Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения] Петр Киле Вторая книга драм посвящена жизни мифического Орфея, Перикла с его окружением в Золотой век Афин, Алкивиада, Сократа, Платона, Праксителя на его закате, и - спустя два тысячелетия - Лоренцо Медичи с его окружением в Золотой век Флоренции и Дон Жуана как ренессансной личности. Содержание Петр Киле ОЧАГ СВЕТА Сцены из античности и эпохи Возрождения ПРЕДИСЛОВИЕ Ренессансные явления в истории России, чему была посвящена первая книга драм «УТРО ДНЕЙ. Сцены из истории Санкт-Петербурга» (СПб, 2002), проступают особенно рельефно, когда классическая древность и эпоха Возрождения в Европе предстают в тех же формах трагедий и комедий, в жанре, который сопутствует великим эпохам расцвета мысли и искусства, отмеченным и величайшими трагическими коллизиями. Отчего же так: греческая веселость, ренессансная жизнерадостность в увлечении жизнью и красотой – и трагические коллизии истории и человеческого духа? Расцвет искусства и мысли, как ни странно, колеблет устои Афинского государства, освященные старинной верой предков в отеческих богов, с обнаружением смуты в умах, с гонениями на Фидия, Анаксагора, даже на самого Перикла в условиях войны Афин со Спартой и чумы, а вскоре и на Сократа, и мы наблюдаем золотой век Эллады в его классический день, быстро склоняющийся к закату. Афины, утратив могущество и свободу, сохраняют еще долго первенство в развитии искусства и философии, что всего привлекательнее предстает в творчестве Праксителя и в его взаимоотношениях со знаменитой гетерой Фриной, и основной темой комедии становится красота, прежде всего красота женского тела, и любовь, прежде всего к женщине, а не культ мужского тела и любви к мальчикам, что было характерно для V века до н.э. Мы становимся свидетелями рождения любви в ее современном значении. Красота Греции вновь воссияла в эпоху Возрождения в Европе. Флоренция конца XV века, Лоренцо Медичи и его окружение из поэтов, мыслителей и художников (Боттичелли, Леонардо да Винчи, Микеланджело). Ренессансные явления в сфере мысли и искусства заключают в себе и моральную рефлексию, что впервые взлелеял Сократ, а в золотой век Флоренции Савонарола, что однако никого не спасает, но всех губит, и эпоха Возрождения, словно лишившись очага света, быстро клонится к закату, что мы наблюдаем и в Испании в судьбе Дон Жуана, предстающего как историческая и ренессансная личность. Трагические коллизии далеких эпох оказываются удивительно созвучными к тому, что ныне мы все переживаем в России, оценивая события ее истории и культуры за последние два-три века, и прояснивают многое, с тем приходит осознание, что не формы правления, не идеологии и даже не религии, порождающие борьбу партий и войны между народами, имеют подлинную ценность и непреходящее значение, а лишь красота, создания искусства и мысли, высшие достижения человеческого гения. Имеют смысл не могущество, или процветание, оно конечно, а жизнетворчество и творчество по законам красоты, и лишь это вечно. ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА Трагедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ОРФЕЙ ЭВРИДИКА ЭАГР, фракийский царь ДОЗОРНЫЙ МУСЕЙ ДИОНИС СИЛЕН АПОЛЛОН ХОР МУЗ НИМФЫ, САТИРЫ, ВАКХАНКИ, ПОСЕЛЯНЕ, СТРАЖНИКИ Действие происходит во Фракии в V веке до н.э. ПРОЛОГ На склоне горы, заросшей лесом, неподалеку от пещеры нимф показывается Дионис, долговязый и неловкий в движеньях, в козьей шкуре, как Силен и сатиры, сопровождающие его с тимпанами и флейтами.                  ДИОНИС    (с тирсом, увитым плющом, в руке)      Дионис я, а может, Вакх, иль Бромий? В Сицилии бог меда Аристей, - Других имен, их много, не припомню, Но суть, поди, одна: я бог вина, Веселия и тяжкого похмелья, Как жизнь и смерть соседствуют недаром У смертных, разумеется; я бог И то подвержен смерти, с воскрешеньем, Рожденный дважды, может быть, и трижды, Доношенный в бедре отца поскольку. Но бедствиям моим конца не видно, Как род людской, несчастьями гоним, Ношусь я по горам; одна отрада - Мистерии в честь бога, в честь мою, Что учредил Орфей, любимец Феба, Не знаю почему, по воле Зевса, Я думаю, на радость поселянок, В леса бегущих славить рьяно Вакха, В безумие впадая от веселья. А он, Орфей, все славит Аполлона, Эрота, Афродиту, Артемиду, Оставив культ Диониса в забвеньи. Ему претит безумие вакханок! Веселье, пляски?                    СИЛЕН                                Нет, скорей уродство. Ведь он поэт; влюбился в Эвридику, И никого из женщин знать не хочет, И в красоте одной он видит смысл И песен, и любви, и мирозданья.                  ДИОНИС А что несу я людям, бог вина? Не мне ли поклонялся он, покуда Веселью предавался, пел любовь? Пусть явится с повинной, Эвридику Приводит на всеобщее веселье! Иначе с ним я посчитаюсь сам. Обиженный титанами, ты знаешь, Обид я не терплю ни от кого И в гневе я бываю беспощадным.          (Взмахивает тирсом.)   Сатиры в страхе бросаются прочь. АКТ  I Сцена 1 Высокая лесистая местность, вдали море и город у устья реки. Три женщины в изодранных платьях спускаются на лужайку, с удивлением оглядываясь и преображаясь в юных девушек. Это    музы.                   1-я  МУЗА     Скажите, милые подруги,     Куда нас занесло?                   2-я  МУЗА                                      На юг?     На север? Воздух влажный свеж     И сладострастьем напоен.                   3-я  МУЗА     А с вами что же происходит?     Вы снова молоды. И я?     Мои ли это руки? Бедра?     А ножки - прямо загляденье!     Наряд лишь наш двусмысленный,     Как ветошь, рассыпается.                   1-я  МУЗА     О, мы здесь не одни. Смотрите!     Здесь кто-то побросал одежды,     Как скинули мы ветошь с плеч.                   2-я  МУЗА     Не ветошь, туника и пеплос.     Мы в Грецию попали, видно,     В края родные после странствий.                   1-я  МУЗА     Из рощи голоса... Поют?     Иль плачут? Не поймешь, а жутко.     Послушайте! Да здесь шабаш!                   3-я  МУЗА     Средь бела дня? О, нет. Здесь праздник.     Догадываюсь я, какой.     При звуках флейты там танцуют, -     То вакханалья в древнем вкусе.                   1-я  МУЗА      Мистерия? Непосвященных,      А мы, пожалуй, таковы,      Туда не пустят...                   2-я  МУЗА                                    Ведьм вакханки     Поймут и примут в хоровод.                   1-я  МУЗА     Мы ведьмы? Нет! В родных краях     Мы мойры, оры или музы.     Все дело, с кем сведет судьба.                   2-я  МУЗА     А дело-то у нас какое?                   1-я  МУЗА     Два полюса у бури грозной,     Несущей хлад, и глад, и смерть.     Как Вакха мы за нос водили,     Теперь черед настал царя.     Пожалуй, я оденусь в пеплос.                   2-я  МУЗА     Но с чем мы явимся к царю? За кустами вскрики с возгласами "К царю! К царю!"     Какое эхо! Дважды, трижды...     И слова вымолвить нельзя.                   1-я  МУЗА     То женский голос за кустами.                   2-я  МУЗА     А Эхо - женщина, небось.                   1-я  МУЗА     Она испуганно уходит.     Идем за нею. Что за вид?                  ХОР МУЗ Под сенью листьев на ветвях дубовых И где попало на земле в удобных, Привольных позах женщины сидят,      Раздетые, и желуди едят.      Красивых, молодых здесь мало. Смиренье им, конечно, не пристало. Здесь немощь и уродство наготы      Как бы сродни свободе красоты. Ужели то вакханки? С удивленьем Смотрю я. Или вслед за исступленьем      Безумия и пляски круговой В душе восходит благостный покой. Сродни любви с ее истомой, бденьем, С экстазом, мукой, сладостным волненьем. Сродни и вдохновению, чьих уз Возносят до небес питомцы муз. Но вот встревоженная дева разом Всю стаю всколыхнула, лишь показом На нас, с упоминанием царя, И будто вспыхнула кровавая заря.                     1-я  МУЗА     Нам лучше скрыться. И скорей.                     2-я  МУЗА     Что это? Сон иль представленье?                     1-я  МУЗА      Какая разница? Все дело,      Как царь воспримет праздник сей,      Затеянный не нами.                     3-я  МУЗА                                           Вакхом!                     1-я  МУЗА      Царя застать мы не могли.      За ним неслись мы что-то долго,      В печальной стае журавлиной,      Проваливаясь в бездну лет,      Где прошлое восходит снова      И в будущем мы юны вновь.                     2-я  МУЗА      Куда бы нас ни занесло,      Чудесно здесь, и с нами чудо.      Вакханки мы? Иль оры?                     1-я  МУЗА                                                   Музы!      Мне это больше по душе.      Но с чем мы явимся к царю?                     2-я  МУЗА      Я слышу, женщины за тайну      Толкуют с криком, среди них      Супруга и сестра царя,      И если он о том прознает,      Им худо будет всем.                    3-я  МУЗА                                            А хуже,      И сын царя здесь веселится,      Кричат, смеясь, и с плачем тоже.                    1-я  МУЗА      Идем. Здесь тайна, может, та,      С чем мы к царю должны явиться,      По повелению провидца.                    3-я  МУЗА      Так, это Феб нас вызвал срочно      Из дальних стран иных времен?                    1-я  МУЗА      Уж верно, что-то приключилось!                Уносятся. Сцена 2 Царский дворец в саду. На вышке маяка на берегу моря дозорный. Музы, одетые, как знатные женщины.                  1-я  МУЗА     Весь город обошли мы вместе     И врозь, а царь неуловим.     Он всюду только был, ушел;     Все утро в кузнице трудился,     Взял даже плату за работу,     Купил на рынке башмаки.     Затем он плотничал на верфи     И на триере вышел в море.               ДОЗОРНЫЙ     Ну, что? Сыскали вы царя?     За ним угнаться невозможно.                  1-я  МУЗА     Послушай! Что же делать нам?               ДОЗОРНЫЙ     Коль нужно, сам найдет он вас.     Небось, слыхал уже, что ищут     Три женщины его, царя.     У нас не принято такое.     Вы иноземки иль родня?     А, может, вы богини?                  2-я  МУЗА                                             Что же?     Царя богини навещают?               ДОЗОРНЫЙ     Когда сам царь огонь разводит,     Весь в увлеченьи мастерством,     И бог Гефест к нему заглянет;     Арес слетает на потехи,     Какие с детства любит царь.     А что касается богинь,     Я думаю, к нему Киприда     Неравнодушна, сам Эрот     Усердно служит, мальчик резвый...                 3-я  МУЗА     А Вакх?                ДОЗОРНЫЙ                    Все боги им любимы.      Но в равной мере и по чину.      Вот плотник с топором идет;      Спросите, любит ли он Вакха.                 1-я  МУЗА      Сам царь! Велик он ростом, скор;      Весь лик его и взор, величья      Врожденного не спрячешь. Он! Царь Эагр, явно сконфуженный перед тремя прекрасными женщинами, делает вид, что не замечает их.                    ЭАГР            (дозорному) Что видишь ты на море и на суше?                ДОЗОРНЫЙ Даль моря, как и неба, государь, Светлы и лучезарны, словно боги Бросают благосклонный взор на мир, Тебе подвластный...                    ЭАГР                                    Эй! Ответа жду.                ДОЗОРНЫЙ На склоне гор смятенье поднялось. Вакханки разделились на две группы; Одна беснуется, другая спит. Три женщины, похоже, чужестранки, Спустились с гор.                   ЭАГР                                  Богини, я подумал.                ДОЗОРНЫЙ Наверное, вы правы, государь. Но если из вакханок, не опасны, Пока все в разуме.                   ЭАГР                                    Пусть пройдут в мой сад. Приму я их сейчас же, как умоюсь.        (С улыбкой к женщинам.) Ведь я не зря носил топор с собой. Музы в саду; к ним выходит царь в том же платье, в каком плотничал; на голове венок из виноградных лоз, в руках тимпан и флейта.                  1-я  МУЗА     Нам предлагают роль вакханок.                  2-я  МУЗА     А что? Веселье пробудилось     Во мне.                  3-я  МУЗА                    Царь - жизнелюб, я вижу.      Он мил и весел, как мальчишка.           (Про себя, с изумлением.)      Черты лица знакомы мне -      Я узнаю его как будто,      Но в юности его... О, сон!                    ЭАГР         (приглядываясь тоже к ней)      Хотя провел я день в трудах,      А все же ощущал, что праздник,      Затеянный на склоне гор,      Вселяет и в меня тревогу,      Как в ожидании часов      И дней веселья в детстве было.                   1-я  МУЗА      О царь! А нам ведь говорили,     Что вакханалий вы терпеть     Не можете.                  2-я  МУЗА                           На вас же глядя,     Так и несут нас ноги в пляс. Царь, играя на флейте, скачет, как сатир, а музы, следуя за ним, кружатся, занося ногу вкруг себя.                    ЭАГР Нет, празднества, конечно, я люблю. Дитя, играя, учится всему. Игра и труд сродни. Как и любовь. Народ наш юн и дик. Как мало игр Он знает, кроме похорон и свадеб. А сельский праздник, милый и убогий, Дионису в угоду превратил Орфей, мой сын, в разнузданное действо, В культ бога, Лиссой одержимого. Все таинства любви и жизни скрылись; Одно безумие осталось. Бог Величья собственного ради страхом, Безмерным, беспричинным, насылает На всех безумие: Диониса Любите одного! Не бога, сына, Пусть Зевса самого; в леса бегите, Пляшите, пойте, гневом загораясь, Как звери, если помешать посмеют. О, нет! Мне разум дан для жизни новой, Какой не ведают и сами боги. Мне труд творца, как детская игра, Пленителен; он мне дарует вечность.                  1-я  МУЗА Чтить бога одного вы не хотите. А что ж сестра, супруга ваша, сын - Не с вами заодно?                    ЭАГР                                  Боюсь, что так. Но вы о том откуда все прознали? Среди вакханок видели вы их? Ну, да! Дионис знает, как легко Сбить женщин с толку песнями и плачем. Но сын с его чудесным даром?!             (Дозорному.)                                                          Эй! Не видишь там царевича? Его же Ни с кем не спутаешь.             (Женщинам.)                                           Он долговяз, Как я, и гнется, как тростник по ветру.                   3-я  МУЗА Ваш сын? Он гнется, как тростник по ветру, Каким и вы когда-то были, да? Прекрасны и подвижны, как сатиры...                     ЭАГР Когда ты нимфа, я сатиром был - Когда-то в юности; как сон, я помню Свидания с тобой в пещере нимф.                   3-я  МУЗА                (смутившись) Как сон? Ну да. Но сны нам только снятся.                ДОЗОРНЫЙ Там носится такой, пугая женщин, Уж верно, в шутку, весело им всем. Я думал, то сатир, иль сам Дионис.                     ЭАГР Дионис там? Иль сын мой? Я обоих Хотел бы повстречать лицом к лицу.                ДОЗОРНЫЙ Опасно, царь! Вакханки выжидают, Бездельничая мирно, только знака, Кого бы растерзать, как волчья стая; А вас они боятся, как огня, Чтоб тотчас впасть в безумье круговое.                     ЭАГР Я буду сам безумным; петь, плясать Не хуже козлоногих и вакханок; Когда бог - шут, и я могу им быть. Вы, женщины, за мной пришли? Идемте!                   3-я  МУЗА Постойте! Нужно расспросить мне вас. Я знаю вас как будто, но откуда?                   1-я  МУЗА О Каллиопа! Чем ты смущена?                   2-я  МУЗА Иль кем? Эрот достал ее стрелою.                   3-я  МУЗА Не смейтесь! Шутки не уместны здесь.                   1-я  МУЗА Какая тайна между вами? Царь Ведь тоже узнает тебя как будто...                   3-я  МУЗА Оставьте!                   1-я  МУЗА                     Вас одних оставить, да? Ну, хорошо. Мы здесь пока побродим.              Музы, посмеиваясь, удаляются в глубь сада. Сцена 3 Там же. Царь Эагр приводит  Каллиопу  в беседку.                   ЭАГР О, дева юная! Тебя я знаю? Я узнаю черты, улыбку, взгляд, Божественно прекрасные и ныне, Когда я ощущаю убыль сил. Но где тебя я видел? Как все было? Или приснился сон весенний мне, Который помнил я всегда, но смутно?                КАЛЛИОПА Мы в юности твоей встречались, верно.                   ЭАГР Старею я, в трудах изнемогая, А милая по-прежнему юна, Цветет благоуханно, как весна. Когда ты муза, о, поведай, муза! А я, воспомня, буду молод снова. Пусть счастье юности мне снится вновь!                КАЛЛИОПА Поведать мне нетрудно, помню все. Но обещай, Эагр, хранить все в тайне, Как я хранила до сих пор свой стыд, И счастие, и горе смертных женщин.                    ЭАГР Когда здесь тайна, обещаю я Хранить ее, как посвященный, свято.                КАЛЛИОПА Всевластна Афродита, с ней Эрот, Послушный воле матери мальчишка; Они чинят без устали разбой.                     ЭАГР Разбой? Угодный смертным и богам?                КАЛЛИОПА И ты смеешься вслед Киприде, сладко Смеющейся, смех любящей богине, Влекущей всех к любви - богов и смертных, Не делая различья между ними, Когда различье есть - на горе многим, На стыд и муки, даже на погибель.                     ЭАГР Любовь и счастье нам несут погибель?                КАЛЛИОПА Ты знаешь, участь смертных такова.                     ЭАГР Увы! А ты, я вижу, из богинь?                КАЛЛИОПА Нас, девять муз, сестер, от Мнемозины Рожденных Зевсом; Фебу служим мы В его заботах об искусствах смертных, Что восприял от Прометея он.                     ЭАГР Но как судьба свела меня с тобой?                КАЛЛИОПА Когда нас девять девушек беспечных, Поющих в хороводе Мусагета, Танцующих охотно для богов И смертных под кифару Аполлона На празднествах и на Пифийских играх, Мы рады все и каждая влюбиться, Как девушки и юноши на играх...                     ЭАГР На играх, вспомнил, я тебя увидел!                КАЛЛИОПА Я увенчала лаврами тебя, Прекрасного, как бог, и засмеялась, Истому счастья предвкушая страстно, И ты забыл свою победу, тоже Уставясь на меня, влюбленный тотчас, - И мы забылись, праздник многошумный, Как море к ночи, стих, и мы умчались На колеснице вслед за солнцем в горы.                     ЭАГР Сошли на луг мы у пещеры нимф, И ты предстала предо мной впервые, Какая есть, в блестящих одеяньях, Как пламя, лучезарных, красотою Превосходя всех женщин. О, богиня!              (Воспроизводя воспоминанье.) Кто б ты и ни была, ты из блаженных, - В испуге, счастлив, я затрепетал, - Афина, иль Фемида, Афродита? Или из Ор? Харит? Иль нимфа ты? Из тех, что населяют лес и реки, И горы? Здесь я жертвенник воздвигну, Чтоб жертвы приносить тебе отныне. А ты, богиня, будь же благосклонна, Даруй ты мне потомков славных, жизнь, Исполненную счастьем бытия.                КАЛЛИОПА С улыбкой Афродиты я сказала: "О, славный юноша! Я не богиня. И смерти я подвержена, как ты. Из Хора муз(мы их изображаем На празднестве) я подошла к тебе С венком, подвигнута стрелой Эрота. Возьмешь ли в жены ты меня, Эагр?"                     ЭАГР "Да, всеконечно! Пусть я слишком молод, Чтобы жениться, - отвечал, я помню. - Поженимся мы в тайне до поры".                 КАЛЛИОПА "Признаюсь, как ни стыдно, пусть все в тайне, - Я отвечала, - будет между нами, Когда тебе еще жениться рано, А время самое любить и грезить О подвигах, о славе и бессмертьи".                    ЭАГР Была там хижина охотничья, Разубранная шкурами медведя, И льва, и рыси, мною умерщвленных. Я там устроил ложе из плащей, И мы воссели рядом на закате; В сияющих лучах я снял с тебя, С прекраснейшего тела украшенья - Застежки, пряжки золотые, кольца, Браслеты, ожерелья...               КАЛЛИОПА                                         Да, я помню. Зачем ты это делаешь сейчас?                     ЭАГР              (отступая от нее) Затем я пояс распустил твой милый, Совлек сияющие светом вещи, И воссияло тело юной девы, Как воплощение самой любви, Стыдливо нежной и счастливой в страсти, В порывах и изгибах сладострастных, - И, смертный, я познал любовь бессмертной, И мукам счастья не было конца; Все ночи жизни - до восхода солнца, Когда и впрямь предстала ты богиней, Уж уходя, из света вся, как солнце.                КАЛЛИОПА Ведь тайну от самих себя не скрыть.                      ЭАГР В великом страхе я просил тебя: "Я знал, что ты богиня, ты сказала Неправду мне, кто ты; не допусти, Чтоб я, еще живой, лишился силы. Ведь силы смертный навсегда теряет, Коли с богиней он разделит ложе!"               КАЛЛИОПА Не смертному в том горе, счастье кратко, Как жизнь и радости все человека. А горе мне, от смертного зачала Я сына, Афродите в утешенье, Что не одною с нею то случилось.                    ЭАГР У нас есть сын? Где он?               КАЛЛИОПА                                            У нимф он рос. Я не могла заботиться о сыне, Сокрыв о тайном браке от сестер, И знать не знаю о его судьбе. Прости же легкомысленную деву, О, царь Эагр!                     ЭАГР                          Ты не могла иначе, Я знаю, поступить. Утешься! Может, Был найден он и ты его узнаешь. Недаром наша встреча на исходе Уж дней моих, как в юности была.                КАЛЛИОПА Был найден он? И рос в твоей семье? И не его ль зовут Орфей, чья лира Чарует всех - и смертных, и богов?                     ЭАГР Поэтов много, сын один у нас, Любимец муз, и ты его не знаешь?                КАЛЛИОПА Мы снимся им, не видя их самих, Как девы привлекают всех улыбкой, И поступью, и станом, - удаляясь И глаз не поднимая, - кто их видит, Тот счастлив, вдохновен, исходит песней, Как соловей неведомо о ком.                    ЭАГР Орфей - мой сын, в том не было сомнений, И я признал в найденыше его, Не зная лишь о матери ребенка. Я думал, это сын от поселянки.                КАЛЛИОПА Ты жил в ту пору с ней, когда влюбился В меня?                     ЭАГР                Не жил, а забывался просто, А счастьем одарила ты меня.                КАЛЛИОПА О, да, конечно! Сон прекрасный снился О шалостях с богиней в шалаше. Так, наш поэт, быть может, не мой сын? А царский сын от бедной поселянки?                     ЭАГР А дар?                КАЛЛИОПА              А дар от Феба. Где Орфей? Когда увижу я его? Он здесь? Боюсь узнать его, да при подругах; И снова униженье, как при родах, Я испытаю, и его боюсь. Ведь он уж взрослый юноша, каким Тебя, Эагр, я помню и люблю.                    ЭАГР Меня ты любишь?                КАЛЛИОПА                                   Не тебя, о царь, А юношу, влюбленного в меня, Каким тебя узнать не удается.                    ЭАГР Состарился уж слишком?                КАЛЛИОПА                                                Да, боюсь.                    ЭАГР А старость недостойна уж любви?                КАЛЛИОПА Речь не о том, мой старый муж.                    ЭАГР                                                           Смеется, Как юность легкомысленная. Боги! А старость, немощь, смерть - удел лишь смертных. Что это значит? Почему? Зачем?             (Хватается за тирс.) Орфей живет в скитаньях здесь и там, Повсюду, где душа его блуждает И носится, как птица вслед за песней. Царь в сопровождении муз и стражников уходит в горы. АКТ  II Сцена 1 Пещера нимф. Лужайка среди скал склона горы, покрытой лесом; вход в пещеру, часть пещеры c источником, образующим озеро. Орфей и Эвридика, искупавшись в священном источнике,  со смехом от волнения выбегают на лужайку, где под кустами поспешно одеваются: он - в белый хитон, она - в пурпурную тунику.                 ЭВРИДИКА Послушай, что случилось? День все длится? Или всю ночь в источнике купались?                    ОРФЕЙ Купались мы недолго; холодна Вода в пещере, кажется бездонной, И в страхе утонуть я все всплывал Из бездны - не внизу, а в небесах, Где мы, как птицы, возносились к свету.                 ЭВРИДИКА Мы там, как птицы, возносились к свету?                     ОРФЕЙ Да, так и было, я припоминаю, Как с детства мирозданье вопрошал Во сне и наяву в полетах мысли, Куда ни шло, реальных, как купанье. Но там носился я один средь звезд, А ныне ты была со мной, как счастье, Земное и живое, и как песня.                 ЭВРИДИКА Любовь и счастье - для тебя все песня. В объятиях моих ты улетаешь В неведомые дали без оглядки.   (Обнимает его, словно стараясь удержать его.)                     ОРФЕЙ И здесь все изменилось - горы, небо И свет тишайший полон вещих звуков, Как в детстве лишь бывало. Я Орфей, Ты Эвридика не по именам, Мы настоящие и здесь сегодня.                 ЭВРИДИКА Что это значит?                    ОРФЕЙ                               Мы родились снова, Мне кажется, как сын и дочь царя От поселянки, что за диво в том, Но Феб отметил именами нас Орфея, Эвридики, вызав к жизни.              ЭВРИДИКА То миф.                   ОРФЕЙ                Да, в вечно настоящем мы.              ЭВРИДИКА В прекрасный летний день, который длится, Особенно под вечер, долго-долго, Нам снится сон чудесный о былом?     (Разглядывая перстень на руке Орфея.) О, чудо перстень! Он от поселянки?                   ОРФЕЙ Подарок от царя. Она вернула Его, как вещий знак судьбы младенца, Чтоб царь признал за сына своего.                ЭВРИДИКА Но я-то нимфа; лишь нашли нас вместе, Поющих с плачем у пещеры нимф. Орфей берет в руки лиру, и звуки ее пробуждают лес полусонный, как бывает ближе к вечеру. Сквозь птичий гам и пенье проносятся и звуки флейты, за кустами пробегают нимфы и сатиры. Да, это сон! Сестер моих я вижу, Едва одетых, в козьих шкурах, в платьях Изодранных, поделенных на части, В лохмотьях преизящных при красе Нежнейших лиц и плеч, и рук, и ног.               (Идет к нимфам.) О, милые мои! Я Эвридика. Нимфы, пугаясь, не убегают, но пляской и в пантомиме выражают то радость узнавания, то отчаянье.                ОРФЕЙ     Великий, сладостный Эрот!     Не покидай ты этот грот,     Где славим мы тебя любовью,     Ликующе поющей кровью!          (Прислушивается к звукам своей лиры.)     Возлюбленный, крылатый бог,     Беспечно смелый ты стрелок,     В движеньях быстрый и безумный,               Огненношумный!     Играешь ты с богами и людьми,     Вторгаясь в наши помыслы и сны.     Владеешь ты ключами мира -     Земли, и неба, и эфира;     Видать, ты властвуешь один,     Один над всеми властелин!     Но, благодатный, сопричислись           К сиянью чистых мыслей Всех посвященных в таинства твои, А злые устремленья отгони!              (Удаляется.)               ЭВРИДИКА           (догоняя Орфея) Поешь ты гимн, Эроту посвященный? Мой милый, ты Орфей, я Эвридика, Жена твоя, - и это не игра?                  ОРФЕЙ Да, Эвридика.               ЭВРИДИКА                            А куда ж уходишь?                  ОРФЕЙ На таинства, какие учредил Я в честь Диониса, как утверждают.              ЭВРИДИКА Орфей! Когда вернешься? К ночи?                  ОРФЕЙ                                                                Завтра. Но в ночь услышишь песнь мою с долины.               ЭВРИДИКА Я Эвридика, я жена твоя? Какое счастье! Но боюсь поверить. И страшно мне. Не уходи, Орфей! Ведь счастье упоительное кратко И улетучивается, как сон Послеполуденный в укромном гроте, С купанием в источнике у нимф.                  ОРФЕЙ Чего же ты боишься, Эвридика? Мир полон света, ты совсем юна. А юность и беспечна, и отважна, И счастием любви упоена.         Объятия и поцелуи.              ЭВРИДИКА Живешь ты песней, что находит отклик В сердцах людей, у птиц и у зверей, У нимф, и даже сам Великий Пан Играет на свирели в унисон Со звуками, чарующими лиры Орфея, - я же лишь тебя люблю, В разлуке день, как ночь, что длится вечно Во снах мучительных природы дикой, Очеловеченной твоею песней. И я во страхе потерять тебя, Как света дня и жизни обретенной На краткий миг земного бытия.                  ОРФЕЙ Боишься за меня? О, Эвридика! Охотой я не занят, как Адонис, И вепря мне бояться нечего.              ЭВРИДИКА Есть зверь похуже вепря, то безумье, Чем одержим Дионис, на беду Вакханок, веселящихся беспечно, Покуда он безумье не нашлет На бедных женщин, в гневе сам безумен.                  ОРФЕЙ То знаю хорошо я, Эвридика. Ведь таинства затеял я затем, Чтоб женщин от безумья уберечь И страхов, что на них находит От вскриков Пана в тишине лесов, - Все празднеством ведь легче одолеть, Как сам Дионис с хороводом нимф И козлоногих во главе с Силеном Спасается весельем от безумья.               ЭВРИДИКА Да, весело, покуда здрав Дионис, И я вакханкой по лесам носилась, Пока тебя не встретила однажды...                   ОРФЕЙ С сатиром молодым, с которым ты Предстала вдруг, как чудо красоты.       (С видом воспоминания, что происходит как бы воочию.)           Глазам своим не верю. Нагая девушка, склоня головку к зверю, - Который весь в шерсти, с копытцами, нагой, А бюст и голова - мужчина молодой, - Беспечно внемлет, верно, комплиментам, Рукою прикрываясь лишь слегка при этом. А он, смеясь, касается ее руки, Сам, этакий нахал, он весь открыт!               ЭВРИДИКА           (рассмеявшись смущенно) И правда, зверь и человек веселый, Беспечный, лишь на ум весьма тяжелый.                   ОРФЕЙ То нимфа юная и молодой сатир, Пришедшие на празднество, на пир,          Куда незванный я попал, Как вдруг сатир куда-то ускакал.                ЭВРИДИКА Я вскрикнула, увидев вдруг поэта, Который любовался мной с восторгом, И рассмеялась тут же над испугом, Не в силах убежать от любопытства. Спросил ты имя. "Нимфа я, а имя Ты можешь дать мне. Стану я тогда, Познавши человечье счастье, смертной". - "А нимфы безымянные бессмертны?" "Да, как колосья, что роняют зерна И снова прорастают, мы бессмертны И смертны. Но людская участь нас, Не знаю отчего, прельщает больше. Вочеловечиться - такое счастье, Что даже божества ведут себя, Как смертные - в любви, в борьбе, во славе. О, назови! А я тебя сведу В пещеру нимф, святилище для юных Влюбленных, мы ведь влюблены, не так ли?                     ОРФЕЙ Но ты ведь станешь смертной, Эвридика?                  ЭВРИДИКА Я Эвридика? Не боюсь я смерти, Когда взамен любовь, любовь Орфея, Певца любви, объемлющей весь мир.                     ОРФЕЙ А что же плачешь?                   ЭВРИДИКА                                    За тебя боюсь. Дионис в гневе - славишь ты Эрота И Афродиту, а его забыл, Чей культ ты учредил для вакханалий.                    ОРФЕЙ Я славил всех богов и буду славить. Могу ли петь одну и ту же песню? Ведь я не птица, а поэт Орфей, Певец и музыкант разноголосый, Как многозвучен мир в весенний день.                ЭВРИДИКА Все так, ты прав, но будь же осторожен. Ведь я одна на свете, всем чужая И без родни среди людей.                   ОРФЕЙ                                                 И я Один, пусть песнь моя слышна повсюду, Но нас ведь двое, счастье наше - чудо! Прощай!                ЭВРИДИКА                  Но почему прощай? Навеки, Как день прекрасный уж неповторим. Пантомима. Поцелуи и объятья. Орфей уходит. Эвридику окружают нимфы и сатиры, всячески стараясь развеселить ее. Сцена 2 Склон горы с нагромождением скал и лужайками, чащей кустов и рощами над долиной реки, впадающей вдали в море. Музы, царь Эагр и его спутники из стражников, юношей и девушек, среди которых Мусей, прячась за кустами, наблюдают за нимфами и сатирами, которые ниже, как бы в глубине амфитеатра, поют и пляшут вокруг Эвридики.                   МУСЕЙ Нет, это сон! Как мы попали в горы, Где в чаще дремлет сам Великий Пан, И нимфы бродят, словно в ожиданьи Свиданья или празднества какого?                    ЭАГР Да это поселянки здесь собрались На таинства, в безумие впадая Бегущие в леса, на склоны гор.                   МУСЕЙ На сельских празднествах ведь я бывал; Старух там много, матерей с детьми, А здесь все юны, красотой сияют Цветов, и зелени, и сини неба.                     ЭАГР И правда хороши!                  1-я  МУЗА                                   Да их здесь много. Поглядывают меж собою что-то строго. Затея важная их всех собрала здесь. Уж верно, что-то приключилось днесь.                 2-я  МУЗА Мне кажется, я начинаю понимать, О чем они поют, а больше пляшут, Словами затрудняясь все сказать, Или кривляясь на потеху нашу.                 МУСЕЙ              (прыгая, как сатиры) Кривляются сатиры, стать у них такая;              Неловки и прыгучи,      Скакать бы им по кручам. У нимф, конечно, роль иная.                2-я  МУЗА Они поют протяжно, словно плачут, Когда и слов не вымолвить от силы мук. Но, кажется, сейчас я все означу, О чем и всплеск их ломких рук.        (Поднимая руки, пляшет.)                МУСЕЙ              Похоже,       И я догадываюсь тоже. О нимфе речь. Ее прелестней нет. Недаром полюбил ее поэт. Нимфы и сатиры поют и пляшут под звуки тимпанов и флейт.                ХОР НИМФ О нимфа с именем! О, Эвридика!      Твоя пурпурная туника           Сияет, как цветок,      Любви и красоты исток.      Любовью одарив поэта,      Ты счастлива; ты им воспета      За прелесть, ум и красоту И юности извечную мечту      О счастье в неге сокровенной      И жизни вдохновенной.      Что ж, Эвридика, ты грустна?      Иль жизнь уходит, как весна,      Как звук, уж отзвеневший в лире,           Тебя не станет в мире? (Пляшет в сопровождении сатиров, у которых комический вид и скачки.) Словно с небес звучит лира Орфея, заполняя всю долину шорохами листвы, текучих вод, пеньем птиц в унисон.                ХОР МУЗ     Несутся звуки, словно с неба,             С кифары Феба,             И все слышней.         Конечно, то Орфей.         И песнь его повсюду,             Подобно чуду,         Как счастия исток,         Ввергает всех в восторг. И нимфы легконогие, как в ласке,         Исходят негой в пляске,     Пленительной, как сладкий сон         И страсти истой стон.              О, нимфы! Нимфы!         И счастливы мы с ними.                  МУСЕЙ     Да это прямо представленье!     А, может статься, сновиденье?              А где ж Орфей?       Сатиры все быстрей       Несутся в пляске дикой       Вослед за Эвридикой.       И тянут ноги в пляс           Пуститься нас.                   ЭАГР     И музыке Орфея вторит        Все сущее в природе.     Лягушек беспечальный хор     Несет свой непрерывный вздор.                ЛЯГУШКИ            А как же, как же!            Ква-ква! Ква-ква!               И все слова.         Но лучше и не скажешь,         Когда исходишь, к счастью,         Неистовою страстью;     То Эрос буйствует в крови     И в жажде жизни, и любви!             ХОР НАСЕКОМЫХ     Весь стрекот, щебет, клич и свист     Кто разберет нас? Только мист.     Нас мириады, мириады,          И небесам мы рады               Из нашей тьмы,               Как из тюрьмы,               Где настежь двери.               И мы не звери,          Не птицы, а народ,          Мы непрерывный род!              ХОР ПЕРНАТЫХ О, чу! Певец любви, как соловей,     Исходит песнею Орфей.     Ему мы внемлем, Хор пернатых,          Как в море аргонавты          Заслушивались им,     Поющим вдохновенный гимн.          И всякий песне вторит,          О, дивные восторги!     И всех победней о любви     Поют, конечно, соловьи!            ГОЛОС ОРФЕЯ          О, чистый звук, летящий          Стрелой Эрота ввысь,                 Ты зов и мысль                     О счастье,             С волнением в крови,             О славе, о любви.              ХОР ПЕРНАТЫХ     Нас любят без сомненья Музы.             О, сладостные узы!             Охотно вторит нам             Сам козлоногий Пан,             Играя на свирели,             Выдувая трели     И посвист с нами в унисон;             И даже Аполлон     Бывает увлечен с томленьем             Весенним нашим пеньем,             В тоску о Дафне вновь             Впадая, о, Любовь! О, чу! Он песней новой изошелся.             Прекрасны хор и соло.                ГОЛОС ОРФЕЯ             И нет прекрасней лика     Влюбленной девы. Эвридика!     Тебе я посвящаю гимн,     Ведь для меня ты из богинь,             Из милых муз - для сердца,             Тоскующего с детства.     Ты все - и песня, и любовь, -     Пою я, повторяя вновь,             За трелью соловьиной             Над вечереющей долиной. Усни с веселой думой обо мне.             Прекрасна ты во сне,     Как нега, что исходит песней,             И нет ее чудесней!                       ЭОС     Грустна, стыдлива, лучезарна,           Мне ни к чему румяна.               Как осень и весна,               Прекрасна я со сна.           Я встреча и прощанье,               Лишь обещанье,           Предчувствие любви,                Огонь в крови.               ЭВРИДИКА     Орфей! Я песен не пою,     Но, знаешь, как тебя люблю -           Любовью бесконечной          И, как природа, вечной!   Заря гаснет, и воцаряется ночь. Сцена 3 Луг, усыпанный цветами; за деревьями охотничий домик, где живет, очевидно, Орфей с Эвридикой. Утро. Неподалеку в роще царь Эагр и его спутники; все спят.                    МУСЕЙ            (просыпаясь и выходя на луг) Уж утро. Тишина. Заря в полнеба, И Гелиос взошел на колеснице На путь по небу с просиявшим ликом, И птицы, пробудившись, уж поют. В долине над рекой туман клубится, Рассеиваясь, как обрывки сна.                    ЭАГР             (выходя на луг) Да, сна, который нам приснился в яви, С игрою козлоногих, точно в праздник У поселян, да с пеньем нимф нагих, Беспечных и прелестных, как одна. Меж них в тунике красотой блистала Подружка юная Орфея, да? Тиха, скромна, пленительна, как Эос, И сын мне стал яснее, да, на зависть, Хотя и я был счастливо влюблен, Как в юности пристало, но есть сроки, Когда из юноши выходит муж... Мусей! Мне нужно видеть Эвридику - До возвращения Орфея лучше.                  МУСЕЙ О царь! Что вы замыслили?                    ЭАГР                                                    Сведи нас.                  МУСЕЙ Не то ли самое, что и Дионис?                    ЭАГР А что замыслил бог, ты, верно, знаешь?                  МУСЕЙ Орфея с Эвридикой разлучить.                    ЭАГР Зачем?                   МУСЕЙ              Чтоб ревностней служил Орфей Ему, Дионису, чей культ повсюду И славой, и напевом утверждая. На луг у охотничьего домика выходит Эвридика в сопровождении нимф, полуодетых, кто во что попало, как понарошке. Они собирают цветы, сплетая венки.                1-я  НИМФА Венки сплетаем мы с утра пораньше. А для кого?                2-я  НИМФА                     Конечно, для Орфея. В разлуке долгой мы истосковались.                3-я  НИМФА Один-то день?                2-я  НИМФА                            Для нас все дни равны, Как бы извечны, только не для смертных: Им всякий день - утрата, убыль жизни, Невосполнимая уже ничем.               ЭВРИДИКА Да, это правда. Тем дороже счастье И жизни, и любви во всякий миг.                1-я  НИМФА А в чем же счастье жизни и любви?               ЭВРИДИКА В цветах! И в радости от их цветенья Во всем разнообразьи красоты. И так повсюду, и в любви, конечно.                2-я  НИМФА Орфей - поэт; а музы навещают Его тайком, иль при тебе приходят?               ЭВРИДИКА Что хочешь ты сказать?                2-я  НИМФА                                             О, Эвридика! Да, наболтать я лишнее боюсь. Ведь говорят, к царю явились музы, Да в яви, их все видели в саду.               ЭВРИДИКА К царю? Искали, может быть, Орфея?            (Впадая в беспокойство.) Недаром это - чтоб явились в яви, Уж что-то приключилось, иль случится! На луг выбегают сатиры с флейтами и тимпанами, а с ними Дионис под видом юноши, весьма похожего на Орфея, но столь странного в повадках, что Эвридика пугается его.                     ЭАГР Мусей! Кого там видишь? Не Орфея?                   МУСЕЙ              (в тревоге) О, нет! Орфей и пьяный не поскачет С повадками сатира к Эвридике.                     ЭАГР Да и она его боится, видно. Сатиры играют на флейтах, нимфы весело пляшут; Дионис кружит вокруг Эвридики.                 ДИОНИС Не узнаешь меня?              ЭВРИДИКА                                  А кто же ты?                 ДИОНИС Ну, да, вакханками потрепан малость; Всю ночь плясал я, пил во славу Вакха...               ЭВРИДИКА Стараешься напрасно - за Орфея Принять тебя я не могу. Надень-ка Другую маску, если не свою, Природную, коль рассмешить ты хочешь.                 ДИОНИС Изволь. Я сицилиец родом, друг Орфея, а зовут же Аристей.              ЭВРИДИКА Бог пчел и меда? Друг Орфея?                  ДИОНИС                                                        Сладко?               ЭВРИДИКА Меня пьянят цветы и радость утра, А мед уж слишком сладок, пчелы - с жалом.                  ДИОНИС Что пчелы? В чаще за кустами змеи, Свернувшись, нежатся на солнцепеке.               ЭВРИДИКА Зачем ты это говоришь, пугая Безумными глазами? Кто же ты?           (Отходит от него.) Нимфы, как бы вступаясь за Эвридику, окружают ее, сатиры в пляске рассекают круг, и все бегут по лугу в беспорядке, кто со смехом, а кто в страхе, за Эвридикой - Дионис; она забегает в чащу, где дремлют змеи, не потревожив их покоя, и замирает; однако Дионис вваливается, и Эвридика вскрикивает.                  МУСЕЙ Что там случилось? Эвридики вскрик Разнесся негой ужаса и смерти, И в тишине примолкли даже птицы... Нимфы выносят из чащи тело Эвридики; сатиры уносятся вслед за Дионисом.                   ЭАГР О, злое дело чуть не совершил Я сам...                 МУСЕЙ              Как! Эвридика умерла? Разносится далеко по лесам таинственный вздох-вскрик Пана, нимфы в страхе разбегаются. АКТ  III Сцена 1 У пещеры нимф. Беломраморное надгробье, усыпанное венками и цветами. Музы и Орфей.                 ХОР МУЗ Увы! Увы! И бог ее не уберег.     Она бежала со всех ног, -     За нею Аристей помчался, -     И прямо к змеям в чащу.         (Пляшет, выражая отчаянье.) Орфей, пронзен внезапною тоской,     Из дальних мест спешит домой.     И песнь его проносит Эхо     Со склонов гор далеко.     К нему навстречу все бегут,     Лишь Эвридику не несут     Ее пленительные ноги. И лица у подруг печально-строги.     Что с Эвридикой? Где она?     Где юная его жена? - Орфей, прости! Ужасны мы в ответе.     Жены прелестной нет на свете.          Ее ужалила змея,                 И яд          Проник ей прямо в сердце.          Ведь нимфы не бессмертны, Когда, как люди, носят имена.      Не возродит ее весна.          (Пляшет вокруг Орфея.)      О, где ж ты был, когда все в мире          Твоей послушно лире?                 ОРФЕЙ О музы! Это вы? Я думал, нимфы. Впервые вижу вас в сияньи дня, Что для меня чернее темной ночи, - Уж верно, потому. Но что случилось? Кто этот Аристей? Бог пчел и меда, Диониса иная ипостась? Иль сын Зари и Феба? Да откуда Он взялся здесь? О Феб! Что это значит?                  3-я  МУЗА Ты видишь нас воочию впервые?                   ОРФЕЙ О, голос твой я узнаю, нежнейший, Влюбленной девы - не в меня, не знаю, В кого, но радостен ее привет Для слуха всякого, отрадна ласка, И трепетом душа ей отзывалась, Как помню я себя; я думал, мать, Подкинувши дитя к чужим, томится И снится мне, как Музой обернулась Утешить песней и развеселить, - И я запел к отраде бытия Не только моего, как стало ясно.                 1-я  МУЗА Орфей! Ты музыкант, поэт первейший, Каких на свете не было, не будет, Ведь первородство выше всех начал, Как свет предвечно славит мирозданье, Из тьмы все возникая вновь и вновь, И, музыкой озвученный, он небо И землю сводит в песне бытия, Чью тайну первым гений твой постиг, И славой беспримерной ты прекрасен.                  ОРФЕЙ Что слава мне, когда убит я горем! Что слава мне, когда несчастлив я! Такой удар судьбы - на гребне счастья. Зачем она, не я погиб от гнева Диониса, - я знаю, в чем тут дело? И это бог? Блаженный? Где же Правда? Я вижу, не в обители богов. Я к Правде обращаюсь за управой, Когда бесчинства чинят сами боги, Бессмертные, как люди в нетерпеньи Достичь желаемого - власти, славы Или богатства на день бытия, Как мотыльки, летящие на пламя. В чем смысл такого нетерпенья, если Итог один - сошествие в Аид? И в чем тут справедливость? Та же Правда? Или Неправда торжествует в мире, Как Власть и Сила, отнюдь не Закон? Но чья Неправда? Рока? Что же это, Чему подвластны смертные и боги? Мой разум негодует, сердце ропщет, Душа изнемогает, петь не в силах, Вся прелесть жизни сгинула в Аид, Где жизни нет, а души, как в темнице, Томятся до рожденья вновь в обличьях, Неведомо каких, чтобы вернуться В круговороте дней опять в Аид.                 2-я  МУЗА Как Прометей, прикованный к скале, Он ропщет, негодует, - не поет. А Каллиопа плачет безутешно, Из состраданья обезумев тоже. А музам сострадать без меры вредно; Утешить может только песнопенье.                  ОРФЕЙ Дионис, претерпевший стольких бедствий, Подумал я, быть может, прав, в безумье Впадая то и дело, и в весельи Пускаясь в пляску, обращая беды Свои, чужие - в радость бытия?                3-я  МУЗА У бездны горя есть своя отрада.                  ОРФЕЙ Как в похоронном плаче женщин? Да! Но я не плачу. Жизнь ушла из тела. Без песен я ни мыслить, ни дышать Не смею, не могу. Я, верно, умер И вижу вас во тьме беззвездной ночи, Чудесные эфирные созданья. Прощайте, Музы! Мне пришла пора Сойти туда, откуда нет возврата.                  3-я  МУЗА             (вся в слезах) Увы! Увы! Орфей! Что ты задумал? Ушла из жизни нимфа, ты же жив; Ты молод, пенья дар вновь встрепенется, Как птица Феникс из огня утрат. Сойдя в Аид, расставшись с жизнью с горя, Удвоишь лишь кручину Эвридики. Ведь души радуются из Аида Живым, о ком им помнить так отрадно.                    ОРФЕЙ Как в радости мы были вместе, ныне В печали мы пребудем тоже вместе.                  3-я  МУЗА Орфей! О, вспомни об отце, он любит Из всех детей тебя, с тобою в ссоре Из-за Диониса; вам объясниться Необходимо; прав-то он, как видишь. И ты ведь прав; не поняты вы оба.                   ОРФЕЙ Но царь Эагр мне, может, не отец. Я незаконный сын и не наследник, И за делами обо мне не вспомнит. Пускай поет со мною вся природа, Но отзыва не находил в семье И рос один; найдя в Мусее друга И с Эвридикой тайно обвенчавшись, Я одиночества не ведал больше, О славе не заботился, как птицы, Природу оглашая свистом с трелью. Но ныне, как Икар, упавший в море, Я одинок и рад уйти под воду. Я смертный, я умру, готов сейчас. Орфей подходит к краю пропасти и бросается вниз; музы устремляются за ним. Сцена 2 Аид. Елисейские поля у дворца Плутона и Персефоны; справа глубочайшие ущелья среди гор - Тартар, слева синее море с островом блаженных - Элизиум. Музы и Орфей.                1-я  МУЗА Где мы? Едва дышу. Он, как Икар, Разбиться мог. В восторге от полета Он кувыркался в воздухе упругом, А крыльями ему служили мы, Легчайшие эфирные созданья. Боюсь подумать даже: жив ли он?                 2-я  МУЗА Все хорошо. Он спит и грезит. Сон Наслал ему, конечно, Феб. Иначе Без бога света что нам удалось бы? Разбился бы о камни и в Аид Сошел бы он душою безвозвратно.                  1-я  МУЗА Но спать он мог и дома, видя сны.                  3-я  МУЗА Он здесь и там, он в мире песнопений. В свой час и здесь проснется, с удивленьем, Как в детстве с ним бывало, внове вдруг Мир возникал, с богами на Олимпе.                  2-я  МУЗА А ныне Елисейские поля, Где Персефоны огород чудесный, С дворцом Плутона, перед ним предстанут, С летящим ворохом теней от стаи Не птиц, а душ умерших на земле.                   ОРФЕЙ         (проснувшись, вскакивает на ноги) Я жив? Не может быть! Где я? О, музы! Как я свершил сошествие в Аид, О камни не разбившись, жив и с лирой? Гермес помог мне? Или Аполлон, Коль музы мне явились и в Аиде? О, чьи здесь голоса, как щебет птиц, Птенцов голодных, выпавших из гнезд?                  2-я  МУЗА То душ умерших горестные пени, От радости впадающих в тоску При виде вестника живого жизни, Как солнца свет, сияющей вдали, В безмерных высях бытия земного.                   ОРФЕЙ Без облика бесчисленные тени! Как отблески луны на водной глади! И щебет, стрекот на заре вечерней - Угасших речи, песни бестелесных? О, Эвридика! Где ты? Отзовись!           (Играет на лире.)                  ГОЛОСА - О, что за звуки? - То с кифары Феба! Божественные звуки песнопений...                 1-я  МУЗА В ущельях и расщелинах земли, В беззвучном мире теней все ожило, Как на рассвете, с голосами птиц Разносится далеко всякий шорох.          ЖЕНСКИЙ ГОЛОС О звуки чудные! Впервые слуха Коснулись моего они в Колхиде, На родине моей, и всколыхнули И сердце, и мою судьбу, к несчастью.          МУЖСКОЙ ГОЛОС То лира аргонавта! О, Орфей! И ты, певец, сошел под вечны своды, Но с лирой не расстался, как при жизни И в бурю пел, готовый к смерти с песней.          ЖЕНСКИЙ ГОЛОС Ясон! В каких краях ты обитаешь, Клятвопреступник, совратитель мой, Подвигший на измену и злодейства Медею, потерявшую рассудок От стрел Эрота, - нет от них спасенья!                3-я  МУЗА Медея и Ясон в слезах винятся, Он - в умысле жениться на царевне, Чтоб только стать затем царем в Коринфе, Она - в убийстве не его невесты, А собственных детей - все ради мести, - В глубинах Тартара неся вину. Но песнь Орфея возвращает им Из лучших дней и память, и любовь.           ГОЛОС СТАРИКА Кто слеп, и в сумраке Аида слеп; Лишь слух острей, как у летучих мышей, Но в голосах умерших нет отрады, Лишь горечь и тоска, - но что за звуки Несутся в царстве мертвых, пробуждая Нас к жизни, возвращая зренье мне?                2-я  МУЗА Эдип многострадальный - как мудрец Обрел покой на островах блаженных, Где вижу я Ахилла, с ним Елена, Блистающая красотой, как жизнью, Какой цвела, поныне все цветет.                1-я  МУЗА Герою красота ее досталась В награду?                2-я  МУЗА                     Справедливость торжествует.           ЖЕНСКИЙ ГОЛОС                   (сопрано) О, звуки неба! То любовь без слов; И слов не нужно, слово рушит правду; Любовь - отрада с мукой бесконечной, - Как вынести ее в Аиде, если При жизни жизнь свою я пресекла, Боясь вины, позора и стыда. О, Ипполит! За месть мою простишь ли? За честь свою боролась с Афродитой, Которой ты не угодил напрасно!               3-я  МУЗА Все любит пасынка бедняжка Федра, Оклеветав его и смерть приняв - За честь царицы и царя Фесея, Проклявшего беднягу Ипполита.                   ОРФЕЙ А где же Эвридика? Эвридика! Как мне тебя узнать среди теней?                Тень Эвридики.                ЭВРИДИКА Я здесь, Орфей! Ты видишь ли меня?                   ОРФЕЙ Твой облик отражением в воде Игрою света с тенью все мелькает, Как при купанье в озере у нимф.                ЭВРИДИКА Держи меня! Мой голос, словно ветер, Меня уносит, кружит вкруг тебя.                   ОРФЕЙ Как удержать тебя? О, Эвридика! Ты вся из света в сумраке Аида, Как светлячок в ночи или звезда Падучая в ночном бездонном море.                ЭВРИДИКА О, говори! Твой голос оживляет, Как ток крови, мое дыханье, сердце.                   ОРФЕЙ Твой образ возникает, бестелесный, Воздушный, нежный, как в виденьях сна, Прекрасный, чистый, негой упоенный, В стыдливой муке страсти и восторгов, Какой тебя я помню и люблю, Как песнь мою, рожденную восторгом Пред красотою бытия земного! Как мне умчаться за тобой, чтоб падать С тобою вместе пусть и в самый Тартар!                 ЭВРИДИКА О, нет, Орфей, живи, мой милый муж, Покуда жив, - я вижу, жив ты, славный, Отважный и могучий, как герой, Сошедший в мир загробный, смерть отринув. Прекрасна жизнь во всякое мгновенье, И небо голубое, лес и море, Недаром все живое и поет, И пляшет, горе превращая в радость.                    ОРФЕЙ Твой голос и рыдает, и поет.                 ЭВРИДИКА Нет радости в сердцах у бестелесных, - Как стынет кровь у старости угрюмой. Здесь немощь и докука торжествуют, И только память о былом сияет, И этот свет - вся радость и печаль.                   ОРФЕЙ О, Эвридика! Ты не рада мне?               ЭВРИДИКА Я рада, но и радость - мука здесь, - Нет жизни, лишь одни воспоминанья, Одни лишь слезы, слезы о былом, Поскольку счастье было, жизнь все манит, Но недоступно более ничто.                   ОРФЕЙ Помочь тебе не в силах я ни в чем?               ЭВРИДИКА Забыть, смириться - благо для умерших; Но я люблю тебя! Едва успела Влюбиться, полюбить от всей души, Как юношу, влюбленного в меня, Но как поэта я тебя чуждалась, Из ревности к восторгам всех вокруг И к Музам, коим ты служил прилежно, И счастью своему не смела верить. Иначе Аристей меня едва ли Смутил и до испуга взволновал. И змей не испугалась бы до смерти.                   ОРФЕЙ О, Эвридика! Не вини себя. Ведь Аристей - бог пчел и меда, он же Диониса иная ипостась. Бог пошутил во гневе надо мною, И если кто повинен, это я, - Тебя не уберег я от безумца.               ЭВРИДИКА Как! Юноша, вступивший в наши игры, - Бог пчел и меда? То-то пчелы вились Вкруг нас и змей. О, не вини себя! Теперь я знаю, в чем причина бедствий, Постигших нас, Орфей, и легче мне.                   ОРФЕЙ Смириться ты готова, Эвридика, И все забыть, любовь мою и песни, Все счастие земного бытия?               ЭВРИДИКА Что ж делать? Нимфа как жена Орфея Я смертная, таков удел людей. Смиренье - благо, весь Аид - смиренье. Не пой здесь песен - это мука счастья, Отныне недоступного нам всем.                   ОРФЕЙ О, нет! Когда могу я петь, я буду И в царстве мертвых петь - с мольбой к богам Несправедливость явную исправить.                ЭВРИДИКА Как Прометей, вступил ты в спор с богами?                   ОРФЕЙ Не в спор вступил с богами, я пою, И жизнь в тебе трепещет, Эвридика! Ты песнь моя и лира, ты вне смерти, Когда душа бессмертна и возможно Рожденье новое - и в теле прежнем, Поскольку юно, расцветая вновь, Как по весне цветы и все живое! Души, растревоженные диалогом влюбленных, проносятся, как буря, увлекая за собой и тень Эвридики.                  ГОЛОСА Орфей! Ты песен не допел чудесных! Вернись-ка в свет! Аида не минуешь.                   ОРФЕЙ В чем справедливость высшая, о, боги? Лишь в жизни, возвращающейся вновь, В рожденьи новом - в красоте нетленной! И в чем же смысл существованья мира Подземного, как не в ключах, струящих До гор и моря воды, жизнь дающих?            (Поет, играя на лире.) И нимфы оживают по весне. А Эвридика смертна - в наказанье мне? Я смертный, жизнь мою взамен возьмите, А ей весну предвечную верните!                ХОР МУЗ     Орфей то плачет, то поет,     Неведомо куда бредет,     Не в силах вынести разлуки,     Что горьше смертной муки.               И песнь его,               Как волшебство,     Живит мир теней. Персефона     К богам взывает, и Плутона     Она пугает, что конец Его владычеству несет певец.     Хотя та мысль казалась дикой,     Бог счел за благо: с Эвридикой     Орфея отпустить назад,     Туда, где жизнь цветет, как сад. (Пляшет на лугу Елисейских полей.) Сцена 3 Аид, как в сумерках ущелья; Гермес, Орфей  и Эвридика  по извилистой тропе среди скал выходят к свету.                  ГЕРМЕС Совет богов собрался на Олимпе По случаю, какого я не помню, Так ты, Орфей, всех всполошил в Аиде Игрой на лире, к жизни всех зовущей, И речью с Эвридикой в унисон, Что Персефона плакала навзрыд, Плутона обвиняя в похищеньи, Пусть честь царицей быть и велика Над третью мира, с Герой наравне, Но счастлива была бы на Олимпе В сияньи дня и вечного эфира. Плутон взмолился: "Что могу я сделать?" - "С Орфеем Эвридику отпусти! О том меня ведь просит и Дионис, Повинный, может, в смерти Эвридики, Орфея же он любит и возносит За культ Диониса, им учрежденный". Плутон воззвал к богам, и те решили, Что ты на свет вернешься с Эвридикой. Но должно проявить тебе, Орфей, Терпение, и веру, и отвагу. Плутон поставил ведь условье: ты Взглянуть не можешь на жену не прежде, Чем ты дойдешь до дома с ней, иначе Ее не станет враз, в Аид вернется.                   ОРФЕЙ Не оглянуться, что бы ни случилось? Какая новая напасть, о, боги! Могу ли я заговорить с женою?                  ГЕРМЕС Конечно, можешь: как с самим собою, Себе под ноги глядя и вперед. Но это и опасно. Речь до слуха Доходит не всегда столь внятно, Чтоб не взглянуть в ответ или с вопросом.                   ОРФЕЙ А как мне ведать, что она за мною Безмолвно следует?                  ГЕРМЕС                                     Я здесь недаром. Довериться ты можешь мне, - я вижу Тень Эвридики в яви, как живую. Ее смятенье и меня тревожит, Как и тебя, Орфей, и дальше больше. Рожденье так же трудно, как и смерть. Ведь жизнь и смерть в бореньи пребывают У врат Аида, как на поле битвы. Я мир несу и мертвым, и живым.                   ОРФЕЙ Могу я петь, играть сейчас на лире, Чтоб Эвридика слышала меня И не боялась возвращенья к жизни, Случайностей каких, напасти новой?                  ГЕРМЕС Она покамест под моей защитой, И за нее не бойся ты, Орфей. Решениям богов кто помешает? Ее вернет в Аид один твой взгляд.                    ОРФЕЙ В чем смысл условия такого, боги! Мне только это - видеть Эвридику Необходимо, чтоб дышать и петь, Иначе я задохнусь в немоте.           (Играет на лире.)       МУЖСКОЙ ГОЛОС                (тенор) Чарующие звуки! Как краса И прелесть женской поступи и стати, Принесшие, как буря, гибель Трое. О, Афродита! Обещала славу И счастие с прекраснейшей из жен, А вышло-то на деле лишь бесчестье И смех потомков в череде веков. А в чем повинен я? Ведь человек - Игрушка у завистливой судьбы. В Аиде я, как пленник за оградой, А во дворце блаженствует с Еленой Ахилл...                 ГЕРМЕС              Как Менелай глядел на Трою, Где ты блаженствовал с его женой.          МУЖСКОЙ ГОЛОС                  (тенор) Гермес, не ты ли с яблоком раздора, Сыскав меня, устроил суд Париса, По воле Зевса? В чем я виноват, Когда и сами боги не сумели Провидеть распри, разоренье Трои, Как вижу я великую войну?                   ОРФЕЙ Великую войну? Кого же с кем?           МУЖСКОЙ ГОЛОС Персеевых потомков с эллинами, С сожжением Афин, как птица Феникс, Восставших вновь из пепла, с возвышеньем До величайших городов Эллады.                    ОРФЕЙ Как! Аттика, столь скудная землей, В могуществе всех превзойдет в Элладе? А в чем же тут причина?           МУЖСКОЙ ГОЛОС                                              В красоте!                  ГЕРМЕС      (взмахом жезла возвращает тень Париса назад; Орфею) На свет выходим. Я вас оставляю. У дома вы. Ты узнаешь места?                   ОРФЕЙ Еще бы нет. О, свет! О, красота Земная! Лес, и небо голубое, И даль морская, - о, какое чудо! Ты видишь, Эвридика?               ЭВРИДИКА                   (как эхо)                                           Эвридика?                   ОРФЕЙ               (останавливаясь) Лишь эхо. Я один? Где Эвридика? Не смей взглянуть назад - условье помни.                ЭВРИДИКА Я вижу льва; он скачет за тобою Прыжками, как на крыльях, о, Орфей!                   ОРФЕЙ Да, это же Дионис! Лишь виденье! Не бойся за меня! Иди за мною.                ЭВРИДИКА Орфей! Исторгни лиры звук! Орфей! Несется за тобою свора гончих, Как в яви. И откуда взялись? Нет! Растерзан он на части!                  ОРФЕЙ                                           Эвридика!                 ЭВРИДИКА Без рук, без ног, без тела - голова Упала в реку и поет. Орфей! Орфей оглядывается, тень Эвридики с плачем исчезает.                  ОРФЕЙ Нелепая уловка для богов Блаженных, всемогущих, - я попался. Не в силах воскресить, меня надули, Чтоб только вывести вон из Аида, Покуда жив, покуда я пою. (Заслушивается жаворонка, трепещущего в небе.) АКТ  IV Сцена 1 Царский дворец. В саду прохаживается Орфей; вбегает Мусей. Даль моря и склон горы вблизи.                   МУСЕЙ Орфей! Ты жив! Ах, что с тобой случилось?                   ОРФЕЙ               (рассмеявшись) А что?                   МУСЕЙ              Каким же чудом спасся ты, Как птица кинувшись, без крыльев, в пропасть?                   ОРФЕЙ И тела не нашли, лишь башмаки?                   МУСЕЙ На третий день! И лоскутки от платья Не твоего, а женского на ветках.                   ОРФЕЙ За мною в пропасть бросилась одна Из муз, и мы неслись все ниже вместе, Схватившись за руки, как мать с дитя, Казалось мне, и я уж не страшился Полета, - не паденья, - среди звезд, Покуда не разверзлись перед нами Подземные владения Плутона.                    МУСЕЙ Орфей! Ты умер?                    ОРФЕЙ                                 Нет, Мусей, воскрес. Я, как больной, был при смерти, и с телом Душа моя рассталась на лету, Чтоб возродиться, - я вернулся к жизни, Сошествие в Аид, как Одиссей, Свершив, но я в сопровожденьи муз.                     МУСЕЙ О, да! И беды для поэта - песня.                     ОРФЕЙ Когда есть чувство, что объемлет небо И землю до глубин морских, и мысль, Раздумие о тайнах мирозданья, Конечно, благо посетить Аид. Я видел мир без воздуха и света, Где жизнь, как в горе, - лишь воспоминанье, Лишь тени теней бытия земного. Я царство мертвых всколыхнул игрой На лире, чтобы с тенью Эвридики Мне свидеться и с нею там остаться. Но милая мне повелела жить, Покуда жив, покуда я пою, И тут за мной явился бог Гермес - С известием, что Эвридику боги Со мною отпускают, но с условьем: Нельзя мне оглянуться на нее, Что б ни случилось, - в миг ее не станет, - До возвращения домой. Я был Уже у дома, Эвридика тоже, Как эхо, отзываясь на мой голос, Как вдруг она вскричала и позвала Меня по имени, зовя на помощь! Я оглянулся, и ее не стало.                   МУСЕЙ Орфей!                   ОРФЕЙ               Мусей, ты плачешь, хорошо. А мне дышать, как плакать. Или петь.                   МУСЕЙ Сюда идет из дома царь Эагр. Я удалюсь пока. Приду попозже.                   ОРФЕЙ Да, да, я позже поднимусь к себе. Вне дома - я еще как не вернулся.                                         ЭАГР Орфей, ты можешь поселиться здесь, Когда столь любишь лес, уединенье. Я в городе жить вынужден обычно, Хотя люблю копаться сам в саду. Живи, как царь, а я трудиться буду, Как твой садовник, приезжать.                   ОРФЕЙ О царь! Я странник, всюду быть люблю.                     ЭАГР Как птица перелетная? Но птицы И те ведь вьют гнездо.                   ОРФЕЙ                                           Я свил гнездо, Но бурей унесло; я вновь остался Один, как прежде, выпавший на землю Птенец, неведомо какой породы.                     ЭАГР Неведомо какой породы? Нет! Орфей - мой сын, в том не было сомнений Ни для кого, мы так с тобою схожи, Как не бывают сын с отцом и братья. В тебе я узнавал себя ребенком, И отроком, и юношей на зависть, Что я боялся на тебя взглянуть, Заговорить и приласкать, как сына, Несхожего с другими из детей; Ты рос, витая вечно в облаках, Прислушиваясь к шорохам из леса, И плеску вод, и пенью соловьев.                   ОРФЕЙ Я часто в детстве слышал женский голос, Один и тот же, нежный и чудесный; Я думал, это мать со мною в тайне Беседует, рассказывает сказки, Пока не догадался, это Муза. Она взлелеяла во мне мой дар.                   ЭАГР А имя знаешь ты ее, Орфей?                 ОРФЕЙ Евтерпа, Каллиопа, Мельпомена, - Я не уверен, та иль эта; помню Лишь голос нежный милой юной девы.                  ЭАГР Я знал ее.                 ОРФЕЙ                    Что хочешь ты сказать?                  ЭАГР И звали эту деву Каллиопа. Я думал, просто девушку так звали, Прекрасную и милую, как нежность, Стыдливо робкую в изгибах тела, Блистательную в наготе своей, Как юность женская в цветеньи чистом, Божественно пленительная в взгляде, Смеющемся, как взор самой Киприды.                 ОРФЕЙ О царь, как странно ты заговорил!                  ЭАГР Я сам был юн и в увлеченьи страсти Не оценил ни красоты, ни счастья, Дарованные мне богиней втайне, Мне, смертному, казалось, в сновиденьях, И я забыл о ней в волненьях жизни, Как грезы юности, ее мечты.                 ОРФЕЙ Как! Каллиопа - мать моя, отец? Я точно ведал обо всем и даже Взлелеял вашу встречу в детских снах, Как миф, всего лишь мною сотворенный, А это было в самом деле? Чудо!                  ЭАГР Теперь ты видишь, кто наследник мой, Достойнейший, в родстве со мной и с Зевсом Недаром находящийся певец, Аида посетитель, как герой?                 ОРФЕЙ Отец! Прости! Я странник и поэт, И мне недолго странствовать по свету... Наследники на царский трон найдутся, А новых песен за меня кто сложит? Нельзя мне медлить с лебединой песней, Покуда не угасли дар и жизнь.      (Уходит, на ходу хватая лиру.)   Царь Эагр в гневе взглядывает на склоны гор. Сцена 2 Луг у охотничьего домика. Музы и Орфей; на склоне горы амфитеатром собираются вакханки, там показывается и Дионис со свитой.                  ХОР МУЗ     Лежал он на земле весенней     Под неба голубого сенью.     Аид он вспоминал, как сон,             И им утешен он. Восставши, он поет и славит Феба.      Его все радует - и небо,             И жены, и цветы,      Ярчайшее сиянье красоты.                (Пляшет.) И в новых песнях грек нашел отраду. Дионис впал в сильнейшую досаду. Скликает он вакханок на лугу; Зовет Орфея. Тот: "Я не могу Безумствам и веселью предаваться. Всему свой час". - "Эй, будет зазнаваться!" -     Кричат вакханки, с ним всегда Столь милые, но нынче без стыда,     Беснуясь в похотливой пляске,     Поэта теребят, как в ласке.     "Оставьте! - он уходит прочь. -     Вы хуже, чем Аида ночь!"                 (Пляшет.)                   ОРФЕЙ О, музы! Вы спасли поэта в горе, С сошествием в Аид, по воле Феба, Я думаю. О, Феб, благодарю! Тебя восславить, как восславить солнце, Жизнетворящую стихию света! Орфей все посматривает на одну из муз, те замечают это и смеются.                  1-я  МУЗА Орфей уж временами весел.                  2-я  МУЗА                                                    Молод, И жизнь берет свое, как говорится. Высок и строен, он прекрасен, право, Да, Каллиопа?                 3-я  МУЗА              (рассмеявшись)                             О, еще бы нет! Нет, я хочу сказать: поэт прекрасен По сущности своей, - а внешность, да, Он весь в отца.                 2-я  МУЗА                             Ну да, и царь прекрасен По сущности своей, а внешность, да, Он в юности был чудо как хорош, Весь в сына...                 3-я  МУЗА                         Лучше, с деятельным нравом.                 1-я  МУЗА Так, значит, ты Эагра знала прежде?                  2-я  МУЗА А сына и подавно, он поэт Прославленный, и как не знать Орфея?                  1-я  МУЗА А юность тянет к юности, конечно. Итак, к чему же мы пришли?                  3-я  МУЗА                                                       Постойте!                  1-я  МУЗА Оставить вас одних, теперь уж с сыном? Изволь. Какие тайны у сестер, Когда пред нами жизнь богов и смертных Открыта вся, как думает Гомер!                  3-я  МУЗА     (удаляясь от муз и призывая Орфея) С тобой поговорить я собиралась Уже давно и все не удается. Что знаешь ты о матери, Орфей, Со слов отца?                  ОРФЕЙ                           Со слов царя? Я в детстве Не знал, кто мой отец, хотя и рос Под сенью царского дворца, лишь слышал, Подкидыш, мол, ну, как птенец кукушки; Но мальчика среди детей дворовых Увидел как-то царь и удивился, Что сына, с ним столь схожего, он видит; Я незаконнорожденный с тех пор, Без права на наследство, хоть и старший И даровитей всех его детей. Но я о том не думал, отрешенный И от житейских, и семейных дел Сиянием небес и облаков, Движеньем вод певучих, и полетом И птиц, и бабочек в раскрасках чудных, И тишиною неба и земли, Когда вдруг разносился голос Пана, Вселяя в сердце ужас бытия. И рос один я не в семье, мне чуждой, А в целом мире до высот Олимпа, И мне отрадою была лишь песня, Впервые прозвучавшая в напеве, Я думал, матери моей умершей, Но, верно, музы, догадался позже, - Все это ты была? Поверить трудно.                  3-я  МУЗА Но почему, Орфей?                   ОРФЕЙ                                     Ты столь юна. Я знаю, что же, таковы богини. В иное время, о, я был бы счастлив Лишь только лицезрением богини, Да матери, столь юной и прекрасной, Когда и я, конечно, с нею юн, - Да музы, столь желанной для поэта! Но ныне безотрадна жизнь моя, И детских грез, исполнившихся в яви, Душе моей уж мало, все в прошедшем.                  3-я  МУЗА Орфей, ты молод, славой беспримерной Овеяна уж жизнь твоя, а ныне Она лишь возрастет, и в новых песнях Ты обретешь и лад души для счастья.                   ОРФЕЙ Не утешай, я знаю жребий мой. Я счастлив должен быть своим рожденьем И даром, - да, все это от богов, Как бедствия мои, - здесь Неизбежность.                  3-я  МУЗА Орфей! Коль ожидаешь худших бедствий, Диониса беги! Ведь он безумный. Отец твой прав! Зачем ты с ним связался? Любимец Феба в мире песнопений Находит утешенье и отвагу В решеньи всех вопросов бытия.                    ОРФЕЙ Согласен с вами, как послушный сын, А пуще - как поэт, чье действо - слово И хороводы муз, а не вакханок. Плясал я с ними смолоду, и будет! Веселье - хорошо, но ужас смерти Им одолеть нельзя. Как быть?! Что делать?                 3-я  МУЗА Ты вопрошаешь не меня, а муз, Всех вместе и в отдельности?                  ОРФЕЙ                                                      И правда!                 3-я  МУЗА Так, призови всех муз, как Мусагет, И мы устроим празднество, как нимфы Иль поселянки; призовем и Феба, Чтоб не один Дионис верховодил, Вторгаясь в жизнь людей, добро - с весельем, Но и с безумьем, одержимый Лиссой. Орфей играет на лире, музы - все девять - зачинают пляску, но в это время на склоне горы начинается вакханалия - с участием царя, что привлекает внимание Орфея и муз. Сцена 3 На склоне гор. Царь Эагр в венке из виноградных лоз и с тирсом, обвитым плющом, кружится в хороводе вакханок;  Силена  опекают две женщины.           1-я  ЖЕНЩИНА     Как легок царь, неутомим     В прыжках, сатирам не угнаться.           2-я  ЖЕНЩИНА     Вакханки так и льнут к нему,     Или бегут с оглядкой нежной,     Со вскриками сладчайших грез     Любви и неги простодушной.           1-я  ЖЕНЩИНА     А царь-то носится и скачет     (Не он ли день провел в трудах?),     Забывшись вовсе, как ребенок,     Веселью отдаваясь весь.                 СИЛЕН     Постойте! Я сейчас... чуть-чуть...         (Прикладывается к амфоре.)     Отличное вино, вот правда!           2-я  ЖЕНЩИНА     Царь знает, значит, толк в вине.                 СИЛЕН     Постойте! Только я не царь.           1-я  ЖЕНЩИНА     Мы о тебе, Силен? Царь скачет,     Вакханкам легким не угнаться...                 СИЛЕН     Постойте! Я глаза протру.     А, вижу, сам Дионис пляшет.     Как весел он! Давно не видел     Его таким прыгучим. Я     Его растил, когда владыка     Богов и смертных Зевс подкинул     На воспитанье сына мне,     Жену спалив сияньем бога,     Ребенка доносив в бедре.     Дионис милый, ты откуда?     Давно не видел я тебя.     Ты умер, говорят. О, чудо:     Дионис мой воскрес! Стражники приводят Диониса, приняв его за сына царя, столь же, как царь, высокого, с узким длинным лицом.               СТРАЖНИК     О, царь! Сестру, супругу вашу     Схватить не удалось; вакханки     Готовы растерзать всех нас.                 СИЛЕН     Мой бог! Или в глазах моих     Двоится образ дивный спьяну?     Бывает, да? Нет, я ошибся.     Дионис  - он! Смиренье, страх -     Все это показное; маска!     В страданьи умирает он     И воскресает вечно молод.     Эй, стража! Руки прочь от бога!     Не агнца вы схватили. Прочь!     Он тих и смирен, как безумец,     Но миг - и растерзает вас.   Стражники разбегаются в страхе.                  ЭАГР     Силен, ты пьян и веселись.     А здесь иное дело. Сына     Я вижу вновь в затеях прежних...                СИЛЕН     Дионис - он! А ты сам Зевс?     Кому же знать его, как мне?     Он мой воспитанник бедовый.     Ленив в учебе, слаб умом,     К вину он быстро пристрастился,     И Зевс, смеясь, отдал ему     К плющу и лозу винограда     Во веденье, и бог вина     Веселье воцарил в народе     Себе на славу и богам.                  ЭАГР     Потехе час, но делу время.     Иди проспись, Силен. А ты,     Мой сын, одумайся, негодник!     В последний раз тебя прошу.                 ДИОНИС     О царь, ты, кажется, забылся.     Силен пусть пьян, болтает вздор,     Но я Дионис! Берегись!              1-я  ЖЕНЩИНА     О, бедный мальчик! Он свихнулся.              2-я  ЖЕНЩИНА     В безумье впавший сын опасен.              1-я  ЖЕНЩИНА     Что если в сына сам Дионис     Вселился и с царем играет,     Своим всесильем упоенный?                 ДИОНИС     О царь! Я снова повторяю:     Не забывайся. Усомниться     Ты можешь, я Дионис, нет?     Мне нет о том совсем заботы.     Скажу о женщинах, о тех,     Что служат с истинною верой     Мне, богу. Культ мой осмеяв,     Преследуешь моих вакханок,     Сестру и верную жену,     Когда я всех призвал, всех женщин     И юных девушек плясать     И веселиться в честь мою.                 ЭАГР     Дионис ты? Готов я сам     Плясать на празднествах твоих;     Но повинуюсь всем богам,     Владеющим всем миром вместе,     Иначе мир расколот будет     На части, и вражда меж ними     Законом мирозданья станет.     Дионис, ты безумен с детства     И рад наслать свою заразу     На женщин и на юных дев, -     Они слабее нас, мужчин,     И волей, и умом. Бесчестно!     Все ради культа сына бога,     Возвеличенья одного,     Всесильного безумьем паствы.               ДИОНИС     Ты в таинства не посвящен.                  ЭАГР     Орфей, уж он-то посвящен?     Что ж ты расправился жестоко     С его женою Эвридикой?                ДИОНИС     Так бойся участи ее.     Тебя ли, царь, я пожалею?     Сюда, менады! Пир кровавый     Здесь ожидает вас. Сюда! Музы и Орфей, наблюдавшие за вакханалией издали, спускаются ниже, как бы вступая в пределы амфитеатра на склоне горы.                1-я  МУЗА Сбегаясь отовсюду, в исступленье Все более и более впадают Вакханки, безобидные недавно, Но ныне безобразные, как смерть.                2-я  МУЗА Тропа к лужайке ими занята, Как войском неприятеля, при криках Ужасных женских, с хохотом и плачем.                3-я  МУЗА В опасности и царь Эагр, и свита!                 ОРФЕЙ О, нет!              (Сбегает вниз.)                3-я  МУЗА              Орфей! Куда ты?                  ОРФЕЙ                                              Я им нужен, Вакханкам и Дионису, не царь!                3-я  МУЗА Возьми же лиру, усмири их песней! Не слышит; мчится, разъяренный лев На свору гончих.                1-я  МУЗА                                Это и опасно!                ХОР МУЗ О, Феб! Ты видишь, как мы оплошали? Не дай злодейству новому свершиться. Явись! Спаси питомца своего! Ведь он для будущих времен и песен Своих он не допел и половины. Лишь начал, нас собрав на хоровод, С певучею душой, тебе во славу. Подай знаменье, что услышал нас.   Веер ярких лучей, ослепляющих вакханок, падает с неба.           1-я  ЖЕНЩИНА     Менады в пляске исступленной     Кругами близятся к царю.           2-я  ЖЕНЩИНА     О царь, беги! Зови всю стражу!     А он пустился с ними в пляс.           1-я  ЖЕНЩИНА     А сын, вакханок предводитель,     Что прибежал спасти отца,     Застыл, как в землю вбитый кол.     Боюсь, ему грозит расправа.           2-я  ЖЕНЩИНА     Менады кинулись к нему,     В прыжках и в ярости пантеры.                 3-я  МУЗА Вакханки устремились на Орфея, Кто в пляске радости, кто в гневе... (Пошатывается, хватаясь за горло.)                 1-я  МУЗА                                                              Боги!                 ХОР МУЗ        Поэт вскричал устало,        И в миг его не стало:     Ни рук, ни ног, ни головы -     Разорван, кровь до синевы     Струилась моря, неба     И лика бога света Феба.        Вмешаться он не мог. Судьбой богов и смертных правит Рок. Дионис, размахивая тирсом, разгоняет вакханок, включая и взбешенного царя, и сам прячется со своею свитой; на гребне горы, словно сходя с неба, показывается Аполлон. АКТ  V Сцена 1 Луг у охотничьего домика; вокруг царя Эагра собирается его свита из стражников, женщин, юношей и девушек.                МУСЕЙ Увы! Увы! Ужасное злодейство! Зачем Орфей вернулся, зная нрав Безумных женщин быть зверей жесточе? Или искал он все и жаждал смерти, Чтоб встретиться скорее с Эвридикой?                  ЭАГР        (опускаясь на землю) Сын спас отца ценою жизни юной. О, лучше б я погиб, как он, разорван, И мне бы было легче, чем сейчас. О, зрелище для вечно юной Музы!                 МУСЕЙ              (в слезах) О, царь! Не убивайся. Смерть Орфея, Как смерть героя не напрасна. Рок, Жестокий Рок, имеет некий смысл, И мы о том узнаем, я надеюсь.           1-я  ЖЕНЩИНА       (выглядывая с края луга вниз) Беснуясь, с возгласами торжества, Бегут вакханки, упиваясь кровью На подъятых руках и на губах...           2-я  ЖЕНЩИНА А кровь стекает с головы Орфея!                   ЭАГР Эй, стража! Кто с копьем, вперед! Отбейте Хоть голову Орфея у врага.              СТРАЖНИК Дионис там явился, разъяренный, Что лев могучий, - нам несдобровать.                   ЭАГР           (вскакивая на ноги) Да он чинит расправу, сам не рад, Разгневан на вакханок, чье безумье - Его ж самозащита и беда.            1-я  ЖЕНЩИНА Во пламени, о, новая напасть, Сгорает будто голова Орфея В беззвучных криках ужаса и гнева!            2-я  ЖЕНЩИНА Ах, что случилось? Нет там никого. Деревья тутовые прорастают, Заместо тел нагих и рук вакханок.                   ЭАГР Дионис все чудит. И это бог?! Какая сила для отвратных действий! А с головой Орфея что он сделал?           ГОЛОС ОРФЕЯ        Я слышу, как во сне,        Свой голос в тишине.     Непоправимое случилось,     Как никому еще не снилось.     Как ужас смерти превозмочь,        Когда и день, как ночь,     И нет ни рук, ни ног, ни тела,     В кровавых брызгах отлетела             И голова,        А все поет слова:        Нет ничего чудесней,     Как жизни, отзвучавшей песней!                 МУСЕЙ Орфей! Он жив? С реки несется песня, Все удаляясь к морю...           1-я  ЖЕНЩИНА                                           Голова Его плывет без тела и поет. Все невольно устремляются к реке; но голос затих, и в тишине проносится плач женщин. Сцена 2 На склоне горы у реки, как в глубине амфитеатра, музы с плачем собирают части тела Орфея; чуть выше царь Эагр и его свита, как зрители, в ужасе вскакивая на ноги, кричат, заливаются слезами.              1-я  МУЗА Дионис отомстил титанам За растерзание младенца.              2-я  МУЗА Свершил он жертвоприношенье.              1-я  МУЗА Расправу учинить собрался Он над отцом, но сын вступился Ценою жизни.              2-я  МУЗА                            Бог не спас Любимца своего, во гневе Безумья пребывая сам.              3-я  МУЗА     (держа кусок от бедра) Я знала, знала!              4-я  МУЗА                             Каллиопа! Что ты кричишь? В слезах и мы.              5-я  МУЗА Несу я ногу, кровь запеклась, Но плач наш - песенный напев, Мы - музы...              3-я  МУЗА                      Что? Мне петь, не плакать, Когда я мать? Погиб мой сын! Родимое пятно узнала Я на бедре его у паха, И всем сомнениям конец.              6-я  МУЗА Орфей - твой сын?              7-я  МУЗА                                  О, Каллиопа!              8-я  МУЗА А кто отец его? Не Феб?              9-я  МУЗА К чему вопрос? Он ныне праздный. Она ведь сына потеряла, Певца первейшего, чьи песни Отозвались в сердцах богов, И смертных, и зверей, и птиц.              3-я  МУЗА Любовь сокрыть еще возможно, Но горе, ужас бытия, - Как это вынести?               1-я  МУЗА                                 Лишь в песне, Как нимфы и сатиры пляшут Под звуки флейты и тимпана. Лишь в празднестве превозмогают И ужас, и веселье бытия Все сущее, и боги тоже.              3-я  МУЗА Не плакать не могу. Простите! Я женщина и мать, мой сын, Поэт первейший среди смертных, Растерзан женщинами в гневе Безумном от Диониса, - Зачем? Что это?               2-я  МУЗА                               Видно, Рок.               3-я  МУЗА А что же Рок, кому подвластны И боги, - что стоит над ним?               4-я  МУЗА Но слез не смешивай ты с кровью, То смесь ужасная, как рана, Посыпанная солью, - смерть.               5-я  МУЗА Собрали, кроме крови, все?               6-я  МУЗА Увы! Нет головы Орфея.               7-я  МУЗА Вакханки унесли с собой?               8-я  МУЗА Куда? Искать ли на деревьях? Дионис в запоздалом гневе На бедных женщин превратил Сейчас их в тутовых деревьев.               9-я  МУЗА Где ж голова поэта?               3-я  МУЗА           (поднимая руки к небу)                                      Тише! С долины песнь несется. Голос, Знакомый мне до слез!               1-я  МУЗА                                           Орфея? Он жив?               2-я  МУЗА                 Как это может быть? Останки здесь; без головы, - И голова его поет?           ГОЛОС ОРФЕЯ     Я жив иль умер, все пою?        Кто слышит песнь мою?     Река усыпана цветами,        И радуга над нами;     В глазах моих - вся синева            И вод, и неба,     А на устах - все те ж слова            Во славу Феба,     Во славу солнца и мечты,         Во славу красоты! Сцена 3 У пещеры нимф рядом с надгробием, посвященном Эвридике, похороны Орфея. Музы, Эагр, Мусей, женщины, юноши и девушки, а за кустами и скалами нимфы и сатиры. Всюду венки и цветы, ими забрасывают выступающих с речью и муз.                 МУСЕЙ О, музы! Будет справедливо, если Вы воздадите должное Эагру, Не как  царю, а юноше-атлету С его победой на Пифийских играх, С явленьем Каллиопы среди дев, Игравших муз, чтоб увенчать счастливца Венком с дарами от самой Киприды.                  ЭАГР О, нет! Ты все уже сказал, Мусей! Я плачу, и в слезах отрада мне. О, милый сын, прости отца и мать. Ты ими мог гордиться, их любить, Но рос как бы чужой среди родных И отрешенный от вседневных дел, Душою отзываясь лишь на песнь Текучих вод, зефира и небес, На всякий звук и песенный напев. Но лучше музы скажут о тебе.                 ХОР МУЗ     Звенит мелодия разлуки          До смертной муки. Здесь мы хороним в клочьях тело - страх, Пусть это уж остывшей муки прах.          Но песнь его жива,          А с нею голова, -     По морю долог путь до неба, Как роща, там сияет остров Лесбос,     В листве, поющей на ветру,     Весь в всплесках чистых струй.         О, аргонавт и странник,             Ты, как изгнанник,          Там обретешь конец     Тернистого пути, певец! Веер ярких лучей падает с неба, и сам бог света является у пещеры нимф.              АПОЛЛОН Безумью положить пределы Давно пора. Иначе мир Погрязнет в безобразьи диком, В бесчинстве всяком и уродстве, Когда б Дионис учредил Культ бога одного повсюду. Судьба Орфея, как укор, Меня тревожит и печалит. В мистерьях непотребства чаще За тайны вещие слывут, И здесь уродство торжествует, Чего не вынес наш поэт.               ХОР МУЗ О, Феб! Скажи, что нужно сделать?             АПОЛЛОН Поднимем тайну на подмостки, На свет, и таинством искусства Все мирозданье освятим; Чтоб смерть, страдания людские Хоть искупались красотой, В чем таинство всего живого И мера сущего на свете! Вспыхивает ослепительный свет склоняющегося к горизонту солнца и освещает беломраморное надгробие с барельефом с фигурами Орфея и Эвридики. ЭПИЛОГ На склоне горы с обозначением амфитеатра Дионис в сопровождении муз.                ДИОНИС    (с лавровым венком на голове) Дионис я, иль Вакх, мой культ отныне Перенесен с лесов во храм открытый, И стал он всенародным торжеством; И музы служат мне и все поэты, Питомцы Феба, я и рад до слез, Как публика на представленьях в вскриках И плачет, и хохочет до упаду. Всем страшно хорошо - как прежде, помню, На вакханальях было при Орфее, И в память-то о нем бог театра я, В союзе с Аполлоном, богом света, - Здесь мир его и царство красоты.       (Застывает как изваяние.) При звуках флейты и тимпанов музы пляшут, к ним выбегают нимфы и сатиры, а также все действующие лица.   2001 год. ПЕРИКЛ Трагедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА АФИНА ПЕРИКЛ АСПАСИЯ СОКРАТ АНАКСАГОР ФИДИЙ СОФОКЛ ЕВРИПИД КРАТИН ГЕРМИПП АЛКИВИАД КАССАНДРА КЛЕОН ДИОПИФ, жрец ЕВТИДЕМ, земледелец БАШМАЧНИК ПЛОТНИК ЮНОШИ, ДЕВУШКИ, САТИРЫ, НИМФЫ ХОРЫ ЭЛЕВСИНСКИХ МИСТЕРИЙ ИЕРОФАНТ ДИОНИС СИЛЕН ВАКХАНКИ, МИСТЫ ХОР ЮНОШЕЙ ХОР ДЕВУШЕК ХОР МУЗ АРХОНТЫ, ВЕСТНИКИ, ГЕТЕРЫ,  КУПЦЫ,  ЮНОШИ, ДЕВУШКИ, САТИРЫ, НИМФЫ, ЖЕНЩИНЫ,  РАБЫ Место действия - Афины V века до н.э., Элевсин. ПРОЛОГ         В небесах Афина.                 АФИНА      (обращаясь, очевидно, к богам Олимпа) Воительницей я слыву с рожденья, В доспехах, милых мне, на свет явившись, По чьей причуде, если не отца? Но буйных игр Ареса не люблю И рада: воцарился мир в Афинах С победами над персами на море, Где Аттика главенствует отныне, Собрав в Морском союзе города Вдоль побережий и по островам. Но Спарта с сильным сухопутным войском, Союзница в войне с мидянским царством, В соперничестве вечном среди греков Из страха усиления Афин Сбирает свой союз Пелопоннесский - Обрушиться, как варварское племя Стихией неразумной, на Афины. О Зевс-отец! Останови Ареса! Заворожи вояку, Афродита! Лишь чар твоих избегнуть он не в силах. Дай время афинянам из руин Поднять святыни, выполнить обеты, Что дали нам, богам, вступая в битвы За родину, свободу, красоту, - Все лучшее, чем славны афиняне, Что ценят олимпийцы также свято. Пусть воцарится мир прекрасный днесь, Чему и мы возрадуемся, боги! Сойди за мной на землю, бог Гефест! В Афинах храм тебе воздвигнут новый Ремесленниками, чье мастерство Вдохновлено тобою, бог-кузнец. О, Феб! И ты последуешь за нами, Надеюсь я, со свитой милых Муз Возглавить хороводы и труды Художников, ваятелей и зодчих, Кто создает воочью новый мир. Все преходяще на земле, не спорю. Весна же возвращается, как юность, И жизнь светла, нетленна красота! Сияние Олимпа исчезает, богиня застывает высоко над Акрополем Афиной Промахос, бронзовым изваянием Фидия. АКТ  I Сцена 1 У пещеры нимф сатиры и нимфы, прячась за кустами, наблюдают за влюбленными парами. Входит первая пара.            1-Й ЮНОША О нимфа!           1-Я ДЕВУШКА                   Я не нимфа, не гетера, И просто так тебе не дамся, знай!            1-Й ЮНОША Зачем же просто? Нет, все это было.           1-Я ДЕВУШКА Что было? Что? Когда?             1-Й ЮНОША                                            Да, в детстве, помнишь? Ну, взгляды эти, смех нежданный, звонкий, И стыд, и нега сладкая по телу, Как будто смехом приласкала ты, Играючи, конечно, понарошке И словно бы взрослее ты меня.             1-Я ДЕВУШКА Мы, женщины, взрослеем раньше вас. Меня уж могут выдать замуж, ты же Мечтаешь лишь скорее б стать эфебом.               1-Й ЮНОША Да, чтоб сражаться наравне со всеми, Случись война, - то мой первейший долг.              1-Я ДЕВУШКА И обо мне не вспомнишь, рад погибнуть.               1-Й ЮНОША Нет, нынче я люблю, хочу вкусить Всех прелестей Киприды, призван к схватке Эротом, стрелами его изранен, Мне нет спасенья, как в твоих объятьях. О, защити! Прими!              1-Я ДЕВУШКА                                    Ах, бедненький! Ты в самом деле изнываешь весь, Томишься и трясешься в лихорадке Любовных мук; я рада бы помочь, Но девственность должна беречь для мужа.               1-Й ЮНОША Покорна ты, не ведая, кому? А мной любима, и меня ты любишь, Я вижу, как краснеешь ты при встречах Случайных, все ж оглядываясь вновь С веселостью в глазах и на устах.              1-Я ДЕВУШКА Ты мил, ты нравишься не мне одной. Но влюблена ли я? Еще не знаю. И потому стыда не превозмочь мне, Быть может, к счастью и для тебя.       Убегают, заслышав голоса. Входит вторая пара влюбленных.               2-Й ЮНОША                 (один)        Наяды милые, дриады!        Вы видите - мне нет отрады Ни в юности моей и ни в весне,        Я пребываю, как во сне        С тех пор, как стрелами Эрота        Настигнут был у грота        Влекуще нежных нимф,        Придя с дарами к ним.        В кого влюблен, не знаю,        Хотя хожу по краю: Нет девушки, чей облик, поступь, взор Не повели бы тайный разговор,        Порою даже очень явный, -        Иль я такой уж славный?                2-Я ДЕВУШКА                     (одна)        Я слышу голос, мне знакомый,        Эротом радостно влекомый        Ко мне, надеюсь и боюсь,        Боюсь запретных сладких уз.        Ведь в браке женщина - рабыня,              И мать всего - ей имя,        И долг ее - рожать детей,        О чем хлопочет Гименей.              Ну, а любовь? Любовь        Лишь в юности волнует кровь        До муки сладкой и веселья,        И в рощах ищешь новоселья,                     Как соловьи, -        Кто скажет: "Нет!" - любви?     (Увидев юношу, скрывается в пещере, тот - за нею.) Входят Аспасия и Сократ, юноша, весьма похожий на сатира.               АСПАСИЯ Сократ! Что ты запрыгал, как сатир?                СОКРАТ Песок и камни мне щекочут пятки.               АСПАСИЯ Зачем же снял сандалии?                СОКРАТ                                     Да к ним Я не привык, натер до волдырей, И ступни щиплет мне то жар, то холод То камня, то земли с прохладой влаги.               АСПАСИЯ Не думала,  ты более изнежен, Чем женщины, чем я.                СОКРАТ                                        С  тобою, да. Твой голос утомляет негой чистой, Твоя стопа прельщает обещаньем Всех таинств Афродиты, даже странно, И в золоте волос - все та же прелесть, О чем не хочет ведать ясный ум Аспасии премудрой и прекрасной.                АСПАСИЯ Сократ! Какие речи слышу, боги! Ты захотел учиться у меня И обещал вести себя примерно, Как ученицы юные мои.                 СОКРАТ Так я веду себя, учусь прилежно, Внимая речи нежной с женских уст, Улыбке, взглядам, всем телодвиженьям, Как Музами пленялся сам Гомер. И если тут Эрот замешан, в чем же Повинен я, прилежный ученик?                АСПАСИЯ Сократ, а что ты знаешь об Эроте, Помимо домыслов досужих, а? Сынишка-несмышленыш Афродиты? А ведь дитя-то бог, сам Эрос древний, С его стремленьем вечно к красоте.                СОКРАТ Ах, значит, благо в том, что я влюблен! (Пляшет, как сатир, вокруг Аспасии.)                 САТИР      (выглядывая из-за кустов) Да, кто же это? Кажется, из наших.                НИМФА Что ж он живет среди людей и скачет, Берет уроки у гетеры, славной Не столько красотою, сколь умом?                САТИР Так он зазнается и нас предаст, Веселых жителей лесов и моря, Бессмертных, как и боги на Олимпе. Нет, смертных так уж наплодилось много, Теснят нас отовсюду и друг друга В доспехах и с мечами, как Арес, Безжалостнее самых диких зверей, Которые свирепы лишь для виду, А те охочи до смертоубийства, Хотя и победители не вечны, Сойти в аид равно всем суждено.                АСПАСИЯ Я слышу голоса и смех веселый...                 СОКРАТ То шум в листве и говор тихих вод...                АСПАСИЯ О, нет! То нимфы привечают нас, Приняв дары влюбленных, наши тоже; И я могу с мольбою обратиться О самом сокровенном к нимфам милым?                 СОКРАТ О самом сокровенном? Что за тайна? Аспасия! О чем ты просишь нимф, Как девушки, влюбленные впервые? И чьим вниманьем ты обойдена? Из мужей, кто б он ни был, он ничтожен.               АСПАСИЯ Ничтожен он? Сократ, не завирайся. Ни в чем не может быть он таковым.                 СОКРАТ Велик во всем, и даже головою, Похожей, говорят, на лук морской?               АСПАСИЯ Как догадался? Но тебе ль смеяться, Когда ты ходишь с головой Силена?                СОКРАТ Ну, если я Силен, то он Дионис, Хорег Эсхила, тихий бог театра, Стратег бессменный, первый среди равных.               АСПАСИЯ В нем что-то есть чудесное, не так ли? Спокоен, сдержан, словно весь в раздумьях, Хотя и пылок, ровен голос зычный...                СОКРАТ Да в речи гром и молнии как будто Метает он, неустрашим и светел, Почти, как Зевс в совете у богов, И прозван Олимпийцем он недаром.               АСПАСИЯ Нет, у Гомера Зевс бывает вздорен; Перикл не позволяет похвальбы, Пустых угроз, держа в узде свой разум, Как колесницей правит Гелиос.                СОКРАТ Аспасия! Ты влюблена в Перикла?               АСПАСИЯ Так влюблена я и в тебя, Сократ. Ценю я ум превыше и в мужчине, Затем уже там что-нибудь другое.                СОКРАТ Во мне ты ценишь ум, как и в Перикле?!               АСПАСИЯ Чему же удивляешься, Сократ? Ты вхож ко мне, как бы берешь уроки, Что девушки, подруги-ученицы, Хотя не вносишь платы за ученье, - Мне ум твой нравится, и мы в расчете.                СОКРАТ О боги! У каменотеса ум?! И ум, Аспасией самой ценимый?              АСПАСИЯ Не столь наивен ты, Сократ, я знаю. Что, хочешь посмеяться надо мной?                СОКРАТ О, нет, Аспасия! Боюсь поверить. Да и зачем мне ум? Хочу быть счастлив, Вседневно слыша голос серебристый И лицезрея облик, женски чистый, И вторить им всем сердцем и умом, Как музыке и ваянью, учась Риторике.                АСПАСИЯ                    Ты взялся бы из камня Мой образ высечь? Вряд ли что и выйдет. Тесать ты камни можешь, но ленив, Поскольку в мыслях ты всегда далече, И мысль одна тебя повсюду гонит.                 СОКРАТ Мысль о тебе, Аспасия, повсюду Жужжит, как овод, не дает покоя. Умна - прекрасно! Но зачем прелестна? Никак Эрот достал меня, наглец.                АСПАСИЯ Ах, вот к чему ты клонишь здесь и ныне! Свободна я, влюбиться мне легко В сатира молодого, как вакханке. Но делу время, а потехе час, И этот час - а вдруг? - погубит дело, Что я веду в Афинах, как гетера, Служа не Афродите, а Афине? Мне должно быть примерной, чтоб злоречье Подруг моих невинных не коснулось. Иначе власти иноземку вышлют, Как из Мегар пришлось уехать мне. А здесь Перикл мне благоволит, к счастью.                 СОКРАТ Опять Перикл! Ведь он женат. И стар.               АСПАСИЯ Он стар для юности и молод вечно В стремленьи юном к высшей красоте. И Фидий стар, а строит Парфенон. Будь стар, как он, Перикл, тебе послушна Была б во всем Аспасия твоя.                СОКРАТ О боги!               (В отчаянии пляшет.)    Аспасия уходит, Сократа окружают нимфы и сатиры с тимпанами и флейтами.                Сон! Аспасия мне снилась?         (Оставшись вдруг один.) Сатиры, нимфы - чудные созданья - Из детских сновидений наяву. Но есть ли боги? Каковы они? Сказать ведь трудно. Если олимпийцев Гомер воспел как идеальных жен И мужей, славных красотой и мощью, Меж тем с повадками точь-в-точь, как люди, В любви, вражде неукротимо вздорных, Что в пору усомниться, таковы ли На самом деле те, как Протагор Преважно заявляет, мол, не знает, Что боги существуют или нет И каковы они, - предмет, мол, темный, А век у человека столь короток, Чтобы найти разумное решенье.      (С телодвижениями крайнего отчаяния.) Пускай я смертный, если я родился С умом, влекущим к тайнам бытия, Я смею вопрошать богов и Космос, Через себя объемля мирозданье? Зачем?! Чтоб скорбною душой навеки Сойти в аид, где только тени теней В ночах беззвездных исчезают вечно?          (С ропотом в голосе.) Блаженны и бессмертны только боги. Но я, невинный, должен быть наказан, Как Прометей, титан, иль царь Эдип, И Рок довлеет надо мной с рожденья. И этот ужас - сцены бытия?!                 (Убегает.) Сцена 2 Двор дома Аспасии. Девушки числом до пятнадцати сидят, когда пишут на коленях, и встают, выступая, как Хор. Аспасия; тут же Сократ, ведущий себя как ученик и помощник Аспасии. В отдалении сидят домочадцы и рабы, в сопровождении которых пришли девушки. Входят Перикл, Софокл и Еврипид. Девушки встают.              АСПАСИЯ Подруги милые! Нас посетили Перикл и два трагических поэта. Два самых знаменитых из живущих, Поскольку в первенстве Эсхила нет Ни у кого сомнений, пусть он умер.  Перикл, Софокл и Еврипид приветствуют Аспасию и девушек поднятием руки.            ХОР ДЕВУШЕК На горных склонах веселился Вакх,      Вселяя беспокойный страх             Не без причины      В сердца у жителей долины.      Тимпаны, флейты и рожки      Неслись зазывно - до тоски,      Сбирая женщин по округе,           Как в горе и испуге,           Без устали плясать      И с плачем песни распевать,              Теряя разум,      В безумие впадая разом,      Чего не вынес Аполлон,      И знаем мы, что создал он.       (Движением рук и ног изображают пляску.) Кто с юности был вдохновен от неба,          Любимец Муз и Феба? Кому на Дионисиях Эсхил,      Бессменно первый, уступил? И царствует уж много лет, как первый -          Перикл среди стратегов,      Во славу Вакха и Афин, Чему не рад, пожалуй, лишь один? Афин бежит, творит в укромном гроте,          У нимф и Муз в почете, Он женщин не взлюбил, молва твердит, Богов не жалует он также, Еврипид,       И публикой не раз освистан, Все верен он судьбе поэта-миста.       (Те же движения пляски.)              ЕВРИПИД             (с упреком) Перикл! Не склонен думать, что ты нас Привел сюда над нами посмеяться?              СОФОКЛ               (важно) Не думаю. Перикл всегда серьезен; И злого умысла в приветствиях, Лелеющих мой слух, как пенье Муз, Не нахожу. Не рад и юным девам. Всем недоволен, женщинами тоже.               ЕВРИПИД О том судачат комики, Софокл, Да вывернувши маски наизнанку, Как прорицатели, копаясь в чреве. В них Кривда похваляется над Правдой, Как чернь вопит на всякого, кто выше, Равняясь на богов, как царь Тантал. Всем ты доволен - статью и рожденьем, И мудростью, и Музами обласкан, И мальчиками, чуткими ко славе, - Но нет мрачнее трагика, чем ты.                СОФОКЛ О, нет! В природе много дивных сил, Но нет сильнее человека в мире. Он смело в море бурном держит путь, Бороздами он утомляет землю - Деметру быть еще щедрее к людям; Он властелин и беззаботных птиц, И всех зверей лесных, и рыб морских, - Ему покорен тур неукротимый И конь проворный, и огонь могучий; Владеет речью и воздушной мыслью, Как боги вечные в эфире чистом. Недугов даже бич теперь не страшен, Лишь смерть неотвратима, как и встарь.                ПЕРИКЛ Как весело ты начал, но закончил Щемящей нотой скорби и тоски.               СОФОКЛ Не кончил я еще, покуда жив; Но участь человека неотвратна, И жизнь свою продлить напрасно тщится, Лишь горе к горю прибавляет он, Луч радости, едва сверкнув, уж гаснет. Нет, высший дар быть нерожденным вовсе; А если свет случайно ты увидел, Стезей обратной возвратись скорей В небытие родное. Только юность Беспечная пройдет, - трудов обуза, Печали гнет прижмут, придавят нас; Нам зависть, смуты, битвы, кровь несут Погибель, иль обитель горя - старость. А все пылаешь жаждой лучшей доли, Но утолитель ждет нас под землею, Чужд свадьбам, пляскам, песням - там конец Стремлениям, как будто в наказанье, Так лучше бы и не родиться вовсе.                ЕВРИПИД На гимн Софокла человеку с долей, Столь славной, вместе жалкой пред богами, Воспел бы женоненавистник женщин, Прекрасных, милых жен и матерей, Родивших нас без таинств Афродиты И стрел Эрота, радостей любовных, Взлелеявших младенческие сны И отрочества грезы о прекрасном. Мы обликом стремимся быть в отца, Коль славен духом он и телом строен, Но мать, как женственность сама, вдыхает Нам душу светлую, как детство наше, Сосредоточие всех лучших чувств. И в юности окружены мы благом Присутствия прекрасных жен вблизи, Влекущих наши взоры красотою И таинством всех прелестей Киприды, Харит и Муз, бегущих отовсюду. И если вправду существуют боги, То в женщинах они нас посещают, Влагая в нас стремленье к красоте.                АСПАСИЯ Прекрасно сказано! На этом месте Позвольте мне урок мой завершить, Коснувшись темы, связанной с Эротом, О чем я слышала от Диотимы, По имени премудрой жрицы в Дельфах. Ведь Эрос воплощает Афродита, А сын ее не то, что бог, а демон, В отца Гефеста некрасив, не нежен, Как человек, несовершенен, смертен, Он жаждет совершенства и бессмертья, В чем смысл любви - в стремленьи к красоте. Любить же безобразное кто станет? И стрелами Эрот в нас возбуждает Любовь к телам прекрасным поначалу, А далее - любовь к прекрасным нравам, - И так душа восходит по ступеням, Взыскуя совершенства, к красоте, Какая есть, как мирозданье в целом.                 СОКРАТ Эрот - мой демон, смысл в том есть, пожалуй. Я слышу голос явственно его, И чаще надпись на Дельфийском храме На разные лады он повторяет: "Познай же самого себя, Сократ!"                ЕВРИПИД Что это значит? Разве не достойней Природу изучать иль ремесло? В особенности, смолоду? В софисты Каменотеса тянет, видно, демон, От мальчиков и женщин отвращая, - Кому что предназначено судьбой.                СОФОКЛ Я пребываю, на какой ступени?               ЕВРИПИД Тебя, Софокл, твой демон водит за нос. Взойдя, как трагик, к высшей красоте, Исторгнув слезы и восторг народа, Спешишь потешить мальчиками взор, Созвав друзей на пир, и тут же в вздохах Жизнь проклинаешь и самое рожденье, Отчаяние примешав к веселью.                СОФОКЛ Но кто же счастлив в жизни сей вполне? Среди людей, как боги, нет блаженных.               АСПАСИЯ Тот, кто взошел на высшие ступени В стремленьи к красоте, богам подобен... А Фидий? Есть и среди нас...                СОКРАТ                                                     Перикл?                ПЕРИКЛ       (обращаясь к Аспасии) Клянусь Эротом! Красота влечет И вправду, как любовь, - они едины, Душа и тело, человек в порыве, Он весь любовь, стремленье к красоте, Что есть и мужество, и мудрость, слава, Ликующая радость бытия. Ужасна мысль о смерти, понимаю. Я знаю это с юных лет, как ужас, Как голос Пана в тишине лесов. И также нас томит любовь до срока, И не было б исхода, как в стенаньях, Что ныне преподнес Софокл шутя.                 СОФОКЛ То шутка не моя, Перикл, - богов Над смертными. А сами-то бессмертны.                 ПЕРИКЛ Пропел ты гимн прекрасный человеку, И я не верю, что всерьез твердишь, Мол, лучше нерожденным быть. Не быть. Не быть - так, значит, умереть до срока, Как дети малые, едва родившись, Избегнув бедствий бытия и счастья, Как утонуть в бездонном океане, - Нет горьше доли - не родиться вовсе.           (Обращаяясь к Аспасии.) На свет явившись, радуется свету Ребенок малый, излучая радость; И первый страх, какой настиг меня Еще ребенком - страх небытия, Когда меня не станет - и навеки. Так, значит, лучшее из благ - родиться, Как смерть преодолеть, небытие, И это, как геройство или доблесть, К чему стремимся с детства мы душой, Богами вдохновенной, без сомненья, И жизнь всегда - преодоленье смерти. Так, я узнал богов подземных раньше, Чем олимпийских, озаривших небо Сиянием величия и мощи И женственности милой - как спасенье. И я возрос душой, как призван свыше К любви, к свободе, к высшей красоте.                  АСПАСИЯ       (с улыбкой, как обращаются к детям) Был принят в олимпийскую семью? И ты сошел с Олимпа к нам на землю, Яйцеголов, как боги, надо думать?                ПЕРИКЛ Есть посвященья в таинства пророчеств, Иль смерти с воскресеньем для бессмертья; Есть таинства любви, а также Муз, Но есть и таинства богов Олимпа, Всех вместе явленных в весеннем небе, Как в детстве раннем я узрел однажды, С чем в мире воссияла красота.               АСПАСИЯ Перикл! Ты посвященный, как Гомер! И боги явлены тебе, как люди.                ПЕРИКЛ Все эллины посвящены, как я.               АСПАСИЯ           (обращаясь ко всем) Нет, только посвященному открыты И мир богов подземных, и Олимпа. Вот почему серьезен он всегда, Как воин перед битвой, и спокоен - С призывной речью даже на устах, И слушая хулу и клевету, Аристократ - у демоса на службе.               СОФОКЛ Ну, это, как и я.               СОКРАТ         (в досаде, про себя).                              Агон влюбленных. Самовлюбленных - тоже. О, Сократ! Сцена 3 Акрополь. У памятника Ксантиппу, отцу Перикла, и Анакреонту. Перикл и Аспасия.              АСПАСИЯ Не часто поднимаюсь на Акрополь. К святыням приближаться иноземке Запрещено; лишь в храме Афродиты В Пирее я желанна, как гетера, Среди сестер моих, чужая им.               ПЕРИКЛ Смотри!              АСПАСИЯ                 Отцу ты памятник поставил?              ПЕРИКЛ Решением Народного собранья. Ты знаешь, из защитников Эллады Прославились особенно четыре. Царь Леонид Спартанский, Фермопилы: Три сотни воинов сразились с войском Бесчисленным персидского царя, - Погибли все, бессмертные во славе. Афины защитить от полчищ Ксеркса Помыслить было невозможно даже Ценою жизни всех, и мы уплыли На острова, покинули страну - Все, кроме горстки старцев, что укрылись В Акрополе, - и Ксеркс вошел в Афины. Наш флот собрался весь у Саламина, В проходе узком, как у Фермопил, И только там могли сразиться мы С персидским, нас превосходившим вдвое, Как настоял и, к счастью, Фемистокл И победил в морском сраженьи персов. Меж тем столб дыма поднимался в небе - Горели то Афины. Видел это Я сам и помню город весь в руинах, Когда вернулись через год - с победой Павсания, всех эллинов, над Ксерксом В сраженьи под Платеями. О, радость! И в тот же день у острова Самос Ксантипп, отец мой, уничтожил триста Персидских кораблей, тем сокрушив И мощь морскую Ксеркса.                 АСПАСИЯ                                                  Снова юным Перикл предстал; таким тебя не знала, Весь светел и пленительно хорош, Как освещенный мужеством героев.                 ПЕРИКЛ Анакреонта тоже я поставил; Изваян Фидием, как мой отец.                АСПАСИЯ           (рассмеявшись) Особенно любим из всех поэтов?                 ПЕРИКЛ В Афины сей поэт приехал старым, Как здесь изображен с кифарой он, Но пел по-прежнему любовь, вино, Лаская слух Гиппарха, да, тирана, И юности, стихами опьяненный, Не ведая похмелья, кроме лет, Прошедших и последних, на отлете. Поэт эфеба отличил вниманьем И подружился с ним, оставив память Высокочтимого певца веселья В суровом сердце воина Ксантиппа. Вот в память этой дружбы я поставил Их рядом, пусть в беседах пребывают, А соловей пернатый вторит им.               АСПАСИЯ Слыхали? В самом деле соловей Безмолвной их беседе вторит где-то.                ПЕРИКЛ Аспасия! Он вторит нашим пеням. Я не стыжусь: как юноша влюблен...               АСПАСИЯ Да, я слыхала, даже наблюдала, Как чуток к женской красоте Перикл; Серьезен, окружен людьми повсюду, Но взор, нежданно милый и веселый, Как свет, слепит красавицу Хрисиллу, Воспетую Ионом из Хиоса, И уж поэт стратегом побежден, Увенчанным венками Афродиты.                ПЕРИКЛ Хрисилла? Из гетер?               АСПАСИЯ                                       Уже забыл. Так ты Аспасию забудешь скоро.                ПЕРИКЛ О, нет, Аспасия! Друзьям я верен. Анаксагор и Фидий - с ними ты, Общенье с вами мне всегда отрада. Будь некрасива, старше - ум твой светел, - Но молодость и нежный облик твой С умом твоим всех прелестей Киприды Дороже мне, и я влюблен, люблю, И жизнь мою, и честь тебе вручаю.               АСПАСИЯ Нет, жизнь твоя и честь принадлежат Афинам и Элладе; жизнь мою, Когда не повредишь семье своей, Возьми же, если хочешь, я - гетера, Вольна любить, кого хочу, а ныне Ты сделал все околдовать меня.               ПЕРИКЛ Аспасия! Уж приняты решенья. Жена моя свободна, замуж выйдет По склонности своей, уж в третий раз. Случилось так - на наше счастье, верно. Ты будешь мне подругой и женой.              АСПАСИЯ О боги! Как? Помыслить не могла О доле наилучшей - выйти замуж По склонности своей - и за кого? За мужа знаменитого в Афинах, Премилого в серьезности своей! (Ласково всплескивает руками, Перикл заключает ее в объятье.) АКТ  II Сцена 1 Стоя Поикиле, здание с открытым фронтоном на колоннах; по стенам большие картины с изображением трех эпизодов битвы под Марафоном учеников Полигнота и "Разорение Трои" Полигнота. Поскольку неподалеку агора, площадь Народного собрания, и рынок, здесь постоянно толчется публика: купцы, моряки, женщины из всех сословий, граждане Афин, метеки, рабы, - одни обделывают свои дела, другие проходят, глазея на картины, третьи беседуют, укрывшись от дождя или солнца.              1-Й КУПЕЦ О, ничего подобного не видел, Хотя изъездил, кажется, весь свет! Вся Троя: стены, храмы, - как Афины, Разрушенные персами, - и лес, И горы, с небом до вершин Олимпа, И множество народу в лицах ясных, То торжествующих в победных жестах, То плачущих, о, горе побежденным.               2-Й КУПЕЦ Уж слишком явно: лица, как живые, Прекрасные, куда еще не шло, Но всюду и уродство, и гримасы Поверженных и плачущих навзрыд, И радость от победы гаснет в сердце.                СТАРИК Суров и прост бывал художник прежде, И величав, как трагик, как Эсхил. Уж слишком Правда блещет новизной, Чтобы священной пребывать от века.              1-Й КУПЕЦ Слыхал, начало живописи здесь. Искусство живописи Полигнот Открыл впервые, как Дедал - ваянье, И древность проступает в красках ярких, Как горы, лес и море по весне.        ЗНАТНАЯ ЖЕНЩИНА        (в сопровождении рабынь) А где ж Елена? Красотой сияет С Кассандрой рядом Лаодика, будто Она-то есть здесь героиня мифа?              ГЕРМИПП Не Лаодика эта, Эльпиника, Сестра Кимона, сына Мильтиада, Возлюбленная брата, что пленила И Каллия, и Полигнота, видно. Вот отдал дань он красоте ее, Вкусив и прелестей ее и ласки.               КРАТИН Иначе бы зачем к нему ходила, За Каллия уж выйдя замуж, а?               СТАРИК Вот чем и блещет новизна, позором. Дочь Мильтиада, Каллия жена, Дружна с художником? А гордость рода?              ГЕРМИПП Но Полигнот не нищий, он художник, Прославленный по всей Элладе; в дар Афинам создал "Разоренье Трои".               КРАТИН Так, Эльпиника городу служила Своею красотой, увядшей ныне.              ГЕРМИПП Да, в женщине мила нам новизна, Отнюдь не древность, пусть она почтенна. По залу проходит Перикл в шлеме в сопровождении граждан.                КРАТИН Ох, до чего же мужественный воин! По городу в доспехах ходит вечно.              ГЕРМИПП В доспехах он родился, как Афина. И шлем прирос; пытались снять его, Лишь вытянули голову в длину, И голова теперь, что луковица.               КРАТИН Нет, я-то вижу, он яйцеголовый, Набитый туго семенами мыслей, И выбрал он учителя недаром, Открывшего в первоистоках Нус.               ГЕРМИПП Анаксагор забыт; теперь Периклом Аспасия владеет, как Елена, Элладу ввергшая в войну за морем, И новых бедствий нам недолго ждать.                СОКРАТ   (сопровождая Архелая, своего учителя) О чем кричат там комики злорадно?                СТАРИК О "Разореньи Трои" Полигнота. Но речь не о Елене и Парисе, Первопричинах разрушенья Трои, А о войне с Самосом, что затеял Перикл, Аспасии во всем послушный, Как старый муж молоденькой жене.                СОКРАТ Ах, это изощряется Гермипп! Но правды в шутках комиков не сыщешь, Лишь чернь с ее злорадством над великим, Что свыше разумения ее, Охотно повторяет небылицы.               СТАРИК Аспасия ведь родом из Милета? Самосцы ведь напали на Милет? И дочь Милета попросила мужа Взять под защиту родину ее.               СОКРАТ Но Архелай, он тоже из Милета. И он, быть может, попросил Перикла Взять под защиту родину его?               СТАРИК За родину, что ж не замолвить слово?               СОКРАТ Иль выступить с оружием в руках? Перикл хотел уладить миром ссору С Афинами союзных государств В походе первом на Самос. Но власть Вновь захватили олигархи с тем, Чтоб выйти из союза и примкнуть К врагам Афин, к Коринфу или Спарте. Морской союз, могущество Афин В соперничестве со Спартанским царством, Распаться может, воцарится хаос На всех морях. Нет речи о Милете, Все это был лишь повод для защиты Союза и Афин, свободы нашей, И мы готовы к новому походу Решением Народного собранья, Стратегами назначены Перикл И, право, странно как звучит, Софокл, Прославленный своею "Антигоной".                СТАРИК А ты-то сам идешь в поход, Сократ?                СОКРАТ Я молод, мне положено; со мною И Архелай идет в поход, поскольку Мелисс, самосцев вождь, - философ тоже.                СТАРИК Война философов? И вас подвигла, Скажите, не Аспасия?                СОКРАТ                                           Афина, Воительница и сама премудрость!    Публика приветствует Сократа. Сцена 2 Двор дома Перикла. Прием в связи с возвращением с похода. Присутствуют лишь близкие друзья: Анаксагор, Фидий, Еврипид и женщины из подруг Аспасии. Перикл и Аспасия нет-нет переглядываются, выражая то тревогу, то радость как бы задним числом, и даже целуются, как при встречах и прощании, чему привычны гости.               АСПАСИЯ Насколько быстро совершился первый Поход на Самос, долгим оказался Второй нежданно. Месяц уж прошел, Пора бы всем вернуться, только вести Приходят скудные, как Пифия Бормочет нехотя посланья бога.                ФИДИЙ Все ждали поначалу с нетерпеньем, Как окончанья бега колесниц, И видя будто, как Перикл эскадру Самосцев, возвращающихся вспять Из-под Милета, втайне поджидает, И только бы Софокл успел придти С Хиоса с подкрепленьем. Не успел?               ПЕРИКЛ Союзники поэта привечали Пирами, но не строем кораблей. А хуже поступили мы, как видно. Нас было меньше, все ж, вступив в сраженье, Самосцев обратили в бегство мы; Но в бегстве те добрались до Самоса, Оставив нам торговые суда.              АСПАСИЯ Мелисс, философ, нас перехитрил!                ПЕРИКЛ И вот мы гавань перекрыли с моря, К осаде верной перейдя надолго. Софокл привел не много кораблей. Поэт прекрасный, но стратег неважный, Да тут вина союзников: Хиос И Лесбос не хотят войны с Самосом, - И все ж поэт их удержал в союзе.               АСПАСИЯ Но в долгом деле не всегда удача Сопутствует. И вдруг пронесся слух: К Самосу финикийский флот идет, Да с персами, с которыми Афинам Из-за Милета вновь вступить в войну Имело б смысл лишь к усиленью Спарты.                ПЕРИКЛ Опасность грозная. С эскадрой вышел Я в море и поплыл навстречу ей.                ФИДИЙ И слух, посеявший в Афинах страх: Мелисс эскадру нашу разгромил У входа в порт. Увы! Что там случилось?               АСПАСИЯ Мелисс опять перехитрил Перикла?                ПЕРИКЛ Он разгромил Софоклову эскадру У входа в порт и вновь обрел свободу До возвращенья нашего назад - Опасность с юга оказалась ложной. Мы снова город осадили с моря И с суши тоже, островом владея, - Так девять месяцев прошли в ученьях. Хотя и дорого, Морской союз Мы сохранили; сберегли и жизни В осаде долгой, но не в девять лет.              АНАКСАГОР Перикл красноречив всегда нежданно. Речь распускается цветком живым, Невиданным; ему ж внимая, веришь, Как смыслу нынешней надгробной речи. Аспасия, ты помнишь, повтори!               АСПАСИЯ Уход из жизни молодых людей Сравнить бы можно только лишь с потерей, Что ощутили времена бы года, Когда бы отняли у них весну. Но те, кто пал в бою, бессмертными Все стали и подобными богам. Мы, смертные, не видим ведь богов, Но знаем, существуют, замечая, Какие почести им воздаются, Какое благо нам они даруют. Так, павшие за родину герои И заслужили почести, и благо Великое для нас, живущих!         (От самой себя.)                                                   Но Не все из женщин, что несли цветы И ленты к победителю Периклу, Растроганно внимали. Эльпиника Съязвила зло: "Деяния твои Прекрасны и достойны удивленья! Отправил на смерть стольких храбрецов. И ради же чего? Надеть ярмо На братский и союзный с нами город? Мой брат Кимон сражался тож бесстрашно, Но он ведь побеждал врагов Эллады - Как персов, так и финикийцев!"                ПЕРИКЛ             (со смущением)                                                           Да-а. Что было мне ответить ей? "Не стала бы Старуха мирром мазаться", - призвал Я Архилоха, пусть звучит жестоко. Ведь старость подступает неизбежно, Как юность ни цвела бы красотой. Ведь Эльпинику помню я такою, Как Полигнот ее изобразил, И счет годам бегущим в ней я вижу, Остерегаясь ныне, словно Мойры.             АНАКСАГОР Перикл! Быть может, и меня боишься?                ПЕРИКЛ О, нет, учитель! Старость, словно боги, Почтенна в мудрости своей, влекущей Нас, смертных, к  тайнам бытия земного.               АСПАСИЯ Ну, так, я молодой сойду в аид, А ты, Перикл, живи! Почтенна мудрость Особенно с годами у мужчин, Но отнюдь не у женщин с видом Мойры.               ЕВРИПИД Что павшие за родину бессмертны Во славе вечной, в том сомнений нет; Подобны ли богам? Как явь и сон?              АНАКСАГОР Но слава на земле, среди живущих Сияет, словно солнца луч в листве, Не проникая до глубин аида, Где вечный сумрак поглощает тени, И жизни нет, там торжествует смерть.               АСПАСИЯ А что же нам мистерии даруют?               ЕВРИПИД Еще вопрос, какой мы не решим Без посвящения.             АНАКСАГОР                               И здесь ведь тайна. И с тайной посвященные в аид, Как смертные уходят в муках тщетных, И нет вестей оттуда и от них, Что обрели бессмертие, как боги.               АСПАСИЯ Из посвященных здесь у нас Перикл И Фидий. Но хранить вам должно тайну, Мы знаем, свято.                ЕВРИПИД                                  Только вы скажите, Пройти ли мне, иль ей чрез посвященье? В том будет ли какой-то высший смысл? И жизнь моя изменится? И смерти Не буду я бояться, словно боги, Блаженным стану здесь и в жизни новой?                 ПЕРИКЛ Есть в таинствах особый смысл и тайна, Да тайна остается, в ней вся прелесть, Как в таинствах Эрота или мысли, - В любви мы посвященные иль нет? Иль в мысли, как Анаксагор? Как Фидий - В искусствах? Так, и в Элевсине нечто, Души коснувшись, дарит ей блаженство Соединенья с высшим - с мирозданьем Иль божеством; здесь вечность проступает, И человек бессмертье ощущает Воочию, возвеселясь, как боги.                 ЕВРИПИД             (с недоверием) Так, значит, стоит попытать нам счастья?                 АСПАСИЯ Пройдя первоначальные ступени Прошедшим летом, что ж теперь гадать?                 ЕВРИПИД Есть в таинствах Эрота или Муз Всегда отрада, даже через муки Трудов и постиженья совершенства. Но там-то, там не таинства ли Смерти Нам явят, что познать я не спешу, Как немощь старости с ее смиреньем.                АСПАСИЯ Тогда прощай, последняя надежда!                 ПЕРИКЛ Но знанье - благо.              АНАКСАГОР                                   Высшее из благ, Какого я в деньгах не вижу, то-то И обнищал вконец, и, как светильник Без масла, вспыхнувши в последний раз, Плащом закрылся, чтоб сойти в аид, Откуда нет возврата даже мистам.                 ПЕРИКЛ Прости, учитель! Больше ты нужды Не будешь знать ни в чем. В Афинах нищих Давно ведь нет.              АНАКСАГОР                              А я вот умудрился Впасть в нищету в дни высших озарений, Как пилигрим, взошедший на вершины, Где солнце лишь одна из тысяч звезд, Земля же метеор, летящий в бездну. Все невольно обращают взоры в просиявшее звездами небо. Сцена 3 Ночь. На площади у храма Деметры публика, среди которой Аспасия, Перикл, Сократ, Еврипид и другие афиняне. У алтаря у входа в храм музыканты с флейтами, тимпанами и рожками.                ГОЛОСА Уж ночь сошла; огней же не видать. Лишь звезды ярче заблистали в небе, Поглядывая вниз во все глаза. Свисая словно гроздья винограда, Пронизанные солнцем на закате, Блестят они и кровью, и слезами.         ГОЛОС СВЕРХУ Огни! Огни! Минули уж ворота, И факелы все ярче полыхают, Как вспыхивают новые в ночи И множатся, уж в бликах света храм...         ЖЕНСКИЙ ГОЛОС И Хор выходит длинной чередой Мужчин и женщин, юношей и старцев...         МУЖСКОЙ ГОЛОС Да им-то впору бы сойти в аид, Куда здесь в подземелье доступ близок.         ЖЕНСКИЙ ГОЛОС Оттуда и вернулись; это ж мисты, Обретшие бессмертье.          МУЖСКОЙ ГОЛОС                                          В самом деле? Какая радость старцу вечно жить?             АСПАСИЯ Как велено, я соблюдала пост, Слабея и смиряясь, как больная, Но нынче мне легко, и зренье остро, И звезды проступают отовсюду, Как будто я лечу среди созвездий В глубинах мироздания все выше.              СОКРАТ Как омовенье, пост ведь очищенье, И с тем душа готова к посвященью При таинствах, сокрытых тайной свято. Поверить надобно, познанья ради.              ЕВРИПИД Ты голодна, мерещится тебе, Как в обморок упав, летишь куда-то, Чтобы, вдохнув, воскреснуть ненароком.               ПЕРИКЛ И это чудо с посвященьем будет. Факельное шествие приближается к храму, неся высоко изображение бога Иакса(старинное имя), которого ныне принимают за  Диониса.                  ХОР    Плутон похитил Персефону. Падучею звездой по небосклону Богиня юная упала вниз, -    В безрадостные смертных сны,        В аидовы чертоги, -        Не любят их и боги.    Деметра вопрошает всех, Где дочь ее? Но лишь лукавый смех    Богов беспечных раздается,    Но горе матери неймется.             (Пляшет.)        С тех пор любезней ей    Не свет Олимпа,  мир людей,    Где странствует богиня в горе    С тоскою неизбывной в взоре.    Ее приветил царь Келей    С царицей Метанирой, чьей    Догадке: перед ней богиня,       Она открыла имя,       И в Элевсине, тут,       Свой учредила культ.     Двери храма открываются, куда торжественно вносят изображение бога. Раздаются тимпан и рожки, и Хор зачинает священные пляски.              ЕВРИПИД Я слышал от Аспасии, Сократ, Что ты забросил ваянье и в пору, Когда уж близок к завершенью храм Афины-Девы в череде колонн, Увенчанный скульптурами столь щедро, Что Иктин с Калликратом уж ревнуют Ко славе Фидия с учениками?               СОКРАТ В учениках у Фидия я не был, Учился у отца тесать лишь камни, Как раб послушный, вольный гражданин.              ЕВРИПИД Сократ! Не ты ли изваял Гермеса И трех прекрасных Граций, что стоят У входа на Акрополь? Видно, Фидий Нашел их превосходными?                СОКРАТ                                                   Но в славе Я Фидия не превзойду, ведь так? Да просто мне наскучило ваянье, Рождать детей из камня, без души, С природою соперничать впустую.               ЕВРИПИД           (с удивлением) А Фидий?                 СОКРАТ                   Богом вдохновенный мастер, Он Музами обласкан, как и ты. А я же одержим скорее мыслью О мирозданьи в целом и о смерти, - Два ужаса, представшие мне в детстве.                ЕВРИПИД Как если б Пан явился к нам из леса?                 СОКРАТ На корабле в походе на Самос, Куда отправился и Архелай, Учитель мой, однажды в полдень в море В полнейшей тишине я вдруг затрясся От ужаса, неведомого мне В внезапности своей и по причине. И свет померк, иль я закрыл глаза? Так простоял на палубе до ночи, Сказал мне Архелай, а я не помню, Но знаю, в беспокойстве я носился В бездонных высях в поисках исхода.                ЕВРИПИД Закрыть глаза на внешние явленья И погрузиться в самого себя? Что ж, как Гомеру, надобно ослепнуть, Чтоб лицезреть воочию богов.                СОКРАТ Но явленные боги уж не боги, Творения ваятелей, поэтов. Оставил я резец и молоток. Оставлю я природу и искусства. Познай себя - велит оракул в Дельфах, И я готов ослепнуть, как Гомер, И в таинствах хочу принять участье Познанья ради. Пусть судьбы не минешь.               ЕВРИПИД Сократ! Выходишь, как на поле битвы?                СОКРАТ А как иначе, друг мой Еврипид? К священным пляскам Хора присоединяется и публика, размахивая факелами, и вся площадь напоминает веселый карнавал. Сцена 4 Телестерион, храм посвящения. Квадратный зал, скамьи вдоль трех стен, на которых сидят мисты и те, кому предстоит принять посвящение; в середине - круглая площадка с зеленой лужайкой и нагромождением скал, где находится вход в подземелье. Выходит иерофант в длинном одеянии священнослужителя.               ИЕРОФАНТ Приветствую во храме посвященья Всех жаждущих бессмертия души, В чем нет сомнения, но убедиться Дух страждет, как страстей своих и смерти. Примите смерть, да возродитесь снова. На посвященьи женщин нет, лишь девы, И муж - юнец, не знавший словно жен, И таинство любви, как тайна смерти, Волнует ум и сердце до озноба, До исступленья и вселенской скорби, Когда в безумье впасть, сдается, благо, И бог спасает плясками и пеньем, Как сам спасается в страстях своих. Раздаются издалека звуки флейт, рожков и тимпанов. О, звуки, вдаль влекущие, откуда?                ВЕСТНИК            (выходя из-за скал) На склонах гор, чтоб видно отовсюду, Деметра празднество затеяла В честь возвращенья девы из аида, Похищенной Плутоном, как воскресшей Для жизни новой с новою весной. Сатиры - музыканты хоть куда, А нимфы юные прелестны в плясках. Но вдруг явился - то ли сам Силен, Иль некий бог в его обличье юном, И помавал бровями, точно Зевс, Деметре, сам же в пляске закружился Вкруг Персефоны, радостной, как нимфа, На празднестве весеннем на лугу.               ИЕРОФАНТ Так, это царь богов и смертных в маске Силена снизошел на луг священный, Скрываясь взоров волоокой Геры, Эротом устремленный к Персефоне? За Персефоной Зевс вбегает на лужайку, продолжая плясать вокруг нее с тирсом на руках, увитым плющом, однако заметив публику, помавает бровями иерофанту. Как! Прелюбодеянье освятить? Иль брак мистический - всего лишь символ? И посвященье в таинства любви И смерти? О, теперь я постигаю, В чем вещий смысл магических приемов С скороговоркой устаревших слов. Знаками и невнятной скороговоркой иерофант совершает обряд бракосочетания, и Зевс с Персефоной удаляются в пещеру нимф под звуки флейт, рожков и тимпанов, несущихся с гор. На орхестру выходит Хор женщин из служительниц храма.             ХОР ЖЕНЩИН Таинственен мистический обряд,      Как ночью звездной тихий сад,      Весь в статуях, плющом заросших, И с трелью соловьиной в дальних рощах. И это был на самом деле Зевс?         Вихрастый, точно лев,      И больно ловкий в плясках,             И, видно, в ласках.      Ах, мы судачим не о том!         А в хижине - о чем?      Мы слышим вскрики Персефоны.      Зарделись даже небосклоны.         И в блеске молний дождь         Покрыл и мать, и дочь.           (Закружившись в пляске)       Кого влечет к священным пляскам         Безудержно, как к ласкам,         Эротом вызванным стрелой,           Вставайте - и за мной!         Танцует, кто как может,           Как радостно на ложе           Трепещет без стыда,           Ликуя, нагота!          А там явился вестник.              О, Зевс-кудесник!          У Персефоны без затей          Родился сын Загрей.         Любимец Зевса, на Олимпе         Он засиял, как солнце в нимбе.                   (Пляшет.)               ИЕРОФАНТ Но радость меркнет в жизни, как весна, Как юность, и в обители небесной. Любимца Зевса Гера отдала На растерзание титанам злобным. Афина все прознала, и о том Ее очами вижу злодеянье. О, Зевс! О, Гера! И тебе не больно? Младенец милый, в чем его вина? Оторваны от тела руки, ножки И голова - и брошены в котел! Титаны рады жертвоприношенью - Ягненок на закланьи или бог? - Упиться кровью, мясом нежно-сладким, И проклято безумьем род людской. Афина пронеслась стезей воздушной, Невидимой предстала у костра, Копьем достала бьющееся сердце Загрея бедного и принесла Отцу беспечному в делах любовных С укором и печалью юной девы. Недолго думал царь богов и смертных, Имея склонность новую - к Семеле, Ей отдал сердце сына, как свое, Для нового зачатья и рожденья.             ХОР ЖЕНЩИН         Как боги ни прекрасны,         Для смертных глаз опасны,         Что солнце в вышине         В сверкающем огне.         О, горе, вдруг узревшей         Во всем величьи Зевса! Как молнией застигнута жена, И с домом, с садом вся опалена.         Как в мощи беспощаден!     О, Зевс! Ты снова вверг в несчастье -     В игре с Эротом, все шутя, -         Родимое дитя.         В бедре твоем доношен,         Как Дия сын, Дионис!            (Зачиная пляску.)     Но Гера не уняла гнев.     Ареса подхватив напев,         С Дионисом сразиться     Богиня призывает Лиссу.             О, страх! О, страх!         Пусть весел юный Вакх.         Наслать от злого сердца         Безумье на младенца?         О, нимфы! О, Силен!     Да будет мир благословен,         Где рос дитя на воле,         Не ведая о доле,     Ваш мир тишайший и простой,     Весь освещенный красотой!  Раздаются звуки флейты, тимпанов и рожков. Дионис и Силен в сопровождении сатиров и вакханок выходят на орхестру.                 СИЛЕН Дионис милый! Что опять нашло? Ты весь дрожишь, как листья на осине, А ветра нет, сияет солнце ясно.                ДИОНИС Я слышу звон, как голос, внятный сердцу, Не первый день.                 СИЛЕН                               В ушах звенит? Бывает.                 ДИОНИС Нет, это зов умерших из аида. В народе существует ведь поверье: Зов матери, как звон в ушах, для сына, Ее призыв о помощи иль встрече, С тоскою, леденящей душу мне.                  СИЛЕН Так, значит, отвечай: "Еще всех дел Я не свершил; как сделаю, приду!"                 ДИОНИС Да, знаю; только кто же мать моя?                 СИЛЕН Коль звон ты слышишь из глубин аида, То это Персефона: сердцем - с нею Загрей-Дионис, к ней и устремлен.                ДИОНИС А кто Семела?                 СИЛЕН                            Смертная. Но в небо Взята по воле Зевса после смерти.                ДИОНИС О, нет! Меня не тянет в небо. Гнева Владычицы небес коварной Геры Боюсь я пуще смерти и безумья.                 СИЛЕН Наслала Гера Лиссу на младенца, Невинного, как птенчик у орла.                ДИОНИС Я ею одержим в мгновенья гнева, И этого в себе я не люблю. Но есть ведь Правда и в безумье - правом, В любви ликующей и песнях Муз, В пророческих внушеньях Аполлона, В мистериях священных в честь богов.          (Прислушиваясь.) Я слышу зов. Я отзовусь: "Иду!"                 СИЛЕН Куда? В аид, откуда нет возврата? Растерзанный титанами ягненок И принесенный в жертву бог-младенец, Уж мало ли страданий претерпел? Или в безумье впавший жаждет смерти?                ДИОНИС Я жажду очищения и смерти Растерзанного тела, чтоб спастись Душой своею, коль она бессмертна, В безумье правом обрести веселье, Как в плясках, в пении вакханок юных И Муз из свиты Феба и Киприды. Хор вакханок в легчайших одеяниях пляшет под музыку скачущих при игре на флейтах, тимпанах и рожках сатиров. Многие вскакивают со скамей и присоединяются к хороводу, среди них Аспасия и Сократ.                 СОКРАТ Мне кажется, с вакханкой юной где-то Я некогда до одури плясал И ныне, снова юн, скачу за нею          (Словно играя.) С тимпаном, или с флейтой, иль с рожком.               АСПАСИЯ О, ты ль, Сократ? И впрямь сатир с рожками. Да, помню, у пещеры нимф скакал, Сандалий скинув, ты вокруг меня, И как тебя хотелось раззадорить, Но ты уж ревновал меня к Периклу, Как добрый друг, и нас сосватал, к счастью.                СОКРАТ А что печаль прощанья зазвенела В словах и звуках нежно-серебристых Аспасии, с ее стопой изящной, Мелькающей, как обещанье неги, И ласки, и безумств, чем я уж счастлив?               АСПАСИЯ Не ради плясок ныне мы собрались. Диониса влечет сойти в аид, И в хороводе мы за ним уходим, Слабеют силы, словно смерть близка.             Хор, ведомый  Дионисом, исчезает среди скал. Сцена 5 Подземелье. В темноте вспыхивает факел; его несет впереди факелоносец, то спускаясь вниз, то поднимаясь, за ним следуют иерофант и мисты.                1-Й МИСТ Диониса и след простыл.                2-Й МИСТ                                               Вакханки Спустились тоже в след за ним в аид?                3-Й МИСТ Все провалились прямо в царство теней, И мы, как тени, исчезаем, вижу.                СОКРАТ Я вижу то, что ничего не вижу.               АСПАСИЯ Пахнуло чем? Гнилыми яблоками?                1-Й МИСТ Да, яблоками конского навоза С парами свежими.                2-Й МИСТ                                    Скорее серой, Как в Дельфах под треножником у пифий.                3-Й МИСТ Так, значит, мы прозреем для пророчеств, Путями бога снисходя в аид.                 СОКРАТ То был сам бог, или актер, сыгравший Роль Зевса, будто он и есть Дионис?                АСПАСИЯ Сын схож с отцом, но и отец на сына Походит вдруг в повадках, снова молод.                 СОКРАТ Да, да, когда Эрот его достанет, Он снова юн, как Зевс или Дионис.                АСПАСИЯ Гляди, Сократ! Провалишься к праотцам.                 СОКРАТ Куда ж идем, когда не в мир теней? Не ведал только я, как счастлив буду, Сходя в потемках в сени гробовые, Дыша гнилыми яблоками всласть.                АСПАСИЯ Я вся дрожу, он счастлив.                 СОКРАТ                                            Да, еще бы! Я слышу голос серебристый. Помнишь, Как в юности заслушивался я, Учась риторике у соловья Заморского, со скромным опереньем, Но с пеньем всепобедным?                АСПАСИЯ                                                   О, Сократ! Любовью одаряя без отдачи, Не требуя ни ласки, ни вниманья, Друзьям ты верен и себе во всем, И счастлив, не имея ничего? И доблесть без тщеславия, и разум... Ты в мудрости своей всех превзошел.                 СОКРАТ Приятно эпитафия звучит В устах Аспасии.               АСПАСИЯ                                 Сократа тоже. Мы в самом деле смерть претерпеваем, Без мук ее и тлена под плитой? Факелоносец останавливается у подземного озера, многократно отражающего свет факела, и вода наполняется сиянием, освещающим причудливые склоны, ущелья, лужайки и лес с просветом вдали. Является вестник.                 1-Й МИСТ А где Дионис?                 2-Й МИСТ                            Мы идем за ним?                              ВЕСТНИК Вакханок обезумив до восторга, Он обернулся львом, в прыжках могучим, И ласками подруг измучен, бог, Он провалился в пропасть, в глубь аида. Дионис умер! Он скончался, бог!             ХОР МИСТОВ Бог умер? Как! И мы сойдем в аид!               ИЕРОФАНТ Остановитесь! Дальше нет пути Для тела вашего, лишь ваши души, Как птицы, в сумерках слетаясь стаей, Проносятся в пределах царства мертвых. Гора Сизифа! По крутому склону Он катит камень вверх, в усильях весь Напрасных, ибо камень вниз летит, Едва он доберется до вершины.      С шумом скатывается камень в пропасть. Долины хладные, трясины мрака Минуем мы во след за Бромием, Сходя на Елисейские поля, Где высятся чертоги Персефоны Над морем с островом блаженных в сини, Сияющей, как камень драгоценный.                 СОКРАТ Уносимся куда-то в самом деле?              АСПАСИЯ Видения во сне иль наяву?              ВЕСТНИК Не время медлить. На лугу зеленом Дионис сам уж водит хоровод В венке из винограда, что растет На огороде Персефоны пышно... На световом пятачке в отдалении пляски вакханок во главе с Дионисом, безбородым юношей высокого роста.               ХОР МИСТОВ            (с факелами в руках)      Иакх! Иакх! О, снизойди!      На луг священный к нам приди!      И с нами, в радости неистов,      Ты попляши под песни мистов.       И свет горящих смол раздуй,       Чтоб мы забыли череду           Всех бед и огорчений,           Возвеселясь до вдохновений,                И стар, и млад,       И ты пляши, всех больше рад. Пусть пляшут все, топча святые травы       В ночных лугах, в веселье правы.       Воспойте и прославьте ту,       Что бережет земную красоту.              (Зачиная пляску.)       И бога-юношу мы призываем.       Он светел, мил, незабываем.                 И днесь                 Он здесь!           В венке из винограда, -           О, радость и награда! -           Ведет он хоровод              У чистых вод.        Плясунья растрепала платье,          И грудь ее, как счастье,          Трепещет и поет,          Нас унося в полет.          И солнца свет чудесный        Нам освещает путь предвечный.  Мисты выбегают на луг, где оказываются при свете дня у городских стен.                 АСПАСИЯ Мы живы?                 ЕВРИПИД                     Мы посвящены?                  СОКРАТ                                                     Во что?                 ЕВРИПИД Мне кажется, я сам и был Дионис; В страданиях рожденный и погибший, Воскрес я вновь душой своей бессмертной, Как, впрочем, и бывало выходить Из грота моего в мир, обновленный Богами иль фантазией моей.                АСПАСИЯ        (переглядываясь с Сократом) Увы! Мы отвлекались друг на друга И в таинства не окунулись, видно.                 СОКРАТ Похоже, да, хотя в делах священных Уверенным быть трудно до конца.                ЕВРИПИД Теперь я знаю, почему Эсхил Был обвинен жрецами в разглашеньи Священных таинств. Здесь театр и есть В его истоках, погруженных в мифы.               АСПАСИЯ В мистериях исток театра?                ЕВРИПИД                                                   Как же! Нет мистики, поэзия одна.                 СОКРАТ У нас все обращается в искусство - И боги, и природа, даже Космос.               АСПАСИЯ Ну а душа бессмертна или нет?                ЕВРИПИД В поэзии, друзья, уж всеконечно.   Показываются Перикл и Анаксагор.                 ПЕРИКЛ В поместье мы заедем отдохнуть И переговорим там на досуге.   (Целует Аспасию, та со смущением отвечает.) АКТ  III Сцена 1 Агора. В тени платанов всюду кучки беседующих граждан Афин; Клеон, жрец Диопиф, Евтидем и другие.                 КЛЕОН Софистов не люблю, я делом занят, А слава вся у них, несут-то вздор! Берутся научить вести хозяйство И государством управлять. А опыт? Ведь все решает опыт! Я купец. Кому и знать-то, как вести дела? Ведь олигархи из купцов берутся, И город богатеет от купцов.               ЕВТИДЕМ Но прежде от земли и что посеешь.                 КЛЕОН Аристократы выродились, ясно. Перикл, перехитрил он всех, вступившись За демократию и бедных, сам Аристократ, надменный, величавый, Не слушает он никого у нас И правит он один, как миром Нус, Что выдумал Анаксагор, безбожник, Богов отеческих отринув прочь!               ДИОПИФ Все начал Писистрат еще, тиран. Чтобы привлечь к себе селян, он Вакхом От сельских празднеств заменил Иакха И учредил театр в Афинах, с тем В мистериях Дионис вдруг явился. И таинство, священное от века, Предстало игрищем богов в угоду Эроту и Дионису, царю Сатиров козлоногих и вакханок.                 КЛЕОН           (уходя в сторону) Прекрасно, жрец! Послушайте его.                ДИОПИФ Перикл все это продолжал во славу Своей же власти, большей, чем тиранство, К тому ж за счет казны союзных стран, Что порождает постоянно войны.               ЕВТИДЕМ Перикл сказал, что мы имеем право Брать деньги из казны, поскольку сами И строим корабли, несем защиту Морских путей союзных государств, И проливаем кровь, теряем жизни Сограждан, - деньги стоят ли того?                ДИОПИФ А город украшать не стыдно разве За счет казны союзной?               ПЛОТНИК                                             Мы богаты И сами; ты же словно иностранец Досужие слова все повторяешь.               ДИОПИФ Нет, Фукидид, аристократов вождь, То ж самое твердил...               ПЛОТНИК                                          На пользу Спарте. За то и был он изгнан, как Кимон.               ДИОПИФ А ныне он вернулся, не утратив Влиянья своего. Теперь Периклу Соперничать придется не с Клеоном, Невеждою горластым, а с достойным, И я ведь знаю, чем его достать.               ПЛОТНИК Что ты задумал, Диопиф?               ЕВТИДЕМ                                                 В стратеги Собрался, жрец?                ДИОПИФ                                Во власти не нуждаюсь. Но вы меня поддержите - и все!                ПЛОТНИК Да он взбесился, словно конь от страха.                ДИОПИФ Да, я боюсь за веру наших предков. Ведь Эрехтею не отстроен храм, А новый посвящен Афине-Деве. Да кто из вас не скажет: "Я за верность Старинному отеческому строю"? Всех роскошь нежит, стыд забыт природный, В умах - нажива, на устах - свобода, Кумир один - могущество Афин!               ПЛОТНИК Бесславья, немощи Афин ты хочешь?               ДИОПИФ Могущество таит в себе бесславье. О персах вспомните и о тиранах! Остановиться, граждане, нам должно, Пока не поздно. Также очень важно, Не верит кто в богов иль рассуждает Опасно о явлениях небесных, О солнце, как о глыбе камня, скажем, Я предлагаю счесть, приняв закон, За государственных преступников.               ПЛОТНИК Вступиться за отеческих богов? О, Диопиф!               ДИОПИФ                       Смеетесь, чтобы плакать, Когда оставят боги и Афины, Как царство Ксеркса, - Спарте в торжество!               ЕВТИДЕМ И Фукидид за твой закон?                ДИОПИФ                                                  Конечно. Клеон и многие. Теперь Периклу Придется вывернуться наизнанку, Явить свое безбожие, как те, Кого столь ценит из друзей своих.               ВЕСТНИК         (проходя мимо беседующих) Постойте! Новость ведь какая! Фидий, Закончив изваяние Афины, На радостях утратил, верно, память, Не сыщет золота, слоновой кости - Остатков, не нашедших примененья.               ГОЛОСА Как! Обокрали мастера? Но спрос - С кого? С него!               ВЕСТНИК                              Уж завели и дело.                ГОЛОСА Завистников у мастера немало. И недругов Перикла. Ну и шум Поднимется великий. И чему же Вы рады, граждане Афин? О, стыд! Сцена 2 Двор дома Перикла. Входит Фидий с беспокойным видом; из женской половины выходит Аспасия.               АСПАСИЯ Перикла дома нет.                 ФИДИЙ                                    Слыхал от слуг. И все ж вошел я в дом, в котором двери Всегда открыты были для меня.               АСПАСИЯ        (кивнув утвердительно) А что случилось, я могу спросить? Вчера у изваяния Афины В сиянии живом слоновой кости И в блеске золотого одеянья Ты счастлив был и светел, очень горд, Совсем как юность вновь обретший старец.                 ФИДИЙ А ныне лишь старик, убитый горем. В несчастьи все убоги, даже боги.               АСПАСИЯ Так, что же страшное вдруг приключилось? Иль статуя сквозь землю провалилась?                 ФИДИЙ Паросский мрамор! Лучше нет его Для изваянья Девы в новом храме, Как было и задумано, но чернь, Собравшись на агоре, завопила: "Одеть Афину в золото и кость Слоновую, на удивленье всем!", - Сокровищницу воплотить в богине, Чтоб в яви лицезреть казну Афин.               АСПАСИЯ Но разве Фидий сам не уступил?                  ФИДИЙ                 ( вздохнув) Что ж было делать? Золото и кость Сам бог Гефест для украшенья любит В чертогах у богов. И вот я взялся Премудрость бога постигать, я, смертный...                АСПАСИЯ Уж верно, одержимый им самим.                 ФИДИЙ Из дерева изваяна богиня В рост кедра исполинского; лицо И руки белизны живой в сияньи Доспехов и одежд из золота... Перикл, предвидя всякие наветы, Покрытья сделать съемными велел, Чтоб взвесить можно было и проверить, Куда и сколько золота ушло, Слоновой кости тоже, - труд излишний Для пользы дела применил я, кстати, И пред комиссией я отчитался, На мраморной плите отчет я выбил Для всех и каждого на все века.                АСПАСИЯ Я видела плиту, отчет подробный, Комиссией с Периклом во главе Одобренный. Иль кто-то усомнился?                  ФИДИЙ Увы! Когда бы кто-то усомнился... Ведь можно снять все заново и взвесить, Хотя и труд напрасный, все сойдет, Поскольку все на месте, вижу я. Нет недостачи, я за то ручаюсь. Но радость человеку не дана Без примеси усталости и горя.                 АСПАСИЯ Прости! Все невдомек мне, в чем же горе?                  ФИДИЙ В скульптуре мраморной остатки - прах. И я забыл о золоте и кости, К богине не приставших одеяньем, Священной плотью, как о груде щебня, - Но кто-то подобрал и был таков.                АСПАСИЯ Из мастерской остатки унесли?                  ФИДИЙ Увы! Присвоил Фидий, говорят. Из более, чем сорока талантов Всего лишь прах, что отряхнул с лица, Созданием своим я изумленный.                АСПАСИЯ Не думаю, что вора не найти.                  ФИДИЙ Когда не знаю я, кто это сделал? На подозреньи буду я один, И поделом. Кто за меня в ответе?              (В беспокойстве.) Но хуже: в святотатстве уж винят! И тут уж оправдаться невозможно В Афинах, просвещенных благочестьем.                 АСПАСИЯ Нет, философией, да и искусством.                   ФИДИЙ Но чернь слепа в благочестивом раже.                 АСПАСИЯ Иль те, кто ею управляет хитро, Из недругов Перикла, коли метят В его друзей, боюсь, все в этом дело, Поскольку сам неуязвим покуда. Дамон, учитель музыки Перикла И близкий друг, был изгнан из Афин, Едва воздвигнут Одеон был ими, Шатер для музыкальных состязаний.                  ФИДИЙ В политику не вмешивался я. Послушный Фебу, я служил Афине, Защитнице Афин и юной Деве, Как не один мужчина или бог. И я повинен перед нею?                 АСПАСИЯ                                             Нет                 ПЕРИКЛ          (входя в ворота) Ты здесь. А я ищу тебя повсюду, Хотя известий добрых, Фидий, нет. Назначен суд. Как это глупо, боги!                АСПАСИЯ Как можно обвинить вдруг в воровстве Первейшего из лучших мастеров?                 ПЕРИКЛ Да только потому, что лучший он. Злорадна зависть, золото слепит, И в благородном гневе ищут славы.                АСПАСИЯ Завистники и недруги Перикла, Не в силах уязвить тебя, в сердцах Лай поднимают на друзей твоих. А будь тираном ты, едва ль посмели.                  ПЕРИКЛ                (с улыбкой) А будь тираном я, меня б изгнали, Или, верней, приговорили б к смерти. И в Спарте царь не всемогущ ведь ныне, И олигархи рвутся к власти лестью Пред демосом, - так лучше без обмана Пусть правит демос, как у нас в Афинах Ко благу всех.                 АСПАСИЯ                           Иль к гибели всеобщей, Когда народ, горластым рукоплеща, Бесчестит лучших, - все к тому идет.                 ПЕРИКЛ Из форм правленья выбрать невозможно, Какая лучшая для всех времен, Но ныне демократия, недаром Рожденная в Элладе, торжествует, С расцветом и торговли, и искусств.                АСПАСИЯ Морской союз с его казной в Афинах, Источником строительных работ, Задуманных Периклом, - вот причина Расцвета и торговли, и искусств. А демократия еще покажет Личину торжествующей толпы, Скрываясь под комическою маской.                ПЕРИКЛ В предчувствия твои, как в ум, я верю. В наш век мы наблюдаем возвышенье Не персов и не Спарты, а Афин; Пусть длится день прекрасный долго-долго, Да не увижу я его закат. Морской союз, на море мир всем нужен, А тяготы охраны рубежей Несут Афины, пользуясь казною, В том наше право первенства во всем, Как было с усмирением Самоса, - Для блага государств, союзных с нами, Мы кровь пролили, отдали мы жизни, Невосполнимые ничем, а деньги - Они ведь не уходят безвозвратно, Лишь множат через зодчих красоту, Вступая вновь и вновь в обмен товаров.                 (Фидию) Прости, мой друг. Несчастье не позор; Твердят о святотатстве - вот что худо.                  ФИДИЙ Последовать на битву за Афиной, Пусть стар и без доспехов, только с камнем, - Как! Это святотатство?                 ПЕРИКЛ                                            Нет, геройство. Как дерзновенный труд твой над богиней, Исполненной величья красоты, Невиданной доселе и нигде. Да, это святотатство сотворенья С богами заодно самих богов.                  ФИДИЙ Подумать, да, конечно, это дерзость. Но Музы знали, что богам угоден Мой дерзновенный труд, внушенный ими. А люди, что ж, пускай меня осудят, Безбожные в ничтожестве своем.                 ПЕРИКЛ Готов ты к худшему, я вижу.                  ФИДИЙ                                                      К смерти? О, да! В трудах изнемогая, возраст Нередко проклинал я свой, предельный Для скульптора, но силы находил У Муз я вновь в счастливых сновиденьях, Как в юности лелеял грезы я С явлением богинь под видом женщин, Богов под видом мужей, чтоб исполнить Их образы и в мраморе, и в бронзе. Богами вдохновенный, счастлив был И дружбою твоей, Перикл; но горя Избегнуть смертным, видно, не дано.                  ПЕРИКЛ На гребне счастья и удач страшился Всегда я с детства их пределов; радость Ликующая гасла - перед Роком.                 АСПАСИЯ Вот почему серьезен ты всегда.                   ФИДИЙ Да, радость скоротечна, лишь усталость Таит она в себе с годами чаще, И смерть не есть ли угасанье сил, С тем мог бы примириться я еще? Но жаль: обета Зевсу не исполню.                  ПЕРИКЛ Об изваяньи Зевса говоришь?                   ФИДИЙ В Олимпии, во храме новом Зевса.                  ПЕРИКЛ Заказ ты принял?                   ФИДИЙ                                 Обещал принять По завершении Афины-Девы. Но ведь теперь, с судом в Афинах, прав ли Или виновен, кто доверит мне Вновь золото и кость слоновую - Не толику ничтожную - для Зевса?!                  ПЕРИКЛ Ты дал обет, и ты его исполнишь, Иначе Зевс не царь богов и смертных.                 АСПАСИЯ                (обрадованно) Какая мысль счастливая пришла?                  ПЕРИКЛ Вспугнуть ее боюсь. Узнаешь позже. Зови раба, светильник пусть возьмет; Я Фидия до дома провожу.                     Уходят. Сцена 3 Стоя Поикиле. Купцы, рабы, мужчины и женщины,  комические поэты, юноши - стоят кучками или проходят через зал.                1-Й ЮНОША Идешь на суд?                2-Й ЮНОША                            А будет интересно?                1-Й ЮНОША Ты знаешь Фидия?                2-Й ЮНОША                                    Еще бы нет! Строитель храма нового, Афине Парфенос посвященного.                1-Й ЮНОША                  (с усмешкой)                                                Кто? Фидий? Нет, зодчие Иктин и Калликрат Храм новый возвели Афине-Деве, Что называют просто Парфенон.                2-Й ЮНОША Под руководством Фидия.                1-Й ЮНОША                                                  Перикла.                2-Й ЮНОША А фриз, фронтоны кто же разукрасил Скульптурами рельефными богов И коней, и кентавров, и людей, Мужчин и женщин в празднествах и битвах? И в храме вознесенная Афина Парфенос - кто ж еще, когда не Фидий?                1-Й ЮНОША Согласен я с тобой. Затмил он зодчих Живою чистотою изваяний, И колоннада превратилась в храм, Сияющий небесной красотой. И он же вор? О, подлые созданья, В чьи головы, как в сточные канавы, Стекают измышленья клеветы И доставляют радости до злобы.               (Уходят.)                 СТАРИК Он вор, не вор, - не знаю, не скажу. Но руку Фидия с его гордыней Всяк может видеть на щите Афины.                ГЕРМИПП Там лысый старец камень поднимает, Участник битвы наравне с Палладой, - Могуч герой - ваятель богоравный.                  КРАТИН А рядом с ним знакомый воин в шлеме, Рожденный женщиной бесстрашный лев, Как покровитель удостоен чести У ног Афины биться, о, герои!                  СТАРИК Смешно ли это, коли святотатство Здесь налицо? Вот суд решит ужо.                ГЕРМИПП На суд над Фидием явил Перикл Свой Одеон?                  КРАТИН                         О, нет, не станет друга Он защищать, боясь за честь свою. Таков сей муж, воинственный лишь с виду.                ГЕРМИПП Ну, как Парис, охотник до свободных И замужних особ; гетер им мало. И Фидий услужить был рад Периклу. Он знатных женщин зазывал к себе, Не чуждых честолюбья Эльпиники, Как Полигнот ее увековечил...                  КРАТИН И лев, видать, повадился в овчарню...                 ГЕРМИПП И не одну из них узнать бы можно На фризе Парфенона, если б Фидий Не поднял барельефы к небу слишком... Воспроизвел Панафинеи Фидий, Процессию из девушек прекрасных, Несущих пеплос, ими сотканный, Священный пеплос для Афины-Девы, И юношей на конях, знатных женщин На колесницах, жертвенных животных, И хороводы, - празднество прекрасно, - А высоко, так это для богов, Сказал, чтоб небожителей потешить.                  КРАТИН В соперничество он вступил с Гефестом...                 ГЕРМИПП Так, женщины толпились в мастерской В невинной жажде славы Эльпиники, А суд вершил, известно, не Парис, Из небожителей, не скажешь, тоже, А некий муж, трезвоня Одеоном...                 КРАТИН Большой любимец Муз и муж гетеры, Омфалы новой пленник, он искал Невинной неги у свободных женщин?               ГЕРМИПП А сводник любит золото, известно, И здесь-то, видно, тайна и сокрыта.                 СОКРАТ              (входя, издали) О, языки у комиков! Как змеи, И вьются, и шипят, и ядом брызжут. О добродетели пекутся вздором Торговых бабок, да умнее те. Ваятель Фидий - слава всей Эллады. Он стар уже, но весь в трудах могучих. Есть время сводничать? Да и зачем? Перикл, он любит красоту, в том слава И женщин распрекрасных, и Афин! Эрот неведом вам, и красота, Чей облик, величавый и простой, Впервые в Парфеноне воплощенный. И Фидий покусился на созданье И на свою же славу? Как поверить? Иль впал в безумье Фидий, как Геракл, Своих детей в безумье растерзавший?                ГЕРМИПП Сократ! Ты служишь, как Перикл, Омфале, Плененный ею с юности своей. Так, не она ль тебя сюда прислала, Чтоб добродетели ты нас учил?                 КРАТИН Сократ! Ты лучше юношей займись-ка. Отбился он совсем от рук Перикла, Опекуна и родственника, знаешь.                ГЕРМИПП Ты ж склонность к юноше имеешь, кстати, Эротом побуждаем к красоте, А он бежит тебя, как Феб, прекрасен! Показывается Алкивиад, красавец-юноша, в сопровождении знатных молодых людей; заметив Сократа, он в самом деле пускается наутек. Входит вестник.               ВЕСТНИК Узнайте, граждане, как суд решил По делу Фидия, пусть стар и славен По всей Элладе; святотатство - зло Первейшее; устои государства И мироздания оно колеблет И рушит все, что дорого и свято, Как мириады варварских племен.               СТАРИК То знаем сами, ты ж скажи, признался Во всех ли прегрешеньях Фидий?               ВЕСТНИК                                                          Нет! Остатков золота и кости было Ничтожно мало, говорит; готов Вернуть, как долг, когда не сыщет вора, Поскольку обокрасть себя не мог, И золото он ценит не как деньги, А в статуе, как мрамор или бронзу, Обретшие уж форму изваянья, Когда и лучше сделать невозможно. Гордыню выказав, лишь распалил Он судей, к золоту неравнодушных, Да кто из них его держал в руках, Считая на таланты, не оболы? А как он смел себя запечатлеть На поле битвы наравне с богами? Он рассмеялся и сказал, что видел, Как в зеркале, повсюду старика С подъятыми руками, - в сцене битвы Его запечатлел шутя, как знак, Какой оставить может всякий мастер, Исполнивший работу превосходно. Но судьи зашумели: "Святотатство!"                 СОКРАТ Для них ведь статуя не труд его, Сама богиня, явленная в мире, И Фидий перед нею виноват, Уж тем, что он-то сотворил ее.               ВЕСТНИК Нашли его виновным в святотатстве, Изгнанье слишком легким наказаньем, Ведь ясно, мол, все недруги Афин Повсюду будут чествовать его, В Олимпии ждут не дождутся Зевса, Изваянного Фидием увидеть. И по сему приговорили к смерти. Все с недоумением и ужасом переглядываются, словно ища глазами комических поэтов, которым тоже не до смеха. Сцена 4 Двор дома Перикла. Аспасия и Алкивиад, только что вошедший, скромный и смирный.               АСПАСИЯ Алкивиад! Ты хвост своей собаке Однажды отрубил затем, чтоб только В Афинах говорили о тебе. Ты славой упивался, а бедняжка От боли и потери присмирела И даже есть с хозяйского стола На блюде золотом уж не хотела. Кто хвост тебе отрезал?              АЛКИВИАД                                             О, смельчак! Хотел бы поглядеть я на него.               АСПАСИЯ Подать ли зеркало, Нарцисс влюбленный?              АЛКИВИАД Аспасия! Мне кажется, я должен, Как в пору опекунства надо мною Перикла, выслушать тебя, поскольку Перикл всем позволяет быть собою, Не снисходя до гнева и упреков, Являя лишь пример ума и чести, Достоинства и доблести, как боги.                АСПАСИЯ Алкивиад! Ты избегаешь нас, Как взрослый сын родителей, не чинясь И не винясь, и ты, конечно, прав.             (Залюбовавшись.) Божественно прекрасен! Аполлон С повадками Диониса, однако, Со срывами в веселое безумье, Что иногда бывает хуже гнева, И он чинит расправу самовластно, Богиней Лиссой одержимый вновь.               АЛКИВИАД Как! Это я? Но правда мне дороже, Чем лесть, что кружит голову юнцам, Себе ж я знаю цену без бахвальства, Но слишком юн, и голову мне кружат, И тяжело похмелье,  я винюсь И вновь бегу, как оводом гонимый...                АСПАСИЯ Да от кого?               АЛКИВИАД                      Ты знаешь, от Сократа.                 АСПАСИЯ Как! Он влюблен в тебя и ходит всюду, А ты бежишь, как оводом гонимый?               АЛКИВИАД Аспасия! Все так и все не так. Скорее я влюблен в него. Он странен, Не правда ли? Похож на козлоногих, На Марсия...                 АСПАСИЯ                        Скорее на Силена.               АЛКИВИАД Конечно, на Силена, что слывет Учителем Диониса недаром. В нем все, чем щедро наделен природой, Происхожденьем я, теряет смысл. Что б это значило? И как мне быть?                 АСПАСИЯ Признаюсь, призвала я вас обоих - Предупредить насмешки, кривотолки. Ведь говорят, Сократ влюблен в тебя И обратился чуть ли не в слезах К Аспасии, чтоб та нашла возможность Затронуть благосклонность в юноше, - Ну, делать сводню из меня так любят; Когда я не Эрот, то Афродита.               АЛКИВИАД А что сказала б мне или Сократу?                 АСПАСИЯ               (рассмеявшись) Влюблен ли он, взаимности не ищет, Не так ли?               АЛКИВИАД                     Да, как друг или отец.                АСПАСИЯ               (с удовлетворением) Я так и думала. Он ценит ум И красоту, и доблесть - тем и счастлив. А ты бежишь, как оводом гонимый?               АЛКИВИАД То стыд пред ним; стыжусь своих достоинств, Влекущих к лести, к роскоши, к веселью, А первым быть хочу я в государстве, Не зная ничего, со слов его.                АСПАСИЯ Наследный принц по знатности не хочет Учиться управленью государством, Да у мудрейшего из всех людей? Увы! Входят Сократ и Перикл, который целует Аспасию, по всему весьма чем-то довольный.                   СОКРАТ            Увы?                 АСПАСИЯ                      Есть новости, Перикл?                  ПЕРИКЛ Послы Олимпии, призвав собранье На время Фидия освободить И под большой залог для исполненья Скульптуры Зевса из слоновой кости И золота, и драгоценных камней Размеров исполинских, изумили И озадачили. Как быть? Отказ Не мог иметь причины веской, также Боялись гнева Зевса, запретив Обет исполнить Фидию пред ним. Отпущен Фидий, окрыленный мыслью Из головы своей родить, как Зевс Афину, с нею самого Кронида.                 АСПАСИЯ Прекрасно! Весть такая стоит пира. Алкивиад, ты остаешься с нами, да? Сократа не прошу, он прежде зван, Как знаменитый ныне из софистов.               АЛКИВИАД Софист? О, нет! Софисты любят деньги. Сократ не знает им цены, как дети, И ходит всюду вольный и босой, Силен, забредший вопрошать людей.                 ПЕРИКЛ Да, трудно с ним тебе, Алкивиад.               АЛКИВИАД Ты первый здесь, Перикл. Владея властью И красноречием, ты не вступился За друга, пусть виновен он в пропаже И золота, и даже в святотатстве!                 ПЕРИКЛ Играть словами не умею я. Я не софист. В сомненьях пребывая, Не в силах доказать я ничего.               АЛКИВИАД Так, значит, Фидий - вор и святотатец, Когда ты усомнился сам, Перикл!                 ПЕРИКЛ О, нет! За Фидия ручаюсь я. Как мастер вдохновенный, весь в трудах, Он в золоте ценил материал, А не богатство, для себя, к тому же. И на щите Паллады вдруг возник Старик с подъятыми руками, с камнем, Себя ль узрел он? В воине - меня? В трудах его мы были вместе, рядом, И в зеркале щита мы отразились. И если здесь и святотатство, боги, Он, как Эдип, виновен без вины.               АЛКИВИАД Ну, значит, прав народ.                  ПЕРИКЛ                                             Не прав и прав.                  СОКРАТ Но прав и Фидий? И не прав, выходит.                  ПЕРИКЛ Все началось еще с Гомера, видно. Не он ли нам представил всех богов, Какими Фидий воплотил их в бронзе И в золоте, сошедших словно с неба? Прекрасных, мощных, в одеяньях легких, Как женщины, чарующие нас, Как мужи славные? Мы с ними свыклись. Они повсюду, как герои мифов. Уж сходят на подмостки как актеры. И кто же счел все это святотатством?                 АСПАСИЯ Из мифов боги входят в нашу жизнь, Внося величие и красоту.                  ПЕРИКЛ Но это уж не вера наших предков С богами, воплощенными в природных Стихиях и явленьях, - их там нет, Как ныне утверждается в ученьях.                 АСПАСИЯ Или природу покидают боги, Найдя пристанища в прекрасных храмах, Как прежде в песнопениях Гомера?                 ПЕРИКЛ И боги с нами - в жизни и в искусствах, Как образы прекрасные людей, И тем мы, эллины, отличены От варваров с природными богами.                 СОКРАТ Но если боги покидают мир Природный, значит, умирают боги, Бессмертные лишь в памяти людей, В созданиях поэтов и искусства?               АЛКИВИАД Так, строим мы не храмы, а гробницы?                АСПАСИЯ Куда нас занесло?                  СОКРАТ                                   В мистериях, Как в таинствах искусства, нет спасенья, Пускай душа, как боги, и бессмертна.                 ПЕРИКЛ Как Фидий осужден в зените славы, Боюсь, и мы стоим у края бездны - С чудесным возвышением Афин.               АЛКИВИАД И как мне не бежать от вас, друзья? Как худо юности общаться с вами, С умами, лучшими в Афинах!            (Выбегает вон.) Сцена 5 Поместье Перикла. В саду  Анаксагор, Еврипид, Аспасия.               ЕВРИПИД Уж если перемены неизбежны, То почему все к худшему идет? Свобода, равенство - какие блага! А лучше человек иль государство, Как верилось, не стали отнюдь, нет. Сурова жизнь была в войну и после, Когда Афины, вся страна в руинах Лежали, но как весел дух был наш, Победой окрыленный и отвагой Все превозмочь и возродить Акрополь, А с ним и жизнь прекрасней, лучезарней, Как светлы небеса, богов обитель!               АСПАСИЯ Так в юности бывает.               ЕВРИПИД                                         Да, но юность, Что ныне входит в жизнь, окрылена ли Мечтами о служении отчизне, О высшей доле, славе, красоте, И так естественно, как образ жизни И склад души всех лучших юношей Из бедных и богатых без различий, Лишь ум и дерзость в состязаньях всяких Ценились к радости детей и взрослых, С участием на празднествах богов, Богинь чудесных.              АНАКСАГОР                                  Юности мечты И сновидения! И я их помню. Гомер взлелеял наши устремленья, Как божество, вселяясь в наши души, И мир предстал возвышенно-прекрасным, Как Космос, как Олимп... или Афины. Но ум недаром человеку дан, С природою вещей и мирозданья Согласный несомненно, - для познанья, С рожденьем мыслей из семян вещей. Богов ли отвергаю я? О, нет! Готов я верить и в богов, и в Ум, Вносящий строй и лад в явленья мира, Как музыка в стихию бытия.               АСПАСИЯ Увы! Клеон добился своего И вот предстал перед простым народом Защитником отеческих богов. Тут дело не в устройстве государства, Я думаю, а в честолюбьи лиц, Лишенных благородства и стыда, В невежестве своем решивших, будто Лишь деньги - мера и ума, и чести, И тщащихся быть первыми в стране.                ЕВРИПИД Да, в этом весь Клеон, богач горластый; Из демократов, он вступил в борьбу Не с Фукидидом, а с самим Периклом, Соперничать открыто с ним не в силах, В безбожьи обвинил Анаксагора.              АНАКСАГОР Увы! По-своему, он прав, что делать?               АСПАСИЯ С законом Диопифа о безбожьи, Недавно принятым, - зачем, ведь ясно, - В решении суда уж нет сомнений.              АНАКСАГОР Тюрьма, цикута? Смерти не минуешь. Природа уж приговорила нас - Меня и судей, сколько б их ни было. О, храбрецы!                АСПАСИЯ                          Готов ты смерть принять, Но лучше не сейчас и не от нас С Периклом; каково ему-то будет? Вступиться мы не можем, но спасти Мы вправе. Ты уедешь с Еврипидом На остров Саламин, а там - в Лампсак, Где ты найдешь приют, тебя достойный.               АНАКСАГОР Ах, вот зачем умчался он в Пирей! А ты меня с отшельником сыскала.                  АСПАСИЯ Согласен?                АНАКСАГОР                    Да, конечно. Все равно. Дорога в царство теней отовсюду Ведь одинакова.  Входит Перикл, целует Аспасию с радостным возбуждением.                 АСПАСИЯ                                Ах, что случилось?                  ПЕРИКЛ В Пирей вернулись наши корабли С Керкиры - с вестью о морском сраженьи, Крупнейшем между эллинами, видно. Коринф с союзниками вышел в море Со ста пятидесятью, у керкирян - Сто десять кораблей, и наших десять, Вступивших в бой не сразу, но сыгравших С пришедшими чуть позже двадцатью Решающую роль.                АСПАСИЯ                                  Увы, война!                  ПЕРИКЛ Сраженье разыграли бестолково, Как если б гоплиты на кромках суши Сходились и ожесточенно бились, И корабли сшибались как попало, - Без всякого искусства бой кровавый. На чьей же стороне победа - трудно Решить ведь и теперь. И вот под вечер Вновь корабли готовятся к сраженью... Но тут же коринфяне отступают - При виде наших двадцати, сочтя, Что, может быть, их больше, не решаясь На новое сражение, с разрывом И мирного ведь договора с нами. Они уплыли; мир мы сохранили, Керкиру защитив, Коринф ослабив, Могущество Афин вновь подтвердив!                АСПАСИЯ Но это и опасно. Ведь Коринф Поднимет всех союзников со Спартой Угрозою могущества Афин.                ПЕРИКЛ Ну, это наша доля. А пока Корабль к отплытию готов. Решенье Какое приняли?              АНАКСАГОР                              В Лампсак, Перикл! Я буду там опять вблизи тех мест, Где метеор явился в небе знаком Моей судьбы, и Космос мне открылся Через покров мифических видений Весь в глыбах огненных камней и льда, Где жизни не было б, когда б не Нус, Из хаоса рождающий природу, Как из семян, весь из семян живого.                ПЕРИКЛ Велик, возвышен духом, как всегда. Ты из богов, кого винят в безбожьи. Жаль, на Панафинейских празднествах Не примешь ты участья, как всегда, На этот раз особенных, поскольку Предчувствие войны уж жжет сердца. Прости! Пора! Мне надо быть в Афинах. Вас с Эврипидом отвезут в Пирей.                      Уходят. АКТ  IV Сцена 1 У стадиона с местами для власти и знати, вдали в небе возвышается Акрополь. Появляется танцевальный хоровод в сопровождении публики, празднично настроенной, разубранной цветами. Здесь граждане Афин, гости, метеки, гетеры, рабы и известные лица Звучит музыка, то песенная, то плясовая. Когда Хор пляшет, слышны голоса публики.                АРХОНТ Хор юношей и девушек впервые Собрали вместе - два крыла у песни.               СОФОКЛ И зрелище, приятное для глаз Вдвойне. Для слуха тоже - перекличка Звонкоголосых птичек на заре.               АРХОНТ Великие Панафинеи - раз В четыре года - высшее из празднеств В Афинах в честь Афины-Девы - ныне Особо пышно собрались отметить, Сказать по правде, вопреки рассудку, В виду войны и всевозможных бедствий.               СОФОКЛ Что лучше юности в красе весенней И с грацией божественных созданий, Поющей и танцующей беспечно? О, счастья миг! Как вечность, драгоценна.                АРХОНТ Мы любим празднества; в них красота, Как юность, торжествует; радость жизни Взвивается напевом звонким в небо, И старость воскрешает утро дней, Невозвратимых в полноте своей.                СОФОКЛ В пятнадцать лет был удостоен чести Я запевалой, впереди у Хора Вышагивая, зачинать напев, И Хор подхватывал слова, как Эхо, - И как вокруг все ликовало, пело, И море синее, и горы с лесом, Хотя Афины из руин едва Лишь поднимались, жили скудно все, Но Ника, торжествующая дева, В сердца вселяла радость бытия.                 КРАТИН Какой уж ныне нет. Довольство, роскошь, Боюсь, лишь пресыщенье принесли, Как опытность не ведает уж тайн, И не любовь нас треплет до стыда, Как в юности невинной и прекрасной, А похоть злая, как Сизифов труд, И в утолении его нет счастья.                СОФОКЛ Тебя я помню с юности уж старым, Прости, а ты все дюж, не счастье это? Оставим похоть козлоногим; мы Не женщин любим с пылом, служим Музам, И нет ведь счастья выше на земле.                     ХОР       О, лира золотая! Струны Твои вновь зазвучали, вечно юны,       Как песнь пернатых соловьев,       Без устали несущих зов       С лугов и рощ до неба             По воле Муз и Феба,         Ведущих ныне хоровод         У Иппокрены чистых вод                  На Геликоне,             С фиалками на склоне,          К отраде смертных и богов,          С истомой сладкой, как любовь,             И всем, чем знаменита,          Вдруг в женах явит Афродита.                    (Пляшет.)                      1-Й КУПЕЦ             Да, Афродит, как есть,             Здесь собралось - не счесть.                      2-Й КУПЕЦ              А я люблю флейтисток,              С игрою стройных сисок.                          РАБ           И раб на празднике свободен.           Ведь таковы мы по природе.                       ЮНОША           Кто пал в бою, тому вся честь;           А кто пленен, он раб и есть.                          РАБ           Пусть раб, я строил Парфенон                За плату, как свободный.           А мой хозяин, кто же он?                Считаю, брат мой сводный.                   ЦВЕТОЧНИЦА                Увы! Увы и ах!            Цветы увяли в волосах.            На свежие смените            На радость Афродите,                Влекущей и влекомой                По тропочке знакомой!                          ХОР            И нет счастливей юных жен, Когда на землю сходит Аполлон            Водить, как с Музами, по лугу            Веселый хоровод по кругу.                 В движеньи рук и ног                     Прелестных бог            Находит радость, словно в ласке,                 И сам несется в пляске.            И Музы сходят вереницей,            Как, сложа крылья, птицы,            Земли касаются стопой,            Одна прекраснее другой.            Но прежде будут состязанья,                 Могучие сказанья.              (Пляшет, вступая в пределы стадиона.) То и дело подъезжают колесницы, с них сходят знатные женщины, одна из них Аспасия. Ее встречает Перикл.                ГЕРМИПП Аспасия! С годами все прекрасней... Я говорил: "Колдунья!" - так и есть.                 КРАТИН То блеск довольства, власти и ума.                ГЕРМИПП Как Фидий осужден и где-то сгинул, И как Анаксагор, безбожник истый, - Тайком сбежал, спасенный, ясно, кем, Все невдомек ему, величье в прошлом, Приняться за Аспасию пора.                 КРАТИН А что Аспасия? Я не припомню, Чтоб жен к суду в Афинах привлекали, Когда им речь в свое же оправданье Нельзя держать, ведь права не имеют.                ГЕРМИПП Пусть держит речь Перикл. Он не вступился За Фидия, боясь за честь свою; Помог бежать Анаксагору втайне; А, ну, явись на суд и защити-ка Жену безбожную, гетеру-сводню.                 КРАТИН Киклоп ты одноглазый, что затеял? Алкивиад и Сократ в масках в сопровождении актеров и флейтисток, не входя в ворота стадиона, удаляются в рощи.              АЛКИВИАД От здешних состязаний славы мало. Я первым буду на Олимпиаде Во всех забегах колесниц - победа, Так полная, каких и не бывало.                СОКРАТ Держи все это в тайне до поры, Когда коней приручишь и свой норов Быть первыми без тени хвастовства, А лишь по доблести, превосходящей Все силы человека и животных.              АЛКИВИАД Родился ли героем я, Сократ? Какую ношу мне взвалил на плечи! И гонишь плетью мысли, как коня, В безумном страхе скачущего в поле. Добро! Я знаю, кто я. Я Дионис! Сатиры, дуйте в флейты и рожки! За мной, вакханки! Паланкин Силену! В безумное веселье вас зову! Сцена 2 У пещеры нимф. Алкивиад, Сократ, актеры и флейтистки, разыгрыващие из себя за ужином на лужайке Диониса, Силена, сатиров и вакханок.                   СИЛЕН              (с кубком в руке)     Теперь я воспою Киприду,     Пеннорожденную, - Крониду     Во славу царствия его     И жизни новой торжество!          (Прикладывается к кубку.)             ХОР САТИРОВ     Нагая дева в море всплыла     На утре дней - как это было,     То знает лишь один Гефест,     Недаром выбрал из невест         Он лучшую на свете,     Поскольку первый и заметил, -     Сам хром, угрюм до простоты, -     Чистейший образ красоты.     Поймал он в золотые сети         С самим собою вместе     Богиню юную любви     Со древним Эросом в крови.         И был зачат на море     Эрот - на счастье нам и в горе. (Скачут по кругу, изображая пляску.)            ХОР ВАКХАНОК Эрот! Эрот! Лишь стрелы отовсюду         Летят, подобно чуду,     В улыбках юношей и дев,     Рождая сладостный напев,     И нега чистая, без боли,          Нас радует на воле,     И нет стыда, лишь свет из тьмы,          В любви летучей мы          Восходим до небес,          И краше нет чудес.     Так, предаваясь истым пляскам,            Мы отдаемся ласкам      Подруг невинных и дружков      Под звон таинственных рожков. Зачинается пляска, то медленная, то быстрая, откровенно сладострастная, вокруг зачарованно застывшего Диониса.                     СИЛЕН      Я сплю и вижу сны из детства -      Сатиров и вакханок действо?            Иль просто очень пьян,                   Пою пеан                   На поле битвы?      Эрот! Прими мои молитвы.                ХОР САТИРОВ       Эрот! Прими мои молитвы.            И он готов для битвы?            Еще бы нет, но Вакх -            Всегда он просто так!            Лишь мастер всех безумить,            Как пустомеля шумный.       Он здесь и нет его, поди,            Отправился в аид.                    ДИОНИС       Да будет вам! Ловил я мысль,            Ушедшую, как мышь,            Глубоко, до аида.            Но это лишь для вида -            Силена удивить,            А он лишь мастер пить            И не пьянеть, смотрите!            Ему вы все лишь снитесь.            Спит старец, как дитя,            И грезит не шутя            О таинствах мистерий,            Дарующих бессмертье.            А амфоры пусты,            Как грезы и мечты.             ХОР ВАКХАНОК             (окружая Диониса) О Вакх! О Вакх! Мы пьяны без вина.      Пьянят нас юность и весна.            Тимпан и флейта,      И льется песнь из сердца      Протяжно из глубин            И гор вершин, Ликующая жаворонком в небе,            Куда унесться мне бы!            Пора раздеться нам -            Открыться небесам!       А стыд? Сатиры обнажились.            А мы бы не решились?       Стыдливость женской наготы,       Да в ней-то прелесть красоты. Все, кроме Силена, обнажаются и со смехом разбегаются. Одна из вакханок с громким криком бежит от Диониса, который ловит ее, со смущением оглядываясь на Силена, та от него отбивается всячески, явно не в себе.               АЛКИВИАД             (сбрасывая маску) Постой! Не бойся! Это ведь игра, Одна из праздничных затей.               ВАКХАНКА                                                 Дионис! Оставь меня. Не в силах превозмочь Я страха, ужаса, как перед Паном. Зачем тебе я, бедная вакханка, В безумье не нашедшая веселья, Но муку всевозможного бесстыдства, Что света взвидеть не могу я больше.                 СОКРАТ             (снимая маску) Неладно с нею.              АЛКИВИАД                              Просто заигралась.                СОКРАТ Ты знаешь, кто она?              АЛКИВИАД                                       Впервые вижу. Кто ты, дитя?               ВАКХАНКА                           Меня не знает он. О, лучше б мне исчезнуть, сгинуть, в лавр, Как Дафна, обратиться!               АЛКИВИАД                                              Неужели Тебе я так противен?               ВАКХАНКА                                        Вижу я Твои великие свершенья, коих Уж лучше б не лелеять, а погибнуть В сраженьи первом - под опекой друга, Который и спасет тебя, к несчастью Афин и всей Эллады. Горе! Горе!               АЛКИВИАД        (расхохотавшись) Кассандра! Я узнал ее, Сократ. Племянница моя, одна из многих.                 СОКРАТ Кассандра? Что, ее так и зовут?     Девушка в слезах убегает.               АЛКИВИАД Возможно. Или имя к ней пристало? Прелестна и умна, но мнит себя То нимфой, то богиней, но Кассандрой Не нравится ей быть - до слез и муки.                 СОКРАТ Увы! В пророчествах не сыщешь смысла, Покуда гром не грянет над тобой.     (Показывая рукой в сторону Акрополя.) Вот зрелище, какое обещал! Тем временем быстро темнеет, и в ночи возникает множество подвижных огней, вереницей поднимающееся на Акрополь с Парфеноном, словно все еще освещенным солнцем. То факельное шествие, предваряющее празднество на Акрополе на следующий день. Сцена 3 Акрополь. Площадь перед храмом Афины Парфенос. Утро. Публика, в начале немногочисленная. Слева слышно и даже видно, как ведут жертвенных животных - быков с золоченными рогами, коз, овец, свиней.                1-Й ЮНОША Ну, наконец-то утра мы дождались!                2-Й ЮНОША О, милые! Приветствую животных, Достойнейших для жертвоприношений!                3-Й ЮНОША Богам достанутся лишь кровь и кости, Завернутые в шкуры, мясо - смертным На празднестве веселом в честь Афины.                      РАБ              (с поклажей) Без влаги вакховой не обойтись.                1-Й ЮНОША Явись и ты, о Вакх, в венке, как я Из винограда с юными плодами, Как очи дев, влекущими нас тайной. Проносятся всадники и колесницы, на которых восседают юноши, мужчины и женщины из знатных и богатых семей.                1-Я ГЕТЕРА Вот всадники!                2-Я ГЕТЕРА                           О зрелище благое!                3-Я ГЕТЕРА А вид, ну, точно сфинксы и кентавры.                1-Я ГЕТЕРА А юношей не видишь? Кони - чудо, А юноши, как боги, все прекрасны.                2-Я ГЕТЕРА И всех прекрасней он.                3-Я ГЕТЕРА                                         О ком же речь? Как кони, схожи юноши.                2-Я ГЕТЕРА                                                Как  Феб! И конь, как одержимый богом, страшен, Могуч, неудержим, прядет, несется, Послушный воле юноши.                1-Я ГЕТЕРА                                                  То чудо, Запечатленное на мраморе И в яви вдруг сошедшее на землю.                1-Й КУПЕЦ А знать на колесницах разъезжает, Украшенных богато, словно боги, Сияние довольства излучая.                2-Й КУПЕЦ А горожане шествуют пешком Извилистой тропою на Акрополь, С корзинами припасов для гулянья, С детьми и женами в венках на шее.                1-Й КУПЕЦ Как мы прошли, поднявшись на заре, И это восхожденье не забуду, Как бы венец моих трудов и странствий. Показывается вереница девушек, несущих священный пеплос, вытканный ими для Афины; шествие останавливается на ступенях Парфенона; площадь все больше заполняется публикой; открываются настежь высокие двери, и интерьер храма освещают лучи солнца, а оттуда исходит ослепительное сияние Афины Парфенос, точно это сама богиня, предстающая взорам смертных из высот Олимпа. Публика замирает; на верхних ступенях показывается жрица Афины под ее видом, и ей преподносится пурпурный, сияющий белизной и золотом пеплос. Между тем танцевальный хоровод выдвигается на первый план.             ХОР ДЕВУШЕК Афина-Дева! Радуйся, богиня!      С любовью произносим имя          Твое мы с детских лет, Как матери, и мил нам твой привет. Воительница с ликом строго-нежным, Во ткачестве наставница всех женщин,      Премудрая, как бог отец,          Страстей его венец          Прекраснейший, в доспехах,          Немыслимый в утехах,          К чему склоняет всех       Эрот, мальчишка, как на смех.       В твоем блистательном обличье       Сияют мудрость и величье. (Пускается в весьма затейливую пляску по кругу.)              ХОР ЮНОШЕЙ           Во славу Афины и Феба          Восставший из пепла          Прекрасней стократ,          Оделся в наряд          Из мрамора, бронзы!          И в золоте солнца             Сияние лиц             И бег колесниц!             У гор и долины,             О, город Афины             В лазури небес,             Как чудо чудес!             Вся в песенном ладе             Эллада в Элладе! Хор девушек и Хор юношей зачинают совместную пляску по кругу и уходят в сторону; между тем проносятся запахи от костров жертвоприношений и возлияний богам, что предполагает и праздничное угощение. Сцена 4 Парфенон. Из храма выходят Перикл, Аспасия, Еврипид, Сократ и другие из известных горожан и гостей города. Слева, где идет народное гулянье, доносятся голоса, шум, звуки музыки.                 АРХОНТ Как новый храм на месте оказался! Все кажется, издревле здесь стоял, Что старый, персами снесенный, к гневу Богов Олимпа, только совершенней.                ЕВРИПИД И как ни свеж и чист весь Парфенон, Уж отдает он стариной извечной, Как небеса, как море и земля.                СОКРАТ Прекрасно сказано, клянусь Кронидом!                АРХОНТ О, зодчие, ваятели Афин! Вы уподобились богам Олимпа, Создателям ремесел и искусств.               ЕВРИПИД И кто же первый среди лучших? Фидий, Без смысла обвиненный в святотатстве.                ПЕРИКЛ В Олимпии он изваянье Зевса Воздвиг, могучее, каким мы знаем Отныне навсегда царя богов.               ЕВРИПИД Какое б представленье о богах, Которых ведь никто нигде не видел, Имели б мы, когда бы не величье И мощь мужчин и красота у женщин, Воистину божественные свойства!                СОКРАТ Когда есть боги, люди им равны?               СОФОКЛ Как жрица бесподобно величава! Да, женщины божественны красой И грацией - и тем прекрасна жизнь.               ЕВРИПИД Преобразил ее священный пеплос. Стройна, легка, с улыбкой лучезарной, Влекущей и невинной, девы юной. Все кажется, уж не сама ль Афина?                СОФОКЛ Нет, жрица предстает самой богиней, Как женщины - то милой Артемидой, То Герой, то самою Афродитой, Иль вереницей Муз, Харит и Граций.                СОКРАТ Мы здесь среди богов, как на Олимпе?               АСПАСИЯ Сошедших на Акрополь, чтоб принять Участье на Панафинейских играх.                АРХОНТ А Фидий? Не его ль здесь не хватает?                ПЕРИКЛ В Афины он спешил, чтобы залог, Внесенный за него, вернули, с тем Предстать перед судом афинским с честью, Создателем царя богов и смертных, Чья слава вознеслась по всей Элладе.                АРХОНТ А где же он? В изгнании скрываться Не стал бы Фидий.                ПЕРИКЛ                             Нет, конечно. Слава Неслась бы впереди его повсюду. В пути в Афины что-то с ним случилось. Мне мнится, он ограблен и убит, Как Ивик. Только стаи журавлей Поблизости в тот миг не пролетало.                СОФОКЛ А боги? Зевс не потому ль ударил О землю молнией у ног своих, Как скипетром потряс от гнева, видя Злодейство, но вмешаться он не вправе, - Подвластны року боги, как и люди.                ПЕРИКЛ А мне же мнится, он взошел на горы, По духу исполин, богам подобный, Коль тесно, как в темнице, средь людей С ничтожеством их мыслей и страстей. Да, обрести свободу перед роком - Удел героев, участь их завидна; Там, в высях воспарил он, как орел, И, изнемогши, о скалу разбился.               АСПАСИЯ             (встревоженно) Что ты еще такое там придумал? С лесов Акрополя упал ведь мастер. Его ты спас.                 ПЕРИКЛ                       Я Фидия не спас, Дав крылья, словно бы Дедал Икару. О, как он воспарил - с резцом в руках! Гордимся родом мы, богатством, знать, Ремесленников ни во что не ставим, Как бедных и рабов, но их трудом Воздвигнут новый храм Афины-Девы, Эллады символ, мера красоты.                АСПАСИЯ Так, что уныл ты, как на похоронах?                ПЕРИКЛ Мир песнопений в яви воплотил Из мрамора, в таинственных изгибах Живого тела с грацией движений И в строе вознесенных в высь колонн, Столпов, связующих людей с богами. Как свято место, где звучат молитвы, Так почестей достойны мастера, Святилище воздвигшие навеки.                АСПАСИЯ Элизиум, из вечности взошедший! Когда от нас останется лишь прах, Мы вновь и вновь предстанем друг за другом, Как в празднестве, запечатленном здесь Рукою Фидия по фризу храма.                ВЕСТНИК         (поднимаясь по ступеням) Там, говорят, сам Феб сошел на землю, Как предводитель Муз, всех девяти, И водит хоровод в венке из лавра, Игрою на кифаре изумляя; Сиянием чела он так прекрасен, Что женщины притихли, как одна, А юноши на Муз так загляделись, Прелестных, милых, ну, совсем земных, Что празднество безмолвно замирает - В картинах, как по фризу Парфенона.                 АРХОНТ Что это значит?                 ЕВРИПИД                               Время истекает; И наше время переходит в вечность, Что Фидий в мраморе запечатлел. Показывается Алкивиад в сопровождении гетер, играя роль Аполлона с его свитой.                 СОФОКЛ О, чудеса! Иль это сновиденья Из детских лет, ожившие на миг?                АРХОНТ Я Феба узнаю... Иль нет, не он? Прекрасен юноша, но божество Есть божество, с сияньем вешним неба, Из чистого эфира сотворенный, Подвижный и могучий, как огонь.              АСПАСИЯ          (с живостью) Подруги милые! Никак решили Вы разыграть меня? Так это вы? Иль роли вас преобразили, что ли?            (Отступая назад.) Я их не узнаю, как в снах бывает, И страх объемлет, все же любопытно.     ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА МУЗ Аспасия! Не бойся, ты нас знаешь. Ты в ученицах узнавала нас, Доверчиво лелея наши грезы. Трех дочерей назвала Муз прозваньем И кличешь нас по многу раз на дню, И рады мы откликнуться, как Эхо.               ХОР МУЗ        (под звуки кифары Феба) О, век героев, славы высшей мера, Запечатленный в песнопениях Гомера! Как золото немеркнущей зари!                 Гори! Гори!     Дочь Зевса, как и мы, Елена,           Чья красота бесценна,     Парисом ли обольщена? Иль за нее ль вступились племена?     О, нет, за красоту Эллады, В Елене явленной, как песня в ладе. И в песнопениях впервые сонм богов      Предстал, а с тем и мир таков - В лазури, синеве, весь золотою Пронизанный от века красотою!                               (Пляшут.)                 ГОЛОСА О, Музы геликонские! И вправду! Да нет! Гетеры! Жрицы Афродиты! Но с красотой и грацией богинь!                 ХОР МУЗ           Прекрасный сонм богов           Из детских грез и снов     Снисходит в мир, и в изваяньях Возносятся в извечных их стремленьях. Но человек не ими одержим      И поклоняется не им,           А выгоде и власти, Дерзания исполненный до страсти.           И в распрях нет конца           До смертного венца. И Рока гнев, неумолимо правый,      Героя жжет в зените славы. Как царь Эдип, о, первый гражданин,      Восплачь об участи Афин! (Пляска с трагической и комической масками на переднем плане.)                ГОЛОСА Что ж Музы нам пророчествуют? Беды! На празднестве, в зените славы? Боги! Недаром сказано: богиня Мира Покинула за Фидием вослед Афины! Нику удержите! Бед Бояться и Победы не видать нам.   Аполлон и хор Муз удаляются. АКТ  V Сцена 1 Государственное кладбище за Дапилонскими воротами. Мраморные стелы с изображением сражений, именами павших и эпитафиями. Кипарисовые гроба устанавливаются в гробницах. Всюду венки из живых цветов. На переднем плане помост, на котором, с одной стороны, Хор женщин, с другой - стратеги, архонты, среди них Перикл. Присутствие народа лишь ощущается, как театральной публики в зале.             ХОР ЖЕНЩИН     Обычаи мужей столь странны.          Война приносит в страны          Воюющих сторон     Лишь смерть, и бедствия, и стон,     И торжествует победитель,     Сходя в подземную обитель,     Судьбою смертных побежден,          На тризне, с плачем жен.     А побежденным - горьше вдвое,          В неволе горе вдовье,          Бесчестье, смерть мужей,          Сиротство сыновей.     Но павшим почести награда,     Гробница в вечности - Эллада.                 АРХОНТ Обряд мы совершили, как велит Обычай, с плачем женщин и стенаний, Предав земле погибших прах, погибших За первый год войны меж эллинами, Как это ни прискорбно сознавать. Но буря пронеслась, и небо чисто. Пусть скорбь наполнится в раздумьях светом, Как в душах женщин, осушивших слезы, В надгробной речи первого из нас.                 ПЕРИКЛ К обрядам погребальным в честь погибших Обычай речь надгробную держать Установился. Я ль его нарушу, Хотя ведь лучше делом воздавать Тем, кто на деле доблесть проявил, Все почести - и этим погребеньем, И попечением о детях, как Установилось в нашем государстве.       На помост летят цветы. Начну я с предков, живших неизменно На Аттике и сохранивших вплоть До наших дней ее свободу. Если Они достойны всяческой хвалы, То более еще ее достойны Отцы ведь наши, сохранив наследье, Создавшие великую державу, Какою мы владеем, зрелости Достигшие уж ныне, приумножив И мощь страны, и славу на века. И тут, я думаю, уместно будет Сказать о государственном устройстве Афин, какого не было нигде, Мы сами создали наш строй, в котором Не горсть людей, а большинство народа Страною управляет по законам, Что называется народоправством. У нас у всех одни  и те ж права, И каждый из-за личной доблести Быть может выдвинут на важный пост, Будь беден он или богат и знатен. Живем и в повседневной жизни мы Свободно, кто как хочет, и терпимы Ко склонностям других в их частной жизни; В общественной - мы следуем законам, Особенно неписаным, поскольку Их нарушенье глупо иль постыдно. Ввели мы много игр и развлечений До празднеств всенародных в честь богов - Во славу города, пример являя Элладе всей. Мы любим красоту Во всех ее явленьях без излишеств, Со всею простотою высшей меры; Мы склонны и к наукам без ущерба Ни вере предков и ни силе духа. Богатство ценим только потому, Что мы его употребляем с пользой, Не ради похвальбы пустой. И бедность Не униженье, но большой позор На том, кто не стремится от нее Избавиться своим трудом, что к благу И города. У нас все заняты, Помимо дел своих и ремесла, Политикой, решенья принимая В судах и на собраньях, видя в том Долг гражданина, так же, как в защите Афин, что видим на примере павших. Из нас ведь каждый может проявить С изяществом и легкостью себя В различных жизненных условиях, Что связано с укладом нашей жизни, Благодаря чему достигли мы Могущества и славы нынешней. Итак, я утверждаю: город наш В зените славы - школа всей Эллады.        Цветами забрасывают оратора. Мы защищаем родину и нечто Неизмеримо большее, чем те, Кто достоянья нашего лишен, И павшим честь тем выше, что отныне Деянья их со славою Афин Останутся, как здесь, и на чужбине Навеки в памяти живой людей. Примите ныне их за образец, Считайте вы за счастие свободу, А за свободу - мужество, и лучше Нет участи, и потому не буду Скорбеть о павших, выбор их прекрасен; Лишь обращусь я с утешеньем к вам, К родителям героев, сыновьям И женам, ныне вдовам, да о том Я говорил здесь. Город, как венки, Осиротевшим детям предоставит Заботу с содержаньем до поры Их возмужалости, - мала ль награда Героям за их доблесть, в память детям?      Венками и цветами забрасывают оратора.                 ГОЛОСА Как речь его прекрасно прозвучала! Прекрасной жизнь была. И речь под стать. Как песня лебединая его Запомнится она навеки всеми. То песнь об Аттике. Элладе всей, В жестоких распрях до войны дошедшей, В которой, кто б ни победил, исчезнет С могуществом Афин и Спарты слава Держав великих, погубивших мир, Еще цветущий...             ХОР ЖЕНЩИН О, речь Перикла, как всегда, прекрасна! Но поздно и, увы, боюсь, напрасна. Как песня лебединая она, -          А гибнет вся страна, -          Полна воспоминаний          В унисон стенаний     О павших в череде веков.          И наш удел таков.     Как радость жизни мимолетна,     Легкокрыла, безотчетна.     И эта юность, и весна -     Все минет так, еще война! Не почести я павшим воздаю.           Я слезы, слезы лью. Сцена 2 Стоя Поикиле. Беженцы целыми семьями заняли здание; на ступенях лежат больные и трупы. Евтидем с семьей (жена, дочь, сын); прохожие со стороны рынка или агоры оглядываются с беспокойством и спешат выйти вон.               ЕВТИДЕМ О боги! Граждане Афин, видать, Лишились разума.                  ЖЕНА                                    Куда собрался?               ЕВТИДЕМ Оставили дома, посев и поле, Ушедши от спартанцев, все спаливших Во след за нами; в городе укрылись, На радость детям, им-то развлеченье, На празднество приехали...                  ЖЕНА                                                    Чумы!               ЕВТИДЕМ Оракул, говорят, то предсказал И в древности еще: "С дорийской ратью, Мол, разразится мор."                 ЖЕНА                                           Вспомнили б Пораньше, и войны не затевали.               ЕВТИДЕМ Тебя спросить забыли.                  ЖЕНА                                           Жен спросить О всех делах, наиважнейших, разве Вы забываете - и в ночь, и утром? Лишь на агоре вы шумите зря, Как дети малые, и доигрались.                ЕВТИДЕМ Да, мне пора. На суд собрался. Судят Кого б ты думаешь?                   ЖЕНА                                       Перикла, знаю. Гетеры разорят и умного, Да умного скорей, чем дурака.                ЕВТИДЕМ Оставь, жена! Ты повторяешь сдуру Остроты комиков. Мне не до смеха. В растрате денег обвинить стратега, Вернувшегося с флотом не с прогулки, А рейда с разореньем городов Пелопоннеса, - глупо! Ведь причина Острастки афинян скорей чума, А не Перикл, известный бескорыстьем Все годы, что  он первый среди равных. Сместят его, накажут, будет лучше?                  КЛЕОН (проходя в сопровождении друзей) А хуже невозможно. Будет лучше! Быть бескорыстным - хорошо, не спорю. Растратить деньги можно и впустую. Да это же, как проиграть сраженье, С уроном неоправданным ничем!                ЕВТИДЕМ Клеон нацелился в стратеги, вместо Перикла. Сколь они различны, боги!                    ДОЧЬ      (сидевшая на полу, с тревогой вскакивая) Я заболела?        Жена Евтидема и сын отшатываются от нее, заметив первые признаки заболевания - жар, покраснение глаз.                        Я напугала вас.           (В слезах пятится к выходу.)                 ЕВТИДЕМ Твоей красы и юности коснулась Из всех из нас зараза первой? Как! Несправедливо это, боги! Чистый Источник замутить кощунственно. Пусть я умру. Я не у дел своих. А ей еще цвести и после мора Детьми всю Аттику ей заселить, Как луг цветами. Стой! Не уходи!                  ДОЧЬ Здесь жарко. Пить хочу. Пойду на речку.               ЕВТИДЕМ Мы не в деревне, дочь моя. Что делать?                  ЖЕНА Уж заговаривается она. Всегда была такой. Чуть что, вся в мыслях, Как богом одержимые вакханки. Ее не остановишь.                   ДОЧЬ             (рассмеявшись)                                    Да, прощайте!               (Она убегает, Евтидем уходит за нею.)                СОФОКЛ      (в сопровождении раба) Смотри же, чтоб никто не смел меня Коснуться, пробегая, из безумцев, Больных или пока здоровых - в страхе Иль сослепу.                     РАБ                         Сидеть бы лучше дома, Когда нужда не гонит никуда.                СОФОКЛ Я и сидел; в Колоне запирался В отцовском доме, как поэт в пещере. Как, бишь, его?                     РАБ                              Да, знаю. Еврипид. Небось, сидит на острове в пещере, Где нет зловонья ни чумы, ни трупов, Не в чумном городе, как царь Эдип.                 СОФОКЛ Попал ты в точку. В Фивах мы, я царь, И я не выйду в город, чтоб увидеть Воочью язву моровую, в яви, Восставшую из мифов, среди сцен О разореньи Трои, об Афинах Скорбеть душой и думать, как о прошлом?                 КРАТИН          (рабу, заступившему ему дорогу) Чего тебе? Софокл, что это значит?                СОФОКЛ                 (добродушно) Хранит меня от скверны, верный раб. Какие новости?                  КРАТИН                               Перикл о сумме, Весьма внушительной, сказал, не может Дать разъяснений, лишь просил поверить, Потратил он ее для нужд Афин.                 СОФОКЛ Для подкупа, ведь  это ж ясно всем, Лиц должностных из вражеского стана, О чем сказать не время иль нельзя. Ему поверили?                  КРАТИН             (со злорадством)                              Ослабла вера Не только ведь в богов, но и в Перикла. Он первый виноват. Назначен штраф Немалый, с отстраненьем с должности.                 СОФОКЛ Увы! Афины без Перикла! В Спарте Вот будет ликованье.                  КРАТИН                                         Без проклятья, Как видно, тяготевшего над нами!                 СОФОКЛ Перикл, как Феб, наслал на нас чуму. Ватага подвыпивших мужчин и женщин со смехом рассматривает на ступенях больных и трупы. Нет, ею увенчали боги царство Эдипа, странного судьбой, как Сфинкс. А эти разве афиняне? Боги! Что с ними сталось? Или смертность - новость?                 (Уходит.) Сцена 3 Двор дома Перикла. Аспасия и несколько женщин. В открытые двери в одной из комнат виден Перикл у постели сына Парала.                АСПАСИЯ Никто не ведает, что за болезнь. Одна, все хвори заменив собой, Как Смерть сама подстерегает всех И неотступно, без различья в счете И в возрасте, и бедных, и богатых, - Поостеречься, неизвестно, как.             1-Я ЖЕНЩИНА Бежать больных.             2-Я ЖЕНЩИНА                                 Куда? Они повсюду.                АСПАСИЯ Оставить близких, чтоб спастись самой?             3-Я ЖЕНЩИНА Бегут.                АСПАСИЯ              До переулка, где больные Стенают с воплями страшней Эриний? Ксантипп все убегал и первый умер, Парала, брата меньшего сгубив.             1- Я ЖЕНЩИНА Он жив еще, безгрешный и разумный, В тени у брата вздорного все росший, А не отца, которого любил Как бы со страхом издали, как бога.                АСПАСИЯ Похоже, так; поэтому отец С раскаяньем глядит на муки сына, Не в силах облегчить его страданья. И он, Перикл, ведь смертный, а не бог. Перикл вздрагивает и, опуская голову, выходит. Аспасия подходит к нему, он отсраняется от нее.                 ПЕРИКЛ Постой! Он умер.               АСПАСИЯ                                  Вижу.      (Снова порывается утешить его.)                ПЕРИКЛ               (снова отстраняясь)                                              Я касался Его руки и лба с последней лаской, Которой был он обделен, я знаю, По скромности, но чаще из-за брата, И я напрасно их не разделял - И не сберег!           (Плачет, тяжело расхаживая.)              АСПАСИЯ                        Твоей вины тут нет.                ПЕРИКЛ Побереги себя. Не прикасайся. И раб уйдет со мною за повозкой С Паралом. Тело предадим огню, Как ныне принято, и вещи сына, Собрать я все велел.               АСПАСИЯ                                       Уж скоро ночь.                 ПЕРИКЛ Да, это кстати. Под открытым небом Мне будет легче и дышать, и плакать.               АСПАСИЯ Уж не забыл ли с горя ты о сыне Перикле, милом, умном, весь в отца, Принявшего закон, едва ль разумный, Лишающий гражданских прав меня, Жену его, поскольку иноземка, И сына, - он незаконнорожденный!                 ПЕРИКЛ Аспасия! Прости, мой друг, прости!               АСПАСИЯ Как! Сын Перикла, названный Периклом, Рожденный в Аттике благословенной, О боги, он не гражданин Афин! Теперь он покуситель незаконный На славу и отцовское наследство.                 ПЕРИКЛ Наследник он законный, пусть без прав Гражданских. Сохрани его для нас. И юных Муз.                АСПАСИЯ                          Когда же ты вернешься?                 ПЕРИКЛ Наутро прах мы предадим земле. Под солнцем прояснится все со скверной, Достала ли она? Очистившись, Как птица Феникс на огне, вернемся.         Стук в ворота. Входит вестник.                ВЕСТНИК Перикл! Собрание призвало вновь Тебя в стратеги и постановило Послать с эскадрой за сто кораблей Вокруг Пелопоннеса  с ясной целью - Переломить событья на войне, Столь неблагоприятные, с чумой В придачу.                 ПЕРИКЛ                     Выступить мне против Спарты Или чумы? О, Феб, твои ли стрелы Афинян поразили? В чем повинны Афины перед светом вечной правды?                ВЕСТНИК Мы провинились пред тобой, Перикл, В унынье впав от неудач и бедствий. Яви пример, как прежде, и ума, И доблести с могуществом Афин.                 ПЕРИКЛ Могущество не вечно. Царь персидский Владел всей Азией, теперь сатрапы Его царят, воюя меж собою, Как эллины, могущество Эллады Круша с усердием ее врагов. А значит это: уповать на мощь, Какой бы ни была она огромной, Безумие тиранов и царей.               ВЕСТНИК На что же уповать?                ПЕРИКЛ     (переглянувшись с Аспасией)                                    Я знал как будто...               АСПАСИЯ Ты ж уповал еще на красоту; В ней строй и мера мирозданья в целом. И звезды ведь прекрасны тем, что вечны, И статуи, и стелы, Парфенон... Лишь красота переживет века Воочию или как память мира, Что в звездах в небе запечатлено.                ПЕРИКЛ О, да! Но красоты боятся так же, Как мощи и свободы, а война Несет лишь разрушение, как время. Так, надо поспешить.                АСПАСИЯ                                        Куда?                 ПЕРИКЛ                                                     О, да! Скончался сын. Еще один.                ВЕСТНИК                                                  Прости!                   (Уходит.)                 ПЕРИКЛ Тревоги, боль твои я разделяю И знай: не разрешив судьбы Перикла, - Теперь он не один такой в Афинах, - Я не оставлю вас; да многих дел Не завершил и старостью не тронут, Вновь молодость с тобою обретя.                 АСПАСИЯ Ты молод и душой, и телом, знаю. Недаром Олимпиец, но из смертных, И на море, в сраженьи, при осаде Ты будешь первым всюду, где опасность, Как вождь пусть осторожен, но как воин Неустрашим и быстр, и сам Арес, Тебя приметив, ринется на схватку.                 ПЕРИКЛ На помощь!                АСПАСИЯ                        Если же врагам твоим? Ведь боги, говорят, завистливы, Ты ж счастлив был рожденьем и судьбою.                 ПЕРИКЛ Я счастлив лишь любовью и умом Аспасии, а слава - исполненье Призвания и долга непрерывно. Но если рок судил погибнуть ныне, Богов я возблагодарю от сердца. Блажен, кто умер во время, в зените И возраста, и сил ума, и славы, Не впавши, как ничтожество, во немощь.                АСПАСИЯ              (всплескивая руками) Увы! Увы! В ничтожество впадем      С Периклом юным мы двоем,          Вернешься ли с победой, Пометил ты уж нас завидной метой,          Как Зевс своих детей          От смертных матерей.                  ПЕРИКЛ Твой голос зазвучал, как в песне хора!    (Прощаясь, целует Аспасию.) Иду на площадь. Но вернусь я вскоре За телом сына, вы ж ложитесь спать.                 (Уходит.) Сцена 4 Внутренний двор дома Алкивиада, украшенный портиком, колоннадой и садом. Всюду статуи. В открытые двери видны интерьеры комнат, расписанных с изяществом и замысловатой гармоничностью линий и цвета на мотивы природы и мифов. Алкивиад расхаживает в пышном восточного типа халате, впрочем, едва одетый; флейтистки поют и танцуют, словно изображая живые картины с ваз и амфор; гетеры занимают беседой молодых людей, гостей и друзей Алкивиада. В одной из комнат видны столики с золотой и серебряной посудой с остатками пиршества.                     РАБ        (как распорядитель танцев и пенья) Что вы застыли, как изображенья На вазах? Музыки не слышно? Эй!                1-Й ЮНОША Они заснули в позах танцевальных, Застигнуты в веселии чумой.                2-Й ЮНОША             (хватаясь за кубок с вином) Сходя душой в аид, куда наутро И нас потянет вереницей пташек, Наперебой чирикающих ныне, Блистая красотою оперений.                3-Й ЮНОША Мы пташки иль павлины, дар Востока?                2-Й ЮНОША Флейтистки - пташки, это ясно; мы, Как ни взгляни, в павлинов превратились, На радость женщин, как Алкивиад.    Алкивиад взмахивает рукой.               ХОР ЮНОШЕЙ Роскошен пир, прелестны девы в пляске; Без устали изнемогая в ласке     Движений тела, рук и ног,     Прельщая негой страстной впрок,     Зовут нас отнюдь не к забаве,          А к мужеству и славе.          И сладостен напев,     Как взоры, стан и бедра дев,     Открытых, в меру оголенных,          Все, как одна, влюбленных,          Как то велит Эрот,          А кто в кого не в счет.          Прекрасна юность наша,     Вином наполненная чаша!           (Пляшет весьма замысловато.)                  1-Я ГЕТЕРА Алкивиад! Что ты, мой друг, притих?                  2-Я ГЕТЕРА О юности грустит, прошедшей скоро, Когда он был особенно хорош.                  3-Я ГЕТЕРА Как юный бог! Как Феб.                  1-Я ГЕТЕРА                                              Хотя капризен И в шалостях затейлив. Как Дионис.                 АЛКИВИАД Дионис! Феб! Когда б явился богом В Афины...                 1-Я ГЕТЕРА                (целуя его)                       То же самое чудил.                АЛКИВИАД         (продолжая пребывать в унынии) Осада Потидеи длится долго, Несносно долго, отвлекая силы, И нет возможности для нападений Совместно с флотом, - без сражений как же Врага-то можно сокрушить? И вот Мы сами, как в осаде, от чумы Несем потери тяжские, без счета, Позорные, как пленники чумы, Без доблести и славы. Ждать чего?!  Стук в ворота. Раб впускает молодую девушку, одетую празднично, с венком цветов на шее.         Кассандра? Ты здорова...              1-Я ГЕТЕРА                                  И прекрасна, Как в первой юности. О, это чудо!              КАССАНДРА Как! Я была больна? Не помню что-то. Мне снился сон ужасный, и во сне Едва не умерла я от позора, И гнева, и стыда...              АЛКИВИАД                                  Тобою силой Потешились какие-то мерзавцы?              КАССАНДРА Напрасно ты смеешься надо мной.              АЛКИВИАД Нам снится то, что в помыслах лелеем, Чего стыдимся и боимся страшно. О, неужели до сих пор невинна, В безумие впадая то и дело И шастая неведомо и где?               1-Я ГЕТЕРА Он пошутил. Играй и ты словами. На празднике веселость через край, Как чаша полная, должна плескаться.               КАССАНДРА Какой же ныне праздник, не припомню. В Афинах похоронам нет конца. Я хоронила из родных и близких, Кого все бросили и где попало. Иль праздник здесь затеян в честь чумы?       Все с ужасом отшатываются от нее.                 АЛКИВИАД            (рассмеявшись зло) Да, это бред безумной. Или шутка?                КАССАНДРА         (с удивлением взглядывая вокруг) Нет, сон мой о тебе, Алкивиад. Я вижу, о, какая роскошь... Боги! Ты при дворе персидского царя Вельможа важный... Что с тобою сталось?                АЛКИВИАД О, бедная! Совсем в безумье впала.               КАССАНДРА               (пошатываясь) Когда бы я, потеря небольшая, Нет, вся Эллада в игрищах Ареса Безумствует у стен своих, не Трои! О, мужество безумцев! О, герои!             (Застывает.) И боги умерли. Одни надгробья Повсюду и гробницы в красоте Колонн и фризов беломраморных.           (Падает с проявлениями признаков болезни на лице.)          Стук в ворота. Входит Сократ.                 СОКРАТ Пришел незваный не на пир, простите. Как вестника послушайте, затем Вы можете и дальше забавляться. Ведь в юности и страх нас веселит До скорби и восторга, сам был юн.               АЛКИВИАД Все ходишь босиком, а ведь в сандальях Скорее б уберегся от чумы.                 СОКРАТ Я уязвим не в пятки, как Ахилл. В Пирей вернулись корабли с похода С Периклом во главе.                АЛКИВИАД                                        Я слышал новость. С чумой на кораблях куда же деться, Как дать сражение? Погибнуть лучше В бою, Сократ!                  СОКРАТ                             О юноша, ты прав. Но если болен и стратег?                АЛКИВИАД                                               О боги!                  СОКРАТ Аспасия велела мне сыскать, Чтоб после ты не убивался слишком, Пируя здесь в часы, когда Перикл, Слабея, вот сомкнет глаза навеки. Алкивиад бросается к выходу, Сократ его возвращает назад. Оденься ты к лицу, как афинянин.               КАССАНДРА (поднятая служанками, вырывается из их рук) Зачем ты спас персидского сатрапа, Мудрейший из людей? За красоту? Но внешность ведь обманчива, ты знаешь. Иль ничего не знаешь в самом деле, Лишь вопрошая всех. А кто отгадчик?                 СОКРАТ             (с удивлением) Кассандра! В самом деле угадала О том, как спас тебя у Потидеи.              АЛКИВИАД     (переодеваясь с помощью слуг) Она еще не то наговорит. Не слушай ты ее, она безумна И, верно, не убереглась заразы.                СОКРАТ О, бедная! Глаза воспалены, Трепещет, как менада...             КАССАНДРА                                            Кто отгадчик? Не ты ли сам? Что ты нашел в себе? Отравлен смрадом, как Эдип, прозреешь И света не захочешь больше видеть. А я умру сейчас, прекрасной, юной, Сочтешь за благо поступить, как я.      (Выпивает из кубка и падает навзничь.)               1-Я ГЕТЕРА Кассандра опустила перстень в кубок.               2-Я ГЕТЕРА О, храбрая! Уж верно, отравилась.               АЛКИВИАД                    (слугам) Домой ее снесите. Да, сейчас.         Рабы уносят девушку. А вы останьтесь. Пир еще не кончен.                СОКРАТ И ты останься здесь, Алкивиад. Напрасно я пришел к тебе, пожалуй, И в юности напрасно растревожил, Ведь ты всегда сбегал, как от Перикла, И от меня к друзьям своим и коням, Чтоб славы домогаться преходящей. А я скажу Аспасии о смерти Кассандры и пророчествах ее. Их смысл невнятен, как и подобает, Но все прояснится ведь в наших судьбах.                   (Уходит.)     Алкивиад выбегает за Сократом. Сцена 5 Двор дома Перикла. Женщины у дверей в женские покои; ряд лиц из представителей власти, Софокл и Еврипид. В открытые двери видно ложе, на котором полулежит Перикл; Аспасия стоит в дверях.                СОФОКЛ Болезнь ведь протекает страшно - с кашлем Кровавым; жар сжигает изнутри Все тело;  сыпь на коже с волдырями; И жажда мучает, затем понос, Опустошительный, - в итоге смерть На день седьмой или девятый. К счастью, Перикл страдает меньше, может быть, И хворь иная у него и зря С сознаньем смерти он уже смирился.               ЕВРИПИД Могучий духом, он роптать не любит, Судьбу свою с готовностью приемлет - И в знатности своей, и превосходстве, Как и в уничиженьях от толпы, И от чумы, как равный среди равных.               СОФОКЛ Аристократ, послушный воле плебса; Афинской демократьи воплощенье, Чистейшее и высшее, как небо В прекрасный день...                ЕВРИПИД                                 Что клонится к закату, Весь в заревах войны над всей Элладой. Аспасия подходит к женщинам. Перикл появляется в дверях, одетый, как для приема гостей, взглядывает жадно на небо в высоких белых кучевых тучах и, опуская голову, поддерживаемый слугами, возвращается назад. Все взволнованны.                 СОФОКЛ Перикл поднялся! Улыбнулся нам, Что мы его оплакивать собрались.                АСПАСИЯ Увы! Увы! Взглянуть на свет он вышел В последний раз и попрощаться с нами.          (Заглядывает в комнату и отшатывается.) Я вижу тело без его души.        Стук в ворота. Входят Алкивиад и Сократ.                 СОФОКЛ Он умер, превозмогши смерть с чумою, Как воин доблестный на поле брани.                АСПАСИЯ Не надо слез. На погребеньи плакать Мы будем вволю, до потери сил О павших за последний год войны И от чумы с мольбой к богам Олимпа Предел безумию среди людей, Бегущих с кликами, с пеаном к смерти, Означить, с разумом согласный, с Правдой. Я обращаюсь к Музам. Ваш любимец, Покинув свет, душою беспечальной В аид снисходит, в сумрак бесприютный. Воспомня жизнь, бессмертную во славе, Воспойте песнь душе его во след. Меж кучевых туч пробиваются лучи солнца и сияние, как будто глянули с небес боги. ЭПИЛОГ Вид на Акрополь откуда-то сверху. В ослепительном сиянии паросского мрамора Парфенон. В стороне среди статуй проступает мраморный бюст Перикла в шлеме с его именем.                 ХОР МУЗ Война все длится. Греция в руинах. Иному богу молятся в Афинах. Лишь в мраморе хранится, как живая тень,        Далекий лучезарный день. О, род людской! Воинственнее зверя Он ищет славы в игрищах Арея, И полчища племен, как вал времен,        Все рушат Парфенон. А он стоит, на удивленье свету, Как сон, приснившийся поэту, В руинах весь, но символ красоты        И воплощение мечты.        Все кануло и канет в лете, Но век Перикла вновь сияет, светел, Как вешний день, с богами на Олимпе,        И Гелиос несется в нимбе.        А на поля ложится тень.        Повремени, прекрасный день!        Эллада - школа всей планеты,        О чем поют давно поэты.        Но нет идиллии в былом И лучше, кажется, забыться сном. Лишь красота, взошедшая над миром,        Осталась навсегда кумиром, Предтечей жизни новой, как весны,             В преданьях старины.             Так, верно, вещих слово:        Что было, сбудется все снова.                                                                     2000 г. АЛКИВИАД Трагедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА А л к и в и а д. С о к р а т. А р и с т о ф а н. К р и т и й. Ф е р а м е н. А н д о к и д. П о л и т и о н. Т е о д о р. Т и м е я, спартанская царица. Т и р е с и й, раб Алкивиада. Ф р а с и б у л. П л а т о н. Ф е д о н. М е л е т. А н и т. Х о р  г е т е р (Левкиппа, Дорида, Клио). Афиняне(1,2,3,4); флейтистки; женщины; граждне Афин; рабы. Место действия - Афины, Спарта, Геллеспонт конца V в. до н.э. ПРОЛОГ Ликей, парк с храмом Аполлона на окраине Афин, с видом на Акрополь вдали. Алкивиад, юноша лет двадцати, рослый, статный, красивый, в сопровождении раба, несущего венок и другие приношения богу, и Сократ, босой, широкоплечий крепыш, с рассеянным видом стоящий в тени деревьев.             А л к и в и а д Сократ стоит, иль статуя его, Изваянная не резцом, а мыслью С идеей самого Сократа в яви?   (Берет венок и примеривает к его голове.)               С о к р а т Алкивиад! Друг мой, куда собрался? А, вижу! С приношеньями богам, Как взрослый муж пред новым начинаньем, Торжественен и важен ты идешь... Постой! Я провожу тебя до храма. Ведь надо знать, о чем просить богов, Иначе ты накличешь лишь несчастье - На голову свою, куда ни шло, - На город, может быть, на всю Элладу.             А л к и в и а д Сократ! Из всех поклонников моих, Пока я цвел мальчишеским румянцем, Один всегда держался в стороне, Лишь глядя на меня как бы украдкой, Не требуя вниманья и участья. Что ж ты теперь заговорил со мной, Когда один остался я, отвадив Поклонников, жужащий рой льстецов, Моей гордыней, своевольным нравом?                С о к р а т Я слышу голос бога свыше, знаешь?             А л к и в и а д Даймона? Да, слыхал.                С о к р а т                                          Запрет он снял, И я могу вступить с тобой в беседу. Как видно, время наше наступило.             А л к и в и а д Но что же связывает нас?                 С о к р а т                                                 Любовь. Любовь, мой друг, - стремленье к красоте И к славе, и к бессмертию, - и здесь-то Мы сходимся, вступая в путь один, И разминуться нам небезопасно.              А л к и в и а д Не говори загадками, почтенный! Скажи, чего ты хочешь от меня?                  С о к р а т Нет, друг, чего ты хочешь от себя И для себя, о чем идешь молиться? Сказать ты затрудняешься. А, впрочем, Я знаю.              А л к и в и а д                Хорошо, скажи уж сам.                  С о к р а т Себя считая первым средь людей По красоте и росту, - это правда, - Ты первым хочешь быть во всем, повсюду, И почестей ты жаждешь быть достойным Неизмеримо больших, чем Перикл. И власти хочешь ты иметь в Афинах, Могущественным слыть по всей Элладе...              А л к и в и а д Конечно, да; еще по всей Европе И в Азии хотел бы править я, По крайней мере, именем моим Заполонить народы все, как Ксеркс.                 С о к р а т Надежды вот какие ты питаешь. Я это знал.              А л к и в и а д                     Они тебе смешны?                 С о к р а т О, нет! Недаром я поклонник твой, Как видишь, самый давний, самый верный.              А л к и в и а д Какая связь между твоей любовью И честолюбием моим, Сократ?                 С о к р а т Да без меня все эти устремленья Осуществить не сможешь ты, мой друг. Тебе никто не в силах обеспечить Желанного могущества, - лишь я, Да с помощью даймона моего.              А л к и в и а д Сократ! Каким ты странным, необычным Всегда казался мне, - ты разобрался Уж в замыслах моих; но как ты сможешь Помочь мне превзойти во славе всех, А без тебя свершениям не сбыться?                  С о к р а т Без знания чему учить народ И управлять как можно государством? Лишь мудрость - наш советчик, разве нет?               А л к и в и а д Но те, кто выступает на собранье, За редким исключеньем, много ль знают? Соперничества с ними мне ль бояться?                  С о к р а т Но это же позор. Какие речи! Соперничать ты с кем собрался, милый, Со здешними людьми?               А л к и в и а д                                           Да, с кем еще?                  С о к р а т Наш город с кем воюет всякий раз? С царями лакедемонян и персов. Вот кто соперники твои, Афины Превосходящие могуществом! Что противопоставить можем, кроме Искусства мы и прилежанья, им? А пренебрегши этим, ты лишишься Возможности прославить имя, даже Хотя бы в той же мере, как Перикл.              А л к и в и а д Но в чем же прилежанья смысл, Сократ?                 С о к р а т Быть лучше и во всем, как можно лучше, И это, как и мне, так и тебе, Идти нам вместе. Красота твоя Уж увядает, ты же начинаешь Цвести, Алкивиад! Не дай народу Себя ты развратить, как то бывало С достойными. Страшусь не потому, Что нраву твоему не доверяю, А вижу силу города Афин, Не одолел бы он  - тебя, меня, Страшней всего, себе же на погибель.              А л к и в и а д Сократ! О чем ты говоришь? Афины Могущества исполнены и славы, Как этот день, сияющий над морем, И стройно-белоснежный Парфенон.                 С о к р а т Ты молод, друг! Прекрасный день не долог; Так поспешим взойти как можно выше И стать воистину как можно лучше, Какой предстало быть душе бессмертной, Коли она бессмертна в самом деле. Ведь высшего удела не бывает.               А л к и в и а д Венка достоин ты, как Феб Ликейский.      (Надевает на голову Сократа венок.) А к богу с приношеньями приду, Сократ, я позже, с мыслями собравшись.                С о к р а т Ну, не смешно ли голову Силена Цветами украшать столь дивными? Гетере я отдам, что загляделась, Конечно, на тебя.              А л к и в и а д                                  Сократ, она Заслушалась тебя; ее я знаю; Венка она заслуживает тоже. Сократ вручает гетере венок; она с подружками, смеясь, пускаются в пляску, вовлекая в свой круг Алкивиада. АКТ  I Сцена 1 Портик во дворе дома Крития, с галереей, украшенной статуями и картинами; две гермы, что стоят у дома на улице, обозначают наружную дверь или ворота; вместо цистерны с водой, небольшой бассейн из мрамора, вокруг которого растут кусты и цветы, и здесь же кресла, скамьи, столики с кубками и кратерами с вином. Две-три кучки сидящих, разгуливающихся мужчин; рабы и мальчик-виночерпий, прислуживающие им и встречающие новых гостей. Сократ и Критий сидят у одного столика на скамье. С о к р а т (завершая свое похвальное слово Эроту). Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное. К р и т и й. Это все Эрот? С о к р а т. Вот что рассказала мне Диотима, и я ей верю. А веря ей, я пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому уделу (к славе, к бессмертию через детей или дела) у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот. Поэтому я утверждаю, что все должны чтить Эрота и, будучи сам почитателем его владений и всячески в них подвизаясь, я и другим советую следовать моему примеру и, как могу, славлю могущество и мужество Эрота. А р и с т о ф а н. Из самого древнего и вместе с тем самого юного бога, шаловливого сына Афродиты, Сократ превратил Эрота в демона, который, оказывается, совсем некрасив, уже поэтому стремится к красоте. К р и т и й. Эрот не твой ли даймон, Сократ, голос которого ты слышишь? С улицы доносятся звуки флейты, голоса и раздается громкий стук в наружную дверь. Эй, слуги! Поглядите, кто явился. Коли свои, просите, если нет, Скажите, уж не пьем, а отдыхаем, Пир завершив прекрасною беседой. Входит Алкивиад (на лет десять старше, чем в Прологе) в венке из плюща и фиалок и с множеством лент на голове - в сопровождении флейтистки и спутников.             А л к и в и а д           (слегка картавит) Друзья! Вы примете ль в компанию Уж очень пьяного? Иль нам уйти? Но прежде Крития мы увенчаем, Ведь ради этого явились мы. Вчера не мог прийти, зато сейчас Пришел, и у меня, смотрите, ленты; Я их сниму и голову украшу Софиста и поэта... Что такое? Смеетесь надо мною, потому Что пьян я? Что же смейтесь, все равно Прекрасно знаю, прав я, но скажите, Мне на таких условиях входить Иль лучше, думаете вы, не надо? И будете вы пить со мной иль нет?                К р и т и й Мой дом открыт для всех, кто любит мудрость. Входи, Алкивиад! Ведь достойнейший К достойным входит и незваным, к счастью. Алкивиад, снимая с себя ленты, повязывает ими голову Крития. В стороне Аристофан и Ферамен.             А р и с т о ф а н Бесстрашный воин, полководец славный, Все в буйстве изощряется, как скверный Мальчишка на свободе - без отца, А ныне без опекуна Перикла, Сам взрослый и отец, еще стратег.              Ф е р а м е н Стратег, который мира не выносит, Поскольку мир не им был заключен, А Никием; благословленный мир Для всей Эллады - Никиевым прозван, - Но зависть и гордыня не приемлют Ни блага общего, ни чьей-то славы. Алкивиад целует Крития и усаживается рядом с Сократом, не замечая его, но тут же вскакивает.             А л к и в и а д Ну, что ж такое это? Ты, Сократ! Устроил мне засаду ты и здесь, У знатных и богатых, как на рынке? Такая у тебя привычка - всюду Внезапно появляться, где Сократа Никак не ожидаешь и увидеть. Зачем явился ты на этот раз?               С о к р а т    (с добродушной усмешкой) Явился ты, не я, в венке и лентах, В пурпурном одеяньи, как у женщин, Свободном, длинном, - пышном, как у персов, Стратег афинский иль сатрап царя, О милый, о какой судьбе хлопочешь?             А л к и в и а д О чем ты, о Геракл! Ну, я запомню. Сейчас.  Дай, Критий, часть твоих повязок, Украсим ими голову мы эту - Прекрасную при всем своем уродстве, Чтобы меня не упрекнули в том, Что я тебя украсил, а его-то, Кто побеждает всех решительно Своею речью и всегда при этом, А не однажды, как позавчера Ты, милый мой.               К р и т и й                               Не с головы своей, С моей снял ленты, что вручил по чести.             А л к и в и а д  (украсив лентами Сократа) Да вы, друзья, мне кажется, все трезвы. Нет, это не годится, надо пить. Такой уж уговор у нас, не так ли? Пока как следует вы не напьетесь, Распоряжаться пиром буду я.               К р и т и й Хотя сегодня нами решено, Друзья мои, не напиваться слишком, Вас, меру соблюдая, пить прошу, Чтобы беседа снова оживилась.         (Подает знак мальчику.)            А л к и в и а д          (выпивает из кубка, в сторону Сократа) Ему моя затея нипочем. Он выпьет столько, сколько ни прикажешь, И не пьянеет вот ничуточки!           А р и с т о ф а н Беседовать не будем, только пить?            А л к и в и а д О чем же шла беседа?           А р и с т о ф а н                                         Об Эроте. Мы думали, он бог и самый древний, Хотя и вечно юный. Но Сократ Эрота почитает не как бога, А демона, который возбуждает В нас похоть и стремленье к красоте.               С о к р а т Аристофан нас, как всегда, смешит.             А л к и в и а д Стремленье к славе и бессмертью, знаю. В нем это есть - в Сократе, говорю. И я вот должное ему воздам.                С о к р а т Послушай, уж не высмеять ли вздумал Меня, наглец, в своем похвальном слове?             А л к и в и а д Комический поэт гримасы строит, Когда он любит или ненавидит - Едино все, отца не пожалеет, Уж такова у бедного природа. Я говорить намерен правду, только Позволишь ли ты мне?                С о к р а т                                         Ну, если правду, Не только я позволю, а велю. Флейтистка в окружении молодых людей на заднем плане играет на флейте, заставляя их танцевать, - интермедия. А л к и в и а д. Более всего, по-моему, он похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Далее, разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий. С о к р а т. Чем Марсий! А л к и в и а д. Напевы Марсия божественны и увлекают слушателей даже в игре нашей флейтистки, поскольку мы испытываем потребность в богах и таинствах. Всего этого Сократ достигает без всяких инструментов, одними речами. Что касается меня, друзья, то я, если бы не боялся показаться вам совсем пьяным, под клятвой рассказал бы вам, что я испытывал, да и теперь еще испытываю, от его речей. Я впадаю в такое состояние, что мне кажется - нельзя больше жить так, как я живу. И только перед ним одним испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, - чувство стыда.                            Интермедия. Вы видите, Сократ любит красивых, всегда норовит побыть с ними, восхищается ими, а между тем, по собственному опыту знаю, ничего ему не нужно от них, да ему совершенно неважно, красив человек или нет, богат ли, лишь бы зачаровывались мы звуками его флейты, поскольку он сам, видимо, зачарован напевами Марсия и Орфея. А хотите знать, каков он в бою? Тут тоже нужно отдать ему должное. В той битве, за которую меня наградили военачальники, спас меня не кто иной, как Сократ, не захотев бросить меня, раненого, он вынес с поля боя и мое оружие, и меня самого. Особенно же стоило посмотреть на Сократа, друзья, когда наше войско, обратившись в бегство, отступало от Делия. Вот тут-то Сократ и показал мне себя с еще лучшей стороны, чем в Потидее, сам я был в меньшей опасности, потому что ехал верхом. Насколько, прежде всего, было у него больше самообладания, чем у Лахета. Кроме того, мне казалось, что и там, так же как здесь, он шагал, говоря твоими, Аристофан, словами, "чинно глядя то влево, то вправо", то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов... Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки.                            Интермедия. Кстати сказать, вначале я не упомянул, что и речи его больше всего похожи на раскрывающихся силенов. Снаружи смех, но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства. Все смеются, словно не принимая всерьез речь Алкивиада.              К р и т и й Сдается мне, Алкивиад, ты все Еще влюблен в Сократа, как мальчишка, Каким ты повстречал его впервые. А, впрочем, кто из нас его не любит? Ведь многие из нас росли  под звуки Волшебной флейты Марсия из слов.              Ф е р а м е н    (глядя издали на Алкивиада) Красноречив, как богом вдохновенный, Пусть в речи пылкой он слегка картавит, Как понарошке, что ему идет.            А р и с т о ф а н Да, все ему идет и похвальба, И всякие бесчинства, от которых В Афинах содрогаются устои.              Ф е р а м е н Ну, это слишком ты хватил. Устои?            А р и с т о ф а н Устои держатся ведь на богах Отеческих и вере наших предков.              Ф е р а м е н Он щедр и в приношениях Афинам И жертвоприношениям богам.            А р и с т о ф а н Ну, как и Никий, только без бахвальства; Он весь в трудах на благо государства.              Ф е р а м е н Он стар уже, Алкивиад же молод; Его и любит, и жалеет город, Но двух Алкивиадов бы не вынес.            А р и с т о ф а н А я скажу: Алкивиадов два В Афинах, - то-то беспокойно всем нам. Он славен древним родом и богатством, И красотой, и мужеством, но пуще Расположением к нему Сократа, Его любовью друга, как отца, Лелеющего честолюбье сына. И в нем-то скрыто зло, в Алкивиаде Цветущее, как благо для людей. Недаром столь неровен он, красавец, Как Лиссой обуянный временами.               Ф е р а м е н Красив, как Феб, неистов, как Арес, Что там еще затеял он?              А р и с т о ф а н                                   Как слышно, Поход в Сицилию.                Ф е р а м е н                                   Но Никий против.             А р и с т о ф а н Да слушает народ-то не его, А молодого льва с его рычаньем, Ликуя и смеясь не без опаски.                Ф е р а м е н Пелопоннес он взбудоражил вновь... Ведь Гермократ - Перикл Сиракуз, Слабо Алкивиаду с ним сразиться.              А р и с т о ф а н Клеон...                 Ф е р а м е н               осмеянный Аристофаном, Колбасник-демагог, занявший место Виновника большой войны Перикла...              А р и с т о ф а н Клеон погиб, чтоб воцарился мир; Все будет также и с Алкивиадом.                 Ф е р а м е н Гораздо хуже, коли не удастся Смирить Афинам норов истый льва. Интермедия: Алкивиад с флейтисткой вовлекает в хоровод Крития, Ферамена и юношей, кружа их вокруг Сократа, которому отведена, очевидно, роль Силена. Сцена 2 Палестра. Юноши занимаются гимнастическими упражнениями и борьбой, мужчины, наблюдая за ними, беседуют кучками. Кто-то рисует на песке карту Средиземного моря с островом Сицилия и другими землями.            1-й  а ф и н я н и н Вот здесь Сицилия, где Сиракузы...            2-й  а ф и н я н и н Италия вот здесь. А Карфаген?            1-й  а ф и н я н и н Вот Африка. И там же Карфаген. Подходит Сократ с видом человека, пришедшего пешком издалека в город, из Пирея, где он жил одно время. Одни приветствуют его радостно, другие сторонятся.                С о к р а т Куда ни загляну, повсюду чертят Земель заморских города и бухты; Всем ясно, где и что, в поход собрались Всем флотом и всем сухопутным войском, Как будто здесь Лакедемон повержен, А там персидский царь, мы здесь владыки, И флот, и войско некуда девать.               А н д о к и д Сократ! Ты воин храбрый, спору нет, Но не стратег; в собранье ты не держишь Речей, хотя бы мог заговорить Ты всех из нас и весь народ афинский, Когда бы пожелал.                  С о к р а т                                      Уж нет, увольте! Ты, Андокид, оратор записной, А я умею лишь вести беседы Вполголоса, не сотрясая воздух. В накидке старой и босой к трибуне Смешно мне выходить учить народ Здоровый и красивый, и задорный. Смешить я не умею, как Клеон Храбрился там и в полководцы вышел, Во славе Никия опередив, Чтоб с честью во время погибнуть.                 А н д о к и д                                                                Верно! Теперь за ним Алкивиад спешит. Показывается Алкивиад в белом хитоне, в шлеме, а щит его с изображением Эрота с молнией и меч несет раб, - в сопровождении гетер. Заметив Сократа, он пытается спрятаться среди женщин.              А л к и в и а д Укройте, чтоб меня он не заметил, Беседой увлеченный, как всегда!              Л е в к и п п а Кого Алкивиад мой испугался?                Д о р и д а Хотела бы взглянуть я на него - Из молодых борцов наверняка.              А л к и в и а д Да сам я молод, не боюсь юнцов, Но этот стар, да нет его сильнее.                  К л и о Да это же Сократ, твой друг учитель Из юности твоей и твой спаситель.               А л к и в и а д Нет, в этом квиты: вынес с поля боя, Как он меня, и я его затем У Делия.              Л е в к и п п а                  Поди, как мы тебя?               А л к и в и а д О, да! Он пешим отступал последним, Я на коне его сопровождал.              Л е в к и п п а И мы, как конь, выводим с поля битвы Алкивиада в шлеме, без щита.               А л к и в и а д И без меча; он у раба их вырвал. О, женщины! Вы предали меня! Моим мечом меня сейчас изрубят. Подите прочь! Теперь я вспомню стыд, Который гложет, делая нас лучше, Как можно лучше! Только не надолго. Но лучшим быть всегда ведь невозможно, Когда ты человек всего, не бог. Гетеры покидают Алкивиада, который остается на четвереньках, будто что-то выискивает в песке.                  С о к р а т   (со щитом и мечом Алкивиада) Алкивиад! Мой друг, кого играешь, Как в детство впавший юноша и старец?               А л к и в и а д   (вскакивая на ноги и уводя Сократа) Кого? Прекрасно знаешь ты, Сократ! Кого играть мне, разве Аполлона? Или Ареса, стоит меч мне взять И щит...    (Выхватывает их из рук Сократа)                  С о к р а т                С изображением Эрота? И это вместо герба древних предков.              А л к и в и а д Ну, разве не Эрот - наш общий предок? Издевку слышу я в твоих словах, Насмешку нестерпимую у друга, Когда ты друг, как прежде. Что случилось? К тебе не изменился я и буду Всегда благодарить богов за встречу С тобою в юности моей; ты спас Своей любовью юношу в тенетах Страстей и лести, где и красота, И знатность, и богатство служат только Поклонникам, что женщине пристало, Но не мужчине, одаренном свыше И разумом, и мужеством, и волей.                 С о к р а т О том ли речь? Скажи мне, что задумал?              А л к и в и а д Честь смолоду храня, я возмечтал О подвигах, какие и не снились Периклу, - разве только Ксерксу; ты Предугадал заветные стремленья Моей души и воли с детских лет. Периклов век вознес все наши мысли И грезы детства до небес Олимпа, До Космоса в его красе и строе. Родиться бы персидским принцем мне, За Азией Европу покорил бы. Пусть знатен я, богат, что толку в том? В Афинах буду славен, но не в Спарте. Коль славы хочешь, хочешь беспримерной, Как жизни и бессмертия богов. И впору впасть в отчаянье, когда Ты сознаешь тщету людских стремлений. Но ты уверил, все возможно, если С твоею помощью мне предпринять К вершинам власти восхожденье.                    С о к р а т                                                                Да. Но ты лишь убегал, чтобы потешить Тщеславие на конских состязаньях, Сноровкою возничих, прытью коней, Венком увенчанный за них, как царь. Всходил ты на орхестру как хорег Затем, чтоб славу разделить с поэтом. Что сам ты можешь совершить такого, Что не дано уж никому свершить?                А л к и в и а д Мой час настал! Пора! Узнаешь скоро.                    С о к р а т Поход в Сицилию? Прости, мой друг. Как плохо слушал ты Перикла в детстве, Так в юности ты слушал и меня.                А л к и в и а д Премудрость хороша, но жить придется Своим умом, каков ни есть, что делать?               С о к р а т Но выслушай меня в последний раз.              А л к и в и а д Нет, выслушай меня, Сократ, прошу. Об этом я молчу пока со всеми. Сицилия всегда влекла Афины. Но это только остров. Карфаген И Ливия - куда заманчивее! А там с Италией Пелопоннес Нам покорится наконец. Вот дело, Какое и не снилось никому! Сицилия - начало...                С о к р а т                                    И конец! Ты, вижу, обезумел, друг мой милый. Ты сетуешь на Никия за мир Со Спартой, но война не завершилась; По прорицаниям еще продлится, К несчастью для Афин; ты зачинаешь Вновь раздувать ту бурю, что пришла С Пелопоннеса при Перикле, только Отправив флот в Сицилию, да с войском, Которых не увидим больше мы И даже при победах, понеся Потери невозвратные, а здесь же Пелопоннес накроет нас не бурей, А сухопутным войском, и спасенья Не принесут Афинам корабли.             А л к и в и а д Какие речи! Никий то ж толкует.                С о к р а т Народ, надеюсь, остановит вас, Безумцев молодых.             А л к и в и а д                                     О, нет! Я знаю, Народ поддержит нас. Что толку в войнах За острова Ионии со Спартой И с персами? Ведь мир велик на запад, Ты знаешь, до Геракловых столпов!                С о к р а т Не хочешь мне поверить, хорошо. Даймону моему нельзя не верить. И он-то налагает мне запрет Принять участие в твоем походе Или одобрить помыслы твои, Как в деле неразумном и преступном. Послушай не меня, Сократа, - бога, Который отвращает нас от зла, Неправедного дела и поступков.             А л к и в и а д               (в смущении) Мне жизнь дана одна, чего мне ждать? Уж если смерти, так на поле брани.               С о к р а т Ведь речь уже не о тебе, мой друг, Об участи Афин и всей Эллады. Перед ними в вышине в вечерних лучах солнца сияет Парфенон. Сцена 3 Двор дома Крития. Из комнаты со столиками, заставленными золотой и серебряной посудой, выходят Критий, Ферамен, Андокид и другие гости. Слуги выносят кратеры с вином и кубки, мальчик-виночерпий разливает вино, добавляя воду.                Ф е р а м е н Созвал на пир прощальный, но ни женщин, Ни музыкантов  что-то не видать.                 К р и т и й Мне Андокид то посоветовал.                А н д о к и д Всех лучших из гетер и музыкантов Алкивиад собрал для кутежей Задолго до решенья о походе Народного собранья; даже Никий Отправится в поход с ним против воли.                 К р и т и й Он в славе хочет превзойти Перикла, Вождя народа из аристократов, И, кажется, добьется своего.               Ф е р а м е н Да,  если Сиракузы он захватит. С него ведь станется.                 К р и т и й                                       Тому не быть.                Ф е р а м е н Ты разве в предзнаменованья веришь?                 К р и т и й Когда я не уверен, есть ли боги? Нет, человек есть мера всех вещей И всех явлений, значит, я иль ты, Но не народ, числом превосходящий Свободных, просвещенных и богатых, - А слушайся его, как божество, Вещающее истину о благе?               Ф е р а м е н А сам-то я ее не знаю разве? Что хорошо, что плохо для меня? А Протагор и Гераклит - они У демоса учились на собраньях? Я думаю, нет истины иной, Чем роскошь, своеволие, свобода, - И в них-то счастие и добродетель, - Все прочее - слова для простодушных, Условности, противные природе, Ничтожный и никчемный вздор, друзья!                К р и т и й Покончим с этим: с равенством людей, Естественным, как утверждает слабость, Чтоб сильных подавить законом - в страхе Пред ними, мол, быть выше остальных Несправедливо и постыдно даже.                Ф е р а м е н Закон - тиран; свободы мы хотим, Как это видно всюду - у животных И у людей... Ведь и сама природа Провозглашает:  это справедливо - И лучший выше худшего, и сильный, Он выше слабого, повелевает Им всюду и во всем, - таков закон: Естественно неравенство людей, Когда и боги не равны по силе.                К р и т и й Ну, что касается богов, я знаю, Их нет, они ведь выдуманы все И умными людьми, чтобы держать В повиновении народ от века.               А н д о к и д О чем ведем мы речь? Нас беспокоит, Я думаю, не чернь, - Алкивиад, Да, чернью вознесенный, как Перикл.                Ф е р а м е н Что ж, пусть в походе, им взлелеянном, Он крылья опалит, как сын Дедала.                А н д о к и д И можно бы ему помочь.                  К р и т и й                                                И как?                А н д о к и д Сорвать поход, который обернется Большим несчастьем для Афин.                  К р и т и й                                                            Но как? Сорвать поход, который обернется, А вдруг, победой для Алкивиада? И то, и это нам равно не нужно.                А н д о к и д Мы все согласны в том. Итак, я знаю, Что можно сделать.                  К р и т и й                                      Что?                 А н д о к и д                (расхохотавшись)                                               Скажу не прежде, Чем мы напьемся.                 Ф е р а м е н                                  Мы к тому близки.                 А н д о к и д И ближе к ночи.                  К р и т и й                               Что задумал ты, А, Андокид?                 А н д о к и д                         Пьем чистое вино, Без примеси воды, чтобы ватагой Алкивиада буйной нам пройтись По улицам Афин...                  К р и т и й                                  Горланя песни?                 А н д о к и д Э, нет! Разбой мы учиним великий, Ну, сходный с подвигом Алкивиада, Слыхали, с избиением богов?                 К р и т и й Еще бы! Жалко только статуй.                А н д о к и д                                                          Гермы, Что у ворот стоят, они нелепы, - Столбы с носами, с фаллосом Гермеса, Весьма бесстыдные изображенья, Поди-ка сравнивай себя их с ними!                 К р и т и й Позвать рабов?                А н д о к и д                             Из молодых, надежных. Пусть наберут камней, возьмут мечи. Затеей превзойдем Алкивиада, Но слава пусть достанется ему!          Развеселившись, продолжают поднимать кубки. АКТ  II Сцена 1 Дом с портиком, двор в колоннах, с крытой галереей, с обширным садом на склоне холма; статуи, роспись на стенах внутреннего двора и комнат, где установлены столики для пира. Гетеры, музыканты, молодые люди и Алкивиад - все держатся непринужденно, как бы на равных, даже прислуживающие рабы и рабыни.               1-й  г о с т ь Назначен день отплытья флота с войском В Сицилию не очень-то удачный.               2-й  г о с т ь А что такое?               1-й  г о с т ь                        Разве не видали? Уже висят повсюду, на воротах, Изображения, столь сходные На вынос тел умерших, похороны Напоминающие.              П о л и т и о н                                Да, причуда, Что праздником Адониса считают В Афинах женщины, разыгрывая Обычай погребальный, с плачем, с песней; Им хочется поплакать от веселья Или повеселиться от тоски, В предчувствии разлуки или смерти.                 Т е о д о р Но прежде был ведь настоящий праздник. Адонис, сын царя на Кипре, славный Воистину чудесной красотой, Какой не встретишь даже у богов, Привлек внимание самой Киприды, Покинувшей тотчас Олимп, чтоб снова Из моря выбраться новорожденной, Блистая юной красотой любви.               Л е в к и п п а Вот тема, подходящая для нас, Здесь представленье разыграть сейчас.              А л к и в и а д Прекрасно! К ночи я затеял тоже Одно из таинств разыграть для вас.                 Д о р и д а       (впадая как бы в исступление) Ну, если вакханалии? Не новость.               А л к и в и а д          (молодым людям) Нет, нет! Из вас один я посвященный; Завесу с таинств Элевсинских я Вам приоткрою, чтобы посвященье Вы приняли пред дальнею дорогой И, может статься, вечною разлукой.               П о л и т и о н Но это, кажется, запрещено?              А л к и в и а д Боишься? Будешь зрителем в беседке. Левкиппа! Начинайте представленье!                Х о р  г е т е р       О, Афродита! Мать Эрота,            Тебя влечет охота?           Блистает негой взор           В лесах, на склонах гор.      Ты гонишься всерьез за зайцем,           Как будто бы за счастьем                   Любить                   И жить!      О, нет! Адонис, сын царя на Кипре,      Прекраснейший из смертных в мире,       Тебя влечет, тобой любим,                   И с ним       Ты дни проводишь на охоте,       А ночи в скромном гроте,               В пещере нимф, Где таинства любви ты сотворяешь с ним,           Счастливейшим из смертных,           В объятьях и устах отверстых...           Но юность, как весна,           Лишь лучезарна и нежна; И страстью пылкой утомлен, уходит           Адонис на охоту. Вся счастием любви упоена,       Богиня грезит, и весна,               Подобно чуду,               Цветет повсюду.                 (Пляшет.)           Адонис, как цветок,           Поет любви исток               В лесных пенатах,           И вторит хор пернатых.     И вдруг пред ним, как вражий стан,     Возник косматый зверь - кабан.          Он рад сразиться: "Ну-ка!"      Увы! Увы! Достать ни лука,                Ни верных стрел                 Он не успел.          И, сбитый, весь в крови      Исторг последний вздох любви.      Примчались отовсюду нимфы,          И Афродита с ними,          Как бедная жена,          И плачет с ней весна.               (Пляшет.)                   Т е о д о р Чудесно! Но и здесь, сей праздник жизни, Любви и красоты истек слезами, Обрядом погребальным, даже жутко.                  Д о р и д а А наш Адонис занят не охотой На зайцев и на уток, а войной, Кровавым игрищем Ареса.                А л к и в и а д                                                   Боги! Дорида милая, ты плачешь? Я Ведь смерти не боюсь, я посвященный.                П о л и т и о н И вправду веришь, что бессмертен ты, Принявши посвященье в Элевсине?                 А л к и в и а д Я верю иль не верю, что же делать? Ведь большего нам, смертным, не дано. Но воин смерти не боится, жаждет, Как славы, почестей, бессмертья - в смерти.                  1-й  г о с т ь А как же быть непосвященным? Нам? В поход уходим дальний мы впервые; Не думаю, я трус, но все же страшно: Уж женщины оплакивают нас.                 А л к и в и а д В поход собравши вас, друзья мои, Я позабочусь о путях к победе. Вы верите в меня?                  2-й  г о с т ь                                  О, да! Конечно!                 А л к и в и а д     (облачаясь в длинное одеяние иерофанта) Я посвящен в мистерии; примите Здесь от меня вы нынче посвященье. Все будет понарошке, но по смыслу, Как в таинствах любви или молитв, Все может оказаться откровеньем. Готовы?                 1-й  г о с т ь                  Да!                 2-й  г о с т ь                         И я!                 3-й  г о с т ь               (указывая на ряд лиц)                                 И я! Мы все!                А л к и в и а д Политион?                П о л и т и о н                     Я жрец-факелоносец.                  Т е о д о р Я буду вестником, как обещал.                А л к и в и а д Всем остальным. Как зрители в беседке Вы можете собраться. Не шумите! Сад на склоне холма; беседка; груда камней, под которыми вход в подземное хранилище. Звездная ночь. Жрец с факелом, иерофант и мисты блуждают за деревьями, за ними из беседки наблюдает публика.              Л е в к и п п а Как ночь темна!                 Д о р и д а                               Хотя и крупны звезды, Но свет их освещает только небо, Там в вышине, где обитают боги, А здесь и без мистерий жутко мне.                   К л и о Иерофант там что-то говорит; Я слышу все, но не пойму ни слова.          М у ж с к о й  г о л о с Из древних заклинаний; смысл священный Не должен быть понятным всем, иначе Воздействия не будет, в тайне - дело, Как в тайне жизни, так и в тайне смерти.                 М а л ь ч и к Алкивиад их знает в самом деле?                Л е в к и п п а Он шутит.                   Д о р и д а                    А меня бросает в дрожь.                     К л и о И страх нам сладостен, когда он с нами Играет жизнь свою полушутя, Неистов и беспечен, как дитя.                М а л ь ч и к Факелоносец провалился в погреб.           М у ж с к о й  г о л о с Нет, свет блуждает в глубине Аида, Куда иерофант повел всех мистов.                М а л ь ч и к Они умрут?           М у ж с к о й  г о л о с                      Конечно! Но воскреснут Для жизни новой, в том смысл посвященья.               Л е в к и п п а Там показался вестник, наш поэт.                 В е с т н и к Иакх, и он же Вакх или Дионис, Сын Персефоны от царя богов Или Семелы от того же Зевса, - Все в таинствах священный смысл имеет, Нелепый с виду для непосвященных, - Так, этот бог - театра и вина, Богиней Лиссой вечно одержимый, В безумие впадая, вниз стремится, В Аид, на Елисейские поля, Где вакханалии справлять удобно, - Итак, Дионис призывает мистов Последовать на таинства за ним.               И е р о ф а н т Слыхали, мисты? Зов услышан нами. Не бойтесь смерти. В боге мы бессмертны. Все проваливаются куда-то с треском и с шумом, вспыхивает пламя и обволакивается дымом. Сцена 2 Агора, площадь для проведения Народного собрания среди административных и культовых сооружений: у ограды и стен Круглой палаты (здания Совета) каменная трибуна, перед которой амфитеатром расположены деревянные скамьи; поблизости два или три алтаря, храм Ареса, торговые лавки. Под платанами на скамьях и вокруг народ кучками; слышны то возмущенные голоса, то смех. 1-й  а ф и н я н и н. Что же это за несчастье новое обрушилось на Афины? За одну ночь все гермы, сколько их ни стоят у общественных и частных домов, подверглись нападениям каких-то злоумышленников и весьма пострадали. 2-й  а ф и н я н и н. Отбиты носы и бороды и это самое - фаллосы. Такого еще не бывало! 3-й  а ф и н я н и н. Злая, неуместная шутка! 2-й  а ф и н я н и н. Шутка? Святотатство! Андокид заявил, будто бы у него есть свидетельства нескольких рабов и метеков, которые донесли, что Алкивиад и в другом случае изуродовал статуи богов, стало быть, и этот случай - его проделки в пьяном виде. И еще не все. Андокид прослышал, будто у себя дома Алкивиад разыгрывал Элевсинские мистерии. 4-й  а ф и н я н и н. И это все Алкивиад, наш стратег, вдохновитель похода афинских кораблей с войском в Сицилию, готовых уже к отплытию? Дел у него мало? 2-й  а ф и н я н и н. Я говорю только о том, о чем Андокид толкует. 4-й  а ф и н я н и н. Андокид толкует, бегая по площади, а Фессал, сын Кимона, уже подал жалобу с обвинением Алкивиада в поругании Деметры и Коры. 3-й  а ф и н я н и н. Это очень серьезное обвинение. Что там гермы! 4-й  а ф и н я н и н. В таком бесчинстве с гермами должна быть причина, а не просто буйство молодых людей, переходящих все границы разумного под влиянием чистого, не смешанного с водой вина; но чтобы они бегали по всему городу, да еще впотьмах, а ночи ныне темные, новолуние, - это уж слишком. Скорее можно подумать на коринфян. 3-й  а ф и н я н и н. И правда! Ведь сиракузяне были колонистами Коринфа, и у коринфян есть весьма веские причины задержать или сорвать поход афинских кораблей с войском в Сицилию. Как ни суди, случай с изуродованием герм - дурное предзнаменование, и день отплытия благоразумно перенести на более поздний срок. 4-й  а ф и н я н и н. Чтобы в Сиракузах успели прознать о походе заблаговременно. Нет, нет, тут вам уже не шутки Алкивиада!                  Показываются Критий и Ферамен. К р и т и й. А где Андокид? Ф е р а м е н. Ты не слыхал? У дома Андокида стоит герма, одна не тронутая среди прочих поблизости. Друзья Алкивиада среди судей, чтобы отвести от него подозрения, заявили архонту-базилевсу, что Андокид должен объяснить, почему его герма одна цела, а другие изуродованы; его вызвали в суд и тут же посадили в тюрьму. К р и т и й. Он выдаст нас! Ф е р а м е н. Не думаю. Ведь в этом случае все мы погибли, и он первый; оставшись вне подозрений, мы скорее можем спасти его, тем более, как слышно, Алкивиад совершил куда более серьезное преступление - профанацию Элевсинских таинств. О гермах скоро забудут. К р и т и й. Как! Не стоило нам вмешиваться в ход событий? Ф е р а м е н. Тсс! К р и т и й. Теперь Алкивиаду впору скрыться и, вместо похода в Сицилию, отправиться в изгнание. Ф е р а м е н. Да, узнав об иске Фессала, Алкивиад, говорят, испугался, ускакал в Пирей, где собрались войска, но, услышав, что матросы и тысяча гоплитов из аргивян и мантинейцев говорят открыто, что они отправляются в далекий поход за море только из-за Алкивиада и не потерпят какой-либо несправедливости по отношению к нему, ободрился и явился в суд, чтобы выступить с защитой. К р и т и й. Назначен суд? Ф е р а м е н. Нет. Архонт и многие из судей догадались, - я с ними успел переговорить, - что народ, поддержав Алкивиада с походом в Сицилию, будет снисходителен к нему, и ему легко удастся оправдаться, и решили судебное разбирательство затянуть и даже отложить до возвращения Алкивиада с похода, что, конечно, его не устраивает, и он намерен сейчас выступить на Народном собрании. К р и т и й. На чем же он станет настаивать? Ф е р а м е н. Ясно, на чем: на снятии с него обвинений. К р и т и й. А ты выступишь? Ф е р а м е н. Лучше бы тебе выступить, Критий. К р и т и й. Мне народ не поверит, ведь во мне видят противника демократии и Алкивиада. Выступить должен ты, Ферамен. Ф е р а м е н. Да. Первым выступит Никий. Он воспользуется случаем и предложит отложить поход. Вот он идет к трибуне. (Уходит.) 4-й  а ф и н я н и н (надев на голову миртовый венок). О мужи афиняне! Вы не послушались меня и против воли назначили стратегом, чтобы своей осторожностью и, надо думать, мудростью, свойственной старости, я уравновесил пылкость Алкивиада. Видно, и боги не одобряют сицилийского дела. В изуродовании герм, кто бы это ни сделал и какую бы цель ни преследовал при этом, нельзя не видеть дурного предзнаменования. При таковых обстоятельствах разумно отложить поход в Сицилию, по крайней мере, на какое-то время. Вы видите, уже по всему городу на воротах висят изображения, напоминающие вынос покойников, завтра, в день отплытия кораблей в поход, женшины, справляя праздник Адониса, станут распевать похоронные песни, бить себя в грудь, подражая погребальным обычаям. О мужи афиняне! Нельзя не видеть, что все знамения не благоприятствуют нам! Гул одобрения и смятения. К трибуне выходит Ферамен. Ф е р а м е н (в миртовом венке). О мужи афиняне! Все важнейшие решения в связи с сицилийским делом приняты; снаряжены корабли, собраны войска, избраны стратеги, назначен день отплытия. Нежданно происходят происшествия, весьма странные: изуродование герм по всему городу за одну ночь и якобы розыгрыш Элевсинских мистерий, - и все это приписывается Алкивиаду, известному всякими шалостями в пьяном виде. Я не говорю, - это дело судей, - он виновен или нет. Но нелепо было бы, чтобы человек, выбранный полновластным стратегом таких крупных сил, теперь, когда войско и союзники уже готовы к выступлению, терял драгоценное время, ожидая, пока окончится жеребьевка судей и судебная процедура, отмеряемая водяными часами. Итак, пусть он теперь отплывает в добрый час, а после окончания войны явится сюда, чтобы защищаться согласно тем же законам.                               Гул одобрения. Г о л о с а. Праздник Адониса женщины выдумали! Пусть поют и плачут в свое удовольствие, а война - наше дело! Ферамен прав!    К трибуне выходит Алкивиад, надевает на голову миртовый венок. А л к и в и а д. Мужи афиняне! Знамения никогда не бывают однозначны, их подлинный смыл прояснивается нередко лишь впоследствии. Есть же знамения ложные, особенно те, которые основаны на неблаговидных делах людей. Готовясь к великому походу, с вашего полного одобрения, я мог лишь молиться богам, но не вступать в войну с ними. Но как бы то ни было, было бы возмутительным посылать стратега во главе таких больших сил с тяготеющим на нем недоказанным обвинением. Если я не смогу защититься, меня следует казнить, если же я оправдаюсь, то смогу выступить против врагов Афин, не опасаясь доносчиков. Г о л о с а. Не о тебе речь, Алкивиад! Ферамен прав! Голосуем! 1-й  а ф и н я н и н (председательствующий как один из пятидесяти пританов, сидящих на трибуне). Голосуем за  предложение Ферамена: стратегам выступить в поход завтра! Собравшиеся на площади в большинстве поднимают руки в знак одобрения. 1-й  а ф и н я н и н. Решение принято!               Алкивиад в окружении своих сторонников. П о л и т и о н. Алкивиад! Ты мог бы настоять на своем, если бы сослался на войско. А л к и в и а д. Нет, в тираны я не стремлюсь, сам слишком люблю свободу. Т е о д о р. А как же нам быть, если судебным разбирательством займутся в твое отсутствие? А л к и в и а д. Друзья, вам лучше будет скрыться. Впрочем, все теперь зависит, как пойдут дела на войне. П о л и т и о н. Ты уж постарайся, иначе очень скоро нас оплачут, как Адониса. Женщины, смеясь, несут покрывало с изображением выноса тела усопшего; мужчины стараются не обращать на них внимания. Сцена 3 У Царского портика (зала суда). На ступенях афиняне кучками сидят или стоят; выходит Ферамен, к нему подходит Критий.                  К р и т и й Что нового, дружище?                  Ф е р а м е н                                               А? Будь весел! Я подсадил Тимея к Андокиду Уговорить признать свою вину, Назвав своих рабов, еще немногих, Кто с ним прошелся ночью злополучной И нас не видел, - с тем ему прощенье Собранье вынесет постановленьем, Что принято уже, и Андокид, Назвав сообщников, спас жизнь свою.                   К р и т и й А жизни тех?                 Ф е р а м е н                         Кого нашли, казнили; Но из друзей - все скрылись за границу.                   К р и т и й Да ты всерьез политикой занялся!                 Ф е р а м е н Покончив с осквернителями герм, Народ призвал: к суду Алкивиада Теперь же и привлечь, - поскольку слухи Об играх в таинства вдруг подтвердились. Уж арестованы Политион И Теодор, и послана триера В Сицилию за ним, Алкивиадом, С приказом без насилья привезти, Чтоб избежать волненья среди войска.                   К р и т и й Здесь пред судом предстанет беззащитен Стратег, а там афинский флот и войско, Как обезглавленное воинство, Что б ни предприняли, - добра не будет!                 Ф е р а м е н Кто все затеял, пусть несет ответ.                   К р и т и й Да он же не глупец, чтобы вернуться - С угрозой жизни здесь лишиться зря, За игры в таинства любви и смерти.                 Ф е р а м е н Скорее бунт поднять он может в войске, Сицилией к тому же завладев, Чтобы затем тираном к нам явиться.                   К р и т и й Ты поступил бы так? Алкивиад - Он демократ по вольности натуры, Он любит справедливость, как Сократ. Боюсь, он явится из благородства, А чернь, припомнив все его бесчинства Из нашей юности, казнит его, Как льва, которому уж тесно в клетке.                Ф е р а м е н Фессал составил жалобу почище, Чем первую об оскверненьи герм. Могу сказать.                  К р и т и й                           Я слушаю тебя. Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".                    К р и т и й Ведь, в сущности, всего была игра, В какую с важностью играют мисты.                  Ф е р а м е н Алкивиаду впрямь несдобровать, Когда бы он решился возвратиться. Народ в невежестве своем жесток.                    К р и т и й Как и тиран, пусть самый просвещенный.                  Ф е р а м е н Да, в крайностях всегда таится зло. Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид. К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид! С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен? К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут! С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится. К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими". С о к р а т. Да, видно, так. К р и т и й. А между тем, друг Сократ (не сердись на меня, я говорю это только потому, что желаю тебе добра), разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься и ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом... С о к р а т. Как сейчас? К р и т и й. ... не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора. С о к р а т. Да уж, видимо, какая бы участь ни выпала, а придется терпеть. К р и т и й. И по-твоему, это прекрасно, Сократ, когда человек так беззащитен в своем городе и не в силах себе помочь? С о к р а т. Да, Критий, если он располагает средством защиты, о котором я не раз говорил и с тобой, и с другими, если он защитил себя тем, что никогда и ни в чем не был несправедлив - ни перед людьми, ни перед богами, ни на словах, ни на деле; и мы с тобой приходили к выводу, что эта помощь - самая лучшая, какую человек способен себе оказать. К р и т и й. Сократ, я это и называю ребячеством, которое пора оставить, чтобы не быть смешным, чтобы не быть беззащитным. С о к р а т. Видишь ли, Критий, я не боюсь несправедливости по отношению к себе, ибо терпеть ее лучше, чем совершать ее, хотя ты со мной не согласен, по тебе лучше самому совершать несправедливость, чем терпеть ее от других, так? К р и т и й. Конечно, так! С о к р а т. Но как же быть с воздаянием? Есть прекрасное предание о том, как души умерших предстают пред судом, не здесь, а там, в Аиде. Может быть, ты не веришь в это предание, но я, поскольку верю, что душа бессмертна, весьма озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, - к богатству, к почестям, к власти, - я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть. Я призываю и всех прочих, насколько хватает сил, и тебя, Критий, - в ответ на твой призыв оставить философию и заняться, как и ты, политикой, - и корю тебя за то, что ты не сумеешь защищиться, когда настанет для тебя час суда и возмездия, но, очутившись перед судьями Эаком, Радамантом и Миносом, застынешь с открытым ртом, голова у тебя пойдет кругом, точь-в-точь как у меня здесь, на земле, а возможно, и по щекам будешь бит с позором и сброшен в Тартар. К р и т и й. Сократ, ты шутишь! Ты большой шутник и озорник. Недаром Аристофан постоянно упоминает тебя в своих комедиях, а в "Облаках" вывел тебя под твоим именем и в маске, которая словно пристала к твоему лицу с тех пор. С о к р а т. Не я шутник, а твой Аристофан; таков уж нрав у комических поэтов. К р и т и й. Но Алкивиад и в шутках всех превзошел. С о к р а т. У нас все считают себя сведущими в благочестии и в управлении государством. Вот до какого невежества мы дожили! К р и т и й. Согласен с тобой. А скажи, Сократ, как, по-твоему, поступит Алкивиад? Неужели он с корабля командующего смиренно перейдет на "Саламинию", посланную за ним, пусть и пообещают ему не заковывать его в цепи? С о к р а т. Свобода - его закон; ради свободы он пойдет на все. К р и т и й. Вот это я понимаю. Ведь он может поднять бунт в войке? С о к р а т. Бунт в войске на вражеской территории? К р и т и й. Он может повернуть корабли обратно - с тем, чтобы совершить переворот и объявить себя тираном. Кто может помешать ему, если и народ поддержит его? С о к р а т. Никто, кроме самого Алкивиада. Ведь рассудительный человек, цело-мудрый, умеет властвовать не только над другими, но и над самим собой. К р и т и й. Алкивиад, своевольный с юности, безудержный, обладает рассудительностью? С о к р а т. Когда необходимо, да. К р и т и й. Но если он вернется и предстанет перед судом, ему грозит смерть! Или он, как ты, решит, что претерпеть несправедливость лучше, чем совершать ее? С о к р а т. Нет, он из тех, кто, совершив несправедливость нечаянно или даже по умыслу, тотчас готов понести наказание, чтобы очистить душу; а поскольку он молод и горд, то никакой несправедливости по отношению к себе не потерпит. К р и т и й. Значит, он предпримет все меры, чтобы избежать суда и смерти? С о к р а т. Конечно. К р и т и й. Ты рад? С о к р а т. Чему же мне радоваться? Как быстро город одолел Алкивиада, как в конце концов случилось и с Периклом! Но это же лишь на беду ему, то есть всем нам, афинянам. К р и т и й. Кто знает, может быть, как раз к добру для Афин? Хармид, идем. А ты, Сократ, подумай все-таки о том, что я сказал тебе. А сказками о воздаянии в Аиде пусть тешат себя рабы. Критий с молодым человеком уходят; Сократ, проводив их взглядом, идет в другую сторону в сопровождении нескольких юношей; опускаются сумерки, а в вышине в вечерних лучах солнца вспыхивает Парфенон. АКТ  III Сцена 1 Спарта, состоящая из нескольких поселений на равнине среди гор, естественных стен города. У реки Еврот дом царицы Тимеи с пристройками и садом. В садовую калитку со стороны гор входит Алкивиад, одетый, как спартанцы, в одну шерстяную рубаху, с длинными волосами, в сопровождении верного раба Тиресия.               А л к и в и а д Мне снится сон, который длится год, Иль два, иль три, пора бы и проснуться? Вхожу к царице, как пастух одетый, Босой, длинноволосый, загорелый, Иль воин, или царь, - простые нравы Мне по сердцу, как на войне бывало, Да здесь вся жизнь, как лагерный уклад, С похлебкой общей для мужчин, готовых Сейчас вступить в сраженье.                 Т и р е с и й                                                      А по мне Уж лучше повара иметь при доме И все иные блага афинян.              А л к и в и а д      (прохаживаясь по саду) А жизнью наслаждаются, похоже, Одни лишь женщины, дыша свободой, Какой не ведают мужья, и дети Их радуют до возраста, когда Они всего прелестней, - до семи, А там их забирает государство На воспитание из них бойцов.                Т и р е с и й Из мальчиков, а девочек куда?              А л к и в и а д Из них растят здоровых матерей, Как воинов на ниве Гименея...                Т и р е с и й Как телок в стаде, чтобы без изъянов, - Я это понимаю хорошо.               А л к и в и а д На празднестве ты видел хоровод Из девушек, невинно обнаженных, Не очень и красивых, но здоровых, И гордых тем стыдливо и задорно?                 Т и р е с и й Да, шествие, скажу, на загляденье!                А л к и в и а д Нет, афинянки в туниках прекрасней, А обнаженность хороша в постели.                  Т и р е с и й Афины! Нет пути тебе домой. По мне уж лучше б бунт ты поднял в войске И Сиракузы разом сокрушил.                А л к и в и а д У вражьих стен бунт в войске - это гибель. Уж лучше мне погибнуть, а не войску, Когда я не сумею защититься От козней недругов моих в Афинах.                 Т и р е с и й Но ты ведь не решился возвратиться.                А л к и в и а д На суд явиться? Нет! Когда о жизни Моей идет тут речь, я не доверюсь И матери моей, чтоб по ошибке Она не положила черный камень Заместо белого. Я не ошибся. Друзей моих казнили; та же участь Ждала меня в Афинах, ждет еще. Имущество мое конфисковали И повелели всем жрецам и жрицам Проклясть Алкивиада, - каково? Одна Феано в храме, где клянутся Все юноши быть верными Афинам, Не подчинилась повеленьям власти, Сказав, что жрица для благословенья Она во храме здесь, не для проклятья.                 Т и р е с и й Хоть кто-то вспомнил о тебе к добру. Входит служанка, оглядываясь по сторонам, и уводит за собой Алкивиада. Покои царицы. Тимея, высокая, ладная, еще молодая женщина, и Алкивиад, скинувший рубаху, полуголый.                А л к и в и а д А как же без мужей?                  Т и м е я                                       Есть братья мужа. Когда муж хвор твой, ладному мужчине Спартанке уступить не только можно, А должно, чтоб родить детей здоровых. Нам прелюбодеянья ни к чему. Мы отдаемся по природе женской, Здоровой и могучей, как закон. А сладострастья ищут у гетер, Как я слыхала, за большие деньги. У нас таких особ не очень любят, Да мы бедны; железными деньгами Роскошествовать трудно, - тяжелы.     (Ласкается к Алкивиаду.) Я влюблена в тебя, Алкивиад! Но это тяжело - вздыхать и думать, Увижу я тебя, хотя бы мельком? О, радость и печаль - всего на миг!          (Смеется.) Одетый под спартанца афинянин Меня смешит, не знаю, почему. Изнеженным он кажется и дивным, Как царский сын в лохмотьях, как Адонис, В которого влюбилась Афродита. Недаром ты красив, как лев могучий.               А л к и в и а д Да, лев могучий, изгнанный из мест, Где он родился, славой осененный Отца и дяди, призванный владеть Афинами и, может, всей Элладой, У трона царского сижу, как пленник.                   Т и м е я У трона? У постели царской, милый! О, чудный сон! Ты, верно, из богов? Цариц ведь навещают втайне боги.               А л к и в и а д Да, сон... В начале величайших дел Быть отстраненным вдруг от высшей власти Во благо родины - за сущий вздор?! Чья это шутка? Вижу я измену, Изменником спасая жизнь свою.                   Т и м е я Не мог же ты послушно, как ягненок, Когда ты лев, вернуться на закланье В Афины, где тебе, как в клетке, тесно?               А л к и в и а д Народоправство хуже тирании, Выходит? Ну, пускай оно падет. Помог я Спарте сокрушить Афины. В Сицилии погиб весь флот афинский И войско, что привел я ради славы, А не измены, о, судьба моя Злосчастная!             (Носится по комнате.)                  Т и м е я          (пытаясь утешить)                         Что мог ты сделать?              А л к и в и а д                                                              Сделал! Услуга за услугу, жизнь - взамен. Уговорил Гилиппа в Сиракузы Отправить срочно со спартанским флотом И войском, с тем здесь медлили б поныне, С паденьем Сиракуз; я убедил Царей здесь Декелею захватить, - И вот Афины, как в осаде. Боги! Злодейство порождает лишь злодейство, За малым с виду следует большое, И я, Алкивиад, один повинен?                 Т и м е я Налью-ка я тебе вина, бедняга.              А л к и в и а д Источник зла - несправедливость где-то, Как облачко, что предвещает бурю, - И море уж бушует, стонут чайки, И тут еще затмение луны, Природное явление, но ужас Сковал афинский флот у Сиракуз, - И все пропало! Я наслал затменье?! Да, будь я там, Гилиппа встретил б так, Что Сиракузы сами бы сдались.                  Т и м е я Ну, так и я готова сдаться, милый. Весь пыл твой пропадает втуне. В бой Вступай с царицей, афинянин храбро! Эрота призови, я - Афродиту, Здесь храм любви, не царские палаты, Здесь воинский совет ведет любовь.              А л к и в и а д На песнь любви я отзовусь.                  Т и м е я                                                    Еще бы! Царя Лакедемонского зачать Не шутка, не любовная игра; Призвала я не Феба, а Ареса, Возьмись за дело, бог, с великим жаром. Небось, истосковался по гетерам. Так покажи, чему научен ими. А я люблю, как любит Афродита, Стыдливо телом, ласково душой, Вся в неге сладострастия зачатья. Наступает ночь и утро нового дня.  Алкивиад и его раб в саду у садовой скамейки.                 Т и р е с и й Опасно здесь нам оставаться боле.               А л к и в и а д Опасно здесь и в Спарте, мне повсюду Теперь опасно жить. У славы зависть Добычи домогается, как может. Лисандр строит козни; царь Агид...                  Т и р е с и й Готов убить из ревности - понятно. Ты мог вести себя в чужой стране Хотя бы поскромней, цариц не трогать, Когда девиц и молодух пригожих, Ну, сколько хочется твоей душе.              А л к и в и а д Мои потомки будут здесь царями, Вот что подумал я, послав Агида Брать Декелею, мне оставив дом С царицей, коей приглянулся гость.                 Т и р е с и й Куда ж теперь?              А л к и в и а д                              Сестра моя Кассандра В пророчествах своих меня видала Вельможей у персидского царя. Мой сон все длится. Целый век, пожалуй. Входит Тимея в сопровождении женщин, которые остаются в стороне, как и раб.                   Т и м е я Алкивиад! Я думала, ты отбыл?               А л к и в и а д Свернул с пути, чтобы с тобой проститься И избежать погони, если будет. Не бойся за меня. Расти мне сына. Родись я в Спарте, был бы я царем.                   Т и м е я Зачем бы это? Ты Алкивиад!              А л к и в и а д Готовитесь вы к празднеству, в котором Уже меня не будет? Жаль.                   Т и м е я                                                 А нам? В борьбе ты славно побеждал могучих.              А л к и в и а д Когда, ну, мальчики в борьбу на поле Вступают обнаженными - не диво. Но в праздники увидеть хоровод Из обнаженных девушек без тени Смущенья и стыда, как бы в покрове Невинности и целомудрья статуй, - То диво мне, как будто нимф я вижу Среди людей явившихся нежданно. Скульптур вам и не надо, всюду тело Живое - образ красоты и мощи, Цветущей лишь до зрелости, недолго, Но смерти вы, как звери, не боитесь. Мы любим то же, только в полутайне, В прозрачных одеяньях, в украшеньях, Как птицы в опереньях красоты; Мы красоту лелеем, как бессмертье, И в статуях мы обретаем вечность.                    Т и м е я Алкивиад, не воин ты, философ!                А л к и в и а д Прекрасна юность, но она мгновенна! О чем, к несчастью, ведал с детства я, Как жизнь, что мне дана, и ужас смерти Маячил предо мною с детских лет, И я ни в чем - ни в красоте своей, Ни в знатности не находил отрады, - И даже в радостях любви острее Я ощущал пределы бытия И беспредельность неба надо мною. Как смертному смерть превозмочь, как звезды? Лишь ранней смертью подвигом героя, Лишь славой беспримерной на века, Иного нет пути к бессмертью, в небо, Где небожители живут предвечно. Теперь же все пропало. Как Икар, Поднявшись высоко, у солнца крылья Я опалил. Злосчастная судьба!                    Т и м е я В твоем паденьи вижу искры славы!                А л к и в и а д Когда б я мог объединить Элладу В единое сообщество народов, Живущих в мире, вместо войн и распрей! Но вижу, слишком мы различны с вами По образу правления и жизни, Хотя и поклоняемся богам Одним и тем же, - то же очень разно, Но крайности ведь сходятся, а где? На поле брани мужеством мы сходны, Вы воины, законы защищая, А мы, изнеженные красотой, - Свободу человеческого духа Пред варварами, также и богами.       Над равниной среди гор провисает закатное солнце. Сцена 2 Афины. Агора. У Круглой палаты Ферамен и Сократ. Ф е р а м е н. Сократ, так что прослышал ты об Алкивиаде? С о к р а т. Много чего. Стоустая Молва, как видно, только им занята и превзошла давно наших комических поэтов в домыслах и остротах. Ф е р а м е н. О подвигах Алкивиада при дворе спартанского царя Агида? С о к р а т. Нет, теперь ведь он служит персидскому царю при дворе его сатрапа Тиссаферна, самого заклятого врага греков из всех персов. Ф е р а м е н. Он очаровал и Тиссаферна, как и тебя, Сократ. Говорят, самый красивый из своих садов с полезными для здоровья источниками и лугами, с великолепными беседками и местами для прогулок, отделанными с чисто царской роскошью, Тиссаферн приказал назвать Алкивиадовым. Можно представить, насколько он там пришелся ко двору с его любовью к восточной роскоши! С о к р а т. А в Спарте, говорят, он ходил босой, как я, в одной накидке, обедал за общим столом и купался в холодной воде, будто родился там. Ф е р а м е н. Хамелеон удивительный! Я всегда им восхищался, а теперь особенно. С о к р а т. Теперь особенно? Ф е р а м е н. Посуди сам. Тиссаферн всячески помогает Спарте в войне с Афинами, прежде всего деньгами, настоящими, из золота и серебра, а не железными, на которые вне Лакедемона ничего не купишь. Так, Алкивиад воюет с Афинами, ты думаешь? Нет! Он убедил хитреца Тиссаферна, что он способствует усилению Спарты за счет Афин, когда персам выгоднее дать воевать грекам друг с другом - к усилению Великого царя. Теперь Алкивиад больше вредит Спарте, поскольку царь Агид приказал эфорам его убить, и готов всячески помогать своей родине. Но поскольку народ приговорил его к смерти, он вступил в сношения с нами. С о к р а т. Ты хочешь сказать, Ферамен, те постановления Народного собрания об ограничении числа граждан до пяти тысяч и Совета до четырехсот, принятые по твоему предложению, что нельзя иначе назвать, как переворотом, приведшим к власти олигархов, - это дело рук Алкивиада? Ф е р а м е н. После поражения афинян в Сицилии, как ты знаешь, Хиос, Лесбос и другие государства в Ионии стали договариваться со Спартой об их отпадении от Афин, и все наши усилия сосредоточились там - ради сохранения или возвращения нашего могущества. Алкивиад и там принес много зла Афинам, но когда он увидел, что нам грозит полный разгром в случае соединения спартанского и финикийского флотов, он задумал новую игру: вступил с нами в сношения, обещая спасти афинский флот, разумеется, с тем, что мы, придя к власти, позволим ему вернуться на родину. Угроза новой катастрофы после Сицилии вынудила  выступить нас - ради спасения Афинского государства. С о к р а т. А что же сделал Алкивиад? Ф е р а м е н. Пришел корабль с Самоса? С о к р а т. Еще утром. Ф е р а м е н. Критий выехал в Пирей встретить вестника и переговорить с ним. С о к р а т. Я видел вестника. Он ожидает начала Народного собрания, чтобы выступить с сообщением. К нему никого не подпускают. Ф е р а м е н. А где же Критий? С о к р а т. Ферамен, это Фрасибул. Ф е р а м е н. Фрасибул?! Это же приверженец демократии. С о к р а т. Как и ты, Ферамен, до недавнего времени. Ф е р а м е н. Я думал исключительно о заключении мира со Спартой, а форма правления - дело третье. Необходим мир, иначе Афины потерпят сокрушительное поражение.   С о к р а т. Вы изменили государственный строй в угоду Спарте, а война продолжается. Ф е р а м е н. Может быть, это и случилось? (Увидев Крития, идет к нему.) К р и т и й. Ферамен! Ты утверждал, что сторонники Алкивиада на Самосе поддерживают приход к власти олигархов. Ф е р а м е н. Да, чтобы Алкивиад мог вернуться на родину. К р и т и й. Я и написал сам постановление о возвращении Алкивиада из изгнания и подписал. Однако, как я понял со слов вестника, Алкивиад, возглавив афинский флот и войско, наши основные силы, которые базируются на Самосе, не поддержал нас. Вестник не пожелал выступить перед Советом 400, а намерен сделать сообщение на агоре, будет нами созвано Народное собрание или нет. Ф е р а м е н. Если ему приказано не делать тайны из его сообщения, он имеет право на это. Очевидно, недаром прислали вестником Фрасибула, громкоголосого смельчака. Мы не можем не выслушать его. К р и т и й. Все хотят его выслушать! Я бы убил его прежде, чем он заговорит. Ф е р а м е н. Вестника мы должны выслушать прежде всего. В наших же интересах это. Открывай собрание, Критий!     Фрасибул со знаком вестника выходит к трибуне. Ф р а с и б у л. Мужи афиняне! Я Фрасибул. Я выступаю перед вами с сообщениями как вестник и от своего имени, если позволите. Гул одобрения, голоса: "Говори! Держи речь, Фрасибул!"  То, что я скажу, вряд ли понравится тем, кто ныне у власти. Но и то, что произошло здесь, знайте, взволновало и возмутило весь афинский флот и войско на Самосе. Была допущена явная и прискорбная несправедливость с ограничением числа афинских граждан до 5000, с исключением из их числа многих среди матросов и в войске, исконных афинян, защитников отечества. Возмутило всех и введение олигархии, что лишь в угоду Спарте, что в условиях войны нельзя воспринимать иначе, как предательство. Не возмущайтесь! Таково было настроение у флота и войска. На общем собрании было решено пригласить Алкивиада, избрать стратегом и тотчас плыть к Пирею, чтобы уничтожить тиранию.          Шум и волнение. Голос: "Лишить его слова!" Я выступаю как вестник, слушайте пока без излишнего возмущения. Можно было ожидать, что Алкивиад, как человек, который выдвинулся в свое время благодаря расположению массы, будет угождать во всем тем, кто сделал его из бездомного изгнанника начальником и стратегом множества кораблей и войска. Однако он держал себя, как подобает великому вождю: он выступал против всех, действовавших под влиянием гнева, удерживал их от ошибок и таким образом на этот раз спас город; ибо если бы они, снявшись с якоря, отплыли домой, противники тотчас захватили бы без боя всю Ионию, Геллеспонт и острова, а афиняне в это время сражались бы против афинян, перенеся войну в свой город. Помешал этому случиться один только Алкивиад, не только убеждая и поучая массу, но прося и порицая каждого в отдельности. Волнение и гул удивления. Голос: "Да он-то и организовал переворот, чтобы вернуться на родину!" Мужи афиняне! Как бы кто из вас ни относился к Алкивиаду, каков он есть, надо признать, он поступил прекрасно. Он спас не только город от гражданской войны, но и афинский флот. Он не допустил соединения спартанских кораблей с финикийскими. Случись это, а это неизбежно случилось бы, афинский флот потерпел бы такой же разгром, как в Сицилии. Алкивиад принял все меры, мыслимые и немыслимые, и приказал отплыть, а Тиссаферн не привел эскадры, уже появившейся у Аспенда, выходит, обманув лакедемонян, либо обманутый Алкивиадом. Г о л о с. Спасшись обманом и бегством, нельзя это считать за победу! Ф р а с и б у л. Слушайте дальше. Вскоре стало известно, что Миндар плывет со всем спартанским флотом в Геллеспонт, - мы встретились и вступили в большое сражение при Абидосе. Хотя варвары - пехота Фарнабаза - защищали спартанские корабли с берега, афиняне победили, взяв тридцать неприятельских кораблей.                        Радостный гул на площади. Миндар ушел в Кизик вместе с Фарнабазом. Алкивиад убедил воинов в необходимости для них сразиться с врагом и на суше и на море, говоря, что если они везде не победят, то не будут иметь денег. О подробностях сражения поговорим как-нибудь на досуге. Миндар убит, Фарнабаз бежал. Афинянам досталось множество трупов, оружие и весь спартанский флот. Овладев Кизиком, афиняне прочно укрепились на Геллеспонте, а лакедемонян вовсе изгнали из моря. Праздничное настроение овладевает всеми; многие обнимаются, вытирая слезы. Г о л о с а. Увенчать Фрасибула венками! Фрасибул, что ты хотел сказать от своего имени? Ф р а с и б у л. Теперь я скажу несколько слов от своего имени. Афиняне! Неужели те воины, принесшие свои жизни и победу после стольких поражений, не достойны быть гражданами Афин, каковыми они были? Я думаю, вы вправе исправить эту несправедливость и основанную на ней другую - ограничение числа членов Совета до 400, видно, ярых сторонников олигархии больше не нашлось в Афинах. Г о л о с. Фрасибул! Когда мы увидим Алкивиада? Или он стал небожителем, о котором все говорят, а никто из смертных не видит? Ф р а с и б у л. Как вы убедились, вместо вмешательства в борьбу партий, он занят восстановлением владычества Афин на море, я думаю, в ожидании, когда вы придете на помощь ему и самим себе ради свободы и могущества Аттики.                  Восторженный гул одобрения. Сцена 3 Агора. Часть площади: скамейки в тени платанов, свободные пространства и трибуна; граждане Афин собираются к началу Народного собрания, стоят кучками или сидят на скамейках.             А р и с т о ф а н Великое событие свершилось! Алкивиад вернулся из похода В Сицилию, в Лакедемон - с победой, Какая нам присниться не могла И в вещем сне, ужасном и прекрасном.                 М е л е т О, зрелище то было расчудесно! К Пирею подлывали корабли, Украшенные множеством щитов И пиками, в сражениях добытых, И с длинной чередой триер плененных. Корабль командующего всех краше - В пурпурных парусах! - шел к гавани; Сам Хрисогон, в Элладе знаменитый, Он победитель на Пифийских играх, Играл на флейте песню для гребцов.              А р и с т о ф а н Да, шумная процессия, как после Попойки многодневной.                  М е л е т                                             Многолетней! Алкивиад пространствовал по свету Совсем, как Одиссей, муж хитроумный. Встречали лишь его - с приветствиями И с криками, других не замечая, И подносили лишь ему венки, А старики показывали важно На Алкивиада юношам, как диво, Представшее воочию пред ними.                   А н и т Но радость граждан смешивалась с грустью, Как смех сквозь слезы, с памятью о прошлом, В разлуке с ним настигшем всех нас горе. Ведь можно было заключить: поход В Сицилию уж не окончился б Такою неудачей и надежды Исчезли б разве, будь Алкивиад На месте, во главе афинских войск, Утративших владычество на море С тех пор, но даже и теперь с победой Он возвращается, восстановив Из отколовшихся частей страну И воссоздав владычество на море.             А р и с т о ф а н Вот он идет, все молод и красив!                  М е л е т И женщины на площадь выбегают, Неся венки, и ленты, и цветы.                Ф е р а м е н Выходит он к трибуне, тих и скромен, Не слыша словно криков одобренья, Как если бы явился он на суд.               А л к и в и а д Друзья! Сограждане мои! Мне снился Причудливый, нелепый сон и долго, Покуда не вступил я на корабль Афинский, призванный в стратеги вновь, И я проснулся, весь в слезах, как плачу Здесь перед вами в ужасе от бедствий, Какие претерпел не столько я, Народ афинский, в помыслах высоких Меня вознесший для великих дел И вместе с тем приговоривший к смерти. Не к вам упрек, вы приняли решенье О возвращении моем, я с вами. Во всем виню несчастную судьбу И божество завистливое к людям. Но с этим все. Я знаю, как достичь Нам перелома в череде несчастий. Войска ободрились; и вас прошу Ободриться для новых дел и битв; Мы возродим могущество Афин! Почтенный старец увенчивает Алкивиада золотым венком; женщины несут венки с лентами и цветы.              Ф е р а м е н Увенчивает золотым венком Софокл, исполненный величья старец, Его, Алкивиада, как последний Любим гетерами и в старости.             А р и с т о ф а н И Музами по-прежнему любим.                С о к р а т Как Еврипид, уехавший в изгнанье, Не вынесший соперничества с ним, Не признанный в Афинах, но в Элладе И в сопредельных странах знаменитый.               Ф е р а м е н Он пожелал подняться на Акрополь, Чтоб жертвоприношения Афине С дарами Парфенону принести, Да день не выдался...                  М е л е т                                          А что такое?                 С о к р а т Там праздник омовенья в честь богини, Когда с нее снимают украшенья И закрывают; день для начинаний Из самых несчастливых.               А р и с т о ф а н                                               Это значит, Афина приняла Алкивиада Неблагосклонно и сурово даже, Закрыв лицо, не допустив к себе.                  С о к р а т И радость меркнет от таких знамений.                Х о р  г е т е р   (приветствуя Алкивиада издали)        Напрасно он, смирив свой норов,        Отводит глаз от злобных взоров.        А лучше бы  обрушить гнев, Ведь лев прирученный уже не лев.        Вновь повод сыщут для расправы,        Не вынеся его высокой славы,        И, вместо торжества побед,        Накроет нас пучина бед,        Как ныне вдруг разверзлись бездны,                 И гаснут звезды        Любви и славы в вышине,        И ужас стынет, как во сне,                 Неодолимо,                 Неумолимо!                   (Пляшет.) И, как нарочно, наплывают тучи на Акрополь, гремит гром, сверкают молнии, и обрушивается ливень.       Эй! Что запели мы, как мойры?       И ливень, как купанье в море,       Нас радует сегодня вновь,       Как ночь и звезды, как любовь!       Пусть ныне в тучах небосклон,             Ведь с нами снова он,       В чьем облике, как бог, прекрасном,       И красота, и мужество, и разум!                Как царь зверей                  Среди людей,        Казался наш стратег опасным,        А был-то он скорей злосчастным.             С любимцами богов        Так и бывает, - он таков! Гетеры, продолжая пляску, увлекают за собой Алкивиада, к смеху и досаде его родственников и друзей, среди которых и Сократ. АКТ  IV Сцена 1 Крепость на берегу Геллеспонта. Зал, украшенный коврами, щитами и оружием; постель под пологом, массивный стол с серебряной посудой и золотыми кубками. Алкивиад, погруженный в мрачные раздумья, сидит неподвижно за столом;  флейтистка и его верный раб Тиресий.             Ф л е й т и с т к а И что давно он так сидит, весь в думах, Как друг его Сократ?                Т и р е с и й                                        А что тут думать, Когда не знаешь, плакать иль смеяться? В поход в Сицилию собрался с пылом Воинственным, как у Ареса, - нет, Схватили, как преступника, уж к казни Приговоренного, ну, не смешно ли?              Ф л е й т и с т к а Совсем и не смешно, а просто дико. К чему ты это вспомнил, верный раб?                Т и р е с и й О странствиях, какие Одиссею Не снились, уж не стану говорить; В Афины возвратился он с триумфом, Каких не знал Перикл; но слава - солнце, Лучи которого опасны крыльям, Скрепленным воском мнения толпы.              Ф л е й т и с т к а Скажи попроще.                Т и р е с и й                                Кормчий Антиох По глупости своей вступил в сраженье, Без права и без смысла, и понес Потери, да и сам погиб, несчастный, - А обвинен в небрежности стратег И отстранен от должности. Что это? Измена? Или Рок? Играй, играй, Да, что-нибудь печальное; пусть слезы Прольются, если нет уж сил для жизни. Не шелохнулся. Зачинай пеан, Как перед боем.                А л к и в и а д         (вскакивая на ноги)                               Посмотри, Тиресий,  Там что за шум?                 Т и р е с и й                                На небе иль на море?               А л к и в и а д Ну, хорошо, на небе. Что на море Я насмотрелся, больше не хочу.                 Т и р е с и й Совет богов собрался на Олимпе; Судьбу Афин решают боги...               А л к и в и а д                                                      Как же! Спустись на землю, посмотри внизу.             (Флейтистке.) А мы с тобой давай восславим павших. Вчера сраженье было; издалека Не мог я разобрать всего, что было На море и на суше, но сраженье, Начавшись в полдень, завершилось скоро, Как будто силы не равны...              Ф л е й т и с т к а                                                  Победа Кому досталась? Афинянам?                А л к и в и а д                                                       Вряд ли. Лисандр, наварх спартанский, все хитрил. Эскадра не снималась с якорей При приближении триер афинских, Как будто не решаясь дать сраженье, А афиняне, возвращаясь в лагерь, Все разбредались кто куда, на рынок, И день за днем все это повторялось. Предвидя здесь лисандрову уловку, Я прискакал к афинским кораблям, Чтоб указать стратегам на опасность И близости стоянки от врага В открытой местности, а лучше б в Сест Им перебраться, и того, что все Уходят с кораблей по возвращеньи, Как будто враг не может вдруг явиться. Меня не стали слушать, мол, не ты, Здесь мы командуем. Боюсь, случилось, Как я предвидел.   Входит Тиресий, за ним вестник.                                  Я скажу, как было. На пятый день вы возвратились в лагерь С поездки до Лампсака и обратно, Лишь устрашив противника вконец, И разбрелись, покинув корабли, - И тут-то вас настигли - на земле, Бегущих в одиночку, беззащитных, А корабли на рейде без матросов, Ломай, топи, - и никому спасенья.                В е с т н и к Увы! Увы! Все так, Алкивиад. Едва мы высадились, разбредаясь, Ну, кто куда, на рынок или спать, Как шумом весел море встрепенулось, Сразиться нас никто уж не призвал, И это нас спасло, как корабли, Захваченные в целости...              А л к и в и а д                                            Все двести?                В е с т н и к Чуть меньше. Конон на восьми триерах Успел уйти. Но я сказал "спасло нас" Напрасно. Пленных - до трех тысяч - всех Решением собрания казнили.              А л к и в и а д Афинский флот погиб! Погиб цвет войска! Злосчастная моя судьба! Афины, Ты гибели своей все ищешь, видно, Преследуя всех лучших сыновей?      Спустя несколько месяцев. Поспешные сборы. Алкивиад и раб.                Т и р е с и й Куда теперь?              А л к и в и а д                         К персидскому царю, Как победитель персов Фемистокл, Пристанище нашедший у врага, Изгнанник доблестный Афин несчастных, Поверженных спартанцами теперь! Власть передали Тридцати тиранам...               Т и р е с и й То не было ни одного в Афинах, То сразу Тридцать? Что-то многовато.              А л к и в и а д Когда нет лучшего...               Т и р е с и й                                      Который изгнан...              А л к и в и а д Вот сговорились управлять страной В угоду Спарте олигархи вместе, Ну, сколько их набралось.               Т и р е с и й                                                  Ровно Тридцать. А в прошлый раз 400 набралось.               А л к и в и а д На Геллеспонте лакедемоняне Господствуют отныне, и за мной Они придут - убить или изгнать, Как изгоняют афинян повсюду, Со всей Ионии и Геллеспонта.                Т и р е с и й Лисандр бесчинствует почище персов.              А л к и в и а д В Афины бы вернулся я, но Критий Свое ж постановленье отменил В угоду Спарте и царю Агиду, И я теперь изгнанник всей Эллады.                 Т и р е с и й И персам ты довериться не можешь, Когда и Тиссаферн, и Фарнабаз Немало претерпели от тебя.               А л к и в и а д        (расхаживая в отчаяньи) Все говорили, лучше для Афин Мне объявить себя тираном. Как! Чтобы могущество Афин вернуть, Пожертвовать свободой, нашей силой? Своей рукой мне подавить свободу - В угоду лакедемонянам? Персам? Свобода - наш кумир, как красота, И слава Аттики в веках грядущих, И я ее воитель до конца: Пока я жив, свобода да сияет, Как небеса и море на заре.    Небеса и море проступают перед ними. Сцена 2 Дом Крития. Во двор входит Сократ, его встречает Платон, высокого роста и крепкого телосложения, 24 лет, атлет и поэт. С о к р а т. Платон, ты здесь! П л а т о н. А ты зачем сюда пришел? С о к р а т. Меня вызвал Критий. Не бойся за меня, юноша. Все самое худшее, что могло случиться с нами и со страной, случилось. П л а т о н. Одна несправедливость порождает другую, хуже первой, ты сказал, когда народ, воздав всяческие почести Алкивиаду, не простил ему поражения ничтожной части флота в его отсутствие, и назначил новых стратегов, которых Лисандр, спартанский военачальник, сокрушил хитростью и пришел в Афины; приказав срыть Длинные стены и укрепления Пирея, он передал  власть тридцати тиранам во главе с моим дядей Критием. И тут таилась, по всему, несправедливость, ибо афиняне принялись казнить афинян, сторонников демократии, как Лисандр  пленных.   С о к р а т. Милый, не шуми. Я все это знаю. Что ты хочешь мне сказать? П л а т о н. Ведь я был убежден, что они отвратят государство от несправедливости и, обратив его к справедливому образу жизни, сумеют его упорядочить. Поэтому я усиленно наблюдал за ними: что они будут делать? И вот я убедился, что за короткое время эти люди (из моих же родственников и хороших знакомых) заставили нас увидеть в прежнем государственном строе золотой век! С о к р а т. Ты увлекаешься, Платон, но это тебе положено и по возрасту, и по благородству души. П л а т о н. Если они, придя к власти, вознамерились чинить расправу направо и налево, это их дело. Но как им пришло в голову послать тебя, справедливейшего из людей, вместе с другими за Леонтом Саламинским, чтобы насильно привести его и затем казнить? Конечно, с той целью, чтобы и Сократ принял участие в их деяниях, хочет ли он того или нет. Но он не послушался их, предпочитая подвергнуться любому риску, чем стать соучастником их нечестивых деяний. Я заявил Критию, что гонений на Сократа я не потерплю, они множат несправедливость, которая их самих погубит. С о к р а т. Теперь мне ясно, почему Критий послал за мной. П л а т о н. Из-за меня, думаешь? Я еще юн, мои слова не принимают всерьез. Но что несомненно, афиняне с утратой гегемонии и свободы вновь стали понимать, что из всех заблуждений и ошибок наибольшим должно считать вторичный гнев на Алкивиада: негодуя на кормчего, постыдно потерявшего несколько кораблей, сами поступили еще постыднее, лишив государство самого мужественного и самого воинственного из стратегов. И даже в теперешнем положении оставалась слабая надежда, что дела афинян не погибли окончательно, пока жив Алкивиад.  Эти мечты народа не кажутся уж столь невероятными, поскольку Критий заявил Лисандру, что лакедемоняне не могут безопасно властвовать в Элладе, пока у афинян будет существовать демократия и пока жив Алкивиад. С о к р а т. Жив ли он? Недавно мне снился сон, будто бы из комедии Аристофана "Облака", где его Сократ устроил себе думальню и ее в конце поджигают, и тут из огня выпрыгивает лев...  С улицы входит Критий в сопровождении юношей, вооруженных кинжалами, которые остаются у входа. К р и т и й. Сократ! Ты никогда не был сторонником демократии, более того всякая твоя речь звучала, как высмеивание такого способа управления государством, когда крестьяне и ремесленники, искусные в своем деле, призываются для решения вопросов, в которых они ничего не смыслят. С о к р а т. Вот здесь, возможно, все правда. К р и т и й. Правда, как и твоя справедливость, которая никому никогда не поможет, потому что жизнь основана на несправедливости, хотим мы того или нет. С о к р а т. И в этом благо? К р и т и й. Спорить мне с тобой не досуг, Сократ. Я позвал тебя попросить об одном одолжении. Что ты сотворил из Алкивиада, может статься, из нас, из молодежи его поколения, теперь всем  известно. Что ты еще хочешь сотворить из моего племянника Аристокла, прозвав его Платоном, - к нему это имя уже пристало, - скажи мне, Сократ? С тех пор, как он встретил тебя, он забросил занятия гимнастикой, борьбу забросил, это победитель на Истмийских и Пифийских играх; его трагедии и сатировская драма уже были архонтом предназначены к представлению, он их забрал и сжег, как и поэмы, и стихи, - теперь он только тебя слушает и для знатного юноши, ведь он царского происхождения, потомок последнего афинского царя Кодра, он слишком серьезно занимается одной философией и только философией, глядя на тебя, - хорош пример! Он же не богат, философия его не прокормит. П л а т о н. Критий, скажи, о каком одолжении ты просишь у Сократа? К р и т и й. Чтобы он оставил тебя в покое, чтобы он не отвлекал тебя от государственных дел, к которым тебе самое время приступить, имея мою поддержку, иначе я, пожалуй, не сумею защитить его от гонений. Ведь он ослушался приказа Тридцати. С о к р а т. Критий, ты упиваешься властью, не думая о последствиях. Я не говорю о казнях сторонников демократии, для смутного времени это обычное дело. Но вы взялись казнить теперь любого без всякой вины, чтобы захватить имущество и земли, что не понравилось не одному Ферамену, который первый вступил в переговоры с Лисандром и вызвал тебя из изгнания. Ферамен - самый рассудительный среди вас, но ты его не хочешь слушать. Теперь ты угрожаешь мне.  Оставь ты в покое и меня, и Платона и тем, может быть, спасешь и его, и меня. А тебе же думать о спасении поздно. К р и т и й. Поздно? Что ты хочешь сказать? Фрасибул, который с горсткой своих приверженцев  захватил Филу, будет окружен и уничтожен. С о к р а т. Там крепость в горах, а сейчас зима, вести осаду очень трудно. А, знаешь, что будет ближе к весне? Фрасибул соберет всех, кто недоволен тиранией Тридцати, а ею в стране мало кто доволен. Ведь вы, лучшие, сильные, разумные, сделали все, чтобы люди возненавидели тиранию, которая никогда не была в почете в Афинах. Я могу уйти, или велишь юношам арестовать меня? К р и т и й. Сократ, слушая тебя, я всегда понимал, что ты прав, как и Алкивиад, но не в жизни, а в сфере разума. Платон, проводи Сократа. А мне предстоит сразиться с Фераменом, пока он не вступил в тайные сношения с Фрасибулом и не предал нас Круглая палата (зал заседаний Совета); члены Совета; у кафедры Критий. К р и т и й. Теперь я напомню вам обо всех делах Ферамена, чтобы вы убедились, что он меняет свои убеждения не впервые, что предательство впитано им с молоком матери. Он начал свою деятельность с того, что вступил в число вожаков демократии. Ф е р а м е н (с места). Как многие из присутствующих здесь, как Софокл, - тут нет преступления. К р и т и й. И он же, по примеру своего отца, стал ревностным сторонником переворота, поставившего на место народовластия правление четырехсот, и даже играл руководящую роль в этом правительстве. Ф е р а м е н. Опять-таки, как многие из присутствующих здесь. К р и т и й. Но затем тот же Ферамен, проведав, что против господствующей олигархии растет сильная оппозиция, оказался в числе первых вождей народного движения против правителей. Ф е р а м е н. Необходимо было избежать гражданской войны! Если бы не я, многие из присутствующих были бы убиты, а быть изгнанным - значило спасти жизнь. К р и т и й. Ты обвиняешь нас в том, что мы казнили слишком много народу, но никто из нас не повинен в таком количестве смертей, как ты сам: действительно, всякий политический переворот приносит с собой ряд смертных казней; без тебя же не обходится ни один переворот, и потому ты повинен как в смерти олигархов, погибших от рук демократии, так и в смерти демократов, погибших от рук знати. Ф е р а м е н. Стало быть, ты судишь также и самого себя, и всех присутствующих. К р и т и й. Члены Совета! Зная о его политических метаморфозах, можем ли мы не принимать предосторожностей, чтобы он не мог поступить и с нами так же, как поступил с другими? Ведь, если он избегнет казни, это даст повод поднять голову многим нашим политическим противникам, а его гибель отнимет последнюю надежду у всех мятежников как скрывающихся в нашем городе, так и перешедших границу Аттики у Филы. Ф е р а м е н (выходя к кафедре). О мужи! Только в одном я согласен с Критием: если кто-либо злоумышляет лишить вас власти и содействует усилению злоумышляющих против вас, он должен по справедливости подвергнуться высшей мере наказания. Но кто из нас так поступает, вы прекрасно рассудите, я в этом не сомневаюсь, если сравните все мое поведение - в прошлом и в настоящем - с поведением того же Крития. Зачем было арестовывать и казнить Леонта Саламинца или богача Никерата, сына Никия? Только для того, чтобы создать враждебное настроение к правительству в кругах богатых и благонамеренных граждан! Много народу удалено в изгнание. Но мне показалось нецелесообразным присуждать к изгнанию Фрасибула, Анита или Алкивиада. Это наилучший способ для усиления противников: народ получал таким образом надежных вождей. К р и т и й. Если бы мы казнили Фрасибула, он бы не явился с оружием руках против нас. Ф е р а м е н. Заметьте, что правление четырехсот было установлено голосованием самого народного собрания, которому удалось внушить, что лакедемоняне охотнее заключат мир и вступят в союз при каком угодно другом строе, только не при демократическом. Но расчет оказался ошибочным тогда, лакедемоняне ничуть не стали снисходительнее при переговорах, зато теперь - при нашем полном поражении - именно мы спасли Афины, заключив союз с лакедемонянами. Критий говорит о моих метаморфозах. Но скажите, бога ради, как же назвать того, который не нравится всем? Ведь ты, Критий, в демократическом государстве был злейшим врагом демократии, а в аристократическом - злейшим врагом добрых граждан. Я же, Критий, все время неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми демократами, которые считают, что настоящая демократия - только тогда, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми олигархами, которые считают, что настоящая олигархия - только тогда, когда государством управляют по своему произволу несколько неограниченных владык. Я всегда - и прежде и теперь - был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в состоянии защитить государство от врага, сражаясь на коне или в тяжелом вооружении. Ну же, Критий, укажи мне случай, когда бы я пытался устранить от участия в государственных делах добрых граждан, став на сторону крайних демократов или неограниченных тиранов! Одобрительный гул. Критий, переговорив с двумя его соправителями, не ставит вопрос о Ферамене на голосование, но дает знак юношам с кинжалами встать на ограде, так, чтобы они были видны членам Совета. К р и т и й. Члены Совета! Я полагаю, что только тот достойным образом защищает своих друзей, кто, видя, что они вовлечены в обман, приходят им на помощь и не позволяет, чтобы этот обман продолжался. Я хочу в настоящем случае поступить таким же образом; ведь, стоящие там люди говорят, что они не позволят, чтобы я выпустил из рук человека, явно поносящего олигархию. Ф е р а м е н (вскочив на алтарь Гестии). Я прекрасно знаю, клянусь богами, что и этот священный алтарь мне не принесет никакого спасения; я припал к нему только для того, чтобы показать, что наши правители не только бессовестнейшие нарушители человеческих установлений, но и величайшие безбожники.  Входит коллегия одиннадцати (исполнительная власть в городе) в сопровождении служителей. К р и т и й. Вот мы передаем вам Ферамена, осужденного по закону. Схватите этого человека, отведите его куда следует, и поступите с ним так, как полагается вслед за приговором. Ф е р а м е н. Почтеннейшие граждане! Молчанием вы не защитите ваши собственные интересы и интересы государства! Критий, я поделюсь с тобой цикутой из моего кубка! (Его выводят из зала и уводят через агору.) К р и т и й. Члены Совета! Теперь, не опасаясь предательства в нашем стане, мы выступим против Фрасибула, который, как сообщают, со своим отрядом, возросшим от семидесяти человек до семисот, двинулся в Пирей. Сцена 3 Агора. Круглая палата, деревья, трибуна украшены оливковыми ветками и гирляндами цветов. Флейтистки играют то марши, то мелодии для пляски, под которые юноши и девушки то маршируют, то пляшут. Всюду кучки афинян, сидящих на скамейках под платанами или разгуливающихся; многие украшены венками, как в праздники. Все  обращают взоры в сторону Акрополя, где Фрасибул приносит жертвоприношения Афине.              А р и с т о ф а н Тиранов было Тридцать? Нет, один.                  М е л е т Да, это Критий, поразивший нас Жестокостью своею, точно вепрь.              А р и с т о ф а н Недаром из софистов и поэт Трагический, как ты, мой друг Мелет; Ведь ты ему подыгрывал успешно, Как Ферамен с прозванием "котурн", Но уцелел и ныне торжествуешь? А Критий пал в сраженьи у Пирея, С Хармидом рядом, трогательно, правда? В любви и ненависти преступивший Природу и обычай, как Эдип, Несчастнейший из смертных и герой Трагедий, коих век прошел, как видно, Со смертью Еврипида и Софокла. Пиши комедии, Мелет, коль сможешь; Смеяться нам пристало, чтобы горе От бедствий и злосчастий превозмочь. Увы! Величие Афин, как дым От жертвоприношений, тает в небе.                   А н и т Аристофан! Ведь нынче не поминки? Афины обрели свободу вновь, И ныне праздник примиренья граждан, Борьбою партий вовлеченных в распри. Не удается тирании, к счастью, Пустить в Афинах корни и взрасти, Как в Сиракузах, пункте наших бедствий.               А р и с т о ф а н А где виновник бедствий и надежд? Твой мальчик своевольный, твой любимец, Который пренебрег тобой, Анит, Отдавший предпочтение Сократу?                   А н и т Уймись, Аристофан! Не то, я знаю, Как обвинить нетрудно в святотатстве Поэта, посмеявшегося зло В "Лягушках" над Дионисом, над богом Театра и вина, над сыном Зевса, С игрою в таинства, - не смейся, милый!               А р и с т о ф а н Нет, я серьезно, что с Алкивиадом? Я слышал слухи разные.                   А н и т                                               Какие? Показывается Фрасибул; афиняне сбегаются; Анит открывает собрание и предоставляет слово Фрасибулу. Ф р а с и б у л. Афиняне! Нам всем есть о чем подумать. Я очень рекомендовал бы вам, занимавшим прежде город, дать себе отчет в вашем образе действий. Для этого прежде всего рассудите, пожалуйста: какие такие заслуги дали вам право быть настолько самонадеянными, чтобы претендовать на власть над нами? Не считаете ли вы себя более справедливыми, нежели мы? Но ведь народ, будучи беднее вас, никогда не причинял вам обид с целью выгоды, вы же, будучи самой богатой частью населения города, учинили целый ряд гнусностей корысти ради. Итак, вы нас нисколько не превосходите в справедливости.                     Одобрительное оживление. Теперь рассмотрим, не может ли, чего доброго, ваше самомнение основываться на храбрости. Но разве мог быть лучший случай убедиться в том, кто из нас храбрее, чем та борьба, которую мы вели друг с другом? Или, может быть, вы скажете, что вы превосходите нас разумом? Но ведь вы имели в своих руках и крепость, и оружие, и деньги, и союзников-пелопоннесцев, - и тем не менее вашей власти положили конец люди, лишенные всего этого! Или ваше самомнение основано на расположении к вам лакедемонян, - тех самых лакедемонян, которые теперь спокойно ушли, выдав вас обиженному вами народу, как выдают пострадавшему укусившую его собаку, предварительно посадив ее на цепь?                     Веселое оживление. Вы же, занимавшие Пирей, несомненно не только никогда не нарушали своих клятв, но, в дополнение к прочим душевным качествам, доказали, что вы верны слову и благочестивы. И вы поймете меня правильно, если я скажу: не следует устраивать никаких переворотов, но надо исполнять старые афинские законы. Выбрать должностных лиц мы соберемся в другой раз, а сегодня мы можем повеселиться в мире, как в те времена, когда в празднествах мы находили согласие и счастье! Флейтистки играют плясовую мелодию, и всякий, кто хочет, пляшет. В стороне Аристофан, Анит и Сократ.                    А р и с т о ф а н Сначала слухи до меня дошли. Алкивиад во Фригии в селенье У Фарнабаза жил, боясь спартанцев, У своего недавнего врага. Там будто женщину он обесчестил, И братья за нее вступились, дом, В котором жил Алкивиад, сожгли, Его ж убили в тот момент, когда Выскакивал он из огня.                 С о к р а т                                              О боги!                   А н и т         То слухи. Как на самом деле было?              А р и с т о ф а н К Лисандру от эфоров поступил Приказ разделаться с Алкивиадом, И с тем он обратился к Фарнабазу, А тот -  Багоя, брата своего, Послал с отрядом совершить убийство. Войти в дом не дерзнули; окружив Со всех сторон дом, подожгли его. Алкивиад с кинжалом выскочил Через огонь; никто и не посмел Вступить с ним в рукопашный бой, но градом Летучих стрел и копий забросали. Гетера с ним одна жила, Тимандра; Когда он умер, все ушли, она Подняла тело, завернув его В свои одежды и похоронила Торжественно, почетно, как могла.               С о к р а т Все предали его, одни гетеры Остались с ним до смертного конца.                 А н и т Сократ! Ты первый предал и его, И сына моего, все юношество Своею речью, дерзкой и безбожной! Алкивиад! Он умер в цвете лет, А ты все жив, ведешь все те же речи, Устои государства сокрушая! Я мог давно разделаться с тобой. Да он бы обвинил меня в злодействе И не простил. Теперь за все ответишь. Проклятье на тебе, как на Эдипе; Очисти город, уезжай в изгнанье, Иначе будет худо, так и знай! Сократ с недоумением усмехается, Аристофан хохочет, а вокруг веселье с плясками и пеньем все возрастает.                А ф и н я н е          (то хором, то отдельными голосами)           Мы воспоем свободу,     Дарованную вновь народу     Восставшими с оружием в руках Против тиранов, отметая страх,          Сковавший всех в Афинах,          У Длинных стен в руинах,          А вражий гарнизон     Держал в осаде Парфенон.          Восславим мы героев,          Оплакав наше горе. Свобода попранная восстает,     И с нею иноземный гнет,          Как ужас сна, отринут, И вновь светла, как встарь, отчизна!  Музыка и танцы продолжаются с факелами в ночи. АКТ  V Сцена 1 Ликей. У храма Аполлона с видом на Акрополь. Платон  беспокойно расхаживает, выглядывая в сторону Пирея; подходит  Левкиппа, оставив сопровождающих ее мужчин в стороне, где среди деревьев и на лужайке прогуливается публика.               П л а т о н Левкиппа!             Л е в к и п п а                Знаешь ты меня? С Сократом Тебя встречала я, как некогда Ходил он здесь с Алкивиадом юным, Со львенком, приручить его стараясь, Пока не выказал тот норов льва, Прекрасного и мудрого, как Сфинкс, Но чьих загадок разгадал ли кто?                П л а т о н Прелестна ты и столь же ты премудра?              Л е в к и п п а Прослышавши о красоте моей, Пришел ко мне Сократ, и с ним беседы Вела я с радостью, поскольку он - Знаток любви, конечно, как философ, Как я на деле, жрица Афродиты.                 П л а т о н              (с удивлением) Он посещал тебя и вел беседы?               Л е в к и п п а Ведь красота премудрости нас учит, Он говорил, внушая мне значенье Любви телесной, также и небесной. Могу сказать, была я влюблена В Силена, как вакханка молодая, И денег не взяла бы я за ночи, Тем более их не было, как видно, Но сей мудрец ценил лишь красоту.                  П л а т о н Прекрасно! Ты права.                Л е в к и п п а                                          А ты атлет Из лучших и поэт из самых лучших.                   П л а т о н Ты знаешь и стихи мои, Левкиппа?                Л е в к и п п а          (наклоняясь над кустами) Только в тенистую рощу вошли мы, как в ней увидали Сына Киферы, малютку, подобного яблокам алым. Не было с ним ни колчана, ни лука кривого, доспехи Под густолиственной чащей ближайших деревьев висели; Сам же на розах цветущих, окованный негою сонной, Он, улыбаясь, лежал, а над ним золотистые пчелы Роем медовым кружились и к сладким губам его льнули.                  П л а т о н Чудесно разыграла эпиграмму!               Л е в к и п п а Прочти мне что-нибудь, а я запомню И буду знать одна, к твоей же славе.                  П л а т о н     (разглядывая медальон на груди гетеры) Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;     Словно живые, резцом врезаны в камень они. Кажется, вот разбредутся... Но нет, золотая ограда    Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.               Л е в к и п п а             (повторив эпиграмму) Любимец Муз, подарок царский твой Прекрасней яшмы в золотой оправе, Как лес и храм Ликейский в синеве.                 П л а т о н Послушать рад тебя, но я в тревоге; И знаешь за кого? О, за Сократа!               Л е в к и п п а Он болен? При смерти? Как это грустно! Алкивиад погиб в расцвете сил; Сократ, хоть стар, все крепок, как орешек, Казался все, но смерть нас не щадит.                 П л а т о н И ты уже его оплакиваешь. Повремени. Пока лишь подан иск Мелетом с обвинением Сократа, Подумать только и кого, в безбожьи, А также в развращеньи молодежи.               Л е в к и п п а Мелет? Трагический поэт?                 П л а т о н                                                   Бездарный! Сократ не любит, кроме Еврипида, Умершего в изгнаньи добровольном Недавно, никого из нынешних, И те его поносят, как торговки, Чтоб только бы привлечь вниманье к  пьесам, Безбожным по нелепостям своим.               Л е в к и п п а Но обратиться в суд? Мелет ведь молод.                 П л а т о н За ним стоит, я думаю, Анит, Влюбленный некогда в Алкивиада, Который предпочел ему Сократа.               Л е в к и п п а В мужских влюбленностях друг в друга нет Ни справедливости, ни красоты, А, стало быть, кощунство и обман, Что порождает зло и против женщин.                 П л а т о н Прости! Я вижу, там идет Сократ.       Платон и Сократ встречаются у храма; за ними наблюдает Левкиппа, как между тем ее окликают ее подруги и спутники, беспечные и веселые.                  С о к р а т Платон! Ты весел и угрюм; весь в думах, А молодость и сила через край, Каким я помню здесь Алкивиада, Пришедшего с дарами Аполлону, - И будто жизнь вся прежняя вернулась!                 П л а т о н Прости, Сократ, ты, верно, знаешь новость?                 С о к р а т Конечно, знаю; говорил с архонтом, Который уверяет, что Анит С товарищами думают, что я На суд явиться не посмею, зная, Как ненавистно имя всем мое.                 П л а т о н Не всем!                 С о к р а т                 Так думают они и правы.                 П л а т о н Так думают они? Они-то правы?! В чем правы? В чем? В невежестве своем?                 С о к р а т Ну, в чем-то правы, если прав и я; Ведь Правда - достоянье всех, как небо. Принес дары и помолился богу? Могу узнать, о чем просил ты Феба?                П л а т о н Просил о справедливости, конечно, Чтоб восторжествовала истина!                С о к р а т Прекрасно! Значит, избегать сраженья Не станем мы, пусть гибель нам грозит; Есть Правда высшая во славе павших.                П л а т о н Есть Правда? Где ж она? Ужели в смерти, Когда она и так ведь неизбежность? Идешь на суд, заведомо неправый, Во имя торжества закона?                  С о к р а т                                                  Правды, Самой ее идеи - неодолимой Никем ведь в мире, даже и богами.                  П л а т о н Есть мир идей, творящих нашу жизнь, Предвечный и прекрасный?                  С о к р а т        (обращая взор в небо)                                                    Да, как Космос. В наступающей ночи ярко вспыхивают мириады звезды. Сцена 2 Царский портик. Вход, коридоры, зал суда. Публика всюду; трибуна; часть зала, где сидят судьи числом в 500 человек. Архонт-базилевс ведет заседание; перед судьями выступает Мелет, худощавый молодой человек; на скамье обвиняемого Сократ. М е л е т. Заявление подал и клятву произнес я, Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки. Я утверждаю: Сократ повинен и в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это - смерть.                    Шум в местах, где сидит публика. Я не буду пространным, ибо мое обвинение основано на том, что всем в нашем городе хорошо известно, настолько хорошо, что Сократ давно стал излюбленной мишенью для шуток комических поэтов и даже персонажем комедий. Но то, над чем мы все смеемся, слушая комических поэтов, не столь безобидно, как кажется. Мы смеемся, когда Сократ в комедии Аристофана "Облака" внушает своему ученику Фидиппиду, в котором, говорят, можно узнать молодого Алкивиада, что Зевса нет, а гром производят облака, и дети этому верят, а юноши горделиво это повторяют, тот же Критий, один из учеников Сократа, ставший затем самым жестоким из всех Тридцати тиранов.                      Смех и шум в зале. Сократ утверждает, что он слышит голос демона, который удерживает его якобы от опрометчивых шагов. Что за это демон, который ему служит, а другим нет?                            Пауза. А что его сбило совершенно с толку, забросить даже домашнее хозяйство и ходить летом и зимой в одной и той же накидке и босой, как нищий раб, и ко всем приставать с вопросами, самому же никак не отвечая на них, заставляя отвечать и поэтов, и ремесленников, и ораторов, и делая их глупцами при этом, не способными быть ни судьями, как вы, ни управлять государством, заседая в Совете и выступая на собраниях, так это изречение оракула в Дельфах, полученное его учеником Херефонтом, якобы он, Сократ, мудрее всех людей. Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ мудрее всех людей! Каково? И вот он ходит по рынкам, стоит у меняльных лавок, сидит в палестрах, доказывая всякому, кто вообразит себя рассудительным, что он глупец и ничего не смыслит ни в науках, ни в искусствах, ни в войне и не в управлении государством, что якобы и видно в смутах, охвативших Афины, и в поражениях, понесенных нами. А настоящий виновник всех наших бедствий-то он, Сократ, вкупе с его знаменитыми учениками, от которых наш славный город понес потери и лишения больше, чем от лакедемонян с их союзниками и персов! Какое же наказание для Сократа можно придумать лучше, чем смерть? Я все сказал. В зале устанавливается тишина. Архонт предоставляет слово третьему обвинителю - Аниту. А н и т. Афиняне! Я не выдвигаю против Сократа, как и оратор Ликон, выступавший здесь перед Мелетом, другого обвинения, а поддерживаю всецело обвинения Мелета. Он молод, и поэтому, может быть, вы не совсем доверяете ему. Я же знаю Сократа всю жизнь, и он остался таким же, каков был смолоду. Он всегда насмехался над лучшим государственным устройством - демократией, чем славен наш город, благодаря чему достиг могущества и процветания, поколебленного теми, из самых знатных и богатых семей, кто с юности всего охотнее слушал речи этого софиста, который по глупости даже не брал денег за свои поучения, как другие, чтобы жить достойно и подавать достойный юношеству пример.                         Смех проносится по залу. Он ни во что не ставит ни богов, ни богатство, ни власть, будь то демократия или тирания. Это Сфинкс, чьи загадки отгадывать - значит, подвергаться опасности и преступать все человеческие и божеские законы, как Эдип. Добро бы, это все претерпели лишь Алкивиад или Критий, а все Афинское государство расшаталось, с началом войн между греками, с приходом чумы, и снова война, вплоть до гражданской войны... Бедствиям, постигшим Фивы из-за преступлений Эдипа, пришел конец с его изгнанием. Сократу вообще не следовало приходить сюда, ибо тщетна его надежда оправдаться, а уж если пришел, то невозможно не казнить его.                       Шум в зале. Афиняне! Вам надо подумать вот о чем: если Сократ уйдет от наказания, то ваши сыновья, занимаясь тем, чему учит Сократ, как мой несчастный сын Анит, развратятся уже вконец все до единого. И тогда что же останется от былого могущества Афин? Снова придут варвары или лакедемоняне с их союзниками, и тогда точно продадут всех афинян в рабство, а город сравняют с землей для пастбищ овец. Спасение наше - в возвращении к старинному отеческому строю. И не слушайте Сократа, он лишь посмеется над вами! Я все сказал.                 Шум в зале. Сократ перед судьями. С о к р а т. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами.                               Пауза. Страшны нынешние обвинители, но еще страшнее давнишние, пустившие молву, что существует некий Сократ, который исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Их и назвать по именам нельзя, кроме сочинителей комедий. Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю, и все, что говорили Анаксагор, Протагор и софисты, все он приписал мне.                         Смех и шум в зале. Но, спрашивается, чем же я занимаюсь? Дельфийский оракул своим изречением заставил меня призадуматься, в чем мудрость, не моя, Сократа, а человеческая, я и отправился, подвигнутый богом Аполлоном, испытывать всех и каждого, кто претендовал на мудрость, не находя ее у самого себя, но и у других, с кем вступал в беседы, отчего сделался многим ненавистным. Вот откуда клеветы!                           Сократ и Мелет. С о к р а т. Ну вот, Мелет, скажи-ка ты мне, не правда ли, для тебя очень важно, чтобы молодые люди были как можно лучше? М е л е т. Конечно. С о к р а т. В таком случае скажи-ка ты вот этим людям, кто именно делает их лучшими? Очевидно, ты знаешь, коли заботишься об этом. Развратителя ты нашел, как говоришь, привел сюда меня и обвиняешь; а назови-ка теперь того, кто делает их лучшими, напомни им, кто это. Вот видишь, Мелет, ты молчишь и не знаешь что сказать. И тебе не стыдно? Однако, добрейший, говори же: кто делает их лучшими? М е л е т. Законы. С о к р а т. Да не об этом я спрашиваю, любезнейший, а о том, кто эти люди, что прежде всего знают их, эти законы. М е л е т. А вот они, Сократ, - судьи. С о к р а т. Что ты говоришь, Мелет! Вот эти самые люди способны воспитывать юношей и делать их лучшими? М е л е т. Как нельзя более. С о к р а т. Все? Или одни способны, а другие нет? М е л е т. Все.                         Смех среди публики. С о к р а т. Хорошо же ты говоришь, клянусь Герой, и какое множество людей, полезных для других! Ну и вот они, слушающие, делают юношей лучшими или же нет? М е л е т. И они тоже. С о к р а т. И члены Совета, и те, кто участвуют в Народном собрании? М е л е т. И те тоже. С о к р а т. По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать? М е л е т. Как раз это самое. С о к р а т. И богов не признаю? М е л е т. Вот ничуточки! С о к р а т. Это невероятно, Мелет, да, мне кажется, ты и сам этому не веришь. Да и кто бы стал тебя слушать, если бы за тобой не стоял Анит? (Обращаясь к Аниту и к каждому из присутствующих.) О лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, не заботишься и не помышляешь? Так, как и прежде, я буду вопрошать всех...                          Шум  среди судей. Могу вас уверить, что так велит бог, и я думаю, что во всем городе нет у вас большего блага, чем это мое служение богу. Не шумите, мужи афиняне... Я намерен сказать вам и еще кое-что, от чего вы, наверное, пожелаете кричать... Будьте уверены, что если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне.                          Шум в зале усиливается. О мужи афиняне! Я не стал заискивать перед вами, как вы к тому привыкли, не стал обвинять себя в том, что не почитаю богов. Я почитаю их больше, чем кто-либо из моих обвинителей, и предоставляю вам и богу рассудить меня, как будет всего лучше и для меня, и для вас. Публика выходит из зала; Сократа окружают его друзья, среди них Критон, Платон, Федон. К р и т о н. Сократ! Где твоя кротость? Ты выступал не как обвиняемый, а как обвинитель. С о к р а т. Когда бы я знал свою вину, Критон. К р и т о н. Ты говорил прекрасно, но тем не менее лишь восстановил судей против себя. С о к р а т. За один день трудно снять великие клеветы, которые укоренились во мнении людей. Я, откровенно сказать, и не надеялся на это. К р и т о н. Анит в одном прав, тебе не следовало приходить сюда. Теперь поздно. После обвинительного приговора, - каким он будет, будем готовы к худшему, - тебе дадут слово, в котором ты можешь сказать по закону, какого наказания ты заслуживаешь. Назначить себе изгнание ты не хочешь. С о к р а т. Нет, мой друг. К р и т о н. Пусть подвергнут тебя крупному штрафу, деньги мы собрали, 30 мин серебра. С о к р а т. Критон, я скажу, коли вы хотите этого, только, думаю, делу это не поможет, а скорее повредит. К р и т о н. Как? С о к р а т. А, увидим!                         Зал суда. А р х о н т. Голосование судей показало: с перевесом в 31 голос поддерживается обвинение Мелета, Анита и Ликона против Сократа, а под наказанием они называли смерть. Сократ, по своему разумению, можешь пожелать себе иного наказания. С о к р а т. Хорошо. Какое же наказание, о мужи афиняне, должен я положить себе сам? Не ясно ли, что заслуженное? Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом, вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, - как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее? Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели победителям на Олимпийских играх. Г о л о с а  с у д е й. Да он смеется над нами! Почестей себе ищет, вместо казни! С о к р а т. В таком случае не должен ли я назначить для себя изгнание? С какой стати? Если бы я был достоин хоть какого-либо наказания! Будь у меня деньги, тогда бы я назначил уплатить деньги сколько полагается, в этом для меня не было бы никакого вреда, но ведь их же нет, разве если вы мне назначите уплатить столько, сколько я могу. Пожалуй, я вам могу уплатить мину серебра; ну столько и назначаю.                         Шум среди судей. А вот они, о мужи афиняне, - Платон, Критон и другие, - велят мне назначить тридцать мин, а поручительство берут на себя; ну так назначаю тридцать, а поручители в уплате денег будут у вас надежные.  Публика выходит из зала; друзья окружают Сократа, совершенно подавленные. П л а т о н. Все пропало! С о к р а т. Платон, на тебе лица нет. Успокойся, друг. Никакой неожиданности нет, все идет своим чередом. Ф е д о н (заливаясь слезами). Как это страшно и нелепо, Сократ, быть невинно осужденным на смерть! С о к р а т (теребя его кудри). Федон, а ты бы хотел, чтобы я был повинен в чем-то? К р и т о н. Сократ, ты не хочешь, чтобы мы, твои друзья, тебя спасли! С о к р а т. От смерти уйти нетрудно, а вот что гораздо труднее - уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, - тем, что идет проворнее, - нравственною порчей.           В зале суда после оглашения смертного приговора. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они - при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.                    Тягостная тишина воцаряется в зале. Сцена 3 Академия, пригород Афин с рощей и храмом, посвященных мифическому герою Академу; гимнасий и сад, обнесенный стеной, с жертвенниками Музам, Прометею и Эроту. Платон идет по дороге, обрамленной стелами в честь героев с изображением сражений и именами погибших, а также гробницами знаменитых афинян, и  углубляется в рощи, в излюбленные места для прогулок, где впоследствии откроет школу, получившую название местности.                П л а т о н Ведь кроток, как никто, и добродушен! Но перед судьями держался дерзко, Как мысль его, без тени униженья, К чему привыкли судьи из народа, Крестьяне сплошь, забросившие поле, Да и ремесленники, не из лучших, За два обола заседать готовых Во имя справедливости, закона И равенства, - таков наш суд присяжных! И наш мудрец пред ними, как пугало, Что смастерил шутя Аристофан Заместо козлоногого сатира. О, чернь, не ведаешь, что ты творишь! Тобой играют, извлекая звуки И одобрений, и хулы до злобы Для блага общего - добро бы, нет, Для славы честолюбцев и позора.                    Р а б Куда бежишь? Быть может, в этот день Казнят Сократа.                П л а т о н                                Да, но ближе к ночи. Не вынес я бесед его предсмертных, Смиренья полных, будто благо смерть.                    Р а б Да ведь такого судьи б оправдали.                П л а т о н И правда! Мог растрогать их до слез Речами о душе, о воздаяньи, - Всех сделав лучше, пусть на день один.                    Р а б Но он не стал потворствовать народу, Как демагоги, неподкупно прям.                 П л а т о н Здесь день еще, но сумерки в тюрьме Уж опустились. Боги!                     Р а б                                         Кто-то скачет.                 П л а т о н Велел Федону прискакать за мной, Когда свершилось чудо бы какое. Соскочив с лошади, подбегает весь в слезах Федон, юноша с прекрасными вьющимися волосами.                 Ф е д о н Платон! Увы! Сократа нет на свете! Не стал он медлить, чтоб нас отпустить До ночи, как заботливый хозяин Своих гостей. Он мог спросить вина И ужин, но ему зачем все это?                П л а т о н Он был спокоен? Говорил о чем?                 Ф е д о н Приговоренный к смерти, пренебрег Он всяким снисхожденьем и изгнаньем Через побег, предложенный Критоном, Чему все были б рады, даже те, Замыслившие это злое дело.                П л а т о н Критон бы спас его, когда бы он Послушался его - спастись для нас.                 Ф е д о н Но он, как жил, смирился пред законом, И, видно, бог его благословил, Как он нам с радостью о том поведал. Нет, ни Мелет с Анитом и ни судьи Повинны в приговоре; государство С расшатанным до трещин основаньем От войн несчастных, от свободы нашей, Рождающей могущество и славу И вольнодумство с своевольем, гибнет, Как от землетрясенья иль чумы, И я один из многих, на кого Упали изваяния богов Или колонны, - кто же в том повинен?                П л а т о н Так, это речь его?                 Ф е д о н                                 О да, Сократа. Трагедия из мифов и легенд, Как Еврипид предвосхищал давно, Взошла на сцену жизни современной, Где смерть героя определена Его судьбой,  все правильно, и слез Не надо лить, как женщинам пристало, Чтоб радость очищенья испытать, - Вот почему спокоен я и весел, Сходя в Аид со сцены бытия. А что нас ждет там, как сказал, не знаю, Помимо мифов о загробном мире И о бессмертии души, - но ими Мы зачаровываем, как детей, Самих себя, чтоб верить в провиденье И в промысел творца, в чем есть же смысл, Как в Космосе, превечном и прекрасном?!                 П л а т о н Когда он это говорил?                   Ф е д о н                                           Помывшись В соседней комнате, вернувшись к нам, Куда бодрее нас, поскольку слезы У нас у всех текли неудержимо. И вот цикуту в чаше принесли; Он взял ее, как будто это кубок С вином и сделал возлиянье жестом Богам и сам спокойно выпил яд; И стал ходить, задумавшись, как прежде, Не помня словно где он и что с ним, Пока не подкосились вскоре ноги, И он улегся; отнялось и тело, Но он еще нам отвечал, хоть тихо, И без мучений словно бы заснул.                 П л а т о н  (зашатавшись, словно не в силах заплакать) Последний отблеск золотого века, Как солнце на закате, Парфенон, Расцвеченный лучами храм Афины, Нас он покинул, снисходя в Аид, Где он найдет ли острова блаженных, Не знаем мы, но коих он достоин, Один из лучших на земле людей.           Опускается ночь со сверкающими в небе звездами. ЭПИЛОГ Мраморная стела с рельефным, слегка раскрашенным изображением Силена в окружении нимф с надписью "Быть лучше. Сократ". Венки и цветы. Платон  в сопровождении гетер и раба, несущего корзину и амфору. Светит изумительно яркий и чистый весенний день, видно далеко - все небо, море, острова и вдали Парфенон, словно осененный радугой.               П л а т о н Для плакальщиц уж слишком вы прекрасны. Сыграйте лучше Муз из свиты Феба, Чьим голосом руководим, Сократ Служил ему с отвагой и упорством, Как воин отбиваясь от врагов, Чье имя чернь, и подвиг свой свершил, И в смерти он достиг бессмертной славы.    (Совершает возлияния богам.)               Х о р  г е т е р            Среди гробниц и стел С изображеньем битв в сплетеньи тел            Мы вспомнить вправе       О веке, просиявшем в славе, Как день весенний, лучезарный день!       А наш - всего былого тень.       Но лучезарен свет былого            Восходит ныне снова,       Как стройно-дивный Парфенон, И до Олимпа ясен небосклон, Где, видно, как и встарь, пируют боги, Блаженством наполняются чертоги,       Игрою света нисходя, Как радуга за кромкою дождя. О, счастье юности родиться в век,       Отмеченный, как человек,       И мудростью, и мощью правой,       Овеянный высокой славой.       Но в мире преходящем нет       Счастливых непрерывных лет. Как смертному переломить природу?       Могущество утратив и свободу, Мы грезим, но не детскою мечтой,       А лучезарной красотой       И строя в колоннаде зданий, И женщин, и мужчин, их изваяний,            Бессмертных, как в мечте,            В предвечной красоте. 2001 год. АФИНСКИЕ НОЧИ комедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ФРИНА, гетера. ПРАКСИТЕЛЬ, скульптор. ГИПЕРИД, оратор. ЕВФИЙ. БРОМИЙ. КЛИНИЙ, знатный афинянин. ЕЛЕНА, его племянница. ПАРИС, его юный друг. ФОТИДА, кормилица Фрины. ХОР  девушек, а также гетер и прислужниц царицы Елены. ГЕРМЕС. ГЕРА. АФИНА. АФРОДИТА. АФИНЯНЕ, ЖЕНЩИНЫ, РАБЫ. Место действия - Афины IV века до н.э. ПРОЛОГ Выходит  ХОР ДЕВУШЕК  с комическими масками в руках.         ХОР ДЕВУШЕК        Повержены Афины        Пред красотою Фрины.    И нет у нас иных забот,    Как, кроме тех, каких Эрот На стрелах шлет, сынишка Афродиты,    И нет у нас от них защиты.    И знамениты мы теперь Лишь славой и достоинством гетер.               (Пляшет.) Утрачены могущество, свобода.        И только мать-природа     Еще нас, радуя, влечет, И женской красоте вся слава и почет.        Ее воспел - дивитесь! -        Во мраморе Пракситель,        Влюбленный, как в мечту,     Прелестной Фрины красоту.               (Пляшет.)     Но Рок завистливый, как в маске,        Смеясь, в коварной ласке,        Судьбой Елены говорит:        Изгнанье Фрине тож грозит За красоту и дерзость упованья      Предстать богиней в изваяньи И на морском купаньи наяву, Одетой в моря, неба синеву! В глубине сцены на миг, пока Хор пляшет, возникают берег моря и выходящая из волн Фрина(как Афродита). АКТ  I Сцена 1 Дом Фрины. Часть внутреннего двора; сад в отдалении; в одной из комнат Фрина одевается в окружении служанок. Стук в наружную дверь. Показывается раб. РАБ. У ворот Гиперид, оратор. С ним молодой Евфий. ФРИНА. Молодой Евфий? Мне надоел старый. Но Гиперид с ним пришел, думаю, недаром. Пусть примет их кормилица, заго-ворит и выпроводит. Я жду Праксителя. Раб впускает Гиперида и Евфия. Входит Фотида.                 ГИПЕРИД По просьбе Евфия пришел я с ним, Как друг-поверенный прекрасной Фрины. Узнай, захочет видеть нас она?                 ФОТИДА Да если вы по делу, выслушать Я вас должна; со мною сговориться Вам будет легче; знаю счет деньгам, Она же любит восхищенье, славу, Весь фимиам и трепет воздыханий, Как блеск очей своих, до умиленья.         (Приглядываясь к Евфию.) Ну-с, Гиперид, кого же ты привел? Из знатных и богатых афинян, Или приезжий? Хочет лишь взглянуть На Фрину, как иные едут в Книд, Отныне знаменитый Афродитой, Богиней обнаженной и прелестной На удивленье всем до сладкой муки?                 ГИПЕРИД Да это ж Евфий!                  ФОТИДА                               Разве? Не признала. Сбрил бороду? Как юноша, оделся? Украсился венками, весь в цветах...                 ГИПЕРИД Да он не стар еще; влюбленный в Фрину, Помолодел, к тому же, - что за диво? Сойдет за сына своего, пожалуй. Из молодых да ранних, кровь взыграла, И он готов отдать все состоянье За две-три ночи.                   ФОТИДА                               Он богат и очень? Иначе ведь и говорить - лишь грех.                    ЕВФИЙ Послушай, старая! Тебе быть сводней Уж точно грех.                  ФОТИДА                             Когда б заманивала Кого-нибудь я, стоя в подворотне, Могла бы постыдиться; здесь я дома. С чем ты явился, на тебе и грех, Коли недоброе в душе гнездится.                   ЕВФИЙ Недоброе? Весь в нетерпеньи видеть Красавицу, я должен истуканом Выслушивать тебя, одну из Мойр!                 ФОТИДА Но видеть Фрину всякому дано На улице, на празднествах, в театре, А дома - ясно, далеко не всем, И я не сводня, а начальник стражи, Недремлющее око госпожи.                  ЕВФИЙ Да будет важничать тебе, Фотида! Я нес венки и подношенья в храм, Но встретил Гиперида; посмеяться Решили надо мною что ли вы?               ГИПЕРИД Терпенье, Евфий! Будь любезен с нею, С кормилицею Фрины, если хочешь Добиться благосклонности гетеры, Прекраснейшей из женщин, как Елена.                ФОТИДА Когда я Мойра, нити жизни Фрины В моих руках; не в молоко ль мое Амброзию ей примешали боги? Слаба, бледна росла, но грациозна, Пока не расцвела, как вешний цвет, Стройна и статна в прелести беспечной, И с лаской нежной светоносной кожей, Чью тайну в мраморе постиг Пракситель, Уж я не говорю о красоте, Божественной воистину, - уж я-то Прекрасно знаю все ее изгибы С подростковой до женской наготы.                  ЕВФИЙ Прекрасна и прелестна с юности, - Что говорить! Как жаль, ее не знал я Подростком грациозным, молод сам... А ныне женственность сама и прелесть При красоте, чарующей, как свет. Все, чем я обладал - богатством, жизнью, - Лишилось смысла; я люблю ее, И только обладанья ею жажду, Как жизни или смерти, как бессмертья!                 ФОТИДА Он впал в безумье.               ГИПЕРИД                                     Да, уж это слишком. Уходим, Евфий! Ты меня подводишь. Повел себя, как юноша влюбленный, Иль спьяну, - лучше Фрине на глаза Тебе не попадаться, - засмеется Без ласки, свысока, - и все пропало.                  ЕВФИЙ Оставь! Ты сам нарочно все устроил, Чтоб выставить меня же в дураках. Ведь помыслы у нас одни и те же, Лишь прыти не хватает у тебя, А у меня характер не такой.                  ФОТИДА И впрямь, как юноша, повел себя, Влюбленный до безумия, несчастный!                   ЕВФИЙ Когда безумен я, в Афинах ныне Безумны все, поди, все жаждут Фрины, Бросая золото к ее ногам, Какого бы хватило для защиты Отечества и чести, и свободы! Прибегают служанки узнать, что за шум. Входит Фрина.                   ФРИНА Кто здесь шумит, как пьяный скиф на рынке? А, Евфий молодой? Тебя я знаю? Но, отказав отцу, я не должна Быть благосклонней к сыну, чтоб обидой Почтенного напрасно не задеть.                  ЕВФИЙ Да тут все сговорились посмеяться Над Евфием! Со мною шутки плохи. Я знаю, как поставить вас на место. А то, смотрите, вознеслись до неба!    (Срывая с себя венок, уходит.)                  ФРИНА Что может Евфий сделать мне во вред?                 ГИПЕРИД Пустое! Впав в отчаянье, грозится. Влюблен до одури; любовь - безумье, - Я слышал, но впервые вижу в яви, Как сходит муж с ума в жестоких муках.                   ФРИНА Призвать его и успокоить лаской?                 ФОТИДА Не выйдет ничего. Характер вздорный. Я думаю, из сикофантов он.                  ГИПЕРИД О да, донос состряпать может Евфий, Но станет лишь посмещищем в Афинах.                   ФРИНА Донос? И на меня? Да, в чем винить Он вздумает меня? А образумить Нельзя ли Евфия, пока не поздно?                  ГИПЕРИД Я постараюсь последить за ним, Чтоб только услужить прекрасной Фрине!          (Уходит, поскольку не предлагают ему остаться.) Сцена 2 Двор дома Фрины с садом, где колонны высятся выше деревьев, обвитых плющом и виноградом; цветут купами розы, нарциссы, фиалки; порхают птицы, в бассейне плавают лебеди, важно прохаживается павлин. В галерее вдоль одной из стен сада статуи и картины. Фрина и Пракситель выходят из одной из комнат. ФРИНА. Сколько можно говорить на одну и ту же тему и спо-рить? Я служу не любовным страстям мужчин, а богине, как сама Афродита - своей природе и сущности. ПРАКСИТЕЛЬ. Клянусь Эротом, и он не во всем одобряет свою мать! ФРИНА. Если я у кого-то вызываю похоть, не моя вина. Я этих гоню взашей от себя, как ты сам тому неоднократно был свидете-лем. ПРАКСИТЕЛЬ. Свидетелем? Заступником! ФРИНА. Если же я кого привечаю, беру деньги, запрашивая значительно больше, чем все гетеры и флейтистки Эллады, вместе взятые, это вовсе не всегда означает, что я отдаюсь, да к тому же за деньги. Ведь и ты, Пракситель, работаешь над своими статуями за деньги. И за большие деньги. Еще не один скульптор не был богат, как ты. ПРАКСИТЕЛЬ. Я богат? Богат Клиний, твой поклонник, он весь купается в роскоши, как ты, а я весь в трудах, как раб. Ведь также будет верно сказать, что еще не одна гетера не была столь богата, как ты. О красоте я не говорю, именно она не дает мне покоя ни днем, ни ночью и приходится спешить запечатлеть ее, постичь... ФРИНА. А я говорю о красоте. Ведь многие, кто домогается моей любви, испытывают великое наслаждение, видя мое тело, изучая с изумлением и трепетом, воистину священным, все его части и целое, все изгибы благодатные и линии неуловимые, как в твоей статуе, только нежданно-негаданно ожившей, поэтому и прикоснуться к ней страшно, и в обладании либо нет уже смысла, как статуей обладают всецело через созерцание, либо просто ока-зываются не на высоте. ПРАКСИТЕЛЬ. Фрина! Что ты хочешь сказать?! ФРИНА. Ведь я весьма крупнотелая, и со мной справиться без моей помощи, без моего участия, без моего потворства, без моей нежности и ласки, без моей любви, которой я одаряю лишь тебя, мой друг, никому вполне не удается, и я никому не принадлежу, кроме тебя, пока я люблю тебя, по воле Эрота и его матери. ПРАКСИТЕЛЬ. А я-то думал, что именно со мной ты так об-ходишься, поскольку любишь и знаешь, что любима. ФРИНА. Лишь красота моя доступна вполне тому, кто покупа-ет у меня ночь, как она доступна всем во время Элевсинских мис-терий или Посейдоний, когда я раздеваюсь для всех равно, купаюсь в море и выхожу из воды, как Афродита. А что касается таинств любви, то они доступны лишь для посвященных, то есть влюбленных, как ты да я. ПРАКСИТЕЛЬ. Я никогда не бываю до конца уверен, что я посвященный и в таинства любви, и в таинства искусства. ФРИНА. В таинствах, мой друг, потому они называются таин-ствами, никогда нельзя быть до конца уверенным. ПРАКСИТЕЛЬ. И в любви твоей? ФРИНА. Красота моя принадлежит всем, кто ценит ее, восхи-щается ею, любит, а моя любовь - одному тебе, Пракситель, пото-му что ты обессмертил меня своим искусством и прославил навеч-но. Ну, да, через мою красоту, постигнув ее природу и сущность. ПРАКСИТЕЛЬ. А Апеллес? ФРИНА. Картина на холсте или на доске недолговечна; краски блекнут, выгорают, трескаются; на картину Полигнота "Разорение Трои" страшно смотреть. А твои статуи вечны. Я состарюсь, сойду в Аид, стану тенью, но вечно молодой, как сама богиня Афродита, буду возвышаться над несметными поколениями людей, стекаю-щихся в Книд лицезреть меня. Как же не любить мне тебя, Пракси-тель? ПРАКСИТЕЛЬ. И денег не брать! ФРИНА. Смеешься? Ничего. В накладе я не останусь. ПРАКСИТЕЛЬ. Фрина, что у тебя на уме? ФРИНА. За твою любовь я попрошу у тебя однажды твою луч-шую скульптуру. ПРАКСИТЕЛЬ. Хорошо, на твой вкус. ФРИНА. Нет! Ту, которую ты больше всего ценишь. ПРАКСИТЕЛЬ. Но я редко бываю доволен своими работами. ФРИНА. Вот поэтому я могу довериться только на твой взыс-кательный вкус. ПРАКСИТЕЛЬ. А ты не боишься, что я тебя обману? ФРИНА. Нет! Мне очень легко вывести тебя на чистую воду. Не уходи! Идем в сад. Я хочу побыть с тобой, Пракситель. Ты так редко заглядываешь ко мне. А я не люблю бывать у тебя в мастер-ской, где ты не меня хочешь видеть, а богиню во всей ее прелести и величии. Легко ли смертной женщине являться Афродитой, когда она жаждет лишь любви и ласки? И наблюдать, как весь пыл тво-его восхищения переходит от меня в очертания богини в мраморе? ПРАКСИТЕЛЬ. У тебя здесь чудесно. ФРИНА (рассмеявшись). Первый раз видишь? ПРАКСИТЕЛЬ. Я только тебя вижу. В красоте твоей я заме-чаю новые черты. ФРИНА. Что же это? ПРАКСИТЕЛЬ. Совершенная зрелость плода и открытость взора с ласковой детскостью. ФРИНА. Значит, я на пределе и так люблю тебя. ПРАКСИТЕЛЬ. Но к чему в таком случае этот Евфий или Клиний? ФРИНА. Пракситель! У тебя был один достойный соперник - Апеллес, все остальные служат мне и богине Афродите. ПРАКСИТЕЛЬ. Достойный соперник? ФРИНА. Не ревнуй! Ведь я говорю о художнике, а не о любов-нике. Я позволяла ему лишь целовать мне ступни ног, не выше ко-лена. ПРАКСИТЕЛЬ. Апеллес молод. Он может вернуться в Афины и увезти тебя, как Парис Елену. Я удивляюсь, как он, едва окон-чив картину "Афродита Андиомена", уехал, да и куда? В Македо-нию! ФРИНА. Именно потому что молод, за славой своей погнался. А в Македонию, недавно еще варварскую страну, теперь все едут. У царя Филиппа, говорят, растет сын Александр, воспитанием ко-торого занимается Аристотель, то есть вся Эллада, себе же на по-гибель, по утверждению прорицателей. ПРАКСИТЕЛЬ. Мне одному позволено целовать тебя всю? ФРИНА. Конечно. Только закрывай глаза, не отвлекайся ни на цветы, ни на небо, ласкай и люби. Любить надо вслепую, недаром все это проделывают впотьмах, а Эрот прилетает с факелом, иначе все это игра... ПРАКСИТЕЛЬ. За что платят деньги и большие. ФРИНА. ... а я люблю тебя, Пракситель, по-настоящему, как приучил ты меня любить, изучая подолгу мое тело в своей мастер-ской с полным самозабвением, отрешенно созерцая прелести и до-стоинство самой богини Афродиты. ПРАКСИТЕЛЬ. Прости! Я все принимаю тебя за Афродиту Пандемос, когда ты давно превратилась в Афродиту Уранию. ФРИНА. Ты смеешься. А над кем? Я буду такою, какою ты меня видишь и воспроизводишь в мраморе. Постой. Ты очень мил и бываешь страстно-нежным бесконечно. ПРАКСИТЕЛЬ. Я и люблю тебя бесконечно. ФРИНА. А статуи, над которыми ты готов трудиться целыми днями? ПРАКСИТЕЛЬ. В них продолжение моей любви к тебе; в них та доля бессмертия, какая отпущена нам, смертным. ФРИНА. Увы! ПРАКСИТЕЛЬ. Увы! Сцена 3 Царский портик (здание суда). На ступенях Евфий, внизу афиняне, среди которых Гиперид  и Парис.                   ГИПЕРИД Что ты надумал, Евфий? Рад чему?                     ЕВФИЙ                  (с важностью) Наш город славен был могуществом, Торговлей и свободой; ныне чем же? Афины, как Пирей, где порт и гавань, Гетерами лишь стали знамениты.                   ГИПЕРИД Прекрасны женщины на радость нам. Чем ты-то недоволен? Разве Фриной Не восхищался, как мальчишка, ты?              1-й АФИНЯНИН И бородой пожертвовал он было, Помолодев почти на сорок лет!              2-й АФИНЯНИН И что - то слишком стар, то слишком молод - Равно красавице не угодил?                    ЕВФИЙ Что ей мой возраст? Только деньги любят Гетеры в нас.                 ГИПЕРИД                          А Фрина - знаю я - С тебя ж не захотела взять и денег.              1-й АФИНЯНИН А, верно, мало предлагал.                   ЕВФИЙ                                                 Не мало! Не меньше, чем другие. Только славы От сговора со мной не ожидала, Как с Апеллесом; только тут кощунство Ее всегдашнее с морским купаньем, Из моря выходящей, как богиня, Запечатлел художник знаменитый.              2-й АФИНЯНИН Поплавав в море на виду у всех, С дельфинами играя без опаски, Она выходит к нам в сияньи света, Нет слов, прекрасна, как сама богиня Пеннорожденная, - в чем здесь кощунство?                   ЕВФИЙ Да, выдает себя за Афродиту, Что подтвердил картиной Апеллес И статуями в мраморе Пракситель, В которых под богиней всюду Фрина, И стан, и голова, и груди, взор, Гетера из гетер, - она богиня? Я подал иск, я обвиняю Фрину В нечестии; архонт назначил суд Для разбирательства...       Проносится смех.                БРОМИЙ                                         Как! Вам смешно? О афиняне! Что же сталось с вами? К суду не вы ли привлекли Сократа, Мудрейшего из смертных? А теперь - Прекраснейшую женщину из смертных, С ее достоинством и красотой Воистину божественными, вы В нечестии хотите обвинить?                  ЕВФИЙ Да кто такой?            1-й АФИНЯНИН                            А, видно, чужестранец. Или пастух с далеких горных пастбищ? Все ходит с посохом, плющом увитым, С цветами, вкруг которых вьются пчелы.                  ЕВФИЙ Эй, чужеземец, ты для нас, что варвар Иль раб, и в споры наши не встревай. Поди-ка прочь!       (Замахивается и подвергается нападению пчел.)                                   Ай! Ой! Да он нарочно Пчел на меня наслал. Эй, стража!                 ГИПЕРИД                                                               Евфий! Все видели, ты первый замахнулся На пчел; вини себя, не гостя. Брось!                  БРОМИЙ Умилостивь гетеру, поцелуем, Как заговором, снимет жженье, Евфий! И влюбится в тебя, хоть ты и вздорен, Как оводом гонимый старый конь, А думает, что боль от стрел Эрота. Но кобылицы от него бегут, Смеясь, играя весело хвостами.                   ЕВФИЙ        (водя ладонями вокруг лица) О, боги! Я найду и на тебя Управу. Он еще смеется, шут!                  БРОМИЙ К богам взываешь? Хорошо же, Евфий! Я здесь и посох мой, плющом увитый, Не говорит тебе, кто я такой?                  ЕВФИЙ Все выдают себя, кто за богиню, А кто за бога, - благочестье это?! А я вот утверждаю: святотатство - Причина наших бедствий и утрат! И положить чему конец пора!   Афиняне, глядя на обкусанного пчелами Евфия, весело смеются. АКТ  II Сцена 1 Двор дома Фрины. Пракситель только что вошел, к нему  выходит Фрина, одетая празднично.             ПРАКСИТЕЛЬ Куда же ты собралась, Фрина? Или Прослышала о том, что я закончил Эрота?                   ФРИНА                Изваянье одного Из сыновей твоих?              ПРАКСИТЕЛЬ                                    Возможно, Фрина! Не знаю лишь, которого из них. Все были пред глазами, обучаясь Со мною ремеслу, как я учился У моего отца, тщась превзойти Всех в мастерстве и с Фидием сравняться.                  ФРИНА Ты превзошел и Фидия, и всех И мастерством, а пуще прилежаньем Шлифовки, будто камень оживляя До трепета и света в женском теле.               ПРАКСИТЕЛЬ То свет сиянья красоты твоей, Как таинство природы и искусства, Постиг в тебе я, ты дала постигнуть, И в этом тайна мастерства и счастья, Что подвигает на высокий труд, И нет его и тяжелей, и слаще.                    ФРИНА О, да! Конечно. Как любовь? Пракситель, А ты жену во мраморе воссоздал? Она ведь все еще красива, значит, Была прекрасна смолоду.                ПРАКСИТЕЛЬ                                                Согласен. Была прекрасна, как Психея, да Вмешалась Афродита в жизнь Психеи...                   ФРИНА Ну, хорошо. Ты счастлив всем: семьей, И славой, и богатством, - я ж, ты знаешь, Одна на свете, пусть и знаменита, - Таков удел у женщин и гетер.               ПРАКСИТЕЛЬ Что хочешь ты сказать? Ты пожалела Жену мою, а заодно себя? Прекрасна ты во всем! Куда ж собралась?                  ФРИНА Да, к Клинию. Готовим представленье О похищении Елены. Хочешь, Пойдем со мной; но лучше обещай Придти на представленье, где увидишь Явление богинь на суд Париса.               ПРАКСИТЕЛЬ Я думал провести с тобою вечер, Свободный от Эрота...                  ФРИНА                                           У Афродиты? Да ведь ее зовут над суд Париса. А радостью своею поделись С несчастною Психеей; об Эроте Ей весть услышать тоже не мешает.    Стук в наружную дверь. Входит раб.                   РАБ Стучится Гиперид, оратор; с ним Мужчина с посохом, плющом увитым, С цветами, вкруг которых пчелы вьются. Никак сам бог Дионис к нам явился.                 ФРИНА Пусть входит Гиперид и объяснит, Кого привел без моего согласья. На роль Гермеса Гиперид не тянет, Сам ждет и не дождется от меня Благоволенья.               ПРАКСИТЕЛЬ          (уходя в комнату)                            Я пока уйду.                 ГИПЕРИД Прелестница! Богиня! Госпожа, Я случаю прискорбному уж рад, Чтоб только видеть вас и вам служить.                   ФРИНА Не надо называть меня богиней. Я жрица Афродиты и Эрота, И этого с меня довольно. Боги Не любят притязаний смертных с ними Сравняться в чем-то, - гнева Афродиты Я б не хотела ни за что навлечь, Служа ей с прилежанием гетеры.                 ГИПЕРИД Пусть Афродита будет благосклонна К тебе, прекрасная, всегда, как ныне, И Евфия накажет за нечестье, В котором обвиняет он тебя. Уж подал иск архонту; суд назначен. Всем кажется смешно, а дело скверно Ведь может обернуться.              ПРАКСИТЕЛЬ         (выходя из комнаты)                                              Что? Изгнаньем?                 ГИПЕРИД С возросшей славой Фрины, но с позором Для города, всех бедствий в довершенье.                   ФРИНА Всем кажется смешно?                 ГИПЕРИД                                           Смеялись, да, Над Евфием...                    ФРИНА                          И надо мной смеются? О, афиняне!                 ГИПЕРИД                       Совершенно также Воскликнул чужестранец, проходивший Там мимо с посохом, плющом увитым, В цветах, с которых пчелы покусали, Как в наказанье, Евфия всего.              ПРАКСИТЕЛЬ Да кто же он, сей чужеземец странный?                 ГИПЕРИД Он родом сицилиец и в защите Нуждается. Ведь Евфий звал уж стражу.                   ФРИНА Мне к Клинию пора. Приглашена На вечер. Гиперид, туда сведите, Прошу вас, чужестранца вслед за мной.                  ГИПЕРИД Да, как прикажете, о, госпожа! Как милости прошу я также права Мне выступить с защитой на суде За вашу честь.                    ФРИНА                            Я заплачу и щедро.                  ГИПЕРИД Не сомневаюсь, но дороже слава, Как свет очей, сиянье красоты.               ПРАКСИТЕЛЬ Ты обо мне забыла, Фрина!                   ФРИНА                                                     Нет! Но ты, Пракситель, уходил работать; Ты весь в трудах, как подневольный раб, И Фрину в мраморе ты больше любишь, Лелеешь в мыслях и в моих объятьях, - Поди же к ней!                ПРАКСИТЕЛЬ                             Ты испугалась, Фрина, А недовольна почему-то мной?                    ФРИНА Ты счастлив всем, Пракситель, и семьей, И славой, и богатством, - я ж на свете Одна совсем, в Афинах чужестранка, А ты еще коришь, что я гетера, Свобода женская во красоте, Как Афродита по ее природе.                ПРАКСИТЕЛЬ Прекрасно ты сказала, лишь в укоре Не обвиняй, - то ведь любовь моя К твоей красе, как высшей красоте.                     ФРИНА Любовь твоя! А мне нужна защита. Ну, кто же вступится за красоту Во дни утрат и мощи, и свободы?                ПРАКСИТЕЛЬ Как! Разве не вступился я - с резцом?           Все смеются, что задевает Праксителя, и он уходит. Сцена 2 Дом Клиния. Двор с портиком и галереей, сад имеют более простой, старинный вид, чем у Фрины. Клиний, плотный мужчина лет сорока, и  раб.                 КЛИНИЙ А где Парис? Он разве не пришел?                    РАБ Нет, господин.                 КЛИНИЙ                            А чей я голос слышал В саду? А не сидит он у Елены? Она могла и подстеречь его... Боюсь, она к нему неравнодушна; Да и Парис, по магии имен И юности, конечно, о, счастливцы, Не ведающие о счастье пылком, Когда Эрот тревожит ежечасно - То бабочкой со скромною раскраской, То розой знойной со шипами стрел, То мальчиком невинно-шаловливым, - О, все любовь и радость бытия!                    РАБ А женщины, мой господин?                  КЛИНИЙ                                                   Что? Что-о? Я не с тобою говорю. Поди. А с женщинами просто, слишком просто, Как справить отправленья организма, - О, нет, необходимость не любовь. Пресыщенный женой чадолюбивой, Наложницей, в соперничестве пряной, Флейтисткой, жадной только лишь до денег, Невольно отдыхаешь, как с детьми, Под обаяньем юности невинной, С борьбой в палестре до изнеможенья, - О, здесь игра и дружество до гроба. Чего иного знать я не хочу. Ведь то еще смешнее женской страсти, Хотя все к месту ради наслажденья, А главное, для продолженья рода. Ну, наконец-то! Это ты, Парис?                   ЕЛЕНА          (выходя из женской половины дома) Увы! Не знала я, у вас свиданье?                 КЛИНИЙ Елена милая, входи. Не смейся Над старым дядей, также не ревнуй. В Париса я влюблен, и это правда. Но, знаешь, так влюблен я и в тебя!                   ЕЛЕНА О Клиний, ты влюблен в меня?                 КЛИНИЙ                                                         В Елену, Ожившую в племяннице моей!                   ЕЛЕНА На представлении, что ты затеял, Чтоб видеть не меня, а Афродиту, Чью роль играет в блеске красоты, Известно, кто. А я Елена, знаю, Всего по имени, и роль мне мука.                 КЛИНИЙ Что мука, хорошо, и ты прелестна, Но, я боюсь, Парис бы не влюбился И не увез тебя, помимо роли.                   ЕЛЕНА Смеешься надо мной?                 КЛИНИЙ                                         Ничуть. К чему бы? Ведь имя неслучайно. Ты прекрасна, Но очень уж скромна, тиха, разумна.                   ЕЛЕНА Такою ты велел меня растить В семье своей, в покоях удаленных От сада и двора, от буйных пиршеств, Чтоб гости не избаловали лаской И восхищением, как ту Елену, Что принесла эллинам столько бед.                 КЛИНИЙ А ныне ты свободна выбрать образ, Какой и по душе, и по природе, И по прелестной красоте своей.                   ЕЛЕНА Как Фрина? Ведь у девушек в Афинах Свободы выбора нет и в помине.                 КЛИНИЙ Свободной афинянке быть гетерой Нет нужды; замужеством ты решишь Свою судьбу - женой бесправной станешь Или подругой мужа...                    ЕЛЕНА                                          Как гетера, Что вышла замуж за Перикла, да?                  КЛИНИЙ Да, милая моя, тебе пристало Аспасией прослыть, самой Еленой - По красоте и прелести и слава.                    ЕЛЕНА Но Фрину превзойти мне не удастся, Хотя я и прелестна... как Елена.                  КЛИНИЙ Но знатной афинянке и не нужно Соперничать с гетерой, даже с Фриной, Прославленной помимо красоты Ваятелем, чья слава превзошла И славу даже Фидия, творца Прекрасных изваяньи Парфенона.           Входит Парис.                  ПАРИС Будь весел, Клиний! Будь и ты, Елена! Слыхали новость? Город загудел, Как улей растревоженный, и пчелы Уж раскусали Евфия за иск, Им поданный архонту против Фрины.                 КЛИНИЙ Давно грозился Евфий отомстить Гетере за пренебреженье им. А пчелы здесь к чему? Иль закидали Камнями сикофанта афиняне?                  ПАРИС Какое там! Смеются афиняне Над Евфием и Фриной заодно. Но пчелы наказали негодяя, И он теперь, как камнями побит.                 КЛИНИЙ Твердит о пчелах все. А суд назначен? Вот это худо. Ей грозит изгнанье. Позор Афинам! Мы благочестивы И пуще всех, и варваров, поди, Могущество утратив и свободу, Вступаемся теперь мы за богов, Беспечных и блаженных, - не смешно ли?                  ПАРИС Все едут в Книд увидеть Афродиту Праксителя, в Афины - Фрину, ту, Чье изваянье кажется богиней Любви и красоты - во славу ей.                  ЕЛЕНА Парис! И ты встревожен, вижу я. И ты в числе поклонников гетеры, Которая на самом деле мнит Себя богиней, матерью Эрота, Купаясь в море в праздник Посейдона И выходя на берег обнаженной При множестве сбежавшихся людей, Чтоб лицезреть ее, как Афродиту, Какою Апеллес изобразил В картине знаменитой, иль в скульптуре Пракситель, и опять, как Афродиту, Как будто женщины прекрасней нет.                 ПАРИС    (переглянувшись со смехом с Клинием) Елена, прекраснейшая из жен, Из самых юных, несомненно ты. Скромна и обаятельно прелестна, Ты женщина, и тем ведь хороша. А та сияет красотой, как солнце...                 ЕЛЕНА Да, солнце, что слепит, - какая радость!                 ПАРИС В тебе вся прелесть женская, а в Фрине Вся прелесть красоты, какой сияет Богиня красоты, как в изваяньи Праксителя, и это чудо.                 ЕЛЕНА             (запальчиво)                                              Как! Я женщина всего, она богиня? Не потому ли, что она гетера И без стесненья отдается всем, Как жрица Афродиты Пандемос, Одна за каждого и всех - за деньги, Не за любовь, чем женщины живут, Но им нельзя любить, - рожать лишь нужно, Как телкам в стаде во главе быка. По саду пролетают пчелы, их больше, чем обычно; Парис пугается и замирает, пчела садится на пушок над губой; Елена как завороженная смотрит на пчелу.                КЛИНИЙ Ну, что уставились вы друг на друга?                 ПАРИС           (запрокинув голову) Ай-ай!                  ЕЛЕНА            Постой! Я знаю заговор. Как! Прямо в губы? (Бормочет заклинанье и целует его в губы.)                  ПАРИС     (пошатываясь от головокруженья)                                       Боги! Слаще меда, Благоуханнее цветов... Елена!                 КЛИНИЙ Да кто кого разыгрывает здесь?    Стук в наружную дверь.  Входит Фрина в сопровождении Бромия с посохом.                   ФРИНА Будь весел, Клиний! Мне же впору плакать И, бросив дом и сад ухоженный, Уехать из Афин...                  КЛИНИЙ                                   Да что случилось, Божественная Фрина? Афродита, Сошедшая с Олимпа нам на радость! В тревоге и слезах еще прекрасней, Еще прелестней, как сама любовь, Ликующая в нас до исступленья. Когда б я не был до сих пор влюблен, Влюбился бы без памяти сейчас, Как ныне на моих глазах в Елену Парис, пчелой укушенный, влюбился.                  ФРИНА        (рассмеявшись и словно представляя старика) Все это Бромий, он бог пчел и меда. И Евфия он наказал, вступившись За Фрину, над которой все смеются За иск в нечестии, им учиненный.                КЛИНИЙ А! Слышал я о том. Вот негодяй! Еще посмел вступиться за богов... Но дело скверно. Лучше не являться Тебе на суд из черни простодушной, Хранителей законов старины.                  ФРИНА Куда я денусь? Из Афин уехать С виною недоказанной? О, нет!                 КЛИНИЙ Укрою я тебя в моем поместье, А позже штраф заплатим и уладим Мы дело к славе Фрины и Афин.                   ФРИНА Укрыться мне? Укрой ты чужестранца От Евфия; а я еще успею. Я иноземка. Пусть приговорят К изгнанию. Зачем спешить бежать?                  БРОМИЙ А если к смерти, как Сократа?                   ФРИНА                                                         Боги! Я смертная, и смерти не минуешь; Так я умру в расцвете красоты, В зените славы. Лучшего удела Нарочно и не сыщешь. Значит, я Готова ко всему, явлюсь на суд И стану защищаться, как умею.                 КЛИНИЙ Как женщине ведь не дадут и слова.                   ФРИНА Но красота красноречивей слов.                 КЛИНИЙ О, да! Конечно! Красоту восславим Мы возлиянием богам и пиром. Парис! Елена! Объяснились, детки? Флейтисток призовите и актеров. Повеселимся мы в честь Афродиты, Живое изваянье лицезрея. А отдохнуть уедем мы в деревню, Возьмем и гостя, если, Фрина, ты Приедешь тоже, сокрушив Афины Своей пленительною красотой.         Парис и Елена в глубине сада; за ними наблюдает Бромий.                    ЕЛЕНА Послушай, кто же этот чужестранец? Высок, подвижен, странен, как Дионис В "Вакханках" Еврипида... Он наслал На нас пчелу и опьянил любовью.                   ПАРИС А может быть, безумием?                    ЕЛЕНА                                                  Любви! Чего же лучше? Лучше не бывает!                  БРОМИЙ Поместье Клиния не у Пирея? Вблизи земель священных Элевсина?                    ПАРИС Да, там. А кто вы? Говорят, бог пчел И меда...                  БРОМИЙ                  Бог? О, нет! Я царь Пирея.                    ПАРИС Строитель кораблей? Да это ж сказка!                  БРОМИЙ А если сказка, с нею жизнь чудесней. Не то, что миф, прекрасный и ужасный, Всегда, как жизнь и бездны бытия.                   КЛИНИЙ Недаром сказки для детей, а миф Для взрослых, как загадки бытия?                  БРОМИЙ Мой сын по имени Мусей, к несчастью, Как зачарованный судьбой Орфея, Все бродит по лесам, игрой на лире Пленяя птиц, зверье и поселян. Ему уж мало сказки, грезит мифом Судьбы высокой и ужасной вместе.                   КЛИНИЙ Да, юность героична в упованьях, Беспечна и безумна в жажде счастья, И тем она прекрасна и несчастна.                    ЕЛЕНА Но почему несчастна? О, Парис! Отринем миф и окунемся в сказку, Останемся детьми в любви и в счастье!                   КЛИНИЙ О, нет! Что вы задумали? Парису Жениться рано, а тебе, Елена, Подумать о замужестве пора.                     ЕЛЕНА Парису думать о женитьбе рано; А о любви? В него влюбилась я; Кто помешает нам любить друг друга, Пока не выйдашь замуж ты Елену, Пусть позже, за Париса моего? Клиний хватается за голову; Елена уводит за собой Париса.                   ФРИНА        (с улыбкой глядя на Париса с Еленой) Что, Клиний? Чем ты так встревожен?                   КЛИНИЙ                                                                       Фрина! Они влюбились!                    ФРИНА                               Кто?                   КЛИНИЙ                                         Парис с Еленой.                     ФРИНА Естественнно. Ведь юность жаждет счастья. А в чем же счастие, как не в любви? Я думаю, они давно сошлись Из любопытства, озорства, для пробы, А, может быть, во сне там под кустами, Где много у тебя укромных мест.                   КЛИНИЙ Нет, ревность в них была всегда заметна. Но для меня двойная здесь измена!                     ФРИНА В Париса ты влюблен? Ну, а Елена?                   КЛИНИЙ  (в беспокойстве и возбуждении уводя Фрину в галерею) Нет, я влюблен в тебя, сама ты знаешь. Жду не дождусь, когда назначишь цену И одаришь любовью красоты Воистину телесной и небесной.                     ФРИНА При том Елену упустить боишься, С Парисом вместе, - многого ты хочешь. Я юношу сумею приструнить, А ты племянницей своей управься: Иль выдай замуж, иль женись-ка сам.                  КЛИНИЙ Женись! Смеешься? Я люблю тебя, Впервые в женщину влюблен до страсти, До слез, до пылких грез и вдохновений. Театр затеял дома только б видеть Явление богини среди смертных.                   ФРИНА Да, излечил тебя я от Париса, Так и его сумею отвратить От первых умопомрачений страсти.                  КЛИНИЙ О боги! Что задумала ты сделать?                   ФРИНА Не бойся, ты увидишь, на него Я лишь взгляну улыбкой Афродиты, Смеющейся, пленительной, как пламя Для мотыльков в сияньи звездной ночи. А это пострашнее стрел Эрота.                  КЛИНИЙ Я помню взгляд пленительный и нежный; Однажды ты взглянула на меня - Ужель всего лишь понарошке, Фрина?                    ФРИНА Не я играю, Афродита - с нами. Входят флейтистки и гости, среди которых две гетеры(на роли Геры и Афины); начинается праздничное веселье с песнями и пляской, нечто вроде интермедии к будущему представлению. Сцена 3 Мастерская Праксителя: павильон с террасой в саду со стенами ограды; мрамор, цистерна с водой, кусты, цветы. Пракситель за работой над изваянием сатира (крупнотелый юноша с копной волос в вольной позе). На стук в ворота показывается раб.                ПРАКСИТЕЛЬ Кто там? Я не люблю, когда мешают. Так и скажи: он весь в работе.                      РАБ                                                        Фрина!                    ФРИНА                     (входя) Не хочешь видеть и меня, Пракситель?                ПРАКСИТЕЛЬ А что случилось?                     ФРИНА                                 Ты забыл? Не помнишь, Что завтра суд?                ПРАКСИТЕЛЬ                              Конечно, помню. Фрина! Тебя встревоженной, несчастной видеть Не приходилось мне.                     ФРИНА                                        Еще смеется! Да, мне обидно; я сердита; плакать, Однако же, не стану, если даже Приговорят меня такую к смерти. По крайней мере, никому не будет До смеха и аттических острот.                ПРАКСИТЕЛЬ Ну, это слишком. Не допустят боги.                     ФРИНА Приговорят к изгнанью? Это лучше? Повинна будто бы на самом деле В нечестии - да, это же позор И стыд, - и с тем покинуть мне Афины? В таком неправом деле - лучше смерть!                ПРАКСИТЕЛЬ Прекрасно, милая! В тебе Афина, Я вижу в яви, проступает ныне.                     ФРИНА Я жрица Афродиты и Афины? В том есть резон. В характере моем Нет слабости обычной, как у женщин, И деньги платят мне не за любовь, За мощь и прелесть красоты богини, Точь-в-точь совсем, как за твои работы.               ПРАКСИТЕЛЬ Но разве ты не служишь Афродите, А деньги возбуждают аппетит?                     ФРИНА Еще бы нет. Ты по себе то знаешь.               ПРАКСИТЕЛЬ Нас город развратил обоих, видно. Но что и стоит, кроме красоты, В которой обретаем мы бессмертье? Не я, не ты, а вся Эллада с нами.                     ФРИНА Бессмертье! А зачем позор изгнанья?              ПРАКСИТЕЛЬ А могут ведь назначить крупный штраф.                    ФРИНА Деньгами откуплюсь? Куда уж лучше. Ведь это же к веселью афинян! Как ни крути, не миновать позора.              ПРАКСИТЕЛЬ                 (в раздумьи) Но оправдание едва ль возможно. Я знаю город слишком хорошо, Свободный и благочестивый страшно.                    ФРИНА Здесь любят заступаться за богов, Как будто боги сами беззащитны.              ПРАКСИТЕЛЬ Сам Фидий обвинен ведь был в нечестьи, Творец Афины в золоте и бронзе, Создатель фризов Парфенона. Боги! И я боюсь за новшества свои.                     ФРИНА Что снял с меня одежды, чтоб увидеть Нагую прелесть, красоту богини?              ПРАКСИТЕЛЬ И, зачарованный, я не решился Прикрыть слегка божественную прелесть Легчайшим пеплосом, как повелось, И Афродита вдруг нагой предстала, Из моря выходящей в день рожденья, Или придя на берег для купанья, - И в этом было чудо, как в явленьи Пред смертными богини красоты.                    ФРИНА И это чудо сотворили мы? Твоя заслуга - это безусловно; А в чем же я повинна? В красоте, Что от богов, как все благое? Глупо! Пусть афиняне посмеются всласть Над Евфием.                ПРАКСИТЕЛЬ                          То будет справедливо. Но как добиться этого?                     ФРИНА                                             Все знают, Что я твоя возлюбленная, кроме Служения тебе ж твоей моделью; Ты знаменит, ты слава афинян; И ты не выступишь в мою защиту?                ПРАКСИТЕЛЬ            (в крайнем волнении) Владею я не словом, а резцом... И я ж тебя подставил Афродитой...                    ФРИНА            (невольно рассмеявшись) Но речь продумать можно и составить, Как не сумеет Гиперид, оратор. Ты спорил с Апеллесом об искусстве, С Платоном тоже, ты владеешь мыслью, Резец послушен мысли и руке.              (Ласкаясь.) Ты вдохновен Эротом, Афродитой И Аполлоном, защити же Фрину, Когда любил меня ты, как богиню, Как уверял в восторгах исступленья, Не в страсти, а в работе над скульптурой, Прославившей заморский город Книд.                ПРАКСИТЕЛЬ Когда ты думаешь, что я сумею Тебя спасти и защитить, изволь. Я жизнь свою отдам за жизнь твою, Как эллины за красоту Елены.                   ФРИНА Пракситель! Ты прекрасен, как твои Творения из мрамора и света. Я счастлива впервые не собою, А лишь тобою и твоей любовью.                ПРАКСИТЕЛЬ Сейчас и здесь?                   ФРИНА                             Ведь нынче представленье У Клиния; я за тобой пришла, Чтоб вечер провести с тобою вместе, Увы, быть может, и последний раз!             (Обнимает его и целует.) АКТ  III Сцена 1 Дом Клиния. Двор уставлен скамейками, на которых усаживаются входящие гости, коих встречают слуги. В саду выделена, как сцена, лужайка на склоне гор. Суд Париса. Солнечные лучи под вечер ярко освещают явление богинь и Гермеса.              ХОР ДЕВУШЕК Гермес и три богини сходят вниз,        С Олимпа в наши сны.        Итак, пред нами Суд Париса.                   БРОМИЙ        Сюжет не нов, а ты дивися.              ХОР ДЕВУШЕК        Сюжет не нов, но вечен он,        Как лучезарен Парфенон,        Предвечно юный и старинный,        Чудесный храм Афины,        Эллады символ, - с ним        К нам ближе и Олимп.                 (Пляшет.)        Красив и статен, в козьей шкуре,        Парис в смятенье, словно в буре        Видений дивных и страстей, -        То сон, - решил он без затей.              (Пляшет вокруг Париса.)                 ГОЛОСА - Чудесней женщин не видала я! - Ужель богини сами к нам явились? - Ну да, гетеры, только не узнать, Конечно, кроме Фрины-Афродиты.       ПОЧТЕННЫЙ СТАРИК Блистательна и вечно молода Супруга Зевса Гера, красотою Соперничать ей можно с Афродитой, С Афиною тем более, я вижу.       ДРУГОЙ СТАРИК Прекраснейшая каждая из них.             ЖЕНЩИНЫ Богиня Гера в пеплосе пурпурном, Сияющая женской красотой. Афина в шлеме золотом и платье, Воительницей сотканном самой. Премудрая, чудесно хороша! Но Афродита блещет лучезарно Прекрасной внешностью - и женственна, Мягка, обворожительно прелестна, - Богиня красоты? Любви! Любви!               МУЖЧИНЫ А кто из них Парис? - Он в козьей шкуре! Гермес куда красивей. - Бог есть бог.                 ГЕРМЕС     (неся золотое яблоко на ладони) Гермес, богов я вестник, но с любовью Я занят и иным, как бог торговли. Но яблоко несу не для продажи. Смотри, Парис, оно ведь золотое, И нет ему цены, как у весны. Идея в нем и мера красоты. И должен ты, всевышней волей Зевса, Отдать его одной из трех богинь, По надписи прекраснейшей признав.                 ПАРИС Пастух я, пусть сильней других, красив. Но дик, на горных пастбищах я вырос И, кроме нимф чудесных и пастушек, Не видел знатных женщин и богинь. Судить уж мне ли, кто из них прекрасней?                ГЕРМЕС То воля Зевса. Выполняй без слов. Прославлен будешь в череде веков.                  ГЕРА Парис! В садах у Гесперид мать Гея Ту яблоню с плодами золотыми В честь свадьбы нашей с Зевсом возрастила, Как чистый символ красоты предвечной. Эрида выкрала - внести раздор (У ней ведь нет забот иного рода). Отдай же мне, раздор навек угаснет. Тебе ж я власть над Азией отдам.                   АФИНА Парис красив и мощного сложенья. Достоин ты Аресова служенья. Оставь, пастух, идиллии времен. Вся жизнь ведь промелькнет, как сон.        Будь Александром не в забаву.        Я обещаю воинскую славу,              Какой не ведал мир. Веков грядущих будешь ты кумир!              АФРОДИТА И власть, и слава счастья не дают, Когда все сущее любовью грезит, И красота влечет любовью нас И обещаньем счастья, как бессмертья, Рожденья нового - во красоте. Парис! Тебе я обещаю в жены Прекраснейшую женщину из смертных. Ты обретешь меж тем и власть, и славу, Немеркнущие в череде веков. Парис протягивает золотое яблоко Афродите, что публика с удовлетворением приветствует аплодисментами.         ХОР ДЕВУШЕК Игра ли это? Или чудный сон, Как на заре сияет небосклон, С явлением богинь на небе, Пусть Гера улетает в гневе, И шлем Афины золотой Заката чище красотой. А что пастух? Признал Приам, царь Трои, В нем сына с радостью - на горе. Он светел, нежен и могуч, Как нас ласкает солнца луч, Но меж троянских женщин Он ловит всюду образ нежный В сияньи чистой красоты, И полон весь неведомой мечты.            (Пляшет.) Парис носится по сцене, как танцовшик, превращаясь из пастуха в царского сына в пышном восточном одеянии, перед которым возникает образ стартанской царицы Елены; вот он на берегу моря, где проступает корабль. Сцена 2 В саду выделена, как сцена, часть дворца Менелая и сад. В покои царицы входит Елена в сопровождении девушек, несущих кифару и флейты.                ЕЛЕНА Угодно мужу моему, чтоб я В его отсутствие ласкала гостя Своим присутствием и даже пеньем, Как я одна умею и люблю; Мы веселимся, право, как в Афинах. Что ж, мне приятно, в вас я вижу радость; Пусть будет так, как хочет Менелай, В делах торговых преуспеть желая.               ХОР ДЕВУШЕК     Парис, безмолвный до сих пор,     Бросал лишь тихий, нежный взор,     Таясь весь в трепете, как птаха,             От счастия и страха.                 1-я ДЕВУШКА И вдруг вскочил он на ноги и вырос, Могуч и мил, влюбленный до озноба.                 2-я ДЕВУШКА Пустился в пляску сам, запел несмело, Впервые, как поэт, слагая песню, Восторг любви не в силах превозмочь, Пугая страстной мощью тела нас, Как одержимый Вакхом и Эротом.                   ЕЛЕНА Мы все взволнованы; но отчего же? Ведь пела я и прежде на пирах, И вы плясали в хороводе рьяно К веселию гостей; но что же ныне?                3-я ДЕВУШКА Мы пели и плясали для Париса, Влюбленного в кого-то словно в тайне, В чем радость ожиданья и тревога.                2-я ДЕВУШКА Еще чуть-чуть мы, как вакханки, сбились б Вокруг него, тебе не уступая, Хотя ты здесь царица и краса, Которой обуян теперь Парис.               1-я ДЕВУШКА О, берегись! Ведь Афродита служит Любимцу своему во исполненье Обещанного слова в жены дать Прекраснейшую женщину из смертных.                  ЕЛЕНА Так я ли прекраснейшая из смертных? О Зевс-отец, зачем втянул ты дочь Во спор богинь, беспечных и могучих, За первенство во власти - в красоте? Иль красота дана мне в наказанье За прегрешенья матери моей С прекрасным лебедем, Эроту в радость? О, нет! Не может быть. Но красота Во славу мне дана и всем на радость, Как мера сущего и всех вещей. Зачем треножник мира ты колеблешь? Иль Провиденье выше и богов?              1-я ДЕВУШКА Прекрасно сказано. Но вряд ли гость Поймет хоть слово из твоих раздумий.                 ЕЛЕНА Царица я спартанская. Любовь - Не главное для нас; прелюбодеянье - Куда ни шло, но ради свежих всходов, И женщины на службе у отчизны, Как сыновья - защитники ее.              1-я ДЕВУШКА Так, в чем же дело? Призови красавца На поле битвы, где Эрот - владыка. Пусть Менелай останется в накладе, Зато, уж верно, с барышем.                  ЕЛЕНА                                                    О, нет! Ведь я обещана Парису в жены, Царевичу заморской стороны. А честь моя? Достоинство царицы? О, где же справедливость, Зевс-отец?              1-я ДЕВУШКА Любовь прекрасна, - в том и справедливость! Из сада несется звук флейты, а затем и голос Париса, который показывается в полутьме звездной ночи.              2-я ДЕВУШКА На флейте он играет, как сатир, Как Марсий, превосходно и поет.                 ПАРИС Елена, прекраснейшая из жен,     Прости Париса, он влюблен, - То радость величайшая и мука,     Поскольку нам грозит разлука.           Не ведал я любви,           Как, кроме бурь в крови,           В сплетеньи тел, как в битве, Но ныне замираю я в молитве.           Послушай песнь мою,           Как я тебя люблю!      И преклоняю я колена      Перед красой твоей, Елена.             3-я ДЕВУШКА Как складно он поет! Как соловей, С повтором звуков и созвучий звонких.             1-я ДЕВУШКА Не отозваться на такой призыв Какая женщина сумела б, право?                 ЕЛЕНА Мне выйти в сад к нему для объясненья? Что я ему скажу?             2-я ДЕВУШКА                                Пусть уезжает, Чтоб не ославила тебя Молва.                 ЕЛЕНА В отсутствие царя его гостей Я развлекаю, - в чем здесь прегрешенья? Я выполняю лишь его приказ И пересудов не боюсь нисколько. Я столь прелестна с детства, столь желанна, Что Зависть сладостраствует, на радость Себе и всем, кому я недоступна.             3-я ДЕВУШКА Он будит город флейтой сладкозвучной И пеньем громким над долиной спящей.             2-я ДЕВУШКА Привык в горах перекликаться с Эхо...             3-я ДЕВУШКА С пастушками скорее...             2-я ДЕВУШКА                                           Нимфы с ним Водили дружбу; может, даже музы, Когда умеет он так складно петь.                 ЕЛЕНА О, Менелай! Что вздумалось уехать Тебе в такие дни, в такие ночи?            1-я ДЕВУШКА Сон не идет. Чудесна ночь, и звезды, Как гроздья винограда налитые Пурпуром влаги Вакховой купели, Нас манят в сад пьянящею истомой.                ЕЛЕНА              (решаясь) Я выйду с вами. Факелы возьмите.           1-я ДЕВУШКА И будет это шествие ночное Во славу Афродиты и Эрота?                ЕЛЕНА О, нет! У бога Гименея я Под покровительством. Пусть Афродита Не шлет ко мне Эрота; у богов Есть иерархия, и каждый в силе Лишь в области своей владыкой быть. Царица я и мать, не мне причуды Эрота исполнять, как девам юным; Пусть тешится, как хочет, несмышленыш.    Елена в сопровождении девушек с факелами выходит в сад. Парис словно пугается яркого света.                   ПАРИС Елена! В окружении прислужниц, И с факелами сад весь освещен, Как ищут ночью вора. Что случилось?             1-я ДЕВУШКА Здесь кто-то все играл на флейте звонко И в пеньи заливался соловьем, Что спать мы не могли, с истомой в жилах.                   ЕЛЕНА Ты здесь один, Парис? А кто же пел И складно так, в созвучиях повторных, Как Эхо вторит голосам влюбленных?                   ПАРИС Да кто же это? Я один брожу По саду, где повсюду образ милый...                   ЕЛЕНА О, не смущайся, если это ты. Ты можешь говорить, и я должна Тебя здесь ныне выслушать, поскольку Разлука неминуема.                   ПАРИС                                       Увы!                   ЕЛЕНА Как! Это все? Вновь немота напала? А пел о чем? Иль это только песня?                   ПАРИС Елена! В страхе пред разлукой... Боги! Я не могу представить это горе. О, лучше смерть у ног твоих, Елена!                   ЕЛЕНА И как, по-твоему, мне поступить? Не падай ниц, ведь ты не раб, Парис. Обычай варварский здесь не уместен. Ты полюбил меня? Но для мужчин Большое разве горе в том? Ведь женщин Для утешения всегда найдут. Ты молод и легко меня забудешь.                  ПАРИС О, нет, Елена, ты одна свете - Любовь и красота, какой я жажду, Как ласки матери желал я в детстве, Как подвига и славы, как бессмертья.                  ЕЛЕНА Да, вижу, ты влюблен по-женски как-то, По-детски, но никак не по-мужски, Иль просто юн еще душой и телом, Хотя могуч и строен, как Геракл. При этом ты, как Аполлон, прекрасен. Ты будешь многими любим и счастлив, Но не со мной, спартанскою царицей, Чья честь быть незапятнанной должна. Ведь поклялись достойнейшие мужи Меня в замужестве оберегать, Как красоту, святыню для эллинов.                   ПАРИС Ты красота, святыня для Париса, Что золотое яблоко открыло Мне, пастуху из дальних горних пастбищ, Пред ликами прекраснейших богинь! Я обречен тебя любить, Елена, Или в тоске угаснуть, раб Эрота.                   ЕЛЕНА           (пошатываясь) Угаснуть от любви? Он впал в безумье, И я, боюсь, с Парисом заодно Теряю голову... О, Зевс-отец!                   ПАРИС              (в отчаяньи) О Афродита! Всеблагая мать Всего живущего в любви и счастье, Венца, тобой обещанного, жду. Ярче вспыхивают факелы, освещающие сад, и, словно с небес, явля-ется Афродита. Публика и актеры взволнованны донельзя.                АФРОДИТА Елена! От любви не красоте, К ней устремленной вечно, отрекаться. В уделе высшем неизбежность Рока Для смертных проступает. Не пытайся Противиться напрасно ты судьбе. Любви отдайся, не Парису, мне Ты служишь, прекраснейшая из женщин, И в славе вечной обретешь бессмертье. Елена, как зачарованная, глядит на богиню; Парис берет ее за руку и уводит вслед за Афродитой. Сцена пуста. Публика с изумлением приходит в себя.                  ГОЛОСА Что это было? Представленье? Миф, Воочию оживший, с Афродитой, Сошедшею с высот Олимпа к нам?                 КЛИНИЙ А где Елена? Где Парис? А Фрина? Эй, слуги! С факелами обойдите Скорее сад и рощи у реки.                 ГОЛОСА Идем и мы! Гетеры, как богини, Поклонников горазды испытать В ночи, пьянящей соловьиной трелью И мифом о любви и красоте.       Гости разбегаются. За садом под звездным небом мелькают факелы, звуки флейт и тимпанов, возгласы разносятся. Сцена 3 Там же. Скамейки убраны. Раннее утро. Бромий и Фотида выходят из сада.                  ФОТИДА Уж день. А где носилась я всю ночь?                  БРОМИЙ Не помнишь?                  ФОТИДА                         Что ж там было? Помню смутно, Как сон смешной из юности моей...                  БРОМИЙ Игривый, сладострастный?                  ФОТИДА                                                     Безобразный! Вакханке молодой игра пристала - С сатирами без удержу шалить. А мне, старухе, что же было делать В ночных неистовствах гетер и знати Под видом вакханалий, игр священных? То профанация была.                  БРОМИЙ                                          О, нет! Я, Бромий, хоровод водил священный, Веселый и безумный; вы ж плясали При свете факелов и звуках флейты, Пьянея от свободы и желаний Оргийного неистовства соитий.                 ФОТИДА Ну, да! В мистерии посвящена я И знаю оргий высший смысл и тайну, А тут гетеры, разыграв богинь Прекраснейших, развеселились сдуру С поклонниками, впавшими в безумье. А ты им, шут, удачно подыграл.                 БРОМИЙ К трагедии присовокупив драму Сатировскую, как велит обычай, Ужасное прикрыть веселой сказкой.   (Укладывается вздремнуть в сторонке.)                   ФОТИДА Нет, все твердит, что он не шут, а Бромий И настоящий, то есть сам Дионис, - И бог вина, и бог театра он? А, может быть, и в самом деле правда? Уж больно хорошо все разыграли - Богинь блистательных, как свет, - гетеры, Париса и Елену, - словно в яви Предстали те из древних песнопений, - А после - вакханалья, как веселье Безумное из утра дней и снов. И мне легко, легко, лишь тянет спать Так сладко, как бывало только в детстве.              (Потягиваясь, уходит.)    Парис и Елена выходят из сада.                   ЕЛЕНА Здесь никого?                   ПАРИС                            Да разошлись все, видно.                   ЕЛЕНА А было представленье? Или сон Приснился: я - Елена, ты - Парис, Могучего сложения красавец, - То был не ты, а варвар, чуждый мне, Изнеженный, в восточном одеяньи, Весь в кольцах и браслетах золотых, А я была спартанскою царицей, Что мне не нравилось немножко тоже, Не знаю почему.                    ПАРИС                                 Играла ты, Однако, превосходно.                    ЕЛЕНА                                          Я играла?                    ПАРИС Мы все играли с увлеченьем. Жалко, Что все закончилось. Не будет лучше Уж никогда.                    ЕЛЕНА        (потянувшись к Парису)                        Игра игрой, пускай, Но наши чувства лишь определились, Парис, во пламени игры и мифа.                    ПАРИС       (припоминая, с возбуждением) О, да! Ведь там еще случилось нечто. Я видел взор, смеющийся, прелестный...                    ЕЛЕНА Елены? Иль богини Афродиты?                    ПАРИС Нет, Фрины, пусть под видом Афродиты, И сердце вдруг подстрелянною птицей Сорвалось вниз, затрепетав крылами, - И я подумал: "То стрела Эрота Меня сразила!" Обезумел я От страха, будто при смерти, и счастья, И роль свою играл уж машинально.                    ЕЛЕНА О чем ты говоришь, Парис? Ты бредишь.                    ПАРИС Прекрасней взора и прелестней боги Не видели, а смертные счастливей: Она средь нас, захочет, вот так взглянет, Вся человечность неги и любви!                    ЕЛЕНА Увы! Увы! О, горе мне! Воровка! Ей мало именитых и богатых, Зачем же ей птенец бездомный мой? Из сада показывается Клиний в сопровождении раба.                   КЛИНИЙ А где ж вы были? Вас искали всюду; Уж ночь прошла; вы заигрались явно... И что за вскрики: "Горе мне! Воровка!"? Однако вы играли превосходно. На Дионисиях я как хорег И автор получить бы мог награду.                    ЕЛЕНА В чаду любви я не играла роль Елены из Гомера, а в блаженстве, Как боги, пребывала и любила Париса настоящего, из жизни, Лелея счастье, дар самой Киприды; А он-то заливался соловьем... Но стоило явиться Афродите С ее смеющейся улыбкой, Фрине, Хочу сказать, Парис вновь онемел, И ночь блаженства, нашей тайной свадьбы, Чего он домогался, изнывая От стрел Эрота, похотью телесной, А не любовью к красоте, что в Фрине Он вдруг узрел, забыв тотчас меня, И я покинута столь вероломно, Что слов не нахожу, в досаде, в гневе, Вся в муках, как Медея или Федра У Еврипида, я убить готова Детей? Их нет. Себя? Или Париса?! Когда б не полюбила я его И лучше, ярче, как дитя и мужа, Возлюбленного - все в одном лице...                 КЛИНИЙ        (переглядываясь с Парисом) Прекрасно, милая; ты не в себе Немножко; ты устала от волнений; Театр не шутка, это надо знать.                   ЕЛЕНА А он не хочет знать меня, влюбленный Теперь во Фрину, как в саму богиню, - Клятвопреступник он и святотатец!                  КЛИНИЙ Елена, помолчи, чтоб я в безумье Не впал с тобою вместе; пусть Парис Теперь покажет, в здравом он уме Или безумен тоже от любви.                   ПАРИС Мы юны, Клиний. В юности все скоро Свершается, иль все стоит на месте. Влюбился в Фрину в эту только ночь, Пред тем, ну да, укушенный пчелой, Излеченный от боли поцелуем Елены, я в нее тотчас влюбился, Она - в меня, и нас Эрот сразил В саду в послеполуденный наш сон...                 КЛИНИЙ Во сне иль наяву, не знаешь толком? Хранил ее я, как зеницу ока, А ты, пчелой укушенный, свершил Благое ль дело, чтоб отдаться страсти К другой, тем изменив и ей, и мне?                   ПАРИС Влюбиться в Фрину вовсе не измена; Ты сам влюблен в нее и не скрываешь.                 КЛИНИЙ Влюбленный треугольник, как источник В пещере нимф копытцами сатиров, Затоптан без стыда и взбаламучен, - И что теперь?                   ПАРИС                           Я знаю, что люблю Красу небесной Фрины.                  КЛИНИЙ                                             Афродиты?                    ПАРИС Ну да, как в статуе соединил Пракситель женственность и прелесть Фрины С достоинством богини красоты. А что касается Елены? Я По-прежнему люблю тебя всем пылом И жажду обладать тобой - женой ли Или возлюбленной - до срока свадьбы.                    ЕЛЕНА Уймись, безумный! Афинянка я, Из знати, не рабыня, не гетера, Любовь мою делить ни с кем не стану, Как гребнем золотым иль диадемой, Как пеплосом, покуда он мне дорог. Поди к гетере, похвались любовью Елены, это дорогого стоит; Ее лишился ты, теперь ты нищий, Она подаст - с улыбкой смех веселый, И ты очнешься, но один на свете.   (Уходит в женскую половину дома.)                   КЛИНИЙ Она права. Ведь прелесть Фрины - свет, Сиянье красоты; она всевластна И никому принадлежать не может, Как солнца свет, чарующий и жгучий.                    ПАРИС И этот свет изгнанью подлежит Из города, как в Книде, не в Афинах, Нашла себе пристанище Киприда? О, как я рад, что я увидел Фрину Во всей красе, с достоинством богини, С величием, исполненным любви.                   КЛИНИЙ А статуя Праксителя прекрасней, Я знаю, во сто крат!                     ПАРИС                                      И в самом деле? О, я хочу богиню лицезреть! Влюблен я не в гетеру, - в Афродиту.                   КЛИНИЙ Для этого поехать нужно в Книд.                     ПАРИС О, да! В Афинах тесно, неуютно. Отправлюсь в странствия, пока я молод.                   КЛИНИЙ          (потягиваясь устало) Прекрасно, милый друг, быть молодым. А надо бы вздремнуть, ведь нынче суд, Который лишь ославит вновь Афины.                     ПАРИС А я уж не усну. Пойду пройдусь, Как ночь бродил, Елена же искала И все звала, а я за нею шел, Влюбленный в космос бесконечный, в звездах.                  (Уходит.) АКТ  IV Сцена 1 Царский портик. На ступенях, на площади афиняне, гетеры; показывается Евфий. Хор девушек с комическими масками в руках..              1-й  АФИНЯНИН Явился Евфий, оскорбленный муж Гетерой, пренебрегшей им, как старым Для подвигов, к которым призывает Нас всех Эрот, сынишка Афродиты.              2-й  АФИНЯНИН Эй, Евфий! Бороду вновь отрастив, Ты мог бы успокоиться на этом.                 ЕВФИЙ Не о себе забочусь, афиняне! Не жалобу принес архонту я, А иск наиважнейший, чтобы город Не претерпел еще презлейших бедствий И боги не оставили Афины Из-за гетеры, склонной к святотатству.             ХОР ДЕВУШЕК     Гетеры - жрицы Афродиты,     И тем они ведь знамениты,     А святотатец - это ты,     Поклонник женской красоты,           Уж поседевший в битвах,     В каких известно, не в молитвах;     А ныне ты благочестив,     Но вряд ли будешь ты счастлив.            Посмещищем теперь            Ты станешь у гетер,            И то-то будет в радость            Хладеющая старость.            Одумайся, старик,            И проглоти язык!        (Пляшет вокруг Евфия.)                ЕВФИЙ Напрасно вы смеетесь. И над кем? Овца паршивая все стадо портит. Лишь благочестие спасет всех нас.         (Входит в зал суда.)               1-я  ГЕТЕРА          (с повадками старухи) А, Фрина показалась в окруженьи Поклонников своих и домочадцев. Она такая же, как мы, гетеры, Лишь возгордилась, возомнив себя Богинею; но старость в ней проглянет, И смертною предстанет, без сомненья.                2-я  ГЕТЕРА Мы жрицы Афродиты. Бойтесь гнева Богини, а не то вас покарает Она безжалостно, как Ипполита, Отвергнувшего Федру с возмущеньем, Пусть праведным, к добру ли? Лишь к беде.                3-я  ГЕТЕРА Нет выше благочестья, чем служенье Богине Афродите, ведь ее Чтут свято и с усердьем даже боги, А пуще всех, известно, царь богов... Показывается Фрина в сопровождении Фотиды, Праксителя, Гиперида, Клиния, Париса и Елены; Фрина, одетая в пеплос, струящийся складками по ее телу, на верхней ступени, обернувшись, застывает на миг с радостным взглядом влажных и блестящих глаз, в которых сияет вся прелесть ее тела, грации и красоты, как в Афродите Праксителя, увезенной в город Кос. Все с восхищением взирают на нее, - ее уже нет, она вошла в зал суда, а тишина длится, словно световой ее образ, как статуя, высится на фоне колонн Царского портика. Сцена 2 Часть зала суда - скамьи амфитеатром, в вышине одна, как бы в тени, сидит Фрина, ниже - публика, напротив, предполагается, - судьи; внизу скамья, на которой восседают архонт-базилевс и два его помощника, рядом трибуна. К ней то и дело выходят то Евфий, то Гиперид. ЕВФИЙ. По поводу моего иска в Афинах смеются, что это Евфий поднял руку на женщину. Я обвиняю не женщину, не гетеру, а воцарившееся в городе нечестие, которое - сознает она это сама или нет - Фрина культивирует, к восторгу и восхищению афинских юношей, да и людей постарше, воображая себя богиней Афродитой, выходящей из моря, да еще совершенно обнаженной, как изобразил ее в своей знаменитой картине Апеллес, назвав ее "Афродита Андиомена", когда все узнают в ней гетеру Фрину. ГИПЕРИД. Евфий! По поводу картины обращайся к Апеллесу. ЕВФИЙ. Что это такое, как не поругание и не оскорбление богини Афродиты, которую едва ли кто из смертных видел обнаженной, а если и видел, предположим, хотя это и невозможно, то должен хранить в тайне такое происшествие во имя целомудрия и святости, иначе это и есть нечестие, которое карается законом. ГИПЕРИД. Изощряться в красноречии похвально, Евфий, но не в случае, когда речь идет о нечестии. ЕВФИЙ. И так попустительством властей это зло давно укоренилось в Афинах, начиная с работ Фидия, осужденного за святотатство, и кончая безбожными речами софистов. Афиняне оскорбили богов поношеньями и смехом, и боги отвернулись от нас, - здесь первопричины всех бедствий, постигших Афины от нашествия персов до наших дней, когда Афины подчинились сначала Спарте, а затем Македонии, утратив могущество и свободу. ГИПЕРИД. Евфий! При чем тут гетеры? Ты впал в безумие. ЕВФИЙ. Но и при этих прискорбных обстоятельствах мы не вспомнили о богах, не угомонились, не вернулись к старинному отеческому строю, а утопаем в роскоши, почитая богатство и самих себя больше, чем богов. И к этой роскоши и расточительству подвигает афинян больше всех кто? Конечно же, она, гетера Фрина, столь знаменитая по всей Элладе, что за одну ее ночь выкладывают целое состояние. В старое доброе время афиняне, имея богатство, делали подношения городу на строительство Длинных стен, кораблей или устройство Панафинейских празднеств в честь Афины, совершали жертвоприношения богам, а ныне все несут одной гетере, будто в самом деле она и есть богиня Афродита. ГИПЕРИД. Понес и ты, Евфий! Я свидетельствую. ЕВФИЙ. Гиперид, не перебивай меня, а то и я не дам тебе говорить. Очевидно, необходимо очистить город от этой нравственной порчи. Какое же наказание, по моему разумению, следует назначить гетере Фрине за нечестие? Поскольку она приезжая, естественно бы подумать, ее следует подвергнуть изгнанию, а имущество ее - конфискации в пользу государства. Но ее ведь станут чествовать всюду, смеясь над Афинами! Остается одно: подвергнуть ее смерти - пусть ужас охватит всех греков и очистит нас от скверны, как в театре Диониса, когда ставят трагедии наших великих трагиков. Публика с недоумением озирается; к трибуне выходит Гиперид. ГИПЕРИД. Мужи афиняне! Когда Евфий говорит о бедствиях, постигших Афины, мы сетуем вместе с ним, ибо все мы любим наш город, некогда столь прославленный и ныне самый знаменитый, ведь не Спарта, не Коринф, не Фивы, а Афины, по известному изречению, и есть Эллада, Эллада в Элладе. Но каким образом одна из гетер, которыми тоже знаменит наш город, потому что все самые красивые девушки, где бы они ни родились, как Аспасия в Милете, Лаида в Коринфе или Фрина в Фесбиях в Беотии, мечтают приехать в Афины, где они обучаются не известному ремеслу, - тут учиться им нечего, природа и Афродита всюду равно заботятся о них, - а обретают свободу и знание, чтобы быть не просто предметом вожделений и похоти, но любви, стремления к красоте, как учит Платон устами Сократа. И та молодая женщина, которую ты, Евфий, обвиняешь в нечестии, воплощает красоту, влекущую всех нас, мужчин и женщин, юношей и девушек, детей; это видно в том, как все рады ее видеть на улицах города, где она ходит одетой, как все женщины, можно сказать, скромно и просто, почти без украшений и румян, но красота ее тела, лица, глаз, ее грация словно светом озаряют ее платье и все вокруг сияет негой и прелестью. И если мы, глядя на нее, думаем: "Богиня!", как Психею принимали за саму Афродиту, за что та разгневалась на ни в чем неповинную девушку несравненной красоты, то в чем вина Фрины, как не в ее красоте? Но разве красота вообще и именно женская - это вина? Нет, это источник и первопричина любви, стало быть, всего сущего. Но если красота повинна, допустим, то это вина не гетеры Фрины, а самой богини Афродиты, прародительницы всего живого в мире. Вот до какого нечестия ты дошел, Евфий! Ты учинил иск не Фрине, а богине любви и красоты, что сделать тебе смолоду не пришло бы в голову, но думать, что женщины будут к тебе благосклонны и в старости, как к Софоклу, - это глупость. А глупость схожа с безумием. И я утверждаю, ты впал в безумие. ЕВФИЙ. Не обо мне речь, Гиперид! У глупца или безумца архонт-базилевс не принял бы иска и не стал бы назначать заседание суда. Говори по существу. Кого представляла Фрина, выходя голой из моря в праздник Посейдона? ГИПЕРИД. Боги! В праздник Посейдона все купаются в море, все выходят из воды обнаженными, как иначе и купаться? Здесь нет стыда, здесь таинство, посвященное Посейдону. Когда все нагие, наготы не замечают. Зачем? Море и солнце всех увлекают. В том радость празднества. И никто не воображает себя Посейдоном или Афродитой. Но если все взоры обращены на красоту Фрины, когда она, как в статуе Праксителя, спускает с плеч, все ниже и ниже пеплос, глядя влажным взором вдаль, и у всех, кто видит ее вблизи или издали, замирает дыхание, и мы полны тишайшего восхищения, не слыша ни гула моря, ни голосов, будто окунулись глубоко в воду, - это же чудо! ЕВФИЙ. И никакое это не чудо, а срам и гордыня! ГИПЕРИД. Несчастный, что с тобой приключилось! И явись в это время с высот Олимпа или с берегов Кипра сама Афродита с ее божественной, нетленной красотой, ты знаешь, Евфий, увидя Фрину, она бы вознегодовала, как на Психею. А почему? Из зависти к ее земной красоте, к красоте женского тела, пленительного, нежного, благоухающего весенним цветением земли, с прелестным взором любви и счастья, этой человечности, какой нет ни у зверей, ни у богов. Все это - пленительные линии, вибрация света и тени, весь трепет неги и любви - сумел каким-то чудом запечатлеть в мраморе Пракситель, превзошедший в мастерстве самого Фидия. Красота сама по себе божественна, и Фрина в его изображении предстает богиней по совершенству и прелести, с нежной человечностью во взоре. Но все высшее мы, смертные, связываем с богами. И в статуе Праксителя все узнают Афродиту, одета она или обнажена впервые, как в той, что увезена в Книд. В чем тут можно усмотреть святотатство? ЕВФИЙ. Д а, в том, что Фрина выдает себя за богиню Афродиту! ГИПЕРИД. Евфий! Если бы ты стал выдавать себя за Аполлона, ну, сбрив бороду, или Посейдона, дуя в раковину, как тритон, стали бы тобой восхищаться?                                Смех в зале.                                                  Не мы ли сами, восхищаясь Фриной, принимаем ее за богиню? ЕВФИЙ. То-то и оно. ГИПЕРИД. Что ты хочешь сказать? И ты, Евфий, принимаешь Фрину за богиню? ЕВФИЙ. Принимал по глупости, по безумию, ибо любовь - безумие, не нами сказано. ГИПЕРИД. Так повинись сам, принеси жертвоприношения Афродите. Возьми иск обратно. Может быть, суд не подвергнет тебя крупному штрафу, если повинишься перед афинянами, мол, задумал неблагое дело сдуру, со зла, из любви, сила которой сродни безумию. ЕВФИЙ. Будь я помоложе, может, так бы и поступил, Гиперид. Но я пекусь здесь не о своей страсти, а о судьбе Афинского государства, о чем сказал в обвинительной речи, думаю, с полным основанием. ГИПЕРИД. Нет, нет, Евфий, ты все-таки путаешь причину и последствия. Если по справедливости сказать, не Фрина выдает себя за богиню, - такое тщеславие у женщин, пока они молоды и красивы, извинительно, - а те, кто ее изображение на холсте или в мраморе называют Афродитой Андиоменой или просто Афродитой Книдской. ЕВФИЙ. Выходит, в святотатстве повинны и они, Апеллес и Пракситель. ГИПЕРИД. Не только они, все те, и мы в том числе, кто поклоняется статуе Праксителя в Книде. Ты готов подать иск и на Праксителя, ибо Апеллес не проживает в Афинах, и на всех нас? Движение в зале. Пракситель поднимается с места и знаками просит у архонта разрешения сказать слово. Архонт объявляет перерыв, и публика выходит из зала.                КЛИНИЙ Все очень скверно. Гиперид запутал Из ревности к Праксителю все дело, Которое ведь было ясно всем.                   ЕЛЕНА Изгнанье?                  КЛИНИЙ                      Да.                    ПАРИС                             Изгнанье красоты?             ХОР ДЕВУШЕК     О, красота! На похищенье          Обречена она              И на гоненье              Осуждена.          В чем смысл такой напасти?          Ведь красота дана          Нам всем на счастье,          Как юность и весна.                (Пляшет.)          Взлелеянные в детстве,          Восходят грезы и мечты.          Как избежать нам бедствий          Изгнанничества красоты,          Последней славы и опоры          Эллады, гибнущей в раздорах?                (Пляшет.) Сцена 3 Там же. Теперь место, где сидит Фрина, ярко освещено солнцем. Все те же; у трибуны Пракситель. ПРАКСИТЕЛЬ. Мужи афиняне! Это хорошо, что в споре между Евфием и Гиперидом выяснилось со всей очевидностью, что если кто и повинен в оскорблении богини Афродиты, то это я, а не Фрина, которая с прилежанием служила мне моделью. А это ведь далеко не легкое дело, не праздное занятие, как думают, оно сродни работе скульптора, успеху которой всячески способствует, если есть понимание важности дела. Рождается из мрамора не просто статуя, изображение женского лика, женского тела во всей его жизненности и прелести, а идея красоты, впервые явленная в Киприде, как гласят мифы. И когда модель прекрасна, и статуя выходит из глыбы белого, сияющего изнутри мрамора совершенной, в идеале, если хватает мастерства и прилежания у ваятеля, вдохновенного богами, ибо они сами совершенны и любят все самое совершенное, а потому и бессмертны, в идеале перед нами предстает не просто прекрасная женщина, а сама Афродита, какой она, пеннорожденная, однажды вышла из моря на благословленный берег острова Кипр. Где же здесь кощунство и святотатство? ЕВФИЙ. А в том самом. ПРАКСИТЕЛЬ. В красоте, как и во всех явлениях и вещах в мире, есть своя иерархия. Как повелось издревле, мы ценим красоту женского тела, но это лишь первая ступень в восхождении к красоте нравов и к красоте, какая она есть сама по себе. Это идея красоты, она явлена во всем, как свет небес и моря, она явлена и в женском теле, хотя исключительно редко, ибо всякая женщина чем-то прекрасна, статью, руками, глазами, в профиль или в фас, но прекрасна с головы до ног, во всяком движении и повороте редко кто бывает, и даже среди богинь прекраснейшей признана одна Афродита, и вот Фрина - одна из немногих самых совершенных женщин, какой была, возможно, Елена, дочь Зевса и Леды. Но в ее судьбу вмешались боги, сама Афродита, чтобы в споре за золотое яблоко с Герой и Афиной восторжествовать, обещала Парису в жены прекраснейшую из смертных женщин. Здесь первопричина Троянской войны, которая принесла столько бедствий народам Греции и закончилась разрушением Трои. Но, подумайте, афиняне, наши предки вступились с оружием в руках за неверную жену, достойную смерти или изгнания? Нет! Они вступились с оружием в руках за красоту Елены, в которой просияла идея самой красоты, какая она есть, при этом в обличье земной женщины, воистину божественной по совершенству и грации. Поэтому в Троянской войне принимали участие и боги, как поведал о том Гомер в "Илиаде", на которой воспиталась, по утверждению Аристотеля, Эллада. Поэтому мы ценим превыше всего героизм, свободу и красоту. ЕВФИЙ. Все это всем известно и к делу не относится. ПРАКСИТЕЛЬ. Еще как относится. Но, потерпев поражение в Пелопоннесской войне, что же учинили наши отцы и деды? Увидели виновника бедствий Афинского государства в бесстрашном воине и мудреце Сократе и осудили его на смерть, чтобы тотчас горько раскаяться и в гневе наказать как обвинителей Сократа, так и судей. А ныне, утратив могущество и свободу не только Афин, а всей Греции неразумением правителей и народов, мы готовы изгнать из Афин красоту?! ЕВФИЙ. О гетере мы говорим здесь. ПРАКСИТЕЛЬ. Ради благочестия, ради старческого скудоумия и немощи, в которые впал Евфий? Мужи афиняне! Речь уже идет не о гетере, пусть самой знаменитой в Греции, не о Фрине, не о красоте женского тела, а о красоте, стремлением к которой живет все живое, что воспел в "Илиаде" Гомер, что воспряла вся Эллада. ЕВФИЙ. Опять твердит о Гомере! ПРАКСИТЕЛЬ. Из поклонения женской красоте во всей ее прелести и изяществе рождается не просто любовь(она проявляет себя, как стихийная сила, как Эрос), а человеческая любовь, человечность, что отличает нас как от зверей, так и богов. Красота гуманна и самоценна. Обычно она воплощена лишь частично во многих людях, прежде всего в детях и женщинах, а есть женщина, чья красота близка к идее красоты, и вот она, Фрина, воплощает ее, как Афродита среди богов. Она достойна не хулы и гонений, а восхищения и почитания. Фрина спускается на свободное пространство перед судьями. ГИПЕРИД. Поскольку женщине на суде запрещается выступать в свою защиту, Фрина изъявила желание просто предстать перед вами, мужи афиняне. ПРАКСИТЕЛЬ. О, нет, Фрина! Фрина выглядывает вдаль, словно перед нею море, и спускает с плеч пеплос, спадающий до бедер, - еще миг, кажется, богиня сделает шаг, освобождаясь от одежды; никто не смеет нарушить ее уединения, ей далеко видно, она одна, сама женственность и изящество, божественная человечность, - это Афродита Праксителя, увезенная за море в Книд. Публика и судьи в немом восхищении. ЕВФИЙ (с торжеством). Вот это я и называю кощунством и святотатством!                Архонт останавливает его жестом. ПАРИС. Красота Греции! Публика выходит на ступени Царского портика в ожидании решения суда. Клиний, Парис и Елена; Пракситель остается рядом с Фриной в коридоре суда.                 1-я  ГЕТЕРА Что, снова перерыв?                   ПАРИС                                       Нет, ждем решенья. Пракситель говорил, на удивленье, Прекрасно, как оратор Демосфен.                  БРОМИЙ Как Демосфен, риторикой своею Царя Филиппа напугавший страшно, И тот решил пойти на нас войною, На Грецию, разбитую в раздорах Меж эллинами, варварам во благо.                 ГИПЕРИД           (выходя на площадь) Я весть принес, как с поля битвы чудной Старинной веры предков с красотою, Что просияло славою Афин В прекрасных изваяниях и храмах, Богам же олимпийским посвященных. Где здесь кощунство? Лишь в умах людей, У Евфия оно - в его сужденьях, Никак не в красоте прелестной Фрины, - Суд оправдал ее и защитил, А Евфия он штрафом наказал! Фрина выходит на площадь в сопровождении Праксителя, Фотиды и других. Публика радостно приветствует Фрину, поднося ей венки и цветы.            ХОР ДЕВУШЕК             Победа красоты!             И это не мечты?       Как торжествует младость И старость заодно - какая радость     Средь бед, крушений снизошла,     И даль небесная светла        До самого Олимпа,        И нет чудесней нимба        Для красоты земной,     Вновь просиявшей над тобой,     Афины, город знаменитый        Навеки, как в зените     Свободы, славы и побед,     Ликующих, как солнца свет.    (Пляшет при всеобщей радости вокруг.)           АКТ  V Сцена 1 Дом Фрины - часть двора, сада и комнат. После праздничного ужина в комнатах, гости выходят во двор, где Пракситель  совершает возлияния богам и особо Афродите; при этом Клиний непосредственно обращается к Фрине, как к богине; Парис и Елена продолжают выяснять отношения в саду.              ПРАКСИТЕЛЬ К богам я с возлияньем обращаюсь - К Дионису и к Фебу, к Афродите, Винясь пред нею, если прегрешил Хоть в чем-то я, служа ей, красоте, В прелестном облике прекрасных женщин, Чья обнаженность - таинство и счастье, И человечность, и сама любовь. Ведь в сокровенном жути много стынет, Трепещет и поет, лишь в красоте Нам явлена вся радость бытия, А с нею и свобода, и бессмертье. Вот почему прославим Афродиту - Без украшений, без одежды тканой, Во всей красе и прелести богини, Какой увидел мир ее впервые И загорелся жаждой красоты!        Стук в наружную дверь.                   ФРИНА Кто там пришел? Я больше никого Не приглашала, кажется, на вечер.                  ФОТИДА Явился Гиперид с венком, в цветах, Совсем, как Евфий, шум поднять готовый, Узнав о празднестве, а он не зван, И слуги не пускают, как велели.                   ФРИНА Да, не хочу я видеть Гиперида. Он с Евфием почти что заодно Хотел расправиться с Праксителем, Ну а со мной сыграть, как кошка с мышью. Да гончая их разогнала мигом.                  ФОТИДА Быть может, ты права, но гнев не к месту Всегда и всюду, он плохой советчик. Ты Евфия вкруг пальца обвести Могла играючи, а посмеялась Над страстью, в коей он-то не повинен, И допекла несчастного до гнева. Ты хочешь сделать то же с Гиперидом?                    ФРИНА А Гиперида можешь ты принять. Сыграй сама ты с ним, как кошка с мышью. Я никого отныне не боюсь. Пракситель - мой ваятель и защитник.                   ФОТИДА Прекрасно это, только ты гетера...                    ФРИНА Но ночь моя столь возросла в цене, Что никому из афинян не светит, Да пред Праксителем теперь в долгу я, Один достоин он моих желаний И красоты, пока она в цвету. И он, ты знаешь, кое-что мне должен.                 ФОТИДА А, что задумала еще ты, Фрина?                  ФРИНА Есть тайны у меня и от тебя!    Фотида уходит; в саду Елена и Парис.                   ЕЛЕНА Ты глаз не сводишь с Фрины. О, мужчины! Какое вероломство! Не вчера ль, Иль третьего уж дня в любви поклялся, А срок придет - жениться непременно?                   ПАРИС Все будет так, когда мне не наскучишь Влюбленными глазами и слезами.                   ЕЛЕНА Как ты ласкал меня, целуя груди И ноги до укромных мест, все больше От страсти пламенея, корчась в муках От стрел Эрота, все искал пути Соединенья, вопреки запрету...                   ПАРИС И ты, Елена, жаждала того же.                   ЕЛЕНА                 (в сердцах) Но ты ведь говорил мне о любви, И всей душою отзывалась я; А ты ловил лишь миг любовной схватки, Чтоб тут же загореться лихорадкой К другой!                   ПАРИС                   О, нет! Другая - это Фрина, Божественно прекрасная, со взором Смеющимся и нежным, как весна. То счастье бытия!                   ЕЛЕНА                                  Ты бредишь, милый.                   ПАРИС Тебя по-прежнему люблю, но в свете Прелестных влажных глаз и стати Фрины, Точнее статуи, ожившей вдруг, Идеи красоты, в ней воплощенной Праксителем...                   ЕЛЕНА                           Так ты в кого влюблен - В богиню Афродиту или Фрину?                   ПАРИС Не в Фрину, нет, в идею красоты, Что воплотил Пракситель в Афродите. Ее б увидеть мне и умереть.                   ЕЛЕНА Как умереть? А обещал жениться. И вправду в юношей влюбляться глупо. Они не властны над своей судьбой, Игрушки детские в руках Фортуны. Война случится, им вступать в сраженье; Богат, так под опекой у родных; Гетера взглянет нежно - сам не свой, В мечтах несется, как Икар, до солнца.                   ПАРИС Елена, нет, не покидай меня. Недаром говорят, любовь - болезнь, - Я болен, ослабел душой и телом.                   ЕЛЕНА Избытком сил ты покорил меня; Теперь ты ослабел, влюбленный в Фрину, И силы хочешь у меня отнять?             (Уходя в сторону.) Да, Клиний прав, Парис еще мальчишка. Что толку в нем? Есть сладость в поцелуях И в трепете объятий - то игра, А в жизни быть замужней все надежней, К тому же я богата и знатна, В семье своей я буду не рабыней, Сама себе хозяйкой и женой.             (Оглядываясь вокруг.) Впервые я подумала всерьез О муже: то Парис? Уж лучше Клиний, Коль если выбирать придется мне. Безумие прошло? Я повзрослела? В галерее у статуй и картин Пракситель, Фрина и Клиний.                 ФРИНА Как думаете вы, к чему пришли Парис с Еленой?           ПРАКСИТЕЛЬ                               Что?                ФРИНА                                         Они влюбились, Играя роль Париса и Елены, Что Клинию совсем ведь ни к чему.               КЛИНИЙ В Парисе видел юного я друга, В Елене - юную мою невесту, Чего от вас я не таил, друзья, Как и мою влюбленность в Фрину, зная, Что наш ваятель недоволен нами; Но ревность для влюбленных, как вино, Лишь распаляет грезы и желанья.             ПРАКСИТЕЛЬ Да разве ты до мальчиков охотник? Я этого уже не понимаю, Детей имея и влюбленный в Фрину.                КЛИНИЙ Ты прав, мой друг! Ты совершил в Афинах Воистину переворот во нравах, Восславив женское нагое тело, Как в прошлом веке славили мужское. Что мощь, отвага в воинах, атлетах, У женщин просияло красотой, Стыдливо целомудренной и нежной, Воистину божественной у Фрины.              ПРАКСИТЕЛЬ Любовь к Парису и гетере Фрине, Как ни суди, две крайности, конечно.                 КЛИНИЙ Но крайности ведь сходятся.                  ФРИНА                                                     В Елене?!                 КЛИНИЙ И правда! Но Елена влюблена Без памяти в Париса, я ж теряю И друга, и невесту, - что ж мне делать?                  ФРИНА Париса я забрала в плен; не бойтесь, Всего лишь понарошке, он уймется. Ведь в юности влюбляются легко.                 КЛИНИЙ Да, это он уж показал, к досаде Елены, бесконечно уязвленной.                  ФРИНА Прекрасно!                 КЛИНИЙ                      Что? Что хочешь ты сказать?                   ФРИНА Теперь она готова выйти замуж. О Клиний, не теряй ты больше время! Забудь гетеру, про такую крайность, Как ты забыл о мальчиках, - Елена, - Ведь имя не случайно, - красота, Единственное, что у нас осталось - И от войны Троянской, и персидской, И войн межгреческих до сокрушенья Могущества Афин, - лишь красота - Все наше достоянье и свобода, О чем Пракситель говорил прекрасно!    Подходят Парис и Елена, заметив, что речь идет о них. Клиний, подвигаемый знаками Праксителя и Фрины, берет руку Елены и уводит ее в сад для объяснения, что в пантомиме, совершенно ясной, обыгрывается, к великой грусти Париса.                 ФРИНА О, не грусти, Парис!                 ПАРИС                                       Мне грусть - отрада И манит вдаль она меня.                 ФРИНА                                               Куда?                 ПАРИС За море, в Книд.            ПРАКСИТЕЛЬ                               За море в Книд?                 ФРИНА                                                             О, боги! Старею, видно, я; он на меня Не хочет глаз поднять, Пракситесь!                 ПАРИС                                                                  Фрина! С твоею красотой и осень будет Твоя прекрасна долго, но в богине Твоя краса предвечная сияет И манит взором влажным и блестящим, Мне обещая счастье и бессмертье. Пракситель и Фрина, смеясь, переглядываются, и в это время раздается стук в наружную дверь с криками "Пожар! Пожар!" Прибегает Фотида, за нею раб.                 ФОТИДА Раб вне себя, в лохмотьях обгорелых; В огне вся мастерская, говорит.             ПРАКСИТЕЛЬ         (срываясь с места) О, боги! Я пропал, коли Эрот, Да и Сатир в огне сгорели!                  ФРИНА                                                    Что-о? Эрот? Конечно!              ПРАКСИТЕЛЬ                 (устремляясь к двери)                                Рада ты чему?   Все выбегают вслед за Праксителем. Сцена 2 Мастерская Праксителя. Вбегают Пракситель и Парис, запыхавшиеся от бега.                    ПАРИС Пожар! Пожар!  Ни дыма, ни огня, Лишь в статуях сияет свет предвечный.               ПРАКСИТЕЛЬ         (опускаясь на скамейку) Где раб? Он, что, сыграл со мною шутку?                    ПАРИС Сошел с ума. С рабами то бывает. И хорошо, не принялся тушить Огонь, бушующий в его сознаньи, А то бы учинил он здесь погром.              ПРАКСИТЕЛЬ Не верю я глазам, что все на месте. Парис осматривает изваяние мальчика, почти отрока, и юноши в вольной позе, с копной волос.                   ПАРИС Эрот? И в самом деле это он, Не крошка с крыльями, а отрок милый, - Он вырос наконец, чтобы влюбиться В Психею. А, узнаешь ты любовь, Отраду с мукой для богов и смертных.              ПРАКСИТЕЛЬ Не правда ли? Не человек, не бог, Он демон, по Сократу, мил и странен, И служит он связующим звеном Между богами и людьми.                  ПАРИС                                                 Он демон? А это ведь сатир, хотя во всем, Как юноша, без шерсти и копыт; Он весел, чуть смешон, а все прекрасен.              Входит Бромий со стороны сада. Ты удивлен? Ни дыма, ни огня?                БРОМИЙ Пожар здесь был. Еще какой! И камень Весь рассыпался белым порошком, Пузырясь пеной; сбил я ею пламя, И все вернул на место заклинаньем.              ПРАКСИТЕЛЬ Каким, скажи?                БРОМИЙ                             Прекрасное предвечно!                 ПАРИС И кто же ты? На самом деле, бог?                БРОМИЙ Секрета нет. Я шут и бог театра, Дионис под эгидой Аполлона, Всевластного, как Гелиос и Митра.                 ПАРИС А с пчелами ты возишься зачем?                БРОМИЙ Я, как они, питаюсь лишь нектаром. Входят Фрина, Елена и Клиний, веселые, переглядываясь со смехом, вслед за ними Фотида и раб, который прячется за кормилицу.               ПРАКСИТЕЛЬ            (взглядывая на Фрину) Так, это ты? О, Фрина! Злая шутка! На празднестве веселом в честь победы, Что вздумалось тебе так пошутить И посмеяться? И над кем? О боги!                   ФРИНА                   (винясь) Прости, Пракситель! Над тобой смеяться Я не хотела, лишь узнать решила, Какую из работ ты ставишь выше И что спасать ты прибежишь сюда.              ПРАКСИТЕЛЬ И что, узнала?                   ФРИНА                            Да! Ты сам воскликнул, Услышав о пожаре, об Эроте, Вторым упомянул ты о Сатире, Когда они погибли, ты пропал.              ПРАКСИТЕЛЬ Я так воскликнул?                   ФРИНА                                   Ты проговорился О том, что ты скрывал и от себя, Не веря все, достиг ли совершенства, В сомненьях пребывая за работой.              ПРАКСИТЕЛЬ      (показывая на скульптуру) А что, Гермес с Дионисом-младенцем Тебе не нравится? Прекрасны оба!                  ФРИНА Ты обещал мне подарить на выбор, По вкусу моему, чему поверить Я не решилась, - ты мне подсказал.              ПРАКСИТЕЛЬ И ради этого сыграла шутку, Которая могла мне стоить жизни? С Парисом я бежал, опережая Атлета на два шага, мог упасть, Как марафонец с вестью о победе.                 ФРИНА Прости, мой милый, в самом деле глупо. Но тем ценнее будет для меня Подарок твой. Я выбрала Эрота Как наилучшую твою работу.             ПРАКСИТЕЛЬ О, Фрина! С нею я бы не расстался, Как образцом. Но я ведь не расстанусь Отныне и с тобой, Эрот нас свяжет, Занявши место у тебя в саду.                 ФРИНА Эрот связал нас и давно, навеки, Он будет с нами всюду, где бы ни был. Решила я прославить скромный город, Откуда родом, принеся ему Эрота в дар, как Афродитой Книд Стал знаменит на все моря и земли.                КЛИНИЙ Прекрасно! Дар воистину бессценный. По-царски это. Щедрость и величье Праксителя и Фрины - что за пара!        Елена и Парис у статуи сатира.                   ЕЛЕНА Парис! Не ты ли здесь изображен? Кудлатый, вольный, со звериной шкурой Через плечо, - пастух с нагорных пастбищ.                   ПАРИС Пастух, который видел трех богинь - Величье Геры, мощь Афины стройной И женственную прелесть Афродиты, С ее смеющейся улыбкой счастья, Какою одаряет лишь влюбленных, Как посвященных в таинства любви.                   ЕЛЕНА Ты смотришь не на Фрину, - что там видишь?                   ПАРИС Идею красоты, что воплотил Пракситель в статуе богини в Книде; Она зовет и манит к восхожденью, И я пойду, я поплыву за море, Как за Еленой некогда Парис.                  ЕЛЕНА Он за женой приехал и похитил Елену при содействьи Афродиты, - А ты чего возжаждал, коли любишь, Как говоришь, меня, и Фрина рядом, Живое воплощенье красоты?                  ПАРИС У юности есть краткий миг цветенья, У женственности - тоже, с увяданьем Чистейших красок, линий и изгибов, - И Фрина уж полнеет, тяжела, А красота ее - воспоминанье, Что воплотил Пракситель в Афродите; Ее-то лицезреть хочу я страстно, Как славы, счастия любви, бессмертья.                  ЕЛЕНА И такова твоя любовь к Елене, Что тянет уж неведомо куда? О боги! Ладно. Значит, то судьба. За Клиния я замуж выхожу, Тебя ж, надеюсь, скоро я забуду.                  ПАРИС Нет, не забудешь, помня обо мне, Как о своей единственной весне.                  ЕЛЕНА Вновь складно ты заговорил, в созвучьях, Как соловей, что вторит самому В тиши ночей из рощи над рекою. В быстро наступающих сумерках проступают звезды, и соловьиная трель разносится с реки. ЭПИЛОГ Книд. Портик, открытый со всех сторон, в котором в центре на пьедестале установлена Афродита Праксителя. Среди паломников Парис и Хор девушек с комическими масками в руках.                  ПАРИС О, Фрина! Узнаю твою красу И прелесть выражения во взгляде, Блестящем, влажном, более живую, Весь трепет, и волненье, и величье, Какой предстало быть богине, - чудо Пракситель сотворил не без участья Эрота и самой же Афродиты!                СТАРИК Я стар давно и вожделенье немо, Но свежий ток я чувствую в крови, - Ужель любви, - как радость бытия! Не похоть, а тишайшую любовь, Как после бурь страстей, в изнеможеньи Я в сердце нахожу и ею счастлив.               ЖЕНЩИНА В ней женственность - и мука, и отрада, И я люблю ее, саму любовь В покрове лучезарной красоты.               МАЛЬЧИК Богиня и нагая, как на смех, А ты испытывай благоговенье? Но стыдно на нее глядеть мне, странно, И страх объемлет душу до озноба, О, вещее виденье красоты!           ХОР ДЕВУШЕК О, статуя богини! То краса, Как солнцем просиявшая роса.            С тобою на свиданье       Само явилось мирозданье.       Со всех сторон между колонн            Открыт весь небосклон.       И женственность нагая стынет       Над морем, среди гор, в пустыне,            Вся нега и любовь, Что ловит в сети нас все вновь и вновь.            О, благодать истомы!       Мы к ней неистово влекомы       Во сне ли, наяву, в мечте,       С рожденьем новым - в красоте!      (Пляшет, вовлекая в пляску всех.)          С возросшей славой Книда Явилась в город и сама Киприда -     Узнать, за что ее здесь чтут, И ахнула, смеясь: "Где наготу         Узрел мою, Пракситель,         Будь он и небожитель?         А видел точно, но посметь,         Хотя б для виду не одеть?         Ведь лучше в полутайне         В делах любви старанье.         Иль здесь одни мечты         И символ красоты?"     О, слава золотая Книда -     Пеннорожденная Киприда!                (Пляшет.) .           2001 г. ОЧАГ СВЕТА Трагедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Л о р е н ц о  Медичи Великолепный, поэт, правитель Флоренции. Д ж у л и а н о  Медичи, его младший брат. П ь е р о  Медичи, сын Лоренцо.      К о н т е с с и н а  Медичи, дочь Лоренцо. Марсилио  Ф и ч и н о, глава Платоновской академии, каноник. Анджело  П о л и ц и а н о, поэт. П и к о  делла Мирандола, молодой красавец, граф, метафизик. С а н д р о  Боттичелли, художник. Л е о н а р д о  да Винчи, художник. М и к е л а н д ж е л о  Буонарроти, юноша, впоследствии скульптор. Я к о п о  Пацци, богатый и знатный флорентиец. Ф р а н ч е с к о  Пацци, его племянник. Д ж о в а н  Б а т т и с т а  де Монтесекко, папский кондотьер. Сальвиати,  а р х и е п и с к о п  Пизанский. А н т о н и о  да Вольтерра. С т е ф а н о, священник. Джироламо  С а в о н а р о л а, настоятель монастыря Сан Марко. Д о м е н и к о  Буонвичини, монах. Сильвестро  М а р у ф ф и, монах. Пьеро да  Б и б б и е н а, секретарь Лоренцо Медичи. М о н а  Л и з а, флорентийка лет 30. Х о р  мужчин и женщин в карнавальных костюмах и масках (Поэт,  Художник, Богослов, Монах, Сивилла и другие). Художники, ученики, музыканты, певцы, слуги, граждане Флорентийской республики, монахи, куртизанки и др. Место действия - Флоренция в конце XV- начале XVI веков. ПРОЛОГ Площадь с очертаниями дворца Синьории с башней и церквей вдали. Выходит Хор в карнавальных костюмах и масках. Звучат отдельные голоса, а Хор то пляшет, то изображает нечто вроде пантомимы.                 П о э т Флоренция! Тебя избрала Флора          Всей негой юной взора          Цветы посеять, сны          Чарующей весны,              И вся Тоскана -      Ее цветущая поляна.              Х у д о ж н и к          Как живопись творца      Разнообразна без конца,      Жива, ликующе беспечна      И в быстротечности предвечна.                  П о э т           И с веяньем мечты      Прообраз вечной красоты           Твоей души коснется,      Для новой жизни встрепенется!                Б о г о с л о в            Чудесная обитель!            И в ней поэт - правитель.       Явились мы в век золотой,       Вновь просиявший красотой.                С и в и л л а        Какое счастье и удача!             Но тут и незадача.             День меркнет, и в ночи...                      Х о р             Сивилла! Помолчи!        Нам жизнь дана лишь на мгновенье -             Не в горе, в наслажденье!                     М о н а х             В чем красота? Не в красках,             Да и любовь - не в ласках.             То лишь соблазн, и нет             Здесь бога, он же свет!                  Х у д о ж н и к       О, нас зовут уж к покаянью,       Когда душа несется к раю,              С истомою в крови              Встречая взор любви.                       П о э т       В дерзаньи духа, в вдохновеньи              Какое преступленье?                   Х у д о ж н и к                   И нет вины                   В красе весны!                     С и в и л л а         Здесь карнавал, там преступленье,         То нашей жизни представленье. Хор, закружившись в танце, удаляется. АКТ  I Сцена 1 Дворец Пацци. Кабинет Якопо Пацци. Якопо, крепкий старик весьма благообразного вида, но резкий в движеньях, расхаживает в раздумье и то и дело молится.                 Я к о п о О, Господи! Не черт ли догадал? Во что на старости я впутываюсь? Зачем? Богат и знатен, лишь детей Нет у меня; племянников-то много, И в них-то я опору и нашел, И славен дом наш Пацци, как Медичи, Богатством, но не властью и влияньем. Делиться ею с нами не хотят Ни в чем, боясь соперничества с Пацци. Франческо в Риме, как изгнанник, ропщет, Его услышал граф, племянник папы, Непот, да чертов сын его, и в ком Медичи нажили себе врага, - И вот затеяли убрать Медичи, С его святейшества благословленья. Зачем я нужен им? Франческо молод. Правителем, так значит, буду я?! В союзе с королем и папой стану, О, дьявол, я и герцогом Тосканы?!          Входит Франческо Пацци.              Ф р а н ч е с к о Я слышал крик и поспешил подняться. Все чертыхаешься и сам с собой?                   Я к о п о Вернулся кстати. Здесь Джован Баттиста.               Ф р а н ч е с к о Встречались?                   Я к о п о                          Да. Но время у Лоренцо Проводит он, весьма довольный им.                Ф р а н ч е с к о Он говорил с тобой о деле нашем?                    Я к о п о Не так, как ты, с обидой и угрозой, О мести помышляя, не о жизни. Какая будет смута в государстве! Такое зло, похуже всех Медичи, Что видим мы в Италии несчастной.                Ф р а н ч е с к о Но смуту сеют ведь они, Медичи, Вступая с папой в спор из-за Имолы.                   Я к о п о К Флоренции Имоле прирасти Или к непоту перейти, - что лучше? Будь ты правитель, уступил бы папе, Когда он занялся, бог знает чем?                Ф р а н ч е с к о Здесь я купец, ссудил деньгами папу, Ослушавшись Лоренцо. Кто же он? Ни титула, ни должности какой-то, У нас республика? Да он тиран! Тиранов ненавидят и боятся, Я не боюсь. К чему пришли вы здесь?                   Я к о п о Джован Баттисте я сказал все то же, Что и тебе: ваш замысел опасен; Едва ль осуществим, и он согласен Вполне со мной. Но говорит, что папа, А с ним король поддерживают вас.                Ф р а н ч е с к о Вот видишь! То, что я предполагал, Сбывается. Теперь за нами сила. А их всего два брата - без охраны, Без войска, безоружных, два поэта, Игрою случая пришедших к власти. И власть для них игра, искусство, жизнь По типу дней языческих времен.                  Я к о п о Платону поклоняются, как богу, И ставят свечи, что Христу, как будто Спаситель - младший чином у богов, Поверженных давно.               Ф р а н ч е с к о                                        И вновь отрытых. Итак, ты с нами, дядя?                  Я к о п о                                         Без меня Не обойтись вам здесь, ты знаешь это. И власть доверят не тебе, а мне, И от Якопо перейдет все к вам. Но и позор, коли сорвется дело, Достанется мне первому сполна.     Стук в дверь. Франческо выглядывает и впускает Джован Баттисту.                Ф р а н ч е с к о Джован Баттиста. - Приветствую я вас! Якопо с нами.         Д ж о а н  Б и т т и с т а                           Папа и король. Теперь за планом действий.                Ф р а н ч е с к о                                                     Что ж, обсудим. Правитель хоть один, но Джулиано Возглавит всех сторонников Медичи, Как только он падет; верней всего Двух братьев извести в одно мгновенье, Застав их вместе, где они бывают - На свадьбе иль на празднестве каком.                   Я к о п о Нет, это неосуществимо, вижу, Покуда во Флоренции два брата. Лоренцо в Рим сбирается, как слышно, Тогда и будет кстати нанести Удар и здесь, и там, или в пути.            Д ж о а н  Б а т т и с т а Нет, кабы знать наверное, когда, Зачем и где, - все это слишком сложно.                Ф р а н ч е с к о Нет, лучше здесь, застав двух братьев вместе, К примеру, в церкви.            Д ж о а н  Б а т т и с т а                                        На святом-то месте?                Ф р а н ч е с к о В деталях все решим, собравшись позже. Нужна ведь помощь и извне, иначе Сторонники Медичи верх возьмут, Собравшись в Синьории.                    Я к о п о                                                 Это правда.                Ф р а н ч е с к о Отряд, пусть небольшой, нам нужен здесь. Найти лишь повод, чтоб ввести его В Флоренцию без всяких подозрений.             Д ж о а н  Б а т т и с т а Собрать войска, направить близ границ Флоренции в Сиену и Перуджи Отнять Монтоне в наказанье Карло, То может только папа повелеть. Я возвращаюсь в Рим.                Ф р а н ч е с к о                                           И я. Решенья Мы примем там-то с одобренья папы И графа Джироламо. Дело верно. Готовься стать правителем, Якопо, И в герцоги нас вывести, всех Пацци, Куда давно Медичи метят, чтобы Свой род поднять до королей и пап, Соперничая с ними уж на равных, Вступая и в союз, когда им нужно. Нет, хватит. Жребий брошен. Кто кого? Сцена 2 Дворец Медичи. Гостиная с картинами и скульптурами. Лоренцо,  Полициано, Фичино, Сандро  у картины, выставленной для обозрения. Входит Джулиано.                Д ж у л и а н о                  (Лоренцо) Что зачастил к нам папский кондотьер? К добру ли это? С ним любезен ты, Как с другом. Между тем мы с папой мира Надолго ль сохраним? Джоан Баттиста Возглавит войско папы против нас.               Л о р е н ц о Я помню об угрозе, исходящей От папы; но с врагом вести беседу Всегда ведь лучше, чем войну, когда И войска нет у нас, а только разум.                 Ф и ч и н о Врага обезоружить можно словом.              П о л и ц и а н о Но слово может привести к войне. Сандро прохаживается в отдаленьи, словно бы в беспокойстве, впрочем, простодушный и веселый.                 Ф и ч и н о Собрались мы по поводу "Весны", Картины Боттичелли, завершенной Совсем недавно, но успевшей вызвать Всеобщий интерес и любопытство, Как будто и сама весна пришла. Цветут цветы, цветами полон город; На улицу всех тянет, на поля, И дышится привольно, как бывает Лишь в юности, с порывами к свободе От всяких уз, к любви и красоте!               Д ж у л и а н о "Весна"?              П о л и ц и а н о                 Да знаем мы, кого ты видишь На полотне.                Д ж у л и а н о                       Кого?              П о л и ц и а н о                                   О ком вздыхал В поэмах, посвященных... даме сердца. А кто она, как Сандро угадал? И выполнил заказ он твой на славу!                Д ж у л и а н о Да он-то и влюблен в нее.       Сандро весело смеется.              П о л и ц и а н о                                                  Еще бы! О, Симонетта! Юная жена, В кого Флоренция вся влюблена.               Л о р е н ц о Сестра ли Беатриче, иль Лаура?    В ней прелесть матери Амура.    Меж тем стыдлива и скромна,         Как ранняя весна.              Д ж у л и а н о Друзья, простите! Мне не до бесед... Лоренцо уходит вслед за Джулиано в соседнюю комнату. Д ж у л и а н о. Послушай, Лоренцо! Поскольку Италия разделилась на два союза государств: в одном - папа и король Неаполитанский, в другом - Флоренция, герцог Миланский и Венеция, а по сути папа прежде всего враждует с нами... Л о р е н ц о (усаживаясь и протирая колено). Поскольку мы не даем Сиксту IV творить беззакония, как бог на душу положит. Д ж у л и а н о. Что касается наших интересов и интересов всей Италии, правильно. Но ты слишком увлекаешься. Л о р е н ц о. Ты снова о Пацци? Д жу л и а н о. Поскольку Пацци знатны и богаты, они, естественно, хотят играть какую-то роль в управлении Флоренцией, а ты их держишь в стороне, как бы в изгнании. Л о р е н ц о. Да, они рады вырвать власть из наших рук. Но знатность и богатство - это еще не все, это не разум, не искусство, необходимые для процветания Флоренции. Д ж у л и а н о. С этим я согласен. Я только хочу сказать, что ты поступил дерзко, приказав Франческо Пацци не предоставлять папе заем на приобретение Имолы для его непота графа Джироламо. Л о р е н ц о. Да, Имола в пределах интересов Флоренции, что Сикст IV прекрасно знает. Он решил ослабить нас и одарить за счет церкви своего сына. Праведно ли это? Но Франческо ослушался и пожаловался папе. Благородно ли это? Д ж у л и а н о. А как он должен был поступить, проживая почти постоянно в Риме, как в изгнании? Л о р е н ц о. Синьория велела ему вернуться, чтобы не быть изгнанным. Он думает прежде всего о себе, а не о Флоренции. Д ж у л и а н о. А папа лишил тебя должности депозитария апостолической камеры. Л о р е н ц о. Бог с ней. Д ж у л и а н о. Но Пацци ты не оставил в покое. Л о р е н ц о. О чем ты говоришь? Д ж у л и а н о. Джованни Пацци женился на дочери Борромео.. Л о р е н ц о. Борромео очень богат, а все состояние завещал дочери, обделив племянника Карло, поскольку тот близок к нам. Я не мог спокойно смотреть, как семейство Пацци удвоит свое состояние, чтобы еще больше заважничать. У Карло были права на семейное наследство и больше, чем у дочери Борромео, что и признал суд. Д ж у л и а н о. Без твоего участия вряд ли суд признал это. Л о р е н ц о. Что, лучше, если бы Якопо Пацци, глава дома, повлиял на суд в их пользу? Д ж у л и а н о. Ты будешь действовать, как находишь необходимым. Твои решения спонтанны, а потом уж находишь разумные объяснения, с которыми трудно не согласиться. Ты все-таки поэт, а не правитель. Л о р е н ц о. И слава Богу! Д ж у л и а н о. Но можно потерять все, желая приобрести слишком много. Л о р е н ц о. Джулиано! Разве мы стремимся еще что-то приобрести? Нам бы суметь сохранить то цветущее состояние, в каком пребывает Флоренция, - и не только в смысле богатства, но и развития искусства и мысли, благодаря чему она выступает, как светоч Италии. Д ж у л и а н о. Но кому-то этот свет застит глаза. Л о р е н ц о. Что поделаешь? Что касается Джоан Баттисты, я вижу, у него что-то на уме. Но он не глуп и с удивлением не находит во мне тирана - ни в мыслях, ни в повадках. Д ж у л и а н о. Еще более удивляет меня приезд новоиспеченного кардинала Рафаэлло Риарио, племянника графа Джироламо Риарио, племянника папы. Сколько здесь греха и неправды, что освящается саном и титулом и возвеличивается! Да еще кардинал приезжает в сопровождении архиепископа Пизанского, занявшего кафедру против воли Синьории, и папского кондотьера с отрядом арбалетчиков. Тебе не кажется все это странным? Л о р е н ц о (поднимаясь на ноги и слегка разминая ногу). Я принимал кардинала в Кареджи. К нам все едут. Что же тебя не было? Говорят, ты не отходишь от своей подружки. Меня это удивляет. Ведь она беременна. Д ж у л и а н о. Ты не поверишь, у меня весьма дурные предчувствия. Она боится родов. Я сел на коня и помчался было в Кареджи, но свернул в сторону и вернулся. Л о р е н ц о. Ты так к ней привязан? Д ж у л и а н о. К ней, разумеется. А еще я привык к мысли, что у меня будет сын. Л о р е н ц о. Между тем во Флоренции все уверены, что твоя возлюбленная - Симонетта Веспуччи. Д ж у л и а н о. Я по-прежнему влюблен в нее, но в девушку, не в замужнюю женщину. Л о р е н ц о. Как Сандро? Вы оба не от мира сего. Д ж у л и а н о. Разве мы не из Платонической семьи? Идея для нас более реальна, поскольку предвечна. Л о р е н ц о. Все это прекрасно, но вернемся на грешную землю. Флорентийцы задают пир в честь кардинала... Д ж у л и а н о. Я обещал быть, но не приду. Мне не до празднеств. У меня масса мыслей, какие просятся на бумагу. Л о р е н ц о. Счастливец! Отдайся вдохновению. Музы стоят пиров. Джулиано и Лоренцо выходят в гостиную, где обсуждение картины Боттичелли продолжается на вольном заседании Платоновской академии. Сцена 3 Дворец Пацци. Кабинет Якопо Пацци. Входит Якопо в сильном волнении. Я к о п о. Случай был удобный. На празднестве в воскресный день, во время пиршества... Но вдруг, нет, кстати, доносят, что на приеме Джулиано не будет. Странно. Он не приехал на виллу в Фьезоле, где должен был он быть у брата. Никак прознали? Уже слишком много народу вовлечено в тайну, и она, если не раскрыта уже, может быть раскрыта не сегодня-завтра. Как медлил я с решением, теперь сгораю от нетерпения, как Франческо. Входят Джоан Баттиста, архиеипскоп Пизанский, Бернардо Бандини, Антонио да Вольтерра, Франческо Пацци, священник Стефано. Ф р а н ч е с к о. Больше откладывать дело невозможно. Кардинал прибудет в собор Санта Репарата вскоре на мессу, где обязательно должны быть братья Медичи. У нас нет иной возможности, как расправиться с ними там. С т е ф а н о. В церкви? Ф р а н ч е с к о. Теперь решим, кто непосредственно участвует в деле. Я и Бернардо берем на себя Джулиано, а вы, прославленный воин, - Лоренцо... Д ж о а н  Б а т т и с т а. Упаси, Боже! У меня есть прямые обязанности военачальника папы. Я привел отряд арбалетчиков и им буду командовать там, где было решено нас поставить, - у одного из ворот города. По чести, я не скрою и того, что есть весьма важные причины, чтобы я отказался от вашего предложения. Я к о п о. Понятно. Лоренцо очаровал вас. Д ж о а н  Б а т т и с т а. Вы все очень мужественные люди, к каковым я полон уважения. Но  прямо скажу: я никогда не осмелюсь совершить убийство в церкви и к предательству прибавить святотатство.                         Тягостная пауза. А н т о н и о. А мы осмелимся. Вольтерра унижена, разграблена по приказу Лоренцо ради сохранения монополии его семьи на разработку и продажу квасцов. Я к о п о. А, черт! Стефано, ты поможешь Антонио? С т е ф а н о. Как прикажете, мессер Якопо. Примкнув к вам, я уж пойду до конца. Медичи сеют разврат. Господь простит меня. Ф р а н ч е с к о. Отлично! Кинжалами вы оба владеете. Удар в шею или в грудь. Внезапный и потому безошибочный. А н т о н и о. По какому знаку? С т е ф а н о. Когда священник, служащий мессу, переходит к совершению таинства евхаристии, - самый удобный момент. А р х и е п и с к о п. Да будет так. В это время я займу дворец Синьории, чтобы склонить членов Совета волей или неволей признать совершившееся. Ф р а н ч е с к о. Сойдемся в церкви в пределах получаса. Просить ли благословление у Бога или дьявола, я не знаю. С т е ф а н о (взглянув на архиепископа). Дьявол не благословляет, а шлет проклятья. В церкви помолимся. Я к о п о. С Богом!                         Все уходят. Сцена 4 Собор Санта Репарата. В большом пространстве народу, кажется, не очень много. Неподалеку от алтаря кардинал, Лоренцо Медичи, Анджело Полициано, Антонио да Вольтерра, Стефано и другие. У входа показывается Джулиано в сопровождении Франческо Пацци и Бернардо Бандини. Звучит церковное пение.               Ф р а н ч е с к о                   (Джулиано) Лоренцо невзлюбил нас, Пацци, что ж! Но мы соперники лишь на турнирах, Как рыцари, во славу милых дам.    (Касается рукой груди Джулиано.)                 Д ж у л и а н о О, да! Но тише! Служба началась.                Ф р а н ч е с к о Идем поближе. Кардинал все ищет Тебя глазами, где же брат Лоренцо?                 Д ж у л и а н о А что ему я?                  Б е р н а р д о                        Соправитель младший. Он тоже ведь из младших у престола Его святейшества...                Ф р а н ч е с к о                                    Или Петра?                  Б е р н а р д о Ну, чья душа возвышенна, конечно, Во храме божьем воспарит до неба.                 Д ж у л и а н о Пришли за мной, несете всякий вздор. Вы что-то не в себе, я тоже, впрочем. Но у меня причины есть.                 Ф р а н ч е с к о                                                Какие?                 Д ж у л и а н о              (слушая пение хора) О, нет! Поют чудесно, свет струится, Как в райских кущах, если верить Данте. Что б ни затеяли, вам помолиться, Я думаю, не помешает тоже.  Франческо и Бернардо переглядываются между собою и с другими заговорщиками. Пение хора, возносясь все выше, затихает. Священник, ведущий мессу, приступает к совершению таинства евхаристии. Бернардо наносит удар кинжалом в грудь Джулиано, тот, сделав несколько шагов, падает; раздаются вскрики.                Г о л о с а Ударили кинжалом! Повалился. Кто? Джулиано Медичи. Франческо Набросился с кинжалом на него И бьет лежащего с остервененьем. Никак в безумье впал! Некий флорентиец бросается на помощь Джулиано.                                          Франческо Нори! Он не успел вступиться, как Бернардо Сразил его. И на смерть.              Ф р а н ч е с к о          (падая на колени)                                            Дьявол! Мертвый Отвел мне руку, и себя я ранил?!               Б е р н а р д о Франческо! Хватит! Джулиано мертв. Лоренцо жив еще; беги к Якопо И поднимай на площади народ.              Ф р а н ч е с к о Я ранен в ногу; я совсем без сил, И тянет лишь домой, в постель, как в детстве. В это же время Антонио и Стефано набрасываются на Лоренцо; Полициано отталкивает священника, Лоренцо хватает Антонио за руку, происходит короткая схватка; Бернардо подскакивает к Лоренцо, его сбивают с ног, и убийцы спасаются бегством, а кардинал поспешно прячется в алтарь с помощью священнослужителей. Крики, слезы, смятение. Многие с ужасом выбегают из церкви, им кажется, что она рушится, как от землетрясения. Лоренцо уводят его друзья в ризницу.               П о л и ц и а н о Ты ранен.                 Л о р е н ц о                   Пустяки. Дышу свободно.               П о л и ц и а н о           (осматривая раны) Да, кажется, в порядке. Где Клариче?                Л о р е н ц о Жена осталась дома, слава Богу! Ей не хотелось видеть Сальвиати, Да кардинала тоже, как врагов. Пошли кого-нибудь сказать, я жив. Что с Джулиано? В ризницу вносят тело Джулиано, затем еще одно тело.                         Мертв? Франческо Нори! Мой милый брат и друг наш самый верный. Погибли за меня, мою беспечность. Что с кардиналом?            1-й  ф л о р е н т и е ц                                    Спрятался в алтарь. Народ хотел достать его оттуда, Но священнослужители в защиту Его сгрудились, чтобы избежать Расправы новой с большим святотатством.                 Л о р е н ц о                     Что в городе? 2-й  ф л о р е н т и е ц (только что вошедший). А там вот что, ваша светлость! Видели, как архиепископ Сальвиати с Якопо Поджо в сопровождении друзей своих и нескольких перуджинцев вошли во дворец Синьории. Что там произошло, неведомо. Никто не выходит и никого не впускают. Л о р е н ц о. Они решили, помимо всего, завладеть Синьорией? 2-й  ф л о р е н т и е ц. Но это им вряд ли удалось сделать, по всему. На верхнем этаже в окнах висят теперь архиепископ и Якопо Поджо. П о л и ц и а н о. Повешенные?! 2-й  ф л о р е н т и е ц. Уж явно, как мертвые. 3-й  ф л о р е н т и е ц (входя). Ваша светлость! Эти висят, и это зрелище собрало много народу на площади. И тут объявился мессер Якопо Пацци на коне в сопровождении сотни вооруженных сторонников. Мессер Якопо обратился к народу, призывая оказать ему помощь и добыть свободу. Но народ лишь расхохотался, указывая пальцами на архиепископа и Якопо Поджо, висящих в окнах. А члены Синьории сверху бросали камни, и мессер Якопо в великом страхе удалился со своим отрядом. И тогда народ ворвался во дворец Синьории, перебил всех, кто явился туда с архиепископом. Весь город провозглашает имя Медичи. А заговорщиков поносят и клянутся найти их всех, куда бы они ни укрылись.                 Л о р е н ц о Мой бедный Джулиано! Знал бы ты, Флоренция пришла тебе на помощь, Взошедшему без страха на Голгофу. Прости, мой брат! Ты спас мне жизнь ценою Своей, еще в цвету, как светлый ангел, Да воспарит душа твоя на небо. В сопровождении друзей и сторонников Лоренцо покидает ризницу и церковь. Толпа на улице встречает его, скандируя "Шары! Шары!", эмблему дома Медичи. Сцена 5 Дворец Синьории. Зал Большого совета. За кафедрой собираются члены Совета, а в зале, совпадающем с театральным, именитые граждане Флоренции в количестве трехсот человек. У кафедры внизу несколько граждан. 1-й  г р а ж д а н и н. А Франческо Пацци удостоился чести быть повешенным в окне Синьории рядом с архиепископом! 2-й  г р а ж д а н и н. Еще бы! И Бернардо Бандини, смельчак редкий, сыщется, как Якопо Пацци, которого привели горцы. 1-й  г р а ж д а н и н. Бедняга! Не нашел успокоения ни в семейном склепе, ни в могиле за городской стеной. 2-й  г р а ж д а н и н. Но зрелище не из приятных. Зачем полуразвалившийся труп волочить по улицам города, чтобы затем сбросить в воды Арно? Как бы чума не случилась! 1-й  г р а ж д а н и н. Поистине ярчайший пример превратностей судьбы, когда человек с высоты всяческого благополучия оказался столь позорно низвергнутым в бездну величайшего злосчастья! 3-й  г р а ж д а н и н. Его обвиняли во множестве пороков, особенно в склонности к игре и сквернословию, уму не постижимому. Никак понравился дьяволу - и пропал человек! 1-й  г р а ж д а н и н. Однако он все искупал милостыней и пожертвованиями богоугодным заведениям. И, как честный купец, перед кровавым воскресеньем, чтобы никто не пострадал от возможной его неудачи, уплатил все свои долги. 4-й  г р а ж д а н и н. Что ни говори, смерть Джулиано Медичи была мгновенна и прекрасна. Вся Флоренция и поныне оплакивает его. 1-й  г р а ж д а н и н. Ведь он был, как никто, щедр и человеколюбив. И Господь Бог вознаградил его - рождением сына у его возлюбленной, которого взял к себе Лоренцо. 3-й  г р а ж д а н и н. Но если бы смута на этом и закончилась! Нет, папа отлучил от церкви город и отрядил с королем войско против Флоренции, уверяя нас, что враг его - один Лоренцо. 1-й  г р а ж д а н и н. Что же, он думает, мы его выдадим? 4-й  г р а ж д а н и н. Вот он идет, сам пожелав выступить перед именитыми гражданами республики. Все занимают свои места; Лоренцо выходит к кафедре. Л о р е н ц о. Высокие синьоры и вы, достопочтенные граждане! До чего довела злая судьба наш дом, если даже среди друзей, среди родичей, даже во святом храме члены его не могут чувствовать себя в безопасности. Перед кем мы так провинились, чтобы заслужить столь яростную жажду мщения? Нет, те, кто проявил к нам такую враждебность, никогда не были лично нами обижены, ибо если бы мы что-либо сделали против них, они уже не имели бы возможности нанести нам ответного удара.                  Члены Совета переглядываются.                                                                             Если же они приписывают нам угнетение, причиненное им государством, о чем, впрочем, ничего не известно, то вам они наносят большее оскорбление, чем нам, этому дворцу и вашей высокой власти - большее, чем нашему дому, утверждая тем самым, что ради нас вы незаслуженно ущемляете сограждан. Но ничто так не далеко от истины, ибо если бы мы могли нанести им обиду, то не стали бы этого делать, а вы не допустили бы этого, если бы даже мы захотели. Их побуждала к действиям только жажда власти, что они доказали, захватив дворец и явившись вооруженной толпой на площади, и деяние это, жестокое, честолюбивое и преступное, в самом себе несет свое осуждение. Если же они действовали из ненависти и зависти к нашему влиянию в делах государства, то покусились не столько на нас, сколько на вас, ибо вы даровали нам его. Ненавидеть следует ту власть, которую захватывают насилием, а не ту, которой достигают благодаря щедрости, человеколюбию и свободолюбию. И вы сами знаете, что никогда дом наш не восходил на какую-либо ступень величия иначе, как по воле этого дворца и с вашего общего согласия. Козимо, дед мой, вернулся из изгнания не благодаря силе оружия, а по общему и единодушному вашему желанию. Мой отец, старый и больной, уже не мог стать на защиту государства от врагов, но его самого защитила ваша власть и ваше благоволение. Я же после кончины отца моего, будучи еще, можно сказать, ребенком, никогда бы не смог поддержать величие своего дома, если бы не ваши советы и поддержка. И этот наш дом никогда не смог бы и сейчас не сможет управлять государством, если бы вы не правили и раньше и теперь совместно с ним.          Слышны вздохи умиления и согласия в зале.                                                                        Поэтому я и не знаю, откуда может явиться у врагов наших ненависть к нам и чем мы могли вызвать у них сколько-нибудь справедливую зависть. Но пусть даже мы нанесли им тягчайшие обиды и они имеют все основания желать нашего падения, - зачем же нападать на этот дворец? Зачем вступать с папой и королем в союз, направленный против свободы отечества? Зачем нарушать мир, так долго царивший в Италии? В этом им никакого оправдания нет.                         Оживление в зале.                                                                                Пусть бы нападали они на своих обидчиков и не смешивали частных раздоров с общественными. Вот почему теперь, когда они уничтожены, попали мы в еще большую беду, ибо под этим предлогом папа и король обрушились на нас с оружием в руках, заявляя, что войну они ведут лишь против меня и моего дома. Дал бы бог, чтобы слова их были правдой. Тогда делу можно было бы помочь быстро и верно, ибо я не оказался бы таким дурным гражданином, чтобы личное спасение свое ценить больше вашего и не погасить кровью своей грозящий вам пожар. Г о л о с а. О, нет! О, недаром к нему приросло прозвание "Ве-ликолепный"! Л о р е н ц о. Но сильные мира всегда прикрывают свои злодеяния каким-нибудь более благовидным предлогом, вот и они придумали этот предлог для оправдания своего бесчестного замысла. Однако, если вы думаете иначе, я всецело в руках ваших. От вас зависит - поддержать меня или предоставить своей участи. Вы отцы мои и защитники, и что бы вы ни повелели мне сделать, то я с готовностью сделаю, даже если бы вы сочли нужным войну эту, начатую пролитием крови моего брата, закончить, пролив мою кровь. (Отходит от кафедры в сторону.) 5-й  г р а ж д а н и н (старик, суровый на вид, выходя к кафедре). Сын мой! Ты все правильно сказал, лучше не скажешь. Мы, мужчины, от слез далеки, нас не легко растрогать, как женщин, и то многие из нас плакали. Господь Бог, никогда не оставлявший милостью своей вашего дома, еще раз проявил к нам милосердие и защитил наше правое дело. Республика благодарна тебе и вашему дому. Как ты не потерял мужества в минуту опасности для себя лично, так и теперь не теряй его, ибо, как не преминули мы со всей поспешностью, без чьего-либо зова и повеления, защитить твою жизнь и отомстить за смерть твоего брата, так же постоим за твое влияние и власть, чего лишишься ты лишь тогда, когда мы потеряем свое отечество. А этому не быть. Мы отстоим, как бывало много раз, нашу свободу.             Все вскакивают с мест и приветстуют Лоренцо. АКТ  II Сцена 1 Дворец Медичи. Приемная. На стенах карта Италии, карта мира; в шкафах вазы, изделия из слоновой кости, книги Данте и Петрарки в багряных кожаных переплетах, Библия в переплете из красного бархата. Большой стол, кресла. Входят мессер Пьеро да Биббиена и Фичино. М е с с е р  П ь е р о. Сейчас придет молодой художник, впрочем, он и скульптор, и изобретатель, и музыкант, который смастерил лиру собственной конструкции. Ф и ч и н о (усаживаясь). Да, слыхал, в форме черепа лошади. М е с с е р  П ь е р о. А звучание, его игру слышали? Ф и ч и н о. Нет. Этот художник очень красив и статен, но, говорят, избегает женщин. М е с с е р  П ь е р о. Да, на этом основании был составлен донос, каковой опускают в урну в церкви, с обвинением его в содомии, да и с кем? С учителем. Было два разбирательства. Слава Богу, у его учителя Верроккио, у которого учился и Сандро, - достойная репутация. Сандро и устроил так, чтобы Лоренцо услышал игру его собрата. А поскольку у молодого художника особых заказов нет во Флоренции, да о них он как будто не заботится, занимаясь изучением природы, Лоренцо решил его отправить в Милан - с его лирой и с его талантами, которым, быть может, он найдет применение при дворе герцога. Ф и ч и н о. Вослед за посольством, которое предпринял Лоренцо Великолепный в Неаполь ради устанавления мира в Италии... М е с с е р  П ь е р о. О, да! Заговор Пацци дорого обошелся Флоренции. Враг стоял, можно сказать, у стен города. Ф и ч и н о. И тут Лоренцо безусловно проявил и мужество, и мудрость. Он не пошел на поклон папе, а вступил в переговоры с королем Ферранте как равный, приехав в Неаполь, в самое логово врага один и безоружным. М е с с е р  П ь е р о. Нет сомнения, Ферранте весьма долго колебался, как поступить с Лоренцо, и удерживал три месяца, как в плену, ожидая, что в его отсутствие во Флоренции произойдет переворот. Ф и ч и н о. Ферранте - страшный человек. Данте поместил бы его в аду среди убийц и клятвопреступников. М е с с е р  П ь е р о. Но трагические события возвышают героев. И не только король, весь Милан принял Лоренцо с великим почетом и интересом. Ведь война была предпринята для того, чтобы погубить его, и величие врагов Лоренцо лишь содействовало его собственному величию. Когда же он явился к королю, то заговорил о положении всей Италии, о стремлениях ее государей и народов, о надеждах, которые могло бы возбудить всеобщее замирение, и опасностях продолжения войны, и речь его была такой, что король, выслушав Лоренцо, стал больше дивиться величию его души, ясности ума и мудрости суждений, чем раньше изумлялся тому, как этот человек может один нести бремя забот военного времени. Ф и ч и н о. К счастью, Флоренция не предала Лоренцо, хотя и устала от тягот войны и ужасов чумы, и он, заключив союз с королем, к величайшей досаде папы, вернул утраченные земли и то положение, какое она занимает в Италии и в Европе. М е с с е р  П ь е р о. Но и в Рим мы отправили посольство из флорентийских художников для росписи Сикстинской капеллы для замирения с папой. Ф и ч и н о. Не во славу же Сикста, а Флоренции. Входят с разных сторон Лоренцо и Леонардо да Винчи с лютней в футляре, красивый молодой человек с изысканными движениями, но с особинкой, а именно левши, что сказывается прежде всего в жестах. Л о р е н ц о. Леонардо, я рад тебя видеть. Красив, как Аполлон! Только наш бог не с золотой кифарой, а с серебряной лирой собственного изобретения. Здесь Фичино. Ты знаешь, он не только читает лекции с кафедры в соборе под видом проповедей, но и прекрасно играет на лире. Ф и ч и н о. Лира - высокое слово; играю я на лютне, Лоренцо. Л о р е н ц о. Да, конечно. Леонардо, можно ли попросить тебя показать нам твою лиру. Л е о н а р д о. С удовольствием, ваша светлость! Всякий мастер жаждет проделать это. (Вынимает из футляра лютню в форме лошадиного черепа.) Л о р е н ц о. Но ты и мастер-музыкант. Л е о н а р д о. Да, ваша светлость, я охотно сыграю на лютне для столь взыскательной публики, как Феб у богов Олимпа. (Играет.) Ф и ч и н о. Звучание очень звучное и чудесное. А музыка, что это? Л е о н а р д о. Импровизация. Ф и ч и н о. Это же песня! Не хватает только слов.                 Л е о н а р д о   (поет, словно не сразу припоминая слова) Амур! Не ведаешь, что ты творишь,        Пуская золотые стрелы Направо и налево, и без цели. Любовь! Красавиц юных зов мне внятен.        Увы! Желанием томим,        Бегу, не поспешаю к ним,        Как юноша, что горд и знатен,        Своей свободой дорожа,        Прости меня, о, госпожа! Ф и ч и н о. И слова - импровизация? Л о р е н ц о. Похоже, что так!                 Л е о н а р д о        Любовь - ведь та же страсть к познанью,        Стремленье к высшей красоте,        Сродни она не жизни, а мечте,        И я не радуюсь свиданью.        Ведь доказательства любви,        С волненьем яростным в крови,            Нелепы до уродства,            Разнузданы до скотства.            А ты, Амур, дитя,            Шалишь всего шутя.        Лишь беспорочное зачатье,        Как божий дар, нам в счастье.                        Все смеются, и Леонардо тоже. Л е о н а р д о. Ваша светлость, поскольку вы повелели мне явиться ко двору герцога Миланского, с лютней, я подумал, что учился я не только музыке, но и ваянью, и живописи, и наукам, и вот я написал письмо его светлости, чтобы предстать не только в звании придворного музыканта. Можно ли мне показать его вам? Л о р е н ц о (поднявшись, берет в руки письмо и просматривая его внимательно). Хорошо. Что ты изобретатель изумительный, в том мы убедились. Что касается всевозможных военных машин, у нас и армии нет, чтобы думать о них. Но существенно заключение. (Читает.) "В мирное время, надеюсь, удовлетворить вашу светлость в зодчестве, в сооружении частных и общественных зданий, в устройстве каналов и водопроводов. Также в искусстве ваяния из мрамора, меди, глины и в живописи могу исполнить какие угодно заказы не хуже всякого другого, кто бы ни был". Вот это дело! Вероятно, из-за смуты и войны мы упустили возможность дать тебе проявить свои таланты здесь, но ты будешь достойным посланцем Флоренции. С Богом! Ф и ч и н о. Разве мы еще не послушаем игру и импровизации Леонардо? Тем более что он уезжает, как Сандро уехал в Рим.                    Музыцирование продолжается. Сцена 2 Мастерская Сандро Боттичелли. Ученики Биаджо и Якопо устанавливают тондо с изображением Мадонны в окружении ангелов в рост высоко на стене, другие, сидя за длинным столом, наблюдают. Я к о п о. Да, не суетись, Биаджо, еще упадешь. Б и а д ж о. Я и не думаю суетиться. Видишь, я уже не мальчишка. Мою картину учитель не просто одобрил, а продал за шесть флоринов золотом. Небось, расхвалил, а ему верят, в почете и славе небывалой вернулся из Рима. Я к о п о. От папы получил изрядную сумму денег, да не волновался так, как ты из-за шести флоринов. Б и а д ж о. И шесть флоринов не мало. Не смейся надо мной, Якопо, а то я скажу, что язвишь меня из зависти. Я к о п о. Так оно и есть. А Сандро, по своему обыкновению, живя, как придется, еще из Рима не выехал, как потратил все деньги. Он не станет волноваться из-за того, есть у него деньги или нет. Б и а д ж о. Нет, деньги счет любят. К ним нужно относиться с почтением, иначе нищим умрешь, Якопо. Я к о п о. О ком ты это? Б и а д ж о. Ну, я же не о тебе! Я к о п о. О ком же? (Подбегает к половине учителя и слегка откидывает покрывало с картины на подставе, и там возникает обнаженная женщина изумительной красоты и прелести, как живая.) Б и а д ж о. Не трогай! Я к о п о. Тот, кто пишет такие вещи, может не считать денег. Таковы истинные художники, а ты лучше бы подался в купцы. Б и а д ж о. Я ничего не говорю. Это Венера. Страшно на нее взглянуть. Она вся голая, а лицом похожа на ту же юную девушку, что изображала собой Весну. Я к о п о. Известно, на кого она похожа. Б и а д ж о. На ту, в кого влюблен Сандро? Я к о п о. Во всех женщинах он видит только ее. Б и а д ж о. Или для нее нет женщины, кроме нее, как Данте прославил Беатриче? Недаром все читает "Божественную Комедию", рисуя без конца. Я к о п о. Это он думает о спасении души. Голоса за дверью. Ученики опускают покрывало. Входит Сандро. С а н д р о. Биаджо, повесил тондо? Хорошо. А теперь зайди к гражданину, с которым ты видел меня вчера у его дома, пусть придет посмотреть твою работу. Б и а д ж о. О, как хорошо вы сделали, учитель! (Уходит.) С а н д р о. Якопо, ты вырезал из картона то, о чем я тебя просил давеча? Я к о п о. Да, учитель. Все восемь штук. А для чего это? С а н д р о (прилаживая один из кусков вокруг шеи). Это капюшоны, в каких заседают граждане в Синьории. Белым воском мы их прикрепим над головами восьми ангелов Биаджо. Ученики догадываются, что затеял учитель, и дружно помогают ему и Якопо, поднявшись на лестницу, укрепить капюшоны. Я к о п о (спустившись вниз). Глазам своим не верю. Сандро, рассмеявшись, уходит в свою половину и с беспокойством сбрасывает покрывало с картины "Рождение Венеры", и, словно стены исчезли, море, богиня на раковине. С а н д р о. Все не так - и так. Иначе не выходит. Но это же лучше, чем "Весна". Она здесь, как в сказке, а это там. (Набрасывает покрывало на картину, заслышав шаги.)                      Входят гражданин и Биаджо. Б и а д ж о. Вот то самое тондо, о котором вам говорил мой учитель. (В изумлении таращит глаза.) Г р а ж д а н и н (переглянувшись с Сандро). Да, да, узнаю совершенно по описанию. Б и а д ж о. Ай! (Хлопает глазами, трясет головой.) Я к о п о. Биаджо, ты что? Г р а ж д а н и н. Рад и я приобретению, как и вы - продаже. Как ни хороша картина, она обретает цену, лишь будучи проданной, не так ли? (Порывшись в кармане.) К сожалению, я забыл дома кошелек. Идемте, молодой человек, я расплачусь, а картину вы вставите в другую раму, Сандро знает, и принесете позже. Б и а д ж о. О, как вам будет угодно! (Не смея поднять глаз, уходит с покупателем.) Сандро, Якопо и ученики сообща и быстро снимают капюшоны, превращая членов Синьории вновь в ангелов вокруг Мадонны. Как во сне, входит Биаджо. С а н д р о. Биаджо, ну, что, получил деньги? Б и а д ж о. Да, получил. (Робко поднимает глаза на тондо.) Ай! Учитель, не знаю: сон ли мне снился, или все это правда. У этих ангелов, когда я пришел сюда с покупателем, оказались на головах красные капюшоны, а теперь их нет: что все это означает? С а н д р о. Ну, не знаю. Уж не помутилось ли у тебя в голове? Эти деньги, видимо, сбили тебя с толку. Б и а д ж о. Деньги? Деньги здесь, все шесть флоринов. Я не сплю. А капюшоны тоже ведь были. С а н д р о. Если бы это случилось на самом деле, неужели ты думаешь, что этот гражданин купил бы картину? Б и а д ж о. В самом деле. Ведь он мне ничего не сказал. Я видел, вместо ангелов вокруг Мадонны, членов Синьории в красных капюшонах, а он все-таки ангелов, выходит? И вы ничего такого не заметили? Сандро, Якопо и другие ученики, смеясь, словно бы над недоумением Биаджо, отрицательно качают головами. Б и а д ж о. Я вам верю. А все-таки странная вещь мне привиделась. И чтобы совсем придти в себя, не следует ли мне всех вас пригласить на пирушку? Я к о п о. О, да! Сандро отпускает развеселившихся учеников и остается один у картины "Рождение Венеры"; словно не решаясь приступить к работе, беспокойно расхаживает.                С а н д р о Зачем я посмеялся над Биаджо? Над ангелами тоже, превратив В синьоров в окружении Мадонны, Возвысив их до матери Христа. Всего лишь шутка? Но в подобных шутках Не далеко ль зашел я в "Поклоненьи Волхвов", изобразив Козимо-старца В кругу семейства, точно это праздник Из нынешних времен, в одеждах знати, И здесь же Джулиано и Лоренцо, Да и себя изобразил я там, Во цвете лет, смотрите, сам художник!          (Сдергивает с картины покрывало.) Священное писанье превратилось В предмет искусства и игру уменья Живописать и строить перспективу. Так боги Греции предстали в мире В прекрасных статуях мужчин и женщин, С тем вера в них, наверно, пошатнулась. И  богородицей слывет подружка Художника, да в платье, что здесь носят, В застежках, украшеньях для прельщенья. Все это мило, даже человечно, Нет тайны лишь священной из веков, Как в ликах византийских, примитивных, Но полных таинства глубокой веры. И вот к чему пришел я? С верой в Бога, Спасителя, не вяжется искусство? С игрою в перспективы, в колорит? "Рождение Венеры" - это чудо? Или кощунство? Я теряю разум. О, боги! Пусть. Ведь мне дороже вера; Она моя надежда и любовь. (Словно пугаясь чего-то, поспешно уходит.) Сцена 3 Вилла Кареджи. В одной из комнат висит картина Сандро Боттичелли "Рождение Венеры". Лоренцо и Фичино; входят Полициано и Микеланджело, ученик школы скульпторов в Садах Медичи, юноша лет 16, принятый Лоренцо в свою семью, как сын. Л о р е н ц о. Микеланджело!  Хорошо, что ты приехал. М и к е л а н д ж е л о (раскланиваясь ради приличия, но не очень умело). Да, меня вытащил Полициано, уверив, что в эти дни нельзя работать. Ф и ч и н о. Мой юный друг, ты учишься или работаешь? М и к е л а н д ж е л о. Бертольдо, мой учитель, немногословен, утверждая, что в работе и состоит учеба. Особенно для скульптора. Л о р е н ц о. Но здесь собираются как раз те, кто весьма словоохотлив. М и к е л а н д ж е л о. Ваша светлость, мне кажется, я умею и слушать, то есть учиться, не держа в руках молотка и резца. Ф и ч и н о (переглянувшись с другими). Прекрасно! Лоренцо не ошибся, взяв тебя в семью. Л о р е н ц о. Это как мой дед Козимо не ошибся в тебе, Фичино! Ф и ч и н о. О, да! Теперь мой юный собрат входит в Платоническую семью. М и к е л а д ж е л о. Заниматься философией вряд ли я буду. Я не знаю языков. Ф и ч и н о. У искусства свой язык. Ты это знаешь. Мы живем в храме всемогущего архитектора; каждый должен внутри его круга проводить свой собственный круг, восславляя Бога. П о л и ц и а н о. Наговорившись всласть друг с другом, мы рады новому слушателю. Л о р е н ц о. Тсс! Марсилио, как поэт, ощутил приближение бога. Ф и ч и н о. Человек стоит на вершине творенья не потому, что он может постичь его механику и его гармонию, но прежде всего благодаря своему собственному творческому динамизму. Великая божественная игра находит свое повторение в человеческой игре и труде, которые с точностью подражают Богу и соединяются с ним. Человека тоже можно определить как вселенского художника. М и к е л а н д ж е л о. Мне это нравится. Входит Пико делла Мирандола, молодой человек изумительной красоты, но в печали и грустный. П и к о. О, други! Да простит нам Бог наши сборища! (Идет по комнатам, словно не находя себе места.) П о л и ц и а н о. Да, что с ним? Когда красавица, привлекая мой взор, со смехом отворачивается от моего уродства, я кисну, это понятно. А он-то чем обделен? Правитель Мирандолы, граф, золотая красота, гениальность, знает все языки, как дьявол, всех мудрецов, какие были на свете! Ф и ч и н о. Золотая голова! Л о р е н ц о. С золотой красотой Феба золотая голова метафизика! Ф и ч и н о (Микеланджело). Благословенна ваша юность! Если мы должны говорить о золотом веке, то это, конечно, век, который производит золотые умы. И что наш век именно таков, в этом не может сомневаться никто, рассмотрев его удивительные изобретения: наше время, наш золотой век привел к расцвету свободные искусства, которые почти было погибли, грамматику, поэзию, риторику, живопись, архитектуру и древнее пение лиры Орфея. И все это - во Флоренции! П и к о. Милый каноник, поклоняющийся равно Христу и Платону! Почему бы и нет? По мне достойны поклонения и Будда, и Магомет, и Гермес Трисмегист, и Фома Аквинский. Впрочем, тут нет новости. А мы же восславим человека. Хотите послушать мою "Речь о достоинстве человека"? Ох, нет, нельзя. Она запрещена. И гореть бы мне в аду, то есть воздыхать от плетей палача до сошествия в ад, если бы не вы, ваша светлость, не вырвали бедного школяра из рук святой инквизиции. Л о р е н ц о. Пико, тебя еще увенчают лаврами, как Петрарку. П и к о. Увы! Я сжег все свои стихи. Философу, как и монаху, возбраняется грезить и петь о любви. Л о р е н ц о. Пико, ты шутишь. П о л и ц и а н о. Сжечь свои стихи, это значит, подняться на новую ступень совершенства. Пико, из новых песен! Ф и ч и н о. Друзья, Пико обратился. И я обратился, вступил в духовный сан, но песни пою те же, как птицы божьи по весне. Л о р е н ц о. Пико еще очень молод, друзья, его все бросает в крайности. Сочинить для диспута, вместо десяти тезисов, девятьсот - это надо размахнуться. Неудивительно, некоторые из них слегка отдавали ересью. Но если же таким же пылом обратиться, то остается только пойти в монахи. П и к о. Ваша светлость даже шутя угадывает правду. На исповеди, - но только никто не смеет и подумать, что я испугался пыток и суда инквизиции, все бы я вынес, как сын Божий, я это и делаю теперь через пост и самобичевание, - на исповеди я покаялся не только в греховных помышлениях о всемирной славе и стихах, но и в любовных историях, когда за женщину я вступал в поединки, в настоящее сражение, так что погибли однажды восемнадцать из моих людей, а за что? За один неверный поцелуй моей возлюбленной. Л о р е н ц о. Если уж дело обстоит столь серьезно, шутки в сторону. Недаром еще совсем юным ты привлек мое внимание к Савонароле и посоветовал мне пригласить его в монастырь Сан Марко. Не он ли обратил тебя? П и к о. Если я к кому прислушиваюсь, то к Богу, который во мне. А Савонарола чуток к веяниям времени. Он выступил против папы, честь ему и хвала. Л о р е н ц о. Савонарола заговорил вслух о том, что всем известно. Но папа обрушит свой гнев прежде всего против Флоренции. П и к о. Вот я уже не могу смотреть на картину Сандро "Рожде-ние Венеры", как прежде, с восхищением и любовью. И Сандро слышать не хочет о ней. Л о р е н ц о. Тоже обратился? Ф и ч и н о (Микеланджело). Идем со мной. Ты еще юн, тебе рано думать о конце земного пути. М и к е л а н д ж е л о. Но и Пико молод. Ф и ч и н о. Он из молодых да ранних, видно. Боюсь, сгорит, как свеча. Ты в самом начале пути. (С лоджии глядя на склоны гор и долину.) Дивную речь о достоинстве человека произнес бы на диспуте Пико, если бы не рассеял свое внимание на защите множества тезисов. Но я на свой лад сужу вот как.  Повсюду человек обращается со всеми материальными вещами мира так, как если бы они находились в его распоряжении: стихии, камни, металлы, растения. Он многообразно видоизменяет их форму и их вид, чего не может сделать животное; и он не обрабатывает только одну стихию зараз, он использует их все, как должен делать господин всего. Он копает землю, бороздит воду, он возносится к небу на громадных башнях, не говоря уже о крыльях Дедала и Икара. Он научился зажигать огонь, и он - единственный, кто постоянно употребляет для своей пользы и удовольствия огонь, потому что лишь небесное существо находит удовольствие в небесной стихии. Человеку нужно небесное могущество, чтобы подняться до неба и измерить его... Человек не только использует стихии для служения ему, но, чего никогда не делает животное, он покоряет их для своих творческих целей. Если божественное провидение есть условие существования всего космоса, то человек, который господствует над всеми существами, живыми и неживыми, конечно, является некоторого рода богом. М и к е л а н д ж е л о. Богом? Ф и ч и н о. Он - бог неразумных животных, которыми он пользуется, которыми он правит, которых он воспитывает. Он - бог стихий, в которых он поселяется и которые он использует; он - бог всех материальных вещей, которых он применяет, видоизменяет и преобразует. И этот человек, который по природе царит над столькими вещами и занимает место бессмертного божества, без всякого сомнения, также бессмертен. М и к е л а н д ж е л о. О, какую премудрость вы вложили в мою душу! Я возносился ввысь в небо, как Икар. Ф и ч и н о. Не дай Бог опалить тебе крылья, мой юный друг! М и к е л а н д ж е л о. Как Пико? Ф и ч и н о. Ну, тут я не уверен, что дело обстоит так. Пико должен выстрадать то, что получил даром, свое знатное происхождение, свою красоту и гениальность, чтобы стать истинным философом, как Платон, который тоже ведь выстрадал свое всеобъемлющее и глубочайшее знание, наблюдая крушение золотого века Перикла и пережив смерть Сократа. М и к е л а н д ж е л о. Нас, кажется, зовут. Ф и ч и н о. Собрались на прогулку. Идем! М и к е л а н д ж е л о. А почему фра Савонаролу называют феррарским Сократом? Что общего между ними? Ф и ч и н о. Очевидно, они оба увлечены философией морали. А это не всегда безопасное занятие. Идем!                     Все выходят с оживлением. Сцена 4 Сады Медичи. Вдоль всех четырех стен ограды открытые лоджии с античными мраморными бюстами, а также множество изваяний спящих купидонов. Посредине сада небольшой павильон с террасой, где за столами обычно работают ученики. Прямая дорожка, ведущая к павильону от ворот, обсажена кипарисами. От всех четырех углов сада, обсаженных деревьями, к павильону тянутся тропинки вдоль широких лужаек. В одном ряду с павильоном пруд с фонтаном и мраморной статуей на пьедестале: мальчик, вытаскивающий из ноги занозу. Входят Лоренцо и Контессина; они прогуливаются то об руку, то отдаляясь друг от друга.                Л о р е н ц о Как осень чувствуется здесь! Так странно, Как будто жизнь ушла и не вернется; На кладбище осеннею порой Бывает так, хотя б светило солнце.             К о н т е с с и н а Нам грустно, папа; но и грусть мне здесь Уж кажется воспоминаньем счастья.               Л о р е н ц о Сады разбиты были, как подарок Для матери твоей - на случай, если Меня не станет, ей иметь здесь тихий, Прекрасный уголок вне стен дворца, В котором задавали б тон другие, Из новых поколений, кто б ни правил.            К о н т е с с и н а О, папа, ныне я уже невеста, Я взрослая, могу ль тебя спросить?               Л о р е н ц о С тобой я откровенен был всегда, Как с другом.           К о н т е с с и н а                          Вместо матери моей? Она была ли счастлива с тобой?               Л о р е н ц о Судьбу свою ты вопрошаешь, вижу. Союз был заключен не по любви, Сказать ты хочешь, по расчету свыше; Но склонность к браку мы имели в сердце, Неволить нас не надо было; долг, Высокий долг отмеченных судьбою Сближает, и любовь нас не бежит, - Я счастлив был, надеюсь, и Клариче, Да вами мать уж счастлива была. Недаром Бог призвал ее до срока.           К о н т е с с и н а Услышав весть о покушеньи, мама Схватила нас бежать, куда не зная, И принялась молиться горячо, В беспамятстве, чтоб спас Господь тебя, И с вестью о твоем спасеньи встала, Еще до вести, облетевшей город.              Л о р е н ц о Впервые слышу.           К о н т е с с и н а                                Как! Никто не знал? Мне кажется, я помню: так и было. С тех пор у мамы, умной и веселой, Характер изменился, все болела, И в церковь зачастила. Бог не спас.             Л о р е н ц о Да, это, как несчастье, обращенье. Или смирение перед судьбой, С тем жизни отдаляясь, в ночь уходишь. Так Пико вдруг заплакал в цвете лет.            К о н т е с с и н а Тебя расстроил я. Прости, о папа, Отсрочке в год со свадьбой рада я, Как детству, что продлится ненароком, Теперь уже с сознанием мгновений, Прошедших, как во сне. И осень эта Лишь обостряет чувство красоты И личности своей пред Божьим миром.               Л о р е н ц о Прекрасно, Контессина! Ты умна И будешь счастлива, ну, в меру счастья, Какая нам отпущена судьбой.            К о н т е с с и н а Да здесь мы не одни. В воскресный день Он трудится.                Л о р е н ц о                         Здесь Микеланджело? Ну, это кстати.            М и к е л а н д ж е л о             (выходя из-за террасы)                            Контессина.                Л о р е н ц о                                                    Мрамор Позволишь ты мне рассмотреть?            М и к е л а н д ж е л о                                                             О, да! Как вас увидел, притащил поближе. Установил для обозренья. Кресло. У рельефа с изображением битвы кентавров Лоренцо усаживается и дает знак не мешать ему.             К о н т е с с и н а О, Микеланджело! Не мне судить, Что сотворил ты, только я не битву Кентавров вижу там, а состязанье Прекрасных юношей.         М и к е л а н д ж е л о                                         Пожалуй, так.              К о н т е с с и н а                (отходя в сторону) Как странно ты поглядываешь? Словно Не узнаешь меня.          М и к е л а н д ж е л о                                 Нет, ты все та же, Какой впервые я увидел здесь. С Лоренцо Медичи Великолепным Вступала девушка, одета чудно, Бледна до удивленья, благородна Без важности и спеси юных дам. Я глаз не смел поднять, а ты смотрела На новичка доверчиво, со смехом...             К о н т е с с и н а Желая поддержать его, конечно, Как маленькой хозяйке подобает. Детьми мы встретились и повзрослели Под крышей дома моего отца. Ты юноша, а я уже невеста.           М и к е л а н д ж е л о Уж свадьба слажена?             К о н т е с с и н а                                        Назначен срок. Имела право я лишь на отсрочку, - Поскольку молода еще, - на год!    Входит Пьеро Медичи, красивый молодой человек.                  П ь е р о           (насупившись) Сестра!               Л о р е н ц о               Что, Пьеро?                  П ь е р о                                      Ничего.               Л о р е н ц о                                                      Ах, Пьеро! Быть лаконичным не всегда уместно.                  П ь е р о Сказать мне нечего. Позвал сестру.               Л о р е н ц о А разве ты не видишь, что она Беседой занята и с увлеченьем?                  П ь е р о Не следует ей это делать с ним.               Л о р е н ц о Напрасно. Микеланджело - твой козырь, А ты его дичишься, полный спеси. Учись быть настоящим, как Медичи, Открытым, мягким, не в тираны метишь, Как нас бичует фра Савонарола.                  П ь е р о             (вспыхивая) Савонарола! Он святее папы. Его устами сам Господь глаголет. Он сводит всех с ума. В тюрьму б его.               Л о р е н ц о Последую я твоему совету, И в самом деле прослыву тираном, И правый вдруг окажется неправым, Неправый - правым, истина потонет, И в мире воцарится снова мрак.     Входят Пико и Полициано. П и к о. Это уже не душеспасительные проповеди и молитвы. О, прости меня, Лоренцо! Л о р е н ц о. Да, это уже очень серьезно. А о чем ты? П и к о. Не я ли первый услышал Савонаролу и предложил тебе пригласить его во Флоренцию, в монастырь Сан Марко, коего украшением он будет, мне мнилось. И не мы ли сделали его настоятелем монастыря и предоставили кафедру в Соборе, откуда его услышала вся Италия? Да вне Флоренции монах, выступивший против кардиналов и папы, сгинул бы, едва успев открыть рот. Л о р е н ц о. Да, Пико, чудесными рассуждениями Фомы Аквинского о красоте и свете Савонарола очаровал тебя и нас тоже. С папами Флоренция в вражде, и он запел ту же песню, чтоб его услышали. Но монах есть монах, не развращенный, как весь клир, а хоть самый чистый. "Битва кентавров" - непристойность и кощунство, как вся красота Греции. П о л и ц и а н о. Рельеф Микеланджело? М и к е л а н д ж е л о. В монастыре, оказывается, прослышали о моем рельефе. Здесь был мой брат-монах. Они хотят, чтобы я подарил его Господу Богу. Но как я могу это сделать? Оказывается, уничтожив его, вместе с другими непристойными произведениями искусства, собранными уже в монастыре. Будет костер во имя очищения Флоренции. П и к о. Я сжег свои стихи. Это дело личное. Это была игра, рыцарство в стихах и в жизни. Но будь я великий поэт, как Данте или Петрарка, разве сжег бы свои стихи? Великое всех времен и народов должно свято беречь. Мы не позволим Савонароле запалить Флоренцию. Лоренцо, ты должен принять меры. М и к е л а н д ж е л о. Простите, ваша светлость, я не все сказал о том, что узнал, со слов брата. Впрочем, с последней проповеди фра Савонаролы это все ясно и так. Речь идет уже не об искусстве. Савонароле было видение. Все Медичи, весь дворец, все бесстыдные, безбожные произведения искусства, какие только есть в этом дворце, - будет уничтожено. Л о р е н ц о. Что ж, пусть явит свое лицо, как Пацци, и тогда Флоренция, живая, поклоняющаяся красоте во всех ее проявлениях, отвернется от монаха, который вообразил себя мессией. П ь е р о. Убить его мало.               Л о р е н ц о Убить его? Как папа будет рад. Но вместе обвинит он нас в злодействе, Как было с заговорщиками, коих Злодейство оправдав, на город кару Наслал. Не лучше Пацци Савонарола, Он сеет смуту в душах флорентийцев, Борясь за обновленье церкви с папой, Меж тем зовет нас в первые века. Он искренен иль нет, он обречен, Меж двух огней воздевши руки к небу. (Движением руки приглашает приступить к обсуждению "Битвы кентавров" Микеланджело.) АКТ  III Сцена 1 Дворец Медичи. Кабинет Лоренцо. Он полулежит на низком кресле у камина; на письменном столе бронзовые лампы; полки с книгами, греческие рельефы, ларцы с камеями, - уют и уединенная тишина. Еще один стол, низкий, со стульями. Здесь Полициано, Пико и Фичино. Л о р е н ц о. Нас остается все меньше и меньше. Раньше мы съезжались за городом, чтобы на приволье вести беседы, совершать продолжительные прогулки и затевать пирушки, - это были наши заседания и труды. Ф и ч и н о. О, какая была счастливая мысль устроить жизнь по типу Платоновской академии! И осуществить ее вполне, благодаря Козимо и Лоренцо. Когда старый Козимо подстригал свой виноградник на вилле Кареджи, он приглашал меня, еще совсем юного, читать ему из Платона и играть на лире. С этого все и началось. Увы! На одном из таких чтений из Платона Козимо испустил дух. Л о р е н ц о. В самом деле? Мне бы так. П о л и ц и а н о. Да, друзья мои! Какое наслаждение испытывал я всякий раз, когда видел, что ты и мой Пико так сходитесь в чувствах и во вкусах, и когда я думал, что я для вас не менее дорог, чем каждый из вас друг другу. Мы составляли одно, работая из всех наших сил в науке, побуждаемые не корыстью, а любовью. Пико предан церковной науке и сражается против семи врагов церкви; более того, он служит посредником между твоим Платоном, который остается всегда твоим Платоном, и Аристотелем, который остается всегда моим Аристотелем. Ты сумел превосходно облечь Платона в латинское платье, а также всех старых платоников, и ты обогатил их обильными комментариями. Ф и ч и н о. Не без помощи Лоренцо! И это была больше, чем дружба, это была любовь. Скажу больше: мы любили друг друга в Боге и Платоне. П и к о. А я вот что могу сказать по этому поводу. Человеческая любовь, то есть любовь к чувственной красоте, у некоторых более совершенных людей приводит к тому, что они вспоминают о некоей совершенной красоте, которую их душа уже видела до того, как была погружена в тело; и тогда в них поднимается невероятное желание вновь увидеть ее, и для того, чтобы достичь этой цели, они отступают, насколько только могут, от тела, таким образом, что их душа приобретает свое первоначальное достоинство, сделавшись во всем владычицей тела и ни в чем ему не подчиняясь... Потом от этой любви, возрастая от совершенства к совершенству, человек достигает и такой ступени, что, соединяя свою душу во всем с умной природой и из человека сделавшись ангелом, весь воспламенившись этой ангельской любовью, - как материя, воспламененная огнем и превратившаяся в пламя, возвышается до самой высшей части, - так и он, очистившись от всей грязи земного тела и превратившись благодаря любовной силе в духовное пламя, воспаряя даже до умопостигаемого неба, счастливо успокаивается в руках первого Отца. Л о р е н ц о. Боюсь, никто из нас, может быть, кроме тебя, Пико, не превращался в ангела даже в те мгновенья озарений, когда дело доходит до экстаза. Разве что фра Савонарола? Недаром он слышит то, что вещает Господь Бог, как уверяет. П и к о. Я понимаю вашу иронию, милый мой друг. Л о р е н ц о. Пико, это не моя ирония и не твоя. Она присутствует в мифологии греков, да и в Священном писании, в аттической трагедии, не говоря о комедии. Да и название поэмы Данте, помимо воли поэта и его почитателей, разве не ироническое, "Божественная Комедия"? П о л и ц и а н о. Да, здесь чувствуется что-то кощунственное. Не бывает ли так всегда, когда теология излагается языком поэзии? Л о р е н ц о. Пико, постучи, пусть подадут вам ужин. А я, как видите, не в силах быть ни хозяином, ни есть. Плохи мои дела, без шуток. Я всерьез подумываю об исповеди. Стучи же! П и к о (отодвинув резной щит, стучит). Навел страху, охота нам будет ужинать. Л о р е н ц о. Вы здоровы. А здоровый человек даже больше ест, если что-то его беспокоит. Со скрипом некий механизм подает снизу из кухни блюдца с сыром, хлебом, фрукты, мед и молоко, что гости привычными движениями переносят на столик. П о л и ц и а н о. Я бы выпил вина, но не стоит нарушать традиций. Фра Савонарола... Л о р е н ц о. Давайте отдохнем от Савонаролы хоть в этот вечер? П и к о. Принято.                            Входит Микеланджело. Л о р е н ц о. Кстати ты пришел, Микеланджело. Мне пришла в голову мысль, друзья, очиститься его барельефом "Богоматерь с Иисусом и Иоанном". Микеланджело уходит и вносит с грумом барельеф, который устанавливается для обозрения. Ф и ч и н о. О, цели твои высокие, Микеланджело! Садись по ешь, покуда все заняты созерцанием. М и к е а а н д ж е л о (усаживаясь за столик). Какие же у меня цели, Фичино? Ф и ч и н о. Мне кажется, я угадываю. Человек старается сохранить свое имя в памяти потомства. Он страдает оттого, что не мог быть прославляем во все прошлые времена, а в будущем не может иметь почести от всех народов и от всех животных. Он измеряет землю и небо, а также исследует глубины Тартара. Ни небо не представляется для него слишком высоким, ни центр земли слишком глубоким... А так как человек познал строй небесных светил, и как они движутся, и в каком направлении, и каковы их размеры, и что они производят, то кто станет отрицать, что гений человека (если можно так выразиться) почти такой же, как у самого творца небесных светил, и что он некоторым образом может создать эти светила, если бы имел орудия и небесный материал... М и к е л а н д ж е л о. Если бы иметь. Ф и ч и н о. Человек не желает ни высшего, ни равного себе и не допускает, чтобы существовало над ним что-нибудь не зависящее от его власти. Это - состояние только одного Бога. Он повсюду стремится владычествовать, повсюду желает быть восхваляемым и быть старается, как Бог, всюду. М и к е л а н д ж е л о. Это я понимаю. Вы напомнили мне мои сны и грезы, что обыкновенно настигали меня летом в деревне. Л о р е н ц о (с улыбкой). Мы все на этом выросли. П о л и ц и а н о. В самом деле! Богоматерь, а скульптура твоя, Микеланджело, чисто греческая. П и к о. Безусловно. Это - как "Битва кентавров". Веков христианства будто не бывало! Как ты этого достиг? В твоей богоматери и героизм, и возвышенность творений древних греков. П о л и ц и а н о. Да он язычник! М и к е л а н д ж е л о. Почему язычник? Я просто не думал, не хотел никому подражать - ни древним, ни новым. Я хотел сделать свое. Л о р е н ц о. Друзья, Микеланджело добился синтеза греческого и христианского начал. По сути, это одно без веков разрыва и вражды. Вы должны это видеть особенно ясно: ведь вы всю жизнь только и старались примирить Платона с Христом. Ф и ч и н о. А Савонарола снова вносит разрыв и вражду. Л о р е н ц о (вздохнув). Это как бросить камень на барельеф. Ф и ч и н о (с раскаяньем). И попасть в тебя. П и к о. Лоренцо Великолепный, выслушай меня. Я подумал об исповеди... Я бы с особым трепетом исповедовался перед ним, фра Джироламо; он бы прожег мою грешную душу насквозь, зато бы я возродился и вознесся в небо ангелом. П о л и ц и а н о. И мне в голову приходила подобная мысль. Лоренцо! Если он, зная о тебе все лишь понаслышке, выслушал бы тебя, он бы простил тебя и не просто по сану священнослужителя, который отпускает грехи всем, а постигнув твою душу, как мы, и вы бы помирились?! Л о р е н ц о. Савонарола - фанатик. Он решит, что одолел меня. А я, каков был, таким и умру. У меня, как у всякого человека, есть прегрешения, но отнюдь не там, где он их видит. Но если я отправился к королю Ферранте, зная, что он, с благословления папы, либо сам по себе, может расправиться со мной, что же мне не сойтись с монахом, в котором видят святого? Только придет ли он? П и к о. Придет! Я призываю его по вашей воле? Л о р е н ц о. Сейчас? А я хочу еще повеселиться на карнавале. (Рассмеявшись, вздрагивает.) Микеланджело и Пико подхватывают его с креслом и уносят в спальню. Полициано и Фичино уходят за ними. Сцена 2 Дворец Медичи. Спальня. Лоренцо полулежит в постели, опираясь спиной о подушки. Полициано и Фичино сидят в креслах с книгами в руках. Входит Пико. В соседних комнатах идет подготовка к карнавалу, оттуда слышны смех и голоса. П и к о. О, как он гордо начинал! Я вижу, как гордыня и суета захлестывает Рим и оскверняет на своем пути все, что ни встретит, - Рим теперь стал размалеванной, тщеславной шлюхой! О Италия, о Рим, о Флоренция! Ваши мерзостные деяния, нечестивые помыслы, ваш блуд и жадное лихоимство несут нам несчастье и горе! Оставьте же роскошь и пустые забавы! Оставьте ваших любовниц и мальчиков! Истинно говорю вам: земля залита кровью, а духовенство коснеет в бездействии. Что им до Господа, этим священникам, если ночи они проводят с распутными женщинами, а днем лишь сплетничают в своих ризницах! Сам алтарь уже обращен ныне в подобие торговой конторы. Вами правит корысть - даже святые таинства стали разменной монетой! Похоть сделала вас меднолобой блудницей. Если бы вы устыдились своих грехов, если бы священники обрели право называть своих духовных чад братьями! Времени остается мало. Господь говорит: "Я обрушусь на ваше нечестие и злобу, на ваших блудниц и на ваши чертоги". Л о р е н ц о (с усмешкой). Он уже здесь? П о л и ц и а н о. Савонарола прав. Но, о, бедные женщины! Ф и ч и н о. Но разве не Бог сотворил Еву, соблазнившую Адама? Правда, с помощью дьявола. Л о р е н ц о. Наш грех в том, что мы не понимаем Божьего промысла. Но постигает ли его Савонарола? Раздаются смех и голоса; приоткрываются двери, и входят две фигуры в легких древнегреческих одеяниях, два изваяния - девушки неописуемой красоты и юноши. Пантомима. П о л и ц и а н о. Галатея и Пигмалион. Л о р е н ц о (оживляясь). Превосходно! П и к о (загораясь, обретая всю прелесть своей красоты). Кто эта девушка? Ф и ч и н о. Галатея, как легко догадаться по пантомиме. П и к о. Нет, я не об образе, а о девушке. Грация, прелесть, красота, еще мною не виданные нигде! П о л и ц и а н о. Пико, это ожившая статуя. Г р у м (показываясь в дверях). Ваша светлость, фра Джироламо Савонарола. Л о р е н ц о. Пусть входит. А вас прошу удалиться, самые чудесные создания, какие я только видел. Пигмалион, спрячь Галатею подальше от глаз молодого графа, чтобы он не отступился, как Юлиан-отступник. Две фигуры, застигнутые монахом у входа, застывают на миг и исчезают. Входит Савонарола, в капюшоне словно никого не видя, кроме больного в постели. С а в о н а р о л а. Ты звал меня, Лоренцо де Медичи? Л о р е н ц о. Звал, фра Савонарола. Усаживаетесь, святой отец. Савонарола, откидывая капюшон, открывает лицо: горящие черные глаза, худые щеки, крупные ноздри большого горбатого носа, твердый подбородок с выступающей нижней губой. С а в о н а р о л а. Чем могу служить тебе? Л о р е н ц о. Я хочу умереть в мире со всеми. (Жестом руки снова приглашает монаха присесть.) С а в о н а р о л а (опускаясь на краешек кресла). Много ли у тебя врагов? Л о р е н ц о. Никогда не знаешь, сколько у тебя друзей и врагов, пока не обрушивается несчастье. Когда Пацци при участии архиепископа Сальвиати и кардинала Рафаэлло, с благословления папы, нанесли удары кинжалами по моему брату Джулиано и по мне, возмущение и гнев обуяли Флоренцию, и я, еще не придя в себя, узнал о расправе над заговорщиками, что, впрочем, в порядке вещей. Если бы Пацци взяли верх, крови пролилось бы еще больше. Кто захватывает власть силой, должен поддерживать ее насилием, то есть стать что называется тираном. Но папа объявил меня тираном, и фра Савонарола повторил те же обвинения. С а в о н а р о л а. Это не похоже на исповедь. Л о р е н ц о. Да, конечно. Это прелюдия к исповеди, если вы готовы меня выслушать. С а в о н а р о л а. Я готов выслушать всякого, а Лоренцо де Медичи прежде всего, поскольку от его воли, ума и сердца зависит  благо или беды многих. Л о р е н ц о. Как ныне, от воли, ума и сердца фра Савонаролы. Скажите, святой отец, разве пророчества не чужды нашей религии? С а в о н а р о л а. Я было поклялся воздержаться от пророчеств, но голос в ночи сказал мне однажды: "Безумец, разве ты не видишь, что твои пророчества - воля Всевышнего?" Вот почему я не могу, не имею права замолкнуть. И я говорю вам: знайте же, неслыханные времена близки, страшные беды вот-вот грянут! Л о р е н ц о. О конце света вопиют уже тысячу лет, приурочивая пророчества и всевозможные ужасы к концу всякого столетия. Но самое прискорбное, страшные бедствия обрушиваются то и дело. Вы объявили: "Гнев Божий испытает на себе вся Италия. Ее города станут добычей неприятеля. Кровь рекой разольется по улицам. Убийство будет обычным делом. Заклинаю вас: раскайтесь, раскайтесь, раскайтесь!" Бедная Италия уже много столетий терпит эти страшные беды. Флоренция поднялась, вопреки всевозможным бедствиям, стала светочем всей Италии, а вы призываете кару и на нее. Да, вы призываете кару на этот дом, на все семейство Медичи, на все произведения искусства, какие собраны здесь. Но таких домов во Флоренции две-три сотни, это оплот и украшение города, да это сам город. Это прекрасный город, другого такого нет во всей Италии. С а в о н а р о л а. Он будет воистину прекрасным, когда мы сделаем его Божьим городом. Л о р е н ц о. Да, да, вы объявили меня величайшим злом Флоренции и предсказываете скорый крах власти Медичи, более того, свержение римского папы. Кто же будет во главе Флоренции и церкви? Вы, Савонарола? С а в о н а р о л а. Не я на исповеди, а вы, ваша светлость. Закончим с прелюдией. Но готовы ли вы к исповеди? Вы все еще здесь во всех помыслах, а не перед Господом Богом. Должен объявить, что для прощения необходимы три условия: упование на бесконечную милость и благость Божью, исправление допущенного зла или завещание этого сыновьям и, третье, возвращение флорентийскому народу свободы. Л о р е н ц о. И вы, святой отец,  с прелюдией.  Я уповаю, как всякий христианин, на милость и благость Божью. Что касается исправления допущенного зла, я склонен думать, речь идет о кассе Приданого, о деньгах, вносимых бедными жителями в городскую казну с тем, чтобы их дочери всегда располагали приданым, без которого ни одна тосканская девушка не может и мечтать о замужестве, и эти-то деньги, каковые я всегда множил из своего состояния, как множил доход монастыря Сан Марко, по вашему утверждению, я потратил на кощунственные манускрипты и произведения искусства, открыв первую в Европе публичную библиотеку, да еще на устройство омерзительных вакханалий, превращая тем самым народ Флоренции в добычу дьявола, так вы честите веселые карнавалы. Вас ввели в заблуждение, фра Джироламо. А теперь о возвращении флорентийскому народу свободы. А есть у меня власть отнимать свободу у народа или отдавать? Вы, очевидно, предлагаете отказаться мне от права голоса гражданина республики, от своего участия в жизни города, от своего ума и смысла жизни? А кто займет мое место? Вы, фра Савонарола? Да вы первый покуситесь на флорентийскую свободу, в условиях которой Тоскана расцвела, как ее прекрасная природа, и Флоренция превратилась в очаг света для всей Европы! С а в о н а р о л а (вскакивая на ноги и накидывая на голову капюшон). Тираны неисправимы, ибо объяты гордыней. Не будет тебе, Лоренцо де Медичи, от меня отпущения грехов. Адский огонь тебя ждет. (Выбегает вон.) Лоренцо, весь обессилев, замирает. Пико, Полициано, Фичино стоят в оцепенении. Входит врач. Л о р е н ц о (отмахиваясь от него). Не знаешь, плакать или смеяться. Пророк! Не сознает, что, сокрушив Медичи, он окажется в руках тех, кто отправит его на костер. Но, Пико, взовьется ли он в пламени, став ангелом, в небо, сомневаюсь.       Все невольно смеются, что называется с мурашками по коже. Сцена 3 Сады Медичи, разубранные для карнавала, который уже идет в городе и на площади у Собора, куда ворота открыты. Входят три женщины в масках в сопровождении двух мужчин в масках.                  1-я  м а с к а Нам можно ли зайти в Сады Медичи?                  2-я  м а с к а Ворота ведь открыты, значит, можно.                  3-я  м а с к а Для всех желающих. Лоренцо щедр И любит веселиться сам со всеми.                  4-я  м а с к а Но слышал я, он болен и серьезно.                  5-я  м а с к а Да, правда. Все ж затеял карнавал В Садах напротив церкви он недаром.                  4-я  м а с к а Да, это вызов фра Савонароле. Два молодых человека, одетых изысканно, в красных масках, в сопровождении свиты.             1-я  к р а с н а я  м а с к а Да лучше заколоть его кинжалом.             2-я  к р а с н а я  м а с к а Кого?             1-я  к р а с н а я  м а с к а            А, понял я намек в вопросе. Ну, он и так, как объявил пророк, Уж при смерти.             2-я  к р а с н а я  м а с к а                             Как это человечно!   С площади прокатывается многоголосое "У-у!"            1-я  к р а с н а я  м а с к а          (возвращаясь назад к воротам) Я слышу голос; узнаю его, Елейно-истеричный, как у женщин. На площадь вышел сам Савонарола.            2-я  к р а с н а я  м а с к а Да, капюшон и сутана - костюм, Конечно, карнавальный.            1-я  к р а с н а я  м а с к а                                               У престола Всевышнего монахам предпочтенье?            2-я  к р а с н а я  м а с к а Монахиням ведь тоже. Входят молодые люди в шляпах, украшенных шарами, эмблемой дома Медичи, в синих масках.                             1-я  с и н я я  м а с к а                                           Черта с два! Им не до шуток. Мор, землетрясенье, Еще потоп, - они в великом страхе!            2-я  с и н я я  м а с к а Пускай молились бы, постились бы        И о пол били лбы.        А тщатся нас спасти.        О, Господи, прости! Публика, покидая площадь, входит в Сады; из павильона выходит Хор мужчин и женщин в карнавальных костюмах и масках. Трубы. Музыканты на террасе и на лужайках.                     Х о р      В паросском мраморе таился,      Идеей чистою лучился           Девичий лик во сне,      Прелестный, милый по весне.      Узрел его ваятель; смело      Он воссоздал благое тело      Невиданной досель красы,      Из света будто и росы. Контессина и Микеланджело изображают статуи Галатеи и Пигмалиона; лица, как и тела, словно мраморные, совершенные по линиям и красоте, они в легких древнегреческих одеяниях.                1-я  м а с к а Пигмалион и Галатея?                2-я  м а с к а                                           Чудо!                3-я  м а с к а Так это статуи?                4-я  м а с к а                              Из самых древних.                5-я  м а с к а Одеты для приличья?                4-я  м а с к а                                        В самом деле! Савонароле, кажется, в насмешку.                    Х о р      Как Бог-творец, он создал чудо      И восхитился сам, покуда            Не понял, что влюблен            В живую прелесть он,      Как бы усопшую, не в силах            Ток крови вызвать в жилах.      Но велика его любовь,      И в красоте вскипает кровь.      И к жизни вызвана, смелея,      Глядит с улыбкой Галатея,                Как с ложа сна             Прелестная жена.          (Пускается в пляску.)              К о н т е с с и н а Искусный мастер! Жизнь вдохни в меня, А то вовек я мраморной останусь. Мне холодно, и ты дрожишь, я вижу.           М и к е л а н д ж е л о Нет, это дрожь от пыла, я люблю Созданье рук моих, души и сердца.              К о н т е с с и н а Ты любишь не меня, а идеал.            М и к е л а н д ж е л о Да, идеал, воссозданный резцом Из мрамора и света, что таится Издревле в камне первых дней творенья.              К о н т е с с и н а Но кто вдохнет в чудесный мрамор жизнь?            М и к е л а н д ж е л о Когда любовь - стремленье к красоте, То с красотой рождается любовь; Вот кровь по жилам заструилась негой, Живительною негою любви.              К о н т е с с и н а О, да! О, миг, столь сладостно чудесный! Как взор твой нежит, призывая к жизни, И я ль не отзовусь на зов любви? Две юные девушки, одетые, как знатные испанки, в сопровождении отца и матери.              1-я  и с п а н к а Здесь кто-то шепчется.              2-я  и с п а н к а                                           Дуэт влюбленных И я давно уж слышу, будто эхо, Несущееся из глубин веков.              1-я  и с п а н к а Глаза живые! Это вижу ясно.              2-я  и с п а н к а Ну, значит, оживают изваянья, Как в древности бывало, говорят.             1-я  и с п а н к а Одеть лишь стоит статуи, и жизнь В них тотчас и затеплится, скажи?               2-я  и с п а н к а Вот девы я, ты юноши коснись! Живая плоть!               1-я  и с п а н к а                           А, ну-ка, пощекочем. Контессина и Микеланджело, переглянувшись, мерно, как едва ожившие статуи, идут к лужайке, где танцуют, как все.                П о э т Пигмалион и Галатея спелись На удивленье.             Б о г о с л о в                           В роль вошли. Во вкус.             Х у д о ж н и к Жених ведь бродит где-то здесь, все ищет Невесту, а ее-то не узнать!           В ворота вбегают куртизанки, как от погони.             1-я  к у р т и з а н к а Из ада, чем грозил монах, мы в рай Попали.             2-я  к у р т и з а н к а                Только нас там не хватало!             3-я  к у р т и з а н к а Огни и свечи, звезды в вышине, И музыка, и танцы, вместо схваток Поспешных, карнавальных, на лету, Когда все влюблены вокруг в веселье, Пусть барыш не велик, зато всем в радость. Входит монах, то семеня ногами, то подпрыгивая, позванивая веригами.              1-я  к у р т и з а н к а Он здесь!           1-я  к р а с н а я  м а с к а                  Кого милашка испугалась?              1-я  к у р т и з а н к а О, черт за нами гонится. Спасите!           2-я  к р а с н а я  м а с к а Да, это же Маруффи, полоумный; Как пес, пуглив и лается истошно, Но не кусается. Ведь он блаженный.           1-я  к р а с н а я  м а с к а Надень ты маску и сойдешь, пожалуй, За благородную.            (Протягивает маску.)              1-я  к у р т и з а н к а                                За благородство, Что получу еще?            1-я  к р а с н а я  м а с к а                                Ну, просто танец В садах Медичи стоит дорогого.              1-я  к у р т и з а н к а Тем более гоните-ка монету, И с вами мы сыграем в благородство.            2-я  к р а с н а я  м а с к а Поймала, вишь, на слове. Не глупа.              1-я  к у р т и з а н к а За ним вы будете. Повеселимся Мы нынче всласть. А в пост грехи замолим.                 М а р у ф ф и   (словно нарочно потешая публику, поет)          От Кипридиных сетей               И от стрел Амура          Не спасают клобуки,               Четки и тонзура.           За единый поцелуй                Я пойду на плаху,           Нацеди же мне вина,                Доброму монаху.           Не боюсь святых отцов;                Знаем мы законы:           В Риме золотом звенят, -                И молчат каноны.           Рим - разбойничий вертеп,                 Путь в геенну торный.           Папа - Божьей церкви столп,                 Только столп позорный.                    С и в и л л а           Да ты, я вижу, еретик!           И за безбожный свой язык, -                 Какая честь монаху, -                 Ты угодишь на плаху.                 Да, вижу, не один,           С тобой твой друг и господин.           Геенной огненной уж веет,           Горят с веревками на шее!                 А души сквозь огонь                 Уносятся, как вонь.                   М а р у ф ф и          То-то смеху, то-то смеху!          Веселитесь на потеху                 Дьяволу в аду.          Я туда не попаду.                    Г о л о с а          Ну, монах, не зарекайся.          Ты лишь кайся, кайся, кайся!                   М а р у ф ф и                 В масках зло таится                 И, как змея, гнездится,           Завораживая всех                 На соблазн и грех.           Стыд невинности утрачен,                 Блуд идет за счастье.                     Г о л о с а           Не суди о том, монах,           Что тебе внушает страх.                 Закружившись в пляске,                 Отдаемся ласке            Упоения мечтой,            Утоленья красотой. Смех вокруг пугает монаха, и он поспешно удаляется.                        Х о р          Флоренция - цветок Тосканы          В саду Италии прекрасной!          И лучезарен вешний день          Игрой волшебной в светотень.          В уродстве терпя тяжкий гнет,          Лишь в совершенстве жизнь цветет,          Благоуханна и беспечна,          Как феникс, возрождаясь вечно.          Пигмалион и Галатея!          Творить - пустая ли затея?          Сзывая муз на пышный пир,                Творим мы новый мир!                 (Пускается в пляску.)              К о н т е с с и н а Чудесный сон! Но мне пора.           М и к е л а н д ж е л о                                                     Куда?              К о н т е с с и н а О, чудный день и вечер! Как из детства, Когда все радость жизни и любовь.          М и к е л а н д ж е л о А будет ночь, вся в звездах в вышине, Как в юности, из пламени любовной. Ведь юны мы и взрослые впервые, Рожденные любовью в красоте Для славы и бессмертия навеки.              К о н т е с с и н а И будет утро, страшный миг разлуки С прекрасным миром юности моей, Как смерть, пред жизнью новой...          М и к е л а н д ж е л о                                                          И желанной Для девушек, я думаю.              К о н т е с с и н а                                            Конечно. В нас память матери вновь оживает; Страшась, стремимся к возрожденью мы, Как ты из камня высекаешь вечность Для славы и бессмертья своего.                 Л о р е н ц о  (снимая маску, в лавровом венке Поэта) Прекрасно, милые! В костюмах чудных Вы роли разыграли, как актеры, Каких в Садах Медичи не видали. И впрямь Пигмалион и Галатея, Из древности явившиеся здесь! Хвала вам! Я забыл о хворях было И наслаждался радостью творца, Причастный к сотворенью новой жизни, Расцветшей во Флоренции прекрасной И светом озарившей всю Европу. Я счастлив и уж ночи не боюсь. (Пошатывается и поднимает руку, как знак, по которому в Садах вспыхивает фейерверк, вызывающий восторг у публики.) Сцена 4 Вилла Кареджи. Две-три комнаты, в одной из них спальня. В камине горят поленья. Лоренцо лежит на кровати, исхудалый и слабый; у его изголовья духовник крестит его и отходит; подходят Полициано и Пико. Л о р е н ц о (улыбнувшись). Вы здесь? Все здесь. Устали не меньше меня. Да мне легче, уже не держусь за жизнь. Пусть придет Пьеро. Грум уходит и заглядывает в комнату, где у сестры сидит Пьеро. Безмолвная сцена. В спальню входит слуга с подносом и поит больного с ложечки теплым бульоном. П о л и ц и а н о. Я вижу, ты с удовольствием глотаешь бульон. Радует тебя земная пища? Л о р е н ц о (беззаботно). Как любого умирающего. Мне надо набраться сил, чтобы прочитать лекцию сыну.                 Входит Пьеро. Слуга уходит. П и к о. Лоренцо? Л о р е н ц о. Нет, друзья, вы оставайтесь. У меня нет секретов. Если я не доскажу, - голос ослабеет, засну на полуслове, мало ли, - вы угадаете ход моей мысли. (Сыну.) Пьеро, сын мой, дом Медичи сохраняет первенство во Флоренции уже три поколения - от Козимо, деда моего, и отца моего Пьеро, деда твоего, величие нашего дома лишь возрастало. Но ты должен помнить, что Флоренция - республика, а это значит, необходимо учитывать интересы всех граждан, а не выгоды какой-то части, какую бы важную роль она ни играла. Собственно в этом единственно заключается наша задача, цель, долг. Обладая богатством и влиянием, у нас есть возможность вносить меру, равновесие, гармонию как в жизнь частную, так и общественную. Медичи стремились не просто к первенству; имея все, мы заботились лишь о благе государства, а не о собственных интересах, но если ты станешь думать прежде всего о себе, то можешь остаться один, без власти, ибо власть тебе дает и при том добровольно Флоренция. Ведь у тебя не будет ни должности, ни титула, ни наследственного права, как у герцогов и королей, - и тираном быть не дадут, поскольку, если где есть свобода, то только во Флоренции, что бы там ни говорили наши недруги. Уф! П и к о. Прекрасно, Лоренцо! П о л и ц и а н о. Это в самом деле целая лекция об идеальном государе и идеальном государстве, реально воплощенном во Флорентийской республике. Л о р е н ц о. Но, Пьеро, боюсь, меня не понял. П ь е р о (опускаясь на колени у кровати и заливаясь слезами). Мне в самом деле трудно тебя слушать, отец, у смертного одра. Л о р е н ц о. Прости, сын! В неспокойное время ты остаешься один во главе дома Медичи. Как сестра? Ее свадьба пусть состоится в срок, только без излишней пышности, впрочем, как пожелают Ридольфи, а тебе ведь надо еще утвердиться в том высоком положении, какое занимал наш дом. Флоренция подвержена настроениям, и к скорби с раскаяньем, и к веселью, и к мужеству склоняется всецело, но основной ее тон - созидание, и свободы нет вне созидания. В этом и суть флорентийской свободы, или "революции гуманизма", как я называю. (Закрывая глаза, раскрывает ладонь, словно протягивая руку сыну.)         Пьеро хватает руку отца, вздрагивая от рыданий. П ь е р о. Отец! Л о р е н ц о. Поди к сестре. И пришли прислугу, я хочу попрощаться со всеми. Пьеро уходит, жестом веля груму у двери собрать прислугу, и вновь усаживается в кресле у сестры. К о н т е с с и н а. Как  он? П ь е р о. Прочел целую лекцию. Слаб только голос, а в глазах свет и ум, что всегда меня в нем пугало. К о н т е с с и н а (выглядывая в полуоткрытую дверь). Микеланджело! О нем никто не вспомнил. П ь е р о (поднимаясь на ноги). Отец призвал прислугу попрощаться. К о н т е с с и н а. Микеланджело - не из наших слуг. Джованни его встретил. (Невольно рассмеявшись.) Боже! Как ему нравится быть кардиналом! П ь е р о. Он вообразил почему-то, что непременно  станет папой. К о н т е с с и н а. Почему бы и нет? Он моложе меня. У него еще целая жизнь, чтобы подняться до престола. П ь е р о. Там все собрались у двери. К о н т е с с и н а (выбегая). Он умер! П о л и ц и а н о. Он умер. Он умер, как жил. П и к о. Светоч Флоренции погас! М и к е л а н д ж е л о. Контессина. К о н т е с с и н а. Микеланджело.  Пьеро заступает ему дорогу, оборачиваясь к нему спиной, и Микеланджело, сделав шаг назад, уходит. АКТ  IV Сцена 1 Вилла Пико делла Мирандолы. Обширный кабинет с окнами на склоны гор и долину: шкафы для книг и несколько столов, заваленных книгами и рукописями. У камина с горящими поленьями на кушетке в изнеможении лежит Пико в белой рубашке и красных рейтузах. П и к о. В конце концов, мне показалось, я понял, почему человек самый счастливый из всех живых существ и достойный всеобщего восхищения и какой жребий был уготован ему среди прочих судеб, завидный не только для животных, но и для звезд и потусторонних душ. Невероятно и удивительно! А как же иначе? Ведь именно поэтому человека по праву называют и считают великим чудом, живым существом, действительно достойным восхищения. (Со вздохом.) Все те же мысли, какие мне не дали высказать. Я затоптался на месте.              Входит горничная, которую Пико зовет Диотимой. Д и о т и м а. Граф, вы велели никого не впускать к вам; говорить, что вас нет дома, уехали во Флоренцию или в Болонью. Но пришли ваши старинные друзья. П и к о. Мои старинные друзья. О, премудрая! Д и о т и м а. Они обеспокоены тем, что вы не отвечаете на их письма, а посыльные нам не верят, что вас нет дома. Научите, как получше мне соврать, чтобы они поверили. П и к о (приподнимаясь). Соврать? Моим лучшим друзьям? Д и о т и м а. Вы прекрасно понимаете, это я сказала нарочно. Вы вконец истощили тело, и душа уже еле-еле держится в нем. П и к о. Я к этому и стремился, пусть душа улетит в небо. Д и о т и м а. Это непременно случится рано или поздно, для этого и стараться не надо. Иногда мне кажется, что вы вконец истощили душу, а телом вы по-прежнему молоды и прекрасны. П и к о. О, премудрая! Что ты хочешь сказать? Д и о т и м а. Здесь противоречие. Я не хочу сказать, что вам лучше бы по-прежнему наслаждаться всеми радостями жизни, но вам больше пристало быть философом, чем монахом. П и к о. Заглядываться на тебя? Д и о т и м а. Женщине всегда приятно, когда на нее заглядываются. Да и приняли меня в горничные разве не потому, что вам приятно видеть мое лицо, мое тело, мои руки? П и к о. Я допустил тебя в свои покои для испытания себя. Если мне случалось следить невольно за твоими движениями, исполненными грацией и искушением, если мне случалось в полудреме от усталости помышлять о прелестях и соблазнах твоего молодого тела, я принимался бичевать себя. Д и о т и м а. Было бы из-за чего! Вот и довели вы себя, граф, до такого состояния, когда у вас нет сил ни заглядываться на хорошенькую девушку, ни помышлять о чем-то большем. Вам лучше? Лучше вашей душе? Я не говорю о теле, оно ослабло до последней степени. Вы уже очень больны, как говорит доктор, и долго, простите за откровенность, не протянете. П и к о. Как долго? Д и о т и м а. Если прямо, а вы сами приучили говорить меня начистоту, совсем не долго, совсем ничего, еще до снега. П и к о. А снег в горах уже выпал. Д и о т и м а. Значит, совсем ничего не осталось. Попрощайтесь с друзьями. П и к о (усаживаясь на кушетке). Пусть подадут нам ужин сюда. И самый отменный! Д и о т и м а. А вам? П и к о. Будет пирушка! Горничная вспыхивает от радости, Пико, поднявшись, осторожно обнимает ее, любуется ее смущением и целует в лоб. Та выбегает и впускает Полициано и Фичино, весьма озадачив и развеселив их своим видом. П о л и ц и а н о. Пико! Ф и ч и н о. Ваше сиятельство! П и к о (опускаясь на кушетку в изнеможении). Простите, что я заставил вас ждать. П о л и ц и а н о. Ты еще не отвечал на наши письма. П и к о. Простите! Труд моей жизни "О Сущем и Едином" поглощает все мои силы, а времени уже не остается. Уже совсем ничего. П о л и ц и а н о. Кажется, Диотима изо всех сил помогает тебе? Ф и ч и н о. Она подняла тебя на ноги! А сказала, что дела твои плохи. П и к о. Что вы подумали? Любовное томление, даже помысел о том утомляет меня больше, чем болезнь тела. Ф и ч и н о. Пико, ты болен? А я думал, все это шутка, - пост и истезания плоти. Я, помимо прочего, врач по образованию. Я вижу, друг мой, ты болен. Какое лечение назначил тебе доктор? П и к о. Стану я его слушать. Он знает мое тело не лучше, чем мой духовник - мою душу. Если он мне предложит драгоценнейшее средство - толченый алмаз и жемчуг, как Лоренцо Великолепному прописали, приму, конечно, чтобы в алмазном венце предстать перед Господом Богом. Диотима с помощью служанок вносит столик, уставленный яствами и вином. П о л и ц и а н о. Да ты, Пико, решил задать пир, как в благословенные времена! П и к о. Разве сегодня не 7 ноября? П о л и ц и а н о (переглянувшись с Фичино). День рождения Платона! Ф и ч и н о. Или смерти. Но этот день мы всегда отмечали со дня основания Платоновской академии. П и к о (поднимая бокал). Один запах вина мне кружит голову. О, божественный Платон! Ф и ч и н о. Ты воистину бессмертен! П о л и ц и а н о. Как и Аристотель!              Все, развеселившись, закусывают. П и к о. Что в мире происходит? По правде, я давно не выходил из дома. Ф и ч и н о. А говорили, что ты уехал в Болонью. П о л и ц и а н о. В Болонью уехал Пьеро. П и к о. Пьеро? П о л и ц и а н о. Пьеро де Медичи, если ты не знаешь, изгнан из Флоренции. Дворец Медичи разграблен толпой. П и к о. Как?! Ф и ч и н о. Два года, как умер Лоренцо Великолепный. Пьеро возбудил против себя всех - и Савонаролу, и партию Веспуччи, то есть "бешеных" из знати. А все началось с празднества, со свадьбы Контессины, пышность которой превзошла все мыслимые границы, будто Пьеро - великий государь, более великий, чем его отец. Народ не принял этой безумной роскоши, а Савонарола лишь подливал масла в огонь. П о л и ц и а н о. А тут король Франции Карл VIII перевалил через Альпы со своей армией, чтобы утвердить свои наследственные права на Неаполитанское королевство. П и к о. Об этом я слышал. П о л и ц и а н о. Пьеро отказался пропустить французскую армию через наши земли. Такое решение он принял самолично. Карл в отместку принялся разорять наши земли, обещая дойти до Флоренции. П и к о. Да, это же еще весной было. П о л и ц и а н о. Весной все началось. А Пьеро до осени не предпринял ничего для защиты наших земель, а затем отправился к Карлу на поклон. Он обещал уступить ряд крепостей по побережью, Пизу и Лехгорн и заплатить 20 тысяч флоринов, если Карл минует Флоренцию со своей армией. Народ возмутился, Синьория объявила об изгнании Медичи пожизненно и отправила к Карлу делегацию, в которую вошел и Савонарола. П и к о. И фра Савонарола? Ф и ч и н о. Он уже давно вмешивается в дела государства. П о л и ц и а н о. Карл в начале, я думаю, лишь пугал флорентийцев. Зачем ему воевать еще и с нами, когда ему предстоит завоевывать Неаполитанское королевство? Но, видя раздоры во Флоренции, потребовал уже 120 тысяч флоринов контрибуции и две крепости по побережью, с чем пришлось смириться флорентийцам. Зато Медичи изгнали, Флоренция обрела свободу. П и к о. Да здравствует свобода! (Поднимаясь на ноги, пошатывается и роняет бокал, который, опрокинувшись, разбивается.) Полициано подхватывает Пико и усаживает на кушетку. Ф и ч и н о. Боюсь, со свободой обстоит также. Партия Веспуччи, как и Пьеро, лишилась поддержки народа, и теперь сторонники Савонаролы задают тон в Синьории. П и к о (подавленный). Разве это плохо? Ф и ч и н о. Что бывает в Италии всякий раз, когда папа, набирая войско, вмешивается в мирские дела? П о л и ц и а н о. Наш милый каноник переменил свое отношение к фра Савонароле. Ф и ч и н о. Он поступил бесчеловечно, не по-христиански с Лоренцо Великолепным. Разве вы это не видели? Он не мог его спасти, но ускорил его смерть. Теперь он торжествует победу. Но, подумайте, над кем? Над бедным Пьеро? Нет, над прекрасной Флоренцией, красоту и достоинство которой он не любит. И над тобой, Полициано. Пико, он хочет поступить в монастырь Сан Марко чернецом. П и к о. Это я понимаю. Ф и ч и н о. Как это ты понимаешь, Пико? Ты искал единую истину во всех религиях и философских учениях всех времен и народов, но замкнул свою жизнь в узких пределах проповедей Савонаролы, христианского благочестия и покаяния, где нет места твоей гениальности. Здесь ли истина? Или вся истина? П и к о. Истина в Боге. Ф и ч и н о. Богов много. Истина - в разуме, который присутствует во всем, и в нас. П и к о. С этим я согласен. Ф и ч и н о. Ты еще говорил: "Вне философии - нет человека". Разве ты не поставил себя вне философии, замкнувшись в религии со своим покаянием? А насколько было бы плодотворнее и веселее для тебя и для всех, если бы ты наслаждался жизнью, как прежде, как молодость и красота велит, и писал за несколькими столами одновременно великий труд "О Сущем и Едином"! П и к о (хватаясь за голову). О, дьявол! Замолчи! У меня уже нет сил выбраться из этой бездны немощи и смирения перед разложением и тленом. Мне говорят, я истезал не тело, а свою бессмертную душу, и вот она изнемогла. (Дергает за шнур звонка.)           Входит Диотима. Полициано и Фичино встают. Д и о т и м а (шепотом). Оставьте нас. Пусть позовут доктора. Впрочем, не надо. П и к о (улегшись на кушетке с помощью Диотимы). Не уходите, мои старинные друзья! Никакого непотребства не увидите, кроме смерти. О, как ты прекрасна, мадонна! (Не находит себе места.) Приподними меня. Сядь рядом. Диотима усаживается на кушетке, Пико мечется на ее коленях. П и к о (как в бреду). Пусть наполнит душу святое стремление, чтобы мы, не довольствуясь заурядным, страстно желали высшего, а также добивались (когда сможем, если захотим) того, что положено всем людям. Отвергая земное, пренебрегая небесным и, наконец, оставив позади все, что есть в мире, поспешим в находящуюся над миром курию, самую близкую к высочайшей божественности.        Полициано и Фичино слушают со слезами на глазах. Диотима поднимается, укладывая Пико, как ребенка, красота его вновь проступает, но уже пугающая своей безжизненностью. Сцена 2 Площадь Синьории. На фоне дворца Синьории с башней восьмигранная пирамида, сколоченная из досок, с пятнадцатью ступенями. Среди собирающейся публики Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи. Л е о н а р д о (отпустивший бороду). Сандро! Я едва тебя узнал, дружище! С а н д р о. Да, я похудел и состарился. А ты, Леонардо, все также красив, а годы наложили печать величия. Это значит, по-прежнему живешь в свое удовольствие, весь в трудах. Л е о н а р д о. А что здесь происходит? Дети в белых одеяниях и монахи-доминиканцы складывают на первой ступени шутовские маски, маскарадные наряды, парики, бороды и другие принадлежности карнавала. С а н д р о. Давно же ты не был во Флоренции! Л е о н а р д о. Я думал, попаду на карнавал. С а н д р о. Флоренция, как красавица, весело проведшая молодость, замаливает свои грехи. Л е о н а р д о. Как же Савонарола одолел Медичи? Разве все во Флоренции состарились и сделались набожными? На следующих трех ступенях складываются вольнодумные книги. Голоса: "Книги Овидия! "Морганте" Пульчи! "Декамерон" Боккаччо!" Вздохи и смех. С а н д р о. Не знаю, если бы не французский король, который свалился на нас, как снег на голову, знать сговорилась бы с папой и выдала Риму фра Савонаролу. Но случилось иначе, никак по Божьему соизволению. Пьеро изгнан. Синьория приняла проект демократизации управления, предложенный фра Савонаролой. Теперь он фактически правитель Флоренции. Л е о н а р д о. Оно и видно. С а н д р о. Дружище, если ты держишься в стороне, воздержись от замечаний. Над книгами вырастает груда женского убора, зеркал и косметики под смех и улюлюканье публики. Л е о н а р д о (миролюбиво и снисходительно). Сандро, ради Бога! С а н д р о. Говорят, ты не веришь в Бога и поклоняешься Сатане. Я не думаю, что это так... Л е о н а р д о. Помнишь, кто-то, кажется, Альберти, начинал свое сочинение или главу: "Бог, или природа..."? Не одно ли это то же, Сандро? Перед загадками природы я полон изумления. С а н д р о. Нет, христианин истинный не скажет так. Выше на ступенях складываются нотные листы, лютни, мандолины, карты, шахматы, мячики. Голоса: "О, зачем? Да, это все игры, которыми люди радуют беса!" Л е о н а р д о. Сандро, ты разве не художник? С а н д р о. С обращением я забросил живопись. Л е о н а р д о. А чем же ты занимаешься? С а н д р о. Я рисую, воспроизвожу видения Данте. Выше на ступенях - соблазнительные картины, рисунки, портреты красивых женщин. Л е о н а р д о. Сандро, у тебя есть деньги? Мне кажется, ты голоден и весь замерз. С а н д р о. Леонардо, твоя картина "Леда", которой я некогда восхищался. Узнаешь? Л е о н а р д о. "Леда". С а н д р о. Я принес для костра анатомические рисунки. Пусть. А тебе не жаль? Л е о н а р д о. Это не моя собственность. Мне жаль вот чего: я мог бы написать и Леду, и божественного лебедя куда лучше. Тогда кто бы отдал картину монахам. На самом верху пирамиды - лики языческих богов, героев и философов из воска и дерева, покрытые краской под мрамор. С а н д р о. Может быть, никто не отдавал, Леонардо, а дети забрали. Л е о н а р д о. Дети? С а н д р о. Вот эти в белых одеяниях из юношеской армии фра Савонаролы. Они сами решали, что греховно, а что нет. Л е о н а р д о. Вряд ли это они знают. Грех не в вещах и явлениях, грех в нас. На острие пирамиды при кликах публики устанавливается чучело - изображение дьявола, чудовищно размалеванное, мохнатое, козлоногое, похожее на Пана. Уже вечер. Звучат духовные гимны.                   Х о р       Взяв три унции любви,       Веры - три и шесть - надежды,       Две - раскаянья, смешай       И поставь в огонь молитвы;       Три часа держи в огне,       Прибавляй духовной скорби,       Сокрушения, смиренья       Сколько нужно для того,       Чтобы вышла мудрость Божья! Голоса: "Идут! Идут!" Дети в белых одеяниях молча несут на руках изваяние младенца Иисуса. Голос: "А младенец Иисус одною ручкою указывает на терновый венец, а другою - благославляет народ, нас". Идут монахи, клир, члены Совета, трубачи и булавоносцы.                      Х о р        Надежда, вера и любовь        Вот что волнует вновь и вновь                 Благое сердце           С отрадою, как в детстве.           И вера вновь чиста,           Как свет и красота           Премудрости небесной           В обители чудесной.        Надежда одолеет скорбь           Земную, и любовь           Возносит нас до края           Сияющего Рая! На каменный помост, где собрались именитые граждане, поднимается фра Савонарола. С а в о н а р о л а (высоко поднимая распятие). Во имя Отца и Сына и Духа Святого - зажигайте! Четыре монаха подходят к пирамиде с горящими смоляными факелами и поджигают ее с четырех концов. Дым, пламя. Трубачи трубят. И над Флоренцией разносится колокольный звон. Пламя разгорается мгновенно, разлетаются обрывки листов, уносится в темное небо накладная борода, вызывая всеобщий хохот. С а н д р о (весь в слезах, как многие вокруг). Леонардо, "Леда" в пламени воистину прекрасна и греховна, сгорает от стыда. Л е о н а р д о. Рожать детей не стыдно. Что еще они там затевают? Монахи устанавливают черный крест посредине площади; взявшись за руки, образуют три круга во славу троицы и пускаются в пляску, сперва медленно, потом все быстрее.            Х о р  м о н а х о в      Перед Господом пляшите      И бегите со всех ног;      Взявшись за руки, кружите,      Будто с нами и сам Бог,      С нами сын его, Спаситель,      Значит, также Дух святой,      Как голубка, утолитель      Наших ран святой водой.      Умилительны и нежны      Мы, как дети, в простоте;      Мы блаженны, мы блаженны,      Мы блаженны во Христе!          Публика невольно и вольно тоже пускается в пляску.              Х о р  м о н а х о в       О, пляши, пляши, пляши!       Прочь гордыню человека       И премудрость злую века       Во спасение души!       Не стыдитесь, покопайтесь,       Грех повсюду, невпопад,       И покайтесь, и покайтесь;       Весь в слезах всяк будет рад.       Умилительны и нежны       К сыну Бога на кресте,       Мы блаженны, мы блаженны,       Мы блаженны во Христе! Чучело беса на вершине костра возгорается. Брюхо, начиненное порохом, лопается с оглушительным треском. Столп огня и дыма взмывает в небо, а дьявол на горящем троне рассыпается. Крики, вой, смех. Л е о н а р д о. Сандро! Вот это карнавал. Что ж ты плачешь? С а н д р о. Ты не понимаешь, Леонардо. Мы блаженны во Христе. Трубы и литавры. Колокола. Толпа издает неистовый вой и со смехом разбегается. Сцена 3 Монастырь Сан Марко. Келья фра Джироламо Савонаролы. По углам груда книг и картин. Савонарола молится перед распятием. Раздается стук в дверь. С а в о н а р о л а. Кто там? Это ты, Доменико? Входи.                        Входит фра Доменико. Д о м е н и к о. Монастырь осаждает толпа. Бросают камни. С а в о н а р о л а (весь в своих мыслях). Что случилось? Испытание огнем затеяли францисканцы. Фра Джульяно первый предложил тебе войти в огонь вместе. Кто не сгорит, тот прав. Д о м е н и к о. Да, я верил и верю: церковь Господня обновится, но после его кары; после кары Флоренция также обновится и возвеличется над всеми народами; неверные обратятся; отлучение Савонаролы от церкви папой Александром VI недействительно и неприемлющие отлучения сего не согрешают. С этой верой я бы вошел в огонь смело. С а в о н а р о л а. Я все спрашиваю себя, что же случилось. Мы пришли на площадь Синьории, где был сооружен костер особым образом; ты собрался без малейшего колебания пройти через огонь, а Джульяно не явился. Синьория, одобрившая проведение испытания огнем, должна была привести его силой либо засадить в тюрьму, а народ между тем начал кричать и смеяться над нами. Д о м е н и к о. То бешеные, то есть знать, которая любит все то же, что и Медичи, кроме самих Медичи, подговорила толпу. С а в о н а р о л а. Изгнав Медичи с моей помощью, они уж думали, что пришли к вожделенной власти. Д о м е н и к о. Они вновь взяли верх в Синьории, и теперь, используя возмущение народа, что чуда ему мы не явили, приняли решение изгнать вас из Флоренции. Вот принесли бумагу с приказом немедленно покинуть Флоренцию ради прекращения смуты и беспорядков. С а в о н а р о л а. И в довершение всего разразился гром, и небо обрушилось на город ливнем. Разве это было не чудо? Почему? Брат Доменико, почему народ, те же две тысячи человек, которые записались еще третьего дня пройти через огонь, как и ты, вдруг притихли либо тоже превратились в бешеных? Д о м е н и к о. Они надеялись на чудо, какое явите вы. С а в о н а р о л а. Я?! Это я должен был пройти через огонь? Д о м е н и к о. Вы писали папе, что можете сотворить чудо с воскресением из мертвых. Все ожидали от вас чуда спасения. А его не произошло. С а в о н а р о л а. Нет, нет, постой, что ты сказал? Д о м е н и к о. Синьория приказывает вам покинуть город немедленно. С а в о н а р о л а. Покинуть? А почему они не передают меня папе, как тот велит, угрожая Флоренции отлучением от церкви? Д о м е н и к о. Как слышно, из благородства. Но если мы не уйдем втайне, не исчезнем, нас либо растерзает толпа, что осаждает сейчас монастырь, либо арестует власть за ослушание. С а в о н а р о л а. И выдаст папе? Д о м е н и к о. Теперь их больше всего заботит пустая казна. Просят у папы согласия ввести вновь трехпроцентный налог на церковное имущество. С а в о н а р о л а. Брат Доменико, покинуть Флоренцию - значит оказаться в руках святейшей инквизиции? Купцы есть купцы. Пусть нас судят во Флоренции. Народ вступится за нас.         Входит без стука фра Сильвестро Маруффи. М а р у ф ф и. Идет настоящее сражение! Нас побивают каменьями, а мы их - горящими свечками и крестиками. Д о м е н и к о. Ну, ты, избранный сосуд благодати Божьей! С а в о н а р о л а. Брат Доменико, зачем ты с ним так? Не время вам препираться. Д о м е н и к о. Напрасно вы прислушивались к его бредням о землетрясениях и потопах. Ведь в Библии сказано, что потопа другого Бог не обещал. И кардинальскую шапку, предложенную вашей милости папой ради замирения, надо было принять, а не с гневом отвергать, - с тем, чтобы положить конец череде нечестивых кардиналов и пап. Иначе как с ними справиться и думать об обновлении церкви. А он, Маруффи, понес свою околесину, и вы ему поверили. С а в о н а р о л а. Я должен был поверить Александру Борджиа, чтобы он меня в кардинальской шапке приласкал и отравил? Д о м е н и к о. Бог бы спас. С а в о н а р о л а (Маруффи). Братец, чем ты озабочен? Душа моя тоскует смертельно. Помолись Богу, да помоги мне. М а р у ф ф и. А я знаю, что видения мои от Бога, а не от дьявола? С а в о н а р о л а. Ну, ну. М а р у ф ф и. А Сивилла сказала, что видит меня в пламени с веревкой на шее. Огонь! Огонь! Д о м е н и к о (выбегая вон). Подожгли монастырь! С а в о н а р о л а. Ну, ну, что еще там видишь? М а р у ф ф и. Видит Бог, большущий крест, и висят на нем Мессия и два монаха. С а в о н а р о л а. Мессия? Нет, кого там видишь? М а р у ф ф и (рассмеявшись). Тебя! Ой! Горим! (Выбегает вон.)                  Входят фра Доменико и стражники. С т р а ж н и к. Фра Джироламо Савонарола и фра Доменико, по решению Синьории, вы арестованы. Вам лучше поспешить, иначе народ сокрушит монастырь и перебьет монахов, которые ценою жизни защищают вас, виновников смуты и беспорядков. С а в о н а р о л а (перед распятием). Сподобимся Господу Богу Иисусу Христу, нашему спасителю, во всем - и в жизни, и в смерти. Аминь! Стражники уводят арестованных; слышны озлобленные возгласы толпы: "Сотвори чудо, святой черт! На костер его! На костер!" и смех и плач. Сцена 4 Вилла Марсилио Фичино в Кареджи. Летний вечер. В саду в беседке за столом сидит Фичино, тщедушный, невысокого роста, по летам старик, с живыми глазами и басисто-звучным голосом. Показывается девушка.               Д е в у ш к а О, дядя, ты заснул...               Ф и ч и н о                                     Нет, нет, я думал.               Д е в у ш к а Конечно, ты ведь и во сне весь в мыслях. Там некий нищий бродит, словно ночи Все ждет, чтоб к нам забраться на ночлег, Не в дом, в сараи, в сад.                  Ф и ч и н о                                              Что ж хлеба дай.                Д е в у ш к а Я вынесла еды. Он рассмеялся, Назвав по имени, вдруг прочь поплелся. Но снова появился. Не узнаешь?       Входит Сандро Боттичелли с видом нищего, с посохом.                 Ф и ч и н о О, Сандро! Что с тобою приключилось Еще такое? Шел пешком - куда? Ты весь из неожиданностей соткан.                 С а н д р о Куда глаза глядят, как говорят. Но слезы застили мне свет и небо, И я в краях родных, в прекрасный день, Нежданно заблудился, как в лесу, В лесу дремучем Данте Алигьери.                 Ф и ч и н о Ты разве этот путь уж не прошел? Да не однажды, вчитываясь в строки, В рисунках воспроизводя виденье Поэта дивного, с ним восходя Из кругов Ада до земного Рая.                  С а н д р о Нет, я из Рая падал в бездны Ада, Как Люцифер, восставший против Бога, В чем суть всей этой жизни на земле.                 Ф и ч и н о Ну, хорошо. Умойся и поешь. И летний вечер посвятим беседам, Как прежде, пусть осталось двое нас Из Платонической семьи...                   С а н д р о                                                 О, Боже! Ты все витаешь в облаках и далях Языческих времен? Его распяли! Взошел он на костер!                 Ф и ч и н о                                        Постой, о чем ты?                  С а н д р о О чем? Так, значит, ты и не слыхал?                  Ф и ч и н о Об испытании огнем - я слышал. Все завершилось громом и дождем, И чуда не дождались флорентийцы.                   С а н д р о И словно все взбесились. Верно, дьявол Вновь овладел Флоренцией несчастной. Подвергся нападенью монастырь Толпою бешеных; и Синьория Прислала стражников, как им в подмогу, И брата Джироламо с Доменико, Спасая будто, увели в тюрьму.                  Ф и ч и н о И выдали Савонаролу папе?                  С а н д р о О, пусть бы так! Нет, суд приговорил Их к смерти вместе с третьим - фра Сильвестро, Монахом полоумным, как в насмешку. Костер сложили вновь у Синьории...                 Ф и ч и н о Костер? О, Сандро, уж не бредишь ты? Костер из книг, костер для испытанья, - Костер еще для казни?                 С а н д р о                                           Разум мой, Быть может, пошатнулся, но известье, Что я принес, услышишь отовсюду, Едва покинешь тихий уголок, Едва ты вступишь в город, весь в чаду Горящей плоти жертвоприношенья, Язычества жестокий отголосок.                  Ф и ч и н о И это во Флоренции? О, нет!                  С а н д р о Напрасно мы гордимся нашей верой; Толкуя о добре, мы сеем зло. Столб с перекладиной точь-в-точь, как крест, И три петли, с цепями, чтобы тело Не рухнуло, сгорая напоказ; Внизу дрова, и площадь вся в истоме Страданья, любопытства и злорадства.                   Ф и ч и н о Я словно вижу в потемневшем небе...                   С а н д р о Страдальцев вывели в рубище пыток, Но благостных, готовых к смертной муке; Всходили на помост, чуть спотыкаясь, - То дети-инквизиторы им мстили, Прокалывая пятки снизу им, Под лестницей собравшись на забаву.                   Ф и ч и н о Опомнились, что зло творили с видом Невинных ангелов? Савонарола, Уж в чем, уж в чем, здесь совершил он грех.                    С а н д р о           (вскочив на ноги) Мне жутко стало, как о том услышал Из возгласов в толпе; я не поверил; Но это подтвердилось; и толпа, Что плакала на проповедях в церкви, На площади стенала со злорадством, Пока один - фра Доменико первый, - Надев петлю, ногами сам повис; Затем Маруффи, прокричавши что-то, Подставил шею, словно в шутку это, И звякнули вериги, звон могильный. Висели двое, между ними петля И цепи, вместо прежних мук гвоздей, Для брата Джироламо; и взошел он На лесенку, как к кафедре, всходил, Ослабши от постов и бдений в трансе, Чтоб в слове Божьем силу обрести, - И тут, воззвавши к Богу, пошатнулся, Повис с лицом ужасным мертвеца, Восставшего нежданно из могилы.                   Ф и ч и н о Недаром он вселял в нас страх и ужас.                   С а н д р о И в этот миг костер уж разгорался. И вдруг потух. Смятенье, ужас - чудо?!                   Ф и ч и н о А чудо лучше бы явить чуть раньше.                   С а н д р о Да, вспыхнул вновь огонь, и пламя выше, Уж рубища горят, и волдырями Плоть закипает, лопаясь при этом, Как Данте описал о муках душ. Тела, обугливаясь, опадали, С кишками, как в насмешку, все наружу, И головами в нимбе из волос, Сгорающих, как искры звезд в ночи.                   Ф и ч и н о Довольно, Сандро! Вижу наяву В вечернем небе крест и трех монахов, Повисших в капюшонах, и зарю, Прекрасную в Тоскане в эту пору.  Девушка приносит поднос с ужином. Сандро, улыбнувшись, усаживается за стол и приступает к еде с беззаботным видом. Савонароле было я поверил, Как Пико и Полициано, ты, Да и Лоренцо, - церковь в обновленьи Действительно нуждается всемерном, Но весь вопрос, в каком? В движеньи вспять, С отказом от искусств и просвещенья, Как в первые века? Благое дело Пророчествами вскоре исказил; Один он свят, другие все нечисты; Не спорю, кто из нас не без греха; Но, меру перейдя, он заблудился В своих исканьях, целях и молитвах. Гнев вызвав папы, он укрылся в стенах Флоренции и вообразил, что город - Отныне монастырь его и крепость. Нам дорога свобода...                   С а н д р о                                        Все мираж!                   Ф и ч и н о Флоренция - мираж? Нет, красота, Что явлена твореньями искусства, И не к лицу устав ей монастырский, Да это невозможно, слава Богу! Я не прощу монаху смерть Лоренцо. Больной, он мог подняться, как бывало, А тут раскаяньем он утомил Веселый свой, могучий дух, и умер. Так, Пико - совершенный образец По красоте, достоинству, уму, - Извел себя постами, бичеваньем В расцвете лет и сил. За что? За то, Что был, как Феб, прекрасен и любим, И гениален, просто юн и молод, На радость Бога за свое созданье! Полициано в маске карнавальной, Уродливой до смеха, пел любовь И красоту, - в чем каяться ему? Но покаянье, точно грех, влечет Невинных, лучших, подрезая крылья, И меркнет свет, поэт у ног монаха, Он в монастырь стучится для спасенья Души своей, ну, то есть умереть. Повлекши всех моих друзей в обитель, Откуда нет возврата, о, монах, Ты от Флоренции понес возмездье, А не от папы, вам бы и случиться, Но честь тебе воздали флорентийцы, Своей лишившись, точно в наважденьи. Но мир прекрасен, красота нетленна, Флоренция вновь возродится, Сандро! А с нею ты с картинами "Весна", "Рождение Венеры". Вот где вечность, О, пробудись, художник несравненный! Возвеселись, возьми палитру, кисть, Перед тобой Тоскана, рай земной, Прообраз высших вдохновений Данте И Сандро Боттичелли! Ныне кто ты?                    С а н д р о Я грешник.                   Ф и ч и н о                      Им же нет числа, о Боже! Вернись к искусству, Сандро. Ты великий Художник флорентийский. Высшей славы На свете не бывает, и душа В ней обрела бессмертие навеки.                    С а н д р о Уж не понять мне это. Где мой посох?          (Поспешно уходит в ночь.) АКТ  V Сцена 1 Двор дома во Флоренции с навесом, где Леонардо да Винчи устроил себе мастерскую для работы над портретом Моны Лизы, с фонтаном, ниспадающие струи которого, ударяясь о стеклянные полушария, вращают их, производя при этом тихую музыку; вокруг фонтана растут ирисы. Перед креслом ковер, на нем свернувшись, лежит белый кот редкой породы, тоже для развлечения молодой женщины. Леонардо, заслышав голоса, уходит; входят два музыканта, поэт, три актера.                  П о э т Великое событие свершилось!                1-й  а к т е р               (с ужасом) Портрет закончен?!                2-й  а к т е р                                    Выступать не будем?                3-й  а к т е р Да, это нам в убыток, пусть художник Не очень щедр, витая в облаках Пред Моной Лизой, по уши влюблен.                   П о э т "Давида" Микеланджело видали На площади у Синьории?                2-й  а к т е р                                                 Боже! Гиганта? Как же, не прошли мы мимо.                1-й  а к т е р         (с тем же ужасом) А что он, голый, выступил в поход?! Музыканты, один с виолой, другой с лютней, настраивают инструменты.                   П о э т   (про себя, прохаживаясь у фонтана) Заезжие актеры! Им нет дела До символа Флоренции, восставшей, Как феникс, из пучины бед и смуты С созданьем дивным Микеланджело. Впервые со времен Лоренцо город Вновь поддержал художников в порывах Великих и могучих; и возникло Чистейшее сиянье в вышине Как воплощенье мощи и величья - Не бога, человека во плоти, Прекрасного, как Феб.            1-й  м у з ы к а н т                                           О, да! Вы правы! И тот, кто сотворил такое чудо, Божественен.                 П о э т                         О, это несомненно! Он жизнь вдохнул не в мрамор, в нас самих, Повергнувшихся ниц перед монахом, Который нас уверил в том, что Бог Его устами паству устрашает...               1-й  а к т е р И страху-то нагнал, ну, выше меры, Как дьявол не умеет нас блажить. Входит Леонардо, пропуская вперед Мону Лизу, миловидную женщину лет 30, в сопровождении монахини. М о н а  Л и з а (усаживаясь в кресле, вполголоса). Снова музыканты? Я говорила, развлекать меня не нужно. Л е о н а р д о (снимая покрывало с картины на поставе). Они уж напросились сами. Играть готовы ради собственного удовольствия. М о н а  Л и з а. А актеры? Л е о н а р д о. Заезжие комедианты. Им нужно заработать хоть что-то, чтобы не протянуть ноги в их странствиях по Италии. М о н а  Л и з а (поэту). Как поживаете? Послушна ли, как прежде, ваша Муза? П о э т. О, Мона Лиза, благодарю за доброе слово. И вы угадали, вернулась Муза. Я вновь пишу, а не просто пою свои старые песни. М о н а  Л и з а (взглянув на художника). Я замолкаю, а вы говорите. П о э т. Вся Флоренция словно очнулась от наваждения и колдовства Савонаролы. И это не только мои впечатления, а говорит гонфалоньер Пьеро Содерини. Он заявил, что заказ Микеланджело изваять Давида был первым единодушным решением Синьории со времен Лоренцо Великолепного. Л е о н а р д о. И это великолепно. П о э т. Заказ мессеру Леонардо расписать стену в зале Большого совета за 10 тысяч флоринов и вовсе громадное дело. Л е о н а р д о. О, да! Особенно, если Микеланджело в вечном соперничестве со мной возьмется расписать там же другую стену. П о э т. О, это было бы в самом деле великолепно! Л е о н а р д о. Микеланджело меня не взлюбил почему-то. П о э т. Он молод, он жаждет самоутверждения. Л е о н а р д о. Это понятно. Он сердится на меня за то, что я смотрю на скульпторов как мастеровых. Работать с мрамором в самом деле тяжкий, изнурительный труд. То ли дело живопись. Ни пыли, ни пота. Но "Давид" не изваяние мастерового. Ни в древности, ни в наше время ничего подобного никто не создавал. П о э т. Воистину так. А флорентийцы вот как отзываются о статуе Микеланджело. Проходя через площадь Синьории, я всегда прочитываю бумажки, какие приклеивают на пьедестале. Хотите знать, что там было сегодня? Л е о н а р д о. Конечно. П о э т (вынимая лист из книги). Я записал эти послания, разумеется, к Микеланджело. (Читает.) "Мы вновь стали уважать себя". "Мы горды оттого, что мы флорентийцы". "Как величественен человек!" "Пусть никто не говорит мне, что человек подл и низок; человек - самое гордое создание на земле". "Ты создал то, что можно назвать самой красотой". Ну, о бумажках с "Браво!" не говорю. А на днях висела записка с подписью. М о н а  Л и з а. Я слышала о ней. Л е о н а р д о. Чья? П о э т. "Все, что надеялся сделать для Флоренции мой отец, выражено в твоем Давиде. Контессина Ридольфи де Медичи". Л е о н а р д о. Она же в изгнании. М о н а  Л и з а. Живет неподалеку от города в имении мужа. Не удержалась, повидимому, и тайно приходила  в город. Л е о н а р д о. И оставила записку за своею подписью. Обычная женская непоследовательность. П о э т. Восхитительная непоследовательность! М о н а  Л и з а. Смелость! Записка звучит интимно, не правда ли? А не побоялась ни мужа, ни властей. Она достойна восхищения. Л е о н а р д о. Мы ценим в людях те качества, какие ощущаем в себе, как возможность или необходимость. Вы смелы, Мона Лиза? Поэт отходит в сторону и дает знак музыкантам. Звучит музыка в унисон со странными звуками стеклянных полушарий фонтана и воды.               Л е о н а р д о Смутил я вас вопросом? Почему?              М о н а  Л и з а Я слышала о... дружбе Контессины И Микеланджело, ну, в юности, Когда ни он, и ни она помыслить Едва ль посмели о любви...               Л е о н а р д о                                                  Помыслить Как раз могли, как в юности бывает, Когда и слов не нужно, взор открытый, Движенье губ, волнение в крови, - Вот и любовь, какая снится позже Всю жизнь.               М о н а  Л и з а                      И все?                Л е о н а р д о                                   О чем вы?               М о н а  Л и з а              (со смущением)                                                        Нет, я так. А сами вы? Любили ль вы кого? Красавец целомудренный - ведь редкость.               Л е о н а р д о       (опуская кисть и поднимаясь) Мы с вами квиты.               (Актерам.)                                   А теперь вам слово.    Актеры начинают некое представление. Сцена 2 Там же. Леонардо да Винчи входит в дорожном плаще и с сумкой. Ковра и кресла нет, фонтан безмолвен, цветут лишь ирисы.               Л е о н а р д о Что я услышал? Только слов обрывок, Из разных уст, быть может, лишь случайно Сложился тайный смыл, и сердце сжалось. Три года приходила и садилась, Безропотно, с доверием к искусству, Причастной быть желая к красоте, С монахиней безмолвной, не таясь Пред нею никогда - в словах, в улыбке.   Из-за кустов появляется лань. Ты здесь? И тоже ждешь ее? Ну, значит, Придет, узнавши о моем приезде, Как обещалась тоже возвратиться В Флоренцию три месяца назад. Леонардо снимает плащ, пускает фонтан, выносит во двор кресло, ковер, картину под покрывалом. В последний день, я думал, не придет; Я ждал с волненьем, медлила она, И вдруг вошла одна, и оглянулась, Сестры Камиллы нет, как в удивленьи. Входит Мона Лиза, оглядывается и всплескивает руками. Леонардо встречает ее, как всегда, с удивлением, не сразу узнавая ее такою, какой она уже жила в его картине. Приласкав лань, Мона Лиза опускается в кресло, и белый кот вскакивает на ее колени. Поскольку сияет солнце, Леонардо задергивает полотняный полог, и воцаряется нежный полумрак, придающий лицу молодой женщины  таинственную прелесть. Я думал, не придете вы сегодня.             М о н а  Л и з а В последний день, в надежде, что вы точку Иль штрих поставите на полотне, Чтоб счесть работу завершенной ныне?             Л е о н а р д о Теряете терпение?             М о н а  Л и з а                                   Еще бы! Три года, будто в церковь, постоянно Я ухожу куда-то; тайны нет, Флоренция вся знает, где сижу, Слух услаждая музыкой и пеньем...             Л е о н а р д о При вас монахиня ведь неотлучно, Приличья все соблюдены, не так ли?             М о н а  Л и з а О, не смешите флорентийцев! Тех, Кто вырос на "Декамероне". Масла Легко подлить в историю о нас.                  Л е о н а р д о Судачат?               М о н а  Л и з а                  Да, но муж мой лишь смеется. Он знает вас, меня, и прав, конечно. Он говорит, я уж похожа стала На вас, как муж с женой чертами схожи, Живя друг с другом в мире много лет. Вы завтра уезжаете?                 Л е о н а р д о                                      Нет, нынче.               М о н а  Л и з а             (с улыбкой) И я уеду скоро, ненадолго, На столько, сколько вы сказали тоже.                 Л е о н а р д о Да, месяца на три, до осени.              М о н а  Л и з а Я упросила мужа взять с собою Меня в Калабрию, куда он едет, Известно, по делам.                Л е о н а р д о                                      Вы упросили?             М о н а  Л и з а Чтоб не скучать в Флоренции без вас. Ну, без работы вашей над портретом, В чем принимаю я участье тоже, Ну, в меру скромных сил моих, конечно.               Л е о н а р д о Да в вас-то вся и сила, Мона Лиза! Пейзаж какой за вами - целый мир! И вы, как вся Вселенная и символ.             М о н а  Л и з а Вы никогда не кончите портрета, Когда таков ваш замысел, который Все ширится - до символа Вселенной.          (Поднимаясь на ноги.) Не хватит лет моих и ваших сил.              Л е о н а р д о И больше не придете вы сюда?             М о н а  Л и з а Но, может быть, три месяца спустя Я буду уж другой, совсем не тою, Что здесь глядит на нас, живее нас. Кого б из нас признать не захотите, Равно урон большой нам всем грозит. Поскольку Леонардо медлит, она протягивает руку; он молча целует ей руку, она, наклонившись, касается губами его волос. Счастливого пути!                Л е о н а р д о                                   Прощайте, Лиза! Выпрямившись, Леонардо обнаруживает себя во дворе дома, где нет ни кресла, ни ковра, ни портрета Моны Лизы. Лань пугливо убегает в кусты. Входит один из учеников. У ч е н и к. Вы вернулись, учитель! Л е о н а р д о. Ты не рад. У ч е н и к. Я-то рад, да у вас горе. Л е о н а р д о. У меня горе? Какое? У ч е н и к. Так и думал. Не ведает. Нет Моны Лизы. Л е о н а р д о. Как нет? У ч е н и к. Она умерла где-то в пути. Л е о н а р д о. Нет, нет, она здесь. Ученик поспешно выносит кресло и усаживает Леонардо, затем выносит подставу с портретом, снимает полотняное покрывало, и Мона Лиза взглядывает на него с улыбкой, а за нею пейзаж расширяет двор до необозримых далей пространств и времени. Сцена 3 Просторная комната с окнами на Арно и со стеной, на которой висит огромный картон "Битва при Кашине" Микеланджело для росписи в зале Большого совета во дворце Синьории: купающиеся, выбегающие на берег, одевающиеся полуголые солдаты, застигнутые внезапным нападением врага, - в самых неожиданных ракурсах, на лицах страх, ужас, отвага вынужденных вступить в сражение при столь неудачных обстоятельствах и побеждающих. В прекрасный солнечный день каждый, вдруг оказавшись на грани жизни и смерти, выказывает в эту трагические мгновенья свой характер и волю. Входит целая группа молодых художников, одни впервые, другие с рисовальными принадлежностями, деловито приступающие к изучению отдельных эпизодов и срисовыванию.             1-й  х у д о ж н и к А случай ведь почти анекдотичен.             2-й  х у д о ж н и к Да, не хватает женщин, очень жаль.             1-й  х у д о ж н и к Но шутки в сторону. Быть обнаженным В опасный миг вдвойне, втройне опасно, И страх, и ужас смерти, и отвага В изгибах тел, скульптурно выпуклых, До удивления правдоподобны И силой жизни полны в красоте, Какой еще не видано нигде.           3-й  х у д о ж н и к О, боги! Здесь пред нами, без сомненья, Рождается великое искусство, Какого не было еще на свете.           1-й  х у д о ж н и к К тому же это только заготовка. А какова же будет фреска в зале Совета Синьории?          2-й  х у д о ж н и к                                    А напротив Работа Леонардо, чей картон Столь изумителен...          1-й  х у д о ж н и к                                    Да, лошадьми, Что выразительней людей в сраженьи.          3-й  х у д о ж н и к Да руки опускаются. Что делать? Учились мы, кто у кого, у лучших, У Перуджино, Гирландайо, - эти, Как боги, вдруг явились с новым миром. Входит Микеланджело, отпустивший бороду, со вспыхивающими, как янтарь на солнце, небольшими глазами, крепкого сложения, в сопровождении двух художников, своих друзей.          4-й  х у д о ж н и к О, Микеланджело, смотри!        М и к е л а н д ж е л о                                                   Куда?         5-й  х у д о ж н и к На молодых художников. Когда же Успел открыть ты школу?        М и к е л а н д ж е л о             (рассмеявшись)                                               Школу? Сами Явились, как открыл для всех я двери, По вашему совету. И не рад.         5-й  х у д о ж н и к Ученики здесь Перуджино...        М и к е л а н д ж е л о                                                    То-то Он поднял шум.         4-й  х у д о ж н и к                                Да, как Савонарола, Здесь непристойность и разврат. О, Боже! Среди молодых художников Микеланджело замечает Рафаэля Санти, который отличается от всех и молодостью, и живым, простодушным взором, и изысканностью одежды и движений.                Р а ф а э л ь Я здесь не первый раз. Вы разрешили Мне срисовать картон.         М и к е а л а н д ж е л о                                           Да, Рафаэль, Я вас узнал. Изысканны, как граф, - О Пико делла Мирандоле вспомнил.                Р а ф а э л ь Хочу я извиниться - от себя, Конечно, - за учителя и друга, Что здесь вдруг раскричался. Перуджино Перепевает самого себя, И как бы нам не впасть в такой же грех.         М и к е л а н д ж е л о Разумно, Рафаэль.               Р а ф а э л ь                                    В работе вашей Все ново, живопись сама; придется Начать все сызнова; уроков прежних, И Перуджино с Леонардо, мало.         М и к е л а н д ж е л о Вы юны, Рафаэль, и вдумчивы!              Р а ф а э л ь Родился я в Урбино и о том, Конечно, не жалею. С ранних лет Влекла к себе Флоренция меня, Как свет зари, иль древние Афины.         М и к е л а н д ж е л о Аньоло Дони просит написать Портрет его жены.              Р а ф а э л ь                                    Так, вы "Святое Семейство" написали для него!          М и к е л а н д ж е л о Нет, для его невесты - для подарка. Портрет его жены пишите вы.              Р а ф а э л ь Но разве Дони согласится?          М и к е л а н д ж е л о                                                   Да. Я говорил о вас и поручился, Что Маддалена Дони вашей кистью Задешево, вы молоды еще, Прославлена навеки будет.                Р а ф а э л ь                                               Боже! Предстали вы как человек и мастер Совсем иным.          М и к е л а н д ж е л о                           Флоренция открылась Тому, кто ею полон восхищенья.                 Р а ф а э л ь Флоренция - Италии всей школа!          М и к е л а н д ж е л о Да будет так!     Художники приветствуют Микеланджело. ЭПИЛОГ Церковь Сан Лоренцо. Капелла Медичи, еще не завершенная, но в определенном ракурсе обретшая вполне законченный вид. Входит Микеланджело крадучись из-за полумрака или втайне от всех; вдруг свет солнца из окон, его окружает Хор в карнавальных масках.          М и к е л а н д ж е л о Кто здесь? Кто вы? Да в карнавальных масках. Хор кружится вокруг него, изображая пляску и пантомиму. Иль это мне мерещится? Вы - духи?                  П о э т Мы - духи? Души тех, кого ты знал, Чью память ты почтил сооруженьем Капеллы Медичи как архитектор, Художник, скульптор - все в одном лице, Явив впервые в синтезе свой гений.             Х у д о ж н и к Как скульптор - несравненный, ты вступил В соперничество с Рафаэлем Санти И расписал Сикстинскую капеллу, Стяжав и славу живописца.          М и к е л а н д ж е л о                                                     Боже! Я здесь один; Флоренция в осаде; Из Медичей, отсюда изгнанных, На стороне обретшие и сан Святейший пап и титул герцогский, С врагами ополчились на свободу Флоренции. Теперь я инженер По обороне; ненависть к Медичи Всех флорентийцев вновь объединила, Как прежде вкруг Лоренцо против Пацци И папы с королем. Я здесь лишь втайне, Чтоб душу живу сохранить в войне, - Мое ли это дело? Здесь мой мир, Из юности моей, уже почивший, Овеянный стремленьем к красоте, Несущей нам и славу, и бессмертье.   Разносится гул пушечной пальбы.               Б о г о с л о в Что жизнь земная? Краткий миг утех И бед, и муки творческих дерзаний. Уж нет на свете Сандро, Леонардо, Нет Рафаэля.         М и к е л а н д ж е л о                          Да, один остался. Соперничать мне не с кем. Разве с Богом? Когда бы папы не мешали мне, Сменяя чередой друг друга, с жаждой Себя прославить именем моим, Сколь многое успел свершить бы я.               С и в и л л а Гляди! Врага впускают чрез ворота.         М и к е л а н д ж е л о Предательство?!               С и в и л л а                               Не флорентийцев, нет, Того, кто призван ими в кондотьеры. Пушечная пальба. И тишина. И возгласы: "Нас предали! Погибла Флоренция!" Хор карнавальных масок, в смятеньи кружась вокруг Микеланджело. Беги! Беги!                   Х о р     Да будет век твой долог, долог,        Огня небесного осколок, -     Весь обуянный красотой,     Флоренции век золотой,        Падучих звезд каскад, -     Ты озаришь его закат,        Блистательный, нетленный,        Как солнца во Вселенной. Капелла Медичи возникает во всем ее совершенстве и благодатной тишине.         Ночь, Утро, Вечер, День - Здесь мрамора живого светотень.                Утихли битвы,              Как и молитвы.              Жизнь во Христе         Цветет лишь в красоте.               2000 г. ДОН ЖУАН Комедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ДОН ЖУАН.. ФЛОРЕС, его слуга. ДОН  ФЕРНАНДО  ДЕ  РИВЕРА, командор ордена Калатравы. ДОН  ЭНРИКЕ его сын, поэт. ДОНЬЯ АННА, двоюродная сестра Энрике. ФЕЛИСА, ее служанка. ЛУИС, шут, играющий роль дьявола. ИСАБЕЛЬ, актриса. СТАТУЯ  командора. РЫБАЧКА, ГОРОЖАНЕ, АКТЕРЫ, СЛУГИ, МОНАХИ.        Действие происходит в Испании XVI века. ПРОЛОГ Море в тучах. Молния ударяет о корабль, который вспыхивает, разламываясь на части. На берег выбирается дон Жуан, волоча за собой слугу.                ДОН ЖУАН Ты жив, ты дышишь, Флорес! Ну, вставай же, Пока волна нас не накрыла вновь!                  ФЛОРЕС Ни жив, ни мертв, - где я?                ДОН ЖУАН                                                 Всего от страха.                  ФЛОРЕС Ну, да, от страха выпал в море я, Чтоб камнем провалиться в ад кипящий, Ведь плавать не умею, я сказал.                 ДОН ЖУАН Тебя я сбросил, чтоб спасти - и к счастью. Ты видишь, в щепы разнесло корабль?                  ФЛОРЕС А где мы? В Старом свете или в Новом?       Меж туч прорываются лучи солнца.               ДОН ЖУАН        (поднимает руки, стараясь обсушиться) Все грезил я Италией прекрасной, Покинув земли, где дышал свободой И возрожденной красотой Афин, Как человечества посланец юный Всех будущих времен; я счастлив был...                 ФЛОРЕС Еще бы! Итальянок обольщать Не надо, сами вешались на шею...              ДОН ЖУАН Желаньями впервые не томим, Как отрок, упоенный красотою Мадонн как в жизни, так и на картинах, С невинным ликом матери Христа, - Всю жизнь преобразила красота.                 ФЛОРЕС           (ощупывая сумку на ремне) Мошна цела, - вот это так удача!              ДОН ЖУАН И я благословил свое рожденье, Рожденье новое - во красоте, Как Данте и Петрарка, вслед за ними Готовый петь небесную любовь...                 ФЛОРЕС И весело земною забавляться!              ДОН ЖУАН И вдруг на море потемнело, словно Настала ночь... Затмение светила? Нет, смерч пронесся, как монахи в пляске Вокруг костра беснуются, сжигая Несчастных женщин...                ФЛОРЕС                                          Совращенных, знаешь, Когда не дьяволом, то дон Жуаном, - Бывало и такое, я слыхал.               ДОН ЖУАН Эй, Флорес, речь веду я не с тобою! Селенье там. Поди достань нам коней. Ведь спас тебя с мошной недаром я.                 ФЛОРЕС А к ближнему любовь, что звук пустой?                 (Уходит.)              ДОН ЖУАН Я словно видел гибель Атлантиды, Афин, и Рима, и Европы ныне - Под тяжестью десницы короля, С могуществом Испании в былом. Что это значит? Радость возвращенья На родину омрачена виденьем Во время кораблекрушенья, в бурю. Флорес возвращается с рыбачкой, которая берется постирать им одежду и высушить.             ДОН ЖУАН Да, кто она? И здесь совсем одна?                ФЛОРЕС Рыбачка Исабель. Здесь их немало, Как говорит, и не боится нас.             ДОН ЖУАН       (раздеваясь с помощью слуги) Рыбачка? Вздор! Прекрасна, как богиня, Одетая испанкой, так, слегка, Чтоб в море окунуться для купанья! Да с именем, отрадным для меня.               ФЛОРЕС     (отдавая верхнюю одежду рыбачке) О, дон Жуан! Опять ты за свое, Едва избегнув смерти в бездне моря...            ДОН ЖУАН Какое горе! Сгинув в бездне моря, Уж я б не помышлял о счастье.               ФЛОРЕС                                                           Что? Рыбачка - счастье?            ДОН ЖУАН                                    Ты ее не видишь.               ФЛОРЕС Нет, вижу, даже чувствую телесно; Едва одета, как нарочно. Ведьма!            ДОН ЖУАН Какая ладная.               ФЛОРЕС                           На удивленье!            ДОН ЖУАН Сама невинность.              ФЛОРЕС                                  И соблазн великий!             ДОН ЖУАН В Испании родной я снова юн, И жизнь моя, как чудный сон, восходит Во всех ее таинственных соблазнах.        (Оглядываясь вокруг.) Деревья и цветы, зверье и птицы - Все заключало таинство любви До страсти, до стыда и неги счастья И озарялось красотою женщин Как в жизни, в церкви, так и на картинах, В самой Пречистой - и влекло меня К познанью, как праматерь нашу Еву В Эдеме, ведь природа - наш Эдем, И где же мы сейчас, как не в Эдеме? Я жаждал и познанья, и любви; И книгами обложенный, я грезил О счастье обладанья, как познанья Всех тайн природы, мирозданья в целом; И чтеньем утомленный, я возжаждал Любви и счастья с юною особой, Которую я видел лишь однажды И мельком, как во сне, но помнил свято, Не зная даже имени ее. Я пожелал так остро этой тайны, Что вне себя, от Бога отвратившись, Призвал я дьявола, поскольку он Не знает ведь какой иной заботы, Как совращать нас сладостью греха.               ФЛОРЕС И что, явился дьявол?             ДОН ЖУАН                                           Как сказать. Я в роще над рекою находился. Вдруг слышу - флейта и девичий смех. Бродячие актеры подъезжали К Севилье. Шут и юная особа, Та самая, из снов моих, меня Приветствуют, как друга. "Это сон", - Решил я, радостный. То был Луис, Актер известный, с юной примадонной. Он свел нас без затей, как сущий дьявол.              ФЛОРЕС И что, познал ты тайны бытия?             ДОН ЖУАН О, нет! Ведь есть еще и тайны гроба. А кони будут? Утром мы уедем. Покамест пир для нимф морских закатим. Мы живы, значит, ими спасены. В просвете облаков закатные лучи солнца теперь освещают горы Испании со строениями монастырей. АКТ  I Сцена 1 Мадрид. Площадь перед церковью в глубине сцены, с подмостками, на которых идет представление ауто в день праздника Тела Господня. Вокруг публика; королевская семья и знать сидят на скамейках на особом помосте, издали кажется, что это всего лишь изображение в духе картин Веласкеса. На паперти церкви Хор певчих.            ХОР ПЕВЧИХ       О, Божий гнев могучий!       Над всей землею тучи;       Льет дождь, как из ведра,       От ночи до утра.       Зверью погибель, злакам,       Лишь Ной отмечен знаком,       Как совершить побег,       Построивши ковчег,       Не тонущий в пучине       По вещею причине.       Лежал у хлева Ной,       Напившись пьян, нагой;       Он видел сон чудесный       О явном превращеньи       Вина и хлеба в кровь       И во Христову плоть,       И с чудом воскресенья       Всех праведных спасенье.                НОЙ         (у ковчега с растеньями и животными) Ковчег срубил я бесподобный! По Божьему веленью мастер, Он вдохновен, неистов в деле, Как Бог, творец земли и неба, Чему дивясь, я, ученик, Ковчег, подобие земли, Со всею живностью, с цветами, Что сад, каким и был Эдем, Я создал во спасенье жизни Мир новый, где вражды не будет, И воцарится лишь любовь, Иначе в буйстве вод потопа Ковчегу тож грозит погибель, Как населенью всей земли, Во злобе, алчности, усладах Погрязщему - до гнева Бога. Да торжествует вновь любовь В Эдеме новом, на земле. Итак, да здравствует свобода!           ДЬЯВОЛ О да! Да здравствует свобода! Чего хочу? Да, это ж смех! Мне говорят, что это грех. Пусть радуется в нас природа, Коль смолоду поет в нас кровь. Восславим мы, о да, любовь!      И таинством причастья      Познаем сладость счастья      Любви, любви, любви До упоения в крови! Публика, пугаясь дьявола, смеется и готова пуститься в пляску. Сцена 2 Там же. На переднем плане Исабель в окружении молодых людей и донья Анна со служанкой, между ними дон Энрике; показываются дон Жуан и Флорес.              ДОН ЖУАН Как нам везет! Поспели к празднику Господня тела, с представленьем пьесы О чудесах причастия и веры.                ФЛОРЕС Да, с превращеньем хлеба и вина, В чем я воистину нуждаюсь, Боже, Во плоть и кровь Спасителя Христа.              ДЬЯВОЛ Нет, верить легче натощак, приятель!              ФЛОРЕС А как услышал он мои слова?            ДОН ЖУАН Да, это ж дьявол.               ФЛОРЕС                                 В самом деле, дьявол? Я думал, мы спаслись и полетели В Мадрид на конях, вознеслись же к Раю, Где наши души ожидает суд Апостола Петра, и дьявол тут же Весь в предвкушении поживы легкой? Я умер? Или сплю и вижу сны?             ДОН ЖУАН Я вижу короля...               ФЛОРЕС                               Как! Тоже умер?              ДОН ЖУАН И королеву, светлую, как солнце, Чей блеск слепит несчастного инфанта, Как узника любви...                ФЛОРЕС                                     Влюблен он в мать, Вернее, в мачеху свою дон Карлос?              ДОН ЖУАН Влюблен в Елизавету Валуа, В свою невесту, пусть король женился На ней из государственных расчетов - Во имя мира с Францией, когда Во Фландрии поднялись мятежи, Владычество Испании колебля... А, может быть, чтоб молодость продлить?                ФЛОРЕС Нет, это сон ужасный мой все длится.                ДЬЯВОЛ Что лучше - умереть или проснуться?              ДОН ЖУАН Отлично сказано, дружище!                 ФЛОРЕС                                                      Дьявол!              ДОН ЖУАН Любовь у трона - рай земной - взлелеял Дон Карлос и ошибся, как мечтатель, - Так повелось от века на земле, И тем жесточе - волей короля. Свободы и любви заложник в цвете И лет, и сладких грез о славе сана, В цепях он золотых пока, в железных Испания моя поет и пляшет... Исабель, Энрике, донья Анна, глядя издали на дон Жуана.            ИСАБЕЛЬ Кого я вижу!             ЭНРИКЕ                         Дон Жуан!           ДОНЬЯ АННА Как! Это дон Жуан?             ЭНРИКЕ                                       А что?            ДОНЬЯ АННА Не знаю... Ростом невелик; Не скажешь, что красив, но строен, Широкоплеч, подвижен, смел...                ЭНРИКЕ Когда же разглядеть успела?             ДОНЬЯ АННА Одет он просто, взглядом скромен, С изяществом во всех движеньях, Как юноша...                 ФЕЛИСА                          Не скажешь, молод.                 ЭНРИКЕ Быть может, он перебесился, Как друг его затей?                ИСАБЕЛЬ                                     Инфант, Влюбленный ныне в королеву?                ЭНРИКЕ В свою невесту.            ДОНЬЯ АННА                              Или в мать?                ЭНРИКЕ В принцессе видел он невесту, Страстям свободно отдаваясь, В соперничестве с дон Жуаном, А в королеве видит мать И пасынком смиренно бродит У трона - не его все также... Тут есть с чего сойти с ума.            ДОН ЖУАН            (приветствуя поэта) Энрике!               ЭНРИКЕ                Дон Жуан! Откуда прибыл?             ДОН ЖУАН        (раскланиваясь издали с Исабель) Откуда? Из благословенной Фебом Италии...                ЭНРИКЕ                  Не без проказ Амура?             ДОН ЖУАН Да, с кораблекрушеньем, что впервые Мне привелось изведать, спасшись чудом...               ДЬЯВОЛ Нет, вытащил тебя я из пучины, Поскольку служишь мне ты, дон Жуан, И лучше королей и князей церкви, Властителей убогих, коих Ад Выносит уж с трудом, а я подавно; С тобой же весело, ты всем хорош, Как ангел светоносный Люцифер, Прелестниц совратитель и убийца Мужчин достойнейших на поединках, И ими Ад гордится перед Раем, Где немощь и невинность славят Бога, Неведомое счастие - любовь!               ЭНРИКЕ А шут-то заигрался. Он несет Совсем не то, что нужно по ауто.             ДОН ЖУАН А спросит инквизиция с тебя.                ДЬЯВОЛ Уж это непременно. Но не бойся. Великий инквизитор - мой подручный, Первейший на земле, как и король.             ДОН ЖУАН Остановись, дружище! Ты потешил Изрядно всех. Поэта пожалей. Он молод и влюблен, как я заметил, - Не с нами он, а с доньей Незнакомкой, - Впервые вижу я красу такую: Открытый взор невинности и света, Девичья пылкость с остротой ума, Что светится во взоре с ясной негой Любви и ласки, словно песней дышит Волнующая грудь, и стан, и плечи, И на губах - вся сладость поцелуев, Ведь ею неизведанных еще. О, Ева, не познавшая Адама, - Ты вся любовь! Пречистая сама, Сошедшая с картины Рафаэля, Испанка милая, по сердцу мне. Энрике, кто она?              ФЛОРЕС                                Сеньор, молчите! Не знаете, пред вами дон Жуан?              ЭНРИКЕ Моя кузина, счастье дней моих, Увы, что ныне обернулось горем!            ДОН ЖУАН Ну, ясно: выдают кузину замуж.               ЭНРИКЕ По воле короля.            ДОН ЖУАН                               И кто счастливец?               ЭНРИКЕ Ее отец во Фландрии погиб. И вот король решил ее устроить И моему отцу честь оказать.             ДОН ЖУАН Честь велика, но удостоить ею Не лучше ль было сына за отца?                ЭНРИКЕ Отец мог подсказать, да мы не ладим. Он сам теперь не рад. Ведь донья Анна, Хотя и набожна, как все испанки, Свободой воли дорожит, умна, А красотою, видишь, превосходна - Не на показ, как Исабель, а просто, Как солнце в синеве меж туч сияет.              ДОН ЖУАН Прекрасно, милый! Может статься, Музой Твоею быть ей лучше, чем женой? Ауто превосходно. Поздравляю!               ЭНРИКЕ У Исабель сойдемся мы отметить Успех или провал, равно скандальный Для моего отца. Мы ждем тебя.             ДОН ЖУАН      (переглянувшись с Исабель) О, буду! Постараюсь быть, но позже. С инфантом должен встретиться я прежде, Чем появиться где-то сам с собой.               ЭНРИКЕ       (переглянувшись с доньей Анной) Что нового? Чем занят дон Жуан?              ДОН ЖУАН Собравшись в Новый свет, мы претерпели Крушенье у Геракловых столпов. Ну, значит, не судьба.                ЭНРИКЕ                                          И что там делать?              ДОН ЖУАН И в самом деле! То же, что в Европе Иль в Азии - от Ноева ковчега - Завоеванья, распри и злодейства...                ЭНРИКЕ Да, Божий гнев не сделал род людской Ни праведным и ни благоразумным.                ДЬЯВОЛ Все это ради золота и власти; А пуще - искушения к греху, В чем есть такая сладость, - ничего-то Ведь лучше не бывает, как твердят Монахини, с садовником стакнувшись Под сенью яблонь, - мне на радость? Всем, Кто здесь смеется весело и пляшет, На то ведь праздник, как ни называй! Представление завершается прибытием ковчега на новую землю, где расцветают цветы, бегают пары животных, летают птицы, каковых изображают ряженые, вокруг которых пляшет публика. Между тем король, королева в окружении свиты и инфант в одиночестве удаляются. Сцена 3 Гостиная в доме Исабель. Исабель, Луис, Энрике и два-три кабальеро, закончив ужин, переходят в гостиную.               ЛУИС       (одетый если не дьяволом, то шутом) Он в Генуе, во королевском замке, Явился на свиданье с герцогиней Под именем того, кого она, Ну, якобы ждала, и, ночь в восторгах С ним проведя, подняла крик: "Не он!" На шум король тут вышел со свечой. А кто же он? Конечно, дон Жуан, Обманутый самою герцогиней, Чтобы король позорный случай браком, Столь ей любезным, тотчас освятил.             ЭНРИКЕ Ах, вот как было! Ты откуда знаешь?               ЛУИС При таковых делах всегда на месте Сам дьявол, говорят, и это правда.            ИСАБЕЛЬ Женился он?                ЛУИС                          Уехал в Новый свет, Да потерпел крушенье он на море У берегов Испании, где встретил Прекрасную рыбачку...              ИСАБЕЛЬ                                             Дальше ясно. О, дон Жуан! Севильский озорник... Однако, где же он? Я жду его, А вас прошу разъехаться. Уж поздно.           1-й  КАБАЛЬЕРО Но прежде спой нам, Исабель!           2-й  КАБАЛЬЕРО                                                          Утешь Хотя бы пением нас на прощанье!           3-й  КАБАЛЬЕРО Когда лишаешь одного из нас Любви и счастья - ради дон Жуана, Который не привязан ни к тебе, Ни к жертвам мимолетных обольщений...              ИСАБЕЛЬ             (вспыхивая) Молчи! Свободна я, как дон Жуан, И ночь моя принадлежит счастливцу, В кого я влюблена или люблю.  (Подает знак Луису, который играет то на флейте, то на лире, - танцует и поет.)     Плывет там облако - ладья          В надзвездные края,          А кормчий, как ребенок,          Превесел он с пеленок.     Я славлю шалости его.     Амур! Амур! Чье торжество     Для всех и радость, и отрава,          И жизни этой слава.          Есть в мире он один,          Веселый властелин,     Хотя приносит много горя,     Как нет спасенья в буйстве моря.     Ладья моя, плыви, плыви,                Ковчег любви! Рукоплещущих гостей выпроваживает с нетерпением, заметив дон Жуана на балконе. Исабель и дон Жуан.               ДОН ЖУАН Чей это дом?                ИСАБЕЛЬ                         Тебе и знать не надо. Мне быть без покровителя нельзя. Ты ж думаешь лишь о себе, свободный От всяких уз, как юноша влюбленный, Как ветер, проносящийся в цветах.               ДОН ЖУАН       (беспокойно, как бы про себя) Я виделся с инфантом. Это сон! Я не могу опомниться, так странно Себя повел он, будто сердце гложет Тоска такая, совладать с которой Не в силах, ум за разум, - а причина, Я думаю, несчастная любовь, Запрет на лакомый кусок у трона, Когда не знал ограничений он В страстях своих, как баловень судьбы. Он, как во сне; вся жизнь его, как сон, В котором все доступно и ничего. Он любит в матери свою невесту, К отцу ревнуя до потери сил. Свобода и любовь - все под запретом, Как в склепе замурованном - у трона.              ИСАБЕЛЬ Ах, что несешь, мой милый? Дон Жуан В философы подался. Что же будет?             ДОН ЖУАН На что единственное покусился Инфант несчастный - на свиданье в парке, Где королева прежнею невестой Глядела на него, все обещая И взором, и повадками любовь, У них уж отнятую безвозвратно.               ИСАБЕЛЬ Все в том же духе. Ты переменился. Или ко мне? О, нет! Тебя я знаю. Прельстителем ты никогда и не был; Серьезен и задумчив ты глядишь На нас, на женщин, привлекая тайной Раздумья и вниманья, возбуждая В нас любопытство и веселый смех. И ты не страшен, простодушно мил Ты с нами, как с детьми, и в том опасность, Стрелок ты меткий, как Амур иль Феб.              ДОН ЖУАН И взор любви теперь опасней смерти, И слово доверительное - смерть. У трона гибнет все, и жизни нет. Да, это сон! И этот сон довлеет Над всеми нами из живущих ныне, С кострами инквизиции святой.               ИСАБЕЛЬ Поговорим мы лучше о любви, Чтоб перейти нам поскорее к делу, Пусть это грех, покаяться успею.              ДОН ЖУАН Любовь не грех, любить сам Бог велел.                ИСАБЕЛЬ А я что говорю? Чего хочу?              ДОН ЖУАН       (рассмеявшись и отходя в сторону) Чего все сущее столь алчет?               ИСАБЕЛЬ Любви, конечно!             ДОН ЖУАН                                Красоты. Любовь - всего стремленье к ней, Любовь - энергия, а сущность, А сущность - это красота, И в ней-то тайна бытия, Ее разгадкою я занят, Как помню с детства я себя.              ИСАБЕЛЬ С тобой согласна я, но после, Я вся горю, тебя люблю!            ДОН ЖУАН Не в жажде наслаждений дело, Не в обладаньи скоротечном, В обманной пылкости страстей, Как в муках радости и горя, Безумствуешь, не познаешь.              ИСАБЕЛЬ Любви я жажду, не познанья.            ДОН ЖУАН Так, жаждешь ты любви, как зверь, Для продолженья рода?              ИСАБЕЛЬ                                             Нет!            ДОН ЖУАН Любви ли жажду? Тайны красоты Изгибов тела, поступи, улыбки, Как воплощенья счастья и любви, - И в ней - в тебе! - вся радость бытия!               ИСАБЕЛЬ           (бросаясь ему на шею) О, дон Жуан! Ты все шутил, как вижу.             ДОН ЖУАН Шутил? О, нет! Как никогда серьезен. Любовь - ведь созерцанье красоты, А страсть - всего лишь действие, что губит Саму любовь и вместе с красотою, - Вот в чем трагизм извечный бытия У трона Господа - и нет исхода. С улицы доносится музыка, и сцену заполняет южная звездная ночь. АКТ  II Сцена 1 Дворец Командора. Покои доньи Анны. Донья Анна и Фелиса.              ФЕЛИСА Ах, донья Анна, что случилось?           ДОНЬЯ АННА А что?              ФЕЛИСА              Вы бродите в волненьи, Смеясь над кем-то, хмурясь тут же, Что не похоже ведь на вас, Всегда спокойной, до смущенья, Хотя в глазах и жестах радость Беспечно-мило проступает, Как у детей.            ДОНЬЯ АННА                       Я не ребенок. То радость бытия; ведь я, Будь я монахиней, живая И молода, с тем жизнь прекрасна.              ФЕЛИСА То знаю я и хорошо. Я говорю о дон Жуане, Чья слава - пагуба для женщин.            ДОНЬЯ АННА О чем ты говоришь, Фелиса?               ФЕЛИСА Явился он, как бес, внезапно, На женщин лишь вперяя взор. Глаз положил на донью Анну, Как все заметили тотчас.            ДОНЬЯ АННА Да разве на меня смотрел он? На Исабель. Ее он знает. Да на тебя. Ведь ты красива И соблазнительно беспечна В улыбках и телодвиженьях, Как танцовщица иль актриса, - Вот что, я думаю, он любит, В соблазнах тела наслажденье.             ФЕЛИСА Мы возбуждаем аппетит Открытым взором, простотою, И также действуют мужчины, А дон Жуан здесь - сущий дьявол.           ДОНЬЯ АННА Оставь! Такие разговоры Нас совращают тем верней, Что любопытны мы, как Ева. Нет, не играй ты роль змеи! Невинной в мыслях выйти замуж - Мой долг пред небом и супругом. Оставь меня, я помолюсь.              ФЕЛИСА Когда в уме совсем другое, Молиться, право, бесполезно. Энрике просит позволенья Войти.           ДОНЬЯ АННА             Зачем?              ФЕЛИСА                          И он взволнован. Влюбленный ведь всегда ревнив.           ДОНЬЯ АННА К отцу?              ФЕЛИСА                С отцом беда. К другому.           ДОНЬЯ АННА Нельзя мне помолиться Богу.              ФЕЛИСА Но Бог - любовь, молись любви.            (Уходит.)          Входит Энрике.             ДОНЬЯ АННА Энрике! Что еще случилось?                ЭНРИКЕ                                                       Как! Что мало бед? Еще? Пускай! Мне легче Потоп, землетрясенье вынести И даже смерть свою, но не разлуку С моей любовью в чистоте ее, Какой недаром ниспослало небо, Как светоч дней моих в земной юдоли.            ДОНЬЯ АННА Энрике! Как! Меня ты любишь так?!                ЭНРИКЕ А как поэт, когда он любит, может Любить? Призвание его - любовь, Как у Амура. Данте и Петрарка Воспели Беатриче и Лауру, И я хочу, но также и любить Не просто образ, женщину земную.            ДОНЬЯ АННА Как дон Жуан?                ЭНРИКЕ                             О, да! Ведь он поэт, И он поет любовь, как птицы в небе, И я хочу быть таковым - знать счастье Из высших наслаждений бытия, Чье имя Бог - Амур или Христос, Мне все равно, - так любим мы, поэты.            ДОНЬЯ АННА Хвалу поешь не мне, а дон Жуану. Но чем прекрасен он?                ЭНРИКЕ                                        Скорее дурен, Хотя и светится он весь, как ангел...            ДОНЬЯ АННА Как ангел светоносный Люцифер? Недаром шут его заметил тотчас И с ним повел таинственные речи, Как сущий дьявол, роль его играя. Ты юн, Энрике, и такой пример Воистину опасен для тебя.                ЭНРИКЕ Пример мне подает Амур всевластный, Пуская стрелы, коими изранен Я весь, как Себастьян с мольбою к Богу.             ДОНЬЯ АННА Хвалу поешь любви, не донье Анне. Сестра, я буду матерью твоею, И нам разлука не грозит, Энрике.                ЭНРИКЕ Несправедливо это, донья Анна!             ДОНЬЯ АННА Решения отца и короля - Благое дело. Как иначе можно Здесь рассудить?                ЭНРИКЕ                               Когда бы ты любила! Когда б ты знала страсть любви, как Бога!             ДОНЬЯ АННА Как я не знаю? Я тебя люблю, Когда кого-нибудь люблю на свете, Где я одна, без близких и друзей.                ЭНРИКЕ О Боже! Донья Анна! Ты открыла Мне тайну грез моих и сновидений: Как я люблю тебя, ты любишь тоже.              ДОНЬЯ АННА Двоюродного брата и поэта Немудрено любить твоей сестре.                 ЭНРИКЕ Ведь красота, что зеркало любви, Как небеса и море, мирозданье, Пронизана любовью всеблагою, Столь велика моя любовь, что ты - Ее же воплощенье, красота!             ДОНЬЯ АННА О, горе мне, когда ты прав, Энрике!                 ЭНРИКЕ Но почему же горе, донья Анна?             ДОНЬЯ АННА О, дон Жуан! Надоумил Энрике Событья упредить, как он умеет Из-под венца невесту увести, Прельстив любовью, вместо брачных уз, Пугающих, постылых, как сиротство.                 ЭНРИКЕ Опять о дон Жуане. Но, быть может, Свободу обещая за любовь, Он прав?             ДОНЬЯ АННА                  Обманщик он.                 ЭНРИКЕ                                              Я буду им, Обманщиком, когда меня ты любишь.              ДОНЬЯ АННА Ты хочешь соблазнить меня, Энрике?                  ЭНРИКЕ Ужель ты не мечтала о любви?     Лови мгновения, лови!     Мгновенья юности и счастья -         Прощанья, может статься.     Поет ли в роще соловей,         Всех звонов не жалея,     Цветет ли роза все пышней,     Во пламени любви алея, -     Все о любви моей к тебе     И песни дар в моей судьбе!         Любви отдаться свято,         Мы рождены для счастья!      И соловей, и роза, как во сне,         Любовью дышат по весне.            ДОНЬЯ АННА Как соловей пернатый, ты запел     И ныне явно преуспел. На песнь любви нельзя мне не ответить,     Ведь солнце не напрасно светит, И только освещенная луна         Прекрасна и нежна. И жаждет плоть, как хлеба,         Любви в свершеньях неба,     Вино перетекает в кровь, Как таинство причастия - любовь,          Источник вдохновенья               Во красоте,          А я лишь воплощенье               В твоей мечте.                               Вбегает Фелиса.                 ФЕЛИСА Энрике здесь? Вас ищет Командор По дому по всему степенным шагом, Весь в рыцарских доспехах, как явился С ристалищ на потеху короля.              ДОНЬЯ АННА Беги! Тебе нельзя быть здесь, Энрике.                 ЭНРИКЕ Но почему? Я вхож в твои покои С тех пор, как поселилась ты у нас.             ДОНЬЯ АННА Да, с позволенья твоего отца, С его заботой о сестре твоей, За что ему по гроб я благодарна. Уж мы не дети. Все переменилось. Сестра твоя - невеста Командора, А скоро станет матерью твоею.                ЭНРИКЕ Нет, это сон!       (Хочет выйти и отступает назад.)   Входит Командор, крупнотелый, высокого роста.            КОМАНДОР Ты здесь, Энрике! Что такое? Зарделась ярче розы Анна. Ты взор не опускаешь, - вызов В осанке, словно я твой враг!         ДОНЬЯ АННА         (рассмеявшись) Всяк в рыцарских доспехах страшен.              ЭНРИКЕ Отец!            КОМАНДОР            Нет, выслушай нас прежде, Не стану спорить я с тобой. Король остался недоволен Твоим ауто, представленьем...              ЭНРИКЕ Народ-то хохотал вовсю.             КОМАНДОР А с ним - инфант, что и задело Его Величество, чей вкус И есть мерило для аутос, А не инфанта, не народа, Иначе это вызов власти. А сын мой - возбудитель смуты?              ЭНРИКЕ Веселья - под эгидой церкви, Иначе праздника не будет.            КОМАНДОР Великий инквизитор взглядом Невидящим, как мертвеца (Он стар), мне пригрозил столь явно, Что я весь в камень превратился - От страха, сын мой, за тебя. Но мой испуг король заметил И рассмеялся, что за благо Сочли вокруг - и рассмеялись Во след народному веселью. Я спас тебя на этот раз.             ЭНРИКЕ Отец! Что я? Ты спас театр! Меня ж спасти ты тоже мог бы, Как жизнь мне даровал и имя, С призванием моим поэта, Когда к нам небо благосклонно...           КОМАНДОР О чем твердит?          ДОНЬЯ АННА                              Молчи, Энрике!             ЭНРИКЕ Даруй нам счастье с доньей Анной. Ты знаешь, я люблю ее Не как сестру мою, а больше, Но свято, чисто, как поэт; Да, как Пречистую на небе, Сошедшую на землю ныне, Красу земную и любовь!           КОМАНДОР    (пошатнувшись тяжело) Что с ним? Не сходит ли с ума? В фантазиях своих безумный, Он смуту вносит в жизнь свою. Как ты посмел в мою невесту, По воле короля, влюбиться?! И мне твердить о том при ней. Забудь! Опомнись! Эй, проснись От снов пустых и грез любовных. Уедешь ныне же в деревню!  Энрике в полном отчаянии выбегает вон. А быть же свадьбе очень скоро, По воле короля и честь. Надеюсь, сумасброд наш юный Души невинной не смутил?           ДОНЬЯ АННА Не он, но столько происшествий! Я смущена и не в себе.        (Всплескивая руками.) Вчера была я благодарна Вам за заботу и участье В моей судьбе; но не ценою Несчастья сына за отца Мне замуж надобно идти. Прошу вас рассудить по правде.            КОМАНДОР Прекрасна и разумна. Боже! Сокровище мое и счастье! Энрике ты ведь знаешь лучше, Чем я: поэт поет любовь И пусть себе поет во славу Испании и короля.           ДОНЬЯ АННА Несчастный, как инфант, Энрике Немилым станет он для вас, А буду я во всем повинна, Не прегрешив ни в чем пред Богом. О, я боюсь вас, Командор!            КОМАНДОР          (выпрямляясь в гневе) Покончим с этим. Поспешим со свадьбой. Его Величество назначит день, Чтобы присутствием своим почтить нас.               (Уходит.) Сцена 2 Там же. Донья Анна, одетая нарядно, не находит себе места; с фатой возится Фелиса, укладывая ее в коробку.            ДОНЬЯ АННА Ах, где ж Энрике? Почему же Нет от него вестей? Смирился Перед судьбой, смутив мне душу И окрылив ее надеждой На счастье юности, любовь?              ФЕЛИСА Нет, это дон Жуан.             ДОНЬЯ АННА                                     Что-о?! Подумать, он ведь друг Энрике. Что в голову мою пришло! Достань бумагу и перо.          (Усаживается за столик.) Поди. Оставь меня. Узнаешь, Что я решила, все равно.               ФЕЛИСА Посланье дон Жуану? Боже!            (Уходит.)             ДОНЬЯ АННА     (пишет, проговаривая вслух) Когда бы небеса разверзлись И океан покрыл всю землю, Все лучше было б, чем сейчас; Господь бы спас нас всех, невинных, И мы предстали бы в Раю Лишь с теми, кто нам близок, мил. Поэт отправлен, точно в ссылку, В деревню, ревность возбудив И гнев, сверкающий, как гром, Известно, у кого, я имя Не смею называть в письме. Я знаю славу кабальеро, Его бесстрашие и честь, И думаю не без усмешки: «И как за друга не вступиться?» Иль благородство - звук пустой? Скажу я прямо, без обмана: Возможно все, и похищенье. Явитесь к ночи, я готова На все и даже... и на смерть. Слышны топот копыт и стук колес со двора. Вмешайтесь, но с благою целью! С письмом вверяю, кабальеро, Я вам и жизнь, и честь мою.         Вбегает Фелиса.              ФЕЛИСА Прислал карету Командор.              ДОНЬЯ АННА      (запечатывая письмо печаткой) Мне ехать во дворец?                 ФЕЛИСА                                         Нет, в церковь. Велит сейчас же госпожу Одеть для бракосочетанья И ехать в церковь без задержки, Куда прибудет и король.              ДОНЬЯ АННА Честь велика, к чему же спешка? Письмо снеси, кому - ты знаешь. Я предалась своей судьбе. Пускай теперь хотя и поздно. Одета я. Возьми фату.     (Выходят, Фелиса в полном изумлении.) Сцена 3 Кабинет в доме, в котором остановился дон Жуан. Дон Жуан  за столом что-то пишет; то и дело впадая в раздумья, вскакивает на ноги.                ДОН ЖУАН     Я видел в церкви донью Анну, И снова грезы, - как я не устану          Влюбляться и любить!                Но как же быть?     Весь вид и взор - чудесно строги.     Когда б решил жениться? Боги! В молитве вся светилась чистотой И ангела прекрасней красотой!     Но в трепете любви живая              И вся земная, -     И тем прекрасна и грешна,              Как всякая жена,         Что мне уже не в радость,     Весь пыл любви - такая малость!                 Входит Луис. Я звал тебя?                      ЛУИС                        Коль здесь я, значит, звал.                ДОН ЖУАН Зачем мне жизнь дана? Как всякой твари? Как соловью пропеть две-три весны? Как розе расцвести, увянуть вскоре? Я, человек, божественен?                     ЛУИС                                                Едва ли.                ДОН ЖУАН К чему земная жизнь, когда там вечность?                     ЛУИС Зачем что прах все, суета сует.                ДОН ЖУАН В чем тайна бытия и мирозданья? Свободен я и связан, как инфант, У трона Господа, я раб и пленник? Но разум мой, но свет в моих глазах, Объемлющий всю землю и миры Бесчисленные во Вселенной, - дар сей Зачем же соловью? Поэт, я - мастер И явлен сотворить мир новый, лучший, Не Рай, не Ад в их вечности недвижной, А вешний край, летящий среди звезд!                     ЛУИС В чем смысл твоих стремлений и желаний, И грез, и упований, дон Жуан, Ты знаешь сам.                 ДОН ЖУАН                              Познанье.                     ЛУИС                                                 Нет, любовь. Ты выбрал сам свое предназначенье. Ведь в том вся радость бытия и слава!                 ДОН ЖУАН Ах, да! Письмо Энрике мне подбросил, В деревню уезжая, точно в ссылку.           (Передает Луису.)                      ЛУИС                (читает, играя Энрике) О, дон Жуан! Любовь - твое призванье, И кто поймет меня, коли не ты? Ведь ты воистину Амур, не тот, Ребенок с крылышками, да к тому же С повязкой на глазах, а юноша, Супруг Психеи, разлученный с нею Самой Венерой, ясно уж недаром. Ты демон, по Платону, то звено, Что связывает смертных и богов В любви, во славу ей, - все это ты! Ты в душу Дафны заронил любовь; Мы объяснились, я счастливей Феба, Но и несчастнее, нас разлучили, Боюсь, навеки. Лучше бы навеки, Чем пасынком у мачехи страдать. Вмешайтесь, дон Жуан, с инфантом Его величеству откройте Несправедливость явную Затеи с браком доньи Анны, Когда по чести в честь отцов Отдать ее за сына должно Во имя будущих посевов!             ДОН ЖУАН       (выходя из-за стола) Но это невозможно, да опасно. Энрике бедный!                 ЛУИС                               Надо Командора Убрать с пути, как глыбу камня прочь.             ДОН ЖУАН А, впрочем, пусть. И, может быть, так лучше. Энрике молод и поэт; влюблен? И слава Богу! То есть Фебу! Музы В деревне посетят его, и пользы В том будет больше, чем в любовных схватках, Обманных, с пылом, что уносит ветер, И счастия как не бывало!                 ЛУИС                                                Боги! Нет, важно ведь поесть, когда охота, - Такое это счастье, - нет его, Опять хочу я есть, опять, опять.              ДОН ЖУАН Когда же свадьба доньи Анны?                  ЛУИС                                                            Нынче. Хотите свадьбу как-нибудь расстроить? На это вы ведь мастер, говорят.              ДОН ЖУАН Невесту увести из-под венца, Сорвать цветок невинности - и бросить Ославленную в упоеньи счастья? О, нет! Не я герой таких историй, Ведь здесь вся речь о праве первой ночи, Чего народ, как видно, не приемлет.   Входит Флорес, при виде Луиса пугается. Еще письмо подбросили в окно?                ФЛОРЕС Служанка доньи Анны принесла, Сказала только: "Поздно!" и ушла.              ДОН ЖУАН От доньи Анны!                 ФЛОРЕС                                 Дьявол тут как тут. И женщины ведь тоже хороши.               ДОН ЖУАН             (прочитав письмо) Мне велено в виду моей же славы, Во имя также дружбы с дон Энрике Придти в дом Командора ближе к ночи, Ее похитить, коли я осмелюсь.                 ФЛОРЕС Я говорю, ну, прямо в пасть ко льву.                ДОН ЖУАН Прекрасная идея! В похищеньи Не для себя, для друга есть отрада.                    ЛУИС Как! Донья Анна столь смела?                ДОН ЖУАН                                                          Как ангел! При красоте своей не знает страха, Свободна, как весна. И это чудо!                     ЛУИС Что хочешь сделать?                 ДОН ЖУАН                                       Я еще не знаю. Но мне назначено, поди, свиданье, И я, что, не приду, пускай и поздно? Вы мне поможете, как я скажу.       (Говорит тихо.) Сцена 4 Дворец Командора. Покои доньи Анны. Донья Анна  выглядывает в окна, там проступает часть сада у подъезда и ворот; входит Фелиса.                ФЕЛИСА О госпожа! Молодоженам спальня Готова - в женской половине дома, Где вы хозяйкой будете отныне. Уж Командор справлялся, где супруга, А мне и невдомек. В семейном склепе В часовне у монастыря, сказала, Ну, про себя, куда б тебе собраться Не лечь, коль жив еще, ну, помолиться, А брачные потехи для влюбленных.             ДОНЬЯ АННА Оставь! Проворна ты лишь на язык. Как умудрилась передать письмо, Когда все сроки вышли, слишком поздно?                 ФЕЛИСА Все в тайне надо было делать, в тайне Искать, не смея имя произнесть, Не зная дома, где остановился Сеньор сей знаменитый из Севильи. Мадрид обегала я дважды, трижды, Покуда Флорес не признал меня, И с ним пришлось еще мне повозиться, Поскольку он успел в меня влюбиться, Чтоб выполнить все в тайне порученье.              ДОНЬЯ АННА Когда бываешь ты нерасторопна, Я знаю. Но, быть может, ты права. Зачем мне было обращаться с просьбой О помощи - к кому же? К дон Жуану, Кто если что и сделал б - для себя, Отринув Командора и Энрике.                 ФЕЛИСА Ах, вот о чем шла речь! О похищеньи?! Не знала я подумать и о чем.              ДОНЬЯ АННА Сейчас признайся и спаси меня. Скажи: письма не отдавала вовсе.                  ФЕЛИСА Я отдала, сказала только: «Поздно!»             ДОНЬЯ АННА Теперь во власти дон Жуана я.                 ФЕЛИСА Что за беда? Он, как Амур, желанен Всем женщинам в расцвете красоты.             ДОНЬЯ АННА Но что за шум там?                  ФЕЛИСА         (выглядывая в окно)                                      Факелы в саду!    В саду у окон шум и голоса, слуги с факелами;  дон Жуан, скрывающий часть лица краем плаща,  и  Командор, полуодетый, с обнаженной шпагой.              КОМАНДОР Эй, стой! Кто ты такой? Открой лицо!              ДОН ЖУАН Велите лучше слугам отойти, И я исчезну без кровопролитья, Как вор, хотя не вор, как привиденье.             КОМАНДОР Явленье привиденья - знак дурной.              ДОН ЖУАН Явился я по зову - слишком поздно, И нет нужды бояться вам за честь.             КОМАНДОР Все новые загадки. Эй! Схватить!              ДОН ЖУАН Не дамся слугам вашим, как и вам.       (Закалывает одного, другие отступают.)              КОМАНДОР Добро! Сразимся, коль такой ты мастер.              ДОН ЖУАН       (отражая натиск противника) Да вы, я вижу, хоть куда еще: Сноровка, прыть молодожена, ясно, Но этот пыл вам лучше поберечь, Не тратить на пустое привиденье.               КОМАНДОР           (останавливаясь) Энрике! Это ты?                ДОН ЖУАН                                Я не Энрике, Я тень его, душа его, быть может. Она витает здесь, вкруг новобрачной, С глазами, полными любви и горя.                КОМАНДОР Энрике! Хватит!                ДОН ЖУАН                                Не Энрике я. А будь им, я б не уступил невесту, Прекрасную, как солнце на восходе, Ни королю, ни Богу, ни отцу.                КОМАНДОР Зовите стражу, трусы! И скорей! А ты открой лицо и бейся вправду. Я смерти не боюсь, мне честь дороже.                ДОН ЖУАН Да, лучше смерть, иначе осквернишь, Одной ногою стоя уж в могиле, Все чистое и высшее на свете, Взойдя на ложе не свое, - любовь!                КОМАНДОР Как не свое? По воле короля, А ныне освященное и небом, Взял в жены...                ДОН ЖУАН                          Как король, невесту сына. Столь заразителен дурной пример.                КОМАНДОР Как! Что? Да это бунт!         (Набрасывается на противника.)                                           Ты? Дон Жуан!                ДОН ЖУАН     (не скрывая лица, действуя стремительно) Теперь уж все равно. Исход смертельный Для одного из нас уж неизбежен.    Командор падает, дон Жуан, отогнав слуг, выбегает за ворота, открытые для стражи. Выбегает в сад донья Анна и замирает с глазами, полными слез.                КОМАНДОР       (полулежа, поднимая руку) Слеза росой на розе - пусть сияет, Не урони. Прекрасна ты и в горе! Но холод адский проникает в сердце. О, дон Жуан! Тебе мое проклятье, Безбожник и развратник небывалый! Пусть силы Ада да помогут мне - Во исполненье Божьего суда.        (В гневе застывает.) АКТ  III Сцена 1 В горах. Видны вдали, или это всего лишь кажется, селения, города и море с кораблями, плывущими словно бы поверх облаков. Дон Жуан в дорожном плаще и Флорес с ослом.                ФЛОРЕС Куда мы забрели?              ДОН ЖУАН                                  Не видишь, в небо? Мы выше облаков и даже птиц, Лишь звезды в вышине, невидимые В сияньи солнечного света...                 ФЛОРЕС                                                    Да-а, Мы странствуем уже по небесам. А далеко до Рая...              ДОН ЖУАН                                   Звуки флейты! На повороте дороги внизу показываются кареты и повозки бродячей труппы актеров; Луис, узнав дон Жуана, поднимается наверх. Снизу все время слышны музыка и пенье.                 ФЛОРЕС Ну, разве он не дьявол вездесущий!                    ЛУИС О, дон Жуан! Как бедный пилигрим, Ты странствуешь по каменистым тропам На ослике и с посохом в руке?                 ФЛОРЕС На ослике? Нет, на своих двоих Взобрались прямо в небо, с покаяньем Во всех грехах, свершенных дон Жуаном. Ведь ныне мы Пречистой девы рыцарь.                    ЛУИС А ты его оруженосец храбрый, На ослике бегущий вслед за ним? Ах, что еще случилось, дон Жуан?                ДОН ЖУАН Еще? Не знаю, что пред тем случилось.                     ЛУИС Когда б ни встретились с тобой, дружище, Ты новым обликом меня прельщаешь; То студиоз, возжаждавший познанья Всех тайн природы, мирозданья в целом, То кабальеро, пожелавший женщин - Как таинства природы и искусства Познать, любить и быть любимым всеми, На что ведь уповает только Бог, А человек он, мол, сам равен Богу.               ДОН ЖУАН Гордыня Люцифера, что тут скажешь.                    ЛУИС То как придворный, высший образец, Каким его представил Кастильоне, Но при дворе испанского инфанта, До времени, покуда жив король; То как поэт, среди других первейший, Но слава обернулась лишь молвой О подвигах озорника Севильи, Развратника, безбожника в придачу.               ДОН ЖУАН Чем горше мне, что истины в ней нет. Ведь это же романс о дон Хуане, Насильнике без совести и чести, Помешанном на праве первой ночи, - Поют его уж не одно столетье, - А я, какой ни есть, я - дон Жуан.                    ЛУИС Я знаю, но что ныне ты представишь? В каком обличье вижу я тебя?               ДОН ЖУАН Я, как Христос в пустыне иль в горах, О роде человеческом скорблю. Нет, лучше так.             (Поднимаясь и как бы повисая в вышине.)       Я, как Христос в пустыне,     Пусть у меня другое имя, О роде человеческом скорблю, Поскольку я по-прежнему люблю Во красоте таинственной природу,     Как в детстве, и мою свободу - В условьях гнета это все, что есть,     Чем обладаю я, и честь.     Зарею ангел мне явился. Повинный во грехах, я обратился.     И если я пред Богом чист,     Король меня скорей простит.                    ЛУИС     (который слушал, потешаясь) О, дон Жуан! Явился вдруг монахом. Король простит убийство Командора, Который им давным-давно забыт.                 ДОН ЖУАН А как инфант?                     ЛУИС                            Не знаю, но узнаю. Он звал меня в Мадрид. А ты куда?                 ДОН ЖУАН Возьми нас в труппу. С вами въеду в город. А там увидим, можно ли остаться, У короля прощенье испросив, Согласен понести и наказанье, Мне все теперь на пользу, даже пост.                     ЛУИС             (с изумлением) И даже пост - по части женщин тоже? Вот будет рада Исабель - до слез. Ну, поспешим до ночи.         Спустившись на дорогу, уходят. Сцена 2 Мадрид. Часовня с гробницей Командора и с его статуей. Луис  корчит рожи и всячески потешается перед  Командором, пока тот в гневе не вскидывает голову. Затем он открывает потайную в стене дверь, впускает дон Жуана с его слугой и уходит.               ФЛОРЕС Гостиницу мы сняли для актеров, Чтобы самим в монастыре скрываться?                ДОН ЖУАН Эй, Флорес, не шуми! Дождемся ночи. Некстати я вернулся, видит Бог.                 ФЛОРЕС Когда бы дьявол постарался кстати!                ДОН ЖУАН Оставь! Луис не дьявол, а актер. Отправился он с труппой во дворец, Где привечал его всегда дон Карлос, И взялся передать мою записку, Но возвратил ее обратно мне, В испуге, что едва избегнул смерти Из-за нее, поскольку-де инфант В немилости великой пребывает У короля...                  ФЛОРЕС                    Из-за амурных дел? Какая новость!                ДОН ЖУАН                             Тут дела похуже, Чем те, что с ним мы смолоду творили, - Ведь он не смог отстать от королевы, Своей невесты, взятой королем В супруги в интересах государства, Как утверждалось им, но красота Елизаветы, ревность к сыну - здесь, Я думаю, первопричиной были Несправедливости, что вынести Кто смог бы? Только не инфант, который Готовился всевластным быть в Европе, Как дед его, когда отец утратил Могущество Испании во многом, Свободу подавляя повсеместно И возбуждая всюду мятежи.                  ФЛОРЕС         (разглядывая статую Командора) Каков сей рыцарь! Камень свежий, - сам Он, как живой! Его я где-то видел...               ДОН ЖУАН Свобода воли - вот что ценим мы, Что дал Бог человеку ведь недаром; В отличье от животных, мы свободны И в разуме, и в чувствах - с верой в Бога; Свободны мы в любви - здесь не указ Никто на свете - ни король, ни папа. Он в жажде наслаждений не таился, Да при дворе чем и живут еще? И вдруг любовь твоя - мать-королева, Величье сана с красотой Венеры, В которой ты привык любить невесту, И взор ее сияет обещаньем, Как было прежде, райского блаженства. Ведь юных грез и нежности не спрячешь, Когда любовь невинна, как в Эдеме...                 ФЛОРЕС И что ж там вышло? Прелюбодеянье? Кровосмесительная связь у трона?               ДОН ЖУАН Могущество Испании уж в прошлом. Филипп II не хочет с тем смириться, Воюет с Фландрией, восставшей против Владычества Испании, свобода - Вот знамя Нидерландов и Европы В тисках десницы короля Филиппа. Дон Карлос молод, за свободу он В игре страстей своих и государств... Нет, заговор здесь вышел - за свободу Мятежной Фландрии - маркизом Позой Затеянный во краткий миг доверья У короля. Маркиз убит. Дон Карлос Пред инквизицией предстанет ныне, И всех друзей его ждет та же участь.                   ФЛОРЕС Так, прибыл ты, как заговорщик, тайно, Все сходится. Как дьявол все устроил! Ай, ай!                 ДОН ЖУАН               Что ты кричишь?                    ФЛОРЕС                                                Здесь Командор!                 ДОН ЖУАН        (оглядываясь вокруг) Часовня здесь. Гробница Командора Со статуей его, - и что ж с того?                    ФЛОРЕС Да он стоит, ну, как живой, во гневе. Ай, ай! Взглянуть мне страшно на него. Входит монах, показывая знаками, что просит посторонних удалиться. Сцена 3 Там же. Входит донья Анна в трауре в сопровождении Фелисы; за решеткой в глубине дон Жуан и Флорес.              ФЕЛИСА Охота в день весенне-свежий Скорбеть и плакать у могилы, Добро бы здесь лежал супруг Любимый, кабальеро милый, А нет, всего старик суровый, Который возмечтал о счастье Владеть любовью красоты, Что юности принадлежит, Его же сыну, - то-то дьявол Вмешался...           ДОНЬЯ АННА                       Дьявол - дон Жуан?               ФЕЛИСА Нет, дьявол служит кабальеро, Который совращает женщин Ему на радость.           ДОНЬЯ АННА                               К дон Жуану Сама я обратилась, помнишь? И, значит, я повинна в смерти Супруга, данного мне Богом, И мне не плакать у могилы, Пусть он суров, совсем не милый, Старик уже, - да в том-то ужас, Как смерть сама играет мною, И жизнь уходит, - как не плакать?              ФЕЛИСА Бежать отсюда без оглядки! Твоим супругом не был он, На ложе не успел взойти, Не в силах, может быть, уже, Ну, как Иосиф, ты ж Мария...            ДОНЬЯ АННА Оставь меня одну. Иди же. А двери в сад не закрывай. (Усаживается на скамеечку, машинально меняя позу время от времени со всевозможным изяществом, а в двери видны река и далекие горы.)                ДОН ЖУАН Божественно разумна и прелестна,     В тоске своей, как песнь, чудесна.     И мне ее ничуть не жаль.     О, как прекрасна в ней печаль!     И в ней такая безмятежность,     Как нега чистая и нежность,          И где? Не там, в Раю,     А здесь у жизни на краю,           У жуткой тайны гроба,          Что нас страшит, как злоба,                  И жизни нет, -      Во мраке ночи - вешний свет,      А там далекая долина.           О, дивная картина!                  ФЛОРЕС В нее вы можете войти. А я, Пожалуй, выйду в монастырский сад.                  (Уходит.)       Дон Жуан, выйдя из укрытия, опускается на колени у гробницы и смиренно молится.             ДОНЬЯ АННА Энрике, это ты? Впервые вижу Тебя коленопреклоненным здесь. И набожность твоя меня смешит, Как шутовство в твоих аутос. Боже!               ДОН ЖУАН Простите, ради Бога, донья Анна! Я не Энрике, друг его несчастный, Кому доверились вы безотчетно, Чем я польщен и счастлив видеть вас!              ДОНЬЯ АННА        (оставаясь на месте, лишь выпрямившись) Как! Здесь у гроба?                ДОН ЖУАН        (на коленях, теперь как бы перед нею)          Жизнь цветет повсюду, Пока цветет; земля - наш парадиз.           (Встает, как и донья Анна.) У гроба ярче красота земная     Сияет до небес, до Рая,           И даже самый Ад           Цветет, как в зное сад.     Повинен я в грехах, во многих,           Их нет лишь у убогих,           Но даже в дни смиренья     Во мне все громче дух сомненья. Я утомлен раскаяньем моим,     Весь мир - как смрад и дым,     И полон скорби и унынья,     Но вижу вот иные сны я.     Как ангел-утешитель ты Предстала здесь. О, чудо красоты! Из сада с удивлением заглядывают Фелиса и Флорес.           ДОНЬЯ АННА Вся жизнь моя, как сон чудесный,     Как отзвук вашей песни.     В глазах моих от слез -     Лишь отсвет купы роз,          Да все в картинах О свадьбах и о поединках,     И алой струйкой кровь,     А все любовь, любовь,     Что поведет лишь к мести, И мы не уцелеем вместе     Из близких и друзей.          Бегите! Поскорей! Во имя дружбы и спасенья,     Во имя возрожденья.             ДОН ЖУАН     Бегут ли от любви? У гроба Здесь торжествует не любовь, а злоба         К возвышенной мечте,         К любви и красоте.         Бегите вы! Свобода              И мать-природа -     Вот ваше царство, где любовь         Восходит вновь и вновь.         О, небо! О, блаженство!     Постиг я тайну совершенства     Природы женской и любви     С певучим ропотом в крови.     Могу я петь, творец искусства,     Источник пламенного чувства!                  ФЛОРЕС          (глядя на статую Командора) Ай, ай! Он ожил! В гневе!                ДОН ЖУАН                                                 Командор?!    Донья Анна с Фелисой в недоумении уходят. О, донья Анна! Мне придти позвольте Увидеться с Энрике, прежде чем Расстанусь с вами, может быть, навеки.               ДОНЬЯ АННА     (обернувшись, долго смотрит на дон Жуана) Да, хорошо. Вам должно примириться, Иначе жизни мне уже не будет.              (Уходит.)                 ДОН ЖУАН    (в приподнятом настроении) Эй, Флорес! Что кричал?                   ФЛОРЕС                                              Он вовсе ожил. И голову так повернул, как в гневе.                 ДОН ЖУАН            (перед статуей) В очах лишь отсветы от витражей; А, может быть, зарниц за горизонтом, - Но жизни в камне нет, да и откуда?                   ФЛОРЕС Гляди! Он головою покачал!                 ДОН ЖУАН Ну-с, баста! Пригласи его на ужин. Небось, проголодался, как и я. Мне кажется, прошли не дни, а годы, Как я в Мадрид вернулся столь некстати, Но, к счастью, встретил донью Анну вновь И ожил я душой для новой жизни. Ну, что?                   ФЛОРЕС                 Ай, ай! Я голос потерял И знаком пригласил. И он кивнул!            (Убегает в страхе.)      Дон Жуан, рассмеявшись, удаляется. Сцена 4 Гостиница. Апартаменты дон Жуана. В столовой лакеи и Флорес накрывают стол к ужину; на антресолях музыканты пробуют свои инструменты.                1-й  ЛАКЕЙ Заказан ужин на двоих, а знатный; Стол ломится от яств, вина и фруктов.                2-й  ЛАКЕЙ На загляденье, хоть пиши картину.                3-й  ЛАКЕЙ Поесть, видать, любитель дон Жуан.                 ФЛОРЕС Не он, а гость.                3-й  ЛАКЕЙ                            А кто он?                 ФЛОРЕС                                               Да, вопрос... Преважное лицо - в том нет сомненья. При жизни близок был он к королю.                 1-й  ЛАКЕЙ При жизни, скажешь тоже, что он помер?                  ФЛОРЕС На шпагу дон Жуана напоролся И отдал Богу душу.                 1-й  ЛАКЕЙ                                     Помер, значит?                 2-й  ЛАКЕЙ И зван на ужин?!                 1-й  ЛАКЕЙ                                 На свои поминки.                  ФЛОРЕС С покойниками всякое бывает, Когда сам дьявол чинит суд над ними, Заполучив их души под залог Еще при жизни - за чревоугодье, За сладострастье...                 1-й  ЛАКЕЙ                                   Ясно, за какие И прегрешенья, и преступленья, Но в гости звать таких господ не надо.          Дон Жуан выходит из соседней комнаты.              ДОН ЖУАН О чем вы здесь? Нагнали только страху На музыкантов и на Хор напрасно. Играйте! Пойте! Жизнь прекрасна, Пока мы юны, молоды еще,     А там пусть явится сам чёрт,     Небось, мы с ним поладим,     Кому несносен ладан... Играйте! Пойте! Я воскрес душой, Влюбленный вновь, как ястреб молодой,            Без тени сожалений,            Без тени и сомнений,      Ведь нет у юности вины,                   Как у весны      В цветеньи благоуханном мая                   Земного рая.              Какая, к черту, скорбь,              Когда поет сама любовь              В отраде вдохновенной              Во всей Вселенной!         Хор в несколько голосов под музыку повторяют некоторые куплеты из сонета дон Жуана.               ДОН ЖУАН Однако, где же гость? Я есть хочу. Да и пора отправиться на вечер, Куда не то, что зван, но донья Анна Велела мне придти, чтобы при ней Я встретился с Энрике, примирить Желая нас, влюбленного, как прежде, Теперь в вдову несчастного отца, За честь его готового вступиться, Хотя погиб достойно Командор, И статуя воздвигнута ему, По воле короля, нет выше чести, Виновника его же смерти, также Всех бед инфанта, пленника любви. Садись со мною, Флорес.                  ФЛОРЕС                                               Вместо гостя? Что если здесь он, только, ну, как дух? Честь велика, но лучше после вас. Стук в наружную дверь. 1-й лакей выходит и не возвращается. Стук повторяется. 2-й лакей выходит и не возвращается. Слышны тяжелые шаги. Стук у двери. 3-й лакей открывает дверь и с криком бросается прочь. Да это гость, каков он был, из камня, Тяжелой поступью уперся в дверь. Открыть?                 ДОН ЖУАН                   Открой и пригласи к столу.                   ФЛОРЕС          (открывая дверь и отступая в страхе) Я повинусь. Чур, не меня, не трогать. Входите, Командор! Прошу к столу. Хозяин ждет и не дождется гостя, Восставшего из гроба великана. Он слышит ли меня? Кивнул. О ужас!                (Прячется под стол.)                КОМАНДОР Я здесь. Что скажешь, дон Жуан?                ДОН ЖУАН                                                              Ты труп?                КОМАНДОР Мой труп иссох в гробу в бессильном гневе. Здесь дух мой, в камне воплощенный, страждет, Как человек живой; мне нет покоя И жизни нет, но гложет сердце мне, Как встарь, забота юности, любовь.                   ФЛОРЕС          (хватая еду из-под стола) Любовь? И в теле старческом, и в камне?                ДОН ЖУАН Эй, Флорес! Сядь за стол и ешь. Как видишь, Нам с Командором не до яств. Ну, где ты? Вина налей нам в кубки.                   ФЛОРЕС               (выходя из-под стола)                                               Хорошо. Хотя хорошего тут нет, иль мало.               КОМАНДОР Душа бессмертна, значит, и юна, А старость - лишь усталость тела, прах, А духом я, как прежде, юн и молод, И красоте несу свои восторги, Но втайне и смиренно, как монах.               ДОН ЖУАН В глазах вся ночь без звезд и без луны, Но с отблесками молний и зарниц. Ты жил благочестиво?               КОМАНДОР                                           Нет, конечно. Благочестив я в камне, но смиренья Последнего не знаю, не хочу, Пока у ног я вижу донью Анну, Невесту и вдову мою в красе, Девичьи чистой, женственной до жути.               ДОН ЖУАН Услышать я хотел о тайнах гроба, А ты о том же, чем я жил и ныне Захвачен вновь, как ястреб молодой.               КОМАНДОР И как не убоялся ты меня?               ДОН ЖУАН Таков я: смерти пуще всех боюсь, Поскольку я люблю красу земную, И страх, как смерть, перебороть - отрада. Не в том ли смысл земного бытия? Эй, музыканты! Вы на месте? Хор? Играйте! Пойте! Веселите гостя!             МУЗЫКАНТЫ           ( играют и поют)     Жил кабальеро из Севильи          Свободно, как не жили     По части женщин и любви          И сами короли.     Любил он свадьбы посещать          И тотчас похищать,     Как чародей не к месту,          На ночь одну невесту.    Командор хохочет, подмигивая дон Жуану.     Поправ законы и обычай,          С гордыней точно бычьей     Соперников, что дьявол, гнал          До смерти - в адов вал.     Нет на озорника управы,          Есть магия у славы,     Когда играет ту же роль          У трона сам король.    Командор в гневе вскидывает голову.     Дождался Каменного гостя,          Как чертова охвостья,     И сам теперь, поди, не рад,          Как с ним он сгинул в Ад!                КОМАНДОР Ох, ха-ха-ха! Трясешься, дон Жуан?                ДОН ЖУАН Кого же мне бояться? Не тебя ли? Не ведаю я страха в деле чести.               КОМАНДОР Что там? Уж петухи поют?                ДОН ЖУАН                                                   К рассвету Час близится.               КОМАНДОР                           Так, мне пора вернуться. Прошу ко мне пожаловать на ужин.               ДОН ЖУАН Охотно я приду.                 ФЛОРЕС         (отчаянно протестуя)                           Куда? Зачем?! На ужин к мертвецу живой не ходит!                КОМАНДОР Придешь? Иль убоишься, как слизняк?                ДОН ЖУАН Приду!                КОМАНДОР             (протягивая руку)              Даешь ли слово?                ДОН ЖУАН                                             Дело чести! Обмениваются рукопожатием, и Командор мерным шагом удаляется. Дон Жуан вне себя. Ах, что же это было? Привиденье Из камня? Адский дух? Я жив еще? Эй, кто затеял этот поединок, Какого не бывало в мире целом? Ах, впрочем, что ж, я принимаю вызов И Каменного гостя не боюсь.          (Заторопившись.) Мне надо во дворец - инфанта видеть. Король меня любил, а вдруг простит Он сына за любовь к своей невесте И к матери - естественно здесь все!                 ФЛОРЕС Вы не в себе. Да рано во дворец, Едва светает. Надо отоспаться.               ДОН ЖУАН То вызов адских сил всему живому. Иль Божий гнев, как было встарь с потопом? Но я ль один повинен во грехах!      АКТ  IV Сцена 1 Дворец Командора. Гостиная, где собираются гости, среди них Исабель и Луис с музыкантами, и покои доньи Анны. Энрике  проходит в комнату, где донья Анна, одетая для вечера, в нерешительности примеривает черную шаль.                ЭНРИКЕ Друзей актеров, прибывших вчера, Я пригласил на вечер; обещал им, Что ты хозяйкой явишься пред нами. Пора покончить с трауром.            ДОНЬЯ АННА                                                     Пора? Пора мне съехать? Дом принадлежит Тебе; ни дня здесь не была хозяйкой, У ложа новобрачной овдовев.                ЭНРИКЕ Фортуна зла иль благосклонна к нам Не сразу и поймешь. Несправедливость Несет в себе возмездие, ко благу Невинно пострадавших; так случилось. Я знаю, Провидение само Вмешалось в наши судьбы, донья Анна!             ДОНЬЯ АННА У Провиденья имя - дон Жуан?                ЭНРИКЕ            (с изумлением) Ты вся как осветилась вдруг сияньем. Ужель столь имя это лучезарно Для доньи Анны?             ДОНЬЯ АННА                                  Имя на устах. В часовне, где молилась я смиренно, Со мною рядом преклонил колени Исполненный смиренья и тоски Монах, я думала, нет, кабальеро, Ну, ты, решила и заговорила, Озвучивая мысли и молитвы Невольно, как бывает в тишине, Щемящей и тревожной для души. Он слушал, глаз не поднимая с пола, Но, чуткий слух весь обращая в зренье, Он словно завораживал меня, И я в испуге, как во сне бывает, Вдруг поняла, что это дон Жуан.                 ЭНРИКЕ Так, вот зачем вернулся он в Мадрид!              ДОНЬЯ АННА Что хочешь ты сказать?                 ЭНРИКЕ                                                О, донья Анна! Сокровище какое ты, не знаешь, Не ведаешь сама, а он узрел, Тобою призванный на помощь другу. Ведь он ценитель тонкой красоты, Пресыщенный любовью и успехом, Он ищет совершенства, как художник.              ДОНЬЯ АННА Ты судишь по себе, ведь ты поэт, А он всего беспутный кабальеро, Молва не ошибается, я вижу.                 ЭНРИКЕ Да знать и при дворе вся такова, А на него клевещут для острастки.             ДОНЬЯ АННА А слава достается дон Жуану С грядущим наказаньем за грехи?                 ЭНРИКЕ Я видел друга в нем, им восхищался, Но он убил отца, пусть поневоле; Долг сына отомстить за смерть отца, Он это знает, пусть не ищет встречи Со мною ли, с тобою ли едино.             ДОНЬЯ АННА Нет, не искал со мною встречи он. Укрылся он в монастыре, услышав О бедствиях инфанта и друзей. В часовне он, меня узнав у гроба, Колени преклонил, смиренья полный.                  ЭНРИКЕ Да, пред тобою, знаю дон Жуана.             ДОНЬЯ АННА Нет, полон он раскаянья, как грешник, Винясь за зло, какое причинил И женщинам, да и мужчинам тоже, Особенно кого лишил он жизни.                 ЭНРИКЕ Так я поверил! Дон Жуан молился Пред красотою доньи Анны, полный Смиренья и восторгов, как и я.             ДОНЬЯ АННА А если так, что ж на него сердиться? Кто лучше и безгрешнее из вас, Ну, в отношении меня хотя бы?                 ЭНРИКЕ Некстати возвратился он. Дон Карлос В опале, с ним же все его друзья, Как заговорщики у трона.             ДОНЬЯ АННА                                                   Да. Вот почему в монастыре укрылся, Одетый, как монах. Я обещала Его принять, чтоб вас здесь примирить Во избежание несчастий новых.                 ЭНРИКЕ Нас примирить способна только кровь.              ДОНЬЯ АННА Когда король преследует как сына, Так и друзей его, орудьем чьим Ты хочешь выступить, пусть поневоле?                 ЭНРИКЕ Пускай не ищет встречи ни со мною И ни с тобой, особенно с тобой, Иначе мне придется с ним сразиться, Как честь велит.              ДОНЬЯ АННА                               И будешь им сражен, Чтоб овдовела дважды я до срока? Я съеду и сейчас же.                 ЭНРИКЕ                                        Донья Анна! Что я могу подумать? Дон Жуан, Судьбой своею призванный, как дьявол, Явился завершить свое злодейство?!              ДОНЬЯ АННА Он обратился, дьявол посрамлен.                  ЭНРИКЕ Кто? Дон Жуан? Он лицедей великий! С монахиней святым монахом станет, А с доньей Анной обратился он, Я верю в это; значит, он влюбился.              ДОНЬЯ АННА В меня?                   ЭНРИКЕ               В кого ж еще? Он с тем вернулся, И ты готова с ним сбежать теперь. Таков, что делать, этот дон Жуан!               ДОНЬЯ АННА Остановись, Энрике! Обезумел. Я не покину дома, если ты Рассудишь здраво не чинить ущерба Ни мне и ни себе, и никому, Поскольку положенье безысходно, И лучше нам отдаться Божьей воле.                    ЭНРИКЕ И правда!               ДОНЬЯ АННА                   Мир! И с трауром конец.        Вбегает Фелиса. Иди ж к гостям. Я вскоре выйду.                   ЭНРИКЕ                                                            Боже!    (Уходит в гостиную, где звучат музыка и пение.) Сцена 2 Там же. Донья Анна и Фелиса                   ФЕЛИСА О госпожа! Явился кабальеро, Веселый слишком, с обнаженной шпагой, Готовый в поединок вновь вступить, Как ветер, шумный, весь движенье, мысль.               ДОНЬЯ АННА Да, кто же?                    ФЕЛИСА                       С алой розой на зубах.               ДОНЬЯ АННА Да разве не узнала ты его?                    ФЕЛИСА                                                    О да! Я и твержу, кто это.               ДОНЬЯ АННА            (рассмеявшись)                                      Дон Жуан?       Входит дон Жуан, пребывающий в приподнятом настроении. Вчера я вас ждала.                 ДОН ЖУАН                                    Да гость явился На ужин. Гость престранный, вам скажу.              ДОНЬЯ АННА Не дьявол? Иль Великий Инквизитор?                ДОН ЖУАН Да кто-то уж из них, но обликом Из камня сотворенный Командор.             ДОНЬЯ АННА Да, это сон мой! Из старинной песни.                ДОН ЖУАН Мне кажется, сейчас я сплю и вижу Чудесный сон, который стоит Рая И жизни быстротечной. Донья Анна! Мадонна Рафаэля, богоматерь! О, красота земная! О, любовь!            ДОНЬЯ АННА Но есть черта, что разделяет нас; Нельзя любить мне вас.              ДОН ЖУАН                                              А это значит, Вы любите меня!            ДОНЬЯ АННА                                 Я не сказала. Вы оставайтесь здесь. Я скоро буду.              ДОН ЖУАН Куда вы? Мне бы встретиться с Энрике.            ДОНЬЯ АННА Вам нужно объясниться - и при мне.              ДОН ЖУАН Могу я выйти: я прощен как вами, На что надеюсь, так и королем.            ДОНЬЯ АННА Что вы сказали? Все теперь пропало!              Входит Энрике.                  ЭНРИКЕ О, дон Жуан! Как смели вы явиться В дом Командора, где его убили? Тяжел и стар, его сразить легко, Как овладеть рыбачкой, герцогиней, Беспомощных в сетях Киприды женщин, Но здесь твердыня красоты Пречистой, - Эй, отступись! И поскорее сгинь.          (Отступая сам под взором доньи Анны.) Любил тебя я в жизни с восхищеньем, В поэзии, как старшего собрата, Учась всему - в повадках и стихах, Пока не превзошел тебя в аутос, И песнях, и комедиях, поскольку Ты творчество забросил ради дел Севильского озорника из песни, Что завершалось, как одно, убийством.                ДОН ЖУАН Нет, в деле чести не убийство, - доблесть И победителя, и павшего.                   ЭНРИКЕ В делах амурных?                ДОН ЖУАН                                   То же, рассуди. Влюбленность возникает не случайно, А как сродство, и молнии сверкают При ясном небе, нас сближая в тайне Для нас самих, лишь радость бытия Трепещет в нас, как жаворонка пенье, И разум, и обычай отступают, Свобода воли - то закон любви!                 ЭНРИКЕ И беззаконья...               ДОН ЖУАН                            В том ее закон. Не я же выдумал его, а Бог, Творец комедии, в которой все мы Играем наши роли в меру сил. Играем, или станем лишь молиться Смиренно, чтоб скорей сойти в могилу, Где жизни нет, опять одни молитвы В Раю иль в безднах Ада - все едино.                 ЭНРИКЕ Каков он был, таков все дон Жуан! Однако вам опасность угрожает.               ДОН ЖУАН Уж нет. К инфанту я явился тайно, Но, схвачен у дверей его решетки, Где он, как зверь в цепях, изнемогает, Предстал пред королем, столь милостивым, Что в наказанье мне иль во прощенье Его Величество велит жениться - На ком бы думаете?                 ЭНРИКЕ                                      На рыбачке? На герцогине?                ДОН ЖУАН                           Нет, на донье Анне.             ДОНЬЯ АННА Да, это сон! Иначе быть не может. Вы снитесь нам? Или ему мы снимся?                 ЭНРИКЕ Но и во сне я буду сам с собой Отныне, донья Анна. Дон Жуан! Я должен отомстить за Командора, Забытого, увы, уж королем.                ДОН ЖУАН К услугам вашим. Я готов сразиться Всегда и всюду, коли чья-то честь Задета мною, может, ненароком Или моя. Но с вами, милый друг? Не надо делать из меня злодея.               ЭНРИКЕ Благодарите короля. И я. Каков король, таков его придворный. Я ухожу. Меня найдете всюду. О, донья Анна!             (Выбегает вон.)           ДОНЬЯ АННА                             Все пропало. Боже!  Дон Жуан следует за Энрике в гостиную, при виде дон Жуана музыканты в страхе разбегаются. Надежда, ветерок весенний в листьях, Теплом и светом одаривший взор, Уж унеслась бесследно... Наважденье Едва одно рассеялось, другое... И все по воле короля! Как быть? Мне за Энрике замуж - как мечта, Вдове отца за сына невозможно! А дон Жуан - убийца Командора, И тут вина его ли, нет, моя, - Теперь все это вовсе прояснилось, - Как птица с раной, я в его руках, Но и Энрике - у любви он пленник И пленник чести, пленники мы все.    (Хватает черную шаль и, отбрасывая, проходит в гостиную.)                   ЛУИС О, донья Анна!                 ИСАБЕЛЬ                              Новости какие!             ДОНЬЯ АННА               (с улыбкой) Какие же?                 ИСАБЕЛЬ                    О дон Жуане. Он Его Величеством прощен и может Жениться даже...            ДОНЬЯ АННА                                И на ком?                   ЛУИС                                                    На вас.              ДОНЬЯ АННА Я думаю, ему приснилось это. Его ведь посетил и Командор Из камня. Приходил к нему на ужин. Слыхали?                 ИСАБЕЛЬ                    Да. Но это, верно, шутка!              ДОНЬЯ АННА И чья же это шутка?                 ИСАБЕЛЬ                                       Да, Луиса.                     ЛУИС О, нет! Клянусь я честью, не моя!               ДОНЬЯ АННА      (взглядывая с улыбкой на дон Жуана) Он не в себе, вы видите, он весел, Как юноша влюбленный, как поэт, Что больше бы пристало дон Энрике, Который ныне слишком уж серьезен, Воинственно настроен и угрюм.                     ЛУИС Они местами поменялись, видно, Вокруг луны в ее сияньи чистом, Красы небес до самых райских кущ.                  ИСАБЕЛЬ Пускай прочтут стихи в честь доньи Анны.                     ЛУИС Устроим празднество в честь красоты!               (Берет в руки флейту.)                 ДОН ЖУАН И состязанье, вместо поединка?                    ЭНРИКЕ               (вполголоса) Одно другому помешать не может.                 ДОН ЖУАН Ну, хорошо, Энрике. Начинай!                   ЭНРИКЕ Слов не найти и с рифмой не в ладу? Но хватит мне добра в моем саду,         Где ты, царица ночи,               Глядишь мне в очи,         Пленяя и скорбя,         Что я люблю тебя         До неги и страданья,         Невесту мирозданья.         О, улыбнись! О, дай         Мне вознестись в твой край,         Его же нет чудесней,                С моею песней.                О, прочь! О, прочь!          Пускай царит лишь ночь.                ДОН ЖУАН         А я восславлю день!         Ведь ночь всего лишь тень     Всего прекрасного на свете,     Со всем ужасным на примете.         И солнце в вышине         Являет по весне     Твой милый облик женский,             Как гимн вселенский,         С сиянием небес,         Что чудо из чудес.         Нет ничего прелестней,             Чем взор любви,     Что из души восходит песней,         С волнением в крови.              ДОНЬЯ АННА Еще! Еще! Пусть состязанье длится До ночи, до утра, до солнца! Сцена 3 Дорога среди деревьев неподалеку у монастыря. Топот копыт. С дерева выпрыгивает Энрике, сбивая с коня дон Жуана. Оба вскакивают на ноги, обнажая шпаги. Голос Флореса за сценой: «Разбойники!»               ДОН ЖУАН Энрике! Это ты?                 ЭНРИКЕ                                Я, дон Жуан! Ты защищайся во всю прыть, иначе Сражен ты будешь тотчас, да, сейчас!               ДОН ЖУАН Эй, юноша! Отстань! Я зван на ужин, О, знал бы ты, к кому! Там силы Ада Не станут ждать, когда помеха ты. Иль взять с собою мне тебя, Энрике?                 ЭНРИКЕ Тебя туда пошлю, исчадье Ада! Что вышло б с похищеньем, вижу ясно, Когда б отец мой не сорвал твой план, Бесчестный, недостойный дворянина, Ценою жизни.               ДОН ЖУАН                            Ты язвишь нарочно. Но даже в шутку честь мою не тронь, Я ею не играю, только жизнью, Ну и любовью женщин - им на радость.                  ЭНРИКЕ Недолго будешь радовать собою Ты женщин, дон Жуан. Настал твой час.               ДОН ЖУАН На ужин зван, явиться - дело чести, - Живи покамест, мы сойдемся снова. Сюда идут монахи, уходи.           (Хочет уйти.)                  ЭНРИКЕ        (заступая дорогу) Нет, дон Жуан, ты не уйдешь отсюда Живым!               ДОН ЖУАН                 А как уйду я мертвым, коли Необходимо мне, я слово дал? Уйдешь со мной ты мертвым, быть тому.           (Закалывает противника.) Эй, Флорес, где ты?                  ФЛОРЕС                                      Здесь. Бегут сюда. Скорей, скорей, дождешься ты погони.        Скрываются за деревьями. Сцена 4 Часовня. У двери, открытой в сад, дон Жуан и Флорес.                ФЛОРЕС Зачем входить мне? Здесь я постою. Вас пригласил на ужин Командор, А не меня; я знаю место слуг, Когда в гостях хозяина потчуют, На кухне иль в конюшне. Нам бы коней Скорее оседлать и прочь умчаться. Смертоубийство снова учинили.             ДОН ЖУАН Я не хотел. Энрике подстерег, Разбойником укрывшись на деревьях; Напал внезапно, думал, ограбленье, Однако дал мне шпагу обнажить, И мы сразились, в сумерках едва Друг друга различая; поздно думать, Кто твой противник; лучшая защита - Разить без промедленья, поединок Не знает правил, натиск и - победа! Мне жаль Энрике; вышел бы поэт, Быть может, из него великий; впрочем, Удел наш Провиденьем предуказан.                 ФЛОРЕС А ваш удел? Да разве не из песни?! Едва успели выпросить прощенье У короля, с согласием жениться На вдовушке несчастной Командора, - Чтоб дон Жуан женился, - я поверил!               ДОН ЖУАН Иди за мной. Познаешь тайны гроба. Входят в часовню. Тишина, свечи, на стене Распятие. Явился я, как видишь. Где же ужин?             КОМАНДОР           (сходя с пьедестала) Я думал, не придешь.              ДОН ЖУАН                                         Я слово дал; У кабальеро слово - дело чести.             КОМАНДОР Как поединок. Знаю все прекрасно. Эй, там! Плиту надгробную подвинь-ка!          (Плита сдвигается.) И стол готов, со всякой снедью в яме. Не бойся!              ДОН ЖУАН                   Я? Я не боюсь, как видишь. Садись и ты.   Выходят лакеи в виде привидений.             КОМАНДОР                         Прошу отведать снедь Из кухни, где огонь пылает вечно. На вид все мерзко - скорпионы, жабы И всякая иная нечисть мира, Но жар их превращает в лакомство.             ДОН ЖУАН И в самом деле лакомство. Эй, Флорес! Попробуй адской кухни, не захочешь И монастырской, даже королевской.                ФЛОРЕС Нет, это невозможно! От еды Не откажусь я даже и в Аду.       (Подходит к плите, и его обслуживают привидения.) С улицы доносится музыка; двери открываются; монахи вносят гроб с телом Энрике; его сопровождают священнослужитель, донья Анна с домочадцами и музыканты, среди которых Луис и Исабель. Установив гроб под Распятием, монахи с домочадцами доньи Анны удаляются. У изголовья усопшего священнослужитель читает, что следует, из Библии, но голос его внятно звучит лишь изредка; также и с музыкантами, музыка и пение прорываются и затихают.              ДОНЬЯ АННА     (приподнимая голову и вуаль с лица) Все это сон! Мне снился дон Жуан, С его явленьем здесь, а я молилась, Оплакивая молодость мою. Энрике жив, и гроб его мне снится; Но и во сне мне тяжело, о, Боже! Иль я больна, уж при смерти давно?     (Замечая застолье у гробницы, смеется.) Смешны причуды сна, хотя и страшно. Зачем же дон Жуану приходить На ужин к статуе, ожившей будто? Быть может, и простил ему король, Но не Фернандо, мощный, весь из камня, Со взором в отсветах огней из Ада, Давно узревший сына во гробу.  Луис дает знак играть музыкантам.                 ИСАБЕЛЬ     Прекрасна юность даже в смерти.            Мы можем только верить,            Как на цветах роса,            Мгновенная краса,     Что жизни цвет не станет прахом,            Как плоть объята страхом,            А вознесется в Рай,      Для душ прекрасных вечный край.      В сияньи солнечного света      Душа чистейшая поэта,            Как феникс, возродясь,            Переживет и нас -            Не в жизни скоротечной,            В поэзии предвечной!                  ДОН ЖУАН               (отходя от плиты) Я сыт. Пусть убирают со стола.                 КОМАНДОР Еще вина? Со дна морей, из трюмов Крушенье потерпевших кораблей За тысячу веков. Последний тост. Я воспою любовь. О, твой предмет!                   ФЛОРЕС У мертвеца любовь все на устах.                  ИСАБЕЛЬ            (замечая застолье) Луис! Что происходит здесь? Иль шутка? Не ты ли статую привел в движенье, Чтоб разыграть некстати дон Жуана? А, может быть, ты в самом деле дьявол?                     ЛУИС Когда я дьявол, ты, уж точно, ведьма, И мы служили оба дон Жуану, Поскольку душу мне он заложил.                КОМАНДОР Все страсти исчезают за могилой,         Лишь память о весне,     Воспоминание о милой,         Возлюбленной жене     Восходит песней вдохновенной,     Как гул, по всей Вселенной.     Лишь дивных слов не разобрать,          Их вещего значенья.          Ты слышишь? Вот опять!          Достойно удивленья? То пенье доньи Анны иль о ней          О счастье новой жизни,          Увы, уж не моей          В утраченной отчизне!                ДОН ЖУАН И с этим ты явился, Командор?                КОМАНДОР Чему ты удивляешься? Не малость Вселенную объемлющая страсть!                ДОН ЖУАН То песнь моя и страсть моя, приятель, Что в камне отзывается, как эхо На звуки жизни, песен и любви, - Как здесь в часовне музыка все льется. Возрадуйся! По воле короля, Я им прощен, женюсь на донье Анне.                КОМАНДОР           (поднимаясь во весь рост) Пусть королем, пусть Богом будь прощен, О, дон Жуан, не мною, Командором!        (Хватает рукой дон Жуана за горло и приподнимает.) Часовню сотрясает удар грома, в открытые двери в сад видны молнии, проливается ливень. Статуя и дон Жуан проваливаются. Донья Анна, вскочившая было, словно отброшенная адским пламенем, падает навзничь. Луис, Исабель, священнослужитель и музыканты выбегают в сад, где идет дождь и светит солнце. ЭПИЛОГ Подмостки на площади. Актеры, по всему, заканчивают представление о дон Жуане.               ВСЕ ВМЕСТЕ     Как Феникс восстает из пепла,             Душа его из пекла,             Любви лишь зная власть,             До неба вознеслась, Чтобы сойти звездою полуночной,             Да с девой беспорочной,     Из песни возродившись вновь,             Он пел, как встарь, любовь.     Но испытаньям человека             Все нет конца от века.             Нас покидает Бог,     Когда в игру вступает Рок,     И смысла нет искать смиренья             И в красоте спасенья.       2001 г. © Петр Киле