Снайпер-2 (Тихая провинция)
Павел Владимирович Яковенко













«Протест — это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает.

Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование.

Протест — это когда я заявляю: всё, я в этом больше не участвую.

Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы и все остальные тоже в этом не участвовали».

    

Ульрика Майнхоф. (Фракция Красной Армии).












Яковенко Павел Владимирович

Снайпер-2 (Тихая провинция)



Кириллу в последнее время довольно часто снился один и тот же сон. Четкий, яркий, сочный — словно наяву. Хотя на самом деле этого никогда не было.

Во сне Кирилл поднимался со дна окопа, находящегося на вершине холма, ставил сошки ручного пулемета на бруствер, и короткими очередями стрелял по темно-зеленым движущимся внизу фигуркам. Ни слева, ни справа никого не чувствовалось, но и ощущения одиночества также не было.

Не было ни боли, ни страха, чувствовалось спокойное удовлетворение, и ощущение, что все будет очень хорошо.

Иной раз во сне детали окружающей обстановки менялись, но вот это ощущение тяжести пулемета, его запах, короткие очереди и отдача в плечо были всегда.

Первые два раза Кирилл просыпался с колотящимся сердцем, долго глядел в темный потолок, а потом шел на кухню пить ледяное молоко прямо из холодильника. Потом он привык видеть этот сон, и тот стал чем-то обыденным.

Мало того, уже и в застолье, после того как на каждого человека приходилось по бутылке выпитой водки, глаза слегка стекленели, а окружающие уходили куда-то в туман, Кириллу снова представлялась перед глазами эта сцена. Снова ручной пулемет, снова бруствер, короткие очереди…

Все это было очень странно, потому что ручной пулемет Кирилл держал в руках только однажды, а всю свою службу и даже вторую чеченскую кампанию, несколько долгих месяцев, он просидел за ПУО во взводе управления полковой минометной батареи…




Часть первая


Кирилл Мелехов.


Когда Кирилл Мелехов вернулся из армии, у него было такое чувство, словно он уже выполнил свою главную в жизни задачу, и теперь все остальное, что с ним произойдет, это некий бонус, уже не имеющий особого значения. Это было похоже, как иногда говорится, на полное моральное опустошение.

Но пришло оно не сразу. Еще несколько недель после возвращения домой Кирилл чувствовал, что он разделился как бы на две половины. Одна уже была дома, и занималась разными мелкими хозяйственными делами, (мелкими, потому что любые хозяйственные дела будут мелкими по сравнению с делами военными), а другая была еще там — в Чечне.

Он смотрел все доступные ему новостные программы, глотая новости о чеченской компании, и у него возникало ощущение, что он все еще там. У него еще скрипит на зубах вездесущая пыль, зудит давно не мытое тело, слезятся от ветра глаза, и все время хочется пить. На руках твердые мозоли от саперной лопаты, на ногах — от сапог, и командир взвода что-то орет грозное и матерное ему в ухо.

Порой Кириллу мерещилось, что он на самом деле сбежал от войны, и что его место должно быть на самом деле там — рядом с друзьями, с которыми он просто сросся за эти месяцы совместного окопно-блиндажного существования.

Но потом в памяти всплывало безграничное счастье, когда он увидел свой приказ об увольнении в запас, организованную на скорую руку выпивку счастливцев, плацкартный вагон до дома, полупустой автобус, и Кирилл понимал, что действительно дома, что все закончилось, и что теперь можно просто жить. Обычной гражданской жизнью со своей законной супругой.

Однако трещинка в отношениях с молодой женой появилась уже в первый месяц после возвращения из армии. Кирилл считал себя вправе провести два, а может и три месяца гражданской жизни праздно, просто отдыхая. Ему казалось, что он вполне заслужил это, и никаких претензий со стороны окружающих по этому поводу быть не должно. Однако он быстро понял, что ошибся. Как только Инга узнала о намерениях супруга, тут же устроила ему небольшой скандал.

— Нормальный муж, — сказала она, — должен в первую очередь думать о семье. Он должен работать. Неужели ты хочешь сесть на шею мне? Или, может быть, надеешься, что мои родители будут тебя кормить?

Кирилл несколько опешил, и сказал, что он на это не рассчитывает, но пока у него есть деньги, потому что боевые удалось получить практически сразу, в отличие от многих других, (слегка поделившись с финансовой частью), и почему бы ему не отдохнуть пока, ведь средства это позволяют?

— Потому что я работаю, — отрезала жена. — И не хочу, чтобы ты в это время прохлаждался.

Кирилл ничего не ответил, сказал только, что подумает над ее предложением.

Сказать прямо, как-то восторженная встреча с Ингой вообще не получилась. Она не бросилась ему на шею, наоборот, смотрела с какой-то легкой насмешкой, (как бы даже чуть презрительно), так что можно было прочитать между строк — «Не строй из себя героя»!

Строго говоря, Кирилл героя строить и не собирался, хотя, честно, хотелось бы, чтобы окружающие чувствовали уважение к нему. Ведь он не просто вернулся из армии! Он вернулся из Чечни! Как бы то ни было, но на самом деле реальные пули реально свистели у него над головой! Ему и не нужно ничего придумывать, и приукрашивать!..

Но Инга вела себе странно: как будто то, что муж вернулся с войны домой живой и здоровый, ее особо и не радовало. Складывалось впечатление, словно жена хотела бы просто вычеркнуть этот год службы мужа в армии, по крайней мере, из своей жизни. Не было его, и все! Забудьте…

Женился Кирилл скоропалительно, по большой, как в тот момент казалось, любви — на четвертом курсе электрофака. Почему бы было не подождать до окончания института? Тем более, что никаких экстраординарных событий, типа незапланированной беременности, не было. Можно было бы спокойно встречаться еще несколько даже лет…

Эх, опытная зрелость и мудрая старость так бы и сделали. Но у молодости нет ни опыта, ни, тем более, мудрости. Год казался бесконечным сроком. Счастья хотелось здесь и сейчас, немедленно. Впереди грозила армия, и в это время уже ни один человек в России, провожая в армию, или уходя туда сам, не мог гарантировать, что возвращение оттуда обязательно состоится. Служба в ВС стала похожей на русскую рулетку — выстрел в голову мог состояться в любую секунду: война, дедовщина, уставщина, землячества, просто элементарные несчастные случаи, или вообще какой-нибудь левый криминал…

Кирилл никогда не считал себя красавцем, девушки не слишком баловали его вниманием ни в школе, ни в институте, и когда такая симпатичная особа как Инга обратила на него внимание, (причем так серьезно обратила!), у Кирилла сначала был небольшой шок, а потом его захлестнула такая волна счастья, такая волна радости, что представить себе девушку лучшую, чем Инга, он был просто не в состоянии.

Когда эйфория несколько схлынула, пришел страх. Страх простой — чем он так привлек Ингу? Что в нем такого? Не будет ли так, что присмотревшись к нему, девушка поймет, что выбрала что-то не то, и покинет его? Да будет ли она вообще ждать его, пока будет идти служба? Да и можно ли расстаться с Ингой на такой срок, не сблизившись с ней, если нет никакой уверенности, что из армии вообще удастся вернуться?

Трудно сказать, чувствовала ли его сомнения сама Инга, (наверное, чувствовала — у женщин это врожденное), но однажды она сделала что-то вроде попытка расстаться. Причем сделала это так, что виноватым оказался сам Кирилл. На самом деле, это было не трудно: умная женщина легко соорудит скандал на ровном месте. Достаточно было слегка вывернуть одну его неосторожную, не выверенную до последней запятой, фразу наоборот, придать ей другой смысл, (на что Инга была мастерица), потом оскорбиться на этот новый смысл, о котором сам Кирилл даже не подозревал, устроить небольшую истерику, а потом сообщить, что после такого оскорбления им не стоит больше общаться…

Мир рухнул.

Бывшая когда-то для отлично спавшего везде и всюду Кирилла абсолютно абстрактной фраза «Я не мог сомкнуть глаз всю ночь», стала жуткой реальностью. Он действительно не сомкнул глаз. Всю ночь ему мерещилось, что Инга уходит к другому. Это было чудовищно. Зачем, зачем он сказал эту фразу? Почему она так неправильно ее поняла? Почему не дала ему даже слова сказать? О, если бы вернуть время назад! Он промолчал бы, он стал бы молчаливым и осторожным в каждом слове!

(Будь Кирилл лет на десять — пятнадцать старше, он бы догадался, что эта ссора явно преднамеренная, устроенная в целях проверки и приручения объекта, и, скорее всего, только посмеялся бы над такой хитростью. Но ведь «если бы молодость знала, если бы старость могла…»).

Ни учиться, ни заниматься чем-то другим Кирилл уже не мог. Он считал, что ему нужно действовать, что-то делать. Началось стояние под окнами, звонки, на которые никто не хотел отвечать. Ну что можно было сделать? Кинуться головой вниз с многоэтажного дома? Или покончить «поломанную» жизнь другим способом? От бессонницы голова стала чугунной. Сознание затуманилось. Сердце болело самым натуральным образом. Ситуация становилась совершенно невыносимой.

На счастье Кирилла, Инга обладала хорошим чувством меры. Немного помучив своего парня, она решила, что перегнуть палку было бы нехорошо, и смилостивилась. Сама позвонила, и сказала:

— Я уже не сержусь. Приходи сегодня вечером на наше место…

Нашим местом был старый заброшенный дом недалеко от реки. Совсем недавно там еще жила одинокая бабка, но вот она умерла, а наследников у нее не оказалось. Да и место-то, честно говоря, было не особо привлекательным. Дом был в полуразрушенном состоянии, и не удивительно, что бабуля скончалась, как бы так сказать помягче, от холода. Двор был захламлен, зарос всякой сорной травой в человеческий рост, забор повалился на улицу… Но Кирилл, от нечего делать залезший раз в этот двор, нашел в нем один довольно милый уголок — беседку, заросшую плющом. С улицы ее не было видно, иначе любители выпить давно бы положили на нее глаз.

Однажды Кирилл привел сюда Ингу, ей, на удивление, понравилось, и теперь они часто там бывали. Сидели обнявшись, целовались…

На встречу Кирилл несся как на крыльях, не чуя под собой ног. Ее долго не было. Он не находил себе места: то приседал на скамейку в беседке, то выбегал на улицу, (впрочем, осторожно — еще не хватало, чтобы кто-то его засек, и раскрыл интимный уголок), то просто тупо стоял, и в отчаянии грыз ногти. Инга опоздала на полчаса, но, разумеется, извиняться пришлось именно Кириллу.

Девчонка постепенно оттаяла, и даже позволила Мелехову в этот вечер зайти немного дальше, чем обычно. Размолвка ушла в прошлое. Как-будто бы и не было ничего…

В армии у Кирилла было достаточно много времени, чтобы думать о чем угодно. В том числе об Инге, обо всем, что с ним произошло. Он так и не мог понять, любит она его или нет?

Да, вышла замуж, вроде бы, что тебе еще нужно? Но ведь выйти замуж и любить — это не синонимы, верно? И по расчету выходят, и от безнадежности, и просто случайно. Или выходят, казалось бы, по любви, а потом видят, что не то. И мучаются. И разорвать брак нет сил, особенно если дети есть, и жить вместе как-то невмоготу.

Вспоминал Кирилл свадьбу, вспоминал первый год семейной жизни — еще до армии, реплики вспоминал, поступки, взгляды. И как-то все больше и больше ему казалось, что не любит она его. Как тяготится вроде бы им. Что-то, видно, хотела в нем найти, но не нашла.

Да и ему теперь казалось, что поторопился — зачем спешил, куда так рвался? Потом попалась ему на глаза газетка, в сортире солдатском кто-то бросил, не все страницы вырвав, и вот осталась целой, почти не тронутой статья про любовь. Что, дескать, любовь — это химия, как наркотик; заболеет человек, и мозги ему напрочь отшибает.

Кирилла это зацепило. Снова он перебирал в памяти последние два года, и точно — вел он себя как безумный. А теперь, в армии, в Чечне, попустило немного, и стало ему видно, что многое он пропустил. Что у него любовь как болезнь была. Но Инга-то, Инга! Куда она торопилась? Зачем?

Впрочем, накатывало, и отпускало. Ну и что, что рано женился? Что тут такого плохого. Инга — красивая, в теле, горячая, страстная, даже можно сказать. Готовит неплохо, не ленива, не глупа. Чем плохая жена? Что добра от добра искать? Ну, не пылает страстью к нему. Ну и что? Мало ли таких добрых семей: страсти особой нет, а семья крепкая, дружная?

Ерунда все это! Служба закончится, вернется он домой, все наладится, все будет хорошо…

Не совсем наладилось…

А ведь база для семейной жизни — худо-бедно, но была. Родители Инги, продав два дома в деревне, доставшиеся им в наследство, купили один дом в городе. Правда, пришлось доплатить. Участок был не очень хороший, потому и обошлось недорого. После свадьбы молодоженам это жилье и презентовали.

Правда, пока он в армии был, жена к родителям ушла. Ну да неважно. Вернулся бывший солдат домой, и Инге пришлось возвращаться в свое жилье.

Может, думал Кирилл, ее еще плющит, что от родителей пришлось уйти? За год в родном доме снова прикипела. Оторваться тяжело, новый дом не очень устроен, (пока, конечно), вот и нервничает?

В общем, полноценного расслабона, о котором Мелехов мечтал несколько последних месяцев службы, не получалось. Какой тут расслабон, если жена приходя с работы, волком смотрит. И любовью занимается, как будто долг кому отдает. Это уж было совсем невыносимо. Не на бревне же Кирилл женился, не куклу же резиновую приобрел?

Подумал Мелехов еще немного и решил, что надо идти искать работу…

Итак, что имелось в плюсе? В плюсе имелось высшее образование — а именно электрофак в местном политехе. Диплом, увы, не красный, но на этот счет Кирилл не парился. Главное, как он считал, это не цвет корочки, а чтобы руки росли оттуда, откуда они должны расти. А то видел он таких отличников — теоретиков, что разводку правильно сделать не могут.

В минусе было практически полное отсутствие опыта. И еще одна маленькая нехорошая тонкость. Лично с ней Кирилл, разумеется, еще не сталкивался, но от знакомых слышал. Что будто бы тех, кто Чечню прошел, не охотно на работу берут. Говорят, бешеные какие-то, слово поперек скажешь, сразу в драку кидаются.

Сам Мелехов этого понять не мог. Он, например, никак в себе не чувствовал желания кидаться на кого-то, и кого-то за что-то бить. Неужели это он один такой? «Да нет, не может быть», — думал Кирилл.

Но даже и попытку найти работу сделать он не успел. Как-то вечером Инга пришла веселее, чем обычно. И прямо с порога громко сказала:

— Вставай, лежебока, я нашла тебе работу!

Кирилл, как на грех, как раз в этот момент действительно лежал на диване. Он быстро вскочил, выключил телевизор, и вышел в коридор, где, Инга, сидя на скамеечке, снимала с себя туфли.

— Я нашла тебе работу, — повторила она с гордостью. — Спасибо Антонине Петровне скажи. Она подсуетилась.

— Кто это? — недоуменно спросил муж.

— А то ты не знаешь? Жена Шмидта.

Шмидт был генеральным директором крупного местного строительного управления. Оно выстояло во времена разрухи 90-х, и с началом экономического оживления, в виду почти полного отсутствия конкурентов в округе, вновь пошло в силу. Шмидты и в лихие 90-е особо не бедствовали, а сейчас вообще пошли в силу.

— К строителям что ли идти надо? — догадался Мелехов.

— Нет. Почему к строителям? Разве я что сказала такое?

— Так ведь жена Шмидта…

— Она у нас сейчас биржу труда возглавляет. У мужа не работает.

Инга, наконец, разулась, и пошла в комнаты. Кирилл двинулся за ней.

— Я не знал… Так что за работа.

Жена скинула с себя платье, и плюхнулась на диван в одном белье.

— У нас тут типография открылась. Один местный предприниматель на паях с кем-то. Работают на город. Оттуда заказы получает. Работают месяца три, и вроде все хорошо. Они бизнес расширяют. Им рабочий нужен. А так как ты еще и электрик, то частник этот согласен тебя принять.

— Как его фамилия?

— Ты все равно не знаешь. Федоров.

Кирилл опустился в кресло. Машинально застучал пальцами по столу.

— И когда надо на работу?

— Завтра, — ответила Инга. — И не стучи пальцами по столу. У меня и так голова раскалывается.

Паче чаяния, место будущей работы Мелехову понравилось. Раньше здесь было старое доброе советское кофе. Когда-то Кирилл в нем даже обедал. При Союзе в кафе играли свадьбы. Расположено оно было как бы немного на отшибе — ни одного соседнего здания рядом не было, а через дорогу, несколько наискосок, стоял единственный городской кинотеатр.

После того, как кафе закрылось, это, видимо, сыграло значительную роль в том, что его быстро приобрели для производства. Во-первых, шум никому особенно не мешал, а, во-вторых, было достаточно удобно подгонять сюда автомобили, привозившие и отвозившие грузы.

Сейчас в бывшем кафе приятно пахло свежей бумагой, шумели компьютеры, горели люминесцентные лампы, и еще ощущался запах какой-то типографской химии.

— Вам кого? — спросила девушка за столиком.

— Мне Федорова, Николая Петровича, — ответил Кирилл. — Я на работу пришел устраиваться.

— Вам назначено?

Это слово Мелехова почему-то развеселило, и он расслабился.

— Да, — ответил он. — Если не ошибаюсь, я уже сегодня должен выйти на работу.

— Даже так? — Девушка удивленно приподняла брови. — Хорошо. Тогда посидите где-нибудь в уголке. Николай Петрович скоро должен приехать. Вам придется немного подождать. Максимум полчаса. Устроит?

Кирилл коротко молча кивнул, отыскал не занятый бумагами стул, и присел. Торопиться ему было некуда, он просто с любопытством оглядывался по сторонам.

Работников было и в самом деле совсем немного. Имелся крупный бородатый мужик, явно восточной национальности, крутился совсем молодой парень. Вскоре пришла еще одна молодая девчонка. Она, правда, показалась Кириллу несколько высокомерной. Он сделал такой вывод потому, как девчонка скользнула по нему взглядом, и как она поздоровалась с остальными.

В соседней комнате уже вовсю гремели и гудели невидимые отсюда механизмы, а Николая Петровича все еще не было. Пришел водитель синего «пирожка», забрал несколько больших картонных упаковок, и снова уехал.

Наконец, где-то через полчаса подъехала новая «девятка», из нее неторопливо, поправляя брюки, выбрался крупный, слегка рыхлый и солидно пузатый мужчина средних лет. Он по-хозяйски осмотрелся, и пошел внутрь. Кирилл видел все его манипуляции через огромное стекло, заменявшее бывшему кафе стену, и оставшееся с тех в том же самом виде, и догадался, что это и есть искомый Николай Петрович. Безо всякого подтверждения со стороны вертлявой секретарши.

Поэтому, как только хозяин открыл тяжелую входную дверь, Мелехов сразу шагнул к нему:

— Я, видимо, к вам.

— Вы Кирилл Мелехов?

— Да.

— Хорошо, пойдемте со мной.

Кириллу, с одной стороны, понравилось, что будущий босс не стал с ходу ему «тыкать». С вежливым человеком всегда общаться приятнее. Однако уже имея хоть и не такой большой, но все же опыт общения с разными людьми, Мелехов подозревал, что за такой вежливостью может скрываться холодное безразличие. Вежливо примет на работу, вежливо спустит шкуру за каждую ошибку, также вежливо выгонит… Впрочем, об этом было рановато еще думать. Ведь его еще даже и на работу не приняли.

Босс провел Кирилла через цех, они свернули в боковую дверь, (где раньше в кафе располагались повара, бухгалтерия и директор), и зашли как раз в бывшую бухгалтерию. Хотя почему бывшую?

— Пока еще бухгалтера нет, поговорим здесь, — сказал Федоров. — Не будем тянуть время, его у меня мало. Так что там у вас с собой?

Кирилл протянул диплом.

— А трудовая? — спросил Федоров.

Мелехов непроизвольно покраснел:

— У меня ее еще нет. Я только вот институт закончил, потом сразу в армию… Вот, первый раз на работу устраиваюсь…

— Мне о вас говорила Антонина Петровна. Раз она сочла вас возможным мне рекомендовать, то на работу я вас возьму. А вот дальнейшие ваши успехи здесь будут зависеть исключительно от вас самого. Платить я вам буду…

Федоров ничего не сказал вслух, а взял листок для заметок, нарисовал карандашом сумму, и показал Кириллу. Сумма была больше, чем Мелехов мог надеяться.

— Это вы будете получать на руки. Официальная ваша зарплата, налоги, и все такое, это не ваше дело. Этим будет заниматься бухгалтерия. Вы молодой, вам до пенсии далеко, так что все эти глупости вас волновать не должны… Согласны?

Мелехов кивнул. Хотя он и дня еще не работал, но о «черной» и «белой» зарплате представление имел.

— Ну вот и славно, — подвел итог босс. — Сейчас дождетесь бухгалтера, ее зовут Анна Викторовна, она вам оформит трудовую книжку. А потом сразу на работу. Производством у меня здесь занимается Эльдар Муслимович, он все тебе объяснит.

Так Кирилл Мелехов влился в ряды трудящихся.

Павел Веретенников.


Паша Веретенников возвращался домой из армии. В областной центр он попал в невменяемом состоянии: после почти суток непрерывной попойки трудно было ожидать иного исхода. Земляки выглядели не лучше, но, по крайней мере, их встречали родители. А вот Паша не дал своим никакого сообщения, предвкушая огромный сюрприз для матери с отцом. Теперь предстоящий сюрприз выходил ему боком. Проводница выгнала дембеля из вагона, и пошел он, родимый, сам не зная в какую сторону. Просто здорово еще было то, что приехал Веретенников на вокзал утром. Ночью бы его обязательно обобрали в таком состоянии. Идя по путям, Паша забрел на какое-то кладбище вагонов, где его благополучно и вытошнило.

Тошнило долго и мучительно. Заблевав все окружающее пространство, Паша уснул, а когда очнулся, то с удивлением уставился на окружающую обстановку. Тошнота прошла, зато необыкновенно усилилась головная боль. Сквозь туман в глазах Паша посмотрел на часы и поразился — уже час дня! Стало очень жарко, от этого самочувствие демобилизованного не улучшилось. С громкими стонами он поднял свой большой чемодан и поплелся искать дорогу на автовокзал.

Тем не менее, через полчаса мучительной борьбы с собственным организмом, Паша начал узнавать местность, и еще через десять минут ходьбы вышел, хотя и не с той стороны, как ожидалось, но, тем не менее, на искомый автовокзал. Веретенников уже облегченно вздохнул, но не тут-то было. Бывший дембель сунул руку в карман, но оказалось, что деньги исчезли: или пропил вчера, или вытащили. Но это уже было не так важно.

Со слабой надеждой он побрел на перрон, с мечтою встретить знакомых из Максимки. И, как ни странно, встретил.

И не кого-нибудь, а двух одноклассников, которым повезло в жизни чуть больше — они не только поступили в институт, но и до сих пор в нем учились. Видно, все-таки какое-то неудобство перед отслужившим товарищем бывшие одноклассники испытывали, поэтому не только дали денег на билет, но и сами за ним сбегали, а потом принесли для начала пива; так что дорогу домой, в Максимовский, Паша Веретенников опять не запомнил…

Очнулся он утром, уже дома, в своей старой постели. Голова трещала, подташнивало, но невыносимее всего была острая как нож, мысль, что вместо торжественной встречи, и наслаждения эффектом от внезапного появления, в голове стояла абсолютная пустота. «Эге, вот это я напраздновался!» — вяло подумал Паша. Он повернулся на другой бок, и увидел, почти перед носом, рюмку водки, стакан помидорного рассола и тарелку соленых огурцов. Это было самое то, что надо.

— Ну, здравствуй, герой! — громко произнес вошедший в комнату отец.

Причем «герой» прозвучало как-то уж совсем двусмысленно. Потому Паша только и смог, что виновато улыбнуться.

Вечером должны были собраться гости, а пока младшая сестра Наташка воодушевлено, и в лицах, безжалостно рассказывала братцу о его триумфальном возвращении в родные пенаты.

Возвращение началось с того, что Паша получил «в тыкву» еще в автобусе. Во-первых, в салон они — (братец и его одноклассники) — залезли уже весьма и весьма веселые. Вовсю сыпали шутками и прибаутками, отдавили пару ног, пока пролезали к своим местам, перевернули сумку с мандаринами у бабки, что остальных пассажиров, конечно, в восторг не привело, однако же и в сильный душевный трепет тоже. Видимо, они надеялись, что юноши сядут и успокоятся. Тем более, дембель, по молчаливому неписаному уговору, имел право выпить при возвращении. А что перебрал лишку — так с кем не бывает?

Но юноши, заняв задние места, достали еще один флакон. И распили его за полчаса. Автобус же за это время успел только выбраться из города, и катил по прямой как стрела, московской трассе. Вот тут у друзей и наступили «сумерки сознания». Но если два хилых уклониста просто вырубились — как говорится — «пленка кончилась», то у Паши Веретенникова «упала планка». Его мозг требовал активных действий. Самое активное действие, о котором он не переставал мечтать все свои два солдатских года — это замутить с симпатичной девчонкой.

Девчонок в автобусе было немало. Но Пашино внимание привлекла только одна — светловолосая (явно крашенная) малолетка с аппетитной фигурой. Дембель пока выжидал — он хотел увидеть ее лицо. (Мало ли, что она со спины хорошо выглядит; а вдруг у нее морда как противогаз — что тогда делать? Сама на тебе повиснет, и не отвяжешься потом!). Крашеная посмотрела в окно, и Паша увидел правильные черты лица, приятные глаза и маленькое аппетитное ушко.

Веретенников встал, но в этот момент автобус притормозил, и дембель полетел на пол. Его падение вызвало нездоровый интерес со стороны всех пассажиров, и многие, отвернувшись от него, заулыбались.

— Пардон! — громко, на весь салон, произнес Паша, с трудом поднявшись на ноги.

Теперь уже осторожно, активно помогая себе руками, он добрался до заинтересовавшей его миловидной незнакомки.

— Разрешите представиться! — вполголоса сказал Паша, как ему казалось, обворожительно-проникновенным голосом.

На самом деле, он проскрежетал эту фразу, теряя по дороге гласные и согласные. Незнакомка выпучила на него глаза.

— Вы понравились мне с первого взгляда, — продолжил Паша свою «кадриль», — я два года мечтал о такой как ты!

Вот так легко он перешел не непринужденный стиль общения.

— Эй, ты, сержант, вали отсюда! Это моя девочка! — сказал быковатого вида парень, сидевший у окна.

Паша проявил удивительную для его состояния проницательность:

— Если бы это было твое, то ты сидел бы с краю! Охранял бы свое добро!

— Виталя! Почему он обо мне как об имуществе каком-то говорит!! — возмутилась малолетка. — Я что для вас — вещь?!

— Да потому что он — просто козел! — Быкастый явно разозлился.

— Да я кровь за вас проливал!!! — заорал на весь автобус Паша, и чуть не рванул парадку на груди.

Это была ложь. Никакую кровь ни за кого Веретенников не проливал. Ни в какой Чеченской Республике он никогда и близко не был. Он даже не служил в сотрясаемом терактами Дагестане. Но в это момент дембелю казалось, что это именно он вел жаркие бои на улицах разрушенного Грозного. Он уже забыл о малолетке. Паша опустился на колени, и положил голову на ее руки. Просто ему так захотелось.

После этого в голове у него вспыхнул фейерверк, и Паша успокоился…

— Откуда ты знаешь? — выдавил из себя уничтоженный Паша.

— Девчонки в автобусе ехали, — засмеялась сестра. — Знаешь, к кому ты пристал? Это же твоей одноклассницы — Надьки Насоновой младшая сестра. Она с хахалем ехала — с Виталиком Каратуновым. Он тебя на два года младше. Она с ним спит уже давно… Нашел, кому руки целовать!

— А я разве целовал?

— Пытался, похоже… Чего ради на колени перед ней встал, алкоголик?

Паша замолчал, и сестра замолчала.

— Ладно, — сказала Наташка, — слушай дальше. Эпизод второй.

Вынесли из автобуса избитого дембеля все те же одноклассники. Сначала их растолкал шофер. После этого парни долго удивлялись, как это они не помнят дороги в полтора часа длиной. Подняли Пашу под белые рученьки, захватили его барахло, и вытащили из автобуса. Но на этом сочли свою миссию по сопровождению завершенной, и, выбрав место в тенечке, положили попутчика мирно посапывать под кустом недалеко от здания автостанции.

И так бы мирно Паша и лежал там — до полного очищения организма от последствий алкогольного отравления — но местные собаки поспать ему не дали. Бесхозные барбосы начали трепать и лизать его, и, в конце концов, Паша восстал. Он поднялся на четвереньки и заорал дурным голосом: «Убью»!

Будущие пассажиры, тусовавшиеся на остановке в ожидании очередного рейса, шарахнулись в разные стороны. Из кустов вылез Паша, и, размахивая своим чемоданом как булавой, снова заорал: «Убью!» — еще пуще прежнего.

Ноги понесли дембеля по направлению к родному дому. Периодически он махал чемоданом и издавал воинственные рыки, пугая всех встречных и поперечных. Быстро — не быстро, но Паша приближался к центру поселка. Людей стало встречаться заметно больше, и его анабазис стал вызывать нездоровое оживление.

Чем более прямо пытался Паша шагать, тем сильнее его качало из стороны в сторону. Дембеля периодически выносило с тротуара на проезжую часть, и будь в Максимовском такое же интенсивное движение, как в Москве, то он уже, скорее всего, был бы расплющен по асфальту. Однако машин было мало, и они успевали притормозить, остановиться или увернуться ещё до того, как Паша становился у них на пути.

К счастью, прохода через самую оживленную часть Максимки дембелю удалось избежать. Около площадки перед поликлиникой Пашу узнал сосед — дядя Коля. Он как раз садился в свою «четверку», когда увидел пьяного, с трудом передвигающегося солдата. И с изумлением узнал в этом солдате соседского мальчишку, который так часто всего несколько лет назад таскал у него в саду абрикосы.

Добрый дядя Коля перебежал дорогу, подхватил Пашу под руки, и почти насильно посадил дембеля на заднее сиденье. Почувствовав возможность прилечь, парень сразу же завалился на бок и отрубился окончательно. Дядя Коля с сомнением посмотрел на него — не заблюет ли салон? — но, пожав плечами, уселся поудобнее, и плавно тронулся.

Вот таким макаром Паша и оказался дома. Кроме того, как рассказала Наташка, когда его вынимали из машины, он плакал, и уверял всех в своей безграничной любви. «Возвращенец» перецеловал всех, включая кота и собаку.

И только потом позволил уложить себя в кровать.

Игорь Поляков.


Игорь Поляков задумчиво курил, сидя на краю тахты. Он пристально рассматривал довольное лицо немолодой женщины, сжавшейся калачиком у стенки.

«Что я в ней нашел?» — думал Игорь. — «Почему меня так тянет к ней?».

Поляков был женат вторым браком. И от первого, и от второго брака имел дочерей. Но с этой женщиной — Ольгой Нестеркиной — он был знаком еще до встречи со своей первой супругой.

Встретились они случайно — ехали рядом в автобусе. Дорога была долгой, волей-неволей попутчики разговорились. Игорь был мужчиной обаятельным, разговор поддерживал умело: где надо — мог ввернуть нужное слово, где надо — подержать паузу. Вяло начавшаяся беседа переросла в более оживленный обмен мнениями, потом — в достаточно откровенный, и расстались они уже почти хорошими знакомыми.

Ольга была разведена. Хотя, если честно, юридически замужем она никогда и не числилась. Сначала они с гражданским мужем решили пожить вместе, чтобы проверить чувства, потом — после рождения девочки, как-то все не находилось времени на регистрацию, а уже после появления на свет мальчика муж стал проявлять явные признаки усталости от совместного проживания. О законном браке речь уже и не шла.

От безденежья муж завербовался на Север. Первые полгода честно присылал деньги, а еще через три месяца сообщил, что встретил другую — «свою настоящую любовь».

Удар был очень сильный — несчастная женщина подала в суд на алименты, но дело двигалось как-то очень слабо. Хорошо, что к этому времени ей удалось устроиться на работу в налоговую инспекцию — из жалости помогли старые подруги. Деньги платили небольшие, но это было значительно лучше, чем ничего.

Помимо постоянной нехватки средств Олю стало мучить отсутствие мужской ласки. Как бы она не относилась к своему мужу-предателю, но в постели он был очень хорош. Потому и терпела она его столько лет, потому и родила ему двух детей… И вот теперь одна, в пустой постели, она часами рыдала в подушку, и почти физически чувствовала, как впустую уходят её оставшиеся женские дни.

Знакомство с Игорем показалось каким-то особенным, словно посланным свыше. Максимовский был маленьким городком — Оля не сомневалась, что рано или поздно, но ей удастся встретить его снова. А там может что-то и получится…

Встреча действительно произошла. И даже скорее, чем она предполагала…

Игорь возвращался от своей новой девушки расстроенный и злой. В последнее время они чаще ругались, чем целовались. В чем была причина их ссор — наверное, ни он, ни она не могли объяснить друг другу. Возможно, если бы они были чуть равнодушнее, чуть расчетливее, все было бы иначе. Но они по настоящему любили друг друга… По крайней мере, думали так… А это чувство порождало желание постоянного обладания другим человеком, что в принципе нереально. От этой невозможности они оба злились, и вместо ласки больно жалили друг друга.

— Да ну ее к черту, — подумал Игорь. — Строит из себя непонятно что… Не девочка, чтобы так ломаться.

Вместо приятного вечера плавно переходящего в постель, получилась разборка отношений по типу «Ты меня не любишь. Если бы любил, то вел себя по-другому. Я не верю в твою любовь!». Доказать что-то в такой ситуации нельзя. Любые, даже самые железобетонные аргументы отскакивают от женщины как горох от стенки. Оставив зареванную и надутую подругу, Игорю пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши. Путь лежал мимо местного кабачка, и обломавшийся любовник решил заглянуть в бар на пару рюмок.

— Привет! — Кто-то сказал ему и дотронулся до руки. — Не помнишь меня?

У Игоря была хорошая зрительная память, и не узнать Ольгу он не мог — познакомились-то совсем недавно.

— Привет, — вяло ответил Игорь. — Как дела?

— Да так, — последовал неопределенный ответ. — Помаленьку… А ты как?

Несколько секунд Игорь смотрел на Ольгу внимательным изучающим взглядом.

— Слушай, — наконец сказал он. — Если у тебя есть время, пойдем в бар. Посидим. Я угощаю.

Сердечко у Ольги слегка екнуло, а внизу живота что-то кольнуло:

— Да, в общем-то… Не тороплюсь я… Пойдем.

Строго говоря, говорить-то им было не о чем. Они долго перебрасывались вялыми фразами. До тех пор, пока Игорь не взял ее руку в свою ладонь, и начал мягко водить по ней пальцами. Ольга замерла.

По ее широко открывшимся глазам, по прогнувшейся на мгновение спине опытный Игорь сразу понял, чего ей не хватает, и чего она от него ждет.

— Ну, что ж. Я провожу тебя, — очень мягко сказал он. — Нам по дороге, и если ты меня пригласишь на чашку чая, то я, пожалуй, не откажусь.

Ольга ничего не ответила, а только как-то потерянно улыбалась. Игорь, ощущая знакомый охотничий азарт ловеласа, понимающе усмехнулся про себя, взял ее за руку, и повел из бара на улицу.

Никакого чая, конечно же не было — что еще за глупости. Целовать ее он начал еще в прихожей. Целовал, постепенно опускаясь все ниже и ниже и расстегивая пуговицы. Скоро на диван полетел лифчик, и когда он добрался до сосков, то Ольга уже была готова на все, что угодно.

На эту ночь они нашли друг друга. Казалось, что женщина сорвалась с цепи. Они перепробовали все позы, которые только знали. Они не сомкнули глаз за всю ночь ни на минуту. Она хотела много, а у него все получалось. Она была ненасытна, а он моложе и сильнее.

Он так распалился, что даже, уходя от нее, замялся, а потом снова набросился на Ольгу прямо в коридоре. Полы халата закрыли ей голову, а под ним все равно ничего больше не было.

Игорь ушел, а Ольга даже забыла спросить, придет ли он еще раз…

Ему понравилось. Он пришел. И приходил еще целую неделю — до тех пор, пока его девушка — Настя — не желала его видеть. Игорь приходил скрытно, вовсе не желая, чтобы о его увлечении узнали соседи Ольги, или, не дай бог, его знакомые, или знакомые Насти. Кроме секса он от Ольги не хотел ничего. И уж тем более не думал связывать себя с ней какими-то обязательствами. Ему просто было очень хорошо с ней в постели. Она была готова на все. На любую фантазию. Ему это льстило.

Но, как бы ему не нравилось это, когда Настя сама позвонила ему, и виноватым голосом, со слезой, сказала, что была неправа, он сразу же примчался к ней. А потом позвонил Ольге, и сказал, что у него есть невеста, и ему очень жаль.

Ольга ответила, что она все понимает, и ни на что не претендует… Впрочем, добавила она, если ему понравилось заниматься с ней сексом, то он может иногда заглядывать в ее скромное жилище. Она будет ждать.

Игоря такой ответ более чем устроил, но за весь следующий год он не зашел к ней ни разу.

Однако и его второй брак по любви не продержался и года. И всему виной быль сам Игорь. Однажды, придя домой сильно «под шофе», он услышал от любимой жены, какой мерзкий у него вид, когда он пьет.

Игорь, твердо считавший, что к пьяницам его никак нельзя отнести, возмутился.

Он возразил благоверной, что пьет только по праздникам, а сегодня на работе у коллеги родилась дочь, и новоявленный отец проставлялся. Грех было не выпить. Ну да, одной бутылкой не обошлось. Ну и что такого?

У молодой женщины не было опыта и не хватило интуиции, чтобы промолчать, и перенести этот скользкий разговор на другое, более подходящее время, и она обрушилась на него со всей бескомпромиссностью молодости.

Что-то Игорю очень не понравилось в ее словах, (потом он и сам не мог вспомнить — что), и он ее ударил. И ударил сильно. Настя отлетела в угол комнаты.

Тут же жена, поднявшись на ноги, метнулась в спальню, схватила их маленького ребенка и вырвалась на улицу. Он не стал ее удерживать.

Спустя час пришли тесть и теща, устроили скандал, пугали милицией…

Он впал в бешенство, послал их матом, наговорил еще много чего лишнего…

На другой день Настя сказала, что после произошедшего она подает на развод, и видеть его больше не желает.

Он задумался. Семейная жизнь ему несколько поднадоела. Нет, конечно, сначала ему нравилось, как жена готовит, стирает для него, ласкает в постели и все такое. Но с рождением девочки многое изменилось. Готовил теперь он себе сам, стирал тоже, о постельных забавах временно пришлось забыть, но главное — главное — как неожиданно выяснилось, его очень раздражал ребенок. Причем почему-то даже больше, чем в первой семье.

Это крикливое существо сидело у Игоря в печенках. Мало того, что оно резко изменило удобный жизненный порядок, оттянуло на себя большую часть их относительно небольшого заработка, так оно еще постоянно орало по ночам, и непрерывно гадило. Игорю пришлось признать, (а что врать самому себе?), что он законченный эгоист, и любит, в основном, только себя.

Внезапное предложение жены давало возможность снова зажить той жизнью, которая ему нравилась. Тем более, что своя комната у него была. Он очень быстро дал согласие на развод.

Не дожидаясь официальных бумаг, Игорь собрал свои вещи и перебрался к родителям. Квартира, в которой они жили с Настей, была записана на тещу.

Через неделю после развода он позвонил Ольге.

Как будто и не прошло этих долгих месяцев… Она очень просто и тепло сказала ему:

— Ну конечно приходи. Я очень соскучилась по тебе и твоему большому другу…

Виталий Кузин.


С их совместными доходами снять для свадьбы кафе или даже школьную столовую было просто нереально.

Сначала его мать попробовала поговорить с одной из своих знакомых, работавших в школе номер один. Та ей резонно ответила, что она ведь не заведующая, и может только рассказать о ценах на услуги.

После вычета арендной платы Виталий и его будущая теща поняли, что кормить гостей им будет нечем. А приглашать в большое помещение десяток родственников просто глупо.

Алеся сходила на переговоры в столовую другой школы — там помещение было поменьше. Аренда зала оказалась недорогой, но сразу же появилось новое препятствие. Обслуживать свадьбу должны были школьные повара, пусть даже из продуктов заказчика.

Итак, столовые оказались откинуты. После такого фиаско даже заикаться об аренде кафе — хоть «тошниловки» в центре, хоть «Зловещих мертвецов» у кладбища, не говоря уже о цивильном «Наф — Нафе» — было абсолютно бессмысленно.

Но просто так расписаться, без белого платья и фаты, Алеся не соглашалась ни за что.

— А вдруг я выхожу замуж один раз в жизни? — говорила она. — И у меня больше никогда не будет такой возможности?

Виталий просто терялся от таких фраз и не мог ничего придумать, чтобы эффектно возразить. Хотя в школе он отличался как раз таки бойким языком, который часто ставил своего хозяина в откровенно неловкое, а иногда даже чреватое побоями, положение.

— Как ты так можешь говорить? — растерянно возражал он. — С чего это ты вздумала рассуждать о разводе, еще даже не став моей женой?

— Ну что ты такой занудный? — улыбалась Алеся. — Я же просто шучу!.. Шучу!.. Но без фаты и платья я все равно не согласна.

Виталий мрачнел и задумывался.

Нет безвыходных положений, а есть неприятные решения.

Виталий, его мама, будущая теща и невеста, собравшись за одним столом, вздохнули, и решили, что будут играть свадьбу в квартире. Так как у тещи жилая площадь состояла из двух комнат, а у свекрови только из одной, то и выбора особого не оказалось.

Алеся слегка покривилась, конечно — все же неудобно перед подругами за бедность — но делать нечего, пришлось соглашаться. Виталий подсластил пилюлю, сказав, что зато платье теперь можно будет купить подороже. Пусть ротозеи у ЗАГСа посмотрят на блеск ее наряда. А куда потом свадьба поедет водку пьянствовать и безобразия нарушать, это уже не их дело.

От такой речи Алеся заулыбалась, и жених перевел про себя дух.

С утра Виталий разогнал из ванны понаехавших родственников, долго мылся, брился, натирался лосьонами и дезодорантами, купленными как раз для такого экстраординарного случая, а потом в одном исподнем переместился за ширму надевать костюм.

Больше всего муки оказалось с галстуком. И то сказать, этот мужской ошейник Виталий одевал всего в третий или четвертый раз в жизни. Проклятый узел никак не получался. Он даже высунул из-за ширмы голову, и страдальчески вопросил:

— Кто умеет завязывать галстуки?

Гости растерянно переглянулись, но всех спасла тетя Катя. Ее муж работал охранником в частной фирме, и воленс-ноленс ему приходилось носить галстук на службу. А так как опыт общения с этим предметом у него был на уровне Виталия, то завязывала ему галстуки жена.

Тетя Катя без лишних слов быстро и легко соорудила узел и помогла жениху расправить его под воротником.

Когда Виталий вышел из-за ширмы и остановился перед зеркалом, женщины принялись вовсю его расхваливать. Сколько в их словах было правды, а сколько ничего не значащих звуков, изданных для приличия, определить было трудно.

Костюм был не новый, отцовский. Однако изготовлен он был в Прибалтике в старое доброе советское время, и даже сейчас превосходил по всем параметрам современный новодел.

Туфли, естественно, пришлось купить новые. Из-за этого все предыдущее воскресенье Виталий провел на Тракторозаводском рынке: то форма обуви ему не нравилась, то цена. Скажем прямо, найти что-то приличное за ту сумму, которую Виталий мог позволить себе потратить на туфли, было крайне сложно.

Честно говоря, качество покупки, которую он, наконец, сделал, вызывало у него серьезные сомнения.

Но Виталий решил, что хотя бы свадьбу-то они продержатся, а потом уже он что-нибудь придумает.

Единственное, в чем жених не сомневался — это была рубашка. Ее ему подарили на 25 лет дядя и тетя, и стоила она хорошо.

Еще когда он только получил подарок в руки, мать сразу же сказала отложить ее до подходящего случая. Тогда он с ней поругался, но сейчас оценил мамин совет.

— Давай Виталя, давай! Машина подошла — пора на выкуп!

Муж тети Кати — дядя Петя — уже был слегка навеселе. Он-то и должен был пойти первым номером перед женихом. Виталя слегка содрогнулся. Сколько он смеялся на выкупе на чужих свадьбах!.. А вот на своей замандражировал. Хотя и понятно, что игра, что все это несерьезно, но дрожь все равно не спешила уходить.

В дверь позвонили. Думали, что нетерпеливый шофер устал ждать, а это пришел Валера Колбасник с видеокамерой. Вместе учились в школе, потом в ПТУ, одновременно пошли в армию — перебрав всех друзей и знакомых с техникой, Виталий остановил выбор именно на нем. Валера хоть и был прижимист, но лишнего никогда не просил. А лишних денег у жениха сейчас не было совсем.

— Ну, чего? — спросил Валера своим вечно недовольным голосом, — начинаем съемку?

— Давай! — закричал дядя Петя, и принял театральную позу.

У невестиного подъезда толпился народ. Приглашенный гармонист вовсю наяривал на своем видавшем виды аккордеоне. Виталий успел отметить, что он уже довольно сильно поддат. Вопрос о том, насколько хватит этого музыканта, повис в воздухе.

— Чего приехали? — иронично спросила необъятных размеров дама, вставшая у дверей в подъезд.

— Да вот, слыхали мы, что здесь какая — никакая невеста есть. А у нас, вот, молодец томится, желает семью завести!

— А хорош ли ваш молодец-то? Нынче молодцев много, а хороших как-то маловато встречается.

— Ну — ну… Не сомневайтесь! Только гляньте на него.

— С лица воду не пить. Позвольте вашего молодца испытать!

— Жених! Давай вперед!

Виталий протиснулся из-за стены своих родственников.

Не человечески накрашенная малолетка у подъезда ехидно засмеялась:

— Чтобы на ступеньку стать, надо денежку нам дать!

Виталий полез в карман и протянул червонец.

— Проходи.

Гости, загораживавшие вход, засуетились, давая дорогу жениху. Однако не успел он пройти и одного пролета, как на его пути снова оказались девченки.

— Жених! Чтобы дальше пройти до нашей красавицы, ты должен наступать на бумажные следы и громко — очень громко — должен произносить одно ласковое слово.

Хотя в подъезде было прохладно, и Виталий понимал, что все это игра, и ничего более, но он вспотел. Все — таки нелегко что-то делать, когда за каждым твоим шагом следит с пристальным вниманием такое количество людей. Причем если одна половина из них смотрит на тебе очень благожелательно, и готова помочь, то другая половина смотрит с изрядной долей иронии.

— Ласточка! Лапонька! Касатушка! Розочка! Любовь моя!..

На пятнадцатой ступеньке Виталий запнулся. Гости, следовавшие за ним по пятам, замолчали как по команде. Виталий ощутил, как бешено колотится у него сердце. Раз — два — три… Раз — два — три…

— Шоколадка моя! — не нашел он ничего лучшего.

Позади захохотали.

Виталий скрипнул зубами. Осталось еще две ступеньки.

— Сладенькая моя! Сахарная моя!

Все, ступеньки кончились, дверь перед ним открылась, но поперек двери стоял стол, на котором выстроились в ряд несколько туфель.

— Угадай туфлю своей невесты, — сказали ему. — Или тебе придется платить штраф!

Жених заколебался, ему казалось, что все они были одинаковы, за исключением, конечно, армейского ботинка, явно поставленного сюда для смеха.

— Хе-хе, — заколыхал животом дядя Петя. — Виталя, этот ботинок, наверное, то, что надо?

Виталий не стал реагировать не неуместную шутку.

— Этот, — ткнул он пальцем наугад.

— Вот, блин! Угадал! — расстроилась необъятная дама.

— Теперь я могу пройти? — вежливо спросил жених.

— Рано! Рано еще! — зашумели родственники невесты. — Еще стол не посеребрил!

— Да, — поддержала их дама. — Тебе, дружок, надо выстроить дом для семьи. Начинай со стен.

Виталий повернулся и взял из рук двоюродного брата Толика мешочек с мелочью. Он вывалил ее на стол и по четырем углам построил четыре столбика из монет.

— Стены готовы! — объявил он.

— Теперь покрывай крышу. Не будете же ведь вы жить без крыши?

Виталий полез в карман, достал пачку десяток и покрыл ими середину стола.

— Я гляжу, у тебя мелочь осталась, — сказала дама. — Выложи, дорогой, нам имя своей невесты на столе.

Мелочи на полное имя не хватило. Но женихова родня быстро прошерстила по своим кошелькам и бумажникам, и мелочи наскребли на полное имя — Алеся.

— Хорошо, что твою будущую жену не Маргарита зовут. Или Елизавета какая-нибудь, — шепнул Виталию двоюродный брат.

— Ладно, — смилостивилась, наконец, необъятная дама. — Иди, забирай свою невесту.

Однако зря Виталик позволил себе расслабится. Коварные невестины родственники подстроили ему напоследок еще одну шутку.

Когда он вошел в комнату к невесте, то встал на одно колено, и приложился губами к протянутой руке. В тот же миг низко опущенная голова поднялась, фата откинулась, и на ошарашенного жениха уставились смеющиеся карие глаза. Но не Алесины. Это тоже была красивая девочка. Но явно школьница, и совершенно ему незнакомая.

Сама невеста находилась в другой комнате.

Виталий, честно говоря, обиделся. Но в данный момент этого показать было никак нельзя. Он через силу улыбнулся, и побежал просить прощения у своей будущей жены.

— Эх ты, — сказала она ему. — Ладно, прощаю!

Не то, чтобы свадьба с самого начала пошла как-то не так… Нет, все было довольно чинно, традиционно, так — как и полагалось у них в городе. После выкупа — в ЗАГС. Заведующая торжественно зачитала под музыку приветствие молодоженам; они под музыку потоптались на ковре перед хлопающими в ладоши родственниками, выпили шампанское в небольшой комнате; сфотографировались на память — молодожены плюс родители; гости пешком направились через площадь Ленина в квартиру за праздничный стол, а новобрачные на «Мерседесее» поехали по родному городу покататься и посигналить.

Кортеж был, прямо скажем, не впечатляющий — кроме «Мерседеса» еще пара «девяток» и одна «Волга». Но и на том спасибо. Съездили за город в местный этнографический музей, и вернулись к гостям.

Все было как у всех — по крайней мере, очередность местных свадебных обычаев, окаменевших за последние лет пятнадцать — двадцать, была соблюдена. Но Виталий, пристально всматривавшийся в лицо своей молодой жене, чувствовал какое-то смутное беспокойство. Чем-то тревожило его выражение ее лица. Какое-то внутреннее недовольство нет — нет, да и проступало на нем.

Легкая угрюмость на выходе из ЗАГСа, когда Алеся увидела, как мала их автомобильная кавалькада. Еле заметная ирония при взгляде на его, Виталия, костюм. Чуть более, чем следовало, долгий взгляд на Толика.

Виталию еще дома, до выхода, не очень понравилось, что Толик выглядел несколько лучше, чем сам жених.

Хотя он-то знал, что все, надетое на двоюродном брате, куплено ему родителями, а братец своими руками ни копейки не заработал, но тем не менее… Тем не менее… Нельзя же быть на свадьбе красивее невесты и импозантнее жениха. В конце-то концов, это просто неприлично!

Подарки дарили скромные, никто особенно не выделялся. Даже дядя Петя подарил неожиданно мало. Но потом стало понятно, что он не жадничал, а просто не захотел выделяться на общем фоне. На конкурсах дядя Петя, не особо это афишируя, доложил до вполне приемлемой суммы.

Когда «обязательные выступления», как с иронией называл действо по передаче подарков молодым сам Виталий, закончились, теща со свекровью уединились на кухню и вернулись с сообщением о собранной сумме.

«По крайней мере, свадьбу окупили», — со скрытым вздохом подумал Виталий.

Грустно, конечно, когда, начиная с собственной свадьбы, уже приходится считать каждую копейку.

Тем не менее, Алеся веселилась от души. Танцевала, хохотала, целовалась со всеми. И почему-то, как ревниво отметил про себя новобрачный, слишком много таких поцелуев досталось этой скотине Толику. Виталий начинал чувствовать к нему откровенную неприязнь. Появилось странное желание, чтобы все это поскорее кончилось, и они остались с новобрачной, наконец, только вдвоем.

Как бы это не было трудно в финансовом плане, но Виталий отложил деньги на съем «квартиры на сутки». Ему очень хотелось провести свою первую брачную ночь по-человечески, вдвоем, без подгулявших гостей. Тем более, что эта ночь была для него по-настоящему первой. До этого он с Оксаной не переспал, и это служило ему даже какой-то тайной гордостью, потому что жениться на девушке, которая ложится в постель до свадьбы, порядочному мужчине как-то грустно.

Себя Виталий, безусловно, относил себя к порядочным. То, что первой его женщиной была девица «из доступных», с которыми его свели на какой-то пьянке друзья из ПТУ, он за грех никак посчитать не мог. Если они сами прыгают на тебя, если утром все равно ничего не помнят, то это не считается — так совершенно искренне думал Виталий. Он, как само собой разумеющееся, делил девчонок на тех, «кто сам напрашивается» — для развлечений, и на «порядочных» — на которых стоит потом жениться.

«Ну сами подумайте», — говорил он. — «Приятно ли иметь жену, с которой кто-то уже переспал. Ведь он всегда может сказать, что спал с моей женой, и она делала ему хорошо! И как я при этом буду выглядеть? Как оплеванный?».

Об Оксане никаких слухов, по крайней мере, не ходило, в связях, «порочащих ее честь и достоинство, замечена не была», и потому Виталий как-то и не сомневался, что ему достается девочка, которой он сможет открыть замечательный мир секса, и возможности для сравнения у нее не будет. И не то, чтобы он сомневался в собственных достоинствах, просто любое сравнение его постельных возможностей с кем-то, да еще собственной женой, представлялось невероятным оскорблением.

Все же некий червь сомнения присутствовал. Ведь жена училась в торговом техникуме в областном центре, жила в общаге, и чем она там занималась, никто не знал. Но, с другой стороны, нельзя же называть любое общежитие «гнездом разврата» и полагать, что любая девушка, которая там живет во время учебы, выходит оттуда законченной потаскухой.

Часов в 11 вечера молодые простились с гостями, погрузились в «Мерседес», который снова подали им к подъезду в оговоренное время, и направились в другую сторону поселка, в так называемую «Малиновку», на снятую квартиру. Ключи позванивали у новобрачного в одном кармане, а в другом кармане лежала праздничная упаковка индийских презервативов.

Как только они вошли в квартиру, и Виталий захлопнул дверь, Алеся со стоном сняла туфли, сбросила фату и юбку, и повалилась лицом вниз на неразобранную двуспальную постель, широко раскинув руки.

— Господи, как я устала! — с чувством прошептала она, приподняв голову, и снова уронила ее в подушку.

Виталий присел на краешек кровати и провел ногтями по обнаженной спине. Жена вздрогнула и прогнулась.

— Ой, что-то есть хочется! — сказала она.

Виталий оторопел.

— Ты что? На свадьбе не наелась? — спросил он. — Там же полный стол был!

— Я не могу есть, когда на меня смотрит столько людей. Постоянно думаешь, как ты выглядишь. А то потом распишут. В красках. От таких мыслей и кусок в горло не лезет.

Муж обескуражено пожал плечами:

— Ну ладно, понятно. Тут недалеко есть круглосуточный киоск, я куплю чего-нибудь.

— Да, дорогой. Купи шоколада и что-нибудь попить. Лимонаду, что ли… Ну там посмотришь сам, короче… И возьми ключи, я пока в душ схожу — а то я вся потная, липкая, гадкая…

Она обворожительно улыбнулась. Виталий вышел на лестничную площадку и пересчитал наличные. Денег было в самый обрез, но на шоколад и большую бутылку «Пепси» вполне хватало. Он неторопливо начал спускаться по лестнице.

Через полчаса Виталий вернулся. Новобрачная сняла чулки, сбросила бюстгальтер, и, оставшись в одних прозрачных трусишках, смотрела телевизор. Она искупалась, но голову мыть не стала — не захотела портить прическу. На загорелой спине новобрачной четко выделялся след от лифчика. Услышав щелчок замка, она обернулась и поманила Виталия пальцем.

— Дайте выпить, просто умираю от жажды!

Он протянул ей бутылку. Пробку она скрутила сама и приложилась к горлышку.

— Уф-ф… Хорошо!

Виталий улыбнулся в ответ, и начал раздеваться. Потом они съели напополам шоколадку, допили «Пепси», и начали целоваться. Телевизор выключили, и новобрачный погасил свет…

Он навис над женой на вытянутых руках, опустился и начал входить в нее, ожидая легкого сопротивления девственной плевны… Но ничего не произошло. Член скользнул легко, не встречая препятствий, и погрузился в жену на всю его глубину. Она провела ногтями по его спине, и он выгнулся от удовольствия. Виталий задвигался с ускорением…

— Не торопись! — сказала Алеся. — Куда ты торопишься? Помедленнее, продли удовольствие.

Виталий почувствовал, что она сама ритмично ведет его, что она понимает, что надо делать, как надо делать… Что это занятие для нее не новое, и не редкое. И это было крайне неприятным открытием.

Он кончил, чуть полежал согнувшись, у нее на животе, встал, и пошел в ванную снимать использованный презерватив. Пока он мылся, он все думал, как же спросить у жены, откуда у нее опыт? И ответит ли вообще? И как воспримет вопрос? Честно говоря, не хотелось бы начинать семейную жизнь со скандала.

— Ну что, тебе понравилось? — спросил он жену, когда вернулся к ней в постель.

— Да, — ответила она. — Через час повторим.

— Точно через час? — удивился он.

— Ну конечно, через час тебе опять захочется.

— И откуда ты это так хорошо знаешь? — снова спросил Виталий и тут же пожалел о вопросе.

Интонация была слишком резкая, недовольная. Он немедленно ощутил ответную реакцию.

— Что значит «так хорошо»? — приподнялась Алеся с подушки. — Я не поняла.

— Ну-у… — Виталий замялся. — Я смотрю, ты настоящий мастер секса… Ну в смысле, я думал мне тебя учить придется… И все такое… А ты еще меня научишь…

Новобрачный улыбнулся, но улыбка все же вышла какая-то кривоватая.

— А… Вон ты о чем… — Новобрачная снова откинулась на подушку.

— Надо нам расставить точки над «i», — продолжила она. — Знаешь, ты ведь и не спрашивал, но я тебе скажу сразу, что я не девочка. Но все это было до тебя, так что к нашей семейной жизни уже никакого отношения иметь не должно. Я тебя люблю, а те люди прошли просто как партнеры. Не более того.

Виталий очень надеялся, что Алеся не видела его лица, потому что при словах «те люди» его перекосило. Она сказала во множественном числе! Сколько же их было? Кто был первый? Вот, блин, открытие в первую брачную ночь…

Видимо Алеся поняла, что сама допустила промах, и решила слегка приободрить своего молодого мужа.

— Ну что ты так расстроился?.. Ты неприятно удивлен?.. Ты думал я девочка?… Смешной…

Она ласково гладила мужа по волосам, перебирала их, накручивала на пальцы. Ему было приятно, он почувствовал, что расслабляется, что успокаивается.

— Но зато, милый, — загадочно сказала она, — я сделаю тебе сейчас то, что никому до этого не делала никогда. Я решила для себя, что это я сделаю только своему мужу и больше никому.

Виталий затаил дыхание и смотрел на нее во все глаза. Алеся легко поднялась, перекинула через него ногу и пощекотала языком сосок. Потом, не торопясь, провела им от груди до живота, сделала это еще раз, и замерла над мужским достоинством Виталия. Он следил за ее движениями, слегка приподняв голову.

Новобрачная стала серьезной, даже скорее очень сосредоточенной. Она очень легко, почти незаметно лизнула крайнюю плоть, а Виталий почувствовал, что еще чуть-чуть, и он не выдержит — он сам войдет ей в рот…

Она слегка вздохнула, и втянула член в себя. Виталий смотрел, как ритмично движется ее голова, и ему было так хорошо…

Когда он кончил в нее, она не отшатнулась, не выплюнула член изо рта, а дождалась, пока семяизвержение закончилось, и только потом быстро слезла с кровати и побежала в ванную.

Виталий остался в постели, и снова червь сомнения начал терзать его душу. Минет ему делали не в первый раз, и он примерно представлял себе, что это такое.

«Если для нее это в новинку», — размышлял он, «то почему она сделала его так хорошо? Ни разу не зацепила зубами, не испугалась спермы? А языком работала так, как никто из тех, кого я знаю?.. Ну нет, что-то тут не так! Не похоже, что она сосет впервые. Не похоже».

Все, первая брачная ночь для него была безнадежно испорчена. Виталий встал с постели, нашарил в пиджаке сигареты и спички, подошел, как и был, к окну, открыл форточку и закурил. Он точно понимал, что не успокоится, пока не узнает от жены обо всей ее прошлой половой жизни, о первом мужчине, о том «с кем, как и сколько». И также он знал, что это ничего для него не облегчит, что будет терзать его еще сильнее, и что будет теперь дальше с их семейной жизнью — неизвестно…

Павел Веретенников.


Дня через два после «удачного» прибытия, когда синяк с лица практически сошел, Паша решил сходить на местный рынок. Покупать там он ничего, конечно, не собирался, но в субботу на нем можно было встретить кучу знакомых. Не будешь же ходить к каждому домой персонально? А так можно и выцепить кого интересного. Поболтать, узнать новости, прикинуть, к кому лучше подвалить, кто сейчас чем занимается.

Паша твердо намеревался месяца два минимум погулять. А потом можно будет подумать и о работе. По крайней мере, такие мысли он высказал родителям. Сам же Паша имел несколько другие планы. И приступать к их реализации он собирался немедленно, не теряя времени. Но для этого ему нужно было встретиться с Колькой. Или с Артуром. Причем встретиться как бы случайно, вот, например, на рынке.

Дома он спросил у матери, что слышно о Кольке.

«Ничего особенно не слышно», — ответила она. — «А что ты про него вспомнил? Вы же вроде бы и не дружили никогда?».

Он отмахнулся и ничего объяснять не стал. Он и сам толком еще не знал, как подступиться к этому делу. Просто однажды его одноклассник, служивший в части по соседству, как-то обмолвился, что «Колян быкует, и деньги у него не переводятся». А потом, на другом строевом смотре, добавил информации, что «Колян ларьки трясет».

Паша же, если на то пошло, тоже горбатиться на дядю не собирался. Поэтому «ларьки трясет» и «деньги не переводятся» запало ему в память.

«Как бы жить так хорошо, чтобы не сильно напрягаться — вот вопрос», — размышлял Паша на дежурстве в КПП, — «не будешь же бегать по Максимке и спрашивать: возьмите меня в мафию! А Коля-то уж точно в этом замешан. Надо с ним на гражданке скорешиться. Авось что и всплывет… Авось и меня примут в брателлы».

Жить Паше хотелось хорошо, а на легальные максимовские заработки он не рассчитывал. Парень прекрасно знал, как мало получают отец с матерью, и что ему большее также не светит. Если еще вообще возьмут на работу. Конечно, можно было пойти в подсобные цеха… Там платили заметно больше, но работа была изнуряющая, а главное — главное — вонь стояла такая, что пропитывала все и отмываться не желала ни в какую.

«Пойдешь в цех», — предостерег его как-то хороший знакомый, — «про бабс-лапс забудь. Провоняешь так, что ни одна баба тебе не то что не даст, даже стоять рядом с тобой не захочет».

Нет уж, увольте, на такие жертвы Паша идти не собирался.

Парень облачился в легкий джинсовый костюмчик, и с удовольствием отметил, что тот ему совершенно в пору, даже слегка стал свободнее, чем был до армии. Он критически осмотрел себя в зеркале, и отражение ему понравилось.

— Пора показаться народу! — подмигнул он своему зеркальному двойнику, и еще раз, напоследок, провел щеткой по густым черным волосам.

До рынка идти было не близко, но жара еще не наступила, поэтому шагалось легко. А ноги, привыкшие к пудовым сапогам, в кроссовках просто летели. Паша добрался до центра города за пятнадцать минут, и начал встречать знакомые лица. Друзей и товарищей он еще не увидел, но тех людей, которым можно было кивнуть головой, как, например, своей бывшей учительнице английского, уже было достаточно.

Наконец Паша обогнул церковный двор, и пошел по переулку, прямо выводившему его к рыночной площади.

Переулок был густо заставлен автомобилями, и бывший дембель не преминул отметить, что здесь было много новых машин, и даже иномарок, а это значило, что благосостояние российского народа, несмотря на все тяготы и лишения, продолжает расти. И что было бы совсем неплохо как-то лично приобщиться к этому растущему благосостоянию. Права имелись, еще в школе удалось получить на халяву, и дело оставалось только за малым — за самим автомобилем.

Паша не торопился. Неспешным «бульварным» шагом, сплевывая на ходу семечки, заранее взятые из дома, он продвигался вдоль линии автомобилей, потом вдоль торговых рядов, рассматривая свежую рыбу, зелень, банки с медом и бутылки с подсолнечным маслом, горки помидоров и огурцов.

Пройдя до самого последнего из торговых рядов, Паша почувствовал некоторое глухое разочарование. Никого из тех, кого бы он хотел увидеть, встретить не удалось. А ведь сначала почему-то казалось, что здесь непременно все соберутся. Хотя с чего бы это?

На мгновение Веретенникову показалось, что слишком сильно он размахнулся в мечтах. Кто он сейчас такой? С чего бы это Кольке взять его к себе в дело? Не слишком-то сильно они и дружили. Так, хороший знакомый. Но не более…

Семечки закончились. Паша прошел через рынок к центральной площади. Рядом с ней, словно напоминание о катаклизмах эпохи, тихо разваливался недостроенный Дворец Культуры. Остов его был возведен еще при советской власти. Но с приснопамятного августа 91-го финансирование строительства мгновенно оборвалось, и скелет здания так и не оброс «мясом». Памятник Ильичу показывал рукой прямо на этот долгострой. Лицо у Ленина как-то съежилось от пережитого и отсутствия ремонта, и он словно говорил горестно: «Ну как же вы? Так-то… Эх, вы…».

С краю площади стояло еще несколько торговых палаток. Взглянув туда, Паша резко остановился.

Потому что у одной из них стоял Колька. Он улыбнулся продавцу, тут деревянно улыбнулся в ответ, протянул Кольке деньги, тот небрежно положил их в карман, но при этом привычно зыркнул по сторонам взглядом… И взгляд его остановился на Паше. По его глазам Веретенников понял: «Узнал меня. Вспомнил»!

Некоторое мгновение наморщенный Колькин лоб выражал бешеную работу мысли, но потом разгладился. Колян взмахнул рукой, иди, мол, сюда!

Паша не стал изображать непонимание, и вразвалочку, стараясь показать чувство собственного достоинства, подошел к палатке.

— Вот, — почему-то Колька показал рукой на Пашу продавцу, — знаешь его? Нет? Это кореш мой давний. Запомни его. Кореш мой — Пашка!

— Пашка, ты как сюда, откуда? — Колян энергично затряс Паше руку. — Где пропадал столько? Чего не заходишь?

Веретенников ощутил, что кореш-то слегка навеселе. И вообще, его несколько покоробило такое обращение. Колян уж должен был знать, где Паша провел последние два года.

— Да в армии я был, — ответил Паша. — Вчера только домой вернулся.

— О! Да ты дембель! — воскликнул Колян. — Угощаешь?

— Вообще-то, у меня это… С деньгами напряженка.

Колян кисло посмотрел на него. Потом вдруг снова стал ни с того, ни с сего весел.

— Ну и ладно! — воскликнул он. — Я угощаю сегодня. Деньги — это мусор.

Продавец горько усмехнулся, но Колян стоял к нему спиной, и не чувствовал этого взгляда.

— Поедем со мной, тут рядом. Кстати, с братвой познакомлю.

Сердце у Паши подпрыгнуло, и снова обрушилось вниз. Все-таки зря он так расстроился на рынке. Надо было, оказывается, немного подождать. Да и то удача, первый же день дома, и тут же нашел того, кто ему так нужен. И, кажется, будет продолжение… Надо только ковать железо, не отходя от кассы. Хорошо, что Колян «под газом». «Под газом» он гораздо добрее. Трезвый Колян — очень бывает злой. А «под газом» ничего — добрый…

Колян поволок его к машине. Черная «десятка» была чудовищно затонирована, со стороны могло показаться, что и сам водитель изнутри также ничего не может увидеть.

— Не боишься, что оштрафуют? — кивнул Паша на тонировку.

— Кто? — искренне удивился Коля. — Кто меня здесь оштрафует? А в областном городе я в лапу менту суну, он и отвалит. Да я туда редко езжу. Мне и тут неплохо.

В этот момент зазвонил сотовый. Коля взял трубку, поднес к уху, послушал что-то, легкая гримаса недовольства пробежала по его лицу. Было видно, что настроение у него испортилось.

— Вот что, — сказал он Паше. — Я сейчас не могу тебя с собой взять…. Но ты вечером к «Наф-Нафу» подваливай, там мы обычно вечером тусуемся с братвой. Хочешь с братвой познакомиться?

При этом он хитро подмигнул. Как-то гаденько это получилось, но Пашу этим смутить было трудно. В армии он всякого насмотрелся.

— Я обязательно приду, — ответил он. — Когда подходить?

— Ну, после девяти часов. Раньше я там редко бывают. Зато уйдем не скоро, учти.

Колян захлопнул дверцу, и рванул с места так, что взгвизнула резина. «Десятка» резво объехала памятник Ленину, повернула направо и скрылась из глаз.

Паша долго и задумчиво смотрел ей вслед. «Неужели все будет так просто?» — подумал он.

Просто не было. Началось вообще с того, что Паша не мог попасть внутрь кафе. Оказалось, что вход платный. А денег Веретенников взял в самый обрез. Было очень неудобно, но пришлось просить у отца.

Но отдать большую часть денег за вход? А что делать потом? Паша еще не знал, что оплата входа входила в стоимость заказа. А подсказать ему было некому.

Так что пока Веретенников стоял на крылечке, и ждал с моря погоды. Из темных глубин заведения, которые периодически озарялись разноцветными всполохами цветомузыки, слышались глухие раскаты хохота, девичий визг, иной раз грубые матерные выкрики.

Когда отец спросил, куда Павел собирается идти, и тот сказал — «в «Наф-Наф» — у отца изумленно поднялись брови. Теперь Веретенников начинал смутно догадываться, что у кафе сейчас имеется собственная дурная слава. Но тем больше захотелось ему попасть внутрь. Он считал, что его место именно там. Ведь Паша всегда был «правильным» пацаном.

«Правильный» пацан — это тот, кто живет по понятиям. Хорошо учиться — это западло. Уважать учителей — это западло. Соблюдать законы — это тоже западло. Выпить — это правильно. Курить — тоже правильно. Вытрясти деньги из «ботана» — это правильно. Развести «лоха» — это тоже правильно.

Единственное, что не хватало Паше, чтобы стать совсем уж «правильным» — это физической силы. Как-то в школе «правильный» Паша получил в глаз от «неправильного» пацана, и этот случай получил огласку. После такого позора кореша долго косились на Павла, а когда тот еще раз нарвался на этого же «ботана», и снова получил в глаз, то вообще стали над ним смеяться.

Сейчас Веретенникову очень хотелось бы, чтобы тот случай забылся. Как, кстати, очень хотелось бы, чтобы забылась обидная кличка «Веревкин», которую приклеили к нему его кореша.

За время службы Паша заматерел, физически окреп, и чувствовал себя гораздо увереннее.

А пока пришлось ждать. Павел надеялся, что Колян или подъедет к кафе, или, если он внутри, выйдет хотя бы покурить. Охранник, который стоял у дверей, отказался спрашивать Кольку внутри зала. «Я что, справочное бюро?» — хмуро пробурчал он. Паша не решился спорить. Предпочел запастись терпением и подождать.

Пока он стоял в сторонке, из кафе выбралась группа крепких парней с бритыми затылками. Они отошли в другую сторону летней веранды, и закурили. Паша посмотрел на них, и ему захотелось закурить тоже. Он достал сигарету, чиркнул спичками, помахал затухающей спичкой в воздухе, затянулся.

Внезапно парни, о чем-то вполне мирно гудевшие между собой, замолчали. Вначале Паша совершенно не придал этому значению, а потом сообразил, что они смотрят на него.

«Узнали?», — подумал Паша. — «Но я почему-то их не помню».

Строго говоря, он приободрился. Он решил, что раз они его узнали, то подойдут хотя бы поздороваться, а там можно заговорить, и, глядишь, и в кафе пролезть…

Да, от группы отделился один человек, и направился к нему. Что-то смутно знакомое уловил Паша в его лице, где-то он не так давно его видел… И почему-то это было неприятное воспоминание.

Однако долго думать и гадать Веретенникову не пришлось.

— Это ты недавно в автобусе к моей бабе приставал?

Вот тут Паша вспомнил, где он его видел. Это же был тот самый быкастый тип, который ударил его в автобусе в лицо, когда пьяный в дупель Паша к кому-то там приставал. К кому он там приставал, он вспомнить уже не мог — лицо расплывалось в тумане. А вот этого он запомнил. Трудно было забыть человека, который разбил тебе лицо!

Впрочем, сейчас было не до этого. Быкастый, он же Каратунов, он же просто Каратун, был поддат, агрессивен, и явно искал повод вцепиться в кого-нибудь. Оценив его состояние и комплекцию, оценив те же самые параметры у его товарищей, Паша решил, что было бы совсем неплохо избежать проблем. («Проклятая водка!» — мелькнуло у него в голове).

— Да вроде нет, — ответил он, — не помню такого.

— Да ну, ты гонишь, — развязно сказал Каратун. — Я тебя точно запомнил. Такую лошадиную морду трудно забыть. Да вот и след от «фонаря» я вижу.

«Лошадиную морду» прощать было нельзя. Это было бы не «по понятиям». Его оскорбили, и если он не ответит на оскорбление, то все. Кто с ним потом будет серьезно разговаривать?

— У меня не лошадиная морда, — сказал он. — А вполне нормальная. А вот у тебя…

Он замолчал, потому что не мог подобрать подходящего слова — оскорбительного, но не через чур. (Мало ли — вдруг потом придется общаться?). Но подбирать слово и не понадобилось. Каратун сразу бросился в драку.

Наверное, бить людей было для него привычным, но Паша, которому в армии пришлось драться довольно много, не собирался молча и терпеливо сносить побои.

Каратун скользнул ему по уху, но в ответ получил от Павла удар прямо в глаз. Как бы в отместку за тот «фонарь» в автобусе. Каратунов охнул, и бочком, закрыв одной рукой лицо, отступил к кованной ограде. Тут же второй из парней рванул к ним, а третий — в кафе.

Ситуация становилась совсем — совсем хреновой. Паша понял, что сейчас из кафе выскочит толпа, и они начнут его бить. Все. Ногами и руками. Пьяные, не рассчитывающие силы, они могут его как минимум покалечить.

Разум, и сжавшееся от напряжения «очко» подсказали, что нужно брать ноги в руки, прыгать через ограду, и делать ноги. Быстро — быстро.

Но Паша не успел. Второй, такой же быкастый как и Каратун, вцепился в него как клещ. Павел бил его в лицо, а тот пытался попасть ему коленом в пах. И попал! Боль скрутила Пашу, но он все еще мог немного двигаться. Рывком он освободился от противника, но тут пропустил удар от Каратуна в лицо. Веретенников ответил ему. Удачно ответил, но вся эта возня, борьба и обмен ударами оттеснили Пашу от ограды к стене здания, откуда бежать было уже некуда.

В этот момент из открытых дверей посыпались первые «бойцы».

Паша приготовился к худшему.

— Вали козла! — послышался знакомый голос, и быстрее всех, схватив в одну руку деревянный стул из кафе, к месту схватки добрался Колян.

— Колян!!! — заорал Паша не своим голосом. — Ты-то чего?!

Занесенная для удара рука остановилась. Колян даже раскинул руки, чем не дал остальным «бойцам» добраться до Паши.

— Пашка! — воскликнул он. — А ты чего тут делаешь?

В этот момент Каратун и его кореш снова попытались кинуться на Веретенникова, но Коля цыкнул на кореша, а Каратуна перехватил за пояс и оттянул назад. Каратун отмахнулся и попал локтем Коляну в лицо. Колян развернул Каратуна лицом к себе, и хорошо встряхнул.

— Ты чего, охренел что-ли?

Каратун ошарашенно посмотрел на Коляна, а потом как-то сразу съежился.

— Я не хотел, я случайно, — начал он оправдываться.

Видно было, что ему сразу стало не до Паши.

— Что случилось? — снова спросил Колян. — Веревкин, ты чего?

И хотя Паше резануло ухо такое старое, (и как оказалось, совсем не забытое, вопреки всем Пашиным надеждам) обращение, он был страшно рад, что драка закончилась. Все могло бы быть гораздо хуже.

— Он говорит, — просипел Павел в сторону Каратуна, — что я к его бабе приставал. А я даже не знаю, кто там у него баба.

— Что, серьезно? — повернулся к Каратуну Колян. Легкая усмешка коснулась его губ. — Когда это он успел? Он же только из армии вернулся.

— Он в автобусе к ней клеился, — хмуро пояснил Каратун. — Пьяный был в жопу. Я ему в глаз дал, он и вырубился.

Колян заржал. Не сразу, но его смех подхватила вся собравшаяся толпа, и даже охранник кафе, оторвавший задницу от своего стула, чтобы взглянуть на происходящее.

— Ну и чего теперь-то ты от него хочешь? — снова спросил Коля. — Паша — пацан правильный. Ну, выпил, в честь дембеля. Ну, решили вопросы. Он же не знал, что это твоя телка. У тебя претензии к нему еще есть?

Паша уже пришел в себя, сердце перестало колотиться как бешеное, и он увидел и девицу, к которой приставал в автобусе. Разумеется, она тусовалась здесь вместе со своих хахалем. Лицо у нее было уже абсолютно пьяное, на обращение «телка» она реагировала тупой, но довольной улыбкой, и Пашу слегка замутило. Нашел к кому клеиться! Будь он трезвым, на такое чудо и не взглянул бы!

— Нет у меня претензий, — наконец, ответил Каратун, и снова взглянул на Пашу исподлобья. — Я не знал, что это твой кореш.

— Ну и ладно… Короче, Паша, ты чего тут околачиваешься у входа, как не родной? Пошли с нами.

Колян приобнял Павла за плечи, и потянул в сторону входа. Паша заметил взгляд Каратуна. Ничего хорошего он ему не обещал. Но в этот момент Веретенникову было на это наплевать. Главное было сделано, как он думал. Колян признал его за своего, и теперь нужно было только не лажануться, и правильно встроиться в систему.

— Слышь, Каратун, а что это за чувак вообще? Откуда нарисовался?

— Да хрен его знает. Знакомый какой-то Коляна. Вроде Веревкин была погоняла. Так — мутный тип.

— А чего его к нам Колян цепляет?

— Ну, наверное, нужен ему для чего-то… Колян редко что по доброте делает. Расчет, наверное, какой-то имеет…

Игорь Поляков.

В районной налоговой инспекции прошли сокращения. Процесс сопровождался скандалами, слезами, интригами и прочими сопутствующими таким делам вещами. Пенсионеров сократили еще в прошлый раз. Поэтому сейчас начальству приходилось резать по «живому».

Игорю все это очень сильно не нравилось. В инспекции работали матери — одиночки, кумы, сватья, братья и прочие более — менее близкие люди, а вот ему — Игорю — поддержку оказывать было некому. Правда, начальник налоговой инспекции был мужик хороший — справедливый, и все такое… Но ведь ругаться с женщинами любому мужчине тяжело. А тут такое…

Однако все, на удивление, сложилось даже лучше, чем Игорь мог рассчитывать.

Начальник вызвал его к себе в кабинет, и сказал, что Игоря здесь однозначно сократят, но для него, как мужчины, специалиста, и кормильца семьи, (тут Поляков подумал, что речь скорее идет о нем, как плательщике алиментов), есть достойное предложение.

— В милиции есть вакансия начфина. Начальник милиции звонил мне вчера, спрашивал, нет ли у меня кого под сокращение, чтобы перешел к ним. Я сразу подумал про тебя. Ну, как?

— Разве у меня есть выбор?

— Конечно, есть. Можешь просто уволиться. И не идти в милицию.

Поляков грустно улыбнулся.

— Да разве это выбор? Нет, конечно, я пойду. Когда мне к ним идти?

— Секундочку…

Начальник взял трубку, позвонил в райотдел, поговорил, опустил трубку, и сказал:

— Иди прямо сейчас. Начальник милиции будет тебя ждать.

Не откладывая дела, Игорь тут же собрал свою папку с документами, которую держал под рукой на всякий случай, (вот случай и представился), и отправился в райотдел.

Несмотря на то, что Поляков всегда считал себя законопослушным, (семейные дрязги не в счет), проходить мимо этого обложенного голубоватой мелкой плиткой двухэтажного здания он не любил. Оно всегда казалось ему несколько угрожающим, а улыбки тусующихся на порожках ментов — довольно зловещими. Что было даже странно — ведь многих из них Игорь неплохо знал лично. Со многими он ходил вместе на совместные проверки торговых точек и рынков. Они были вполне милыми и приятными людьми… Впрочем, каждый в отдельности мог быть приятным, а вот вместе они наводили на него легкий страх. Это было уже что-то иррациональное.

По приходу Поляков сразу обратился в дежурку, назвал свою фамилию, и сообщил, что его здесь ждут.

Дежурный капитан, (Игорь знал его в лицо, но никогда не общался), позвонил начальству, и дал добро. Поляков протиснулся через вертушку, и отправился на второй этаж. Ему не нужно было объяснять, где находится кабинет начальника милиции. Несколько раз он уже был внутри этого здания — когда проводили сверку изъятой совместными усилиями фальсифицированной алкогольной продукции. Ему тогда еще запомнился плакат, висевший на стол у молодого и чрезвычайно веселого лейтенанта — «Если вы не сидите, то это не ваша заслуга, а наша недоработка!». Игорь тогда покосился на этот плакат, а лейтенант долго смеялся.

Поляков аккуратно постучал в обшитую черным дермантином дверь.

— Войдите, — раздался грозный голос.

Игорь вошел. За столом сидел крупный, рослый, с несколько одутловатым лицом, с бритым черепом, напряженный подполковник. Форменная рубашка была расстегнута на верхнюю пуговицу. В кабинете был еще один человек — майор. Он сидел как-то сбоку, так что когда Игорь обращался к начальнику милиции, то не мог его видеть.

Видимо, они ждали кого-то другого, потому что напряжение с начальника милиции тут же спало.

— Вы, видимо, из налоговой? — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно спросил начальник.

— Да, меня прислал Аркадий Витальевич.

— Служили?

— В ПВО. Зенитно-ракетный дивизион, под Минском. Старший сержант.

— А образование?

— Экономфак, в СХИ.

— Очень хорошо, — задумчиво протянул подполковник. — Какая у нас есть свободная должность, вы в курсе?

— Да, разумеется. Мне сказали.

— Тут есть одна тонкость. На эту должность требуется утверждение из города. Придется поехать туда со всеми вашими документами, а также сдать физподготовку. Стометровка, три километра, и подтягивания. Сможете?

Игорь несколько смутился. Последний раз нормативы он сдавал на третьем курсе института, и после этого прошло порядочно времени. Но что-то ему подсказывало, что особо придираться к его физической форме не будут даже в городе. Начфин — это не оперативник, ему скорость ног и сила рук не так уж сильно нужны.

— Я постараюсь, — ответил Поляков. — Не боги горшки обжигают.

— Давайте Ваши документы. Вы их с собой принесли? — спросил майор.

Игорь передал всю папку. Подполковник, наконец, предложил ему присесть, и Игорь выбрал средний стул из трех, стоявших вдоль стены напротив окна. В окна было видно серые здания пятиэтажных домов, и просветы высокого голубого неба.

— Ну что же, все хорошо, — подал голос майор. — Пишите в налоговой заявление об уходе, и готовьтесь к физо. Примерно через месяц поедем в город, там будет проверка ваших документов, и сдача нормативов. И будете работать. Справитесь, надеюсь?

— Думаю, справлюсь, — сразу ответил Игорь, а сам подумал, что отсрочка на месяц — это здорово.

За это время он успеет подучить бюджетный учет, с которым раньше, честно говоря, сталкивался только в теории.

— Ну вот и славно, — подал голос начальник милиции. — А то замучили эти бабы. То месячные, то в декрет, то дети болеют, то сами… Хоть сам за них зарплату считай и в банк бегай. И по тревоге не дозовешься. Потом еще возмущаются. А чего возмущаться? Ты же в милицию на службу устроилась, а не в магазин бухгалтершей! А мужик — начфин — это хорошо. Это здорово!

Отработав две положенные по законодательству недели в налоговой, Игорь уволился. Даже проводы сотрудникам своего отдела он устраивать не стал. Не в его это было характере, да и та явная радость, (ведь одним серьезным конкурентом на сокращающиеся в отделе места стало меньше!), которую проявили бывшие коллеги, его покоробила.

После этого Поляков честно пытался хоть немного восстановить спортивную форму. Он бегал, подтягивался и отжимался, но вскоре с прискорбием осознал, что за две недели восстановить то, чем не занимался уже многие годы, практически невозможно.

Тем не менее, сдавать нормативы он отправился со спокойной душой. Его почему-то не покидала уверенность, что все обойдется. Ну, посудите сами! Не взять на работу начфина только потому, что он не силен физически? А оно ему так уж надо? Ему головой нужно думать, а не ногами.

А за свою голову Игорь был спокоен. Он еще месяц назад распечатал на работе инструкцию по ведению бухгалтерского учета в бюджетных учреждениях, прочитал ее, и понял, что ничего особо для него сложного, честно говоря, там нет.

Нормативы сдавали прямо в областном управлении.

За огромным зданием неопределенного казенного грязно-желтого цвета оказался небольшой спортивный городок. Площадка для мини-футбола, окруженная тремя рядами беговых дорожек, перекладины разной высоты, брусья, площадки для волейбола и баскетбола.

Из сдающих нормативы оказалась дюжина мужчин, и несколько женщин.

Женщины кучковались в сторонке, у шведской стенки. Как выяснилось, они начнут свои испытания после того, как покинут спортгородок мужчины. Бегать, прыгать и отжиматься в присутствии сильного пола слабый пол категорически отказался. Разумеется, начальство пошло дамам навстречу.

Ни на стометровке, ни в подтягиваниях Поляков в нормативы не уложился. Принимал тесты улыбающийся черноусый майор. Посмотрев на результаты Игоря, он нахмурился, но ничего не сказал. Только что-то пометил у себя в журнале.

На трех километрах Поляков понял, что начинать заниматься нужно было не меньше, чем полгода назад. Сердце колотилось где-то у горла, воздуха отчаянно не хватало, горькая слюна наполняла рот, и Игорь постоянно сплевывал ее прямо на дорожку. Через несколько кругов появилось острое желание плюнуть на все, и сойти с дистанции.

«Ну ее к черту, эту должность»!

Игорь бежал самый последний, и, видимо, по его лицу майор понял все его состояние. Он подошел к дорожке и крикнул Игорю:

— Добежишь до конца, зачту все нормативы!

Игорь услышал эти слова, и продолжил движение. Ноги налились острой болью, казалось, что каждым движением он преодолевает какую-то невыносимо упругую среду. Мышцы просто отказывались повиноваться. Поляков давно уже бежал через «не могу», но подозревал, что очень скоро это «не могу» закончиться, и он просто-напросто упадет на дорожку из-за отсутствия сил.

Тем не менее, он добежал, а точнее — почти дополз — до финиша.

— Молодец! Мужик! — похлопал его майор по плечу. — Я тебе все нормативы записал. Так что физические тесты ты прошел. Ну а дальше — это не моя забота.

Отплевываясь, с трудом набирая воздух в измученные легкие, Игорь все же нашел возможность задать вопрос:

— Ну а если бы я не добежал? Что не зачли бы? И на работу не взяли?

Майор посуровел лицом.

— Нет, не зачел бы. У нас не работа, у нас служба. Зачем нам люди, которые себя пересилить не могут? Пересилил — молодец, мужик! А хлюпики пусть в другое место идут работать. В милиции таким делать нечего.

Игорь уже не слушал его. Он опустился на скамейку, переводя дыхание, и ловил «отходняк». Ему казалось, что он выиграл главный забег в своей жизни.

Андрей Иванович Шувалов.


Андрей Иванович Шувалов обмывал новую «десятку».

Компания была не то, чтобы большой, но шумной: собрались близкие друзья, соратники по бизнесу, (а большинство гостей было и тем и другим одновременно), веселые, удачливые, довольные жизнью и собой люди. Дети присутствовали за столом недолго: у них вскорости нашлись собственные общие интересы, и они куда-то свалили. Разговоры предков им были до лампочки.

Андрей Иванович выдохнул. Настал момент поговорить о работе. «Как ни крути», — подумал он, — «а чем больше пьешь, тем сильнее в голову лезет наболевшее: работа, неприятности, неудачи — опять же из-за нее, проклятой». И Андрей Иванович созрел для очередного тоста.

Он поднял вверх руку с вилкой, прокашлялся и произнес фразу, ставшую для него за последние несколько лет почти условной:

— А ведь как начинали!.. На одном голом энтузиазме. Сколько дорог проехали, сколько порогов обивали, сколько я под собой загнанных машин сменил! И зимой в степи мерз, и в аварии по гололеду попадал… (Андрей Иванович склонил голову). Что говорить? Сами все прекрасно знаете! Но главное — не зря! (Андрей Иванович голову поднял). Не зря! Все теперь есть: и квартира большая, и машина новая, и счет приличный. Все для детей! Вот им теперь мое дело продолжать. И слава Богу, что им не с пустого места начинать надо!

Андрей Иванович потянулся к бутылке «Гжелки», крепко уцепил пальцами, чтоб не вырвалась, поднялся грузно на ослабевших ногах и стал разливать ближайшим. Кивнул головой на тот край:

— Не сидите, гости дорогие, наливайте всем. Пить, гулять надо — наше время пришло; можно и отдохнуть от трудов праведных.

Сам себе усмехнулся. Поднял рюмку на уровень глаз, посмотрел сквозь нее на остальных, глотнул воздуха и выдохнул:

— Ну, за сказанное!

И выпил, не морщась. Стол загудел от стука вилок и ложек: гости потянулись за закуской. Все как один в строгих костюмах и деловых галстуках, на пальцах печатки золотые, а дамы дебелые и холеные: не красавицы неописуемые, нет, но ни за одну не стыдно; к любой потянись за талию и сладкий запах духов голову закружит.

— А помнишь, Андрей, как мы замерзали на трассе около Светлоярского элеватора?.. У тебя шрус развалился, и мы встали… А я пешком пошел на элеватор, чтобы позвонить оттуда в контору… А там сказали, что машину только на следующее утро пришлют… И мы всю ночь грели двигатель и спали по очереди в салоне. Помнишь?.. Хорошо, что у тебя фляжка коньяка была, а то мороз-то крепкий в ту ночь оказался.

По лицу виновника торжества без труда можно было прочитать, что всей памятью он погрузился в ту незабываемую ночь. Но скоро вернулся обратно и только сказал:

— А хорошая была у меня тогда «девятка», что ни говори.

Андрей Иванович задумался о быстротечности времени, и гости, предоставленные сами себе, разбились на маленькие группки по интересам. Хозяин вынырнул из задумчивости довольно быстро, но объявлять новый тост не спешил. Его маленькие глазки исподлобья внимательно изучали приглашенных господ.

Шеф не пришел. Подарок прислал, а сам не пришел. Но подарок хороший — автокондиционер. Сам Андрей Иванович такую покупку все же сделать не решился бы — денег пожалел. Первый и второй заместители тоже не появились. Но на них и рассчитывать не стоило. Уже года три назад, как они перестали тесно и запросто общаться с бывшими соратниками. Тогда их было всего-то человек пятнадцать: все на виду, все в одной упряжке. Порой не поймешь — где первое лицо, а где последнее. А потом контора расширилась; все больше новых лиц: уже не всех и по именам помнишь. У директоров — по отдельному кабинету, по отдельному туалету. Ну и… Все ясно, так и должно быть. Хорошо хотя бы то, что на «вы» не заставляют разговаривать; и не кричат так на старых друзей, как на новых служащих. Иной раз от крика даже сердце замирало: не дай Бог, на меня так когда-нибудь, не дай Бог!

А начальник заготовки пришел. Не мог не прийти. Не так высоко смог себя поставить. Сглупил однажды, до сих пор, наверное, по ночам волосы на голове рвет, но поздно уже. Ему отрываться от коллектива старого никак нельзя, а то вообще между небом и землей придется болтаться — так долго не провисишь…

Остальные что — почти все рядом живут. Одновременно новые квартиры покупали, в одном районе, вместе гаражи строили, машинами обзаводились. Но кому как. Вот он на машину копил — никуда не тратил. А вот Алексей Иванович — программист, например, дочку в местный университет протолкнул — у него немало денег на это ушло. Да он со своей кровинушкой еще намучается — еще столько же уйдет, если не больше. Не при нем будет сказано, туповата девочка. Какая ему машина!? Все на преподавателей уйдет. Хотя, если денег хватит, можно и на кандидата замахнуться. Главное потом такого «ученого» к себе на фирму случайно не пропустить…

Вот только двое посторонних, не из конторы: друг детства с женой — этого для души пригласил, да профессор из института: дети подрастают, скоро самому придется бегать по знакомым и спрашивать — кому сколько надо дать, да когда, да чтобы не переплатить, и самого чтобы не кинули. А ведь все-таки трое детей. Вот машина — последняя покупка для себя, а с этого момента на них придется работать, только на них.

Андрей Иванович снова взял бутылку, снова скомандовал:

— Наливай!

Когда же убедился, что все налили; огурцы на вилках, минералка в фужерах, глаза на него, сказал:

— Выпьем за детей, за наше будущее!

Выпил:

— За спиногрызов этих, ха-ха-ха…

Ночь Андрей Иванович провел муторную. Кружилась голова, подташнивало, непонятные сны лезли в голову. Диван казался неудобным до ужаса: одеяло постоянно сползало вниз. Короче, кошмар…

Пил владелец «десятки» не часто — меру он знал; но если уж напивался, то запросто терял контроль и пил до потери сознания. Несколько раз серьезно пострадав, Андрей Иванович стал осторожнее: теперь перед любым праздником выпивал порошки от опьянения; сознание его уже не покидало, но от жестокого похмелья Андрей Иванович страдал по-прежнему.

Жена с молодых лет отказывалась спать с пьяным мужем в одной постели, добившись почти условного рефлекса от супруга: в нетрезвом состоянии он автоматически искал диван. Теперь, в новой пятикомнатной квартире места хватало всем. Даже в своем муторном сне Андрей Иванович радовался приобретенной жилплощади и улыбался до ушей. Жизнь удалась!

Летняя ночь закончилась быстро. Тошнотворную тишину в голове хозяина хозяйка растрясла энергичными движениями рук.

— Ой-ой-ой! — схватился за больную голову разбуженный.

Андрей Иванович сел на диван, и быстро просканировал свое самочувствие. Диагноз оказался неутешительным: он был еще пьян. Андрей Иванович снова схватился за свою разбухшую голову. Шеф требовал, чтобы служащие прибывали в офис строго на служебном транспорте — мало ли куда потребуется отправиться по делу в течение дня. Поэтому Андрею Ивановичу ехать на общественном было никак нельзя. Но и садиться за руль, когда изо рта вылетала огненная струя, почти сбивавшая с ног самого хозяина, казалось вообще невозможным. В голове вертелась только одна идея: попросить кого-нибудь подвести до работы на его машине, а там уже как-нибудь выкрутиться. Но вот кого? Андрей Иванович с мукой поднял глаза на жену: права у нее были, но ведь и она вчера остограммилась ни на шутку. Глаза упали вниз сами собой.

«А, черт!», — подумал Андрей Иванович, — «попробую. В крайнем случае, откуплюсь». Перспектива потери денег пугала его много меньше, чем, даже пусть смутное, недовольство шефа. Хотя, наверное, в этом он не признался бы и самому себе.

После бурного застолья, конец которого хозяин квартиры помнил весьма туманно, состояние морды лица, так сказать, было соответствующим. Зеркало безжалостно показало Андрею Ивановичу, каким его увидит сегодня коллектив «Деметры». М-да, зрелище еще то… Похмельный синдром активно мешал бриться, но после бритья Андрею Ивановичу полегчало. Завтракать он не стал из-за чувства легкой тошноты, а, кинув в рот две таблетки «Рондо», остальную пачку засунул в карман, и помчался к лифту. Сегодняшним утром в график он не укладывался: сказывалась вялость и неуверенность в движениях. «Зимой бы», — тоскливо думалось по дороге, — «зимой бы было легче. Мороз, он немного трезвит. А летом… От одной жары еще больше развезет».

Добравшись до своего гаража на две машины, Андрей Иванович выкатил служебную «девяносто девятую», перекрестился, и медленно тронулся к воротам гаражного кооператива.

Но он все-таки опоздал. Еще поворачивая к офису, ему сразу стало понятно, что площадка перед главным входом забита под завязку. «Мерседес» шефа стоял на своем месте, рядом находился «Мерседес» второго директора, а «Дэу» коммерческого занимала положенную ей третью позицию. Андрей Иванович, переживший пару неприятных минут, проезжая мимо постовых, чертыхнулся и поставил «девятку» через дорогу; в результате чего в контору пришлось перебегать, лавируя в потоке транспорта.

На крыльце уже никого не было, но это и неплохо: меньше народа почувствует нехилый перегар. Андрей Иванович стрелой пролетел по коридору и нырнул в свой кабинетик. Посещал он его не часто — все больше по командировкам, но отдельным местом дорожил; ценил, как особое расположение шефа.

Зазвонил телефон. Секретарша поздоровалась елейным голосом и с заметным удовольствием сообщила:

— Павел Александрович второй раз требуют Вас на совещание. Уже все собрались.

Андрей Иванович мысленно завыл, и рванул на голове волосы; в действительности же аккуратно положил трубку дрожащей рукой на место, встал, поправил галстук, сунул за щеку очередную порцию «Рондо», и побежал на полусогнутых в кабинет генерального директора.

В кабинете незанятым оставался только один стул: прямо рядом с генеральным. Андрей Иванович снова мысленно охнул, мысленно же пнул себя в зад; извинился вслух и присел — под пристальным, хотя и бесстрастным взглядом шефа. Развернул блокнот, положил ручку и замер, стараясь разучиться дышать.

Павел Александрович скрипнул зубами, вытащил «Винстон», щелкнул «Зиппо» и закурил:

— Начинайте, Сергей Борисович.

Второе лицо «Деметры» откашлялось и, кинув беглый взгляд в папку, открыло рот:

— Господа заготовители! Давайте вместе проанализируем то, что приготовил для нас аналитический отдел в лице госпожи Шлеппе. (Госпожа Шлеппе была старым преподавателем экономики местного университета. В «Деметре» она работала на половинной ставке три раза в неделю. Начальники отделов ее откровенно не любили. Дело в том, что личных связей с кем-то из сотрудников Шлеппе не имела, а потому отчеты для шефа составляла беспристрастно и абсолютно объективно. Это-то всех и бесило). То, что касается вашей части нашей общей работы. Согласно анализу погодных условий на этот сельскохозяйственный год в нашем южном регионе, ожидается большое количество дождей в июне, засуха в июле — августе, дождливый сентябрь, сухой октябрь, и ранний приход зимы в ноябре. Отсюда вывод, урожайность подсолнечника и гречихи будет низкой, цены высокие; по пшенице, ржи и ячменю показатели более чем благоприятны — это значит, что зерна будет много, а прибыли мало.

Восходящая звезда «заготовки» — Татаринов Олег — начал выстреливать предложения быстрее, чем Сергей Борисович успел закрыть рот:

— Надо заключать договора по подсолнечнику и гречихе на большие объемы. Тогда удастся взять все, что вырастет. А по остальному — сократить до минимума, или вообще не закупать. Но насколько верен прогноз?

Второе лицо снова откашлялось:

— Понятно, что довольно приблизителен. Однако лучшего у нас нет и, смею всех уверить, вряд ли появится.

Заготовители загудели, но не слишком громко — шеф не произнес еще ни слова. Он подождал, пока восстановится почти звенящая тишина, и уже сам выступил с обращением:

— Господа! У нас для вас еще одна новость. Может быть, она кому-то и не понравится. Но дверь наружу у нас всегда открыта.

Шеф помолчал. И все молчали. Затем генеральный откровенно зло продолжил:

— За прошлый год эффективности вашей деятельности не наблюдалось. Это мы уже обсуждали.

Андрей Иванович хорошо помнил то обсуждение, после которого нервно закурил некурящий Иван Филиппович. Цены закупки были слишком высоки, объемы недостаточны, не все выполняли договора — (было несколько судов). Но никто не посмел указать на главную причину: деловые московские люди перебивали хороших клиентов, хуже того, началась массовая скупка даже самых плохоньких колхозов и совхозов — и туда уже соваться стало не просто бесполезно, но и опасно: вот и все причины упадка. Однако сказать побоялись: шеф просто физически не выносил публичных возражений; казалось, его, несмотря на относительно молодой возраст, хватит инфаркт — кричал он до пены изо рта, а руки, казалось, ищут что-то, чем можно запустить в оппонента. В таком состоянии он мог выгнать в пять минут любого, даже самого старого сотрудника. И самое печальное: шеф никогда не выслушивал более двух предложений подряд. Потом он начинал нервничать. А в двух словах ситуацию не объяснишь.

— Таким образом, ваш отдел будет работать по новой схеме. На полном хозрасчете.

Павел Александрович глянул на часы, постучал пальцами по столу, поднял голову, и отрывисто бросил:

— Завтра в девять жду всех с конкретными предложениями. Сейчас все свободны.

Стараясь не шуметь, заготовители осторожно поднялись из кресел и очень аккуратно направились на выход. Андрею Ивановичу чуть полегчало от того, что он так легко отделался; но тем сильнее ухнуло в пятки сердце, когда он расслышал негромкие слова шефа:

— Останьтесь, Андрей Иванович.

Уже поднятая для шага нога замерла, опустилась назад, и почти убитый Андрей Иванович практически рухнул в кресло. За последним из выходящих тихо закрылась дверь. Они остались одни. Шувалов молчал.

Павел Александрович загасил в пепельнице сигарету, развеял рукой дым возле лица, улыбнулся и сказал:

— Ну и духан от тебя, Андрей!

От того, что шеф перешел на ты, снизошло на Андрея Ивановича ощущение почти благодати; страшного ничего не случится; по крайней мере, на этот раз. Однако Паша запомнит все, и при случае пустит в ход — обольщаться не стоило.

— Андрей! У меня для тебя задание, — начал беседу Павел Александрович, закуривая по новой. — Не слишком сложное, не пугайся. Мы будем пробовать проводить экспорт зерна морем — через Новороссийск. Документы здесь уже все оформлены, а твоя задача — это только на месте проследить за погрузкой, за таможенными отметками и все такое. Короче, поприсутствуешь, понял? С бухгалтерии оторвать никого не могу, в отделе реализации лазарет какой-то некстати, а тебе можно доверять. Ты же и сам кровно заинтересован, господин акционер.

Андрей Иванович молчал, соображая. Соображать было трудно.

— Ну, а там все-таки лето, море, пляж. Заодно и отдохнешь немного на юге. Почти отпуск, понял?

Шеф улыбался. Шувалов улыбнулся в ответ, хотя и не очень искренне. Что от него требовалось, он представлял несколько смутно.

— Сейчас зайди в бухгалтерию — получишь все инструкции, — продолжал Павел Александрович. — Выписывай командировку на две недели, поедешь своим ходом, на «девятке». Все.

Андрей Иванович неловко вылез из-за стола. Шеф уже потянулся к телефону, но потом остановился, поднял глаза на Шувалова и мягко произнес:

— Извини, Андрей Иванович, что вчера не пришел к тебе. Сам видишь, сколько у меня дел.

— Господи! Да ты что! Я прекрасно понимаю, — Андрей Иванович уже стоял у двери. — Спасибо за подарок!

Шувалов наклонил голову, как бы кланяясь, и растворился за дверью.

Павел Александрович стянул с лица приветливое выражение, снова взялся за трубку, и пробурчал:

— Нажрутся с утра…

Из города выехал Андрей Иванович почти в четыре часа утра, пока страшная июньская жара еще не могла его достать. Легко и удобно было ехать Андрею Ивановичу в этот утренний час — машин в городе почти не было — (ни заторов тебе, ни железной толчеи). Приятный ветерок ласкал волосатую грудь, скучать не давало «Русское радио», а серая лента трассы сама стелилась под колеса. Накануне механик проверил «девятку» от и до; представил Шувалову под ключ — все же не последний человек в «Деметре». Жена поворчала дома, но не сильно: муж и раньше ездил в далекие командировки, а главное — получал он за это достаточно прилично, и грех было на такую работу жаловаться. Сама супруга уже лет шесть как нигде не работала, занимаясь тремя детьми, и искренне считала это не лучше каторги.

Все инструкции Андрей Иванович переписал в записную книжку, не слишком доверяя памяти. От него самого умственных подвигов не требовалось — и то хорошо. Все что приказано, выполнит добросовестно, а там пусть бухгалтерия разбирается. А времени на отдых может остаться вполне достаточно.

Чтобы неплохо отдохнуть, прихватил Андрей Иванович с собой в Новороссийск заначку — в ресторане на командировочные не очень-то погуляешь.

К семи часам, однако, Андрей Иванович порядком устал. Захотелось поесть чего-нибудь вкусного, посидеть просто под навесиком, вытянуть ноги, и даже, может быть, часок вздремнуть. На ближайшем же придорожном рынке он тормознул, поставил машину в тенек, и направился под навес учреждения общепита с непритязательным названием «Радость дальнобойщика». Радость дальнобойщика состояла в чашке крепкого кофе, яичницы-глазуньи из трех яиц, салата и несколько подсохшего хлеба. В ожидании исполнения заказа Андрей Иванович расслабился в плетеном кресле…

Павел Александрович Грачев.


В кабинете находились двое. Один весьма пожилой, грузный и морщинистый, с натуго завязанным галстуком — так, что казалось, глаза несколько вылезли из орбит — и потный. Запах пота перебивал аромат дорогого мужского одеколона, и в их сочетании получалась невообразимая гадость. Наверное, от этой гадости морщился молодой, тридцатилетний мужчина спортивного телосложения, с рыжеватыми волосами, слегка намечающейся лысиной и пронзительным взглядом исподлобья, который он периодически кидал на толстяка.

Молодого человека звали Павел Александрович Грачев.

— Знаете, Павел Александрович, при всем моем уважении… На этот раз вы зашли слишком далеко, — начал, постукивая волосатыми пальцами по лакировке стола, человек с перетянутым галстуком, — это уже слишком!

Павел Александрович и сам понимал, что перегнул палку. В последний раз он прямо не выполнил указание шефа. И не потому, что перестал с ним считаться, нет. Просто вся его предыдущая деятельность логично вела именно к такому финалу.

— Я же ведь заранее предупреждал вас, чтобы запланировали выдачу наличного финансирования Красноярской птицефабрике. Предупреждал?

Грачев согласно кивнул.

— Ну и где же эта наличность? А на кой черт им теперь нужны семена и горючее? Для птицефабрики?

Павел Александрович прекрасно знал, куда ушла наличность, но даже намекнуть на это он не мог себе позволить. Он просто с тоской душевной понял, куда катится разговор, и теперь только про себя прищелкивал да насвистывал: «Эх, молодец Пашка! Все-таки успел!». А внешне, совершенно не подавая виду, молодой человек ожидал, когда же, наконец, его попросят освободить занимаемую должность.

Уголовного преследования он не боялся. Слишком много Павел Александрович знал о деятельности областной агропромышленной корпорации, чтобы бояться. Убивать его тоже никто не станет: не такой менталитет у этих господ. А теперь он надеялся обойтись и без них.

За душой у выпускника — краснодипломника агрономического факультета при выпуске кроме этого самого диплома, ничего не было. Были только светлая голова, цепкая память, напор и азарт, а главное, почти нечеловеческое терпение, данное ему Богом не для растраты по пустякам, как он думал в минуты душевного самокопания.

Его не просто распределили, за ним приехали из самого «Кременского», совхоза — миллионера, куда советская власть со всего Союза привозила агрономов, инженеров, директоров и прочая, и прочая, показать КАК надо работать, как надо вести хозяйство, как содержать социальную сферу. Через год после приезда Грачев успел получить коттедж: на хорошем месте, с газом и водопроводом, работа в поле ему нравилась, денег пока хватало — жизнь, как будто, началась просто здорово… Да слишком быстро пришли новые времена.

Летом 1993 года, в июне месяце пригласил директор совхоза молодого агронома на рыбалку. И не в первый раз уже, так что ничего удивительного в этом не было. Заехал директор воскресным утром чуть свет за Павлом Александровичем, погрузил удочки, лодочки, закидушечки в багажник, и поехали они на озеро Светлое, на свое любимое место, обустроенное и прикормленное.

И все было обычное, но только разговор вышел необычный, отчего молодой агроном сразу позабыл о рыбалке, и лицо у него сделалось далекое и отрешенное.

Начал директор издалека.

— Как ты, Паша, думаешь, что дальше-то в стране будет? Куда катимся?

Агроном пожал плечами: трудно ответить на риторический вопрос.

— Я вот думаю, что хозяйство наше не устоит. И даже не из-за ценовых ножниц, нет. За счет урожайности худо-бедно, но на ноль выйти мы всегда сможем. Вытянем. Нет. Дело в другом. Люди дисциплину терять начали. Слышал, уже потихоньку разговоры заводят о смене начальства. Дескать, замучали совсем простых колхозников: пора и с ними доходами поделиться. А того не думают, что доходов этих на всех все — равно не хватит, как ни крути. Согласен?

Павел Александрович молча кивнул.

— Так я думаю, что долго здесь мне продержаться не удастся. Да, кстати, и не хочу. Устал бороться с массами: пусть теперь сами о себе заботятся. Партии нет, власти нет, пусть радуются и в светлый капитализм шагают. Но сами, без меня. Ферштеен?

И улыбнулся ласково.

Грачев по-прежнему не улавливал сути. Все это он в других выражениях слышал от директора и раньше. И кто метил на его место тоже знал. И какая расстановка сил складывалась в хозяйстве, тоже ведал. Но в словах начальника были какие-то новые интонации: не печальные, как обычно, а какие-то злорадные. «Ну, не тяни кота за хвост», — подумал Павел Александрович. И директор как будто его услышал.

— Мне, Паша, место предлагают в области. Формируется такая новая структура, как областная агропромышленная корпорация. И по старой дружбе, тебе это не важно — кто, предлагают пост начальника отдела кредитования. Я согласен, такими предложениями не кидаются. А вот думаю я, Паша, что надо бы и тебя взять с собой, в помощники. Поедешь?

В это миг у агронома поплавок резко ушел под воду. Грачев автоматически подсек, и на несколько мгновений борьба с крупной рыбой вынесла все остальные мысли в сторону. А когда добыча была брошена в садок, Павел Александрович посмотрел на директора и четко произнес.

— Конечно поеду, Илья Степанович. За вашей спиной — хоть к черту на рога.

Это был первый шаг к осуществлению мечты, о которой никто, кроме самого Грачева, не знал, и которая гнездилась так далеко в душе, что даже под микроскопом ничего, кроме туманных очертаний, разглядеть было невозможно.

«Значит, Илья Степанович решил мною пожертвовать. Вполне естественно, ему отступать некуда — до пенсии последний бросок остался. А мое дело, скажет, молодое: все впереди — выплывет, не утонет!» — Павел Александрович, некрасиво грызя ногти, размышлял в своем отдельном замовском кабинете над пустым листом бумаги, где вот-вот должны были появиться строки его заявления «по собственному желанию». Было несколько обидно, но зла на бывшего шефа бывший агроном не чувствовал. Они оба сознательно шли к этому, знали, чем все закончится, а могло быть и хуже, и по сути своей, в принципе, Павел Александрович и сам давно подозревал, что из корпорации надо «делать ноги».

А печально размышлять над пустым листом заставляла его извечная человеческая черта тосковать по потере уютного обжитого мира и страх перед новым, неизведанным, пусть оно и сулит большие перспективы. А все равно страшно.

Павел Александрович брал взятки. Брал по крупному, деловито и расчетливо, хорошо представляя: с кого и сколько спросить. Безоговорочно делился с шефом, который жадно набирал средства на грядущую близкую старость. Шефа он не обманывал, хотя тот сразу доверил ему всю полноту власти при решении таких скользких проблем, справедливо решив, что Грачев разбирается в этом вопросе лучше него, и не надо ему мешать. Вот только просил иногда сделать скидки для старых знакомых, обещая, что и они, когда-нибудь потом, тоже вспомнят доброту и отплатят той же монетой. Павел Александрович не слишком в это верил, но начальнику не перечил. И жили они душа в душу.

С другой стороны, Павел Александрович и моральной вины за собой никакой не чувствовал. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что средства корпорации, отдаваемые в виде кредитов, скорее всего в нее не вернутся. Осядут в руках и карманах предприимчивых руководителей хозяйств, так почему кто-то, а не он должен получить эти деньги? По крайней мере, он собирается их потратить отнюдь не на роскошную жизнь и увеселения. Познакомившись с панорамой экономической жизни области, отследив куда катится деревня, Павел Александрович понял, что его мечта достижима, но для этого сначала придется поваляться в дерьме. И он всегда утешал себя абсолютной агрономической истиной: «В дерьме не измажешься, урожая не получишь».

Кредиты предприятия агропромышленного сектора в областной корпорации могли получить несколькими путями: натурой — семенами, удобрениями и горючим — или деньгами, за что обязывались расплатиться с поставщиками материальных ресурсов зерном, а деньги вернуть на счета корпорации. При этом, однако, ситуация складывалась таким образом, что семена и горючее, выданное в физическом виде, учитывалось по цене в полтора — два раза дороже, чем при расплате наличными, а продукция полей — в полтора-два раза дешевле, соответственно. И расплатиться за такой товарный кредит было почти невозможно, особенно, если директора колхозов и не особенно стремились это делать, уповая, по старой советской привычке, на безграничное милосердие государства, прощавшее колхозных детей своих не семь, а семьдесят семь раз.

Но, на их несчастье, горючее поставлялось под гарантии корпорации не абстрактным государством, а вполне конкретными частными хозяевами нефтяных компаний, которым на государственные интересы было глубоко наплевать, а вот считать деньги они умели хорошо, и горючее в новом сезоне поставлять должникам отказывались.

А за живые деньги то же самое горючее можно было купить быстрее и дешевле. Если предприятие не имело долгов в виде обязательной поставки зерна, то оно могло попридержать его до сезонного поднятия цен, и легко вернуть долг корпорации, даже и с процентами, да и самим без штанов не остаться. Поэтому деньги хотели получить все. А этим важнейшим вопросом заведовал Илья Степанович, за спиной которого спокойно делал свое темное дело Павел Александрович.

Работу он поставил правильно. Деньги, за определенную мзду получали относительно устойчивые хозяйства, со многими директорами которых Илья Степанович был знаком лично. Взятки он просил, не стесняясь: высоко поднимал палец вверх — не для себя беру, уважаемый, сам пойми — а без моего хорошего отношения да давнего знакомства и вообще бы ты ничего не получил. Никто не спорил, наоборот, находили такой порядок вещей вполне естественным, и потом приглашали Илью Степановича в ресторан, из-за чего шеф частенько приходил на работу с утра с глубокого похмелья. Тогда он прятался в кабинете и выпивал, как правило, по две бутылки минеральной воды.

Павла Александровича никто никуда не приглашал, но деньги в конверте, тем не менее, принимал именно он.

Так как выдавали партнеры денежный кредит не абы кому, то деньги на счета корпорации до сих пор возвращались вовремя. А вот те клиенты, которых продавил сам генеральный директор, корпорацию частенько кидали, из-за чего приходилось обращаться в суды, а это могло привести к нехорошему вниманию со стороны разных исполнительных и контролирующих органов, которых в демократической России расплодилось видимо-невидимо. Конечно, в принципе, можно было бы договориться и с ними. Однако явно пришлось бы делиться на постоянной основе, а вот этого очень не хотелось.

Илья Степанович, по старой дружбе, за бутылкой хорошего кизлярского коньяка обсудил эту проблему с генеральным, в результате чего все уладилось: генеральный больше ни за кого не просил, а молча получал свой регулярный конвертик, и занимался только теми делами, которые за него никто делать не стал бы.

В результате отчеты по отделу Ильи Степановича были всегда хорошими: кто получал деньги, тот их своевременно отдавал. Никакая, даже самая пристрастная, ревизия не могла бы придраться — Павел Александрович внешне свято соблюдал государственные интересы.

И все бы шло хорошо по накатанной колее и дальше, да как назло, выбрали нового губернатора. А у нового губернатора друзья уже были свои — тоже новые. К большому сожалению Грачева, в число немногих личных друзей губернатора входил директор Красноярской птицефабрики, при первой же встрече с которым Павел Александрович по одному только его лицу сразу понял, что этот ни взятку не даст, ни кредит не вернет. И в тот раз дело дошло до скандала, практически до угроз, но денег птицефабрика так и не получила.

Теперь же, когда ситуация так резко изменилась, красноярский директор вознамерился получить свое в двукратном размере. К несчастью, подношения подо все кредитные планы уже были получены, и после долгих душевных терзаний Павел Александрович все-таки приказал перечислить средства на счета своих постоянных партнеров, благо виза генерального на старом плане была, а новый план, с корректировками, еще не утвердили. Грачев просто проигнорировал устное указание генерального о пересмотре вопроса с птицефабрикой. Илья Степанович весьма предусмотрительно, значительно заранее возникшей скользкой ситуации, ушел на больничный.

Павел Александрович догрыз последний ноготь на правой руке, вздохнул, окинул грустным взглядом родной кабинет, и начал каллиграфически заполнять заявление…

Андрей Иванович Шувалов.


Андрея Ивановича разбудило ласковое прикосновение. Он открыл глаза, и зажмурился от потока света, брызнувшего ему прямо в лицо. Весьма хорошенькая официантка мило улыбнулась:

— Ваш завтрак, сэр!

Андрей Иванович радостно засмеялся, захотел сказать что-нибудь хорошее, но, как назло, ничего не смог придумать, и просто еще раз тепло улыбнулся. Потом решил дать на чай, но девушка уже ушла.

В один присест заготовитель покончил с завтраком, расплатился (и все-таки оставил сдачу на чай — больно уж понравилось ему это «сэ-эр»), снова опустился на сиденье «девятки», завел мотор и рванул с места в карьер. Машина послушно набирала скорость: обгон, еще обгон, еще, и впереди уже до самого горизонта чистая трасса. Андрей Иванович откинулся на спинку и расслабился.

Антон Павлович Донецкий.

В отличие от Пашки, уехавшего по распределению в богатый «Кременской», его институтский приятель Антон, тоже завершивший учебу с красным дипломом, перспектив в сельской жизни не видел никаких. Поэтому предложение декана об аспирантуре встретил почти восторженно. Во-первых, оставался в городе, во-вторых, при родном институте. И в третьих, можно было не торопиться со свадьбой, на которой настаивала подруга, намекая, что если он хочет вернуться в родной райцентр, а не переться к черту на кулички, то медлить нельзя.

Узнав, что любимый поступает в аспирантуру, намерен остаться в городе, и есть даже небольшая перспектива получить квартиру от института (строился многоэтажный дом для сотрудников), подруга Аня не слишком обрадовалась. В ее симпатичной, но отнюдь не пустой, головке завертелась нехорошая мыслишка: а не хочет ли Антоша променять ее на развратных городских шлюх? И это после всего того, что между ними было? Может, он просто использовал ее, а теперь ищет интеллигентный путь избавления от последствий? Ну нет, с ней такое не выйдет!

Антоша привлекал Анечку слишком сильно, чтобы просто вот так, за здорово живешь, подарить его кому-нибудь постороннему. Поэтому путь удержания она выбрала безоговорочно самый сильный и действенный.

Молодой аспирант вместе с радостным известием о зачислении в аспирантуру получил и другое известие, от которого праздновать что-либо ему сразу расхотелось. Анечка, смущаясь и улыбаясь, прошептала любимому на ушко, что беременна, и что никто в их поселке не сомневается — от кого. И теперь хочешь — не хочешь — пора жениться. Иначе могут быть неприятности. И ласково прижалась к аспиранту своим молодым горячим телом. Антон вдохнул запах ее волос и сдался: пышная свадьба состоялась через месяц.

Очная аспирантура перешла в заочную. Тесть, управляющий районным отделением госбанка, пристроил зятя в районное управление сельского хозяйства; родился мальчик, которого в честь деда — фронтовика назвали Николаем. И все-таки такая жизнь Антона не очень устраивала: по ночам он бредил городом, он хотел в город. Ему мерещился шум трамваев, гул толпы… Иногда даже со злостью думал о жене, что не дала ему закрепиться на кафедре, в институте. А ведь декан откровенно жалел о его переводе; обещал большое научное будущее. В эти часы Антон Павлович много курил, и, что случалось, правда, очень редко, плакал скупыми мужскими слезами.

Год 1992 принес в провинциальную болотную жизнь вихрь перемен. Вместо почившего в бозе отделения Госбанка народилось отделение областного агропромышленного банка — коммерческого. И у тестя, который по-прежнему был управляющим, новая зарплата оказалась настолько непривычно, (и даже неприлично), большой, что по началу он не знал, что с нею и делать. Конечно, это нелепое состояние быстро прошло. (Знал бы тесть, какие оклады в головном отделении — почувствовал бы себя просто нищим).

Антон Павлович теперь частенько стал бывать у тестя на ужине. Он подробно расспрашивал его о банковских делах; на что тесть, найдя в лице зятя заинтересованного и сочувствующего слушателя, часами жаловался на проблемы с корсчетом, на ворюг — фермеров, которые полученные кредиты вместо вложений в производство тратили на покупку машин, а потом, когда на них подавали в суд, кричали на весь свет, что недобитые коммунисты душат частную инициативу и фермерское движение.

На несколько дней Антон уехал в город, взяв на работе отпуск за свой счет. Вернулся он с блестящими глазами, сияющий как блин; расцеловал жену, которая по последние два года, можно сказать, отвыкла от этого, подбросил Кольку до потолка, а потом сказал:

— Аня, душа моя, теперь мы будем жить по-новому! Хорошо будем жить.

— Что, неужели решил идти к папе в банк? Давно пора.

Антон Павлович сморщился, как от лимона:

— Да нет, конечно. Ни черта я не понимаю в его «лоро» и «ностро». Меня от них мутит. Я в фермеры пойду.

— Ты?! Ты что, с ума сошел?!

— Ничего я не сошел, я просто золотую жилу нашел. Может, помнишь по институтской фотографии, учился с нами на потоке у экономистов один такой, весь из себя блатной. Так я к нему ездил. И вот слушай, за чем…

План у Антона Павловича Донецкого был прост и гениален. И никакого мошенничества, между прочим. Просто наличие хороших отношений. Став фермером, Антон Павлович, конечно, в земле ковыряться не собирался. Сей статус требовался ему только для необходимого антуража. Суть была в другом. Имея под рукой тестя — управляющего, свежеиспеченный фермер намеревался получить краткосрочный кредит на большую сумму; перевести его в наличные доллары, а затем, воспользовавшись услугами инфляции, которая за пару месяцев опускала курс рубля чуть ли не в половину, половину валюты продавать, чего как раз хватало на погашение долга вместе с процентами. А половина суммы должна была осесть в стеклянной банке, которую Антон Павлович собственноручно собирался закопать в подвале.

Источником непрерывного кредита должен был послужить тесть, а непрерывного потока наличной валюты — блатной однокурсник, по поводу чего, собственно, и ездил в город хитроумный Донецкий.

— Конечно, не за здорово живешь он мне согласен такую услугу оказать, и откуда у него «зеленые», я тоже не знаю. И не хочу, но все равно это выгодно.

Жене план не понравился в корне. Она начала плакать, и кричать, что его посадят. И папа тоже не согласится на это! Сначала Антон убеждал ее путем логики, а потом, поняв, что логики тут нет никакой, а есть один страх нового и эмоции, плюнул; и пошел к тестю.

Вечером, за отвратительным местным пивом, от которого невольно отворачивался нос, тесть и зять договаривались о совместной работе. Зря Анна думала, что отец не пойдет на это. Наоборот, он признался, что и сам продумывал такую комбинацию, но вот только не знал, кому можно довериться, а на него, на Антона, чего греха таить, даже и не надеялся. Но если он сам, своей головой допер до такого, и даже договорился о валюте, то никакого сомнения нет, что дело у них получится.

— Не мы заберем, так другие заберут, и об нас еще и ноги вытрут, — сказал управляющий, через силу допивая последнюю кружку пивного пойла. — Будем «Хесслер» употреблять; надо пожить по-человечески.

Пройдя легко и непринужденно, только казавшуюся сначала сложной, стадию, Антон Павлович неожиданно задумался, что на теории все выглядит легко и красиво, а вот как будет выглядеть на практике…

Весной 1994 года почти одновременно произошла масса неприятных событий в жизни Антона Павловича и его семьи. Во-первых, закачалось кресло под тестем-управляющим, которое тот не покидал уже третий десяток лет. Попал он, как говорится, между молотом и наковальней.

Администрация района, которую после пары лет перетрясок опять заняли коммунисты, почти в открытую называла управляющего «врагом народа»: он не выдавал кредиты по указанию районных властей, в результате чего многие директора, старые приятели нового главы администрации, остались перед посевной без оборотных средств. На отчаянные объяснения тестя на районных «коврах», что он не распоряжается кредитами, а выполняет распоряжения головной конторы, начальство не реагировало никак — похоже, они как остановили свое осознание действительности в 1991 году, так в него до сих пор еще не пришли.

С другой стороны, сама головная контора выражала недовольство. Ранее выданные селу кредиты не возвращались; фермеры в массовом порядке начали прятаться, колхозы не торопились отдавать долги, надеясь на очередное списание; а тут еще по вышестоящим указаниям приходилось выдавать солидные суммы разным темным личностям, концов которых нельзя было потом найти даже с милицией. И уж как прямое оскорбление, воспринимал тесть требование о принятии всевозможных мер по возврату средств, выданных этим самым темным личностям.

Когда управляющий попытался объясниться по этому вопросу с областью, то оказалось, что телефонные, устные указания к делу не пришьешь; и вообще посоветовали помалкивать, а то будет плохо лично ему. Понятливый тесть тут же заткнулся.

Но последней каплей, довершившей утопление управляющего районного отделения, стала история кредитования под залог недвижимости.

Старый одноклассник тестя, проживающий здесь же, в райцентре, имел весьма разумного сына — плоть от плоти своей, который с 1991 года занялся коммерцией в малых масштабах. И вот сейчас, когда те, кто начинал с ним вместе, уже перешли из коммерции мелкой в коммерцию крупную, он остался на том же самом уровне. После недолгого анализа, паренек решил, что только недостаток оборотных средств помешал ему превратиться в акулу местного бизнеса.

После обсуждения в семейном кругу этого вопроса, папа — юрист направил свои стопы к тестю Антона Павловича. После теплого разговора, (а тесть уже устал от ежедневной грызни на работе — ему просто хотелось спокойно поговорить), папа — юрист получил краткосрочный кредит под залог жилого дома, принадлежавшего ему на правах собственности.

С полученными деньгами смышленый паренек уехал за товаром в Москву. По дороге туда, по его истерическим крикам, раздававшимся из дома, куда бизнесмен вернулся с мертвыми глазами, удалось выяснить, что деньги он спустил в наперстки. Папа — юрист, у которого глаза то же стали мертвыми после выяснения всех обстоятельств, судорожно искал выход, так как платеж неминуемо приближался. Выход был найден: простой и эффективный — кредит они возвращать не стали. А когда тесть — управляющий кинулся звонить своему областному юристу, то узнал, что жилой дом не удастся отобрать ни при каких обстоятельствах.

От этих печальных событий тесть — управляющий попал в больницу с сердцем. А когда он выздоровел, то сразу угодил на заседание областного совета отделений, после чего вернулся домой человеком, совершенно свободным от любой банковской деятельности.

Таким образом, карусель по получению кредитов и накоплению валюты, которую долгое время успешно крутил Антон Павлович, остановилась.

Андрей Иванович Шувалов.


Ночь Андрей Иванович провел неважную.

Благоразумно рассудив, что ехать без остановки целые сутки нет никакой физической возможности, он, с наступлением сумерек, стал присматриваться, где бы заночевать. Но так как ничего приличного по дороге не нашел, то прикатил уже в темноте в Ростов, и принялся колесить по гостиницам. В первой попавшейся не оказалось мест, во второй ему интерьер не понравился, у третьей не было охраняемой автостоянки, в результате уже за полночь пришлось располагаться в гостинице, которая понравилась Андрею Ивановичу еще меньше чем вторая.

Всю ночь стены его одноместного номера сотрясались от взрывов дикого хохота, где-то за окнами гремела музыка, а над головой будто слоны бегали. Андрей Иванович даже порывался пару раз встать и сходить поскандалить с дежурным администратором. Но потом ему в голову пришла идея получше. Он спустился из гостиницы в круглосуточный магазин, и купил себе чекушку водки и баночку соленых грибов. Выпив в номере водки и прикончив закуску, Андрей Иванович почувствовал себя значительно лучше — его перестали беспокоить посторонние шумы, он открыл окно и завалился в постель, где через несколько минут и отрубился.

Однако, так как он просил разбудить его пораньше, то благодаря исполнительному администратору выспаться не удалось — она подняла Шувалова в четыре утра. Он хотел заругаться, но все же вспомнил свою вечернюю просьбу, и не стал. Поблагодарил, даже дал на чай, и принялся неторопливо одеваться, рассчитывая прибыть в Новороссийск не так поздно, как в Ростов, найти подходящий номер, и сходить в ресторан. За время пути он уже успел соскучиться по отменного качества еде и приятной окружающей обстановке.

Сергей Борисович Мазепа.


Сергей Борисович Мазепа также закончил областной сельхозинститут, но был старше Павла и Антона на два курса. Впрочем, свою рабочую деятельность он начал примерно в те же сроки. А все дело в том, что по окончании военной кафедры Сережу сразу же забрали в армию. И службу ему пришлось проходить в артиллерийской дивизии в славном дагестанском городе Буйнакск.

Однако, в отличие от Паши и Антона, которые закончили агрофак, Сережа был экономистом.

Прибывшего в часть молодого «пиджака» встретили даже как бы с некоторым недоумением. «А у нас в батареях полный штат», — удивленно произнес начальник штаба. — «Куда же мы тебя, товарищ лейтенант, пристроим?». Затем начштаба переспросил: «А на кого ты учился?». «На экономиста», — ответил Мазепа. «Хм-м… Знаешь что? Давай-ка ты пока у нас по горючке поработаешь. На втором этаже служба ГСМ — там полковник Зубов. Иди, представься там, скажи, что я прислал. У них вроде бы была вакансия. Топай, давай», — начальник штаба углубился в бумаги.

Лейтенант продолжал стоять истуканом, не вполне соображая, что же ему делать. Полковник недоуменно оторвался от документов: «Что застыл?.. Кру-у-гом! Шаго-о-м марш!».

Мазепа вылетел из кабинета и пошел на второй этаж искать полковника Зубова. Он нашел его: полковник был маленьким и печальным евреем, длинный и слегка загнутый нос которого делал его слегка похожим на Гонзу из «Маппетс — Шоу».

«Вам чего?», — вежливо спросил Зубов. «А меня полковник Шмаков к вам отправил. Сказал, чтобы я у вас служил». «Да-а…», — протянул вежливый полковник. — «А почему в службу ГСМ»? «Так я, это, экономфак закончил в сельхозинституте. А учет горючего у нас там на первом месте был», — Сережа слегка приврал.

Зубов довольно долго молчал. Он очень внимательно рассматривал Мазепу, ощупывал его своими темными семитскими глазами, пытался заглянуть внутрь души, понять — что там. Сережа чувствовал себя как под рентгеном, и из-за этого внутренне напрягся. Пауза в разговоре явно затянулась.

«Ну, хорошо», — наконец разорвал тишину полковник. — «Ладно. У меня есть вакансия сейчас, временно. Прапорщицкая должность. Тебе повезло».

Новоиспеченный лейтенант не вполне понимал, чем ему повезло с прапорщицкой должностью. Впрочем, этим же вечером в офицерском общежитии ему вполне доступно объяснили смысл его везения.

Во-первых, и для пиджака это очень важно, у него не было личного состава. Добиться не то чтобы уважения, а просто видимости послушания со стороны солдат и сержантов, особенно старослужащих, «пиджаку» было бы невероятно трудно.

«Можешь избить солдата?», — спросили его. Мазепа открыл рот. «Ну да, а это ты чего думал? Тут у нас был до тебя пиджак, уволился уже. Так он был боксером — разрядником. Мучился — мучился с «дедами», а потом по одному стал вызывать на караульный городок, и бил — очень больно. Трех самых борзых загасил с одного удара, там потом вся батарея была как шелковая». «А ты сможешь так?». Сережа проблеял, что, пожалуй, наверное, нет. «Ну вот и зачем тебе это все? Будешь на складе с бумажками возиться, и никакой головной боли — в прямом и переносном смысле».

Во-вторых, как объяснили лейтенанту, «Зубов жук хитрый». «Он сам уже третью машину меняет, да и помощники у него тоже не бедствуют. Так что смотри, нас не забывай угощать, а то побьем». Сережа не совсем понял, шутка ли это, и ему стало не совсем уютно. Честно говоря, лейтенанту уже хотелось удрать из этого города домой, и никогда больше здесь не появляться.

Он весь вечером пил водку и закусывал ее арбузами, и ночью ему было необыкновенно плохо. Но к утру заметно полегчало, и к месту несения службы он направился в более — менее презентабельном виде.

Сложно сказать, какой получился бы из Мазепы офицер, но экономистом он стал неплохим — спасибо профессорам экономфака.

На той должности, которую он должен был занять, до сих пор работала жена одного из местных офицеров, не так давно получившая сержантские лычки.

«Мне надо принять дела», — сказал ей лейтенант. «Принимай», — спокойно ответила она. — «Хорошо, что ты пришел, а то меня это все так достало!». Мазепа промолчал. Он вообще не мог понять, а зачем тогда она служила в части? Кто ее заставлял? Впрочем, это его не особо интересовало. Они пошли замерять остатки бензина и дизтоплива в бочках. После составления акта замера и сравнения данных с записями в журнале приема — выдачи ГСМ, Мазепа, открыв рот, увидел, что не хватает нескольких тонн.

Более — менее сходились цифры только по смазкам и маслам. Мазепа не был уж очень наивным юношей, и догадывался, что такое возможно. Но вот что с этим делать, он совершенно не представлял. На «гражданке» он просто не стал бы принимать дела, и вообще ввязываться в эту историю. Однако из армии не уйдешь по собственному желанию, и идти к личному составу, который надо бить, иначе они тебя сами забьют, ему и вовсе не светило.

Так и не поставив подпись в акте о передаче дел, Мазепа помчался в штаб, в службу ГСМ.

— Товарищ полковник, разрешите доложить!

Зубов пристально посмотрел на взъерошенного лейтенанта, и приказал всем выйти из кабинета, а ему остаться и не так сильно орать.

— Товарищ полковник! — снова начал Сергей.

— Так, — прервал его Зубов. — Потише. Можешь говорить тихо, и называть меня Лазарем Моисеевичем.

Это был хороший знак, и лейтенант слегка перевел дух.

— Как тебя зовут, — спросил его полковник.

— Лейтенант Мазепа, — несколько обалдев, ответил Сергей.

— Это я знаю прекрасно, — несколько раздраженно сказал Зубов, — как твое имя?

— Сергей.

— Ну так вот, Сережа, теперь объясни спокойно, что случилось.

Лейтенант протянул ему документы, и начал объяснять, что он обнаружил, и спрашивать, как ему поступить.

Мазепу несколько удивила реакция полковника — он явно не был шокирован. Местами даже легкая улыбка касалась его губ.

— Ты измерял по линейке, да? — спросил он.

— Ну да, конечно, а как же еще?

— А ты обратил внимание, что там цистерны под наклоном?

Лейтенант немного обалдел, и промычал нечто нечленораздельное. (Строго говоря, это он просмотрел).

Полковник Зубов явно посмеивался.

— Так вот, товарищ лейтенант, там, где вы измеряли, то есть куда линейку засовывали, туда цистерна наклоняется. Понятно. Надо было поправку вводить — в сторону уменьшения. Так что, на самом-то деле, топлива по вашим расчетам должны быть еще меньше, чем у вас в акте.

Мазепа растерянно молчал. Он вообще не понимал, что происходит.

— А тебе Алина об этом ничего не сказала?

— Нет, ничего.

Зубов щелкнул языком:

— М-да, туповата девица… В общем так. Я уже хотел было сам этим делом заняться, но раз ты появился, то вот тебе мой приказ. Дела пока не принимай, но проведи ревизию всей первичной документации по этой заправке, и доложи мне, что нашел. Все, приступай. Посмотрим, что ты накопаешь.

Лейтенант Мазепа добросовестно перебирал бумаги, которые передала ему Алина. В общем-то, сразу выяснилось, что часть документов была вовсе не отражена, а часть отражена неправильно. Пересчитав все заново, Сергей установил, что недостача значительно уменьшилась. Но все равно оставалась ощутимой.

С этой папкой и новыми расчетами лейтенант пришел на прием к Зубову.

— Ну — ну, — удовлетворенно хмыкал полковник, — ну-ну… Что ж, неплохо, я думал, будет хуже… Значит, так. Принимай дела, и начнем исправлять ситуацию.

Лицо у Мазепы вытянулось:

— Как же так?! А недостача? Я же должен отразить ее в акте!.. С кого она будет взыскиваться?

— Так! Спокойно, лейтенант, спокойно. Ничего мы с Алины взыскивать не будем. Это нехорошо.

— Да, но ведь она материально-ответственное лицо! — Лейтенант даже не заметил, как перебил начальника.

Зубов поморщился.

— Так, — еще раз повторил он. — Ничего с Алины взыскивать не будут. Я ее держал временно, чтобы заменить на более подходящую кандидатуру.

— Да тут же местных прапорщиков полно! Да на такую должность наверняка конкурс!

Зубов усмехнулся, пожевал губами, и, поморщившись, ответил:

— Вот именно. Только слушать в первую очередь они будут не меня, а свою многочисленную родню, друзей и товарищей. Специфика здесь такая. И начнутся всякие проблемы, а крайним могу стать я. А я должен контролировать весь процесс… Понятно? А ты будешь делать только то, что я тебе скажу. И не более того. Если у кого будут вопросы — всех сразу посылай ко мне. И никакой самодеятельности. Будут угрожать — тоже посылай ко мне и ничего не бойся… Короче, пойдешь сейчас к Алине, прими дела, скажи, пусть еще дня два поработает одна, а потом ты ее заменишь… Кстати, будете вместе работать — она у тебя помощницей будет… Завтра с утра ко мне — на инструктаж. Все, свободен!..

Сережа довольно быстро вошел в курс дела.

В стране уже начинался дефицит топлива для частников, а для армии государство по-прежнему ничего не жалело. Так что горючего было достаточно. Оставалось только им правильно распорядиться.

Как им правильно распорядиться, лейтенант понял быстро, тем более, что ему только оставалось выполнять инструкции, обозначенные полковником Зубовым. Недостачу ГСМ перекрыли быстро.

Как проще всего получить массу топлива, которое фактически есть, а юридически отсутствует? Элементарная логика подсказывает, что для этого его нужно списать на работы, которые юридически есть, а фактически отсутствуют. Изящно! Таким образом, техника, закрепленная за службой ГСМ, каталась круглосуточно, хотя, на самом-то деле, из боксов выходила довольно редко.

Но на этом много не сэкономишь. Поэтому и большая часть техники дивизионов, которые заправлялись на заправке, где нес службу лейтенант Мазепа, также постоянно крутилась на полигонах. При этом служба ГСМ беззастенчиво пользовалась юридической не подкованностью командиров рот и отдельных подразделений. За одну заправку они подписывали две накладные под разными номерами. В результате оказывалось, что они заправлялись дважды. Хотя естественно, бак заливался только один раз.

Изобретательный Зубов филигранно использовал нормы, позволяющие увеличить расход горючего. Так, например, он списывал в расход горючее, которое якобы использовалось при текущем обслуживании техники в боксах.

Самое главное, чтобы фактический остаток не превышал остаток по документам, для чего Мазепе приходилось тщательно вести отчет соотношения топлива, оформленного «по белому», и проданного на сторону «по черному». Естественно, что никаких денег в руки он не получал. Просто некие люди привозили ему бумаги, подписанные Зубовым, и по этим бумагам он и производил заправку.

Настоящее пиршество случилось уже почти через год — в июне месяце, когда увольнялась очередная группа «пиджаков». Пьяные в «дымину» старшие лейтенанты подписали столько чистых бланков накладных, что службе ГСМ удалось закрыть не только все сомнительные места в учете, но и сделать не хилый запас на будущее.

Полученная же уже через месяц службы на заправке сумма в конверте, которую ему передал полковник Зубов, лейтенанта очень приятно удивила. Он представил, сколько же зарабатывает сам Лазарь Моисеевич, и удивился, что тот поменял только третью, а не четвертую машину.

Однако с течением времени Сережа стал задумчив, невесел, и, можно даже так сказать, несколько загрустил.

Наблюдательный полковник Зубов заметил это, и сам напрямую спросил в чем дело. Уж он-то точно знал, что в таком тонком деле, как подпольная торговля мелочей не бывает, а плохое настроение это даже не мелочь, а, можно сказать, прямая угроза всему бизнесу.

— Что случилось, Сережа? — как-то необыкновенно ласково спросил он у лейтенанта при очередной встрече. — Я могу чем-то тебе помочь?

Мазепа замялся:

— Ну… В принципе… Наверное, да… Хотя, может быть… Не знаю.

— Ты меньше думай. Ты просто скажи мне, что случилось.

Лейтенант еще немного помялся, но все-таки решил высказаться:

— У меня сейчас денег хватает, а вот потратить их некуда. Как бы мне их пристроить? Может быть, что посоветуете?

Зубов изумленно откинулся на спинку стула:

— М-да… Слушай, ты же молодой парень! Сходи в ресторан с девчонками. Только не увлекайся. Шмоток там прикупи себе каких-нибудь: джинсы там, варенки, что там сейчас модно — я не знаю.

Теперь усмехнулся уже Мазепа:

— За местных девчонок мне голову отрежут. А она мне еще очень дорога. Да и не в моем вкусе местные. Уж извините. А что касается шмоток — то я не любитель. Мне бы что-нибудь посущественнее.

Зубов смотрел на лейтенанта так, как будто увидел его в первый раз.

— Слушай, — наконец сказал он. — А ведь ты много умнее, чем даже мне показался… Ты явно можешь далеко пойти.

Он довольно долго смотрел в окно, качался на стуле, стучал ручкой по столу. В конце — концов, он, судя по мимике, пришел к какому-то решению, и произнес:

— Хорошо, я тебе и здесь помогу. У меня есть знакомый, в Махачкале, у него можно купить золотые монеты. Ты слышал что-нибудь о николаевских червонцах?

— Да, конечно, слышал, но никогда не видел, — честно ответил лейтенант.

— Я у него не покупаю, — невозмутимо продолжил полковник. — По-моему, он слишком дорого просит… Я так думаю, что раза в два дороже, чем они того стоят. Мне это не нужно… Но! Тебе-то это может как раз пригодиться. Ты человек молодой, тебе торопиться еще некуда. А вложения потом окупятся. Окупятся сторицей… Вот тебе записка: там адрес и пара строк от меня. В ближайший выходной и поезжай — не откладывай.

Сережа не стал медлить, и в следующее же воскресенье смотался в столицу Дагестана, благо, что автобус шел до Махачкалы всего-то часа полтора. Поплутав, конечно, по улочкам и переулочкам, он нашел указанный в записке адрес.

Это был частный дом, с забором из металлической решетки, с густо заросшим травой палисадником у дома, потрескавшимися ставнями и крышей, покрытой слегка уже порыжевшим шифером.

«И здесь живет владелец несметных сокровищ?» — пожал плечами лейтенант. — «У моей бабки дом не в пример лучше, а золота и бриллиантов она уж точно не имеет».

Тем не менее, не доверять Зубову был еще бессмысленнее. Мазепа решительно постучал в дверь. В доме явно работал телевизор; после стука он смолк. Послышались осторожные, но шаркающие шаги. Человек за дверью замер, потом осторожно приоткрыл ее; дверь оказалась на цепочке.

— Вам кого? — спросил старик, седой как лунь.

— Я от Лазаря Моисеевича Зубова. Вот записка. — Лейтенант старался говорить тихо.

Впрочем, если бы оказалось, что дед глуховат, то Мазепа мог бы и прибавить звука. Но старик все прекрасно расслышал.

— Давай сюда ее, — сказал он.

Голос у него был такой же, как и шаги — какой-то осторожный и шаркающий. Сережа протянул записку в щель, и заложил руки за спину, покачиваясь с носка на пятку. Через пару минут дверь отворилась настежь.

— Прошу, — сказал владелец несметных богатств.

Они прошли в комнату, где лейтенанта приятно поразила обстановка. Насколько неказисто дом выглядел снаружи, настолько же презентабельно он выглядел изнутри. Новая мебель, дорогие, (явно дорогие), вещи. Между прочим, телевизор, который стоял здесь же, в комнате, был импортный. Сережа таких раньше и не видел. Он прочитал название — «Sharp».

В ту же секунду в комнату вернулся хозяин. Он принес с собой небольшую шкатулку, поставил ее на журнальный столик, и раскрыл. Кружочки красновато-желтого металла с профилем Николая II ожидаемого впечатления на Мазепу не произвели. Честно говоря, он думал, что они большего размера. Ошибся.

Впрочем, сторговались они быстро. Зубов сразу сказал лейтенанту цену, за которую монеты предлагались ему, а потому владелец золота особого маневра для переговоров в сторону повышения не имел.

Сошлись на «зубовской» цене.

Так лейтенант Мазепа нашел не самый плохой способ пристроить свои шальные и неправедные деньги.

Жил он теперь в съемной квартире, недалеко от заправки. Хозяева сдали ему свободную половину дома, с отдельным входом. Так что над душой у лейтенанта никто не стоял.

Что касается несения службы, то с территории заправки он мало куда выходил. Ему более чем хватало забот и здесь. А так как территория охранялась караулом, то местные граждане сюда особо не заглядывали. А если и заглядывали, то вели себя пристойно.

Единственное опасное место, где Мазепа чувствовал себя неуютно — это был тот самый, хотя и довольно короткий, путь, который ему приходилось проделывать между заправкой и домом. Лейтенант всегда стремился преодолеть его как можно быстрее. Наверное, нет особой нужды объяснять, чего он боялся. Встречи с местной гопотой. Мало кто сомневался, что деньги у него есть, и об этом наверняка были в курсе все заинтересованные лица.

Свое золото лейтенант хранил в тайнике. Рядом со входом в его половину дома стоял навес, под которым лежали старые дрова. Раньше у хозяев было печное отопление, а потом им провели газ. Дрова же остались, но за ненадобностью только занимали место.

Как только Мазепа вернулся из Махачкалы, он в тот же вечер выбрал из поленницы подходящее бревно, выдолбил в нем середину, поместил туда целлофановый мешочек с червонцами, а отверстие замазал грязью. Само же бревно он засунул в самый дальний угол навеса.

Как оказалось впоследствии, это было более чем предусмотрительно.

Когда до окончания срока службы оставалось всего полгода, случилось то, чего очень давно ожидал Зубов, и чего никак не ожидал лейтенант Мазепа.

— Послушай Сережа, — сказал лейтенанту Лазарь Моисеевич. — Меня переводят в округ. Давно пора… Поработаешь пока с Ещенко, он меня пока заменит. Потом посмотрим… Главное, сейчас надо сбить баланс. Доступно?

Чего же не понятного? Неделю Мазепа приводил все бумаги в своей «зоне ответственности» в порядок. Никаких левых продаж не было. Полковнику Зубову необходимо было сдать все «чин по чину».

Сдали.

Между прочим, на «отвальную» полковник Зубов пригласил и лейтенанта Мазепу. Строго говоря, это было совсем не по правилам, и полковники, подполковники и майоры недоуменно косились на лейтенанта Мазепу. (До сих пор лейтенанта, который на своей прапорщицкой должности никак не мог дорасти до старшего. Да и плевать!). Мало того, что лейтенанта, так еще и «пиджака».

Зубов же задумчиво смотрел на Сережу:

— Эх, надо было бы тебя перевести куда-нибудь на другую должность… В дивизион какой-нибудь. Пошарахался бы там с полгода, а потом и домой. Там бы тебе на порядок спокойнее было… Но мне уже некогда тобой заниматься, я уже завтра уезжаю в Ростов… Может быть и вернусь, но недолго… Уйти бы тебе надо с заправки. Хоть куда-нибудь уйти…

Чего опасался Лазарь Моисеевич, случилось с Мазепой довольно скоро, спустя всего неделю после отъезда полковника.

Сережа вышел за ворота контрольно-технического пункта, прошел вдоль забора мерзкого поносного цвета с колючей проволокой поверху, и повернул за угол. Он шел очень быстро, и остановился также резко, как будто налетел на стену.

Его уже ждали. Их было шестеро. Они сидели на корточках, разом вскочили, как по команде, и двое сразу зашли лейтенанту за спину. Его тут же ударили в затылок, и земля, неожиданно встав на дыбы, резко хлопнула его по лбу.

Мазепа сжался в комочек, закрыл голову руками, и только хрипел от ударов ногами по ребрам, по голове, по ногам, по рукам…

Раздался выстрел. Удары прекратились. Затем рядом просвистела пуля, и лейтенант услышал только топот разбегающихся в стороны ног. Лейтенант сразу ослаб, и потерял сознание.

Мазепу подобрали бойцы бодрствующей смены вместе с начальником караула. Бог знает, чем все закончилось, но избиение заметил боец на вышке. Первый выстрел он сделал в воздух. Нападавшие остановились, но даже и не думали убегать. Они просто не поняли, кто это собрался им помешать.

К их несчастью, у бойца были личные счеты с местными, служить ему оставалось недолго, и он, почти не колеблясь, выстрелил уже прицельно. Не попал, но до гопников резко дошло, что дело может кончиться плохо. Вот после этого они и свалили.

Выстрелы часового, это, вообще-то, ЧП. Начальник караула быстро соединился с постом, и услышал, что за стеной парка убивают какого-то офицера. Тогда он подхватил трех бойцов с оружием, сам достал пистолет, послал патрон в патронник, и быстро выбежал на улицу.

Чтож, он прекрасно знал Мазепу, который не так уж и редко бывал у него в караулке. Лейтенанта дотащили по помещения КТП, уложили на кровать, и вызвали «скорую помощь».

Врачи отвезли Мазепу, естественно, не в обычную городскую больницу, а в военный госпиталь, который он парка был всего лишь через три улицы.

Хирург, осмотревший Сергея, нашел, что хотя повреждения весьма многочисленны и неприятны, но смертельной опасности не представляют. Хотя полежать в госпитале придется весьма приличный срок.

Через три недели лейтенант начал спокойно ходить самостоятельно, но из госпиталя, вполне понятно, выписываться отнюдь не торопился. Не торопились и врачи. У них были свои, медицинские, резоны, а вот робкое желание покинуть надоевший госпиталь у Мазепы моментально исчезло после посещения хозяина его квартиры.

Он появился один, без жены, ничего с собой не принес, а сразу, как только они остались одни на скамеечке в саду, перешел к главному.

— Послушай, — сказал он. — К нам недавно залезли. А конкретно, залезли на твою половину. Перевернули все вверх дном, но ничего не забрали. Странно.

— Вы в милицию заявляли? — спросил лейтенант.

— Нет, зачем, — удивился хозяин. — У нас ничего не пропало… Может, что из твоих вещей взяли, но мы этого не знаем. В смысле, не знаем, что там у тебя было, а чего у тебя там и не было.

— Понятно, — усмехнулся Мазепа. — Наверное, все думают, что у меня там сокровища несметные лежат.

Может хозяин и понял намек, но вида не подал. Впрочем, его это мало интересовало. Он продолжил:

— Тут около нашего двора стали местные гопники крутиться. Ни разу их не было, а сейчас частенько проходят. Странно это.

Лейтенант непроизвольно облизал пересохшие губы:

— Ну мало ли, почему ходят. Там же не запретная зона.

— Ну да, ну да…

— Спасибо, что предупредили, я учту.

Хозяин еще немного помялся. Видно было, что он хочет еще что-то сказать, но не решается. Лейтенант начал догадываться, чего он хочет, но помочь ему начать не собирался.

Мужик стал совсем каким-то маленьким, и все-таки сказал:

— Ты бы съехал от нас… А? Нам здесь еще жить и жить. Нам с местными конфликты не нужны… А ты все равно скоро уедешь.

Прозвучало это совсем уж просительно, и как-то даже жалко.

— Ладно, — сказал Сергей. — Я найду другую квартиру и сразу съеду. Но мне еще в госпитале долго лежать, я думаю. Так что вы пока потерпите, не сдавайте комнату. Я оплачу.

— Ну да, ну да…

Хозяин явно повеселел, быстро попрощался, и ушел. Лейтенант долго и задумчиво смотрел ему вслед.

Спустя еще две недели хирург начал намекать, что дело близится к выписке. До двух полных лет службы Мазепе оставалось еще два месяца. Вместо того, чтобы спокойно спать по ночам, лейтенант крутился в постели.

«Где снять квартиру? Где он будет дослуживать? Как теперь ходить по улицам?».

Особую тревогу вызывало у него то, что у ворот госпиталя он как-то заметил из окна, как ему показалось, кого-то очень и очень похожего на тех, кто не так давно чуть не проломил ему голову. Хотя, с другой стороны, видел нападавших он очень и очень недолго — так что мог вполне и ошибаться. Но сердце подсказывало — нет, не ошибается он.

«Вот прямо у госпиталя и встретят», — думалось ему. — «И, в лучшем случае, снова попаду в госпиталь. Но это если только сильно повезет».

Ситуация разрешилась очень быстро и очень неожиданно.

Однажды ночью в палату, где лейтенант уже два дня как лежал один, вошел майор Ещенко.

— Ну, здравствуй, — сказал он. — Как дела?

Ошарашенный Мазепа промолчал.

— Ладно, без лирики, — продолжил Ещенко. — Вот твои документы, вот приказ об увольнении. Собирай вещи, и дуй быстрее из Буйнакска, сейчас же. Чем быстрее ты это сделаешь, тем целее будешь.

Он протянул Мазепе его форму, и лейтенант начал стремительно ее натягивать.

— Скажи спасибо Лазарю Моисеевичу. Он когда узнал, что с тобой случилось, очень расстроился, и быстренько организовал твой дембель.

— За что меня так?

— Когда полковник Зубов ушел, ты стал занимать не свое место. Знаешь ли, в стране большой дефицит горючего, дружок.

— Спасибо, товарищ майор, — искренне сказал лейтенант.

— Ладно, сочтемся… Давай пошевеливайся. Сейчас три часа ночи. Времени у тебя не так уж и много. Найми частника до Махачкалы. Деньги есть?

— Есть.

— Гражданка есть?

— Есть.

— Ну вот, в ней и поезжай… Ну все, счастливо. Давай там!

Они пожали друг другу руки, и Мазепа галопом помчался из госпиталя на съемную квартиру.

Подойдя к дому, Сергей задумался: постучать ли в стекло, чтобы сразу предупредить хозяев о своем приходе, или сначала открыть дверь в «свою» половину дома, и разбудить хозяев уже изнутри?

Он решил, что стук в окно, не дай Бог, может быть услышан соседями, а хозяева перепугаются, и неизвестно, что еще сделают. Поэтому он сразу пошел к своему отдельному входу.

Но вот облом! Как оказалось, дверь была закрыта изнутри на засов! Мазепа чертыхнулся.

Теперь ему надо было все-таки будить хозяев в половине четвертого утра стуком в окно. К счастью, небо начинало слегка светлеть.

Сережа осторожно постучал в окно хозяйской спальни, потом еще раз. Подождал. Еще раз постучал. Стучать надо было негромко, осторожно, но, тем не менее, так, чтобы этот звук нельзя было не услышать.

За стеклом наконец-то появилась заспанная и испуганная одновременно хозяйская физиономия.

Домовладелец моментально узнал квартиранта, махнул рукой в сторону двери, и отошел от окна.

Лейтенант направился к своему отдельному входу. Пока он подошел, дверь уже была нараспашку, а хозяин настороженно хмурился.

— Неожиданно, — сказал он.

— Да уж, — ответил Мазепа. — Но мне некогда. Я сейчас уезжаю. Насовсем. Сейчас соберу вещи, рассчитаюсь с вами, и все.

— Ну так чего стоишь? Проходи.

Лейтенант прошел в комнату, достал из кармана формы деньги, отсчитал квартплату, протянул купюры хозяину. Тот забрал их и ушуршал куда-то к себе в комнаты.

Сергей полез под кровать, рассчитывая вытащить свою единственную большую сумку, но не нашел ее.

Тут в комнату вернулся хозяин.

— У меня тут сумка была… — вопросительно протянул лейтенант.

— Да мы тут после ограбления все убрали. Твои вещи в другой комнате. Я сейчас принесу.

Вещи за время службы лейтенант не накапливал. Поэтому в сумку легко поместились и снятая форма, и туалетные принадлежности, и несколько книг. Строго говоря, Мазепа страшно торопился, (за окном неудержимо светлело), и у него не было времени вспоминать, забыл он что-нибудь еще или нет.

— Ну, если что я забыл, заберите себе. Ладно? — обратился он к хозяину.

Тот пожал плечами. В эту минуту в комнату вошла хозяйка — грузная, пожилая женщина, которую непрерывно и поочередно мучили артрит и радикулит. Вот и в эту минуту она тяжело опиралась на косяк двери.

— Уезжаешь, Сережа? — спросила она. — А почему так рано?

Сначала Мазепа хотел зло ответить — «А вы сами не догадываетесь?». Затем подумал: «А зачем это?», и вслух сказал:

— Очень домой тороплюсь, Маргарита Павловна.

Набив сумку, он, к крайнему изумлению хозяев дома, рванулся к поленнице, покопошился там с полминуты, а потом вернулся в комнату с приличных размеров поленом.

— Дайте нож, пожалуйста, — попросил лейтенант. — Или отвертку.

Изумленный хозяин молча и без вопросов принес большую отвертку. Мазепа расковырял ее затычку в полене, уцепился ногтями за кончики целлофана, и вытащил наружу не самых маленьких размеров «колбаску» из золотых монет.

Краем глаза Сергей заметил как муж с женой кусают себе губы. Теперь они и сами увидели, что именно искали грабители.

— Ну все, счастливо! — прокричал им лейтенант, на миг остановился, огляделся еще раз напоследок кругом, то ли чтобы еще раз посмотреть, не забыл ли он чего важного, то ли для того, чтобы запомнить эту комнату, в которой провел довольно яркий отрезок своей пока еще не особо долгой жизни, и быстрым шагом направился к калитке.

Она скрипнула за ним, и больше в этот дом он не вернулся никогда.

День обещал быть солнечным и жарким. Но пока на улицах не было не души.

Дорога к автовокзалу шла вниз, под гору. Сумка была не особо тяжелой, и, периодически меняя плечо, Мазепа удирал из Буйнакска семимильными шагами.

Конечно, до появления официальных частных извозчиков было еще далеко, но лейтенант знал, где тусуются частники, желающие подзаработать нелегально. Единственное, что смущало лейтенанта, так это то, что в такой ранний час там могло никого и не быть. А ведь чем больше он оставался в городе, тем больше возрастала для него опасность нарваться на тех, кто был очень заинтересован во встрече с ним.

И правда, на точке никого не было. Лейтенант замер, сердце лихорадочно застучало в виски. Он пребывал в полной растерянности.

Первый автобус, по идее, должен был быть через четыре часа. К этому времени, вполне возможно, нехорошие люди уже узнают о его бегстве из госпиталя, отъезде из дома, и начнут его искать. А где искать? Ну естественно на вокзале! Где же еще?

Внезапно из-за поворота вынырнула синяя «шестерка». Лейтенант замахал руками. Машина остановилась, и боковое зеркало опустилось.

— Довезете до Махачкалы? — спросил Мазепа.

Черноусый абрек оценивающе осмотрел офицера.

— Сильно торопишься? — спросил он.

— Сильно, — честно ответил Сергей.

— Ну, тогда десять рублей, не меньше.

Мазепа усмехнулся:

— Ладно, я согласен.

— Да-а? — удивился черноусый. — Тогда садись, поехали.

Лейтенант закинул сумку на заднее сиденье, сам уселся на переднее, и «шестерка» рванула с места в карьер.

Расплатившись с частником, Мазепа отнюдь не поспешил покупать билет на поезд. До нужного ему рейса оставалось еще несколько часов. Он боялся, что его, в принципе, могут искать и здесь, на железнодорожном вокзале.

Поэтому он добрался общественным транспортом до автовокзала, где купил билет до Кизляра. Причем так удачно, что автобус отошел от вокзала через десять минут после покупки билета.

А вот уже в Кизляре демобилизованный лейтенант купил билет на поезд, и спокойно поехал домой в плацкартном вагоне.

Андрей Иванович Шувалов.


В Новороссийск Андрей Иванович прибыл уже поздно.

Немного расспросив прохожих, постового милиционера, и слегка поплутав в окрестностях, Шувалов нашел гостиницу «Океан», где, согласно полученных им инструкций, для него уже был забронирован одноместный номер.

При гостинице была платная парковка, располагавшаяся через дорогу. Поставив свой автомобиль на стоянку, и расплатившись со сторожем, уставший Андрей Иванович неторопливо отправился заселяться.

Администратор быстро сверила данные из его паспорта с занесенными в ее компьютер, и выдала ему ключи.

Номер находился на пятом этаже, и Шувалов отправился к лифту. Тот был занят, и Андрею Ивановичу пришлось подождать. Лифт хотя и шел вниз, но явно не торопился. Шувалов начал переминаться с ноги на ногу.

Наконец раздался мелодичный звонок, и створки открылись. В лифте уже находилась женщина. Так как Андрей Иванович встал прямо напротив лифта, то пару секунд они пристально смотрели друг на друга.

Такие женщины Шувалову всегда нравились. Круглое улыбчивое лицо, задорный носик, живые темно-карие глаза, ярко-желтые, (понятно, что крашенные), волосы, невысокий рост, пышная грудь, и то манящее сочетание тонкой талии и крутых бедер, которое делает иных женщин похожими на песочные часы.

Незнакомка томно улыбнулась пухлыми, ярко накрашенными губами, и опомнившийся Шувалов сразу же уступил ей дорогу.

Войдя в лифт, Андрей Иванович повернулся спиной к зеркалу, и, пока двери лифта не закрылись, продолжал смотреть вслед так поразившей его женщине. Она же, не оборачиваясь, скрылась за дверями гостиницы.

Андрей Иванович вздохнул. Видимо, помимо его воли и сознания курортное настроение, (несмотря на то, что он прибыл-то в Новороссийск на работу), вступало в свои законные права.

Шувалов вышел в коридор. Мягкий чистый ковер глушил его шаги, пальмы, сидящие в кадках, и лианы, ползущие по стенам, создавали ощущение южной оранжереи. Это все Андрею Ивановичу безумно нравилось, и к своему номеру он подошел с приятным предчувствием.

Что же! Номер был неплох. Холодильник, кровать, диван, туалет с душем — что еще нужно? Ах да! Телевизор здесь тоже был. Андрей Иванович сразу пощелкал пультом. Насчитав больше десяти каналов, Шувалов прекратил это занятие.

Больше всего сейчас ему хотелось искупаться и выпить пива. К купанию он приступил немедленно. Вода в душе была горячей, а полотенце приятно пахло. Войдя в комнату, Андрей Иванович достал свой походный набор, натерся дезодорантами, облился с ног до головы дорогим мужским одеколоном, одел на чистую рубашку галстук, и отправился вниз — в ресторан.

А вот здесь, как вначале показалось Андрею Ивановичу, его приятное настроение должно было испариться.

Зал был полон, дым стоял коромыслом, и, по всей видимости, никто из посетителей покидать ресторан не собирался.

Шувалов, поколебавшись, все же направился к барной стойке, и заказал себе большой стакан пива «Дон».

Ведь выпить пивка ему в эту минуту хотелось больше всего — сказывался день, проведенный целиком и полностью за рулем. Пиво вошло в Андрея Ивановича как оживляющий напиток. Как ему показалось, в голове даже просветлело.

С просветлевшей головой наладилось и зрение. Шувалов высмотрел в мешанине танцующих и шарахающихся туда — сюда посетителей одно свободное место за столиком у окна.

«Странно», — подумал Андрей Иванович, — «свободное место, и даже у окна? Ладно, пойду проверю. За спрос денег не берут».

Он отошел от стойки, и решительно протиснулся до заинтересовавшего его столика. То, что он увидел, потрясло его намного больше, чем даже наличие свободного места. За столом сидела та самая незнакомка из лифта! Вот уж на удивление… Но Андрей Иванович решил не стоять столбом, а сразу приступить к делу. Мало ли, вдруг просто, гм-м… партнер отошел на время. Сейчас она скажет — «Занято» — и можно смело разворачиваться и идти в номер. Взять здесь же в баре пива побольше, какой-нибудь закуски, и в номер. Попить пивка, посмотреть телевизор, и спать. Завтра ж в порт!

— Занято? — спросил он.

Женщина внимательно посмотрела на Шувалова, потом в ее глазах мелькнула искорка воспоминания. «Узнала», — догадался Андрей Иванович. Тем не менее, она задержалась с ответом. Шувалов продолжал стоять в вопросительной позе.

— Да нет, — ответила незнакомка. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Голос у нее был мягкий, грудной… Сладкий голос.

Сердце у Андрея Ивановича забухало. Давно он не знакомился с женщинами. Очень давно. Так, чтобы попасть на курорт без жены? Да она бы съела его потом дома! Живьем! Если бы не Грачев…

Шувалов присел, но в растерянности забыл, что же нужно делать дальше. Он забарабанил пальцами по столу.

— Вам, наверное, нужно это? — сказала женщина, протягивая ему меню.

Андрей Иванович внезапно понял, что ему очень хочется слушать этот голос и дальше.

— Да — да, конечно, — спохватился он и принял из рук незнакомки тяжелую кожаную папку.

— Вы позволите вас угостить, — неожиданно быстро для самого себя он принялся «хватать» быка за рога.

Женщина негромко засмеялась. Как колокольчик.

— Вы всегда так напористо знакомитесь? — спросила она.

Андрея Ивановича бросило в пот, он решил, что все испортил, даже не успев начать, а потому ответил правду:

— Я вообще не помню, когда последний раз знакомился. Я на курортах редко бывают, а без жены вообще никогда. А с супругой не очень-то назнакомишься.

— Спасибо за откровенность. Вы смелый человек.

— Правду говорить легко и приятно, — ответил Андрей Иванович.

Откуда-то из глубин памяти всплыла эта фраза. Кто ее сказал? Где он ее слышал? Или, может быть, читал. Нет, не помнил Шувалов, откуда он знал эти слова. Но подошли они как нельзя к месту.

— Ну что ж, — мягко протянула незнакомка. — Давайте познакомимся. Меня зовут Лариса Михайловна. Можно просто Лариса — я не обижусь.

Шувалов внезапно облизнулся:

— А меня зовут Андрей Иванович. А если хотите — можете назвать просто Андрей… Давайте так, я буду назвать вас Ларисой, а вы меня — Андреем.

— Ну хорошо, договорились. Вот только вы, Андрей, заказывать-то что-нибудь будете?

— Я?.. Ах, да! Ну, конечно же, — Шувалов заторопился. — Сейчас, одну минуточку.

Он поискал глазами по залу официанта, увидел, замахал ему рукой. Тот кивнул, и через пару минут нарисовался у столика. Андрей Иванович заказал бутылку шампанского, (для продолжения знакомства), бутылку вина, пару салатов, и большой бифштекс. Он спросил у Ларисы, что она будет есть, и та, особо не жеманясь, попросила то же самое, что и ему.

Официант ушел, но не надолго. Не успели Лариса и Андрей Иванович помолчать, как тот уже принес открытую бутылку шампанского и бокалы. Шувалов немедленно разлил игристый напиток, произнес вполне естественный тост за знакомство, и быстро выпил. Вкусное шампанское легло на подготовленную пивом базу, и Андрей Иванович почувствовал себя необыкновенно приятно.

— Вы отдыхаете? — спросил он Ларису.

— Да нет, я в командировке, ненадолго.

— Надо же, — возбужденно воскликнул Андрей Иванович, — какое совпадение! Ведь и я тоже в командировке.

— Вы не в порт, случайно?

— Да, а как вы догадались?

— Очень просто… Здесь почти вся жизнь крутится возле порта.

— И вы туда же?

— А вот я — нет. У меня совсем другой профиль. Я по искусствоведческой части. А вы?

Андрей Иванович уже наливал второй бокал шампанского.

— А я тут по торговым делам, — ставя бутылку на стол, ответил он. — Наша фирма торгует зерном на экспорт.

— Да? — удивилась Лариса, — а чьим зерном?

— Своим собственным.

— С ума сойти! И что, у нас в стране еще осталось сельское хозяйство?

Это было произнесено так искренне, что Андрей Иванович даже как-то обрадовался. Вот теперь ему представилась возможность с гордостью рассказать, чем они занимаются, и поразить воображение новой знакомой, которая, наверное, как и большинство горожан, вполне уверены, что сельское хозяйство — это черная дыра, куда что ни кидай, все провалится и пропадет пропадом.

— Я акционер одного крупного холдинга. У нас элеваторы, хозяйства свои, МТС…

— Простите, что?

— МТС — машинно-тракторная станция. Ну, знаете, хозяйств у нас много, в каждом держать свою технику полностью не выгодно. Мы подержанные комбайны в Германии купили, и привезли сюда. Создали отдельное предприятие. Теперь они по договорам убирают зерно. Сначала в одном хозяйстве, потом в другом, а если есть возможность — то и за деньги услуги оказываем. Вот. Зерно у нас хорошее. Да что там скромничать! Отличное у нас зерно! Вот, все что можно, гоним на Запад. Твердую пшеницу, гречиху, подсолнечник — все, что берут.

— А берут?

— Еще как! С руками отрывают… Вот вы знаете, что самые лучшие итальянские макароны делают из нашей пшеницы?

— Неужели? — усмехнулась Лариса.

Шувалов даже немного обиделся:

— Да — да! Между прочим, именно так. У них не растет такая пшеница как в нашей зоне. Климат у них не тот.

— А как же раньше-то они без нее обходились?

На такой простой и резонный вопрос Андрей Иванович не сразу и ответ-то нашел:

— Обходились как-то… Но качество было не то! Я же говорю, самые лучшие макароны итальянцы делают из нашей пшеницы. А все остальное — хуже.

Принесли заказ. Шувалов разлил в последний раз шампанское, они выпили и приступили к еде. На время разговор прервался.

Возобновила его Лариса.

— А вы, Андрей, я так понимаю, руководитель?

Андрей Иванович проглотил кусок бифштекса, и, вытирая рот салфеткой, ответил:

— Нет, я просто акционер. Мне руководящая работа не нравится. Я не хочу в офисе сидеть. Я заготовителем работаю. Езжу по всей области, договора на поставку зерна заключаю.

— А зачем это, если у вас свое зерно?

— Да все очень просто. У нас не хватает своих объемов. Очень часто есть хороший заказ, а нам закрыть его нечем. А ведь это очень хорошие деньги! Вот и закупаем еще все, что можно, чтобы партнеров не упустить.

— Сложная работа?

Шувалов разоткровенничался. Спиртное развязало ему язык.

— Да, конечно, сложная. Найди, а ведь нужно не абы какое зерно, нужно качественное. А найди такое! И чтобы согласился продать, и по той цене, по которой предложишь… Сложно, языком надо вертеть, не переставая. Язык надо тренировать. Знаете, как замполиты язык тренируют?

— Как?

— А вот так!

Андрей Иванович образно показал, как он вываливает язык на стол и массирует его руками. Лариса засмеялась: звонко, как колокольчик.

— А вы смешной! Ну и сколько вам приносит эта тяжелая работа языком?

Андрей Иванович не только не насторожился, (а собственно говоря, почему надо было? Обычное человеческое любопытство), но с большим самодовольством ответил:

— Я купил новую квартиру.

Лариса улыбнулась:

— Здорово. А вот нам — бюджетникам — это не светит.

Шувалов осекся, и даже почувствовал нечто вроде вины за свое бахвальство.

— Да уж, — сказал он. — С государством не разбогатеешь. Мы вот всех приличных специалистов из НИИ сельского хозяйства к себе на фирму перетащили… Что там за зарплаты! У нас в одном хозяйстве есть лаборатория, так там у них возможностей для исследований на порядок больше, чем было в этом институте.

— А зачем вам свои лаборатории, интересно?

— Ну как зачем? А качество зерна проверять? Мы же не можем на экспорт поставлять абы что!.. Один раз нарушишь евростандарты, потом будешь ходить вымаливать заказ, а не дадут. Там ребята такие дотошные! Нудные, дотошные…

Андрей Иванович непроизвольно сжал зубы. Лицо его перекосилось, но он тут же взял себя в руки и улыбнулся.

— Да что я все о себе, да о себе! Лучше вы, Лариса, расскажите, чем вы занимаетесь?

— Я по музейной части…

Она посмотрела на часы, и внезапно прервала фразу.

— Простите Андрей, — сказала Лариса. — Но мне пора идти. Мне должны позвонить, боюсь, я могу пропустить звонок.

«Наверное, муж», — почему-то тоскливо подумал Андрей Иванович. — «Проверяет, скорее всего… Как он вообще такую шикарную женщину отпустил одну на курорт, хотя бы даже и в командировку?.. Я бы ни за что не отпустил!».

— Знаете что? — Неожиданно предложила Лариса. — Вы завтра во сколько освобождаетесь?

У Шувалова радостно забилось сердце.

— Ну…, - протянул он. — Где-то часов в семь вечера, я думаю, я буду уже свободен… Самое позднее — в восемь.

— Хорошо. Давайте завтра встретимся здесь же ровно в восемь часов. А кто придет раньше — подождет.

— Да — да, конечно! — Андрей Иванович обрадовался, и даже не думал скрывать свои чувства.

Лариса лукаво улыбнулась, подхватила свою сумочку, и ушла, легким шагом.

Шувалов, как зачарованный, следил за движением ее бедер до самых дверей. Он почувствовал, как внизу у него что-то зашевелилось. Андрей Иванович поразился — он не ощущал такого уже очень и очень давно.

— Какая женщина! — прошептал он.

Черт его знает, где они застряли, но на следующий день вагоны еще не подошли. Так что делать Шувалову было абсолютно нечего. Он пошел на пляж.

Несмотря на начало сезона, пляж был полон. А чего удивляться? Погода стояла жаркая, солнце пекло так, что плавился асфальт. Одно спасение — в воде.

Андрей Иванович купил себе пива, соленой рыбы, и сидел под зонтиком в кафе на набережной. Ему было хорошо. Он сидел, и мечтал о вечерней встрече.

Мысли у Шувалова были самые что ни на есть фривольные. Андрей Иванович и в молодости не был большим ловеласом. Знаете, как-то подвела внешность. В молодости он был некрасив, и девчонки предпочитали ему других парней, что, строго говоря, вообще-то его сильно бесило.

Поэтому как только на него положила глаз первая, более — менее привлекательная девчонка, он, не долго думая, быстро предложил ей руку и сердце. Она не отказалась, и Андрей Иванович стал женатым человеком.

Теперь уже он мог слегка свысока смотреть на своих товарищей. В отличие от них, половые отношения у него были регулярными. Это его сильно успокоило, и на других женщин он внимание больше не обращал.

Но прошло несколько лет, чувства к жене приелись, она стала дурнеть, (между прочим роды сказались на ней весьма сильно — она резко растолстела, и покрылась какими-то пятнами), а вот сам Шувалов весьма для себя неожиданно стал хорошеть. Так часто бывает с мужчинами южного типа — как хорошее вино, они зреют медленно, но с годами приобретают особый шарм.

Бывая в командировках, Андрей Иванович начал замечать, что женщины на него поглядывают. Это очень сильно прибавило в самооценке, но кроме легких двусмысленных фраз Андрей Иванович не позволял себе ничего.

А если сказать совсем честно, то он просто боялся. Довольно часто он воображал себе секс с разными привлекательными и молодыми девицами, но дальше воображения дело не доходило. И если бы вдруг действительно появилась бы такая возможность, Андрей Иванович, скорее всего, просто постарался бы все спустить на тормозах. Ведь помимо прочего, у Шувалова был небольшой, как бы сказали в восьмидесятые, «закидон». К сексу он относился весьма трепетно.

Так, он твердо полагал, что никогда не женился бы на девушке, у которой до него были любовники. Он искренне считал, начитавшись разных умных книг, что когда два человека сливаются в одно целое, то возникает что-то большее, чем простой физиологический акт. Это вам не стакан воды выпить! А делить свою женщину с кем-то еще? Такого Андрей Иванович даже представить себе не мог. Пусть даже это было в прошлом, и до него…

Шувалов вычитал в одном православном журнале, случайно попавшемся ему в руки, что каждый мужчина оставляет на женщине неизгладимый отпечаток. И если таких отпечатков становится много… Статья настолько впечатлила Шувалова, что он уже и не рад был, что она попалась ему на глаза.

Нет, использованный материал ему не нужен. Нет, конечно, женщины как женщины… Но не для него.

И потому ему, как человеку еще советского воспитания, казалось, что если он с кем-то переспит, то ему потом придется как-то по-другому общаться с этим человеком… А этого он очень не хотел.

Пусть мечты остаются мечтами. Не дай бог, чтобы они сбылись!

Сейчас же ситуация была совсем — совсем другой. Во-первых, Лариса ему страшно нравилась. Так нравилась, что уже мысли о супруге вызывали какую-то легкую неприязнь. Во-вторых, здесь на курорте, царила особая атмосфера, которая снимала с Шувалова многие комплексы и страхи. Ну и, наконец, в-третьих, чего греха таить, он был совершенно уверен, что, когда вернется из Новороссийска, то больше не увидит Ларису никогда в жизни. Не увидит, и не услышит.

А потому сейчас ситуацию следует раскручивать на всю катушку, пользоваться моментом, возможностью, удачей, которая, наверняка, не представится больше никогда. Даже просто интимно общаться с такой женщиной после стольких лет серой будничной семейной жизни — это же настоящий праздник! Так, празднуй, Андрей Иванович, не тормози, не останавливайся!..

Шувалов искупался. Вода была прохладной, но вполне терпимой. Он легко доплыл до буйка, потрогал его рукой, покачался на воде рядом с ним, потом повернулся на спину и медленно поплыл в сторону берега. Над ним в бездонном голубом небе плыли облака. Такие же облака, как в детстве, когда он плавал в речке, вниз по течению, и оно мягко обтекало его со всех сторон, вода наливалась в уши, и вместо звуков ветра он слушал стук собственного сердца…

Лирическое настроение заставило Шувалова выпить еще пару литровых стаканов пива. Он посмотрел на часы, и решил, что к вечеру нужно быть в форме. Для этого он еще раз сходил в воду, и много плавал, пытаясь сбить легкое опьянение.

В шесть часов Андрей Иванович вернулся в гостиницу, приготовил костюм, обмылся, надушился, посмотрел пустыми глазами телевизор, и ровно в восемь часов вечера зашел в гостиничный ресторан.

На этот раз свободных мест не было вообще. Но не было и Ларисы. Андрей Иванович вместо того, чтобы занервничать, неожиданно успокоился. Раз Ларисы нет, то когда она придет, они просто пойдут куда-нибудь в другое место.

Шувалов хотел подождать в баре, но передумал. Он решил, что за сегодня и так уже прилично выпил, а более — менее трезвая голова ему очень даже понадобится. Поэтому он вышел за двери ресторана и присел на мягкий диванчик в холле, прямо под пальмой. С этого места вход в ресторан был прекрасно виден.

Прошло пятнадцать минут, а Лариса все не появлялась. Шувалов начал нервничать и кусать ногти. К счастью, не более чем через минуту входные двери в гостиницу распахнулись, и знакомая фигура быстрым шагом направилась ко входу в ресторан.

— Лариса! — стараясь особо не шуметь, замахал руками Андрей Иванович. — Лариса!

Женщина уже почти взялась за ручку, когда услышала, что ее зовут. Она неторопливо повернула голову, как будто боялась увидеть что-то не очень для себя приятное, но когда увидела Андрея Ивановича, сразу расслабилась и заулыбалась.

— Ах, это вы! — воскликнула она. — Но почему вы здесь, а не там?

— Там совершенно нет мест! Я жду вас для того, чтобы мы вместе отправились куда-нибудь в город. Куда-нибудь, где место для нас найдется.

Шувалов, с не вполне очевидной для его комплекции резвостью, вскочил на ноги, подошел к Ларисе, предложил ей ручку, и получив согласие, чинно направился на выход.

Они довольно долго гуляли по городу, но никак не могли где-нибудь присесть. То вообще не было мест, то не было хороших мест, то им не нравился сам ресторан или кафе, то еще что-нибудь мешало.

В конце — концов Шувалов понял причину их неудач. Им просто не хотелось сидеть, а хотелось бродить, и разговаривать на ходу.

Пока они гуляли, Андрей Иванович выложил, сам того особо не замечая, о себе почти все. О том, почему и как он женился, сколько у него детей, как их зовут и чем они занимаются, как он попал на нынешнюю работу, сколько ему за нее отстегивают, как рассчитывают дивиденды, почему ему нравится работать в «Деметре» и какие у него планы на будущее. При этом он не забывал отвешивать Ларисе комплименты, которые она благосклонно принимала.

Сама Лариса рассказывала о себе гораздо меньше. Он узнал только о том, что она разведена, что с бывшим мужем она не поддерживает никаких отношений, и даже не знает, где он сейчас обретается, и что детей у нее нет. Она пожаловалась, что такие замечательные мужчины, как Андрей Иванович встречаются крайне редко, а если и встречаются, то, как правило, уже обременены семейством и детьми.

На эту жалобу — комплимент Шувалов смог сказать только «увы». Правда, он выразил уверенность, что такую прелестную женщину как Лариса мог бросить только круглый идиот, и что если бы он был холост, то… Он не договорил, и это было красноречивее всяких слов.

Лариса взглянула на него с благодарностью, и пожала ему локоть. От ее взгляда Андрей Иванович просто сомлел. В эту минуту он на самом деле, совершенно искренне жалел, что не холост. «Седьмое небо» не казалось ему уже таким далеким.

Ночь была темна, в свете фонарей мелькали загадочные тени, шумел ночной город, а прохладный ветер с моря приятно контрастировал с дневным пеклом. Лариса и Андрей Иванович направлялись обратно в гостиницу.

Всего час назад они все-таки нашли себе место в кафе, попробовали местных краснодарских вин из замечательного Абрау-Дюрсо, закусили креветками, и почувствовали себя совсем — совсем хорошо. Но тут Лариса, (заметьте, не Шувалов, а именно Лариса), сказала, что завтра будет трудный рабочий день, и, как бы не было ей сейчас замечательно с милым Андреем, но ведь нужно хотя бы немного поспать.

Шувалов заметил, что время еще детское, но послушно поднялся, и последовал за своей новой знакомой.

Они, хотя и шли к гостинице, но явно не торопились. Разговор шел практически ни о чем. Но даже не особо опытный в таких делах Андрей Иванович по интонации и жестам подруги понимал, что он ей не безразличен, и что у него есть шанс на нечто большее, чем просто прощальный поцелуй в щечку у двери в номер.

Так и оказалось. Когда они остановились у дверей ее номера, Лариса как-то глубоко вздохнула и с какой-то просительной интонацией сказала:

— Зайдете?

У Шувалова слегка закружилась голова. Он ничего не смог сказать, а только утвердительно закивал головой.

— Тогда проходите.

Они вошли. Такой же одноместный номер, как у Шувалова, с похожей мебелью, и расположением всех вещей.

Лариса упала на диван:

— Ах, как я устала!.. Андрей, вот там, в холодильнике, есть открытая бутылка вина. Давайте выпьем!

— Да — да, конечно! — Андрей Иванович, уже было хотевший присесть рядом с Ларисой, разогнулся, подошел к холодильнику, забрал бутылку, нашел бокалы, налил себе и Ларисе, и подошел с бокалами к ней.

Это было, пожалуй, той последней каплей, которая точит камень. Эта доза спиртного сняла с Шувалова все барьеры, которые у него еще оставались. Он поставил пустые бокалы на столик, резко сел на диван, обнял Ларису правой рукой и впился ей в губы. Она охотно ответила. Ее волосы пахли чем-то неуловимо приятным, теплым, детским. Андрей Иванович зарывался лицом в ее кудри и вдыхал этот аромат, широко раздувая ноздри.

Женщина пересела к нему на колени, и начала расстегивать рубашку.

Шувалов покусывал ее за ухо, целовал в плечо… Она молча жмурилась и улыбалась.

Когда пуговицы закончились, Шувалов отстранил Ларису, встал, и рывком стянул с себя рубашку. Он стоял перед ней; она также встала. Они стояли напротив, она тревожно смотрела ему в глаза, как бы спрашивая его: «А стоит ли?».

Ничего не говоря, Андрей Иванович начал расстегивать на ней платье. Оно упало на пол, Шувалов прижался к Ларисе, нашарил на спине застежку от лифчика, расстегнул ее, и потянув за лямки, стянул его и бросил на диван.

Лариса стояла перед ним почти голая; лишь черные кружевные трусики еще оставались на своем законном месте. Шувалов наклонился, и начал целовать сосок на груди Ларисы. Она изогнулась; он перешел к другой груди. Потом поднял женщину, которая оказалась совсем не тяжелой, на руки, и отнес ее к постели.

Лариса лежала на спине, а Шувалов нависал над ней.

Да, ей не было еще и тридцати. На ее чистой коже еще не было следов возраста, она дышала здоровой чистотой молодости. Такой чистой и слегка загорелой кожей можно было только восхищаться. Андрей Иванович принялся неторопливо целовать ее.

Он проводил языком снизу доверху. Тщательно, как будто он хотел попробовать каждый кусочек ее тела, достать каждый изгиб. Лариса млела: она лежала с закрытыми глазами и едва заметно дышала.

Шувалов перевернул ее на живот. Теперь он гладил и целовал ей спину. Лариса раскинула руки в стороны, а ее светлые волосы разметались по подушке.

Андрей Иванович чувствовал нарастающее возбуждение. Оно подстегивало его, и вот он, наконец, решился стянуть кружевные трусики, обнажая круглую, мягкую и очень соблазнительную попку. Шувалов мял ее обеими руками, а затем, одним быстрым движением, он просунул руку между ног женщины, и провел там, где уже было жарко и влажно. Лариса тихонько застонала и повернула голову.

— Ты готов? — спросила она.

— Я? Да, давно готов.

Андрей Иванович чувствовал себя как мальчишка, который собирается сделать это впервые. Ему так хотелось войти в Ларису, что он даже дрожал. Шувалов сбросил с себя брюки, снял носки, стянул трусы и его вздыбившееся достоинство наконец-то обрело свободу.

Лариса перевернулась на спину, взяла член в руку, слегка пожала его, отчего у Андрея Ивановича непроизвольно перехватило дыхание, и сказала:

— Подожди секундочку.

Она неторопливо поднялась, подошла к подоконнику, где стояла маленькая черная женская сумочка, и, стоя спиной к Шувалову, вытащила из нее коробочку, достала розовый презерватив.

Шувалов продолжал стоять у кровати. Лариса сама надела ему презерватив, повалилась на кровать и широко, придерживая их руками, раздвинула свои мягкие красивые ноги…

Андрей Иванович старался на Ларисе так, словно скинул пару десятков лет. Движения его были резки и размашисты.

Почувствовав приближение оргазма, он схватил женщину за плечи, навалился на нее всем своим телом, еще два яростных движения, и… струя спермы рванула из него внутрь Ларисы. Он ничуть не ошибся: именно внутрь, так как презерватив порвался…

Они оба растерянно смотрели на порвавшееся латексное изделие, женщина слегка нахмурилась, потом махнула рукой, улыбнулась, потянула Андрея Ивановича на себя, и принялась его целовать…

Шувалов был счастлив. Он снова ощутил, что такое полноценный секс. Конечно, ни в какое сравнение с редкими домашними механическими движениями, которых к тому же с годами становилось все меньше и меньше, это не шло.

Разница заключалась еще и в том, что через полчаса Андрей Иванович был готов снова. На этот раз презерватив они не использовали, решив, что и так все обойдется, но переменили позу. Шувалов пристроился сзади, и вид движущегося шикарного женского зада только увеличивал его и без того невероятное возбуждение и восторг.

В эту ночь Андрей Иванович почувствовал себя почти молодым. Проснулись они в одной постели, и, прежде чем разойтись по своим рабочим дела, сделали это еще один раз.

Павел Александрович Грачев.


Когда четвертый курс уже почти закончился, а именно в мае месяце, студента Пашу Грачева неожиданно вызвали в деканат. Деканом факультета на тот момент была женщина — Тамара Ильинична Трафимова — маленькая и седая, но весьма активная и решительная.

В кабинете декана, когда там появился Паша, уже находились его однокурсники с параллельных групп. Грачев сразу догадался, что речь идет о чем-то очень интересном, так как он был одним из лучших студентов своей группы, а двое других студентов, вызванных деканом — своих.

Он не ошибся.

— Ребята, — сказала Трофимова, — у меня для вас есть очень приятная новость. На базе нашего института открывается учебный центр немецких сельскохозяйственных бераторов.

Паша не знал, кто такие «бераторы», но пока решил вопросов не задавать. В голове почему-то крутилась ассоциация со словом «куратор».

— Они набирают первую группу слушателей, — продолжила декан, — курс рассчитан примерно на месяц. Я, то есть мы, решили, что вы будете участвовать.

— А текущая учеба? — пискнул кто-то, — у нас же скоро сессия. Зачеты, экзамены…

— Вам помогут. Более чем лояльное отношение к вам преподавателей я гарантирую… И вообще, постарайтесь сдать все пораньше, чтобы не отвлекаться.

— Извините, можно вопрос? — Паша не удержался, и вставил свои «пять копеек». — Кто будет в группе, только мы трое?

— Ну нет, конечно, — засмеялась декан. — Нет, что ты! С экономфака будут четверо, будут от крупных областных хозяйств представители, кто-то из областного управления сельского хозяйства. Преподаватели от нашего вуза тоже будут — молодые. Так что вас там человек тридцать наберется.

— Ага, понятно, — закивали головой студенты.

— Так, значит с понедельника вы приходите к аудитории 412, здесь, в Главном корпусе, и ждете дальнейших указаний. Да, кстати, по окончании курса, успешном, само собой, вы получите сертификаты бераторов.

— Да кто они такие, эти бераторы? — не выдержал кто-то из студентов.

— Вам все расскажут, — махнула рукой декан, показывая, что аудиенция закончена, и пора кое-кому покинуть помещение.

Когда Паша возвращался в свою группу, его больше интересовал вопрос не о будущих занятиях с немцами, а о том, как ему сдавать сессию с учетом месячного пропуска в учебе. Конечно, словам декана о льготном режиме можно было доверять, но… Льготный режим — это может быть и «четверка», там где и «тройки» было бы многовато, но Паша меньше, чем на «пятерку» согласен не был. Он явно шел на красный диплом, и разменивать его на некую бумажку в виде непонятного сертификата отнюдь не собирался.

В понедельник на четвертом этаже Главного корпуса, у аудитории под номером 412, было довольно многолюдно.

Паша, честно говоря, здесь раньше никогда и не был. Ему уже сказали, что эта аудитория специально отремонтирована и подготовлена для всяких солидных заседаний, и, что вполне естественно, простых студентов сюда не пускают никогда. От этого у Грачева появилось острое желание посмотреть на то, что находится внутри загадочного помещения.

Пока же он разглядывал собравшихся. Двух девчонок с экономфака он не знал, два парня ему были знакомы, но только шапочно. Всех остальных он видел в первый раз. Были солидные мужчины в костюмах и галстуках, были мужчины, одетые попроще, пара женщин делового вида, еще трое в цветастых платьях, молодой парень в джинсовом костюме. Тридцати человек, как обещал декан, не набиралось, но все-равно народа было приличное количество.

Внезапно легкое броуновское движение по коридору серьезно ускорилось, пронесся шепот — «Идут, идут» — будущие слушатели как по команде выстроились вдоль стенок, и к дверям аудитории беспрепятственно подошла группа из четырех человек, в которой Паша узнал только одного ректора.

Дверь распахнулась, поток солнечного света, льющийся через окна аудитории, осветил доселе мрачный и темный коридор, и люди гуськом потянулись за руководством.

Паша, наконец-то, смог увидеть, чем данная эксклюзивная аудитория отличалась от тех, где у них проходили обычные занятия.

Первое, что ему бросилось в глаза, была мебель. Столы и стулья были совершенно новые и чистые. На них было просто приятно смотреть. На окнах были красные шторы. Чистые красные шторы, которые дышали не темнотой, пылью и затхлостью, и солнцем и свежестью.

На полу лежал новенький паркет. На таком паркете новые кожаные туфли Паши Грачева издавали чудесный скрип.

Доска на стене также была новой. Но такие доски Паша уже видел, когда еще учился в школе. Зеленого цвета, с откидывающимися боковыми ставнями. Кто-то говорил ему, что такие классные доски делают в ГДР. Такие доски были и в новых корпусах института. Однако нельзя было не заметить, что доска в этой аудитории была именно новой, может быть, даже еще ни разу не использованной.

Пока Паша разглядывал обстановку, все уже почти расселись. Грачев опомнился, и занял место рядом с одним из парней.

Все расселись и замолчали.

Ректор прокашлялся.

— Товарищи, — начал он свою речь, — я, кто меня не знает, ректор нашего сельскохозяйственного института, Гаврилов Петр Кузьмич.

Собравшиеся громко зааплодировали.

— Я представляю вам Богуцкого Сергея Федоровича. Это руководитель агропромышленного отдела в областном исполкоме, — продолжил ректор. — Это наш переводчик — Краузе Нина Ивановна.

Краузе Нина Ивановна поклонилась. Ей тоже похлопали.

— Ну а это наш иностранный преподаватель — Фридрих Ризе.

Фридрих Ризе также наклонил голову, потом он достал из кармана пачку каких-то мелких бумажек, наклонился к переводчику и что-то ей сказал.

— Товарищи, — громко произнесла Нина Ивановна. — Господин Ризе передает вам свои визитки. По одной каждому… Передайте, пожалуйста по рядам.

Пока иностранному преподавателю представляли слушателей, Паша вытащил из папки записную книжку производства бывшей ГДР. Сколько лет она валялась дома без дела, а вот для такого случая как раз и пригодилась. Немецкое — к немецкому.

В общем, довольно скоро выяснилось, что с переводчиком немного не угадали. Хотя это было странно, ведь она специализировалась именно на сельскохозяйственной тематике.

Однако вся проблема была в том, что речь-то как раз шла больше не о чисто сельскохозяйственной тематике, а об ее экономической составляющей. Было очень много незнакомых рыночных терминов, которые были не совсем известны советским преподавателям, и уж тем более, преподавателям с кафедры иностранных языков.

Несколько лет спустя Павел Александрович понял, о чем в тот раз безуспешно пытались достучаться до своих русскоязычных слушателей и Фридрих Ризе, и другие немецкие специалисты. Много позже в России появились книги по контроллингу — особой экономической системе организации производства. Причем самыми яростными сторонниками этой системы были именно немцы.

Вот в чем была вся беда! Преподаватели и слушатели из двух разных систем говорили на разных языках. Не в буквальном смысле, (хотя и в буквальном, конечно, тоже), а в смысле терминологии, и отношении к цели бизнеса.

У русских это был план, у немцев — прибыль. Ризе, например, просто поражался, как можно начинать производство зерна, не имея в перспективе понятия, за сколько его можно будет потом продать. Хотя, строго говоря, это было не совсем так. Все было можно объяснить, рассказать, разложить на пальцах. Рассказать о дотациях, о списаниях долгов и тому подобных не вполне рыночных приемах. Но очень мешал переводчик, да и, честно признаться, и цели-то такой никто перед собой не ставил.

Никто же ведь всерьез и не собирался становиться бератором. Еще чего не хватало!

Что сразу как-то поразило пока еще советскую аудиторию, так это небольшая доска с откидными листами белой бумаги, на которой немец писал специальными разноцветными фломастерами.

Еще больше поразило то, как лихо и неэкономично Ризе обходился с этой прекрасной белой бумагой.

Пара — тройка цветных кружочков, несколько надписей — и лист, как уже использованный, откидывался назад. Аудитория только ахала.

К концу первого дня занятий выяснилось, что же все-таки это такое — бератор.

Бератор, (а если перевести на обычный русский язык — то просто советник), по сельскохозяйственному производству, занимался в Германии тем, что оказывал консультационную помощь по всем вопросам немецким фермерам. Бераторы давали рекомендации по организации самого производства, по экономическим вопросам, по сбыту, по технике — в общем, круг их познаний был весьма широк. Естественно, в рамках своей специализации.

У немецкого фермера был выбор. Он мог обратиться к бесплатным государственным советникам, мог обратиться к частным — уже, само собой разумеется, за отдельную плату, ну и, в конце концов, он мог сам, при помощи компьютера поискать необходимую ему информацию. Впрочем, последнее непосредственно к бераторам уже не относилось.

Кто-то из слушателей очень тихо заметил, что единственное отличие от партийного руководства сельским хозяйством заключается здесь в том, что немецкий фермер может послать этого советника куда подальше, а наши директора — нет.

Правда, Ризе что-то расслышал, попросил повторить. Толстомордый дядька в темно-синем галстуке замахал руками, сказал, что это так — шутка, и ничего переводить не надо. Нина Ивановна что-то долго говорила немцу. Тот только недоуменно пожал плечами, и вернулся к своей доске.

Как оказалось, появление бераторов было не разовой акцией, немцы, по всей видимости, всерьез забивали клинья. В сельхозинституте им отвели целый кабинет, довольно просторный, и появился постоянный глава представительства — некий Ольгерд. Сухощавый пожилой человек с неизменной трубкой в зубах. Паша первый раз в жизни в живую, а не в кино, видел человека, который курил настоящую деревянную трубку.

Чем-то именно эта трубка придавала Ольгерду особую представительность и вызывала повышенное уважение.

Уже много позже Паша понял, что, пожалуй, основной целью немцев было отнюдь не обучение русских методам работы в рыночной экономике, некоторые элементы которой уже попыталось внедрить у себя советское руководство, а в продвижении на советский, (а впоследствии, на российский), рынок продукции фирмы «BASF». И делалось это с расчетом на очень и очень большую перспективу. Немцы не были наивны, и отнюдь не ожидали, что вот только они выложат свои каталоги, буклеты и рекламные плакаты на русском языке, как на фирму «BASF» тут же обрушится поток советских покупателей с целью приобрести удобрения или гербициды. Конечно же нет. Но ведь недаром они попросили привести к ним на занятия побольше студентов и молодых специалистов. Именно они должны были бы хотя бы запомнить название фирмы, еще лучше — рекламные слоганы, а в идеале — чем именно она торгует и почему именно этот товар обладает особыми качествами.

Буклеты и книжки были сделаны здорово. Они, между прочим, до сих пор лежали у Павла Александровича дома. Одна книга понравилась ему больше всех. На каждой странице была фотография одной из многочисленных растительных болячек, и подробное описание того, каким именно препаратом фирмы и каким образом следует с этой болячкой бороться.

Другая подобная книга была посвящена вредителям и инсектицидам. Третья — сорнякам и гербицидам.

Что касается самих занятий, то часть из них Паша воспринимал смутно. Это была та часть, которая посвящалась чисто экономическим вопросам. Экономисты и бухгалтера что-то спрашивали, о чем-то даже спорили, но сильно мешал недостаточно качественный перевод.

А вот что касалось уже чисто агрономических вопросов, то здесь немцы аудиторию ничем не удивили. И методы, и их приемы от отечественных особо не отличались. Отличало немецкое сельское хозяйство от советского только одно, но зато самое важное обстоятельство: у немцев, в отличие от СССР, на практике делалось все именно так, как и предписывала теория.

Как объяснил Фридрих, чтобы заниматься сельскохозяйственным производством, немецкому фермеру необходимо было получить лицензию, и строго выполнять все указания бераторов. Так что реплика одного из слушателей о том, что немецкий фермер может послать советчиков куда подальше, оказалась совершенно напрасной. Выяснилось, что дело обстоит как раз совершенно противоположным образом. Немецкий фермер был свободен в выборе советника, но рекомендации он должен был выполнять строго обязательно, иначе лицензии не видать ему, как своих ушей.

Советские же колхозники и совхозники или действительно не знали, (а скорее всего все-таки знали), о научных разработках, но относились к ним как к какой-то надоедливой ерунде. Проще говоря, никому ничего было не нужно. Если вдруг попадался крепкий хозяйственник, который силой своего авторитета просто заставлял людей работать, то на фоне общей серости его хозяйство могло выделиться. Но чтобы получать урожаи европейского уровня… Увы.

Ольгерд откровенно смеялся, и один раз открыто сказал, что в местных условиях и на местных почвах он получал бы гарантированные урожаи в три — четыре раза выше, чем средний местный уровень. Слушатели ему не поверили, но он только усмехнулся и махнул рукой.

А вот Паша эти слова запомнил…

В течение месяца после увольнения из областной агрокорпорации Павел Александрович не делал ничего. Наоборот, вместе с супругой они поехали в Крым, где очень неплохо провели время в Коктебеле: съездили на экскурсию на местный винзавод, побывали в генуэзской крепости в Судаке, прошли тропой Голицына в Новом Свете, посетили Мраморную пещеру, и очень много загорали и плавали.

Казалось, Павел Александрович абсолютно безмятежен. Супруга пыталась пару раз «закинуть удочку» по поводу их дальнейшей судьбы, но муж довольно резко, (если не сказать — грубо), пресек эти разговоры.

Он вообще не любил никому говорить о своих планах, в чем бы это не выражалось. А уж делиться ими с женой, которая в этих вопросах сообразительностью не отличалась, Павел Александрович собирался в самую что ни на есть последнюю очередь.

По возвращении же из Крыма, где на самом-то деле Павел Александрович непрерывно размышлял на тему своей дальнейшей жизни, он, в первую очередь, попытался найти «концы» своих старых добрых бераторов. Когда он работал в областной агрокорпорации, что-то как-то они нигде ему не попадались, а ведь большинство объектов и субъектов областного сельского хозяйства так или иначе, но были в его поле зрения. Это сильно настораживало.

Для начала он просто позвонил в сельхозинститут и попросил у девочки — секретаря телефон немецких специалистов, которые работают у них в институте. Она даже не знала, о чем идет речь. Тогда он представился своим старым званием, (не все же знают, что он уже уволен, и не всем обязательно об этом рассказывать), и попросил телефон Тамары Ильиничны. Девочка не знала кто это такая.

Павел Александрович объяснил ей, что это декан агрофака, на что она уверенно ответила, что сейчас там совсем другой декан, а кто-то такая Тамара Ильинична, она вообще никогда не слышала.

Грачев положил трубку, и задумался. Все течет — все меняется. Ладно, видимо, придется ехать в институт самому и все выяснять на месте.

Да, как-то давненько не был Павел Александрович в своем родном институте. Так, проезжал иногда мимо, но не разу не заглянул. Не было ни надобности, ни возможности. И вот пришел сам, пешком, приехал на общественном транспорте.

Почему не на машине? Он и сам не смог бы сейчас сказать. Вышел на Привокзальную площадь, сел в маршрутный автобус, еще тот, «гармошкой», в котором в юности ездил на занятия в сельхоз. Пахнуло чем-то сразу хорошо знакомым, но давно забытым: запахом отработавших газов, жаром, натужным скрипом старой машины, которой уже хорошо бы на свалке отдыхать, а не мучиться в корчах на расплавленном городском асфальте. И ощутимой толчеей. Грачев уже давно забыл, как оно это — толкаться в общественном транспорте.

Нахлынули воспоминания. С каждой новой остановкой что-то всплывало в памяти: события, лица, запахи и звуки. Павлу Александровичу почему-то расхотелось ехать в институт. Он уже было начал подумывать о том, чтобы выйти, взять такси и вернуться домой. Полежать под кондиционером пару часиков, а потом, если не передумает, приехать в сельхоз на собственной машине. Но вдруг он сообразил, что осталось-то всего-навсего пара остановок, и что уж лучше доехать сейчас, чем опять терять время.

Дорога к институту от остановки сразу резко шла вверх. Несмотря на свою хорошую спортивную форму, поднимаясь по многочисленным лестничным ступенькам Грачев даже несколько запыхался. С неудовольствием ему пришлось отметить, что студенты совершают тот же подъем значительно резвее, чем он. Вообще, в потоке студентов он выглядел, наверное, как чужеродное пятно.

«Все, в следующий раз — только на машине!» — раздраженно подумал Павел Александрович. — «Хватит ерундой заниматься, ты уже не мальчик».

Грачев зашел в фойе, и осмотрелся. Да, перемены были, но не настолько разительные, как он думал. Вместо одного гардероба сделали книжный магазин, а вместо другого — кафе. По-прежнему напротив входа, на противоположной стене, висели стенды с расписанием занятий и над ним показывали время большие электронные часы. По-прежнему ближайший коридор налево направлял вас к кассе и в научную библиотеку, а коридор направо — к кабинетам ректора и разных ведущих специалистов.

Лестницы, располагавшиеся сразу за входами в коридоры, вели на второй этаж основного корпуса. Если пойти по левой лестнице, то сразу в ее конце оказываешься напротив дверей кабинета, где, как минимум, раньше, и располагалось немецкое представительство.

Грачев вспомнил, как поразило его в прошлом то количество офисной техники, которое он там увидел, когда один раз зашел по случайной надобности. Факсы, ксероксы, принтеры и компьютеры — каждый из этих предметов Паша видел в отдельности, но вместе, и в таком количестве — никогда раньше.

Павел Александрович стоял перед закрытыми дверями и довольно скептически рассматривал новую табличку. «Руководитель СТЭМ». Фамилия «Русаков» доверия явно не внушала.

Грачев постучал, не дождался ответа, и потянул ручку двери на себя. Она открылась, Павел Александрович вошел внутрь. Напротив двери, у самого дальнего окна, за столом, накрытым зеленым казенным сукном, сидел человечек небольшого роста. Он недовольно оторвался от экрана компьютера, и лицо его сделалось кислым.

— Вам кого? — спросил человечек.

Грачев на минуту задумался, как лучше сформулировать вопрос.

— Здесь раньше было немецкое представительство…

— Ну надо же? — удивился человечек. — Вспомнили! Их уже года два как нет.

— А куда они переехали?

— Переехали? Насколько я знаю, они вообще совсем уехали. Свернули здесь свою работу.

— Почему? — Удивленно и глупо спросил Грачев.

— Да я-то откуда знаю?

Определенно человечек был хамоват. Желание говорить с ним дальше у Павла Александровича сразу же пропало. Он вышел, даже не попрощавшись.

За ближайшим углом размещалась большая рекреация. Грачев прошел к пустому подоконнику, оперся на него, глядя в окно, и задумался. Кавалерийская атака на капитал не получилась. Но отступать от задуманного он не собирался. Во-первых, еще ничего не потеряно, а, во-вторых, вступало в свои права самое обыкновенное упрямство.

Павел Александрович с тоской подумал о том, что потерял визитку Фридриха Ризе. В этих переездах туда — сюда сунул куда-то, и найти уже не смог. «Найдется, конечно же», — тоскливо подумал он, — «когда уже будет не нужна».

Немного постояв у окна, Грачев направился на кафедру иностранных языков. «Надеюсь, хоть эту кафедру оставили на месте», — с сарказмом подумал он. И не ошибся. Кафедра иностранных языков занимала свои прежние кабинеты.

Это был один из самых темных углов сельскохозяйственного института. И если бы там не горел постоянно электрический свет, то, вполне возможно, даже разглядеть где находятся двери в кабинеты, было бы нельзя. Стены, выкрашенные темной краской, настроения не добавляли. «Ну почему бы не покрасить их в яркий, солнечный свет? Ну хоть чуть-чуть сделать повеселее этот унылый уголок?» — думалось Павлу Александровичу. На него наваливалась какая-то тоска, и начинало казаться, что все им задуманное — это просто несбыточный бред, и надо выкинуть все из головы, и бежать отсюда куда глаза глядят, где светит солнце, и видно голубое небо с белыми облаками…

Грачев почти силой заставил себя не побежать назад, а наоборот, подойти к двери, постучать, открыть ее и зайти внутрь.

Спиной к дверям стоял высокий седовласый мужчина, который недовольно обернулся. Возможно, он подумал, что это какой-то очередной студент-заочник, и уже хотел было выгнать его грозным окриком. Но Павел Александрович отнюдь не был похож на студента-заочника, а производил весьма солидное и внушительное впечатление. Возможно, из-за этого в лице седовласого что-то изменилось, и он относительно учтиво спросил:

— Что вам угодно?

— Меня зовут Павел Александрович Грачев. Я работаю в областной агрокорпорации. Мне нужно найти Нину Ивановну. Она работала переводчицей у немецкого представительства, которое располагалось здесь — в институте. Я просто точно помню, что она была с вашей кафедры.

Седовласый выслушал весь монолог весьма благожелательно, только несколько язвительная улыбка испортила это впечатление.

— Увы, — сказал он. — Она действительно здесь работала до недавнего времени. Однако уволилась.

Павлу Александровичу откровенно не везло.

— Где можно ее сейчас найти? — спросил он.

— Я не располагаю такими сведениями.

Седовласый замолчал, и всей своей фигурой выражал нетерпение избавиться от посетителя. Грачеву не нужно было намекать дважды. Он тут же удалился.

Впрочем, у него оставался еще один маленький шанс. Павел Александрович подошел к доске с расписанием. «Так, так… Загарева О.И…. Ольга Ивановна. Вот она есть… Сегодня три пары… Так, во сколько?.. Ага, ага…». Грачев посмотрел на часы. «Хорошо. Подожду немного у дверей. Не так много уже и осталось. Ничего, постою».

Дверь аудитории распахнулась с грохотом и оттуда вывалились два хипповатых паренька с крашеными челками, затем косяком потянулись девицы в коротких юбчонках.

«Смена наша», — неожиданно зло подумал Грачев. — «В наше время за такое могли и из института попереть».

Он еще чуть подождал, затем сам зашел в аудиторию. Ольга Ивановна собирала книги и тетради в сумку.

— Ольга Ивановна! — позвал ее Грачев.

Она подняла голову, встретилась глазами с Павлом Александровичем, и в них промелькнула искорка узнавания.

— Комрад Грачев? — спросила она вполне уверенно.

Павел Александрович рассмеялся:

— Да — да, он самый. Так вы меня еще помните?

— Ну как же можно забыть вашу теплую компанию… Как другие комрады?

Грачев присел напротив преподавательского стола, и начал довольно коротко, но объемно рассказывать все, что ему было известно об одногруппниках. Это заняло не слишком-то и много времени.

— Какими судьбами? — наконец спросила Ольга Ивановна, намереваясь уже подняться и направиться к выходу.

В аудиторию начали заглядывать студенты, но видя, что здесь пока еще занято, кучковались в коридоре. Не желая терять больше времени, Грачев перешел прямо к делу:

— Вы знаете, Ольга Ивановна, мне очень нужно найти Нину Ивановну.

— Она ушла от нас.

— Да я знаю. Мне ваш седовласый сказал. Только вот он как-то так это сказал, что я больше не решился его расспрашивать.

— Да это и не удивительно. Он ведь ее фактически и уволил. Вы ведь о Николае Петровиче говорите? О нашем завкафедры?… У них был давний конфликт. Ну и, при первой же возможности…

— Как мне ее найти?

— Если не секрет… А зачем?

— Нет, не секрет. Она была переводчицей в немецком представительстве. Немцы уехали. А мне они нужны. У нее наверняка остались с ними связи.

— Это, скорее всего, именно так и есть. Она до последнего работала у них. Как они съехали, так ее и уволили из института.

— Ну, все понятно… Так как же, а?

Ольга Ивановна тяжело вздохнула:

— У меня был ее домашний телефон. Подождите секундочку.

Павел Александрович с замиранием сердца смотрел, как его бывший преподаватель английского языка листает записную книжку, морщится, прикусывает губу, и что-то тихо шепчет себе под нос.

— Вот, — наконец сказал она, — вот ее домашний телефон. Краузе Нина Ивановна… И вам еще здорово повезет, если она не уехала на ПМЖ в Германию.

«Час от часа не легче», — подумал Грачев.

Он несколько раз звонил днем из дома, но трубку никто не поднимал. Наконец, уже в вечернее время, кто-то ответил, но это был мужской голос:

— Здравствуйте, вам кого?

— Мне Нину Ивановну пожалуйста, если можно.

— А кто ее спрашивает?

Павел Александрович перевел дух.

— Это Павел Александрович Грачев. Я заместитель директора областной агропромышленной корпорации.

— М-да?.. Хорошо, сейчас.

В трубке было слышно, как кто-то прокричал: «Нинок! Тебя к телефону!».

— Здравствуйте, — раздался знакомый женский голос. — Кто меня спрашивает?

— Нина Ивановна! — сразу взялся за дело Грачев. — Меня зовут Павел Александрович. Вы помните первый выпуск бераторов?

Пару секунд на том конце провода было тихо. Потом женщина откликнулась:

— Да, помню. Ведь это же был первый выпуск. Все впервые… Вы из того самого выпуска?

— Да, вы очень догадливы, Нина Ивановна, — рассмеялся Грачев. — Мне надо с вами поговорить по этому поводу. Советники уехали, а мне крайне нужны их координаты.

— Ну хорошо. Я сейчас вполне свободна. Давайте мы встретимся в городе. В центре. Знаете, есть такое кафе, недалеко от набережной. Кажется, называется оно «Шоколадный мир». Ну, кафе от кондитерской фабрики.

— Да, конечно, знаю.

— Давайте часам к пяти вечера вы туда подойдете. Хорошо?

— Да, конечно. Как скажете.

— Вы меня угадаете, надеюсь? Я-то вас точно не угадаю.

— Я хорошо вас помню, — уверил Нину Ивановну Грачев. — Так что мы обязательно встретимся. Вы только, пожалуйста, обязательно приходите.

Кафе «Шоколадный мир» находилось совсем недалеко от набережной, и сюда доходил прохладный ветер, дувший с реки. Напротив кафе шла каштановая аллея, находились подстриженные лужайки с зеленой травой, и вообще, было довольно мило.

Кафе полностью оправдывало свое название. Спиртное здесь присутствовало чисто символически — в виде ликеров и дорогих коньяков. А торговали в основном тортами, пирожными, конфетами, отчего среди посетителей было очень много детей и на порядок меньше взрослых.

«Интересно, почему именно «Шоколадный мир»? — думал Грачев. — «Возможно потому, что взрослому значительно труднее затеряться среди детей. А уж взрослый без ребенка будет просто смотреться как белая ворона, тут не ошибешься».

Он пришел заранее, занял свободный столик, и заказал себе чашку кофе. И чтобы уж сразу предотвратить возможное недовольство сотрудников кофе, почему он один занимает целый столик, кофе заказал довольно дорогой. И действительно, солидный внешний вид и дорогой кофе произвели впечатление: он ждал уже пятнадцать минут, но никто даже не пытался к нему подсесть.

Еще через минуту появилась и Нина Ивановна. Погрузнела, постарела, но не угадать ее было нельзя. Она растерянно осмотрела зал, и Грачев замахал ей рукой.

— Это вы Павел Александрович? — спросила женщина, подойдя к столику.

— Да, это я. Присаживайтесь, пожалуйста.

Нина Ивановна очень аккуратно опустилась на резной деревянный стульчик, и повесив сумку на спинку стула, неожиданно сказала:

— А я вас узнала. Вы — бывший студент агрофака. Точно?

«Вот это память»! — даже несколько опешил Грачев.

— Да, именно так, — ответил Павел Александрович. — Но я вам скажу, что у вас исключительная память! Столько лет…

— Ну уж и не столько. Не преувеличивайте! А память у меня так себе. Просто вас трудно было не запомнить. У вас очень выразительный взгляд.

Грачев решил, что углубляться в физиономистику ему сейчас не с руки.

— Нина Ивановна, — как можно проникновеннее спросил он. — Как мне связаться с немецкими советниками?… Да, кстати! А почему они свернули свою работу?

Нина Ивановна листала меню, и задержалась с ответом. Грачев спохватился.

— Позвольте мне для вас заказать, — попросил он и забрал тяжелую коричневую папку.

Поймав взгляд официанта, Павел Александрович махнул ему рукой, и тот немедленно появился возле столика.

— Так, — начал диктовать Грачев. — По две больших порции вашего фирменного торта, по чашке кофе, нарезанный лимон и по две рюмки армянского коньяка. Пожалуйста.

Официант заскользил куда-то между шныряющими тут и там детьми, а Павел Александрович повернулся к собеседнице:

— Простите ради Бога, но почему именно это почти детское кафе?

Нина Ивановна засмеялась:

— Во-первых, я люблю детей. Во-вторых, я люблю торт. Кстати, спасибо, что заказали именно фирменный. И, в-третьих, не такое уж оно и детское, раз вы свободно заказали коньяк.

— Ну… Спиртное сейчас везде продают, чуть ли не в детских садах.

— Да, к сожалению.

Нина Ивановна помолчала, а потом с внезапным раздражением продолжила:

— Вот и немцы думали, что здесь рыночная экономика будет, как у них в ФРГ. А тут началось такое… Бандитизм, беспредел, рухнуло все… Они как-то довольно быстро уехали. Может быть из-за этого. А может быть из-за того, что умер Ольгерд.

— Как умер? Почему?

— Ничего криминального. Обычный инфаркт. А ведь он весь этот проект там в Германии и проталкивал. Его не стало, и интерес к нашей области как-то сам собой увял… Фридрих приезжал еще пару раз, пытался что-то новое наладить… Не получилось… Вот и все.

— Еще раз простите… но почему вы ушли из института? Если это, конечно, не секрет.

— А почему вам это так интересно? Ведь это к теме не относится.

Павел Александрович усмехнулся:

— Кто знает, Нина Ивановна, может быть я вас возьму на работу. На хорошую работу.

— По специальности?

— Конечно, по специальности. Я не знаю немецкого, и вообще с языками у меня не очень сложились отношения. А мне это, возможно, скоро очень сильно понадобится.

— Я подумаю, — кокетливо ответила Нина Ивановна, и принялась есть только что принесенный официантом торт.

Павел Александрович тоже никуда не торопился. Он взял маленькую десертную ложечку, и начал пробовать сливки, потом незаметно даже для самого себя увлекся, и смолотил почти весь кусок, пока опомнился.

Нина Ивановна смотрела на него с большим интересом.

— У вас хороший аппетит! — сказала она.

Ну что можно было на это ответить!

— Да, не жалуюсь, — сказал Грачев. — Кто много ест, не всегда, конечно, много работает, но зачастую это именно так… Давайте выпьем!

Павел Александрович, конечно, несколько преувеличил — они пригубили.

— Вы знаете, — медленно произнес Грачев, — судя по вкусу, это действительно армянский коньяк. Самый настоящий. Даже удивительно.

— Ну я же не зря вас именно сюда пригласила… Между прочим, Гюнтер, вы его не знаете, он уже после вас преподавал, очень любил сюда приходить. И меня пару раз приглашал.

На Нину Ивановну коньяк подействовал самым благоприятным образом.

— Почему меня уволили? — сказала она. — Потому что в поездку в Германию немцы взяли именно меня, а не завкафедрой.

— Это седовласый?

— Да, именно он. Ему было жутко обидно, тем более он считает, что знает немецкий значительно лучше меня. Он там что-то пытался пробить через ректора, но немцы уперлись, и поехала именно я. Курилович мне намекал, что у меня по возвращении могут быть неприятности, но я не рассчитывала, что немцы так скоро нас покинут, и думала, что еще долго буду с ними работать… Но случилось то, что случилось. Соответственно, на кафедре я не смогла больше работать. Знаете, если вы начальству не нравитесь, причем активно не нравитесь, то лучше быстро уйти самому.

— Да, наверное, вы правы, — поддакнул Грачев. — А чем вы сейчас занимаетесь?

— Сейчас? Переводами. Письменными переводами. Заказов не слишком много, но заработок стабильный. Натренировалась на технической документации, да и по сельскому хозяйству, сами понимаете, опыт уже не малый.

Павел Александрович совсем слегка усмехнулся, но собеседница уловила это движение в уголках рта, и оценила его правильно.

— Да, вам, конечно, немного не повезло с переводом, в первой группе. Я не слишком хорошо разбиралась в ваших специфических терминах… Но потом пошло значительно лучше. Я быстро освоилась.

— Это очень хорошо, потому что ваша возможная будущая работа будет очень тесно связана с сельскохозяйственной и экономической тематикой. Вы, я думаю, догадываетесь.

— Пока не очень, — честно призналась Нина Ивановна, — но уверена, что вы мне все объясните.

— Да, я вижу, пока вам все не объяснишь, вы решительно ничего не скажите о паролях, явках, адресах. Но мне скрывать нечего. Я хочу заняться экспортом зерна. А для этого мне нужны контакты за границей. Другими словами — напрямую. Без посредников.

— Почему именно в Германию?

— Ну… Это-то, кстати, элементарно. У меня нет никаких связей за границей, за исключением этой тонкой ниточки бераторов. Зато они занимаются именно тем, что мне нужно… Точнее, по крайней мере, в этой области. Хотя бы могут посоветовать, порекомендовать…

— А какова моя роль?

— И это очень просто. Чтобы вести переговоры, мне нужен переводчик. А вы не просто переводчик, вы, как сейчас говорится, полностью «в теме».

Нина Ивановна пожевала губами, пригубила кофе, и стараясь быть мягкой, сказала:

— Простите, Павел Александрович, но… В качестве кого вы будете вести переговоры?

Грачев полез во внутренний карман, достал свою старую визитку и протянул даме. Она внимательно ее изучила. Павел Александрович не стал вводить собеседницу в заблуждение, а сразу расставил все точки над «i»:

— Я уже там не работаю. По многим причинам… Но у меня, естественно, остались связи и есть деньги.

Насчет денег и связей Павел Александрович слегка преувеличил: денег у него было не столь уж и много, а что касается связей, то после увольнения о большей части из них можно было смело забыть. Но и всякая откровенность должна иметь вполне определенные пределы.

Нина Ивановна вздохнула, раскрыла маленькую дамскую сумочку, и достала небольшую кожаную визитницу.

— Кстати, подарок Ольгерда, — нашла она нужным пояснить.

Визитницу она протянула Грачеву. Тот бережно взял ее, и начал неторопливо просматривать. Часть из визиток была двусторонней — на немецком и английском языках, а также на немецком и русском. Карточек было довольно много, заметно больше, чем он ожидал.

— Как вы думаете, — сказал Грачев. — К кому из них лучше обратиться по поводу экспорта зерна? Для кого эта тема ближе?

Нина Ивановна задумалась. Она забрала визитницу из рук Грачева, и также вдумчиво приступила к перелистыванию карточек. Пока она думала, Павел Александрович заказал еще коньяка и кофе.

Нина Ивановна кивнула, одобряя его выбор.

Они оба никуда не торопились. Нина Ивановна, вполне очевидно, действительно нуждалась в работе, а Грачев — в ее знаниях и связях.

— Франц Браун, — наконец сказала она, вытягивая карточку из визитницы, и протягивая ее Павлу Александровичу, — кажется, именно он занимается оптовой торговлей.

Звонить в Германию по обоюдному согласию было решено из квартиры Павла Александровича. Для этого они высчитали, чтобы в Германии было 11 часов утра, к этому времени к Грачеву приехала Нина Ивановна.

Она набирала номер, она слушала гудки, и она попросила к телефону господина Брауна.

— Он у телефона, — кивнула она Грачеву.

Тот немедленно подсунул ей под руку заранее написанный текст для ведения переговоров. Она взяла бумагу одной рукой, бегло взглянула на нее, и перешла к приветствиям.

— Говорит, что очень рад меня услышать, и что мы давно не виделись, а жаль, — успела шепнуть переводчица напряженному Павлу Александровичу.

Затем она полностью перешла на немецкий язык, изредка заглядывая в переданную ей инструкцию.

Вот что написал Павел Александрович.






«Уважаемый господин Браун. Мы бы хотели наладить с Вами взаимовыгодное сотрудничество по вопросам поставки высококачественного зерна пшеницы, гречихи и подсолнечника в Германию. Если Вас это заинтересует, то нам бы хотелось как можно скорее встретиться с Вами для того, чтобы обсудить все детали возможных сделок, Ваши условия и требования».





Все остальное он планировал выяснять и разъяснять уже по ходу телефонной беседы. Нина Ивановна говорила довольно долго, потом она отложила трубку и начала объяснять:

— Я ему сказала, что вы окончили здесь курсы бераторов и были одним из лучших выпускников. (Грачев благодарно кивнул). Он сказал, что их фирма рассматривает предложения из России очень осторожно, у нас в России сейчас много мошенников, но ваше рассмотрит, хотя и сразу предупреждает, что их поставки начинаются от тысячи тонн. (Грачев понимающе кивнул еще раз). И он говорит, что если мы хотим приехать на переговоры, то нас, конечно же, примут. Но чтобы ускорить получение визы, вам нужно получить от него вызов на коммерческие переговоры. А для этого ему нужно знать кому и на адрес какой именно фирмы высылать вызов.

— Спросите у него, как с ним лучше связываться в дальнейшем, — быстро произнес Павел Александрович.

Нина Ивановна снова взялась за телефонную трубку. Затем она взглядом показала Грачеву на карандаш, тот немедленно подал его, и переводчица быстрым мелким почерком начала строчить что-то по лежащей перед ней записке.

— Он говорит, что можно по электронной почте, вот по этим телефонам, или письменно по этому адресу. Еще что сказать?

— Передайте, что мы перезвоним в течение ближайшего месяца.

— Хорошо.

Нина Ивановна снова заговорила по-немецки, причем все время улыбалась. Наконец, она положила трубку на телефон и выдохнула.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Павел Александрович.

— Что — что? Я же, вроде бы, все пересказала.

Павел Александрович заерзал в кресле:

— А интонация? А общее впечатление? Как он настроен? Все очень и очень важно! Поймите.

— Понятно… К вашему счастью, он настроен очень благожелательно. Но, в конце концов, насколько я их изучила за время тесного общения, выгода для них имеет решающее значение. Если вы им предложите что-то выгодное, то они не откажутся. А если вы покажите себя достойным партнером, то можете рассчитывать на долгосрочные отношения. И возможно, какие-то мелкие привилегии.

— До этого еще далеко, — мрачно ответил Грачев.

— А что-то вы не очень веселы, Павел Александрович, — удивленно и осторожно заметила переводчица.

— А вы знаете такой анекдот, Нина Ивановна? Встречаются два бизнесмена и один другому говорит: «Купи у меня вагон угля за миллион». «Давай», — отвечает другой. Один пошел искать вагон угля, а другой — миллион. Вот мне сейчас надо найти этот самый вагон угля… Но в Германию мы поедем, и поедем вместе с вами, Нина Ивановна. Обещаю.

Итак, первый колышек Павел Александрович забил. Но это был действительно только первый колышек.

Теперь нужна была организация, нужна была команда единомышленников, и очень нужны были деньги.

Конечно, Грачев подозревал, что его собственных сбережений, добытых законным, полузаконным и полностью незаконным путем, могло не хватить на организацию даже первой поставки. Но чтобы не хватало настолько! С учетом всех организационных расходов, командировочных, затрат по хранению и доставке… И это без учета стоимости покупки самого зерна…

С кого начинать сколачивать команду? Вот главный вопрос текущего дня. Есть ли смысл ехать в Германию, если денег не хватит даже на одну экспортную партию? Вопрос чисто риторический. Павел Александрович задумчиво стучал по журнальному столику, и периодически принимался грызть ногти.

Это было их первое собрание, когда будущие партнеры собрались все вместе. Для встречи Павел Александрович предложил собственную квартиру.

Они с супругой подготовили зал, накрыли хороший стол, и сегодня за столом собралось большое количество людей. Павлу Александровичу пришлось немало повозиться, прежде чем они все оказались здесь.

Цепочка выстраивалась нелегко.

Сергей Борисович Мазепа появился здесь благодаря переводчице Краузе. Она сначала преподавала у него английский язык, а потом они снова столкнулись, когда он попал в родной институт на курсы бераторов, только, разумеется, много позже, чем Грачев. Потом Мазепа пытался поступить в аспирантуру, и снова обращался к Краузе за помощью по части иностранного языка… Так, относительно нередко встречаясь, они стали, можно сказать, неплохими знакомыми, и однажды, в порыве откровенности, Сергей Борисович ляпнул, что хотелось бы найти для себя хороший бизнес, и деньги есть, но нет достойных партнеров — кругом одни сволочи и проходимцы.

Теперь же Краузе позвонила ему сама, и спросила, нет ли у него желания вложиться в хороший бизнес с достойными людьми. (Краузе прониклась идеями Грачева, (а еще точнее — достала эта преподавательская и постпреподавательская нищета), и сказала Мазепе, что хорошо знает этих людей; хотя, конечно, это была неправда). Сергей Борисович попросил пару дней на раздумье, (может быть, пытался навести справки), а потом позвонил, и сказал, что идея его интересует.

Антон Павлович Донецкий вошел в эту компанию из-за жены. Его супруга приходилась жене Грачева троюродной сестрой. Не Бог весть какое родство, но сестры общались, и жена Грачева не могла удержаться, чтобы не предоставить родственнице шанс выбраться из «жалкого» райцентра в областной центр. Впрочем, выяснив, в чем, собственно, дело, Антон Павлович загорелся и сам. Деньги должны были работать, а особой коммерческой жилки у самого Донецкого не оказалось. Он пробовал некие торговые проекты, но с трудом смог отбить вложенное, и решил пока больше не дергаться, чтобы не потерять вообще все свои накопления. Антон Павлович без особой боли понял, что ему гораздо лучше на вторых ролях. Вот только подходящего лидера, в которого можно было бы без сомнения вложиться, он пока для себя не нашел.

После встречи с Грачевым Донецков воодушевился, и даже посоветовал пригласить на встречу своего ушлого знакомого, у которого он приобретал ранее дефицитную валюту. Тот серьезно разбогател, у него было несколько своих относительно крупных магазинов в городе, и можно было попытаться подключить его к проекту. Кроме того, Антон Павлович помнил, что у этого знакомого были еще какие-то мутные связи то ли с бандитами, то ли с ментами, а без решения этого вопроса в наше время обойтись было никак нельзя.

Мазепа приволок с собой двух бывших однокурсниц, которые в настоящее время работали преподавателями в сельхозе, защитились, кое-что накопили, (праведными и неправедными путями), на черный день, но, конечно же, хотели много большего.

Появление же Андрея Ивановича Шувалова было почти случайным. Одна из преподавательниц невзначай обмолвилась, встречаясь с его супругой, о предложении, которое ей сделали, а супруга передала Андрею Ивановичу. Предприятие, на котором он работал, только что лопнуло, и Шувалов пребывал в некоторой растерянности по поводу своей будущей судьбы. Он «загорелся».

Жена поговорила с подругой, та поговорила с Мазепой, Мазепа, скрепя сердце, с самим Грачевым, и тот, не желая начинать все дело сразу со скандала, согласился, чтобы Андрей Иванович пришел на организационное мероприятие.

Сегодня все собрались за одним столом, и те, кто раньше друг друга не знал, перезнакомились.

Грачев, как хозяин стола, предложил выпить, чтобы снять некоторое вполне понятное напряжение, а потом уже приступить к обсуждению темы, ради которой все, собственно говоря, здесь и собрались.

Гости выпили, закусили… Люди были взрослые, опытные — одна рюмка для них была что слону дробина. Павел Александрович оценил ситуацию, и предложил второй тост. После второй рюмки присутствующие несколько оттаяли, спала взаимная настороженность, и можно было, наконец, приступать к делу.

— Вставать не будем, не на собрании же, — пошутил Грачев. — Я начинаю…

Он помял пальцами краешек скатерти, (все-таки начинать говорить было непривычно трудно). Павел Александрович собрался с духом, и начал.

— Мы собрались здесь для того, чтобы основать новую компанию. Сначала будем заниматься экспортом зерна за границу.

Все молча смотрели на докладчика. Никто не шевелился. Было слышно, как в закрытое окно бьется случайно залетевшая в квартиру оса.

— Немцы готовы купить у нас любые зерновые, если они устроят их по качеству. Это на сегодняшний день главное. У нас есть отличный потенциальный покупатель. Нина Ивановна знает его лично. Он работал здесь по программе бераторов, а теперь — очень удачно для нас — в Германии, в крупной оптовой фирме. Это огромный плюс. Наша задача — это зерно закупить, в вагоны загрузить, и за границу отправить. Партия должна быть большой, поэтому средств потребуется много. Мне не хватает очень прилично.

— А сколько примерно нужно? — подал голос Донецков.

У него никогда не хватало терпения дослушать все до конца.

— Ах, да! — спохватился Павел Александрович. — Я приготовил вам листы с расчетами. Секундочку!..

Он отошел к секретеру за папкой, открыл ее, достал небольшую пачку бумаги формата А4, и раздал каждому из присутствующих по нескольку листов.

— Там все расчеты. Сколько нужно приобрести, сколько нам предлагают немцы, соответственно, разница в доходах и расходах — наша прибыль. Изучайте.

Несколько минут присутствующие перебирали листы, хмурились, поднимали брови домиком, недоверчиво улыбались, тихо обменивались репликами.

Мазепа первый отложил внимательно изученные им листы в сторону.

— Выглядит весьма заманчиво, — сказал он. — А в чем подвох?

— Гладко было на бумаге, — подтвердил Грачев, понимающе кивнув. — Я еще и сам не знаю, где будут проблемы. А они наверняка будут. Но смысл рисковать есть. И это еще не все. Я сразу хочу сказать, что если все пойдет удачно, и мы получим хотя бы половину той прибыли, на которую рассчитываем, то проедать мы ее не будем, а вложим в дело.

— Закупим еще больше зерна, — понимающе кивнул Мазепа.

— Не совсем, — покачал головой Грачев. — Может быть, конечно, придется прокрутить еще несколько таких операций. Но я считаю это только подготовительным периодом.

— К чему? — подал голос Донецков.

— Я считаю, — веско, выделяя почти каждое слово, произнес Грачев, — что в перспективе мы должны производить зерно сами. Не зависеть в этом отношении ни от кого. Приобрести для начала развалившейся колхоз или совхоз, ну а там дальше будет видно… Это в идеале. Пока у нас на повестке дня проблема закупочно-экспортных операций.

— А что, стоит вкладывать деньги в такую дыру, как сельское хозяйство? — внезапно подал голос богатый торговец, до сего момента молчаливо сидевший в углу, меланхолично пережевывая семгу.

В негромкой атмосфере зала стало как-будто бы еще тише. Все на секунду замерли.

Однако Грачев только улыбнулся.

— Я ждал этого вопроса, — почти радостно сказал он. — Я на него отвечу.

На мгновение он зажмурился, потом открыл глаза и приступил к изложению той главной мысли, которую начал обдумывать еще когда увольнялся из агропромышленной корпорации.

— Земля, а именно земля сельскохозяйственного назначения, как бы затерто это сейчас не звучало — это наше основное богатство. Потому что она нас кормит. В самом буквальном смысле слова. Есть люди будут всегда и везде. Так что еда — в частности, зерно — всегда будет пользоваться спросом. Всегда! Сейчас богатые московские буратины сражаются за нефть, газ и металлы. Это, конечно, очень выгодно. Но пока они заняты грызней между собой, у нас есть время. Потому что потом, когда они поделят между собой полезные ископаемые, и накопят денег, то обязательно начнут скупать землю. К этому моменту мы должны окрепнуть.

Грачев выдохнул.

— И просто здорово, что там — в Москве — пока много идиотов, которые думают, что сельское хозяйство — это «черная дыра».

Павел Александрович в запале как-то не заметил, что он фактически назвал шкафообразного торговца идиотом, но, к счастью, этого никто не заметил, даже сам владелец магазинов.

— Пока они сообразят, что сильно ошибались, будет немного поздно. Они ориентируются на сегодняшние показатели. Но нынешние показатели сельского хозяйства — это отрыжка еще советских времен. А я ответственно заявляю, что мы можем получить по зерну рентабельность большую, чем в нефтянке.

— Да ну, — недоверчиво протянул торгаш. — Это как?

— Очень просто, я заявляю об этом как специалист, как агроном с экономическим образованием. Вот послушайте.

Павел Александрович в волнении даже вскочил со своего места, и заходил по комнате.

— Всегда при советах у нас урожайность больше 20 центнер с гектара не было. Ну, были, конечно, некоторые колебания… Но не более того. Двадцать — это было здорово, за это награды государственные давали. А я говорю, что это — чепуха. Профанация. Конечно, если сажать по пескам, как в южных районах области, то тут и десять — здорово. Но по северным-то районам! Там и почвы гораздо лучше, там и осадков выпадает больше. Так вот, там гарантировано, я подчеркиваю — гарантировано! мы можем получать минимум сорок — и это в неурожайный год. А так — шестьдесят! Шестьдесят! Причем при практически сопоставимых с советским периодом затратах. Технология сухого земледелия и достаточное количество удобрений. И успех гарантирован. Разбогатеем, привлечем специалистов с бывшего НИИ — они все равно там сейчас прозябают. Я уверен, если мы им предложим достойную заработную плату, они перейдет к нам.

— А почему нынешние хозяева не могут добиться таких же результатов?

— Во-первых, нехватка средств. Во-вторых, давно устаревшие технологии. Да и те не соблюдаются. Короче говоря, отсутствие дисциплины. А мы ее наладим.

— С нашими-то алкашами?

— Не получится с нашими алкашами, будем выписывать гастарбайтеров. Хоть из Турции. Дешевле обойдется. Я тут уже очень много продумал.

По лицам Мазепы и Даниличева было видно, что они схватывают идеи на лету. И что находят их вполне разумными. Достаточно перспективными.

Однако Мазепа внезапно несколько скис. Грачев уловил эту перемену, и тут же обратился к нему:

— Что-то не нравится, Сергей Борисович?

Мазепа несколько секунд помолчал; было видно, что ему не очень хочется говорить на эту тему, но потом он решился.

— Да нет, идея очень хорошая… Замечательная идея, я бы так сказал. Но… Здесь, я думаю, не дети собрались… «Крышевать»-то нас кто будет? Такое дело без «крыши» мы не провернем.

Павел Александрович несколько замялся. Гости напряженно смотрели на него. Грачев непроизвольно облизал губы. Это был скользкий вопрос, и конкретного ответа у Павла Александровича не было. Он уже было хотел сказать, что этот вопрос будет решаться по мере возникновения проблем, но тут внезапно в ситуацию вмешался торговец.

— Насчет «крыши» можете особо не переживать. Ни у кого из вас, надеюсь, нет предубеждения против ментовской «крыши»?

Павел Александрович вернулся обратно на свой стул, а торговец, он же Кудякин Виктор Андреевич, коротко обрисовал ситуацию.

— Платить придется ЧОПу. Часть денег пойдет легально, часть — черным налом. Впрочем, все все понимают. В ЧОПе руководят бывшие высокопоставленные работники из областных силовых структур. Есть там и бойцы, разумеется. Но главное, если возникают проблемы, то всегда есть возможность получить легальную поддержку из МВД, а в особо неприятных случаях — даже из ФСБ. Денег уходит не сильно меньше, чем на бандитов или чеченов, но, по крайней мере, не чувствуешь такого большого унижения… Я уже давно под ними хожу, проблем не было до сих пор. Просто говорю, какому ЧОП плачу, и все — понимающие люди все реально понимают.

Выступление Кудякина присутствующие выслушали молча, однако молчаливое напряжение заметно спало. Видимо, все про себя решили, что это далеко не самый худший вариант, и не грешно, и не стыдно им воспользоваться.

— Мы об этом подумаем попозже, — все-таки уточнил Павел Александрович, — а сейчас, пожалуй, самое главное. Кто сколько может вложить средств в общество?

Все присутствующие по очереди начали называть суммы. Больше всех готов был вложить Грачев, Мазепа и Донецкий — несколько меньше и примерно поровну, Кудякин еще меньше, но он сослался на большие расходы в собственном, профильном бизнесе, а меньше всех вложили преподавательницы из сельхоза. Впрочем, в этой части на них никто и не рассчитывал — они должны были занять должности главбуха и главного экономиста во вновь создаваемой компании.

Общая сумма Грачева очень даже устроила. Это было даже немного больше, чем он первоначально рассчитывал. С такими средствами уже можно было начинать бизнес.

Как ни странно, наибольшая дискуссия развернулась по поводу названия новой фирмы.

В принципе, обговорив и в общих чертах решив основные вопросы, новоявленные учредители могли позволить себе расслабиться, пошутить и посмеяться. Немало тому поспособствовало и то, что Грачев предложил пропустить еще по рюмочке — «Для просветления мозгов», как пошутил он.

Мозги просветлели, и недостатка в фантазии уже не было. Но прийти к общему знаменателю никак не получалось. То название казалось каким-то примитивным — колхозно-совхозным; то через чур заумным; то абстрактным, то не красивым, то не гармоничным. В конце-концов, все несколько устали от шума, а результата-то и не было.

Наконец, Павел Александрович вспомнил свою двухлетней давности поездку в отпуск в Грецию, и сказал:

— «Деметра»!

— Что — «Деметра»?

— Я предлагаю название — «Деметра».

Шум затих, все обдумывали новое предложение. И согласились.

— Хорошо, — обрадовался Грачев. — Теперь через три дня собираемся у меня снова. К этому моменту мы с уважаемыми дамами подготовим черновые варианты устава и учредительного договора. Обсудим, примем, откроем расчетный счет, и начнем внесение средств и госрегистрацию нашего общества. Договорились?

Все согласились, и Павел Александрович предложил просто посидеть за столом, себе в удовольствие.

Кудякин отпросился, сославшись на неотложные дела, а оставшиеся расслабились за столом настолько, что разъехались на такси только в двенадцатом часу ночи.

Так родилось общество с ограниченной ответственностью «Деметра».

Кирилл Мелехов.


Не прошло и месяца, как Кирилл научился выполнять свои обязанности до автоматизма. Да это и не было особенно сложно, учитывая, что одни и те же операции повторялись практически каждый день. Здорово помогали хитроумные немецкие автоматы, которые обрезали, подбивали, склеивали отпечатанные листы. Но даже и в этом случае обычного труда с ножом, линейкой и ножницами все равно хватало.

Вставать на работу нужно было рано, уходить приходилось поздно — постоянно возникали какие-то срочные, неотложные заказы, нужно было торопиться…. Капитализм… А с работой в городе было не очень хорошо. Так что все трудящиеся в типографии наемные работники хорошо понимали, что стоит им лишний раз открыть рот, то они очень быстро окажутся на улице.

Работала здесь мать-одиночка, мать с дочкой, сбежавшие в последний момент из солнечного Узбекистана, некий немногословный татарин, на котором все и держалось — он лучше всех знал производство, и один умел настраивать огромный, немецкого производства, печатный станок, и молодая девица, набиравшая на компьютере тексты. Этих коллег по работе Кирилл лицезрел изо дня в день.

Водители, они же и грузчики, приезжали или утром, или вечером. Их Кирилл видел только мельком.

Бухгалтерия вообще из своего кабинета носа не показывала, они даже там у себя и обедали, не выходя никуда.

Отработав еще два месяца, Кирилл стал скучать.

Конечно, с одной стороны, хозяин платил относительно неплохо. С того момента, как он начал получать заработную плату, он почувствовал себя не только человеком, но и хозяином в своем собственном доме. Конечно, он слегка обиделся, когда Инга усмехнулась — «Что, разбогател? Важный стал…», но решил не обращать на это внимания. Зато теперь он мог позволить себе купить кое-какой электроинструмент, и ездил за ним прямо в областной центр. Электропила и электродрель резко продвинули его успехи в ремонте забора. Вместо старого, грязного и серого, штакетника он начал ставить шифер, прибивая его к широким деревянным поперечным прожилинам. Асбестовые столбики, слава Богу, заменять было не нужно.

Увидев такое хозяйственное рвение, Инга заметно подобрела, и атмосфера в семье стала налаживаться.

С другой стороны, Кирилл, получается, ни дня не работал по специальности. Вряд ли он мечтал о такой работе. Для того, чтобы здесь трудится, заканчивать институт было не нужно. Грубо говоря, не нужно было бы заканчивать даже и техникум, или ПТУ. Он, конечно, уже давно освоил все необходимые операции, и труд в типографии не отнимал у него слишком много сил, но ведь всю жизнь на этом месте не проработаешь!

Та работа с электричеством, которой он занимался дома, была, разумеется, мелочью по сравнению с тем, что он мог бы освоить на производстве. Пошел четвертый месяц работы у Федорова, и Кирилл все чаще стал задаваться себе вопросом, что он тут делает, и не пора ли найти что-то более соответствующее его образованию.

Ну или хотя бы найти себе какое-то занятие, которое заняло бы у него все свободное время, не оставило бы ему время на пустые раздражающие размышления, и, главное, нравилось бы ему самому.

Когда Кирилл увидел в помещении типографии Захара Денисова, он сначала подумал, что ему это мерещится. Было утро понедельника, вчера у тещи был день рождения, они довольно много выпили, но сегодня Мелехов не чувствовал ни головной боли, ни дрожания рук, ни других каких неприятных похмельных ощущений… И вот на тебе — похоже, глюки.

Захар также странно взглянул на него, зажмурил глаза, потом открыл, и радостно осклабился:

— Киря, ты что ли? Ты что тут делаешь?

Да, это был Захар. В школе несколько месяцев даже сидели за одной партой. Можно сказать, почти дружили. Только родители Захара работали в местной администрации не на последних должностях, и потому Денисов отправился учиться в местный университет на юриста. Это были не те новомодные коммерческие отделения, который как поганки начали плодиться на так называемой «коммерческой» основе. Это был старый солидный юридический факультет, и с улицы поступить туда было довольно трудно. Были, конечно, исключения. Но Захар относился как раз к тем, кому исключения не требовались.

За пять лет учебы пути школьных товарищей, разумеется, разошлись. Иногда они встречались в автотранспорте, когда ехали из учебных заведений на выходные домой, иногда на городской площади — под очередной Новый год, но это было очень редко. Захара сюда не тянуло, и всего через год учебы он решительно считал себя совершенно городским человеком.

И вот тебе на! Собственной персоной.

— Я тут работаю, — испытывая некоторое смущение, ответил Кирилл. — Как после армии вернулся, так здесь место предложили. Пока тут тружусь.

«Пока» предназначалось для Захара — пусть не думает, что для Кирилла это предел мечтаний. И об армии он упомянул не напрасно: Денисов не служил, и должен был, по мнению Мелехова, испытывать некоторое чувство стыда.

Однако ничего подобного не произошло.

— Чего так? Загремел все-таки? — засмеялся Захар. — Ладно, бывает… А вот я после универа в контору одну юридическую в центре города устроился. Уже несколько дел в суде имел. Два выиграл, два проиграл. Пока счет два — два, но это временно. Я их всех еще сделаю!

На вытянутом и высоколобом лице Денисова играла широкая, добродушная, всепонимающая улыбка. Как хорошо было быть так снисходительно добрым, демонстрируя свою простоту, имея такую замечательную и высокооплачиваемую работу, на фоне одноклассника, который хоть и закончил что-то там с высшим образованием, но дальше просто рабочего подняться не сумел.

— На чем специализируешься? — спросил Кирилл, лишь бы что-то сказать.

— На бракоразводных процессах. Такие случаи встречаются — уссышься! Как начнут имущество делить, готовы порвать друг друга на куски. Из-за каждой копейки бьются. Ты, это, если чего, надумаешь там, например, разводиться, то обращайся. По-дружески. Я тебе скидку сделаю.

Захар, конечно, шутил, но тема для Кирилла показалось неприятной. Он резко перевел разговор в другую сторону.

— А здесь-то какими судьбами?

— Так ведь наша контора у вас бланки заказала, а я ездил домой на выходные в гости, и попросили забрать заказ.

— На чем же ты его повезешь?

— Как на чем? На машине. Я недавно машину купил. Пойдем, покажу.

Кирилл чуть не раскрыл рот. Потом он сделал Захару знак, отошел от него к татарину, и попросил разрешения выйти на пять минут. Тот посмотрел на Денисова, потом на Кирилла, и коротко кивнул головой.

Мелехов протиснулся через залежи готовой продукции и рулоны бумаги к выходу. Захар вышел на улицу раньше него, и теперь стоял у своей красной «шестерки».

— Новая, из салона, — гордо сказал он.

Сердце у Кирилла заныло. Права у него были, он получил документ, еще занимаясь в школе. Но вот реально обновить их было не на чем. У тестя была своя машина, но даже покататься зятю он не доверял. «Мало ли чему вас там в школе учили?», — говорил он. — «Вот свою купишь, на ней и будешь учиться».

А теперь вот — перед глазами. Два года всего после института, и у человека уже своя машина!

Черное облако зависти поднялось в душе у Кирилла, но виду он не подал. Наоборот, постарался быть даже чуть более радушным.

— Молодец! Классная тачка! — сказал он с улыбкой.

Захар, внимательно наблюдавший за лицом Кирилла, слегка увял. Он, очевидно, рассчитывал на большее.

Потом он внезапно, будто вспомнил о чем-то, спросил:

— Ты историей, помню, увлекался. А сейчас как?

Кирилл несколько оторопел, настолько неожиданным был этот вопрос:

— Ну, да… Я и сейчас, можно сказать, увлекаюсь. А что?

— Слушай, Киря… У меня к тебе дело будет, по старой дружбе. Взаимовыгодное. Ты где сейчас живешь?

Мелехов назвал свой новый адрес, Денисов его не мог знать — он никогда там не бывал.

— Я к тебе на выходных нагряну. Посидим, поговорим. Обещаю — все в рамках закона.

— Ну ты меня заинтриговал. В чем дело-то?

— Скоро узнаешь.

Захар загадочно улыбнулся, сел в свою «шестерку», и уехал, оставив товарища в полном недоумении.

Захар не объявлялся недели три, и Кирилл начал забывать и о самом появлении Денисова, и о его загадочном обещании, но однажды утром, когда Мелеховы только — только закончили завтрак и начали убирать посуду, за окном Кирилл услышал шум автомобиля, который затих как раз напротив их двора.

Раздался длинный гудок.

— Кто это? — спросила Инга.

— Не знаю, — пожал Кирилл плечами, — сейчас посмотрю.

Он накинул легкую джинсовую куртку, обулся в разбитые дворовые туфли с отрезанными задниками, и пошел к калитке.

Увидев, как она открывается, из машины вылез Захар.

— Заходи, — гостеприимно открыл калитку Кирилл.

— Нет, — махнул Денисов головой. — Давай ты со мной. Поедем к моим родителям.

— Почему к ним? — удивился Кирилл.

— Я там тебе кое-что покажу.

У Мелехова затеплилась смутная догадка. Когда они учились в школе, кажется в классе пятом, их всех охватила страсть к собирательству, (потому что серьезно назвать это коллекционированием было невозможно), монет. В основном, конечно, собирали иностранные монеты. У Захара была своя, достаточно неплохая, по детским меркам, коллекция, но он кривил губы с видом однозначного превосходства, и солидно утверждал, что все это чепуха. Стоящее дело, по его словам, было только в коллекционировании старинных монет.

В школу он, правда, ничего такого никогда не носил, (еще тогда был весьма осторожен), но дома Кириллу показал свои запасы. Медные дореволюционные монеты Мелехов иногда встречал и раньше, даже дома у него были николаевские пятаки, двух и трехкопеечные монеты. А вот царские пятьдесят копеек, советские серебряные полтинники, рубль, пятнадцать и двадцать копеек он увидел впервые.

Еще более старые медные монеты — екатерининские и елизаветинские — его совсем не впечатлили. Они были в плохой сохранности, и все рельефные части или были сильно потерты, или вообще стерты до основания.

Тем не менее, свое восхищение Захару Кирилл выразил. А потом они пошли играть в футбол, и все забылось.

Вот теперь у Мелехова мелькнула мысль, что Денисов просто, по старой памяти, желает похвастаться своими очередными приобретениями. Сейчас, когда на продажу выставлялось все, что только можно и не можно, купить массу ранее практически недоступных монет было совсем не сложно. Все, в конечном счете, зависело только от размера кошелька покупателя.

— Ты мне новые монетки показать что ли хочешь? — ехидно поинтересовался Кирилл, решив, что если он угадал, то никуда не поедет.

Лицо у Захара вытянулось; он даже не сразу понял, о чем идет речь. Потом засмеялся, хотя было видно, что ехидный тон Кирилла его несколько задел.

— Есть у меня и монетки, — сказал он. — Но это здесь вообще ни при чем. Я сейчас тебе говорить не буду ничего. Поехали со мной. Тут езды — пять минут, а потом я тебя обратно привезу.

Кирилл поколебался, но потом подумал, что дела в хозяйственном сарае подождут, и немного развлечений ему не помешает.

— Хорошо, — ответил он. — Я сейчас скажу жене, переоденусь, и выйду. Зайдешь?

— Нет, не хочу, — отмахнулся Захар. — Я тебя тут подожду. Я все-равно твоей жены не знаю, так что нечего.

— Хорошо, я сейчас.

Кирилл вернулся в дом.

— Я не надолго, — сказал он Инге, одевая джинсы, — ко мне Денисов заехал. Со мной в классе учился. Помнишь такого? Я сейчас с ним к нему съезжу по делу, а потом он меня обратно привезет.

— Денисова помню, — ответила супруга, — а что за дело?

— Да я и сам не знаю. Темнит чего-то. Сказал, на месте объяснит.

Инга как раз усаживалась на диван для просмотра любимого сериала, и, в общем-то, ничего против отсутствия мужа не имела. Тем более, что он и так собирался ковыряться в своем сарае с железками, и какая разница, что она не увидит его в доме не по той, так по другой причине?

Кирилл уселся на переднее сиденье, пристегнулся, и сказал:

— Трогай!

Захар посмеялся, завел мотор, и они тронулись. Асфальта не было на всей улице, дорога была песчаной, и слишком резко рванувшего с места Денисова слегка развернуло на дороге.

— Ого! — сказал он. — Куда тебя занесло. У тебя во дворе тоже песок?

— Песок пополам с глиной, — мрачно ответил Кирилл.

Это была его постоянная головная боль. Конечно, и недвижимость обошлась заметно дешевле, потому что участок был, мягко говоря, не очень, но ведь ему приходилось на этом участке жить! Ни овощи, ни кустарники, ни плодовые деревья расти на дикой смеси глины и песка не хотели. Весь полив уходил в песок. Но при этом Инга упорно утверждала, что это только и исключительно вина самого Кирилла. «У папы моего здесь все благоухало бы», — безапелляционно заявляла она.

Мелехов бесился, но доказать ничего не мог.

Углубившись в свои мрачные размышления, Кирилл даже как-то упустил, что Захар ему что-то рассказывает. Тот также заметил, что впустую сотрясает воздух.

— Ау, — сказал он, и помахал рукой перед лицом. — Я здесь!

— Извини, — ответил Кирилл, — так, задумался…

Дом у родителей Захара, далеко не самых бедных людей в городе, вопреки сложившейся тенденции, оставался просторным, но одноэтажным. Последний раз Кирилл был здесь несколько лет назад, еще когда учился в школе. Он с интересом огляделся — ничего нового, как будто и не было этих прошедших лет.

Однако в дом гостя Захар не повел. Они миновали крыльцо, и подошли к лестнице, ведущей на чердак. Денисов полез наверх, открыл дверцу, огляделся по сторонам, и юркнул внутрь. Затем высунулась его голова.

— Эй, давай сюда! — негромко позвал он.

Кирилл не стал задерживаться, и легко взобрался к Захару. Тот уже пробрался вглубь чердака, и разворачивал что-то, упрятанное в мешковину.

— Что это? — спросил Кирилл.

В руках у Денисова он увидел немецкий штык-нож. В весьма хорошем состоянии.

— Смотри, — протянул его Захар.

Кирилл осмотрел вещь со всех сторон.

— Откуда? — спросил он. — Купил?

Денисов только усмехнулся. Он взялся за другой сверток, и достал пистолет. Это был «ТТ» — ржавый, частично разрушенный. У Кирилла мелькнула мысль, что такую вещь Захар покупать не стал бы точно. Он угадал.

— С раскопок, — коротко ответил на вопрос Денисов. — Я тут раскопками увлекся. И минник у меня есть. Только надежного партнера нет. А одному нереально копать. Я вот когда тебя увидел, то сразу подумал, что вот тебе это точно будет интересно.

— И штык-нож оттуда?

— Оттуда.

— А с кем ты тогда ездил? Один разве?

Захар презрительно хмыкнул.

— Да есть тут еще любители… Только с ними каши особо не сваришь.

— А что так?

Денисов начал объяснять, помогая своим словам как активными жестами рук, так и энергичной мимикой. В основном, в их компании были два брата-близнеца, и еще один бывший профессиональный археолог.

Только нормально работать с ними не было никакой возможности.

Братья занимались торговым бизнесом, постоянно куда-то уезжали, и организовать их на поездку для раскопок удавалось крайне редко. Археолог был готов ехать куда угодно и когда угодно, но Захар его боялся. Мужику было хорошо за тридцать, но крышу у него явно сорвало еще раньше. Он яростно сражался за каждую находку, и при дележе хабара нередко чуть не доходило до драки. Денисов драк всегда избегал, но опасался, что Безумный Археолог как-то ночью ударит его по голове ломиком или лопатой — если они найдут действительно что-то ценное.

— А копать надо реально много, — сказал Захар. — Окопы, блиндажи — все же землей засыпано. Пока доберешься до чего-нибудь, тонну земли перекидаешь. Одному вообще невозможно. Да и ночью страшно одному — мы же с ночевкой ездим. Во-первых, далеко. Во-вторых, с вечера копаем, когда прохладно, и утром. А днем копать по жаре нельзя — сдохнуть можно.

— Так ты меня приглашаешь? — задумчиво спросил Кирилл. — Вдвоем будем ездить?

— Нет, — скривился Захар, досадуя на непонимание Кирилла. — Вдвоем мы тоже сдохнем там. Я в городе еще одного мужика нашел. Он этим давно занимается, вообще, сечет здорово в теме. При этом порядочный, обязательный и интеллигентный. Но здоровый, будь здоров! Откуда в нем сила такая, хрен поймешь.

— И это все твои находки? — кивнул головой Мелехов.

— Да ну там все! У меня еще куча всякой ерунды — каски немецкие, бляхи, патроны, подковы… Ну, хочешь покажу?

— Давай показывай, — сказал Кирилл. — Зря я сюда что ли с тобой ехал?

Прошло почти две недели, и неожиданно Захар позвонил по телефону.

— Привет, — сказал он весело. — Ты как насчет поездки в эту субботу? Вечером выедем, потом в воскресенье вернемся.

Кирилл несколько опешил, он был не готов к такому быстрому развитию событий. Ему казалось, что все это будет где-то потом, в перспективе… Не так скоро.

Сейчас же он лихорадочно соображал, стоя у столика с домашним телефоном, держа в одной руке молоток, (чинил карниз), а в другой — телефонную трубку.

— Дай мне секундочку сообразить! — попросил он. — Мне же еще надо с женой поговорить.

На той стороне линии явственно хрюкнули от смеха.

— Ну и на хрена ты так рано женился? — с некоторой издевкой спросил Денисов. — Теперь у жены должен отпрашиваться по любому поводу? Я вот холост, и делаю исключительно то, что хочется мне.

Захар хотел было возмутиться и возразить, но вдруг понял, что возражать-то он особо и не хочет. Честно говоря, его тоже уже достала необходимость каждый свой чих согласовывать с Ингой.

— Хорошо, — решился он, — я поеду. Кто еще будет?

— Профессор будет. Ну, тот, про которого я тебе тогда говорил.

— Он что, правда профессор?

— Да ну, нет. Это я его так называют. В городской администрации чувак зажигает. Зам начальника отдела чего-то там этакого. Неважно. Зато у него корочка есть нужная, так что если какие непонятки начнутся, он всегда может дело замять.

— Какие непонятки?

— Менты, например, — коротко ответил Захар.

То, что с ними поедет такой полезный человек, Кирилла весьма обрадовало.

— Ясно, — сказал он. — Что брать с собой?

— Возьми коврик гимнастический, подушку маленькую, харчей побольше. Большую саперную лопату, только с таким черенком, чтобы у меня в багажнике уместился. Ножик возьми перочинный, кружку. Топор возьми.

— Зачем топор?

— Это не по телефону, потом объясню. Оденься так, чтобы все тело закрыто было. А то насекомые разные… Трава, грязь, песок… Ну, ты понял. Палатка у меня есть, как раз на трех человек. Воду брать не надо. У меня канистра большая, по дороге на источнике наполним — я знаю, где, не переживай. Вроде бы все… Ага. Завтра жди меня после четырех часов вечера. Только все заранее приготовь.

— Куда хоть поедем-то?

— Это не по телефону. Давай закругляться, а то болтаем долго.

Кирилл повесил трубку, и задумался. Как ни крути, а Инге нужно было все это как-то объяснить.

Как он и боялся, ничего особо хорошего из этого не вышло.

Он не стал сразу вываливать новость на голову супруге, а дождался ужина.

— Я вечером в субботу хочу съездить в экспедицию с Денисовым, — начал он небрежным тоном. — С ночевкой.

Лицо у Инги стало напряженно-недоумевающим.

— Ты что, уже по бабам решил поехать? — сказала она звенящим шепотом.

— Да ну нет! — резко оборвал ее муж. — Нет. Захар сейчас археологией занимается. Увлекся. Попросил меня помочь. Ехать далеко, поэтому с ночевкой. Ну, по старым деревням, хуторам. Монеты там старые, артефакты всякие…

Он замолчал, потому что Инга смотрела на него как-то странно.

— Ты идиот? — спросила она. — В детство впал? У тебя жены нет, дома дел нет?

Про домашние дела она сказала зря. И если Кирилл чувствовал некоторое неудобство, что оставляет жену дома одну, то после этого обвинения он по-настоящему разозлился. Инга постоянно что-то от него требовала: он должен был делать то, потом другое, потом третье. Все, что было здесь сделано до ее вселения, супругу никак не устраивало. Переделка следовала за переделкой.

И еще Кирилл должен был активно помогать ее родителям. Кстати, когда его иногда — очень редко — просили помочь его собственные родители, она относилась к этому резко негативно.

Случайно узнавший об этом отец с издевкой сказал:

— Это не она вроде как замуж вышла, а ты в приймаки пошел.

Кирилл отмолчался. А что тут скажешь? В приймаки — не в приймаки, а дом им отдельный ее родители предоставили…

— Я все сделаю, — раздраженно сказал Кирилл. — Ты же видишь, я каждый день что-нибудь делаю. Не сижу сложа руки.

— Кроме того, там будет еще человек с городской администрации. Может, с ним по поводу работы перетру тему. Не век же мне сидеть простым рабочим?

Мелехов, конечно, соврал — он и не думал ни о чем подобном до этой секунды. Зато этот лживый аргумент возымел некоторое действие.

— Хорошо, — ответила Инга гораздо спокойнее. — Метись. Я у родителей переночую.

— Конечно, — сказал Кирилл примирительно. — Не имею ничего против.

С утра в субботу Мелехов начал с дел во дворе, и как-то так незаметно время пролетело до двух часов дня. Кирилл спохватился, начал собирать вещи, а потом ему пришлось еще и бежать закупать продукты. Так что к четырем часам он довольно сильно устал.

Зато Захар был пунктуален. Практически ровно в четыре часа за забором прозвучал автомобильный сигнал.

Кирилл открыл ворота, и увидел Денисова, а с ним еще вышедшего из машины невысокого, лысеватого, но крепкого в плечах человека в очках. Эти очки дополнительно успокоили Мелехова. Лицо у Профессора было действительно интеллигентное. Можно было не ожидать внезапного удара в спину.

Хотя, конечно, первое впечатление бывает обманчивым.

Пока Кирилл переносил свой груз в машину, вышла Инга. Она поулыбалась Захару, познакомилась с Профессором, и попрощалась с мужем.

Машина рванула с места. Профессор и Захар разговаривали о чем-то своем, вспоминали прошлые поездки. Мелехов внимательно вслушивался, пытаясь по крупицам представить себе, как все это хотя бы примерно будет выглядеть.

Внезапно Профессор повернулся к нему лицом.

— Тебе, наверное, скучно, — сразу же перешел он на «ты». — Вот посмотри книги. Вдруг что подобное попадется?

Он протянул Мелехову две достаточно объемные книги. Одна посвящалась советским боевым наградам и знакам, а вторая — немецким. Так что дальше беседу Кирилл уже не слушал. Он перелистывал страницы, и только крутил головой. «Неужели это действительно можно будет найти? Невероятно».

— Один чувак на Украине, — неожиданно обратился к Кириллу Захар, — набрел на место, где сразу нашел два рыцарских креста, два значка за ранения, и еще что-то. И все в одном месте. Скорее всего, при отступлении какой-то ганс скидывал с себя награды. Вот чуваку повезло! Правда, потом, говорят, весь год на копе отпахал, и без толку. Всю удачу за год вперед выбрал. Так что ты не думай, такие классные находки редко встречаются. И потом жди неприятностей. Лучше понемногу каждый раз.

Кирилл только молча кивнул головой. Ему казалось, что лучше за один раз найти много, а потом целый год сидеть дома, и никуда не ездить. Чем дольше они были в пути, тем больше он сожалел, что вообще ввязался в эту авантюру.

Они уже давно ехали по пыльной проселочной дороге. Из-за клубящейся пыли все окна были задраены наглухо, поэтому в салоне было ужасно душно, но пыль все-равно приникала через какие-то невидимые отверстия, что настроения никому не добавляло.

Вскоре проехали заброшенную деревню.

— Здесь бы покопаться, — робко предположил Кирилл.

Его спутники засмеялись.

— Эта деревня была покинута в начале восьмидесятых. Если что и есть здесь, то найти будет крайне сложно. Мой минник только выть будет. Тут алюминия мелкого — пробки, проволока — куча. А железа ржавого? Ужас! Тут все можно перекопать, и ничего не найти.

— Где же тогда искать?

— Там где до войны бросили поселение. Все, что найдешь довоенное — уже артефакт. Знакомые вот в таком хуторе день полазали — медаль дореволюционную нашли — за крымскую войну, и монет штук пять — эпохи Николая Первого. Какой-то ротозей посеял видно. А потом опять туда ездили, и зеркальце медное нашли. Вот по таким местам можно прошвырнуться.

— А где их искать?

— Это моя забота, — ответил Профессор. — Я имею доступ к архивам. Но сегодня мы по «войне» работаем.

— В смысле?

— Ну есть работа по «войне», а есть по «старине». По войне — это значит, по Великой Отечественной, а по старине — это до революции. Ну и Гражданская война сюда относится. Уж очень давно она была.

— А клады? — спросил Кирилл, и подумал, что сейчас над ним снова смеяться начнут.

Но спутники отнеслись к его словам достаточно серьезно.

— Каждый мечтает найти клад, — ответил Профессор. — Для меня, лично, это было бы апофеозом всей моей поисковой деятельности. Но найти клад — это, по большей части, чистая удача.

Он вздохнул.

— Вот смотри. Мы ищем с помощью минника предметы, которые были обронены случайно, или просто брошены. Наш аппарат, мягко говоря, не силен, он вообще не берет глубже шестидесяти сантиметров. И это крупные предметы. А если мелкие, то и десять сантиметров — это уже здорово. Мы, впрочем, честно говоря, копаем, по большей части, наугад. Находим место, где был блиндаж, или линия окопов, или лощина — там, видишь ли, часто оружие сбрасывали, или награды, когда драпали, и начинаем копать. Ну а минник — это так, вспомогательное. Вот по «старине», наоборот — там вся надежда на минник. Потому что все поселение перекопать — это нереально.

— Да ладно! — вставил свои пять копеек Захар. — Помнишь, как хутор Островской «подняли» экскаватором? Потом шум был еще — типа разграбили историческое место? Там, говорят, нашли кувшин с монетами. Сто лет никто не искал, а как выкопали, вспомнили!

Захар усмехнулся.

— Это извращение, — отмахнулся Профессор. — С экскаватором на раскопки.

— Короче, — продолжил он свою тему. — Мы ищем и находим то, что специально никто не прятал. А клад отличается именно тем, что его прятали специально! Во-первых, глубина. Закопал, скажем, горшок метра на два, и все — мы с нашим оборудованием годами над ним будем ходить, и ничего не найдем. Во-вторых, место. Спрятать могут где угодно. Отошел в лес, и закопал. И что нам теперь — весь лес перекапывать?

— Некоторые перекапывают. Помнишь, «Знак четырех»? Бараны шесть лет двор перекапывали.

— Так то хотя бы двор! А ты представь себе — лес!

— Вот тетка одна на Украине, — снова встрял Захар. — Купила участок, построила дом. Начала весной огород копать — бац, горшок с монетами. Стала дальше копать — бац, второй. Стала справки наводить. Оказывается, там до революции шинок стоял. В Гражданскую войну спалили его. Хозяин, скорее всего, закопал свое добро, а потом его махновцы, или там петлюровцы, или белые, или красные… Короче говоря, кто-то кокнул. И остались монетки в земле на столько лет! Потом у ней с минниками люди пришли, все перерыли — больше ничего не нашли. Вот так клады находят.

— И потом, — добавил Профессор. — Опасно это — клад найти. Это огромная удача. А за такую удачу судьба с тебя обязательно взыщет. Где-то что-то отберет. И чем больше найдешь клад, тем серьезнее будет потеря.

— Вы серьезно?! — поразился Кирилл. — В смысле, верите в это?

— Начнешь копать, поверишь, — мрачно подтвердил Захар. — Кто с удачей работает, тот в нее верит… Но ты не переживай! Нас это не касается. Мы своим трудом все добываем. Тут работы много, ума много требуется, а удача — явление вспомогательное.

Все замолчали. Кирилл снова погрузился в книги, но мысли его все крутились вокруг зарытых где-то сокровищ. Мелехов размечтался. «Найти бы монет золотых горшок!» — думал он. — «Я бы свою часть продал, на деньги машину купил. А может быть, и дом перестроил заново… Всего купил бы…».

— Хорошо, что сегодня дорога пустая, — проговорил Профессор. — Но это очень странно. Обычно машины две или три всегда попадалось. Как бы нас какая неприятность на месте не ждала.

— Конкуренты? — резво вынырнул из своей приятной задумчивости Кирилл. — Это опасно?

— Бывают, — кивнул головой Захар. — Встречаются. Но не опасно. Просто придется в другое место куда-то проехать. На одном участке толкаться, конечно, никто не будет. Но тут «забитых» участков ни у кого нет. Кто раньше приехал, тот и копает.

Дорога стала совсем плохой. Можно было прямо сказать, что она практически отсутствовала. Пару раз машина чиркнула днищем об землю.

— Ох ты! — охнул Кирилл.

— Ничего, — ответил Захар. — Я на днище стальную защиту поставил. Так что ничего страшного. Между прочим, и на шоссе здорово помогает. Там такие ямы встречаются!.. Или наоборот, наросты. Ночью искры из-под машины летят! Так что еще трудно сказать, где сложнее ехать. А тут — что? Ничего мне грунт этот не сделает…

Местность была совсем глухой. Выгоревшая под жарким солнцем степь, балки, заросшие густым кустарником, островки леса.

Несколько раз пришлось выходить из машины, и даже помогать ей преодолевать серьезные препятствия, орудуя лопатами.

— Ничего, — заметил слегка запыхавшийся Профессор. — Зато точно никто просто так сюда не попрется. Никаких левых любителей отдыха, туристов и прочей швали. Никто не будет мешать.

Прошло еще где-то около получаса, и Захар внезапно затормозил.

— Кажется, здесь, — сказал он. — Приехали. Пойдем осмотримся.

Все трое с удовольствием покинули «шестерку», и Профессор повел всех в сторону густых лесных зарослей. Кирилл шагал последним. Ему все было внове. Он крутил головой, не вполне понимая, где же, собственно говоря, что нужно искать? Вообще-то, он представлял себе все это несколько иначе.

— Вот тут мы и стояли, — удовлетворенно отметил Профессор. — И с тех пор здесь никого не было. Как мы поставили «козел» для котелка, так он и стоит.

— Это хорошо, — весело сказал Захар. — Так, я сейчас сюда машину подгоню, станем, и давайте сразу на коп. А то солнце начинает книзу клониться.

Кирилл стоял, сложа руки. Он чувствовал себя неудобно. Ему казалось, что он также должен что-то делать, но что он должен делать, он не представлял себе.

Машина аккуратно перебралась через торчащие из земли корни, и застыла на явно давно и заранее подготовленном для нее месте.

— Переодеваемся, — приказал Захар, и начал натягивать на себя армейский камуфляж.

Кирилл последовал его примеру. Они обули кроссовки, взяли лопаты, и тронулись за Профессором.

— Где копать-то? — озадаченно спросил Кирилл, все еще неуютно ощущавший себя несколько лишним звеном в этой цепи.

— Да начнем с прежнего места. В прошлый раз недокопали, и рядом есть еще пара объектов. Это блиндажи. Тут наш полк стоял. Вроде надолго расположились, потом немцы прорвали оборону, наши рванули назад, а блиндажи свои подожгли. Так как отступали в крайней спешке, много кое-чего не особо ценного побросали. Что-то, может, забыли. В общем, есть смысл копать.

— А находки были? — спросил заинтересованный Кирилл.

— Ну да, были, конечно. Вот прицел минометный, практически целый нашли. Что с ним делать, правда, непонятно, но — артефакт! Противогазы находили. Котелки. Штыки. Каски. Говорят, вроде здесь где-то пистолет Коровина нашли, в неплохом сохране. Но я лично не видел, факт непроверенный.

— А немецкое где же берут?

— Это надо дальше ехать. Это надо утром выезжать рано, и на другой день только вечером обратно домой попадешь. Но там и больше народу тусуется.

— Почему?

— Немецкое больше стоит. А если что румынское или венгерское найдешь — так это вообще редкостная удача. Это еще дороже стоит, ибо редкость!

Место работы Кирилла не вдохновило. Это был какой-то небольшой котлован, окруженный валом земли, и пробираться к которому пришлось через заросли кустарника.

— Ну, с Богом! — сказал Захар, поплевав на руки и натянув на руки перчатки.

Но копать лопатами оказалось невозможно. Грунт был твердый, да к тому же успел хорошо высохнуть за прошедшее время. Так что пришлось взять лом. По очереди им долбили землю, а уже грунт выбрасывали наверх лопатой — «шахтеркой». Так как их было трое, они устроили небольшой конвейер, и отдыхали поочередно.

Прошел час, и яма заметно углубилась. Прошло еще два часа, и Кирилл решился спросить:

— Что-то нет ничего…

— Будет, — уверенно ответил Профессор. — Это же блиндаж! Все находки должны быть у дна. А до него мы еще не добрались.

— А долго придется добираться еще?

— Нет, еще на пару часов работы. Но мы скоро закончим, и пойдем спать. Будет темно, а в темноте, даже если лампу повесить, можно не заметить артефакт. И выкинуть вместе с землей. Будет обидно.

Кирилл вздохнул. Он уже давно весь вспотел, и, честно говоря, прилично устал. Ему было видно, что и Захар держится из последних сил. А вот Профессор копал как экскаватор.

Однако, и правда, быстро темнело.

— Все, — сказал Захар. — Я уже не могу. Да и нужно бивак разбивать.

Инструменты они побросали в котловане, а сами отправились к машине. Достали палатку, разложили ее, вскипятили чайник, достали продукты…

И вот для Кирилла наступило настоящие минуты наслаждения. Дул легкий ночной прохладный ветерок. Он приятно шевелил волосы, обдувал кожу…

Блаженно расслабились уставшие мышцы.

Горел костер, трещали ветки в огне, чай в железной кружке был как-то особенно приятен. А уж еда, которую они захватили с собой, исчезала со скоростью свиста.

Последний раз вот так, под открытым небом, при свете костра, Кирилл ночевал где-то в районе Шатоя.

Он вспомнил об этом, и этот ночной бивак на раскопках показался ему счастливейшей минутой. Он жив, все закончилось, у него есть свой дом, семья, работа, интересное, и вполне безопасное приключение, пристойная компания… Что еще нужно человеку?

Они еще некоторое время поболтали ни о чем, а потом Профессор сказал, что подниматься нужно как можно раньше, посветлу, до жары. И что спать им придется недолго. Пора и в палатку.

Костер они залили водой, забрались на свои коврики, подложили подушки под головы… И Кирилл как-то сразу провалился в сон без сновидений…

Тем не менее, проснулся он самый первый. Захар спал лицом к стене, бесшумно, а Профессор слегка похрапывал, и периодически дергался во сне. Вдруг он пробормотал какое-то ругательство и скрипнул зубами. И снова затих.

Кирилл еще долго лежал с открытыми глазами, а потом очнулся Захар. Он очумело помотал головой, посмотрел на часы, и полез из палатки наружу. По дороге он зацепил ногу Профессора, и тот сразу же сел.

— Пора? — спросил он. — Хорошо. А то снится всякая дрянь!

На воздухе было свежо. Кирилл начал застегивать свою куртку на все пуговицы.

— Будем завтракать? — спросил Захар у Профессора.

Тот отрицательно мотнул головой.

— Нет, только умоемся. И на коп. А потом уже поедим.

Они по очереди слегка ополоснули лица, и вернулись к месту раскопок.

Врабатываться было нелегко. Мышцы, после вчерашнего, резко запротестовали. Профессор заметил гримасу на лице Кирилла, и подбодрил его.

— Не переживай, сейчас поработаешь немного, и все войдет в норму!

И действительно, минут через двадцать снова установился ровный темп труда, и заметно полегчало.

— Скоро дно, — сообщил Профессор, — ориентируясь на какие-то одному ему понятные примеры. — Давай-ка, Захар, прозвони. Глянем, есть тут что или нет?

Денисов вылез наверх, и скоро вернулся с металлоискателем. Такую штуку Кирилл видел в первый раз.

Захар включил прибор, и методично начал прозванивать площадь отрытого блиндажа. Несколько раз раздавался пронзительный писк.

— Хватает железа, — сказал Денисов. — Вот только что это? И в каком состоянии? Большой вопрос.

Тем не менее, убедившись, что «не пустышку тянут», вся троица охотников за сокровищами еще усерднее принялась за работу. Вдруг под лопатой Кирилла что-то звякнуло.

— Стой! — одновременно крикнули Захар и Профессор. — Замри!

Профессор встал на колени в том месте, где раздался звон, принял от Захара маленькую, практически детскую металлическую лопаточку, и начал очень аккуратно убирать землю.

Он пропыхтел минут пять. Потом выпрямился, смахнул пот со лба, и удовлетворенно улыбнулся.

— Это ствол. Пока не знаю, что такое, но это ствол. Винтовка.

Они долго, но с неослабевающим азартом по очереди убирали землю, и наконец достали то, что осталось от когда-то грозного оружия.

— Ого! — воскликнул Профессор. — Это СВТ-40, и в хорошем состоянии.

Глядя на этот ржавый металлический предмет, Кирилл никак не мог понять, как он может находиться в хорошем состоянии. Ему оно как раз наоборот, казалось совершенно ужасным. О чем он и не преминул сообщить.

— Ты просто пока не понимаешь, — отмахнулся профессор. — Чего ты хочешь от вещи, которая столько лет пролежала в земле? Дерево и кожа давно погнили. Но все основные детали оружия целы. Их можно обработать, подлатать, сделать все деревянные части… И я тебя уверяю, судя по состоянию ствола, если все это сделать, из нее еще можно будет стрелять.

— Вы это делаете? — осторожно поинтересовался Кирилл.

— Нет, — ответил Профессор, вздохнув. — Это уже не по моей части. Я не мастер. Просто знаю, что реставрируют оружие. Но сам этим не занимался, и не буду. Я гуманитарий, а не техник…

Кроме винтовки, ничего особо интересного найти больше не удалось. Был в плохом состоянии солдатский котелок, советская каска, большая гильза от артиллерийского снаряда, кем-то забытый перочинный нож. И все.

Был момент, когда они натолкнулись на остатки кобуры, и Захар даже в предвкушении заорал:

— Пистолет!

Но пистолета не было. И сколько Денисов не обзванивал больше землю вокруг, никакой реакции не последовало.

Они позавтракали остатками ужина, все тщательно убрали за собой, погрузились, и тронулись в обратную дорогу.

Кирилл долго помалкивал, но когда, через несколько часов, они выехали на финишную прямую, он все же решился спросить:

— Вы мне эту винтовку не отдадите?

Захар с Профессором переглянулись.

— Конечно, забирай, — сказал Захар. — Мне она незачем. Если тебе интересно, пожалуйста. Никаких проблем. Только режим секретности, хорошо? А то знаешь ли, причислят тебе к «черным копателям» еще…

— А мы что, не «черные копатели»? — с улыбкой спросил Кирилл, которого очень обрадовала покладистость спутников.

— Конечно, нет! — отрывисто бросил Профессор. — Мне не нравится эту тупое клеймо. Мы ничем не хуже так называемых поисковиков. Просто нас преследует глупый закон, а это другое дело.

Он, вроде бы, замолчал, но, похоже, замечание Кирилла все-таки задело его за живое.

— Я вот не считают себя так называемым «черным копателем». Что это вообще за странное определение? Почему «черные»? Что им инкриминируется? Ну, во-первых, так называемые официальные археологи говорят, что «черные копатели», дескать, мешают им работать, опережают, крадут ценнейшие артефакты, или, что того хуже, просто портят их. Я считаю, что это полная ерунда!

Он энергично взмахнул рукой.

— Если бы не эти копатели, то масса культурных ценностей просто пропала бы. Исчезла совершенно. Сгнила. Разложилась. У этих археологов сейчас даже толком финансирования нет. Куда они сейчас вообще ездят? Да никуда! А частники, за свой счет, не спрашивая ни у кого денег, добывают артефакты, и вносят их в культурные оборот. Вот, скажем, я пару лет назад, в одной заброшенной деревне, достал из-под земли бронзовое распятие. Явно девятнадцатого века. Что мне с ним было делать? Я сдал его в антикварный. Посмотрел, там таких распятий много. Ну и что? Пусть лучше в антикварном на полке стоит, чем пропадает в земле. Согласен?

Кирилл кивнул.

— Вот и я говорю. Что, я преступление совершил? Только при советской власти такой маразм был в отношении кладоискателей. И сейчас перешел по наследству к новой власти. А вот, например, в Великобритании, если ты наше клад, он весь принадлежит тебе. И его можно продать с аукциона. Все деньги, что сумел выручить — твои.

— А у нас в России, — подал голос Захар. — Один экскаваторщик поднял клад старинный — золотые изделия какие-то. И сообщил, куда надо. Думал, ему вознаграждение обломится!

Судя по интонации, Кирилл решил, что тому ничего не обломилось. И угадал.

— Мало того, что не обломилось, так его почти год в ментовку таскали. Думали, что он не все сдал.

— А куда находку дели?

— А хрен его знает. Разворовали, наверное. Государству, что ли, досталось?

Все трое засмеялись абсурдности такого предположения.

— Если что найдем, никому сообщать не будем, — сказал, улыбаясь, Кирилл.

— Ну да! — кивнул головой Профессор. — Только нам такой клад не светит. Я тебе уже говорил, почему.

— Да я понял.

— Да, и второе, — спохватился Профессор. — Еще говорят, что «черные копатели» оружие ищут, чтобы в незаконный оборот пустить. Но ты сам сегодня видел, в каком состоянии сейчас оружие под землей лежит. Какой тут незаконный оборот! Найти случайно в отличном состоянии оружие, это почти такая же удача, как найти клад. Если оружие закладывали на долгое хранение, то его прятали, естественно. А искать специально запрятанное, снова повторю, чрезвычайно трудно. Если только тот, кто прятал, сам не подскажет. И если еще сам помнит, где закопал.

— Да, — снова подхватил Захар. — А то был тут у нас один дед. Говорит, в огороде ППШ закопал в конце сороковых. Мы с Профессором чуть не весь огород перерыли. По десять раз с минником пролезли. Ни хрена там ничего нет! Дед божится, закопал, а нет ничего. Может, он в другом огороде закопал? У соседа? Типа, если найдут, пусть с соседа и спрашивают?

— А кстати, да! — вдруг встрепенулся Профессор.

— Я снова к деду не поеду, — сурово предупредил Захар. — С меня того раза хватило!

Они помолчали.

— А «белых копателей» я не люблю, — продолжил разговор разошедшийся Профессор. — За двуличие не люблю.

— Почему?

— Я вот что-то не слышал, чтобы они нашли вот что-то интересное. Например, МП-40, или МГ. Ни разу. Вообще, про оружие — молчок. Думаешь, не находят? Не в жизнь не поверю. Конечно, находят. Еще как! Только все ценное расходится по-тихому к кому надо. И нигде, разумеется, официально не отражается. Если уж только в таком качестве находка, что ее проще выбросить… Тогда да, тогда в музей сдают без вопросов… Знаю я в городе одного официального… У него дома такая коллекция! И ТТ, и «вальтер», и «браунинг», и ППШ, и МП-40, и штык-нож в супер состоянии. Я так думаю, он их в домашний музей явно не покупал.

— Есть, конечно, отмороженные, — сказал Захар. — Например, кто по кладбищам лазит. Но что всех-то из-за нескольких уродов под одну гребенку закатывать? Если за рулем пьяные ездят, то что теперь — у всех машины отобрать? А логика та же самая.

— Из-за этого еще проблема с находками бойцов бывает. Иногда нам попадаются, не захороненные. И даже со смертной гильзой. И можно, наверное, прочитать, что там написано. Но не пойдешь же в военкомат с этим? Сразу спросят — откуда взял? Где выкопал? Ну, раз можно отмазаться, что случайно нашел. А если несколько раз будут находки? Что делать? Тут точно в ментовку потащат. Хоть ты прямо подбрасывай эти гильзы в военкомат, ночью… А так у нас столько этих типа «черных копателей» в стране — давно бы уже массу погибших достали и опознали.

Разговор закончился сам собой. Машина затормозила у дома Кирилла.

Он перетащил во двор из машины все свое имущество. Затем принес два больших холщовых мешка, аккуратно обмотал в багажнике отданную ему находку, и перенес ее в сарай.

— Ну все! Бывай! — крикнул ему на прощание Захар. — Если опять соберемся, я тебе позвоню.

— Хорошо! — ответил Мелехов, закрывая калитку.

Павел Александрович Грачев.


В отличие от множества других бизнес-проектов, затевавшихся с помпой, а затем тихо сдувшихся, проект «Деметра» негромко начался, зато быстро рос. Конечно, не обошлось без удачи, но и упорный труд учредителей, и правильный подбор кадров, и стопроцентное использование старых связей сыграли свою роль.

Первая поставка не была так удачна, как планировалось — сильно подвело качество зерна. Беспощадно разбираться с непосредственными заготовителями Грачев не стал — он решил, что «за одного битого двух небитых даю», и что сразу разбрасываться людьми не стоит. Если это просто отсутствие опыта — то они научатся. Если что-то большее, чем ошибка, то это выявится позже.

Примерно третью чистой прибыли пришлось поделиться — деньги ушли на «крышу», на умасливание директоров хозяйств, на всякие «представительские расходы»… Но оставшаяся сумма позволяла с осторожным оптимизмом смотреть в будущее.

Разумеется, никто никаких дивидендов не получил. Все средства пошли на расширение бизнеса.

Второй год оказался значительно лучше первого — действительно, сказался приобретенный опыт.

Свободных денег в распоряжении «Деметры» оказалось вполне достаточно для покупки небольшого колхоза. Для этого нужно было просто выкупить долг хозяйства у его кредиторов.

Однако на собрании учредителей Грачев предложил взять еще и кредит.

— Кредит — на закупки, — сказал он. — А все свободные средства — на покупку «Красного Октября».

Приобрести «Красный Октябрь» — бывший колхоз-миллионер — было в данный момент не очень сложно. Задачу сильно облегчало то, что подавляющая часть долей хозяйства была сосредоточена в руках нескольких человек — директора, его жены, его заместителя и главного бухгалтера. В свое время, пользуясь служебным положением, и ресурсами самого же хозяйства эта тесная группка выкупила большинство паев у простых работников. С алкоголиками это было вообще не трудно, с трезвыми пришлось повозиться, но против начальства большинство не сдюжило.

Однако полученная собственность оказалась нелегким грузом. Хозяйство погрязло в долгах, директор и его присные начали уже тихо искать, кому бы сбыть нажитое неправедными путями, но ситуация резко ухудшилась.

Дело в том, что хозяйство было должно огромную сумму одному коммерческому банку. Когда кредит еще выдавался, банк контролировался местной администрацией. Грубо говоря, он был наполовину бюджетным, и затраты особо никто не считал. Теперь же банк в силу различных, порой головокружительных, пертурбаций, перешел в собственность неких «правильных пацанов».

«Правильные пацаны» провели тщательную инвентаризацию, и выяснили, что у банка масса неплатежеспособных должников.

Но «правильные пацаны» всегда считали, что нет невозвратимых долгов, просто кто-то не умеет пользоваться утюгом и паяльником.

Таким образом, владельцы «Красного Октября» скоро встретились с представителями этого банка.

Какие-то там земельные паи и прочая «лабудень» «банкиров» волновали слабо. Они требовали вполне конкретные деньги. Денег у хозяйства не было.

Кудякин, по своим каналам, узнал об этой ситуации, и тут же сообщил о ней Грачеву.

Павел Александрович сам отправился на переговоры в «Красный Октябрь». Предложение было из разряда «невозможно отказаться». «Деметра» выкупает у банка долг, за что доли руководства хозяйства переходят в ее собственность, но, кроме того, в качестве «пряника», и директор, и его жена, и зам, и главбух получают некоторую долю в том новом предприятии, которое будет создано на базе бывшего «Красного Октября». В противном случае им придется разбираться с банком самостоятельно.

Пусть директор считал все эти события хорошо скоординированными, и Павла Александровича — одним из бандитов. Грачев не стал его разубеждать. Это только сделало директора еще более сговорчивым.

После фактического перехода «Красного Октября» под контроль «Деметры», на его основе было создано новое предприятие — общество с ограниченной ответственностью — «Деметра — Агро-1».

На номере настоял Грачев. Он полагал, что это только первая ласточка, затем будут новые приобретения. Чтобы не заморачиваться с названиями, их можно называть одинаково — только меняя порядковые номера». Павел Александрович в душе был немного тщеславен, и собирался построить империю.

Приобретение собственного хозяйства вызвало у Грачева настоящий прилив энтузиазма. Конечно, он и до этого был в «Деметре» главным. Но чувствовал, что это все-таки немного не его.

Так, хотя на контакты с немецкими покупателями зерна вышел именно он, сейчас контроль за этой деятельностью осуществлял Мазепа. Ему, и девчонкам с кафедры экономфака, (так он называл их по привычке, хотя те уже давно уволились оттуда), это все было гораздо ближе и понятнее.

Заготовки контролировал Донецкий.

«Терками» занимался Кудякин.

А у Грачева было так называемое общее руководство.

Теперь же он мог заняться тем, что ему нравилось, и на что он, собственно говоря, учился. Земледелием.

Для этого в «Деметре» был создан новый отдел.

Специалисты бывшего «Красного Октября» — агрономы, инженеры, механики — остались на своих прежних местах, только им строго-настрого объяснили, что теперь они должны точно и четко выполнять указания, которые им будут приходить из «Деметры».

Для этого в новый отдел Грачев пригласил специалистов бывшего сельскохозяйственного НИИ. Те из умных, кто еще оставался в институте на нищенской зарплате, соглашались на предложения Грачева быстро. Так он взял двух человек на перспективу — отличного агрохимика и неплохого селекционера. Однако тех, кого Павел Александрович особо хотел видеть у себя на фирме, уже не было. Они подались куда-то на вольные хлеба.

Впрочем, Грачев их быстро разыскал. Ничего хорошего они себе не нашли, были в полной растерянности, и двух докторов наук Павел Александрович получил практически даром. Когда он рассказал им о своих планах, глаза у тех загорелись. Правда, потом взгляд потух, и сменился скепсисом, но Грачев знал, что если он сдержит свое слово, то и ученые его не подведут.

Классного инженера неожиданно предложил Шувалов. «Замечательный», по его словам, инженер, как раз специализировавшийся на сельхозтехнике, в настоящее время торговал на рынке запчастями к автомобилям, и уже имел небольшой павильончик.

Покупатели, однако, больше ходили к нему за советами, чем покупали запчасти. Сам инженер свою торговлю ненавидел, но жить-то было на что-то надо.

Шувалов долго соблазнял его на переход, но битый жизнью инженер твердо держался за синицу в руках. Тогда Шувалов переговорил с Грачевым, и тот согласился выкупить у инженера все его запчасти вместе с переносным павильоном. Сраженный этим инженер не только пошел в штат, но и пригласил другого маящегося от перманентной безработицы специалиста.

Он намекал, что знает и еще толковых инженеров, но Грачев сказал, что пока хватит и этого. Когда фирма пойдет в рост, и понадобятся новые кадры, тогда он и обратится за советом.

Итак, отдел был укомплектован. Двум агрономам и двум инженерам «Деметра» приобрела новые служебные автомобили, и заключила договор о долгосрочной аренде двух гостиничных номеров в ближайшем к новому хозяйству городке.

И вот тут во весь рост перед Грачевым встала новая, (а для «Красного Октября» уже старая), проблема — пьянство и воровство.

Павел Александрович изгрыз себе все ногти на руках. Как-то он упустил из вида две этих страшных беды. Как говорится, давно не работал «на земле». Но сразу было ясно, что с такими «гирями» на ногах толку не будет.

Пара бессонных ночей, несколько бурных совещаний с соратниками… Грачев пришел к выводу, что придется стать жестоким. Может быть, даже очень жестоким. И что с этого момента его путь с законом начнет более или менее заметно расходиться.

«Впрочем», — думалось ему, — «Мазепа прав. В этой стране по закону даже сдохнуть нельзя толком».

Для решения проблем было решено использовать пряник и кнут. Причем кнут был заметно больше пряника.

Пряники были денежные. «Деметра» влезла в еще один кредит, но всем работникам хозяйства были погашены задолженности по зарплате. Всем тем, кто пожелал устроиться на работу в «Агро-1», пообещали приличные по сельским меркам заработки.

В качестве кнута «Деметра» учредила частное охранное предприятие — «Стальной щит». Под него пришлось произвести еще один заем, и сумма накопленных долгов учредителей «Деметры» стала немного напрягать… Но эти затраты были крайне необходимы. Иначе хаос и анархия просто похоронили бы все производственные задумки.

ЧОП возглавил полковник из областного УВД на пенсии. В помощники он взял еще вполне молодого подполковника. Остальных сотрудников они набирали сами.

— Нам нужны следователи и спортсмены, — объяснил полковник Павлу Александровичу. — Следователь находит, а спортсмен наказывает.

— А проблем с законом у нас не будет? — осторожно спросил Грачев.

— Ну, — довольно откровенно и цинично объяснил полковник, — на уровне РОВД я могу решить практически все вопросы. У тех кого не надо, там даже заявления не возьмут. Да и потом, народец хоть и совесть потерял, конечно, зато они и бояться научились. Если палку не перегибать, то никто и не рыпнется.

— Кстати, — добавил полковник. — Вам, Павел Александрович, надо бы телохранителя завести. У меня есть на примете один парень. Не семи пядей во лбу, зато преданный и дерется здорово. И стреляет неплохо.

— Я, конечно, заведу, — согласился Грачев, — но только позже. У нас сейчас средств впритык. Вот еще год, два, развернемся… Тогда точно воспользуюсь вашим советом.

Полковник не вполне одобрительно посмотрел на номинальное начальство:

— Смотрите, Павел Александрович, как бы поздно не было.

Грачев вздрогнул, но промолчал.

Проверку на эффективность ЧОП прошел довольно скоро.

Приехав на поле, главный агроном «Деметры» обнаружил, что вспашка произведена безобразно. Причина выяснилась моментально. Механизатор был сильно подшофе, и вел трактор, как Бог на душу положит.

Крики главного агронома не произвели на него впечатления. Колхозник трижды послал его во всем известном эротическом направлении, а по поводу качества работы, сообщил, что и так сойдет, и что не надо его учить всяким «слишком умным». Он, дескать, пятнадцать лет здесь пашет, и лучше всех все знает.

Агроном в бешенстве уехал, но вместо него прибыла машина ЧОПа. Без особого труда бойцы вытащили механизатора из трактора, попутно разбив ему бровь, затолкали в легковушку, и куда-то увезли.

Когда небывало быстро протрезвевший алконавт вернулся домой, он был как-то чрезвычайно бледен и нехорошо кашлял. Кстати, на нем повис долг в виде стоимости солярки, которую он бесцельно сжег, неправильно перепахивая поле.

Как-то само собой история распространилась по поселку, попутно обрастая еще более ужасными слухами. Руководство никак на это не реагировало, справедливо считая, что в данном случае это все только на пользу делу.

Любители воровать временно притихли. А вот с алкоголиками ситуация не исправилась. Они, конечно, понимали, чем для них все это может закончиться, но спиртное отнимало у них даже остатки разума. Их можно было бить, даже убить, наверное, но многие просто физически были не способны бросить пагубную привычку.

Вопрос перед алкоголиками был поставлен ребром: или они кодируются, за счет фирмы, или должны уволиться по собственному желанию.

Треть предпочла уволиться. Нужно было как-то затыкать образовавшуюся пробоину в трудовых ресурсах. Директор «Агро-1» предложил устроить вахту, и пригласить на работу еще не спившихся трудяг из соседних загибающихся хозяйств. Предложение было принято, и таким путем проблему, хотя бы временно, удалось на некоторое время решить.

Впрочем, пока никому и ничему до конца не доверяя, Грачев просил ЧОП постоянно контролировать все то, что творится в хозяйстве.

В него начали вливать кое-какие средства в виде ремонта техники, закупки нужного количества удобрений, семян высшего качества… И Грачев прекрасно понимал, какой это соблазн для местного ворья. Ведь только украв, и продав на сторону, (какому-нибудь местному фермеру), мешок семян элитной пшеницы, можно было безбедно квасить где-то месяца два-три.

Тем не менее, это был первый год вообще в истории данного хозяйства — включая и советский период его существования — когда вся работа на земле была выполнена качественно и строго в соответствии с научными указаниями.

Грачев и Донецкий ждали этого урожая как-никогда в жизни… И он их не обманул. Это было нечто.

Там, где в лучшие годы «Красный Октябрь» получал по двадцать, по двадцать два центнера с гектара, они получили сорок! А несколько полей — даже дали по пятьдесят пять! И это было ценное зерно! Самое дорогое по закупочной цене.

На очередном собрании учредителей Грачев сиял как медный таз.

— Это победа! — восторженно заявил он. — Нам пришлось серьезно помучиться, но результат — великолепный. С такой урожайностью нам ничего не будет страшно. Если сравнить по затратам, то рентабельность приближается где-то почти к пятидесяти процентам! Мы вкладываем рубль, а получаем полтора. Так что взятые кредиты мы можем отдать уже в этом году.

Несколько скептически относящийся к этому делу вначале господин Кудякин был весьма приятно удивлен. Он даже предложил еще вложиться в бизнес. Грачев согласился подумать над предложением.

С одной стороны, если принять предложенные средства, то Кудякин становится крупнейшим учредителем. С другой стороны… С другой стороны Павел Александрович мечтал уже о следующей покупке. В соседнем районе также на ладан дышало еще одно сельхозпредприятие, обладавшее землей хорошего качества. Ситуация в нем была такая же критическая, какая ранее была и в «Красном Октябре».

Директор этого предприятия имел беседу с Шуваловым, предложив тому поговорить с Грачевым, и выкупить у него долю в хозяйстве, составлявшую шестьдесят два процента.

— Я много не прошу, — сказал он. — Мне бы только на старость хватило. Да и колхоз жалко. Я ведь тут четверть века отпахал. А сейчас землю бурьяном зарастает. Людишки спиваются, разбегаются кто куда. А я и родился тут. Мне больно. У вас деньги есть, я слышал, в «Красном Октябре» порядок, наконец, навели… Выкупайте мою долю, и работайте с Богом.

Сумму старик запросил вполне разумную, но ведь получив решающую долю, «Деметра» получала в нагрузку и немалые долги хозяйства. Так, например, они были столько должны энергетикам, что предприятию просто отключили свет.

Нужны были средства, и немалые. Кудякин собирался продать один из своих магазинов, и вложиться в «Деметру». Это было достаточно серьезно. Магазин был довольно крупный, и денег за него Кудякин рассчитывал получить немало.

Павел Александрович решился.

Было проведено новое собрание, от Кудякина приняли средства, и директора «Заветов Ильича» пригласили в городской офис.

Офис… Когда «Деметра» еще проводила организационный мероприятия, Мазепа настоял на том, чтобы в арендованном первом этаже жилого здания, где раньше располагались какие-то советские учреждения, был проведен качественный, так называемый «евроремонт». Это стоило немало, но Сергей Борисович был очень убедителен.

— Мы будем принимать массу народа из сельской местности, — сказал он. — Даже после того как индивидуум из деревни сходит в наш прекрасно оборудованный туалет, я вас уверяю, у него будем совсем другое настроение. Если в кабинете стоит большой аквариум и плавают красивые рыбы, то у него не возникнет сомнения, что мы можем купить и сделать все, что захотим. Он будет уверен, что мы пришли всерьез и надолго. Колхозник должен быть морально подавлен. У него и мысли не должно возникнуть, что он может говорить с нами на равных.

И теперь Грачев убедился, что Мазепа угадал с психологией. Когда директор «Заветов Ильича» прошел по офису «Деметры», он был просто потрясен. Сверкающий пол, картины на стенах, пальмы в огромных кадках… Легкий, приятный запах в воздухе, (Мазепа распорядился распылить как раз перед приездом «клиента»).

— Хорошо живете, — сказал директор. — Солидно.

— Да, солидно, — ответил Грачев. — И давайте так сделаем. Мы купим вашу долю немного дешевле, чем вы предлагаете. Зато мы включим вас в состав наших акционеров. Мы пришли всерьез и надолго, как видите. Вы останетесь директором хозяйства, будете получать дивиденды, и их размер, между прочим, будет зависеть, в том числе и от вас.

Конечно, для Грачева было бы лучше выкупить сразу всю долю, чем получить нового акционера. Но та «небольшая» скидка, которую он попросил у директора хозяйства, была, на самом деле, не такой уж и маленькой. А сэкономленными средствами Павел Александрович собирался распорядиться несколько более разумно, чем обеспечивать безбедную старость постороннему человеку.

Момент был решительный. Директор замялся.

— А можно мне подумать? — спросил он.

Павел Александрович постарался удержать мышцы лица в доброжелательном положении. Он скрестил пальцы рук.

— Конечно, вы можете вернуться домой, подумать… Только вот работу в вашем коллективе нужно начинать уже сейчас. Иначе нет смысла затевать дело. Пока доведем до ума вашу технику, пока разберемся с работниками… Сами понимаете. Если пропустим оптимальные сроки посева, то…

Грачев знал, что в хозяйстве на посевную уже не было средств. И уж тем более, это прекрасно знал и сам директор. И все-таки он колебался.

— Я, Павел Александрович, все же должен немного подумать. Всего несколько дней.

— Ну что же, — Грачев едва сдержался, чтобы не швырнуть чем-нибудь тяжелым в этого идиота. — Ваше право. Подумайте, конечно. Только очень уж не задерживайте, пожалуйста.

Когда директор ушел, Павел Александрович еще долго сидел в своем кабинете один, передав секретарю, что он никого не будет сейчас принимать.

Он сидел в своем мягком кожаном кресле и грыз ногти.

«Идиоты! Скупили за копейки землю у своих колхозанов, а теперь трясутся, как бы дороже ее кому продать. Сами ничего не могут. Ни денег, ни силы, ни власти! Все равно ведь не удержат. Отдадут как миленькие. Но по хорошему не отдадут. Отдадут, только когда к стенке прижмут. Как в «Красном Октябре». Если бы не тряслись за личные шкуры, не удалось бы с ними так просто все вопросы решить… А тут решили пряником! По-хорошему. А они наглеют сразу. Сидят, и думают, что мы еще что подбросим. Будто это нам деваться некуда… Надо было сразу с двумя хозяйствами переговоры вести. Чтобы они друг с другом соревновались… Зря так не сделал. Впредь будет наука… Отказать, что ли, этому ослу? Жалко… Хорошая земля. Да и деньги у Кудякина уже взяли… Как же… Ну как же все-таки быть… А пусть заготовители пустят слух, что мы решили соседнее хозяйство купить. Раз в этом такой упрямый осел сидит… А там руководство сговорчивее оказалось… Пусть подергается директор. Мы ему — и деньги, и акции. А без нас — только паи его земельные. Ни денег, ни покупателей… И грядущее банкротство…».

Задачу, поставленную Грачевым, блестяще выполнил Шувалов. Он съездил в соседний бывший колхоз имени Кирова, будто бы по вопросам закупок зерна следующего урожая, (хотя вопрос этот совершенно не «горел», но пустил там слух, что «Деметра», в принципе, могла бы купить это хозяйство целиком. И добавил, между делом, что соседний колхоз, (а именно «Заветы Ильича»), благодаря своему упертому директору, будет теперь самостоятельно решать все свои проблемы.

Слух сработал.

Не прошло и двух дней, как директор «Заветов Ильича» снова лично примчался в офис «Деметры».

Павел Александрович хотел было сначала еще сильнее уменьшить выкупную цену, дабы наказать строптивого старикашку… Но подумал, что палку перегибать не стоит. Раз директор «созрел», надо не вводить его снова в транс, а брать теплым.

Так «Деметра» получила еще одно хозяйство — «Деметра-Агро-2». А центральный аппарат пополнился еще двумя инженерами и двумя агрономами.

Также потребовали людей бухгалтера и экономисты. Грачев дал добро, и девчонки с экономфака нашли кого-то для себя из своих бывших студентов.

Новым людям пришлось покупать новые служебные автомобили, и сразу появилась проблема с парковкой…

Впрочем, это были даже приятные проблемы — они означали рост компании.

Павел Веретенников.


Последние полгода в армии Паше было неплохо. Кавказцев в части было немного, молодых подогнали, и «дедушка» в основном был занят тем, что искал себе какие-нибудь развлечения.

Один из его корешей мастерски метал ножи. Вроде бы он говорил, что начинал учиться в цирковом училище, но за пьянку и дебош в общаге его оттуда вышвырнули еще на первом курсе. Однако кое-чему научиться он уже успел.

Паша попросил товарища научить классно метать ножи и его.

Делать им было особо нечего, днем они заходили за спортивный городок, подальше от глаз начальства, и метали до одурения штык-нож, временно «заимствуемый» у рядового салабона на тумбочке.

Веретенников хоть и не выказал особого таланта, но за пару месяцев руку набил, и мог теперь даже кое-кого удивить…

Армейское баловство пригодилось на гражданке. Спустя полторы недели после того памятного происшествия у «Наф-Нафа», Колян пригласил Пашу на пикничок. На небольшое лесное озерцо.

— Будут телки, — лукаво предупредил он.

Девчонки оказались то что надо. Пили водку наравне с ними, голыми без стеснения купались в озере, давали понять, что после пикника можно рассчитывать и на большее…

Колян развалился на густой сочной зеленой траве, задумчиво посмотрел на Пашу.

— Ну, может чем удивишь? — спросил он, растягивая губы и несколько искажая слова.

Паша подумал пьяной головой, и задорно взмахнул ею.

— А вот и удивлю, — ответил он.

Он взял со стола длинный острый нож, достал из травы пластиковую крышку от «Байкала», которым они запивали «Столичную», подошел к ближайшему дереву, кое-как закрепил крышку на стволе, и пошел отсчитывать шаги обратно.

Заинтригованные его действиями подруги вышли из воды на берег. Купальники на них отсутствовали, и это Пашу несколько смущало.

— Отойдите, — недовольно махнул он рукой. — Вы меня смущаете.

Девчонки засмеялись, но хотя бы накрылись полотенцами.

— Что тут будет? — спросила одна из них. — Цирк?

— Да, почти, — сосредоточенно ответил Паша, встав, на конец, на удобную для него дистанцию.

Он прицелился, размахнулся, и — раз! — попал ножом прямо туда, куда метил. Сталь пригвоздила крышку к дереву.

Колян даже привстал.

— А еще так можешь? — недоверчиво спросил он.

— Ха! — гордо ответил Паша, — и достав нож, снова приладил крышку к стволу.

Правда, прямо в крышку он больше так и не попал. Но нож четко втыкался в ствол буквально в нескольких миллиметрах от цели. И так пять раз подряд.

— Все равно здорово! — заверещали подруги.

— Ништяк! — прокомментировал Колян. — Давай к столу, Паша. Ты, оказывается, конкретный чувак! С тобой можно иметь дело!

Отец периодически интересовался, чем Паша собирается заниматься. А к его общению с Коляном относился весьма настороженно.

— Он бандит, — говорил отец.

— Да ладно тебе, — раздраженно отвечал сын. — Ну кто это говорит-то? Кто?

— Все говорят.

— Ну кто это — все? Нормальный пацан. Я же его с детства знаю. Просто в нынешней жизни умеет вертеться, все конкретно схватывает, вот и живет в шоколаде.

— И ты что ли в шоколаде хочешь жить? — с кривой усмешкой говорил отец.

Паша вскидывался.

— Ну а что? — громко говорил он. — Конечно, а кто бы отказался?

Но углубляться в детали Веретенникову раньше времени не хотелось. Он сразу снижал градус спора.

— Ну чего ты, пап, а? Еще же и пары месяцев не прошло. Ну, погуляю немного, отдохну. Успею я на твой элеватор устроиться. Куда он денется?

Отец вздыхал и уходил.

Зато мама не доставала нравоучениями вообще. Ей уже нравилось просто то, что сын дома. Она всегда помнила, что сейчас из армии возвращаются живыми и здоровыми далеко не все.

Правда, прошло и еще два месяца, но никуда устраиваться Паша не торопился. Деньги у него начали появляться и так.

Ничего особенного, (из того, что он представлял себе заранее), ему делать не пришлось. Не наезжать ни на кого, ни драться с кем-то, ни бить… Поручения, которые ему давал Колян, может быть на самом деле и были глубоко криминальны, но внешне, по крайней мере, так совсем не выглядели.

Несколько раз он сопровождал каких-то людей в легковых автомобилях.

— Права есть? — спросил как-то раз Коля.

Паша замялся.

— Ну, вроде того. Я, вообще-то, в школе еще получил. Но вот…

— Ни разу сам и не ездил, — понимающе кивнул Коля. — А в армии не шоферил?

Веретенников отрицательно помотал головой.

— Ладно. Если бы ты, наоборот, ездить умел, а прав не было бы — это не проблема. Права бы мы тебе сообразили. А так… Ладно. Поездишь пока так, с водителем. Ну, а потом, когда машину купишь, научишься, тогда другое дело.

С одной стороны, Паша, конечно, был не в своей тарелке — так облажаться! Но, с другой стороны, намек на то, что он, Паша, сможет скоро и сам позволить себе купить машину, здорово поднял ему настроение.

Но водить машину он стал гораздо раньше.

В сопровождение Паша, на всякий случай, всегда брал с собой права. Мало ли что. И случай, как ни странно представился. В дороге водителя укусила оса. Укусила в лицо, около глаза, глаз быстро заплыл, и водитель — невысокий молчаливый мужчина средних лет, в изнеможении съехал на обочину.

— Ты, парень, вести можешь?

Пашино сердце забилось.

— Могу, в принципе, и права с собой.

— Ну, давай, веди.

Мужик забился на заднее сиденье, и тихо ругался матом. Паша уселся на водительское сидение, и тронулся. Ехать по полупустой трассе было не сложно, мужик не обращал на него никакого внимания, советами, естественно, не грузил, и на Пашины косяки внимания не обращал.

Они доехали до места назначения, мужичок сбегал в аптеку, наглотался таблеток, и на обратной дороге вообще вырубился.

Так что Паша полностью отрулил и всю обратную дорогу. С непривычки эти несколько часов за рулем совершенно его измотали. Зато после этого случая Коля стал его отправлять не просто как бесплатное приложение, но как второго водителя.

Что они куда возили и кому, Паша не знал… И знать не хотел. Он стал получать неплохие деньги за каждый рейс, и теперь материально, можно было смело сказать, уже не от кого не зависел.

Сидела только одна заноза — нужно было как-то аккуратно объяснить отцу, чем он занимается. Так, чтобы не возникло никаких лишних разговоров.

Выручил Артур. Он записал Веретенникова к себе на фирму экспедитором. Даже трудовую книжку ему открыл.

Паша показал отцу свой трудовой документ, и тот, хотя и выразил некоторое недоумение по поводу его экспедиторской деятельности, тем не менее, больше вопросов об трудоустройстве не поднимал.

Итак, вроде бы все пока у Паши складывалось лучше не придумаешь. Так как он и хотел. Работа — не бей лежачего, неплохие бабки, развлечение и уважение. Давно уже все, кому было нужно, знали, что Паша работает у Коляна, и лучше с ним не связываться.

Конечно, Веретенников не был настолько глуп, чтобы думать, что такая лафа будет длиться вечно. Но, как это часто бывает, надеялся, что все возможные неприятности произойдут когда-нибудь потом.

Первая же неприятность оказалась очень серьезной., и произвела на Пашу неизгладимое впечатление.

Рано утром, в воскресенье, Колян позвонил ему домой.

Это уже само по себе было как-то необычно и тревожно, потому что Колян звонил сюда первый раз в жизни.

Телефон у Паши был давно, но как-то так сложилось, что необходимости звонить ему домой у Коляна никогда не было. И вот вдруг…

Вчера вечером Паша только вернулся из дальней поездки, провел несколько часов за рулем, очень устал, и по приезду сразу же лег спать. Он и сейчас бы еще поспал, честно говоря.

— Это тебя, — прискакала Наташка. — Какой-то Николай. Иди. Отвечай.

Пашу как подбросило. В голове сразу же замелькали нехорошие мысли — «А не накосячил ли я чего вчера?». Но ничего такого вспомнить он не мог. Наоборот, вчера все даже было спокойнее чем обычно.

Голос Коляна в трубке был сухим и сдержанным.

— Я сейчас за тобой заеду. Оружие возьми.

Под оружием он понимал те два кинжала, которые ему под заказ через Коляна же и сделали. Пару раз в неделю Паша тренировался, кидая их в цель, и свыкся с ними, как с родными. Теперь он постоянно брал их с собой в поездки. Но так, чтобы Колян сам сказал ему взять оружие, было в первый раз.

«Ну, началось», — с большой тревогой подумал Паша. — «Что могло случиться».

Наверное, он побледнел, потому что мама, оторвавшись от плиты, посмотрела на него с испугом.

— Что случилось? — спросила она.

— На работу вызывают, — ответил Паша. — Там что-то случилось. Я не знаю. За мной сейчас заедут.

— А как же завтрак?

— Мам, ну какой завтрак? Вернусь, поем.

Он даже не успел толком одеться, когда у двора засигналили. Одеваясь уже почти на бегу, Паша все-таки не забыл захватить свои кинжалы. Он лучше бы ушел сейчас из дома без штанов, чем без них.

— Давай быстрее, — почти прорычал Колян. — Ждать тебе приходится…

В машине было еще три человека. Все напряженные и хмурые. Никаких обычных разговоров. Паша все-таки осмелился спросить — уж очень его томила неизвестность.

— Что случилось?

Все молчали. Но Колян все-таки расщепил зубы:

— Что — что… Артура убили…

Артур, по местным меркам, был весьма обеспеченным парнем. У него был собственный дом, две машины, жена и деньги. С супругой они прожили уже три года, но детей пока не завели. Зато Артур, как полагалось по понятиям, завел себе любовницу. А иногда просто ездил по бабам. А если он ездил по бабам, то, значит, много пил.

Это, само собой, приводило к семейным скандалам. Обычно в этих случаях жена отправляется к маме. Но в данной ситуации был нюанс. Супруга была привезена издалека. Ехать к маме ей было накладно и неудобно. Кроме того, она вышла из многодетной небогатой семьи, и уже раз получила от мамы вполне конкретный совет — решать все проблемы с мужем самостоятельно, без маминого участия. «Живешь с богатым — терпи. У них свои причуды».

Так что жена боролась с загулами Артура сама. Но все, что она добилась — это то, что возвращающийся с гулянки домой супруг просто оставался ночевать у себя в машине. Даже зимой.

Этим утром супруга вышла из дома на рынок, и увидела красный автомобиль мужа около ворот в гараж. Стекла были сильно затонированы, поэтому внутри машины было ничего не видно.

Женщина слегка удивилась, что машину не загнали в гараж, и еще успела отметить, что благоверный куда-то уже слинял рано утром, причем пешком. Все это она собиралась выяснить, как только сможет его лицезреть.

Однако, когда супруга возвращалась с рынка, она, по какой-то непонятной для нее самой причине решила обойти машину с другой стороны.

Как только она зашла со стороны водителя, сердце у нее сразу резко ухнуло вниз. Передняя дверца была приоткрыта. Когда женщина потянула за дверцу, Артур вывалился наружу, к ее ногам.

Он был безнадежно мертв.

Мешанина мыслей чуть было не взорвала вдове мозг. В нем плясал клубок из трех разных, но одинаково сильных чувств.

С одной стороны — жалость. Артур был ее мужем. Замуж она выходила по любви. Конечно, в последнее время они постоянно ссорились, и он, она знала точно, не был ей верен… Но ведь и не заикался никогда о разводе. И спал с нею вместе, и цветы дарил…

С другой стороны — какое-то освобождение. Она стала богатой молодой бездетной вдовой. Теперь она может позволить выбрать себе нового мужа под себя. Раз Артур позволял себе разменивать ее на посторонних шлюх, теперь-то она имеет полное право заняться своей новой личной жизнью.

И, наконец, чувство, которое быстро начало вытеснять оба остальных. Страх.

Кто-то убил его мужа: дырка в виске не оставляла ни малейшего сомнения в этом.

Но кто и за что его убил? Не грозит ли и ей та же самая участь? Не придется ли отдать все нажитое имущество, чтобы спасти собственную жизнь?

Женщина отступила на несколько шагов от машины к забору, и достала из кармана сотовый телефон.

Где-то полгода назад муж дал ей номер телефона.

— Если со мной что-то случится, — сказал он. — Звони сюда. Это номер Николая… Запомни. Сначала звонишь ему, потом — ментам. Но не перепутай. Может быть, ментам вообще звонить будет нельзя. Так что только этот номер. Запомни. И просто так никогда не звони.

Похоже, этот момент настал.

Сонный голос Николая, казалось, был совсем рядом.

— Кто это? — спросил он хрипло. — В чем дело?

— Артура, моего мужа, убили.

Машина Коляна прибыла на место убийства первой. Но почти сразу же подъехали еще два автомобиля, полные братвы.

Все вылезли, и окружили автомобиль. Колян внимательно осмотрел салон, тело Артура, заглянул в бардачок, открыл и поглядел в багажник. Что-то прошептал неразборчиво.

— Все, — сказал он вдове, — звони ментам. Ничего не скрывай. Буду спрашивать, были ли мы здесь, не ври, говори правду — были. Остальное не твоя забота.

— Что будет со мной? — вдова зарыдала. — Меня тоже убьют?

Колян отмахнулся:

— Нет, ты тут ни при чем. Тебе бояться нечего. Живи спокойно.

— Все, поехали, — крикнул он. — За мной…

— Чтобы это могло значить? — размышлял вслух Колян по дороге к своему дому, где, очевидно, он хотел собрать всех, кого считал нужным. — Ведь даже не предупреждал никто.

— О чем? — спросил Паша, на которого вид мертвого Артура произвел такое тяжелое впечатление, что он даже забыл о данном самому себе правиле не задавать никогда лишних вопросов.

— Артура могли хлопнуть или из-за бабы, или из-за герыча. Больше вариантов не вижу. Он же больше ничем и не занимался.

— Герычем? — тупо повторил Паша.

— Не строй из себя идиота, — огрызнулся Колян. — Ты уже сколько сам герыч возишь? Не знал, что ли?

— Догадывался, вообще-то, но я лишних вопросов задавать не привык. А ты сам и не говорил, — хмуро ответил Паша.

— Ладно, проехали, — ощерился Колян. — Это ты молодец. Лишние знания тебе ни к чему. Но сейчас у нас проблема. Ее нужно решать…

Дом у Коляна был большой, в два этажа. На первом этаже — огромный зал, с камином. Все десять человек разместились там, сдвинув стулья вокруг большого дубового стола.

— Менты по своим каналам будут рыть, — сказал Колян. — Что нароют, я узнаю.

Никто и не сомневался, что в райотделе у Коляна были свои люди.

— А мы должны по своим каналам пробить. Может, это все так — Артура личные проблемы. А может — это на нас наезд. Пока не разберемся, ты — Электрик, и ты — Паша, будете у меня дома жить. Охранять, короче. На всякий случай.

Паша, конечно, кивнул, а сам уже начал судорожно думать, как объяснить свое отсутствие дома…

Объяснился он тем, что уезжает в командировку. К счастью, родители не знали, что Артур, об убийстве которого уже судачил весь город, и директор фирмы, где числился Паша — это одно и то же лицо. Ну а командировки — вещь совершенно обыденная.

Зато постоянное пребывание Паши около Коляна позволяло ему также быть в курсе всех событий.

У милиции было однозначное техническое превосходство — баллистика, отпечатки и тому подобное.

Зато преимущество по свидетелям было у Коляна. Во-первых, это все было неофициально, во-вторых, врать Коляну желающих было мало. Ибо чревато.

Так, из ментовки пришла информация, что застрелен Артур был из так называемого пистолета — ручки, рассчитанного на один патрон. Зато выстрел был сделан в упор, в висок. Могло быть так, что просто некий прохожий постучал в боковое стекло, и когда Артур его открыл, тот приставил ему ручку к виску и выстрелил.

По следам и отпечаткам было глухо. И неудивительно, когда все утро вокруг машины сновало туда — сюда такое стадо.

Зато, как с облегчением узнал Колян, машина Артура была абсолютно «чистой» от наркоты. Никакого следа. Так что с этой стороны Колян, как он выразился, «аплодировал покойному стоя».

Шустрые парни Коляна, в отличие от сотрудников милиции, восстановили последний вечер Артура чуть ли не по минутам.

Весь день он просидел у себя в «офисе», ничего не делал, играл в игрушки на компе. Кто-то подогнал ему «WarGames», и Артур «подсел».

Часов в семь вечера он ушел из офиса, собственноручно его закрыл, сел в машину и отправился в «Алмаз». «Алмаз» — это большой загородный ресторан, стоящий около московской трассы. Рядом — несколько небольших гостиниц, большая стоянка для дальнобойщиков, небольшая, но аккуратная — для состоятельных путешественников. Потому в ресторане всегда было многолюдно, а Артур шумные компании любил.

Там он сидел с какой-то бабой, не местной, кто такая, узнать не удалось. Но он отлучался с ней, и они сняли один номер на пару часов. Чем они там занимались, догадаться было не трудно. Охранник видел, что Артур вышел очень довольный, а баба — очень помятая.

Потом их снова видели в ресторане, но баба скоро уехала, одна, причем сама была за рулем. Номер никто не запомнил, и бабу эту видели здесь в первый раз.

Наконец, где-то в одиннадцать тридцать уже не совсем твердо держащийся на ногах Артур ресторан покинул, и уехал. Так как никто его больше нигде не видел, можно было сообразить, что поехал он как раз домой. До дома доехал, а там его уже ждали.

— В общем, — выразил свое мнение Колян. — Это нам ничего не дает.

Паша робко предположил, что, может быть, это вдова его… Того… наняла кого-нибудь. Ведь надо искать, кому было выгодно.

Колян подумал минуту…

— Да нет, — сказал он уверенно. — Это вряд ли. Курица та еще. У нее духа не хватило бы. Хотя вот насчет выгодно — это ты прав. Это в самую точку.

Он снова принялся угрюмо грызть семечки. Во всем доме было тихо.

— Если так подумать, то до хрена народу это было выгодно. Цыганам тем же. Артур, он знал, где дурь дешевую можно взять. А цыгане злились, мы у них клиентов перебивали. Но не могли они решиться! Не могли. Знают же, что мы их пожжем всех, если что. Неужели все-таки решились? А может…

Что «может», он так и не сказал. Задумался о чем-то. Разумеется, переспрашивать Паша не решился. Он решил, что и так уже слишком много узнал. Слишком много, чтобы жить спокойно…

Виталий Кузин.

Вопреки его первоначальным опасениям, семейная жизнь у Виталия сначала вроде бы наладилась.

Ни одного худого слова он не говорил своей жене, и она вела себя совершенно как ни в чем не бывало. Казалось, она вообще ничего особенного в поведении мужа в первую брачную ночь не заметила.

Медовый месяц они провели дома, а потом оба вернулись на работу: Виталий — в свой лесхоз, а Алеся — к Федорову, в типографию.

Прошло не так много времени, и Виталий насторожился. Алеся стала допоздна задерживаться на работе, у нее появились сильные головные боли, из-за которых она отказывала ему в близости, а когда секс и случался, то проходил как-то механически, как будто жена думала о чем-то своем, постороннем.

Прямые вопросы Виталий задавать боялся. Был и еще более глубокий страх — он не был уверен, что точно хочет знать ответы. Пока ничего не знаешь, можно ничего не делать. Если вдруг узнаешь — придется как-то реагировать. Отмолчаться, сделать вид, что ничего не было — не получится.

А расставаться с Алесей Виталий не хотел совершенно. Несмотря ни на что, он ее действительно очень любил.

Хотя нет — это была не любовь. Это была страсть — тяжелое, нехорошее чувство. Виталий хотел обладать Алесей. И пока хотя бы то обстоятельство, что она является его женой и носит его фамилию, Виталия несколько успокаивало.

Она же не хочет ничего менять? Ну и хорошо. Вдруг, если Виталий раскроет нечто неприятное, она сама решит от него уйти?

Виталий представлял себе это, и вздрагивал. К этому он был не готов.

Тем не менее, желание знать правду, (но только для себя одного), толкало его на какие-то действия. Он решился на слежку. Благо, что Алеся сама заранее предупреждала, что задержится на работе.

Сейчас темнело рано, прятаться в темных углах было нетрудно.

Несколько раз Виталий зря проторчал около бывшего кафе; жена выходила одна, и сразу направлялась домой. Тогда муж более короткой дорогой бежал туда же, чтобы оказаться в квартире раньше супруги. Ему вовсе не хотелось, чтобы у нее появился аргумент против него — «А ты сам с работы позже меня приходишь»!

Но однажды ревнивый муж был вознагражден за предыдущие пустые хлопоты. Едва он успел занять свой излюбленный угол, как дверь типографии открылась, и показалась его жена. (Сегодня Виталий даже немного раньше ушел с работы. Если бы он пришел как обычно, то однозначно упустил бы супругу. Прождал бы, пока последний человек не покинет объект, а потом еще и дома получил бы от жены вопрос в лоб — «Где ты был»? И ответить было бы довольно затруднительно).

Алеся вышла не одна. Ее сопровождал высокий, светловолосый парень, по возрасту явно младше Виталия, (получалось, что он даже младше самой Алеси), хорошо, даже, можно сказать, шикарно одетый. Он постоянно шутил, сам смеялся, Алеся хихикала. Она взяла его под руку, и они куда-то неторопливо зашагали.

Виталий медленно двинулся за ними вслед, стремясь держаться в тени. Один раз Алеся повернула голову назад, и окинула взглядом улицу за своей спиной. К счастью, Виталий был в тени большого дома, и она, очевидно, его не заметила.

Виталий даже немного приотстал. Так, на всякий случай.

Это была удачная идея. Потому что парень снова сказал что-то веселое, Алеся еще раз захихикала, потом она снова осмотрела улицу, затем дала себя увлечь в темноту, и Виталий мог бы поклясться, что слышит звук поцелуев. Хотя расстояние было такое, что он мог без труда ошибиться.

Но он чувствовал, что не ошибается.

Парочка пошла дальше, а Виталий остался стоять в темном углу. Идти домой ему не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Он прислонился спиной к дереву, так что слился с ним в темноте, и просто тупо стоял, не зная, что ему делать дальше.

В этот момент по улице проехал легковой автомобиль. Машина остановилась у одного из дворов.

Из-за дальнего от Виталия перекрестка вынырнула фигура. Человек держал руки в карманах, воротник его короткого пальто был поднят, закрывая уши, но шапки на голове не было. Он подошел к остановившемуся автомобилю, постучал в окошко, дверца приоткрылась.

Было заметно, что люди о чем-то говорят, но потом пешеход резко вытащил правую руку из кармана, сунул в окошко, и раздался выстрел. Затем стрелявший хлопнул передней дверцой, быстро огляделся вокруг, и пошел прямо в сторону Виталия.

Кузин вжался в дерево. Стрелявший прошел настолько близко, что Виталий великолепно рассмотрел его насупленное, злое, но нисколько не взволнованное и не испуганное лицо. Тонкие бледные губы, длинный, с горбинкой, нос, низкий лоб, серые волосы, и, несколько вдавленные в череп темные глаза.

Человек почти прошел мимо Виталия, вроде бы не заметив его. Внезапно он замедлил шаги… Кузин наяву почувствовал, что значит, когда душа уходит в пятки…

Но в этот момент на улочку повернули две пожилые тетки, они о чем-то громко взволнованно разговаривали. Стрелявший резко ускорился, прошел мимо них, повернул за угол, и исчез.

Все мысли о возможной, (почти доказанной), измене жены вылетели у Виталия из головы. Он постоял еще минут десять, (ему все казалось, что этот страшный человек будет ждать его за углом), и пошел в ту же сторону, куда ушел остроносый. Идти в сторону машины, из которой после выстрела не раздавалось ни звука, он побоялся.

Дорога домой стала для Виталия настоящим испытанием. Он думал только об одном — увидел его убийца или нет? Увидел или нет? Если не увидел, ну и черт с ним! А если увидел… И кого же он завалил-то все-таки, а?

Алеся, пришедшая довольно поздно, и совравшая о напряженной трудовой деятельности после трудового дня, была несколько озадачена. Она понимала, что сегодня немного хватила через край, и готовилась к скандалу… Но… Но Виталий не сказал ей ни слова, он был весь погружен в себя, отвечал ей невпопад, и вообще почему-то на нее никак не реагировал.

Первый раз в жизни ее благоверный сказал, что у него болит голова, и он не хотел бы не только заниматься с ней сексом, но и вообще, был бы не против лечь отдельно…

Когда на следующее утро Виталий узнал, что убили Артура, у него окончательно упало настроение. Он, в отличие от более старшего поколения, был наслышан о том, кто такой Артур, и даже — краем уха — о том, чем он промышлял.

Кузин пришел к однозначному выводу, что человек, который завалил Артура, прихлопнет его — Виталия — просто как муху.

Вскоре ему стало известно, что Колян — тоже более чем известный местный персонаж — ведет расспросы, и ищет того, кто Артура завалил.

Виталий сразу догадался, что если бы Колян знал о том, что знает он — Виталий — то картина стала бы совсем грустная. Как между молотом и наковальней.

Неожиданно Кузин помертвел. Ужасная мысль пришла ему в голову. А вдруг кто-то видел, что он — Виталий — выходил примерно в то же время, когда было совершено убийство, из этого переулка? Если этот кто-то шепнет на ушко Коляну? Или ментам? Что, впрочем, в этом городишке почти одно и то же? Мало ли? Убийца не видел его, хотя Виталий видел убийцу. Может быть, кто-то видел Виталия, хотя он не видел его?

Голова пухла. Кузин ходил на работу как автомат. Жена и ее похождения временно перестали его волновать. Если бы она вообще не пришла ночевать, Виталий, скорее всего, этого и не заметил бы.

Он — главный свидетель! Но, слава Богу, никто пока об этом не знает…

Кирилл Мелехов.


Как-то так, не особо того замечая, Кирилл пристрастился к раскопкам.

Наверное, во многом сыграло свою роль тихое, скрытое, внутреннее недовольство семейной жизнью.

Инга, похоже, начинала постепенно стесняться своего мужа — простого рабочего. Сама она не так давно удачно устроилась в местное отделение Сбербанка, и словно даже выросла в своих глазах.

Теперь она гораздо больше уделяла внимания своему внешнему виду, чем мужу, а по вечерам занималась взятой на дом из банка работой.

Потеряв внимание жены, Кирилл хотел было сначала протестовать… А потом махнул рукой.

У него нашлось занятие поинтереснее.

Так как пока в типографии платили неплохо и вовремя, Мелехов разжился большим количеством дорогих инструментов, отделал свой рабочий сарай, превратив его в настоящую мастерскую, и начал неторопливо заниматься реконструкцией винтовки.

Дело было очень сложное, но и время у Кирилла было. Смотреть телевизор он не любил, читал книги без особого удовольствия, жена корпела над своими деловыми бумагами, (и лучше к ней было даже не приставать), так что вечером делать все равно было совершенно нечего.

В мастерской же Мелехов, (все-таки электрик), сделал себе образцовое освещение, и хорошо утеплил помещение, так что даже холодными вечерами ему было не так уж и холодно.

Нужные данные из области химии Кирилл черпал из учебников, которые, по воле случая, в достаточном количестве оказались в районной библиотеке.

Кроме того, с этим делом здорово помог Захар.

Во-первых, он достал где-то в Интернете, (которого в городе пока еще не было), подробное описание оружия, схемы и таблицы.

Во-вторых, покупал в городе химикаты, которые просил привезти Кирилл.

В последнее время они вообще довольно часто общались. Еще пару раз вместе с Профессором ездили недалеко от города «по старине», и даже нашли старинную медальку за крымскую компанию. Медаль выпросил себе Профессор. Кириллу она вообще не была нужна — даже даром, а Захар выговорил себе условие, что следующая подобная вещь будет его. На том и порешили.

Наконец, Захар позвонил Кириллу, сказал, что сезон заканчивается, хватит баловаться, и для закрытия сезона нужно опять съездить в то же самое место по «войне».

Мелехов ответил, что проблем нет. Он будет ждать их снова в субботу. Только теперь темнеет очень быстро, и надо ехать рано утром. А жары больше нет, кончилась…

Сегодня им попалось несколько стрелковых ячеек.

— Это наши копали, — отметил Профессор, обойдя углубления в земле со всех сторон.

— Тут же вроде немцы были, — сказал Кирилл.

— И немцы, и наши, — меланхолично отметил Профессор. — Сначала те, потом — другие. Туда — сюда. Бывало всякое… Ну что, приступим, помолясь?

— Приступим, — решительно изрек Захар, и первым ковырнул лопатой землю.

Мелехов со вздохом последовал его примеру. Он уже начал догадываться, что реставрация его интересует гораздо больше, чем процесс поисков.

Несколько часов прошли в тяжелом труде, не располагавшем к беседам. Вода уходила литрами.

— Стой, — внезапно закричал Профессор. — Назад! Все назад!

Захар и Кирилл отпрянули.

— Что случилось?

— Гранаты, — ответил Профессор. — Это гранаты. Целые. Неразорвавшиеся. Не знаю, с запалами или без. Кто-то их здесь бросил.

— И что, могут взорваться в любую минуту?

— Ну, очень даже может быть… Я не знаю.

Все трое столпились над ямой, недоуменно переглядываясь. Затем Профессор коротко бросил:

— Отойдите-ка…

Он спрыгнул в яму, и начал голыми руками убирать почву вокруг гранат. Несколько томительных минут прошло в гробовом молчании.

— Они без запалов! — крикнул Профессор. — Принимайте!

Гранат оказалось шесть штук.

— РГД-33 — сказал профессор. — В 41-м и 42-м практически все истратили. А потом перешли на РГ-42. Так что нам почти повезло. Можно сказать, раритет нашли.

— А что с ними делать-то, без запалов? — спросил Кирилл.

— А что с ними делать с запалами? — спросил, в свою очередь, Профессор. — Рыбу что ли глушить?

— Это уже не актуально, — хмуро заметил Захар. — Сейчас всю нормальную рыбу электроудочками перебили. Уже и ловить нечего. И граната не поможет.

— Верно, — ответил Профессор. — Возьми, Захар, лучше минник, и пробей-ка, что тут еще есть, хорошо?

Профессор вылез из ямы, и тяжело сел на землю, привалившись к серому стволу молодого дуба.

Захар в яму спрыгнул. Несколько минут он чертыхался про себя, а прибор издавал свистящие звуки.

— Да тут железа полно! — наконец, выкрикнул он. — Дай Бог, чтобы не взрывчатое что-нибудь!

Но нет, бросать раскопки они даже и не думали. Азарт — черт его побери! Наоборот, откуда-то появились новые силы.

Захар нашел деревянный ящичек, в хорошем состоянии. Все трое в предвкушении сгрудились над ним. Профессор слегка поддел крышку ломиком…

— Ну вот, — сказал он, хмыкнув, — как ты, Кирилл, и хотел. — Пожалуйста, запалы к гранатам. Проще говоря, теперь у нас шесть штук настоящих боевых гранат, в принципе, готовых к использованию.

Захар задумчиво посмотрел на них:

— Везти все это? Не опасно?

Профессор пожал плечами:

— Ну, в таком виде… Да нет, по большому счету — нет. Можно везти.

— Товарищи! — взмолился Мелехов. — Давайте возьмем! Я возьму. А все, что сегодня еще нароем — вы себе забирайте. Ладно?

— Идея-то у тебя хорошая, — усмехнулся Профессор. — Нам гранаты ни к чему… Но ты понимаешь, что это уже статья, и серьезная? Ты, вообще, что с ними делать собираешься? Влетишь с ними где-нибудь или куда-нибудь, и мы за тобой пойдем — паровозом…

— Не влечу, — уверенно ответил Кирилл. — Я с ними реставрацией займусь, а потом в огороде закопаю. На всякий случай… Жалко же бросать такое добро! Целые, готовые к употреблению гранаты! Ну, если бы без запалов нашли, то, конечно, зачем они нужны… Но ведь даже запалы нашлись! А?

— Ладно, подумаем, — сказал Кирилл. — Время еще есть. Давайте дальше копать…

Если бы они больше ничего не нашли, то, наверное, Захар не рискнул бы положить гранаты к себе в машину. Но день выдался удачным.

Вскоре обнаружился среднего сохрана пистолет Коровина, и даже немецкий штык-нож, чуть в более лучшем состоянии.

— Давай так, — сказал Захар. — Мы рискуем, и везем гранаты к тебе. Все — твои. Но за это ты нам и пистолет, и нож подлатаешь? Хорошо? Инфу по пистолету я для тебя накопаю. Идет?

— Идет, — кивнул Кирилл. — Все равно в этом году последний раз съездили. Давайте закругляться, а то что-то тучки вон пошли по небу, и темнеть скоро начнет.

— Да, погнали, — сказал Захар. — Уже время впритык.

Они на скорую руку покидали вещи, а вот гранаты уложили тщательно — обмотав каждую одеждой, тряпками и прочими подобными материалами.

— Ну что, — то ли пошутил, то ли вправду спросил Денисов, — страшно?

— Да ну, — сказал Профессор. — У меня был страх и сильнее.

Судя по всему, довольного проведенным временем Профессора «пробило» на ностальгию.

— Что вы можете знать о постоянном чувстве страха? — начал он. — О страхе, с которым срастаешься, который всегда находится внутри тебя? Который исчезает лишь на время, а потом выпрыгивает откуда не возьмись? Вы ничего не можете знать об этом, потому что вы были слишком малы для того, чтобы понимать, каково это — жить под знаком Бомбы.

— Ты это о чем вообще сейчас? — почти одновременно спросили Кирилл и Захар.

Профессор, удобно развалившийся на заднем сиденье, артистично покрутил в воздухе пальцами.

— В начале 80-х, до Горбачева с его разрядкой, везде… Слышите, везде! Кругом говорили об угрозе с Запада. Эти занятия в школе, эти лекции и политинформации, это радио и телевидение… Поражающие факторы ядерного взрыва, боевые химические отравляющие вещества, бактериологическое оружие. Защита от ОМП. Я лично был уверен, что ядерная война неизбежна. Да мало кто и сомневался. Иначе зачем так нагнеталась обстановка? «Империя зла». «Я отдал приказ о бомбардировке Совесткого Союза». Это ведь Рейган сказал в микрофон. Ему, наверное, было смешно. Когда я услышал об этом, мне было не до смеха. Сейчас кажется удивительным, но спокойствие мне приносило только телевидение. Пока оно работало, я знал, что все еще в порядке. Что ракеты не летят. А вот когда я выезжал на речку… Недалеко от нас был военный тренировочный аэродром. Самолеты очень часто преодолевали звуковой барьер… Это был почти взрыв где-то в воздухе. Меня начинало трясти. Я искал в небе след от запускаемых ракет…

— Почему?

— Во-первых, был такой фильм американский — «На следующий день». Его даже показали по советскому телевидению. Там перед ядерным ударом в небе взрывается геомагнитная бомба, которая отключает все электричество. Так вот каждый хлопок в небе казался мне в то время этим взрывом. Там же, в фильме, в небо уходили ракеты с ядерными боеголовками, оставляя след дыма… Я был очень впечатлен. Да еще «Фаэтов» Казанцева прочитал. Там ядерная война очень красочно описывалась. Меня лично сильно впечатлило.

— И что — все такие были испуганные?

— Да нет, наверное… Когда я был маленьким, меня бабушка еще к тому же запугала. Приедет к сестре на хутор в гости, и давай ей рассказывать, что некие «старые люди» говорят, что 20-й век — последний век. Всем конец. Не мне рассказывала, но я слышал, и ужасался. Плакал сильно. Про допотопное время говорила… Говорила, будто бы до Всемирного потопа люди ходили с маленькими флакончиками, и какую-то жидкость периодически из нее брали в рот. И мир погиб от воды. А в 20-м веке люди берут в рот огонь, ну, то есть, курят. Значит, мир погибнет от огня. Мое детское воображение дополняло все остальное. Я как будто наяву видел этих людей с флакончиками. Они жили — жили, и все погибли вместе со своим миром. И мы сгинем. Я просто рыдал от страха, горя и жалости.

— М-да…

— А ночью мне часто снились военные сны. Мне постоянно снилась ядерная атака. Помню четко один цветной сон, как будто утром я выхожу с крыльца дома, и направляюсь по дорожке к летней кухне, но со стороны Москвы вижу приближающиеся гигантские черно-белые «грибы» разрывов. И просыпаюсь… Помню еще один черно-белый сон, где я будто бы уже в армии, и куда-то выбрасывают наш десант, и потом я снова вижу ядерный взрыв, и это все… И снилась просто война: когда некий вражеский вертолет выпускает ракеты, одна попадает в наш дом, отваливается стена, я вижу ходики на стене… Сколько лет прошло, а я помню эти сны сейчас так ясно, как будто это было вчера.

— Сны… Что сны? Так…

— Ну, может быть. Да, моей бабушке часто снились бомбежки. Но это из тех времен, из второй мировой. Все ей снилось, что она с внуками пытается убежать куда-то, спрятаться, но никак не получается… Но был случай, который я никогда уже не забуду. Вот тогда я понял, что такое чудовищный страх… Это было в конце лета, перед самым началом занятий в школе. Я вернулся из библиотеки с новыми учебниками, зашел в квартиру, и тут… И тут в поселке завыла сирена, а по радио зазвучало «Граждане! Воздушная тревога!». Вот тут я понял, что значит «сердце» оборвалось, и «ноги приросли к месту». У меня перхватило дыхание, и я подумал, что все, вот оно, началось! В скором времени будет вспышка, и меня не станет… Потом, правда, у меня хватило ума помчаться к телевизору, и включить его. Как сейчас помню, там шло «В мире животных» еще с Песковым, и тут я смог, наконец, выдохнуть. Раз телевидение работает в обычном режиме, значит, сирена и радио — это что-то другое, это не война…

Кирилл неопределенно хмыкнул.

— Я вот сейчас думаю, что и Горбачева многие приняли на «ура» потому, что этот ужас войны он смог убрать. Честно, дышать стало легче. Разрядка, разоружение… Можно было выдохнуть, ядерная смерть отступила. Что он натворил потом — это другое дело. Но «разрядка» — это было здорово! Чертовски здорово!

— Может и здорово, — мрачно сказал Захар. — Только впереди — менты.

Все трое вздрогнули, и напряженно уставились вперед. Вскоре должен был показаться перекресток. Ответвление направо вело к элеватору, налево — к водозабору. В этом месте стояли знаки снижения скорости, которые, разумеется, почти всеми водителями игнорировались. За исключением тех неприятных моментов, когда около перекрестка стояла машина гаишников.

Сотрудник, внимательно осматривавший все проезжавшие мимо автомобили, покрутил в воздухе своей полосатой палочкой, а потом выразительно указал на машину Денисова, а затем на обочину.

Кирилл помертвел. У него перехватило дыхание, но он изо всех сил старался казаться спокойным и невозмутимым.

Захар неохотно покинул водительское место.

— Что случилось, товарищ старший лейтенант? Что я нарушил?

Старлей хмыкнул:

— Превышение скорости. Вы видите, какой знак стоит? Шестьдесят километров в час. А вы? А вы ехали семьдесят.

— Да я же сбрасывал! — попытался оправдаться Захар. — Я же не могу мгновенно сбросить скорость!

— Поздно сбрасывать начали. Или вы знака не видели? Может быть, товарищ водитель, у вас зрение плохое? Давайте ваши документы и за мной, пожалуйста, идите в машину.

Захар понуро поплелся в служебный автомобиль.

Второй гаишник потерял интерес к его машине, и вышел к трассе, высматривая очередную жертву.

— Надеюсь, обойдется, — шепнул Кирилл Профессору.

Все равно он чувствовал толчки своего сердца где-то прямо у горла.

Захар покинул автомобиль гаишников, на ходу застегивая бумажник. Денисов плюхнулся на свое место, вытер пот со лба, завел машину, и быстро вырулил на дорогу. Он резво стартовал, и вскоре страшная гаишная машины осталась далеко позади.

— Сколько раз здесь езжу, — сказал Захар. — Столько, можно сказать, меня и штрафуют. Как они задрали! Зачем здесь этот знак?! Кормушка для ментов? Ну, ничего. Я решу эту проблему.

— Как? — спросил Кирилл. — Достанешь документ — «непроверяйку»?

— Да ну… — протянул Захар. — У меня не такой вес, чтобы такие документы доставать. Не по чину пока. Но я кое-что другое сделаю…

Гранаты и ящик с запалами благополучно выгрузили к Кириллу в сарай, наскоро распрощались, и Захар с Профессором укатили. Было уже темно.

Окна в доме не светились.

— Инга! — позвал Кирилл, открыв дверь. — Инга? Ты здесь?

Ответом ему послужила тишина. «Опять надо за ней к родителям ехать… Сейчас снова пилить начнут… Может быть, не торопиться? Припрятать оружие, пока время есть? И Инге об этом вообще говорить не обязательно»…

Денисов и Профессор отправились обратно в город далеко не сразу. Захар заехал к родителям. Там они поужинали, поговорили о том, о сем, но на предложение остаться ночевать, сын ответил отказом. Он сослался на то, что его другу нужно обязательно сегодня быть дома — пусть даже очень поздно вечером.

Когда напарники возвращались обратно, трасса уже почти опустела. Шли, периодически, тяжело нагруженные фуры, да междугородние автобусы, направлявшиеся в Москву или Питер. Гаишников, разумеется, у перекрестка уже не было.

— Отлично, — сказал Захар, — свернул направо — к водозабору, и затем сделав еще один поворот, полностью скрыл свою машину со стороны дороги.

Он открыл багажник, достал ножовку по металлу, попросил Профессора посидеть в машине, и ушел.

Вернулся он не скоро, но очень довольный, хотя и сильно уставший. За собой он приволок два дорожных знака.

— Вот пусть теперь побегают, — зло прокомментировал он происходящее весело улыбающемуся Профессору. — Нет знака — нет нарушения! А со знаками сейчас напряженка. Трудно будет новые достать кое-кому.

— Куда ты их? — спросил Профессор.

Денисов открыл багажник, и пошвырял принесенные дорожные знаки туда.

— Утоплю около города, — пояснил он. — Чтобы уже наверняка. Можно, конечно, было бы Кириллу отдать — он парень хозяйственный, куда-нибудь использовал бы. Но таскать их с собой неохота. Да и зачем лишнего человека в это дело посвящать? Меньше знает — крепче спит!

… На следующий день водители и пассажиры автотранспорта, проезжавшие мимо перекрестка у элеватора, наблюдали удивительную картину.

Сначала, почти все утро, гаевые тщательно обследовали окружающую территорию. Видимо, у них еще теплилась надежда, что украденные дорожные знаки были выброшены злоумышленниками где-то поблизости. Но увы! Помятые, в колючках и паутине, милиционеры громко ругались матом, потрясали кулаками, и грозились укатать подонков «очень далеко и очень надолго». Потом они забрались в свой автомобиль и резво укатили.

Затем дела начались еще более чудные. Милицианты приволокли два временных знака. С одной стороны дороги ограничение было установлено в размере сорока километров в час, а с другой — в тридцать.

Водители, которым в это время пришлось проезжать в обоих направлениях, сильно веселились. Гаишники же были гораздо мрачнее, чем обычно, и прессовали попавшихся в сети граждан значительно активнее, словно собирая средства на восстановление знаков.

Если бы Захар видел эту картину, то, наверное, позлорадствовал — во всю мощь своей юридической души. Впрочем, ему было не до этого — его, в данный момент, гораздо больше интересовал очередной бракоразводный процесс.

Игорь Поляков.


Игорь Поляков переживал какой-то смутный, очень неприятный, период полной неопределенности в личной жизни.

После того, как он стал начфином, материальная сторона его жизни стабилизировалась. Некоторое время ему пришлось активно поработать, даже без выходных, чтобы войти в курс дела. Но вскоре он понял, что не боги горшки обжигают, ничего сверхсложного в финансовой службе милиции не было, и свободного времени стало гораздо больше.

Конечно, периодически напрягали всякие ночные тревоги, поверки, проверки и прочие прелести службы в МВД, зато Игорю нравились разнообразные льготы и привилегии, которыми он умело пользовался. Ведь на то он и начфин, чтобы разбираться в таких вещах!

Во всяком случае, летний отдых в Сочи он себе уже запланировал.

Напрягала Ольга.

Секс с нею Игоря, прямо скажем, несколько утомил. Ему хотелось разнообразия, хотелось кого-то другого: помоложе, поярче, более беззаботную что-ли… Чтобы самому смотреть на нее сверху вниз… А Ольга… У Игоря было такое нехорошее ощущение, что она старается нет — нет, да и подталкивать его в сторону семейной жизни. И поругаться-то с ней было очень трудно. Настолько она старалась предугадать его желания… А вот так все взять и оборвать разом… У Полякова не хватало духу.

И потом… И потом, в их мелком городишке очень трудно было утаить шило в мешке. Кому было интересно, те знали, что Игорь встречается с Ольгой. Поэтому, если бы Игорь замутил бы сейчас с кем-нибудь, то информация об этом дошла бы до Ольги очень быстро. Та же бывшая благоверная донесла бы. Обязательно донесла, чтобы ему досадить.

А Ольга устроила бы скандал. Обязательно бы устроила. А вот скандала сейчас как раз Игорю и не хотелось. Очень не хотелось.

Вот он сидел и думал — как бы так с Ольгой порвать, но чтобы и скандала не было, и она не сильно страдала… При многих своих отрицательных качествах Поляков не был жестоким. И Ольгу временами ему было откровенно жалко.

Но ведь он не собирался с нею жить! Не вечно же ему держаться около ее юбки?

В этот вечер ему было как-то особенно тоскливо.

Шел дождь, временами он моросил, временами — лил как из ведра, а резкие порывы ветра швыряли воду в окна.

Игорь маялся в своей однокомнатной квартире. Он выкурил уже почти целую пачку сигарет, несколько раз перещелкал все четыре телевизионных канала, которые можно было поймать в их маленьком городе, и не обнаружил там ничего для себя интересного.

Существовала еще невнятная угроза внезапного вечернего сбора всего личного состава отделения, о которой в понедельник намекал начальник милиции.

Разумеется, тащиться в такую погоду куда-то там строиться и пересчитываться совсем не хотелось.

Не хотелось идти к Ольге. В последнее время удовольствия от встреч было все меньше, а больших обиженных голубых глаз с тонким слоем слез — все больше. Это Игоря сильно нервировало: он заводился, говорил какую-нибудь гадость или глупость, потом злился на самого себя, еще больше нервничал, снова заводился… А потом ему было очень стыдно.

Поляков устал от этого, и непроизвольно начал искать любые подходящие поводы, чтобы к Ольге не приходить.

— Ну что? Идти некуда? — спросил Поляков у самого себя. — Будем тупо сидеть дома?

Он достал очередную сигарету из опустевшей пачки.

— Какого черта! — громко сказал он пустой квартире, и долдонившему что-то из-за стены соседскому телевизору. — Пойду развеюсь. Схожу в «Наф-Наф». Там, если что, меня и поверка не найдет, и, может быть, удастся с кем-нибудь замутить. Я — один, квартира — пуста. Ольга не узнает… А узнает, ну так и Бог с ней! Что теперь такого? Я еще молодой неженатый мужчина в самом расцвете сил. Погода мерзкая? Ну, так приятнее будет выпить чего-нибудь в баре. Пошли.

Игорь оделся, выключил свет в прихожей, и замкнул за собой дверь…

Павел Веретенников.


Убийство Артура осталось нераскрытым, но Колян уже успокоился. Никаких титанических сдвигов после смерти соратника не произошло, никто ни на что не претендовал, и ни на кого не наезжал.

Все это, конечно, выглядело довольно странно, и об Артуре по-прежнему помнили, но все больше приходили к убеждению, что здесь дело какое-то личное.

Может быть, его грохнули из-за бабы. Артур был, как говорится, «ходок» еще тот, и за всеми его приключениями в половой сфере никто, разумеется, особо не следил. Мало ли? Перешел кому-то дорогу, залез не на ту и не туда, и в результате словил пулю. Бывает и такое. Сейчас в России убивали и за гораздо меньшее.

Потому «особый режим» Колян снял, выплатил Паше за его помощь премию, и предложил обмыть все это в «Наф-Нафе».

Паша, который последнее время пил, себе на удивление, довольно мало, решил, что вот он — наконец! — прекрасный повод, чтобы расслабиться.

— Телки будут? — спросил он.

— Конечно, будут! — ответил с широкой улыбкой Колян. — Будут обязательно. Разве праздник без них — это праздник?

Мерзкая погода подкачала, конечно, но в машине Коляна все это выглядело не очень страшно. А в кафе она вообще не играла никакой роли. Так, дождь слегка намочил голову, пока пассажиры перебегали из машины под навес, да и только. Да у одной подруги внезапный порыв ветра задрал юбку чуть выше пояса, что вызвало у приятелей Коляна приступ казарменного остроумия.

Столики были заказаны заранее. Но Паша был уверен, что если бы Коляну понадобилось, то для него столики нашлись бы в любом случае.

Ну, в крайнем случае, попросили бы кого-нибудь очистить помещение. Люди здесь понятливые, спорить бы не стали. А то себе дороже выйдет. Мало кто не знает, кто такой Колян…

То ли от нервов и усталости, то ли просто потому что так случайно вышло, но сегодня спиртное действовало на Пашу убойно.

Иногда он мог много выпить, причем даже мешая водку с пивом, но при этом относительно ясно думать, чувствовать и контролировать свое поведение. А бывало и так, что с казалось бы совсем небольших доз сознание уходило куда-то далеко — далеко, и в памяти оставались какие-то обрывки, между которыми, как потом оказывалось, были огромные зияющие пустоты.

Сегодня был именно такой вечер. Начали с коньяка, потом перешли на водку, Паша много танцевал, несколько трезвел от энергичных движений, выходил на воздух подышать и покурить, но снова возвращался за столик, снова пил водку большими рюмками, кого-то начинал тискать…

Запомнилось красное лицо Коляна, приблизившееся в упор:

— Веревкин! Ты полегче бы, ты скоро в хлам ляжешь. Тебе пропустить надо.

Паша улыбался, отрицательно махал рукой:

— Гуляем, Коля! Помни! Я за тебя все, что хочешь сделаю!

Игорь Поляков.


Игорь перешагнул порог «Наф-нафа», и легкая улыбка чуть тронула уголки его губ. Кафе, несмотря на удаленное расположение и мерзкую погоду, было практически забито. Все столики были заняты, но в баре свободных стульев оставалось много.

Игорь снял плащ, отдал его в гардероб, и сразу направился к стойке. Бармен был ему немного знаком.

Во-первых, и так иногда встречались на улицах, но, в основном, из-за налоговых проверок. Поляков приходил с проверкой подлинности акцизных марок на спиртном, и сертификаты на продукцию приносил ему именно бармен.

Ничего плохого Игорь никогда ему не делал, да и опасаться какой-то неприязни со стороны бармена не стоило хотя бы потому, что тот был прекрасно осведомлен, где теперь работает Поляков. Налоговая или милиция — связываться с ними мало кому хотелось. Причем со второй организацией еще меньше чем с первой.

— Что у тебя тут есть приличного? — спросил Игорь, пристроившись на высоком барном стуле, и закурив сигарету из новой пачки.

— Коньяк хороший, — честно ответил бармен. — Водка тоже ничего. За остальное не могу сказать — сам не пробовал.

— Хорошо, — усмехнулся Игорь, — давай пока пятьдесят коньячку.

Он выпил, и в желудке сразу стало тепло и приятно. Шум кафе слегка ушел в сторону, а зрение немного расплылось. Хотелось праздника.

— Давай еще пятьдесят. Что у вас так сегодня народа много? Вроде не выходной?

Бармен пододвинул рюмку:

— У какой-то студентки что-то вроде дня рождения, или именин, или еще что-то — не поймешь. Вон там они сидят. А еще Колян со своими пришел. И баб своих привел. Вот все кафе и заняли.

— Весело тут у вас, — протянул Игорь.

Вторая рюмка совпала с приятной мыслью, что с подругами студентки нужно как-то познакомиться.

Присутствие Коляна его немного, конечно, напрягало — он прекрасно знал, кто это такой. Но ведь и тот знал, наверняка, начфина из РОВД. Зачем ему с ними ссориться? С этой стороны Игорь не опасался ничего.

После третьей рюмки Поляков впал в мечтательное настроение. Правда, впечатление портил какой-то невысокий светловолосый парень, видимо, из компании Коляна. Он весьма крепко поддал, но еще относительно устойчиво держался на ногах, и сейчас его, как часто говорят, «перло».

Парень громко читал стихи, вставая ногами на стул и вставляя между строчками матерные слова, отпускал скабрезные шутки, лез к окружающим обниматься и целоваться, и, вообще, пребывал в активной стадии эйфории.

Игорь брезгливо отвернулся. В этот момент к бару приблизились сразу две девушки из студенческой компании. Они уселись на свободные стулья рядом с Поляковым, и начали пересматривать яркие этикетки импортного спиртного, выставленного на полках. При этом, было похоже, что они сопоставляют цены и свои финансовые возможности, и эти финансовые возможности данным ценам не очень соответствуют.

По мнению Игоря, настал благоприятный момент для знакомства.

— Не желаете ли мартини? — спросил он великодушно. — Я угощаю, у меня сегодня хорошее настроение.

Девчонки переглянулись между собой и захихикали. Они также были не очень трезвы.

Игорь окинул их оценивающим взглядом. По его оценке, лет через двадцать, а то и раньше, они должны были превратиться в толстых опухших теток. Но сейчас, благодаря очарованию молодости, выглядели еще даже очень ничего. Во всяком случае, он — Игорь — не отказался бы от более тесного плотского знакомства ни с одной из них.

Девчонки пошушушкались.

— Отчего же, — ответила одна — невысокая, круглолицая, улыбчивая, в донельзя короткой юбке, из-под которой даже слегка выглядывал верхний край чулка. — Желаем.

Игорь повернулся к бармену, и заказал две рюмки мартини.

Завязалась непринужденная беседа, которая начфину очень даже нравилась. Девчонки были молоденькие, еще глупенькие — они смеялись над каждой его шуткой, и непроизвольно принимали на веру почти каждое его высказывание. Какой это был контраст с умудренной Ольгой! Там, особенно последнее время, Игорь чувствовал себе глуповато — казалось. Ольга заранее знает, что он скажет ей в следующий миг.

Беседа переходила в стадию, когда Игорь начал подумывать, какую из двух подруг лучше всего пробовать отбить от другой и уговорить пойти к нему домой, (а там уж как получится), когда к выходу из кафе направился «излишне веселый» парень. Но проходя мимо бара, он остановился, а потом направился к стойке.

— Салют, телки! — выдал он сходу, а потом разразился какими-то стихами нецензурного содержания.

Смысл из сводился примерно к тому, что главная задача девушек и женщин в этой жизни, это удовлетворение сексуальных потребностей «правильных пацанов», и его, в частности.

Девчонки покраснели и насупились. Игорь почувствовал себя оскорбленным. Он столько времени потратил на обработку, а какой-то мудак одним своим появлением все испортил.

— Милейший, — довольно вежливо, как ему казалось, высказал Игорь пьяному субъекту, — не пошел бы ты на воздух подышать?

Но все, что дошло до основательно затуманенных мозгов Паши Веретенникова, (а это был именно он), это только часть предложения — «не пошел бы ты»?

Если бы стойка у бара хорошо просматривалась со стороны столиков, занятых Коляном и его братвой, то, может быть, все бы повернулось по-другому. Но как раз в этот момент никто из компании Коляна ничего не замечал. Особенно если учесть, что основная их часть была в немного лучшем состоянии, чем сам Паша.

Веретенников оскорбился. «Какого черта кто-то тут смеет ему что-то указывать? Ему — другу Коляна! И кто? Кто это вообще такой? Сидит тут? Он ему не какое-то там безропотное рабочее быдло. Он правильный пацан, и всегда был им! Кто его еще тут смеет учить жизни? Да еще при соплячках! Он его унизить, что ли, хочет? Да кто это вообще такой!!».

— Пойдем, побазарим, смелый, — глухо сказал Паша, красными набычившимися глазами уставившись Игорю в лицо, и дыхнув на него перегаром. — Пойдем, перетрем кое-что.

Как-то не привык Поляков к таким ситуациям. Все знали, что он работает в налоговой, все знали, что он работает в райотделе — давным-давно уже на него никто не наезжал. По крайней мере, в Максимке. И вот, похоже, первый человек, который или этого не знает, или настолько пьян, что не соображает уже вообще ничего.

В другой ситуации Поляков никуда бы, конечно, не пошел… Но тут ведь сидели две приятные студентки… Как можно… В их глазах…

Поляков оценил пьяного на глаз. Игорь был выше, крупнее, старше и гораздо трезвее его. В общем, он решил, что выйти с ним можно. Ничего особенного не произойдет. А вцепиться в него всей толпе Колян не позволит — он-то точно знает, кто такой Поляков, и из-за ерунды ссориться с ментами не будет. Он достаточно умный для этого.

Паша и Игорь прошли мимо гардероба, мимо читавшего книгу охранника, который даже не поднял головы, (он здесь слишком много видел, чтобы обращать на все происходящее внимание, или, не дай Бог, вмешиваться).

На веранде было темно и довольно холодно.

— Ты вообще кто? — зло спросил Паша. — Давно в рыло не получал?

Игорь, в принципе, ожидал чего-то подобного, но, как оказалось, он давно отвык от такого. Кровь и выпитый коньяк бросились ему в голову.

— Ты знаешь, кто я такой? — прошипел он в лицо противнику. — Ты на кого тянешь? Да тебе в камере «слоника» сделать, ты сдохнешь! А я тебе это устрою.

Они оба густо перемежали свою речь матом, и, в конце-концов, Паша ринулся на врага с кулаками. Игорь же очень удачно встретил его ударом кулака в лицо.

Паша отлетел в сторону и упал.

Игорь усмехнулся.

Павел Веретенников.


Веретенников, утирая разбитый нос, увидел эту победную усмешку. Безумная ярость овладела им. Потеряв остатки разума, он вытащил из-за пояса выкидной нож, выбросил лезвие, и метнул его…

Если бы Паша был трезвым, старательно целился, он и то вряд ли мог рассчитывать на такую точность. Видно, сам дьявол направлял его руку, ибо нож попал начфину прямо в глаз.

Так закончилась жизнь Игоря Полякова…

Сам же Паша вовсе не сразу сообразил, что он наделал. Сначала он подскочил к упавшему и ударил его ногой по голове. И только потом почувствовал неладное. Он наклонился, выдернул нож из трупа, а потом замер.

В этот момент на веранду вышел Колян. Он был один, улыбался чему-то своему, но когда увидел то, что произошло на веранде, улыбка сразу сползла с его лица.

Паша оглянулся, заорал что-то неразборчивое, и бросился бежать. Колян подошел к телу начфина, сразу все оценил, и рванул к своей машине.

— Стой, Паша! — кричал он.

Веретенников мчался куда-то в сторону от кафе не помня себя, не чувствуя ног… Но вскоре он обессилел, и почти остановился. Возле него тормознула тонированная «десятка».

— Давай сюда, Паша! — зло закричал Колян, сам вылез из-за руля, обежал автомобиль, затолкал вялого Веретенникова в салон, снова сел за руль и дал газу.

— Коля! Коля! — простонал стремительно трезвеющий Паша, — я что, правда его убил?

— Да, он теперь мертвее — мертвого, — процедил сквозь зубы Колян, уверенно управляя своим автомобилем на довольно скользкой дороге, хотя скорость у него была явно запредельная для городских условий.

— А кто это, Коля? — снова простонал Паша.

— Ты бы раньше узнавал, а потом на перо сажал, а не наоборот. Ты мента завалил. Мало того — начфина. Понял? И что он тебе сделал такого?

— Он меня послал.

Колян промолчал. Честно говоря, он не знал, верить пьяному Веретенникову или нет, да это было уже совершенно неважно.

— Ты соображаешь сейчас? — быстро спросил он. — Понимаешь меня хорошо?

— Да, да, уже понимаю… Блин, какой же я мудак!

— Все правильно, но сейчас не об этом. Сейчас так. Я тебя отвезу к одной бабе. Просто больше некуда. Ты бы заранее сообщил, что ментов валить будешь, я бы хоть подготовился.

В интонациях Коляна очевидно скользил редкостный сарказм.

— Будешь сидеть у этой бабы, пока я не приеду за тобой, — продолжил он. — Или, иначе, как только дам знать. Сидеть будешь тихо и безвылазно. Я уже и так из-за тебя серьезно подставляюсь.

— Я понимаю, — плачущим голосом ответили с заднего сидения.

— Вот — вот, запоминай. Отсидишься, потом в другое место уйдешь. И будешь делать только то, что я скажу.

Показались пятиэтажные дома. Позднее время и мерзкая погода сделали свое дело — на улице не было ни души. Колян выключил фары, и без света загнал свою машину в тень между зданием подстанции и забором детского сада.

— Вперед, Паша, — скомандовал он, и они быстрым шагом нырнули в подъезд.

В нос ударил запах кошек, какой-то кислятины и человеческой мочи. Пара быстро поднялась на третий этаж. Колян позвонил в дверь.

— Если ее нет дома, то я прямо и не знаю, что с тобой делать, — высказал свои опасения вслух Колян.

Паша обмер. Но дверь открыли очень быстро. Правда, по резко изменившемуся лицу женщины было видно, что она ждала кого-то совсем другого.

— Это… ты? — спросила она, разглядев Коляна на лестничной площадке. — Что… случилось?

Голос ее звучал растерянно и испуганно.

— Ты одна дома? — быстро спросил Колян. — Не тормози, у меня очень мало времени.

Женщина внутренне собралась:

— Да, одна.

— Мы зайдем.

Она впустила их, и закрыла за ними дверь. Колян не стал тянуть кота за хвост.

— Оля! За тобой должок. Ты помнишь?

Она кивнула.

— Сделаешь это, и считай, что долг списан. Хорошо?

Она кивнула снова.

— Этот человек поживет у тебя несколько дней, и ни одна живая душа не должна об этом знать. Ни одна! Иначе нам всем будет очень плохо. А ведь у тебя дети. Помнишь?

Оля кивнула, но потом будто что-то вспомнила.

— Тут ко мне мужчина один иногда ходит. Так как я…

— Кто? — спросил Колян. — Говори быстро и правду. Это в твоих интересах.

— Игорь Поляков, — сразу сказала она.

Колян внезапно сам изменился в лице.

— Начфин в ментуре? — спросил он.

Ольга кивнула.

— Ладно, все равно, — ответил Колян, сглотнув. — Он пока не придет, не беспокойся… Все, мне пора. Все все поняли?

Ольга снова кивнула. Белый как мел Веретенников затравленно взглянул на Коляна, и мелко затряс головой.

— И чтобы очень — очень тихо! — сказал на прощание Колян, и рванул вниз по лестнице…

Было даже непонятно, что происходит в комнате, где вдвоем находились Колян и следователь.

По идее, следователь должен был вести допрос, но допрашиваемый выглядел как-то излишне свободно, не испытывая никакого внутреннего напряжения. Если бы Колян закинул ногу на ногу, да еще закурил сигарету, то вообще не было бы понятно, кто кого допрашивает.

Однако некоторую нерешительность следователя легко можно было бы понять, если учесть, что когда-то, (да впрочем, не так уж и давно), они оба учились в одном классе. Мало того, у них с Коляном были прекрасные отношения, и, вполне возможно, если бы не папа — судья, то следователь попал бы не в школу милиции, а в компанию Коляна.

(А если совсем уж честно, то следователь Коляна откровенно побаивался. Гораздо больше, чем возможных санкций со стороны государства. Следователь прекрасно понимал, что репрессии государства обрушатся на его голову только в том случае, если кто-то конкретно будет в этом заинтересован. Такого нажима в пользу покойного Полякова он не ожидал — «подписаться» за него было некому. А вот словить неприятностей от Коляна или его друзей можно было запросто. Очень быстро и чрезвычайно эффективно).

— Так как это все было, Николай! — вежливо спросил он, приготовившись записывать.

— Ну, пиши, — вздохнул Колян. — Я вышел на веранду, увидел труп вашего начфина, увидел Веретенникова. Тот увидел меня. Потом он закричал, и бросился бежать. Я погнался за ним, но не догнал. Вернулся, сел в машину, и поехал его искать — думал, что он будет бежать по дороге. Но нигде его не встретил. Наверное, он побежал по какой-то тропе, в стороне от дороги, в лес. Скорее всего, я так думаю, так оно и было — весь в лесу проще спрятаться.

— Ну, это предположения, — заметил следователь. — Это я писать не буду. Тут нужны только факты… Да, как он вообще попал к тебе за столик?

— Можно подумать, ты сам Веревкина не знаешь, — усмехнулся Колян. — Ты точно так же мог бы попасть за мой столик, если бы я тебя пригласил. Откуда я знал, что он такой дурак, когда нажрется? Мирный же был парень когда-то.

Следователь вздохнул.

— Все понятно, — сказал он. — Тогда у меня, понятное дело, будет такая просьба — как только появится Паша, сообщить.

— Обязательно, — осклабился Колян. — Всенепременно.

Следователь вздохнул. Когда за Коляном закрылась дверь, он вздохнул с облегчением и потер пальцами переносицу.

— Черт! Сообщит он, как же! Он же и прячет — глаз даю! Ох, Колян, Колян!

Первые два дня Паша сидел в комнате, тупо уставившись в стену. Периодически по его лицу текли слезы. Трудно было не понять, что хорошая жизнь для него закончилась навсегда.

Ольга два раза спрашивала его, будет ли он есть, и он два раза отказывался. Кусок не лез ему в горло.

Тем не менее, закон о лечебных свойствах времени сработал и на этот раз. Утром третьего дня Паша попросил чего-нибудь поесть, а потом начал размышлять, как ему жить дальше.

Мысли о своей семье он постарался заблокировать. Это было настолько больно, что можно было бы сойти с ума.

Поэтому мысли должны были быть только деловые.

Разумеется, в первую очередь, нужно было куда-то уехать. И чем дальше, тем лучше. Но без Коляна отъезд был абсолютно невозможен. Требовался новый паспорт, требовались деньги. Ничего из этого у Паши сейчас не было, и достать их самостоятельно он не имел никакой возможности.

Поздно вечером Колян появился сам.

— Давай, собирайся быстро, — проговорил он. — Поедем в другое место. Там будешь жить пока. Здесь очень опасно.

— Почему? — автоматически спросил Паша.

— Ты знаешь, — голос Коляна снизился до свистящего шепота, — что мент, которого ты на днях завалил, был любовником бабы, у которой ты сейчас живешь?

— Ничего себе! — даже для Веретенникова это было слишком.

— Оля баба неплохая. И мне очень сильно обязана. Но тут случай такой… Скользкий. Как бы ей чего в голову не пришло, и она что не учудила. А ты ей каждый день глаза мозолишь.

— Так может она и не знает ничего?

— Ага, точно! Она не дура. Тут вся Максимка гудит. Меня менты вызывали. Твоих уже пару раз на допросы таскали.

В груди у Паши кольнуло. Он представил маму, и ему стало нехорошо. Веретенников сглотнул и потер лоб.

— Да все уже знают, что это сделал ты. Просто пока найти не могут.

Паша прямо посмотрел Коляну в глаза:

— Мне бы денег, и паспорт новый… В бега бы мне податься.

Колян только усмехнулся:

— Я не волшебник. Новый паспорт — это серьезно. И сложно. Такое быстро не делается. С деньгами тоже, знаешь ли… Я тебе их дам, а где потом тебя искать? Деньги заработать надо, брат.

— Я отработаю, — хмуро сказал Веретенников. — Обещаю.

— Разумеется, конечно, — широко ощерился Колян. — А сейчас поедем со мной. Будешь жить там, где скажу, пока все не утихнет. Понял?

— Да, — коротко ответил Паша, и последовал за Коляном…

Ехали они довольно долго. Как Веретенников догадался, они даже пересекли границу района. Потом долго пылили по грунтовке. Наконец, во мраке ночи показались редкие огоньки жилья. Машина свернула совсем на малозаметную тропинку, и через несколько минут остановилась у старого серого забора. Он уныло клонился в сторону улицы.

Дом выглядел еще хуже. Старый, неряшливый, маленький, почти вросший в землю.

Приехавшие зашли во двор. Собаки не было. Колян тихо постучал в чумазое окно. Через несколько секунд дверь открылась. На пороге показался мужичок — такой же потрепанный и невзрачный как его дом.

— Трезвый? — спросил Колян. — Это хорошо!

Они зашли в хату. Пахло омерзительно. Один из углов был заставлен десятками пустых бутылок из-под водки и вина.

— Вот здесь живи, — сказал Колян Паше, — никуда не выходи. Не светись. И не дергайся. Участковый тут тот еще жучара. Но он мне тоже кое-что должен. И к другому райотделу относится, так что на наших ментов ему самому положить… Но ты все равно не светись.

— Сколько мне здесь сидеть? — потерянно спросил Паша.

Все окружающее с каждой минутой все больше и больше его удручало.

— Здесь сидеть — не в камере, — оборвал его Колян. — Столько — сколько надо. Пока я за тобой не приеду. Когда приеду — не знаю…

— И вот еще что, — Колян придал своим словам особый вес. — не вздумай напиваться. С тебя уже одного раза хватит. Ты мне нужен трезвым, понял? Будешь водку жрать, я тебя просто брошу на произвол судьбы. Сам будешь от ментов бегать. Понятно?

Паша посмотрел на Коляна, и понял, что тот совсем не шутит. Это был совсем другой Колян. Тот, которого боялись.

— Я все понял, — кивнул Паша с готовностью, — я все понял. Ни капли, обещаю. И буду сидеть тихо.

Павел Александрович Грачев.


Павел Александрович мог бы уже и торжествовать — практически все то, о чем он мечтал, задумывая «Деметру», воплощалось в жизнь.

Несмотря на то, что предприятие искусственно было разбито на несколько частей, в целом оно представляло собой внушительную силу. Большое количество качественных угодий, перешедших к «Деметре» от трех бывших колхозов, свое автотранспортное предприятие, которое не только занималось перевозками внутри компании, но и оказывало услуги на сторону, небольшой элеватор, где хранилось собранное «Деметрой» зерно.

Но даже этим не так сильно гордился Грачев, как тем коллективом управленцев, инженеров и агрономов, который ему удалось собрать. Шутка ли — почти весь агрономический отдел головного офиса состоял из кандидатов и докторов наук.

Благодаря этому начались работы по образованию семеноводческого отдела. Оценив перспективы, учредители поняли, что даже урожаи по сорок — шестьдесят центнер меркнут перед продажами высококачественного семенного материала. А для выращивания такового у них были в данный момент все возможности. Грех не воспользоваться!

Это было во-первых. Во-вторых, главные учредители стали, наконец, получать отдачу от своего труда и вложенных денег. В личное пользование потекли средства, и средства немалые.

Так, Донецков отправил обоих своих сыновей учиться за границу. Бухгалтерши купили по новой квартире каждая. Кудякин, отбив вложения, снова занялся расширением своей торговой сети. Это то, что было у всех на слуху. А на что тратили деньги остальные, Грачев не интересовался. Да и доли у них были небольшие, с основными учредителями не сопоставимые.

Он немного отпустил вожжи управления, стал больше заниматься общими вопросами, и у него неожиданно появилось свободное время.

В данный момент его волновали два вопроса. И какой из них был важнее лично для него, он даже и не знал.

Первая проблема касалась бизнеса. По его жестоким законам фирма не могла остановиться в росте. Она должна была быстро — быстро бежать хотя бы только для того, чтобы оставаться на месте. Остановившиеся быстро улетали назад — как на беговой дорожке.

На данный момент шлагбаумом для развития «Деметры» стала нехватка площадей для хранения зерна. Их собственный небольшой элеватор уже давно не справлялся с поступающими объемами, и зерно приходилось хранить у третьих лиц. Мало того, что это изрядно стоило, так еще Павел Александрович не имел никакой уверенности в качестве этого хранения.

Позарез был нужен новый элеватор.

Варианта было два. Или строить самим, или приобретать уже готовый.

Перспектива строительства никакого восторга не вызывала. Это было очень и очень дорого. И очень и очень нескоро. Нужно было снова искать серьезные средства, влезать в долги, вновь сажать учредителей на голодный паек… Разумеется, Грачев мог заставить их принять это решение и ужаться. Но, честно говоря, ужиматься не хотелось и ему самому. Он раздобрел, расслабился, и уже, к сожалению, не чувствовал в себе готовности идти на такие жертвы.

Приобретение готового элеватора было делом не менее сложным. Просто все они были давно заняты, использовались на полную катушку, и никто не горел желанием от них избавиться. Поэтому элеватор можно было или купить за безумные деньги, (чего Грачев, разумеется, не собирался делать ни при каких обстоятельствах), или у кого-то отобрать.

Все, что ему пока приходило в голову, это был Максимовский элеватор. Он был недалеко от города, (что было бы крайне удобно для «Деметры» с точки зрения контроля), объемный, не так давно, (хотя еще и при советской власти), реконструированный… Лакомый кусок.

При все при этом элеватор продолжал оставаться вполне себе самостоятельной хозяйственной единицей и экономически твердо стоял на ногах. Иначе бы его давно уже, конечно, кто-нибудь подмял.

Разумеется, Грачев дал задание ЧОПу «прорыть» все, что только возможно, чтобы найти какие-нибудь крючочки для этого объекта, за которые можно было бы потянуть. Ребята старались, конечно, но пока ничего серьезного найти не могли.

Павла Александровича это раздражало, и даже злило. Чем больше собственники и менеджмент элеватора казались неуязвимыми, тем больше Грачев желал его заполучить. «Если зацепок нет», — думал он. — «Нужно создать их искусственно».

По этому поводу он собирался в скором времени созвать узкое совещание своих специалистов и учредителей. Как говорится, «мозговой штурм». Может быть, кто-то что-то сумеет предложить дельное.

Проблемой номер два, которую, конечно, не мог разрешить никакой «мозговой штурм», и вообще о которой никто, по идее, не должен был знать, была Катя Богданова.

Сладкий ужас охватывал Павла Александровича при мысли о Кате. Ведь это была первая в его жизни любовница.

… Если бы супруга Павла Александровича знала, чем закончится ее месячное пребывание в Анталии, она бы наверняка туда не поехала… А может быть, и поехала бы… Кто знает?

Как бы то ни было, но отдыхать с детьми она поехала одна. В общем-то, они оба прекрасно чувствовали, что совместный отдых был бы им в тягость. Поэтому никаких разногласий по этому поводу и не возникло.

Женаты они были довольно давно, так что не то что о любви, даже о душевной близости речь уже не шла. Пока Павел дни и ночи пропадал в делах и заботах новорожденной и растущей «Деметры», его жена занималась каким-то своими делами, о которых супруг, так вышло, не имел никакого представления. Все они были связаны с ее многочисленными подругами, а в женские дела Грачев не имел желания вмешиваться.

Не сказать, что и до «Деметры» Грачевы жили душа в душу, но после такого они вообще отдалились друг от друга. Все, что их связывало, это были дети, и, как с обидой подозревал Павел Александрович, деньги. Ему казалось, что для жены он исполняет роль бездонного кошелька. Впрочем, Грачеву было гораздо легче откупаться от жены, чем вступать с нею хоть в какие-нибудь споры.

Пока Павел Александрович молча давал деньги, у них с супругой периодически случались интимные отношения. Когда однажды Грачев указал на чрезмерность неких трат, он получил в ответ скандал, обиду, и отсутствие секса в течение месяца.

Что ему было делать? Природа требовала свое.

К проституткам Павел Александрович питал открытое презрение, и не воспользовался бы их услугами даже даром. Заводить любовниц он не умел. Пользоваться секретаршей считал низостью. (Своего секретаря он ценил за деловые качества; внешностью она не блистала. Но мысль променять такого сотрудника на какую-нибудь длинноногую блондинистую «курицу» ему даже в голову не приходила). Промучившись месяц, Грачев решил — пусть все идет так, как идет.

Он, конечно, был не слепой, и давно заметил, как его разбогатевшие знакомые, сбрасывая старую «шкуру», сбрасывали вместе с ней и старых жен. Но Павел Александрович очень любил детей. Мысль о том, что дети будут мучиться из-за развода родителей заставляла его содрогаться.

Но, честно говоря, были и деловые опасения. Развод мог серьезно повредить его бизнесу — ведь даже не особо ловкий адвокат наверняка отсудил бы у Грачева в пользу его жены приличную часть имущества. А как бы она им распорядилась — Бог его знает…

В этот день Грачев зашел в кондитерскую, около его дома, чтобы взять на ужин что-нибудь сладкое. За спиной, как всегда, топтался охранник — здоровенный парень, мастер спорта по самбо. Прошедший рабочий день был, как всегда, полон забот, и Павел Александрович был несколько хмур и раздражен. Но когда он увидел молоденькую продавщицу кондитерского отдела, то все его раздражение как водой смыло.

Да, наверное, она не отвечала всем строгим канонам красоты, и никогда не стала бы «Мисс Мира». Но то, что для самого Воронина она представляла почти идеал, он не сомневался.

У нее была чудовищно привлекательная улыбка, лучистые карие глаза, светлые, (пусть наверняка крашеные — но все равно), волосы, и мягкие, завораживающий грудной голос. Девушка была невысока ростом, округла формами, но, надо сказать, что Грачев и не любил никогда излишне стройных женщин.

В общем, бывают такие минуты в жизни, когда видишь человека первый раз в жизни, а потом даже не можешь себе представить, как это можно вообще без него теперь обходится. Вот так и случилось с Павлом Александровичем. В этот момент он словно замер, так как забыл, зачем вообще пришел в магазин.

Девушка была, конечно, очень молода. Но, простите, и Грачев не ощущал себя старым козлом. Как бы то ни было, как бы не был он погружен в свой бизнес, о себе лично Павел Александрович никогда не забывал. И бассейн, и спортзал, и салоны красоты, и персональный врач — все у Павла Александровича имелось, и он этим активно пользовался. В конце-концов, он был лицом компании, теперь часто встречался с руководством области, а потому не мог ударить в грязь лицом. Да и генетика у Грачева, (спасибо предкам), не подкачала. И сейчас он реально выглядел лет на десять моложе своего возраста.

Павел Александрович купил себе набор пирожных, и запомнил имя на бэйджике — «Екатерина Богданова».

После этого он заходил в кондитерскую только один, оставляя охранника у входа.

И входил не с пустыми руками. На следующий же день он принес Кате цветы. Павел Александрович сказал ей, что если она даже и возьмет цветы, то это ее ни к чему не обязывает. Просто ему так хочется. Она удивилась, но подарок взяла. Вечером он принес ей новый букет.

Несколько дней Грачев утром и вечером заходил в кондитерскую с букетами. Однажды ее не оказалось на месте, и у Павла Александровича оборвалось сердце. Но как оказалось — банальный выходной. Однако разочарование было так велико, что Грачев с тревогой понял — он серьезно влюбился. С одной стороны — это было немного страшно, и в перспективе грозило серьезными неприятностями; с другой — в жизни появились новые краски. Оказалось, что бизнес — это не единственное, что существует в этом мире. Ловя в себе позабытые подростковые ощущения, Павел Александрович будто снова вернулся в юность.

Когда Катя после выходных появилась на работе, Павел Александрович предложил проводить ее до дома. Время было позднее, жила она, как оказалось, довольно далеко, и Катя согласилась.

Охранник и машина, как и надеялся Грачев, произвели на нее впечатление. Поэтому тут же, по дороге, Грачев настоял на приглашении в кафе в самом ближайшем будущем.

Он не стал откладывать дело в долгий ящик, а на следующий же день заказал отдельный столик в «Золотом драконе».

(Офисные работники «Деметры» пребывали в легком, но приятном недоумении. Высокое начальство пребывало в хорошем настроении, улыбалось, даже разносы на совещаниях стали редкостью. Женщины шептались — «Влюбился»! — но никто ничего, конечно, не знал. Да и говорить это публично дураков не было).

Грачев чувствовал, что Катю он, по крайней мере, очень заинтересовал. Она смотрела на него с большим любопытством. А это и было главное — зацепить, привлечь внимание, заинтересовать. А дальше, если не тормозить, само пойдет.

Катя была студенткой. Правда, учиться на экономфаке ей оставалось всего только год, а дальше полная неизвестность. Таких бухгалтеров, как она, без опыта, на работу брали неохотно. Пока же она подрабатывала в кондитерской, так как с деньгами было совсем плохо.

Отца у нее не было уже давно. Когда он был жив, то неплохо зарабатывал, и мог даже позволить себе неработающую жену. Однако когда отец буквально за несколько месяцев сгорел от рака, им с матерью пришлось совсем плохо. Они продали свою трехкомнатную квартиру, купили себе «однушку», а на разницу Катя продолжала обучение. Мама пошла работать, но зарабатывала чистые гроши.

После кафе Павел Александрович отвез Катю до самого ее дома, но заходить не стал. Он вернулся к себе задумчивый, а утром поговорил с начальником ЧОПа, и попросил очень осторожно и аккуратно проверить, что за человек Катя Богданова.

Жизнь сделала Грачева достаточно циничным человеком, и даже девушке, в которую он влюбился, на слово не верил.

Впрочем, все подтвердилось. Катя не сказала ни слова неправды. Павел Александрович облегченно выдохнул, и начал обхаживать ее с удвоенной энергией.

Причем он-то как раз соврал. О наличии жены и детей Грачев не сказал Кате ни слова. И действовал так, словно их и не существует. Странно, но и Катя не задала вопроса, которого Павел Александрович так боялся. То ли настолько доверяла ему, то ли боялась услышать ответ. Это заставляло Грачева чувствовать себя виноватым; сам-то он на ее месте в первую очередь попросил бы показать паспорт.

Это чувство вины он старался загладить материально.

Для начала, купил Кате сотовый телефон. «Это чтобы ты всегда, в любой момент могла со мной связаться», — сказал он. — «И я сам буду класть деньги тебе на счет. Не беспокойся».

Она приняла подарок, и Грачев решил, что Рубикон перейден.

Наверное, Катя тоже так думала, потому что на приглашение Павла Александровича посетить театр, ресторан, а потом поехать в лучшую в городе гостиницу отказом не ответила.

Она не задала и вопроса, почему бы не поехать к нему домой — отчего у Грачева возникло неприятное подозрение, что она все-таки о многом догадывается. Впрочем, это даже все облегчало. Можно было не ждать вопросов, на которые у Павла Александровича хороших ответов не было.

Пребывающий все же в некотором смятении от всех этих тонкостей, Грачев не наше ничего лучшего, чем подарить Кате золотые сережки.

Пьесу Павел Александрович помнил смутно… А точнее, вообще не запомнил. Все представление он держал Катю за руку, и к его окончанию возбудился так, словно ему было где-то около восемнадцати. В ресторане они пили мало, только шампанское, говорили ни о чем — в основном Грачев шутил на разные темы, а когда Павел Александрович с Катей отправились в гостиницу, то девушка стала молчаливой, какой-то даже грустной.

Уже в номере Павел Александрович спросил, что с ней случилось, и получил совершенно неожиданный для него ответ.

— Ты будешь у меня первый, — сказала она, напряженно вглядываясь в его лицо.

Грачев опешил. Первой мыслью было отказаться от всего… Но это было очень мимолетно, и Павел Александрович отшвырнул эту мысль. Ему вдруг представилось, что тогда первым раскроет эту красоту какое-нибудь быдло, а он не привык раздавать быдлу такие подарки. Чем он, черт побери, хуже кого-то другого? Уж он-то, (а он сейчас это хорошо чувствовал), сделает все так, чтобы она запомнила свой первый секс навсегда. И это было бы замечательное воспоминание.

— Я это очень ценю, — сказал он, и прижал Катю к своей груди. — Это здорово. Ты никогда не пожалеешь об этом, я обещаю…

После бурно проведенной ночи Павел Александрович остался под большим впечатлением. Такого он сам от себя не ожидал. За несколько лет унылого, все более и более редко случающегося супружеского секса Грачев решил, что угасание желания и возможностей — это вполне естественная вещь, связанная с возрастом. Соответственно, относился к этому философски.

Этой ночью всех стало с головы на ноги. Желания было хоть отбавляй, и откуда не возьмись — появились возможности. Были даже моменты, когда Павел Александрович в любовной истоме подумывал, а не бросить ли ему опостылевшую супругу, и не жениться ли на молоденькой Кате!

Однако, поостыв, он ясно понимал, что это невозможно. По крайней мере, пока.

В то же самое время не было никакого желания Катю упускать. А для Грачева это означало наличие контроля. Девушку нужно было держать под рукой.

Все дополнительно осложнялось тем, что катастрофически быстро наступала дата возвращения супруги из отпуска. Словно чувствуя что-то недоброе, жена все чаще и чаще звонила домой. Павел Александрович отвечал ровным бодрым голосом, и при этом, как ни странно, ощущая не вину мужа-изменника, а даже некое злорадство. Возможно, сказывалось то, что после интима с Катей Грачев чувствовал в отношении супруги не вину, а злость. «Сколько лет пропало для полноценного секса», — с болью думал он. — «А я из-за нее почти импотентом себя чувствовал»!

Впрочем, скандала страшно не хотелось.

Пока Грачев ломал голову, как выкрутиться из этой ситуации, и устроить так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты, он сделал две важные вещи.

Во-первых, снял для Кати отдельную квартиру недалеко от своей собственной. Теперь можно было отлучаться из офиса днем, когда жена не могла его контролировать, и приезжать к Кате в гости совершенно безопасно. Да и сама Катя была под присмотром. В подъезде был консьерж, и Грачев имел с ним соответствующий разговор.

Во-вторых, он твердо договорился с девушкой, что как только она получит диплом, то он сразу же возьмет ее к себе на работу. И тогда она постоянно будет около него.

Как и что будет потом — Павел Александрович пока старался не думать. Не загадывал. Но твердо полагал, что сделать эти две вещи было совершенно необходимо.

Что думала обо всем этом Катя, как ни странно, Грачева интересовало мало. Он как-то совершенно не думал, что у другого человека могут быть иные интересы и представления о ситуации. И он весьма удивился бы, если бы даже его кто-то об этом спросил.

Андрей Иванович Шувалов.


Андрей Иванович в последнее время пребывал в благодушном настроении. После удачной поездки в Новороссийск он снова вошел в фавор. Новыми поручениями Грачев его не нагружал, Шувалов занимался своей обычной работой — разъезжал по области, заключая контракты на покупку зерна, но Павел Александрович постоянно давал понять, что скоро его ждет новая и гораздо более ответственная работа.

Что это будет за работа, Грачев не уточнял, но лично Шувалов воображал себе «лучшие перспективы» как увеличение количества получаемых денег. Правда, немного напрягало подозрение, что ответственности и работы также прибавится…

Когда в пятницу вечером Андрей Иванович заехал в офис, чтобы сдать накопившиеся за неделю поездок по области документы, его ожидало письмо. Оно было лично адресовано «господину Шувалову», что его несколько даже позабавило. Раньше ему таких писем не присылали, но мало ли. Он счел, что это очередное деловое послание.

Тем не менее, загадочную депешу он открыл в своем кабинете. Кабинет был не его персональный, в нем иногда располагалось до восьми человек, но сегодня Андрей Иванович был один. Остальные уже разъехались по домам.

Из письма вывалилась фотография младенца, одетого в розовое платьице и пускающего пузыри. В этот момент Шувалов уже почувствовал что-то очень нехорошее, отчего его укололо в сердце. С некоторой дрожью он взял в руки листок бумаги, пропитанный духами, и исписанный четким ровным мелким почерком.

Быстро пробежав глазами содержимое письма, Андрей Иванович понял, что глотает ртом воздух, а в голове у него что-то звенит и пульсирует. Он сглотнул, отдышался, и начал читать снова — очень и очень внимательно. Письмо было написано высокопарным слогом, отчего Андрей Иванович, и так будучи в шоке, не очень хорошо понимал смысл строк с первого раза, и перечитывал каждое предложение несколько раз.

Смысл послания был заключался в следующем.

Лариса сообщала, что после бурной и незабываемой ночи, которую она провела с ним, оказалось, что она беременна. Это вышло случайно, но Лариса не стала делать аборт, во-первых, потому, что это большой грех, а, во-вторых, потому, что в ее одинокой бессмысленной жизни появление малыша — это как луч света в темном царстве. Тем более, что ребенок был зачат не от абы кого, а от такого замечательного мужчины, как Андрей Иванович.

Тем не менее, содержание малыша для одинокой женщины — это очень накладное занятие, и потому ей крайне необходима поддержка со стороны. Андрей Иванович, как он ее уверял, достаточно состоятельный мужчина, а потому он не сможет отказать ей в ежемесячной материальной помощи в размере одной тысячи долларов.

Кстати, ребенок записан на его отчество, и если он желает убедиться, она может прислать копию свидетельства о рождении.

Денежного перевода она ждет в течение двух недель со дня получения письма, (а письмо заказное), на такой-то счет. Любит, целует и надеется.

В конце письма была приписка. Если Андрей Иванович выражает сомнения в отцовстве, то Лариса готова приехать к нему в город, и пройти тест на ДНК. Разумеется, за его счет. Если же никакого ответа не последует вообще, то Лариса точно приедет с ребенком прямо к нему домой.

Андрей Иванович, отбросив листок, конверт и фотографию, попытался закурить прямо в кабинете, но у него так тряслись руки, что ничего не получилось. Тогда Шувалов встал, прошел к секретному шкафчику, где, как он помнил, у них хранился на всякий случай резервный запас спиртного, и открыл его. Бутылок было мало, но коньяк стоял на месте. Боясь разлить содержимое, если он воспользуется стаканом, Андрей Иванович глотнул жидкость прямо из горла.

По желудку прокатилась приятная теплота, и через несколько секунд пришло расслабление. Во всяком случае руки трястись перестали, и Шувалов даже смог закурить.

Тем не менее, в голове продолжал бушевать хоровод отрывочных мыслей: тысяча долларов, ежемесячно, жена, дети, репутация и почему-то теща.

Кстати, письмо пришло на фирму уже неделю назад, и до уплаты тысячи долларов оставалась только неделя.

Шувалов глотнул еще коньяку. Стало еще легче. Круговорот мыслей замедлился, и Андрей Иванович постарался сосредоточиться.

Итак, что будет, если начать платить? Вообще-то, тысяча долларов в месяц — это было для него достаточно много. Выплаты таких сумм скрыть от супруги не удастся. Да и кроме того, точно ли Лариса удовлетвориться такой суммой? Аппетит приходит во время еды. Потом она попросит больше… Потом еще больше. А потом все равно все раскроется, и будет скандал, и еще чувство горечи, что зря потерял кучу денег.

А может — не платить? Отчего она решила, что это его ребенок? Кто она вообще такая? Только познакомились, и на тебе — тут же ноги раздвинула! Может быть, у нее таких как он — каждую ночь новый. Залетела от кого-то, и выбрала того, кто побогаче. «Или кто больше боится огласки», — с горечью подумал он… Не платить, да и все! Какие у нее доказательства их связи?

Но тут Андрей Иванович вспомнил об угрозе проверки ДНК. Значит — все-таки уверена? Или просто пугает? Типичный развод? Лоха нашла…

Тут Шувалов вспомнил, как не так давно попался на примитивный развод с проколом колеса. Пока он менял колесо, у него из машины вытянули барсетку. Чувство злобного бессилия охватило его снова.

А может, пока они кувыркались, их тихо фотографировали? Не исключено… Скажет он, например — «Я вас, женщина, первый раз в жизни вижу» — а она — в ответ — фотографии. Не ему, его жене. Так сказать, «голый секс». И все — приплыли…

Да ладно — фотографии можно и подделать. «Так и скажу», — решил Андрей Иванович. А вот ДНК — это очень серьезно. Здесь самое слабое место.

Хлебнув коньяк в третий раз, Шувалов сказал сам себе — «Я не лох»! У него было еще несколько дней. И, в первую очередь, нужно было посоветоваться со своим знакомым сексопатологом. Мужик он был хороший, язык за зубами держать умел, и многим знакомым Шувалову людям помог в разных сомнительных ситуациях. Может быть, он что-то сможет придумать? Как говорится, по-любому Андрей Иванович больше не мог держать этот ужас в себе. Ему нужно было хотя бы частично свалить на кого-то эту ношу.

Он достал визитницу, нашел номер телефона сексопатолога, и набрал его. Трубку не сразу, но взяли.

— Да, — ответил мягкий бархатный мужской голос. — Чем могу быть вам полезен?

— Это я — Андрей Шувалов. Можешь меня сегодня принять? Чем быстрее — тем лучше… Очень надо.

Врач помолчал, потом ответил:

— Приезжай. Приму вне очереди. А там видно будет.

Шувалов пожевал жвачку, встал из-за стола, и отправился к своей машине. То, что он садится за руль, мягко говоря, не совсем трезвым, сейчас его волновало мало. До клиники он доехал очень быстро.

Кое-как припарковав машину, Шувалов отправился на первый этаж бывшего заводского общежития. Верхние этажи по-прежнему оставались общежитием, а вот два первых были перестроены под частную клинику «Возрождение». Проведенный евроремонт внушал оптимистичные мысли, а главное — позволял извлечь из карманов клиентов побольше денег без дополнительных усилий. Они и сами были готовы доплачивать за комфорт.

Около кабинета сексопатолога никого не было. Шувалов постучал в дверь, и приоткрыл ее. Доктор мельком взглянул:

— А, Андрей Иванович? Заходи! Я тебя не ждал так рано… Ну да ладно. Пациент все равно не пришел. Так что у меня есть для тебя целый час.

Шувалов шумно вздохнул, перевел дух, и присел на краешек стула. Потом поерзал, счел, что ему неудобно, и сел как следует.

— В общем, у меня такая ситуация, — начал он, и замолчал.

Просто не совсем представлял себе, как продолжить. Какофония мыслей в голове не давала возможности сообразить, с чего начать.

— В общем, поехал я не так давно… Точнее, уже давно… Если точно, то одиннадцать месяцев назад… В Новороссийск. В командировку.

Потом Андрей Иванович увлекся, начал вспоминать поездку, встречу с Ларисой, свое короткое увлечение — и рассказал все. Доктор очень внимательно слушал, не перебивал.

Когда Шувалов рассказал о полученном им письме, врач позволил себе легкую усмешку. Но только мимолетную, которую очень быстро погасил.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он.

Андрей Иванович осекся. Он растерянно пожал плечами.

— Я не знаю, — искренне ответил Шувалов. — Мне, наверное, нужно было просто получить совет. Я даже не знаю, к кому сейчас обратиться… Вдруг ты мог бы мне помочь?

Доктор довольно долго молчал. Он откинулся в кресле, и пристально рассматривал потолок. Андрей Иванович тихо ждал. Надежда, как утверждают, умирает последней.

— Твой последний ребенок был зачат десять лет назад? — внезапно спросил врач.

— Да, — кивнул Шувалов, — но какое это имеет…

— Ну, — вздохнул врач, — скажем честно, ты, Андрей Иванович, уже не молод. Репродуктивная функция вполне могла за эти десять последних лет испортиться. И если это так, то возможность этой женщины — Ларисы, да? — забеременеть именно от тебя стремительно падает до нуля. Можно соглашаться даже на тест ДНК.

Шувалов несколько приободрился.

— Что я должен сделать? — сказал он.

— Для начала — сдать спермограмму. Прямо сейчас.

— И как быстро будут результаты?

— Завтра или послезавтра. Но тогда придется доплатить. Не мне, но лаборанткам. Им надо будет остаться после работы — ведь твои анализы не стоят в графике. Да и поощрить за особо тщательную работу тоже следует. Чтобы ничего не пропустили. Или вообще, анализы не перепутали.

— А что, и такое бывает? — поразился Андрей Иванович.

— Бывает, — скривился доктор. — Недавно был скандал. Одному добропорядочному гражданину, страдающему всего-навсего бесплодием, поставили диагноз — сифилис. Перепутали пробирки. Уму непостижимо! Мы, правда, эту лаборантку сразу уволили, но мало ли…

Шувалов полез в карман за бумажником, достал деньги, отсчитал доктору. Тот убрал купюры в ящик стола.

— Пойдем за мной, — сказал он.

Они прошли на второй этаж, доктор зашел в самый последний кабинет на этаже, вышел оттуда с пустой пробиркой в руках.

Тут Шувалов кое-что вспомнил.

— Я тут коньяк недавно пил, — неуверенно сказал он. — Это не помешает?

Доктор нахмурился:

— Это, конечно, плохо. Но мы учтем это. Сделаем поправки. В общем-то, для того, что мы ищем, это особой роли не сыграет. Тем более, ты когда с Ларисой любовью занимался, тоже был подшофе, насколько я помню?

Шувалов утвердительно кивнул.

— Вот именно, — продолжил доктор. — Вот там туалет. Как наберешь пробирку, отдай ее сюда. А я пойду — у меня сейчас пациент подойдет.

Андрей Иванович растерялся.

— В туалет? А как насчет специальной комнаты? Ну, журналов там, соответствующих?

Доктор рассмеялся:

— Откуда? Нет у нас ничего такого. Андрей Иванович, используй исключительно силу своего воображения! Ну, не мне тебя учить. Действуй!

Шувалов вздохнул, зашел в туалет. Ничем он не отличался от обычных, разве что был чистым, и сантехника вся новая. Но на этом преимущества и заканчивались. Мало того, в нем было несколько кабинок, и Андрей Иванович с содроганием подумал, что в процессе сдачи анализа сюда может заявиться еще кто-нибудь. Правда, коридор был совершенно пустым… Но мало ли?

Мастурбацией Андрей Иванович занимался последний раз… Дай Бог памяти… Нет, он даже не смог вспомнить — когда? Дело шло очень трудно. В конце-концов, Шувалов возбудился, вспоминая ту самую ночь с Ларисой, будь она не ладна. Как бы ни было, пробирку он наполнил, вынес ее в коридор. Огляделся. Никого по-прежнему не было. Он зашел в лабораторию, и передал пробирку лаборантке. Она приняла ее совершенно равнодушно, даже не взглянув на Андрея Ивановича. Это его почему-то успокоило. «Ну и что такого-то»? — подумал он. — «Рядовое дело»…

Доктор позвонил через день утром — в воскресенье.

— Давай-ка, Андрей Иванович, как только сможешь, приезжай ко мне. Есть новости.

— Хорошие или плохие? Говори, пожалуйста, сразу — не томи, — Шувалов даже вспотел.

Хорошо, что рядом не было супруги — она суетилась где-то в районе кухни.

— Это не по телефону, — ответил врач. — Новости? В общем, разные новости.

Андрей Иванович все же решил сначала позавтракать, чтобы не возбуждать у жены, привыкшей к определенному распорядку жизни, нездоровых вопросов.

После завтрака он сослался на необходимость съездить на СТО, кое-что посмотреть, пока есть время.

Жена равнодушно кивнула. Это было обычное дело, ничего удивительного.

А сам Андрей Иванович, как молодой конь, ринулся за машиной. Несмотря на то, что воскресным утром ничего даже похожего на пробки в городе не было, ему все казалось, что едет он ужасно медленно. В то же самое время он не позволял себе чрезмерно разогнаться. Совсем не хотелось в таком состоянии еще и разбираться с гаишниками.

Наконец, он добрался до клиники. Но вдруг приостановился. Отдышался. Постоял немного. Потом спокойным шагом отправился к доктору.

Очереди снова не было. Андрей Иванович аккуратно постучал, приоткрыл дверь:

— Можно?

— Да — да, конечно, заходи, — врач как-то странно посмотрел на Андрея Ивановича; словно хотел улыбнуться, но в последнюю секунду передумал.

Андрей Иванович присел сбоку от стола, облизнул пересохшие губы:

— Чем обрадуешь?

— У меня, как говорится, две новости. Одна — хорошая, одна — плохая. С какой начинать?

Может быть, доктор и хотел пошутить, но вышло почему-то не весело.

— Ну, — сглотнул слюну Шувалов, — начни с хорошей.

— С хорошей? — переспросил доктор. — Хорошо. Хорошая новость в том, что ты можешь послать шантажистку далеко и надолго. Они никак не могла от тебя забеременеть. Я выпишу тебе официальную справку, отправишь ей копию, и если она умная баба — а я уверен, что умная, потому что это явный шантаж — она от тебя тут же отстанет. Будет кого-нибудь другого искать.

— Класс! — сказал Шувалов. — А в чем же тогда плохая новость?

Доктор надолго замолчал. Он вертел пальцами карандаш, и все не решался что-то сказать.

— А, все равно, — вдруг решился он. — Все равно узнаешь, рано или поздно. Название болезни будет написано в справке, когда-нибудь ты решишь узнать, что это такое… Лучше я тебе сейчас скажу… В общем, у тебя такая болезнь, что ты никогда не мог иметь детей.

Сказав все это, доктор выдохнул.

Шувалов ничего не понял.

— Что ты меня путаешь? — сказал он. — Это бред. Что значит — никогда не мог иметь детей? У меня своих детей трое! Что ты говоришь?!

Лицо доктора исказила болезненная гримаса.

— Вот этого я и боялся, — проговорил он. — Я знал, что ты так начнешь реагировать. И, честно говоря, если бы не такая идиотская ситуация, в которую ты попал, я бы, скорее всего, даже узнав твой диагноз, никогда ничего тебе так и не сказал… Но раз такая ситуация… Тут и вариантов не было.

— Я не верю, — убежденно проговорил Андрей Иванович. — Этого не может быть. Где-то сделана ошибка. Наверное, перепутали пробирки. Как всегда.

Доктор скривился:

— Хорошо. Андрей Иванович, давай так. Во-первых, делаем повторный тест. Во-вторых… Можно кое-что выяснить прямо сегодня. У тебя карточки медицинские, что из поликлиники, где хранятся? Дома или в поликлинике?

— Дома, — ответил Шувалов. — Я поликлинике не доверяю. Потеряют еще.

— И правильно, — сказал доктор. — Это в данном случае очень хорошо. Ты в группах крови разбираешься?

Андрей Иванович отрицательно покачал головой.

— Ладно, неважно. Тогда бери карточки, и приезжай опять сюда ко мне. Посмотрим по группам крови твое отцовство.

— Это как?

— Очень просто. Если у родителей есть две определенные группы крови, то у детей тоже могут быть только определенные группы крови. Если это не так, то для такого ребенка один из родителей — не родитель. Понятно?

— Смутно, — признался Андрей Иванович. — Но, в общем, принцип я уловил, не дурак.

— И тогда так. Если анализ подтверждается снова, но по группам крови все нормально, то я тебе устрою анализ ДНК твоих детей на твое отцовство. На все про все — где-то дней семь. Ну и суммы, разумеется, уже пойдут выше. Я даже рад буду ошибиться. Но у меня очень плохие предчувствия.

— Да, да, конечно, — Шувалов ухватился за предложение врача как утопающий за соломинку. — все, что скажешь.

— Отлично, — ответил доктор. — Только еще одна деталь. Мне, возможно, будут нужны образцы крови твоих детей. Это на случай, если анализ спермы не изменится, и по группам крови ничего не поймем.

Шувалов почесал в затылке.

— Ладно, — сказал он. — Какая уж тут работа. На крайний случай, попрошу неделю в счет отпуска. Если все будет хорошо, устрою себе отдых после такого стресса. А если… Ну, тогда детей привезу.

— Договорились, — сказал доктор, вставая, — пойдем в лабораторию.

Шувалов проделал уже знакомый маршрут, снова закрылся в туалете, и «набрал семенной материал». Второй раз это оказалось много легче и быстрее, чем первый. «Набираюсь опыта», — с горькой иронией подумал Андрей Иванович.

— Не перепутайте, — как можно внушительнее постарался высказаться он, вручая пробирку медсестре.

— Само собой, — пожала она плечами. — У нас тут частная клиника, а не госбольница. У нас все четко.

— Очень надеюсь, — угрюмо пробурчал Андрей Иванович.

Пока он ехал в машине домой за документами, в его голову лезли все более и более противные мысли. Вопрос о том, похожи его дети на него или нет, никогда перед ним не стоял. Он просто как-то этим не интересовался. Да, родители находили во внуках какие-то свои черты, причем родители супруги гораздо чаще чем его, но это Андрея Ивановича в то время мало волновало. Конечно, если бы у них родился негритенок, или китаенок, или пусть даже рыжий, (ни у Шувалова, ни у его супруги в роду никогда никаких рыжих и близко не было), то все было бы выпукло и ясно. А так…

Пустота квартиры Андрея Ивановича очень обрадовала. Супруга, скорее всего, опять ушла в салон красоты, дети свалили куда-то по своим делам, и Шувалову не нужно было никому ничего объяснять. А он был в таком состоянии, что никому ничего сейчас объяснить был бы не в состоянии. Ни до того.

А не дай Бог супруга что-то бы заподозрила… А потом бы выяснилось, что она невинна аки младенец… Он бы, наверное, до конца жизни не отмылся бы.

А так Андрей Иванович спокойно разулся, подошел к комоду, вытащил средний ящик, порылся, и нашел искомое. Он забрал скопом все медицинские карты, сложил их в дипломат, и побежал обратно к лифту.

«Если жена будет дома», — думал Андрей Иванович, — «поставлю дипломат в сторонку, а потом улучшу момент, и верну карты на место. А если дома будут только дети — то положу на место сразу. Им все равно — их такие вещи не интересуют. Они ничего не спросят».

Вторая за день поездка в клинику прошла для Шувалова, тем не менее, гораздо спокойнее, чем первая. То, что сейчас сразу многое разъяснится, привело его в состоянии стоицизма.

«Сейчас я все узнаю», — расслабленно думал он. Перед глазами проходили лица детей, и Шувалов мог бы поклясться, что это абсолютно точно, неопровержимо точно, его собственные дети. Никаких сомнений!

Андрей Иванович довольно быстро прибыл в клинику, но здесь ему пришлось подождать. У доктора был клиент, и Шувалов полчаса прождал в общей приемной, смотря в телевизор. Правда, если бы его спросили о том, что он там смотрит, он ничего не смог бы ответить: картинку Шувалов видел, звук слышал, но во что-то цельное это никак не складывалось.

Андрей Иванович достал медицинские карты, попытался что-нибудь прочитать там. Однако записи в них были сделаны особо изощренным «медицинским» почерком, так что понять текст неспециалисту было практически нереально.

Наконец из кабинета вынырнул высокий, очень худой и до безобразия прыщавый молодой человек, а за ним вышел и врач.

— Андрей Иванович, заходи! — скомандовал он. — Принес все, что надо?

Шувалов кивнул.

— Ну, давай!

В кабинете Андрей Иванович вручил врачу все карты, поставил дипломат на один стул, а сам сел на другой.

Доктор достал из верхнего ящика некую табличку, разложил карточки по порядку, достал чистый лист, быстро разграфил его, и начал вписывать в него разные значки, после того, как открывал нужные ему страницы в карточках. Закончив работу, он сложил карточки в одну стопку, и вручил Шувалову обратно в руки.

— Увы, Андрей Иванович, — сказал врач неприятным голосом, — боюсь, что разборки теперь неизбежны. По двум детям ничего сказать нельзя без дополнительных исследований, а вот третий — точно не твой. Это несомненно и однозначно.

— Не мой? — горько переспросил Шувалов, — и кто-же?

— Самый старший.

— А остальные что?

— Пока твой повторный анализ спермы еще не готов. Но я боюсь, что анализа ДНК не избежать. Мне будут нужны образцы крови двух твоих младших. Сможешь предоставить?

— Это как? — тупо переспросил Шувалов, который на некоторое время перестал разумно соображать.

— Лучше всего, если они приедут сюда, и мы возьмем у них образцы крови, — пояснил доктор.

— Куда?

Доктор странно посмотрел на Андрея Ивановича, затем встал, взял ватку, отошел в угол кабинета, к ящикам, намочил ее чем-то, вернулся и поднес Шувалову прямо под нос.

Резкий запах нашатыря быстро привел того в чувство.

— Вот гадина! — заорал Шувалов.

Доктор отшатнулся. Андрей Иванович увидел изумление и испуг в его глазах, и пояснил:

— Жена — гадина! Врала мне, значит, всю жизнь! А я-то! Я… Осел!

Лицо у Шувалова стало страшным, глаза налились кровью, казалось — его сейчас хватит удар.

Доктор перепугался, он, видимо, не ожидал столь острой реакции, (хотя должен был бы предвидеть), вскочил, быстро набрал лекарство в шприц, потом вколол Андрею Ивановичу. Тот был в таком состоянии, что, казалось, и не почувствовал этого.

Тем не менее, лечебное вещество свое дело сделало — Андрей Иванович отошел, расслабился, погрузился в себя. Внешне он стал выглядеть вполне адекватным.

— Завтра привезу детей, — глухо сказал он. — Делай все, что нужно. Я хочу правду знать. Всю.

— Подожди еще немного, — мягко сказал врач. — С минуты на минуту должны результаты повторного анализа подойти.

— Да? Хорошо, ладно, — Шувалов тяжело поднялся, и побрел в приемную. Он погрузился в мягкое кресло, откинул голову, закрыл глаза и словно уснул.

Очередной посетитель испуганно взглянул на Шувалова, сжался, глаза его забегали.

— Я на секундочку, — предупредил его доктор. — Заходите в кабинет. Располагайтесь. Я быстро.

Он действительно очень скоро вернулся, из-под полуопущенных век победно блеснули глаза. «Я так и думал»! — словно говорили они.

Доктор не стал заходить к себе в кабинет. Он сел рядом с Андреем Ивановичем, мягко взял его за руку.

— Повторный результат подтвердил первый. Полная идентичность. Увы, мне и правда очень жаль. Но факт есть факт.

Шувалов с мукой открыл глаза.

— Ясно, — сказал он, — я уже и не сомневался, честно говоря… Завтра. Мы приедем завтра.

— Конечно, — кивнул врач. — Я буду ждать. Только позвони предварительно. Где-то за час хотя бы, хорошо?

Шувалов пожал доктору руку, и ушел.

Он ехал, вспоминал, думал, и ничего не понимал.

Его супруга не была из тех девчонок, за которыми парни бегают табунами, а они этим умело пользуются. Андрей Иванович еще тогда знал, что от таких нужно держаться подальше. За красивой женой нужен глаз да глаз, иначе и глазом не моргнешь, как уведут. Или рога приделают.

Оля была милой, тихой, скромной. Внешность у нее была не яркая, но молодому Андрею Ивановичу она казалась настоящей красавицей. И что интересно — после свадьбы она даже как бы и прибавила. Стала очень тщательно следить за собой, хорошиться. Так что если у большинства жены после свадьбы привлекательность теряли, то его Оля только увеличила, чем Андрей Иванович сильно гордился.

— У хорошего мужа и жена всегда красавицей будет, — с улыбкой говорил он.

Несколько лет они пожили в свое удовольствие, а потом появился ребенок. А так как они уже вдоволь нагулялись, то младенец стал совсем не в тягость. А двое последующих появились как-то по ходу дела. Шувалов даже думать запретил жене об абортах, сказал, сколько будет, столько и будет.

Где же что было не так?

«Может быть», — думал Андрей Иванович, — «нельзя было так доверять жене? Я ведь никогда ее ни в чем не ограничивал. К подругам на вечеринку — пожалуйста, в командировку — пожалуйста, к родителям на пару дней — пожалуйста. На курорт с детьми — тоже пожалуйста». Шувалов от чувства одиночества не страдал, поэтому временное отсутствие супруги его никогда не напрягало.

«В общем-то, — пришел Андрей Иванович к горькому выводу, — времени и возможности у Оли мне изменить было вагон и маленькая тележка. Только вот зачем? Почему? Что ей не хватало? Может, я ее в постели не устраивал»?

Да, Шувалов никогда чудес в любовных утехах не показывал, но супруга никогда и не жаловалась на это. Более того, относилась к сексу совершенно равнодушно. «Может быть, потому и равнодушно, что добирала в другом месте»? — мелькнула у Андрея Ивановича догадка.

На следующем перекрестке он попал в небольшую пробку. И пока стоял в ней, все его мысли кружились вокруг четырех вариантов его дальнейшего поведения: устроить страшный скандал и уйти из семьи; повеситься самому; повесить супругу; не делать ничего.

Так ничего и не решив, Шувалов прибыл домой.

Вся веселая троица была дома. Стоило ему войти, как на него обрушился поток просьб, рассказов, жалоб. Андрей Иванович опешил от напора, по привычке стал разбираться, обещать, уговаривать, грозить карами… А когда все закончилось, и дети словно испарились, Шувалов тяжело опустился на диван, и крепко задумался. Он решил, что разборку с женой отложит на потом. Уж точно не сегодня.

Спать Шувалов лег отдельно. Когда жена удивилась, Андрей Иванович пробурчал что-то нечленораздельное, и, увидев его мрачное настроение, супруга предпочла не разбираться. Шувалов довольно сильно храпел, и если он решил поспать отдельно, то оно и к лучшему — решила она.

Андрей Иванович, в отличие от супруги, которая быстро уснула, (из спальни раздавался храп, не уступавший по мощи его собственному), ночь провел совершенно бессонную. Ни на одну минуту Морфей не овладел им. Шувалов прокручивал семейную жизнь эпизод за эпизодом, представлял Ольгу в чужих объятиях… Но…

Но будь Андрей Иванович на десять лет младше, то он наверняка сделал бы что-то страшное. Теперь же, размышляя о последствиях своих возможных действий, он, в конце-концов, пришел к выводу, что ему ничего не нужно менять. Начинать жизнь заново не было ни сил, ни желания.

И самое главное — когда он представил реакцию своего младшего, самого любимого, ребенка на то, что папа — это вовсе не папа, что папа уходит, то почувствовал себя настоящим подлецом. Ведь как бы то ни было, это он их вырастил. Это были его дети! Они любили именно его. И вообще, какое это чудо, что у него были эти дети! Будь Ольга честной и порядочной женой — они бы остались бездетной парой. Или, быть может, вообще развелись, и был бы Шувалов одинок и скучен…

Ну, обманывала. Да, очень обидно. Очень. Но теперь это его почему-то уже не слишком беспокоило. Влечение и любовь к жене давно прошли. Остались привычка и привязанность; общая жизнь и общие интересы… Вроде как…

На следующее утро Шувалов позвонил доктору.

— Доброе утро, Исаак Абрамович, — сказал он. — Вы знаете, я передумал. Мне не нужен анализ ДНК. Я больше ничего не хочу выяснять дальше. И я очень надеюсь, что это тайна останется известна только нам двоим.

В трубке некоторое время молчали.

— Вы молодец, Андрей Иванович, — ответил доктор. — Признаюсь, вы меня приятно удивили. Я не ожидал такого благородства, но тем приятнее. Однако приехать вам ко мне все-таки нужно.

— Зачем? — изумился Шувалов.

— За справкой. Вам же надо избавиться от шантажистки?

Андрей Иванович стукнул себя по лбу.

— Ну да, точно. Боже мой, я и забыл об этом! Уже еду.

Пока Шувалов ехал в клинику, злоба на жену, вроде бы вчера ушедшая, вспыхнула с новой силой, отчего он даже заскрипел зубами.

«Нет, надо уехать отсюда куда-нибудь надолго. Мне нужно время, чтобы прийти в себя и переварить все случившееся. Время — лучший лекарь. Хорошо бы где-то на месяц куда-то в командировку. Иначе могу сорваться. Просто поссоримся из-за мелочи, я разозлюсь, начну орать, потому выскажу ей все что знаю, и все, что о ней думаю… Не надо. Не хочу».

В этот момент позвонил Грачев.

— Андрей Иванович? Приезжай в офис. Есть важное дело, и ты нам очень нужен.

Павел Александрович Грачев.


«Совет Безопасности» фирмы был в сборе, не хватало только Шувалова, но он не заставил себя долго ждать.

Грачев отключил все свои телефоны, и попросил сделать остальных то же самое. Секретарь получила строгое указание никого к Грачеву не впускать, и отвечать на все звонки, что его нет на месте. Ну, разве что только позвонит губернатор. Но с чего бы ему сейчас искать Грачева?

В кабинете стояла звенящая тишина. Павел Александрович, не спрашивая ничьего разрешения, (он уже давно не считал нужным это делать), закурил.

— Нам позарез нужен новый элеватор, — сказал он. — Лишних денег нет. Но расширяться нужно — хоть кричи. Иначе мы остановимся в росте, и конкуренты нас затопчут. Вобьют в землю и не поперхнуться.

Он докурил, и затушил сигарету в пепельнице в форме человеческого черепа. На мгновение ему показалось, что глазницы моргнули ему красным светом. Грачев вздрогнул, но тут же выбросил из памяти этот мимолетный эпизод.

— Идеально было бы приобрести Максимовский элеватор. С точки зрения развития нашей компании он расположен наиболее удобно. Но тут есть проблема.

По прежнему в комнате стояла гробовая тишина.

— У них нет серьезных долгов, у них крепкие самостоятельные акционеры, они прибыльны и ни в ком и ни в чем не нуждаются… Правда, у них есть серьезный минус. Вся их «крыша» — это какая-то местная мелкая банда. Несерьезно. Так, хулиганов и мелких несунов погонять.

Кто-то закашлялся. Грачев нахмурился, и молчал, пока приступ кашля не прошел.

— Мы тут посоветовались с некоторыми специфическими специалистами… И решили действовать по самому жесткому варианту. Иначе нас все равно кто-нибудь опередит. Лучше уж мы будем первыми.

Грачев снова закурил.

— Итак, действовать будем следующим образом. Во-первых, изготовим поддельный протокол общего собрания акционеров элеватора о смене генерального директора. Во-вторых, быстро вносим изменения в Единый государственный реестр юридических лиц в налоговой. В-третьих, новый директор также в самые кратчайшие сроки продает элеватор на подставную компанию и регистрирует переход права собственности на элеватор в местном органе по регистрации прав на недвижимое имущество. Потом «прогоняем» элеватор еще через две подставные фирмы и покупаем его как добросовестные приобретатели. А потом пусть ищут концы, судятся… На территорию, если что, войдем силой.

— А бандиты? — спросил Шувалов, который как-то очень явно почувствовал, что весь этот криминал очень скоро коснется лично его — не зря же его Грачев вызвал так срочно.

— Что — бандиты? — усмехнулся Павел Александрович. — Разбегутся. Пусть киоски трясут… А вот вы, Андрей Иванович, и займетесь этим делом. В тесной связке с нашими девочками, конечно, но контроль за процессом на местном уровне будете держать вы. Взятки, подмазки, разборки — хотя это вряд ли, у нас на это ЧОП есть — это вот ваше.

Шувалов согласно кивнул.

«А куда тебе деваться, дружок»? — меж тем думал Грачев, глядя на него. — «Рядовой акционер, не гигант мысли, так — пешка. Но полезная пешка. Самому «светиться» не стоит. Если что пойдет вдруг не так, его и сделаем крайним. Дело все равно рискованное, конечно».

— В общем, концепция ясна? — сказал Павел Александрович вслух.

Собравшиеся закивали головами, хотя лица были напряжены. Все-таки таким откровенным рейдерством «Деметра», и они лично, должны были заняться в первый раз. Кого-то это не пугало вообще, кого — немного, а кого-то и сильно.

Кстати, Шувалов был совершенно спокоен. И даже доволен. «Вот оно — то дело, которое займет меня и отвлечет. И хорошо, что опасное. И хорошо, что подальше от семьи. Самое то! В самый раз!».

— Так, а сейчас обсудим детали, — сказал Грачев. — Не откладывая. Нам нужно срочно создать три фирмы — «однодневки». Нужны директора и источники средств, чтобы не вели прямо к нам… Ваши предложения…

Колян.


У Коляна зазвонил телефон. Номер был незнакомым, но Колян таких звонков не боялся. Он вообще здесь мало чего боялся. Если бы боялся, давно бы уже сожрали и не подавились.

— Да, слушаю, — спокойно сказал он в трубку.

— Это я, Петров. Следователь. Помнишь?

— Конечно, помню. Что случилось?

— Информация есть. Касается Артура. Нужно поговорить. В спокойном месте.

В общем, Колян не удивился. Чего-то подобного он даже ожидал.

— Хорошо, — ответил он. — Где?

— Подъезжай к старой водонапорной башне. Я тоже буду на машине.

— Когда?

— Да прямо сейчас можно.

— Хорошо, еду.

Старая водонапорная башня была в месте тихом и безлюдном. Пешком добираться туда было далековато, а для господ с автомобилями там не имелось ничего интересного.

Синяя «шестерка» следователя и черная «десятка» Коляна встали рядом. Следователь пересел в «десятку».

— Ну, что за новости? — спросил Колян.

Он не подавал виду, но ему было немного тревожно. Колян полагал, что речь пойдет о Веретенникове. Вряд ли Пашу собирались брать, иначе зачем вызывать его на разговор? Хотят что-то потребовать за решение проблемы?

Но разговор пошел совсем о другом.

— Есть наколка по поводу Артура, — сказал следователь.

— Да? — совершенно искренне изумился Колян, потому что ожидал совсем другого. — И что?

— Тебе интересно? — переспросил следователь.

— Да, очень, — спохватился Колян.

Его действительно это очень интересовало.

— Есть тут у меня один стукачок на прихвате, — продолжил следователь, — я его недавно припугнул. Типа, не даешь ни хрена информации, и, наверное, я тебя лучше засажу для улучшения отчетности. Ну, он слегка струхнул, потому что я и правда разозлился… Так вот. Был он тут на какой-то встрече, черт его знает, что за встреча. Но они там водку жрали, вроде кололись даже… Короче, есть такой тип, кличка у него Сильвер — он с зоны откинулся где-то с год как… Вот он вроде бы сболтнул, что завалил одного крупняка недавно.

— А чего это ему так орать? — с большим сомнением спросил Колян.

— Ну, вроде они там с кем-то сцепились из-за чего-то… Сильвер вроде бы парень хлипкий. Горлом берет. Ну и пытался, наверное, напугать. Вроде как-то так… Ну как наколка?

— А чего ты мне ее слил? И кто этот стукачок?

Следователь рассмеялся и прищурился.

— Я его тебе не сдам. Сам понимаешь… Он полезный бывает. А так пропадет в неизвестность… Зачем оно мне?… А что касается «почему», то я думаю, тебе помогу, а ты мне когда-нибудь тоже поможешь.

Колян закурил:

— А если совсем честно?

— Это честно, — серьезно сказал следователь. — Все-таки десять лет вместе учились. Ну и потом, что мне с этой информации? Кто-то где-то что-то под кайфом сболтнул… Возни много, гешефта никакого… А у тебя свои методы… добычи информации. Я думаю, если что серьезное, сам докопаешься.

— Ладно, — ответил Колян, подумав. — Если наколка правильная, то за мной будет должок. Слово Коляна!

Они пожали друг другу руки, и разъехались.

«Кто такой этот Сильвер?» — думал Колян. — «Ни разу не слышал»…

Однако все оказалось много проще. «Сильвером» оказался самый обыкновенный «Костыль». Костя Кузнецов. Во-первых — Костя, во-вторых — хромой. В детстве очень неудачно упал с дерева, сильно повредил ногу, так до конца она не восстановилась.

«Костыля» Колян знал. Так, очень шапочно. Тот всегда держался обособленно, просто потому, что ничего серьезного из себя никогда не представлял. Так, голимые понты с распальцовкой. Но Артура он действительно знал. Они выросли когда-то на одной улице, играли вместе. Но за что он мог Артура убить?

Впрочем, Колян видел еще и не такое. Самая простая версия, приходящая на ум — занял денег, а отдавать было нечем. И очень просто. Артур в этом отношении был не жадный, мог одолжить почти любому, тем более — хорошему знакомому. Но и обратно требовал свое очень жестко. И многие это знали. Так что…

Где его искать? По слухам, Костыль был где-то здесь, в районе. Почему не удрал, если виновен? А очень просто — он был на мели, и бежать куда-то ему было элементарно не на что. Последний раз его заметили на близлежащим хуторе Малые Крупки — у дядьки.

Вот с него и нужно было начинать поиски.

Колян позвонил Каратуну и Быку, и приказал быстро — быстро приехать к нему домой. Неизвестно, чем они там в это время занимались, но прибыли действительно в самое короткое время.

— Есть такой мужик — Чадин Валентин. Он живет в Крупках. Найдете, и узнаете, где сейчас находится его племянник — Костя Кузнецов. Знаете такого?

Подручные одновременно отрицательно покачали головами.

— Ладно, не важно… Короче, его надо найти во что бы то ни стало. Мужик вряд ли скажет добром, так что его придется заставить. Задача понятна?

Ребята ухмыльнулись. Эта работа им нравилась.

— Только не убейте, — предупредил Колян. — Не перестарайтесь! Мертвый он все равно ничего не скажет, а лично к нему у меня претензий нет…

«Бойцы» отправились выполнять задание почти немедленно. Почти — потому что заехали к Каратуну домой, и накатили по двести пятьдесят. Для бодрости и «просветления мозгов». Ехать было недалеко, гаевые там никогда не стояли, да два отморозка их и не боялись. Вообще, они были уверены, что это гаевым нужно их больше бояться. Они в их дела не лезут, и они пусть в их не лезут. Пусть лохов стригут.

Так как адреса Чадина они не знали, то въехав в Крупки, остановились. Потом медленно покатились по единственной улице этого маленького поселка, выглядывая хоть кого-нибудь, у кого можно поинтересоваться, где живет объект поисков.

Но в этот час улица словно вымерла. Единственным человеком, которого им удалось обнаружить, был небольшого роста худощавый пожилой мужичок, чинивший забор.

— Э, мужик! — бандиты слезли с мотоцикла. — Стой! Вопрос к тебе есть.

Мужичок, увидев подходящих к нему незнакомцев, явно струхнул. Да кто бы не струхнул, когда в малолюдном месте подходят два здоровенных бугая, с бычьими шеями, короткой стрижкой, злыми глазами и не вполне понятными намерениями.

— Слушай, мужик, — Каратун бесцеремонно положил свою тяжелую руку мужику на плечо, и дышал ему прямо в лицо перегаром. — Ты нам скажи, где тут у вас Чадин Валентин проживает?

Намерения задать вопрос о том, зачем он им, мужичок крайне благоразумно не изъявил. Вообще, было хорошо заметно, что он не хило струхнул.

— Да вон в том доме, — мужичок показал на дом на краю поселка.

— Не врешь? — Каратун очень пристально и угрожающе посмотрел в лицо мужичку, — Смотри, найдем, если что…

Они вернулись в машину и тронулись. Мужичок сразу бросил свою работу, и бегом кинулся в дом. Через несколько минут он вынырнул из дверей, вместе с ним выбежал худой, бледный парень с лицом конченного наркомана. Он явно хромал на одну ногу. Они вышли через заднюю калитку, бегом преодолели открытое пространство между забором и лесом, и скрылись в зарослях.

Бандиты уже не видели этого. Они поставили машину у указанного им забора, вышли из машины, и зашли во двор. В доме явно кто-то был. Каратун постучал в окно. За стеклом появилось мужское лицо. Через несколько мгновений мужчина вышел на крыльцо.

— Валентин? — спросил Каратун.

— Да, — ответил мужчина.

Он был явно встревожен. Вот тут и произошла роковая ошибка.

— Чадин? — спросил Каратун.

— Чадов, — ответил мужчина.

Но Каратун, будучи под кайфом, не расслышал фамилию толком. Он явственно расслышал только «Ча…», и решил, что искомый объект найден.

— Ну что, мужик, — сказал Каратун. — Рассказывай, где твой племянник прячется?

— Какой племянник? — удивился мужчина. — Нет у меня никакого племянника!

Тут в дело вступил Бык, у которого давно чесались кулаки, и он решил, что скоро будет прекрасный повод пустить их в ход.

— Ты чего мужик, прикалываешься что ли, над нами? У тебя его недавно видели. Его серьезные люди ищут. Давай, рассказывай.

— Да какой племянник-то? — глаза у мужчины стали круглые, а жилка на лбу начала усиленно пульсировать.

— Костыль. Костыль его зовут. Ну, Костя, короче.

— Да нет у меня такого племянника!

Мужчина был плотный, достаточно высокий, не старый. Бык вложил во внезапный удар всю свою мощь. Чадин упал спиной на дверь; она открывалась внутрь, и тело перевалилось через порог внутрь дома. Бык, не давая противнику опомниться, пошел в помещение.

Мужик оказался даже крепче, чем казалось. Он успел быстро встать на ноги, и бросился в комнаты, крича «Прячьтесь»! В доме были дети и женщина. Послышались их крики.

Убегая, мужчина схватил по дороге утюг, и швырнул его в нападавших. Утюг попал неповоротливому Быку в голову, и рассек ему бровь. Это было очень болезненно.

Бык взревел, и обезумел от ярости.

На шум в переднюю выскочила женщина.

— Вы кто такие? Что вы делаете?

Бык сбил ее с ног ударом кулака, а набегающий сзади Каратун наступил ей ногой на грудь. Там что-то хрустнуло, и тетка поползла куда-то в сторону с тихим стоном.

Последняя комната, куда вбежали бандиты в погоне за Чадовым, была небольшой, вытянутой в длину. У окна стоял стол, под столом кричали от ужаса два маленьких ребенка — мальчик и девочка. Девочка заслонялась плюшевым мишкой.

Мужик твердо стоял перед столом. С его разбитого лица на пол капала кровь.

Бандиты с ревом бросились на него. Каратун судорожно одевал на руку кастет.

Мужчина вытащил из-за спины свою правую руку. В ней был немецкий штыж-нож. И пока Бык недоуменно вытаращился на него, мужик воткнул нож ему в живот. Каратун, пытавшийся затормозить, не успел это сделать, оказался на одной линии с Быком, и тут же получил точно такой же удар.

Будь они трезвые, скорее всего, рухнули бы на месте. Но они были пьяны, а потому бросились обратно к мотоциклу.

— Надо в больницу, — хрипел Бык. — Быстрее! У меня кровь хлещет!

Каратун вскочил в седло, Бык взобрался на заднее сидение. Мотоцикл рванул с места, Быка качнуло.

— Осторожно! — закричал он.

Но вряд ли Каратун его слышал. Он пытался выжать из себя все, на что он был способен в таком состоянии.

Мотоцикл подпрыгнул на очередном ухабе, и Бык свалился на землю.

— О! Э! — прохрипел он, но это было бесполезно.

Каратун уже не слышал этого, не осознавал, что сзади никого нет. Его это точно уже не интересовало. Все его мысли занимала только собственная рана. Ему не приходило в голову, что она смертельна, но что дело серьезное, понимал даже он.

Бык хрипел в пыли посреди улицы. Он взвыл, последним усилием попытался встать на ноги… И рухнул. Дернул ногами, и затих.

Каратун же мчался дальше. Переезжая мост, он сбил в воду оторопевшую женщину, но, скорее всего, и не заметил этого. Ему удалось выровнять мотоцикл, а больше в этот момент его ничего не интересовало.

Прямого проезда к поликлинике, куда сумел добраться Каратун, не было. До больницы он не поехал, понял, что не хватит сил. Каратун бросил мотоцикл на землю, и быстро, насколько ему позволяли стремительно тающие силы, заковылял к хирургу.

Конечно, очередь к районному хирургу была как всегда большой, но когда в коридорчике, ведущем к кабинету врача, появился окровавленный Каратун, зажимающий рану на животе, очередь стремительно рассосалась. Наверное, соображения у всех были разные, но в течение буквально нескольких секунд в коридорчике не осталось ни одного человека. Даже того, кто простояв пару часов, уже практически добрался до заветной двери.

Каратун распахнул двери.

— Да что же это!? — крикнул врач, едва повернув голову. — Я же женщину осматриваю.

Перед ним стояла голая до пояса девушка, которая, увидев вошедшего, закрыла руками грудь и завизжала.

Однако глаза у Каратуна закатились, и он упал на пол…

Такого начала врачебной карьеры молодой доктор никак не ожидал. К работе он приступил совсем недавно, и, по большей части, был на подхвате у старого хирурга, изредка его замещая, но тогда пациентов со сложными случаями переписывали на другие дни.

Эта ситуация повергла его в ступор. Ему пришло в голову позвонить наставнику, но тут он вспомнил, что тот на два дня уехал на похороны куда-то в соседнюю область, и вызвать его никак невозможно. Да и невооруженным глазом было видно, что нужно что-то делать, и делать немедленно, прямо здесь и не отходя от места.

Впрочем, положение было таково, что Каратуна не спас бы и гениальный хирург. Было слишком поздно. Но молодой хирург пытался остановить кровотечение. Он делал так, как его учили в институте. Но кровь так и не желала останавливаться; причины он понять не мог, начал нервничать, метаться, а потом пациент умер. И тогда молодой хирург завыл сам…

— Вот дебилы! — сказал Колян, когда узнал о произошедшем. — Вот дебилы!!

Но ситуация была неоднозначная. С одной стороны, Каратун и Бык были, можно сказать, его «старой гвардией» — преданной и не рассуждающей.

С другой стороны, туповатые, наглые, не в меру пьющие, и в последнее время подсевшие уже на наркотики, они периодически его подставляли, и вообще грозили выйти из-под контроля.

Провались такое простое задание! Влезть вообще в чужой дом!! Как они там очутились?

Однако мужика нужно было примерно наказать. «Не дело овцам поднимать руку на волков».

Впрочем, в этот момент Колян начинал дико ржать. Ибо всю работу за Коляна выполняла доблестная российская милиция.

Причем особо цинично. Ведь в ментовке, не скрывая, радовались избавлению от таких одиозных личностей, известных всему району, как Бык и Каратун. Для местной милиции они были постоянной головной болью. Если бы они хотя бы не мозолили глаза! Но ведь они все время встревали в какие-то грязные истории! Милиция обязана была на это реагировать. Но, честно говоря, особо сильно реагировать желания не было — серьезно посадить их пока было не за что; все знали, что в случае чего Колян наймет отличного адвоката, (так что еще и извиняться, чего доброго, придется), а если отморозки слишком сильно обидятся, то и форма не спасет. Отморозки, что с них взять?

Однако, ни взирая на такое благое дело, как избавление от отмороженных бандитов, менты вцепились в мужика как Тузик в грелку.

Откуда штык-нож? Ага, незаконное хранение холодного оружия.

Превышение пределов необходимой самообороны. Ни мужчина, ни его жена серьезно физически не пострадали, что зафиксировали медики. Так что… Вот если бы им головы проломили…

Никакого кастета не нашли. Скорее всего, он где-то выпал у Каратуна по дороге, а, может быть, и сам выбросил, и, видимо, ценную находку кто-то уже подобрал. (Не валяться же добру на дороге)?

Получалось так, что двое милых интеллигентных юношей зашли к хозяину двора с вопросом, слегка повздорили, а злобный хозяин заманил их в дом, а потом зарезал.

Свидетелей всего произошедшего не оказалось, и по бумагам следователя все больше и больше проступала именно такая версия. Надо ли говорить, что дело вел тот самый следак, который и дал Коляну наколку на Костыля? Расследование шло необыкновенно быстро, словно кто-то хорошо подмазывал обычно весьма ржавые и скрипучие шестерни государственного механизма.

То, что думали по этому поводу простые люди — жители района — никого не интересовало. Вообще-то, Каратуна и Быка знали неплохо. Особенно те, кто имел несчастье заниматься в Максимовском мелким бизнесом.

Кирилл Мелехов.


Кирилл Мелехов, например, знал их еще со школы, где ему несколько раз от них серьезно досталось. Он всегда держался от этих отмороженных подальше, и, как и другие граждане, нисколько не сомневался, кто на кого напал в этом резонансном деле. Тем удивительнее и страшнее выглядел для него приговор.

Мужик получил восемь лет!

Мало того. Спустя несколько дней после вынесения приговора его дом ночью сгорел. Как гласила официальная версия, ввиду неосторожного обращения с огнем. Люди же говорили, что это был явный поджог — дом загорелся сразу с нескольких сторон. Но идти в свидетели желающих не нашлось. Своя рубашка ближе к телу, да и гореть следующим никому не хотелось.

Кирилл его не знал. Отец был немного знаком.

— Отличный мужик! — сказал он удрученно. — Работящий, безотказный, пил всегда в меру. Даже матом не ругался… Безобидный… Как это все произошло так? В тюрьме, дома больше нет…

— Потому что он покусился на основу нашего нынешнего государства, — зло ответил Кирилл. — Жизнь и здоровье бандита. Они же для нашей власти социально близкие. Чувствуют родственные души.

Хотя лично его все это никак не коснулось, Мелехов пребывал в унынии. Конечно, когда он читал о таких случаях в газетах, или слышал по телевизору, у него тоже возникало чувство протеста.

Но там хотя бы можно было утешать себя тем, что он не знает всех деталей. Вдруг дело действительно неоднозначное?

Но когда то же самое произошло здесь, рядом, и все фигуранты дела были известны, никаких сомнений в том, кто прав, а кто виноват у самого Кирилла не возникло. А когда он примерил эту ситуацию на себя, ему стало совсем тошно.

Он пошел в мастерскую, и для успокоения нервов стал перебирать накопленные активы.

Немецкий штык-нож средней сохранности у него был. Когда нож был извлечен из земли, выглядел он довольно убого, но кое-что Кириллу удалось сделать. Теперь изделие было не стыдно кому-нибудь показать… Но Мелехов никому его не показывал. Мало ли… Сдадут.

Потом он полез в тайник, и достал винтовку. Не так давно Кирилл выезжал далеко в лес, и стрелял из нее. Сначала он привязал шнур к спусковому крючку, спрятался за пенек, и произвел выстрел. Все прошло удачно. Он повторил опыт — и также успешно. Тогда, хотя и немного опасаясь, Кирилл взял винтовку в руки, и выстрелил так, как положено — в цель. И снова все получилось.

Мелехов прекратил пальбу, опасаясь, что такая частая стрельба привлечет ненужное внимание, и очень довольный отправился домой. Теперь у него было в руках настоящее боевой оружие…

Кирилл убрал винтовку, и достал из другого тайника пистолет. Восстановить этот «артефакт» было довольно трудно, но и здесь Мелехов справился. Правда, патроны были на вес золота. Кирилл произвел два пробных выстрела, и на этом остановился. Осталось только четыре патрона, и новых поступлений пока не предвиделось.

Кирилл долго думал, не перенести ли пистолет в дом… Но побоялся, что его найдет Инга. Крика было бы много. Наверняка, раззвонила бы своим родителям. А те… Бог знает, что они удумали бы. Лучше пусть остаются в счастливом неведении. Инга мало интересовалась увлечениями мужа, и, к счастью, очень многого не знала…

Мелехов помнил, что и в огороде у него закопаны гранаты. (Хотя запалы хранились в мастерской). Но это оружие в случае нужды не применишь. Это нужно сначала гранаты достать, запалы вставить… Долгая песня.

Кирилл подошел к шкафчику с химикатами, и любовно осмотрел свои запасы. Там было почти все, что нужно для работы. И тут Мелехов с теплотой подумал о Профессоре.

Последнее время они тесно общались. Не сказать, что сдружились, но что-то очень близкое к этому.

Профессор оценил неожиданно проявившийся у Кирилла талант реставратора, и постепенно стал подгонять ему заказы. По большому счету, лазать по местам боев самому Кириллу уже было не нужно. Профессор привозил некий, как он называл это, «артефакт» — винтовку, автомат, штык-нож, пистолет, саблю и все в том же духе. Кирилл осматривал, думал, пробовал… Потом сообщал Профессору, что нужны такие и такие запчасти, (разумеется, б/у — просто в хорошем состоянии), или химикаты, и Профессор пытался достать. Это получалось, конечно, далеко не всегда, но многое и правда получалось.

Никогда Кирилл не пытался даже узнать, у кого Профессор достает эти вещи. Но и Профессор, (по крайней мере, он так утверждал), никому не рассказывал о Кирилле.

Однако вскоре начал привозить деньги за работу. Суммы были не особо большие, но ведь и время, которое Мелехов тратил на реставрацию, было не так велико, как ему хотелось.

Между тем, вскоре Кирилл поймал себя на мысли, что уже и в типографии он гораздо больше думает над своими «реставрационными проектами», чем, собственно, над работой. Честно говоря, она ему давно уже обрыдла, но уйти было некуда.

«Хорошо бы, если бы можно было заниматься легальной реставрацией», — мечтал он, — «и зарабатывать на этом. Эта работа мне нравится… Но увы…».

То, что они с Профессором занимаются уголовно наказуемыми деяниями, Кирилл помнил как «Отче наш».

Впрочем, в последнее время Мелехов явно ощущал, что его пути с «родным» государством все больше и больше расходятся. Теперь Кирилл очень отчетливо понимал выражение «Я родину свою люблю, а государство — ненавижу». Для себя самого он уже решил, что его представления о справедливости как-то во многом не совпадают с государственными.

Так, государство было против смертной казни, а Кирилл — за.

Государство было против свободного владения и ношения оружия, а Кирилл — за.

Государство было против права граждан на самооборону и защиту своей собственности, а Кирилл — за.

Государство было за олигархов, а Кирилл — против.

Государство было за толерастию, а Кирилл — против.

Да много было еще можно привести таких «за» и «против».

И что касалось лично самого Мелехова, то государство было против «черных копателей», а Кирилл — за.

По крайней мере, те «черные копатели», с которыми он сталкивался, были достаточно милыми и приятными людьми. Во всяком случае, они были образованы, умели держать себя в руках, и не агрессивны. Обвинения, что оружие по местам бывших боев ищут, чтобы его использовать в «темных делах», Кирилл отвергал напрочь. По его мнению, эту тупую идею мог выдвинуть только тот, кто никогда в жизни не видел, в каком состоянии его находят, и сколько сил и средств необходимо для реставрации, причем надежность такого оружия, как говорил один известный герой — «пятьдесят на пятьдесят».

Зачем такие сложности, когда, при необходимости, криминал мог купить практически любое новое оружие? Буквально прямо с завода? Еще, можно сказать, теплое? И даже, говорят, не очень дорого?

Кирилл Мелехов жил отнюдь не в вакууме: он и телевизор периодически смотрел, и газеты часто читал. И сформировал для себя неутешительный вывод: власть боится и ненавидит своих граждан гораздо больше, чем преступников. Создавалось такое впечатление, что власть и бандиты — это социально близкие элементы. Да и вообще, совсем непонятно, кто и кем управляет?

Вот скажем, есть глава администрации области. Есть «смотрящий» за той же областью. Кто важнее?

Видимо, на чьей стороне сила. Если «смотрящему» не понравится распоряжение губернатора, то его никто и не будет исполнять. Потому что государство может максимум посадить за неисполнение, да и то маловероятно, скорее человек может просто уволиться. А вот если «смотрящего» не послушать, то тут точно убьют. Да еще могут и не одного убить, а вместе с семьей. А это вообще парализует волю почти любого.

Не может быть в одном и том же месте двух хозяев. Не может! Но государство лицемерит, закрывает глаза. Дерет с народа одну шкуру, а другую дерет криминал. Просто стараются друг другу не мешать, если получается.

Мало того, если бандиты не достают, то все равно гражданин опутан дикими российскими законами как липкой паутиной. О чем там в Думе вообще думают? Невозможно жить, чтобы какой-нибудь не нарушить. Кирилл был уверен, что это сделано специально — чтобы каждого можно было держать на крючке. Ну, понятно, что для кого-то этот крючок — так, ерунда — этим же крючком да самого «рыболова». Вот как, скажем, человек на Большой Черной Машине может вовремя не убравшемуся с дороги гаишнику его свисток в одно место засунуть. Если тот сдуру свистнет.

А вот для рядового гражданина, такого, например, как он — Кирилл, это крючок так крючок.

Так что он, Кирилл Мелехов, плевать хотел на все законы Российской Федерации, если они противоречат простой справедливости. И никто не помешает ему заниматься его любимым делом, пока он сам никого не трогает и никому не вредит.

Профессор, кстати, хоть и чиновник, и сам так считал.

Недавно он приехал с тревожными новостями.

— Ты, Кирилл, — сказал он. — Давай сейчас поосторожнее. Тут у вас в соседнем районе одного мужика ФСБ накрыла.

— Что за мужик?

— Не поверишь, — улыбнулся Профессор. — Копал с семидесятых.

— Это как? — поразился Мелехов. — У него был минник? Откуда?

— Нет, не было. Тупо копал по блиндажам, по окопам. Тогда же это никому даром не нужно было. А он из спортивно-исторического интереса. У него там такие «артефакты»!..

Лицо Профессора на мгновение приняло мечтательное выражение.

— Ты сам, что ли, видел? — усмехнулся Кирилл.

— Нет, я не видел, — не поддержал шутливого тона Профессор. — Просто в курсе. У него только пистолетов-пулеметов было две штуки. И в отличном сохране.

— И что ему теперь?

— Да ничего, скорее всего. Написал заявление, типа, «сдаю добровольно». Я думаю, заявление это фээсбэшники в туалет отправят, а оружие разберут себе — кому домой, кому на продажу, кому в подарок.

Оба немного помолчали.

— Как нашли его? — спросил Кирилл.

— Кто-то стуканул. Так что будь осторожен. Спрячь все хорошенько… Плохо даже не то, что заберут все ништяки, просто потом постоянно будут наведоваться. «Не нарыл ли чего нового»? Еще и заставлять будут искать.

Профессор скривился.

— Не может этого быть! — воскликнул Кирилл. — Это уже вообще ни в какие ворота!

— А ты думаешь?… Там сейчас такой сброд встречается… Как и везде у нас, впрочем. Все умные давно разбежались…

— Ладно, — закончил Профессор. — Я тебя предупредил. Пока, временно, ничего возить не буду. Старые заказы доделывай не торопясь и осторожно. А там видно будет… Как все успокоится, я опять приеду.

Они пожали друг — другу руки и разошлись.

Другую, не менее неприятную новость принесла Инга.

— Ты слышал, — сказала она вечером, за ужином, — нашему молодому хирургу — Волобуеву — голову проломили?

— Это какому? — не сразу сообразил Кирилл. — Который в нашей школе учился вместе с…

Он замер, вспоминая фамилию.

— Да, этот, — угадала Инга. — Сейчас в реанимации лежит. В подъезде вечером чем-то по голове ударили, так его соседи нашли на полу.

— И за что? — автоматически спросил Кирилл.

— Да кто же знает? — Инга пожала плечами. — Но люди говорят, что это за тех бандитов отмороженных, что недавно в Крупках зарезали. Вроде бы, говорят, был бы опытный хирург, они бы остались живы. А этот растерялся, не справился. Вот его и «наказали».

— Типа, надо было думать, на ком ошибаться, — зло сказал Кирилл. — Был бы человек попроще, так бы все и обошлось. Все хороши. Одни лезут в чужой дом на нож, а другие не умеют им жизнь спасти.

— Ты чего? — обиделась Инга. — Не буду тебе больше ничего рассказывать.

— Извини, — Мелехов потер виски. — Просто… Все это ужасно. Я расстроился… Извини.

Он наскоро доел ужин, пошел в зал, лег на диван, включил телевизор. Но что там показывали, Кирилл даже и не видел толком.

Настроение было ни к черту. Когда ужасные новости приходили со стороны, это было горько, неприятно, обидно… Но, все-таки, казалось где-то далеко, не у нас. У нас — спокойно.

Когда все то же самое происходило рядом, возникал настоящий страх. Сразу вставал вопрос: «Когда это коснется меня? И как?».

Все-таки нужно было принести пистолет в дом. Так спать надежнее.

Павел Александрович Грачев.


Павел Александрович довольно потирал руки. Все получилось как-то на удивление гладко.

Поразила энергия, с которой Шувалов занимался этим делом. Он фактически забросил свою семью, и денно и нощно выполнял указания, которые ему отправлял «штаб»: давал взятки, оформлял документы, вел переговоры. Самое главное, он добился того, что название «Деметра» нигде не прозвучало. Только теперь компания приобрела элеватор у некой третьей фирмы.

Фирма мгновенно исчезла, деньги, которые поступили на ее счет, уже вернулись на подставные счета самой «Деметры». Фактические расходы оказались минимальны.

Большую помощь оказал заместитель финансового директора. Она, как оказалось, была студенткой у главного бухгалтера «Деметры», когда та еще преподавала в институте. Девочка звезд с неба не хватала, и, честно говоря, должность зама была ее потолком. Да и туда она попала чисто по блату. Однако амбиций у девицы было выше крыши, а потому она считала, что ее сильно недооценивают и занижают.

«Завербовать» ее оказалось элементарно. Шувалов предложил ей в частном порядке встретиться с бывшим преподавателем, а та прощупала девицу на предмет «измены». Просмотр принес самые удовлетворительные результаты. Главбух предложил бывшей студентке должность финансового директора на Максимовском элеваторе. Риск, конечно, был… Зато какие выгоды сулило присутствие в стане жертвы собственного «крота»!

И та отработала: предоставляла Шувалову все необходимые документы и данные, а также сделала для него слепки ключей от тех кабинетов, которые он попросил. (Поэтому Шувалову ничего не пришлось взламывать, когда он заходил в директорский кабинет — у него просто был собственный ключ).

Настоящую тревогу у Грачева вызывал вопрос вхождения на территорию элеватора. Ведь там-то еще и не подозревали, что у них новый хозяин.

Однако и здесь все вышло крайне удачно.

Элеватор охранял городской ЧОП. Ранее на элеваторе были свои охранники, из местных. Но кого-бы туда не принимали на работу, через некоторое время они обязательно проворовывались. В конце-концов, руководство плюнуло на местные кадры, и пригласило охранников из города. Воровство резко пошло на убыль, но кое-что бывшие владельцы элеватора не предусмотрели.

Руководство собственного ЧОПа пообещало Грачеву, что с этими ребятами у них проблем не будет. И они выполнили свое обещание. Что именно они сделали для достижения цели, Павел Александрович не знал. ЧОП «Деметры» реально был полунезависимой организацией. С одной стороны, они, конечно, формально Грачеву подчинялись, но сам Павел Александрович старался слишком сильно и часто в их дела не влезать. Это было молчаливое, но твердое соглашение.

Как бы то ни было, в день «Д» один ЧОП организованно территорию элеватора покинул, а другой — занял. И когда высшее руководство элеватора прибыло на работу, его туда просто не пустили.

Конечно, они кинулись в милицию, но когда та прибыла на элеватор, к ним вышел новые директор — Шувалов Андрей Иванович, с группой адвокатов, пригласил всех в теперь уже его собственный кабинет, и показал все бумаги о купле-продаже предприятия.

Увидев уже достаточно известное в области слово «Деметра», милиция стушевалась, и удалилась.

Бывшее начальство аккуратно, но очень настойчиво, удалил с территории ЧОП.

Все прошло здорово, но теперь Грачеву нужно было решить еще одну личную проблему, как ни странно, непосредственно связанную с элеватором.

Катя медленно, но верно выходила из-под контроля. Когда Грачев официально объявил ей, что женат, она сразу ничего не сказала, но потом твердо спросила:

— Но ведь ты же разведешься?

Павел Александрович поперхнулся. Эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. На мгновение мелькнули белая фата, черный фрак, кольца, гости… И улетели.

— Я еще не готов, — ответил Грачев. — Я должен многое устроить… Уладить… Конечно, мы будем вместе… Только немного позже. У меня бизнес. Я так просто завтра не могу развестись.

Катя кивнула головой.

— Я понимаю. Я подожду. Я тебе верю.

Самому же Павлу Александровичу постепенно вся эта ситуация становилась уже даже и в тягость. Жена молчала, может быть и подозревала, но делала вид, что все хорошо. Возможно, только пока.

Сам же Грачев понятия не имел, что ему делать дальше. Было жалко и жену и детей, но и не хотелось расставаться с Катей. Но выбирать нужно было. Рано или поздно — но неизбежно.

Так что — ждать развития событий и ничего не делать? Может быть, само как-то рассосется?

Или все-таки что-то предпринять?

Что-то предпринять заставляла Катя. Она стала раздражительной, часто плакала, что было непривычно — иногда становилась агрессивной.

— Кто я для тебя, игрушка? — спрашивала она с вызовом. — А твоя жена знает о моем существовании?

Павел Александрович начала реально бояться, что Катя позвонит супруге и все выложит. И тогда события начнут развиваться вне его контроля. А такого он допустить никак не мог.

Чтобы как-то разрядить ситуацию, Павел Александрович отправил Катю в автошколу, а потом купил ей отличный автомобиль. Это пробило изрядную брешь в его тайных, (от жены), личных фондах, но Катя на время совершенно успокоилась, и, кажется, даже была счастлива.

При этом Грачев как-то совершенно упустил из виду еще одну деталь…

— Мне нужно устраиваться на работу, — однажды сообщила Катя. — Я получила диплом.

— Да? Поздравляю, — растеряно сказал Павел Александрович. — А куда?

Катя посмотрела на него с недоумением.

— Помнится, ты говорил, что сам займешься этим.

— Ах, да! — воскликнул Грачев, наморщив лоб. — Это правда.

У него появилась идея. А почему бы не отправить Катю на вновь приобретенный элеватор? Пока — замом. «Кроту» — должность финансового директора, а Кате — ее зама. А потом… А потом, когда она наберется опыта, поставить Катю этим директором. Так как та девица все-равно глупа, а главное — ненадежна.

В главный офис Катю брать нельзя. Слишком все заметно станет. А так, вроде бы, и овцы целы, и волки сыты.

Нужно только продавить Катину кандидатуру. Это будет сложно, ведь ее никто в финансовой части «Деметры» не знает. Придется применять административный ресурс. Личную волю, так сказать.

Колян.


— Николай Александрович, как вам наше предложение?

Колян задумчиво потер лоб; он был, что случалось не так уж часто, в затруднении. С такими заманчивыми условиями к нему еще никто никогда не приходил… Но тот ли это случай, когда нужно хватать за хвост птицу-счастья? Или, наоборот, это троянский конь, который вообще с ним, с Коляном, может покончить?

Дело было так.

Конечно, после быстрой и эффективной рейдерской атаки, (это конечная стадия была быстрая и эффективная, а вся предыдущая довольно длительная подготовка, разумеется, осталась вне поля их зрения), бывшее руководство и владельцы элеватора были в шоке. Причем возмущения со стороны работников ждать не приходилось. Новые хозяева весьма оперативно заявили о существенном прибавлении в оплате труда. А простым работягам какая разница, на кого пахать? Лишь бы платили во-время, да побольше.

Среднее звено даже, можно сказать, злорадствовало. Там всегда было стойкое убеждение, что начальство слишком сильно работает на свой карман. И хотя директор, главбух и приближенные приобретали недвижимость за пределами области, и даже за рубежом, удивительно быстро информация об этом доходила до всех, вызывая массу злобных пересудов.

Так что «падение дома Эшеров» и для них трагедией не стало.

Зато стало трагедией для директора, главного бухгалтера, начальника финансового отдела и их довольно многочисленной родни, паразитировавшей на элеваторе, которых новые владельцы моментально отлучили от кормушки.

Разумеется, в первую очередь потерпевшие бросились к юристам. Собственный юрист — племянница бывшего директора — доверия в этом деле не вызывала. Поэтому поездка состоялась в город — в большую юридическую компанию. Денег хватало. Там взялись за это дело… Но особого энтузиазма, выяснив обстоятельства произошедшего, юристы не проявили. Во всяком случае, лица у них как-то разом поскучнели. Тем не менее, к работе они приступили.

На всякий случай бывший директор провел переговоры с другой конторой. Там, уяснив, что кроме консультации, от ничего не требуется, прямо заявили, что судиться можно очень долго, но без особого результата. Типа «поздно пить Боржоми, когда почки отвалились». Что об обороне своей лакомой собственности нужно было думать до атаки, а не после нее. «Шансы, конечно, есть… Но «Деметра» — добросовестный приобретатель. Да и подвязки у них в органах солидные… Тяжело».

Несмотря ни на что, бывший директор собирался биться до конца. Тем более, что подзуживала многочисленная родня, уже привыкшая ни в чем себе не отказывать. Ужиматься в тратах не желал никто.

Пораскинув мозгами, бывший директор счел, что суд — это суд, пусть идет, но надо, чтобы у захватчиков «земля горела под ногами». «Чтобы костью в горле стал им наш элеватор»!

Ничего лучшего, чем обратиться к местным бандитам, он не придумал. Вот и пришел к Коляну.

Николаю Александровичу была предложена хорошая доля в капитале элеватора, если его удастся отбить.

«Николай Александрович!» — почти проникновенно сказал бывший директор, — «вам пора становиться крупным бизнесменом. Мне кажется, вашему уровню это больше соответствует. Это легальность, совсем другие деньги»…

Он показал Коляну расчеты. Сумма была весомой. Колян, хотя и старался не подать виду, но его острый интерес выдали блеснувшие глаза. Директор улыбнулся про себя.

«Только вот отбить будет нелегко. Мы пытаемся через суд. С одной стороны. А вы бы со своей стороны… Ну чтобы им этот элеватор одни убытки приносил. Это возможно»?

Вот здесь Колян и задумался, да так, что бывший директор даже рискнул переспросить.

— Я думаю, — ответил Колян, и сам не заметив того, принялся грызть ногти.

Директор внимательно посмотрел на него.

— Николай Александрович! Чтобы у вас не возникло никаких сомнений, я могу сейчас же переписать на вас часть своих акций по весьма символической цене. Конечно, они в настоящий момент не стоят практически ничего. В виду обстоятельств, о которых я вам только что рассказал. Но если нам удастся элеватор отбить… То они станут стоить очень и очень много. Вы же, наверное, понимаете?

— Я вам завтра позвоню, — глухо ответил Колян, и вздрогнул от боли. Увлекшись, он выдрал из пальца заусениц.

Показалась капелька крови.

Директор вежливо попрощался и ушел. Колян прошел в зал, рухнул в глубокое мягкое кресло и задумался.

«Хватит ли у меня сил провернуть такое дело? Не сомнут ли меня? «Деметра»… Менты… Не наши менты. Этих я не боюсь… Областные менты».

Ничего не придумав, Колян заснул. Ему приснился странный сон, где он летел на самолете в Лондон. У него там был бизнес, дети учились в местном университете, а в собственном огромном доме ожидал дворецкий… Николай Александрович проснулся, потер затекшую ногу.

«Надо попробовать. Только так, чтобы остались мосты. Если что, чтобы я вроде как и не при делах…».

Он потянулся к трубке, позвонил директору.

— Я подумал, — сказал он. — Я согласен. Давайте, пишите ваш договор. Сделаю все, что могу.

Он положил трубку обратно, потянулся.

— Пора вытаскивать Веревкина на свет божий. Нечего ему там в землянке штаны протирать.

Виталий Кузин.


Жизнь у Виталия вроде бы повернулась к лучшему.

Страх ушел… Не совсем, не до конца, но ушел. Видимо, выхода не него не было. Виталий расслабился.

Жена в последнее время никуда не ходила. Стала она какая-то вялая, малоулыбчивая. Инертная. Но Виталий и этим был пока доволен. «Пройдет», — оптимистично думал он.

И у него было убедительное основание так думать.

«Что женщине нужно прежде всего?» — говорил он сам себе. — «Любовь? Нет, это быстро заканчивается. Семья? Да тоже не всегда… Прежде всего женщине нужны деньги! Вот. Вот тогда и семья крепкая, и любовь. Или хотя бы имитация. Пока деньги не кончатся, будет имитировать. Хоть до конца жизни! Деньги — вот основа всего!».

А деньги у Виталия должны были появиться.

Как говорится, кому война, а кому — мать родна. Переход элеватора к «Деметре» означал для бывших его владельцев и их родных и близких настоящую катастрофу. А вот для других жителей Максимовского — праздник.

Нежданно — негаданно Виталий получил должность личного водителя при новом директоре элеватора — Шувалове Андрее Ивановиче.

Ему по штату был положен личный водитель. И хотя Шувалов любил водить машину сам, но новая серьезная должность и его новые обязанности начали входить в противоречие со статусом водителя. Самому мыть машину? Заправляться? Искать место для парковки? Оригинально, конечно, но отнимает время и внимание.

«Делать нечего!» — сказал Грачев. — «Несолидно! Личный водитель нужен. Подбери там кого-нибудь, кто понравится».

Шувалов обмолвился где-то на элеваторе об этом, а тетка и подсуетилась. Не побоялась прямо к Шувалову подойти, и рассказать, что у нее племянник и водитель, и в армии служил, и не пьет и не курит, и женат. Золото просто, а не человек. А на грошовой работе перебивается.

Шувалов, который временами впадал в странную для всех меланхолию, (особенно, когда приезжал на работу из города, побыв на выходные с семьей), выслушал, и махнул рукой. Пусть, мол, приходит.

Посмотрев на Виталия, он скривился, но дал добро.

И так Виталий, наконец-то, почувствовал себя, как ни странно, человеком. Кто-то говорил — «шестерка»! Зато появились деньги, и возможности. А человек с деньгами и близостью «к телу» «шестеркой» быть не может. Точнее, может, конечно, но только не для тех, кто так говорит. Умоются!

… Виталий оставил машину в охраняемом гараже, и спокойно, насвистывая, отправился домой. Внезапно перед ним тормознула тонированная «пятнашка», оттуда вышли два смутно знакомых парня, (где-то и когда-то он их здесь видел — мелькали), и направились прямо к Кузину. Его тут же кольнуло нехорошее предчувствие, но он постарался оставить на лице беззаботное выражение. Хотя, если приглядеться, можно было увидеть капельки холодного пота, выступившие у него на лбу.

— Привет, Виталий! — без особой симпатии сказал один из парней. — У нас к тебе дело есть.

Внутри у Кузина все оборвалось. Он сразу решил, что это связано с Артуром. (Он-то ничего не знал о том, что убийцу уже вычислили и без его помощи. Хотя, если бы узнали, что он знал, и молчал…).

Внезапно все исчезло. Виталий словно погрузился в сумрак — трава стала серая, зелень на деревьях — серая, даже заходящее солнце — серое.

— Какое дело? — почти пролепетал он, криво улыбаясь.

— Садись в машину, посидим, поговорим, все тебе расскажем. Хорошо?

Парни не проявляли агрессии, но Кузин и без слов чувствовал, что отказ будет чреват очень плохими последствиями. Неуверенно, как будто ноги отказали ему, Виталий сел в машину — на переднее сиденье. Водитель был ему вообще незнаком — Кузин никогда его не видел раньше.

— Ты работаешь водителем у Шувалова? — без обиняков спросили с заднего сидения.

— Да, — промямлил Виталий, не улавливая связи.

— И тебе изменяет жена?

Это был даже не вопрос, а, скорее, утверждение.

— Я не знаю, — пролепетал он.

— Знаешь, — отрезали сзади. — Полгорода знает, а ты не в курсе.

Виталий промолчал. Стало еще хуже — к страху добавилось унижение. Но при чем тут вообще его жена?

— Ты поможешь нам, мы поможем тебе, — последовало неожиданное предложение.

— Это как? — Виталий был так ошарашен, что на несколько секунд бояться перестал.

— Нам нужно, чтобы ты давал нам информацию о Шувалове. Когда и куда он обычно ездит, с кем встречается, когда остается один… Мы тебе будем задавать вопросы, а ты нам будешь отвечать. А за это… А за это мы поможем тебе избавиться от рогов.

— В смысле? — Виталий был ошарашен, и, признаться, несколько тормозил.

— Мы знаем, к кому она ходит. Мы его очень убедительно попросим, чтобы он с твоей женой больше не встречался. И он не только не будет встречаться с ней, он, наверное, больше ни с кем встречаться не захочет.

— А кто он? — спросил пересохшим горлом Кузин. — Я его знаю?

— Наверное, знаешь, — ответили из-за спины, — но мы тебе ничего не скажем, пока ты не поможешь нам. Ты понимаешь, что нам надо помочь?

Виталий прекрасно понимал, что последует за отказом от «помощи». Он кивнул.

— Да, — сказали сзади, — не надо никому говорить о нашем разговоре. Ни Шувалову, ни милиции, ни ЧОПу на элеваторе. Понимаешь?

Кузин снова согласно кивнул.

— Понимаешь, — прозвучал мягкий голос, — какое тебе дело до Шувалова? Кто он тебе? Разве он интересуется твоими проблемами? Какое тебе вообще дело до «Деметры», до элеватора? А вот о собственной безопасности, о чести семьи подумать как раз стоит.

— Я понимаю, — хрипло проквакал Виталий.

Холодный пот уже начал затекать ему в глаза, но он боялся даже пошевелиться, чтобы смахнуть каплю.

— Вот и хорошо, — опять промурлыкал мягкий голос. — А теперь слушай, что ты должен сначала сделать. Хорошо запоминай.

Павел Веретенников.

За время вынужденного затворничества Паша по-настоящему озверел.

Первые недели он тупо пил, заглушая страх, и омерзение от того места, где ему приходилось существовать. Особенно убивал запах. Паша ощущал себя каким-то бомжом.

Но даже будучи сильно пьяным, он не позволял себе особо высовываться. Чувство самосохранения работало где-то на уровне подкорки.

Потом пить ему просто надоело. Да к тому же заехал Колян, посмотрел на Веретенникова, и очень жестко предупредил, что если тот не бросит пить, и не приведет себя в порядок, то Колян «умывает руки». Он сказал, что Паша нужен ему для больших дел, поэтому он должен набирать физическую форму и тренироваться в метании ножа. Через неделю он приехал еще раз — с настоящим арбалетом. (Черт его знает, где он его достал, но тот явно был сделан не кустарно).

— Вот, — сказал Колян. — Оружие бесшумное, поэтому можно тренироваться даже здесь. Только так, чтобы никто не видел. Времени у тебя море, учись. Чтобы стрелял так — каждый выстрел — в яблочко.

Когда Колян начал перечислять достоинства оружия, у Паши глаза вообще полезли на лоб.

— Исключительно тихо, — вещал Колян. — Соприкасающихся металлических частей нет, поэтому лязга при выстреле нет. Выстрел — убойнее, чем пуля. На дистанции до ста метров точнее и кучнее, чем большинство пистолетов. Ну, если ты, конечно, освоишь это оружие. Убойное действие — до ста пятидесяти метров. Здесь — специальные наконечники. Если даже не убьет сразу, то все равно дальнейшее существование объекта будет сильно затруднено. Берет даже броники — если там нет стальных или керамических пластин. Этот экземпляр, что я тебе принес, довольно легкий, складной, (Колян показал, как складывать), и вот еще тебе оптический прицел. В общем, оружие спецназа… Сколько я заплатил, и как достал — тебя не касается. Там уже нет, короче. Но если ты его потеряешь, (разумеется, Колян употребил гораздо более крепкое словцо), я тебя сам убью. Понял?

Паша потрясенно кивнул.

Колян уехал, а Веретенников взялся за оружие. В сумерках он обошел окрестности, и нашел небольшую полянку, пробираться на которую нужно было через такой бурелом, что любители отдыха на природе туда точно не сунулись бы ни при каких обстоятельствах.

Паша несколько раз до крови ободрался, зато был очень рад, что обнаружил такое удобное и скрытое место. В ширину оно было метров шестьдесят, так что для тренировки расстояния хватало.

С этого дня жизнь Веретенникова изменилась. Он вообще перестал квасить, чем поверг в большое расстройство хозяина хибары. Зато начал каждый день заниматься физическими упражнениями, метал нож, и стрелял из арбалета. Так как больше ему заниматься было вообще не чем, то через месяц он достиг больших успехов.

Когда Колян приехал в следующий раз, то Паша отвел его на поляну. Правда, Колян был очень зол, что его заставили тащиться через почти непроходимый кустарник, поэтому он вырвал из записной книжки листок бумаги, пришпилил его булавкой к дереву, и потребовал попасть из арбалета с другого конца поляны.

— И попробуй не попади, — пригрозил он.

Паша несколько напрягся, но рука не дрогнула — стрела пригвоздила листочек к коре.

Колян, который все поглаживал оцарапанные руки, заметно смягчился.

— Ладно, прощаю, — сказал он с хмурой улыбкой. — Продолжай в том же духе. Каждый день. Скоро у меня будет для тебя дело.

— Какое дело? — с тревогой спросил Паша.

Ничего хорошего от Коляна он не ожидал.

Колян огляделся вокруг, обнаружил ствол поваленного дерева; уселся на него сам, и пригласил присесть Пашу.

— Понимаешь, Паша, — доверительно сказал он. — Пока ты тут прятался, у нас в районе произошли очень большие перемены. Ты в курсе, что у нас элеватор больше не Хрущу принадлежит?

— Нет, — удивленно протянул Паша. — А что случилось? Он его продал?

— Если бы продал, — усмехнулся Колян, — нет. Отобрали.

— Кто? — Паше еще больше поразился.

— Тебе знакомо такое слово — рейдеры?

— Знакомое слово. Я где-то уже это слышал, но…

— Понятно. Короче, это такие люди, которые специально занимаются отъемом собственности. Дают взятки, угрожают, подделывают документы. А потом раз — и твоя фирма тебе уже и не принадлежит. В общем, рейдеры из города сделали нашего Хруща одной левой.

— И что теперь?

— Что — что… Плохо теперь все. Наших с элеватора увольняют, городские приехали, борзеют, бабло в город вывозят… Гнобят, короче, наших.

Паша раскрыл рот от таких новостей:

— А как же теперь Максимовский наш будет?

Колян состроил постную физиономию:

— А кто теперь знает? Захиреет наш городок. Разбегутся люди, кто куда.

Паша вспомнил о родителях, работающих на элеваторе… Но тут взгляд его упал на арбалет, лежащий рядом, и изумление как ветром сдуло. «Это все ужасно», — подумал он. — «Но Колян-то по мою душу зачем приехал? Я-то причем тут? Что он для меня уготовил»?

— В общем, Паша, — притворно вздохнул Колян, — надо бороться. И тебе придется поработать.

Тут он пристально уставился Веретенникову в глаза. Взгляд у Коляна был острый, угрожающий… Беспощадный был взгляд. У Паши мурашки по коже побежали. Одним взглядом Колян дал понять, что никакого выбора у Веретенникова нет, и что в противном случае за дальнейшую Пашину судьбу никто и ломаного гроша не даст.

— Я понимаю, — кивнул Паша. — Я готов. Что надо делать?

— Ты будешь «наконечником» нашего копья, — высокопарно сказал Колян. — Ты у нас самый боевитый, и терять тебе, честно говоря, уже нечего.

Понизив голос, он добавил:

— Менты обещали тебя грохнуть при задержании. В отместку за своего кадра.

У Веретенникова сразу пересохло в горле, взгляд его потух. Но Колян чутко уловил этот момент.

— Не парься, Паша! Отобьем элеватор обратно, у тебя будут деньги. Хрущ дает очень большую сумму. Потом я тебе сделаю новый паспорт, и можешь ехать на все четыре стороны. С новыми документами и деньгами сможешь начать совсем новую жизнь. В институт, например, поступишь… Может быть.

— Только смотри, не пей больше ничего и никогда, — лукаво подмигнул Колян. — А то у тебя крыша слабая, опять во что-нибудь влипнешь. Снова зарежешь кого-нибудь.

— Так что мне все-таки делать надо? — сухо спросил Паша, который уже, честно говоря, устал от потока негативной информации.

Колян снова стал серьезным и хищным:

— Будут цели, ты их будешь валить.

— Как киллер, что ли? — хмуро ухмыльнулся Паша.

— Да, — последовал короткий ответ.

Колян встал, отряхнулся:

— Мне пора. Короче, тренируйся, готовься, не попадайся никому на глаза. Это в твоих личных интересах.

Они пролезли обратно через дебри; Колян снова ободрался, и поэтому ушел к машине злой и матерящийся.

Паша медленно побрел в свою хижину. Ему страшно захотелось напиться.

Павел Александрович Грачев.


Павел Александрович чувствовал себя, как герой дешевой мелодрамы. Хотя нет, не очень дешевой.

Ему казалось, что интрижка с Катей уже начинает выходить ему боком.

Ситуация была такова.

Видимо, практически вся контора теперь знала, кто такая Катя, и кто она для Грачева. Что думали по этому поводу сотрудники, Павлу Александровичу было неизвестно, впрочем, его это не сильно заботило.

Гораздо интереснее был другой вопрос — знает ли жена? Пока она молчала, и можно было подумать, что она ни о чем не подозревает. Но что-то подсказывало Павлу Александровичу, что это совсем не так. То ли ее излишнее спокойствие, то ли чуть более чем естественное увлечение собственными делами. Супруга постоянно была занята: она посещала салоны, бутики, плавала в бассейне, занималась детьми и довольно часто ездила к маме.

Насколько Грачев знал свою тещу, женщина она была прагматичная, а скорее сказать, циничная. Может быть, она и посоветовала дочери вести себя спокойно. Павел Александрович как будто бы даже слышал ее слова у себя в ушах.

«Ну, есть у него любовница. Бывает… Он человек теперь богатый, у них свои заморочки. Но ты помни — любовницы приходят и уходят, а жена остается. Не нервничай, не подавай виду. Не ставь его перед выбором. Он молчит — и ты молчи. Она ему надоест, он ее бросит. А ты как была законной женой, так и дальше будешь. И о детях подумай».

Но даже и этот вопрос был не такой животрепещущий, как вопрос о том, что делать с Катей?

Хотя он обеспечил ее и жильем, (пусть временным), отличной машиной и хорошей работой, все же как-то она ухитрялась дать понять, что этого для нее мало. Она, правда, молчала по поводу желания выйти замуж, зато потребовала для себя большей свободы.

Павел Александрович был вынужден согласиться. Он не мог позволить себе ездить с Катей по ночным клубам. Поэтому ему пришлось согласиться, чтобы она ездила туда одна. Он не рискнул организовать за ней негласную слежку, и все же ему казалось, что теперь в ее постели бывает не только он. Более того, ему начало казаться, что она кое-что употребляет. И это даже не алкоголь.

При этом кто-то из коллег как-то заметил ему, (выражая беспокойство о молодом сотруднике; хотя, видимо, имелось в виду, что это Самый Главный Молодой Сотрудник), что видел Катину машину на трассе. Она неслась так, что даже отвязные водители «Деметры» были в шоке. А так как Катя была явно не Шумахер, то это могло плохо кончиться. Тем более, что девушка почти каждый день ездила из города на элеватор и обратно, а это было почти девяносто километров только в одну сторону.

Все это начинало Павла Александровича утомлять, но… Но отказаться от Кати он не мог.

Когда он все-таки оставался с ней наедине, и оказывался в ее постели, (хотя это было сейчас гораздо реже, чем бы ему хотелось), то к нему словно ненадолго возвращалась молодость. Это ощущение омоложения стоил дорого.

Не сравнить же Катю с женой! К счастью, последняя совсем «забила» на секс, и спали они с мужем в разных спальнях. Кстати, Павла Александровича это вполне устраивало. На всякий случай, он часто жаловался, что сильно устает на работе, и этого вполне хватало для «отмазки».

Наконец, случилось то, чего Грачев очень опасался.

Поздно вечером у него зазвонил сотовый телефон. Ничего необычного, если не считать, что это был особый телефон. Его номер знали только избранные.

— Паша, — раздался возле уха Катин голос. — Я в большой беде.

Пребывавший в полусонном состоянии Грачев сразу выпрямился. В груди забухало сердце. Кровь ударила в голову.

— Что случилось? — спросил он.

— Я человека сбила, — потеряно сказала Катя.

— Насмерть? — уже пытался оценить масштабы бедствия Павел Александрович.

— Не знаю… Вроде бы нет. Он лежит, стонет.

— Ты сейчас где?

— На перекрестке Автодорожной и Калинина.

— Хорошо. Стой там, никуда не уходи и не уезжай! Не давай никаких показаний! Жди меня.

Грачев судорожно одевался. «Ведь предупреждали же»! — скрипел он зубами. — «Допрыгалась»!

На шум выскочила жена, и выглянули дети.

— Что случилось?

Павел Александрович цедил сквозь зубы:

— В аварию попал наш сотрудник. Нужно помочь.

— А кто?

— Ты его не знаешь.

— Обязательно тебе ехать?

— Да, мне, — прорычал Грачев.

Он понимал, что когда он вернется, то супруга потребует подробного отчета, но сейчас было не до этого.

По дороге к машине он позвонил директору ЧОПа, попросил его что-нибудь предпринять. Тот, в свою очередь, по своим каналам начал звонить гаишникам.

До места происшествия было недалеко, и Грачев успел туда практически первым. Он сразу узнал машину, которую подарил Кате — она стояла на «аварийках», а рядом застыла фигурка самой девушки.

Павел Александрович остановил машину, вылез, и бросился к ней. Она обернулась, узнала его, и кинулась ему на грудь. Грачев крепко прижал ее к себе, шепнул — «Все будет хорошо» — но потом аккуратно оторвал девушку от себя, и зашел за машину. На дороге лежал мужчина, он был без сознания.

Грачев наклонился над ним, тот еле заметно дышал.

Проезжающие мимо автомобили замедляли ход, потом ускорялись. Никто не остановился, никому не было дела.

«Это даже хорошо», — подумал Павел Александрович, — «меньше шуму и внимания. Хорошо бы, если бы пьяный и бомж».

Но мужчина был нормально — не броско, но добротно одет — от него не несло алкоголем, и самое противное — рядом был пешеходный переход. А вот от самой Кати, как тревожно обратил внимание Грачев, попахивало.

— Скажи мне честно, ты пила? — спросил он у нее, настойчиво заглядывая ей в глаза.

— Не… немного, — сумела она из себя выдавить.

— Черт! — вздохнул Грачев.

В этот момент подъехала ДПС. И, к счастью, машина директора ЧОПа. Он вышел не один, а с каким-то упитанным господином. Директор ЧОПа представил их друг другу. Господин оказался полковником МВД.

Он поговорил с прибывшими гаишниками, а потом подошел к Грачеву и чоповцу.

— У пострадавшего был при себе паспорт, и пропуск на мясокомбинат. Рядовой инженер.

— Понятно, — протянул чоповец, — тут же мясокомбинат рядом. С работы, наверное, шел.

Втроем они довольно быстро обсудили ситуацию, и набросали схему действий.

Было решено, что терпила перебегал проезжую часть на красный свет. (А в данном месте несознательные граждане частенько кидались через дорогу, не дожидаясь разрешающего сигнала, что придавало версию большую правдоподобность). Девушка ни при чем, освидетельствовать ее никто не будет. Директор ЧОПа должен был найти «свидетеля» автопроисшествия. («Найду», — заверил тот).

Грачев заверил полковника, что он будет помнить об услуге, и что за ним «не заржавеет».

Они еще покурили немного, подождали, пока приедет скорая, а гаишники закончат оформление бумаг.

За это время из офиса прибыл охранник. Он должен был забрать машину Кати, и отогнать ее в ремонтную мастерскую «Деметры». А Катю домой повез сам Грачев.

Когда они уже направлялись к ее дому, Павел Александрович все-таки спросил:

— Катя, скажи мне честно, как это было?

— Я, наверное, на секундочку отключилась, — медленно проговорила она. — Я ехала, а потом сильный удар, я нажала на тормоз, меня даже немного развернуло…

— Ты видела сигнал светофора?

Последовала долгая пауза.

— Нет, — наконец ответила она. — А это очень важно?

— Нет, вообще-то совсем не важно, — мрачно ответил Грачев.

Виталий Кузин.


Виталий жил в постоянно напряжении. Как говорится, нет такой плохой ситуации, которая не могла бы стать еще хуже. «Ну почему это все свалилось именно на меня»? — думал он.

Жена продолжала погуливать, но теперь Виталий уже не так трагически к этому относился. Вообще, любовь давно прошла, и он, может быть, уже и подал бы на развод, но чувствовал, что лучше пока этого не делать. Это могло не понравиться бандитам, а рисковать он не собирался.

Пока он регулярно оставлял письменные донесения в своем почтовом ящике, и кто-то также регулярно их оттуда забирал.

От него требовалось по часам описать где были и куда ездили, по возможности — с кем встречались, и самое главное — планируемые поездки.

Кузин догадывался, что этими документами он по уши замазывается во всем этом дерьме, и это тот крючок, за который его в любой момент могут дернуть. Но вариантов у него вообще не было. Вот хирургу проломили в подъезде голову, и никого как-то так и не нашли. А ведь это районный хирург!

Что будет с ним, с Виталием, если его так грохнут в подъезде?

Увы, нужно было признать, что вообще не заметят. «Что? Кузин? А… Подумаешь, какой-то Кузин»!

И даже Шувалову будет наплевать. Какой-то он хмурной. К Виталию относится безразлично, жизнью его не интересуется, не шутит. Правда, и работой особо не нагружает.

По большому счету, Кузину шеф был тоже совершенно безразличен. А вот собственная судьба волновала сильно.

Постепенно он пришел к такому решению: как только от него перестанут требовать информацию, (а рано или поздно это обязательно произойдет), он сразу подаст на развод, и тут же сбежит из Максимовского. Как можно дальше. В Хабаровске есть дальняя родня. Он туда рванет. Там его никакой Колян не достанет.

А менты?… А вот тут надо будет подумать… Потом, не сейчас. Пока нужно от Коляна как-то избавиться.

И кстати, все-таки интересно, к кому это Алеся от него бегает? Просто любопытно…

Последнее сообщение он оставил в ящике вчера, а сегодня вечером его снова перехватили у гаража те же самые два парня.

— Пойдем с нами, поговорить надо, — с улыбкой сказал один из них.

Виталий обомлел.

— Да не бойся, — засмеялся второй. — Все хорошо. Ты молодец. Мы сейчас с тобой подробно поговорим, и если узнаем то, что нам надо, то скоро твоя работа на нас закончится. Мы выполним свое обещание, и живи спокойно. Усек?

Виталий кивнул.

— Пойдем.

Они прошли несколько десятков метров, потом повернули направо, потом еще раз направо, потом нырнули под заросли, и вышли на небольшой внутренний дворик между обратной стороны гаражей. Здесь было очень мусорно, загажено, но никого не было, и стояли три импровизированные табуретки из старых пеньков.

Парни еще раз огляделись вокруг.

— Присаживайся.

Присели.

— Ты написал, что скоро в музее «Деметра» что-то будет обмывать? Да?

Виталий кивнул.

Местный этнографический музей составлял, можно сказать, гордость района. Он располагался на берегу реки, с хорошими песчаными пляжами, а так как добраться до него из города можно было только на машине, то на этих пляжах отдыхало совсем не так много народа, как на пляжах городских. И потом еще работники музея периодически убирали на пляжах мусор. Это была почти Цивилизация!

Сам музей представлял из себя усадьбу зажиточного крестьянина — дом, кухня, дворовые постройки, конюшня, хлев, колодец и так далее. При этом двор был настолько широк, что обеспеченные горожане в теплое время года снимали музей для проведения свадеб, юбилеев или корпоративов.

Там частенько гуляло бывшее начальство элеватора, и после того, как оно перестало быть таковым, музейщики приуныли… Однако территория музея произвела впечатление и на новых владельцев элеватора, и Шувалов пообещал, что музей будет в этой части зарабатывать еще больше, чем раньше.

— Кто будет? Когда?

— Через две недели, в следующую субботу. Там местное начальство элеватора будет, и из города начальники приедут. Не знаю точно, но шеф говорил кому-то, что человек пятьдесят точно будет.

— А крупняки? Ну, там, эти… главные директора?

— Я точно не знаю. Но должны быть вроде. У них там какая-то дата юбилейная, что ли. Или у кого-то юбилей… Или еще что-то… Шувалов, он не больно-то разговорчивый. Я так просто иногда слышу, как он по телефону говорит. Отрывочно.

— Так это точно будет мероприятие? Или так, тоже отрывочно?

— Нет, это точно. Мне бухгалтерши говорили, что уже смету составили на проведение праздника. За счет элеватора гулять будут.

— Охрана будет, не знаешь?

— Должна быть. ЧОП городской, кажется, приедет. Все-таки хозяева «Деметры», ни хухры-мухры.

Парни начали выспрашивать у Виталия подробности, но больше он ничего толком рассказать не мог.

— Ладно, — сказал, видимо, главный из них, — пока достаточно. Что от тебя теперь требуется… Если ничего не поменяется, вечером в пятницу бросишь в почтовый ящик сообщение… Да, веди себя как обычно, спокойно. Скоро мы свое обещание выполним, и твоего обидчика тоже сурово накажем. Если хочешь, конечно.

Парни хитро посмотрели на Виталия. У того снова ухнуло сердце в груди. «Надо будет рвать когти», — подумал он. — «Надо рвать когти».

— Да, конечно, — ответил он.

— Ну вот и славно, — сказал старший. — А сейчас мы уходим первыми, а ты минут пятнадцать посиди, а потом тоже свободен. Усек?

Виталий кивнул. Парни встали, размяли мышцы, и ушли. Кузин еще долго сидел здесь, бессмысленно уставившись в одну точку. Ему хотелось проснуться, и узнать, что все это только лишь сон.

Павел Веретенников.

— Через неделю у нас акция, и ты — главное действующее лицо, — радостно заявил Колян, потрепав Пашу за плечи. — Если все будет удачно, я тебя отпущу.

Веретенников, правда, не выглядел счастливым.

— Что за акция? — спросил он.

— Э-э… Слушай, — передразнивая кавказский акцент, еще больше чему-то развеселился Колян. — Чего такой хмурной, а? Смотри.

Он полез в карман, и достал оттуда паспорт. Раскрыл документ, и показал его Паше.

Фотография была Пашина. Он улыбался. Фамилия… «Зубко». Имя — «Денис». Прописка — Иркутская область.

Паша потянулся за паспортом рукой, но Колян документ сразу же убрал.

— Э, нет, — сказал он. — Сначала дело.

— Где взял? — хмуро спросил Паша.

— Не парься, с ментами согласовано. Ксива чистая. Начинаешь новую жизнь! А если в акции постараешься, то я тебе наличными отгружаю десять тон зелени. Стартовый капитал — тебе пока хватит, а там сам заработаешь.

Паша молчал.

— Кстати, — внезапно вспомнил Колян. — Я тебе все забываю сказать… Наши передали твоим родичам, что ты уже свалил в безопасное место. Так что они уже успокоились.

— Правда? — поднял голову Паша.

— Правда, — Колян пожал плечами. — Я что, зверь что ли? Я тебе друг, вообще-то. Успокоили твоих. Объяснили. Ну что делать, что так вышло. Не на зоне же тебе сидеть? Уехал, скрылся, по чужим документам. Когда все устаканится, дашь о себе знать. Пока нельзя. Мы им так объяснили. Так что ты не переживай. Дома все хорошо. Менты допросили их… Так, для порядка, и отвалили.

Паша сглотнул комок в горле, шмыгнул носом, утерся рукавом.

— Ладно, рассказывай, что там за дело? Если такие бабки даешь, наверное, что-то особо крутое, да?

Колян довольно долго молчал, задумчиво направив взгляд прямо в лицо собеседнику.

— Дело трудное, да, — наконец произнес он. — Но вполне выполнимое. Конкретной цели, так чтобы кровь из носу, у тебя не будет. Но… Вот смотри.

Колян достал из внутреннего кармана несколько газетных вырезок. На одной была группа людей, на других — отдельные портретные фотографии.

— Вот, смотри… Это — Сергей Борисович Мазепа. Вот это — Антон Павлович Донецкий. Это — Павел Александрович Грачев. Я тебя вырезки оставлю — запомни их намертво. Это — твои главные цели. Достаточно убить кого-нибудь одного из них. Хотя бы… Если вдруг завалишь всех, то получишь премию — еще десять тонн… Вот групповая фотография — извини, других не было. Вот это — Шувалов Андрей Иванович — ныне директор элеватора. За него — отдельная премия — тонна. Там еще толпа народа будет — этих по желанию.

— Где — там?

— У них будет праздник в нашем музее. Ну, в усадьбе, ты понял. За тобой сюда приедут, и туда подвезут. До рощи. Оттуда сам.

— И что? Я вот так просто зайду в музей и начну их валить?

— Нет, не просто. Там будет охрана. Но у меня там в музее человечек есть, он скажет, что, как и где. Так что мы тебе сообщим, где просочится.

— А как же я отходить буду?

— Зайдешь с одной стороны, пройдешь двор насквозь, вали всех кого видишь. С другой стороны бросишься в лес. Вот тебе лимонка. Бросишь позади себя. Пока будет паника, уйдешь в лес, потом иди сюда, здесь тебя будут ждать. Потом получишь паспорт, деньги и тебя отвезут за границу области. А там уже сам — как знаешь… Доступно излагаю?

Паша почесал в затылке.

— А как же я сюда доберусь, это сколько же идти надо?

— Ночью, пешком, чтобы никто не видел. Сколько надо, столько и будешь идти. Жизнь-то дороже. Согласен?

Паша кивнул.

— Вот и все пока. Сиди тут тихо, тренируйся. Скоро за тобой приедут. Номер на машине — пятьсот тридцать четыре. Запомни. Фотографии изучай — чтобы потом не перепутать.

Виталий Кузин.


Этим вечером тетка попросила Виталия отвезти ее в Красный Яр. Кузину ехать не хотелось, но тетка была очень настойчива. Служебную машину Виталий взять, конечно, не мог — если бы Шувалов узнал, то выгнал бы его с работы сразу к чертовой матери. Очень уж они были на своей экономии и частном капитале помешаны.

Однако у дядьки был собственный «Москвич». И поехал бы дядька сам в этот Красный Яр, если бы только не хватил его на днях прострел, и теперь он передвигался по дому исключительно в форме вопросительного знака, кряхтя и попердывая.

А тетке нужно было до зарезу перевезти в это село двоюродной сестре некие банки, склянки, и какое-то еще хозяйственное имущество, как будто бы все это не могло подождать до момента, пока дядька не оклемается сам.

Но тетка была упряма. Между тем, она сказала, что вместе с ними в Красный Яр к подруге хочет съездить еще и Инга Мелехова. Ее родители с теткой были в соседях, а Инга часто бывала у родителей, и краем уха услышала, что соседка собирается в поездку. Вот и навязалась.

Дело в том, что рейсовый автобус в само село не заходил, а останавливался на трассе. А оттуда до села нужно было еще идти весьма прилично. Так что, конечно, на машине, которая и довезет до места назначения, да еще и обратно вернет, было ехать гораздо удобнее. И обратный автобус на трассе ждать не нужно.

Виталий мог только догадываться, знает ли тетка, что Инга ему нравилась еще в школе. Но попала она точно. Так он, может быть, и нашел бы повод отказаться от поездки. (Чего он там — в Красном Яру, забыл). Но подвезти Ингу, поболтать, если получится — это было заманчиво.

Виталий пришел, выгнал машину из гаража, помог погрузиться тетке… Инги все не было. Наконец, она появилась — ярко накрашенная, в короткой юбке, зыркнула по Виталию большими темными глазами, как обожгла.

— Привет, Кузя!

Это так его в школе звали. Он почувствовал себя так, как будто и не было этих лет после окончания школы.

— Как жизнь? Как супруга?

Упоминание жены Виталия несколько расстроило, но он ограничился неопределенным мычанием.

— Так себе, в общем.

— Чего так? Жизнь семейная опостылела уже?

Виталий, может быть, и поговорил бы на эту тему, но при тетке… Нечего ей лишнее знать. Да и Инге не стоит лишнего говорить, кто ее знает, какие у нее отношения с Алесей. В одной школе все-таки все учились.

Тронулись. Проехали грунтовку — по улице шли какие-то важные трубы, которые раз в два года приходилось выкапывать, поэтому о прокладке асфальта никто даже и не заикался. Выехали на асфальт, и Кузин с облегчением дал газу. После казенного «Мерседеса» «Москвич», конечно, выглядел откровенно жалко, но Виталий не унывал, и не на таком еще приходилось ездить. Дядькина машина все-таки было «своя», и даже пахла как-то особо, «по-свойски».

Проехали опорный пункт милиции, спортплощадку, а потом Виталий решительно повернул направо — к хлебозаводу. И хоть эта дорога вела в объезд, зато не надо было просачиваться через центр — с его узкими улочками, частыми пешеходными переходами, и несколькими подряд «лежачими полицейскими».

Окружная дорога шла через пески, только местами покрытыми особо устойчивой колючей травой, да редкими группами кустарника. Безрадостная картина, прямо скажем. По левую сторону большими девятиэтажными домами маячил вдалеке новый микрорайон.

Виталий подумал, что очень грустно, наверное, из своего окна каждый день смотреть на такой унылый пейзаж. Так и в депрессию уйти можно.

Он прибавил газа, и обошел чахлый «Запорожец», безбожно отравлявший атмосферу своими выхлопами.

— Ездят тут всякие, — презрительно проворчал Виталий, перестраиваясь обратно на свою полосу.

Он выехал на дорогу, которая уже прямо вела к федеральной трассе, проехал заправку, поворот на районную больницу, удачно перескочил железнодорожный переезд, (который начал закрываться чуть ли не сразу за бампером «Москвича»), и еще прибавил газу.

Искоса взглянул на Ингу, заметила ли она, какой он искусный водитель. Но девушка смотрела в сторону, аккуратно позевывала, и прикрывала рот рукой.

Виталий повернул голову обратно, и волосы у него на голове встали дыбом, а глаза чуть не выскочили из орбит.

Из-за приближающейся фуры на огромной скорости вынырнул огромных размеров «Фольксваген».

Это было настолько неожиданно, настолько быстро, что Виталий даже не успел направить машину хотя бы в кювет. Он даже не успел издать ни звука…

Черный автомобиль в доли секунды заслонил собой весь обзор лобового стекла, раздался скрежет, треск, и больше Виталий не видел ничего…

Павел Александрович Грачев.


Это было кошмарным «дежа вю». Снова звонок Кати, (только уже днем, а не вечером), снова — «У меня беда». Но на этот раз ситуация была на порядок страшнее.

— Кажется, в машине были люди, — пролепетала она.

— И? И что? Что с ними? — он почти орал в трубку.

— Там машина — всмятку.

Молчание. Всхлипывания. Рыдание.

— Меня посадят?

— Жди, скоро будет помощь.

Грачев в ярости грыз ногти. Ведь только недавно пришлось улаживать историю со сбитым мужчиной. Пришлось потратиться, стать обязанным тому и другому, но в результате пострадавшего же и признали виновным. Но там хотя бы не было жертв! А тут? Сколько, кто, как? Непонятно…

Снова пришлось делать звонок директору ЧОПа. Но тот, на удивление, уже был в курсе.

— Я сам собирался вам звонить, Павел Александрович. Это ДТП. Трое погибших. Наш старый знакомец из МВД, который нам помог в прошлый раз, мне уже звонил по этому поводу.

— Что он хотел? — спросил Павел Александрович настороженно.

— Он спрашивал, заинтересованы ли вы…

— Да, — торопливо ответил Грачев. — Я очень заинтересован. Все, что можно сделать.

— Вы хотите выехать на место?

— Да, — коротко сказал Павел Александрович.

— Тогда я буду через десять минут. На своей. У меня отличный водитель — мы минут через пятьдесят уже будем на месте.

Директор ЧОПа был пунктуален. Точно через десять минут машина была подана, Грачев загрузился, и «БМВ» рванул. Водитель действительно было асом. Практически в рамках правил он легко скользил по городским улицам, а когда автомобиль выехал на загородную трассу, то меньше ста километров в час скорость вообще не опускалась. Внешний пост ДПС проскочили быстро — помог специфический номер. Гаишник даже голову отвернул, когда «бумер» проезжал через пост.

Директор ЧОПа на ходу объяснял ситуацию — по крайней мере то, что было ему известно.

— Катя не пьяна, но не вполне адекватна. Скорее всего, какие-то наркотические средства, это пока сказать трудно. Опять гоняла на своем авто. Пошла на обгон, да еще вблизи железнодорожного переезда, выскочила на встречную, там был «Москвич» — молодой парень, две женщины — в возрасте и молодая. Можно предположить, что семья, но пока сказать трудно. У женщин документов при себе не было. А вот парень… Это роковое совпадение — но это — личный водитель Шувалова. Андрея Ивановича. Вы представляете? Чудовищно.

Грачев скрипнул зубами. Водитель — ас в очередной раз обошел две фуры подряд и вернулся на свою полосу прямо перед носом третьей.

— Хорошая машина у Кати, — добавил директор ЧОП, — все подушки сработали. Если бы не это…

«Бумер» миновал элеватор, и уже направлялся к повороту на Максимовский. Машина свернула налево, еще пара минут, и картина происшествия открылась перед глазами. Пассажиры «Бумера» покинули салон, и подошли поближе.

До сих пор там стояли две «скорые помощи», но трое носилок уже были накрыты простынями. Стояли также две милицейские машины.

Катин автомобиль, хотя и съехал в кювет, но крепко стоял на своих четырех колесах. Сзади — со стороны багажника — машина выглядела совершенно целой. Но нетрудно было предположить, что со стороны капота картина была совсем другой. Недалеко было нечто изломанное, перекрученное; желтого цвета — очевидно, то, что раньше было «Москвичом».

Много места занимала фура. Водитель растерянно бродил вокруг и взывал, правда, непонятно к кому обращаясь — «Когда можно ехать? Я опоздал. Меня хозяин ждет. Он меня прибьет». Похоже, взывал он давно и безуспешно, потому что никто на него внимания не обращал.

Редкие проезжавшие мимо автомобили притормаживали, но гаишники быстро придавали им ускорение.

Была еще одна большая черная машина.

— Это наши, — сразу определил по номерам директор ЧОПа. — Молодцы, быстро. Уже работают.

Но Кати нигде не было видно.

— Где Катя? — с тревогой спросил Грачев, оглядываясь. — Почему ее нигде не видно?

Увидев Грачева и директора ЧОПа, к ним подошел крепкий молодой человек, блеснувший двумя золотыми зубами.

— Вы девушку ищите? Она в машине у ментов. Вот в той.

Директор и Грачев отправились туда.

— Я смогу с ней поговорить наедине? — хмуро спросил Павел Александрович.

— Я попробую, — пожал плечами директор. — Надеюсь, да.

Они подошли к машине, директор постучал по стеклу. Дверца открылась.

— Я Грачев Павел Александрович, генеральный директор «Деметры», — сказал Грачев. — Могу я поговорить с девушкой? Хотя бы пару минут?

Сидевшие внутри как будто только его и ждали.

— Да, можете. Только быстро.

Из салона медленно вылезла Катя. На скуле у нее был огромный синяк. Почему-то была разбита коленка. Выглядела она очень плохо. Глаза у нее были мутные, неживые.

— Катя! — страстно произнес Грачев, и сказал банальное. — Ты как?

Признаться, он принюхался. Но запаха спиртного не почувствовал. «Может, опять какую-нибудь дрянь приняла»?

Катя взглянула на любовника, и разрыдалась.

— Сделай что-нибудь?! Я не хочу в тюрьму!

— Тише! Тише! — зашипел Грачев. — Ты уже давала какие-нибудь показания?

Катя отрицательно покачала головой.

— Я сама ничего толком не помню. Я их почему-то не видела…

— Ладно, ладно! Хорошо. Ты и дальше молчи. Я тебя вытащу, — быстро и горячо зашептал Павел Александрович. — Вытащу. Все будет хорошо. Ты только не говори, умоляю, ничего лишнего. Мы сами во всем разберемся…

Кирилл Мелехов.


Кирилл давно уже сидел на диване, поникнув головой. Так продолжалось уже несколько часов, но Мелехов не обращал внимания на время — оно как бы исчезло. Ему нечего было делать, ему некуда было идти…

В один день он получил два мощнейших удара. И если первый поверг его только в нокдаун, то второй — это был чистейший нокаут. После такого почти не встают.

Сначала было утро. В этот день в типографию приехал сам хозяин — Федоров Николай Петрович. Он приказал всем приостановить работу, и собраться в складском помещении — чтобы всем хватило места.

Работники почувствовали недоброе. Хозяин в последнее время очень редко бывал на объекте. Поговаривали, что он нащупал какие-то выгодные условия в областном центре, но все это было на уровне трепа. На самом деле никто точно ничего не знал.

Однако слухи оказались правдой. Николай Петрович официально уведомил всех, что типография в Максимовском закрывается, и помещение будет продано. А типография переносится в областной центр.

— А нам куда?

— Я вас всех с удовольствием приму на работу в городе.

— А как с жильем?

— Что с жильем? — раздраженно ответил вопросом на вопрос Федоров. — Будете снимать.

В этот момент Кирилл понял, что его карьера в типографии точно закончилась. Менять свой собственный дом на съемное жилье? А зарплата вряд ли увеличится — Николай Петрович хоть и приличный человек, но свой интерес блюдет строго, и лишнего никогда не переплатит. Значит, половина зарплаты уйдет только на оплату аренды. А жизнь в городе не в пример дороже, чем здесь.

И если он — инженер — электрик — завис здесь в типографии простым рабочим, то только из-за того, что работа не по специальности компенсировалась неплохой по местным меркам зарплатой и проживанием у себя дома. А теперь в гробу он видел эту типографию!

Работники приуныли.

— Так, — сердито предупредил хозяин, — все сегодняшние заказы должны быть сданы вовремя и качественно! Иначе расчетные не отдам!

Угроза была серьезная. Кирилл понимал, что новую работу в их собственном городке будет не так-то легко найти. Поэтому деньги на проживание еще понадобятся. Бог его знает, сколько времени придется проедать заначку?

К вечеру секретарша принесла новость, что за железнодорожным переездом произошла страшная авария. Много жертв.

Кирилл помнил, что Инга должна была поехать в Красный Яр. Но ему и в голову не пришло, что это как-то связано.

Потом секретарше кто-то позвонил, и она оповестила всех, что разбился личный шофер нового директора элеватора. И городская баба из нового начальства на элеваторе.

Сначала Мелехов подумал, что шофер вез куда-то эту бабу, а потом у него блеснуло воспоминание, что Инга говорила… Да! Да ведь Инга говорила, что она с этим шофером поедет в Красный Яр!

«Ну, надо же!» — подумал он. — «Отвез Ингу, а потом…».

Секретарше снова позвонили, и картина происшествия пополнилась новыми сведениями. Оказалось, что шофер директора ехал на «Москвиче», а городская идиотка — на своем «танке».

После этого Кирилл бросил работу, и под изумленными взглядами коллег рванул домой.

— Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть!

Он уже очень — очень давно так не бегал. На половине дороги он устал, и перешел на шаг. Родители Инги жили по дороге, и Кирилл решил сначала повернуть к ним.

Их еще даже не было видно, но какое-то необъяснимое ощущение беды уже витало в воздухе. Кирилл ускорил шаг, бросил калитку открытой, пробежал по дорожке до крыльца, повернул, и увидел тестя и тещу. Они молчали, и смотрели на него. Он — на них. Не было сказано ни слова, но Мелехов все понял. Такие глаза могут быть только у тех, для кого внезапно жизнь потеряла смысл.

Кирилл присел на ступеньку крыльца и опустил голову вниз.

— Нам надо поехать в морг, — мертвым голосом сказала теща…

Несколько следующих дней прошли для Мелехова словно в тумане. Сначала они доехали до морга, опознали тело, но Ингу им не отдали. Пришлось ехать еще раз. Тесть заказывал гроб. Вообще, он оказался на удивление стойким — после короткого шока он пришел в себя, и действовал очень разумно и обстоятельно. Однако он был настолько деловит, что Кирилл даже беспокоился — может быть, тесть чокнулся от горя?

Впрочем, на следующий же день после трагедии домой примчалась их старшая дочь вместе с мужем и детьми, и это очень помогло родителям Инги не впасть в полное отчаяние. Наверное, сестра Инги сделала это специально. Она ведь легко могла оставить детей родителям супруга, но не сделала этого.

Самого же Кирилла постиг еще один удар — хотя казалось, куда уж больше!?

Патологоанатом бесстрастно сообщил вдовцу, что супруга его была беременна. На очень ранней стадии — но тем не менее…

Таким образом Кирилл потерял не только жену, но и ребенка.

В эти дни Мелехов много спал. В голове у него все мешалось, и он путал сон с явью. Ему снилось, что Инга жива, что все произошедшее — просто недоразумение. Сны были такие яркие и подробные, что проснувшись, он просто не мог понять, где находится.

В других снах все было наоборот. Он пытался спасти жену от опасности, мчался изо всех сил, но постоянно опаздывал. И на руках у него оказывался труп. И слышался крик — «Папа! Папочка! Спаси меня!». От этого крика Кирилл просыпался весь в слезах. Он долго рыдал, от слез становилось несколько легче. И он засыпал снова.

В ночь перед похоронами Инга пришла во сне снова.

— Кирюша, — сказала она. — Прости меня, пожалуйста. Я была гадкой, я часто плохо о тебе думала, и была не самой лучшей женой. Но теперь я поняла, как ты был мне дорог. Я бы все отдала, чтобы исправиться. Если бы у нас родился малыш — я бы точно изменилась. Я это точно знаю. У нас был бы самый лучший на свете малыш, а мы с тобой — самая крепкая на свете семья… Ты простишь меня, Кирюша?

Кирилл глотал слезы, и не имея сил сказать что-то членораздельно, яростно кивал головой. Наконец, что-то прорвалось, и он сумел выдохнуть:

— Да! Да!! Милая, конечно, конечно! Я тебе все прощаю! Только вернись. Мне очень плохо без тебя!

Инга медленно покачала головой.

— Я не могу, милый. Я же умерла, ты забыл? Спасибо тебе, теперь мне будет легче.

Она опустила голову, повернулась, и медленно побрела куда-то прочь. Кирилл хотел догнать ее, но ноги его приросли к месту. Инга ушла молча, не обернувшись.

Кирилл проснулся. В окно стучал рассвет…

Неожиданно позвонили. Звонок был у самой калитки — даром что ли Кирилл был инженером — электриком. Кирилл продолжал сидеть, но звонивший был настойчив.

«Опять соболезновать пришли» — равнодушно подумал Мелехов.

Он тяжело поднялся, и побрел к калитке. Там стоял незнакомый мужчина, и постоянно оглядывался.

— Ты — Кирилл Мелехов? — уточнил он.

— Да, чем обязан?

— Можно, я пройду? Мне тебе надо кое-что сказать.

Кирилл вопросительно посмотрел на него, но вовсе не торопился посторониться.

— Это касается твоей жены, — прошептал незнакомец, и снова оглянулся.

— Другое дело, — сказал Кирилл, и пропустил мужчину во двор.

— Я в дом не пойду, давай на крыльце. Тороплюсь я.

Мужчина явно нервничал, и это Кирилла насторожило. Хотя через мгновение он подумал: «А какая, к черту, мне разница? Что? Разве уже может быть хуже? Зачем я его вообще сюда пустил?».

Они присели на крыльцо. Кирилл вспомнил, что все собирался его перекрасить, да так руки и не дошли.

— Слушай парень, — приступил незнакомец к объяснению.

Говорил он вполголоса.

— Я кое-что точно знаю об аварии. Эта баба с элеватора — блатная. Она генеральному директору «Деметры» кем-то там приходится. И она на наркотиках сидит. Уколется, и давай на машине гонять… Вот она гнала по дороге, на обгон пошла, даже не посмотрела вперед. У нее машина как танк, вся в подушках безопасности, ей все по-фигу. Это она в «Москвич» врезалась. Ее вина.

Кирилл молча и безучастно смотрел на говорящего.

— Но только ее никто не посадит. С нашими ментами уже договорились. Виновный будет Кузин.

— Не может быть, — возразил Мелехов. — Кузин же, говорят, на своей полосе был.

— Мало ли что говорят, — усмехнулся мужчина. — Главное, что в протоколе запишут. А там виновник — Кузин.

Мелехов скрипнул зубами. Кровь бросилась ему в лицо. Он поверил. Ведь это было так обычно! Разве не об этом говорили на всех углах? Разве не это показывали по «зомбоящику»? Имеешь деньги — дави всех подряд. Ничего тебе не будет.

— Только слушай, парень, — озабоченно затараторил мужик. — Я тебе ничего не говорил. Ничего не видел, не слышал, не знаю. На меня не ссылайся. У меня двое детей, и я на элеваторе работаю. Мне проблемы не нужны.

— А чего тогда приперся? Если так боишься? — грубо спросил Мелехов.

Мужчина замялся.

— У меня совесть есть, — ответил он, наконец. — Я тебе правду сказал, а ты сам теперь решай, что тебе делать. Я и так рискую, что приехал к тебе.

— Да чем ты рискуешь? — В сердцах воскликнул Кирилл. — Спасибо тебе, кстати. Беги теперь. А то соседи еще заметят…

Мужчина тревожно оглянулся.

— Да, точно, — сказал он. — Все, мне пора.

Он вскочил на ноги, и почти бегом ускакал к машине. Хлопнула калитка. Кирилл остался один.

— Посмотрим, — сказал он. — Подождем…

Павел Веретенников.

За Пашей приехала серая, малозаметная «копейка», с номерами, запачканными грязью. За рулем сидел один из новых приближенных Коляна — Слепой, а сам Колян сидел рядом.

— Садись, — приказал Колян.

Паша оглянулся. Он пристально посмотрел на замусоренный двор и облезлую хибару, в которой провел несколько месяцев своей жизни. Не самых, признаться, лучших месяцев. Хозяин опять беспробудно спал, в дымину пьяный. Колян так обильно поставлял ему пойло, что трезвым забулдыга никогда не был, и Паша вообще удивлялся, как тот еще не склеил ласты от алкогольной интоксикации.

Тем не менее, на мгновение, Веретенникову стало страшно, и дерьмовое убежище показалось даже в целом и не таким уж неплохим… Но потом он подумал, что с деньгами и новыми документами можно будет, наконец, жить среди людей, уехать далеко — далеко, никого и ничего не бояться… Жить по-человечески…

Он шмыгнул носом, сплюнул в сторону забора, и решительно уселся в автомобиль.

— Все, поехали, — приказал Колян водителю, а потом повернулся к Павлу.

— Все по плану. Ничего не изменилось. Только вот еще что… Возьми вот это.

Он передал Паше небольшой пузырек.

— Что это?

— Выпьешь перед самым делом. Только на раньше. Обостряет внимание, улучшает реакцию, притупляет боль, повышает выносливость… Короче, для тебя старался, брат. Тебе это должно сильно помочь. А теперь слушай. Там, видимо, по периметру будет охрана. Только они так будут располагаться, чтобы гостям не лезть на глаза. Ты иди со стороны хутора. Там между двумя их постами должен быть разрыв. В общем, ориентируйся на местности. Ты же местный, ты там сколько раз купался! Ты там все должен гораздо лучше них знать. Проберешься, короче. От этого твое будущее зависит, помни.

Паша отвлеченно рассматривал пейзаж за окном.

— Я помню, — сказал он.

Андрей Иванович Шувалов.


Сегодня предстоял очень хороший день.

Во-первых, большой праздник на природе. Должен был собраться почти весь головной офис «Деметры», и верхушка руководства элеватора. Последнее время Андрей Иванович праздников избегал, отговариваясь занятостью, так что коллеги даже начали коситься, и за глаза спрашивать друг друга, куда это Шувалов метит? Вроде бы выше ему уже и некуда… И так в деньгах не нуждается.

Но теперь Андрея Ивановича попустило. Как он и надеялся, прошло время, рана, нанесенная супругой, покрылась толстой коркой, и уже не болела. Он стал настолько редко видеться с семьей, что охладел даже к самым любимым детям.

Да и они привыкли что папа все время где-то занят, и больше его не донимали. «Оно и к лучшему», — думал Андрей Иванович.

В последнее время он стал обращать внимание на хорошеньких женщин, и подумывать о том, чтобы завести любовницу. «Чем это я хуже остальных?» — спрашивал Шувалов. И себе же отвечал: «Да ничем!». У Грачева была любовница, например… После того, как девушку Катю дважды отмазали от таких серьезных аварий, в офисе мало кто сомневался, что между ней и Грачевым что-то есть… Кто-то даже пустил слух, что она тайно родила от него, но в это Шувалов не верил. Хотя…

И с любовницей Грачева было связано хорошее во-вторых. Грачева на празднике не будет. И это радовало всех без исключения.

В последнее время он был очень агрессивен, постоянно на взводе, чрезвычайно раздражителен, цеплялся к каждой мелочи, и все специалисты от него буквально плакали. Он мог испортить любой праздник, и то, что его не будет, увеличивало ценность торжества даже не вдвойне, а втройне.

При элеваторе была небольшая ведомственная гостиница, и желающие могли остановиться после праздника там. Мазепа и Донецкий имели персональных водителей, так же как и главный бухгалтер и главный экономист. Для остальных приготовили микроавтобусы.

Так что, можно сказать, были учтены интересы всех. Кому было бы мало праздника на природе, вполне могли продолжить его в столовой при гостинице, (и Шувалов уже заранее мог сказать, кому будет мало официальной части, и кто точно останется на элеваторе). Кто хотел непременно ночевать дома — мог спокойно и с комфортом туда уехать: довезут прямо до дома, а в особо сложном случае — и занесут в квартиру. (И Шувалов догадывался, кого придется тащить таким образом).

Андрей Иванович побеспокоился даже о том, чтобы приготовить кабинки для переодевания. Всех заранее предупредили, что рядом — отличный пляж, там можно будет классно искупаться, а местная милиция обеспечит, чтобы аборигенов там не было. Шувалов отдельно договорился с местным начальником милиции, и тот пообещал, (небескорыстно, конечно), пару нарядов, чтобы отгоняли местных от пляжа. Типа, «здесь пляж закрыт на спецмероприятие».

Работники музея приготовили двуколку для желающих покататься на лошадях. А Шувалов не сомневался, что после шести — семи рюмок желающие найдутся.

Еды и водки заготовили много. Поваров и официантов Андрей Иванович набрал из работников элеватора. Из города пригласили музыкантов. Правда, с ними договор был четкий — работают до девяти вечера, а потом — обратно. Но Шувалов считал, что и этого более чем достаточно: после девяти те, кто желает вернуться домой, точно начнут откланиваться. А те, кто останется, отсутствия музыки вообще не заметят. Часов с семи будут спорить о работе.

Андрей Иванович вспомнил какой-то старый анекдот, что трое пьяных итальянцев говорят об искусстве, трое пьяных французов — о женщинах, а трое пьяных русских — о работе.

Так вот, его жизненный опыт подсказывал, что об итальянцах и французах он ничего не знает, но вот, что касается русских — то это правда.

Андрей Иванович посмотрел на часы. «Пора», — подумал он.

Шувалов снова управлял автомобилем сам — после смерти своего водителя. Сказать, что он был опечален? Нет, не правда. К Кузину он относился совершенно равнодушно. Просто в то время у него было такое настроение, что ему было все равно, кто у него водитель. Теперь, после наметившегося выхода из депрессии, он смотрел на это дело по-другому. И если бы Кузин не умер, то Шувалов все равно его уволил бы.

Андрей Иванович лихо промчался десять километров, отделявшие территорию элеватора от этнографического музея, свернул вниз с трассы, проехал извилистой дорогой к главному входу, и поставил машину на стоянке.

На территории музея вовсю шуршала обслуга, накрывая столы. Шувалов с важным видом обходил столы, зашел в вагончик-кухню, осмотрел туалеты… Зашел даже в конюшню, где перекинулся парой слов с конюхом, готовившем двуколку.

У центрального входа весело засигналили. Андрей Иванович поспешил туда. Это приехали чоповцы. По уговору с их начальством, они должна были прибыть за час до гостей, чтобы хорошо поесть, прежде чем приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей. Для них был заранее накрыт отдельный стол.

Директор ЧОП попросил Шувалова водки им не давать. Но, насколько Андрей Иванович их знал, ребята могли привезти это с собой. А вот следить за ними Шувалов не собирался. Это в его обязанности не входило. В ЧОПе работают взрослые мальчики, и они сами знают, что им можно делать, а что нельзя.

Чоповцы уселись за стол, загомонили… Шувалов ушел в административный вагончик, плюхнулся в кресло, включил телевизор. Вроде бы все шло своим чередом, и можно было расслабиться. Сегодня, кстати, должна была приехать супруга.

Смешно, но в последнее время внешне отношения у них выглядели просто идеальными. Андрей Иванович, который сжег к жене все чувства, относился к ней уважительно, предупредительно, и очень доброжелательно. Как к чужому человеку. И ни одной жалобы. Этакий карманный «кошелек».

Самое обидное для Шувалова было то, что жена с удивительной готовностью приняла эти новые отношения. Это лишний раз подчеркнуло для Андрея Ивановича, что она никогда его не любила.

«Устроить ей, что ли, все-таки, скандал»? — лениво подумал Шувалов. — «Сказать в лицо, что я все знаю»? Он явственно увидел лицо супруги после этой новости…

Однако мысль быстро исчезла. «Ради пары минут злорадного торжества нажить себе кучу продолжительных проблем»? Шувалов даже рукой махнул, чтобы отогнать погибельные видения.

«Лет десять назад я бы ей не спустил», — устало подумал Андрей Иванович. — «А лет пятнадцать назад я бы ее вообще убил… А сейчас возраст не тот, чтобы все кардинально ломать, доказывать что-то кому-то»…

У центрального входа весело загудело сразу несколько клаксонов. Это прибыли гости.

Шувалов выключил телевизор, встал, оправился, расчесался перед маленьким зеркалом, наклеил широкую улыбку на лицо, и отправился навстречу…

Павел Веретенников.


Гул, музыка, и прочие неопределенные звуки, свидетельствующие о том, что рядом идет большой праздник, были слышны издалека. Колян напрягся.

Они свернули с основной дороги, проехали по еле видимой лесной тропинке, и выехали на крошечную полянку.

— Давай, Паша, дерзай, — сказал Колян.

Веретенников переоделся в камуфляж, (даже кроссовки Колян подогнал ему камуфлированные), достал из багажника оружие, размялся.

Все это время Колян напряженно следил за ним. Наверное, он все же не был до конца уверен в правильности того, что делает.

— Ладно, — сказал Колян хладнокровно, — принимай препарат, Рэмбо. Пора… Стой! Еще раз посмотри фото. Помнишь главные цели?

Паша кивнул.

— А теперь пей. Отпей пока половину. Давай! Там уже веселье в разгаре. Тебя ждут!

Паша усмехнулся злой шутке, открутил крышечку, и выпил половину жидкости из пузырька.

Сначала он ничего не чувствовал, но потом неожиданно препарат оказал эффект.

— Эге, — уже весело сказал Паша. — Забористая штука. Я пошел.

— Ну, давай! Удачи! Помнишь, куда выходить? Мы тебя будем ждать. Давай!

Колян забрался в машину, его водитель тронулся, аккуратно и точно развернулся, и автомобиль уехал.

Паша посмотрел ему вслед, развернулся, и пропал в зарослях…

Веретенников последнее время и так хорошо тренировался, а допинг еще добавил ему сил. Так что лес он прошел как нож сквозь масло. Ему удавалось даже не сильно шуметь. А так как в верхушках деревьев бушевал ветер, то Пашу, можно сказать, вообще не было слышно.

Однако лес закончился, и между музеем и деревьями было достаточно большое открытое пространство. Впрочем, Паша, как совершенно верно заметил Колян, был местный, и знал эту территорию как свои пять пальцев. Он прошел немного вдоль кромки леса, и спустился в небольшую ложбинку. Конец ложбинки упирался в редкую группу деревьев, окруженную зарослями кустарника, а вот оттуда до территории музея, а конкретно — до конюшни, было рукой подать.

Паша укрылся в кустарнике, достал пузырек, допил остаток жидкости, и пустую тару спрятал обратно в карман. «Мало ли что?» — подумал он. — «Лишняя улика».

Неизвестно, где Колян достал этот препарат, но действовал он убойно. Голова стала ясной, мысли прозрачными, сил прибавилось немерено, и, казалось, нет ничего такого, чего Паша не мог бы совершить.

— Вперед! — прошептал сам себе Веретенников. — Там, на другой стороне, свобода, деньги и новые документы. Надо, Паша, надо!

Он натянул на лицо маску, глубоко вздохнул, и начал осторожно выбираться из кустарника. Насколько Паша помнил, между конюшней и мастерской должна была быть точка, хорошо прикрытая макетом старинного курятника, с которой большая часть двора была не только как на ладони, но еще и в зоне убойной досягаемости стрел. Колчан был полон, и Паша не сомневался, что ни одна стрела не пропадет даром. Шесть метательных ножей, каждый в своем матерчатом чехле, чтобы не звенели при ходьбе, приятно оттягивали поясной ремень.

Веселье было в самом разгаре. Музыка гремела так, что уже с той точки, где сейчас находился Паша, заглушала все звуки. Это прибавило Веретенникову уверенности в конечном успехе.

Но тут же он нырнул обратно в кустарник. Подход к конюшне охранял чоповец.

Правда, охранял — это слишком громко сказано. Он сидел на раскладном стульчике, и чуть ли не поминутно прикладывался к фляжке, извлекаемой из-за пояса. Закусывал он кусочками колбасы, вынимая их из пакета, стоящего у него возле ног.

Паша прикинул дистанцию… И усмехнулся. Пора было опробовать арбалет. Никаких сомнений, что он может промахнуться, у него не было. Он вообще чувствовал себя всемогущим.

Веретенников прицелился… Звук выстрела пропал в музыкальных воплях. Охранник упал со стула, ударился о землю головой, и мешком завалился на бок.

— Номер один! — прошептал Паша.

Удивительно, но ни никаких чувств, кроме спортивного азарта он не испытывал. То ли препарат так подействовал, то ли за последние месяцы он настолько очерствел, что ни чья судьба, кроме своей собственной его больше не волновала?

Паша перебежал к телу охранника, потом прошел вдоль задней стены конюшни. Оркестр на несколько минут умолк, и Паша замер. Но сердце у него даже не колотилось, он был совершенно спокоен. Просто музыка отлично блокировала все звуки…

При этом за несколько редких минут тишины Паша услышал гул праздника, и легко сообразил, что он в самом разгаре — гости уже изрядно приняли на грудь, так что его работа только облегчилась.

Оркестр снова взгвизнул, ударила разухабистая мелодия, и Паша возобновил движение. Он тенью мелькнул к заранее намеченной точке, и выглянул из-за укрытия.

Да, он не ошибся. Гости неорганизованно бродили по лужайке, заходили и выходили из музейных помещений, садились и вставали из-за столов. Короче говоря, это была та стадия любого праздника, когда люди разбиваются на кружки по интересам, а степень опьянения такова, что прочие окружающие как бы и перестают существовать.

Паша усмехнулся, и начал изучать лица. Шувалова, распевающего, судя по широко открываемому рту, какую-то песню, он узнал сразу. Но вот Донецкова и Мазепы видно не было. Не было и Грачева.

Это было уже хуже. Как бы то ни было, но слишком долго ждать Паша не мог. Вдруг какой-нибудь другой чоповец озаботится состоянием друга, и пойдет его проведать? А его друг лежит со стрелой во лбу. Нехорошо получится…

Из дома — музея вышла группа посетителей. Паша пригляделся… Ага, вот они, красавцы. Оба! Веретенников затаился в напряжении — куда они направятся? Дистанция была, все-таки, великовата. Можно было и промахнуться. И если бы они отправились к своим машинам, то…

Но нет. И Мазепа, и Донецков спокойно, с достоинством возвращались за стол. Они были окружены дамами, но этот факт волновал Пашу меньше всего. Он напряженно ждал, когда дистанция для выстрела станет для него практически убойной. Они не торопились занимать свои места, и Паша реально занервничал, несмотря на всю свою наркотическую стойкость и хладнокровность.

Он решил больше не терять времени, и начал выцеливать Мазепу, когда те, наконец-то, стали усаживаться за стол. И когда они приняли более-менее фиксированное положение, Веретенников напрягся, и открыл стрельбу…

Когда Мазепа рухнул лицом в салат, Донецков обернулся в его сторону, подставив свое недоуменное лицо под следующий выстрел. Третьим выстрелом был поражен Шувалов.

Так как звуков выстрела не было слышно вообще, (а в этом и состояла задумка с арбалетом), а происходящее было так чудовищно, и так дисгармонировало с атмосферой праздника, что Паша успевал спокойно перезаряжаться.

Но после падения Шувалова музыка все-таки оборвалась, а потом женщины начали вопить.

Какое-то шестое чувство подсказало Паше оглянуться. Позади него нарисовались два человека. Вряд ли они понимали, в чем дело, просто бежали на крик, и можно было бы срезать их и уйти в обратном направлении. И хотя Колян, внезапно переменив план отхода, однозначно сказал, что ждать его будут на той стороне дороге, а для этого нужно было, не теряя времени, проходить сквозь музей, он несколько смутился, увидев такое количество людей перед собой.

«Может быть, все-таки вернуться назад, переплыть речку, и пройти в обход? Времени, конечно, потеряю…», — подумал он.

Но тут раздался выстрел, и доска в заборе, с правой стороны от него, треснула. Его заметили, и в него стреляли. Причем сзади. Выбора теперь просто не было.

Веретенников рванул через двор. Увидев его, гости, особенно женщины, побежали в сторону парковки. Кто-то, поумнее, полез прятаться под столы.

Внезапно Паше показалось, что он играет в компьютерную игру. Как-то Колян дал ему поиграть в такую на своем компьютере, и это произвело на Пашу большое впечатление. В мозгу что-то щелкнуло. Треть двора Веретенников просто проскочил, а теперь он поднял арбалет, и выстрелил в первого попавшегося ему на пути человека. Теперь он шел как машина смерти, спокойно стреляя во все стороны.

Когда стрелы кончились, Паша отбросил арбалет в сторону, выхватил два ножа, и побежал изо-всех сил. Ему никто не препятствовал.

Он проскочил центральный вход, метнул один из ножей в мужчину, не вовремя оказавшегося на его пути, и тут по нему начали стрелять.

У него мелькнула догадка: пока он шел через двор, охрана не стреляла, потому что боялась попасть в окружающих — фактически они служили ему щитом. А теперь он был один на открытой заасфальтированной площадке, и стал отличной мишенью.

Паша наподдал еще, одновременно бросаясь из стороны в сторону. Он успел укрыться за автомобилями, и несколько секунд они прикрывали ему спину. Однако трасса шла по верху насыпи, и чтобы пересечь ее, нужно было взобраться наверх — иного пути не было.

Веретенников использовал последний резерв. Он достал лимонку, сорвал чеку, и метнул ребристую сферу в сторону музея.

Паша дождался разрыва, сжал зубы, и рванул из последних сил. Как только он приблизился к вершине, стрельбы по нему возобновилась. Но оставалось совсем немного! Паша еще раз надбавил, взлетел на асфальт, оставалось чуть — чуть, чтобы прыгнуть на ту сторону насыпи…

И тут его потряс страшный удар… Какая ирония судьбы! Пашу сбил грузовик!..

— Показался! Какой живучий, черт! Ого!.. Ах!.. Твою мать!…

Колян опустил бинокль.

— Надеюсь, насмерть, — сказал он. — Иначе, если он выживет… Твою мать!

Колян убрал пистолет, и крикнул подручным:

— Поехали закапывать!

Для Паши уже была приготовлена могилка — достаточно далеко отсюда, и Колян приготовил все, чтобы ее отлично замаскировать. Но этот балбес ухитрился и здесь все испортить.

— Только бы насмерть, — бормотал про себя Колян, озабоченно потирая лоб и матерясь.

Кирилл Мелехов.


Странно, но единственным человеком, кого он хотел бы сейчас видеть, был Профессор. И Профессор приехал. Кирилл не звал его, не звонил, не писал. Профессор приехал сам.

— Откуда узнал? — спросил Кирилл, не показывая удивления.

Да и он и правда, почему-то совсем не удивился.

— Мне сказал Захар, — ответил Профессор. — Я решил, что тебе сейчас тяжело, и приехал.

Кирилл замолчал. Он хотел было спросить, почему Профессор вообще вспомнил о нем, но не решился. Он был рад, что рядом есть человек, с котором можно поговорить о том, о чем не станешь говорить ни с родителями, ни с друзьями. (Да и очень близких друзей-то, как оказалось, у него и нет. Так, хорошие знакомые в той или иной степени).

— Ты мне просто почему-то нравишься, — Профессор умудрился ответить даже на не заданный вопрос.

— Ну, что стоим? — продолжил он. — Пойдем в дом.

— Хорошо.

Кирилл повел гостя на кухню. Тот привез с собой объемистый пакет, из которого последовательно достал две бутылки водки по три четверти литра, две палки копченой колбасы, хлеб, и две бутылки минеральной воды.

— Я без запивки не могу, — пояснил он. — А хлеб купил потому, что не уверен, что у тебя вообще в доме что-то есть.

Кирилл открыл хлебницу.

— Да, нет ничего, — согласился он. — Это ты правильно захватил. И как ты обо всем подумал?

— Меня же называют Профессор, — ответил гость.

Кирилл согласно кивнул. Легкая улыбка коснулась его губ, и тут же исчезла. Губы снова сжались в полоску. На секунду он зажмурился, как он боли.

Профессор самостоятельно достал нож, разделочную доску, и нашел стопарики.

— Давай сразу по одной, — сказал он, и разлил водку.

Он также нашел два тонкостенных высоких стакана, (из комплекта, подаренного еще на свадьбу), налил себе минералку, вопросительно посмотрел на Кирилла. Тот кивнул, и Профессор наполнил стакан для него.

— Давай!

Они выпили. Профессор начал нарезать колбасу, потом спросил, есть ли в доме соленые огурцы, или помидоры.

Кирилл наморщил лоб, вспоминая, потом сходил в погреб, вернулся с трехлитровой банкой, открыл.

Профессор взял вилку, тарелку, достал несколько огурцов, нарезал, сложил горкой.

— Знаешь, — сказал Кирилл, который от первой же рюмки впал в задумчивость, — я только сейчас понял, что я ее по-прежнему люблю.

— А что, — спросил Профессор, — были сомнения?

Он быстро налил по второй, подвинул стопарик к Кириллу, тот выпил, запил минералкой, зажевал колбасой. Все это время его взгляд был устремлен куда-то внутрь.

— Были, — признался он. — Были. Я последнее время боялся, что я ее люблю, а она меня — нет. А потом думал: а может, это я сам ее не люблю? И вообще зря поженились, рано? Поторопились? Я настаивал, жизнь ей испортил?

— А теперь что?

— А теперь… А теперь я думаю, что это я сам себе все придумывал. Того, чего и не было. Если бы она меня не любила, разве позволила бы себе от меня забеременеть?

— Согласен, — кивнул Профессор. — Но время лечит. Не сразу, но будет легче. Боль станет прошлым… Ты закусывай, кстати. А то быстро упадешь.

Кирилл послушно зажевал кусок колбасы, а потом сам взял бутылку и разлил водку.

— Давай, — сказал он. — Давай. У меня душа болит, а поговорить не с кем. Хорошо, что ты приехал. Хорошо, что выпить привез.

— Ты на работе отпросился? — спросил Профессор.

— Нет, — вяло махнул рукой Мелехов. — Нет у меня больше работы. Наш хозяин здесь свой бизнес закрыл, и в город перенес. Сказал, кто хочет, пусть туда едет, и жилье снимает.

— Поедешь?

Кирилл недоуменно посмотрел на собеседника.

— Да ну… Нет, конечно. Никуда я не поеду. Мне эта работа уже до чертиков надоела. Не по специальности, к тому же.

— Ну, тебе виднее.

Кирилл помолчал, а потом, будто решившись на что-то, сказал:

— Тут ко мне один свидетель приходил, рассказал, как было все на самом деле, сказал, что девчонку эту, с элеватора, отмазывают. Что это она правила нарушила.

Профессор с любопытством взглянул на хмурого Кирилла:

— И что свидетель? Будет говорить?

— Какое там! — махнул Кирилл рукой. — Сказал, что никаких показаний давать точно не будет. Промолчать не смог — совесть замучила, но официально свидетельствовать боится.

— Правильно боится, — усмехнулся Профессор. — Я слышал об этой истории. Эта девчонка — вроде как любовница у Грачева. Во всяком случае, очень на то похоже. Он ее не первый раз отмазывает. А Грачев — это фигура в области известная. И приятели у него солидные. С ними спорить трудно. А простому человеку — вообще невозможно. Взяли бы твоего мужика в оборот, ему бы и небо с овчинку показалось.

— Неужели у нас теперь нигде правду не найдешь? — со злостью стукнул кулаком по столу Кирилл. — Что за государство теперь такое?

— Вот такое у нас государство. Виртуальное; вроде бы оно есть, и одновременно его и нет.

— Это как?

— Сейчас объясню. Только давай еще выпьем.

Они снова выпили, Кирилл скривился.

— Для чего вообще появилось государство? — начал говорить Профессор. — Чтобы люди не жрали друг друга. Чтобы сильные не уничтожали слабых. Чтобы не было войны всех против всех. А для этого государство должно быть жестоким. Чтобы заставить сильного подчиняться, нужно быть еще более сильным. Значит, во главе государства должен стоять человек, который не боится применять насилие. Царь, тиран, диктатор.

— А как же демократия?

— Это отдельная песня. Если коротко сказать, то «демократия — это когда все подчиняются Главному Демократу». Не обязательно, чтобы электорат даже знал его в лицо. Он может спокойно руководить тихо и незаметно. Такой жирный паук, который дергает за паутинки, а сам сидит в темном уголке. Видел таких?

— Да сколько угодно!

— Вот именно. Я тебе точно говорю, что у любой демократии есть такой Главный Демократ. Просто подлость в том, что люди о нем даже не знают. А думают, что ими некий избранный Президент руководит.

— И наш такой же, получается?

— Точно не скажу, но практически уверен, что и он не очень самостоятелен.

— А кто же тогда?

Профессор замолчал, разлил водку, протянул Кириллу.

— Ты не куришь?

— Нет.

— Ну и правильно. И я не курю… Я не знаю, думаю, кто-то из бандитов. Только таких, особо крупных. Они уже даже и не бандиты почти, а Хозяева!

— И как же так получилось?

— То же очень просто. У кого в руках сила, у того в руках и власть. Если государство устраняется от карательных функций, то властью будут бандиты… Вот простой пример. Есть, скажем, глава района, да. Вот у него есть указания сверху — сделай то-то и то-то. И тут от местного «авторитета» сообщение: «Не делай этого — плохо будет». Как думаешь, кого он послушает?

Кирилл рассмеялся.

— Если дурак — то начальство. А если жить хочет — то бандитов.

— Правильно. Потому что начальство что может сделать? Ну, максимум, уволят. Посадить — это редко. Да и то, родных-то не посадят. А бандиты всю семью могут убить. И детей не пощадят. Как о детях подумаешь, сразу руки опускаются.

— А у тебя дети есть, Профессор?

— У меня? Нет. И жены нет, и не было никогда. Я в эту страну не верю, зачем семьей обзаводиться?

— А… — начало было Кирилл.

— Подожди, — махнул Профессор рукой, — дай я закончу…Вот. Вот чиновник и понимает, что бандиту ничего не будет. У нас ведь и смертной казни теперь нет. То есть, даже если вдруг! Вдруг его и посадят, то он все равно вернется. Да и сообщники на свободе останутся, отомстят по-любому. Так что будет наш чиновник выполнять указания от тех, кого он больше боится. Растет параллельная власть — официально в области губернатор, а неофициально — «смотрящий» какой-нибудь. И кто главнее, уже и непонятно. А потом криминал просто становится властью — «смотрящий» — губернатор. А если еще этническую преступность добавить, ну, ты понял, о чем я, тут вообще караул полный.

— Да… Там такая сплоченность!.. Стена! Ну почему мы — русские — так не можем? Почему у нас каждый сам за себя, и норовит другого сожрать? Почему мы не можем объединиться вместе так, как они? Они — вместе, и они сила!

— Ты считаешь, что нам как раз и не хватает такого поведения? А ведь ты наверняка не додумал эту мысль до конца. Уверяю — не додумал. Ведь на самом деле, такая спайка — это не признак цивилизованности. Ничего хорошего тут нет.

— Это как?

— Очень просто. Вот представь себе сценку на базаре. Заспорили русский и, скажем, аварец. Ну так, для примера. Поругались, у них случился конфликт. И аварец зовет на помощь своих. Они прибегают, и начинают русского бить. Здорово, да? Кажется, на первый взгляд, что тут русские должны были бы прибежать, и начать бить аварцев? Так я понимаю?

— Ну да, примерно так… Если бы было так, то и конфликта не было бы этого.

— Да ну!.. Конфликты будут всегда. На это рассчитывать нечего. Но цивилизованное поведение каким должно быть? Разнять, узнать что случилось, защитить обиженного и наказать обидчика — вне зависимости от его национальности. Вот так должны поступать цивилизованные народы!

— Бли-ин! А ведь ты прав, слушай! Как-то мне это раньше в голову не приходило.

— Вот когда у моего, скажем, ребенка был бы конфликт в детском саду, я пошел бы разбираться. Кто виноват? Если мой виноват, я его и накажу. Сам. А не полезу бить другого ребенка или его родителей только потому, что у них с моим ребенком что-то произошло. А для взрослых людей, вообще-то, существует суд. А когда говорят, что «наш человек всегда прав просто потому, что он наш», то так государство не построишь.

— Да, все ты верно говоришь… Но ведь кавказцы тебя не слушают. Они за своих горой, и своих целей добиваются всегда.

— Ну, во-первых, у них другой менталитет. Наше государство для них чужое. Это факт, от которого никуда не денешься. Для них — мы отдельно, они — отдельно. А вот между собой — внутри одной нации — у них порядки строгие. Там такие жесткие правила, что не забалуешь. А во-вторых, это наше государство само и виновато. Раз русские отдали ему право судить и рядить, и людей защищать, то оно и должно это делать. А оно не делает! Вот бьют десять человек кавказцев одного русского на базаре — вот все десять и должны сесть в тюрьму. Тогда — в следующий раз — и бежать на помощь будет некому, и лишний раз подумают — а стоит ли? А где ты видел, чтобы у нас такое было?

— Нигде. Ну и что делать?

— Мое мнение хочешь узнать? Пожалуйста. Отделять их надо.

— Чечню?

— Да ну почему только Чечню? Весь Северный Кавказ. Весь! Разве что, кроме осетин. Посмотри на карту. Какой там процент нашей страны составляет эта территория? Да нет ничего! А сколько бед оттуда идет? А сколько денег туда идет? И зачем нам это? Закрыть границу намертво, и отсюда всех на историческую родину. И нам хорошо.

— А им?

— Им? Вряд ли. Я думаю, они там передерутся быстро. Мы для них сейчас — объединяющая сила. Как общий враг. Они нас ведь и правда к себе не звали — мы туда сами пришли, насильно. А когда мы исчезнем, предоставим их самим себе, они начнут своими проблемами заниматься. И у них там своих заморочек между собой, поверь мне, ого-го сколько!

Кирилл и Профессор замолчали. Кирилл потер лоб.

— Слушай, Профессор. Что-то ты меня в еще больший депрессняк вогнал. Что будет-то? Что делать? Все пропало?

Профессор пожал плечами:

— Я думаю, да. Ничего хорошего уже не будет… Знаешь, я думаю, что сейчас даже хуже, чем было при большевиках. У тех хоть идея какая-то была. Они что-то строили. И даже не для себя лично. Они были Власть. Именно так — с большой буквы. Они держали страну, они управляли. При них никакой параллельной власти и быть не могло, в принципе. Пусть Советская власть — но государство! Вот из нынешних, не берем в расчет азиатских бабаев, это Лукашенко такой. Он тоже власть, и пришел надолго. Его не сколупнешь. Он все держит под контролем. И не боится никого и ничего. Надо убить — убьет, надо чтобы человек исчез — он пропадает. Там один хозяин, и поверь мне, об него многие обломают зубы.

— Нам такой, что ли, нужен?

— Нет, не нужен. Умение сохранять власть, и наладить контроль — это еще не все. Нужно страну куда-то вести, нужна идея.

— А у него есть идея?

— Я думаю, нет у него никакой. Законсервировать советскую власть в своей стране — это еще не идея.

— А у наших разве есть идея?

— А ты знаешь, есть! Очень простая — наворовать здесь как можно больше денег, и свалить жить за границу. Что про верхи говорить, если даже с нашей администрации один такой хапнул хороший куш, и свалил. Где-то вроде на Гоа прикупил себе домик, и сказал, что ему лично денег хватит до конца жизни, а остальное его не интересует.

— И что — его нельзя оттуда выдернуть?

— Практически — нет. Он же не один хапнул. Его потяни — там и другие паровозом пойдут. А они еще тут люди из «обоймы». Не позволят.

Кирилл пристально посмотрел на Профессора.

— Ну а ты, Профессор, тоже бабло куешь по-тихому? Только без обид.

Профессор не обиделся.

— У меня на крупные схемы таланта не хватает. А так мне на жизнь вполне достаточно. Детей у меня нет, жены — тоже. Квартира есть — своя. Я просто смотрю на весь этот маразм, наслаждаюсь им, и хочу узнать, чем все это закончится.

— И сердце не болит?

— Нет. Когда советская власть пала, мне все стало безразлично. Она была не сахар, но все же это было лучше, чем то, что есть сейчас и будет дальше. Мне даже людей-то не очень жалко. Хотели сто сортов колбасы? Хотели развлечений без цензуры? Нате. Жрите! Не обляпайтесь!.. Ну, отдельных людей, жалко, конечно. Тебя вот жалко, иначе не приехал бы. Ты — хороший парень, ты все это не заслужил.

Глаза застилал легкий туман. Речь становилась все откровеннее, но, кажется, каждый говорил как бы о своем.

— Я сначала повеситься думал, — признался Кирилл. — А потом хотел в церковь сходить. Нельзя так. Грех это большой.

— Вот — вот, — вцепился в нужное ему слово Профессор, который похоже, просто прослушал признание собеседника. — Церковь. Она самая. Больше всех с безбожной советской властью боролась. А за что боролась, на то и напоролась. Рухнула железная стена и моральный облик строителя коммунизма, и попер вал разврата и разложения с Запада. Теперь чем «голубее», тем шире у тебя перспективы. Педофил — вообще можно сразу в депутаты. Брак — пережиток. Целомудрие — идиотизм. Умеренность — удел неудачников. Ну и так далее. Это поток нашу церковь повалит. Сомнет. На Западе смял, и у нас сомнет. Я тут с одним священником разговаривал на частной вечеринке. Он со мной согласен. По сути. Но надеется на чудо. А я вот в чудеса такие не верю.

Мелехов долго смотрел в стол. Потом медленно проговорил:

— Сердце мое жгут боль и ненависть. Тварь я дрожащая или право имею?

Внезапно Профессор как будто слегка протрезвел.

— Ну что же? Одна умная женщина, ее, правда, потом в тюрьме изнасиловали и убили, сказала вот что. Протест — это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает. Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование. Протест — это когда я заявляю: всё, я в этом больше не участвую. Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы и все остальные тоже в этом не участвовали.

— Хорошие слова, — сказал Кирилл. — Но у меня путаются мысли. Давай запишем это.

Он сходил в комнату за бумагой и ручкой, вернулся, и с большим трудом, под нетвердую диктовку Профессора записал цитату.

— Давай отдохнем, — сказал Кирилл. — У меня глаза закрываются. Я — в спальню. А ты в зале на диване приляг. Ладно?

Павел Александрович Грачев.


За последнее время у Павла Александровича произошло много знаменательных событий. В основном, можно сказать, приятные.

Начать с того, что он благополучно избежал «Максимовского расстрела». А вот Мазепа и Донецков — нет. Киллер был точен: загнал каждому по стреле в лоб так, что ни о каких шансах на спасение и речи не было.

То, что он положил еще несколько человек, например, Шувалова, Грачева особо не трогало. Но вот Мазепа и Донецков…

Конечно, это были старые соратники, и чувство сострадания и жалости Павлу Александровичу иногда не было чуждо. Но вот последнее время доходили до него неясные слухи, что партнерам начало надоедать их второстепенное положение. А это означало, что они будут требовать выделения доли… А это очень серьезные доли… И «Деметра» могла «поплыть»…

Правда, слухи были пока не подтверждены, но что-то подозрительное Грачев ощущал и сам. Конечно, он постарался бы не допустить распада компании, но как? А теперь местные максимовские идиоты избавили его от всех забот.

Конечно, если бы и он был бы на этом злосчастном празднике, то для него это также могло бы кончиться печально. Но… Что получилось, то получилось.

А теперь Грачев встретился с наследниками покойных, пообещал им дальнейшее расширение фирмы, увеличение дивидендов. Они смотрели на него как на благодетеля. Так что возможности каких-то неожиданных выходов из компании и разделов в ближайшее время можно было не ожидать.

Банда Коли Коршунова была разгромлена. Сам Коля сумел уйти в неизвестном направлении, но Грачев его не боялся. Зато к делу удалось притянуть бывшее руководство элеватора, и, разумеется, даже минимальные возможности реванша с их стороны были полностью нейтрализованы.

Дело с аварией полностью замяли. Сначала даже хотели было перевернуть его так, что это Кузин, имевший, как неожиданно оказалось, некие отношения с местной бандой, совершил покушение на Катю, но потом поняли, как абсурдно это будет выглядеть, и решили до таких крайностей не идти.

Просто все замяли, сняли с Кати все подозрения… И она отблагодарила Грачева так, что он даже и не знал — радоваться ему или огорчаться. Она забеременела от него.

С одной стороны, ему было приятно — ребенок от любимой Кати. С другой — теперь уже точно предстояли пренеприятнейшие объяснения с супругой. (Пока еще супругой — Павел Александрович начинал серьезно задумываться о разводе).

Да, и вот еще что. Возникла мысль прикупить два местных хозяйства, земли которых прямо прилегали к элеватору. Почва здесь была бедная, крестьяне сидели по уши в долгах, и уже сами засылали ходоков к «Деметре» по поводу того, чтобы отдаться чуть ли не даром.

Грачев советовался со своими агрономами, и они, в принципе, давали гарантии, что в полтора раза поднять урожайность могут точно. А вот больше — этого обещать нельзя.

Сам же Павел Александрович смотрел гораздо дальше. Здесь, в этих местах, протекала очень чистая, местами довольно глубокая и широкая река. Расстояние до города было несерьезным — где-то километров пятьдесят. И если в этих местах построить дачный поселок, да подвести к нему коммуникации… Местные-то вряд ли бы осилили, им это не по зубам. А вот у «Деметры» денег хватит. В таком месте и сам Павел Александрович не отказался бы заиметь себе что-то вроде летнего дворца.

Да и жить там с Катей… Оставив городскую квартиру супруге и детям.

В общем, покупать было нужно. Тем более, что и сами хотят.

Мало того, Павел Александрович задумал новый, но теперь уже персональный проект. Нежданно — негаданно, достаточно не старый, и на вид весьма крепкий мужик, депутат областной думы по максимовскому району взял, да и крякнулся от инфаркта. Скоропостижно. Открылась вакансия. Грачев подумал, подумал, и решил, что пора бы уже и самому в депутаты. И тщеславие утолить немного, и для дела весьма полезно. Депутатство для бизнеса — это большое подспорье.

А чем он не депутат? Тем более, что Павел Александрович многих депутатов знал лично, и никакого уважения к ним не испытывал, а большинство вообще считал глупее себя. Иногда — намного.

Так что нужно было рискнуть с выборами. Конечно, затраты… Но теперь он в «Деметре» безоговорочно главный, и чтобы не решил сделать, куда бы не собрался деньги потратить — никто против и слова не скажет.

Как-то все так удачно пошло в последнее время, что даже тревожно становилось: «А в чем, собственно говоря, подвох»?

Кирилл Мелехов.


На следующее утро продолжения не последовало. Профессор коротко попрощался, и ушел. У Кирилла болела голова, немного мутило, потому гостя он задерживать не стал, закрыл за ним калитку, и снова лег в постель.

Меланхолично стучали ходики, по улице проехала машина, а в остальном было очень тихо. Кирилл уснул. Проснулся он через несколько часов, солнце уже было высоко, где-то далеко визжал деревообрабатывающий станок. Наверное, он и разбудил.

Тошнота прошла, голова также перестала болеть, но навалилась страшная тоска. Ничего не хотелось. Хотелось тихо плакать, и чтобы кто-нибудь пришел и пожалел. Но никто не приходил, некому было прийти. Взгляд случайно упал на семейную фотографию. Сначала, сгоряча, Кирилл хотел ее убрать, но как-то не поднялась рука. А теперь уже и не хотел. Иногда он разговаривал с Ингой, и порой ему казалось, что он даже слышит ее ответы. Возможно, кто-то сказал бы, что он сходит с ума, но так сходить с ума было даже приятно… Так Инга была живой — пусть даже только в его воображении.

Кирилл поднялся, сходил на кухню, достал из холодильника банку холодной воды, и выпил почти всю.

Затем он увидел на кухонном столе листок бумаги и ручку. Он что-то вчера писал, и оставил это прямо среди неубранной посуды. Кирилл взял бумагу. Неровным почерком, вкривь и вкось там было написано:






«Протест — это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает.

Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование.

Протест — это когда я заявляю: всё, я в этом больше не участвую.

Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы и все остальные тоже в этом не участвовали.

    

Ульрика Майнхоф. (Фракция Красной Армии)».







Кирилл перечитал текст несколько раз. Потом он сел на табуретку, подпер голову рукой, и глубоко задумался…

На следующий день Мелехов достал и пересчитал оставшиеся у него наличные деньги. При должном уровне экономии он мог протянуть без работы еще пару месяцев. С учетом помощи родителей — еще, наверное, месяц. Хотя сесть папе и маме на шею было, по меньшей мере, стыдно. Младшая сестра училась в городе, на платном отделении, и сейчас все средства семьи уходили на ее содержание.

— Два месяца, — пробормотал Кирилл.

Он аккуратно сложил купюры, и снова убрал их в ящик письменного стола. На глаза ему попался военный билет. Мелехов перелистал его и чему-то улыбнулся про себя.

На следующий день он пошел в местную районную библиотеку. Кирилл собирался посмотреть подшивки областных газет за несколько последних лет. Его интересовало все, что касалось «Деметры» и ее руководителей. Подшивки были толстые, но времени у Кирилла было много. Он никуда не торопился. Народу в читальном зале было немного, на Мелехова никто не обращал внимания, он тихо сидел в уголке и шелестел страницами. Интересующая его информация встречалась не часто, но кое-что попадалось.

Сначала в газетах возник Грачев. Его имя было связано с областной агропромышленной корпорацией.

Он был там на вторых ролях, но иногда мелькал в новостных сводках, а однажды дал областному официозному рупору интервью. Ничего умного — «на фоне отдельных недостатков все хорошо, и мы с оптимизмом смотрим в будущее». Пустота. Зато перед текстом интервью были напечатаны биографические данные Грачева. Кирилл достал блокнотик и аккуратно занес туда все, что, по его мнению, там было интересного. Он даже хотел тайком вырезать фотографию Грачева из газеты, но все-таки постеснялся. «Успеется», — рассудительно подумал Кирилл.

После интервью довольно долго никакой информации ни о Грачеве, ни о «Деметре» не было. Грачев, очевидно, исчез с горизонта, а компания еще не была создана. Несколько часов прошли впустую.

Мелехов пришел на следующий день. И сразу удача — в первом же номере, следующем за предусмотрительно заложенной закладкой, появилось маленькое упоминание о «Деметре». Взволнованный корреспондент писал о трагедии колхозников, о том, что безжалостные перекупщики, пользуясь отчаянным положением хозяйств, скупают у них зерно по самым невыгодным ценам, придерживают, а потом перепродают втридорога. Автор материала разразился риторическими требованиями к властям «остановить беспредел», а также к колхозникам — «не отдавать хлеб за бесценок». Было перечислено несколько таких крупных перекупщиков, в том числе и «Деметра».

Однако ни одной фамилии из компании названо не было. А в следующем подобном материале «Деметра» уже и вовсе не упоминалась. «Заткнули рот»? — подумал Мелехов.

Тем не менее, негатив о компании появился снова. Очередной, еще более взволнованный сельский корреспондент возопил о том, что земли разрушающихся хозяйств скупают неизвестные «темные» личности. Правда, пафос щелкопера был направлен в основном против некой «Пирамиды-М», а «Деметру», как было очень похоже, притянули просто для массовости. Во всяком случае, о противоправных действиях «Пирамиды» было сказано много — с цифрами и фактами, а о «Деметре» — только ее название.

Мелехов быстро просматривал каждую страницу по диагонали, но практически за целый год больше не было ни единого упоминания о том, что его интересовало.

Зато потом Кирилл нашел довольно объемную статью. Здесь о «Деметре» писали уже в восторженном тоне. Автора статьи поразила грандиозная разница в урожайности, которая была получена до прихода инвестора и после. Даже при советской власти — в лучшие годы — колхозу до такого результата было очень далеко. Главный агроном «Деметры» довольно доходчиво разъяснял, как им удалось добиться таких сдвигов за столь короткие сроки.

После этого материалов о компании стало заметно больше, и фамилия Грачева начала фигурировать почти в каждом из них. Расширение фирмы, приобретение колхозов и элеваторов, рост урожайности, рост инвестиций — все в положительном тоне, а сам Грачев уже выступал в роли «отца-благодетеля» областной экономики. Кроме того, «Деметра» занялась благотворительностью, и в газетах начали писать и об этом. Стиль был такой же, как в материалах «На правах рекламы», хотя такое словосочетание там отсутствовало.

Мелехов выписывал себе в блокнот все, что считал полезным или интересным — фамилии, названия хозяйств, элеваторов, партнеров и клиентов. Очень сильно помог юбилей компании. Одна из областных газет посвятила этому событию целую полосу. Из нее, например, Кирилл узнал, что покойный директор элеватора Шувалов начинал в «Деметре» простым заготовителем.

В газете было написано многое, но, разумеется, о том, откуда появились деньги на создание «Деметры», там не было сказано ни слова.

Мелехов понимающе усмехнулся. «Туманное происхождение первоначального капитала — общее место современного российского крупного бизнеса». Где-то он такое уже то ли читал, то ли слышал. Или по телевизору кто-то сказал, или где-то это было написано в газете? Впрочем, неважно. Главное, что это правильно.

Все дальнейшие новости шли только в положительном ключе. Урожайность, инвестиции, урожайность и инвестиции. В одном месте попеняли, что «Деметра» упорно отказывается заниматься животноводством. Впрочем, на соседней же полосе другой автор авторитетно объяснял, почему никто не хочет в него вкладываться. А в такой компании сидели явно не дураки, и тратить средства на заведомо убыточные проекты совершенно не собирались. Так чего удивляться?

Правда, в городской оппозиционной газете проскользнула информация, что Максимовский элеватор достался «Деметре» не вполне законным путем. Однако и здесь журналист был максимально осторожен, и постоянно оговаривался, что это «неподтвержденная информация», и особенно доверять ей не стоит. «Боится», — отметил Кирилл, усмехнувшись.

Потом он наткнулся на заметку о ДТП, в котором погибла Инга, и улыбка сползла с его лица. Мимоходом было отмечено, что водитель «Москвича» не справился с управлением, столкнулся со встречным автомобилем, и погиб вместе со всеми своими пассажирами.

Мелехов скрипнул зубами, отложил подшивку, и долго смотрел невидящим взглядом в стенку. Библиотекарь даже обратила на него внимание, и поинтересовалась, все ли у него в порядке. Мелехов с трудом вынырнул из дурмана, и хрипло ответил, что да, все в порядке, просто он немного задумался.

Скоро ему начали попадаться статьи о «расстреле в музее». Об этом отписались абсолютно все региональные издания — с той или иной степенью подробности. В целом речь шла о борьбе честных предпринимателей против криминала, а погибшие от номера к номеру все больше и больше приобретали черты великомучеников. Грачев публично обещал, что дети погибших сотрудников, в том числе и чоповцев, ни в чем не будут нуждаться до самого совершеннолетия.

Почему сам Грачев отсутствовал в этот день на таком грандиозном празднике, не написал никто. Даже и вопросом таким никто не задался.

«А не он ли сам имеет отношение к этому делу?» — подумал Кирилл.

Он помнил, что учредителей «Деметры» было несколько, и основные как раз и погибли в музее.

В тех сериалах, которые так часто смотрела Инга, учредители фирм, как правило, всегда стремились истребить друг друга с той или иной степенью изобретательности. И, как подозревал Мелехов, сценаристы не просто выдумывали все эти события из головы. Если уж криминальная хроника пестрела сообщениями, как изводят из-за имущества друг друга близкие родственники, то что говорить о чужих людях?

Однако Кирилл с трудом мог представить, что может быть общего между местным бандитом Коляном и его подручными, и Грачевым? Впрочем, сейчас встречались сочетания и покруче.

Короче говоря, за несколько дней, проведенных в библиотеке, Кирилл собрал массу информации по интересующему его вопросу, и теперь сидел у себя дома, в зале, за столом, положив перед собой открытый блокнот, и рассуждал, периодически разговаривая сам с собой вслух.

— Тварь я дрожащая или право имею? — снова повторил он.

Когда-то в школе он писал сочинение по Достоевскому — «Преступление и наказание». Из чувства противоречия, так как в учебнике авторы явно осуждали поступок Раскольникова, Кирилл в сочинении отчаянно его защищал. Старуха бесполезна, более того — откровенно вредна, а деньги, которые она нажила неправедными путями, попав в руки Раскольникова, могли пойти на благое дело. Вот и выбор — жизнь хищной, алчной и вредной процентщицы, или благо многих хороших, но несчастных людей?

Мелехов отчаянно пытался доказать, что благо многих важнее, но не смог толком сформулировать свои мысли, и получил «трояк».

Теперь ему предстояло решать вопрос гораздо более важный. Речь шла не об абстрактной выдуманной старухе, а о живом человеке.

— Но можно ли его назвать человеком? — сказал себе Кирилл.

Подумал, и добавил:

— Наверное, можно. И все-таки…

И все-таки он спасал от наказания своего «человечка». Возможно, любовницу. Может быть, родственницу. Мелехов этого не знал. Но он с пронзительной ясностью ощутил, что для Грачева существование его Инги было абсолютной пустотой. Он никогда про нее не знал, и знать не хотел. Была она жива, ранена, или мертва — ему было совершенно безразлично. Как и существование ее мужа, детей, родителей… Он спасал свое! Свое! До чужой беды и боли ему и дела не было.

Это же очевидно!

Но тогда почему он — Кирилл Мелехов — должен переживать за Грачева? Кто он ему? Если бы не произошедшая трагедия, он также не слышал бы о нем ничего, да и не хотел бы. И узнал, только потому, что Грачев переступил через него, чтобы соблюсти свои интересы. Для него, получается, Кирилл был что-то вроде таракана.

— Но если я для тебя таракан, — сказал Кирилл вслух, — почему ты для меня не таракан? Ты даже не просто таракан. Ты — гнида! Потому что это не я отмазываю убийцу от наказания, а ты.

«Деньги и связи — как броня. Можно делать все, что считаешь нужным, что хочешь. И ничего тебе не будет. И считаешь остальных за холопов. Смотришь презрительно из окна своего «Мерседеса», как чернь копошится где-то там под колесами».

Листая подшивки, Кирилл случайно наткнулся на жуткую историю, которую он прочитал, несмотря на то, что искал совсем не это. Историю о молодом офицере, который повесился из-за того, что его жена занималась проституцией. Дело было обыденное и простое. У него было двое детей, жена не работала, потому что было негде работать, а его оклада на жизнь не хватало совершенно, потому что его еще и не выплачивали.

История была не свежая, еще начала девяностых годов, но Кирилл уже довольно осознанно помнил тот период времени. О том, что можно работать, и месяцами не получать зарплату, он знал на опыте своих собственных родителей.

Так вот. Двое маленьких детей, на фоне наступившего товарного изобилия, постоянно что-то просили и хотели. И самое обидное и жалкое было то, что просили они не только лишнее; но и на самое необходимое для детей часто не хватало денег. А чтобы их порадовать, и речи не шло.

Отец постоянно находился в части. Во-первых, потому что служба, а во-вторых, потому, что дома ему находится было очень тошно из-за этой проклятой нищеты. Поэтому все детские слезы и капризы доставались матери.

Как она пришла к решению пойти на панель, и как она туда попала — об этом газета умалчивала. Но, как бы то ни было, она туда попала. А так как женщина она была очень хорошенькая, совсем не потасканная, то пользовалась успехом. Деньги у нее появились, и, наконец, детей она смогла накормить досыта, одеть и обуть.

И хотя супруга старалась изо всех сил сохранить в тайне от мужа свою позорную работу, однажды кто-то ее все же выдал. Муж вначале не поверил, а прямо пошел к ней, и потребовал объяснений.

Отпираться она не стала — факты были слишком очевидны. Тогда офицер пошел к себе в казарму, в ротную канцелярию, и повесился.

Эта история, а главное — ее конец, настолько потрясла Кирилла, что в течение дня он все время к ней возвращался.

«Ну, ладно», — размышлял он. — «Жизнь стала тебе не мила. Не смог простить, не смог пережить. Но зачем вешаться? Что за глупое — нет, не так — тупое решение! Да неужели ты не видел, не соображал, что кругом полно людей, которые довели тебя, твою жену, твоих детей до этого?! Ведь не ты был виноват, в том что тебе предало государство! Они же и пользовались твоей женой, а ты пошел и убил себя. А они остались, и будут пользоваться ею снова и снова. И детей твоих мучить. Чего ты добился, идиот?! Пошел бы в оружейку, ты же офицер! Взял бы автомат, а лучше — пистолет — его не видно. Пошел бы в областную администрацию, в мэрию городскую, куда там еще — как там они сейчас называются, неважно. И утащил бы за собой с десяток дерьмократов. Пали в любого, не ошибешься, там на каждом пробу некуда ставить. Погиб бы как свободный человек, раз все равно решил умереть, в бою. Кого уволок — тем не повезло; зато простым людям повезло бы — новые чинодралы осторожнее стали бы. Очко-то не железное и у них».

«Что же такое?» — думал он дальше. — «Относятся к нам как к баранам. Стригут со всех сторон. Да потому что мы позволяем считать себя баранами. Только блеять можем жалобно. На большее не хватает. Вот и Грачев, наверняка, меня считает бараном… Точно, точно считает. А надо быть волком. Чтобы боялись. Чтобы знали, что и загрызть может. Или пусть не волком. Не все могут быть волком. Пусть даже бараном, но таким — у кого рога острые, и кто может на них поднять. Потому кавказцев бояться, и чиновники все бояться, и органы, потому что те не бараны. Они как волки кидаются. А против ножа инструкцией не прикроешься. И я не баран! Не хочу быть бараном! Ничего, Грачев, ты еще поймешь, что не все можно купить, и не всех запугать. Подожди».

Кирилл достал из ящика стола кассету, вставил в плэйер, Вячеслав Бутусов запел:
		«Когда впервые за туманами запахло огнем



		Он стоял за околицей и видел свой дом



		Картошку в огороде и луг у реки



		Он вытер слезу и сжал кулаки



		Поставил на высоком чердаке пулемет



		И записал в дневнике: «Сюда никто не войдет!»








— Сюда никто не войдет! — повторил Кирилл Мелехов.

Он снова пересчитал свои средства — денег оставалось в обрез на полтора месяца. Но Кириллу позарез нужно было купить оптический прицел. Профессор сказал, что купить не проблема, просто нужны деньги.

Тут, кстати, Мелехов вспомнил, что Профессор давно не привозил никаких заказов. А ведь это сейчас было бы немалое подспорье.

В крайнем случае, решил Кирилл, он продаст саблю. Зачем она теперь ему? Профессор не раз подкатывался с предложением продать ее, но это была такая классная вещь, и так Кириллу нравилась, что продавать ее он совершенно не собирался. Он полагал, что она станет настоящей жемчужиной его подпольной коллекции оружия. И то, что коллекцию нельзя никому показать, кроме пары человек, его нисколько не смущало. Как и всякого настоящего собирателя, его радовал уже просто тот факт, что у него есть эта вещь. И этого чувства вполне хватало.

Не откладывая дело в долгий ящик, Кирилл набрал телефонный номер. Профессор откликнулся сразу.

— Привет! — сказал Мелехов. — Узнаешь?

— Да, — отозвался Профессор. — Чем обязан?

— Я хочу продать то, о чем ты давно просил.

В трубке помолчали.

— Ты имеешь в виду то, что на букву «с»?

— Да, именно. Мне нужно, чтобы ты привез оптический прицел для изделия номер два, и остаток наличных.

В трубке снова замолчали, видимо, Профессор пытался сообразить, что такое «изделие номер два». Потом он придумал, как уточнить ситуацию.

— Это то, к которому у тебя больше всего «желтых огурцов»?

— Да, именно.

— Ага… Тогда ясно. Очень хорошо. Я понял. Буду через два дня. Дождешься?

— Разумеется.

На этом Кирилл повесил трубку, и пошел обедать. Он нарезал в большую миску помидоры и огурцы, накрошил лука, залил все это жирным майонезом, захватил краюху черного хлеба, вилку, нож, и отправился в зал.

Включил телевизор. Показывали «Знатоков». Сначала Кирилл хотел переключить черно-белое кино, но вспомнил, что на двух остальных каналах, которые у него принимала антенна, вообще в это время нет ничего интересного, и оставил все как есть.

Постепенно он увлекся, а под любимое блюдо фильм вообще пошел на «ура». Было приятно смотреть на милицию, которую боялись преступники, а не наоборот; на людей, которые занимались своим делом не из-за бабла, а потому что это была их любимая работа. Да и преступления были, по нынешним меркам, какие-то не очень серьезные.

Кирилл вздохнул. Может быть, сценаристы и приукрашивали действительность, но, скорее всего, не слишком. Нынешние же, наоборот, гнали такую «чернуху», что после нее и делать ничего не хотелось. Причем преступники у них получались очень натурально, а вот борцы с ними — не очень. Очевидно, потому что образцы первых попадались на каждом углу, а вот вторых в действительности встретить было трудно. Если они вообще существовали.

После окончания фильма Кирилл пошел в мастерскую, и до самой темноты возился со своими изделиями номер два, номер три и номер четыре.

На третий день, как и обещал, Профессор привез прицел и деньги.

— Остаться не могу, извини, — предупредил он.

— Ладно, — пожал плечами Кирилл. — Держи.

Он вручил Профессору саблю. Тот вытащил ее из ножен, полюбовался, вставил обратно, кивнул удовлетворенно головой, быстро вернулся в машину, и уехал.

Кирилл не стал смотреть вслед автомобилю, плотно закрыл калитку на внутреннюю задвижку, и сам поспешил в мастерскую. Никуда не торопясь, он разобрался с вопросом, как укрепить прицел на винтовке, сделал это, и вполне удовлетворенный собой, отправился спать. Ему не терпелось проверить изделие в деле, но он помнил, что должен быть очень осторожным. Ведь теперь у него была цель, и очень не хотелось, чтобы какая-нибудь мелочь или случайность помешала бы ему этой цели добиться.

Для своего изделия он сделал из дерева и фанеры ящичек, в котором винтовку было более-менее удобно перевозить или переносить. На следующий день, закрепив ящик на велосипеде, Кирилл проехал две тихие, пустынные окраинные улицы, свернул на проселочную дорогу, углубился в лес, а там уже начал сворачивать на совсем уж малозаметные тропки. Была у него на примете одна полянка, где он ранее испытывал свое отреставрированное оружие, но каждый раз он все равно боялся, что пройдет мимо нее. Сильно мешал велосипед, который периодически приходилось перетаскивать через заграждающие проход упавшие деревья.

Так что, когда он добрался до «стрельбища», то здорово вымотался.

Кирилл посмотрел на часы, времени было еще много. Тогда он достал бутылку кваса, (самодельного, сам ставил, а закваску еще Инга, когда была жива, принесла от родителей), не торопясь, отпил треть, и прилег отдохнуть. Смотрел — смотрел в чистое голубое небо, видневшееся в просвете между деревьями, да и приснул слегка. Правда, проснулся быстро — муравей полез в нос, стало щекотно, Кирилл чихнул — вот и сон весь вон.

Мелехов встал, разложил свой футляр, достал мосинку, приладил оптический прицел, а потом достал патроны. Их было тридцать штук. Все они были из «копов», потому надеяться на их полную боеготовность Кирилл не мог. Тем не менее, он отделил десять штук, которые предназначались для пристрелки, и двадцать — непосредственно для дела.

Возможно, это было слишком оптимистично, но Кирилл считал, что больше чем десять штук ему для тренировки не понадобится. Стрелял он далеко не в первый раз. В Чечне с патронами проблем не было, и Мелехов неоднократно тренировался в стрельбе из «Калаша» по разным предметам. Даже из стойки у него получалось неплохо. Из лежки — еще лучше. А когда он ставил оружие на упор, то вообще никогда не промахивался. Руки у него были сильные, зрение — отличное, дыхание — ровное. А больше ничего и не требовалось.

И потом, по его прикидкам, стрелять в Грачева он будет не с самой дальней дистанции. А уж метров с двадцати пяти, ну, максимум — с пятидесяти, он точно не промахнется.

Свербила, конечно, мысль, как подобраться на такое близкое расстояние. Но Кирилл, во-первых, надеялся, по старой русской привычке, на удачу, а, во-вторых, решил, что подумает об этом позже.

Он встал в стойку, поднял мосинку, и подумал, что сил у него хватит только на один точный выстрел. Возможно, что и на второй. Но на третий раз руки начнут дрожать, а мушка — ходить ходуном. Винтовка была довольно тяжелой.

Кирилл прислонил ее к дереву, взял из рюкзака самодельную бумажную мишень, несколько кнопок, отошел на другой конец поляны, попутно отмеряя шаги. Приблизительно получилось что-то около тридцати пяти метров. Мелехов закрепил мишень на дереве, вернулся обратно к мосинке, поднял ее и закрепил в развилке молодого дубка. Так целиться было намного легче.

Кирилл вздохнул, сказал вслух — «Господи, спаси и сохрани», начал целиться, и выстрелил, наконец. Отдача больно ударила в плечо. Она оказалась заметно сильнее, чем ожидал Кирилл. Он сморщился, переждал боль, потом отставил винтовку в сторону, и пошел к мишени.

Результат его приятно удивил: девятка.

Мелехов снова вернулся к дубку, снова прицелился, при этом еще сильнее прижал приклад к плечу, и снова выстрелил. Опять отставил винтовку в сторону, сходил к мишени, и увидев «девятку», довольно улыбнулся.

Третий выстрел пришелся в восьмерку, но Кирилл решил прекратить испытания. Состояние оружия и прицел его вполне устраивали. А бессмысленно переводить патроны впустую… Кроме того, Кирилл не был до конца уверен в состоянии ствола. Это также была весомая причина не упорствовать, и не рисковать.

Кирилл снова посмотрел на часы. Ему казалось, что прошло совсем немного времени, но часы показывали совсем другое. Поэтому Кирилл не стал отдыхать, а быстро убрал все на свое место, вздохнул, и побрел обратно. Квас он допил, но пустую бутылку выбрасывать не стал — мало ли?… Мелехов вообще не любил мусорить, а при таких обстоятельствах тем более. Раскопки приучили к осторожности, аккуратности и дальновидности.

Теперь оставался сущий «пустяк». Придумать, где это пути Кирилла Мелехова и господина Грачева могут пересечься?

Однако, как говорится, «на ловца и зверь бежит». Когда Кирилл отправился в центр города, чтобы закупить себе продукты, и оплатить коммунальные платежи, ему на глаза попалось сразу несколько больших объявлений о том, что «Грачев П.А., генеральный директор ЗАО «Деметра», и прочая, и прочая… будет присутствовать на встрече с избирателями такого-то округа… число, месяц, в кинотеатре «Рассвет» в 19.00».

Кирилл замер с открытым ртом. О том, что умер предыдущий их депутат, он не знал, и, честно говоря, даже не помнил о его существовании. Это его никак не касалось. Власть все равно была сама по себе, а он — сам по себе.

Но вот скорый приезд Грачева Мелехова потряс. Вот так запросто, неожиданно и очень скоро цель будет в пределах досягаемости. Более того, в таком месте, где без особых проблем можно будет устроить засаду. Дело в том, что о здании кинотеатра он знал очень много еще с тех пор, как там работала мамина знакомая, и несколько раз приводила его с собой на фильмы бесплатно. При этом до самого фильма она отводила его в технические помещения, где он имел возможность все облазить и изучить.

Все оборудование для кинопоказа находилось на втором этаже. Это было небольшое помещение, разделенное перегородками на три части — комната для киномехаников, аппаратная, и комнатка для перемотки пленки. Из аппаратной в зал были сделаны маленькие окошки — оттуда киномеханик мог видеть все, что происходит на экране и в зрительном зале.

Именно про них и вспомнил Кирилл. Ведь это были великолепные бойницы!

Но как туда попасть? Через парадный вход, конечно, практически невозможно. Наверняка будет охрана, да и чехол для оружия вызовет подозрение… Однако! Однако к бывшей комнате киномехаников снаружи примыкал небольшой балкончик. А снизу к нему вела пожарная лесенка. Допрыгнуть до нее с земли было нельзя, но это проблема решаемая. А выходил этот балкончик на глухие дворы, что было просто великолепно.

Была и еще одна важная деталь.

Сейчас «Рассвет» как кинотеатр не функционировал. С массовым появлением видеомагнитофонов его посещаемость упала сначала на порядок, потом вообще заглохла, и фильмы из города привозить перестали. Зрительный зал использовался под собрания и концерты, а вот бывшую аппаратную передали местной художественной мастерской. И насколько Мелехов знал, работали они там никак не позже чем до шести часов вечера, а по-большей части, если честно, помещение вообще пустовало, так как заказов у мастерской было с гулькин нос.

Кроме того, Кирилл был шапочно знаком с самим художником. Но даже этого шапочного знакомства вполне хватало на то, чтобы знать, что художник — сильно пьющая личность.

Мелехов подошел к разработке покушения так же, как он привык относиться к любой выполняемой им работе — очень продуманно, ответственно и аккуратно.

Для начала он сходил к художнику домой, и спросил у его жены, которую удачно увидел за забором, пока она ковырялась в грядках, способен ли художник в ближайшее время выполнить один заказ.

Женщина откровенно загорелась — все-таки предоставилась возможность получить деньги — но, скрепя сердце, вынуждена была сказать, что в ближайшее время это нереально. Муж опять ушел в очередной загул, и исходя из ее опыта, это дня на три. Она просительным тоном пролепетала, что пусть Кирилл приходит дня через три, и муж все сделает. Руки у него золотые, а вот характер — слабый.

Мелехов соврал — кивнул, хотя, конечно, возвращаться не собирался. Он узнал главное: эти три дня мастерская будет пуста. А если сам мастер был в запое, то и его помощники на работу не выходили.

Следующим шагом был осмотр местности. Мелехов подъехал на велосипеде к кинотеатру, обошел здание с тыла, и посмотрел на балкончик.

С его детских лет здесь практически ничего не изменилось. Та же ржавая пожарная лестница, те же старые балконные двери, те же оконные рамы. Только с тех пор краска на них совсем облупилась. Кирилл удовлетворенно хмыкнул. Мысленно он прикинул расстояние от земли до начала пожарной лестницы, потом прислонил велосипед к стене, и побродил вокруг, высматривая укромные места, где можно было спрятать достаточно длинный деревянный объект. Он быстро нашел сразу несколько.

Также Мелехова очень устроило, что все его манипуляции были скрыты от окон из соседних двухэтажек многочисленными старыми сараями, покрытыми зазеленевшим от мха шифером.

«Два мира — два образа жизни», — усмехнулся Кирилл. Перед кинотеатром располагалась главная площадь города, а сразу за ним — серое унылое убожество. Как ни странно, этот контраст еще больше обозлил Кирилла. «Вечно у нас впереди глянец, а за ним гниль. Как Грачев: весь глянцевый такой, а если копнуть — мразь»!

Он еще раз кинул взгляд на ржавую лестницу. Особого доверия она не вызывала, но и не грозила обрушиться сразу как только на нее станет человек. Нужно было только как-то добраться хотя бы до первой перекладины. Кирилл не считал себя слабаком, тем более, что ему постоянно приходилось работать физически, а лишнего веса у него не было ни грамма. Но допрыгнуть до самой нижней перекладины он бы точно не смог.

Зато помимо физических данных, у него был недюжинный практический ум. Мелехов вернулся домой, и принялся за изготовление лестницы.

Сначала, сгоряча, он хотел было использовать самые качественные, самые хорошие доски — все равно ему больше вряд ли придется ими воспользоваться. Немного погрустив по этому поводу, Кирилл передумал. Хорошая, качественная лестница из новых досок, даже припрятанная в укромном уголке, может привлечь к себе ненужное внимание. И в лучшем случае ее просто украдут.

Но если кто-нибудь увидит такую лестницу валяющейся около стены прямо под балконом кинотеатра, то этот кто-то может вполне стукануть ментам. И тогда весь план становится под угрозу.

Нужно было сделать такую лестницу, чтобы она одновременно производила впечатление старого ненужного хлама, и в то же время оказалась достаточно прочной, чтобы не сломаться под тяжестью Кирилла.

Задумчиво хмыкнув, он отправился в дровяной сарай искать подходящий материал.

Нашел быстро. Это были остатки старого забора. Не так давно он был заменен новым, а их пожалели выбрасывать. И вот, таки да, пригодились.

На сооружение лестницы времени много не понадобилось. Кирилл полюбовался на дело рук своих, снова вздохнул, а потом отправился за велосипедом. Грачев приезжал завтра. Объект нужно было доставить к месту сегодня.

На город упали сумерки. По улице полз запах дыма — где-то во дворах кто-то что-то жег. Было свежо, и по телу Кирилл волной даже прошел озноб. Он зябко передернул плечами, поправил лестницу, привязанную несколькими бечевками к раме, и отправился в путь.

Мелехов выбрал самую отдаленную дорогу — по окружной, в сторону дачных участков. Выигрыш был двойной. Человек с лестницей, направляющийся к дачам, не вызывал ни малейшего интереса, так же как и человек, который вез лестницу с дачи. Конечно, она была значительно короче стандартной, но кому какое дело до этого?

С окружной дороги в сторону кинотеатра вела малозаметная тропинка. Кирилл обнаружил ее совершенно случайно, еще когда работал в типографии. А сейчас она ему очень помогла. Никем не замеченный, он выбрался к пустынной, не асфальтированной улочке, быстро, оглядевшись по сторонам, пересек ее, и добрался до искомой точки. Здесь следовало поторопиться. Мелехов молниеносно развязал узлы, опустил лестницу на землю, прислонил велосипед к стене, а лестницу отнес в заранее выбранное укрытие.

После этого Кирилл отошел в сторону, и пригляделся. Спрятанное не было видно. И даже подойдя в упор нельзя было сказать, что лестницу здесь положили только что, а не выбросили когда-то за ненадобностью.

Все, дело было сделано. Тем же самым путем Мелехов вернулся обратно на объездную, и вскочил в седло. Дорога домой, естественно, оказалась намного быстрее.

Кирилл загнал свой транспорт в сарай, замкнул его на замок, а потом вошел в дом, и повалился на диван. До часа «Х» оставалось чуть меньше суток. Следовало еще раз обдумать, не стоит ли отступиться? Может быть, надо просто смириться и жить дальше?

Кирилл включил телевизор. Показывали очередной боевик, в котором сначала бандиты крушили ментов, потом менты бандитов, потом бандиты друг друга. По всему выходило, что бандиты круче, авторитетнее и даже симпатичнее. Причем половина бандитов ранее сама имела самое непосредственное отношение к органам. Боровшаяся с ними милиция, по замыслу сценариста, представляла собой скопище продажных дегенератов. Единицы честных сотрудников были обречены на поражение.

Мелехов щелкнул пультом. На другом канале говорящая голова бывшего комсомольского работника вещала об ужасах советского периода, в котором ему не давали развернуться и как следует заработать.

Теперь он имел превосходный бизнес, дом в Лондоне, облагодетельствовал несколько тысяч сотрудников, позволив им напряженно работать на себя, и поучал ленивых «совков», что в своей бедности и безработице они виноваты сами. Упитанный журналист деликатно задавал вопросы, а комсомолец-миллиардер слегка свысока и самодовольно отвечал на них.

— Гнида! — прошипел Мелехов, и выключил телевизор. — Моя Инга лежит в могиле, а такой самодовольный и наглый жлоб жирует на белом свете. И совесть его вряд ли мучает!

Кирилл встал, и подошел к зеркалу. На него смотрело худое, небритое, можно сказать, изможденное страданием лицо, на котором только дико и страшно горели глаза.

— Самого себя можно испугаться, — сказал Мелехов вслух. — И все-таки, если каждый будет прятаться и отворачиваться, думать только о своей шкуре, «жив, и слава богу», то что это будет за мир? Тебе не будет противно в нем жить? А если каждый что-то сделает, то… Но надо начать с себя! Есть такая вещь, как совесть. От нее не убежишь. Ее можно заглушить, но она все равно вырвется — в самый неподходящий момент… Но это если ты человек. А если у тебя нет совести, то ты вовсе и не человек. Мутант ты! Которых нужно истреблять… Если Деньги и Власть не будут ничего бояться, то они превратят всех в мутантов. А я не хочу быть мутантом. Я вам не серая масса!

Кириллу стало душно и муторно в доме. Он вышел во двор. Над головой россыпью созвездий раскинулось звездное небо.

— Вот под таким вот небом я признавался Инге в любви…

Небо было таким прекрасным, что Кирилл даже прослезился. Он не вытирал слез, и они медленно катились по его щекам.

— Когда я умру, я полечу туда, — он указал рукой в направлении Большой Медведицы. — Я увижу звезды, туманности, Галактики… И все это будет длиться вечно…

На этот раз к кинотеатру Мелехов шел пешком, перекладывая недавно сшитый чехол с винтовкой из руки в руку. Под курткой, на теле, разместился самодельный патронташ. На поясе было прикреплено что-то вроде самодельного подсумка: там лежали инструменты, необходимые для проникновения в помещение.

Кирилл долго думал, взять ему гранаты с собой, или оставить дома. Но осторожность победила: он не был уверен в их транспортабельности, и боялся, что они могут взорваться прямо на нем. А вкручивать запалы на объекте ему не хотелось. Лишнее это.

Однако на всякий случай он очень аккуратно приготовил все гранаты до одной, и оставил их у себя в сарае. Трудно было предсказать, как будут развиваться события дальше, но думать о том, что у него в резерве есть не хилый боезапас, было все равно приятно.

Наконец, объездная дорога закончилась, и Мелехов свернул на секретную тропинку. Прямо посреди нее кто-то ночью наложил внушительных размеров кучу, которая сейчас была вся облеплена мухами. Кирилл сморщился, и зажал нос. Он даже немного свернул в сторону, чтобы обойти дерьмо. Но это того стоило.

До назначенной встречи с избирателями оставалось еще несколько часов. Кирилл же хотел пробраться внутрь мастерской заранее, и все внимательно осмотреть изнутри. Вполне возможно, что охрана Грачева захочет ее осмотреть, тогда нужно было бы найти место, где можно спрятаться. Вряд ли они будут проверять тщательно; достаточно, наверное, будет просто залезть в шкаф. Ну, или еще куда.

Кирилл подошел к зданию со стороны балкона. Спрятал чехол с винтовкой там же, где лежала никем не тронутая лестница, а потом обошел кинотеатр с лицевой стороны. На дверях красовался внушительных размеров замок. Это однозначно означало, что в мастерской точно никого нет — вход в здание был только один.

Тогда Кирилл с озабоченным видом сделал еще один кружок в другом направлении, и вернулся под балкон с противоположной стороны. Ему по дороге попалось, конечно, несколько человек. Но они были Кириллу незнакомы, и он также не вызвал у них не малейшего интереса.

Наступил самый ответственный момент. Несмотря на то, что народу в этом месте ходило всегда очень мало, да и время было не располагающее к прогулкам, всегда оставалась опасность, что по закону подлости, именно сейчас кому-нибудь приспичит здесь пройти.

Впрочем, на самый крайний случай, Кирилл собирался сообщить, что он из ЖЭСа. Недаром он был одет во все рабочее. Главное, если что, делать все спокойно, с наглым видом, и не смущаться. Тогда точно никто даже ничего и не спросит. Кому он на хрен нужен, этот старый балкон? А в бывшем кинотеатре все равно нечего украсть, и все это знают. Это не банк, и не магазин.

Итак, пора было действовать. Кирилл закрепил чехол с винтовкой за спиной, поднял деревянную лестницу, и приставил ее так, что концы уперлись в нижнюю ступеньку пожарной лестницы. Сооружение было хлипкое, но Мелехов действовал быстро. Он успел вцепиться руками в третью ступеньку пожарной лестницы еще до того, как деревянная рухнула на землю.

Секунды были ужасные: Кирилл не знал, выдержит ли его поржавевшее железо. Оно тряслось, но держалось. Мелехов напряг все мышцы, сумел подняться еще на две ступеньки вверх, нащупал ногой самую нижнюю, и тут оставалось только «дело техники». Он перевалился через балконное ограждение. Очень хотелось отдышаться и передохнуть, но времени у Кирилла не было совсем.

Мелехов осмотрел балконную дверь. Как он и надеялся, хотя прошло много — много лет, ничего не изменилось. Она закрывалась изнутри всего лишь поворотом ручки.

Кирилл достал и натянул на руки матерчатые перчатки, прикрепил к стеклу резиновый конус, достал стеклорез, вырезал кусок стекла, достаточный, чтобы просунуть руку и аккуратно вытащил его.

Положив стекло на пол, Мелехов просунул руку внутрь, повернул рукоятку, и дверь открылась.

Теперь Кирилл позволил себе осмотреться: вроде бы никого на улице не было. Но кто мог сказать точно?

Мелехов осторожно закрыл дверь обратно, и, наконец, смог изучить помещение, куда он пробрался. Для начала он снял со спины чехол, и положил его на стол, заваленный рулонами бумаги, и заляпанный разноцветными красками. Сразу стало гораздо легче.

Да… Той операторской, которую помнил Кирилл, уже не было. Аппаратуру убрали. Вместо этого, в так называемом творческом беспорядке, по всем углам размещались недописанные объявления, плакаты, чистые холсты. Была пара столов, несколько разномастных стульев, расставленных, словно по воле какого-то безумца. В той комнате, где раньше перематывали пленку, находилась гора бутылок.

Мелехов поморщился.

Однако были и положительные моменты. Художник от слова «худо» добыл где-то два просторных шкафа. Кирилл открыл их: оба были пусты. В них легко мог поместиться человек, в случае нужды, и Мелехов с большим удовлетворением отметил, что закрыться в них можно было даже изнутри.

Теперь — главное. Кирилл подошел к стене, ведущей в кинозал. Оконца были на месте. «Это знак»! — подумал Мелехов. Никаких препятствий к стрельбе не было. Он достал стеклорез, и вырезал стекло. Достал винтовку, примостился, прицелился… Сцена была как на ладони. С учетом того, что «мосинка» была относительно пристреляна, а дистанция — практически убойная, то при наличии оптического прицела промахнуться было делом трудным.

Мелехов вздохнул. Оставалось еще несколько важных дел.

Сначала он примостил все стекла на место, наскоро прикрепив их прозрачным скотчем. Если не присматриваться, и издалека, то заметить что-то подозрительное было невозможно.

Затем Кирилл не спеша, весьма обстоятельно забрался в шкаф вместе с оружием и инструментами. Ножом он проделал в верхней части шкафа несколько отверстий для притока воздуха, и закрылся изнутри. Теперь оставалось только ждать. Судя по часам со светящимися стрелками, ждать оставалось где-то часа два с половиной.

Он погладил винтовку. «Я снова на войне», — подумал он. Эта мысль придавала дополнительный смысл всем его действиям, и помогала коротать ожидание действия.

Кирилл впал в забытье, но из этого состояния его вывел звук открываемой двери. Мелехов очнулся, замер, и постарался дышать как можно тише и реже. Сердце в груди бухало как молот.

— Ну и бардак! — громко сказал молодой голос.

— Алкашня! — добавил кто-то.

Видимо, увидел гору пустых бутылок.

Затем дверцу шкафа слегка дернули.

— Закрыто.

— Наверное, самогон прячет.

Кто-то неприятно засмеялся.

— А ты его видел?

— Нет, он в полном умате. Жена сказала, квасит уже какой день… Говорит, подходили заказчики, а он «мяу» сказать не может.

— Художник! Богема!

Дверь закрылась. Наступила тишина. Кирилл продолжал сидеть бесшумно. «Вдруг они оставили засаду? Ждут, когда я выйду»? Это было уже очень похоже на паранойю, но Мелехов ничего не мог с собой поделать.

Неожиданно до слуха Кирилла донесся гул людских голосов и движения. Он догадался, что это начали запускать в зрительный зал электорат.

Мелехов был в курсе таких дел. Администрация собирала всех бюджетников, на которых имела влияние, и в принудительном порядке отправляла их на мероприятие. Люди ругались, но шли. Выхода у них не было. Представитель из районной администрации всегда отмечал количество пришедших по организациям. Нерадивых ожидали оргвыводы.

«Посижу здесь до того, как гул утихнет. Утихнет, значит, приехал Грачев. Тогда и выйду».

Кирилл покрылся испариной. Момент истины был все ближе и ближе.

Наконец, раздалось что-то вроде аплодисментов. Мелехов осторожно открыл изнутри замок, и позволил дверце распахнуться под собственной тяжестью… Ничего.

Тогда Кирилл смело выбрался наружу, и убедился, что в помещении, действительно, он один.

Мелехов осторожно выглянул в свое окошко — бойницу. Да, Грачев был на месте. Он сидел на сцене за столом, покрытым зеленой скатертью, совершенно один, и отвечал на вопросы. Вид у него был весьма энергичный. Во всяком случае, Грачев почти непрерывно жестикулировал.

Скучающая охрана стояла перед сценой. У входа в кинозал дежурили два сотрудника милиции. Одного из них Кирилл даже узнал.

Мелехов перекрестился, и очень осторожно начал отдирать скотч от стекла. Он не торопился, действовал очень медленно и осторожно. Помогал опыт многих часов точной и аккуратной работы над мелкими оружейными деталями. Прошло несколько минут, и стекло, совершенно незаметно для людей внизу, было вынуто снова.

Небольшой гул в зале, а также громкий голос самого Грачева дополнительно маскировали действия стрелка.

Кирилл взял винтовку, загнал патрон в патронник, и вышел на исходную позицию. В оптический прицел лицо Грачева было хорошо видно. Хищное было лицо, из-под бровей сверкал недобрый уверенный взгляд. «Ничего… Недолго тебе осталось верещать, гнида»! — пробормотал Мелехов.

Он прицелился. «Я вам не быдло»! — и нажал на курок.