Жизнь и эпоха Генриха V
Питер Эйрл








С именем Генриха V связаны самые значительные события английской и французской истории XV в.: узурпация королевского престола Англией династией Ланкастеров, подавление политических заговоров и социальных волнений, победоносные походы во Франции, но, главное – триумф над французской армией в битве при Азенкуре и установление двуединой монархии во Франции (1420 г.). Уже одного этого перечня было достаточно, чтобы превратить Генриха V в национального английского героя, политического и военного гения эпохи.









Питер Эйрл




Жизнь и эпоха Генриха V





ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ


Герой представляемой российскому читателю книги Питера Эйрла, английский король Генрих V (1413-1422 гг.) – во многом фигура знаковая, но вместе с тем и противоречивая, что делает ее еще более интересной для историков. С именем Генриха V связаны самые значительные события английской и французской истории XV в.: узурпация королевского престола Англии династией Ланкастеров, подавление политических заговоров и социальных волнений, победоносные походы во Франции, но главное – триумф над французской армией в битве при Азенкуре и установление двуединой монархии во Франции (1420 г.). Уже одного этого перечня было достаточно, чтобы превратить Генриха V в национального английского героя, политического и военного гения эпохи. Именно таким он и предстает в пьесах Вильяма Шекспира «Генрих IV» и «Генрих V» – сначала взбалмошным юношей, погрязшим в пьянстве и распутстве, а затем вмиг превращается в трезвого государственного мужа, обеспечившего своему королевству процветание и славу.

Генрих V был сыном Генриха Болингброка, герцога Ланкастерского, и правнуком английского короля Эдуарда III. Поскольку Болингброк был четвертым сыном короля Эдуарда, ни он, ни его наследники не имели прав на английский престол. Но судьба рассудила иначе. Ставший королем после смерти Эдуарда III в 1377 г. его внук Ричард II был монархом деспотичным и придерживался жесткого политического курса. Еще со времен завоевания Англии в 1066 г. нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем королевская власть требовала от подданных строгого подчинения и стремилась урезать их права. Период XII-XIII вв. был полон столкновениями между королями и баронами, отстаивавшими свою независимость. Ричард II не многим отличался от своих предшественников. После того как он попытался лишить Генриха Болингброка его наследства, тот поднял восстание (1399 г.) и, свергнув Ричарда II, стал королем под именем Генриха IV. К власти в Англии пришла династия Ланкастеров. Для Англии это был новый поворот в ее политической истории. Поскольку Ланкастеры были узурпаторами, им пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на корону. Принц Генрих активно участвовал в этой борьбе и вместе с отцом одержал победу мятежниками, не признававшими их власти. Сразу после смерти Генриха Болингброка (1413 г.) его сын, теперь король Генрих V, стал готовиться к войне во Франции, которая и принесла ему славу.

Вся история Англии и Франции второй половины XIV-XV в. прошла под знаком войны за французскую корону между английскими королями из династии Плантагенетов и французскими из династии Валуа. Короли Плантагенеты, ранее владевшие едва ли не половиной Франции, которую у них отвоевали французские короли, мечтали о реванше. Случай представился в 1328 г., когда умер последний представитель прямой ветви Капетингов, династии королей Франции. Английский король Эдуард III (1327-1377 гг.), приходившийся покойному племянником, предъявил свои права на престол. Но королем избрали двоюродного брата последнего Капетинга, Филиппа, графа Валуа. Первоначально смирившись, Эдуард III в 1336 г. объявил войну Филиппу VI и потребовал французский престол. На первом этапе англичане добились ошеломляющих успехов, разбив французов в битвах при Креси и Пуатье. Затем французы под руководством короля Карла V отвоевали утраченное в ходе войны. В конце XIV в. наступило затишье: английский и французский короли Ричард II и Карл VI заключили перемирие. Генрих V это перемирие нарушил. На протяжении долгих лет война во Франции стала привычным времяпровождением для англичан. Отказ от него в правление Ричарда II вызвал всеобщее недовольство. Генрих V, нуждаясь в популярности, возобновил военные действия. В ходе походов ему удалось добиться того, чего не удавалось его предшественникам даже во времена самых громких побед: он не только снова разбил французскую армию при Азенкуре, захватил Нормандию, но и по договору, заключенному в 1420 г. в городе Труа с французским королем Карлом VI и герцогом Бургундским Филиппом Добрым, стал наследником короны Франции, зятем французского короля и регентом его королевства. Так была создана двуединая монархия Англии и Франции. Однако сам Генрих не сумел в ной мере воспользоваться своими успехами, поскольку в 1422 г. он умер.

Поразительные победы Генриха V, создание двуединой монархии и его преждевременная смерть ставят перед исследователями массу вопросов и значительно затрудняют взвешенную оценку его личности, которую многие рассматривают с диаметрально противоположных позиций. Нельзя забывать, что добиться короны Франции Генрих смог, воспользовавшись братоубийственной гражданской войной между двумя политическими группировками (арманьяками и бургиньонами), боровшимися за влияние над душевнобольным королем Карлом VI. Лишь переманив на свою сторону герцога Бургундского, принца, в жилах которого текла кровь династии Валуа, английский король сумел реализовать Труаский договор. Немалую роль сыграло и настроение населения северной Франции, особенно Иль-де-Франса, страдавшее от превратностей войны и жаждавшее ее прекращения любой ценой.

Не в меньшей степени осложняют оценку личности и деяний Генриха V противоречия и разные подходы, бытующие во французской и английской историографии. Французы, как наиболее потерпевшая сторона в ходе Столетней войны, рассматривали завоевание Нормандии и Труаский договор как национальное поражение и позор, порабощение страны захватчиками, от которых удалось избавиться лишь Жанне д'Арк. Англичане, наоборот, делали акцент на мудрой и взвешенной политике Генриха V и его брата Джона Бедфорда, ставшего после 1422 г. регентом во Франции, их стремлении навести порядок во французском королевстве, охваченном гражданской войной и социальными волнениями. И в одном и другом случае личность Генриха V и его деятельность предстают в разном свете. В действительности ситуация была намного сложнее, и ее исследование требует более тщательного и детального подхода. Столкнувшись со столь многогранной личностью, каким был Генрих V, английскому исследователю Питеру Эйрлу пришлось искать ответы на сложные, иногда неразрешимые вопросы. А такие вопросы встречаются на каждом шагу: кем именно является Генрих V, как в его характере могли одновременно уживаться жестокость и милосердие, следование рыцарским канонам поведения и противоречащей им практической хватке. Верил ли он на самом деле, что ему и его наследникам удастся сохранить соединенное английское и французское королевство? Был ли Генрих основателем английского флота? Ответить на эти вопросы нельзя, сосредоточив внимание только на личности Генриха, оставив в стороне эпоху, в которой он жил. Недаром автор завершает свою книгу выводом, что Генрих был «продуктом своей эпохи», понять который можно только в тесной связи с ней.

А. Ю. Карачинский




ВВЕДЕНИЕ


Генрих V, шекспировский король-воитель, занимает центральное место во всех наших исторических вымыслах. В самом деле, довольно трудно представить себе его царствование, не воскрешая в памяти не только призрак «воинственного Гарри», но также и закадычного друга его молодости, бессмертного Фальстафа, или знаменитого Перси[1 - Речь идет о главных действующих лицах исторических пьес В. Шекспира «Генрих IV» и «Генрих V», каждый из которых имел реального прототипа: Принц Гарри – будущий Генрих V; пьяница и хвастун Фальстаф – известный английский военачальник, Джон Фастольф (1378-1459), сражавшийся в Ирландии и Франции; Перси Хотспер («Горячие шпоры») – Генри (1364-1403) из родовитой семьи Перси, сын Генри V, графа Нортумберленда. (Примеч. ред.)] – «этого Хотспера в пеленках, бойца-воина». Но все же насколько наши представления о короле раз и навсегда связаны с воинственной поэзией, в которую Шекспир облачает историю своего героя, настолько в жизни самого Генриха в большой степени доминирует, говоря более популярными словами, победа в одной-единствен-ной битве, которая и принесла ему славу: битве при Азенкуре в октябре 1415 г.

Настоящую биографию Генриха следует начать с исправления некоторых утверждений Шекспира (Хотспер в действительности был значительно старше Генриха и одно время являлся его опекуном) и подтверждения других: легенда о его распутной жизни в юные годы, «в услужении Венеры, а также Марса», как сказал один хронист, несомненно, соответствует истине. Столь же правдив и факт его последующего раскаяния и непоколебимого следования более трезвому образу действий в период своего правления. Однако личность Генриха на самом деле воплощает значительно больше граней английской средневековой истории, чем просто стремление победить в сражениях. Хотя этот правнук Эдуарда III по своему рождению не мог и надеяться стать королем, все же к 12 годам он был объявлен наследником английского престола. Ничто не сможет лучше проиллюстрировать зигзаги в политической жизни Англии конца XIV в., чем приход к власти Болингброка, отца Генриха, ставшего королем под именем Генриха IV. Опираясь на власть в землях, собранных его отцом Джоном Гонтом, Болингброк доказал, что магнат может с успехом бросить вызов законной королевской династии.

Свержение Плантагенетов и приход к власти отца Генриха, который принадлежал к роду Ланкастеров, а также последующее подавление восстаний, направленных против нового короля, еще раз доказали молодому Генриху то, в чем он и без того не должен был сомневаться, учитывая атмосферу той эпохи: значительное мастерство юного рыцаря во владении оружием было необходимо направлять на повсеместное усиление сферы королевского влияния, а также решительное подавление любых прав, угрожавших короне. Таким образом, войны во Франции, занимавшие львиную долю его девятилетнего правления, и ко времени его преждевременной смерти в 1422 г., когда ему было 35 лет, все еще не были завершены, что неизбежно заставляло Плантагенетов предъявлять свои претензии на французский трон. Как прекрасно показывает Питер Эйрл, изучая характер Генриха, при этом значительное внимание уделяя анализу его молодости и воспитанию, взгляд на «стремления Генриха к династическим авантюрам странствующего рыцаря» может вполне оказаться устаревшим. Его страна получила бы больше выгоды, если бы король оставался дома: тем не менее такое решение оказалось бы неприемлемым для «человека, который был воспитан, чтобы сражаться», а именно таким был Генрих. В конце концов, битва при Азенкуре, величайший триумф средневекового воина – который перед сражением прослушал мессу, во время битвы был одет в хорошо всем знакомый королевский плащ, невзирая на угрожавшую ему опасность, а в ходе кампаний выделялся в сражениях, – становится наиболее важным и не единственно известным моментом в жизни короля, жившего в XV в.

А. Фразер




ВОСПИТАНИЕ ЗНАТНОГО ЮНОШИ


1387-1399 гг.





Давным-давно жил на свете король, который выиграл одну-единственную битву. По прошествии пятисот лет слава Генриха V по-прежнему всецело покоится на событиях, произошедших в один из дней в конце октября 1415 г. Тот день он провел посередине большого поля на полпути между Булонью и Аррасом. Сегодня поле Азенкура выглядит так же, как и тогда. Хотя сейчас это красивое и спокойное место, нетрудно представить себе то сражение. Станьте на проселочной дороге между селениями Азенкур и Трамкур и посмотрите на север поверх молодой пшеницы. Именно эту линию, должно быть, занимали англичане, ожидая атаки огромной французской армии. Если бы они дрогнули и побежали, Генрих V стал бы еще одним неудачливым средневековым королем. Но поскольку английские рыцари и лучники удержали эту позицию, то он стал «царственным героем, который великолепием своих подвигов озарил лучами славы закат средневекового мира». Такова слава.

Герой Азенкура правил всего лишь девять лет и умер в возрасте 35 лет – «слишком знаменитым, чтобы жить долго». История первой трети его жизни нам фактически неизвестна. Его рождение не сопровождалось какими-либо божественными знамениями: в тот знаменательный день не было ни грозы, ни затмения солнца, на свет даже не появился двухголовый теленок, который мог был удивить весь мир. Да и сам день его рождения неизвестен. Генрих не был рожден, чтобы стать королем, и следовательно, о его появлении на свет не упоминается в хрониках той эпохи. Поэтому оставим на совести историков утверждения о том, что Генрих Монмутский родился в надвратной башне замка Монмут на исходе лета 1387 г.

Рождение мальчика, которому суждено было стать одним из самых славных и почитаемых королей Англии, для его матери означало лишь начало мук во имя принципов династической политики. Мария де Боэн вышла замуж в 10 лет, и ей было всего 17, когда она родила Генриха. Впоследствии дав жизнь еще трем сыновьям и двум дочерям, она скончалась при родах в возрасте 24 лет. Детям, должно быть, очень не хватало веселой молодой матери, которая любила петь под лютню и мчаться верхом вслед своре охотничьих собак. Вероятно, скучал без нее и ее муж. Ведь она выполнила свой супружеский долг. Вне всякого сомнения, Болингброк, хоть и навещал Марию довольно редко, имел все основания гордиться ею. Мария, которую первоначально воспитывали для монастырской жизни, принесла ему множество титулов, среди которых титулы графа Херефорда, Эссекса и Нортгэмтона, а также половину крупных владений, которые де Боэны, выходцы из Нормандии, старательно приумножали со времен нормандского завоевания Англии. Более того, она смогла уберечь этот знатный род от катастрофы – отсутствия наследников. Все четыре мальчика, рожденные Марией, были здоровыми, дожили до зрелого возраста, и все четверо оставили след в истории.

Муж Марии, Генрих Болингброк, граф Дерби, не присутствовал при рождении своего старшего сына и наследника. Человек действия, авантюрист и воин, он проводил все свое время в постоянном движении, от одного замка к другому, из одной области в другую, от одного лагеря к другому. Зима и весна 1386-1387 гг., во время первых месяцев беременности Марии, были для него особенно напряженными. Тогда Болингброк, как и большинство представителей своего сословия, готовился отразить крупномасштабное вторжение исконного врага с другой стороны Ла-Манша. Поле пятидесяти лет непрерывных войн, практически все из которых проходили на территории французов, теперь они готовились нанести серьезный ответный удар. Все лето 1385 г. и зиму 1386-1387 гг. в нормандские посты стягивали корабли, людей и провиант. Англичане, так же как и французы, лихорадочно готовились к боевым действиям. Сам Болингброк вместе с отрядом воинов из двух тысяч человек прибыл на службу королю, чтобы защищать свою страну. Но время шло, и энергия французов пошла на убыль: один за другим они начали покидать порты в Ла-Манше и отплывать назад под безопасный кров своих домов. Угроза миновала. Англия могла вздохнуть спокойно, а Болингброк – направиться в Монмут, чтобы повидать своего наследника, того самого принца, который через тридцать лет покажет французам, как следует завоевывать земли. Но Болингброк здесь надолго не задержался. Несколько недель блаженства в кругу семьи, несколько партий в шахматы со своей молодой женой – и он снова пустился в путь. В этот раз вместе с другими знатными лордами он сражался с воинами своего собственного государя, Ричарда II, пытаясь ограничить растущую абсолютную власть короля и его фаворитов. Победа лордов-апеллянтов – Болингброка, герцога Глостера и графов Арундела, Уорика и Ноттингема – у Рэдкот Бриджа и последовавшее за этим кровавое истребление фаворитов короля возвестили о наступлении одного из немногих и самых спокойных периодов за все время смутного правления Ричарда II. Однако месть за успех Болингброка и четырех других лордов-апеллянтов станет целью политики Ричарда II в последние годы его правления.

Генрих Болингброк был старшим сыном Джона Гонта, герцога Ланкастера, четвертого сына Эдуарда III. Когда ему было 19 лет, Джон Гонт женился на сонаследнице дома Ланкастеров, своей кузине Бланке. Половина имений этого рода была неплохим наследством для честолюбивого юноши. Но когда в следующем году умерла сестра его жены, в его руки попало все колоссальное наследство Ланкастеров, что, несомненно, частично компенсировало горечь утраты. Джон Гонт, как и приличествовало сыну короля, стал магнатом, членом группировки, состоявшей примерно из дюжины благородных семей, чьи владения и власть были настолько велики, что они оказывали ощутимое влияние на политику Англии позднего Средневековья.

Власть магната зиждилась на земле. Его главной обязанностью и стремлением было увеличить свое наследство – то есть земельные владения. Арифметика власти была крайне проста. Больше земли означало больше денег, больше денег значило больше замков, а также больше людей, которые бы трудились на магната. Деньги и люди приносили власть и славу. Власть же позволяла многое, но прежде всего приобрести еще больше имений. Мы видим, что, за исключением некоторых случаев, в XIV в. происходило накопление земли и усиление власти магнатов. Увеличить наследство можно было разными способами. Поместья часто покупали на деньги, добытые на войне, которая была излюбленным занятием знатного сословия. Земельные владения могли также приобрести путем брака. Но самым прибыльным и в то же время самым рискованным способом увеличения наследства было завоевать благосклонность короля. Монаршего расположения можно было достичь различными способами. Как мы уже увидели, выгодно было быть сыном короля. Можно было также выиграть битву для монарха или, по меньшей мере, показать себя на поле боя выдающимся военачальником. Не менее важно было правильно принять решение, на чью сторону встать во время гражданской войны. Истоки огромного наследства Ланкастеров восходят как раз к землям Симона де Монфора[2 - Симон де Монфор (ок. 1200-1265), граф Лестер, шурин английского короля Генриха III, в чье царствование пользовался значительным влиянием в Англии и Аквитании. Возглавив восставших английских баронов, захватил в плен короля Генриха в битве при Льюисе (14 мая 1264 г.). Около года фактически правил английским королевством, реформировал парламент, введя туда представителей горожан. Погиб в сражении 4 августа 1265 г. с сыном Генриха III, принцем Эдуардом, будущим королем Эдуардом I. (Примеч. ред.)], конфискованным после его поражения при Ивземе, где его разгромил будущий король Эдуард I. Но пожалуй, самым привычным способом снискать милость государя было успешное лавирование при королевском дворе. Если в такую игру при дворе мог играть новый человек, который стремился возвеличить свою семью, то аналогичную роль с равным же успехом мог выполнить и авторитетный магнат. Но для всех такая игра была изматывающей и требовала большого умения и выносливости. Как сказал один француз: «Двор – это толпа людей, которые, притворяясь, что поступают во благо всех, собираются вместе, чтобы надувать друг друга; поскольку вряд ли найдется хоть один человек, который не был бы вовлечен в процесс купли, продажи или обмена своего дохода, а иногда и своей старой одежды – так как все мы, находящиеся при дворе, являемся купцами из высшего общества, мы покупаем других людей – и, бывает, за их деньги продаем им нашу собственную драгоценную душу».

Награды победителям в этой игре были неимоверно крупными. Магнат имел значительно больше шансов одержать верх над остальными соперниками, ибо богатство и счастье обычно приходят к тем, кто уже богат и счастлив. Королевский подарок состоял из конфискованных земель, а также других владений, которые возвращались к Короне из-за отсутствия наследников в обмен на пенсионы, должности и благодаря женитьбе на наследницах. Но то, что король пожаловал, он мог и отобрать, и в большинстве случаев в эпоху правления Ричарда II король как раздавал, так и отнимал, пытаясь тем самым ослабить власть магнатов, подчинив их своей абсолютной воле.

В лиге магнатов не сомневались в том, кто является их вождем. Богатство дома Ланкастеров увеличилось трудами знаменитых и талантливых представителей этого рода, которые прибегали ко всем вышеперечисленным способам. К моменту рождения Генриха его дед, Джон Гонт, добился того, что власть Ланкастеров стала практически равной власти самого Ричарда. Внешние, видимые признаки этой власти были заметны повсюду: ему принадлежало около 30 замков, построенных в различных точках королевства, но в основном в графстве Йоркшир, Мидланде и Южном Уэльсе; он один смог выставить тысячу тяжеловооруженных всадников и три тысячи лучников для похода Ричарда в Шотландию в 1385 г., то есть в половину больше всего королевского войска или в пять раз больше отряда любого другого влиятельного аристократа; он располагал доходами, которым мог позавидовать король. Такой могущественный магнат должен был бы либо представлять серьезную угрозу для короля или же стать для него существенной опорой. В 80-х гг. XIV в. амбиции Джона Гонта стали вызывать большие подозрения. Но к началу 90-х, когда Генрих подрос, казалось, что Ланкастеры являются настоящей опорой короны. Болингброк был снова в фаворе, а Джон Гонт стал самым верным сторонником короля. Но как только у Ричарда снова появилась склонность к абсолютному правлению, он, должно быть, начал с опаской посматривать на власть своего дяди и кузена, а также их потенциальных союзников среди знати. Но на тот момент отношения между Ричардом и домом Ланкастеров пока еще были мирные.

Именно в такой обстановке рос Генрих Монмутский, наследник Генриха Болингброка, сына Джона Гонта. О его детстве известно мало, но вполне достоверно то, что он жил как и любой знатный юноша и получил обычное для своего сословия образование. Как протекала его жизнь? Одной из поразительных сторон жизни знати было постоянное движение. Поместья и замки магната практически всегда находились на большом расстоянии друг от друга. Поэтому большая часть его жизни проходила в пути от замка к замку. И хотя у него наверняка была любимая резиденция, власть магната зиждилась в основном на верности его держателей и вассалов. И если бы эти люди время от времени не видели своего господина, то вскоре могли бы позабыть о его могуществе. Передвижение магната по стране должно было производить впечатление на окружающих. Из соображений безопасности и зрелищности он всегда передвигался в сопровождении большой свиты, которая могла состоять из нескольких сотен воинов и слуг. Зачастую их число увеличивалось за счет мелких вассалов, которые таким образом искали защиты со стороны лорда во время путешествий по опасным дорогам – ведь Англия в то время вовсе не была местом, где безраздельно царил закон. Впереди знатного вельможи обычно ехал авангард с глашатаями. За ним следовали багаж, десятки повозок, груженных провиантом, топливом, упряжью, домашней утварью, вином, и, возможно, некоторые дорогостоящие предметы из меблировки, гобелены, даже окна, которые вставляли в каждом замке, где останавливался магнат.

С течением времени облик этих замков менялся. И хотя их главной функцией по-прежнему была оборона, растущее богатство и великолепие превращало их из неуютных твердынь, продуваемых сквозняками, в величественные дворцы. Войдя в замок через надвратную башню, интерьер которой часто напоминал дворцовое убранство, во внутреннем дворе, защищенном стеной, можно было увидеть целый ряд домов. На одной стороне обычно располагались покои лорда, на другой – конюшни и жилища его вассалов. Зачастую между двумя сторонами не было перехода, поскольку некоторые лорды опасались своих вассалов, от которых они во многом зависели. Основной отличительной чертой резиденции лорда являлся большой холл (зал), через который можно было войти с одной стороны на кухню и кладовую, а с другой стороны – в его личные покои. Как холл, так и покои лорда постепенно становились все более уютными и роскошными помещениями, появлялись настенные росписи, дорогая меблировка и драпировки. Постепенно все большее внимание уделялось комфорту и свету, иногда даже в ущерб безопасности. Из всех, кто строил и усовершенствовал замки во второй половине XIV в., никто не мог сравниться с Джоном Гонтом. Он не жалел денег для замков Ланкастер, Татбери, Данстенбург и в особенности Кенилворт, своего любимого замка, главный зал которого слыл самым прекрасным после холла Вестминстера.

Холл, в котором часто сохраняли огромный камин, занимал центральное место в замковой жизни. Здесь лорд собирал свой двор, который напоминал королевский двор в миниатюре; иногда он копировал последние нововведения в моде королевского двора, а иногда оставался старомодным и даже подчеркнуто архаичным. Здесь, пока лорд находился в замке, устраивались грандиозные пиры, развлечения, выступали менестрели, шуты, организовывались танцы, чтения вслух, представления с медведями. Не менее бурными были развлечения и за пределами замка: рыцарские турниры, эти развлечения военного сословия, соколиная охота и особенно охота с гончими, поскольку «для охоты нет такого времени года, когда нельзя было бы найти дичь в каждой хорошей стране или гончих, готовых преследовать добычу». В атмосфере непрерывных развлечений лорд находил время для управления своими владениями или, по меньшей мере, выслушивать доклады своих управляющих и байлифов, принимать участие в политике, налаживать отношения с союзниками и искать новых. Это была суетливая, но довольно привлекательная жизнь.

Само пребывание в такой обстановке являлось своеобразной школой, и часто знатные юноши ко всему этому получали лишь небольшую толику образования. Сыновья знати в очень редких случаях ходили в школу. В малолетнем возрасте забота о них ложилась на плечи женщин, а позже за их обучение брались мужчины-слуги. Иногда к ним приставлялся наставник. В возрасте одиннадцати лет они могли стать пажами у друга отца и таким образом обучиться манере поведения молодого дворянина. В четырнадцать лет в их жизни начинались серьезные занятия. Обычно они становились оруженосцами и, готовясь к посвящению в сан рыцаря, обучались искусству воевать. Таким или приблизительно таким было образование юного Генриха, хотя вполне возможно, что через все это он прошел значительно раньше, нежели его сверстники.

Путешествуя от одного замка к другому, он в какой-то степени изучил географию Англии. Разговаривая с вассалами своего отца и деда, он узнал кое-что о географии и политике за пределами своей страны. Вассалы дома Ланкастеров также много путешествовали. Некоторые из них даже совершали паломничество в Святую Землю и могли ему поведать об изумительном богатстве купеческих городов Италии, о подвигах крестоносцев, их предках и о нынешней угрозе, грозящей христианской Европе, так как мусульмане турки продвигались все ближе и ближе к сердцу христианского мира. Некоторые из них несомненно участвовали в катастрофической битве при Никополе в 1396 г., когда турецкие войска разгромили европейских рыцарей. Другие могли рассказать ему о подвигах его отца в борьбе против язычников-литовцев или о походах его деда в Испанию. И практически все вокруг могли поведать ему из личного опыта о Франции. Узнает Генрих о претензиях английского короля на французскую корону и о великих войнах, которые в течение последних пятидесяти лет велись ради того, чтобы эти притязания увенчались успехом. Станут ему известны имена тех, кто покрыл себя славой в битвах при Креси и Пуатье. О них расскажут ему старики, которые там сражались. Из последних событий он узнает о крупном походе своего деда из Кале в Бордо, который был совершен в 1373-1374 гг. Многие из этих старых вояк, пожалуй, скучали по славе и грабежам былых войн во Франции и наверняка с презрением отрывались о недавнем перемирии, подписанном королем Ричардом. Некоторые из них будут сражаться рядом с Генрихом, когда он снова развяжет войну за французский престол. Но пока они жили праздной жизнью, возможно даже умирали от скуки, хотя и на их долю выпадали некоторые радости. Когда Генриху исполнилось три года, скучающие рыцари со всей Европы, включая и его отца, направились к полю Сент-Энглевер возле Кале для того, чтобы бросить вызов французским рыцарям и удерживать за собой поле в течение тридцати дней, отражая атаки всех вновь прибывших бойцов.

Мальчик, которому нравились рассказы – а несомненно, Генрих и был именно таким мальчиком – слышал истории и о совершенно другой войне, возможно более очаровательной, нежели войны англичан во Франции. Ибо где бы ни собирались молодые дворяне, постоянной темой всегда были рассказы о рыцарях. Чтобы осознать разницу между приключениями сэра Галахада[3 - Галахад – один из легендарных рыцарей Круглого стола, воспетый в поэмах о короле Артуре и его спутниках. (Примеч. ред.)] и Черного Принца[4 - Черный принц – Эдуард (1330-1376), принц Уэльский, старший сын и наследник английского короля Эдуарда III. Отличился в войнах во Франции, совершая молниеносные грабительские рейды в глубь французской территории, одержал победу над французами в битве при Пуатье (1356 г.). (Примеч. ред.)], то есть между идеалом и реальностью, нужно было быть смышленым мальчиком. В самом деле, в позднем Средневековье у многих по этому поводу в головах царила путаница. Идеалы рыцарственности сочетались с реальностью так называемого «chevauchee» – грабительского набега, в ходе которого у людей отнимали кров и пищу, сжигали города, насиловали женщин, грабили церкви. При этом не было врага, в схватке с которым разбушевавшийся рыцарь мог бы опробовать свою доблесть. И все же рыцарские идеалы имели свой вес. Знать их наизусть было частью образования аристократа. Циник мог все это подвергнуть насмешке; многие втайне, возможно, соглашались с воззрениями, приписываемыми сиру Динадану во французском варианте поэмы о Тристане: «Для него жизнь была прелестна. И ее прелесть вряд ли можно было усилить искусственными законами поведения. Ты сражаешься лишь тогда, когда вынужден это делать – ведь лучше быть живым трусом, нежели мертвым рыцарем». Несмотря на всю привлекательность такой философии и анахронизм некоторых рыцарских идеалов, многие молодые рыцари по-прежнему пытались жить в соответствии с ними.

В чем же заключалась сущность этих идеалов? Прежде всего практическая добродетель заключалась в умении владеть оружием, но наряду с этим восхищались смелостью человека, «который смерть и в грош не ценил». Столь же важной была добродетель верности. Именно из-за преданности различным людям рыцарь зачастую и попадал в беду. Ибо рыцарь хранил верность многим – своей семье, друзьям, лорду, королю, Церкви, так же как и тем людям, с которыми его связывали временные отношения, например хозяину, который предоставил ему ночлег. Кому же отдавался приоритет? Одно вполне очевидно – ближе к концу в этом списке находился король, так как к тому времени такое понятие, как верность родине, едва ли существовало. Это был мир, в котором все личные отношения были важными, и нарушение данного слова являлось самым тяжким социальным преступлением среди прочих. Другие необходимые для рыцаря добродетели включали сострадание и щедрость – сострадание к тем, с кем обошлись несправедливо, щедрость – по отношению к бедным и друзьям. Щедрость подразумевала презрение к богатству. Настоящий рыцарь не должен был копить сокровища и богатства. Конечно, такие добродетели сложно было встретить в жестоком и расчетливом мире. Но многие тем не менее пытались им соответствовать, даже когда их собратья рассматривали войну и рыцарское звание как средство к осуществлению авантюр и накоплению состояния. Фальстаф мог бы заметить, что «главное достоинство храбрости – благоразумие». Одним из тех, кто пытался, вполне сознательно, жить как истинный рыцарь, был друг Генриха, Ричард Бошан, граф Уорик. Один из лучших полководцев в период французских кампаний, он был смелым и рыцарственным воином, совершавшим свои знаменитые подвиги на рыцарских турнирах в подражание рыцарским романам о короле Артуре. Генрих также был в значительной степени проникнут идеями рыцарства. В зрелые годы он неоднократно совершал яркие рыцарские поступки. Но в порывистости, искусстве владения оружием, сострадании и щедрости Генриха, как и его набожности, которой он часто хвастался, ощущалась некая доля актерства. Каким бы искренним он ни был в действительности, дошедший до нас образ рисует его как в высшей степени удачливого актера, который знал, как использовать в собственных интересах те качества, которыми восхищались его современники. Его щедрость не мешала ему получать крупный выкуп за захваченных в бою пленников, а его сострадание соседствовало с беспощадной жестокостью, когда это было необходимо для достижения цели. Да и импульсивность его слишком спланирована, чтобы быть необдуманной. Ибо Генриху свойственно было еще одно качество, которое высоко ценилось рыцарем в эпоху позднего Средневековья – он был мудрым. «Нет человека столь отважного или столь великого человека, которого нельзя было бы превзойти… Ведь храбрость ничего не стоит, если она не сочетается с мудростью».

Одной рыцарской добродетелью, которую Генрих, несомненно, приобрел в малолетнем возрасте, было умение владеть оружием. Впервые он принял участие в сражении в возрасте шестнадцати лет и в этом бою, как и во всех остальных в течение всей своей жизни, он проявил себя как личность и как вождь. Многие из этих навыков он приобрел на ратном поле, но вполне вероятно, что он научился сражаться, будучи еще мальчишкой. К десяти годам у Генриха, конечно же, был свой меч, и множество возможностей испытать его на деле вместе с вассалами отца. В этом же возрасте он научился ездить верхом, плавать и стрелять из лука. И до того как ему исполнилось десять лет – и это засвидетельствовано в хрониках, – он присутствовал на рыцарском турнире в Плеши Кастл, в графстве Уэссекс, куда приехал верхом на лошади, седло которой было обито черным шелком. Другим времяпрепровождением, которое считалось отличной школой для развития владения оружием и искусства ведения боя, была охота. Известно, что Генрих очень любил охотиться и в действительности был мастером этого дела. Об этом свидетельствует «Мастер дичи», великолепная книга, написанная его хитроумным кузеном, Эдуардом, герцогом Йоркским, который посвятил ее принцу Генриху «для его благородного и мудрого обучения»[5 - Точнее Эдуард переработал знаменитый труд Гастона III, графа Фуа, «Книгу об охоте», пользовавшуюся в XIV-XV вв. особой популярностью. (Примеч. ред.)]. Из нее мы узнаем, что хороший охотник должен начинать обучаться этому искусству в возрасте семи-восьми лет или немного позже. Как только обучишься этому искусству, ничто уже не может стать более восхитительным и угодным Богу, так как охота отнимает много времени и не оставляет ни минуты для праздности: с самого утра, когда охотник встает и «видит сладкое и чистое утро и ясную, солнечную погоду, и слышит он пение маленьких птиц», вплоть до самого вечера, когда он возвращается домой и омывает бедра и ноги, а «возможно и все тело», ест, пьет, и сам счастлив и здоров. А во время охоты он направляет весь свой ум и мужество против вероломства и злобы рыси, чудесной, неизмеримой хитрости оленя или кабана, который может «распороть человека от колена груди и моментально поразить его насмерть, так что он после этого больше никогда уже и слова не молвит». Что же может быть лучше для подготовки к воинской жизни?

Но все это односторонний взгляд на образование благородного рыцаря. В то время как многие рыцари были безграмотными, Генрих, конечно же, таковым не являлся, хотя его формальное обучение было довольно небольшим. В самом деле, у него было очень мало времени, так как его отрочество внезапно закончилось в возрасте двенадцати лет и в его жизни начался бурный период. А обучение по книгам при таких обстоятельствах было весьма затруднительным. Но все же к этому возрасту, хотя он практически наверняка не ходил в школу, ему удалось научиться читать и писать, получить элементарные знания. Более того, в детстве в течение некоторого времени его наставником был один из самым замечательных людей той эпохи, его дядя Генрих Бофор. Этот не по годам развитой человек, интриган, хорошо разбирающийся в вопросах теологии и умудренный опытом светской жизни, в 1397 г. в возрасте двадцати лет был назначен канцлером Оксфорда, а в двадцать один год епископом в Линкольне. Талантливый род Бофоров, которые сыграли знаменательную роль в жизни Генриха, были отпрысками Джона Гонта и его любовницы Екатерины Суинфорд. В середине 90-х близкие отношения, а позднее и брак стареющего Гонта с этой дамой, которая ранее была наставницей его дочерей, шокировали весь двор. Но вскоре ему все простили, а в 1397 г. дети, рожденные от этого брака, получили статус законнорожденных. В раннем детстве Генрих также приобрел любовь к музыке, сохранив ее на всю жизнь. К десяти годам у него была своя арфа, на которой он, вероятно, мог играть. На самом деле игра на арфе и импровизированное исполнение песен было обычным занятием знати, и это учило их ценить искусство менестрелей, которые играли важную роль в жизни замка. Рассмотрение следующей черты средневекового образования должно быть взвешенным. До сих пор мы делали акцент на светском образовании, но при этом не следует забывать, что общество, в котором родился Генрих, было крайне религиозным. У каждого лорда была своя церковь и священник. С самого раннего детства Генрих получал религиозные наставления от своих наставниц и священников. Монах-бенедиктинец, который был рядом с Генрихом в его юные годы, хвалил его пунктуальное посещение мессы, еженедельные исповеди и привычку выстаивать мессу до конца, что, по-видимому, одобряли не все. В зрелые годы Генрих был все так же набожен и ревностно выполнял свой религиозный долг, о чем говорят все историки. Однако церковь, да и весь христианский мир во времена Генриха были серьезно больны. Двое Римских Пап, а в одно время даже трое, надсмеялись над единством Церкви[6 - Речь идет о Великой схизме (1378-1415) – расколе католической Церкви на два лагеря, поддерживавших двух Пап Римских – Урбана VI и Климента VII, избранных в 1378 г. (Примеч. ред.)]. В самой Англии лолларды высмеивали некоторые основополагающие постулаты католической веры и проповедовали опасную форму социальной критики. Да и на границах христианского мира ситуация никогда еще не складывалась так опасно, так как все ближе подступали турки. Христианские рыцари давно уже утратили власть над Святой Землей и теперь на границах Венгрии мусульмане готовились нанести ответный удар. Все эти три проблемы должны были беспокоить Генриха как человека, и ему суждено было сыграть важную роль в попытке их разрешить. И хотя он не дожил до осуществления своей мечты возглавить крестовый поход против турок, он привнес свою лепту в преодоление папской Схизмы. А что касается сложностей внутри страны, как Генрих, так и его отец прославились преследованием и сожжением лоллардов, что приводит в ужас лицемерных историков, которые видят в лоллардах предвестников протестантской реформации. Генрих был истинным католиком, каким и следовало быть христианскому рыцарю. В теории не должно быть различий между мирскими и духовными делами рыцаря. На практике же существовала тенденция перехода от крайней светскости к крайней набожности. И в Генрихе, как мы уже видели, эта тенденция, по-видимому, была гипертрофированна из-за того, что он умел производить впечатление.

Образ жизни и образование Генриха в его детские годы круто изменились в 1398 г., когда ему было одиннадцать лет. За год до этого король Ричард отомстил трем старшим лордам апеллянтам, которые так сильно его унизили десять лет назад. Дядя короля, Глостер, был убит в Кале, графа Уорика отправили на остров Мэн в вечное изгнание, графа Арундела казнили возле Тауэр Хилла, в то время как его брат, Томас Арундел, архиепископ Кентерберийский, был приговорен к пожизненному изгнанию. Теперь очередь была за оставшимися двумя – Болингброком и Томасом Моубреем. Еще недавно они оба находились в фаворе у короля. Им были пожалованы титулы герцогов Херефорда и Норфолка, но они все равно боялись Ричарда. Томас Моубрей поведал о своих опасениях Болингброку, а тот, по совету отца, сообщил об изменнических высказываниях Моубрея королю. Моубрей наотрез отверг обвинения Болингброка в измене, и поскольку свидетелей их разговора не было, решили, что правду установить можно исключительно путем поединка. Для Ричарда это решение представлялось ровно ниспосланной Господом возможностью разом избавиться от двух своих старых врагов. К такому захватывающему состязанию готовились с особой тщательностью, и когда поединок вот-вот должен был начаться, Ричард как настоящий актер остановил бой и изгнал обоих участников, Болингброка на десять лет, а Моубрея пожизненно. Вероятно, Генрих присутствовал на этом знаменитом ристалище в Ковентри, но каковы были его мысли по поводу такой развязки, мы не знаем. Ведь вполне возможно, что он мог и не сочувствовать исключительно одной стороне. Выбор между верностью королю и своему отцу был еще одним примером тех противоречий, которые доставляли хлопоты в жизни рыцаря. В случае с Генрихом такой выбор мог быть особенно сложным: его отец, который по-прежнему много путешествовал, мог быть Генриху немного чужим, в то время как Ричард выказал большую привязанность к юноше. Впоследствии, правда, оказалось, что Генрих прежде всего был предан отцу и дому Ланкастеров. Однако он не протестовал, когда Ричард оставил его в своей свите после изгнания отца. В течение следующего года Генрих закончил свое краткое образование при дворе Ричарда II.

В 90-х г. XIV в. двор Ричарда, должно быть, представлял собой очаровательное место, несмотря на царившие там тайные разговоры о восстаниях и их подавлении. Сама культура этого двора отличалась от дворов предыдущих королей Англии. Во многом он был обязан влиянию королевских дворов континента и отчасти брачным связям Ричарда с королевскими фамилиями Чехии и Франции. Ранее английские дворы были ориентированы на войну; двор же Ричарда был более миролюбивым. И хотя рыцарские идеалы были по-прежнему живы, они скорее походили на идеалы придворного рыцаря, нежели рыцаря на поле битвы. Акцент делался на интеллектуальных и эстетических моментах. Поэты, такие как стареющий Чосер, читали свои собственные стихи. Художники особенно преуспевали в создании прекрасных миниатюрных предметов – ювелирных изделий, украшений и иллюстраций в рукописях, а также изготовлении шпалер. Женщины также не оставались в стороне и помогали при дворе устраивать развлечения, привнося новые элементы в музыку, танцы и песни. Во главе всего этого стоял Ричард, который все еще был молодым. По мере того как король продолжал конфисковывать у магнатов земли, он позволял давать волю своему вкусу и ежедневно устанавливал новую моду на пышную одежду. Но превыше всего король, очарованный искусством кухни, любил еду. До наших дней сохранилась поваренная книга двора. В ней рецепты во многом определялись той торговлей экзотическими товарами, которая принесла богатство венецианцам. Рубленое мясо фазана с греческим вином, корица, гвоздика, имбирь и сахар; устрицы в греческом вине; шелковица и мед – все запивалось винами Франции, Германии и Средиземноморья – вот те из некоторых блюд, которые готовили для того, чтобы удивить окружение Ричарда.

Наверняка Генриху все эти яства показались приятной заменой баронской говядины и оленины, которыми он питался в раннем детстве: но наслаждаться ими ему пришлось недолго. В феврале 1399 г. Джон Гонт умер. В последние годы он был верным сторонником Ричарда; Великий сенешаль Англии, он принимал непосредственное участие в процессе, который завершился приговором лордам апеллянтам – Глостеру, Арунделу и Уорику. И когда пришла очередь изгнания Болингброка, он не сказал ни слова. Смерть Гонта была бы прекрасным поводом помиловать его сына. Но вместо этого Ричард предпринял шаг, который незамедлительно привел к падению его деспотической власти. Изгнание Болингброка было заменено на пожизненное, и король не преминул прибрать к рукам его наследство. Что думал о том Генрих, мы не знаем. Но представляется маловероятным, что он вел себя как беспечный ребенок, который, по словам современного писателя, плакал больше по утрате своего яблока, нежели наследства. Легко себе вообразить, что думали магнаты, у которых еще не отобрали землю, о лишении дома Ланкастеров наследства королем, который становился все более и более истеричным и маниакальным. Кто теперь мог ощущать себя в безопасности? И все же летом того же года самоуверенный Ричард отправился подавлять восстание в Ирландию, которая была местом одного из немногих его триумфов. С собой он взял практически всех своих сторонников, оставив в качестве наместника королевства своего последнего дядю, бездарного Эдмунда Йоркского. Взял Ричард и Генриха.

Несколько недель спустя Болингброк отплыл из Булони, чтобы потребовать свое наследство, по направлению к Англии, которая на тот момент осталась без короля. Всякое сопротивление таяло по мере его триумфального шествия из Равенспера на Хамбере через центральные графства Англии к Бристолю. Ланкастерские замки, которые встречались на его пути, открывали свои ворота при его приближении. Небольшое количество воинов Болингброка увеличилось за счет отрядов крупных лордов, которые были рады его приветствовать и готовы оказать ему поддержку. Появление Ланкастеров, Невилей и Перси с толпой сторонников вскоре убедило герцога Йоркского, что сопротивление было бы безумием; королевская армия просто-напросто растворилась. Чеширские лучники Ричарда, высокомерие и мародерство которых служили основой его власти, разбежались по своим домам, сняв с себя эти «эмблемы с изображением белого оленя, награждение которыми лишило короля стольких верных сердец». Сам Ричард, личная отвага которого никогда не ставилась под сомнение, оставил замок Трим и направился в тот регион, где ему оказывали наибольшую поддержку, Северный Уэльс. Но этот шаг был безнадежным. Преданный и всеми покинутый, он вскоре стал пленником Болингброка и был заточен в Тауэр. Пока его кузен раздумывал, как с ним поступить, пленного короля перевели в ланкастерский замок Понтефракт в целях безопасности, которая оказалась для Ричарда фатальной. Этот кузен, как и подобает настоящему Ланкастеру, во время марша по Англии выкроил время, чтобы подумать о своих дальнейших планах на будущее. Герцогство Ланкастерское было прекрасным наследством, но куда более завидной долей была корона Англии. Три месяца оказались достаточным, чтобы превратить булонского изгнанника в короля, три месяца, чтобы успешно выдвинуть претензии на королевство и корону Англии при поддержке родственников и друзей, «королевство, которое находилось на грани гибели, ибо власть не выполняла свои обязанности и попирала добрые законы».

Узнав о вторжении Болингброка, Ричард, как утверждают, сказал сыну своего врага: «Генрих, мой мальчик, посмотри, что твой отец делает со мной». В ответ Генрих заявил, что не отвечает за действия своего отца. Нет оснований подвергать сомнению правдивость его слов, поскольку вряд ли Болингброк сделал бы своим соучастником сына, который находился во власти его соперника. Но когда все свершилось, Болингброк, ставший королем под именем Генриха IV, поспешил сделать своих детей причастными к ланкастерской узурпации. Нет причин полагать, что они об этом сожалели или что их мучили угрызения совести, как мучили они их отца, которого до конца жизни преследовало чувство вины. Став королем, он тотчас же направил корабль, чтобы забрать своего старшего сына из замка Трим. 12 октября он посвятил своих сыновей в рыцарский сан, несмотря на тот факт, что Генрих уже был посвящен в рыцари Ричардом в Ирландии. На следующий день Генрих нес меч правосудия на коронации своего отца, священнодействие которой было усилено благодаря помазанию нового монарха чудотворным елеем. По преданию фиал с этим елеем подарила св. Томасу Бекету Дева Мария. Впоследствии его прятали в Пуатье, где ее и обнаружил дед Болингброка. Тотчас же после коронации было объявлено, что Генрих станет принцем Уэльским, герцогом Корнуолла и графом Честера. В начале ноября ему должным образом присвоили все эти титулы, а вдобавок дали герцогство Аквитанию Когда новый король и его дети отправились в Виндзорский замок, чтобы встретить там Рождество, они, должно быть, чувствовали себя немного утомленными из-за всех пережитых треволнений. Король, возможно, думал о смелом высказывании, сделанном им во время коронации. Когда его защитник предложил сразиться с любым человеком, кто бросил бы вызов королю, Генрих IV сказал, что при необходимости он сам лично будет защищать свою корону. Однако это потребовалось значительно раньше, чем он думал.




БОРЬБА ЗА КОРОНУ


1399-1408 гг.





Отнять корону у помазанного короля было серьезным делом. Хотя Плантагенеты и не считали себя персонами столь священными, как впоследствии Стюарты, тем не менее король рассматривался, по меньшей мере, как нечто полусвященное – даже такой монарх, грехи которого, как повествует в своих летописях Адам из Аска, «включали лжесвидетельство, святотатство, чудовищные злодеяния, чрезмерные налоги, превращение своего народа в рабов, трусость и слабовольное правление». Более того, хотя англичане и осознавали, что их монарх ограничен в своих действиях, в отличие от французского короля, над которым не было иной власти, кроме как «страха перед Господом и своей собственной совести», среди них тем не менее было широко распространено убеждение в строгости соблюдения правил престолонаследия. Даже если Ричард и заслуживал того, чтобы быть лишенным трона, Генрих не был его наследником. А законным наследником Ричарда, у которого не было сыновей, должен был стать граф Марч, восьмилетний мальчик. Его отец был убит во время злополучного восстания I Ирландии, которое вынудило Ричарда покинуть вое королевство в столь критическое время. Таким образом, Генрих был вдвойне узурпатором и держался за трон благодаря своей силе и способностям, а также поддержке друзей. Но коль скоро священная власть оскверняется узурпацией, она перестает быть священной. Позднее в том же столетии пример восшествия Генриха на престол должен был обратить на себя внимание других знатных домов. Тем не менее Ланкастерам понадобилось девять лет, чтобы упрочить свое положение на троне, поскольку все это время шотландские, валлийские и английские магнаты пытались лишить Генриха IV короны. В течение этого тяжелого и беспокойного времени принц Генрих, несмотря на свои молодые годы, был одним из самых энергичных помощников своего отца; в дальнейшем ему пришлось пролить немало крови, защищая династию Ланкастеров.

Его отец в большей степени опирался непосредственно на помощь своей семьи. Младшим братьям Генриха, которым не было и 20 лет, давали серьезные и ответственные поручения. Но еще более значительной была поддержка трех Бофоров, сводных братьев Генриха IV. Все они были исключительно талантливыми людьми. Кроме этого небольшого круга людей Король мог рассчитывать на поддержку рыцарей, сквайров и церковных иерархов герцогства Ланкастерского. Именно эти слуги короля выполняли основные административные и военные обязанности в первые годы его правления. За пределами герцогства Ланкастерского союзники Генриха были не столь надежными. Значительное количество знатных родов и баронов поддержали его узурпацию, но по мере роста королевской власти и силы возрастали их зависть и честолюбие. Среди наиболее известных сторонников Генриха был Томас Арундел, архиепископ Кентерберийский, которого Ричард изгнал за участие в восстании лордов-апеллянтов. Генрих, став королем, немедленно восстановил его в должности. Среди других знатных людей, которые всегда были преданы дому Ланкастеров, достаточно упомянуть графа Арундела, племянника архиепископа, отец которого был казнен Ричардом в 1397 г., Бошанов, графов Уорика и Невилей, графов Уэстморленда. В самом начале правления Генриха на его стороне был также и могущественный северный род Перси. Звезда рода Перси взошла в XIV в. К моменту восшествия Генриха на престол они занимали очень высокое положение среди магнатов Англии и при необходимости могли рассчитывать на поддержку значительных воинских сил. В этот период они считали себя способными возводить королей на престол, и действительно, в значительной степени именно их верности и поддержке Генрих был обязан своим успехом. Во главе рода стояли три прославленных военачальника: Генрих Перси граф Нортумберленд, его брат Томас, граф Вустер и сын, знаменитый Хотспер. Другая семья, Мортимеры, маркграфы Южного Уэльса, тоже мнила себя «делателями королей» и ее преданность монарху была несколько сомнительной: Мортимерам не нравилось, что на трон взошел король, обладавший реальной силой. Номинальной главой этой семьи был 8-летний граф Марч, которого Генрих держал под стражей; правда, условия заключения были вполне пристойные. При этом всеми делами семьи фактически руководил дядя мальчика сэр Эдмунд Мортимер. Лишь дом Йорков, по-видимому, так и не принял окончательного решения, на чью сторону встать. Мы уже видели, как в 1399 г. Эдмунд Лэнгли быстро сдался при появлении армии Болингброка. Его сын, Эдуард, которому благоволил Ричард, был, по-видимому, довольно хитрым человеком. Он прожил долгую жизнь и погиб славной смертью в битве при Азенкуре. Заканчивая перечень знатных родов Англии в начале правления Генриха, мы также должны упомянуть и заклятых врагов нового короля. В большинстве своем это были придворные, которые извлекли немало выгоды из единоличного правления Ричарда. Наиболее важными среди них были Холланды и граф Солсбери. Джон Холланд, герцог Экзетер и граф Хантингдон, был сыном матери Ричарда II Джоанны «Прекрасной девы Кентской» от ее предыдущего брака с сэром Томасом Холландом. Поэтому Ричарду он приходился единокровным братом. Его племянник Томас, герцог Суррей и граф Кентский также пользовался благосклонностью со стороны короля Ричарда. Джон Монтегю, 3-й граф Солсбери был интересной фигурой – его симпатии были на стороне как лоллардов, так и французов. К тому же Монтегю писал стихи и снискал славу поэта. Джон являлся непримиримым врагом Болингброка по своим религиозным и политическим убеждениям, а также еще и потому, что король Ричард выбрал его своим личным представителем, поручив ему помешать Болингброку, находившемуся тогда во Франции, вступить второй раз в брак и усилить тем самым свое положение. Политика Генриха по отношении к этим лицам заключалась в следующем (за исключением Солсбери): он лишал их некоторых земель и титулов, однако при этом во всем остальном оставался к ним милостивым.

Эта тактика в конце концов оказалась неразумной. Когда Генрих и его семья собирались провести рождественские праздники в Виндзорском замке, Эдуард, граф Рутланд, сын герцога Йоркского выдал все детали заговора, в котором был замешан. Целью заговорщиков было убийство Генриха и всей его семьи и последующее восстановление на троне Ричарда. Главными участниками заговора стали придворные Ричарда во главе с Холландами и графом Солсбери, о котором упоминалось выше. Они решили провести в замок вооруженных людей, воспользовавшись устроенным Генрихом рыцарским турниром Двенадцатой Ночи. Генриха предупредили заранее, и у него не осталось другого выбора, как бежать вместе со своими сыновьями. Когда начинало темнеть, они уже мчались по направлению к Лондону. Возмездие не заставило себя ждать после этого позорного, а для детей, по меньшей мере, пугающего бегства. Генрих собрал в Лондоне войско и отправился в путь, горя желанием уничтожить своих врагов. Однако в этом не было необходимости. Народ, сильно ненавидевший фаворитов Ричарда и обвинявший их в поборах в период его правления, поймал и линчевал их различными жестокими способами. Заговор продемонстрировал, что живой Ричард представлял большую угрозу. Сколько он будет жить, столько будет являться предлогом для новых мятежей, подстрекаемых врагами Генриха. Однако сам Генрих не обладал достаточной силой, чтобы публично казнить законного короля. Таким образом, вероятно по приказу Генриха, Ричард был тайно умерщвлен в замке Понтефракт. И до конца свой жизни Генриха мучила вина и терзало сомнение – вина в убийстве помазанного короля и сомнение в преданности исполнителей этого деяния, а также в том, был ли Ричард действительно мертв. Ходили слухи, что король Ричард жив и находится в Шотландии или Уэльсе. Враги Генриха умело воспользовались этими слухами для того, чтобы ввести в заблуждение всех сомневающихся; им даже удалось найти двойника Ричарда.

Мятеж графов стал предвестником того, что должно было произойти в будущем. В течение последующих нескольких лет Генрих вынужден постоянно перемещаться по стране, подавляя очаги восстания и агрессии. Летом 1400 г. он выступил в поход на Шотландию, на границе с которой с момента его восшествия на трон участились набеги. С ним отправился и молодой принц Генрих. Несмотря на поджоги и опустошительные рейды, которые король с Перси устроили на шотландской границе, поход не принес ощутимых результатов и закончился позорно. На обратном пути в Южную Англию армию настигла весть о восстании в Уэльсе – весть тревожная, но вполне предсказуемая. Ведь «валлийцы издавна были одержимы безумным желанием восставать против англичан», к тому же Уэльс являлся той территорией, где с сочувствием относились к Ричарду. Когда молодой принц Уэльский узнал о мятеже, он, должно быть, подумал, что ему так и не придется отдохнуть – однако никто и предположить не мог, что валлийцы будут бунтовать целых восемь лет. Годы, проведенные в борьбе с ними, стали своеобразной школой для сражающегося короля.

Та часть Уэльса, княжество, которое принадлежало Генриху как принцу, была относительно маленькой и включала в основном земли, расположенные на крайнем западе страны. Между княжеством и Англией лежали валлийские графства, которыми словно независимыми королевствами управляли маркграфы, воинственные бароны, такие как Тальботы, Чарлтоны, Грей и Мортимеры. Меж этими лордами, жившими в неприступных замках, и коренными валлийцами, не было приязни. Природный инстинкт ненависти валлийцев к английской власти, английским налогам и законам постоянно подстегивался сказаниями бардов, в которых повествовалось о славном прошлом и предсказывалось не менее славное будущее. При этом не стоит думать, что валлийцы были босоногими дикарями, которые толпились возле баронских замков. За столетие относительного мира, который наступил после завоевания Уэльса Эдуардом I, возник целый класс валлийцев, которые забыли о своих славных предках и стремились извлечь пользу из английского правления. Проживая в основном в княжестве, эти хорошо образованные и довольно богатые валлийцы представляли собой разительный контраст со своими соседями, воинственными английскими баронами. Именно мелкая распря между представителями этих двух групп за клочок земли и стала причиной начала валлийского мятежа.




К началу восстания Оуэну Глендуэру было около 50 лет. Возможно, он был богатейшим из всех валлийцев тех времен. Он владел землями на севере Уэльса и в Пемброкшире. В Англии он познакомился с законами и отточил свое воинское искусство. Но к концу 90-х гг. XIV в. он начал подумывать об отдыхе и поселился в прекрасном укрепленном замке Сикерт, где с большим гостеприимством встречал своих друзей. Его соперник и сосед лорд Грей из Рутина, живший в большом замке Ред Кастл, был ярым сторонником династии Ланкастеров, а также личным другом Генриха Болингброка. В течение нескольких лет Глендуэр и Грей беспрерывно ссорились из-за клочка земли. Вскоре после коронации Генриха IV суд принял решение в пользу друга короля – лорда Грея. А когда Глендуэр приехал в Лондон, чтобы принять участие в судебном заседании, ему было нанесено оскорбление. Из-за таких мелочей и началось восстание. Были задеты благородные чувства Глендуэра. Со своими людьми он вторгся во владения Грея и опустошил их. Начав, было сложно остановиться, и вскоре он направился уже в Шропшир, где продолжил грабить и жечь. Однако местные английские маркграфы довольно быстро положили конец этим набегам. Оуэн, лишенный своих земель, легко воспользовался антианглийскими настроениями в Уэльсе и поднял восстание. Его двоюродные братья Тюдоры из Энглси вскоре присоединились к нему. Когда же он поднял старинное знамя Уэльса с изображением дракона, люди со всего Северного, а затем и Южного Уэльса стали стекаться к нему.

Разбить Глендуэра, который жег и грабил земли английских баронов и валлийцев, отказавших ему в поддержке, было очень сложно. Его войско состояло из горцев, а опорные базы были расположены в Сноудоне. Они редко вступали с врагом в сражения на открытой местности и при этом были мастерами ведения партизанской войны.

На подавление восстания Генрих IV решил бросить силы английских маркграфов во главе с принцем Генрихом, ставку которого разместили в Честере. Принц, которому на тот момент исполнилось 13 лет, был слишком молод, чтобы на самом деле руководить военными действиями. Поэтому к нему был приставлен охранник и наставник, в то время как сам король довольствовался ежегодными экспедициями против бунтовщиков. Зачастую эти походы заканчивались безрезультатно, а иногда и полным провалом. Год за годом король собирал огромную армию и вместе с войсками своего сына появлялся в районе Северного Уэльса. Но все было напрасно. Валлийцы прятались в безопасных убежищах в горах или же совершали набеги на королевские обозы. Часто английские войска попадали под проливные дожди, особенно во время экспедиции 1402 г., когда «каждую ночь солдаты лежали под открытым небом, промокшие до нитки и полуголодные». Многие даже подозревали, что дело не обошлось и без валлийских ведьм и магов, которые таким образом пытались изгнать из своей страны огромную армию короля Генриха. И затем промокший и уставший, с несколькими несчастными пленниками, король возвращался домой, а валлийцы спускались с гор и продолжали совершать набеги. К 1402 г. Оуэн установил полный контроль над страной. Маркграфы еще кое-как держались в своих замках, но остальные районы Уэльса находились под его властью. Объявив себя государем Уэльса, он путем дипломатических переговоров попытался расширить границы восстания и, в конце концов достиг успеха. В 1405 г. в Милфорд Бэй прибыл экспедиционный корпус французов. До этого события ему удалось захватить два больших замка в княжестве, Харлех и Аберистуит. Но еще более важным было пленение двух известных персонажей. Зимой 1401-1402 гг. Глендуэр пересек безлюдные холмы, разделяющие его владения и земли лорда Грея, выманил своего врага из замка и схватил. Огромная сумма, которую Грей должен был заплатить, чтобы высвободиться из рук Оуэна, лишила бы его средств к существованию и предоставила столь необходимые финансовые вливания для поддержания восстания. Весной 1402 г. Оуэн напал на Хирфорширд и после кровавой битвы захватил в плен Эдмунда Мортимера, самого могущественного из всех английских лордов и к тому же дядю юного графа Марча – настоящего наследника короля Ричарда. Мортимер, который отнюдь не был большим другом Генриха IV, предпочел темнице и выкупу союз, женился на дочери Глендуэра и приказал всем своим вассалам присоединиться к восстанию. Ну а что же делал в это время Генрих, принц Уэльский?

Первым наставником принца Генриха в Честере был знаменитый Хотспер, сын графа Нортумберленда. Ровесник отца принца, он как и Болингброк, был рыцарем, частым участником рыцарских турниров. Всеобщий любимец, он пользовался неимоверной популярностью. Одно время было даже модным подражать его заиканию. Шекспир, допуская простительную ему вольность, так описывает принца Хотспера: «этот Хотспер-Марс в пеленках, боец-дитя». На самом деле он был очень опытным человеком около сорока лет. Очевидно неизгладимое впечатление произвел он и на принца. Будучи по своей сути импульсивным человеком, что часто вредило его военным качествам, Хотспер проводил в Уэльсе осторожную политику в духе примирения. Благодаря такому политическому курсу можно было бы погасить пламя восстания значительно раньше. Однако в 1401 г. его наставничество над принцем внезапно закончилось. Устав от того, что король был не в состоянии платить своим войскам, Хотспер бросил все свои обязанности в Уэльсе и возвратился к более привычным для него занятиям: набегам на шотландскую границу и резне шотландцев. В следующем году в битве при Хомильдон Хилле он одержал над шотландцами одну из самых громких побед в своей жизни. Принцу Генриху I повезло со своими наставниками, ибо следующий его попечитель Хьюго Деспенсер, английский лорд, вскоре умер. До наших дней сохранилось очаровательное письмо, в котором принц пишет своему отцу о новом наставнике и выражает свое глубокое сожаление по поводу смерти Хьюго. К 1403 г. очередным наставником принца становится еще один представитель рода Перси – Томас, граф Вустер, по-видимому, самый лучший воин из всех членов этой воинственной семьи. Но к тому времени принцу исполнилось уже шестнадцать лет, и поэтому ему предоставили большую свободу в военных действиях.

Было бы скучным перечислять все детали восстания в Уэльсе, представляющего собой в высшей степени запутанное событие. В ходе этого мятежа в одно и то же время под руководством различных маркграфов одновременно проводились несколько военных походов. Здесь достаточно упомянуть о том, что суть английской политики заключалась в защите своих замков и проведении карательных экспедиций в ответ на набеги Глендуэра. При этом англичане рассчитывали, что восстание закончится из-за истощения противника, а также благодаря большому количеству помилований, предложенных мятежникам короной. Описание одного из таких набегов можно найти в письме принца Генриха, написанном летом 1403 г. Принц покинул Шрусбери и направился во владения Оуэна, «где как мы думали, сможем его найти, если он готов был с нами сразиться». Однако Оуэна там не оказалось, поэтому англичане сожгли всю местность и затем направились в другое большое его владение, которое они также сожгли до основания. Поскольку выкуп за плененных валлийцев оказался слишком большим, всех их убили. После этого принц направился в графство Мерионет и «там мы опустошили прекрасную и густо населенную местность». Однако затем спустя несколько недель после начала этой кампании у принца кончились деньги и он больше не мог платить за службу своим воинам. Для военачальников Генриха IV нехватка средств была проблемой, повторяющейся из года в год. Генриха нельзя упрекнуть в скупости, он просто не мог добыть достаточное количество денег, необходимых для реализации своих планов. Болингброк вынужден был платить всем своим сторонникам, при этом поддерживать свой королевский статус и подавлять бесчисленные восстания. Для всего этого ему приходилось просить деньги у парламента, который не преминул воспользоваться тем, что у короля не было законных прав на трон. Парламент отказывался вотировать налоги, если король не шел на уступки. С этой точки зрения правление короля Генриха IV рассматривалось как значительный по своей важности период контроля парламента над королем. Партия вигов использует этот факт как один из самых важных аргументов в своей трактовке английской истории. Однако завоевания парламента были по большей части иллюзорными. Как только Генриху удалось обрести контроль над своим королевством, он смог избавиться от этой зависимости. Нехватка денежных средств была серьезной проблемой также и для его сына, который отстаивал интересы короны в Уэльсе. Об этом он постоянно писал в своих письмах: «Ибо мятежники каждый день слышат разговоры о том, заплатят нам или нет. Они прекрасно понимают, что без денег мы не сможем долго продержаться». Принцу Генриху пришлось продать свои драгоценности и заложить столовое серебро, чтобы подавить очаги восстания Глендуэра. И хотя в отличие от Хотспера Генрих последовательно исполнял свои обязанности, он отлично понимал, что рано или поздно сторонники покинут его, если им не будут выплачивать деньги. А в Уэльсе едва ли можно было найти хорошую добычу.

Как оказалось, для династии Ланкастеров положительную роль сыграл тот факт, что у Генриха не хватало средств, чтобы летом 1403 г. продолжать кампанию в Уэльсе. В то время как в своих письмах отцу он продолжал просить его прислать денег, происходили бурные события. В тот самый день, когда король объявил о намерении присоединиться к своим верноподданным, роду Перси, и совершить вместе с ними поход в Шотландию, Генрих Хотспер поднял мятеж в Честере.

Это восстание рода Перси до того момента, когда семейство Йорков задумало захватить власть в Англии[7 - Речь идет о событиях гражданской войны в Англии (1455-1485), известной под названием войны Алой и Белой розы; война началась из-за притязаний на власть Ричарда Йорка, внука Эдмунда Лэнгли. В ходе борьбы с королем Генрихом VI и сторонниками династии Ланкастеров Ричард Йорк погиб (1460). Но уже в следующем году его сын Эдуард сверг Генриха и стал королем под именем Эдуарда IV. (Примеч. ред.)], оказалось самым опасным испытанием для Ланкастеров. И хотя Перси оправдывали свой мятеж многими поводами для недовольства, не подлежит сомнению тот факт, что основной его причиной была зависть, вызванная успехом дома Ланкастеров. Эти «делатели королей», столкнувшись с сильным монархом, решили подарить свою верность молодому графу Марчу или же воображаемому Ричарду, но вероятнее всего – Хотсперу, который мог бы, таким образом, стать новым королем и основателем династии Перси. Причиной неудачи мятежников стал плохо продуманный план, некая доля невезения и военный талант Генриха IV.

Хотспер двинулся с войском с севера. При нем было около «восьми десятков всадников» плюс несколько знатных шотландских пленников, которых он захватил в плен во время сражения при Хомильдоне. Им пообещали свободу без всякого выкупа да к тому же хорошую награду, «если удастся победить короля Генриха и лишить его короны». Среди пленников был также граф Дуглас, вождь непримиримых врагов дома Перси, соперничество которых легло в основу баллады Чеви Чейз. Хотспер стремился поднять на восстание всех людей графства Чешир и северных валлийских маркграфств, где симпатии к королю Ричарду по-прежнему были сильны. А затем в союзе со своим дядей Томасом Перси, графом Вустером в графстве Шрусбери он планировал пленить принца Уэльского. Заточив сына короля в одном из надежных замков Шрусбери, прежде чем напасть на самого короля, он мог спокойно дожидаться остальных союзников и своего отца, который в это время на севере собирал еще одно войско, а также отрядов Глендуэра и Мортимера. Несомненно, если бы все эти силы объединились в единую армию, они бы навсегда уничтожили династию Ланкастеров.

Этот план не удался, поскольку Генрих IV, узнав о деталях восстания, стал действовать с ошеломляющей скоростью. Следуя советам талантливого и энергичного союзника, перебежчика – шотландца Джорджа Дунбара, он повел своих воинов через центральные районы Англии к графству Шрусбери, по дороге увеличивая свою армию. Войско двигалось очень быстро и многие хронисты утверждают, что король достиг резиденции своего сына за несколько часов до прибытия Хотспера. Последний занял укрепленную позицию к северу от города, где его отряды и остановились на ночь. Правый фланг расположился на реке Северн, а тыл был защищен крутыми склонами холмов. На следующее утро 21 июля 1403 г. Перси направил королю дерзкий вызов. «Мы решительно намерены доказать своими собственными силами лично тебе Генрих, герцог Ланкастерский, несправедливо считающему и называющему себя королем Англии, что у тебя нет права на этот титул и что приобрел ты его своим коварством».

Генрих попытался пойти на мировую и уверить Перси в том, что они совершают ошибку, но дело зашло слишком далеко. Ни одна из сторон не верила, что можно избежать сражения.

Несмотря на то что в то время военные действия велись очень часто, заранее подготовленные сражения на выбранном участке в позднее Средневековье были чрезвычайно редким явлением. Принцу Генриху два раза приходилось сражаться в подобного рода битвах: во время борьбы не на жизнь, а на смерть в графстве Шрусбери и в сражении при Азенкуре. Битва в Шрусбери если и была захватывающей, тем не менее стала сложным испытанием для 16-летнего принца Уэльского. Он командовал левым флангом королевской армии и должен был вести воинов вверх по крутому склону против армии, которую возглавляли два его бывших наставника, к одному из которых он был сильно привязан. Поднимаясь по склону, Генрих в полной мере испытал на себе то, что на протяжении последних 60 лет являлось секретом успеха английской армии – мастерство великолепных лучников из Чешира и Уэльса, многие из которых снова носили эмблемы времен Ричарда с изображением белого оленя. Они обрушили на противника целый ливень стрел. Однако храбрость и умелое руководство, благодаря которым в ближайшем будущем английское войско стяжает огромную славу, уже тогда были характерны для молодого принца. Несмотря на ранение в лицо, полученное от вражеского стрелков, он отверг советы свиты покинуть поле битвы и продолжал сражаться до конца дня.

Обе стороны, имевшие равные силы, ожесточенно сражались с полудня и до наступления темноты. Особенно яростная схватка разгорелась вокруг самого короля. Несмотря на то что в сражении принимали участие много бойцов, битва представляла собой нечто вроде поединка между двумя знатными рыцарями: Хотспером и Болингброком. Отчаянный Хотспер со своими воинами пытался расчистить себе дорогу к королевскому знамени. Но хитрый Болингброк, ожидая, что битва в основном развернется вокруг его персоны, пошел на совсем нерыцарский шаг: он приказал одному из своих рыцарей облачиться в королевское одеяние, чтобы тем самым сбить с толку врага. Эта хитрость увенчалась успехом: Генриху Перси удалось убить двух или трех «королей». Когда же Хотспер поднял свое забрало, чтобы стереть пот со лба, то был сражен неизвестной рукой. Смерть Хотспера решила исход сражения, хотя силы и были на равных. «Когда наступила ночь и армии разошлись, на поле осталось столько убитых, что ни одна из сторон не знала, кто одержал победу, и все скопом уставшие, измученные и истекающие кровью легли спать». Но на самом деле поражение мятежников было полным. Томаса Перси захватили в плен и казнили, а голову его выставили на лондонском мосту. Тело Хотспера, захороненное в церкви Уитчерч, Томас Невил, лорд Фурнивал, один из его злейших врагов, повелел достать из земли и представил в качестве доказательства всем, кто сомневался в смерти этого доблестного воина: голову Генриха Перси выставили на Йоркских воротах. Отец Хотспера, граф Нортумберленд, который из-за болезни и стремительности королевского войска не смог участвовать в сражении, вскоре помирился с Генрихом. Король, в свою очередь, снова проявил удивительную и довольно неразумную склонность к милосердию. Выказав покорность, старый граф покинул Йорк вместе с королем, проехав через ворота под гниющей головой своего сына.

Поведение принца во время битвы и его возраст убедили короля предоставить ему больше свободы действий в деле подавления валлийского восстания. Но поражение Перси никоим образом не отразилось на силе Глендуэра. История о том, что он наблюдал за ходом битвы, расположившись на дубе на другом берегу реки Северн, наверняка является легендой. В это время он, вероятно, сражался в графстве Пемброк. Но наверняка известно, что следующий 1404 г. станет зенитом его славы. Впоследствии его везение постепенно пойдет на спад. В начале 1405 г. лорд Тальбот одержал важную победу в битве при Гросмонте, а в марте сам принц вышел победителем в сражении возле Аска, «ознаменовавшемся большим кровопролитием и жестокостью, какие вряд ли когда-либо были известны в Уэльсе».

Но подавить восстание валлийцев по-прежнему оставалось трудной задачей. Вскоре после ряда неудач Оуэн, казалось, снова стал брать верх. Весной он принял участие в знаменитом трехстороннем договоре, согласно которому он, сэр Эдмунд Мортимер и граф Нортумберленд должны были разделить между собой Англию и Уэльс. Согласно договору во владение Оуэна отходили весь Уэльс и значительная часть западной Англии; графу Нортумберленду – север Англии и северные районы центральных графств Англии; Все остальное должно было принадлежать Мортимеру. В мае против короля началось еще одно крупное восстание, на этот раз под предводительством старого Генриха Перси, графа Нортумберленда в союзе ни с кем иным, как архиепископом Йоркским Скрупом. В августе в Уэльсе высадился крупный экспедиционный корпус французов. Как же удастся Ланкастерам выдержать столь многочисленные удары? Однако к концу году все относительно утихло. Генрих, снова передвигаясь по стране с невероятной быстротой, с помощью Невилей подавил восстание на севере, а затем, устав от бесполезных примирений, потряс весь христианский мир казнью архиепископа. Разочарованные скудной добычей в Уэльсе, где на протяжении пяти лет бушевала гражданская война, французы направились домой. Граф Нортумберленд по-прежнему находился на свободе то в Шотландии, то в Уэльсе, но в конце концов в 1408 г. его настиг и убил шериф Йоркшира в схватке при Брэмхэм Муре. Мятеж семейства Перси закончился. Сын же Хотспера и его внуки погибли в ходе гражданской войны, находясь по иронии судьбы на стороне Ланкастеров во время войны Алой и Белой розы.

Пережив роковой 1405 г., Ланкастеры наконец-то смогли уделить больше внимания подавлению валлийского восстания. Бремя этой задачи полностью легло на плечи принца. И хотя дело продвигалось медленно, он уверенно приближался к окончательному усмирению Уэльса. Генрих и его военачальники теперь хорошо разбирались в особенностях войны с валлийцами. Уже больше не тонули армии в валлийских болотах в ходе бессмысленных кампаний и не «возвращались домой без добычи и потрепанные плохой погодой». Отныне англичане полагались на небольшие отряды, которые действовали беспощадно и подавляли сопротивление бунтовщиков. Уставшим от мятежа валлийцам они предлагали помилование на приемлемых условиях, в случае если те прекратят вести теперь уже неравную борьбу. Эта политика оказалась чрезвычайно действенной. В 1406 г., следуя примеру южного Уэльса, сдались в плен две тысячи жителей Энглси. К 1407 г. Оуэна вытеснили в горные центральные и западные районы страны. Однако его положение все еще было далеко не столь безнадежным, поскольку в его руках находились два крупных замка – Харлех и Аберистуит.

Генриху предстояло несколько лет удачной сады крепостей. Оставив Харлич на Тальботов, 1407 г. он начал осаду Аберистуита, к которой присоединилось множество рыцарей, воодушевленных тем, что валлийское восстание уже близилось к своему завершению. Осада не была столь успешна, как того все ожидали. Королевские осадные орудия, которые доставили к крепости по морю, были бессильны перед мощными стенами замка, построенного в свое время Эдуардом I. Поскольку штурм был невозможен, принцу пришлось брать гарнизон измором. Следуя обычаю того времени, гарнизон решил сдаться, если через определенное время к нему не подоспеет на помощь подкрепление. Большинство из осаждавших, включая и самого принца Генриха, отправились домой, уверенные в том, что осажденные не получат никакой помощи извне. К тому же они не желали пережидать под стенами крепости зиму, которая в то время оказалась самой холодной за всю историю. И это стало глупой ошибкой, которую принц более не совершал во время своих французских кампаний. После отъезда принца Глендуэр проник в замок и поднял дух гарнизона. Поэтому весной, когда принц возвратился, чтобы с триумфом получить ключи от крепости, ему пришлось заново начинать осаду, продлившуюся до конца лета 1408 г., когда крепость пала. Харлех еще держался до начала следующего года. После того как пал и он, можно было с уверенностью сказать, что восстание в Уэльсе было окончательно подавлено.

Теперь можно было считать, что все бедствия, связанные с узурпацией трона Ланкастерами, были позади. На севере угроза со стороны Шотландии была устранена из-за того, что по воле случая в плен к англичанам попал наследник шотландского трона, направлявшийся во Францию. Он должен был стать королем Шотландии Яковом I, однако англичане продержали его у себя целых восемнадцать лет. Угроза его возвращения на родину была вполне достаточной, чтобы оказывать влияние на шотландского регента герцога Олбани. Исчезла и угроза с юга. Все представители рода Перси были мертвы; Мортимер умер в осажденной крепости Харлех; практически все члены семьи Глендуэра либо погибли, либо находились в заточении. Однако сам Глендуэр уцелел. Даже в 1412 г. с небольшим войском он по-прежнему продолжал борьбу. Ходили слухи, что он и его сторонники спят в пещере в долине Гвента, ожидая того дня, когда снова смогут поднять знамя восстания против Англии.




ПРОБЛЕМА ПОКОЛЕНИЙ


1408-1413 гг.





Когда принц Генрих наконец-то захватил замок Аберистуит, ему исполнилось всего лишь двадцать один год. С того момента, когда он в 1400 г. впервые с отцом направился в Шотландию, он только и делал, что воевал, защищая узурпированный Болингброком трон. Это было грубым образованием, но оно вполне подходило средневековому королю. С самых первых дней наставничества Хотспера и до того момента, когда он раз и навсегда покинул свое дождливое и гористое княжество, Генрих пытался утвердить себя в качестве принца Уэльского в борьбе против встречных притязаний стареющего Глендуэра, который обречен жить в постоянной тревоге в пещерах и лесах Сноудона. В ходе этой борьбы он, наверное, многое узнал о военной жизни, хотя нельзя сказать, что он уже тогда проявил многие признаки его будущего военного гения. Он научился вести за собой бойцов и сражаться, получать раны, маршировать под дождем и осаждать замки. Он знал, как заводить друзей среди своих военачальников, знал он также и каково было сражаться против бывшего своего друга. Такой опыт, приобретенный в юности, был весьма полезным, поскольку в течение последующих семи лет ему суждено было вращаться совершенно в другом кругу, где вопросы решались скорее за столом переговоров, а не на полях сражений.

Даже если мы сделаем скидку на преувеличение хронистов, принц все же был красивым отпрыском красивой семьи – примерно среднего роста, с симпатичным продолговатым румяным лицом, прямым носом и густыми каштановыми волосами. Молодой и сильный, смелый командир и прирожденный игрок на публику, он был очень популярен в столице, где обосновался в «воистину прекрасном и величественном дворце», названом Колдхарбор (холодная гавань) в Истчипе. Все восхваляли красивого молодого принца. Парламент превозносил его за послушание отцу, мужество и желание выслушивать советы, торговцы за расточительность, друзья за щедрость и преданность. И у них было на то основание. Дошедшие нас письма Генриха усеяны доказательствами его стремления наградить или помочь друзьям: письма епископам с благодарностью за оказанные его слугам услуги; письмо аббату, к которому он направляет своего канцлера на лечение ишиаса; письмо епископу с просьбой о прощении одного из его слуг, которого отлучили от церкви за то, что по его халатности охотничьи собаки принца загрызли животных во время его прогулки по парку епископа в Суссексе. Но самая яркая история сумасбродных деяний принца – это когда он ударил в лицо великого юстициария, узнав о якобы совершенной им несправедливости в отношении его слуг. Генрих был очень популярным принцем.

Все это отличало его от отца. Красивый, смелый Болингброк, снискавший славу на рыцарских турнирах XIV в., ныне был уже больным и уставшим человеком. В 1405 г. он заразился неприятной болезнью, которая отразилась на его внешности и иногда приводила к полной неспособности править. Что это была за болезнь, никто не знает. Современники Болингброка полагали, что это была проказа, кара Божья за казнь архиепископа. Некоторые современные историки считают, что было венерическое заболевание, полученное им в молодые годы во время путешествий по Европе. Но историки-медики, которые, несомненно, с большим восхищением относятся к королям, склонны любое загадочное королевское недомогание рассматривать как венерическое заболевание. В любом случае король был серьезно болен, и зимой 1408 г. он оказался на пороге смерти, в результате чего власть над страной оказалась в руках его старшего сына. Естественно, принц Генрих был не очень рад, когда на следующий год отец-король выздоровел и прервал его временное правление.

В начале 1406 г. ходили слухи, что принц хочет свергнуть с престола своего больного отца, а в королевском совете начала формироваться оппозиция власти Генриха IV. К 1409 г. эта оппозиция приобрела четкие очертания: образовались два лагеря, оба преданные династии Ланкастеров, один – вокруг короля, другой – вокруг принца. Большей частью разделение основывалось на возрасте. Сторонников принца возглавляли два сводных брата короля, Бофоры: Генрих Бофор, будущий кардинал, на тот момент епископ Винчестера, и сэр Томас, вскоре граф Дорсет, позднее герцог Экзетер. Эти братья, будучи людьми одаренными, составили хорошую команду, один – способный дипломат и администратор, другой – талантливый воин. Их поддерживали двое молодых и воинственных графов, близких друзей принца и сыновей двух лордов-апеллянтов, которые в 1397 г. пострадали от мести короля Ричарда. Одним из них был Уорик, который возвратился в Англию в 1410 г. после триумфального проведения серии рыцарских турниров и паломничества за границу, другим – Арундел, который уже служил принцу в Уэльсе. Также проявлять себя стал и друг принца, будущий архиепископ, протеже Уильяма Уикема, бывший пастух Генрих Чичель, епископ Сент-Дэвиса. Все они станут самыми надежными сторонниками принца как в Англии, так и во Франции, когда он взойдет на престол. К этой группе следует еще добавить двух младших братьев принца Джона и Хэмфри. Юные годы Джон Ланкастер, позднее герцог Бедфорд, провел почти так же как и его старший брат. В его распоряжение предоставили командование войсками на шотландской границе и на большей части владений Перси после их неудачного восстания в 1403 г. Наиболее надежному и талантливому из всех братьев Генриха, ему суждено было сыграть неоценимую роль в жизни будущего короля. Он охранял Англию в то время, когда его брат искал славы во Франции. У Хэмфри, позднее герцога Глостера, не было столько дел, и поэтому уже в этот период он начал проявлять себя как библиофил и отъявленный смутьян, каким он в будущем и станет.

Сторонников короля во главе с архиепископом Арунделом, дядей друга принца, с которым они поссорились из-за земель в Суссексе, было меньше, да и по возрасту они были старше. И поскольку шансов на победу у них не было, на их стороне не было много ярких имен. Впрочем, нужно упомянуть еще об одном молодом представителе этой партии, другом сыне короля, Томасе, который порвал с Бофорами и своим братом в результате грязной склоки вокруг наследства. Томас женился на вдове старшего Бофора, Джона, графа Сомерсета и потребовал тридцать тысяч марок, которые епископ Бофор получил в качестве душеприказчика своего брата. В последовавшей ссоре принц Генрих поддержал дядю и выступил против своего брата. Томас, позднее герцог Кларенс, был во многом самым привлекательным из всех сыновей Генриха IV. Красивый, энергичный и смели, охотник и воин, он проводил большую часть своей жизни, пытаясь в смелости и импозантности превзойти своего брата, которому он, когда тот стал королем, был всегда верен.

Эти две партии соперничали за контроль над советом, который с 1410 г. до октября следующего года возглавлял принц. Однако король внезапно сместил его и Бофоров и продолжил править при поддержке архиепископа Арундела до конца своего царствования. Ключевое различие в политике обоих лагерей заключалось в их позиции по отношению к Франции. Несмотря на всю шаткость прав Ланкастеров на английский трон, принц Генрих и его отец прекрасно понимали, что как королям Англии от Плантагенетов им достались притязания на корону Франции. В свое время король Ричард слабо отстаивал эти притязания и в 1396 г. заключил с Францией перемирие сроком на двадцать пять лет, женившись на дочери французского короля Изабелле, которая стала его второй супругой. В беспокойные первые годы правления Генрих не осмеливался задевать Францию более, чем было необходимо. В частности, он потратил много сил, стараясь помешать французам вернуть обратно молодую вдову Ричарда, ибо не желал вместе с ней отдавать большую часть ее приданого. Предлагалось даже женить принца Генриха на вдове покойного короля, но все было безрезультатно. В конце концов вдова Ричарда, которая по-прежнему была юной, «покинула Лондон и направилась к своему отцу, одетая в траурное вдовье одеяние, хмуро и злобно смотря на короля Генриха». С тех пор отношения с Францией были далеко не добрыми. И в 1405 г., невзирая на перемирие, французы направили войска на помощь Глендуэру. Но теперь ситуация складывалась по-иному. В Англии все было спокойно, в то время как Франция погрязла в гражданской войне[8 - Война бургиньонов и арманьяков – соперничество между двумя группировками при французском дворе, целью которого было влияние на душевнобольного короля Карла VI (1380-1422); постепенно борьба за влияние превратилась в открытую войну, завершившуюся лишь в 1435 г. (Примеч. ред.)]: бургиньоны убивали арманьяков, а те в свою очередь бургиньонов, и все вместе без разбора уничтожали, грабили и терроризировали городское население и крестьян. Таким образом, приложив немного усилий, можно было натравливать бургиньонов на арманьяков, в то время как англичане грабили бы как тех, так и других!

Во Франции по той же причине, что и в Англии, гражданская война не была чем-то из ряда вон выходящим. Часто случалось, что во Французском королевстве в одно и то же время протекали три или четыре гражданских войны. Ведь несмотря на успехи Капетингов в расширении своего домена (то есть той части Франции, которой правил непосредственно король), эта территория занимала лишь две трети королевства. Ее окружали четыре фьефа – Фландрия, Бретань, Бургундия и Гасконь. Французские короли из династии Валуа, если они были достаточно могущественны, могли контролировать эти земли. Но если они оказывались слабыми или если за их собственную вотчину шла борьба между несколькими соперниками, у их вассалов появлялся стимул добиться большей автономии и стать независимыми государями. Именно по этому сценарию и разворачивались события в начале XV в.

В самом деле, король Франции был не только слабоволен, но страдал все усиливавшимися приступами безумия. История начала его сумасшествия печальная и довольно необычная. В 1392 г. любящий наслаждения и уже к тому времени слабый здоровьем Карл VI ехал во главе своих рыцарей в Бретань, чтобы покарать восставших вассалов. Под палящим солнцем войско медленно двигалось по равнине к западу от Ле Мана, когда внезапно у кромки леса появился сумасшедший, которого никто не заметил, пока он не подскочил к лошади короля. Безумец схватил поводья и закричал на Карла, невнятно повторяя, что его предали. Король был потрясен, и разум его помешался. В жару, под ослепительным светом, когда кто-то случайно зацепил копьем шлем, он решил, что на него напали. Поэтому он тотчас же развернулся и набросился на свою свиту. Окружавшие сняли обезумевшего короля с лошади. Подобные припадки будут продолжаться на протяжении всего его долгого правления.

Для Франции было катастрофой, когда ею правил душевнобольной король, поскольку это неминуемо привело к борьбе за власть между его близкими родственниками. А их могущество значительно возросло, когда покойный король Карл V подарил своим братьям огромные территории. Сохраняя верность короне во время удачного правления Карла V, они и их потомки разорвали Францию на куски, когда на трон взошел его душевнобольной сын. Нет необходимости вдаваться в подробности этой междоусобной борьбы за власть. Очень скоро четко вырисовались основные группировки. С одной стороны это был Филипп Храбрый, герцог Бургундский, младший сын Карла V, брак которого с Маргаритой Фландрской, самой богатой наследницей Европы, был организован его отцом назло английскому королю Эдуарду III, желавшему женить на Маргарите своего четвертого сына, позднее герцога Йоркского. Планы Эдуарда в основном расстроил Урбан V, один из последних римских понтификов, живших в Авиньоне, который являлся марионеткой в руках французов. Он объявил, что браку английского принца и Маргариты препятствует канонический закон[9 - Эдмунд и Маргарита были родственниками в третьем колене. (Примеч. ред.)]. Получив земли своей супруги, Филипп стал правителем огромного княжества, от устья реки Сомма до устья реки Шельды, куда также входили его собственные земли и владения Маргариты[10 - Маргарита Фландрская была вдовой бургундского герцога Филиппа де Рувра и владела графствами Неверским и Ретельским. (Примеч. ред.)] в Бургундии. Политику Филиппа Храброго, направленную на усиление могущества бургундского государства, впоследствии будет проводить его сын Иоанн Бесстрашный.

Главным противником герцога Филиппа был Людовик, герцог Орлеанский, распутный младший брат Карла VI Безумного. Герцога Орлеанского поддерживали его двое других дядей. Земли этих трех противников герцога Филиппа были расположены большей частью на юге и западе Франции. Борьба за власть между двумя группировками стала историей ненависти, убийства, дипломатии и часто настоящей войны. Она будет продолжаться целое поколение. Но с особой силой она разгорится в 1407 г., когда герцог Орлеанский будет убит по приказу Иоанна Бесстрашного, который в 1404 г. унаследует от отца титул герцога Бургундского. К 1410 г. обе группировки станут называть арманьяками, от Бернара д'Арманьяка, старого военачальника, дочь которого вышла замуж за младшего сына убитого герцога, и бургиньонами.

Основной целью дипломатии в последние годы правления Генриха IV, а также после восшествия на престол его сына было стравливать обе враждующие партии. Но ставки в игре более высоки. Из двух оставшихся фьефов Гасконь, последний осколок некогда огромной Анжуйской империи[11 - Анжуйская империя – владения английских королей из династии Плантагенетов, включавшая в себя помимо Англии с Ирландией герцогство Нормандию, графства Анжуйское и Бретонское, герцогство Аквитанию. (Примеч. ред.)], была наследством короля Англии. Но другой фьеф, Бретань, как собственно и саму Францию, оспаривали две соперничавшие стороны. Английская дипломатия всегда могла найти способ использовать этот конфликт в своих интересах, в худшем случае, заключив перемирие с Бретанью, а в лучшем – приведя к власти бретонцев, которые были бы на стороне англичан. За пределами королевства Франции у Ланкастеров еще больший простор для дипломатических маневров. Целый ряд государств, больших и маленьких, всегда жаждали воспользоваться ослаблением Франции. Их нейтралитет или вооруженная дружба могли обойтись дорого, в чем Эдуард III и убедился на собственном опыте, но союзом с ними пренебрегать не стоило.

В такой запутанной обстановке основным был опрос, чью сторону занять. Генрих IV встал на сторону арманьяков, а принц Уэльский – бургиньонов. Тем временем обе французские партии заигрывали с англичанами в надежде с их помощью уничтожить соперников. Требования англичан менялись в зависимости от обстановки во Франции. Но тем не менее они всегда настаивали, чтобы им помогли сохранить их владения во Франции, особенно Кале – крупный порт, где основным предметом торговли была шерсть, Бордо, центр торговли вином, а также контроль над Ла-Маншем. По мере того как во Франции усиливалась гражданская война и каждая из сторон все больше нуждалась в помощи англичан, требования последних возрастали. И имя им было легион: выдать дочь герцога Бургундского с большим приданым замуж за принца Уэльского; выдать замуж дочь короля Франции Екатерину с еще большим приданым; выплатить остаток выкупа, который был назначен за короля Иоанна, захваченного в плен в битве при Пуатье в 1356 г.[12 - Выкуп французского короля Иоанна, попавшего в плен к англичанам в 1356 г., равнялся 3 000 000 золотых экю: к 1364 г. французы оставались должны миллион экю. (Примеч. ред.)]; отдать всю Аквитанию; всю Анжуйскую империю; всю Анжуйскую империю и в придачу герцогство Нормандское. В первые годы правления Генриха V англичане по-прежнему выдвигали все эти требования да к тому же претендовали и на саму корону Франции. В дипломатической игре они наносили удачные ответные ходы. Однако в 1411 г. у Совета принца были довольно скромные амбиции. Как только принц пришел к власти, он взялся привести в порядок королевские финансы. Занятие полезное, однако вполне очевидно, что определялось оно военными мотивами, поскольку Генрих уже подводил сметы по расходам на содержание Кале в военное время. Тем временем переговоров с бургиньонами, закончившихся туманными обещаниями с обеих сторон, было достаточно, чтобы принцу и Бофору захотелось проверить, не заржавело ли английское оружие. Английский экспедиционный отряд во главе с графом Арунделом был направлен поддержать герцога Бургундского. Англичане легко достигли определенных успехов, продемонстрировав, что подобных результатов возможно достичь и в будущих кампаниях. Однако за этим походом ничего серьезного не последовало, поскольку, как мы видели, к ноябрю Генрих IV снова взял бразды правления в свои руки. Он кардинально изменил политику принца Генриха и в следующем году направил на помощь арманьякам еще одну экспедицию во главе со своим сыном, Томасом, ставшим уже герцогом Кларенсом. Этот шаг привел всех в замешательство. Поход Кларенса принес немало выгоды. После выгодного грабительского набега на Анжу и Орлеан арманьяки и бургиньоны заключили перемирие и вместе собрали для герцога деньги, чтобы он возвратился домой. В эпоху позднего Средневековья платить деньги военным отрядам для того, чтобы они ушли в какую-либо иную местность, было вполне распространенным явлением.

Именно в промежуток между подавлением валлийского восстания и восшествием на трон принц Уэльский приобрел репутацию сорвиголовы. И хотя история не подтверждает существования шекспировских друзей-пройдох принца Хэла[13 - Прозвище принца Генриха у Шекспира. (Примеч.ред.)], вероятно в подобной репутации Генриха была некая доля правды. Было бы странным, если бы все оказалось иначе. Для юноши, с тринадцатилетнего возраста проживавшего в военных лагерях, было бы ненормальным полностью избегать обыкновенных развлечений, которым предавались воины. Не было странным и то, что во всех буйных выходках принц всегда был первым. Ведь он все-таки был лидером по натуре. И если Уэльс и Честер предлагали в распоряжение распущенного воина скудные возможности для развлечений, то Лондон можно было всегда посещать в зимние месяцы, когда военные действия в эпоху Средневековья обычно прекращались. После окончания восстания Генрих в основном жил в Лондоне и несомненно продолжал предаваться развлечениям в свободное время, когда не был занят в Совете. Но на самом деле мы очень мало знаем о его досуге. В отличие от своего дяди, епископа Бофора, после бурных похождений в молодости Генрих не оставил после себя незаконнорожденных детей. Дошедшие до нас детали включают одну-две истории, повествующих о его драках на улицах и других подобных скандалах, а также часто цитируемые отрывки из работ хронистов, в которых утверждается, что принц «пылко служил Венере и Марсу» или «лишь изредка совершал подвиги на честь Венеры и Марса на протяжении всей жизни своего отца». Поскольку подобные высказывания можно встретить во многих источниках, появляются большие сомнения, что принц был необычайно буйным молодым человеком, «гулякой, который часто сквернословил, пил, танцевал и пировал всю ночь напролет». Для того чтобы узнать подробности, читателям придется, как и Шекспиру, воспользоваться своим воображением.

Слухи о выходках сына, его популярности и подозрения в измене, должно быть, огорчали отца, который, без всякого сомнения, как и многие другие отцы, напрочь позабыл о своей молодости. По меньшей мере два раза отношения между ними обострялись не на шутку, пока принц с удивительным сочетанием высокомерия и смирения не помирился со своим отцом. Высокомерие его проявилось в городе, куда он въехал со своей свитой вооруженных людей под возгласы толпы; смирение он выказал перед своим отцом, поклявшись в своей верности и пообещав подчиняться.

Но дни Генриха Болингброка постепенно клонились к закату; в марте 1413 г. в Иерусалимской палате в Вестминстерском дворце в результате очередного и на этот раз последнего приступа он скончался. То, что принц якобы примерял на себя отцовскую корону в то время, когда его отец лежал на смертном одре, является еще одной из историй, которыми окутана молодость будущего героя. Один из панегиристов принца принимает на веру эту историю и оправдывает опрометчивый поступок своего героя, объясняя это тем, что если бы принц не взял эту корону, ею мог завладеть кто-нибудь другой. Ее, например, могли отдать двадцатидвухлетнему графу Марчу, который на тот момент стал более подходящей кандидатурой, чем в 1399 г. Об этом же беспокоился и умирающий король, который разрывался между угрызениями совести и надеждами на будущее своего дома. Согласно одному французскому хронисту, король спросил принца, какое у него будет право на корону, «если, как ты хорошо знаешь, у меня такового никогда не было». Ответ принца был четким и убедительным. «Милорд, вы его хранили и защищали мечом, и я так же намерен защищать его всю свою жизнь».




ХРИСТИАНСКИЙ ГОСУДАРЬ ГОТОВИТСЯ К ВОЙНЕ


1413-1415 гг.





Если во время рождения Генриха небеса молчали, то в момент его коронации они повели себя достойно, произведя на англичан глубокое впечатление. Сильная снежная буря опустилась на землю, погребя под снежными сугробами людей, животных и дома. Объяснения этого знамения нового царствования мудрые люди искали в Священном Писании. Результаты несколько сбивали с толку. Белый свет снега символизировал чистоту, его мягкость – милосердие, но холод снега означал холод строгого и непреклонного правосудия. Неистовство, с каким снег разносился по земле, символизировало неистовство короля на войне. Все мудрецы оказались правы, поскольку Генриху подходили эти характеристики. Подобная двусмысленность была характерна для той эпохи. Во время войны мужчина не мог быть одновременно и христианским государем и удачливым королем-рыцарем, не обладая теми личными свойствами, которые современным писателям сложно интерпретировать.

После смерти своего отца Генрих предстает совершенно новым человеком. Больше он уже не служит Венере и Марсу: больше не сквернословит, не танцует и не бражничает; с момента восхождения на трон и вплоть до брака он не гуляет с женщинами, а после женитьбы остается верен своей жене. Жизнь христианского короля должна быть выше всяческих упреков. Нет и тени подозрения нового короля в скандальном поведении. Паломничества, соблюдение постов, пожертвования церквям и монастырям, молебны о божьей милости – все это характерно для истории его пути к славе. Его продвижению по этой стезе немало способствовала также и его личная часовня, ибо ее наличие гарантировало, что король ежедневно будет присутствовать на трех мессах и щепетильно относиться к выполнению других религиозных обязанностей. Генрих V был очень набожным королем.

Но он также был преданным и милостивым; преданным по отношению к своим друзьям и милостивым к врагам своего отца. Те друзья, которые в юности кутили вместе с ним и в услугах которых уже более не нуждались, были щедро одарены. Те же, кто помогал ему советом и поддерживал его в оппозиции к отцу, теперь стали руководить страной. Его дядья, Бофоры, друзья, графы Уорик и Арундел, младшие братья Джон и Хэмфри, все члены Совета в его бытность принцем Уэльским, теперь, когда он стал королем, оказались его советниками. Врагам своего отца он объявил всеобщее прощение. В особенности он выделил тех молодых дворян, отцы которых являлись придворными короля Ричарда. Молодые графы Солсбери, Хантингдон и Оксфорд – все они теперь находились в фаворе, им вернули их земли, и за милость эту они должны были отплатить хорошей службой. Генрих чувствовал себя в безопасности – настолько, что освободил из длительного заключения графа Марча, законного наследника трона; настолько в безопасности, что к декабрю первого года своего правления он перенес останки короля Ричарда из бесславного места захоронения в гробницу, которую усопший король построил для себя в Вестминстерском аббатстве. Это должно было означать, что Генрих не являлся узурпатором, но, будучи сыном узурпатора, он готов был искупить грехи своего отца. Это также должно было означать, что король Ричард был действительно мертв.

Все на самом деле казалось спокойным. Лорды поспешили принести клятву верности еще до коронации. Да и сама коронация прошла с большим успехом. После церемонии в Вестминстерском холле состоялся грандиозный пир. На столах стояли роскошные блюда, а сами столы были украшены антилопами и орлами, сделанными из теста и сахара. С ртов животных ниспадали украшенные тексты, призывавшие короля «охранять закон и защищать веру», а также «жалеть народ». Сам король был в дурном настроении, его тяготили наложенные на него новые обязанности, и время пира он даже не притронулся к еде. Но его гости, за которыми верхом на конях ухаживали слуги, наслаждались, и когда защитник короля въехал верхом на коне и бросил вызов присутствующим, ответа не последовало.

Казалось, все лорды были довольны новым королем. Простолюдины также были рады. В стране царил мир и достаток; и пройдет немало времени, прежде чем бароны снова возьмутся за оружие, чтобы лишить трона ланкастерских королей. Но пока что крестьяне пожинали плоды ужаса, постигшего Англию в предыдущем столетии. Череда эпидемий чумы и голода, среди которых наиболее сильной по размахам оказалась Черная Смерть 1347-1348 гг., ослабили в стране напряжение. После того как проблема перенаселения исчезла и земледельцы возделывали лучшие земли, увеличилось количество продовольствия на душу населения. Упала цена на зерно, и бедняки получили возможность улучшить свой жизненный уровень, питаться пшеницей вместо ржи и мясом вместо пшеницы. Нехватка рабочей силы повысила общий уровень заработной платы. Недостаток рабочих рук также заставил лордов отказаться от старых способов возделывания земли, который состоял в том, что лорды обрабатывали свои собственные земли, прибегая к помощи сервов или низкооплачиваемых наемных рабочих. Теперь же все чаще и чаще они стали сдавать свои земли в аренду процветающим и зажиточным крестьянам, отказавшись от попыток привести в исполнение реакционные законы, по которым зарплата оставалась бы на низком уровне, а крестьяне прикрепленными к земле. Во время правления Генриха не будет ни одного крестьянского бунта.

Однако довольны были не все. Когда Генрих руководил церемонией перезахоронения останков короля Ричарда, среди сельского населения странным образом прошла волна возмущения. Спустя несколько недель хронист мог написать о движении людей вдоль дорог: «Можно было наблюдать толпы людей, которых почти из всех областей королевства манили большие обещания. Они спешно двигались по тропинкам, столбовым дорогам и узким улочкам, чтобы скоро встретиться в условленный день и час. Когда же их спросили, почему они так торопятся, что аж запыхались от спешки, они ответили, что спешат присоединиться к своему лорду Кобхему».

Лорд Кобхем, когда-то сэр Джон Олдкастл, был вождем лоллардов. Эти люди искали более старой и более чистой формы христианства и свое вдохновение черпали из прочтения новой английской библии. Их интеллектуальная сила исходила из Оксфорда, однако для приобретения поддержки среди народа они в основном полагались на промышленные круги, особенно на работников текстильной промышленности в быстро растущих новых центрах сельской местности, а также ремесленников, для которых грамотность была привычным или необходимым делом. Они считали, что исповедь не была необходимой для спасения и что после причастия хлеб по-прежнему оставался хлебом. Но больше всего они мечтали уничтожить власть церковнослужителей и особенно самого крупного из них – Папы Римского. Один понтифик – это плохо, но вот трое – еще хуже: трое антихристов, которые извращали священные слова Евангелия. Позиция Генриха по отношению к этим еретикам была вполне четкой и разделяли ее большинство церковных иерархов и мирян того времени. Возможно, Церковь несовершенна, и Генрих одним из первых пытался ее реформировать, однако ересь необходимо истреблять. Следовало использовать любую возможность для указания лоллардам ошибочности их взглядов: если же они будут и дальше настаивать на своих постыдных убеждениях, тогда очистить их от скверны может лишь огонь. Событие 1409 г. в полной мере демонстрирует эту позицию Генриха. Один портной был приговорен к сожжению на костре за ересь и был сожжен в присутствии принца Генриха. Как только языки пламени достигли его тела, он взмолил о пощаде. Принц приказал потушить костер и призвал портного отречься от своих убеждений. Портной отказался это сделать, тогда снова зажгли костер, и принц смотрел, пока человек не превратился и пепел. Ересь Олдкастла подвергла католическую веру Генриха еще большему испытанию, так как Олдкастл был его личным другом. Он был прославленным воином, принимавшим активное участие в подавлении валлийского восстания. Но взгляды, которые в Уэльсе могли показаться всего лишь чем-то необычным, в Лондоне были явно еретическими. Вскоре Олдкастл привлек внимание Церкви своими еретическими убеждениями. Ни король, ни главные священнослужители не могли заставить его раскаяться в своих заблуждениях. И когда в конце концов архиепископ Арундел с согласия Генриха привлек его к суду, он почти не приложил усилий для своей защиты. Ничего не оставалось делать, как отправить друга короля на костер.

Олдкастла заточили в Тауэре, где он и ожидал приговора. Однако ему удалось бежать, после чего он тотчас же принялся готовить восстание, которое бы освободило страну от оков ортодоксальной веры. Детали заговора носят заметное сходство с заговором 1400 г., из-за которого Генрих IV и его сыновья вынуждены были в панике бежать из Виндзорского замка. Отобранная группа заговорщиков, переодетых шутами, должна была проникнуть на королевский двор в Элтхэме и там захватить в плен всю монаршью семью. Тем временем сотни небольших групп лоллардов должны были собраться на полях возле Темпл Бара. Общий сбор был назначен на 9 января 1414 г. Но восстание ожидал бесславный конец. Выданных шпионами короля главных заговорщиков арестовали, пытали, после чего они во всем признались. Тем временем ни о чем не подозревающие толпы людей продолжали стекаться в Лондон, где их ожидали королевские войска. Многим удалось спастись, но многих, включая большинство вождей, схватили и повесили по четыре человека на поле Св. Жиля до того, как Генрих объявил всеобщее прощение. Олдкастла не удалось поймать, и Генрих был избавлен от того, чтобы смотреть на то, как его бывший друг поджаривается на костре. Это удовольствие выпало на долю его брата Бедфорда, в то время как Генрих находился во Франции. Уничтожение заговорщиков лишило движение лоллардов вождей. Больше не существовало рыцарей-лоллардов. А никакие перемены в области религии не могли произойти, если их не поддерживали некоторые рыцари или бароны. Но само движение лоллардов не угасло.

Лорды вели себя смирно, бунт лоллардов был подавлен, и теперь наступило самое время для короля Генриха принять решение относительно своего наследства. Этот вопрос у него никогда не вызывал сомнений. Он готов был начать войну, чтобы заявить о своих правах на те владения, которые столь несправедливо находились в руках его кузена-короля по ту сторону Ла-Манша. После столь длительного перемирия любая другая политика была бы немыслимой. Война означала славу, стимул к деятельности и приключение; по прежде всего война означала добычу. И к тому же эта война была справедливой; как Церковь, так и Парламент ее поддерживали. Что касается знати, война против Франции была их образом жизни, которого она на протяжении целого поколения была лишена. Их образование, их таланты, весь их кодекс поведения были ориентированы на войну. И в самом деле, быть аристократом означало быть воином, и это было оправданием их могущества. К тому времени, когда Генрих в 1415 г. отплыл во Францию, из семнадцати представителей высшей знати только трое не участвовали в сражениях в период царствования короля – двое из них были мальчиками, а третий – ослепшим. Остальные же руководили войсками во Франции или на шотландской границе. И неудивительно, что они поддержали объявление войны.

Но в эпоху все возрастающей роли права явную агрессию необходимо было облачить в более миролюбивое одеяние. Перед войной в дело вступает дипломатия. Провал дипломатических переговоров становится поводом для войны, но пока ведутся эти переговоры, есть время подготовиться к войне. Между 1413 и 1415 гг. ситуация во Франции складывалась исключительно благоприятной для Генриха. Летом 1413 г. его бывший союзник герцог Бургундский, любимец парижской черни, спокойно наблюдал, как его наймит, живодер Кабош возглавил восстание мясников, живодеров, скорняков и дубильщиков кожи против арманьяков. Бунт вышел из-под контроля и в ответ на резню мясников город отдали арманьякам. Король Карл в один из периодов просветления рассудка встал на сторону арманьяков, обвинил Бургундского в измене и изгнал его из Парижа. В апреле 1414 г. Карл покинул Париж вместе с королевой, дофином и большим войском во главе с герцогами Орлеанским, Бурбонским и Барским, чтобы покарать герцога Бургундского. Мольбы Бургундского о прощении были проигнорированы, а армия короля, разграбив Суассон, принялась осаждать крупный город Аррас. И хотя осада в конечном итоге не имела успеха, а королевская армия, страдая от дизентерии, направилась обратно в Париж, тем не менее нападение короля заставило герцога Бургундского лихорадочно искать союзников. На другом фронте арманьяки добились успехов и разорвали временный союз, заключенный с Генрихом IV в последний год его правления. В ноябре 1413 г. герцог Бурбонский направился в английскую Аквитанию и разбил англо-гасконское войско в битве при Субизе. После этого герцог возвратился в Париж, где «его встретили всеобщим ликованием, а доблестные его деяния и изысканная одежда были предметом пересудов среди знатных дам Парижа».

Используя повсеместное усиление арманьяков, Генрих и его посланники без особых затруднений заключили соглашение с герцогом Бургундским, К концу 1413 г. Генрих дал согласие выступить ни стороне бургиньонов против арманьяков, в то время как герцог пообещал сохранять нейтралитет, если Генрих потребует корону Франции, и в случае успеха принести ему оммаж. Обезопасив себя с этой стороны, Генрих сосредоточил все свое внимание на арманьяках, выставив себя после нападения герцога Бурбонского за невинную жертву агрессии. Здесь он играл в старую игру, выдвигая настолько непомерные требования, что их никогда нельзя было принять – корону Франции, всю Анжуйскую империю, герцогство Нормандское, половину Прованса, невыплаченный выкуп за короля Иоанна, руку дочери Французского короля и приданое в два миллиона франков. В ходе переговоров арманьяки вели себя крайне примирительно, однако между притязаниями Генриха и уступками, на которые они реально могли пойти, существовал значительный разрыв. Но так и было задумано Генрихом, поскольку вся суть дипломатии в том и заключалась, чтобы сделать будущую войну справедливой. Если король Франции не был готов отдать свою корону, несколько самых крупных провинций и свою дочь, тогда у Генриха действительно не оставалось выбора, кроме как продолжать вести подготовку к вторжению с целью захвата того, что принадлежало ему по праву.

К моменту окончательного провала переговоров в начале 1415 г. подготовка к войне значительно продвинулась вперед. Приготовления к вторжению такого масштаба, которое планировал Генрих, требовала грандиозного уровня деятельности во всем королевстве. Прежде всего требовалось собрать много денег, людей, материалов. По всем трем показателям англичане обладали значительными преимуществами над французами. В частности, деньги, которые Генриху, когда он еще был принцем Уэльским, так трудно было достать, для его французских кампаний находились сравнительно легко. Действительно, как ответил историк Стаббс, успех Генриха «в приобретении денег, людей и кораблей был чуть ли не чудом» по сравнению с царствованием его отца. Как парламент, так и церковь часто соглашались облагать экстраординарными налогами торговлю имущество. Многие из распоряжений короля выполнялись благодаря такому повышению налогов и его собственных доходов как короля и герцога Ланкастера. Однако на все денег не хватало, и поэтому Генриху приходилось закладывать свои драгоценности и другое имущество, а также получать займы, часто силой, обещая прибыль в будущем. Одним из самых крупных кредиторов короны был дядя Генриха епископ Бофор. Несмотря на рост налогов, причиной которого были войны Генриха, их не следует рассматривать в свете уровня налогообложения, необходимого для ведения современной войны. Самая высокая сумма ежегодного налога на душу населения равнялась зарплате плотника в течение нескольких дней. И более того, по прошествии времени налоговое бремя ослабевало. Война окупалась не только благодаря поступлениям в виде королевской доли с выкупов и денег за добычу, захваченную в бою. Генрих также смог сделать то, что не удавалось никому из его предшественников – успешно навязать бремя военных расходов населению захваченных территорий. В то время как налоги с англичан уменьшались, возрастали налоги с французов и особенно с нормандцев. Источники денежных поступлений английской короны из Нормандии включали налоги, обычно выплачиваемые королю Франции, доход с земель, которыми король Франции владел в Нормандии, плюс доход с земель светских и церковных сеньоров, не покорившихся Генриху, а также обычные доходы, получаемые во время войны, такие как обложение налогами городов, оказывавших сопротивление, выкупы и деньги за пленников и добычу, захваченные в бою. К 1419-1420 гг. король получал с новых территорий почти одну пятую годового дохода, поступавшего к нему в тот же самый период со всей Англии. Вполне естественно, что такая административная эффективность сделала эту войну в Англии чрезвычайно популярной.

Несложно было также найти и людей. И хотя нехватка в людской силе могла стать одной из основных причин окончательного провала политики ланкастерского короля во Франции, для Генриха, по-видимому, это не было серьезной проблемой. Исследования показали, что преувеличенное хронистами количество солдат не имеет на самом деле никаких оснований. Войска Генриха V редко превышали десять тысяч воинов, то есть не более одного процента населения. Найти десять тысяч человек, которые бы служили популярному, а позднее явно удачливому полководцу для страны, социальная структура которой была полностью построена на военных принципах, не представляло большого труда. Удачливый вождь означал добычу и по меньшей мере возможность заработать деньги. Это означало также приключение, а также вполне приличный шанс выжить, плохой вождь и неудачная война практически наверняка приводили к отсутствию денег, добычи и большую вероятность пленения, а следовательно выплату крупного выкупа за свободу или попросту гибель. На тот случай, если трудно было набрать большое количество воинов из приличных людей, существовали альтернативные источники притока людей – для людей вне закона участие в войне означало возможность снова вернуться к пристойной жизни. В некоторых английских войсках XIV в. около пяти процентов от общего количества солдат были убийцы, которые таким образом искали помилования. Эти довольно простые подсчеты объясняют, почему у англичан не было проблем с набором людей, желавших принимать участие в кампаниях Генриха V, хотя это за редкими исключениями и означало пребывание за границей в течение нескольких лет. Но это длительное «изгнание» вознаграждалось, так же как и участие в первом крестовом походе, завершившемся удачно: Ибо политика Генриха заключалась и том, чтобы дарить собственность своим приверженцам в виде земель тех нормандцев, которые отказывались ему покоряться. Состояние многих представителей обедневших знатных домов, таких как двух его главных помощников Томаса Монтегю, графа Солсбери, и Ричарда Бошана, графа Уорика, пополнилось благодаря войнам Генриха, в то время как менее знатные люди, такие как сэр Джон Фастольф, один из наиболее удачливых рыцарей Генриха, смогли сколотить себе состояние, которое сделало их знаменитыми, хотя они и не могли возвыситься над людьми, занимавшими более высокую ступень в социальной иерархии.

Механизмы набора в войско для проведения иностранной кампании были разработаны еще в эпоху правления Эдуарда III, хотя Генриху и его брату Джону Бедфорду суждено было значительно улучшить эффективность этой системы. Как только принималось решение начать войну, или даже до этого срока знатным лордам и рыцарям повелевали указать количество воинов, которых они могут привести на службу королю. Эти лорды и капитаны, среди которых около восьмидесяти человек принимали участие в кампании 1417 г., были хорошо известны королю, который ожидал, что все они находятся в полной боеготовности и в любой момент смогут отправиться на войну. Многие из них на самом деле являлись постоянным военным резервом, которым в качестве финансовой помощи даровали земли или ежегодную ренту в обмен на обещание нести службу, когда это потребуется. Воины, которых они обещали предоставить для той или иной кампании, часто являлись их собственными вассалами или держателями. Их отсутствие на принадлежавших им землях не сильно отражалось на экономике, ибо, как заметил историк Макфарлейн, большинство из реальных воинов «были дворянами по рождению и их слугами… у которых не было других источников дохода, кроме как войны и получения ренты». Около трех четвертей всего английского войска составляли лучники, которые к этому моменту после практически столетия непрерывных побед в заграничных войнах почти все были профессиональными солдатами, которые набирались на военную службу исключительно из любви к сражениям, авантюрам и из жажды добычи. Капитаны без особого труда находили людей, которые бы служили под их началом. В действительности.их реакция на призыв короля могла превратиться до определенной меры в привычную модель поведения, поскольку в новой кампании принимали участие те же самые лица, что и в предыдущей.

После того как капитаны заявили о количестве человек, которых они приведут с собой на службу, следующий этап заключался в том, что они должны были заключить с королем контракты. В этих контрактах, известных под названием «endenture», капитан обещал предоставить на определенный срок оговоренное количество тяжеловооруженных всадников и лучников (обычно в соотношении одного всадника к трем лучникам) вместе со своими лошадьми, обмундированием и оружием. Они также обещали время от времени собирать и делать смотр своего войска до тех пор, пока его не утвердят такие высокопоставленные лица, как, например, сам король. В свою очередь в ответ на данные обещания король обязался платить капитанам, и поскольку он серьезно подходил к этому вопросу, обычно после заключения контракта капитанам платили жалованье на квартал вперед. Если же у короля не было достаточно денег, чтобы заплатить капитанам, он опять-таки под залог давал драгоценности. И действительно, большое количество драгоценностей короны распределялись между капитанами и королевскими кредиторами. Многие из заложенных драгоценностей были выкуплены лишь к концу правления следующего монарха. Эдуард, герцог Йоркский, получил золотое блюдо для подаяний, названное Тигром. Оно было изготовлено в форме корабля, покоившегося на медведе, украшенном рубинами и жемчугом. Томас Монтегю, граф Солсбери, забрал с собой большой корабль из позолоченного серебра с двенадцатью тяжеловооруженными всадниками, сражавшимися на палубах. Получив деньги или драгоценности, капитаны, возвращались домой, заключали несколько аналогичных соглашений и со своими людьми. Брат короля, Томас, герцог Кларенс, который подписал контракт, пообещав привести на службу самое большое число воинов, значительно больше тысячи человек, вынужден был в качестве залога распределить между ними драгоценности из короны Генриха, для того чтобы удовлетворить своих сторонников. Некоторые рубины, изумруды, жемчуга и сапфиры из этой короны выкупили лишь к началу 30-х гг. XV столетия.

Следующим шагом после заключения контракта был смотр войск. Эффективность этой системы при Генрихе V и Бедфорде представляла собой один из самых разительных контрастов между управлением английской и французской армиями. Данное мероприятие преследовало двоякую цель: во-первых, собрать армию в одном определенном месте, например в порту для погрузки на корабли; во-вторых, и это было более важным, когда армия выстраивалась на поле, эта процедура помогала убедиться, что капитаны на самом деле выполняют условия договора с королем. Раз деньги, выплачиваемые капитанам, зависели от количества и типа воинов, которых они согласно контракту обязались предоставить для службы и чьи имена были внесены в список личного состава, то у них были все основания обманывать, казначейство, притворяясь, будто их воины снаряжены полностью, хотя на самом деле все обстояло иначе. Например, капитан обязан был предоставить группу конных лучников из «шести лучников, всех на конях, а также хорошо отобранных людей и тому подобных людей, добротно вооруженных, с доспехами, каждый согласно своему рангу: то есть… с полным снаряжением, бацинетом или саладом с забралом, копьем, секирой, мечом и кинжалом; и все вышеназванные лучники особенно должны иметь защитные камзолы, салады, мечи и колчан по меньшей мере с сорока стрелами». На смотре распорядитель проверял, все ли из перечисленного было в наличии и соответствовало надлежащим стандартам. Воин без лошади или со шлемом без забрала, которое бы защищало его лицо, был менее полезен королю, и следовательно, контракт выполнялся не полностью, а за этим следовало снижение оплаты. Как и все чиновники, распорядители смотрами иногда слишком рьяно выполняли свои обязанности, особенно в последние годы в Нормандии, но в целом их эффективность, особенно по сравнению с французским способом набора войска, заслуживает искреннего восхищения. Механизм войсковых смотров и стремление знати заранее платить воинам пресекли появление в армии Генриха некоторых черт, характерных для французской армии, которая в то время из-за хронической задержки жалованья была вынуждена жить исключительно грабежами и вымогательством. Ситуация, сложившаяся во Франции очень хорошо представлена в одном из писем французского капитана наемников, который сообщает маршалу Бургундии, что о перемирии и мысли не может быть, если герцог не предоставит ему и его отряду средства к существованию, ибо «без денег мы не можем существовать, а потому и будем продолжать войну». Еще более циничное мнение выражено в современном высказывании о том, что военная катастрофа может стать административным триумфом – ведь мертвые не нуждаются в деньгах.

Но под королевские знамена стекались не только английские отряды, нанятые на службу по контракту. В распоряжении государя находились также личные, элитные войска, рыцари короля. Король мог также рассчитывать и на своих вассалов за рубежом. Особенно значимую роль играли гасконцы, которые выставляли отряды, равные отрядам английских капитанов и славившиеся своими арбалетчиками. С другой стороны, Генрих V мог получать поддержку от ирландцев, которые в будущем прославят имя «английских» солдат в войнах XVIII и XIX вв., предоставляя из Ирландии неисчерпаемые людские ресурсы. В 1418 г. осада Руана оживилась после прибытия полторы тысячи босоногих ирландцев, которые были вооружены большими ножами и связками дротиков. В их рядах практически полностью отсутствовала дисциплина, но их конные отряды эффективно использовались для ослабления сил противника и опустошительных налетов, точно так же как турки использовали необузданных татарских наездников в своих войнах. Что касается военных специалистов, в этом плане Генрих пошел еще дальше. В частности, для войн, в ходе которых часто прибегали к осадам, он, как и все монархи Западной Европы, обязательно нанимал ведущих специалистов в области осадной техники того времени, канониров и саперов из германских и итальянских государств. В конце концов. Генрих, равно как и французский король, мог прибегнуть к феодальному ополчению – пережитку раннего Средневековья, когда король мог призвать на свою защиту всех свободных людей. К XV в. этот способ набора был значительно усовершенствован. Теперь представители короля могли выбирать среди здоровых и вероятно тренированных свободных людей в графствах и городах именно тех, кто им нужен. Но поскольку обычный срок службы таких бойцов был очень ограничен, этих дилетантов или полупрофессионалов зачастую использовали при защите королевства – в частности, в войнах против валлийцев и шотландцев. Однако французы хотя и нанимали оплачиваемых воинов, пресловутых наемников и вольные отряды, во время крупных кампаний в основном рассчитывали на недисциплинированных и практически необученных феодальных ополченцев, призываемых в армию так называемого арьербана (призыв в ополчение). Презираемые своими вождями, эти воины во время сражения могли прийти в замешательство. И в любом случае сроки службы таких воинов были слишком короткими, чтобы вести длительные кампании, так как к страдной поре их нужно было отпустить домой. Источник вербовки воинов объясняет как естественно численное превосходство французских войск, так и тот факт, что они проигрывали крупные битвы.

Последняя и, возможно, самая сложная проблема, встававшая перед королем, который готовился к войне за границей, заключалась в материальной части. Простое, но не окончательное решение этой проблемы представляли собой контракты. Все детали процесса продовольственного снабжения армии перекладывались на плечи самих воинов. Как мы уже видели, воины обязаны были иметь своих лошадей, оружие, одежду и доспехи. Они также обязаны были, по меньшей мере в течение месяца, питаться за свой счет. Такое бремя, возлагаемое на плечи самих солдат, было практическим выходом в ту эпоху, когда еще не существовало государственных департаментов. Такое решение в то же самое время приносило и свою выгоду. Когда воины оправлялись на рынок, чтобы приобрести там для себя снаряжение, они обнаруживали, что основными продавцами копий, стрел и бацинетов были агенты короны. Однако на этом данная проблема не исчерпывалась, поскольку определенные виды военного снаряжения были слишком громоздкими и дорогостоящими, чтобы их продавали сами капитаны. Среди данного вида оружия были такие крупные орудия осадной войны, как мангонно, балисты и требюше, а также артиллерия, которая пока еще редко применялась на полях сражений, однако играла значительную роль в разрушении замков. Все более частое применение пушек в военных действиях XIV-XV вв. вызывало ученые и зачастую очень оживленные споры о положительных и отрицательных сторонах этого нового вида оружия. Одно из мнений заключалось в том, что использовать оружие, которое имитировало гром Божий, было богохульством. Другие считали, что пушки были изобретением дьявола. В особенности часто обсуждалась социальная несправедливость оружия, с помощью которого отважного человека, потратившего с трудом заработанные деньги на свои доспехи, мог убить трус, побоявшийся бы даже взглянуть этому смельчаку в глаза. Но воины, несмотря на их рыцарский гонор, все-таки были реалистами, а английские воины были более реалистами, нежели остальные. Поэтому пушки вместе с пушечными ядрами перевезли во Францию.

Со стороны короля было бы глупо полностью рассчитывать на капитанов в плане продовольствия и снаряжения. Даже если бы перед отправлением они были бы экипированы как следует, вскоре обнаружились бы пробелы, которые они во враждебной стране не смогли бы заполнить при всех возможностях грабежа. И поэтому король, несмотря на отсутствие отлаженной системы снабжения, издавал приказы и подписывал соглашения на поставку не только воинов, но и продовольствия и необходимых вещей. В выполнении этого задания его доверенными лицами были лорд мэр и олдермены Лондона или же шерифы в графствах, которым было приказано находить частных поставщиков. Те в свою очередь должны были поставлять в окрестности порта Саутгемптон «пшеницу, хлеб, муку или крупчатку, вино, эль или пиво, рыбу, мясо или любые съестные припасы, одежду, льняную и шерстяную ткань или любой товар, простыни, штаны, камзолы, обувь или доспехи, артиллерию или другие предметы». Король в действительности, вне всяких сомнений, очень щепетильно относился к необходимому снаряжению, как это следует из этой цитаты. Другие его приказы во время подготовки к войне отличаются милой склонностью к домашнему быту; все запасы ясеня необходимо было использовать для создания луков, а не для клумпсов; шерифы в своих графствах должны были из крыльев каждого гуся выщипать по шесть перьев для стрел английских лучников. Позднее в Нормандии система продовольственного снабжения стала значительно более эффективной. Однако при осаде Руана в 1419 г. ее реализация все еще, казалось, зависела от достижения конкретной цели, о чем свидетельствует письмо короля лорду мэру, которым на тот момент был знаменитый Дик Уиттингтон. «Осадив город Руан, мы и все наше войско сильно нуждаемся в подкреплении – по той причине мы настоятельно просим вас, чтобы вы со свойственной вам быстротой снарядили столько небольших кораблей, груженных провиантом, сколько сможете… и направили их в Арфлер, а оттуда по реке Сене в Руан…». Олдермены Лондона выполнили требования короля и в знак своей преданности и любви послали ему вдобавок в качестве дара вино, эль и пиво.

«Множество небольших кораблей», о которых упоминается в письме короля из Руана, свидетельствует об одной крупной проблеме иностранной кампании – переброске армии и всего снаряжения во Францию. Но несмотря на отсутствие настоящего королевского флота и его господства на море, которые станут характерными чертами военных действий Англии в последующие столетия, эта проблема, кажется, довольно успешно решалась в XIV и XV вв. Макфарлейн замечает, что «в ответ на несколько прибрежных набегов французов, в результате которых сгорали один или два города, одна армия за другой без потерь переправлялась на французский берег и впоследствии возвращалась с добычей и пленными», действительно значительное достижение, принимая во внимание ограниченные силы флота. Чтобы понять значимость этого достижения, следует только вспомнить испанцев, которые век за веком пытались создать империю, присоединив к себе Исламские территории Северной Африки. Но каждый раз их планы рушились, поскольку не успевала армия высадиться, как весь флот шел на дно.

Способ, с помощью которого англичане переправили свои войска во Францию, был довольно простым и деспотичным. Агентам короля в южных и восточных графствах были даны указания арестовывать в портах корабли, их капитанов, моряков, а также любые прибывающие суда. Корабли и моряков не отпускали до тех пор, пока капитаны не подписывали соглашение с чиновниками о направлении своих кораблей в Саутгемптон. Подписанное соглашение было идентично контракту, который король заключал с воинами. Морякам платили вперед, а владельцы судов получали три шиллинга шесть пенсов за тонну груза на кормовую часть судна при использовании их кораблей. Иностранные суда в английских портах также не избежали этой процедуры, и в большой армаде, которая вскоре отправилась под всеми парусами к континенту, присутствовали голландские, венецианские и генуэзские корабли – генуэзцы всегда являлись самыми частыми наемниками в морском деле. В то время как некоторые из генуэзцев вместе с английской армией переправлялись через Ла-Манш, другие руководили караками, которые составляли костяк королевского флота Франции. И для того чтобы примерно полторы тысячи небольших кораблей отплыли во Францию, требовалось очистить море на несколько дней для кораблей короля и его союзников.

Генриху V приписывают честь основания королевского флота Англии: справедливо то, что он более ясно, чем кто-либо из его предшественников, осознавал важность военно-морского флота как постоянной боевой силы. Благодаря энергичным действиям и захвату кораблей он построил около тридцати королевских судов, значительная часть которых были слишком большими для той эпохи, шесть из них превышали пятьсот тонн. Самый крупный из всех кораблей, под названием «Милость Божья», был построен в период между 1416 и 1418 гг. Он весил тысячу четыреста тонн, однако с самого начала был непригоден для навигации и, возможно, так и не был достроен до конца. Это судно, которое было гордостью Генриха и стоило ему немало денег, являлось верхом мастерства кораблестроителей. В основную задачу военно-морских сил, кроме защиты побережья Англии, входила обязанность подготавливать безопасную переправу армии Генриха через Ла-Манш. Но необходимость в этом отпала, когда после завоевания Нормандии появилась вторая линия обороны и широкий выбор портов для высадки подкрепления из Англии. Но до этого новые морские силы действовали с потрясающей результативностью, и победа во всех морских сражениях, которые происходили во время французских кампаний Генриха, практически всегда была на стороне англичан, хотя полностью обезопасить побережье Англии от набегов бретонцев и нормандцев не удавалось.

В первые месяцы 1415 г. шла энергичная подготовка к войне. К концу июля почти все было готово, но в это же время уже зрел заговор, о котором Генрих ничего не знал. Целью заговора было воспрепятствовать всем планам Генриха. Первого августа должны были убить короля и его братьев, а все, кто бунтовали в период царствования Генриха и его отца, вновь подняли бы восстание, в результате которого навсегда было бы покончено с узурпацией Ланкастеров, а корону возложили бы на голову Эдуарда Мортимера, графа Марча. Племянник архиепископа Скрупа, сын Хотспера, шотландцы, валлийцы и лолларды – все принимали участие в готовящемся мятеже, во главе которого стоял Ричард, граф Кембриджа, младший брат Эдуарда, второго герцога Йоркского, приходившийся Генриху кузеном. Хоть он и был связан матримониальными отношениями с семействами Перси и Мортимеров, но вплоть до 1415 г. не подавал ни малейшего повода для сомнений в своей верности новой династии. Возможно, что объединив все потенциальные силы, стоящие в оппозиции к Генриху, он мог бы осуществить свои замыслы. Но заговор был плохо спланирован и закончился провалом. Неудачным оказалось и предполагаемое вторжение шотландцев, а центральная фигура заговора, граф Марч, накануне запланированного убийства раскрыл все карты Генриху. Генрих действовал молниеносно, быстро схватил главных заговорщиков, приказал пытать их и затем приговорил как изменников к смерти и через 12 дней, то есть 11 августа 1415 г., мог спокойно отплыть во Францию. Графа Марча помиловали. Во время военных кампаний Генриха он принимал участие в сражениях, доказывая таким образом свою верность. Но именно Мортимеры и Йорки в конце концов уничтожат Ланкастеров, поскольку именно внук мятежного графа Кембриджа в 1461 г. станет английским королем Эдуардом IV.

Таковым было окончание этой «сложной и беспокойной эпохи», в ходе которого в течение шестнадцати лет первые два короля из рода Ланкастеров, захвативших английскую корону, никак не могли найти покоя. С настоящего момента и до самой смерти Генриха французская война будет доминировать как в жизни этого короля, так и в политической истории его страны. Поскольку Генрих и большая часть знати находились за границей, необходимо было опасаться удара в спину. Подкрепления были посланы к шотландской границе. Войска, размещенные там, хорошо себя зарекомендуют, отражая вторжение шотландцев 1417 г., известное под названием «подлого набега». Задача защищать Англию была возложена на плечи самого надежного и талантливого брата Генриха V – Джона, герцога Бедфорда, которого поддерживал талантливый Совет, включавший в свой состав епископов Бофора и Чичеля. Эти люди достойно справились со своей задачей, поскольку в Англии сохранялся мир и процветание во время всех походов Генриха во Францию.

Наконец-то король взошел на свой большой корабль под названием «Троица» и в знак готовности к отплытию приказал поднять паруса. Большая толпа наблюдала за тем, как пестрый флот в поисках приключений отправляется через Ла-Манш. Молодые рыцари столпились на палубах, чтобы попрощаться в последний раз.
		У одного была подвязка его любимой, перчатка у другого;



		А тот с собой нес прядь волос возлюбленной им дамы;



		Иной не позабыл о лентах – предмете ему для сердца дорогого;



		Тогда свои подарки дамы сердца всем им дали;



		И каждый что-нибудь да взял с собой в счастливый долгий путь;



		Чтобы поступком рыцарским ее прославить как-нибудь.








Майкл Дрейтон (1563-1631) Баллада об Азенкуре




ПОХОД 1415 г. И БИТВА ПРИ АЗЕНКУРЕ


Перед началом описания великой авантюры Генриха следует более подробно остановиться на самой его армии. Основными двумя боевыми единицами этой армии были тяжеловооруженные всадники и лучники. Всадники располагались на переднем крае, и им прислуживали один или два пажа. Отряд из всадника с прислугой назывался «копьем». Среди конных воинов рыцари представляли собой элиту. К моменту битвы при Азенкуре доспехи претерпели значительную эволюцию от кольчуги к пластинчатым доспехам. Рыцарь или всадник в полном вооружении был защищен с ног до головы, начиная с овального бацинета на голове и заканчивая наножными латами. Все доспехи состояли из пластинок, каждая из которых накладывалась на другую, создавая скользящую косую поверхность. Под латами воины носили поддоспешник, смягчавший силу ударов. Громадный вес доспехов был прекрасно сбалансирован, и врагу довольно трудно было нанести повреждение воину, облаченному в такой панцирь. Можно было тяжелым молотом ударить по лучшим доспехам, сработанным в Милане, и не причинить Серьезного вреда человеку, на которого они были одеты. Но не все могли позволить себе такие хорошие доспехи, и у многих рыцарей в битве при Азенкуре бацинет, на который пришелся удар врага, дробил челюсть. Стрелы легко пробивали дешевое вооружение, которое часто изготовлялось из окрашенной кожи с накладками. Даже в самых лучших латах имелись свои слабые места, в которые английские лучники вполне могли попасть. Однако наибольшей опасностью для воина, облаченного в доспехи, было падение. Чтобы вновь поставить рыцаря на ноги, нужна была помощь двоих человек. Как только рыцарь падал, появлялась угроза задохнуться в ближнем бою. Но еще опаснее было то, что, находясь беспомощным на земле, рыцарь в надежде что-нибудь рассмотреть поднимал свое забрало и в это время в его глаз молниеносно впивалось острие кинжала.

Но прочно стоя на ногах – а в это время многие всадники действительно сражались пешими, поскольку во время конного поединка лошади становились легкой мишенью для лучников – такие воины являлись грозными противниками. В сражении при Азенкуре расшитые сюрко, которые часто носили поверх доспехов, не надевали. Таким образом, отряд, двигавшийся на врага, представлял собой большое количество людей, облаченных с головы до ног в сверкающую сталь, бедра которых были опоясаны ремнями, украшенными драгоценными камнями, а на ремнях с левой стороны свисал большой меч, а с правой – длинный кинжал. Меч с длинной рукояткой в основном держали в правой руке, но часто, для того чтобы придать стремительному, ниспадающему удару большую силу, в ход шли обе руки. Рыцари использовали и другие виды оружия. Копье, укороченное специально для пешего сражения, было малоэффективным против добротных доспехов, но вот другие виды оружия, которыми можно было нанести сокрушительный, рубящий удар, как например боевые секиры и булава, постепенно стали все чаще использоваться вместо копья. Между французским и английским рыцарями в схватке один на один разницы в силе, снаряжении и отваге практически не было. 

Но в чем англичане обладали явным преимуществом, так это были их лучники. В Англии с самого детства валлийских лучников поощряли практиковаться в стрельбе из лука на деревенских стрельбищных игрищах, и спустя семьдесят лет после битвы при Креси английские лучники, по-прежнему использовавшие шестифутовые (около одного метра восьмидесяти двух сантиметров) валлийские луки, не имели себе равных во всей Европе. Английские лучники носили различную защитную одежду, а в разгар битвы иногда даже раздевались до пояса, когда шли в атаку с тяжелыми топорами. Однако их обычная экипировка состояла из кольчуги с короткими рукавами или кожаной куртки (жака), камзола, с набивкой из пакли, усиленного небольшими пластинами стали. На голове они носили плетеный шлем с железными накладками, а на запястье левой руки – Кожаную повязку для защиты от тетивы. Обычно в оперенье стрел, наконечники которых были сделаны из шеффилдской стали, вставляли гусиные перья. Однако иногда ради красоты стрелы украшались перьями фазанов. Это снаряжение довершалось щитом в полный рост, который был не нужен для рыцарей с их пластинчатыми доспехами, и разнообразным разящим и рубящим оружием, используемым в ближнем бою: мечами, молотами, топорами, дубинками и алебардами. 

Для того чтобы повести этих воинов на бой и создать для них сносные условия, требовалось огромное количество торговцев, мастеров и слуг. Как мы видели, у каждого вооруженного всадника были свои слуги, которые несли его оружие, помогали ему одевать доспехи, сажали на коня, поднимали его, когда он падал, а также присматривали за его конями в то время, когда рыцарь сражался пешим. За передовой линией, кроме того, было много и других людей. Капелланы и их слуги, менестрели, мастера по изготовлению луков, стрел, бацинетов, пекари, дворецкие, трубачи, скрипачи и лекари – все эти люди и множество других направились в Саутгемптон вместе с воинами.

Многих из этих бойцов война больше всего прельщала перспективой получить добычу, хотя приключения могли стать своеобразным украшением этой наживы, – что было бы трудно их понять, не обсудив практику и законы приобретения добычи на войне.

Правила дележа добычи теоретически были вполне четкими, хотя на практике они могли быть несколько запутанными. Для решения спорных случаев, обмана или противозаконного действия существовали суды, на рассмотрение которых обе оспаривающие стороны могли вынести свое дело. Суд имел различные формы, начиная от решения капитана на поле битвы и заканчивая помпезным и церемонным рыцарским судом, то есть судом, который рассматривал дела, возникающие в ходе столкновения между рыцарями. Во главе такого суда стояли коннетабль и граф-маршал.

Существовало два основных способа приобретения наживы в ходе войны – грабеж и выкуп. Как только война начиналась, законные ограничения грабежа практически сводились до минимума, хотя командир и мог ввести специальные правила, ограничивающие мародерство, что Генрих и сделал в герцогстве Нормандия. Но если оставить эти правила в стороне, тогда практически вся и все, что свободно лежало, можно по справедливым правилам игры было присвоить себе. Недвижимое имущество было прерогативой короля, а движимое, принадлежавшее воинам или гражданским лицам, представляло собой законные трофеи солдат. Как отметил один из участников этой игры, когда в результате мирного соглашения армия лишалась своего любимого времяпрепровождения, «на марше ей мог подвернуться случай захватить в плен богатого купца: не проходило и дня без новых трофеев; таким образом можно было себе позволить всяческие излишества и празднества…». Поскольку добычу захватывали сообща, необходимо было ввести определенные правила для ее дележа. В иерархическом обществе критерий для такого дележа был вполне очевидным. Добыча распределялась в зависимости от ранга. Конный воин получал больше пешего, который в свою очередь получал больше лучника, хотя на самом деле такой дележ награбленного мог приводить к серьезным юридическим затруднениям. Если пеший воин захватил лошадь и далее начинал сражаться верхом, становился ли он всадником?

Для выкупа по сравнению с грабежом существовали еще более запутанные правила, поскольку из всех источников добычи именно выкуп потенциально был наиболее прибыльным. Этот факт мог самым серьезным образом повлиять на ход битвы, так как когда в плен попадал состоятельный человек, его не очень-то хотели выпустить из рук. И на самом деле пленного охраняли от опасностей битвы как раз те, кто его пленил. Поэтому битву могли постоянно прерывать тем, что пленных отводили в какое-нибудь безопасное место, где им не угрожали ни превратности схватки, ни даже, что более важно, алчность товарищей по оружию. Поэтому только сильный и уважаемый военачальник мог воспрепятствовать неожиданному прекращению битвы, когда его капитаны и воины исчезали вместе с пленниками.

Но сложность ситуации этим не исчерпывалась. Как можно было установить, кто являлся законным обладателем пленного? По закону для этого необходимы были две вещи. Пленный должен был сказать: «Я сдаюсь тебе в плен».

Тем же, кто брал в плен, считался человек, первым схвативший правую перчатку пленника и одевшего ее на свою правую руку. Вполне понятно, что в пылу яростной рукопашной легко могла возникнуть путаница. Таким образом, как можно скорее обладатель пленного старался закрепить за собой свою новоприобретенную «собственность» более легким способом, чтобы иметь возможность отстоять ее в судебном порядке. Обычно в этом случае составлялся документ, регламентирующий права человека, захватившего пленника, по отношению к самому пленному, сумма выкупа и способ оплаты, а также условия содержания в плену. Затем этот документ освидетельствовал и подписывал государственный нотарий. Но даже при всем этом споры вокруг выкупа являлись характерной чертой судебных разбирательств той эпохи.

Поскольку по воле случая военная добыча распределялась неравномерно, многие воины образовывали группы, заключая определенные соглашения, на основании которых они делили общую добычу. Такие группы признавались капитанами. Даже предпринимались попытки разграничить такие задачи, как служба в резерве или в гарнизоне, чтобы, когда некоторые воины этой группы выполняли потенциально выгодное дело, прибыль можно было бы равномерно распределить среди всех участников кампаний. Иногда контракты между воинами затрагивали значительно более широкую сферу. Примером этого может служить институт собратьев по оружию, когда двое или трое воинов могли договориться не только о дележе военных трофеев, но также и об убытках; другими словами, выплатить выкуп за своего собрата или, если выкуп был слишком большой, остаться вместо него в качестве заложника, пока он на родине будет пытаться собрать деньги для выкупа. Не вся военная добыча шла отдельным воинам. Согласно своему рангу капитаны имели право на одну треть от всех трофеев, приобретенных солдатами той или иной группы. А король, будучи предводителем этой шайки грабителей, имел право на одну треть от всех трофеев своих капитанов. Удачливый король Генрих наиболее рьяно собирал свои третьи части от третьих частей добычи.

Но чтобы грабить, нужно было сражаться. Итак, когда огромная армада приблизилась к берегам Нормандии, изначально сложная задачи высадки многочисленной армии на враждебный берег значительно упростилась благодаря тому, что Генриху не было оказано никакого сопротивления. Высадка произошла возле Клеф де Ко с северной стороны устья Сены, приблизительно в трех милях от неприступного, как тогда считали, окруженного крепостной стеной торгового города Арфлер, который в настоящее время является чем-то вроде предместья современного порта Гавр. Берег был ухабистым с большими булыжниками, которые затрудняли передвижение, и невысокими валунами, которые подходили для передвижения груза с помощью строп. К 16 августа армия со всем своим снаряжением закончила высадку без каких-либо реальных потерь.

Но вот следующий этап был, по-видимому, значительно трудней. Серьезных результатов нельзя было добиться, не захватив Арфлер, который был хорошо защищен благодаря своему месторасположению, а также фортификациям и рассматривался как ключ к Нормандии. Город был возведен на обеих сторонах притока Сены, что обеспечивало ему постоянный приток воды; защитники огородили его плотиной, чтобы затопить близлежащую сельскую местность и заполнить рвы водой. Арфлер был полностью окружен массивными стенами, на которых возвышались двадцать шесть башен с такими милыми названиями, как «Дракон» и «Оловянный горшок», и на некоторых из них «были узкие трещины и места, полные дыр, и из них они могли докучать нам своими трубками, которые мы в Англии называем пушечками». Генрих начал осаду, дело, которым он будет заниматься всю свою жизнь. Его брату Кларенс было приказано подойти с другой стороны города, чтобы воспрепятствовать прибытию французской вспомогательной армии, в то время как сам король, установив свои большие пушки в пределах досягаемости крепостных стен, устроился с относительным комфортом на соседнем холме, откуда и наблюдал за развитием событий.

А развивались события медленно. В ответ на попытку англичан подкопать стены осажденные предпринимали успешные контроперации. Энергичные рукопашные схватки велись под землей. Повреждения, нанесенные пушками короля, даже такой большой пушкой, как «Дочь короля», отчаянные горожане восстанавливали ночью. Ров был слишком большой, и подтащить таран вплотную к стене было невозможно. Попытки взобраться по стенам были встречены потоками серы и извести, которые выливали на карабкающихся англичан, или ведрами из горючей смеси земли и нефти. Коммуникации между королем и Кларенсом затруднились вследствие затопления земель. Хуже всего, англичане обнаружили, что низина, затопленная водой, где стоял их лагерь, является смертельной ловушкой, в которой распространялись болезни. Вскоре в лагере осаждавших начали умирать от дизентерии.

Не было лучшим и положение осажденных. Проходила неделя за неделей, но не было никаких признаков прибытия вспомогательной армии, которая, как ожидали, могла подойти из Парижа или Руана, где французские рыцари довольно медленно собирались, чтобы дать отпор захватчику. Запасы таяли, и несмотря на все героические усилия гарнизона, время несомненно истекало. 16 сентября отряду англичан во главе с графом Хантингдоном наконец-то удалось овладеть одним из главных валов фортификаций. Когда же на предложение Генриха о сдаче последовал отказ, он решился на штурм города. Всю ночь палили пушки, чтобы лишить защитников сна, а приступ был запланирован на рассвет. Но на самом деле обстрела было уже предостаточно. В полночь гарнизон предложил начать переговоры, и в конце концов было решено, что если к следующему воскресенью к ним не придут на помощь, они сдадут город, что, собственно, и произошло.

Капитуляция проходила с большой помпезностью, ибо Генрих овладел одним из крупных городов своего герцогства. Облаченный в расшитое золотом одеяние, король взошел на свой королевский трон, который разместили на вершине холма напротив города. Здесь он получил ключи от города из рук командиров гарнизона, на которых в знак раскаяния были надеты лишь рубашки, а на шее повязаны веревки. Они справедливо могли опасаться того, как их примет тот человек, который только что доказал им самым эффективным способом, что он является их законным герцогом. Однако Арфлер избавили от ужасов средневековых грабежей. И хотя главных пленных задержали, чтобы получить с них выкуп, к ним относились с уважением. Здесь, как и позднее, проявилось стремление Генриха умиротворять жителей своего герцогства.

Своего герцогства? Пока что спустя пять недель он покорил лишь один город этого герцогства, а его армия значительно сократилась из-за болезней. На дворе стояло 22 сентября, и у него не было ни малейшего желания воевать зимой. Что же ему делать? Направиться в Париж, о чем, возможно, вначале он и подумывал, с его ослабленной армией было немыслимо. Оставить гарнизон и отплыть домой? Это было бы слишком унизительным завершением такой славной экспедиции, хотя именно это многие капитаны ему и советовали. Пока Генрих обсуждал этот вопрос, он бросил вызов дофину сразиться с ним один на один. Победитель получил бы право стать следующим королем Франции после смерти Карла VI.

Вполне понятно, что дофин, тучный девятнадцатилетний юноша, предпочитающий сражениям органную музыку, проигнорировал вызов, да и вряд ли сам Генрих воспринимал этот вызов серьезно.

К 5 октябрю Генрих принял решение. На Совете, который прошел в тот день в Арфлере, как считают, он заявил, что, дескать, одержим большим желанием увидеть свои земли и решил пройти через всю Нормандию к своему другому безопасному владению в северной Франции, городу Кале. От Арфлера по направлению к этому городу по прямому пути было необходимо преодолеть двести пятьдесят семь километров и все по враждебной территории, поэтому такое решение было воспринято многими как явное безумие. Но как заметил один современный историк, французская армия – насколько это было известно Генриху – пребывала в Верноне, в двухста сорока километрах от Кале. Не ведая о его планах, французы выступят в поход лишь после того, как узнают о том, что англичане пустились в путь, поэтому у Генриха и его более дисциплинированной и менее обремененной обозами армии будет с самого начала преимущество в два-три дня. Реальную угрозу для него представлял французский авангард в Руане. Но с ними стоило рискнуть потягаться, что неимоверно бы подняло боевой дух армии, которую он бесстрашно повел через всю Францию, как раньше поступали его предки.

Итак, 8 октября Генрих вместе со своей армией, которая к этому моменту сократилась приблизительно на тысячу человек, покинул безопасный Арфлер. Многие из воинов ехали верхом, однако скорость передвижения армии определялась пешими воинами и обозами. Поэтому темп в двадцать семь километров за день по направлению к реке Сомма был совсем неплохим результатом. Но именно начиная с Соммы, которая была слишком хорошо знакома англичанам, высокодисциплинированный и хорошо организованный марш на Кале превратился в отчаянную борьбу за выживание. Генрих сделал ставку на возможность перейти реку в той ее приливной части возле устья, где крупный рогатый скот переходил реку вброд. Этим же местом для переправы воспользовался в свое время Эдуард III, который двигался на поле под Креси. Генрих направил гарнизону в Кале приказание ожидать его прибытия и обеспечить безопасный проход через брод. Своих воинов он обеспечил восьмидневным продовольственным пайком, чтобы сократить объем запасов, которые необходимо было нести с собой через всю область. До Соммы путь был довольно-таки легким, да и численность его армии была достаточной, чтобы угрозой или незначительными стычками помешать гарнизонам, удерживающим переправы на реках между Сеной и Соммой, чинить препятствия движению его армии. Но в десяти километрах от Соммы англичане захватили в плен одного гасконца, который рассказал, что укрепленную переправу защищает французский авангард во главе с опытным маршалом Бусико. Попытка переправиться через этот брод была бы равносильна самоубийству, и поэтому Генрих направился на юг вдоль западного берега реки, чтобы найти другое место для переправы.

Именно с этого момента у англичан и начались неприятности. Уменьшались продовольственные запасы, а ресурсов тех территорий, по которым они шли, было недостаточно, чтобы накормить армию из шести тысяч человек. Поэтому воинов перевели на очень скудный рацион. Многие из них, здоровье которых к тому времени было подорвано эпидемией дизентерии в Арфлере, сильно устали, и их истощение усиливалось ухудшающейся погодой, поскольку было начало октября, и общей безвыходностью их положения. Ведь по мере продвижения под дождем вдоль западного берега Соммы они обнаруживали, что все переправы были укреплены и охранялись, мосты разрушены или защищались крупными военными отрядами. На их пути то и дело попадались воины маршала Бусико, чья численность была, по меньшей мере, равной численности войска Генриха и двигались они по противоположному берегу реки.

Казалось, что английская армия, все сильней углублявшаяся в глубь враждебной страны, была обречена на гибель от голода и болезней. Но география Соммы и некомпетентность французов сыграли англичанам на руку. Дело в том, что между Амьеном и Амом русло реки, в нижнем течении относительно прямое, резко поворачивает на восток. Таким образом, англичанам удалось срезать путь мимо излучины и вновь подойти к реке на два дня раньше Бусико. Французы, которые не столь хорошо знали течение одной из своих главных рек, как Генрих, были крайне удивлены. Генрих обнаружил две практически незащищенных переправы – Бетенкур и Вуанн, хотя мощеные дороги, ведущие к ним через болото, были разрушены. На разбор домов для ремонта дорог у англичан ушел один день. Но к 19 октября английская армия целиком переправилась через реку. 

Этот успех, по-видимому, изменил судьбу англичан. Теперь перед ними стояла перспектива не медленной смерти от голода и болезней, а быстрой гибели в сражении, поскольку между англичанами и их пунктом назначения в Кале находилась огромная французская армия. Ее главные силы, состоявшие из цвета французского рыцарства, но без короля и дофина, которых оставили позади, выступили из Вернона параллельно тыльным частям англичан по направлению к Амьену, где за день или два до англичан они переправились через реку и теперь находились неподалеку от Перонны, всего лишь около одиннадцати километров от позиции англичан. Несмотря на некоторые мудрые советы, французская знать была решительно настроена дать сражение. В воскресенье, 20 октября от герцогов Орлеанского и Бурбонского к Генриху прибыли трое герольдов и сообщили ему о решении герцогов сразиться с ним прежде, чем он доберется до Кале.

О месте будущего сражения ничего не говорилось, но было понятно, исходя из традиций топ эпохи, что битва начнется на поле, которое не дает преимуществ ни одной из сторон. Для Генриха не было иного выхода, как продолжать путь, что он и делал, двигаясь по относительно прямому маршруту в Кале, не отходя от Соммы. В это время французы приняли еще одно катастрофическое решение из множества аналогичных решений, которые им предстоит сделать в течение последующих нескольких дней. Вместо того чтобы оставаться возле Перонны, замечательной позиции с укрепленным городом, где справа протекала река Сомма, а слева находилась невысокая гряда холмов и было достаточно места для маневров, в то время как сама их армия располагалась посередине, французы продолжали двигаться по направлению к Кале почти рядом с англичанами, находясь немного впереди них. Обе армии находились довольно близко друг к другу, но не знали точного расположения своего врага, так как разделявшая их местность была неровной и холмистой.

Несомненно, какой-нибудь знаток во французской армии посоветовал ее командирам выбрать значительно лучшее место для сражения с англичанами, чем Перонна, поскольку 24 октября англичане, перейдя через реку Тернуаз у Бланжи и взобравшись на холм, расположенный напротив, по мере приближения к селению Мезонселль увидели впереди в двух километрах всю французскую армию, расположившуюся на равнине. Французы занимали позиции вдоль дороги на Кале и «словно стая саранчи» наводнили собой огромное поле. Смотря на французов, Генрих увидел воле, на котором ему с ними придется сражаться, и, рассматривая его, он, несомненно, строил определенные планы.

Выбранное французами поле было почти что идеальным с точки зрения установленных в эпоху Средневековья правил сражения. Оно представляло собой огромное открытое пространство чуть больше трех километров в длину, засеянное озимой пшеницей. С обеих сторон поля вокруг селений находился лес. Именно в этих двух селениях Мезонселль на юге и Руссовиль на севере английская и французская армии встали лагерем. Почти на уровне середины поля находились еще два леса, которые окружали селение Азенкур на западе и Трамкур на востоке. Эти леса искажали естественную прямоугольную форму поля, заставляя его к середине сужаться. И таким образом самое короткое расстояние между лесами не превышало одного километра. После того как Генрих занял позицию у Мезонселля, французская армия развернулась поперек дороги непосредственно к северу от этих двух лесных массивов по центру поля. Столкнувшись с таким многочисленным войском, Генрих в последний раз попытался пойти на переговоры. Он даже предложил отдать Арфлер и оплатить нанесенный ущерб. Но французы не хотели упускать такого шанса – ведь в их руках находилась небольшая английская армия. Им представилась возможность отомстить за Креси и Пуатье. Предложения англичан были отвергнуты, и теперь обе стороны знали, что на следующий день, в пятницу 25 октября 1415 г., на который приходится праздник св. Крипина и Крипиниана, им предстоит схватка.

Ощущения обеих сторон в холодный, дождливый вечер накануне сражения прекрасно описаны хронистами. Англичане, которые были хорошо дисциплинированными и под командованием Генриха вели себя тихо, если исключить музыку и удары молотов, которыми распрямляли копья и доспехи. Они, должно быть, пришли в ужас при одной мысли об огромном войске французов, превосходившем их числом по меньшей мере в три раза. Хвастовство Генриха в том, что Бог поддерживает его действия, было уместным, ибо оно поднимало боевой дух его воинов. «Вы – народ Божий; сегодня Господь доверил мне вас и он сможет умерить гордыню французов, которые кичатся своим количеством и силой». Однако воины Генриха, должно быть, полагали, что утром они, скорее всего, погибнут, и поэтому священники трудились с большим усердием, так как многие уставшие солдаты исповедовались, прежде чем немного отдохнуть на своих соломенных ложах под непрерывным дождем. На расстоянии всего нескольких сот метров французская знать и ее слуги, уверенные и шумные, разыгрывали в кости право захватить в плен короля Англии. Каждый из них находился как можно ближе к своему знамени и как можно дальше от толп воинов низкого социального статуса, которые были расквартированы в прилегающих селениях. Англичане же проверяли и чинили оружие, лучники вощили свои луки, старые воины утешали молодых, и, конечно же, сам король Генрих обходил своих испуганных солдат, неся с собой «немного общения с Гарри в ночи».

Генрих встал на рассвете и выслушал мессу. Презрев тактику своего отца в битве при Шрусбери, он облачился в королевский плащ с вышитыми тремя леопардами Англии и тремя золотыми лилиями Франции. Его бацинет венчала роскошная корона, и таким образом он был хорошо заметен на фоне своих рыцарей, одетых в сталь без всяких украшений. Уверенный в помощи Бога, он начал готовиться к битве. Поскольку в количественном отношении его войско значительно уступало французам, он решил сражаться между двумя лесными массивами, расположенными перед ним, и таким образом помешать французам обойти с флангов и окружить его войско. Практически все силы его армии, готовые к сражению, должны были удерживать приблизительно километровую линию между двумя лесными массивами. В тылу же для защиты обозов и лошадей оставался небольшой резерв. Спешенные тяжеловооруженные всадники размещались по четыре человека в глубину каждого из трех отрядов, центральным из которых командовал сам король, авангардом на правом фланге – герцог Йоркский, а лорд Камой стоял во главе арьергарда на левом фланге. Фланги каждого из отрядов спешенных тяжеловооруженных всадников защищали лучники, выстроенные в форме клина. На самых крайних флангах этой линии, на опушке леса располагались значительно большие отряды лучников. Еще ранее был отдан приказ лучникам добыть полутораметровые колья с заостренными концами. Эти колья им нужно было врыть и таким образом создать против французов защитный палисад.

Французы не извлекли урок из побед англичан в XIV в.: в битве при Азенкуре они сильно пострадали от попытки увековечить «этот антинаучный подход к битве, которая напоминала поединок на копьях во время большого рыцарского турнира». Их тяжеловооруженные всадники выстроились в три огромных боевых линии, друг за другом. Лишь третья и арьергардная линии состояли из конных воинов, остальные же бойцы спешились. Французские командиры, чересчур самоуверенные и не скоординировавшие общие усилия находились в передовой линии, чтобы иметь привилегию первыми нанести удар по англичанам. На их передовых позициях столпилось столько воинов, что для артиллерии или лучников просто не было места, которые присутствовали на поле сражения, но либо играли небольшую роль, либо же вообще не имели никакого значения. Единственным отступлением от их привычной тактики было использование двух флангов тяжеловооруженных всадников, в задачу которых входило уничтожение отрядов лучников на флангах англичан.

После того как командиры обеих армий произнесли пламенные речи, войска еще в течение нескольких часов не двигались с места, ожидая, что атаку начнет противник. Однако Генрих не очень-то хотел продвигаться слишком далеко, чтобы не потерять свою выгодную позицию между лесными массивами. Наконец-то около одиннадцати часов утра он отдал приказ: «Знамена вперед». Англичане, которые до сих пор лежали на земле, возрадовались, загремели барабаны и заиграли трубы, когда передовые отряды Генриха подошли к французам на расстояние выстрела стрелы. Тотчас же английские лучники, изо всех сил натянув луки, пустили первый ливень стрел, которого было достаточно, чтобы привлечь к флангам внимание французской конницы, неспособной ответить тем же. Поскольку французы приближались, лучники построили перед собой частокол из кольев и начали посылать один за одним целый поток стрел в толпу всадников противника, которые медленно передвигались по грязному пшеничному полю, простиравшемуся перед ними. Так как всадникам не удалось преодолеть частокол, они отступили в центр поля к передовой линии французских пеших тяжеловооруженных воинов, которые в свою очередь под весом своих доспехов с трудом пробирались по грязи. Из-за упавших и напуганных лошадей неразбериха к тому времени приобрела значительный размах, однако французские пешие тяжеловооруженные воины, опустив головы от солнца и стрел, продвигались вперед и вскоре нанесли удар по передовой линии англичан. Массивная атака воинов в полном вооружении заставила англичан отступить на расстояние копья, но затем они остановились, и вскоре к ним присоединились лучники, которые, отбросив свои луки, набросились на французских пеших тяжеловооруженных воинов с топорами и молотами. Вскоре воины в авангарде французов начали падать, и вот именно тогда и началась настоящая резня. Ведь французы, к этому моменту стянувшиеся к центру поля, чтобы добраться до английских тяжеловооруженных воинов, а также отойти подальше от лучников, теперь обнаружили, что на них нажимают воины второй линии, у которых не было достаточно места, чтобы воспользоваться своими копьями или даже поднять меч. Упавшие уже больше не могли подняться, и вскоре центр поля превратился в свалку мертвых или задыхающихся под тяжестью собственных доспехов французов. Не облаченные в латы, а иногда даже и босоногие английские воины взбирались на горы из тел врага, чтобы своими свинцовыми молотками и топорами продолжить безжалостное истребление французов. Через полчаса исход битвы был решен.

Увидев судьбу своих товарищей, французский арьергард начал движение на север, а англичане, которые теперь стали хозяевами на поле битвы, приступили к скверной работе, отделяя среди груд доспехов живых от мертвых, чтобы потом заявить о своих правах на пленных. Несмотря на бойню, устроенную англичанами, среди французов осталось много уцелевших, однако большинство из них ожидала злая судьба. Генрих, узнав о движении французских войск по направлению к его тылу и опасаясь окружения, отдал приказ, чтобы каждый воин, захвативший пленников, убил их. С пленных, число которых, возможно, превышало все его войско, еще не успели снять доспехи. Солдаты, ярость которых погасла при мысли о крупном выкупе, отказались выполнять приказ, вследствие чего Генрих приказал выполнить эту задачу специальному отряду, состоявшему из двухсот лучников личной охраны короля. И, таким образом, «всех этих дворян Франции тогда хладнокровно убили, порубили на кусочки, раскромсали головы и лица, что представляло собой страшное зрелище». В живых оставили тех пленных, которые занимали высокое положение и выкупы за которых предназначались только для короля.

Тяжелый бой шел и вокруг самого Генриха, поскольку французские рыцари, которые ночью перед битвой бросали кости за право пленить короля, усердно пытались пробиться к нему или погибнуть. Генрих, как настоящий средневековый король, лично отличился во время того сражения и, в частности, спас жизнь своего брата Хамфри. Число англичан, погибших в битве, было невелико. Самым знатным из погибших воинов был тучный кузен короля герцог Йоркский, который, командуя правым флангом, упал на землю и, вероятно, задохнулся в доспехах. Потери со стороны французов были огромными. Первая строка списка дворян Франции, павших на поле битвы, по своему ритму напоминает стихотворение и начинается с имен герцогов Алансона, Брабанта и Бара и далее включает девяносто графов, более полторы тысячи рыцарей и около четырех-пяти тысяч тяжеловооруженных всадников. Двое военачальников благородного происхождения, принадлежавшие к группировке арманьяков, герцоги Орлеанский и Бурбонский, были также взяты в плен. Словно символом примирения, которое состоялось между враждующими лагерями – арманьяков и бургиньонов – перед лицом угрозы со стороны англичан, стала смерть двух братьев герцога Бургундского. Но сами герцоги Бургундский и Бретонский обратили на себя внимание тем, что не присутствовали при этой ужасной бойне французской знати. Каково же было число всех погибших в этом сражении, никто не знает, поскольку тогда никого не беспокоил подсчет количества павших воинов из низших социальных слоев.

Остаток дня англичане занимались тем, что снимали с мертвых доспехи и другие ценные предметы, которые грузили на повозки и затем после ночного отдыха направляли в Кале «через груды патриотизма и кровь, в которой утонуло могущество Франции». Потом ночью эти горы убитых грабили местные крестьяне, как мужчины, так и женщины, и в результате погибшие воины лежали голыми, как при рождении. Численность английской армии немного возросла, так как с собой взяли тех раненых, кто еще мог дышать. Спустя три дня войско прибыло в Кале и после соответствующих торжеств и двухнедельного отдыха направилось в Англию.

Новости значительно опередили победителей. Бедфорд умело воспользовался этим и выбил у Парламента еще денег, прежде чем здравый смысл взял верх над патриотическим воодушевлением. Горожане на улицах Дувра и особенно Лондона не жалели всех своих сил, чтобы достойно встретить короля-героя. Пышное зрелище, которое устраивалось на пути Генриха из Блэкхита в Сити, включало всевозможные детали средневекового представления. Символические статуи и ярко разукрашенные деревянные башни, знамена, трубы, шпалеры и прекрасные шатры, толпы ликующего народа и хор из самых красивых девственниц, танцующих под звуки тамбуринов и поющих приветственную песню: «Добро пожаловать, Генрих Пятый, король Англии и Франции». 

Победоносная армия, которую благодарный король наградил соответствующим образом, разошлась по домам, а лучники-йомены начали рассказывать с каждым днем удлиняющиеся истории, которые обеспечат им бесплатный эль на всю оставшуюся жизнь, молодые дворяне стремглав бросились к своим возлюбленным дамам, зажимая в руках подвязки и перчатки, правда немного запачканные, с которыми около четырех месяцев назад они так радостно шли на войну. Возможно, нам следует также вспомнить и о таких благородных пленниках, как герцог Орлеанский, которому суждено будет провести в плену двадцать пять лет, поскольку он не сможет собрать огромную сумму денег, необходимую для его выкупа. В этой ссылке его утешало лишь написание стихов, благородное занятие, которому предавался также еще один из пленников Генриха, молодой король шотландцев.




ЗАВОЕВАНИЕ НОРМАНДИИ


1415-1419 гг.





Битва при Азенкуре стала удивительной победой над значительно превосходящими силами противника. Буквально за день Генрих приобрел репутацию короля-победителя. Его престиж во Франции был настолько велик, что французская армия более не рисковала снова вступить с ним в крупное сражение. В Англии победа Генриха означала, что больше у него не было трудностей с набором людей и получением денег для проведения своих последующих кампаний. Но кроме славы Азенкур мало что ему принес. Потеряв из-за болезней около четверти своей армии, он захватил всего лишь один город и выиграл всего лишь одну битву. Арфлер мог стать полезным прибавлением к английским владениям во Франции, но все-таки это был всего-навсего лишь один город в Нормандии. А сама Нормандия была усеяна городами, стены которых были столь крепкими, что и у Арфлера. И если Нормандия являлась частью Франции, которую Генрих очень страстно желал покорить, она все-таки оставалась лишь частью Франции. Генрих же претендовал на всю Францию. Можно ли было завоевать всю страну, принимая во внимание сопротивление, которое было оказано при осаде Арфлера? В битве при Азенкуре полегло много французов, но еще больше оставалось в живых. Пока Генрих размышлял о будущем, во Франции собирали новые войска.

Одно было ясно: даже самые ограниченные честолюбивые замыслы в отношении Франции невозможно осуществить, если вся страна объединится против английского короля. Однако вероятность этого была невелика. Арманьяки и бургиньоны, как и прежде, враждовали между собой. Таким образом, издавая указы о наборе новой армии для вторжения во Францию, Генрих в то же время продолжал осуществлять прежний дипломатический курс. Крупной победой этих лет в период между двумя вторжениями стал кентерберийский договор, подписанный 15 августа 1416 г. между Генрихом и императором Священной Римской империи Сигизмундом. Сигизмунд, которому посчастливилось спастись после блестящей победы турок в битве при Никополе в 1396 г., преследовал две основные цели – прекратить схизму и восстановить мир в Европе, чтобы организовать всеобщий крестовый поход и навсегда избавить христианский мир от турок. Генрих сердечно поддерживал обе эти цели, однако его средства установления мира в Европе несколько отличались от тех способов, которые предлагал Сигизмунд. Вместо того чтобы заключить мир с Францией, он страстно желал покорить ее. Вот только тогда воцарится мир и он сможет возглавить крестовый поход против турок. В течение четырех месяцев 1416 г., когда Сигизмунд и его многочисленное окружение весело проводили время за счет английских налогоплательщиков, Генриху все-таки удалось убедить императора поддержать его претензии на французскую корону. Результатом стало создание оборонительно-наступательного союза, который значительно поднял престиж Генриха, хотя императорские войска практически не участвовали во второй его французской кампании. Осмелев после такой победы, Генрих последовал с императором в Кале, и здесь оба государя провели тайную встречу с герцогом Бургундским. Никто не знает, чем закончилась эта встреча между, как заметил один современный историк, тремя победителями и подлыми предателями того века. Но самое главное, что Генрих, по всей видимости, снова добился от герцога Бургундского, этого хитреца, гарантий нейтралитета. Тем временем подготовка к новому вторжению Генриха во Францию близилась к завершению. Как и за несколько месяцев до похода, закончившегося битвой при Азенкуре, заключались контракты, собирались материальные средства, а те драгоценности, которые недавно были выкуплены, король снова отдал своим капитанам. В этот раз армия должна быть значительно больше – по меньшей мере десять тысяч воинов и соответственно столь же многочисленный состав слуг и торговцев. И опять местом смотра был назначен Саутгемптон, и снова в Англии остался герцог Бедфорд, который должен был присматривать за королевством во время отсутствия своего брата. Но вот цели нынешней кампании были несколько иными. В 1417 г. Генрих порвал со всеми традициями предыдущих походов Столетней войны, поскольку, когда 30 июля он двинулся в поход, его задачей было завоевание и установление постоянного английского господства. Но что же он намеревался завоевать?

Хотя Генрих претендовал и на всю Францию, или в качестве другой альтернативы, на всю бывшую Анжуйскую империю, или уж хотя бы на территорию, обещанную Англии по мирному договору в Бретиньи (1360 г.), вполне возможно предположить, что его настоящая цель была менее амбициозной. При этом вполне ясно, что его аппетиты могли расти, если для этого появилась бы реальная возможность. Скорее всего, когда он отплыл из порта в Саутгемптоне, основной его целью было завоевать Нормандию, а затем, исходя из этого, нанести удар по Парижу. Даже этот менее грандиозный план говорит о военной изобретательности и стратегическом мышлении Генриха, в чем он значительно превосходил своих предшественников – королей, правивших в XIV в. Там, где они рассматривали войну как ряд блестящих набегов из английского фьефа Гаскони на юго-западе или с береговых плацдармов на Ла-Манше, Генрих видел свою цель в методичном присоединении к своим владениям той провинции, которая принадлежала ему, во что он так страстно верил, что это стало почти навязчивой идеей. Грабительские походы (chevauchee) должны уступить место завоеванию. Правда, надо отметить, что завоевание в свою очередь дало возможность организовывать новые набеги на те части Франции, где до тех пор англичане почти не появлялись.

Политика Генриха, направленная на завоевание Нормандии, кажется вполне ясной. Если бы он мог, по крайней мере на данный момент, защитить себя с правой и с левой сторон мирными соглашениями с герцогами Бургундским и Бретонским, его единственными противниками на поле битвы стали бы лишь арманьяки или как их теперь называли – дофинисты. Поскольку они были поглощены борьбой против бургиньонов, сражаясь с ними в окрестностях Парижа, у Генриха было мало оснований для беспокойства по поводу того, что ему придется столкнуться в бою с крупной армией противника, – правда если на дипломатической арене не произойдет каких-либо неожиданных изменений. Все, что ему оставалось делать, так это захватывать замки и укреплять города, ибо при отсутствии многочисленных цитаделей для защиты портов, перевалов, речных переправ и других стратегических пунктов любые попытки покорить Нормандию были обречены на провал. Действительно, для долговременного завоевания требовалось преодолеть четыре или пять стадий. Первоначально следовало захватить плацдарм в Нижней Нормандии, где можно было бы зазимовать. Выбор остановили на городе Кане. Захватив Кан, можно было покорять оставшуюся территорию Нижней Нормандии, а затем и Верхнюю Нормандию вдоль русла Сены. Но, как открывали для себя все завоеватели, для того чтобы удерживать одну провинцию, практически всегда нужно было завоевывать другую. Чтобы обезопасить Нормандию с востока, необходимо было продвинуться в Пикардию и удерживать рубеж вдоль реки Соммы, покорить Иль-де-Франс и захватить самую крупную добычу, Париж. Ведь бесполезно было рассчитывать на то, что бургиньоны всегда останутся добрыми соседями. А для того чтобы обезопасить Нормандию с юга, следовало завоевать Мен, некоторые районы Анжу, Турени и Орлеанэ для удержания линии от нижней Луары до Орлеана. Провинция, граничащая с Луарой и Соммой, с укрепленным Парижем в центре, являлась необычайно выгодной для обороны и легко могла оставаться в руках англичан в течение длительного времени. В действительности англичане будут удерживать в своих руках завоевания Генриха всего-навсего на протяжении одного поколения. Одной из главных причин их неудачи станет неспособность собрать довольно большую армию, необходимую для покорения территорий как на юге Франции, так и на востоке. Рубеж на Луаре так и не удалось удержать, и удивительно, что поворотным моментом в войне, с новой силой разгоревшейся благодаря возрождению французского национального духа, которое будет связано с именем Жанны д'Арк, стало начало осады англичанами Орлеана – ключа к Луаре.

Завоевательная стратегия Генриха заключалась в том, что он направлял войска перерезать главные дороги, которые вели к тому месту, где действовала его армия, и помешать подходу на помощь любой армии с востока, из Парижа или юга. Затем, находясь за своего рода оборонительным заслоном, он и его помощники могли свободно продолжать подчинять расположенные поблизости укрепленные города и крепости. Время было на его стороне, и за весь период покорения Нормандии всего лишь один город, а именно Кан, пришлось взять штурмом. Эта стратегия была довольно «экономной», и за два года войны во Франции Генрих потерял небольшое количество воинов. Болезни, еще один бич для средневековых армий, во время этой кампании также были милостивы к нему. В этом отношении ему крайне повезло, ибо шансов избежать эпидемии болезней у осаждающей армии, даже вопреки успешному ходу осады, было очень мало, и удача покинула Генриха только во время его третьей кампании, когда многие из его воинов умерли из-за болезней, да и сам он подхватил заболевание, которое стало для него роковым.

Прежде чем мы рассмотрим особенности осадных войн Генриха, было бы уместным в целом кратко обсудить средневековые правила осад. Они были очень точными и принадлежали к тому же самому кодексу поведения, который предписывался законом и обычаями, управлявшимися другими аспектами войны, такими, например, как выкуп. Города можно было брать штурмом или подписав договор. На первом этапе осады герольд подходил к городу и требовал открыть ворота, чтобы его государь или лорд въехал через них в город. Многие замки соглашались, подписывался договор, по которому гарнизону позволяли уйти восвояси. Если же гарнизон отказывался, начиналась осада. В случае успеха осаждающие могли полностью разграбить город и убить всех его жителей без исключения, никого не пощадив, только священнослужители и церкви формально находились в безопасности. Что касается всего остального, осаждающая армия имела абсолютное право грабить, жечь, насиловать и убивать. Единственное, что могло остановить их жажду крови, было милосердие командира. Такие правила ставили командующих гарнизонов перед ужасной дилеммой: сдаться означало измену своему государю, а оказав сопротивление, они и их сторонники сталкивались со всеми ужасами грабежа. На самом деле эта дилемма была слишком суровой, и поэтому в результате пришли к разумному компромиссу. Чтобы избежать обвинений в измене своему государю, командиры гарнизонов сначала делали вид, что оказывают серьезное сопротивление. Спустя некоторое время, длительное или короткое, в зависимости от условий и особенностей характера самого командира, между ним и предводителем осаждавших подписывался договор о прекращении осады на установленный срок. В течение этого времени все находилось в подвешенном состоянии. Нельзя было запасаться продовольствием, чинить стены, рыть траншеи – иногда даже назначался третейский судья, который был обязан следить за тем, чтобы обе стороны придерживались условий заключенного соглашения. Основополагающие принципы и мотивы подобных договоров были очень разумными. Ибо суть договора заключалась в следующем: если в течение определенного периода времени не подоспеют на помощь дружественные войска, чтобы сразиться с осаждающими, тогда замок должен был сдаться, гарнизон мог покинуть его с военными почестями и избежать тем самым разграбления. Конечно же, следовали незначительные кары, так как гарнизон уже нанес государю оскорбление, не открыв ворота с самого начала, но подобного рода репрессии обычно носили организованный характер и в основном состояли из большого штрафа, который налагали на сопротивлявшийся город, а также захвата некоторых знатных горожан либо в качестве заложников, либо для последующего выкупа. В некоторых случаях выбирали несколько горожан и воинов, которые оскорбили предводителя осаждавших, и приговаривали к смерти через повешение. Генрих к концу своего пребывания во Франции был повинен в проведении нескольких карательных мероприятий такого рода. Какова бы ни была особая форма тех или иных репрессий, большинство осад, предпринимаемых Генрихом и его людьми, завершились заключением подобного договора. И поскольку, как мы уже видели, стратегией Генриха было помешать прибытию вспомогательной армии, успех почти всегда был на его стороне. К середине 1417 г. города, которые необходимо было захватить, находились в довольно хорошем состоянии, поскольку арманьяки сумели правильно воспользоваться тем годом и восьмью месяцами, что прошли между битвой при Азенкуре и вторым вторжением Генриха. Крепостные стены нормандских замков были отремонтированы, их гарнизоны усилены, зачастую благодаря королевским войскам. Но арманьяки по-прежнему страдали от нехватки денег, проблемы, которая будет преследовать их на протяжении всей войны. Была предпринята попытка успокоить сельские области, так как стало ясно, что существовало мало шансов получать деньги путем обложения налогами крестьян, неспособных даже засевать зерновые из-за непрерывных набегов грабителей и вольных компаний. И хотя новый коннетабль, Бернар, граф Арманьяка, достиг определенного успеха в этом направлении, а также в попытках улучшить дисциплину и условия службы в своих войсках, все его усилия были напрасны. Когда вспыхнула очередная война, Франция и французские войска снова погрузились в пучину беззакония и недисциплинированности, к которым они так давно привыкли. Несмотря на относительные успехи, Бернару так и не удалось отбить у англичан Арфлер, который он осадил, перекрыв своими кораблями Сену. Так как 15 августа 1416 г. брат Генриха, Бедфорд, возглавил мощный английский флот, который выиграл битву на Сене и снял осаду с города.

Вслед за победой Бедфорда последовал еще один триумф на море в июне 1417 г., когда английские силы под командованием графа Хантингдона в упорном морском сражении одержали победу над флотом из двадцати шести генуэзских и бискайских кораблей, которые охраняли устье Сены. После трехчасового сражения Хантингдон захватил четыре генуэзских карраки и уничтожил весь флот. Таким образом, 30 июля, когда английская армада наконец-то отплыла из Саутгемптона, переправляться через Ла-Манш можно было вполне свободно. Генрих снова держал в тайне место назначения, а его лучники смогли легко уничтожить небольшой отряд всадников, который противостоял ему при высадке в Туке, расположенном между современными курортными городами Довилем и Трувилем, на южной стороне устья Сены. Как мы видели, первоначальной целью Генриха на этом этапе был захват города Кан. И со свойственной ему энергией он взялся за ее осуществление. В то время как разгружали продовольственные запасы, часть войск была направлена в соседние с местом высадки районы, чтобы преградить путь подкреплениям из находившегося поблизости укрепления Онфлера. Как только все это было выполнено, следующие отряды перекрыли все дороги, ведущие в Кан, а сам Генрих во главе основной армии двинулся осаждать город. Средневековый Кан был одним из самых крупных городов Франции. Расположенный на плодородной равнине, он был торговым городом посреди процветающих сельскохозяйственных регионов, а также ремесленным центром с устоявшейся репутацией. Город был разделен на две части рукавом реки Орн. К северу распростерся Старый Город, над которым возвышался большой замок, построенный на обрывистом холме. К югу, на острове, образованном рекой, находился Новый Город. Укрепления Старого и Нового Городов были обособлены друг от друга, обе части связывал один-единственный мост, охраняемый фортом св. Петра. Эти фортификации были абсолютно новыми, так как Эдуард III в 1346 г. захватил этот город штурмом и на три дня отдал его на разграбление. Горожане Кана вовсе не хотели, чтобы эти трагические события повторились. Поэтому обе части города полностью окрутили новыми стенами, что потребовало больших затрат. Все это вместе с естественными речными преградами сделало из Кана прибежище для огромного количества людей из сельской местности, которые в смутные времена стекались туда в поисках безопасности.

Когда жители Кана услышали о высадке Генриха в Туке, они тотчас же начали готовить свой город к предполагаемой осаде. Из сельских районов привозили продовольствие и оружие; драгоценности, столовое серебро и церковная утварь, принадлежавшие отдельным горожанам и многим богатым церквям, для безопасного хранения размещались в замке. К гарнизону присоединились долгожданные подкрепления. Эти воины, знатоки осадного искусства, сразу же определили, в чем была слабость Кана, поскольку с обеих сторон города располагались два аббатства. И хотя они также были укреплены и тем самым обеспечивали город дополнительной защитой, в случае если бы они попали в руки осаждающей армии, вооруженной артиллерией, то придали бы противнику значительное преимущество, поскольку от этих аббатств через стены Нового Города открывался выход прямо в центр города. На совете, состоявшемся накануне осады, воины предложили снести до основания эти аббатства и предместья города, чтобы таким образом помешать противнику воспользоваться ими. Однако аббатства были для горожан предметом гордости, и поэтому они отвергли данное предложение. Лучше было самим погибнуть, чем свершить такое святотатство.

Такова была обстановка, когда Кларенс вместе с авангардом из тысячи рыцарей направился к этому городу церквей, над которым возвышалась величественная тридцатиметровая твердыня. Он подоспел как раз к тому моменту, чтобы погасить пожар, с помощью которого пытались уничтожить городские предместья. Уже первой ночью ему удалось достичь успеха, сделав падение Кана неизбежным. Дело в том, что французские воины проигнорировали благочестивое решение горожан и приготовились разрушить одно из аббатств. Утверждают, будто один из монахов, который не очень разбирался в военных хитростях, увидев эту сцену, пробрался ночью к тому месту, где спал Кларенс в своих стальных доспехах, на лужайке небольшого сада, с камнем под головой. Монах рассказал ему, что происходит, и слезно умолял герцога спасти аббатство. Кларенсу и его воинам показали тайный ход к аббатству, а на следующий день жители Кана узрели английский флаг, развевающийся на его стенах. В тот же самый день Кларенсу удалось захватить и второе аббатство благодаря подоспевшим к нему последним отрядам авангарда. А через два дня подошел и сам Генрих вместе со своей армией и флотилией, нагруженной артиллерией. Им все-таки удалось форсировать устье реки Орн.

Генрих и Кларенс сделали оба аббатства своими резиденциями, в то время как остальные части армии во главе с командирами разместились вокруг городских стен. Вскоре город был окружен кольцом батарей, защищаемых земляными укреплениями. Пушки обстреливали стены или попадали большими железными и мраморными ядрами прямо в город, разрушая тем самым дома или поджигая их горючей смесью. Тем временем более легкие пушки, установленные на стенах аббатств, обстреливали улицы Кана. Французы отвечали тем же – и хотя их пушки были не настолько велики, как английские, они все же были более точными, обладали большей скорострельностью и наносили англичанам значительный урон. Это предрекало преимущества артиллерии, благодаря которой будет положен конец Столетней войне, а англичане – навсегда изгнаны из Франции.

Как и при осаде Арфлера, Генрих помимо пушек прибегал к подкопным операциями. Однако и здесь его планы наталкивались на успешное сопротивление осажденных, которые вступали с англичанами в ожесточенные столкновения под землей. Все же столь отважный отпор едва ли мог повлиять на исход осады. Ведь осада Кана началась в тот момент, когда преимущество было на стороне осаждавших. Фортификации по-прежнему строились с учетом возможного применения артиллерии, однако пушки Генриха наносили серьезные повреждения в стенах города. После того как горожане горделиво отвергли последнее предложение Генриха сдаться, король решил назначить общий штурм на 4 сентября, как раз две недели спустя после начала артиллерийского обстрела. На рассвете, после трех месс, которые отслужили одну за другой, королевские трубачи подали сигнал. На приступ одновременно ринулись все пятнадцать отрядов, рассредоточенных вокруг города, однако два крупных подразделения должны были пробиться в Новый Город во главе с королем с западной стороны и во главе с Кларенсом с восточной. Атака королевского отряда превратилась в яростную схватку, и хотя он смог захватить Иль-де-Пре, необитаемый остров, который клином вбивался между Старым и Новым Городами, воинов, пытавшихся прорваться сквозь брешь в стене, то и дело отбрасывали назад. От града метательных снарядов, сбрасываемых со стен, гибло множество солдат.

На другой стороне города стремительный Кларенс, который всегда жаждал затмить славу брата, добился большего успеха. Переведя своих воинов через реку по мосту, сооруженному из лодок, он направился к бреши в стене, вскоре преодолел ее и уже сражался на улицах города. В это время некоторые из его воинов под командованием графа Уорика захватили форт св. Петра, который охранял мост между Старым и Новым Городами. Остальные же одолели французов, защищавших от Генриха противоположную стену с тыльной стороны. Так как гарнизон атаковали с обеих сторон, у осажденных просто не осталось ни единого шанса. Вскоре воины Кларенса начали сбрасывать с крепостных стен защитников города и помогать королю Генриху и его воинам подниматься наверх. Генрих и Кларенс улица за улицей пробивались через Старый Город в Новый. Горожане сражались с англичанами на каждом шагу, и наконец на старом рынке они, оказав последнее отчаянное сопротивление, попытались снова прорваться в замок. Именно здесь и произошла самая кровавая резня. Открытое пространство было полностью заполнено людьми, которых теснили английские воины. В последней отчаянной попытке французов дать отпор всех вооруженных мужчин, а также женщин и детей порубили на куски.

Утверждают, что вид обезглавленной женщины, державшей в руках ребенка, которого она кормила, смягчил сердце Генриха и заставил его остановить бойню. Он приказал не трогать священников, женщин и детей. Этот приказ якобы выполнялся, что свидетельствует о том, что Генрих мог влиять на своих воинов, но, кроме этого, он больше ничего не желал и возможно не мог сделать. Кан был предан на разграбление английской солдатне – мужчин убивали, взламывали и опустошали лавки и дома, и все это происходило до тех пор, пока страсти солдат не приутихли. И действительно, лишь при одной мысли о грабеже мужчин охватывала храбрость и готовность идти на заведомое самоубийство, взбираясь по стенам осаждаемого города, с которых потоками лились горящая сера и нефть. Но ужасы грабежей производили также и противоположный результат. Важно, что Генриху более не потребовалось штурмом брать ни один город во время своей нормандской кампании.

Но все не закончилось с захватом города. Замок остался в руках французов, но там находилось много испуганных женщин и детей, которые бежали из города, чтобы спастись от ярости англичан. Продовольствия не хватало на всех, гарнизон не мог рассчитывать на длительную осаду. Генрих переместил свою ставку в северный сектор города под шатер, сделанный из бархата и шелка. Отсюда он следил за артиллерийским обстрелом замка, пытаясь не нанести ему значительного ущерба, поскольку после того, как замок падет, он хотел использовать его в своих целях. Положение гарнизона было безнадежным, и всего лишь спустя несколько дней они приняли условия капитуляции. Защитникам разрешили покинуть замок с оружием и лошадьми, а также с определенным количеством денег. Генрих въехал в замок и присвоил драгоценности, которые поместили в замок на хранение. В качестве жеста благодарности настоящему герою осады Кана большая часть драгоценностей была отдана его брату, Кларенсу.

После падения Кана Генрих некоторое время занимался административными делами города, в то время как его помощники потребовали и добились капитуляции ряда других городов, расположенных поблизости. Привилегии и освобождение от налогов были предоставлены тем нормандцам, которые признали Генриха своим законным герцогом. Предложения такого рода на самом деле очень часто принимали. Из Лондона были приглашены поселенцы, которые должны были занять места убитых или тех, кто отказывался покориться. Были назначены командиры гарнизона, и были положены основы постоянного аппарата управления Нормандией. Однако Генрих оставался в Кане недолго. Он должен был закрепить свое завоевание, пока все шло как по маслу, и герцог Бургундский поддерживал с ним шаткое перемирие, а память о Кане была еще свежа в умах его нормандских вассалов.

Стремительным маршем, он направился укреплять южную границу своего герцогства, оставив в тылу мощную крепость Фалез, которую он еще не захватил. С неподобающей им быстротой город за городом сдавались Генриху, оказав при этом лишь формальные признаки сопротивления. Стало ясным, что Париж не окажет помощи Нижней Нормандии и что надежды на прибытие вспомогательной армии не было. При таких обстоятельствах капитуляции и уменьшенные налоги казались нормандцам более привлекательными, нежели сопротивление и последующие за ним грабеж и резня. К ноябрю Генрих пересек нормандские холмы и укрепил южную границу. Перемирие было заключено или возобновлено с Анжу, Меном и Бретанью, после чего Генрих снова повернул назад в Кан. Идя против обычных правил средневековой войны, Генрих решил на обратном пути осадить Фалез, несмотря на то что время для этого было выбрано неподходящее. Именно в этой прочной твердыне и обосновалось много упрямых нормандцев, которые решили оказать Генриху сопротивление, надеясь на помощь из Парижа. Сам же город с замком на утесе был надежно укреплен. Следуя своей обычной методе, Генрих окружил город батареями, разместил своих воинов в уютных бревенчатых хижинах, которые были защищены от зимних холодов торфяными крышами, и принялся обстреливать город из больших пушек. Впоследствии некоторые ядра от пушек Генриха были найдены во рве фалезского замка. В диаметре они достигали шестидесяти сантиметров. Такие ядра просто разнесли город на части. Была разрушена башня с часами, церкви и дома; вместе с ними был также подавлен и дух сопротивления защитников. Спустя месяц после начала осады Генрих въехал в город после предварительных переговоров о капитуляции. Замок продержался еще шесть недель. Его стены были слишком толстыми, а основание слишком высоко расположено на утесе, чтобы артиллерия могла их разрушить. Подкопы также не принесли желаемых результатов, так как скала была очень прочной. Да и сам гарнизон был хорошо снабжен провизией. Покорность и страх в конце концов заставили гарнизон сдаться. Передвигаясь под защитой щитов, сделанных на скорую руку из подручных материалов, землекопы у основания замковой стены соорудили для себя прикрытие, откуда начали подкапывать укрепление. Не имея возможности добраться до землекопов, защитники начали сбрасывать на них охапки зажженного хвороста, чтобы таким образом выкурить неприятеля. Землекопы беспрепятственно снимали охапки хвороста, тушили их и продолжали копать. В конце концов, опасаясь, что замок пошатнется и рухнет с вершины утеса, гарнизон в середине февраля сдался.

К концу месяца король возвратился обратно в Кан. Здесь он задумал изобретательный метод завоевать свое герцогство. Теперь он удерживал большую часть Нормандии, граничащую с морем и южным кордоном герцогства. Однако границы на востоке и западе пока что не определились. Чтобы обеспечить безопасность своих территорий на границах от Бретани на западе и до Сены на востоке, он отдал своим братьям, Глостеру и Кларенсу, земли на этих территориях, которые требовалось сначала покорить, чтобы владеть ими. Таким образом, пока король находился в Кане, Глостер отправился вместе с графом Марчем на запад, чтобы подчинить мелкую знать полуострова Контантен. Кларенс же отправился на восток вместе с Солсбери. Для завершения английского завоевания в поход были направлены и другие командиры.

К маю Генрих был готов начать следующий этап в этой войне – завоевание Верхней Нормандии, земель по другую сторону Сены. Нижняя Нормандия теперь находилась в безопасности, его коммуникации с Англией были четко налажены, поэтому он ощущал себя довольно уверенным, чтобы пойти на риск, который мог повлечь за собой нападение на земли, занятые герцогом Бургундским. Бургиньоны по-прежнему сражались против арманьяков в окрестностях Парижа, но поскольку парижские низы поддерживали бургиньонов, вряд ли арманьяки могли долго сопротивляться. А когда они прекратят сопротивление, вполне вероятно, что герцог обратит внимание на англичан и нарушит перемирие с Генрихом. Такой поворот событий делал более правдоподобным тот факт, что главным объектом устремлений Генриха в Верхней Нормандии стал Руан, который к этому моменту являлся городом бургиньонов. Ведь Руан, как и многие другие города на севере Франции зимой 1417 г., прогнал гарнизон арманьяков и заменил его на бургундских воинов.

Именно эта политическая ситуация и подтолкнула жителей Руана принять решение об оказании сопротивления захватчику всеми возможными силами; после примера Нижней Нормандии только надежда на то, что огромная армия бургиньонов выйдет на Сену и сразится с войсками Генриха, дала возможность руанцам пережить все ужасы длительной осады. Вначале XV в. Руан был вторым по величине городом во Франции, но этот город сильно страдал от опустошительных гражданских войн, а также прекращения торговли из-за сражений в Париже и блокады Сены англичанами. Эти беспорядки заставили многих горожан переселиться в относительно спокойные районы на востоке Франции. Однако их место занимали толпы беженцев, искавших убежища от английского террора с запада и гражданской войны на юге и юго-востоке.

В Руане готовились к прибытию англичан куда более основательно, чем в Кане. Решительно настроенный не повторять ошибки своих соотечественников, городской совет принял суровое решение. Предместья города и все постройки, расположенные за его чертой, следовало сровнять с землей и опустошить всю прилегающую сельскую местность. Церкви, аббатства, замки и прекрасные поместья были разрушены. Величественные предместья города, размерами не уступавшие самому городу, а по красоте даже превосходящие его, были сожжены до основания. Были срублены деревья, и пламя объяло высушенные летним солнцем пастбища. Груды камней, оставшиеся после разрушения, были перенесены в город для ремонта стен. Большой город Руан теперь окружала черная пустыня. По мере приближения англичан каждой семье в городе было приказано запастись продовольствием на десять месяцев или покинуть город. Но откуда же бедные или даже богатые руанцы могли взять продовольствие в опустошенной провинции, чья жизненная артерия Сена была блокирована англичанами? Накануне осады несколько тысяч неимущих были «к превеликой печали» выдворены из города, и теперь они вынуждены были скитаться в поисках еды. Но лишь у некоторых из приблизительно пятидесяти тысяч человек продовольственных запасов хватило бы на полгода, не говоря уже о десяти месяцах.

Пока в Руане велись эти печальные приготовления, король Генрих покинул свою ставку и присоединился к брату Кларенсу на востоке. Вместе они завершили завоевание Нормандии вплоть до Сены. Однако Руан находился на восточном берегу реки, поэтому, чтобы полностью окружить город, необходимо переправить войско через Сену. Проблема осложнялась еще и тем, что крепости французов на реке были усилены за счет прибывших войск бургиньонов. К этому моменту от необходимости сражаться с арманьяками в окрестностях Парижа их избавило восстание парижской черни, которая передала столицу в руки герцога Бургундского. Генрих попытался перейти Сену возле Понт-де-л'Арш, к югу от Руана. Мост, 5 находившийся в этом месте, хорошо защищали, однако Генриху удалось обойти французов с фланга, направив своих воинов через реку на водных переправах с обеих сторон крепости. 20 июля Понт-де-л'Арш пал и дорога на Руан была открыта.

К концу месяца Руан был полностью окружен. Посещение старого города в Руане сразу же убедит посетителя, что исход осады не был заранее предрешенным фактом. Старый город окружали стены с башнями и барбаканами протяженностью в восемь километров, а внутри находились значительные силы защитников. Маловероятно, чтобы при осаде города у Генриха было до десяти тысяч воинов. Таким образом, при полной блокаде Руана на каждый метр крепостной стены приходилось бы по одному английскому солдату. В городе находилось шесть ворот, из которых защитники в любой момент могли устроить вылазку. Поэтому длительная осада требовала постоянной бдительности и внимания, чтобы осаждающие не были постепенно перебиты в результате подобных вылазок. На самом деле Генрих никогда и не пытался взять город приступом, а оборонительные сооружения Руана и отчаянное сопротивление защитников при достаточном количестве продовольствия могли сдерживать нападавших еще долгое время. Городская артиллерия была исключительного качества и держала англичан на расстоянии. Конечно же, городу наносился определенный ущерб, но осаждавшим так и не удалось подобраться поближе, чтобы провести подкоп под стены. Атаки же англичан на укрепления города являлись примерами скорее бравады отдельных воинов, нежели массового штурма. Руанды скорее погибли бы от голода, нежели от штурма. Тем временем Генрих обеспечивал себе снабжение тем, что отправлял своих помощников захватывать оставшиеся крепости вдоль нижнего течения Сены, а также апеллировал к патриотическим чувствам жителей Лондона, прося их прислать продовольствие. Пока Руан голодал, армия Генриха росла. Наряду с подкреплениями, направляемыми с другой стороны Ла-Манша, в частности отрядом ирландцев, о которых шла речь ранее, к армии присоединялись и воины из Нижней Нормандии, так как последние оставшиеся у французов замки на полуострове Контактен пали. Перед войсками Генриха стояла задача постоянно отражать вылазки гарнизона, а также необходимость захватить единственное место в городе, через которое можно было бы пробиться вперед, – крепость св. Екатерины, которая расположилась на вершине очень крутого холма к юго-востоку от города. Эту трудную задачу король доверил графу Солсбери, который выполнил ее, но с большими потерями среди бойцов, поскольку они взбирались по крутому холму под непрерывным огнем защитников.

Если не принимать во внимание эти события, тогда осада Руана будет напоминать всего-навсего азартную игру в ожидание: защитники надеялись, что к ним подоспеет на помощь армия герцога Бургундского или что между бургиньонами и арманьяками наконец-то будет заключено перемирие и объединенная армия разобьет Генриха в решающей битве под их стенами; Генрих надеялся на то, что инертность, характерная для правительства Карла VI, и нерешительность герцога Бургундского будут продолжаться и городу придется сдаться. Проходили месяцы, течение которых оживлялось такими событиями, как вызов на поединок между отдельными лицами из обоих лагерей. Однако, хотя большая толпа, которая приветствовала своего победителя со стен города, возможно, воодушевлялась его победой над английским рыцарем в первом туре, это мало способствовало улучшению положения руанцев. На их призывы к герцогу Бургундскому приходили уклончивые ответы. Взгляды всех воинов были направлены на восток в надежде, что на горизонте появится большая армия, но никто не шел. Генрих даже выставил на этом направлении своих ирландских воинов – колониальные войска всегда могли умело пользоваться пушечным мясом. Он даже переодевал некоторых своих солдат в цвета бургиньонов и приказывал им внезапно появиться из лесу и инсценировать сражение со своим же войском, чтобы тем самым спровоцировать массовую вылазку гарнизона. Но ему не удалось обмануть жителей Руана.

Однако осажденные просто-напросто голодали. После четырех месяцев осады закончилось почти все продовольствие; давно иссякли запасы пшеницы, а также говядина и баранина, были съедены все ослы и лошади, а цены на то, что осталось, продолжали расти. Кот, например, стоил в десять раз дороже мыши, в пищу шли даже кожа и обувь. На улицах люди дрались за ошметки, «всякие нежные чувства улетучились». В первые дни декабря осажденные сделали последнюю отчаянную попытку продолжить сопротивление. Все бедные женщины и дети, старики и больные, бесполезные рты были выдворены за пределы города. Поначалу английские воины, тронутые их истощенным видом, дали им хлеб, однако Генрих приказал выгнать их с территории лагеря, а если потребуется, применить при этом оружие. В результате этого строгого приказа, необходимого чтобы сохранить продовольственные запасы на зиму, изгнанники были обречены на медленную голодную смерть в пространстве между отрядами английских воинов и городскими стенами. Жители Руана пошли всего лишь на одну уступку. Когда бедная женщина рожала ребенка, младенца в корзине поднимали по стене в город, там крестили и затем снова возвращали его умирать к матери. При этом священники с городских стен увещевали гибнущих матерей и детей умереть как подобает.

Той зимой от голода гибли не только руанцы. Дороги на Париж, отданные теперь в руки грабителям и на разорение черни, были полностью перекрыты. В сельской местности рыскали банды бургиньонов и арманьяков, опустошая все вокруг. У Понтуазе, где расположилась основная армия бургиньонов, запасы истощились к концу декабря и солдаты пустились в путь, но не на северо-запад, где их по-прежнему с оптимизмом ожидали руанцы, а на северо-восток в Бовези. Исчезла последняя надежда жителей Руана, а бургундский гарнизон был не в состоянии больше удерживать жителей города под контролем. Но даже после этого, будучи решительно настроенными на благополучный исход, они не сдавались еще в течение трех недель. В конце концов 19 января Генрих вошел в главный город своего герцогства, который так давно его ожидал. Однако возвращение на родину было мрачным, ибо печальный Генрих верхом на черном коне ехал к собору на богослужение сквозь толпу скелетов, которые едва слышно приветствовали его.

Руан не был разграблен, хотя его обязали выплатить своему законному герцогу огромный штраф за оказанное сопротивление. Не считая этого штрафа, в остальном Генрих пытался вернуть город к подобию нормальной жизни. Он повелел раздать в городе продовольствие из его собственных запасов. Горожан призывали покориться новому герцогу: многие так и поступали, включая даже самого командира гарнизона. Теперь, когда осада закончилась, руанцы испытывали мало симпатий к герцогу Бургундскому, который бросил их на произвол судьбы в тот момент, когда они больше всего нуждались в его помощи. Генрих провел два месяца в Руане, улаживая административные вопросы, а затем принялся пожинать плоды своих побед с помощью дипломатии. Пока он был погружен в эти дела, его помощники расширяли завоеванные территории вплоть до линии Соммы и вверх по течению Сены до Манта.

В следующей главе мы более обстоятельно поговорим о дипломатии Генриха. Она осуществлялась все по той же трехсторонней модели, что и в предыдущие несколько лет, однако теперь завоевания Генриха придали ей значительно больший вес. Основной целью всех трех сторон было заключить союз с двумя другими против третьей. Чудовищный цинизм всей ситуации несколько смягчался тем, что все, хоть и смутно, чувствовали: бургиньоны и арманьяки на самом деле должны объединиться и изгнать захватчика. Результатом этого стало подписание в июле договора о мире и союзе между бургиньонами и арманьяками. Реакция Генриха на эту угрозу была предсказуемой. Во время переговоров с Иоанном Бургундским резиденция Генриха располагалась в Манте на Сене, ставка бургундцев – в тридцати километрах от этого города, в Понтуазе. Постоянное передвижение туда и обратно позволило капитанам Генриха хорошо ознакомиться с понтуазскими укреплениями. 30 июля, когда истек срок перемирия с герцогом Бургундским, Генрих приказал двум отрядам во главе с гасконским наемником Гастоном де Фуа и графом Хантигдоном неожиданно напасть на резиденцию Иоанна. Гас-тон де Фуа без особых трудностей под покровом ночи подобрался к западной стене Понтуаза, однако Хантингдон, который должен был перекрыть дорогу на Париж, заблудился. С приближением рассвета де Фуа решил попытаться взять город в одиночку. Подставив лестницы к крепостным стенам, его воины практически беспрепятственно проникли в город и несмотря на дальнейшее сопротивление гарнизона, без труда взяли его. Затем Понтуаз был отдан на разграбление. В городе было награблено огромное количество вещей.

Неожиданный шаг со стороны Генриха, позволивший ему закрепиться возле Парижа, естественно заставил бургиньонов и арманьяков сблизиться. Поэтому, кажется, этот шаг был довольно-таки авантюрным предприятием. Капитаны обеих группировок совершали набеги на Нормандию, в некоторых из захваченных городов созревали антианглийские заговоры, а между дофином и герцогом Бургундским были достигнуты договоренности по реализации июльского договора с целью объединения сил против англичан. Но на пути создания такого союза лежала стойкая вражда между арманьяками и бургиньонами. В назначенный день вожди обеих партий встретились на мосту в Монтеро, к юго-западу от Парижа. В самой форме проведения переговоров прослеживалось взаимное недоверие. С обеих сторон мост был забаррикадирован, а сами переговоры должны были проходить между десятью представителями с обеих сторон в огороженном здании посередине моста. Но когда герцог и сопровождающие его лица вошли в это здание, дверь за ними закрыли, и арманьяки безжалостно перебили всех своими секирами. Никто наверняка не знает, было ли это убийство спланировано заранее или произошло на мосту спонтанно. Известно только то, что герцог Иоанн Бесстрашный умер с зияющей раной в черепе и что его сын Филипп был решительно настроен отомстить за смерть своего отца, каковыми бы ни были последствия этой мести для Франции. Для Генриха же путь на Париж и к французской короне был открытым.




ДОГОВОР В ТРУА


1420 г.





Говорили, что англичане проникли во Францию сквозь дыру в черепе герцога Бургундского[14 - В 1521 г. во время посещения французским королем Франциском I Дижона некий монах-картезианец, показав на череп Иоанна Бесстрашного и рану, оставшуюся после удара секирой, сказал: «Государь, вот через эту дыру англичане проникли во Францию». (Примеч. ред.)]. В какой-то мере это правильно. Убийство герцога стало колоссальной политической ошибкой, последствия которой едва ли можно было загладить двенадцатью мессами, наспех отпетыми убийцами герцога, когда они хоронили его в сюрко и штанах перед алтарем в церкви Богоматери в Монтеро. Казалось, ничто не могло оказать англичанам лучшей услуги, ничто не говорило столь очевидно в пользу того, что бургиньоны пойдут на союз с Генрихом V, чтобы навсегда очистить Францию от этой группировки убийц. Но с другой стороны, убийство прояснило обстановку и, изолировав сторонников дофина в центре и на юге Франции, в конечном итоге способствовало возрождению национального чувства французов в период правления Карла VII, в результате чего англичане будут навсегда изгнаны из Франции. Прежде чем мы начнем рассматривать дипломатическую борьбу, которая привела к величайшему триумфу правления Генриха – договору в Труа, необходимо более подробно изучить политическую ситуацию во Франции, сложившуюся там за годы военных кампаний Генриха. Ибо именно благодаря этой политической обстановке Генрих добился такого успеха. Несмотря на исключительный полководческий талант английского короля, а также его стратегическое мышление, трудно переоценить тот факт, что Генриху не удалось бы достичь успеха, не будь Франция разделена. Мы уже видели отчаяние, с каким отважные гарнизоны обороняли Кан, Руан, Фалез и другие города, ожидая прибытия вспомогательной армии, которая так никогда и не появлялась. И хотя частично причиной того, что эти французские войска так и не приходили на помощь осажденным городам, был авторитет, завоеванный Генрихом в битве при Азенкуре, основной причиной, конечно же, являлась гражданская война.

Как мы уже видели, гражданская война, по сути, была борьбой за власть между двумя группировками, арманьяков и бургиньонов, каждая из которых хотела править королевством в то время, когда у короля начинались приступы безумия, и давать советы королю, когда он пребывал в здравом рассудке. По различным причинам казалось, что войне не видно конца и края, если извне не придет помощь. Обе стороны обладали равными силами, и поэтому надежды на то, что одна из сторон одержит решительную победу, практически не было. Маловероятным было и то, что арманьяки и бургиньоны смогут договориться о длительном мире. Между двумя партиями было слишком много личной вражды и соперничества, а капитаны были непосредственно заинтересованы в продолжении войны, которая являлась их средством к существованию. Сила каждой из сторон основывалась на жестком контроле над различными регионами Франции. Кроме сражений друг с другом и разграбления сельской местности основной целью каждой группировки была власть над Парижем, а также самим королем. С севера и востока Париж был окружен землями, принадлежащими герцогу Бургундскому и его сторонникам или поддерживающими с ним дружественные отношения. С юга и запада располагались владения арманьяков. Каждая из сторон обладала крепостями в непосредственной близости от столицы. Но у бургиньонов было одно явное преимущество: парижане и жители других крупных городов на севере Франции в основном поддерживали герцога Бургундского. Он представлял собой вождя народной партии, и распространяемая им пропаганда, осуждавшая высокие налоги, расточительство и коррупцию арманьяков, часто оказывала свое действие на городское население, равно как взятки вином и деньгами, на которые герцог не скупился.

К 1419 г. ситуация изменилась. Король старел и практически все время страдал от приступов безумия. И хотя никто не жаждал его низложения, ведь народ сильно любил его как законного короля и истинного наследника Людовика Святого[15 - Людовик IX Святой – французский король в 1226-1270 гг. (Примеч. ред.)], тем не менее настало время подумать о наследнике, особенно в связи с претензиями Генриха. Наследником, конечно же, был его старший сын, известный как дофин[16 - Дофин – титул наследника французского престола, произошедший от личного владения наследных принцев – провинции Дофине. (Примеч. ред.)]. Но вот что делает историю Франции довольно запутанной в этот период, это то, что дофины постоянно менялись. Дети Карла VI, как он сам и его отец, были большей частью слабой и вырождающейся ветвью, но, в отличие от короля, они в основном умирали молодыми. Дофин Людовик, которого в 1415 г. Генрих вызвал на поединок, умер зимой того же года. Его младший брат, Иоанн, умер в апреле 1417 г. Остался, таким образом, один лишь Карл, самый младший из сыновей короля. Будущий король Карл VII являл собой хороший пример физического вырождения последующих представителей династии Валуа. Низкорослый, колченогий, с пустым выражением лица, страдающий эпилепсией и подозрительный, он не был тем принцем, который вызывал бы всеобщую любовь. Но в 1417 г. после смерти своего брата пятнадцатилетний мальчик становится наследником трона. И в это время ревностно охраняли его арманьяки, для которых он был залогом неимоверной цены.

К 1417 г. арманьяки испытывали острую нужду в номинальной главе королевской крови, так как от того, что ранее представляло собой группировку принцев, в которую входили дядья и братья короля, теперь осталось всего лишь несколько принцев. Герцоги Орлеанский и Бурбонский находились в плену в Англии, а герцог Беррийский умер в 1416 г., не оставив после себя наследников. Условия заключения герцогов в Англии не были строгими. Им выделили своих скаковых лошадей, ястребов и гончих псов, слуг, цирюльников, сокольничих и священников. Спали они на роскошных, специально приготовленных для них кроватях с простынями из льна Шампани. Они сочиняли стихи или заводили романы с англичанками. Им были предоставлены все возможности собрать необходимый выкуп, однако он так и не был собран. Тем временем власть над партией арманьяков постепенно переходила в руки грубых продажных капитанов, особенно после гибели коннетабля Бернара д'Арманьяка в 1418 г. Впредь такие люди, как бретонский дворянин Танги де Шатель, главный зачинщик убийства Иоанна Бесстрашного, выдвигаются на первый план. Такие люди всему обязаны войне, поэтому у них были все основания ее затягивать. Награды, получаемые ими за выполнение своей работы, или добыча от грабежей значительно превосходили все то, что они могли бы получить в мирное время, когда отсутствие королевской крови в их жилах и нехватка административных талантов погрузили бы этих вояк в относительную безвестность, над которой они были вознесены ввиду своих военных способностей.

Козырной картой во французской колоде была женщина, Изабелла Баварская, королева Франции. Еще в 80-х гг. XIV в. Филипп Храбрый, герцог Бургундский, посчитал, что симпатичная и сладострастная немка очарует Карла VI благодаря своей животной чувственности и плодовитости и станет орудием в его руках. Молодой король несомненно воспылал страстью к четырнадцатилетней девочке, хотя позднее одной из черт его безумия стало именно отвращение к своей королеве. Что же касается Изабеллы, в ее чувственности не было сомнений, ибо она родила на свет двенадцать детей, но вот сомнительно то, была ли она орудием в чьих-либо руках, по крайней мере с политической точки зрения. Она ни в коем разе не была профаном в политике, но зачастую в своих политических решениях и выборе союзников руководствовалась скорее сильными чувствами любви и ненависти, нежели благом Франции или даже корыстными интересами. Если она и была креатурой герцога Бургундского, но как только ее муж сошел с ума, Изабелла бросилась в совершенно другой лагерь, завязав интимные отношения с обходительным и распущенным младшим братом Карла VI, Людовика Орлеанским. После убийства ее любовника неподалеку от особняка Барбетт от рук убийц, нанятых его главным соперником, Иоанном Бесстрашным, она стала все чаще выступать против бургиньонов в поддержку Орлеанской партии. В течение некоторого времени королева пользовалась большой властью, что стало некой реакцией на это убийство. Однако позднее с ростом влияния Бернара графа Арманьяка, ставшего лидером орлеанистов, ее отодвинули на задний план.

Втайне испытывая ненависть к графу, она отошла от активной политической жизни, удалившись в Венсенский замок, где она стояла во главе двора, состоявшего из избранных молодых дворян и дам, покинувших ее сумасшедшего мужа. Роскошь и расточительство ее двора, а также постоянные скандалы вокруг ее личной жизни вызывали сильную ненависть в обществе, а некоторым из ее девиц пришлось несладко во время восстания живодера Кабоша в 1413 г. В конце концов кара постигла и ее. В 1417 г. коннетабль д'Арманьяк, который испытывал неприязнь к королеве, так же как и она к нему, рассказал королю в один из тех моментов, когда тот пришел в себя, о последнем любовном похождении королевы. Король приказал арестовать молодого любовника сорокашестилетней королевы, Луи де Буабурдона, пытать его, затем зашить в мешок и бросить в Сену. На мешке была прикреплена надпись: «Да свершится правосудие короля». Сама королева была сослана в Тур, а ее имущество разделили между собой дофин и коннетабль. В Туре за ней зорко присматривали несколько ревностно относящихся к своему делу тюремщиков, которые позволили ей общаться только «со своим личным окружением».

К ненависти королевы к арманьякам теперь добавилась ненависть к ее единственному уцелевшему сыну. Всего этого, а также суровых условий ссылки было достаточно для того, чтобы забыть о злобе, которую Изабелла питала к Иоанну Бесстрашному: страсти улеглись через десять лет после убийства герцога Орлеанского, десять лет, за которые немало воды и по меньшей мере один человек утекли под мостом. К концу 1417 г. королева написала Иоанну Бесстрашному письмо, в котором просила его о спасении. Герцог направил восемьсот всадников, которые освободили Изабеллу и привезли ее к нему в Шартр. С тех пор она стала ярым приверженцем курса бургиньонов и очень полезной фигурой, так как несмотря на свое скандальное поведение она по-прежнему пользовалась большим авторитетом в качестве супруги правящего короля и матери его детей. Теперь став довольно тучной, страдая от подагры и различных фобий, в частности боязни открытого пространства, она обосновалась в Труа в качестве регентши Франции. Оставаясь все такой же легкомысленной, она вскоре создала вокруг себя новый роскошный двор, во главе которого и находилась в окружении животных и птиц – лебедей, сов, горлиц, котов, собак, леопардов и особой любимицы, обезьянки, одетой в серое меховое пальто с красным воротником. Такой была женщина, которой Генрих V как матери должен был под присягой поклясться в любви к ее дочери.

Стоит вспомнить, что, пока Генрих завоевывал Нижнюю Нормандию в 1417-1418 гг., внимание большинства французов было сосредоточено более на судьбе Парижа, нежели Кана. Иоанн Бесстрашный, которого изгнали из Парижа в ответ на восстание живодеров в 1413 г., осадил столицу. В мае 1418 г. торговец скобяными изделиями открыл ворота Сен-Жермен и впустил бургиньонов. Как и в 1413 г. герцог Бургундский ничего не предпринимал, когда в Париже снова начались гонения на арманьяков. Группы воинственно настроенных людей во главе с мясниками и палачом Капелюшем рыскали по улицам города в поисках сторонников арманьяков, которых они истязали и казнили на месте. Посреди такой неразберихи арманьяки и бургиньоны вновь схватились за свои марионетки. Старого несчастного короля, который теперь практически все время находился в состоянии безумия, покинутый всеми, за исключением нескольких слуг и его преданной любовницы Одетты, к его большому изумлению, провезли по улицам и доставили в руки бургиньонов. Его сына увез с собой арманьякский капитан Танги де Шатель, который сбежал из города и нашел прибежище во владениях дофина, расположенных к югу от Луары. В октябре, вопреки воле своей матери, дофин провозгласил себя регентом. В Париже чернь продолжила неистовствовать, проникнув в тюрьмы и с неимоверной жестокостью уничтожив заключенных арманьяков. Среди жертв был граф Арманьяк, обнаженное тело которого на протяжении еще трех дней лежало на улице, чтобы любой из его врагов мог обезобразить его и тем самым получить удовольствие. После двух месяцев подобных бесчинств Иоанн Бесстрашный наконец-то въехал в город в сопровождении королевы: его встречали потоком цветов. Это был триумф бургиньонов.

В связи с этой мрачной картиной Франции неудивительно, что в начале 1419 г. попытки заключить союз между бургиньонами и арманьяками ни к чему не привели. Они ненавидели друг друга в большей степени, чем захватчика Генриха, и поэтому Иоанн Бесстрашный, должно быть, действительно был бесстрашным, раз он направился на мост в Монтеро. Но мы не должны из этого делать вывод, будто Генрих легко мог воспользоваться этими противоречиями во Франции, так как, несмотря на все это, люди, находившиеся у власти, понимали, что было бы позорным продаться англичанам. Генриху пришлось припугнуть бургундцев, напомнив, что он находится у самых ворот Парижа, а также прибегнув к таланту своих посланников, чтобы получить то, чего он хотел. Но чего, собственно, Генрих хотел? Или точнее сказать, что, как думал Генрих, он мог приобрести? Генрих V был реалистом и прагматиком, и когда дошло до решающего момента, он ограничил свои требования тем, что он мог реально получить. Напыщенные и немного нелепые требования 1414 г. в 1419 г. уже не казались столь смешными. Ему уже удалось завоевать полностью всю Нормандию, и теперь он стоял у ворот Парижа. В условиях сложившейся тогда политической ситуации вряд ли кто-либо мог отвоевать у него Нормандию. Но мог ли кто-нибудь помешать ему захватить оставшуюся Францию и завладеть короной? Многим казалось, что противостоять ему невозможно. После срыва одного из раундов переговоров утверждают, будто Генрих пригрозил герцогу Бургундскому изгнать его и Карла VI из королевства. Герцог возразил: «Пусть Вашему величеству угодно так говорить; но прежде чем Вы изгоните моего господина и меня из королевства, я не сомневаюсь, что Вы необычайно устанете».

Генриху действительно пришлось бы утомиться, и бесспорно, он с большим удовольствием получил бы то, что хотел посредством дипломатии. Однако его усердное и терпеливое завоевание Нормандии свидетельствовало, что никакая усталость не заставит его изменить свои планы.

Как и приличествует человеку, который являлся одновременно реалистом и мечтателем, между требованиями Генриха до и после убийства герцога Бургундского существовало поразительное отличие. Во время осады Руана и несколько месяцев спустя ее успешного окончания Генрих и его команда дипломатов во главе с графом Уориком несколько раз проводили встречи с арманьяками и бургиньонами. Вопрос шел о реальных переговорах, а не мечтах, которые предшествовали битве при Азенкуре. Требования Генриха практически не изменялись. Он хотел руку дочери французского короля. И если его чувства воспылали из рассказов о ее красоте, но тем не менее не затмили его чувство политической реальности, поскольку ее приданое было огромным – миллион золотых франков, полный суверенитет для его последних завоеваний, а также вся территория, обещанная Англии по договору в Бретиньи[17 - По мирному договору в Бретиньи (8 мая 1360 г.), который заключили англичане и французы, король Англии Эдуард III получал в полное и суверенное владение Аквитанию (в ее границах XII в.), Кале, Гин, Понтье. (Примеч. ред.)].

В обмен на это он должен был отказаться от своих претензий на французскую корону. Наиболее продуманным эпизодом в этот период дипломатических отношений стала встреча между англичанами и бургиньонами, которая состоялась в начале лета 1419 г. в Мелане, расположенном между Понтуазом и Мантом. Встреча прошла на огороженном лугу, где с обеих сторон находилось два входа. Были предприняты тщательные меры предосторожности против возможной измены, особенно на французской части поля. Посередине находились три изящных шатра, один для переговоров, а два других были предоставлены в пользование могущественным персонам с обеих сторон. Вокруг луга разместился городок из пестрых палаток, предназначенных для менее влиятельных людей. В этом месте Генрих в сопровождении своих братьев, Кларенса и Глостера, дяди, герцога Экзетера, архиепископа Чичеля и главного участника переговоров, придворного рыцаря Ричарда Бошана, графа Уорика, провел встречу с герцогами Бургундским и Бретонским, королевой Изабеллой и ее младшей любимой дочерью Екатериной. Именно здесь Генрих впервые увидел свою будущую супругу, хотя к тому времени прошло уже около десяти лет с того момента, когда впервые обсуждалось ее приданое. Теперь ей было восемнадцать лет, она была высокая и красивая девушка, которая, по всей видимости, соответствовала своему, несомненно, лестному портрету. Если она и была красивой, то этим она обязана своей матери-немке. В целом женщины династии Валуа были не красивее мужчин, кузины Екатерины, дочери герцога Бургундского, слыли чрезвычайно непривлекательными, что, по-видимому, можно трактовать как уродливые. Поэтому когда Генрих возложил матримониальную часть договора с герцогом Бургундским на своего брата, Джона Бедфорда, женив его на Анне Бургундской, он тем самым определенно извлек из этого соглашения наибольшую выгоду. Но любил ли он на самом деле свою королеву, о чем пишут многие авторы, остается открытым вопросом. Несомненно, находясь на смертном одре, он мало думал о ней. Но пока, на встрече в Мелане, он, во всяком случае, вел себя подобающим образом. Генрих «с особенно уважительным почтением поприветствовал королеву и затем поцеловал ее и ее дочь», на что последняя, как говорят, залилась румянцем, как это и подобало настоящей девушке. После этого Генрих обменялся рукопожатиями с герцогом Бургундским. Однако, несмотря на внешнее дружелюбие, встреча закончилась безрезультатно, потому что, как писал хронист Монстреле, требования короля в отношении приданого леди Екатерины были непомерно большими.

Были ли его требования непомерно большими или нет, после убийства Иоанна Бесстрашного Генрих готов был их увеличить. Теперь он заявлял, что единственным приемлемым для него решением была корона Франции. Он жаждал слияния двух корон – английской и французской для себя и своих наследников. Он хотел жениться на принцессе Екатерине, а затем рассматривать Карла VI и Изабеллу как своего отца и мать. Когда французы обратили внимание на то, что несколько недель до того король довольствовался значительно меньшим, английские парламентеры ответили, что это правда, однако теперь дела обстоят по-иному – факт, который французы очень хорошо осознавали. То, что ситуация изменилась, заставило в конце концов согласиться практически со всеми притязаниями Генриха. Однако переговоры были очень трудными и продлились восемь месяцев.

Вся сложность, с которой велись переговоры, заключалась в том, что хотя Генрих намеревался заключить англо-бургундский союз, он все равно вынужден был иметь дело с тремя различными категориями людьми: в Дижоне с молодым герцогом Филиппом и его советниками, в Труа с королевой и ее советниками и в Париже с советом короля. Все эти три группы людей были проникнуты симпатиями к герцогу Бургундскому, однако у каждой из сторон была своя точка зрения, и все испытывали значительные опасения перед явной необходимостью передачи короны Франции захватчику.

Легче всех было убедить парижан, которые, как мы видели, были сильно настроены против арманьяков. Значительно более легкому принятию сурового решения лишить наследника трона дофина Карла всех прав и позволить передать управление Францией в руки иностранного государя способствовал тот факт, что дофин был не только арманьяком, но также и убийцей. С другой стороны, Генрих изображался благоразумным и мудрым человеком, угодным Господу, приверженцем мира и правосудия. Более того, этот мудрый государь, любящий мир, находился у ворот Парижа, отрезав все поставки продовольствия в столицу, немало повредив при этом торговле парижан, и уж наверняка был готов взять то, что он хочет, если ему этого не дадут по-доброму. Но прежде всего, казалось, он был единственным человеком, который мог принести мир этой стране, страдавшей от войны.

Молодой герцог Бургундский приветствовал англо-бургундский союз, который он рассматривал как орудие мести убийцам своего отца. Но было бы неправильным думать, будто им или его советниками исключительно владели мысли о мести. Совет бургиньонов тщательно взвешивал все за и против этого союза, а также претензии Генриха на корону. Будучи главным пэром Франции, герцог однозначно совершил бы преступление против короля, если бы передал корону королю Англии. А это само по себе укрепило бы позиции дофина. Но можно ли было доверять кому-либо из своих будущих союзников – королеве Изабелле или королю Генриху? С другой стороны, если он не воспользуется возможностью заключить союз с англичанами, тогда это, возможно, сделает дофин. Бургиньоны, как и парижане, устали от войны, и поэтому соглашение с Англией воспринималось как наименьшее из зол. Накануне Рождества 1419 г. между Бургундией и Англией был подписан договор, по которому герцог Филипп Бургундский обязался помочь Генриху получить корону и принцессу Екатерину и совместными усилиями уничтожить дофина, который отныне был заклеймен как убийца и как таковой, следовательно, не мог быть наследником короны Франции. Чтобы спасти герцога Бургундского от позора, которым тот покроет себя, низвергнув своего собственного короля, Генрих согласился, чтобы Карл VI оставался королем до самой смерти, однако после этого корона и королевский сан должны будут перейти к Генриху и его наследникам. До того времени Генрих должен был носить титул наследника и регента Франции и абсолютно суверенно править теми землями, которые он завоевал.

Труднее всего было добиться одобрения королевы Франции. Как бы сильно Изабелла ни испытывала неприязнь к дофину, просьбы лишить наследства своего собственного сына были для нее ужасными. История о том, что она якобы публично заявила, будто дофин был бастардом, появившимся на свет в результате одного из ее любовных похождений, в хрониках той эпохи не встречается. Возможно, она была выдумана англичанами, чтобы придать претензиям Генриха большую силу – принимая во внимание компрометирующее прошлое королевы, эта история стала эффективным средством пропаганды. В трудные 20-е гг. XV в. эта история постоянно доставляла неприятности несчастному дофину Карлу, который понимал, что если он действительно был бастардом, то его долгая борьба за трон неоправданна. Но на самом деле королева была далека от того, чтобы объявить его бастардом, более того зимой 1419-1420 гг. она даже пыталась восстановить дружественные отношения с дофином. Кроме моральных и юридических последствий предлагаемого договора, она с подозрением относилась к намерениям герцога Филиппа и беспокоилась по поводу того, что сама может утратить свое влияние. В конце концов финансовое и личное давление заставили королеву принять решение. Ограничить королеву и ее двор в денежных средствах было эффективным средством, поскольку она по-прежнему вела расточительный и легкомысленный образ жизни. Личное давление оказала мать герцога Филиппа Бургундского, талантливая герцогиня Маргарита, которая была родственницей королевы, и Людовик де Робсар, специальный посланник, направленный самим Генрихом. Людовика де Робсара король Англии послал для того, чтобы ускорить чрезвычайно медленные и аккуратные методы ведения обычной дипломатии. С рождения зная французский язык, он был воспитан в тех землях, которые принадлежали семье французской королевы, затем он получил английское подданство и пользовался полным доверием короля Генриха. Мы не знаем, какие обещания он дал королеве, но они оказались действенными. 17 января королева издала грамоту, в которой порицала действия своего сына, одобряла политику Филиппа Бургундского, а также принимала англо-бургундский союз.

Перед наступлением следующего этапа ратификации соглашения последовал длительный перерыв. Все это время Генрих ни на секунду не ослаблял давление на Париж, несмотря на возобновленное перемирие. Любое послабление с его стороны почти наверняка привело бы к тому, что лица, с которыми вели переговоры его посланники, пошли бы на попятную. Но наконец-то 8 мая 1420 г. Генрих отправился в Труа, где уже собрались герцог Бургундский, король Карл VI, королева Изабелла и принцесса Екатерина. Генриха сопровождали его братья и большой отряд воинов, состоявший в основном из лучников, поскольку существовала реальная угроза нападения со стороны арманьяков, которые по-прежнему удерживали земли за реками Сеной и Ионной, к юго-востоку от Парижа. Англичане прошли в боевом порядке неподалеку от стен Парижа. С бойниц их приветствовали жители города, у которых наконец-то появилась определенная надежда на установление настоящего мира. Без труда подавив незначительное сопротивление на своем пути, Генрих наконец прибыл в Труа, расположенный в провинции Шампань. Здесь его встретил герцог Бургундский, а затем они вместе въехали в город. Позднее, после того как англичан разместили на ночлег, Генрих направился засвидетельствовать свое почтение Карлу VI. Тот сначала не узнал английского короля, что привело всех в смущение, однако затем собрался с силами и поприветствовал его. «А, это вы? Добро пожаловать, мы рады вас видеть! Поприветствуйте дам». К своему великому облегчению, Генрих поцеловал королеву и принцессу, некоторое время провел с ними в беседе, а затем возвратился на ночь в свою резиденцию.

На следующий день, 21 мая, Генрих направился в собор для ратификации договора. Прошествовав вместе с королевой Изабеллой по церковному нефу, Генрих взошел на высокий алтарь, откуда толпе английских, бургундских и французских нотаблей были зачитаны статьи договора. Генрих скрепил договор той самой печатью, которой англичане пользовались во время последнего дипломатического триумфа – соглашения в Бретиньи 1360 г. В тот же день прошла торжественная церемония обручения Генриха с принцессой Екатериной. Через двенадцать дней, проведенных в празднествах, пиршествах и раздаче подарков, последовала и сама долгожданная свадьба. Это по-настоящему величественное и пестрое событие было омрачено лишь трауром, который носил молодой герцог Бургундский. Возможно, он думал, когда благословляли брачное ложе, что его потеря стала основной причиной триумфа и радости Генриха.

Итак, Генрих, король Англии, стал наследником и регентом Франции. Но страна по-прежнему оставалась разделенной. Соглашение и мир, который оно принесло, с радостью встретили в Париже и на севере Франции, однако юг и центр остались верными дофину Карлу, даже после того как он по договору в Труа был лишен всех прав и владений. Первоочередной задачей англо-бургундского союза было разгромить силы дофина и передать правление всей страной новому регенту. В 1420 г. такая задача могла быть вполне осуществимой. Англия и Бургундия вместе обладали огромной военной мощью, и возглавлял их человек, который проявил себя военным гением. Дофин был молод, слаб и неуверен в себе, а его войсками руководили корыстолюбивые и индивидуалистически настроенные капитаны, которые не любили работать вместе. Однако в результате победу одержал дофин. К его смерти в 1461 г. англичан полностью изгнали из Франции.

Однако Генриху не суждено было это узнать, и спустя всего два дня, проведенных в супружеском блаженстве, он покинул Труа вместе с герцогом Бургундским, чтобы продолжить свою кампанию. Его главной задачей теперь был захват крепостей на Сене и Йонне к юго-востоку от Парижа, которые по-прежнему находились в руках арманьяков. Осады Санса, Монтеро и Мелена стали событиями общественного масштаба – в них принимали участие все короли и королевы Англии и Франции, а герцог Бургундский специально покинул Труа для того, чтобы поспеть к штурму Санса. Здесь осаждавшие встретили незначительное сопротивление, но при осаде Монтеро и Мелена те, кто не мог сражаться, находились вдалеке от места битвы, хотя король Генрих часто навещал свою молодую королеву. Позднее при осаде Мелена, которая длилась четыре месяца, все эти лица снова приехали к Генриху и в течение месяца проживали в доме, который английский король приказал построить для них поблизости от его лагеря, но так, чтобы им не досаждали пушки, бьющие по городу. «Каждый день, когда восходило солнце и когда наступала ночь, восемь или десять труб и различные другие инструменты играли очень мелодичную музыку на протяжении часа перед шатром короля Франции».

Все это разительно отличалось от самих боевых действий. При Монтеро бургиньоны свирепо дрались, мстя за своего убиенного герцога. Когда захватили город, тело Иоанна Бесстрашного было извлечено из могилы, «но на самом деле это было грустное зрелище, ибо на нем были лишь пурпуэн и штаны». Тело положили в свинцовый гроб, наполненный солью и специями, и отправили в Дижон для торжественного захоронения. При осаде Мелена было оказано едва ли не самое отчаянное сопротивление за всю войну, а из-за длительности осады в отношениях между англо-бургундскими союзниками возникло значительное напряжение. Ссоры между союзниками были привычным делом, и часть бургундской армии во главе с принцем Оранским отправилась домой. Это стало дурным предзнаменованием дальнейшего существования союза. Принц Оранский был одним из самых влиятельных «уклонистов», наряду с герцогами Савойским и Лотарингским, которые, хотя и были союзниками и сторонниками герцога Бургундского, не признали договор в Труа. Но герцог Бургундский держался условий соглашения и поочередно с королем Генрихом и другими участвовал в удушливой забаве подкопных операций, при свете факелов проводя земляные работы под стенами крепости и ломая при этом копья в схватках с противником. Этот странный вид сражения под землей имел забавное продолжение, которое увлекательным образом раскрывает условия ведения войны в эпоху Средневековья. Однажды командир французского гарнизона, Гильом де Барбазан, в подкопах сражался с неизвестным врагом, который на призыв назвать себя ответил, что он – король Англии. Барбазан, узнав имя противника, приказал перекрыть подкоп и отказался вести дальнейшую борьбу. Через четыре года Барбазан вместе со многими другими был обвинен в убийстве Иоанна Бесстрашного. Его удачный аргумент против смертной казни заключался в следующем: после того как он и король сошлись друг с другом в поединке, они стали собратьями по оружию и, следовательно, один из них не мог убить другого – этот довод был поддержан герольдами в Рыцарском суде.

В конце концов сопротивление небольшого гарнизона в Мелене было сломлено силами огромной осаждающей армии, по-видимому самой крупной, которая когда-либо находилась под командованием Генриха. Болезни, голод и неспособность дофина прийти на помощь заставили гарнизон сдаться 18 ноября. Условия капитуляции были значительно жестче, чем во время нормандской кампании Генриха. Всем находившимся в городе солдатам и мирным жителям суждено было оставаться пленниками до тех пор, пока за них не внесут выкуп. А судьба двадцати шотландцев, сражавшихся в гарнизоне, была еще страшней. Генрих устроил так, что во время осады города из Англии привезли плененного шотландского короля Иакова. Поскольку шотландцы отказались сдаться ему, Генрих приказал их всех повесить как изменников. И хотя любое средство заставить непокорных и опытных шотландцев отказаться сражаться за дофина имело здравый политический и военный смысл, этот случай указывает на все возраставшую беспощадность Генриха. Во время этой англо-бургундской кампании было много казней через повешение.

Теперь, когда южные подступы к столице защищены, для Генриха настало время торжественно въехать в Париж. Этот въезд был необычайно пышно обставлен, что было характерно для всей эпохи в целом и Генриха в частности. Впереди друг возле друга ехали оба короля. Они, должно быть, сильно контрастировали друг с другом: Генрих, которому тогда было тридцать три года, в расцвете своих сил, король-воин; Карл, которому было под шестьдесят, несчастный, пожилой, душевнобольной человек, с трудом сидевший на коне. Слева, на расстоянии одной лошади позади обоих королей ехал герцог Бургундский в сопровождении рыцарей и оруженосцев своего двора, по-прежнему весь облаченный в черное. Справа ехали Кларенс и Бедфорд в сопровождении самых прославленных воинов всех кампаний Генриха – герцог Экзетер, графы Уорик, Хантингдон и Солсбери. Их приветствовала ликующая толпа, подогретая вином, лившимся как из рога изобилия. Священники подносили королю реликвии, чтобы он к ним приложился. Повсюду пели «Te Deum». Впрочем, горожанам не так уж важно было, что они празднуют – бургундский или англо-бургундский триумф, лишь бы можно было развлекаться.

На следующий день прибыли обе королевы. Их встретили с таким же воодушевлением. Однако демонстрация взаимного доверия и солидарности вскоре прекратилась. Генрих уже принял меры предосторожности, передав все укрепления в Париже под охрану английских войск и назначив комендантом города своего брата Кларенса. Когда церемония закончилась, англичане и французы разошлись своими дорогами: Генрих и Екатерина держали роскошный двор в Лувре; Карла и Изабеллу в отеле Сен-Поль обслуживали несколько старых слуг. Бедная Изабелла – заключенная в тюрьму и ограбленная своим сыном, зачастую неузнаваемая или испытывавшая жестокое обращение со стороны мужа, а теперь еще и померкшая в свете своей младшей дочери – какое падение по сравнению с ее давнишними победами! В Париже Генрих оставался недолго. После празднования Рождества Христова Генрих с братьями и супругой отправились в Руан. Там он провел месяц, наводя порядок на своих нормандских территориях. Затем, в конце января 1421 г., после трех с половиной лет, проведенных вдали от родины, он вместе с королевой Екатериной и Бедфордом направился в Англию. В качестве своего личного представителя во Франции Генрих оставил Кларенса. В Англии короля встречали восторженно. Не каждый король возвращается на родину регентом и наследником другого королевства, население которого было в три раза больше, чем его собственного государства. И снова Лондон приложил все свои усилия, чтобы встретить своего короля. Рисунки на некоторых вывесках были такими, будто их не меняли с момента празднеств после победы при Азенкуре. Здесь были и великаны, замки и львы с вращающимися глазами, но вот вино, которое текло из труб, на этот раз было крепким вином из Шампани. Но вот девственницы, исполнявшие мелодичные приветственные песни, несомненно были не теми девушками, которые пели в 1415 г.




ПОСЛЕДНЯЯ КАМПАНИЯ


1421-1422 гг.





Дважды король Генрих возвращался из Франции завоевателем. Но этот раз был несколько иным; он привез с собой королеву, к большому облегчению английского народа, который приходил в ужас при одной мысли о том, что король-воин, которому было уже за тридцать, не имел наследников. Вскоре после возвращения Генриха Екатерина была коронована и вместе с ним отправилась в монаршее турне по королевству. Вслед за ними отправились специальные уполномоченные, которые собирали деньги для третьей кампании, поскольку, несмотря на эффективную администрацию, оставленную в Нормандии, несмотря на теплый прием парижан, Генрих знал, что еще многое предстоит сделать. Он оставил своего брата Кларенса и своего лучшего военачальника Томаса Солсбери во Франции, чтобы продолжить наступление против дофина. Их тактика, вероятно, была очень близка сердцу солдат. С южных границ Нормандии они совершали крупные набеги на южные и юго-западные территории, привозя домой огромное количество трофеев. Такова была тактика Черного принца и Джона Гонта[18 - То есть тактика chevauchee – грабительских набегов на территорию противника. Эдуард Черный принц и Джон Гонт совершили самые известные из таких походов. (Примеч. ред.)] с самого начала Столетней войны, но хотя она и была прибыльной, все же не решала существовавшие проблемы. У дофина Карла по-прежнему была крупная армия, размещенная в Луаре возле Орлеана и Тура. В его распоряжении по-прежнему находились мощные крепости на севере и северо-востоке Франции, которые могли угрожать Парижу или столице герцога Бургундского Дижону. Для того чтобы договор в Труа все же когда-то стал реальностью, Генриху нужно было снова направиться во Францию и одержать очередную великую победу в открытом бою. И даже после всего этого ему придется захватить еще несколько сот больших и малых крепостей, прежде чем он сам или его сын, о котором он еще не подозревал, но которого уже носила под сердцем его жена, сможет действительно стать королем Франции.

Все мечты, которые, возможно, и возникали у Генриха, разбились о грубую реальность, когда король находился возле Беверли. Пришла весть, что армия дофина одержала крупную победу в битве при Боже, на севере Луары между Анжером и Туром. Брат Генриха Кларенс, всегда страстно желавший снискать славу, которая так часто доставалась его брату, нанес удар по линии Луары, где ему и отрезала путь к отступлению крупная армия дофина Карла, подкрепленная шотландцами под командованием графов Бьюкена и Вигтауна. Не пытаясь ускользнуть от них и не дожидаясь прибытия остального войска, которое состояло почти из всех его лучников, Кларенс ввязался в решительную схватку, о которой так давно мечтал. Сражение действительно было решительным – войско Кларенса было разгромлено. Он сам и многие лучшие воины Генриха погибли, графы Хантингдон и Сомерсет попали в плен, а слава английской армии, завоеванная при Азенкуре, померкла. Согласно общественному мнению в Англии битву проиграли лишь потому, что на поле боя не было непобедимых английских лучников. И действительно, когда прибыл опытный Солсбери вместе со своими лучниками, ему удалось отвести остатки армии с уязвимых позиций. И тем же летом 1421 г. он организовал один из самых успешных рейдов. Он докладывал Генриху, что только «прибыл домой после похода, который я совершил в Анжу и Мэн, где состоялся сбор с большим количеством капитанов Вашей земли; и да благословен будет Господь, мы тотчас же выступили в путь». Все были довольны, потому что назад они вернулись со «значительным, огромным количеством добытого скота, которого они когда-либо видели».

Но Генрих не был доволен. Катастрофа при Боже привела к соглашению между дофином и герцогом Бретонским, подписанному в мае. Вскоре Солсбери пришлось воевать на западных границах Нормандии, отражая набеги бретонцев. В отношениях с бургиньонами также наступила напряженность. В Пикардии Жак д'Аркур, бывший сторонник бургиньонов, отвергший договор в Труа, осуществлял набеги и захватывал замки. Сам герцог Филипп был сильно задет приемом, который в Англии был оказан его заблудшей племяннице, Якобе де Эно[19 - Якоба (ум. 1436 г.) – дочь Вильгельма Баварского, графа Эно, Голландии и Зеландии, супруга двоюродного брата Филиппа Бургундского, Иоанна Брабантского. По разделу наследства своего отца получила графство Эно. В 1421 г. бежала от мужа в Англию, где и вышла замуж за графа Глостера, который потребовал для себя все ее наследство. (Примеч. ред.)], покинувшей своего бургундского мужа. Эта дама в конце концов приведет бургундский союз к кризисной ситуации, когда она получит развод от антипапы Римского Бенедикта XIII и выйдет замуж за младшего брата Генриха, Хэмфри Глостера. Но дела обстояли плохо уже к тому времени, когда 10 июня 1421 г. Генрих отправился в свою третью кампанию.

Генрих высадился в Кале с четырьмя тысячами воинов, набравшихся сил в Англии. Он встретился с герцогом Филиппом возле Монтрейя и, несомненно, помирился с ним. На тот момент было решено, что жизненно важными представлялись две вещи: остановить контрнаступление сторонников дофина и подавить восстание в Пикардии – англо-бургундская Франция перешла к обороне. За год Генрих восстановил авторитет английского войска и статус-кво. Но блеск его последней кампании, когда в течение некоторого времени он уже болел, подчеркивает безнадежность его задачи. Он снял осаду Шартра, захватил Дре, гарнизон которого осуществлял набеги на территории к западу от Парижа, в поисках армии дофина направился на юг и совершал набеги под стенами Орлеана. Затем он двинулся на северо-восток и осадил, а впоследствии и взял Мо, гарнизон которого нападал на Париж с востока. Военные писатели восхваляют его кампанию, особенно осаду Мо, которую признали его шедевром военного искусства, однако что было достигнуто? Еще в нескольких городах, ранее подчинявшихся дофину, появились английские или бургундские гарнизоны. В плен попали еще несколько человек, за которых рано или поздно должны были заплатить выкуп. Еще несколько человек были повешены «чтобы другим неповадно было». Париж был вне досягаемости сторонников дофина. Но армия Карла оставалась по-прежнему сильной за линией Луары и уклонялась от решающего сражения. Битва при Боже придала противникам Генриха уверенности, но она не сделала их настолько безрассудно храбрыми, чтобы отважиться еще на один Азенкур. Тем временем самым блестящим воинам той эпохи понадобилось семь месяцев, чтобы захватить Мо, применив все навыки, которые Генрих и его солдаты приобрели за четыре года непрерывных осад. Ну а сколько понадобится времени, чтобы продвинуться к линии Луары и захватить такие твердыни, как Орлеан, Тур и Анжер? От Кана до Тура по прямой двести семнадцать километров. От Тура до Нима, который совсем недавно захватил дофин, около пятисот километров – около пятисот километров территории, подконтрольной дофину. Можно предположить, что если бы англичане двигались далее на юг, им пришлось бы воевать на трех фронтах: Гаскони, Луары и герцогства Бургундского, принадлежавшего герцогу Филиппу. Капитаны Гаскони, Лангедока и Прованса несомненно перешли бы на сторону Генриха при первом же признаке окончательного поражения дофина. Но такая перспектива все же была пугающей. Когда Генрих оставил успешную осаду Мо и направился на встречу со своей королевой в Венсен, верил ли он на самом деле в то, что его ребенка, которого жена оставила в Виндзорском замке, когда-нибудь будут приветствовать как короля в Бурже, столице земель дофина Карла, или в Лионе, крупнейшем городе на юге Франции, который никогда не колебался в своей поддержке арманьяков или дофина?

Пожалуй, Генрих не мог предвидеть будущее. Правление малыша, о котором ему поведала сама королева Екатерина, будет настолько же жалким, как и царствование несчастного короля Карла VI Безумного, которого вновь оставили практически одного, в то время как в Лувре Генрих и Екатерина управляли большим государством. Сыну Генриха V также суждено было сойти с ума. Ему также суждено увидеть, как за королевство сражаются две партии[20 - Ланкастеры и Йорки в ходе войны Алой и Белой розы. (Примеч. ред.)]. А супруга Генриха V выйдет замуж за Оуэна Тюдора, служащего при дворе короля, одного из тех валлийских землевладельцев, которые рьяно поддерживали Глендуэра, и станет бабушкой Генриха Тюдора, положившего конец этой междоусобной войне на поле Босворта[21 - В битве при Босворте (12 августа 1485 г.) Генрих Тюдор, граф Ричмонд разбил войска короля Ричарда III из династии Йорков и взошел на престол под именем Генрих VII. (Примеч. ред.)]. Но пока что, обсуждая с герцогом Бургундским дальнейшие действия, Генрих больше беспокоился о себе. Победа во Франции зависела во многом от его личных качеств, однако сам он был болен. В конце 1421 г. из Англии был направлен врач, который должен был ухаживать за Генрихом во время осады Мо. К лету следующего года он серьезно заболел, хотя изо всех сил пытался побороть свой недуг. В июле, казалось, появилась возможность дать генеральное сражение дофину, который осаждал Козн, цитадель бургиньонов в верхнем течении Луары. Дофин и герцог Филипп даже договорились о дне сражения, хотя на самом деле оно так и не состоялось. Генрих попытался возглавить объединенные силы, однако у него ничего не вышло. Когда-то гордый рыцарь теперь не мог сидеть в седле – его несли на носилках во время передвижения на юг до самого Корби на Сене, неподалеку от места его предыдущей победы, Мелена. Здесь после некоторого улучшения здоровья болезнь снова дала о себе знать. Короля по Сене перевезли в окрестности Парижа. Последняя попытка поехать верхом на лошади окончилась бесславно. На носилках короля отнесли в его любимый французский замок Венсен, где три недели спустя, 31 августа 1422 г., он скончался. Никто точно не знает, чем болел Генрих. Вполне вероятно, что это был бич средневековых воинов – дизентерия, обостренная воспалением внутренних органов. Он оставался деятельным до самого конца, и в течение трех последних недель Генрих отдавал спокойные и хорошо обдуманные распоряжения насчет будущего своих двух королевств. Его брат Бедфорд должен был стать регентом Франции и правителем Нормандии; его брат Глостер должен был стать регентом Англии, но подчиняться Бедфорду; его дядья, епископ Бофор и герцог Экзетер, его друг Ричард Бошан, граф Уорик, и Бедфорд должны были стать наставниками и опекунами несовершеннолетнего Генриха VI. Для его же вдовы, королевы Екатерины, не было найдено места ни в правительстве, ни в воспитании ребенка – Англией и Францией должны были править англичане. Что касается войны, то Генрих V потребовал от тех, кто собрался возле его смертного одра, продолжать сражаться до тех пор, пока вся Франция не примет договор в Труа, и всеми средствами поддерживать союз с бургиньонами. Но возможно, наконец-то он осознал всю безнадежность такой политики, потому что он также сказал, что с дофином никогда не следует заключать соглашение, которое не обеспечит сохранение Нормандии под властью англичан. И возможно, ему нужна была всего лишь Нормандия – живописная, плодородная Нормандия, которую двести лет назад потеряли его предки, Нормандия, которую он так эффектно покорил – его собственное герцогство – часть северной Франции, которая действительно по-настоящему находилась в руках англичан.

Похороны Генриха V были, может быть, самой величественной из всех его королевских церемоний. Тело его расчленили, а плоть отделили от костей, выварив в вине. Затем плоть и кости поместили в отдельный свинцовый гроб, наполненный огромным количеством специй – разумный шаг в связи с тем, что хоронить его должны были лишь через два месяца. В этом состоянии тело перенесли в собор Сен-Дени, где хоронили королей Франции, а затем в Руан, его собственную столицу, где к процессии присоединилась королева Екатерина. Затем медленная процессия направилась в Аббвиль, Булонь и Кале. Гроб везли на повозке, запряженной четырьмя большими черными лошадьми, а на ложе над гробом разместили фигуру короля в королевском облачении более чем в натуральную величину. Бедфорд, который руководил похоронами, был решительно настроен на то, чтобы французы и особенно нормандцы надолго запомнили похороны Генриха Завоевателя. Везде звонили колокола, а постоянно сменяющие друг друга священники непрерывно пели заупокойную. По ту сторону Ла-Манша похоронная процессия была не менее величественной. И вот наконец короля похоронили в церкви Вестминстерского аббатства с такой торжественностью, какой Англия не видела, хороня своих монархов на протяжении двух столетий.

Генрих Завоеватель умер. Об этом самом известном из всех английских королей позднего Средневековья по прошествии времени отзывались хорошо. Даже хронисты арманьяков восхищались им. В какой-то степени на пользу его репутации сыграл тот факт, что он правил всего лишь девять лет и умер в возрасте тридцати пяти лет, ибо не всем дано выигрывать вечно. Да к тому же в последние годы у него начали проявляться некоторые черты беспощадности и жестокости. Но большей частью та маска, которую он надел при восхождении на трон, давала свои результаты. Так же как и его друг Ричард Бошан, который играл роль рыцаря короля Артура, пока он им и не стал, так и Генрих играл роль средневекового героя-короля. Он был последним, кто играл эту роль. Полстолетия спустя Какстон сокрушался по поводу заката эпохи рыцарства: «Чем вы теперь занимаетесь, кроме того что посещаете бордели и играете в кости? Бросьте эти занятия, бросьте и прочтите благородные книги о Святом Граале. А также вспомните о победоносном и благородном короле, Гарри Пятом». Но было слишком поздно – кампании Генриха были последней великой средневековой авантюрой.

Для зарождавшегося нового мира внешняя политика Генриха устарела. Династические устремления этого странствующего рыцаря-короля современные историки подвергли критике. Его обвиняют в том, что он обрек целое поколение Англии на войну и расходы, которые повлекли за собой тщетные попытки сохранить его завоевания во Франции. Его обвиняют в том, что он женился на дочери душевнобольного. Его даже обвиняют в том, что он умер молодым. Возможно, современные писатели и правы. Может быть, и неверно считать себя законным королем другой страны и с помощью своих вассалов силой доказывать это право. Может быть, лучше было бы остаться дома и способствовать развитию мирового искусства. Но, несомненно, для человека, воспитанного для сражений, было бы очень странным так поступить. Генрих, как и кто-либо другой, был продуктом своей эпохи, а для его эпохи войны были характерной чертой. То, что он был преданным, справедливым и милостивым, а также гениальным воином, вызывало восхищение и уважение людей его эпохи. Мы можем подозревать, что он был удачливым актером, а также удачливым воином, но как мы можем в этом быть уверены? Если он был лицемером, то в этом здорово преуспел, поскольку ему удалось обмануть не только своих современников, но также величайшего английского драматурга и многих современных историков. Итак, пока играет похоронный марш, давайте вместе с его братом Бедфордом воздадим хвалу «Королю Генриху Пятому, слишком знаменитому, чтобы жить долго!».




ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ


Самый полный обзор всего данного периода, а также громадное количество фактов представлены в работе J. H. Wylie, над которой он работал на протяжении всей своей жизни: 

History of England under Henry the Fourth, 4 vols (1884-1898).

The Reign of Henry V, 3 vols (1914-1924).




Традиционным пособием является the Oxford History of England: E. F. Jacob, The Fifteenth Century 1399-1485 (1961) в целом, по XV в. существует также несколько интересных эссе, среди которых «Fifteenth-century history in Shakespeare's plays» в книге C. L. Kingsford, Prejudice and Promise in Fifteenth Century England (1925).




Наиболее современная биография Генриха V представлена в:

Harold F. Hutchison, Henry V (1967).




Среди современных биографий, посвященных другим значительным фигурам:

A. Steel, Richard II (1941).

J. L. Kirby, Henry IV of England (1970).

Glanmor Williams, Owen Glendower (1966).

Richard Vaughan, John the Fearless (1966).




О событиях англо-французских войн смотрите:

E. Perroy, The Hundred Years' War (1951) (Русск. пер. Перруа Э. Столетняя война. СПб, 2002).

A. H. Burne, The Agincourt War (1956).

R. A. Newhall, The English Conquest of Normandy, 1416-1424 (1924), а также очаровательное собрание современных взглядов и документов: Sir N. Harris Nicholas, History of the Battle of Agincourt (1827) (факсимильное изд. 1970).




Об организации военных действий в этот период смотрите:

M. H. Keen, Laws of War in the Late Middle Ages (1965).

Michael Powicke, Military Obligation in Medieval England (1962).

H. J. Hewitt, Organization of War under Edward III. 

R. A. Newhall, Muster and Review (1940).




По вопросам социальной и интеллектуальной жизни очень полезны следующие работы:

E. Rickert, Chaucer's World (1948), выдержки из современных книг и т. д.

A. L. Poole (ed.), Medieval England, 2 vols (1958) – эссе о военной архитектуре, оружии и доспехах, развлечениях, одежде и т. д.

Gervase Mathew, The Court of Richard II (1968).

K. B. MacFarlane, John Wycliffe and the beginnings of English Nonconformity (1952).
















Франция в 1420 – 1422 гг.














notes




1


Речь идет о главных действующих лицах исторических пьес В. Шекспира «Генрих IV» и «Генрих V», каждый из которых имел реального прототипа: Принц Гарри – будущий Генрих V; пьяница и хвастун Фальстаф – известный английский военачальник, Джон Фастольф (1378-1459), сражавшийся в Ирландии и Франции; Перси Хотспер («Горячие шпоры») – Генри (1364-1403) из родовитой семьи Перси, сын Генри V, графа Нортумберленда. (Примеч. ред.)




2


Симон де Монфор (ок. 1200-1265), граф Лестер, шурин английского короля Генриха III, в чье царствование пользовался значительным влиянием в Англии и Аквитании. Возглавив восставших английских баронов, захватил в плен короля Генриха в битве при Льюисе (14 мая 1264 г.). Около года фактически правил английским королевством, реформировал парламент, введя туда представителей горожан. Погиб в сражении 4 августа 1265 г. с сыном Генриха III, принцем Эдуардом, будущим королем Эдуардом I. (Примеч. ред.)




3


Галахад – один из легендарных рыцарей Круглого стола, воспетый в поэмах о короле Артуре и его спутниках. (Примеч. ред.)




4


Черный принц – Эдуард (1330-1376), принц Уэльский, старший сын и наследник английского короля Эдуарда III. Отличился в войнах во Франции, совершая молниеносные грабительские рейды в глубь французской территории, одержал победу над французами в битве при Пуатье (1356 г.). (Примеч. ред.)




5


Точнее Эдуард переработал знаменитый труд Гастона III, графа Фуа, «Книгу об охоте», пользовавшуюся в XIV-XV вв. особой популярностью. (Примеч. ред.)




6


Речь идет о Великой схизме (1378-1415) – расколе католической Церкви на два лагеря, поддерживавших двух Пап Римских – Урбана VI и Климента VII, избранных в 1378 г. (Примеч. ред.)




7


Речь идет о событиях гражданской войны в Англии (1455-1485), известной под названием войны Алой и Белой розы; война началась из-за притязаний на власть Ричарда Йорка, внука Эдмунда Лэнгли. В ходе борьбы с королем Генрихом VI и сторонниками династии Ланкастеров Ричард Йорк погиб (1460). Но уже в следующем году его сын Эдуард сверг Генриха и стал королем под именем Эдуарда IV. (Примеч. ред.)




8


Война бургиньонов и арманьяков – соперничество между двумя группировками при французском дворе, целью которого было влияние на душевнобольного короля Карла VI (1380-1422); постепенно борьба за влияние превратилась в открытую войну, завершившуюся лишь в 1435 г. (Примеч. ред.)




9


Эдмунд и Маргарита были родственниками в третьем колене. (Примеч. ред.)




10


Маргарита Фландрская была вдовой бургундского герцога Филиппа де Рувра и владела графствами Неверским и Ретельским. (Примеч. ред.)




11


Анжуйская империя – владения английских королей из династии Плантагенетов, включавшая в себя помимо Англии с Ирландией герцогство Нормандию, графства Анжуйское и Бретонское, герцогство Аквитанию. (Примеч. ред.)




12


Выкуп французского короля Иоанна, попавшего в плен к англичанам в 1356 г., равнялся 3 000 000 золотых экю: к 1364 г. французы оставались должны миллион экю. (Примеч. ред.)




13


Прозвище принца Генриха у Шекспира. (Примеч.ред.)




14


В 1521 г. во время посещения французским королем Франциском I Дижона некий монах-картезианец, показав на череп Иоанна Бесстрашного и рану, оставшуюся после удара секирой, сказал: «Государь, вот через эту дыру англичане проникли во Францию». (Примеч. ред.)




15


Людовик IX Святой – французский король в 1226-1270 гг. (Примеч. ред.)




16


Дофин – титул наследника французского престола, произошедший от личного владения наследных принцев – провинции Дофине. (Примеч. ред.)




17


По мирному договору в Бретиньи (8 мая 1360 г.), который заключили англичане и французы, король Англии Эдуард III получал в полное и суверенное владение Аквитанию (в ее границах XII в.), Кале, Гин, Понтье. (Примеч. ред.)




18


То есть тактика chevauchee – грабительских набегов на территорию противника. Эдуард Черный принц и Джон Гонт совершили самые известные из таких походов. (Примеч. ред.)




19


Якоба (ум. 1436 г.) – дочь Вильгельма Баварского, графа Эно, Голландии и Зеландии, супруга двоюродного брата Филиппа Бургундского, Иоанна Брабантского. По разделу наследства своего отца получила графство Эно. В 1421 г. бежала от мужа в Англию, где и вышла замуж за графа Глостера, который потребовал для себя все ее наследство. (Примеч. ред.)




20


Ланкастеры и Йорки в ходе войны Алой и Белой розы. (Примеч. ред.)




21


В битве при Босворте (12 августа 1485 г.) Генрих Тюдор, граф Ричмонд разбил войска короля Ричарда III из династии Йорков и взошел на престол под именем Генрих VII. (Примеч. ред.)