Происшествие на тихой улице Павел Вежинов Перед вами — повесть крупнейшего болгарского писателя Павла Вежинова "Происшествие на тихой улице". Вежинов Павел Происшествие на тихой улице В один из июльских дней в семье столяра-краснодеревщика Захария Пиронкова произошло событие, совсем необычайное для времени, в которое мы живем. Как ни покажется это странным юным читателям, в этот день бесследно пропал единственный сын Пиронкова — шестилетний мальчик Васко. Эта история переполошила весь квартал и вызвала всевозможные толки и догадки. Да и кто в самом деле мог украсть шестилетнего ребенка? Таких вещей теперь не бывает. Когда я был маленьким, моя бабушка пугала меня старой цыганкой с большим мешком. Позднее мы читали про американских гангстеров, которые похищали ребят, чтобы взять за них выкуп. Но и это дело прошлое, а уж у нас-то никто не крадет детей. Куда же в таком случае девался Васко? Эта любопытная история покажется читателям еще более странной, когда они познакомятся с ее героями. Дело в том, что в них не было ничего интересного и необычного. Они были самыми обыкновенными людьми, с самыми обыкновенными судьбами или, как принято говорить, с самыми заурядными биографиями. Впрочем, начнем с упомянутого уже нами Захария Пиронкова. Как мы сказали выше, он был по профессии столяром и работал в одной образцовой производственной артели. Лет ему было около тридцати пяти, и наружность он имел ничем не примечательную. Роста он был небольшого, крепко сложен и плечист, с добродушным румяным лицом и голубыми глазами, которые, несмотря на его возраст, сохранили какое-то детское выражение. Некоторое впечатление производили его усы — рыжие и реденькие, как засеянная без особой охоты и старания полоска на склоне горы. Он был весельчак, любил выпить, но знал свою меру, предпочитал веселые кинофильмы трагичным и футбольные матчи — театральным представлениям. Не был чревоугодником, но любил сытно поесть. Что же касается любимого блюда, то он колебался между котлетами и «поповской яхнией» — кушаньем, приготовленным из мяса, тушенного вместе с целыми головками мелкого семенного лука. Женат он был уже десять лет и с женой жил в общем счастливо. Очень редко случалось, чтобы они поругались или повздорили — а уж если это происходило, то обычно в воскресные дни, когда он отправлялся на футбол, предпочтя загородной прогулке — например, поездке в Искырское ущелье — какой-нибудь глупый матч. Чтобы быть до конца добросовестными (ведь даже самые незначительные подробности имеют большое значение в историях криминального характера), сообщим, что такого обыкновенного человека все же отличало нечто необыкновенное. Это была его кепка из оранжево-желтого вельвета с большой пуговицей на макушке. Такой чудной кепки не было ни у кого в городе, и жена легко узнавала по ней своего мужа, когда он терялся где-нибудь в уличной сутолоке. Эти обыденные, безынтересные сведения о столяре Пиронкове поставили следственные органы, как мы увидим позднее, в большое затруднение. Они ничего не подсказывали, ни на что не наводили. Даже происхождение кепки было сразу выяснено. Пиронкову ее дал еще лет пять-шесть назад один его приятель, тоже столяр, который в свою очередь получил ее когда-то — уже довольно подержанной — от еврейской благотворительной организации «Джойнт». Нет, и эта чудная кепка не наводила ни на что. Быть может, в жене Пиронкова было что-нибудь более или менее примечательное? Нет, не было. Полненькая блондинка лет тридцати трех, с продолговатой родинкой под левым глазом, которую можно было принять за какую-то назойливую муху, вечно сидевшую у нее на щеке, она отличалась добрым нравом, была терпелива и умела хорошо готовить. В отличие от мужа, ее любимым кушаньем были голубцы с виноградными листьями. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль во всей этой запутанной истории, но было бы очень несправедливо с нашей стороны винить за это бедную женщину. То, что человек любит голубцы, вовсе не означает, что он не любит своих детей. Третьего члена семьи звали Васко, и, как мы уже сказали, ему было всего шесть лет. В таком возрасте трудно иметь не только какие-нибудь особые приключения и переживания, но даже хоть сколько-нибудь серьезные связи с обществом. Он знался главным образом с собаками и кошками, если не считать нескольких соседских детишек, о которых мы не можем сказать ничего значительного. Три более или менее выдающихся события произошли в жизни Васко, но и они не навели ни на какие следы. Позволим себе перечислить их с тем, чтобы читателям стало известно все, что только можно сказать о пропавшем мальчике. Когда он был почти годовалым ребенком или, говоря более точно, еще совсем младенцем, на него частенько нападали криксы — так называют в народе это болезненное состояние у детей. Обожжет он себе, скажем, палец о плиту, ну, как и полагается, взвоет от боли. Взвоет — и уж тут ничем не унять его: ни угрозами, ни ласками, ни игрушками. Уставится Васко в одну точку и вопит, надрывается, выпучив глаза и разинув рот, точно хочет весь мир проглотить. Чтобы привести его в себя, прибегали к не очень деликатным, но весьма эффективным средствам — энергично хлестали его по круглым посиневшим от рева щекам или же поднимали вверх ногами. Между прочим, Васко, испытав на себе этот спартанский метод лечения, очень скоро извлек для себя урок и через год перестал пугать родителей своими скверными «криксами». Второй знаменательный эпизод в его жизни произошел, когда ему было два с половиной года. Однажды он решил взобраться на спинку стула и шлепнулся с него вниз головой на цементный пол. Увидев это, его мать чуть не упала в обморок от ужаса, но последствия были незначительными — всего-навсего одна синевато-багровая шишка на лбу, с которой он ходил не больше недели. После этого случая все родственники Васко решили, что у него такая же крепкая голова, как у всех в роду Пиронковых. Третье происшествие в его жизни было сравнительно самым опасным. В одном дворе с семьей Пиронковых жил работавший от себя возчик по имени Станко — угрюмый, неразговорчивый человек и вдобавок пьяница. Раза два в год он избивал до полусмерти либо свою жену, либо кого другого, подвернувшегося ему под руку. Однажды возчик швырнул в свою жену большим куском кирпича. Но та, привыкшая к подобным выходкам мужа, успела быстро присесть, и кусок кирпича попал в окно Пиронковых. В этот самый момент Васко, которому было тогда пять лет, сидел за столом и уплетал свой завтрак — оладьи с молоком. Кирпич разбил окно и угодил прямо в фарфоровую сахарницу — наследственное достояние семейства Пиронковых, находившееся в их пользовании уже лет пятьдесят. Сахарница превратилась чуть ли не в порошок, а оладьи разлетелись по всей комнате. Все это так напугало Васко, что он стал слегка заикаться — правда, не всегда, но неизменно в тех случаях, когда пробовал говорить неправду. Благодаря этому мать без особого труда изобличала его во лжи, покуда он, наконец, совсем не перестал лгать. Как видите, и биография Васко не наводила ни на какие следы. Чтобы завершить до конца картину, упомянем также близких родственников столяра. У него были брат и сестра. Сестра вышла замуж за инженера, который тогда преподавал в Софийском политехническом институте. Это был самый видный родственник семьи Пиронковых, которым все гордились. Брат столяра работал токарем на паровозо-вагоноремонтном заводе. У него было трое детей, двое из которых, уже ходивших в школу, сыграли, как мы увидим впоследствии, интересную роль в этой запутанной истории. Между семьями обоих братьев, живших одна от другой через улицу, существовали самые искренние, дружеские отношения. Пиронковы обитали в одном из тихих уголков столицы, в начале района Подуяне, недалеко от бывшего Военного училища. Домик их находился на заднем дворе четырехэтажного здания, где стоял еще один, такой же старый, домишко, в котором жил возчик. Однако столяр неплохо устроился и не собирался искать другую квартиру. Вообще Пиронковы были довольны своей судьбой, и никто не предполагал, что на них обрушатся несчастья, которые мы опишем в нашей повести. Они встретили их без паники, как достойные члены нашего общества, верящие в его силу и справедливость. И все-таки дело не обошлось без слез, которые Елена Пиронкова тихонько проливала по ночам. А муж ее прежде чем уснуть, подолгу ворочался в постели, пыхтел и тяжело вздыхал. Но наутро оба выглядели бодрыми — так что никто не догадывался об их великом горе, кроме тех, кто знал, что с ними стряслась такая беда. * * * Это произошло в самую обыкновенную среду. Столяр ушел рано утром на работу, оставив жене на текущие дневные расходы положенные двадцать левов[1 - Лев — денежная единица в Болгарии.]. И та, как всегда, стала серьезно обдумывать, что ей сготовить на сегодня. Нужно было сделать выбор между зеленой фасолью, что обошлось бы дешевле, и мясным блюдом, что вышло бы, разумеется, гораздо вкуснее. В последнюю минуту взяло верх искушение, и она решила приготовить свои любимые голубцы, чего и по сей день не может себе простить. Пиронкова отправилась на рынок и через полчаса возвратилась с необходимыми продуктами. Васко же, оставшись один, занялся серьезным и ответственным делом — начал разбирать старый будильник, который уже давно не ходил. Это он делал не в первый раз — к великому удовольствию отца, с гордостью смотревшего на такие занятия сына и видевшего в них предвестие большого будущего. — Он у меня инженером станет! — говорил он родственникам. — Талант сразу видно! Талант Васко заключался в том, что он умел превосходно разбирать и ломать; сборка же и поправка были не по его части. Зубчатые колесики служили ему отличными волчками, а из часовой пружины получалось кольцо для носа, которое давало ему основание утверждать, что он дикарь с острова Тамбукту. С этим кольцом в носу и копьем в руке и застала его возвратившаяся с рынка мать. Он гонялся по кухне за перепуганной кошкой, которая время от времени поглядывала на него косо и мрачно. — Это пантера Тара! — объяснил он матери. — Она унесла из моего… вигмана[2 - Вигвам — хижина индейцев.] лучшего теленка!.. — Я вот тебе сейчас покажу такого теленка!.. — сказала мать и дала ему подзатыльника — не очень сильно, а так, чтобы только вразумить. — А ну вытри нос!.. «Дикарь» обиженно опустил копье, кошка исчезла под кроватью. Как все-таки нетактичны родители, думал он с огорчением. Ты тут с риском для жизни преследуешь свирепую пантеру, а тебя заставляют нос вытирать!.. Вынув носовой платок, он вздохнул и сел на кровать. Нет никакого смысла становиться инженером — не по нем это дело! Лучше будет, если он сделается охотником за дикими слонами или по крайней мере за носорогами. В сущности, носорог — бестолковое животное, незачем и пули на него тратить! Просто становишься спиной к дереву, носорог бросается на тебя, ты отскакиваешь в сторону, и он изо всей силы врезается своим острым рогом в ствол… Дальнейшее еще проще: накидываешь ему на шею лассо и ведешь за собой, куда тебе хочется… Охваченный своими думами, Васко и не заметил, как пробило одиннадцать часов. Голубцы были уже готовы, и по всему дому разносился их аппетитный запах. А вкусные же они будут, размышлял Васко, если их приготовить из мяса слона и пальмовых листьев! Для таких голубцов, пожалуй, мала даже наша большая кастрюля! Придется котел где-нибудь раздобыть… — Васко! — крикнула из кухни мать. Васко вздрогнул и поплелся на ее зов. Только сейчас жена мебельщика спохватилась, что забыла купить простокваши. А как известно, такие голубцы без простокваши — совсем не то, что с простоквашей… Но так как сама Пиронкова была занята в эту минуту другими домашними делами, то она решила послать за простоквашей Васко. Мальчик привык к таким поручениям и даже радовался, когда его куда-нибудь посылали. Дорогой его всегда занимали разные приятные и интересные вещи: тут играли в прятки, там — в лунки, где-то гоняли мяч. А на центральной улице было много магазинов, в том числе большая кондитерская, где продавали вкусные слоеные пирожки со сладкой начинкой. Васко останавливался то здесь, то там, чтобы поглазеть на витрины и на игравшую детвору. Но дольше всего он задерживался у книжного магазина. В витрине его был выставлен картонный человек в смешном наряде и с такой же смешной ухмылкой во весь рот. Одно его ухо было нормальным, другое же — огромным, как у слона. За этим ухом у картонного человека был большущий карандаш. Такой карандаш, рассуждал Васко, надо держать обеими руками — да и то ничего не выйдет! — Васко, сходи купи простокваши! — сказала ему мать. — Полкило, слышишь? — Слышу! — ответил Васко с достоинством. Он взял со стола фарфоровую миску и трешницу. Куда лучше покупать хлеб, чем простоквашу! — подумал он. Хлеб легко нести — положил под мышку и пошел. А миску с простоквашей нужно держать обеими руками и все время быть настороже, чтобы не разлить ее. Но, как ни следи, все равно чуть-чуть да выплеснешь — либо на ботинки, либо на штаны. Единственное преимущество в том, что дорогой, если рядом нет прохожих, можешь снять пальцем пенки, хотя и рискуешь получить за это взбучку. — Ну, отправляйся! — сказала мать. — И нигде не задерживайся, слышишь? — Ладно, ладно! — ответил Васко. Это были последние слова, которые бедная мать услышала от своего ребенка. Она воротилась на кухню и опять стала хлопотать по хозяйству. У столяра были строгие правила, которые никогда не нарушались. Он возвращался домой точно в двадцать минут первого, и в двадцать пять минут первого обед должен был стоять на столе. Ровно через четверть часа Пиронков снова уходил на работу. Жена его с абсолютной точностью соблюдала это расписание, так что и на этот раз она, как всегда, управилась к приходу мужа со всеми домашними хлопотами. Занятая своим делом, она даже забыла о сыне. И когда, вспомнив о нем, взглянула на часы, стрелки показывали без десяти двенадцать. А Васко все еще не было. Как мы уже видели, это случалось с ним не раз — так что мать нисколько не встревожилась. Но все же она вышла из дому и посмотрела в ту сторону, откуда должен был прийти ее сын. На улочке было мало прохожих, а детворы и вовсе не было видно. Нигде не мелькала складная фигурка Васко. Мать покачала головой и вернулась обратно. Судя по ее лицу, Васко на этот раз была обеспечена встрепка. К двенадцати часам в сердце ее начала прокрадываться тревога. Уж не случилось ли с ним что-нибудь? Минуты текли, и беспокойство ее росло, что отразилось на приготовляемом обеде. Яйцо, которым она заправила суп, почему-то свернулось, а это в глазах хорошей хозяйки было настоящим позором. Злая и встревоженная, она быстро скинула передник, обула старые босоножки и пошла искать своего непутевого сына. Улица, на которой они жили, была небольшой и тихой. До конца рабочего дня, за исключением времени обеденного перерыва, она была почти совсем безлюдна. Не показывались даже дети, обычно игравшие во дворах больших домов. Мать шла по улице и напрасно озиралась по сторонам. Она заглянула во все дворы, спрашивая знакомых ребят, не видели ли они Васко. Нет, его никто не видел. Так она вышла на центральную улицу, где находилась молочная. Здесь уже было много прохожих, и ей стало трудно выискивать своего сына в потоке людей. Все же она продолжала всматриваться и оглядываться, но Васко как в воду канул. Вскоре она вошла в молочную, продавцом в которой был дядя Даме, старый, седой македонец — пожелтевший и сморщенный, как волнистая пленка, образующаяся на поверхности простокваши. Покупателей в молочной не было, и дядя Даме, сидя за прилавком, выводил, слюнявя химический карандаш, какие-то цифры-каракули. В этом квартале он жил с незапамятных времен и знал в лицо или по имени всех его обитателей. Поэтому, увидев жену столяра, он приветливо кивнул ей головой. — Дядя Даме, приходил ли Васко за простоквашей? — спросила с порога мать. Молочник взглянул на нее с некоторым удивлением и, подумав немного, спросил в свою очередь: — Какой Васко?.. Твой, что ли? — Ну а чей же!.. Мой Васко! Сын. — Не приходил, голубушка, — ответил старый молочник, обеспокоенный ее видом. Мать внезапно почувствовала острую боль где-то под ложечкой, ноги ее одеревенели. — Как же так не приходил? — спросила она растерянно. — Не приходил… Не видел я его… — Ты уверен? — спросила, бледнея, мать. — Уверен, голубушка, — ответил, уже совсем встревожившись, дядя Даме. — Я с утра не выходил отсюда… Мать испуганно уставилась на него. — Но как это возможно! — воскликнула она в отчаянии. — Куда же мог деться мальчик?.. — Не пошел ли он в другую молочную? — пробормотал дядя Даме. Он, конечно, понимал, что это вряд ли возможно. Другая молочная была дальше на целых пять — шесть кварталов, и мальчик наверняка не знал ее. Но мать ухватилась за его слова. — В какую другую? — спросила она с надеждой. — Ну там, на Дряновской… — О, нет! — воскликнула разочарованно мать. — Туда он никогда не ходил, он не знает ее… — А ты проверь! — кивнул головой молочник. — Знаешь, поди, что иной раз взбредет в голову этой мелюзге!.. Мать, обезумев от страха, помчалась в другую молочную. Теперь на улице стало еще больше прохожих — рабочих и служащих, которые спешили домой, чтобы наскоро пообедать. Она тоже спешила изо всех сил и уже не оглядывалась, словно была уверена, что обязательно найдет сейчас своего ребенка. Люди, которые знали Пиронкову, смотрели на нее с удивлением, но никто не решался остановить ее и спросить, что случилось, — такой она выглядела взволнованной и испуганной. Тем временем возвратился с работы столяр. То, что он никого не застал, очень удивило его. Еще не было такого случая, чтобы в обед никого не оказалось дома. Он прошелся по комнатам, недоуменно почесал затылок, приподнял крышку кастрюли с остывшим кушаньем. А почему и Васко нет? Куда же они ушли, даже не потрудившись запереть наружную дверь? Наверно, куда-нибудь недалеко — либо к возчику, либо к другим соседям. Однако ни тут, ни там их не оказалось. Тогда столяр воротился домой, снял правый башмак и сердитый, озадаченный, стал ждать. Придя в обед домой, он всегда разувал только правую ногу по той простой причине, что на ее мизинце у него была мозоль. С этой проклятой мозолью столяр воевал уже несколько лет, но лишь с временным успехом: исчезнув, она затем вновь появлялась, становясь при этом еще более чувствительной и досадной. Люди, приходившие к ним, так и запоминали его — с разутой правой ногой, но всегда в целом, тщательно заштопанном носке. Сейчас, забыв о своей мозоли, Пиронков усиленно размышлял. Когда ему приходилось заниматься этим трудным делом, он всегда слегка открывал рот, а краешки его бровей вопросительно приподнимались. Таким и застала его жена, сердце которой уже разрывалось от тревоги. Столяр открыл было рот, чтобы отчитать ее как следует, но, увидев, какое у нее испуганное и расстроенное лицо, тотчас осекся. — Захарий, Васко пропал! — еще с порога крикнула жена. — Как это так пропал! — опешив, воскликнул он. — Не знаю… Послала его за простоквашей, а он исчез… Столяр испугался не меньше, чем его жена, но так как он был мужчиной и главой семьи, на лице его не дрогнул ни один мускул и он ничем не выдал своего волнения. — Не бойся, ничего не случилось! — пробурчал он с деланным спокойствием и беспечностью. — Мало ли детей теряется в Софии?.. Кто его знает, где он сейчас шляется — станем искать и разыщем… — Где же его искать? — всхлипнула жена. — По улицам, что ли, бегать?.. — Сходим в милицию! — сказал столяр. — Когда найдут какого-нибудь заблудившегося ребенка, его сразу в отделение сдают… Так что мы сначала сходим туда… Может, он уже там… — Ну так идем! — произнесла дрожащим голосом жена. — Погоди, оденься сначала! — остановил ее Пиронков. — Так, что ли, пойдем в милицию? Пока жена судорожно одевалась, он терпеливо запихивал свою мученическую мозоль в ботинок. И как раз в эту минуту его осенила новая идея: — Елена, а ты была у Генко?.. — Господи, какая же я дура! — радостно воскликнула жена. — Как это я забыла… Да, он, наверное, там… Немного погодя несколько обитателей их улицы с удивлением наблюдали, как взбудораженные родители Васко стремительно, чуть ли не бегом, пересекали ближайший переулок. Они ничего не видели, ничего не слышали, думая лишь о том, как бы поскорее очутиться у Генко, старшего брата столяра. * * * Читатель, наверное, догадывается, что Васко не был у своего дяди — иначе повесть бы на этом кончилась. Как раз в это время семья дяди Генко обедала. Сам он в перерыв домой не приходил, так как питался в заводской столовой. Поэтому за столом сидели только трое его маленьких сыновей и, разумеется, их мать — высокая, костистая, чуть сутуловатая женщина с вечно красными от стирки руками. Тетя Надка, как ее называли соседи, была едва ли не самой рачительной хозяйкой во всем районе. Весь день она, неутомимая и безмолвная, то что-нибудь стирала, то что-нибудь мыла, то что-нибудь прибирала, точно была не человеком, а механизмом с вечным заводом. Она часто стирала без надобности, без надобности скребла что-нибудь, словно ей никак нельзя было оставаться без дела. — Да угомонись ты, наконец! — нервничал порой дядя Генко. — Посиди, почитай что-нибудь… — А кто тарелки вымоет? — коротко отвечала тетя Надка. — Завтра вымоешь… — Завтра у меня стирка… — Да ведь ты же вчера стирала!.. — сердито повышал голос муж. — Вчера — это вчера, а завтра — завтра, — слышал он от нее всегда один и тот же ответ. Дядя Генко, будучи человеком любознательным и неизменным передовиком производства, однажды сказал с огорчением: — Если не книгу, то газету бы хоть прочла… Детей постыдилась бы… Эти укоряющие слова были произнесены в присутствии их старшего сына Зарко, ученика шестого класса. Он смущенно опустил голову. Наружностью да в какой-то мере и характером он походил на свою мать. Это был высокий, худенький мальчик с задумчивым взглядом, молчаливый и серьезный. Он и прежде редко улыбался, а после того, как его выбрали председателем отряда, и совсем перестал это делать. Со строгим лицом прохаживался Зарко между рядами парт, и от его внимательного взгляда не могло укрыться ничто: ни немытые руки, ни черные ногти, ни необернутая тетрадь. Даже когда на уроке пения ему приходилось петь вместе со всеми, лицо его оставалось все таким же серьезным, а звуки, с трудом вырывавшиеся из его горла, были какими-то приглушенными и странными. — Ну и сухарь же ты! — пробурчал как-то дядя Генко. — Точно сошел со страниц какой-нибудь книжки… Зарко покраснел, но ничего не сказал. А если рассудить, дядя Генко был в данном случае совсем неправ. Зарко был мальчик умный и чувствительный. Может быть, только чересчур уж серьезный. В отличие от своей матери, он читал очень много и все, что ему попадалось, — будь то роман или какое-нибудь техническое руководство. И притом читал каждую книгу внимательно и добросовестно, как учебник, — от доски до доски, не пропуская ни одной строчки, ни одной буквы. Пусть читатель простит нам это маленькое отступление. Будем надеяться, что, охваченный желанием узнать о судьбе Васко, он не пропустит этих строк. А чтобы он не посетовал на нас позднее, предупредим его еще сейчас, что о судьбе Васко мы узнаем нечто более определенное лишь в конце этой любопытной истории. Здесь мы уделим побольше внимания Зарко, ибо небезынтересно знать, какой у него был характер. Впрочем, вооружимся терпением и вернемся к обеду, о котором мы уже упомянули выше. Итак, семья сидела и спокойно обедала. На столе стояло вкусное кушанье из фасоли и копченой грудинки, которое тетя Надка приготовляла великолепно. Не отставая от других, уплетал, как всегда, с большим аппетитом и второклассник Мишо, очень похожий на своего отца, — такой же веселый коренастый крепыш, с вечно улыбающимися глазами. Самому юному члену семьи недавно исполнилось три года, у него были синие глаза и нос пуговкой. Но лучше всего были его щечки — всегда свеженькие и румяные, как персики. На его нагрудничке были вышиты голубыми нитками слова строгого гигиенического предупреждения: «Не смей меня целовать!» Несмотря на это, каждый, кому он попадался на глаза, спешил звучно чмокнуть его в обе розовые щечки или, что было еще неприятнее, крепко ущипнуть их. Вот и теперь, увидев, что в комнату входят люди, Петьо живо юркнул под стол — вероятно, чтобы спастись от поцелуев и щипков. Но его тетя на этот раз вовсе не имела подобных намерений. Она окинула быстрым вопрошающим взглядом комнату и всхлипнула в отчаянии: — Значит, Васко не у вас?.. — Нет, — ответила тетя Надка. — Сегодня он не приходил… Из глаз бедной женщины хлынули слезы. Тетя Надка, имевшая доброе и жалостливое сердце, мигом вскочила и обняла ее. — Не плачь, Лена, скажи лучше, что случилось? Захарий Пиронков, стоявший с растерянным видом посреди комнаты, глухо проговорил: — Васко пропал… — Ээээ… Вот оно что! — с облегчением протянула тетя Надка. — Пропал… Найдется, коли пропал. София-то не лес, волки не съедят… — И я ей то же самое говорю, — уныло поддержал ее столяр. — Мишо у нас уже три раза пропадал, — продолжала тетя Надка. — Последний раз его нашли на вокзале. Поздно вечером… — Кто его нашел? — всхлипывая, спросила бедная мать. — Да нам его из отделения милиции привели… — Ну, идем скорее туда! — решительно проговорил Захарий. — А то даром только время теряем… — И я пойду с вами… — вдруг сказал Зарко, который до этой минуты не произнес ни слова. — Вот еще! — проворчала мать. — Делать тебе, что ли, нечего! — Я хочу посмотреть, — произнес с упорством мальчик. Зарко, действительно, никогда не ходил в милицию. Это желтое здание с подтянутым милиционером на посту казалось ему особенным и таинственным и всегда возбуждало его любопытство. Он представлял себе какие-то очень длинные, тихие коридоры, комнаты с железными дверьми, строгих и суровых людей, которые испытующим взглядом смотрят на каждого вошедшего. А внизу, в подвале? Там, разумеется, камеры для преступников, там держат воров, туда запирают хулиганов. А так как Зарко — не вор и не хулиган, то ему вряд ли представится другой случай побывать в отделении милиции. Вскоре он уже шагал по улице со своими родственниками, которые были так подавлены, что не обращали на него никакого внимания. Отделение находилось не очень далеко, но сейчас им показалось, будто надо идти целую вечность. Когда они, наконец, вошли в желтое здание, Зарко почувствовал, что сердце у него забилось сильнее. Это было вполне понятно. Ведь все здесь оказалось совсем не таким, как он полагал. В коридорах сновали люди, двери были обыкновенными, деревянными, и никто не смотрел на них подозрительно. Какой-то тщательно побритый учтивый милиционер указал им комнату, куда они должны были войти. Там, за самым обыкновенным столом, сидел такой же чисто выбритый человек в форме лейтенанта милиции, и, держа в руке толстый желтый карандаш, решал кроссворд. Увидев посетителей, он поднялся, и в его глазах промелькнул лукавый огонек. — Товарищ начальник… — начал как-то нерешительно столяр. — Знаю, знаю! — весело улыбнулся лейтенант. — У вас пропал ребенок… — Он здесь? — обрадованно встрепенулась мать. — Нет, его здесь нет… Но не беспокойтесь, разыщем… Столяр смотрел на него с изумлением. — А откуда вы знаете? — Что именно? — Ну, что у нас пропал сынишка… — Об этом совсем не трудно догадаться, — все так же улыбаясь, ответил лейтенант. — У всех родителей, потерявших детей, точно такой же вид, как у вас… Но вы не беспокойтесь, присаживайтесь… Столяр и его жена в смущении опустились на жесткие стулья. Зарко же, продолжая стоять, смотрел немигающим взглядом на симпатичного лейтенанта. Такого занятного и веселого офицера милиции он видел в первый раз. Лейтенант сел на свой стул и снова обратился к родителям. — А теперь посмотрим — угадали мы или нет, — произнес он медленно. — Пропавший ребенок — мальчик, не так ли?.. Лет пяти — шести… Не высок для своих лет, со светлыми глазами, веселый и озорной… Так ведь, гражданка?.. — Значит, вы его знаете? — спросила, обрадовавшись, мать. — Нет, я просто догадался, — скромно ответил лейтенант. — Каким образом? — пробормотал озадаченный столяр. — Да и вы бы на моем месте тоже догадались… Обычно исчезают мальчики и как раз в этом возрасте… А что касается его внешности — то ведь должен же он походить на кого-нибудь из вас. Зарко окинул лейтенанта восторженным взглядом. Действительно, все это так просто. — А теперь будьте любезны сказать, как зовут вашего сына, и дать ваш адрес, — серьезно проговорил офицер. — Я должен иметь точные данные… Старательно записав эти сведения, он снова обратился к посетителям. — Васко знает свой адрес? — А как же! — чуть ли не с обидой ответил отец. — Он даже читать умеет… — Это хорошо… А во что он был одет? — На нем были синие короткие штанишки и белая рубашонка, — ответила мать. — Ну, а теперь расскажите, как это случилось… Как это он вдруг исчез? Елена Пиронкова горько вздохнула и принялась (в который уже раз!) излагать эту печальную историю. Когда она окончила свой рассказ, вид у лейтенанта был уже довольно-таки серьезный. — Интересно, — пробормотал он. — А пропадал он когда-нибудь раньше? — Ни разу! — воскликнула мать. — Он у нас такой послушный… Лейтенант взял листок с данными и молча вышел из комнаты. Когда он возвратился, лицо его было, как и прежде, спокойным, но он уже не шутил… — Вам придется немного подождать, — сказал он. — Сейчас мы наведем справки… И, поймав испуганный взгляд матери, поспешил прибавить: — Не бойтесь, нет ничего страшного… Сколько детей ни терялось до сих пор — всех находили… — А я вот все думаю, не случилось с ним чего-нибудь? — вздохнула мать. — Что же с ним может случиться? — Да всякое… мало ли трамваев… автомобилей… — Нет, ничего такого не отмечено… — уверенно сказал лейтенант. — По крайней мере в нашем районе… Он посмотрел задумчиво на журнал с кроссвордом, закрыл его и добавил шутливым тоном: — В детстве я тоже один раз исчез… Какой-то цирк проезжал тогда, ну, и я увязался за ним… Дело было утром, а я только вечером спохватился, что нужно возвращаться домой… Стою и думаю: как же мне быть теперь? Ни дорогу не запомнил, ни улицы не знаю… Подумал, подумал — и в рев… Нашелся какой-то добрый человек, взял меня за руку и отвел прямо домой… Лейтенант рассмеялся и добавил: — Здорово же мне влетело от отца… А до этого он, хотя и был простым рабочим, пальцем меня ни разу не тронул… В эту минуту пронзительно и как-то настойчиво зазвонил телефон, лейтенант взял трубку. Некоторое время он слушал, что ему говорили, потом спокойно сказал: — Хорошо… Держи меня в курсе дела… А затем, повернувшись лицом к посетителям, добавил тем же тоном: — Мальчика еще не нашли… Но не тревожьтесь, до настоящей минуты в городе не отмечено ни одного несчастного случая с ребенком… Родители переглянулись в отчаянии. — Лучше всего вам возвратиться домой! — продолжал лейтенант. — Ведь довольно часто заблудившихся детей приводят родителям случайные прохожие… Ну, а коли ребенок будет нами обнаружен, я вас сейчас же извещу… — Так будет лучше всего, — горько улыбнулась мать. Немного погодя все трое были опять на улице. Когда Зарко увидел, какое отчаяние написано на лицах дяди и тетки, у него сжалось сердце. Впервые за этот день и он ощутил какую-то неясную, смутную тревогу, как бы предчувствие большого несчастья. * * * Инспектор уголовного розыска Илия Табаков, находясь в превосходном настроении, расхаживал по своей комнате в пижаме и шлепанцах на босу ногу. Не спеша, он укладывал в чемодан последние вещи — всякие необходимые мелочи: прибор для бритья, зубную щетку, завернутую в станиоль баночку крема от солнечных ожогов. Его семилетний сын Наско с восхищением смотрел на отца и засыпал его вопросами. — Пап, а удочку ты положил? — Будь спокоен, положил, — ответил рассеянно отец. — Значит, будем удить рыбу… — Да, будем… — И я тоже буду?.. — А как же, разве можно без тебя? Наско зажмурился от удовольствия. Удить-то он, значит, будет. Только вот поймает ли что-нибудь? — А как, поймаю ли я что-нибудь? — спросил он. — Ну, это уж зависит… — улыбнулся отец. — От чего зависит? Инспектор обернулся и ласково потрепал сынишку по щеке. — Зависит от того, будешь ли ты послушным… — Глупости! — выпалил сердито Наско. — Что? — вскинул брови удивленный отец. — Я сказал — глупости… Инспектор остановился посреди комнаты. Лицо его вдруг сделалось серьезным, в светлых глазах пропал веселый блеск. — Послушай, друг мой, разве так говорят с отцом? — медленно произнес он. Наско немного смутился — он очень хорошо знал это отцовское выражение лица. Но, набравшись смелости, все же неохотно промямлил. — Ну, а с ребенком разве так разговаривают? — А что я сказал? — все так же строго спросил инспектор. — Да про рыбу… Не такой уж я дурак… Откуда какая-то там рыба в воде может знать, слушался я или нет?.. Невольная улыбка тронула губы инспектора. Чтобы скрыть ее, он повернулся спиной и отошел к окну. Когда немного погодя он взглянул на сына, лицо его было снова строгим и серьезным. — Насчет этого ты прав, — сказал он. — Но если будешь разговаривать таким тоном, то не поедешь с нами на море, так и знай… Наско, оторопев, застыл на месте. Два дня тому назад отец взял отпуск — впервые за два года, — и сегодня вечером они всей семьей уезжали на море. А что если его и в самом деле оставят тут с бабушкой? На его счастье, в эту минуту отворилась дверь и в комнату вошла мать. Ее красивые темные глаза радостно блестели в ожидании предстоящей поездки. — Надо будет купить темные очки, — сказала она еще в дверях. — Тебе и Наско… — Для меня-то это дело не хитрое, — ответил отец. — А вот найдется ли маленький номер для Наско, не знаю… Мальчик успокоился. Раз ему собираются покупать очки, значит его возьмут с собой на море. В этот самый миг зазвонил телефон. Не подозревая ничего, инспектор взял трубку… Внезапно его лицо омрачилось, взор потух. — Да, да, хорошо! — сказал он. — Явлюсь сейчас же… Инспектор положил трубку, глубоко вздохнул и сказал упавшим голосом: — Меня вызывают в дирекцию… Лично к генералу… Молодая женщина застыла с открытым ртом, глаза ее выразили испуг. Инспектор смущенно улыбнулся и погладил ее по щеке. — Подожди, еще ничего неизвестно… — Но они не имеют права! — воскликнула она с раздражением. — Ведь ты не брал отпуск два года! — Ну, хватит об этом. Точка, — строго проговорил инспектор. Четверть часа спустя он уже торопливо шагал по улице. Инспектор был высок и худощав. Всегда очень хорошо и опрятно одетый, он и сейчас, несмотря на жаркий, погожий день, был в рубашке с галстуком. Его походка, бодрая и энергичная, сразу обличала человека, который ведет строгий образ жизни. Худощавое лицо — почти совсем без морщин — было спокойно, и только слегка тронутые сединой виски говорили о том, что его жизнь была далеко не безмятежной. Он вежливо кивнул дежурному милиционеру в ответ на его приветствие и начал подниматься по лестнице. Перед кабинетом генерала Табаков невольно оглядел свои слегка запылившиеся ботинки, ощупал узел галстука и, постучавшись, вошел. Секретарша подняла голову и как-то смущенно взглянула на него. — Товарищ генерал вас ждет, — сказала она. Инспектор вздохнул и прошел в комнату направо. Генерал сидел за письменным столом, погруженный в чтение каких-то бумаг. Это был крупный, красивый мужчина с румяным лицом, не по возрасту свежим и моложавым. Он поднял голову, улыбнулся, и в его взгляде инспектор также уловил какую-то неловкость. — Садись, Табаков! — сказал по-свойски генерал. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня и сам решил… Знаю, что ты переутомился, знаю, что ты сейчас в отпуске… Но есть очень серьезное дело. — Да, я слушаю вас, — тихо сказал инспектор. — Ты слыхал об исчезновении мальчика? — Об исчезновении мальчика? — поднял брови инспектор. — Нет, ничего не слыхал… Генерал тотчас заметил выражение разочарования и даже обиды на его лице. Вот, значит, из-за чего прерывают его отпуск — из-за какого-то пропавшего мальчишки. Генерал невольно улыбнулся. — Постой, не торопись! — сказал он. — На первый взгляд, действительно, нет ничего особенного — дети не в первый раз теряются… Но если вникнуть в существо дела, то это один из самых необыкновенных случаев с тех пор, как я здесь… В глазах инспектора блеснуло было любопытство, но тут же угасло. — Что же в нем необыкновенного? — спокойно спросил он. — Представь себе, Табаков, что твой сынишка выходит из дому купить что-нибудь в магазине… Выходит и исчезает бесследно… Никто нигде не может его обнаружить… Нет ни малейшего следа, который бы он оставил… Инспектор поднял голову и с изумлением посмотрел на своего начальника. В сущности он был больше удивлен его видом, чем всей этой историей. Никогда еще спокойный и уравновешенный генерал не выглядел таким разгоряченным и взволнованным. — Понимаешь, Табаков, — исчезает ребенок! Не кто-нибудь, а именно ребенок!.. Меня бы гораздо меньше удивило, исчезни скорый поезд на Варну… — Простите, товарищ генерал, но ведь и в прошлом году пропал один мальчик, и мы до сих пор не нашли его! — сказал инспектор. — Да, я знаю… Тому было четырнадцать лет… Это уже не ребенок, а подросток, он на все способен… Как знать — может, пробрался на какой-нибудь пароход и уплыл… Ну, а этому шесть… Куда он один пойдет? — Когда исчез ребенок, товарищ генерал? — деловито спросил инспектор. — В среду — в двенадцать часов… А сегодня у нас пятница… — И никаких следов, говорите? — Абсолютно. — Это действительно необыкновенно, товарищ генерал, — произнес с некоторой иронией инспектор. — До сих пор такого случая у нас не было… Даже от самого темного преступления всегда остаются какие-нибудь, пусть чуть заметные на первый взгляд, следы… Генерал пристально посмотрел на своего подчиненного. — Именно поэтому я и хочу, чтобы этим делом занялся ты… Не может не быть следов… Их просто нужно отыскать… Но пока у нас нет ничего, совсем ничего. Ребенок вышел из дому и как бы испарился… За два дня мы прочесали всю Софию, использовали все, что было в наших возможностях… Нет и нет… Генерал встал со стула и взволнованно прошелся по комнате. — Ребенок! — сказал он и тряхнул своей крупной головой. — Понимаю, исчезни ребенок где-нибудь на Западе… Но у нас — в социалистической стране!.. — И у нас все еще встречаются разные прохвосты… — Да, все еще встречаются! — живо подтвердил генерал. — Если бы их не было, и мы не были бы нужны… Но кому у нас взбредет в голову похищать детей? Ну, скажем, велосипед, чемодан, легковую машину — это понятно… — А почему вы думаете, что ребенок похищен? — спросил инспектор. — Может, с ним просто произошел какой-нибудь несчастный случай? — Не было ничего такого… — Как знать… — заметил инспектор. — Бывают порой очень странные несчастные случаи… Генерал опять тряхнул своей крупной головой. — Сомневаюсь! — пробурчал он. — Но нужно проверить и в этом направлении… Нужно проверить все… Генерал встал. — Даю тебе пять дней, Табаков, — сказал он решительно. — Поработай на совесть… Если ничего не добьешься, не стану тебя больше задерживать… Отправляйся тогда на море, воспользуйся наконец своим отпуском. Инспектор в ответ успел только вздохнуть. Генерал протянул ему руку, он пожал ее и с унылым лицом вышел из кабинета. * * * Первым делом Табакову надо было предупредить домашних, что поездка откладывается. С тоской выслушал он отчаянные протесты жены и, уже порядком расстроенный, принялся изучать материалы по делу. Впрочем, изучать-то было почти нечего: все сведения отличались лаконичностью и были крайне обезнадеживающими. Прочитав и запомнив все, вплоть до последней запятой, инспектор погрузился в размышления. Когда он задумывался, лицо его тотчас преображалось — становилось каким-то жестким, отчужденным, и это очень действовало на его подчиненных. В такие минуты они ходили около него на цыпочках, не смея обращаться к нему. Да и бесполезно было спрашивать его о чем-нибудь, казалось, он никого не слышал, так как никому не отвечал. Однажды Наско, воспользовавшись таким состоянием отца, успел весьма ловко поджечь спичками одну из штор. Инспектор очнулся, когда вся комната уже наполнилась едким дымом. Он вскочил как ужаленный и быстро потушил пожар. Имевшиеся материалы, действительно, не приводили ни к чему, не наводили ни на какие следы. Ребенок исчез как дым, словно растворился в воздухе. Если бы его вызвали раньше, думал инспектор, он бы, возможно, и докопался до чего-нибудь, до каких-нибудь едва заметных следов. А может, еще не поздно? Если порыться еще, присмотреться получше — не обнаружится ли тогда то, чего другие не заметили? С этой смутной надеждой в сердце он шел немного погодя по широкому бульвару, обдумывая еще раз свои последующие ходы. Во-первых, думал он, ему надо еще этим вечером встретиться с участковым уполномоченным и поговорить с ним. Порой даже умные, наблюдательные люди не могут передать на бумаге того, что видели, нередко они пропускают, сами того не сознавая, какую-нибудь мелочь, которая впоследствии оказывается важной, даже решающей. Во-вторых, необходимо хорошо изучить обстановку. Богатый личный опыт убедил Табакова в том, что самым искуснейшим образом прикрытое преступление оставляет все же кой-какие, пусть совсем слабые, едва различимые следы. Весь вопрос в том, чтобы отыскать их и уяснить себе их смысл. В-третьих, необходимо самому поговорить с родителями пропавшего мальчика. Доклад участкового уполномоченного был слишком краток, чересчур лаконичен. Весь результат исчерпывался двумя словами: «никаких следов”. Разве может быть оправдано это «никаких следов”? Вряд ли… Ведь и характер исчезнувшего ребенка, и его повадки, и его интересы наверняка должны подсказать, где искать какие-либо, хотя бы и самые слабые следы. Для начала, думал, инспектор, этого будет достаточно. А после тщательной проверки всех возможностей, он сориентируется в отношении своих последующих ходов. Уже вечерело, когда Табаков вошел в районное отделение. На его счастье, участковый оказался в канцелярии и в этот самый момент собирался разрезать на части большую желтую дыню, которую купили себе в складчину несколько молодых милиционеров. Это был низенький, плотный и даже немного комичный с виду младший лейтенант, но глаза его смотрели живо и умно. Инспектору нравились люди с такой внешностью. Ему всегда казалось, что высокие, стройные и чересчур красивые работники милиции годятся лишь в регулировщики уличного движения. — Я хочу поговорить с вами! — сказал инспектор. — Но только наедине… Лейтенант с тоской посмотрел на еще не начатую дыню и повел гостя в соседнюю комнату. Поняв, с кем он имеет дело, лейтенант немного смутился и даже чуть-чуть покраснел. Ему, по-видимому, было стыдно, что его усилия не дали до сих пор никакого результата. Однако он подробно и точно изложил все, что знал по этому делу. Его рассказ был живым, даже увлекательным. Инспектор слушал с интересом. Но, в сущности, этот устный рапорт не дал инспектору ничего сверх того, что содержалось в уже внимательно прочитанных им докладных записках участкового. — А каково ваше личное мнение? — спросил под конец инспектор, пристально глядя на лейтенанта. — Как вы объясняете себе эту странную историю? Участковый пожал плечами. — Просто не знаю, что и думать! — проговорил он в недоумении. — Самое странное в том, что никто не видел ребенка на улице… Последней его видела мать… — Заметила ли она по крайней мере, в какую сторону он пошел? — Нет, она не выходила из дому… Предполагается, что по направлению к молочной… — Хм, предполагается… — буркнул инспектор. — А откуда вы знаете, что никто не видел его? — Я подробно расспросил… Всю улицу вверх, дном перевернул… — А кого вы расспросили? Детей? Взрослых? Лейтенант, потупившись, почесал нос. — Главным образом, взрослых… — пробормотал он. Инспектор покачал головой. — Тут вы сделали промах, — тихо сказал он. — Взрослый человек, даже если повстречает ребенка, не всегда заметит его… — Возможно… — уныло согласился лейтенант. — Итак, я еще не слышал вашего личного мнения… Лейтенант посмотрел на него как-то нерешительно. — Не знаю, — нехотя и вяло проговорил он. — Но мне кажется, что ребенок не заблудился… Его просто похитили… — Похитили? — вскинул брови инспектор. — Почему вы так думаете? — Да потому что все заблудившиеся дети в конце концов отыскиваются! — сказал лейтенант. — Не может же он до сих пор слоняться по улицам… Он должен где-то, у кого-то находиться… А похититель нарочно прячет ребенка, хотя и знает, что его разыскивают… — Да, это логично, — кивнул инспектор. Лейтенант заметно оживился. — Для меня самое важное — это докопаться, подстерегали ли ребенка, или же он просто заблудился и затем был кем-то уведен… По лицу инспектора скользнула улыбка. — А вы как думаете? — спросил он. — Думаю, что верно первое предположение… Мне не раз приходилось иметь дело с потерявшимися детьми… Что здесь самое характерное? Они обычно теряются, когда за ними никто не присматривает… А в данном случае дело обстоит как раз наоборот… Ребенок вышел с определенной целью. Над ним, так сказать, тяготела воля его матери, страх ослушаться ее, привычка повиноваться… — Это верно! — кивнул инспектор. — Но был ли этот мальчик действительно послушным?.. Не отличался ли он своенравием? Лейтенант в смущении умолк. Инспектор покачал головой, побарабанил своими тонкими пальцами по столу. — Выясним и это! — произнес он спокойно. — Во всяком случае даже и непослушный ребенок никуда не исчезнет так просто, раз его послали с поручением… Он может отправиться куда-нибудь и заблудиться скорее тогда, когда за ним нет надзора, или когда ему просто скучно… — А если его внимание привлекло что-нибудь совсем особенное? — Я проверил, — кивнул лейтенант. — Ничего особенного в квартале в тот день не произошло… В детстве и я один рад заблудился… И притом в провинциальном городке… Просто увязался за одним медвежатником — и все… Ну, а в то утро вообще ничего не было… — Значит, вы думаете — похищен? — медленно произнес инспектор. — Даже предпочел бы, чтобы это было так, — живо ответил лейтенант. — Вообразите, что он действительно потерялся — забрел куда-нибудь в другой район и заблудился… И там его кто-то взял к себе, а теперь не желает с ним расстаться… Как же мы в таком случае обнаружим его?.. Ужасно трудно… — И другой вариант тоже не из легких. — И все-таки там дело куда проще — с какой-то горячностью сказал лейтенант. — Сами посудите — пошел бы ребенок за каким-нибудь незнакомым человеком? Пошел бы он, скажем, за мной или за вами? Не верю… А если ребенок знает того человека, возможно, его знают и родители… Это, пожалуй, уже след… Хотя лицо инспектора оставалось сдержанно-спокойным, глаза его блеснули. — Вы женаты? — спросил он вдруг. — Да, женат… — Дети есть? — Нет еще. — Не плохо бы заиметь… — сказал с серьезным видом инспектор. — И вообще, советую вам повнимательнее присматриваться к детворе вашего квартала… Некоторые вещи известны детям гораздо лучше, чем взрослым… Но трудно понять ребят, если не знаешь их. Разумеется, лучше всего их изучишь, наблюдая внимательно за собственным ребенком. Во всех случаях это отличная школа… — Вы считаете, что я ошибаюсь? — смущенно спросил лейтенант. — Нет, я далек от этого, — весьма энергично ответил инспектор. — Но как вы можете оказаться правым, так можете и ошибиться… Помните всегда, что дети очень доверчивы. Они уважают взрослых и солидных людей. Обычно они верят им. Вообразите, что такой вот человек встретит на улице мальчика и скажет ему: «Твой папа попросил меня отвести тебя к нему». Поверит ли ребенок? Наверняка поверит… — Да, — уныло ответил лейтенант. — Кажется, вы правы… — Детская душа — это нечто очень интересное! — проговорил инспектор, впервые чуть-чуть повысив голос. — Интересное и богатое по содержанию… Лейтенант испытующе взглянул на инспектора и пробормотал: — Однако есть и еще кое-что… Еще более явное… — Что же это такое? — быстро взглянул на него инспектор. — Вот я думал, — хорошо, ребенок похищен… Но кем? По-видимому, похититель должен знать его… Никто бы не похитил первого попавшегося ему на глаза ребенка… Но почему он предпочел этого, а не какого-нибудь другого ребенка? Наверное, потому что знал его, и он чем-то особенным привлек его внимание… По-моему, преступник где-то здесь… где-то близко… Инспектор невольно встал. — Знаете, что это чудесная мысль? — произнес он возбужденно. — Он действительно знает ребенка, он часто его видел… Он очень хорошо знает дом, улицу, даже соседние улицы… Он изучил не только всю обстановку, но и повадки ребенка. Он знал, когда тот выходит, куда отправляется играть. Но раз он видел все это своими глазами — значит и его видели… Внезапно в инспекторе произошла резкая перемена, на лице его появилось уже знакомое нам жесткое и отчужденное выражение. Лейтенант устремил на него озабоченный взгляд. Так прошло несколько минут, затем инспектор произнес с некоторым холодком: — Это хорошая мысль… О ней не следует забывать… Но она верна лишь в том случае, если ребенка действительно похитили. А в это-то я и не верю… Я не вижу никакого повода к похищению мальчика. Подумайте — зачем он кому-то? — Ребенок — драгоценность только для своих родителей. — Но есть ненормальные! — осторожно вставил лейтенант. — Есть! — мрачно кивнул инспектор. — Есть маньяки… разные типы… А какой нормальный человек может понять побуждения сумасшедшего? — Нет, не стоит, бросьте! — как-то резко возразил инспектор. — Рано еще строить гипотезы… Прежде нужно еще раз проверить все факты… Он прошелся по комнате и рассеянно взглянул в окно. Смеркалось. Раскалившиеся за день тротуары все еще обдавали жаром. На улице, весело крича, играла детвора. Инспектор невольно загляделся на нее, любуясь счастливыми и возбужденными личиками ребят, их ясными и живыми глазками, непринужденными движениями. «Самое страшное, — подумал он вдруг, — когда страдают невинные дети, когда они, по вине взрослых, подвергаются тяжким и жестоким испытаниям. А разве сейчас я не имею дело с одним из таких случаев?.. Неизвестно, в какие руки попал ребенок, что он видит и чувствует в эту минуту?» Впервые за сегодняшний день инспектор осознал, какое серьезное дело поручили ему, и ясно почувствовал, что обязан довести его до успешного конца. — Мне нужно поговорить с родителями, — тихо сказал он. — Сейчас они, наверное, дома… — В эти часы они всегда дома! — кивнул лейтенант. Инспектор умолк. Лейтенант с беспокойством посмотрел на него. — Разрешите мне сопровождать вас? — попросил он. Инспектор отошел наконец от окна, его умное, тонкое лицо выражало озабоченность. — Конечно, — ответил он просто. — Поведем дело вместе… * * * Пиронковы в этот вечер действительно были дома. То, что они пережили за эти дни, было таким тяжким и страшным, что столяр не выдержал и взял отпуск. Он боялся оставить жену одну, его пугали ее покрасневшие от слез глаза, в которых иногда появлялся какой-то дикий, животный ужас. Сам он пытался казаться спокойным, чтобы вдохнуть уверенность в свою жену, но и его сердце разрывалось от муки и страха перед неизвестностью. Оба они не думали, не говорили ни о чем другом, не могли взяться ни за какое дело, питались кое-как в сухомятку, подолгу молча смотрели на дверь, словно ожидая, что она вот-вот откроется и на пороге появится подтянутый и улыбающийся милиционер, держащий за руку из маленького сына. В этот вечер столяра навестил его брат со своей женой и сыном Зарко. Дядя Генко всячески старался развлечь родственников, рассказывая своим приятным, немного сиповатым голосом, увлекательные фронтовые истории. Но никто не слушал его, даже Зарко, который ужасно любил рассказы про войну. И он, как и все остальные, думал лишь о пропавшем двоюродном братишке, о веселом и беспечном мальчике, который так внезапно исчез, словно сквозь землю провалился. На самом интересном месте рассказа кто-то энергично постучался к ним. Захарий и его жена подскочили как ужаленные и оба одновременно бросились открывать. Но все-таки столяр первым достиг старой, источенной червями двери и распахнул ее. На пороге действительно появился подтянутый офицер милиции. Но вместо их сына, как они мечтали, рядом с ним стоял уже немолодой человек с серьезным, даже несколько озабоченным лицом. Читатели, наверное, догадываются, что это были инспектор Табаков и участковый уполномоченный. Увидев озарившиеся надеждой лица родителей, инспектор почувствовал, как сжалось у него сердце. Что он мог им сказать, чем успокоить? Да, как жалко, что так поздно поручили ему это дело. Лейтенант представил его, и инспектор сердечно поздоровался за руку со всеми, кто был в комнате. — К сожалению, мы не можем пока что сказать ничего нового, — произнес он с горечью. — Но невозможно, чтобы не нашлись следы. От вас требуется только терпение… и спокойствие. Жена столяра при этих словах всхлипнула. — Спокойствие?.. — протянула она дрожащим голосом, и на глазах у нее навернулись слезы. — Разве можно быть спокойным, когда… Инспектор виновато потупился. Да, он выразился, конечно, глупо, несердечно, не как отзывчивый, чуткий человек. — Я хотел сказать, что мы уверены… — инспектор запнулся. — Мы уверены, что дело окончится благополучно… — Дай бог! — воскликнула тетя Надка. — Столько дней уже прошло! — все еще всхлипывая, сказала Пиронкова. — И не один еще пройдет… — проговорил инспектор. — Но мы непременно добьемся чего-нибудь… Не можем не добиться… На минуту воцарилось неловкое молчание. — Это, наверное, соседи? — спросил инспектор. — Нет, это мой брат с женой, — ответил со вздохом Захарий. Инспектор внимательно оглядел их. — Тем лучше, — сказал он. — Как раз поговорим… Но на лицах всех, находившихся в комнате, казалось, было написано: «О чем еще говорить?… Какой может быть от этого толк? Нам не слова нужны, а дела, настоящие дела». Только лицо мальчика как будто выражало надежду и доверие. — Итак, расскажите-ка мне, — начал инспектор, — что-нибудь о вашем ребенке… Какие у него склонности… какие вкусы?.. Было ли что-нибудь такое, что особенно интересовало его, особенно волновало, чему бы он отдавал особенное предпочтение? — Да ведь ребенок же! — упавшим голосом промолвила мать. — Ему все интересно… — Не совсем так, гражданка, — спокойно заметил инспектор. — И у детей есть, как и у взрослых, свои интересы… Конечно, они несколько отличаются… Одни, например, ужасно любят ходить в кино… Другим же больше по душе цирк… Есть дети, для которых сходить в цирк — это верх блаженства… Вы не припомните, просил ли он вас о чем-нибудь — скажем, сводить его куда-нибудь? — Нет, не было такого! — быстро ответила мать. — Не спешите, подумайте… Может, о чем-нибудь совсем незначительном… Пусть это будет самая что ни на есть мелочь — скажите, не стесняйтесь… — Он хотел, чтобы мы сводили его к медведям! — сказал вдруг Захарий. — В зоопарк? — быстро взглянул на него инспектор. — Да, туда… где медведи… — Когда это было? — Точно не знаю… Дней десять, наверное, будет… — Он очень настаивал? Умолял? — Нет, не особенно. Один раз, помню, за обедом сказал: «Папа, давай сходим к медведям…» — Когда вы водили его туда в последний раз? — В прошлом году… — Часто он просил вас об этом? Или так — время от времени? — Не помню, чтобы он еще раз просил… — со вздохом ответил столяр. — А-а-а, просил, просил! — возразила его жена — Помнится, даже не раз… — А волновался ли он при этом, умолял? — Да не особенно… Вспомнит, попросит, a потом и забудет. Месяцами не говорит об этом… — И ни о чем другом он вас не просил?.. Скажем, в цирк сходить… — Да он ни разу не был в цирке — как же будет проситься туда, — уныло — ответил отец. — Как-то все не могли собраться… Ну, к медведям-то ходили… В кино были с ним несколько раз… Вот, пожалуй, и все… — А на футбол? — У, на футбол я его чаще водил… Но он там порядком скучал, даже брать его не хотелось… Инспектор задумался. — Значит, вы не замечали у него каких-нибудь особенных склонностей? — спросил он, все еще не теряя надежды. — Он очень любит разбирать, — произнес неуверенным голосом Захарий. — Это его слабость… — Разбирать? Что разбирать? — Все, что ему подвернется… Будильник какой-нибудь… Электрические приборы… — М-да! — произнес далеко не весело инспектор. — Кем он мечтал стать? — Инженером, — как-то не очень уверенно ответил отец. — Не инженером, а извозчиком! — подал голос молчавший до сих пор Зарко. — Извозчиком или шофером… Он мне говорил: «Лучше всего, Зарко, быть извозчиком, весь день катаешься…» Инспектор впился в него своими серыми глазами. — А видел ли ты, чтобы он вертелся возле легковых машин, грузовиков?.. Чтобы садился в кабину и просил шоферов покатать его? Мальчик задумался. — Нет, не видел, — ответил он тихо. — И никто не замечал за ним этого? — Никто! — сказал Пиронков. Инспектор вздохнул. — И когда вы его посылали что-нибудь купить, он очень задерживался или же быстро возвращался? — Задерживался, — с горечью ответила мать. — Иногда даже подолгу… — Так… А знаете, где он чаще всего останавливался, на что больше всего терял время? Все умолкли — этого никто не знал. Инспектор опять задумался. — У детей разные характеры, — заметил он. — Некоторые из них послушны — что им велишь, то и делают… Другие — упрямы и своенравны… Эти порой способны такое натворить, что просто диву даешься, как только они могли додуматься до этого… — Нет, наш послушный! — скорбно проговорила мать. — Очень даже послушный… На весь день можешь его оставить одного дома — не выйдет, пока не вернусь… — А часто и подолгу вы оставляли его одного? — Иногда… когда в баню ходила… Ну, а иначе он всегда со мной. — Озорничал ли он? — А какой ребенок не озорничает, товарищ? Ведь это же ребенок, без этого он не может… — Когда он озорничал, вы наказывали его, били? Женщина заметно смутилась. — Без этого не обойтись… — вздохнула она. — Всегда найдется за что шлепнуть ребенка… Инспектор посмотрел на нее в упор. — Есть разные матери! — сказал он. — Одни шлепают — так, для острастки… Другие же бьют крепко, по-настоящему… Прошу вас, будьте со мной откровенны и скажите мне правду. Мать покачала головой. — Нет, я его больно не била… Так только, легонько шлепну… — А в тот самый лень, когда он исчез? Били ли вы его, обидели ли чем-нибудь? — Нет! — ответила мать. — Он был очень весел, все с кошкой возился… — Ну а с кем он играл, с кем водился?.. Был ли у него такой приятель, с кем он часто виделся, о ком часто вспоминал? Женщина задумалась. — Да вроде с Пешко он больше всего дружил… Да, с Пешко, сынишкой Фанки… Одногодки они… — Так… — кивнул инспектор. — А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили на один очень важный вопрос. Только не торопитесь отвечать, а прежде хорошенько подумайте… Вопрос такой: видел ли кто из вас в последнее время, чтобы ваш ребенок разговаривал где-нибудь с каким-нибудь взрослым человеком? Или чтобы он рассказывал вам что-нибудь о каком-нибудь взрослом человеке? Прошу вас, хорошенько подумайте… Инспектор откинулся на спинку стула, не сводя глаз с присутствующих. Было видно, что все они усиленно и добросовестно думают, изо всей силы напрягая память. — Нет, ничего такого я не знаю… — первым ответил отец. И другие не могли ничего сказать. — Может быть, вы забыли, — сказал мягко инспектор. — Подумайте еще — если припомните что-нибудь такое, то сейчас же скажите… Инспектор задумался. И этот разговор, на который он так рассчитывал, не привел ни к чему. Все в истории пропавшего мальчика было самым обычным, не вызывающим ни малейшего подозрения. Просто не за что было ухватиться, нигде не было видно ни одной путеводной нити. Да и сами родители были совсем обыкновенными людьми. Вряд ли он добьется чего-нибудь более определенного, если подробно расспросит и об их жизни… Последний свой вопрос он задал, чувствуя, что просто даром тратит время. — Скажите, есть ли в вашей жизни такой человек, который бы относился к вам особенно враждебно, желал бы вам зла? Столяр энергично завертел головой. — Нет, таких нет! — ответил он категорическим тоном. — Кто может желать нам зла и за что? Я за всю свою жизнь, как говорится, мухи не обидел… Итак, разговор был окончен. Инспектор задал еще несколько мелких вопросов и собрался уходить. Вдруг Зарко, который до сих пор лишь изредка подавал голос, стремительно поднялся со своего стула — раскрасневшийся и возбужденный. — Товарищ начальник, разрешите, чтобы и я тоже помогал вам, — произнес он умоляюще. — Поручите и мне какое-нибудь дело… Инспектор широко и непринужденно улыбнулся. — Я и сам об этом думал! — сказал он дружелюбно. — Разумеется, и ты можешь помочь… Стоит тебе только захотеть… — Да я же хочу! — зарделся Зарко. — Дело не из легких… — Это еще лучше. Инспектор снова улыбнулся. — Ну, хорошо, тогда слушай внимательно. Завтра ты соберешь всех детей, что живут на этой улице и поблизости… Даже пяти-шестилетних… И самым подробным образом расспросишь кой о чем… Во-первых, видел ли кто из них Васко в день его исчезновения? Разговаривал ли он перед этим с каким-нибудь взрослым человеком? И вообще, видел ли кто из них какого-нибудь взрослого человека, который бы слонялся поблизости без дела — кого-либо поджидал или расспрашивал?.. Запомнил? — Запомнил. — Надо разузнать, произошло ли в этот день что-либо особенное… Что-нибудь особенно интересное, чего взрослые не заметили. Инспектор опять задумался. — Ну, на завтра хватит! — махнул он рукой. — Не так уж мало. Справишься? — Обязательно справлюсь! — пылко воскликнул мальчик. — Еще утром соберу всех… — Ты не очень-то спеши… Надо собрать всех ребят, чтобы никто не отсутствовал. И вообще, хорошенько их расспросить. — А как я потом вам сообщу? — Об этом не беспокойся, я сам приду к тебе. Через несколько минут инспектор Табаков попрощался и вместе с участковым вышел на улицу. Вид у лейтенанта был подавленный — он сам убедился, насколько неполным и неточным оказалось дознание, произведенное им несколько дней назад. Инспектор же выглядел задумчивым, лицо его как-то потускнело и выражало тревогу и беспокойство. Они медленным шагом вернулись в отделение милиции. Так же медленно поднялись по лестнице и вошли в комнату лейтенанта. — Не двигается у нас что-то это дело! — произнес с досадой инспектор. — Представляешь, если и дальше так будет? — Да… — вздохнул лейтенант. — На завтра у тебя две задачи, — продолжал инспектор. — Во-первых, ты должен сходить в зоопарк… Правда, поздновато, но может кто из сторожей все же припомнит, слонялся ли в тот день в зоопарке или около него маленький мальчик без родителей и как он выглядел… — Это ничего не даст, — мрачно проговорил лейтенант. — Неважно — мы должны выяснить… разузнать всюду, где только можно. — Хорошо. И во-вторых? — Еще раз проверить, не останавливался ли в тот день на улице, где живут Пиронковы, или на ближайших улицах грузовик или легковая машина… Может, кто-нибудь вспомнит. Такая возможность не исключена. Если узнаешь, то выясни все подробности в связи с этим. Понятно? — Понятно! — кивнул лейтенант. Уходя, инспектор был по-прежнему задумчив и мрачен. Чтобы освежиться, он умышленно выбрал окольный путь и вышел на Русский бульвар. Было уже довольно поздно, но поток молодых людей, отправляющихся в парк на прогулку, не прекращался. Инспектор слышал их веселые голоса, беспечный девичий смех и чувствовал, как сжимается у него сердце. Нет, он больше не должен думать об этом, на сегодня с него хватит — и завтра — день. Был такой приятный июльский вечер, таким чудным было сияние полной луны над неоновыми лампами широкого бульвара, по которому он шел. Походив так, он наконец несколько успокоился и решил, что пора домой. Хотя и там не станет веселее. Все будут упорно молчать, унылые и мрачные из-за расстроившейся поездки на море. Генерал сказал: пять дней… Но достаточно ли этого?.. Сомнительно… Инспектор уже чувствовал, что не сможет оставить дела и будет бороться до конца, до полной победы. Поднявшись по лестнице на свой этаж, он, все ещё погруженный в раздумье, позвонил. Дверь открылась неожиданно быстро, на пороге стояла его жена с испуганным лицом. — Илия, Наско пропал, — проговорила она прерывающимся от волнения голосом. Инспектор остолбенел, он не верил своим ушам. — Что ты сказала?.. Пропал?.. — Да, исчез… — в отчаянии воскликнула жена. — Не может быть… Как это он может исчезнуть? Перепуганная мать наспех рассказала ему обо всем. Хотя рассказывать-то в сущности было почти нечего. Узнав, что они не поедут на море, Наско повесил нос, выглядел вконец отчаявшимся и сокрушенным. Естественно, мать хотела, чтобы он рассеялся и пустила его на улицу поиграть с детьми. — Когда это было? — прервал ее инспектор. — Часов в шесть… В половине девятого мать, потеряв всякое терпение, отправилась за ним, но мальчик словно сквозь землю провалился. Никто из его товарищей не видел его на улице и не мог ей сказать о нем ни слова. — В милицию сообщила? — нетерпеливо спросил инспектор. — Сообщила… — Представляю себе, какую ты суматоху подняла! — с легкой досадой сказал Табаков. — Ничего, мы найдем его… Инспектор облокотился о письменный стол, и на его лице появилось, как и всегда в такие минуты, особенное выражение. Жене, уже хорошо изучившей его, было ясно, что он сейчас усиленно думает. Она нетерпеливо пожала плечами — что тут размышлять? Нужно искать, действовать! Хорошо, что его коллеги — работники милиции уже занялись этим делом. Наконец инспектор поднял голову и тихо сказал: — Вызови поскорей такси… — Что? — не поняла жена. — Я же сказал — вызови такси… Через полчаса Наско будет дома… Хотя голос его и звучал уверенно, он все же чувствовал, что где-то глубоко в нем таятся сомнение и страх. Что это за странные исчезновения?.. Не скрывается ли за ними какая-то неизвестная, страшная сила? К счастью, такси подкатило очень быстро и вывело его из мрачного раздумья. Муж и жена вышли на улицу, инспектор сел рядом с водителем и тихонько сказал ему: — Первым делом в кафе ЦУМа… Но жена все-таки расслышала. — Какой еще ЦУМ? — изумилась она. — Ты в своем уме? — Я полагаю, что он там, — спокойно ответил инспектор. Через несколько минут такси остановилось перед, кафе. Супруги быстро вышли из машины. — Подождите немного… Мы сейчас же вернемся, — на ходу крикнул инспектор шоферу. Они с женой одновременно вошли в кафе. Однако первым заметил сына отец. — Видишь его? — Где? — вздрогнула мать. — Вон там, у автоматического граммофона… В кафе стоял большой автоматический граммофон. Желающие послушать музыку опускали в него мелкие монеты и нажимали — в зависимости от выбранной ими пластинки — определенную клавишу. И вот тут начиналось действие магических сил. Под стеклянной крышкой оживала длинная металлическая рука — она с математической точностью выбирала нужную пластинку, затем подносила ее к диску, осторожно ставила, и начиналась музыка. Перед этим-то веселым чудом техники и стоял, глядя на него во все глаза, Наско. Каким образом эта металлическая рука находит и ставит нужную пластинку? Как это получается, что металлическая рука всегда знает, какую пластинку ей нужно взять? Все ее движения так уверенны, так точны — она никогда не ошибается, всегда выбирает правильно. — Эй, гражданин, что ты здесь делаешь? Мальчик ничуть не удивился, услышав знакомый голос. Обернувшись, он недружелюбно взглянул на отца и немного резко ответил: — Смотрю! — Пойдем-ка домой… Наско не поспешил подчиниться. Как раз в эту минуту рука возвращала проигранную пластинку на ее прежнее место. Затем, все такими же неторопливыми, уверенными движениями, она, выполняя желание следующего посетителя, выбрала и поставила на диск новую пластинку. Чудо, настоящее чудо! Позднее, когда Наско уже спал, мать со вздохом спросила: — А как ты догадался, что Наско в кафе? — Ты мало присматриваешься к ребенку! — с легким укором заметил в ответ инспектор. — Не знаешь, что он думает, что его волнует… — А тебе это откуда известно? — Он мне говорит… — Вот как! — воскликнула немного задетая мать. — А почему он мне ничего не говорит? — Потому что ты не интересуешься этим и не спрашиваешь его. — А тебе он сказал, что хочет сходить в кафе ЦУМа? — Этого он мне не говорил… Но разве ты забыла, что дней десять назад мы были с ним с этом кафе? — Да, помню… — Вот в этом-то и все дело… — сказал инспектор, массируя резиновой щеткой просвечивающее сквозь поредевшие волосы темя. — Пока мы там сидели, он не отходил от граммофона, а потом несколько дней только и говорил о нем… Мать умолкла с виноватым видом — теперь она действительно припомнила все эти подробности. — Ясно — мальчишка считает себя обиженным. Кто же виноват, что он не поедет на море?.. Разумеется, отец. А раз я виноват перед ним — то неизбежно роняю себя в его глазах… Вместе с этим ослабевает один из сдерживающих факторов… Ребенок чувствует, что он вправе совершить какой-нибудь дурной поступок, — хотя бы так, в отместку… — Ишь, поганец! — сердито проговорила мать. — Нет, он мальчик неплохой! — улыбнулся Табаков. — Но все дети ужасно чувствительны к тому, что справедливо и что нет. И вот он выходит из дому… Но куда он может пойти?.. Разумеется, туда, где за последние дни его воображение получило богатую пищу. Подумав хорошенько, я сразу же догадался, куда он мог отправиться… Инспектор умолк на мгновение, затем тихо добавил: — Необходимо знать детей… Знать и понимать… Это и им на пользу, и нам. Подумай об этом. * * * Всю ночь Зарко спал неспокойно, ворочался во сне и тихо стонал. Проснулся он очень рано. За окном алело утреннее небо, где-то в ветвях весело щебетали птички. Внезапно его охватило страстное нетерпение поскорее встать, и сейчас же взяться за дело. Ему казалось, что стоит только сделать все то, о чем ему говорил «начальник”, и он непременно узнает, нечто чрезвычайно важное, быть может, роковое. Кто знает, не зависит ли именно oт него — будет ли наконец найден пропавший Васко… Зарко приподнялся на кровати и посмотрел на большой будильник — был шестой час. В доме все, кроме него, еще спали. Если встать сейчас, то кого разыщешь так рано? Он едва вытерпел до шести часов и поднялся вместе с матерью. Та, увидев, его торопливо умывающимся под краном, не поверила своим глазам. — Ба! Что это на тебя нашло? — изумилась она. — Куда это ты собрался в такую рань? — Дело у меня есть! — коротко ответил мальчик. Мать уже забыла про вчерашний разговор, да и не верила, что у такого мальчугана может быть какое-нибудь серьезное дело. Зарко позавтракал и стремительно выбежал из дому. Но в такую рань никого из детей еще не было видно. Напрасно он обходил дворы и заглядывал во все закоулки. Убедившись, что ему не собрать никого в такой час. Зарко воротился домой и разбудил братишку. — Вставай, вставай! — заторопил он его. — Сегодня нас дело ждет… Мишо посмотрел на него одним глазом и опять укрылся с головой. Но не суждено ему было в это утро как следует выспаться. Зарко стащил с братишки одеяло, но тот свернулся клубком и крепко зажмурил глаза. Пришлось прибегнуть к помощи графина с водой. В следующий миг мальчик уже сидел на кровати, растерянно тараща глаза. — Ма-ам! — плаксиво протянул он. — Зарко дерется. — Кто дерется? — возмутился Зарко. — Что ты врешь? — А ты зачем облил меня водой? — Это совсем другое. — Нет, не другое… Ма-а-ам… В дверь просунулась голова матери — глаза ее смотрели угрожающе. — Лгун! — бросил презрительно Зарко. — Обойдусь и без тебя! Только сейчас Мишо вспомнил, о чем они говорили вчера вечером. Мигом вскочив, он пустился догонять брата. Сначала Зарко был непреклонен, но, увидев испуг и тревогу на лице братишки, все-таки сжалился над ним. — Что, будешь врать в другой раз? — спросил он, немного смягчившись. — Нет, не буду… Никогда больше не буду врать… — Ты всегда так говоришь, — пробурчал недовольно Зарко, — а потом опять врешь. — Если хочешь, я могу побожиться, — умоляюще произнес Мишо. — Пусть меня поразит… Зарко снова рассердился. — А ну замолчи! — прервал он его. — «Пусть меня поразит…» Кто тебя поразит?.. Одни неучи божатся. Но Мишо неожиданно возразил: — Вот и неверно! Папка-то разве неуч? Он тоже божится… — Неправда! — сказал Зарко, пораженный этим открытием. — Когда это он божился? — Божился, божился, я слышал своими ушами… Мама сказала ему: «Ты опять наклюкался?» — Наклюкался? — не понял Зарко. — Значит, выпил… А папка сказал: «Честное слово, нет!» — Это совсем другое дело… — Погоди, погоди! Тогда мама сказала: «А ну побожись… А папка сказал: «Порази меня бог, если я хоть глоточек выпил… Вот — перекреститься могу». Зарко смотрел на своего братишку выпученными глазами. — Да это он просто шутил! — внезапно осенило его, и он сразу повеселел. — Ведь папка — коммунист и не верит в бога… — заключил он уверенным тоном. В конце Зарко согласился опять взять Мишо к себе в помощники. Будет так, как они договорились вчера вечером: Зарко соберет ребят постарше, а Мишо — маленьких, дошкольников. — Скажешь им — пионерское задание! — поднял руку Зарко, и лицо его озарилось каким-то внутренним светом. Но оказалось, что собрать всех детей в одном месте — совсем не легкое дело. То у какой-нибудь девочки урок музыки, то какому-нибудь мальчику нужно остаться помогать матери. И только сила таких веских слов, как «Пионерское задание» собрала наконец детвору во дворе одного большого дома. Было уже около половины одиннадцатого. Зарко терял всякое терпение. Пришедшие дети — их было уже десятка два — шумели, как пчелиный рой, и с интересом и любопытством поглядывали на Зарко, который все еще загадочно молчал. — Все в сборе? — спросил он немного погодя. — Филиппа нету! — крикнул кто-то из задних рядов. — Он болеет… — А когда он заболел? — Не знаю, — промямлил мальчуган. — Целая неделя уже прошла… Даже больше… От него не будет никакой пользы, рассудил Зарко. Ведь он ничего не знает, раз не выходит уже целую неделю. — Лили не пришла! — сообщила какая-то девочка. — Сказала, что придет. Лили все же пришла, хотя и последней. Это была шестилетняя девочка, щупленькая и кудрявая, с маленькими, блестящими, как черные бусинки, глазами. Она уселась впереди и уставилась любопытным взглядом на Зарко. А тот выпрямился, и, как всегда, когда ему приходилось что-нибудь говорить, лицо его сильно побледнело. — Дорогие пионеры, мы собрались здесь по одному очень важному делу, — начал он медленно и даже несколько торжественно. Шепот едва сдерживаемого любопытства прошел по группе навостривших уши детей. Зарко спокойно и не спеша начал свой рассказ о пропавшем мальчике, о тщетных усилиях милиции. Но ребята знали все это и без него. Их родители говорили о Васко и утром и вечером — какие только предположения они не строили, какие только невероятные истории не выдумывали. Дети жадно слушали, ловя каждое их слово, и, в свою очередь, тоже начали сочинять разные истории — одну запутаннее и неправдоподобнее другой, а некоторые дошли до того, что даже начали верить самим себе. Что нового сказал им Зарко? Ровно ничего… Не отнимает ли он у них напрасно время? — Дорогие пионеры, милиция очень рассчитывает на нашу помощь! — закончил Зарко. — Мы должны радоваться, что нам оказывают такое доверие. Вчера вечером я разговаривал с одним начальником… — Где же этот начальник? — спросил с недоверием высокий и худой, как щепка, Андрейко. — Сейчас он не может быть здесь! — нахмурился Зарко. — Начальник хочет знать, видел ли кто-нибудь маленького Васко в тот день, когда он исчез… Это очень важно. Зарко умолк и уставился на детей. Лица у них вытянулись и стали серьезными. Они переглядывались, но хранили молчание. — Хорошенько подумайте! — сказал Зарко. — И чтоб никто не посмел врать… Соврать в таком важном деле — это все равно что встать на сторону бандитов. При этом страшном слове, которое Зарко произнес громко и отчетливо, все вздрогнули, однако никто не произнес ни слова. — Значит, его не видел никто? — сказал с досадой Зарко. — Ну, что ж, так и скажем начальнику… Теперь другое… Видел ли кто-нибудь, чтобы Васко разговаривал с каким-нибудь взрослым человеком? Каким бы то ни было. Не важно, когда это было — хоть месяц тому назад. Снова наступила глубокая, гнетущая тишина. — Никто не видел? — Никто! — мрачно ответил Андрейко. — Ты не говори за всех! — осадил его Зарко. — Я и других спрашиваю… Но и другие не знали ничего. — Неужели же вы не видели, чтобы на вашей улице слонялся без дела какой-нибудь человек? Чтоб так просто прогуливался, поглядывал куда-нибудь, ждал чего-то? Неужели не видели? — Я видел! — крикнул вдруг кто-то. Сзади, из-за голов, поднялся низенький крепыш в очень коротких штанах. Зарко знал его — это был Чочко-футболист. — Что ты видел? — спросил Зарко, почувствовав, как заколотилось у него сердце. — Кого, а не что… Человека! — грубовато ответил Чочко. — Что он делал? — Ничего не делал… Ходил себе, поглядывал туда-сюда… Минут пятнадцать… — Ну а потом? — Потом ничего… Мама меня позвала, и я ушел… — А он остался на улице? — Остался… — Какого числа это было? — Да в тот день, когда исчез Васко. У Зарко зашумело в ушах от волнения. — Чочко, то, что ты сказал, ужасно важно… Этот человек мог быть из шайки бандитов… Дети зашумели. Чочко вытаращил глаза. — Бандитов? — воскликнул он. — Да вроде он не был похож на бандита… — Как он выглядел? — Да так — обыкновенно… — Ты должен мне сказать, как он был одет. Какого — по-твоему, был возраста? Чочко замолчал, видимо чувствуя большое затруднение. «Угадать возраст взрослого человека — это самое трудное дело», — подумал он. — Лет тридцати, наверное… — А в чем он был одет? — Как все… — ответил Чочко, порозовев от напряжения. — А, да — он был в желтых ботинках. И часы у него были — он смотрел на часы. — А курил ли он? — Курил… Нет, не курил… Нет, нет, нет — курил… Сейчас я точно вспомнил — курил… Зарко засыпал мальчика вопросами, но больше этого не узнал ничего. Человек без всякого дела шатался туда-сюда по улице, на которой жили Пиронковы, держась поближе к их дому. Выглядел он немножко взволнованным и будто чем-то рассерженным. Одет был ни хорошо, ни плохо, но в новых ботинках — шикарных желтых ботинках. Что еще? Да, волосы… И, кажется, без галстука… В котором часу? Часов в девять или одиннадцать — точно он не может сказать, ведь у него нет часов. — Если ты увидишь его на улице — узнаешь? — спросил Зарко. — Конечно, узнаю! — решительно ответил Чочко. — По другой стороне будет идти — все равно узнаю. Один малыш нерешительно привстал. — Зарко, я, кажется, тоже видел этого человека… — сказал он. — Такой, в желтых ботинках. — А что он делал? — Ничего… Должно быть, ждал кого-то… — Видел ли ты, чтобы он с кем-нибудь разговаривал? С кем-нибудь встретился? — Нет… А может, просто не обратил внимания, — ответил мальчуган. — Разве я знал, что это бандит… Подробные расспросы почти убедили Зарко в том, что оба мальчика видели одного и того же человека. Под конец он уже слушал одним ухом, представляя себе, как будет выкладывать начальнику эти важные сведения и как тот похвалит его, удивленный проявленными им способностями. Ребята, о которых Зарко позабыл на минуту, вдруг расшумелись, начали сами, теряясь в догадках, строить разные предположения. — Тихо! — опомнившись, крикнул Зарко. — А ну-ка — вспомните, не случилось ли еще чего особенного в тот день… Может, кто из вас что-нибудь видел, слышал или нашел… Все равно, что. Но дети почти не слушали его и продолжали оживленно разговаривать между собой. — Значит, ничего такого не было? — снова спросил Зарко. — Нет, нет! — ответило несколько голосов. — Подумайте еще! — повысил тон Зарко. — Это очень важно… Важна любая мелочь, любая подробность… Но дети были заняты своими разговорами. Только маленькая Лили, стоявшая перед ним, казалось, ловила каждое его слово. Она робко, с каким-то виноватым видом таращила на Зарко свои черные бусинки и то и дело краснела. Сначала он не обратил на девочку внимания, но затем и сам уставился на нее. — Что, Лили? — вспомнил Зарко ее имя. — Что ты на меня смотришь? — Ничего! — вздрогнула девочка. — Как так ничего! — Ничего… — Ну зачем врать? Я же знаю — ты мне хочешь что-то сказать… Лили покраснела до корней волос. Дети стали прислушиваться и поглядывать на них с любопытством. — Зарко… я нашла… — Что ты нашла? — перебил ее Зарко. — Три лева нашла… Дети залились смехом. — И что же ты сделала с тремя левами? — спросил Зарко. — Да, ничего… — Как так — все ничего да ничего! — воскликнул с раздражением Зарко. — Бросила их опять, что ли? — Да нет… я на них… конфет купила… Дети снова захохотали. — Эй, тише вы! — прикрикнул на них Зарко. — Значит, конфет купила… Молодец, молодец! Этому ли тебя мама учила? Девочка стыдливо опустила глаза. — Найденные деньги — все равно что украденные… Ты, значит, воровкой хочешь стать? Глаза Лили наполнились слезами. — Они не краденые… — произнесла она дрожащим голосом. — Я же не знала, чьи они… Если бы знала, то вернула бы их… А я ведь не знала… — Раз так, надо было отнести их в отделение милиции. Поняла? Когда что находят, всегда туда сдают. А взять себе то, что найдешь, это все равно что украсть. А воровок, если хочешь знать, в пионерскую организацию не принимают. При этих словах девочка не выдержала и разревелась. Зарко понял, что переборщил. Он смотрел на нее в замешательстве и смущении, не зная, что сделать — как ее утешить. — Ну, ладно, ладно, перестань! Подумаешь, большая беда! Ты же не знала… Потому и… Разве ты воровка… — бормотал он, переступая с ноги на ногу. Но Лили продолжала плакать. Две девочки, подойдя к ней, стали гладить ее по волосам. Даже Андрейко возмутился. — И не стыдно тебе? — сказал он с раздражением. — Ребенка маленького до слез довел… Наконец Лили, всхлипнув еще раз, отняла руки от своего заплаканного личика. — Я… я верну эти три лева! — проговорила она сквозь слезы. — Я отнесу их в милицию… Зарко ушел от ребят пристыженный и очень недовольный собой. Действительно, почему он поступил так с бедной девочкой? Хотя то, что он сказал ей, сущая правда… Но так ли следовало сказать это? Можно быть строгим, но не жестоким. — Ты иди домой, — сказал он братишке. — Я сейчас приду… Зарко несколько раз прошелся по улочке, на которой жил Васко, словно там мог неожиданно появиться таинственный человек в желтых ботинках, и остановился на углу. Какой-то голос подсказывал ему, что незнакомец не случайно стоял на этом месте в тот день. Может быть, он следил за Васко, а может, хотел приманить его к себе… Желтые ботинки… Не так уж часто встречаются люди в желтых ботинках… Если собрать всех пионеров Софии, то его за полчаса обнаружат… Конечно, таких, как он, окажется немало… может, сто, а может, и триста… Но ведь Чочко-то видел его — он узнает его и из трехсот… «Мы отыщем его, — думал взволнованно Зарко. — Лишь бы он только не сменил ботинки… Лишь бы не надел другие… Окрыленный надеждой и уже в приподнятом настроении, Зарко отправился домой. Когда он открыл дверь, первым, кого он увидел, был «начальник». Утро не принесло ничего нового инспектору уголовного розыска Табакову. Проверка в зоологическом саду, произведенная рано утром молодым лейтенантом, не дала никаких результатов. Ни билетер, ни сторожа не видели в тот день никакого маленького мальчика, который походил бы на потерявшегося. Нечто подобное произошло недели две назад, но за последние дни таких случаев, по их словам, не наблюдалось. Инспектор помог лейтенанту собрать сведения насчет машин, останавливавшихся близ дома Пиронковых. Помимо тихой улицы, на которой жил Васко, они вдвоем обошли все ближайшие переулки. Дело было довольно деликатное и трудное. Приходилось входить к незнакомым, порой очень недоверчивым людям, и, терпеливо излагая существо дела, стараться тронуть их рассказом о пропавшем мальчике, чтобы вызвать на откровенность. В магазинах и учреждениях было гораздо легче. Но и там результаты оказались совсем ничтожными. В сущности, в квартале имелось только одно учреждение — районное почтовое отделение. Оно находилось на довольно широкой, недавно асфальтированной улице, пересекавшей ту, на которой жили Пиронковы. Выяснилось, что в день исчезновения Васко между одиннадцатью и двенадцатью часами перед зданием почты стоял грузовик, развозивший по домам посылки. Когда они были погружены, грузовик уехал. Видели ли работники почты мальчика, который бы вертелся около машины? Нет, не видели. А возможно ли, чтобы такой маленький мальчик, как Васко, залез в ее кузов? Все считали, что это невозможно, хотя задний борт машины во время стоянки оставался открытым. Почтовики утверждали, что кузов грузовика слишком высок для такого малыша и что к нему никогда не приставляли никакой лесенки. Инспектор велел лейтенанту разыскать в гараже эту машину и поговорить с шофером, а сам продолжил расследование. Близ почты находилось частное ателье химической чистки одежды. Хозяин — веселый и словоохотливый армянин — с большой готовностью предложил свои услуги инспектору. Что произошло в день исчезновения ребенка, он не мог припомнить, но категорически утверждал, что в последние десять дней точно против его ателье не раз останавливалась легковая машина. Шофера ему ни разу не удалось разглядеть, кого он вез — тоже, так как всегда был занят своими клиентами. Машина стояла обычно полчаса — час и потом уезжала. — Автомобиль был один и тот же? — спросил инспектор. — Да, один и тот же… — Какой марки? — Ну, уж этого я не знаю!.. — пожал плечами армянин. Инспектор усмехнулся. — Откуда же вы тогда знаете, что машина была одна и та же? — Да я по цвету ее узнавал. Зелененькая такая, как сейчас помню… Это было все, что армянин мог сказать инспектору. Тот дал ему номер своего телефона и попросил сразу же сообщить, если машина снова остановится перед ателье. Армянин раскланялся и проводил его до дверей. — А если остановится другая машина? — вдруг спохватился он. — Запишите ее номер! — улыбнулся инспектор. — Но смотрите, чтобы вас не заметили… Покончив со всем этим, Табаков отправился к Зарко. Ему открыла мать и любезно пригласила войти. — С самого утра куда-то запропастился! — пожаловалась она. — Как ушел, так и не возвращался… Первым пришел Мишо, а немного погодя возвратился и Зарко. По возбужденному лицу мальчика инспектор сразу догадался, что тот что-то узнал, однако не стал спешить с расспросами и терпеливо ждал. Зарко огляделся, словно боялся, что его кто-то может подслушать, и тихонько сказал: — На улице, где живет Васко, был замечен один человек… — Погоди!.. Начни все сначала! — прервал его с серьезным видом инспектор. Тогда Зарко стал выкладывать все по порядку. Он рассказал подробно о том, какие он задавал вопросы ребятам, что ему отвечали. Инспектор слушал его внимательно, время от времени записывая что-то в свой блокнот. — Это наверняка бандит! — закончил свой рассказ Зарко, чувствуя при этих словах, как по телу его пробежали мурашки. Инспектор в раздумье покачал головой. — Очень возможно! — сказал он. — Но возможно и другое… — Что другое? — встрепенулся мальчик. — Ну, скажем, человек просто ждал кого-нибудь. Может быть, товарища или знакомого… Зарко сразу сник. — Да, возможно… — вздохнул он. — Ничего, мы все это выясним, — поспешил успокоить его Табаков. — Постараемся узнать, что это был за человек. — А как мы узнаем? — Посмотрим… — ответил инспектор. — Стало быть, это все? Не заметили ли дети чего-нибудь другого? Чего-нибудь особенного? Зарко удрученно вздохнул. Рассказать ли ему о маленькой Лили, которая нашла три лева? Ему было стыдно вспомнить о своем нехорошем поступке. Да и что может быть общего между этим незначительным случаем и исчезновением Васко? Но, увидев серьезный, выжидающий взгляд инспектора, мальчик поборол все свои колебания. — Они ничего особенного не заметили, — сказал он с какой-то неохотой. — Лили вот только нашла три лева… Зарко совсем не ожидал, что эти равнодушно произнесенные им слова произведут такой эффект. Инспектор так и подскочил на своем стуле, впившись в мальчика глазами. Даже цвет его лица изменился — приобрел вдруг какой-то розовый оттенок. — Какие это были три лева? — спросил он быстро. — Ну, обыкновенные… — смешался Зарко. — Денег три лева… — Одна бумажка. Или же три по леву? — Об этом я ее не спросил… — стыдливо потупился Зарко. — Так… А где она их нашла, знаешь? — На той улице, где Васко живет… В тот же день, когда он исчез… — А где точно? Ты видел это место? Но Зарко не знал и этого и смущенно смотрел на инспектора. Ему поручили дело, а он вот как его выполнил — даже не знает, что ответить. — Известно ли тебе по крайней мере, где живет Лили? — нетерпеливо спросил Табаков. — Это знаю… — Тогда идем к ней! — сказал инспектор и решительно встал. Они вышли на улицу. Инспектор шагал очень быстро, лицо у него было напряженное и задумчивое. Теперь он почти не глядел на едва поспевавшего за ним мальчика и ни о чем больше его не спрашивал — словно тот стал ему вдруг совсем не нужен. Зарко почувствовал, как сжалось у него сердце. Он едва собрался с духом и спросил: — А то вот… насчет денег, очень важно? — Очень! — ответил рассеянно инспектор, поглощенный своими мыслями. Внезапно он как бы очнулся, и лицо его стало по-прежнему ласковым и приветливым. Он похлопал Зарко по плечу и, улыбаясь, спросил: — Да неужели ты еще не догадываешься? — Нет… — ответил с горечью мальчик. — Мать дала Васко три лева на простоквашу. Тебе это было известно? Бумажку в три лева… — Нет, этого я не знал… — сказал Зарко. — Ну, тогда другое дело! — кивнул инспектор. — Наверное, это те самые деньги… Как их мог потерять Васко? И где точно это произошло? Узнаем по крайней мере, в какую сторону он ушел… А может, и много других вещей… Видишь теперь, какой это важный след. Когда они вошли к Лили, вся семья обедала. Им открыл отец — сухощавый молодой человек в очках, скрипач Государственной филармонии. Инспектор коротко объяснил причину своего прихода. — Ну, конечно! Вы можете ее расспросить сию же минуту! — охотно согласился отец. — Нет! Нет! Пусть она сперва пообедает, — спокойно сказал инспектор. Отец Лили провел их дожидаться в соседнюю комнату. Теперь Зарко с еще большим уважением смотрел на инспектора. Разбиравшее его любопытство и желание поскорее добраться до истины просто не давали ему покоя. И инспектор, небось, чувствует то же самое. Наверняка! И как хорошо он поступил, оставив девочку спокойно пообедать! Разве он, Зарко, не мог быть таким же внимательным час тому назад, вместо того, чтобы доводить ее до слез в присутствии всех ребят? Минут через десять отец ввел Лили в комнату. — Этот дядя из милиции, — сказал он. — Ему нужно тебя кой о чем спросить. Лили сильно побледнела и с испугом взглянула на инспектора. Тот сразу сообразил, в чем дело, и погладил девочку по щеке. — Не бойся! — сказал он. — Я же не за тем пришел, чтобы тебя бранить… Просто хочу поговорить с тобой о чем-то… — Я-я-я их… верну! — запинаясь и чуть не плача, произнесла Лили. — Я просто не знала, чьи они… — Скажи-ка, Лили, какие это были деньги, — продолжал все так же ласково расспрашивать Табаков. — Одна бумажка в три лева или три бумажки по одному леву? — Одна бумажка! — со вздохом ответила девочка. — Молодец! Значит, память у тебя хорошая. А где ты ее нашла? — На улице… — А ты можешь показать нам это место? Только точно то самое место, где она лежала. — Могу! — тихо промолвила девочка. Немного погодя они вчетвером вышли на улицу. Девочка быстро и уверенно шагала впереди, в ее походке не чувствовалось ни малейшей нерешительности. Инспектор наблюдал за ней с напряженным интересом и нескрываемым любопытством. Он ничуть не сомневался, что она хорошо запомнила то место: богатый личный опыт убедил его в том, что в некоторых отношениях дети более впечатлительны и точны в своих наблюдениях, чем взрослые. Наконец Лили остановилась, огляделась и решительно указала своим маленьким пальчиком. — Здесь! — сказала она. Табаков достал из кармана трехлевовую бумажку и протянул ее девочке. — Положи эти три лева на то место, где лежали те… Только так, как они лежали, когда ты их увидела. Лили с удивлением взглянула на инспектора, немного помедлив взяла деньги и, перегибая их, осторожно положила на мостовую у самого тротуара. Инспектор внимательно осмотрел это место. — Скажи-ка мне теперь, Лили, как ты запомнила, что деньги лежали именно здесь? Может, там где-нибудь? А? — Тут! — повторила девочка тем же решительным тоном. — А как я запомнила? Да по этой решетке. Инспектор только кивнул в ответ, но было видно, что он очень доволен. В двух шагах от того места действительно чернела решетка люка городской канализации. — Молодец, Лили, большое тебе спасибо! — сказал Табаков и погладил ее по голове. — Теперь ты можешь идти… Он извинился перед ее отцом, который, вздохнув с облегчением, взял дочурку за руку и повел домой. Инспектор и Зарко остались на улице; инспектор, погруженный в раздумье, Зарко, томясь ожиданием, сгорая от любопытства. Теперь почти не оставалось никакого сомнения, что подобранная трешница была той самой, которую мать дала Васко, посылая его в молочную. Она была найдена в тот же день, почти в то же время, почти в тот же час. Едва ли возможно такое совпадение — чтобы и кто-нибудь другой потерял в этот день на той же глухой улице точно такую же трехлевовую кредитку. Но к чему приводил этот факт? Пока что к уяснению других, незначительных на вид, но не по существу, фактов. Становилось очевидным, что Васко, действительно, направился к молочной кратчайшим путем, а не пошел, как предполагалось, в обратную сторону — к отделению связи. Предположение, что он мог забраться в кузов почтового грузовика, сейчас, по крайней мере временно, исключалось. Он потерял деньги здесь, на этом месте. А когда он их хватился? Разумеется, прежде чем дошел до молочной… Быть может, он испугался, что его будут бранить, и бросился их искать, а тут уж могло всякое случиться… — Теперь хорошенько обследуем это место! — сказал со вздохом инспектор и принялся так сосредоточенно и внимательно осматривать мостовую и тротуар у решетки, что, казалось, забыл все на свете. Время от времени он доставал из кармана большую лупу в роговой оправе с никелированной ручкой и долго всматривался во что-то, чего Зарко не мог разглядеть простым глазом. Так он продвигался сантиметр за сантиметром, покуда не достиг самой решетки. Она еще с самого начала привлекла его внимание. По виду и размеру это была очень старая, невесть когда поставленная решетка — вся ржавая, изъеденная временем, с редкими, четырехгранной формы, прутьями. Трубу, наверное, недавно чистили, так как на прутьях решетки еще можно было разглядеть остатки темной илистой массы, выброшенной наверх через люк. Они-то и заинтересовали больше всего инспектора. Он достал лупу и стал напряженно всматриваться. — Следы автомобильной покрышки! — взволнованно произнес Табаков и обратился к мальчику: — На, посмотри! Зарко нагнулся и с любопытством посмотрел в лупу. Теперь и ему стали ясно видны глубокие отпечатки нарезов автопокрышки. Инспектор снова приблизил лицо к решетке, потом схватил лупу и долго рассматривал в нее следы илистой массы. Лицо его порозовело, глаза заблестели. Он достал из кармана блестящий пинцетик, быстро извлек им что-то из сгустка грязи, на котором виднелся след автомобильного колеса. Потом выпрямился с каким-то торжествующим выражением, глаза его сияли от радости. Зарко еще не видел его таким, он просто не ожидал, что этот спокойный, холодный и рассудительный человек может прийти в такое состояние. — Смотри! — взволнованно проговорил Табаков, поднося блестящий пинцетик к самому носу мальчика. Зарко посмотрел, но взгляд его выразил недоумение. — Что это, по-твоему? — спросил инспектор. — Не знаю! — смущенно ответил Зарко. — Вроде, какое-то стеклышко… — Не стеклышко, а фарфор, — произнес торжествующим тоном Табаков. — Осколочек от разбитой фарфоровой миски или тарелки… Зарко наконец понял и невольно вздрогнул. — Тут что-то произошло! — продолжал все так же взволнованно инспектор. — Случилось что-то особенное… Здесь Васко разбил миску, потерял деньги… — А где же другие осколки? — спросил с растерянным видом Зарко. — Там… в люке… Миска упала прямо на решетку, разбилась, и все осколки провалились внутрь… Да, это было именно так… В голосе Табакова чувствовалась такая уверенность, что Зарко даже ни на секунду не усомнился: конечно, все было именно так, как говорил инспектор. — А следы покрышки? — спросил он вдруг изменившимся голосом. — И до этого доберемся! Все выясним… А теперь, Зарко, иди обедать. Как только ты мне понадобишься, я тебя тотчас разыщу. — Только обязательно, товарищ инспектор! — с жаром воскликнул Зарко. Сам же инспектор даже не подумал об обеде. Первым делом он отправился в районное отделение, где у него была назначена встреча с участковым. Лейтенант сидел у себя в комнате и что-то старательно записывал в свой маленький блокнотик. — Ну, что нового? — бодро спросил инспектор. Лейтенант удивленно взглянул на него. Такой беспечный тон, когда им на каждом шагу сопутствуют одни лишь неудачи, показался ему довольно неуместным. — Ничего! — буркнул он. — Мальчика в кузове не было. Там все время, пока стояла машина, находились два почтальона. — Так я и думал! — кивнул головой Табаков. — Следы ведут не к грузовику, а совсем в другом направлении. И, увидев недоумение на лице лейтенанта, он поспешил рассказать ему подробно обо всех своих утренних открытиях. Тот слушал его с огромным вниманием и все больше оживлялся. — Я же вам сказал! — воскликнул он. — Ребенок похищен — это совершенно очевидно! — Не спеши! — ответил, серьезно взглянув на него, инспектор. — Это все еще отдельные, разрозненные факты. И даже нельзя сказать, что они проверены. — Я уверен, что мы найдем в люке осколки фарфоровой миски. — И я в этом уверен, но… посмотрим… Лейтенант встал из-за стола и заходил широкими шагами по комнате. — Значит, и от детей может быть толк! — усмехнулся он. — Это мне урок! Но инспектор не слышал его — он уже снял телефонную трубку и набирал номер. Сперва он связался с отделом коммунального хозяйства городского Совета и потребовал, как можно скорее прислать в отделение милиции одного или двух рабочих-канализаторов. Второй его разговор был с Дирекцией милиции. В одном из ее отделов работали опытнейшие эксперты, которые могли решить любую задачу научного или технического характера. Табаков связался с одним из них и спросил, может ли он к нему сейчас же прийти. Окончив наконец все эти разговоры, инспектор со вздохом облегчения откинулся на спинку стула. — Это только начало! — сказал он. — Но все-таки мы уже ступили на дорожку. Если будем действовать как надо, ничего не упуская из виду, то, возможно, она куда-нибудь приведет нас. Первым явился в отделение эксперт Научно-технического совета. Это был сухощавый пожилой человек в поношенном пиджаке, его воспаленные глаза совсем не говорили о какой-либо особенной зоркости и наблюдательности. Табаков оставил лейтенанта дожидаться канализаторов, а сам вышел с экспертом. Прибыв на место происшествия, эксперт сразу же принялся за дело. Внезапно он весь преобразился, уподобившись вдруг какой-то неимоверно чуткой и подвижной охотничьей собаке, которая быстро снует туда и сюда, обнюхивая все кругом и ничего не оставляя без внимания. Так прошло полчаса, за которые он тщательно обследовал всю улицу. — Марка машины — «Москвич», — произнес наконец эксперт уверенным тоном. — Покрышки не изношены — они прошли не больше десяти тысяч километров. Сначала машина двигалась где-то по середине улицы, затем приблизилась к правому тротуару… Здесь она двигалась со скоростью около двадцати километров в час. В двух метрах от решетки шофер резко затормозил, и машина остановилась. Затем она снова тронулась, проехала по решетке и покатила дальше… — Куда она завернула — налево или направо? — спросил Табаков. — Об этом нет никаких данных! — невозмутимо ответил эксперт. — Так… А когда это произошло? — Дня три тому назад… от силы пять… — Насколько я вас понял, машина остановилась не совсем нормально? — Да, не совсем… Правда, шофер подъезжал к этому месту с намерением остановить машину у самого тротуара. Это ясно видно… Но остановил ее почему-то внезапно и резко, не сбавив перед этим хода. — Да! — задумчиво произнес инспектор. — Представьте, что он проехал чуть дальше того места, где хотел остановиться, заметил это и… затормозил. Или, скажем, увидел вдруг знакомого… — Это все, что вы можете сказать? — спросил инспектор. — Таковы данные, — ответил невозмутимо деловым тоном эксперт. — Благодарю вас. Немного погодя явились сопровождаемые лейтенантом канализаторы. Они не спеша подняли решетку и опустили в люк длинную лопату, изогнутую у места насадки под прямым углом к черенку. Как ни был уверен инспектор в том, что сейчас извлекут черепки разбитой миски, сердце у него все же застучало. А что если там ничего не обнаружат? Что если этот осколок попал сюда случайно? Затаив дыхание, следил он за каждым движением пожилого рабочего, который, наконец, вытянул кривую лопату наверх и вывалил на мостовую кучку илистой массы. — Смотрите, товарищ инспектор! — радостно воскликнул лейтенант. В следующий миг он нагнулся и, пользуясь своим носовым платком, извлек из этой темной кашицы большой осколок разбитой миски. Через полчаса они собрали все черепки, обнаруженные в иле, и осторожно завернули их в носовые платки. — Завтра мы получим то, что нам нужно! — воскликнул инспектор. — Миску еще сегодня восстановят в отделе… Если мать пропавшего мальчика узнает ее, то у нас исчезнут всякие сомнения… — А машина? — спросил лейтенант. — По-моему, ребенка увезли на этой машине. — Это еще неизвестно, — сдержанно заметил инспектор. Лейтенант быстро взглянул на него и поджал губы, как бы что-то смекая. — Не поделитесь ли вы со мной своими соображениями? — тихо сказал после минутной паузы инспектор. — Может быть, они сходятся с моими. Лейтенант в смущении почесал лоб. — Хорошо, допустим, что между «Москвичом» и исчезновением ребенка не существует никакой связи… — задумчиво произнес он. — Просто ребенок по дороге к молочной разбивает миску, теряет деньги и исчезает… Затем появляется легковая машина, останавливается и через некоторое время уезжает… — Вполне допустимо, — шутливо заметил инспектор. — Первый черепок, который я обнаружил, был вдавлен колесом автомобиля — отпечатки покрышки были видны совсем ясно… Следовательно, сперва была разбита миска, после чего по черепку проехала машина… — Хорошо… Будем рассуждать логично, — продолжал лейтенант. — «Москвич», ехавший до этого по середине улицы, начал приближаться к правому тротуару… Зачем это понадобилось водителю? Есть только одна возможная причина, а именно: водитель хотел остановить машину. Как вам известно, она, действительно, остановилась. Но с какой целью? Из-за мальчика? Или по какой-либо другой причине? Предположим, что это произошло не в тот час, пусть даже не в тот день. Если вы, например, товарищ Табаков, едете куда-нибудь на машине, то, естественно, остановитесь перед тем домом, который вам нужен. Не так ли? — Совершенно верно! — подтвердил Табаков. — Значит, мы должны произвести тщательную проверку в этих двух домах по обе стороны улицы! — заключил с воодушевлением лейтенант. — Так мы и сделаем! — согласился инспектор. — Тогда выяснится, что за машина приезжала сюда, зачем, когда точно. Если же никто ничего о ней не знает, то очевидно, что эта машина останавливалась здесь по какой-то другой причине. Быть может, для того, чтобы увезти мальчика. Табаков и сам понимал, что это пока что единственный способ добраться до чего-нибудь реального. Не сказав больше ни слова, он огляделся. Справа было старое трехэтажное зданьице, фасад которого выходил прямо на улицу. Дом слева, двухэтажный и такой же ветхий и облупленный, находился в глубине двора, усаженного деревьями. — Начнем с правого! — предложил инспектор. Лейтенант кивнул головой: не все ли равно? На первом этаже жили две семьи, но ни к аптекарю, ни к конторскому служащему, насколько они помнили, еще никто никогда не приезжал на легковой машине. — Может быть, вас не застали и уехали… — все же настаивал инспектор. Однако оба семейства отрицали такую возможность — дома у них всегда оставался хоть кто-нибудь. — Да и нет у нас ни друзей, ни знакомых с машинами, — сказал со вздохом конторщик. Второй этаж занимали тоже две семьи. Продавца в мануфактурном магазине не было дома, но его жена категорически заявила, что за последнее время к ним никто не приезжал на легковой машине. Она очень хорошо помнила день, в который исчез Васко, знала, чем была занята точно между одиннадцатью и двенадцатью часами. Нет, к ним не приезжали. — Слышали ли вы хоть шум мотора или звон разбившейся посудины? — спросил инспектор. Женщина задумалась. Лицо ее стало серьезным и озабоченным. — Нет, что-то не припомню, — сказала она наконец. — Да ведь я больше на кухне была… — Дети у вас есть? — Как же, двое! — с гордостью ответила женщина. — Но я их уже давно отправила в деревню к бабушке. — А кто ваш сосед? — Журналист один, — с некоторой неприязнью ответила жена продавца. — Кажется, он дома сейчас… Табаков и лейтенант переглянулись — к журналисту всегда могли приехать на машине. Они, действительно, застали его дома. Это был мужчина лет сорока, но уже с проседью, работавший редактором в небольшой профсоюзной газете. Оказавшись человеком добродушным и любезным, он тотчас выразил готовность помочь чем может. Журналист прекрасно помнил день исчезновения мальчика — так как в то время был у себя в квартире. Но, к сожалению, и он не мог сказать, останавливалась ли перед их домом какая-нибудь легковая машина. Разумеется, они там нередко останавливались, так как редакция, не имея своей машины, пользовалась теми, которые принадлежали профсоюзу. Однако за последние десять дней за ним не приезжали ни разу. — А не донесся ли до вас с улицы звон разбившейся посуды? — спросил Табаков. Журналист задумался. — Нет, ничего такого не слышал! — покачал он головой. — Да и занят я был очень в тот день… С докладом одним торопился… — В какой комнате вы работали? — Здесь, в кабинете. Но кабинет его выходил окнами во двор, так что туда не доходил шум с улицы. — Где в это время была ваша жена? — В суде, — ответил журналист. — Она — народный заседатель и в тот день была занята. — А в комнате, которая выходит на улицу, никого не было? — Там был Филипп, сынишка мой… — Можете его позвать на минутку? — Знаете, лучше мы зайдем к нему сами… — ответил журналист после некоторого колебания. — А то он болел ангиной и только вчера первый раз встал. Все трое прошли в комнату напротив. Там на кровати, прикрытый легким байковым одеялом, лежал мальчик лет двенадцати. Лицо у него было умное, живое, только очень бледное — видимо, от перенесенной болезни. Увидев гостей, он смущенно взглянул на них и отложил книгу. — Филипп, эти товарищи — из милиции, — сказал отец. — Они хотят тебя спросить о чем-то очень важном. Постарайся же припомнить все, что только сможешь. Филипп опять перевел на вошедших свой живой взгляд, и глаза его заблестели от любопытства. Табаков терпеливо объяснил, что речь идет о судьбе пропавшего Васко. Помнит ли Филипп день, в который исчез мальчик? — Вспомни-ка, что ты делал в прошлую среду. — В среду? — и мальчик начал что-то считать, загибая пальцы. — Да, помню! Как раз в тот день я заболел! — Так… чудесно! — обрадованно кивнул инспектор. — А теперь вспомни, не слышал ли ты — примерно, так, перед обедом — какой-нибудь шум на улице? — будто кто-то уронил на тротуар тарелку или, вообще, какую-нибудь посудину… что-нибудь бьющееся… — Ну конечно! — воскликнул мальчик. — Очень хорошо слышал. У инспектора захватило дух. — Что именно ты слышал? — спросил он. — Ну… как будто кто-то тарелку разбил… — В котором, примерно, часу это произошло? — В обед, нет чуть пораньше. Мама вот-вот должна была прийти… — А ты не выглянул из окна? — спросил инспектор, не спуская с мальчика глаз. — Выглянул, — кивнул головой Филипп. — Я тогда, как сейчас, лежал… Вдруг — трах! Не хотелось подыматься — там мне было плохо, но я все-таки встал… — И что увидел? — Ничего не увидел… Только машина какая-то проехала. А ни одного человека на улице не было. Очень я тогда удивился. Инспектор и лейтенант невольно переглянулись. — Так!.. Значит, ты видел машину!.. Это чрезвычайно важно, дружок! — сказал Табаков, силясь побороть волнение. — А сейчас я попрошу тебя припомнить все до мельчайших подробностей. Какая это была машина, где она точно проехала, быстро она двигалась или медленно? Филипп закусил губу, явно затрудняясь ответом. — Какая была машина? — повторил он задумчиво. — Не могу вспомнить… Ехала она около самого тротуара, потому что из окна я видел ее верх. — По крайней мере, какого она была цвета, не помнишь? — Не помню, — ответил, немного подумав, мальчик. — Наверно, какого-нибудь обыкновенного. Кажется, она была небольшая. Ах да, вспомнил! — радостно воскликнул он, но вдруг осекся. — Что ты вспомнил? — встрепенулся Табаков. — За передним стеклом кабины, точно посередине, висела какая-то игрушка — не то куколка, не то клоун… Пестрая такая… красная, кажется! — Раз ты видел переднее стекло, значит, ты видел и водителя? — спросил с надеждой инспектор. Филипп помедлил с ответом. — Ох, не помню! — вздохнул он. — Может, я и видел его, да забыл… Да и стекло блестело, смотреть нельзя было из-за солнца. — Хорошо… Машина быстро шла или медленно? — Не очень быстро. Медленно… — Так… А мотор ее шумел? — У-у, шумел! — Раз машина проехала по вашей стороне, стало быть, она двигалась в направлении от почты к вам… Ну, а куда она завернула? — Куда завернула — не видел… Мне хотелось увидеть, кто разбил миску я и смотрел туда… А на машину не обратил внимания… — Значит, когда машина уехала, на улице никого не было? — Я же сказал. Смотрю — никого нет… Тогда я высунулся из окна — и все равно никого не увидел, просто ни души не было кругом на всей улице. Кто разбил эту миску, куда исчез — до сих пор не могу понять! — А откуда ты знаешь, что была разбита именно миска? Может, это было что-то другое? — Может, не миска, а тарелка… — ответил — мальчик. — По черепкам же видно! — Ты что, черепки видел? — быстро взглянул на него Табаков. — Да, несколько штук… белые такие… — А место, где ты их видел, можешь показать? Мальчик встал. Окно было открыто, и он высунулся наружу. Все с любопытством приблизились к нему. Филипп внимательно всмотрелся и указал пальцем: — Вон там! Не было никакого сомнения — это было там, где чернела решетка канализации и где инспектор обнаружил первый маленький черепок от разбитой фарфоровой миски. — А где ты увидел машину, когда выглянул из окна? — Вон там! — снова указал пальцем Филипп. Когда он в тот день подошел к окну, машина находилась уже метрах в пяти-шести от того места, где была разбита миска. Инспектору даже незачем было фотографировать — так хорошо, во всех деталях, запомнил он все. Он задал мальчику еще несколько незначительных вопросов и дружески положил ему руку на плечо: — Спасибо тебе, Филипп! Ты оказал нам огромнейшую услугу! Филипп зарделся от удовольствия. — Если я еще что-нибудь вспомню, то сейчас же вам сообщу! — Чудесно! Даже располагая такими ценными сведениями, Табаков не отказался от проверки в другом доме, хотя это уже не имело такого значения — инспектор был уверен, что Филипп сказал ему правду. — А теперь — в отделение! — бодро скомандовал он. За всю дорогу Табаков не проронил ни слова, но лейтенант понимал, что инспектор усиленно обдумывает все возможности и ходы в связи с порученным ему сложным и ответственным делом. Придя в районное отделение, Табаков долго стоял у окна, потом сел за письменный стол и минут десять что-то писал. Когда же он, наконец, поднял голову, выражение его худощавого лица было веселым и приветливым. — Теперь попробуем подытожить факты, которыми мы располагаем, — проговорил он. — Правда, их у нас не много, но, по сравнению со вчерашним днем, мы просто миллионеры… Итак… Инспектор поднял указательный палец. — Во-первых, возле ближайшего от дома Пиронковых перекрестка, почти у самой почты, в последние дни не раз останавливалась легковая машина зеленоватого цвета. Выяснить, почему она там останавливалась, не удалось. Во-вторых, вскоре после исчезновения мальчика, по улице, где он жил, проезжал «Москвич», который приблизился к тротуару, резко остановился и миг спустя покатил дальше. Его правое колесо вдавило в остатки выброшенного из канализации ила маленький черепок от разбитой миски. Сразу же после того, как была разбита миска, по той же улице, так же близко к тротуару и к месту происшествия, проехала легковая машина неизвестной нам марки. В кабине, у переднего стекла, висела какая-то игрушка, вероятно, красного цвета. И эта машина остановилась или совсем замедлила ход, после чего продолжала свой путь. За это говорит тот факт, что у места происшествия мотор ее был включен на первую скорость. Судя по оставленным следам, мы имеем полное основание полагать, что в данном случае речь идет об одной и той же машине. В-третьих, замечено, лицо подозрительного вида, прохаживавшееся в дни, предшествовавшие событию (а возможно, и в день события), близ дома пропавшего мальчика. Это был мужчина в желтых ботинках. Похоже, что он кого-то дожидался или же за кем-то следил. В-четвертых, Васко с миской и деньгами отправился в сторону молочной. Поравнявшись с люком канализации, он разбил миску и потерял деньги. Миг спустя мальчик бесследно исчез… — Все абсолютно ясно! — воскликнул лейтенант. — Погоди, не спеши! Все это не так просто, как кажется! — строго сказал Табаков. — Однако попробуем установить, хотя и условно, связь между добытыми фактами… Что же получается? Перед тем как Васко вышел из дому, рядом с почтой остановился зеленый «Москвич». В это же время на улице, недалеко от дома Пиронковых, прохаживался неизвестный человек в желтых ботинках, явно поджидавший кого-то или что-то высматривавший… Васко, выйдя из дому, направился к молочной. Человек в желтых ботинках подал шоферу знак и двинулся следом за Васко. — Должно быть, водитель и человек в желтых ботинках — одно и то же лицо? — заметил лейтенант. — Нет, — отрезал Табаков. — Невозможно, чтобы этот человек успел так быстро подбежать к машине, завести мотор и догнать мальчика у люка! Но лучше слушай. «Москвич» поравнялся с мальчиком почти у самой решетки… Шофер очень торопился, боясь, как бы кто не появился на улице и не расстроил их планы. Итак, машина настигла мальчика и резко остановилась. Человек в желтых ботинках, следовавший за мальчиком, схватил его и впихнул в машину. Перепугавшийся Васко выронил и миску, и деньги… Но почему они не попробовали как-нибудь добром заманить его в машину? Наверное, боялись, что кто-нибудь может появиться на улице и заметить их… Как только мальчик оказался в машине, она рванулась и быстро укатила. — Так это и было в действительности! — с воодушевлением проговорил лейтенант. Инспектор засмеялся. — Возможно, — сказал он, — но не наверняка. Эти отдельные факты мы связали совсем произвольно. Стало быть, это пока что не больше, как гипотеза. Мы должны обосновать ее или опровергнуть. Во всяком случае, нам теперь есть за что ухватиться, и мы знаем, с чего нам начинать. Дело не такое уж безнадежное, каким казалось вначале. — Мы теперь знаем самое главное! — воскликнул лейтенант. — Нет, к сожалению, самого-то главного мы и не знаем, — с горечью возразил инспектор. — Если бы это было так, то мы давно бы уже раскрыли преступление. Тут что-то не то… Сколько я ни думаю, никак не могу понять, с какой целью был похищен ребенок? Кому так понадобился этот маленький, самый обыкновенный мальчик? Чем может быть оправдано такое похищение? Вот что никак не может уложиться в моей голове! — Когда преступники будут схвачены, тогда все выяснится! — сказал лейтенант. — А что мы их схватим, в этом я уверен… Поглощенные своими делами, оба они и не заметили, как прошел день. Детвора снова высыпала на улицы, и сейчас оттуда доносился радостный шум звонких и веселых голосов. Инспектор посмотрел в окно, улыбнулся и подумал: «Ради них, ради их спокойствия, ради их безопасности мы должны сделать все, напрячь свои силы до предела! Кто бы ни были эти злоумышленники — они понесут заслуженное наказание! А вслух сказал: — Что бы нам ни приходилось делать, мы никогда не должны забывать о наших маленьких друзьях. И всегда рассчитывать на их помощь! * * * Первое, чем занялся на другой день инспектор Табаков, были поиски таинственного «Москвича» похитителей. Но это оказалось исключительно трудным делом. Другого отличительного признака кроме игрушки у переднего стекла кабины пока что не было. Ну, а если ее по какой-нибудь там причине уже сняли? На что же тогда можно рассчитывать? Только на цвет машины? Единственной свидетель — Филипп — не мог ничего сказать об этом. Что касается показаний хозяина ателье химчистки, нет никаких доказательств, что машина, останавливавшаяся перед его ателье, та же самая, что увезла мальчика. Еще рано утром инспектор применил следующий маленький трюк: по его распоряжению, перед этим ателье остановился служебный зеленый «Москвич», и Табаков стал терпеливо ожидать результата. Не прошло и четверти часа, как зазвонил телефон. С первых же, произнесенных с характерным акцентом слов он понял, что трюк его удался. — Товарищ начальник! Легковая машина пришла, — сообщил тихим, взволнованным голосом армянин. — А вы уверены, что это та самая? — спросил Табаков, усмехаясь. — Да, я в этом не сомневаюсь, товарищ начальник… Стоит на том же месте и ждет… — А почему вы так уверены? — Да это та же самая машина! И по цвету, и по всему! — Шофер сейчас там? — Там. Сидит за рулем и ждет… — Отлично, товарищ Ованесов! — произнес довольным тоном инспектор. — От вас сейчас требуется следующее. Во-первых, записать номер машины. Во-вторых, запомнить, как выглядит шофер. И, в-третьих… Тут инспектор хитро улыбаясь замолчал. — Что в-третьих, товарищ начальник? — Никому ничего не рассказывать! — Так точно, слушаюсь, товарищ начальник! — ответил почему-то по-военному владелец ателье химчистки. — И еще одно, последнее… — продолжал инспектор. — Если вы и впредь увидите где-нибудь такую же машину, то сразу же сообщите мне. Разумеется, запомнив, как и сейчас, номер, шофера и вообще все, что произведет на вас особенное впечатление. — Так точно, понимаю, товарищ начальник! Инспектор положил трубку и задумался. Судя по всему, неизвестная машина, останавливавшаяся перед ателье армянина, была марки «Москвич». Но была ли то машина похитителей? Теряясь в догадках и строя разные предположения, он не сразу заметил, что в кабинет к нему вошел, неся какую-то коробку, один из его помощников. — Вот вам и мисочка, товарищ майор! — сказал он, с трудом подавляя улыбку. Инспектор заглянул в коробку — там действительно была миска, хотя и не полностью восстановленная — не доставало нескольких кусочков. — Мастерски сделано! — сказал Табаков. — Посмотрим, что скажет мать мальчика, признает ли ее… Пять минут спустя машина мчала его к родителям Васко. Ему надо было поговорить с ними, а затем встретиться с Зарко, которому он решил дать еще одно поручение. Вскоре машина остановилась. Эта маленькая улица действительно была необыкновенно тихой и безлюдной. Хотя шел уже десятый час, Табаков не увидел на ней ни одного прохожего, не услышал никаких голосов. Пригретая нежными утренними лучами июльского солнца, она, казалось, никак не могла пробудиться. Поистине, трудно было найти другую такую спокойную улицу, которая бы находилась так близко от центра города. Внезапно Табаков вздрогнул и остановился. Как эта простая мысль не пришла ему в голову раньше? Разумеется, очень даже возможно, что бандиты не имели намерения похитить именно Васко. Может быть, они просто выбрали эту тихую и безлюдную улицу с тем, чтобы остаться незамеченными, и готовы были схватить первого попавшегося им ребенка… И вот этим первым попавшимся ребенком оказался Васко… Все это, действительно, казалось возможным. Взволнованный и захваченный своими мыслями, инспектор даже не заметил, как очутился во дворе у Пиронковых. Вот и маленький домик. Он подошел к двери и уже собирался постучать, как вдруг произошло нечто неожиданное. Дверь быстро распахнулась, и на пороге появился Захарий Пиронков, имевший довольно странный вид. На нем была его знаменитая вельветовая кепка, надетая немного набекрень, лицо его пылало от возбуждения, глаза радостно искрились. — Товарищ инспектор! — воскликнул столяр. — Вас-то я и ищу! — Что случилось? — Пришло письмо, товарищ инспектор… О Васко… — Как это — о Васко? — не понял инспектор. — Да, о нем в письме написано… Столяр сунул дрожащую руку в карман, но не обнаружил там никакого письма. — Куда же это я девал его? — пробормотал он растерянно. — Вот растяпа! И он принялся с лихорадочной поспешностью рыться во всех карманах, но все так же безрезультатно. — Входите! — вдруг закричал Пиронков и юркнул в дверь. Табаков последовал за ним. Когда он вошел в комнату, столяр держал перед самым своим носом длинный фиолетовый конверт и громко кричал, радуясь, как дитя: — Вот оно, вот! Нашел! Затем повернулся к жене, которая сидела на кровати и терла ладонями мокрые от слез щеки. — Я же тебе сказал, что он жив! А ты знай голосишь!.. Покойников оплакивают, а не живых! — Дайте-ка мне письмо! — сделал нетерпеливое движение инспектор. Захарий Пиронков тотчас протянул конверт и уставился на Табакова посветлевшим взглядом. Письмо было написано на пишущей машинке и состояло всего из двух строк: «Ваш ребенок вне всякой опасности. Не беспокойтесь о нем и не ищите его. Скоро он будет опять с вами». Инспектор перечитал их несколько раз и потер лоб. Всего ожидал он в этот день, но только не этого странного письма. — Когда вы его получили? — спросил он в замешательстве. — Да только что… Пять минут назад. — Кто его трогал? Кто держал его в руках? — К-кто… никто, — запинаясь от волнения, сказал столяр. — Только я… — А ваша жена? — Ну и жена… Инспектор снова пробежал письмо, затем внимательно осмотрел конверт. На нем была марка в шестьдесят стотинок со штемпелем почтамта. Над адресом — узенькая наклейка: «Спешная почта». И адрес и само письмо были написаны на пишущей машинке, одним и тем же шрифтом. Это было все, ничего другого инспектор пока что не мог обнаружить. — Письмо пусть побудет пока у меня, — сказал он. — Вас же попрошу не выходить до обеда… К вам заглянет один из наших сотрудников. — Товарищ инспектор, Васко ведь жив? — спросил каким-то неестественным голосом столяр. — Скажите ей, чтоб не ныла больше… — Конечно, жив! — произнес убежденно инспектор. — И вам ничего не остается, как спокойно дожидаться… — Ах, боже, о каком тут спокойствии можно говорить! — всхлипнула женщина. — Да был бы он только жив и здоров — уж другого ничего не хочу… Инспектор осторожно вынул из коробки миску и положил ее на стол. — Знакома вам эта вещь? — спросил он. Женщина посмотрела на него в недоумении — разбитая и затем склеенная миска не говорила ей ни о чем. — Смотрите лучше, внимательней! — сказал инспектор. — Возьмите ее в руки, не сломается… Жена столяра осторожно взяла миску со стола и вдруг, вся зардевшись от волнения, воскликнула: — Это та, та самая! Я узнала ее! С ней он ушел за простоквашей! Она быстро вышла из комнаты и немного погодя возвратилась с другой, точно такой же миской — с той лишь разницей, что принесенная была совсем целой, без малейшего изъяна. — Обе их зараз купила, помню! — сказала она. — Посмотрите-ка, одинаковые! Минуту спустя инспектор Табаков опять шел по улице. Письмо — этот, казалось бы, такой ценный факт — не обрадовало его, а скорее даже смутило. Отвечало ли оно истине? Или же являлось просто каким-то трюком, чтобы сбить с толку, ввести в заблуждение? Могла ли быть совесть у этих бандитов, похитивших среди бела дня ребенка и причинивших его родителям такое горе! Трудно поверить, что после этого они станут успокаивать их… И, кроме того, если они написали письмо из побуждений, хоть сколько-нибудь честных, то почему же тогда они не написали сразу, а лишь на шестой день? И почему после такого промедления вдруг решили отправить письмо спешной почтой? Все было очень загадочным. Инспектор остановился и снова внимательно прочитал письмо. Что, в сущности, означала эта фраза: «Ребенок вне всякой опасности»? Быть может, просто для успокоения, — ведь родители не могли не опасаться за его жизнь. Или же ребенку грозило что-то страшное, может, смерть… И когда опасность миновала, они написали письмо. Но кто они, эти похитители? Эти моральные уроды? Не прав ли лейтенант, говоря, что это какие-нибудь ненормальные, какие-нибудь маньяки? «Да, нужно приложить все усилия и во что бы то ни стало раскрыть тайну этого преступления!» — подумал он. Мало-помалу, инспектор успокоился, мысли его наконец упорядочились. Разумеется, задержка могла быть вызвана и чем-нибудь другим! Например, ребенка увезли в другой город или в какое-нибудь село. Можно ли оттуда послать письмо? Это было бы очень неразумно, так обнаружилось бы местонахождение мальчика… В большом городе легче скрыть следы преступления, чем в провинции. И только когда кто-то из похитителей возвратился оттуда, письмо было отправлено и притом даже спешной почтой. С головой, полной таких мыслей, инспектор Табаков отправился к Зарко. Мальчик был дома. Увидев инспектора, он с радостным криком вскочил на ноги. — Товарищ инспектор! Ну как, вы открыли еще что-нибудь? Обнаружили бандитов? Табаков пристально посмотрел на него. — Сейчас ты узнаешь все, — медленно проговорил он. — Хоть это и запрещено, но тебе я расскажу… Буду считать тебя непосторонним человеком… а своим помощником… Лицо мальчика порозовело от удовольствия. Не спеша, инспектор осведомил его о своих последних открытиях. Зарко слушал разинув рот. — Вот здорово! — воскликнул он. — Теперь я уверен, что вы его схватите! — Зарко, мне опять нужна твоя помощь! — осторожно начал инспектор. — И не только твоя, но и твоих товарищей… Зарко весь загорелся любопытством. — Какая помощь? — Речь идет о человеке в желтых ботинках… Он может снова появиться. Вообрази, что ты на улице и видишь его — стоит и ждет. Что ты сделаешь? — Сразу же позову милиционера! — заявил с жаром Зарко. — Он его немедленно арестует! — На вашей улице нет милиционера. — На бульваре есть! — поспешно отозвался мальчик. — Я точно знаю, где он стоит. — Хорошо… Ты идешь на бульвар и возвращаешься с милиционером. И что? Смотришь — человека и след простыл. — Верно… — уныло произнес Зарко. Инспектор усмехнулся. — Выходит, что это рискованно, — сказал он. — Есть другой, более надежный способ… — Выследить его? — Именно! — ответил с довольным видом инспектор. — Надо выследить его… И, конечно, действовать при этом очень осторожно, не выдавая себя. Ни в коем случае человек не должен почувствовать, что за ним следят. Поэтому надо тщательно маскировать свои намерения. Быть от него совсем близко и в то же время оставаться незамеченным. Это не так уж трудно — ты мальчик и вряд ли вызовешь у него подозрения. Если он сядет на трамвай, то и ты за ним. Понятно? — А если он сядет в машину? — Тогда делать нечего… Запомнишь только ее номер. И, разумеется, какой она марки, были ли в ней люди, как они выглядят… Но, допустим, что тебе удастся выследить его до конца, и он войдет в какой-нибудь дом. Что ты будешь тогда делать? — Буду ждать, когда он выйдет… — Ну а если не выйдет? Представь себе, что он останется там? Зарко смущенно замолчал. — И в этом случае есть выход… Идешь к ближайшему автомату и звонишь мне. Я дам тебе номер своего телефона. Если меня не окажется, там будет другой человек. Ты только сообщи, а там уж наше дело… Идет? — Ну да! — с готовностью отозвался мальчик. — Вот все, о чем я хотел тебя попросить. Одному-то тебе, конечно, не справиться с этим — можно ли наверняка сказать, когда он там появится? Нет. Надо установить дежурство. И чтоб дежурили не по одному, а по двое… И сделать это сегодня же. Наберешь ли столько ребят? — Конечно, наберу! — воскликнул Зарко. — Все захотят… — Всех не надо! — покачал головой инспектор. — Только самых лучших… — Как это лучших? — не понял Зарко. — Лучших пионеров… Самых сознательных и самых дисциплинированных. Таких, которые умеют беречь тайну. Ну, теперь ты понял? И он стал объяснять, как надо организовать дежурство. Мальчик слушал с таким напряженным вниманием, что инспектор к концу их встречи окончательно убедился, что на него вполне можно положиться. — Главное — дисциплина! — закончил Табаков. — Делать только то, что я сказал. Ни в коем случае не рисковать; не подвергать себя опасности… Если замечу что-нибудь подобное, сейчас же откажусь от вашей помощи! Так и знай! Через четверть часа Зарко, охваченный нетерпением и страстным желанием поскорее взяться за порученное ему дело, остался один. Инспектор отправился в районное отделение милиции, где ровно в десять часов должен был встретиться с лейтенантом. Когда Табаков вошел, тот говорил с кем-то по телефону, но, увидев инспектора, поспешил закончить разговор и встал. — С желтыми ботинками дело обстоит очень неважно! — сказал он уныло. — Я побывал и на обувной фабрике, и в артелях… Только за последние два месяца в продажу пущено несколько тысяч пар. — Несколько тысяч? — удивился инспектор. — А я со вчерашнего дня не видел ни одной… — Просто не привелось. Я вот видел сегодня двоих… — И оба были молодые люди? — спросил инспектор. — Да, молодые, — с каким-то неудовольствием подтвердил лейтенант. — И, знаете, из тех, с которыми нам порой приходится иметь дело. Да и какой нормальный, порядочный человек станет расхаживать в желтых ботинках? Ноги свои выставлять напоказ! — Я, например, носил желтые ботинки, — серьезно заметил инспектор. Лейтенант уставился на него выпученными глазами и заметно смутился. — Серьезно? — пробормотал он. — Да. Инспектор погрузился в раздумье и, отойдя по привычке к окну, стал смотреть на улицу. Когда он, наконец, обернулся, лейтенант заметил что-то особенное в выражении его лица. — Прочти-ка вот это письмо, — сказал Табаков. Лейтенант несколько раз пробежал глазами письмо и по мере того, как его перечитывал, становился все более серьезным и мрачным. — Это письмецо мне совсем не нравится, — произнес он наконец. — Тут что-то не то… — И я так думаю… — Кто похищает детей, у того не может быть совести… Это какая-нибудь провокация… — Что ты скажешь о шрифте? — спросил инспектор. — Машинка совсем не изношена и хорошо почищена, — ответил после небольшой паузы лейтенант. — Должно быть, она куплена недавно… — Констатировано верно, но вывод сделан неверный, — сказал инспектор. — Если я не ошибаюсь, это «Гермес бэби». Они были в продаже до войны. Очень легкие портативные машинки, не пригодные для учреждений. Обычно их приобретают для своих личных нужд. Эта машинка куплена давно, но на ней мало работали. Инспектор помолчал, затем добавил: — Вообще, преступление совершено человеком интеллигентным и занимающим известное положение… У него автомобиль, хорошая машинка. Письма он пишет на первосортной бумаге, отсылает их в дорогих конвертах. Это не какая-нибудь там шушера. — Землю перероем, но разыщем этого типа, — сказал лейтенант, и в голосе его впервые послышались нотки нескрываемого озлобления. — Не уйдет он от нас. Сколько в Софии владельцев «Москвичей»? Мы их всех знаем. И знаем к тому же, что кабину интересующего нас «Москвича» украшает игрушка, а у хозяина его есть «Гермес бэби»… Таких в Софии не сотни… Что бы он ни делал, деваться ему некуда. Он в наших руках. — Не так-то это просто, — мрачно заметил инспектор. — Придется хорошенько поработать. * * * Кончились спокойные дни на тихой улице. На первый взгляд, все осталось по-прежнему, все как будто бы шло своим порядком: улица была все так же безлюдна; как и прежде, по ней лениво расхаживали желтоглазые кошки, как и прежде, на крышах галдели нестройным хором воробьи, как и прежде, во дворах беспечно играли вихрастые и курносые ребятишки. По утрам женщины выбивали во дворах одеяла и половики, в полдень, неся под мышкой арбузы, возвращались с работы мужчины, вечерами долго звенела неугомонная гитара студента-провинциала. Никакой видимой перемены, казалось, не произошло. И все-таки улица была настороже. У нее были свои глаза — невидимые, но всевидящие; они пристально всматривались в каждого прохожего, и ничто не могло укрыться от них. Впрочем, для них было неважно, молод или стар прохожий, высок он или низкоросл, с бородавкой на носу или же родинкой под ухом. Это не интересовало глаза. Их интересовало одно — ботинки. Пара светло-желтых ботинок, и больше ничего. В первый день во дворик, откуда велось наблюдение, кроме двух дежурных пришло еще несколько мальчиков. Каждому казалось, что бандит в желтых ботинках появится обязательно тогда, когда на посту будет не он, а кто-нибудь другой. Да и удобнее так получалось. Один делает главное дело — внимательно оглядывает улицу в щель забора, другие — усевшись в тени, мирно переговариваются между собой, шепотом, словно боясь, что их может услышать бандит. В первый день разговоры велись очень интересные и очень увлекательные. О чем только не говорили: об изобретениях, о прериях, о межпланетных кораблях, о далеких звездах. Даже не заметили, как пришло время сменяться. Но на второй день ребят собралось гораздо меньше, да и те, что пришли, не досидели до конца. По-видимому, дело это стало казаться им довольно скучным. Стоишь у забора и часами, напрягая зрение, всматриваешься в каждый ботинок, а бандита нет и нет. Да он и не придет — не дурак он идти именно туда, где его поджидают… Проходили главным образом знакомые люди, неизвестные появлялись очень редко, разные мелькали ботинки, но только не светло-желтые. Все шли своей дорогой, спеша и не останавливаясь, и не бросая по сторонам как бы высматривающих добычу взглядов. Да, дело оказалось скорее утомительным, чем интересным. И не удивительно, что в тот день после обеда пришли только дежурные Чочко и Янош, мальчик со светлыми, как солома, волосами, отец которого был фотографом. Разумеется, явился, как обычно, и Зарко, приходивший независимо от того, был он дежурным или нет и единодушно, без слов, признанный ребятами своим руководителем, отвечающим за все. День выдался на редкость знойный и душный. Плиты тротуаров просто обжигали, над крышами висело дрожащее марево. Вести увлекательные разговоры было почти невозможно. В такую жару можно только купаться или читать какую-нибудь уж очень интересную книгу. Все остальное мучительно и тягостно. И трое дозорных молча сидели на толстом бревне, уныло глядя в выбеленное зноем небо. — Эх, надо было взять что-нибудь почитать! — сказал со вздохом Чочко, оторвавшись на секунду от щели. — Только что-нибудь очень интересное… — А какие книги тебе нравятся больше всего? — спросил машинально Зарко. — Какие? — взглянул на него Чочко. — Обожди… да-а, таинственные… — Таинственные? — бросил на него быстрый взгляд Зарко. — Это про духов разных? Да? — Глупости! Про каких духов? Это, например, когда какая-нибудь тайна… скажем, начинают вдруг умирать люди… — Значит, фантастические! — успокоился Зарко. — Нет, фантастические — это другое… — А знаете, какой фантастический роман я читал вчера? — произнес с необыкновенной живостью молчавший до сих пор Янош. — Ужас какой интересный! Если я вам только скажу, кто его написал, у вас глаза на лоб вылезут. Оба с удивлением посмотрели на Яноша. — Кто же его написал? — А-а-а, это мне нельзя говорить… Он мне запретил… — Кто тебе запретил? — не поверил своим ушам Зарко. — Сам писатель? — Да, нет… не писатель, — смутился Янош. — Другой человек… — Как же он может тебе запретить? — Так… не велел просто… — Тогда, значит, это запрещенная книга, — содрогнувшись, проговорил Зарко. — Сказал тоже — запрещенная! — в свою очередь вздрогнув, возразил Янош. — Никакая не запрещенная… — Тогда почему же ты не хочешь сказать ее заглавие? Янош покраснел, чувствуя, что вконец запутался. Это еще больше разожгло любопытство ребят, и они засыпали его вопросами. Убедившись, что ему от них не отделаться, Янош признался наконец: роман написан не писателем. И к тому же он еще не напечатан. Но самое интересное то, что автор его — мальчик… И — хотят верят, хотят не верят, — он им хорошо знаком. Могут ли они поверить, что мальчик может написать интересный роман? — Ни за что на свете! — решительно заявил Зарко. — Это не роман… а какая-нибудь глупость! — Напротив, очень даже интересный! — вспыхнул Янош. — Я просто не мог от него оторваться… — И про что там рассказывается? — спросил Чочко. — Про великанов… — Вот видишь! — мотнул головой Чочко. — Значит, это не роман, а сказка. — Нет роман! Фантастический роман! Про одно изобретение… Допустим, ты самый обыкновенный человек, а вдруг начинаешь быстро расти… За одну неделю можешь на десять метров вырасти — есть бы только побольше давали… Зарко презрительно посмотрел на своего товарища. — Здорово! Как это он сумел выдумать? — произнес он иронически. — Как это ему пришло в голову? Но Янош не понял насмешки. — Правда, интересно? — спросил он, оживившись. — Ужасно интересно! — сказал Зарко. — Только до него это уже выдумал другой… Чочко разинул рот. — Это правда? — А как же. Ты читал «Пищу богов»? Герберта Уэльса? Значит, ничего он сам не сочинил, а просто списал оттуда… — Ишь ты! Хитрец! — разозлился и Чочко. — Да так каждый может. У Яноша сразу пропало настроение. Оба мальчика опять прижали его к стенке, допытываясь, как зовут «автора». А в сущности, стоит ли он того, чтобы болеть за него душой? — думал Янош. Ведь он обманул — с какой же стати щадить его? Наконец мальчик горько вздохнул и пробормотал: — Филипп… Он написал… — Филипп? — не поверил своим ушам Зарко. — А может, он и не списал… — сказал Янош. — Может, просто совпадение… — Тсс!.. — повернул к ним голову Чочко, прильнувший к забору. — Тихо! Мальчики насторожились. Не появился ли бандит? Но Чочко сейчас же развеял их надежды. — Филипп идет! — сообщил он, не отрываясь от щели. Действительно, немного погодя пришел Филипп. От болезни он исхудал еще больше, тонкий нос его совсем заострился. Рассеянно улыбнувшись, мальчик присел на бревно, на котором сидели его товарищи. Казалось, у него было что-то на уме, так как он не заметил тягостного молчания, воцарившегося с его приходом. Зарко разглядывал его в упор, точно впервые видел. Вот тебе на: такой серьезный, умный, хороший пионер, и вдруг взял да украл… Правда, украл не деньги, а идею романа, но в конце концов это одно и то же. Что ни говори, а кража остается кражей… — Чего это вы на меня глазеете? — спохватился наконец Филипп. — Ничего! — несколько сухо и раздраженно ответил Зарко. Взор Филиппа, как бы затуманенный тяжелыми думами, сделался настороженным и зорким. — Может, вы сердитесь на меня? — А за что нам на тебя сердиться? — проворчал Зарко. — Откуда я знаю… — Что ж, хорошо, раз ты это хочешь знать, то скажи, читал ли ты «Пищу богов»? Секунду лицо Филиппа выражало удивление, а вслед за тем залилось краской стыда. — Читал, — тихо ответил он. — Ну что? — повернулся Зарко к Яношу. — Значит, и в самом деле так… — вздохнул тот. Филипп потупился, щеки его запылали еще ярче. — Но я не списывал оттуда! — произнес он умоляюще. — У меня совсем по-другому… — Что же это у тебя другое? — вышел из себя Зарко. — Как раз то же самое. — Нет, не то же самое! — теперь уже чуть-чуть обиженно возразил Филипп. — У меня совсем не так придумано — нет никакой пищи… Просто человека оперируют, извлекают у него что-то из мозга… — И он становится великаном! — язвительно закончил Зарко. — Значит, то же, что и там! — Нет! Идея совсем другая! Они фашисты! Целую армию из одних великанов создают, думают победить нас таким образом… Хорошо, но мы побеждаем их умом… Ум, значит, побеждает силу… Видишь теперь? Зарко умолк и задумался. Если так, то, действительно, идея другая. Да и совсем про другое рассказывается… Трудно все-таки решить, кража это или нет. Он поднял голову и с каким-то любопытством посмотрел на товарища: хм, писатель! Но, что ни говори, это не так легко! Даже если и украл что-нибудь, все же целый роман написал! Дом, пожалуй, и то легче построить… У Зарко по болгарскому было «шесть», однако труднее всего для него было писать сочинения на свободную тему. Какие-нибудь полстранички целый день пишешь, а тут целый роман написать! — Дай мне почитать — тогда я тебе точно скажу, украл ты или нет, — решительно заявил Зарко. — Хорошо, дам… — ответил уныло Филипп. — Значит, вынимают что-то из мозга? Да? — Просто оперируют мозг, удаляют какой-то маленький нервный узел, и человек неожиданно меняется, начинает быстро расти… Филипп на мгновение задумался, и лицо его сразу преобразилось — стало необыкновенно живым и умным. — Это один ученый придумал… Но как ему проверить это на практике? Он живет за городом, на даче… И вот однажды ночью разражается страшная гроза — дождь как из ведра, молнии во все небо… И вдруг кто-то стучит в дверь. Ученый открывает, смотрит — какой-то бродяга. Промокший до нитки, на ногах не стоит от голода… Он принимает его, дает ему горячего чаю, а в чай подсыпает сильного снотворного порошку. Когда бродяга засыпает, он вместе со своим верным слугой перетаскивает его на операционный стол и вырезает у него кусочек мозга… — Интересно, — пробормотал Зарко в изумлении. — Действительно, другое… — Видишь? — сказал с торжеством Янош. — Я же тебе говорил… — И бродяга начинает расти? — задумчиво спросил Зарко. — Да, именно! — кивнул Филипп. — Но сейчас мне другое пришло в голову. Тоже интересное… — Для романа? — Нет, не для романа… Насчет Васко… Не попал ли он к такому ученому? Не производят ли над ним какой-нибудь эксперимент? Мальчики разинули рты от удивления и переглянулись, тараща глаза. В мгновение ока их взбудораженное воображение нарисовало им картину той бурной ночи, таинственный загородный дом, операционный стол и лежащего на нем Васко, над которым склонился сухощавый человек в белом халате и белой маске… В руке у него скальпель… — Просто жуть берет! — воскликнул Чочко. Воцарилась мертвая тишина. — Подумайте сами — для чего еще могут похитить мальчика? — прервал молчание Филипп. Голос его дрожал. — Что с ним делать? Может, ему сейчас делают разные уколы — как какому-нибудь кролику… — Это можно сделать и в больнице, — нерешительно возразил Зарко. — А если это опасно для жизни? Кто им позволит такой опыт? — Да, очень интересно! — сказал Зарко. — Может, случилось совсем другое, а может, и в самом деле то, что ты говоришь. В общем, я скажу инспектору… И Зарко в тот же день позвонил Табакову. Услышав его спокойный голос, мальчик вдруг замялся, но отступать уже было поздно. — Что-нибудь новое? — спросил инспектор. — Или просто так? — Нет, нет, ничего особенного… — смущенно ответил Зарко. — Ничего особенного? Значит, все-таки… — Нет, никакого человека мы не видели… Просто нам пришло что-то в голову… В трубке секунду помолчали. — Хорошо! — сказал инспектор. — Я буду у вас через полчаса. Ровно через полчаса звонок возвестил о его приходе. На этот раз он приехал в легковой машине, которую вел сам. Его вид еще сильнее смутил Зарко — вмиг все их предположения показались ему смешными и глупыми. — Ну, рассказывай! — сказал по-свойски инспектор. Зарко начал сбивчиво и нерешительно рассказывать о том, как они сидели во дворе, как зашел разговор о книгах, как появился Филипп… И вдруг все, о чем они говорили, ожило перед его глазами, в воображении засверкали молнии, загрохотали раскаты грома… Мальчик заговорил увереннее и с живостью рассказал все до конца. Окончив, он с волнением уставился на инспектора, ожидая услышать его мнение. Но по виду Табакова никак нельзя было понять, заинтересовало это его или нет. — М-да-а! — произнес он наконец неопределенно. — А как вы думаете, могло ли случиться что-нибудь такое? — нетерпеливо спросил Зарко. — Глупости! — сказал инспектор. — Вы же пионеры, большие уже ребята! Как вы можете так думать о врачах, об ученых? — А если это какой-нибудь ненормальный? — спросил Зарко. Инспектор вздрогнул и быстро взглянул на мальчика. — Это вот возможно. Об этом я тоже думал… — произнес он. И как часто с ним случалось, углубился в себя, перестав замечать окружающих. Как знать, не таится ли в этом наивном предположении ребятишек зерно истины? Если дело обстоит и не совсем так, то не произошло ли все же что-нибудь подобное? В конце концов это какой-то ответ на вопрос, мучивший Табакова все эти дни: для чего украли ребенка? Что если это действительно маньяк или сумасшедший, вообразивший себя ученым? Инспектор оцепенел. Да, о чем в сущности говорит промедление, с которым отправлено письмо на имя отца Васко? Не о том ли, что был проделан какой-то опыт и похититель ждал результата? Быть может, он сделал какую-то очень сложную и рискованную операцию, и ему понадобилось время, чтобы увидеть, выживет ли мальчик? Мальчик выжил, и тогда он написал: «Ваш ребенок вне всякой опасности» Да, каким бы невероятным и наивным ни казалось это предположение, оно все же хоть сколько-нибудь объясняло необъяснимые до сих пор факты. Наконец Табаков поднял голову и устремил на мальчика прояснившийся взгляд. — Хорошо, я буду это иметь в виду! — сказал он с серьезным видом. — Кто знает, может быть, именно из этого и выйдет что-нибудь… Раз вся история так невероятна, то почему бы не быть невероятной и первопричине? — А сами вы открыли что-нибудь? — спросил Зарко. Лицо инспектора сразу омрачилось. — Нет, ничего! — ответил он недовольным голосом. — Абсолютно ничего… Мы просто топчемся на месте. — Плохо! — помимо воли вырвалось у Зарко. Инспектор усмехнулся. — Да, неважно. Поэтому и вы не должны ослаблять свою бдительность. Внимательно наблюдайте за улицей — может, что-нибудь откроете. — В нас будьте уверены! — с жаром ответил Зарко. Но на следующее утро он понял, что его пылкие слова не стоили и ломаного гроша, так как на посту он застал лишь одного Филиппа. — С кем ты должен дежурить? — сердито сверкая глазами, спросил Зарко. — С Андрейко… — А почему он не пришел? — Почем я знаю! — обиженно ответил Филипп. — Не могу же я бросить пост и идти разыскивать его. — Хорошо, узнаем, в чем там дело, пионерская организация разберется… — проворчал Зарко. Минут через десять он увидел на улице Мишо, своего младшего брата. Подозвав его, Зарко велел ему сейчас же разыскать Андрейко. Мишо был рад помочь и бегом отправился исполнять поручение. Но возвратился один, и вид у него был невеселый. — Андрейко сказал, что не может прийти! — сообщил мальчуган, морща свой маленький носик. — Говорит, что сейчас занят… — Чем это он занят? — Чечевицу чистит. Говорит, что мать заставила. — Заставила! — возмутился Зарко. — Да сколько времени ее чистить-то! Чечевицу! — А чечевицу очень трудно чистить, — возразил Мишо, которому не раз поручали это серьезное дело. — И рис тоже трудно чистить… Легче всего фасоль, потому что фасолины куда крупнее. — Да замолчи ты! — прикрикнул на него Зарко. — Больше он ничего не сказал? — Сказал, что придет после обеда. Андрейко действительно явился после обеда, чтобы отдежурить во вторую смену. Но вид у него был такой недовольный, такой кислый, что Зарко чуть было не прогнал его. Рассеянным и вялым показался ему на этот раз и Чочко. День был еще более жарким и душным, чем вчера. Над крышами еще тяжелее нависло дрожащее марево. И Зарко был уверен, что если он уйдет, оставив Филиппа и Андрейко одних, то потом не найдет на посту ни того, ни другого. Уж Андрейко-то наверняка сбежит. Поэтому он решил не отлучаться до конца смены. На этот раз разговор как-то не клеился, мальчики зевали и смотрели в щель забора без всякого интереса. — Только время зря теряем! — проворчал Андрейко. — На улице ни души… — Смотрите-ка, время он теряет зря! — нахохлился Зарко. — А что бы ты сейчас делал? Спал бы, небось, и больше ничего! — Ха! Сказал тоже! Да я бы в бассейн сходил! — сказал Андрейко. — Там сейчас прыжки… — Какие прыжки? — спросил Чочко, зевая в обе ладони. — Да с трамплина! — Подумаешь! — прикинулся равнодушным Чочко, хотя и ему очень хотелось купаться. — Пусть себе прыгают, если им делать нечего. Все опять приумолкли. Стало совсем душно — как перед грозой. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, листья, скованные зноем, висели неподвижно. Мальчики почти не разговаривали, лишь изредка кто-нибудь вяло ронял слова и, тяжело отдуваясь, тщетно искал более надежной тени. Наконец, часам к пяти, Андрейко не выдержал. — Слышь, Зарко, чего и мне тут париться? Отпустил бы ты меня по крайней мере… — Отпустить тебя? — возмутился Зарко. — Да ведь сегодня твоя очередь! — Знаю, что моя… Но ты же здесь? Я ведь вижу, что ты так и так останешься до конца. Зачем нам втроем тут сидеть, когда только двое нужны? Дай хоть я выкупаюсь. Зарко ответил не сразу. — И не стыдно тебе? Не стыдно? — смерил он его гневным взглядом. — А почему мне должно быть стыдно? — Ты пионер? — Да. Ну и что ж такого? Это совсем другое дело! — Как это другое? — повысил тон Зарко. — Пропал мальчик, к нам обращаются за помощью. Сама милиция просит помочь… Если в таком деле не поможешь, то когда ж еще? Тут-то и видно, кто настоящий пионер, а кто фальшивый. — Это я-то фальшивый?! — вскричал Андрейко. — Сам ты фальшивый! Подумаешь — задрал нос! Ходит, глазеет по сторонам, как индюк! — Кто — я?! — вскипел Зарко. — Да я тут с утра до вечера, не как вы! — Потому что ты воображала — и больше ничего! — горячился Андрейко. — Фальшивым еще обзывает! — хмуро прибавил он. — Индюк такой! Я не только пионер, я отличник… Зарко стоял весь красный от охватившего его глубокого возмущения. Мало того, что не интересуется делом, мало того, что не является вовремя на дежурство и хочет бросить пост, а еще имеет нахальство других обвинять! — А ну уходи! — крикнул он. — Проваливай, чего стоишь! — Кто — ты, что ли, меня гонишь? — ехидно спросил Андрейко. — Да, я! — А кто ты такой? Кто это тебя назначил? Зарко на мгновение смешался. Да, его действительно никто никем не назначал, он как-то сам провозгласил себя командиром. — Я тут за все отвечаю! — сказал Зарко, немного понизив голос. — Я встречаюсь с инспектором, я ему обо всем докладываю! А раз я ему докладываю, стало быть, я должен знать. — Бандит! — прохрипел вдруг каким-то не своим голосом Чочко. Оба спорщика вздрогнули и мгновение стояли неподвижно, точно окаменели. И внезапно этот дощатый забор, прильнув к которому, Чочко смотрел во все глаза на улицу, властно притянул их к себе, притянул с такой силой, словно то был огромный магнит, от которого их уже ничто не могло оторвать. На улице действительно стоял бандит. Затеяв ссору, они не заметили его появления и, чего доброго, могли бы прозевать его! А бандит, как бы желая помочь им исправить такую непростительную оплошность, стоял в своих желтых ботинках прямо против них под одним из высаженных по обеим сторонам улицы молодых деревцев, бросавших короткие круглые тени. Зарко оглядел его острым нетерпеливым взглядом. Это был еще молодой человек с самым обыкновенным лицом — не красивым и не безобразным, не симпатичным и не отталкивающим. Бросались в глаза лишь его желтые ботинки. Кроме них, он не был ничем приметен. Серые брюки, синяя расстегнутая рубашка, белый чесучевый пиджак. Волосы у него были каштановые и прямые, лицо совсем обыкновенное, покрытое легким загаром. Только взгляд его показался Зарко несколько странным — каким-то беспокойным, нетерпеливым. Молодой человек стоял, не шевелясь, в тени дерева и, казалось, не замечал ничего, что происходило вокруг. — Он? — спросил Зарко с замиранием сердца. — Он! — так же тихо и сдавленно ответил Чочко. — Ты уверен? — Абсолютно! Будь он даже в черных ботинках — я бы его все равно узнал! После его слов воцарилось молчание. Зарко продолжал внимательно изучать незнакомца. Нужно было запомнить все до самых незначительных подробностей. — Ты, Чочко, пойдешь за ним! — проговорил он наконец. — А я буду идти по другому тротуару. — А я? — упавшим голосом проговорил Андрейко. — Ты… должен убраться отсюда! — А вот и не уберусь! — Нет, уберешься! Проваливай! — твердо и безжалостно сказал Зарко. Но он тут же, забыл об Андрейко и снова жадно уставился на бандита. Однако тот не спешил уходить. Он по-прежнему стоял в тени деревца и время от времени поглядывал в ту сторону, где находился дом Пиронковых. Так прошло пять минут, потом еще пять. Незнакомец только раз взглянул на часы, но Зарко заметил, что лицо его при этом помрачнело. Прошло еще минут десять — человек в желтых ботинках все еще был тут, он даже не шевельнулся. У мальчиков уже заболели спины, а глаза начали слезиться от напряжения. Наконец незнакомец посмотрел еще раз на часы и не спеша направился к перекрестку, где находилось здание почты. Не теряя ни секунды, вслед за ним в тот же миг двинулись Зарко и Чочко. А за ними как-то нерешительно, с виноватым видом, поплелся Андрейко. — Ты куда? — обернулся Зарко. — Ведь тебе же человеческим языком сказано! — Я… буду только… издалека… — пролепетал Андрейко. — Отвечать будешь за это. Так и знай! Но они не могли терять даром время — бандит уходил. Предстояло самое трудное — выследить его до конца. Чочко пошел следом за ним, а Зарко, держась почти вровень с бандитом, зашагал по другому тротуару. Дойдя до угла, человек в желтых ботинках обернулся и обвел взглядом почти всю улицу, но ни на секунду не остановил его на мальчиках. У Зарко радостно подскочило сердце. Значит, он не обращает на них никакого внимания. Это им на руку, — легче будет вести слежку! Оглядев улицу, человек свернул налево, к бульвару. Оба мальчика продолжали за ним следить — внимательно и незаметно, как их учил инспектор. Где-то позади, метрах в ста от них, понуро плелся бедный Андрейко, не решившийся приблизиться к ним. Когда они выбрались на бульвар, бандит подошел к трамвайной остановке. Теперь следить за ним стало еще легче — можно было не опасаться, что он заметит их, так как по бульвару густым потоком двигался возвращавшийся с работы народ. Да и на самой трамвайной остановке было немало людей, выстроившихся в две длинные беспорядочные очереди. Конечно, как только подойдет трамвай, эти очереди сразу расстроятся и толпа хлынет в беспорядке к вагонам. Человек в желтых ботинках впереди — ему легче попасть в трамвай. Что же получится, если им не удастся сесть? — Чочко! — сказал задумчиво Зарко. Мальчик посмотрел на него вопросительно. — Встань-ка лучше вон там… Чтобы влезть с передней площадки. Как тронется — прыгай и никаких! Пусть штрафуют — все равно! Лишь бы не ссадили. Давай! — Ладно! — буркнул Чочко. Он был спортсменом, и такой маневр не представлял для него никакого труда. Трамвай уже подходил, люди инстинктивно подвигались вперед. Вышло точь-в-точь, как ожидал Зарко. Не успел трамвай остановиться, как все в беспорядке устремились вперед. Наступила обычная толкотня: кто бойко работал локтями, кто ловко протискивался бочком. Зарко почувствовал, как чья-то тяжелая нога надавила ему на носок, но он даже не пикнул — настолько его внимание было занято человеком в желтых ботинках! А тот был уже совсем близко к цели. Зарко тоже удалось протиснуться вперед, поближе к нему. Вдруг трамвай тронулся. Одни повисли на подножках, другие, не теряя надежды, побежали вслед. Зарко с облегчением вздохнул — человек, за которым они следили, тоже не смог сесть. Он что-то проворчал, потом посмотрел, не идет ли другой трамвай, и, постояв немного, быстро зашагал к центру. Зарко огляделся — Чочко нигде не было. Он добросовестно выполнил свой долг, вовремя вскочив на подножку передней площадки. Как же теперь быть? Сможет ли Зарко один справиться с этим трудным делом? Вдруг он увидел Андрейко, который стоял прислонившись к фонарному столбу и мрачно смотрел перед собой. Мгновение Зарко колебался: взять ли его с собой после того, как он, Зарко, так сурово с ним обошелся? И тут же решил: дело это куда важнее всяких мелочных ссор и дрязг между ними! Он прошел у самого столба и, не останавливаясь, даже не взглянув на товарища, бросил сухо и отрывисто: — Идем! Заменишь меня! Быстро! Андрейко весь просиял и тотчас заспешил вслед за незнакомцем. На этом многолюдном бульваре они не опасались быть замеченными и шли от него всего в нескольких шагах. Бандит ни разу не обернулся, полагая, наверное, что находится в полной безопасности. Так они достигли до центральной части улицы Раковского, затем свернули на одну из пересекающих ее улиц. Здесь, по сравнению с бульваром, было совсем безлюдно — приходилось быть более осторожным. Внезапно человек в желтых ботинках вошел в какой-то подъезд. Зарко чуть ли не бегом бросился за ним. — Стереги здесь! — бросил он на ходу. Здание, в которое вошел незнакомец, оказалось новым красивым жилым домом. Внутри, на лестнице, не все еще было отделано, пахло сырой штукатуркой и известью. Но Зарко, торопливо поднимавшийся наверх, ничего этого не заметил. Он догнал человека в желтых ботинках на одной из лестничных площадок, где тот остановился и принялся нетерпеливо шарить в карманах. Зарко, следя за ним краешком глаза, продолжал подниматься. Наконец неизвестный нашел ключ и привычным движением всунул его в замочную скважину. Мальчик уже скрылся за изгибом перил, когда до него донесся сильный скрип новой, с еще несмазанными петлями, двери. Поднявшись на следующий этаж, Зарко начал спускаться и, проходя мимо двери неизвестного, прочел на ходу прибитую к ней дощечку: «Атанас Попов». Имя ничего не подсказывало. Хорошо, посмотрим, кто такой этот Атанас Попов. Выйдя из подъезда, Зарко сразу же увидел Андрейко, стоявшего на своем посту. — Стереги вход! — буркнул Зарко, даже не взглянув на него. — Я сейчас вернусь… — Куда ты? — Инспектору позвонить… Хотя Зарко говорил сухо и сдержанно, он испытывал необыкновенную радость и гордился собой. На него возложили трудное задание, и он с честью выполнил его. Преступник теперь не уйдет, через каких-нибудь полчаса он будет схвачен. Может быть, завтра, а может, даже сегодня Васко будет найден и возвращен родителям. Сейчас главное — арестовать человека в желтых ботинках, чтобы, наконец, распутать весь клубок. Вбежав в первую попавшуюся ему телефонную будку, Зарко порывисто схватил трубку. — Это вы, товарищ инспектор? — спросил он с сильно бьющимся сердцем. — Да, Зарко! — ответили в трубке. — Что, говори… — Товарищ инспектор, мы выследили бандита! — выпалил одним духом Зарко. — Какого бандита? — Бандита в желтых ботинках! — Молодцы! — обрадованно воскликнул инспектор. — Где ты сейчас? Зарко сказал улицу и номер. В трубке помолчали — по-видимому, инспектор записывал адрес. — Стерегите вход! — снова раздался его голос. — Я сейчас приду! Минут через десять инспектор Табаков явился в сопровождении двух человек. Они зашли в один из подъездов, и Табаков подробно расспросил Зарко обо всем случившемся. — Отлично! — радостно воскликнул он. — Вы оправдали оказанное вам доверие! Зарко залился румянцем. Инспектор задумался, на лице его появилось то выражение, которое смущало и близких и сослуживцев. — Спасибо, Зарко! — заговорил он опять. — Теперь вы свободны и можете идти! Я к тебе завтра — или послезавтра опять зайду… Но Зарко не двинулся с места, лицо его выражало одновременно и любопытство, и стыд, и решимость, и смущение. — Товарищ инспектор, нельзя ли и нам посмотреть? — Что посмотреть? — Ну, как вы арестуете бандита! Глаза инспектора весело блеснули. — Да мы не будем его арестовывать, — сказал он, пряча улыбку. — Не будете? — изумился Зарко. — Почему? — Потому что, дружок, у нас нет никаких доказательств. Как же мы его арестуем, так вот, без ничего! А может, он ни в чем не виноват. — Не виноват? — воскликнул Зарко. — Но ведь он же бандит! — Этого мы пока что не знаем. Но теперь уже сможем установить. Сначала мы хорошенько понаблюдаем за ним, изучим как следует. Зарко был ошеломлен, он стоял как вкопанный, не смея верить своим ушам. Эх, и зачем только даром время терять? Лучше арестовать его сию же минуту и подробно допросить. Если он виновен, все сразу станет ясно и Васко будет освобожден. А если он окажется невиновным, — что ж, ничего, никто его не съест. Инспектор, казалось, угадал его мысли. — Послушай, Зарко… Лучше упустить одного преступника, чем оскорбить невинного человека! — сказал он мягко. — Незаслуженная обида — это самая жестокая вещь на этом свете! Зарко посмотрел на доброе, умное и честное лицо инспектора. — Да, верно, — вздохнул он, потупившись, все же не совсем убежденный словами инспектора. — До свидания. Андрейко ждал на углу. Зарко взглянул на него исподлобья и угрюмо проговорил: — Что верно, то верно — помог! В общем, искупил свою вину… Несмотря на то, что ему не терпелось узнать, что будет дальше, Андрейко не сказал ни слова и, опустив голову, молча зашагал рядом с Зарко. * * * Истекшие дни ничем не порадовали инспектора. Почти все это время он был занят розыском таинственного «Москвича». За это трудное дело принялись и сотрудники КАТа — учреждения, контролирующего автомобильный транспорт. Им был знаком весь автомобильный парк, и они установили за ним тщательное наблюдение. Не осталось ни одного «Москвича», который бы за эти дни не подвергся их проверке, независимо от того, ехал ли он по городу, стоял ли в общественном гараже или находился в ремонте. Под разными предлогами им удалось проникнуть и во все частные гаражи владельцев «Москвичей». Не проверенными остались лишь машины, бывшие и разъезде. А их, к сожалению, оказалось немало. Лето — лучший сезон для любителей-автомобилистов. В летние месяцы мало кто из них сидит в городе — большинство разъезжает по курортам, по живописному морскому побережью. Этой последней партией «Москвичей» занялись местные органы КАТа. Но сведения оттуда все еще не поступали. И все-таки поиски оказались не совсем безрезультатными: было выявлено шесть «Москвичей», у которых за передним стеклом кабины висели какие-нибудь игрушки. Что касается двух машин, то их «алиби»[3 - Алиби — отсутствие обвиняемого на месте преступления как доказательство его невиновности.] было доказано со всей очевидностью. В день преступления одна находилась в Варне, а другая «отдыхала» с разобранным мотором в одной ремонтной мастерской. Под сомнением оставались четыре «Москвича», владельцы которых, однако, не вызывали никакого сомнения. Ими оказались: пожилой, очень известный писатель, художница, профессор Политехнического института и летчик в чине полковника. Сведения о писателе и летчике были таковы, что их вообще следовало исключить из числа подозреваемых. Оставались профессор и художница. Последняя вряд ли бы похитила ребенка, а если бы и похитила, то наверняка с помощью мужчины. В отношении ее надо было проверить, не давала ли она кому-нибудь пользоваться своей машиной. Ничего сомнительного не удалось обнаружить и в поведении профессора. Табаков распорядился также произвести осмотр пишущих машинок, если таковые у них окажутся. Машинки, совсем других марок, были у писателя — «Эрика» и у профессора — «Оливетти». И все-таки, несмотря на неблагоприятные данные, инспектор не отчаялся. Органы милиции приступили к тщательному изучению поведения заподозренных лиц и всех фактов, относящихся к их жизни. Совершенное преступление носило такой характер, что если бы кто-нибудь из них оказался действительно виновным, то ему было бы чрезвычайно трудно скрыть все следы. Кроме того, ожидались данные из провинции — быть может, они наведут на какой-нибудь новый след. В это-то время и пришло столь важное сообщение ребят: выслежен человек в желтых ботинках! Табаков выделил самых опытных и интеллигентных работников и распорядился произвести все необходимые расследования в самый короткий срок. Уже на следующее утро и он получил от них основные сведения, но и они не подавали никаких надежд. Выходило, что человек в желтых ботинках меньше всего похож на преступника. Это был инженер-химик только что прошедший стажировку и готовившийся к сдаче государственного экзамена. Он был холост и в квартире, до которой его проследил Зарко, снимал одну небольшую комнату. Все сведения из университета и с завода, где он проходил практику, были более чем хорошие. По ним выходило, что это серьезный, умный и порядочный человек, за которым не водится никаких прегрешений, существенных слабостей или порочных увлечений. А то обстоятельство, что Ананий Христов — так звали молодого инженера — имел, как выяснилось, литературные наклонности, говорило лишь в его пользу. Что это так, инспектор убедился по прочтении его повести, за которую ему была присуждена третья премия на конкурсе, проведенном Добровольным обществом содействия обороне. Книга еще не вышла из печати, но инспектору удалось достать ее в рукописи. Она была проникнута чувством любви и уважения к человеку, свидетельствовала об искренности и душевной чистоте автора. Может ли такой человек быть преступником или соучастником преступления? Глубоко в душе инспектор Табаков отвергал подобную мысль. Оставалось лишь проверить, не стал ли он случайно орудием преступников, будучи обманут и использован ими в их грязных целях. Но как это проверить? Обстоятельно поразмыслив, инспектор выбрал самый простой, но в то же время самый верный способ — он решил встретиться и лично поговорить с инженером. И на душе у него как-то сразу полегчало, когда он пришел к этому выводу. Он встал из-за стола, одел пиджак и быстрыми шагами направился к дому инженера. Ему повезло и на этот раз — молодой человек оказался дома. — Я — инспектор милиции, мне нужно с вами поговорить, — вежливо произнес Табаков. Во взгляде молодого человека промелькнуло некоторое удивление — и только. Он провел инспектора в комнату, которая, как тот и ожидал, оказалась неприбранной. — Прошу, садитесь! — сказал молодой инженер. — Я холостяк, и притом не из очень расторопных… Всегда, знаете, беспорядок… — Тогда поторопитесь с женитьбой, — сказал инспектор. — Я уж было решил… — проговорил с улыбкой инженер. — И передумали? — Нет, дело не во мне… — Моя фамилия Табаков, я — инспектор уголовного розыска, — резко переменил разговор гость, — и пришел к вам справиться насчет одного интересующего нас вопроса. — Пожалуйста! — сказал молодой человек, и снова взглянул несколько удивленно. — Скажу прямо: вчера около пяти часов вечера вы были на улице Ясен и простояли там минут двадцать. Мы хотели бы знать, что вам там было нужно, кого вы ждали. Молодой человек поморщился. — Это очень важно? — Да, для нас очень важно! — твердо ответил инспектор. — К сожалению, ваше появление на этой улице переплетается с одним очень тяжелым преступлением… Брови инженера слегка приподнялись. — Там у меня было свидание! — сказал он с серьезным видом. — Но оно не состоялось… — С кем вы должны были встретиться? — С одной моей приятельницей… — Так… И вы говорите, что она не пришла? — Да. — Это в первый раз или… — Нет, не в первый… — ответил инженер с сумрачным лицом. — Хорошо… Когда это еще было? — Дней десять тому назад. — Вы помните, в котором часу у вас было тогда свидание? — Да, помню. В одиннадцать. Инспектор быстро взглянул на него. Несколько необычное время для свиданий, — заметил он довольно сухо. — Мы собирались съездить за город, — сказал молодой человек. — В гости к одному нашему общему приятелю… — Вы не узнавали, почему она не пришла? — Я звонил ей несколько раз по телефону! — с нескрываемой горечью сказал инженер. — Но похоже, что она прячется. Мне только на днях удалось с ней связаться, и мы условились о вчерашнем свидании. Но, как я вам сказал, она не пришла и вчера… — А почему вы именно там назначаете свидания? — спросил инспектор. — Она живет поблизости. А к тому же это очень тихая улица. — Зачем вам это? Инженер опять поморщился. — О, это уж слишком, товарищ! — произнес он недовольным тоном. — Какое это может иметь значение? — Огромное! — Все очень просто, — сказал нехотя инженер. — Она — дочь моего профессора… И мне не совсем удобно, чтобы он меня видел. Инспектор задумался. — Вы должны дать мне ее имя и адрес. Это необходимо. Молодой человек вздохнул, затем, ни слова не говоря, написал на своей коробке сигарет то, о чем его просил инспектор. — Еще одна маленькая неприятность! — сказал Табаков. — Пока я не сделаю нужной проверки, вы будете находиться здесь под наблюдением. — Это почему же? — Да чтобы вы не имели возможности сговориться с ней… На случай, если вы мне солгали. — Хорошо, пусть будет так! — вздохнул инженер. Спустя пятнадцать минут инспектор Табаков уже стоял перед квартирой профессора химии. Ему открыла маленькая, полная женщина, по типу похожая на армянку, с несколько вычурной прической и ярким лаком на ногтях коротких пальцев. — Мне нужно видеть вашу дочь, — почтительно сказал инспектор. Женщина подозрительно оглядела его. — Лили не совсем здорова, — сумрачно ответила она. — Я из милиции, — коротко и так же спокойно пояснил инспектор. Женщина сразу переменилась в лице. — А что такое? — спросила она, пропуская его в переднюю. — Не беспокойтесь. Самые обыкновенные сведения. Инспектору показалось, что она едва удержала вздох облегчения. — Лили! — позвала она сильным грудным голосом. — К тебе! Затем, вновь повернув к инспектору свою круглую, довольно-таки потрепанную физиономию, доверительно прошептала: — Я оставлю вас одних! — Благодарю вас, — сухо ответил Табаков. В вестибюль вошла девушка, стройная, миловидная, хотя и очень напоминавшая собой мать. Неприятное впечатление, по-видимому, создавалось чрезмерной броскостью ее туалета, скучающим взглядом и тем почти не прикрытым высокомерием, которое проглядывало во всех ее движениях, во всем ее облике. Инспектор предъявил свое служебное удостоверение, заметив краешком глаза произведенный им эффект. — У меня к вам несколько незначительных вопросов, — сказал он. — Так что можете быть вполне спокойной. — У меня нет причин беспокоиться, — сдержанно ответила девушка. — Очень рад! Итак, скажите, знаете ли вы одного молодого инженера по имени Ананий Христов? Чуть заметное напряжение в темных глазах девушки сразу исчезло. — Да, знаю… — И каковы ваши отношения? — Мы приятели. — Так!.. Значит ли это, что вы встречаетесь время от времени? — Время от времени — да… — ответила девушка с тонкой, немного неприятной улыбкой. — На улице Ясен, как мне известно? — Да, мы встречались и там… — Когда было ваше последнее свидание? Девушка задумалась. — Мы уже давно не виделись… С полмесяца будет, а может, и больше… — И с тех пор он вам не звонил? — Напротив, звонил. — Хотел с вами встретиться? — Да… Хотя бы в последний раз… — Так… Вы согласились? — Я не могла ему отказать! — проговорила с некоторым раздражением девушка. — В конце концов он был со мною всегда очень мил… — Так… А вы пришли на свидание или нет? — Нет, не пришла. — Сколько раз вы не являлись? — Кажется, два раза. — Можете вспомнить, когда точно? — В последний раз — вчера. А перед этим — не помню… — Все-таки, приблизительно? — Ну, дней, примерно, десять назад. — В котором часу должны были состояться ваши свидания? — Вчера в пять… А прошлый раз, кажется, утром. — Вы назначали час или он? — Вчера я сказала. А до этого не помню… А, да, нас пригласили за город и, помню, мы вместе решили. — А почему вы не явились на эти встречи? Что-то вроде насмешки промелькнуло в глазах девушки. — Согласитесь, что разговаривать в последний раз не очень-то приятно… — Вы предпочитаете людей, которые бы сами догадывались? — Да, вообще предпочитаю интеллигентных людей. — Он мне показался вполне интеллигентным. — Но чересчур серьезным… А это всегда скучно. — Интересный взгляд на жизнь! — иронически заметил инспектор. — У меня к вам еще один, последний, вопрос. Почему вы встречались на улице Ясен? Почему именно там, а не на какой-нибудь другой улице, поближе к вам? — Ананий очень щепетилен, — сказала с досадой девушка. — Он боялся моего отца. — А вы? — Все побаиваются отцов. — Вы предложили эту улицу для свиданий или он? Девушка подозрительно взглянула на него. «Наверняка готовится солгать!» — подумал инспектор. — Прошу дать совсем точный ответ, — сказал он, серьезно посмотрев на нее. — Даю вам честное слово — ваш ответ, каков бы он ни был, не будет представлять для вас никакой опасности. — Я выбрала эту улицу! — недовольно ответила девушка. — Там очень удобно. — Однако вы знаток по части удобств! — Прошу без иронии, — сердито проговорила девушка. — Извиняюсь! — засмеялся инспектор. — Ну, вот и все! Он возвратился к инженеру, чтобы отпустить сотрудника, которого, уходя, приставил к нему. Увидев Табакова, молодой человек облегченно вздохнул. — Я очень рад, что вы невиновны! — сказал инспектор. — Вы мне были с самого начала симпатичны… — Не скажете ли, о каком преступлении идет речь? — спросил с любопытством молодой человек. — Какая-нибудь кража? — Похитили ребенка. — Похитили ребенка? — изумился инженер. — Зачем? — Я уже тысячу раз задавал себе этот вопрос! — Могу ли я узнать какие-нибудь подробности? Инспектор покачал головой. — Только когда все кончится… Сейчас я не имею права рассказывать об этом. Он пересек комнату и машинально взял какую-то книгу со стола инженера. — У вас хорошая память? — спросил он его тихо. — Даже отличная, — ответил молодой человек. — Среди моих однокурсников были студенты куда способнее меня, но материал никто не знал так, как я. Этим я обязан исключительно своей памяти. Инспектор взглянул на него с какой-то смутной надеждой. — Вспомните-ка хорошенько вашу предпоследнюю встречу. Сколько примерно времени вы пробыли на улице в то утро? — Минут двадцать… — Не мало… И за это время не произошло ничего такого, что бы привлекло ваше внимание? Ничего особенного вы не заметили? — Нет! — ответил инженер после небольшой паузы. Инспектор вздохнул. — Не видели ли вы мальчика лет пяти — шести с белой фарфоровой миской в руках? — Да, очень хорошо помню это, — кивнул инженер. — Значит, вы его видели? — встрепенулся инспектор. — Мальчик в коротких штанишках. Да, да. Помню, он поставил на тротуар миску, положил в нее что-то, наверное, деньги, и запрыгал на одной ноге. — Что же, он один играл? — Нет, просто у него отстегнулся ремешок сандалии. — Ах, вот что… Ну, а потом? Инженер глубоко задумался. — Право, не помню… Я перестал на него смотреть. — Улица-то, как вы знаете, товарищ Христов, очень тихая… Если бы по ней, скажем, проехала машина, вы бы ее обязательно заметили. — По ней действительно проехала машина! — поспешно отозвался молодой человек. — Я уже уходил, когда она показалась. Навстречу мне шла… Инспектор в волнении приблизился к нему. — Не помните, что это была за машина? Какой марки? От напряжения на лбу у инженера обозначились глубокие морщины. — Это был «Москвич» — очень хорошо помню. Голубовато-синего цвета. — Вы уверены? — Я — химик. Цвет был на редкость красив и привлек мое внимание. Поэтому я и запомнил машину. — А не вспомните, висела ли за передним стеклом какая-нибудь игрушка? — Что-то не припомню, — произнес в раздумье инженер. — А водителя вы не разглядели? — Так, смутно его помню… Во всяком случае, он не был похож на шофера-профессионала. — Молодой, старый? — Пожилой человек. Худощавый, кажется, в пиджаке кирпичного цвета. Инженер усиленно рылся в памяти. — Как будто бы с проседью, но я не уверен… А пиджак кирпичного цвета — это, кажется, точно… — продолжал он. — Вообще, человек очень приличного вида. — В какую сторону шла машина? В ту же, что и мальчик, или навстречу ему? — За ним. Но водитель не смотрел вперед, а в сторону, направо, как будто высматривал кого-то или что-то. — Быстро она шла или медленно? — Скорее медленно. — Медленно? — Кто едет быстро, тот не смотрит по сторонам. — Потом вы что-нибудь видели? — Нет, я ушел. — А могли бы вы узнать этого человека? — Может быть… Но не уверен… — Это все, что вы можете мне сказать? Молодой человек задумался. — Если я еще что-нибудь вспомню, то сейчас же вам сообщу. Но это, кажется, все… Улица была совсем безлюдна. Она всегда безлюдна. Инспектор пробыл у инженера еще минут десять, но ничего другого не узнал. Он оставил ему номер своего телефона, извинился за беспокойство и сердечно попрощался. В коридоре, однако, Табаков внезапно остановился и, немного помявшись, сказал: — Вы уж меня простите, но и я бы хотел быть вам чем-нибудь полезен… По-моему, эта девушка не подходит вам… — Знаю… — тихо сказал инженер и покраснел. Заметив грусть в его глазах, инспектор тотчас же искренне пожалел о своих словах. Хороша благодарность — так опечалить человека! Но, может быть, мука, что гложет сейчас молодого человека, — ничто в сравнении с тем, что его ожидало бы впереди? Всегда лучше знать правду, даже если ты не в силах расстаться в ложью… С такими мыслями в голове подходил Табаков к районному отделению милиции, где у него была встреча с участковым уполномоченным. Вид у лейтенанта, как и во все эти дни, был удрученный и даже какой-то виноватый. Инспектор видел, что его помощник доведен до отчаяния бесплодными поисками и просто мечтает о той минуте, когда, наконец, сможет доложить ему о чем-нибудь более или менее приятном. — Есть какие-нибудь новости? — спросил Табаков, сдерживая улыбку. — Совсем свежие! — с горечью ответил лейтенант. — Мы установили, чья машина останавливалась перед мастерской армянина… — Серьезно? — поднял брови инспектор. — Это очень интересно! — И еще как, — криво усмехнулся лейтенант. — Это была служебная машина Министерства внутренних дел… Табаков на мгновение опешил, затем вдруг разразился громким хохотом. Не в силах остановиться, он бросился на один из старых расшатанных стульев и продолжал трястись всем телом, покуда на глазах у него не выступили слезы. Когда он снова взглянул на помощника, сидевшего с унылым лицом, его охватил новый приступ неудержимого смеха, и, чтобы успокоиться, он встал и прошелся по комнате. — Да, это действительно смешно! — проговорил с глубоким вздохом лейтенант. — Стоит, стоит посмеяться, товарищ майор… — Видишь, куда нас занесло? — заговорил наконец инспектор. — Видишь теперь, что значит произвольно оперировать фактами? — Без гипотезы, товарищ майор, вообще ничего не сделаешь! Это все равно, что вслепую… По мне, уж лучше с плохой гипотезой, чем вообще без ничего… — Так оно, так, не сердись! — принял наконец серьезный вид инспектор. — Только не следует забывать, что гипотеза это всего-навсего гипотеза… Никогда не следует стремиться доказать ее во что бы то ни стало, любой ценой. Пусть сама действительность докажет ее. Действительность, к которой мы подходим без предубеждения. — Однако исключение одного факта еще не значит, что должна рухнуть вся гипотеза! — Разумеется! Но если отпадет не один факт, а много? Инспектор подробно рассказал лейтенанту о своей встрече с молодым инженером. Лейтенант слушал с напряженным вниманием, лицо его пылало от возбуждения. — Вот находка! — воскликнул он, когда инспектор умолк. — Теперь мы знаем куда больше, чем вчера! — А как же быть с гипотезой? — А что? Гипотеза-то и привела нас к инженеру. Если бы не она, мы бы не стали разыскивать человека в желтых ботинках! А следовательно, не узнали бы этих важных для нас фактов… — Сумел-таки вывернуться! — проворчал инспектор. Он глубоко задумался, потом потер лоб рукой. — Нам надо пораскинуть умом! Следует искать более простое, но более реальное объяснение. Я уже убежден, что в этой загадочной истории большую роль играет случайность… Но какова эта случайность? Вот что я хотел бы знать! — Все узнаем, товарищ майор! — бодро отозвался лейтенант. — Мы и так уже немало знаем! И будем самыми никудышными людьми, если не откроем в ближайшие два-три дня эту проклятую машину! Инспектор Табаков вышел из отделения милиции с таким чувством, будто он должен был сделать еще какое-то дело, но забыл какое именно. Что же это могло быть? Он остановился, достал записную книжку и заглянул в нее. Ах, да! Дети!.. Хотя теперь он и не ждал от них ничего, но все же чувствовал себя обязанным проведать их, сказать им что-нибудь хорошее, ласковое в награду за долгое бдение у дощатого забора… Да, это будет его последним делом на сегодня. Последним и, быть может, самым приятным! Положа руку на сердце инспектор не мог не признать, что никто ему так не помог в этой запутанной истории, как его маленькие друзья. Только благодаря им добрался он до ряда неоспоримых фактов. Да, он должен их обязательно повидать, хотя бы уж для того, чтобы выразить им свою сердечную благодарность! Вскоре он уже разговаривал с матерью Зарко, которая, увидев его, радостно всплеснула руками: — О, как хорошо, что вы пришли! Мальчики с ног сбились — не могут вас найти! — Что случилось? — встревожился инспектор. — Не знаю, ничего не сказали… Но, кажется, что-то важное. Такими их я еще не видела — бегают как угорелые и все о вас спрашивают! — Где они сейчас? — Кто их знает! Сказали только, чтобы вы непременно их подождали, если придете. Инспектор в нетерпении вошел в комнату и присел на стул. В чем дело? Что еще могло случиться? Минуты текли медленно, прошло четверть часа, а никто не появлялся. Подождать ли еще? Или сходить посмотреть, нет ли их на наблюдательном пункте? Да, так, пожалуй, будет лучше… Если ребят там не окажется, он вернется обратно. Табаков уже встал, когда из коридора вдруг донесся торопливый топот детских ног. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся Зарко. Из-за его спины выглядывало бледное, возбужденное личико Филиппа. — Товарищ инспектор! — крикнул Зарко. — Машина, машина, товарищ инспектор! — Какая машина? — Ну эта… Та же самая! Сегодня она увезла еще одного мальчика! Инспектор опешил. Такой новости он не ожидал услышать от них. — Сядьте-ка сперва, а потом и рассказывайте! — с деланным спокойствием сказал он. Нерадостным и тревожным был этот день для Зарко. Преследование человека в желтых ботинках закончилось, а результата пока никакого. Да и выйдет ли вообще что-нибудь из всей этой истории? Теперь он уже не был в этом вполне уверен. Лихорадочная деятельность последних дней так увлекала его, было так неспокойно и так интересно! Вдруг все сразу кончилось. Уже никто не наблюдал за улицей через щели в заборе, надобность в этом отпала. И Зарко, который все эти дни был так необходим, вдруг почувствовал себя ненужным, лишним. Почему инспектор не дает ему какое-нибудь новое задание? Ведь Васко еще не нашли, значит, еще не все сделано, и, следовательно, есть для него работа. Или инспектор недоволен им? Нет, это невозможно. Он отлично справился с поставленной ему задачей, выполнил ее точь-в-точь, как требовалось, без заминки, без единой ошибки. Мрачный и злой, Зарко просидел дома все утро. Часам к четырем он, наконец, не выдержал и вышел. Куда пойти? С кем посоветоваться? Разумеется, лучше всего с Филиппом, самым умным из всех ребят. Но как идти к нему после того, как он, Зарко, так сурово с ним обошелся? И, быть может, совсем несправедливо… Зарко побродил по пышущей зноем улице и наконец решился отправиться к Филиппу. Он застал его дома. Увидев Зарко, Филипп в первый момент смутился, но все же повел его к себе в комнату. Войдя туда, Зарко сразу понял, почему смутился его приятель. На столе лежала раскрытая тетрадь, а рядом с ней карандаш. Мелким, немного кривым почерком была исписана почти вся первая страница. Поспешно закрыв тетрадь и убрав ее куда-то, Филипп сразу успокоился. — Садись! — сказал он. Зарко оглядел комнату и сел на кровать. Он был здесь не в первый раз, но, казалось, только сейчас заметил обстановку. Почти вся правая стена была занята новым книжным шкафом, с полок которого смотрело пестрыми корешками множество книг. Слева на стене висел в дорогой рамке портрет Христо Ботева. Вид Филиппа, немного бледного и худого, удивительно гармонировал и с книгами и с портретами. В этой, столь чуждой ему, обстановке, Зарко вдруг почувствовал себя неучем, совершенным ничтожеством. — Эти книги твои? — спросил он, продолжая оглядывать комнату. — Или отца? — Мои! — ответил не без гордости Филипп. — Папины — у него в кабинете… — Ты их покупал? — Нет, что ты! Я очень мало купил… Некоторые папа мне подарил, а некоторые из его библиотеки. Зарко снова обвел их взглядом — немало! — И ты их все читал? — спросил он недоверчиво. — Все… — Как это возможно? Когда же ты учишь уроки? — Когда… — Учу — сам знаешь! Зарко знал, что это правда. Филипп был сильным учеником, хотя и не круглым отличником. Зато он знал столько других вещей, которых не знал никто из ребят. Когда затевали какой-нибудь спор или из-за чего-нибудь ссорились, всегда шли к нему — чтобы он сказал свое веское слово и рассудил их. Филипп терпеливо выслушивал товарищей, глядя при этом куда-то вдаль, и под конец всегда говорил что-нибудь такое, чего никто из них не знал. В такие минуты ребята всегда чувствовали его превосходство, и им казалось, что Филипп старше их и голова его полна каких-то необыкновенных мыслей. Может быть поэтому у него не было особенно близких друзей, ни с кем он подолгу и задушевно не разговаривал. И сейчас разговор был несколько натянутым и поддерживался только благодаря Зарко. Наконец он совсем заглох, и воцарилось тягостное молчание. — Знаешь, зачем я к тебе пришел? — сказал внезапно Зарко. Филипп посмотрел на него вопросительно. — Чтобы попросить у тебя роман. — Какой роман? — Твой. — Это не роман… — покраснел Филипп. — Это просто сочинение. — И роман тоже сочинение, — сказал Зарко. — Только хорошее. — Но это совсем не то… Настоящий роман может написать только писатель. Ты слыхал, чтобы мальчик был писателем? Не слыхал. И не услышишь. Есть скрипачи художники, шахматисты… Даже изобретатели. Но малолетних писателей нет. — Верно! — согласился Зарко. — А почему их нет? — Не знаю! — вздохнул Филипп. — Должно быть, это очень трудно. Зарко задумался. — А помнишь, к нам приходил один писатель? Во время недели детской книги? Глаза Филиппа заблестели. — Помню, — ответил он тихо. — По правде сказать, он вовсе не был похож на писателя… — Нет, почему же? Он так хорошо говорил! — Я это и хотел сказать… Мы его тогда спросили, когда он написал свою первую книгу. А учительница на нас прикрикнула. Зачем, говорит, зря спрашиваете, когда это в учебнике написано. Очень хорошо помню. А писатель рассмеялся… Нет, говорит, в учебнике не совсем точно… Первую книгу я написал, когда мне было двенадцать лет. Конечно, она не увидела свет (это он так сказал), а потом где-то потерялась… Оба приятеля улыбнулись и погрузились в свои воспоминания. — Филипп! — нарушил молчание Зарко. — Знаешь, Филипп, ты бы тоже мог стать писателем! Мальчик покраснел и в смущении встал. — Сказал тоже! — нахмурился он. — Думаешь, это так легко! Никто не может знать. Может, желание есть, да таланта нет… А, может, есть талант, да ума недостает… — Д-а-а-а, — протянул Зарко. — А вот ты кем бы хотел стать? — неожиданно спросил Филипп. — Не знаю, — замялся Зарко. — Я про разное думал… Но теперь мне хочется стать таким, как инспектор… Филипп быстро взглянул на него. — Инспектор очень умный, — сказал он. — Не только умный! — горячо воскликнул Зарко. — Он еще благородный и добрый! И какой внимательный. Нет, таких, как он, я еще не видел! Разговаривает с тобой, точно с большим, слушает, не перебивает… Нас даже учителя на уроках так не слушают. — А способный он? — как-то тихо и задумчиво, словно говоря самому себе, спросил Филипп. — Ну как же! Он ужасно способный! — Так почему же он еще не нашел Васко? — Думаешь, легко? Но он его найдет, я уверен! Только и мы, Филипп, должны ему помочь… Но как? Все не могу придумать! Вот о чем я хотел с тобой посоветоваться. Филипп медленно покачал головой. — В этом я меньше всего смыслю! — сказал он. — По-моему, надо спросить инспектора. А то еще можем напортить ему. — Правильно! И я тоже так думал! — вздохнул Зарко и стал прощаться. Выйдя на улицу, он, задрав голову, инстинктивно отыскал глазами окно Филиппа. Мальчик по-прежнему стоял там, но не смотрел на своего товарища, — взгляд его был устремлен куда-то вдаль, точно он весь ушел в свои размышления… «А кажется, Филипп обрадовался, когда я собрался уходить, — подумал с огорчением Зарко. — Просто за человека меня не считает!» Почесав затылок, он не спеша побрел по пустынной улице. Лучше всего пойти домой. Может заглянуть инспектор… Да, надо быть дома! Зарко уже завернул за угол, а Филипп все еще стоял у окна. Сегодня ему что-то не писалось. Во время каникул он решил писать по пять страниц в день, а сегодня написал только две. Ему чего-то недоставало, а чего именно, он не знал. Может быть, недоставало интересной и увлекательной темы? Очевидно, загвоздка была именно в этом. А почему бы ему не написать о пропавшем Васко? Это так необыкновенно, а ведь, наверное, произошли еще более странные и необыкновенные вещи, о которых пока никто не знает… Вот если бы инспектор раскрыл все — тогда бы Филипп попросил его рассказать ему о них. Сможет он их хорошо описать, и роман готов! Пусть тогда Зарко попробует сказать, что он украл его у кого-то — все будет самой настоящей правдой! А как начать роман? Лучше всего так, как началась эта история для него самого. Главный герой — он будет мальчиком — спокойно лежит на кровати, и вдруг — трах! — звук разбившейся посуды. Мальчик вскакивает, подбегает к окну и… что же видит? На улице стоит легковая машина! Занавески опущены, у водителя поднят воротник, чтобы не было видно лица. Его правая рука лежит на рулевом колесе, и мальчик замечает на ней массивный золотой перстень с драгоценным камнем красного цвета… Да, начало неплохое… А что же дальше? Главный герой, разумеется, безумно влюблен… Но в кого? Ясно — в дочь ученого! Однажды он приходит к ней домой, дверь открывает ее отец, подает ему руку… Тут главный герой холодеет от ужаса — на пальце у ее отца точь-в-точь такой же, как у водителя той машины, массивный золотой перстень с красным камнем (кажется, их рубинами называют — надо будет справиться в словаре). Главный герой поражен. Но как он сообщит в милицию? Ведь это ее отец! О, не нужно спешить, сначала нужно все как следует проверить… В этот самый момент какой-то резкий звук, раздавшийся на улице, прервал нить его размышлений. Интересно, что это? И вдруг Филипп оцепенел — точно такой же звук он слышал в тот день, когда исчез Васко! Он просто забыл его, а сейчас все снова всплыло в его памяти — так отчетливо и ясно, что мальчик на мгновение растерялся, потом вскочил с кровати и в три прыжка очутился у окна. То, что он увидел, было настолько поразительно, что у него просто занялся дух. На улице стояла легковая машина — точь-в-точь такая же, как та, что проехала здесь в тот раз! Да, такая же голубая! А вон и висюлька! Не сон ли это? Не бредит ли он? Филипп потер глаза и снова посмотрел. На улице стоял мальчик в синих брючках и белой рубашке. Он не видел его лица, но как-то почувствовал, что мальчик чем-то сильно встревожен, испуган и словно загипнотизирован легковой машиной. Вдруг дверца шоферской кабины распахнулась, и на тротуар вылез мужчина в пиджаке кирпичного цвета. Лица его Филиппу почти не было видно, но, судя по седым волосам, это был пожилой человек. Теперь те стояли друг против друга — в выжидательной, напряженной позе. Вдруг мужчина грубо дернул мальчика за руку и что-то ему сказал, — слов Филипп не расслышал. — Не хочу! — громко и отчетливо прозвучал ответ мальчика. — Не хочу! — опять сказал он. Филипп стоял как вкопанный, не зная, что предпринять. Может быть, окликнуть мальчика? Или закричать на бандита? — Номер! — спохватился он вдруг. — Номер машины! Но номера не было видно, потому что машина стояла прямо против их дома. Мгновенно приняв решение, Филипп бросился сломя голову к двери и опять услышал голос мальчика: «Кричать буду! Слышишь?». Скорее, скорее! Если он не успеет, то это уже непоправимо! Филипп вихрем пронесся по коридору и, выбежав на лестницу, запрыгал вниз по ступеням. Этажом ниже он налетел на какую-то женщину, которая вышла в этот момент на площадку с тазом в руках. Вода выплеснулась ему прямо на ноги, но он не обратил на это внимания и продолжал свой стремительный бег. — Хулиган! — крикнула ему вслед возмущенная женщина. Но он ее не слышал. Филипп задыхался. Вот уже дворик. Еще несколько метров, и он будет на улице. Рванув калитку, Филипп выскочил на тротуар. Но поздно! На улице не было ни легковой машины, ни мальчика! Филипп остолбенел. Ясно — мальчику не удалось вырваться из рук проклятого бандита! Его похитили, увезли! Бледный, растерянный, с мокрыми ногами, Филипп стоял на тротуаре и беспомощно озирался по сторонам. Внезапно его опять осенило, и он побежал со всех ног к перекрестку. До него было метров пятьдесят — не так уж мало для еще не совсем оправившегося от болезни мальчика. Но Филипп бежал, не жалея сил. Сердце его бешено колотилось. Скорей, скорей! Последние пять метров и… опять ничего! Поздно! Машина и мальчик в синих брючках исчезли как дым! Как быстро ни беги, разве угонишься за машиной? — Номер! — думал он в отчаянии. — Номер! Эх, если бы он только увидел номер! Филипп все еще тяжело дышал. В правом ботинке у него хлюпала вода. Но он ничего этого не замечал и продолжал лихорадочно думать. Мысли, одна безотраднее другой, роились у него в голове. Как он только мог сделать такую глупость! Как мог допустить такую оплошность! Зачем он побежал, как дурак! Ему надо было остаться у окна! Тогда бы он непременно увидел номер! Да, да! Самое главное — номер!.. Он не видел его из окна, потому что машина стояла прямо против их дома… Стоило ему только подождать, когда она тронется, и он бы непременно увидел ее номер, тот, что сзади… Да, непременно! В этом не было сомнения. По номеру милиция сразу бы разыскала машину — и часу бы не прошло! Преступника бы немедленно арестовали, и, может, уже сегодня Васко возвратился бы к своим родителям… Но он сплоховал, не подумал и сделал такую непростительную глупость! Сделал самое ненужное! Что же ему предпринять сейчас? Поздно, думал он в отчаянии. Слишком поздно! Единственная польза от всего этого заключалась в том, что он знает сейчас немножко больше о преступнике и о его машине. А что если и этого окажется достаточно для того, чтобы разыскать преступника? Может быть, инспектор выследил похитителя, но у него не хватает доказательств? И вот, он, Филипп, только что видевший все своими глазами, может, если понадобится, подтвердить перед судом. Да, он должен разыскать инспектора и рассказать ему о том, что видел! Это будет умнее всего. Но где он его найдет? Единственный, кто постоянно с ним в связи — это Зарко. Филипп с тоской посмотрел на свои мокрые ботинки и ускорил шаг. Эх, повезло бы ему хоть сейчас! Хорошо бы все оказались на месте! Зарко был дома. Увидев Филиппа в таком виде, бледного, с горящими глазами, он сразу же понял, что случилось что-то особенное, очень важное… Филипп не стал ждать, когда его начнут расспрашивать, и наскоро рассказал все, что видел и слышал. — Просто не верится! — пробормотал озадаченно Зарко. — Ну и нахальный же этот бандит! Посреди бела дня крадет детей! И хоть бы что! — И на собственной машине их увозит! Неужели он не боится, что его могут найти по номеру? — Номер фальшивый! — уверенно сказал Зарко. — Иначе он не стал бы рисковать. — Ну а игрушка за передним стеклом? Она ведь тоже может его выдать… Ее-то почему он не уберет? — Ничего не понимаю… — пожал плечами Зарко. — Лучше всего вызовем инспектора, — предложил Филипп. — Только он один может разобраться во всем… Мальчики провертели номера всех телефонов инспектора, но так и не разыскали его. Отчаявшись, не зная, что делать, они возвратились к Зарко. Тетя Надка встретила их в коридоре с сияющим лицом. — Он здесь! — сказала она. Мальчики чуть не подскочили от радости. Инспектор с напряженным вниманием выслушал рассказ Филиппа. Он только один раз прервал мальчика вопросом: — А пост? Как же пост проглядел машину? — Какой пост? — спросил Зарко. — Как какой? Ваш пост… У Зарко защемило под ложечкой. — А мы не дежурим… — сказал он изменившимся, хриплым голосом. Глаза инспектора как-то странно блеснули. — Как это не дежурите? А кого вы спросились? Зарко вконец смешался. Да, они и в самом деле самовольно, никого не спросись, прекратили дежурство. — Я… я подумал… мы подумали… — заговорил он, запинаясь на каждом слове, — ну, что раз уже нашли человека в желтых ботинках… То зачем нам пост?.. Кого нам еще выслеживать? Из груди инспектора чуть не вырвался стон, но он тотчас подавил его, взглянув на растерявшегося Зарко. — Я сам виноват! — сказал он твердым голосом. — Я и больше никто! Естественно, вы вправе были думать, что сделали свое дело. Нашли, мол, человека в желтых ботинках — чего же еще! Раз я не поручил вам ничего другого… — Ведь мы же не знали, что так получится… — пробормотал Зарко, заметно успокоившись. Инспектор глубоко вздохнул. — Как бы там ни было… Того, что прошло, назад не вернешь! Продолжай, Филипп! Мальчик досказал все до конца. Он запомнил и цвет машины, и игрушку, и то, как выглядели ее водитель и мальчик… В его памяти, как на фотопленке запечатлелось все до мельчайших подробностей. — Молодец! — сказал инспектор. — Поздравляю тебя, Филипп! Ты отлично справился… — Отлично? — недоверчиво протянул Филипп. — Самое важное пропустил — номер машины! — Эх, ничего не поделаешь! — пожал плечами инспектор. — Неизвестно еще, как бы я сам поступил на твоем месте. Филипп посмотрел на него задумчивым взглядом. — Вы нарочно так говорите. Хотите успокоить меня. — Нет, нет, я эго совсем искренно! Инспектор встал и принялся ходить по комнате. — Филипп, ты осмотрел то место, где это произошло? — спросил он, внезапно остановившись. — Нет, не осмотрел… А почему надо было осматривать? — смущенно проговорил мальчик. — Может, они там что-нибудь обронили. — Нет, я вообще не посмотрел туда… — сказал с сожалением Филипп. — Ничего, я сам осмотрю… А как выглядел мальчик? Сколько ему лет — так, на вид? — Сколько и нам! — быстро ответил Филипп. — Может, чуть-чуть постарше… — Ты говоришь, что он был в синих брюках… Брюки брюкам рознь. Они могут быть и из самой простой ткани, и из самого дорогого шерстяного материала. — Брюки на нем были совсем не простые! — уверенно заявил Филипп. — И рубашка тоже… Такая чистенькая, выглаженная. — Вообще, мальчик, по-твоему, был хорошо одет? — О-о-о! Очень хорошо! Куда лучше, чем мы! — Так!.. А не помнишь, видел ли ты где-нибудь раньше этого мальчика? — Нет, не видел. — Значит, он совсем тебе незнаком? Ты видел его в первый раз? — В первый! — решительно подтвердил Филипп. — Я уверен, что он совсем из другого квартала. — Если он тебе где-нибудь встретится, ты узнаешь его? — Конечно, узнаю. — Но ты его видел сверху… А если увидишь на улице, сбоку? — Все равно узнаю. Если он будет так же одет — обязательно узнаю. — А в какую сторону была повернута машина — к дому Васко или в противоположную? — В противоположную. — Как по-твоему, мотор работал или был выключен? — На это я не обратил внимания… Помню только, что не было слышно никакого шума. — В каждой машине сбоку есть два стекла, они опускаются и поднимаются… — продолжал инспектор. — Ты не заметил, было ли опущено одно из них и какое? Филипп ответил не сразу. Он задумался, напрягая память. — Кажется, первое… — Ну, этого пока что достаточно! — сказал с довольным видом инспектор. — Ничего, Филипп, не мучь себя из-за номера. Теперь уж преступник не уйдет от нас. — Значит, вы его поймаете? — радостно воскликнул Зарко. — Самое большее через два-три дня! А сейчас нам надо осмотреть место. Внимательное обследование места происшествия дало результат: инспектор обнаружил на мостовой белую перламутровую пуговицу от мужской сорочки. Эта находка очень обрадовала его. Ведь в сущности она являлась одним из бесспорнейших доказательств в деле установления личности преступника. Трудно было сказать, кому принадлежала пуговица — мужчине в пиджаке кирпичного цвета или же мальчику. Но она свидетельствовала о том, что здесь происходила борьба, что здесь имело место отчаянное сопротивление. Инспектор долго стоял с сосредоточенным видом, силясь воспроизвести в своем воображении все, что произошло тут час назад… Вот мальчик идет по улице. Его настигает машина. Из кабины высовывается мужчина в пиджаке кирпичного цвета: «Мальчик, хочешь покататься?» «Не хочу!» — отвечает мальчик. Но дело в том, что он не говорит, а кричит: «Не хочу!» Но почему кричит? Если кто-нибудь, имея совсем благие намерения, предложит какому-нибудь мальчику прокатить его на машине, тот может или согласиться или не согласиться. Допустим, он не согласился. Станет ли он при этом кричать? Никто не отвечает криком на предложение оказать ему какую-нибудь услугу, сделать ему что-нибудь приятное… Вполне естественно предположить, что мальчик был чем-то напуган — потому и повысил голос. Но чем его могла напугать легковая машина, чем его мог напугать обыкновенный любезный человек? Инспектор потер лоб. У него уже был приготовлен весьма правдоподобный ответ, однако он с ним не очень спешил и продолжал искать еще какое-нибудь более или менее правдоподобное объяснение. Нет, ничего другого не могло быть. Только это. Мальчик знал человека, который захотел его покатать, и, очевидно, его удерживал какой-то страх перед ним. Он испугался или вида, или какого-нибудь поступка этого человека и крикнул: «Не хочу!» Да, это было наверняка так… А потом? Признав это построение единственно правильным и отвечающим истине, можно было легко объяснить и все остальное. Видя, что добром ему ничего не добиться, человек в пиджаке кирпичного цвета выходит из машины и пробует угрозами заставить мальчика сесть в нее. Но тот категорически отказывается от предложения и даже предупреждает: «Кричать буду!» Однако человеку все же удается увезти мальчика. Каким образом? Этого Филипп не видел, потому что выбежал из комнаты. Кричал ли в действительности мальчик? Это пока что не известно. Во всяком случае, борьба была краткой, взрослый одолел и поспешил покинуть место происшествия. Хотя Филипп пробыл на лестнице совсем недолго, выбежав на улицу, он уже ничего и никого не застал. Но откуда мог взяться этот мальчик? — размышлял инспектор. — Очевидно, он не живет где-нибудь поблизости, потому что мои маленькие помощники сразу бы признали его. Он пришел сюда из другого квартала. Но почему тогда этот человек искал его именно здесь, а не где-нибудь в другом месте? И вообще, зачем мальчик пришел на эту улицу? Чем она замечательна? Чем она могла его привлечь? Ничем. Да, ничем! Единственная ее «достопримечательность» — это исчезновение Васко… А что если мальчик в синих брюках пришел сюда в связи с этим похищением… Может, он хотел что-то увидеть, что-то проверить. Это уже довольно правдоподобная гипотеза. Мальчик в синих брюках каким-то образом узнает, где находится похищенный Васко. И вот приходит сюда, чтобы сообщить его родителям о местонахождении их сына. А дальше? Раз мальчик знает похитителя, то и похититель, как вполне естественно предположить, знает мальчика. Узнав, в свою очередь, каким-то образом о том, что мальчик собирается его выдать, он хочет помешать ему осуществить это намерение и ищет его именно здесь — на тихой улице. Да, но он настигает его, когда тот уже миновал дом Васко… Осуществил ли мальчик свое намерение? Едва ли. Потому что родители Васко сообщили бы об этом в милицию или сами бы отправились за сыном. Впрочем, это надо проверить… Гипотеза, которую построил инспектор, казалась ему очень верной и правдоподобной. И все-таки в ней было одно «но», которое его сильно смущало. Каким-то образом мальчик в синих брюках узнает местонахождение Васко. Это вполне возможно. Но правдоподобно ли то обстоятельство, что он идет к его родителям? Нет, не правдоподобно. Самым естественным для него было бы сообщить обо всем не кому-нибудь, а прежде всего своим родителям. Или — если мальчик решил сделать это сам, — еще более естественно в его положении остановить первого встречного милиционера или отправиться в ближайшее отделение милиции… Зачем ему уведомлять родителей? У них нет ни власти, ни силы для того, чтобы самим справиться с таким преступником. «Нет, тут я что-то путаю!» — подумал инспектор. Что-то в его гипотезе действительно хромало… Не заблуждается ли он и сейчас, как это случилось с ним в самом начале? Инспектор вздохнул и посмотрел на мальчиков, которые стояли рядом и таращили на него глаза. — Идемте к родителям Васко! — решительно проговорил он. Пиронковы были дома. Увидев инспектора, мать Васко поднялась ему навстречу и просияла. — Нашли? — воскликнула она. — Скоро найдем! — спокойно ответил инспектор. — Еще день-два, и он будет здесь. Слезы застлали глаза матери. — День-два! Возвратится ли он к нам живым и здоровым? Не сделали ли чего с ним злодеи? — Не бойтесь за него! — тем же спокойным и полным уверенности голосом сказал Табаков. — Он вернется к вам цел и невредим! За это я вам ручаюсь! Он говорил так серьезно и так убедительно, что женщина тотчас успокоилась. — И я ей говорю то же самое! — уныло пробормотал Пиронков. — Но разве женщину убедишь словами? — А теперь я вас хочу о чем-то спросить! — сказал инспектор. — Был ли кто-нибудь из вас дома сегодня после полудня? — Мы выходили, — ответил столяр. — Когда? В котором часу? — Вышли около четырех, а возвратились только что… — Так!.. Никто не говорил вам, что вас спрашивал какой-то мальчик? — Нет, нам никто ничего не говорил… «Это более или менее приемлемо для моей гипотезы, — подумал инспектор. — Возможно, что мальчик действительно приходил к ним и никого не застал дома…» Он поднялся. — Простите, но мне надо идти! — сказал он. — И не беспокойтесь — денька через два я приведу вам вашего сына! На всякий случай инспектор заглянул к соседу — возчику и к жильцам дома, выходившего фасадом на улицу, и спросил у них, не видели ли они мальчика в синих брюках и белой рубашке, который бы спрашивал Пиронковых. Оказалось, что мальчика никто не видел. Теперь оставалось справиться, не слышал ли кто в доме Филиппа какого-нибудь подозрительного шума или крика мальчика. Но и там был получен отрицательный ответ. О чем это говорило? Случайно ли люди не слышали или мальчик вовсе не кричал? А может быть, преступник заткнул ему рот или ударил его так, что он потерял сознание? «Все узнаем, все! — думал, теперь уже уверенный в успехе, инспектор. — Скоро все выяснится!» — А теперь домой! — обратился он к мальчикам. — Завтра вы возобновите свое дежурство. На этот раз у вас не будет специальной задачи. Внимательно следите за всей улицей, отмечайте все, что вам покажется подозрительным. Если опять появится машина, то непременно запишите ее номер. Если увидите человека в пиджаке кирпичного цвета или мальчика, то выследите их. Ясно? — Ясно, товарищ инспектор! — бодро ответил Зарко. — Ну, до завтра! Однако инспектор не пошел домой — ему предстояло сделать еще одно дело. Он отправился в КАТ. Дежурный милиционер провел его прямо к начальнику — тучному усатому подполковнику с веселыми глазами. — Не идет у нас что-то, Табаков! — сказал с досадой подполковник. — Угощайся! — подвинул он коробку конфет. — Вместо папирос — я решил бросить курить! — Теперь пойдет как по маслу! — уверенно заявил Табаков. — Я уже могу тебе точно сказать, какого цвета был «Москвич». Голубовато-синего. — О, это другое дело! — оживился подполковник и вышел из-за стола. — Мы располагаем данными о цвете всех зарегистрированных машин. — Знаю. — «Москвич» одноцветный? — Одноцветный. — Значит, он старой модели — 402… Таких ввезено в Болгарию сравнительно немного… А раз мы знаем и цвет, то отыщем его без всякого труда. — Завтра утром к тебе придет один молодой инженер-химик. Он укажет точный цвет машины, его оттенок. — Тем лучше. — Я бы хотел, чтобы вы управились к полудню. — Не слишком ли ты спешишь? Откуда мне взять столько свободных людей? — Очень прошу — во что бы то ни стало до полудня! — сказал инспектор. — Не невесть какое дело! Мне нужны номера машин, адреса владельцев, их имена. Только и всего. Разумеется, не должны остаться без внимания и машины, сходные по цвету, но различных оттенков. — Хорошо, сделаем! — улыбнулся подполковник и протянул ему пухлую белую руку. — Ясно — из-за вас мы должны забросить свои дела! — Все мы под одной крышей! — отозвался инспектор. Выйдя из КАТа, он, несмотря на усталость и довольно поздний час, отправился в Дирекцию милиции. Нужно было хорошенько подготовиться для того, чтобы выжать из завтрашнего дня как можно больше. Когда часам к десяти инспектор вышел из Дирекции, все было в полном порядке. Назавтра целый отряд — человек сто штатных и добровольных сотрудников — должен был двинуться в решительное наступление, чтобы нанести последний, сокрушительный удар. Довольный подготовкой, инспектор отправился домой, по своему обыкновению пешком, — чтобы освежиться и успокоить нервы. И без того, в пору горячей работы он уделяет жене не больше двух-трех часов в сутки! Нехорошо, если он и в эти часы будет усталым, рассеянным, задумчивым, погруженным, как обычно, в свои размышления и предположения. Когда, как не в эти несколько часов, он должен быть внимательным мужем и хорошим товарищем! Его долг — заниматься не только чужими, но и своими семейными делами, его долг — интересоваться мыслями и чувствами не только чужих людей, но и тех, с которыми он связан на всю жизнь и которых любит больше всего на свете! Он знал, что дома его ждет жена. Она всегда ждала, когда бы он ни возвращался. Ждала терпеливо, обычно с книгой в руках. Табаков не мог относиться к этому спокойно и всячески старался отучить ее от этого, но все его усилия были напрасными. — Как ты не понимаешь, до чего это меня тревожит — говорил он ей не раз. — Когда я задерживаюсь и знаю, что ты меня ждешь, то начинаю нервничать, становлюсь рассеянным… А это отражается на моей работе. — Не могу! — беспомощно отвечала жена. — Хочу и не могу! — Но ты должна привыкнуть. Это не на год и не на два… На всю жизнь. Надо привыкать. — Не могу! — отвечала она. — Ты сам должен привыкнуть. Тогда ты будешь спокоен и это не будет мешать твоей работе. И вышло так, что не она привыкла, а он сам свыкся с тем, чтобы его ждали каждый вечер и при этом дрожали за его жизнь. Ведь он имел дело не со стариками-пенсионерами или благовоспитанными девицами. Он боролся с преступниками. Работа была тяжелой, напряженной и нередко очень опасной. Иногда он даже радовался, что дома его ждет жена. Это говорило о том, что сердце ее не увяло и она любит его по-прежнему пламенно и нежно. — Что новенького? — спросил он, закрывая за собой дверь. — Димчо что-то нездоров, — ответила жена. Табаков тотчас пошел взглянуть на него. Мальчик спал, но щеки его были розовы. Он потрогал лоб — не особенно горячий. — Температуру мерила? — Нет, Димчо разбил градусник. — Завтра купишь новый. Если будет температура, то сейчас же вызовешь врача. Когда жена принесла ему ужин, он протянул ей найденную на месте происшествия перламутровую пуговицу. — Что скажешь? — спросил он с любопытством. Жена взяла пуговицу. — Очень хорошая! Инспектор засмеялся. — А ты не можешь купить таких? — Завтра бы еще купила! Все твои рубашки были бы с такими пуговицами! — А что, разве их не продают в галантерейных магазинах! — О, таких нет! Это наверняка заграничные! — Интересно! — проговорил он. — Дай-ка ее сюда. Инспектор осторожно вложил пуговку в один из кармашков своего бумажника. — К сожалению, мне не придется носить рубашек с такими пуговицами! — усмехнулся он. — Это не образчик, а вещественное доказательство! К концу ужина Табаков неожиданно сказал: — Знаешь, начни-ка завтра укладывать чемоданы… Через несколько дней едем. Жена бросила на него недоверчивый взгляд. — Не верю. — Должна верить! — Просто не смею, — сказала она. — Так хорошо нам будет. — Конечно, ведь сейчас на море лучше всего… Да и лежать на песке, когда у тебя чиста совесть, куда приятнее. Теперь уж жена поверила. Она весело рассмеялась и поцеловала его в щеку. * * * На следующий день отряд сотрудников КАТа приступил к делу. Табаков не ушел с ним, а остался за своим письменным столом, чтобы осуществлять отсюда общее руководство. Сведения должны были поступать непрерывно, — и ему следовало знакомиться с ними, оценивать их, отдавать распоряжения, и только когда будет открыта машина, с помощью которой совершено преступление, уйти отсюда, чтобы нанести последний решающий удар. Первые сведения были очень обнадеживающими. «Москвичей» голубого цвета было зарегистрировано не так уж много — всего девятнадцать. Только два из них находились в разъезде: один принадлежал известному оперному певцу, другой — сотруднику столичной газеты «Отечественный фронт». О них можно было справиться у местных органов КАТа. Оставалось проверить остальные семнадцать, находившиеся в городе. Табаков распределил людей по группам и отдал распоряжение немедленно приступить к выполнению задания. Вид преступника, его возраст, броский кирпичный цвет его пиджака, игрушка за передним стеклом «Москвича», пишущая машинка — этих данных было вполне достаточно для поимки таинственного похитителя детей. Табаков теперь уже не сомневался в успехе. Сразу же после полудня начали поступать первые сведения. Инспектор внимательно изучал их, задавал сотрудникам вопросы. — Вы уверены, что владелец никому не давал своей машины? — Уверен, товарищ инспектор. В это время его машина находилась в Охотничьем парке. У нас верные доказательства. — Хорошо, продолжайте! Из всех девятнадцати машин только у двух висели впереди украшения, но владельцам обоих этих «Москвичей» удалось убедительно доказать свое «алиби». Табаков, хотя и заставил сотрудников произвести в отношении их дополнительную проверку, в глубине души чувствовал, что это не даст желанного результата. Только четыре владельца голубых «Москвичей» имели свои пишущие машинки, но ни одна из них не была марки «Гермес бэби». Ни у кого из девятнадцати человек не было «Гермес бэби» и на работе. Только у одного из этих девятнадцати имелся пиджак кирпичного цвета, но он оказался совсем молодым человеком, высоким блондином с добродушным лицом, по профессии адвокатом, писавшим интересные статьи по гражданскому праву. Только пятеро из владельцев были старше сорока лет, только трое из них были с проседью, только один был высок и худ. По распоряжению инспектора им занялись две группы работников, которые должны были произвести тщательное расследование. Но и здесь они натолкнулись на безусловное «алиби»: в течение всего дня его машина стояла во дворе одного дома отдыха в пригороде Банки — налицо были неопровержимые доказательства. С приближением вечера инспектор стал мало-помалу отчаиваться. Чем дальше, тем становилось очевиднее, что ни один из девятнадцати владельцев голубых «Москвичей» не был преступником, которого они искали. Оставалось лишь выяснить в отношении последних шести, не давали ли они кому-нибудь своих машин во временное пользование. В шесть часов инспектор распорядился вызвать к нему Анания Христова, молодого инженера-химика, давшего ему самые точные сведения о цвете разыскиваемого «Москвича». Инженер не замедлил явиться и, войдя к инспектору, без стеснения опустился в кресло. — Вы видели машины? — спросил его инспектор. — Цвет тот же? — Да, тот же! Тот же, но… И молодой человек умолк. — Но что? — нетерпеливо спросил инспектор. — Мне кажется, что тот был несколько чище, яснее… Но я в этом не совсем уверен… Просто машина могла быть лучше вымыта. Инспектор нервно встал. — Может, она перекрашена! — сказал он. — И это возможно. Когда молодой человек ушел, он позвонил в КАТ. Подполковник уже ушел, и его связали с дежурным офицером. — Здравствуйте! — сказал инспектор. — У меня к вам всего один вопрос. Когда владелец перекрашивает свою машину, обязан ли он уведомлять об этом КАТ? — Нет, не обязан! — последовал ответ. — Значит, такие изменения не контролируются? — Только раз в год, — сказал дежурный офицер, — при заполнении анкеты для техосмотра. Инспектор положил трубку. Цвет машины был зарегистрирован в начале года, а сейчас уже июль. У владельца «Москвича» времени было предостаточно, чтобы перекрасить его даже несколько раз. Не на ложном ли он пути, разыскивая машину по цвету? Это, разумеется, самый легкий путь, но далеко не самый обещающий. Ведь возможно, что при заполнении анкеты собственник «Москвича» умышленно скрыл его истинный цвет. Раз за основу данных о машине берется заявление ее владельца, то, естественно, можно ожидать всяких несоответствии, всяких сюрпризов. К семи часам окончились все расследования. Результат был категорическим — ни одна из проверенных машин не замешана в преступлении. Участковый уполномоченный, дожидавшийся в кабинете инспектора окончательного результата, приуныл. — Тут что-то не то — сказал он. — Не совершено ли преступление с помощью легковой машины, номер которой выдан в провинции? — И это вполне возможно! — мрачно отозвался инспектор. В этот вечер настроение у него было действительно скверное. До последнего момента Табаков верил, что к исходу дня он приблизится вплотную к конечной цели своих поисков, однако сейчас в руках у него были лишь те же данные, что и вчера вечером, когда он с таким старанием подготовлял всю эту операцию. Что же ему предпринять? К сожалению, выход был только один… — Начнем все сначала! — сказал он с тяжелым вздохом. — Подвергнем проверке все зарегистрированные «Москвичи», все до одного, пока наконец не откроем тот, который нам нужен? Это очень длинный и тяжелый путь, но другого у нас нет… — Жалко! — сказал с не меньшей досадой молодой лейтенант. — Я был уверен, что сегодня все кончим… — И я был уверен, но что поделаешь! Придется моей жене подождать с курортом еще немножко. — А почему мы ищем только машину? — сказал лейтенант. — Почему не ищем самого человека? — Мне не хотелось увеличивать объема работы… — Но теперь придется. Высоких седых мужчин, носящих пиджаки кирпичного цвета, в Софии не бесчисленное количество! Попробуем пойти и по этому пути. — Не уйдет он от нас! — сказал лейтенант. — Не уйдет! — подтвердил инспектор. — Только хлопот с ним будет еще немало! В восемь часов он созвал совещание — надо было дать точные указания насчет дальнейшей работы. Оно уже кончалось, когда вдруг зазвонил телефон. Подняв трубку, инспектор услышал взволнованный голос жены: «Прошу тебя, возвращайся поскорее! Димчо очень плохо…» У него все поплыло перед глазами. — Врач приходил? — Я жду его… — Хорошо, сейчас же выхожу. Инспектор вызвал машину. У него был близкий друг — один из лучших педиатров Софии, который нередко помогал ему как эксперт в разных делах. На счастье, он оказался дома и с готовностью согласился сейчас же осмотреть мальчика. Спустя несколько минут машина мчала обоих по улицам Софии со скоростью, во много раз превышавшей ту, которую разрешал усатый подполковник из КАТа… Инспектор молчал, сердце его сжималось от недобрых предчувствий. Отвратительный день! Поистине, отвратительный день! — Ну, ну — выше голову! — сказал доктор. — Ничего страшного. Медицина уже не та, что была во времена твоего детства. Дома они застали участкового врача — еще совсем молоденькую девушку. Увидев своего знаменитого собрата, она смутилась, но голос ее все же звучал уверенно: — Двустороннее воспаление легких, — сказала она. — И в очень тяжелой форме… — Разрешите и мне взглянуть, — вежливо проговорил доктор. Осмотр продолжался довольно долго. Отец и мать тревожно переглядывались. Хотя Табаков и умел скрывать свои чувства, привыкнув к этому по роду работы, но сейчас это ему никак не удавалось. Какой-то панический страх сжимал его сердце, стеснял дыхание. В эту минуту он совсем не походил на того опытного и хладнокровного оперативного работника, каким его все знали. Сейчас это был совсем другой, насмерть перепуганный человек. И все же он нашел в себе силы, чтобы поддержать жену. — Не бойся, — сказал он. — Теперь есть очень сильные средства против этой болезни. Наконец доктор окончил осмотр. — Положение серьезное, — сказал он. — Но мы проведем ударное лечение… Ты отпустил машину? — Нет, она здесь… — Отлично! Как раз съездишь за лекарствами. Сейчас я напишу тебе рецепт… Долго потом инспектор не мог забыть этой кошмарной ночи. Димчо был в сильном жару. Он то беспокойно метался, то затихал, впадая в бессознательное состояние. Доктор не покидал его допоздна, борясь всеми силами и средствами за жизнь мальчика, и ушел лишь тогда, когда убедился, что кризис миновал. Наутро он снова навестил больного. Димчо было уже гораздо лучше, и он смотрел спокойным и ясным взглядом, хотя еще почти ничего не говорил. Доктор снова осмотрел его и произнес с облегчением: — Жизнь его вне всякой опасности. У инспектора сильно забилось сердце. «Вне всякой опасности!.. Вне всякой опасности!..» Вдруг он вспомнил, или скорее почувствовал всем существом, что эта фраза однажды уже взволновала его. Да, письмо!.. Письмо похитителя! — Это точно? Наверняка? — спросил он изменившимся, придушенным голосом. — Наверняка! — ответил его друг. — Но, разумеется, при условии, что вы будете неусыпно следить за ним и в точности выполнять все мои предписания. — О, насчет этого не сомневайтесь! — воскликнула мать. Вскоре доктор ушел. Табаков, у которого отлегло от сердца, направился к себе в кабинет. Но он не сел, а стал взволнованно ходить из угла в угол. Какой-то внутренний голос — радостный и уверенный — продолжал нашептывать ему ободряющие слова. Вне всякой опасности! Ему казалось, что он уже приблизился вплотную к решению этой трудной и сложной задачи, которая мучила его столько дней. Истина словно витала у него над головой, и он уже касался ее кончиками пальцев. Вне всякой опасности! Теперь в его воображении всплыли и ожили с новой силой все подробности в связи с похищением мальчика; они кружились в каком-то бешеном танце, сплетаясь в самые причудливые комбинации… Да, осталось еще немного, еще совсем немного! И вдруг серьезный, сдержанный инспектор изо всей силы ударил кулаком по столу. — Какой же я дурак! — вскричал он и чуть не запрыгал от радости. Ну конечно, только это! И ничего другого!.. В вестибюле звонил телефон, но он не обращал внимания, словно не слышал его. Да, да!.. Ничего другого! Как это он не догадался раньше? Ведь все так просто и ясно!.. Телефон продолжал звонить. К черту, пусть звонит! А вдруг он опять заблуждается? А вдруг эта внезапная догадка окажется неверной? Нет, не может быть… Не может быть! Ведь она отлично объясняет все полученные факты. На этот раз он попал прямо в цель! В дверях показалась его жена: — Тебя спрашивают… Из дирекции. Звонил сам генерал — Табаков узнал его по голосу. — Табаков, я слышал, что у тебя дома не все благополучно? — сказал он участливо. — Пронесло уже! Все в порядке! — ответил инспектор. — Искренне рад! — сказал генерал, и Табаков действительно почувствовал искреннюю радость в его голосе. — А не смог бы ты прийти ко мне? — Сейчас или попозже? — Если можешь — сейчас! Я вышлю за тобой свою машину. Спустя несколько минут инспектор Табаков входил в кабинет к своему начальнику. Генерал поднялся ему навстречу и сердечно поздоровался с ним за руку. — Дело вот в чем: звонил министр! — сказал он. — Интересуется судьбой пропавшего мальчика — как продвигается дело, что ему сказать? — Скажите, что розыск окончен, остается лишь поставить точку. Генерал удивленно посмотрел на него и слегка улыбнулся. — Ты уверен в этом? — Абсолютно! — Смотри! Как бы не сесть в лужу… — проговорил генерал с некоторым беспокойством. — Не бойтесь, не бойтесь! Думаю, что сегодня еще до полудня преступник будет арестован! — А ты узнал, кто он? — Узнал, чем занимается. А имя буду знать через полчаса. — Да скажи ты что-нибудь о нем, черт побери! — Потерпите, товарищ генерал… Мне надо еще справиться кое о чем. — Значит, еще уточнять будешь!.. Тогда и мой доклад будет более сдержанным. Скажем, два-три дня… А? — Я уверен, что сегодня, но можете сказать… Хорошо, скажите так. Не беда. Инспектор вызвал из гаража мощную легковую машину и захватил с собой двух сотрудников. Ему действительно предстояло кое-что уточнить. Во-первых, надо было повидаться с отцом Филиппа. Это было важнее всего, потому что только ответ этого человека мог подтвердить правильность его догадки. Спустя десять минут шестицилиндровый «Шевроле» подъехал к тому самому месту, где уже дважды совершал свои роковые остановки таинственный «Москвич». Инспектор быстро поднялся по лестнице и позвонил. Ему открыл Филипп, очень обрадовавшийся его приходу. — Папы нет, он в редакции. — В редакции? А знаешь, где она находится? — Конечно, знаю! Инспектор записал адрес, потом как-то особенно посмотрел на мальчика. — Знаешь что, Филипп, ступай-ка ты к Зарко. Ждите меня там вдвоем! Я приду не позже чем через час. — Но Зарко сейчас дежурит… — сказал немного удивленно Филипп. — Хорошо, ждите меня тогда там! Табаков застал отца Филиппа в редакции профсоюзной газеты. Он задержался у него всего минут десять, но вышел оттуда с сияющим лицом. — В КАТ! — крикнул он шоферу. — Вам, видно, повезло, товарищ майор! — сказал один из сидевших сзади сотрудников. — И это иногда случается! — рассмеялся инспектор. — Теперь я знаю все, даже его имя! В КАТе инспектор пробыл чуть дольше, но и оттуда вышел такой же довольный и веселый. — Как по маслу! — улыбнулся он. — А теперь — в клинику! Здесь инспектор находился минут пятнадцать. — Только что я узнал его адрес, а теперь знаю, и куда упрятан ребенок, — сказал он с довольным видом. — Остался всего один шаг! — И тут же распорядился: — К малышам на улицу Ясен! Тихая улица была, как обычно, совсем безлюдна, но инспектор знал, что в этот миг на него устремлены самое меньшее две пары настороженных, горящих от возбуждения детских глаз. Шум мотора! На тихой улице! Все вскакивают со своих мест и впиваются взглядом в машину… — Стоп! — сказал инспектор. Машина остановилась, и он вышел на тротуар. В ту же секунду из-за забора выскочило несколько мальчиков. Они взволнованно обступили инспектора. — Ну как? Ничего нового? — спросил их Табаков. — Пока что ничего, товарищ инспектор! — поспешил доложить Зарко. — Так… — кивнул головой инспектор. — Зарко и ты, Филипп, поедете со мной! — А пост? — спросил Зарко. — Пост останется! Ну, полезайте! Живо! Мальчики вне себя от радости бросились к машине. Инспектор сел впереди. — Поедем на Реброво… По шоссе через Искырское ущелье, — сказал он шоферу. — Есть, товарищ майор! — Как выйдем за черту города, поедешь побыстрее… Шофер включил газ, и машина тронулась. Мальчики удивленно молчали. Некоторое время молчал и инспектор. Наконец он повернул к ним голову и спросил: — Знаете, куда мы едем? — Не знаем, товарищ инспектор! — К Васко! За ним едем. — К Васко? — растерянно в один голос вскричали оба мальчика. — Да, к нему! Он, конечно, не ожидает нас, но это в данном случае не так существенно… — А преступник? — спросил Филипп. — И его заберем. Увезем на его же машине. От удивления мальчики разинули рты. Они просто не верили своим ушам. — Значит, Васко жив? И ничего с ним не случилось? — произнес Зарко, заикаясь от радости. — Ну конечно! А знаете, кто стал причиной его похищения? — Нет! Скажите, скажите, товарищ инспектор! — Хорошо, скажу… Во всем виноват Филипп. — Я?! — воскликнул мальчик. — Да, ты — первопричина всего! — рассмеялся инспектор. — Из-за тебя заварилась вся каша!.. — Не может быть! — проговорил дрожащим голосом мальчик. — Я не говорю, что ты умышленно причинил зло… — усмехнулся инспектор. — Я хочу сказать, что все началось с тебя. — Но что началось с меня, товарищ инспектор? — умоляюще пролепетал Филипп. — Точка! Вопросы пока что отставим! — сказал серьезно инспектор. — Через полчаса вам станет все ясно. Оставив позади город, мощный «Шевроле» пожирал километры, скользя по ровному асфальтированному шоссе. Миновав несколько сел, они въехали в живописное Искырское ущелье. Путь стал извилистее и круче. День был на редкость ясный, солнечный, и река, блестевшая на дне ущелья, бежала навстречу им длинной серебряной лентой. Но мальчики ничего не видели, они были захвачены мыслью о предстоящих событиях. Ни остроконечные вершины, ни скалистые утесы, сжимавшие с обеих сторон бурную реку, ни зеленые поляны, ни красивые виллы вдоль дороги — ничто не привлекало их внимания. Они сгорали от нетерпения и любопытства, дивясь необъяснимому спокойствию инспектора. Теперь «Шевроле» значительно убавил ход — навстречу двигались громоздкие, тяжело нагруженные трехтонки, из-за поворотов то и дело выскакивали мчащиеся на недозволенной скорости мотоциклисты. — Теперь не гони так! — бросил Табаков шоферу. — Мы не одни! — А до Реброво далеко? — спросил Зарко. — Близко, дружок, совсем близко! Машина пошла под уклон. Справа, выставив изувеченный бок, вздымалась гора, слева крутым каменистым обрывом тянулся берег. Немного погодя инспектор различил впереди легковую машину, которая шла им навстречу. Вмиг он весь преобразился — лицо его словно окаменело, взгляд сделался холодным и жестким. Хотя машина была еще довольно далеко, ему показалось, что он различил ее окраску. — Сбавь еще! — сказал он водителю. Инспектор подался вперед всем телом и стал вдруг похож на готовящегося к прыжку тигра. Машина, двигавшаяся им навстречу, тоже шла медленно, так как ей приходилось преодолевать подъем. — Смотрите, но чтобы смирно — ни звука, ни жеста! — предупредил мальчиков инспектор. Филипп и Зарко впились глазами в приближавшуюся машину. Первым нарушил приказ инспектора Филипп, издав какой-то странный звук, похожий на придушенный выкрик. Он различил кирпичный цвет пиджака. Рядом с похитителем сидел какой-то маленький человечек, по всей вероятности ребенок, потому что была видна только его голова. Расстояние между обеими машинами быстро сокращалось. — Васко! — чуть слышно вскрикнул Зарко. Он весь задрожал от волнения, не в силах оторвать взгляда от переднего стекла идущей навстречу им машины. Рядом с водителем действительно сидел его маленький двоюродный брат. Зарко просто не поверил своим глазам — Васко преспокойно сидел рядом с похитителем, поглядывая время от времени в сторону реки и не переставая что-то жевать. Он вовсе не походил на насильно увезенного ребенка, равно как и человек, сидевший за рулем, — на бандита. Скорее их можно было принять за отца и сына, выехавших на прогулку… Внимание Филиппа было приковано к лицу человека в пиджаке кирпичного цвета. Тот ли это человек, которого он видел тогда из окна? Да, тот самый! И машина та же, и висюлька… Но в прошлый раз он не разглядел его лица, а сейчас ему почему-то казалось, что это продолговатое, немного усталое и печальное лицо ему знакомо… Но где же он его видел? Этого Филипп никак не мог вспомнить. Во всяком случае оно не походило на лицо бандита, нет, ничуть не походило! «Шевроле» и «Москвич» вот-вот должны были разъехаться. Человек в пиджаке кирпичного цвета даже не взглянул, кто сидит во встречной машине, только Васко на секунду-две вперил в нее свои голубые глаза, и Зарко показалось, что взгляды их встретились. Но в тот же миг они разъехались. — Что же это такое? — воскликнул с тревогой Зарко. — Значит, он так и уедет с ним? — Не бойся! — успокоил его инспектор. — На этот раз далеко не увезет! — пошутил он. — Но они проехали! — Догоним! — сказал инспектор и повернулся к Филиппу: — Узнал ты его? Филипп смущенно заморгал. — Не могу вспомнить, где я его видел! — ответил он. — Стоп! — скомандовал Табаков и повернулся к шоферу. — Сможешь здесь развернуться? Шофер почесал затылок. — Смогу! — сказал он. — Только это задержит нас… — Ничего! Мальчикам сойти! — распорядился тем же командирским тоном инспектор. — Живо! Филипп и Зарко поспешили выполнить приказание. Немного погодя они с изумлением наблюдали, как умело разворачивался опытный шофер на такой узкой и притом идущей по краю пропасти дороге. — Ну, полезайте! — улыбнулся инспектор мальчикам. — Самое интересное начинается только сейчас… Мощный «Шевроле» покатил в гору и быстро преодолел подъем. «Москвич» ушел вперед, и его уже давно не было видно. Но инспектор не сомневался, что он будет настигнут. И действительно, не прошло и десяти минут, как они опять различили впереди машину, блеснувшую на солнце задним стеклом. — Мы догнали его шутя! — сказал инспектор. Расстояние между ними быстро сокращалось. Сто метров, пятьдесят… двадцать… — Посигналь и обойди! — обратился инспектор к шоферу. — Когда опередим его метров на сто, останови машину поближе к середине. — Ясно! — сказал водитель. Инспектор повернулся к двум своим сотрудникам, сидевшим сзади вместе с мальчиками, за всю дорогу не проронившим ни слова: — Будьте наготове! Все вышло так, как задумал инспектор. «Шевроле» посигналил, и «Москвич», тотчас ответив ему, сбавил ход и съехал к самой обочине шоссе, пропуская его вперед. — Точно по уставу! — иронически заметил инспектор. «Шевроле», проехав метров сто, остановился, загородив собой почти все шоссе. Мальчики изумились, видя, с какой быстротой инспектор и двое сотрудников выскочили из машины. Они поспешили выйти вслед за ними. «Москвич» был уже совсем близко. Филипп сразу заметил смутную тревогу на лице его водителя. В тот же миг инспектор шагнул вперед и поднял правую руку. — Стой! — крикнул он негромко. Голос его был спокоен и тверд. «Москвич» остановился. Водитель его высунул голову и как-то глухо спросил: — В чем дело? — Выйдите из машины! — сказал инспектор. От него не укрылась смертельная бледность, покрывшая лицо мужчины в пиджаке кирпичного цвета. — Что вы хотите? — Доктор Стефан Ненов, вы арестованы! Выходите! Человек повиновался, не сказав ни слова. — Надеюсь, знаете, за что? — тихо проговорил инспектор. — Да, знаю… — так же тихо ответил человек. — Но сами видите — я его вез домой… — Вижу! — ответил инспектор. — Суд примет это во внимание. — Да… суд!.. — с горечью произнес арестованный. Инспектор повернулся к Зарко. — Выведи-ка мальчика из машины! Зарко направился к «Москвичу». И в ту же минуту маленький Васко узнал своего двоюродного брата. Лицо его озарилось радостью, и он громко закричал: — Зарко! Зарко! Зарко открыл дверцу, и вдруг на глазах у него выступили слезы радости. Он крепко обнял своего двоюродного братишку и сделал то, чего раньше никогда не делал, — крепко и сердечно поцеловал его в щеку. — Как мальчик? — обратился инспектор к врачу. — Он уже здоров? — Вполне! — уныло кивнул тот. — Однако ему не мешало бы полежать еще несколько дней… — Что точно с ним было? — Сильное сотрясение мозга. — И он находился в бессознательном состоянии? — Да, около двадцати часов. — Ого! — воскликнул инспектор. — Дело было действительно серьезным! — К сожалению, да! — сокрушенно ответил доктор. Инспектор обернулся. — Васко поедет с мальчиками в «Шевроле», а вы займите свои места… — сказал он помощникам. — Ясно, товарищ майор! — Доктор Ненов, вашу машину поведет един из моих помощников, вы поедете сзади… — обратился он опять к арестованному. — Через полчаса мы доставим вас в Дирекцию милиции, где вы дадите свои показания. — Что ж, едемте… — вздохнул врач. Вскоре «Шевроле» тронулся. «Москвич» последовал за ним. Инспектор повернулся к Васко и нежно погладил его по голове. — Знаешь ли, дружок, где ты находился до сих пор? — спросил он. Васко недоуменно уставился на него своими голубыми глазками. — Ну, в больнице… — сказал он. — У дяди доктора… Инспектор невольно улыбнулся. — Хорошо там ухаживали за тобой? — Да! — Так… так… И одна тетенька там была, да? — Да! — И один хороший мальчик? Был там мальчик? — Да. Он остался там… — Только мамы не было, но сейчас ты увидишь и маму… * * * Нет такого писателя, который бы сумел верно и со всей силой передать великую радость матери, которая вновь обрела свое потерянное дитя! За это даже не стоит браться. Васко попал в такие крепкие объятия, на него обрушились такие бурные ласки, что инспектор, глядя на эту сцену, не на шутку встревожился. — Гражданка, вы бы поспокойнее! — сказал он с раздражением. — Ребенок еще не совсем оправился… От таких ласк он, пожалуй, получит новое сотрясение. Но мать, казалось, не слышала его и продолжала стискать и заливать ребенка слезами. — Товарищ Пиронков, прошу вашего вмешательства! Насилу удалось вызволить Васко из ее объятий. Когда мальчика уложили в постель, инспектор рассказал родителям о том, что перенес бедный мальчуган, и объяснил, что ему нужен полный покой в течение целой недели. Мать с перепугу снова ударилась в слезы: — Ах, мой мальчик!.. Миленький мой!.. — Говорил я тебе, что его найдут? — бормотал вне себя от радости Пиронков. — А ты знай ревешь!.. — Ну, а теперь поедемте ко мне! — обратился инспектор к своим маленьким помощникам. — Узнаем, как мой малыш, а заодно и поговорим… — А пост? — спохватился вдруг Зарко. Табаков хлопнул себя по лбу. — Ай-ай-ай!.. Опять чуть было не забыли! — смутился он. — Ну, конечно, сейчас мы распустим дежурных. А потом выдадим им почетную грамоту! Когда они вышли, во двор к Пиронковым уже стекались взволнованные радостной вестью соседи. Никогда еще Зарко не проходил на виду у всех с таким серьезным и гордым видом. * * * Доктор Стефан Ненов был одним из самых известных и уважаемых врачей Софии. Он заведовал клиникой при Высшем медицинском институте и был известен как автор ряда ценных научных трудов и одного учебника для вузов. Коллеги любили его за доброту и обходительность, а студенты — за его терпение и готовность повторять свои объяснения от начала до конца, сколько бы раз они его не спрашивали. Это был исключительно чуткий и внимательный человек, относившийся одинаково хорошо и к больным и к низшему медицинскому персоналу, человек, о котором говорили, что у него нет ни пороков, ни слабостей. Женат он был на тихой, приятной женщине, слывшей превосходной хозяйкой. Оба очень любили своего тринадцатилетнего сына Николая, неизменного отличника, приносившего им много радости. Доктор вел спокойную, хотя и несколько однообразную жизнь, но был доволен своей судьбой и ничего большего не желал. Все свободное от работы время он проводил у себя на даче близ Софии, где отдыхал, читал, работал, занимался садоводством — поливал посаженные им цветы, разводил клубнику и прочее. Дача и заставила его купить машину. Поезда, которыми он до этого пользовался, были для него не очень удобны — он терял много времени и нередко опаздывал на работу. Поистине, легковая машина была ему очень кстати. Благодаря ей он стал хозяином своего времени, перестал зависеть от расписания поездов и мог выезжать и возвращаться, когда хотел. Экзамен на получение шоферских прав не затруднил его — он, шутя, усвоил теорию и, пройдя практику, добился довольно хорошей техники и стал спокойно, уверенно водить машину. Так родилась та страсть, которая имела для него столь тяжелые последствия. Поначалу доктор Ненов пользовался своим «Москвичом» довольно редко — лишь в случае особой необходимости. Но мало-помалу, сам того не замечая, он стал увлекаться, и вскоре легкое увлечение перешло в настоящую страсть, как говорят старые шоферы, в кровь его проник бензин. Все сильней и сильней захватывал его плавный ход его «Москвича»; порой даже во сне доктор видел перед собой бегущие вдаль белые ленты дорог. Сперва весьма осторожный, он стал теперь все больше увеличивать скорость. Чем быстрее неслась машина, тем моложе, жизнерадостнее и свободнее казался себе ее водитель. Он мог часами — без цели, без направления, — мчаться по манящей глади шоссе, проносясь вольной птицей мимо зеленых лугов и полей, мимо синих озер — все дальше и дальше… Доктор Ненов говорил своим коллегам, что за рулем он освежается, отдыхает, восстанавливает свои силы, что это занятие в высшей степени благотворно отражается на его работе. Он доказывал это научным путем, и его доказательства были вескими и неопровержимыми. В его мозгу начинали действовать новые центры, возникали новые рефлексы. У него начинала развиваться непосредственная наблюдательность, он невольно привыкал к быстрым реакциям и молниеносным решениям. Его сильный ум как бы расцветал с новой, невиданной силой, и доктор Ненов радовался машине, как какому-то крупному научному открытию! Но, став хорошим водителем, он вместе с тем стал чересчур самоуверенным. От этого и произошла беда. Однажды, зимой, в гололедицу, доктор ехал домой. Выезжая из узкой улочки на бульвар, он вдруг увидел совсем близко от себя мчавшийся навстречу роскошный «Паккард». От неожиданности доктор Ненов слишком резко затормозил, и его «Москвич», заскользив, как сани, заехал на тротуар. В тот же миг кто-то громко вскрикнул. Побледнев как полотно, доктор Ненов замер от ужаса. Не задавил ли он кого насмерть? О, лучше самому умереть!.. Он выскочил из машины и заглянул под передние колеса. К счастью, человек остался жив — машина лишь сшибла его. Однако он продолжал лежать, издавая тяжелые стоны. Когда на место происшествия явился милиционер, Ненов сам констатировал перелом бедренной кости. Милиционер составил протокол, забрал у доктора шоферскую книжку, после чего они вместе отвезли пострадавшего в больницу. Последствия были довольно печальными. Доктора Ненова приговорили условно к трем месяцам заключения и на полгода лишили шоферских прав. Кроме того, он уплатил пострадавшему солидную денежную компенсацию, не говоря уж о расходах на ремонт машины, вышедшей из переделки с довольно помятой физиономией. Он поспешил поправить ее, хотя и мог пользоваться ею лишь по истечении срока наказания. Весной она прошла ежегодный техосмотр, но вместо владельца ее привел за вознаграждение один шофер. Доктор Ненов присутствовал при всей процедуре лишь в качестве наблюдателя. Он с тоской поглядывал на свою поцарапанную любимицу, невольно сравнивая ее с другими машинами, прибывшими на техосмотр такими чистенькими, гладенькими, блестящими… «Я должен ее перекрасить!» — решил он. Получив из Вены от своего приятеля-врача превосходную краску, он вызвал специалиста, и через несколько дней его «Москвич» принял такой вид, какого не имел и как новый… В начале июля истек срок наказания, и доктор получил обратно свою шоферскую книжку. Ее возвратил ему лично начальник КАТа подполковник Иванов. — Товарищ Ненов! — сказал он. — Вы понесли минимальное наказание, ибо мы имели в виду вашу сознательность… Доктор Ненов смотрел на него, как школьник, не выучивший заданного урока. Давно, давно уже не испытывал он подобного чувства. — Я уверен, что такого повода для встречи с вами больше не будет… — сказал он, выслушав до конца начальника КАТа. Подполковник рассмеялся. — В самом деле постарайтесь избежать этого, — сказал он. — Это я вам серьезно говорю. Даже в случае самого незначительного нарушения вы будете рассматриваться как рецидивист, а это повлечет за собой более строгое наказание. — Да, я это знаю… — Не будем уж говорить о чем-нибудь более серьезном… — продолжал подполковник. — У вас теперь есть судимость, хотя это и условный приговор. Если снова попадете под суд, то положение ваше окажется чрезвычайно тяжелым! Так что будьте очень осторожны! Нет надобности в больших скоростях, особенно в городе. Для таких людей, как вы, спокойная езда — лучший отдых! — Обещаю, что впредь буду, как черепаха. — В этом нет необходимости, — рассмеялся начальник КАТа. — Главное — спокойствие и осторожность! Так доктор Ненов снова сел за руль. Сначала он чувствовал некоторую скованность — вел машину уж слишком медленно и осторожно и, как говорится, готов был уступать дорогу всякой букашке… Но постепенно к нему вернулась былая уверенность, восстановились все прежние водительские рефлексы. Но как бы там ни было, после такого испытания он стал в точности соблюдать правила уличного движения и все распоряжения КАТа, хотя и замечал, что среди них есть и такие, которые лишены всякого смысла. Нет, он никогда больше не допустит, чтобы у него отбирали шоферскую книжку! Так — не забывая напутствий начальника КАТа и принимая все меры предосторожности, — он ездил на своей машине до того рокового дня. В этот день ему позвонил утром его бывший однокашник Найден Виденов, редактор одной профсоюзной газеты, и попросил осмотреть заболевшего ребенка. — Очень тебя прошу прийти! — сказал он. — Ты все там же живешь? — Нет, сейчас я живу на улице Ясен, дом восемь. — Что-то не слыхал такой улицы… — пробормотал Ненов. Найден Виденоз объяснил, как к нему попасть. — Значит, придешь? — спросил он еще раз. — Ну конечно! Жди меня к одиннадцати! Ведя большую научную работу в клинике, доктор Ненов был очень загружен и не занимался частной практикой. Исключения составляли лишь очень близкие ему люди, но, посещая их, он, разумеется, никогда не брал денег. Сейчас доктор только что взял отпуск и располагал свободным временем, к тому же он искренне уважал своего старого знакомого и не хотел ему отказать. Доктор Ненов отыскал тихую улицу без особого труда. «…С какой стороны четные номера? Справа или слева? Ага, двадцать четвертый — значит, с этой…» Машина шла медленно, он продолжал следить. Впереди мелькнула фигурка маленького мальчика. Доктор Ненов только взглянул на него и опять принялся следить. Вот уже двенадцатый, десятый… там должен быть восьмой… Но номера что-то не видно… Однако это все же тут! Прежде чем затормозить, он посмотрел вперед. Ребенок был совсем близко и шел по краю тротуара, держа в одной руке миску, в другой — деньги. Но вдруг зеленая бумажка выскользнула из его пальцев. Мальчик стремительно кинулся на мостовую и тотчас попал под правое колесо. Доктор Ненов нажал тормоза, но было уже поздно. Послышался только звон разбившейся миски и… ничего больше. Ничего больше!.. Что же это могло означать? Не задавил ли он мальчика?.. Нет, колесо не встретило никакого сопротивления… Доктор Ненов почувствовал, как леденящий ужас сковывает все его члены. Он хотел выйти из машины и не мог сдвинуться с места. Хотел открыть дверцу, но не в силах был протянуть руку. Впоследствии он никогда не мог вспомнить, как поднял мальчика, как понес его. Все это стерлось в его сознании, как дурной сон. Он помнил только, что положил мальчика на заднее сиденье и дрожащей рукой пощупал пульс. Слабые, но ритмичные удары этого сердечка действовали на доктора, как предельная доза сильно возбуждающего средства. «Жив! — пронеслось в его бешено работавшем мозгу. — Да, жив!» Теперь надо было дорожить каждой секундой! Он нажал газ, машина рванулась и быстро покинула место происшествия. Да, скорее в больницу! Нужно во что бы то ни стало спасти мальчика! В первый момент он не подумал о последствиях. Но вдруг воображение его заработало со всей силой. Перед глазами мелькали то зал суда, то кабинет подполковника, то испуганное лицо жены… Что его ожидает? Ясно что: тесная тюремная камера!.. Да, он, солидный и всеми уважаемый врач Стефан Ненов, должен будет стать презренным арестантом!.. Сколько времени он просидит там, за железной решеткой? Месяцы или годы? Все равно, — ведь, выйдя оттуда, он уже не будет тем, чем был до сих пор… Да, он уже станет каким-то другим, лишенным прежней ценности, станет человеком с клеймом, быть может никому уже не нужным… Никогда больше не будет он настоящим врачом, настоящим ученым!.. В центре было очень, оживленное движение, и приходилось ехать очень медленно. Думать о случившемся стало еще мучительней. Да, теперь он — конченый человек! В этот роковой день он потерял разом все… и навсегда! А в чем его вина? Разве он виноват, что ребенок так внезапно, точно самоубийца, бросился под колеса его машины? Может ли человеческий ум предвидеть такое неожиданное движение? Может ли предупредить его? Кто поверит, что все произошло именно так? Разумеется, никто! Он очень хорошо помнил — улица была совершенно безлюдна, не оказалось ни одного свидетеля происшествия. Да, ни одного свидетеля! И вдруг в каком-то уголке его сознания совсем неожиданно шевельнулась мысль, не выход ли это? Да, не воспользоваться ли ему тем, что на улице не было ни одного свидетеля? Кто видел, что он сшиб мальчика? Никто! Да, никто! А раз никто не видел, то никто не будет и знать об этом! Мозг его лихорадочно развивал эту мысль. Зачем ему везти ребенка в больницу? Не лучше ли взять его к себе домой? Через четверть часа он будет на ногах, словно ничего и не случилось! А что потом? Потом он подвезет его куда-нибудь поближе к месту происшествия и оставит на улице… Расскажет ли ребенок о том, что с ним случилось? Если и расскажет, то кто ему поверит? А если и поверят, то как узнают, что это сделал именно он, доктор Ненов, а не кто-нибудь другой? В Софии тысячи машин, разве можно выяснить, под какую именно он попал? И вообще, станут ли родители ее разыскивать, когда увидят, что их ребенок жив и здоров? Да, если он поедет домой, то будет спасен! А почему бы ему не спасти себя, раз он ни в чем не виноват? Разве ребенку необходима больница? Неужели он, Ненов, с его опытом, не поможет пострадавшему мальчику больше, чем какой-нибудь дежурный врач, вчерашний студент? Да, он сам должен заняться этим делом! В таком случае — домой, а не в больницу!.. Но как он вынесет мальчика из машины, как понесет его, лежащего без сознания, по лестнице большого жилого дома? Ведь все сразу их увидят. А почему именно домой? Почему не на дачу? Она достаточно уединена, там его могут увидеть лишь совсем случайно… Решено, на дачу! Это лучше всего! Вскоре машина уже летела по извилистому шоссе к Искырскому ущелью. Однако все вышло далеко не так, как рассчитывал доктор Ненов. Вопреки его усилиям, ребенок не приходил в сознание около двадцати часов. Единственным утешением было то, что череп остался цел и не был затронут мозг. Круглые сутки возле постели мальчика дежурили попеременно Ненов и его жена. В первый момент, поняв, что случилось, она онемела от ужаса. Но, обладая сильным характером и будучи женщиной спокойной и разумной, она быстро овладела собой. И доктор Ненов не услышал от жены ни одного укоряющего слова. Однако на душе у нее было очень тревожно. Она первой поняла, что муж ее совершил сразу два преступления. Вторым преступлением было похищение пострадавшего ребенка… Его-то она и старалась как-нибудь объяснить себе и оправдать хоть в какой-то мере. Но, несмотря на всю ее преданность мужу, несмотря на всю ее любовь к семье, которой сейчас угрожала такая опасность, в душе ее не находилось оправдания. Когда ребенок наконец пришел в сознание, первоначальный наивный план доктора Ненова уже окончательно рухнул. Он знал, что родители подняли тревогу и милиция усиленно разыскивает исчезнувшего мальчика. Была только одна возможность спасти свою честь — сейчас же отвезти ребенка в ближайшую больницу. От тяжелых мыслей доктор Ненов не спал целую ночь. Что делать? Как поступить? Идти ли до конца по пути преступления, чтобы спасти себя, семью, все го, что было завоевано таким долгим и упорным трудом и осмысливало его, столь безупречную до этого рокового дня, жизнь? Или пожертвовать всем этим ради чести и гражданского долга? Не легко решить такой вопрос… Далее все пошло как-то само собой. Доктор Ненов всецело отдался борьбе за спасение маленького, невинного существа. Мальчик пришел в себя, но все еще ничего не говорил. Он произносил отдельные слова, но речь его была все еще несвязной, и доктор Ненов так и не смог узнать, ни как зовут мальчика, ни где он живет… Как же успокоить родителей, как им сообщить, что их ребенок находится в полной безопасности? Был лишь один способ — отправиться на эту тихую улицу и разузнать у людей все, что нужно. Как? Идти туда? Нет, ни в коем случае! При одной мысли об этом доктора бросало в дрожь. Ему казалось, что его сейчас же схватят, стоит ему только появиться там. Схватит сам народ и тут же, на месте, покарает, затопчет ногами, как презренного преступника. И это будет вполне справедливо. Да, он не заслуживает ничего другого! Лишь на четвертый день к мальчику вернулся дар речи, и он с готовностью сказал свое имя и адрес. Доктор тотчас же написал письмо его родителям и поехал в город на почту. На душе у него после этого сразу полегчало. Но не прошло и дня, как ко всем заботам прибавилась еще одна. Сначала их сын Николай, живший с ними на даче, казалось, ничего не понимал или, вернее, принимал все как нечто совсем естественное. В его незрелом уме еще не закопошились сомнения, им еще неоткуда было появиться. Раз ребенок пострадал, то, само собой разумеется, его надо лечить. А раз несчастье произошло не по вине его отца, раз он не имел никакой возможности его предотвратить, то зачем ему сидеть в тюрьме, как какому-то отъявленному преступнику? В первые дни Николай очень остро переживал все случившееся, но лишь потому, что жалел отца. Однако постепенно дело стало принимать другой оборот. Так как Ненов и его жена были заняты пострадавшим мальчиком, за продуктами в город ездил Николай. Обычно он отправлялся в полдень, а возвращался к вечеру. Что он там делал в свободное от покупок время, с кем встречался, о чем говорил — это сейчас их как будто не интересовало. Они долго не замечали ни того, что их сын с каждым днем возвращался из Софии все более задумчивым и мрачным, ни горькой улыбки, почти не сходившей теперь с его лица. Наконец мать начала смутно чувствовать, что с мальчиком творится что-то неладное. — Почему ты не ешь? — спросила она как-то его. — Что с тобой? — Ничего, просто не хочется… — сухо ответил тот. Для Николая началась новая, мучительная для него жизнь. Ему уже стало известно, что в Софии об отце его, хотя и не знают его имени, говорят как об отъявленном преступнике, похищающем маленьких детей. С каждым днем мальчику все больше и больше открывалась страшная истина… Однажды он спросил отца: — Папа, ты подъехал к Васко сзади, да? Отец удивленно взглянул на него. — Да, а что? — И он шел по краю тротуара? — Почему ты спрашиваешь? — Хочу знать… По краю он шел? — Да, по краю… — И ты посигналил ему? Лицо доктора Ненова потемнело. Самообман, которому он поддался в первый момент, постепенно уступал место трезвому анализу, однако он все еще не смел прямо взглянуть правде в глаза… Что же ответить сыну? Обмануть? Или сказать правду? Сердце его сжималось, когда он смотрел сверху вниз на возбужденное детское личико. И он тихо ответил: — Нет, я не сигналил… Ведь он шел не по мостовой, а по тротуару… Николай грустно покачал головой: — Значит, ты виноват… — сказал он глухо. Вскоре произошел и другой неприятный случай. Так как Васко был уже в полном сознании и быстро поправлялся, ему попытались создать видимость больничной обстановки. И доктор, и его жена входили к нему только в белых халатах и масках из марли. У Ненова остался прежний план: как только мальчик окончательно оправится, он ночью отвезет его в город, по возможности спящим, и оставит перед его домом… Если все это удастся благополучно осуществить, то преступление останется нераскрытым. И он принял все меры к тому, чтобы успешно выполнить свое решение. В маленькой белой комнатке, где лежал Васко, не было никаких лишних предметов, о которых мальчик впоследствии мог бы рассказать и тем самым навести на след преступления. С этой целью и жалюзи на окнах, выходивших во двор, были всегда спущены. Однажды Николай захотел, по обыкновению, войти в комнату к мальчику, но отец остановил его: — Возьми марлю и одень халат! — Не хочу! — Как это не хочешь? — Я — пионер, — сказал дрожащим голосом Николай, — а не бандит какой-нибудь, чтобы скрывать свое лицо… — Можешь быть кем хочешь, но ты мне больше не сын! — крикнул отец. Глаза мальчика широко раскрылись. — Да, да! — добавил раздраженно отец. — Не заставляй меня жалеть о том, что я тебя любил! Мальчик не выдержал и разрыдался. — Папа, ты должен пойти в милицию и сказать все… — проговорил он сквозь слезы. — А зачем мне идти? Я вырастил сына — пусть он меня и выдаст! Николай почувствовал, что в груди у него что-то оборвалось. — И выдам! — закричал он. — Да, выдам! На следующий день доктор Ненов сам отправился в город за покупками, но перед тем он заглянул в комнату к сыну. — Не смей выходить из дому, слышишь? И к мальчику не входи! Николай ничего не ответил и отошел к окну. Когда врач возвратился из города, жена встретила его с перепуганным лицом: — Николай убежал! — сказала она. — Его только что видели на станции… — Ну и пусть! — мрачно ответил муж. Хмурый, подавленный, уединился он в свою комнату и долго ходил из угла в угол. Слова сына камнем легли ему на душу. Перед ним все время вставал прежний вопрос: чем ему пожертвовать? Свободой или честью? Ему было смертельно трудно лишиться как того, так и другого! Вдруг он посмотрел на часы. Нет, Николай еще не приехал! Если он сейчас же выедет, если… Спустя несколько минут его машина уже мчалась по направлению к Софии. Читатели уже знают, что там произошло. Николай лишь случайно не застал дома родителей Васко, и подъехавший в это время отец силой посадил его в машину, чтобы увезти обратно на дачу… Последние сутки пребывания Васко не даче были, в сущности, самыми тяжелыми для Ненова. Хотя прошло уже несколько дней, как мальчик совсем оправился. Ненов все откладывал осуществление своего плана, словно ждал, что не сегодня-завтра произойдет какое-то чудо. В эти дни доктор Ненов передумал все заново. Но теперь в центре всех его размышлений был сын. Он попытался забыть о себе, проникнуть в душу мальчика, объяснить его поступок. И это помогло ему разобраться в самом себе. Он понял, что колеблясь между свободой и честью, между семьей и долгом, он рискует потерять все, лишиться разом и того и другого. На следующее утро доктор Ненов вошел в комнату сына. Мальчик сидел на кровати, погруженный в раздумье. Он холодно, с каким-то каменным лицом взглянул на отца. Но тот сел рядом и, протянув руку, погладил его по щеке. Сколько уже времени он не делал этого? Казалось, прошла целая вечность… В эту минуту доктор как бы забыл обо всем, он все гладил и гладил нежное личико сына. Губы мальчика начали вздрагивать. — Николай, ты был прав!.. — чуть слышно промолвил отец. — Я сделаю так, как ты хотел… Мальчик заплакал и прижался к нему. * * * Наверное, читатели уже сами догадались о том, что именно подсказало инспектору Табакову правильное решение. Слова врача: «Жизнь вашего ребенка вне всякой опасности!» как бы разорвали пелену перед его глазами… Врач! Да, врач! Он, должно быть, и написал письмо!.. Но кто он? Что общего между ним и тихой улицей? Что общего? Да врачи бывают везде, они ходят к больным… Но кто был болен в тот день на улице Ясен? Филипп! Да, Филипп! Именно там останавливалась машина… Дальнейшее легко объяснялось логическими построениями, отправным пунктом которых был несчастный случай. Гипотеза возникла как бы сама собой. Оставалось лишь сопоставить ее с действительными фактами. Но инспектор и без этого был уверен, что на этот раз он не ошибся. Начав со встречи с журналистом, Табаков установил, что тот действительно приглашал в то утро врача, доктора Ненова, который дал слово прийти, но не сдержал его. Почему же такой солидный, всеми уважаемый и уважающий себя человек не выполнил своего обещания? Вторая проверка — в КАТе — дала инспектору сведения, что у доктора есть «Москвич», потерпевший в недавнем прошлом аварию, и ему стало понятно, почему была перекрашена эта легковая машина. В результате третьей проверки удалось узнать, что доктор Ненов имел условный приговор. Это было очень важно, так как объясняло причину «похищения» ребенка. Помимо этого инспектор, побывал в клинике, где работал доктор Ненов, получил представление о его внешности, семье, узнал, что у него есть вилла… Теперь уже стало ясно, где спрятан Васко и кто был второй «жертвой» доктора Ненова… Инспектор Табаков отправился к нему на дачу в полной уверенности, что найдет там пропавшего мальчика. И как мы уже видели, правильность его последней гипотезы была блестяще подтверждена самой действительностью! Что же было дальше? Разумеется, инспектор Табаков сразу же после этого уехал на море, где вместе с женой и маленьким сыном, который к тому времени уже выздоровел, чудесно провел свой отпуск. Мальчики с тихой улицы долго потом жили воспоминанием о том интересном приключении, свидетелями и даже участниками которого они были. Зарко окончательно утвердился в своем решении стать таким, как инспектор. Филипп изучил эту историю и принялся писать роман. Но, убедившись, что это ему не под силу, передал свои интересные записки автору настоящей повести. Пиронковы опять зажили своей спокойной, счастливой, обыкновенной жизнью. Васко не только выздоровел, но и в конечном счете даже оказался в выигрыше: раньше, как мы знаем, он заикался, а сейчас от этого его недостатка не осталось и следа… А доктор Ненов? На следующий день его выпустили из-под ареста на поруки. Когда я писал последние строки этой книги, дело его еще не было передано в суд. Но я не хочу успокаивать читателей — приговор будет наверняка строгим. Ведь сидеть за рулем — это не только удовольствие. Садясь за руль, человек берет на себя большую ответственность. Уж не будем говорить о том, что за малейшую невнимательность или оплошность можно поплатиться собственной жизнью. Но, пожалуй, еще хуже стать причиной гибели других, ни в чем неповинных людей и вместе с тем сделать несчастными их близких… Ведь нет ничего тяжелее, как жить с вечным сознанием вины, с нечистой совестью. Но мы уже немножко знаем доктора Ненова. Знаем, что в сущности это хороший и честный человек. Будем же надеяться, что он вынесет все испытания и возвратится к семье с чистой и спокойной совестью. notes Примечания 1 Лев — денежная единица в Болгарии. 2 Вигвам — хижина индейцев. 3 Алиби — отсутствие обвиняемого на месте преступления как доказательство его невиновности.