На берегах Себерянки Петр Алексеевич Суреев Книжка о делах и забавах маленькой девочки Нади. Петр Алексеевич Суреев На берегах Себерянки О чем эта книжка? Я отвечу вам сразу: о делах и забавах маленькой девочки Нади. Она очень похожа на вас. Такая же, как вы, любопытная. Только и слышишь от неё: «А что это такое?», «А почему?» И капризничает иногда так же, как и вы: надует губы и отойдёт в уголок к своим куклам. И вы думаете, мама станет её успокаивать? Да нисколечко! А папа — так тот даже нарочно скажет: — Вот и хорошо, что надулась. Люблю, когда у тебя губы сковородником… Фыркнет Надя, взглянет из-под руки озорно. — А вот и не сковородником. Посмотри-ка! — ответит она, а сама вот-вот рассмеётся. — А ведь и верно, не сковородником, — согласится папа. Переглянется он с мамой и улыбнётся. У Нади, как и у вас, есть друзья. Много у Нади забав, немало и забот. Впрочем, обо всём этом вы узнаете из книжки. На берегах Себерянки Где живёт девочка Надя? А вот где. От большого города нужно ехать по железной дороге. Целых два часа! Потом ещё час идти лесной тропинкой. Она приведёт вас в посёлок Спасское. На самом краю посёлка, на крутом бережке родниковой речки Себерянки, стоит обвитый зелёным вьюнком дом. Здесь и живёт девочка Надя. Но дома её наверняка не застать. Ведь за Себерянкой — лишь только перейти по дощатому мостику — лежит широкий луг. Тра́вы там так высоки, что в них можно укрыться и взрослому. А цветов, цветов сколько! Синие, оранжевые, розовые, белые, жёлтые — всех и не счесть. Над цветами порхают бабочки, в траве кузнечики стрекочут. Вот на этом лугу вы, наверное, и встретите Надю. На голове у неё пышный венок, а из-под венка свисают две русые косички. Лицо у Нади смуглое — от жаркого солнца. А волосы белые. Тоже от солнца. Ходит Надя по лугу, рвёт цветы и напевает свою любимую песенку: По бархатным лугам Течёт-струится реченька К безвестным берегам… Или сядет на бережок где-нибудь возле столетней ракиты, а то и на сук заберётся — и долго смотрит сверху на Себерянку. Вон там, выше по течению, виден тёмный бочаг. Он очень глубокий, и маленьким купаться в нём опасно. Ещё дальше — стрежень: там Себерянка встречается с лесным ручейком. Перед самым стрежнем и Себерянка и ручеёк такие говорливые да резвые, а сольются — и сразу успокаиваются, затихают. А посмотришь в другую сторону — увидишь спокойный плёс. Возле него растут четыре старые-престарые берёзы. Место это так и зовётся — Берёзки. Между бочагом и стрежнем течения не видно. Это потому, что малую речку с обеих сторон закрыла густая трава… А речка извивается. По камушкам журчит. То в ямке потеряется. То снова заблестит, — напевает Надя и думает: «Это про нашу Себерянку сложили песенку. Ведь так хорошо у нас здесь!..» Но чаще всего Надя бывает не одна, а со своими подругами — Ниной и Люсей. Да ещё иногда Вовка с ними. С Вовкой интересно: он всегда что-нибудь занятное придумает. Только озорник он. Вдруг ни с того ни с сего дёрнет Люсю или Надю за косичку и бежать. А девочки — за ним. Вовка длинноногий, догнать его трудно. Но уж если догонят, тогда держись и матери не жалуйся! Так бывает летом. А зимой? Зимой на речке тоже весело. Укатают ребята горку так, что хоть на валенке съезжай. Надя весь день на горе. Утром, только напьётся чаю, шубку на плечи — и на улицу. Зайцев на шубку Наде настрелял папа. Он у неё охотник. А работает в лесничестве объездчиком. Наде это кажется смешным: объездчик, а по лесу ходит пешком. Часто бывает, что утром они выходят из дому вместе: папа — в лес, а Надя — на ледяную горку. Весь день папа бродит по лесу. Весь день Надя катается на санках. Бывает, что и домой они возвращаются вместе. Папа неторопливо повесит на стену ружьё, развяжет патронташ, снимет куртку. Потом устало опустится на стул. Раздевается и Надя. Закоченевшими пальцами расстёгивает пуговицы на шубке. Пыхтит, дует на озябшие пальцы, а они от этого ещё больше начинают болеть. Но Надя не жалуется. Заберётся к папе на колени, положит голову на его плечо и скажет: — Уф, как я устала!.. — А что ты делала? — Каталась… Папа засмеётся, погладит её спутавшиеся волосы. А Надя быстрёхонько руки ему за пазуху: грей! Хорошо, когда папа дома! Дедушка Мороз рассердился Кончились новогодние праздники. До чего же весело было около нарядной ёлки! — А теперь мы её разденем, — сказала мама. — Помогай мне, Надя. Оказывается, и раздевать ёлку тоже весело. Протянешь руку за картонным зайчиком, а ёлка колется, не хочет отдавать. — А я всё равно достану, — не сдаётся Надя и осторожно снимает игрушку. Одна за другой игрушки укладываются в ящик. А чтоб они не разбивались, на дне ящика сделана постель из ваты. Только вот с дедом-морозом Наде жаль расставаться. — Спасибо, дедушка мороз, ты мне много гостинцев подарил, — говорит она. — Мы тебя тоже уберём в ящик. Лежи и не плачь. А когда опять будет Новый год, ты мне снова принесёшь подарки. Ладно? Ватный бородатый дед-мороз занял сразу половину ящика. — Мама, а где настоящий Дед Мороз? — Как это — «настоящий»? — не сразу поняла мама. — Ну, всамделишный. Который по улицам ходит и постукивает. — Тот в лес ушёл. — Правда? — Вон хоть папу спроси. — Папа, это правда? Ты его видел? — Приходилось, — говорит папа и загадочно улыбается. Он часто вот так улыбается, когда отвечает на Надины вопросы. И не поймёшь, то ли он правду говорит, то ли шутит. Только Надю провести трудно. — А что же я не видела всамделишного? — спрашивает она и тоже улыбается. — Он на улице не показывается. В лесу — другое дело. У Нади загорелись глаза. — Вот бы посмотреть!.. Я съезжу… — Незачем, — ответил папа. — На опушке его всё равно не увидишь, а в глушь тебе нельзя забираться. «А может, он и на опушке есть?» — подумала про себя Надя. Наутро она сказала маме: — Надоело всё на горе да на горе. Поеду покатаюсь на лыжах. — Только далеко не уходи, — предупредила мама. Завязнешь в снегу, тогда беда. Замёрзнуть можно. — Я, мамочка, недалеко. Только до леса дойду — и назад. Надя надела лыжи и берегом Себерянки по глубокому рыхлому снегу — к лесу. Лихо скатилась по склону, упала. Мягкий, пушистый снег залепил лицо, набился в варежки. Сердитая и раскрасневшаяся, Надя выбралась из сугроба, отряхнула снег с заячьей шубки. А лес уже недалеко. Вот только перейти кустарник да пересечь поле. От быстрого бега Надя даже вспотела. И пить захотелось. На ходу поела снежку. Немножко, конечно, а то мама говорит, заболеть можно. Вот и опушка. Надя присела на пенёк, вытряхнула снег из варежек, потом из валенка — и туда набился. И стала слушать: не стукнет ли где по дереву Дед Мороз? Тогда уж она его обязательно увидит. Но кругом было тихо. Лес будто замер, насторожился в ожидании чего-то. И Надя тоже насторожилась. Кто знает, может, Дед Мороз подкрался тихонько и стоит вон за теми ёлочками. Он ведь всегда ходит неслышно, только стучит здорово. Одну ёлочку так засыпало снегом, что она сама стала похожа на Деда Мороза. Смотрит Надя на неё, думает: «Уж не он ли?.. Может, всамделишный такой и бывает?..» Большой снежный ком вдруг сорвался с нижней ветки, будто пушистый заяц нырнул под хвойный полог. На сухую сосну прилетел дятел и стал так долбить её носом, что кусочки коры попадали на землю. Наверное, сердитый был. Холод начал пробирать Надю. Уже под заячью шубку забрался, в валенках стал ноги студить. А Надя всё ждала. Вот откуда-то вынырнула стайка свиристелей и расселась на старой рябине. На дереве ещё висели поредевшие кисти ягод, их любимой пищи. Надя не знала, что это за птички. Но они были так красивы, что она залюбовалась ими. Бока и грудь у них ржаво-красноватые, крылья — голубые с белыми полосами. У каждой на голове большой хохолок. Поклевали рябины красивые птички и опять куда-то улетели. И дятел тоже. Снова стало тихо в лесу. Где-то что-то упало — из глубины леса донёсся приглушённый гул. «Уж не Дед ли Мороз?» — подумала Надя. И вдруг ей стало страшно. Над лесом летела нарядная, вся в голубом и оранжевом, сойка. Сойка — первая лесная сплетница. Увидела она Надю и на весь лес закричала: «Крэ-э-э-э!» Здесь, мол, сидит девочка! Совсем жутко стало Наде. Домой надо, домой. Да поскорее. Встала она с пенька, а ноги не слушаются — озябли. Хотела ремни на лыжах поправить — пальцы не гнутся. Медленно побрела она обратно по старой лыжне. А до дома далеко! Раньше-то казалось — совсем близко. На берегу Себерянки Надю встретил папа. Он был очень встревожен. — Задала ты нам перцу! — сердито сказал он. — Говорили тебе, чтобы не ходила далеко. Почему не послушалась? Давай-ка сюда лыжи, лесовичка. Надя молчала: ей уже было не до разговоров. А дома, когда разделась, — вот тут и началось! — Бо-ольно… Пальцы больно, — чуть не плача, стала жаловаться Надя. — И но-оги… — Так тебе и надо, — сказала мама. — Ишь, что надумала: на живого дедушку Мороза посмотреть! Вот он рассердился на тебя и заморозил. И даже не показался. — А я всё равно видела. Сидела, сидела на пне, он и пришёл… Ой, руки больно!.. Папа достал из шкафа пузырёк со спиртом. — На-ка, мать, протри ей руки и ноги. Совсем заморозило девчонку. А ты, коза-дереза, знай: Дед Мороз очень сердится, когда вот такие озорницы не слушаются и всё делают по-своему. Мама натёрла Надины руки и ноги. Боль постепенно утихла. Потом Надю уложили в тёплую постель. Она слышала, как мама сказала папе: — Не заболела бы… — Прикрой её сверху моим полушубком, — тихо ответил папа. Что было дальше, Надя уже не помнила. Она крепко спала. Надина сказка Третью неделю Надя лежит в постели. Каждое утро к ней приходит врач Тамара Ивановна. Она похожа на Снегурочку. Наде очень хочется спросить Тамару Ивановну, не знает ли она ту Снегурочку, что была на ёлке в клубе. Но Тамара Ивановна строгий врач, она не велит Наде много разговаривать, потому что у неё «осложнение». Был грипп, а теперь вот осложнение. Сегодня Тамара Ивановна сказала папе и маме: — Можете не беспокоиться: опасность миновала. Повеселевшим уходил папа на работу. — Скоро мы с тобой опять на лыжах кататься будем, — сказал он Наде и погладил её русую голову. — А мне одной так скучно, папа! — призналась Надя. — А ты спи больше — и скучать не будешь. Или вот что: придумай-ка сказку, пока я на работе буду. — О чём? — О том, как ты ходила в лес и видела там Деда Мороза. Ты ведь разговаривала с Дедом Морозом? — Н-нет… Немножко только. — И, наверное, про зверей спрашивала? — Спрашивала. — И про птиц? — Ага. — Вот и хорошо. Когда я приду с работы, ты мне обо всём этом и расскажешь. Этот день Наде показался короче других. Она успела несколько раз поспать, а к приходу папы сидела на кровати и играла с котом Серёгой. Ведь коту Серёге тоже было скучно, когда болела Надя. — Придумала сказку? — спросил папа, присаживаясь на кровать. — Придумала. Вот послушай. Жил-был дедушка Мороз. Он был добрый-добрый. В Новый год он пришёл к ребятам на ёлку. Сначала рассказывал разные сказки, а потом стал раздавать подарки. А когда кончилась ёлка, он ушёл в лес. Там он насыпал много снегу. Всё сыпал, и сыпал, и сыпал. Даже на лыжах стало трудно кататься. Тут бежит к нему зайчик и говорит: «Дедушка Мороз, что ты сколько снегу насыпал, мне нельзя стало бегать, я проваливаюсь». — «Ну ладно, зайчик, — отвечает ему дедушка Мороз, — этот снег я заморожу, будет наст». Так он и сделал. Всю ночь морозил снег. Он ведь такой добрый, дедушка Мороз, и хотел, чтобы зайчику хорошо было бегать. А в снегу спал тетерев. Помнишь, ты мне рассказывал? — Конечно, помню, — ответил папа. — Ну вот. В снегу в это время спал тетерев. Утром проснулся он, хотел взлететь, а сверху-то всё заморожено. Наст. Тетерев и кричит: «Дедушка Мороз, ты что заморозил снег, как я теперь выберусь?» Задумался дедушка: что же ему делать, кому угодить? «Ладно, — отвечает, — не буду больше морозить. Вот взойдёт солнце, размякнет наст, тогда и вылезешь из-под снега». Когда поднялось солнце, вылез тетерев, сел на берёзу и опять спрашивает: «Дедушка Мороз, а как же я обратно в снег залезу, когда ночь придёт? Ведь снова всё замёрзнет». — «А я тебе свежего снежку насыплю». И правда насыпал. Целый сугроб. Забрался в него тетерев на всю ночь. Тепло ему. Спит. А зайчик опять просит покрыть снег настом… Надя замолчала. — А дальше что было? — Вот и вся сказка. — Как же вся? Значит, тетерев так и остался в снегу? Задумалась Надя. — Ага, догадалась! — обрадовалась она. — Потом наступила весна, и снег растаял, и всем стало хорошо. — Интересно, откуда ты всё это узнала? — Сама видела. Когда ходила в лес — видела, как Дед Мороз снег замораживал. Он и меня чуть не заморозил. Да я убежала, когда холодно стало. — Хорошая сказка! — похвалил папа. — Конечно, хорошая, — согласилась Надя. Вот что наделала книжка По вечерам папа подолгу сидит за столом. Сначала почитает газеты, а потом всё пишет и пишет… Наверное, до самого утра пишет. Потому что когда просыпается Надя, то видит его за тем же столом. Мама говорит: «Он работает, сочиняет книгу». — О чём? — спросила однажды Надя. — О том, что видел в лесу. Про случаи всякие. Его в газетах и журналах называют натуралистом. Папе хорошо: он работает. А Наде скучно, надоело лежать в постели, хочется побегать, поиграть. Ведь она уже стала совсем здоровой. И как этого не понимает Тамара Ивановна? — Папочка, — просит Надя, — почитай мне какую-нибудь книжку. Или сказку расскажи. — Некогда мне, дочка. Как-нибудь в другой раз. А сейчас спи. Смотри, стрелки на часах куда уже ушли. — Не хочу я спать! И утром спи, и днём спи… — Да я тебе все книжки уже прочитал, — пытается отговориться папа. И опять склоняется над столом. — Ещё почитай. А потом я усну. Сразу усну, папочка. — Ну ладно. Он достаёт толстую-претолстую книгу. У Нади глаза разбежались: ух, вот где, наверное, сказок-то!.. Папа долго листает книгу. А Наде не терпится. — Ну, слушай, егоза, — сказал он наконец и начал медленно читать: Зажгло грозою дерево. А было соловьиное На дереве гнездо. Горит и стонет дерево. Горят и стонут птенчики: «Ой, матушка! где ты? А ты бы нас походила. Пока не оперились мы: Как крылья отрастим, В долины, рощи тихие Мы сами улетим!» Дотла сгорело дерево. Дотла сгорели птенчики. Тут прилетела мать. Ни дерева… Ни гнёздышка… Ни птенчиков!.. Поёт-зовёт… Поёт, рыдает, кружится. Так быстро, быстро кружится. Что крылышки свистят! Нет, не видит папа, как перестала улыбаться Надя, как больно закусила она нижнюю губу. Настала ночь. Весь мир затих. Одна рыдала пташечка. Да мёртвых не докликалась До самого утра!.. — Понравилась сказка? — спросил папа и посмотрел на Надю. Та не ответила. В её глазах искрились слезинки. Притихшая, она вдруг закрыла лицо одеялом. — Ты что же это, коза-дереза? — удивился папа и подошёл к ней. — Плачешь? Надя молчала. — Вот что наделала книжка-то. Знал бы, и читать не стал. Надя молчала. — Птичек жалко? Ах ты, беда какая! — бормотал папа, не зная, чем же утешить Надю. — Ну ладно, — вздохнул он. — Спи спокойно, дочурка. Погладил её по волосам и опять сел за свой стол. Прошло с полчаса. Увлёкся папа работой и забыл про Надю. Он думал, что она давно спит. А Надя не спала. Зато мама это заметила. Мамы всё замечают. Она отложила вышиванье и тихо, чтобы не помешать папе, подошла к Надиной постели. Прилегла. Вытерла Наде слезинки. — Мамочка, а птенчики совсем сгорели? — шёпотом спросила Надя. — Совсем. — И с ножками? И с головкой? — И с ножками… Расстроилась и мама — как бы ей успокоить Надю? Уж она придумывала, придумывала, но так ничего и не придумала. — А птичка потом в лес улетела? И там опять гнёздышко свила? — Ну конечно! — обрадовалась мама. — Птичка улетела в лес и там свила новое гнёздышко. Потом вывела птенчиков. Осенью они стали совсем большие и улетели в тёплые края. — А к нам они опять прилетят? — А как же! Как только растает снег, зазеленеет травка, так и прилетят. Будут песни петь — звонкие, весёлые. — Мы тогда сходим в лес, послушаем. Ладно? — Обязательно. А теперь — спокойной ночи. — Спокойной ночи, мамочка. Через несколько минут Надя крепко спала. Во сне она чему-то улыбалась. Птицы здороваются С каждым днём становится всё теплее. Вчера ещё только позванивала капель, а сегодня — смотри — уже побежали ручьи. Разве можно усидеть в комнате в такую пору? Надя и папа вышли на улицу. Оба зажмурились от солнца — такое оно яркое. По дороге важно расхаживали иссиня-чёрные птицы с белыми носами. Вчера таких птиц не было. — Ба, грачи прилетели! — обрадовался папа. — И сразу так много! Весна, значит, будет дружной. «Гра, гра, гра!» — задорно кричали птицы. И важно раскланивались друг перед другом. — «Гра, гра!» — передразнила их Надя. Подумав, она спросила папу: — О чём они кричат? — Откуда же мне знать? Ведь они по-птичьи разговаривают. — А я знаю: это они здороваются. — Почему ты так думаешь? — удивился папа. — Слышишь, как у них получается: «Здра, здра, здра…» Значит, здравствуй. И кланяются, как люди. — А ведь ты верно догадалась, молодец! — похвалил её папа. Надя была очень довольна. Когда какой-нибудь грач пролетал над нею, она вскидывала руки и кричала: — Здравствуй, грач! «Гра, гра!» — бодро отвечал тот и летел дальше. И Надя тогда говорила папе: — Видишь, птицы и со мной здороваются. Берёзка плачет Целую неделю на улице было пасмурно. Надю гулять не пускали. Но тёплые дожди и туманы быстро, согнали снег. И, когда опять засияло солнце, не узнать стало Себерянки. Она широко разлилась по лугам, затопила дощатый мостик. В эти ростепельные дни даже папа не ходил в лес: ни пройти, ни проехать стало кругом. Потом вода понемногу начала убывать. Уже можно было по мостику перебраться на другой берег. Папа сказал Наде: — Сходим-ка в лес. Я посмотрю, не пора ли готовить ямки под новые посадки. А ты, может, подснежников нарвёшь. Наверное, уже зацвели. Сходить в лес да ещё за первыми цветами — для Нади праздник. — Скорей, папа, пойдём! — торопит она и берёт его за руку. — Нарвём большой-пребольшой букет. Целый сноп. — Зачем тебе такой? — заинтересовался папа. — Чтобы лучше пахнул. Цветов будет много, значит, и пахнуть будут сильнее. Через мостик переходят они осторожно. Во время половодья его сильно расшатало — чуть не унесло! На лугу ещё много луж. Есть такие глубокие, что даже в своих резиновых сапожках Надя не может их перейти. Приходится папе брать её на руки. Наде тогда становится очень весело. Как же: большая девочка — и на руках! Она вертится из стороны в сторону, хочет всё осмотреть. Ведь с такой высоты далеко видно. Папе тоже весело. Иногда он притворится строгим, дойдёт до середины лужи и остановится: — Слезай. Сама ходить умеешь. Где там! Надя обхватит руками папину шею, да так крепко, что не оттащить. Будто испугалась. — Ну ладно, сиди. Только смирно и не болтай ногами. Сапоги потеряешь. Так они доходят до леса. Медленно идут по лесной тропинке. Папа посматривает вокруг и будто сам с собой говорит: — Через день-два можно начинать копать… В лесу кое-где ещё лежит грязноватый снег. Но кругом всё ожило. Где-то меж прошлогодних листьев и пожухлой травы, у самых Надиных сапожек, струится говорливый ручеёк. Наклонишься — и очень хорошо станет слышно его. Лес наполнен птичьим гомоном и свистом. Звонче всех высвистывает свои переливчатые коленца зяблик. — Как хорошо поёт! — говорит Надя. — Наверное, это та птичка, у которой гнездо сгорело. У папы удивлённо поднялись брови: — Какая птичка? — А помнишь, ты мне читал про неё… У которой гнездо сгорело и птенчики… — Ну? — Так вот, она потом улетела в лес и там свила новое гнёздышко. — Кто это тебе сказал? — Мама. Она сказала, что осенью, когда подросли птенчики, все они улетели в тёплые края. А вот сейчас, весной, прилетели обратно. Вот птичка и радуется. Ведь это та птичка поёт? — Она самая, — подтвердил папа и чему-то улыбнулся. На полянке Надя нашла первый подснежник. Лепестки у него были и синие и фиолетовые. — Подожди, папа, я немножко пособираю их. И Надя наклонилась над цветком. Тут на руки ей упала холодная капелька, потом другая, третья… — Откуда это дождик? — удивилась Надя и, запрокинув голову, посмотрела вверх. Небо было чистое, на нём ни облачка. В это время неизвестно откуда большущая капля упала прямо на веснушчатый Надин нос. — Посмотри-ка на ветки, — говорит папа. — Вон там, где обломаны веточки, везде выступили капельки. Видишь? — Вижу, теперь вижу! — кричит Надя и хлопает в ладоши. — Это каплет из сучка! — Верно. Только радоваться тут нечему, — хмуро отвечает папа. — Это берёзовый сок. Поранили берёзку, он и капает… Вот и тут кто-то обломал ветки. Ишь, безобразники! — Значит, это берёзка плачет? Ей больно? — Вроде этого. Задумалась Надя. Смахнула капельки с лица и спросила со вздохом: — А берёзка выздоровеет? Она не будет больше плакать? — Выздоровеет. Поболеет немножко и выздоровеет. Надя опять повеселела. Посидели они с папой на полянке, послушали, как поёт голосистый зяблик, как пересвистываются дрозды, как выбивает по сухой коре барабанную дробь пёстрый дятел. — Как хорошо здесь! — говорит Надя. — Правда, папа? — Правда. Берёзка вышла погулять За окном то и дело сверкает ослепительная молния. Слышны раскаты грома. Но Надя нисколечко не боится. Она только вздрагивает немного, когда очень близко сверкнёт яркая вспышка и сразу же, вслед за ней, раздастся оглушительное: «Р-р-р-ры!» — Первая весенняя гроза, — говорит папа и открывает окна. — Теперь, после такой грозы, сразу всё кругом зазеленеет. Торопливо, скороговоркой прошумел по крыше майский дождь. Утихла гроза. Гром погромыхивал уже где-то за лесом — там, откуда течёт Себерянка. Наконец выглянуло солнце и небо стало словно умытое — чистое и синее-синее! Вышли Надя с папой на улицу. Смотрит Надя и не может налюбоваться: все лужайки, все холмики и пригорки оделись в зелёный плюш. Это быстро пошла в рост молодая трава. А лес! Он стал какой-то разный… И правда: на фоне серого осинника то там, то тут виднелись зеленоватые облачка. Это берёзы выбросили первые листочки. Одна из них была особенно нарядна. Она росла у самого поля, где больше тепла и света. Казалось, берёзка выбежала из леса и остановилась. Стоит она в своём светло-зелёном платьице, а ветерок играет её лёгким подолом… — Папа, смотри-ка, берёзка вышла из леса погулять! Нарядилась и вышла! — обрадовалась Надя. — Верно, похоже, — удивился папа. — Пойдём туда! Они взялись за руки и пошли. Сначала берегом Себерянки, потом лугом. Только не терпится Наде: скорее бы поиграть возле берёзки! — Давай побежим, — предложила она и, не дожидаясь папы, помчалась по луговой тропинке. Вприпрыжку бежит, старается сильнее пришлёпнуть сандальной. А тропка-то мягкая-мягкая, будто ковровой дорожкой устлана, и не слышно резвого топота Надиных ног. Берёзке тоже, видно, не терпится, она вся трепещет на ветру и порывисто протягивает ветви навстречу бегущей Наде… Золотой венок Как всё быстро меняется! Наде даже стало казаться, что все эти перемены случаются вдруг. Вдруг после метельных дней наступила теплынь; вдруг прилетели грачи. Потом вдруг берёзки оделись в зелёные платья. Вот и Себерянка тоже: ещё вчера текла меж тёмных берегов, а сегодня с утра берега будто вспыхнули ярким пламенем. Прибежали девочки к Себерянке и остановились изумлённые: вдоль берега, у самой кромки воды, и на лугу вокруг лужиц — всюду горели огнём жёлтые цветы. Казалось, и речка и лужицы надели золотые венки. Пришла на речку мама обмыть загрязнившийся веник и тоже залюбовалась цветами. — Ишь, как дружно зацвели! — сказала она. — А что это за цветы? — спросила Надя. — Это курослеп. Они всегда дружно, в один день, зацветают. — Курослеп — значит, от них куры слепнут? — заключила Надя. — Никто от них не слепнет. Просто так их у нас называют. — А по-моему, слепнут, — не отступала Надя, — Потому что они похожи на солнце. Ты же сама говорила, что если долго смотреть на солнце, то заболят глаза и можно даже ослепнуть. Так и куры. Вот придут они сюда воды напиться, будут долго смотреть на цветы — и ослепнут. — Выдумщица ты, — засмеялась мама, встряхивая веник. — А взаправду, мы не ослепнем? — спросили девочки. — Конечно, нет. Правильно-то этот цветок называется «калужница», а вернее, «окололужница». Это потому его так называют, что растёт он всегда около луж. Собирайте, не бойтесь… Тогда девочки взялись за руки и пошли в луга рвать золотистые цветы. А сверху, будто улыбаясь, смотрело на них такое же золотистое солнце… Сколько воды в Себерянке? Далеко течёт Себерянка. Наверное, ей и конца-краю нет. Маленькая речушка, но, должно быть, очень сильная. Алик, старший братишка Нади, говорит, что за лесом проходит железная дорога. В том месте, где она пересекает речку, сделан тоннель. Это чтоб Себерянка не разрушила железную дорогу. Вот какая Себерянка! Тоннель мальчишки назвали «Трубочкой». Где-то недалеко от этой Трубочки Надин папа со своими лесниками сажает лес. Алик каждый день носит ему обед. Вернулся вчера Алик и говорит Наде: — Эх, вот здорово! Вода в Трубочке бурлит, как в котле! — Значит, она там очень горячая? — спросила Надя. Алик рассмеялся: — Вот чудна́я! Вовсе она и не горячая. А бурлит потому, что быстро течёт. — Возьми меня сегодня с собой, — запросилась Надя. — Я тоже хочу посмотреть на Трубочку. — Что ж, пойдём, — согласился Алик. — А дойдёшь? — Дойду. И вот они идут вдоль извилистого берега к Трубочке, а от неё недалеко и лесная посадка. Видит Надя: течёт Себерянка где по камушкам, где по травушке, где по золотому песку. Течёт и течёт. И вчера она текла, и позавчера, и год назад. — А куда она течёт, Алик? — спросила Надя. — В другую речку, которая побольше. — А та куда течёт? — В ещё бо́льшую реку. А уж совсем большая — прямо в Волгу. — Откуда ты это знаешь, Алик? — с завистью спросила Надя. — «Откуда, откуда»… В школе учили, — ответил ей брат. Недалеко от берега начались посадки. А вот и Трубочка. Алик с Надей остановились. И верно, вода в Трубочке кипела, будто в котле. Она бежала так быстро, что, когда Надя бросила в поток камешек, его сразу же снесло по течению. Из-за шума Надя и не слышала, как подошёл папа. — Что, не такая здесь Себерянка, как дома? — спросил он. — Не такая, — согласилась Надя. Она смотрела на быстрое течение и всё о чём-то думала. — А Себерянка может вся вытечь? — спросила она вдруг. Папа засмеялся: — Нет, дочка, не может. Себерянка — речка ключевая, родниковая. — А что такое «ключевая»? — Значит, по берегам её и на дне бьют ключи. Вода из-под земли выходит. Пойдём, я тебе сейчас покажу один такой ключик. Все трое пошли туда, где стояло несколько деревьев. Надя увидела, как меж корней бьёт из-под земли маленькая струйка. Крохотным ручейком вода бежала к Себерянке. — Попробуй, Надя, — сказал папа и зачерпнул в кружку воды. Надя отпила несколько глотков и воскликнула: — Ой, какая холодная и чистая-чистая!.. — Это и есть ключ. Видишь теперь, кто поит нашу Себерянку? — А эти ключи можно закрыть? — Можно. Тогда постепенно умрёт Себерянка. Кое-где она уже начинает пересыхать — там, где затянуло ключи. — Почему затянуло? — спросила Надя. — Очень просто. Если вырубить вот здесь все деревья да кустарники, оставить место голым, и этот ключик умрёт. — Зачем же их рубят, папа? Наверное, это плохие люди так делают? — Не знают, вот и делают. Думают, что кустарник по берегам просто так растёт, без всякой пользы. А он воду в речке сохраняет. Загрустила Надя. — Да ты не печалься, — успокоил её папа. — Мы не дадим умереть Себерянке. Видишь, сколько деревьев уже здесь посадили? И так теперь всюду, по всему берегу. Когда Надя возвращалась домой, она думала о том, как по берегам Себерянки вырастут леса, а из-под корней забьют новые родники. И будет Себерянка ещё полнее. Где спят рыбки? Кончилось половодье. Успокоилась Себерянка, снова вошла в берега. Стало совсем тепло. Теперь Надя ходит умываться на речку. Нарочно идёт не по тропинке, а по росистой траве. Ей так больше нравится: ступит босыми ногами в росяную прохладу — будто освежится вся. А на траве сзади неё остаётся ярко-зелёный след. Для умывания папа сделал мостки. Они нависли над самой водой, и Надя ходит по ним очень осторожно. Сначала она долго смотрит в прозрачную воду. Видно, как по дну извиваются, будто змеи, длинные водоросли, а между ними скользят, какие-то тени. Они всегда разные: одна мышкой проскочит между водорослями, другая, будто лохматая кошка, прокрадётся по дну… Только высматривай! Вот ползёт не спеша водяной жук. Вот он всплыл на поверхность, хлебнул воздуху и, смешно дрыгая зубчатыми лапками, ушёл в глубину, куда-то под водяной лопух. Интересно! Надя достаёт щётку и принимается чистить зубы. Белые комочки зубного порошка падают в воду. Вдруг откуда-то появляются маленькие рыбки и начинают ловить, теребить эти комочки. Глядит на них Надя и думает вслух: — Рыбки тоже спали. А потом проснулись, как я, и тоже чистят зубы… Но где же они спят? И верно: где спят рыбки? Неподалёку на берегу сидит с удочкой Алик. Уж он-то, конечно, знает. Надя на цыпочках подходит к нему. — Тиш-ше! — сердито останавливает её Алик. Едва дыша, Надя опускается рядом с ним на корточки — у самого обрыва: вот-вот свалится в речку. Как ни сердит Алик, а сестрёнку поддерживает рукой. Несколько минут оба молча смотрят в воду. Там стайками проплывают маленькие рыбки. Вот одна приблизилась к крючку. — Алик… — говорит Надя. — Тишш-шше! — вытаращив глаза, шепчет брат. Надя попятилась, перебирая ногами. Б-бух! — с шумом падает в воду ком земли. Сразу исчезают рыбки. И Надю будто ветром сдуло: за такое дело Алик спуску не даст. Но рыбки не пугливы. Через минуту они возвращаются и вот уже опять клюют насадку. Алик сидит и не дышит. Вдруг поплавок запрыгал. Алик дёрнул удочку и подсек осторожную рыбёшку. — Беги скорее домой за ведром! — радостно крикнул он Наде. — Сейчас, Алик, сейчас! — ответила Надя и стремглав побежала в дом. И вот она уже гремит по ступенькам крыльца большим ведром. Торопится Надя, вприпрыжку бежит, а ведро мешает. В большой посудине рыбка почувствовала себя, как в родной Себерянке. То уйдёт на самое дно, то резво вынырнет на поверхность, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Она вырастет большая? — спрашивает Надя. — Конечно, — с видом знатока отвечает Алик. — Кормить будем — и вырастет. — А чего они едят? — Видишь — на хлеб ловлю, значит, хлеб едят. А ещё червячков всяких. Алик вновь закидывает удочку. Несколько рыбок стали кружиться возле молодого листа кувшинки. Он стоит в полводы и напоминает собранную в горсть детскую ладошку. Видимо, на этой ладошке что-то вкусное, рыбки тычутся в неё, как в тарелку. — Это они обедают, — поясняет Алик. — А листочки у них вместо столов. Тогда Надя решается спросить о самом главном: — Алик, а где спят рыбки? — Рыбки-то? Алик напряжённо смотрит в воду. Брови его сдвинулись. Он и сам не знает, где они спят. А показаться незнайкой, да ещё перед девчонкой, не хочется. — Ну да, рыбки… — напоминает Надя и терпеливо ждёт. — Спят где? — повторяет вопрос Алик. — А в траве спят. — У них там, наверное, свои кроватки есть? Правда? — подсказывает Надя. — Вот-вот! — обрадовался Алик Надиной выдумке. И сам начал выдумывать: — Кроватки — это маленькие листочки, как вон та кувшинка. У каждой рыбки своя кровать. Когда лягут спать, края у листочков и закрываются. — Это заместо одеяла? — Ага. Вода качает эти кроватки, и маленьким рыбкам хорошо спать. Как в гамаке. А утром они вылезают из своих кроваток и завтракают. — И правда, Алик, — соглашается Надя. — Как только я прихожу утром умываться, так рыбки выплывают из-под кустов и начинают ловить комочки зубного порошка. Вот глупые! Думают — хлеб. Алик и Надя весело смеются. «Хороший у меня брат, всё знает», — думает Надя. Алик тоже думает: «Если б ты не подсказала, ни за что бы не догадался, где спят рыбки…» Помогло Ушёл из дома кот Серёга и почему-то не вернулся. День прошёл, второй прошёл — нет Серёги. — Наверное, украл его какой-нибудь недобрый человек, — сказала мама. — А по-моему, он просто обиделся на кого-то, — заметил папа и с улыбкой посмотрел на Надю. Недавно Алик наловил Наде много-много маленьких рыбок. Надя от радости запрыгала и чуть не опрокинула банку. Кот Серёга тоже заинтересовался рыбками. Он быстро запустил в банку когтистую лапу. — Серёга! — крикнула Надя и шлёпнула его по спине. Кот обиженно промяукал и ушёл в подполье, а потом на улицу. С тех пор и не стало Серёги. Два дня крепилась Надя, не плакала. А на третий день не утерпела. Уж так жалко ей стало ласкового и весёлого кота-мурлыку! Поплакала тихонько, чтобы не видел никто. И, оказывается, помогло: вечером в тот же день вернулся Серёга — и прямо к Наде на колени. Как она обрадовалась! — Мамочка, я схожу к Люсе и Нине. — Поздно уже, — сказала мама. — Спать давно пора. — Я сейчас же, ну вот сейчас же вернусь! Только про Серёгу расскажу… — Завтра расскажешь. Никуда Люся с Ниной не денутся. Да и чего про него рассказывать? — Я знаю — чего. Я теперь поняла, почему он пришёл. — Почему? — заинтересовалась мама. — Не скажу… Смеяться будешь. Утром мама, поливая на окнах цветы, услышала, как Надя рассказывала своим подружкам: — У нас куда-то ушёл кот Серёга и не пришёл. Мы ждали, ждали его, а он всё не идёт. Целых полнедели прождали. А потом мы все ревели, ревели, он и пришёл. — Неужели все? — удивились девочки. — Ага! — Надя лукаво посмотрела на подружек: — Только папа не плакал, да мама не плакала, да Алик не плакал… Мама улыбнулась и тихонько отошла от окна. Отчего свистит паровоз? Наде давно хотелось сходить на станцию. Она часто слышала, как за лесом свистят поезда. И Надя решила непременно побывать на станции и посмотреть — отчего они свистят? Она пойдёт, конечно, с папой. Одной ей не разрешат: может попасть под поезд. Вот только бы папа скорее кончал писать. Когда он закрыл тетрадь и отложил ручку, Надя сказала: — Теперь сходим на прогулку. Папа удивлённо посмотрел на неё: — Почему ты думаешь, что я хочу на прогулку? — Ты всегда, как кончаешь писать, идёшь гулять и обязательно меня зовёшь. — Гм-м!.. Какая ты, оказывается, приметливая, коза-дереза! — засмеялся папа. — Ну что ж, веди меня на прогулку, коли приглашаешь. Только куда же мы с тобой пойдём? — Я знаю куда… Сначала берегом Себерянки… — А потом? — Потом я скажу. — Тогда веди. В лугах уже стояли большие травы. Они приятно холодили босые Надины ноги. Как хорошо поиграть на бережку, поваляться в траве, а потом — бултых! — прямо в стрежень! Но Наде сейчас не до этого. Надо спешить. — Может, искупаемся? — предложил папа. — Рано ещё, папочка. Вот сходим, а потом искупаемся. — Куда же сходим? — Куда-нибудь. — Ну-ну. И они идут дальше. — Папочка, а эта тропка куда ведёт? — На станцию. Радостно забилось сердце у Нади: «Скорей, скорей туда!» Но тут же она подумала: «А вдруг папа не согласится?» — Пойдём по этой тропке, — сказала Надя. — Что ж, пойдём. Папа опять чему-то улыбнулся. — Хорошо бы на паровоз поглядеть. — А уж это как хочешь, ведь ты меня ведёшь на прогулку-то. На станции медленно ходил взад-вперёд паровоз. Его чёрные, маслянистые бока блестели на солнце. Папа сказал, что этот паровоз маневровый. Потому что он развозит вагоны с одного пути на другой, маневрирует. Надя внимательно следила за ним. Вот паровоз остановился прямо перед ней. Надя слышала, как внутри него что-то шипело, урчало — казалось, паровоз тяжело дышал: «Ох-х… ох-х… ох-х…» Из окна кабины высунулся чумазый машинист и стал внимательно что-то высматривать впереди. Надя тоже посмотрела туда. Там другой человек размахивал жёлтым флажком. Надя опять посмотрела на машиниста. Он дёрнул за рукоятку, и в тот же миг паровоз оглушительно заревел. — Папа, папа! — радостно закричала Надя. — Теперь я знаю, отчего свистит паровоз. — Отчего? — Оттого, что машинист за ручку дёрнул. Засмеялся папа: — Выходит, за этим ты и ходила сюда? — Ага, — призналась Надя. — А теперь пойдём купаться. Голубянки виноваты Мама сказала Наде: — Сегодня обед папе понесёшь ты. Алик ушёл с ребятами на экскурсию. Она уложила в корзиночку еду: хлеб, яйца, молоко в бутылке, передала корзиночку Наде: — Ну, ступай. Только смотри не задерживайся, папа сердиться будет. Надя — послушная девочка, старается нигде не останавливаться. Но как не остановиться, если на каждом шагу столько нового, незнакомого! Увидела она в траве маленький ярко-красный цветок на хрупкой тоненькой ножке и заинтересовалась им: такого ей ещё не приходилось встречать. Может быть, прошлым летом и видела, да забыла. Сорвала Надя цветок и стала его рассматривать. Он как большая звёздочка-снежинка. Только не белая. Лепестки у цветка словно кровью налитые. И такие трепетные — как живые! Покрутила Надя в пальцах стебелёк у самой цветоножки, и лепестки зашевелились. Куда покрутит стебелёк, туда и лепестки склоняются. Как стрелки у часов. Вот интересно! «Папе покажу», — решила она и положила цветок в корзиночку. Назвала она его по-своему: «часики». У Нади всегда так: для всех цветов и трав, для всех зверюшек и птиц у неё свои названия. Дальше, возле бочага, попалось Наде столько желтоголовых купав, что у неё глаза разбежались. Нарвала она большой букет. И тоже назвала по-своему: «бубенчики». «Сейчас ещё «клопиков» нарву», — решила Надя, но вспомнила мамин наказ и заторопилась. Не прошла она и десяти шагов, как заметила на влажном песке целую стайку маленьких-маленьких бабочек. Их было очень много. И все они спали. Может, устали летать, а может быть, им жарко стало и они опустились сюда на холодный песок — Надя не знала. Бабочки были все голубые, как цветы незабудки. Надя так и назвала их: «голубянки». Тихо-тихо стала подкрадываться она к спящим бабочкам. Вот они уже совсем близко. Тут Надя не утерпела, кинулась в самую стаю. Взлетели голубянки, закружились возле неё, а улетать не хотят. Так и мельтешат вокруг. И кажется Наде, что она в голубом облачке, где-то высоко-высоко над землёй. Взмахнула Надя руками, хотела схватить это облачко, да забыла, что в руке корзинка с папиным обедом. Выпал из корзинки хлеб, покатились по песку яйца, пролилось из бутылки молоко. Вот когда спохватилась Надя и бегом помчалась к посадке. Пришлось ей рассказывать всё, как было. И про цветы, и про бабочек. Папа хотел было рассердиться, да передумал: уж больно расстроенный вид был у Нади. — Значит, голубянки виноваты? — сказал он и потрепал Надины волосы. — Ну ничего. Садись, вместе обедать будем. Наверное, устала? Ведь целый час шла. Перепёлка велела В лугах за Себерянкой завелась удивительная птица — перепёлка. Просыпается она рано-рано, когда ещё только начинает светать. Случалось, и Надя проснётся на утренней зорьке и слушает, как на улице, перед самым их домом, заливается пастушья жалейка. Это дудочка такая. А как смолкнет жалейка, так и перепёлка голос подаёт. «Подь-полоть, подь-полоть, подь-полоть!..» — громко, без умолку кричит она. В это время обычно встаёт мама. И, если видит, что Надя не спит, говорит ей: — Слышишь? Перепёлка зовёт на огород, грядки полоть. У Нади от любопытства загораются глаза — не до сна теперь. — Но ты спи, спи, — говорит тогда мама и поправляет Надину подушку. — Это она только больших зовёт. Весь день то в одном, то в другом конце луга кричит в траве перепёлка. Но кричит она уже по-другому: «Бить-топить, бить-топить!..» Сколько раз Надя с девочками бегала по лугу за невидимой птицей! И Вовка бегал. Кажется, вот только сейчас была она у этого куста. Все тихонько подкрадываются, высматривают в траве затаившуюся перепёлку, а та уже с другого конца луга грозится, врагов отпугивает: «Бить-топить, бить-топить!..» Устанут девочки бегать — пойдут купаться. Что же делать, коли перепёлка не показывается? А вечером, когда падёт на траву роса, удивительная птица по-новому начинает выговаривать: «Спать-пора, спать-пора…» И верно: как раз в это время Наде пора спать. Как не хочется тогда уходить с улицы! Но мама строго напоминает: — Иди спать. Перепёлка велела. «Какая умная птица!» — вздыхая, думает Надя и идёт домой. Примета По всей улице — из конца в конец — несётся дробный перестук молотков. Они, должно быть, все разные, эти молотки. Одни выстукивают глухо, вкрадчиво, другие — с таким весёлым звоном, что кажется, будто они сами выплясывают под эту музыку. «Косы отбивают, — догадалась Надя. — Значит, скоро сенокос! Может, даже завтра». Она вспомнила: и в прошлом году было так. Почти весь день слышался такой же перестук, а вечером, когда Себерянка стала окутываться туманом, в луга вышли колхозники с косами на плечах. На скамейке у калитки беседуют папа и дедушка Яков Фадеич. Надя услышала, как папа сказал: — С утра начинаем. Опять наперегонки с тобой пойдём: кто кого. — Косец ты отменный, спору нет, — ответил дедушка. — Ну, и мы… Что ж, пойду готовить инструмент. И Яков Фадеич пошёл к своему дому. Скоро на его дворе быстро-быстро застучал молоток: «Тик-тик-тик-тик-тик». У дедушки всё получается быстро: говорит быстро, ходит быстро и работает быстро. Папа тоже достал с чердака косу, тряпкой стёр с неё пыль. — Вот и твоя очередь пришла, — сказал он и потрогал лезвие пальцами. — Притупилась, матушка, притупилась. Сейчас мы тебя отобьём. С косой в руках он прошёл в огород. Там под старой, раскидистой черёмухой который уже год стоит врытый в землю невысокий столбик. В столбик вделана стальная «бабка». Это вроде наковальни, на ней и отбивают косы. Тут же, у столбика, и сиденье устроено. «Тук… тук… тук…» — неторопливо застучал папа. «Тик-тик-тик-тик!» — бойко откликнулся молоток Якова Фадеича. «Так и есть, — заключила Надя, — завтра покос». Весёлая пора Теперь, просыпаясь утром, Надя слышала не крик перепёлки, а вкрадчивое вжиканье кос. Издали было похоже, будто они перешёптываются в траве: «Вжик… вжик… вжик…» Время от времени то один, то другой косец останавливался, обтирал лезвие косы влажной травой и натачивал его шершавым бруском. Над лугом разносился тогда певучий звон. Сегодня косцы ушли в дальний конец луга, шёпот кос стал ещё вкрадчивее. Накануне Надя попросила папу взять её с собой в луга. Но папа не захотел будить её. Он уходил с зарёй. Надя проснулась сама, когда уже солнце взошло, и побежала к подружкам. А те тоже только ещё встают с постели. Когда девочки пришли в луга, косцы отдыхали. Дедушка Яков Фадеич закладывал в нос щепотку табаку. Он любил нюхать табак. — Ещё добавь, Фадеич, — смеялись косцы. — В твой нос вся табакерка уйдёт. — Хватит, — махнул рукой Яков Фадеич и стал рассказывать: — Вот, значит, подстрелил я лося. Хотел он перемахнуть через топкое место, да не осилил, застрял в низине. Что делать? Я, не будь плох, сел на него верхом. Ухватился за рога, а он как понесёт меня, как понесёт!.. Яков Фадеич, собираясь чихнуть, глубоко вобрал воздух и даже глаза закатил. — Ну, и куда же он тебя, Фадеич, донёс? — спросили косцы. — А-а-апчхи! — оглушительно чихнул тот. Все громко засмеялись. — А то вот ещё случай какой был, — вытерев платком нос, продолжал дедушка. — Прихватил я раз свою «мешалку» (так называл он одноствольное ружьё) и березнячком иду к Гарям. Вдруг вижу — летит стая тетеревов. Я, не будь плох, прицеливаюсь — б-бах! Ещё раз — б-бах! Трёх птиц двумя выстрелами сбил. Вышел потом на полянку… — Погоди, Яков Фадеич, — остановил его Надин папа. — Как же так: «б-бах, потом ещё раз б-бах». Ружьё-то у тебя одноствольное. — То есть как? — А так. — Э-э, верно, маленько увлёкся, — махнул рукой добродушный Яков Фадеич. Все опять засмеялись, а дедушка потянулся за табакеркой. — Ну, отдых кончился, — напомнил бригадир. — Ещё один заход сделаем — и до вечера. Косцы выстроились в ряд. Первым — Надин папа. Он мастер косить. Справа стал Яков Фадеич, потом другие косцы. Папа, делая размеренные, широкие взмахи, шёл быстро. Яков Фадеич едва поспевал за ним. — Ноги, ноги подкошу! — кричал он сзади. — Далеко тянуться, Фадеич, — отвечал папа и шаг за шагом всё дальше уходил вперёд. Яков Фадеич понемногу начал отставать. — Где уж нам угнаться! — сказал он и остановился, чтобы наточить косу. Когда солнце высушило росу, все отправились завтракать. Взяв Надю за руку, довольный и радостный шёл домой папа. Рубашка на нём была расстёгнута, рукава подвёрнуты до локтей, и весь он казался будто моложе, свежей. От скошенной травы исходил пряный запах. Надя сказала: — Как хорошо пахнет! Правда, папа? — Правда. — А почему, когда в лугу цвели цветы, пахло так, а когда скосили — по-другому? — Это потому, что тогда запах был только от цветов, теперь пахнут сами травы. Они высыхают, вода из них испаряется, а вместе с водой и запах выходит. Днём в луга пришли женщины с граблями — Надина мама, Люсина мама, Вовкина… Нарядные все, в белых и голубых кофточках, в ярких, цветастых косынках. Они стали сгребать высохшую траву в копны. Копён становилось всё больше и больше. Работая, женщины пели — задушевно, протяжно: Занялася заря расписная. Выхожу за околицу я. С добрым утром, сторонка родная. Дорогая отчизна моя… Ребята помогали сгребать сено. И тоже пели — свою, ребячью песенку: По полю, полю чистому, По бархатным лугам… Вдруг Вовка разбежался — и прыг в копну! Надя увидела — прыг в другую. Потом — Люся с Ниной. А копны такие мягкие, душистые! — Вы что это, пострелята, делаете? — услышали они строгий голос. — Мы сгребаем, а вы разваливаете? Вот я вас граблями сейчас! Будто воробьи кинулись ребята врассыпную от копён. У всех в волосах травинки. И за воротом травинки, и под рубашкой. Щекочут, колются. — Айда к Берёзкам! — командует Вовка. Все пошли купаться. А в другом конце луга Яков Фадеич закладывал огромный стог. Несколько колхозников вилами подавали ему большие охапки сена. Стог рос всё выше, выше. — Как же он оттуда слезать будет? — заинтересовалась Надя. И ребятам вдруг захотелось узнать, как же слезет Яков Фадеич с такого высокого стога. Неужели прыгать будет? А может, ему большую лестницу подадут? Тут подошёл бригадир, сказал Якову Фадеичу: — На сегодня хватит. Остальное сено ещё не высохло. — Ну что ж, — ответил тот сверху и по жёрдочке, приложенной к стогу, ловко стал спускаться на землю. — Эх, вот здорово! — восхитился Вовка. — Вот бы попробовать забраться!.. Когда взрослые ушли, ребята стали карабкаться по жёрдочке. Мешают друг другу, падают. — Подождите, сначала я, — распорядился Вовка. — Подсаживайте меня. Девочки помогли Вовке. Когда он добрался до середины стога, лезть стало легче — там был наклон. — Давай руку, Надька, — сказал он, видя, что та следует за ним. Вовка зарылся ногами в сено и держался уверенно. — Я сама-а! — пропищала Надя, продолжая карабкаться по жёрдочке. И вскарабкалась. А наверху — ух ты! — дух захватило. Кругом всё как на ладони! Вон Себерянка вьётся от леса, вон в неё впадает ручеёк, стрежень блестит на солнце, глубокий бочаг темнеет… Интересно наверху. Но пора спускаться обратно. Вовка не робеет. Сначала по жёрдочке, а потом вместе с копной сена — фью-ють! — лихо скатился со стога. За ним — Надя. Тоже большую охапку сена спустила вниз. Снова вскарабкались на стог и снова спустились. Так бы, наверное, до вечера катались, но сердитый мужской голос остановил ребят: — Эй, озорники, вы же весь стог сломали! Вот я вас ремнём! Кто это крикнул, ребята не знали. Надо было поскорей бежать, чтоб и впрямь не влетело. А день долог. Сколько ещё интересного они увидят сегодня! Да, пришла весёлая пора… «Меня уже записали…» Школа! Она казалась пока ещё далёкой, незнакомой и такой заманчивой! Будто сказку слушала Надя, когда кто-нибудь рассказывал о школе. Одно знала Надя наверняка: чтобы учиться в ней, надо сначала вырасти побольше. Это ей не раз говорили. Потом ещё надо уметь готовить уроки. А это, должно быть, очень трудно. Вон даже её братишка Алик не всегда умеет готовить их. Мама не раз бранила его: «Разве так учат уроки? Полистал книжку пять минут — и опять кладёшь её на полку. Смотри, выгонят из школы». «Уж такие они, мальчишки, — часто слышала Надя от взрослых. — Одни шалости на уме». «Вот уж я буду учиться так учиться! — думала Надя. — Весь день стану сидеть за книжками. И шалить не буду». И вот приходит к ним в дом учительница. Мама ей очень обрадовалась. — Садитесь, Мария Павловна, садитесь, — пригласила она её. Мария Павловна присела на стул и вынула из портфеля синюю тетрадку. — Ну что же, Надя, пришло и тебе время в школу идти, — сказала она и посмотрела на притихшую Надю. — Хочешь учиться? — Хочу, Мария Павловна. Очень хочу. Учительница раскрыла тетрадку. Потом, взглянув на маму, улыбнулась и спросила: — А она у вас не шалит? Стоит ли её записывать? Надя прикусила губу: вдруг мама пожалуется. — Смотрите, Мария Павловна, это дело ваше, — ответила мама. — Конечно, если будет шалить и никого не слушаться, какая же она ученица? — Я буду слушаться, — торопливо проговорила Надя. — И учиться буду хорошо. Я уж и буквы знаю. Правда, не все ещё. — Ну, если так, надо записать, — согласилась учительница. Какая хорошая Мария Павловна! И мама хорошая, не сказала про шалости. — Ну, вот ты теперь и ученица. Распрощалась Мария Павловна, и мама вышла её провожать. Да, вот Надя и ученица. Как будто сразу выросла она и поумнела. Разве теперь до шалостей? Надя села за стол и, облокотившись, обхватила голову руками — ну совсем как Алик, когда у того не выходит задачка. — На-адя! — услышала она голоса Люси и Нины. — Айда за ягодами! В лес? За ягодами? Да хоть на весь день! Надя быстро взяла кружку и выбежала из дому. На крыльце чуть не сшибла маму. — Куда побежала, непоседа? Наде некогда отвечать, она спешит догнать подруг. — У вас Мария Павловна была? — спросили девочки. — Ага, — ответила Надя и сразу сделала серьёзное лицо. — Меня уже записали. Люся с Ниной с завистью посмотрели на неё: им в школу идти ещё через год. Впереди, совсем уже недалеко, зеленеет лес. Ах, как хорошо бродить там и собирать душистую землянику! — Кружка, кружка, будь моя полная! — крикнула Надя. И сразу вверх полетели три кружки. Девочки ждут: какая как ляжет? Если на дно — кружка будет полной, а если на бок… — Я наберу полную, — сказала Люся. Её кружка стала на дно. — И я! — И я! Хотя у Нади кружка легла боком, она всё равно решила набрать полную. Скорее в лес! И девочки взапуски побежали по тропинке. Только пятки замелькали. Прошла минута — и зелёный шатёр приветливо, как свою родню, укрыл их.