слышала в коридоре его шаги или голос, который доносился до нее словно порыв холодного ветра.

В довершение всего Киприан начал оставлять в ее каюте всякие маленькие подношения. Это были то лента испанских кружев, то серебряная пряжка, то крошечная деревянная шкатулка, то диковинная раковина. Разумеется, ей следовало бы вернуть их, но Элиза была не в силах расстаться с этими безделушками и, проклиная себя за слабость, со стыдом прятала их под подушку или в сундучок.

Тем не менее она старалась противостоять самому главному соблазну, живым воплощением которого оставался для нее Киприан Дэйр. Это давалось ей нелегко, ибо никогда прежде она не знала ни борьбы, ни поражений. Несмотря на ее болезнь, жизнь ее всегда текла легко, и она получала все, что хотела. Единственным исключением было, наверное, здоровье, но о нем Элиза просто не думала, чтобы не омрачать безмятежное течение своей жизни мечтами о несбыточном. Но поездка на Мадейру, которую она считала замечательной уловкой, позволявшей ей на время избавиться от Майкла, внезапно обернулась для нее нешуточным испытанием, словно сам господь решил наконец выяснить, чего она на самом деле стоит, прежде чем определить ее дальнейшую судьбу. Что ж, она должна принять вызов, брошенный ей судьбой и Киприаном Дэйром, чтобы доказать: она достойна счастья с самым замечательным мужчиной, какого только можно найти в Англии.

Вот только почему мысль о браке с Майклом пугает ее даже сильнее, чем прежде?

С полуюта донесся смех Киприана, и в душе Элизы вновь пробудились противоречивые чувства. Сколь бы незначительным ни было любое его действие, каждая клеточка ее тела отзывалась на него с непонятной силой. Ее глаза словно сами собой ловили его взгляд, и, когда это случалось, Элиза трепетала. Благодарение богу, ему больше не случалось до нее дотронуться: в этом случае ее реакцию невозможно было бы ни предсказать, ни сдержать. К счастью, после того злосчастного ужина — и не ужина вовсе, а сеанса обольщения — Элизе хватило ума и выдержки держаться вне пределов его досягаемости, а Киприан со своей стороны не делал никаких попыток к сближению. И странным образом это повергало ее в еще большее смятение.

Чего же он от нее хочет?

Впрочем, подумала Элиза, решив быть честной с собой до конца, скорее следовало бы спросить, чего она хочет от него. Но она не желала знать ответ на этот вопрос.

— Элиза! Ты совсем на меня не смотришь, — возмутился Обри.

— Никогда не приставай к человеку, который грезит наяву, — укоризненно сказал Ксавье, испытующе глядя на Элизу.

— Но я хочу показать ей, как хорошо могу теперь двигать ногой. Это все благодаря Оливеру, — добавил мальчик сердито.

Элиза усилием воли выбросила из головы мысли о Киприане, опустила шитье на колени и постаралась сосредоточить все свое внимание на кузене. За последнюю неделю Обри приходилось делать множество дел: он драил палубу, плел канаты, мыл котлы, выполнял разные поручения кока и всех остальных — и на удивление становился все сильнее и крепче. Он ходил уже без посторонней помощи, и, хотя заметно прихрамывал, былая подвижность — а с ней и обычная жизнерадостность — почти полностью вернулась к нему. Он лазал по нижним снастям, как обезьянка, и сделался любимцем всей команды, не исключая и Киприана.

Элиза скорчила недовольную гримаску. Может, Обри и забыл, что они здесь узники, но она — нет, хотя ее скорее можно было бы назвать пленницей собственных чувств. Или, точнее, пленницей собственных неприличных желаний…

При одной мысли об этом Элиза так покраснела, что почла за благо как можно скорее отвлечься на что-нибудь другое.

— Прости, дорогой, я задумалась, — сказала она с интересом, который, впрочем, был не совсем искренним. — Давай, Обри, я уже смотрю.

Обри стал демонстрировать свои успехи. Он поворачивал ступню во всех мыслимых направлениях, сгибал и разгибал, вращал воображаемые педали, молотил в воздухе ногами и размахивал ими, как ветряная мельница крыльями.

— Замечательно! — воскликнула Элиза, восхищенная достигнутым им прогрессом. — Просто замечательно, Обри!

— Я уже не устаю, как раньше, — немедленно похвастался мальчик, — Сегодня я почти не отдыхал.

— И меня замучил, — усмехнулся Ксавье.

— Ну, если бы Оливер не торчал все время в «вороньем гнезде» или в трюме, тебе не нужно было бы за мной смотреть.

— Я — первый помощник капитана «Хамелеона», — ответил Ксавье. — И в мои обязанности входит следить за тем, как каждый исполняет свою работу. Вот я и присматриваю за тобой.

— Но, раз ты первый помощник, — не отступал Обри, — то почему бы тебе не отпустить Оливера со мной на палубу? Тогда ты мог бы присматривать за кем-нибудь еще, а он — за мной.

Ксавье бросил взгляд на Элизу:

— Мы не на увеселительной прогулке, Обри. На нашем судне столько дел, что для каждого непременно найдется какая-нибудь работа. Кроме того, капитан специально приказал, чтобы Оливер постоянно был занят.

— Но почему? — Обри сердито вскочил на ноги и заковылял вокруг них по палубе.

— Потому что капитан пленился твоей прелестной кузиной, — невозмутимо ответствовал Ксавье, не обращая ни малейшего внимания на краску смущения, немедленно проступившую на щеках Элизы. — И он боится, как бы она, так сказать, не пала жертвой любезностей Оливера.

— Ксавье! — вскричала Элиза.

— Это правда? — хмурясь, спросил Обри. — Ты в самом деле можешь… пасть жертвой?

— Нет! — отрезала Элиза и свирепо уставилась на Ксавье, откровенно забавлявшегося ее замешательством. — Зачем вы внушаете мальчику подобные мысли? Меня совершенно не интересует Оливер Спенсер, и вы это знаете. Он для Меня просто друг, который очень помог моему кузену.

— Я никому ничего не внушаю. Спрашивайте с Киприана. Он так в вас влюблен, что способен приревновать даже к бизань-мачте, если бы она только вам поклонилась.

— За исключением вас, Ксавье, — строптиво сказала Элиза, пытаясь побороть странные ощущения в низу живота.

— О, он прекрасно знает, что мое сердце отдано моей милой Ане, — вы оба скоро с ней познакомитесь.

— Значит, мы скоро придем в порт? — оживилась Элиза, надеясь перевести беседу в безопасное русло. Но Обри не так легко было сбить с толку.

— Если капитан так в тебя влюблен, почему не проводит с тобой больше времени? — требовательно спросил он. — Ему же никто не может помешать.

Элиза в замешательстве теребила лежавшую у нее на коленях робу. Как объяснить ему? А почему, собственно, она должна что-то объяснять?

— Полагаю, я могу ему помешать.

— О! — Брови Обри задумчиво сдвинулись. — Значит, ты хочешь, чтобы он был для тебя только другом, как Оливер? Это из-за Майкла?

— Да, Элиза, это из-за Майкла? — повторил за ним и Ксавье.

Элиза, сжав губы, устремила взгляд на море. Как ответить на такой вопрос?

Но Обри ее ответа дожидаться не стал.

— Майкл слишком скучный тип, он для Элизы не подходит, — безапелляционно заявил мальчик. — Особенно теперь, когда она побывала на море и познакомилась с такими парнями, как ты, Ксавье, Оливер, Мик и другие… Да Майкл не сумеет завязать даже самый простой морской узел, он только и знает, что шляться по приемам, балам и все такое… — Тут он ненадолго замолчал и посмотрел на кузину не по годам серьезными и мудрыми глазами. — Я знаю, что буду ужасно скучать, когда мы вернемся в Англию. Как я хотел бы стать моряком! — добавил он со вздохом.

— Ну а я не буду скучать. Ни капельки! — с жаром возразила Элиза. — И Майкл вовсе не скучный.

— Вы, кажется, не слишком в нем уверены, — сказал Ксавье. — По правде говоря, я бы советовал вам отнестись к сватовству Киприана посерьезнее. Лучшего мужа вы вряд ли найдете.

— К его сватовству?!. — Элиза широко раскрыла глаза, затем возвела их к небу. — Я не назвала бы его намерения… — Она осеклась, увидев, что Обри ловит каждое слово. — Его… его намерения… вовсе не так серьезны, — неловко закончила она.

— Думаю, вы ошибаетесь, — ответил Ксавье так спокойно, словно они говорили о погоде или о том, что сегодня будет на обед.

— Оставим это, Ксавье, — отрезала Элиза, не в силах скрыть свое волнение.

Ксавье только слегка приподнял брови, но Обри не сдавался:

— Почему ты хочешь выйти замуж за этого зануду Майкла, когда можешь стать женой настоящего морского капитана?

Элиза передернула плечами.

— Морского капитана? Да он пират! — огрызнулась она. — Или, по крайней мере, контрабандист.

— Он смелый и отважный. Его имя ему подходит[4 - Dare (англ.) — здесь: «отважный, отчаянный».]. И у него собственный корабль.

— У твоего отца тоже есть собственные корабли, Обри Хэбертон.

— Да, но он никогда не ходил ни на одном из них.

— Что ж, может быть, он их терпеть не может. Как я. Терпеть не могу корабли и море!

Обри покачал головой и повернулся к африканцу:

— Мои сестры ведут себя точно так же, когда поссорятся с очередным кавалером. Кажется, капитан ей нравится.

— Мне тоже так кажется, — ухмыльнулся Ксавье. — И я точно знаю, что твоя кузина нравится ему.

Элиза и так остро ощущала присутствие Киприана, в каком бы месте корабля он ни находился, а после беседы с Обри и Ксавье это ощущение стало еще более терзающим. День был холодный, ветер налетал неожиданными порывами, но девушка, надев толстый свитер, который принес ей Ксавье, решила подняться на палубу и немного постоять возле борта. Ей необходимо было как следует разобраться в том, что происходило между ней и Киприаном, и задача эта, несомненно, была не из легких. Если уж ее собственные чувства так безнадежно запутанны, то как ей понять, что творится в душе Киприана?

А Киприан, словно шестым чувством, понял, что ее душевный разлад достиг апогея. Стоило только Обри, который тоже поднялся на палубу вместе с Элизой, отправиться с одним из матросов учиться вязать морские узлы, как он тотчас же спустился с капитанского мостика и подошел к ней.

— Завтра мы повернем на восток, — сказал он. — И возможно, совсем скоро вы снова почувствуете под ногами твердую землю.

Элиза бросила на него испытующий взгляд, и, хотя она тут же отвела глаза, притворившись, будто изучает свои ногти, увиденного хватило, чтобы привести все ее чувства в окончательное смятение. На Киприане были короткие замшевые сапоги, темные брюки, красиво облегавшие длинные стройные ноги, и короткий кожаный камзол, надетый поверх тонкой льняной рубашки и подчеркивавший ширину его груди и плеч. На мужественном лице сверкали темно-синие глаза, и ветер играл его мягкими волосами.

Она постаралась скрыть свое смятение.

— Где же мы причалим? — спросила Элиза, от души надеясь, что этот вопрос прозвучит достаточно нейтрально и не выдаст ее заинтересованности.

— На Олдерни. Я там живу.

Это заставило ее вновь взглянуть на него.

— Живете? — вырвалось у Элизы.

Ко всем разноречивым чувствам, владевшими ею, теперь присоединилась паника.

— А вы думали, что я все свое время провожу на корабле?

— Я вообще об этом не думала, — нахмурилась Элиза. — Но… зачем вы везете нас к себе домой?

— Я полагаю, что вы найдете мое жилище весьма комфортабельным, — сказал Киприан, не ответив на ее последний вопрос. — Оно несколько напоминает виллу, которую вы снимали на Мадейре, хотя, возможно, и не такое роскошное.

Напоминает их виллу на Мадейре? Брови Элизы поползли вверх.

— Разве вы видели нашу виллу?

Он повернулся так, чтобы смотреть ей в лицо, опершись спиной на широкий деревянный поручень и широко расставив ноги для устойчивости.

— Я должен был знать все о вашей жизни, прежде чем доставить вас на свой корабль.

— Вы хотите сказать — о жизни Обри? — спросила она довольно едко.

Киприан слегка наклонил голову в знак согласия:

— Да, конечно. Но теперь, пожалуй, меня больше интересуете вы.

Странно, как весь корабль не вспыхнул в этот момент, словно пучок соломы, мельком подумала Элиза, перехватив устремленный на нее пылающий взгляд Киприана. В ее сердце, во всяком случае, эти слова мгновенно разожгли настоящий пожар. И не только в сердце, но и в том, другом месте, которого он касался в прошлый раз и откуда разливались по телу те непереносимо, мучительно сладостные ощущения.

Не без труда она заставила себя оторвать взгляд от его лица и уставилась в пространство. Море и небо простирались перед ее глазами, но Элиза видела перед собой только Киприана.

— Я вас… не понимаю, — беспомощно произнесла она наконец, не зная толком, что еще сказать. Каждым нервом она ощущала его близость, и это мешало ей сосредоточиться.

— Тут нечего понимать, просто я тосковал о вас всю последнюю неделю.

В ушах Элизы громом отдавался стук ее сердца.

— Тосковали? Но я… ведь я все время была здесь, — прошептала она.

Он присел перед ней на корточки и взял ее руки в свои. Глаза их встретились — и сказали друг другу так много…

— Разве есть причина быть врозь, когда мы оба хотим быть вместе?

Как могла Элиза отрицать это? Но все-таки — скорее по привычке, чем по необходимости, — она попыталась возразить ему.

— А как же Обри? — спросила она. — Обри и ваша месть его отцу?

— Это не имеет значения.

Элиза тряхнула головой, стараясь вновь обрести ясность мысли, но это нисколько не помогло. Она просто не могла думать рационально, пока ее руки чувствовали тепло его рук, а ее глаза — силу его взгляда.

— Это имеет значение.

— Ну хорошо, имеет. Но это никак не связано с тем, как я отношусь к вам.

— А как… вы ко мне относитесь? — шепнула она, одновременно и боясь, и отчаянно желая услышать его ответ.

Киприан задумался лишь на минуту. Последняя неделя тянулась для него мучительно долго. Совершенно невыносимо было постоянно видеть Элизу совсем рядом и не иметь возможности прикоснуться к ней. Киприан старался ухаживать за ней по всем правилам, делал ей подарки, заботился о ней, оказывал разные мелкие услуги. Он хотел пробудить в ней желание, чтобы она как можно скорее стала такой женщиной, какую он открыл в ней, но очень скоро ему стало ясно, что этим он обрек себя на невыразимо тяжкие мучения. Стоило ему взять ее за руки и заглянуть в серые выразительные глаза, как он совершенно потерял голову.

— Я без ума от вас, Элиза. Я безумно хочу, чтобы вы были со мной, чтобы мы занимались любовью.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание. Глаза ее потемнели.

— Я… — Она сделала новую попытку вдохнуть. — Я не знаю…

На лице ее он увидел нерешительность. И томление. Она хотела его, действительно хотела, но боялась признаться в этом.

— Идем. — Киприан поднялся на ноги и, положив руку на изгиб ее бедра, подтолкнул в сторону люка, ведущего к его каюте. От его прикосновения Элиза невольно напряглась, но сопротивляться не стала.

Тем временем ветер задул сильнее, обдавая их ледяным дыханием зимы. Солнце скрылось за тучами, весь мир окрасился в холодные серовато-сизые тона, а на горизонте, где небо и море почти слились между собой, клубилась свинцовая мгла, но внутри Киприана пылал почти невыносимый жар. Эта приличная во всех отношениях молодая леди, благонравная особа, принадлежащая к одной из лучших семей Англии, хотела его, Киприана Дэйра! Пирата и похитителя детей, мрачного мстителя и бессовестного развратника. И такому человеку она готова была отдать свою девственность. И он был готов сделать все, чтобы она никогда об этом не пожалела!

Их последняя встреча была только намеком на то, что может произойти между ними дальше, и, как он надеялся, этот намек достаточно раздразнил ее аппетит.

Но они не успели дойти и до каюты. Едва они спустились с палубы в нижний коридор, как Киприан не выдержал. Грубо схватив ее за плечи, он развернул ее и с силой прижал спиной к дощатой переборке.

— Я горю… — пробормотал он, отыскивая ее губы с не терпящей отказа настойчивостью. — Проклятье, я весь горю!..

Судя по тому, как отреагировала Элиза, она горела не слабее его. Лишь в первую секунду она в оцепенении застыла, но тут же стала отвечать ему со всем пылом первой страсти. Ее губы раскрылись навстречу его нетерпеливым губам, прекрасное юное тело, полное трепета и желания, прильнуло к нему. И это стало последней каплей.

— Ты станешь моей, Элиза, здесь и сейчас, потому что я не могу больше ждать… — С этими словами он крепче прижал ее к стене и, раздвинув ей коленом ноги, втиснул свою требовательно вздыбившуюся плоть в сочную нежность ее лона. Элиза тихо вскрикнула, и Киприан быстро закрыл ей рот поцелуем. Голова его наклонялась все ниже, а их тела приникали друг к другу все теснее и теснее. Ему хотелось поглотить Элизу без остатка, владеть ею безраздельно и полностью, сделать ее своей рабыней и… повелительницей.

В голове Киприана пронеслась мысль, что мужчина, который так сильно жаждет женщину, должен жениться на ней хотя бы в качестве дополнительной гарантии того, что она в конце концов от него не ускользнет. А может быть, он с самого начала хотел именно этого — назвать Элизу своей женой?

Ледяные брызги, залетевшие в открытый люк, оросили их, и Киприан на секунду поднял голову:

— Элиза…

Но она встала на цыпочки и потянула его на себя, ожидая нового поцелуя. Капли дождя и соленые брызги, сорвавшиеся с гребней разбушевавшихся волн, снова захлестнули люк, но они не смогли бы залить огненную бездну, разверзшуюся в темном и узком коридоре. Бурлящий океан не шел ни в какое сравнение с битвой стихий в душе Киприана. Шторм, разыгравшийся снаружи, казался лишь бледным подобием терзающей его страсти.

Она будет принадлежать ему. В эту ночь и во все последующие.

На них обрушилось еще больше воды — целый маленький потоп, не оказавший, впрочем, никакого действия ни на сжигавшее его желание, ни на восхитительную жадность, с какой она отвечала ему. Они сумели оторваться друг от друга, лишь когда над ними прогремел голос Ксавье:

— Мы видели землю, капитан. Но эта буря…

— Займись этим сам, — прорычал Киприан, стараясь загородить Элизу своим телом от глаз первого помощника.

Но Ксавье не уходил. К счастью, по его блестевшему от дождя лицу, напоминавшему вырезанную из эбенового дерева маску, невозможно было понять, что он думает.

— Мальчик идет к себе. Он спустится сейчас, — добавил Ксавье с особым ударением на последнем слове.

— Черт побери! — Киприану не раз случалось чувствовать гнев, смятение, плотское желание, испытывать крушение надежд, защищать свою жизнь в жестоких схватках, но еще никогда он не ощущал такого накала страстей. Услышав полузадушенный тревожный вскрик Элизы и почувствовав, как ее руки отчаянно уперлись ему в грудь, он готов был взорваться от ярости и разочарования.

— Киприан, пожалуйста. Мы не можем…

— Можем, — с напором оборвал он ее.

— Но, капитан, — запротестовал Ксавье, — мальчик…

— Присмотри за ним. Мы будем заняты, — отрезал Киприан и потащил Элизу к своей каюте. Корабль уже качало так, что ее швыряло бы от стены к стене, если бы он ее не удерживал. У самой двери каюты Элиза, однако, несколько опомнилась и попыталась сопротивляться.

— Нет! — воскликнула она, вцепившись обеими руками в дверной косяк. — Я должна быть с Обри. Вы не понимаете! Он боится грозы и…

— Он это переживет, Элиза. А я нет, — хрипло выдохнул Киприан, обхватив ее руками за талию и прижимая к себе так, чтобы она лучше почувствовала его возбуждение. — Ты убиваешь меня, женщина. Я хочу тебя.

Элиза заколебалась. Киприан понял это по тому, как она обмякла в его объятиях, но все же отвернула лицо от его ищущих губ.

— Это неправильно.

— Это правильно. Я в жизни не делал ничего более правильного.

— Но Обри и этот шторм…

— Ксавье за ним присмотрит.

— Нет, Киприан.

— Да. — Он забрал в горсть ее влажные волосы и заставил ее поднять к нему лицо. — Да, Элиза.

— Элиза! А что ты… — Удивленный голос Обри заставил Элизу отпрянуть в тот самый момент, когда она уже готова была сдаться. Темное пламя страсти в ее глазах потухло, сменившись ужасом.

— Обри! — пискнула она, с силой отталкивая Киприана, который, подавив готовое вырваться проклятие, нехотя выпустил ее. — С тобой… с тобой все в порядке, Обри? — пролепетала Элиза. — Ты… ты не промок?

— Немножко, — ответил мальчик, приближаясь к ним своей неровной походкой. В глазах его застыл вопрос. — А что вы здесь делаете?

Проскользнув между Киприаном и дверью, Элиза окончательно высвободилась из его объятий. Он чуть было не попытался ее удержать, но в последний момент совладал с собой и, тяжело вздохнув, оперся руками о стену, пытаясь подавить мучительную боль в чреслах… Так близко! Он был почти у цели, и теперь ему хотелось разорвать Обри на мелкие кусочки. И Ксавье тоже, подумал Киприан, бросая свирепый взгляд на своего первого помощника, который не. скрывал довольной ухмылки.

Он не слышал сбивчивых объяснений Элизы, адресованных кузену, и не видел, как они вместе идут к своим каютам. Киприан целиком сосредоточился на своем дыхании и дышал медленно, размеренно, стараясь справиться со страстью и гневом.

И это ему почти удавалось. Они видели землю, рассуждал Киприан. И если он не сможет овладеть Элизой сегодня, она будет принадлежать ему завтра — и все последующие дни и ночи. На его вилле им никто не помешает — если понадобится, он запретит остальным даже показываться там, включая и мальчишку. Он должен сделать Элизу своей во что бы то ни стало, и лучше, если это произойдет в его доме.


15


— Кто-то похитил Элизу? — недоверчиво переспросил Майкл Джеффри Джонстон, но, взглянув на будущего тестя, понял, что это правда. Со времени их последней встречи, происшедшей в одном из престижных лондонских клубов не далее как третьего дня, Джеральд Фороугуд постарел на десяток лет и выглядел совершенно убитым горем. — Это невероятно! — вырвалось у Майкла, хотя он уже не сомневался в истинности страшного известия. Или почти не сомневался.

— Этот ублюдок похитил моего сына, моего Обри! — проревел Ллойд Хэбертон, багровый от ярости.

— И мою дочь тоже, — еще ниже опуская голову, тихо сказал Джеральд. — Дьявол его побери, он похитил мою Элизу — и один бог знает, что он с ней сделал. — Он запнулся и побледнел еще сильнее, насколько это было возможно. Его глаза встретились с глазами Майкла, и оба они ощутили один и тот же удушливый страх. Бог, безусловно, знал, что это гнусное животное сделало с Элизой, и они боялись, что они тоже это знают.

Майкл потянулся к графину и, налив себе полный стакан воды, поднес его к губам. Руки его так сильно дрожали, что он пролил несколько капель, которые скатились на сюртук по его чисто выбритому подбородку. Когда же Майкл попытался не глядя поставить стакан на место, то промахнулся и разбил его о мраморную каминную полку.

— Элиза! — прошептал он в совершенном отчаянии, думая о том, что не должен был ее отпускать в эту поездку. Ему следовало сделать все, чтобы она привыкла к нему и перестала дичиться, но Элиза всегда казалась такой далекой, такой пугливой, что он всякий раз отступался. В мыслях своих он часто сравнивал ее с изящной фарфоровой статуэткой, на которую можно только любоваться, но нельзя брать в руки и тем более — играть с ней. Только в день отъезда Элизы он уловил в ней некую теплоту в отношении к себе и теперь клял себя на все лады за то, что не задержал ее.

Майкл действительно предпочел бы, чтобы она осталась, но он дал ей уехать в надежде, что время и расстояние положительно повлияют на ее чувства к нему. После отъезда Элизы он аккуратно писал ей дважды в неделю, хотя и понимал, что она будет получать его письма пачками, по нескольку сразу. А теперь она, похоже, не получит ни одного. О боже!

— Похититель прислал записку? — допытывался он у сэра Ллойда. — Кто он? Как вы вообще узнали об этом? Вы можете быть уверены, что это правда?

Сэр Ллойд протянул ему два листка бумаги, изрядно помятые, несущие на себе следы долгого путешествия.

— Письма пришли одновременно. Одно от моей кузины Агнес, здесь еще приписка высокопоставленного английского чиновника в Фуншале. А другое… — Он брезгливо, словно боясь запачкаться, швырнул на стол еще один листок. — Другое от ублюдка, совершившего это черное дело… — Сдавленное рыдание не дало ему договорить, и он отвернулся, прикрыв рукой глаза.

Пока Ллойд Хэбертон боролся со своим горем, Майкл бегло просмотрел оба послания. Кузина Агнес залила свое письмо слезами. Из ее сбивчивого, бессвязного повествования можно было понять только, что в преступлении замешан некий молодой человек по имени Оливер Спенсер. В приписке английского консула на Мадейре лорда Роланда Беннингтона сообщалось только, что власти прочесали весь остров вдоль и поперек в поисках негодяев и их жертв, но безрезультатно.

Другая записка многое прояснила. Она была адресована просто Ллойду Хэбертону, без титула, без обращения. «У нас с вами есть, одно незаконченное дельце, и теперь, с помощью вашего сына, я смогу наконец с вами рассчитаться». Внизу стояла подпись: «Киприан Дэйр».

Сама краткость записки указывала на серьезность положения. Никаких угроз, никакого выкупа. Что же было нужно этому человеку?

Майкл поднял глаза на Ллойда Хэбертона:

— Кто такой этот Киприан Дэйр? И почему он мстит вам подобным образом?

— Я не знаю. Не знаю! — Хэбертон попытался пригладить руками взлохмаченные седые волосы. — Не знаю, — подавленно пробормотал он снова.

— Подумайте, — вмешался Джеральд Фороугуд. — Вы должны его знать. Никто не пойдет на такое преступление без веской причины.

— Причина наверняка в деньгах, в чем же еще? Негодяй просто выжидает, надеясь довести меня до полного отчаяния, чтобы потом потребовать за Обри как можно большую сумму.

— Но зачем ему Элиза? — гневно спросил Майкл, отшвырнув записку. — Зачем, во имя неба, он похитил ее?!

Никто ему не ответил. Все трое прекрасно понимали, зачем могла понадобиться похитителю Элиза. Она была молода и красива. Свежий невинный цветок, достаточно распустившийся, чтобы его сорвать. И какой-то нечестивый мерзавец, без сомнения, так и поступил.

Майкл запустил пальцы в свою золотистую шевелюру, сжал виски и стал расхаживать взад и вперед по изысканно обставленному кабинету Фороугуда. Этого не могло, не должно было случиться! С кем-то другим — возможно, но только не с его невестой… Ум его отказывался постичь происшедшее, и Майкл был в полном отчаянии.

Наконец он остановился и поднял голову.

— Мы их найдем, — сказал он и посмотрел на двоих других мужчин. Глаза его сверкнули. — Мы обязательно найдем Элизу и Обри и вернем их домой!

Джеральд Фороугуд долго не отрывал от его лица своих покрасневших глаз.

— Значит, вы нам поможете?

— Конечно, — заверил его Майкл. — Все мои связи и средства в вашем распоряжении.

— Но… но что потом? — допытывался отец Элизы. — Потом, когда она вернется?

И Фороугуд, и Хэбертон пристально смотрели на Майкла. В объяснениях не было нужды — он прекрасно понял их невысказанный вопрос. Элиза, несомненно, подверглась насилию, и в глазах света она будет считаться обесчещенной. Даже если физического насилия по каким-то причинам не произошло, все равно ее репутация погибла — это было ясно как день, но сейчас Майкла настолько тревожила ее безопасность, что он не думал обо всем остальном.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Элиза вернулась к нам! И я не намерен отказываться от своего слова, — закончил он.

Джеральд кивнул, его измученное лицо засветилось благодарностью.

— Нельзя дожидаться новых посланий от этого безумца, нужно выследить его как можно скорее, — сказал он.

— Вы правы, сэр Джеральд! — воскликнул Майкл. — Только с чего мы начнем? Вы уже связались с властями?

— Не стоит вмешивать в это дело власти, — сказал сэр Ллойд, громко прочистив горло. — Только так мы можем попытаться спасти репутацию Элизы. Я частным образом нанял нескольких опытных сыщиков, и они выяснили, что этот человек — Дэйр — капитан корабля.

Мужчины подвинули к столу кресла и сели. Теперь, занявшись конкретным делом, они чувствовали себя гораздо лучше.

— Какого корабля? — спросил Майкл нетерпеливо. — Как он называется?

— Это английский бриг. Проклятый корабль называется «Хамелеон».


«Хамелеон» пережидал шторм с подветренной стороны острова Олдерни, на безопасном удалении от негостеприимных скалистых берегов. Паруса были убраны, люки задраены, и корабль качался на волнах, словно хорошо закупоренная бутылка. Якоря удерживали его на одном месте, но команда находилась в постоянной готовности — слишком уж близко они находились от французского побережья и коварных Нормандских островов, чтобы позволить себе быть беспечными.

Обри большую часть времени спал. Ксавье посоветовал Элизе дать мальчику слабую дозу того самого снотворного, которое так хорошо подействовало на него в прошлый раз. Элиза послушалась и теперь была рада, что Обри не приходится страдать от морской болезни. Но сама она, сидя в одиночестве в своей тесной и темной каюте, где все предметы словно взбесились от неистовой качки, чувствовала себя самым скверным образом. Волны так жестоко трепали корабль, что она всерьез боялась, как бы все они не пошли ко дну. К счастью, ее почти не тошнило, но все ее тело было покрыто синяками от ушибов, которые она получала каждый раз, когда отваживалась куда-нибудь выйти. Кроме всего прочего, ее мучил страх иного рода.

Этот шторм, считала Элиза, божья кара, посланная ей в наказание за то, что она едва не совершила. Где был ее здравый смысл? Ее целомудрие? Ее гордость, наконец? О чем она вообще думала, когда чуть не с радостью последовала за Киприаном к нему в каюту?

При мысли о Майкле ей каждый раз становилось невыносимо стыдно. Она не оправдала его доверия, опозорила, уязвила его гордость и, несомненно, больно задела его самолюбие. Но разве он заслуживал такого отношения?

Ни в коем случае!

Каюта снова закачалась, и Элиза крепко вцепилась обеими руками в веревочное ограждение койки. В следующее мгновение вся каюта завертелась у нее перед глазами, и она поспешно отыскала взглядом торчащий в стене крюк в изножье кровати. Она по опыту знала, что, для того чтобы справиться с головокружением и тошнотой, необходимо сосредоточенно смотреть в одну точку; стоило только закрыть глаза или начать перескакивать взглядом с предмета на предмет, как морская болезнь сразу усиливалась.

Поэтому она и уставилась на надраенный до зеркального блеска мощный медный крюк, спрашивая себя, не Киприан ли вбил его здесь, чтобы вешать канаты и веревки. А что за крюк он вбил в ее сердце? Не вырвешь! — подумала Элиза невольно.

Ветер с завыванием носился вдоль деревянных бортов корабля, волны били в обшивку яростно и гулко, жалобно скрипели мачты, и, натягиваясь, лязгали якорные цепи. Каждую минуту корабль взлетал на гребень очередной гигантской волны, а затем обрушивался в пропасть, треща так, словно вот-вот готов был развалиться на куски. Изредка до Элизы доносились какие-то громкие команды, но за шумом она не могла разобрать слов, хотя и узнавала голос Киприана.

Шли часы. Наверное, она задремала, а очнувшись, вдруг почувствовала, что худшее уже позади, хотя полной уверенности у нее не было. Дождь лил с неослабевающей силой, но корабль метался уже не так беспорядочно — качка, все еще сильная, стала медленнее, размереннее.

Хватаясь за низкие потолочные балки и за неподвижно закрепленные предметы обстановки, Элиза осторожно слезла с кровати и пробралась к иллюминатору. Земли она не увидела — только море и небо, словно перемешавшиеся и одинаково окрашенные в серые и фиолетовые тона, — но тучи теперь были высоко, и их темно-лиловый оттенок был вызван скорее приближением ночи, чем непогодой. Неужели шторм продолжался уже целые сутки?

Дверь распахнулась без стука, и Элиза сразу поняла, что это Киприан.

— Как вы себя чувствуете, Элиза? — спросил он глухо.

Она вздохнула, провожая глазами какую-то морскую птицу, показавшуюся вдалеке. Куда здесь деваться птицам, когда море и небо отказывают им в приюте?

— Прекрасно, — глухо ответила она. Шторм в ее душе и не думал стихать, и с этим нужно было что-то делать.

Он подошел ближе. Элиза просто почувствовала это: какой-то инстинкт неизменно подсказывал ей, где, на каком расстоянии от нее находится Киприан. Ах, если бы с такой же легкостью она могла разобраться и в своей собственной душе!

— Ночью будет спокойнее. Мы хотим войти в гавань утром.

Она кивнула, сжав губы.

— Элиза… — Девушка услышала за спиной усталый вздох. — Элиза, повернитесь ко мне. Посмотрите на меня.

Если она это сделает, все начнется сначала. Элиза понимала это, но ничего не могла с собой поделать. Медленно повернувшись, она прижалась спиной к стене, словно хотела слиться с ней.

Корабль сильно качнуло. Весь мир встал с ног на голову, подумала Элиза, поднимая наконец глаза. Оставаясь одна, она продолжала изо всех сил цепляться за свою прошлую жизнь, за надежные прежние ценности, составлявшие основу ее существования, но стоило ей увидеть Киприана, как он снова забирал над ней такую власть, что Элиза готова была отринуть все правила приличия и все забыть. И бороться с этим у нее не было ни сил, ни желания.

— Я чувствую себя прекрасно, — пробормотала она, лишь бы что-то сказать, потом вгляделась в лицо Киприана пристальнее и озабоченно наморщила лоб. Он казался измотанным до предела. — Киприан? — Она оттолкнулась от стены и шагнула к нему. — Боже милостивый, вы ужасно выглядите!

На его губах появилась слабая улыбка.

— Спасибо за комплимент, дорогая.

— Я серьезно. Когда вы спали в последний раз? — Она коснулась рукава его грубой матросской куртки и ахнула. — Да вы же промокли насквозь! Вы простудитесь!

Он отрицательно покачал головой и улыбнулся. Простудиться? Да он уже не помнил, когда у него в последний раз был насморк. Возможно, это было в далеком детстве, когда он…

Додумать он не успел. Корабль снова резко взлетел на волну, потом рухнул вниз, и Киприан, сильно покачнувшись, машинально схватился за потолочную балку. Ему, бывалому моряку, ничего не стоило устоять на ногах, но Элизе показалось, что его шатает от слабости и что он сейчас упадет.

Не раздумывая, Элиза принялась действовать.

— Идите сюда. Садитесь, — приказала она, снимая с его плеч куртку и придвигая ему единственное в ее каюте кресло. — Вы что-нибудь ели?

— Пока нет, — покачал головой Киприан. — Я надеялся, что смогу пообедать в вашем обществе.

С этими словами он взял руки Элизы в свои и принялся осторожно поглаживать, пытаясь разжать ее пальцы, которые от волнения сами собой сжались в кулаки. Ему это удалось — пальцы Элизы разжались, но теперь она почувствовала, как что-то внутри ее свивается в тугой, горячий узел.

— Послушайте, Киприан, я не…

— Я так люблю, когда вы произносите мое имя. — Он обвел взглядом ее лицо. — Повторите его еще раз, пожалуйста.

— Я не думаю…

— Пожалуйста, Элиза.

Сердце ее билось неистово и больно.

— Киприан… — наконец прошептала она.

Он испустил долгий вздох и стал ласкать большими пальцами тыльную сторону кистей ее рук, а его взгляд ласкал ее лицо. Угольно-черные волосы Киприана намокли и облепили голову, рубашка и камзол тоже промокли и прилипли к спине. На осунувшемся лице читались следы жестокой схватки, которую он целые сутки вел со стихией за свой корабль. Но он победил, и даже крайняя усталость не могла стереть с его лица выражения торжества.

Элиза и сама не заметила, как перестала сопротивляться его ласкам.

— Вам нужно поспать, — проговорила она еле слышно. Эти слова заставили ее подумать о постели, а дальнейшие ассоциации заставили ее кровь прилить к щекам.

— Действительно, я бы не отказался лечь… — согласился Киприан с кривой усмешкой, словно прочтя ее мысли. Он потянул ее за запястья, но в этот самый момент корабль лег на борт, и Элиза очутилась у него на коленях. Руки Киприана моментально переместились к ней на талию, и не успела она понять, что происходит, как уже оказалась в мокрых, но таких уютных и надежных объятиях. А Киприан уже прижался лицом к ее волосам и глубоко вдохнул, словно самый ее запах доставлял ему наслаждение.

Одно это вполне успокоило Элизу, и она не стала протестовать, хотя ее положение у него на коленях было более чем интимным.

— Вам нужно поспать, — повторила она, проявляя неожиданную заботливость.

— Мне нужно просто посидеть здесь с вами несколько минут, Элиза. Хотя бы несколько минут…

Он помог Элизе поудобнее устроиться у себя на коленях, посадив ее боком, так что его медленное, ровное дыхание обжигало ей шею. Несмотря на то что каждый нерв ее был натянут как струна, а по телу пробегала дрожь, Элиза вдруг обнаружила, что в полутемной каюте воцарился необычайный покой. Даже когда рука Киприана опустилась ей на бедро, она приняла это как должное…

Еще никогда ей не было так спокойно и уютно рядом с мужчиной. Разум велел Элизе бежать от тенет обольщения, которыми этот человек опутывал ее, но его честная, трудовая усталость — соленый запах пота и твердые, натруженные мышцы, говорившие о целом дне тяжелой работы, — сделали ее глухой к набившим оскомину доводам здравого смысла.

Сейчас Киприан нуждался в Элизе так, как никто и никогда в ней не нуждался. Всю жизнь именно она нуждалась в ком-то, но у нее всегда были родные, которые с готовностью приходили к ней на помощь. Ее выхаживали, когда она болела, о ней заботились и все остальное время. Самой же Элизе еще никогда не приходилось заботиться ни о ком, кроме Обри, и мысль о том, что она нужна еще кому-то, была ей внове.

У Киприана же, по-видимому, никогда не было никого, кто заботился бы о нем, — по крайней мере, с тех пор, как умерла его мать. Он неизменно казался Элизе сильным, уверенным в себе, умелым, властным, но сейчас он нуждался в ее, и только в ее, сочувствии и понимании, и ее близость дарила ему покой.

Рука Киприана начала размеренно поглаживать ее спину, и Элиза, совершенно расслабившись, одной рукой робко обняла его за шею. Он в ответ поднял голову, и их лица оказались совсем рядом, но Элиза не стала отворачиваться. Глаза его в полумраке казались черными. Вот взгляд Киприана скользнул по ее губам, пламя в его глазах вспыхнуло жарче, и в то же мгновение Элиза остро, почти мучительно, ощутила все точки соприкосновения их тел.

Ее рука медленно заскользила вверх по его левой руке.

— Что вы делаете, Элиза?..

Элиза медленно покачала головой, она была не в силах объяснить, что с ней творится, даже самой себе. Что он с ней делает? — вот как следовало бы ставить вопрос. Почему ее так тянет к нему, хотя у нее есть множество причин бояться и даже презирать его? Но, припоминая все грехи Киприана — в конце концов, он ведь похитил Обри и пытался соблазнить ее, — Элиза тут же прощала их ему. Киприан заставил Обри трудиться, и это помогло маленькому калеке окрепнуть и встать на ноги, а она узнала, что этот суровый и жесткий человек может быть невероятно нежным.

Теперь уже его рука прошлась по ее руке.

— Вы понимаете, к чему все идет, не так ли?

Ее глаза широко раскрылись, но она не ответила. Да и что она могла сказать?

— Вы знаете, что я хочу заниматься с вами любовью, несмотря на то что вы — аристократка, а я простой моряк, что вы молоды и невинны, а меня жизнь достаточно била. Даже несмотря на то, что вы помолвлены с другим… Вы ведь понимаете это, Элиза?

Она закрыла глаза, чтобы не видеть нестерпимого пламени в его взгляде. Зачем он говорит все это?

Что ж, он действительно ее напугал, но бежать или сражаться у нее не было сил. Не открывая глаз, Элиза прошептала:

— Все равно я знаю, что это неправильно. Киприан покачал головой:

— Да нет же, правильно. Ничего правильнее этого и быть не может!

И он припал к ее губам жадным поцелуем. Этот соленый, властный поцелуй мигом развеял те немногие сомнения, что еще оставались в душе Элизы. Ее свободная рука тоже обвилась вокруг его шеи, а все тело выгнулось и прильнуло к нему в порыве невероятно сильного желания, смешанного со страхом.

Совсем как в тот раз, подумала она, и каждая клеточка ее тела тут же вспомнила, до какого возбуждения Киприан довел ее в предыдущую встречу.

А Киприан, казалось, совсем забыл о своей усталости. Словно черпая силы в близости с ней, он целовал ее все крепче. Одна рука Киприана скользила по ее бедру, заставив сердце Элизы забиться в совершенно безумном темпе, другая с нежностью гладила шею, понемногу спускаясь в нежную впадинку у ключиц.

Все благие намерения Элизы давно исчезли. Словно не было тех часов, прошедших после их объятий в коридоре. Всем ее существом завладело одно непреодолимое желание — быть с Киприаном, и это желание росло с каждой новой лаской, с каждым поцелуем, с каждым издаваемым им невнятным звуком.

— Киприан…

— Потрогай меня, — шепнул он, на мгновение оторвавшись от губ Элизы, и направил ее руку к своей талии.

Элиза, охваченная страстью, готова была сделать все, что он потребует, но, когда его ладонь легла на ее грудь, а большой палец легко потер чувствительный бутон соска, она оказалась просто не способна исполнить свое намерение. На нее нашло какое-то странное оцепенение, и она была не в силах ни вырваться, ни отвернуться, не в силах даже поддаться нажиму теплой ладони, ведущей ее руку вниз. Внутри же ее все неистовствовало, ходило ходуном и требовало: еще! Пусть он снова подарит ей это запретное наслаждение!

— Тебе нравится? — прошептал Киприан, покрывая жаркими поцелуями щеку, шею, ухо.

— Д-да! — выдохнула она, почти не соображая, что говорит.

Свитера и блузки на ней уже не было. Она не могла бы сказать, как это получилось, но шерсть и хлопок больше не отделяли ее кожу от его огрубевших, натруженных рук. Киприан отбросил ее вещи в сторону, и его глаза и руки устремились к ее обнаженной груди.

— Черт побери, женщина! Никакая русалка, являющаяся моряку в самых горячечных снах, не может сравниться с тобой, — пробормотал он, подхватывая ее груди ладонями и лаская уже оба соска, от которых по телу Элизы расходились волны невыразимого наслаждения.

Подобный комплимент вряд ли годился для ушей благовоспитанной молодой англичанки, но на Элизу он произвел невероятно сильное действие. Каковы бы ни были причины, заставлявшие Киприана хотеть ее, он никогда не давал ей повода усомниться в том, что причины эти кроются исключительно в ней самой, а не в чем-либо еще.

Она прижалась к нему всем телом и самозабвенно поцеловала.

Киприан на мгновение приподнялся. Прежде чем Элиза успела понять, что происходит, он неожиданно оказался на ногах и, одним быстрым движением подхватив ее на руки, устремился к ее постели. Уложив Элизу на кровать, Киприан ловко развязал пояс ее юбки и с такой же быстротой освободился от своих промокших камзола и рубашки.

Сначала Элизе захотелось прикрыться, спрятать от его взгляда свое обнаженное тело, но Киприан остановил ее:

— Не прячься от меня, Элиза. Я хочу видеть тебя, ощущать, ласкать. Пожалуйста, не прячься…

Нежно шепча что-то, он любовался ее телом, восхищенно переводя взгляд по его рельефу. Постепенно дыхание его участилось, в чертах красивого лица все явственнее проступала обуревавшая его страсть.

Наконец, издав нечленораздельный стон, Киприан сорвал с себя брюки вместе с сапогами и навалился на нее всем телом. Весь он, от стиснутых челюстей и крепкой груди до железных бедер, состоял из одних горячих, твердых мускулов, и она знала, что должно сейчас произойти.

Киприан прервал поцелуй и слегка приподнялся над ней на руках.

— Элиза… — снова начал он, но, как и раньше, не захотел или не смог продолжить. Вместо этого он втиснулся бедрами между ее ногами, и между ними начался разговор совсем иного рода.

Гордо вздыбившийся жезл его мужественности скользнул между ее раскинутыми ногами, но Киприан не спешил в атаку. Кончиком пальца он провел по губам и, спустившись ниже, стал рисовать длинную черту вдоль всего ее тела. От одного этого движения его твердого пальца, быстро и неумолимо приближавшегося к местечку, которое он облюбовал еще в прошлый раз, Элиза едва не свалилась с кровати.

— Ах вот как, любимая! — жарко выдохнул Киприан ей в ухо. — Оказывается, ты уже ждешь меня.

Но ей казалось, что она ждала его всю жизнь. Руки Элизы безостановочно скользили по его напряженной спине, впивались ногтями во вздувшиеся мускулы его рук и плеч, ерошили волосы на затылке. Она была опасно близка к финальному взрыву, и, кажется, Киприан это понял. Мощным движением бедер он направил свой жезл к самому средоточию ее желания, и глаза ее широко распахнулись.

Он вошел в нее.

Но не до конца, тут же поняла Элиза. Медленно, маленькими ритмичными толчками он проникал глубже и глубже, наполняя ее странной давящей тяжестью. Она чувствовала себя кораблем, беспомощно качающимся на волнах посреди могучего бушующего океана. Ей казалось, что сейчас она рассыплется на кусочки, и внутри ее начала нарастать паника.

И снова Киприан угадал ее состояние, так как замедлил толчки и обхватил ее лицо ладонями.

— Расслабься, сердечко мое. Постарайся расслабиться, и увидишь, будет легче.

— Я… я не могу, — ответила она, готовая зарыдать от страха и стыда.

Киприан улыбнулся, но она уловила напряжение, скрывавшееся за этой улыбкой.

— Будет немножко больно, Элиза. Я постараюсь быть осторожным, как только смогу. Зато потом… — Он проник еще глубже, и у нее перехватило дыхание. Ощущение было не слишком приятное, но тем не менее ей не хотелось, чтобы он останавливался. — Пройдет совсем немного времени, и тебе будет так хорошо, как никогда не было.

— Лучше, чем… чем в тот день?

Его улыбка стала шире, и он одарил ее крепким торжествующим поцелуем.

— Лучше, гораздо лучше.

— А… — Элиза постаралась проглотить комок, застрявший в горле при столь соблазнительном обещании. Неужели может быть что-то еще лучше тех невообразимых ощущений? — А как же ты?

— Обо мне не беспокойся. — Улыбка исчезла с лица Киприана. Он чуть отодвинулся, потом снова атаковал, вызвав у Элизы сдавленный вскрик. На лбу его заблестел пот. — Со мной все будет в порядке.

Он снова отстранился, затем его бедра резко рванулись вперед. На этот раз он не остановился на полпути, с размаху преодолев какой-то тонкий эластичный барьер внутри ее, и Элиза едва не задохнулась от пронзившей ее острой боли. Она даже хотела закричать, но боль на удивление быстро прошла, и Элиза осознала, что теперь Киприан вошел в нее до конца.

Он недолго оставался неподвижным. Прежде чем Элиза успела справиться с дыханием и привыкнуть к столь полному их единению, он начал осторожно выбираться наружу.

— Нет, подожди… — Она резко осеклась, потому что он тут же погрузился обратно. — О-о-о… — Киприан повторил движение, и глаза Элизы широко раскрылись, а с губ сорвался новый удивленный вздох: — О-о-о!!!

— Дьявольщина! — пробормотал он и, словно не в силах больше сдерживаться, задвигался быстрее.

Элиза закрыла глаза и, почти не сознавая, что делает, обвила его тело руками и ногами.

— Киприан… — прошептала она, покрывая поцелуями горячую соленую кожу его шеи и подбородка. Небритая щетина покалывала ей губы, но это лишь усиливало охватившее ее возбуждение. Все его тело было горячим, напряженным и мокрым от пота. И Элиза чувствовала, что так же горячо, мокро и солоно было у нее внутри.

— Киприан!.. — простонала Элиза, но он не отвечал и только двигался все быстрее и быстрее. Внутрь и наружу. Заполняя и опустошая. Поднимая бурю ощущений, которые она не в силах была контролировать. Жарче и выше… А потом — взрыв.

Элиза выгнулась дугой и закричала. Ей казалось, что ее тело рассыпается вдребезги. Весь свет, жар и все звуки, существующие в мире, обрушились на нее в один миг и накрыли ее одной оглушающей, жгучей волной, а в следующее мгновение этот вихрь поглотил и Киприана. Он что-то выкрикнул — слов она не разобрала — и ринулся на нее как одержимый.

Это было так стремительно, так яростно, так неистово, что потом, когда все закончилось, Элизе показалось, что она умерла и попала на небо. Правда, это небо весьма отличалось от того, о котором говорилось в Священном писании. Киприан в изнеможении лежал на ней и тяжело дышал. Казалось, все силы покинули его. Элиза тоже чувствовала себя выжатой как лимон. Но когда шум у нее в ушах несколько утих и она смогла различить поскрипывание корабля и их собственное неровное дыхание, Элиза поняла, что мир вокруг нее уже никогда не будет прежним.

Эти несколько минут страсти изменили все и для нее, и для Киприана.


16


«Хамелеон» бросил якорь в тихой бухте вскоре после полудня. Они переправятся на берег в ялике, сообщил Элизе заглянувший к ней Обри. Потом он поинтересовался, где она была во время завтрака, ибо, когда Элиза наконец показалась на палубе, время близилось уже к полудню.

Элиза не готова была ответить на этот вопрос. Когда она торопливо облачалась в принесенные Обри мужские брюки и толстый рыбацкий свитер, ей с трудом верилось в то, что с ней произошло.

Пока Обри завтракал с Ксавье и Оливером, она лежала, раскинувшись в блаженном оцепенении, не переставая удивляться ненасытному аппетиту Киприана. Она была главным блюдом его завтрака. А он — ее, подумала она, заливаясь жарким румянцем. В течение всей долгой ночи и последовавшего за ней утра Киприан ощупывал, пробовал на вкус, впитывал в себя каждое местечко на ее теле, а она училась делать то же самое с ним. Доставлять удовольствие ему было так же восхитительно и так же волновало ее, как и все, что проделывал с ней он, Когда Киприан наконец ушел, она решила вымыться с помощью ведра и губки, однако следы их неистового соединения, оставшиеся на ее теле, привели ее в смущение. Она увидела покрасневшую кожу на груди, где ее колола его щетина. И внутреннюю сторону своих бедер. А вот этот маленький синяк на шее (она рассмотрела его в крошечное зеркальце на длинной ручке — один из подарков Киприана), несомненно, появился, когда они занимались любовью второй раз. Киприан тогда действовал дольше и изощреннее, заставляя ее рыдать от наслаждения. Он прижимал ее к кровати всей своей тяжестью и целовал ее всю, не пропуская ни одного квадратного дюйма ее кожи. Странно, что после этого у нее остался только один синяк, подумала Элиза. Их должно было быть по меньшей мере полторы сотни, и она сейчас сделалась бы похожа на леопарда.

А ее груди?! Они набухли от ласк. Одна мысль о том, что Киприан проделывал с ними — своими губами, пальцами, языком, — и их вершины мгновенно затвердели. Элиза подумала, что, войди сейчас Киприан, она была бы счастлива повторить все сначала.

О боже!..

Закрыв глаза, Элиза со стоном села на кровать — место своего падения.

Боже милостивый, неужели она — та самая Элиза Фороугуд, которая пустилась в это путешествие, потому что боялась предстоящего бракосочетания с Майклом? Если бы кто-нибудь сказал ей, какое наслаждение она может обрести на супружеском ложе, она ни за что бы не стала тянуть со свадьбой.

Однако ее инстинкт женщины тут же подсказал ей, что она никогда не смогла бы испытать с Майклом всего того, что испытала с Киприаном. Одна мысль о том, чтобы лежать вот так с ее лондонским женихом, показалась ей настолько нелепой, что Элиза озабоченно нахмурилась. Их брак мог стать большой ошибкой. Начисто лишенный страсти, он бы представлял собой лишь одну из разновидностей коммерческого предприятия, но, даже понимая это достаточно хорошо, Элиза не могла избавиться от неприятного чувства вины. Теперь она никогда не станет женой Майкла. Киприан — единственный мужчина, которого она хотела бы видеть своим мужем.

Но он не сказал ни слова о браке — или о любви…

Элиза прикусила нижнюю губу, и это вновь вызвало в ней трепет, напомнив о страсти, разгоравшейся в ней от поцелуев Киприана. Можно ли назвать любовью то, что она чувствует к нему? Или это всего лишь страсть — та самая страсть, которая погубила его мать?

Теперь она тоже погибла, осознала Элиза, и отчаяние захлестнуло ее. Киприан ее соблазнил, а она не очень-то ему сопротивлялась. Ему даже не пришлось ничего ей обещать.

Но если его намерения по отношению к ней не слишком благородны, во всяком случае, его планы относительно Обри изменились, утешила она себя. Киприан связался с дядей Ллойдом, и скоро они возьмут курс на Лондон. Она пожертвовала своим добрым именем и репутацией, зато Обри скоро будет дома.

Как опекун Обри она должна радоваться этой победе. Разве нет?


Киприан наблюдал, как ялик плывет к берегу. Он отправил Элизу и Обри на берег перед самым началом прилива, пока море было спокойно, и ялику не грозила опасность перевернуться. Сначала Киприан хотел сам отвезти Элизу на берег, но после проведенной вместе ночи побоялся, что не сможет сосредоточиться на управлении лодкой. Считанные минуты, которые он провел с ней на палубе после полудня, показали это со всей ясностью.

Киприан застонал при одном воспоминании о том, как отреагировала Элиза, когда вновь увидела его. Лицо ее было бледно после бессонной ночи, но она улыбнулась, а ее щеки покрылись очаровательным румянцем. Серьезные серые глаза Элизы стали, казалось, еще больше и временами темнели, приобретая более глубокий, волнующий оттенок. Она была рада и в то же время смущена и взволнована, а он едва смог выдавить из себя вежливое приветствие.

Что он ей сказал? Что-то о чистом небе, благоприятном ветре, скорой высадке на берег… Спросил, хорошо ли она спала.

— Дьявольщина! — пробормотал Киприан, только сейчас поняв, почему она после этих слов опустила глаза и упорно избегала встречаться с ним взглядом. Хорошо ли она спала!.. С каких это пор он стал таким идиотом и лицемером в придачу?

Ответ был очевиден. С тех самых пор, как неподражаемая мисс Элиза Фороугуд ступила на палубу его корабля и завладела его сердцем, никаких сомнений у него не оставалось. Он одержим ею, и невероятная ночь, которую они провели вместе, продемонстрировала это со всей наглядностью. Он без устали любил Элизу всю ночь, а сейчас хотел ее даже сильнее, чем прежде, ибо одной только мысли о ее прекрасном теле было достаточно, чтобы его орудие стало твердым, как камень.

Хмуро глядя в подзорную трубу, Киприан пытался унять непрошеное возбуждение, но при виде того, как Оливер поднял Элизу из ялика и побрел к берегу вброд, неся ее на руках, его смятение перешло в ярость. Если бы сейчас Киприан мог дотянуться до Оливера, он без колебаний задушил бы молодого моряка. Как он смеет прикасаться к его Элизе! Оливера он отпустил с ней только потому, что парень слыл на корабле лучшим пловцом. Он действительно плавал как рыба и, случись какая беда, мог бы без труда спасти Элизу, однако сейчас это нисколько не успокаивало Киприана. Правда, с неохотой вынужден был признать он, в последнее время поведение Оливера по отношению к Элизе было безукоризненным. По-видимому, парень воспринял угрозы Киприана всерьез, а сама Элиза никогда его не поощряла, и все же сердце у него было не на месте. «Надо будет сказать Ксавье, чтобы продолжал присматривать за Олли», — мрачно подумал Киприан.

Впрочем, едва выбравшись на берег, Оливер сразу опустил Элизу на землю и вернулся за Обри, шлепавшим по воде самостоятельно. Это немного успокоило Киприана, но он по-прежнему не отрывал глаз от Элизы. Он не мог насытиться ею, он упивался ею даже на таком расстоянии.

Проклятье, да на свете нет другой такой, как его Элиза!

Его Элиза…

Киприан опустил трубу, продолжая наблюдать, как маленькая компания идет по берегу к каменной лестнице, которая вела к дому, впрочем больше похожему на крепость. Его дом, его Элиза… Он хотел, чтобы она была «его Элизой», и он этого добился. Что же еще его гложет?

Готовясь, в свою очередь, покинуть борт «Хамелеона» — составляя расписание вахт и перечень необходимых работ, — Киприан твердо приказал себе выбросить из головы все мысли о том, чего он хочет от Элизы, кроме, разумеется, самого очевидного. Ксавье он наказал разместить ее в своей спальне, выходившей окнами на залив. На первых порах этого достаточно, а там будет видно, решил Киприан.


Спальня была огромной. Она могла похвастать не только гигантской кроватью, застеленной тончайшим бельем из индийского хлопка, не только турецким ковром, которого хватило бы на три обычных комнаты, и живописным видом на бухту со стоящим на якоре «Хамелеоном». К ней была пристроена еще роскошная ванная комната, в которой стояла внушительных размеров бронзовая ванна с закругленными краями, уже наполненная горячей водой, от которой шел пар.

— Когда я увидела, что лодки плывут к берегу, сразу начала греть воду, — говорила экономка. Она представилась как Ана, но Элиза и так сразу догадалась, что перед ней — жена Ксавье, когда, вихрем слетев по узким каменным ступенькам, та бросилась на шею африканцу. Их очевидная любовь и бьющая в глаза нежность были прекрасны, но и мучительны, ибо только теперь Элиза в полной мере осознала, как бы ей хотелось, чтобы так же относился к ней и Киприан.

— После недель, проведенных в море, — добавила Ана, блестя миндалевидными глазами, — первое, что мне всегда хочется сделать, — это хорошенько отмокнуть в горячей водичке. Вам еще что-нибудь нужно, мисс?

— О нет, все замечательно. Просто замечательно! — ответила Элиза, улыбаясь. Она уже хотела отпустить Ану, но вдруг спохватилась: — Мне… мне не во что переодеться, — сказала она и зарделась.

— Не беспокойтесь, мисс. Вы купайтесь, а я положу чистую одежду вам на кровать.

Ана ободряюще улыбнулась и, тряхнув прямыми, тяжелыми волосами, свободно падавшими на спину и доходившими ей до бедер, исчезла за дверью, оставив Элизу гадать, откуда родом эта красавица. Может быть, из Индии? Или откуда-нибудь с Востока? Но где бы ни была родина этой женщины, Элиза была уверена в одном: если у Аны и Ксавье когда-нибудь родятся дети, они будут невероятно красивы.

Впрочем, Элиза не стала тратить время даром и, сбросив одежду, забралась в ванну. На поверхности воды плавали розовые лепестки, придававшие ей дивный аромат, и Элиза погрузилась в воду по самые ноздри.

Какое же это наслаждение — снова получить возможность как следует искупаться! Правда, пока нельзя было сказать, что она купалась, — она действительно отмокала, как выразилась Ана, нежилась в душистой воде. К помощи мыла и мочалки Элиза пока не прибегала, хотя на кованом медном столике рядом с ванной был представлен богатейший выбор этих предметов. Вообще, судя по роскоши, какой окружал себя Киприан, он был довольно состоятельным человеком: его жилище, хотя и лишенное кричащей пышности, было весьма комфортабельным и говорило о прекрасном вкусе хозяина. Правда, во всей обстановке чувствовался исключительно мужской дух, но Элиза решила, что оно ему очень подходит.

Оставался вопрос, подходит ли ему она, ибо для себя Элиза уже пришла к выводу, что он подходит ей.

Элиза села в ванне, убрала с лица отяжелевшие от воды волосы и на какое-то мгновение задумалась, застыла, глядя невидящими глазами в стену.

На первый взгляд между ней и Киприаном не было совершенно ничего общего. Он был простым морским капитаном, вынужденным тяжелым трудом добывать себе средства к существованию. Ее отец вряд ли пригласил бы его на обед, не говоря уже о том, чтобы выдать за него замуж единственную дочь.

Киприан рос в нищете, он никогда не знал своего отца, и его мать выбивалась из сил, стараясь заработать на пропитание себе и сыну. Кто знает, быть может, она даже была… падшей женщиной! О, как же это не похоже было на ее собственное благополучное и счастливое детство, которое прошло в хорошо обеспеченной, заботливой семье!

Но, может быть, именно из-за этих различий их и влекло друг к другу так сильно? Может быть, Киприан как раз и нуждался в семье, в теплом, уютном домашнем очаге, призванном заполнить зияющую пустоту в его жизни, в то время как сама Элиза, напротив, чувствовала в себе настоятельное желание быть нужной кому-то.

Элиза проглотила комок в горле и подтянула колени к груди. Как только появится Киприан, решила она, они попытаются во всем разобраться вместе. Сегодня у них еще не было возможности поговорить друг с другом, и Элиза пообещала себе, что непременно сделает это, как только представится удобный случай. Только… с чего ей начать? Как затронуть тему, которая волновала ее больше всего? А вдруг она все истолковала неверно? Что, если Киприан хочет только спать с ней — и ничего больше?

О такой возможности Элизе не хотелось даже думать, поэтому она взяла в руку губку и, закрыв глаза и задержав дыхание, с головой окунулась в воду. Несколько секунд она наслаждалась приятным теплом и щекочущими прикосновениями собственных волос, которые, словно живые, колыхались в воде. Вынырнув наконец на поверхность, она испустила удовлетворенный вздох, и тут же явственный мужской смешок вырвал ее из блаженного оцепенения. Элиза рывком села и обернулась.

— Киприан!.. — Сильно покраснев, Элиза прижала колени к груди и обхватила их руками. — Ты… ты не постучал, — пролепетала она, от души надеясь, что вода с лепестками роз достаточно скрывает ее наготу.

— Ты же была под водой, как ты могла слышать? — поддразнил ее Киприан и, отделившись от дверного косяка, возле которого стоял, шагнул к ванне. Нагнувшись, он заботливо потрогал воду и, не обращая никакого внимания на ошарашенный вид Элизы, погладил ее по щеке. — Можно к тебе присоединиться, моя прекрасная русалка?

— П-присоединиться ко мне? — задохнулась Элиза.

— Да, присоединиться к тебе, — повторил он, одним движением освобождаясь от куртки и рубашки.

Как только ее взору предстала его обнаженная грудь, Элиза стыдливо отвела глаза, хотя и понимала, что реагирует чересчур остро. Если вспомнить, что произошло между ними прошлой ночью, совместное купание никак не должно было бы ее шокировать. Но, несмотря на это, она чувствовала себя крайне неловко. Очевидно, впитанные ею за всю жизнь представления о приличиях были достаточно живучи, и ей никак не удавалось справиться с ними.

Любопытство, однако, в конце концов оказалось сильнее стыда, и, не в силах удержаться, Элиза украдкой стрельнула глазами в его сторону. Киприан уже стащил с ноги один покрытый разводами соли сапог и принялся за второй. Перехватив ее взгляд, он лукаво подмигнул, и Элиза, которой сразу показалось, что вода в ванне превратилась в кипяток, поспешно отвернулась. Ей, однако, удалось кое-что рассмотреть, и она решила, что его тело прекрасно — именно прекрасно, иначе не скажешь. Большое, мускулистое, оно сплошь состояло из твердых плоскостей и интригующих выпуклостей и напоминало собой статуи античных атлетов. Строгий критик, быть может, и нашел бы к чему придраться, но неискушенной Элизе Киприан казался самым совершенным эталоном мужественности.

Не устояв перед искушением, она искоса взглянула на него снова и увидела, что Киприан, нисколько не смущаясь ее присутствия, спокойно снимает брюки.

Это было уже чересчур, и Элиза в панике заозиралась в поисках полотенца или халата, чтобы прикрыть наготу и сбежать отсюда.

Но ничего такого в пределах досягаемости так и не нашлось, к тому же было уже слишком поздно. Киприан сбросил брюки, в свою очередь издав удовлетворенный вздох, перешагнул через бортик ванны и, подняв фонтан брызг, уселся напротив нее.

Элиза в ужасе уставилась на него:

— Ты не должен этого делать!

Он снова громко выдохнул воздух и, вытянув ноги так, что она оказалась между ними, откинулся в ванне назад, а руки положил на бортики.

— Я уже сделал это, Элиза. И потом, мне очень хочется, чтобы ты потерла мне спину. — Он ухмыльнулся и добавил: — Если, конечно, ты не собираешься предложить мне заняться кое-чем другим.

Элиза ничего не могла с собой поделать. Пунцовая краска залила не только ее лицо, но и шею, и даже грудь, а руки сильнее сжались вокруг коленей.

Она словно старалась казаться как можно меньше, но, как ни смущала ее откровенная интимность его слов и этого совместного купания, она безошибочно узнала признаки зарождающегося в ней желания. Никакой кипяток не мог обжечь ее сильнее, чем этот чудесный огонь, с пугающей скоростью побежавший по ее жилам. Дыхание Элизы участилось, пальцы ног невольно поджались. Каждая ласка, которой они обменялись прошлой ночью, вспомнилась ей в эти мгновения. Стоило воде заколыхаться, как ей представлялась ладонь Киприана, или кончик его пальца, или губы, а перед глазами возникали мучительно-сладостные картины их близости.

Теперь она не сводила глаз с его красивого усталого лица, и Киприан вдруг потянулся к ней:

— Иди ко мне, русалка.

Он развел ее руки, обнимавшие колени, и потянул совсем легонько, но этого оказалось достаточно, чтобы она заскользила к нему по дну ванны.

Элиза бросила безумный взгляд на высокое окно, сквозь которое в комнату заглядывало солнце. Все это было совершенно неприлично. По любым меркам!

Но Киприан засмеялся, словно угадав ее мысли.

— При свете будет еще лучше, — доверительно шепнул он.

Лучше, чем прошлой ночью? Возможно ли такое? Глаза Элизы широко раскрылись. Она хотела что-то сказать, но Киприан заставил ее распрямить ноги, уложил их поверх своих и привлек Элизу к себе, и слова, которые она так и не успела сказать, вылетели у нее из головы. Стоило ли притворяться, ведь она хотела того же, что и он!

Когда Киприан уже начал творить свое волшебство, она решила, что после непременно поговорит с ним, заставит его высказаться и попробует понять его — понять, что же они все-таки значат друг для друга.

«Может быть, — пронеслось у нее в голове, — мы все же могли бы быть счастливы вместе?»


17


Меньше часа спустя Элиза, заматываясь в пушистое белое полотенце и закрепляя концы на груди, говорила:

— Нет, Киприан. Это совершенно невозможно. Мы не можем делить с тобой одну спальню.

— Можем и будем, — заявил он и скрестил руки на груди. Его нагота не была прикрыта ни единым лоскутком одежды, и, когда Элиза взглянула на него, весь ее гнев и решимость моментально улетучились. Киприан только что очень убедительно доказал ей, как хорошо может быть это при дневном свете, и она просто не могла быть с ним суровой.

— Это… это не принято, — возразила она упавшим голосом. — Так не делается. Это неправильно!

— Это мой дом, Элиза. Я в нем хозяин, и поэтому здесь я решаю, что правильно, а что — нет.

— Как на «Хамелеоне»? О, Киприан, тебе, похоже, доставляет удовольствие попирать все и всяческие правила. А я… а мне… — Элиза не договорила, вдруг почувствовав себя ужасно несчастной. Она всегда делала только то, что предписывалось строгой общественной моралью, и до самого последнего времени оставалась безупречной молодой леди и послушной дочерью. А теперь… теперь она просто… просто шлюха!

Тут Элиза невольно вспомнила о матери Киприана. Она, наверное, тоже когда-то была блестящей юной леди и примерной дочерью, но это не помешало ей зачать дитя вне брака. Неужели такова будет и ее собственная судьба?

Элиза подняла голову и взглянула на Киприана уже со страхом:

— А что, если я… Ну, понимаешь, если у меня будет ребенок?

Он нахмурился, прежнее самодовольное выражение исчезло с его лица.

— Этого не случится. Есть способы… В общем, я распоряжусь — Ана тебя научит…

— А если это все же случится? — не отступала Элиза. — Ведь случилось же это с твоей матерью!

Она тут же поняла свою ошибку, но было поздно. Ее слова не на шутку разозлили его. Выхватив из высокого платяного шкафа новую пару брюк, Киприан принялся рывками натягивать их на себя.

— Я тебя не брошу, если ты этого боишься… Но как… как ты могла так обо мне подумать?!

Этот ответ принес ей некоторое утешение, но, по сути, он ничего не решал.

— Ты допустишь, чтобы твой ребенок рос незаконнорожденным? — спросила она очень мягко.

— Нет! — Он двинулся к ней, словно намереваясь хорошенько встряхнуть, но резко остановился, не коснувшись ее. — Нет, — повторил он, явно стараясь взять себя в руки. — Мой ребенок никогда не будет ублюдком.

— Понимаю, — вздохнула Элиза, боясь, что в самом деле понимает. Он женится на ней, но только если она нечаянно забеременеет. Как же ей теперь быть: желать этого события или страшиться его?

— Значит, договорились. Ты будешь жить в моей комнате. — Выражение его лица смягчилось, и он потянулся, чтобы убрать длинный влажный локон с ее обнаженного плеча. Но Элиза отступила, покачав головой. Как объяснить ему? Киприану было все равно, что подумают о них другие, но ей это было далеко не так безразлично.

— Никогда в жизни не могла бы вообразить, что стану блудницей, — сказала она, прибегнув к последнему средству, которое, как ей казалось, могло помочь.

Киприан издал раздраженное восклицание:

— Ты вовсе не блудница, Элиза! Это все поповская чушь.

— Ну хорошо, может быть, «содержанка» — более подходящее название.

Его брови гневно сдвинулись, и он схватил ее за плечи.

— Ты слишком заботишься о том, что подумают другие. На самом деле значение имеет только то, что думаем мы — ты и я…

— Тебе легко говорить, — возразила она, тщетно пытаясь освободиться из его железных рук. — У тебя нет родных, которые беспокоились бы за тебя, страдали… или стыдились бы тебя. У тебя нет семьи, Киприан, а у меня есть! У меня есть, — повторила она тише, когда он медленно снял свои руки с ее плеч.

Элиза повернулась и, придерживая на груди влажное полотенце, подошла к окну. Угасающий день сменился ранними зимними сумерками, но даже в декабре большой сад за окном радовал глаз свежей зеленью. Тут и там виднелись поздние цветы: мускусные розы, астры, хрупкие кремовые хризантемы. Как похоже на волшебный остров из любимой сказки Обри, подумала Элиза, — остров, где мальчики никогда не взрослеют. Когда-то Обри мечтал о том, как хорошо было бы попасть на этот остров и навсегда остаться ребенком, и сейчас Элизе внезапно пришло в голову, что Киприан как раз и был одним из этих взрослых детей. Он думал только о своих прихотях и желаниях, не заботясь о возможных последствиях, не допуская и мысли о ее возможной беременности и не желая потворствовать ее заботам и соблюдению приличий. Казалось, самую суть его личности составляло желание постоянно показывать нос обществу всеми возможными способами.

Она услышала сзади его приближающиеся шаги и задрожала от желания, когда его ладони медленно скользнули вверх и вниз по ее плечам.

— Давай не будем спорить, сердечко мое. — Киприан поцеловал ее во влажную макушку и прижал к своей груди. — Мы в ответе только друг перед другом, и ни перед кем больше. Я нравлюсь тебе. Ты нравишься мне. Нам хорошо вместе — лучше, чем я мог себе представить. Не надо разрушать то, что только начинается…

Элиза прикрыла глаза, стараясь вспомнить, о чем, собственно, они спорили.

— Сейчас все только начинается, а чем закончится?

— А почему это должно закончиться? — отозвался он и, развернув ее лицом к себе, взял рукой за подбородок и с невыразимой нежностью поцеловал в губы. И хотя Элиза упивалась этим поцелуем и сладостной дрожью, пробежавшей по ее телу, сомнения не оставляли ее.

Почему это должно закончиться, спрашивал Киприан. Хотя бы просто потому, мысленно ответила ему Элиза, что ее отец никогда не допустит брака своей дочери с таким человеком, как этот морской разбойник без роду, без племени. Кроме того, Киприан, похоже, вовсе не собирался предлагать ей руку и сердце, и всерьез рассчитывать на то, что в конце концов они поженятся, что в этом красивом доме будут беспечно резвиться их дети, а они с Киприаном счастливо состарятся вместе, было бы с ее стороны верхом глупости. Высвободившись из его объятий, Элиза снова отвернулась.

— Обязательно закончится, — сказала она с нажимом. — Не можем же мы вечно оставаться в таком… неопределенном положении. Ты, я… — Она печально покачала головой. — Не забывай, ведь есть еще Обри, которого нужно вернуть отцу.

Киприан долго молчал, а ей было слишком страшно повернуться и посмотреть ему в лицо. Наконец она услышала его вздох.

— Сейчас, по крайней мере, мы не можем и не будем ничего решать, Элиза. Мы оба слишком устали, и ты расстроена. Давай поговорим об этом завтра, после того как хорошенько выспимся. — Он снова приблизился к ней и легонько поцеловал в затылок. — Мне нужно закончить еще несколько дел. Если тебе что-нибудь понадобится, позови Ану. Она обо всем позаботится.

Элиза кивнула, и Киприан медленно отошел. Она слышала, как он одевается, но продолжала смотреть в окно, боясь той огромной власти, которую он над ней имел. Одно прикосновение, поцелуй, улыбка — и все ее доводы были бы разбиты.

Наконец Киприан сухо попрощался и вышел. Элиза не сказала ему ни слова, хотя ее сердце готово было вырваться из груди и полететь за ним. Она, однако, сделала над собой усилие и сдержалась. От того, насколько хорошо она будет владеть собой, зависело ее и Обри будущее.

Здесь, на английской земле, их ждала привычная, реальная жизнь со своими порядками и обычаями, но Киприан, казалось, не хотел этого понимать, продолжая бросать вызов сложившимся общественным устоям. О, если бы только можно было убедить его в том, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него! Он должен подумать о том, как будет строить свои отношения с ней, он должен отпустить Обри. Пока же все не решится, самое малое, что она может сделать, — это настоять на соблюдении внешних приличий. Хотя бы из обычного чувства самосохранения. Они могут заниматься любовью в ванне, в постели, где угодно, но, нравится ему это или нет, у нее должна быть собственная отдельная спальня!

Правда, это вряд ли решит другую, гораздо более серьезную проблему. Она соединилась с Киприаном душой, а не только телесно, хотя даже последнее с ее стороны было глупостью, так как она действительно могла забеременеть. Сердечная же привязанность вообще могла привести ее к катастрофе. Киприан явно не горел желанием жениться — для него брак был лишь нелепой данью условностям, в особенности брак с такой женщиной, из такого общества, как она. Пожалуй, ее социальное положение и было тем главным, что привлекло к ней его внимание. Через нее он мог сильнее уязвить и ее дядю, и весь высший свет. Погубив и растоптав ее, он в очередной раз плюнет всем им в лицо.

Мысль эта была непереносима, и Элиза с трудом подавила подступившие к горлу рыдания. Глупо оставаться здесь. Ей необходимо вернуться к прежней жизни. Ничего другого Элизе просто не оставалось. Но расстаться с Киприаном ей было бы так тяжело!


Обри, сидя на кровати в своей комнате, внимательно разглядывал свои ноги, обутые в грубые матросские башмаки, которые принес ему Оливер.

— В них так странно себя чувствуешь, после того как две недели ходил босиком. — Он улыбнулся Оливеру и, поднявшись на ноги, попробовал пройтись. — Смотри-ка, хромота уже не так заметна.

— Думаю, со временем ты совсем перестанешь хромать, — ответил молодой моряк, вытягиваясь в плетеном кресле из тростника.

— Мой отец будет так рад, что сделает для меня все, что я ни захочу! — объявил Обри. — Первым делом попрошу у него корабль.

Оливер поднял брови:

— Он что, так богат?

— У него множество кораблей, которые ходят по всему миру, — пожал плечами Обри. — А ты, если захочешь, можешь стать капитаном на одном из них. Я буду твоим первым помощником, и ты научишь меня всему, что касается мореплавания. — Мальчик запрыгал по отведенной ему спальне, с удовольствием слушая скрип новеньких кожаных подметок на деревянном полу. — А где Элиза? Я хочу показать ей, как здорово я хожу в ботинках.

На лбу Оливера появилась легкая морщинка.

— Она с Киприаном.

Обри умерил свои прыжки:

— Она… она собирается выйти за него замуж?

Оливер беспокойно шевельнулся в кресле:

— У меня и мысли такой не было.

Обри взглянул на него пристальнее:

— Если он ее попросит, я думаю, она согласится.

— Согласится на что? — спросил вошедший Ксавье.

— Выйти замуж за Киприана, — пояснил Обри. — Думаю, Элиза согласится, если он ее попросит.

— Я тоже так думаю, — согласился Ксавье и испытующе взглянул на Оливера. — А ты как считаешь?

Оливер ответил ему сальной ухмылкой:

— Вряд ли он ее попросит, так что мне нет смысла тебе отвечать.

Обри остановился перед помрачневшим Оливером:

— Ты можешь жениться на одной из моих сестер. Джессике нужен муж, по крайней мере, я слышал, как отец говорил об этом с одним из своих друзей. А все эти молодые лорды считают ее красивой.

Оливер ласково взъерошил волосы мальчика.

— А ты думаешь, твой отец так уж мечтает заполучить в зятья простого моряка без единого пенни за душой вроде меня?

— Ты же будешь капитаном, ты не забыл? Капитаном на моем корабле, как Киприан — на своем. — Мальчик серьезно кивнул. — Я думаю, это очень хорошая идея, Оливер. Правда, Ксавье?

— Видывал я и более странные парочки. И они были очень счастливы. — Ксавье хлопнул Оливера по плечу своей огромной ручищей. — Разве ты не можешь порадоваться за Киприана и Элизу, Оливер?

Оливер поднял глаза на своего старого друга.

— Если Элиза будет счастлива с Киприаном, я за них порадуюсь. Я знаю, что до меня ей никогда не было дела, — признался юноша. — Но я не допущу, чтобы он обидел ее! — с неожиданной силой добавил он. — А мне кажется, что именно это он и собирается сделать.

— Я тоже не дам ему обижать Элизу, — пообещал Ксавье. — Но в отличие от тебя я не теряю надежды. Нашему капитану нужно время, чтобы понять, как она ему дорога, но, если мы начнем вмешиваться в их дела сейчас, от этого никто не выиграет. Давайте пока просто радоваться тому, что целы и невредимы вернулись домой, ладно? А там посмотрим, как все сложится.


В конце концов Киприан решил на время предоставить Элизу самой себе. Наверняка, рассудил он, она успокоится быстрее, если он не станет навязывать ей свою волю и даст возможность как следует обо всем подумать и примириться со своим положением в его доме. Пока же Киприан планировал заняться кое-какими неотложными делами.

Был час обеда, когда в особняк прибыл поверенный Киприана. Киприан принял его в своем обшитом тиковыми панелями кабинете, где на столе уже стояли хрустальный графин с барбадосским ромом и два низеньких хрустальных бокала. Распорядившись, чтобы их не беспокоили ни при каких обстоятельствах, Киприан плотно закрыл двери и повернулся к гостю.

— Итак? — спросил он, хрустнув костяшками пальцев.

— Им удалось кое-что разузнать, Киприан, — сказал юрист. — И гораздо быстрее, чем мы ожидали. Из Портсмутской гавани был отправлен в Лондон верховой. Он потратил на дорогу всего четыре дня, и теперь Хэбертон знает, что вы — капитан «Хамелеона». Теперь он вместе с отцом и женихом мисс Фороугуд выслеживает вас.

Киприан налил рома в стаканы, но сам пить не стал. Итак, жених Элизы разыскивает ее. Но почему? Ведь он не может не понимать, что теперь ее репутация безнадежно загублена!..

Пальцы Киприана стиснули стакан. Неужели этот тип так безумно любит Элизу, что готов принять ее обратно, несмотря ни на что?

— Что вы собираетесь делать?

— Пустить в ход свой главный козырь, вот что, — проворчал Киприан, сердито прихлебывая ром.

— Вы говорили, что не причините мальчику вреда! — Поверенный даже вскочил. — Вы обещали…

— Я не собираюсь причинять вред мальчику! — рявкнул Киприан.

— Но вы только что сказали…

— Я говорил вовсе не о мальчике! — Киприан постарался справиться с раздражением. — Я имел в виду кое-что другое. У меня нет намерения повредить юному Обри Хэбертону.

Поверенный снова сел, несколько успокоенный, хотя и не убежденный до конца.

— Так что же все-таки вы собираетесь делать с мальчиком?

Киприан вздохнул. Пришло время приводить его план в исполнение.

— Я напишу Хэбертону еще одно письмо. Пусть думает, что его сын служит юнгой на корабле работорговца. Или что его продали вербовщикам.

— Но я слышал, что он калека. Поверит ли вам его отец?

— Он уже не калека — просто немного хромает.

И потом, это не особенно важно. Получив такое письмо, Ллойд Хэбертон бросится разыскивать сына по всем морям, а это главное.

— А что с девушкой?

На этот вопрос Киприан так и не ответил. Он стал писать письмо, которое поверенный должен будет доставить в дом Ллойда Хэбертона в Лондоне. После ухода поверенного Киприан остался наедине со своими мрачными мыслями.

Игра началась. Но это не принесло ему удовлетворения, какого он ожидал. Да, он заставил Ллойда Хэбертона плясать под свою дудку, и теперь его враг сходит с ума от тревоги. Но мысли Киприана, вращавшиеся вокруг Элизы, а вовсе не вокруг его подонка отца, мешали ему в полной мере насладиться своим триумфом.

Он никак не мог понять теперешнего настроения Элизы. Пока они занимались любовью, никаких проблем не возникало, ибо, отдаваясь ему, Элиза отбрасывала всякую сдержанность и стыдливость. Чопорная английская мисс исчезала, и ее место занимала восхитительно страстная любовница. Но ее упорное сопротивление во всех остальных вопросах обескураживало и злило его.

Не иначе, думал он порой, Элиза все еще надеется вернуться к своей семье — и к своему жениху. С какой радостью он своими руками задушил бы этого ублюдка! Задушил, разрезал на куски, стер бы в порошок — все годилось, лишь бы вытравить память о нем из ее мыслей. Увы, Киприан слишком хорошо понимал, что это только еще сильнее отдалило бы ее от него.

Допустить это он, разумеется, не мог, поэтому ему, по-видимому, оставалось только одно — сделать так, чтобы у них появился их общий ребенок. Похоже, это вообще был единственный способ завладеть ею навсегда, хотя Киприан, безусловно, предпочел бы, чтобы Элиза безраздельно принадлежала лишь ему одному. Если она забеременеет, рассуждал Киприан, семья от нее откажется, и из близких людей у нее останется только он. В этом случае Элиза будет просто вынуждена выйти за него замуж, хотя пока она боялась одной мысли о беременности.

Киприан уставился в свой пустой стакан. Вряд ли Элиза когда-нибудь представляла себя женой такого человека, как он, но ему почему-то казалось, что он сумеет ее уговорить. Элиза боялась забеременеть от него. Не хотела жить в его комнате. Не хотела даже, чтобы он присоединился к ней в ванне. Но он настоял, и вскоре страстная натура Элизы одержала верх над осторожностью. Вся ее стыдливость бесследно испарялась, стоило ему только прикоснуться к ней…

Сидя в одиночестве в своем кабинете, Киприан налил себе еще рома. Он должен будет постоянно ублажать несговорчивую мисс Фороугуд всеми возможными способами. Он станет заниматься с ней любовью утром, днем и ночью, невзирая на ее возражения. Он сделает ей ребенка, а потом потащит ее к ближайшему пастору или викарию — да хоть к шаману, если понадобится!

Как только она забеременеет, у нее не останется выбора, подумал он. Ведь тогда она уже не сможет надеяться выйти замуж за своего Майкла, да и семья наверняка от нее отвернется. В этих условиях Элизе просто придется выйти за него замуж, пусть даже не из-за него, а только из-за ребенка.

Их ребенка…

Впервые с того момента, как он оставил Элизу одну в своей комнате, Киприан почувствовал, как его отпускает внутреннее напряжение. Их ребенок… Сама мысль о том, что у них будет сын или дочь, наполнила его душу неожиданным удовлетворением.

Их ребенок.

Его ребенок…

Киприан улыбнулся и закрыл графин пробкой. Нет сомнений, Элиза будет замечательной матерью. Что касалось его самого, то Киприан давно поклялся, что, если у него когда-нибудь будут дети, он станет для них таким отцом, о каком всегда мечтал сам. В отличие от Ллойда Хэбертона он всегда будет рядом, когда его дитя будет в нем нуждаться. Он будет всюду брать его с собой, отвечать на все его — или ее — вопросы. Они с Элизой устроят прекрасный дом для своего ребенка, чтобы он был счастлив. «Чтобы мы были счастливы все вместе…» — тут же поправился он, не замечая, как по его лицу блуждает улыбка.

С этой радостной мыслью он отправился разыскивать Элизу.


18


Комната, которую нашла для себя Элиза в задней части дома, значительно уступала размерами спальне Киприана, но была очень уютной и светлой. Кроме того, дверь в нее запиралась изнутри, что также было немаловажно.

Лежа в темноте на удобной и мягкой кровати, Элиза долго смотрела в сторону двери. Будет ли Киприан искать близости с ней? Ответ на этот вопрос она знала очень хорошо. Будет, и еще как! Именно поэтому, желая уберечь Обри от неприятной сцены, которая, несомненно, разыграется между ней и Киприаном, Элиза не стала переселяться в комнату кузена. Она даже подумывала попросить помощи у Аны и Ксавье, но отказалась и от этой мысли. Было бы нечестно с ее стороны заставлять их действовать против хозяина, кроме того, им надо было отпраздновать долгожданную встречу друг с другом. А Оливер…

Она повернулась на бок и решительно закрыла глаза. Не стоило подливать масла в огонь — Киприан и так относился к Оливеру достаточно подозрительно. Нет, она справится сама. Ведь сумела же она совершенно самостоятельно отыскать в глубине большого дома эту пустующую комнату, которую — как и хотела — она намеревалась превратить в собственную спальню и тем самым соблюсти хотя бы видимость приличия. Правда, сам Киприан пока не подозревал об этом ее своевольстве. Обычно от его глаз мало что ускользало, однако в последнее время он был настолько занят какими-то своими таинственными делами, что она почти не видела его.

Интересно, задумалась Элиза, как долго она еще пробудет здесь на положении не то пленницы, не то содержанки? Она надеялась, что не очень долго. Быть может, отец и Майкл скоро спасут ее, однако сидеть сложа руки Элиза тоже не собиралась. Нужно попытаться найти способ сбежать отсюда, решила она, но эта мысль каждый раз вызывала в ней глухой протест и наполняла ее нестерпимой печалью. Как же она будет без Киприана, без его ласк, без его Долгих и страстных поцелуев? Но другого выхода она не видела.

Где-то в глубине дома пробили часы, и, прежде чем стих последний удар, она услышала в коридоре шаги Киприана, сопровождавшиеся стуком открываемых и закрываемых дверей.

— Элиза! — Удар дверью. — Черт возьми, женщина! — Еще один хлопок.

Элиза села на кровати, поджав под себя ноги и прислонившись к высокому изголовью. Он шел за ней, и сердце ее забилось в испуге — или, может быть, в предвкушении?

— Нет, — пробормотала Элиза вслух. Он должен понять, что она не может и не хочет продолжать интимные отношения с ним на глазах у всех. Киприан ясно дал понять, что женится на ней, только если она забеременеет, а Элизе претило положение любовницы или черт знает кого… Нет, им просто необходимо объясниться!

Совсем близко хлопнула еще одна дверь, и Элиза невольно вздрогнула. Отец никогда не позволит ей разорвать помолвку, особенно ради столь явно не подходящего ей человека, каким был Киприан Дэйр. Но если она действительно забеременеет от него, не взглянет ли ее отец на ситуацию другими глазами? Не потребует ли, чтобы она приняла предложение, которое Киприан вынужден будет ей сделать?

Но… Выйти замуж за Киприана при таких обстоятельствах казалось ей даже худшим злом, чем быть его любовницей. Не таким путем хотела бы она связать с Киприаном свою жизнь.

Внезапно ее дверь содрогнулась, и у Элизы перехватило дыхание. К счастью, прочный засов устоял перед натиском Киприана. — Открой дверь, Элиза! Сейчас же. Она судорожно сглотнула, быстро взвешивая в уме все возможности. Она не сможет избегать его вечно. Но она и не собирается. Главное — делать это ночью.

Дверь затряслась.

— Элиза! — Не получив ответа, Киприан всем телом бросился на толстую дубовую панель. — Проклятье! Я знаю, что ты здесь.

— Уходи, — потребовала Элиза, но ее голосу явно не хватало твердости.

— Открой дверь, Элиза. Открой сейчас же!

— Я хочу побыть одна.

Наступила пауза.

— Именно сегодня ночью?

Прижав к груди подушку, Элиза соображала, как лучше ответить.

— Я не буду спать с тобой в одной спальне, Киприан. Это неправильно, и я так не хочу.

В тишине, наступившей после этого заявления, ей послышался вздох.

— Не годится разговаривать о таких вещах через дверь. Впусти меня, пожалуйста, — примирительным тоном добавил Киприан.

Поразмыслив, Элиза сочла за лучшее уступить. Он ведь не отступится, в этом она была совершенно уверена. А если разозлить его как следует, он, пожалуй, выломает дверь. Тогда с ним вообще невозможно будет сладить.

— Элиза!!!

— Ну хорошо!.. Хорошо, Киприан, я открою. — У самой двери она, однако, заколебалась. — Имей в виду, мы будем только разговаривать!

Ее рука, коснувшаяся железной щеколды, сильно дрожала, стук сердца отдавался в ушах грохотом, напоминающим рокот прибоя у скал, а воздух вырывался из легких с таким звуком, что Элиза испугалась, как бы с ней не случился приступ астмы, о которой она успела благополучно забыть. Отодвигая засов, она очень старалась не задумываться об истинной причине своего волнения. Они только поговорят, как двое разумных людей, успокаивала себя Элиза, и она еще раз постарается как-то объяснить ему, насколько неприемлемо для нее то положение, в которое он ее поставит, если будет настаивать.

Под напором извне дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, чуть не задев Элизу, и Киприан ворвался в комнату, словно ураган. Выражение его лица свидетельствовало, что он вне себя от бешенства, и Элиза в ужасе попятилась.

— Никогда не запирай от меня дверь, — медленно произнес он неестественно спокойным тоном, от которого ей стало еще страшнее.

— А ты не угрожай мне, — испуганно огрызнулась Элиза. Продолжая пятиться, она наткнулась на край кровати и покачнулась, еле удержав равновесие.

В мгновение ока Киприан оказался перед ней, огромный и разъяренный. Не успела она вымолвить слова, как он опрокинул ее на кровать и прижал к матрацу.

— Это мой дом! Мое слово здесь — закон.

Элиза попыталась ударить его, но он перехватил ее руку и придавил ее всем своим весом.

— Я никогда не сделаю тебе больно — клянусь! Тебе нечего бояться. Но ты не должна так поступать!

Элиза продолжала смотреть на него в немом ужасе. Она ничего не могла поделать. Ее собственное тело предавало ее. И сердце тоже.

— Ты делаешь мне больно сейчас, — прошептала она, каждой клеточкой ощущая жар и силу его твердых мускулов.

Он ослабил хватку и слегка приподнялся на локтях. На губах Элизы показалась горькая усмешка.

— Я не имела в виду физическую боль.

Киприан нахмурился:

— Не пытайся убедить меня — или себя, — что тебе противно то, что мы с тобой делаем.

— Ты ничего не понимаешь! — Она еще раз попробовала избавиться от объятий, лишающих ее воли, но он только крепче прижал ее к подушкам. — Пусти меня! — закричала она в совершенном расстройстве чувств.

— Если ты будешь со мной спорить…

— А ты перестань командовать мной — командовать всеми!

Он прервал ее поцелуем, который можно было бы назвать почти грубым, если бы Элиза не поняла сразу, что из всех возможных способов заставить ее замолчать Киприан выбрал самый действенный. Более того, когда их губы соединились, колокола тревоги, звучавшие у нее в мозгу, тут же начали стихать. Она уже почти не думала о том, что вряд ли ей удастся настоять на своем, если она будет сдавать позиции при первой же ласке. Киприан никогда не примет ее возражения всерьез, если она будет с такой готовностью раскрывать губы навстречу его поцелуям и обвивать руками его шею, требуя новых ласк.

Но Элиза ничего не могла с собой поделать. Она действительно горячо желала его. Чувствуя, как внутри ее все кипит, жарко клубится и бурлит, требуя выхода, она наслаждалась придавившей ее тяжестью его тела и предвкушала момент, когда Киприан даст этому выход.

Рассудок продолжал твердить ей, что она поддается, что совершает ошибку, о которой, возможно, впоследствии очень и очень пожалеет, но голос его звучал все тише по мере того, как слабела воля Элизы к сопротивлению.

— Нет, Киприан… — Она увернулась от его губ и уперлась руками в его плечи. — Отпусти меня.

— Нет.

Элиза снова попыталась уклониться от его ищущих губ, но Киприан, грубо схватив ее за волосы, заставил ее повернуть голову так, что они снова оказались лицом к лицу.

— Не надо воевать со мной, сердце мое. Ты все равно не сможешь победить.

Элиза всматривалась в его лицо сквозь темноту ночи, царившую в комнате, сквозь темноту безысходности, накрывшую ее душу своим покрывалом.

— Между нами не должно быть ни споров, ни войны, — прошептала она, и Киприан нагнул голову, по-видимому снова намереваясь завладеть ее ртом. Вряд ли Элиза смогла бы противостоять желаниям своей плоти, если бы он так и сделал, но Киприан остановился на полпути, и она испытала некоторое облегчение, смешанное с разочарованием.

— Я не хочу воевать с тобой, Элиза. Я не понимаю только, почему ты воюешь со мной?!

— Потому что ты считаешь, что можешь брать все, что захочешь! — выкрикнула Элиза, вложив в этот крик все свое отчаяние. — Меня. Обри. Ты капитан на своем корабле, и твое слово там — закон. Ты хозяин этого дома и считаешь, что здесь твое слово тоже должно быть законом. А ты думаешь о нас? О том, чего мы хотим?

Она почувствовала, как он застыл.

— Но ведь ты сама хочешь быть со мной, Элиза. Не пытайся этого отрицать.

— Нет. — Она покачала головой, стараясь найти слова, чтобы он наконец понял. — Не хочу! Ты умеешь вызвать во мне желание, только и всего. Ты можешь заставить мое тело хотеть тебя. Но это совсем другое дело, — закончила она тихо.

Наступила долгая неприятная пауза. Но Киприан не сдвинулся с места и не отпустил ее.

— Ты хотела этого раньше, — сказал он наконец. — На корабле…

Элиза прикрыла глаза.

— На корабле?.. Может быть… Ты был таким усталым тогда.

— Не настолько усталым.

— И я была нужна тебе, — закончила она, не обращая внимания на его реплику.

— Ты и сейчас нужна мне не меньше, чем тогда.

— Нет. — Она снова покачала головой. — Это не одно и то же.

— Для меня одно и то же, — возразил Киприан, и в его низком голосе прозвучало нетерпение.

— Ну а для меня нет, — не сдавалась Элиза. — Ни в малейшей степени.

Киприан тихо и весьма замысловато выругался. Затем, к ее величайшему изумлению, он скатился с нее и встал на ноги; Элиза же продолжала лежать неподвижно, испытывая огромное облегчение, к которому примешивалось острое чувство потери.

В конце концов она села и прислонилась к спинке кровати, внимательно следя за тем, как Киприан снимает с ночника стеклянный колпак и подносит спичку к фитилю. Когда фитиль разгорелся и золотистый свет лампы упал на их лица, Элиза слезла с кровати и, набросив на себя тонкий шелковый халат, отошла в самый дальний угол комнаты.

Киприан повернулся к ней лицом и встал, скрестив на груди руки и широко расставив ноги.

— Я думаю, тебе пора объяснить, что, черт подери, все это означает, — не сказал, а прорычал он.

В тусклом свете ночника Киприан выглядел еще более грозно, чем в полной темноте. Камзол он снял, видимо, еще до того, как отправился искать Элизу; ворот его рубахи был распахнут, обнажай выпуклую смуглую грудь, а одна пола выбилась из-за пояса кордовых брюк. Элизе он казался неправдоподобно огромным, разъяренным и устрашающим.

— Я… я уже объяснила. Хоть ты и умеешь… заставить меня хотеть тебя, на самом деле я не хочу…

Глаза его сузились.

— Почему?

«Потому что единственное, чего ты от меня хочешь, — это мое тело. Потому что ты женишься на мне, только если я случайно забеременею». Элиза не могла заставить себя сказать это вслух.

— Я уже объяснила. Потому что это неправильно.

— Чушь собачья! — Он шагнул к ней, но снова остановился. — То, что происходит между нами, — просто удивительно! И прекрасно. Такого у меня не было еще ни с одной женщиной. И я абсолютно уверен в том, что у тебя никогда не будет ничего подобного с тем рафинированным денди, за которого ты собираешься выйти замуж.

— Ты не можешь этого знать. Кроме того, Майкл здесь совершенно ни при чем. Ты уходишь от главного…

— Неужели? — Киприан сделал еще шаг и остановился в каком-то дюйме от нее. — Что может быть главнее того факта, что мы безумно хотим друг друга?

Для нас обоих было бы лучше, если бы нашу энергию мы расходовали не в спорах, а в постели, и…

— И это все, о чем ты думаешь? — перебила его Элиза. — О постели? — Она попыталась отойти, восстановить дистанцию между ними, но Киприан, широко расставив мускулистые руки, преградил ей путь к отступлению. Тогда она оперлась спиной о стену и, гордо откинув голову назад, бесстрашно встретила его пылающий, голодный взгляд. — Когда ты собираешься отпустить нас с Обри? — четко выговорила она.

На скулах Киприана заиграли желваки.

— Не знаю. Тебе следовало бы спросить меня об этом, когда я буду в подходящем настроении. Мужчину просят об одолжении после ночи любви, Элиза. Я думал, тебе это известно.

— Откуда же мне знать такие вещи? — спросила она дерзко, хотя сердце ее разрывалось от обиды и горького разочарования. — У меня не было случая научиться, как должна вести себя шлюха. До сих пор.

Лицо его исказилось от гнева.

— Это не делает тебя шлюхой!

Она засмеялась резким, отрывистым смехом, в котором не было ни следа веселости.

— Я сплю со своим врагом, разве не так? Я продаю свое тело, чтобы купить свободу для своего маленького кузена и, возможно, для себя. Ради этого я пожертвовала своей репутацией, своим добрым именем… Для тебя все это — просто пустой звук, но, уверяю тебя, для меня честь и репутация много значат. Я…

По тому, как вспыхнули его глаза, Элиза поняла, что ее слова попали в цель и больно ужалили его. Киприан схватил ее за подбородок.

— Если ты спишь со своим врагом, так спи, черт тебя побери!

— О! — Она размахнулась и влепила ему звонкую пощечину, от которой у нее сразу же заныли пальцы. Это принесло Элизе некоторое удовлетворение, но Киприана заставило потерять последние крохи самообладания. С воплем ярости он сгреб ее на руки и в три прыжка оказался возле кровати. Прежде чем Элиза успела сказать хоть слово, он швырнул ее туда и, спустив с ее плеч халат, до половины разорвал на ней сорочку.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя шлюхой, Элиза, — прошипел Киприан. — Сопротивляйся! — Он раздвинул ей ноги и навалился на нее сверху. — Сопротивляйся, черт тебя дери! — снова приказал он, пребольно укусив ее за шею. Элиза пыталась спрятать от него лицо, но Киприан схватил ее за волосы и жестоким рывком заставил повернуться, так что ее лицо оказалось в каком-то дюйме от его лица. — Сопротивляйся, если тебе так не по душе то, что я делаю! — снова повторил он.

Она пыталась. Честно пыталась. Пыталась высвободить руки из его крепких, как. железо, пальцев. Пыталась ударить его ногой, оттолкнуть, сжать свои колени, но все было тщетно. Словно не замечая этих попыток, он без особого труда завел ей руки за голову, а сам втиснулся бедрами между ее разведенными в стороны ногами.

Продолжая удерживать ее рукой, он провел пальцами по ее бедру. Его свободная рука поднялась к ее талии и двинулась дальше к бурно вздымающейся груди. Элиза, зажмурившись и отвернув лицо, извивалась и билась под ним, но Киприан обладал силой медведя, и у Элизы не было ни одного шанса освободиться. Но уступить ему так просто она не собиралась и продолжала бороться. Лишь когда Киприан слегка приподнялся на локте и его теплая ладонь охватила ее грудь, Элиза внезапно затихла.

— Киприан… — Она встретила его пылающий взгляд, и слова замерли у нее на губах. Пальцы Киприана начали медленно двигаться по кругу, лаская ее грудь, и Элизе казалось, что она ощущает на них каждую мозоль.

С трудом переведя дыхание, Элиза впала в блаженное оцепенение. Ее бойцовский пыл неожиданно угас, и все тело затрепетало от чувств совсем иного рода — горячих, живых, восхитительных.

Он снова сделал это. Он пробудил в ней желание, и, помоги ей бог, она не в силах была ему сопротивляться. Его большой палец нежно потирал тугой бутон ее груди, вознося Элизу на новую ступень наслаждения, но он двигался так медленно! Слишком медленно…

— Киприан!.. — снова произнесла она его имя. Было ли это проклятие или мольба? Она и сама толком не знала. Ей очень хотелось заплакать не то от горя, не то от желания — столь сильного, что оно просто убивало ее. От того, что сердце ее буквально разрывалось на части.

— Элиза… — прошептал он ей на ухо. — Тебе нравится, сердце мое?

Его палец задвигался чуть быстрее, и, к великой досаде Элизы, тихий стон все же сорвался с ее губ. Ей нравилось, даже слишком, но она не могла ему об этом сказать. Да Киприан и не слушал ее — он уткнулся носом в ее волосы и принялся целовать, посасывать и теребить губами и языком ее ухо.

С губ Элизы сорвался новый стон, но она этого даже не заметила. Она слышала только, как шумит кровь в ушах и как со свистом рвется из горла ее затрудненное дыхание. Тем временем Киприан оставил ее грудь и двинулся куда-то вниз по диафрагме, по животу, туда, где кожа ее была столь нежна, что напоминала шелк. На мгновение Киприан остановился — расстегивал брюки, поняла Элиза, — потом стал медленно подниматься обратно к груди, но она чувствовала только, как прижимается к ее бедру горячий жезл его мужественности и как поднимается в ней ответная жаркая волна.

В следующий миг Киприан припал к ее губам таким крепким поцелуем, что у нее буквально захватило дух. Его губы раздвинули ее губы, язык скользнул между ними гибкой змеей и принялся ходить взад и вперед в уже знакомом ей ритме.

Скоро… скоро это случится снова, поняла она и почувствовала, что ждет наступления этого момента с нетерпением. Нет, не с тем мелким, эгоистическим нетерпением, с каким лакомка ждет десерта. Ее нетерпение было совсем иного рода — оно было всеобъемлющим, словно от того, смогут ли они довершить начатое, зависели не только их жизни, но и судьбы целого мира.

Не сдерживая себя более, Элиза дугой выгнулась ему навстречу. Она поддалась ему; Киприан заставил ее хотеть его, как грозил с самого начала, и Элиза признавала, что он добился своего. Но что-то, что было в самой ее плоти и крови — а может быть, в душе, — подсказывало ей, что даже в поражении она может обрести победу.

Она отвечала на его поцелуй. Их губы встретились не то в сладостном танце, не то в жестоком поединке двух изощренных фехтовальщиков, и чем дольше продолжалась эта захватывающая битва, тем тверже становилось главное оружие Киприана.

— О-о-о! — простонала Элиза, поглаживая кончиками пальцев костяшки его руки.

На этот стон, исторгшийся, казалось, из самых сокровенных глубин ее души, Киприан ответил немедленным и сладостным действием. Его свободная рука протиснулась между их телами и, будто вспоминая, начала с наслаждением осязать нежную кожу Элизы. Ее ласки становились все смелее.

Весь мир вокруг них остановился — и сорвался со своей оси. Его пальцы дразнили самые потаенные уголки ее тела. Огненные волны разбегались по ее телу, ей показалось, что вся она начала таять и плавиться. Когда же он коснулся ее заветного местечка, Элиза почувствовала, что сейчас взорвется. Это было так невыразимо прекрасно, так восхитительно…

Воспользовавшись тем, что Киприан отвлекся и ослабил свою хватку, Элиза высвободила руку из его пальцев, но не отняла совсем. Ладонь прильнула к ладони, пальцы сплелись, и Киприан поднял голову, прервав поцелуй. Целую вечность они смотрели в глаза друг другу, переживая мгновения восхитительно полного единения, потом губы Киприана дрогнули.

— Элиза… — Он запнулся, словно не зная, что сказать. Мгновение спустя Киприан совершил легкое, почти незаметное движение бедрами, и Элиза ощутила горячее прикосновение его жезла, разведывавшего дорогу.

Они долго лежали так в золотистом свете ночника: тела были готовы, но не спешили соединиться, глаза уже соединились. Киприан не двигался и только пожирал ее взглядом, в котором пылало жаркое синее пламя.

Лишь когда Элиза сама подалась ему навстречу, он начал действо, сценарий которого она уже успела хорошо изучить. Внутрь — наружу. Вторжение — отступление. Можно было подумать, что Киприан дожидался ее разрешения — или, скорее, окончательной капитуляции, подумала она, ибо бой еще продолжался. Но разгоравшаяся между ними страсть заставила обоих забыть о недавнем противостоянии. Теперь они сражались вместе, на одной стороне. Их тела — разгоряченные, жаркие, скользкие от пота — двигались в едином гармоничном ритме, все ускоряя и ускоряя темп. Обе его руки теперь были прижаты к ее рукам, ладонь к ладони, и ей хотелось верить, что точно так же готовы соединиться и их души.

И Элиза не ошиблась. Приближаясь к вершине, взлетая все стремительнее, все выше, пока перед ней не разверзлась бездна и у нее не осталось другого выбора, как только ринуться туда вместе с ним, она поняла, что душа ее связана с душой Киприана так, как никогда не будет связана ни с кем. Любовь, желание, счастье и стремление к вечности слились в ослепляющей вспышке страсти. Он наполнял ее собой снова и снова, принося ей прекраснейший дар, который женщина может получить только от мужчины, которого любит.

Мужчина, которого она любит…

Именно в этот миг Элиза поняла, что любит Киприана и хочет от него ребенка — неважно, чем ей придется расплатиться за это в будущем. А платить придется — она знала это, но готова была променять свою прежнюю жизнь на новую, пугающую и непредсказуемую.

Она смогла наконец понять мать Киприана, понять, почему у нее не было сожалений. Когда женщина любит мужчину, она ни о чем не жалеет.


19


Киприан провел с ней всю ночь и любил ее снова и снова. Лишь изредка, да и то ненадолго, они проваливались в сонное забытье, так и не разнимая объятий. Со стороны могло показаться, будто он утверждает свои права на нее, свою власть над ней, но Элиза была далека от подобных мыслей. Каждый раз, когда Киприан касался ее, каждый раз, когда его губы или пальцы принимались исследовать какое-нибудь новое, невероятно чувствительное местечко на ее теле, она чувствовала, что она имеет власть над ним. Весь его недавний гнев бесследно растворился в невыразимой нежности, и это сделала она, Элиза Фороугуд. Правда, она еще многого в нем не понимала, но сознание того, что все между ними изменилось в тот миг, когда она погладила его руку, было совершенно отчетливым и ясным.

Вздохнув, Элиза повернулась на бок и прижалась спиной к его сильному горячему телу. За окном вставало солнце, но она отнюдь не спешила открывать глаза навстречу его первым утренним лучам.

Киприан тоже повернулся и, счастливо вздохнув, крепче прижал ее к себе. Затем, приподнявшись, он перевернул ее на спину и глядел на нее сверху, опираясь на локти. Улыбаясь, Элиза медленно открыла глаза навстречу его взгляду.

— Ты когда-нибудь устаешь? — Она провела руками по его бокам и погладила по сильной спине.

— Ты меня убиваешь, — признался он с восхитительно развратной ухмылкой. — Но я ничего не могу поделать. Моя жизнь в твоих руках… — Огонь, тлевший в его ярко-синих глазах, вспыхнул ярче, и сердце в груди у Элизы едва не сбилось с ритма. — Скажи, что бы ты стала со мной делать, если бы я разрешил тебе все? И что бы ты хотела, чтобы я делал с тобой, Элиза?

Необычайно сладострастные видения тут же закружились в ее мозгу. Они с Киприаном на носу «Хамелеона», прямо рядом с фигурой обнаженной женщины со змеей. Они лежат обнаженные на свернутых парусах. Они запутались в канатах; канаты обвивают ее, обвивают его, все теснее привязывают их друг к другу.

Краска смущения и стыда залила ее шею и щеки, и Элиза поспешно отвела глаза. Да как она только может думать о подобных вещах?! Несомненно, в этом виноват Киприан, его магнетический взгляд, его чарующий голос… До каких глубин падения она дойдет, если и дальше будет слушать все, что нашептывает ей его змеиный язык?

Стараясь смотреть куда угодно, только не ему в лицо, Элиза рассеянно блуждала взглядом по сторонам, и тут до нее вдруг дошло, что они находятся не в ее, а в его спальне.

На Элизу словно подуло ледяным ветром, а по спине пробежала дрожь.

— Ну? — Он погладил длинный локон, упавший ей на щеку, намотал его себе на палец и легонько потянул. — О чем ты хочешь меня спросить, моя прелестная русалка?

Она повернула к нему голову, но всякая игривость исчезла из ее голоса и краска сбежала с лица.

— Как мы оказались в твоей спальне?

Он по-прежнему ласково смотрел на нее.

— Я тебя принес.

— Когда?

Он погладил ей подбородок тыльной стороной руки.

— Кажется, после того, как мы в последний раз занимались любовью. — Он улыбнулся. — Разве это имеет значение?

Голова его склонилась ниже, как будто он собирался ее поцеловать, но Элиза проворно отвернулась:

— Для меня имеет.

Оттолкнув Киприана, Элиза выбралась из постели с намерением немедленно вернуться к себе, но обнаружила, что на ней нет даже сорочки. В комнате тоже не оказалось ничего из ее одежды, и Элиза поспешно схватила первое, что попалось ей под руку. Это оказалась непромокаемая куртка Киприана. Выбора у нее не было. Набросив ее на плечи — к счастью, куртка была достаточно длинной и закрывала ей ноги почти до колен, — Элиза поплотнее запахнула ее на груди и повернулась к Киприану, но он и не думал смотреть на нее. Удобно опершись спиной на груду подушек, он слегка запрокинул голову назад и даже прикрыл глаза рукой, словно собираясь снова задремать.

Элиза возмутилась. Неужели ее чувства совсем его не интересуют? Она почувствовала, как вместе с обидой в ней нарастает и ярость.

— Зачем ты это сделал? — спросила она. — Ведь ты отлично знал, как я к этому отношусь.

— Но какой смысл теперь…

— Я не хотела, чтобы Обри видел… — Элиза запнулась. От злости и унижения она была вне себя.

— Ради бога, Элиза!.. Пока парень вырастет, он успеет повидать великое множество всяких мерзостей.

Эта бессердечная реплика лишь распалила ее гнев. Слова Киприана были в общем-то справедливы, но ей не понравился его досадливый и несколько небрежный тон. И уж отнюдь не стоило своими действиями увеличивать число тех мерзостей, которые ребенку, вероятно, и в самом деле предстоит увидеть.

— Ты знал, что я не хочу делить с тобой эту комнату! — повторила она железным голосом. — Я сказала тебе об этом совершенно ясно. Почему же ты не отнесся к моему желанию серьезно?

Киприан вздохнул:

— Я полагал, что эта ночь заставит тебя передумать.

— Неужели? Ну и кто же из нас ведет себя как… как шлюха? — буквально выплюнула Элиза последнее слово.

Это подействовало. Киприан отнял руку от лица и свирепо воззрился на нее, но Элиза ответила ему не менее свирепым взглядом:

— Разве не так поступают шлюхи, Киприан? Именно они продают свое тело, когда не могут добиться того, что им хочется, честным путем!

— Проклятье, это совсем не одно и то же, и ты это отлично знаешь! — Он отбросил простыню и встал, обнаженный, посреди комнаты. Его нагота была прекрасна, и Элиза не могла отвести завороженный взгляд от его античного тела. «Пожалуй, — бессознательно отметила она, — он слишком красив. Мужчина просто не имеет права быть таким… физически совершенным».

— У тебя просто навязчивая идея, черт тебя подери! — продолжал между тем Киприан. — То ты называешь шлюхой себя, то меня! Дерьмо собачье! Почему ты не хочешь видеть вещи такими, каковы они на самом деле? Мы оба хотели того, что произошло прошлой ночью, и сегодня, и потом, мы оба снова будем хотеть того же!

Последовала томительно долгая пауза, во время которой Элиза не отрываясь смотрела на Киприана. В словах его была заключена известная доля истины. Но это было не все.

— Я вот думаю, — начала она, пытаясь собрать все свое мужество в предчувствии той бури, которую неминуемо вызовут его слова, — не говорил ли то же самое твой отец твоей матери?

Она сразу поняла, что задела его самое больное место. Лицо Киприана потемнело.

— Нечего впутывать их сюда, черт побери! — медленно процедил он.

— Но ведь это правда?

Киприан грязно выругался. Элиза могла бы торжествовать победу, но волна непереносимой печали захлестнула ее, и она вдруг почувствовала себя совершенно обессиленной. Как же все это безнадежно!..

Ее рука протянулась было к нему, но тут же упала.

— Я не хочу делить эту комнату с тобой, Киприан. Не хочу. И что бы ты ни сказал и ни сделал, это ничего не изменит…

— Ты хочешь, чтобы я на тебе женился? — вдруг резко спросил он. — Да?

От этих неожиданных слов Элиза на несколько секунд потеряла дар речи, и Киприан, не дождавшись ответа, продолжил:

— Если я женюсь на тебе, ты будешь делить со мной эту спальню? Должен тебя предупредить, женщина, я не намерен придерживаться дурацких обычаев, согласно которым у мужа и жены должны быть раздельные спальни!

Если бы Киприан женился на ней, ей бы и в голову не пришло требовать себе отдельную комнату, но брак не был ее целью… «А как же любовь? — спросила она себя. Как быть с тем самым главным чувством, которое связывает — должно связывать — мужа и жену?» Она уже была помолвлена без любви, и, хотя причины, по которым Киприан предлагал ей заключить брак, разительно отличались от мотивов Майкла, ее разочарование было ничуть не меньшим. Она любит Киприана, с упавшим сердцем призналась себе Элиза. А он всего лишь хочет ее.

— Я… я не уверена, что это хорошая идея, — пробормотала Элиза и, судорожно прижимая руки к груди, отвернулась и бросилась к двери. Сердце ее разрывалось, и ей отчаянно хотелось побыть одной, но Киприан оказался быстрее. Одним прыжком он настиг ее и развернул к себе.

— Ты не уверена, что это хорошая идея? — повторил он вслед за ней. — Почему?

Элиза вскинула подбородок и сжала губы, изо всех сил стараясь, чтобы они не дрожали. Как он смеет предлагать ей выйти за него замуж, хотя на самом деле он этого не хочет? Вернее, ему все равно…

За окном звонко защебетала какая-то птица, но в каменных стенах дома Киприана царила полная тишина.

— Мой… мой отец этого просто не допустит.

— Черт с ним, с твоим отцом. Это дело касается только нас с тобой.

«Потому что ты не любишь меня!» — хотелось крикнуть ей, но вместо этого Элиза сказала первое, что пришло ей в голову:

— У нас нет ничего общего. Черные брови Киприана выгнулись.

— У нас есть общая постель, — саркастически протянул он и сдернул, куртку с ее плеча, обнажив нежную выпуклость груди. — И мы оба чертовски хороши вместе.

— Этого недостаточно! — крикнула она.

— Прах и пепел! — Он оттолкнул ее. — Я, должно быть, сошел с ума, если мог подумать, что избалованная девица вроде тебя… — Оборвав себя на полуслове, Киприан схватил брюки и стал натягивать их сердитыми рывками. Застегнув ремень, он выпрямился и окинул ее свирепым, пронзительным взглядом. — Ты будешь отличной женой своему великосветскому хлыщу, Элиза! Будешь носить подобающую одежду, знаться с подобающими людьми, устраивать подобающие приемы. А пока он будет произносить долгие, нудные речи в палате лордов, будешь изменять ему с очередным любовником.

Она вздрогнула — не столько от его грубости, сколько от ужаса перед нарисованной им картиной.

— Нет, я никогда не смогу…

— Еще как сможешь! Как только в первый раз застукаешь своего драгоценного Майкла в постели одной из своих подруг, так и сама в долгу не останешься.

— Не все мужчины такие, как твой отец! — закричала она. — Только потому, что он…

— Именно поэтому, моя дорогая. — Он засмеялся леденящим душу смехом и покачал головой. — Личность моего отца — прекрасная иллюстрация к тому, о чем я только что говорил. Даже ты не можешь этого отрицать.

— Но нельзя же из-за одного подонка…

— Человек, которого ты только что назвала подонком, имеет честь быть твоим дядей.

— Моим дядей… — Элиза уставилась на Киприана, силясь понять смысл его слов. — Моим дядей?!

Элиза похолодела. Сердце замерло у нее в груди, во рту пересохло, и она машинально облизнула губы. Киприан же отвернулся с деланным спокойствием и потянулся за рубашкой. Он уже жалел о вырвавшихся у него словах, но поправить дела было нельзя. Что ж, какими бы ни были последствия его неосторожности, он готов был встретить их лицом к лицу, как встречал в далеких морях шторма и тайфуны.

Элиза машинально следила за тем, как он подбирает с пола сапоги, но в душе у нее нарастал ужас. Киприан — сын дяди Ллойда? Но если это правда, значит, Обри — его… его сводный брат!

— Я не понимаю. Ты… ты похитил собственного брата?

Киприан поднял к ней лицо, с которого начисто исчезли все эмоции. Ни гнева, ни боли не выражали его темно-синие, как ночное небо, глаза.

— Сводного брата. Полагаю, мы с тобой можем называться кузенами.

— Не по крови, — машинально возразила она. — Но Обри…

— Он мой сводный брат, и я уверен, что смогу воспитать его куда лучше, чем наш общий папаша.

— Но он же Хэбертон. Как и ты, — добавила Элиза, все еще оглушенная свалившейся на нее новостью.

Глаза Киприана опасно сузились.

— Я никогда не буду Хэбертоном, — медленно выдавил он.

— Но ты уже Хэбертон. — Начав наконец что-то понимать, Элиза непроизвольно шагнула к нему, но следующие его слова хлестнули ее с такой силой, что она пошатнулась.

— И это возвышает меня в твоих глазах, не так ли? Если бы я носил фамилию Хэбертон и занимал в вашем распрекрасном обществе соответствующее этому громкому имени положение, уж ты бы, наверное, не упустила возможности стать моей женой, а?

— Это здесь совершенно ни при чем, — начала Элиза, но Киприан, не дослушав, пренебрежительно фыркнул:

— Неужели? — Он осмотрел ее с ног до головы таким взглядом, каким смотрит коннозаводчик на приглянувшуюся ему племенную кобылку, и Элиза вдруг почувствовала себя неуютно от сознания своей наготы. Она плотнее запахнула куртку и попробовала собрать разбегающиеся мысли.

— Киприан, ты должен отпустить Обри, — сказала она, пытаясь вернуться к главному.

— Нет.

— Но какой теперь в этом смысл?

— Смысл, дорогая моя Элиза, тот же, что и раньше. Твой дядя — мой ублюдок отец — потерял свое самое ценное достояние. Своего единственного наследника.

Элиза пристально посмотрела на него, словно пытаясь заглянуть ему в душу:

— Но все изменилось, правда? Ты ведь не думал, что полюбишь Обри? Ты сказал мне однажды, что сделаешь Обри таким же чудовищем, каким Ллойд Хэбертон сделал тебя. Но ты не можешь этого сделать, не так ли? Ты не можешь мучить своего сводного брата. — Она горько улыбнулась. — Ты все-таки не такое чудовище, каким пытаешься представить себя, Киприан Дэйр.

Она заметила промелькнувшую в его темно-синих глазах нерешительность — вернее, тень нерешительности. Впрочем, Киприан тут же нагнулся, чтобы заправить брюки в сапоги, и Элиза подумала, что могла и ошибиться. Когда же он выпрямился, перед ней снова был властный капитан «Хамелеона» — жесткий, беспринципный, бесконечно самоуверенный и напрочь лишенный всяких чувств, кроме жажды мести, человек.

— Ты, наверное, забыла, каков я на самом деле, Элиза? Я могу напомнить… Хочешь, я брошу тебя на эту кровать и возьму силой, против твоей воли?

Элиза судорожно сглотнула.

— Это ни разу не было против моей воли, — прошептала она, уповая на то, чтобы признание, идущее из самой глубины ее сердца, пробило ледяную стену, которой Киприан окружил себя. Но он только холодно улыбнулся в ответ, и в его чертах отразилось какое-то горькое торжество.

— Я с самого начала предупредил тебя, что, если женщина не хочет меня, у меня есть способы заставить ее захотеть…

Его слова пронзили ее сердце, словно стрела. Вот, значит, что это было? И это все? Слишком велико было ее смятение, чтобы понять, где истина. Он предложил ей выйти за него замуж — но, может быть, он просто хотел, чтобы она больше не отказывалась делить с ним его спальню?

Страшась услышать ответ, она все же спросила:

— Каковы… каковы же были твои истинные намерения?

В комнате повисла долгая, зловещая тишина. Элиза даже начала думать, что Киприан ничего ей не ответит. От этой мысли она задрожала, а ее руки и обнаженные ноги покрылись мурашками. Ее пылкий и нежный любовник исчез, его заменил чужой, опасный человек, тот самый, который похитил ее и Обри из их собственных постелей. Но даже теперь она чувствовала, что продолжает любить его.

Наконец Киприан заговорил ровным, лишенным всякого выражения голосом:

— Сначала я считал тебя досадной помехой. Потом у меня появилась мысль использовать тебя для передачи послания… — Его взгляд снова стал холодным, оценивающим, словно он прикидывал стоимость какого-нибудь товара, и Элиза невольно вздрогнула. — В конце концов я решил, что ты станешь для меня приятным развлечением. Жизнь на море порою бывает так скучна, — нанес он последний удар.

К горлу Элизы подступили рыдания. Она не могла позволить ему услышать их. Не могла! Но они так неудержимо рвались наружу, что она чуть не задохнулась.

Развлечение. Вот, значит, чем она была для него. Развлечением.

Изо всех сил стараясь унять дрожь, она произнесла со всей холодностью, на какую была способна:

— Ну что ж, именно так я и думала.

Голос ее прервался. Не в силах больше сохранять спокойствие, она вскрикнула, словно от боли, и, повернувшись, выбежала из комнаты.


Она не должна была, никак не должна была плакать из-за такого презренного, бессердечного, бесчувственного негодяя, как Киприан Дэйр! Но она рыдала и не могла остановиться. Каждая разбитая надежда, каждый нежный взгляд, каждая страстная ласка поминутно всплывали в ее памяти.

Выбежав в коридор, Элиза бросилась к узкой каменной лестнице и стала спускаться. Слезы градом катились по ее лицу, она почти ничего не видела и только каким-то чудом ухитрилась не упасть. У подножия лестницы Элиза наткнулась на дверь, которая вела во двор, и, не раздумывая, выскочила из дома. Куда бежать, она не знала, но ноги сами понесли ее по узкой, вымощенной камнем дорожке, ведущей в сад.

Опомнилась она уже в саду — все еще цветущем, несмотря на наступление зимы. Там она прекратила свой безумный бег и, опустившись на колени среди зарослей папоротника, закрыла руками мокрое лицо. Все ее тело сотрясалось от рыданий. Здесь, на Олдерни, всегда весна, думала Элиза, здесь круглый год щебечут в ветвях птицы, зеленеют деревья и кустарники, а благовоспитанные молодые леди забывают о приличиях и превращаются в блудниц. Здесь мужчины на протяжении одного вздоха делают предложение и разбивают сердца.

Съежившись в кружевной тени широких листьев, Элиза плакала, плакала без конца, как не плакала никогда в жизни. Да и с чего ей было плакать? Ее жизнь была прекрасна, легка и радостна. А теперь… теперь она чувствовала такую боль, что ей казалось, будто она умирает.

Волосы ее прилипли к мокрым щекам, рассыпались вокруг лица, по плечам, зацепились за пуговицы куртки Киприана. Новая волна горя захлестнула ее. На ней все еще была его куртка — и больше ничего. Его запах неотвязно преследовал ее, терпкий, соленый. Ей даже показалось, будто тонкая мериносовая шерсть до сих пор хранит тепло его тела.

Она подняла голову и стала яростно тереть глаза. Заросли папоротников, в которых она сидела, тянулись вдоль низкой каменной ограды, за которой начинался отлогий склон, усыпанный серыми валунами и покрытый зеленым ковром вереска. Позади виднелся дом, наполовину скрытый разросшимися вязами.

Как ей теперь быть? Что делать? — подумала Элиза в отчаянии и попыталась встать, но дрожащие ноги плохо слушались, и она едва не упала. Куда угодно, только не в его дом, решила она. Она не может вернуться к Киприану после всего, что произошло между ними. Но куда еще она может отправиться, прикрыв наготу одной лишь его курткой?

На помощь Элизе неожиданно пришла Ана. Она показалась на тропинке и, заметив девушку среди папоротников, поспешила к ней. На ее спокойном оливково-смуглом лице можно было прочитать участие и понимание.

— Не надо плакать, Элиза, — сказала она с доброй улыбкой и убрала с лица девушки прилипшую к мокрой щеке прядь волос. — Пойдем, я отведу тебя к себе, и мы поговорим.

— Но… моя одежда…

— Я позабочусь об этом, — сказала Ана, разворачивая Элизу и слегка подталкивая ее в спину. — Я — твой друг. Можешь на меня положиться.

Эти слова неожиданно согрели Элизу после всего, что ей довелось пережить. Она была так смела, так уверена в себе, когда предлагала эту поездку на Мадейру, и посмотрите, что из этого вышло! Она обесчещена, ее репутация погибла, а сердце разбито. А Обри похищен человеком, оказавшимся его сводным братом.

Она послушно шагала по дорожке к дому Аны, придерживая на груди куртку Киприана и чувствуя босыми ступнями каждую песчинку, каждую выбоину в камне, но мысли ее то и дело возвращались к одному и тому же. Киприан — внебрачный сын дяди Ллойда… Непризнанный, брошенный — но все же сын и, по-видимому, первенец. Неудивительно, что он ненавидел Обри и всех, кто жил той благополучной, обеспеченной жизнью, в которой ему самому было отказано. Неудивительно, что он так жестоко и бессердечно использовал ее, Элизу.

Правда, он все-таки сделал ей предложение, хоть и не слишком любезным образом. Возможно, впрочем, что на самом деле Киприан вовсе не собирался на ней жениться. Может быть, он просто хотел таким образом положить конец ее протестам. О, как же во всем этом разобраться?!

— Входи и садись, — радушно пригласила Ана, когда они подошли к прелестному маленькому коттеджу с увитой красными розами решеткой перед входом. Внутри блестел натертый паркет, пахло лимоном и свежим хлебом.

Элиза безвольно, как кукла, вошла, не глядя по сторонам. Когда Ана подтолкнула ее к креслу, Элиза села. Когда принесла узорчатое покрывало, чтобы закутать ей ноги, она машинально совершала все необходимые движения. Когда Ана сунула ей в руки чашку с горячим чаем, она стала пить, хотя и без особой охоты. Только на вопросы Аны Элиза отвечать отказалась.

— Я не могу говорить об этом. Пожалуйста, не заставляй меня! — тихо попросила она.

Но женщина, так нежно и внимательно ухаживавшая за ней, проявила неожиданную твердость:

— Если ты не можешь рассказать о своей беде мне, то кому же ты можешь рассказать? Я — твоя единственная союзница в этом обиталище жестокосердых мужчин. Если, мы хотим одержать верх, то должны помогать друг другу.

— Что значит «одержать верх»? — спросила Элиза растерянно.

— Завоевать право идти своим путем. Делать то, что мы хотим. — Ана пожала плечами и улыбнулась. — Нужно доказать этим мужчинам, что это принесет им куда больше счастья, чем то, чего, как им кажется, хотят они.

Элиза покачала головой:

— Это очень долго рассказывать… Тебе будет трудно сразу понять…

— Уж как-нибудь постараюсь. — Ана подкинула дров в камин и поправила на Элизе покрывало. — Ну что стряслось?

— Да нет же, все это слишком сложно — и совершенно безнадежно. Видишь ли, Обри… Обри — его брат. Брат Киприана, — призналась Элиза, которая и сама еще не могла поверить и привыкнуть к тому, что она узнала от Киприана.

— Сводный брат, — поправила ее Ана. — Ксавье мне рассказал. — Она пристально посмотрела на Элизу своими темными миндалевидными глазами. — Тебя смущает, что Киприан — незаконнорожденный?

— Нет! — Элиза опустила руку с чашкой. — Нет, — повторила она.

— Тогда, может быть, тебя смущает, что у него нет титула и что ему приходилось добиваться всего самому?

— Конечно, нет! — отрезала Элиза. — Это здесь совершенно ни при чем. — Она поставила чашку на край стола и встала. — Ты просто не понимаешь!

— Ты любишь его?

У Элизы задрожал подбородок, и она стиснула зубы, чтобы унять эту дрожь.

— И это здесь ни при чем. Он меня не любит и никогда не полюбит. Мне нужно убраться отсюда! — К великой своей досаде, она снова начала плакать.

Ана усадила Элизу обратно в кресло. Таинственное, проницательное выражение ее тонкого восточного лица ничуть не изменилось. Чуть заметная ласковая улыбка согрела его.

— Что ж, спасибо и на этом, хотя я надеялась узнать от тебя больше. Пей свой чай. Я принесу все необходимое, чтобы ты смогла одеться и причесаться. Ксавье скоро прядет обедать, и, если ты действительно хочешь уехать, он найдет способ отправить тебя домой. Но если ты любишь Киприана… — Она сделала паузу, ее улыбка стала чуть веселее. — Что ж, возможно, что и в этом случае тебя придется отправить домой как можно скорее.

Элиза потрясла головой:

— Я не понимаю…

Ана взяла ее за подбородок и заглянула ей в глаза:

— Иногда любви надо немножко помочь, Элиза. Для этого и существуют друзья.

— Здесь ты не сможешь помочь, — мрачно возразила Элиза. — И никто не сможет…

Ана только улыбнулась в ответ:

— Увидим. Скоро увидим.


20


Ана взялась за дело, и все завертелось с такой быстротой, что у Элизы чуть не закружилась голова. В мгновение ока на Элизе оказалось простенькое льняное платье в серую и белую полоску, и вот она уже, повинуясь команде Аны, пытается разодрать щеткой и гребнем, безнадежно спутанные волосы. Тем временем Ана хлопотала по дому, как будто ничего особенного не произошло, резала лук, сыпала перец и другие пряности в котелок с телячьим рагу, томящимся на плите. К тому моменту, когда Элиза обрела более или менее пристойный вид, в воздухе разливался упоительный аромат рагу, а на кухонном столе, накрытом на пятерых, уже стояли хлеб, масло, эль и холодное молоко.

Ана окинула девушку критическим взглядом.

— Умойся, — распорядилась она и, улыбнувшись, добавила: — Все уладится, Элиза. Я это чувствую вот здесь. — И хлопнула себя по груди.

Элиза выдавила улыбку, хотя и не разделяла уверенности Аны. Услышав шаги за дверью, она застыла, но при виде входящего Ксавье не смогла бы сказать, что чувствует — облегчение или разочарование.

— Элиза! Не ожидал найти вас здесь… — Африканец замолчал и взглянул на нее пристальнее. Затем бросил вопросительный взгляд на Ану.

— Милые бранятся, — снова улыбнувшись, ответила та на его невысказанный вопрос.

— Неправда! — взвилась Элиза. — Мы не… то есть… это не обычная ссора, — сбивчиво закончила она.

Ксавье поднял свои угольные брови, переводя взгляд с Аны на Элизу и снова на свою жену.

— Киприан рассказал ей о своем родстве с Обри, и теперь она собирается покинуть Олдерни, — объяснила Ана. — Ты можешь это устроить?

— Ах вот как, — понимающе кивнул Ксавье, потом нахмурился, остановившись перед Элизой. — Но вы не можете уехать, Элиза. Киприан будет очень зол…

— Я его ненавижу! — выпалила Элиза, и в тот момент ей казалось, что так оно и есть. Или почти так. Но она решила не обращать внимания на это «почти». — Я не могу здесь больше оставаться ни минуты. И не останусь!

— Думаю, Оливер мог бы отвезти ее в Лондон, — заметила Ана.

— Оливер? Оливер! — воскликнул Ксавье. — Да Киприан убьет парня, если он… — Он остановился, и они с женой обменялись долгим взглядом. Потом Ксавье улыбнулся. — Оливер, — повторил он задумчиво. — Но с ним она будет в безопасности.

— Я тоже так думаю.

— Я не хочу, чтобы Оливер ссорился с Киприаном, — вмешалась Элиза.

Ксавье пожал плечами и направился к столу.

— Олли постоянно ссорится с Киприаном. И Киприан всегда его прощает.

— Вы действительно думаете, что он поможет мне?

— Они с Обри сейчас придут, — объявила Ана. — Можешь спросить у него сама.

Когда вошли Обри и Оливер, сияя улыбками и в самом лучшем расположении духа, Элиза не могла заставить себя отвести глаза от своего юного кузена. Их сходство с Киприаном несомненно, поняла она.

Те же черные вьющиеся волосы, те же синие глаза, только у Киприана они темнее. И Киприан такой же высокий, как дядя Ллойд. И Обри наверняка будет таким же.

Она ничего не скажет Обри, тут же решила Элиза. Эту новость он должен узнать или от Киприана, или от дяди Ллойда. Вместо этого она завела разговор о своем отъезде.

К ее удивлению, Оливер вовсе не так горел желанием ей помочь, как она рассчитывала.

— Думаю, вы не должны убегать от Киприана из-за какой-то размолвки, — сказал он, когда все сели за стол. — Если бы Ана поступала так же с Ксавье, что бы с ними сейчас было?

Ксавье кивнул, Ана улыбнулась своей безмятежной улыбкой, но это только укрепило решимость Элизы.

— Это разные вещи. Я… меня ждет жених, — пояснила она, постаравшись подыскать достаточно веское оправдание для своего стремления покинуть остров. Собственно, таких причин было много. Ее родители. Ее братья. Не следовало забывать и о семье Обри. Сам Майкл, если уж на то пошло, к ее решению бежать не имел ни малейшего отношения. Особенно теперь. Элиза наклонилась вперед, твердо глядя на остальных. — Обри и я должны бежать, Оливер. Мы не можем оставаться…

— Но вы ничего не говорили про Обри, — прервал ее Ксавье.

— Я полагала…

— Я помогу бежать вам, Элиза, но Обри должен остаться здесь, — тихо сказал Оливер. Ксавье и Ана кивнули.

— Да ладно, Элиза. Со мной все будет отлично, — вступил Обри. — Мне здесь нравится! Я только надеюсь, что Оливер не будет отсутствовать слишком долго.

— Но Обри должен уехать со мной! — вскричала Элиза. — Ты должен, — повторила она, обращаясь к Обри и взяв его руки в свои. — Тебя похитили. Ты должен бежать.

Но ни Оливер, ни Ксавье, ни даже Ана не соглашались помогать бегству Обри. В конце концов Элизе пришлось сдаться, как ни бесило ее их неожиданное упрямство. Если позволит погода, решили мужчины, Оливер с Элизой отплывут на одномачтовой шлюпке Ксавье с началом отлива. Оливер легко справится один с этим крепким суденышком, и дня через полтора они будут в Портсмуте. Пока Ана собирала еду, одежду и прочие необходимые припасы, Ксавье с Оливером прокладывали курс. Элиза, оглушенная стремительным развитием событий, могла только сидеть, молча взирая на кипящую вокруг нее деятельность.

Обри, прихрамывая, подошел к своей кузине, и она снова взяла его руки в свои.

— Обри, мне невыносимо оставлять тебя здесь! Должен быть способ провести тебя тайком в лодку Ксавье.

Но десятилетний пленник только пожал плечами и покачал головой:

— Тебе не стоит беспокоиться, Элиза, со мной все будет хорошо. Правда. Только сразу отошли Оливера назад, ладно?

— Как только я вернусь в Лондон, я всем расскажу, где ты, — пообещала Элиза. — Твой отец тут же за тобой приедет! Я знаю, что приедет.

— Только не говори ни ему, ни маме, что я снова хожу, ладно? Я хочу сделать им сюрприз. — На мальчишеском лице появилась плутоватая ухмылка.

— Но они захотят узнать, как ты себя чувствуешь.

— Просто скажи, что я отлично провожу время. Видишь ли, — добавил он рассудительно, — когда я вдруг подойду к ним самостоятельно, думаю, папа так удивится и обрадуется, что и думать забудет сердиться на Киприана.

При упоминании имени Киприана Элиза моргнула и отвела глаза.

— Ну что ж, возможно, это неплохая идея, — пробормотала она. Дядя Ллойд, может быть, в конце концов и простит Киприана, но она сама вряд ли когда-нибудь сможет его простить. Чтобы скрыть внезапно подступившие слезы, Элиза привлекла Обри к себе и крепко сжала в объятиях, шепча: — Все кончится хорошо! Вот увидишь…

«По крайней мере, для него», — мысленно добавила она.

— Не так крепко, — запротестовал Обри, впрочем, вполне добродушно. — О, Элиза, вот еще что: обязательно скажи папе, чтобы выдал Оливеру хорошенькое вознаграждение. Очень большое вознаграждение.


Киприан наблюдал за их отплытием с вершины холма, возвышавшегося над домом. Ему хорошо были видны несколько маленьких фигурок на берегу, особенно две из них, садившиеся в парусную шлюпку Ксавье. Оливер увозил ее — и он позволял ему это.

Киприан пожал плечами и отвернулся, но, как он ни старался остаться равнодушным к происходящему, ему это не удалось. Внезапно, испустив проклятие, он резко повернулся на каблуках, схватил валявшийся под ногами обломок скалы и изо всей силы запустил им в их сторону. В сторону Элизы.

Она могла бы остаться. Они могли бы все уладить. Вместо этого она сбежала при первой же возможности.

Ну и черт с ней. Черт с ней, и с его отцом, и со всеми ними.

Чтоб им всем провалиться!


Беглецы отплыли вечером. Ксавье, Ана и Обри смотрели им вслед, но Киприана нигде не было видно. И это было хорошо, даже очень хорошо. Даже если бы он не заставил Элизу остаться, он наверняка устроил бы бурный разнос своим непокорным подчиненным, осмелившимся организовать побег его пленницы.

Элиза понимала это, но ей невыносима была мысль, что они с Киприаном больше никогда не встретятся. Она сидела на кокпите маленькой лодки, ухватившись обеими руками за борт, и не сводила глаз со скалистого берега Олдерни, медленно исчезавшего вдали.

В долгие часы их плавания Оливер учил Элизу управлять парусом, но она мало что могла усвоить: слишком погружена была в свои мрачные мысли. Молодой моряк объяснял ей, как ловить ветер, менять галс, как управляться с парусами и рулем, но ни разу они не коснулись того, что заставило Элизу бежать. Напрасным было и ее беспокойство по поводу его возможных притязаний. Если Оливер и заигрывал с ней, то это больше походило на простоватую галантность, необходимую в общении с дамой, как это понимал простой матрос. И если бы Элиза не испытывала некоторое облегчение оттого, что ей не приходилось отбиваться от его ухаживаний, она чувствовала бы себя совсем подавленной. Ксавье, Ана, а теперь и Оливер. Все они связывали ее с Киприаном, хотя кто-кто, а уж они-то должны были понимать, почему этот союз невозможен.

А он действительно невозможен, говорила себе Элиза. Даже если бы чувства Киприана к ней были хоть чуть-чуть искренними, даже если бы он влюбился в нее — ничего бы у них не вышло. Слишком они были разные, такие разные… Она пыталась убедить себя, что это даже хорошо, но теперь видела, что ошибалась. Скольким молодым людям отказали ее родители, людям, которые были бы для нее куда более подходящей партией, чем когда-либо мог стать Киприан!

И потом, непреложным и горьким фактом оставалось то, что Киприан ее не любил. Он… Слишком горько, горько и отвратительно было думать о том, какие чувства он испытывал к ней. Что он с ней сделал…

Пока море несло их суденышко на своих темных волнах все ближе к дому, Элиза проклинала тот день, когда она вздумала отправиться на Мадейру. Ей надо было удовольствоваться будущим, которое планировали для нее родители. А теперь… В будущее было страшно заглянуть!..

Они шли под парусом всю ночь, весь серый пасмурный день и всю следующую ночь. Близился рассвет, когда огни маленького городка указали им путь к берегу. Элиза беспокоилась, как они будут причаливать в темноте, но Оливер, по всей видимости, хорошо знал эту гавань. Когда он перенес Элизу на берег, она слегка пошатывалась от изнеможения и совершенно утратила ориентацию.

— На холме есть почтовая станция. Мы можем снять там комнату и потом сесть в первый же дилижанс на Лондон, — сказал Оливер, одной рукой поднимая их скудный багаж, а другой подхватывая ее под локоть. — Вы можете идти?

Она могла и дошла до места, но и только. В комнате, куда Оливер ее проводил, она свалилась, не успев до конца раздеться, и заснула мертвым сном. Его стук в дверь через несколько часов еле вырвал ее из сонного оцепенения.

Весь остаток дня прошел для нее как в густом тумане. Элиза делала то, что говорил ей Оливер, в том числе села в дилижанс, но ей казалось, будто она ходит во сне. На следующий день стало получше. Наверное, жестокий холод рассеял туман в ее мозгу. Как бы там ни было, к тому моменту, когда очередная перемена лошадей наконец привезла их в Лондон, Элиза вполне бодрствовала, хотя и чувствовала себя усталой и разбитой после долгой тряски в дилижансе.

Даймонд-Холл сиял огнями, как во время бала, на парадном крыльце стоял на страже лакей с фонарем в руке. Он ждал ее, поняла Элиза, потому что Оливер заранее известил об их приезде. Не успела карета остановиться, как вся ее семья высыпала из парадных дверей красного дерева, обитых медью.

Бывала ли она когда-нибудь прежде так счастлива, завидев родных? Невзирая на глубочайшую усталость последних трех дней, она бросилась в их объятия, смеясь, плача и обнимая каждого из них так, словно боялась отпустить.

— О, моя дорогая, — плакала ее мать, уткнувшись ей в шею, — моя милая девочка!

— Мы все время ждали!

— Вот это приключение! — кричал Перри. — Ты должна рассказать нам все до мельчайших подробностей!

Потом Элизу обнял отец.

— Элиза, — прошептал он и так стиснул ее, что она испугалась, как бы у нее не треснули ребра. — Элиза…

Когда она наконец вынырнула из его объятий, все Фороугуды гурьбой потянулись в холл, предводительствуемые сияющим дворецким Тонкинсом. И там она увидела родителей Обри.

Тетя Джудит была смертельно бледна. Глаза у нее ввалились, и она так похудела, что платье висело на ней мешком. Дядя Ллойд тоже похудел и как-то съежился, стал как будто даже меньше ростом. В его синих глазах появилось выражение, которого Элиза никогда не видела прежде. Смертельно изматывающий, ежеминутный страх за своего пропавшего ребенка. Не поддающееся рассудку беспокойство. Элиза тут же вырвалась из объятий родных и бросилась к своим убитым горем дяде и тете.

— С ним все прекрасно, — обнимая их, сказала она в наступившей тишине. — Правда! Он здоров, счастлив…

— Счастлив? Как он может быть счастлив… — Ллойд Хэбертон осекся, когда его жена со слезами бросилась ему на шею. Элиза выругала себя за столь неудачный выбор слов. Лихорадочно подыскивая выражения, она поймала взгляд Оливера. Он вошел в дом вместе со всей толпой, но пока на него никто не обращал внимания. Увидев отчаяние в глазах Элизы, юноша пришел ей на помощь.

— С Обри все в порядке! — громко сказал он, перекрывая приглушенные рыдания тети Джудит. Взгляды всех присутствующих немедленно обратились на него.

— Это Оливер Спенсер, — пояснила Элиза. — Он увез меня от… — Она запнулась, не зная, как назвать Киприана. От ее похитителя. От ее любовника.

— От этого Киприана Дэйра, — подсказал дядя Ллойд язвительным, высокомерным тоном.

Элиза кивнула, а ее дядя уставился на Оливера:

— Почему же вы не увезли Обри тоже?

Оливер поднял брови, и Элиза испугалась, что он сейчас скажет какую-нибудь дерзость или выболтает то, что не следует. Например, что Обри снова может ходить и что он наслаждается происходящим как захватывающим приключением.

Однако Оливер, должно быть, прочел предостережение в ее глазах и, откашлявшись, обратился к Ллойду Хэбертону со всем почтением:

— Это было невозможно, сэр. Нам пришлось пересекать Ла-Манш на крошечной лодке. Я раз десять думал, что мы вот-вот перевернемся, — добавил он.

— Оливер — очень искусный моряк, — вставила Элиза, прежде чем юноша успел пуститься в подробности.

— Вы уверены, что с Обри не обращаются плохо? — дрожащим голосом спросила тетя Джудит. Страдание и надежда на ее лице поразили Элизу в самое сердце. Как тетя была бы счастлива услышать, что Обри снова ходит! Но мальчик взял с кузины торжественное обещание предоставить ему честь первым сообщить об этом. Кроме того, выздоровление Обри, безусловно, сыграет свою роль в отношениях Киприана с отцом.

— Ваш сын загорел, окреп и каждый день разрабатывает ногу, — сказал Оливер, ласково улыбаясь матери Обри.

— Его хорошо кормят?

— У него есть все, что нужно. Никто не обращается с ним плохо. Он поистине стал любимцем всей команды.

— Тогда почему… — Рыдание прервало слова Джудит, и она поднесла к лицу скомканный кружевной платочек.

— Вот именно — почему? — прогремел сэр Ллойд, за отсутствием Киприана перенося весь свой гнев на Оливера. — Почему, во имя господа, кто-то считает возможным использовать ребенка — калеку, чтобы повредить человеку, с которым даже незнаком?!

— Я могу объяснить. Но сначала, — вмешалась Элиза, — я бы хотела сесть. Не могли бы мы выпить чаю, мама?

Когда присутствующие перекочевали в парадную гостиную, ряды их поредели. Остались родители Элизы, ее дядя и тетя, Леклер, Перри, Оливер и она сама. Но и это слишком много, подумала Элиза.

— Я должна поговорить с дядей Ллойдом, — твердым голосом объявила Элиза. — Наедине, — добавила она, глядя только на дядю.

— Но почему? — Он покосился на пепельно-бледное лицо жены и не стал продолжать. — Мы можем воспользоваться твоим кабинетом, Джеральд?

Оказавшись в отцовском кабинете со своим дядей, Элиза занервничала. Она не знала, как начать.

— Он… он сделал с моим мальчиком что-нибудь ужасное? — спросил Ллойд Хэбертон, и голос его невольно дрогнул.

Элиза сдвинула брови:

— Ужасное? Да нет, я ведь сказала вам, что Обри цел и невредим.

— Так что же? — взорвался он, расхаживая взад и вперед по кабинету и теребя густые бакенбарды. — Что такого ты не можешь сказать при всех? Даже при его матери?

— Он ваш сын! — крикнула Элиза ему в спину. Жалость к дяде сменилась в ней гневом. Он любил Обри, это было видно. А как же его первенец — Киприан? Почему же он не был достоин называться сыном своего отца?!

— Конечно, он мой сын! Он мой сын, и, калека он или нет, я готов пойти на убийство, чтобы вернуть его. Я убью ублюдка, который его похитил!

Элиза покачала головой:

— Нет, дядя Ллойд. Вы не поняли. Я не имела в виду Обри. Я говорила о Киприане. Киприан Дэйр — ваш сын. Как вы изящно выразились, — добавила она с тихой горечью, — он действительно ублюдок. Но это ваш ублюдок.

— Что? Что ты говоришь? — вскричал сэр Ллойд. Глаза его расширились, все краски сбежали с лица. — Что… что ты имеешь в виду? — закончил он почти шепотом.

— Я хочу сказать, что он — ваш сын, ваш старший сын, — повторила Элиза более спокойным и твердым голосом, устало глядя на своего дядю.

Ллойд Хэбертон, покачнувшись, рухнул на диванчик и недоверчиво уставился на племянницу:

— Но… но как это может быть? Кто… нет. — Он нахмурился. — Нет, я не верю.

— А я верю, — заявила Элиза. Гнев и возмущение послышались в ее голосе. — Он похож на вас. А Обри похож на него, — добавила она.

— Но как это может быть? — повторил сэр Ллойд, все еще не желая взглянуть правде в лицо.

— Как обычно появляются внебрачные дети? — с заметным сарказмом спросила Элиза.

Услышав эту колкую реплику, дядя накинулся на нее:

— Ты не должна говорить подобные вещи! Это непристойно! — Встретив ее свирепый взгляд, он закончил гораздо тише: — Непристойно…

— Я не думаю, что у вас есть право критиковать мое поведение, дядя Ллойд.

Он провел рукой по жестким седым волосам, озираясь вокруг безумным взглядом. Сообщение Элизы явно было еще одним чересчур жестоким ударом судьбы для дяди, обессиленного потерей Обри, и Элиза начала испытывать к дяде некоторое сочувствие.

— Вы не знали, что у вас есть еще один сын?

— Нет! Конечно, нет. Еще один сын? Но от кого?

Ее сочувствие тут же улетучилось.

— От кого? Вы так забывчивы? Или у вас было так много женщин, что вы не можете вспомнить всех? — Элиза тоже начала ходить по кабинету, пытаясь дать какой-то выход вспыхнувшему в ней гневу — и страху. Не станет ли и она спустя годы одной из женщин, забытых Киприаном? Ей не хотелось в это верить, но перед ее глазами, в двух шагах от нее сидел ее дядя… Она обхватила голову руками и выплеснула на него всю свою ярость и весь свой ужас: — Неужели на свете могут быть еще внебрачные Хэбертоны? О господи…

Он весь как-то съежился, втянув голову в плечи и сунув стиснутые руки меж колен.

— Никто никогда не говорил мне, что я… что она…

Сэр Ллойд поднял на племянницу глаза, являя собой воплощенное страдание, и Элиза вспомнила Обри после травмы. Он потерял способность ходить и был несчастным и растерянным. Обри понимал, что ведет себя постыдно, но ничего не мог с собой поделать. Со вздохом она пересекла комнату и опустилась на плюшевый коврик перед дядей.

— Киприан мстит вам за то, что вы бросили его и его мать. За их последующую участь! — Она помолчала. — Вы знаете, кто его мать, дядя?

Он знал. Элиза поняла это по его глазам. Но он упорно не желал признать очевидное.

— Этот человек наверняка лжет. У него есть какие-нибудь доказательства? Ты говорила с его матерью?

— Она умерла.

— Что? Сибил умерла?

Сибил. Почему-то, обретя имя, эта женщина стала для Элизы как-то реальнее и ближе.

— Он сказал, что она была дочерью викария. О дядя Ллойд! Как вы могли соблазнить дочь викария?

— Я не знал! Я… я был молод — мне не было еще и двадцати — и очень глуп. Я… я приехал на каникулы и… и вообразил, что влюблен в нее.

Какая боль пронзила сердце Элизы, когда она слушала это признание! Сибил, Киприан, а теперь и дядя Ллойд — все пали жертвами безумия страстей. И она не в лучшем положении. Может быть, она уже носит ребенка Киприана. Неужели от нее отречется семья? И Киприан никогда не захочет узнать правду? И его ребенок вырастет, презирая собственного отца? И… захочет отомстить ему?!

О боже, она не вынесет, если история так чудовищно повторится снова!

— Но я не знал, что она родила, — почти прорыдал дядя, схватив Элизу за плечи. — Она говорила, что знает женщину в соседней деревне, которая… помогает девушкам, попавшим в беду. Я дал ей денег… — Он запнулся, увидев потрясенное лицо племянницы. — Это неважно. Теперь неважно. Но скажи мне, Элиза… — Он до боли сжал ее плечи. — Он — этот человек, мой… мой ублюдок… он не обидит Обри? Он вернет мне сына целым и невредимым? Элиза сбросила руки дяди и вскочила на нот. Слышать, как он называет Киприана ублюдком, тут же называя Обри своим сыном, было выше ее сил.

— Они оба ваши сыновья. Киприан не виноват в обстоятельствах своего рождения. Это ваш грех. А что касается его планов насчет Обри… — Она, помолчав, вздохнула. — Я знаю только, что он не обидит его.

— Но я хочу, чтобы мой сын вернулся!

Элиза зло взглянула на дядю, почти радуясь в этот момент, что Обри с Киприаном. Ллойд Хэбертон не заслуживал сына — ни одного из них.

— Киприан намерен воспитать Обри так, как воспитывался сам: научить его выживать в трудных условиях. Чтобы он стал сильным. Стал борцом.

— Но он не имеет права! И потом, Обри — калека.

— Вы забываете, что они братья, — заметила Элиза, с трудом удержавшись, чтобы не сообщить о выздоровлении Обри.

— Он хочет выкуп? Да?

— Нет. — Она опять вздохнула, на нее внезапно навалилась страшная усталость. Она повернулась к двери, но дядя перехватил ее:

— Должен быть какой-то путь, чтобы вернуть Обри. Этот человек должен хотеть чего-то, Элиза. Он ничего не говорил?

Элиза покачала головой, чувствуя, как гнев уступает место печали.

— Мне очень жаль, дядя Ллойд, но он ничего не говорил ни о выкупе, ни о какой-либо другой компенсации. Я не знаю, чего хочет Киприан Дайр. И никогда не знала.


21


Элиза выбралась из ванны, завернулась в толстое мохнатое полотенце и босиком прошлепала в спальню. Ее мать стояла у окна, глядя в безлунное зимнее небо. На улице стоял лютый холод, но в комнате Элизы было тепло. Тепло сейчас и на острове Олдерни, подумалось ей. Она решительно отогнала непрошеную мысль и слабо улыбнулась повернувшейся к ней матери.

— Ох, Элиза. — На лице Констанции Фороугуд на протяжении всего этого вечера дрожала счастливая улыбка, а глаза были подернуты влагой готовых пролиться в любую секунду слез. — Ты не представляешь себе, дорогая, как мы тревожились за тебя.

— Мама! — Элиза обняла мать со всей силой любви, которую она чувствовала в эту минуту к своим близким. Как же благословил ее господь! У нее были родители; были Перри и Леклер; были все ее дяди и тети. И ее дом. Она могла бы продолжать этот список бесконечно. А вот Киприан — и великое множество подобных ему — были лишены такого благословения. — Я люблю тебя, мама, — прошептала Элиза. — Люблю тебя и папу. Больше, чем вы можете вообразить.

Щекой она ощутила, как мать улыбается сквозь слезы.

— Я знаю, дорогая. Но ты только начинаешь жить! Тебе еще предстоит так много узнать о любви — о том, какой сильной она может быть. Любовь к мужу. Любовь к своему ребенку. — Констанция Фороугуд отстранилась и посмотрела дочери в глаза. — Я люблю тебя больше всего на свете. И… и я вижу, что ты изменилась, — добавила она с беспокойством. — Ты не хочешь со мной поговорить?

Элиза сразу поняла, что она имеет в виду. Неужели это так заметно? Но она притворилась, будто не понимает, и высвободилась из объятий матери.

— Изменилась? Полагаю, что да, — ответила она, сосредоточенно вытирая руки и ноги. Надела теплый фланелевый халат, сунула ноги в мягкие розовато-лиловые ночные туфельки и занялась поисками гребня. — Я чувствую себя куда более здоровой. Знаешь, у меня не было ни одного приступа, хотя я почти все время находилась на открытом воздухе! Доктор Смэлли будет поражен!

— Ты похудела…

Элиза покосилась на мать:

— Но я еще и окрепла. Мне даже не нужна больше комната на первом этаже. Когда столько времени проводишь на воздухе, на корабле…

— Элиза, ты должна мне все рассказать, — перебила ее мать с непривычной настойчивостью. — Я твоя мать, и неважно… неважно, что тебе пришлось вынести в руках этих людей, — мы встретим бурю вместе..

Элиза ничего не могла с собой поделать. В голосе матери слышались такая непоколебимая преданность, забота и участие, что она не выдержала и разразилась слезами. Почему у бедной Сибил не было такой замечательной матери, как у нее? Если бы родители Сибил больше любили свою дочь, скольких несчастий можно было бы избежать! Если бы они поддержали свою дочь так, как Констанция Фороугуд сейчас поддерживала свою.

— Чш-ш! Успокойся, дорогая. Детка моя! Все будет в порядке, вот увидишь. Все будет в порядке, — ласково приговаривала Констанция, склонившись над рыдающей Элизой. — Я с тобой! Я помогу тебе.

Рыдания Элизы постепенно стихали. В конце концов она рассказала матери все. Как настояла на том, чтобы остаться с Обри, когда его похитили. Как влюбилась в Киприана Дэйра.

— Это не любовь, — сердито возразила мать. — Ты не любишь его! Ни одна женщина не может полюбить человека, который… который изнасиловал ее, — выдохнула она.

— Но это не так! — Элиза, сидевшая рядом с матерью на кушетке, порывисто схватила ее за руки. — Все было совсем не так. Он не заставлял меня. Я сама хотела…

— Нет, дочка. Ты не права. Он старше тебя и гораздо опытнее. Он прекрасно знал, что делает! Он воспользовался твоей невинностью и заставил тебя захотеть его! Хоть тебе и кажется, что это не имеет ничего общего с насилием, на самом деле это еще хуже, еще гаже, чем просто насилие! — заявила Констанция, снова расплакавшись.

Вытерев глаза и подняв голову, Констанция погладила спутанные волосы дочери и выдавила слабую улыбку.

— Полагаю, теперь уже не имеет значения, как именно это произошло. Результат тот же. — Она вздохнула, словно вся тяжесть мира легла на ее узкие плечи. — Твой отец должен будет поговорить с Майклом.

Элиза опустила голову. Оправдывать Киприана перед матерью — это одно. А вот объясняться с Майклом…

— Я была бы рада увидеть его здесь сегодня, — прошептала она.

— Он хотел прийти, но твой отец решил, что будет лучше, если сначала я поговорю с тобой.

— Я… полагаю, ты все расскажешь папе?

— Ты его дочь. Он имеет право знать все, ведь именно ему придется решать, что нам теперь делать. — Констанция погладила руку дочери, потом взяла ее в свою, пальцы их сплелись. — Ты должна сказать мне, дорогая. Может ли… может ли так случиться, что у тебя будет… ребенок? — Последнее слово она произнесла страдальческим шепотом.

Элиза содрогнулась, не только от страха, но и от какого-то странного томления, которое она не могла бы объяснить ни себе, ни матери.

— Я не знаю, — пробормотала она. Констанция сжала губы, чтобы не дрожали, а потом взорвалась:

— Я ненавижу этого человека! Ненавижу!

— Пожалуйста, мама, не надо. Как тебе объяснить?! — Тут в голову Элизе пришла нелепая мысль. — Ты же знаешь, он наш родственник. Мой кузен и твой племянник.

Констанция отпрянула, как от удара.

— Для нас он никто…

— Нет, мама, не говори так, — горячо прервала ее Элиза, вскочив с кушетки и плотнее запахнув халат, как будто ей вдруг стало холодно. Она прямо взглянула в лицо матери. — Ты можешь ненавидеть его, но не говори, что он никто. Только не для меня.

Мать изумленно уставилась на нее:

— Но, Элиза…

— Нет, послушай меня. Хорошо это или плохо, но я уже не та девушка, которой была. Для видов на замужество это, может быть, и плохо, но во всех других отношениях я изменилась к лучшему. Так что… — Она проглотила комок в горле. — Скажи папе, чтобы позвал Майкла. И скажи ему, что я хочу поговорить с Майклом сама. В конце концов, это дело касается только нас двоих, и никого больше.

Констанция повиновалась, но, пока шла к двери, не могла оторвать удивленного взгляда от своей дочери, загорелой и окрепшей, державшейся так прямо, изъяснявшейся так уверенно. Элиза изменилась, отчетливо осознала она. Девушка превратилась в женщину. Ее отцу это вряд ли понравится, зато, даст бог, понравится… Майклу Джонстону.


Джеральд Фороугуд заметно нервничал. Майкл и сам нервничал ничуть не меньше. Элиза вернулась, и он метался всю ночь, с ужасом думая о том, что с ней сделали. Кто мог сказать, как все это подействовало на такое хрупкое создание? Несомненно, именно поэтому ее отец и попросил его не приходить вчера. Однако поздно ночью лорду Джонстону принесли записку с приглашением прийти утром. Он с трудом дождался рассвета и явился в Даймонд-Холл очень рано, но, когда вошел вслед за дворецким в отделанный мрамором холл, Джеральд уже ждал его.

— Майкл! Хорошо, что вы пришли. — Джеральд потряс его руку и откашлялся. — Элиза…

— С ней все в порядке? — выпалил Майкл, пытаясь прочесть что-нибудь по лицу Фороугуда. Неужели ее все-таки… обесчестили?

— Она… хм, да. Все в порядке. Но она хочет говорить с вами сама. Так что… позвольте проводить вас в оранжерею.

Майкл не стал дожидаться, чтобы Джеральд Фороугуд показал ему дорогу. Он прекрасно знал, где находится оранжерея, и, не тратя лишних слов, поспешил туда. Дверь красного дерева была распахнута, но он, войдя, тщательно закрыл ее за собой. Элиза резко обернулась, заслышав звяканье тяжелой медной задвижки.

В первый момент Майкл ее не узнал. И не только потому, что солнце светило ей в спину, четко обрисовывая линии стройного тела и оставляя в тени лицо. Было в ней что-то еще, чему он не мог подыскать названия, и молодой человек почувствовал, как сердце заныло у него в груди.

— Майкл! Спасибо, что пришли. — Элизе, по-видимому, казалось, что она говорит спокойно, но в голосе ее заметно ощущалось напряжение.

— Я хотел прийти еще вчера вечером, но ваши родители просили меня подождать.

Что эти ублюдки с ней сделали?

— Да. Конечно.

Элиза отошла от высокого окна и принялась бесцельно бродить среди кадок с пальмами. Глаза Майкла сузились. Она стала другой; что-то новое появилось в ее осанке, в посадке головы.

— С вами все в порядке?

Она подняла на него глаза с какой-то страдальческой улыбкой.

— Я… да, все хорошо, — закончила она, чуть поколебавшись. — Но я думаю, будет лучше, если вы… возьмете назад свое предложение.

Майкл подошел и остановился прямо перед Элизой, но что-то в ее лице не позволило ему коснуться ее.

— Почему я должен это делать?

Он знал почему, и жаркая краска, залившая ее щеки, подтвердила его подозрения.

Он убьет этого человека, поклялся себе Майкл в приступе безудержного гнева, убьет этого Киприана Дэйра за то, что он сделал с его невестой!

Но сейчас нужно было думать об Элизе. Прежде чем она успела отвернуться, Майкл схватил ее за руки.

— Я знаю, что вам пришлось перенести в лапах похитителей, Элиза, но для меня это ничего не значит. Я по-прежнему настаиваю на своем предложении.

Она моргнула и долго смотрела на него, не говоря ни слова, явно ошеломленная. Она ожидала, что он воспримет ее слова с облегчением, радуясь, что ему не придется тягостно подбирать выражения, сообщая ей об их разрыве. Но если бы он так поступил, что было бы с нею? Расторжение помолвки только подтвердило бы то, что все уже и так подозревали.

— Элиза, все это не имеет для меня никакого значения, — повторил Майкл. — Небо ответило на мои мольбы — вы вернулись целая и невредимая. У нас нет причин менять наши планы.

— Но… вы не понимаете, — прошептала она, отводя глаза, и румянец на ее щеках стал еще гуще.

— Я понимаю, — сказал Майкл как можно мягче. — Вам ничего не нужно говорить. Что бы ни случилось… Что бы этот ублюдок…

— Не называйте его так!

Элиза вырвала руки и резко отвернулась. Наступило молчание. Майкл смотрел на шелковистый поток ее темных волос, на желтую ленту, удерживающую эти пышные волны. Она сильно изменилась, думал он. Это уже не та красивая робкая девушка, которая, по его мнению, была ему такой хорошей парой. Она стала сильнее, у нее появилась собственная воля. И она как будто защищает этого монстра, обесчестившего ее! Но как она может?!

— Что вы хотите сказать?

Элиза стояла неподвижно, опустив голову.

— Почему вас заботит, как я его называю?

Она неохотно подняла на него глаза, и он снова отметил происшедшую в ней перемену. В ее прекрасных серых глазах не было стыда или боли. Майкл с удивлением увидел в них твердость, даже вызов.

— Киприан Дэйр действительно незаконный сын моего дяди. Но я не хочу, чтобы его поносили за это в моем присутствии.

— Что? Незаконный сын вашего дяди?

Элиза расправила плечи:

— Именно, хотя мой дядя наверняка предпочел бы, чтобы это осталось тайной.

Майкл нахмурился, захваченный врасплох столь неожиданным и поразительным открытием. Юный Обри Хэбертон похищен внебрачным сыном своего отца, своим собственным сводным братом. Потом ему в голову пришла новая мысль.

— Значит, этот человек — ваш кузен, хотя и не по крови. Его отец намерен признать его? Если намерен, это может спасти вашу репутацию. Мы сможем пожениться, как собирались.

Элиза не ответила, но в выражении ее лица, во всей неподвижно застывшей фигуре Майкл прочел несогласие. Она… не хотела выходить за него замуж? Но почему?

— Должна ли я высказаться откровенно? — наконец спросила Элиза, воинственно вздергивая подбородок.

— Полагаю, должны, — заявил Майкл и по тому, как метнулся в сторону ее взгляд, понял, что она ожидала другого. Она рассчитывала, что он поступит как джентльмен и вернет ей ее слово без всяких дальнейших объяснений. Но Майкл вовсе не намерен был так поступать. Он восхищался ею прежде — ее тихой прелестью, скромными манерами. Они так подходили друг другу по своему темпераменту, положению в обществе, по своему состоянию, наконец.

Она была взволнована и даже угнетена чем-то, что, впрочем, не вызывало удивления, учитывая все происшедшее. Но это все пройдет и забудется.

— Так как же, Элиза? Я жду ваших объяснений.

С приглушенным досадливым восклицанием Элиза тряхнула головой. Ну почему он такой бестолковый? Неужели ему так хочется знать все мучительные подробности?

— Я просто… не могу. Вот и все.

— Он вас изнасиловал?

Элизу покоробило это слово, но она чувствовала себя виноватой: Майкл имел право сердиться на нее.

— Нет, — пробормотала она и, отвернувшись, принялась ощипывать листья папоротника в ближайшей «кадке.

— Нет? — В его голосе послышалось огромное облегчение — и растерянность. — Так в чем же… в чем же тогда дело?

Ей не хотелось говорить ему, но внезапно она подумала, что поступает нечестно. Собрав все свое мужество, Элиза взглянула Майклу в лицо. Он был красив. Невероятно красив. И благороден. Она должна была быть благодарна ему за то, что он по-прежнему готов взять ее в жены. Но не могла.

— Он… не изнасиловал меня. Но тем не менее я… уже не девственница.

Какое-то мгновение Майкл как будто силился понять смысл ее слов. Потом, побледнев, отшатнулся, и Элиза увидела, что он все понял. Так они и стояли, неотрывно глядя друг на друга в тусклом свете зимнего утра, просачивающемся сквозь стеклянные двери и высокие окна, пока Элиза наконец не отвела глаза. Теперь он знает, что она собой представляет.

Однако следующие же слова Майкла показали ей, что она ошибалась.

— Он вас обольстил!

— Он не может отвечать за все один…

— О, еще как может! И он ответит, потому что я убью этого ублюдка!

Элиза вздрогнула:

— Я же просила не называть его так.

— Почему? — настойчиво спросил Майкл. — Что вам за дело, как я его называю? В конце концов, так оно и есть. Он — ублюдок, который хочет погубить собственную семью.

— Это несправедливо! — крикнула Элиза, горя желанием защитить Киприана от нападок своего бывшего жениха. — Кто знает, как вы или я повели бы себя в подобных обстоятельствах!

— Я никогда не стал бы похищать собственного брата и насиловать собственную кузину!

— Он меня не насиловал! — закричала Элиза, к глазам ее подступили злые слезы. — Не насиловал! Я сама этого хотела. Я хотела его! — Она опустила голову, чтобы не видеть потрясенного лица Майкла, и прошептала: — Помоги мне боже, я люблю его…


Киприан Дэйр привычно наблюдал за погрузкой «Хамелеона». Бочонки с водой. Солонина. Вино и ром. «Хамелеон» должен был идти налегке, с трюмом, заполненным главным образом балластом, потому что Киприан собирался принять на борт во Франции, близ Руана, большую партию контрабандного товара для доставки одному из своих партнеров в Литлхэмптон. Но настоящая причина, по которой он покидал свою крепость на Олдерни, заключалась в том, что он не мог и далее оставаться один в тех стенах, где все напоминало об Элизе.

Хэбертон, без сомнения, не заставит себя долго ждать. От Элизы и Оливера он скоро узнает, где его сын, а Киприан не намерен дать этому человеку так легко сорваться с крючка. Впрочем, игра в кошки-мышки с ублюдком отцом уже не доставляла ему никакого удовольствия. Обри наслаждался всем происходящим и радовался жизни, а Элиза ушла.

Киприан бросил проверять окуляр секстанта и бессмысленно уставился в пустоту. Сейчас она, должно быть, уже вернулась в лоно семьи и встретилась с женихом. Как-то он отнесся ко всей этой ситуации? Действительно ли этот ее Майкл такой уж напыщенный осел? Отказался он от нее или принял с распростертыми объятиями?

Пальцы Киприана стиснули латунную подставку прибора. Ни один из этих вариантов ему не нравился, и если бы он не был так зол на себя, то посмеялся бы над собственной непоследовательностью. Она сбежала от него при первой возможности, но его гнев на нее и на всех, кто помогал ей, не продержался и дня. Она внутренне покинула его; он сам оттолкнул ее.

Тем не менее одна мысль о ее свадьбе с этим Майклом Джонстоном доводила Киприана до безумия. Он хотел, чтобы она вернулась, но знал, что это невозможно.

— Когда отплываем, капитан?

Киприан повернул голову на звонкий голос Обри. Мальчик щеголял в рваных штанах и свитере не по росту, простые чулки и грубые башмаки красовались на его худых ногах. Его темные вихры давно не знали стрижки, но кто сказал, что матросу обязательно быть подстриженным?

— Со следующим приливом, — коротко ответил Киприан.

— Вы оставите сообщение для Оливера, чтобы он знал, где нас найти?

Киприан криво усмехнулся:

— Не беспокойся, ему все скажут.

Обри пристально посмотрел на него:

— Вы ведь больше не сердитесь на Олли? Мы все виноваты, вы же знаете. И я, и Ксавье, и Ана тоже.

— Я знаю, кто виноват. — Усмешка исчезла с лица Киприана.

— Если бы Элиза не…

— Я не хочу говорить о твоей кузине, — обрезал мальчика Киприан. Обри чуть попятился, но взгляд его по-прежнему был устремлен на капитана.

— Она могла бы выйти за вас, а не за Майкла.

Киприан не ответил, но мальчишка не унимался:

— Вы ей предлагали?

— Занимайся своим делом. Если у тебя мало работы, могу добавить.

При этой угрозе Обри моментально испарился. Но его вопрос остался висеть в воздухе, подавляя Киприана своей сложностью.

Да, можно сказать, он предлагал ей. Но в самой оскорбительной форме, какую только можно было представить. О чем он думал? Почему так обидел ее?

Почему вообще он сделал с Элизой то, что сделал?

Он не хотел доискиваться причин своего поведения. Не хотел вообще думать о ней. Но, по-видимому, совершенно не способен был думать о чем-нибудь другом. Элиза полностью завладела его мыслями, во сне и наяву. Он не мог войти в собственную спальню, не представив ее в своей постели. Не мог смотреть ни на свою большую ванну, ни на дверь крошечной каюты на «Хамелеоне», так близко от двери его собственной каюты. Тяжелее всего было видеть Ксавье и Ану, ибо их взаимное счастье заставляло его еще острее чувствовать пустоту в своей душе.

Дерьмо собачье! Киприан отложил секстант и провел рукой по волосам. Он сам оттолкнул Элизу, хотя больше всего на свете боялся потерять ее. Если бы он только знал тогда, какое одиночество воцарится в его душе. Какой мрак!

Но откуда ему было знать, что она до такой степени запустила свои коготки в его сердце? И почему? Почему эта невероятная женщина так заворожила его? Если бы он ответил на этот вопрос, может быть, ему удалось бы избавиться от того совершенно неприлично плаксивого настроения, в котором он находится все последнее время.

Киприан снова схватился за секстант и уставился на него, вспоминая. Как-то раз она швырнула в него этим секстантом. Он напугал ее тогда, но не настолько, чтобы она не смогла дать волю своей ярости.

Какой отважной маленькой дурочкой она была! Но ее отвага произвела на него впечатление, так же как ее стойкость и нежность — и страсть, скрывавшаяся под внешней скромностью.

Он никак не ожидал найти подобные качества в такой женщине, как она, — богатой, благовоспитанной, не имеющей представления о темных сторонах жизни. Может быть, именно поэтому он так хотел ее. Он-то был не слишком важной персоной — ублюдок, пробивший себе дорогу от ничтожного юнги до грозного капитана. У него были три корабля, просторный уютный дом. Не так уж мало, если посмотреть хорошенько, но чтобы мужчина вроде него заполучил такую женщину, как Элиза…

Заполучить ее означало придать смысл и ценность всему остальному, доказать всему миру, чего он стоит, всему миру, включая его отца.

Киприан тут же усмехнулся своей непоследовательности. Ему нет нужды доказывать Ллойду Хэбертону, чего он стоит. Наследник этого человека — в его руках; только это имеет значение. Что же касается Элизы…

Что касается Элизы, какой толк в том, чтобы без конца раздумывать, почему ему так нестерпимо хочется, чтобы она вернулась в его жизнь. Она ушла и не вернется. Он сам своей жестокостью разбил ей сердце, и сожалеть о чем-либо было поздно.


22


«Зализа расхаживала по библиотеке, трогала корешки томов, стоящих на полках, но на самим деле книги ее нисколько не интересовали. Перри сидел за огромным письменным столом, на котором громоздились книги и бумаги и стояла массивная чернильница, и делал вид, что корпит над заданием учителя, но каждые пять минут вскидывал глаза и изучал свою сестру гораздо внимательнее, чем свои книги.

— Раньше ты никогда так не ходила, — отметил он.

Элиза остановилась и села в кресло, обтянутое кожей винного цвета, тщательно расправляя юбки. Перри был прав, конечно. Она никогда не ходила туда-сюда, предпочитая тихонько сидеть на одном месте: читать, вышивать или играть в разные настольные игры с кем-нибудь из братьев.

Но теперь она изменилась. Тело ее было здорово — может быть, с ней уже давно все было в порядке, а она только сейчас это поняла. Теперь страдало ее сердце, разорванное надвое, разбитое.

Не успев как следует сесть, она тут же снова встала:

— Если я тебя отвлекаю, мне лучше уйти.

— Нет-нет, не уходи. Я по горло сыт Платоном. — Перри вскочил из-за стола и подошел к сестре. — Лучше я поболтаю с тобой.

Элиза вздохнула:

— У меня сегодня что-то нет настроения болтать.

— А ты действительно изменилась.

— Я порвала с Майклом.

Перри только плечами пожал:

— С тех пор как ты уехала, Мэри Лина Блевинс охотилась на него так, словно он лисица, а она — первоклассная гончая. Она быстро исцелит его разбитое сердце!

— Мэри Лина? О, она совсем не в его вкусе, — рассеянно ответила Элиза.

— Она придется по вкусу кому угодно, сестренка. — Перри так старательно воспроизвел плотоядную ухмылку Оливера, что в другое время Элиза бы рассмеялась, но сегодня ничто не могло вызвать улыбку на ее лице.

— А где Оливер?

Перри хихикнул:

— Его прижали к стенке в отцовском кабинете. Дядя Ллойд грозит ему всеми карами небесными за то, что он не привез с собой Обри, а отец пытается вызнать, куда в ближайшем будущем может податься этот парень, Киприан Дэйр.

— Я же сказала им, что Оливера не нужно ни в чем обвинять.

— Разве не он надул тебя, так что ты наняла его телохранителем Обри?

— Он всего лишь выполнял приказ.

— Приказ Киприана Дэйра, — уточнил Перри, как-то странно посмотрев на сестру.

— Да, Киприана Дэйра, — подтвердила Элиза, взглядом предостерегая брата, чтобы не развивал эту тему дальше.

Но Перри ничего не заметил или решил нарочно подразнить ее.

— Ну а как ты думаешь, куда он отправится? Вряд ли он будет сидеть на Олдерни и ждать их.

Донельзя раздраженная, Элиза весьма неизящно фыркнула и снова принялась мерить шагами комнату.

— Они напрасно потеряют время, если попытаются выследить его. Он ведь этого и хочет: чтобы дядя Обри гонялся за ним до изнеможения в надежде вернуть Обри.

— Надо признать, Элиза, что это неплохая месть, учитывая то, что наш дядя сделал этому Дэйру. Элиза кинула на него пронзительный взгляд:

— Откуда ты узнал? Это должно было оставаться тайной!

Лицо Перри порозовело.

— Я… хм… подслушал, как кое-кто говорил об этом.

— Перри, не могу поверить, что ты до сих пор подслушиваешь под дверью. Я думала, ты уже вырос и оставил свои детские проказы. И кто же был настолько неосторожен, чтобы говорить о таких вещах там, где их могут подслушать?

— Ты, — самодовольно ухмыльнулся Перри.

— Я? Но я говорила об этом только… — Элиза осеклась, пораженная внезапной догадкой. — Ты подслушал мой разговор с Майклом! — Рука ее взлетела к горлу. — Как… как много ты услышал?

Перри был страшным врунишкой, но лицо всегда выдавало его: он легко краснел и ничего не мог с собой поделать. В семье вечно подшучивали над ним по этому поводу, и он давно пришел к выводу, что проще говорить правду. Сейчас парнишка плутовски стрельнул глазами в сестру.

— Ну-у-у… полагаю, все.

— Все? — В горле у Элизы застрял комок. Перри кивнул:

— Все.

— Значит… значит, ты знаешь, почему… почему я… — Элиза не в силах была продолжать, слишком велико было унижение.

— Я знаю, что ты любишь этого малого, — сказал Перри, великодушно обходя детали. — Как Обри ладит с ним?

— Обри? — засмеялась Элиза несколько истерическим смехом. — Они отлично ладят. Киприан сделал его своим юнгой.

— Юнгой? Как же Обри справляется? В этом его кресле, должно быть, трудновато разъезжать по кораблю.

— Ему больше не нужно кресло, — сказала Элиза, все еще расстроенная тем, что младший брат узнал так много о ее отношениях с Киприаном.

— Он что же, снова ходит? Вылечился на Мадейре, как ты и надеялась?

— Ну, не совсем, — смутилась Элиза, осознав, что выдала секрет Обри.

— Ходит на костылях?

Элиза всплеснула руками:

— Ты самый приставучий и надоедливый брат на свете!

Перри только рассмеялся и погладил ее по голове.

— Я знаю, что тебе меня не хватало, — поддразнил он ее, когда она отбросила его руку.

Элиза невольно тоже засмеялась:

— О да, мне ужасно не хватало кого-нибудь, кто портил бы мне прическу и подслушивал мои личные беседы.

— А как еще я могу узнать, что происходит у нас в доме? Все обращаются со мной как с ребенком. А мне уже шестнадцать. Даже шестнадцать с половиной.

Элиза вгляделась в Перри, впервые по-настоящему вгляделась в младшего братишку, который был выше ее почти на голову. Он уже мужчина, внезапно поняла она. Достаточно взрослый, чтобы интересоваться девочками — женщинами, тут же поправила она себя. Насколько она понимала, он вполне мог уже завести интрижку с кем-нибудь из служанок или еще с какой-нибудь девицей легкого поведения… Она постаралась отогнать неприятную мысль. Кто она такая, чтобы судить других? Она сама теперь — девица легкого поведения.

— Да, — выдавила Элиза. — Да, я вижу, что ты уже не ребенок.

— Скажи это маме и папе.

— Скажу, — кивнула она.

— Правда?! — Его лицо просияло надеждой. — Если ты это сделаешь, Элиза, если убедишь их обращаться со мной как с мужчиной, я… я тоже сделаю для тебя что-нибудь такое… Я придумаю что.

— Что ж, договорились… — Элиза снова принялась расхаживать взад и вперед. Как бы она хотела, чтобы он смог сделать единственное, что ей на самом деле было нужно. Сделать так, чтобы Киприан пришел за ней, чтобы он приехал в Лондон, вернул Обри его семье и забрал ее с собой на Олдерни. Она пойдет за ним куда угодно, будет жить, где он захочет, даже на борту «Хамелеона», пусть только скажет, что любит ее, что действительно хочет жениться на ней.

«Приди ко мне, любовь моя, останься навсегда». Строчка из стихотворения всплыла в памяти Элизы, и она обернулась к полке с книгами. Ей нечего было делать сегодня. Разве что читать стихи и обливаться слезами. Но это глупо, решила она, расправила плечи и взглянула на Перри:

— Пойдем спасать Оливера от папы и дяди Ллойда. Думаю, он тебе понравится, когда ты узнаешь его поближе.

Это было еще слабо сказано, поняла Элиза в течение ближайшего часа. До сих пор Перри во всем подражал Майклу, теперь же, рядом с Оливером, с ним начала происходить поразительная трансформация. После того как они втроем совершили экскурсию в конюшню, дали Оливеру урок игры в теннис и, захватив удочки, отправились к реке, речь Перри запестрела морскими словечками и он начал ходить вразвалочку, словно заправский моряк.

Родители ужаснутся, думала Элиза. Но ей самой почему-то было приятно видеть это. Перри не был снобом, как не была и она сама — хоть Киприан и обвинял ее в обратном. Конечно, теперь это не имело никакого значения. Ни малейшего.

Сидя на скамейке, она смотрела, как юноши вместе удят рыбу в ледяной речке, словно старые приятели. Перри учил Оливера забрасывать удочку; Оливер одолжил Перри свой устрашающего вида нож, чтобы выпотрошить трех рыбин, которых они поймали. Словно бы повторялась история Обри и Оливера. Может быть, идиллическая жизнь английских джентри была чересчур спокойной и пресной для человека молодого. Может быть, маленькая встряска шла только на пользу душе. И телу, добавила Элиза, думая о своей вновь обретенной силе и здоровье Обри. Она должна быть благодарна Киприану за то, что вырвал их с Обри из нудной, размеренной жизни. Они так много выиграли от этого!

Но она никогда не сможет быть благодарна ему за то, что он дал ей уйти. И простить его не сможет.


…Обед проходил бы в довольно мрачной атмосфере, если бы Перри не забрасывал Оливера вопросами о жизни моряков. Отношение Леклера к Оливеру, вначале сдержанное, тоже заметно потеплело. К чести своей, Оливер моментально усвоил манеры, подобающие человеку, обедающему в доме вроде Даймонд-Холла. Стараниями Перри и Леклера он был весьма прилично одет в темно-серый костюм с бледно-голубым узорчатым жилетом и белоснежной рубашкой. Волосы его были вымыты и причесаны, и любой, кто не видел его в матросской робе, мог бы назвать его джентльменом до кончиков ногтей. Элиза заметила, как он стрелял глазами в остальных, на лету схватывая премудрости этикета: куда положить салфетку и какой столовый прибор использовать. Хрустальный бокал с вином он держал непринужденно и пил весьма скупыми глотками. За исключением единственного момента, когда он исподтишка подмигнул ей, Оливер выглядел не менее достойно, чем сам Майкл Джонстон.

— Откуда вы, мистер Спенсер? — неторопливо вела с ним светскую беседу мать Элизы. Первоначальная сдержанность начала таять, и вскоре Констанция Фороугуд полностью поддалась его обаянию.

— Я родился и до пяти лет рос в Линтоне. Это в северном Девоне, возле Бристольского канала. Мой отец был бондарем, а мать — прачкой, — добавил он, нимало не смущаясь, что подобное происхождение может уронить его в глазах семьи Фороугуд. Его это не беспокоило, и, по-видимому, всех остальных — тоже. Он был для них прежде всего человеком, который спас Элизу. Великодушие ее семьи отогрело маленькую частичку заледеневшего сердца Элизы.

— Оливер сказал, что ушел в море, когда ему было одиннадцать лет, — вставил Перри.

— Одиннадцать? — нахмурилась Констанция Фороугуд. — Это же так мало.

— Мои родители умерли, — объяснил Оливер, бросив взгляд на Элизу. — Киприан знал моего отца и взял меня к себе. Сделал меня своим юнгой.

Как Обри.

Эти невысказанные слова повисли в воздухе, и наступила долгая неловкая пауза. Каждый из сидящих за столом быстро взглядывал на Элизу и тут же отводил глаза, как будто все ожидали, что при одном имени Киприана она упадет в обморок или разразится слезами. Элиза посмотрела на мать, увидела печаль на ее лице и повернула голову к другому концу стола, где сидел отец. Губы его от гнева сжались в тонкую полоску.

— Если Обри будет жить хотя бы вполовину так же хорошо, как живет Оливер, это будет просто прекрасно, — заявила Элиза как можно суше.

— Но этот человек, Дэйр, был другом отца мистера Спенсера, — угрюмо отозвался Джеральд Фороугуд. — К нашей семье он не так расположен.

Он, конечно, имел в виду своего свояка, Ллойда Хэбертона. Но Элиза боялась, что и ее тоже. В ней вспыхнула злость.

— Киприан не причинит Обри вреда. В сущности, он уже очень помог ему.

— Помог? — Ее отец со стуком поставил свой бокал на стол. Струйка вина стекла из уголка его рта. — Этот…

— Джеральд! — Резкий окрик жены заставил его замолчать. — Это неподходящая тема для застольной беседы, — укоризненно сказала Констанция.

— Но она стала вести себя чересчур вызывающе, — произнес Джеральд. — С тех пор как… — На этот раз он остановился сам, но Элиза прекрасно поняла, что он хотел сказать. Она опасалась, что поняли это и все остальные. Лицо ее загорелось от смущения.

К ее удивлению, Оливер сказал, откашлявшись:

— У Киприана была тяжелая жизнь, но он никогда не обижал слабых.

Джеральд поднялся, трясясь от ярости:

— Он обидел Элизу. Неважно, что она говорит, он обидел ее!

— Это неправда, — вмешалась Элиза. Все взоры обратились к ней. Ее мать знала правду, и Оливер тоже, и ее младший братец — любитель подслушивать. Отец не хотел ей верить, но она должна была попытаться убедить его. Она не могла позволить ему так неверно судить о Киприане. — Киприан не обижал меня, — медленно, отчетливо произнесла она.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь! — закричал отец: — Ты просто невинное дитя, которое…

— Я женщина, папа. Так же как Перри уже не мальчик, а мужчина, так и я уже не девочка. Я сильная, здоровая женщина, и в значительной степени именно Киприана Дэйра следует поблагодарить за это.

— Поблагодарить! Что ж, когда мы его поймаем, я его как следует отблагодарю! — Джеральд швырнул салфетку, словно это была перчатка, а покрытый льняной скатертью стол — лицо Киприана.

— Прошу прощения, сэр, — мягко вставил Оливер, — но я думаю, вы должны знать, что Элиза любит Киприана. — Не обращая внимания на хриплый вздох Констанции и вскрик Элизы, он добавил: — А он любит ее, — и криво улыбнулся Элизе.

Это оказалось последней каплей. Элиза вскочила из-за стола с криком, в котором негодование смешалось с отчаянием:

— Как вы можете так лгать, Оливер Спенсер?! Если бы я хоть на мгновение могла подумать, что это правда…

Договорить она не смогла и, резко развернувшись, бросилась вон из столовой, чувствуя смятение, стыд и такое огромное горе, что ей казалось, будто она сейчас умрет. Если бы слова Оливера были правдой! Если бы… Но все время, пока она мчалась вниз в холл, набрасывала на плечи шаль и, рывком распахнув парадную дверь, сбегала по ступенькам крыльца, в голове ее билась мысль, что Оливер ошибался.

Она обежала дом и сломя голову неслась по садовой дорожке, пока у нее не закололо в боку. В холодном ночном воздухе изо рта у нее вырывался пар. Она рухнула на садовую скамью, прижав руку к боку. Никто не последовал за ней. Она вольна была сидеть тут в одиночестве и размышлять о своих скверных манерах и о своем поведении, предосудительном во многих других отношениях.

Какова бы она ни была до своей злополучной поездки на Мадейру, сейчас она уже не та. Она пала — и влюбилась в негодяя. Но он не любит ее, что бы там ни говорил Оливер.

И все-таки… все-таки, даже если она никогда не сможет полюбить снова и никто не полюбит ее, остается возможность, что она уже носит ребенка Киприана. Элиза положила руку на живот. Ее репутация уже погублена, так что ничего страшного, даже если это и так. Она всегда сможет уехать в дом в Суррее, предназначавшийся ей в приданое, и жить там тихой, скромной жизнью вместе с ребенком.

Но все будут знать, что ее ребенок — ублюдок, тут же пришло ей в голову. Элиза чувствовала, что могла бы вынести презрение общества, но мысль о том, что к невинному ребенку будут относиться так же, была слишком ужасна, чтобы долго на ней задерживаться. И вообще, откуда у нее такие мысли? Почему какая-то глупая, сентиментальная часть ее души так хочет, чтобы у нее был ребенок от Киприана?

Слезы наконец хлынули у нее из глаз. Киприан не любит ее. И никогда не любил. И их малыша всегда будут называть ублюдком.

Элиза давилась мучительными рыданиями в холодном одиночестве среди бурого, облетевшего зимнего сада, и горе окутывало ее своим ледяным покровом. Она не видела ни силуэта наблюдавшей за ней матери в окне второго этажа, ни Перри, стоявшего на посту за стволом бука. Она знала только, что все в ее жизни пошло не так и ничего уже нельзя было исправить.


23


Утро началось для Элизы так же печально, как закончился предыдущий день: пришли месячные. Констанция не скрывала своей радости, а Элиза впала в глубокую депрессию. Она весь день пролежала в постели, стараясь не вслушиваться в звуки повседневной жизни дома, слабо доносившиеся в ее комнату. Клотильда принесла завтрак, потом ленч, но Элиза каждый раз жестом приказывала ей уйти. Живот у нее болел, и почему-то это даже радовало ее. В физической боли было по крайней мере нечто осязаемое, реальное. С другими же ранами дело обстояло совсем иначе. Все ее существо корчилось от муки, куда менее материальной, но оттого гораздо более сильной, охваченное всепоглощающей тоской по тому, что не сбылось и никогда уже не сбудется.

Так она и лежала, притворяясь спящей, когда кто-нибудь заглядывал в комнату, пока мать не тряхнула ее за плечо. Открыв глаза, Элиза обнаружила, что день уже клонился к вечеру.

— Я не хочу вставать, — пробормотала она, снова натягивая на плечо одеяло и отворачиваясь к стене.

— Пришел посыльный, Элиза, он хочет передать свое сообщение только тебе. Вставай. — Констанция сдернула с дочери теплое одеяло. Губы ее были поджаты, тонкие ноздри трепетали. — Он говорит, что его послал mom человек.

Тот человек. Единственным, о ком могла так уничижительно отозваться ее мать, был Киприан Дэйр. Элиза подскочила на кровати, мгновенно откинув тяжелые простыни. Киприан прислал сообщение для нее?

— Твой отец грозился прибить беднягу, но он отказался говорить с Джеральдом. Мы известили Ллойда и Джудит, они прибудут сюда на случай, если это что-то связанное с Обри. Боже, Элиза! — Констанция ухватилась за халат, который собиралась набросить на себя Элиза. — Ты не можешь выйти к нему в этом!

Элиза наградила мать сердитым взглядом, перебрасывая полурасплетенную косу за спину.

— Сомневаюсь, что ему есть дело до того, как я одета.

Констанция возмущенно фыркнула:

— Боже милостивый, тот человек совершенно лишил тебя рассудка! Надень платье, Элиза. Держи. — Она бросила дочери первое попавшееся ей под руку платье. — И ты должна причесаться.

Забыв о своей обычной скромности, Элиза сбросила ночную рубашку, натянула вчерашнюю сорочку; предвосхитив сердитым взглядом возможные упреки матери, быстро влезла в юбку, пренебрегая нижним бельем, всунула руки в рукава скромного шерстяного корсажа и повернулась к Констанции спиной, чтобы та застегнула ей пуговицы.

— Скорее, — бормотала она, нервно притопывая ногой. — Скорее же.

— Успокойся, Элиза, — ледяным тоном произнесла Констанция, покончив с пуговицами и расплетая до конца косу дочери. — Ты только посмотри на себя. Целый день ты лежишь тут, словно умирающая, но стоило тому человеку прислать тебе весточку, как энергия в тебе забила ключом. — Она взяла щетку и стала расчесывать волосы Элизы медленными, размеренными движениями. — Кроме всего прочего, нужно дать твоим дяде и тете время добраться до нас.

Элиза молча подчинилась заботам матери, но нетерпение ее все возрастало. Мать, конечно, была права, глупо было так вскидываться при одном имени Киприана. Но Элиза ничего не могла с собой поделать. К тому же она тревожилась за Обри ничуть не меньше, чем другие, нашла она себе оправдание.

— Сядь, я сделаю тебе прическу.

— Вот уж в этом нет никакой необходимости! — вскричала Элиза, окончательно теряя терпение. Она быстро собрала волосы на затылке и перевязала их первой попавшейся под руку лентой.

— Зеленая лента с голубым платьем? — простонала Констанция, но Элиза ее уже не слышала. Не дожидаясь матери, она выбежала из комнаты, забыв про свой внешний вид, про свое недомогание, про все на свете. Киприан прислал сообщение для нее! Для нее. Только это одно имело значение.

Она нашла своего отца, обоих братьев и незнакомого ей мужчину в отцовском кабинете. Мужчина больше походил на поверенного, чем на мальчика на посылках, и Элиза озадаченно нахмурилась.

— Мисс Элиза Фороугуд? — спросил тот, явно обрадованный ее приходом, поскольку атмосфера в кабинете была поистине леденящей.

— Да, это я. Скажите, что вы должны мне сообщить? Пожалуйста, — добавила она, спохватившись.

Он прочистил горло.

— Не могли бы мы поговорить с глазу на глаз?

— Ну нет! — взорвался Джеральд. — Я хочу слышать каждое слово, которое этот человек передает моей дочери.

— Но, папа…

В этот момент голоса в холле возвестили о прибытии Хэбертонов с дочерьми, и поднялся настоящий содом. Дядя Ллойд кричал. Тетя готова была в любую минуту разразиться слезами. Джессика и Августа Хэбертон накинулись на Леклера и Перри, требуя рассказать им все подробности. Потом в кабинет зашел Оливер, на какое-то мгновение всеобщее внимание оказалось привлечено к нему, и Элиза схватила посланца Киприана за руку.

— Говорите, — прошипела она. Взгляд мужчины метнулся в сторону, и она сильнее сжала его руку. — Говорите же!

— Он требует выкуп за мальчика. Пятнадцать тысяч фунтов.

— И это все?

Глаза мужчины округлились, он посмотрел на нее как на сумасшедшую:

— Это весьма кругленькая сумма, мисс. Он хочет, чтобы деньги доставили на постоялый двор «Медвежий коготь» в Лайм-Риджисе в следующую среду. Посланца с выкупом проводят к месту встречи, где мальчик и будет отпущен. — Он вздохнул с облегчением, явно радуясь, что наконец выполнил свою миссию, но Элиза никак не могла поверить, что ему поручили передать только это, и ничего больше.

— И это все? — повторила она. — Он ничего больше не сказал?

В глазах мужчины вспыхнуло понимание и некоторое сочувствие, но он только покачал головой:

— Нет, мисс. Больше ничего.

В этот момент к ним подскочил Ллойд Хэбертон и оттащил посланца Киприана от Элизы.

— Скажите мне! — потребовал он. — Что он велел передать? Чего он хочет? С моим мальчиком все в порядке?

Глубокая печаль затопила душу Элизы. Киприан не счел нужным передать хоть словечко, которое касалось бы только их двоих. Ее не утешало даже то, что Обри в следующую среду будет свободен и сможет вернуться домой. В ней вспыхнул гнев. Как он посмел? Как посмел заставить ее полюбить его и пренебречь ее чувствами? Как посмел передать ей требование выкупа без единого слова лично для нее?

Руки ее сжались в кулаки. Если бы Киприан оказался сейчас перед ней на месте своего эмиссара, она залепила бы ему такую пощечину, что у него бы искры из глаз посыпались!

— Скажите мне, что он велел передать! — снова привлек внимание Элизы грозный голос дяди. И она тут же приняла решение.

— Оставьте этого человека в покое, — приказала она, становясь между дядей и коротышкой посланцем. — Капитан Дэйр передал мне, что хочет получить за Обри пятнадцать тысяч фунтов.

— Благодарю тебя, господи! — воскликнула тетя Джудит.

— Пятнадцать тысяч фунтов! — взревел дядя Ллойд.

— Да, но я должна привезти их лично. Это его непременное условие, — добавила Элиза, ущипнув посланца Киприана за руку.

К чести его, тот даже не попытался опровергнуть ее. Все находившиеся в кабинете заговорили разом, посыпались вопросы, разнообразные, порой взаимоисключающие предложения, но Элизу заботило только молчание посланца. Если бы он разоблачил эту неожиданно пришедшую ей в голову ложь, она не знала бы, что делать. Однако он не сказал ни слова.

Что же до остальных, ей было глубоко безразлично, что они говорят. Тетя Джудит наверняка заставит дядю Ллойда уплатить огромный выкуп; дядя Ллойд убедит свояченицу отпустить Элизу; Констанция Фороугуд добьется согласия мужа, играя на его тревоге за судьбу юного Обри. Но даже если все скажут «нет», даже если Элизе придется отправиться на постоялый двор «Медвежий коготь» на свой страх и риск и без единого пенни выкупа, она будет там в следующую среду. Ничто на свете не сможет ей помешать.


— Счастье, что нам не надо пробираться тайком и ждать, что нас вот-вот схватят, — ухмыльнулся Оливер, помогая Элизе выйти из экипажа, одного из двух, привезших всю их компанию в маленький портовый городок Лайм-Риджис. Элиза благодарила небо за то, что Оливер поехал с ними, поскольку, за исключением ее самой, он был единственным, кто не сыпал проклятиями в адрес Киприана. Правда, Перри тоже от этого воздерживался, но он был не в счет. И ее родители, и дядя с тетей, и оба брата настояли на том, чтобы сопровождать ее, как и Оливер.

К счастью, представители старшего поколения ехали в одной карете, а молодежь — в другой. Элиза вряд ли выдержала бы общество дяди Ллойда на протяжении всего долгого пути.

Ступив на землю, она тут же накинула на голову капюшон: в воздухе висела ледяная изморось. Несмотря на плохую погоду, на улицах кипела жизнь. В пути Оливер рассказал ей, Перри и Леклеру, что Лайм-Риджис — маленький, но очень оживленный городок на берегу залива Лайм, бывший некогда излюбленным пристанищем контрабандистов. Перри тут же пожелал узнать как можно больше об этом прибыльном промысле, и Оливер с воодушевлением откликнулся на его просьбу, пустившись в долгое повествование о погонях и перестрелках с таможенниками, так что даже Леклер слушал как зачарованный. Но Элиза могла думать только о том, что где-то в этом ничем не примечательном месте ее ждет Киприан с ее кузеном. По крайней мере, она надеялась на это — ведь Киприан мог послать с Обри Ксавье или кого-нибудь еще, если на то пошло.

Однако в глубине души Элиза почему-то была уверена, что он будет здесь сам. В последние два дня у нее было сколько угодно времени, чтобы размышлять о таком странном повороте событий. Киприан похитил Обри не ради денег, деньги Ллойда Хэбер-тона никогда не были ему нужны. Ему нужна была месть — особая, единственная в своем роде месть. Тот факт, что теперь он потребовал выкуп, представлялся ей неким компромиссом с его стороны. Очевидно, Киприан пришел к выводу, что Обри должен вернуться к своей семье, но жажда мести все еще не оставила его. Потому он и потребовал от своего отца такую кучу денег. Ллойд Хэбертон, известный своей скупостью и любовью к деньгам, все-таки должен был поплатиться, и как можно чувствительнее.

Понять, почему он решил передать свое требование через нее, Элизе было труднее. Чего же он хотел? Предстать перед ней в более выгодном свете? Чтобы она пришла к нему? Но если так, почему в его сообщении не было ни слова об этом?

Вся компания под предводительством отца Элизы направилась в гостиницу Дарнелла. Элиза задержалась перед входом. Джеральд Фороугуд намеревался снять там комнаты на ночь, и все надеялись, что Обри скоро присоединится к ним. Элиза тоже надеялась — очень надеялась, что Киприан захочет видеть ее. Но даже если и не захочет, она все равно уже здесь. Никаких дальнейших планов у нее не было. Оставалось только пойти в «Медвежий коготь» и ждать там.

Долго ждать Элизе не пришлось.

Оливер проводил ее в «Медвежий коготь» и остался внизу в общем зале, а Элиза поднялась в отдельный кабинет. Служанка принесла ей горячий чаи и разожгла огонь в камине. Когда Элиза стала снимать тяжелый плащ, девушка посмотрела на нее с откровенным любопытством и сказала:

— Нет-нет, не снимайте плащ, мэм. Элиза уставилась на нее:

— Разве мы пойдем куда-то?

— Да, мэм, — ответила служанка. — Мне так велели. Если вам угодно следовать за мной, я провожу вас к черному ходу.

К черному ходу? Элиза сразу все поняла. Киприан хотел удостовериться, что никто не будет следить за ней. Она кивнула и двинулась к двери, сердце у нее забилось от тревожного предчувствия.

— Не забудьте сумку, — напомнила служанка, когда. Элиза чуть не оставила деньги дяди на полу возле камина. С сумкой в руке, надвинув капюшон на лицо, она спустилась вслед за девушкой по узкой лестнице для слуг, миновала несколько кладовок и очутилась на маленьком заднем дворе.

Дверь позади нее захлопнулась с глухим стуком, и Элиза осталась одна, не зная, куда идти. В следующий момент раздался резкий свист, и какой-то жилистый старик, стоявший в дверях конюшни, махнул ей рукой, подзывая к себе.

Когда она приблизилась к нему, он, не сказав ни слова, указал ей на грубую деревянную повозку с парусиновым верхом. Элиза забралась внутрь, не решившись задать ни одного из тысячи вопросов, теснившихся у нее на языке. Куда они поедут? Как там Обри?

Когда же она увидит Киприана?

Старик закрепил парусину так, что Элизу не было видно снаружи и она сама ничего не могла увидеть. Затем повозка заскрипела и покачнулась, когда он влез на козлы. Снова раздался свист, и пара разбитых кляч двинулась вперед. Элиза вцепилась в борта повозки, но та недолго подпрыгивала на булыжниках мостовой, вскоре трясти стало гораздо меньше. Когда повозка, качнувшись в последний раз, остановилась и Элиза выбралась из нее, низко нависшие темные тучи погрузили всю окружающую местность в полумрак, так что Элиза никак не могла понять, где находится. Но где-то поблизости должен был быть Киприан.

Потом она увидела стоящую карету с другим кучером на козлах. Когда ее собственный неразговорчивый возница знаком показал ей, что она должна сесть туда, Элиза запротестовала:

— Куда он меня повезет? И где Киприан?

— Я ничего не знаю, — проворчал старик. — Садитесь.

Элиза наконец повиновалась, но с величайшей неохотой. Сердце, ее кольнул страх. В довершение всего внутри кареты царила непроглядная темень, и прежде, чем девушка успела сесть, лошади дернули. Она выпустила сумку, пытаясь ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться на ногах, но все равно упала.

Вместо того чтобы удариться о жесткий край сиденья, Элиза вдруг почувствовала под собой крепкое тело мужчины, сидевшего в этой карете.

Киприан!


24


— Киприан, — еле выговорила Элиза. Это был он, ни малейшего сомнения. Рука на ее талии была его. Невероятно твердое, мускулистое бедро, на которое она оперлась, пытаясь подняться, было его. Жар, грозивший расплавить, растопить ее, исходил от его тела. О, это, безусловно, был Киприан Дэйр собственной персоной!

Не успела Элиза встать на ноги, как он бесцеремонно толкнул ее на сиденье рядом с собой, отрывисто бросив вознице:

— Трогай!

Карету снова резко дернуло, и Элиза чуть не слетела с обитой кожей скамьи. Сначала она была слишком занята тем, что жадно вглядывалась в силуэт Киприана, еле видный в темноте, стараясь одновременно удержаться на сиденье. Потом до нее дошло, что он так и не произнес больше ни слова. Страх коснулся холодными пальцами ее позвоночника, и по спине поползли мурашки.

— Где… где Обри?

— В последний раз, когда я его видел, был на моем корабле.

Судя по голосу, Киприан был в ярости. Но почему? Из-за того, что именно она привезла выкуп? Неужели из-за этого?

— А где «Хамелеон»? — не отступалась Элиза. Разговаривать про Обри казалось ей проще, чем обсуждать их собственные сложные взаимоотношения.

— Где-то в море, я полагаю.

— В море? Но ты должен был привезти его сюда в обмен на выкуп. Вот! — Она швырнула ему на колени тяжелую сумку. — Вот твои деньги. Отдай мне моего кузена!

Она услышала, как Киприан подвинулся на сиденье, отставляя сумку в сторону. Потом он отодвинул занавеску, и в тусклом свете, проникшем через окошечко кареты, блеснули его глаза и зубы. Элиза почувствовала на себе его взгляд, почти Как прикосновение.

— Обри здесь недалеко, Элиза. Мы приплыли на другом моем корабле — на случай, если твой дядя обратился к властям с просьбой задержать «Хамелеон». Вы с Оливером, несомненно, рассказали ему все, что он хотел знать, чтобы найти мой дом и мой корабль.

Элизу кольнуло чувство вины. Доля правды в его словах была, но, с другой стороны, если бы он не похитил Обри, никто не стал бы преследовать ни его, ни его корабль.

— Дядя не обращался к властям. Но он послал на поиски своих людей.

— Не обращался? — В голосе Киприана послышалось удивление. — Должно быть, его попросил твой отец, чтобы защитить твою репутацию. Какой разразился бы скандал, если бы стало известно, что ты провела несколько недель с бандой морских разбойников без компаньонки!

— Не знаю, — пробормотала Элиза, хотя она предполагала нечто подобное. — Они не посвящали меня в свои планы.

— Разумеется. Так почему же ты привезла выкуп, а не кто-нибудь из мужчин?

В самом деле, почему? Какой же дурой она была, решившись на столь дерзкий поступок! Теперь, слыша холодные вопросы Киприана, Элиза с болью думала, что зря вообразила себе, будто между ними все-таки существовали какие-то глубокие чувства. Если что и было, так только с ее стороны.

Карету подбросило на ухабе, и Элиза схватилась за ручку дверцы.

— А почему ты велел передать требование выкупа мне, а не моему дяде? — парировала она.

— Я не велел… — Киприан на миг растерянно запнулся, но долго искать разгадку Элизе не пришлось. — Ксавье! — Он рассмеялся, и этот натянутый, невеселый смех убил все то, что еще оставалось от ее надежды.

Это Ксавье, со своей проклятой страстью к сватовству, отправил к ней посыльного. Ксавье, а не Киприан. Как же глупо было с ее стороны так заблуждаться! Впрочем, Ксавье тоже заблуждался насчет своего хозяина, потому что Киприану явно не было до нее никакого дела.

— Значит, он вдобавок изменил текст сообщения и велел сказать, чтобы ты привезла деньги? — спросил тем временем Киприан.

Элизе хотелось солгать, ответив утвердительно, сказать, что она приехала только ради освобождения Обри. Но она не смогла и, открыв после затянувшейся паузы постыдную правду, услышала вздох Киприана.

— Как тебе удалось убедить их отпустить тебя?

Элиза сглотнула и принялась пристально рассматривать свои руки.

— Я… Я сказала им, что ты этого требуешь. Что это единственное условие, при котором ты согласишься…

Он помолчал, обдумывая ее слова.

— А что же посыльный?

— Он… хм… он шепнул мне сообщение на ухо, а я… ну, я чуточку изменила текст. Он был так любезен, что не выдал меня.

— Понимаю.

Конечно, он понимает, подумала Элиза, почувствовав себя крайне несчастной. Он в очередной раз видит, как очередная глупая молодая женщина сама бросается ему на шею, но ему это совершенно ни к чему. По крайней мере, теперь ни к чему. Он получил от нее что хотел, — но никогда не собирался давать ей то, что она хотела от него.

Рыдания сжали ей горло, но Элиза решительно прогнала их. Она не будет лить слезы из-за него, а главное — делать это в его присутствии.

Пальцы Киприана выбили беспорядочную дробь на ручке дверцы.

— А как же твой жених ко всему этому отнесся? Или твой отец ухитрился скрыть твое… приключение и от него?

Этот бестактный вопрос мгновенно превратил горе Элизы в ярость.

— Майкл принимал самое непосредственное участие в поисках нас с Обри. С самого начала…

— Значит, он по-прежнему намерен на тебе жениться, — прервал ее Киприан. — Должен сказать, что он весьма вырос в моих глазах!

— Вырос в твоих глазах?! Не смей говорить свысока обо мне или о нем, Киприан Дэйр! Майкл Джонстон в десять раз лучше тебя! По крайней мере, он предложил мне стать его женой, а ты…

— Значит, предложил. И ты приняла предложение?

Элиза закрыла рот. Она не собиралась больше ничего ему говорить, но он придвинулся к ней вплотную и взял ее за подбородок.

— Скажи, Элиза, вы уже назначили день? Ты согласилась стать его женой или нет?

Она честно пыталась отвернуться от его пронизывающего взгляда. Но он был сильнее, а его глаза, как всегда, приковали к себе ее глаза и не собирались выпускать их из плена.

— Ты ему отказала, — прошептал он с неподдельным изумлением. — Ты отказала ему, не так ли?

— Да, — тихо призналась Элиза.

— Но почему? — Его пальцы сильнее сжали ее подбородок. — Ты что, беременна?

— Нет! — На этот раз ей удалось вырваться из-под власти его гипнотического взгляда, но бежать в тесной карете было некуда. Сознавая, что это глупо, Элиза все-таки пересела на противоположное сиденье и забилась в самый дальний от Киприана угол.

К ее большому облегчению, он остался сидеть, где сидел, но его испытующий взгляд выводил ее из равновесия почти так же, как его прикосновение.

— Ты не беременна, — задумчиво протянул он. — Так зачем же ты приехала сюда, раз в этом не было никакой нужды? Зачем солгала отцу и дяде?

Элиза попыталась унять бушевавшие в ней эмоции. Что ответить на такой вопрос? Уж конечно, не правду!

— Я… я хотела видеть Обри. Хотела быть уверенной, что ты выполнишь свою часть сделки, — добавила она вызывающе.

— Понимаю. А если таков и был мой план: взять у Хэбертона деньги и оставить у себя его сына? Как ты могла бы помешать этому?

— Полагаю, взывать к твоей чести было бы бесполезно, не так ли? Совершенно очевидно, что у тебя ее нет, — отрезала она.

Киприан снова рассмеялся, на сей раз громко, от души, и этот смех пролился благодатью на душу Элизы, как манна небесная на умирающего от голода человека. Он согрел ее оледеневшее, иссохшее сердце, но в то же время пронзил его кинжалом, ибо смеялся Киприан над ней, а не с ней. Между ними лежала пропасть.

— Полагаю, Элиза, что, на взгляд такой избалованной английской мисс, как ты, у меня действительно нет ни капли чести. Но люди моего круга знают, что честь бывает разная. Есть такая честь, которая проявляется в благородных жестах вроде предложения твоего Майкла жениться на тебе, невзирая на бесчестье, нанесенное тебе мной. А есть и такая честь, которая требует мести, восстановления справедливости, так долго попиравшейся. Я считаю мою месть твоему дяде делом чести, хотя ты, конечно, никогда не сможешь этого понять. — Он остановился, заметив изменившийся ход кареты. — Ну вот мы и приехали.

Карета покатилась медленнее, потом свернула. Копыта лошадей зацокали по мощенному камнем маленькому дворику. У Элизы не осталось времени на то, чтобы спорить с Киприаном и доказывать, что она понимает его отношение к отцу. Вот уже и окованные железом колеса экипажа загрохотали по камням, и в следующий миг дверца кареты распахнулась, подножка опустилась, и Киприан вышел на свет.

Он не стал помогать ей выйти, предоставив эту честь сияющему Ксавье, Впрочем, приветливое выражение лица Ксавье тут же сменилось озабоченностью, когда Киприан равнодушно зашагал прочь, а Элиза молча осталась сидеть в глубине кареты.

— Пойдемте. Пойдемте, Элиза. — Ксавье протянул ей руку. Выбравшись наружу, Элиза попыталась взять себя в руки.

— Деньги… Они там, внутри, — прошептала она, глядя, как Киприан исчезает за дверью симпатичного двухэтажного каменного домика.

Ксавье подхватил объемистую сумку, взял Элизу под руку и повел вслед за Киприаном.

— Его не волнуют деньги. Его волнуете вы. Я так рад вас видеть!

— Нет, Ксавье, все кончено. Ему нет до меня дела, как бы вам или мне ни хотелось, чтобы было иначе. Ему нет до меня никакого дела.

— Значит, вы все-таки хотите, чтобы было иначе?

Элиза всплеснула руками с приглушенным возгласом отчаяния:

— Даже если и так, что из того?!

— Тогда скажите ему это, — ответствовал темнокожий великан, ласково улыбнувшись ей.

Элиза не сомневалась, что он действительно верит, будто одно ее слово может все решить. Он так любил свою Ану, и ему, по-видимому, казалось, что и другие могут так же легко обрести семейное счастье. Если бы это было так!

— Что вам терять? — не унимался Ксавье, словно угадав все ее сомнения.

— Мою гордость. Мое чувство собственного достоинства, — мрачно ответила Элиза. В ее голосе прорвалась горечь. — Да нет, я уже потеряла их, приехав сюда. Надо отдать вам должное, Ксавье, вы предвидели, как я поступлю, не так ли? Жаль, что вы не смогли так же точно предугадать, как поведет себя он.

— Ах, Элиза, — укоризненно сказал Ксавье. — За Обри вы боролись куда упорнее, чем сейчас боретесь за себя — за себя и Киприана.

Элиза обиженно посмотрела на него. Разве это правда? Впрочем, ей не хотелось знать ответ на этот вопрос.

— Так где же все-таки Обри?

Наградив ее долгим взглядом, который заставил Элизу отвести глаза с чувством какой-то неловкости, Ксавье покачал головой и указал на дом.

Смех Обри помог ей найти дорогу. Они с Аной играли в какую-то настольную игру у камелька в уютной гостиной и одновременно повернулись к двери, когда в комнату ворвался холодный воздух с улицы.

С радостным криком мальчик вскочил и бросился к Элизе:

— Элиза! — Он повис у нее на шее. — Элиза! Вы не сказали мне, что она приедет, — укоризненно произнес он, глядя через плечо кузины на кого-то, стоявшего позади нее.

— Я и сам не знал. — Голос Киприана раздался так близко, что у Элизы от волнения закружилась голова.

— Пойдем, Ана, — вмешался Ксавье, — я помогу тебе на кухне.

Не дав Элизе возможности возразить, парочка исчезла, оставив Элизу беспомощно смотреть на Киприана. Единственным буфером между ними был теперь ее счастливый кузен.

— Почему ты не известила меня, что приедешь? — обратился Обри уже к ней.

— Я не знала, где ты. — Она пригладила его непокорные вихры, стараясь не обращать внимания на Киприана. — Ты отлично выглядишь.

— О, я и чувствую себя отлично. — Мальчик высвободился из ее объятий. — Моя хромота проходит. Медленно, — сознался он, — но все-таки проходит.

Он начал демонстрировать ей, какой сильной и подвижной стала его больная нога. Глядя на него, Элиза думала о его родителях. Они так по нему тосковали, но теперь, когда они увидят его окрепшим и почти здоровым, может быть, все пережитое покажется им не напрасным.

— Я приехала забрать тебя домой, — выпалила она.

Обри прекратил свои штучки, лицо его стало серьезным.

— Я на это надеялся. — Он покосился на Киприана. — Папа прислал выкуп?

Киприан кивнул и шагнул к Элизе:

— Могу я взять твой плащ?

Она отступила, плотнее запахивая плащ, словно он мог предоставить ей какую-то защиту от него.

— Нам нет нужды задерживаться здесь. Мы можем сейчас же вернуться в Лайм-Риджис в этой карете.

Киприан сделал еще шаг к ней, и она снова отступила.

— Путь будет долгим, на улице холод, — сказал он. — Вам стоит подкрепиться знаменитым овощным супом Аны. Она и свежий хлеб испекла.

Элиза покачала головой:

— Нет, я не хочу.

— Ну а Обри хочет. Правда, Обри?

— Ну… — Мальчик замялся, с любопытством поглядывая то на одного, то на другую. — Вообще-то я голоден…

— Не вмешивай сюда Обри! — резко сказала Элиза.

— Он уже замешан, — ответил Киприан так спокойно, что ей захотелось кричать.

— Только потому, что ты так одержим своей местью! — взорвалась она. Вся боль ее сердца, все страхи, сомнения, тоска — все это вдруг поднялось в ней, закипело, забурлило — и неудержимо вырвалось наружу. — Только потому, что ты захотел, используя Обри, отомстить своему отцу! Но дядя Ллойд не знал о тебе. Он не знал, что Сибил родила ему сына…

— По-твоему, его оправдывает то, что он дал ей денег, чтобы избавиться от меня?

Прежде чем Элиза смогла ответить, она почувствовала, как ее дергают за руку.

— Я… Я не понимаю, — прошептал Обри. Элиза вдруг осознала, что они наделали. Она уставилась на мальчика широко раскрытыми глазами. Ей безумно захотелось взять назад столь неосторожно вырвавшиеся у нее слова, но по лицу Обри она видела, что уже слишком поздно.

— Ты сказала «нанести удар своему отцу», но… — Мальчик взглянул на Киприана, на Элизу, снова на Киприана. — Это значит… что мой отец… мой отец — и ваш отец тоже?

Киприан положил руки на плечи Обри, присел перед ним на корточки.

— Мы с тобой сводные братья, Обри. Я не хотел тебе говорить, потому что не знал, как ты к этому отнесешься.

— Но… но я не понимаю…

— Это случилось давно, еще до того, как твоя мать вышла замуж за твоего отца.

Обри на мгновение нахмурился, потом глаза его широко раскрылись, в них вспыхнуло понимание.

— О! Но кто же тогда ваша мать?

Киприан погладил худенькие плечи Обри и глубоко вздохнул:

— Ее звали Сибил. Она была красива, но не из тех женщин, на ком мог бы жениться твой отец. — Он замолчал, и Элиза увидела, как сжались его челюсти. Обрисовать Обри ситуацию так мягко, несомненно, стоило ему огромного усилия. — Но она хорошо обо мне заботилась, — добавил он.

— Так вот почему вы меня похитили, да? Потому что мой отец не женился на вашей матери. Он женился на моей. — Обри попятился, на его лице отразились противоречивые чувства. — Вот почему вы меня ненавидите.

— Я не ненавижу тебя…

— Вы меня ненавидели. Сначала.

— Я старался возненавидеть тебя, — признался Киприан. — Но ты был таким хорошим юнгой. — Он улыбнулся мальчику и получил неуверенную улыбку в ответ. — Ты упорно трудился. Ты сам вернул себе здоровье. А кроме того… — Он снова замолчал, и Элиза затаила дыхание. — Кроме того, ты мой брат.

— Сводный брат, — поправил его Обри, все еще несколько обиженно.

— Единственный брат, — сказал Киприан.

Наступило молчание. Мужчина и мальчик долго смотрели в глаза друг другу. Как они похожи, подумала Элиза, чувствуя, как любовь к ним обоим переполняет ее сердце. Темные волосы, синие глаза. Оба решительные — твердолобые, если уж говорить начистоту.

Потом Киприан протянул руки, и Обри кинулся в объятия старшего брата.

— Я всегда хотел иметь брата, — прошептал мальчик дрожащим голосом.

— Я тоже, — хрипло отозвался Киприан, крепче обнимая Обри.

Слезы подступили к глазам Элизы. Кто бы мог представить себе такую сцену между похитителем и похищенным? Впрочем, кто-кто, а уж она-то могла бы. Разве не была она тоже похищена Киприаном, как и Обри? И разве ее не влекло к нему с такой неодолимой силой? Но, в отличие от Обри, ее не связывали с Киприаном никакие узы. Он не был ее братом. Не был даже кузеном по крови. Он был просто мужчиной, похитившим ее девственность — и ее сердце. Но для него это значило совсем не так много, как для нее, напомнила она себе.

Элиза обхватила себя руками, Хотя больше всего на свете ей хотелось обнять Киприана и Обри. Словно почувствовав ее состояние, Обри слегка отстранился от Киприана и взглянул на кузину. Смущение, радость и упрек смешались на мальчишеской физиономии.

— Почему ты не сказала мне раньше, Элиза? Почему держала это в секрете?

Элиза перевела взгляд со своего юного кузена на Киприана, подыскивая вразумительный ответ. Теперь, когда правда вышла наружу, ей казалось глупым, что они так долго скрывали ее от Обри. На вопрос мальчика наконец ответил Киприан, не отрывая своих бездонных глаз от лица Элизы.

— Элиза думала, что защищает тебя, а я… мне было трудно признаться, что я использую собственного брата для того, чтобы свести счеты с отцом.

Сердце Элизы безумно заколотилось. Неужели он пытается извиниться, сказать, что был не прав, когда стремился отомстить своему отцу подобным образом?

— Но… но почему ты хочешь свести счеты с моим отцом? — спросил Обри, отвлекая внимание Киприана на себя. — Он ведь и твой отец тоже?

Киприан выпустил Обри, встал, и на глазах у Элизы произошло превращение нежного брата в мстительного сына. Раскаивающегося похитителя в пиратского капитана.

— Он никогда не был мне отцом, — жестко сказал Киприан и взглянул на Элизу. — Знал он о моем существовании или нет — неважно. Он загубил жизнь моей матери. Я признаю, что поступил неразумно, сделав тебя орудием своей мести, но дела это не меняет.

— Но ты не должен брать его деньги, — возразил Обри. — Когда-нибудь они все равно станут твоими. Ты же старший сын.

— Я — его ублюдок, Обри. Не законный наследник. И в любом случае я не нуждаюсь в его деньгах.

— Тогда зачем же ты потребовал выкуп?..

— Затем, что ему тяжко платить его мне!

Киприан схватил увесистую сумку, которую Ксавье оставил возле двери, и, размахнувшись, запустил ею через всю комнату. Сумка приземлилась возле камина, раскрылась, деньги и драгоценности хлынули из нее звенящим, сверкающим потоком. На паркетном полу выросла груда, напоминающая добычу, награбленную пиратами на корабле, удачно взятом на абордаж.

В зловещей тишине, наступившей после этой вспышки, Элиза и Обри потрясенно взирали на Киприана. Элиза думала, что никогда еще не видела его в таком бешенстве. Его просто трясло от ярости.

Потом, словно боясь, что взорвется, если останется здесь еще хоть на минуту, Киприан резко отвернулся, рывком распахнул дверь и стремительно вышел из дома. То, что он оставил дверь открытой, почему-то угнетало больше, чем если бы он, хлопнув ею, сорвал ее с петель.


25


— Пойдем, Обри, Я разыщу кучера и попрошу отвезти нас в Лайм-Риджис. Надевай куртку, и пойдем.

— А ужин? Ана уже все приготовила. И как же Ксавье?

— Мы с ними попрощаемся. Я уверена, что Ана даст нам с собой что-нибудь поесть. — Элиза взяла Обри под локоть и потянула к двери, за которой скрылись Ана и Ксавье. — Скорее, Обри. Нам нужно спешить.

— Но почему? — Обри уперся и вырвал руку. — Почему мы должны спешить? Ты разве не слышала? Он мой брат. — По его лицу вдруг потекли слезы. — Он мой брат, и я знаю: если мы сейчас уйдем, я никогда больше его не увижу.

Внезапные слезы Обри, которые мальчик так мужественно старался сдержать, вызвали слезы и на глазах Элизы. Будь проклят Киприан Дэйр за то, что нашел этот новый способ причинить боль Обри! Будь он проклят за то, что заставил ее за последние недели плакать больше, чем за всю ее прошлую жизнь!

Она обняла плачущего мальчика и, не выпуская его из объятий, села на камышовую скамейку.

— Пожалуйста, не плачь, Обри. Все к лучшему, вот увидишь. Подумай о своей маме, об отце. Они будут так счастливы, когда снова увидят тебя. И твои сестры тоже. — Элиза ласково пригладила буйные темные вихры кузена. — Оливер приехал вместе со мной. Он ждет нас в «Медвежьем когте».

— Оливер? — Обри поднял голову и вытер глаза рукавом. — О, мне ужасно хочется увидеть Оливера. — Его заплаканные синие глаза взглянули в озабоченное лицо Элизы. — Знаешь, если бы Оливер вдруг узнал, что Киприан — его брат, держу пари, он ни за что не дал бы Киприану уйти. Он нашел бы способ остановить его. — Его подбородок упрямо вздернулся, и на долю секунды перед Элизой предстал вылитый Киприан в минуты сильнейшей досады.

Это невольно заставило ее улыбнуться. — Вот видишь? — продолжал Обри. — Даже ты не можешь это отрицать. Олли такой. И я такой, — решительно заявил он.

Мальчик бросился к забытой всеми груде сокровищ на полу, встал на колени и принялся собирать их обратно в сумку, с которой так непочтительно обошелся Киприан.

— Если я заберу выкуп с собой, Киприану придется поехать за нами, правда? Тогда, может быть, я сумею убедить их с папой помириться.

Элиза покачала головой:

— Не думаю, что у тебя что-нибудь получится, Обри. Кроме того, Киприан имеет право хоть на какую-то часть отцовского богатства.

Обри взглянул на нее снизу вверх, не прекращая своего занятия:

— Если бы ты вышла за него замуж, это помогло бы все уладить!

— Вышла за него замуж? — Элиза вскочила со скамейки и принялась ходить по комнате. — Замуж! Обри, Киприан не хочет ни на ком жениться. И меньше всего на мне.

— А Ксавье говорит, что хочет.

— Ксавье — неисправимый романтик.

— И Ана тоже так говорит.

— Это, конечно, меняет дело, — саркастически пробормотала Элиза, меряя шагами уютную гостиную. — Поторопись, Обри. Нам пора уходить отсюда.

— Ты бы вышла за него замуж, если бы он согласился, так ведь? — не унимался Обри, напрочь игнорируя ее последние слова. — Ты всегда говоришь, что он этого не хочет, но ни разу не сказала, что ты не хочешь за него замуж. Значит, ты хочешь, правда? Хочешь!

— Ну и что?! — вскричала Элиза. — Для свадьбы нужны и невеста, и жених, если ты не знал!

Обри насупился, обиженный резкостью ее тона, и на какое-то мгновение вновь стал похож на того капризного маленького мальчика, который возле белых скал Дувра выбросил за борт «Леди Хэбертон» неудачный рисунок. Но лицо его тут же прояснилось, и перед Элизой вновь был живой, озорной и смышленый паренек.

— Я еще не готов идти, — заявил он. — Сначала нужно отнести эту сумку в карету. Потом я собираюсь поужинать. И попрощаться со всеми как следует. Этого требует обычная вежливость, Элиза, ты же понимаешь, что я прав.

Они ели на кухне за массивным дубовым столом, видевшим сотни трапез, судя по его изрезанной, выщербленной поверхности. Элиза думала, что ей кусок в горло не полезет. Но тепло и уют старомодной кухни, аппетитные запахи супа и свежеиспеченного хлеба, золотистый свет и легкое потрескивание пламени, ярко пылавшего в огромном очаге, успокоили ее взвинченные нервы. К тому же сердечность Ксавье и безмятежное спокойствие Аны были настоящим бальзамом для душевных ран Элизы. Как бы ей хотелось остаться навсегда в чудесной атмосфере любви и покоя, окружавшей эту пару при любых обстоятельствах!

Они были друзьями Киприана и прекрасно понимали, почему ее своенравное сердце так тянется к мстительному капитану. Но с их стороны было глупостью приписывать Киприану нежные чувства, которых на самом деле не существовало. Они никак не хотели понять, что Элиза должна уйти. Конечно, дома ей придется терпеть скорбные взгляды матери и жалостливые — отца. Все опять будут обращаться с ней как с хрупкой фарфоровой статуэткой — совсем как раньше, только по иным причинам. Тело ее теперь было здорово. Болела душа.

Мысль о монотонном, унылом существовании, которое ждало ее в Лондоне, оказалась так нестерпима, что Элиза положила ложку и отодвинула тарелку с недоеденным супом.

— Уже сыта? — спросила Ана, изучая лицо Элизы пристальным взглядом своих миндалевидных глаз, которые всегда, казалось, видели слишком много.

Проглотив комок, подступивший к горлу, Элиза кивнула.

— Полагаю, ты уже хочешь идти, — сказал Обри. — Ну что ж, дай только я напишу свой адрес, чтобы Киприан мог найти меня. И выкуп, — воинственно добавил он.

— Превосходная идея, — торжественно объявил Ксавье. — Напиши адрес Элизы тоже.

— Прекратите! — закричала Элиза. Она вскочила на ноги и наклонилась вперед, опираясь руками о край стола и сердито глядя на остальных. — Он знает твой адрес, Обри. Он знает все о тебе и твоем отце. Если бы он действительно хотел быть тебе братом, ничто не могло бы ему помешать. Но он не хочет. Он хочет только побольнее задеть твоего отца — своего отца, и ему все равно, кто еще пострадает при этом!

Элиза перевела дыхание, и так же внезапно, как вспыхнул, гнев ее исчез, сменившись отчаянием, — Идем, Обри, — угрюмо закончила она. — Нам пора.

Невеселая компания потянулась к карете. В воздухе висела противная мелкая изморось, не то дождь, не то густой туман, и настроение Элизы вполне соответствовало погоде.

Обри настоял на том, чтобы нести тяжелую сумку самому, хотя хромота сильно затрудняла ему эту задачу. Ксавье, с легкой тенью неодобрения на темном лице, помогал ему. Когда они подошли к карете, без лошадей стоявшей под навесом, африканец неожиданно улыбнулся:

— Нужно найти конюха. Это займет некоторое время, а ведь уже смеркается. Вам не стоит отправляться в путь на ночь глядя…

— Если не сможете найти кучера, запрягите лошадей сами, — приказала Элиза самым надменным тоном, на какой была способна. Она была сыта по горло бесконечными попытками Ксавье свести ее с Киприаном. Неужели он так и не понял, что ничего из этого не выйдет?

— Я моряк, — заявил Ксавье, перемигнувшись с Аной и приняв царственную позу. — Я не умею запрягать лошадей.

— Так пусть это сделает Обри, — нетерпеливо сказала Элиза.

— У меня нога болит, — возразил мальчик, сидевший на опущенной подножке кареты, и начал с самым серьезным видом тереть лодыжку над потрепанным краем башмака. — Просто ужас как болит!

— Надо же, какая досада! — Элиза зло посмотрела на них и повернулась к Ане — своей последней надежде.

Но та только приподняла брови и мягко произнесла:

— Киприан умеет запрягать карету четверней. Он работал когда-то помощником конюха. Может быть, он мог бы вам помочь.

— Может, и мог бы, если бы был здесь, — огрызнулась Элиза. — Но он ушел…

— Думаю, правильнее будет сказать — сбежал. Он сбежал от тебя, как ты сейчас бежишь от него.

Элиза открыла было рот, но тут же снова закрыла. Она хотела сказать, что вовсе не бежит, но это была бы ложь, и все присутствующие прекрасно это понимали. Она бежала от Киприана. Но вряд ли про него можно было сказать, будто он бежал от нее. Или все-таки можно?

Элиза молча смотрела на Ану, и ее начало грызть сомнение. Как сказал когда-то о Киприане Ксавье? Что в его сердце много боли?

Ксавье тем временем закинул сумку в карету, и, услышав, как она тяжело шлепнулась на пол, Элиза повернулась на звук. Киприану не нужна была груда золота, заключенная в этой изрядно претерпевшей сегодня сумке. Вовсе не нужна. Он хотел отомстить — по крайней мере, он так думал. Но стоило только посмотреть, как быстро он сблизился с Обри. Все-таки они были братьями, хотя Киприан поначалу и гнал от себя эту мысль. Может быть, верна оказалась догадка, когда-то пришедшая Элизе в голову: семья — вот то, в чем на самом деле нуждался Киприан Дэйр.

И может быть, если бы она попробовала еще раз…

— Куда он пошел? — обернулась Элиза к Ане и Ксавье. — Или, как вы выражаетесь, куда он сбежал?

Ксавье пожал плечами, беспокойство отразилось на его хмуром лице.

— Этого я не знаю. Лошади, которую он нанял для себя в деревне, нет в стойле. Но я уверен, он вернется, вам надо только немного подождать.

— Да, — вставила Ана. — Подожди его здесь, Элиза, а мы отвезем Обри в «Медвежий коготь».

— Я тоже хочу подождать… — заныл Обри.

— Мы и подождем, — прервала его Ана. — Но мы будем ждать его вместе с Оливером в «Медвежьем когте». Я уверена, что Элиза сумеет поладить с Киприаном, если она хоть немного побудет с ним наедине. Да и твои родители, наверное, сгорают от желания тебя поскорее увидеть. — Она ласково взъерошила волосы мальчика. — Подумай, как они удивятся, когда ты сам, своими ногами подойдешь к ним.

Обри озорно ухмыльнулся.

— То-то будет для них сюрприз, да? Ладно, поехали. А что делать с выкупом? — спохватился он.

— Лучше оставь его мне, — сказала Элиза. — Твой отец должен Киприану хотя бы это.

— Не думаю, что он его возьмет, — покачал головой Ксавье и улыбнулся своей мягкой улыбкой, так не вязавшейся с его внушительным обликом. — Он всю свою жизнь искал сокровище и теперь нашел его. Но не думаю, что это сокровище можно унести в сумке.

Элизу бросило в жар, несмотря на пронизывающий холод серого декабрьского дня. Ксавье, конечно, имел в виду ее. Но как горячо ни надеялась она, что он окажется прав, в это все еще трудно было поверить. Так много препятствий стояло перед ней, и в первую очередь — ненависть Киприана к своему отцу. Правда, на самом деле это не была ненависть, вдруг осознала Элиза. Это все та же боль его сердца. Ксавье все это время был прав.

Когда африканец наконец разыскал конюха, а Обри разбудил спавшего кучера, Элизу все-таки охватил страх. Может быть, сердце Киприана и было ранено пренебрежением отца, но это вовсе не значило, что именно ей дано было исцелить его рану. Элиза с Аной перенесли сумку с выкупом обратно в дом, пока лошадей запрягали в карету. Потом кучер влез на козлы, и все теперь уже действительно собрались уезжать, оставляя Элизу в одиночестве ждать Киприана.

— Не бойтесь Киприана, — шепнул ей Ксавье, чуть не задушив ее в объятиях. — Он обязательно сдастся.

— Совершенно верно, — добавила она, целуя Элизу в щеку. — Ксавье ведь сдался, не так ли?

Элиза опустила голову под понимающим взглядом женщины:

— Если бы Киприан мог полюбить меня хотя бы вполовину так сильно, как тебя любит Ксавье…

Она не договорила, но Ана и так все поняла.

— Полюбит, — прошептала она. — Полюбит. Последним Элиза заключила в объятия Обри.

— Я так рада, что ты наконец вернешься домой. Твои родители с ума сойдут от радости. — Она нежно пригладила темные кудри мальчика. — Хотелось бы мне быть там, когда они увидят, как ты подходишь к ним без посторонней помощи.

— Я не просто пойду — я побегу. А может, даже поскачу, — задорно сказал Обри, в его синих глазах плясали бесенята. — Пока ты обрабатываешь Киприана, Элиза, я буду обрабатывать папу. И буду мечтать о том дне, когда они помирятся.

«Если такой, день когда-нибудь настанет, — подумала Элиза. — Если когда-нибудь настанет».


26


Киприан сидел на костлявой деревенской лошадке, укрываясь от моросящего дождя под весьма ненадежной защитой веток тисового дерева. Окружающий ландшафт навевал уныние. Голые деревья, торчащие там и сям бурые кустики вереска и стебли крапивы — все дрожало под резкими порывами северного ветра. Одинокая птица — кажется, ворон — пыталась бороться с ветром, и, кроме нее, Киприана и лошади, вокруг никого не было. Лошадь беспокойно притопнула передней ногой и фыркнула, облачко пара поднялось от ее ноздрей, но Киприан не обращал никакого внимания на нетерпение животного, стремившегося поскорее вернуться в теплое стойло. Карета сворачивала с проселка. Элиза и Обри уезжали.

Занавески на окнах кареты были закрыты, но одна на мгновение отодвинулась, и за окном мелькнуло лицо Обри, казавшееся очень бледным в темноте экипажа. Потом занавеска снова опустилась, и в следующий момент карета скрылась из виду за углом столетней живой изгороди.

Все к лучшему, решил Киприан, ерзая в седле и пытаясь размять одеревеневшую спину. Может быть, теперь он сможет вернуться к своей обычной жизни. Может быть, даже сумеет наконец как следует выспаться, Как только он уберется из Англии ко всем чертям, ему станет лучше и он сможет забыть своего сводного брата — и свою кузину.

Нет, он знал, что это у него не получится. Он никогда их не забудет. Никогда.

Громко выругавшись, Киприан стегнул застоявшуюся лошадь и погнал ее безумным галопом. Они мчались через поля, бурые и казавшиеся сухими даже под моросящим дождем, и Киприан все погонял и погонял, пока ему не стало казаться, что они с лошадью летят над замерзшей землей. Почти как на корабле, подумал он, когда порыв ледяного ветра обжег его лицо, высекая слезы из глаз. Сила и стремительность животного, так же как мощь и скорость «Хамелеона», могли бы помочь ему преследовать ничего не подозревающую жертву или самому убежать от преследователей.

Но здесь не на кого было нападать и не от кого убегать. Снова выругавшись, Киприан стал сдерживать лошадь и, постепенно переведя ее на спокойную рысь, повернул к коттеджу. Пора возвращаться на корабль. Хотя время было уже позднее, он не мог здесь оставаться. Он скажет Ксавье, что уезжает, а потом пустится в путь, невзирая на темноту, на непогоду, на что бы то ни было. Он уберется из Англии, как можно дальше от своего отца и брата — и от Элизы.

Когда он подъехал, в кухне горел свет. А может быть, то был огонь очага. Киприан почувствовал озноб. Он промок и замерз. Надо будет попросить у Аны кружку подогретого вина, перед тем как ехать. Большую кружку — достаточно большую, чтобы согреть тело и затуманить рассудок.

— Оботри ее хорошенько, — сказал Киприан конюху, принявшему у него лошадь, — и дай двойную меру овса. Я скоро снова уеду.

— Слушаю, сэр. Уж я о ней позабочусь. А о вас, верно, позаботится та миссис в доме, — добавил конюх с хриплым смешком.

— Да, — рассеянно проронил Киприан. Ана позаботится накормить его, но наверняка найдет способ упрекнуть за то, что дал Элизе уйти. Эта женщина разговаривала мало, но, когда она устремляла на человека пронизывающий взгляд своих темных, загадочно поблескивающих глаз, ни у кого не оставалось сомнений, одобряет она или осуждает.

Но сегодня вечером Киприан не намерен был терпеть молчаливое осуждение Аны. Он поест и уедет. А если Ане и Ксавье это не понравится, то и черт с ними.

Кухня была пуста, но запах еды еще витал в ней, и у Киприана заурчало в животе, пока он запирал за собой дверь. Он был рад одиночеству и приятно удивлен, увидев, что Ана побеспокоилась оставить ему ужин на большом столе. Но едва он придвинул к себе горшок с супом и, сняв крышку, вдохнул аппетитный аромат, стало ясно, что есть не может.

Со вздохом, больше похожим на стон, он снова закрыл горшок крышкой и огляделся в поисках какого-нибудь напитка. Теплого, холодного — неважно, главное — крепкого, такого, чтобы оглушил мозг и убил чувства, теснившиеся в его груди. Киприан хотел было снять перчатки, но услышал за спиной какой-то звук и обернулся:

— Ана, куда ты спрятала…

То, что Киприан замолк на середине фразы, могло означать одно из двух, мрачно подумала Элиза, нервно сплетая пальцы и крепче прижимая руки к животу. Либо он удивлен и обрадован, либо поражен и крайне разозлен тем, что она все еще здесь.

— Элиза… — Здравствуй, Киприан.

Воцарилось долгое, неприятное молчание. Элиза лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.

— Давай я помогу тебе снять пальто.

Она шагнула к нему, но Киприан не пошевелился.

— Ты здесь, — пробормотал он скорее самому себе, чем ей.

— Да. Ксавье и Ана повезли Обри к родителям. А я осталась, — добавила она без всякой на то необходимости. Лицо Киприана было неподвижно; по нему ничего невозможно было прочесть, а его глаза — его прекрасные темно-синие глаза — походили на окна, закрытые ставнями, и не выдавали никаких чувств.

— Почему же ты… — Он откашлялся и начал снова: — Почему ты осталась?

Элиза отвернулась, ей вдруг стало невозможно выносить тяжесть его взгляда. Почему она осталась? Если она ответит честно, то ее душа будет обнажена перед ним, обнажена и совершенно беззащитна. Но она ведь знала, на что идет, когда решила остаться.

— Дело в том, что… — Элиза запнулась и прерывисто вздохнула, потом снова повернула к Киприа-ну лицо и взглянула ему прямо в глаза. — Дело в том, Киприан, что я… я люблю тебя. К чему притворяться?

Он словно окаменел, всего на долю секунды, но она заметила, и ей показалось, что ее наотмашь ударили по лицу. Сцепив руки за спиной, он качнулся на каблуках.

— Я думаю, тебя влечет ко мне, Элиза. Но это всего лишь физическое влечение. Это не любовь.

— Неправда! — взорвалась Элиза. — Это — любовь. Ты не видишь ее потому, что не имеешь никакого представления о любви. Ты так долго ненавидел, что не умеешь любить. Но я умею, так что не смей говорить мне, что я чувствую к тебе всего лишь физическое влечение!

После этой ее вспышки во взгляде Киприана появилось замешательство, словно он никак не мог — или не хотел — понять смысл ее слов. Больше, чем когда-либо, Элизе хотелось бежать от этого взгляда, от того прискорбного факта, что Киприан не ответил ей так, как она надеялась. Но она уже достаточно бегала, напомнила себе Элиза. Она начала этот поединок — она должна его закончить.

С мужеством, рожденным отчаянием — и самым сильным желанием, какое она когда-либо чувствовала, — Элиза разжала стиснутые руки, сделала медленный, глубокий вдох и заставила себя подойти к Киприану вплотную. Преодолевая его сопротивление, она потянула к себе из-за спины его левую руку.

Не говоря ни слова, Элиза начала снимать с руки Киприана перчатку, стягивая ее с каждого пальца по очереди, пока вся перчатка не скользнула ей в руки. Какое-то мгновение она держала ее, ощущая тепло руки Киприана, сохраненное тонко выделанной кожей. Потом положила перчатку на ближайшее кресло и подняла глаза на лицо неподвижно стоявшего перед ней мужчины.

За первой перчаткой последовала вторая, но глаза Элизы и Киприана больше не отрывались друг от друга, и с каждым движением, с каждым пальцем, освобожденным из кожаного плена, Элиза чувствовала, как падает еще один барьер между ними. Пусть для него это просто плотская страсть — для нее это была любовь. Никаким другим словом невозможно было Назвать это всепоглощающее чувство, это смешение желания, обожания и безумной жажды исцелить все его раны — прошлые, настоящие и будущие. Она хотела сделать его счастливым, потому что, как ни странно, это, по-видимому, было единственное, что могло сделать счастливой ее саму. Все это было так сложно и не поддавалось логическому объяснению, но Элиза твердо знала, что это — правда.

Вторая перчатка упала с руки Киприана, и Элиза, отложив ее в сторону, дрожащими пальцами коснулась пуговиц его пальто.

— Элиза… — Его рука легонько сжала ее запястье, словно намереваясь остановить, но рука Элизы упорно продолжала свое занятие даже в теплом кольце его пальцев.

Одна пуговица — вторая — третья. Его глаза становились все темнее и затягивали Элизу, как в омут. Опасное дело — соблазнять мужчину, подумала здравая частица ее сознания. Вдвойне опасное, когда в нем участвует нечто гораздо большее, чем просто тело. Элиза распахнула полы его отсыревшего шевиотового пальто, и обе ее руки легли на жилет, прижавшись ладонями к твердой груди, ощущая ее тепло сквозь ткань жилета и рубашки.

Киприан что-то тихо пробормотал, но слова перешли в стон, вырвавшийся, казалось, из самой глубины его души. Его рука поднялась к ее волосам. Он погладил их раз, потом другой и, нахмурившись, стал вытаскивать шпильки. Потом снял сеточку, удерживавшую прическу, и почти завороженно наблюдал, как тяжелый поток волос заструился по спине Элизы. Он снова провел рукой по ее волосам, легчайшим прикосновением, вниз до самой талии, и все это время Элиза смотрела ему в лицо, а ее дыхание, казалось, остановилось в груди где-то на полпути к горлу. На лице Киприана появилось страдальческое выражение. Перед ней был все тот же неистовый человек, который так пугал ее меньше месяца назад, но теперь он сам казался испуганным. Нет, не испуганным. Измученным. Его тянуло к ней, это было совершенно очевидно. Но его мучило огромное различие между ними. Если бы она могла заставить его забыть обо всем, что их разделяло, и помнить только о том, что их объединяло! Обо всем том, в чем они так подходили друг другу.

— Я люблю тебя, Киприан, — прошептала она снова, с удвоенным усердием принимаясь за пуговицы его жилета, и вскоре руки ее скользнули под расстегнутый жилет и обвили его талию. — Даже если ты не хочешь, чтобы я любила тебя, я ничего не могу с собой поделать.

Неожиданно руки Киприана обхватили Элизу, и он прижал ее к себе с такой силой, словно хотел вобрать внутрь себя и удержать навеки.

— Я хочу, — выдохнул он в ее волосы. Его губы стали покрывать поцелуями ее лоб, глаза, потом добрались до рта. — Хочу!

Элизе захотелось раствориться в этом поцелуе, утонуть, кануть в него навсегда и никогда больше не появляться на свет. Но, продолжая обнимать ее все крепче, Киприан тем не менее оторвался от ее губ и заглянул глубоко в глаза.

— Черт побери, Элиза! Ты так невинна. Ты просто не понимаешь, что делаешь.

— Ты хочешь, чтобы я любила тебя, — возразила Элиза с улыбкой. Тайный смысл его неохотного признания наполнил ее сердце радостью так, что оно готово было лопнуть. Он хотел, чтобы она любила его! — Ты хочешь, чтобы я любила тебя, Киприан, и я люблю тебя.

— Да, я всегда этого хотел. Какие же были шансы у такой неопытной девушки, как ты, устоять перед человеком, поставившим себе цель соблазнить ее?

— Как долго еще ты будешь путать плотское желание и любовь? — требовательно спросила Элиза, ни в малейшей степени не смущенная его упорным сопротивлением. Она чувствовала вкус любви в его поцелуях, и это был упоительный вкус сладчайшего из триумфов.

Элиза взялась за полы расстегнутого жилета Киприана и потянула, так что он вынужден был наклониться к ней, и лица их почти соприкоснулись.

— Ты никогда не смог бы заставить меня полюбить тебя. Хотеть тебя — да, — признала она. — Но полюбить… — Она остановилась, потому что от волнения у нее к горлу подступил комок. — Я полюбила тебя сама. Не ты заставил меня любить… и перестать любить ты не можешь меня заставить.

Мучительно долгое мгновение их взгляды не отрывались друг от друга. Если бы он поверил ей!

Если бы чувствовал то же самое!

Потом со вздохом, означавшим капитуляцию, губы Киприана прильнули к ее губам. Глаза Элизы закрылись, но ей не нужно было видеть, не нужно было слышать слова, которые он бессвязно, бормотал между поцелуями, для того чтобы понять: у него есть чувство к ней. Называет он его любовью или нет, было ей уже неважно, главное — оно было не менее сильным, чем ее чувство к нему.

Киприан подхватил Элизу на руки, не переставая целовать. Ее губы раскрылись, его губы прижались к ним еще крепче, в какие-то доли секунды пробудив в ней неистовую страсть. Весь ее страх, что Киприан оттолкнет ее, отвергнет принесенный ею дар, растворился в поднимающемся, закипающем в ее душе ощущении торжества.

Киприан сел на кровать — когда они успели подняться по лестнице, найти спальню, где Элиза продолжала разжигать огонь их страсти, все еще боясь поверить в свой успех и отчаянно желая поверить? Он уютно устроил ее у себя на коленях, заключил в объятия и произнес:

— Прости меня, Элиза. Прости за все, что я говорил тебе прежде.

— Это неважно. Я люблю тебя.

— Я не должен был уходить…

— Ты вернулся. Я люблю тебя.

— Нет, это ты осталась. Это большая разница.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, Киприан Дэйр. Я просто не могла больше бежать от этого.

Он взглянул на нее сверху вниз. Комнату освещал только тусклый свет, проникавший через открытую дверь, но Элиза увидела все, что ей так нужно было увидеть. Лицо Киприана еще никогда не было так серьезно; глаза его никогда еще не были полны таким откровенным чувством. Элиза ощущала силу этого чувства даже в его прикосновении. Оно просто разрывало Киприана, и душа Элизы разрывалась в ответ от переполнявшей ее нежности. Элиза обвила руками шею Киприана и попыталась притянуть его к себе, но Киприан не поддался; его глаза продолжали изучать лицо Элизы, как будто обнаружили в нем нечто новое. Он отвел длинный локон с ее щеки и стал ласкать его, пропуская между большим и указательным пальцами.

— Я не ожидал… такого, — пробормотал он. — Я не ожидал тебя.

Элиза прижалась щекой к его руке.

— Я тоже не ожидала, что полюблю такого человека, как ты, — честно призналась она. — И не ожидала, что любовь может быть такой… непреодолимой.

— Да. — Он снова посмотрел ей в лицо, и их взгляды соединились. Их души соединились. — Совершенно непреодолимой.

Киприан поцеловал Элизу. Это было простое прикосновение губ к губам, плоти к плоти, какое проделывали, должно быть, миллионы пар на протяжении миллиона лет. Но это было и нечто гораздо большее. Этим поцелуем Киприан отдавал ей свое сердце; он отдавал его ей в полное и бессрочное владение, а самое главное — по крайней мере, для Элизы — с огромной нежностью брал ее сердце под свою опеку. Она чувствовала это по тому, как нежно, почти целомудренно скользили его губы по ее губам. Она слышала это в стуке его сердца под ее пальцами, ощущала каждой клеточкой своего тела. Я люблю тебя, Элиза, слышалось ей. Только тебя. Всегда — тебя.

Произнес ли он эти слова вслух или это их души говорили друг с другом? Элиза открыла глаза, когда Киприан положил ее на кровать и наполовину накрыл ее тело своим.

— Я надеюсь, ты никогда не пожалеешь о своем выборе, Элиза.

Прежде чем она успела заверить его, что не пожалеет, или спросить, правда ли он сказал те слова, которые ей послышались, его рот приник к ее рту с той пылкостью, которую она хорошо знала и любила.

Это был ее мужчина. Ее, и только ее. И она никогда не позволит ему уйти и никому его не отдаст.

Элиза вся раскрывалась навстречу неистовому натиску Киприана, ибо только так могла обрести то чудесное единение с ним, которое заставляло ее парить где-то на невообразимой высоте. Она открыла рот навстречу властным движениям его губ, раскинула руки навстречу мощи его объятий. И когда он тесно и настойчиво прижался к ее лону, раздвигая коленом ее ноги и требуя всех прав, каких только мужчина может требовать от женщины, она выгнулась навстречу его плоти, в истинно женской манере требуя, чтобы он взял то, что она предлагала ему.

Киприан двинулся на нее, стремясь всем своим существом почувствовать, что они вновь едины, но его брюки и ее смявшиеся юбки встали преградой на его пути.

— Если бы мы были на Мадейре, нам не пришлось бы столько на себя надевать, — прошептала Элиза между захватывающими дух поцелуями.

— Я увезу тебя на Мадейру, на Бермуды, в Вест-Индию, где мы сможем бродить голыми в джунглях, если захотим. И я буду любить тебя в тени пальмы или на пустынном пляже…

Элиза вскрикнула от удовольствия, когда его рука скользнула вверх по ее бедру, поднимая юбки.

— Я буду любить тебя даже в море. — Пальцы Киприана скользнули дальше, даря ей то немыслимое наслаждение, о возможности которого Элиза даже не подозревала раньше. До Киприана. — Я буду заниматься с тобой любовью каждый день, пока не умру. Пока не умру от любви к тебе.

Вот оно, снова. Он сказал, что любит ее. Элиза не отрываясь смотрела на лицо Киприана. В следующее же мгновение она ощутила, как ее тело сотрясает безудержная дрожь, однако все же не настолько сильно, чтобы она не в состоянии была потребовать от Киприана полного и окончательного признания.

— Ты любишь меня… правда? Ты любишь меня, Киприан… так же, как я… о-о… как я люблю тебя?..

Это уже начиналось. Последний взлет; последний взрыв неописуемых ощущений в том заветном местечке. Но Элиза держалась из последних сил, ухватившись за полы жилета Киприана. Ей нужно было услышать те слова еще раз.

Киприан опустил голову к изгибу ее шеи и зарылся губами куда-то возле уха.

— Я люблю тебя, — прошептал он, борясь с собственным неудержимым желанием и продолжая возносить ее на все новые высоты наслаждения. — Я люблю тебя, Элиза.

В ней словно поднялась приливная волна. Любовь. Желание. Взрыв множества самых разных чувств, которые и назвать-то было нельзя. Последний экстаз. Последняя вспышка. Элиза содрогалась в конвульсиях невыразимого наслаждения, изгибаясь навстречу его руке, а его слова звучали у нее в ушах снова, и снова, и снова. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Он ее любит.

В окутавшем ее тумане Элиза даже не поняла, когда Киприан успел, снять с нее одежду, и лишь смутно могла припомнить, как ее приподнимали и поворачивали его руки, одновременно нежные и настойчивые. Киприан ухитрился стянуть с нее юбку и корсаж, панталоны и сорочку, чулки и ботинки так, что она ничего не почувствовала. Она ощущала только, что, хотя в комнате было холодно, ее кожа излучала нестерпимый жар, поднимавшийся откуда-то изнутри, и Элизе уже казалось, будто вся она охвачена пламенем.

Последние сладостные содрогания еще прокатывались по телу Элизы, когда она открыла глаза и взглянула на Киприана. Он начал было снимать жилет, но остановился, медленно обводя взглядом ее всю, от разметавшихся волос и обнаженной груди до беззащитно открытого лона и бесстыдно раскинутых ног, не встречая теперь никаких препятствий, потому что на Элизе не осталось ни лоскутка. Первым ее движением было схватить какую-нибудь простыню, хоть что-нибудь, и прикрыть свою наготу, но она заставила себя лежать спокойно. Ее кожа порозовела от смущения, но Элиза не двигалась, не отрывая глаз от мужчины, которого любила, словно желая дать ему понять, что никогда больше ни в чем ему не откажет. Никогда.

Она увидела, как Киприан судорожно сглотнул, потом поднял глаза, и, если у Элизы еще оставались какие-то сомнения, один взгляд на его лицо развеял их раз и навсегда. Ибо все в Киприане — сияние глаз цвета полуночного неба, страстное желание, исказившее суровые красивые черты, нетерпеливое напряжение великолепно вылепленного тела — все говорило о любви. И средоточием этой любви и страсти была она.

— Киприан, — прошептала Элиза, сгорая от желания, чтобы он был рядом с ней. Внутри ее. — Киприан…

Жилет тут же был отброшен; чуть ли не раньше, чем он успел приземлиться на пол, за ним последовала рубашка. Сапоги разлетелись в разные стороны, и Киприан рывком стянул с бедер плотно облегающие брюки.

Теперь он стоял перед Элизой в горделивой наготе, но все еще не двигался, словно желая дать ее глазам насладиться им, как до этого его глаза наслаждались ею. Это было больше, чем Элиза могла вынести. Дыхание ее участилось, сердце зашлось от страсти к застывшему перед ней мужчине, прекрасному, любимому, единственному.

Элиза подняла руку, призывая его прийти к ней, облегчить неимоверное напряжение, скрутившее ее тугим узлом, натянувшее каждый нерв, каждый дюйм ее тела. Он был нужен ей. Ну почему же он медлил?

Киприан сжал ее пальцы, но остался на прежнем месте. Элиза видела его жезл, твердый, трепещущий от возбуждения. Готовый войти в нее. Она поняла, что Киприан хочет ее с такой Же неистовой силой, с какой она хотела его, но вместо того, чтобы тут же накрыть ее тело своим, он склонил голову и поцеловал ее руку, каждый сустав, кончик каждого пальца, потом перевернул кисть и поцеловал нежную ладонь.

— Прости меня, Элиза.

— Простить? — Ее сердце замерло. — За что?

— За все. За все, что я сделал тебе. — Он замолчал и снова сглотнул. — За каждый жестокий поступок и каждое грубое слово.

Сердце Элизы мгновенно забилось снова. А она-то уже испугалась, что он передумал!

— Мне нет дела до всего этого, Киприан. Все это в прошлом. А я думаю о будущем. — Глаза Элизы задержались на великолепном мужском теле. — Но настоящем, — без тени смущения добавила она.

— Но я сделал тебе столько плохого, Элиза. Даже сегодня…

— Тогда постарайся загладить свою вину сейчас. — Элиза повернула кисть, так что пальцы их сплелись, а ладони прильнули друг к другу. — Сейчас же, — повторила она, притягивая Киприана к себе.

Он опускался на нее медленно. Сначала — глаза, они ласкали Элизу почти осязаемо, так что она поежилась от удовольствия под прикосновением этого пылающего темным огнем взгляда. За ними последовали руки, гладя, дразня, исследуя все изгибы и впадины, отыскивая самые чувствительные местечки и пробуждая в Элизе такое сладострастие, какого она не могла себе даже представить.

Элиза хотела сказать, чтобы он поспешил, что она вся пылает изнутри и может взорваться от этих обжигающих прикосновений. Но она с трудом могла дышать, не то что говорить. Когда голова Киприана склонилась к ее груди, глаза Элизы закрылись, а руки судорожно вцепились в простыни. Это было все, что она в состоянии была сделать.

Раздвинув коленом ее ноги, Киприан опустился на нее.

Элиза ощутила Жаркую тяжесть его орудия на своем животе и бессознательно подалась навстречу. Киприан застонал, и она улыбнулась, ибо это была поистине величайшая радость женщины: отдаться любви к мужчине, который любит ее; знать, что одно движение ее тела дает ему такое огромное наслаждение, Киприан чуть отстранился — и в следующий миг Элиза почувствовала требовательный нажим его жезла, отыскавшего наконец вход в пещеру, скрывавшую ее женскую суть.

Элиза подняла веки, стараясь сквозь сгущавшуюся в комнате темноту разглядеть четко вырезанные черты Киприана. В них была страсть, и нетерпение, и любовь. Любовь была в том, как его глаза ласкали ее, и в изгибе его губ, когда он склонился, чтобы поцеловать ее снова. Она была в его мощном, натянутом как струна теле, в твердых мышцах под ее рукой, опустившейся ему на спину.

— Я люблю тебя, — прошептала Элиза, когда губы Киприана заскользили по ее губам в такт ускоряющемуся движению их тел. Эти слова затерялись в бешеном ритме страсти, в их бурном дыхании, но Элиза знала, что Киприан их расслышал. И когда она поднималась все выше и выше на волнах экстаза, она поняла, что именно этот момент ее наивысшего наслаждения может дать им с Киприаном ребенка — много детей, семью.

Элиза стиснула руками плечи Киприана. Пришло время для любви, для семьи, для будущего, в котором они будут счастливо жить вместе.

— О, как я люблю тебя, Киприан, — прошептала Элиза, взмывая ввысь в невообразимом полете.

И когда он присоединился к ней в сокрушительном последнем взрыве страсти, она услышала приглушенный вскрик:

— Я люблю тебя, люблю тебя… люблю тебя!


27


Киприан был ненасытен. Но и Элиза тоже. Она не могла оторваться от этого мужчины. И не сможет до конца своей жизни, которую проведет с ним.

Но не о будущей жизни говорили они в эти сладостные ночные часы. Они говорили только о настоящем, говорили на языке любви, и этот разговор вели их губы, языки, пальцы, их тела, их сердца. Элиза научилась подмечать малейшие изменения в его дыхании: неглубоком и частом, когда его пальцы исследовали ее тело; тяжелом и прерывистом, когда начинался последний рывок к вершине наслаждения.

А когда она вновь и вновь пыталась удовлетворить любопытство, которое возбуждал в ней вызывающий символ его мужественности, дыхание Киприана почти совсем замирало. Все его тело замирало, и Элиза с удовольствием ощущала напряжение, державшее Киприана в своих тисках. Как упоительно было сознавать свою власть, полностью отдававшую его в ее руки!

Но Киприан недолго терпел проявления ее любознательности. Его неподвижность неизменно стремительно переходила в яростный натиск, и, как ни старалась Элиза продлить любовную игру, он в мгновение ока оказывался на ней. В ней. Он занимался с ней любовью так неистово, так отчаянно, словно ему никогда еще не приходилось делать этого раньше и никогда больше не удастся сделать впредь.

Но Элиза знала, что это лишь начало, а конца не будет никогда, пообещала она себе, уютно устраиваясь в объятиях Киприана. Близился рассвет. Скоро наступит новый день, который они проведут вместе. Для них начнется новая жизнь, и, сколько бы препятствий ни оказалось на их пути, они встретят их вместе. И преодолеют вместе.

Элиза ощущала блаженное удовлетворение, которого не испытывала еще никогда в жизни, и знала, что Киприан чувствует то же самое. Наверное, им пора поговорить о будущем, подумала она, хотя розовый туман в мозгу сильно мешал ей мыслить связно.


— Доброе утро, — шепнула Элиза, целуя мускулистое предплечье, лежащее под ее щекой.

— М-м-м… — Киприан зарылся лицом в ее безнадежно спутавшиеся волосы, поцеловал Хрупкие позвонки, тремя маленькими бугорками выступавшие сзади у нее на шее. Сладкая дрожь побежала от его губ вдоль всего изгиба ее спины. Элиза поверить не могла, но в ней снова проснулось желание. Неужели голод ее тела, истосковавшегося по нему, невозможно утолить никогда?

Потом Киприан вдруг резко отодвинулся. Элиза попыталась повернуться к нему лицом, но ее остановило его прикосновение, превратившееся из ласкающего в предупреждающее.

— Оставайся здесь.

Он одним гибким движением поднялся с кровати и потянулся за своими брюками. Элиза села, в замешательстве глядя на него в лучах холодного зимнего рассвета.

— Что случилось? Куда ты?

— Кто-то приехал.

Киприан двумя рывками натянул сапоги и, выпрямившись, взглянул на Элизу, бодрый, свежий, полный готовности действовать. А у нее… у нее после бессонной ночи закрывались глаза и мысли тяжело ворочались в мозгу. Кто-то приехал? Но кто?

— Боже! — воскликнула Элиза, когда до нее вдруг дошло. Это наверняка был ее отец, а может быть, даже дядя Ллойд. Неизвестно, что хуже. А уж если они приехали вместе — об этом и подумать было страшно.

Раздался цокот лошадиных копыт по мощенному булыжником дворику. Бросив быстрый взгляд из-за края занавески, Киприан поморщился и повернулся к Элизе:

— Кажется, там чертова уйма народу. Вся твоя семья.

Вся ее семья! Боже милостивый, да это же настоящий кошмар!

Киприан схватился за рубашку, Элиза вскочила с постели, лихорадочно отыскивая сорочку, платье — что угодно, чтобы прикрыть наготу и заставить прибывших воздержаться от поспешных выводов. Хотя, будет она одета или нет, к какому еще выводу они могли прийти, кроме одного?

— О боже, — снова пробормотала Элиза, в полной мере осознавая суровую действительность. Ее отец убьет Киприана. Потом она взглянула на Киприана и увидела, как он сует в левый сапог маленький кинжал. Нет, подумала она, скорее Киприан убьет ее отца, если дело дойдет до схватки. Она должна как-то предупредить возможное столкновение. — Подожди меня! — крикнула Элиза Киприану, направившемуся к двери спальни. Тот подождал, пока она справится с сорочкой, потом подошел к ней и положил руки ей на плечи.

— Если я не спущусь сейчас вниз, они поднимутся сюда, и выйдет гораздо хуже, Элиза. — Он быстро, крепко поцеловал ее и легонько оттолкнул. — Оденься и причешись. Я задержу их, сколько смогу.

— Но, Киприан, ты не понимаешь…

— О, я все прекрасно понимаю, сердце мое, — возразил он. — Я украл тебя, их единственную дочь, и они жаждут расправиться со мной.

— Но, Киприан…

— Поторопись, — приказал он и вышел. Элиза услышала громкий стук во входную дверь.

— Элиза! Элиза! — донесся до нее даже сквозь толстые каменные стены коттеджа взволнованный голос отца. Лишь чуть помедлив, Элиза кинулась к окну, отбросила занавеску и рывком распахнула створки. На дворе было ясное, но морозное утро. Полдюжины лиц поднялись к ней, заслышав звук открывающегося окна.

— Элиза…

— С тобой все в порядке?

— Открой дверь!

Элиза слушала нарастающий шум и гам, видела в морозном воздухе облачка пара от сердитого дыхания собравшихся во дворе. Кроме ее отца и обоих братьев, здесь были дядя Ллойд и Обри. Ксавье тоже приехал, вместе с Аной и Оливером, но они стояли поодаль, наблюдая сцену со стороны. Безусловно, Ксавье поможет Киприану в случае чего, но мысль об этом не намного уменьшила страх Элизы.

Джеральд Фороугуд воззрился на дочь с таким выражением, как будто никак не мог осознать реальность представшей перед ним картины. Он все смотрел и смотрел на ее спутанные волосы, на едва прикрытые плечи и словно не верил собственным широко раскрытым глазам.

Но вместо того чтобы преисполниться стыда, Элиза ощутила при виде ошеломленного лица своего отца настоятельную потребность быть рядом с Киприаном. Он ничем не хуже любого из них, невзирая на обстоятельства своего рождения и воспитания, и она никому не позволит сказать хоть слово против.

Не отвечая на крики, она втянула голову обратно в комнату и захлопнула окно. Набросила юбку, кое-как застегнув пояс, влезла в корсаж, но зашнуровывать его не стала, прикрыв сверху коротким жакетом, сунула ноги в ботинки, не надев чулок, С волосами уже ничего не поделаешь, решила она. Стук в дверь внезапно оборвался. Элиза ринулась вон из спальни и помчалась вниз по лестнице как одержимая. Она должна быть рядом с Киприаном, билось в ее мозгу. Она должна быть с ним, даже если это значит быть против всех остальных, кого она любила.

Открывшееся глазам Элизы зрелище при других обстоятельствах можно было бы назвать комичным. Киприан стоял в дверях и преграждал путь в дом, широко расставив ноги и уперев кулаки в бока. Напротив него стоял Обри, словно сдерживая толпу разъяренных мужчин за своей спиной. Но их заставила остановиться не хрупкая фигурка мальчика, а его неожиданная улыбка и громкий, радостный голос, воскликнувший:

— Здравствуй, братец! Мы вас разбудили?

— Не называй его так! — придя в себя, одернул сына Ллойд Хэбертон. — Я же велел держать его подальше отсюда! — рявкнул он, обращаясь к Оливеру, но тот только пожал плечами и, не обращая больше на сэра Хэбертона никакого внимания, нахально подмигнул Элизе. Она почувствовала неимоверное облегчение и подумала, что все как-нибудь уладится.

Но когда Элиза взглянула на Киприана, уверенность ее стала таять. Киприан смотрел на ее дядю — своего отца — с выражением, которое не поддавалось описанию. Ненависть, ярость и торжество боролись на его лице, и Элиза почувствовала, как напряжено все его тело. Не раздумывая, она шагнула к Киприану и взяла его под руку.

— Элиза! Иди сюда, дочка, — потребовал Джеральд, заметив фигуру дочери за спиной Киприана.

Услышав эту короткую команду, Киприан оглянулся через плечо и сделал то, что и следовало ожидать от него при таких обстоятельствах: небрежным жестом привлек Элизу к себе и по-хозяйски обнял ее за плечи одной рукой.

— Ты хочешь говорить с этими людьми? — спросил он таким тоном, словно разъяренная толпа за дверью ничего особенного собой не представляла.

Наградив его сердитым взглядом, Элиза заставила себя улыбнуться отцу.

— Доброе утро, папа. Не хочешь ли… — Она запнулась под его негодующим взором. — Не хочешь ли зайти… выпить чашечку чаю? — закончила она неловко.

Лицо отца было настолько же бледно, насколько красно лицо дяди Ллойда.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Сию же минуту, — добавил он голосом, дрожащим от сдерживаемых чувств, и встал перед Обри. Все его пятьдесят с лишним лет были хорошо видны на лице Джеральда Фороугуда в холодном, беспощадном свете ясного зимнего утра. Он выглядел измученным и разбитым, и это подействовало на Элизу сильнее всего остального.

— Папа, пожалуйста. Ты должен понять…

— Я понимаю, — оборвал ее отец и протянул руку. — Поедем домой, Элиза. Мы с капитаном Дэйром поговорим позже. А сейчас тебе лучше поехать со мной. Твоя мать места себе не находит. Она должна увидеть тебя.

Элиза посмотрела на протянутую руку, неуверенно повернулась к Киприану. Пальцы Киприана слегка сжали ее плечо, но суровое лицо ничего не выражало.

— Киприан, я… наверное, я должна поехать к ней.

— Пришло время выбирать, Элиза. Ты не сможешь сохранить и их, и меня.

— Пойдем, Элиза, — взмолился ее отец. Но она продолжала смотреть на Киприана:

— Но почему, Киприан?! Почему я должна выбирать? Почему мы не можем уладить наши разногласия и стать одной счастливой семьей?..

— Это невозможно, — прервал ее Киприан. Он отвел глаза от ее лица, и, проследив за его взглядом, Элиза поняла, что он смотрит на ее дядю — своего так долго отсутствовавшего отца. Тот стоял за спиной Обри, положив руки на плечи мальчика. Они были так похожи в этот момент, что только слепой не признал бы в них отца и сына. Для Киприана, тут же поняла Элиза, эта картина была все равно что удар острым ножом в сердце.

Тихонько выругавшись, она схватила Киприана за рубашку и заставила его повернуться к ней.

— Я пришла к тебе, Киприан. Отбросила свою гордость и пришла. Почему бы тебе не сделать для меня то же самое? — Элиза прерывисто вздохнула, не отрывая взгляда от сердитых глаз Киприана. — Я уеду сейчас с моим отцом, но только в гостиницу, в Лайм-Риджис. Приму ванну, немного посплю, скажу маме, что со мной все в порядке. Но я буду ждать тебя к обеду. Мы пообедаем вместе: ты, я и мои родители. Слышишь? Вместе!

Долгие минуты они смотрели друг на друга, и, несмотря на железное самообладание Киприана, Элиза прекрасно видела, какие чувства кипят в его душе. Здесь был гнев, потому что ему хотелось бы, чтобы она отреклась от всех тут же, на месте, и без всякой оглядки на кого бы то ни было выбрала его. Здесь был и страх, что она предпочтет выбрать свою семью и отвергнутым окажется он. Но больше всего было боли, той боли, о которой Ксавье пытался рассказать Элизе еще в самый первый день на борту «Хамелеона». Отец Киприана предпочел свою законную семью незаконной. В результате Киприан знал только один выбор: или — или, не оставляющий места для компромисса.

Но в сердце Элизы было достаточно места для всех. Надо было только убедить в этом Киприана.

— Я люблю тебя, Киприан. Но я люблю и своих родных. Я не собираюсь отказываться ни от кого из вас. А ты не отказывайся от меня, слышишь? — Она потянула его за рубашку, так что ему пришлось наклониться к ней, и, привстав на цыпочки, одарила его быстрым, весьма целомудренным поцелуем. На дворе кто-то громко выругался, но Элиза не обратила на это никакого внимания. — Приходи обедать с нами в гостиницу, Киприан. Не разочаруй меня.

Нервно разгладив смятый перед его рубашки, Элиза отступила, повернулась и двинулась навстречу простертым рукам отца.


28


— Сейчас же увози ее домой, подальше от влияния этого субъекта! Увози, пока не поздно, и моли бога, чтобы Джонстон все еще захотел взять ее в жены.

Глаза Элизы метали молнии. Когда отец запихнул ее в свою карету, она была в таком смятении, что ничего вокруг не замечала, иначе непременно настояла бы на том, чтобы ехать с братьями. Когда Элиза поняла свою ошибку, карета уже тронулась. Последнее распоряжение дяди, отданное не терпящим возражений тоном, переполнило чашу ее терпения.

— Я не хочу, чтобы вы говорили обо мне так, как будто меня здесь нет, дядя Ллойд, — взорвалась она. — К вашему сведению, я не собираюсь возвращаться в Лондон, пока не буду к этому готова. И у меня нет ни малейшего желания, чтобы Майкл Джонстон взял меня в жены, как вы выражаетесь, невзирая на то, что он обо мне теперь думает.

— Я и не говорил о Лондоне, — отрубил Ллойд Хэбертон. — После этой скандальной истории тебе остается только уехать в деревню и надеяться, что какой-нибудь добросердечный местный житель не посмотрит на твое прошлое и все-таки сделает тебе предложение.

Этот жестокий удар попал в цель. У Элизы перехватило дыхание, и на какой-то миг ей стало страшно. Что, если Киприан не придет?.. Она тут же овладела собой.

— Разве вы поступили так же после вашей скандальной истории? Уехали в деревню и женились на местной жительнице?

— Элиза! — укоризненно воскликнул Джеральд Фороугуд.

Девушка повернулась к отцу:

— Никто из вас почему-то даже не вспоминает о том, что Киприан — сын дяди Ллойда! Можете называть его ублюдком дяди Ллойда, если хотите, — Элиза бросила сердитый взгляд на разъяренное лицо дяди, — но факт остается фактом: вы, дядя, бросили его мать и, следовательно, бросили его. Наша семья достаточно жестоко обошлась с Киприаном. Я не совершу новой жестокости. Я его не брошу.

— Но я не знал, что у нее родился сын! — возопил Ллойд Хэбертон. Тут он, спохватившись, посмотрел на Обри, который тихо сидел в уголке кареты, весь обратившись в слух, и внимательно наблюдал за словесной баталией взрослых. — Не думаю, что нам подобает сейчас говорить на эту тему.

Элиза не обратила на последние слова дяди никакого внимания.

— А что бы вы сделали, если бы знали? — спросила она, наклонившись вперед и буквально пригвоздив сэра Ллойда взглядом к стенке кареты, несущейся во весь опор к Лайм-Риджису. — Как вы тогда поступили бы с Сибил? Женились бы на ней?

— Я… Нет, конечно… Я был помолвлен с Джудит. Я не мог нарушить свое слово, — словно оправдываясь, забормотал сэр Ллойд.

— Вы уже были помолвлены с тетей Джудит? Значит, вы совершили двойное предательство! А Сибил, даже с ребенком, вы намеревались бросить с самого начала?! — Потрясенная, Элиза откинулась на спинку сиденья.

— Папа! — раздался вдруг голос Обри. — Это правда?

Взгляд сэра Ллойда метнулся от племянницы к сыну:

— Нет, нет, сын. Я… я бы их обеспечил. Купил бы им дом. Помог бы дать ребенку образование.

— Может быть, вам стоило бы сказать Киприану об этом? — сухо предложила Элиза.

— Это ничего не изменит! — рявкнул сэр Ллойд. — Слишком поздно. Стало поздно с той самой минуты, когда он похитил Обри. Пусть он вернул мне сына, но у него мои деньги. — Он задохнулся. — Мои деньги! — Сэр Ллойд замолотил кулаком в крышу кареты. — Кучер! Стой! Поворачивай назад! Мы должны вернуть мои деньги!

— Киприан тоже ваш сын! — гневно крикнула Элиза. — Деньги вам дороже сына, которого вы зачали! Я просто удивляюсь, как это вы согласились заплатить выкуп за Обри! И вы даже не хотите признать, что, если бы не Киприан, Обри, может быть, до сих пор был бы калекой. — Повернувшись к Обри, Элиза язвительно добавила: — Запомни, кузен, как дорого твой отец ценит своих детей!

— Ты не права, Элиза! — горячо возразил мальчик. — Папа и мама были так счастливы, когда увидели меня — увидели, как я сам, без посторонней помощи, иду к ним. Они даже заплакали от радости, честное слово!

Элиза чуть не топнула ногой от досады. «На чьей же ты стороне?» — подумала она, сердито глядя на кузена.

Потом она увидела, как посмотрел на сына дядя Ллойд, как его глаза опустились на миг к ногам Обри, потом поднялись к мальчишеской физиономии, сияющей невиннейшей улыбкой. Он уже собирался снова постучать в крышу кареты, но застыл на месте с занесенным кулаком и раскрытым ртом, глядя на младшего сынишку с внезапным смущением. И сколько любви отразилось в глазах этого черствого дельца!

А Обри мастер управлять людьми, поняла Элиза — вернее, та часть ее сознания, которая еще способна была мыслить трезво и хладнокровно. Мальчишка не сказал больше ни слова, да в том и нужды не было. Он просто взирал на отца простодушными синими глазами.

Как же Обри был похож на своего старшего сводного брата! Не только черные, как вороново крыло, волосы и пронзительные синие глаза унаследовали они оба от их общего отца. И Киприан, и Обри были так же упрямы до предела; у обоих была сильнейшая воля, могущая сокрушить любого; оба отличались несомненной способностью управлять окружающими их людьми. Киприан был в этом деле специалистом, а теперь и Обри в полной мере проявил этот природный дар.

Ллойд Хэбертон тяжело опустился на жесткое кожаное сиденье, а Элиза отвернулась к окну. Окно было плотно закрыто занавеской, чтобы не впускать сырой и холодный декабрьский ветер, но девушка смотрела на него не отрываясь, словно перед ней открывался изумительный ландшафт, нечто дикое и прекрасное. В какой-то мере так оно и было, ибо перед глазами ее души стоял Киприан, а она не знала существа более дикого и прекрасного, чем он.

Комок застрял у Элизы в горле, она даже зажмурилась от страха. Несмотря на то, что ее окружали родные, ей было холодно и одиноко, и мысль, что Киприан может не прийти, терзала ее сердце. Слезы готовы были хлынуть из глаз, но Элиза огромным усилием воли справилась с собой. Она не будет плакать перед ними, даже перед отцом, потому что все сразу поймут, что она плачет из-за Киприана, и будет только хуже. Они ненавидели Киприана; он ненавидел их. Если Элиза хотела сохранить всех, она должна была быть сильной, сильнее, чем когда бы то ни было в своей короткой благополучной жизни. И она будет сильной, поклялась себе Элиза, вновь исполнившись решимости.

Со вздохом Элиза сложила руки на коленях. Она должна была победить в этой борьбе воль, хотя для этого ей придется сражаться и с отцом, и с дядей, и с Киприаном. Но у нее были и союзники. Был Обри; Оливер, Ксавье и Ана тоже были на ее стороне. Даже Перри, пожалуй, склонялся к тому, чтобы поддержать сестру. Элизе оставалось только молиться, чтобы этого оказалось достаточно.


— Ни слова больше, — оборвал Киприан Ксавье, глядя на своего первого помощника с угрозой. Но Ану не так легко было запугать.

— А еще говорят, что мужчины сильнее и храбрее женщин, — пробормотала она себе под нос, завязывая на талии тесемки муслинового передника. Она не сомневалась, что Киприан ее прекрасно расслышит.

— Ты ничего не понимаешь, Ана, так что занимайся своим делом, будь добра, — отрезал Киприан весьма нелюбезным тоном.

— Смею думать, что Элиза — это мое дело, — парировала Ана, протягивая Оливеру пустое ведро. — Принеси воды, — приказала она юноше и принялась раскладывать на широком кухонном столе зелень и всевозможные пряности. — Мы с Элизой очень подружились. Она мне как сестра, и я восхищаюсь ее мужеством. — Ана подняла голову и устремила на Киприана загадочный взгляд своих темных глаз. — Эта девушка знает, чего хочет, и не боится идти к своему счастью — даже если ее путь усеян препятствиями. О тебе я этого сказать не могу, — резко закончила она.

Киприан сжал кулаки, испепеляя Ану взглядом.

— Если бы она хотела остаться, она бы осталась! — рявкнул он. — Она предпочла уехать. Я ее не гнал.

— Она поехала к своей матери и пригласила тебя на обед! Немного другая картинка получается, правда?

— Иисусе! — Киприан повернулся на каблуках и ринулся к двери. — Я ухожу.

— Не забудь свои деньги! — крикнула ему в спину Ана. — Я знаю, как ты ими дорожишь. Надеюсь, они принесут тебе покой нынче ночью — и во все долгие ночи, которые тебе еще предстоят!

Хлопок дверью был ей ответом, но Ану это ничуть не обескуражило. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

— Ты не переборщила? — озабоченно спросил Ксавье.

Улыбка Аны стала шире.

— Не думаю. Сейчас он слишком уязвлен и зол, чтобы мыслить здраво. Но он опомнится. Ксавье ухмыльнулся и обнял ее.

— И когда ты успела стать такой мудрой?

— Ты спрашиваешь меня об этом после всего, что мне пришлось испытать, пока я не научила тебя любить? — рассмеялась Ана. Взгляд ее упал на Оливера, до сих пор стоявшего с пустым ведром в руке, наблюдая за разыгрывавшейся перед ним сценой. — Иди за водой, — снова приказала она. — Если этот Хэбертон согласился подарить Обри корабль и сделать тебя капитаном, это еще не значит, что для тебя здесь уже не осталось работы. — Ана снова улыбнулась Ксавье и добавила: — И знаешь, Оливер, не слишком торопись назад.

Закрывая за собой дверь, Оливер слышал смех Аны и рокочущее бормотание Ксавье. Ни одному мужчине этого не избежать, думал молодой моряк, шагая к колодцу. Как ни боролся с любовью Ксавье, ему пришлось покориться. Теперь с любовью боролся Киприан. Интересно, чьей любви будет сопротивляться он, спросил себя Оливер, потом рассмеялся. Почему обязательно сопротивляться? Пока он молод, красив, пока у него приветливое, открытое лицо, длинные шелковистые кудри и сильное юное тело, ему нет нужды бояться любви.

Вдруг Оливер озабоченно нахмурился. У него так давно не было женщины. Ксавье и Ане сейчас не до него, это совершенно ясно, так что он вполне может прогуляться и взглянуть, что может предложить ему в смысле женского общества деревенька на соседнем холме.


На этот раз Киприан не поехал верхом. Он и так прошлым вечером чуть не загнал своего скакуна, так что теперь лишь собственные ноги быстро несли его прочь от коттеджа — так взбесили Киприана слова Аны. Какое право имела эта женщина вмешиваться в его дела?

Сухое мерзлое жнивье захрустело под ногами — Киприан стремительно шагал по полю. Вдали, за голыми ветвями березовой рощицы, едва виднелся церковный шпиль в Данлопе. Англия зимой отвратительна, подумал Киприан, все кругом такое унылое, все в бурых тонах. Совсем неподходящее место для человека, который сейчас мог бы быть на прекрасном острове Олдерни или на берегах Мадейры, где царит вечный июнь.

Перед Киприаном показалась груда мусора на обочине дороги — одна из множества мусорных куч, которыми усеяны все дороги и тракты Англии, и он замедлил шаги. Ничто не мешает ему отправиться на Мадейру, сказал себе Киприан, тяжело переводя дух. Он может отплыть сегодня же вечером, если захочет.

Но как же Элиза?

Киприан остановился. Может быть, Ана была права и ему следовало принять приглашение Элизы. Элиза хотела его, в этом невозможно было сомневаться. Разве она не пришла к нему вчера — пусть и не без некоторой помощи со стороны Ксавье? Разве не отдала ему всю себя, без колебаний, без остатка? При одном воспоминании о наслаждении, которое он изведал в объятиях Элизы, Киприан почувствовал вспыхнувший жар. Ах, Элиза!

Он нахмурился, глядя перед собой невидящим взглядом. Если бы она захотела связать с ним свою жизнь… Мысли Киприана смешались, чувства блуждали словно в лабиринте. Всю свою жизнь он построил на ненависти и жажде мести, а теперь будущее обещало ему такое счастье, о каком Киприан даже не мечтал. Но за это будущее Элиза требовала заплатить. Ее семья была частью ее самой, и от этой части она не собиралась отказываться — даже ради него.

Киприан громко выругался. Почему она не может удовольствоваться им? Им одним? Почему не может забыть о них?..

Он тут же понял почему. Не в характере Элизы было бросать людей, которых она любила. Она не бросила Обри, когда он попал в плен к Киприану, и точно так же не собиралась бросать никого из своей семьи. Лишь от него она ушла, не оглянувшись.

Нет, это неправда, подумал Киприан. Элиза вовсе не думала отворачиваться от него. Она протянула ему руку, стремясь сделать его членом своей семьи.

— О господи, — пробормотал Киприан, вцепившись обеими руками в свою шевелюру. Звонкий детский голос и возбужденный собачий лай привлекли его внимание. Киприан оглянулся и в нескольких футах от себя увидел мальчика с огромной вязанкой хвороста на спине. На вид мальчик был одних лет с Обри. Несмотря на свою громоздкую ношу, он бежал вприпрыжку за лохматой смешной собачонкой, белой в коричневых пятнах.

Киприана эта парочка не заметила: песик сосредоточенно рыскал по обеим сторонам тропинки, вынюхивая зайца или, на худой конец, полевую мышь, а мальчик ревностно следил за успехами своего мохнатого товарища.

— Ищи, Спот, ищи! Ой, вон он, вон он! Ату его! Ату его, старина!

Пес рванул вдогонку за каким-то невидимым существом, шуршавшим в пожухлой траве. Мальчик ринулся было вслед, но тяжелая вязанка закачалась на его спине и рухнула на землю, увлекая сорванца за собой.

Песик тут же вернулся к своему юному хозяину и запрыгал вокруг него, отчаянно маша хвостом и пытаясь лизнуть его в нос. Тот поднялся, похваливая собаку:

— Хороший мальчик! Ты ему задал жару, малыш! — Парнишка уже почти приладил вязанку обратно на спину, когда раздался резкий свист, заставивший его повернуть голову: — Я здесь, па!

Киприан, молча стоявший все это время за кучей мусора, увидел на вершине холма дровосека, толкавшего перед собой маленькую двухколесную тачку.

— Дэнни, сынок, иди сюда! Полезай-ка в тачку, отсюда дорога вниз пойдет.

Дровосек поднял мальчика вместе с его ношей и посадил в тачку, и без того уже тяжело нагруженную. Вся компания начала спускаться с холма, пробираясь через поле по тропинке, протоптанной коровами.

До Киприана донеслись детский смех, басок отца, что-то отвечавшего сыну, радостное тявканье собаки. Он не вслушивался в разговор; совсем другое привлекло его и заставило не отрываясь провожать взглядом маленькую процессию, медленно продвигавшуюся к деревне: особая теплота, которую, казалось, излучали эти двое. Отец и сын.

Киприан был столько лет одержим мыслью о своем собственном отце, ненавистью к этому человеку, что не видел больше ничего вокруг. А вот теперь он вдруг представил себя в роли отца — настоящего отца, не доказывающего кому-то, что он справится с этой ролью лучше, чем Ллойд Хэбертон, а находящего счастье в своем ртцовстве, наслаждающегося отцовством как таковым, а не как еще одним способом мести Хэбертону.

Он хочет стать отцом, понял Киприан, глядя, как идут к себе домой крестьянин и его сын. Он хочет вот так же провести день со своим сыном — или дочерью — и вечером вернуться домой, замерзшим, но веселым, к себе домой, к жаркому очагу и любящей жене.

К Элизе.

Киприан расправил плечи, словно огромная тяжесть свалилась с них. Одна мысль о детях, которых родит ему Элиза, наполнила ликованием самые потаенные уголки его сердца. Он никогда не хотел этого ни от какой другой женщины — и знал, что никогда не захочет. В его мыслях наконец наступила долгожданная ясность, и он понял, что Элиза означала для него все: любовь, дом, семью. Она была будущим, которое ждало его с распростертыми объятиями. Ему нужно было только протянуть руку.

Мысль о том, что он должен был для этого сделать, о неизбежном общении с отцом по-прежнему приводила его в ярость. Но ради жизни с Элизой…

Киприан глубоко вдохнул ледяной воздух и решительно отогнал сомнения. Дровосек и его сын уже скрылись из виду, спустившись с холма, но всю дорогу, пока Киприан шел обратно к коттеджу, образ этой пары стоял перед его глазами. Сейчас они, должно быть, уже дома, улыбающаяся женщина встретила их, усадила поближе к огню и, накладывая полные миски тушеного мяса, принялась расспрашивать, как прошел день. Какое простое, но восхитительное удовольствие: обедать вместе с теми, кого любишь!

Киприан вдруг обнаружил, что не может дождаться, когда наступит час обеда.


29


— Не вижу необходимости прихорашиваться ради этого… этого бандита… этого ублюдка, которого муж твоей сестры навязал на нашу голову! — донесся до Элизы гневный крик отца.

Мать что-то ответила, но Элиза мало что могла расслышать через дверь, соединявшую ее комнату с комнатой родителей, разве что слова «блудный сын» и, кажется, «человеку свойственно ошибаться».

— Если бы ты продолжала цитировать Библию, а не дурацкие слова какого-то давно умершего поэта, может быть, я бы еще и прислушался… — Не дождавшись окончания этой тирады, Элиза решительно постучала в дверь.

— Можно войти? — крикнула она и, не дожидаясь ответа, повернула дверную ручку.

Отец уже успел обуться, пристегнуть подтяжки и продеть яшмовые запонки в манжеты белой рубашки. Теперь он сердито глядел на жену, помогавшую ему завязать шелковый галстук цвета бургундского вина. Полосатый жилет и черный сюртук дожидались своей очереди. Мать Элизы была уже полностью одета. Платье цвета голубиного горла с белоснежными накрахмаленными воротничком и манжетами и корсажем, отделанным пурпурной тесьмой, красиво облегало ее статную фигуру. Пурпурный шарф, уложенный легкими складками на плечах, был завязан на груди пышным бантом. Несмотря на то, что этому наряду было далеко до роскошных туалетов, которые Констанция Фороугуд надевала на приемы в Даймонд-Холле, мать была прекрасна, как всегда. Вообще родители Элизы выглядели элегантной великосветской парой до кончиков ногтей, и, странным образом, это лишь подхлестнуло закипавший в ее душе гнев.

— Никогда больше не называйте его ублюдком! — выпалила она, свирепо глядя на отца. — Никогда — если хотите качать на коленях моих детей.

Элиза и сама не знала, почему ей пришла в голову именно эта угроза, но желаемый результат был достигнут: отец мгновенно замолчал, изумленно раскрыв рот.

— Элиза! — потрясенно воскликнула мать. Она бросила подозрительный взгляд на живот Элизы, потом подняла испуганные глаза на лицо дочери.

— Нет-нет, мама, — успокоила ее Элиза. — Я еще не ношу ребенка Киприана. Но я хочу этого. Я хочу наполнить его дом и его сердце детьми. Вашими внуками, — уточнила она, чувствуя, как гнев стихает и на смену ему в ее душе поднимается волна нежности. Одна мысль о Киприане, качающем колыбель, в которой спит их ребенок, наполнила сердце Элизы такими сильными и странными чувствами, что она чуть не задохнулась от любви к нему — и к его будущим детям. Их детям. — Элиза вздохнула и неуверенно улыбнулась родителям. — Пожалуйста, будь мил с ним, папа.

Джеральд Фороугуд наконец закрыл рот, закашлялся и отвернулся. Как же ему трудно, поняла вдруг Элиза, глядя, как отец ощупью надевает жилет и трясущимися руками застегивает пуговицы. Ведь еще не прошло и двух месяцев с того дня, когда он неохотно согласился отпустить ее, свою болезненную дочку, к чужим берегам — лечиться. И вот она вернулась, изменившаяся настолько, что разум его отказывался это постичь. Элиза никогда в жизни не кричала на отца, никогда не пыталась противиться его воле. А теперь она ругалась, как торговка рыбой, во всю мощь своих легких, здоровых как никогда, и вешалась на шею человеку, у которого, по мнению Джеральда Фороугуда, не было ни имени, ни состояния, и ни малейшего понятия о чести.

Элиза вдруг ощутила совершенно неуместное желание смущенно хихикнуть. Учитывая все обстоятельства, ее родители еще хорошо держались, подумалось ей.

Внимательно посмотрев на отца и мать, Элиза внезапно увидела в них тех, кем они были на самом деле: не людей, намеревающихся во что бы то ни стало помешать ей найти свою любовь и счастье, а родителей, любящих ее так же, как она когда-нибудь будет любить своих детей. Они желают ей счастливой и спокойной жизни, вот и все. Но Элиза твердо знала, что только Киприан может дать ей это. Только с ним она сможет обрести счастье и покой, которых желают ей отец и мать. Оставалось только убедить в этом их.

Огромная любовь к ним затопила сердце девушки, и с радостным возгласом она кинулась в объятия своих родителей.

— Я так люблю вас обоих, — прошептала она, задыхаясь от наплыва чувств. — Вы были мне такими хорошим родителями, а я всегда была несносной…

— Ты никогда не была несносной, — нежно сказала Констанция, обнимая дочь и гладя ее по голове.

— Я вечно болела.

— Но теперь ты здорова, — вставил Джеральд, целуя Элизу в лоб и немного неловко, но ласково похлопывая ее по плечу.

Элиза улыбнулась ему сквозь слезы:

— Да, теперь я здорова и стала достаточно взрослой, чтобы понимать, куда зовет меня мое сердце. Подожди, — остановила она отца, прежде чем тот успел прервать ее. — Я знаю, ты думаешь, что я совершаю ужасную ошибку. Но ты забываешь, какой пример вы с мамой всегда показывали мне, и Леклеру, и Перри. Для нас — и для любого, кто вас знает, — всегда было очевидно, что вы обожаете друг друга. И совершенно естественно, что ваши дети хотят теперь встретить в своей жизни такую же любовь, крепкую и незыблемую, как скала. Именно такую любовь я испытываю к Киприану.

Ее глаза встретились с широко раскрытыми, сияющими глазами Констанции, и она поняла, что мать на ее стороне. Женщины распознают настоящую любовь инстинктивно и всегда следуют ее велениям. Только мужчины вечно пытаются спорить и сопротивляться ей.

— Ты, может быть, и любишь его. Я не сомневаюсь в искренности твоих чувств. Но вот он… — Джеральд замолчал и снял руку с плеча дочери.

— Он тоже любит меня, папа, — не сдавалась Элиза. — Единственное препятствие для него — моя семья, дядя Ллойд главным образом, — поспешила добавить она.

— Что ж, боюсь, твой дядя Ллойд никуда не денется. Он всегда будет оставаться твоим дядей и членом нашей семьи, нравится это твоему… твоему капитану или нет.

Элиза прижалась к отцу и взяла его за руку.

— Киприан примирится с этим, папа. Ему просто нужно время.

— Хм… Ты так говоришь потому, что тебе хочется в это верить. А он ведь может даже не появиться сегодня вечером.

Это сердитое замечание разом пробудило все затаенные страхи Элизы. Что, если Киприан действительно не появится? Что, если она ошибалась и их любви окажется недостаточно для того, чтобы победить многолетнюю ненависть Киприана к своему отцу?

Мысль эта была для Элизы нестерпима, и, призвав на помощь весь свой оптимизм, она храбро улыбнулась:

— Он будет здесь, вот увидишь. Не успеет закончиться этот вечер, как мы сделаем первый шаг через пропасть, разделяющую нас, и ты поймешь, почему я так люблю Киприана.

Отец не ответил. Он повернулся к висевшему на стене зеркалу в простой дубовой раме и стал тщательно поправлять галстук. Мать вздохнула и послала Элизе теплую, обнадеживающую улыбку. Вдруг раздался громкий стук в дверь холла, заставивший всех троих вздрогнуть и резко повернуть головы.

— Он здесь! — выдохнула Элиза, и сердце ее радостно забилось.

Однако в следующий момент ее младший брат Перри принес неприятное известие:

— Дядя Ллойд велел сказать, что он решил принять твое приглашение, папа. Он будет обедать с вами сегодня.

— Папа, нет! — воскликнула Элиза. — Если его отец будет здесь…

— То что? Выйдет наружу его истинная сущность? Лучше уж сразу узнать, как человек, за которого ты собираешься замуж, будет относиться к твоей семье. Ко всей твоей семье.

— Но это нечестно! — запротестовала Элиза. — Мама, пожалуйста! Неужели ты не понимаешь?

— Ах, Элиза, конечно, я понимаю. Но я согласна с твоим отцом. Если твой Киприан любит тебя так же сильно, как ты любишь его, он преодолеет свой гнев. Его любовь убьет злобу, и вы оба сможете начать совместную жизнь, не омраченную никакими темными тучами.

— Но, мама… — Элиза остановилась, увидев непреклонное выражение на лицах отца и матери. Они уже все для себя решили, поняла девушка; теперь дело было за Киприаном, только за ним одним. Жизнь в ненависти стояла против обещания будущей жизни в любви.

Идя вслед за родителями через тускло освещенный холл к двери отдельного кабинета, заказанного ими на сегодняшний вечер, Элиза изо всех сил пыталась убедить себя, что любовь всегда торжествует над ненавистью, но ей все-таки было страшно. Киприан был человеком сильных чувств. Он любил и ненавидел с таким неистовым пылом, который временами даже пугал. Элиза полюбила в нем эту пылкость, но сейчас ее сердце трепетало от ужаса перед непредсказуемостью Киприана. Что ж, скоро она должна была узнать, что сулит ей грядущая жизнь. Скоро ее душе суждено было исполниться либо неописуемой радости, либо невообразимого горя.

Когда Элиза садилась за красиво сервированный стол, сердце ее стучало часто и неровно, словно у испуганной птички. «Пожалуйста, — молила она то ли бога, то ли Киприана. — Пожалуйста, приди ко мне, и пожалуйста, пожалуйста, скажи, что останешься со мной навсегда».


Элиза нервно расхаживала по комнате. Ее дядя приканчивал третий стакан вина. Мать складывала и снова расправляла квадратную льняную салфетку, а отец, наверное, уже в сотый раз вытаскивал из кармана часы.

Дверь скрипнула, и Элиза встрепенулась. Но ее надежда тут же сменилась отчаянием, ибо это была всего лишь миссис Дули, жена хозяина гостиницы.

— Могу я подавать первое блюдо?

— Да…

— Нет! — перебила своего дядю Элиза. — Нет. Мы ждем еще одного гостя.

— Который не придет, — проворчал дядя Ллойд.

— Он придет, — твердо сказала Элиза. — Ступайте, — приказала она растерявшейся женщине. — И когда гость прибудет, немедленно проводите его сюда.

Дверь, осторожно звякнув, закрылась. Тишина вновь воцарилась в скромно обставленной столовой.

Элизе вдруг подумалось, что больше всего переживаний выпадало на ее долю всегда именно в столовых и всегда из-за мужчин. Взять хотя бы ее день рождения, когда она так мучилась из-за помолвки с Майклом. Прекрасный, галантный Майкл! Он заслуживал любви самой лучшей из женщин. Элиза от души надеялась, что ее бывший жених скоро найдет себе достойную спутницу жизни.

Но сегодняшнее ожидание в скромной маленькой гостинице в Лайм-Риджисе было куда мучительнее, чем все те часы, которые она провела в страхе, думая о предстоящей свадьбе с Майклом Джонстоном. Время обеда давно настало. Киприану уже давно пора было прийти. Если бы здесь были Обри и ее братья! Но они обедали отдельно. За этим столом должны были сидеть только ее родители, отец Киприана, она — и Киприан. Если он появится.

Прошла еще четверть часа, показавшаяся Элизе вечностью. Она стояла у окна, отодвинув занавеску, и смотрела в темноту зимнего вечера, на буковую рощу, с которой ветер обрывал последние листья. Голые ветки простирались к мрачному небу, словно молили его вернуть им свет и тепло. Вот так же и она возносит мольбу о свете и тепле, которые только Киприан может принести в ее жизнь, подумалось Элизе.

Раздался легкий стук в дверь, и Элиза вздрогнула, но плечи ее тут же разочарованно поникли. Киприан никогда не стал бы стучать так робко.

Действительно, унылую тишину, царившую в комнате, нарушил характерный юго-западный говорок миссис Дули:

— Прошу прощения, но…

— Я представлюсь сам, благодарю вас.

Элиза, чуть не задохнувшись, стремительно обернулась. Киприан!

Он стоял в дверях, едва не касаясь головой притолоки. Разве мог быть еще на свете мужчина такой прекрасный, такой мужественный? Такой любимый? Благодарные слезы затуманили глаза Элизы. Она стояла, не говоря ни слова, и только смотрела на Киприана. Он пришел к ней. Он любил ее, и она — о, как же она любила его!

Глаза их встретились, и Элиза увидела в его взгляде любовь и доверие. «Я здесь ради тебя, — говорил этот взгляд. — Я здесь потому, что люблю тебя, потому, что ты нужна мне».

Тут Киприан заметил своего отца, и в мгновение ока нежность в его взгляде сменилась холодным безучастием, которое, как уже знала Элиза, всегда скрывало тщательно сдерживаемый гнев. Киприан застыл на пороге, не входя в комнату, и Элиза двинулась было к нему, но мать поймала, ее за руку, а отец вышел вперед, приветствуя гостя.

— Добрый вечер, капитан Дэйр. — Отец Элизы протянул руку и, хотя Киприан не сразу подал ему свою, молча ждал. Когда Киприан Дэйр наконец пожал руку Джеральда Фороугуда, Элиза готова была расцеловать отца за проявленное им великодушие. Он хотел все уладить ради нее, поняла она. Он хотел, чтобы у Киприана была возможность договориться и со своим отцом, и с отцом своей возлюбленной. Чтобы у него была возможность жениться на Элизе. Оставалось только попробовать залечить раны, которые Киприан и дядя Ллойд нанесли друг другу.

Элиза перевела дыхание, все еще боясь поверить своей надежде. Мать ободряюще сжала ее руку, а Джеральд Фороугуд пригласил Киприана войти. Дверь закрылась. Киприан повесил на крючок свою шляпу и тяжелое пальто, затем повернулся лицом к присутствующим.

Ему приходилось нелегко, поняла Элиза. Он казался таким огромным, грозным, но Элиза уже достаточно хорошо его изучила и знала, что самый устрашающий облик Киприан принимал всегда, когда чувствовал себя наиболее уязвимым. О, насколько же прав был Ксавье, когда говорил ей, что под маской гнева Киприан скрывает раненое сердце! Элиза посмеялась тогда, но теперь она знала, что это правда, и ей хотелось исцелить эти раны. Она от всей души надеялась, что сегодня вечером они с Киприаном вместе сделают еще один шаг по пути к долгожданному исцелению.

— Позволь, я представлю нашего гостя, папа.

Элиза, не дожидаясь ответа отца, пересекла комнату и встала рядом с Киприаном. Она ободряюще улыбнулась ему и коснулась его неподвижной, словно окаменевшей руки.

— Рада представить всем вам капитана Киприана Дэйра. Мой отец, сэр Джеральд Фороугуд. — Элиза потянула Киприана за руку и подвела его к матери. — Моя мать, леди Констанция Фороугуд.

— Добро пожаловать, капитан Дэйр. — Констанция протянула Киприану руку, и тот пожал ее с коротким вежливым поклоном. Одобрительно улыбнувшись дочери, мать Элизы снова взглянула на Киприана с самым приветливым и любезным выражением лица. Если кто и умел обращаться с людьми, так это Констанция Фороугуд. Элиза почувствовала, как чуть расслабилась рука Киприана под ее пальцами, и пообещала себе непременно спросить потом у матери, как ей удается сохранять такое безмятежное спокойствие и непринужденность даже в столь напряженной обстановке.

Но оставался еще дядя Ллойд.

Киприан снова весь словно окаменел, когда они с Элизой повернулись к его отцу, но безропотно прошел вместе с ней те три шага, которые понадобились им, чтобы предстать перед Ллойдом Хэбертоном.

— Дядя Ллойд, — начала Элиза, лихорадочно подыскивая слова. — Вы с Киприаном встретились при весьма печальных обстоятельствах. Он питает к вам не самые теплые чувства. — Она выдержала паузу. — Я знаю, что ваши чувства к нему далеки от великодушия…

— Мне не нужно его великодушие, — прервал ее Киприан.

— А я и не собираюсь его проявлять! — огрызнулся дядя Ллойд.

— Я не то имела в виду! — воскликнула Элиза, становясь между двоими мужчинами.

— Если он думает, что может получить хотя бы фартинг из моего состояния…

— Мне плевать на ваше состояние, — ощетинился Киприан.

— Тогда верни выкуп! — Лицо Ллойда Хэбертона побагровело от ярости. — Верни мои деньги, если не лжешь!

Взгляд Элизы метнулся от Киприана к дяде Ллойду и снова к Киприану. Ему это доставляет удовольствие, поняла она. Если он сможет довести своего отца до апоплексического удара, то будет считать, что вечер удался. К ее огромному облегчению, Джеральд Фороугуд не дал разгореться конфликту.

— Я не могу одобрить подобное нецивилизованное поведение в присутствии моих жены и дочери, — прогремел он.

Оба противника свирепо воззрились на него, но замолчали.

— Уже поздно, — продолжал Джеральд, ухватившись обеими руками за лацканы своего сюртука, — и я голоден. Давайте сядем наконец за стол и спокойно пообедаем. — Он обернулся к матери Элизы и галантно протянул ей руку. — Дорогая, позволь проводить тебя к столу.

Никогда еще Элиза так не гордилась и не восхищалась своим отцом, как в этот момент. Джеральд усадил жену на одном конце овального стола, и сам поместился на другом, напротив нее. Элиза осторожно потянула Киприана за руку, но тот не стал в свою очередь совершать торжественный ритуал усаживания своей дамы за стол. Более того, как бы бросая вызов обществу, он выразительно посмотрел на Элизу.

— Я хочу поговорить с тобой. Наедине, — произнес Киприан, даже не потрудившись понизить голос. И хотя голос этот ничего не выражал, глаза Киприана были весьма красноречивы.

— Киприан… — шепотом взмолилась Элиза, но отец прервал ее:

— После обеда, разумеется, если мы придем к какому-либо дружескому соглашению, я буду рад предоставить вам возможность побеседовать с Элизой наедине. Может быть, вы выпьете стаканчик горячего пунша у камина или найдете еще какое-нибудь подобающее занятие.

— Это было бы очень мило, — ответила вместо Киприана Элиза, моля небо, чтобы он наконец сдвинулся с места.

Киприан прерывисто вздохнул и с необычной для него неловкостью повел Элизу к столу.

— Садитесь рядом со мной, капитан Дэйр, — сказала Констанция, похлопав по соседнему с ней стулу. Ее яркие карие глаза встретились с глазами дочери, согрев Элизу обнадеживающим взглядом. — Элиза, ты сядешь между капитаном Дэйром и твоим отцом.

Таким образом, для Ллойда Хэбертона оставалось место напротив Киприана, и Элиза усомнилась, сможет ли выдержать целый обед, глядя, как эти двое свирепо пялятся друг на друга, словно злобные псы, рвущиеся с поводков.

Однако, когда дядя Ллойд тоже уселся, атмосфера как будто немного разрядилась. Отец и сын, нравилось им это или нет, сейчас впервые оказались за одним столом, готовясь разделить друг с другом трапезу, и Элиза ощутила вдруг внезапную уверенность, что все наладится. Вероятно, на этом пути их еще ждут трудности и даже неприятности, но в конечном счете все будет хорошо.

Миссис Дули принесла супницу с дымящейся рыбной похлебкой, блюдо хрустящих хлебцев, нежный сыр и вино двух сортов. Пока она расставляла кушанья, присутствующие обменивались незначительными замечаниями, но, как только дверь за женщиной закрылась, Киприан немедленно приступил прямо к делу.

— Несмотря на то, что мы с вами познакомились при наихудших обстоятельствах, — обратился он к Джеральду Фороугуду, — я пришел сюда сегодня, чтобы просить у вас руки Элизы. Мы с ней хорошо подходим друг другу, хотя на первый взгляд и может показаться, будто это не так. И я думаю, она не будет против. — Киприан накрыл правую руку Элизы своей левой рукой и слабо улыбнулся ей. — Я буду вашей дочери хорошим мужем.

«А я буду тебе хорошей и любящей женой», — сказали Киприану глаза Элизы. Она предвидела, что за обедом ей придется поволноваться, ждала споров и ссор, принимая во внимание упрямство и несговорчивость сторон, но вот чего она не ожидала — это такого прямого и решительного заявления Киприана. Ее сердце переполняла любовь, какой она не могла даже вообразить себе всего несколько недель назад.

— Ну что ж, — ответил отец Элизы, одобрительно кивнув. — Счастлив это слышать. Я знаю, что моя дочь горит желанием выйти за вас замуж. Но я должен узнать о вас побольше. Где вы собираетесь жить? Сможете ли обеспечить Элизе достойное существование? Именно поэтому я пригласил сегодня вашего отца.

— Этот человек не имеет ко мне никакого отношения, — отрезал Киприан, бросив красноречивый взгляд на Ллойда Хэбертона. — Все, что я имею и собираюсь предложить Элизе, достигнуто мною лично, без его помощи, если не сказать более. Как известно, мой так называемый отец не давал мне занять достойное место в этом мире; он препятствовал самому моему появлению на свет. Возвращаясь к вашим вопросам, надеюсь, что смогу дать Элизе все, чего она достойна. У меня, ни много ни мало, три Корабля. А что касается того, где мы будем жить, так у меня есть большой дом на Нормандских островах, и, если Элиза захочет, я могу построить для нее дом где-нибудь еще.

— На меня пусть не рассчитывает, — буркнул Хэбертон, зло глядя на свояка и на Киприана. — Он похитил моего сына и украл мои деньги…

— Он тоже ваш сын! — вскричала Элиза, вскакивая и наклоняясь к нему над столом. Она уже достаточно наслушалась брюзжания дяди, и терпение ее лопнуло. — Когда вы наконец признаете этот факт и помиритесь с ним?

— А он вовсе не хочет со мной мириться! — рявкнул Хэбертон. — Он хочет только унизить меня в глазах моей семьи! И на тебе, Элиза, он женится, чтобы насолить мне. А ты настолько глупа, что…

— Не смейте называть ее так! — Киприан тоже встал, и, почувствовав исходившие от него волны ледяного гнева, Элиза испугалась, что капитан Дэйр все-таки проиграл бой, который на протяжении всего вечера вел со своим нравом.

— Да, не называйте меня глупой, — поспешно вмешалась она, надеясь предотвратить готовую вспыхнуть ссору. — Обри и я едины в этом вопросе, дядя Ллойд. Мы оба своими глазами увидели, как сильно способны любить и вы, и Киприан. Он — ваш сын, хотите вы или нет простить ему похищение Обри. А он — твой отец, — обернулась Элиза к Киприану. — Пусть он бросил твою мать, но тебя он не бросал. Он не знал, что у Сибил родился ребенок! — Элиза схватила Киприана за руку, сплетя его пальцы со своими, и, ощутив наконец чуть заметное ответное пожатие, дотянулась через стол до руки дяди Ллойда. — Столько времени уже потеряно! Пожалуйста, давайте не будем больше цепляться за ошибки прошлого. Давайте думать о будущем, Я так хочу, чтобы оно было для нас счастливым! — Элиза сделала глубокий вдох, моля небо помочь ей найти нужные слова, чтобы сломать наконец глухую стену, в которую они все уперлись. — Вы будете дедом наших детей, дядя Ллойд. Неужели вы и от этого хотите отказаться?

Элиза чувствовала сопротивление в руке дяди, но, когда она упомянула о внуках, что-то изменилось. Лицо сэра Ллойда чуть разгладилось, и он взглянул на Киприана:

— Ты позволишь им считать меня своим дедом?

«О, пожалуйста!» — пылко взмолилась про себя Элиза, сильнее сжимая пальцы обоих мужчин и не отрывая глаз от лица Киприана. Она вцепилась в руки дяди и любимого, словно пыталась послужить неким проводником между отцом и сыном, соединить их собой, и после некоторой паузы почувствовала, что Киприан, вовсе не склонный прощать, все-таки сдается. Он вздохнул, отводя глаза, и Элизе захотелось плакать от радости.

— Если Элиза этого хочет, — процедил Киприан. Его лицо склонилось к лицу Элизы. — Если ты действительно этого хочешь.

— Да, — выдохнула она. — О да, Киприан, я хочу этого.

Ее дядя громко закашлялся, потом, словно спохватившись, вырвал свою руку из руки племянницы и снова насупился.

— Может быть, теперь мы наконец приступим к обеду, — проворчал он и, берясь за ложку, добавил: — Еще остается вопрос о выкупе.

— Уверен, что мы сможем уладить это дело к обоюдному удовольствию, не так ли? — спросил отец Элизы, пристально глядя на своего будущего зятя, пока не получил в ответ угрюмый кивок. Затем он обратил свой взгляд на свояка и, дождавшись наконец такого же кивка от сэра Ллойда, улыбнулся. — Отлично. Теперь, когда мы обо всем договорились, давайте поднимем тост за Элизу и Киприана.

Когда Киприан и Элиза сели, все еще не разжимая рук, Джеральд Фороугуд встал и торжественно поднял свой бокал.

— За мою единственную дочь, Элизу Викторину, и за ее жениха, капитана Киприана Дэйра. Желаю вам долгой жизни и большого счастья!

— И много детей, — добавила Констанция.

— Да, — сказал после небольшой паузы сэр Ллойд и тоже поднял бокал. — Много детей!

После этого обед прошел сравнительно гладко, хотя Элизе казалось, что он тянулся целую вечность. Ей хотелось побыть с Киприаном наедине, пусть даже на этот раз им пришлось бы вести себя осмотрительно. Элиза сгорала от желания поговорить со своим женихом с глазу на глаз. Конечно, они не смогли бы ни коснуться друг друга, ни поцеловать, но были вещи, которые она непременно должна была ему сказать, и как можно скорее, но только ему одному.

К тому моменту, когда Джеральд Фороугуд начал настойчиво предлагать всем попробовать десерт из печеных яблок, Элизе уже хотелось кричать. Выручила ее мать. Словно прочитав мысли дочери, Констанция Фороугуд сказала:

— Элиза, вы с Киприаном наверняка хотели бы на пару минут остаться вдвоем?

— О да! Спасибо, мама.

— Я распоряжусь насчет отдельной гостиной… — начал Джеральд.

— Мы лучше прогуляемся, — перебил его Киприан.

— Но на улице снег.

— Я люблю снег! — воскликнула Элиза, вскакивая из-за стола. — Минутку, я только надену плащ!

— Но твои легкие! Констанция! — воззвал Джеральд Фороугуд к жене. — Холод же вреден для ее легких…

— Думаю, наша Элиза уже не та болезненная девочка, какой мы привыкли ее считать, — улыбнулась супругу леди Фороугуд. — Она теперь женщина, сильная и здоровая женщина, дорогой. С ней все будет в порядке.

Поспешно надевая плащ, натягивая на голову капюшон и разыскивая в карманах перчатки, Элиза бросила на мать благодарный взгляд. Позже она вернется, и они обо всем поговорят. Позже она постарается выразить свою благодарность матери за все, что та сделала, чтобы дело кончилось так хорошо. Но сейчас… сейчас наступало время, которое принадлежало только двоим — ей и ее жениху.

Едва успев выйти из гостиницы, сопровождаемая строгими напутствиями отца, чтобы она не уходила за пределы двора и не задерживалась дольше четверти часа, Элиза наконец дала волю своим чувствам.

— Ты пришел, — выдохнула она, хватая Киприана за рукав тяжелого пальто и заставляя его повернуться к ней лицом. — Ты пришел ко мне, несмотря ни на что.

— Мы с ним никогда не будем отцом и сыном, — предупредил Киприан, прекрасно понявший, что она имеет в виду. — Как бы тебе этого ни хотелось.

Под любящим взглядом Элизы Киприан не смог долго удерживать на лице суровое выражение. Линия его губ смягчилась, обозначая зарождающуюся улыбку, а глаза цвета полуночного неба принялись рассматривать лицо любимой так, словно хотели изучить и запечатлеть в памяти каждую черточку. Вобрать всю ее в себя навсегда.

Кипучая радость наполнила сердце Элизы. Горячий поток, захлестнувший ее, не остудила бы никакая метель. Если бы она захотела, казалось Элизе, она могла бы сейчас растопить выросшие во дворе сугробы, разогнать тяжелые тучи над головой и вернуть на землю солнечный свет и весеннее тепло. Весна будет вечно царить в ее сердце, пока Киприан любит ее…

Но он ведь ни разу еще не произнес этих слов после того, как выкрикнул их в порыве страсти. Элиза хотела снова услышать их сейчас, когда они оба были укутаны в зимние одежды и только лица их были свободны от нескольких слоев толстой шерстяной ткани.

Элиза прижалась к Киприану и положила голову ему на грудь. Его руки тут же обвились вокруг нее, и она уютно, как в гнезде, устроилась в его мощных объятиях. Киприан держал Элизу так крепко, словно не собирался Больше отпускать никогда, и в то же время так бережно и нежно, словно в руках у него было хрупкое сокровище и он боялся его сломать.

Но Элиза знала, что не сломается. Пока Киприан любит ее, он никогда, никогда не сможет сделать ей больно.

— Я люблю тебя, Киприан. — Элиза подняла глаза на это суровое красивое лицо, на которое будет смотреть теперь всю оставшуюся жизнь. — Когда ты пришел сегодня, я уже и тогда любила тебя, но сейчас… сейчас люблю еще сильнее.

Она засмеялась и спрятала лицо на груди у Киприана, опасаясь, что выглядит сейчас влюбленной дурочкой. Но ведь именно такой она и была — и собиралась отныне быть всегда.

Теплые пальцы Киприана приподняли ее подбородок, и Элиза робко заглянула в его глаза. То, что она увидела в них, мгновенно заставило ее позабыть о робости, ибо глаза Киприана сияли любовью, открытой, неподдельной любовью, и Элиза упивалась ею, купалась в ее лучах. А потом Киприан сказал слова, идущие из самой глубины его сердца, и темнота, холод, снег — все вокруг для Элизы исчезло, как по мановению волшебной палочки.

— Я люблю тебя, Элиза. Против своей воли, вопреки внутреннему голосу; предостерегавшему меня, я отдал тебе свое сердце. — Ладонь Киприана охватила щеку Элизы, и, хотя на губах его играла легкая улыбка, голос звучал серьезно, почти торжественно. — И теперь, раз мое сердце уже в твоей власти, тебе осталось только взять всего меня. Твои родители, кажется, согласны, но мне нужно твое согласие. Только твое. Скажи, что выйдешь за меня замуж, и всю оставшуюся жизнь я буду доказывать тебе, как я тебя люблю.

— Киприан… — Одно это слово смогла выговорить Элиза, но он понял, что это означало «да». Потом она скажет больше, гораздо больше, думала Элиза. Потом она объяснит, что ему ничего не нужно доказывать, что их совместная жизнь будет единственным доказательством, которое ей нужно. А сейчас она жаждала только одного: коснуться его, быть как можно ближе к нему. Элиза схватилась за отвороты пальто Киприана и поднялась на цыпочки. Киприан наклонился и приник к ее губам.

Когда влюбленные оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, Киприан подхватил Элизу на руки и прижал к себе.

— Мы должны назначить день как можно скорее, — сказала Элиза, покрывая поцелуями его лицо.

— Мне кажется, я не доживу даже до завтра. Моя Элиза, как же я тосковал по тебе!

— А я — по тебе, — ответила Элиза, охватив лицо Киприана затянутыми в перчатки руками. — Обещай, что больше мы никогда не расстанемся.

— Обещаю, — поклялся Киприан, впиваясь в ее рот головокружительным поцелуем, от которого Элизу бросило в жар. У нее перехватило дыхание, и она совершенно утратила способность ориентироваться в пространстве. — Где твоя комната? — хрипло пробормотал Киприан, целуя ее волосы.

— Над самой… О, Киприан! Ты же не можешь…

— Еще как могу. И непременно сделаю это. Киприан провел рукой по спине Элизы, и, несмотря на просторный плащ, пышные юбки и нижнее белье, Элиза почувствовала, как пробежала по ее телу жаркая волна, поднимающаяся снизу, глубоко изнутри. «Почему бы и нет?» — мелькнула у нее бесстыдная мысль.

— Моя комната в углу, над конюшней. На втором этаже.

На землю упала полоса света из открывшейся двери.

— Элиза! Иди в дом. Буря усиливается! — раздался голос ее отца.

Киприан с Элизой мгновенно отпрянули друг от друга на подобающее расстояние. То, что снежная буря усиливается, может быть, и плохо, подумалось Элизе, а вот то, что усиливается уже знакомая буря ощущений внутри ее, — это прекрасно. Пройдет совсем немного времени, и Киприан наверняка сможет довести ее до того восхитительного крещендо страсти, которым он так искусно умел дирижировать.

— Увидимся позже, — прошептал Киприан, в последний раз награждая Элизу захватывающим дух поцелуем.

— Но не намного позже, — попросила Элиза, и, взявшись за руки, они побежали к свету и к ожидающему в дверях Джеральду Фороугуду. — Доброй ночи, Киприан! — крикнула девушка, вслед за отцом скрываясь внутри.

— Доброй ночи, — отозвался Киприан, глядя, как она исчезает за дверью гостиницы. Потом усмехнулся и поднял глаза к окнам второго этажа.

Ночь и вправду обещала быть доброй.


notes


Примечания


1


Морская болезнь (фр.)


2


Вид казни, применявшийся в море пиратами.


3


«Воронье гнездо» — наблюдательный пост вверху на грот-мачте.


4


Dare (англ.) — здесь: «отважный, отчаянный».