Челюсти
Питер Бредфорд Бенчли


Роман Питера Бенчли, появившийся в 70-х годах XX века, сразу завоевал необыкновенную популярность у читателей и стал культовой книгой. Вдохновившись сюжетом романа, молодой, тогда еще никому не известный кинорежиссер Стивен Спилберг создал свой шедевр — фильм ужасов «Челюсти», открывший новую эпоху в развитии кинематографа. Книга неоднократно переиздавалась многотысячными тиражами на разных языках. Мы рады представить вам русское издание этого мирового бестселлера.


Питер Бенчли

ЧЕЛЮСТИ


Глава 1


Огромная рыба бесшумно рассекала ночную воду, слегка взмахивая серповидным хвостом. Пасть ее была приоткрыта, чтобы потоки воды свободно проходили сквозь жабры.

Тело ее казалось неподвижным. Чуть приподняв или опустив один из грудных плавников, она легко меняла направление, как меняет направление полета птица, приподняв одно крыло или опустив другое. Ее глаза ничего не видели в ночной темноте, а другие органы чувств не посылали никаких тревожных сигналов в маленький примитивный мозг.

Можно было подумать, что рыба спит, если бы не это бесшумное скольжение — инстинкт самосохранения, выработанный за бесчисленные миллионы лет. Отсутствие плавательного пузыря, который есть у других, рыб, и околожаберных плавников, прогоняющих насыщенную кислородом воду сквозь жабры, заставляло ее быть в непрерывном движении. Если бы она остановилась, она пошла бы ко дну и погибла от недостатка кислорода.

Луны на небе не было, и берег казался таким же темным, как и вода. Светилась только длинная ровная полоса пляжа. Из окон дома, стоявшего за дюнами, кое-где поросшими травой, падали на песок желтые блики.

Парадная дверь дома открылась, и на деревянную веранду вышли мужчина и женщина. С минуту они постояли, глядя на океан, потом обнялись и сбежали со ступенек. Мужчина был пьян, на нижней ступеньке он споткнулся. Женщина рассмеялась, взяла его за руку и потащила к пляжу.

— Сначала искупаемся, — сказала женщина, — чтобы у тебя в голове прояснилось.

— Черт с ней, с головой, — ответил мужчина. Посмеиваясь, он повалился на песок, увлекая за собой женщину.

Они торопливо сбросили с себя одежду и кинулись друг другу в объятия.

Потом мужчина лег на спину и закрыл глаза. Женщина, взглянув на него, улыбнулась.

— Искупаемся? — спросила она.

— Ты иди. Я тебя подожду.

Женщина поднялась и пошла по берегу, ноги ее омывала прибойная волна. Вода была холоднее, чем ночной воздух, — так бывает в середине июня. Женщина обернулась и крикнула:

— Так ты идешь купаться?

Ответа она не услышала — мужчина спал.

Женщина вернулась было, но потом снова побежала к воде. Она бежала легко, красиво, пока небольшая волна не ударила ее по коленям. Женщина покачнулась, но устояла и шагнула в следующую волну, повыше. Вода теперь доходила ей до бедер.

Женщина откинула назад волосы, падавшие на глаза, и пошла дальше. Когда вода закрыла ей плечи, она поплыла — голова над водой, движения резкие, как у неумелого пловца.

Рыба, плывущая в ста ярдах от берега, почувствовала изменение в размеренном ритме океана. Она не видела женщину, не ощущала ее запаха, но вдоль всего тела рыбы тянулось множество тонких каналов, наполненных студенистым веществом, чувствительные клетки которого улавливали мельчайшие колебания в воде и посылали сигналы мозгу. Рыба повернула к берегу.

Женщина продолжала плыть, удаляясь от пляжа, изредка оглядываясь на светящиеся окна дома. Течение было слабое, и ее не сносило в сторону. Почувствовав усталость, она легла на спину, отдохнула немного и повернула к берегу.

Колебания воды стали теперь сильнее, рыба почуяла добычу. Взмахи ее хвоста участились, огромное тело ринулось вперед с такой скоростью, что в воде ярко засветились мельчайшие фосфоресцирующие организмы, — рыба, казалось, несется вперед в искрящейся мантии.

Она проскользнула мимо женщины футах в двенадцати. Женщина ощутила только удар волны, которая приподнялась и снова опустилась.

Женщина замерла на мгновение, задержала дыхание, но ничего необычного не обнаружила и снова поплыла, резко выбрасывая вперед руки.

Рыба учуяла ее теперь и по запаху, колебания воды — неравномерные и резкие — помогли ей сориентироваться. Она начала кругами подниматься к поверхности. Ее спинной плавник уже торчал наружу, от мощных ударов хвоста вскипала вода. Тело ее сотрясала дрожь.

Ни с того ни с сего женщину вдруг охватил страх. Содержание адреналина в крови резко повысилось, ее руки, ноги ощутили пощипывающее тепло, и она быстро поплыла к берегу. До него оставалось футов пятьдесят. Она уже видела ленту белой пены там, где волны набегали на песок, видела света доме, ей даже показалось, что за окном мелькнула тень. Это ее подбодрило.

Рыба плыла футах в сорока от женщины, потом вдруг резко повернула влево, нырнула в глубину и, с силой ударив хвостом, ринулась на женщину.

В первое мгновение женщина подумала, что задела ногой камень или корягу. Боли поначалу не было, только правая нога сильно дернулась. Она решила потрогать ступню, работая другой ногой, чтобы удержаться на поверхности. Она шарила левой рукой в темной воде и не могла найти свою ступню, потом подняла руку выше и чуть не потеряла сознание. Пальцы наткнулись на торчащую кость и лохмотья мышц. Она поняла, что теплая пульсирующая струя, которую она ощущала ладонью в прохладной воде, — ее собственная кровь.

Ужас и боль захлестнули ее. Закинув назад голову, она испустила отчаянный вопль.

Рыба отплыла в сторону. Судорожно проглотив ступню, она повернула обратно, плывя теперь на запах крови, хлещущей из ноги женщины. Для рыбы это был такой же ясный и верный ориентир, как маяк в безоблачную ночь. На этот раз рыба атаковала снизу. Она устремилась вверх прямо на свою жертву, широко разинув пасть. Огромное заостренное рыло с такой силой ударило женщину, что даже выбросило ее из воды. Мощные челюсти тут же сомкнулись на ее торсе, перемалывая кости, мясо в сплошное желе. Не выпуская добычу из пасти, рыба шлепнулась в воду, подняв фонтан из пены, крови и светящихся микроорганизмов.

Рыба вертела головой, перепиливая, сухожилия своими острыми треугольными зубами. Тело женщины развалилось пополам. Рыба с жадностью заглатывала куски. В ее мозг все еще поступали сигналы о близкой добыче, но она не могла определить их источник и металась из стороны в сторону в пенном кровавом облаке, открывая и закрывая пасть, хватая все подряд. А когда облако рассеялось, большая часть тела куда-то исчезла. Какие-то куски медленно опускались на песчаное дно, и там их лениво шевелило течение. Другие плавали у самой поверхности воды, и волны подхватывали их и несли к берегу.

Мужчина проснулся, дрожа от раннего утреннего холода. В голове у него все смещалось от выпитого накануне виски и кукурузной водки. Солнце еще не поднялось, хотя розовая полоска на горизонте подсказала ему, что рассвет близок. Звезды все еще слабо мерцали на побледневшем небе. Мужчина встал и начал одеваться, досадуя на то, что женщина не разбудила его и вернулась в дом одна, но ему показалось странным, что она оставила на пляже одежду. Он собрал ее вещи и зашагал к дому.

Пройдя на цыпочках по веранде, он осторожно приоткрыл дверь, так как знал, что, если открыть ее резко, она заскрипит. В гостиной было темно и пусто, на столе — недопитые бокалы, пепельницы с окурками и грязные тарелки. Он прошел через гостиную и, повернув направо по коридору, миновал две закрытые двери. Дверь в их комнату была открыта, на тумбочке у кровати горела лампа. Обе постели были застелены. Он швырнул одежду женщины на одну из них, вернулся в гостиную и зажег свет. Оба дивана были пусты.

В доме были еще две спальни. В одной спали хозяева, другую заняли гости — еще одна пара. Стараясь не шуметь, мужчина приоткрыл дверь в комнату гостей. Здесь стояли две кровати, и на каждой из них лежал только один человек. Он закрыл дверь и направился в следующую комнату. Хозяин и хозяйка спали в огромной постели — каждый на своем месте. Мужчина прикрыл дверь и вернулся к себе, чтобы взглянуть на часы. Было около пяти.

Он сел на кровать и уставился на ворох одежды на соседней кровати. Он понял, что женщины в доме нет. Других гостей на ужине не было, и она ни с кем уйти не могла, если только не встретила кого-нибудь на пляже, пока он спал. Но даже если она и ушла, подумал он, то наверняка взяла бы хоть что-нибудь из одежды.

Только теперь пришла ему в голову мысль о несчастном случае. Предположение это скоро превратилось в уверенность. Он вернулся в спальню хозяина, с минуту постояла нерешительности у изголовья и затем осторожно положил руку ему на плечо.

— Джек, — сказал он. — Эй, Джек!

Хозяин вздохнул и открыл глаза.

— Что?

— Это я, Том. Мне ужасно не хотелось тебя будить, но похоже, что стряслась беда.

— О чем ты?

— Ты видел Крисси?

— Что значит видел? Она была с тобой.

— Ее со мной нет, я хочу сказать: я не могу ее найти.

Джек сел и включил свет. Его жена повернулась на другой бок и накрылась с головой простыней. Джек взглянул на часы.

— О боже, пять часов утра, а ты потерял свою подружку.

— Да, понимаю. Ты когда ее видел в последний раз?

— Я? Сейчас вспомню. Она сказала, что вы идете купаться, и вы вместе вышли на веранду. А ты когда ее видел в последний раз?

— На пляже. Потом я уснул. Она что, не возвращалась домой?

— Во всяком случае, я не видел ее. Мы легли спать около часу.

— Я нашел ее одежду.

— Где? На пляже?

— Да.

— Ты смотрел в гостиной?

— Да. И в комнате Хенкельсов.

— И в комнате Хенкельсов?!

Том покраснел.

— Я познакомился с ней недавно. Насколько я могу судить она немного взбалмошна. Хенкельсы тоже. Я хочу указать… я ни на что не намекаю. Я просто решил осмотреть весь дом, прежде чем будить тебя.

— Ну и что же ты думаешь?

— Я начинаю думать, — сказал Том, — не случилось ли с ней чего-нибудь. Может, утонула.

Джек смотрел на него с минуту, затем снова поглядел на часы.

— Я не знаю точно, когда начинает работать полиция, — сказал он, — но полагаю, что выяснить это можно и сейчас.


Глава 2


Полицейский Лен Хендрикс сидел за письменным столом в полицейском участке Эмити и читал детектив «Чертяка, я твоя». В тот момент, когда зазвонил телефон, героиню романа Свистунью Дикси собиралась изнасиловать банда мотоциклистов. Хендрикс не снимал трубку, пока Дикси не полоснула ножом первого, кто напал на нее. Нож для разрезания линолеума она искусно прятала в волосах.

Наконец Хендрикс поднял трубку.

— Полиция Эмити, полицейский Хендрикс слушает, — сказал он. — Чем могу быть полезен?

— Говорит Джек Фут, я живу на Оулд-Милл-роуд. Хочу заявить, что исчез человек. По крайней мере, я думаю, что она исчезла.

— Прошу повторить, сэр. — Хендрикс служил во Вьетнаме в войсках связи и любил уставной язык.

— У меня гостит, — сказал Фут, — одна девушка. Она пошла купаться около часа ночи. И до сих пор не вернулась. Парень, с которым она была, нашел ее одежду на пляже.

Хендрикс начал быстро записывать в блокнот.

— Ими?

— Кристина Уоткинс.

— Возраст?

— Я не знаю. Одну секунду. Скажем, лет двадцать пять. Ее парень тоже так считает.

— Рост и вес?

— Одну минутку, — последовала пауза. — Мы полагаем, около пяти футов семи дюймов, вес — сто двадцать, сто тридцать фунтов.

— Цвет волос и глаз?

— Послушайте, зачем вам все это? Если женщина утонула, надо думать, она у вас будет единственной, во всяком случае на сегодня. Или они тонут здесь пачками?

— Мистер Фут, кто сказал, что она утонула? Может, она пошла погулять.

— Совершенно голая в час ночи? Вам уже сообщили, что по пляжу разгуливает голая женщина?

Хендрикс был рад возможности продемонстрировать свою выдержку.

— Нет, мистер Фут, пока нет. Но как только начинается летний сезон, никогда не знаешь, чего ожидать. В августе прошлого года нудисты устроили пляски нагишом перед своим клубом. Цвет волос и глаз?

— Ее волосы… вроде бы светлые. Скорее рыжеватые. Я не знаю, какого цвета у нее глаза. Я должен спросить у ее парня. Нет, он тоже не знает. Будем считать, карие.

— Хорошо, мистер Фут. Мы займемся этим. Как только что-нибудь выясним, свяжемся с вами.

Хендрикс повесил трубку и поглядел на часы. Пять десять. Шеф встает не раньше чем через час, и Хендрикс не горел желанием будить его только из-за того, что кто-то не вернулся ночью домой. Скорее всего, девица встретила на пляже какого-нибудь парня, и они теперь балуются где-нибудь в кустах неподалеку. А что если ее тело выбросит волной?

Шеф Броди предпочел бы заняться этим делом до того, как на утопленницу наткнется какая-нибудь нянька, гуляющая с ребятишками. Общественность городка возмутилась бы.

«Трезвый взгляд на вещи, — неоднократно повторял ему шеф, — вот что необходимо полицейскому в первую очередь». Если хочешь работать в полиции, надо шевелить мозгами. Именно поэтому Хендрикс и принял решение поступить в полицию Эмити по возвращении из Вьетнама.

Жалованье было приличное: для начала девять тысяч долларов, после пятнадцати лет службы — пятнадцать тысяч плюс льготы. Служба в полиции сулила обеспеченное будущее, нормированный рабочий день, а иногда и что-то увлекательное — не все же время колошматить хулиганье и таскать за шиворот пьяных, надо и уметь распутать дело об ограблении, поймать насильника, то есть, выражаясь более возвышенно, эта служба давала возможность стать уважаемым в обществе человеком. К тому же быть полицейским в Эмити не очень опасно, это не то что работать в полиции большого города. Последний трагический случай с полицейским, находившимся при исполнении служебных обязанностей, произошел в 1957 году, когда тот пытался остановить пьяного водителя, мчавшегося по шоссе в Монток. — Машина зацепила полицейского, и тот разбился о каменную стену.

Хендрикс не сомневался, что как только он избавится от этих унылых дежурств с полуночи до восьми утра, его служба станет намного интереснее. Пока же она была монотонна до предела. Он отлично понимал, почему его назначали на эти поздние дежурства. Броди любил вводить своих молодых сотрудников в работу постепенно, давая им возможность развить в себе качества, необходимые для полицейского, — трезвый взгляд на вещи, рассудительность, выдержка, вежливость, — в такое время суток, когда они не будут чрезмерно перегружены делами.

Дежурство с восьми утра до четырех часов дня было самым напряженным, оно требовало опыта и такта. Шесть человек работали в эту смену. Один регулировал движение на перекрестке Мейн-стрит и Уотер-стрит. Двое патрулировали улицы в полицейских машинах. Четвертый отвечал на телефонные звонки в полицейском участке. Пятый занимался канцелярской работой.

А шеф имел дело с публикой: дамами, которые жаловались, что они не могут спать из-за постоянного шума — два городских бара, «Рэнди-медведь» и «Сэксон», не закрывались и ночью; домовладельцами, недовольными тем, что на пляжах полно всяких бродяг, которые нарушают спокойствие; банкирами, маклерами и юристами, отдыхающими в городке, — они заходили поговорить с ним о том, как сохранить Эмити в первозданном виде и вместе с тем обеспечить ему славу отличного летнего курорта.

Дежурство с четырех до полуночи было бесполезно, это было время, в какое молодые бездельники обычно собирались в «Рэнди-медведь» и затевали драки или так напивались, что потом, сев за руль, представляли немалую опасность на дорогах, это было время, в какое (не часто, но все же случалось) бандиты из Куинса по двое, а то и по трое нападали на прохожих в темных боковых улочках и грабили их, в это же время, раза два в месяц, полиция, накопив изрядное количество фактов, делала набег на один из огромных домов на берегу океана и конфисковывала марихуану. Шесть человек дежурили с четырех до полуночи, шесть самых крупных мужчин в полиции, все в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет.

С полуночи до восьми было, как правило, спокойно. Особенно после окончания летнего курортного сезона. Самым большим событием в прошлую зиму была гроза, из-за которой вышла из строя сигнальная система, связывающая сорок восемь самых богатых домов Эмити с полицейским участком. Обычно в летнее время с полуночи до восьми дежурили трое полицейских. Но сейчас один из них, молодой парень по имени Дик Анджело, взял до разгара курортного сезона двухнедельный отпуск. Другой, Генри Кимбл, отслуживший свои тридцать лет в армии, предпочитал дежурства с полуночи до восьми, потому что они давали ему возможность выспаться перед его другой работой — днем он был барменом в «Сэксон». Хендрикс попытался связаться с Кимблом по радио, хотел, чтобы тот прошел по пляжу вдоль Оулд-Милл-роуд, но, как он и предполагал, попытка его не увенчалась успехом. Кимбл, как всегда, крепко спал в полицейской машине, поставив ее за аптекой. И поэтому Хендрикс снял трубку и набрал домашний номер своего шефа.

Броди спал, но это уже было то чуткое состояние полусна, когда видения быстро сменяют друг друга и вот-вот наступит пробуждение. Когда раздался первый телефонный звонок, Броди снилось, будто он опять в школе и тискает какую-то девчонку на лестничной клетке. Второй звонок оборвал видение. Броди скатился с кровати и снял трубку.

— Да?

— Шеф, это Хендрикс. Мне очень не хотелось беспокоить вас так рано, но…

— Который час?

— Пять двадцать.

— Леонард, надеюсь, ты разбудил меня не из-за пустяка?

— Похоже, нам придется заняться водоплавающей, шеф.

— Водоплавающая?

— О боже, это еще что такое?

Слово «водоплавающая» Хендрикс почерпнул из своего детективного романа.

— Утопленница, — пояснил он, смутившись, и рассказал Броди о телефонном звонке Фута. — Я подумал, может, вы захотите проверить это, прежде чем люди высыплют на пляж. Похоже, что денек будет отличный.

Броди нарочито тяжко вздохнул.

— Где Кимбл? — спросил он и быстро добавил: — Впрочем, глупо об этом спрашивать. Когда-нибудь я установлю на радиоприемнике в его машине такое устройство, что он не сможет его выключить.

Хендрикс подождал с минуту, затем продолжил:

— Как я уже сказал, шеф, мне очень не хотелось вас беспокоить…

— Да, я знаю, Леонард. Ты правильно сделал, что позвонил. Раз уж я проснулся, то могу и встать. Побреюсь, приму душ, выпью кофе и по дороге в участок загляну на пляж Оулд-Милл-роуд и Скотч-роуд, не появилась ли там ненароком твоя «водоплавающая». Потом, когда начнется дневное дежурство, я заеду поговорить с Футом и приятелем девушки. Пока.

Броди положил трубку и потянулся. Он поглядел на жену, лежавшую рядом на двуспальной кровати. Телефонный звонок разбудил ее, некогда она поняла, что ничего особенного не случилось, снова погрузилась в сон.

Эллен Броди было тридцать шесть, она была на пять лет моложе своего мужа, а то, что выглядела она едва на тридцать, вызывало у Броди одновременно и чувство гордости, и чувство досады: гордости — так как ее красота и молодость свидетельствовали о том, что он — мужчина со вкусом и сам не лишен привлекательности; досады — так как она сумела сохранить свою красоту и молодость несмотря на то, что родила троих сыновей, а Броди уже беспокоился о своем давлении и начинавшем расти брюшке, правда, полным его еще нельзя было назвать, вес всего двести фунтов при росте шесть футов и один дюйм. Иногда летом Броди ловил себя на том, что с вожделением поглядывает на молодых длинноногих девиц, с гордым видом разгуливающих по городу, их ничем не поддерживаемые груди колыхались под тонкой хлопчатобумажной тканью. Но он никогда не испытывал безмятежной радости, глядя на этих девиц, ибо мучился, гадая, не охватывает ли и Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых парней, которые так хорошо смотрелись рядом с длинноногими девицами. Стоило ему об этом только подумать, как у него сразу падало настроение, он вдруг остро сознавал — ему уже за сорок, и большая часть жизни прожита.

Лето было тяжелым временем года для Эллен Броди: летом ее с новой силой начинали одолевать мысли, которые она постоянно гнала от себя, — мысли об утраченных возможностях и о той жизни, которая у нее могла бы быть. Она встречала здесь тех, с кем выросла: своих одноклассниц — теперь они были замужем за банкирами и маклерами, лето проводили в Эмити, а зиму в Нью-Йорке, — красивых, уверенных в себе женщин, которые легко и непринужденно играли в теннис, легко и непринужденно вели светский разговор; женщин, которые — Эллен в этом нисколько не сомневалась — отпускали между собой шуточки по ее поводу: Эллен Шеперд пришлось выйти замуж за того самого полицейского, который сделал ей ребенка на заднем сиденье своего «форда» выпуска 1948 года.

Но дело обстояло совсем не так.

Эллен шел двадцать второй год, когда она познакомилась с Броди. Ей оставалось учиться еще один год в Уэлсли, а в Эмити она приехала на лето с родителями. После того как рекламное агентство, где работал ее отец, перевело его из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, они приезжали сюда уже в течение одиннадцати лет. В отличие от своих подруг Эллен Шеперд не торопилась выйти замуж, хотя и не исключала того, что спустя год или два после окончания колледжа она найдет себе мужа из своей же среды, одного с ней социального и материального положения. Думая об этом, она не испытывала ни восторга, ни огорчения. Так же, как и ее мать, она довольствовалась тем относительным достатком, который обеспечивал отец, глава семейства. Но ей вовсе не хотелось прожить точно такую же жизнь, какую прожили ее родители. Многие житейские проблемы, с которыми ей уже пришлось столкнуться, наводили на нее тоску. В Эллен была прямота и открытость, и она гордилась тем, что в 1953 году в школе мисс Портер ее признали самой правдивой ученицей, и это было записано в классном журнале.

Когда они впервые увидели друг друга, Броди находился при исполнении служебных обязанностей. Он задержал ее, вернее, ее кавалера, который вез ее домой. Дело было поздно вечером. Молодой человек, изрядно выпивший, ехал с большой скоростью по очень узким улицам. Машине преградил путь полицейский. Его молодость, приятная внешность и учтивость произвели на Эллен впечатление. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал у них ключи от машины и развез их обоих по домам. На следующий день Эллен делала в городе какие-то покупки и совершенно случайно оказалась у дома, где находился полицейский участок. Шутки ради она вошла в здание и спросила, кто из полицейских дежурил вчера около полуночи. А придя домой, написала Броди записку, в которой благодарила его, а также написала начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина Броди. Броди позвонил ей, чтобы выразить признательность.

Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним в кино, она приняла приглашение скорее из любопытства. Прежде ей вряд ли доводилось даже разговаривать с кем-либо из полицейских, а уж свидания с полицейским у нее никогда не было. Броди чувствовал себя скованно, но Эллен, казалось, проявляла такой искренний интерес к нему и его работе, что он стал держаться увереннее, Эллен ему явно нравилась. Да и Эллен нашла его очаровательным: сильный, скромный, добрый, искренний. Он работал в полиции шесть лет. Броди признался, что меч его — стать начальником полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на уток, ну и скопить достаточно денег, чтобы раз в два-три года уезжать куда-нибудь в отпуск.

Они поженились в ноябре того же года. Родители Эллен настаивали, чтобы она закончила колледж, и Броди был готов ждать до следующего лета, но Эллен отказывалась понимать, что еще один год учебы в колледже может иметь какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.

В первые годы их супружества иногда возникали неловкие ситуации. Случалось, что друзья Эллен приглашали их на ужин, на обед или на пикник на берегу океана, и они принимали эти приглашения. Но Броди чувствовал себя не в своей тарелке, замечая снисходительное к себе отношение. Когда же они встречались с друзьями Броди, те вели себя скованно, словно боялись совершить какую-нибудь оплошность. Со временем неловкость исчезла, дружеские отношения укрепились. Но в кругу прежних друзей Эллен они никогда больше не появлялись. Хотя она избавилась от ярлыка «курортница» и снискала симпатии коренных жителей Эмити, ей было нелегко отказаться от всего того, к чему она привыкла до замужества. Иногда Эллен казалось, что она переселилась в другую страну.

Впрочем, до недавнего времени этот разрыв с прошлым не тревожил ее. Она была слишком счастлива и слишком занята воспитанием детей, чтобы позволить себе думать о возможностях, которые ею были упущены. Но когда ее младший сын пошел в школу, она вдруг ощутила вокруг себя вакуум и стала предаваться воспоминаниям о том, чем были заполнены дни ее матери, когда дети начали отдаляться от нее: поездки по магазинам (они доставляли удовольствие, так как денег хватало на все, за исключением самых дорогих вещей), обеды с друзьями, игра в теннис, коктейли, пикники в конце недели. И то, что раньше наводило на нее тоску, казалось мелким и скучным, теперь предстало все воображении как райская жизнь.

Эллен пыталась восстановить связи с друзьями, с которыми не встречалась десять лет, но общих интересов уже давно не было. Эллен с увлечением рассказывала о здешнем обществе, о разных событиях в городе, о своей работе сестрой милосердия в саутгемптонской больнице, — обо всем том, о чем ее бывшие друзья — многие из них приезжали в Эмити каждое лето в течение более тридцати лет — знали мало, да и знать не желали. Они же говорили о событиях нью-йоркской жизни, о картинных галереях, о художниках и писателях, с которыми были знакомы. Потом вспоминали что-нибудь из своей молодости, вспоминали старых друзей — где-то они теперь? На этом большинство разговоров и заканчивалось. Всякий раз, расставаясь, все клятвенно обещали звонить друг другу и снова собираться вместе.

Иногда Эллен пробовала заводить новых друзей среди приезжих, но эти знакомства были вымученными и непродолжительными. Они могли бы перерасти и в дружбу, если бы Эллен меньше стеснялась своего дома, работы мужа и его скудной зарплаты. Она непременно ставила в известность своих новых знакомых, что до замужества она занимала другое положение в обществе. Она понимала, что ей не следовало этого делать, и ненавидела себя за это, потому что горячо любила своего мужа, обожала детей и большую часть года была вполне довольна своей судьбой.

Теперь она уже больше не атаковала общество курортников, не пыталась там стать своей, но обида и тоска не проходили. Она Чувствовала себя несчастной и вымещала свою неудовлетворенность главным образом на муже, который понимал ее состояние и терпеливо сносил все ее капризы. Каждый год ей хотелось забыться глубоким сном на весь летний сезон.

Около половины седьмого Броди свернул на Оулд-Милл-роуд. Солнце стояло довольно высоко. Оно уже потеряло свой предрассветный багровый цвет и становилось оранжевым. На небе не было ни облачка.

Владельцы домов, стоявших на берегу океана, не имели права загромождать проходы между домами, доступ на пляжи должен быть свободным. Но в большинстве случаев эти проходы были заняты под гаражи или перегорожены живыми изгородями из бирючины. С дороги пляж не был виден. Броди мог разглядеть только верхушки дюн. Поэтому через каждые сто ярдов ему приходилось останавливать машину, выходить из нее и осматривать пляж.

Утопленницы он нигде не видел. На широком белом пространстве — только несколько коряг, одна или две консервные банки да длинная, шириной не больше ярда, лента морской травы и водорослей, принесенных к берегу южным ветерком.

Океан был спокоен, и если бы тело плавало на поверхности, он бы его увидел. «Но если оно под водой, — подумал Броди, — то мне остается только ждать, когда его выбросит на берег».

К семи часам Броди осмотрел весь пляж вдоль Оулд-Милл-роуд и Скотч-роуд, ничего необычного не увидел, обратил внимание только на бумажную тарелку, на которой лежали три чаши с зубчатыми краями, вырезанные из кожуры апельсина, — верный признак того, что в этот летний сезон в Эмити понаехала особенно изысканная публика. Броди направился обратно по Скотч-роуд, потом свернул к городу по Бейберри-Лейн и прибыл в полицейский участок в начале восьмого.

Когда Броди вошел, Хендрикс делал последние записи, сдавая дежурство. Похоже, он был разочарован тем, что Броди не приволок на себе труп.

— Невезение, шеф? — спросил он.

— Это зависит от того, что ты считаешь везением, а что невезением, Леонард. Тела я не нашел. Кимбл не появился?

— Нет.

— Ладно, надеюсь, он уже проснулся. Представляю себе зрелище: люди уже идут в магазины, а полицейский дрыхнет в своей машине.

— Он объявится здесь к восьми, — сказал Хендрикс. — Он всегда приезжает в это время.

Броди налил себе чашку кофе, прошел в свой кабинет и начал просматривать утренние газеты — ранний выпуск «Нью-Йорк Дейли Ньюс» и местную газету «Эмити лидер», которая выходила раз в неделю зимой и ежедневно летом.

Кимбл прибыл без пяти минут восемь. Вид у него был такой, будто он спал в форме. Кимбл сел рядом с Хендриксом и стал пить кофе, дожидаясь конца смены. Хендрикса сменили ровно в восемь, и он уже натягивал кожаную куртку, собираясь уходить, когда Броди вышел из своего кабинета.

— Я еду к Футу, Леонард, — сказал Броди. — У тебя нет настроения прокатиться со мной? Это не обязательно, но я подумал, может, ты хочешь довести до конца дело с… этой «водоплавающей»? — Броди улыбнулся.

— Конечно, с удовольствием, — сказал Хендрикс. — У меня сегодня нет больше никаких дел, а выспаться я могу и днем.

Они поехали в машине Броди. Когда они остановились у дома Фута, Хендрикс сказал:

— Держу пари, они еще спят. Прошлым летом, помню, в час ночи позвонила какая-то женщина и попросила меня приехать утром пораньше, потому что у нее такое чувство, будто часть ее драгоценностей пропала. Я сказал, что могу выехать сразу же, но она на это не согласилась, сказала, что ложится спать. Словом, я был у нее в десять утра, и она выставила меня за дверь. Сказала: «В такую рань я вас не просила приезжать».

— Посмотрим, — ответил Броди. — Если они действительно беспокоятся об этой дамочке, вряд ли они будут спать.

Дверь открыли сразу же.

— Мы ждали от вас вестей, — сказал молодой мужчина. — Я Том Кэссиди. Вы нашли ее?

— Я начальник полиции Броди. Это полицейский Хендрикс. Нет, мистер Кэссиди, мы не нашли ее. Можно войти?

— О, конечно, конечно. Извините. Проходите в гостиную. Я позову Футов.

Через каких-нибудь пять минут Броди знал все, что, по его мнению, ему необходимо было знать. Затем он попросил показать одежду пропавшей женщины — не потому, что надеялся узнать что-то новое, ему просто хотелось продемонстрировать; им как добросовестно выполняют полицейские свои обязанности. Его провели в спальню, и он осмотрел одежду, лежащую на кровати.

— Она не брала купальник с собой?

— Нет, — ответил Кэссиди. — Он в верхнем ящике, вон там. Я уже смотрел.

Броди помолчал с минуту, подбирая слова, затем сказал:

— Мистер Кэссиди, мне не хочется показаться бестактным, но не было ли у этой мисс Уоткинс каких-нибудь странностей? Имела она привычку, например, уходить из дому среди ночи… или гулять нагишом?

— Нет, насколько мне известно, — сказал Кэссиди. — Но я не слишком хорошо ее знаю.

— Ясно, — сказал Броди. — Тогда, я думаю, мы еще разок пройдемся по пляжу. Вам идти не обязательно. Хендрикс и я сами справимся.

— Если вы не возражаете, я бы пошел с вами.

— Я не возражаю. Я подумал, может быть, вы не хотите.

Трое мужчин вышли на пляж.

Кэссиди показал полицейским, где он заснул — на песке остался отпечаток его тела — и где лежала одежда женщины.

Броди окинул взглядом пляж. Более чем на милю в одну и другую сторону пляж был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись на белом песке.

— Пройдем немного, — предложил он. — Леонард, ты иди на восток вон до той косы. Мистер Кэссиди, мы с вами пойдем на запад. У тебя свисток с собой, Леонард? На всякий случай.

— Да, — ответил Хендрикс. — Ничего, если я сниму ботинки? Так легче идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.

— Мне лично все равно, — ответил Броди, — твое дежурство закончилось. Ты можешь даже снять штаны, если захочешь. Но тогда я арестую тебя за непристойное поведение.

Хендрикс зашагал в восточном направлении. Упругий влажный песок холодил ступни. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки в карманы, поглядывая на ракушки, на клубки водорослей. Какие-то букашки, похожие на маленьких черных паучков, вылетели у него из-под ног, а когда волна отхлынула, он увидел, что из дырочек, проделанных в песке песчаными червями, вылетают маленькие пузырьки воздуха. Он наслаждался прогулкой. Странная вещь, думал он, вот живешь здесь всю жизнь и почти никогда не делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы, не бродишь, например, по пляжу, не плаваешь в океане. Он не помнил, когда купался в последний раз. Даже не знал, есть ли у него плавки или он потерял их. Что-то похожее он слышал и о жителях Нью-Йорка — будто половина из них никогда не поднималась на крышу небоскреба Эмпайр стейт билдинг, ни разу не побывала у статуи Свободы.

Время от времени Хендрикс поднимал голову и смотрел, далеко ли еще до косы. Несколько раз он обернулся — вдруг Броди и Кэссиди нашли что-нибудь. Они были примерно в полумиле от него.

Пройдя еще немного вперед, Хендрикс увидел впереди кучу травы и водорослей, которая показалась ему очень уж большой. Когда он был от нее в ярдах тридцати, он подумал: водоросли, должно быть, на что-то намотались. Подойдя к куче, Хендрикс наклонился, чтобы снять немного водорослей, и вдруг замер. Несколько секунд он смотрел, не отрываясь, оцепенев от ужаса. Потом нашарил в кармане брюк свисток, приложил его к губам, хотел дунуть и не смог. Хендрикса вырвало. Он покачнулся и упал на колени.

На песке, опутанная водорослями, лежала женская голова. Целы были и плечи, часть руки и примерно треть туловища. Всю кожу покрывали серо-голубые пятна, мышцы свисали клочьями. Когда Хендрикса выворачивало наизнанку, он подумал — и это вызвало новый приступ рвоты, — что оставшаяся у женщины грудь такая же плоская, как цветок, засушенный в книге.

— Подождите, — сказал Броди и дотронулся до руки Кэссиди. — Мне послышался свист. — Щурясь от утреннего солнца, он разглядывал темное пятно на песке, это явно был Хендрикс, и тут он снова услышал свист, уже более отчетливо.

— Бежим, — сказал он.

Хендрикс все еще стоял на коленях, когда они подбежали к нему. Его уже не рвало, но голова безвольно свисала на плечо, рот был открыт, дышал он шумно, прерывисто.

Броди на несколько шагов опередил Кэссиди.

— Мистер Кэссиди, подождите немного, хорошо? — сказал он, раздвинув водоросли, и когда увидел, что там, почувствовал, как к горлу подкатил комок. Броди сглотнул и закрыл глаза. Спустя минуту он сказал: — Теперь вы можете посмотреть, мистер Кэссиди. Скажите, это она?

Кэссиди не мог двинуться с места. Он смотрел то на Хендрикса, стоявшего в изнеможении на коленях, то на водоросли.

— Это? — сказал он, указывая на кучу и невольно отступая назад. — Вы хотите сказать…

Броди все еще старался подавить тошноту.

— Я думаю, — ответил он, — это все, что от нее осталось.

Кэссиди нехотя приблизился. Броди раздвинул водоросли, чтобы тот мог хорошенько рассмотреть серое, с раскрытым ртом лицо.

— О боже! — воскликнул Кэссиди и зажал рот ладонью.

— Это она?

Кэссиди кивнул, не отрывая взгляда от лица. Затем отвернулся и спросил:

— Что с ней случилось?

— Точно не знаю, — ответил Броди. — По-моему, нанес напала акула.

У Кэссиди подкосились колени, и, опускаясь на песок, он пробормотал:

— Кажется, сейчас меня вырвет. — Он опустил голову, и его стошнило.

Броди, почувствовав запах рвоты, понял, что сопротивляться бесполезно.

— Присоединяюсь к компании, — сказал он, и его тоже вырвало.


Глава 3


Через несколько минут Броди поднялся и пошел к машине, надо было вызвать «скорую помощь» из саутгемптонской больницы. Через час машина приехала. Тело, вернее, его верхнюю часть, запихнули в прорезиненный мешок и увезли. В одиннадцать часов Броди сидел уже в своем кабинете и составлял протокол о несчастном случае. Он уже все написал, осталось только заполнить графу «причина смерти», но тут раздался телефонный звонок.

— Это Карл Сантос, Мартин, — голос судебного следователя Броди узнал сразу.

— Да, Карл. Что ты хочешь мне сказать?

— Если у тебя нет оснований думать, что совершено убийство, я бы сказал, что это акула.

— Убийство? — переспросил Броди.

— Я лично так не считаю. Но могу предположить, хотя это маловероятно, что какой-то маньяк расправляется со своими жертвами с помощью топора и пилы.

— Нет, это не убийство, Карл. Нет причины для убийства, нет орудия, которым совершено преступление, и нет подозреваемого, если рассуждать здраво.

— Тогда это акула. И к тому же здоровенная, стерва. И это не винт океанского лайнера. Он бы разрубил девушку пополам, но так…

— Хватит, Карл, — оборвал Броди. — Не будем обсуждать подробности. А то меня снова вывернет наизнанку.

— Извини, Мартин. Тогда я напишу — нападение акулы. Полагаю, что эта версия больше всего тебя устроит, если у тебя нет… особых соображений.

— Нет, — сказал Броди. — На этот раз нет. Спасибо за звонок, Карл. — Он положил трубку, напечатал в графе «причина смерти» — «нападение акулы» и откинулся на спинку стула.

Мысль о том, что и в этом деле могли быть особые соображения, не приходила ему в голову раньше. Эти особые соображения то и дело ставят его в щекотливые ситуации, вынуждая отыскивать такие способы защиты общих интересов, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни закон.

Курортный сезон только начинался, и Броди знал: от того, как пройдут эти три месяца, зависит благополучие Эмити в течение всего года. Удачный сезон давал возможность городу безбедно прожить до следующих летних месяцев. Зимой население Эмити составляло тысячу человек, в хорошее лето количество жителей увеличивалось до десяти тысяч. И эти девять тысяч курортников обеспечивали существование тысяче местных жителей в течение года.

Владельцы магазинов скобяных изделий, спортивных товаров и двух бензозаправочных станций, фармацевты — все рассчитывали на прибыльный летний сезон, который поможет им продержаться зиму. Жены столяров, электриков, водопроводчиков работали летом официантками или агентами компаний по продаже недвижимости, чтобы обеспечить семьи на зиму. В Эмити только два заведения имели право торговать спиртными напитками круглый год, поэтому для большинства ресторанов и баров три летних месяца были решающими. И рыбакам, сдававшим свои суда внаем, нужна была и хорошая погода, и отличный клев, но прежде всего — клиенты.

Даже после самых благоприятных летних сезонов зимы в Эмити были трудными. Из каждых десяти семей три жили на пособие. Многие мужчины были вынуждены зимой отправляться на северное побережье Лонг-Айленда, где за обработку морских гребешков они получали по несколько долларов в день.

Броди знал: одно неудачное лето — и живущих на пособие станет вдвое больше, Если не все дома будут сданы в аренду, то неграм в Эмити работы не будет, а ведь многие из них служили в отелях, нанимались садовниками, барменами. Два или три неудачных лета подряд — такого уже, слава богу, лет двадцать не было — могли бы погубить город. Если у людей нет денег на одежду, топливо и продукты, если у них нет денег на ремонт жилища и бытовой техники, торговцы и фирмы коммунальных услуг будут терпеть убытки и не смогут продержаться до следующего лета. Магазины закроются, жители Эмити станут ездить за продуктами в другие места. Налоговые поступления прекратятся, муниципальные службы придут в упадок, и начнется повальное бегство из города.

Поэтому жители Эмити должны были поддерживать друг друга, каждый обязан был вносить свою лепту в преуспевание города. Броди вспомнил, как несколько лет назад в Эмити приехали два брата, два молодых человека, и открыли здесь столярную мастерскую. Феликсы приехали весной, когда работы для них было много — приводились в порядок дома для курортников, и приняли их радушно. В своем деле они оказались весьма сведущими, и многие местные столяры делились с ними своими заказами.

Но в середине лета о братьях поползли недобрые слухи.

Альберт Моррис, владелец скобяного магазина, говорил, что они покупают простые стальные гвозди, а деньги потом за них берут, как за оцинкованные. В Эмити климат влажный, морской, и стальные гвозди начинают ржаветь через несколько месяцев. Дик Спитцер, владелец склада лесоматериалов, сообщил кому-то, что Феликсы для работы в одном из домов на Скотч-роуд заказали партию низкосортной сырой древесины. Дверцы в шкафах начали коробиться чуть ли не сразу после того, как их навесили.

Как-то в баре Феликс-старший, Армандо, бахвалился перед своим собутыльником, как ловко он обманывает своего заказчика: работы по договору выполняет только на две трети, но плату получает полностью. А Феликс-младший — его звали Дэнни и все лицо у него было в прыщах — любил показывать приятелям порнографические книжки да еще похвалялся, что украл их в тех домах, где работал.

Местные столяры уже не делились заказами с Феликсами, но к этому времени братья достаточно преуспели в делах и могли бы спокойно продержаться зиму. Вот тогда-то и проявилась солидарность жителей Эмити. Сперва Феликсам просто намекнули, что они в городе несколько подзадержались. Армандо, услышав это, только надменно ухмыльнулся. Вскоре начались всякие мелкие неприятности. У его грузовика вдруг спустили сразу все шины, а когда он позвонил на станцию обслуживания, там ответили, что у них сломался компрессор. Когда ему понадобилось сменить газовый баллон, местной компании на это понадобилось целых восемь дней. Его заказы на строительные или другие материалы или попадали не по назначению, или выполнялись в последнюю очередь. В магазинах, где раньше он пользовался кредитом, теперь от него требовали наличные. К концу октября фирма «Братья Феликс» вынуждена была свернуть дело, и братья уехали.

Вклад Броди в существующую в Эмити солидарность — помимо того, что он поддерживал законность и принимал трезвые, обдуманные решения, — состоял в том, чтобы пресекать всякие кривотолки, а если случались в Эмити неприятные происшествия, то, проконсультировавшись с Гарри Медоузом, редактором «Лидера», подавать их в рубрике «Новости» в соответствующем свете.

Если полицейские останавливали кого-нибудь из богатых курортников, кто вел машину в нетрезвом состоянии, то в книге регистрации Броди предпочитал отмечать — при первом нарушении, — что водитель не имел при себе прав, об этом же сообщалось и в «Лидере». Но Броди всегда предупреждал водителя, что в следующий раз, если тот вздумает вести машину в нетрезвом состоянии, они составят протокол и привлекут его к судебной ответственности.

Сотрудничество Броди и Медоуза было весьма деликатного свойства. Если в Эмити учиняла дебош группа подростков из какого-нибудь соседнего городка, Медоуз всегда располагал полной информацией: имена, возраст, предъявленные обвинения. Если же буйствовала молодежь из самого Эмити, «Лидер», как правило, ограничивался небольшой заметкой без указания фамилий и адресов, в которой читателям сообщалось о том, что где-нибудь на Оулд-Милл-роуд имело место нарушение общественного порядка, в связи с чем была вызвана полиция.

Поскольку некоторые курортники считали «Лидер» занятное газетой и выписывали ее круглый год, то проблема грабежей и налетов на пустовавшие в зимнее время виллы приобретала особо деликатный характер. Многие годы Медоуз игнорировал ее, предоставляя Броди заботиться о том, чтобы владельцы разграбленной виллы были уведомлены, нарушители наказаны, а повреждения устранены. Но зимой 1968 года в течение месяца было ограблено шестнадцать домов. Броди и Медоуз пришли к выводу, что настало время провести в «Лидере» широкую кампанию против актов вандализма. В результате этой кампании в сорока восьми домах были установлены сигнальные системы, и поскольку хулиганы не знали, какие дома имеют сигнальную систему, а какие нет, то грабежи почти прекратились, и это намного облегчило работу Броди и подняло авторитет Медоуза.

Иногда между Броди и Медоузом возникали разногласия. Медоуз был фанатичным противником наркотиков. К тому же он обладал необычайно острым репортерским чутьем, и стоило ему только что-нибудь учуять.

Он шел по следу, как заправская ищейка, если, разумеется, никаких «особых соображений» при этом не было. Летом 1971 года дочь одного из местных богачей нашли мертвой на пляже у самой воды, недалеко от Скотч-роуд. С точки зрения Броди, никаких доказательств насильственной смерти не было, и поскольку семья возражала против вскрытия, то официально объявили, что девушка утонула.

Однако Медоуз имел основания предполагать, что девушка принимала наркотики и поставлял их ей сын одного фермера, выращивающего картофель. Медоузу потребовалось почти два месяца, чтобы распутать эту историю, и в конце концов он добился вскрытия, которое показало, что девушка утонула, потеряв сознание из-за большой дозы героина. Он выявил торговца героином и всю банду, занимавшуюся распространением наркотиков в Эмити. Эта история сильно повредила репутации города, а еще больше — лично Броди. Правда, он произвел один или два ареста, но поскольку дело было связано с нарушением законов, целиком загладить свое упущение по службе ему не удалось. А Медоуз был дважды отмечен специальными премиями для журналистов.

Теперь пришла очередь Броди настаивать на том, чтобы газета сообщила о случившемся. Он намеревался закрыть пляж на два-три дня, чтобы дать акуле время подальше уйти от берегов. Он не знал, могут ли акулы, отведав человеческого мяса, — пристраститься к нему (у тигров, как он слышал, это бывает), но был полон решимости обеспечить безопасность населения. На этот раз он хотел гласности, хотел, чтобы люди были предупреждены: надо держаться подальше от воды.

Броди понимал, что столкнется с мощной оппозицией, которая будет возражать против сообщения в газете об этом нападении. Как и другие города, Эмити продолжал страдать от последствий экономического спада. Начало сезона не сулило пока ничего хорошего. Съемщиков было больше, чем в прошлом году, но в основном «мелкая рыбешка»: компании молодых людей — человек по десять-пятнадцать, которые приезжали из Нью-Йорка и сообща снимали дом. По меньшей мере домов двенадцать на берегу океана стоимостью от семи до десяти тысяч долларов за сезон и гораздо больше домов стоимостью около пяти тысяч до сих пор не были сданы. Сенсационное сообщение о нападении акулы могло обернуться для Эмити катастрофой.

Броди к тому же надеялся, что один несчастный случай в середине июня, когда еще не нахлынули толпы курортников, быстро забудется. Разумеется, один несчастный случай произведет меньшее впечатление, чем два или три. Акула, вполне возможно, уже уплыла, но Броди все же не хотел рисковать жизнью людей.

Он набрал номер Медоуза.

— Привет, Гарри, — сказал он. — Может, пообедаем вместе?

— Я ждал твоего звонка, — ответил Медоуз. — С удовольствием. У тебя или у меня?

Броди тут же понял, что об обеде он зря заговорил. В желудке у него все еще бурчало и урчало, и мысль о еде вызывала тошноту. Он взглянул на стенной календарь. Четверг. Как все их знакомые, живущие на скромное жалованье, Броди покупали то, что в этот день продавалось в супермаркете по сниженным ценам. В понедельник — курятину, во вторник — баранину и так далее. Единственным разнообразием в их меню была пеламида и окунь — если какой-нибудь знакомый рыбак отдавал им излишек улова. В четверг по сниженной цене шел рубленый бифштекс. Но рубленого мяса сегодня Броди видел больше чем, достаточно.

— У тебя, — сказал он. — Пусть нам принесут что-нибудь из ресторана. А поедим в твоем кабинете.

— Идет, — сказал Медоуз. — Что тебе заказать?

— Салат с яйцом и стакан молока. Я сейчас буду у тебя. — Броди позвонил Эллен и сказал, что обедать домой не приедет.

Гарри Медоуз был очень тучен, даже глубокий вздох требовал от него немалых усилий, от которых на его лбу выступали капельки пота. Ему было под пятьдесят, он очень много ел, курил дешевые сигары, пил виски и, как говорил его доктор, занимал в западном мире первое место среди кандидатов на обширный инфаркт миокарда.

Когда Броди вошел, Медоуз махал полотенцем, отгоняя клубы сигарного дыма в сторону открытого окна.

— Судя по тому, что ты заказал на обед, самочувствие у тебя неважное, — сказал он. — Вот я и проветриваю помещение.

— Спасибо за заботу.

Броди окинул взглядом маленькую комнату, заваленную газетами, бумагами, ища глазами, куда бы сесть.

— Сбрось ты этот хлам со стула, — сказал Медоуз, — там всякие отчеты. Отчеты из округа, отчеты из штата, отчеты автодорожной комиссии и комиссии по водоснабжению.

Они, наверное, обходятся в миллион долларов, а с точки зрения информации гроша ломаного не стоят.

Броди взял кипу бумаг и положил на батарею. Потом подтащил стул к письменному столу и сел.

Медоуз вынул из большой бумажной сумки пакет молока и завернутый в целлофан сандвич и пододвинул их к Броди. Потом стал доставать свой обед — четыре отдельных свертка; он развернул их и, как ювелир, выставляющий напоказ редкие драгоценности, стал бережно раскладывать перед собой жареный картофель, фрикадельки в томатном соусе, маринованный огурец величиной с маленький кабачок и четверть лимонного пирога. Из холодильника, стоявшего у него за спиной, он извлек большую банку пива.

— Замечательно, — сказал Медоуз, обозревая стол, уставленный яствами.

— Восхитительно, — сказал Броди, глотая кислую отрыжку. — Просто восхитительно. Я обедал с тобой, Гарри, наверное, тысячу раз и все же никак не могу привыкнуть к этому зрелищу.

— У каждого свои маленькие слабости, дружище, — сказал Медоуз, беря в руки сандвич. — Одни бегают за чужими женами. Другие пьют горькую. Я нахожу удовольствие в том, чтобы питать свой организм.

— Подумай, какое это будет «удовольствие» для Дороти, когда в один прекрасный момент твое.

Сердце не выдержит и скажет: адью, чревоугодник, с меня довольно!

— Мы говорили об этом с Дороти, — набив рот, ответил Медоуз, — и пришли к выводу, что одно из немногих преимуществ человека перед другими живыми существами состоит в том, что он сам может выбирать, от чего ему умереть. Еда, быть может, и убьет меня, но это то, что доставляет мне удовольствие в жизни. К тому же лучше умереть от обжорства, чем в брюхе акулы. После того, что случилось сегодня утром, я уверен, ты со мной согласишься.

Броди еще не успел прожевать кусок сандвича, и ему стоило немалых усилий проглотить его.

— Это немилосердно с твоей стороны, — сказал он.

Несколько минут она ели молча. Броди съел свой сандвич, выпил молоко, смял в комок бумагу и сунул ее в пластмассовый стаканчик. Откинувшись на спинку стула, закурил сигарету. Медоуз все еще ел, Броди знал, что аппетит ему ничем не испортишь. Он вспомнил, как однажды Медоуз, приехав на место автомобильной катастрофы, где были жертвы, расспрашивая полицейских и уцелевших пассажиров, сосал леденец.

— В связи со смертью мисс Уоткинс, — начал Броди, — мне пришли в голову кое-какие мысли, и я хочу, чтобы ты выслушал меня. — Медоуз кивнул. — Во-первых, относительно причины смерти, на мой взгляд, не может быть двух мнений. Я уже говорило Сантосом и…

— Я тоже.

— Стало быть, ты знаешь, что он думает. Это было нападение акулы. Ясно как божий день. Если бы ты видел тело, ты бы сказал то же самое.

— Я видел тело.

Броди был потрясен. Неужели человек, видевший сегодня то месиво, может теперь спокойно сидеть и слизывать с пальцев лимонную начинку?

— Значит, ты со мной согласен?

— Да. Я согласен, что она погибла в результате нападения акулы. Но есть ряд обстоятельств, которые для меня не ясны.

— Например?

— Например, почему она пошла купаться в такое время. Ты знаешь, какая была температура воздуха около полуночи? Шестьдесят градусов по Фаренгейту. А температура воды? Около пятидесяти. Надо быть ненормальной, чтобы пойти купаться в такой холод.

— Или пьяной, — заметил Броди.

— Возможно.

Да, пожалуй, ты прав. Я навел справки: Футы не балуются марихуаной и всяким таким зельем. Меня беспокоит другое.

Броди почувствовал раздражение.

— Ладно, Гарри, тебе лишь бы гоняться за призраками. Люди и в самом деле иногда погибают в результате несчастного случая.

— Я не об этом. Просто невероятно, что у нас здесь появилась акула, вода-то еще холодная.

— Может быть, некоторые акулы любят холодную воду. Что мы о них знаем?

— Есть гренландские акулы, но они никогда не заплывают так далеко на юг, а если и заплывают, то, как правило, людей не трогают. Что мы о них знаем? Я вот что тебе скажу: сейчас я знаю о них гораздо больше, чем знал утром. После того как я увидел, что осталось от мисс Уоткинс, я позвонил одному парню, моему знакомому из института океанографии в Вудс-Холе. Я описал ему труп, и он сказал, что, судя по всему, только одна акула может сделать такое.

— Какая?

— Большая белая. Есть и другие, которые нападают на людей, например, тигровые, молот-рыба и, возможно, даже мако и голубые, но этот парень Хупер — Мэт Хупер — сказал мне: чтобы перекусить женщину пополам, пасть у акулы должна быть вот такая, — Медоуз развел руки примерно на ширину трех футов, — а единственная акула, у которой такая пасть и которая нападает на людей, — это большая белая. Их называют еще по-другому.

— По-другому? — Броди начал уже терять интерес. — Как?

— Людоеды. Другие акулы тоже иногда нападают на людей по разным причинам — когда они голодны или чего-то испугаются. Или когда почуют кровь в воде. Кстати, у этой девицы Уоткинс не было месячных прошлой ночью?

— Откуда я знаю, черт возьми?

— Просто любопытно.

Хупер утверждает, что в этом случае опасность подвергнуться нападению акулы резко возрастает.

— А ты ему сказал, что вода была холодная?

— Конечно. Он говорит, что белая акула спокойно плавает в такой воде. Несколько лет назад акула накинулась на мальчика у берегов Сан-Франциско. Температура воды была пятьдесят семь.

Броди глубоко затянулся сигаретой.

— Ты действительно узнал о них немало, Гарри, — сказал он.

— Я руководствовался… назовем это здравым смыслом, и я хотел точно знать, что же, собственно, произошло и может ли это повториться.

— Так есть опасность, что это повторится?

— Нет. Ее почти не существует. Из чего я делаю вывод, что это единственный несчастный случай. Большие белые акулы редко встречаются, и это единственное, что можно сказать о них хорошего. Так считает Хупер. Есть все основания полагать, что акула, напавшая на эту девицу Уоткинс, давно ушла. Здесь нет рифов. Нет рыбоконсервного завода или скотобойни, которые спускают кровь и сбрасывают внутренности в воду. Словом, нет ничего такого, что могло бы привлечь акулу. — Медоуз замолчал и пристально посмотрел на Броди, тот выдержал его взгляд. — Поэтому, мне кажется, Мартин, нет причины будоражить людей из-за события, которое почти наверняка больше не повторится.

— Это с какой стороны посмотреть, Гарри. Если такое происшествие вряд ли повторится, то почему не сказать людям, что однажды оно имело место.

Медоуз вздохнул.

— Возможно, ты прав. Но я полагаю, Мартин, это один из тех случаев, когда мы должны руководствоваться не правилами, а заботой о людях. Я не думаю, что сообщение об этом инциденте отвечало бы интересам общественности. Я не имею в виду местных жителей. Они узнают об этом довольно скоро, если уже не узнали. Ну, а те, которые читают «Лидер» в Нью-Йорке, Филадельфии, Кливленде?

— Ты льстишь себе.

— Не говори глупости, ты понимаешь, что я хочу сказать. И ты знаешь, как у нас обстоят дела с арендой домов на это лето. Мы просто на грани катастрофы, так же, как и жители Нантакета, Винъярда и Истгемптона. Ведь многие еще не решили, где будут проводить лето. Они знают, в этом году у них богатейший выбор. Домов, сдаваемых в аренду, сколько угодно. Если я помещу статью о том, что молодую женщину перекусила пополам гигантская акула у берегов Эмити, домовладельцы уже не смогут сдать в аренду ни одной виллы. Акулы, Мартин, — это все равно что бандиты, убийцы, в них есть что-то дикое, злобное, неотвратимое, и люди реагируют на тех и других одинаково. Если мы сообщим в нашей газете об акуле-убийце, то тем самым распрощаемся с надеждами на прибыльный летний сезон.

Броди кивнул.

— Мне трудно возражать тебе, Гарри, и мне тоже не очень-то приятно оповещать всех о том, что у наших берегов гуляет акула-убийца. Но постарайся войти в мое положение. Твои доводы я опровергать не собираюсь. Скорее всего, ты прав. Эта акула, по всей вероятности, уплыла на сотню миль отсюда и никогда больше не появится. Но, Гарри, представь на минуту, что ты ошибаешься. Допустим — только допустим, — что мы умолчим об этом происшествии и акула нападет еще на кого-нибудь. Что тогда? За все спросят с меня. Я обязан думать о безопасности людей, которые здесь живут, и если я не могу их защитить, то, во всяком случае, должен предупредить о том, что им грозит. Тебе тоже не поздоровится. Ты обязан сообщать о событиях в городе, а это, конечно, событие, если у наших берегов на человека нападает акула. Я настаиваю, чтобы ты это напечатал. Я намерен закрыть пляжи всего на два-три дня в целях предосторожности. Это никому не причинит большого неудобства. Еще не так много народу к нам понаехало, да и вода холодная. Если мы прямо скажем людям о том, что случилось и объясним наши действия, мы от этого только выиграем.

Медоуз откинулся на спинку стула, задумался.

— Я не знаю, как ты поступишь, Мартин, но что касается меня, то решение уже принято.

— Что это значит?

— Никакой заметки об этом нападении в «Лидере» не будет.

— Ты это серьезно?

— Довольно серьезно. Не могу сказать, что лично я принял такое решение, но в общем-то я с этим согласен. Я редактор и совладелец этой газеты, но контрольный пакет акций не у меня, и я не могу противостоять определенному нажиму.

— Какому?

— Сегодня утром мне уже звонили шесть раз. Пять рекламодателей — ресторан, гостиница, две компании по продаже недвижимости и кафе-мороженое. Они интересовались, собираюсь ли я напечатать заметку об этой девице Уоткинс, и всячески старались дать мне понять, что, по их мнению, для Эмити будет лучше, если эта история не получит огласки. Шестой звонок был от мистера Коулмана из Нью-Йорка. От мистера Коулмана, в руках которого пятьдесят процентов акций «Лидера». Похоже, что ему что-то позвонил. Он заявил мне, что никакого сообщения в «Лидере» быть не должно.

— А не повлиял ли на его решение тот факт, что его жена является маклером фирмы по продаже и покупке недвижимости? Об этом он тебе не сказал?

— Нет, — ответил Медоуз. — Об этом речи не было.

— Надо полагать. Итак, Гарри, какова ситуация? Ты не собираешься помещать заметку, поскольку, по мнению влиятельных читателей «Лидера», ничего особенного не произошло. Я же закрою пляжи и поставлю несколько знаков, предупреждающих об опасности.

— Хорошо, Мартин, дело твое. Но позволь мне тебе напомнить кое о чем. Ты ведь выборное должностное лицо?

— Да, так же, как и президент. На четыре волнующих года.

— Выборное должностное лицо могут и не переизбрать.

— Это угроза, Гарри?

Медоуз улыбнулся.

— Ты лучше знаешь, как это квалифицировать. К тому же, кто я такой, чтобы угрожать? Я просто хочу, чтобы ты подумал о последствиях своих поступков, прежде чем решиться выступить против интересов жителей Эмити, избравших тебя.

Броди встал:

— Спасибо, Гарри. Я много раз слышал: тот, в чьих руках власть, всегда одинок. Сколько я должен тебе за обед?

— Нисколько. Я не могу брать деньги с человека, чья семья скоро будет клянчить бесплатные талоны на питание.

— На это не рассчитывай. Разве ты не знаешь, что работа в полиции — это гарантия обеспеченности? — рассмеялся Броди.

Не успел Броди вернуться к себе в кабинет, как по селектору ему сообщили: «Здесь мэр, он хочет видеть вас, шеф».

Броди усмехнулся. Мэр. Не Ларри Вогэн, заглянувший проведать его. Не Лоренс Вогэн, один из владельцев компании по продаже недвижимости «Вогэн и Пенроуз», который зашел жаловаться на то, что арендаторы стали слишком шумными.

А мэр Лоренс П. Вогэн — избранник народа, получивший семьдесят один голос на последних выборах.

— Попроси его милость войти, — сказал Броди.

Ларри Вогэн был красивый стройный мужчина чуть старше пятидесяти. Седина только слегка тронула густые волосы. Он был коренным жителем Эмити, с годами в его манере появилась изысканная сдержанность. Вогэн сколотил себе состояние на послевоенных спекуляциях недвижимостью в Эмити и являлся главным совладельцем наиболее преуспевающей компании в городе (некоторые считали — единственным владельцем, так как в конторе Вогэна никто никогда не встречал никакого Пенроуза). Одевался он элегантно и просто, отдавая предпочтение пиджакам английского покроя, строгим рубашкам и мягким кожаным туфлям. И если Эллен Броди, попав из среды курортников в среду коренных жителей так и не стала среди них своей, то Вогэн, будучи уроженцем Эмити, легко, не теряя при этом достоинства, поднялся до уровня богатых курортников. Они не видели в нем равного, ведь он всего лишь был местным коммерсантом, и никогда не приглашали его к себе в Нью-Йорк или Палм-Бич. Но в Эмити он свободно общался со всеми, за исключением самых богатых и чопорных представителей летнего общества, и это общение в огромной степени способствовало успеху его дела. Вогэна часто приглашали на приемы, и он всегда являлся один. Мало кто из его друзей знал, что дома у него есть жена, простая, горячо любящая его женщина, которая большую часть времени проводит за вышиванием, сидя у телевизора.

Броди симпатизировал Вогэну. Они редко виделись в летнее время, некогда сезонная горячка шла на убыль, Вогэн и его жена иногда приглашали Броди и Эллен поужинать с ними в одном из респектабельных загородных ресторанов. Эти вечера доставляли Эллен большое удовольствие, и одно это уже делало Броди счастливым. Вогэн, казалось, понимал Эллен. С ней он всегда был дружелюбен и обходителен.

Вогэн вошел в кабинет Броди и сел.

— Я только что разговаривал с Гарри Медоузом, — начал он.

Вогэн явно был встревожен, и это заинтересовало Броди. Он не ожидал такой реакции.

— Вижу, что Гарри даром времени не теряет, — сказал Броди.

— Где ты собираешься получить разрешение на закрытие пляжей?

— Ларри, ты меня спрашиваешь как мэр или как владелец компании по продаже недвижимости, или просто из дружеского любопытства?

Вогэн весь напрягся. Броди видел, что он с трудом сдерживается.

— Я хочу знать, где ты собираешься получить такое разрешение? Я хочу знать это сейчас.

— Я не уверен, должен ли я испрашивать его вообще, — ответил Броди. — Есть определенные статьи, согласно которым я могу предпринять любые действия, какие сочту необходимыми в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств, и я полагаю, члены городского управления сами должны объявить о чрезвычайном положении. Но я не знаю, захочешь ли ты устраивать всю эту волокиту.

— Это исключается.

— Хорошо. Если подходить к тому, что произошло, не формально, я считаю своей обязанностью в меру сил обеспечить безопасность людей, живущих в городе, и в данный момент, по моему мнению, для этого необходимо закрыть пляжи на два-три дня. Но если кто-либо все же решит купаться, я вряд ли смогу арестовать этого человека за нарушение запрета. Разве что, — Броди усмехнулся, — я смогу пришить ему дело о преступной глупости.

Но это Вогэна, видно, уже мало интересовало.

— Я не хочу, чтобы ты закрывал пляжи, — сказал он.

— Я это понял.

— И знаешь почему? Четвертое июля не за горами, и от этих праздничных дней будет зависеть многое. Мы подрубаем сук, на котором сидим.

— Я понимаю твои доводы, но и ты должен понять, почему я хочу закрыть пляжи. Я не ищу никакой личной выгоды.

— Да, личной выгодой здесь для тебя и не пахнет. Скорее, наоборот. Послушай, Мартин, сенсации такого рода городу не нужны.

— Но ему не нужны и новые жертвы.

— О боже, никаких жертв больше не будет! И чего ты добьешься, закрыв пляжи? Только привлечешь сюда полчища репортеров, которые начнут повсюду рыскать и совать нос куда не надо.

— Ну и что? Если даже они и приедут, то не найдут ничего стоящего и тут же разъедутся. Я не думаю, чтобы «Нью-Йорк таймс» уж очень интересовал пикник на лоне природы или ужин в каком-нибудь клубе.

— Репортеры нам просто ни к чему. А вдруг они что-нибудь все-таки раскопают? Поднимут шумиху, а зачем она нам?

— Ларри, ну что они могут раскопать? Мне, например, нечего скрывать. А тебе?

— И мне нечего. Я просто подумал… может… те случаи с изнасилованиями. Что-нибудь с душком.

— Ерунда, — сказал Броди, — все это уже история.

— Черт бы тебя побрал, Мартин! — Вогэн выждал минуту, стараясь сдержать себя. — Ладно, голосу рассудка ты не внемлешь. Тогда выслушай меня просто как друга. На меня большое давление оказывают партнеры. Для нас все это может плохо кончиться.

Броди рассмеялся:

— Ларри, у тебя, оказывается, есть партнеры? Впервые слышу. Я полагал, ты заправляешь своей лавочкой как самодержец.

Вогэн смутился, словно сказал что-то лишнее.

— У меня дело не такое простое, — сказал он. — Иногда мне и самому бывает нелегко разобраться. Сделай то, о чем я тебя прошу, Мартин.

Броди посмотрел на Вогэна, пытаясь понять, что им сейчас движет.

— Сожалею, Ларри, но не могу. У меня есть служебные обязанности, и я должен их выполнить.

— Если ты меня не послушаешь, — сказал Вогэн, — не исключено, что ты скоро потеряешь это место.

— Я тебе не подчиняюсь. Ты не можешь уволить ни одного полицейского в городе.

— Ты можешь мне не поверить, но у меня есть определенные полномочия в отношении начальника полиции.

— Я не верю этому.

Из кармана пиджака Вогэн вынул устав городского управления Эмити.

— Предоставляю тебе возможность убедиться в этом, — сказал он, быстро листая устав. — Вот, — он нашел нужную страницу и протянул брошюру через стол Броди, — здесь ясно сказано, что, хотя начальника полиции избирают на пост жители города, члены городского управления имеют право сместить его.

Броди прочитал указанный Вогэном параграф.

— Допустим, что это так, — сказал он. — Но мне хотелось бы знать, что ты выдвинешь в качестве «веской и обоснованной причины»?

— Я очень надеюсь, что этого не придется делать. Я не думал, что наш разговор зайдет так далеко. Я рассчитывал на твое понимание, поскольку мое мнение и мнение членов городского управления ты знаешь.

— Всех членов управления?

— Большинства.

— Кого именно?

— Я не собираюсь называть тебе их фамилии. Я не обязан это делать. Ты должен усвоить только одно — если ты не сделаешь так, как мы хотим, мы посадим на твое место другого, более покладистого.

В таком агрессивном настроении Броди еще никогда не видел Вогэна. Его это поразило.

— Ты в самом деле настаиваешь на этом, Ларри?

— Да, — сказал Вогэн ровным голосом, предчувствуя победу. — Доверься мне, Мартин. Ты не пожалеешь.

Броди вздохнул.

— Дело дрянь, — сказал он. — Мне все это очень не нравится. Но раз это настолько важно…

— Да, это важно, — Вогэн улыбнулся, впервые за все время разговора. — Спасибо, Мартин, — сказал он и поднялся. — Теперь мне предстоит не очень-то приятная миссия — визит к футам.

— Тебе нужно, чтобы они не проболтались «Таймс» или «Ньюс»? Интересно, как ты собираешься на них воздействовать?

— Буду взывать к их чувству долга, — сказал Вогэн, — так же, как взывал к твоему.

— Этот номер не пройдет.

— Здесь есть одно обстоятельство, которое нам как раз на руку. Эта мисс Уоткинс — всего лишь жалкая бродяжка, не больше. Ни семьи, ни близких друзей. Она говорила, что приехала на Восточное побережье из штата Айдахо автостопом, ее никто не хватится.

Броди явился домой около пяти. Желудок его пришел в норму настолько, что он уже мог выпить пива перед ужином. Эллен в розовой форме сестры милосердия стряпала на кухне, руки у нее были в мясном фарше.

— Привет, — сказала она и подставила щеку для поцелуя. — Что стряслось?

— Ты ничего не слышала?

— Нет. Сегодня у старушек был банный день. Я ни на минуту не выходила из больницы.

— Недалеко от Оулд-Милл-роуд погибла девушка.

— Каким образом?

— Акула. — Броди полез в холодильник и достал банку пива.

Эллен перестала месить фарш и с удивлением взглянула на него.

— Акула?! Ни о чем таком я прежде не слышала. Может, кто их здесь и видел, но они никого не трогали.

— Да, я знаю. Я сам впервые с этим столкнулся.

— И что же ты намерен делать?

— Ничего.

— Вот как? И ты это считаешь правильным?

— Конечно, что-то я бы мог сделать. Формально. Но ничего по существу. И что по этому поводу думаю я или ты, не имеет никакого значения. Сильные мира сего обеспокоены тем, как это отразится на Эмити, если мы все уж очень будем волноваться из-за того, что на кого-то из приезжих напала какая-то рыба. Они все считают, что это нападение — чистая случайность и что такого больше не повторится, но всю ответственность хотят переложить на меня.

— Кого ты имеешь в виду — сильные мира сего?

— Ларри Вогэн — один из них.

— Вот как? Я не знала, что ты говорил с Ларри.

— Он примчался ко мне сразу же, как только услышал, что я хочу закрыть пляжи. Он не был, как бы это сказать, деликатным, когда убеждал меня не закрывать пляжи. Он заявил, что уволит меня, если я их закрою.

— Я не могу в это поверить, Мартин. Ларри не такой.

— Я тоже раньше так думал. Кстати сказать, ты что-нибудь знаешь о его партнерах?

— О партнерах? Я полагаю, что у него их нет. А Пенроуз — его вторая фамилия или что-нибудь в этом роде. Вообще я думала, что вся компания принадлежит ему.

— Я тоже думал. Но, очевидно, это не так.

— Хорошо, что ты поговорил с Ларри, прежде чем принять решение. Он гораздо шире смотрит на вещи, чем многие из нас. Он лучше знает, как поступить.

Броди почувствовал, что кровь бросилась ему в голову.

— Ерунда, — сказал он и, оторвав жестяное ушко от банки с пивом, бросил его в мусорный бачок. Потом пошел в гостиную послушать вечерние новости.

Из кухни Эллен крикнула:

— Я забыла сказать: тебе недавно звонили.

— Кто?

— Он не назвался. Просто попросил передать тебе, что ты здорово работаешь. Мило с его стороны, правда?


Глава 4


В последующие дни погода оставалась ясной и тихой. С юго-запада все время дул слабый ветерок — легкий бриз, который рябил поверхность океана, не поднимая белых барашков. Свежесть в воздухе ощущалась только по ночам, земля и песок после многих устойчивых солнечных дней прогрелись.

Воскресенье выпало на двадцатое июня. Государственные школы еще неделю будут работать, но частные колледжи в Нью-Йорке уже распустили своих питомцев на каникулы. Семьи, имевшие собственные дома в Эмити, начали приезжать на выходные дни с начала мая. Курортники, снимавшие дома с пятнадцатого июня по пятнадцатое сентября, уже распаковали вещи, понемногу осваивались на новом месте и начинали чувствовать себя как дома.

К полудню пляж вдоль Скотч-роуд и Оулд-Милл-роуд пестрел народом. Отцы семейств в полудреме лежали на пляжных полотенцах, набираясь сил перед партией в теннис и обратной дорогой в Нью-Йорк на экспрессе «Лонг-Айленд». Жены, удобно устроившись в алюминиевых шезлонгах, читали Элен Маккиннес, Джона Чивера и Тэйлора Колдуэлла, изредка отрываясь от книг, чтобы глотнуть холодного вермута.

Подростки лежали тесными, плотными рядами. К хиппи эту молодежь причислить было нельзя. Они не произносили никаких банальных слов о мире или о загрязнении окружающей среды, о справедливости или необходимости бунта. Свои привилегии они унаследовали вместе с генами: их вкусы, их взгляды, так же как цвет их глаз, были предопределены предшествующими поколениями. Они не страдали ни авитаминозом, ни малокровием. Их зубы, то ли от природы, то ли благодаря хорошим дантистам, были прямыми, белыми и ровными, фигуры поджарыми, мышцы крепкими — ведь они с девяти лет занимались боксом, с двенадцати — верховой ездой и все последующие годы — теннисом. От них всегда хорошо пахло, даже в жару. От девушек исходил легкий аромат духов, от юношей — просто аромат чистого тела.

Эта золотая молодежь вовсе не была глупа или порочна. Если бы кто-нибудь измерил групповой коэффициент их умственного развития, то оказалось бы, что они по своим природным данным могут войти в ту интеллектуальную элиту, которая составляет одну десятую часть всего населения земли. Они обучались в школах, где им преподавали самые разные науки, включая искусство общения с представителями национальных меньшинств, различные философские теории, тактику политической борьбы, знакомили их с экономическими проблемами и проблемами наркотиков и секса. Вообще-то знали они довольно много, но предпочитали об этих своих знаниях не вспоминать. Они полагали (во всяком случае у них было такое ощущение): к тому, что происходит в мире, они вряд ли имеют какое-либо отношение. Их в самом деле ничего не трогало: ни расовые бунты в Трентоне (штат Нью-Джерси) или в Гэри (штат Индиана); ни тот факт, что в ряде мест река Миссури так загрязнена, что поверхность воды иногда воспламеняется; ни коррупция в полиции Нью-Йорка; ни рост преступности в Сан-Франциско; ни скандальные разоблачения: в сосисках были, например, обнаружены личинки насекомых и гексахлорофин, вызывающий заболевание мозга. Они равнодушно относились даже к экономическому кризису, который переживала вся Америка. Колебания на бирже для них были всего лишь досадным обстоятельством, которое давало повод их отцам пожурить их за мотовство, действительное или только воображаемое родителями.

Это были те молодые люди, которые приезжали в Эмити каждое лето. Другие же — а среди них встречались и просто бродяги — устраивали демонстрации, разглагольствовали на разные темы, собирались группками, подписывали петиции и все лето, как правило, работали в каких-то организациях с непонятными сокращенными названиями. Но поскольку они в целом не принимали Эмити, в лучшем случае присоединялись к его жителям в праздник Дня труда, то и к ним всерьез никто не относился…

А малыши играли у воды, копали ямки и кидали друг в друга мокрым песком, не думая и не заботясь о том, какими они станут и что их ждет в будущем.

Мальчик лет шести долго бросал плоские камешки в воду — так, чтобы они подпрыгивали на ее поверхности, — потом ему это надоело. Он пошел по пляжу туда, где лежала его мать, и сел с нею рядом.

— Послушай, мам, — сказал он, выводя пальцем на песке какие-то закорючки.

Его мать повернулась к нему, прикрыла ладонью глаза от солнца.

— Что тебе?

— Мне здесь уже надоело.

— Надоело? Так скоро? Мы ведь совсем недавно сюда приехали.

— Ну и что ж, что недавно. Мне скучно. Мне нечего делать.

— Посмотри, какой пляж, ты можешь играть, где хочешь.

— Да, я знаю. Но мне нечего делать. Мне скучно.

— Почему ты не поиграешь в мяч?

— С кем? Здесь никого нет.

— Как это нет? Ты поискал Харрисов? А где Томми Конверс?

— Их нет никого. Они не пришли. Мне скучно.

— Ну, Алекс, что ты заладил одно и то же.

— Можно я пойду купаться?

— Нет. Вода холодная.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все. К тому же я не могу отпустить тебя одного.

— А ты не пойдешь со мной?

— Купаться? Нет, конечно.

— Ты просто постоишь и посмотришь.

— Алекс, мама ужасно устала. Неужели тебе нечем заняться?

— Можно я поплаваю на надувном матраце?

— Где?

— У самого берега. Я не буду купаться. Я просто полежу на матраце.

Мать села и, надев очки от солнца, оглядела пляж. В нескольких десятках ярдов от них по пояс в воде стоял мужчина, держа ребенка на плечах. Женщина посмотрела на него, и ее вдруг охватила жалость к себе: у нее теперь не было мужа, на которого она могла бы переложить эту обязанность — поиграть с ребенком.

Женщина еще не успела перевести взгляд на сына, а мальчик уже понял, о чем она думает.

— Папа разрешил бы мне, — сказал он.

— Алекс, тебе пора уже усвоить, что таким способом ты не заставишь пойти меня на уступки. — Она снова оглядела пляж. Он был пуст, только несколько пар вдалеке. — Ну, ладно, — согласилась она. — Иди. Но не заплывай слишком далеко, и без матраца не плавай, — она строго посмотрела на мальчика, даже сняла очки, чтобы он мог видеть ее глаза.

— Хорошо, — ответил он. Встал, схватил резиновый матрац и потащил его к воде. Потом поднял его и, держа на вытянутых руках, вошел в воду. Когда вода дошла ему до пояса, он лег на него. Волна подхватила матрац, подняла его вместе с мальчиком. Мальчик поудобней улегся на нем и начал медленно грести, равномерно работая обеими руками, его ноги по щиколотку свисали с края матраца. Он проплыл несколько ярдов, повернул и начал грести вдоль берега. Слабое течение потихоньку относило его в океан, но он не замечал этого.

В пятидесяти ярдах от берега дно океана резко понижалось, оно не обрывалось внезапно, но круто уходило под уклон. Там, где начиналось понижение, глубина была пятнадцать футов. Чуть дальше она достигала двадцати пяти, затем сорока, затем пятидесяти футов. На глубине ста футов дно становилось ровным, оно так и оставалось ровным примерно с полмили, затем поднималось, образуя мелководье в миле от берега. А дальше за мелководьем дно быстро понижалось до двухсот футов, а еще дальше начинались настоящие океанские глубины.

На глубине тридцати пяти футов медленно плыла огромная рыба, слегка взмахивая хвостом. Она ничего не видела, так как вода была мутной от мельчайших растительных организмов. Рыба плыла вдоль берега. Потом она повернула, слегка накренилась и кругами стала подниматься на поверхность. В воде теперь было больше света, но рыба еще ничего не видела.

Мальчик отдыхал, свесив руки в воду, ступни его ног тоже захлестывала набегающая волна. Он посмотрел на берег, мать обычно не разрешала ему заплывать так далеко. Он видел, что она все еще лежит на полотенце, а мужчина и ребенок играют в прибрежных волнах. Мальчик не испугался — вода была спокойной, дай отплыл он всего ярдов сорок от берега. Но все же он решил подплыть поближе, а то мать еще увидит его и заставит вылезти из воды. Он сполз немного с матраца, чтобы помогать себе ногами. Его руки загребали воду почти бесшумно, но ноги беспорядочно колотили по воде, взбивая пену.

Рыба не слышала звуков, но она фиксировала резкие, порывистые толчки воды, посылаемые ударами ног. Это были сигналы, пока еще слабые, но рыба уловила их и направилась в ту сторону. Она всплывала вначале медленно, но затем, по мере того как сигналы становились отчетливее, быстро набирала скорость.

Мальчик на минуту остановился передохнуть. Сигналы больше не поступали. Рыба поплыла медленнее, вертя головой из стороны в сторону, стараясь вновь уловить их. Мальчик лежал абсолютно неподвижно, и рыба прошла под ним на большой глубине. Потом она снова стала всплывать.

Мальчик опять поплыл. Он ударял ногами только через три-четыре гребка — ногами было работать гораздо тяжелее, чем грести. Эти изредка повторяющиеся удары посылали рыбе новые сигналы. И она их уловила мгновенно, так как находилась почти точно под мальчиком. Рыба кинулась вверх. Она всплыла почти вертикально, так как на поверхности воды ощутила какое-то движение. Она не была уверена, съедобно ли то, что плещется там, наверху, но это сейчас не имело значения. Рыба приготовилась к атаке. Если то, что она проглотит, можно будет переварить, значит, это пища, а если нет, она отрыгнет это позже. Разинув пасть и еще раз взмахнув серповидным хвостом, рыба кинулась на свою жертву.

Последнее, что почувствовал мальчик, это сильный удар в живот. Дыхание перехватило, он ничего не успел крикнуть, а если бы и успел, то все равно не знал, что кричать, поскольку рыбы он не видел. Рыба вытолкнула матрац в воздух. Голова, руки, плечи, почти все туловище мальчика и большая часть матраца исчезли в ее пасти, и челюсти ее сомкнулись. Рыба, выскочив из воды, пролетела вперед и шлепнулась на брюхо, перемалывая челюстями все подряд — мясо, кости, резину. Ноги мальчика, отделившись от туловища, медленно вращаясь, опускались на дно.

Мужчина, который играл с ребенком у воды, крикнул:

— Эй!

Он не верил собственным глазам, он все смотрел и смотрел туда, где только что был мальчик, потом перевел взгляд на берег, но тут мощный всплеск заставил его снова резко повернуться к океану, только там он уже ничего не увидел, кроме волн, вызванных всплеском и расходившихся теперь кругами.

— Ты видел? — закричал он. — Ты видел?

— Что, папочка, что? — ребенок испуганно уставился на него.

— Вон там! Акула или кит, или еще что! Что-то огромное!

Мать мальчика, дремавшая на полотенце, открыла глаза и, прищурившись, взглянула на мужчину. Он, показывая на воду, сказал что-то ребенку, и тот побежал по песку к груде одежды. Мужчина кинулся к матери мальчика. Она села и долго не могла понять, о чем он говорит, но он показывал на воду, и она, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на океан. Она ничего не увидела и поначалу нисколько этому не удивилась, но тут она вспомнила: «Алекс!»

Броди обедал — жареная курица, картофельное пюре и горошек.

— Опять картофельное пюре, — воскликнул он, когда Эллен поставила перед ним тарелку. — Что ты со мной делаешь?

— Я не хочу, чтобы ты умер с голоду. К тому же тебе идет быть полным.

Зазвонил телефон.

— Я подойду, — сказала Эллен. Но встал Броди. И так было всегда. Собиралась подойти к телефону она, но подходил он. То же самое было, когда она забывала что-нибудь в кухне. Она говорила, например, что забыла салфетки и что сейчас их принесет, но оба знали, что пойдет за ними он.

— Не надо, это скорее всего мне, — сказал Броди. Слова эти вырвались у него непроизвольно, он знал, что звонить могли и ей.

Звонили из полицейского участка.

— Говорит Биксби, шеф.

— В чем дело, Биксби?

— Вам лучше приехать сюда.

— Зачем?

— Ну, дело в том, шеф… — Биксби явно не хотел излагать подробности. Он что-то сказал кому-то, кто был рядом, потом снова сказал в трубку: — У нас здесь одна женщина, шеф… Она в истерике…

— Что случилось?

— Ее ребенок. Там, на пляже.

У Броди екнуло сердце.

— Что с ним?

— Ну… — Биксби замялся, а потом буркнул: — Четверг.

— Послушай, болван… — начал было Броди, но тут же осекся. Он все понял. — Я сейчас буду. — И повесил трубку.

Его трясло, как в лихорадке. Страх, чувство вины и бессильная ярость — все это слилось в один острый приступ боли. Он вдруг Осознал, что его обманули и предали, но и сам чувствовал себя предателем и обманщиком. Его силой вовлекли в грязное дело. Он стал безвольной марионеткой. Вся вина теперь ложилась на него, хотя виноват не он один. Это также вина Ларри Вогэна и его партнеров, есть они у него на самом деле или нет. Он хотел поступить так, как велел его долг, но ему не дали этого. Какой же он полицейский, если спасовал перед Вогэном? Он должен был закрыть пляжи.

Предположим, он закрыл бы их. Рыба, возможно, ушла бы, допустим, к берегам Истгемптона и напала бы на кого-нибудь уже там. Но он не закрыл пляжи, и из-за этого погиб ребенок. Ясно как божий день. Причина и следствие. Броди вдруг почувствовав отвращение к себе. И одновременно ему стало себя жаль.

— Что произошло? — спросила Эллен.

— Только что погиб ребенок.

— Как?

— Опять эта проклятая акула.

— О господи! Если бы ты закрыл пляжи… — начала было она, но тут же замолкла.

— Да, я знаю.

Когда Броди приехал, Гарри Медоуз уже ожидал его на автостоянке позади полицейского участка. Он открыл переднюю дверцу и втиснул свое огромное тело на сиденье рядом с Броди.

— Вот тебе и чистая случайность, — сказал он.

— Да. Кто там, Гарри?

— Один парень из «Таймс», двое из «Ньюсдей».

Один из моей газеты. И еще женщина. И тот человек, который утверждает, будто видел, как все произошло.

— Как об этом пронюхали в «Таймс»?

— Невезение. Этот парень из «Таймс» был на пляже. А с ним один из «Ньюсдей». Оба приехали на уик-энд. И о том, что случилось, узнали сразу же.

— Когда это произошло?

Медоуз посмотрел на часы.

— Минут пятнадцать — двадцать назад. Не больше.

— Им известно об этой девице Уоткинс?

— Не, думаю. Мой парень знает, конечно, но он достаточно сообразителен, чтобы не болтать зря языком. Что касается остальных — все зависит от того, с кем они говорили. Вряд ли они докопались. У них просто не было времени.

— Рано или поздно докопаются.

— Знаю, — сказал Медоуз. — Это поставит меня в довольно трудное положение.

— Тебя?! Да ты шутник.

— Я серьезно, Мартин. Если кто-нибудь из «Таймс» разнюхает о той истории и она появится в завтрашнем номере вместе с сообщением о нападении акулы, «Лидеру» не поздоровится. Я собираюсь использовать этот случай, чтобы спасти честь газеты, даже если другим до нее нет дела.

— Как ты собираешься его использовать, Гарри? Что ты хочешь написать?

— Пока не знаю. Говорю тебе, что я в довольно трудном положении.

— И кого ты собираешься обвинить в попытке замять ту историю? Ларри Вогэна?

— Вряд ли.

— Меня?

— Нет, нет. О том, что кто-то распорядился замять это, я вообще писать не буду. Никакого сговора не было. Я хочу переговорить с Карлом Сантосом. Если мне удастся убедить его сказать то, что нужно сказать, мы избежим многих неприятностей.

— А что если написать правду?

— Что именно?

— Что если написать все, как было? Что я хотел закрыть пляжи и предупредить людей об опасности, но члены муниципалитета не согласились, и поскольку я оказался трусом и не смог настоять на своем, выполняя свой долг, то я пошел на поводу у них. Написать, что местные боссы решили: оснований будоражить людей только из-за того, что у берегов Эмити появилась акула, которой нравится жрать детей, нет.

— Перестань, Мартин. Ты не виноват. Никто не виноват.

Мы приняли решение, пошли на риск и проиграли. Вот и все.

— Потрясающе.

Теперь мне только остается пойти и сказать матери этого ребенка: мы очень сожалеем, но мы были вынуждены пожертвовать ее сыном в этой игре, как фишкой. — Броди вылез из машины и зашагал к задней двери в полицейский участок. Медоуз последовал за ним.

Броди остановился.

— Я вот что хотел бы знать, Гарри. Кто на самом деле принял такое решение? Ты подчинился. Я подчинился. Я полагаю, что Ларри Вогэн тоже не сам все решил. По-моему, он тоже кому-то подчинился.

— Почему ты так думаешь?

— У меня есть некоторые основания. Тебе что-нибудь известно о его партнерах по бизнесу?

— Нет у него никаких партнеров.

— Это-то и наводит меня на размышления. Ладно, забудем об этом… на время. — Броди поднялся на ступеньки, Медоуз — за ним. — Тебе лучше пойти через главный вход, Гарри, — сказал Броди.

Броди вошел в свой кабинет через заднюю дверь. У его стола сидела женщина и комкала в руке носовой платок.

Она была босиком, короткий халатик, накинутый на купальник, был не застегнут. Броди с тревогой посмотрел на нее, и его снова охватило чувство вины. Он не видел, плачет ли она, глаза ее закрывали большие солнечные очки.

У противоположной стены стоял мужчина. Броди понял, что это тот самый человек, который будто бы видел, как все произошло. Мужчина рассеянно обозревал развешанные по стенам благодарственные грамоты от общественных организаций, фотографии, на которых Броди был снят с именитыми гостями. Вряд ли все это могло представлять интерес для взрослого посетителя, но говорить сейчас с обезумевшей от горя женщиной не каждый бы решился.

Броди никогда не был мастером утешать людей, поэтому он только представился и начал задавать вопросы. Женщина сказала, что никакой акулы она не видела: ее мальчик плыл на матраце, а потом вдруг его не стало. «Все, что я увидела, — это куски матраца». Говорила она тихим, ровным голосом. Мужчина рассказал то, что он видел. А может, ему все это только померещилось?

— Итак, никто в действительности акулу не видел, — подытожил Броди, где-то в глубине души на что-то надеясь.

— А что же это еще могло быть? — спросил мужчина.

— Мало ли что, — Броди лгал себе, так же как и им, втайне надеясь, а вдруг какая-нибудь версия окажется хоть сколько-нибудь правдоподобной. — Из матраца мог выйти воздух, мальчик мог просто утонуть.

— Алекс хорошо плавает, — возразила женщина. — Или…

Плавал…

— Ну, а как же всплеск? — сказал мужчина.

— Мальчик мог барахтаться в воде.

— Он даже не вскрикнул.

Броди понял, что ничего не выйдет.

— Ну что ж, — сказал Он. — Причины, во всяком случае, нам довольно скоро станут известны.

— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина.

— Людей, которые погибают в воде, обычно выбрасывает на берег. И если на него напала акула, это будет сразу ясно. — Женщина опустила плечи, и Броди выругал себя за бестактность. — Извините, — сказал он. Женщина покачала головой и заплакала.

Броди попросил женщину и мужчину подождать у него в кабинете, а сам вышел в приемную. Медоуз стоял в дверях, прислонившись к стене, молодой человек, высокий и стройный, стоявший рядом с ним, атаковал Медоуза вопросами. Репортер из «Таймс», сообразил Броди. На молодом человеке были сандалии, плавки и рубашка с короткими рукавами с эмблемой в виде аллигатора на груди с левой стороны. Эта эмблема сразу вызвала у Броди инстинктивную неприязнь к репортеру. В юности такие рубашки были для Броди чем-то вроде символа богатства и высокого положения в обществе. Все курортники носили их. Броди долго приставал к матери, и наконец она купила ему «двухдолларовую рубашку с шестидолларовой ящерицей», как говорила она, но когда он увидел, что все равно толпы курортников проходят мимо него с тем же равнодушием, что и прежде, он испытал унижение. Он содрал аллигатора с кармана, а рубашкой стал чистить газонокосилку — летом он подрабатывал стрижкой газонов. Совсем недавно Эллен купила несколько дорогих платьев той же фирмы; они вряд ли могли позволить себе платить такие деньги за аллигатора, но Эллен надеялась, что это поможет вернуться в ту среду, из которой она вышла. И однажды вечером Броди — неожиданно для себя самого — принялся корить Эллен за покупку «десятидолларового платья с двадцатидолларовой ящерицей».

Двое мужчин сидели на скамейке — репортеры из «Ньюсдей». Один был в плавках, другой — в пиджаке и спортивных брюках. Корреспондент Медоуза — кажется, его звали Нэт, — присев на краешек стола, о чем-то болтал с Биксби. Увидев Броди, они замолчали.

— Чем могу быть полезен? — спросил Броди.

Молодой человек, беседовавший с Медоузом, сделал шаг вперед и сказал:

— Я Билл Уитмен из «Нью-Йорк таймс».

«Подумать только, какая честь!» — мелькнуло в голове у Броди.

— Я был на пляже.

— Ну и что вы там видели?

— Я тоже был там, — вмешался один из репортеров «Ньюсдей», — и ничего не видел, кроме того парня, который сейчас сидит в вашем кабинете. Вот он, похоже, что-то видел.

— Да, это так, — сказал Броди, — только он сам не знает, что именно.

— Что вы собираетесь написать в протоколе — нападение акулы? — спросил репортер из «Таймс».

— Я пока ничего не собираюсь писать и вам тоже ничего не советовал бы предпринимать, пока все не прояснится.

Репортер из «Таймс» усмехнулся.

— Да полно, шеф. Вы что, хотите назвать это таинственным исчезновением? Мальчик, затерявшийся в океане?

Броди с трудом сдержал себя, чтобы не ответить на выпад репортера из «Таймс».

— Послушайте, мистер Уитмен, — ваша фамилия Уитмен, я не ошибся? — у нас нет свидетелей, которые видели что-нибудь, кроме всплеска. Человек, сидящий у меня в кабинете, уверяет, что он видел какое-то большое серебристого цвета тело, и по его мнению, это может быть акула. Он говорит, что никогда в жизни не видел живой акулы, поэтому его слова не являются заключением эксперта. У нас нет трупа, нет доказательств того, что на мальчика напала акула… Мы только знаем, что он исчез. Может быть, он утонул. Может быть, с ним случился какой-нибудь приступ или припадок. А может быть, на него напала какая-то рыба или животное, или даже человек, если на то пошло. Все могло случиться, и пока мы не получим…

Скрежет шин по гравию на общественной стоянке прервал Броди. Хлопнула дверца машины, и в полицейский участок влетел Лен Хендрикс. На нем были одни только плавки. Его тело с налипшими серовато-белыми песчинками было такого же цвета, как пластмассовый стаканчик для кофе. Он остановился посреди приемной.

— Шеф… — Ты купался, Леонард? — спросил Броди, пораженный его видом.

— Еще одно нападение! — выдохнул Хендрикс.

Репортер из «Таймс» оживился:

— А когда было первое?

— Мы только что обсуждали это, Леонард, — сказал Броди. — Я не хочу, чтобы кто-либо делал поспешные выводы, прежде чем мы удостоверимся, что же произошло на самом деле. Черт возьми, мальчик мог и утонуть.

— Мальчик? — переспросил Хендрикс. — Какой мальчик? Это был мужчина, старик. Пять минут назад. Он вошел в воду, поплыл и вдруг дико закричал, голова его скрылась под водой, затем снова вынырнула, и он опять что-то крикнул и снова исчез под водой. Вода вокруг вся. Бурлила и сделалась красной от крови. Акула отплывала и снова набрасывалась на свою жертву, снова отплывала и снова набрасывалась. В жизни я не видел такой здоровенной рыбы, ну прямо автофургон. Я зашел в воду по пояс и попытался дотянуться до старика, но рыба все кидалась на него. — Хендрикс замолчал, уставившись на пол. Дышал он с трудом, прерывисто. — Наконец она отстала, может, уплыла, не знаю. Я подошел к старику поближе, он лежал на воде лицом вниз. Я схватил его за руку и потянул.

— Ну, а дальше? — спросил Броди.

— Она осталась у меня в руке. Рыба, по-видимому, откусила ее, и она едва держалась, висела, как на ниточке. — Хендрикс поднял голову — глаза у него были красные от изнеможения и ужаса.

— Тебя мутит? — спросил Броди.

— Да нет.

— Ты вызвал «скорую помощь»?

Хендрикс отрицательно покачал.

Головой.

— «Скорую помощь»? — удивился репортер из «Таймс». — Это все равно что запирать конюшню после того, как из нее украли лошадь.

— Заткнитесь, вы, умник, — сказал Броди. — Биксби, позвони в больницу. Леонард, на тебя можно рассчитывать? — Хендрикс утвердительно кивнул. — Тогда пойди и разыщи несколько щитов с надписью «Пляж закрыт».

— У нас есть такие?

— Не знаю. Должны быть где-то. Может, в кладовке рядом с табличками: «Личная собственность. Охраняется полицией». Если их нет, то придется нам самим сделать несколько штук. Так или иначе, а эти проклятые пляжи надо закрыть.

В понедельник утром Броди приехал на работу сразу после семи.

— Принес? — спросил он у Хендрикса.

— Она у вас на столе.

— Ну и что там? Ладно, сам посмотрю.

— Вам не придется долго искать.

Свежий номер «Нью-Йорк таймс» лежал у Броди на столе. На первой странице в правом крайнем столбце почти в самом низу он увидел заголовок:

Акула-людоед Две жертвы на Лонг-Айленде Броди выругался и начал читать:


«Уильям Ф: Уитмен, специальный корреспондент „Нью-Йорк таймс“.

Эмити, Лонг-Айленд, 20 июня. Шестилетний мальчик и шестидесятипятилетний мужчина стали сегодня жертвами акулы — оба нападения совершены в течение одного часа вблизи пляжа этого курорта.

Хотя тело мальчика Александра Кинтнера не было найдено, официальные лица заявили, что, вне всякого сомнения, на него напала акула. Свидетель Томас Дагер из Нью-Йорка утверждает, будто видел, как что-то огромное серебристого цвета выскочило из воды, кинулось на мальчика с его надувным матрацем и плюхнулось обратно в воду. Следователь Эмити Карл Сантос сообщил, что следы крови, обнаруженные на кусках матраца, выловленных позже, позволяют утверждать, что мальчик умер насильственной смертью.

Не менее пятнадцати человек были свидетелями нападения на шестидесятипятилетнего Морриса Кейтера, которое произошло в два часа дня в четверти мили от того места, где подвергся нападению маленький Кинтнер.

Кейтер плыл совсем близко от берега, когда акула внезапно накинулась на него. Он звал на помощь, но все попытки спасти его были безуспешны.

„Я зашел в воду по пояс и попытался вытащить старика, — рассказывает полицейский Леонард Хендрикс, находившийся в то время на пляже, — но рыба все кидалась и кидалась на него“.

Кейтер, оптовый торговец ювелирными изделиями, был доставлен в саутгемптонскую больницу, где его смерть была официально зарегистрирована.

За два последних десятилетия это единственные официально подтвержденные случаи нападения акулы на людей на Восточном побережье.

Как считает доктор Дэвид Дайетер, ихтиолог из нью-йоркского Аквариума на Кони-Айленде, логично предположить, что оба нападения совершены одной акулой, хотя со всей определенностью это утверждать трудно.

„В это время года в этих водах, — сказал Дайетер, — очень мало акул. Акулы вообще редко подплывают так близко к берегу. И вероятность того, что у одного пляжа почти одновременно могли оказаться две акулы, которые нападают на людей, крайне мала“.

Узнав, что один свидетель, описывая акулу, напавшую на Кейтера, сказал: „Огромная, как автофургон“, Дайетер заявил, что это, по-видимому, большая белая акула (Carcharodon carcharias), они известны во всем мире своей прожорливостью и агрессивностью. „В 1916 году, — продолжал он, — большая белая отправила на тот свет за один день четырех купающихся у берегов Нью-Джерси. Это второй зарегистрированный в США в этом столетии случай, когда одна акула напала сразу на нескольких человек. Нападение акулы, — говорит Дайетер, — это такой же роковой случай, как удар молнии в дом. Акула, по всей вероятности, просто проплывала мимо. Денек выдался отменный, купающихся было много, а она оказалась поблизости. Все это чистая случайность“.

Эмити — летний курорт на южном побережье Лонг-Айленда, расположенный приблизительно посредине между Бриджгемптоном и Истгемптоном, с населением в тысячу человек. В летнее время население возрастает до десяти тысяч».


Броди кончил читать статью и положил газету на стол. Случайность, считает этот Дайетер, чистая случайность. Что бы он сказал, если бы знал о первом нападении? Все равно бы утверждал, что это чистая случайность? Или назвал бы это халатностью, непростительной, даже преступной? Погибли уже три человека, а двое из них могли бы остаться в живых, если бы только он…

— Ты видел «Таймс»? — спросил Медоуз. Он стоял в дверях.

— Да, видел. Они ничего не знают об Уоткинс.

— Ничего. И это странно: ведь Лен тогда проговорился.

— Но ты все же упомянул о ней.

— Да. Я вынужден был. Вот. — Медоуз протянул Броди номер газеты «Эмити лидер».

Заголовок во всю полосу гласил: «Два человека стали жертвами акулы-чудовища у побережья Эмити». Ниже более мелким шрифтом подзаголовок: «Число жертв рыбы-убийцы достигло трех».

— Ты, безусловно, умеешь подавать новости, Гарри.

— Читай. Броди начал читать.


«Вчера в Эмити двое курортников стали жертвами акулы-людоеда, напавшей на них, когда они безмятежно плавали в прохладной воде неподалеку от Скотч-роуд.

6-летний Александр Кинтнер, проживавший со своей матерью в доме Ричарда Пакера, оказался ее первой жертвой. Он плавал на надувном матраце, и акула ринулась на него снизу. Тело его не найдено.

Не прошло и получаса, как 65-летний Моррис Кейтер, приехавший в Эмити на уик-энд и остановившийся в гостинице „Герб Абеляра“, подвергся нападению акулы, плавая неподалеку от городского пляжа.

Гигантская рыба снова и снова яростно кидалась на Кейтера, который звал на помощь. Полицейский Лен Хендрикс, случайно оказавшийся на пляже (он решил искупаться впервые за последние пять лет), сделал отчаянную попытку отбить человека, но акула не отступала. Когда Кейтера вытащили из воды, он был мертв.

За последние пять дней это третий случай нападения акулы у берегов Эмити со смертельным исходом.

В прошлую среду ночью Кристина Уоткинс, гостившая у семьи Футов (Оулд-Милл-роуд), пошла купаться и исчезла.

В четверг утром начальник полиции Мартин Броди и полицейский Хендрикс обнаружили ее тело. Как заявляет следователь Карл Сантос, „причина смерти — нападение акулы, двух мнений здесь быть не может“.

На вопрос, почему о причине смерти не было объявлено в газете, Сантос ничего не ответил».


Броди взглянул поверх газеты и спросил:

— Сантос действительно уклонился от ответа?

— Нет. Он сказал, что говорил только с тобой и со мной, но не считал себя вправе заявить обо всем этом публично. Как ты понимаешь, его ответ меня не устраивал. Во всем обвинили бы тебя и меня. Я надеялся, что смогу его вынудить сказать что-нибудь вроде: ее семья просила причину смерти сохранить в тайне. Но он не захотел. Его тоже можно понять.

— Ну и что же ты тогда сделал?

— Я попытался связаться с Ларри Вогэном, но он уехал из города на уик-энд. Он лучше других изложил бы официальную версию.

— И что же ты сделал, не найдя его?

— Читай.


«Понятно, что полиция Эмити и местные официальные лица в интересах всех проживающих в городе решили умолчать об этом происшествии. „Люди будут слишком бурно реагировать, когда услышат о нападении акулы, — сказал один из членов муниципалитета. — Мы не хотели поднимать панику. К тому же нам было известно мнение одного эксперта: вероятность повторного нападения акулы ничтожно мала“».


— Кто этот разговорчивый член муниципалитета? — спросил Броди.

— Все и никто, — сказал Медоуз. — В сущности, они все это говорили, но их имен мы, разумеется, не назвали.

— Ну а почему пляжи не были закрыты? Кто-нибудь говорил об этом?

— Ты говорил.

— Я?


«На вопрос, почему не были закрыты пляжи, раз у побережья обнаружили акулу-людоеда, начальник полиции Броди сказал: „Атлантический океан велик, и рыбы легко меняют места обитания. Они не задерживаются там, где мало пищи. Как мы должны были поступить? Закрыть пляжи в Эмити? Но тогда люди поедут в Истгемптон и станут купаться там, подвергая свои жизни не меньшей опасности, чем если бы они купались в Эмити“. Тем не менее после вчерашних событий начальник полиции Броди отдал распоряжение закрыть пляжи впредь до особого распоряжения».


— Боже мой, Гарри, — сказал Броди, — ты все свалил на меня. Ты представил дело так, будто я настаивал на том, на чем я вовсе не настаивал, а потом оказалось, что я был не прав, и меня принудили сделать то, чего на самом деле я добивался с самого начала. Довольно грязный трюк.

— Это не трюк. Мне нужен был человек, который выступил бы официально, а так как Вогэн уехал, то, естественно, выбор пал на тебя. Ведь ты согласился с этим решением и таким образом — вольно или невольно — поддержал его. Я не видел никакого смысла в том, чтобы предавать гласности все наши переговоры.

— В этом, пожалуй, нет нужды. Но так или иначе дело сделано. Что еще я должен прочитать?

— Больше, по правде говоря, читать нечего. Я тут еще привожу слова Мэта Хупера, того парня из Вудс-Хода. Он говорит: маловероятно, что акула еще на кого-нибудь нападет. Но сказал он это уже не так уверенно, как в прошлый раз.

— Он считает, что у нашего берега разгуливает одна акула?

— Да, он склонен думать, что одна. И что это — большая белая.

— Я тоже так считаю. Я хочу сказать, мне все равно — белая она, зеленая или голубая, но я думаю, это была одна и та же акула.

— Почему?

— Попробую объяснить. Вчера днем я звонил в береговую охрану в Монтоке. Спросил, не приходилось ли им видеть у берега акул в последнее время. Они ответили, что не видели. Ни одной за всю весну. И это неудивительно — лето только начинается. Они обещали, что пройдут на катере вдоль берега и сообщат мне, если что-нибудь заметят. Я все же позвонил им снова. Они сказали, что плавали в нашем районе около двух часов и ничего подозрительного не увидели. Значит, здесь мало акул. Еще они сказали, что если какие акулы и заплывают сюда, то это главным образом голубые акулы средних размеров — от пяти до десяти футов — и песчаные акулы, которые обычно людей не трогают. Из рассказа Леонарда следует, что он видел совсем не голубую акулу средних размеров.

— Хупер говорит, что мы можем сделать следующее. Теперь, когда ты велел закрыть пляжи, мы могли бы приманить ее. Разбросать в воде рыбьи потроха и другие лакомства. Если акула плавает где-нибудь неподалеку, говорит он, это сразу привлечет ее сюда.

— Великолепная мысль, только этого нам и не хватает — привлекать акул. А если она и в самом деле появится? Что тогда нам делать?

— Поймать ее.

— Чем? Моим ржавым спиннингом?

— Нет, загарпунить.

— Загарпунить? Гарри, у меня нет не только судна с гарпуном, но даже полицейского катера.

— Здесь полно рыбаков, у которых можно нанять лодки.

— Да, минимум за сто пятьдесят долларов в день.

— Верно. И тем не менее… — Какой-то шум в приемной прервал его на полуслове.

Он и Броди услышали, как Биксби сказал:

«Я говорю вам, мадам, у него совещание». Затем послышался голос женщины: «Ерунда. Мне плевать, что он делает. Я все равно войду».

Кто-то побежал по коридору. Сначала один человек, потом двое. Дверь в кабинет Броди широко распахнулась, в проеме стояла, сжимая в руках газету, мать Александра Кинтнера, по щекам ее текли слезы. Через секунду в дверях появился Биксби.

— Извините, шеф. Я пытался остановить ее, — сказал он.

— Ничего, Биксби, — ответил Броди. — Входите, миссис Кинтнер.

Медоуз встал и предложил ей свой стул, но женщина направилась прямо к Броди, стоявшему за столом.

— Чем могу…

Женщина ударила его по лицу газетой. Броди не было больно, но этот удар и особенно звук — резкий, словно звук выстрела — потрясли его. Газета упала на пол.

— Что это значит? — выкрикнула миссис Кинтнер. — Что это значит?

— О чем вы? — спросил Броди.

— О том, что здесь написано! Вы знали, что купаться опасно, что акула уже кого-то растерзала, и вы скрыли это!

Броди был в затруднительном положении. То, что она сказала, было правдой, все было правдой, с формальной точки зрения этого нельзя было отрицать, но он не мог и согласиться с этим, так как это была не вся правда.

— Не совсем так, — ответил он. — Я хочу сказать: то, что вы говорите, это правда, но… прошу вас, миссис Кинтнер… — Он мысленно умолял ее взять себя в руки, выслушать его.

— Вы убили Алекса! — пронзительно закричала она, и Броди был уверен, что ее слова услышали на автостоянке, на улице, в центре города, на пляжах, во всем Эмити. Он был уверен, что и его жена, и его дети слышали их.

И подумал про себя: «Останови ее, пока она не выкрикнула еще что-нибудь». Но единственное, что он мог сказать, — это: «Ш-ш-ш-ш-ш!»

— Вы! Вы убили его! — кричала она. Кулаки ее были крепко сжаты, она наклонила голову и подалась всем телом вперед, каждое свое слово она, как кинжал, вонзала в Броди: — Вам это даром не пройдет!

— Прошу вас, миссис Кинтнер, — бормотал Броди, — успокойтесь. Позвольте мне объяснить. — Он дотронулся до ее плеча, хотел усадить на стул, но она отскочила от него в сторону.

— Уберите ваши грязные лапы! — закричала она. — Вы знали. Вы все знали, но ничего не хотели говорить. И теперь мой мальчик, мой чудесный мальчик, мое дитя… — Она вся затряслась от гнева, а по щекам потекли крупные слезы. — Вы знали!

Почему вы не сообщили? Почему? — Она обхватила свои плечи руками, словно на нее сейчас должны были надеть смирительную рубашку, и заглянула Броди в глаза. — Почему?

— Потому что… — с трудом начал Броди. — Это длинная история. — Броди казалось, что он ранен, что он вот-вот упадет, будто в него в самом деле выстрелили. Он не знал, сможет ли он объяснить ей что-нибудь, не знал даже, сможет ли произнести хоть несколько слов.

— Я не сомневаюсь, что она длинная, — сказала женщина. — О, вы ужасный человек. Вы ужасный, ужасный человек… Вы…

— Хватит! — крикнул Броди, одновременно резко и умоляюще.

И женщина замолчала. — Послушайте, миссис Кинтнер, вы заблуждаетесь. Все было не так. Спросите мистера Медоуза.

Медоуз, ошеломленный этой сценой, молча кивнул.

— Конечно, он подтвердит. Почему ему не подтвердить? Он ваш приятель, не так ли? Он, возможно, даже и поддерживал вас. — В ней снова вспыхнул гнев. — Вы, по-видимому, сообща все решили. Ведь вам так легче. Вы много на этом заработали?

— На чем?

— Вы получили деньги за кровь моего сына? Кто-нибудь заплатил вам за то, чтобы вы хранили молчание?

— О боже, что вы говорите! Конечно, нет.

— Тогда почему? Скажите мне, почему вы молчали? Я заплачу вам. Только скажите мне, почему!

— Мы не думали, что это может случиться еще раз.

Броди сам удивился, как он сумел все четко сформулировать. Назвать истинную причину.

Женщина какое-то время молчала, осознавая смысл сказанного. Казалось, она повторяет про себя его слова.

— О боже! — воскликнула она.

Силы внезапно оставили ее. Она упала на стул рядом с Медоузом и зарыдала, судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом.

Медоуз попытался успокоить ее, но она не слышала его. Броди велел Биксби вызвать доктора. В кабинет вошел доктор, выслушав объяснения Броди, попытался заговорить с миссис Кинтнер, но она ни на что не реагировала, казалось, ничего не видела, не слышала. Доктор сделал, ей успокаивающий укол, полицейский помог усадить ее в машину — миссис Кинтнер отправили в больницу.

Когда они уехали, Броди взглянул на часы.

— Еще нет девяти. Мне никогда так не хотелось выпить чего-нибудь…

— Если не возражаешь, — предложил Медоуз, — у меня в кабинете есть виски.

— Нет. Если сегодня и дальше так пойдет, мне нужна ясная голова.

— Прошу тебя, не принимай ее слова близко к сердцу. Это типичная истерика.

— Знаю, Гарри. Любой врач скажет, что она была в невменяемом состоянии. И дело тут не в словах. Слова могли быть иными, но суть та же. Я сам уже об этом думал.

— Перестань, Мартин. Ты же знаешь: это не твоя вина.

— Да, не моя. Я могу винить Ларри Вогэна. Или, может быть, тебя. Но ведь две вчерашние смерти можно было предотвратить. Я мог предотвратить их, ноне сделал этого. Вот и все.

Зазвонил телефон. На звонок ответили в соседней комнате, и затем голос по селектору сообщил: «Мистер Вогэн».

Броди нажал на загоревшуюся кнопку, снял трубку и сказал:

— Привет, Ларри. Хорошо провел уик-энд?

— Все было хорошо до одиннадцати часов вчерашнего вечера, — ответил Вогэн, — пока я не включил радио в машине, когда уже ехал домой. Хотел сразу же позвонить тебе, но потом решил, что у тебя и без Того был нелегкий день, и не стал беспокоить в такой час.

— С этим твоим решением я, пожалуй, могу согласиться.

— Не трави душу, Мартин. Мне и без того тошно.

Броди хотел спросить: «В самом деле, Ларри?» Ему хотелось заставить его терзаться угрызениями совести. Но он понимал, что это не совсем справедливо и не очень осуществимо. Поэтому он только сказал:

— Понимаю.

— За сегодняшнее утро я уже расторг два контракта. На крупную сумму. С солидными людьми. Они уже подписали контракты, и я сказал им, что могу подать на них в суд. Они ответили, что это мое дело, а они поедут отдыхать куда-нибудь в другое место. Я боюсь отвечать на телефонные звонки. У меня еще двадцать домов не сданы на август.

— Мне хотелось бы сказать тебе что-нибудь утешительное, Ларри, но боюсь, что дальше будет еще хуже.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что пляжи будут закрыты.

— На сколько ты собираешься закрыть их?

— Еще не знаю. На сколько потребуется. Дней на пять или больше.

— Тебе известно, что праздник Четвертого июля будет в следующий уик-энд?

— Разумеется, известно.

— Надежды на благоприятное лето рухнули, но мы могли бы поправить дела хотя бы в августе, если этот праздник пройдет хорошо.

Броди не мог понять, всерьез ли говорит Вогэн.

— Что ты предлагаешь, Ларри?

— Ничего. Я просто размышляю вслух. Или, если хочешь, молюсь. И все-таки на сколько дней ты собираешься закрыть пляжи? Может быть, ты их вообще не откроешь? Как ты узнаешь, что эта тварь ушла?

— У меня не было времени подумать обо всем этом. Я даже не знаю, почему она здесь. Позволь мне спросить тебя кое о чем. Просто из любопытства.

— Спрашивай.

— Кто твои компаньоны?

Последовала долгая пауза.

— Почему это тебя интересует? — Вогэн наконец подал голос. — Какое это имеет отношение ко всему происшедшему?

— Я же сказал: просто из любопытства.

— Любопытство употреби для своей работы, Мартин. Позволь мне самому беспокоиться о своих делах.

— Конечно, Ларри. Не сердись.

— Итак, что ты намерен делать? Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, когда она уйдет. Мы подохнем с голоду, если будем только сидеть и ждать.

— Знаю.

Мы с Медоузом как раз обсуждали, что мы могли бы сделать. Специалист по рыбам, друг Гарри, говорит, что мы можем попробовать поймать эту акулу. А что если раздобыть несколько сотен долларов и нанять лодку Вена Гарднера на день или два? Как ты на это смотришь? Я не знаю, ловил ли он когда-нибудь акул, но, может, стоит попытаться?

— Здесь все годится, лишь бы нам избавиться от этой твари. Валяй. Скажи ему, что я достану деньги.

Броди повесил трубку и повернулся к Медоузу:

— Не знаю, почему меня это интересует, но я бы дорого дал, чтобы побольше узнать о делах мистера Вогэна.

— Зачем тебе?

— Он очень богатый человек. Долго здесь будет эта акула или недолго, на нем это мало отразится. Конечно, некоторые убытки он понесет, но ведет он себя так, будто для него это вопрос жизни и смерти. Не для города, а для него лично.

— Может, в нем просто совесть заговорила?

— Я только что разговаривал с ним по телефону, и у меня не сложилось такого впечатления. Поверь мне, Гарри. Я знаю, что такое совесть.

В десяти милях от восточной части. Лонг-Айленда зафрахтованное рыболовное судно дрейфовало по течению. За его кормой по воде, покрытой маслянистой пленкой привады, тянулись две проволочные лесы. Капитан судна, высокий худощавый мужчина, сидел на ходовом мостике и смотрел в воду. Двое мужчин, нанявших судно, читали в кубрике. Один — роман, другой — «Нью-Йорк таймс».

— Эй, Куинт, — крикнул мужчина, который читал газету, — ты видел эту статью об акуле-людоеде?

— Видел, — ответил капитан.

— Как ты думаешь, встретим мы ее?

— Нет.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— А если мы отправимся искать ее?

— Не отправимся.

— Почему?

— Мы разбросали приваду. Здесь останемся.

Мужчина покачал головой, улыбнулся.

— Черт возьми, вот бы была потеха.

— Это не потеха, — сказал капитан.

— Далеко Эмити отсюда?

— Немного южнее.

— Ну если акула где-то поблизости, ты ведь можешь и наткнуться на нее.

— Мы с ней встретимся, это точно. Но не сегодня.


Глава 5


В четверг утро выдалось мглистое — сырой стелющийся туман был таким густым, что ощущался на вкус, он был едкий и солоноватый. Машины ползли, как черепахи, с зажженными фарами. Около полудня туман рассеялся, по небу медленно плыли большие курчавые облака, а еще выше, над ними, застыли перистые. К пяти часам облака, словно это картинки-головоломки, начали распадаться на причудливые кусочки. Солнечные лучи, прорвавшись в просветы между ними, высветили яркие голубые пятна на серо-зеленой поверхности океана.

Броди сидел на городском пляже, упершись локтями в колени — чтобы бинокль в руках не дрожал. Без бинокля он едва-едва различал судно — белое пятнышко, которое то появлялось, то исчезало в океанских волнах. И хотя судно сильно покачивало, линзы помогали не упускать его из виду. Броди сидел тут уже почти час. Он напрягал зрение, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть на борту.

Наконец он выругался, выпустил из рук бинокль, и тот повис у него на ремешке на шее.

— Привет, шеф, — сказал Хендрикс, подходя к Броди.

— Привет, Леонард. Как ты здесь оказался?

— Проезжал мимо, увидел вашу машину. Что вы там высматриваете?

— Пытаюсь понять, что там делает Бен Гарднер, черт бы его побрал!

— Рыбачит, что же еще.

— Ему за это заплатили, но такой идиотской рыбалки я еще сроду не видел. Сижу тут битый час, а на лодке никаких признаков жизни.

— Разрешите взглянуть? — Броди передал ему бинокль. Хендрикс поднес его к глазам и уставился на судно. — В самом деле, странно. Долго он там сидит?

— Весь день. Я разговаривал с ним вчера вечером, и он сказал, что снимается с якоря в шесть утра.

— Он один?

— Не знаю. Он сказал, что попробует уговорить своего напарника, его, кажется, Дэнни зовут. Но тот вроде записался на прием к зубному врачу. Надеюсь, что он вышел не один.

— Хотите, поедем посмотрим? До сумерек у нас есть по крайней мере часа два.

— А как ты думаешь туда добраться?

— Попрошу катер у Чикеринга. У него «Аква-спорт», двигатель в восемнадцать лошадиных сил. Быстро домчимся.

Броди почувствовал, как от страха у него мурашки по спине побежали. Плавал он неважно, и одна мысль о том, что он окажется в воде или, не дай бог, под водой, вызывала у него, как обычно говорила мать, «невротряску»: ладони у него потели, он все время делал глотательные движения, желудок начинал болеть — некоторые люди испытывают точно такие же ощущения при полете. Броди часто снилось, как скользкие хищные твари поднимаются к нему из глубины и рвут его тело на куски, а водяные при этом стонут и гогочут.

— Хорошо, — сказал он. — У нас нет выбора. Возможно, пока мы доберемся до порта, Гарднер уже будет там. Если нет — подготовь катер. А я загляну в участок и позвоню его жене… Узнаю, не сообщал ли он что-нибудь по радио.

Порт города Эмити был маленьким: всего мест двадцать для стоянки судов, нефтезаправочный причал и деревянный павильон, где продавались горячие сосиски и жареные моллюски на бумажных тарелочках. Причалы располагались в маленькой бухте, защищенной от открытого моря каменным молом, тянувшимся до середины бухты. Хендрикс стоял на катере, двигатель уже был запущен, а сам он болтал с каким-то мужчиной с двадцатипятифутовой прогулочной яхты, пришвартованной у соседнего причала. Броди прошел по деревянному пирсу и спустился по короткому трапу на катер.

— Что она сказала? — спросил Хендрикс.

— От него ни слова. Она пыталась связаться с ним в течение получаса, но он, как она считает, по-видимому, выключил радио.

— Он там один?

— Да, она так сказала. У его напарника заболел зуб мудрости, и его должны удалять сегодня.

— С вашего позволения, я бы сказал, что это весьма странно, — вмешался мужчина на яхте.

— Что именно?

— Выключить радио, когда ты один в море. Такого никто не делает.

— Не знаю. Бен говорил, что все эти радиопереговоры между лодками ему только мешают, когда он рыбачит. Может, ему надоело и он его выключил.

— Может быть.

— Поехали, Леонард, — сказал Броди. — Ты хоть умеешь управлять этой штуковиной?

Хендрикс отдал носовой швартов, прошел на корму, отвязал линь и бросил его на палубу. Потом он подошел к пульту управления и двинул рукоятку вперед. Катер дернулся, запыхтел. Хендрикс передвинул рукоятку еще дальше, и двигатель заработал более ритмично. Корма осела, нос поднялся. Когда они обогнули мол, Хендрикс до отказа выжал ручку вперед, и нос опустился на воду.

— Высший класс, — сказал он.

Броди ухватился за металлическую скобу пульта.

— Есть спасательные жилеты? — спросил он.

— Только подушки, — ответил Хендрикс. — Они выдержали бы вас, конечно, будь вы восьмилетним мальчиком.

— Благодарю.

Бриз стих, на море была легкая зыбь. Но небольшие волны все же били в борта катера, и он резко накренялся то в одну, то в другую сторону. Это нервировало Броди.

— Твоя посудина развалится на части, если ты не сбавишь скорость, — сказал он.

Хендрикс улыбнулся, наслаждаясь своей временной властью над шефом.

— Не беспокойтесь, шеф. Если я.

Снижу скорость, нас будет болтать на волнах. К Гарднеру мы тогда доберемся только через неделю, а в желудке вашем будет твориться такое, словно там белки резвятся.

Судно Гарднера находилось примерно в трех-четырех милях от берега. Когда они подошли ближе, Броди увидел, что оно мягко покачивается на волнах. Он даже мог прочесть черные буквы на транце — «Флика».

— Оно стоит на якоре, — удивился Хендрикс. — Хотя здесь не та глубина, чтобы бросать якорь. Надо полагать, больше сотни футов.

— Черт бы тебя побрал, — сказал Броди. — Именно это мне сейчас и хотелось от тебя услышать.

Когда они были от «Флики» уже в ярдах пятидесяти, Хендрикс сбавил скорость, и катер медленно подошел к борту «Флики». Броди поднялся на ходовой мостик. Он все еще никого не видел. И спиннингов в кронштейнах не было.

— Эй, Бен! — крикнул он. Ответа не последовало.

— Может, он внизу, — сказал Хендрикс.

Броди позвал снова:

— Эй, Бен!

Нос «Аква-спорта» находился всего в нескольких футах от кормы «Флики». Хендрикс перевел ручку на нейтраль, затем подал назад. «Аква-спорт» остановился и при следующей волне ткнулся в планшир «Флики». Броди ухватился за планшир.

— Эй, Бен!

Хендрикс взял конец линя, прошел вперед и привязал его к кнехту на носу «Аква-спорт». После этого перекинул линь через леер другого катера и завязал его грубым узлом.

— Вы хотите подняться на борт? — спросил он.

«Да». — Броди перебрался на судно. Хендрикс последовал за ним, в кубрике они остановились. Хендрикс сунул голову в передний люк.

— Ты здесь, Бен? — Он огляделся, повертел головой, высунулся из люка и сказал: — Здесь его нет.

— Его вообще нет на борту, — сказал Броди.

— А что там? — сказал Хендрикс, указывая на бадью в углу на корме.

Броди подошел к бадье, наклонился. В нос ударил зловонный запах рыбы и рыбьего жира. Ведро было наполнено рыбьими потрохами и кровью.

— Должно быть, привада, — сказал он. — Рыбьи потроха и прочая дрянь. Их бросают в воду, чтобы привлечь акул. Он совсем ее не использовал. Бадья почти полная.

Внезапный шум заставил Броди вздрогнуть. «Виски, зебра, эхо, пять, девятка, — прозвучал голос сквозь треск радио. — Это „Красотка“. Алло, Джейк?»

— Наша версия не верна, — сказал Броди, — радио он не выключал.

— Не понимаю, шеф. Где же спиннинги? Шлюпки у него не было, значит, он не мог переправиться на ней. Он плавает, как рыба, так что если бы он упал за борт, тут же вскарабкался бы обратно.

— Гарпуна нигде не заметил?

— Как он выглядит?

— Не знаю. Как гарпун. А бочонки? Кажется, их используют в качестве поплавков.

— Ничего этого здесь нет.

Броди стоял у планшира правого борта, недоуменно глядя перед собой на воду. Лодку слегка качнуло, и он ухватился правой рукой за борт. Что-то насторожило его, он глянул вниз и увидел четыре рваных углубления от шурупов, где когда-то находилась крепительная утка. Шурупы явно не были вывинчены отверткой: деревянная обшивка вокруг отверстий была повреждена.

— Взгляни-ка, Леонард.

Хендрикс провел рукой по отверстиям. Потом посмотрел на левый борт, где десятидюймовая стальная утка крепко держалась на дереве.

— Вы думаете, что на правом была такая же здоровенная? — спросил он. — Бог мой, какая же нужна силища, чтобы ее вырвать?

— Посмотри сюда, Леонард. — Броди провел указательным пальцем по внешнему краю планшира. На планшире виднелась царапина длиной около восьми дюймов, краска была содрана, дерево оголилось. — Как будто кто-то провел по дереву рашпилем.

— Или протащил тут туго натянутый металлический трос.

Броди обошел рубку и пошел вдоль левого борта, ощупывая внешний край планшира.

— Царапина только здесь, — сказал он. Дойдя до кормы, он облокотился на планшир и уставился в воду.

С минуту он отсутствующим взглядом смотрел на транец. Картина начала постепенно проясняться: вмятины, глубокие лунки в дереве транца, образующие неровный полукруг более трех футов в поперечнике. Рядом еще один такой же. А в самом низу почти на уровне воды три небольших пятна крови. Боже милостивый, подумал Броди, неужели еще одна жертва?

— Поди сюда, Леонард, — позвал он.

Хендрикс прошел на корму и посмотрел вниз.

— Что там?

— Если я подержу тебя за ноги, ты сможешь перегнуться и осмотреть эти вмятины там, внизу? Хорошо бы определить, как они там появились?

— А что вы думаете по этому поводу?

— Пока ничего. Но какая-то причина должна быть, и я хочу знать, какая. Если же нам не удастся ничего выяснить, мы выбросим все это из головы и поедем домой. Идет?

— Идет. — Хендрикс лег на планшир. — Держите крепче, пожалуйста, шеф…

Броди нагнулся, взял Хендрикса за щиколотки.

— Не беспокойся, — сказал он, крепко зажал ноги Хендрикса под мышками и медленно выпрямился. Хендрикс перегнулся. — Достанешь? — спросил Броди.

— Опустите чуть пониже. Чуть-чуть я просил, а вы окунули меня с головой.

— Извини. Как сейчас?

— Нормально, в самый раз. — Хендрикс начал обследовать лунки. — А что если сейчас появится акула? — спросил он. — Она выхватит меня прямо из ваших рук.

— Не думай об этом. Осматривай вмятины.

— Осматриваю. — Прошло несколько минут. — Вот стерва, — выругался Хендрикс. — Подумать только. Эй, тяните меня обратно. Мне нужен нож.

— Что там? — спросил Броди, когда Хендрикс снова оказался на палубе. Хендрикс раскрыл свой перочинный нож.

— Не знаю, — сказал он. — Какой-то белый осколок застрял в одной дырке.

Броди, зажав ноги Хендрикса под мышками, снова опустил его за борт. Хендриксу нелегко было работать ножом, тело его дрожало от напряжения.

— Порядок. Достал, — наконец сказал он. — Тащите.

Броди, отступив назад, стал тащить Хендрикса через транец, пока ноги его не коснулись палубы.

— Смотрите, — сказал он и положил в протянутую ладонь Броди сверкающий белизной треугольный зуб. Он был не больше двух дюймов. Грани его были острыми, как пилы. Броди провел зубом по планширу, на дереве остался надрез. — О господи, — произнес он, покачал головой и уставился на воду.

— Это зуб, верно? — спросил Хендрикс. — Боже всемогущий. Вы думаете, Бен достался акуле?

— А что еще можно предположить? — Броди снова посмотрел на зуб и положил его в карман. — Поехали! Больше нам тут делать нечего.

— Ну а как с катером Бона?

— Оставим здесь до завтра. Завтра кто-нибудь пригонит его в порт.

— Я могу сейчас пригнать, если хотите.

— И предоставишь мне вести другой? Об этом и не думай.

— Один мы могли бы взять на буксир.

— Нет. Скоро стемнеет, и зачем это нужно в такой темноте входить в порт сразу на двух катерах. За ночь с судном ничего не случится. Только проверь, хорошо ли закреплен якорь. И давай отчаливать. До завтра этот катер никому не понадобится… в том числе и Вену Гарднеру.

Они вошли в порт, когда уже начало темнеть. Гарри Медоуз и еще какой-то мужчина, которого Броди не знал, уже поджидали их.

— У тебя действительно хорошее чутье, Гарри, — сказал Броди, поднимаясь по трапу на пирс.

Медоуз улыбнулся, польщенный.

— Такова моя профессия, Мартин. — Он сделал жест в сторону стоявшего рядом мужчины. — Мэт Хупер, шеф полиции Броди. — Хупер и Броди пожали друг другу руки.

— Вы тот самый малый из Вудс-Хода? — спросил Броди, пытаясь хорошенько разглядеть его в сгущающихся сумерках, он молод, лет двадцать пять, подумал Броди, и красив: лицо загорелое, волосы светлые, выгоревшие на солнце. Он был одного роста с Броди — шесть футов один дюйм, но гораздо стройнее. Фунтов сто, семьдесят, решил Броди, тогда как у него все двести. Он вдруг почувствовал, что Хупер чем-то опасен для него. И тут же сказал себе, понимая, что, возможно, просто тешит свое самолюбие: если когда-нибудь у них дойдет дело до стычки, Хупера он одолеет. Скажется разница в опыте.

— Совершенно верно, — ответил Хупер.

— Ваши познания Гарри уже использовал, прибегнув к помощи междугородного телефона, — сказал Броди. — А теперь вы и сами здесь?

— Я вызвал его, — ответил Медоуз. — Может, он сумеет разобраться в том, что здесь происходит.

— Гарри, тебе просто надо было спросить об этом меня, — заметил Броди. — Я бы тебе рассказал. Понимаешь, плавает там эта рыбина и…

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Броди чувствовал, как в нем закипает раздражение. Приезд Хупера, его компетентность принесут только новые осложнения, повлекут за собой разделение власти. Но он быстро поборол себя, подавил в себе раздражение.

— Конечно, Гарри, — сказал он. — Все нормально. Просто я намаялся за день.

— Ну а что там на катере? — спросил Медоуз.

Броди полез было в карман за зубом, но передумал. Ему не хотелось рассказывать обо всем, стоя в темноте на пирсе.

— Едем в участок, — сказал он. — Там все и расскажу.

— Бон остался на катере на всю ночь?

— Похоже на то, Гарри. — Броди повернулся к Хендриксу, который привязывал катер. — Ты домой, Леонард?

— Да, хочу привести себя в порядок, прежде чем заступить на дежурство.

Броди приехал в полицейский участок раньше Медоуза и Хупера. Было почти восемь вечера. Ему предстояло позвонить Эллени узнать, осталось ли что-нибудь от ужина или ему надо по дороге домой заскочить в магазин. И еще ему предстояло позвонить Салли Гарднер — этого звонка он страшился. Сначала Броди позвонил Эллен. Тушеная говядина, оказывается, осталась, ее можно подогреть, она, наверное, будет, как подошва, но все же хоть что-то горячее. Потом нашел в телефонной книге номер Гарднера.

— Салли? Это Мартин Броди, — и тут же пожалел, что набрал номер сразу, не подумав, что будет говорить. Все ли он должен сказать ей? Пожалуй, нет, не все. Прежде ему следует посоветоваться с Хупером. Как тот отнесется к его предложению?

— Где Бен, Мартин? — голос ее был ровным, но по тону чуть выше, чем обычно.

— Не знаю, Салли.

— Как это — не знаешь? Ты был там?

— Был. На судне его не оказалось.

— Но судно на месте?

— На месте.

— Ты поднимался на борт? Всюду посмотрел? И в трюме?

— Да. — И вдруг вспыхнула робкая надежда. — У Вена не было шлюпки, а?

— Нет, не было. Но почему же его там нет? — голос ее уже стал резким.

— Я…

— Где он?

Броди уловил истерические нотки. Он пожалел, что не поехал к ней, а позвонил.

— Ты одна, Салли?

— Нет. Со мной дети.

Она как будто немного успокоилась. Броди понимал, что это спокойствие — затишье перед взрывом отчаяния, который произойдет, как только она осознает, что все страхи, которые не покидали ее ни днем, ни ночью в течение шестнадцати лет, пока Бен рыбачил, все страхи, запрятанные в глубине души и никогда не высказываемые вслух, потому что кому-то они могли показаться смешными и нелепыми, вдруг стали явью.

Броди попытался припомнить ребятишек Гарднера. Одному, кажется, десять лет, второму — девять, малышу — около шести. Старший мальчишка — какой он? Броди не мог вспомнить. А кто живет по соседству? Проклятие! Почему он не подумал об этом раньше? Ах да, Финли.

— Одну минуточку, Салли… — и через селектор передал в приемную дежурному полицейскому:

— Клементе, свяжись с Грейс Финли и скажи ей, пусть она немедленно отправляются к Салли Гарднер, сейчас же.

— А если она спросит зачем?

— Скажи, я просил. Скажи, я объясню после, — потом снова взял телефонную трубку: — Извини, Салли. Наверняка я могу сказать тебе только то, что мы там были, поднимались на борт, но Вена не нашли. Мы осмотрели все судно.

В кабинет Броди вошли Медоуз и Хупер. Он жестом пригласил их сесть.

— Но где он может быть? — спросила Салли Гарднер. — Не мог же.

Он просто исчезнуть с судна посреди океана?

— Нет, не мог.

— И за борт он не мог упасть. То есть мог, но он тут же бы влез обратно.

— Конечно.

— Может быть, он уехал на каком-нибудь катере. Наверно, двигатель отказал, и ему пришлось уйти на чужом катере? Ты проверял двигатель?

— Нет, — растерянно ответил Броди.

— Так оно, по-видимому, и есть, — голос ее стал звучать нежно, почти по-девичьи, в нем слышалась слабая надежда. — Раз сел аккумулятор, то понятно, почему он не вышел на связь.

— Радио работало, Салли.

— Подожди секунду. Кто там? А, это ты. — Наступила пауза. Салли разговаривала с Грейс Финли. — Грейс говорит, — снова донесся ее голос, — что ты просил ее прийти сюда. Зачем?

— Я подумал…

— Ты считаешь, что он погиб? Думаешь, он утонул? — Надежда угасла, и Салли зарыдала.

— Боюсь, что так, Салли. В данный момент мы не можем предположить ничего другого. Позволь мне, пожалуйста, сказать несколько слов Грейс.

— Да, Мартин? — услышал он в трубке голос Грейс Финли.

— Извини, что потревожил тебя, но не мог придумать ничего другого. Ты можешь побыть с ней какое-то время?

— Я останусь на всю ночь.

— Это очень хорошо. Я постараюсь подъехать попозже.

Спасибо.

— Что случилось, Мартин?

— Мы еще толком не знаем.

— Снова эта…

Тварь?

— Возможно. Как раз это мы и пытаемся выяснить. Но сделай мне одолжение, Грейс, ничего не говори Салли об акуле. И без того все скверно.

— Хорошо, Мартин. Подожди. Подожди минутку, — она прикрыла трубку ладонью. Броди слышал какой-то приглушенный разговор. Затем в трубке раздался голос Салли Гарднер:

— Почему ты это сделал, Мартин?

— Что сделал?

Видимо, Грейс Финли попыталась у нее отнять трубку, так как Салли резко сказала:

— Дай мне поговорить, черт возьми! — А потом спросила у Броди: — Почему ты послал его? Почему Бона? — голос ее был не особенно громким, но слова ее оглушили Броди.

— Салли, ты…

— Ничего этого могло не случиться, — сказала она. — Ты мог все это предотвратить.

Броди захотелось бросить трубку. Повторять сцену с матерью Кинтнера не было никакого желания. Но ему надо было оправдаться. Она должна знать, что его вины здесь нет. Как она может винить его?

— Перестань, — сказал он. — Бен был хорошим рыбаком. Он знал, на что шел.

— Если бы ты не…

— Хватит, Салли! — оборвал ее Броди. — Возьми себя в руки. — Он повесил трубку. Броди был в ярости и в замешательстве одновременно. Он злился на Салли Гарднер за то, что она обвиняла его, и злился на себя за то, что сердился на нее. «Если бы ты не…» — начала она. Если бы он не послал Вена. Это она Хотела сказать. Если бы, если бы… Если бы он сам отправился на поиски акулы. Но он же не рыбак. Потому он искал Вена.

— Ты слышал? — спросил он, взглянув на Медоуза.

— Не все. Впрочем, достаточно, чтобы понять — Бен Гарднер стал четвертой жертвой.

— Думаю, что так, — кивнул Броди. И он рассказал Медоузу и Хуперу, как они с Хендриксом ездили в лодке Вена. Раза два Медоуз прерывал его, спрашивая о чем-то. Хупер слушал молча, его худощавое лицо оставалось спокойным, а светло-голубые глаза были устремлены на Броди. Броди сунул руку в карман брюк. — Вот что мы нашли, — сказал он. — Леонард извлек его из деревянной обшивки. — Он протянул зуб Хуперу, тот повертел его на ладони.

— Что скажешь, Мэт? — спросил Медоуз.

— Это белая.

— Большая?

— Да. Думаю, футов пятнадцать — двадцать. Это фантастическая рыбина. — Он взглянул на Медоуза. — Спасибо, что позвали меня. Я бы мог всю жизнь заниматься акулами, а такой никогда не увидеть.

— Сколько может весить эта акула? — спросил Броди.

— Пять или шесть тысяч фунтов.

— Три тонны! — Броди даже присвистнул.

— А что ты думаешь о последнем случае? — спросил Медоуз.

— Судя по тому, что рассказал шеф, акула расправилась и с мистером Гарднером.

— Но как? — спросил Броди.

— Версии тут могут быть разные. Гарднер, возможно, упал за борт или она стащила его в воду, что более вероятно. Его нога могла запутаться в канате от гарпуна. Или же она схватила его, когда он перегнулся через борт.

— А как мог появиться зуб в обшивке?

— Акула напала на судно.

— С чего бы это?

— Акулы не слишком умные, шеф. Ими управляют инстинкты. Инстинкт голода у них очень силен.

— Но тридцатифутовая лодка…

— Акула не думает, что перед ней. Она видит что-то большое…

— Но несъедобное.

— Этого она не знает, пока не попробует. Поймите, в океане она никого не боится. Другие рыбы стараются спрятаться от тех, кто крупнее. Срабатывает инстинкт. Но белая акула ни от кого не скрывается. Она не знает страха. Она может вести себя осторожно, когда, скажем, рядом другая белая, еще больших размеров. Но страх ей неведом.

— На кого они обычно нападают?

— На все и всех.

— Как так — на все и всех?

— Именно так.

— Вы не могли бы сказать, почему она бродит у наших берегов так долго? — спросил Броди. — Не знаю, знакомы ли вам здешние воды, течение…

— Я вырос здесь.

— Здесь? В Эмити?

— Нет, в Саутгемптоне. Каждое лето и проводил там — и когда был школьником, и даже когда учился в аспирантуре.

— Каждое лето? Значит, вы родом не оттуда… — Броди очень хотелось говорить с Хупером на равных или даже с некоторым превосходством над этим молодым человеком, и это оборачивалось снобизмом навыворот, к которому невольно прибегали жители курортных городков. Он давал им возможность противостоять той надменности, которая — они это чувствовали — исходила от богатых курортников. В позе «мы люди простые» было очень много от социальной агрессивности, которая обычно соединяла богатство с изнеженностью, простоту — с добропорядочностью, а бедность (до определенного предела) — с честностью. Эту позу Броди считал отвратительной и глупой. Но он смутно чувствовал опасность, исходившую от молодого человека, он не мог понять, в чем дело, и инстинктивно ухватился за привычную манеру, чтобы как-то противостоять Хуперу.

— Не придирайтесь, — раздраженно прервал его Хупер. — Хорошо, я родился не здесь. Но я провел немало времени в этих водах и написал на этом материале диссертацию. Я понимаю, к чему вы клоните. Да, вы правы: местные воды — не самая лучшая среда для долгого пребывания в ней акулы.

— Тогда почему же она не уходит отсюда?

— Ответить на это невозможно. Совершенно ясно, что поведение ее необычно, но акулы совершают столько странных поступков, что отклонение от нормы становится нормой. Всякий, кто рискнул бы поспорить, пытаясь предсказать поведение акулы в какой-либо конкретной ситуации, наверняка проиграет. Не исключено, что эта, акула больна. Акулы не способны контролировать свои действия. А если к тому же что-нибудь разлаживается в ее сложном организме, она теряет способность ориентации, и поведение ее становится вообще непредсказуемым.

— Если у нее у больной такие повадки, — сказал Броди, — не позавидуешь тому, кому она встретится здоровой.

— Разумеется. Но лично я не думаю, что она больна. Есть другие причины, которые заставляют ее оставаться здесь. Мы можем только догадываться о них. Тут и естественные факторы, и просто ее капризы.

— Какие же могут быть причины?

— Повышение или понижение температуры воды, изменение в направлении подводного течения или в питании. Перемещаются те, кого они поедают, перемещается и хищник. Два года назад, к примеру, у берегов штатов Коннектикут и Род-Айленд произошло нечто такое, чему до сих пор не нашли объяснения. В прибрежных водах появилась вдруг тьма-тьмущая менхэден.

Огромные косяки. Миллионы рыб. Вода как будто была покрыта маслянистой пленкой. Рыбы было так много, что ее ловили просто без наживы. Вслед за менхэден у самых пляжей появились огромные косяки пеламид, которые питаются медхэден. В Уотч-Хилле (штат Род-Айленд) люди входили в волны прибоя и ловили пеламиду граблями. Садовыми граблями! Прямо выгребали рыбу из воды. Затем появился хищник покрупнее — большой тунец. Рыболовные суда, которые обычно плавают в глубоких водах, вытаскивали огромнейших тунцов весом четыреста, пятьсот, шестьсот фунтов в сотне ярдов от берега. Иногда даже в гаванях. И вдруг все кончилось. Медхэден ушла, ушла и другая рыба. Я пробыл там три недели, пытаясь понять, что же произошло, но так ничего и не понял. Все зависит от экологического равновесия. Когда оно нарушается, происходят странные вещи.

— А в данном случае просто необъяснимые, — заметил Броди. — Эта акула облюбовала себе район площадью в одну или две квадратные мили и гуляет в нем больше недели. Она никуда не уплывает от пляжа. Она никого не тронула в Истгемптоне или Саутгемптоне. Что ей нужно в Эмити?

— Не знаю. И сомневаюсь, чтобы кто-нибудь дал вам вразумительный ответ.

— Ответ есть у Минни Элдридж, — сказал Медоуз.

— Нашел кого слушать, — возразил Броди.

— Кто она такая? — спросил Хупер.

— Начальник почтового отделения, — ответил Броди. — Она говорит, что на это была божья воля, это возмездие за грехи наши.

— Что ж, ее версию, — улыбнулся Хупер, — можно рассматривать наряду с другими.

— Это нас очень поддерживает, — сказал Броди. — И все-таки вы что-нибудь намерены предпринять, чтобы добиться ответа?

— Да. Я возьму пробу воды здесь и в Истгемптоне. Попытаюсь выяснить, как ведут себя другие рыбы, не возникло ли в этих водах каких-нибудь особых, специфических условий. Кроме того, я попытаюсь найти эту акулу. Кстати, есть ли в вашем распоряжении судно?

— Есть, как ни грустно в этом признаться, — сказал Броди. — Катер Вена Гарднера. Завтра мы доставим вас на него, и вы можете пользоваться им, по крайней мере, до тех пор, пока не уладим все формальности с женой Вена. Вы действительно полагаете, что сумеете поймать акулу даже после того, что случилось с Беном Гарднером?

— Я не говорил, что собираюсь ее поймать. Я даже не буду пытаться это сделать — во всяком случае в одиночку.

— Тогда, черт побери, что вы вообще собираетесь делать?

— Не знаю. Буду действовать смотря по обстоятельствам.

Броди посмотрел Хуперу в глаза и сказал:

— Я хочу, чтобы эта рыба была убита. Если вы не можете нам помочь, мы найдем кого-нибудь другого.

Хупер рассмеялся:

— Вы говорите, как гангстер. «Я хочу, чтобы эта рыба была убита». Что ж, заключите контракт. Кого вы думаете нанять на эту работенку?

— Не знаю. Как ты считаешь, Гарри? Ты же должен быть в курсе всех дел. Неужели на этом проклятом острове нет ни одного рыбака, у которого было бы снаряжение, необходимое для ловли больших акул?

— Есть, пожалуй, один. — Медоуз подумал с минуту, прежде чем ответить. — Я немного о нем знаю, кажется, его зовут Куинт и причаливает он к частному пирсу где-то поблизости. Если хочешь, я могу разузнать о нем.

— Действуй, Гарри, — сказал Броди. — Похоже, он подойдет.

— Погодите, шеф, — попросил Хупер, — вы хотите во что бы то ни стало отомстить какой-то рыбе. Но ведь акула — не зло. Она не убийца. Она в плену своих собственных инстинктов.

— Слушайте, вы… — Броди охватил гнев, вызванный и унижением и отчаянием. Он понимал, что Хупер прав, но еще он понимал, что в этой ситуации, прав Хупер или не прав, это не столь важно. Акула стала врагом. Она появилась у их побережья и отправила на тот свет двух мужчин, женщину и ребенка. Жители Эмити непременно потребуют смерти акулы. Им надо видеть ее мертвой, чтобы почувствовать себя в безопасности, чтобы вернуться к привычной жизни. И больше других в этом был заинтересован сам Броди, смерть акулы явилась бы для него очищением. Хупер задел его за живое, это выбило Броди из колеи. И все же он подавил свой гнев. — Извините, — сказал он.

Зазвонил телефон.

— Вас, шеф, — сказал Клементе. — Это мистер Вогэн.

— О черт, только его мне не хватало. — Броди яростно ткнул светящуюся кнопку на селекторе и снял трубку.

— Да, Ларри.

— Привет, Мартин. Как поживаешь? — голос Вогэна звучал дружелюбно.

«Пожалуй, даже чересчур дружелюбно, — подумал Броди. — Он, вероятно, пропустил уже несколько рюмочек».

— Лучше некуда, Ларри.

— Ты на работе в такое позднее время? Я звонил тебе домой.

— Когда ты начальник полиции и каждые двадцать минут кто-нибудь из твоих избирателей погибает, это дело хлопотное.

— Я слышал про Бона Гарднера.

— Что именно?

— Что он пропал.

— Новости у нас распространяются быстро.

— Ты думаешь, это опять акула?

— Думаю? Я в этом уверен!.

— Мартин, что ты собираешься делать? — Вогэн спрашивал и требовал одновременно.

— Хорошенький вопрос, Ларри. Мы делаем все, что в наших силах. Мы закрыли пляжи. Мы…

— Я знаю об этом, как и обо всем прочем.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Ты когда-нибудь пытался продать здоровым людям недвижимость в колонии для прокаженных?

— Нет, Ларри, не пытался, — устало сказал Броди.

— Я ежедневно аннулирую контракты. Люди просто отказываются от аренды. С воскресенья ко мне не зашел ни один клиент.

— Ну и что ты хочешь от меня?

— Знаешь, я подумал… мы, наверное, все слишком преувеличиваем.

— Ты все смеешься надо мной. Скажи мне, что ты меня разыгрываешь.

— Да нет, Мартин. Пожалуйста, успокойся. Давай трезво обсудим.

— Я сужу трезво. А вот ты, думаю, нет.

С минуту длилось молчание, затем Вогэн продолжал:

— А что если открыть пляжи только на праздники?

— Исключено. Абсолютно исключено.

— Выслушай меня…

— Нет, ты выслушай меня, Ларри. Я-то тебя выслушал, и после этого у нас еще погибло двое. Когда мы поймаем ее, когда убьем эту стерву, тогда и откроем пляжи. А пока забудь об этом.

— А что если поставить сети?

— Какие еще сети?

— Почему бы нам не поставить в воде стальные сети, отгородив пляж? Кто-то мне говорил, что так делают в Австралии.

«Он, должно быть, пьян», — подумал Броди.

— Ларри, у нас прямая береговая линия. Ты хочешь натянуть сети на протяжении двух с половиной миль вдоль пляжей? Отлично. А деньги у тебя есть? Скажем, для начала миллион долларов.

— А если выставить дозорных? Мы могли бы нанять людей патрулировать вдоль пляжей на лодках.

— Этого явно недостаточно, Ларри. Что с тобой? Твои партнеры опять на тебя наседают?

— Мои партнеры — не твоя забота, Мартин. Ради бога, дружище, городу грозит катастрофа.

— Я знаю, Ларри, — мягко ответил Броди! — И насколько я понимаю, мы ничего не можем с этим поделать. Спокойной ночи! — И он повесил трубку.

Медоуз и Хупер поднялись. Броди пошел проводить их, и когда они уже открыли дверь. Броди вдруг повернулся к Медоузу.

— Да, Гарри, ты забыл у меня зажигалку. — Медоуз хотел было сказать.

Что-то, но Броди опередил его: — Вернись и забери ее, а то пропадет еще. — Он кивнул Хуперу. — До встречи.

Когда они снова оказались в кабинете Броди, Медоуз с недоумением вынул свою зажигалку из кармана.

— Насколько я понимаю, ты хочешь мне что-то сообщить?

Броди Прикрыл дверь в кабинет.

— Ты йог бы разузнать о компаньонах Ларри?

— Я думаю, что мог бы. А зачем тебе?

— С тех пор как стряслась эта беда, Ларри мне шагу ступить не дает, настаивает, чтобы я не закрывал пляжи. И сейчас, после того, что произошло, он хочет, чтобы я их открыл в День независимости. На днях он даже проговорился: на него оказывают давление его партнеры. Я тебе уже говорил.

— Ну и?

— Я думаю, нам не мешает знать, кто имеет такое влияние на Ларри. Мне это было бы безразлично, не будь он мэром города. Но если кто-то диктует ему, нам следует знать, что это за люди.

— Хорошо, Мартин, — Медоуз вздохнул. — Я сделаю все, что смогу. Хотя копаться в делах Ларри Вогэна мало удовольствия.

— Это верно, но не только тебе сейчас туго приходится.

Броди проводил Медоуза до дверей, затем снова подошел к столу и сел. Вогэн прав в одном, подумал он: признаки того, что Эмити на грани катастрофы, ощущались во всем. Это касалось не только продажи недвижимости, здесь дела были совсем плохи. Эвелин Биксби, жена одного из полицейских Броди, лишилась места в компании по продаже недвижимости и работала теперь официанткой, в какой-то закусочной на дороге 27.

Два новых магазина модной дамской одежды отложили свое открытие до третьего июля, и оба владельца сочли необходимым позвонить Броди и предупредили его, что если до третьего июля пляжи не будут открыты, то они и свои магазины не откроют. Один из владельцев уже подумывал о том, не перебраться ли ему в Истгемптон. Магазин спортивных товаров объявил о распродаже, хотя обычно он проводил ее после праздника Дня труда. Для Броди в той ситуации, которая сложилась в Эмити, единственным отрадным моментом было то, что дела в баре «Сэксон» шли плохо, и Генри Кимбла уволили. И так как барменом он больше не работал, то теперь во время дежурства чаще всего бодрствовал.

С самого утра в понедельник — первый день закрытия пляжей — Броди отправил туда двух полицейских. У них произошло немало стычек с людьми, которые во что бы то ни стало хотели купаться. Человек по имени Роберт Дексер заявил о конституционном праве купаться на своем собственном участке и стал науськивать собаку на полицейского, который вытащил пистолет, так как находился при исполнении служебных обязанностей, и пригрозил пристрелить собаку. Другая стычка произошла на городском пляже, когда какой-то адвокат из Нью-Йорка начал читать конституцию Соединенных Штатов полицейскому и шумной толпе молодежи.

Но купаться все-таки никто не купался. Броди это точно знал. В среду двое мальчишек арендовали ялик и ушли ярдов на триста от берега, в океане они провели около часа, бросая за борт куриные потроха и утиные головы. На рыбацком судне, проходившем мимо, их заметили и сообщили Броди по радио.

Броди позвонил Хуперу, они вместе поплыли на «Флике» и приволокли ребят к берегу на буксире. В ялике у ребят нашли гарпун.

К нему были привязана обыкновенная бельевая веревка длиной ярдов в двести, закрепленная на носу морским узлом. Ребята сказали, что они хотели зацепить акулу багром и «покататься на ней, как на санках, до Нантакета». Броди объявил им, что если они еще когда-нибудь выкинут что-нибудь подобное, он арестует их за попытку самоубийства.

В полицейский участок четыре раза сообщили, что видели акулу. В одном случае оказалось, что это плавающее бревна. В двух других, как утверждал рыбак, посланный проверить сообщения, это были косяки резвящейся в, воде мелкой рыбешки.

В четвертом случае вообще ничего не обнаружили. Во вторник вечером, едва начало смеркаться, Броди снова позвонили, и человек, пожелавший остаться неизвестным, сказал, что какой-то мужчина на городском пляже швыряет в воду приманку для акулы. Оказалось, что это не мужчина, а женщина, одетая в мужской плащ, — Джесси Паркер, продавщица из магазина канцелярских товаров. Вначале она все отрицала, но потом призналась, что бросила в воду бумажный пакет. В нем были три пустые бутылки из-под вермута.

— Почему вы не бросили их в мусорный бачок? — спросил Броди.

— Я не хотела, чтобы мусорщик подумал, что я пьяница.

— А почему вы их не бросили в чужой бачок?

— Это было бы нехорошо, — ответила она. — Мусорный бачок… это что-то личное, вы не находите?

Броди посоветовал ей впредь класть пустые бутылки сначала в целлофановый, а потом в толстый бумажный пакет и долго бить по ним молотком. Тогда уж никто не поймет, что это были за бутылки.

Броди поглядел на часы. Начало десятого. Ехать к Салли Гарднер уже поздно. Возможно, она спит. Грейс Финли дала ей какую-нибудь таблетку или виски, и она заснула. Броди позвонил на пост береговой охраны в Монток и сообщил дежурному о Боне Гарднере. Тот ответил, что, как только рассветет, он пошлет катер на поиски тела.

— Спасибо, — поблагодарил Броди. — Я надеюсь, вы обнаружите его до того, как оно будет выброшено на берег. — Броди вдруг пришел в ужас от своих собственных слов. «Оно» — это Бен Гарднер, его друг. Что сказала бы Салли, если бы слышала, как Броди называет ее мужа «оно»? Как будто бы не было пятнадцати лет дружбы. Нет больше Вена Гарднера. Есть только «оно», и его необходимо найти до того, как кровавое месиво выбросит на берег.

— Постараемся, — заверил дежурный. — Ну и дела! Сочувствую вам, ребята. Лето у вас такое — не позавидуешь.

— Остается надеяться, что оно у нас не последнее, — сказал Броди и повесил трубку. Потом выключил свет в кабинете, закрыл дверь и направился к машине.

Свернув к дому. Броди увидел знакомый голубоватый свет в окнах гостиной. Мальчики смотрели телевизор. Он прошел через переднюю дверь, щелкнул выключателем, погасив свет на крыльце, и заглянул в полутемную гостиную. Старший сын Билли лежал на диване, опершись на локоть. Мартин, средний сын двенадцати лет, развалился в мягком кресле, положив босые ноги на журнальный столик. Восьмилетний Шон сидел на полу, прислонившись к дивану, и гладил кошку у себя на коленях.

— Как дела? — спросил Броди.

— Нормально, папа, — ответил Билли, не отводя глаз от телевизора.

— Где мама?

— Наверху. Она велела сказать тебе, что твой ужин на кухне.

— Отлично. Уже поздно, Шон. Почти половина десятого.

— Я ухожу, папа, — сказал Шон.

Броди пошел на кухню, открыл холодильник и достал банку пива. На кухонною столе на сковородке лежали остатки тушеной говядины. Мясо было коричневато-серое, волокнистое, подливка застыла. «Это ужин?» — подумал Броди. Он решил сделать себе сандвич. В холодильнике было несколько бифштексов, пакет куриных ножек, дюжина яиц, банка маринованных огурцов и двенадцать жестянок содовой шипучки. Наконец он нашел ломтик сыра, засохшего, с загнутыми краями, свернул его и сунул в рот. Поразмышлял некоторое время, не разогреть ли мясо, затем произнес вслух: «А, черт с ним!» Взял два ломтя хлеба, намазал их горчицей, снял с магнитной планки на стене нож для мяса и отрезал толстый кусок говядины. Положил мясо на ломоть хлеба, сверху несколько маринованных огурчиков, прикрыл их другим ломтем хлеба. Переложил все это на тарелку, взял пиво и поднялся по лестнице в спальню.

Эллен сидела на кровати и читала «Космополитен».

— Привет, — сказала она. — Трудный у тебя был день? Ты мне ничего не сказал по телефону.

— Трудный. Сейчас у нас все дни трудные. Ты слышала про Вена Гарднера? Когда я разговаривал с тобой, я мог только предполагать, что с ним произошло. — Он поставил тарелку и пиво на туалетный столик и сел на край постели, чтобы снять ботинки.

— Да. Мне звонила Грейс Финли, спрашивала, не знаю ли я, где доктор Крейг. В регистратуре ей не сказали, где он, а Грейс хотела дать Салли какое-нибудь снотворное.

— Ты разыскала его?

— Нет. Но я послала Шона, и он отнес ей секонол.

— Какой еще секонол?

— Снотворное.

— Я не знал, что ты принимаешь снотворное.

— Не часто. Совсем редко.

— Где ты его взяла?

— Доктор Крейг выписал, когда я ходила к нему по поводу своих нервов. Я говорила тебе.

Броди швырнул ботинки в угол, встал, снял брюки, аккуратно повесил их на спинку стула. Потом снял рубашку, повесил ее на плечики в стенной шкаф и, усевшись в трусах и майке на кровать, принялся за свой сандвич. Мясо было сухое и жилистое. Он ощутил вкус только горчицы.

— Ты нашел говядину? — спросила Эллен.

У Броди рот был набит, поэтому он только утвердительно кивнул.

— А что ты ешь?

— Говядину.

— Ты подогревал ее?

— Нет. И так сойдет.

Эллен недовольно скривила губы.

Броди молча ел, Эллен перелистывала журнал. Прошло несколько минут. Эллен перевернула последнюю страницу, положила журнал себе на колени.

— О боже! — воскликнула она. — Что такое?

— Я сейчас думала о Боне Гарднере. Это так ужасно. Что теперь будет с Салли?

— Не знаю, — ответил Броди. — Я беспокоюсь за нее. У нее есть деньги? Ты когда-нибудь говорила с ней об этом?

— Никогда. Откуда у нее деньги? Она, по-моему, целый год не покупала детям обновок. И она так мечтала покупать мясо чаще, чем раз в неделю, и не есть без конца рыбу, которую выловил Бен… Она получит кто-нибудь по социальному страхованию?

— Думаю, что получит, но это немного. Существует еще благотворительность.

— Она ни за что не согласится, — заметила Эллен.

— Ну, знаешь, гордость — это как раз то, чего она не сможет себе позволить. Теперь у нее не будет даже рыбы.

— Мы не могли бы что-нибудь сделать?

— Мы лично? А что мы можем? Мы не так уж богаты. Но город, возможно, сможет как-то ей помочь. Я поговорю с Вогэном.

— Ну, а как продвигаются твои дела?

— Ты спрашиваешь, поймали ли мы эту тварь? Нет еще. Медоуз вызвал океанографа, своего приятеля из Вудс-Хода. Хотя не знаю, чем он тут может помочь.

— Что он собой представляет?

— Молодой, внешность довольно приятная. Немного самонадеянный, но это неудивительно. Наши края он как будто знает прилично.

— Интересно. Откуда же?

— Он сказал, что еще мальчишкой приезжал в Саутгемптон. Проводил там каждое лето.

— Работал?

— Не знаю. Должно быть, жил с родителями. Он, похоже, из этой категории.

— Из какой категории?

— Из категории курортников. Богатые родители. Хорошее воспитание. Ты отлично представляешь этот типаж.

— Не злись, я просто спросила.

— Я не злюсь. Я просто сказал, что ты отлично представляешь этот типаж. Ведь ты сама из их среды.

Эллен усмехнулась.

— Из их среды. Я теперь просто старая дама. И ничего больше.

— Не говори глупости, — возразил Броди. — Когда ты в купальнике, большинство летних красоток не идут с тобой ни в какое сравнение. — Ему было приятно, что она напрашивается на комплименты, и ему было приятно говорить их ей. Эти комплименты стали для них чем-то ритуальным, как бы прелюдией любви.

Вид Эллен, лежащей в кровати, вызвал у Броди желание. Ее волосы падали на плечи, в глубоком вырезе ночной рубашки видны обе груди почти до сосков.

— Я сейчас, — сказал он. — Пойду почищу зубы.

Броди вернулся из ванной, все еще чувствуя возбуждение. Он подошел к туалетному столику, чтобы выключить свет.

— Знаешь, — сказала Эллен, — я думаю, нашим мальчикам следует брать уроки тенниса.

— Зачем? Разве они хотят играть в теннис?

— Нет, но это хороший вид спорта, и ему не мешает поучиться. Когда они станут взрослыми, это откроет им двери во многие дома.

— В какие дома?

— В дома тех людей, знакомство с которыми им не помешает. Если ты хорошо играешь в теннис, то можешь вступить в любой клуб и сблизиться там с нужными людьми. Сейчас им самое время поучиться.

— Где же они будут брать уроки?

— Я думаю о клубе «Филд».

— Насколько мне известно, мы не члены клуба «Филд».

— Я думаю, мы могли бы ими стать. Некоторые из моих старых знакомых являются членами этого клуба. Они могли бы дать нам рекомендацию.

— Оставь это.

— Почему?

— Хотя бы потому, что нам это не по средствам. Держу пари, что за одно вступление надо выложить тысячу долларов, а потом каждый год выкладывать по несколько сотен, по меньшей мере. У нас нет таких денег.

— У нас есть сбережения.

— Но ведь не для уроков же тенниса. Ладно, давай не будем об этом. — Он потянулся к выключателю.

— Мальчикам это бы пригодилось.

Броди оперся рукой о столик.

— Послушай, мы не принадлежим к кругу людей, играющих в теннис. Мы не будем там чувствовать себя хорошо. Мы там будем чужие.

— Откуда ты знаешь? Мы ведь даже никогда не пробовали вступить в клуб.

— Давай оставим этот разговор. — Он выключил свет, подошел к ее кровати, откинул одеяло и улегся рядом с Эллен. — К тому же, — продолжал он, уткнувшись носом ей в шею, — есть другой вид спорта, который мне больше по душе.

— Дети еще не спят.

— Они смотрят телевизор. Даже если тут взорвется бомба, они ее не услышат. — Он поцеловал ее в шею и начал водить ладонью по ее бедрам.

Эллен зевнула.

— Мне так хочется спать, — сказала она. — Я выпила снотворное до твоего прихода.

Броди перестал ее гладить.

— А какого черта ты его пила?

— Я плохо спала прошлую ночь, поэтому и приняла таблетку.

— Я выброшу эти проклятые таблетки. — Он поцеловал ее в щеку, хотел поцеловать в губы, но в этот момент она снова зевнула.

— Извини, — сказала она. — Боюсь, ничего не получится.

— Получится. Все, что от тебя требуется, помочь немного.

— Прости, я очень устала. Но ты… если хочешь. Я постараюсь не заснуть.

— Нет уж, — сказал Броди и перевалился на свою постель. — Я не любитель насиловать трупы.

— Зачем ты так?

Броди не ответил. Он лежал на спине, уставившись в потолок. Он чувствовал, что напряжение осталось, но желание уже прошло и вместо него приходит тупая боль.

Спустя минуту Эллен спросила:

— Как зовут друга Гарри Медоуза?

— Хупер.

— Не Дэвид Хупер?

— Нет, по-моему, его зовут Мэт.

— Когда-то давным-давно я знала человека, которого звали Дэвидом Ху пером. Я помню… — но договорить она не успела, веки ее сомкнулись, и она глубоко задышала, погрузившись в сон.


Глава 6


В пятницу, возвращаясь домой из саутгемптонской больницы, Эллен заглянула на почту. В Эмити почту не доставляли на дом. Вообще-то срочную корреспонденцию должны были доставлять по любому адресу в радиусе одной мили от почтамта. Но практически даже срочные телеграммы (за исключением тех, на которых значилось, что они отправлены федеральным правительством) хранились на почте, пока кто-нибудь не приходил за ними.

Почта размещалась в небольшом здании на Тилл-стрит, совсем рядом с Мейн-стрит. Там имелось пятьсот почтовых ящиков, триста сорок из них арендовались постоянными жителями Эмити. Остальные сто шестьдесят предоставлялись курортникам, а кому именно — это зависело от прихоти начальницы почтового отделения Минни Элдридж. Те, кому она симпатизировала, получали разрешение арендовать ящики на летний период. Тем, кому она не симпатизировала, приходилось стоять в очереди у ее стойки. Поскольку никто из приезжающих на лето не мог арендовать ящик на круглый год, курортники никогда не знали, будет ли у них почтовый ящик на следующий сезон, когда они приедут в июне, или нет.

Ни у кого не было сомнений относительно того, что Минни Элдридж уже перевалило за семьдесят, но ей каким-то образом удалось убедить власти в Вашингтоне, что она еще не достигла того возраста, когда человек обязан уйти на пенсию. Она была маленькой и щуплой на вид, но довольно сильной и управлялась с пакетами и картонками почти так же быстро, как и двое молодых мужчин, работавших на почте вместе с рей. Она никогда не говорила о своем прошлом или о своей личной жизни. Знали о ней только, что родилась она на острове Нантакет и покинула его вскоре после того, как началась первая мировая война. Она так долго жила в Эмити, что в городе не было человека, который бы ее не знал. Минни Элдридж считала себя не только коренной жительницей, но и знатоком истории города. Она охотно рассказывала о том, почему город назвали Эмити, рассказывала об Эмити Хоупвелл, жившей в XVII веке и приговоренной к смертной казни за колдовство. Минни доставляло удовольствие порассуждать о значительных событиях из прошлого города: о высадке британских войск во время войны за независимость (англичане попытались обойти с фланга отряды колонистов, но сбились с пути и без толку бродили взад и вперед по Лонг-Айленду); о пожаре 1823 года, во время которого сгорели все дома, кроме церкви; о крушении судна с контрабандными спиртными напитками в 1921 году (судно в конечном счете подняли на поверхность, но весь груз, снятый с парохода для того, чтобы легче было его поднимать, куда-то исчез); об урагане 1938 года и о широко освещавшейся в прессе (хотя полностью и не подтвержденной) высадке трех немецких шпионов на пляже вдоль Скотч-роуд в 1942 году.

Эллени Минни отнюдь не симпатизировали друг другу. Эллен чувствовала, что Минни ее не любит. Минни испытывала неловкость в присутствии Эллен, так как не могла отнести ее ни к какой определенной категории. Эллен не принадлежала ни к курортникам, ни к местным жителям. Право на постоянное пользование почтовым ящиком она получила как бы вместе с замужеством.

Минни была на почте одна, она разбирала корреспонденцию, когда вошла Эллен.

— Доброе утро, Минни, — сказала Эллен.

Минни взглянула на стенные часы над стойкой и только после этого ответила:

— Добрый день.

— Могу я получить у вас книжечку восьмицентовых марок? — Эллен положила на стойку одну пятидолларовую бумажку и три по одному доллару.

Минни опустила в ящики несколько писем, отложила оставшуюся пачку и подошла к стойке. Она дала Эллен набор почтовых марок и смахнула деньги в выдвижной ящик.

— Что Мартин собирается делать с этой акулой? — спросила она.

— Не знаю. Наверное, они попытаются поймать ее.

— А может ли кто поймать на крючок левиафана?

— Простите, что вы сказали?

— Книга Иова, — ответила Минни. — Ни один смертный не поймает эту рыбу.

— Почему вы так думаете?

— Нам не суждено поймать ее, вот почему. На то есть высшая воля.

— На что — на то?

— Об этом узнаем в свое время.

— Понимаю. — Эллен положила марки в сумочку. — Что ж, может, вы и правы. Спасибо, Минни. — Она повернулась и пошла к двери.

— В моих словах вы можете не сомневаться, — сказала Минни, глядя в спину Эллен.

Эллен вышла на Мейн-стрит, свернула направо, прошла мимо магазина женской одежды и антикварной лавки. Она остановилась у магазина скобяных изделий и открыла дверь. Но на звяканье колокольчика никто не вышел. Она подождала немного, потом позвала:

— Альберт?

Эллен прошла к распахнутой двери, ведущей в подвальное помещение. До нее донесся разговор двух мужчин.

— Сейчас иду, — подал голос Альберт Моррис. — У меня их целая коробка, — сказал он мужчине, который было ним. — Поройтесь, может, вы и найдете то, что вам нужно.

Моррис появился у нижней ступеньки лестницы и начал не спеша подниматься, осторожно, ступенька за ступенькой, держась за перила. Ему перевалило за шестьдесят, и два года назад у него уже был сердечный приступ.

— Крепительные утки, — сказал он, поднимаясь.

— Что? — не поняла Эллен.

— Крепительные утки. Они нужны этому парню. Он, должно быть, капитан какого-нибудь линкора, потому что ищет крепительные утки гигантских размеров. Итак, что бы вы хотели?

— Резиновый наконечник для крана на кухне пришел в негодность. Вы знаете, такой, с рассекателем. Мне нужен новый.

— Ничего нет проще. Они вон там. — Моррис подвел Эллен к полке. — Вы это имели в виду? — Он достал резиновый наконечник.

— Да, именно его.

— Восемьдесят центов. В кредит или наличными?

— Наличными.

Я не хочу, чтобы вы занимались писаниной из-за каких-то восьмидесяти центов.

— Мне приходится записывать в кредит и меньшую сумму, — заметил Моррис. — Я мог бы вам многое порассказать. — Они прошли по узкому магазину к кассе, и, выбивая чек, Моррис сказал:

— Многие обеспокоены этой историей с акулой.

— Я знаю. Их можно понять.

— Они считают, что пляжи надо снова открыть.

— Ну, я…

— На мой взгляд, головы у этих людей набиты соломой. Я уверен: Мартин поступает правильно.

— Я рада это слышать, Альберт.

— Может быть, этот новый парень поможет нам выпутаться.

— Какой парень?

— Специалист по рыбам из Массачусетса.

— Ах да. Я слышала, что он в городе.

— Более того, он здесь.

Эллен огляделась вокруг, но никого не увидела.

— Где это здесь?

— Внизу, в подвале. Это ему нужны крепительные утки.

Эллен услышала шаги по лестнице. Она обернулась и увидела Хупера. Ее вдруг охватило такое сильное волнение, точно перед ней предстал возлюбленный, которого она не видела много лет. Она не была знакома с ним, и в то же время в нем было что-то очень знакомое.

— Я нашел их, — сказал Хупер, в руках у него были две большие крепительные утки из нержавеющей стали. Он подошел к стойке, вежливо улыбнулся Эллен. — Эти вполне подойдут, — сказал он Моррису, положил товар на прилавок и протянул двадцать долларов.

Эллен смотрела на Хупера, пытаясь вспомнить, кого он ей напоминает. Она надеялась, что Альберт Моррис познакомит их, но он, похоже, не собирался этого делать.

— Извините, — обратилась она к Хуперу, — но мне нужно спросить вас кое о чем.

Хупер взглянул на нее и снова улыбнулся — приятная дружелюбная улыбка, от которой смягчились резкие черты лица, а его светло-голубые глаза засветились.

— Пожалуйста, — сказал он. — Спрашивайте.

— Вы случайно не родственник Дэвида Хупера?

— Он мой старший брат. Вы знаете Дэвида?

— Да, — сказала Эллен. — Вернее, знала. Он ухаживал за мной когда-то давным-давно. Я Эллен Броди. А раньше меня звали Эллен Шеперд. Я имею в виду те времена.

— О, конечно. Я помню вас.

— Не может быть.

— Помню.

Я не шучу. И докажу вам это. Дайте подумать… Прическа у вас тогда была, как у пажа. И вы всегда носили браслет с брелоками. Я помню один большой брелок с изображением Эйфелевой башни. И вы часто напевали одну песню… как она называлась? «Шибум» или что-то в этом роде. Верно?

Эллен рассмеялась.

— С ума сойти, ну и память у вас. Я уже забыла эту песню.

— Поразительно, какие мелочи производят на ребят впечатление. Вы встречались с Дэвидом сколько… два года?

— Два лета, — сказала Эллен. — Это было чудесное время.

— Вы помните меня?

— Смутно. Помню только, что у Дэвида был младший брат. Вам, вероятно, было тогда лет девять или десять.

— Около того. Дэвид на десять лет старше меня. Еще я помню: все звали меня Мэт, как будто бы я был взрослым, — и мне это очень нравилось. А вы называли меня Мэтью. Вы говорили, что Мэтью звучит благороднее. Я, наверно, был влюблен в вас.

— В самом деле? — Эллен покраснела, а Альберт Моррис засмеялся.

— Я влюблялся во всех девушек, с которыми встречался Дэвид, — сказал Хупер.

— Не может быть!

Моррис протянул Хуперу сдачу, а Хупер сказал Эллен:

— Я еду в порт. Подвезти вас?

— Спасибо. Я на машине. — Она поблагодарила Морриса и направилась к выходу. Хупер последовал за ней. — Так, значит, вы теперь ученый? — спросила она, когда они вышли на улицу.

— По воле случая. Я начал было специализироваться в английском языке. Но потом прослушал курс по морской биологии, просто так, ради любопытства и — попался на крючок.

— Это вас океан так увлек?

— И да и нет. На океане я всегда был помешан. Когда мне было лет двенадцать или тринадцать, для меня не было большего удовольствия, как, захватив спальный мешок, отправиться на пляж и там всю ночь лежать на песке, слушать шум волн и думать о том, откуда они пришли и сколько всего повидали на своем пути. А крючок, на который я попался в колледже, — это рыбы, а если говорить точнее — акулы.

Эллен рассмеялась:

— В них разве можно влюбиться? Какой ужас! Это все равно что питать страсть к крысам.

— Многие так думают, — заметил Хупер. — Но эти люди ошибаются. У акулы есть все, что может привести в восторг ученого. Они красивы, боже, как они красивы! Акула — это невероятно четкий, удивительно отлаженный механизм. Они грациозны, как птицы, и непостижимо загадочны, как и любое другое существо на земле. Никто не знает, сколько они живут и каким инстинктам — за исключением голода — подчиняются. Существует более двухсот пятидесяти разновидностей акул, и как сильно отличаются друг от друга! Бывает, что ученый всю свою жизнь бьется над разгадкой тайны акулы, он уже готов сделать какие-то определенные обоснованные выводы, но тут какой-нибудь новый факт сводит на нет всю его прежнюю работу. В течение двух тысячелетий люди пытались найти эффективное средство, которое отпугивало бы акул. Но так ничего и не нашли. — Он замолчал, взглянул на Эллен и улыбнулся. — Извините. Я не собирался читать лекцию. Я просто одержимый, как вы, очевидно, могли убедиться.

— А вы, очевидно, могли убедиться, — сказала Эллен, — что я в этом деле профан. Вы учились в Йельском университете?

— Конечно. Где же еще? Кроме моего дяди, которого исключили из геологического колледжа в Андовере, и он закончил обучение не то в Майами, не то в Огайо, все мужчины нашей семьи, на протяжении четырех поколений, учились в Йельском университете. Потом я поступил в аспирантуру при университете во Флориде. А затем два года гонялся за акулами по всему свету.

— Это, наверно, было интересно?

— Непередаваемое блаженство. Все равно что алкоголика пустить на винокуренный завод. Я изучал акул в Красном море и нырял за ними у берегов Австралии. Чем больше я узнавал о них, тем больше понимал, что я ничего о них не знаю.

— Вы ныряли за ними?

Хупер кивнул.

— Главным образом в клетке, но случалось, и без нее. Я догадываюсь, о чем вы думаете. Многие считают, моя мать, например, что я ищу смерти. Но если вы знаете свое дело, то вы себя почти не подвергаете опасности.

— Вы, должно быть, крупнейший в мире специалист по акулам.

— Не думаю, — рассмеялся Хупер, — но, хотел бы им стать. Я не участвовал только в одной экспедиции, и чего бы я только не отдал, чтобы в ней участвовать. Это экспедиция Питера Гимбела. Они все засняли на кинопленку, о такой экспедиции можно только мечтать. Они находились в воде с двумя гигантскими белыми, это тот же вид, что и у вас.

— Я так рада, что вы не участвовали в той экспедиции, — сказала Эллен. — Вам наверняка захотелось бы взглянуть на мир из пасти одной из этих акул. Но расскажите мне о Дэвиде. Как он?

— У него в общем и целом все в порядке. Он работает маклером в Сан-Франциско.

— В общем и целом? Что вы имеете в виду?

— Ну, он женился во второй раз. Его первой женой, может, вы знаете, была Патти Фремонт.

— Конечно.

Я часто играла с ней в теннис. Дэвид ей как бы достался от меня по наследству. Да так оно и было.

— Они жили три года, пока она не сошлась с каким-то крупным предпринимателем, владельцем дома в Антибе. Тогда Дэвид нашел себе другую девушку — ее отец был обладателем контрольного пакета акций одной нефтяной компании. Девушка довольно милая, но глупа, как пробка. Если бы у Дэвида была хоть крупица здравого смысла, он ни за что бы не расстался с вами.

Эллен вспыхнула и тихо произнесла:

— Вы очень любезны.

— Я серьезно. Я бы на его месте поступил так.

— А как вы поступили на своем месте? Какой девушке, наконец, удалось покорить вас?

— Никакой пока еще. Я думаю, девушки просто не понимают, какой шанс они упускают, — рассмеялся Хупер. — Расскажите мне о себе. Нет, не надо. Я попробую сам угадать. Трое детей. Верно?

— Верно. Я и не предполагала, что это так заметно.

— Нет, нет. Я не это имел в виду. Вовсе незаметно. Совсем нет. Ваш муж, дайте подумать, адвокат. У вас квартира в Нью-Йорке и дом в Эмити. Вы, должно быть, очень счастливы. Я очень рад за вас.

Эллен, улыбаясь, покачала головой.

— Не совсем. Я хочу сказать, вы не все угадали. Мой муж — начальник полиции в Эмити.

В глазах Хупера только на мгновение мелькнуло удивление. Хлопнув себя по лбу, он воскликнул:

— Какой же я болван! Конечно же, Броди. Вот здорово.

Я познакомился с вашим мужем вчера вечером. Похоже, он мировой парень.

Эллен показалось, что она уловила легкую иронию в голосе Хупера, но тут же одернула себя: «Нечего зря фантазировать».

— Как долго вы собираетесь пробыть здесь? — спросила она.

— Не знаю. Зависит от того, как пойдут дальше дела с акулой. Если она уйдет, я уеду.

— Вы живете в Вудс-Холе?

— Неподалеку от него. В Хайаннисе. Я приобрел маленький домик на самом берегу. Люблю быть рядом с водой. Если я оказываюсь более чем в десяти милях от берега, у меня начинается клаустрофобия.

— Вы живете совсем один?

— Да, один. Только я, множество книги стереосистема, за которую я выложил уйму денег. Послушайте, вы все еще танцуете?

— Танцую?

— Да. Я сейчас вспомнил. Дэвид часто говорил, что вы были самой лучшей партнершей из всех, с кем ему когда-либо доводилось танцевать. Вы победили на конкурсе, так ведь?

Прошлое, словно птица, которую долго держали в клетке и вдруг выпустили на волю, налетело на нее, закружило. Тоскливо заныло сердце.

— Да, это был конкурс на лучшее исполнение самбы, — сказала она. — В «Пляжном клубе». Но я о нем и не вспоминаю. Нет, я больше не танцую. Мартин не танцует, а если бы и танцевал, то теперь, я думаю, такую музыку уже и не играют.

— Жаль. Дэвид говорил, вы были великолепны.

— Это был изумительный вечер, — сказала Эллен, погружаясь в воспоминания, воскрешая в памяти мельчайшие подробности. — Играл джаз Лестера Данина. «Пляжный клуб» был украшен гирляндами из гофрированной бумаги и воздушными шарами. На Дэвиде был его любимый красный пиджак.

— Теперь он у меня, — сказал Хупер. — Мне по наследству от него достался пиджак.

— Тогда играли замечательные песни. Дэвид танцевал тустеп великолепно. Быть его партнершей в тустепе совсем не просто, но вальс он не любил, говорил, что от него кружится голова. Все были тогда такие загорелые. По-моему, я наделав тот вечер желтое платье, оно очень шло к моему загару. Проводилось два конкурса: на лучшее исполнение чарльстона, в котором победили Сузи Кендалл и Чип Фогарти. И на исполнение самбы. «Бразилию» играли в самом конце, и мы танцевали так, будто от этого танца зависела вся наша жизнь. Я думала, что когда танец кончится, я рухну. И знаете, что мы получили в качестве приза? Банку консервированной курицы. Она стояла у меня в комнате, пока не вздулась и отец не заставил меня ее выбросить. — Эллен улыбнулась. — Веселые это были времена. Я стараюсь не думать о них слишком часто.

— Почему?

— Мы всегда невольно приукрашиваем прошлое. Потом, в будущем, будем так же думать о настоящем. Когда слишком часто вспоминаешь минувшие радости, становится грустно. Начинает казаться, что так хорошо, как раньше, тебе уже никогда не будет.

— А я вот не думаю о прошлом.

— В самом деле? Почему?

— Просто оно не было таким уж замечательным, вот и все. Дэвид — первенец. О том, чтобы произвести на свет меня, мои родители должны были подумать немного раньше. По-моему, они хотели таким образом укрепить семейные узы. Но я не смог им в этом помочь. Довольно скверно, когда ты не оправдываешь надежд в самом главном.

Дэвиду было двадцать, когда родители разошлись. Мне не было даже одиннадцати. Процедура развода была не такой уж легкой. Да и несколько лет, предшествующих ему, тоже были далеко не мирными. Заурядная история, радостного тут было мало. Может, я все преувеличиваю. Но так или иначе, я многого жду от будущего. В прошлое я заглядываю редко.

— Возможно, это правильнее.

— Не знаю. Наверное, если бы у меня было счастливое прошлое, я бы в основном жил им. Однако… хватит об этом. Мне надо в порт. Может, мне все-таки подвезти вас куда-нибудь?

— Нет, спасибо. Моя машина стоит на той стороне улицы.

— Хорошо. Знаете… — Хупер протянул руку. — Это было просто замечательно снова встретиться с вами, и я надеюсь снова вас увидеть до отъезда.

— Мне бы тоже этого хотелось, — сказала Эллен, пожимая ему руку.

— Я, очевидно, не могу рассчитывать на то, что мне удастся вытащить вас как-нибудь на теннисный корт?

Эллен засмеялась.

— На теннисный корт? Я уже не помню, когда в последний раз брала в руки теннисную ракетку. Тем не менее спасибо за приглашение.

— Не за что. До встречи. — Хупер повернулся и быстро пошел по тротуару к своему зеленому «форду».

Эллен стояла и смотрела, как Хупер заводит машину, как, лавируя, выезжает со стоянки на улицу. Когда он проезжал мимо, она подняла руку и помахала, неуверенно и робко. Хупер высунул левую руку из окна машины и тоже помахал. Затем он повернул за угол и скрылся из виду.

Ужасная, мучительная тоска охватила Эллен. Отчетливее, чем когда-либо, она вдруг поняла, что лучшая часть ее жизни — та часть, которая была светлой и радостной, — канула в прошлое. Осознав это, Эллен испытала чувство вины: значит, она не была хорошей матерью, хорошей женой. Она ненавидела свою жизнь и ненавидела себя за свою ненависть. Ей припомнилась строка из песни, которую Билли проигрывал на стереосистеме: «Я променяла бы все мои завтра на одно вчера». Согласилась бы она на такую сделку? Эллен задумалась. Но какой толк в этих размышлениях?

Вчерашние дни пролетели. Ни одно из ярких, радостных впечатлений прошлого не вернешь, они уносились все дальше, туда, откуда нет возврата.

Ей вспомнилось улыбающееся лицо Хупера. Забудь о нем, сказала она себе. Глупости все это. Нет — самоуничижение.

Эллен перешла улицу и села в машину. Выехав на дорогу, она увидела Ларри Вогэна, стоявшего на углу. «О боже, — подумала она с изумлением, — то, что у меня на душе, у него на лице».


Глава 7


Такими тихими и спокойными выходные дни бывают только поздней осенью. Эти два дня пляжи были закрыты, полиция патрулировала их с раннего утра до наступления темноты, Эмити казался почти вымершим. Хупер курсировал вдоль берега на катере Вена Гарднера, но все, что он увидел в воде, — это несколько косяков мелкой рыбешки и один небольшой косяк пеламиды. Воскресенье он провел у берегов Истгемптона — на пляжах было полно народу, и он решил, что акула, вероятнее всего, появится там, где купаются люди. И к вечеру он заявил Броди, что акула, судя по всему, ушла в глубину.

— Почему вы так думаете? — спросил Броди.

— Непохоже, чтобы она была здесь, — ответил Хупер. — И вокруг плавает многофазной рыбы. Если бы неподалеку находилась большая белая, то другая рыба исчезла бы. Во всяком случае, ныряльщики утверждают: когда большая белая где-то рядом, в воде все как будто вымирает.

— Вы меня не убедили, — сказал Броди. — По крайней мере, не убедили настолько, чтобы открыть пляжи. — Он знал, что после этих спокойных, без происшествий выходных на него снова будет оказан нажим — со стороны Вогэна. Другие агенты по продаже недвижимости, владельцы магазинов тоже будут требовать, чтобы он открыл пляжи. Ему даже хотелось, чтобы Хупер обнаружил эту акулу. Тогда была бы какая-то определенность. А сейчас налицо был только факт ее отсутствия, но уму полицейского это мало что говорило.

В понедельник днем Броди сидел в своем кабинете. Вошел Биксби и сказал, что звонит Эллен.

— Извини, что я тебя беспокою, — сказала она, — но мне хотелось бы посоветоваться с тобой. Что если нам пригласить гостей на ужин? Как ты на это смотришь?

— По какому поводу?

— Просто так, без повода. Мы не делали этого целую вечность. Я даже не помню, когда это было в последний раз.

— Я тоже не помню, — сказал Броди, но он солгал. Он слишком хорошо помнил их последний званый ужин: три года назад у Эллен родилась идея восстановить свои связи с летним обществом. Она пригласила три пары курортников. Довольно приятные все люди, но беседа никак не клеилась, и все чувствовали себя неловко. Броди и его гости тщетно пытались найти какие-то общие темы. Потом гости стали говорить в основном друг с другом, не забывая, однако, вежливо вовлекать в беседу Эллен, когда она произносила что-нибудь вроде: «О, я помню его!» Эллен была возбуждена, нервничала. После того как гости ушли, Эллен, моя посуду, дважды сказала Броди: «Замечательный был вечер, правда?» А потом закрылась в ванной и долго плакала.

— Ну так как ты считаешь? — спросила Эллен.

— Не знаю. Если тебе так хочется, можно и устроить. Кого ты намерена пригласить?

— Прежде всего, я полагаю, нам следует пригласить Мэта Хупера.

— Зачем? Он питается в гостинице «Герб Абеляра». Это входит в стоимость номера.

— Разве дело в этом, Мартин? У него нет здесь ни друзей, ни знакомых, и к тому же он очень славный.

— Откуда ты знаешь? Я не предполагал, что ты с ним знакома.

— А я тебе не говорила? Я случайно встретилась с ним в магазине Альберта Морриса в пятницу. Я была уверена, что рассказала тебе.

— Нет. Но это неважно.

— Оказывается, он брат Хупера, с которым я когда-то была знакома. Он помнит обо мне гораздо, больше, чем я о нем. Хотя он намного моложе.

— Хм. Когда ты планируешь устроить эту вечеринку?

— Может, завтра вечером? Я подумала, что мы могли бы приятно провести время, собрав небольшую компанию. Несколько пар. Может быть, всего человек шесть-восемь.

— Да, но ты приглашаешь назавтра. Ты уверена, что соберешь компанию?

— Конечно. Эта неделя ничем особенным не занята. Ну разве что кто-то договаривался поиграть вечером в бридж.

— Ты имеешь в виду приезжих? — спросил Броди.

— Да. Мэт наверняка будет чувствовать себя с ними непринужденно. Что ты скажешь о Бакстерах? Ведь они приятные люди, правда?

— Я их что-то мало знаю.

— Нет, ты знаешь, дурачок. Клем и Сесси Бакстеры. Ее девичья фамилия Давенпорт. Они живут на Скотч-роуд. У него сейчас отпуск. Мы встретились сегодня утром на улице, и он мне сказал об этом.

— Хорошо. Приглашай, если хочешь.

— Кого еще?

— Кого-нибудь, с кем я мог бы поговорить. Может, Медоузов?

— Он уже знаком с Гарри.

— Он не знаком с Дороти. И она довольно разговорчива.

— Ладно, — сказала Эллен. — Пожалуй, немного местного колорита не повредит. И Гарри всегда все знает.

— Я не думал о местном колорите, — резко сказал Броди. — Они наши друзья.

— Да, конечно. Я не имела в виду ничего плохого.

— А если тебе нужен местный колорит, ты его найдешь на другой половине нашей кровати.

— Я уже сказала, что не имела в виду ничего плохого.

— А о девушке ты подумала? — спросил Броди. — Я считаю, тебе надо пригласить какую-нибудь симпатичную молодую девицу для Хупера.

Прошло некоторое время, прежде чем Эллен ответила:

— Если ты так считаешь.

— Вообще-то мне безразлично. Я просто подумал, что ему будет приятно поболтать с девушкой своего возраста.

— Он не так уж молод, Мартин. А мы не так уж стары. Ну да ладно. Я подумаю, кто бы ему мог понравиться.

— До вечера, — сказал Броди и повесил трубку. Настроение у него было прескверное. Званый ужин не предвещал ничего хорошего. Он смутно чувствовал, и чем больше думал об этом, тем больше убеждался в том, что Эллен решила предпринять новую попытку вернуться в свой прежний мир, и на этот раз она хочет вернуться туда с помощью Хупера.

На следующий день Броди приехал домой в начале шестого. В столовой Эллен накрывала на стол. Броди поцеловал ее в щеку и сказал:

— Ну и ну, давненько я не видел этого серебра.

Это столовое серебро подарили родители Эллен на свадьбу.

— Я несколько часов чистила его.

— А взгляните на это! — Броди взял со стола бокал, похожий на тюльпан. — Где ты их раздобыла?

— Я купила их.

— Сколько стоит? — Броди поставил бокал на стол.

— Недорого, — сказала она, складывая салфетку и аккуратно кладя на нее вилку для салата и вилку для горячего.

— Сколько?

— Двадцать долларов. Но это за целую дюжину.

— Когда ты приглашаешь гостей, денег ты не считаешь.

— У нас не было приличных бокалов для вина, — сказала она, оправдываясь. — Да и те, что были, разбились несколько месяцев назад, когда Шон опрокинул буфет.

Броди оглядел стол.

— Ты накрыла на шестерых? — спросил он. — Что случилось?

— Бакстеры не могут прийти. Сесси звонила. Клему надо быть в городе по какому-то делу, и она решила поехать с ним. Они там и заночуют, — в голосе ее слышалась наигранная веселость, напускное безразличие.

— Вот как? — сказал Броди. — Очень плохо. — Но на самом деле его нисколько не огорчило. — А какую красотку ты раздобыла для Хупера?

— Дейзи Уикер. Она работает у Гибби в антикварной лавке «Bibelot». Приятная девушка.

— Когда все придут?

— Медоузы и Дейзи в половине восьмого. А Мэтью я попросила прийти к семи.

— Я думал, его зовут Мэт.

— Это я его так называла в шутку, когда он был мальчишкой, и он мне напомнил об этом. Я его пригласила пораньше, чтобы он поговорил с ребятами. Думаю, они будут в восторге.

Броди посмотрел на часы.

— Если гости придут в половине восьмого, значит, мы не сядем ужинать до половины девятого или девяти. За это время можно умереть с голоду. Пожалуй, я съем чего-нибудь. — И он направился в кухню.

— Не наедайся, — сказала Эллен. — Я приготовила отличный ужин.

Броди окинул взглядом груду кастрюль и пакетов на кухне и потянул носом.

— Что ты готовишь? — спросил он.

— Это называется баранина-баттерфляй, — сказала она. — Надеюсь, я не пережарила ее.

— Пахнет хорошо, — заметил Броди. — А это что за месиво у раковины? Можно его выбросить и помыть кастрюлю?

— Какое еще месиво? — спросила Эллен из столовой.

— Да вот тут в кастрюле.

— О господи! — воскликнула она и поспешила на кухню. — Только посмей выбросить, — тут она увидела улыбку на лице Броди. — Ах ты бессовестный, — она хлопнула его по спине. — Это гаспачо. Острый суп из свежих овощей.

— Ты думаешь, он съедобен? — подтрунивал Броди. — Он какой-то скользкий.

— Он именно таким и должен быть, дурашка.

Броди покачал головой.

— Дружище Хупер пожалеет, что не поел в «Абеляре».

— Ах ты негодник, — воскликнула она. — Вот попробуешь, по-другому заговоришь.

— Возможно.

Если жив останусь. — Броди засмеялся и пошел к холодильнику. Порылся в нем, нашел немного колбасы, сыру. Открыл банку пива и направился в столовую. — Я, пожалуй, послушаю новости, а потом приму душ и переоденусь, — сказал он.

— Я положила чистое белье на кровать. Тебе не мешало бы и побриться. У тебя к вечеру появляется такая щетина…

— Боже милостивый, к нам на ужин пожалует принц Филип или Джекки Онассис?

— Просто я хочу, чтобы ты хорошо выглядел, вот и все.

В самом начале восьмого раздался звонок, и Броди пошел открывать дверь. На Броди была голубая хлопчатобумажная рубашка, синие фирменные брюки и черные ботинки из кордовской кожи. Он понравился самому себе. «Неотразим», — сказала Эллен. Но когда Броди открыл дверь Хуперу.

То почувствовал себя чуть ли не оборванцем. На Хупере были расклешенные синие джинсы, модные туфли на босу ногу и красная рубашка с аллигатором на груди. Так одевалась богатая молодежь в Эмити.

— Привет, — сказал Броди. — Входите.

— Привет, — сказал Хупер. Он протянул руку, и Броди пожал ее.

Эллен вышла из кухни. На ней была длинная юбка из батиста, вечерние туфли-лодочки и голубая шелковая блузка. На шее нитка жемчуга — свадебный подарок Броди.

— Мэтью, — сказала она, — я рада, что вы пришли.

— Я рад, что вы меня пригласили, — ответил Хупер, пожимая Эллен руку. — Извините, что я так выгляжу, я ничего не взял с собой, кроме рабочей одежды. Но все чистое — за это я ручаюсь.

— Не говорите глупости, — сказала Эллен. — Вы выглядите отлично. Красное очень идет к вашему загару и волосам.

Хупер засмеялся и повернулся к Броди.

— Вы не будете возражать, если я вашей супруге сделаю подарок?

— Что вы имеете в виду? — спросил Броди, а про себя подумал: «Что же это за подарок? Поцелуй? Коробка шоколадных конфет?»

— Так, пустяк. Ничего особенного.

— Не возражаю, — сказал Броди, все еще не понимая, зачем нужно было об этом спрашивать.

Хупер полез в карман джинсов, вытащил маленький пакетик и протянул его Эллен.

— Для хозяйки, — сказал он, — в качестве извинения за мой неподходящий наряд.

Эллен хихикнула и осторожно взяла пакетик. Внутри оказался то ли брелок, то ли кулон.

— Какая прелесть, — воскликнула она. — Что это?

— Зуб акулы, — сказал Хупер. — Зуб тигровой акулы, если говорить более точно. Оправа серебряная.

— Где вы его достали?

— В Макао. Я был там проездом года два назад в связи с одной работой. Там на окраинной улочке есть маленькая лавчонка, и в ней сидит маленький китаец, всю свою жизнь он полирует акульи зубы и вставляет их в серебряные оправы. Я не мог устоять.

— Макао, — повторила Эллен. — Не знаю, смогла ли бы я найти Макао на карте. Там, должно быть, восхитительно.

— Это недалеко от Гонконга, — заметил Броди.

— Правильно, — сказал Хупер. — Между прочим, существует такое поверье: если зуб акулы при вас, акула вас не тронет. При сложившихся обстоятельствах я подумал, что он может оказаться кстати. — Вполне, — сказала Эллен. — У вас тоже есть такой?

— Есть, — ответил Хупер, — но я не знаю, как его носить. Я не люблю, когда что-нибудь болтается у меня на шее, а если положить акулий зуб в карман брюк, то подвергнешься двойному риску. Во-первых, он может впиться в ногу, а во-вторых, в штанах может появиться дыра. Это все равно что носить в кармане перочинный нож с раскрытым лезвием. Поэтому у меня практичность берет верх над суеверием, во всяком случае, на суше.

Эллен рассмеялась, затем обратилась к Броди:

— Мартин, могу я попросить тебя кое о чем? Ты не мог бы сходить наверх и принести мне тоненькую серебряную цепочку из моей шкатулки? Я надену подаренный Мэтью акулий зуб прямо сейчас. — Она повернулась к Хуперу: — Я не думала, что за утином нам придется разговаривать об акулах.

Броди уже поднимался по лестнице, когда Эллен попросила:

— И еще, Мартин, скажи мальчикам, пусть спустятся вниз.

Броди поднялся вверх по лестнице и, сворачивая в коридор, услышал, как Эллен Сказала:

— Так приятно видеть вас снова.

Броди вошел в спальню и сел на край постели. Он глубоко дышал, то сжимая пальцы правой руки в кулак, то разжимая их. Он пытался справиться с гневом и смятением, но ему это плохо удавалось. Ему казалось, что в его дом вторгся человек, вооруженный необычным, неосязаемым оружием, с которым он, Броди, не может справиться: приятная наружность, молодость и, главное, принадлежность к тому миру, по которому, Броди был в этом уверен, Эллен никогда не переставала тосковать. Если вначале он думал, что Эллен намеревалась использовать Хупера, чтобы произвести впечатление на других курортников, то теперь он понял, что она стремится произвести впечатление на самого Хупера. Но зачем ей это? Возможно, он ошибается. В конце концов, Эллен и Хупер давно знакомы. Может, он выдумывает невесть что, тогда как двое друзей хотят возобновить общение. Друзей? Господи, Хупер, надо полагать, на десять лет моложе Эллен или почти на десять. Какими друзьями могли они быть в то время? Знакомые? Вряд ли. Тогда зачем она разыгрывает из себя светскую даму? «Это унижает ее, — подумал Броди, — и это унижает меня, так как своей игрой она может перечеркнуть всю нашу совместную жизнь».

— К черту все это, — сказал он вслух. Встал, выдвинул ящик комода и стал шарить в нем, пока не нашел шкатулку Эллен. Достал серебряную цепочку, задвинул ящик и вышел в коридор. Заглянув в комнату мальчиков, он сказал: «А ну, отряд, вперед» — и начал спускаться по лестнице.

Эллен и Хупер сидели в разных углах дивана, и когда Броди входил в гостиную, он услышал слова Эллен:

— Может, вам теперь не нравится, когда я называю вас Мэтью?

Хупер засмеялся и ответил:

— Я не против. Это навевает воспоминания, и несмотря на то, что я говорил на днях, в этом нет ничего плохого.

«На днях? — подумал Броди. — В магазине скобяных товаров? Представляю, что это был за разговор».

— Вот, — сказал он Эллен, передавая ей цепочку.

— Спасибо, — поблагодарила она, сняла с шеи нитку жемчуга и бросила ее на журнальный столик. — Теперь, Мэтью, покажите мне, как его надо носить. — Броди взял жемчуг со столика и положил в карман.

Мальчики спустились вниз гуськом, аккуратно одетые в спортивные рубашки и брюки. Эллен повесила цепочку на шею, улыбнулась Хуперу и сказала:

— Идите сюда, мальчики. Идите и познакомьтесь с мистером Хупером. Это Билли Броди. Билли четырнадцать. — Билли поздоровался с Хупером за руку. — А это Мартин-младший. Ему двенадцать. А это Шон. Ему девять… почти десять. Мистер Хупер, океанограф.

— Ихтиолог, точнее говоря, — заметил Хуперу.

— Что это такое? — спросил Мартин-младший.

— Зоолог, специалист по рыбам.

— Что такое зоолог? — спросил Шон.

— Я знаю, — ответил Билли. — Это человек, который изучает животных.

— Правильно, — сказал Хупер. — Молодчина.

— Вы собираетесь поймать эту акулу? — спросил Мартин-младший.

— Я хочу найти ее, — ответил Хупер. — Но не знаю, удастся ли. Она, возможно, уже уплыла.

— А вы хоть одну акулу поймали?

— Да, но не такую большую, как эта.

— Акулы несут яйца? — спросил Шон.

— Это, молодой человек, дельный вопрос и очень сложный. Да, некоторые акулы действительно откладывают яйца, но не так, как курица.

Эллен вмешалась:

— Пощадите мистера Хупера, мальчики. — Она повернулась к Броди. — Мартин, может быть, мы что-нибудь выпьем?

— С удовольствием, — сказал Броди. — Что именно?

— Джин с тоником вполне меня устроит, — сказал Хупер.

— А тебе, Эллен?

— Дай подумать. Пожалуй, просто немного вермута со льдом.

— Эй, мам, — сказал Билли, — что это у тебя на шее?

— Зуб акулы, дорогой. Его подарил мне мистер Хупер.

— Ну!

Клевая вещица. Можно я посмотрю?

Броди пошел на кухню. Спиртные напитки хранились в шкафу над раковиной. Дверцу заело. Он с силой дернул за металлическую скобу, и она осталась у него в руке. Он машинально бросил ее в мусорный бачок, достал отвертку и взломал дверцу шкафа. Вермут. В какой же он бутылке, черт побери? Никогда они не пили вермут со льдом. Если Эллен пила, что случалось редко, то это обычно было виски, разбавленное имбирным лимонадом. А, вот она, зеленая бутылка. Задвинута в самый угол. Броди схватил бутылку, отвернул пробку и понюхал. Запах был таким же, как у дешевого фруктового вина, какое покупает всякая пьянь по шестьдесят девять центов за пинту.

Броди приготовил напитки, потом начал смешивать виски с имбирным лимонадом для себя. Он хотел, как обычно, отмерить виски стопкой, но потом передумал и налил почти треть стакана. Он долил его лимонадом, бросил несколько кубиков льда и протянул руку за двумя другими стаканами. Унести три стакана в одной руке можно, только если в один из них опустить палец. Броди так и сделал.

Билли и Мартин устроились на диване вместе с Эллен и Хупером. Шон сидел на полу. Броди слышал, как Хупер сказал что-то о поросенке, а Мартин воскликнул:

— Правда?

— Вот, — сказал Броди, протягивая Эллен стакан — тот, в котором был его палец.

— Ты не получишь чаевых, дружище, — заметила Эллен. — Хорошо, что ты не выбрал профессию официанта.

Броди посмотрел на нее, обдумывая, какой колкостью ей ответить, и остановился на следующей:.

— Простите, герцогиня. — Он передал другой стакан Хуперу и спросил: — Вы заказывали именно это?

— Превосходно. Спасибо.

— Мэт сейчас рассказывал нам про акулу, которую он поймал, — продолжала Эллен. — В брюхе у нее нашли почти целого поросенка.

— В самом деле? — произнес Броди, усаживаясь на стул напротив дивана.

— И это еще не все, папа, — сказал Мартин. — Там был еще рулон толя.

— И человеческая кость, — добавил Шон.

— Я сказал: она походила на кость человека, — вставил Хупер. — Сразу трудно было установить. Это могло быть и ребро быка.

— Я считал, что вы, ученые, можете легко определить такие вещи, — заметил Броди.

— Не всегда, — ответил Хупер. — В особенности если это только часть кости, похожей на ребро.

Броди сделал большой глоток виски.

— Слушай, па, — сказал Билли. — Ты знаешь, как дельфин убивает акулу?

— Из ружья?

— Нет, что ты. Он бьется в нее носом, пока не забивает насмерть. Так говорит мистер Хупер.

— Потрясающе, — сказал Броди и осушил стакан. — Пойду повторю. Кому еще принести?

— Но ведь завтра на работу? — спросила Эллен.

— Ну и что? Не каждый день мы устраиваем такие шикарные вечера. — Броди направился в кухню, но его остановил звонок в дверь. Он открыл ее и увидел Дороти Медоуз, маленькую и хрупкую, одетую, как всегда, в темно-синее платье с ниткой жемчуга на шее. Позади нее стояла какая-то девушка — Броди догадался, что это Дейзи Уикер — высокая, стройная, с длинными прямыми волосами. На ней были брюки и сандалии. На лице никакой косметики. За Дейзи Уикер виднелась фигура Гарри Медоуза, его уж ни с кем не спутаешь.

— Ну вот, наконец-то, — сказал Броди. — Входите.

— Добрый вечер, Мартин, — сказала Дороти Медоуз. — Мы встретили мисс Уикер у самого вашего дома.

— Я шла пешком, — сказала Дейзи Уикер. — Всегда приятно пройтись.

— Отлично, отлично. Проходите. Я — Мартин Броди.

— Знаю. Я как-то видела вас, когда вы разъезжали на своей машине. У вас, должно быть, интересная работа.

Броди засмеялся:

— Я вам все о ней расскажу, если только это не нагонит на вас сон.

Броди провел Дейзи Уикер и Медоузов в гостиную, предоставил Эллен познакомить их с Хупером, а сам взял заказы на напитки: виски со льдом для Гарри, содовая вода с лимонной корочкой для Дороти и джине тоником для Дейзи. Он снова налил себе и, пока готовил напитки, понемногу отпивал из своего стакана. А перед тем как вернуться в гостиную, щедро плеснул в свой стакан виски и немного лимонада.

Вначале он принес напитки Дороти и Дейзи, затем вернулся на кухню за напитками для себя и Медоуза. Он сделал последний большой глоток перед тем, как присоединиться к компании, и тут в кухню вошла Эллен.

— Ты не слишком много пьешь? — спросила она.

— Я чувствую себя прекрасно, — сказал он. — За меня не беспокойся.

— Ты был не очень-то любезен.

— Разве? Мне казалось, я был очарователен.

— Я так не считаю.

Он улыбнулся ей и ответил:

— Чепуха все это. — И тут же понял, что она права: ему не надо больше пить. Он вошел в гостиную.

Дети поднялись наверх. Дороти Медоуз, устроившись на диване рядом с Хупером, расспрашивала его о работе в Вудс-Холе. Медоуз, сидя напротив, молча слушал. Дейзи Уикер стояла одна в другом конце комнаты у камина, на губах ее играла легкая улыбка. Броди подал стакан Медоузу и подошел к Деззи.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил он.

— Улыбаюсь?

Я не заметила.

— Вспомнили что-нибудь забавное?

— Нет. Мне просто интересно. Я никогда не была в доме полицейского.

— Что вы ожидали увидеть? Решетки на окнах? Часового у дверей?

— Нет, нет. Просто любопытно.

— И к какому выводу вы пришли? Обычный нормальный дом, как и у любого другого человека, не так ли?

— Пожалуй, да… в некотором роде.

— Что вы хотите этим сказать?

— Нет, ничего особенного.

Она отпила немного из своего стакана и спросила:

— Вам нравится быть полицейским?

Броди не мог определить, звучала ли в ее вопросе враждебность.

— Да, — ответил он. — Это хорошая работа, и в ней есть определенный смысл.

— Какой же смысл?

— А вы не знаете? — сказал он, слегка раздражаясь. — Поддерживать правопорядок.

— Вы не чувствуете отчуждения?

— Почему, черт возьми, я должен чувствовать отчуждение? Отчуждение от кого?

— От людей. Я хочу сказать, что главный смысл вашего существования — говорить людям, чего им нельзя делать. Разве это не заставляет вас чувствовать себя не таким, как все?

Броди сначала подумал, что над ним подтрунивают, но девушка ни разу не улыбнулась, не усмехнулась и ни разу не отвела глаза в сторону.

— Нет, я не чувствую себя «не таким, как все», — сказал он. — Я не понимаю, почему у меня должен быть такой комплекс, а не у вас, к примеру, из-за того, что вы стоите за прилавком в этом, как его бишь… «Bibelot». Да, кстати, чем вы там торгуете?

— Мы продаем людям прошлое. Это их утешает.

— Как это — продаем прошлое?

— Мы продаем старинные вещи. Их покупают люди, которые ненавидят свое настоящее и обретают уверенность, только возвратившись в свое прошлое. В свое или чужое. Они купят старую вещь и как будто возвращаются в прошлое. Держу пари, для Вас это тоже важно.

— Что? Прошлое?

— Нет, обрести уверенность. Разве это не самое главное в профессии полицейского?

Броди поглядел в другой конец комнаты и увидел, что у Медоуза пустой стакан.

— Извините, я должен проявить заботу о своем друге.

— Конечно. Приятно было поговорить с вами.

Броди отнес стакан Медоуза и свой собственный на кухню. Эллен наполнила вазочку крошечными сухими кукурузными палочками.

— Где, черт возьми, ты раскопала эту девицу? — спросил он.

— Кого?

Дейзи?

Я говорила тебе, она работает в «Bibelot». — Ты когда-нибудь разговаривала с ней?

— Да, немного. По-моему, она очень мила и неглупа.

— Она чокнутая. Когда такие начинают драть глотку у нас в участке, мы их живо укрощаем.

Он налил сначала Медоузу, потом себе. Подняв глаза, он увидел, что Эллен смотрит на него в упор.

— Что с тобой? — спросила она.

— Мне не нравится, когда гости оскорбляют меня в собственном доме.

— Помилуй, Мартин. Я уверена, что она вовсе не хотела тебя оскорбить. Наверное, она просто сказала то, что думала, сейчас это в моде, как ты знаешь.

— Если она еще что-нибудь такое скажет, ей придется уйти, предупреждаю тебя, — он взял стаканы и направился к двери.

Эллен окликнула его.

— Мартин… — Он остановился. — Прошу тебя… Ради меня.

— Не беспокойся. Все будет в порядке.

Он наполнил стаканы Хупера и Дейзи Уикер, но себе доливать не стал. Потом сел на диван и, потягивая виски, стал слушать какую-то длинную историю, которую Медоуз рассказывал Дейзи. Броди чувствовал себя неплохо, можно даже сказать — хорошо, и он знал, что если больше не будет пить до ужина, то все обойдется.

В половине девятого Эллен принесла из кухни тарелки, для супа и расставила их на столе.

— Мартин, — сказала она, — открой, пожалуйста, вино, а я приглашу гостей к столу.

— Вино?

— На кухне три бутылки. Белое — в холодильнике, а красное — на полке. Открой сразу все. Красному надо дать «подышать».

— Конечно, надо, — сказал Броди, вставая. — Кому не надо?

— Кстати, tire-bouchin на полке рядом с бутылками.

— Что?

— Tire-bouchin, штопор, — сказала Дейзи Уикер.

Броди испытывал удовольствие, видя, как Эллен покраснела. Это помогло ему с собственным замешательством. Он нашел штопор и принялся открывать бутылки с красным вином. Одну пробку он вытащил аккуратно, но другая раскрошилась, и кусочки ее попали в бутылку. Потом Броди достал белое вино из холодильника и, пока откупоривал его, все силился произнести его название: «Montrachet». Добившись, как ему показалось, сносного произношения, насухо вытер бутылку кухонным полотенцем и понес ее в столовую.

Эллен сидела в конце стола, Хупер слева от нее, Медоуз справа. Рядом с ним сидела Дейзи Уикер, а напротив Дейзи — Дороти Медоуз. Место Броди было в дальнем конце стола.

Броди, заложив левую руку за спину и стоя справа от Эллен, начал наполнять ее бокал.

— Бокал «Мондраже», — сказал он. — Очень хороший год, 1970-й. Я отлично его помню.

— Достаточно, — сказала Эллен, слегка приподнимая горлышко бутылки. — Не наливай до краев.

— Извини, — сказал Броди и налил Медоузу.

Разлив вино, Броди сел на свое место. Он посмотрел на стоявшую тарелку супа, затем украдкой оглядел гостей — все действительно ели его, значит, это не было шуткой. Тогда он взял ложку и зачерпнул. Суп был холодный и вовсе не походил на суп, но был вполне съедобен.

— Обожаю гаспачо, — сказала Дейзи, — но его так сложно готовить, я не часто это делаю.

— М-м-м-м-м, — промычал Броди, зачерпнув вторую ложку.

— Вы часто его едите?

— Нет, — сказал он. — Не очень.

— Вы когда-нибудь пробовали М и Г?

— Нет, не могу похвастать.

— Вам следует попробовать. Впрочем, вы, вероятно, не получите удовольствия, так как это противозаконно.

— Вы хотите сказать, что эту штуку есть противозаконно? Как это? Что это такое?

— Марихуана и гаспачо. Вместо специй вы посыпаете сверху чуточку марихуаны. Затем вы курите немного, едите немного. Это здорово возбуждает.

Прошла целая минута, прежде чем Броди понял, о чем она говорит, и даже когда понял, не сразу ответил. Он наклонил тарелку к себе, доел суп, допил вино одним глотком и вытер рот салфеткой. Посмотрел сначала на Дейзи, которая мило улыбалась ему, потом на Эллен, которая улыбалась, слушая Хупера.

— Это действительно так, — сказала Дейзи.

Броди решил сдерживаться, чтобы не расстраивать Эллен.

— Знаете, — сказал он, — я не нахожу…

— Держу пари, Мэт пробовал.

— Может быть, он и пробовал. Но я не понимаю, какое это…

— Мэт, извините, — громко сказала Дейзи. Разговор на другом конце стола смолк. — Мне просто любопытно, вы когда-нибудь пробовали Ми Г? Между прочим, миссис Броди, гаспачо потрясающее.

— Спасибо, — сказала Эллен. — Но что такое М и Г?

— Я пробовал однажды, — сказал Хупер. — Но я никогда по-настоящему не увлекался этим.

— Вы должны рассказать мне, — попросила Эллен. — Что это такое?

— Мэт расскажет вам, — сказала Дейзи.

Броди поднялся и начал собирать тарелки из-под супа. Войдя в кухню, он почувствовал легкую тошноту и головокружение, а на лбу выступил пот. Но когда он положил тарелки в раковину, тошнота прошла, голова больше не кружилась.

Эллен вошла в кухню следом за ним и завязала фартук вокруг талии.

— Мне потребуется помощь, надо нарезать мясо, — сказала она.

— Есть нарезать, — ответил Броди и начал искать в шкафу нож для мяса и вилку. — Ну, а что ты об этом думаешь?

— О чем?

— Об этом М и Г? Хупер сказал тебе, что это такое?

— Да. Довольно забавно, правда? Должна признаться, это вкусно.

— Откуда ты знаешь?

— Никому не известно, что мы, дамы, делаем, когда собираемся вместе в больнице. На, режь, — специальной двузубой вилкой она положила баранину на кухонную доску. — Нарезай, как для бифштекса, ломтями толщиной в три четверти дюйма.

Эта стерва Уикер права в одном, подумал Броди, полоснув ножом по мясу: я и в самом деле чувствую себя отчужденным. Отрезав кусок мяса, Броди сказал:

— Послушай, ты, по-моему, говорила, что это баранина.

— Да, баранина.

— Она даже не прожарена. Посмотри. — Он поднял отрезанный ломоть, весь розовый, а в середине почти красный.

— Именно такой она и Должна быть.

— Нет, если это баранина, она не должна быть такой. Баранина должна быть прожарена как следует.

— Мартин, поверь мне. Так готовится баранина-баттерфляй. Уверяю тебя.

Броди повысил голос:

— Я не собираюсь есть сырую баранину!

— Ш-ш-ш!

Ради бога. Ты можешь говорить потише?

Броди сказал хриплым шепотом:

— Положи это проклятое мясо обратно, и пусть оно дожарится.

— Оно готово! — сказала Эллен. — Если не хочешь, можешь не есть, но я буду подавать именно таким.

— Тогда режь сама, — Броди швырнул нож и вилку на доску, взял две бутылки красного вина и вышел из кухни.

— Придется немного подождать, — сказал он, подходя к столу, — повариха еще готовит нам баранину на ужин. Она хотела подать его живым, но он укусил ее за ногу. — Броди поднял бутылку над чистым бокалом. — Не понимаю, почему нельзя наливать красное вино в те же бокалы, где было белое?

— Вкусовые качества не сочетаются, — ответил Медоуз.

— Ты хочешь сказать, что от этого пучит? — Броди наполнил шесть бокалов и сел. Сделал маленький глоток вина. — Хорошее, — сказал он и сделал еще глоток, потом еще. И снова наполнил свой бокал.

Эллен вышла из кухни с разделочной доской. Она положила ее на буфет рядом со стопкой тарелок. Затем снова пошла на кухню и вернулась, неся два блюда с гарниром.

— Надеюсь, мясо вам понравится, — сказала она. — Я впервые приготовила по этому рецепту.

— Что это? — спросила Дороти Медоуз. — Запах изумительный.

— Баранина-баттерфляй в маринаде.

— В самом деле? А что входит в маринад?

— Имбирь, соевый соус и еще много всего. — Она накладывала на тарелки толстые куски баранины, спаржу и кабачки и подавала их Медоузу, а Медоуз ставил их на стол.

Когда Эллен села, Хупер поднял свой бокал и сказал:

— Предлагаю тост за шеф-повара.

Все подняли бокалы, и Броди сказал:

— Желаю успеха.

Медоуз взял в рот кусок мяса, пожевал его, посмаковал.

— Фантастично! — воскликнул он. — Это как нежнейшее филе, только лучше. А какой восхитительный аромат!

— Особенно приятно услышать это от тебя, — сказала Эллен.

— Необыкновенно вкусно, — подтвердила Дороти. — Ты дашь мне рецепт? Гарри теперь будет требовать, чтобы я готовила ему такое блюдо хотя бы раз в неделю.

— Тогда ему надо сначала ограбить банк, — заметил Броди.

— Но это ужасно вкусно, Мартин, ты не находишь?

Броди не ответил. Он положил в рот кусочек мяса и вдруг снова почувствовал приступ тошноты. На лбу опять выступил пот. У него было такое ощущение, будто кто-то другой управляет его телом и он потерял контроль над своими движениями. Вилка стала тяжелой, он испугался: вдруг она выскользнет у него из пальцев и со стуком упадет на стол. Он крепко зажал ее в кулаке. Броди знал, что если он сейчас заговорит, язык его слушаться не будет. Это все от вина. Должно быть, от вина. С величайшей предосторожностью он подался вперед и отодвинул бокал с вином. Его пальцы скользили по скатерти, стараясь не опрокинуть бокал. Потом он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. В глазах у него потемнело. Он пытался смотреть только на картину, висевшую над головой Эллен, но Эллен беседовала с Хупером, и это мешало ему сосредоточиться. Всякий раз, обращаясь к нему, она дотрагивалась до его руки, легонько, но Броди казалось — интимно, будто у них есть свои секреты. Кем? Он не слышал, о чем говорили за столом. Последнее, что дошло до его слуха, было: «Вы не думаете?» Когда это было сказано? Кем? Он не знал. Он поглядел на Медоуза, который разговаривал с Дейзи. Потом взглянул на Дороти и глухо произнес:

— Да.

— Что ты сказал, Мартин? — Дороти посмотрела на него. — Ты что-то сказал?

Он не мог говорить. Ему хотелось встать и выйти на кухню. А вдруг ноги его подведут, подумал он, и он сможет добраться туда, только если будет держаться за что-нибудь. Сиди спокойно, сказал он себе. Это пройдет. И это прошло. В голове у него начало проясняться. Эллен снова коснулась руки Хупера. Скажет что-нибудь и коснется, скажет и коснется.

— Фу, жарко, — сказал он, встал и пошел — осторожно, но твердо — к окну, распахнул его, потом облокотился на подоконник и прижался лицом к сетке. — Чудесный вечер, — сказал он и выпрямился. — Пожалуй, я выпью стакан воды. — Он вошел в кухню, тряхнул головой. Потом открыл кран и смочил лоб холодной водой. Налил полный стакан воды и выпил до дна, снова наполнил его и снова выпил. Он сделал несколько глубоких вдохов, вернулся в столовую и сел. Посмотрел на тарелку с едой. Уняв дрожь, улыбнулся Дороти.

— Кому еще баранины? — спросила Эллен. — Здесь ее много.

— И в самом деле! — воскликнул Медоуз. — Только ты положи сначала другим. А то если поручить это мне, уже никому ничего не достанется.

— Знаешь, что ты скажешь завтра? — заметил Броди.

— Что?

Броди понизил голос и серьезно произнес:

— Это невероятно, но всю баранину я съел один.

Медоуз и Дороти засмеялись, а Хупер сказал высоким фальцетом с подвыванием:

— Нет, Ральф, это я съел. — Теперь даже Эллен рассмеялась.

Вечер явно складывался удачно.

К десерту, когда было подано кофейное мороженое с ликером, Броди уже чувствовал себя хорошо. Он съел две порции мороженого, с удовольствием поболтал с Дороти. А потом, улыбаясь, стал слушать Дейзи, она рассказывала ему, как в прошлый День благодарения, готовя индейку, добавила в приправу марихуану.

— Я забеспокоилась, — сказала Дейзи, — лишь когда мне позвонила моя незамужняя тетка и спросила, можно ли ей приехать ко мне на ужин. Индейка уже была приготовлена и заправлена марихуаной.

— Ну, и что же дальше? — спросил Броди.

— Я дала ей кусок индейки без приправы, но она захотела с приправой. Тогда я решила: будь что будет и положила ей большую ложку приправы.

— И?

— К концу ужина она хихикала, как девчонка. Даже порывалась танцевать.

— Хорошо, что меня там не было, — сказал Броди. — Я бы арестовал вас за подрыв нравственных устоев старой девы.

Кофе пили в гостиной. Броди предложил выпить чего-нибудь покрепче, но, кроме Медоуза, все отказались.

— Маленькую рюмочку коньяка, — сказал он.

Броди поглядел на Эллен, как бы спрашивая, есть ли у них коньяк?

— Кажется, в буфете, — сказала она.

Броди налил Медоузу, подумал, не налить ли себе. Но воздержался. Не надо искушать судьбу, решил он.

Вскоре после десяти Медоуз начал зевать.

— Дороти, я полагаю, нам пора отчаливать, — сказал он. — Мне трудно будет выполнять свой гражданский долг, если я задержусь допоздна.

— Мне тоже надо идти, — сказала Дейзи. — В восемь я должна быть на работе. Правда, нельзя сказать, что в последнее время торговля идет бойко.

— Не только у вас, моя милая, — сказал Медоуз.

— Я знаю. Некогда работаешь за комиссионные, это острее чувствуешь.

— Ну, будем надеяться, что худшее позади. Если я правильно понял нашего эксперта, то, по всей вероятности, этот левиафан нас покинул. — Медоуз поднялся.

— Это только мое предположение, — сказал Хупер. Он тоже встал. — Мне пора.

— О, не уходить — воскликнула Эллен. В ее словах прозвучала отчаянная мольба. Она смутилась и быстро добавила. — Еще только десять часов.

— Я понимаю, — сказал Хупер. — Но если завтра погода будет сносной, мне хотелось бы встать пораньше и выйти в океан. К тому же у меня машина, и я могу подбросить Дейзи домой.

— Это было бы замечательно, — сказала Дейзи. Голос ее был, как всегда, ровным и невыразительным.

— Ее могут подвезти Медоузы, — заметила Эллен.

— Верно, — сказал Хупер. — Но мне действительно надо ехать, чтобы завтра рано встать. В любом случае спасибо за приглашение.

Они попрощались в дверях — выражения благодарности, обычные комплименты.

Хупер ушел последним, и когда он протянул руку Эллен, она взяла ее в обе руки и сказала:

— Огромное вам спасибо за акулий зуб.

— Не за что. Я рад, что он вам понравился.

— И спасибо, что вы были так добры к детям. Они жаждали познакомиться с вами.

— Мне тоже было приятно с ними познакомиться. Может быть, в этом какой-то перст судьбы. Кажется, я был в возрасте Шона, когда, впервые увидел вас. Вы почти совсем не изменились.

— Ну, а вы, бесспорно, изменились.

— Я надеялся, что так. Мне ужасно не хотелось бы оставаться девятилетним на всю жизнь.

— Мы увидим вас снова до вашего отъезда?

— Несомненно.

— Прекрасно, — она отпустила его руку. Он быстро пожелал Броди спокойной ночи и направился к машине. — Эллен стояла в дверях, пока последняя машина не выехала на шоссе. Она погасила свет на крыльце и, не говоря ни слова, начала убирать со стола бокалы, кофейные чашки и пепельницы. Броди принес стопку десертных тарелочек на кухню и сложил в раковину.

— Ну, все прошло хорошо. — Броди сказал это просто так, ничего не имея в виду.

— Только твоей заслуги в этом нет, — резко ответила Эллен.

— Что?

— Ты вел себя отвратительно.

— Я? — Его искренне удивила злобность ее тона. — Мне было немного не по себе в какой-то момент, но я не думал…

— Весь вечер с начала до конца ты был отвратителен.

— Вздор!

— Ты разбудишь детей.

— Мне наплевать. Я не позволю тебе срывать на мне злобу и смешивать меня с дерьмом.

Эллен горько улыбнулась.

— Видишь? Ты опять за свое.

— Что значит «опять за свое»? Что ты хочешь этим сказать?

— Я не хочу говорить об этом.

— Ах вот как? Ты не хочешь говорить об этом? Послушай… ну ладно, я был не прав в отношении этого проклятого мяса. Мне не следовало горячиться. Извини меня. Теперь…

— Я сказала, я не хочу говорить об этом!

Броди готов был взорваться.

Но сдержался, он уже протрезвел настолько, чтобы понимать: кроме смутных подозрений, у него нет оснований для обвинений, к тому же Эллен вот-вот расплачется. А слезы, пролитые ею как в минуту радости, так и в минуту гнева, приводили его в замешательство. Поэтому он сказал только:

— Ну, хорошо, извини меня за все. — Он вышел из кухни и поднялся по лестнице.

В спальне, когда он разделся, он вдруг подумал, что все эти неприятности, все беды у него из-за рыбы, из-за какого-то безмозглого существа, которое он даже никогда не видел. Нелепость этого вызвала у него улыбку.

Он повалился на кровать и почти тут же, едва коснувшись головой подушки, уснул крепким сном.


Глава 8


Броди проснулся внезапно, словно от толчка, предчувствуя недоброе. Он протянул руку, чтобы коснуться Эллен. Эллен на кровати не было. Он приподнялся и увидел, что она сидит в кресле у окна. Дождь хлестал в стекла, и он слышал, как ветер шумит в кронах деревьев.

— Отвратительный день, а? — сказал он. Она не ответила, продолжая пристально наблюдать за каплями, стекавшими по стеклу. — Чего это ты встала так рано?

— Не спалось.

Броди зевнул.

— О себе этого я сказать не могу.

— Что ж тут удивляться.

— О боже. Ты опять за свое.

Эллен покачала головой.

— Нет. Извини. Я просто так, — голос у нее был грустный, подавленный.

— В чем дело?

— Ни в чем.

— Ну, как хочешь. — Броди встал с кровати и прошел в ванную.

Он побрился, оделся, спустился в кухню. Мальчики кончали завтракать, Эллен жарила ему яичницу.

— Что вы, ребята, намерены делать в такой гнусный день? — спросил он.

— Чистить газонокосилки, — ответил Билли, который работал летом у местного садовника. — До чего я ненавижу дождливые дни!

— А вы? — Броди повернулся к Мартину и Шону.

— Мартин идет в клуб для мальчиков, — сказала Эллен, — а Шон проведет этот день у Сантосов.

— А ты?

— Я весь день буду в больнице. Хорошо, что напомнил: я не приеду домой к обеду. Ты можешь пообедать в городе?

— Конечно. Я знал, что по средам ты работаешь полный день.

— Как правило, нет. Но одна наша девушка заболела, и я обещала подменить ее.

— Вот как?

— Я вернусь к ужину.

— Отлично.

— Ты, кстати, не мог подбросить Шона и Мартина по дороге на работу? Я хочу кое-что купить по пути в больницу.

— Конечно.

— Я захвачу их, когда поеду домой.

Броди и двое младших детей ушли первыми. Потом Билли, надев на голову водонепроницаемую накидку, уехал на велосипеде.

Эллен взглянула на стенные часы на кухне. Без нескольких минут восемь. Слишком рано? Возможно. Но надо застать его в отеле, а то он уйдет куда-нибудь, и возможность будет упущена. Она вытянула вперед правую руку, постаралась унять дрожь в пальцах, но ей это плохо удавалось. Она сама улыбнулась своей нервозности. «Не очень-то ты годишься на роль распутницы», — прошептала она. Поднялась в спальню, села на кровать и взяла зеленую телефонную книгу. Нашла номер телефона гостиницы «Герб Абеляра», положив руку на трубку, поколебалась секунду, затем сняла трубку с рычага и набрала номер.

— «Герб Абеляра».

— Номер мистера Хупера, пожалуйста. Мэта Хупера.

— Одну минуточку… Хупер… Да, пожалуйста. Четыре-ноль-пять. Соединяю.

Эллен слышала, как телефон прозвенел один раз, другой. Она слышала стук своего сердца и видела, как бьется жилка на запястье правой руки. «Положи трубку, — сказала она себе. — Положи. Еще не поздно».

— Алло? — раздался голос Хупера.

О, боже милостивый, — подумала она, — а вдруг Дейзи Уикер у него в номере?

— Алло?

Эллен сделала глотательное движение.

— Привет. Это я… Я хочу сказать, это Эллен.

— О, привет.

— Надеюсь, я вас не разбудила?

— Нет. Я уже собрался спуститься позавтракать.

— Правда? Неважный сегодня день, вы не находите?

— Да. Но меня это не особенно огорчает. Сегодня я поспал вволю, а это для меня роскошь.

— Вам нужно… сегодня работать?

— О, не знаю. Я как раз размышляю над этим. Выйти на катере в такую погоду и рассчитывать на успех трудно.

Эллен замолчала, голова у нее кружилась, мысли путались. «Ну, смелей, — подбадривала она себя. — Спроси его».

— Я думала… — Нет, будь осторожной. Не надо сразу. — Я хотела поблагодарить вас за замечательный талисман.

— Не за что. Я рад, что он вам понравился. Но это я должен благодарить вас. Это был чудесный вечер.

— Я… мы тоже рады. Я рада, что вы пришли. Было так, как в прежние времена.

— Да.

«Пора, — сказала она себе. — Смелей».

— Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Если вы не собираетесь сегодня работать, я хочу сказать, раз вы не можете выйти сегодня на катере в океан, я подумала, может быть… если вы не против, если вы свободны, мы могли бы вместе пообедать.

— Пообедать?

— Да. Понимаете, если у вас нет других дел, я подумала, мы могли бы пообедать.

— Мы?

Вы хотите сказать, вы, шеф и я?

— Нет, только вы и я. Мартин обычно обедает у себя в кабинете. Но мне бы не хотелось нарушать ваши планы. Разумеется, если у вас много дел…

— Нет, нет. Я не прочь. С удовольствием. Где бы вы хотели пообедать?

— Есть отличный ресторанчик в Саг-Харборе. «Бэннер». Вы бывали там? — Она надеялась, что он не бывал. Она тоже не была, а это означало, что там ее никто не знает. Но она слышала, что это приличное заведение. Тихая музыка, неяркий свет.

— Нет, я никогда там не был, — ответил Хупер. — Но Саг-Харбор? Не слишком ли далеко?

— Нет, это недалеко, всего пятнадцать — двадцать минут езды. Я могла бы встретиться с вами там, когда вам удобно.

— Меня устраивает любое время.

— Тогда в половине первого.

— Хорошо, в половине первого. До встречи.

Эллен повесила трубку. Руки ее все еще дрожали, но какое-то необыкновенное ликование охватило ее. Все ее чувства, казалось, пробудились. Она с наслаждением вдыхала запахи, окружавшие ее.

Все малейшие звуки в доме — скрипы, шуршание, стуки — звучали в ее ушах, как симфония.

Ее охватило желание, какого она давно уже не испытывала, на нее словно накатила теплая волна, приятная и неприятная одновременно.

Она прошла в ванную и приняла душ. Побрила ноги и подмышки.

Пожалела, что не купила один из тех дезодорантов, специально для женщин, которые усиленно рекламировали, и поэтому напудрила все тело, опрыскала себя духами.

В спальне было зеркало во весь рост, она стояла перед ним, внимательно разглядывая себя. Была ли она все еще хороша?

Могла ли она по-прежнему нравиться? Она специально занималась гимнастикой, чтобы сохранить фигуру, сохранить гибкость, моложавость. Она не допускала мысли, что ее могут отвергнуть.

Эллен понравилась себе. Морщин на шее мало, и они едва заметны. Лицо чистое и гладкое. Кожа упруга, ни припухлостей, ни мешков под глазами. Она стояла прямой восхищалась формой своей груди. Талия была тонкой, живот плоским — награда за бесконечные часы упражнений после рождения второго ребенка. Единственно, что может не понравиться, решила она, внимательно и критически оглядев себя, это бедра, даже при самом богатом воображении их трудно было назвать девичьими. Они свидетельствовали о материнстве. Это были бедра матери семейства, как заметил однажды Броди. Вспомнив об этом, она вдруг почувствовала угрызения совести, но они тут же пропали. Ноги у нее были длинные и, несмотря на пышные бедра, строчные. Идеальные ступни и лодыжки, аккуратно подстриженные ногти могли привести в восхищение даже самого строгого ценителя ножек.

Она надела свою форму. Из глубины шкафа достала целлофановый пакет, куда положила очень маленькие трусики, бюстгальтер, туфли-лодочки на низком каблуке, дезодорант, пластмассовую бутылочку с гигиенической пудрой, зубную щетку, тюбик зубной пасты, а поверх всего — аккуратно сложенное бледно-лиловое шелковое платье. Она пошла с пакетом в гараж, бросила его на заднее сиденье своего «фольксвагена» и, выехав на дорогу, покатила в сауптгемптонскую больницу.

Езда утомила Эллен, она почувствовала себя совсем разбитой, ведь она не спала всю ночь. Вначале лежала на кровати, потом сидела у окна, обуреваемая самыми противоречивыми чувствами: пылкими эмоциями и укорами совести, желанием и раскаянием. Она помнила, как у нее возник этот безумный, рискованный план. Она, старалась гнать от себя эти мысли и в то же время постоянно думала об этом, с того самого дня, когда впервые увиделась с Хупером. Она убедила себя, что игра стоит свеч, хотя и не совсем понимала, чего она этим добьется. Она только знала, что в ее жизни что-то, хотя бы что-то должно измениться. Ей хотелось почувствовать, вновь почувствовать себя желанной.

Желанной не только своему мужу, здесь недостатка в эмоциях она не испытывала, но и кому-нибудь из тех, кого она считала ровней себе, кому-нибудь из того круга, к которому все еще себя причисляла. Она понимала, что ей нужна встряска, иначе что-то умрет в ней. Конечно, прошлого не воскресишь. Но что если вызвать его в памяти, ощутить его душой и телом? Ей страстно хотелось хотя бы на короткое время вернуться в прошлое, и помочь ей в этом мог только Мэт Хупер. Мысль о любви ни разу не пришла ей в голову. Не помышляла она ни о каких глубоких, прочных отношениях с Хупером. Она надеялась только, что осуществление ее плана возродит ее.

Эллен были довольна, что в больнице ей поручили работу, требовавшую от нее внимания и умения разговаривать с людьми, это отвлекало ее от своих мыслей. Она и еще одна женщина меняли постельное белье престарелым пациентам, для многих из них больница стала уже как бы домом, а для некоторых — последним пристанищем. Она старалась вспомнить имена их детей, живущих в отдаленных городах, придумывала разные обстоятельства, из-за которых те не могли написать своим родителям. Она делала вид, что помнит содержание телевизионных спектаклей, о которых они говорили, обсуждала с ними, почему какой-нибудь персонаж из телеспектакля оставил жену ради авантюристки, хотя было сразу видно, что она авантюристка.

В одиннадцать сорок пять Эллен сказала старшей в их группе, что она неважно себя чувствует. Ее щитовидка опять дает о себе знать, к тому же у нее начались месячные. Ей хотелось бы полежать немного в комнате отдыха для сотрудников. А если она не почувствует себя лучше, ей, вероятно, придется поехать домой. В общем, если она не вернется на работу к половине второго или около этого, значит, она уехала домой. После такого объяснения, надеялась она, никто не станет ее разыскивать.

Она вошла в комнату отдыха, сосчитала до двадцати и слегка приоткрыла дверь, посмотреть, нет ли кого в коридоре. В коридоре никого не было. Большинство сотрудников находилось в кафетерии в другом конце здания. Она выскользнула в коридор, тихонько закрыла за собой дверь, быстро свернула за угол и через боковой вход вышла из больницы, сразу на служебную автостоянку.

Уже подъезжая к Саг-Харбору, она остановилась у бензоколонки. Когда бак был наполнен и за бензин уплачено, она попросила разрешения воспользоваться дамским туалетом. Служащий дал ей ключ. Она объехала бензоколонку и остановилась рядом с дверью женского туалета. Открыла ее, но, прежде чем войти, вернула ключ служащему. Потом подошла к своей машине, взяла целлофановый пакет, вошла в туалет и заперла дверь.

Потом разделась и, уже стоя босиком на холодном полу и глядя в зеркало над умывальником, вдруг поняла, на какое рискованное предприятие она решилась. Она опрыскала дезодорантом подмышки, опрыскала ступни. Вынула трусики из целлофанового пакета и надела их. Натрясла немного пудры в каждую чашечку бюстгальтера и надела его. Достала платье из мешка, встряхнула его, расправила складки и натянула через голову. Посыпала пудру в каждую туфлю, вытерла ступни бумажным полотенцем и надела туфли. Затем почистила зубы и причесала волосы, сунула больничную форму в целлофановый пакет и открыла дверь. Огляделась по сторонам, увидела, что у бензоколонки никого нет, и только тогда вышла из туалета, бросила пакет на заднее сиденье и села за руль.

Отъезжая от бензоколонки, Эллен пригнулась: вдруг служащий заметит, что она переоделась.

В четверть первого она была у «Бэннера», ресторанчика на берегу Саг-Харбора, известного своими бифштексами и блюдами, приготовленными из даров моря. Стоянка для автомобилей находилась позади ресторана. И это обрадовало Эллен. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел ее машину.

Эллен выбрала «Бэннер», потому что он слыл модным ночным рестораном, где любили проводить время владельцы яхт и отдыхающие, а значит, днем его посещали немногие. К тому же ресторан был дорогой, и жители Эмити — служащие, хозяева мелких магазинов — вряд ли приезжали туда обедать. Эллен заглянула в кошелек. У нее было около пятидесяти долларов — деньги, которые они с Броди держали дома на всякий случай. Эллен постаралась запомнить: двадцать долларов, пять долларов, две бумажки по десять долларов и три — по доллару. Потом она положит точно такие же купюры в банку из-под кофе, хранящуюся в кухонном шкафу.

На стоянке Эллен заметила еще две машины — «шевро-ле-веш» и большой автомобиль бежевого цвета. Эллен вспомнила, что у Хупера машина зеленая и называется по имени какого-то животного. Она вышла из машины и направилась в ресторан; Эллен подняла руки над головой, пытаясь защитить волосы от моросящего дождя.

В помещении было довольно темно, но день выдался пасмурный, и глаза быстро привыкли к тусклому свету. В ресторанчике имелся один зал: справа от Эллен располагался бар, слева тянулись восемь кабинок, а в центре стояло около двадцати столиков. Стены темного дерева украшали плакаты, рекламирующие бои быков и кинофильмы.

Мужчина и женщина — лет тридцати, решила Эллен, — что-то пили за столиком у окна. Бармен, молодой человек с бородкой а-ля Ван Дейк, в застегнутой доверху рубашке, сидел за кассой и читал «Нью-Йорк Дейли Ньюс». Больше в зале никого не было. Эллен посмотрела на часы. Почти половина первого.

— Добрый день. Чего-нибудь желаете? — спросил бармен, взглянув на Эллен.

Она подошла к стойке.

— Да… да. Только чуть позже. Сначала я хотела бы… Скажите, пожалуйста, где женский туалет?

— За стойкой направо. Потом вниз по лестнице, первая дверь слева.

— Спасибо.

Эллен быстро миновала стойку, свернула направо и вошла в туалет.

Она остановилась перед зеркалом и вытянула правую руку. Рука подрагивала, и Эллен сжала пальцы в кулак. Успокойся, приказала она себе. Ты должна успокоиться, или незачем было сюда приезжать. Сколько усилий пропадет даром. Эллен почувствовала, что покрывается потом, она сунула руку под платье и пощупала подмышку, но там было сухо. Потом причесалась и внимательно осмотрела зубы. Она вспомнила, что один парень, придя на свидание, сказал ей: «Ничто не вызывает у меня такого отвращения, как остатки пищи в зубах у девушки». Она взглянула на часы: тридцать пять минут первого.

Эллен вернулась в ресторан и осмотрела зал. Все та же пара, тот же бармен и официантка — она стояла у стойки и свертывала салфетки.

— Добрый день. Чего-нибудь желаете? — спросила официантка, когда увидела Эллен. — Да. Я хотела бы столик, пожалуйста. И обед.

— Для одной?

— Нет. На двоих.

— Хорошо, — сказала официантка. Она положила салфетку, взяла блокнот и направилась с Эллен к столику посреди зала. — Этот подойдет?

— Нет. В общем-то здесь неплохо. Ноя бы предпочла сесть там, в угловой кабине, если не возражаете.

— Пожалуйста, — ответила официантка, — любое место, какое вам понравится. У нас не так уж много посетителей.

Она подвела Эллен к столику, и Эллен села спиной к двери. Хупер отыщет ее. Если придет.

— Чего-нибудь выпить?

— Да. Джин с тоником, пожалуйста.

Когда официантка ушла, Эллен улыбнулась. Впервые после свадьбы она пила днем.

Официантка принесла разбавленный джин, и Эллен выпила залпом полбокала, ей очень хотелось почувствовать расслабляющее тепло алкоголя. Эллен нетерпеливо поглядывала то на дверь, то на часы. Он не приедет, подумала она. Почти без четверти час. Струсил. Испугался Мартина. А может быть, и меня. Что же делать, если он не приедет? Пожалуй, пообедаю и вернусь на работу. Все-таки он должен приехать! Не может он так поступить со мной.

— Привет!

Эллен вздрогнула от неожиданности. Она подпрыгнула на месте и воскликнула:

— О!

— Совсем не хотел вас напугать, — сказал Хупер и сел напротив. — Извините, что опоздал. Кончился бензин, а у колонки, как назло, оказалось полно машин. Шоссе было забито. Но это не оправдание. Нужно было выехать раньше. Извините меня, ради бога. — Он заглянул ей в глаза и улыбнулся.

Она посмотрела на свой бокал.

— Не извиняйтесь. Я сама опоздала.

Подошла официантка.

— Чего-нибудь выпить? — спросила она Хупера.

Он взглянул на бокал Эллен и ответил:

— Да, конечно. Джин с тоником.

— Мне тоже, — сказала Эллен. — У меня уже почти ничего нет.

— Я обычно не пью за обедом, — заметил Хупер, когда официантка ушла.

— Я тоже.

— Примерно после трех бокалов начинаю молоть чепуху. Никогда в общем-то не умел пить по-настоящему.

Эллен кивнула:

— Со мной происходит то же самое. Я становлюсь слишком…

— Возбужденной? Вот и я тоже.

— В самом деле? Не могу представить себе вас возбужденным. Я думала, ученые никогда не теряют спокойствие.

Хупер улыбнулся и театрально произнес:

— Может показаться, мадам, что мы повенчаны с пробирками. Но под холодной оболочкой у нас бьются сердца самых бесстыжих, самых блудливых людей в мире.

Эллен рассмеялась. Официантка принесла полные бокалы и положила на край стола два меню. Они говорили — вернее, оживленно болтали — о прежних временах, об общих знакомых, о том, чем теперь эти люди занимаются, о профессии Хупера, о его честолюбивых мечтах.

Они и словом не обмолвились об акуле, о Броди, о детях Эллен. Непринужденный разговор устраивал молодую женщину. Второй бокал развязал язык, и она чувствовала себя счастливой и уверенной.

Эллен хотелось, чтобы Хупер заказал себе еще джина, но она знала, что он вряд ли отважится на это. Она взяла меню, надеясь привлечь внимание официантки, и проговорила:

— Посмотрим, что здесь хорошего.

Хупер взял второе меню и начал его изучать, а спустя минуту-другую официантка подошла к их столику.

— Уже выбрали?

— Нет, — сказала Эллен. — В меню все кажется вкусным. Вы выбрали, Мэтью?

— Почти, — сказал Хупер.

— Может, пока закажем еще по бокалу?

— Два? — спросила официантка.

Хупер, казалось, заколебался. Потом кивнул:

— Конечно. Ради такого случая.

Они сидели молча, изучая меню. Три бокала, откровенно говоря, для Эллен довольно много, а ей хотелось, чтобы голова оставалась ясной и не заплетался язык. Случается, что алкоголь возбуждает желание, но, мешает его осуществить. Однако это, подумала она, относится только к мужчинам.

Мне-то не надо беспокоиться. А как же Мэтью? Предположим, он не сможет… Смогу ли я чем-нибудь помочь? Фу, какая глупость. Он выпил всего два бокала. Не пять, не шесть и не семь, после которых мужчина может опозориться перед женщиной. Да и то лишь если на него накатит страх. Может, и Мэтью боится? Она украдкой, поверх меню, бросила взгляд на Хупера. Нет, не заметно, чтобы он нервничал. Скорее казался несколько озадаченным.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

Он поднял глаза.

— Что-что?

— Вы хмуритесь. У вас растерянный вид.

— Ничего особенного. Просто увидел в меню так называемые морские гребешки или то, что здесь под ними имеют в виду. Скорее всего это камбала, нарезанная машинкой для изготовления печенья.

Официантка принесла бокалы и спросила:

— Выбрали?

— Да, — сказала Эллен. — Мне салат из креветок и цыпленка.

— Что желаете к салату? Есть французская приправа, рокфор, «тысяча островов», растительное масло и уксус.

— Рокфор, пожалуйста.

— Это правда гребешки из залива? — спросил Хупер.

— Наверное, — сказала официантка. — Если так указано в меню.

— Хорошо. Мне гребешки и французскую приправу к салату.

— Какой-нибудь аперитив?

— Нет, — сказал Хупер, поднимая свой бокал. — Хватит и этого.

Через несколько минут официантка принесла Эллен салат из креветок.

— Знаете, что бы мне хотелось? — заметила Эллен, когда отошла официантка. — Какого-нибудь вина.

— Отличная мысль, — сказал Хупер, посмотрев на нее. — Но помните, что я говорил о возбуждении. Я за себя не ручаюсь.

— Мне как-то все равно. — При этих словах Эллен почувствовала, что краснеет.

— Ладно, однако не мешает проверить свои финансы. — Хупер полез в задний карман за бумажником.

— Не надо. Я угощаю.

— Глупости.

— Нет, в самом деле. Я же пригласила вас на обед.

Она встревожилась. Ей и не приходило в голову, что Хупер может настаивать на оплате. Эллен не хотела его огорчать, заставив потратиться. А с Другой стороны, не желала надоедать своей опекой, задеть мужское самолюбие.

— Знаю, — сказал он. — Но считайте, что это я вас пригласил.

Стремился ли он добиться каких-то преимуществ для себя? Она не могла сказать. Если да, она готова была согласиться на его предложение, ну а если он всего-навсего старался быть вежливым…

— Очень мило с вашей стороны, — сказала она, — но…

— Я серьезно. Пожалуйста.

Она опустила глаза, играя единственной оставшейся на тарелке креветкой.

— Ну…

— Благодарю за заботу, — сказал Хупер, — но это ни к чему. Дэвид никогда не рассказывал о нашем дедушке?

— Нет, насколько я помню. А что?

— Старика Мэта не очень-то любили, он слыл сущим бандитом. Если бы он жил сейчас, я бы, вероятно, возглавил отряд и охотился за его «скальпом». Но он умер, и поэтому мне пришлось беспокоиться лишь о том, сохранить ли кучу денег, которую я унаследовал, или раздать их. Проблема не из трудных. По-моему, я сумею потратить эти деньги не хуже любого другого.

— Дэвид тоже богат?

— Да. Одно вызывает у меня недоумение. У него достаточно денег, чтобы содержать себя и сколько угодно жен до самой смерти. Тогда почему он прельстился такой пустышкой, как его вторая жена? Только потому, что у нее больше денег, чем у него? Не понимаю. Правда, говорят, деньги тянутся к деньгам.

— Чем занимался ваш дедушка?

— Железными дорогами и рудниками. Легально, так сказать. По существу же он был миллионер-грабитель. Одно время ему принадлежала большая часть Денвера. Он владел целым кварталом «красных фонарей».

— По-видимому, прибыльное дельце.

— Не такое прибыльное, как вам кажется, — рассмеялся Хупер. — Насколько мне известно, он предпочитал взимать плату натурой.

«Довольно ясный намек, — подумала Эллен. — Что же мне ответить?»

— Об этом, должно быть, мечтает каждая школьница, — игриво вставила она.

— О чем?

— Ну… о том, чтобы побыть своего рода проституткой. Спать со множеством мужчин.

— Вы об этом тоже мечтали?

Эллен засмеялась, стараясь скрыть краску, проступившую на лице.

— Точно не помню, — сказала она, — но, по-моему, мы все о чем-то мечтаем.

Хупер улыбнулся, откинулся на спинку стула и подозвал официантку.

— Принесите нам бутылку охлажденного «шабли», пожалуйста, — произнес он.

Что-то изменилось, подумала Эллен. Интересно, откликнулся ли он на ее призыв, как животное откликается на запах самки? Как бы то ни было, он перешел в наступление. Ей хотелось только постараться не расхолаживать его.

Принесли горячее, а спустя минуту — вино. Гребешки, заказанные Хупером, оказались величиной с зефир.

— Камбала, — произнес он, когда официантка удалилась. — Так я и знал.

— Как вы угадали? — спросила Эллен и тут же пожалела, что задала этот вопрос. Ей не хотелось, чтобы разговор перешел в другое русло.

— Во-первых, куски слишком крупные. И края очень уж ровные. Явно резали на машинке.

— Вы можете от этого блюда отказаться.

В глубине души Эллен надеялась, что Мэтью не станет ругаться с официанткой и портить им настроение.

— Могу, — согласился Хупер и улыбнулся Эллен. — Но сейчас не хочу. — Он налил Эллен бокал вина, затем наполнил свой и произнес тост. — За мечты, — сказал он. — Расскажите мне, о чем вы мечтаете. — Глаза у Хупера были ясные, прозрачно-голубые, губы приоткрыты в улыбке.

Эллен рассмеялась:

— Это вам будет неинтересно. Всего-навсего о заурядных пустячках.

— Не может быть, — возразил Хупер. — Все-таки расскажите.

Он просил, не настаивая, но Эллен чувствовала, что игру, которую она затеяла, нужно продолжать.

— Знаете, — сказала она. По животу разлилось тепло, а шея вспыхнула огнем. — Я мечтаю о всяких невинных шалостях. Они рассмеялись, и когда смех утих, Эллен с жаром добавила:

— Давайте пофантазируем.

— Хорошо. С чего начнем?

— Что бы вы стали делать со мной, если бы мы… вы понимаете?

— Очень интересный вопрос, — с наигранной серьезностью сказал Хупер. — Однако прежде чем говорить «что», надо решить «где». Я полагаю, мой гостиничный номер всегда в нашем распоряжении.

— Чересчур опасно. В «Гербе Абеляра» меня знают все. Да и вообще в Эмити мы бы слишком рисковали.

— Может, у вас?

— Боже упаси, нет. Допустим, кто-нибудь из ребят вернется домой. И потом…

— Понимаю.

Нельзя осквернять супружеское ложе. Хорошо, где же тогда?

— По дороге отсюда в Монток должны быть мотели. А лучше где-нибудь возле Ориент-Пойнта.

— Вполне логично. Но даже если нет мотелей, всегда есть машина.

— Среди белого дня? У вас и вправду необузданная фантазия.

— Вообразить можно все что угодно… Мы постараемся найти мотель, — сказал Хупер, — где номера расположены в отдельных домиках или хотя бы отгорожены друг от друга толстыми стенами.

— Зачем?

— Для звуконепроницаемости. Стены в мотелях тонкие, как бумагами нам вовсе ни к чему беспокоиться о том, что в соседней комнате какой-нибудь продавец обуви потешается, приложив ухо к стене и подслушивая нас.

— Ну, а если мы не найдем такой мотель?

— Найдем, — заверил Хупер. — Я же сказал: вообразить можно все что угодно.

«Почему он все время повторяет эту фразу? — подумала Эллен. — Вряд ли он просто мелет языком и фантазирует, не желая, чтобы все это стало явью». Она подыскивала вопрос, чтобы продолжить разговор.

— Под какой фамилией мы запишемся?

— Ах да. Забыл. Не могу представить себе, чтобы в наши дни кто-нибудь относился к этому серьезно. И тем не менее вы правы: фамилию придумать надо; вдруг мы нарвемся на старомодного хозяина гостиницы. Что вы скажете о мистере и миссис Эл Кинси. Мы могли бы сообщить, что находимся в длительной научно-исследовательской командировке.

— И добавить, что пришлем копию нашего доклада с автографами.

— Да еще с посвящением!

Оба рассмеялись.

— Ну, а после того, как нас запишут? — продолжала Эллен. — Мы подъедем к нашему номеру, осмотримся, проверим, не поселился ли кто в соседних комнатах, в случае, если нам не дадут отдельный домик, а затем войдем.

Официантка направилась к их столику, поэтому они откинулись на спинки стульев и перестали болтать.

— Чего-нибудь еще?

— Нет, — сказал Хупер. — Счет, пожалуйста.

Эллен думала, что официантка вернется к стойке, чтобы заполнить счет, но девушка продолжала стоять у их столика, что-то быстро записывая.

Эллен пододвинулась на край сиденья и встала.

— Извините. Хочу попудрить нос перед уходом.

— Всегда одно и то же, — сказал Хупер улыбаясь.

— В самом деле? — спросила официантка, пропуская Эллен. — Подумать только, что женитьба делает с человеком. Не хотела бы я, чтобы кто-нибудь так изучил мои привычки.

Эллен приехала домой около половины пятого. Она поднялась наверх в ванную и пустила воду. Сняла с себя одежду и запихнула в корзину, перемешав с другим грязным бельем. Потом подошла к зеркалу и тщательно осмотрела шею, лицо. Никаких следов.

Приняв ванну, она попудрилась, почистила зубы и прополоскала рот зубным эликсиром. Прошла в спальню, надела чистые трусики и ночную рубашку, откинула одеяло и забралась в постель. Она закрыла глаза в надежде, что сразу заснет.

Но долго не могла прогнать воспоминаний, которые теснились в голове. Первое любовное свидание продолжало волновать, не давало покоя.

Наконец усталость взяла верх, и она уснула.

Казалось, ее тут же разбудил чей-то голос:

— Эй, послушай, ты здорова?

Она открыла глаза и увидела Броди, видевшего на краю постели.

Эллен зевнула.

— Который час?

— Почти шесть.

— О-о. Я должна была забрать Шона. Филлис Сантос, наверное, рвет и мечет.

— Я привез его, — сказал Броди. — Подумал, что так будет лучше, поскольку не мог тебе дозвониться.

— Ты мне звонил?

— Несколько раз. Около двух звонил в больницу. Там сказали, что ты, по-видимому, уехала домой.

— Верно. Уехала. Я ужасно себя чувствовала. Пилюли от щитовидки не помогали. Поэтому и отправилась домой.

— Потом я звонил сюда.

— Боже мой, наверное, что-то случилось.

— Да нет, ничего особенного. Если хочешь знать, я решил извиниться за то, что был груб с тобой вчера вечером.

Эллен на мгновение почувствовала угрызения совести.

— Очень мило с твоей стороны, но не беспокойся. Я уже забыла об этом.

Броди помолчал, ожидая, что она еще скажет, но Эллен не произнесла ни слова, и тогда он задал вопрос:

— Ну и где же ты была?

— Я ведь сказала тебе: здесь! — слова прозвучали более резко, чем ей хотелось. — Приехала домой и легла в постель, где ты меня нашел.

— И ты не слышала, как звонил телефон? Он ведь тут, рядом. — Броди указал на тумбочку с другой стороны кровати.

— Нет, я… — Она хотела ответить, что отключила телефон, но вовремя вспомнила, что этот телефон как раз нельзя отключить. — Я приняла снотворное, даже вопли грешников в аду не могли бы меня разбудить.

Броди покачал головой:

— Я выброшу эти проклятые таблетки в туалет. Ты становишься наркоманкой. — Он встал и прошел в ванную.

— Хупер не звонил? — крикнул оттуда Броди.

Эллен подумала с минуту, что ему ответить, потом сказала:

— Звонил сегодня утром, благодарил за ужин. А что?

— Я пытался поймать его. Приблизительно в полдень и несколько раз днем. В гостинице ответили, что не знают, где он. Когда он звонил?

— Сразу после того, как ты ушел на работу.

— Он не говорил, что собирается делать?

— Сказал… он сказал, что, наверное, будет работать на судне, так кажется. Право, точно не помню.

— Да? Странно.

— Что странно?

— Я заскочил в порт по пути домой. Начальник порта не видел Хупера весь день.

— Может, Хупер передумал?

— Должно быть, развлекается где-нибудь с Дейзи Уикер.


Глава 9


В четверг утром Броди вызвали по телефону к Вогэну на дневное совещание муниципального совета. Он догадывался, по какому поводу собирались отцы города: послезавтра — четвертое июля, День независимости; к празднику хотели приурочить открытие пляжа. Перед тем как покинуть полицейское управление и направиться в муниципалитет, Броди продумал и взвесил все «за» и «против».

Он понимал, что его возражения продиктованы интуицией, осторожностью и чувством вины, не дающим ему покоя. Но Броди был убежден, что прав. Открытие пляжей никак не решит проблем Эмити. Получалось, что все вовлекались в какую-то азартную игру, причем ни местные жители, ни сам Броди не могли рассчитывать на успех. Никто точно не знал, ушла ли акула. Участники этой опасной игры будут надеяться хотя бы на ничью. Но в один прекрасный день, Броди был уверен, потерпят поражение.

Здание муниципалитета находилось у пересечения Мейн-стрит и Уотер-стрит. Оно как бы вписывалось коромыслом в букву «Т», образованную двумя улицами. Это был внушительный особняк с двумя колоннами у входа, построенный в стиле, характерном для конца XVIII века, из красного кирпича с белой окантовкой. На газоне перед муниципалитетом стояла гаубица времен второй мировой войны — памятник местным жителям, принимавшим в ней участие.

Здание подарил городу в конце двадцатых годов владелец инвестиционного банка, почему-то уверовавший в то, что наступит день, когда Эмити станет торговым центром восточной части Лонг-Айленда. Он считал, что отцы города должны заседать в хоромах, подобающих их высокому положению, а не в душных каморках, расположенных над ресторанчиком «Мельница», где прежде вершилась судьба Эмити. (В феврале 1930 года этот безумец банкир, который не сумел предсказать не только будущее Эмити, но и свое собственное, попытался отобрать здание у города, утверждая, будто предоставил дом лишь во временное пользование, но у него ничего не вышло).

Служебные помещения ратуши были такие же до нелепости помпезные, как и само здание. Огромные, С высокими потолками, с вычурными люстрами, непохожими одна на другую. Не желая перестраивать дом изнутри, ставить повсюду перегородки, отцы города продолжали набивать в комнаты все больше и больше служащих. Только мэр выполнял свои необременительные обязанности в величественном одиночестве.

Кабинет Вогэна располагался на втором этаже в угловой части ратуши, окна комнаты выходили на юго-восток, и из них открывался замечательный вид на город и Атлантический океан, видневшийся вдалеке.

Секретарша мэра, Джанет Самнер, цветущая, хорошенькая девушка, сидела за столом у входа в кабинет. Броди редко ее видел, но испытывал к ней отеческую симпатию и никак не; мог понять, почему она в свои двадцать шесть лет еще не замужем. Прежде чем войти к Вогэну, Броди всегда справлялся о сердечных делах секретарши. Сегодня же он только спросил:

— Все в сборе?

— Все, кого пригласили.

Броди направился в кабинет, но Джанет остановила его:

— Вы даже не хотите узнать, с кем я теперь встречаюсь?

— Конечно, хочу, — ответил он, остановившись, и улыбнулся. — Извините. У меня все в голове перемешалось. Так кто же он?

— Никто. Я пока отдыхаю. Однако признаюсь вам кое в чем. — Она понизила голос и подалась вперед. — Я не прочь пофлиртовать с мистером Хупером.

— Он там?

Джанет согласно кивнула.

— Интересно, когда его выбрали в муниципалитет?

— Не знаю, — сказала она. — Но он симпатяга…

— К сожалению, Джан, он уже занят.

— Кем?

— Дейзи Уикер.

Джанет рассмеялась.

— Что тут смешного? Я только что разбил ваше сердце.

— Так вы ничего не знаете о Дейзи?

— По-видимому, нет.

Джанет снова понизила голос:

— Она чокнутая. Предпочитает общество женщин.

— Ну и ну, — сказал Броди. — У вас и в самом деле интересная работа, Джан.

Входя в кабинет, Броди задал себе вопрос: «Хорошо, но где же тогда был вчера Хупер, черт возьми?»

Перешагнув порог, Броди сразу понял, что ему предстоит сражаться в одиночку. Все члены муниципалитета были давними друзьями и союзниками Вогэна: Тони Кэтсеулис, подрядчик, похожий на пожарный шланг; Нэд Тэтчер, сухонький старикашка — вот уже три поколения Тэтчеров владели гостиницей «Герб Абеляра»; Пол Коновер, хозяин винного магазина в Эмити, и Рейф Лопес (свою фамилию он произносил «Лоупс»), темнокожий красноречивый португалец, выбранный в совет черными для защиты их прав.

Четверо членов муниципалитета расположились за журнальным столиком в одном конце огромной комнаты. Вогэн сидел напротив за письменным столом. Хупер стоял у окна, выходившего на юг, и смотрел на океан.

— Где Альберт Моррис? — спросил Броди у Вогэна, небрежно поздоровавшись с остальными.

— Не мог приехать, — ответил Вогэн. — Кажется, заболел.

— А Фред Поттер?

— Тоже.

Должно быть, гуляет какой-то вирус. — Вогэн поднялся. — Ну теперь все в сборе. Бери стул и пристраивайся у журнального столика.

«Господи, как он ужасно выглядит», — подумал Броди, наблюдая за Вогэном, который шел к ним с другого конца комнаты и нес стул с прямой спинкой. Глаза у Вогэна потемнели и запали. Кожа приобрела желтоватый цвет майонеза. Либо он с похмелья, решил Броди, либо недосыпает целый месяц.

Когда все уселись, Вогэн начал:

— Все вы знаете, почему мы собрались. Я думаю, лишь один из нас сомневается в том, что мы должны делать.

— Ты имеешь в виду меня? — спросил Броди.

Вогэн кивнул.

— Посмотрим на эту проблему с нашей точки зрения, Мартин. Город гибнет. Полно безработных. Магазины, которые предполагалось открыть, так и не откроются. Никто не снимает дома, я уж не говорю о том, что их не покупают. Пляжи пустуют, мы каждый день вбиваем еще один гвоздь в свой собственный гроб. Мысами губим себя, заявляя, что городу грозит опасность; мы говорим: держитесь от него подальше. И люди прислушиваются к этим словам.

— Предположим, Ларри, ты откроешь на праздник пляжи, — сказал Броди, — а вдруг погибнет кто-нибудь еще?

— Это оправданный риск, ноя считаю, мы все так считаем, — нам стоит пойти на него.

— Но почему?

— Мистер Хупер, — обратился Вогэн к ихтиологу.

— Есть несколько причин, — сказал Хупер. — Прежде всего — никто не видел акулу целую неделю.

— Никто и не купался.

— Правильно. Но я плавал на лодке в поисках акулы каждый день, кроме одного.

— Я как раз хотел спросить. Где вы были вчера?

— Шел дождь, — ответил Хупер. — Помните?

— Ну и чем вы занимались?

— Я просто… — Хупер, помедлил, затем продолжал: — Изучал образцы воды. И читал.

— Где? В своем номере?

— Какое-то время да. А что вы, собственно, от меня хотите?

— Я звонил вам в гостиницу. Сказали, что вы отсутствовали всю вторую половину дня.

— Значит, выходил! — сказал Хупер сердито. — Я ведь не обязан отмечаться у вас каждые пять минут, правда?

— Нет. Но вы здесь, чтобы работать, а не шляться по загородным клубам, завсегдатаем которых вы были когда-то.

— Послушайте, мистер, я не получаю от вас ни гроша. И могу делать все, что мне заблагорассудится!

— Перестаньте, — вмешался Вогэн. — Нам только этого не хватало.

— Как бы, то ни было, — продолжал Хупер, — я не заметил следов акулы. Ни единого признака. Вода же теплеет с каждым днем. Как правило, хотя всегда существуют исключения, большие белые акулы предпочитают прохладную воду.

— Поэтому вы думаете, что наша гостья ушла на север?

— Или на глубину, где холоднее. Она могла уйти и на юг. Трудно предсказать, как поведут себя эти твари.

— Вот-вот, — заметил Броди. — Трудно предсказать. Значит, все, о чем вы говорите, — только предположения.

— Мартин, как тут можно что-то утверждать наверняка? — заметил Вогэн.

— Скажи об этом Кристине Уоткинс. Или матери погибшего мальчика.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил Вогэн. — Но мы Должны что-то предпринять. Не можем же мы сидеть сложа руки, дожидаясь воли божьей. Бог не напишет нам на небе: «Акула ушла». Надо взвесить факты и принять решение.

Броди кивнул.

— Понимаю.

Ну и что же еще скажет наш умник?

— Что с вами? — удивился Хупер. — Меня просто попросили поделиться своими соображениями.

— Да-да, — ответил Броди. — Конечно. А все-таки?

— Ничего нового. Нет никаких оснований полагать, что акула еще здесь. Я не видел ее. Береговая охрана — тоже. На дне океана все по-прежнему. Отбросы с барж уже не сваливают в море. Рыбы ведут себя, как обычно. Вряд ли здесь что-либо привлекает нашу гостью.

— Но прежде тут акул никогда не было, правда? А вот одна появилась.

— Верно. Этого я объяснить не могу. И сомневаюсь, чтобы кто-нибудь сумел.

— Вы хотите сказать, что такова воля божья?

— Может быть.

— И мы бессильны противнее, правильно, Ларри?

— Не понимаю, куда ты клонишь, Мартин, — сказал Вогэн. — Должны же мы принять какое-то решение. На мой взгляд, путь только один.

— Решение уже принято, — сказал Броди.

— Можешь считать, что да.

— А вдруг будут жертвы? Кто возьмет на себя ответственность на сей раз? Кто будет разговаривать с мужем, матерью, женой тех, кого растерзает акула; кто скажет им: мы просто играли ва-банк и проиграли?

— Не будь таким пессимистом, Мартин. Когда придет время — если оно придет, а я ручаюсь, что ничего не случится, — тогда и будем решать.

— Ну, знаешь, черт возьми! Мне надоело, что меня обливают грязью за твои грехи.

— Погоди, Мартин.

— Вопрос серьезный. Если же хочешь открыть пляжи, бери ответственность на себя.

— Это ты о чем?

— А о том, что пока я здесь начальник полиции и отвечаю за безопасность людей, пляжи открыты не будут, у — Вот что я скажу тебе, Мартин, — проговорил Вогэн. — Если во время праздника пляжи будут пустовать, ты недолго останешься шефом полиции. И я не угрожаю тебе. Просто предупреждаю. В нынешний летний сезон мы еще можем как-то выкрутиться. Но нужно объявить всем, что здесь безопасно. А если ты запретишь открывать пляжи, через двадцать минут после того, как об этом узнают в городе, на тебя наплюют, тебя вываляют в дегте и перьях. И выкинут отсюда. Вы согласны со мною, господа?

— Разумеется, — сказал Кэтсоулис. — Я и сам помогу его вышвырнуть.

— Мои избиратели сидят без работы, — сказал Лопес. — А если они ее не получат, то и вас выбросят из управления.

— Вы можете убрать меня, когда захотите, — решительно сказал Броди.

У Вогэна на столе зазвонил внутренний телефон. Он встал и с раздраженным видом прошел в другой конец комнаты. Поднял трубку.

— Я же просил, чтобы нас не беспокоили, — резко бросил мэр. Последовало минутное молчание. — Это тебя, — обратился он к Броди. — Джанет говорит: срочно. Можно побеседовать здесь или в приемной.

— Пойду в приемную, — ответил Броди, гадая, что же такое стряслось, если его вызывают с заседания муниципального совета. Опять акула? Он вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Джанет протянула ему телефонную трубку, но прежде чем она успела нажать на светящуюся кнопку. Броди спросил:

— Скажите, Ларри звонил Альберту Моррису и Фреду Поттеру сегодня утром?

Джанет отвела глаза.

— Мне велели никому ничего не говорить.

— Ответьте мне, Джанет. Я должен знать.

— А вы замолвите за меня словечко перед красавчиком, который сейчас в кабинете?

— Идет.

— Нет. Все, кому я звонила, те четверо, сидят у Вогэна.

— Нажмите на кнопку.

Джанет нажала, и он проговорил:

— Броди у телефона.

Вогэн в своем кабинете увидел, что огонек погас, осторожно снял палец с рычага и прикрыл трубку ладонью. Он обвел взглядом присутствующих — не осуждает ли его кто-нибудь. Но все отвели глаза, даже Хупер, который решил, что чем меньше он будет вмешиваться в дела муниципальных властей Эмити, тем лучше.

— Это Гарри, Мартин, — сказал Медоуз. — Я знаю, что ты на совете и тебе некогда. Поэтому просто выслушай меня. Я буду краток. Ларри Вогэн по уши в долгах.

— Не может быть!

— Я же сказал — выслушай меня! То, что он в долгах, еще ничего не значит. Важно другое — кому он должен. Давно, быть может, лет двадцать пять назад, до того как у Ларри завелись деньги, у него заболела жена. Я забыл, что с ней приключилось, но болела она тяжело. И лечение стоило дорого. Я не очень хорошо помню, но, кажется, Ларри тогда говорил, что его выручил один приятель — дал взаймы, и Вогэн как-то выкрутился. Должно быть, речь шла о нескольких тысячах долларов. Ларри назвал мне имя своего кредитора. Я бы пропустил его слова мимо ушей, но Ларри сказал, что этот человек многим охотно помогает в беде. А я был молод и тоже нуждался. Поэтому я записал имя приятеля Ларри и сунул карточку в ящик стола. Мне никогда не приходило в голову взглянуть на нее, пока ты не попросил кое-что разузнать. Приятеля Ларри зовут Тино Руссо.

— Ближе к делу, Гарри.

— Хорошо, хорошо. Теперь перейдем к настоящему. Два месяца назад, еще до того, как заварилась история с акулой, была создана компания под названием «Каската истейтс». Это — компания-учредитель. Поначалу она не владела недвижимостью. Первой ее сделкой была покупка большого картофельного поля севернее Скотч-роуд. Лето в городе сложилось неудачно, и «Каската» умножила свои приобретения. Все это делалось совершенно открыто. Компания явно опиралась на чей-то наличный капитал и, пользуясь нынешним застоем, скупала недвижимость почти задаром. Как только в газетах появились первые сообщения об акуле, «Каската» развернулась вовсю. Чем ниже падали цены, тем больше она захватывала добычи. И все втихую. Цены теперь почти такие же, как во время войны, и «Каската» продолжает приобретать. Причем предпочитает не платить наличными. Обычно она выдает краткосрочные долговые обязательства, подписанные Ларри Вогэном. Он числится президентом компании. А ее вице-президент и подлинный хозяин — Тони Руссо, которого «Таймс» уже много лет считает вторым лицом в одном из пяти семейств нью-йоркской мафии.

Броди присвистнул сквозь зубы.

— И этот сукин сын стонет, что дела идут из рук вон плохо. Я все же не понимаю, почему от него требуют, чтобы мы открыли пляжи.

— Точно не знаю. Более того, сомневаюсь, что на Ларри по-прежнему давят компаньоны. Может, он говорит так в приступе отчаяния. Думаю, что Ларри оказался в весьма трудном положении. Он больше не в состоянии ничего купить, даже по дешевке. Единственное, что спасло бы его от разорения — внезапное повышение цен на рынке. Тогда он сумел бы выгодно продать приобретенную недвижимость. Возможно, основную прибыль получил бы Руссо — все зависит от их договоренности. Если же курс будет по-прежнему падать, иными словами, если пляжи будут закрыты, то Вогэну придется платить по долговым обязательствам. А деньги ему взять неоткуда. Я думаю, он обязан сейчас погасить векселя на сумму, превышающую полмиллиона. Он потеряет неизмеримо дольше, а недвижимость либо перейдет к прежним владельцам, либо ее приберет к рукам Руссо, если раздобудет наличные. Хотя сомневаюсь, чтобы Руссо стал рисковать. Цены на недвижимость могут упасть еще ниже, и тогда мафиози пойдет ко дну вместе с Вогэном. Я считаю, Руссо еще надеется на большие прибыли, но получит он их только при условии, что Вогэн добьется открытия пляжей. В этом случае, если ничего не произойдет и не будет новых жертв, недвижимость скоро подорожает, и Вогэн сумеет удачно продать все, что купил. Руссо получит свою долю — половину или не знаю сколько, — и «Каската» перестанет существовать. У Вогэна хватит денег, чтобы справиться с финансовыми трудностями и не разориться. Если же из-за акулы погибнет кто-нибудь еще, в накладе останется только Вогэн. Насколько я могу судить, Руссо не вложил в предприятие и пяти центов. Все это…

— Ты бессовестный лжец, Медоуз! — раздался вдруг пронзительный голос Вогэна. — Только напечатай хоть слово из этой ерунды, и я затаскаю тебя по судам до самой смерти! — Раздался щелчок. Вогэн бросил трубку.

— Такова порядочность избранных нами представителей власти, — заметил Медоуз.

— Что ты будешь делать, Гарри? Хочешь что-нибудь дать в газете?

— Нет, во всяком случае, не сейчас. У меня нет никаких документов. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что мафиози все глубже и глубже запускают лапу в дела Лонг-Айленда — в строительные работы, рестораны, во все что угодно. Однако попробуй схвати их за руку. Я думаю, что Вогэн вряд ли нарушал законы в строгом смысле этого слова. Через несколько дней, покопавшись еще немного, я смогу собрать факты, подтверждающие, что он связан с мафией. Я имею в виду факты, которые невозможно опровергнуть, если Вогэн в самом деле попытается обратиться в суд.

— По-моему, у тебя уже достаточно улик, — заметил Броди.

— Я знаю о многом, но у меня нет доказательств. Нет документов или хотя бы их копий. Я только видел эти документы.

— Ты думаешь, кто-нибудь из членов муниципалитета замешан в этом деле? На заседании Ларри всех настроил против меня.

— Нет. Ты говоришь о Кэтсоулисе и Коновере? Они просто старые друзья Ларри, и каждый чем-то обязан ему. А Тэтчер слишком стар и труслив, чтобы сказать хоть слово против мэра. Лопес вне подозрений. Он действительно заботится, чтобы его избиратели получили работу.

— Хупер что-нибудь знает? Очень уж он настаивает, чтобы я открыл пляжи.

— Нет, я почти уверен, что ему ничего неизвестно. Я сам разобрался в этом лишь несколько минут назад, хотя многое еще неясно.

— Что же мне, по-твоему, делать? Можно уйти в отставку. Я сказал им об этом еще до разговора с тобой.

— Боже упаси, ни в коем случае. Прежде всего ты нам нужен. Если уйдешь, Руссо сговорится с Вогэном, и они поставят своего человека. Ты, возможно, считаешь, что твоих подчиненных не подкупить, но держу пари, что Руссо сумеет найти полицейского, который поступится служебным долгом ради нескольких долларов или просто ради того, чтобы стать начальником.

— Но что же мне делать?

— На твоем месте я бы согласился с Вогэном.

— Боже мой, Гарри, именно этого они и добиваются. Тогда я могу спокойно оставаться на своем посту.

— Ты же сказал, что у твоих противников есть веские основания, чтобы открыть пляжи. Я думаю, Хупер прав. Рано или поздно тебе придется уступить мэру, даже если мы никогда не отыщем акулу. Ты можешь с таким же успехом Отдать распоряжение сейчас.

— И позволить жуликам заграбастать деньги, а потом скрыться.

— Ну что ты можешь сделать? Будешь держать пляжи закрытыми, Вогэн найдет способ отделаться от тебя и сам откроет их. Тогда ты вообще никому не принесешь пользы. Никому. По крайней мере, если подчинишься мэру и ничего не случится, горожане поправят свои дела хоть как-то. Потом, некоторое время спустя, мы сумеем пришить Вогэну что-нибудь. Не знаю что, но наверняка что-нибудь сумеем.

— Черт с ним, — сказал Броди. — Ладно, Гарри, я подумаю. Но с пляжами я поступлю как-нибудь по-своему. Спасибо тебе. — Он повесил трубку и вернулся в кабинет мэра.

Вогэн стоял спиной к двери у окна, выходящего на юг.

— Заседание закончено, — сказал мэр, когда Броди переступил порог кабинета.

— Как это закончено? — возразил Кэтсоулис. — Мы еще ни черта не решили.

— Конец, Тони! — сказал, повернувшись к нему, Вогэн. — Не мешай мне. Все будет так, как мы договорились. Дай я потолкую с Броди. Хорошо? А теперь все уходите.

Хупер и четверо членов муниципалитета покинули кабинет. Броди наблюдал за Вогэном, который выпроваживал их. Шеф полиции одновременно и жалел и презирал мэра. Вогэн закрыл дверь, подошел к дивану и тяжело опустился на него. Он уперся локтями и принялся растирать виски кончиками пальцев.

— Мы были друзьями, Мартин, — сказал он, — Надеюсь, мы останемся ими.

— Медоуз говорил правду?

— Я ничего не скажу. Не могу. Просто один человек когда-то выручил меня и теперь хочет, чтобы я отплатил ему тем же.

— Иначе говоря, Медоуз прав.

Вогэн посмотрел на Броди, глаза у мэра были красные и влажные.

— Клянусь тебе, Мартин, если бы я только знал, как далеко все зайдет, я бы никогда не пошел на это.

— Сколько ты ему должен?

— Сначала я занял десять тысяч. Пытался вернуть их дважды еще давно, но Тони и его друзья ни в какую не хотели брать. Повторяли, что сделали мне подарок и не стоит беспокоиться о таком пустяке. Но они до сих пор не вернули мою долговую расписку. Несколько месяцев назад они пришли ко мне, и я предложил им сто тысяч наличными. Они заявили, что этого мало. Деньги им не нужны. Они попросили, чтобы я вложил их в одно дело. Мы все выиграем, сказали они.

— И сколько ты отвалил?

— Одному богу известно. Все до единого цента. Даже больше того. По-видимому, около миллиона долларов. — Вогэн глубоко вздохнул. — Ты выручишь меня, Мартин?

— Я лишь могу связать тебя с окружным прокурором. Если дашь показания, то, возможно, сумеешь упрятать своих дружков в тюрьму за ростовщичество. — Меня убьют, прежде чем я успею вернуться домой от прокурора, а Элеонора останется нищей. Не такой помощи я жду от тебя, Мартин.

— Знаю. — Броди посмотрел сверху вниз на Вогэна — загнанный раненый зверь — и почувствовал жалость к мэру. Броди уже сомневался, правильно ли он поступил, упорствуя в своем нежелании открыть пляжи. Что на него влияет? Ощущение своей вины или страх перед новым нападением акулы? Действительно ли он заботится о жителях города или просто хочет облегчить себе жизнь, отказываясь рискнуть?

— Вот что я скажу тебе, Ларри. Я открою пляжи. Но не для того, чтобы помочь тебе, ведь если я буду артачиться, ты все равно избавишься от меня и поступишь по-своему. Пусть люди купаются, может быть, прежде я ошибался.

— Спасибо, Мартин. Ценю твою искренность.

— Это еще не все. Я сказал, что открою пляжи. Но я расставлю на них своих людей. Хупер будет патрулировать в лодке. И каждый, кто придет на море, будет знать об опасности.

— Ты не посмеешь! — воскликнул Вогэн. — Лучше уж никого туда не пускать.

— Посмею, Ларри, именно так я и сделаю.

— Хорошо, Мартин. — Вогэн поднялся. — Ты не оставляешь мне особого выбора. Если я избавлюсь от тебя, ты, вероятно, пойдешь на пляж как местный житель, будешь бегать по нему и кричать: «Акула!» Поэтому ладно. Однако будь покладистым, Мартин, если не ради меня, то ради города.

Броди вышел из кабинета. Спускаясь по лестнице, он посмотрел на часы. Был уже второй час, и ему хотелось есть. Он прошел по Уотер-стрит к единственной в Эмити закусочной. Она принадлежала Полу Леффлеру, однокашнику Броди по средней школе.

Броди открыл застекленную дверь и услышал слова Леффлера:

«… Вроде проклятого диктатора, если хотите знать. Не понимаю, чего ему надо». Заметив Броди, Леффлер покраснел. Когда-то он был тощим подростком, но, возглавив дело отца, не смог устоять перед бесом чревоугодия — ведь перед ним без конца маячили разные лакомства — и теперь походил на грушу.

Броди улыбнулся.

— Это ты обо мне, а, Поли?

— С чего ты взял? — сказал Леффлер и покраснел еще больше.

— Ничего. Просто так. Если ты сделаешь мне сандвич — ржаной хлеб с ветчиной и швейцарским сыром, да еще с горчицей, — я сообщу тебе нечто приятное.

— Интересно, что бы это могло быть? — Леффлер начал готовить сандвич.

— Я собираюсь открыть на праздник пляжи.

— Это меня радует.

— Плохие дела?

— Плохие.

— У тебя всегда плохие.

— Не такие же, как сейчас. Если положение скоро не изменится к лучшему, из-за меня вспыхнут расовые беспорядки.

— Что-то не понимаю.

— Я должен взять на лето двух ребят — рассыльных.

Просто обязан. Но мне не по карману нанять обоих. Не говоря уже о том, что сейчас двоим просто нечего делать. Поэтому я могу временно принять только одного. Один претендент — белый, другой — негр.

— Кого же ты наймешь?

— Черного. Он нуждается больше. Молю бога, чтобы второй не оказался евреем.

Броди вернулся домой вначале шестого. Когда он въехал на свою улочку, дверь открылась и Эллен выбежала ему навстречу. Она была вся в слезах и чем-то взволнована.

— В чем дело? — спросил Броди.

— Слава богу, что ты приехал. Я звонила тебе на работу, но ты уже ушел. Иди сюда. Скорее.

Она взяла мужа за руку и потащила мимо двери к навесу, где стояли бачки для мусора.

— Он там, — произнесла она, указывая на один из них. — Посмотри.

Броди снял крышку с бачка. На пакете с отбросами бесформенной кучкой лежал кот Шона — здоровый, упитанный самец по кличке Игрун. Голова кота была свернута, и желтые глаза смотрели назад.

— Черт возьми, как это случилось? — спросил Броди. — Машина?

— Нет, человек. — Эллен зарыдала. — Какой-то негодяй убил кота. Шон был здесь, когда все произошло. Вдруг из автомобиля около обочины вылез мужчина. Он поймал кота и принялся сворачивать ему голову, пока не сломал шею. Шон сказал, что она ужасно хрустнула. Потом этот человек бросил кота на лужайку, сел в машину и уехал.

— Он сказал что-нибудь?

— Не знаю. Шон дома. У него истерика, и я его понимаю. Мартин, что происходит?

Броди с шумом захлопнул крышку бачка.

— Сукин сын! — выругался он. Горло у него сдавило, и он стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. — Пошли домой.

Через пять минут из двери, выходившей во двор, решительно вышел Броди. Он сорвал крышку с мусорного бачка и отбросил ее в сторону. Потом нагнулся и вытащил труп кота. Отнес его к машине, швырнул в открытое окошко и сел за руль. Он выехал на дорогу, и автомобиль, взвизгнув тормозами, рванулся вперед. Промчавшись сотню ярдов, Броди в порыве ярости включил сирену.

Спустя несколько минут он подъехал к дому Вогэна — огромному каменному особняку в стиле Тюдоров на Спрейн-драйв неподалеку от Скотч-роуд. Он вылез из машины и, держа мертвого кота за заднюю лапу, поднялся по ступенькам лестницы и позвонил. Броди надеялся, что не встретит Элеонору.

Дверь открылась, и Вогэн сказал:

— Привет, Мартин. Я…

Броди поднял кота и сунул его мэру в лицо.

— Что ты скажешь на это, подонок?

Глаза Вогэна расширились.

— В чем дело? Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Это сделал один из твоих друзей. Прямо возле моего дома, на глазах у сына. Они убили моего кота! Это ты велел им?

— Опомнись, Мартин. — Вогэн, казалось, был искренне потрясен. — Я никогда бы так не поступил. Никогда.

Броди опустил кота и спросил:

— Ты звонил своим дружкам после того, как я ушел?

— Ну… да. Но только сообщить, что пляжи будут открыты завтра.

— И это все?

— Да. А что?

— Ты бессовестно врешь! — Броди швырнул кота Вогэну в грудь, и кот упал на пол. — Знаешь, что заявил негодяй, который свернул шею коту? Знаешь, что он прокричал моему восьмилетнему мальчику?

— Нет. Конечно, не знаю. Откуда мне знать?

— Он сказал то же самое, что и ты. Он сказал: «Передай своему отцу. Пусть будет покладистым».

Броди повернулся и спустился с лестницы, а Вогэн остался стоять возле бесформенной кучки костей и шерсти.


Глава 10


В пятницу было пасмурно, моросил дождь, и купалась всего одна молодая пара. Они быстро окунулись рано утром — как раз в то время, когда на пляже появился один из полицейских Броди. Хупер шесть часов провел на воде и ничего на обнаружил. В пятницу вечером Броди позвонил в береговую охрану, чтобы справиться о прогнозе погоды. Броди сам толком не знал, чего хочет. Он понимал, что в три праздничных дня ему следовало бы желать яркого солнца и ясного неба. Но в глубине души он мечтал о шторме и пустующих пляжах. Как бы то ни было, Он умолял всех святых не допустить беды.

Броди мечтал, чтобы Хупер вернулся в Вудс-Ход. Не только потому, что тот незримо присутствовал всюду и как специалист-ихтиолог отвергал опасения шефа полиции. Броди догадывался, что Хупер каким-то образом нарушил покой его семьи. Броди было известно, что Эл-лен разговаривала с молодым человеком после той вечеринки: Мартин-младший упомянул как-то, что Хупер обещал устроить пикник на берегу океана и поискать с детьми раковины. Затем это недомогание в среду. Эллен сказала, что ей было плохо, и действительно выглядела измученной, когда Броди приехал домой. Но где был Хупер в среду? Почему мялся, когда Броди спросил его об этом? Впервые за много лет супружеской жизни у Броди появились сомнения, и они оставляли неприятное двойственное чувство — угрызения совести за допрос, учиненный Эллен, и боязнь, что его подозрения оправданны.

По прогнозу погоды ожидался ясный, солнечный день, ветер юго-западный со скоростью пять-десять узлов. Что ж, подумал Броди, может, это и к лучшему. Если праздники пройдут хорошо и никто не пострадает, то я, пожалуй, поверю, что акула ушла. И Хупер наверняка уедет.

Броди обещал, что позвонит Хуперу сразу после разговора с береговой охраной. Он стоял у телефона на кухне. Эллен мыла посуду после ужина. Броди знал, что Хупер остановился в гостинице «Герб Абеляра». Он увидел телефонную книгу на кухонной полке под грудой счетов и комиксов. Хотел было вытащить ее, но передумал.

— Мне надо позвонить Хуперу, — сказал он Эллен. — Ты не помнишь, где телефонная книга?

— Шесть-пять-четыре-три, — сказала Эллен.

— Что это?

— «Герб Абеляра». Номер телефона: шесть-пять-четыре-три.

— Откуда ты знаешь?

— У меня хорошая память на телефоны. Ты же знаешь.

Он действительно знал и выругал себя за глупую уловку. Броди набрал номер.

— «Герб Абеляра». — В трубке раздался молодой мужской голос. Отвечал ночной портье.

— Комнату Мэта Хупера, пожалуйста.

— Простите, вы не знаете, какой у него номер комнаты, сэр?

— Нет. — Броди прикрыл трубку ладонью и спросил Эллен: — Ты случайно не знаешь номер его комнаты, а?

Она только взглянула на мужа и отрицательно покачала головой.

— Нашел, — сказал портье. — Четыре-ноль-пять.

Телефон прозвонил дважды, прежде чем Хупер снял трубку.

— Это Броди.

— Да. Добрый вечер.

Броди смотрел на стену — пытался вообразить, как выглядит номер Хупера. Он увидел маленькую темную мансарду, смятую постель и сбитые простыни. Вдруг Броди показалось, что он сходит с ума.

— Я думаю, нам завтра придется поработать, — сказал он. — Прогноз хороший.

— Да, знаю.

— Что ж, встретимся в порту.

— Во сколько? — Я полагаю, в полдесятого. Вряд ли кто-нибудь залезет в воду раньше.

— Хорошо. В полдесятого.

— Прекрасно. Да, кстати, — сказал Броди, — как у вас дела с Дейзи Уикер?

— Что?

Броди пожалел, что задал этот вопрос.

— Ничего. Просто мне любопытно. Я о том, вы с ней поладили или нет?

— Гм… Почему это вас интересует? Разве вы обязаны следить за интимной жизнью своих знакомых?

— Извините. Забудьте о моей невольной бестактности. — Броди повесил трубку. Обманщик, подумал он. Что, черт возьми, происходит? Он повернулся к Эллен. — Я хотел спросить тебя. Мартин что-то говорил о пикнике на берегу. Когда это будет?

— Мы еще не решили, — ответила она. — Просто мечтали немного.

— Вот как? — Он посмотрел на нее, но она отвела взгляд в сторону. — Тебе пора спать.

— Почему?

— Ты плохо себя чувствовала. И вот уже второй раз моешь один и тот же стакан. — Он достал банку пива из холодильника. С силой дернул за металлическое ушко, и оно сломалось. — Что за черт! — выругался Броди; он швырнул банку в мусорный бачок и быстро вышел из кухни.

В субботу в полдень Броди стоял на гребне дюны, наблюдая за пляжем, протянувшимся вдоль Скотч-роуд; он чувствовал себя наполовину тайным агентом, наполовину идиотом. На нем была рубашка с короткими рукавами и плавки — он их купил специально для дежурства на берегу. Броди раздражал вид собственных ног — бледных, почти без волос. Ему хотелось прийти на пляж вместе с Эллен, тогда он не казался бы себе белой вороной, но жена не захотела, заявив, что раз уж его в выходные не будет дома, она лучше займется домашними делами. В пляжной сумке, лежавшей на песке рядом с Броди, находился бинокль, портативная рация, две банки пива и бутерброды в целлофановой обертке. «Флика» медленно двигалась в восточном направлении приблизительно в четверти мили или в полумиле от берега. Броди наблюдал за катером и думал: «По крайней мере я знаю, где сегодня Хупер».

Береговая охрана оказалась права: день выдался отличный — безоблачный, теплый, с моря дул легкий ветерок. На пляже было пустынно. Около дюжины ребят расположились, как обычно, отдельными группками. Несколько пар дремали: они лежали неподвижно, словно мертвые; казалось, малейшее движение могло помешать загару. Одна семья устроилась возле жаровни с древесным углем, установленной прямо на песке, до Броди доносился аромат жарившихся на решетке рубленых бифштексов.

Никто еще не купался. Две матери вместе с отцами подводили детей к воде, разрешая побарахтаться у берега, но спустя несколько минут — то ли устав ждать, то ли опасаясь акулы — приказывали малышам выйти на берег.

Броди услышал позади шелест травы и обернулся. Тучные мужчина и женщина, которым с виду перевалило за сорок, с трудом карабкались на дюну, они тащили за собой двух хныкающих мальчишек. На мужчине были брюки защитного цвета, легкая белая рубашка и кеды. На женщине — короткое платье из набивного ситца, открывавшее дряблые ляжки. В руках она держала пару сандалий. За ними виднелся автофургон, стоявший на Скотч-роуд.

— Чем могу быть полезен? — спросил Броди, когда пара взобралась на вершину дюны.

— Это тот самый пляж? — поинтересовалась женщина.

— Какой пляж вам нужен? Городской пляж находится…

— Тот самый, — сказал мужчина, вытаскивая карту из кармана. Он говорил с акцентом, выдававшим в нем жителя Куинса. — Мы повернули с автострады двадцать семь и ехали прямо по дороге. Это тот самый пляж.

— Тогда где же акула? — спросил один из сыновей, толстый мальчишка лет тринадцати. — Ты говорил, мы поедем смотреть акулу.

— Помолчи, — одернул его отец. Он обратился к Броди: — А где же знаменитая акула?

— Какая акула?

— Та, которая сожрала трех человек. Я видел ее по телеку — по трем разным каналам. Есть акула, которая убивает людей. Именно здесь.

— Тут была акула, — ответил Броди. — Но ее больше нет. И если нам повезет, она сюда не вернется.

Мужчина с минуту в упор смотрел на Броди, а затем прорычал:

— Мы проделали весь этот путь лишь для того, чтобы увидеть акулу, а вы хотите сказать, что она ушла? По телеку говорили совсем другое.

— Ничем не могу помочь, — ответил Броди. — Не знаю, кто вас уверил, что вы увидите эту тварь. Акулы не выходят на берег просто так, чтобы пожать вам руку, понимаете?

— Хватит дурачить меня, приятель.

Броди выпрямился.

— Послушайте, мистер, — сказал он и вытащил бумажник, засунутый за пояс плавок: он раскрыл его так, чтобы мужчина мог видеть полицейскую бляху. — Я шеф полиции города. Не знаю, кто вы или кем себя считаете, но вы не имеете права приходить на частный пляж Эмити и хулиганить. Теперь говорите, что вам надо, или убирайтесь прочь.

С мужчины сразу слетела спесь.

— Извините, — сказал он. — Это все из-за проклятых заторов на дороге и визга ребят над ухом. И думал, что нам хотя бы удастся взглянуть на акулу. Ради нее мы и притащились сюда.

— И вы ехали два с половиной часа, чтоб взглянуть на акулу? Для чего?

— Чем-то надо заняться. В прошлые выходные мы были в заповеднике «Джангл хабитат». А в эти хотели отправиться на побережье Джерси. Но потом услышали про акулу. Ребята ее никогда не видели.

— Ну, надеюсь, что сегодня они опять ее не увидят.

— Вот неудача-то, — сказал мужчина. — А ты говорил, мы увидим акулу, — захныкал один из мальчиков.

— Замолчи, Бенни! — Мужчина снова повернулся к Броди. — Можно, мы здесь перекусим?

Броди знал, что надо бы отослать их на городской пляж, но автостоянкой возле него разрешалось пользоваться только жителям Эмити. И этим туристам пришлось бы оставить свой фургон слишком далеко от берега. Поэтому Броди сказал:

— Пожалуй, можно. Если кто-нибудь будет возражать, вы сразу уедете, но, по-моему, сегодня к вам никто не привяжется. Перекусывайте себе. Только ничего не бросайте на берегу: ни оберток от жевательной резинки, ни обгорелых спичек, иначе я оштрафую вас.

— Хорошо, — согласился глава семейства. — Ты взяла термос? — обратился он к жене.

— Забыла в фургоне, — сказала она. — Не думала, что мы останемся здесь.

— Черт, знает что. — Мужчина устало поплелся вниз к дороге. Женщина и двое ребятишек отошли в сторону на двадцать — тридцать ярдов и сели на песок.

Броди взглянул на часы: четверть первого. Он засунул руку в пляжную сумку и вынул портативную рацию. Потом нажал на кнопку и сказал:

— Ты слышишь, Леонард?

Затем отпустил кнопку.

Почти тут же послышался резкий, искаженный голос Хендрикса:

— Я слушаю, шеф. Прием.

Хендрикс добровольно согласятся торчать на городском пляже. («Ты скоро поселишься на берегу», — сказал Броди, когда Хендрикс напросился дежурить. Молодой полицейский рассмеялся в ответ: «Конечно, шеф. Если живешь в таком городе, как наш, просто грех не позаботиться о своем теле»).

— Что у тебя? — спросил Броди. — Все в порядке?

— Ничего особенного, вот только одно непонятно. Ко мне все время приходят люди и предъявляют билеты. Прием.

— Какие билеты?

— Входные, на пляж. Они говорят, что купили их в городе. Вы бы видели эти идиотские билеты. Один сейчас у меня в руках. На нем написано: «Акулий пляж. На одного человека. Два пятьдесят». Я думаю, что какой-то жулик зашибает неплохую деньгу, продавая простаках липовые билеты. Прием.

— Что они делают, когда ты возвращаешь билеты?

— Вначале приходят в бешенство, когда я сообщаю, что их надули и что вход на пляж бесплатный. Затем прямо-таки сатанеют, когда предупреждаю, что без специального разрешения нельзя пользоваться автостоянкой. Прием.

— Ты узнал, кто продает билеты?

— Мне сказали — какой-то тип. Он встречает приезжих на Мейн-стрит и говорит, что пройти на пляж можно только по билетам. Прием.

— Я хочу знать, кто, черт возьми, торгует билетами. Леонард, надо его забрать. Сбегай к телефонной будке на стоянке, позвони в участок и скажи любому из наших, что я приказываю пойти на Мейн-стрит и взять этого жулика.

Если он приезжий, пусть выкинут паршивца из города. Если живет здесь, пусть посадят.

— По обвинению в чем? Прием.

— Неважно. Придумайте что-нибудь. За мошенничество. Только уберите его с улицы.

— Будет сделано, шеф.

— Что-нибудь еще?

— Ничего. Приехали парни с телевидения, но они ничего не делают, только расспрашивают отдыхающих. Прием.

— О чем?

— Так, обычные вопросы. Например: вы не боитесь купаться? Что вы думаете об акуле? Всякая ерунда. Прием.

— Давно они приехали?

— Рано утром. Не знаю, сколько они здесь проторчат. Все равно никто не купается. Прием.

— Пусть торчат, лишь бы не пакостили.

— Конечно. Прием.

— Хорошо. Да, Леонард, тебе не обязательно каждый раз повторять «Прием». Я знаю, когда ты заканчиваешь разговор.

— Таков порядок, шеф. Нельзя без ясности. Прием — и конец.

Броди подождал с минуту, затем снова нажал на кнопку и сказал:

— Хупер, это Броди. Что там у вас? — Ответа не последовало. — Это Броди, Хупер. Вы меня слышите?

Он собрался вызвать ихтиолога в третий раз, но тут раздался голос Хупера:

— Извините, я был на корме. Мне показалось, я увидел что-то.

— Что вы увидели?

— Ничего. Уверен, там ничего не было. Просто обман зрения.

— Но что все-таки вам показалось?

— Откровенно говоря, трудно описать. Тень, наверное. И все. Солнечные блики могут сыграть такую шутку.

— Больше вы ничего не заметили?

— Ровным счетом ничего. За все утро.

— Будем действовать в том же духе. Я свяжусь с вами позже.

— Хорошо. Я подплыву к городскому пляжу через минуту — две.

Броди положил рацию обратно в сумку и вытащил бутерброд. Хлеб стал холодным и твердым — он лежал рядом с набитым льдом целлофановым пакетом, в который Броди засунул банку пива.

В половине третьего пляж опустел. Люди разошлись — кто поиграть в теннис, кто покататься на яхте, кто сделать прическу. Остались лишь человек шесть подростков да семья из Куинса.

У Броди появились солнечные ожоги — бледно-розовые пятна выступили на бедрах и на подъеме ступней, он прикрыл их полотенцем. Броди вынул рацию из сумки и вызвал Хендрикса.

— Как дела, Хендрикс?

— Все по-прежнему, шеф. Прием.

— Кто-нибудь купается?

— Нет. Окунутся и сразу назад. Прием.

— То же самое и здесь. Что слышно о продавце билетов?

— Ничего, но больше их никто не показывает. Думаю, что его спугнули. Прием.

— Ну, а ребята с телестудии?

— Они уехали. Несколько минут назад. Спрашивали, где вы. Прием.

— Что им надо?

— Понятия не имею. Прием.

— Ты сказал им?

— Разумеется. Почему бы и нет. Прием.

— Ладно. Я свяжусь с тобой позже.

Броди решил немного пройтись. Он ткнул пальцем в одно из розовых пятен на бедре. Оно тут же побелело, затем стало пунцовым, когда он отнял палец. Он встал, обернул полотенце вокруг талии, чтобы защитить бедра и ноги от солнца, и с рацией в руках зашагал к воде.

Услышав шум мотора, Броди повернул назад и опять стал взбираться на гребень дюны. У обочины затормозил белый фургон. На борту черными буквами было написано: «Радио — телевидение. Новости».

Дверца кабины со стороны водителя открылась, из нее вылез какой-то мужчина и с трудом принялся подниматься по песку к Броди.

Телевизионщик подошел ближе, и Броди подумал, что где-то видел этого молодого человека. У него были длинные вьющиеся волосы и вислые, похожие на руль велосипеда усы.

— Вы шеф полиции? — спросил он, подойдя к Броди.

— Совершенно верно.

— Мне сказали, что вы здесь. Я Боб Мидлтон из новостей, четвертый канал.

— Вы репортер?

— Да. Бригада в фургоне.

— Кажется, я вас уже где-то видел. Чем могу служить?

— Хотелось бы взять интервью.

— О чем?

— О всей этой истории с акулой. Узнать, почему вы решили открыть пляжи.

Броди подумал немного. «А, черт с ним, — пронеслось в голове. — Немного рекламы городу не повредит, особенно сейчас, когда вряд ли что-нибудь произойдет, во всяком случае сегодня».

— Ладно, — сказал Броди. — Где будем беседовать?

— На пляже. Я позову бригаду. Через несколько минут мы установим аппаратуру, а пока займитесь своими делами. Я крикну, когда мы будем готовы. — Мидлтон трусцой пустился к фургону.

У Броди не было особых дел. Ему захотелось размяться, и он направился к воде.

Проходя мимо группы подростков, он услышал, как один паренек спросил:

— Ну что? У кого хватит смелости? Десять долларов, как-никак десять долларов.

— Хватит, Лимбо, перестань, — сказала девушка из той же компании.

Броди остановился шагах в пятнадцати от них, делая вид, будто рассматривает морское дно.

— Почему? — не унимался парень. — Стоящее пари. Ну, у кого хватит смелости? Пять минут назад вы все уверяли меня, что акулы здесь нет.

— Если ты такой храбрый, почему не идешь сам? — заметил другой парень.

— Я предложил первый, — ответил тот, кого звали Лимбо. — Вы же не рискнете десятью долларами, если пойду я. Ну, так как же?

С минуту все помолчали, затем один из подростков переспросил:

— Десять долларов? Наличными?

— Вот они, — Лимбо помахал десятидолларовой бумажкой.

— Далеко я должен заплыть?

— Дай подумать. На сотню ярдов. Довольно приличное расстояние. Идет?

— А как я узнаю, что проплыл сто ярдов?

— На глазок. Просто плыви и плыви, а затем остановись, я махну рукой, и ты повернешь обратно.

— Договорились. — Парень встал.

— Ты, Джимми, с ума сошел, — сказала девушка. — Зачем ты хочешь идти в воду? Тебе не нужны десять долларов.

— Ты думаешь, я боюсь?

— Никто не говорит, что боишься, — ответила девушка. — Это глупая затея ни к чему, только и всего.

— Десять долларов мне не помешают, — заметил парень, — особенно теперь, когда старик перестал давать деньги на карманные расходы за то, что я курил марихуану на свадьбе тетки.

Парнишка повернулся и побежал к воде.

Броди окликнул его.

— Эй! — И парень остановился.

— Да?

Броди подошел к нему.

— Что ты собираешься делать?

— Иду купаться. А вам-то что?

Броди достал бумажник и доказал юноше свою полицейскую бляху.

— Ты решил искупаться? — Он увидел, как парень посмотрел мимо него на своих друзей.

— Конечно. А почему бы и нет? Это ведь не запрещено, правда?

Броди кивнул. Он не желал, чтобы их слышали другие ребята, и поэтому понизил голос:

— Хочешь, я запрещу тебе идти в воду?

Парень посмотрел на него, поколебался, затем покачал головой.

— Нет, не надо. Мне пригодятся десять долларов.

— Не заплывай далеко, — посоветовал Броди.

— Ладно.

Парень побежал к воде. Бросился в набежавшую волну и поплыл.

Броди услышал за собой торопливые шаги. Мимо него промчался Боб Мидлтон.

— Эй! Вернись! — крикнул он парню. Потом замахал руками и снова позвал.

Парень перестал плыть и встал на дно.

— Что вам нужно?

— Я хочу сделать несколько снимков, когда ты входишь в воду. Не возражаешь?

— Пожалуйста, — ответил парень. И побрел к берегу. Мидлтон повернулся к Броди.

— Я рад, что поймал его, прежде чем он успел отплыть слишком далеко, — заметил репортер. — По крайней мере, мы заснимем сегодня хоть одного купающегося.

Еще двое телевизионщиков подошли к Броди. Один из них нес шестнадцатимиллиметровую кинокамеру и штатив. На нем были армейские ботинки, рабочие брюки, рубашка защитного цвета и кожаный жилет. Другой казался ниже ростом, старше и полнее. На нем был помятый серый костюм, и он тащил прямоугольный ящик со множеством всяких делений и кнопок. На шее у него висели наушники.

— Отсюда будет хорошо, Уолтер, — сказал Мидлтон. — Дай мне знать, когда подготовишься. — Он достал из кармана записную книжку и начал задавать парню вопросы.

Телевизионщик постарше приблизился к Мидлтону и дал ему микрофон. Затем отступил к оператору, разматывая провод с катушки, которую держал в руке.

— Можно начинать, — крикнул оператор.

— Мне надо настроиться на парня, — оросил мужчина с наушниками.

— Скажи что-нибудь, — предложил Мидлтон, держа микрофон в нескольких дюймах от рта юноши.

— А что надо говорить?

— Отлично, — заметил мужчина с наушниками.

— Начинай, — сказал Мидлтон. — Сначала — крупным планом, Уолтер, затем — один кадр средним планом, хорошо? Скажешь мне, когда будешь готов.

Оператор, посмотрел в видоискатель, поднял палец, просигналив Мидлтону.

— Снимаю, — предупредил он.

Мидлтон уставился в темный глаз камеры и заговорил:

— Мы находимся в Эмити, на пляже, с самого утра, и, насколько мне известно, никто еще не отважился войти в воду. Акулы нигде не видно, но опасность еще существует. Рядом со мной — Джим Прескотт, этот юноша только что решил немного поплавать. Скажи, Джим, ты не боишься, что здесь, совсем рядом с тобой, рыщет акула?

— Не думаю, — ответил юноша, — что она здесь, в воде.

— Значит, ты не боишься?

— Нет.

— Ты хорошо плаваешь?

— Прилично.

Мидлтон протянул ему руку.

— Что ж, желаю удачи, Джим. Спасибо за интервью.

Юноша пожал руку Мидлтону.

— Ну, — спросил он, — что теперь делать?

— Стоп! — сказал Мидлтон. — Начнем сначала, Уолтер. Одну секунду. — Он повернулся к юноше. — Больше не задавай никаких вопросов, Джим, договорились? После того, как я скажу «спасибо», просто повернись и иди в воду.

— Ладно, — сказал юноша. Он дрожал и растирал руки.

— Эй, Боб, — сказал оператор. Парню надо обсохнуть. Он не должен быть мокрым. Ведь для телезрителей он еще не купался.

— Да, ты прав, — согласился Мидлтон. — У тебя есть полотенце, Джим?

— Конечно. — Парень побежал к друзьям, и вытерся.

— Что происходит? — раздался рядом с Броди чей-то голос. Это был мужчина из Куинса.

— Телевидение, — ответил Броди. — Они приехали снять купающихся.

— Да-а? Надо было захватить плавки.

Интервью повторили, и после того как Мидлтон поблагодарил юношу, тот вбежал вводу и поплыл.

Мидлтон вернулся к оператору и сказал:

— Продолжай снимать, Уолтер. Ирв, можешь убрать звук. Мы, пожалуй, используем эту катушку как запасную.

— Сколько отснять? — спросил оператор, водя камерой за плывущим юношей.

— Футов сто, — ответил Мидлтон. — Постоим здесь, пока он не выйдет. Приготовься на всякий случай.

Броди настолько привык к отдаленному, едва слышному шуму мотора «Флики», что почти его не замечал. Он стал так же привычен, как шорох волн. Вдруг глухой рокот мотора перешел в неистовое рычание. Броди посмотрел на океан: катер, который до этого медленно и плавно двигался по волнам, круто и быстро разворачивался. Броди поднес ко рту микрофон.

— Вы заметили что-нибудь, Хупер? — спросил он.

Лодка замедлила ход и остановилась.

Мидлтон услышал слова Броди.

— Дай звук, Ирв, — сказал он. — Снимай, Уолтер. — Он подошел к Броди. — В чем дело, шеф?

— Не знаю, — ответил Броди. — Это я и хочу выяснить. — Он снова вызвал: — Хупер?

— Да, — ответил голос Хупера, — я все никак не пойму, что это такое. Опять тень. Сейчас я ее не вижу. Может, у меня устали глаза.

— Тебе удалось что-нибудь записать, Ирв? — спросил Мидлтон.

Звукооператор показал головой.

— Нет.

— В море плавает парнишка, — продолжал Броди.

— Где? — спросил Хупер.

Мидлтон сунул микрофон прямо в лицо Броди. Тот отвел его руку в сторону, но Мидлтон тут же опять поднес микрофон прямо ко рту шефа полиции.

— В тридцати, может в сорока ярдах от берега. Я думаю, что лучше позвать его, пусть возвращается. — Броди запихнул рацию за полотенце, повязанное вокруг талии, приложил рупором ладони ко рту и крикнул: — Эй, там, на воде! Давай выходи!

— Господи! — сказал звукооператор. — У меня чуть не лопнули барабанные перепонки.

Парень не слышал, что его звали. Он продолжал удаляться от берега.

Юноша, предложивший десять долларов, поспешил к воде на крик Броди.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Ничего, — сказал Броди. — Я просто решил, что ему лучше вернуться на берег.

— А кто вы такой?

Мидлтон стоял между Броди и парнишкой, попеременно поднося микрофон к каждому из них.

— Я начальник полиции, — ответил Броди. — А теперь чеши отсюда! — Он повернулся к Мидлтону: — Не суйте мне под нос этот чертов микрофон, понятно?

— Не беспокойся, Ирв, — крикнул Мидлтон. — Мы это вырежем при монтаже.

— Хупер, мальчишка меня не слышит, — сказал Броди в микрофон. — Передайте ему, чтобы он плыл к берегу.

— Конечно, — сказал Хупер. — Я буду там через минуту.

Акула теперь опустилась глубже и бесцельно двигалась над песчаным дном в восьмидесяти футах под «Фликой». Несколько часов подряд она улавливала странный звук, доносившийся сверху. Дважды акула поднималась вверх, оставаясь в одном-двух ярдах от поверхности, — она пыталась определить, что за существо с шумом движется над головой. Дважды акула снова опускалась на дно, не решаясь ни напасть, ни уплыть в сторону.

Броди видел, как катер, до сих пор двигавшийся на запад, резко повернул к берегу, поднимая фонтаны брызг.

— Снимай катер, Уолтер, — приказал Мидлтон.

Акула на глубине почувствовала, что шум изменился. Вначале стал громче, а потом все слабел и слабел по мере удаления катера. Акула накренилась, как самолет, плавно развернулась и последовала за уходящим звуком.

Юноша остановился, повернул голову над водой и посмотрел на берег. Броди замахал руками и крикнул:

— Вылезай!

Юноша помахал ему в ответ и поплыл обратно. Он плыл свободно, при входе поворачивая голову влево, синхронно работая ногами и руками. По расчетам Броди, паренек находился в шестидесяти ярдах от берега, через минуту или чуть позже он достигнет цели.

— Что происходит? — раздался мужской голос рядом с Броди. Это был турист из Куинса. Оба его сына стояли позади, они были возбуждены и улыбались.

— Ничего, — ответил Броди. — Я просто хочу, чтобы парень не уплывал слишком далеко.

— Акула? — спросил отец мальчиков. — Ясное дело, — согласился один из сыновей.

— Неважно, — ответил Броди. — А ну, уходите отсюда.

— Ладно вам, шеф, — сказал мужчина. — Мы проделали такой путь.

— Убирайтесь! — прорычал Броди.

Катер Хупера шел со скоростью пятнадцать узлов, через тридцать секунд он промчался две сотни ярдов и приблизился к юноше. Хупер затормозил около пловца, двигатель продолжал работать на холостом ходу. Катер замер за линией прибоя. Хупер не рискнул подойти ближе к берегу.

Юноша услышал шум мотора и поднял голову.

— В чем дело? — спросил он.

— Ничего, — сказал Хупер. — Плыви-плыви.

Юноша опустил голову и поплыл. Волна подхватила его и подтолкнула вперед. Сделав еще два-три сильных гребка, он коснулся дна. Вода доходила ему до плеч, ион с трудом побрел к берегу.

— Выходи! — крикнул Броди.

— Выхожу, — ответил юноша. — Чего вам надо?

В нескольких ярдах позади Броди стоял Мидлтон с микрофоном.

— На чем ты остановился, Уолтер? — спросил он.

— Тот парнишка, — сказал оператор, — и полицейский. Оба. Средним планом.

— Хорошо. Ты готов, Ирв?

Звукооператор кивнул.

Мидлтон заговорил в микрофон:

— Дамы и господа, на пляже что-то происходит, но мы не знаем, что именно. Нам известно наверняка лишь одно: Джим Прескотт поплыл, а затем какой-то человек на катере вдруг заметил что-то в воде. Сейчас шеф полиции Броди поскорее выгоняет Джима на берег. Не исключено, что появилась акула, но мы толком не знаем.

Хупер дал задний ход, чтобы уйти от прибоя. Он взглянул за корму и увидел серебристую полосу, скользившую в серо-голубой воде. Она сливалась с волной, но двигалась сама по себе. Секунду Хупер не мог понять, что это такое. Потом догадался, хотя отчетливо не видел акулу.

— Берегись! — закричал он.

— Что там? — тревожно воскликнул Броди.

— Акула! Тащите мальчишку! Скорее!

Парень услышал Хупера и попытался бежать. Но вода доходила ему до груди, и он двигался медленно, с большим трудом.

Волна ударила Паренька сбоку. Он пошатнулся, затем выпрямился и подался вперед.

Броди кинулся в воду и попробовал дотянуться до Джима, но волна ударила его по ногам и отбросила назад.

— Человек на катере прокричал сейчас что-то об акуле, — сказал Мидлтон в микрофон.

— Это акула? — спросил турист из Куинса, остановившись рядом с Мидлтоном. — Я не вижу ее.

— Кто вы? — спросил его Мидлтон.

— Лестер Крэслоу. Вы хотите взять у меня интервью?

— Мотайте отсюда.

Юноша двигался теперь быстрее, рассекая волны грудью, помогая себе руками. Он не видел, как позади него из воды показался плавник — коричневато-серая остроконечная лопасть.

— Вот она! — крикнул Крэслоу. — Видите ее, Бенни? Дэви? Вон она, там!

— Я ничего не вижу, — захныкал один из мальчишек.

— Вот она, Уолтер! — сказал Мидлтон. — Видишь?

— Снимаю, — сказал оператор. — Есть. Готово.

— Скорее! — крикнул Броди. Он протянул парню руку.

Глаза юноши были широко открыты от ужаса. Ноздри раздувались, из них вытекала слизь и вода. Броди схватил парня за руки и потянул к себе. Полицейский обнял его за плечи, и они вместе, спотыкаясь, вышли на берег.

Плавник скрылся под водой, и, спускаясь по склону дна океана, рыба пошла на глубину.

Броди стоял на песке, поддерживая юношу.

— Ну ты как, ничего? — спросил он.

— Хочу домой. — Джима била дрожь.

— Еще бы. — Броди повел парня к друзьям, но Мидлтон перехватил их.

— Можете вы повторить для меня? — спросил он.

— Повторить что?

— То, что вы сказали этому юноше. Можете повторить все сначала?

— Убирайтесь! — рявкнул Броди. Он подвел Джима к друзьям и обратился к тому парню, который предлагал деньги: — Отведи его домой. И отдай десять долларов. — Парень кивнул, бледный и перепуганный.

Броди увидел свою рацию, она плавала у берега в пене прибоя. Он вытащил ее, насухо вытер, нажал кнопку «Вызов» и сказал:

— Леонард, ты меня слышишь?

— Слышу, шеф. Прием.

— Здесь появилась акула. Всех гони немедленно из воды. А сам оставайся на посту, пока не придет замена. Никто не должен приближаться к кромке берега. Пляж официально закрыт.

— Хорошо, шеф. Кто-нибудь пострадал? Прием.

— Слава богу, нет. Но чуть не пострадал.

— Ладно, шеф. Прием и конец.

Когда Броди шел к месту, где оставил пляжную сумку, его окликнул Мидлтон:

— Послушайте, шеф, можно взять у вас интервью?

Броди остановился, испытывая сильное желание послать его к черту. Но вместо этого ответил:

— О чем вы хотите спросить? Вы все видели не хуже меня.

— Только пару вопросов.

Броди вздохнул и подошел к Мидлтону и его съемочной группе.

— Ладно, — сказал он. — Я готов.

— Сколько у тебя осталось пленки, Уолтер? — спросил Мидлтон.

— Около пятидесяти футов. Давайте короче.

— Хорошо. Валяй.

— Снимаю.

— Итак, шеф Броди, — сказал Мидлтон, — вам повезло, как вы думаете?

— Конечно, повезло. Парень мог погибнуть.

— Это та самая акула-убийца?

— Не знаю, — ответил Броди. — Думаю, та самая.

— Ну и что вы собираетесь теперь делать?

— Пляжи уже закрыты.

Больше пока ничего нельзя предпринять.

— По-видимому, вам придется объявить, что здесь купаться опасно.

— Да, совершенно верно.

— Что это значит для Эмити?

— Неприятности, мистер Мидлтон. Огромные неприятности.

— В свете последнего происшествия, шеф, как вы оцениваете свое решение открыть сегодня пляжи?

— Как я оцениваю? Что за идиотский вопрос? Я зол, расстроен, не знаю, куда глаза девать. Рад, что никто не пострадал. Этого Достаточно.

— Просто отлично, шеф, — улыбнулся Мидлтон. — Благодарю вас, шеф Броди. — Мидлтон помолчал, затем добавил: — Ладно, Уолтер, хватит. Едем домой и начнем монтировать репортаж.

— Что дадим под конец? — спросил оператор. — У меня осталось около двадцати пяти футов пленки.

— Хорошо, — сказал Мидлтон. — Подожди, я попытаюсь придумать что-нибудь глубокомысленное.

Броди подобрал полотенце, пляжную сумку и зашагал к машине. Он выбрался на шоссе и увидел туристов из Куинса, стоявших рядом с фургоном.

— Это та самая акула? — спросил глава семейства.

— Кто знает? — ответил Броди. — Какая разница?

— На мой взгляд, ничего особенного, один плавник. Мои мальчики даже разочарованы.

— Послушайте, вы, тупица. Парень чуть не погиб. Вы сожалеете, что не видели, как его сожрала акула?

— Нечего морочить мне голову, — огрызнулся мужчина. — Эта тварь к нему даже близко не подошла. Держу пари, все было подстроено для тех ребят с телевидения.

— А ну-ка, мистер, мотайте отсюда со своим выводком. Убирайтесь прочь. Немедленно!

Броди подождал, пока семья из Куинса не погрузилась в фургон. Отходя от машины, он слышал, как мистер Крэслоу сказал жене: «Так и думал, что все здесь — слюнтяи. И оказался прав. Даже полицейские».

В шесть часов вечера Броди сидел в рабочем кабинете с Хупером и Медоузом. Он уже поговорил по телефону с Ларри Вогэном — тот был пьян, в слезах и что-то бормотал о своей загубленной жизни. На столе у Броди зазвонил телефон, и он снял трубку.

— Какой-то малый назвался Биллом Уитменом, хочет вас видеть, шеф, — сказал Бикдби. — Говорит, что он из «Нью-Йорк таймс».

— О, ради… Ладно, черт с ним. Пропусти.

Дверь распахнулась, и Уитмен появился в дверях.

— Я не помешал? — спросил он.

— Ничуть, — ответил Броди. — Входите. Вы помните Гарри Медоуза?

А это — Мэт Хупер из Вудс-Хода.

— Гарри Медоуза? Еще бы не помнить, — сказал Уитмен. — Благодаря ему босс поедом ел меня всю дорогу с начала до конца Сорок третьей улицы.

— За что же? — поинтересовался Броди.

— Мистер Медоуз случайно забыл рассказать мне о гибели Кристины Уоткинс. Но не забыл сообщить об этом своим читателям.

— Просто вылетело из головы, — сказал Медоуз.

— Чем могу быть полезен? — спросил Бродя.

— Я хочу знать, — сказал Уитмен, — вы уверены, что все пострадали от одной и той же акулы?

Броди вопросительно посмотрел на Хупера.

— Трудно сказать, — ответил ихтиолог. — Я не видел акулу, убившую трех человек, и не разглядел как следует рыбину, которая всплыла сегодня. Я заметит только отблеск серебристо-серого цвета. Его ни с чем нельзя сравнить. Я лишь догадываюсь, что это была та самая акула. Как-то не верится, во всяком случае мне, будто у южных берегов Лонг-Айленда одновременно две акулы-убийцы.

— Что вы собираетесь делать, шеф? — спросил корреспонденту Броди. — Я говорю не о пляжах, которые, наверное, уже закрыты.

— Не знаю. А что мы можем предпринять? Господи, лучше уж ураган. Или даже землетрясение. По крайней мере, они быстро кончаются. Можно осмотреться, оценить ущерб, а там браться за дело. Здесь же ничего не поймешь. Словно какой-то маньяк на свободе и убивает людей, когда ему вздумается. Известно, что он есть, но его нельзя ни поймать, ни остановить. И что еще хуже — никто не ведает, кто будет новой жертвой.

— Вспомни Минни Элдридж, — заметил Медоуз.

— Да, — сказал Броди. — Я начинаю думать, что в ее словах есть доля правды.

— Кто это? — спросил Уитмен.

— Да так. Одна чокнутая.

С минуту длилось молчание. Мертвое, тягостное молчание, словно все, что можно было сказать, уже сказано.

— Итак? — начал снова Уитмен.

— Что итак? — спросил Броди.

— Надо найти выход. Можно же что-то сделать.

— Предлагайте, я буду рад. Но, по-моему, мы прилично влипли. Нам здорово повезет, если город не захиреет совсем после этого лета.

— А вы не сгущаете краски?

— Не думаю. Как по-твоему, Гарри?

— Пожалуй, нет, — сказал Медоуз. — Город существует за счет отдыхающих, мистер Уитмен. Можете назвать его паразитом, если хотите, но именно так оно и есть. Наши дойные коровки приезжают каждое лето, и Эмити живет за их счет, подбирая каждую каплю молока. Потом курортники уезжают после Дня труда. Уберите этих коровок, и мы окажемся на положении собачьих клещей, от которых сбежала собака. Мы умрем с голоду. При всех условиях грядущая зима станет самой тяжелой в истории Эмити. У нас будет так много безработных, что город превратится в подобие Гарлема. — Он усмехнулся. — Гарлем на берегу океана.

— Я бы много отдал, чтобы узнать, — сказал Броди, — почему это случилось именно снами? Почему Эмити? Почему не Истгемптон или Саутгемптон?

— Этого, — заметил Хупер, — мы никогда не узнаем.

— Почему? — спросил Уитмен.

— Мне не хочется, чтобы вы думали, будто я оправдываюсь, потому что не сумел точно предсказать, как поведет себя акула, — сказал Хупер. — Но грань между естественным и сверхъестественным очень зыбкая. Естественные явления, как правило, имеют логическое обоснование. Однако многое просто невозможно научно объяснить. Скажем, плывут друг за другом двое юношей, акула появляется сзади, минует отставшего и набрасывается на парня, который вырвался вперед. Почему? Может, они пахнут по-разному. Может, первый шумно бьет по воде руками. Предположим, второй парень, тот, на которого не напала акула, бросается на помощь товарищу. Рыба может не тронуть его, даже отплыть в сторону, не переставая при этом терзать жертву. Считается, что белые акулы предпочитают более прохладную воду. Тогда почему одну такую тварь, подавившуюся человеческим трупом, нашли у берегов Мексики? В некотором смысле акулы подобны смерчу, который обрушивается на определенное место. Он сносит один дом, но внезапно меняет направление и не трогает соседний. Владелец разрушенного дома удивляется: «Почему досталось именно мне?» Хозяин, которому повезло, благодарит судьбу: «Слава богу».

— Хорошо, — сказал Уитмен. — Однако я все же не могу понять, почему эту акулу нельзя поймать.

— Наверное, можно, — задумчиво ответил Хупер, — но вряд ли удастся. Во всяком случае, при нашем снаряжении. Мы могли бы снова попытаться привадить ее.

— Вот-вот, — сказал Броди. — Бен Гарднер может рассказать нам все о приманке.

— Вы слышали что-нибудь о Куинте? — спросил Уитмен.

— Слышал, — ответил Броди. — А ты, Гарри?

— Читал о нем, кое-что появлялось в газетах. Насколько мне известно, он не совершал ничего противозаконного.

— Хорошо, — сказал Броди, — может, стоит ему позвонить?

— Вы шутите, — заметил Хупер. — Вы действительно хотите связаться с этим человеком?

— Вот что я вам скажу, молодой человек. Сейчас я готов иметь дело хоть с самим дьяволом, лишь бы он заставил акулу уйти отсюда.

— Да, но…

— Послушай, Гарри, — прервал ихтиолога Броди, — как ты думаешь, он числится в телефонной книге?

— Вы это серьезно? — спросил Хупер.

— Может быть, вы предложите что-нибудь получше?

— Нет, просто… Не знаю. Вы уверены, что он не жулик, не алкоголик, не обыкновенный шарлатан?

— Мы не можем судить о Куинте, пока не познакомимся с ним.

Броди достал из верхнего ящика стола телефонную книгу и открыл ее на букве «К». Провел пальцем сверху вниз до конца страницы.

— Нашел.

Куинт. Только фамилия. Имени здесь нет. Но других Куинтов тоже не видно. Наверное, это он.

Броди набрал номер.

— Куинт, — ответил голоса трубке.

— Мистер Куинт, говорит Мартин Броди. Я — шеф полиции Эмити. У нас неприятности.

— Слышал.

— Акула сегодня появилась снова.

— Опять кого-нибудь слопала?

— Нет, чуть не хватанула.

— Такая огромная рыбина вечно голодна, — заметил Куинт.

— Вы видели ее?

— Нет. Несколько раз пробовал обнаружить, но у меня было слишком мало времени. Мои клиенты не выбрасывают деньги даром. Они требуют побольше развлечений.

— Откуда вы знаете, что акула огромная?

— Из рассказов. Я прикинул в среднем ее размеры, а затем отнял футов восемь. Даже без них это та еще рыбка.

— Знаю. Вы можете нам помочь?

— Понятно. Я ждал вашего звонка.

— Ну так как?

— Надо подумать.

— Думайте.

— Сколько я заработаю?

— Сколько вы обычно берете в сутки? Мы оплатим каждый день, пока вы не убьете эту тварь.

— Не пойдет, — сказал Куинт. — За такую работенку надо платить особо.

— Что это значит?

— Как правило, я получаю двести долларов в день. Но тут редкий случай. Я соглашусь заняться акулой только за двойную плату:

— Ну нет.

— Пока.

— Подождите! Слушайте. Это просто грабеж.

— У вас нет иного выхода.

— Найдутся еще рыбаки.

Броди услышал, как Куинт расхохотался коротким, лающим смехом.

— Конечно, найдутся, — сказал Куинт. — Один уже наловчился. Пошлите другого. Пошлите полдюжины. Потом, когда снова вспомните обо мне, я, пожалуй, запрошу тройную цену. Время работает на меня.

— Речь идет не о простом одолжении, — сказал Броди. — Я знаю, что вам нужно зарабатывать на жизнь. Но акула убивает людей. Надо положить этому конец, спасти человеческие жизни. И вы можете нам помочь. Возьмите хотя бы свою обычную плату.

— Вы растрогали меня, — сказал Куинт. — Вам нужно убить акулу, и я попытаюсь убить ее ради вас. Никакой гарантии не даю, но сделаю все возможное. А «все возможное» стоит четыреста долларов в день.

Броди вздохнул:

— Неуверен, что муниципалитет даст такие деньги.

— Добудьте где-нибудь.

— Когда вы сумеете поймать акулу?

— Через день, через неделю, через месяц… Кто знает? Может, никогда. Может, она уже ушла.

— Дай-то бог, — заметил Броди. Он помолчал. — Ладно, — сказал наконец Броди. — У нас выхода нет.

— Это уж точно.

— Вы сможете выйти завтра?

— Нет. Не раньше понедельника. У меня завтра гости.

— Гости? У вас что — званый обед?

Куинт рассмеялся все тем же отрывистым, лающим смехом.

— Гости — это те, кто нанимает судно, — ответил он. — Видно, что вы не часто занимаетесь рыбной ловлей.

Броди покраснел.

— Что верно, то верно. А вы не можете отказать своим гостям? Ведь мы все-таки платим больше, у нас преимущество перед другими.

— Нет. Это постоянные клиенты. Я не могу так поступить, иначе потеряю их. А вы случайные клиенты.

— Предположим, что вы уже завтра встретите акулу. Вы попытаетесь ее поймать?

— Это сберегло бы вам кучу денег, правда? Но мы не встретим вашу рыбку. Мы пойдем прямо на восток. Там прекрасно клюет. Вам стоит попробовать как-нибудь.

— Кроме денег, вам ничего не нужно?

— Да, вот еще что, — сказал Куинт. — Мне понадобится человек. Теперь у меня нет помощника, а без него трудно вытащить такую здоровую рыбину.

— Куда же он подевался? Утонул?

— Нет, ушел. Сдали нервы. На нашей работе рано или поздно это случается почти с каждым. Просто ум за разум заходит.

— Но вы-то пока держитесь.

— Конечно. Я знаю, что умнее рыбы.

— И этого достаточно: просто-напросто быть умнее?

— До сих пор выручало. Я ведь все еще жив. Ну что? Найдете мне человека?

— А вы сами не можете отыскать помощника?

— Не так быстро и не для такой работы.

— А с кем вы едете завтра?

— С одним парнишкой. Но я не возьму его на большую акулу.

— Понятно, — сказал Броди, он уже сомневался, нужно ли было звонить Куинту. — Я буду вашим помощником, — неожиданно вырвалось у Броди. Он сам удивился своей смелости и пришел в ужас оттого, что связал себя таким обещанием.

— Вы? Ха-ха-ха!

Броди задела насмешка Куинта.

— На меня можно положиться, — сказал он.

— Вероятно. Я вас не знаю. Но вы не справитесь с акулой, если ничего не смыслите в рыбной ловле. Вы умеете плавать?

— Конечно. А что?

— Просто, если кто-то падает за борт, нужно время.

Чтобы развернуться и подобрать беднягу. — За меня не беспокойтесь.

— Дело ваше. Но все равно мне нужен человек, который смыслит что-нибудь в рыбной ловле. Или хотя бы умеет управлять катером.

Броди взглянул через стол на Хупера. Меньше всего ему хотелось мотаться за акулой с молодым ихтиологом — ведь на катере Хупер будет превосходить его в знаниях. Броди мог отправить Хупера на схватку с акулой одного, а сам остаться на берегу. Но он чувствовал, что такое решение означало бы капитуляцию: он словно признавал, что боится встретиться лицом к лицу со злобной тварью и не способен победить необычного врага, который воюете его городом.

К тому же не исключено, что за целый день охоты на лодке Хупер проговорится, и Броди узнает, где провел ихтиолог прошлую дождливую среду. Броди прямо-таки с ума сходил от желания выяснить, что делал Хупер в тот день, и, всякий раз думая об этом, терзался от одной и той же тревожной мысли.

Броди хотелось верить, что Хупер был в кино или играл в триктрак в клубе «Филд», или курил марихуану с каким-нибудь хиппи, или спал с девчонкой. Ему было все равно, чем занимался ихтиолог, лишь бы знать, что Хупер не встречался с Эллен. Или, наоборот, был с ней тогда? Мысль об этом была невыносима.

Броди прикрыл телефонную трубку ладонью и обратился к Хуперу:

— Может быть, вы поедете с нами? Куинту нужен помощник.

— У него даже нет помощника? Ну и лавочка!

— Неважно. Вы согласны или нет?

— Да, — ответил Хупер. — Наверное, я всю жизнь буду жалеть об этом, но ладно, пойду с вами. Хочу увидеть эту акулу своими глазами, и другого пути у меня нет.

— Хорошо, я нашел вам помощника, — сказал Броди Куинту.

— Он справится с катером?

— Справится.

— Встретимся в понедельник в шесть утра. Прихватите с собой чего-нибудь поесть. Вы знаете, как сюда проехать?

— Автострада номер двадцать семь, потом повернуть на Промистлэнд, так?

— Да. По шоссе Крэнберри-Хол. Доедете до города. Приблизительно в сотне ярдов от последних домов свернете налево, на проселочную дорогу.

— Есть какой-нибудь указатель?

— Нет, но это единственная дорога ко мне. Упирается прямо в причал.

— Там только ваш катер?

— Да. Он называется «Орка».

— Хорошо. До понедельника.

— Да, вот еще что, — сказал Куинт, — будете платить наличными каждый день и вперед.

— Ладно, но почему вперед?

— Я всегда беру заранее. Не хочу, чтобы вы пошли ко дну с моими деньгами, если свалитесь за борт.

— Идет, — согласился Броди. — Вы их получите. — Он повесил трубку и сказал Хуперу: — Понедельник, шесть утра, устраивает?

— Устраивает.

— Я правильно понял, ты тоже едешь, Мартин? — спросил Медоуз.

Броди кивнул:

— Это моя работа.

— Мне кажется, что ты вовсе не обязан болтаться на катере.

— Ну, это уже решено.

— Как называется его катер? — спросил Хупер.

— По-моему, «Орка», — ответил Броди.

Медоуз, Хупер и Уитмен собрались уходить.

— Желаю удачи, — сказал Уитмен. — Я даже завидую вам. Наверное, будут увлекательные поиски.

— Лучше уж без этой увлекательности, — заметил Броди. — Просто я хочу покончить с проклятой тварью.

В дверях Хупер обернулся.

— Я тут кое-что вспомнит, — сказал он. — Знаете, как австралийцы называют белых акул?

— Нет, — ответил Броди без всякого интереса. — Как?

— Белая смерть.

— Вы нарочно сказали мне об этом, а? — спросил Броди, закрывая за ним дверь.

У выхода из здания управления ночной дежурный остановил Броди:

— Вам звонили, шеф, когда вы были у себя. Я решил, что не стоит вас беспокоить.

— Кто звонил?

— Миссис Вогэн.

— Миссис Вогэн!

Броди не помнил, чтобы он хоть раз разговаривал с Элеонорой по телефону.

— Она просила передать вам, что это не к спеху.

— Сейчас позвоню ей. Она очень стесняется, даже если бы ее дом горел, она, вызывая пожарных, стала бы извиняться за беспокойство и спросила бы: не заедут ли они к ней, когда окажутся где-нибудь рядом.

Возвращаясь в свой кабинет, Броди вспомнил, что Вогэн однажды сказал об Элеоноре: «Всякий раз, когда жена выписывает чек на доллар, она оставляет чистой графу, где указывается сумма в центах, боясь оскорбить получателя своим недоверием: вдруг он подумает, что его считают способным приписать несколько центов».

Броди набрал номер телефона Вогэнов, и Элеонора тут же сняла трубку. «Сидела у аппарата», — подумал Броди.

— Элеонора, это Мартин Броди. Вы звонили?

— О да. Ужасно неудобно беспокоить вас, Мартин. Если вы предпочитаете…

— Нет, у меня есть время. Так что вы хотели сказать?

— Это… ну, я звонила вам потому, что Ларри, как мне известно, разговаривал сегодня с вами. Я подумала, может, вы знаете, но не случилось ли чего.

«Она не в курсе дела, — подумал Броди. — Но будь я проклят, если Элеонора Вогэн узнает что-нибудь».

— А что произошло? О чем это вы?

— Не знаю, как начать, но… ну, Ларри, как вам известно, пьет мало. И очень редко. По крайней мере, дома.

— И?

— Сегодня вечером, вернувшись домой, он не произнес ни слова. Просто прошел в кабинет и, как мне кажется, выпил почти бутылку виски. Сейчас он спит в кресле.

— Я бы не стал тревожиться, Элеонора. Вероятно, что-то его беспокоит. Все мы попадаем в тиски время от времени.

— Я понимаю. Только… с ним что-то стряслось. Я это чувствую. Он сам не свой вот уже несколько дней. Я подумала, может быть… вы его друг. Вы не знаете, что с ним такое?

«Друг», — подумал Броди. Почти тоже самое сказал Вогэн, но он выразился точнее: «Мы когда-то были друзьями».

— Нет, Элеонора, не знаю, — соврал Броди. — Впрочем, я поговорю с ним, если хотите.

— В самом деле, Мартин? Я буду очень признательна. Но… пожалуйста… не упоминайте, что я вам звонила. Он не любит, когда вмешиваются в его дела.

— Не беспокойтесь. Не скажу. Постарайтесь ненадолго уснуть.

— Ничего, если он останется в кресле?

— Конечно. Только снимите с него ботинки и набросьте одеяло. Все будет в порядке.

Пол Леффлер стоял за прилавком своей закусочной, поглядывая на часы.

— Без четверти девять, — сказал он своей жене Розе, пухленькой симпатичной женщине, которая клала масло в холодильник. — Что ты скажешь, если мы закроемся на пятнадцать минут раньше?

— После такого удачного дня, как сегодня, я согласна, — ответила Роза. — Восемнадцать фунтов колбасы! Когда это было, чтобы за день продавали восемнадцать фунтов колбасы?

— А швейцарского сыра, — добавил Леффлер. — Разве когда-нибудь случалось, чтобы нам не хватило швейцарского сыра? Несколько таких деньков — и мы бы недурно заработали. Ростбиф, ливерная колбаса — все идет! Словно отдыхающие сговорились покупать бутерброды только у нас.

— Подумать только: приезжают из Бруклина, Истгемптона. Один отдыхающий сказал, что приехал из Пенсильвании только ради того, чтобы посмотреть на акулу.

— Разве у них в Пенсильвании не водятся акулы?

— Кто знает? — сказал Леффлер. — У нас становится, как на Кони-Айленде.

— Городской пляж уже, наверное, похож на свалку.

— Ну и ладно. Мы заслужили один-два хороших дня.

— Я слышала, пляжи снова закрыли, — заметила Роза.

— Да. Я всегда говорил: пришла беда — отворяй ворота.

— О чем это ты?

— Так, ни о чем. Давай сворачиваться.


Глава 11


Океан застыл, словно студень. Ни малейшего ветерка. Солнце пронизывало своими лучами струившиеся волны нагретого воздуха. Порой одинокая крачка вдруг бросалась вниз за добычей и снова взмывала вверх, а на воде еще долго расходились круги.

Катер, казалось, замер, едва заметно двигаясь по течению. На корме в кронштейнах торчали два спиннинга, проволочные лесы разрезали маслянистую пленку, которая тянулась за судном, уходя на запад. Хупер сидел на корме рядом с бадьей галлонов на двадцать — в ней была приманка. Каждые несколько секунд ихтиолог окунал черпак в бадью и опрокидывал его содержимое за борт.

В носовой части катера двумя рядами громоздилось десять деревянных бочонков величиной с четверть пивной бочки. Каждый опутан крепкой пеньковой веревкой толщиной в три четверти дюйма. Ее остальная часть длиной в сотню футов свертывалась в моток. К самым концам веревок были привязаны стальные гарпуны.

Броди сидел на вращающемся стуле, привинченном к палубе, и боролся с дремотой. Ему было жарко, он обливался потом. Целых шесть часов ни малейшего ветерка. Сзади шея у Броди сильно обгорела, и всякий раз, когда он поворачивал голову, воротничок форменной рубашки царапал чувствительную кожу. Броди остро ощущал запах своего пота, который, смешиваясь со зловонием рыбьих.

Потрохов и крови, вызывал у него тошноту. Он чувствовал, что ввязался не в свое дело.

Броди посмотрел на ходовой мостик. Там стоял Куинт. На нем были белая трикотажная майка, старые, выцветшие голубые джинсы, белые носки и поношенные кеды.

Броди подумал, что Куинту, наверное, около пятидесяти, и хотя, безусловно, владельцу катера когда-то было двадцать и когда-нибудь стукнет шестьдесят, полицейский не мог представить его другим. Куинт казался очень худым — при своем почти двухметровом росте он весил килограммов восемьдесят. Он был совершенно лысый, не бритый, а именно лысый, без малейших признаков растительности на голове, словно так и родится — без волос. Когда солнце стояло высоко и припекало, он надевал кепи морского пехотинца; заостренное лицо хозяина катера было обветрено. Длинный прямой нос Куинта бросался в глаза. Когда Куинт смотрел с мостика вниз, он точно задевал взглядом кончик носа. У хозяина катера были самые темные глаза, какие Броди когда-либо приходилось видеть. От ветра, соли и солнца кожа на лице Куинта загорела и покрылась морщинами. Он пристально, почти не мигая, смотрел за корму — по воде расплывалась маслянистая пленка.

По груди Броди стекала струйка пота, и он передернулся от неприятного ощущения. Затем повернул голову, сморщившись от острой боли в шее, и посмотрел на пленку.

Солнечный свет, отражаясь от маслянистой глади, резал глаза, и Броди отвернулся.

— Вам солнце не бьет в глаза, Куинт? — спросил он. — Неужели вы никогда не носите темные очки?

Куинт взглянул на него.

— Никогда, — отрезал хозяин катера.

Его голос звучал безразлично: ни дружески, ни враждебно. И не располагал к беседе.

Но Броди было скучно и хотелось поболтать.

— Почему?

— Они мне не нужны. Я вижу мир таким, какой он есть.

Броди посмотрел на часы. Было начало третьего: через три-четыре часа они на все махнут рукой и отправятся обратно.

— У вас часто выпадают пустые дни?

Утреннее возбуждение прошло, — ждать было нечего, и Броди считал, что сегодня они уже не увидят акулу.

— Как «пустые»?

— Такие, как этот. Сидишь целый день — и ничего не происходит.

— Случаются.

— И вам платят, даже если день пройдет даром?

— Конечно.

— Даже если ни разу не клюнет?

Куинт кивнул:

— Это бывает не слишком часто. Обычно какая-нибудь рыба да клюнет. Или подцепишь чего.

— Подцепишь?

— Ну да, железкой. — Куинт указал на гарпун, лежащий на носу катера.

— И кого же вы цепляете, Куинт? — спросил Хупер.

— Всех рыб, что проплывают мимо.

— Вот как? Я не…

— У кого-то клюет, — оборвал его Куинт.

Броди посмотрел из-под руки за борт, но пленка везде оставалась неподвижной: ни волны, ни даже мелкой ряби.

— Где? — спросил Броди.

— Подождите секунду, — сказал Куинт. — Сейчас увидите.

С легким металлическим шелестом проволочная леса на правом спиннинге поползла вниз, врезаясь в воду прямой серебристой линией.

— Берите спиннинг, — сказал Куинт полицейскому. — Когда я дам знак, ставьте катушку на стопор и подсекайте.

— Это акула? — спросил Броди.

От мысли, что наконец-то он встретится лицом к лицу с этой рыбиной, с этим чудовищем, ночным кошмаром, у Броди забилось сердце. Во рту пересохло. Он вытер руки о брюки, вынул спиннинг из кронштейна и зажал его между ног, продолжая сидеть на стуле.

— Белая? — рассмеялся Куинт лающим смехом. — Нет. Какая-то мелочь. Малость потренируйтесь, пока ваша рыбина не найдет катер. — Куинт понаблюдал за леской еще несколько секунд, затем приказал: — Подсекайте!

Броди нажал на стопор, наклонился и резко отпрянул назад. Конец спиннинга изогнулся дугой. Правой рукой Броди попробовал вращать ручку катушки, чтобы подтянуть рыбу, но ничего не получалось. Леса продолжала быстро уходить в воду.

— Не тратьте зря силы, — посоветовал Куинт.

Хупер, сидевший на транце, поднялся.

— Давайте я подберу лесу, — предложил он.

— Не надо, — бросил Куинт. — Оставьте спиннинг в покое.

Хупер с недоумением и слегка обиженно посмотрел на владельца катера.

«Да что ты понимаешь в этом деле?» — подумал Броди, заметив недовольство на лице Хупера.

— Если держать лесу натянутой слишком долго, то можно лишиться крючка, — спустя минуту продолжал Куинт.

— Вот как? — удивился Хупер.

— А мне говорили, что вы знаете толк в рыбной ловле.

Хупер промолчал. Он повернулся спиной к Куинту, потом сел на транец.

Броди держал спиннинг обеими руками. Рыба погрузилась на глубину и спокойно ходила из стороны в сторону.

Броди принялся наматывать лесу на катушку; он то нагибался, быстро вращая ручку, чтобы подобрать провисшую нить, то подтягивал добычу, напрягая мускулы плеч и спины. Левое запястье болело, а пальцы правой руки свело от напряжения.

— Кого я поймал? — спросил он.

— Голубую акулу, — ответил Куинт.

— Должно быть, с полтонны.

— Нет, фунтов на сто пятьдесят, не больше, — рассмеялся Куинт.

Броди подтаскивал рыбу и нагибался, подтаскивал и нагибался, пока наконец не услышал голос Куинта:

— Вы делаете успехи. Нажмите на стопор.

Броди перестал крутить ручку катушки.

Куинт лениво соскользнул по трапу с ходового мостика. Он держал в руке старую армейскую винтовку «М-1». Хозяин катера остановился у планшира и посмотрел вниз.

— Хотите увидеть рыбину? — спросил он. — Глядите.

Броди встал и, продолжая на ходу наматывать провисавшую лесу, приблизился к борту катера. Акула казалась неестественно голубой в темной морской воде. Она была около восьми футов длиной, изящная, с большими грудными плавниками. Рыба медленно ходила из стороны в сторону и больше не сопротивлялась.

— Красавица, правда? — заметил Хупер.

Куинт снял винтовку с предохранителя и, когда морда акулы показалась в нескольких дюймах от поверхности, быстро выстрелил три раза. Пули проделали в голове рыбы аккуратные дырки, но крови не было. Акула вздрогнула и замерла.

— Готова, — сказал Броди.

— Как бы не так, — возразил Куинт. — Возможно, оглушена, да и только. — Хозяин катера достал перчатку из кармана брюк, сунул в нее правую руку и ухватил проволочную лесу. Потом вытащил нож из ножен, висевших на поясе. Пасть акулы была приоткрыта на два-три дюйма, ее правый глаз, слегка затянутый белой пленкой, тупо смотрел на Куинта. Хозяин катера засунул нож между мелкими треугольными зубами акулы и попытался их разомкнуть, но рыба намертво стиснула челюсти. Куинт тянул на себя и поворачивал нож, пока не высвободил. Он засунул его обратно в ножны и достал из кармана кусачки.

— Я думаю, вы платите неплохо, поэтому можно позволить себе остаться без крючка и поводка, — заметил Куинт. Он поднес кусачки к проволоке и собрался перекусить ее. — Минутку, — вдруг передумал хозяин катера, засовывая кусачки в карман и вновь вынимая нож. — Глядите. Это всегда вызывает восторг у моих клиентов. — Левой рукой он поднял большую часть акулы над поверхностью воды и молниеносным движением распорол ей брюхо от анального плавника почти до самой головы.

Рыба обмякла, и кровавые потроха — белые, красные, голубые — вывалились в воду, словно куча грязного белья из корзины. Затем Куинт перекусил лесу кусачками, и акула соскользнула за борт. Как только голова ее оказалась под водой, рыбина начала метаться в облаке крови и внутренностей, хватая каждый кусок, проплывавший мимо пасти. Она дергалась, глотая внутренности, которые опять и опять вываливались из распоротого брюха.

— Теперь смотрите внимательно, — сказал Куинт. — Если нам повезет, через минуту здесь появятся другие голубые акулы и помогут этой твари сожрать себя. Если их будет много, мы увидим настоящий кровавый пир. Любопытное зрелище. Клиентам нравится.

Ошеломленный, Броди наблюдал, как акула продолжала хватать свои потроха. Через минуту он заметил голубую тень, поднимающуюся у хвоста разрезанной рыбины. Маленькая акула — не более четырех футов длиной — вцепилась в бок выпотрошенной жертвы. Челюсти хищницы впились в обрывок свисающего мяса. Она яростно трясла головой, извиваясь всем телом, как змея. Наконец, приплывшая рыба оторвала кусок мяса и проглотила его.

Вскоре появилась другая акула, потом еще и еще, и вода забурлила. Повсюду летели брызги, окрашенные кровью.

Куинт взял гарпун, лежавший под планширом. Он перегнулся через борт, подняв орудие над головой. Неожиданно Куинт резко подался вперед и тут же отпрянул назад. Маленькая акула, насажанная на острие гарпуна, извивалась всем телом и щелкала челюстями. Куинт вынул нож, распорол брюхо рыбы и выбросил ее в воду.

— Сейчас вы кое-что увидите, — сказал он.

Броди не мог определить сколько акул кишело возле катера в бурлящей воде. Мелькали, перекрещиваясь, плавники, рыбы били хвостами. Порой среди всплесков слышалось хрюканье, когда сталкивались две огромные акулы. Броди посмотрел на свою рубашку — она вся промокла и была забрызгана кровью.

Пиршество продолжалось несколько минут, после него возле катера остались лишь три большие акулы, они сновали взад и вперед у самой поверхности.

Мужчины молча смотрели за борт, пока не уплыли и эти рыбины-.

— С ума можно сойти, — произнес Хупер.

— Вам не нравится? — спросил Куинт.

— Вы угадали. Мне не нравится, когда живые существа умирают ради потехи людей.

Куинт фыркнул, и Хупер тут же спросил:

— А вам?

— Мне-то что. Нравится не нравится — это моя работа.

Куинт полез в холодильник и достал другой крючок с поводком. Владелец катера приготовил наживку еще на берегу. С помощью плоскогубцев он прикрепил поводок к концу проволочной лесы и оросил наживку за борт, потратив тридцать ярдов лесы.

Хупер снова начал швырять приманку в воду.

— Кто-нибудь хочет пива? — спросил Броди.

Куинт и Хупер кивнули, тогда он спустился вниз и достал из холодильника три банки. Выходя из каюты, Броди заметил две старые, потрескавшиеся и покоробившиеся фотографии, приколотые кнопками к переборке. На одной был изображен Куинт, стоящий по пояс в кучке крупной рыбы. На другой красовалась мертвая акула, лежащая на берегу. Броди не смог определить ее размеры, потому что не с чем было сравнить рыбину.

Броди поднялся наверх, раздал пиво и уселся на стул.

— Я видел фотографии внизу, — сказал он Куинту. — Что это за рыба, среди которой вы стоите?

— Тарной, — ответил Куинт. — Не так давно я рыбачил во Флориде. Никогда не видел ничего подобного. Мы, должно быть, поймали тридцать — сорок тарпонов, причем больших, всего за четыре вечера.

— И вы привезли эту рыбу на берег? — спросил Хупер. — Полагалось бросить ее обратно в воду.

— Клиенты захотели оставить улов. Наверное, чтобы сфотографировать. Во всяком случае, из тарпонов получилась неплохая подкормка, когда их порубили на куски.

— Судя по вашим словам, они полезнее мертвые, чем живые.

— Конечно. Как почти все рыбы. И многие животные. Я никогда не пробовал живой говядины, — рассмеялся Куинт.

— А на другом фото? — спросил Броди. — Обыкновенная акула?

— Ну, не совсем обыкновенная. Это большая белая акула длиной футов четырнадцать — пятнадцать. Весила больше трех тысяч фунтов.

— Как вы ее добыли?

— Гарпуном. Но надо сказать, — Куинт хохотнул, — сначала трудно было разобрать, кто за кем охотится.

— Что вы имеете в виду?

— Проклятая тварь атаковала катер. Без всякого предупреждения, сразу. Мы сидели на корме, занимаясь своими делами, и вдруг — бабах! Словно на нас налетел товарняк. Моего помощника сбило с ног. И он шлепнулся на палубу, а клиент завопил истошным голосом, что мы тонем. Затем эта сволочь саданула еще разок. Я всадил в нее гарпун, и мы погнались за гнусной тварью — боже мой, должно быть, мы летели за ней до середины Атлантического океана.

— Как же вы следили за акулой? — спросил Броди. — Почему она не ушла на глубину.

— Не могла. За ней волочился бочонок. Он не давал акуле улизнуть. Она затянула его под воду, но ненадолго. Вскоре акула устала и поднялась ближе к поверхности. Поэтому мы просто шли за бочонком. Спустя пару часов мы всадили в эту тварь еще два гарпуна, и, наконец, она всплыла совсем обессиленная; мы накинули веревку ей на хвост и потащили на буксире к берегу. Наш клиент все время нес разную чепуху, так как был уверен, что мы потонем и акула нас сожрет. Но самое смешное впереди. Когда мы приволокли красавицу и пришвартовались, целые и невредимые, этот кретин подходит ко мне и предлагает пятьдесят долларов, если я скажу, будто он поймал акулу на крючок. Она была продырявлена гарпунами, а он хотел, чтобы я поклялся, будто он поймал ее на крючок! Я послал его к черту. Тогда он запел на другой лад: потребовал скостить плату за прогулку наполовину: видите ли, я лишил его возможности поймать акулу. Я сказал, что если б я разрешил ему половить, то остался бы без крючка, трехсот ярдов металлической лесы, катушки, удочки, а главное, без рыбины — это уж точно. Тут он заговорил о той необыкновенной рекламе, которую я получу после оплаченной им поездки. А я ответил: пусть он даст мне деньги, а рекламу оставит себе и попробует намазать ее на пресную галету для себя и своей жены.

— Вы тут интересно говорили о ловле на крючок, — сказал Броди.

— О чем?

— Я обратил внимание на одно место в вашем рассказе. Вы ведь не стали ловить акулу на крючок?

— Что я, круглый идиот? Конечно нет. Судя по тому, что я уже слышал, пойманная мною акула — просто щенок по сравнению с той, которая донимает вас.

— Тогда для чего заброшены спиннинги?

— По двум причинам.

Первая — белая акула спокойно может взять одну из этих маленьких наживок. Она перекусит лесу в два счета, но, по крайней мере, нам будет известно, что она здесь. Это хороший сигнал. Вторая — никогда не определишь, кого привлечет сюда запах приманки потом; даже если ваша акула не появится, может, клюнет другая рыбка.

— Какая же, например?

— Кто знает. Вдруг поймаем что-нибудь съедобное? Как-то мне попалась меч-рыба, в Монтоке можно получить два пятьдесят за фунт ее мяса. Или вдруг клюнет что-нибудь интересное, к примеру, акула-мако, поймать ее — одно удовольствие. Раз уж вы платите четыре сотни долларов, то можете хоть поразвлечься.

— Предположим, белая акула все же появится здесь, — сказал Броди. — Что вы сделаете сначала?

— Попытаюсь приманить ее, чтобы она кружила вокруг катера, пока мы не доберемся до нее. Особой хитрости здесь не надо: акулы — довольно глупые создания. Все зависит от того, как она себя поведет. Если нападет на катер, мы просто побыстрее нашпигуем ее гарпунами, а затем отплывем в сторонку и пусть изматывает себя. Если же акула хватанет приманку, мы не сможем ее удержать. Тем не менее я попытаюсь не дать ей уйти, удержать эту тварь, рискуя оборвать лесу. Акула наверняка мигом разогнет крючок, но, быть может, нам удастся подтянуть ее ближе и метнуть гарпун. Как только я всажу в нее хоть одну железку, поймать ее будет вопросом времени. Скорее всего она подойдет к катеру на небольшой глубине, привлеченная приманкой. И тут нам придется решать, что делать дальше. Наживки у нас недостаточно, чтобы долго удерживать акулу. Огромная рыбина тут же втянет ее в себя и даже не почувствует, что проглотила. Поэтому нам надо будет подсунуть ей какое-нибудь особенное лакомство, от которого она не сможет отказаться, а в нем будет большой крючок — он и удержит рыбину, пока мы не всадим в нее парочку гарпунов.

— А если акула заметит крючок, — сказал Броди, — она не возьмет приманку?

— Возьмет. У акул нет разума, это не собаки. Они жрут все. Можете бросить пустой крюк, и акула проглотит его. Одна такая рыбешка подплыла однажды к лодке моего друга и хотела слопать подвесной мотор. Она выплюнула его, так как он застрял у нее в горле.

— Что это за «особое лакомство», Куинт? — спросил Хупер, который сидел на корме и бросал в воду приманку.

— «Особое лакомство», от которого акула не сможет отказаться? — переспросил Куинт. Он улыбнулся и ткнул пальцем в сторону зеленого пластмассового бачка для мусора, стоявшего посередине судна. — Посмотрите. Оно там, я приберег его именно для такой акулы. Другие этого не стоят.

Хупер подошел к бачку, отбросил металлические зажимы и поднял крышку. Он заглянул внутрь и застыл с открытым от изумления ртом. В воде плавал крошечный тупоносый дельфинчик длиной не более двух футов. Тельце сохраняло вертикальное положение, и дельфинчик медленно покачивал безжизненной головой в такт движению судна. Из дыры под нижней челюстью торчало ушко огромного крюка для ловли акул, а из брюшка — острие того же крюка, Хупер сжал руками края бачка.

— Детеныш, — произнес он.

— Не совсем, — ответил Куинт с ухмылкой. — Эмбриончик.

Хупер пристально разглядывал дельфина несколько секунд, затем с шумом захлопнул крышку бачка.

— Где вы его достали? — спросил он.

— Милях в шести отсюда на восток. А что?

— Я имею в виду, как вы его достали?

— Очень просто. Из утробы матери.

— Вы убили ее?

— Конечно, нет, — засмеялся Куинт. — Она прыгнула на судно и проглотила горсть снотворных пилюль. — Куинт помолчал, ожидая смеха, но Броди с Хупером серьезно смотрели на него. — Вы же знаете, что такое лакомство не купишь за здорово живешь, — добавил владелец катера.

Хупер не сводил глаз с Куинта. Он был вне себя от ярости и возмущения.

— Вам известно, что дельфины находятся под охраной? — спросил он.

— Когда я рыбачу, сынок, я ловлю все, что хочу.

— А как же законы? Неужели…

— Чем вы занимаетесь, Хупер?

— Я ихтиолог. Изучаю рыб. Поэтому и приехал сюда. Разве вам не сказали?

— Когда люди нанимают мое судно, я не задаю лишних вопросов. Ну, хорошо, вы изучаете рыб и тем зарабатываете на жизнь. Но если бы вам пришлось трудиться по-настоящему, — я имею в виду такой труд, когда каждый цент достается потом и кровью, — вы бы знали больше о законах. Верно, дельфины находятся под охраной. Только это не помешает Куинту поймать одного-двух малышей для наживки. Закон ввели, чтобы остановить массовое уничтожение дельфинов, запретить богатым бездельникам охотиться на них в свое удовольствие. Вот что я вам скажу, Хупер: можете сколько угодно беситься искупить, но больше не говорите Куинту, будто он не имеет права поймать несколько рыб, чтобы заработать себе на хлеб насущный.

— Послушайте, Куинт, дело в том, что дельфинам грозит истребление, они могут полностью исчезнуть. И вы ускоряете этот процесс.

— Не пудрите мне мозги! Скажите рыбакам, промышляющим тунца, — пусть они прекратят заманивать дельфинов в Свои сети. Скажите капитанам японских судов для ярусного лова — пусть перестанут бить их гарпунами. И все пошлют вас куда подальше. Им надо кормить людей. И мне тоже. Надо кормить себя.

— Понятно, — сказал Хупер. — Вы будете ловить дельфинов, пока ловится, а если они исчезнут, плевать, тогда вы найдете себе другое дело. Какая глупость!

— Осторожней на поворотах, сынок! — пригрозил Куинт. Голос у него был глухой, невыразительный, он смотрел Хуперу прямо в глаза.

— Что?

— Не советую называть меня дураком.

Хупер не хотел обидеть Куинта и удивился, что тот воспринял его слова как оскорбление.

— Вы напрасно сердитесь. Я просто хотел…

Броди, который сидел между Хупером и Куинтом, решил положить конец их спору.

— Прекратите же, Хупер! — сказал он. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать проблемы охраны богатств океана.

— Что вы понимаете в экологии, Броди? — разозлился Хупер. — Держу пари, эта наука означает для вас лишь то, что для окружающей среды вредно жечь листья у себя на заднем дворе.

— Послушайте, вы. Приберегите вашу дешевую демагогию прожигателя жизни для кого-нибудь еще.

— Вот оно, значит, в чем дело! Демагогия прожигателя жизни. Зависть к чужому богатству сидит у вас в печенках, верно?

— Послушайте, черт вас побери! Мы здесь для того, чтобы покончить с акулой-убийцей, и если один дельфин поможет нам спасти бог знает сколько людей, то его жизнь — не такая уж дорогая плата.

Хупер криво усмехнулся.

— Выходит, теперь вы эксперт по спасению жизней, а? — обратился он к Броди. — Давайте посмотрим. Сколько людей могло бы остаться в живых, если бы вы закрыли пляжи сразу после…

Броди вскочил и, не отдавая отчета в том, что делает, пошел на Хупера.

— Заткнитесь! — крикнул полицейский.

Он по привычке поднес руку к бедру, но замер, обнаружив, что кобуры нет. Броди испугался, вдруг осознав, что готов был выстрелить в Хупера. Противники застыли, уставившись друг на друга.

Обстановку разрядил короткий, резкий смешок Куинта.

— Ну и ослы, — заметил он. — Как только вы поднялись на борт сегодня утром, я сразу подумал, что драки не миновать.


Глава 12


На следующий день они опять отправились на поиски акулы, по-прежнему ярко светило солнце. Они покинули порт в шесть утра. Дул слабый юго-западный ветер, обещая принести прохладу. У мыса Монток было неспокойно. Но к десяти часам бриз выдохся, и катер застыл на зеркальной поверхности океана, словно картонный стаканчик в луже. На небе — ни облачка, но солнце было подернуто густой дымкой. Направляясь в порт, Броди слышал по радио, будто загрязнение воздуха в Нью-Йорке достигло критического уровня — что-то изменилось в химическом составе атмосферы. Люди заболевали сотнями, старики и хроники умирали один за другим.

Броди надел сегодня рабочую одежду. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и высоким воротничком, легкие хлопчатобумажные брюки, белые носки и кеды. Чтобы убить время, он захватил особой книгу, которую позаимствовал у Хендрикса.

Броди не хотелось тратить время на болтовню, он боялся опять поссориться с Хупером.

Наверное, ихтиологу стыдно за вчерашнее, подумал Броди. Сегодня они почти не разговаривали друг с другом, предпочитая обращаться к Куинту. Броди не мог притворяться, будто ничего не произошло, и по-приятельски относиться к ихтиологу.

Полицейский заметил, что по утрам Куинт молчалив, сдержан и необщителен. Каждое слово из него приходилось точно вытаскивать клещами. Однако к концу дня хозяин катера смягчался. Утром, когда они вышли в океан, Броди спросил Куинта, куда направляется катер.

— Не знаю, — ответил хозяин катера.

— Не знаете?

Куинт несколько раз отрицательно покачал головой.

— Но где же мы будем искать акулу?

— Выберем местечко.

— А как вы его определите?

— Никак.

— Вы пойдете по течению?

— Пожалуй, да.

— А глубину вы учитываете?

— Отчасти.

— Что вы хотите сказать?

Куинт молчал и пристально смотрел прямо перед собой в сторону горизонта. Броди уже решил, что хозяин катера не станет отвечать на его вопрос.

— Такая большая акула вряд ли будет плавать на мелководье, — наконец процедил Куинт. — Но трудно угадать.

Броди понимал, что надо прекратить разговор и оставить Куинта в покое, но полицейского разбирало любопытство, и он снова спросил:.

— Если мы найдем акулу или она найдет нас, нам повезет, не так ли?

— Пожалуй.

— Отыскать эту рыбину так же трудно, как иголку в стоге сена.

— Вы преувеличиваете.

— Почему?

— Если течение быстрое, то жирная пленка приманки разойдется к концу дня миль на десять или даже больше.

— А не лучше ли нам остаться здесь на всю ночь?

— Зачем? — спросил Куинт.

— Ведь пленка распространится еще дальше. Если она покрывает десять миль за день, то за сутки она покроет все двадцать.

— Не очень-то хорошо, если пленка протянется на слишком большую площадь.

— Почему?

— Она собьет акулу столку. Если мы проболтаемся здесь месяц, то застелем пленкой весь этот чертов океан.

Не вижу смысла. — Куинт усмехнулся, очевидно, представив океан, затянутый пленкой.

Броди замолчал и принялся читать книгу.

К полудню Куинт разговорился. Лесы плавали в пленке уже больше четырех часов. Как только они легли в дрейф, Хупер взялся за ковш, хотя никто ему этого не поручал; теперь он сидел на корме, методично черпал и выливал за борт приманку. Около десяти какая-то рыба взяла наживку по правому борту, вызвав минутное оживление. Это была пятифунтовая пеламида она лишь с трудом могла ухватить такой крючок. В десять тридцать небольшая голубая акула клюнула у левого борта. Броди подтянул рыбину, Куинт подцепил ее багром, распорол брюхо и швырнул обратно в воду. Акула вяло схватила несколько кусков собственного мяса, затем скользнула на глубину. Ни одна хищница не приплыла на пиршество.

В начале двенадцатого Куинт заметил серповидный спинной плавник меч-рыбы. Они молча ждали, надеясь, что рыбина возьмет наживку, но она не обращала внимания на приманку и бесцельно кружила в шестидесяти ярдах от кормы. Куинт подергал лесу — потянул ее так, чтобы приманка прыгала и казалась живой рыбешкой, но все напрасно. Тогда Куинт решил загарпунить меч-рыбу. Он запустил двигатель, велел Броди с Хупером сматывать лесы, а сам повел катер широкими кругами. Один гарпун уже был насажен на древко, обмотанный веревкой бочонок стоял на носу, дожидаясь своего часа. Куинт объяснил процесс охоты: Хупер поведет катер, он, Куинт, устроится на носу, держа гарпун наготове. Когда они подойдут ближе к рыбе, Куинт будет указывать гарпуном, куда направлять катер. Хупер должен разворачиваться до тех пор, пока гарпун не покажет прямо вперед. Это все равно что держать курс по стрелке компаса. Если им повезет, они подойдут к рыбе незаметна, и Куинт метнет гарпун — бросок приблизительно на двенадцать футов почти отвесно.

Броди надо стоять у бочонка и следить, чтобы веревка не запуталась, когда рыба начнет уходить на глубину.

Все шло как надо, охота сорвалась в последний момент.

Медленно двигаясь с приглушенным мотором, тихий рокот которого был едва слышен, катер приближался к рыбе — она лежала на поверхности, отдыхая. Судно прекрасно слышалось руля, и Хупер следовал абсолютно точно в указанном Куинтом направлении. Вдруг неведомо почему рыба почувствовала опасность. И когда Куинт замахнулся, чтобы бросить гарпун, она рванулась вперед, ударила хвостом и стремительно пошла на глубину. Куинт метнул свое орудие, но промазал на шесть футов.

Теперь катер снова стоял у края пленки.

— Вы спрашивали вчера, часто ли выпадают пустые дни, — спросил хозяин катера Броди. — Редко у нас бывает два таких дня подряд. Пора уже появиться голубым акулам.

— А в чем дело. Погода виновата?

— Может быть. Люди чувствуют себя довольно скверно. Вероятно, и рыбы тоже.

Они пообедали — бутерброды и пиво, и когда кончили, Куинт проверил, заряжена ли его винтовка. Затем скрылся в рубке и вернулся с каким-то устройством, которого Броди раньше никогда не видел.

— Вы не выбросили банку из-под пива? — спросил Куинт.

— Нет, — сказал Броди. — Зачем она вам?

— Сейчас увидите.

Приспособление напоминало гранату с длинной ручкой — эдакий металлический цилиндр. Куинт засунул пивную жестянку в цилиндр, повернул его, пока не раздался щелчок, и вынул из кармана холостой патрон двадцать второго калибра. Вставил патрон в небольшое отверстие у основания цилиндра и покрутил рукоятку — послышался еще один щелчок. Он протянул приспособление Броди.

— Видите курок, — сказал Куинт, указывая на конец рукоятки. — Нацельте эту штуковину в небо и, когда я скомандую, нажмите на курок.

Куинт взял винтовку «М-1», снял с предохранителя, вскинул ее и крикнул Броди:

— Давайте.

Броди нажал на курок. Раздался резкий выстрел, от которого слегка отдало в руку, и пивная жестянка взлетела прямо в небо. Она вращалась в воздухе и сверкала в ярких солнечных лучах, точно бриллиант. На самом верху она какую-то долю секунды замерла, и тут Куинт выстрелил.

Он целился пониже банки, чтобы попасть в нее в то мгновение, когда она начнет падать, и пробил дно. Раздалось громкое, звонкое — дзинь! — и жестянка, кувыркаясь, упала в воду. Она не утонула, а плавала, накренившись и покачиваясь, на поверхности океана.

— Хотите попробовать? — спросил Куинт.

— Конечно, — ответил Броди.

— Помните, целиться надо, когда банка зависнет на самом верху, и брать немного ниже. Если захотите попасть в жестянку на лету, придется стрелять с упреждением, а это гораздо труднее. Если промахнетесь, подождите чуть-чуть, а потом опять ловите ее на мушку, только тогда, повторяю, с упреждением.

Броди передал хозяину катера металлическое устройство, взял винтовку и расположился у планшира. Когда Куинт зарядил цилиндр, Броди крикнул: «Давайте!» — и жестянка полетела ввысь. Броди выстрелил. Мимо. Он сделал вторую попытку на верхней точке дуги. Мимо. В третий раз Броди взял слишком большое упреждение, и банка упала в воду.

— Черт возьми, не так-то просто, — сказал полицейский.

— Нужно немного потренироваться, — заметил Куинт. — Посмотрим-ка, попадете ли вы сейчас.

Жестянка держалась стоймя в неподвижной воде в пятнадцати — двадцати ярдах от катера. Половина ее виднелась над поверхностью. Броди прицелился, взяв чуть пониже воображаемой ватерлинии, и нажал на спусковой крючок. Раздалось металлическое — цок! — и пуля ударила в бок жестянки у самой воды. Жестянка исчезла.

— А вы, Хупер? — спросил Куинт. — Осталась одна жестянка, но мы можем выпить пиво и освободить еще несколько банок.

— Нет, спасибо, — ответил Хупер.

— А в чем дело?

— Ни в чем. Я просто не хочу стрелять, вот и все.

Куинт усмехнулся.

— Вас беспокоят плавающие в воде жестянки? Мы выбрасываем в океан горы жестянок. Они ржавеют и засоряют дно.

— Не в этом дело, — сказал Хупер, стараясь не отвечать на поддразнивание Куинта. — Мне просто не хочется.

— Боитесь оружия?

— Боюсь? Нет.

— Вы хоть раз в жизни стреляли?

Броди удивился настойчивости Куинта, его радовало замешательство Хупера, но он не понимал, почему хозяин катера стремится вывести из себя ихтиолога. Может быть, Куинта охватывает раздражение, когда ему надоедает сидеть сложа руки и рыба не ловится.

Хупер тоже не знал, чего добивается Куинт, но ему не нравились придирки хозяина катера. Он чувствовал, что Куинт заманивает его в какую-то ловушку.

— Что за вопрос, — сказал он. — Я стрелял раньше.

— Где? В армии?

— Нет. Я…

— Вы служили?

— Нет.

— Я так и думал.

— Что вы хотите этим сказать?

Броди уставился на Хупера, наблюдая за ихтиологом, и на какую-то долю секунды поймал на себе ответный взгляд.

Хупер отвел глаза и покраснел.

— Что вы задумали, Куинт? — спросил он. — Чего вам надо?

Куинт откинулся на спинке стула и осклабился.

— Абсолютно ничего, — сказал он. — Просто болтаю немного, чтобы скоротать время. Вы не будете возражать, если я возьму жестянку, когда вы допьете пиво? Может быть, Броди захочет еще раз выстрелить.

— Нет, не возражаю, — ответил Хупер. — Но только отстаньте от меня, ладно?

Час все сидели молча. Броди дремал, натянув шляпу на глаза, чтобы защитить лицо от солнца. Хупер расположился на корме, черпал и выливал за борт приманку, изредка встряхивая головой, чтобы прогнать сон. А Куинт сидел на ходовом мостике, глядя на пленку, его кепи морского пехотинца было сдвинуто на затылок.

Вдруг Куинт спокойно сказал:

— К нам пожаловала гостья.

Броди тут же проснулся. Хупер вскочил.

Леса по правому борту плавно и очень быстро натягивалась.

— Возьмите спиннинг, — сказал Куинт. Он сорвал кепи и бросил его на скамейку.

Броди вынул спиннинг из кронштейна, поставил его между ног и крепко сжал руками.

— Когда я дам знать, — сказал Куинт, — тормозите катушку и подсекайте. — Леса перестала разматываться. — Подождите. Рыба разворачивается. Потянет опять. Не стоит подсекать ее сейчас, иначе выпустит крючок. — Но леса лежала на воде, провисшая и без всякого движения. Спустя несколько минут Куинт выругался. — Чтоб меня разорвало. Тащите.

Броди начал выбирать лесу. Она шла легко, слишком легко. Будто на ней не было приманки.

— Придерживайте лесу двумя пальцами, а то она запутается, — сказал Куинт. — Что бы там ни было, но это «что-то» сняло наживку нежно, как надо. Должно быть, слизнуло ее.

Леса выскочила из воды и повисла на конце спиннинга. Ни крючка, ни наживки, ни поводка. Проволочка аккуратно перекушена. Куинт сбежал с мостика и осмотрел ее. Он потрогал конец, провел пальцами по краям среза и внимательно оглядел пленку за бортом.

— Я думаю, мы только что повстречались с вашей подругой, — заметил он.

— Что? — спросил Броди.

Хупер соскочил с планшира.

— Вы, должно быть, шутите, — возбужденно сказал он. — Это же великолепно.

— Я лишь предполагаю, — ответил Куинт. — Хотя держу пари, что так оно и есть. Проволочка перекушена чисто. С одного раза. Акула, по-видимому, даже не почувствовала ее. Просто втянула наживку и захлопнула пасть. Вот и все.

— Ну, и что мы теперь будем делать? — спросил Броди.

— Подождем и посмотрим, не возьмет ли акула другую наживку и не выйдет ли на поверхность.

— А что если использовать дельфинчика?

— Только когда я буду уверен, что нас беспокоит ваша любимица, — сказал Куинт. — Если увижу ее и буду знать, что это достаточно большая тварь, которая стоит того, чтобы скормить ей дельфина. Рыбы уничтожают все подряд, и я не хочу тратить ценную наживку на какое-нибудь ничтожество.

Они ждали. Поверхность воды оставалась спокойной. Единственным звуком было шлепанье приманки, которую бросал Хупер. Но вот повело лесу полевому борту.

— Не вынимайте спиннинг из кронштейна, — сказал Куинт. — Нет смысла, вдруг она перекусит и эту лесу.

Кровь Броди забурлила, закипела. Его охватили нервное возбуждение и боязнь при мысли о том, что где-то рядом находится существо, силу которого трудно себе представить. Хупер стоял у планшира левого сорта, не отрывая взгляда от бегущей лесы.

Леса замерла и обвисла.

— Проклятье, — выругался Куинт. — Снова оборвала. — Он взял удилище и начал выбирать лесу на катушку. Перекушенная леса показалась над бортом, крючка не было, как и прежде. — Попробуем еще разок, — проговорил Куинт, — но я прикреплю поводок потолще. Разумеется, это ее не напугает, если мы имеем дело с вашей пакостью. — Он полез в морозильную камеру за приманкой, потом снял Проволочный поводок. Достал из ящика в кубрике цепь фута в четыре длинной и толщиной три восьмых дюйма.

— Похожа на поводок для собаки, — заметил Броди.

— Это и есть бывший поводок, — согласился Куинт. Он прикрепил проволокой один конец цепи к ушку крюка с наживкой, другой — к металлической лесе.

— Может, она перекусит и эту цепь?

— Думаю, что да. Вероятно, на это уйдет немного больше времени, но она все равно перекусит, если пожелает. Я лишь хочу подразнить ее немного и выманить на поверхность.

— А что делать, если ничего не получится?

— Пока не знаю. Я, конечно, мог бы взять четырехдюймовый крюк для акул и крепкую цепь, насадить несколько кусков приманки и опустить наживку за борт. Однако если акула заглотнет крюк, мне с ней не справиться. Она вырвет любой кнехт, поэтому, пока я не увижу ее, не стоит рисковать. — Куинт сбросил крюк с наживкой за борт и потравил несколько ярдов лесы. — Иди сюда, ты, потаскуха! Дай же посмотреть на тебя.

Трое мужчин следили за лесой по левому борту. Хупер нагнулся, зачерпнул полный ковш приманки и выбросил ее на пленку. Что-то привлекло его внимание и заставило обернуться налево. Он увидел нечто такое, отчего у Хупера вырвался хриплый крик — нечленораздельный, но достаточно выразительный; двое других мужчин посмотрели в его сторону.

— Боже мой! — произнес Броди.

В девяти футах от кормы, ближе к правому борту, торчала плоская, конической формы голова акулы. Чудовище высунулось из воды, наверное, фута на два. Сверху голова была темно-серая, на ней выделялись два черных глаза. Ближе к пасти, где серый цвет переходил в кремово-белый, располагались ноздри — глубокие прорези в бронированной коже. Пасть была слегка приоткрыта, в темной мрачной полости виднелись огромные треугольные зубы. Акула и люди смотрели друг на друга, наверное, секунд десять. Затем Куинт заорал:

— Дайте гарпун!

Повинуясь собственному крику, он бросился вперед и начал возиться с гарпуном. Броди схватился за винтовку. В это мгновение акула бесшумно ушла под воду. Мелькнул длинный серповидный хвост. Броди выстрелил и промахнулся — акула исчезла.

— Ушла, — сказал Броди.

— Фантастика! — произнес Хупер. — Вот это акула! О такой я даже не мечтал. Диковинная рыба! Одна голова, должно быть, фута четыре в поперечнике.

— Возможно, — согласился Куинт, направляясь к корме. Он отнес туда два гарпуна, два бочонка и две веревки. — На случай, если акула вернется, — пояснил он.

— Вы когда-нибудь видели такую рыбу, Куинт? — спросил Хупер. Его глаза горели от восторга и возбуждения.

— Пожалуй, нет, — ответил Куинт.

— Как вы думаете, какая у нее длина от головы до хвоста?

— Трудно сказать, футов двадцать. Может, больше. Не знаю. Вообще, между этими тварями нет особой разницы, если они больше шести футов. Стоит им достичь такой длины, и они уже опасны. Эта сволочь тоже опасна.

— Дай бог, чтобы она вернулась, — сказал Хупер.

Броди почувствовал озноб и содрогнулся.

— Странно, — произнес он, качая головой. — Такое впечатление, будто она ухмылялась.

— Они всегда так выглядят с открытой пастью, — сказал Куинт. — Не считайте ее умнее, чем она есть. Всего лишь безмозглая помойная яма.

— Как вы можете так говорить? — возмутился Хупер. — Это настоящая красавица. Подобные существа заставляют нас поверить в бога. Они показывают, на что способна природа, когда задумает что-то сотворить.

— Бред, — отрезал Куинт и взобрался по трапу на ходовой мостик.

— Вы хотите забросить дельфина? — спросил Броди.

— Не нужно. Мы уже раз заставили ее выйти на поверхность. Она появится снова.

Не успел Куинт договорить, как неясный шум заставят Хупера обернуться. До него донесся какой-то свистящий звук, казалось, свистела вода.

— Смотрите, — воскликнул Куинт. Акула шла прямо к катеру. В тридцати футах от борта виднелся треугольный спинной плавник более фута высотой, он разрезают волны, оставляя позади волнистый след. За ним возвышаются огромный хвост, с силой ударявший по воде.

— Она атакует катер! — закричал Броди. Он невольно опустился на стул, как бы пытаясь спрятаться от опасности.

Куинт сбежал с мостика, чертыхаясь.

— Без всякого предупреждения на этот раз, — сказал он. — Дайте мне гарпун.

Акула была уже совсем рядом с катером. Она подняла плоскую голову, тупо посмотрела на Хупера черным глазом и пошла под судно. Куинт поднял гарпун и повернулся в сторону левого (юрта. Древко ударилось о стул, наконечник отскочил и упал на палубу.

— Подлюга! — заорал Куинт. — Она еще там? — Он нагнулся, схватил наконечник и снова насадят его на древко.

— С вашей стороны, с вашей! — вопил Хупер. — Здесь она уже прошла.

Куинт повернул голову и увидел серо-коричневый силуэт акулы — она удалялась от катера и все глубже уходила под воду. Куинт отбросил гарпун, с яростью схватил винтовку и разрядил всю обойму в воду вслед акуле.

— Сволочь! — выругался он. — Предупреждай меня в следующий раз. — Затем он положил винтовку и захохотал. — Пожалуй, надо сказать ей спасибо, — заметил Куинт. — По крайней мере, она не напала на катер. — Он посмотрел на Броди. — Напугала вас немного?

— Больше чем надо, — сказал Броди. Он потряс головой, словно собираясь с мыслями.

— Я все еще не могу поверить своим глазам. — Он представил себе, как торпедообразное тело несется в темноте и разрывает на части Кристину Уоткинс; как мальчик беспечно плывет на матрасе, и вдруг его хватает какое-то чудовище; Броди знал, что подобные кошмары будут терзать его все время — он будет видеть сны, полные насилия и крови, несчастную женщину, обвиняющую его в том, что он убил ее сына.

— Не говорите мне, что это рыба, — произнес Броди. — Она больше похожа на чудовище из приключенческих фильмов.

— И тем не менее это рыба, — сказал Хупер. Он никак не мог успокоиться. — И какая рыба! Черт возьми, почти мегалодон.

— Что? — не понял Броди.

— Конечно, я чуть преувеличил, — ответил Хупер, — но рыбу таких размеров можно назвать мегалодоном, правда? Что вы скажете, Куинт?

— Я скажу, что вы перегрелись на солнце, — бросил хозяин катера.

— Нет, в самом деле. Как по-вашему, каких размеров могут достигать эти рыбы?

— Я не всезнайка. Думаю, она длиной футов двадцать, поэтому можно сказать, что такие твари достигают.

Двадцати футов. Если я завтра увижу акулу длиной в двадцать пять футов, то скажу, что они вырастают до двадцати пяти футов. Предположения и плевка не стоят.

— А все-таки до каких размеров вырастают акулы? — спросил Броди и тут же пожалел. Ему казалось, что, обращаясь к ихтиологу с этим вопросом, он как бы признает его авторитет.

Однако Хупер был слишком увлечен, взволнован и счастлив, чтобы воспользоваться своим превосходством.

— В этом-то все и дело, — сказал ихтиолог, — что никто этого не знает. В Австралии одна акула запуталась в цепях и утонула. Она была длиной в тридцать шесть футов, так по крайней мере сообщалось в газетах.

— Почти в два раза больше, чем наша, — заметил Броди. Полицейский с трудом верил даже в существование только что увиденной акулы и уж тем более не представлял себе необъятных размеров рыбину, о которой говорил ихтиолог.

Хупер согласно кивнул в ответ.

— Обычно люди считают длину в тридцать футов пределом для акулы, но эта цифра обманчива. Вот Куинт говорил: если они встретят завтра чудовище длиной в шестьдесят футов, то подумают, что это и есть самая крупная акула. Но представьте себе нечто поразительное — вдруг где-то в океанических глубинах обитают громадины длиной в сотню футов, и это может оказаться правдой.

— Какая чепуха, — сказал Куинт.

— Я не говорю, что так оно и есть, — продолжал Хупер. — Я говорю, что это возможно.

— Все равно чепуха.

— Может быть. А может быть, и нет. Обратите внимание на латинское название этих акул — Carcharodon carcharias, их ближайший предок назывался Carcharodon megalodon и жил приблизительно тридцать — сорок тысяч лет тому назад. Найдены зубы мегалодона. Их длина шесть дюймов. Из этого следует, что ископаемая акула имела длину от восьмидесяти до ста футов. И у нее были точно такие же зубы, какие мы видим у гигантских белых акул в наши дни. Предположим, что обе акулы принадлежат к одному и тому же виду. Какие у нас доказательства, что мегалодоны в самом деле вымерли? И почему? Этим хищникам хватает пищи. Если уж киты не голодают, то и гигантские акулы спокойно прокормятся. Нам никогда не приходилось видеть белых акул длиной в сто футов, но это отнюдь не означает, что их не существует в природе. Гигантским акулам не надо подниматься на поверхность. Они могут найти пищу в морских глубинах. Мертвых акул не выбрасывает на берег, у них нет плавательного пузыря. Попробуйте представить себе, как выглядит стофутовая белая акула? Вы знаете, на что она способна и какой силой обладает?

— Страшно даже подумать, — проговорил Броди.

— Она должна быть размером с паровоз, а пасть набита зубами, похожими на ножи мясника.

— Вы хотите сказать, что наша акула всего лишь детеныш? — Броди почувствовал себя слабым и беззащитным. Такая рыба может проглотить целый катер.

— Нет, это взрослая акула, — сказал Хупер. — Я уверен. Просто акулы, как люди. Один человек вырастает до пяти футов, другой — до семи. Боже, я все бы отдал, лишь бы взглянуть на какого-нибудь большого мегалодона.

— Вы просто сумасшедший, — заметил Броди.

— Нет, это все равно что найти снежного челочка.

— Эй, Хупер, — сказал Куинт, — может, хватит сказок, не пора ли бросать приманку за борт? Я не прочь поймать хоть что-нибудь.

— Конечно, — согласился Хупер. Он вернулся на свое место на корме и принялся выплескивать приманку в воду.

— Думаете, она вернется? — спросил Броди.

— Не знаю, — ответил Куинт. — Никогда не предугадаешь, что выкинут эти твари. — Он достал из кармана блокнот и карандаш. Вытянул левую руку по направлению к берегу. Зажмурил правый глаз и посмотрел по воображаемой линии вдоль указательного пальца, затем нацарапал что-то в блокноте. Потом сдвинул руку на несколько дюймов левее, снова посмотрел и снова что-то записал.

— Определяю наше местонахождение, — сказал Куинт, опережая вопрос полицейского. — Хочу отметить, где находится катер, чтобы завтра прийти на это же место, если акула больше не появится.

Броди бросил взгляд в сторону берега. Даже пристально всматриваясь из-под ладони, он различал лишь едва заметную полоску земли.

— Как вы ориентируетесь?

— По маяку на косе и городской водонапорной башне. Они оказываются под разным углом в зависимости от того, где ты находишься.

— Разве их видно? — Броди напряг зрение, но ничего не мог заметить, кроме бугорка на полоске земли.

— Конечно, видно, и вы бы увидели, если бы провели на море тридцать лет.

— Вы действительно думаете, что акула останется здесь? — усмехнувшись, заметил Хупер.

— Не знаю, — ответил Куинт. — Но мы обнаружили ее именно здесь.

— Ясно, что она никуда не ушла от Эмити, — вставил Броди.

— Конечно, потому что она ухитрялась добывать себе корм, — сказал Хупер. В его голосе не было ни иронии, ни издевки. Однако это замечание резануло Броди по сердцу.

Они прождали еще часа три, но акула так и не вернулась. Течение ослабло, и пленка почти не расползалась.

— Давайте, пожалуй, возвращаться, — предложил Куинт в начале шестого. — Хватит на сегодня, а то терпение может лопнуть.

— Куда, по-вашему, ушла акула? — спросил Броди. Вопрос был задан впустую: он знал, что точного ответа быть не может.

— Куда угодно, — сказал Куинт. — Когда их ищешь, то не находишь поблизости. А вот когда они не нужны, то эти, бестии тут как тут. Попробуй догадайся.

— Так вы считаете, что нам не следует оставаться на ночь и бросать приманку?

— Нет. Я уже говорил: плохо, если пленка расползается на слишком большое расстояние. Мы не взяли с собой никакой еды. И последнее, что немаловажно, — вы не платите мне за круглосуточную работу.

— А если бы я заплатил?

Куинт задумался.

— Нет смысла. Это заманчиво, но мы продежурим ночь впустую. Пленка разойдется далеко, она только запутает нас, и даже если рыба окажется совсем рядом, то мы все равно об этом не узнаем, разве только она нападет на катер. Поэтому я взял бы с вас деньги лишь за ночлег на борту. Однако я не хочу поступать так по двум причинам. Прежде всего, если пленка сильно расползется, она испортит нам завтрашний день. Второе, я предпочитаю, чтобы ночью судно стояло в порту.

— Понятно, — сказал Броди. — Вашей жене, вероятно, тоже будет спокойнее, если вы проведете ночь дома.

— У меня нет жены, — безразлично сказал Куинт.

— О, извините.

— Не за что. Она мне просто не нужна. — Куинт повернулся и поднялся по трапу на ходовой мостик.

Эллен готовила детям ужин, когда в дверь позвонили. Мальчики смотрели телевизор в гостиной.

— Откройте дверь, пожалуйста! — крикнула она им.

Эллен услышала щелчок замка, чьи-то голоса, а спустя минуту увидела Ларри Вогэна — он остановился в дверях кухни. Прошло меньше двух недель с тех пор, как они виделись в последний раз, однако перемена в наружности мэра была такой разительной, что Эллен с удивлением уставилась на него. Как всегда, Вогэн был одет с иголочки — голубой спортивный пиджак с двумя пуговицами и застегнутая доверху рубашка, серые брюки и модные мокасины. Изменилось только лицо. Он резко похудел, у него появились морщины, как у большинства людей, и так не имеющих лишнего веса. Глаза ввалились и стали, как показалось Эллен, светлее обычного — бледно-серыми. Кожа тоже посерела и заметно обвисла на щеках. Он беспрестанно облизывал и без того влажные губы.

Эллен смутилась, когда заметила, что смотрит на него до неприличия долго.

— Привет, Ларри, — сказала она и опустила глаза.

— Привет, Эллен. Я зашел, чтобы… — Вогэн отступил на несколько шагов назад и заглянул в гостиную. — Можно, я чего-нибудь выпью?

— Конечно. Ты знаешь, где бар. Налей сам. Я бы за тобой поухаживала, но у меня испачканы руки.

— Не беспокойся. Я управлюсь. — Он открыл шкаф, где хранилось спиртное, достал бутылку и налил полный стакан джина. — Как я уже сказал, я зашел, чтобы попрощаться.

Эллен отвернулась от плиты.

— Ты уезжаешь? Надолго? — спросила она.

— Не знаю. Возможно, навсегда. Здесь мне больше нечего делать.

— А как же твой бизнес?

— Вылетела трубу. Или скоро вылетит.

— Что значит — вылетел в трубу? Бизнес не может так просто прогореть.

— Возможно, но я все потерял. То немногое, что осталось, перейдет к моим… компаньонам. — Он словно выплюнул это слово и затем, точно желая избавиться от неприятного привкуса во рту, сделал большой глоток джина. — Мартин говорил тебе о нашем разговоре?

— Да. — Эллен посмотрела на сковороду и перевернула курицу.

— Я думаю, ты теперь будешь плохо думать обо мне.

— Я тебе не судья, Ларри.

— Я никогда не хотел никого обидеть. Надеюсь, ты этому веришь?

— Верю. Элеонора что-нибудь знает?

— Ничего, бедняжка. Я хочу оградить ее от всего, если смогу. Это одна из причин моего отъезда. Она любит меня, ты знаешь, очень не хочется, чтобы мы оба лишились… этой любви. — Вогэн облокотился на раковину. — Сказать тебе кое-что? Иногда я думаю — и думал время от времени все эти годы, — что мы с тобой могли бы стать прекрасной парой.

Эллен покраснела.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты из хорошей семьи. У тебя обширные связи, ради которых мне приходилось тратить столько сил. Мы подошли бы друг другу и заняли подобающее нам положение в Эмити. Ты красивая, хорошая, сильная. Ты была бы для меня настоящей находкой. И я думаю, что смог бы создать тебе такую жизнь, которая пришлась бы тебе по душе.

Эллен улыбнулась.

— Я не такая сильная, как ты думаешь, Ларри. Я не знаю, какая я… находка.

— Не прибедняйся. Надеюсь, Мартин понимает, каким владеет сокровищем. — Вогэн допил джин и поставил стакан в раковину. — Впрочем, уже поздно предаваться мечтам. — Он подошел к Эллен, взял ее за плечи и поцеловал в голову. — До свидания, дорогая, — сказал он. — Вспоминай иногда обо мне.

Эллен посмотрела на него.

— Хорошо. — Она поцеловала его в щеку. — Куда ты едешь?

— Не знаю. Или в Вермонт, или в Нью-Гэмпшир. Возможно, начну продавать земельные участки любителям лыжного спорта. Кто знает? А может, сам займусь лыжами.

— Ты говорил Элеоноре?

— Я сказал ей, что мы, вероятно, уедем из Эмити. Она только улыбнулась и ответила: «Как хочешь, Ларри».

— Вы скоро отправитесь?

— Как только переговорю со своими адвокатами о моих… долгах.

— Пришли нам открытку и сообщи свой адрес.

— Хорошо. До свидания. — Вогэн вышел из кухни, и Эллен слышала, как хлопнула входная дверь.

Накормив детей ужином, она поднялась в спальню и присела на кровать. «Жизнь, которая пришлась бы тебе по душе», — сказал Вогэн. Какой бы она могла быть, эта жизнь? Обеспеченность? Признание? Она никогда бы не вспоминала с сожалением о своем детстве, ибо ничего для нее не изменилось бы. Ей бы не хотелось вернуть прошлое, самоутвердиться, доказать себе, что она может нравиться, не надо было бы изменять Мартину с Хупером.

Хотя вряд ли. Она наверняка обманывала бы Броди просто так, скуки ради, подобно многим женщинам, которые проводили целые недели в Эмити без мужей, пока те работали в Нью-Йорке. С Ларри Вогэном она жила бы без всяких волнений, обеспеченно, но пусто.

Размышляя над словами мэра, Эллен начала сознавать, что с Броди она не была так уж несчастлива, как мог себе представить Ларри Вогэн, а пережитые вместе радости и невзгоды еще больше сблизили их. И чем яснее она это видела, тем больше сожалела о том, сколько лет ушло на то, чтобы понять, как много затрачено времени и нервов в бесплодных попытках вернуть прошлое. Вдруг ее охватил страх — страх, что она прозрела слишком поздно, что с Броди может что-нибудь произойти, прежде чем она воспользуется плодами своего прозрения. Она взглянула на часы: двадцать минут седьмого. Ему следовало уже быть дома. Что-то случилось с ним, подумала она. О, пожалуйста, боже, только не с ним.

Эллен услышала, как внизу открылась дверь. Она спрыгнула с кровати, выскочила в коридор и сбежала вниз по лестнице. Она обхватила Броди за шею и крепко поцеловала в губы.

— Бог мой, — сказал он, когда она отпустила его. — Вот это встреча.


Глава 13


— Я не позволю погрузить эту штуковину на мое судно, — сказал Куинт.

Они стояли на пристани. Светало. Солнце вычертило линию горизонта, но над океаном поплыли низкие облака. Легкий бриз дул с юга. Судно было готово к отплытию. Бочонки выстроились рядком в носовой части; спиннинги торчали вертикально в кронштейнах. Тихо урчал двигатель, он выбрасывал на поверхность воды пузырьки, когда небольшие волны заливали выхлопную трубу, и кашлял дизельной гарью, которую подхватывал и уносил вверх слабый ветерок.

На другом конце пристани какой-то мужчина сел в небольшой грузовик, включил мотор, и машина стала медленно удаляться по грязной дороге. Надпись, выведенная на двери грузовика, гласила: «Вудс-Ход, Институт океанографии».

Куинт стоял спиной к катеру, глядя на Броди и Хупера, которые расположились по обе стороны алюминиевой клетки. Она была чуть более шести футов высотой, шесть футов в длину и четыре фута в ширину. Внутри находился щит управления, а сверху — два цилиндрических баллона. На полу клетки лежали акваланг, регулятор, маска и гидрокостюм.

— Почему вы не хотите брать клетку? — спросил Хупер Она легкая, и я могу ее привязать где-нибудь, она никому не будет мешать.

— Займет слишком много места.

— Я уже говорил, — вставил Броди, — но он и слушать не хочет.

— Да что это такое в конце-то концов? — спросил Куинт.

— Клетка для защиты от акул, — пояснил Хупер. — Ныряльщики пользуются ими в открытом океане. Мне привезли ее из Вудс-Хода на грузовике, который только что уехал.

— И зачем она вам?

— Когда мы найдем акулу или когда она найдет нас, я спущусь в клетке под воду и сделаю несколько снимков. Никому еще не удавалось сфотографировать такую большую акулу.

— Не выйдет, — сказал Куинт. — Только не с моего катера.

— Почему?

— Глупости, вот почему. Умный человек знает свои возможности. Вы еще мало каши ели.

— Откуда вызнаете?

— Никому не удастся такое. Эта акула слопает вашу клетку на завтрак.

— Слопает? Ну, не думаю. Согласен, она может броситься на клетку, может даже попытаться схватить челюстями прутья, но вряд ли акула захочет ее проглотить.

— Захочет, если увидит такую сочную приманку, как вы.

— Сомневаюсь.

— Ладно, хватит болтать.

— Слушайте, Куинт, подобная возможность предоставляется раз в жизни. Яне стал бы вас ни о чем просить, если бы не увидел вчера эту рыбину. Она редкостная, во всяком случае, в нашем полушарии акул вроде нее никто не встречал. Я смотрел фильмы о гигантских белых акулах, но еще никому не удавалось заснять двадцатифутовую рыбину в открытом океане. Ни разу.

— Куинт же сказал вам: хватит болтать, — вмешался Броди. — Так что забудьте о вашей клетке. И потом, я не хочу отвечать за вас. Мы здесь для того, чтобы убить акулу, а не снимать о ней любительский фильм.

— Почему вы должны отвечать за меня? Я действую совершенно самостоятельно.

— Ну нет, я за вас отвечаю. За катер платит Эмити, поэтому будет так, как я скажу.

Хупер обратился к Куинту.

— Я заплачу вам.

Куинт улыбнулся.

— Да ну? И сколько?

— Хватит болтать, — повторил Броди. — Мне неважно, что скажет Куинт. Я против того, чтобы вы брали с собой эту штуковину.

Хупер не обратил внимания на слова Броди.

— Сто долларов. Наличными, — предложил он хозяину катера. — И вперед, как вы любите. — Хупер полез в задний карман за бумажником.

— Я сказал: нет, — уперся Броди.

— Ну как, Куинт? Сто зелененьких. Наличными. Вот они. — Хупер отсчитал пять банкнот по двадцать долларов и протянул их Куинту.

— Не знаю, — сказал Куинт. Но деньги манили его, и он добавил: — Плевать, пусть подыхает себе, если хочет, я не стану удерживать.

— Если возьмете клетку, Куинт, — сказал Броди, — то лишитесь своих четырехсот долларов.

«Пусть Хупер сводит счеты с жизнью в свободное от работы время», — подумал полицейский.

— Если клетка останется на берегу, я не поеду с вами, — сказал Хупер.

— Ну и не надо, черт возьми, — разозлился Броди. — Можете сидеть здесь, мне все равно.

— Не думаю, чтобы это понравилось Куинту. А, Куинт? Вы пойдете в море вдвоем с шефом? Согласны?

— Мы найдем себе помощника, — сказал Броди.

— Валяйте, — огрызнулся Хупер. — Желаю удачи.

— Трудно найти, — сказал Куинт. — Особенно в такой короткий срок.

— Пошло все к дьяволу, — разозлился Броди. — Отложим поездку на завтра. А Хупер может возвратиться в Вудс-Ход и забавляться со своими рыбками.

Хупер был зол, гнев ослепил его. Поэтому он не смог удержаться, и у него вырвалось:

— Я способен и на большее.

На несколько секунд воцарилось гробовое молчание. Броди уставился на Хупера, не желая верить своим ушам, он не знал, сколько скрытого смысла таилось в словах ихтиолога, а сколько пустой похвальбы. И вдруг на Броди нахлынула неистовая ярость. Он сделал два шага к Хуперу, схватил его обеими руками за воротник и кулаками сдавил горло.

— Что? Что вы сказали?

Хупер задыхался. Он вцепился в пальцы Броди.

— Ничего! — ответил ихтиолог через силу. — Ничего! — Он пытался отступить назад, но Броди еще крепче сжал его горло.

— Что вы хотели сказать?

— Да говорю же вам, ничего! Вы разозлили меня. Вот я и выпалил первое, что пришло на ум.

— Где вы были днем в прошлую среду?

— Нигде! — В висках у Хупера стучало. — Отпустите. Вы задушите меня!

— Где вы были? — Броди все сильнее давил на горло.

— В гостинице! Теперь пустите!

Броди ослабил руки.

— С кем? — спросил он, взмолившись про себя: «Боже, пусть это будет кто угодно, только не Эллен».

— С Дейзи Уикер.

— Вранье! — Броди снова сдавил ненавистное горло и почувствовал, что на глазах у него выступили слезы.

— Что вам надо от меня? — прохрипел Хупер, пытаясь высвободиться.

— Дейзи Уикер — несчастная лесбиянка! Что вы делали вместе, вязали?

В голове у Хупера помутилось. Руки Броди словно железным обручем сдавили артерии на шее Хупера. Веки у Хупера задрожали, и он стал терять сознание. Броди отпустил воротник и с силой оттолкнул ихтиолога. Хупер растянулся на пристани, с трудом хватая ртом воздух.

— Что вы на это скажете? — продолжал допрашивать Броди. — Или вы способны спать с кем угодно, даже с лесбиянкой?

Голова у Хупера быстро прояснилась, и он ответил:

— Нет, я не знал, что она лесбиянка, а потом было уже слишком поздно.

— Что? Уж не хотите ли вы сказать, что она поднялась к вам в номер, а затем передумала? Ни одна лесбиянка не пойдет на это.

— А она пошла! — сказал Хупер, стараясь без заминки отвечать на вопросы Броди. — Она сказала, что хочет… что настало время попытаться стать нормальной женщиной. Но потом у нас ничего не вышло. Это было ужасно.

— Вы городите чепуху!

— Нет. Можете справиться у нее сами. — Хупер знал, что это всего лишь слабая увертка. Броди легко было проверить. Но Хуперу больше ничего не пришло в голову. Вечером он может по пути домой позвонить Дейзи Уикер из телефонной будки и попросить ее подтвердить его слова. Или может просто больше не возвращаться в Эмити — повернуть на север, сесть на паром в Ориент-Пойнте и покинуть штат, прежде.

Чем Броди успеет связаться с Дейзи Уикер.

— Справлюсь, — заверил Броди. — Не сомневайтесь.

Броди услышал позади смех Куинта.

— Сроду ничего такого не слышал, — сказал Куинт. — Надо же — спать с лесбиянкой.

Броди пристально посмотрел в глаза Хупера, пытаясь увидеть в них хоть искорку лжи. Но Хупер уставился в настил пристани.

— Ну так что? — спросил Куинт. — Выходим сегодня или нет? Все равно, Броди, вам придется платить.

Броди был потрясен. Ему хотелось отложить поездку, вернуться в Эмити и узнать, что связывало Хупера и Эл-лен. Но, предположим, худшие опасения подтвердятся. Как ему поступить? Потребовать ответа у Эллен? Уйти от жены? А какой прок от этого? Надо все обдумать.

— Выходим, — кивнул он Куинту.

— С клеткой?

— С клеткой. Если наш болван ищет смерти — его дело.

— Мне-то что, — сказал Куинт. — Давайте грузить этот цирк.

Хупер поднялся и подошел к клетке.

— Я пойду на борт, — сказал он хрипло. — Сначала передвиньте клетку на край причала и наклоните ко мне, а потом помогите мне оттащить ее в у гол.

Броди с Куинтом поставили клетку на край причала, и полицейский удивился, насколько она легкая. Даже вместе со снаряжением аквалангиста клетка весила не больше двухсот фунтов. Они наклонили ее в сторону Хупера, который ухватился за два прута и подождал, пока к нему спустится Куинт. Двое мужчин легко поставили клетку в самый угол под ходовую рубку. Хупер привязал ее двумя веревками.

Броди спрыгнул на борт.

— Отчаливаем, — бросил он.

— Вы забыли мне дать кое-что.

— Что?

— Четыреста долларов.

Броди вынул конверт из кармана и передал его Куинту.

— Вы умрете богатым человеком, Куинт.

— Моя золотая мечта. Отдайте кормовой швартов. — Куинт отвязал носовой и боковые тросы и бросил их на палубу; когда отдали кормовой швартов, он завел мотор и отчалил от пристани. Куинт повернул руль направо, выжал ручку акселератора, и катер быстро пошел по спокойному морю мимо Хикс-Айленда и Гоф-Пойнта, огибая Шагуонг и Монток. Скоро маяк на мысе Монток остался позади, и они легли на курс зюйд-зюйд-вест в открытом океане.

Судно плавно покачивалось на волнах, и Броди постепенно успокаивался. Может быть, Хупер говорил правду. Это не исключено. Ни один человек не стал бы лгать, если его легко проверить. Эллен никогда не обманывала его раньше, он был уверен в этом. Она даже не флиртовала с другими мужчинами. Однако, сказал он себе, все случается впервые. И опять при этой мысли у него сжалось горло. Его раздирали чувства ревности и унижения, бессилия и возмущения. Он вскочил со стула и поднялся на ходовой мостик.

Куинт подвинулся на скамейке, освободил место, и Броди уселся рядом.

— Вы, ребята, чуть не набили друг другу морду там, на пристани, — хохотнул Куинт.

— Пустяки.

— Не скажите. Что, думаете, он завел шашни с вашей женой?

Услышав слова, так грубо выражавшие его собственные мысли, Броди вздрогнул от неожиданности.

— Вас это не касается, — огрызнулся он.

— Какое мне дело. Но я не думаю, будто он способен на что-нибудь путное.

— Меня не интересует, что вы думаете, — отрезал Броди, желая поскорее переменить тему разговора. — Мы идем на прежнее место?

— На то самое. Теперь уже недалеко.

— Высчитаете, акула все еще там?

— Кто знает? Нам не остается ничего другого.

— Только позавчера вы говорили по телефону, будто обманете любую рыбу. Так? Значит, вы уверены в успехе?

— Почти.

Просто надо уметь разгадать их уловки. В этом все дело. Они глупы, как пробки.

— Вам никогда не попадалась умная рыба?

— Нет.

Броди вспомнил злобную, ухмыляющуюся морду акулы, которая смотрела на него из воды хищными глазками.

— Я не знаю, — сказал он. — У той вчерашней рыбины был очень уж подлый вид. Будто она понимала, что делает.

— Глупости, ни черта она не понимала.

— Может, некоторые рыбы способны мыслить?

— Рыбы? — Куинт рассмеялся. — Вы им льстите. Рыба не человек, хотя я считаю, что порой встречаются люди такие же тупые, как рыбы. Нет, акулы не умеют думать. Они ведут себя по-разному, но спустя какое-то время вы узнаете их уловки.

— Значит, акула не может быть врагом, который бросил вызов людям?

— Нет. Она нам такой же враг, как канализационная труба водопроводчику. Стараясь прочистить трубу, он, возможно, и проклинает ее, и колотит по ней гаечным ключом.

Однако водопроводчик знает, что труба ему не враг. Время от времени я наталкиваюсь на какую-нибудь капризную рыбину, которая доставляет мне больше хлопот, чем другие, но тогда я просто прибегаю к особым средствам.

— Но ведь есть рыбы, которых вы никак не можете поймать?

— Конечно, только это вовсе не значит, что они умные или хитрые. Они просто либо сыты, либо слишком проворны, либо у вас не та наживка. — Куинт помолчал с минуту, затем продолжал. — Однажды, — сказал он, — рыба чуть меня не слопала. Это было лет двадцать назад. Я загарпунил здоровую голубую акулу, а она как рванет и стянула меня за борт.

— И что же вы сделали?

— Вскарабкался на транец с такой быстротой, точно взлетел по воздуху. Мне повезло, что я свалился за корму, которая сидела глубоко в воде. Если бы я упал с середины борта, мне пришлось бы плохо. Во всяком случае, я мгновенно взобрался обратно, и рыба не успела меня заметить. Она в то время пыталась избавиться от гарпуна.

— Ну, а если бы свалились за борт и акула увидела бы вас? Можно что-нибудь предпринять?

— Конечно. Молиться. Это все равно что упасть с самолета без парашюта и надеяться, что угодишь в стог сена. Спасти может только Бог, а поскольку он сам толкнул вас за борт, я не дам и пяти центов за вашу жизнь.

— Одна женщина в Эмити считает, что все наши неприятности ниспосланы свыше, — заметил Броди.

— Она утверждает, что это своего рода божья кара.

Куинт улыбнулся.

— Вполне возможно. Бог сотворил эту проклятую тварь и может приказывать ей, что делать.

— Вы серьезно?

— Да нет. Я не очень суеверный.

— Тогда почему же, по-вашему, акула пожирает людей?

— Городу не везет. — Куинт оттянул назад ручку акселератора. Судно сбавило скорость и закачалось на волнах. Куинт достал из кармана клочок бумаги, развернул его, прочитал запись и проверил ориентировку по вытянутой руке. Он повернул ключ зажигания, и мотор заглох. В наступившей тишине было что-то тяжелое и гнетущее. — Ну, Хупер, — сказал Куинт, — бросайте эту дрянь за борт.

Хупер снял крышку с бадьи и начал вываливать приманку в океан. Первая порция шлепнулась в тихую воду, и маслянистое пятно начало медленно расползаться на запад.

К десяти часам подул довольно сильный ветерок. По воде пошла рябь, потянуло приятной прохладой. Было тихо-тихо, лишь время от времени слышался всплеск за кормой, когда Хупер бросал приманку.

Броди сидел на стуле, борясь с дремотой. Он зевнул, затем вспомнил, что оставил внизу недочитанный детектив. Встал, потянулся, потом спустился по трем ступенькам в кубрик. Он нашел книгу и начал уже подниматься на палубу, как тут его взгляд упал на холодильный ящик.

Он посмотрел на часы и подумал, что время на судне остановилось.

— Я хочу выпить пива, — крикнул он. — Вам принести?

— Мне не надо, — откликнулся Хупер.

— Давайте, что за вопрос, — сказал Куинт. — Постреляем в жестянки.

Броди достал из ящика две банки, оторвал металлические кольца и начал подниматься по лестнице. Он поставил ногу на последнюю ступеньку и вдруг услышал спокойный голос Куинта:

— А вот и мы.

Вначале Броди подумал, что Куинт говорит о нем, но затем увидел, как Хупер вскочил с транца, присвистнул и сказал:

— Ого! Это и в самом деле наша гостья!

Броди почувствовал, что у него бешено забилось сердце. Он быстро поднялся на палубу и спросил:

— Где?

— Вон там, — показал Куинт. — Прямо за кормой.

Глаза Броди скоро привыкли к свету, и тогда он увидел плавник — неровный, коричневато-серый треугольник, разрезавший волны, а дальше за ним виднелся серпообразный хвост, который упруго бил по воде. Она плывет ярдах в тридцати от катера, решил Броди. Может быть, в сорока.

— Вы уверены, что это наша акула? — спросил он.

— Она, — ответил Куинт.

— Что вы собираетесь делать?

— Ничего. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не определим, что ей тут надо. Хупер, продолжайте бросать эту пакость. Попробуем приманить ее ближе.

Хупер поднял бадью на транец и вывалил часть приманки в воду. Куинт прошел вперед и насадил гарпун на древко. Он поднял бочонок и зажал его под мышкой. Перекинул через свободную руку бухту веревки и взял гарпун. Он принес снасть на корму и сложил на палубе.

Акула кружила взад и вперед но пленке, стремясь определить, откуда шел запах крови.

— Сматывайте лесы, — сказал Куинт Броди. — Они теперь нам без надобности.

Броди смотал лесы одну за другой, и наживки шлепнулись на палубу.

Акула чуть приблизилась к катеру, продолжая медленно кружить рядом.

Куинт поставил бочонок на транец слева от бадьи Хупера и бросил возле нее веревку. Потом сам вскарабкался на транец и выпрямился, держа в согнутой правой руке гарпун.

— Ну, давай, — позвал он. — Давай, иди сюда.

Но акула продолжала держаться футах в пятидесяти от лодки.

— Я не достану ее, — сказал Куинт. — Надо, чтобы она подошла ближе. Броди, возьмите кусачки — они у меня в заднем кармане, откусите наживку и бросьте ее за борт. Может, запах еды заставит ее подойти к нам. И постарайтесь наделать побольше шуму, когда будете бросать наживку. Пусть почует, что здесь есть чем позавтракать.

Броди сделал, как ему было сказано, шлепая по воде багром; он не спускал глаз с плавника акулы, ему казалось, что она вот-вот появится из глубины и схватит его за руку.

— Бросьте еще наживку, раз уж вы за это взялись, — сказал Куинт. — Она там, в ящике. И швырните жестянки с пивом тоже.

— Жестянки с пивом? Зачем?

— Нужно кидать все, что попадается под руку. Чем больше, тем лучше, лишь бы привлечь эту тварь.

— А если бросить дельфина? — спросил Хупер.

— Что с вами, мистер Хупер? — удивился Куинт. — Мне казалось, что вы против этого.

— Неважно, — возбужденно ответил Хупер. — Я хочу увидеть акулу.

— Успеется, — сказал Куинт. — Подождем немного.

Приманка медленно плыла в сторону акулы, одна жестянка колыхалась на поверхности воды, удаляясь от кормы. — Однако рыба все равно не подходила к катеру.

— Черт, — выругался Куинт. — Похоже, выбора нет. — Он отложил гарпун и спрыгнул с транца. Потом откинул крышку с бачка для мусора, стоявшего рядом с Броди, и полицейский увидел безжизненные глаза крошечного дельфинчика, который покачивался в морской воде. Броди стало противно, и он отвернулся.

— Ну, малыш, — сказал Куинт. — Пришло твое время. — Он вынул из кормового отсека длинную цепь-поводок и просунул один ее конец в ушко крюка, торчавшего под нижней челюстью дельфина. К другому концу цепи Куинт привязал пеньковую веревку толщиной в три четверти дюйма. Он потравил несколько ярдов веревки, отрезал ее и хорошенько обмотал вокруг утки на планшире правого борта.

— По-моему, вы говорили, что эта акула вытащит любой кнехт, — заметил Броди.

— Вполне возможно, — ответил Куинт. — Но держу пари, я всажу в нее гарпун и перережу веревку, прежде чем она успеет вырвать утку. — Куинт взял цепь и бросил ее на транец к правому борту. Потом забрался на транец сам и потянул дельфина к себе. Вынул нож из ножен, висевших на поясе. Левой рукой поднял дельфина перед собой. Затем правой сделал несколько неглубоких надрезов на брюшке животного. Капли зловонной темной жидкости упали в воду. Куинт швырнул дельфина за борт, потравил шесть футов веревки и наступил на нее. Дельфинчик, плавно покачиваясь, погрузился в воду приблизительно в шести футах от лодки.

— Чересчур близко, — заметил Броди.

— Так надо, — сказал Куинт. — Я не смогу попасть в акулу, если она окажется в тридцати футах от катера.

— Почему вы наступили на веревку?

— Чтобы малыш плавал там, где он сейчас находится. Я не хочу привязывать его к утке так близко от катера. Если акула схватит дельфина и не сможет развернуться, то начнет биться здесь, рядом с судном, и разнесет нас в щепки. — Куинт поднял гарпун и посмотрел на плавник акулы.

Акула приближалась, все еще двигаясь кругами; с каждым рывком она сокращала расстояние между собой и катером на несколько футов. Затем хищница остановилась в двадцати пяти футах от судна и на секунду, казалось, застыла, повернув голову к людям. Вдруг ее хвост исчез, спинной плавник подался назад и скрылся, а из воды поднялась огромная морда с черными бездонными глазами и пастью, приоткрытой в зловещей ухмылке.

Броди уставился на акулу, оцепенев от ужаса, ему казалось, что он видит дьявола.

— Эй, рыба, — позвал Куинт. Он стоял на транце, расставив ноги, крепко сжимая в руке древко гарпуна. — Иди посмотри, что мы для тебя приготовили.

Какое-то время акула наблюдала за ними из воды. Затем голова ее бесшумно скрылась.

— Куда она ушла? — спросил Броди.

— Сейчас вернется, — ответил Куинт. — Иди, рыбка, — заворковал он. — Иди, милая. Иди получи свой завтрак. — Он нацелил острие гарпуна на плавающего дельфина.

Неожиданно катер с силой бросило в сторону. Куинт поскользнулся и упал спиной на транец. Гарпун соскочил с древка и загремел по палубе. Броди завалился на бок. Инстинктивно схватил спинку стула и закрутился вместе с ним. Хупера отбросило назад и ударило о планшир левого борта.

Веревка, привязанная к дельфину, сильно натянулась и дрожала. Волокна на узле, затянутом вокруг утки, стали лопаться. Планшир под уткой затрещал. Но вот веревка дернулась, провисла и упала завитками на воду рядом с судном.

— Черт побери! — воскликнул Куинт.

— Похоже, акула догадалась, что вы собирались делать, — сказал Броди. — Точно знала о приготовленной ловушке.

— Проклятие! В жизни не видел, чтобы рыба выкидывала такое.

— Она сообразила, что если собьет вас с ног, то сможет спокойно съесть дельфина.

— Чушь, она просто нацелилась на дельфина и промахнулась.

— С другой стороны катера? — заметил Хупер.

— Все это ерунда, — заключил Куинт. — Как бы там ни было, она нас надула.

— Но как она сошла с крюка? — спросил Броди. — Она же не выдернула утку. Куинт подошел к планширу правого борта и потянул веревку.

— Она либо просто перекусила цепь, либо… эх, так я и думал. — Куинт перегнулся через планшир и схватил цепь. Он вытащил ее на палубу. Она была цела — зажим все еще держал ушко крюка.

Но сам крюк никуда не годился. У стального цевья не было больше загиба. Оно стало почти прямым с двумя маленькими бугорками в том месте, где он когда-то был выкован.

— Бог мой! — произнес Броди. — Она сделала это зубами?

— Разогнула чисто, что надо, — сказал Куинт. — Вероятно, у нее ушло на это секунды две.

Броди ощутил пустоту в голове. В кончиках пальцев покалывало. Он опустился на стул и несколько раз глубоко вдохнул, стараясь подавить нараставший страх.

— Куда она, по-вашему, ушла? — спросил Хупер, стоя на корме и глядя в воду.

— Где-нибудь здесь, недалеко, — ответил Куинт. — Думаю, она вернется. Этот дельфин был для нее все равно что анчоус для тунца. Она будет продолжать поиски пищи. — Куинт собрал гарпун, свернул веревку и положил снасть на транец. — Нам остается только ждать. И бросать приманку. Я приготовлю еще несколько наживок и спущу их за борт.

Броди наблюдал за Куинтом — тот обвязывал веревкой каждую наживку и опускал ее за борт, прикрепляя другой конец веревки к уткам, кронштейнам для спиннингов, куда только мог. Когда с дюжину наживок уже плавало вокруг судна в разных местах и на разной глубине, Куинт поднялся на ходовой мостик и уселся там.

Броди захотелось поддразнить Куинта.

— Похоже, это и в самом деле очень умная рыба, — начал полицейский.

— Умная или нет, откуда мне знать, — сказал Куинт. — Однако она выкидывает такие штучки, на какие не была способна ни одна из рыбин, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело. — Он помолчал, затем добавил, обращаясь скорее к себе, чем к Броди: — Но я поймаю эту суку. Обязательно поймаю.

— Почему вы так уверены?

— Уверен, вот и все. А теперь оставьте меня в покое.

Это был приказ, а не просьба. И хотя Броди хотелось говорить о чем угодно, лишь бы не думать о страшном чудовище, притаившемся в воде, там, под ними, он больше не сказал ни слова. Броди взглянул на часы: одиннадцать ноль пять. Они караулили, ожидая в любую минуту, что за кормой поднимется плавник, разрезающий воду. Хупер бросал приманку, она напоминала Броди понос всякий раз, когда шлепалась в воду.

В половине двенадцатого Броди вздрогнул от резкого звонкого щелчка. Куинт одним махом слетел с трапа, пробежал по палубе и вскочил на транец. Он схватил гарпун и поднял его, изготовясь, всматриваясь в воду за кормой.

— Что это было, черт возьми? — спросил Броди.

— Она вернулась.

— Откуда вы знаете? Что это за звук?

— Лопнула проволока. Акула взяла наживку.

— Почему она лопнула? Почему акула просто не сняла наживку?

— Она, по-видимому, не перекусывала проволоку. Рыба втянула ее, а когда захлопнула пасть, леса оказалась у нее за зубами. Акула, наверное, сделала так, — Куинт резко дернул головой в сторону, — и леса лопнула.

— Но почему мы услышали щелчок, если проволока лопнула под водой?

— Она не лопнула под водой, черт возьми! Она разорвалась прямо здесь. — Куинт указал на несколько дюймов обвисшей проволоки, привязанной к утке в центре катера.

— Ну и ну! — произнес Броди. Полицейский еще смотрел на оборванный конец, как вдруг увидел, что другая леса у планшира в нескольких футах от первой тоже ослабела. — Акула взяла еще одну приманку, — заметил он. Броди встал, подошел к планширу и вытянул лесу. — Она, должно быть, была прямо под нами.

— Никто не хочет искупаться? — спросил Куинт.

— Давайте спустим клетку за борт, — предложил Хупер.

— Вы шутите? — проговорил Броди.

— Нет, не шучу. Возможно, клетка привлечет акулу.

— А вы залезете в клетку?

— Нет, вначале посмотрим, как поведет себя рыба. Ваше мнение, Куинт?

— Можно попробовать, — сказал хозяин катера. — Вреда не будет, если мы опустим ее в воду, к тому же вы заплатили за это. — Он отложил гарпун и вместе с Хупером подошел к клетке.

Они опрокинули ее на бок. Хупер открыл дверцу и залез внутрь. Потом достал акваланг, регулятор, маску, неопреновый гидрокостюм и сложил все на палубу. Они поставили клетку и отнесли к планширу правого борта.

— У вас есть две веревки? — спросил Хупер. — Я хочу привязать клетку к катеру.

Куинт спустился вниз и вернулся с двумя мотками веревки. Они прикрепили одну к кормовой утке, другую — к кнехту в центре палубы, затем привязали свободные концы к потолку клетки.

— Порядок, — сказал Хупер. — Давайте опускать.

Они подняли клетку, наклонили ее и столкнули за борт. Она погрузилась в воду на глубину в несколько футов, насколько позволяли веревки. Потом зависла, медленно поднимаясь и опускаясь вместе с волнами. Трое мужчин стояли у планшира, глядя в воду.

— Почему вы думаете, что акула заметит клетку и поднимется на поверхность? — спросил Броди.

— Я не говорил «поднимется», — ответил Хупер. — Я сказал «появится», чтобы взглянуть на клетку и убедиться, съедобна ли она.

— Это нам ничего не даст, — заметил Куинт. — Мне не попасть в акулу, если она будет на глубине двенадцати футов.

— Если акула здесь, — сказал Хупер, — она, возможно, покажется на поверхности. Сейчас у нас нет выбора.

Но акула не появлялась. Клетка спокойно покачивалась на воде.

— Слизнула еще наживку, — сказал Куинт, указывая вперед. — Она там, это точно. — Он перегнулся через перила и заорал: — Чтоб ты лопнула! А ну-ка выходи, дай я достану тебя!

Спустя пятнадцать минут Хупер сказал:

— Ну, ладно, — и спустился вниз. Он поднялся через несколько минут с кинокамерой в водонепроницаемом чехле и, как показалось Броди, с тросточкой, на конце которой болтался ремешок.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Броди.

Хочу спуститься в воду. Может быть, я привлеку акулу.

— Совсем рехнулись. А если она и впрямь появится?

— Сначала я сделаю несколько снимков. Потом попытаюсь ее убить.

— Чем, позвольте узнать?

— Вот этим, — Хупер поднял трость.

— Отличная мысль, — ехидно хмыкнул Куинт. — Если ваш прутик не сработает, тогда хоть защекочете ее до смерти.

— Что это? — спросил Броди.

— Одни называют такой «прутик» стреляющей тростью. Другие — автоматическим контактным оружием. Это — подводное ружье. — Хупер потянул за концы трости, разделив ее на две части. — Сюда, — сказал он, указывая на патронник, — загоняют патрон двенадцатого калибра. — Он достал патрон из кармана и сунул его в патронник, затем вновь соединил части трости. — Если рыба подойдет к вам довольно близко, достаточно ткнуть ее концом ружья, и оно выстрелит. Если попадете точно — в единственно уязвимое место в мозгу, — то убьете ее.

— Даже такую большую рыбину?

— Пожалуй, да. Если попасть точно.

— А если нет? Допустим, ты промазал всего на какой-то волосок.

— Этого я и боюсь.

— Я бы тоже боялся, — кивнул Куинт. — Мало приятного, если разъяренный динозавр весом в пять тысяч фунтов попытается тебя слопать.

— Меня тревожит другое, — сказал Хупер. — Как бы не спугнуть рыбину, если я промахнусь. Она может уйти на дно, и мы никогда не узнаем, сдохла она или нет.

— Пока она не сожрет кого-нибудь еще, — заметил Броди.

— Это верно.

— Вы совсем спятили, — сказал Куинт.

— Вы так считаете? До сих пор вам не удалось сладить с этой рыбиной. Мы можем проторчать здесь целый месяц, и она будет продолжать заглатывать наживки у нас под носом.

— Она поднимется, — сказал Куинт. — Попомните мои слова.

— Вы скорее умрете от старости, чем она поднимется, Куинт. Кажется, эта рыбка напугала вас. Она играет не по правилам.

Куинт посмотрел на Хупера.

— Вы учите меня моему ремеслу? — спросил он ровным голосом.

— Нет. Но я говорю, что с этой рыбиной вам не справиться.

— Вот как. Вы считаете, что сделаете это лучше, чем я?

— Думайте что хотите. Но, по-моему, я могу убить эту рыбу.

— Красиво, прямо как в театре. Что ж, валяйте.

— Прекратите, — возмутился Броди. — Надо запретить ему лезть в воду.

— А вам-то что? — удивился Куинт. — Насколько я понял, вы-то не должны возражать; пусть себе спускается и больше никогда не поднимется. По крайней мере, перестанет…

— Замолчите! — Броди охватили противоречивые чувства. Ему было все равно, будет жить Хупер или нет. Пожалуй, он где-то даже надеялся, что Хупер погибнет. Однако смерть ихтиолога была бы бессмысленна и напрасна. Мог ли он действительно желать ему гибели? Нет. Пока нет.

— Давайте, — сказал Куинт Хуперу. — Лезьте в свою клетку.

— Сейчас. — Хупер снял рубашку, кеды, брюки и стал натягивать неопреновый гидрокостюм. — Когда я буду в клетке, — сказал он, всовывая руки в резиновые рукава, — стойте здесь и не спускайте с меня глаз. Наверное, вы сможете подстрелить акулу из винтовки, если она окажется достаточно близко от поверхности. — Он посмотрел на Куинта. — Держите гарпун наготове…

— Я знаю, что мне делать, — проговорил Куинт. — Побеспокойтесь лучше о себе.

Надев костюм, Хупер насадил регулятор на шейку акваланга, завинтил барашек и открыл вентиль. Он два раза вдохнул и убедился, что воздух из баллонов поступает исправно.

— Помогите мне надеть акваланг, пожалуйста, — попросил он Броди.

Броди поднял акваланг и подержал его, пока Хупер продевал руки в лямки и закреплял ремень на поясе. Затем ихтиолог натянул на голову маску.

— Я забыл про балласт, — сказал Хупер.

— Вы забыли свои мозги, — бросил Куинт.

Хупер просунул правую руку в ремешок подводного ружья и взял камеру.

— Готово, — проговорил он. Ихтиолог подошел к планширу. — Беритесь за веревки и тяните, пока не поднимете клетку из воды. Я открою дверцу сверху и залезу внутрь, а потом вы снова опустите клетку. Я не буду пользоваться баллонами для всплытия, если только не оборвется одна из веревок.

— Или не будет перекушена, — заметил Куинт.

Хупер посмотрел на Куинта и улыбнулся:

— Спасибо и на этом.

Куинт и Броди потянули за веревки, клетка поднялась из воды.

— Хватит, — проговорил Хупер, когда дверца показалась на поверхности. Он плюнул в маску, растер слюну по стеклу и надел маску. Проверил регуляторную трубку, вставил загубник в рот и вдохнул. Затем перегнулся через планшир, откинул задвижку на дверце и распахнул ее. Он уже закинул было колено да планшир, но вдруг остановился.

— Совсем забыл, — сказал ихтиолог, вынув загубник изо рта. Нос Хупера закрывала маска, поэтому голос прозвучал глухо и гнусаво. Ихтиолог прошел по палубе и поднял свои брюки. Порылся в карманах и что-то достал.

Потом расстегнул «молнию» на груди.

— Что это? — спросил Броди.

Хупер показал акулий зуб в серебряной оправе. Точно такой же, какой он подарил Эллен. Хупер опустил его за воротник костюма.

— Осторожность никогда не помешает, — сказал он с улыбкой. Хупер вернулся к борту, сунул загубник в рот и встал коленями на планшир. Он сделал вдох и нырнул прямо в открытую дверцу клетки. Броди наблюдал за ихтиологом, думая, а так ли уж ему хочется знать правду о нем и Эллен.

Хупер остановился, не касаясь дна клетки, развернулся и выпрямился. Он дотянулся до дверцы и закрыл ее. Потом посмотрел на Броди, просигналил рукой — все в порядке! — и встал на дно клетки.

— Наверное, можно опускать, — сказал Броди. Они потравили веревки, клетка погружалась до тех пор, пока дверца не оказалась футах в четырех от поверхности.

— Возьмите винтовку, — сказал Куинт полицейскому. — Она в сетке для вещей. Заряжена. — Сам он взобрался на транец и поднял гарпун.

Броди сошел вниз, нашел винтовку и поспешил обратно на палубу. Он оттянул затвор и дослал патрон в патронник.

— На сколько ему хватит воздуха? — спросил Броди.

— Не знаю, — ответил Куинт. — На его век хватит. Сомневаюсь, чтобы он успел израсходовать и этот воздух.

— Возможно, вы правы, но вы же сами говорили, что нельзя угадать, как поведут себя акулы.

— Да, но тут другое дело. Это все равно что сунуть руку в огонь и надеяться не обжечься. Нормальный человек так бы не поступил.

Хупер подождал, пока рассеялись пузырьки после его погружения. В маску набралась вода; чтобы ее очистить, он откинул голову назад, нажал на стекло и несколько раз с силой выдохнул через нос. Он чувствовал себя на верху блаженства. К нему пришло захватывающее ощущение свободы и покоя, которое он всегда испытывал на глубине.

Он был один в голубой тишине, искрящейся под лучами солнца, плясавшими на поверхности воды. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание — он слышал низкий глухой шум, когда вдыхал воздух, и мягкое бульканье пузырьков при выдохе. Ихтиолог замер, и наступила полная тишина.

Без балласта его тело было слишком легким, и Хуперу приходилось держаться за прутья, чтобы акваланг не ударялся о дверцу наверху. Он развернулся и посмотрел на судно, серый корпус которого слегка покачивался прямо над головой. Вначале клетка раздражала его. Она ограничивала свободу, а ему хотелось вдоволь поплавать под водой. Но потом он вспомнил, зачем здесь находится, и обрадовался, что может чувствовать себя в безопасности.

Он поискал взглядом акулу. Хупер знал, что рыба не стояла под катером, как думал Куинт. Она вообще не могла стоять на месте или отдыхать. Она должна была двигаться, чтобы жить.

Хотя и ярко светило солнце, видимость была неважной, не более сорока футов. Хупер медленно поворачивался, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте и уловить малейшее движение. Он взглянул под катер, где вода казалась не синей, а серой, а дальше и просто черной. Вокруг ничего. Он посмотрел на часы и подсчитал, что если будет дышать равномерно, то сможет оставаться под водой по крайней мере еще минут тридцать.

Одна наживка, увлекаемая течением, проскользнула между прутьями клетки и, болтаясь на лесе, коснулась маски. Хупер вытолкнул ее из клетки.

Он бросил взгляд вниз и уже было отвел глаза, как тут же снова их опустил. Прямо к нему из темной синевы медленно и плавно поднималась акула. Она всплывала, казалось, без всяких усилий, похожая на демона смерти, летящего на роковое свидание.

Хупер смотрел на нее, как завороженный, испытывая сильное желание поскорее убраться наверх, но он чувствовал, что не смог бы даже двинуться с места. Когда акула приблизилась, он поразился ее расцветке; с катера она казалась сплошь коричневато-серой, но на глубине огромная рыбина преобразилась — верхняя часть ее тела была темно-серого, стального цвета, отливающего голубизной там, где на нее падали солнечные блики. Вся нижняя часть была покрыта кремовыми и белесыми пятнами.

Хупер хотел поднять камеру, но руки не повиновались ему. Еще чуть-чуть, уговаривал он себя, еще чуть-чуть.

Акула приблизилась тихо, словно тень, и Хупер отпрянул назад. Голова рыбины находилась уже всего в нескольких футах от клетки, и вдруг она лениво развернулась и поплыла перед глазами Хупера, словно горделиво демонстрируя свои необычайные размеры и мощь. Вначале проплыл ее нос, затем челюсти, приоткрытые, улыбающиеся, вооруженные рядами зазубренных треугольных зубов, затем черный бездонный глаз, явно устремленный на него. Потом показались жаберные щели — бескровные надрезы на стальной коже.

Хупер робко просунул руку между прутьями и потрогал ее бок. На ощупь он был холодный и твердый, не шероховатый, а гладкий, словно винил. Хупер провел по телу акулы кончиками пальцев — вдоль грудного плавника, анального плавника — пока наконец (рыбе, казалось, не будет конца) его пальцы не коснулись хвоста.

Акула продолжала удаляться от клетки. До Хупера донеслись слабые хлопки, и он увидел, как три вертикальные спирали пузырьков быстро побежали с поверхности, постепенно замедляя ход, и вскоре остановились значительно выше рыбы. Пули. Нет, еще не время, сказал он себе.

Пусть пройдет еще разок, надо заснять ее на пленку. Акула стала разворачиваться, эластичные грудные плавники изменили угол наклона.

— Какого черта он мешкает? — возмутился Броди. — Почему не стреляет?

Куинт не ответил. Он стоял на транце, зажав гарпун в руке, вглядываясь в воду.

— Плыви, рыбка, — промурлыкал он. — Плыви к Куинту.

— Вы видите ее? — спросил Броди. — Что она делает?

— Ничего. Пока ничего.

Акула скрылась в толще воды, она превратилась в призрачное серебристо-серое пятно, описывающее медленный круг. Хупер взял камеру и нажал на спуск. Он знал, что фильм не получится, если акула не приблизится к клетке еще раз, а ему хотелось снять гигантскую рыбину в то мгновение, когда она появится из темноты.

Он заметил, глядя в видоискатель, что акула повернула к нему. Она двигалась быстро, с силой ударяя хвостом, пасть то открывалась, то закрывалась, будто ей не хватало воздуха. Хупер поднял правую руку и изменил фокусное расстояние. Не забудь изменить его снова, когда она развернется, сказал он себе. Но акула не развернулась. Дрожь сотрясала все ее тело, когда она подплыла к Хуперу. Акула ударила в клетку головой, просунула морду между двумя прутьями и разогнула их. Она ткнула Хупера в грудь и отбросила назад. Камера выскользнула из рук ихтиолога, загубник выпал изо рта. Рыба повернулась на бок и, ударив мощным хвостом, протиснула свое огромное тело в глубь клетки. Хупер шарил руками вокруг головы, пытаясь нащупать загубник, но не мог найти его. Грудь ихтиолога разрывалась от нехватки воздуха.

— Она атакует! — закричал Броди. Он схватил веревку и изо всех сил потянул ее на себя, отчаянно пытаясь поднять клетку.

— Черт вас побери! — заорал Куинт. — Бросьте веревку! Бросьте ее!

— Я не могу ее бросить! Я должен вытащить его на поверхность! Да поднимайся же ты наконец!

Акула выскользнула назад из клетки, резко повернула вправо и стала обходить ее. Хупер закинул руки за голову, нащупал дыхательную трубку и провел по ней рукой, пока не нашел загубник. Он сунул его в рот и, забыв выдохнуть, втянул в себя воздух. Вместе с ним в легкие попала вода. Хупер давился и захлебывался, пока наконец не очистил загубник, тогда он сделал судорожный вдох. Только после этого ихтиолог заметил широкую щель между прутьями и увидел, как в нее просовывается огромная морда. Он поднял руки над головой, хватаясь за прутья дворцы.

Акула протискивалась в щель, с каждым ударом хвоста все дольше раздвигая прутья. Хупер, прижавшись спиной к задней стенке клетки, увидел приближающуюся к нему пасть. Он вспомнил про ружье, попытался опустить правую руку и взять его. Акула снова сделала рывок, и Хупер с ужасом обреченного понял, что сейчас она схватит его.

Челюсти сжали туловище ихтиолога. Хупер словно попал под чудовищный пресс. Он судорожно ударил кулаком в черный глаз. Рыба сжала челюсти плотнее, и последнее, что увидел Хупер перед смертью, был акулий глаз, смотревший на ихтиолога сквозь облако его крови.

— Она схватила Хупера! — закричал Броди. — Сделайте же что-нибудь!

— Парень уже мертв, — сказал Куинт.

— Откуда вы знаете? Может, мы сумеем спасти его.

— Он мертв.

Акула убралась из клетки с Хупером в челюстях. Ее тело вздрогнуло; сильно ударив хвостом, она рванулась вперед и стала всплывать с добычей.

— Она поднимается! — крикнул Броди.

— Берите винтовку! — Куинт согнул руку, приготовившись бросить гарпун.

Акула выскочила из воды в пятнадцати футах от катера в фонтане брызг. Тело Хупера свешивалось по обе стороны пасти — голова и руки безжизненно болтались с одной стороны, ноги — с другой. Акула выскочила из воды всего на несколько секунд, но Броди показалось, что он заметил.

Сквозь стекло маски застывшие, мертвые, широко раскрытые глаза Хупера. Акула на мгновение застыла победно в воздухе, как бы бросая смертельный вызов людям и одновременно выражая свое презрение к ним.

Броди схватил винтовку, когда Куинт метнул гарпун. В такую мишень трудно было не попасть; у борта белело огромное брюхо акулы. Но гарпун пролетел чуть выше рыбы, которая уже начала уходить на глубину.

Еще какой-то миг акула оставалась на поверхности, над водой была видна ее голова со свисающим из пасти телом Хупера.

— Стреляйте! — завопил Куинт. — Господи, да стреляйте же!

Броди выстрелил не целясь. Первые две пули угодили в воду перед акулой. Третья, к ужасу Броди, попала в шею Хупера.

— А ну вас, дайте мне эту хреновину, — прорычал Куинт, выхватывая у Броди винтовку. Он быстро вскинул ее к плечу и два раза выстрелил. Но акула, равнодушно взглянув на них, уже скрылась под водой. Пули шлепнулись там, где только что торчала ее голова. Казалось, акулы никогда не было. Ни звука, кроме шелеста легкого ветерка.

Сверху клетка выглядела целехонькой. Вода оставалась спокойной. Только Хупера уже не было в живых.

— Что теперь делать? — спросил Броди. — Ради всего святого, скажите, что мы можем сделать? Наверное, придется возвращаться на берег.

— Вернемся, — ответил Куинт. — Только немного позже.

— Позже? Что вы задумали? Мы бессильны, с этой рыбиной нам не справиться. Она — само исчадие ада.

— Сдаетесь, приятель?

— Сдаюсь. Нам остается одно: спокойно сидеть и ждать, когда Бог или природа, или тот, кто напустил на наш город эту тварь, не решит, что с нас довольно. Человеку такое не под силу.

— Любому, кроме меня, — проговорил Куинт. — Я уничтожу эту тварь.

— Не думаю, что мне удастся достать еще денег после сегодняшнего несчастья.

— Плевать на деньги. Они меня больше не интересуют.

— Что? — Броди посмотрел на Куинта; хозяин катера стоял на корме, устремив взгляд на то место, где недавно торчала голова акулы; он словно ожидал, что рыбина может появиться в любую минуту с истерзанным трупом в зубах. Куинт внимательно изучал океан, страстно желая снова сразиться со страшной хищницей.

— Я убью эту гадину, — сказал Куинт Броди. — Если хотите, поедем со мной или оставайтесь дома. Но я все равно ее убью.

Куинт говорил, и Броди не мог отвести взгляда от его глаз. Они казались такими же темными, как у акулы.

— Я с вами, — сказал Броди. — У меня нет иного выхода.

— Да, — произнес Куинт. — У нас нет иного выхода. — Он вынул нож из ножен и протянул его Броди. — Вот. Давайте избавимся от клетки и пора назад.

Судно пришвартовалось к пирсу. Броди спустился на берег и направился к своей машине. У выхода из порта стояла телефонная будка, он остановился возле нее, вспомнив, что хотел позвонить Дейзи Уикер. Но Броди подавил в себе это желание и пошел к машине. «Зачем? — подумал он. — Если между ними и было что-то, то теперь все позади».

Однако по дороге в Эмити ему не давала покоя мысль о том, как отнеслась Эллен к смерти Хупера, о которой ей сообщили из береговой охраны. Куинт связался с берегом еще до того, как они снялись с якоря, и Броди попросил дежурного передать Эллен, что у него все в порядке.

Когда Броди приехал домой, Эллен давно перестала плакать. Слезы бежали злые, горькие, она жалела Хупера не потому, что очень любила его, просто он был еще одной жертвой проклятой твари, и Эллен страдала от бессилия. Разорение Ларри Вогэна огорчило ее гораздо больше. Он был дорогим, близким другом. А Хупер — только случайным любовником.

Она не привязалась к нему. Эллен просто была благодарна Хуперу за приятно проведенное время и не считала себя ничем ему обязанной. Она опечалилась, узнав, что он погиб. Хотя точно так же она переживала бы известие о смерти Дэвида. Для нее оба они уже стали далеким прошлым.

Эллен услышала, как Броди подъехал к дому, открыла дверь, выходившую во двор. Боже мой, как измучился Мартин, подумала она, наблюдая за мужем, пока он шел к дому. Покрасневшие глаза ввалились, плечи опущены.

Эллен поцеловала мужа у входа в дом.

— По-моему, тебе надо выпить, — сказала она.

— Да, неплохо бы. — Он прошел в гостиную и тяжело опустился в кресло.

— Что тебе налить?

— Все равно. Только побольше и покрепче.

Она вышла в кухню, наполнила стакан, смешав поровну водку с апельсиновым соком, и подала мужу. Затем присела на ручку кресла Мартина и погладила его по голове.

— Вот она, твоя лысинка, — сказала Эллен, улыбнувшись. — Я так давно не ласкала тебя и совсем забыла о ней.

— Удивительно, как еще у меня не выпали последние волосы. Боже мой, никогда не чувствовал себя таким старым и бессильным.

— Надо думать. Ну ничего, теперь все уже позади.

— Если бы, — сказал Броди. — Как бы мне этого хотелось.

— О чем ты говоришь? Все кончено, разве не так? Больше ты ничего не в силах сделать.

— Завтра мы выходим в море. В шесть утра.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Зачем? — Эллен была ошеломлена. — Что ты можешь предпринять?

— Поймать акулу и убить ее.

— Ты веришь в успех?

— Не очень. Но Куинт верит. Боже, как он верит.

— Тогда пусть едет один. Пускай гибнет сам.

— Я не могу отказаться.

— Почему?

— Это моя работа.

— Это не твоя работа! — Эллен охватили ярость и страх, в глазах появились слезы.

— Да, ты права, — немного подумав, сказал он.

— Тогда почему ты не можешь остаться дома?

— Трудно объяснить. Пожалуй, я сам толком не знаю.

— Ты хочешь что-то доказать самому себе?

— Возможно. Не знаю. После гибели Хупера я готов был все бросить.

— Что же заставило тебя изменить решение?

— Наверное, Куинт.

— Ты хочешь сказать, что он навязал тебе свою волю?

— Нет. Он ничего мне не говорил. Я просто чувствую… Не знаю, как сказать. Но нельзя отказаться от борьбы. Так нам не избавиться от акулы.

— Но почему именно вы должны избавлять город?

— Трудно сказать. Для Куинта убить акулу — дело чести.

— Ну, а для тебя?

— А я просто выживший из ума полицейский, — попытался улыбнуться Броди.

— Не шути так со мной! — воскликнула Эллен, и слезы хлынули у нее из глаз. — А как же я и дети? Ты что, ищешь смерти?

— Нет, боже мой, нет. Просто…

— Ты слишком много берешь на себя. Считаешь, что один виноват во всем.

— В чем?

— В гибели мальчика и старика. Думаешь, если убьешь акулу, все будет по-прежнему. Хочешь ей отомстить.

Броди вздохнул.

— Может быть, и так. Не знаю. Я чувствую… верю, что город можно спасти только в том случае, если мы уничтожим эту тварь.

— И ты готов рисковать жизнью, пытаясь…

— Не будь глупенькой. Я не хочу умирать. Вообще, не хочу выходить в море на этом проклятом катере. Думаешь, мне приятно болтаться в океане? Да меня просто мутит от страха.

— Тогда зачем ты едешь? — в голосе Эллен слышалась мольба. — Ты думаешь только о себе.

Броди был потрясен. Ему никогда не приходило в голову, что его можно обвинить в эгоизме, ведь он только стремился искупить свою вину.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Ты знаешь это… что бы там ни случилось.

— Нечего сказать, любишь, — заметила она с горечью. — Вот это любовь.

Весь ужин они промолчали. Когда они кончили есть, Эллен собрала грязную посуду, вымыла ее и поднялась наверх. Броди прошел в гостиную, погасил свет. Он потянулся к выключателю, чтобы потушить лампу в прихожей, и тут услышал легкий стук в дверь. Броди открыл ее и увидел Медоуза.

— Привет, Гарри, — сказал он. — Входи.

— Нет, — сказал Медоуз. — Слишком поздно. Я просто хотел занести тебе кое-что. — Он протянул Броди большой светло-желтый конверт из плотной бумаги.

— Что это?

— Открой и увидишь. Мы потолкуем завтра. — Медоуз повернулся и зашагал по тропинке к обочине, где стояла его машина с зажженными фарами и работающим мотором.

Броди запер дверь и открыл конверт. Внутри лежала верстка первой полосы завтрашнего номера «Лидера». Две передовицы были жирно обведены красным фломастером. Броди прочитал:


СЛОВА СКОРБИ…


В последние три недели Эмити переживает одну ужасную трагедию за другой. Жители и друзья города потрясены страшной угрозой, которую никто не может ни предотвратить, ни объяснить.

Вчера гигантская белая акула оборвала еще одну человеческую жизнь.

Мэт Хупер, молодой океанограф из Вудс-Хода, погиб, пытаясь уничтожить грозную хищницу.

Можно спорить, разумно ли вел себя Хупер, вступив в отчаянную борьбу с акулой. Но как бы мы ни назвали его поступок — смелым или безрассудным, двух мнений быть не может — Хупер пошел на риск, который привел его к трагическому концу, из благородных побуждений. Не жалея личного времени и средств, он хотел помочь отчаявшимся жителям Эмити избавиться от акулы-людоеда.

Он был нашим другом и отдал свою жизнь, чтобы мы, его близкие, могли жить спокойно.

И слова благодарности. С тех пор как акула-убийца появилась в водах Эмити, один человек ни на минуту не забывал о своем служебном долге, стремясь защищать своих сограждан. Это — начальник городской полиции Мартин Броди.

После того как стало известно о первой жертве акулы, Броди хотел сообщить жителям города об опасности и закрыть пляжи. Однако ему возражал хор менее благоразумных голосов, включая и голос редактора этой газеты. «Не бойся, все будет нормально», — заверяли шефа полиции отцы города. Но мы ошиблись.

Кое-кто в Эмити не спешил извлечь урок из случившегося. После второго нападения акулы Броди снова потребовал закрыть пляжи, но подвергся оскорблениям и угрозам. Его наиболее рьяные критики руководствовались не общественными интересами, а личной выгодой. Но Броди продолжал настаивать на своем и опять оказался прав.

Сейчас он рискует жизнью, участвуя в экспедиции, в которой погиб Мэт Хупер. Мы все должны молиться за его благополучное возвращение и выразить ему благодарность за исключительное мужество и честность.

— Спасибо тебе, Гарри, — искренне сказал Броди.

Около полуночи подул сильный северо-восточный ветер — он со свистом прорывался сквозь сетчатые окна и дверь. Ветер принес с собой проливной дождь, капли которого попадали в спальню. Броди встал с кровати и закрыл окно. Он попробовал опять заснуть, но в воспаленном мозгу клубились беспокойные мысли. Броди снова поднялся, накинул халат, спустился в гостиную и включил телевизор. Он переключал каналы, пока не нашел какой-то фильм — «Уик-энд в отеле „Уолдорф“» с участием Фреда Астера и Джинджер Роджерс. Потом он сел в кресло и тут же начал клевать носом.

Проснулся он в пять утра от гудения контрольной сетки телевизора; Броди выключил телевизор и прислушался к завыванию ветра за окном.

Ветер утих и, казалось, дул теперь с другой стороны, но дождь все лил и лил.

Броди подумал, не отменить ли поездку с Куинтом, но решил, что звонить хозяину катера бессмысленно: надо выходить в море, даже если начнется шторм. Он поднялся наверх и тихонечко оделся.

Прежде чем покинуть спальню, посмотрел на Эллен — она хмурилась во сне.

— Я правда люблю тебя, ты ведь знаешь, — прошептал он и поцеловал жену в лоб.

Броди начал спускаться по лестнице; неожиданно ему захотелось зайти в детскую и взглянуть на мальчиков. Они спали.


Глава 14


Броди приехал в порт, хозяин катера уже поджидал полицейского; высокий, долговязый Куинт в блестящем желтом дождевике выделялся на фоне темного неба. Он затачивал наконечник гарпуна.

— Я собрался было вам позвонить, — сказал Броди, натягивая непромокаемый плащ. — К чему бы такая погода?

— Да ни к чему, — ответил Куинт. — Скоро разгуляется. А если нет, нам все равно. Акула будет на месте.

Броди посмотрел на стремительно летящие облака.

— Довольно пасмурно.

— Нормально, — сказал Куинт и прыгнул на борт катера.

— Мы выходим вдвоем?

— Вдвоем. А вы что, ждете кого-то еще?

— Нет. Но я подумал, что вы бы не отказались от лишней пары рук.

— Вызнаете эту рыбину не хуже любого другого, лишние руки тут не помогут. К тому же это касается только нас с вами.

Броди ступил с пирса на транец и уже собирался соскочить на палубу, как тут заметил в углу брезент, под которым явно что-то лежало.

— Что там? — спросил полицейский, указывая на него пальцем.

— Овца. — Куинт повернул ключ зажигания. Мотор чихнул разок, завелся и ровно заработал.

— Для чего? — Броди сошел на палубу. — Вы хотите принести ее в жертву?

Куинт коротко, мрачно хохотнул.

— Может, и не мешало бы, — сказал он. — Нет, это приманка. Дадим акуле, немного позавтракать перед смертью. Отвяжите кормовой линь. — Он прошел вперед и отдал носовой и боковой швартовы.

Когда Броди взялся за кормовой линь, он услышал шум автомобиля. Они увидели две зажженные фары мчавшейся по дороге машины, она подъехала к пирсу и со скрипом затормозила. Из кабины выскочил мужчина и побежал к «Орке». Это был репортер «Таймс» Билл Уитмен.

— Чуть было вас не прозевал, — сказал он, задыхаясь.

— Что вам надо? — спросил Броди.

— Хочу поехать с вами. Или, вернее, я получил задание.

— Сущая чепуха, — сказал Куинт. — Не знаю, кто вы, но я никого не возьму. Броди, отдайте кормовой швартов.

— Почему? — спросил Уитмен. — Я не буду путаться под ногами. Может, даже смогу помочь. Послушайте, приятель, это же сенсация. Если выйдете за акулой — я с вами.

— Мотайте отсюда, — бросил Куинт.

— Я найму лодку и все равно поеду.

— Валяйте, — рассмеялся Куинт. — Посмотрим, какой дурак согласится вас везти. Да еще попробуйте нас найти. Океан большой. Отдавайте швартов, Броди!

Броди швырнул кормовой линь в воду. Куинт отжал ручку акселератора вперед, и катер отчалил от пирса. Броди оглянулся и увидел, как Уитмен зашагал по пирсу к своей машине.

Океан за Монтоком был неспокойный — дул сильный юго-восточный ветер.

Судно качалось на волнах, зарываясь носом в воду и поднимая фонтаны брызг. Туша овцы подпрыгивала на корме.

Когда они вышли в открытый океан, держа курс на юго-запад, катер выровнялся. Дождь утих и только слегка моросил, с каждой минутой все меньше белых барашков сбегало с гребней волн. Им оставалось минут пятнадцать ходу до места, где они повстречали акулу, когда Куинт сбросил скорость.

Броди посмотрел в сторону берега. Уже рассвело, и он ясно различил водонапорную башню — черное пятно, возвышавшееся над серой полосой земли. Маяк продолжал гореть.

— Мы еще не дошли до места, — заметил Броди.

— Нет.

— Мы всего в двух-трех милях от берега.

— Да, около того.

— Тогда почему вы остановились?

— У меня есть предчувствие. — Куинт указал влево на россыпь огней вдали, на берегу. — Там Эмити.

— Ну и что?

— Мне кажется, что сегодня акула появится где-нибудь здесь.

— Почему?

— Я же сказал: у меня такое предчувствие. Это не всегда можно объяснить.

— Два дня подряд мы находили ее вдали от берега.

— Или она находила нас.

— Не понимаю, Куинт. То вы утверждаете, что умных рыб не бывает, то превращаете эту акулу в какого-то гения.

— Ну, вы преувеличиваете.

Броди не понравился хитрый, загадочный тон Куинта.

— Что вы затеяли?

— Ничего. Если я ошибаюсь, так ошибаюсь.

— А завтра мы будем искать акулу в другом месте? — Броди лелеял надежду, что интуиция подводит Куинта и им предоставится еще день передышки.

— Может, и сегодня, но только позднее, хотя я не думаю, что нам придется долго ждать. — Куинт заглушил мотор, прошел на корму и поставил бадью с приманкой на транец. — Начинайте бросать приманку, — сказал он, передавая Броди черпак. А сам снял парусину с овцы, завязал веревку вокруг ее шеи и положил животное на планшир. Он полоснул овцу ножом по животу и швырнул тушу за борт, позволил ей отплыть от катера футов на двадцать, потом прикрепил веревку к кормовой утке. Затем прошел на нос, отвязал два бочонка и перенес их на корму вместе с двумя бухтами веревки и гарпунными наконечниками. Он поставил бочонки на транец по обе стороны от себя, каждый рядом со своей бухтой, и насадил наконечник на древко гарпуна. — Порядок, — сказал Куинт. — Теперь остается только ждать.

Уже совсем рассвело, но небо предвещало пасмурный день. На берегу один за другим стали гаснуть огни.

Броди тошнило от зловонной приманки, которую он вываливал за борт, и он пожалел, что ничего не поел перед тем, как выйти из дома.

Куинт оставался на ходовом мостике, следя за игрой волн.

У Броди заболела спина — он устал сидеть на жестком транце, рука онемела от непрерывного вычерпывания приманки. Поэтому он поднялся, потянулся и, встав спиной к корме, попробовал орудовать черпаком другим способом.

Вдруг в каких-то пяти футах от себя он увидел чудовищную голову акулы. Акула находилась так близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до нее ковшом, — ее черные глаза смотрели на полицейского, серебристо-серый нос, казалось, был нацелен прямо на него, а приоткрытая пасть улыбалась.

— О боже! — воскликнул потрясенный Броди, но тут же подумал, что акула, должно быть, торчала здесь давно. — Она здесь!

Куинт слетел вниз по трапу и в одно мгновение оказался на корме.

Когда он вскочил на транец, голова акулы скрылась под водой, а через секунду ее челюсти с лязгом вцепились в борт. Она мотала головой из стороны в сторону. Броди успел схватиться за утку и вцепился в нее, он был не в силах оторваться от глаз акулы.

Катер содрогался и дергался всякий раз, когда акула двигала головой.

Куинт, поскользнувшись, упал на колени на транец. Акула разжала челюсти и исчезла, а судно спокойно стояло на воде.

— Она ждала нас! — завопил Броди.

— Знаю, — сказал Куинт.

— Как она…

— Не имеет значения, — оборвал его Куинт. — Теперь она у нас в руках.

— Она у нас в руках? Вы видели, что она проделала с катером?

— Потрясла его как следует, ну и что?

Веревка, привязанная к овце, натянулась, задрожала, затем ослабла.

Куинт выпрямился и поднял гарпун.

— Она взяла овцу. Через минуту вернется опять.

— Почему она не схватила овцу сразу?

— У нее дурные манеры, — осклабился Куинт. — Давай выходи, гадина. Выходи и получай то, что заслужила.

Куинта охватило лихорадочное возбуждение: черные глаза горели, рот искривился в оскале, пульсировали жилы на шее, побелели суставы пальцев.

Катер содрогнулся, вновь послышался глухой удар.

— Что она делает? — воскликнул Броди.

— Выходи оттуда, дрянь! — закричал Куинт, перегнувшись через борт. — Что, струсила? Тебе не удастся угробить меня, сначала я тебя прикончу.

— Почему угробить? — спросил Броди. — Что происходит?

— Она хочет прокусить дыру в этой дерьмовой посудине, вот что! Осмотрите днище. Выходи, подлая тварь! — Куинт высоко поднял гарпун. Броди стал на колени и поднял крышку люка над машинным отделением. Он заглянул в темное помещение, испачканное мазутом. В трюме была вода, но она всегда там стояла. Броди не заметил пробоины.

— Кажется, все в порядке, — сказал он. — Слава богу.

Спинной плавник и хвост появились в десяти ярдах справа от кормы и начали приближаться к катеру.

— А, плывешь, — ласково проговорил Куинт. — Плывешь. — Он стоял, широко расставив ноги, его левая рука оперлась на бедро, правая с гарпуном была высоко поднята над головой. Когда акула оказалась в нескольких футах от катера, направляясь прямо к нему, Куинт метнул гарпун.

Стальной наконечник вонзился в акулу прямо перед спинным плавником. Акула врезалась в катер, корма задрожала, и Куинт упал на спину. Он ударился головой о ножку стула, по шее потекла струйка крови. Он вскочил на ноги.

— Я достал тебя! Достал тебя, подлюга! — заорал Куинт.

Веревка, привязанная к наконечнику гарпуна, побежала за борт вслед за погружавшейся акулой, и когда она размоталась до конца, бочонок соскользнул с транца в воду и исчез.

— Она затянула его с собой! — воскликнул Броди.

— Не надолго, — ответил Куинт. — Акула вернется, и мы всадим в нее еще гарпун, и еще, и еще, пока она не выдохнется. И тогда она наша! — Куинт перегнулся через транец, внимательно всматриваясь в воду.

Уверенность Куинта передалась Броди, и теперь он был одновременно и рад, и взволнован, и даже спокоен. К ним пришло освобождение, освобождение от угрозы смерти.

— Ура! — завопил Броди. И тут увидел кровь, струившуюся по шее Куинта.

— Вы разбили себе голову, — сказал полицейский.

— Тащите еще бочонок, — распорядился Куинт. — Несите его сюда. И не запутайте бухту. Я хочу, чтобы она разматывалась как по маслу.

Броди побежал нанос, отвязал бочонок, накинул бухту на руку и принес все это Куинту.

— Вон идет, — проговорил Куинт, указывая влево. Бочонок выскочил на поверхность и закачался на воде. Куинт потянул веревку, привязанную к древку, и поднял его на борт. Он насадил новый наконечник и поднял гарпун над головой.

— Всплывает!

Акула появилась на поверхности в нескольких ярдах от катера. Она была похожа на стартующую ракету.

Из воды показались нос, челюсти и грудные плавники, затем дымчато-белое брюхо, брюшной плавник и огромный хвост.

— Я вижу тебя, сволочь! — заорал Куинт и, подавшись вперед, метнул второй гарпун. Острие вонзилось в живот акулы как раз в то мгновение, когда ее огромное тело падало вперед. С оглушительным всплеском она шлепнулась брюхом в воду, подняв над катером густую тучу брызг.

— Готова! — воскликнул Куинт, когда вторая бухта размоталась и веревка ушла за борт.

Катер качнулся раз, другой, затем послышался глухой треск.

— Ты еще не успокоилась, да? — крикнул Куинт. — Больше тебе не унести ни одного человека, скотина! — Куинт завел мотор. Он выжал ручку газа вперед, и катер стал удаляться от бочонков, качавшихся на воде.

— Она что-нибудь натворила? — спросил Броди.

— Наверное. У нас немного осела корма. Она, похоже, пробила катер. Ничего страшного. Мы выкачаем воду.

— Значит, кончено, — сказал Броди радостно.

— Что кончено?

— Рыба, считай, сдохла.

— Не совсем, глядите.

За катером следовали, не отставая от него, два красных деревянных бочонка, увлекаемые гигантской акулой. Каждый из них разрезал воду, толкая перед собой волну и оставляя позади водяной шлейф.

— Она преследует нас! — закричал Броди.

Куинт согласно кивнул.

— Почему? Уж не думает ли она утолить нами свой голод?

— Нет. Она собирается драться.

Впервые Броди увидел выражение беспокойства на лице Куинта. Это былине страх и не тревога, а скорее озабоченность игрока — словно кто-то без предупреждения изменил правила игры или повысил ставки.

Заметив перемену в настроении Куинта, Броди испугался.

— Вы когда-нибудь раньше видели, чтобы рыба выкидывала такое? — спросил он.

— Такое? Нет. Я уже говорил — иногда акулы набрасывались на катер. Однако стоило вонзить в них гарпун, и они тут же отплывали в сторону, пытаясь освободиться от него.

Броди посмотрел назад. Катер двигался со средней скоростью, повинуясь поворотам штурвала, Куинт вел суденышко наугад. Бочонки все время следовали за ними по пятам.

— Черт с ней. Если она хочет схватки, то получит ее. — Куинт сбросил скорость, перевел двигатель на холостой ход, сбежал с ходового мостика и вскочил на транец. Лицо его Снова оживилось. — Эй, пожирательница падали! — крикнул он. — Иди получай еще.

Бочонки продолжали приближаться, бороздя воду, сначала в тридцати ярдах от катера, потом в двадцати пяти, потом в двадцати. Броди увидел, как огромная серая тень метнулась вдоль правого борта, возле самой поверхности воды.

— Она здесь! — закричал полицейский. — Плывет сюда.

— Проклятие! — воскликнул Куинт, ругая себя за то, что неправильно рассчитал длину веревки. Он схватил гарпун и побежал вперед. Он встал на носу, держа гарпун наготове.

Акула тем временем ушла за пределы досягаемости. Ее хвост виднелся в двадцати футах впереди катера. Два бочонка ударились о корму почти одновременно. Они подпрыгнули, разошлись по обе стороны судна и проплыли мимо.

Акула удалилась ярдов на тридцать, потом повернула назад. Ее голова показалась на поверхности, затем снова ушла вниз. Она принялась бить из стороны в сторону хвостом, торчавшим из воды словно парус.

— Вот она, — закричал Куинт.

Броди быстро полез по трапу на ходовой мостик. Оттуда он увидел, что Куинт откинул правую руку назад и привстал на носки.

Акула ударила в катер головой с шумом, похожим на приглушенный взрыв. Куинт метнул гарпун. Он вонзился над правым глазом рыбины и крепко там засел.

— Отлично! — воскликнул Куинт. — Попал в голову! — Теперь в воде плавали три бочонка, скользя по поверхности. Затем они ушли на глубину.

— Черт подери! — выругался Куинт. — Какая-то бешеная рыбина, ныряет с тремя гарпунами и бочонками, которые тянут ее на поверхность.

Неожиданно катер вздрогнул, казалось, он подпрыгнул, потом опустился. Бочонки выскочили из воды, два — с одной стороны судна, один — с другой. Затем они снова исчезли внизу.

Через несколько секунд бочонки появились в двадцати ярдах от судна.

— Бегите вниз, — сказал Куинт, подготавливая еще один гарпун. — Взгляните, не сделала ли эта тварь какую-нибудь пакость.

Броди скатился вниз, в каюту. Там было сухо. Он сдвинул потертый коврик и открыл люк. Со стороны кормы хлестала струя воды. Тонем, подумал Броди, и ему тут же припомнились ночные кошмары, которые он видел в детстве.

Броди поднялся на палубу.

— Похоже, дело дрянь, — сказал он Куинту. — Под каютой полно воды.

— Пойду посмотрю сам. Вот, держите, — Куинт передал Броди гарпун. — Если акула вернется, пока я буду внизу, врежьте ей как следует. — Он прошел на корму и спустился вниз.

Броди встал на носовой мостик с гарпуном в руке и посмотрел на плавающие бочонки. Они лежали на воде почти неподвижно, лишь изредка покачиваясь, когда акула проплывала под ними.

«Почему ты никак не сдохнешь?» — мысленно обратился Броди к акуле. Он услышал шум электрического мотора.

— Ничего страшного, — сказал Куинт, направляясь на нос судна. Он взял гарпун у Броди. — Она пробила дыру, это верно, но насосы справятся с водой. Мы сможем взять ее на буксир.

Броди вытер руки о штанину.

— Вы в самом деле собираетесь тащить ее на буксире?

— Да. Когда сдохнет.

— Когда это случится?

— Когда совсем выбьется из сил.

— А теперь?

— Будем ждать.

Броди посмотрел на часы. Восемь тридцать.

Три часа они стояли на месте, следя за бочонками, которые беспорядочно, все медленнее и медленнее кружили по воде.

Вначале они уходили вниз каждые десять — пятнадцать минут и всплывали в нескольких ярдах от прежнего места. Затем стали погружаться реже, а примерно с десяти часов все время держались на плаву.

Дождь прекратился, и ветер перешел в легкий бриз. Небо казалось сплошным серым покрывалом.

— Как вы думаете? — спросил Броди. — Она сдохла?

— Сомневаюсь. Но, возможно, она вот-вот отдаст концы, мы попробуем накинуть веревку ей на хвост и подтащить к катеру, прежде чем она пойдет ко дну.

Куинт снял бухту веревки с бочонка, стоявшего на носу. Привязал один ее конец к кормовому кнехту, а на другом сделал петлю.

У подъемной стрелы стояла электрическая лебедка. Куинт включил мотор, проверил, работает ли она, затем выключил. Он запустил двигатель и направил судно прямо к бочонкам. Он вел катер медленно, осторожно, готовый к любым неожиданностям в случае нападения акулы. Однако бочонки лежали неподвижно.

Когда они приблизились к ним, Куинт перевел мотор на холостые обороты. Он перегнулся через сорт, подцепил веревку багром и вытащил один бочонок на борт.

Куинт попробовал отвязать веревку от бочонка, но узел намок и затянулся. Тогда он вынул нож из ножен, висевших на поясе, и перерезал веревку. Куинт воткнул нож в планшир, взял веревку в левую руку, а правой столкнул бочонок на палубу.

Он забрался на планшир, продел веревку через шкив на верхушке подъемной стрелы, затем протянул ее через шкив лебедки.

Накрутив веревку несколько раз вокруг барабана, он включил мотор. Веревка натянулась, и катер под тяжестью рыбы сильно накренился на правый борт.

— Как, лебедка выдержит? — спросил Броди.

— Должна. Мы не вытащим рыбину из воды, но держу пари, что подтянем ее к катеру.

Барабан поворачивался медленно, со скрипом, делая полный оборот каждые три-четыре секунды. Веревка дрожала от напряжения, с нее на рубаху Куинта стекали капли воды.

Вдруг веревка пошла слишком быстро. Она запуталась на барабане, свернувшись узлом. Судно резко выпрямилось.

— Веревка оборвалась? — спросил Броди.

— Вот дьявол, нет! — вскрикнул Куинт.

И Броди увидел в его глазах страх.

— Эта сволочь всплывает! — Куинт бросился к штурвалу и дал полный вперед. Но было слишком поздно. Акула со страшным свистом выскочила из воды прямо рядом с катером. Она поднялась во всю свою гигантскую длину, и охваченный ужасом Броди был поражен ее огромными размерами. Акула затмила небо, нависнув над его головой. Ее грудные плавники, жесткие и прямые, хлопали, точно крылья, и когда акула падала вперед, казалось, что они тянутся к Броди.

Акула обрушилась на корму катера, раздался оглушительный треск, и волны захлестнули судно. Вода хлынула через транец. Спустя несколько секунд Куинт с Броди стояли по пояс в ней. Акула лежала на корме, ее челюсти были в каких-нибудь трех футах от груди Броди. Тело ее содрогнулось, и Броди показалось, что он увидел свое отражение в ее черном, величиной с бейсбольный мяч глазу.

— Черт тебя подери, подлюга! — заорал Куинт. — Ты потопила мое судно! — Один бочонок заплыл в кубрик, привязанная к нему веревка извивалась, словно клубок змей. Куинт схватил гарпунный наконечник, привязанный к концу этой веревки, и вонзил его в мягкое белое брюхо акулы. Кровь хлынула из раны и залила руки Куинта.

Судно тонуло. Корма полностью скрылась под водой, а нос катера высоко поднялся.

Акула соскользнула с кормы и исчезла в волнах. Веревка, привязанная к гарпунному наконечнику, который Куинт вонзил в рыбину, последовала за ней.

Неожиданно Куинт потерял равновесие и упал спиной за борт.

— Нож! — закричал он, приподнимая левую ногу над водой, и Броди увидел, что ступня Куинта запуталась в веревке.

Броди посмотрел на планшир правого борта. Нож торчал на том месте, куда его воткнул Куинт.

Броди ринулся к правому борту, выдернул нож и повернул обратно, с трудом передвигаясь в глубокой воде. Охваченный бессильным ужасом, он видел, как Куинт с широко открытыми, умоляющими глазами протягивал к нему руку, медленно погружаясь в темную воду.

Послышалось чмоканье — тонущий катер засасывало на глубину. Вода доходила Броди уже до плеч, и он с отчаянием ухватился за подъемную стрелу. Вдруг из воды выскочила спасательная подушка, и Броди схватил ее.

Внезапно в двадцати ярдах от себя он увидел хвост и спинной плавник. Акула ударила хвостом, и спинной плавник приблизился к Броди.

— Убирайся, черт тебя побери! — пронзительно закричал полицейский.

Акула продолжала плыть, еле-еле, постепенно сокращая расстояние между собой и Броди. Бочонки и запутанные бухты веревок тащились за ней. Но вот подъемная стрела скрылась под водой, и Броди выпустил ее из рук. Он попытался вскарабкаться нанос катера, который стоял теперь почти вертикально, но прежде чем он успел добраться туда, нос задрался еще выше, затем быстро и бесшумно ушел под воду.

Броди вцепился в подушку, он держал ее перед собой и, бултыхая ногами, поплыл без особого труда.

Акула подошла ближе. Она находилась всего в нескольких футах от Броди, он видел ее конусообразный нос. Полицейский в отчаянии завопил и закрыл глаза в ожидании страшной смерти.

Но ничего не произошло. Он открыл глаза.

Акула почти касалась Броди, она была в одном-двух футах от него и вдруг остановилась. Затем Броди увидел, как гигантское тело стального цвета начало погружаться в мрачную бездну. Казалось, оно исчезло, как призрак во тьме.

Броди опустил лицо в воду и открыл глаза. Сквозь щипавшую их соленую пелену он увидел, что акула опускалась в пучину медленно, грациозно вращаясь, увлекая за собой тело Куинта — его руки были раскинуты в стороны, голова запрокинута назад, рот открыт в немом протесте.

Акула исчезла из виду. Она остановилась где-то во тьме, удерживаемая плавающими бочонками, а тело Куинта зависло в воде, медленно колеблясь в полумраке.

Броди все смотрел и смотрел на Куинта, пока не почувствовал боль в легких от недостатка воздуха. Он поднял голову, протер глаза и заметил вдали темное пятно водонапорной башни. Броди принялся бить ногами по воде — он плыл к берегу.