Призвание миротворца
Павел Николаевич Александров


Эпоха миротворцев #1


Там, где вражда, сеять мир! Седьмому миротворцу Марку этот путь кажется простым и понятным. Но только до первого раздорожья. Ведь он призван в мир, где жутких чудовищ порождают не тёмные боги, а человеческая ожесточённость, где страх и невежество способны оживлять самые страшные выдумки, а гнев и обида — служить идеальной почвой для смертоносной магии. И сгущаются порождённые человеческим равнодушием тучи над великим городом Амархтоном, окутывая воссевшую на его престоле королеву Сильвиру. Зреет заговор тех, кто свыкся с властью равнодушия и рабской покорности и не желает перемен.

А в дебрях Спящей сельвы начинает свой новый путь Седьмой миротворец. Преодолевая человеческую вражду, ожесточённость и непонимание, проходя сквозь лабиринт ловушек собственных чувств, желаний и стремлений, он всё сильнее чувствует, что таинственный, невидимый враг отвёл ему свою роль в его миссии… А в это время объявляется некто, кого называют Восьмым миротворцем — человек, способный изменить всё представление людей о миротворцах…


Роман написан на стыке аллегорического фэнтези и психологической прозы: монстры здесь соответствуют определённым человеческим чувствам, настроениям и убеждениям, а боевая магия и мастерство владения мечом проистекают из неведомых и порой непредсказуемых стихий человеческой души.

Роман является своего рода продолжением «Седьмого миротворца», однако легко читается и как отдельное произведение. В предыстории изложено краткое содержание «Седьмого миротворца».


Павел Николаевич Александров

Призвание миротворца


Предыстория


Издревле великий Гесперон был оплотом веры и могучим щитом всей Каллирои. Несметные орды даймонов владыки Хадамарта разбивались о стены славного города. Никакие полчища, никакая магия и мор не могли поколебать сердца мужественных защитников страны. Их объединял могущественный из рыцарских орденов — Орден Святых. Это были славные рыцари юга — истинные адельфы, называемые в народе аделианами.

И тогда Хадамарт пустил в ход своё главное оружие — разобщение. Путём интриг и всяческих ухищрений он выманил на бой одних только рыцарей Ордена Святых. И начал сознательно проигрывать им сражения.

Первой была Битва у Белого Камня, закончившаяся разгромом двух легионов Хадамарта. Воодушевлённые победой Святые двинулись на крепость Хадамарта в Тёмной долине и взяли её почти без потерь. Затем была Битва на реке Хиактар и Побережная битва — и обе были выиграны Орденом Святых. Народ превозносил победителей, о них слагали песни, король осыпал их большими милостями. Уверовав в свою непобедимость, Святые перестали объединять аделиан в одну армию и свысока смотрели на других воителей. Вскоре они объявили себя единоличными защитниками Гесперона и всей Каллирои. Святые убедили гесперонского короля Геланора сократить его гвардию втрое, а все аделианские ордена — упразднить.

Так хитрый Хадамарт сумел разобщить и рассорить защитников Гесперона. Высокомерие Ордена Святых породило множество обид и недовольств. Не прошло и года, как началась война внутри королевства. Рыцарь пошёл против рыцаря, аделианин против аделианина. В этой войне не было победителей. Орден Святых погряз в ссорах и дрязгах, ослабев и телесно, и духовно. Король Геланор, опасаясь потерять трон, заключил мир с Хадамартом и пошёл на уступки, позволив его магам основать в городе своё сообщество — Тёмный Круг. С того дня судьба великого города была предрешена. Не прошло и трёх лет, как Тёмный Круг, захватив власть, вынудил короля Геланора отречься от престола и открыл врата Гесперона перед Хадамартом. Препятствия тёмному владыке никто не оказывал: все смирились с судьбой, решив, что раз уж Орден Святых ничего поделать не смог, то никто и подавно не сможет.

Это был год 601-ый, Пятая эпоха Патриархов. Новой властью город был переименован в Амархтон, означающий «Падшая земля» или «Земля, посвящённая Амартеосу, божеству греха». Повсюду стали появляться алтари Амартеоса и множество других мест поклонения греху. И как знамение человеческого равнодушия к творящемуся беззаконию — город окутали густые тучи, скрывшие от него солнце и звёзды. Они господствуют над городом и по сей день.

Поработив сильнейшее королевство Каллирои, Хадамарт, разобщая и разделяя племена непокорных, начал стремительно простирать свою власть всё дальше и дальше.

Но Всевышний услышал молитвы своих верных. В тот же чёрный год 601-ый в Каллирою явился тот, кто сумел сплотить княжества юга и дать отпор Хадамарту. Этого человека нарекли Первым миротворцем. Именно в его руках храмовая книга Пути Истины превратилась в обоюдоострый меч Логос, который стал символом миротворческого служения и передавался от одного миротворца к другому. Благодаря Первому миротворцу, южные княжества сумели сплотиться и создать новое королевство — Южный Оплот.

Когда жизнь Первого подошла к концу, пришёл Второй миротворец — великий учитель, наставляющий людей прощать обиды и жить в мире друг с другом. Однако это было время, когда многие аделиане жаждали битв, а не миролюбивых речей. Вскоре Второй миротворец стал отшельником в великой пустыне Фаран, где и почил в мире.

И тогда наступило время Третьего миротворца. Этот человек стал настоящим бедствием для всей Каллирои. Он был убеждён, что мир невозможен, пока здравствуют «мерзкие злопыхатели» — пособники Хадамарта. К таковым он причислял всех, кто не исповедовал Путь Истины: чёрные, серые и бесцветные маги, чародеи леса, горные варвары, кочевники и многие другие племена Каллирои начали именоваться приспешниками тьмы. Основав Орден Меча Справедливости, Третий миротворец призвал своих сторонников покончить, прежде всего, с лесными чародеями, очистив от них леса цветущей Анфеи. Началась новая кровопролитная война людей против людей. Кара за посеянное Третьим миротворцем зло не заставила себя ждать. Учинив жуткую резню в усадьбе влиятельной лесной чародейки Местры, Третий стал причиной страшного проклятия — Проклятия миротворцев. Вскоре он пал его жертвой, а орден его рассыпался. Но Проклятие на этом не закончилось. Оно неутомимо преследовало каждого нового миротворца, подчиняя их своей власти. Страшная судьба постигла Четвёртого, Пятого и Шестого миротворцев — все они скоропостижно сгинули, оставив после себя лишь дурную молву. Народ разуверился в миротворцах. Надежды на то, что кто-то вновь сплотит враждующие племена, как некогда Первый миротворец, безвозвратно угасли. И уж подавно никто не возлагал надежд на пришествие в Каллирою Седьмого миротворца…


Епископ Ортос из Морфелона «Трактат о смысле служения миротворцев»


Год 641, Пятая эпоха Патриархов


* * *


Никто не думал, что Седьмой миротворец окажется таким. Это был робкий, неуверенный в себе юноша по имени Маркос, явившийся из неведомой страны Дальних земель. Как он попал в Каллирою и почему выбор Всевышнего пал на него, он и сам не мог объяснить.

Совет Епископов Морфелона засвидетельствовал приход Седьмого миротворца. Маркоса осенило знамение миротворцев — в его руках Логос превратился из книги в обоюдоострый меч. Перед лицом Совета Епископов Маркос дал священную клятву: исполнять своё призвание и никогда не сворачивать с Пути миротворца. Вслед за тем Маркос отправился в поход на юг — узнать свою миссию от пророка Эйренома. Седьмого миротворца сопровождали верные друзья: проводник миротворцев — почтенный епископ Ортос, странствующий рыцарь из Ордена молодого льва Харис, хранительница секретов миротворцев Никта и некая Флоя.

Путь Седьмого миротворца был полон опасностей. Колдунья Амарта, дочь лесной чародейки Местры, с которой в своё время жестоко расправился Третий миротворец, ещё в детстве дала клятву уничтожать каждого нового миротворца, едва только он объявится в Каллирое. Амарта начала настоящую охоту на Седьмого, и только помощь верных друзей и милость Всевышнего спасали Маркоса от её козней.

К несчастью, ничто не уберегло Седьмого от козней другого врага. По хитросплетённому замыслу исполнителя Проклятия миротворцев, некроманта из Туманных болот, Марк попал в болотистые земли Белого Забвения — страшное место, где грани между тёмными желаниями и реальностью очень тонки и размыты. Обольщённый полуженщиной-полузмеёй ламией, Маркос совершил роковую ошибку, избрав тёмную страсть, неосознавая, что тем самым он отрекается от Пути миротворца. И хотя ему удалось раскусить обман и вырваться из лап коварной ламии, необдуманный выбор его послужил воплощению Проклятия миротворцев…

Так появился Саркс — тёмное «я» Седьмого миротворца, обретшее плоть. Тело Саркса было ограничено. Сам по себе Саркс не мог причинить никому зла. Но стоило Маркосу затаить на кого-то злобу, пойти на поводу у зависти, гордыни или любого другого проявления тёмного «я», как его Саркс обретал ужасную, смертоносную силу.

Вскоре Маркос встретил пророка Эйренома, но Пророчество о Седьмом миротворце не дало ему ответ, в чем же заключается его миссия в Каллирое. Саркс, незримо идущий по пятам, всё сильнее влиял на Маркоса, подталкивая его к необдуманным поступкам, о которых Седьмой миротворец потом горько жалел. Любое проявление тёмного «я» Маркоса Саркс обращал в своё жало. Однажды он сумел воспользоваться гневным упрёком Маркоса, который Седьмой миротворец в сердцах бросил своему проводнику Ортосу. Обратив несправедливый укор в ядовитую стрелу, Саркс убил славного епископа. Единственный человек, который мог разгадать тайну Саркса, погиб.

После этого Сарксу оставалось лишь встретиться с Маркосом в таких условиях, чтобы тот не сумел устоять перед последним искушением. Для этого Саркс убедил колдунью Амарту выкрасть соратниц Маркоса — Флою и Никту — и таким образом заманить его в западню. Однако, вместе с учителем-следопытом Калиганом, вольным стрелком Автоликом и рыцарем Харисом, Маркосу удалось спасти подруг. И более того: встретившись лицом к лицу с колдуньей Амартой, Маркос начал понимать, что его миссия заключается в том, чтобы разрушить Проклятие миротворцев. А этот подвиг — вовсе не для храброго и сильного воителя, незнающего поражений, а для того, кто умеет хранить верность, любить и прощать.

Испытания, опасности, муки нелёгкого выбора и даже несчастливая любовь взрастили Маркоса. Остался в прошлом тот робкий, тщедушный юноша, каким он явился в Каллирою. Постепенно он научился владеть мечом и силой духа.

Вскоре пророчество о Седьмом миротворце привело Маркоса в Амархтон, уже сорок лет порабощённый Хадамартом. В это время у стен города собралось великое аделианское воинство, именуемое Армией Свободы, с южной королевой Сильвирой во главе. Услышав о пророчестве Эйренома, королева Сильвира поручила Маркосу пробраться в город и дать сигнал к штурму с Башни Мрака. Этот подвиг, по убеждению королевы, должен был сплотить раздираемую противоречиями Армию Свободы. С командой верных друзей Маркос отправился на своё решающее восхождение.

Мстительная колдунья Амарта приготовила ему новую западню. У северных врат Амархтона отряд Маркоса подвергся нападению чёрного дракона Деймода — порождения древней злобы и ненависти. Но в завязавшейся схватке дракон вышел из-под власти Амарты, порываясь убивать всех вокруг, в том числе и её саму. Движимый чувством милосердия Маркос бросился на помощь Амарте, и ему удалось её спасти. В ту минуту он ещё не знал, что этим деянием он сделал главный шаг к разрушению Проклятия миротворцев. Лишь позже он узнал, что тайна Проклятия заключалась в сердце Амарты, преисполненном жажды мести за жестокие деяния Третьего миротворца.

Путь Маркоса и его друзей к Башне Мрака пролегал через многочисленные опасности и ловушки. Погиб в провале Роковой Пропасти верный друг Седьмого миротворца — отважный рыцарь Харис. Тяжело ранен был учитель Маркоса — следопыт Калиган. На заветную Башню Мрака Седьмой миротворец взошёл лишь с хранительницей Никтой, не догадываясь, что и это было спланировано тёмным разумом Саркса. Хранительница Никта была Свершителем — одной из тех избранных, которые сопутствовали приходу каждого миротворца и совершали гораздо более великие дела, чем сами миротворцы. На Башне Мрака тайна Никты открылась Маркосу. Он был уязвлён и разгневан тем, что его хранительница скрывала от него правду, и он всё это время был лишь инструментом для восхождения будущей Свершительницы. Использовав уязвлённые чувства Маркоса, Саркс, незримо наблюдавший за ним, нанёс хранительнице Никте тяжёлую рану, как некогда епископу Ортосу.

Замысел Саркса исполнился: Седьмой миротворец встретился с ним один на один. Саркс — воплощение Проклятия миротворцев — торжествовал. Ошибки и проступки Маркоса взращивали его всё это время и теперь он казался непобедимым. В порыве праведного негодования Маркос бросился на него, но быстро понял, что победить Саркса в открытом поединке невозможно: каждая рана, наносимая Сарксу, появлялась и на теле Маркоса. Начался иной поединок — чей дух, чьи убеждения, чья вера окажутся сильнее. Седьмой миротворец предстал перед тяжёлым выбором: принять предложение Саркса и слиться с ним в единое существо, обретя власть и могущество, но утратив свою человечность… Или же остаться верным совести и умереть в одиночестве. Этот мучительный выбор и есть Проклятие миротворцев.

Преодолевая сильнейшее в своей жизни искушение, и на какой-то момент даже поддавшись ему, Маркос всё-таки избрал смерть и поразил свою тёмную сущность. Однако, к своему изумлению, уничтожив Саркса, он не погиб. Оказавшись на какой-то миг в безвременье, он встретил вестницу Циэль — светлую сторону души Амарты, которая и поведала ему, что, отвергнув искушение Саркса своей добровольной смертью, Маркос окончательно победил Проклятие миротворцев.

Придя в себя, Маркос узнал, что силы Армии Свободы под предводительством королевы Сильвиры одержали победу над легионами Хадамарта и Амархтон пал. Теперь преображённая Башня Мрака способна открыть дорогу Маркосу в родной мир. Седьмой миротворец не знал, да и никто не мог знать, будет ли связана его жизнь с Каллироей или нет. Он просто отправился в родной мир, вручив свою дальнейшую судьбу в руки Всевышнего.

Седьмой миротворец завершил свою миссию и ушёл. Вернётся ли он теперь, когда Каллироя так нуждается в миротворцах, или же нам предстоит ждать Восьмого миротворца? Никто не знает.


Летописец Эрмиос из Храма Призвания «Сказание о Седьмом миротворце»


Год 643, Пятая эпоха Патриархов


Пролог


Призыв!

Марк шёл, увязая в размякшей земле. Буйный тропический ливень всё усиливался, с капюшона брезентовой куртки потоками стекала вода. Давно сбившись с тропы, Марк напролом пробирался через заросли, двигаясь непонятно куда.

Призыв реален. Это не бред и не самовнушение, не иллюзия, навеянная томительными днями ожидания.

«Надо идти. Просто идти. Если я призван, то портал в Каллирою непременно откроется».

А если нет?..

Эта мысль не давала покоя. Он слишком далеко отошёл от лагеря и идёт в совершенно неизвестном направлении: через густые джунгли, под бесконечным ливнем. Никто из местных не решился бы на такое.

Однако накипающее в груди стремление убеждало, что этот риск, граничащий с сумасшествием, неизбежен. Если его желание попасть в Каллирою столь велико, то и отваги у него должно хватить на такое безрассудство. Надо просто совершить некий скачок в вере, оставив позади все доводы разума и оборвать все привязанности к родному миру.

Ливень не прекращался. Более того, он становился всё сильнее, превращаясь в могучий поток, сбивающий наземь. В рюкзаке есть палатка и сухой спирт, сменная одежда в водонепроницаемом мешке. Марк поймал себя на мысли, что он таки подстраховался на тот случай, если его мистический зов окажется не Призывом, а плодом воображения, зачатым несбыточными желаниями…

«Перестраховался. Надо же! Что это за вера такая, с перестраховками?»

Он не заметил, когда вокруг успело потемнеть. Прорвавшись сквозь последнюю преграду из свисающих лиан, Марк изумлённо вздохнул и остановился от неожиданности.

Неужели?!

Действительность закончилась. Марк вышел из зелёной толщи леса к укромному озеру, притаившемуся в небольшой низине среди округлых травянистых утёсов. Мутные воды озера, избиваемые струями ливня, будоражили и манили. Кровь заиграла в венах от жгучего желания войти в таинственный водоём.

«Вот оно, испытание! Вот истинное перепутье, где нет места никаким перестраховкам!»

Марк стоял, не шевелясь. Подступающее чувство близости желанной мечты придавало ему отваги, но он колебался. Устрашающие образы кружили голову. Это был не страх обмануться и утонуть в мутном озере, а нечто более тёмное и жуткое — ужас неведомого, притаившегося в глубине. Встретиться с этим страхом Марк не мог. Это выше его сил.

Оставалось молить Всевышнего о знамении, которое усилит веру. Или… развернуться и идти прочь.

Губы разжались, чтобы произнести слова молитвы, и тут Марк увидел маленькую фигуру у самой воды и чуть не вскрикнул от восторга. Циэль! Это же Циэль! Непостижимая небесная вестница, принявшая образ черноволосой зеленоглазой девочки в синем платьице! Марк видел её всего дважды: один раз во сне, другой — в предсмертном, как ему казалось, видении. А сейчас она была здесь словно наяву, безучастно глядя на мутные воды озера.

«Вот он, знак! Хвала тебе, Всевышний! Значит, я не обманулся. Я призван. Вновь призван в Каллирою…»

Марк направился к худенькой фигурке на берегу, как тут новый образ, выплывший из дождя, застыл на другой стороне озера.

Этого Марк тоже не ожидал. Но эта неожиданность вызвала уже не восторг, а мерзкое чувство страха и отвращения, как если бы в груди его зашевелилась инородная слизь. Застывший на другом берегу образ был точной копией облика Марка — с той лишь разницей, что левая половина его лица была мертвенно-бледной, неживой.

«Призван, это точно. Но кем?»

Саркс, убийца душ, отравитель совести — внутренний враг, побуждающий мыслить и поступать в угоду своему тёмному «я»!

«Однажды я победил его. Однако он никуда не исчез. Уничтожено его магическое тело, однако сама его сущность осталась прежней. Он часть меня, ему суждено существовать до тех пор, пока живу я. Или пока в моей душе есть для него место… Почему же молчит Циэль? Почему хотя бы не скажет призван я или нет?»

Вестница молчала, глядя на воды озера. Ей не было нужды что-то говорить. Само её присутствие было красноречивее всяких слов.

Марк понял. Внутренний конфликт неизбежен. Циэль — это его путь. Вернее, вестница, зовущая в путь. А Саркс — его скрытые от совести мотивы. Озеро же… озеро и есть его душа, породнившаяся с Каллироей: мутная, непроглядная, неясная. Что в действительности влечёт его? Верность призванию? Или горделивая жажда подвигов, славы, свершений, а кроме того — страх перед неизбежным одиночеством и скукой в родном мире?

Тревога нарастала. В ирреальность происходящего пробился голос инстинкта выживания:

«В родном мире тебе грозит одиночество, скука или смерть, но то, что затаилось по ту сторону озера, страшнее всего этого. Куда страшнее».

Потрясённый и ошеломлённый Марк, наконец, сподобился сделать шаг к озеру. Нет сил думать, колебаться, взвешивать все «за» и «против», переосмысливать свои мотивы и путаться в понятиях «совесть», «долг» и «свобода выбора».

Фигура Саркса горделиво выпрямилась. Похоже, он был доволен решением Марка. Но и бледное личико Циэли окрасилось слабой улыбкой — она обратила, наконец, взор к Марку.

— Я иду туда… где моё призвание, — произнёс он.

Сбросив рюкзак, разувшись и скинув куртку, Марк зажмурился и, подавляя страх, вошёл в мутные воды лесного озера.

Путь миротворца начался.

(Амархтон. Южная Каллироя)


Город спал, окутанный тёмной-тёмной вуалью ночи. Выйди кто из горожан во двор без свечи или факела — увидит не больше слепца. Но без особой нужды в эту пору никто и носа на улицу не смел высунуть. Двери домов на ночь задраивали наглухо. Те из горожан, что почитали древних богов, вешали на дверях защитные обереги. Те, что веровали в Спасителя, произносили перед сном молитвы о защите. Иные горожане полагались на крепость засовов и оконных решёток. Равнодушные ко всему вокруг амархтонцы никогда не были равнодушны к собственной безопасности.

«Это не мой народ. Мне чужды эти люди. А я чужда для них».

Королева Южного Королевства Сильвира пристально смотрела с крепостной стены Аргоса в темноту города. Дворец, отвоёванный у бессмертного теоита Хадамарта в кровавом месиве Амархтонской битвы, открывал превосходный вид на раскинувшийся между двумя горными грядами величественный город. Сейчас были видны только огни застав, а ещё храмов, где и ночью порой проходили молебны.

Амархтон. Имя, означающее «Земля, посвящённая Амартеосу, божеству греха». Прошло три года с того дня, когда над главной цитаделью города взметнулись знамёна Армии Свободы, но название города так и осталось прежним. Вопрос о возвращении городу его исконного названия — Гесперон — не раз поднимался на Высшем Совете, но всякий раз эту идею отклоняли. Одни говорили, что жители королевства плохо воспримут переименование, другие — что возникнет множество трудностей в управлении державой. Но всё это были лишь отговорки. Истинную причину понимали все, хоть и старались о ней не говорить.

Амархтон не мог, не имел права стать Геспероном, то есть «Городом вечерней звезды», потому что небо над ним по-прежнему закрывали тёмные клубящиеся тучи.

Тучи. Королева думала о них постоянно. Не было и дня, чтобы она, выйдя на стену или крышу дворца, не подняла бы взгляд к этой безжалостной бурлящей массе. «Вы думаете, что вы могущественны? Пусть так, но вы не вечны. Придёт время, и вы рассеетесь перед лицом истинного света, как рассеивается утренний туман перед восходящим солнцем». Королева ненавидела эти тучи, как живых существ. За три года борьбы в них не появилось даже маленькой бреши. Владычице порой чудилось, что за этими тучами нет никакого неба, и город обречён жить под ними, как под вечным проклятием.

И это при том, что стоит отойти от города на три полёта стрелы, как взору откроется прекрасное небо — звёздное или солнечное, это уж в какую пору выйти. «Нельзя развеять тучи — можно перенести город!» — говорили некоторые мудрецы на Совете. Постепенно, шаг за шагом воздвигнуть чуть в стороне новый дворец, построить новые кварталы — там, где сейчас простирается обжитая крестьянами степь, каждое утро озаряемая лучами восходящего солнца. Но королева знала, что даже осуществи она такой грандиозный замысел лет за пятнадцать-двадцать, это ничего не изменит. Тучи неизбежно передвинутся вслед за городом.

Тучи. Грозные, неприступные, непобедимые. Мудрецы королевы испытали на них всё хитроумие своих исследований, но так и не сумели найти их уязвимые места или хотя бы понять их природу. Священники и сотни храмовых служителей проводили многодневные молебны, совершали обряды, шествия — всё было испытано и ничто не принесло успеха.

Впрочем, у королевы было смутное чувство, что никакие обряды не помогут. И всё потому, что тучи эти держит не магия Тёмного Круга, не злая воля Хадамарта, а жестокий грех равнодушия тысяч и тысяч жителей Амархтона. Равнодушие, с которым жители относились к кровавым жертвоприношениям на алтарях Амартеоса во время правления Хадамарта. Равнодушие, с которым обычный амархтонец натягивает на голову одеяло, когда в его дверь отчаянно колотит сосед, настигнутый ночной нечистью. Равнодушие, с которым тот же амархтонец каждый день переступает через умирающего на улице калеку…

Равнодушие было постоянным, дневным и ночным состоянием души этого города.

«Они привыкли к смертям, привыкли к горестям, — говорила себе королева. — Но, силы небесные, почему не могу привыкнуть я?! И никогда не привыкну! Хотя в своё время привыкла и к крови, и к смерти, и к предательству».

«Ради чего же ты, владычица, безвылазно сидишь в этом мерзком городе?» — спрашивала Сильвира себя в те дни, когда сопротивляться отчаянию становилось особенно тяжело. — «Я не могу бросить начатое, — отвечала она себе. — Ради освобождения Амархтона полегли тысячи воинов моей армии. Славные, верные бойцы, среди которых было столько моих близких друзей! Ради этого гибли прославленные рыцари юга и верные долгу воители севера!»

«Ради чего, владычица? Ради города, где осиротевшего ребенка не примет ни один из родственников, кроме как на правах раба? Ради города, где больной старик умирает от жажды в родной семье только потому, что никто не поднесёт ему воды? Ради города, где избавляются от лишних ртов, попросту выставив человека ночью на улицу? Ради города, где родители отдают своих едва повзрослевших дочерей…»

«Хватит! — прервала недобрые мысли королева. — Я сама взяла на себя бремя судьбы этого королевства и донесу его до конца. Эти люди невиноваты. Их приучили так жить за годы господства Хадамарта. И однажды, когда падут мои враги и рассеется колдовской морок, застилающий глаза этих несчастных, они изменятся…»

За спиной послышались шаги. Королева знала — это политарх Пелей, градоначальник города и служительница Тальга из свиты королевских зрящих. Только этих двух людей телохранители могли пропустить сразу, не извещая владычицу.

Взглянув на Пелея, Сильвира в очередной раз напомнила себе, что это он управитель города, а не она, и радеть о нуждах горожан — его забота. Её заботы совсем иные. Присутствие южной владычицы в Амархтоне — не только залог законопослушности и порядка, но и оружие сдерживания. Ни Тёмный Круг, ни сам Хадамарт не решатся атаковать Амархтон, пока в городе находится Сильвира — смертная женщина, отнявшая трон у могущественного бессмертного теоита.

Да, о врагах думать куда легче! О врагах, разумеется, не таких, как амархтонские тучи, а о видимых и осязаемых — тех, кого можно поразить мечом. Их и так немало.

Тёмный Круг, контролирующий западные кварталы Амархтона.

Хадамарт, собирающий новые рати где-то за Тёмной долиной Нереей — в далёком Нефелоне.

Князья Меликерта и южных островов, постоянно замышляющие, если не военные, то торговые коварства.

Свои соплеменники, князья Южного Оплота, давно плетущие козни против своей владычицы, засевшей в захваченном королевстве, удержать которое оказалось куда сложнее, чем захватить.

— Мрачные вести, владычица, — произнёс Пелей.

Королева не пошевельнулась. В последнее время других вестей градоначальник попросту не приносил. Причём, вести его были не «тревожные», не «худые» и даже не «тёмные», как принято говорить, а именно «мрачные» — вполне в духе внешнего облика Пелея и его манер. Он был высок, тощ, причём впалые щеки и островатый хищный подбородок придавали ему вид умирающего от голода человека. Его можно было назвать стариком, хотя ему не было ещё и пятидесяти, и его тёмные волосы были лишь задеты сединой, что придавало им слегка неопрятный вид. Политарх Пелей был всегда одет в чёрные многослойные одежды. Он любил ночь и предпочитал работать с вечера до рассвета. Все во дворце знали, что попасть к нему на приём в утреннее время — дело немыслимое.

Он был коренным амархтонцем. Королева Сильвира не решилась навязать городу своего ставленника-южанина. И без того две трети амархтонцев считают её захватчицей и поработительницей. Пелей же был из знатных и уважаемых горожан Амархтона, хорошо знал свой город и уверял, что всегда был верным последователем Пути Истины. Королева назначила его градоначальником, хотя многие из её советников ему не доверяли. Однако за три года службы за Пелеем не было замечено подозрительных вещей.

— Смотрители Чаши Терпения требуют вывести когорту Мегория из Мглистого города, — коротко сообщил Пелей.

Королева насторожилась. Эта весть была не просто мрачной. Она подтверждала преследовавшие королеву мысли о зреющем заговоре. Маги Тёмного Круга, контролирующие треть города, вполне могли подтолкнуть Смотрителей Чаши — сомнительных союзников Сильвиры — вытеснить под разными предлогами людей королевы из северных кварталов города.

— Повод?

— Без всякого повода, моя королева, как всегда. Прислали гонца, мол, отзывайте свою когорту, премного благодарны, но помощь ваша больше не требуется.

Королева напрягла руки, опираясь о зубец крепостной стены.

«Заговор. Точно заговор. Тёмный Круг готовит дорогу для армии своего владыки Хадамарта. Отбить у дерзкой южанки великий город».

Королева с тяжёлым сердцем вспомнила время послевоенной смуты трёхлетней давности, когда её измученная, истерзанная армия остановилась в пределах восточных кварталов Амархтона. Наступать дальше она была не в силах. Правда, и враг мог только обороняться. Даймоны Хадамарта разбежались, а у Тёмного Круга было недостаточно сил для контратаки. Архимаги Круга сами предложили перемирие, уверяя, что Хадамарт покинул не только город, но и мир, и теперь они предоставлены самим себе. А смертные, мол, всегда найдут общий язык со смертными.

Королеве ничего не оставалось как согласиться: и по сей день она не была уверена, что поступила правильно. За Тёмным Кругом остались западные кварталы города с выходом в Тёмную долину Нерею — важный торговый путь на запад. За Армией Свободы — восточные кварталы с дворцом Аргосом и провинции, то есть почти все селения и мелкие города королевства. Стратегически Сильвира была в огромном выигрыше, маги же попросту выторговали себе место в Амархтоне — так ей казалось в то время.

«Наверное, мир и стоило заключить поначалу. Но потом… я слишком долго медлила. Три года. Тёмный Круг окреп. Окрепли чашники. И если они объединятся…»

Союз истово веровавших в Спасителя храмовников с магами, веровавшими в разнообразных богов, духов или ни во что не веровавших, уже не казался Сильвире невозможным. В борьбе за власть любые союзники до поры до времени хороши. А Чаша Терпения превратилась уже в весьма ощутимую силу.

«Как же я это проморгала? Где были мои советники, когда чашники наращивали мощь у меня за спиной?»

Северная часть города, состоящая преимущественно из бедняцких кварталов, охваченных болезнями и голодом, формально подчинялась Сильвире. В тот день, когда Армия Свободы ворвалась в город, в северных кварталах поднялось долгожданное восстание — небывалое для порабощенного равнодушием города событие! Правда… какое-то неправильное это было восстание. Не было ни вооруженных чем попало толп, ни сожжённых застав, ни облепленных штурмующими башен магов, ни разграбленных домов городских управителей. Группы людей в грубых отшельничьих вретищах шагали по улицам, неся знамёна с изображением круглой ритуальной чаши, и воспевали гимны. Шествия проходили спокойно, без крика и шума, обошлось почти без драк и погромов. Затем предводители этих шествий, называвшие себя Смотрителями Чаши Терпения, просто вошли в здания городских властей и водрузили на их шпилях свои знамёна. Городские начальники препятствий им не оказывали, хотя имели почтительную стражу из числа легионеров тьмы. Они будто получили приказ от Тёмного Круга сдать северные кварталы без боя. И ушли, забрав казну, важные бумаги и печати. Не оставив за собой ни одного подожжённого дома, ни одного отравленного склада продовольствия. Все трофеи достались чашникам — как окрестили сторонников Чаши Терпения люди Сильвиры.

Проповедуя терпение и стойкость, чашники быстро расположили к себе всех мелких городских управителей, которым некуда было уходить. Почти все они остались на своих должностях. Несмотря на все странности этого «восстания» королева поначалу была рада любым союзникам в Амархтоне, которые сами взвалили на себя заботу о нищих северных кварталах. Недолго думая, она даже предоставила им право на самоуправление, приняв их клятвенные заверения «опекаться городом паче собственной жизни». Армия Свободы постоянно присылала им помощь: провизию, стройматериалы, лекарства. Смотрители благодарили от души, но в то же время были настроены недружелюбно к вестникам Пути Истины, прибывающим из Южного Оплота.

«Они всегда говорили, что верят в того же Бога, что и мы. Но наш Бог — объединяет людей, а не разделяет».

Амархтон оказался разделённым на три части: западную, получившую название Тёмный город, которая осталась под контролем Тёмного Круга; восточную — Сумеречный город, — являющуюся протекторатом Южного Оплота; и северную — Мглистый город, — ставшую уделом Чаши Терпения и находящуюся под защитой сил Морфелона, по-прежнему связанного с Южным Оплотом договором о Священном Союзе. Однако морфелонский наместник в Мглистом городе, князь Кенодок, не мог навести порядок во вверенной ему части города, а потому запросил помощи у Сильвиры.

Так в Мглистом городе появилась когорта Мегория, основной задачей которой стала борьба с нечистью из амархтонских подземелий. Лабиринты бесконечных лазов и тоннелей никто не контролировал: там безраздельно господствовала стихийная нечисть, постоянно выбирающаяся по ночам на спящие улицы. Эта сила была слепа и неуправляема. Говорили, что она не подчинялась даже Хадамарту, а ныне, когда Падший Владыка покинул город — осмелела и полезла в жилые кварталы. Шестьсот бравых воинов когорты Мегория несли службу в Мглистом городе, защищая жилища горожан: очищали городские подвалы, замуровывали ходы, по которым твари выбирались наружу, ставили решетки и ловушки на нечисть.

И вот, оказывается, эта помощь Мглистому городу больше не нужна.

— Чашники требуют вывести когорту до конца недели, моя королева, — добавил Пелей, сухо кашлянув. — Гонец ответа ждет. Ответить надо бы. Вы уж скажите, что думаете, а я отпишу, как полагается.

— Напиши им вот что, — твёрдо отозвалась королева. — Не вы штурмовали стены этого города, не вы проливали кровь за каждый шаг по городским улицам и не вам решать, где должны пребывать воины, стерегущие покой горожан. Когорта Мегория останется в Мглистом городе столько, сколько сочту нужны я, королева Южного Оплота и Амархтона. Любую попытку выдворить когорту из города мои воины расценят как мятеж. И если это произойдёт, то в помощь Мегорию будут направлены ещё три когорты пехоты. Это всё.

— Не резковато ли? — нахмурился Пелей, всегда предпочитающий изворотливость прямому удару. — Союзники, как-никак. Как и мы в Спасителя верят… хотя кто только сейчас ни скажет, что верит. Ладно, я уж отпишу помягче. Только глядите, моя королева, как бы не было это послание камнем в омут с гидрами.

— Пелей, мы не на совете. Говори прямо, — устало промолвила королева.

— Игру со спящим драконом затеяли вы, моя королева. Смотрители — ещё те союзнички. Уступать им нельзя, препираться — ещё хуже. Все равно на своём настоят. Терпения у них хватит. Чаша их бездонная.

— Что ты предлагаешь? Говори, не тяни.

— Вывести когорту, моя королева. Не будить спящего дракона.

— И кто тогда защитит горожан от подземной нечисти? Морфелонцы, не вылезающие из своего замка? Смотрители? Да они и черного дракона перетерпят, если тот пойдёт по улицам пожирать горожан. Они равнодушны ко всему вокруг, как истуканы, которых сами некогда ревностно разбивали.

— Равнодушны, да, — повторил Пелей задумчиво. — Но, может быть… порой я думаю: а что было бы с городом, если бы не чары равнодушия амархтонских туч?

— Ты это о чём? — затаённо спросила королева.

Политарх помялся, осторожничая.

— Я разные донесения из кварталов получаю. Людям вроде как и безразлично всё, но в душе они ненавидят друг друга. Тёмные — сумеречных, сумеречные — тёмных, мглистые — тех и других. Ненавидят нечисть, ненавидят магов, чашников этих ненавидят, ненавидят аделиан, ненавидят… вас, моя королева. Я вот думаю, а что бы случилось, если бы ненависть пересилила равнодушие? Город утонул бы в крови — вот, что случилось бы. Так не лучше ли равнодушие, чем помутнённая ярость?

В свете факелов глаза королевы блеснули.

— Правило меньшего зла? Согласиться с меньшей бедой, чтобы уберечься от большей? Мне чужд этот принцип, Пелей. От зла невозможно откупиться. Нет большего и меньшего зла, есть просто зло. Уж лучше проиграть ему в открытой схватке, чем принять его правила.

— Не все люди обладают стойкостью воина, моя королева. Простым амархтонцам многого не надо: мир, хлеб, крыша над головой, да любимое занятие. Начнётся война — не будет всего этого. А пока их сердцами правит равнодушие, не будет ни войны, ни бунта, ни восстания — вот что главное. Это я как градоначальник говорю… Если позволите, я пойду писать ответ чашникам.

Королева осталась наедине со зрящей Тальгой. С ней она чувствовала себя легче. Немолодая светловолосая служительница с небесного цвета глазами была её давней наставницей и подругой.

— Не печалься, Сильвира. Пелей хороший градоначальник и знает своё дело, но понимание духовной сути города скрыто от его ума. Ты никогда не пробудишь этот город своими усилиями, а этот народ никогда не признает тебя своей владычицей. Ты захватила это королевство, но оно не стало твоим.

— Захватила? Я принесла свободу в Амархтон! — резко ответила королева.

— Почему же тогда на башнях Аргоса и Восточных врат реют знамёна твоего королевства? Где давний стяг Великого Гесперона?

— Нельзя давать свободу неокрепшему королевству, — королева несколько смутилась, впрочем, не скрывая от зрящей, насколько неудобен ей этот вопрос. — Ты понимаешь, что будет, если я уйду из Амархтона, а этот народ поставит себе нового правителя? Тёмный Круг тут же подомнёт его под себя и вернёт трон Хадамарту. Всё вернётся на позиции трёхлетней давности.

Тальга вздохнула, глядя на мерцающие огни застав и сторожевых башен.

— Я не слишком сведуща в стратегии, тебе виднее. Но я вижу твоё сердце, Сильвира. Твоё желание пробудить амархтонцев искреннее, ты от всей души хочешь, чтобы этот народ обрёл свободу от чар равнодушия. И в то же время твоё сердце греет давняя мечта — Великая Южная Империя. Ты умеешь вдохновлять и себя, и своих людей и всегда веришь в то, что говоришь… но твоя мечта… она губительна.

Королева никогда не гневалась на зрящую за горькие слова. Эта женщина с просветлёнными голубыми глазами уже не раз удерживала Сильвиру от необдуманных поступков, за которые пришлось бы потом горько расплачиваться.

— Да, я мечтаю об этом. И твой упрёк мне неясен. Что плохого в том, чтобы создать могучую империю, которая навсегда закроет легионам Хадамарта путь в Каллирою?

— Может быть, и так. Но я говорю не о стратегии, а о твоей душе. Ты изменилась после Амархтонской битвы. Что-то в тебе уже не то.

— Что же тебя тревожит? — нахмурилась королева.

— Раньше в тебе идеально уживались добрая хозяйка и грозная воительница. Но в последнее время хозяйка засыпает, а воительница бодрствует и превращается в завоевательницу. Может быть, так лучше для королевства. Не знаю. Просто мне очень жаль тебя. Эти стремления принесут тебе только страдания.

Королева вздохнула.

— Я устала. Эта война с Хадамартом слишком затянулась. Когда с ним будет покончено, всё пойдёт по-другому.

— Покончено? С бессмертным теоитом? — глаза Тальги блеснули. — Знаешь, Сильвира, что меня больше всего тревожит? Не то, что Хадамарт может напасть в любой момент или подослать к тебе наёмных убийц. Страшит меня то, что ты думаешь о нём постоянно. Днём и ночью, на больших советах и со своими советниками наедине, ты всё время говоришь о нём. Хамадарт становится частью тебя, Сильвира.

Королева ощутила холодок от её слов. Она не всегда понимала той глубины духовного мира, которую видела зрящая, а сама Тальга далеко не всё могла передать при помощи слов. И сейчас королеве было неясно, что хочет сказать прозорливая храмовница.

— Ты моя наставница, Тальга. Ты можешь хоть сейчас приказать мне отказаться от притязаний на амархтонский престол, и я немедленно покорюсь твоему слову!

— Ты же знаешь, что я никогда не потребую от тебя этого. Я вообще не вмешиваюсь в твои дела, это не моё призвание. Меня заботит только твоя душа, — Тальга покачала головой, проникновенно глядя в серые глаза королевы. — Не стремись к завоеваниям, Сильвира. Эпоху войн пора заканчивать. Каллирое нужны не завоеватели, а миротворцы.

Королева подняла взгляд к клубящимся над её головой тучам.

— Миротворцы, — беззвучно повторила она. — Да, ты права, Тальга. Именно миротворцы, а не миротворец. Один человек здесь уже ничего не изменит.


Глава первая. Два миротворца


(Мелис. Центральная Каллироя)


Мелфай очнулся от палящего в лицо солнца. Похоже, уже было даже не утро, а время близкое к полудню, когда в Мелисе наступает пик дневного зноя. Время, когда все благоразумные горожане сидят по домам или чайным, нежатся на берегу Лазурного залива или прохлаждаются в Роще дриад. Мелфай же лежал у грязной пригородной таверны посреди заплёванных, замусоренных грядок, на которых уже давненько не росло ничего кроме сорняков. Лежал на спине, раскинув руки, словно воин, павший на поле брани.

Павшим не павшим, но раненым он себя ощущал. Голову ломило от боли. Мелфай прикоснулся к лицу и тихо застонал: левая скула отозвалась тупой болью. Под глазом наверняка красуется огромный кровоподтёк.

Последняя картина вчерашнего вечера всплыла в памяти с удивительной ясностью. Звонко подлетает с его ладони динар, предназначенный для уплаты за ночлег и ужин, монету ловко подхватывает в воздухе левой рукой долговязый разбойник, а правой — что есть силы бьёт его, Мелфая, чуть пониже глаза…

Ох, и дельно же бьёт! Голова гудит как колокол… Славно же встретил путешественника весёлый Мелис! Впрочем, сам виноват. Думать надо было. Кудрявый, светловолосый парень с заплечным мешком, явно крестьянин из морфелонских провинций — чем не идеальная жертва для местных грабителей?

Мелфай приподнял голову, осматриваясь: сколько же он здесь провалялся?

— Очнулся, путешественник? Давай помогу.

Мелфай приподнялся, опираясь на локти и щуря глаза на странного человека, вздумавшего с ним заговорить. Серый халат, острая бородка, в руке посох, на конце которого играет солнечными лучами прозрачный кристалл. Маг, ясное дело! Борода и волосы седые, лицо моложавое, поди пойми, парень это или старик!

Маг придержал его под руку, пока Мелфай вставал, опираясь другой рукой о перекладину хлипкого, сломанного в нескольких местах заборчика.

«Проклятый разбойник, это ж надо так влепить! Ладно монету забрал, но бить-то зачем?»

— Славно тебя отделали. По дороге пристали или сам к ним подошёл? — спросил маг.

— Сам, — виновато опустил голову Мелфай. — Я только и спросил, можно ли переночевать здесь, как тот долговязый сразу: «Деньги есть?» Я подумал, что он хозяин или прислужник какой, да и показал ему динар. А он…

Мелфай скривился от нового приступа головной боли.

— Дальнейшее очевидно, — деловито заметил маг. — А много ли было, кроме того динара-то?

— Да было малость… — Мелфай вдруг вспомнил о кошельке на поясе, сунул руку… Кошелька, ясное дело, не было. Заплечный мешок валялся рядом на грядках, выпотрошенный и опустевший. — Даже книгу забрали злодеи. Зачем она им, безграмотным?

— Что за книга была? — поинтересовался маг.

— Путь Истины.

— А, вот как, — понимающе протянул собеседник. — Аделианин?

Мелфай с детства был приверженцем Пути Истины, но не считал себя настолько твёрдым в вере, чтобы называться аделианином.

— В Спасителя верю.

— Что же это Спаситель не уберёг твой кошелёк от разбойников? — спросил незнакомец с тонкой ехидцей. Ехидцей, присущей тем магам, который считали Путь Истины бесполезным сводом нравоучений.

— Кошелёк не вера: потерять легко, легко и восполнить, — переиначил Мелфай аделианскую поговорку «вера — не кошелёк: потерять легко, трудно восполнить». — Всё равно тех монет мне до Анфеи не хватило бы. Что так, что эдак пришлось бы в вашем Мелисе работу искать.

— Работу, говоришь. А что делать умеешь?

— Много чего. И рисовать умею, двери, окна расписывать, резьбе и плотницкому делу обучен.

— Вижу, мастак ты, парень. Такие в Мелисе нужны. А в Анфею зачем путь держишь?

Мелфай осёкся, впервые насторожившись за весь этот простоватый разговор. Теперь, глядя в серые маленькие с хитрым огоньком глаза мага, он уже точно видел, что этому человеку едва ли больше двадцати лет от роду. Мелфай, отметивший прошедшей зимой своё семнадцатилетние, был этому «старику» почти ровесником. От природы простодушный и словоохотливый, он легко мог заговорить на дороге и с угрюмым кочевником, и с грубым горным варваром. Однако этот маг его непривычно насторожил.

— Долгая история, — ответил он скрытно.

— А куда же нам торопиться в эдакую жарищу? — усмехнулся молодой маг. — Идём, тут неподалёку есть отменная чайная. Идём-идём, угощу я тебя по случаю.

По какому именно случаю, маг не уточнил. Мелфай охотно согласился, отбросив как суеверия дедовские рассказы о том, что ни один маг никогда и никого не станет угощать просто так.

Они двинулись по пыльной дороге, ведущей из предместий в сам Мелис — вольный город без крепостных стен. Из рассказов отца Мелфай помнил, что Мелис славится не только как купеческий город и центр торговых трактов, но и как самое развесёлое в Каллирое место празднеств и развлечений. Благоразумно сохраняя нейтралитет во всех войнах, Мелис мог себе позволить быть другом всем и никому. Здесь находили убежище и разноплемённые разбойники, скрывающиеся от правосудия, и беглые каторжники, и сбежавшие из своих сообществ маги.

Мелфай отметил, что в отличие от морфелонцев, мелисские горожане красовались разноцветной одёжкой. В грубую однотонную робу одевались лишь батраки. Одежды же большинства горожан выделялись множеством цветов — спрос на краску для одёж здесь всегда был высок. Богатые купцы, сопровождаемые парой-тройкой слуг, носили золочёные, серебрёные халаты, украшенные гильдейскими бляхами. Маги, которые в Мелисе являлись отдельным привилегированным сословием, отличались цветом халатов и мантий, а также знаками на них.

На двух молодых путников внимания никто не обращал. Эта пара ничем не выделялась. Только вот маг время от времени, осторожно поглядывал по сторонам, будто чуял слежку, и как бы невзначай касался большим пальцем кристалла на конце посоха.

Постепенно Мелфай разговорился. Странноватость серого мага больше не вызывала у него подозрений. «Да и на что мне рассчитывать теперь, как ни на помощь этого случайного встречного? — подумал Мелфай. — Без денег, сменной одежды, в стоптанных башмаках, совершенно один в чужом, незнакомом городе».

Поэтому свою невесёлую историю Мелфай рассказал вполне охотно. Был он сыном красильщика в одном из селений морфелонской провинции Мутных озёр, истерзанной болезнями, страхом перед нечистью, враждой с соседями и непомерными податями. Причём последнюю напасть терпеть было сложнее всего: мор можно пережить, нечисть отогнать, с соседями помириться, а вот супротив податей князя ничего не поделаешь. Тамошний вассал морфелонского короля — князь Кенодок, утомлённый бесконечными жалобами крестьян, обложил провинцию огромными податями. И счёл это весьма мудрым решением. По его убеждению, если люди начнут работать в поте лица от зари до зари, то перестанут волноваться из-за каких-то там болезней и лесных нелюдей.

— Да, князь ваш ещё тот подарочек! — усмехнулся маг. — А с соседями враждовали по какой причине?

— Лешак их разберёт! Всё вроде тихо-тихо, а тут бац! Как будто туча какая-то нагрянет, и все как один звереют. Вспоминают старые обиды, кто у кого клок земли отхватил, и за рогатины.

Мелфай очень не любил вспоминать эти картины. По природе добродушный, он не хотел, чтобы в душе вновь возгоралось едкое чувство вражды. Да и Путь Истины запрещает гневаться понапрасну. А то, что творилось в Мутных озёрах… Это не назвать обычными деревенскими ссорами и склоками. Нищета, болезни, нелюди — во всех напастях озёрники норовили обвинить соседей, заезжих колдунов, князя, а то и храмовников из столицы, приходивших помочь многострадальной провинции.

— И что? Кололи один другого рогатинами-то?

— Не, до драки редко доходило. Так, поджоги, наветы, сглазы, порчи. Словом, пакостили друг другу, как могли.

— Везде так.

— Может быть. Но у нас хуже. Ни в Морфелоне, ни в Тихих равнинах, ни даже в Унылой долине люди не затравливают добрых людей до смерти.

Мелфай тяжело вздохнул. Об этом говорить было нелегко. В Мутных озёрах это называлось «прогнать нелюдь к сородичам». Сперва находили виновного в падёже скота, пропаже ребёнка или ещё какой напасти. Виновным, как правило, оказывался тот, кто чем-то выделялся из среды остальных крестьян: знахарь, травница, книгочей, приехавший с миссией храмовник или мечтающий о подвиге юноша, имевший неосторожность призвать односельчан к походу против озёрной нечисти. Бывало виновными объявляли простых выпивох, блудников, забияк. Но куда чаще в напастях обвиняли просто молчаливых, замкнутых людей. Затем начиналась травля. «Виновных» сторонились, плевали в их сторону, проклинали. Были и храмовники, одобрявшие такую травлю, мол, таким образом можно изгнать зло из человека. Но Мелфай не раз видел, что не зло уходило из человека, а человек уходил из посёлка. Другие, кому некуда было уйти, уходили из жизни. Для этого даже необязательно было топиться. Достаточно остаться на ночь у одного из тех самых мутных озёр, от которых получила название провинция. Озёрная нечисть сама помогала несчастному покинуть неприветливый мир. Так или иначе, зло только множилось, умножались вражда и недоверие друг ко другу.

«Я положу этому конец! Я должен, обязан стать миротворцем! Это мне на роду написано!» — твердил Мелфай самому себе и в молитвах просил Всевышнего указать ему путь. Он жадно слушал любые сказания о миротворцах, благо, что настоятель местного храма — старый Спуриас — был настоящим кладезем таких историй. От него Мелфай услышал истории о всех семи миротворцах, что приходили в Каллирою за последние сорок лет. Отец Мелфая не одобрял его увлечений. Временами, будучи сильно пьяным, он твердил сыну, что тот — знатного рода и не пристало ему забивать себе голову храмовничьими байками. О каком «знатном роду» толкует отец, Мелфай не понимал, знал только, что родители его расстались по непонятной причине, когда ему было меньше года, и что мать его живёт где-то у Гор южных ветров.

Настоятель Спуриас наоборот поддерживал Мелфая в его устремлениях: «Если Всевышний даровал тебе мечту — лелей её и береги, ибо мечта в сердце юноши, словно трепетный огонёк — любая невзгода может погасить его».

И Мелфай старался. Прислуживая в храме, он научился читать, прочитал все храмовые книги, узнал от местных сказителей всё, что только можно было узнать о миротворцах. Огонёк мечты разгорелся настолько, что Мелфай уже был готов покинуть отчий дом и отправиться к пророку Эйреному в легендарный Храм Призвания: не изречёт ли великий пророк и о нём пророчества?

Нужен был только толчок. И он случился. Когда Мелфай в очередной раз перечитывал «Сказания о миротворцах», сидя в храмовом саду, у калитки возник образ старого странствующего храмовника в запылённых коричневых одеждах. У старика был посох и походная сумка с торчащими из неё книжными свитками, а правой рукой он указывал Мелфаю на юг. Мелфай от изумления закрыл глаза, а когда открыл их — старик исчез.

Был ли это сон или видение, Мелфай толком не понял. Но в тот момент огонёк мечты вспыхнул в нём с такой силой, что мигом испарились все страхи и сомнения. Он не мог больше оставаться в опостылевшем доме. В тот же день он попросил у отца и настоятеля Спуриаса благословения на дорогу в Храм Призвания. Священник отнёсся к его намерению с пониманием, хоть и долго напутствовал о кознях врага и страшных опасностях, поджидающих юного пилигрима в пути. Отец же сперва высмеял Мелфая, затем, видя, что тот настроен серьёзно, выругал, но в конце концов смирился и благословил, заставив дать обещание вернуться не позже, чем через год.

Так начался путь Мелфая из Мутных озёр, который он в душе, пока ещё робко и с опаской, называл «началом пути Восьмого миротворца»…

— …Миротворец, значит, так-так, — пропустил чуть слышно маг.

Мелфай изумлённо остановился, протёр веки.

Где они? Сколько времени прошло?

Они стояли в центре оживлённого города перед величественным зданием. Оно было подобно замку с рядом колоннад и высоко взметнувшимися остроконечными башенками. Шпили их были украшены серыми флажками со змеёй-символом.

Интуитивно Мелфай взглянул на солнце: силы небесные, да никак часа два прошло, не меньше! Он что же, всё это время шёл рядом с магом и рассказывал ему свою историю? Мелфаю стало жутковато.

— Где это мы?

— У ворот Дома Гильдии серых магов, — отозвался странный знакомый, довольно усмехаясь.

— А как же чайная? — только и смог выговорить Мелфай.

— Здесь тебе будет и чайная, и ночлег, и школа жизни, если пожелаешь.

— Я… мне? Но я даже не знаю здесь никого! Это какая-то шутка, да?

— В этот раз никаких шуток, Мелфай из Мутных озёр, наивный мечтатель, не видящий в тумане своих мечтаний истинную силу, сокрытую в твоём сердце, — теперь серый собеседник заговорил точно как высокоучёный маг, вкрадчиво и загадочно, и даже голос его показался Мелфаю старческим. — Наш прорицатель не ошибся в тебе. Теперь я вижу твой дар не через шар гадательный, а своими глазами. Точнее, вторым зрением. Ты — будущий маг, Мелфай. Маг сильный и могущественный. Если, конечно, не станешь пренебрегать учёбой и тренировками.

— Маг? Я? — Мелфаю потребовалось полминуты, чтобы прийти в себя и осознать происходящее. Да, ему доводилось слышать такие истории, когда опытный маг замечал дар в простом деревенском пареньке и забирал того к себе в ученики. Но чтобы такое произошло именно с ним, так просто, на дороге…

Постой, на дороге куда? Налетевшее чувство восторга мгновенно остыло…

«Мой призыв. Моя цель».

Это испытание? Испытание его мечты, его веры, его пути?!

Хитрый маг поразительным образом угадал его мысли.

— Твоя мечта от тебя никуда не сбежит. И желание твоё примирять народы никуда не исчезнет. Если только ты не совершишь ошибку и не бросишься в погоню за своей мечтой прямо сейчас. Знаешь, когда чаще всего погибают мечты? Когда пытаешься достичь всего сразу, без кропотливой подготовки, без опыта, без силы и знаний. Предположим, ты подзаработаешь денег и доберёшься до Анфеи. Встретишь пророка, если он ещё жив. Представим самое невероятное: он и впрямь изречёт о тебе пророчество! Что дальше? У тебя ни денег, ни друзей, ни опыта — ничего. Ты ничего не знаешь о миротворцах, кроме тех небылиц, которые рассказывают старики в отдалённых селениях на ночь у костра. А сколько самозваных миротворцев уже объявлялось в Каллирое — с чего бы это людям верить, что именно ты настоящий? Что ты будешь делать, куда пойдёшь, кто поверит в твоё высокое призвание? Не знаешь. Не задумывался. Думал, там видно будет. Не будет, Мелфай, не будет. Голодный и оборванный ты вернёшься домой, чтобы окончательно похоронить свою мечту за мойкой полов в сельском храме.

Мелфай молча разглядывал свои ноги в истоптанных, прорванных башмаках. Впервые его путь на юг представился ему таким тоскливым и, вместе с тем, таким правдоподобным. Маг прав, ничего не поделаешь.

— И ты предлагаешь мне остаться здесь, в вашей Гильдии? Но ты ведь знаешь, у меня нет…

— Знаю, знаю, но от тебя ничего и не требуется, кроме усердия в учёбе и мелкой помощи по дому. Закон Гильдии непреложен: для каждого, кто имеет магический дар, двери Школы серой магии открыты. Ну так идём же, достаточно мы пожарились на знойном мелисском солнце.

— Но… — Мелфай покосился на заманчиво открытые ворота. Он как будто почувствовал, что если сейчас войдёт на порог Дома Гильдии серых магов, то идти на попятную будет поздно. Поход на юг к пророку и впрямь лучше отложить — с этим Мелфай почти согласился — не время, жизнь только начинается, успею! Однако на языке вертелся один очень неприятный вопрос, отдающий в сердце непонятной тревогой. — Но скажи, почтенный маг, это правда, что у вас не почитают Спасителя и не верят в единого Творца?

Маг хитровато хохотнул.

— Тебя это тревожит? Всего-то? Устав Гильдии не запрещает ученикам верить в Спасителя или в других богов, или во вселенских духов, или ни во что не верить. Верь во что хочешь, только молений громких не устраивай и духов преисподних не вызывай — вот наше правило.

Мелфаю стало неловко. В самом деле, чего это он спросил? Что он — ревнитель веры? Разве Путь Истины для него так же твёрд, как для тех миротворцев в сказаниях? Конечно же, нет. А раз нет, то и нечего строить из себя непоколебимого в вере аделианина.

Быстро отбросив странное чувство, побудившее его задать вопрос о вере, Мелфай отринул и последние колебания.

— Видать я и впрямь верный путь отыскал. Спасибо тебе, почтенный маг, что нашёл меня и привёл в этот дом.

— Не надо «почтенного». Называй меня по имени — Яннес.

Улыбнувшись, маг похлопал его по спине и вместе они резво вбежали по ступенькам в открытые ворота. И уже оттуда серый маг осторожно выглянул, опасаясь, как видно, всё той же слежки. Осмотревшись, он быстро ушёл вслед за своим новым подопечным, не заметив, как у палисадника противоположного дома мелькнула тень женщины в тёмной мантии, с закрытым сетчатой вуалью лицом.

(Мутные озёра. Северная Каллироя)


Несмотря на дурную славу Ежовых прудов, утро у старого рыбака Преста выдалось славное. В садке уже было шесть рыбин, не меньше локтя длиной каждая. Если так пойдёт и дальше, то к полудню улов будет такой, что на рынке можно на целых два динара наторговать, да ещё и себе на уху останется. Главное, не зевай: на рыбу может и зверьё лесное позариться. Те же лесные коты, которые в этом голодном году просто обнаглели. На взрослого человека они не набросятся, но вот садок с рыбой стащить — это вполне. Но старый Прест прихватил с собой самодельное копьецо с костяным наконечником, и котам в случае чего не поздоровится. Куда сильнее суеверного рыбака беспокоили мутные воды озера: уж больно тихи они в это утро. Памятуя о водяной нечисти, старик то и дело вздрагивал, едва слышал короткий всплеск. Однако это плескалась рыба.

И тут Прест насторожился. Далеко, почти на самой середине озера пошли круги. Нечто крупное поднималось из глубины и вот-вот должно было всплыть на поверхность! Старик приготовился в один миг подхватить садок и удилище и дать дёру — нечисти он боялся пуще всего.

Но то, что Прест увидел через секунду, заставило его охнуть и разинуть рот. Посреди озера вынырнул человек. Именно человек, а не нечисть. Нечисть не станет бить по воде руками и жадно глотать воздух. Даже принявшая человеческий облик — не станет, так как никто из здешних жителей не поддастся на такую дешёвую уловку, никто не полезет спасать тонущего.

Парень, похоже, овладел собой, отдышался насколько мог и поплыл, широко загребая руками. Поплыл, о ужас, к нему, обомлевшему и трясущемуся старику Престу!

Рыбак сам не понял, почему не бросился наутёк. Просто сидел и смотрел, как подплывает этот странный парень, как с трудом выбирается на берег, как тяжело дышит, распластавшись на мелкой траве.

— Т-ты кем будешь? — заикаясь от изумления, спросил Прест. Страх перед гостем из глубины постепенно проходил. И не только потому, что тот лежал выдохшийся и не проявлял никакого интереса к старику. Парень странным образом внушал доверие — чувство очень редкое в Мутных озёрах.

Наконец парень поднялся и осмотрелся. Светловолосый, подтянутый, осанка не крестьянина, но и не знатного землевладельца. Явно нездешний. Штаны и рубаха невесть какого пошива. Был он бос, башмаки, очевидно, сбросил в воде, чтобы не утонуть… Хотя, где ему утонуть, если из глубины поднялся!

— Какой год сейчас? Эпоха? — прошептал незнакомец со странным акцентом, какого старому Престу никогда не доводилось слышать.

— Год шестьсот сорок четвёртый, Пятая Эпоха патриархов, — не растерялся старик.

— Значит, три года прошло… как и у нас, — пробормотал парень и вроде как успокоился. — Что за край?

— Ежовые пруды.

— Никогда не слышал… Какая провинция?

— Мутные озёра.

— Это где-то около Морфелона? Далеко ли до города?

— Дня четыре пешком. Но ты, молодой, быстрее дойдёшь.

— В какой стороне?

Старик указал рукой.

— Туда, туда и ещё туда. Выйдешь на тракт, не собьёшься.

— Понятно. Спасибо.

Фразы парня были короткими, голос решительным, движения целеустремлёнными. «Что, и впрямь сейчас вот так в Морфелон потопает?» — удивился Прест.

Парень двинулся к лесу, наступил босой ногой на шишку, подпрыгнул и дальше пошёл уже осторожнее.

— Эй, да куда ж ты? Погоди, обсохнешь у меня, рыбы поешь. Дорога на Морфелон не близкая.

Парень остановился.

— Не могу, дед. Спешу сильно.

— Ну и далеко ты босой ускачешь? Идём-идём, пара старых сандалий у меня найдётся.

Сам не понимая, чем он так проникся к пришельцу из озёра, Прест подхватил садок, копьецо, смотал удилище и поспешил вперёд.

— Тебя как звать-то, утопленник?

— Марк. Маркосом у вас звали.

— У нас, это в Мутных озёрах, что ль?

— В Каллирое. Я был однажды в вашем мире… то есть, в вашей стране… ладно, неважно.

Старик торопливо вёл его по лесной тропинке.

— Откуда ты такой странный взялся? Приходишь, прям как миротворцы из сказаний.

— Я и есть миротворец, — оглянувшись по сторонам, сказал парень.

Старик Прест закивал, не переставая удивляться.

* * *


Спустя час Марк уже быстро шагал по пустой просёлочной дороге к морфелонскому тракту. На ногах его сидели старые потрёпанные сандалии, тело покрывала длинная рубаха до колен и рыбачья накидка. Кроме того, бедный, но добрый старик положил ему в торбу печёную рыбу, вязку сушёных грибов, три луковицы и ломоть хлеба. В благодарность Марк оставил ему свои штаны и рубашку. Старику они пригодятся, а ему незачем привлекать к себе внимание диковинной одёжкой из чужого мира.

Миссия! Марк понимал всю тяжесть ответственности, заключённой в этом слове. Но сейчас она его не пугала. Сомнения рассеялись, впереди простирался путь. Путь миротворца.

«Я в Каллирое! Я вернулся… вернулся! — ликовало сердце, переживая и восторг, и тревогу. — Седьмой миротворец вернулся в Каллирою!»

Удивительно, в своё время он провёл в этой загадочной стране не больше года, но сейчас ощущение было таково, словно он отдал этому миру как минимум половину своей молодой жизни. И жизнь его с тех пор принадлежит уже не одному, а двум мирам. Разговор со старым рыбаком мгновенно вернул ему способность понимать каллиройский язык и говорить на нём. Разум сам таинственным образом переводил слова и выражения, облегчая пришельцу из другого мира общение с каллироянами.

«Два мира. Такие разные и такие похожие, — думал Марк. — Мир высоких технологий, толерантности, глобализации и экологических проблем и мир средневековых замков, мечей, магии и чудовищ. Различны формы, суть же одна. Низость и благородство, трусость и отвага, равнодушие и милосердие… Сколько бы параллельных миров ни существовало во вселенной, они всегда будут родственны в том, что касается человеческой природы, личной морали и убеждений. А ещё — в духовных, неписаных законах, которые установил для них Творец».

«Ведь что я могу принести в мир Каллирои — человек из высокоразвитого общества? — задавался вопросом Марк, так и не уяснив, почему выбор Всевышнего однажды пал на него. — Технологии строительства? Но я не техник. Современную медицину? В медицине я тоже не силён — любой каллиройский травник знает о лечении здешних болезней больше меня. Демократию и право? Смешно. Стратегию и тактику? Наивно. Паровые машины? Огнестрельное оружие? Нет, нет и нет. Единственное, что я могу принести в Каллирою — это мои чувства, мои убеждения, мою совесть. Большего не выйдет».

Вскоре Марк оставил эти размышления. Вдыхая необычайно чистый воздух, он чувствовал как обостряется память, стремительно возрождая воспоминания о его первом посещении Каллирои. Тогда от внезапного перемещения он испытал настоящий шок. Потом оправился, осмелел. И не прошло и года, как слабый, боязливый юнец превратился в стойкого, опытного воина, способного сойтись в схватке с боевыми магами, перехитрить чёрного дракона, и даже победить того… кого Марк всеми силами старался не вспоминать.

Родной мир, который он покинул около часа назад, быстро забывался, становясь чем-то далёким и нереальным. В груди оставался отголосок того тоскливого чувства, охватившего его, когда он простился с друзьями и вышел из лагеря гуманитарной миссии, в которой проработал уже больше года, в открытые джунгли. Простился так, чтобы никто не вздумал его искать и слать тревожные письма домой. Все поверят, что он уехал на другой континент, как и хотел. Его не будут искать, не будут ждать — и это очень хорошо. Потому что неизвестно сколько времени он проведёт в Каллирое. Да и станет ли он стремиться покинуть её, когда завершит свою миссию, как это было в прошлый раз?

«Надо стать более чувствительным к Зову — тогда и гадать не придётся, — подумалось ему. — Циэль, моя светлая вестница, спасибо тебе за призыв! И за то, что придала мне смелости откликнуться на него!»

Зов, призывающий его вернуться в Каллирою, не давал ему покоя в последние ночи. Почему он не откликнулся сразу? Что его удерживало? Ни семьи, ни дома, ни близких людей, только суровая работа в жарких тропиках. А теперь, когда в гуманитарной миссии появились новые люди, там вполне могут обойтись без него.

А в Каллирое его ждёт миссия Седьмого миротворца. Теперь Марк не сомневался в этом. Иначе он попросту не попал бы сюда из родного мира. Невозможно найти портал в Каллирою своими силами. Невозможно по своей воле нарушить все вселенские законы и нырнуть из одного мира в другой. Только Творец этих миров способен дать такую возможность.

Вот только видение двух фигур на мутных берегах оставило Марку тревожный осадок в душе…

Скорее в Морфелон! Отыскать старых знакомых. Во дворце его точно помнят. Сам король благословил его тогдашнюю миссию. Весь Совет Епископов смотрел на Седьмого миротворца, когда он произносил знаменитую присягу несущих мир:

— Там, где ненависть, сеять любовь.

— Там, где вражда, сеять мир.

— Там, где обида, сеять прощение.

— Там, где неверие, сеять веру.

— Там, где отчаяние, сеять надежду.

— Там, где печаль, сеять радость.

— Там, где тьма, сеять свет.

«Интересно, кто сейчас проводник миротворцев?» — подумал Марк. И, вспомнив о прежнем проводнике миротворцев, епископе Ортосе, погрустнел. Доброго епископа давно нет в живых. И верного друга, странствующего рыцаря Хариса из Ордена молодого льва он тоже не встретит.

Но другие-то живы! Очень хочется верить, что за эти три года с ними ничего не случилось. Учитель-следопыт Калиган, вольный стрелок Автолик, несостоявшаяся ведьмочка Флоя и вечно таинственная, вечно непонятная в своих мотивах хранительница Никта.

«Где вы, друзья мои? Где вас искать?»

Марк шёл весь день и всю ночь, остановившись поесть и поспать только под утро, расположившись в одиноком пастушьем шалаше у озера. Он давно привык к длительным пешим переходам и дальняя дорога его не слишком утомляла. Сказывалась только резкая смена климата — лёгкое головокружение и сонливость, но всё с лихвой восполняла неугасимая жажда странствий, восторг возвращения в мир, который стал для него родным.

Под утро его разбудил мелкий дождь. Началась типичная для лесного морфелонского края погода.

К величественным стенам Морфелона Марк подошёл к ночи третьего дня пути. Мелкий дождь к тому времени перерос в проливной. Марк промок насквозь. В темноте перед ним выступали высокие зубчатые стены, тянувшиеся далеко-далеко вокруг города. Несмотря на позднее время, городские врата были открыты, как и в прежние времена. По мнению властей, открытые врата служили символом мира и спокойствия в королевстве. И хотя жизнь морфелонцев за пределами столицы была не такой уж мирной, этого правила, похоже, никто за прошедшие три года не отменял.

В окнах сторожевой заставы у городских врат горел огонёк. Марк решил, что никто не обратит внимания на одинокого путника, бредущего в город, но ошибся. Едва он подошёл к воротам, как из караулки вышел здоровенный бородатый стражник с факелом. Из-под капюшона огромного плаща дыхнуло перегаром.

— Кого лешаки несут в такую пору?

— Срочное послание в Иерон, — уверенно ответил Марк. Представляться пьяному стражнику не было смысла, всё равно не поверит.

Впрочем, Марк не кривил душой. У него действительно было важное послание для королевского двора: «Седьмой миротворец вернулся»!

— Да хоть к тварям гадесовым у тебя послание, плати давай и топай, — грубо прикрикнул стражник. — Четверть динара — входная пошлина, да еще четверть за то, что в такую погоду треклятую.

Марк остолбенел. Пошлины за вход в Морфелон? Да ещё и так много? За полдинара в Морфелоне можно было найти пристойный ночлег, да ещё и на завтрак бы что-то осталось. Видать, плохо идут дела в королевстве.

— Что, денег нет? Тогда проваливай к лешакам собачьим, бродяга! — ругнулся бородач, злясь, что понапрасну вылез под дождь. — Давай-давай, напросишь милостыни у дороги, тогда и придёшь.

— Прости, друг, но мне, правда, в Иерон позарез нужно. Там меня знают, я пришлю тебе пошлину с гонцом…

— Зубы вздумал заговаривать?

Бородач переложил факел в левую руку, и Марк тотчас понял, что это движение означает. В отличие от ненавистных бродяг, этот верзила зубы никому не заговаривал. Он попросту их выбивал.

— Ухожу, ухожу, — поспешил крикнуть Марк, отскакивая в сторону. Был ещё шанс просто дёрнуть в ворота, пользуясь тем, что бочкоподобный стражник явно не отличается резвостью ног… Однако в караулке сидели два молодых арбалетчика, а Марку вовсе не улыбалось получить добротный арбалетный болт в спину.

Можно было пройтись вдоль стены, обойти город, поискать брешь или иную лазейку. Прежний Марк, нерешительный и робкий, каким он был в своё прошлое посещение Каллирои, так бы и поступил. Но Марк теперешний не желал искать долгих путей к цели. К тому же, несмотря на закалку, он продрог до костей и был неимоверно измучен трёхдневным переходом. Хотелось поскорей оказаться во дворце, поесть, помыться и выспаться. Разумеется, после того, как он встретится с новым проводником миротворцев и хотя бы отчасти узнает о своей миссии. А заодно — об обстановке в стране и хоть что-нибудь о старых друзьях…

От этих предвкушений Марк ощутил горячий прилив сил. Выбрав участок полегче, он полез по мокрой, каменной стене, цепко хватаясь пальцами за вымоины и трещины. Таковых к счастью было немало, древняя крепостная стена давно нуждалась в ремонте.

«Низко же ты пал, миротворец, если пробираешься в дружественный город, словно вор или лазутчик! — пришла язвительная мысль. Марк нашёлся, что ответить. — Как бы не так! Вор или лазутчик попросту отвесил бы стражнику полдинара и вошёл в город, как к себе домой».

Крепостную стену никто не патрулировал — кому охота в такую погоду? Отлежавшись на каменном полу, мокрый и вконец измученный, Марк спустился в город. Благо, что дворец был рядом.

Огромная городская площадь, посреди которой красовались семь высоких фонтанов, пустовала. Не видно даже ночной стражи, в чью обязанность входит постоянное патрулирование вокруг дворца.

Сам Иерон выглядел как и прежде величественно и захватывал дух. Несмотря на ночь и дождь, Марк не мог не залюбоваться великолепными башнями, балконами и мостами, ведущими с одной башни на другую…

И всё-таки здесь чувствовалось что-то не то. Город изменился.

Марк подошёл к высоким арочным воротам дворца и решительно постучал железным кольцом. Ждать пришлось долго: лишь после трех минут настойчивого стука маленькое решётчатое окошко на воротах тихо скрипнуло. Грубоватого вопроса Марк решил не ждать:

— Я Маркос-северянин, Седьмой миротворец! Быстро позови проводника миротворцев или кого-нибудь из его помощников…

Стражник равнодушно захлопнул окошко.

— Вали отсюда, свинья пьяная, — только и соизволил хмыкнуть.

Марк заколотил с накипающим нетерпением.

— Открывай! Доложи обо мне, не то пожалеешь! Ты хоть слышал о Седьмом миротворце?

Окошко отворилось снова. Из него вылетел смачный плевок — Марк едва увернулся. Раздосадованный промахом стражник выругался так грубо, что Марк невольно поморщился: всё-таки Иерон был не просто дворцом короля, но и храмом Всевышнего.

«Нет, я так дела не оставлю! Да и что ещё мне остаётся делать? Те немногие, кого я знал в Морфелоне, могут быть только здесь».

Настойчивость его была вознаграждена. Открылась небольшая дверка калитки, сбоку от ворот, и перед Марком предстал усатый стражник. Не тот, что плевался, а другой — постарше и поприветливей.

— Ну и чего шумишь? Чего ломишься? Знаешь же, что не пустят. Дубинкой по лбу просишь? Это будь любезен.

Дубинки, однако, у стражника не было, но из-за пояса торчал топорик на длинной рукояти.

— Ну хоть ты-то знаешь, кто такой Седьмой миротворец?

— Слыхал, слыхал, — протянул стражник сонно. — Ну и что с того? Бумаги есть? Печать есть? Или я тебе на слово должен верить?

— Верить мне не нужно. Просто позови вашего проводника миротворцев, он и сам поймёт, кто я.

— Кого-кого? — нахмурился стражник. — Проводника? Миротворцев? Дык, епископ Ортос давно уж почил, славной ему вечности.

— Я знаю. Но что, неужели не избрали другого?

— Не-а, не слыхивал. Как сгинул Ортос, так никто на эту должность и не просился. Был, говорят, какой-то там проводник, но далеко на юге.

Прежняя решительность Марка быстро таяла. Всю дорогу от Мутных озёр до Морфелона ему казалось, что стоит лишь добраться до дворца, как всё разрешится само собой. Он получит кров, деньги, оружие, проводника, а главное — цель! Цель и смысл своих мучительных попыток вернуться в этот мир!

Теперь же всё складывалось как нельзя хуже. Оставалось рассчитывать на старых друзей или хотя бы на то, что его помнят в Иероне.

— Тогда позови принца Афарея. Он меня знает.

— Афарея-то? — было слышно, как за воротами гадко хохотнул хамоватый стражник. Усатый же, похоже, имел совесть. — Нездешний ты, парень, не иначе как из Дальних земель пришёл. Погиб наш принц Афарей. Пал в Амархтонской битве.

Эта новость была ещё более неприятной.

— Погиб? А орден его? Есть кто-нибудь из ордена?

— Рассеялись остатки. Нет больше Ордена молодого льва.

— А Гурд? Булавоносец Гурд, здоровый такой…

— Да кто ж Гурда не знает! — повеселел стражник. — В походе наш заводила. В Спящей сельве опять солимы восстали. Где-то там он воюет.

Марк прикусил губу. Оставался последний самый трудный путь: записаться на аудиенцию к королю, рассказать всё о себе. Сомнительно, что старый король его помнит, но вдруг.

— Как к королю попасть?

— К какому это королю? — стражник косо посмотрел на Марка, как на опасного сумасшедшего, но тут, о чём-то подумав, успокоился. — Эх, да ты ведь в своих Дальних землях ничего не слыхал небось. Нет больше короля. Почил наш Сиятельнейший Патриарх. Не прожил и года после гибели сына.

— Умер? Но… кто тогда сейчас на престоле?

— Наместник Кивей правит, да Совет Епископов… Ладно, давай топай отсюда, — стражник заметно забеспокоился, словно почуял приближение строгого начальника стражи, вздумавшего обойти посты.

— Куда же мне идти? — потупил взгляд Марк.

— А откуда пришёл, туда и возвращайся. Домой иди.

За дверкой послышался звук засова. Марк понял, что если он постучится в третий раз, то ответом точно будет дубинка по голове или что похуже. Он медленно отошёл от ворот и в изнеможении опустился на траву под декоративными кустами. Сил больше не осталось. Он был измучен, голоден, мокрый до нитки, со сбитыми в кровь ногами. Нищему и то лучше. Нищий всегда найдёт себе сухое местечко где-нибудь под мостом.

«…Домой… домой иди…» — издевательски повторялось в голове.

Отчаяние накатило стремительно, как морская волна. Марк обхватил согнутые в коленях ноги и безумно уставился на семь фонтанов посреди площади. Что делать, куда идти? Он никого больше не знает в этом городе. Да и в провинциях никого не знает, кроме того доброго старика в Ежовых прудах. Где искать старых друзей, по каким уголкам Каллирои разбросала их судьба?

Выход напрашивался сам собой — идти в Мелис, к вольному стрелку Автолику. Долгая дорога в восемь дневных переходов будет тяжёлой. Поначалу он будет питаться грибами и кореньями, а когда леса закончатся, он прибьётся к какому-нибудь каравану, будет выполнять любую работу, лишь бы его взяли до Мелиса…

«А что дальше? Почему ты не думаешь о том, что будет дальше, миротворец? Пускай ты найдёшь Автолика и он примет тебя в свой дом. Ты получишь пищу и крышу над головой, но что произойдёт с твоей неведомой пока миссией, с твоим призванием?»

И внезапно осознав эту мысль, Марк ощутил озноб — не холод от дождя и ветра, а страх, пробирающий до костей.

«А что, если нет никакой миссии? Что, если я попал сюда не так, как следовало? Что, если я очутился здесь лишь по собственной гордой прихоти, по нелепому желанию прорваться в запретный мир? Что тогда?»

Это предположение обдало опустошающим одиночеством. Не боязнью оказаться без друзей — к этому Марк был готов, а одиночеством абсолютным: оказаться без цели, без смысла, без веры, когда жить просто не для кого, не для чего и незачем.

«Вздор, бред, быть такого не может! Невозможно по своей воле перейти из одного мира в другой! Просто я сильно устал».

Хорошо было тому прежнему Марку, который попал в этот мир боязливым и слабым. Его встретил простоватый рыцарь Харис, отвёл его к доброму епископу Ортосу. Всё ему рассказали, утешили, ободрили…

«Но разве ты не изменился, миротворец? Разве зря прошёл все нечеловеческие испытания? Разве зря закалялся твой характер, как добротная сталь для рыцарских мечей? Вставай, воин, нечего мокнуть! Твоё прибытие в Каллирою не прихоть и не случайность. Нет и не может быть таких случайностей! Ты призван. Встань и иди, миротворец!»

Марк встал и резко утер с лица дождевые капли, катившиеся по щекам словно слезы. Затем поправил рыбацкий плащ и решительной походкой направился к сонному центральному кварталу. Для начала нужно обогреться и выспаться. А новый день откроет новую дорогу.

(Мелис)


Мелфай был в восторге от своего нового жилища. Уютная светлая комната с кроватью, столом и двумя стульями, с окнами, выходящими на городскую площадь — это была роскошь для юноши, выросшего в бедном селении Мутных озёр. Отменная банька, отмывшая его от дорожной пыли и снявшая головную боль, плотный ужин — морская рыба, которую он отродясь не ел и наконец — чистые хлопчатые одежды и серый парчовый халат ученика Школы серых магов.

Всё просто превосходно! Вот ведь судьба улыбнулась, хвала Всевышнему! Глядя на вечерние огни Мелиса, Мелфай подумал, как всё-таки здорово, что он, поборов в себе страхи и сомнения, отправился в эту дорогу! Он был верен своему призванию, и вот, Спаситель щедро вознаградил его.

«Но так ли лёгок должен быть путь Восьмого миротворца? — возникла сумбурная мысль. — Не слишком ли гладко всё идёт?.. А впрочем, почему должно быть иначе? Так устроен мир. То, чего одним приходится добиваться путём бесконечных тумаков и шишек, другим даётся в качестве подарка — велик Создатель!»

Успокоенный этими мыслями, Мелфай блаженно уснул в своём новом пристанище.

(Морфелон)


«Хорош миротворец! Чуть что не так — всё, раскис, распустил нюни, того и гляди, расплачешься. Думай сначала, думай, а потом хнычь. Хныкать — это когда уже совсем ничего не осталось».

Марк понял, что пробиваться во дворец бессмысленно. О Седьмом миротворце забыли или не хотят вспоминать. Ну и что с того? В Каллирое у него всё ещё есть друзья. И прежде всего — хранительница секретов Никта. Уж она-то точно знает куда идти и что делать Седьмому миротворцу. К тому же она хранит меч миротворца — легендарный Логос. Решено. Надо искать Никту! Вот только где?

«Погоди-ка, что там говорил тот стражник насчёт Гурда? — задумался Марк. — Гурд в Спящей сельве, потому как там снова начались волнения… наверняка что-то вроде новых Лесных Войн. Никта, помнится, собиралась вернуться в Спящую сельву. Если же там разразилась война, то хранительница просто обязана быть там!»

Взбодрённый этими мыслями, Марк отыскал пустой сарай у городского базара, где и провёл ночь. Обитавший здесь нищий принял его радушно: предложил гостю место на соломенной подстилке, дал обрывок старого одеяла, а наутро поделился сухарями, подмоченными дождём. Похоже, в это убежище редко забредал кто-то из бродяг на ночлег, а потому нищий был рад путнику, скрасившему его одиночество.

Разговорились. История нищего оказалась типичной: служил в королевской армии, потерял ногу, жил на довольствии властей, пока не выставили из дому за неуплату податей. Жена давно умерла, сыновья женились, детьми обзавелись. Живут бедно, обременять их собой бывшему вояке не хотелось. Так на старости лет и стал побираться.

— Да всё равно лучше, чем на иждивении этих кабанов упитанных из Иерона, — без сожаления говорил нищий. — Крыша над головой есть, а совестливые люди всегда монетку подадут. Эх, кабы не нога, отправился бы сам в Спящую сельву! Уж кем бы взяли, хоть лошадям корм подавать. Всегда мечтал по вековечному лесу побродить… Ты, молодой, если всерьёз в Спящую надумал, то гляди: там сейчас жарко, говорят. Солимы восстали — это тебе не арпаки какие-нибудь тупоголовые, мигом на вертел насадят. Да и кто тебя туда нынче пустит? Заставы там везде, уж я-то знаю. В дружину тебе надо наёмничью, парень.

— В какую дружину?

— Да разве не слыхал? Набирают вольных наёмников, да в Спящую отправляют. Ты, молодой, вижу, ратному делу обучен, смекалист, тебя точно возьмут. И платят там, говорят, порядочно, и кормят на совесть. Видать, совсем плохи дела в Спящей, ежели наместник так дельно за наёмников взялся.

Поблагодарив нищего калеку, Марк после недолгих раздумий решил последовать его совету. Ни денег, ни оружия, ни провианта, ни даже пристойной одежды — далеко ли он дойдёт в одиночку? А если и дойдёт, то как ему искать в незнакомых и опасных лесах Спящей сельвы хранительницу?

«Сам Спаситель привёл меня к этому нищему, — подумал Марк. — Наймусь в войско, получу хлеб и крышу над головой, а как только разузнаю, где Никта — уволюсь или сбегу. Всё будет славно!»

Отыскать пункт найма оказалось легко, наёмников набирали у городских казарм, недалеко от Иерона. Марк ненадолго задержался на дворцовой площади, где у помоста толпился многочисленный городской люд. Глашатай, произносивший пафосную речь, был облачён в коричневые одежды, как храмовник, а поверх них лежала лилового цвета мантия. Марк обратился к одному горожанину, достаточно бедному на вид, чтобы снизойти до разговора с таким оборванцем, как он, и узнал, что красноречивый оратор — Глашатай Войны из замка Сарпедон. Воины этого легендарного замка верой и правдой служат морфелонскому наместнику Кивею и повсеместно призывают народ к войне против злой нечисти.

— Не будьте равнодушными, славные сыны великого народа! — взывал глашатай. — Жестокий враг рода людского засел в Спящей сельве! Мерзкое порождение Гадеса и Амартеоса — бездушная нелюдь — истребляет поселения наших соплеменников. Имя этой нелюди — солимы! Это хитрые, коварные бестии. Они никогда не вступают в честный бой, а нападают подло, из засад. Но даже этот коварный враг был бы уже повержен нашими славными воинами Дубового Листа, если бы ему не помогали гнусные изменники рода людского. Имя этим изменникам — вольные охотники, кочевые лесовики, сельвейские нимфы, а коварней всех — лесные чародеи. Подлые предатели, совершившие необратимый грех против собственной плоти, впустившие в своё тело нечистых духов сельвы! Да не смутит никого из славных сынов Морфелона человеческий облик этой нелюди! Они враги всего сущего, способные лишь осквернять и опустошать! Вступайте в ряды славного войска Дубового Листа, благородные жители королевства! Вместе мы очистим наш край от мерзкого врага!

Далее Глашатай начал описывать в жестоких подробностях преступления, совершённые нелюдями-солимами и их приспешниками в людском обличье. Понимая, что ничего дельного здесь не узнать, Марк последовал в ворота городских казарм.

Во внутреннем дворике двухэтажного каменного строения с решетчатыми окнами кучковались босяцкого вида мужчины, желающие записаться в войско Дубового Листа. Марк вспомнил, что Дубовый Лист был создан когда-то именно для лесных войн и вполне заслуженно считался элитным войском морфелонской армии. Сейчас, судя по активному найму бойцов, он отчаянно нуждался в пополнении.

Марк быстро разговорился с будущими новобранцами, прикинувшись деревенским парнем, который захотел поискать счастья в столице.

— А хорошо ли платят? — поинтересовался он.

— По пять монет в день обещают. По семь, если что-то умеешь, — пояснил угрюмый немолодой усач.

Плата была весьма неплохой. Марк вспомнил, что день работы чернорабочего в Мелисе оплачивался одним динаром, а в Морфелоне — и того меньше. Однако тут в разговор встрял толстый, бородатый мужик, уже успевший надокучить всем постоянными жалобами.

— Как же, как же! Это они поначалу такие добрые! — разглагольствовал он крикливым базарным голосом. — А как ранят тебя где-нибудь в лесах безлюдных, так никто с тобой возиться не станет. Не можешь идти — лежи, подыхай. Кто с наёмником нянчиться станет! Мы не воины Иерона, за таких как мы никто перед наместником не отчитывается. Нет твоего имени в реестре королевского войска — значит, и не было тебя. А как убьют — шиш твоей родне что-то дадут. Все заработанное тобой казначей прикарманит.

Марка эти речи ничуть не смущали. Он не собирался становиться подданным Морфелона и воевать в неспокойных провинциях во имя королевства. Его ближайшие планы касались только поиска Никты, а для этого войско, идущее в Спящую сельву, подходило как нельзя лучше.

Запись в дружину проходила здесь же в дворике. Суровый пожилой сотник в кольчуге и начищенных до блеска сапогах осматривал каждого, затем что-то коротко говорил писцу за столиком. Временами сотник требовал от наёмника показать свои умения. В воины записывали не всех. Тех, кто послабее и поглупее отправляли в обоз. Восвояси отшивали только калек, пьянчуг или известных в городе дебоширов. Хотя Марку показалось, что моральные качества будущих воинов Дубового Листа никого особо не заботят.

Похоже, сотник был недоволен тем, как проходил набор. Бои в Спящей сельве предстояли жаркие, походы тяжёлыми, а новобранцы его войска были далеко не в том благородном состоянии, какое требуется для славных побед.

— Имя или прозвище? — коротко спросил сотник, быстро осмотрев худощавую, но крепкую фигуру Марка и сразу решив, что тому самое место в строю.

— Подорлик, — ответил Марк. Называть имя Седьмого миротворца после вчерашнего не хотелось.

— Возраст?

— Двадцать пять.

— Что умеешь?

— Владею прямым обоюдоострым мечом.

Сотник кивнул стоящему рядом мечнику. Тот, ни слова не говоря, сунул Марку деревянный меч и стал в боевую стойку.

— Показывай.

Марк сбросил рыбацкий плащ, оставшись в одной рубахе до колен. Медленно провёл палкой по земле, вспоминая давние навыки. Память мгновенно отозвалась, быстро возрождая боевые техники меча, отточенные в прошлых схватках.

Он атаковал первым, как и полагалось новобранцу.

Мечник сделал ловкий обманный финт, намереваясь выбить оружие противника — приём простой, но против зелёных новичков — безотказный. Но Марк не стал дожидаться, пока тот завершит оборот, а просто крутанулся вокруг противника, обойдя его со спины. Короткий взмах — и кончик деревянного меча коснулся шеи мечника.

— Ловкий, рыболов! Гляди, как машет! — довольно загудели наёмники.

— Ещё раз! — рявкнул сотник.

Молодой мечник, вздумав отыграться за пропущенный удар, атаковал первым — чередой сильных размашистых ударов. Деревянный меч свистел с такой силой, что Марк решил не блокировать удары, а снова метнулся мимо противника и, крутанувшись, вновь оказался за спиной мечника. Палка легонько чиркнула мечника по спине. Наёмники снова одобрительно загудели.

— С кем доводилось драться? — резко спросил сотник, ничуть не подобрев.

— С арпаками, с песчаными керкопами, — поскромничал Марк. О более серьёзных противниках упоминать не стоило: не поверят.

Он уже решил, что на этом проверка умений закончится, однако пожилой сотник кликнул другого воина. Перед Марком возник молодой крепыш. Он был на голову ниже Марка, но его рост компенсировался необычной широтой плеч и сильными жилистыми руками. Каждая из них сжимала по боевому топорику на длинной рукоятке. Косо улыбаясь и щуря хитроватые глаза, парень крутанул топориками в воздухе и как бы невзначай начал обходить Марка со спины. Если бы не хитрость в глазах, он бы походил на простоватого деревенского батрака, впервые глазевшего на воинов городских казарм.

Марк сжал палку обеими руками. Против него выставили противника ловкого и опытного, который, похоже, усвоил, что главное правило настоящего боя — это отсутствие всяких правил. Широкоплечий парень подмигнул, предупреждая о своей атаке. «Ах, какое благородство! — мысленно съязвил Марк. — Легко быть благородным с двумя боевыми топорами, когда у твоего противника палка вместо меча».

Топорики просвистели с губительной скоростью. Марк крутанулся, уходя вбок. Подставлять под удар свой деревянный меч было бы глупо: переломает и дело с концом.

— Сурок, Сурок вышел, — зашептались наёмники. — Сейчас он ему уши обрубит.

Сурок? Не слишком подходящее прозвище для столь ловкого воина! Топорики ударили одновременно сверху-вниз, вспарывая воздух у самых висков. Марк отскочил, не смея контратаковать. В следующий миг ему удалось отбить один топор в сторону, но второй едва не чиркнул Марка по уху.

«Ого, так и впрямь без ушей оставит! Надо было поддаться тому мечнику. Похвастать захотел, вот и напросился».

Марк пятился, отпрыгивал и крутился. С палкой против парных боевых топоров это была единственная разумная тактика. Он чувствовал на себе десятки пар глаз. Наёмники позабыли о найме, сотник и его подчинённые о наборе, все смотрели на редкий, необычный поединок.

«Поддайся. Хватит упрямиться. Не время. Вспомни, зачем ты сюда пришёл», — твердил рассудок. Однако Марка охватил небывалый азарт. За три года в родном мире его руки истосковались по мечу, а теперь, возрождая забытые движения ног, рук, корпуса, вспоминая блоки и выпады, душа и тело упивались свободой. Мышцы и связки напряглись до боли, но это было приятно…

«Поддаться? Как, если малейшее промедление грозит страшной раной?» — ответил Марк гласу рассудка.

Топорики широкоплечего скрестились, зажав в клещи деревянный меч Марка. Меньше доли секунды — пауза, после которой оружие будет вырвано из рук. Однако Марк не прозевал этот миг и сильно вздёрнул своё оружие вверх, разводя боевые топоры в стороны. Грудь и голова противника оказались открыты, и Марк, не теряя ни мига, шагнул вперёд, опуская деревянный меч на голову противника.

Доведи он удар до конца — противник бы мигом осел, а через минуту на лбу его вздулась бы большущая шишка. Но Марк не хотел нажить себе в войске врага, а потому резко остановил палку у самого лба широкоплечего парня…

Однако тот не счёл себя убитым, и в ту же секунду ударил двумя топориками сразу. Плавным движением Марк отвёл один замах вбок, попытался отпрыгнуть, но тут внушительный удар рукоятью второго топорика пришёлся ему по плечу. Выронив от неожиданности палку, Марк застыл, сжимая зубы от тупой боли.

Наёмники издали восхищённый вздох. Представление было окончено. Широкоплечий почтительно кивнул головой сотнику, затем Марку и убрал топорики в ремни за спиной. А через секунду старый сотник схватил Марка за локоть и быстро повёл в широкие двери казарм.

Оказавшись в пустой передней, сотник бесцеремонно развернул Марка лицом к лицу.

— Так, ну а теперь выкладывай, Подорлик, что ты за птица!

Марк скорчил невинную гримасу.

— Не вздумай врать, я враньё, как хмель чую! Я видел, как ты дрался. Если бы ты не был так благороден, этот Сурок уже на земле валялся бы, а ребята его откачивали. То, как ты меч держишь, и как двигаешься — с головой тебя выдаёт. Чего-чего, а с Лесным Воинством я не по слухам знаком. Вместе рубились, вместе братцев из беды выручали. Говори прямо: за что тебя из Воинства выгнали? Убил кого? Или предал?

Марк пошевелил губами, на ходу пытаясь сочинить что-то убедительное. Оправдываться под напором этих суровых глаз и шрамов над бровями было неловко.

— Присягаю и говорю истинную правду: я никогда не служил в Лесном Воинстве и с обычаями его незнаком. Но я знал одну девушку, воительницу, родом из лесного народа. Она и обучила меня многому из того, что ты видел.

— Как звать её? — пытливо спросил сотник.

Называть имя не хотелось, но выдумывать какую-то правдоподобную историю было опасно.

— Никта, дочь Сельвана из Сонной Дубравы.

— Гм-гм, — прокряхтел сотник, отпуская Марка. — Вроде не врёшь. Сельвана я знал, и о дочери его слышал. Но она, помнится, с миротворцем этим связалась, да на юг подалась.

Марк испытал неприятный осадок, хоть и не подал виду. Фразу «с миротворцем этим» сотник произнёс с таким пренебрежением, что Марк мог похвалить себя за то, что скрыл своё истинное лицо.

— А где она сейчас? — спросил он с интересом, который уже не было смысла скрывать.

— А где ж ей быть, как не на защите своего края? Как миротворец тот свалил, говорят, она в родные края вернулась.

— Может, свижусь с нею, — вроде как ни о чём не спрашивая, произнёс Марк.

Сотник не ответил, но в груди у Марка заиграла ободряющая музыка: появилось хоть какое-то подтверждение, что он на правильном пути.

* * *


Сперва наперво широкоплечий Сурок сводил его в баню, расположенную здесь же в городских казармах. Вода в лохани была холодной, и Марк с удовольствием остудил тело после жаркого поединка. К тому же на левом плече ныл огромный ушиб от рукояти топора, а холодная вода унимала боль.

— Не сильно я тебя, а? — спросил Сурок, интересуясь, само собой, не здоровьем новобранца, а результатом своей ловкости.

«Ладно, пусть тешится», — устало подумал Марк, решив, что лучше терпеть хвастовство этого парня, чем его нездоровое соперничество.

— Где учился? — входя в новую роль, Марк задал типичный для наёмника вопрос.

— У лесорубов наших, — ответил Сурок, скаля два большущих передних зуба — не отсюда ли прозвище? — Я-то сам родом из Спящей. Ну, не с самой сельвы, а с Предлесий, Сонная Дубрава селение, слыхал, может? Рубили дубы, лес сплавляли, а как лесные войны начались, так наши за оружие взялись. Меня вот с малых лет обучали.

— Лесорубы так топорами не машут, — усмехнулся Марк, не сомневаясь в том, что рассказ Сурка — чистейшее враньё. Где-где, а в Сонной Дубраве ему довелось однажды побывать.

— А что делать оставалось, когда лесная нечисть на нас попёрла всей уймищей! Обучаться стали ратному делу, топоры боевые мастерить, учителей толковых из Лесного Воинства позвали…

— Послушай, Сурок, — Марк вылез из воды, обвернувшись огромным куском белой ткани, заменявшим здесь полотенце. — Я аделианин, мне врать не к лицу, хотя порой приходится. Но чтобы врать так отъявленно, это прости, даже трактирного рассказчика не стоит.

— Да я… — возмутился Сурок.

— Я был в тех самых Предлесьях, и даже в той самой Сонной Дубраве. Видел тамошних жителей, называющих себя аделианами. Это жалкий сброд, способный лишь плевать злобой в того, кто пытается им помочь. Люди там и рогатины против арпака не удержат. Не знаю зачем ты мне врёшь. Наверное, у тебя есть причины скрывать правду. У меня, поверь, они тоже имеются, и прозвище Подорлик я придумал себе час назад. Так что давай сохраним свои тайны, но не будем забивать один другому уши небылицами.

Сурок молча потупил взгляд: короткие и жёсткие чёрные волосы, высокий лоб и маленький приплюснутый нос и впрямь выдавали в нем простоватого деревенского парня, но вот губы, то и дело складывающиеся в острую хитроватую ухмылку, говорили, что этот парень далеко не так прост, каким хочет казаться.

— Договорились, Сурок? — протянул руку Марк.

— Договорились, Подорлик, — ответил тот, обхватив его руку до локтя.

Взамен своей старой протёртой рубахи и рыбацкого плаща Марк получил тёмно-зелёные холщовые штаны с кожаным поясом, такого же цвета льняную рубашку и коричневый стёганый жилет. Ноги теперь были обуты в жёсткие, но удобные сапоги. Затем Сурок отвёл его в оружейную, где снова как перед поединком оглядел его фигуру, прикидывая, какой меч придётся ему впору.

— Так, этот мечара тебе тяжеловат будет, этот короткий, эта железяка и подавно, этот вообще для каких-то карликов держат, — деловито перебирал оружейную стойку Сурок. — А вот этот… погоди-ка, погоди… да, в самый раз!

Обоюдоострый меч был в меру тяжёлым, с прямым лезвием длиной около двух локтей. Шершавая рукоять с гардой в форме крестовины и утяжелённым круглым набалдашником была удобна как для одной, так и для двух рук. «Почти как мой Логос, — подумал Марк, сделав пару взмахов, — только чуть короче и легче. И рукоять не греет руки тем неповторимым живительным теплом».

— К такому мечу и щит бы в пару не помешал, — деловито заметил Марк.

— На месте получишь, — бросил Сурок. — Дерево в Спящей сельве добротное, зачем его сюда везти? Соорудили там оружейные и клепают.

— А с кем хоть воевать идём?

— Да всё с теми же нелюдями. Солимы бесчинствуют. Говорят, на прошлой неделе опять посёлок лесной укоренили. Никто не выжил.

— Укоренили? Уничтожили, что ли?

— Говорят тебе, у-ко-ре-ни-ли, — по слогам проговорил Сурок.

— А кто такие эти солимы?

— Солимов не знаешь? Воинственное, очень воинственное племя. Головы режут — только успевай подхватывать, — ответил Сурок, видно, сам толком ничего не зная.

— Люди или даймоны? — уточнил Марк. Ему отнюдь не улыбалось воевать непонятно с кем.

— А Гадес их ведает! Нет, не люди, это точно. Люди бы хоть раз в переговоры вступили и дали знать, чего требуют. А эти только и знают, что губить и разрушать. Вот чародеи лесные, которые им помогают — те люди. Да только такие люди, что лучше уж с даймонами дело иметь. Недаром же Глашатаи Войны чародеев этих нелюдью называют.

Чародеи леса. Марк слышал об этом племени магов и об их знаменитой лесной магии. Впрочем, он и магию их видел в действии — колдунья Амарта, печально известная ненавистница миротворцев, была наполовину лесной чародейкой. Но вот называть их нелюдью, пожалуй, чересчур.

— А чародеи чего взъелись? Они же после Лесных Войн вроде как притихли.

— А тьма их знает! — Сурок упорно продолжал косить под простого деревенского детину. — Хадамарта это лапа и Тёмного Круга Амархтонского. Как мы помогли южанам Падший город взять, так теперь и мстит нам Хадамарт.

Войско наёмников собиралось поспешно, было ясно, что в Спящей сельве дела плохи. Обозные торопливо грузили на телеги поклажи с провизией, палатками, колчаны со стрелами и жбаны с маслом. В тесных казарменных помещениях новобранцы спали на жёстких лежаках, ворочались и недовольно ворчали. Их готовили к походной неприхотливости. Обедали и ужинали здесь же, во дворе только разбирали кашу или похлебку в железные миски. Завтраком никого не кормили, приучая к тому, что все важные вылазки будут совершаться утром.

Сотника наёмничьего войска звали Фест. В целом он производил впечатление человека сурового, но незлобивого.

— Старина Фест — свой человек. Вояка старой закалки, хоть и с придурью порой, — заметил Сурок шёпотом. — Любит самолично чистить свои сапоги, вкусно жрать и наставлять новобранцев. Причём частенько ухитряется делать все три дела одновременно.

Вскоре Марк узнал, что со смертью старого короля Морфелон изменился. Поскольку прямых наследников престола не осталось, временным наместником был избран дальний родственник покойного короля — князь Кивей, правитель провинции Тихих равнин. В отличие от старого короля Кивей слыл волевым и решительным правителем, нетерпящим своеволия подданных. В короткий срок он склонил на свою сторону всех влиятельных князей королевства, подчинил себе купеческие гильдии, заправлявшие торговлей уже не одно поколение. Так же быстро Кивей сумел добиться полной лояльности Совета Епископов — высшей духовной власти Морфелона, от которой зависела будущая коронация наместника.

Особый упор Кивей сделал на укрепление военной мощи королевства: провёл военную реформу, создал новые виды войск, усилил военное присутствие в Амархтоне. На всё это требовались немалые деньги — возрастали подати, урезались любые льготы, кроме армейских, участились случаи конфискации имущества тех, кто лишь подозревался в призывах к мятежу.

И всё же, несмотря на растущую нищету, а в некоторых провинциях — повальное разорение, морфелонская знать и простой люд не собирались восставать. Наместник Кивей снискал себе славу великого защитника королевства от сил тьмы и восстановителя Священной Морфелонской Империи. Побывав на военных смотрах перед Иероном, Марк воочию убедился в умении этого правителя внушить доверие подданным.

— Морфелон был воздвигнут самим Спасителем как оплот истинной веры всей Каллирои! — с жаром говорил Кивей перед войсками, создавая впечатление повелителя, не склонного довольствоваться теми остатками былой империи, которой когда-то был Морфелон. — Губительные распри однажды раскололи нашу могучую державу, и нашей слабостью воспользовался враг. Но время раздоров и распрей закончилось! Как наместник славного королевства я не позволю никому встать на пути возрождения былого величия Священной Империи. Морфелон вновь станет главой Каллирои — для того Всевышний и вознёс меня так высоко. Мы уже доказали нашу отвагу и верность Пути Истины, освободив с помощью наших южных собратьев Амархтон. Мы изгнали из него самого Хадамарта! Так неужели Спаситель не укрепит наши руки, чтобы принести мир и процветание в те уголки нашего королевства, где ещё слышен злобный скрежет зубов врага?! Да, враг могуч и полчища его грозны. Он шлёт на нас Багровые Ветры и гонит орды нечисти. Но ему не сломить народ, свободный от ссор и распрей! Потому и силится враг разжечь бунты в провинциях, зная, что когда морфелонцы едины — ничто не спасёт его от справедливого возмездия, ибо мечи наши уже отточены и тетива натянута!

О том, что за напасть подразумевается под Багровыми Ветрами, Марк так и не понял.

— Разве ветер может иметь цвет? — спросил он у Сурка.

— Может, если гонит туман или пыль, — ответил тот. — В этом багровом мареве и вся беда.

— Что за напасть?

— Багровые Ветры веют с западных гор, двигая толпы нечисти на морфелонские земли. Спящая сельва первой приняла удар, потому наместник и шлёт туда войска.

— А кто наслал эти Багровые Ветры?

— А Гадес его поглоти — никто не знает. Одни говорят, это дело рук Хадамарта, другие — красных жрецов, третьи свято убеждены, что за западными горами объявился новый теоит, ещё более могучий, чем Хадамарт.

Услышанное не показалось Марку убедительным, но найти кого-либо, кто мог знать больше, ему пока не удавалось.

Прогуливаясь в свободное время по городу, Марк заметил, что с приходом новой власти в Морфелоне изменилась и мода. Морфелонцы традиционно носили длинную накладную одежду в тёмных приглушённых тонах, скрывающую формы тела. Ныне же Марк всё чаще замечал в одеянии мужчин скрытую воинственность — камзолы, увеличивающие ширину плеч и груди, грубые военные пояса, сапоги с железными подмётками. В женских же одеяниях скрывалось стремление подчеркнуть свою женственность — сужающиеся в талии платья, обтягивающие плечи накидки, распущенные волосы или косы, перевитые ленточками.

Казалось, изменилось и мироощущение горожан. Извечная сонливость морфелонцев не исчезла, но в ней теперь ощущалось какое-то скрытое стремление. В движениях и манере говорить выражалась надежда на возрождение Священной Морфелонской Империи, обещанное Кивеем.

Увеличилось число застав, патрулей. Появились оружейные мастерские, откуда раздавался стук молотка. В то же время Морфелон не был похож на город, находящийся в преддверии войны. Жизнь текла так, как если бы до этой войны было ещё лет двадцать, и у каждого оставалось вдоволь времени подготовиться.

В день перед выходом всем наёмникам выдали первое жалование. «Напрасно Фест выдал деньги бойцам», — подумал Марк, когда около десятка новобранцев вернулись поздно ночью в казармы вдребезги пьяными, притащив с собой нескольких сомнительного вида девиц. Но Марк ошибся. Сотник Фест выдал жалование именно для того, чтобы выявить из четырёх сотен наёмников самых неблагонадёжных — войску не нужны дебоширы, которые грабят по дороге своих же крестьян и насилуют женщин. Отобрав у горе-вояк оружие, Фест тут же отправил их на загородные рудники. Можно было не сомневаться, что там распустившиеся гуляки отработают в седьмом поту каждый пропитый динар.

Большинство же наёмников, и Марк в их числе, потратили свою первую получку с умом, приобретя всякие мелкие, но полезные в походе вещицы. Обойдя городской рынок, Марк не преминул заглянуть в заброшенный сарай к одинокому калеке, который приютил его в недавнюю ночь. Увы, нищего здесь не оказалось, очевидно, он просил милостыню где-то в городе. Марк положил ему под соломенную подушку три динара, начертив на полу угольком дубовый лист — знак славного воинства Морфелонского Королевства. Нищий сразу поймет, что его ночной гость нашёл себе занятие и дела у него идут неплохо.

После отбоя Марк всегда первым ложился спать и медленно засыпал под храп наёмников. Особенно громко храпел тот толстый бородатый мужик, постоянно жалующийся на несправедливость обращения с наёмниками, но, тем не менее, охотно пополнивший их ряды. Марк засыпал, вспоминая свой приход в Каллирою и переживания, связанные с ним. Вспоминал старого рыбака Преста, не пожалевшего для него старых сандалий, нищего калеку, разделившего с ним жилище, и того усатого стражника в Иероне, который по-людски обошёлся с ним, ответив на все вопросы.

«Я с самого начала встречаю здесь хороших людей. Должно быть, я всё-таки на верном пути!»

* * *


— Значиц-ца так, братья вольные наёмники, — начал поутру старый сотник Фест. — Отныне вы ратоборцы войска Дубового Листа — силы и гордости Морфелонского Королевства, оплота и защиты веры нашего края! Я не знаю, которые из вас по совести верят в Путь Истины, а которые только для виду. Каждого спрашивать не стану — первый же бой всё покажет. Но как аделианин и как слуга Морфелонского Королевства я поотбиваю копыта каждому, кто опорочит боевую славу Дубового Листа воровством или развратом! Если услышу жалобы от крестьян, что кто-то из вас кур крадёт или девок лапает — тот у меня в таких застенках окажется, что о самой вонючей морфелонской темнице мечтать будет!

В бой идём, в бой, а не бунтарей-разгильдяев усмирять. В бой с врагом хитрым и беспощадным. Какова кара за трусость и измену, небось, все слышали? Всякого труса и предателя наши следопыты уводят с вечера в такую чащу, откуда сам леший дорогу не найдёт, и там оставляют. Выберешься — получишь прощение. Однако доселе никто не выбирался. Что с таковыми ночью в сельве случается — это вы у тамошних следопытов спросите, которые порой косточки находят, они вам расскажут.

Но это я так, для всяких криводухих говорю, а таковых, надеюсь, среди вас немного. Для всех верных бойцов главное правило одно: в одиночку в бой не лезь и от своего отряда ни на шаг, даже нужду справить. Солимы — это вам не арпаки тупоголовые. Они на своей земле, в своей стихии сражаются. Они быстры, проворны и по деревьям бегают быстрее, чем любой из вас по земле. Если солим тебя первым заметил, можешь с жизнью проститься. Если окружают, норовят в плен взять — не давайся, лучше уж себе нож в горло. В плену с тобой такое сделают, что будешь молить о смерти и вечном Гадесе!

Однако же, не страшитесь раньше времени. Будут вам и победы, и честь, и почёт, и двойное жалование, а уж проявишь себя — так и тройное, да звание десятника в придачу. Для воина-аделианина, ясен свет, не в этом награда, — лихой и грубоватый голос сотника немного смягчился. — Знаю, все вы наёмники, но не все за одни лишь монеты бьётесь… Селения наши гибнут. Люди из провинций бегут. Девчат и детишек нелюди воруют. Уж куда девают, никто не ведает… Наместник Кивей повелел уничтожать солимов до последнего нелюдя! Совет Епископов благословил великую миссию войска Дубового Листа! Так что, в дорогу, братья мои вольные! По своим сотням разойдись, вопросов глупых не задавай!

Четырёхсотенная колонна двинулась в дорогу. Погода стояла пасмурная, то и дело накрапывал дождь. Лето кончилось, понятия осени в Каллирое не было. Осень здесь называли ранней зимой, а весну — ранним летом. И эта ранняя зима в морфелонских землях была гораздо более суровой, чем в вечно солнечном, вечно тёплом краю южной Каллирои. Наёмникам выдали большие зелёные плащи без рукавов, в которые можно было завернуться с головой, но пока до них дело не дошло. Настоящие, валящие с ног ливни ожидались в Спящей сельве.

Спящая сельва. Марк когда-то шёл через Предлесья, но в самой сельве никогда не бывал. Видел только с высоких холмов её величественные кроны, раскинувшиеся до горизонта, будто висячий зелёный ковер. Из долины сельву пока не было видно — её закрывали толщи дремучих морфелонских лесов: не таких древних, и не таких опасных.

Повсюду ходили разговоры о врагах, с которыми вскоре предстояло сцепиться. Мало кто мог сказать о солимах что-то вразумительное. Марк пока что отсеивал все россказни, чтобы не создавать в воображении ложный образ врага, как и учил его когда-то следопыт Калиган. Это для простого новобранца лучше иметь хоть какое-то представление о враге, чем никакого. Чёткий образ, каким бы чудовищным не представила его фантазия — всё же лучше, чем томящий ужас неизвестного. Но не для истинного воина. Истинный воин, говорил Каллиган, никогда не станет засорять воображение всякими страшилками. Он будет по крупинкам собирать истинный облик своего врага, пусть неполный, нечёткий, но настоящий. И только узнав своего врага, он сможет предугадать его замыслы, понять его образ мышления, постичь его цели… и найти слабые места.

Уроки учителя Калигана возрождались в памяти с каждым шагом, приближающим Марка к Спящей сельве. Он не тешил себя надеждами, что ему удастся разыскать Никту до того, как он столкнется с первым врагом. Да, это не его война, не его миссия, но если начнётся бой — он будет драться, защищая себя и тех соратников, которые окажутся рядом.

— Что слышно о Лесном Воинстве? — как бы невзначай спросил Марк Сурка.

— А с чего ты взял, что я о нём что-то знаю? — чуть насторожился тот.

— Ну, ты же с сотниками нашими крутишься, они, небось, что-то говорят о лесных воинах.

— Да что там о них говорить! — отмахнулся Сурок.

— Будут нам помогать лесные воины, не будут? — Марк решил подобраться с другой стороны.

— Это вряд ли. Королевскую армию они не признают, а наёмников и вовсе презирают. Если в их леса забредёшь — пинками назад выпроводят, если повезёт, да ещё спасибо скажешь, если стрелу пониже спины не засадят.

— А чего так?

— Не любят они нас. Гордые сильно.

«Может, и гордые, но причина не только в этом», — подумал Марк, вспоминая недалёкую историю этого края.

Лет пять тому назад закончилась Эпоха Лесных Войн, длящаяся почти десятилетие. Даймоны Хадамарта в союзе с лесными чародеями вели войну с аделианскими общинами Спящей сельвы. Эта война измотала и озлобила очень многих. Морфелон, которому формально подчинялась Спящая сельва, не слишком помогал местному ополчению — Лесному Воинству — бороться с даймонами Хадамарта. Королевская армия только охраняла значимые для Морфелона Предлесья и окрестности сельвы, где находилось множество важных лесопилок и плавилен. В сельву королевские отряды углублялись только по крайней необходимости: вывести местный епископат или кого-то из крупных землевладельцев. На помощь Лесному Воинству рыцари Морфелона приходили редко и всегда с опозданием. Как в тот день, когда с лёгкой руки морфелонских предателей во вражеской засаде погиб один из создателей Лесного Воинства Сельван, отец Никты, а с ним — почти все его соратники.

Само собой, делиться своей осведомлённостью с Сурком Марк не стал. Он все ещё толком не представлял, кто этот хитроватый парень, уж очень умело косящий под простачка. Учитывая недоверие сотника Феста к Марку, Сурок вполне мог оказаться приставленным доносчиком. Невинно-простоватые глаза и хитровато скошенные губы парня не внушали Марку доверия.

— Слышь, Подорлик, ты в Спасителя веришь? — неожиданно спросил Сурок, обнажив два больших передних зуба.

— Да кто ж не верит? — простецки ответил Марк.

— Не о том я. Вот ты себя, помнится, аделианином назвал, а раз ты аделианин, то ведь и призвание своё должен знать, верно говорю?

— Может и знаю, — Марк решил продолжать осторожничать.

— А я вот своё пытаюсь найти. Только что-то не выходит у меня, — признался Сурок с таким искренним вздохом, что Марк охотно ему поверил. — А как ты своё нашёл, поделись секретом?

— Шёл и шёл, вот и нашёл, — пробормотал Марк, твёрдо решив не раскрывать своего настоящего имени соратнику. — Я не шучу. Сейчас, вот в эти дни, моё призвание — идти в Спящую сельву, сражаться за королевство. А там, глядишь, путь изменится и поведёт меня, скажем, в Мутные озёра — и это тоже будет моим призванием. Оставайся верным себе, своей совести, где бы ты ни был — вот и весь секрет.

— Вот тут ты прав, прав, Подорлик, — живо подхватил Сурок. — Это ты дельно сказал. Как там в Пути Истины сказано: «Тот, кто изменит стезю свою с бездорожья суеты и греха на Путь Истины — не останется прежним, ибо путь его проляжет в сердце его». Правда, чего уж там греха таить, я столько раз себя менял, но снова скатывался на бездорожье, — Сурок потупил взор, как будто о чём-то крепко задумавшись. — Тебя, брат, как я вижу, судьба потрепала, и ты изменился. Эх, Подорлик, мне бы твой путь пройти, чтоб и меня так же!

— У тебя всё впереди, — ответил Марк ничего не выражающим тоном, хотя был удивлён такой проницательностью и в то же время — неподдельной искренностью человека, желающего изменить свою натуру, но не в силах этого сделать. — Если ты действительно хочешь измениться, то будь внимателен к знакам, какие даёт тебе Всевышний. И тогда, можешь мне поверить: придёт день, и ты предстанешь перед таким выбором, который раскалённым ножом по сердцу пройдёт. И если найдёшь в себе отвагу в этот момент выбрать Путь, а не бездорожье… вот тогда сам поймёшь, кто ты. Потому что ни наши чувства, ни мысли, ни даже поступки никогда не откроют нам того, кем мы являемся. Это откроет нам только наш личный выбор, — окончил Марк словами покойного епископа Ортоса, запечатлёнными в памяти на всю жизнь.

Сурок несколько секунд глядел на Марка, словно пребывая в недоумении и замешательстве. Затем закивал головой, зашептал что-то вроде «да-да-да» и больше не произнёс ни слова.

Всю дорогу моросило холодным дождём. Шли быстро, останавливаясь лишь на лёгкий обед и на ночлег в придорожных селениях. Воинов приучали к быстрым переходам и быстрым привалам. Войско проходило через посёлки и небольшие городки. Здесь воины встречали радушный приём. Дубовый Лист, под стягом которого шли наёмники, в королевстве знали и уважали. Им приветливо махали крестьяне, улыбались девушки, кто-то из фермеров тащил с малыми ребятишками корзины с поздними фруктами, угощая без всякой платы. Предлесья любили Дубовый Лист, несмотря на то, что в последнее время под его знамёнами появлялось всё больше наёмников, среди которых, как известно, чаще всего встречаются воры и насильники. Но суровая дисциплина делала своё дело: крестьяне не разуверились в воинах, носящих на щитах и нагрудниках дубовые листы.

Наконец войско достигло Спящей сельвы — не просто границ морфелонской провинции, а того самого вековечного леса, от которого и произошло название этого края. Лес поражал всё человеческое существо. У Марка возникло ощущение давящих стен какой-то невероятно огромной крепости — возносящегося до самых небес грозного замка. Спящая сельва свободно открывала свою мощь, совершенно не боясь людей с их неутомимыми пилами и топорами. Неведомо, сколько тысяч или десятков тысяч лесорубов понадобилось бы правителю, вздумавшему вырубить эту лесную твердыню.

Боевой лагерь наёмников располагался всего в одном полёте стрелы от громаднейшей толщи вековечного леса. Лагерь окружал острый частокол, повсюду торчали дозорные вышки с лучниками. Среди шатров, палаток, шалашей и хибарок с соломенными крышами, поднимались дымы костров.

Лагерь был невелик, однако по слухам подобные лесные гарнизоны располагались вдоль всех неспокойных рубежей сельвы, и было их, по меньшей мере, десятка два. В этом лагере остановилась половина наёмников Феста, вместе с самим сотником, остальные двинулись дальше вдоль исполинского леса, хранящего мёртвую тишину.

«Это не моя война, не моя миссия. Я только найду хранительницу и тут же покину ряды наёмников», — повторял в уме Марк, но теперь, перед нависающей могучей толщей леса эти надежды показались ему очень-очень наивными.

Спящая сельва раскрывала свои объятия.


Глава вторая. Обелиск Скорби


(Амархтон)


Королева Сильвира была недовольна донесением из Мелиса. В известии о том, что в Каллирое объявился миротворец, не было ничего определённого. Не ясно даже, Седьмой ли миротворец вернулся или пришёл некто новый. Слухи о появлении нового миротворца возникали часто, но всегда оказывались лишь слухами. Королева не обратила бы внимания на это донесение, если бы не странные обстоятельства, коими оно было овеяно.

Во-первых, оно исходило от Риоргая. Бывший мелисский вор и мошенник, ныне промышляющий шпионажем для Сильвиры в Мелисе, не стал бы беспокоить владычицу простыми слухами. Во-вторых, как написал Риоргай, за новоявленного миротворца взялась Гильдия серых магов. В-третьих, интерес к миротворцу проявило некое тайное магическое сообщество.

Слишком много суеты, чтобы слухи о новоявленном миротворце оказались всего лишь выходками шарлатана.

— Может быть, стоит отправить в Мелис старшего следопыта Калигана? — предложил градоначальник Пелей, оказавшийся в момент донесения рядом с королевой в тронном зале. — Калиган когда-то был учителем Седьмого миротворца, он точно разберётся в этом деле.

— Калиган мне нужен в Амархтоне, — ответила королева. — Для него есть задание поважнее.

— Тогда кого-нибудь из Криптии?

— Кого именно, Пелей? Кто из тайной службы способен приехать в Мелис и в короткий срок разобраться что к чему? При этом не поднять шум, не встрянуть в конфликт с серыми магами и тамошними властями. Уж не Теламон, это точно.

— Что верно, то верно. Теламон и его люди для такого дела… не очень, — проговорил Пелей, поджав губы. Несколько секунд он мялся, как будто не решаясь высказать своё предложение. — Есть тут у меня на примете один человек. Очень толковый. Он бы разобрался…

— Чего тогда медлишь? Разыщи его и прикажи от моего имени ехать в Мелис!

— Слушаюсь, моя королева. Да только… должен вас предупредить, что этот человек… из Двора Секуторов.

Королева чуть нахмурилась. Двор Секуторов, вольное военное сообщество Южного Королевства, имел дурную славу. Там находили приют многие воины Каллирои, запятнавшие свою честь невинной кровью или опорочившие себя чрезмерной жестокостью. Воители этого ордена называли себя секуторами, то есть «преследователями». Хорошо обученные искусству разрушения чар, они слыли отличными воинами-антимагами, которых в народе называли охотниками на ведьм. Их недолюбливали и боялись. Называя себя защитниками Пути Истины, секуторы не гнушались никаких средств тайной войны, из-за чего между ними и знаменитой Школой рыцарей юга длилась давняя вражда.

— Двор Секуторов присягал мне и служит Южному Оплоту, — произнесла королева нарочито, как если бы ей не хватало уверенности в истинности этих слов. — Кто именно?

— Радагар. Он превосходный секутор, настоящий мастер антимагии.

Королева нахмурилась ещё сильнее.

— Настолько превосходный, что самолично казнил двух ведьм? И если бы не твоё заступничество, Пелей, сидел бы он сейчас в темнице с амархтонскими головорезами и насильниками.

— Он был вынужден пойти на такой шаг. Двое его людей были поражены Иссушением Крови. Радагар убил ведьм, чтобы оборвать действие их заклятия. Иного способа не было. Он просто спасал своих людей.

— И лишил жизни чужих, — королева недобро улыбнулась. Через своих шпионов она была хорошо осведомлена об одном происшествии в Сумеречном городе, после которого всем секуторам было строжайше запрещено действовать в городе на своё усмотрение. — Мастер антимагии не нашёл лучшего способа остановить заклятие, кроме как убить двух женщин, его наславших? А ведь это были не боевые магессы Тёмного Круга. Простые горожанки, практиковавшие тёмную волшбу. Мать и дочь. Интересно, что могло побудить их наслать такое жуткое заклятие на вооруженных людей?

Политарх виновато развёл руками, не зная, что ответить.

— Ладно, Пелей, разбирательство давно закончено и Радагар оправдан. Но это лишь одно преступное деяние Двора Секуторов в этом городе. Скольких ещё убил твой охотник на ведьм по одному лишь подозрению в тёмной волшбе? Даже ты этого не знаешь.

Пелей недолго помолчал, а затем заговорил шёпотом:

— Да простит меня моя королева, но мне самому тревожно за таких как Радагар. Жестокость льётся в этом городе через край. Глядя на всё это, кто угодно может сорваться. Что уж там говорить о Радагаре… А в Мелисе он поуспокоится. Преследовать и убивать он там никого не станет — тамошние власти за такое мигом его на виселице вздёрнут. А разузнать, разнюхать всё, что надо — это он мастак.

— Под твою ответственность, Пелей. Делай как знаешь. Займёмся делами поважнее. Что там у нас с ответом Смотрителей?

Ответ верхушки Чаши Терпения оказался более смел, чем ожидалось. Смотрители Мглистого города требовали поспешить с выводом когорты Мегория, поскольку её дальнейшее пребывание там грозит необратимыми последствиями. Какими именно, чашники деликатно не уточняли. Лишь мягко намекали, что в случае отказа могут лишить воинов возможности выходить за пределы форта, а в случае сопротивления — разоружить их. Иными словами, чашники грозились взять городской форт Мегория в блокаду.

Королева негодовала. Заговор становился всё более отчётливым и наглым.

«Наглецы! Надо отправить в Мглистый город ещё три когорты пехоты!» — вспыхнуло желание.

«Постой, владычица! Усиление гарнизона форта ничего не даст. Тёмный Круг только и ждёт распрей между Сумеречным и Мглистым городом. Нужно слать посольство, искать примирения, убеждать, может быть, даже просить…»

Вот только кого послать? Судя по тону Смотрителей, они не станут говорить с обычным послом на равных. Отправить Пелея? Но политарх — городской управитель, он не отвечает за армию. Принц Этеокл умеет говорить убедительно, однако он сейчас в Южном Оплоте. Архиепископ Велир? Нет, не стоит его впутывать, иначе чашники сведут переговоры к спорам вокруг догматов веры.

Выход только один — ехать лично. Только личным присутствием можно повлиять на Смотрителей. Которые, похоже, слишком уж увлеклись своей игрой в независимость.

«Берегись, владычица. Королевский эскорт в Мглистом городе — идеальное цель для нападения», — заговорило чувство предосторожности.

За последний год королева пережила четыре покушения, последнее было почти успешным — покрытая бронёй тварь из подземелья прорвала кольцо охраны прежде, чем кто-либо успел схватиться за меч, и разбросала тяжеловооружённых латников как малышню. Спас королеву ценой своей жизни её конь, встав на дыбы и приняв на себя удар когтей твари, а через мгновение бестия упала под ударом секиры старшего телохранителя Филгора.

А сейчас отряд сопровождения должен быть небольшим — нельзя допустить, чтобы визит королевы чашники восприняли как демонстрацию силы.

Королева дала знак слуге.

— Позови Филгора, Калигана и Тальгу.

Пелей удивлённо поднял брови.

— Что вы задумали, моя королева?

— Тайный визит в Мглистый город. Но этот визит мы нанесём вежливо.

* * *


Из дворца выехали ещё затемно: хорошо вооружённому отряду нечего бояться рыскающей по ночам нечисти. Да и таковой в Сумеречном городе было гораздо меньше, чем в Тёмном или в Мглистом. Опасаться стоило только спланированных засад. Невзирая на строжайшую секретность визита, королева вполне допускала, что магам Тёмного Круга уже всё известно. Правда, шпионы распустили слух, что владычица выедет из дворца только в полдень, однако если маги готовят новое покушение, то вряд ли попадутся на такую уловку. Вся надежда на мастерство охраны и защиту Всевышнего.

Отряд состоял из десяти человек, не считая следопыта Калигана со своей ученицей, отправившихся час назад проверять безопасность намеченного пути. Трое верных рыцарей-телохранителей во главе с Филгором, прошедших вместе с королевой горнило Амархтонской битвы, два остроглазых стрелка из анфейской Школы мастеров лука, способных интуитивно почувствовать убийцу, целящегося из чердачного окошка, сама королева, старый посол, писарь и Зрящая Тальга. С таким отрядом королева чувствовала себя почти спокойно. Покрытая лёгким нарядным плащом с вуалью на лице, она могла сойти за знатную женщину, возвращающуюся с ночного пира в окружении своей свиты. Правда, такие ранние дамы всегда западают в глаза городским бандитам, но вряд ли у тех хватит смелости напасть на отряд. А если все-таки осмелятся… что ж, тогда им придётся уповать лишь на милосердие Филгора и его бойцов.

Город ещё спал. На улицах было пустынно, лишь в тёмных подворотнях, то тут, то там шмыгали тени. Это могли быть и ночные грабители, и кое-кто из бродячей нечисти, однако опасности они не представляли. Натренированные глаза анфейских лучников даже в непроглядной тьме заметят опасного врага. А приближение любой магической угрозы почувствует Зрящая Тальга.

Сильвира знала, что сейчас за успех её визита молятся другие Зрящие. Всего их в королевской свите было семь — семь храмовых служительниц, главной обязанностью которых была забота о духовном состоянии владычицы. Тальга была среди них старшей — и по чину, и по возрасту. Её дарованию Сильвира доверяла. В свои неполные четырнадцать Тальга пришла в Храм Милосердия и служила при нём восемнадцать лет, пока королева не призвала её в свою свиту. О своём прошлом и о том, что привело её в Храм, Тальга старалась не говорить. Но вступление на должность королевской Зрящей обязало её рассказать свою историю королеве:

— Я родилась и выросла в одном из селений Выжженных земель. Это проклятый край, где каждый человек, от простого крестьянина до знатного землевладельца, мечтает овладеть тёмной волшбой, которая есть ни что иное, как наследие магии крови. Вы знаете, что такое магия крови, владычица?

Сильвира знала. Об этой страшнейшей из магических стихий ходило слухов не меньше, чем о некромантии. Само название «магия крови» или «красная магия» навевало страх, хотя её применение осталось в далёком прошлом, а последние красные жрецы рассеялись больше сотни лет назад. Древние жрецы крови знали, что для ритуала высвобождения красной магии отнять у человека жизнь недостаточно. Нужно чтобы он утратил то, чем больше всего дорожил: родной дом, нажитые богатства, жену, ребёнка, зрение, имя, честь, веру, призвание — это уж, кому что дороже. Соединяя жертвенную кровь с эманацией человеческих страданий от утраты самого дорогого, красные жрецы творили уничтожающие заклятия, способные обратить в бегство целые армии.

Однако те страшные времена остались в далёком прошлом. Тёмная волшба, как обобщённо называли множество черно-магических практик в Амархтонском Королевстве, была лишь слабым отголоском той настоящей красной магии, что наводила ужас на целые народы. Но основная суть тёмной волшбы осталась та же — отними у человека то, что ему любимо, что наиболее ценно, без чего он будет страдать. Вот только отнимать у человека имущество, ребёнка или конечность, не получив при этом законного возмездия, в нынешнюю эпоху становилось всё более сложно. Но это только делало людей изобретательней.

— Моя мать и отчим изучали тёмную волшбу, — рассказала Тальга. — Особенно отчим. Тёмная волшба могла сделать его сильнее ненавистных соседей, а кроме того — обогатить. Бывало, он дарил мне котёнка — я очень любила кошек, — а когда я привыкала к своему любимцу, отнимал его и приносил в жертву. Он хорошо понимал, что не кровь котёнка высвободит магическую силу, а мои слёзы, мольбы и страдания. Я умоляла и его, и мать, но всё было тщетно. За один фиал с порождённой таким путём эссенцией маги платили им как за хорошую овцу, а кроме того — давали заколдованную метку Тёмного Круга. Полсотни таких меток открывали двери в их сообщество любому смертному. Отчим был одержим желанием вступить в Тёмный Круг — это была мечта всей его жизни. А единственным безопасным источником наполнения его фиалов была я. Когда я отказалась взять в подарок нового котёнка, отчим стал искать другие способы. Я лишилась подруг, которых он настроил против меня. Лишилась всего. Он следил за мной, чтобы узнать, что ещё мне дорого, чего ещё меня можно лишить, чтобы наполнить эссенцией новый фиал… Он очень обрадовался, когда узнал, что у меня есть мечта — выйти замуж за соседского паренька, сына кожевника. Это значило, что у меня ещё есть что отнимать. Но я опередила моего отчима. Я отняла мечту у него самого — сожгла все метки Тёмного Круга, которые он накопил. Сорок четыре метки — совсем чуть-чуть ему недоставало до полусотни. Когда отчим узнал об этом, рассудок его помутился. В ту минуту я в ужасе поняла, что совершила убийство. Так оно и было. От пережитого потрясения отчим умер, а мать прокляла меня и выгнала из дома. Куда мне было идти? Для всей округи я была проклятой. Тогда я и отправилась на поиски Храма Милосердия, о котором слышала от одного пилигрима. И с тех пор я знала точно: никто больше не отнимет у меня то, что мне дорого. А если и отнимет, то не получит в придачу моих страданий.

«Ты ошибаешься, девочка, если думаешь, что Храм ничего у тебя не отнимет и не заставит страдать, — сказала мне настоятельница. — Он отнимет у тебя свободу, потому что ты не сможешь выходить за его стены без моего согласия. Он отнимет у тебя любимые занятия, потому что здесь ты будешь делать только то, что тебе прикажут. И что самое главное — он отнимет у тебя возможность влюбиться, выйти замуж, обрести родной дом, родить и воспитать детей. Таковы правила. Даже Храм Милосердия может быть очень жесток, дитя». Я поняла, что это и есть моё испытание, и ответила ей: «Храм ничего не может отнять у меня, матушка. Всё, о чём вы сказали, я отдаю ему сама. Добровольно. И знаю, что никогда об этом не пожалею. Невозможно отнять у человека то, что он отдаёт без всякого принуждения. Невозможно страдать от потери того, что даришь с чистым сердцем». В тот же день я стала послушницей Храма Милосердия.

Услышав от Тальги эту историю, Сильвира поклялась положить конец практике тёмной волшбы в Выжженных землях. Но выполнить свою клятву оказалось не так просто. Во время похода на Амархтон Сильвира без труда захватила край Выжженных земель, строжайше запретив там использование тёмной волшбы. Однако приучить к мирному труду жителей, привыкших к волшбе, сглазам и порче было делом нелёгким. Местные колдуны, поощряемые Тёмным Кругом, постоянно насылали мор и проклятия на всех, кто пытался изменить привычное течение жизни края. Управы на таковых не было. Пока в Выжженных землях не обосновался Двор Секуторов…

…Королева глянула сквозь вуаль на ехавшую рядом Тальгу. Зрящая спокойно сидела в седле, не подавая и тени тревоги. Значит, причин для беспокойства пока нет. Своей Зрящей королева доверяла так же сильно, насколько не доверяла антимагам Двора Секуторов. Формально магистры секуторов подчинялись Южному Оплоту, а их воспитанники-антимаги проявляли всяческое усердие на службе владычицы Сильвиры. Королева была вынуждена признать, что навести порядок в Выжженных землях без их помощи было бы очень сложно. И всё же она не хотела иметь с ними дела. Её рыцарей возмущали коварство и жестокость секуторов, их нежелание идти на переговоры с врагами, их воинственные идеи искоренения всех магов. Как-никак Двор Секуторов был наследием печально известного Ордена Третьего миротворца — Меча Справедливости, принесшего в своё время множество бед и несчастий всей Каллирое.

В Тальге королева видела полную противоположность секуторам. Зрящая, казалось, вообще не признаёт такого понятия по отношению к человеку как «враг». Молчаливая, немногословная, она всегда горела неутомимым желанием помочь, образумить, исправить. Познавшая с ранних лет жестокость, сама испытавшая когда-то помутнившую рассудок ярость, она умела найти подход к любому озлобленному человеку. В свите королевы она служила не только своим даром распознания. Королева не раз обращалась к ней со своими противоречивыми мыслями, переживаниями, устремлениями, ища совета, благословения или просто понимания…

Отряд миновал главную улицу, проехал через торговую площадь, где уже с первым проблеском рассвета собирались торговцы, выехал на дорогу к Мглистому городу. Вдоль дороги росли молодые кипарисы. Иные деревья неохотно приживались на этой земле, скрытой от солнца и дождя. До прихода Армии Свободы во всём городе были только сухие, безжизненные деревца да колючие тёмные терновники-аканты. За посаженными деревьями и кустарниками следили садовники, набранные из безработных жителей.

Прошло три года со дня освобождения Амархтона, а горожане пока что упрямо не понимали, зачем новые власти сажают зелень и роют каналы для её орошения, строят приюты для больных и убогих. Амархтонцы по-прежнему не понимали милосердия — даже в Сумеречном городе, полностью подчинённому Сильвире. К убогим здесь не питали ни сочувствия, ни презрения — их просто не замечали, как не замечали разбросанный на дорогах мусор, разве только когда спотыкались; но и это случалось редко, так как все глядели себе под ноги. Для большинства горожан равнодушие оставалось главным жизненным правилом: никого не поддерживай, ни во что не вмешивайся, живи тихо и мирно.

Королева с тоской ловила себя на том, что победа в Амархтонской битве, забравшей тысячи жизней её друзей и соратников, была куда более лёгкой задачей, чем возрождение освобождённого города. В битве всё было ясно: вот враг, сильный и могущественный, его нужно сломить, и победа будет за нами. Теперь получалось, что та страшная бойня была всего лишь тактической расстановкой сил перед настоящей битвой.

Битвой с невидимым, коварным и необычайно хитрым врагом. Битвой, длиною в годы.

К заставе, условно разграничивающей Сумеречный и Мглистый город, подъехали с наступлением рассвета. Свои стражники беспрекословно пропустили отряд Сильвиры, сразу догадавшись, кто эта знатная женщина с идеально ровной спиной и выбивающимися из-под острого капюшона огненными прядями волос. Повстречавшись же со стражей Мглистого города, Сильвире пришлось откинуть вуаль, открыв лицо и королевский герб на золотой цепочке, опускающийся на стальные переплетения нагрудника. Стражники Чаши Терпения — хмурые воины с алебардами — почтительно расступились, пропуская владычицу. Отныне визит королевы перестал быть тайным, однако Сильвиру это не смущало. До городских палат Смотрителей оставалось четверть часа езды, и вряд ли шпионы Тёмного Круга, если таковые есть на заставе, успеют подготовить засаду.

Если, конечно, на дороге до сих пор нет ни одной засады.

«А вот это сейчас и узнаем», — королева незаметно улыбнулась, заметив приближающуюся фигуру в нищенском тряпичном одеянии. Старший следопыт, мастер своего дела, всегда умел напустить на себя вид коренного амархтонца. Шёл он беззаботно и даже лениво. Зачёсанные назад тёмные жёсткие волосы, маленькие, вечно прищуренные глаза и чуть натянутые в полуулыбке губы — королева улыбнулась давнему нестареющему соратнику. Порой Калиган раздражал её своим невозмутимо-надменным спокойствием и важным видом стратега, у которого всё под контролем и все события развиваются по его плану. Однако столь же толковых и преданных соратников как Калиган у Сильвиры было немного.

— Что там? — коротко осведомилась владычица.

— Засад нет, это точно, — доложил Калиган. Его лицо сохраняло извечную полуулыбку.

Многогранные способности старшего следопыта не раз вызывали у королевы восхищение. Он прекрасно ориентировался в лесах, степях и горах, идеально читал следы людей, зверей и даймонов и так же мастерски использовал свои навыки в больших городах. Он умел устанавливать свои ловушки и обезвреживать чужие, умел с первого взгляда понять есть ли впереди засада или нет. Мог с лёгкостью выведать нужные имена в шумном трактире, прикинувшись пропойцей, равнодушным ко всему, кроме выпивки или провести важные переговоры с удельными князьями, выдавая себя за высшего посла королевы Сильвиры. Он в совершенстве владел мечом, метательными кинжалами и луком и ещё много чего умел. А если не умел, то никогда не терялся, всегда сохраняя вид мастера на все руки.

— Засада возможна лишь у самого Дома Смотрителей. Там сейчас мой человек, он предупредит, если что.

— Ты отправил туда свою ученицу?

— Нет, моя королева. Флою я отправил с сообщением о вашем визите к Мегорию, чтобы его когорта была наготове.

— Излишняя предосторожность, — сказала королева, трогаясь дальше. — И в то же время — грубая беспечность по отношению к твоей юной ученице. Отпускать девчонку одну в этом городе… Хотя это вполне в твоём духе, Калиган.

Следопыт шёл рядом, теперь приняв вид низшего слуги, которому не полагается даже ослика для сопровождения своей госпожи. Наверное, он мог бы сейчас возразить, что его ученица Флоя сумеет укрыться в городе хоть от сотни псов-ищеек и рискует сейчас гораздо меньше спутников королевы. Но как давний соратник Сильвиры, не первый год состоящий в её Тайном Совете, Калиган хорошо понимает, когда стоит возразить владычице, а когда лучше промолчать.

Мглистый город просыпался, люди тащили на рыночную площадь поклажи, торговцы открывали свои лавки. Босоногие нищие плелись по пыльной дороге со своими чашами для милостыни, чем-то напоминающими округлую чашу на длинной ножке — символ Чаши Терпения, заправляющей в этой части Амархтона. В отличие от Сумеречного города, попрошайки здесь не тащились за всадником, выпрашивая подаяние своим убогим видом и вонью своего тряпья. Милостыню просили в строго установленных местах: на базарах, у храмов или капищ. Однако порядок был лишь видимым. По донесениям шпионов, разбойничье ремесло в Мглистом городе процветало куда больше, чем в Сумеречном. Просто здесь его терпели. Терпели, как и все остальные беды: болезни, нищету, пьянство, тёмную волшбу и само равнодушие. Чему Смотрители научили здешних горожан, так это терпению. Вот только являлось ли это терпение добродетелью или всего лишь иной формой равнодушия, королева не бралась судить.

«А ведь нужно отдать должное чашеносцам, — подумала она. — Что бы мы делали с этой армией голодных ртов? Никаких сил не хватило бы, чтобы удержать эту массу под контролем. Хадамарт сдерживал их злым равнодушием, а когда не помогало — страхом. Ссылка в Подземные Копи казалась участью худшей, чем публичная казнь. Чаша удерживает народ в узде при помощи своего учения о терпении. Тебе, владычица, с твоими-то идеалами свободного выбора, это было бы не под силу. Признай это. Как говорит Пелей, ненависть к захватчикам пересилила бы равнодушие, и тогда кровавый бунт охватил бы весь город…»

В этот момент Тальга приглушённо вскрикнула и тяжело задышала.

— Что такое, Тальга? Ты что-то чувствуешь?

Зрящая, уже овладев собой, обратила к владычице тревожный взгляд крупных небесно-голубых глаз.

«Неправду говорят, что у Зрящих отрешённый, блуждающий где-то в высших сферах, взгляд, — в который раз убедилась королева. — Взгляд у них живой, тёплый и любящий. Этот взгляд невозможно не ощутить. Невозможно ему не открыться и не стать под его действием чуть-чуть чище».

— Где-то идёт тёмная волшба. Очень сильная… Но она не обращена против нас, — отрывисто проговорила Тальга.

— Мы можем двигаться дальше?

— Да, владычица. Для творящих эту волшбу мы неинтересны. Или они не знают о нас.

Минут через десять впереди послышался нарастающий шёпот многолюдных голосов. Это могло бы сойти за всеобщий молебен, если бы не хаотичность звуков: там были и стоны, и плач, и шипение, и завывания.

Королева вопросительно глянула на Калигана.

— Это площадь Обелиска Скорби, моя королева. Люди толпятся там каждый день в надежде получить избавление.

— Избавление? От чего?

— Говорят, воды фонтана очищают от болезней и снимают любую боль с души, — пояснил следопыт. — Как по мне, то это очередная сказочка чашников.

Посреди площади возвышался высоченный обелиск в форме всё той же округлой ритуальной чаши на высокой ножке. Через край медленно переливалась вода и сбегала вниз в мраморный резервуар, сооруженный вокруг обелиска. Время от времени кто-то из толпы подходил, благоговейно омывал руки и смачивал водой лицо. Несмотря на раннее утро, здесь собралось не меньше двух сотен горожан и приходили новые. Давки и толкучки не было, всё происходило спокойно. По крайней мере, вокруг не было видно ни одного стражника-чашеносца.

Королева остановила коня. Многоголосое моление столпившихся вокруг Обелиска людей вызывало у неё неприятные чувства. К кому взывают эти люди, кому поклоняются? Нет сомнения, что все они — сторонники Чаши Терпения, но разобраться в их вере тяжело даже богословам. Смотрители Чаши Терпения признавали Путь Истины и верили в Спасителя, однако, по их же утверждению, путь их отличался от пути тех, кого принято называть аделианами. Иные храмовники из окружения Сильвиры пытались спорить с чашниками о вере, но те отвечали лишь туманными, расплывчатыми рассуждениями о великом замысле Всевышнего и о терпении всех верных.

…И тут королева вздрогнула. То, что она увидела, открыло ей новую грань в учении Чаши. Прихожане, если можно было так назвать это собрание без поводырей, были сплошь босыми. Те же, что пришли обутыми, оставили свои сандалии у дороги. Но поражало вовсе не это. Пространство вокруг Обелиска Скорби было полностью покрыто мелкими железными шипами, вбитыми в дорожную брусчатку. Шипы были набиты так плотно, что впивались в босую ногу при каждом шаге. И при этом далеко не все люди стояли на месте. Многие убеждённо ходили вокруг Обелиска, умышленно причиняя себе как можно больше ран.

Королева сохраняла бесстрастное выражение лица. Внутри же её поднималось возмущение. Путь Истины в разных уголках Каллирои поддавался разным искажениям, порой самым нелепым. Сильвира была не особо сведущей в вероучении и не обращала на это внимания, но ТАКОЕ она видела впервые.

— Омовение может позволить себе лишь тот, кто в полной мере вкусил страданий, — проследив за взглядом владычицы, пояснил Калиган. — Чаша сердца того, кто ищет избавления, должна переполниться скорбью, и лишь тогда омовение даст плод. Так учат Смотрители, — добавил следопыт, выражая в тоне то, на что не мог повернуться язык в присутствии королевы. — В особые дни тут собирается до пяти тысяч…

Калигана прервал тихий стон Зрящей Тальги. Глаза её были широко открыты, светлые волосы рассыпались по плечам, служительница вцепилась обеими руками в поводья.

— Волшба. Тёмная. Очень сильная… рядом, — отрывками прошептала она.

— Всем оставаться здесь, — приказала королева и спрыгнула с коня. — Филгор, Калиган, со мною!

Старший телохранитель в чёрных доспехах и следопыт в нищенском одеянии пошли рядом, держась по бокам владычицы.

— Что вы задумали? — без особого волнения, но с каким-то нехорошим предчувствием в голосе спросил Калиган.

— Я хочу знать, что за волшба тут творится.

— Прошу простить за избитую фразу, но это может быть небезопасно. Поручите это дело мне и двигайтесь дальше. Ваш визит к Смотрителям важнее какой-то волшбы.

— Когда мне понадобится твой совет, я тебя спрошу, Калиган! — строго ответила королева. Она хорошо знала, что её Зрящая не станет бледнеть и закатывать глаза из-за какой-то мелочи, вроде наведения порчи магом-самоучкой. Обычно Тальга просто останавливалась и мягко указывала перстом: «Там волшба» или «Там готовится человеческое жертвоприношение» или «Там шестеро колдунов плетут совместное заклятие». На сей же раз Зрящая отреагировала настолько необычно, что королева не могла позволить себе проехать мимо.

Не доходя до шиповатой части площади, королева остановилась. Теперь она видела, что пространство вокруг Обелиска Скорби покрыто свежей кровью. Между шипами проходили мельчайшие желобки и уходили в сторону, собираясь в один идеально гладкий каменный жёлоб, который можно было принять за сточный. Но кому могло прийти в голову создавать сточный жёлоб посреди площади, если дожди в Амархтоне — такое же невиданное явление, как снег в Мелисе!

— Сюда, — королева быстро пошла вдоль жёлоба к близлежащему зданию, напоминающему трехъярусную пирамиду. Спустя пятьдесят шагов жёлоб закончился кованной решёткой, какой закрывали городские канализации. Кровь стекала вниз во тьму. И оттуда не несло нечистотами — один только стойкий запах свежей крови.

Королева дала знак Филгору.

— Вскрывай.

В отличие от Калигана старший телохранитель не стал призывать к осторожности, а тотчас снял из-за спины тяжёлую боевую секиру. У оружия было широкое лезвие полумесячной формы с одной стороны и острый, чуть загнутый клюв, с другой. Могучие удары по краям решетки взмели пыль и осколки брусчатки. Несколько человек из толпы вокруг Обелиска оглянулись на шум.

— Моя королева, прошу простить, но я крайне не советую вам этого делать, — проговорил Калиган. Его тон, спокойный и деловитый, не выражал беспокойства, но королева, зная Калигана много лет, чувствовала, что он встревожен. — Мы сейчас не в том положении, чтобы настраивать против себя толпы фанатиков чужого города…

— Это мой город! — отрезала королева. — Мглистый город находится под покровительством Священного Союза, а значит, я за него в ответе. И должна знать, что здесь делают с моими подданными.

Калиган непринуждённо пожал плечами, мол, как знаете, сиятельная королева, я вас предупредил.

Филгор рубил до тех пор, пока один край решетки не прогнулся. Тогда старший телохранитель, подцепив решетку клювом секиры, вырвал её и отбросил прочь.

— Огня, — приказала королева.

Секунда — и в руках Сильвиры появился зажжённый одним росчерком кремня факел.

— Святые Небеса! — вырвалось у владычицы.

Свет факела осветил внизу под стоком огромную чашу. Но не ту, которая являлась символом чашеносцев, а жуткий кубок в форме человеческого черепа! Кровь стекала туда мягкой струей и наполняла сосуд уже примерно на треть.

Ужасающий смысл сооружения, построенного на человеческой боли и крови, алтаря, пожирающего людские надежды, чаяния, мечты, отозвался в груди владычицы ледяным холодом.

— Магия крови, — выдохнула она.

Да, она самая! Древняя красная магия, построенная на боли человеческих утрат всего самого дорогого: здоровья, ребёнка, семьи, веры, мечты, призвания… всего того, что человек бережёт и лелеет, без чего не видит в жизни смысла.

Магия крови. Невероятно, непостижимо! Здесь? В Мглистом городе? На святом для тысяч горожан месте? Королева почувствовала головокружение: да она не знает и десятой доли того, что происходит в её городе!

— Владычица! — предупреждающе произнёс Филгор.

Толпа у Обелиска враждебно зашевелилась. Похоже, эти люди решили, что вероломные чужаки хотят осквернить их святыню. Иные горожане, преимущественно матери с малыми детьми, остались стоять на окровавленных шипах у Обелиска, большинство же двинулись на дерзких с возмущённым гулом:

— Прочь, прочь, святотатцы! Прочь от очищающей Чаши!

— Убирайтесь, гнусные еретики!

— Прочь! Не призывайте небесный гнев на весь город!

Выкрики не были чрезмерно агрессивными, королеве доводилось слышать куда более грубое недовольство подданных, однако движущаяся босыми ногами по острым шипам толпа выглядела устрашающе. Эти фанатики не остановятся ни перед властным движением руки южной владычицы, если она откроет своё лицо, ни перед сталью мечей её охранителей.

— Пора уходить! — шепнул Калиган невозмутимо.

Но королева оставалась на месте. Мысли летели. Чашники не могут не знать, что здесь происходит. Наверняка об этом жертвеннике им всё известно. Если уйти сейчас — не пройдёт и получаса, как они заметут следы и поймать их с поличным не удастся. А кроме того…

— Калиган. Это жертвенная кровь. Люди проливали её, лишая себя здоровья, упований, надежд. Она наполнена страданиями и болью утрат. В руках красных жрецов — это страшнейшее оружие. Если они используют эту кровь против когорты Мегория… Надо опрокинуть чашу. Понимаешь?

Следопыт глянул в её горящие глаза, как в очи безумной богини, вздумавшей уничтожить мир и себя вместе с ним. Но королева знала: он лучше других понимает, что если уж она на что-то решилась, и в глазах её загорелся этот шальной огонь, то лучшее, что остаётся сделать её подданному — это помочь ей совершить затеянное безумие.

Мгновение — и выхваченная из походной сумки верёвка с крюком на конце устремилась вниз. Стальной крюк зацепился за край чаши-черепа.

— Помогай, — шепнул следопыт старшему телохранителю.

Вместе они поднатужились и натянули трос. Жертвенная чаша оказалась довольно тяжёлой, но соратникам королевы не было нужды её поднимать. Чаша-череп накренилась, и этого оказалось достаточно. Короткая подставка хрустнула, подломилась, и огромная чаша рухнула, разливая жертвенную кровь по подземным каналам.

В последний момент королева, которую встряхнуло пугающее предчувствие, хотела крикнуть «Стойте!», но было поздно.

…А что произошло в следующий миг королева не успела понять. Земля задрожала. Калиган и Филгор подхватили владычицу под руки и почти бегом потащили назад к отряду.

— Бежим, Сильвира, бежим или нам конец! — зашептал ей в ухо следопыт.

Через мгновение королева поняла, что он был как никогда прав.

Раздался невыносимый вой жутких, преисподних чудовищ, а затем — страшный выброс из подземелья шести столбов пылающего красного пара! Толпа ахнула, завизжали женщины. В небо взлетели груды брусчатки, земли, грязи, нечистот — и всё это посыпалось страшным градом вниз. Спасаясь, люди бросились врассыпную, вопя от ужаса, как если бы наступил судный день.

Взметнувшиеся столбы упали через секунду. На их месте образовались шесть больших, обрамлённых кровью дыр. И тут королева почувствовала, как из этих отверстий вырываются на свет шесть жутких, опьянённых магической мощью бестий.

— Бежим! Бежим! — уже кричал Калиган.

Но королева была обязана обернуться.

Святые Небеса, сила и крепость Небесного Престола!

Кошмарные, кроваво-бурые твари, покрытые вздувшимися жилами и переплетениями нечеловеческих мышц, превосходили всё, что доводилось видеть Сильвире за годы боевых походов. Маленькие черепа, по форме очень похожие на чашу-череп, выделялись четырьмя парами сильно выпирающих алых клыков. Длинные лапы были усеяны сабельными когтями, торчащими вплоть до локтевых суставов. Ближе к тазу тело сужалось. Жилистые ноги монстров выглядели тонкими и худыми, но, тем не менее, оказались очень резвыми.

«Хаймары, даймоны крови!» — вынырнула первая мысль. Но нет, от этих существ веяло гораздо большей мощью, чем от известных Сильвире бестий. Архихаймары? О таких королеве ещё не доводилось слышать.

На размышления времени не осталось. Люди с дикими воплями убегали с площади, иные падали, натыкаясь всем телом на мелкие острые шипы, однако страх был так велик, что боли никто не замечал.

«Что я наделала? Эта кровь… эта магия… она столько дней, недель, месяцев скапливалась тут! Столько людей, жаждущих исцеления, а получивших лишь новые увечья и болезни, лишились здесь веры и надежды! Как я могла подумать, что такая силища может просто уйти в землю, как пролитое вино! Проклятые сказки, проклятые суеверия, передающиеся из рода в род, проклятые россказни невежественных храмовников! Почему я до сих пор верю, что убийством ведьмы можно снять наложенное ею заклятие, а разрушением истуканов — отучить людей поклоняться идолам? Почему, если жизнь свидетельствует, что все эти „праведные уничтожения“ делают только хуже?!»

…Королева бросилась бежать одновременно с помчавшимися на неё бестиями. До спешившегося и готового к обороне отряда оставалось шагов тридцать — не успеть. Хаймары, а точнее архихаймары, неслись подобно смерчу. Шесть порождённых магией крови бестий, способных изорвать сотню пехотинцев.

— Беги, Сильвира! — крикнул Калиган, а сам развернулся, выхватывая из-под своего нищенского тряпичного плаща утяжелённый, чуть изогнутый у основания односторонний меч — удобный для сильных рубящих ударов. Прикрывать королеву остался и Филгор, обхватив рукоять тяжёлой секиры двумя руками.

— Приготовились… — прошептал Калиган, глядя на несущегося монстра прищуренными глазами.

Устоять на дороге разъярённого архихаймара — всё равно что пытаться остановить грудью взбешенного слона. Калиган и Филгор дружно отпрыгнули в стороны, пропуская мчащихся бестий, и тут же оба нанесли удар. Меч следопыта глубоко резанул по мышцам живота монстра, но тот лишь заревел, отнюдь не собираясь падать и умирать. Удар рыцаря-телохранителя оказался более удачен: лезвие секиры перерубило ногу архихаймара возле колена. Монстр покатился по брусчатке, дико ревя и разбрызгивая смешанную красно-чёрную кровь — смесь крови даймона и человека.

— Стреляйте! — закричала королева, слыша за спиной настигающий рокот чудовищ.

Двое анфейских лучников одновременно сделали залп. Стрелы, направленные в узкие глаза бестии, чиркнули по черепу, оставив две пустяковые царапины.

«Не уйти! Не уйти!» — застучала молотом мысль.

Уже чувствуя яростное дыхание монстра, королева выхватила меч на бегу и, резко уйдя вбок, рубанула тварь по животу — выше не достать. Архихаймар взревел и занёс над головой королевы сабельные когти. В следующую секунду, за миг до того, как на королеву обрушился страшный удар, перед ней возник один из телохранителей, прикрыв владычицу щитом и собственным телом от неминуемой смерти. Чудовищный удар монстра швырнул воина в королеву: вместе они отлетели и рухнули у глухой каменной стены.

— Ты жив, Лик? — с трудом выбираясь из-под тяжёлого телохранителя, оглушённо прошептала королева и замерла. Сломанный коготь твари торчал из насквозь пробитого щита, пронзив руку воина. Из трёх глубоких порезов посреди нагрудника сочилась кровь. С такими ранами бойцу не выжить, если только не передать его немедля опытному врачевателю.

Меч валялся далеко в стороне. Королева попыталась встать, но при этом всё вокруг закружилось и она снова упала. Гудела разбитая голова, сбилось дыхание. Помочь своим защитникам владычица не могла.

Слышалось дикое ржание напуганных лошадей. Королевский писарь, вцепившийся в поводья, пытался усидеть на мечущемся в безумном страхе скакуне. Старый посол лежал на дороге, раскинув руки, очевидно, свалившись с лошади затылком вниз.

Рядом с королевой оказалась Тальга.

— Вставайте, владычица! Вставайте или погибнете!

Зрящая была очень близка к истине. Филгор с Калиганом ухитрились отвлечь на себя четырёх архихаймаров. Старший телохранитель ещё пытался биться, а следопыт, убедившись в бессилии своего меча перед магической плотью монстров, только уворачивался от смертоносных когтей-сабель. Два других телохранителя бились с тем монстром, который лишился ноги, но ничуть не умерил яростной прыти.

— Целься им в глаза!

Анфейцы вновь схватились за луки. Две стрелы ударили монстра в массивную грудь — тот, не заметив ран, пронзил и поднял на когтях одного лучника и с невероятной силой шмякнул его о стену. Другой стрелок, видя гибель собрата, ринулся прямо под руки-страшилища архихаймара и, резко присев на колено, всадил длинную стрелу меж клыков твари. Бестия отринула, выбросив из пасти брызги крови. Выстрел был ловок и смел, за такое мастерство лучники получали высшие награды. И всё же против тварей, которые не имели жизненно важных органов и состояли сплошь из жертвенной крови и магии, стрелы были почти бессильны.

Монстр согнул ноги, собираясь прыгнуть на ловкого стрелка, однако кто-то его опередил. Лучник-анфеец вскрикнул и упал, раскинув руки. Изо рта и носа воина хлынула кровь. Смерть его была мгновенной.

И только теперь королева увидела стоящую у стока в подземелье фигуру в кроваво-красной мантии.

«Жрец крови! — догадалась королева, едва заметив в его руке причудливо закрученный посох с наконечником в виде пасти чудовища. — Вот и всё».

— Вставайте же, владычица! — хрупкая Тальга рванула её с такой силой, что разом подняла на ноги.

Что она задумала? Твари неуязвимы. У них нет ни сердца, ни мозга — одна лишь ненасытная жажда крови и смерти…

«Кровь! — поймала догадку Сильвира. — Они же наполовину состоят из жертвенной человеческой крови! И если эту кровь освятить… эх, ну почему со мной нет ни одного священника!»

«А ты, Сильвира? Сколько раз ты исполняла обязанности священника в боевых походах! Сколько раз тебе доводилось провожать в Небесный Путь смертельно раненых воинов, освящать для питья нездоровую воду, благословлять новобранцев и сочетать узами брака пары влюбленных?»

Она подняла руки одновременно с Тальгой. Зрящая всё понимала без лишних слов.

— Невинная кровь, отданная по неведению, приобщённая коварным обманом к нечистому ритуалу… — королева начала выводить формулу молитвы, сочиняя её по ходу мыслей. Обряд очищения жертвенной крови был ей незнаком, но сейчас — тот случай, когда форма не столь важна. Главное — личная внутренняя сила и, само собой, чистая вера…

В секундном потоке мыслей Сильвира принесла на суд Всевышнего каждый свой грех, каждую слабость, каждую мелочь, которая сейчас ощущалась особо остро и могла всё погубить. И в то же время осознавала, что её раскаяние — ничто, оно забудется, как забываются все пламенные обещания Спасителю, данные в миг беды.

«Этого недостаточно, недостаточно… Жажда очищения должна быть сильной, искренней, бесповоротной, как роковая клятва. Иначе обряд останется бесполезным бормотанием молитв. Чем пожертвовать? Какой обет дать Спасителю?»

«Отказаться от создания Южной Империи. Оставить идею об объединении южных земель под своим владычеством!» — пришла безумная, но очень чёткая и яркая мысль.

«Это новое искушение… враг хочет убить мою мечту… хочет сделать меня слабой и беззубой», — мгновенно отреагировала Сильвира, готовая умереть, но не отречься от своей заветной цели.

…Её спасло лишь то, что рядом была Тальга. Что за сила живёт в этой служительнице, для Сильвиры всегда оставалось загадкой. И сейчас эта сила взывала к Небесам, призывая свет очищения на плоть порождений магии крови…

Но враг, ненавидящий и Зрящую, и Бога, которому она служила, понял, чем грозит ему эта женщина.

Жрец в красной мантии что-то шепнул и приподнял посох. Глаза Зрящей испуганно расширились и кожа мгновенно побледнела. Мгновенно поняв, что именно услышала Тальга, королева чуть не вскрикнула от отчаяния.

Хайма Катара! Зловещее Заклятие Крови, несущее смерть каждому, кто хоть раз совершил убийство. Убил умышленно или по случайности, по приказу или по злому умыслу, раскаялся или нет — Хайма Катара не знает разницы. Конечно, у опытного воина всегда есть небольшой шанс остановить насланное заклятие, отбить, обезвредить, ослабить, но только в том случае, если его противник — обычный маг средней силы. Но от Хайма Катара, насланного жрецом крови спасения нет.

В следующую секунду цвет лица Тальги вновь переменился: из бледного в ярко-красный. А ещё через миг — кровь хлынула изо рта, носа и глаз Зрящей.

У королевы закружилась голова. Она покачнулась и упала, не выдержав действия выедающей разум магии крови. Тальга же устояла и даже не опустила рук, продолжая обряд. Кровь уже сочилась у неё из-под ногтей, крупные капли падали на землю. Руки её затряслись, губы судорожно раскрылись.

«Это нечестно… несправедливо… — шумело в голове королевы. — Она не убивала своего отчима. Она только… лишила его мечты… он заслужил это, в конце концов!»

Но, видимо, совесть Зрящей всё-таки называла это убийством. Иначе Заклятию Крови не было бы за что зацепиться.

Тальга безжизненно упала на спину, раскинув руки. Однако обряд был завершён. Шесть могучих бестий взвыли — на сей раз воем ужаса и боли, позабыв о почти побеждённых врагах. Выпирающие жилы архихаймаров неестественно вздулись, словно под сильным давлением изнутри. Твари неистово выли и скрежетали, полосуя воздух когтищами, но сделать уже ничего не могли. Кипящая в них жертвенная кровь вопияла к Небесам.

— В сторону, в сторону, бегите от них подальше! — закричал Калиган, первым догадавшись, что сейчас произойдёт.

Жилы архихаймаров лопнули — из них вырвались потоки клубящейся в алом пару крови. Королева чуть не оглохла от исступлённого воя. Каждый, кто ещё стоял на ногах, мгновенно рухнул. Кровь хлестала из бестий ручьями, вены лопались, источая красные фонтаны, охваченные алым паром. Освящённая кровь больше не могла оставаться в нечистых телах. Она рвалась на свободу, разрывая и обращая плоть неуязвимых бестий в изодранную ветошь…

…Королева обнаружила себя согнувшейся на коленях. Слух постепенно возвращался, причиняя страшную головную боль. Изъеденные трупы архихаймаров валялись на площади, смрадно дымя. Где-то в стороне копошился Филгор, пытаясь подняться на ноги. Остальные не шевелились. Сильвира подползла на коленях к залитой кровью Тальге. Глаза Зрящей были широко открыты и глядели на свою владычицу с угасающей тревогой, переходящей в безмятежный покой.

— Не допусти, владычица… не допусти кровопролития, — прошептала она, будто умоляя, и губы её застыли.

Королева обернулась к стоящей на площади красной фигуре с посохом. Жрец крови не уходил и не колдовал, а будто чего-то дожидался.

«Чего же ты ждёшь, исчадие? Убей меня, вот я, совершенно беспомощная и беззащитная. Самый лакомый трофей для Тёмного Круга. Убей меня, но придёт день, и кровь моя с тебя взыщется… как кровь этих несчастных горожан с твоих бестий…»

Боль и гнев нахлынули на королеву за миг до того, как взгляд её затмила красная пелена и владычица упала на грудь своей Зрящей.

* * *


В чувство её привёл влажный платок, отирающий щеки. Королева отпрянула, тут же попытавшись встать, и снова упала бы, если бы её не подхватили два армейских лекаря. Трупы архихаймаров ещё дымили, очевидно, прошло всего несколько минут. Площадь была перекрыта воинами Первой когорты, вооружёнными длинными копьями и прямоугольными щитами, саму владычицу окружали тяжеловооружённые мечники. К королеве шагнул военачальник Мегорий, командующий Первой когортой — той самой когортой, из-за которой возник этот конфликт со Смотрителями Чаши.

— Сиятельная королева, позвольте доставить вас в лазарет, — произнёс Мегорий. Молодой, как для командующего целой когорты, он, тем не менее, ещё в Амархтонской битве отличился необычайной отвагой и разумной тактикой.

— Оставь, Мегорий, это не моя кровь, я не ранена, — королева бросила взгляд на тело Тальги, которое уже заворачивали в погребальное покрывало. — Что с остальными?

— Я скорблю вместе с вами, сиятельная королева. Оба ваших анфейца мертвы. Двух рыцарей-телохранителей мы перевязали и уже отправили в лазарет. Старший телохранитель Филгор и следопыт Калиган отделались лёгкими ранениями.

Филгор, насупившись, стоял рядом, изредка озираясь по сторонам. Калиган чуть поодаль что-то втолковывал шпиону тайной службы из форта Мглистого города, указывая при этом на кровавые дыры вокруг Обелиска Скорби.

— А как Лик? — королева глянула на лежащего под пронзённым щитом четвёртого телохранителя.

— Он мёртв, — коротко ответил Мегорий. — И старый посол ваш тоже умер. Расшиб голову, упав с коня. Писца вашего мы еле поймали. Трясётся, бубнит что-то, а так, ничего. Прикажете сопроводить вас в форт, сиятельная королева?

— Нет, — резко ответила владычица. — Я возвращаюсь во дворец. Всех раненых доставь в лазарет. Мёртвым обеспечь достойное погребение, — она глянула на завернутое в покрывало тело Тальги и едва сдержала слёзы.

— Я пошлю с вами отряд своих мечников, сиятельная королева, — сказал Мегорий. — Тогда к вам никто не сунется.

Королева кивнула.

— А где же чашеносцы?

— Уже здесь, сиятельная королева!

На площадь медленным шагом выходили сотни две воинов с длинными боевыми трезубцами, облачённые в фиолетовые одеяния, с эмблемой округлой ритуальной чаши на щитах. Перед ними шли, что-то приглушённо обсуждая, четверо младших смотрителей.

— Они ответят мне за этот заговор, — процедила в гневе королева. — Передай им, что я жду неотложного визита Смотрителей Чаши в Аргос. Не этих жалких стервятников, а самых главных — из Совета Пяти! И пусть только осмелятся не явиться!

Над Мглистым городом окончательно рассвело. К площади потянулись вереницы горожан. И если бы не перекрытые копейщиками Мегория улицы, Площадь Обелиска Скорби вновь наводнили бы люди, ищущие избавления.

* * *


Смотрители Чаши Терпения не заставили себя долго ждать. Вечером в тронном зале напротив королевы на высоких скамьях сидели немногословные посланники Мглистого города. Их возглавлял высокий и крепкий старик с широкой бородой пепельного цвета, в дорогом тёмно-фиолетовом хитоне чуть ли не до пола, какой носили высшие духовные особы. Сейчас этот цвет казался королеве каким-то тяжёлым, давящим, в нём ощущалась скрытая властность. Был ли этот старик старшим из Смотрителей, оставалось только гадать. Чашеносцы уверяли, что у них нет старшего, есть только Совет Пяти Смотрителей, абсолютно равных во всём. Имён у Смотрителей не было: прибывший с посольством именовался Смотрителем Каменной Чаши. Кроме него в Совет Пяти входили Смотрители Золотой, Серебряной, Глиняной и Деревянной Чаш.

Речь королевы была короткой. Она требовала отчёта, почему в Мглистом городе под городской площадью собираются ковены жрецов крови, способных уничтожить целый квартал.

Ответ Смотрителя едва не привёл её в замешательство. Она ожидала размытых оправданий, слов о неведении, о коварстве невидимого врага, ждала вкрадчивой лести, но только не чистосердечности.

— Нам было известно о жрецах крови и о жертвеннике под Обелиском Скорби, сиятельная королева, — ровным голосом ответил Смотритель Каменной Чаши. — Этот ковен существовал там задолго до того, как ваши войска вошли в Амархтон. Спокойное течение жизни не пробуждало сокрытого в нём зла и никогда не пробудило бы, если бы вы, сиятельная королева, не прогневили жертвенную кровь.

Владычица подняла на Смотрителя пылающий взор.

— Значит, Совету Пяти было известно, что под вашим святым местом происходят обряды красной магии? Почему же вы не поставили в известность военачальника Мегория, приставленного, чтобы защищать вас? Почему не обратились к морфелонцам и лично к князю Кенодоку? Или вы рассчитывали пресечь преступление жрецов своими силами?

Смотритель почтенно склонил голову.

— Мы не собирались ни воевать с ковеном, ни ставить в известность вашего воеводу, чтобы он не совершил той же ошибки, сиятельная королева. Магия крови использовалась в этом городе веками, задолго до того, как власть перешла к Тёмному Владыке Хадамарту. Эту силу невозможно победить. Её можно только перетерпеть.

— Перетерпеть? Каким это образом? Обильно снабжая жертвенники кровью доверившихся вам горожан?

— Чаша Терпения ещё не переполнена. Переполнившись, она изольёт на ковены красных жрецов заслуженную кару. В своё время. Не нужно ни войн, ни смертей. Однако вы, сиятельная королева, разрушив жертвенник, опорожнили и чашу скорбей, и этим только отсрочили кару для красных жрецов.

Королева чувствовала, что если и есть в человеческих сердцах та чаша терпения, о которой толкуют проповедники чашников, то в её сердце эта чаша уже заполнена до краёв.

Вот только невозможно понять: действительно ли верит Смотритель в то, что говорит, или ведёт какую-то скрытую игру?

— Вы готовы терпеть самых опасных врагов рода людского у себя под носом? Знаешь ли ты, Смотритель, какую силу способна высвободить магия крови?

— Знаю, сиятельная королева, знаю. Вера в Чашу Терпения столь же древняя, как и магия крови. Смею вас заверить, что против Переполнившейся и Излившейся Чаши красные жрецы не устоят. Ничто не устоит. Потому мы и просим вывести ваших воинов из Мглистого города. Они мешают нам. Мешают восполнить меру страданий. Мешают чаше наполниться.

«Ах, значит, вы уже не требуете, а просите!» — не без удовольствия отметила королева.

— Наполниться чем? Кровью и болью людей, умирающих от потери крови, заразы, подхваченной у Обелиска? Отчаянием несчастных, утративших не только здоровье, но и последнюю надежду? В чём тогда отличие вашей Чаши от красных жрецов? Они тоже накапливают человеческие страдания, как ростовщик золотые монеты!

— Страдания переполнятся, изольются и забудутся, — продолжал Смотритель с таким спокойствием и убеждённостью, что королеве становилось не по себе. — Но ростки жизни останутся, и тогда свет и радость наполнят души и утрётся всякая слеза с глаз невинных. О страданиях не останется даже памяти.

— Значит, люди страдают во имя будущих поколений? И сколькие доживут до этого благословенного дня, чтобы порадоваться избавлению?

— Многие. Гораздо больше тех, что страдают сейчас.

— Пожертвовать тысячью ради десяти тысяч? Меньшее зло, не так ли?

— Нет, сиятельная королева. Страдания — это не зло, а очищение от зла. Мы никого не обрекаем на страдания, мы лишь помогаем людям их перетерпеть, увидеть их смысл. И люди начинают видеть свой путь очищения и сами идут дорогой страданий, зная, что их ждёт новая жизнь.

— Потому что не знают другой дороги. Дороги свободы… — королева поймала себя на мысли, что Смотритель вынудил её спорить с ним, как с равным себе. — Но ты забываешься, Смотритель. Я королева как Сумеречного, так и Мглистого города. Вы управители, но не князья. Вы имеете право просить или советовать, но не требовать. И моё слово неизменно: когорта Мегория останется в Мглистом городе и будет нести свою службу. А любые попытки вынудить моих воинов покинуть город, я буду расценивать как происки Тёмного Круга. В том, что мы умеем пресекать замыслы врага, вы уже имели честь убедиться.

Старый Смотритель молча глядел на неё ничего не выражающей чернотой глаз. Королеве не нравилась его прямолинейная стойкость: он по-прежнему держал себя перед владычицей так, словно считал себя как минимум равным ей.

— Кроме того, мои войска будут уничтожать все ковены жрецов крови или логова магов Тёмного Круга в Мглистом городе, — продолжала она. — Препятствия со стороны ваших чашеносцев мои военачальники будут расценивать как предательство и поступать с ними, как с предателями. И последнее: я приказываю вам убрать шипы с площади Обелиска Скорби. Они причиняют увечья моим подданным.

— Это невозможно, сиятельная королева! — впервые в морщинах Смотрителя Каменной чаши промелькнуло беспокойство. — Даже если мы это сделаем, жители всё восстановят сами!.. Прошу понять нас, сиятельная королева, учение Чаши Терпения не одобряет сознательного причинения боли ближнему или самому себе. Страдание и терпение — это два попутных течения, и совершенно неразумно пытаться ускорить их движение своими усилиями. Но люди слабы и хотят достичь своими тщетными попытками того, что достигается только временем.

— Тогда почему вы не говорите этого людям?

— Мы говорим об этом денно и нощно! Но если вы, сиятельная королева, настаиваете, объявим снова.

Королева величественно поднялась с трона.

— Переговоры окончены. Вас проведут в покои для гостей. Завтра с вами отправится мой новый посол, который будет следить за исполнением моих указов и ваших обещаний. Мой прежний посол погиб сегодня утром на Площади Обелиска Скорби, — добавила она чуть тише.

— Мы все скорбим вместе с вами, сиятельная королева, — произнёс Смотритель, откланиваясь.

* * *


Похоже, Калиган был рад переместиться из тронного зала в комнату Тайного Совета. Здесь, в небольшой комнатушке без окон, занимаемой почти полностью круглым дубовым столом и дюжиной кресел, он, должно быть, чувствовал себя на своём месте. К тому же здесь можно было не опасаться чужих ушей, пусть даже магических. Старший следопыт ещё отходил после утренней схватки, рука его, туго перевязанная, держалась на подвязке, вокруг шеи.

— Как рука? — спросила королева.

— Заживёт, не привыкать, — ответил следопыт. — Если же в ваших ближайших планах для меня есть работа, справлюсь и так.

— Ты прав, Калиган, для тебя есть задание. Но не в ближайших планах. Ты пока отдыхай, поправляйся, я сказала лекарям, чтобы они проследили за твоим выздоровлением. Через месяц-другой тебе понадобятся все твои способности.

Вечная полуулыбка осталась на губах следопыта неизменной, а вот в глазах его появилось нехорошее предчувствие. Сильвира знала, что в последнее время для старшего следопыта каждый свободный день был как праздник. И вдруг, небрежным взмахом руки владычицы он получает один-два месяца отдыха — тут есть причина для беспокойства.

— Что вы задумали, моя королева?

— Ты, Калиган, за последние годы хорошо поработал. Нет, ты просто отлично поработал! Ты совершал такие вылазки, на которые другой и под страхом смерти не решился бы. Один твой поход в Подземные Копи чего стоит!

Калиган чуть слышно хмыкнул. Похоже, худшие его опасения подтвердились. Несомненно, он уже понял, что владычица задумала какую-то жуткую авантюру. Вроде того памятного похода в Подземные Копи — огромную тюрьму-рудник под Драконовыми Скалами. До знаменитой Амархтонской битвы все были свято убеждены, что как только Армия Свободы войдёт в город, все рабы Копей будут освобождены. Это оказалось всеобщим самообманом. Экспедиции в подземелья пропадали одна за другой. Счастливчики, которым удавалось вернуться, твердили о коварных магических ловушках и о страшных чудовищах, наотрез отказываясь идти туда снова.

Калигану же удалось пробраться через все ловушки. После первых потерь он отправил свой отряд обратно и дальше пробирался в одиночку. И он не только пробрался и выбрался, но и привёл с собой одного из узников Подземных Копей. Правда, этот освобождённый не дал никаких ценных сведений, поскольку пребывал в полном безумии: жаловался на своего освободителя, твердил, что на рудниках ему жилось очень хорошо, и просил отпустить его назад. Больше экспедиций в Подземные Копи королева не посылала.

— Что я должен сделать? — изменил вопрос Калиган.

— Ты должен пробраться в Башню Тёмного Круга и узнать, что они задумали.

Калиган виду не подал, но королева знала, что он ошарашен. Забраться в главную твердыню к архимагам и разузнать их планы — это всё равно, что попросить зуб у взбешенного чёрного дракона, рассчитывая, что тот отдаст его добровольно.

— Я должна знать, готовят ли они войну против нас или нет. Каким образом ты это разузнаешь — дело твоё. Но сведения должны быть точными. От этого зависит моя стратегия.

— Это всё?

— А тебе мало? Справишься?

— Гх-хм, не имею права не справиться.

— Вот и славно, Калиган. Теперь ты понимаешь, почему я освобождаю тебя от всех заданий. Я послала шпионов в Тёмный город, но они соберут лишь общие сведения, по которым будет сложно судить о планах архимагов. Если Тёмный Круг готовит войну, то я должна знать это наверняка. Потому отдыхай, набирайся сил, изучай подступы к Башне, читай донесения моих шпионов, пользуйся услугами Криптии. Я уже приказала Теламону оказывать тебе содействие. Время от времени будешь докладывать мне, как идёт подготовка к твоей вылазке. И никому об этом ни слова. Разумеется, кроме тех помощников, которых возьмёшь с собой. Иди, Калиган. От твоей вылазки зависит очень много. Возможно, даже то, нанесём ли мы удар первыми…

Королева зажмурила глаза от нахлынувшей головной боли. И всякий раз, когда она закрывала глаза, перед ней возникало окровавленное лицо Тальги и губы Зрящей шептали: «Не допусти кровопролития, владычица, не допусти…»

— Будет исполнено, моя королева, — откланялся Калиган.

Едва он покинул комнату, в двери спешно вошёл политарх Пелей.

— Вы меня звали, моя королева?

— Твой Радагар ещё не уехал?

— Нет, он выедет на рассвете, как и условились…

— Очень хорошо. Дай ему вот это, — королева протянула свиток, скреплённый её личной печатью, вскрыть которую не имел права никто, кроме получателя.

— Тайное послание? Для кого?

— В Мелисе пусть разыщет Автолика. Письмо для него.

— Автолика? — Пелей был заметно удивлён. — Бывшего главу вольных стрелков? Но… моя королева, вы же знаете, разыскать того, кого ищут одержимые местью архимаги Тёмного Круга… э-э-э, маловероятно. Никто не знает, где он скрывается.

— Ты говорил, что твой Радагар мастак на всякие розыски. Вот пусть и найдёт.

Пелей поспешно взял свиток.

— Будет исполнено. Радагар сочтёт великой честью исполнить личное поручение сиятельной королевы.

* * *


Ещё не рассвело, когда Восточные врата Амархтона отворились с протяжным скрежетом, выпуская из города восьмерых всадников. Во главе их ехал грузный чернобородый воин немолодых лет. Он вовсе не был обрадован личным поручением сиятельной королевы. Его, рыцаря-антимага, одного из лучших мастеров Двора Секуторов отправляли проверять слухи о появлении в Каллирое миротворца. А помимо того — разыскать этого пройдоху Автолика и вручить ему письмо — не много ли чести для скрывающегося от мира бездельника-бродяги?

Радагар давно служил королеве Сильвире и быстро пришёл к мысли, что от него попросту избавились. Владычица, видите ли, недолюбливает Двор Секуторов из-за чрезмерной жестокости его воспитанников!

«Сколько войн прошла, а как была неженкой, так и осталась! — злился Радагар. — Не хочешь ручки в крови пачкать — сиди в своих покоях, и пусть тебя слащавые подружки-храмовницы развлекают. Мы сами за тебя, владычица, грязную работу сделаем. Но нет, ей хочется и свои ручки чистенькими сохранить, и чужих не замарать. Мерзость! Ты, может, и умеешь вдохновлять воинов, Сильвира, но стратег из тебя никакой… И всё же я свою работу сделаю. Сделаю так, что ты ещё не раз обо мне вспомнишь, Сильвира!»

Радагар прервал свои мысли. Придёт время, и он выскажет королеве всё. Но прежде она должна кое-что понять сама. И он ей в этом поможет. Хотя бы ради светлой памяти её отца — славного короля Агафира.

Всадники спешно направлялись на север.


Глава третья. Острие вражды


(Мелис)


— …Если же мы будем рассматривать вот этот кристалл синего пламени с точки зрения чистого разума, незамутнённого догмами и предписаниями, то обнаружим его удивительное сходство с зейей — той самой частью человеческой души, которая имеет соприкосновение с вечностью. Сила, сосредоточенная в этом кристалле, податлива как стихийной магии огня, так и магии чувств, а кроме того, её полной противоположности — чёрной магии. А если прибегнуть к запретному ритуалу и пролить на этот кристалл каплю жертвенной крови, — он станет орудием самой страшной из магических наук — магии крови. И, что самое удивительное, структура кристалла останется неизменной, даже если его сила будет каждый день служить новой стихии. В этом и состоит поразительное сходство данного кристалла с человеческой зейей, которая, в сущности, не зависит от мыслей, чувств и поступков человека. Сегодня человек может быть кровожадным разбойником, завтра — мирным ремесленником. Меняются его убеждения, привычки, мораль, характер, но все они являются лишь оболочкой зейи, которая остаётся неизменной. Один человек был головорезом, грабившим крестьян, другой — добрым священником, помогавшим людям — разные судьбы, разные мировоззрения, но зейя одна и та же. И, как гласят предания, обе зейи после смерти этих людей отправятся в одно и то же пространство небытия, начала и пределов которого не знает никто из живущих.

Мелфай всегда с огромным вниманием слушал уроки архимага Кассиафата. Он старался не только запомнить каждое слово, но и вникнуть в его смысл как можно глубже. С недавних пор он стал замечать, что чем глубже он понимает архимага, тем лучше у него получаются заклинания, тем свободней движется в нём поток магических сил. Ему постоянно приходилось осаживать себя от преклонения перед этим человеком, памятуя его же слова, что нельзя признавать над собой какие-либо авторитеты, кроме собственного разума.

В первый месяц Мелфаю было нелегко прижиться в этом огромном и шумном замке. Как ученику, не имевшему своего дома в Мелисе, ему выделили здесь вполне пристойную комнату. В Доме Гильдии была и школа магов, и высший совет, и огромная библиотека, и алхимическая лаборатория.

Этот мир его и пугал и манил. Мелфай чувствовал, что влез в очень скользкое сообщество, правил которого он не знает, а следовательно — вынужден полагаться лишь на покровительство своего благодетеля Яннеса. Это было неприятно. Мелфай с детства был свободолюбив.

«Ничего. Я пройду это испытание. Меньше года учёбы — и я стану магом! Получу свой личный посох. И тогда со мной начнут считаться. И тогда я отправлюсь на юг — к пророку Эйреному. Маг-миротворец!»

Прежняя мечта подбадривала Мелфая. Его опасения, что Школа серых магов может приглушить в нём зов к своему призванию, не подтвердились. Наоборот, жажда поскорее отправиться на юг возрастала.

С Яннесом он виделся почти каждый день. Этот маскирующийся под старика парень стал его постоянным спутником и приятелем. Мелфай часто спрашивал его обо всём, чего не понимал, и Яннес доступно растолковывал ему самые мудрёные речи архимага и других учителей.

— Я не совсем понимаю этой идеи об относительности зла: мол, зла как такового не существует, а то, что люди называют злом — всего лишь понятие в их умах, — признался как-то Мелфай. Воспитанный в традициях Пути Истины, он с трудом воспринимал слова Кассиафата о том, что абсолютного добра или зла не существует, а вся мораль должна сводиться к свободе человека от запретов. — Я понимаю, можно говорить об относительности зла, причиняемого, скажем, разбойниками — в конце концов, кого-то из них можно оправдать тяжёлым прошлым и бедностью. Но взять, к примеру, магию крови: если какой-то маг, вздумавший воспользоваться этой страшнейшей из магий, отнимет у матери ребёнка и принесёт его в жертву — разве такое зло может быть относительным?

Яннес с мудрым видом кивал своей стариковской бородкой. Всегда, прежде чем дать ответ, он внимательно выслушивал Мелфая.

— Видишь ли, друг, твой пример действительно ужасен, но ужасен лишь по той причине, что нам вбили в голову, что это ужасно. На самом же деле, то, что кажется нам злом, с точки зрения незамутнённого разума, злом не является. Иными словами, утверждение «магия крови — это зло» на деле означает «мне не нравится магия крови». Люди сами, по собственным пристрастиям окрашивают слова и дела других людей в чёрные или белые краски. Кому-то не нравятся мелисские сладости, кому-то — магия крови. Кстати, кровавые жертвоприношения — не редкость в Амархтоне. Даже сейчас, когда город под протекторатом Сильвиры. Причём люди добровольно кладут на жертвенник своих детей и вовсе не считают это злом. И никакие запреты изменить этого не могут.

— Это так, но как же назвать убийство ребёнка, если не абсолютным злом? Да и будь я свидетелем такого ритуала, разве прошёл бы я мимо, рассуждая, что каждый волен поступать по собственному пониманию добра и зла?

— Ты бы не прошёл мимо, Мелфай, и поверь, я бы не прошёл тоже. Но подобное нас возмутило бы лишь из-за наших убеждений, а отнюдь не из-за каких-то принципов всеобщей морали. Однако представь на мгновение, что ритуальная смерть этого ребенка необходима, чтобы спасти город, где живут тысячи других детей. Уже сложнее, не так ли? А представь, что законы твоей страны разрешили кровавые жертвоприношения! И подобное стало происходить повсеместно. Конечно, ты, как и многие другие, возмущался бы подобным, может быть, даже боролся бы с этим. Но постепенно, когда все вокруг твердили бы, что в жертвоприношениях нет ничего предосудительного, поверь мне — ты бы изменил свое мнение. Через год, два или двадцать-тридцать лет — какая разница? Однако, если допустить невероятное, что ты остался стойким и не смирился с обычаями общества до самой старости, то мировоззрения твоих детей и внуков уж точно сольются с общим мнением. Опять-таки, зло тебе кажется злом, потому что так тебя научили законы и предписания. Нравственные понятия, такие как добро и зло, были созданы лишь для того, чтобы управлять людьми. Вознесись над ними, поднимись над всеми запретами, в том числе и над запретами твоего рассудка, и увидишь, что в действительности никакого добра и зла нет. Есть только сила. Сила и знания. Кто обладает ими, тот и толкует другим, что добро, а что зло. Как, например, чёрные маги или аделиане… А есть и те, которые просто уважают право каждого человека создавать собственную мораль и совершенствоваться, постигая новые и новые глубины… Это я о нас, серых магах, если ты не понял.

Мелфаю не возбранялось выходить из Дома Гильдии в дневное время, однако ещё ни разу ему не удавалось выйти в город в одиночку. Яннес постоянно составлял ему компанию, а если не он, то кто-то из старших учеников. Яннес объяснял это тем, что Гильдия серых магов очень ценит новых учеников, а Мелис — город небезопасный. Молодого волшебника могут подстеречь и ограбить, рассчитывая, что у него в карманах полно золота, а то и просто побить из зависти. То, что множество простолюдинов и впрямь питают к магам острую зависть, Мелфай и сам знал, но всё равно этот пристав казался ему странным и ненужным.

Пока он однажды не ощутил за собой слежку. За месяц учёбы Мелфай овладел начатками поисковой магии. Этот предмет ему давался легче остальных, наверное, сказалась его врождённая способность ощущать, когда за ним кто-то наблюдает. Изучив на одном из уроков заклинание обнаружения — нехитрый магический приём для выявления слежки, Мелфай решил попытаться узнать, кто же за ним следит.

При первой же попытке применить заклинание он почувствовал на себе чужой взгляд. Случилось это в лавке магических ингредиентов, куда он зашёл однажды с одним из учителей. Как необеспеченный ученик он выполнял мелкую работу по Дому Гильдии, за что получал карманные деньги. Уловив чужой взгляд, Мелфай тут же выглянул из лавки, надеясь увидеть в толпе лицо любопытного наблюдателя. Однако тот, кто за ним следил, был гораздо опытнее в таких делах и мгновенно скрылся.

В другой раз Мелфай почувствовал этот взгляд, когда впервые использовал силовое заклинание на уроке во внутреннем дворике замка. Учитель боевой магии тщетно пытался заставить его сконцентрировать внутри себя поток текущей силы и выпустить его посредством заклинания через учебный магический посох. «За мной наблюдают откуда-то сверху», — почувствовал Мелфай, однако, подняв глаза, убедился, что на карнизе крыши сидит только маленькая зеленоватая птичка.

На третий раз ему повезло больше. Это произошло на берегу Лазурного залива, где он с другими учениками практиковался в своей любимой поисковой магии. На сей раз чужой взгляд следил за ним из сухих зарослей тростника.

Мелфай решил быть хитрее. Он сделал вид, что всецело поглощен уроком — их учили проникать магическим взглядом на дно залива и созерцать его как на своей ладони. Эта наука служила и незаменимым навыком кладоискателя, так как на морском дне можно увидеть много чего интересного, и основой для изучения более сложных формул поисковой магии. Сконцентрировавшись, Мелфай резко обернулся и бросил своё чётко сплетённое заклятие поиска в тростниковые заросли. Тот, кто там был, отразил его заклятие ловко и бесшумно — настоящий маг! И всё-таки кое-что Мелфай успел заметить.

Яннес тут же оказался рядом, не иначе как уловив его заклятие.

— Кого ты видел? — напрямую спросил он, догадавшись о произошедшем.

— Женщину, — тихо проговорил Мелфай. — В тёмной мантии, лица не разглядел. Она следит за мной. Её присутствие я уже не раз ощущал. Что ей от меня нужно?

— Это мы выясним, — зло прошептал Яннес, вглядываясь в заросли. Само собой, там уже никого не было. Магесса не стала дожидаться, пока к её укрытию прибегут старшие ученики.

Больше Яннес ничего не сказал, но в последующие два дня был хмур и неприветлив. За два месяца, проведённых в Доме Гильдии серых магов, Мелфай никогда его таким не видел.

Наконец, поздним вечером Яннес появился в замке и без лишних разговоров вручил Мелфаю свой посох с полупрозрачным кристаллом на конце.

— Бери. Сейчас выйдешь, оглянешься по сторонам и пройдёшь шагов двести в сторону залива.

Мелфай удивлённо уставился на своего наставника. Ему ещё ни разу не удавалось в одиночку выйти из Дома Гильдии, кроме как в ближайшую пекарню за булочками. О том, чтобы куда-то пойти в столь позднее время с чужим посохом, он не смел даже помыслить. Такого не спустит даже добрый архимаг Кассиафат!

— Делай, что говорят! И как только почувствуешь её взгляд, тут же остановись и начинай чертить посохом на дороге. Так, будто ни о чём не подозреваешь, понял?

— А что чертить-то?

— Что хочешь, то и черти. Вперёд! — Яннес подтолкнул его в спину.

Мелфай в точности исполнил указание, уже догадываясь, что задумал его наставник. Вышел, воровато огляделся по сторонам, намереваясь убедить любопытных, что посох он и в самом деле украл, и направился к узенькой улочке между богатых домов здешних магов.

«Понятное дело, Яннесу не нравится, что за его подопечным следят, — рассуждал он. — И следят именно тогда, когда я изучаю магию». Мелфай связал цепочку воедино: магическая лавка, урок силовых заклинаний, занятие на берегу залива. Быть может, незнакомая магесса хочет знать, насколько хорошо он овладевает магией, каких успехов достиг? Но зачем? Кому это интересно? Соперничающая гильдия? Мелфай слышал, что серые маги постоянно что-то не могут поделить с магами других сообществ, плетут интриги, воруют друг у друга секреты. Несмотря на всяческие договорённости о дружбе, маги постоянно соперничают друг с другом. Это понятно. Но зачем соперничающей гильдии простой ученик, не доучившийся даже до личного посоха? Какие секреты они рассчитывают получить от него? Да-а, интересно будет пообщаться с этой незнакомкой!

«Хотя кто мне это позволит! — вдруг подумал Мелфай. — Если её поймают, то говорить с ней будет Яннес или сам архимаг Кассиафат. Кто поставит в известность простого ученика?»

Ощущение того, что он играет роль банальной приманки, поубавило тот восторг, с каким он думал о поимке таинственной магессы.

«Ладно, вот выучусь, получу посох, а тогда…»

Её взгляд он ощутил быстро, стоило лишь подойти к первой улочке, ведущей от площади. Делать нечего, надо следовать плану. Когда-нибудь он сам дорастёт до Яннеса, у него будут собственные планы и их исполнители. А пока надо добросовестно исполнять отведённую роль…

…Он не успел начертить и половины пентаграммы, как Яннес был тут как тут. С ним оказалось ещё пятеро старших учеников школы магов. Мелфай знал их всех, в том числе и единственную среди них девушку. Это была сероглазая Эльмика, обладательница густых светло-серых волос, выкрашенных по моде учеников Школы Гильдии. Мелфай подозревал, что и цвет её глаз серый не от природы. Хотя Эльмика и считалась старшей ученицей, на вид она была не старше Мелфая. Она приглянулась ему ещё в первый день: хорошенькое смугловатое личико казалось слегка взбалмошным из-за чуть вздёрнутого носа и вздорной усмешки. Яннес сразу познакомил Мелфая с ней, едва заметил его косой взгляд на её стройную, хрупкую фигурку. После этого юному ученику удалось раза три с ней поговорить, так, ни о чём. Эльмика постоянно крутилась среди старших учеников, а Мелфай с досадой понимал, что познакомиться с ней ближе у него не получится. Неизбежно придётся встрять в конфликт с кем-то из старших, а этого он позволить себе не мог, памятуя, что он не в родном посёлке, где можно безнаказанно устроить драку.

Сейчас Эльмика была в сером магическом халате, какой носили здешние ученицы. Серые волосы были завиты в косу с вплетённой ленточкой, а рука сжимала тонкий магический посох, больше похожий на трость.

— Где? — глухо спросил Яннес.

Мелфай успел только поднять руку, указывая в сторону переулка, откуда исходил чужой взгляд, как Яннес сорвался с места, выхватив у него из рук свой посох.

— Домой, живо! Сиди и жди нас! — приказал он на бегу.

Мелфай с завистью поглядел вслед бегущим магам. Эх, вот бы с ними! Погоня, магическая схватка!

Помявшись, Мелфай глубоко вздохнул и, решившись, побежал следом за растворившимися в тёмном переулке магами.

«Не хотите посвящать меня в свои секреты, не надо. Всё, что мне надо, я узнаю сам. Не этому ли учит серая магия?»

Бежать пришлось недолго. Мелфай остановился в маленьком городском парке, разделяющим два квартала. По отведённым глиняным желобам бежали ручейки, вдоль песчаных дорожек стояли маленькие лавочки, а кое-где — летние беседки.

Незнакомка в тёмной мантии торопливо шла через парк, будто просто спешила по своим делам, а вовсе не убегала от преследователей. Догнав женщину, Яннес с двумя приятелями из Школы Гильдии демонстративно преградил ей дорогу. Двое других учеников стали по бокам незнакомки, а Эльмика за её спиной.

Мелфаю вдруг стало страшно за эту сероглазую девушку. Страшно, хотя всё указывало на то, что боятся нужно за одинокую магессу.

— Говори, быстро, — резко выговорил Яннес.

Женщина остановилась. Голову её покрывал капюшон мантии, лицо закрывала сетчатая вуаль, какую часто носили женщины в этих краях. По её осанке, не гордой, а какой-то чересчур самоуверенной, нельзя было сказать, что она испугалась.

— Дай пройти, — вымолвила она тихим голосом, словно усталая госпожа своему туповатому слуге, на которого просто нет сил злится. И вместе с тем Мелфай, уже проходивший урок по актёрскому мастерству, понял, что женщина сильно изменила свой голос.

— Зачем ты следишь за ним? Что тебе нужно? Хочешь оказаться в городской тюрьме? — Яннес, очевидно, был взбешен, если сыпал вопросы один прямее другого, да ещё и угрожал. Настоящие маги так допрос не ведут: ходят вокруг да около, кидают туманные намёки и вообще делают вид, что разговор им неинтересен.

Женщина не стала спорить. Она шагнула чуть в сторону, намереваясь пройти мимо, но Яннес мгновенно встал у неё на пути. Мелфаю эта игра была известна: Яннес провоцировал чародейку воспользоваться магией, а как только она это сделает — на неё обрушатся заклятия всех шестерых серых магов. Применять в городе боевую магию без веской причины не позволялось даже самым знатным магам, и Яннес не хотел начинать первым. И вместо удара заклятием, он резко вскинул руку к её лицу, чтобы сорвать вуаль.

…Женщина с невероятной быстротой отклонилась и в тот же миг легонько дунула Яннесу в глаза. Через мгновение, когда серый колдун с криком отшатнулся, закрывая руками лицо, словно его ошпарили кипятком, Мелфай понял, кто эта женщина.

Лесная чародейка! Мелфай слышал о них на уроках. Учителя уверяли, что лесные чародеи живут в дремучих лесах Спящей сельвы и не вмешиваются в дела других магических сообществ. Их стихия — лес и только лес, а жаркие земли мелисского края им никогда не станут по душе. Почему же она здесь?

— Бей! — скомандовал Яннес, отскакивая в сторону.

Мелфай подумал, что в такой ситуации друзьям Яннеса было разумнее всего наброситься на чародейку со всех сторон и решить схватку грубой силой. Однако все они отпрыгнули, готовясь к магической атаке.

— Ди-и-инами-и-ис пне-е-евма! — первой выкрикнула Эльмика, а за ней слетели заклинания с уст четверых учеников.

Боевое заклятие, основанное на силе человеческого духа! Мелфай слышал о нём, хотя в Школе этому никого не учили. «Динамис пневма» считалось лёгким, не смертельным заклятием, но при должной силе могло переломать кости или отбить внутренние органы.

Пять полупрозрачных сгустков магии ударили в женщину со всех сторон. Чародейка крутанулась на месте, создавая вокруг себя свистящий вихрь — всего на секунду, но этой секунды хватило, чтобы отразить и обратить в дым все пять заклятий. От пронёсшегося потока силы Мелфай вжался в дерево, из-за которого наблюдал. Один магический сгусток ударил в оторопелого колдуна с посохом в виде кобры, свалив его на землю, другой удар пронесся мимо уха Эльмики и сорвал с ближайшего кипариса клок хвои.

— В стороны, в стороны, окружай её, не стой на месте! — быстро заговорили молодые маги. Они были недостаточно опытны, чтобы биться молча, но быстро сообразили, что простейшими заклинаниями им не обойтись.

— Астре-е-оме-е-елас!

Тёмная молния, несомненно из арсенала чёрной магии, сорвалась откуда-то сверху. Чародейка неуловимо быстро сделала шаг в сторону, и молния ударила в дорожку, подняв столб песка. В ответ с уст незнакомки слетело чуть слышимое заклинание, подобное шелесту листьев — руки двух магов захлестнули цепкие лозы, вынырнувшие невесть откуда. Затем — ещё одно заклинание, более сильное, похожее на порыв буйного ветра: из-под земли вырвались длинные корни, оплели ноги рослого мага и поволочили его по земле.

— Дрянь! Тварь лесная! Пальцы выломаю! — сорвался тот на площадную ругань.

Яннес уже пришёл в себя. Лицо его опухло, но он нашёл в себе силы ударить в спину незнакомке сгустком огня. Чародейка не отбивала этот удар, а просто отшагнула в сторону всё тем же неуловимым движением. Пылающее заклятие Яннеса ударило и охватило огнем безвинный кипарис.

Следующей ударила Эльмика, выпустив скользящую призрачную змейку, и тут Мелфай увидел оружие лесной чародейки — короткий деревянный жезл с кривым изгибом, возможно, сделанный из корня какого-то растения. Покрывали его, как показалось, живые зелёные побеги.

Лёгкий взмах жезла — и змейка Эльмики, вопреки воле своей хозяйки, впилась в бедро молодого мага, только-только очухавшегося от дружеского «динамис пневма».

Мелфай быстро сообразил в чём слабина учеников Школы Гильдии. Боевые заклятия серых магов, как впрочем и многих других, строились преимущественно на магии чувств. Колдуну было необходимо ощутить эмоции противника: страх, гнев, ненависть, презрение или что-то ещё, и строить свой удар из расчёта на эти чувства. От такого заклятия, чётко настроенного на внутреннее состояние противника, уклониться очень сложно. Но сейчас лесная чародейка или идеально скрывала свои чувства или и впрямь оставалась необычайно хладнокровной, как притаившаяся змея. Яннесу и Эльмике оставалось только бросаться грубыми магическими ударами.

Двум ученикам, опутанным цепкими лозами, почти удалось освободиться, но тут чародейка повторила свое заклинание — хищные лозы хлестнули их по лицам. Дико завопив, маги покатились по земле, один сунул голову в ручей, но этим сделал себе только хуже. Лозы стянулись, почувствовав живительную влагу.

Воспользовавшись секундной передышкой, Яннес сотворил сложное фигурное заклятие, принявшее форму чёрной совы, застывшей над землёй. Боевые заклятия, созданные в виде хищных зверей были куда надёжнее молний или огнешаров, но и требовали больше времени. Это и подвело Яннеса. Чародейка разрушила его недоработанную сову одним взмахом жезла, а после того — Яннеса подхватил, перекрутил в воздухе и швырнул в кусты неистовый порыв ветра.

Однако Эльмика успела закончить своего зверя. Это был красивый белый барс, отличимый от настоящего лишь призрачностью очертаний. Красивая работа! Архимаг Кассиафат поставил бы Эльмике наивысшую отметку! Барс ринулся с такой мощью, что казалось никакой магии его не остановить. Однако чародейка вскинула руки, словно призывая неведомые стихии, и когда зверю оставался до неё один прыжок, перед ним взметнулись песок и комья земли. Из бездны вырвалось неведомое бесформенное существо — жуткое, леденящее кровь — по спине Мелфая прокатилась волна дрожи. Барс сцепился с земляным чудовищем, вместе они вспыхнули, рухнули наземь и всё стихло.

Лесная чародейка была удивлена, если не разгневана. Атака Эльмики была единственной за всю схватку, когда магия противника чуть-чуть не настигло незнакомку. Как бы мстя за это, чародейка совершила резкий росчерк жезлом, творя беззвучное заклятие, и Эльмику скрутило, словно от сильной рези в животе. Выпустив посох, она упала, жалобно застонав.

Мелфай вспыхнул! Его охватил такой жар, что он в безумном порыве выскочил из своего укрытия. Однако защищать девушку уже не было нужды. Завидев Мелфая, чародейка развернулась и быстро пошла прочь. С другой стороны слышался топот городских стражников, которых, очевидно, позвал кто-то из прохожих или привлёк скорбно горящий кипарис.

Мелфай остановился в нерешительности. Маги понемногу приходили в себя. Эльмика лежала на спине, тяжело дыша.

«О ней позаботятся другие, — зашумели новые мысли. — А вот Яннес, гордый Яннес, как только узнает, что я ослушался его приказа… да ещё и стал свидетелем его унизительного поражения…»

Сорвавшись с места, Мелфай помчался со всех ног к Дому Гильдии. Вскоре он уже как ни в чём ни бывало сидел под колоннадами и спокойно дожидался своего поверженного наставника.

(Спящая сельва)


Боевых вылазок пока не намечалось. Наёмников обучали, муштровали, дисциплинировали, не стесняясь презрительного отношения к этому роду войск. Кормили зато неплохо — над полевыми кухнями боевого лагеря постоянно стоял дым. Муку, мясо и овощи привозили из окрестных селений. Дичью никого не баловали. Хотя в лесах Спящей сельвы её и хватало на всех, охота в последнее время стала очень опасной. Входить в дремучий лес без позволения военачальника наёмникам было строжайше запрещено.

Край Спящей сельвы был не столь заселён, как другие морфелонские земли. Через толщи здешних лесов проходило всего несколько трактов, и все замки и крупные селения создавались исключительно на этих путях. В стороне от трактов располагались только мелкие посёлки и фермы. В саму же глубь лесов старались не забредать даже охотники.

Однако после окончания Эпохи Лесных Войн, когда лесная нечисть притихла, жизнь в Спящей сельве протекала относительно спокойно. Её жителям было грех жаловаться на судьбу. В лесах полно дичи, в особенности пушного зверя, чьи меха высоко ценятся в Морфелоне. Иные сельвейцы занимались добычей ценных пород дерева, которые шли по цене полудрагоценных камней. Ну а заготовки из изобилующих здесь грибов и ягод не делал только самый ленивый. По сравнению с жителями соседней многострадальной провинции Мутных озёр сельвейцам жилось вполне сносно.

Пока не началось восстание солимов. Воинственное племя лесных нелюдей начало настоящую войну против людей. До этого о солимах ходило множество страшных слухов. О них говорили, как о жутких изуверах и убийцах: коварных, стремительных, неуязвимых. Но эти слухи ничем не подтверждались. В Эпоху Лесных Войн солимы никак не проявили себя, хотя, по логике вещей, как говорили мудрецы в Иероне, должны были встать на сторону даймонов Хадамарта. Впрочем, невмешательство в прежние войны против людей давало сейчас солимам огромное преимущество: никто не знал ни их тактики ведения боя, ни месторасположения логовищ, ни их целей и намерений.

Первыми жертвами солимов стали маленькие лесные посёлки. Поначалу случались лишь мелкие набеги нелюдей, больше устрашающие, чем истребляющие, но с каждым разом жестокость и кровожадность солимов возрастала. Лесные нелюди убивали без разбору и людей, и скот, а спешно собранные отряды ополченцев и присланные из столицы королевские войска только усилили их активность. Солимы редко нападали на вооружённые отряды, крупные обозы или военные лагеря. Они также сторонились замков и больших поселений, окружённых частоколом, но своими налётами методично уничтожали скотоводство, земледелие и лесной промысел края. Их жертвами становились пастухи и лесорубы, охотники и собиратели, фермеры и странствующие храмовники — никто не мог чувствовать себя в безопасности вне городских стен.

Ныне народ толпами уходил из обсиженных мест. Один из королевских вассалов, взявший некогда покровительство над этой провинцией, спешно отрёкся от неё, едва его немногочисленная дружина понесла тяжёлые потери в лесных схватках с солимами. Впрочем, и в более спокойные времена ни один вассал не правил Спящей сельвы больше трёх-четырёх лет. Слишком много страшного, тайного и непонятного скрывалось в этих вековечных лесах. «Покорить сельву невозможно, — говорили местные старожилы. — Она сама покорит любого, кто войдёт под её покров».

Власти Морфелона во главе с наместником Кивеем так не считали. Разорение хозяйственных угодий приносило огромные убытки казне, да и с тысячами беженцев нужно было что-то делать. Большие селения Спящей сельвы, называемые городами лишь по причине наличия деревянных стен, могли не опасаться нападений, но постепенно в них назревал голод и беспокойство. Мелкие посёлки исчезали один за другим. Исполненные ужаса крестьяне бросали свои скудные наделы и бежали в Предлесья, в Тихие равнины, даже в Мутные озёра, отнюдь не собираясь возвращаться в родной край.

— И что же: наместник Кивей не придумал ничего лучшего, чем бросить в мясорубку лесной войны новые рати? — поинтересовался Марк у Сурка, который то и дело строил из себя всезнающего вояку.

— А как иначе? Разве эти селюхи способны сами за себя постоять? Да хоть с ног до головы их вооружи, они разбегутся от одного слуха о солиме!

— Не то я имел ввиду, — чуть слышно прошептал Марк.

В первый месяц работа наёмников, в число которых входил и Марк, ограничивалась сопровождением беженцев из лесных поселков. Время от времени в лагерь наёмников приходил запрос о защите того или иного селения. Воины приходили на место, сидели в засадах, помогали жителям оббить селение частоколом, наводили шуму, да и уходили ни с чем.

Частенько в лагерь наведывались Глашатаи Войны, уже известные Марку с Морфелона. Сотник Фест и другие военачальники мигом созывали всех бойцов к помосту, выражая почтение и покорность перед знатными гостями. Речи Глашатаев всегда были воинственны и многогневны:

— Солимы страшны! Их жестокость к захваченным в плен жителям посёлков столь ужасна, что я не могу собраться с духом, чтобы рассказать об этом! — говорил страшным голосом Глашатай, облачённый в коричневые одежды храмовника. — Давно бы наше славное воинство покончило с этими изуверами, если бы не гнусное пособничество изменников людского рода — лесных чародеев. Они предали свой род, позволив нечистым духам войти в свои тела, да ещё и имеют наглость заявлять, чтобы с ними обращались как с людьми! Они гнусные сообщники кровожадной нечисти, их ритуалы омерзительны! Порча и мор, насылаемые ими на селения мирных жителей — лишь малая часть их дикости! Они нелюдь из нелюди, и каждый, кто сеет слухи о том, что они являются людьми — гнусный невежда, лживый смутьян и бессовестный еретик!

Эти нехитрые речи приносили свои плоды. Вскоре уже многие наёмники-новички говорили об изобличаемых Глашатаями племенах сельвы, как о нелюдях, которых можно уничтожать без зазрений совести. Усилия Глашатаев Войны были Марку понятны. Путь Истины запрещает убивать людей, однако ни один из его запретов не касается нечисти, у которой нет души, а большинство наёмников как-никак верили в Спасителя. И всё же в то, что люди могут превращаться в бездушную нечисть целыми племенами, Марк поверить не мог.

— А в переговоры с солимами вступать не пробовали? — спросил он как-то Сурка.

— С нелюдью?! — поразился тот. — Да ты клювом об пол долбанулся, Подорлик! С нелюдью в переговоры! Ты это ещё у бывалых спроси, что в лесах друзей потеряли, да укоренённые посёлки видели. Те живо ряху намнут за такие шутки!

Не забывая об истинной цели своего визита в Спящую сельву, Марк постоянно расспрашивал о Лесном Воинстве. Увы, все рассказы сводились к тому, что Марк уже слышал от Сурка: лесные воины недолюбливают морфелонцев и даже против общего врага не хотят воевать сообща. Наёмников же они вообще презирают.

Марк хмурился. Найти хранительницу Никту оказалось не так просто.

Оставалась надежда на помощь местных следопытов. Один из них даже пообещал Марку познакомить его за соответствующую плату с кем-то из Лесного Воинства. О своих целях Марк, разумеется, умолчал, напустив вид любознательного краеведа, мечтающего создать летопись о своей жизни в лагере наёмников.

«Никта, Никта, где же тебя искать? Почувствовала ли ты мой приход, знаешь ли, что я ищу тебя? Всевышний, прошу тебя, дай ей знать обо мне!»

* * *


Ранним утром отряд сотника Феста был поднят по команде тревоги. Вдоль величественного леса плыл туман, было мокро и сыро, моросил мелкий дождь. Наёмников вели в первый бой — все это поняли сразу, едва воинам приказали взять щиты, надеть шлемы, кожаные нагрудники и лёгкие кольчуги. Тяжёлых доспехов никому не полагалось — в лесу нужны быстрота и манёвренность. Да и по слухам, в войне против быстроногих солимов тяжёлые доспехи часто становились лишней обузой.

Марк надел круглый кожаный шлем, способный защитить разве что от скользящего удара не слишком острого клинка, и получил небольшой треугольный щит из дерева. Копейщикам выдавали большие прямоугольные щиты — эти воины предназначались для строевого боя и прикрытия остальных бойцов от метательного оружия нелюдей.

Почти все молчали, слышался только приглушённый шёпот. Разговаривать наёмникам запретили сразу, как только отряд выдвинулся из лагеря. Двести пятьдесят воинов-наёмников в тёмно-зелёных плащах под знаменем Дубового Листа вошли под покров титановых деревьев Спящей сельвы.

— Что там слышно? — шёпотом спросил Марк Сурка.

— Фест говорит, наши следопыты ночью вернулись: солимы логово строят. Всего в получасе от нашего лагеря. Никак какую-то пакость готовят.

— И Фест решил нанести удар первым?

— Решился старик. Что бы там ни сооружали нелюди, нам это не к добру. Пресечь нужно гадов, чем раньше, тем лучше. Так-то?

— Не так, — хмуро ответил Марк, щурясь от попадавших в глаза дождевых капель, сорванных ветром с деревьев. — Надо сперва толком узнать, что за логово и для каких целей…

— Э-э-э, скажешь тоже! Когда нелюди логово построят и начнут хозяйничать у нас под носом, поздно будет.

— А ну молчать, болтуны! — пришикнул сзади десятник.

Отряд медленно пробирался через лес, огибая толстенные стволы титановых деревьев. Тут ещё сильнее, чем вне леса чувствовалась нависающая мощь сельвы. Обширные пространства между лесными исполинами занимали вьющиеся лозы, плющи, а там, где было больше просветов — огромные папоротники в два-три человеческих роста. Земля была покрыта мелкой травой и мхом, влажная, но не такая мокрая, как почва за пределами леса, пропитанная беспрерывными дождями ранней зимы.

Здесь же, под огромнейшим зелёным куполом лиственных крон, совершенно не было дождя. Вся влага задерживалась наверху, медленно стекая тонкими струйками то тут, то там. Между лозами и папоротниками ползла лёгкая дымка утреннего тумана, создавая впереди отряда затуманенный зелёный полумрак.

Лес недобро встречал чужаков. Спящая сельва нависала, давя на голову и плечи, как непосильная ноша.

Постепенно не стало слышно даже шёпота. Слышалась лишь тяжёлая поступь и бряцанье оружия. Порою в стороне раздавался негромкий шум, и воины замирали по одному взмаху руки старого Феста. Однако то был мелкий или крупный лесной зверь, который, почуяв людей, шарахался и в испуге пускался наутёк. Временами поднимался ветер, наполняя лес протяжным скрипом тяжёлых ветвей, и снова стихал. Туман, окутавший поначалу лес, успел поредеть, однако призрачная дымка, тянувшаяся через заросли, по-прежнему внушала тревогу. Для засады она была идеальным прикрытием.

— Взять бы парочку этих зеленоротых, да порасспросить, что они тут затеяли, — начал Сурок, очевидно, не в состоянии идти молча.

— И что из этого выйдет? — шепнул Марк. — Ты хоть раз слышал, чтобы даймонов в плен брали? Кому это надо? Говорить с ними без толку, ни они твоего мышления не понимают, ни ты их. А держать их в плену опасно. Пленный даймон опаснее вольного даймона.

— Так на то они и даймоны. А эти нелюди — не то-то и оно. Что-то в них иное есть, не даймонское. И мыслить, говорят, умеют, и язык у них свой есть, и боль чувствуют…

— Тише!

Фест подал знак. На сей раз тревога была не ложной.

— Идут, идут… — понеслось по рядам.

— Опередили, гады зелёные, — прошипел Сурок, поднимая руки к рукоятям своих топоров за спиной.

— Стройся! Копейщики по флангам, мечники — в центр, лучники — назад, — отдавали приглушённые команды десятники, хотя какой смысл шептаться, если враг их уже обнаружил.

Сжав меч, прижав к груди треугольный щит, Марк выглянул из-за спин копейщиков, пытаясь что-то разглядеть в призрачной дымке. Он по-прежнему не уставал повторять себе, что это не его война, но биться он будет изо всех сил, защищая себя и прикрывая соратников. Он многое повидал, и хотя в своём владении мечом ему было далеко до настоящего мастера, враги ему попадались очень опасные.

Однако привыкнуть к опасности он не смог. И сейчас тревога охватывала его знакомой холодной петлёй. От мысли получить стрелу или дротик в шею становилось жутко. Умирать не хотел никто, а то, что приближалось из туманных зарослей, несло только смерть.

Враги рядом! Они не издают ни единого звука, но их присутствие чувствовали уже не только чуткие следопыты. Притихли все разговоры. Слышалось тяжёлое дыхание, сопение, да кое-где стук зубов. Кто-то нашёптывал молитву.

«Воинственное племя… жуткие изуверы и убийцы… коварные, стремительные, неуязвимые…» — стремительно выныривали из памяти страшные обрывки рассказов, обретающие сейчас совсем иной смысл, чем во время разговоров у костра. Марк начинал чувствовать, как вместе со страхом в душе зарождается и ненависть к безжалостным врагам.

— Лучники! — громко скомандовал Фест.

Четыре десятка стрелков в хвосте сплочённого отряда вскинули луки. Их глаза настороженно глядели на окружающие людей папоротники, но стрелять было не в кого. Фест с одним из следопытов стоял во главе отряда, готовый указать рукой туда, где появится хоть малейший намёк на присутствие противника. Но враг не давал даже намёка.

«Спокойно, ещё ничего не произошло, солимы не дураки, чтобы нападать на такой крупный отряд», — рассуждал Марк, однако ноги его начали предательски дрожать. Он заметил, что соседние мечники нервно топчутся на месте, иные поглядывают назад, как бы присматривая путь к бегству. Наёмники не отличались особой стойкостью и выучкой, а их враг был достоин лучших рыцарей Морфелона.

— Отходить надо… перебьют же, — плаксиво протянул своему десятнику какой-то щупленький мужичонка, невесть как попавший в ряды наёмников.

…И в этот момент зашелестели копья. Не засвистели, а именно зашелестели подобно листьям, обдуваемым лёгким, но протяжным порывом ветра. Обвитые лозами копья летели навстречу войску. Враги не обходили отряд с флангов, не пытались окружить, хотя у них, конечно же, была такая возможность. Они ударили в лоб, словно водимые рыцарским благородством.

От этого «благородства» Марку стало по-настоящему жутко.

Первые копья ударились о выставленные над головой щиты центра. Мечники прикрылись, как смогли, но не все: послышались первые вопли раненых и предсмертные стоны.

— А-а-а, братцы, спасай! Сюда, сюда! Вытащите это из меня! На помощь! Прикройте, прикройте же… — мгновенно наполнили крики лесную чащу.

— Туда! — заорал Фест, указывая рукой вперёд. Стрелы засвистели, уносясь в белую дымку, но никто не мог поручиться, что хоть одна из них попала в цель.

Обвитые лозами копья продолжали лететь. Первыми жертвами пали лучники: их лёгкие доспехи не смогли даже ослабить удар. Копья вонзались в грудь, в горло, в лицо, лучники оседали и падали с глухими хрипами или громкими воплями.

«Сосредоточься! Это не сон, это война! Настоящая война и смерть!» — твердил в уме Марк, сбрасывая с себя окутывающее марево из страха и расслабляющей вялости.

…Рядом с Марком громко охнул дюжий мечник: вражеское копьё пробило его щит, чуть-чуть не достав до горла. Вблизи Марк разглядел, что солимское метательное копьё обвивают не просто лозы, а тонкие зелёные ростки какого-то остролистого плюща.

— Вперёд! Быстрым шагом, вперёд! — повелел сотник, направляя перед собой ряд копейщиков с высоко поднятыми прямоугольными щитами.

— Во гады, во гляди, что делают! — шипел Сурок, очевидно, успев пожалеть, что отказался от щита. Пока что его спасала проворность — трижды он увёртывался от летящих в лицо копий.

— Держись за моей спиной, — отозвался Марк, и в этот момент едва удержал щит, по которому скользнуло вражеское копьё.

— Ага, может, и на плечи меня возьмёшь? — огрызнулся тот.

Копья летели, не прекращаясь, и Марк не мог найти этому объяснения. Ведь для того, чтобы после броска схватить и бросить новое копьё нужны секунды три-четыре, а тут — сплошной поток шелестящей смерти!

Внезапно ураган копий прекратился. Фест, будто того и ждал, бросился вперёд, прокричав:

— Вперёд! Бегом, бегом!

— Вперёд, пока они свои металки перезаряжают, — шепнул Сурок.

— Металки? — удивился Марк, но на большее времени не было.

Отряд рванулся через заросли папоротников, оставляя за спиной павших соратников, ещё минуту назад идущих рядом. Убитым уже не поможешь, а раненые пусть позаботятся о себе сами. Враг — вот о ком надо думать в эту минуту! Если не сокрушить его сейчас — спасения не будет никому; раненых тоже не пощадят.

Это понимали все, и назад никто не бросился: страх убегать через лес в одиночку был слишком велик. Спасение только в атаке. Увидеть врага, увидеть! Остальное казалось неважным.

— Только б добежать, только б добежать… — молился бегущий рядом Сурок.

Копья больше не летели. Очевидно, враг избрал другую тактику против наступающей в беге пехоты. «Неужели предпочтут честный бой лицом к лицу?» — с надеждой подумал Марк, тут же осёкшись. Какая к хаосу честность у нелюдей!

Первый ряд копейщиков остановился по громкому приказу Феста. Отряд снова начал сбиваться в монолитный корпус, десятники толкали ошалелых воинов, расставляя копейщиков по краям. Воины потрясённо повиновались, многие были бледны как смерть. В эту минуту никто не думал ни о награде, ни о долге: выжить — вот главное сейчас. В такие минуты неокрепший воин готов пообещать всё, что угодно, готов согласиться прожить всю жизнь в рабстве или в темнице, лишь бы выжить…

Марк проходил это в своей жизни. А потому не стал ждать команды, а быстро протиснулся к левому краю колонны. Здесь была возможность для обзора, а это первое, что сейчас нужно.

И наконец-то он увидел своих врагов. Они перебегали по одиночке от дерева к дереву, не слишком прячась, но и не напрашиваясь на стрелу. На даймонов эти существа и впрямь были не так уж похожи, но на людей — ещё меньше. Если, конечно, не считать схожестью наличие двух рук, двух ног, одной головы и туловища. Зеленовато-коричневые, почти однотонные с лесом тела — на их фоне тёмно-зелёные плащи морфелонских наёмников выглядели ярким маскарадом. Руки и ноги существ покрывал буйный травянистый волос, туловища были покрыты, не то одеждами, не то доспехами из листьев — если бывают листья толщиной с палец. Голые пальцы или скорее щупальца, поскольку они были вдвое длиннее, чем у взрослого человека, сжимали что-то угрожающе шевелящееся.

Солимы. Враг опасный и хитрый. Простые даймоны так бы не рассредоточились, а сбились бы в кучу и повалили бы толпой на щиты и копья. Солимы брали хитростью и проворством. Марк видел, как несколько лучников спустили тетивы, но существа легко увернулись от их стрел. Ясно теперь, что впустую делали лучники залп наугад.

— Берегись! — закричал кто-то, тыча мечом вверх.

И тотчас сверху полетели круглые сетки, накрывая лучников с головой.

— Не дышать! — крикнул Фест, но пять-шесть стрелков успели вдохнуть одурманивающий запах сеток и теперь медленно валились на землю.

Оказалось, врагам нужно было всего лишь отвлечь лучников. Со всех сторон к отряду сиганули десятка два солимов, безоружных на вид. Марк успел удивиться: что, неужели они собираются бросаться на плотный строй копейщиков?

Однако солимы не были глупцами. Едва на них глянули железные наконечники морфелонских копий, как то угрожающе-шевелящееся, что было в руках нелюдей, полетело в строй.

— Змеи! Берегись, это аспиды! Это древесные аспиды!

Копейщики шарахнулись, расталкивая и валя с ног собратьев. Древесные аспиды слыли самыми ядовитыми змеями Спящей сельвы. И хотя зеленоватые гадины были неспособны прокусить кольчугу или сапог наёмника, незащищённых мест у людей хватало.

— Берегись! Дави гадин! — послышалось отовсюду.

Стройный ряд наёмников стремительно разрушался — не на это ли и была рассчитана атака метателей аспидов? Даже упавшие на землю аспиды приводили в ужас бойцов — люди шарахались, сея вокруг себя панику. Кто-то из ужаленных в щеку наёмников простонал и откинулся на спину. Лицо воина быстро опухало от яда.

— Держи, одноглазый, держи, держи!

Сурок поочередно метнул три маленьких метательных топорика в ближайшего солима. От первого и второго топорика нелюдь легко увернулся, третий чиркнул его по острому плечу. Из рассеченной кожи, подобной молодой коре, засочилась густая зелёная кровь. Солим лишь глухо прошипел, выхватил из мешочка на поясе очередного аспида и швырнул в Сурка. Тот бросился в сторону, сбив с ног одного из мечников, а тот в свою очередь ещё двоих…

Марк успел разглядеть врагов более чётко. Узкие головы, сидящие на худых и очень подвижных шеях, выделялись крупным зеленоватым глазом чуть выше прорезей носа. Полоска рта — настолько узкая, что возникают сомнения, открывают ли эти существа рот вообще. Ушей у них не было, но у висков проходили прорези, как понял Марк, дополнительных глаз.

…А потом людской водоворот закружил Марка, толкая и швыряя его из стороны в сторону. Он мог радоваться, что не поспешил выхватить меч. Те, что успели это сделать, теперь в общей суматохе наносили раны друг другу. В это же время в войско наёмников летели копья солимов, сражая то одного, то другого воителя — медленно, но неотвратимо истребляя слабодушную рать.

«Только не поддаваться панике! Только сохранять хладнокровие!» — твердил в мыслях Марк. Его по-прежнему трясло, в голове царил хаос от непривычного сплетения всеобщего страха, крови и смерти, но дар воина, приобретённый в былых схватках, позволял думать и действовать здраво.

— Левый строй! Мечники, вперёд! — скомандовал Фест, глядя на своих воинов, которые нелепо отмахивались от извивающихся в полёте змей. Особо смелые пытались затоптать змей сапогами. В центре отряда началась толкучка, грозящая обернуться сумасбродным паническим бегством.

Марк ринулся было через раздвинувшиеся щиты копейщиков, но его опередил какой-то здоровенный наёмник, мечтающий скорее поквитаться с нелюдью…

…И тут же откинулся назад, закатывая глаза, скрючился и упал с метательным копьем в горле. Обильно заструившаяся кровь вызвала у Марка приступ тошноты. Он поспешно отступил назад, жалея, что щит его слишком мал, чтобы прикрыть им всё тело.

Солимы ждали эту атаку. Метатели аспидов мгновенно скрылись. Всего в сорока шагах от войска наёмников забегали другие нелюди со странными продолговатыми приспособлениями. Очевидно, это и были те самые «металки», о которых говорил Сурок. Приглядевшись, Марк заметил, что металка состоит из нескольких связанных воедино трубок, в каждой из которых сидит метательное копьё. Ясно теперь, почему солимские копья летели сплошным потоком — нелюди могли метать их без остановки.

Видя нерешительность своих наёмников, Фест скомандовал «Назад!», и щиты копейщиков сомкнулись вновь. Жаждущих ринуться грудью на смертоносные металки не было.

— Бежать, бежать надо! Перебьют нас гады! — запричитал кто-то.

Марк понял, в какую ловушку угодил старый Фест. Враги с самого начала вынудили его играть по их правилам. Он вёл своих людей ровным строем, атаковал строем и пуще всего боялся, чтобы его люди не разомкнули этот строй. Это было старое испытанное правило пешего боя, и Фест умело его держался. Беда его была в том, что солимы оказались идеально подготовленными к такой атаке и, рассредоточившись, вынудили людей лишь обороняться. В таком положении нужно было сделать что-то такое, чего враги не могли ожидать; хотя бы рассыпаться порознь и превратить бой в беспорядочную свалку с беготнёй между деревьями. Да, солимы на своей земле и бегают куда резвее наёмников, но тут-то и можно было взять численным перевесом — врагов-то здесь вряд ли больше пятидесяти. Но тактика ровного строя — незыблемое правило сражений, возведённое в ранг храмовой догмы — прочно сидела в головах морфелонских воевод и Феста в том числе. И именно по этой причине отряд наёмников медленно таял, подтачиваемый смятением, которое вот-вот обратит его в бегство, превратив воителей в беззащитных овец, пытающихся убежать от волков.

…Сотник Фест покачнулся, получив копьем в голову. Железный шлем спас ему жизнь, но оглушённый он грузно повалился в руки соратников, лишив командования и без того смятённое войско.

«Решайся, миротворец! Решайся же, воин! Или твой путь закончится на мху этого леса!»

В последнюю минуту Марк никак не мог отважиться на свою задумку, но после падения сотника страх перед грядущим истреблением помог отбросить все колебания.

— Щитами вперёд! — крикнул он, раздвинув строй копейщиков.

В щит Марка с огромной силой ударило копьё, прошив его насквозь и едва не пронзив руку. В ринувшихся сквозь ряды мечников, решивших, что отдан новый приказ к атаке, полетели такие же копья. Марк отшвырнул пробитый щит — пока всё идёт как надо, расчёт удался. По идее, в металках солимов оставалось по одному-два копья и времени на перезарядку у них уже не будет.

Враги это поняли и уже через секунду были готовы к рукопашной. Всё так же беспрерывно двигаясь, пригибаясь, перебегая, они успели сменить оружие. На бегу Марк заметил, что в одной руке солим держит короткое копьё для ближнего боя, в другой — замысловатый деревянный крюк, явно не предназначенный рубить или резать.

Марк бежал, спеша сократить дистанцию. Он не видел, но понимал, что к рукопашной приготовилась только половина нелюдей. Остальные сейчас перезаряжают своё метательное оружие и если они успеют — конец.

— И-и-э-э-эй! Бей одноглазых! Дави нелюдь! — послышалось за спиной. Мечники и топороносцы осмелели, почувствовав, что наконец-то им удастся сойтись с подлым врагом в рукопашной.

Вот и первый солим — замер, низко пригнувшись к земле и… ловко выскользнул из-под удара Марка. Ответный выпад последовал с такой быстротой, что Марк при всей своей ловкости не успел увернуться. Наконечник копья чиркнул его по боку — спасла кольчуга, да и то лишь потому, что удар был скользящий.

«Внимательней, внимательней…»

Атаковав броском, Марк мгновенно понял, для чего солимам нужны эти деревянные крюки: нелюдь ловко захватил им меч Марка, едва не вырвав из рук. Марку пришлось отпрыгнуть, уходя от колющего выпада сбоку.

Спасение — в быстроте и манёвренности! Марк уже задыхался. Сделав обманный замах, он рубанул по ногам. Куда там! Нелюдь отскочил и тут же атаковал, метя остриём короткого копья в глаз. Марк метнулся в сторону, низко прогнулся, с болью в пояснице заставив тело совершить гибкий разворот. Это было первое действие, к которому враг оказался не готов, а потому — удачное. Меч сильно полоснул солима по боку, вгрызаясь лезвием в зелёную плоть. Через миг Марк по инерции своего движения сам рухнул в траву.

«Только не лежать!»

Марк вскочил. Солим отползал с глубокой раной, источая зелёную кровь. Вне себя от боевого напряжения — горячей смеси из ярости, страха и жажды выжить — Марк прыжком оказался рядом и пригвоздил его к земле. Сейчас не до благородства к раненому врагу — этот враг и раненый не упустит возможности метнуть копьё в спину.

Марк выдержал секундную паузу, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. Вокруг, в зелёной чаще и на заросшей поляне, бился уже весь отряд наёмников. Зелёные тени врагов мелькали повсюду. Подцепляя щиты или отводя мечи воинов, солимы кололи своими короткими копьями точно и быстро — в шею, в висок, в глаз. Копейщики с тяжёлыми щитами неуклюже бросались на проворных солимов, находя своими копьями лишь пустоту, лучники пятились, целясь в засевших на ветках нелюдей. Те отшвыривались двухконечными ножами и были куда более метки, чем люди.

— Помогай! Бей! Сурок, сюда, сюда! Волк, Волчек, где же ты?! — слышались крики наёмников. В отличие от настоящих воинов Дубового Листа они не умели биться молча.

— Умри, нелюдь поганая! В Гадес, тварь! — кипела ярость.

— Нога, нога моя! Братцы, помогите, помогите!.. — вопил кто-то.

Лишь мечники имели какой-то успех, в основном те, кто решился посостязаться с врагом в ловкости. Где-то вдалеке рубился очухавшийся Фест. Сурок махал топорами совсем близко и весьма успешно — сказывалась его необычайная подвижность. Один солим лежал у его ног с пробитым черепом, другой убегал с двумя ранами на спине и схватка с третьим клонилась в пользу человека.

Не отвлекаясь больше, Марк бросился к трём солимам у древнего дуба: нелюди быстро заталкивали тонкие копья в свои металки.

«Давай, воин, беги, беги быстрее!»

Пришлось приложить всю резвость ног, чтобы не дать врагам вскинуть свое оружие. Марк уже знал, как биться против этих противников и какой именно ловкостью их брать. Правда и враги учились быстро…

Один солим отскочил в сторону, уводя за собой крюком меч Марка, другой ударил копьём в бок, и на этот раз кольчуга пропустила острие. Марк взвыл, отпрыгивая от выпада третьего солима. Рана была неглубокой, ему только прорезало кожу, но что-то его невыносимо обожгло.

«Чем же вы наконечники смазали, твари?!»

Чтобы выйти из гибельного окружения, ему пришлось применить призабытый обманный трюк из мастерства хранительницы Никты — заставить врага поверить, будто наносишь прямой рубящий удар, а самому, пригнувшись, полоснуть солима по ноге. Тот рухнул подкошенный, а Марк сразу же совершил удар полукругом, пропоров живот другому солиму, который не ожидал в этот миг падения сородича. Вот только на таких «не ожидал» и можно было сражаться с лесной нелюдью, почти мгновенно усваивающей тактику людей.

Раненые солимы спешно заковыляли прочь. На третьего из них налетел подоспевший Сурок, и Марк, не теряя времени, помчался к другой тройке врагов, уже швыряющих копья в разрозненных мечников.

«Что, что ещё можно противопоставить хитрым бестиям?» — думал Марк, но в сумятице ума ничего толкового вспомнить не мог.

Схватка вышла короткой. Марку успел лишь легко ранить одного солима в плечо, а затем его самого саданули деревянным крюком по затылку, сбив шлем на глаза. В ужасе, ничего не видя перед собой, Марк отпрыгнул, оступился и упал.

Когда он вскочил и поднял сбитый на глаза шлем, враги уже убегали, мелькая среди густых зарослей.

Марк размял шею. Голова цела, а вот рана на боку жжёт просто невыносимо. Он побрёл на поляну, где сидел сотник Фесту, утирая разбитый лоб, а вокруг него спешно стаскивали и укладывали раненых. Здесь хлопотали армейские лекари, откупоривая бутыли с лечебным настоем и смачивали из них раны воинов. Многие вскрикивали от боли.

— Давай помогу, — сказал отрядный лекарь, заметив краснеющее на боку Марка пятно.

Боль обжигала, вынуждая если не орать, то сжимать зубы и выпячивать глаза. Но как только лекарь промыл рану и наложил перевязь, стало легче.

Подошёл Сурок. Широкая грудь его тяжело вздымалась, однако ран у него не было.

— Ловкий же ты, Подорлик! Ловкий и быстрый как сокол. Ты это толково смекнул, что надо на их тройки бросаться. Без своих метальщиков нелюдь мигом струхнула. А как ты скумекал когда у них заряды в металках кончатся?.. Ох, непростая ты птица, Подорлик, непростая. И где ты только воевал? Небось и в Амархтонской битве рубился?

Марк не отвечал. На вид он держался стойко, но внутри у него всё кипело и бурлило. Сердце сжималось от стонов и криков раненых — тех, чьи раны промывали настоем лечебных трав. Двое или трое жертв метателей аспидов лежали с жутко распухшими лицами, кто в беспамятстве, кто уже мёртвый.

— Отходим! Отходим! Раненых на руки, кто совсем плох — добить, мертвых оставить, быстро, быстро! — кричал сотник Фест.

«И ты всё ещё надеешься, что эта война не станет твоей, миротворец?»

* * *


Сильно чадила масляная лампада. Кто-то одёрнул полог шатра и сразу задёрнул, так как внутрь влетели капли вновь разыгравшегося ливня. Помимо сотника Феста и дюжины младших военачальников в шатре находились Марк и Сурок. Фест был рассержен, даже взбешен, но раны и усталость намертво приковали его к креслу, сколоченному здесь из дуба Спящей сельвы. Рядом стояло остывшее жаркое, к которому сотник, известный любитель поесть, даже не притронулся.

— Потери? — коротко осведомился он.

— Пятьдесят шесть убитыми, ещё девятеро пропали без вести, — отрапортовал мрачный следопыт.

— Даймонщина! Четверть войска! А нелюдей сколько?

— На месте осталось семнадцать тел. Хотя, с ранами отползало куда больше, сам видел…

— Они раны быстро залечивают. Живучи гады! — пропустил кто-то из десятников.

— Лешаки собачьи, тьма Гадесова вас сожри! Это что же: один нелюдь к четырём нашим получается?! — раскричался Фест. — Всё, к хаосу эти вылазки! Пусть меня судят, но больше я людей на убой не поведу. Здесь войско нужно, настоящее войско, а не наёмничье мясо! Латники, метальщики, арбалетчики, чтоб их… — сотник пробурчал что-то неразборчивое, прикладывая ко лбу новую примочку. — И как они только свои металки мастерят?

Одно из метательных орудий солимов лежало на столе. С виду ничем не примечательные зеленоватые трубки, связанные между собой. В каждой из них сидело метательное копьё. Было в нём и что-то наподобие поперечной рукояти, с отверстиями для пальцев, чтобы удерживать при метании остальные копья. Отверстия, разумеется, были рассчитаны на длинные пальцы-щупальца солимов. Человеку овладеть этим оружием было не под силу.

— Оружие нечисти, — пробормотал армейский священник.

— Хотел бы я знать, почему это безмозглая нечисть создаёт оружие более совершенное, чем лучшие морфелонские оружейники!

— У солимов, может, и нет мозгов, почтенный Фест, но схватывать науку войны — у них в крови, — заметил следопыт. — Чем больше мы с ними воюем, тем более умелыми они становятся. И учатся гораздо быстрее нас. В Лесном Воинстве говорят…

— Лешаки их сожри, это Лесное Воинство! — выругался Фест. — Трусы и предатели. Не удивлюсь, если узнаю, что теперь они с нелюдью заодно.

Раненых, которых принесли наёмники с поля боя, оказалось немного — солимы били в основном насмерть. Яд, которым они смазывали наконечники, был не смертельным, если дело касалось поверхностных ран. Но с глубокими ранами почти никто не выжил. Как и те, кто имел несчастье получить укус древесного аспида.

Марк рассмотрел вблизи и другое оружие лесного врага. Деревянный крюк оказался необычайно прочным, сломать руками невозможно. Железом, как оказалось, солимы не пользуются. Наконечники их копий были не из металла, а скорее из необычайно отточенного камня. Из того же материала были сделаны и метательные ножи с двухконечными остриями.

— Окаменевшее титаново дерево, — со знанием дела сказал Сурок. — Хаос их ведает, где они его добывают и как обрабатывают, но заточка у них не хуже нашей хвалёной морфелонской стали.

Сотник бросил на него одобрительный взгляд, не отрывая ото лба мокрую тряпицу.

— Молодцы, ребятки. Особенно ты, Подорлик. В иной раз высечь бы тебя, что строй без приказа прорвал, но сегодня… сегодня был тот случай, когда на приказы стоило начхать. Башковитый ты. Явно не отставной разгильдяй тебя ратному делу обучал. Отныне вы с Сурком десятники, — добавил он чуть тише.

Сурок радостно осклабился. Марк же был недоволен. Он не собирался надолго засиживаться в наёмничьем войске, особенно после сегодняшнего, а опёка десятком бойцов требовала внимания и ответственности.

— Ещё и месяца не прошло…

— Не беда. В таких условиях и недели хватило бы, а ты уже третью отслужил. Что-то ещё хочешь?

— Отлучку бы мне. На недельку, — Марк как бы невзначай повернулся боком, где чуть выше бедра проходила белая перевязь. Боль приутихла, но лекарь сказал, что от действия яда ещё будет лихорадить пару дней.

— Три дня, — отрезал сотник. — А потом снова в строй. У меня нынче каждый меч на счету, а десятник и вовсе как палец.

Марку оставалось только покорно кивнуть.


Глава четвёртая. Пронзённый отчаянием


(Спящая сельва)


Три дня отлучки Марк потратил на расспросы вояк из окрестных лагерей о Лесном Воинстве, но безуспешно. О лесном народе знали все, многие слышали и о Никте, дочери легендарного Сельвана, но на вопрос о том, где их искать, только разводили руками: в лесу ищи. В лес Марк благоразумно не совался, а тот следопыт, который обещал познакомить с кем-то из Лесного Воинства, куда-то запропал.

А потом Марку поручили десяток бойцов, и ему стало не до поисков. Никогда не руководивший людьми и не любивший этого дела, Марк с трудом входил в роль младшего военачальника. Он привык просить, а не приказывать, а от грубоватых наёмников добиться чего-то просьбами было сложно. В результате десятка Марка поднималась позже всех, в дозор выходила с опозданием и в целом не отличалась исполнительностью. Единственное чем отличились воины десятника Подорлика, так это ежедневными тренировками. Марк не стал заставлять бойцов рыть никому не нужные землянки, пилить дрова или перетаскивать колоды из одного конца лагеря в другой, как это делали другие десятники, чтобы чем-то занять своих подопечных. Он показывал им то немногое из искусства владения мечом, чему сам когда-то научился. В этом деле наёмники проявляли хоть какое-то искреннее усердие, и не раз проходивший мимо сотник Фест одобрительно кивал головой.

Больше всего приходилось возиться с бородатым толстяком, знакомым ещё с Морфелона, который постоянно хныкал о страшной лесной нелюди, нечеловеческих условиях и низкой плате.

— Слыхали, нам пайки собираются урезать. А то ли ещё будет! Как зима наступит, то и вовсе харчи подвозить перестанут. А в палатках зимой ох как холодно! Отморозим ноги, кто возиться с наёмником будет? Так и бросят помирать в снегу.

Причитал толстяк и о лютых врагах, от которых нет спасения, и о том, что всех наёмников только на убой посылают, о коварстве и хитрости солимов, хотя в недавней схватке не получил ни царапины.

Разболтанная десятка Подорлика резко отличалась от жёстко дисциплинированного отряда Сурка. Широкоплечий крепыш чувствовал себя прирождённым военачальником, отдавал резкие броские команды, нередко добавляя к ним популярные у десятников пинки и подзатыльники.

— Чего ты со своими нянчишься, как настоятель с послушниками? — спросил как-то Сурок у Марка, когда они сидели вдвоём у ночного костра. — Ты же видишь, они только «лежать-стоять» понимают. Гоняй их от души, а будут роптать — дрова заставь колоть, вмиг посмирнеют.

— Не могу я так, — признался Марк. — Я с людьми по-людски привык.

— Когда с нелюдью воюешь, тут уж своё «по-людски» забудь. Бойцы должны тебя как охотничьи псы слушаться. Как зверьё приказ выполнять, не задумываясь. Иначе растеряются, а то и струсят в бою.

— Это понятно. Только это дело не по мне. Воин тоже мыслить должен. Мыслить, чувствовать и выбирать. И своими решениями выходить из боя победителем. Умение поступать согласно своим способностям — ценнее слепого исполнения приказов.

— Рассуждаешь прям как южный рыцарь, — скептично усмехнулся Сурок. — Да только наёмники не рыцари, и кроме топорных приказов ничего не понимают.

— Когда я строй рвал, то никаких приказов не слышал, — напомнил Марк.

— Не все здесь такие, как ты, Подорлик. Скажу больше — никто. Ты из этой рванины себе подобных не сделаешь.

— То же самое мог сказать каждый из моих учителей обо мне.

Сурок хитровато усмехнулся, явно желая что-то ответить, но промолчал. Марк прикусил язык, понимая, что сболтнул о себе слишком много.

Дни тянулись за днями, дожди становились всё более затяжными, ночи всё более холодными. Солнце выглядывало из-за туч всё реже.

«Путь миротворца, где же ты затерялся в этот раз? — с тоской думал Марк. Вечерами становилось особенно тоскливо. — Может, у меня появился иной путь, иное призвание? Миротворец ли я? Пока в моей руке нет Логоса, я даже этого не знаю. Никта, Никта, как мне тебя не хватает!»

Впервые Марк так чётко осознал, что ему не хочется странствовать, как когда-то. Ему хочется служить своими умениями, но служить в той обители, которую он сможет назвать родным домом — с домашним уютом и душевным теплом.

«Как Второй миротворец?»

«Нет, нет. Второй миротворец искал уединения и покоя… а я… я ищу что-то иное… Служение? Тихое служение, без боли и тревог? Или, быть может, я хочу найти здесь свою любовь, жениться и жить в собственном доме? Сам не знаю. Впрочем, что толку рассуждать. Ни одно из этих желаний пока что неосуществимо. Всё будет тянуться совсем иначе. Когда я найду Никту, она направит меня туда, куда ей укажет Всевышний… Или куда сочтёт нужным сама. Будут странствия и скитания. Будут опасности и будут тревоги… Всё то, чего мне так не хочется!»

Размышляя, Марк по-прежнему выполнял обычные задания наёмников: сопровождал обозы, помогал беженцам-крестьянам, нёс дозор, патрулируя дороги вдоль сельвы по лужам и грязи, часто под проливным дождём. Служба в рядах наёмников, которую он поначалу воспринял с долей романтики, день за днём превращалась в унылую рутину.

Правда, хоть в этом он был не одинок. Почти все наёмники испытывали похожие чувства. Некоторые отказывались от службы, несмотря на то, что армейский казначей исправно выплачивал получку. Но покинуть войско наёмников было не так просто: по закону, наёмник был обязан прослужить целый месяц после своего отказа от службы, кроме особых случаев, таких как болезнь или смерть кого-то из родных. Потому плохо дисциплинированные наёмники предпочитали законному увольнению дезертирство.

«Это войско не может принести победу королевству, — думал Марк. — Это не аделианское воинство, пускай большинство наёмников и верят в Путь Истины. Эти люди не воплотят в жизнь грандиозные замыслы наместника Кивея».

Впрочем, наместник Кивей старался воодушевить своих бойцов не только звонкой монетой. В лагерь наёмников всё чаще приезжали Глашатаи Войны, обладающие здесь неоспоримой властью, наставляя бойцов пламенными речами:

— Сиятельный наместник Кивей благословляет вашу священную миссию, отважные воители Морфелона! Помните, нам не возродить Священной Империи, пока не будут подавлены восстания нелюдей в наших провинциях. Спящая сельва — последний бастион сил зла на нашей земле. Сражайтесь же достойно мужей великого королевства! Уничтожайте коварную нечисть, не щадя жизней своих, ибо ваши мечи возрождают Священную Империю сегодня!

Эти речи, приятные для слуха простых наёмников, у Марка вызывали скорее неприязнь, порождая новые сомнения.

«Солимы. Что же они такое? Не даймоны, но и не люди и, уж конечно, не животные. Странное поведение, непонятная аура. Непримиримая вражда, беспощадная жестокость…»

Поговорить же толком было не с кем. Люди здесь не привыкли ставить под сомнение слова королевских ораторов. Им не приходило в голову обсуждать происхождение солимов или стратегию наместника Кивея. Солимы — нелюдь и жестокий враг, а большего им знать не хотелось. Они любили шутить и хохотать, грустить об оставленной дома родне, сетовать на непогоду. Даже со своей десяткой Марк не сумел сдружиться по-настоящему. Друг для друга все оставались временными соратниками, и если завтра лагерь распустят, все разбредутся каждый в свою сторону.

Развлечений в лагере не было. Болтовня у костра, старые избитые анекдоты, иногда кто-то запевал боевую песнь или сказывал балладу. Марк пару раз заходил в деревянный воинский храм, но местный священник, монотонно бубнящий о долге перед королевством и Спасителем, скорее нагонял на воителей скуку, чем ободрял.

Погружённый в рутину, Марк чувствовал, что если что-то не изменится, то ему придётся пойти на какой-то отчаянный шаг. Дважды он подходил к сотнику Фесту с просьбой поручить ему более ответственное задание, если можно — в глубине лесов, и сотник обещал взять его просьбу на заметку.

И не обманул.

Новое задание для Марка, Сурка и ещё одного десятника по кличке Клык поначалу казалось обыденным. Из одного посёлка Спящей сельвы пришёл запрос о помощи. Десятникам с их людьми предстояло явиться в посёлок, выслушать старейшин, построить частокол, да и уйти восвояси. Непривычность задания заключалась в том, что до этого посёлка — Лесные Ковыли — было полтора дня ходу. Так далеко ни Марк, ни Сурок ещё не ходили. Пришлось брать походные палатки — спать под открытым небом было холодно. Марк попросил у Феста следопыта, но тот лишь скривился.

— Нет у меня лишних людей. Сурок карту видел. Никуда не денетесь, там всё время по одной дороге идти.

Выдвинулись как всегда ранним утром. Марку пришлось повозиться, поднимая своих бойцов, любивших покрепче и подольше поспать. Но вскоре отряд в три десятка наёмников, точнее в тридцать три с десятниками, бодро топал по лесной дороге. В кои-то веки распогодилось, выглянуло солнце, отчего шагалось веселей. Марк с Сурком шли первыми. Клык, прозванный так из-за торчащего из-под нижней губы длинного зуба, шёл в самом конце, подгоняя отстающих.

— Что у них там стряслось-то? — спросил Сурок. Марк получал приказ лично от Феста и в этот раз был более осведомлён, чем его всезнающий приятель.

— Непонятно. Ночью прискакал один из местных, стал кричать, мол, нелюдь их укоренить собирается, весь народ по домам забился и только ждёт, когда королевские рыцари их выручать приедут…

— Ага, приедут рыцари! Прискачут! На козлах безрогих, как же! Ну а чего этот дуралей с нами не пошёл?

— Ни в какую. Напуган сильно, говорит, нелюдь его перехватить пыталась.

— Как же! Нужен он им. Хотели бы, так металкой с лошади сняли, и седла замарать не успел бы.

— Ты хоть знаешь, где эти Лесные Ковыли? Фест говорил, ты карту видел?

— Эту карту пьяный сапожник куриным помётом рисовал! Без неё обойдёмся. Направление знаем, а развилок тут немного.

Отряд двигался быстро, стараясь успеть до темноты. Воинов подгоняли обещаниями провести ночь в тёплых избах с кружкой горячего вина, а не в мокрой палатке с сухарём на ужин. Толстяк из десятки Подорлика ныл, что натёр ноги и смертельно голоден, отчего Марку от всей души хотелось дать ему в ухо. За него это сделал Клык, и толстяк зашагал дальше уже бодрей. Но до темноты так и не успели. Пришлось разбить лагерь прямо у дороги, выставив дозорных по всем правилам. Опасно ночевать на пустой дороге, но куда опасней двигаться ночью, усталым и измученным.

Ночь прошла спокойно. Марк не сомневался, что враги их заметили — отряд из тридцати человек не мог пройти по лесной дороге незамеченным. Утешало то, что солимы в последнее время притихли и вряд ли нападут на большой отряд.

Выступив на рассвете, отряд через два часа подошёл к Лесным Ковылям. Селение было обнесено острым частоколом, правда, настолько старым и подгнившим, что он не устоял бы даже перед стадом кабанов, если бы тем вздумалось напасть. А исполинский лесной вепрь, о котором ходит множество охотничьих легенд, разнёс бы эту ограду, не заметив.

Хлипенькие ворота распахнулись, и навстречу воинам высыпали сперва бородатые старейшины, а затем и остальной люд. Женщины потянули к воинам руки, старики принялись горестно сетовать и проклинать лесную нелюдь.

— Защитите нас, сынки, выручите, да воздаст вам Всевышний!

— Деток спасите, защитите от нелюди.

— А что случилось-то? — громко спросил Марк, глядя на старейшин. — С чего переполох?

— Нелюдь, нелюдь теснит, — запричитал один старик и его поддержали остальные. — Набег готовят, всех хотят вырезать и укоренить, ни женщин, ни детишек не пощадят.

Всё это звучало не слишком убедительно, вызывая нехорошие подозрения.

— Откуда вам знать-то про набег? Нелюдь вас сама о нём известила? — спросил Сурок, более находчивый в разговорах с крестьянами.

Старейшины вновь заговорили наперебой, твердя что-то о страшной расправе и коварных тварях и, возможно, Марк махнул бы на них рукой и приказал бойцам укреплять частокол. В конце концов, в его обязанности не входило выяснять причины беспокойства крестьян. Но тут снова заголосили женщины.

— Защитите, храбрые воины!

— Деток наших спасите!

— Старшую мою увели, так младшеньких уберегите…

— Тихо! Кто увёл?! — мигом утихомирил толпу Сурок.

— Нелюди эти проклятущие, нелюди увели! — закричала женщина.

Старейшины сердито покосились на неё, кто-то пришикнул.

— Что, вот так просто зашли в селение и увели? — настаивал Сурок.

— Да отдали её нелюдям, отдали! — завопила крестьянка.

— Ты что несёшь, совсем ума лишилась! — бросил кто-то из старейшин, но женщину поддержали другие.

— Отдали, отдали, чего греха таить!

— И мою, мою Мирту отдали!

— И мою доченьку, нелюди!

Сурок громко свистнул, а затем хлопнул в ладоши, будто в колокол ударил.

— А ну тихо! Рассказывай всё как было, дед, да смотри не вздумай врать воинам Дубового Листа.

Старейшина насупился, опустил голову, но затем под тяжёлыми взглядами приутихшей толпы начал что-то бормотать о страшном откупе.

— Да враньё всё это! — из толпы выступил высокий парень с взлохмаченной головой и налитыми кровью глазами. — Дай, я всё расскажу. Всё как было. И пусть зарубят меня на этом месте, если хоть слово совру!

— Ну рассказывай, раз храбрый такой, — усмехнулся Сурок и как бы с намёком положил руку на рукоять боевого топора.

— Вот как всё было. Не далее как два дня назад окружили наш поселок нелюди. Все мы, ясное дело, к оружию, да только убоялись все как один. Где нам с солимами совладать! Много их набежало, даже не прятались, а с ними и чародеи эти лесные. Вырезали бы нас всех под корень, мы б и часа не продержались…

— Верю, — кивнул Сурок, поглядывая на вилы и рогатины крестьян, годные лишь кабанов от огородов отгонять, да и то не особо крупных. — Дальше говори!

— А дальше выступил один чародей и сказал, чтобы наши старшие говорить вышли. Ну наши и пошли. А чародей тот им и сказал: губить посёлок мы, мол, намерения не имеем, но если от сделки откажетесь, то солимов удерживать не станем. А сделка такова: отдать им всех девушек, кому от шестнадцати до двадцати лет от роду…

При этих словах толпа заволновалась и зашумела, какая-то женщина вновь начала причитать. Сурок вновь воззвал к тишине.

— Продолжай.

— Старшие наши затылки почесали, покривились, да и отдали чародею девчонок. Девять таких в нашем поселке нашлось. Попытались наши хитрить, хоть одну уберечь, да куда там! Знали нелюди, сколько девчат таких лет у нас. Доносчик, видать, завёлся среди нас!

Тут многие опять зашумели, кто-то принялся выяснять, кто же именно этот коварный доносчик, а кто-то уже успел найти «предателя» и наказать его кулаком в ухо.

— Да тихо вы! Что за народ шумливый, будто не морфелонский! — прикрикнул Сурок. — Договаривай, лохматый, чем дело кончилось.

— А тем и закончилось, что забрали девчат чародеи и ушли. Такая вот беда приключилась. Провалиться мне в Гадес, не спущу я этого нелюдям! Если только воля ваша, братцы, идёмте со мной. Вместе найдём и отобьём девчат. А нет, так сам пойду. Лучше в бою помереть, чем жить в таком позоре!

— Чего это ты так расхрабрился? — подозрительно прищурив глаз, спросил Сурок.

Парень понурил голову.

— Невеста моя среди них…

— Вот оно как! То-то я гляжу, ты храбрый такой! А где же твоя храбрость была, лохматый, когда твою любимую нелюдям отдавали?

Тот ещё ниже опустил голову, краснея от стыда.

— Дык ведь… всё селение вырезали бы…

— Эх, лохматый, видать, сильно ты её любил, если так запросто нелюдям отдал. Чего теперь храбришься? Силён он теперича, когда нелюди за два дня пути отсюда! Да если бы кто мою девчонку вот так нелюдям отдать захотел, я бы такому гаду первому череп проломил! — разошёлся Сурок.

— Да погоди, ты, — Марк толкнул его в плечо. — А зачем чародеям и нелюдям ваши девушки?

— Поди узнай их! — заговорил старейшина. — В рабство, наверное, для утех мерзких.

— Если бы для утех, то только самых красивых выбрали бы, а не по возрасту, — проговорил Сурок. — Для ритуала какого-то, стало быть… Да-а, тёмное дельце. Очень тёмное.

Тут он обернулся к Марку и тихо-тихо зашептал:

— Нескладуха какая-то. Чего-то недоговаривают селюхи лесные.

— С чего ты взял?

— Ты когда-нибудь слыхал, чтобы лесные чародеи приносили в жертву людей? Я отродясь не слыхивал. Они, конечно, ещё те уроды и магия у них изуверская, но стихия их — это лес, трава, ручьи, зверьё всякое. Ритуальная человеческая кровь вообще не из их магии. Кровавая жертва для лесного чародея — это всё равно, что для серого мага вера в абсолютное добро и зло. А для чего им ещё девчонки местные? Не для утех же плотских — чародеи гнушаются иноплеменных девок. И не для работорговли — уж чем-чем, а этим они никогда не промышляли.

Марк кивал, слушая его краем уха, и не слишком задумываясь, откуда у простого наёмника такая осведомлённость о лесных чародеях.

Думал он совсем о другом. Чувство, разгоревшееся в нём ещё тогда, когда этот лохматый парень дошёл в своём рассказе до похищения девушек, яростно требовало от воли мужественного решения. Разум же, всеми силами этому требованию препятствовал: сумасшествие, безрассудство! Напрасный риск, абсолютно бесполезный!

И тут внутри вскипело новое чувство. Он призван миротворцем! И путь миротворца по-прежнему проходит через его сердце. Даже если у него до сих пор нет чёткого подтверждения, что он всё ещё миротворец.

— Их можно догнать? — коротко спросил Марк и этим тихим вопросом создал такую тишину, какой не мог добиться даже Сурок со своим свистом, криком и хлопаньем в ладоши.

— Можно! — неожиданно оживился и воспрянул лохматый парень. — Их увели вдоль по старому тракту — два дня пути до Раздорожной Таверны. Там они сегодня на ночлег должны остановиться. Если бежать весь день и всю ночь, то к утру как раз догоним.

Марк вопросительно глянул на Сурка.

— А что, попробовать можно. Хоть совести ради, — ответил тот простецки. — Вот только как с этими убогими быть? Мы же их вроде как защищать пришли.

— Клык со своими поможет частокол укрепить. Если чародеи своё получили, то вряд ли нападут.

— А с нашими-то как? Приказывать нельзя, всё-таки супротив приказа Феста идём. Он нам и так таких тумаков отвесит!

— Что-нибудь придумаем. На то мы и десятники, чтобы по обстоятельствам решения принимать, — Марк обернулся к своему отряду. — Что скажете, друзья-соратники? Приказывать не могу, и выбор остаётся за вами. Кто хочет пойти по следу лесных чародеев с солимами и отбить девушек — шаг ко мне. Кто не желает — шаг назад, останетесь с Клыком селение охранять.

— Моих это тоже касается, — громко добавил Сурок.

Воины Сурка дружно шагнули вперёд, восприняв его слова как приказ. Марковы бойцы помялись, потолкали друг друга, затем один, другой, третий потянулись к Марку. Через полминуты вызвались все, даже вечно ноющий толстяк.

— Вы что с ума посходили? — шёпотом заговорил Клык. — Убьют вас нелюди. А если и вернётесь, то Фест точно убьёт.

— Ну, ежели с нелюдью управимся, то и с нашим стариканом как-нибудь разберёмся, — заверил Сурок. — Помогай крестьянам, Клык. Как закончишь… если мы к тому времени не вернёмся, отправляйся в лагерь. Скажешь Фесту… хм, что бы такое сказать…

— Скажешь то, что видел и слышал, — отрезал Марк.

Лохматый парень уже вернулся с пятерыми такими же отчаянными юношами, вооруженный охотничьей пикой, именуемой рогатиной, кривым ножом и луком.

— Х-ха-ха, ты чего, лохматый, на зайцев собрался? — хохотнул Сурок. — Слышь, Подорлик, поубивают их. До одноглазых даже не добегут.

— Так ведь всё равно не отвяжутся. А потом, может, без драки всё обойдётся.

— Это как же? Выкуп предложишь со своей получки?

— Неважно. Главное догнать, а там увидим.

О том, что у них вообще нет шансов догнать похитителей, а вся их затея — лишь бальзам для успокоения совести, Марк говорить не стал. Сурок хитёр, сам должен понимать, что их бойцы — это не воины-следопыты и не смогут бежать день и ночь, да ещё и драться после этого.

«Да, ты всё делаешь правильно, миротворец. Побегаешь, вымучишь себя и своих людей, да и вернёшься ни с чем. Зато совесть твоя будет чиста. И ты с гордым видом сможешь сказать: „Я сделал всё, что мог!“»

От этих мыслей становилось тошно.

Отряд быстрым шагом направлялся по лесной дороге вглубь лесов Спящей сельвы. Когда отряд отошёл от Лесных Ковылей шагов на триста, прямо перед Марком вынырнул из кустов маленький, но бойкий дедок, заросший бородой.

— Не догоните, ребятки, не догоните, — хитровато щурясь, заговорил он. Ростом старик не доставал Марку и до плеча.

— Догоним. Должны догнать.

— А вот и не догоните! — дед, похоже, умел и любил настаивать на своём, как торговец травяными зельями, убеждающий покупателей, что они непременно умрут, если не купят его чудодейственные лекарства. — Хоть подковы к сапогам прибей, не догнать вам нелюдей в Раздорожной. Завтра едва ли к полудню добредёте.

— Хочешь что-то предложить, старик? Табун лошадей? — Марк уже понял, что дед вынырнул неспроста.

— Может, и могу, — дедок кивнул в тёмную чащу. — Я тропы знаю. Этих самых…

— Лесного Воинства? — сразу догадался Сурок.

Марк подался вперёд.

— Так ты и впрямь нас можешь провести короткой дорогой?

— А сколько дашь? — снова хитровато ухмыльнулся дедок. — Я за просто так никого по тропам не вожу.

Сурок двинулся с места, явно собираясь поднять его за тесёмки ветхого камзола.

— Нет, ты слыхал, Подорлик, какое отребье мы защищать должны?! Да пусть их укореняют эти нелюди, от королевства не убудет!

— Ты чего, дед? Или Лесные Ковыли не твой дом? Или девчонки эти не из твоего селения?

— Из моего, из моего, ребятки. Потому-то я и отбежал подальше, чтобы никто из соседей не видел, что я за вами иду. Доносчиков у нас и впрямь хватает. Но они-то думают, что вы по старому тракту пошли, и об этом нелюдям доложат, а вы тем временем со мной по тропам пройдёте. Так сколько дашь, десятник?

Марк секунду сохранял на лице мрачное безмолвие.

«Вот как всё обернулось, миротворец. Теперь не откупишься дешёвыми отговорками вроде „Я не успел“, „Я сделал всё, что мог“. Если старик и впрямь поможет догнать нелюдей — схватки не избежать. Ты уже знаешь, кто такие солимы и как они воюют. Готов ли ты рискнуть жизнью и вверенными тебе людьми ради незнакомых сельвеек? Или разумней будет послать этого алчного старикашку подальше и добросовестно пройтись с отрядом до Раздорожной Таверны… и, конечно же, никого не догнав, печально вздохнуть и пойти обратно…»

— А сколько положено? — не меняясь в лице, спросил Марк.

— Вообще-то, раньше проводники по десять монет за день пути брали, но то в мирное время, а нынче — вдвое дороже. Да ещё за риск, да за знания о нелюдях накинуть надобно…

— Короче, сколько?

— Тридцать монет, если всё вместе подсчитать. И деньги наперёд, иначе не пойду.

Цена была явно завышена, но Марк торговаться не стал. Молча снял с пояса мешочек, в котором носил получку, быстро отсчитал монеты и протянул хитрому старику.

— Да ты что, и впрямь этому пню гнилому свои кровные отвесишь? — вознегодовал Сурок. — Да я ему сейчас так рыло обработаю, что он не за день, за час доведёт!

— Это мы прибережём на крайний случай, — ответил Марк. — Но только так, дед: идём прямо сейчас!

— Уже-уже! — заверил тот, пряча деньги в сапог. — Вот только сбегаю, вещички возьму, без которых никак нельзя. Да и денежки надобно внучатам оставить, вдруг не вернёмся. Я мигом.

Дедок стремглав помчался назад в посёлок.

— Как же, не вернёшься ты, слизняк облезлый, — не мог успокоиться Сурок, — разве только я помогу. Слышь, Подорлик, так он же нас прямо в ловушку к нелюдям и заведёт!

— Не заведёт, — подал голос лохматый парень из Лесных Ковылей. — Он часто ваших за деньги водит. Следопытам тропы показывает. Небось уже сундучок с серебром сколотил на этом деле.

— Я ему сколочу, — прошипел Сурок и обернулся к одному из своих арбалетчиков. — Если чего такого выкинет — завали его без оклика.

Марк молчал. Всё происходило слишком быстро и как-то расплывчато, туманно, как во сне.

«Отныне ты связан, миротворец. И никакой силе не разорвать взятое тобою обязательство».

Старик вернулся быстро: на нём был маскировочной плащ из листьев, в руках посох, за спиной короткая пика и вещевой мешок.

— Лесоводом меня кличут, — сообщил он.

— Уж лучше бы Гнилым Пнём назвали, — пробормотал Сурок. — В котором всякие клещи и ядовитые гады живут.

Отряд вошёл под громадный купол титановых деревьев Спящей сельвы, мгновенно затерявшись среди могучих папоротников и лоз, подобных лианам. Здесь не было ни холодно, ни сыро, скорее даже тепло.

Лесовод шёл впереди. Марк шагал следом большими быстрыми шагами, стараясь не думать о бездумности своего решения. Он не понимал той силы, что бросила в погоню, но чувствовал, что если бы он поступил иначе, то потом не нашёл бы себе покоя. Конечно, десятник наёмничьего отряда по имени Подорлик был обязан сначала доложить обо всём Фесту, а тот и решать, что делать… Подорлик, но не Маркос-северянин, который, мучаясь от своих страхов и бессилия, в своё время отправился спасать Флою и Никту в Лунный лес…

«Я миротворец, это мой долг… — тут Марк осёкся. — Нет, не долг. Долг — это прикрытие собственной слабости, нежелание думать и принимать решения. Надо слушаться велений собственного сердца, своей совести, своего характера. Жить своей жизнью, а не навязанной кем-то со стороны».

— Там впереди ферма укоренённая, — доложил Лесовод, указывая прямо по тропе. — Два дня как укоренили. Обходить будем?

— Обходить? Зачем? — нахмурился Марк.

— А чтобы на укоренённых не смотреть.

— Они что, страшные такие? — кисло бросил Сурок.

Старик понимающе закивал.

— А, новенькие, ещё укоренённых не видели. Тогда идёмте, поглазеете.

Ферма показалась через час ходьбы на небольшой просеке, где было чуть больше просвета, чем в остальном лесу, хотя кроны лесных великанов и тут закрывали небо. Судя по количеству изб, ферма состояла где-то из трёх-четырёх семей. Разводили здесь лесных косуль: у входа на ферму валялись рассыпанные косульи рожки, будто кто-то в спешке пытался унести дырявый мешок с этим скарбом.

Перейдя ручей, отделявший ферму от леса, Марк содрогнулся. Остальные наёмники испуганно задышали. Кто-то помянул Спасителя, кто-то опустил взгляд, стараясь смотреть не дальше носков своих сапог.

Отовсюду веяло смертью. Людей здесь не просто убили — их искоренили, уничтожив всякую память о их проживании на этом месте. Везде, и в стойлах, и в избах, и просто на дороге тянулись вверх тонкие ростки стеблей с шипами и нераспустившимися цветками. Стебли росли сквозь крыши, окна, повозки, мешки, сено, посуду — через всё, что было создано человеческой рукой… и через самих людей. Посреди тропы лежал, раскинув руки, молодой крепкий мужчина: стебли выходили у него изо рта, носа и глаз. У избы, уткнувшись лицом в землю, лежала женщина, а из её спины произрастал, шевеля зелёными ростками, целый куст. Проращенные насквозь трупы свисали из окон, лежали в дверях, в сенях, худощавый старик висел, подвешенный за ноги на лиственных лианах, свисающих с дерева. В стойлах лежали груды мёртвых косуль — враги не пощадили и животных, к которым приложилась рука человека. И ростки, непонятно по какому волшебству взошедшие за два дня, продолжали расти!

Наёмники молчали. Кто отводил взгляд, кто шептал молитву, кого-то бурно вырвало. Все старались как можно меньше смотреть по сторонам. Сурок шёл с искажённым от ярости лицом, но за этой яростью тоже скрывался шок. Марк же, непонятно почему, шагал спокойно, переступал через трупы и осматривал всё со внимательностью следопыта.

Люди не ждали этой бойни. Всё произошло мгновенно, во всяком случае, оружие было в руках у немногих. Спастись, наверное, не удалось никому. Непонятно, обладают ли солимы магией, которая порождает эти быстрорастущие стебли-щупальца или это дело рук лесных чародеев. Пройдёт немного времени, и тела убитых жителей фермы полностью зарастут свежей порослью. Затем рассыплются источенные ростками избы и стойла. И месяца через два, или даже раньше, не останется ничего, что напоминало бы о прежней ферме.

Вот, что называют в этих краях укоренением!

Марк глянул на лежащую у порога избы девочку с разбросанными золотистыми прядями волос. Тоненький росток обвивал детскую ручку, как вьюн, переползая постепенно на грудь и шею. Изо рта девочки поднимался стебелёк: стройный, с маленькими листочками. И будто в насмешку над оборванной маленькой жизнью на нём распустились три цветка с нежно-белыми лепестками. Глаза девочки, ещё нетронутые ростками, были открыты.

Марк скривился, словно от сильной боли, и тяжело задышал. Не пытаясь унять поднимающийся гнев, он сорвал цветок и застыл с ним, как заледеневший.

— Их нужно похоронить, — произнёс он сухим голосом.

— Это-то зачем? — всплеснул руками Лесовод. — Солимская зелень лучше всякой могилы похоронит.

— Заткнись… — прошипел Марк. — А вы все, за работу!

— Времени мало, — процедил Сурок.

— Это недолго.

Работа закипела. Возмущаться не стал никто, и даже вечно ноющий толстяк из десятки Марка засучил рукава. Лопаты здесь нашлись, и это облегчило задачу. Земля была рыхлая, мягкая и поддавалась легко. Сложнее было с проросшими телами. Двое наёмников осторожно приподымали погибшего, третий срезал выходящие из земли ростки. Обрывки зелёных щупальцев пришлось оставить в телах — вырвать их можно было только вместе с внутренностями.

На всё ушло около часа. Вдоль мёртвой фермы протянулась череда свежих могил с вырубленными знаками Пути Истины — не поленились шестеро юношей из Лесных Ковылей. Могил оказалось восемнадцать.

— Всё равно зарастёт, — сказал Лесовод, который хоть и оставался безучастным, но изредка подсказывал наёмникам как лучше срезать ростки и приподымать тела. — Нелюдь ничего человеческого не любит.

— Зарастёт, — согласился Марк. — Но важны не тела тех, что встретили вечность, а наши сердца. И если наша работа хоть чуть-чуть ослабит укореняющую силу лесного зла — мы не зря потрудились… Нет, мы в любом случае потрудились не зря! — поспешил он добавить.

— Это что же делается, братцы, — прошептал толстяк. — Если нелюди такое с простыми крестьянами творят, то что с нами сделают?

— Думай лучше о том, что мы с ними сделаем, — зло прошептал Сурок.

* * *


Двигались молча и почти без привалов. Пересекали широкие ручьи, мелодично звенящие под ногами, огибали небольшие озерца, покрытые большущими лилиями, пробирались по болотцам, следя за каждым шагом Лесовода. Час миновал за часом, и казалось, конца не будет этому лесу. Но вот понемногу заросли начали редеть, а узкая тропа стала шире.

— Оп! — вздрогнул вдруг Лесовод и отшатнулся назад.

У его ног торчала стрела с зеленоватым оперением.

— Тропу перекрыли. Ой, как плохо!

Движением руки Марк дал отряду команду «В укрытия!». Понятно, что их всего лишь предупреждают, но мало ли во что выльется это предупреждение. Марк шагнул вперёд, и тут перед носком его сапога в землю вонзилась ещё одна стрела.

— Уходите! — раздался хмурый мужской голос. — Дальше для вас дороги нет!

Марк, сам не понимая зачем, сделал ещё один осторожный шаг.

— В следующий раз стреляю в ногу! — предупредил невидимый стрелок, судя по голосу, откуда-то с дерева.

— Лесное Воинство? — громко спросил Марк, хотя и так всё было ясно. — Меня зовут Подорлик, я десятник наёмничьего войска сотника Феста. Мы преследуем отряд солимов с чародеями, похитившими девушек из Лесных Ковылей. Мы рассчитывали перехватить их в Раздорожной Таверне. И от вашей помощи мы бы не отказались…

— Убирайтесь! Возвращайтесь в свою конуру, лживые псы! — ответили недружелюбно.

— А ты сам, крикун, кем будешь, что так с десятниками Дубового Листа говоришь? — подался Сурок. — И откуда нам знать, что ты здесь не один?

Ответом был короткий пересвист с разных деревьев. Похоже, стрелков здесь около пяти.

— Для тебя, цепной пёс, я страж тропы! Убирайтесь! Мы не убиваем наёмников Морфелона, но угостим стрелой в ногу каждого, кто сделает ещё шаг.

— Да-а, неприятно будет ковылять, с пробитой ногой-то, — прошептал Сурок, подойдя к Марку. — Что будем делать?

— Не знаю. Эй, дед, обойти стороной можно?

— Не, этих не обойдёшь, хоть подковы к сапогам прибей, — вздохнул Лесовод, тоскуя, что изрядную часть вырученных денег, похоже, придётся вернуть.

Марк стоял в нерешительности. Он готовился к схватке с солимами, но не с Лесным Воинством, которое считал другом.

— Не понимаю, вы что же, солимам помогаете? — попытался он снова. — Или вам безразлична судьба девяти девушек из Лесных Ковылей, которых собираются принести в жертву?

Ответ был гораздо жёстче, чем Марк ожидал:

— Не лезьте в чужой край, наёмные псы! Вы принесли этой земле больше горя, чем солимы. Убирайтесь, мы не хотим осквернять эту землю вашей кровью!

— Слышь, Подорлик, мне это надоело, — шепнул Сурок. — Заговори ему зубы, а я, кажись, вижу, где этот дятел крикливый засел… Подберусь и собью топориком, как белку.

— Убьют, — шепнул в ответ Марк. — Им каждый твой шаг, как на ладони…

— Риск есть, конечно. А что делать-то? — взъярился Сурок. — Назад топать? Из-за каких-то ущербных лесных бродяг, возомнивших себя народными мстителями! — сейчас в голосе морфелонца ощущалась искренняя, давняя ненависть к Лесному Воинству. — Дай-ка я ребятам прикажу, они из арбалетов тоже кое-что умеют…

— Убивать своих? — Марк посмотрел Сурку в глаза.

— Да какие они свои? Ты только послушай его…

— Они люди. Мы здесь, чтобы защищать людей…

— Вот только проповедей не надо, ладно?

Марк не хотел спорить. Сурок был по-своему прав.

Оставался один-единственный шанс пройти этой тропой бескровно. Марк снял кожаный шлем и, вскинув голову, чтобы лучше было видно его лицо, громко заговорил:

— Слушайте меня, стражи тропы! Я не просто десятник наёмничьего войска. Моё настоящее имя — Маркос-северянин, Седьмой миротворец, ученик епископа Ортоса. Имя моей хранительницы секретов — Никтилена, прозванная Никтой, дочь Сельвана. Вы все её хорошо знаете, она не младшая в рядах Лесного Воинства. Так что, направляя стрелы в меня, вы целитесь и в неё! — Марк нарочито сделал паузу, чтобы эта мысль как следует дошла до лесных стражей. — Я всё сказал. А теперь я пойду со своими людьми вперёд. Хотите стрелять — стреляйте. И сможете похвалиться перед Никтой, что подстрелили Седьмого миротворца, который шёл исполнять то, для чего был призван в Каллирою!

Ответом была тишина. Не медля больше ни секунды, Марк шагнул вперёд по тропе.

— Откуда мы можем знать, что ты говоришь правду? — остановил его голос сверху.

— Никта хранит мой меч Логос. Мы прошли с ней через Золотой Бархан и Белое Забвение. Она защищала меня в битве с арпаками Эреба у Храма Призвания. Я спасал её из темницы колдуньи Амарты. Вместе мы бились с чёрным драконом Деймодом. Вместе пробирались через подземелья Амархтона в Аргос. Вместе взошли на Башню Мрака. Можете спросить у меня любую подробность о путешествии Никты и Седьмого миротворца, и я отвечу. Если, конечно, сами что-то знаете.

На этот раз молчали значительно дольше. Наконец, тот самый голос ответил:

— Мы доложим о тебе и твоих словах. Жди здесь. Ответ получишь утром.

— Докладывай. Но у нас нет времени ждать. За мной!

Марк чувствовал, остро чувствовал минутную растерянность стражей Лесного Воинства и понимал, что упускать этот миг нельзя. Через минуту они могут одуматься и сначала выстрелить, а потом разбираться.

Первый шаг, второй, третий… наёмники робко потянулись следом. Марк зашагал уверенней. Получилось! Не было слышно ни окликов, ни свиста стрел. Их пропустили.

* * *


Сурок поравнялся с ним через минуту.

— Ловко ты их! Где ты столько всего наслушался о Седьмом и этой… Никте?

Марк промолчал. Пока что он не мог понять, действительно ли этот косящий под простачка парень поверил, что Подорлик всего-навсего разыграл лесных воинов. Остальные наёмники, похоже, думают именно так.

Из леса отряд вышел уже в сумерках. Перед ними раскинулись огни Раздорожной Таверны — небольшого селения с крупным придорожным пристанищем. Здесь было перепутье, откуда шли дороги в разные концы Спящей сельвы. Тянулись длинные стойла и конюшни, дымили трубы плотненьких бревенчатых домиков. Разумеется, всё это было обнесено частоколом, невысоким, но плотным.

— Знать бы, где они остановились, — ни к кому не обращаясь, произнес Марк.

— Известно где, — указал рукой Лесовод. — Вон тот домик, самый крупный, там погреб большой. Или ты думаешь, что девицам они комнату снимут?

— А солимы? Или их в таверну не пустят?

— За деньги и нелюдь пустят. Но эти одноглазые людского жилья сторонятся. Небось где-то в лесу ночуют… Ну, довести я вас довёл, так что назад потопаю.

— Куда собрался? А назад кто поведёт? — крепкая рука Сурка ухватила деда за ворот, как котёнка.

— А назад уговора не было, — испуганно кося глаза на Марка, заговорил Лесовод. — Да и неужто ты думаешь, что я теми тропами пойду, чтобы меня стрелами угостили? Не, хоть подковы к сапогам прибей, не пойду! По дороге потопаю — дольше, но спокойнее.

— Пусти его Сурок, пусть уходит, — Марк обернулся к деревенским парням. — И вы с ним уходите. Пока ещё можете.

— Не уйдём, — хмуро ответил лохматый. — Хватит, набегались мы от этих нелюдей.

— Как хотите, — Марк оглянулся вокруг, не желая спорить. Старик-Лесовод спешно семенил вдоль леса к дороге на Лесные Ковыли. — Ну что же, друзья-соратники: вылазку сделаем на рассвете. В темноте солимы видят лучше нас, так что сыграем с ними на равных, когда рассветёт. Да и отдохнуть не помешает. А сейчас надо чтобы кто-то сходил разузнать, действительно ли похищенных девушек держат в том доме.

На разведку сходил Сурок, прикинувшись дезертиром, ищущим работу и жильё. Вернулся он через час, причём от него слегка несло выпивкой и сушёной рыбой.

— Пришлось выпить с местными забулдыгами, иначе не разговорить было, — сообщил он. — Всё так, как этот гнилой пень говорил. Три часа тому прибыли крытые повозки. Как выводили девушек, никто не видел, но ясно, что они вон в той таверне, что с двумя этажами. С ними только один лесной чародей и четверо вольных охотников — опасные ребята. Хотел я на ночлег в тот дом устроится, да где там. Хозяин говорит, всё забито. Врёт, конечно.

— Молодец, Сурок. Действуем как задумали.

К таверне подкрались со стороны полянки с высокой густой травой, ещё не успевшей завянуть. Ближе всех к частоколу подползли Марк с Сурком, оставив за собой арбалетчиков. Все остальные залегли ещё на двадцать шагов позади.

Теперь оставалось только ждать. И по возможности — спать.

Сурок долго молчал и ни о чём не спрашивал. Это было странно, и Марк успел поймать себя на мысли, что ничего не знает об этом парне. Обычно болтливый широкоплечий крепыш с высоким лбом и приплюснутым носом, пребывал сейчас в глубоких раздумьях.

— Давно ты вернулся в Каллирою? — совершенно неожиданно спросил он.

Марк не вздрогнул. Спустя секунду после первого недоумения он понял, что был готов к этому вопросу. Сурок не мог не понять, кем на самом деле является Подорлик. Об этом стоило догадаться сразу.

— За четыре дня до нашего с тобой знакомства, — Марк бросил на него взгляд. — Ты ещё в лагере знал, кто я?

— Догадывался. Твоё владение мечом, твой опыт, твои мысли, принципы, рассуждения. Всё указывало на то, что ты и есть Седьмой.

— Фест тоже догадывается?

— Нет. Некогда старикану о таком думать. И для тебя лучше, чтобы он не догадался.

— Я ещё в первый день понял, что он недолюбливает Седьмого миротворца.

— Как и все морфелонские воеводы, — вздохнул Сурок. — Тебя считают предателем, Подорлик… то есть, Маркос. Раньше ты был вроде как наш, морфелонский. А потом, после гибели Ортоса, стал южанином. Принял подданство королевы Сильвиры.

— Я не принимал подданство. Просто опёку надо мной взял следопыт Калиган, а он южанин… Да и какая разница, под каким флагом Каллирои я стою? — с тихим раздражением ответил Марк. — У нас общий враг.

— Эх, не скажи, Подорлик. Многим эта разница — как кость в горле.

— Многим — это кому? Наместнику Кивею? Сарпедонцам? Глашатаям Войны? Ты-то сам кто, Сурок? Ты не похож на простого наёмника, устроившегося в Дубовый Лист ради денег.

— А вот этого сказать не могу, — ответил тот и отвернулся.

— Вот как. Ты, значит, знаешь моё истинное лицо, а я и дальше должен общаться с маской? Хорошенькое доверие!

— Поверь, у меня есть причины скрывать прошлое, — с нетипичной для себя серьёзностью и даже тоской проговорил Сурок. — Не проси, Подорлик, не могу сказать. Сам понимаешь, мог бы наплести тут тебе всякого, и ты бы поверил, но ведь мы ещё в первый день условились, помнишь?

— Ладно, Сурок, оставайся и дальше грызуном. Я не в обиде. Сейчас главное сельвеек отбить и выбраться отсюда. В общем, я посплю покамест, а ты через три часа буди.

Завернувшись в походный плащ, Марк задремал на пожухлой траве, стараясь ни о чём не думать. Толком уснуть так и не удалось. Сменив через три часа Сурка, Марк погрыз сухарь, запил водой из фляги и стал поочерёдно глядеть, то на тёмный частокол, то на мутное ночное небо.

В голове прояснялось. Затея с освобождением девушек-сельвеек всё сильнее казалась ему сущей авантюрой — пожалуй, Марк был единственным в отряде, кто чётко это осознавал. Если там в таверне настоящий лесной чародей, то подобраться к дому незамеченным будет крайне сложно. А если поднимут тревогу, кровопролитного боя не избежать. Солимы, если они где-то неподалёку, мигом примчат. Погибнут многие из наёмников, если не все. Кто, в сущности, эти простые вояки? Малообученная лёгкая пехота, не стоящая и одного настоящего рыцаря. Сурок, конечно, неплох в бою, но он всего один.

Да и он сам, Седьмой миротворец, настолько ли хороший боец, каким зарекомендовал себя перед Фестом? В своё время ему просто посчастливилось набраться кое-каких навыков, потому что всегда рядом были более сильные, более опытные друзья. А так он — мечник-недоучка. Он сможет справиться в открытой схватке с двумя, если повезёт — с тремя солимами. Но их будет больше, гораздо больше. А ещё чародей с вольными охотниками…

Эх, вот бы Калигана сюда или Никту!

«Нет, миротворец, ты не о том думаешь. Вспомни, однажды ты ощутил силу, перед которой померкло даже мастерство хранительницы Никты. Что, если попытаться на короткое время возродить в памяти то тёмное искусство меча, вспомнить те приёмы, тот стиль, ощутить прилив той силы…»

Силы Саркса!

…Марк усилием воли отогнал эту мысль, пока она не переросла в искушение.

Пытаться обрести эту силу преступно. Даже под угрозой неминуемой смерти. Даже ради спасения других людей. Эта сила — абсолютное зло. Этому злу нельзя давать место в своей душе ни в каких дозах. Оно не станет довольствоваться отведённым местом, а постепенно поглотит всю душу. И тогда конец. Последний рубеж, за которым нет спасения. Только вечный мрак, гибель без смерти, муки без боли…

Пора действовать. Рассвет близится. Марк встал на колени, воткнул меч в землю и припал головой к рукояти. Прежде всего ему предстояло очистить сознание от всякого героизма. Любые мотивы, кроме мотивов веры в Путь Истины, могут стать опасной слабиной, которую без труда нащупает опытный чародей. Праведный гнев, чувство справедливости, жажда совершить подвиг, даже сочувствие к пленницам — всё сейчас должно отступить. Он должен убедиться, что им движет не героическая спесь, а извечная сила духа, вложенная в него ещё в материнской утробе. И он пошёл спасать этих несчастных не потому что может их спасти, а потому что не может поступить иначе. Так поступил бы любой совестливый военачальник. И не обязательно называющий себя аделианином.

Марк поднял взгляд к предрассветному небу.

— Храни нас, Всевышний, — прошептал он. — Защити своей божественной силой, и пусть не умрёт никто.

Через час он опустил голову и глубоко вдохнул запахи ночного леса. Чистота чувств и ясность мыслей постепенно открывали путь новым возможностям. Слух его обострился: он слышал снующих по лесу ночных зверьков, шелест листвы, далёкий шёпот ручья. Прислушавшись к звукам в таверне, он различил приглушённое сопение спящих людей. Обострилось и зрение: Марк заметил мелкие-мелкие, почти невидимые нити, которыми был обвит частокол вокруг таверны — магическая сеть! Клейкая паутина обовьёт всякого, кто попытается перелезть через забор.

Марк глянул в открытый лес, пытаясь ощутить присутствие солимов. «В лесу глаза тебе мало помогут. В лесных войнах побеждает тот, кто научился чувствовать врага, а не видеть», — вспомнились слова хранительницы Никты. Но это чутьё у Марка было развито очень слабо: он сумел понять лишь то, что группа солимов где-то поблизости.

«План готов. Только бы всё прошло тихо. Без крови и смертей. Спаситель, храни нас, не дай нам погибнуть или пролить человеческую кровь».

— Слушай сюда, Сурок, — Марк наскоро растолкал крепко спящего собрата. — Я сейчас буду снимать чародейскую сетку с частокола, а ты возьми кого понадёжней и подходи. И скажи всем, чтобы не на таверну, а в лес глядели. Если солимы появятся — пусть тотчас бьют из луков и арбалетов.

Сурок сонно кивнул и пополз назад к посменно спящим наёмникам. Марк тем временем подкрался к частоколу и аккуратно срезал крепёжные нити ловушки. Охранная магия, не уловив никакого беспокойства, безмолвствовала. Заколдованная сетка сползла под ноги.

Готово. Вернулся Сурок с двумя секирщиками. Вместе они наскоро расшатали и осторожно вынули пару жердин из частокола.

— Ждите здесь, — приказал Марк.

— Э, нет, так не пойдёт, я с тобой! — зашептал Сурок.

— Только тогда, когда я дам знак, ясно?

Светало. Марк медленно прокрался к двери в спящую таверну и заглянул в щель. Никого. Дверь оказалась заперта лишь на внутренний крючок, который Марк ловко поддел мечом. Никакой охранной магии — видимо, чародей слишком доверился магической сетке на ограде, либо просто никого не ждёт в гости. Что ж, пока всё идёт как нельзя лучше.

Марк бесшумно вошёл в полутёмную таверну. Вверх уходила лестница, ведя к комнатам для ночлега, внизу же оставались только запертые двойные двери в обеденный зал. Чуть в стороне… Марк замер. На стуле у стены дремал человек в охотничьем камзоле. Длинные волосы, завитые в конский хвост и покрытая сеточкой голова тут же напомнили Марку рассказы о вольных охотниках. Их угодья находились неподалёку селений лесных чародеев, и те часто пользовались их услугами. Прибегали к их помощи и воины Дубового Листа, но редко, поскольку морфелонцев вольные охотники не любили.

Подкравшись ближе, Марк увидел, что спинка стула придвинута к маленькой погребной дверке с щеколдой. Значит, пленницы там, а не на втором этаже. Охотника не приставили бы охранять подвал, если бы там никого не было.

Марк присмотрелся. Веки стражника закрыты. Вольные охотники отличались хорошим слухом, но их навыки хороши только в лесу. В большой таверне, где всю ночь скрипят двери и половицы, дремота под утро таки сморила лесного жителя.

По всем правилам, прежде чем освобождать пленников, нужно неожиданно ворваться во все комнаты и обезоружить врага. Был бы у Марка хотя бы десяток таких бойцов, как Сурок, он, скорее всего, так бы и поступил. Но с отрядом простых наёмников ему приходилось рассчитывать только на себя.

Он двинулся к спящему и в ту же минуту испытал сильную неуверенность… Ах да, ему же ещё никогда не доводилось снимать часовых! Он не знал, как нанести удар, чтобы охотник мгновенно потерял сознание, не успев вскрикнуть, и при этом не умер. Решив позвать для этого дела Сурка, Марк шагнул назад, и тут половица под его ногой предательски скрипнула…

Вольный охотник вздрогнул и открыл глаза. На раздумья не осталось и секунды: Марк прыгнул и, дрожа от волнения, приставил меч к шее противника. Другую руку он поднёс к своим губам, заклиная молчать.

Глаза охотника секунду выражали изумление, а затем вспыхнули яростным огнём. Он увидел, что перед ним мерзкий морфелонец, которого стыдно боятся.

— Ублюдок, — сорвалось с его уст.

Охотник рванулся с места, порезавшись об острие меча, и обеими руками вцепился в горло Марку. От неожиданности Марк выпустил меч и в ужасе схватил охотника за руки, пытаясь разжать хватку, но тщетно. Пальцы сжимались на горле с нечеловеческой силой. Марк поплыл, видя перед собой одни лишь зрачки иступлённых, диких глаз…

Внезапно раздался глухой удар и хватка ослабла. Оглушённый вольный охотник медленно сполз, хватаясь пальцами за нагрудник Марка, и растянулся на полу.

— Спа… па-сиб, Су-су-рок, — отрывисто выдохнул Марк, жадно хватая воздух. — Я ж… при… приказал ждать… сигнала…

— Я его и дождался. Твой хрип ведь и был сигналом, я не ошибся? — прошептал Сурок, шутливо усмехаясь.

В дверях стояли два его арбалетчика и настороженно переглядывались.

— Если кто по лестнице спускаться будет — бейте по ногам, — приказал Сурок. — Если чародея увидите — валите сразу в голову.

— Не сметь никого убивать! — зашипел Марк.

Затем он разжёг масляную лампаду, стоящую у двери, снял щеколду и первым шагнул в подвал. Отмеряв дюжину ступеней, он оказался в просторном, сухом погребе.

Не сразу разглядев пленниц в свете лампады, он их услышал. Девушки испуганно засуетились, сбиваясь гурьбой в дальний угол. Подняв руку в знак тишины и своих добрых намерений, Марк шагнул ближе. Больше всего он опасался, что какая-нибудь из пленниц закричит, однако все они только тяжело дышали. Свет лампады упал на их лица.

Силы небесные, до чего запуганные, затравленные глаза!

Пол погреба был застелен одеялами, были даже подушки — о пленницах заботились, чтобы никто не простыл на сыром полу. Одеты девушки были в простые платьица и тёплые вязаные рубашки с длинным рукавом, какие носили крестьяне Спящей сельвы. Следов надругательств или побоев видно не было, но страх в глазах сельвеек был таким, словно несчастным пришлось пройти все немыслимые пытки.

— Слушайте меня, — шёпотом и как можно мягче произнёс Марк. — Что бы я сейчас ни сказал — молчите. Я — воин морфелонского войска. Мы пришли вас освободить, — он сделал паузу, ожидая услышать облегчённые вздохи или увидеть блеск в глазах, но ни того, ни другого не последовало. В затравленных глазах не блеснуло ни огонька. — Сейчас вы все медленно поднимитесь и последуете за мной. И ни звука. Понятно? Ни звука! Мы должны выйти так, чтобы никто из врагов нас не услышал. Идёмте.

Отойдя назад к ступеням, Марк разочарованно остановился. Ни одна из девушек даже не пошевелилась. Как сбились они гурьбой, когда он вошел в погреб, так и сидели недвижимы.

— Послушайте…

— Так ты ничего не добьёшься, — сказал из-за спины Сурок и, подойдя к гурьбе затравленных сельвеек, стал кого-то высматривать. Свой выбор он остановил на белокурой девице с ниспадающими на лицо растрёпанными кудряшками. Она была единственной из всех, у кого чуть подрагивали губы, будто она хотела, но не могла решиться что-то сказать. Обеими руками она обнимала такую же белокурую девушку, казавшуюся совсем ещё девочкой, очевидно, младшую сестру.

Склонившись над ними, Сурок коснулся плеч белокурой девушки. Она испуганно отпрянула.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил Сурок, криво улыбаясь, будто заигрывал к ней на народных гуляньях.

Губы девушки шевельнулись.

— Мирта…

— Вот и славно, Мирта, а теперь вставай, бери за руку сестрицу, и пойдём домой.

Легонько обнимая её за плечи, Сурок хотел помочь ей подняться, но девушка, вдруг вырвалась.

— У нас нет дома.

— Как это нет? Разве вы не из Лесных Ковылей?

Девушка задрожала.

— Они укоренят всё селение. Именем Спасителя и духов сельвы заклинаю тебя, оставь нас! Нам нельзя возвращаться… нас уготовили… мы теперь кровный залог… — голос белокурой Мирты становился всё громче и отчаянней.

— Ладно, ладно, угомонись, красавица, — вновь обнял её за плечи Сурок. — Ковыли ваши теперь под защитой воинов Дубового Листа. А если не хочешь к этим трусливым крысам возвращаться, которые тебя нелюдям отдали, то устроим тебя куда-нибудь ближе к Морфелону. Получишь жильё, работу, парня найдёшь, замуж выйдешь. Будет у тебя семья, хозяйство. Вышивать, наверное, любишь. Во какие вышивки у тебя и у сестрицы на рукавах! Я бы и сам тебя на гулянья позвал, да служу я, не могу никак, — Сурок обвёл взглядом всех девушек. — Вижу, уломал я вас, лесные девчата. Ну, пошли!

Простоватый и доверчивый говор Сурка и впрямь возымел действие. Он поднял за руку белокурую Мирту, а та потащила за собой сестру. За ними потянулись и остальные девушки. Девять, как и говорили в Лесных Ковылях. Пленницы зашептались: сначала между собой, а потом и обращаясь к Сурку.

— Спаси, спаси, уведи нас отсюда, рыцарь…

— А если поймают? Что с нами будет?

— Нас уготовили… мы теперь кровный залог… — не унималась белокурая Мирта.

Марк невольно позавидовал Сурок, насколько умело тот сумел обнадёжить девушек. Теперь все они доверчиво тянулись за этим невысоким широкоплечим крепышом, на Марка же бросая мимолётные, ничего не выражающие взгляды. Невольно поджав губы, он первым двинулся вверх по ступеням.

Здесь его остановил скрип половиц, раздавшийся этажом выше. К лестнице, ведущей сюда со второго этажа, приближались люди…

Проснулись… Даймонщина! Марк быстро снял со спины щит и обнажил меч. Арбалетчики Сурка стояли у дверей во двор, глядя на лестницу. Позади Марка из погреба выбирались пленницы, и когда последняя из них оказалась наверху, с лестницы раздался учтивый мужской голос:

— Что здесь происходит, почтенные?

Медленно, без всякого беспокойства, к ним спускался чернобородый маг лет пятидесяти, в зеленоватых одеждах, будто покрытых зелёной листвой.

«Лесной чародей!» — понял Марк, прижимая щит к груди.

К переговорам он был не готов и нашёлся не сразу. Наверное, сейчас надо собраться с духом и грозно выкрикнуть «Войско Морфелона!», а затем сделать всё по уставу: заявить о преступлении, предъявить обвинение чернобородому чародею… Этому наёмников не учили, но Марк нашёлся бы что сказать, будь у него больше времени…

Однако арбалетчики Сурка его опередили. Чародей, как ни удивительно, оказался не готов к нападению и не успел даже вскинуть руку. Один арбалетный болт вошёл ему чуть ниже колена, другой чиркнул по бедру. Чародей громко охнул, оседая на ступени.

Завизжали девушки. Та, что выходила последней, зачем-то бросилась обратно в погреб. Сурок поймал её за руку и толкнул к остальным.

— Бегом! Бегом во двор!

Через раненого чародея, пытавшегося сплести заклинание, чтобы остановить кровь, мелькнули три тени вольных охотников. Марк похолодел, заметив в их руках отточенные боевые серпы.

— Сурок, уводи всех! — успел он выкрикнуть.

…А в следующее мгновение серп одного из охотников поддел его щит, царапнул кольчугу и пропорол плащ. Боевое умение вольных охотников, их стремительность и быстрота чем-то напоминали смертоносное мастерство солимов. Но приняв на щит следующий удар, Марк почувствовал, что сейчас, в тесном помещении, преимущество на его стороне: он в каких-никаких доспехах, а вольный охотник полуголый. Контратаковав, Марк ударил охотника щитом, а когда тот потерял равновесие, столкнул его вниз по ступенькам в погреб, а затем быстро закрыл дверку и накинул щеколду.

Один готов. Где остальные? На ступенях всё ещё охал раненый чародей, но кроме него здесь никого не было. Марк вылетел во двор. Сурок тут уже вовсю размахивал топорами, отбиваясь от двух насевших на него вольных охотников. Его арбалетчики пытались увести пленниц, но те лишь испуганно жались к стене таверны. Из окон выглядывали разбуженные постояльцы и перепуганный хозяин. Разбежавшись, Марк сшиб щитом с ног одного охотника, ударом ноги отбросил подальше его серп. Второму Сурок попал топором по колену и, когда тот с яростным воплем согнулся, оглушил плашмя по голове.

— Отходим, Сурок, отходим!

Непростительно много времени ушло на то, чтобы протащить освобожденных девушек через брешь в частоколе. И едва беглецы устремились к лесу, Марк почувствовал: решающая схватка впереди!

Девушки бежали быстро, наконец-то поверив в своё спасение. Счастье, что все они были в плетёных башмаках, а не босые. Марк бежал следом, постоянно оглядываясь, надеясь узнать, с каким количеством солимов предстоит иметь дело. Пока что он видел лишь смутные, постоянно мелькающие тени в лесу.

«Если их всего пять-шесть — мы спасены. Если восемь-десять — без потерь не обойтись, но шанс вырваться всё же будет. Но если их дюжина или больше…»

Марк не желал об этом и думать. Такой расклад означал, что у двадцати двух наёмников и шестерых юношей-крестьян нет никаких шансов. Половину солимы перебьют металками, половину врукопашную.

— Сурок… — на бегу прошептал Марк. — Одноглазые за спиной. Не отстанут. Веди вдоль дороги, но на дорогу не выходи. Я попробую их отвлечь… Дай арбалет! — крикнул он своему бойцу-толстяку. Тот испуганно бросил ему оружие и связку болтов. Стрелок из Марка был слабоват, в лагере всего пару раз доводилось стрелять по мишеням, но арбалет и не требовал такой серьёзной подготовки, как лук.

— Не дури, Подорлик, вместе до конца! — крикнул Сурок. — Стрелки, по местам!

«По местам» сейчас означало, что каждый прячется за ближайшее дерево и готовится к стрельбе без приказа. Марк засел за толстым дубом, зарядив арбалет и держа его наготове. Солимы уже должны быть рядом, но их по-прежнему не видно. Только стремительные тени, мелькающие среди кустов и папоротников.

— Я сказал: уводи людей! — прокричал Марк, но Сурок его не слышал или, скорее всего, не хотел слышать.

«Упрямый осёл!» — Марк злился, при этом чётко осознавая причину своей злости. Один он мог за себя постоять. Мог отвлечь солимов на себя, убежать назад в Раздорожную Таверну, а там… там видно будет. Солимы сторонятся людского жилья. Там можно спастись. Или хотя бы сдаться кому-нибудь. Любая судьба казалась Марку нестрашной по сравнению с тем, что ему предстояло сейчас — взвалить на себя жгучее, устрашающее бремя ответственности за своих людей и освобождённых сельвеек.

«Надо стрелять. Хотя бы напугать тварей, пока нас не окружили!»

Марк выстрелил первым в одну из теней, тотчас услышав свист стрел других наёмников. Попал ли кто, сказать было сложно. Солимы мгновенно рассредоточились, прячась за деревьями.

Ничего не видно. Даже качающихся веток. Лес, трава, кусты…

И тут Марк уловил тихий шуршащий шелест — смертоносный звук метательных копий солимов, который, однажды услышав, невозможно забыть. Марка охватил ужас.

— Сурок, уводи людей!!! — завопил он изо всех сил.

Сурок что-то крикнул в ответ, но его заглушил вопль раненого наёмника. Затем неподалёку от Марка рухнул пронзённый в горло арбалетчик, помогавший выводить сельвеек из таверны. Копья летели стремительно, одно за другим, без труда находя своих жертв.

«Первое, второе, третье…» — напряжённо считал Марк.

Самоубийственное решение он принял мгновенно, даже не успев ему испугаться. «Я их привёл сюда! Их смерть — на моей совести!». Ужас ответственности не оставил ему такой роскоши, как страх за собственную жизнь.

Кто-то наёмников бросился бежать: Марк увидел, как ему в спину вонзилось копьё, а затем где-то в зарослях раздался тихий вскрик одной из девушек, тотчас перешедший в предсмертный хрип.

«Четвёртое, пятое… ещё одно осталось, крепись, миротворец, ты знал, на что идёшь!» — сжимая зубы, твердил Марк.

«Шестое!»

Марк помчался к зеленоватым теням солимов, скрывающимся в зарослях. Брошенное солимское копьё скользнуло по его щиту, другое просвистело у самого уха. Затем солимы бросили бесполезные в ближнем бою металки. В каждой паре зелёных рук появилось короткое боевое копьё и крючковатая деревяшка.

И теперь Марк видел, что солимов здесь не пять и не шесть, а как раз столько, сколько он и боялся. Дюжина. Нет, даже больше: где-то пятнадцать-шестнадцать. Примерно столько же, сколько сумели уничтожить в недавней битве двести пятьдесят наёмников во главе с Фестом, потеряв при этом вчетверо больше людей.

«И на что ты рассчитываешь теперь, миротворец? На чудо? Но даже для чуда нужно нечто большее, чем твои скудные навыки владения мечом».

Два ближайших солима, затаившихся среди высокой травы, приняли его за охваченного яростью безумца — Марк старательно пытался их в этом убедить. На самом же деле им владел точный расчёт. В солима, на которого он, казалось бы, должен наброситься в первую очередь, полетел щит, сбивая того с толку, а второго Марк рубанул мечом, целясь по пальцам.

Удалось! Отрубленные пальцы-щупальца упали вместе с крючком, а вслед за тем меч Марка со свистом рассёк узкий череп врага. Не останавливаясь, Марк набросился на второго врага, вздымая меч обеими руками. В ход пошла череда стремительных рубящих ударов, так что проворному солиму оставалось только отскакивать и пятиться. Этого Марк и добивался. Он не слишком думал сейчас о защите, почти не блокируя ответные выпады — наконечник копья чиркнул его раза три по кольчуге, прорезал кожаный шлем у виска. Все силы были брошены в стремительную атаку: Марк рубил и рубил, колол и колол, пока не попал солиму в горло и не пригвоздил следующим выпадом к дереву.

…И тотчас ему пришлось за это дерево спрятаться. В него полетели копья перезаряженных металок: враги поняли, что противник этот не простой.

Прижимаясь спиной к толстому стволу дуба, тяжело дыша, Марк убрал меч в ножны на поясе, снял из-за спины арбалет и перезарядил. Из леса ещё пытались отстреливаться наёмники.

«Глупцы, у них нет шансов. Им нужно только бежать, бежать и бежать, так будет хоть какая-то надежда спастись. Да и то, если мне удастся задержать нелюдей… Сурок, проклятый Сурок, почему ты не увёл людей сразу?!»

— Бегите! Сурок, уводи всех! Это приказ, слышишь?! Если не уведёшь людей, я тебя сам убью!

В ответ раздался тяжёлый стон раненого наёмника. Даймонщина! Нужно хоть что-то сделать, пока не положили всех!

Стоило Марку высунуть голову из-за дерева, как её чуть не пронзило прошелестевшее копьё — листья плюща, который обвивал древко, чиркнули по уху. Трое солимов с металками крепко держали его укрытие под прицелом.

Сердце лихорадочно стучало. Виски сдавливало отчаяние.

«Боже, Спаситель, где же ты?! Дай мне силы, пошли нам помощь, молю!» — Марка лихорадило. Как пленник, перед которым раскладывают пыточные инструменты, он признавался и каялся во всех когда-либо совершённых грехах, был готов пообещать, что угодно, дать любой обет, только бы желанная помощь пришла… И в то же время далёкое, но леденяще правдивое чувство подсказывало, что всё это он в своей жизни уже проходил… Всесокрушающая мощь его тело не охватит. Небесные ангелы с мечами не придут. Чудес в бою не бывает. Кроме тех, основание для которых он создаст сам…

…В этот миг, когда Марк уже был готов на самый безумный шаг — выкрикнуть постыдное «Я сдаюсь!», — из зарослей раздался неумелый боевой клич, в котором было больше отчаяния, чем боевой отваги. Лохматый парень из Лесных Ковылей, видимо, решил, что все обречены, и только его жертва может подарить надежду остальным, и вылетел со своей неуклюжей рогатиной на врагов.

— Смерть вам, твари! — успел проорать он на бегу, после чего в его грудь ударило одно, второе, третье копьё… четвёртое и пятое пронзили его, когда он уже падал в траву…

«Чего медлишь? Металки обращены в другую сторону! Это и есть помощь свыше, о которой ты только что молился! Этот парень своей жизнью подарил тебе две-три секунды!»

Марк рванулся через поляну и, наверное, никогда в жизни не мчался с такой прытью. Ближайший солим поднял на него своё метательное оружие, но тут же ему пришлось отпрыгнуть, спасаясь от пущенного на бегу арбалетного болта Марка. Во второго врага полетел уже бесполезный арбалет — главное отвлечь, не дать метнуть копьё!

Задумка удалась! Марк заорал что-то неразборчивое, бросаясь с выхваченным мечом на первого солима, и с ходу выбил из пальцев врага деревянный крючок. Без своего захвата нелюдю осталось только отпрыгивать и вертеться, спасаясь от свистящего меча, пока Марк не задел кончиком меча его боковой глаз. Солим издал не то скрип, не то стон и спешно бросился в чащу.

Остальные враги быстро перебегали с места на место, окружая Марка со всех сторон. Их оставалось восемь, и все они сжимали короткие копья, крючки или острые серпы. Последние казались наиболее устрашающими, хотя Марк, по прошлому опыту, знал, что опасаться нужно прежде всего их копий.

Порождения сельвы не нападали. Противник им попался необычный и непонятный, не похожий на обычных воителей в тёмно-зелёных плащах, с которыми им доводилось иметь дело. Наконец они замерли в широком полукруге, выжидая: что теперь предпримет этот странный человек? Смотрели без той извечной злобы, которую излучают на людей глаза даймонов, и без презрения, с каким глядят на жалких смертных более древние сущности. В зрачках одноглазых существ было что-то сродни любознательности, и, если бы не сокрытая в уголках среднего глаза тяга к убийству, можно было бы предположить, что эти создания просто изучают человека как редкий интересный вид.

Марк тоже их изучал, воспользовавшись передышкой, подаренной ему врагами. Судя по удаляющимся звукам, отряд с девушками уходит в лес. Хвала Всевышнему, значит, Сурок таки внял «угрозе» Марка! Пятёрка солимов преследует уходящий отряд, но это не страшно: они будут лишь следить за беглецами и передавать сигналы остальным. Впятером они не решатся напасть на отряд. Но вот когда подоспеют остальные восемь…

«Значит, надо постараться, чтобы их осталось не восемь, а хотя бы четыре. Лучше, чтобы никого не осталось, но это, увы…»

Марк похолодел. Только сейчас, когда его покинуло ужасающее бремя ответственности, переложенное им на плечи Сурка, он понял в какую страшную топь загнал самого себя! Думая только о том, чтобы спасти своих людей, спасти девушек, он не предусмотрел пути отхода для себя. Вернее, предусмотрел, но отступление в Раздорожную Таверну уже не представлялось возможным.

«Кто теперь мне поможет, кто прикроет?! Сурок, Сурок! Не мог же он оставить меня наедине с безжалостными убийцами?! Да, я сам ему это приказал, но… но разве… разве он?..»

Марк почувствовал себя ввергнутым во тьму вечного одиночества. Неужели его новому пути суждено оборваться здесь, на лесной поляне? «Седьмой миротворец пал вблизи Раздорожной Таверны» — так напишут в летописи? Как же новая миссия, новая ступень призвания!

«Хватит страшиться, миротворец! Ты ещё не лежишь умирающий, а пока в твоей руке меч — твоя судьба и твой путь в твоих руках. Только в твоих! Ибо на помощь свыше ты можешь рассчитывать только тогда, когда сам сделаешь шаг к ней навстречу».

А на это нужна отвага. Подобная той, что требуется для прыжка через пропасть. Прыжка, на который при мирных обстоятельствах не согласится ни один человек.

Марк сорвал со спины плащ и обмотал им левую руку. Щит он потерял, но он сейчас и не нужен. Бой будет стремительный — на скорость, на ловкость. Прорезанный шлем западал на глаза — пришлось сбросить и его. Важный доспех, но от удара копья всё равно не спасёт.

Солимы по-прежнему не нападали. Святые небеса, чего же они ждут?! Впрочем, куда им спешить, они передвигаются по лесу втрое быстрей отряда людей, которые к тому же наверняка обременены ранеными. Марк чуть вытянул левую руку вперёд, чуть согнул колени, а меч поднял острием вперёд на уровне глаз. Стойка хранительницы секретов Никты — так она концентрировалась перед схваткой, очищая мысли и чувства, и тем самым побеждая врага ещё в уме, до того как скрестятся мечи.

Познав в своё время суть пути воина, Марк глубоко осознавал, что в бою против этих противников недостаточно сухого умения владеть мечом. Сила должна проистекать из его сердца, наполняя сталь меча победоносной силой. Необходимо пробудить силу тех жизненных потоков, которые являются его истинной жизнью. Но что это за сила?

Сила самопожертвования? Он ведь пожертвовал собой, чтобы спасти других? Нет, это ложный путь. Он спасал себя от нестерпимой ответственности, только и всего. И если начнёт думать о собственном величии, ничего хорошего из этого не выйдет.

Тогда можно взять силу из горящего в нём огня призвания, утвердившего его когда-то на пути миротворца… Но та том ли он пути сейчас? Какой из обетов миротворца он выполняет ныне, убивая существ, которые и не даймоны вовсе?

«Только не стой просто так, не теряй бесценные секунды, миротворец Маркос! Не время осторожничать с выбором силы…»

Остаётся одно: уйти, раствориться в неистовой пляске меча, забыть своё прошлое, забыть все надежды и стремления, превратиться в уничтожающий бич, сотворённый лишь для одного боя. Представить и, если возможно, дать себя поглотить этому убеждению. Убеждению, что он создан Творцом исключительно для этого мига, для этих взмахов, ударов и прыжков, что это и есть его истинная жизнь, истинный смысл…

«Слияние души и клинка». Стиль очень древний и сложный. И, как предупреждал учитель Калиган, очень опасный: как для врагов, так и для того, кто его использует. Ибо в стремительном танце меча можно настолько забыться, что возврат в сознание будет уже невозможен. Человек будет кружиться на месте, витая и борясь с воображаемым врагом, час за часом, пока истощённое тело не рухнет замертво.

Но опасность таилась не только в потере реальности. Слиться душою с клинком означало, что кроме одного-единственного боя для человека не осталось в жизни никакого иного смысла. На минуту, конечно, но расплата за эту минуту порой бывала очень жестока.

Марк изменил положение меча, подняв его над головой остриём вверх.

«Надо начинать… Восемь солимов! Какое безумие! Они убьют меня. Их копья длиннее моего меча… любому из них ничего не стоит зайти мне в спину…»

— Маркос, держись! Я иду к тебе!

Сурок! Сердце радостно забилось. Хвала Всевышнему, он вернулся! Передал командование кому-то из своих людей, а сам пошёл выручать друга Подорлика из беды!

Солимы всполошились. Двое из них тотчас бросились в сторону Сурка, и Марк, не упуская свой шанс на внезапность, ринулся в атаку, швырнув перед собой скомканный плащ. Тут же он почувствовал, как его плащ пронзают два наконечника и, крутанувшись на ходу, зашёл сбоку, где враг его не ждал. Меч с разворота обрубил деревяшку солима, которой тот попытался захватить клинок, и глубоко резанул по шее. Не глядя на поражённого врага, Марк метнулся к другому, нанося череду выпадов. В этот миг он и впрямь забыл обо всём, и лишь отточенные с помощью учителей и битв навыки напоминали о прошлом.

Вот колющие выпады принца Афарея! А вот вихревидный изворот Никты — по спине солима прошла длинная полоса зелёной раны, которая хоть и не убьёт нелюдя, но вдвое уменьшит его прыть. Вот полосующий удар Автолика — ещё один враг ранен в обе руки. А вот обманный взмах Калигана — прыжок, подсечка — подрубленная нога солима гнётся под его телом, меч рубит по затылку, рассекая его почти надвое…

…Но тут Марку пришлось завертеться волчком, едва спасаясь от молниеносных выпадов коротких копий и росчерков серпов. Враги, а их оставалось четверо, поняли его тактику и обрушились на него все вместе, окружая и нанося удары почти одновременно. У Марка не оставалось ни единого мига для контратаки. Меч свистел, отбивая выпады, ноги мелькали как у мчащегося оленя, но никакой ловкости не хватало. Он пропускал удары. Серп трижды задел его кольчугу, вспарывая её как разделочный нож рыбью чешую — счастье, что под кольчугой был толстый стёганый жилет. Копьё пробило лёгкий кожаный набедренник, вошло в плоть, вызвав сильное жжение.

Навалилась паника. «Слияние души и клинка» в исполнении Марка оказался приёмом очень далёким от совершенства. Сейчас сгодилась бы сила любого жизненного потока, но чтобы наполнить ею свою кровь — нужна секунда, а её-то у Марка и нет. Им овладело то жуткое, предсмертное состояние, которое охватывает воина, почувствовавшего и осознавшего, что он проиграл бой и до смерти ему остался один миг…

«Сурок… Где же ты?»

Но Сурок бился где-то вдалеке. Не бился даже, а отбивал летящие в лицо смертоносные копья.

…Отвлёкшись, Марк получил глубокую рану в плечо, в голень, серп просвистел над головой, срезая волосы. Придя в ужас от мысли, что с него чуть не сняли скальп, Марк бросился в сторону, надеясь вырваться из смертельного круга четверых врагов и бежать, бежать, бежать… И в тот же миг с опозданием понял, какую роковую глупость совершил, пойдя на поводу у страха!

Привыкшие преследовать и убивать бегущих, солимы не отпускали своих жертв. Два нелюдя бросились наперерез, разя одновременно: одно копьё Марк каким-то чудом отвёл рукой, другое же настигло его как молния — точно между рёбер, чуть повыше печени. Ударило, легко пронзив кольчугу, жилет и плоть и тут же вырвалось назад.

Марк развернулся в воздухе, издав громкий истошный крик — боль от этой раны невозможно было стерпеть! Он не чувствовал, как струится кровь из глубокой раны — внутри всё загорелось и запылало. В тело будто всунули горящий смоляной клубок.

Яд! Ни один воин не выжил с такими ранами в недавнем бою!

Поражённый ужасом Марк ещё как-то устоял на ногах, тяжело, будто сквозь полусон осознавая, что это конец и надо шептать предсмертную молитву…

«Я сделал, что смог… меня запомнят героем…»

Словно чего-то испугавшись, отпрянули враги. А затем — одновременно обернулись в сторону, но не туда, где безуспешно махал топорами неистовый Сурок, а в ту часть сельвы, откуда и пришёл к Раздорожной Таверне отряд Марка.

Ослеплённый болью Марк ощутил их тревогу. Нет, не тревогу даже, а слепой, безумный ужас! Ужас перед неким страшным врагом, куда более жестоким, чем они сами. Врагом, истребляющим их род в корне, врагом, перед которым они — всего лишь жалкие лесные зверушки. Этот враг приближался, и они, как свора шакалов, почуявших приближение голодного льва, бросились наутёк в чащу.

Марк успел досмотреть, как исчезают их спины и почувствовал, что не может стоять. Меч выпал из быстро слабеющей руки. Марк медленно опустился на колени и завалился набок. Жуткая боль прошла. От неё уже не мутило разум, но навалилась такая слабость, что и пальцем не пошевелить. Единственное, на что его хватило в эту минуту, так это просто смотреть на зелёную чащу и толстенные стволы титановых деревьев.

А потом свет начал тускнеть, тускнеть, а взгляд затуманиваться, пока не померк вовсе…

Он пролежал так, не зная сколько, ни о чём не думая, как вдруг почувствовал на шее чьё-то лёгкое прикосновение.

— Он жив, Элейна? — знакомый, очень знакомый женский голос!

— Жив, подруга, но тёмная горечь убьёт его ещё до заката, — а этот задорный девичий голос был ему незнаком. — Я присыплю светоцветом, и надо тащить его отсюда.

Уже ничего не видя и не слыша, Марк ощутил, как с него стаскивают кольчугу, жилет, рубашку и прямо в отрытую рану что-то щедро сыплют или льют.

«Что это? Травяной настой морфелонских лекарей? Это не поможет, не поможет… с такой раной…»

…Марк изогнулся, сделав судорожный вздох — но нет, это была не боль! Это было нечто подобное густой-прегустой тьме, которую вдруг рассекли ослепительно яркие лучи света. И ужас охватил Марка, когда он почувствовал: тьма — это он, а свет — это снадобье в его теле! Страх не объял его, как это случалось в минуты опасностей. Страх наполнил его изнутри, каждую клеточку. В это мгновенье Марк испытал ужас живой тьмы, убегающей от всемогущего света, почувствовал, что его рассеивают и разносят на тёмные обрывки по просторам вселенной. И боли, в её обычном телесном понимании, не было.

Но лучше уж боль! Любая. Её хотя бы можно осознать.

Неожиданно в голове прояснилось. Марк будто очутился в очень ярком и подробном сне. Он ощутил себя шагающим или плывущим под куполом какого-то громадного храма. Он двигался по длинной золотистой ковровой дорожке навстречу далёкому величественному престолу, а по обе стороны стояли ряды молчаливых свидетелей: рыцарей и священников. Он плыл к престолу — туда, куда его влекли самые глубокие и до сих пор неосознанные стремления, а губы произносили давно забытые слова:

— Там, где ненависть, сеять любовь.

— Там, где вражда, сеять мир.

— Там, где обида, сеять прощение.

— Там, где неверие, сеять веру.

— Там, где отчаяние, сеять надежду.

— Там, где печаль, сеять радость.

— Там, где тьма, сеять свет.


Глава пятая. Башня Тёмного Круга


(Амархтон)


Совет затянулся. Королева чувствовала себя измученной. Но не той благородной усталостью, как бывало после тяжёлого похода, когда тело измождено, а в душе горит бодрый огонёк чувства законченного дела. Сильвира чувствовала, что измождена, прежде всего, душевно: хотелось поскорее отправиться в свою опочивальню, принять мятный настой для сна и забыться.

А всё так хорошо начиналось в это утро! Из Южного Оплота прибыл принц Этеокл, наместник Сильвиры в столице. Королева всегда испытывала благорасположение к этому высокородному эстету, ценителю искусств и аристократических манер. Он всегда оставался верен Сильвире и не плёл интриг за её спиной, как многие другие вельможи из её окружения в Южном Оплоте. Кроме того, в Амархтонской битве он проявил себя как отважный воитель и неплохой стратег. И всё же королеве не раз доводилось слышать от своих советников опасения по поводу высокомерия и тщеславия принца Этеокла. Эти качества могли стать причиной многих бед. Этеокл — единственный близкий родственник покойного короля Агафира, отца Сильвиры и, следовательно, наследник престола. Поскольку детей у Сильвиры нет, если её вдруг не станет, Этеокл тут же взойдёт на трон Южного Королевства.

В связи с приездом принца о будущем престолонаследии вновь заговорили во дворце. Архиепископ Велир, служивший хранителем королевской печати и хронологом генеалогического древа семьи, оставшись с Сильвирой наедине, в очередной раз напомнил, что если бы у владычицы появился ребёнок — законный наследник, это уберегло бы её от возможных покушений, а королевство — от заговоров, смут и попыток узурпации власти.

— Почтенный Велир, вы же понимаете: я не в том возрасте, чтобы стать матерью во имя королевства, — ответила королева. С архиепископом Велиром, которого она знала с детства, Сильвира говорила свободно, ничего не стесняясь, как с личным лекарем.

— Смею напомнить, сиятельная королева, что женщины Мельвии, откуда вы родом, порой рожают детей и в более позднем возрасте…

— …И умирают от осложнений. А рождённые ими дети редко доживают до совершеннолетия. Риск слишком велик, почтенный Велир. Кроме того, для зачатия и рождения наследника нужен законный брак.

— Многие высокородные рыцари были бы счастливы…

— Но не я. Ещё в тот день, когда Ликорей отплывал в свой последний поход, я поняла: либо свершится чудо, и он вернётся, либо я навсегда останусь вдовой.

— Прошло более двадцати лет, сиятельная королева…

— Неужели? А я и не заметила, почтенный Велир.

Разговор этот произошёл перед самым советом, и в тронный зал владычица вошла уже с неприятным осадком в душе. Укреплять власть, разоблачать заговоры, любыми силами удерживать власть над двумя королевствами — это ли её судьба, уготованная Всевышним? О, как хотелось бы вернуться во времена Волны Освобождения, когда она командовала небольшими, но верными отрядами воинов юга!

После церемониального обмена приветствиями заговорил дворцовый казначей. По его словам, казна Амархтонского Королевства пребывает на грани истощения. Из-за поистине щедрых льгот торговцам, ремесленникам и крестьянам подати удалось собрать весьма небольшие. Доходы от внешней торговли, на которой в былые времена и держалось королевство, ощутимо снизились. Мелис, всегда сохранявший лояльность к прежней власти Амархтона, всё больше осторожничал в торговых делах с новой властью. С союзным Морфелоном тоже становилось торговать всё труднее. Новый наместник Морфелона Кивей, пришедший на смену покойному королю, был деликатен с королевой, но многие его советники всё более резко выражали недовольство расширением границ Южного Королевства. Некоторые, а среди них и влиятельнейший князь Радгерд, правая рука Кивея, заявляли, что покойный король совершил ошибку, заключив Священный Союз с Южным Оплотом. По их словам, Сиятельнейший Патриарх бросил в бойню Амархтонской битвы своих подданных и ничего не получил взамен, кроме гибели сына и гнева Хадамарта. На фоне новых волнений в Спящей сельве это мнение находило всё больше сторонников в Морфелоне.

Ныне торговля Амархтона держалась на новых путях с Южным Оплотом, но и тут враг делал всё, чтобы эти связи постоянно рвались. Из-за даймонских набегов купцам приходилось объединяться в большие караваны, а королеве — выделять войска для их охраны. Это осложняло и замедляло перевозку товаров. Приверженцы королевы Сильвиры, желая поддержать владычицу и её новый протекторат, охотно торговали с Амархтоном, но таковых было немного. Новые торговые пути, с теми же островными княжествами Южного моря — Эола, налаживались плохо. Островитяне хотели торговать и, по донесениям послов, торговля эта была бы весьма выгодна королевству, но ближайший большой порт был в Южном Оплоте. Меликерт — единственный крупный портовый город в этих краях по-прежнему оставался в руках сторонников Хадамарта, хоть при этом и назывался вольным городом. Острая скалистая гряда надёжно защищала Меликерт от вторжения с суши. Атаковать его с моря было проще, и стратеги Сильвиры даже разработали план вторжения. Однако донесения шпионов заставили повременить с этими планами. В отличие от амархтонцев, жители Меликерта были не столь равнодушны к своей свободе и, в случае войны, непременно встанут на защиту города от «презренной рыжеволосой мельвийки», как они называли королеву Сильвиру. Вторжение пришлось отложить на неопределённый срок.

Не лучше обстояли дела и в самом городе. Неестественное разделение Амархтона на три части создавало массу недоразумений на заставах, путаницу в сборе пошлин и в торговых отношениях, а также порождало всеобщее недоверие друг ко другу. Маги запретили появляться на улицах Тёмного города с оружием всем, кроме своих легионеров, а какой купец отправится через разбойничьи кварталы без вооружённых охранников. В ответ Сильвира запретила появляться в Сумеречном и Мглистом городе с магическим жезлом или посохом, а магам Тёмного Круга — передвигаться только в сопровождении стражников королевы.

Эта тихая вражда не только сильно подрывала отношения, но и всё сильнее разделяла амархтонцев на своих и чужих.

Казначей не только сетовал на оскудение казны. Как опытный торговый сановник он предлагал способы её пополнения. Например, пользуясь тем, что Восточные врата Амархтона находятся под контролем Сумеречного города, начать сбор входных пошлин не только с купцов, а и со всех жителей. А для горожан Тёмного города увеличить эту пошлину вдвое.

Это предложение королева молча проигнорировала. Обременить горожан входными пошлинами означало подыграть магам Тёмного Круга, которые тотчас начнут повсеместно заявлять о бесчеловечных поборах жадной южной варварши. Прозвучали и другие предложения, но все они сводились лишь к введению новых податей, а злить амархтонцев в это смутное время было опасно.

— У тебя есть иные способы пополнить казну, кроме как вводить новые поборы? — спросила королева казначея.

— Имеются, сиятельная королева. Всем нам известно, какую прибыль приносят Тёмному Кругу Подземные Копи, где сокрыты несметные сокровища — залежи драгоценных камней и магических кристаллов. Если бы они перешли в наши руки, мы бы получили весьма богатый и надёжный доход.

— И как это сделать?

— А вот этот вопрос уже не ко мне, а к армии, сиятельная королева! — повеселел казначей.

Принц Этеокл на это замечание ехидно ухмыльнулся, а сидящий в сторонке старший следопыт Калиган саркастически хмыкнул. Он лучше других знал, какие ужасы подстерегают смельчаков в подземельях. В ближайший год ему не удастся создать группу, способную пробраться к заточённым в копях рабам.

Донесения других сановников были ещё тревожней. Собранного урожая едва хватит на грядущую зиму, а на следующий год придётся туго. В крупнейшую провинцию Амархтона, именуемую Выжженными землями, вновь придётся завозить зерно и раздавать его даром, иначе там вновь начнётся голод. Что поделать, в Выжженных землях плохо растут зерновые, да и овощи тоже. Там необходимо проводить объёмные работы по очистке земли и налаживать водные каналы для орошения, а это требует колоссальных затрат. Но куда более трудоёмкая задача — приобщить к нормальному труду погрязших в пьянстве и безделье жителей Выжженных земель. Во время правления Хадамарта большинство из них жили за счёт практики тёмной волшбы, многие даже обогащались на ней, а самые удачливые — пополняли ряды Темного Круга. Но с тех пор как Сильвира запретила тёмную волшбу, а Двор Секуторов неустанно и порой весьма жёстко следил за соблюдением её запрета, тысячи людей лишились заработка. И с каждым годом недовольных правлением Сильвиры в Выжженных землях становилось всё больше. Впрочем, как и в других провинциях Амархтонского Королевства.

Многие сановники, кто вскользь, кто прямо намекали на то, что многое из Идей Восстановления сиятельной королевы придется прикрыть. Для Сильвиры это означало пойти на тяжёлые жертвы. Идеи Восстановления — это было её личное детище, предусматривающее создание приютов для брошенных детей, развитие загородных поселений для покинутых стариков и калек, постройка новых храмов милосердия и, конечно же, содержание аделианских школ — наилучшего, как верила королева, средства от болезни равнодушия. В этих школах, каковые уже повсеместно открывались в Южном Королевстве, не только обучали грамоте, ремёслам и разным наукам. Там учили смотреть на мир иными глазами, постигать окружающее по-новому и не боятся идти личным путём, без которого невозможно познание Пути Истины.

Требовала средств на содержание и обновление армия Сумеречного города. Воины нуждались в новых доспехах, оружии, крыше над головой, пище и жаловании. За армию держал слово старший военачальник, пожилой, но бодренький архистратег Тибиус, в прошлом — тысячник войска южан, прославившийся в Амархтонской битве, как разумно-осторожный стратег. По его донесениям, пятнадцать шестисотенных когорт, расквартированных в городе и его окрестностях, содержатся в полной боеготовности и готовы выступить по первому сигналу. Девятитысячное войско по меркам одного города было внушительной силой, однако в случае войны с Тёмным Кругом может не хватить и этого. Тем более, что в этом войске было не так уж много тех, кто прошёл жестокую школу войны в штурме Амархтона. Та победа была дорого куплена: чуть ли не половина пятнадцатитысячной Армии Свободы осталась под крепостными стенами навсегда.

Услыхав о том, сколько золота придётся выделить на нужды армии в следующем году, казначей всплеснул руками:

— Это обжорство! На что идут такие деньги? Со времён штурма Амархтона мы не вступали ни в одно крупное сражение! Для поддержания порядка в городе достаточно и трёх тысяч. Не лучше ли сократить армию втрое, а средства направить на поддержание тех же Идей Восстановления сиятельной королевы!

Архистратег Тибиус недовольно засопел и сжал в кулак свою продолговатую, аккуратную бородку. Он был в давней вражде с казначеем и не мог оставить прямой выпад без ответа. Не слишком подкованный для дворцовых перепалок, он, тем не менее, старательно учился защищаться от нападок искушённых в этом деле придворных.

— Благодаря армии, почтенный, караваны из Южного Оплота в Амархтон защищены от нападений разбойников и даймонов Хадамарта. И только благодаря армии нечисть подземелий не вылезает на улицы днём, а Тёмный Круг сидит тихо…

Королева поспешила бросить архистратегу молчаливый взгляд, заверяя, что сокращать армию не намерена. Это было бы сущим безумием. Нет сомнения, что Тёмный Круг день за днём вынашивает план мести. И надо полагать, что его замыслы весьма близки к завершению. Конечно, у тёмных не хватит сил, чтобы обратить армию Сумеречного города в бегство, но королева ничуть не сомневалась, что Хадамарт по-прежнему остаётся их могущественным покровителем. Правда, после изгнания Тёмного Владыки из Амархтона маги осмелели и постоянно заявляют о своей независимости, но это не может быть правдой. Без покровительства Хадамарта они бы не рискнули так зазнаваться перед владычицей Сильвирой, отобравшей у них почти всю власть. У королевы не было сомнений в том, что Хадамарт готовит новую армию, собирает новые легионы даймонов где-нибудь в Тёмной долине Нерее, в дальнем Нефелоне или на южных островах, а то и под её носом — в Подземных Копях. Или даже в бескрайних, бездонных подземельях Амархтона, исследованных людьми Сильвиры едва ли на десятую часть.

Армию нельзя сокращать. Даже ради Идей Восстановления. Её нужно обновлять и пополнять. Друзья по Священному Союзу — морфелонцы — могут и не прийти на помощь в нужную минуту, а иных союзников у южной владычицы попросту нет. Не принимать же в расчёт сомнительное войско чашников Мглистого города. Хорошо хоть после последней встречи с королевой их Смотрители присмирели и вот уже шесть недель не заикаются о выводе когорты Мегория.

Конечно, королева не могла забыть о Площади Обелиска Скорби, где погибла её верная Зрящая Тальга. Конечно, она требовала от своих шпионов разыскать в Мглистом городе другие ковены жрецов крови. Решение этой угрозы нельзя откладывать на потом. Королева хорошо помнила Сферу Крови, попавшую в руки магов Тёмного Круга — оружие, едва не остановившее всю Армию Свободы. Без помощи настоящего красного жреца ни магам, ни архимагам не удалось бы создать такую мощь. Хвала Всевышнему, что в Амархтоне тогда не было красных ковенов, а если и были, то не участвовали в битве. Королеве страшно было представить, во что превратилась бы битва, если бы Хадамарт заручился поддержкой жрецов в красных мантиях. Но если теперь Тёмному Кругу удалось переманить их на свою сторону — дела плохи. Очень плохи.

Шпионы обшарили Мглистый город, по возможности заглянули в подземелья: следы ковенов были, но все они куда-то исчезли, будто чего-то остерегались после происшествия у Обелиска Скорби.

И ещё королеве не давала покоя назойливая мысль: почему тот жрец в красной мантии не убил её, беспомощную, сидящую возле умирающей Тальги?

* * *


Наконец совет закончился: обсуждение отношений с Чашей Терпения и Тёмным Кругом решили отложить на другой раз. Ещё не было отчётов от послов королевы в Тёмном и Мглистом городе, да и посланники от магов и чашников пока не заявлялись.

Королева была рада окончанию совета. Закончились причитания казначея о скудости казны, завершил свои мрачные предсказания по поводу трудной зимы Пелей, закончил деловитую речь о боеспособности армии архистратег Тибиус. Единственным из всех, кто излучал бодрость, был принц Этеокл, который не без пафоса заявил напоследок, что «нельзя падать духом, когда мы вершим новую эпоху, о наступлении которой наши отцы только мечтали!»

«Счастливый, — позавидовала ему Сильвира. — Скоро вернётся в родной Южный Оплот и забудет о тяготах амархтонской жизни».

У королевы оставалась ещё одна неотложная встреча. Но не в тронном зале, а в комнате для тайных переговоров. Здесь один на один она слушала Калигана, который на совете только щурился и молчал.

Доклад старшего следопыта был коротким. Проникнуть в Башню Тёмного Круга, при всём безумии этой идеи, всё-таки возможно, но вот выбраться будет куда сложней. Охранная магия очень чувствительна, ни с чем подобным Калигану ранее не доводилось сталкиваться. И хотя полтора месяца исследований подступов к магической башне вселяли некоторую надежду, Калиган затруднялся с ответом на вопрос, какая вылазка сложнее: в Башню Тёмных или в Подземные Копи.

— Если ты не уверен, что выберешься, я пошлю кого-нибудь другого, — проговорила королева. — Если ты попадёшь в плен, мне тебя не вытащить. Более того, нам придётся сказать тёмным, что ты полез туда по собственной воле и никаких приказов не получал. Ни на какой выкуп маги не согласятся. Из тебя выпытают всё, что ты знаешь о моих планах, а потом умертвят.

— Мне известно, что ждёт меня в случае плена. Но отказываться от столь занятного дела мне не к лицу, — Калиган говорил вяло, чуть наклонив голову, как всегда полуулыбаясь и щуря глаза. — У меня только один вопрос: насколько важно для королевства то, что я увижу в Башне тёмных?

Королева полулежала в удобном кресле, наслаждаясь отдыхом. Как приятно после высокого трона, на котором она восседала шесть часов подряд, расслабиться в мягком кресле! Перед ней стояла кружка заваренной и поостывшей горной мяты — лечебный и успокоительный напиток жителей предгорной Мельвии. В последнее время Сильвира всё чаще употребляла его на ночь.

— Что именно ты хочешь от меня услышать?

— При нашей последней встрече речь шла о том, что моя задача — узнать, готовят ли тёмные войну. Судя по обстановке в Тёмном городе, таких намерений у Тёмного Круга нет. По крайней мере, в ближайшие месяцы. А когда они всерьёз решатся выступить против нас, это будет ясно и без всяких вылазок в их логово…

— Вот что я тебе скажу, Калиган, — прервала его королева. — Ты превосходный следопыт, толковый учитель и полезный советник. Но прежде всего — ты воин. А воин не должен знать о планах командования. Его задача — выполнить приказ или умереть. Зная о планах, он может выдать секреты врагу, не выдержав пыток, — королева улыбнулась ему. — Однако ты не просто воин, Калиган, а мой друг. И только поэтому я пойду на риск и раскрою тебе свои замыслы. Налей себе вина, бери фрукты, их только сегодня утром подвезли с того берега Эридана.

Калиган кивнул, взяв для вида большое красное яблоко. Королева видела, что ни есть, ни пить ему не хочется. Скорее всего, не слишком хочется ему и быть сейчас тем самым другом, о котором заикнулась владычица. Калиган был сторонником строгого правления, в котором нет места дружеским беседам подчинённого с правительницей королевства, претендующего на империю. Королева и так допускает промахи из-за чисто женской мягкости.

«Но даже великие страдают от одиночества — это Калиган тоже должен понимать, — подумала королева. — И он понимает. Как понимает и то, что гибель Тальги нанесла мне более тяжкую рану, чем стрелы крылатых убийц момитов в Амархтонской битве».

— Хадамарт слишком долго не предпринимает попыток отбить город, и это меня настораживает, — сказала королева. — Он извлёк уроки из своего поражения. Стал хитрее. Он не поведёт свои легионы даймонов на Восточные врата — у нас достаточно сил, чтобы отбить атаку даже тридцатитысячной армии, а большего Хадамарту не собрать. Гораздо хуже, если начнутся уличные бои с Тёмным Кругом. Нам придётся драться с тёмными легионерами, а они — жители этого города. Тёмный город их поддержит. Ненависть пересилит равнодушие, тёмные пойдут на сумеречных и весь Амархтон превратится в сплошное побоище. Словом, если Хадамарт и Тёмный Круг ударят одновременно — нам не устоять. Я всё надеялась, что магам не нужна эта война. Что они не хотят кровопролития. Но что-то идёт не так. Все эти покушения… Появление жрецов крови… Наглость чашников… Я теряюсь в догадках. Что, если Тёмный Круг готов пожертвовать тысячами горожан, а то и всем городом, ради нашего уничтожения? Что, если Хадамарт пообещал магам нечто такое, ради чего они готовы утопить в крови весь город? Понимаешь меня, Калиган?

— Благодарю за доверие, Сильвира, — ответил следопыт, сменив интонацию. Придерживаться придворных манер, когда королева соблаговолила перейти на дружеский тон, было неучтиво. — Теперь моя задача мне более ясна.

— И ещё. Сама по себе Башня Тёмных меня тоже интересует. Охрана, легионеры, боевые маги, сторожевые бестии, толщина стен, подступы, ров — всё.

— Нам это может в скором времени пригодиться?

— Возможно, очень возможно. По донесениям шпионов, Тёмный город набирает силу. На улицах усилились патрули легионеров, к ним теперь в обязательном порядке приставлены боевые маги. Объявлен новый набор наёмников. Конечно, это далеко не подготовка к войне. Возможно, маги куражатся, готовя почву для новых переговоров. Но мои действия теперь во многом зависит от тех сведений, которые ты мне принесёшь. Итак, если ты готов, у меня к тебе ещё один вопрос. Кого ты возьмёшь с собой?

— Со мной пойдут двое моих учеников. Аргомах и Флоя. Разумеется, они останутся на подходе для подстраховки. В Башню я полезу один.

— Здесь я внесу изменение в твой план. С тобой пойдёт один из моих людей.

Если следопыт и хотел поморщиться, то сделал это мысленно.

— Воля ваша, но мне нужно время, чтобы узнать этого человека получше.

— Не беспокойся, ты этого человека отлично знаешь, — королева звякнула в колокольчик, приглашая того, кто оставался за дверью. — Он только что прибыл в Амархтон. У вас есть один день, чтобы всё обсудить.

Двое телохранителей ввели черноволосого лучника лет тридцати пяти в запылённом жёлтом плаще. Калиган редко чему-то удивлялся, а ещё реже выдавал своё удивление, но сейчас в его прищуренных глазах мелькнул изумлённый блеск.

— Автолик? Откуда ты взялся, вечный бродяга?

Бывший глава Ордена вольных стрелков едва заметно кивнул в знак приветствия. За последние годы облик его изменился. Небритое лицо выглядело серым и измождённым, длинные чёрные волосы спутаны. Не было на нём и того сильного загара, каким отличаются жители Мелиса. На похудевшем лице выделялся его тонкий нос и длинный подбородок мечтающего философа. Но на безмятежного мыслителя Автолик был совершенно не похож. Его вид был видом затравленного беглеца, взгляд — взглядом преступника, измученного погонями. Преступника невиновного или не признающего свою вину, потому как под оболочкой этого усталого взгляда всё ещё горел огонь стремления доказать свою правоту и очистить своё имя.

И он по-прежнему излучал неунывающий азарт искателя приключений, любителя опасных походов и дерзких вылазок. Даже если этот азарт проистекал порой из обычного стремления выжить.

— Присядь, Автолик, — королева дала знак телохранителям удалиться. Те повиновались с неохотой, убеждённые, что оставлять этого человека с владычицей без присмотра небезопасно. — Давно ли ты получил моё послание?

— Две недели назад, — небрежно бросил Автолик. Вольный стрелок и раньше не слишком чтил коронованных особ, а сейчас, похоже, ему было и вовсе не до этикета. — Но меня интересует вовсе не дата его отправления, а имя того подлеца, который мне его вручил.

— Секутор Радагар непочтенно с тобой обошёлся?

— Непочтенно? — чёрные брови Автолика взметнулись. — Ты хоть иногда интересуешься, Сильвира, какими способами твои посланники разыскивают людей?

Будь здесь кто-то из телохранителей — лежать бы Автолику лицом в пол с разбитым носом за такое обращение к владычице. Вольный стрелок принципиально не обращался к королеве на «вы», а сейчас был ко всему прочему зол и измучен.

— Твой секутор не гнушается подкупов, запугиваний, стравливания и пыток. И всё перечисленное он использовал лишь для того, чтобы найти не меня — нет, свои следы я научился заметать, а кого-нибудь из моих друзей. Друзей, от которых мне пришлось отречься, чтобы уберечь их от мести Тёмного Круга. Однако твой секутор переплюнул в изобретательности даже шпионов Тёмного Круга. Он выкрал моего слугу Гая и заставил его передать мне своё приглашение в чайную! И всё для чего? Чтобы вручить мне твой свиток! Как будто нельзя было сделать это более… гхм, учтиво!

— Радагар переусердствовал, он, знаешь ли… — королева осеклась, не желая оправдываться перед вольным стрелком и тем более оправдывать Радагара. — Печать была не тронута?

Автолик молча кивнул.

— Твоё послание было написано тайными знаками Летящей Стрелы, известными лишь Ордену вольных стрелков. Откуда они знакомы твоему писарю? Кто-то из моих проболтался?

— Нет, своими людьми ты можешь гордиться. Но у меня достаточно знаковедов, чтобы изучить вашу тайную письменность.

— Всё равно послание было с ошибками, — несдержанно бросил Автолик. — Когда начинаем?

— Завтра вечером. Думаю, мой замысел и твоё задание тебе понятны без лишних слов. Детали тебе расскажет Калиган. Нуждаешься ли в чём-нибудь? Облачение, оружие?

— Всё при мне.

— Тогда остаётся последний вопрос. Ты идёшь на самое опасное задание в своей жизни. Такой риск заслуживает щедрой оплаты. Потому спрашиваю прямо: чего ты хочешь?

Автолик воровато шмыгнул носом.

— То, чем я набью карманы в Башне тёмных, останется моим трофеем.

— Всего-то? За выполнение такого задания воинам жалуют титул или целое имение.

Вольный стрелок невежливо хохотнул, как покупатель, который ни на грош не верит болтливому торговцу, нахваливающему свой товар.

— Нет уж, Сильвира, меня это не устраивает. Задание я могу и провалить, а что получу тогда? А вот чем поживиться в логове тёмных я уж как-нибудь найду.

— Ты же не вор, Автолик. Что-то мне не верится, что тебя интересуют сокровища магов.

Вольный стрелок устало вздохнул, перестав усмехаться.

— Ты права, Сильвира. Безделушки тёмных мне неинтересны. Куда более мне интересна игра, которую они ведут со мной уже три года подряд.

— Игра?

— Неужто не понимаешь? Помнишь, как в Амархтонской битве маги поливали кровавым огнём твои войска, да и моих ребят тоже? Конечно, помнишь. Ну и мой меткий выстрел из лука в их приснопамятную Сферу Крови тебе известен — барды его воспели в песне «Лучник и шестеро магов». С той минуты, когда брызги жертвенной крови из этой штуковины попали на лица высокочтимых архимагов, и началась эта игра, называемая «бесконечная месть». Бесконечная, потому что на моей поимке архимаги не остановятся. Просто убить меня — для них слишком мягко. Они придумают для меня нечто такое, чтобы моё существование превратилось в мою сплошную мольбу о скорейшей смерти, которая никогда не наступит…

— Мне докладывали, что шпионы тёмных охотятся за тобой, доставляя тебе массу неприятностей.

— И это ещё о-о-очень мягко сказано! — подхватил Автолик с непонятным восторгом. — Я не могу состязаться на Светлой Арене, не могу пройтись по тенистым улочкам Мелиса, насладиться ароматами Рощи Дриад, искупаться в Лазурном заливе и поохотиться в Кедровых предгорьях — везде за мной тянется эта свора шакалов! Чтобы архимаги не трогали моих друзей, мне пришлось отречься от своего ордена и распустить слух, будто я предал своих соратников и присвоил себе орденскую казну. Чтобы перекинуться словом с кем-то из старых друзей, мне приходится назначать встречу в смраде городской канализации или в базарной сутолоке. Я столько всего потерял из-за этой игры тёмных, что просто не имею права выйти из неё преждевременно!

Автолик говорил быстро и воодушевлённо, в его голосе звучал неподдельный задор азартного игрока, как если бы речь шла о состязании на скачках, а не о жуткой облаве, сулящей ему страшнейшей участью.

— Вот почему я откликнулся на твоё предложение. Мне надоело прятаться. Пора изменить ход игры и поиграть на их земле. Меня уже претит от мелисских погребов, тоннелей и сточных каналов. Я напоминаю себе крысу, на которую, по какому-то сумасшествию, охотится дюжина опытных крысоловов. Но ведь и крысы могут нанести ответный удар! Я приду и наслежу этим крысоловам прямо в их доме, на их коврах и столах! Вот тогда и посмотрим, кто выйдет победителем в этой игре!.. Ух, это будет самое увлекательное состязание со времён Амархтонской битвы! — Автолик заулыбался, взял из вазы сочный персик и откусил кусок. Сладкий сок побежал по давно небритому подбородку. — Но раз уж зашла речь о награде, то есть у меня один каприз. Разумеется, на тот невероятный случай, если я вернусь.

— Что же? — спокойно спросила королева, не впечатлённая его речью.

— Ни много, ни мало. Твоё позволение для меня на поход в Подземные Копи. С моим старым другом, разумеется, — причмокивая персиком, Автолик хлопнул по плечу следопыта.

— Ты окончательно свихнулся, Автолик, — произнёс Калиган.

— Именно, именно! — радостно подтвердил вольный стрелок. — Но ведь если нам удастся вернуться из Башни тёмных, то в Каллирое для нас с тобой не останется мест, достойных посещения, кроме этих зловещих рудников!

— Ну, не скажи. Есть ещё обители некромантов в Туманных болотах… — проговорил Калиган, сохраняя невозмутимый вид.

Королева прервала его иронию быстрым взглядом.

— Твоя просьба легко выполнима, Автолик. Позволение ты получишь. Что касается Калигана, то договаривайся с ним сам. Подобного приказа я ему отдать не могу.

— О, со старым дружищей мы всегда договоримся!

И Автолик, напоминая сейчас пьяного разбойника в вертепе, дружески затряс следопыта за крепкие плечи.

* * *


Путь к Тёмному городу пролегал в сумерках. Шли вчетвером, все в длинных тёмных плащах, позволяющих сливаться с темнотой. Одев такой плащ, опытный шпион тайной службы королевского двора, именуемой Криптией, мог без особого труда сбить со следа собак, обмануть чутьё стихийных бестий из подземелий или перехитрить простейшую охранную магию. При этом плащи внешне не отличались от обычного одеяния простых амархтонцев.

За спинами Автолика и Калигана шагали двое. Низенькая девушка, голову которой покрывал льняной платок, какой носили девушки из семей ремесленников и худощавый белобрысый паренёк. Автолик не видел Флою года три, и сегодня ему сразу бросилось в глаза насколько сильно она изменилась. Её волосы, закрывающие густой чёлкой лоб, были выкрашены в тёмно-фиолетовый цвет — в Амархтоне это служило знаком того, что девушка посвящена своему делу и с нею лучше не заигрывать. Минуло время, когда она, весёлая и задорная, беззаботно трепала языком, выражая всё, что думает и чувствует. От неё прежней остался только весёлый блеск в глазах — то единственное, что она не может замаскировать, когда ей нужно выдать себя за коренную амархтонку. У амархтонских девушек не бывает такого блеска в глазах. Они часто улыбаются и хохочут, но смех их — не звонкий и не грубый, а какой-то приглушённо-томный, который выражает удовлетворение, но не весёлость.

Ученики шли почти налегке, но сам учитель-следопыт тащил на спине большой заплечный мешок, не доверяя никому ценное снаряжение. Трижды группа привлекала внимание городских патрулей и трижды стражники, едва разглядев лицо старшего следопыта, почтенно кланялись.

Автолик знал, что ближе к полночи исчезнут и патрули. Незадачливый путник, оказавшийся посреди ночи на пустынных улицах, будет предоставлен самому себе. Было слышно, как щёлкают засовы дверей, хлопают тяжёлые ставни. Если на первых этажах имелись окна, их защищали толстые решётки. То тут, то там на дверях виднелись защитные обереги, причём многие — явно чёрно-магического толка.

— Надо же, в Выжженных землях тёмную волшбу запретили, а тут оставили, защитники веры вы наши, — съязвил Автолик. — У нас в Мелисе управители — жульё на жулье, но они такого не потерпели бы. Да и серые наши мигом бы шум подняли.

— В Сумеречном городе тёмная волшба тоже запрещена. Но безделушка на дверях — ещё не повод вламываться в дом и бросать хозяев в тюрьму.

— Эта безделушка могла быть создана ценой чьих-то страданий.

— Так что теперь: уничтожить её ценой страданий других? — похоже, Калигану не нравился начатый разговор. — По указу королевы, храмовые служители ходят от дома к дому, разъясняя горожанам истинную причину бедствий, а заодно и природу тёмной волшбы.

Автолик хохотнул с притворным удивлением.

— Поверить не могу! Грозная владычица юга, победившая могущественного теоита, полагается на армию бродячих проповедников!

— Не паясничай, дружище. Сильвире сейчас и впрямь нелегко.

— Хм, звучит так, будто нам с тобой живётся сытно и вольготно. Брось, Калиган, не выгораживай свою владычицу, от меня-то чего тебе таить? Я ж не враг сиятельной королевы. Скажи прямо: слабеет Сильвира?

— Нет, не слабеет, — бросил Калиган, будто ему было лень отвечать на подобный вопрос. — Но сам чувствуешь, что с ней что-то происходит. Эти три послевоенных года её вымотали. Она освободила Амархтонское Королевство от власти Хадамарта, но оказалась не в силах освободить его от давней болезни. Она многое изменила в жизни амархтонцев, некоторые провинции и вовсе из праха подняла. Да и Идеи Восстановления многим помогли. Однако сам Амархтон так и не воспрянул к новой жизни. Тучи равнодушия не рассеялись. И это Сильвиру очень сильно угнетает. Она по-прежнему холодна и расчётлива, но в её действиях — всё меньше осторожности. Её безрассудный риск собственной жизнью начинает меня пугать. Слышал о схватке на Площади Обелиска Скорби?

— Рассказывали. Не понимаю, как она чашников не разнесла после этого! Рыцарское великодушие?

— Скорее уж аделианское милосердие. Которое она проявляет к врагу куда чаще, чем позволяют обстоятельства. Причём свои подданные подобного милосердия от неё могут и не дождаться. Помнишь Тебиана?

— Это тот, что главой Криптии был?

— Он самый, незадачливый предшественник Теламона, — Калиган заговорил шёпотом, чтобы его не услышали идущие позади Аргомах и Флоя. — Сам понимаешь, тёмные, когда допрашивают пленников, ничем не брезгуют. А Сильвира стоит на своем: «сведениям, добытым путём пыток, доверять нельзя». Ну, Тебиан, мясник ещё тот, недолго мучался вопросом, как обойти запрет королевы. Очень скоро у Криптии появился отличный способ развязывать языки шпионам тёмных, не прибегая к пыткам.

— Как это? — удивился Автолик. — Поделись секретом.

— Под Аргосом есть один глубокий-преглубокий подвальчик с глухими стенами — что-то вроде каменного мешка, только побольше. По следам магических ингредиентов и иссохшим костям, можно сказать, что бывшие хозяева Аргоса пытались использовать там некромантию в качестве средства для допросов. Словом, стоило Тебиану просто оставить в этом подвальчике на ночь эдакого упрямца из пленённых выкормышей Тёмного Круга, как наутро тот начал выдавать такие секреты, за которые свои же тёмные его бы на кусочки порезали. Единственное, чего бедняга рассказать не смог, так это того, что с ним в подвальчике происходило. При одной мысли трястись начинал и блеять, как овца. Вот Тебиан и возрадовался, что нашёл такой действенный и бескровный метод. Сильвире он, ясное дело, ничего не докладывал, но слух до неё всё равно дошёл. И как думаешь, чем вознаградила она Тебиана за проявленное усердие? — Калиган мрачно глянул из-под капюшона. — Королева приказала ему лично провести одну ночь в этом подвале, дабы «убедиться, что признаниям допрашиваемых, после такого приключения, можно доверять».

— Славно. Одобряю. Никогда не любил этих скользких типов из Криптии, — закивал Автолик. — И что же он, выполнил приказ?

— А что ему оставалось? Выполнил. Только после этого нести службу главы Криптии уже не смог. Спешно уехал в своё имение в Анфею, едва ему это позволили. Вот с тех пор и стоит подвальчик без дела.

— И что, удаётся кому-то язык развязать одними уговорами? — хмыкнул Автолик.

— Мелкая сошка — да, таким много не надо. Правда, таковые и мало полезного расскажут. А вот кто покрупнее… Поймали мои одного тёмного в подземельях. Пытался лазейку во дворец найти. Опытный маг. Долго выслеживали, боялись спугнуть. Двое моих жизнями поплатились за его поимку. И вот, сидит он уже третий месяц у нас в темнице, и хоть бы имя своё назвал. Молчит и молча посмеивается. Зато от еды не отказывается, жрёт за двоих.

— Да, поесть-покушать они любят, — согласился Автолик. — Гляди, темнеет-то у вас как!

Темнело в Амархтоне раньше, чем в его окрестностях. В окнах загорелись лампады. Тусклый свет горел и в ночных трактирах, откуда задержавшиеся посетители не высунут нос до самого утра. Зажигались свечи в городских приютах — единственное укрытие для ночного путника, если, конечно, кто-то из служителей Идей Восстановления решится отворить двери.

— Идеи Восстановления, — проговорил Автолик, глядя на массивные ворота городского приюта, над которыми висело знамя Храма Милосердия — белое полотнище с изображением лика Спасителя. — Сильвира готовится к судьбе матери-настоятельницы? Я слышал, уйма денег идёт на эти её Идеи. А вот какой прок от них, никто толком сказать не может.

— Помощь нищим семьям. Опекунство над брошенными детьми. Забота об одиноких стариках. Приюты и храмы. Купальни исцеления, — монотонно перечислил Калиган.

— Ну, это и в нашем развращённом Мелисе есть. Причём, с доброй воли не только аделиан. Власти мелисские тоже любят выставить напоказ свою заботу о народе.

— Всё, что напоказ — в Амархтоне быстро умирает. Идеи Восстановления — это не просто помощь страждущим, а тактика борьбы против главного врага. Того, который над нашими головами нависает, — Калиган указал взглядом на тёмные амархтонские тучи. — Равнодушие. Вот наш главный враг.

— И ты веришь, что эти чары когда-нибудь спадут?

— В Сумеречном городе их власть отступает, правда, уж очень медленно. Никто не берётся пророчить, сколько ещё лет борьбы нам с ними уготовано.

Калиган явно не хотел договаривать, что эта борьба может затянуться на долгие десятилетия, а то и на века. Впрочем, Автолик и сам знал правду. Принести в город свободу от ига Хадамарта было тяжело. Но куда тяжелее оказалось убедить людей, что им эта свобода нужна. С провинциями было проще: там люди хотя бы видели солнце и звёзды над головой. Но все селения и города королевства были духовно связаны с Амархтоном, а его влияние на них было решающим во все века.

Проходя через Храмовую площадь, Автолик взглянул на Храм Молчания — главную аделианскую святыню в Амархтоне. Это был единственный храм Пути Истины, существование которого допускали прежние власти города. После победы Армии Свободы настоятель храма, ставленник Тёмного Круга, поспешил скрыться, опасаясь мести. Остались только мелкие служители и около сотни постоянных прихожан. Из Южного Оплота Сильвира призвала нового настоятеля и свиту помощников. Люди потянулись к Храму Молчания, желая услышать нового священнослужителя, но приобщаться к вере не спешили.

Калиган как-то рассказывал Автолику о бывшем настоятеле — тот тип был ярким примером тех амархтонцев, которые совершенно не хотели перемен. Поставленный Тёмным Кругом, он страшно боялся потерять власть над прихожанами своего храма, а потому был готов и преклоняться перед властью Хадамарта, и предавать единоверцев. Теперь он проповедует в Тёмном городе, где маги Круга выделили ему новый храм.

Не доходя до заставы, за которой начинался Тёмный город, Калиган свернул к городскому сточному каналу. Среди заброшенных мастерских, где находили себе приют нищие бродяги и уличные грабители, виднелся спуск к большой арочной двери — один из множества входов в знаменитые амархтонские подземелья.

— Нам сюда? — выказал удивление Автолик. — Я всегда знал, что ты, как истинный следопыт, предпочитаешь норы прямой дороге, но чтобы лезть в кишащие нечистью подземелья…

— Улицы Тёмного города не патрулируются в эту пору, но хорошо просматриваются из окон, — лениво ответил Калиган.

— Понятное дело: получить в спину заклятие боевого мага не слишком приятно. А с подземной нечистью мы как-нибудь поладим, верно? — поддел его Автолик.

— Если не возомнишь себя охотником на нечисть, то непременно поладим.

Полукруглую железную дверь следопыт отворил без труда, нащупав скрытый механизм. В Сумеречном городе все входы в подземелья были ему известны. Массивные заграждения ставили не от нечисти — она и так найдёт себе выход наружу, — а от всяких искателей приключений, которые, наслушавшись баек о несметных сокровищах катакомб, частенько совали нос в опасные подземелья.

— Держаться рядом, — приказал Калиган. — Флоя, Аргомах, факела зажгите.

Отряд осторожно спустился по каменным ступеням в сырые катакомбы. В нос ударил резкий запах недавно растерзанной туши.

— Где-то кого съели, — заметил Автолик. — Хищники сыты и довольны. Нам, наверное, это на руку, а, Калиган?

— Эти хищники никогда не насыщаются, — приглушённо ответила за своего учителя Флоя. — Они не животные. Даже сытых их переполняет жажда убийства. Они убивают до тех пор, пока способны убивать.

Автолик отвесил иронично-почтительный кивок.

— Вижу, Калиган обучил тебя дельным наукам.

Девушка усмехнулась. Автолик не мог не отметить, насколько она повзрослела и похорошела. Из-под платка выбивались фиолетовые вьющиеся волосы. Когда девушка улыбалась, её смуглое личико озарялось миловидным озорством, когда же она над чем-то задумывалась, в её шустрых чёрненьких глазках читалась не по годам развитая сообразительность. Ровные плечики подчёркивали стройную фигурку.

Подземные тоннели вели в разные стороны, отовсюду виднелись ответвления, порой настолько узкие, что становилось ясно: их прорыли не люди. Калиган, зная ходы-выходы здешних катакомб на память, шёл первым, постоянно прислушиваясь. Присутствие неподалёку подземных хищников ощущалось слабо. В ночное время, когда хищная нечисть выбирается на поверхность в поисках пищи, подземелья становились менее опасными, чем днём.

— Ты никогда не задумывался, откуда под городом возникли столь обширные катакомбы? — поинтересовался Автолик.

Калиган промолчал. Он прислушивался к едва уловимым шорохам подземелья и был слишком сосредоточен, чтобы болтать. За него ответил белобрысый Аргомах:

— Здешние катакомбы — это бывшие каменоломни. Когда строили Амархтон, камень добывали прямо под городом, чтобы далеко не возить. Поскольку строители работали не сообща, каждая бригада прогрызала свои проходы. Вот и получился лабиринт, уходящий аж под Драконовы скалы. Ну а там — Подземные Копи со множеством как рукотворных, так и лавовых тоннелей.

— Вижу, в истории Амархтона ты поднаторел, парень.

— А как же! Не зная истории…

— Тс-с-с-с!

Калиган резко остановился. Прямой тоннель перед ним не имел ни единого ответвления, ни даже крысиного лаза. Кажется, идти вперёд ему не хотелось, как если бы он чувствовал там засаду. Следопыт осторожно взялся за рукоять своего утяжелённого кривого меча и проронил, не оборачиваясь:

— Не хватайся за свой лук, Автолик. Не поможет. И вообще ты зря не оставил его во дворце.

Вольный стрелок только хмыкнул. Со своим любимым луком, созданным мастерами Кедровых предгорий, он не расставался никогда, ухитряясь использовать его даже в тесных помещениях.

— Флоя, Аргомах: факела на пол, сами к стене.

Те повиновались мгновенно. Во всём, что касалось боевых столкновений они следопыту не помощники. Аргомах имел при себе пару кинжалов, которыми довольно неплохо владел, но против любого из здешних хищников это не оружие. У Флои же не было и ножа. Автолик слышал, что за годы учёбы Калиган не показал ей ни одного боевого приёма. «Чтобы не было искушения влезть в драку», — пояснял следопыт всякий раз, отвечая на её обиженные вздохи. Флоя долго не могла смириться с тем, что должна постоянно прятаться или держаться рядом с тем, кто может её защитить. Но учитель был непреклонен. Он хорошо усвоил, что в его деле первым умирает как раз тот, кто хорошо владеет оружием и полагается на свои боевые способности, а не на умение избежать схватки.

«Не двигаться!» — жестом приказал Калиган и шагнул вперёд. Носок его сапога как бы невзначай пнул небольшой камешек, и тот поскакал с отчётливым стуком.

И тут, всего в десяти шагах впереди взметнулась земля. Что-то большое и тёмное вылетело навстречу с пронзительным шипением. Готовый к этому Калиган отпрыгнул в сторону и тут же нанёс сильный удар мечом по пронёсшейся твари. Утяжелённое лезвие с хрустом перерубило шею и оскаленная голова бестии — несуразной помеси крысы и тёмного барса — покатилась к горящим на земле факелам. Обезглавленное тело ещё билось на месте, остервенело пытаясь поймать жертву кривыми когтями.

— Ну и зверьё у вас! — присвистнул Автолик. — В наших мелисских подземельях только крысу и встретишь.

— Это не зверьё, а плоды людского ума, — следопыт брезгливо отпихнул носком сапога никак не унимавшееся тело, нанес ещё один удар, и всё стихло. — Вперёд. Уже почти пришли.

Автолик стоял, невольно заинтригованный словами старшего следопыта.

— Ну-ка, ну-ка повтори, что ты сказал… Плоды людского ума? Вот это?

Чуть опустив голову, Калиган обернулся. В прищуренных глазах выражалось нечто такое, что можно было выразить словами «Тебе-то какая разница, вечный бродяга, из чего скроена эта бестия?»

— Не первый год за ними наблюдаю. И точно я знаю одно: эти твари плодятся не без помощи жителей города. Любые человеческие пороки, будь-то жадность, похотливость или мстительность, подкармливают этих бестий не хуже, чем отборная дохлятина. Но наипаче всего…

Автолик усмехнулся, не дослушав:

— Ну, это не открытие. Я не слишком силён в богословии, но, по-моему, в любом храмовом сочинении «О врагах рода людского» говорится, что даймоны рождаются от соития людского греха и преисподних сил земли. Тем же доводом храмовники объясняют и природу любых других враждебных человеку существ.

— Неприятность для храмовых догм состоит в том, что сущность многих этих существ взращивается энергией вовсе не тех пороков, о которых толкуют храмовники.

— Ты это о чём? — не понял Автолик. — Поделись мыслями.

Калиган отвернулся. Похоже, ему не особо хотелось делиться мыслями.

— Аргомах прав: полезно изучать историю города, в котором хочешь что-то изменить.

— И?

— Знаешь об амархтонской общине Непреклонных?

— Непреклонные? Это… это вроде староверы какие-то, трактовавшие Путь Истины на свой лад…

— Значит, не знаешь, — буркнул Калиган.

— Помилуй, дружище, о них же сколько лет ни слуху, ни духу!

Калиган вздохнул.

— Два века тому назад Непреклонные были одной из крупнейших аделианских общин Амархтона… тогда ещё Гесперона. Они не трактовали Путь Истины на свой лад. Просто остались верными его изначальным идеям в то время, когда королевская династия Хаварионов начала перекраивать аделианское учение.

— И в чём именно предки достославного Геланора перекроили Путь?

— Это не важно. Важно то, что Непреклонные отказались принять изменения. Они повсеместно говорили, что упрощение Пути Истины ведёт к упадку и гибели народов, пророчествовали о неизбежной каре, обвиняли духовную и королевскую власть в пособничестве Хадамарту. Они перестали посещать храмы и платить храмовые подати. Вспыхнули недовольства. Восстали несколько кварталов. Всё это грозило перерасти в общегородской бунт с последующим истреблением Непреклонных королевскими войсками. По сути, власти поставили их перед выбором: или они принимают изменения, или убираются из города. Непреклонные нашли третий путь — они ушли в подземелья. Несколько тысяч горожан собрали вещи и поселились в катакомбах, где никто не будет им указывать как жить и во что верить. Они были свято убеждены, что власть Хаварионов скоро падёт, и они вернутся на поверхность. Но династия Хаварионов оказалась одной из самых долгих и многочисленных. Запасы же продовольствия и масла для светильников у Непреклонных заканчивались. Им оставалось либо подняться на поверхность и принять ненавистные условия, либо уходить подземными путями куда подальше.

— Я бы предпочёл второй путь.

— Для Непреклонных это означало предать веру. Они считали город своим. Были убеждены, что сам Всевышний призвал их хранить чистоту веры. И верили, что Всевышний, видя их стойкость, поможет им. Ушли лишь немногие. Ещё меньше было тех, кто сдался на милость властей. Остальные приспособились жить без света и добывать себе пищу: пробирались по ночам в город за припасами, порой устраивая нешуточные драки с амархтонцами. Потом приучились ловить рыбу в подземных водоёмах, есть крыс, отбросы. Прошли десятилетия, века. От династии Хаварионов не осталось и следа. Но Непреклонные не вышли на поверхность. Сменились поколения. Родившиеся в темноте были неспособны переносить дневной свет. Им и не нужно было выходить — причина, по которой их предки ушли вниз, утратила смысл. У них теперь был свой мир и своя вера. Подземелья увеличивались по мере того, как рос Амархтон, пищи хватало. Непреклонные научились выживать, избегая, благодаря необычайно острому слуху, встреч с амархтонцами. Молва же породила страшные сказки о жутких и злобных существах, дав Непреклонным новое имя — морраки.

— Морраки? — удивился Автолик. — Я слышал, что это подземные монстры.

— И это правда. Постепенно Непреклонные утратили человеческий облик. Утратили разум и многие человеческие чувства. Вполне возможно, что они уже и не люди вовсе. Но одна особенность в них осталась неизменной — они по-прежнему верят, что Амархтон — их город. Что они должны отстоять его во имя Всевышнего. И наказать еретиков, исказивших Путь Истины… Когда Сильвира взяла город, морраки не доставляли нам беспокойства. Но по мере того, как новоприбывшие южане слышали эту историю, обросшую к тому же страшными слухами, имя морраков стало вселять в людей страх. А там, где страх — рождается и ненависть. И вот, в последнее время морраки начали нападать на людей. Пока ещё очень редко, но это только начало.

— То есть, если начнётся война с Тёмным Кругом, эти морраки ещё доставят нам хлопот?

— Надеюсь, что тёмным от них тоже достанется. Магов они тоже хозяевами города не считают. Но ты понял, что я хотел сказать?

Автолик кивнул.

— Что Непреклонные не стали бы морраками, не будь столь непреклонной их вера.

— И они сидели бы тихо, если бы подданные Сильвиры не назначили их своими врагами заочно.

На поверхность выбрались без приключений. Тёмный город оправдывал своё название. Время близилось к полуночи, и темнота стояла такая, что и спину впереди идущего не увидеть, пока не уткнёшься в неё носом. Факела быстро погасили. Двигались быстро, друг за другом, почти прижимаясь к стенам и оградам. В решётчатых окнах магических башенок горел свет, там и ночью шла работа. От них Калиган старался держаться подальше. Маскировочные плащи могут скрыть отряд от стихийной нечисти, да и то не от всякой, но от поисковой магии ни они, ни кромешная тьма не укроют.

Башня Тёмного Круга, как и положено главной цитадели, стояла на просторной площади, окружённая широким рвом, заполненным водой. По периметру площади возвышались величественные дома богатых купцов, магов и вельмож, и каждый из них был подобен небольшому замку. Но Башня тёмных была выше всех. Её внешние стены, покрытые косыми карнизами, укреплённые смотровыми башенками, возвышались на пятнадцать человеческих ростов, центральная же башня со шпилями — ещё вдвое выше. По высоте эта громадина уступала только знаменитой Башне Познания в Аргосе.

Проход в Башню Тёмного Круга был только один — через подъёмный мост, который в это время суток был поднят. На внешних стенах до самого верха не было ни единой бойницы, отчего они казались идеально гладкими. Не было никаких сомнений, что помимо стражников Башню Тёмного Круга стережёт охранная магия.

Калиган сбросил с плеч походный мешок.

— Начнём.

* * *


Башня Тёмного Круга была не просто замком правящих магов — она являлась важнейшей частью крепости Западных врат и служила, как и Аргос, внутренним бастионом — на тот случай, если враг прорвётся в город. Внешние стены башни не имели крепостных зубцов — они заканчивались крытыми галереями с узкими прорезями бойниц. Даже выбравшись на стену, враг не доберётся до засевших внутри защитников, зато станет мишенью для стрелков и боевых магов из центральной башни.

Перед Автоликом и Калиганом стояло три главных препятствия, пройти через которые не удавалось ещё ни одному лазутчику. Широкий и глубокий ров с водой, гладкая стена, высотой в пятьдесят локтей без единой зацепки, и зоркие стражи. Ров и стена, разумеется, были напичканы настолько мудрёной охранной магией, что распутать её в спокойной обстановке Калиган смог бы едва ли за неделю. Да и то с десятком помощников. Стражники в смотровых башенках были, конечно же, не наёмными легионерами, а младшими магами, пользовавшимися не только усилителями ночного зрения, но и магическим чутьём, улавливающим приближение врага.

Автолик и Калиган затаились на крыше противоположного дома, немногим ниже внешних стен Башни. Этот дом принадлежал какому-то вельможе, который почти в нём не бывал и, видимо, настолько уверенно чувствовал себя вблизи главной твердыни Тёмного города, что поскупился на охрану своего жилища.

Калиган натягивал тетиву большого арбалета, принесённого сюда заранее. Время от времени, когда работа не требовала большой сосредоточенности, он поднимал взгляд на мерцающую одинокими огнями Башню Тёмного Круга и прислушивался к собственным ощущениям, стремясь понять то странное чувство, что не давало ему покоя.

Башня Тёмного Круга. Да, могучая твердыня безжалостного и коварного врага. Да, тёмная обитель, где вынашиваются планы по уничтожению Сильвиры и новому порабощению всего юга. Да, средоточение зла, не искоренив которое, невозможно возродить город… И всё же что-то здесь было не так. Смутное чувство, которому сложно дать объяснение, говорило, что этот образ — вовсе не то, что следует видеть в этой возвышающейся громадине.

— Славное предстоит приключение, а, следопыт! — прервал его раздумья Автолик, поглядев на гладкую стену с каким-то безумным восторгом, как военачальник на многократно превосходящее войско противника, с которым полжизни мечтал схватиться на поле брани. — Нам предстоит лезть по тросу через всю площадь, а это шагов двести. В башне горят окна, на стенах — магическое свечение. Если нас засекут на полдороги, лучше сразу прыгать вниз — так хоть умрёшь спокойно.

Калиган закончил с арбалетом, приложив к нему короткий стальной дротик с четырёхконечным крюком вместо наконечника.

— Мрачноватые у тебя шутки, дружище.

— Я бы всё-таки предпочёл вскарабкаться по стене. Дольше, конечно, зато сподручнее.

— Дольше как раз и не получится. Там такая магия заложена, что в ров одни косточки посыплются, не успеешь и выше своего роста подняться. Поверь, дружище, я выбрал самый надёжный путь, который только возможен в нашем с тобой задании. Что меня волнует, так это дозорный маг в главной башне. По моим наблюдениям, он поворачивает башку в нашу сторону каждые три минуты.

— Дисциплинированный, зараза. И ты рассчитываешь пролезть под таким наклоном по тросу до самой стены за три минуты? Тогда тебе впору акробатом в мелисском цирке выступать.

— За три не получится, сколько не мучайся, — следопыт закрепил дротик в арбалете и принялся натягивать тетиву. — Годы уже не те. Пять минут — это всё, что я могу из себя выжать. Надеюсь, ты не отстанешь.

— Семь, — покачал головой вольный стрелок, измерив на глаз расстояние и прикинув силы. — Но, если поднапрячься…

— Поднапрягись, будь добр. Пусть тебя греет мысль, что назад будет гораздо легче. Вжжить — и ты уже здесь.

— Весело! Ух, чувствую, повеселимся, как в своём первом испытательном походе в Школе рыцарей. Ради такого и умереть не жаль. Об одном только попрошу, Калиган, — Автолик вдруг стал непривычно серьезным. — В случае чего — не дай мне оказаться в плену. Если увидишь, что меня накрыли сетью или обездвижили… словом, знаешь, что сделать. Только наверняка, а то лекари тёмных порой и с того света вытягивают.

— Я не могу тебе такого обещать. Хотя бы потому, что мне может не представиться такой возможности. Да и потом плен — это ещё не конец.

— Верно: это нечто худшее, учитывая, на что способны одержимые местью архимаги Тёмного Круга. Знаешь, что со мной сделают те, кого благодаря моей меткости окропила жертвенная кровь из расколотой Сферы Крови? Я вот не знаю. Но знаю одно: пыточной камеры Тёмного Круга не выдержать никому. Меня заставят выдать всех, кто мне дорог, вынудят отречься от всего, во что я верю. К тому же по слухам у них есть способы поддерживать жизнь даже в истерзанном пленнике много лет…

— Весёлые мысли перед вылазкой, — только и заметил Калиган.

— Нам обоим не пережить застенок Тёмного Круга…

— Нам обоим не пережить даже этого пути до края стены, если ты не отбросишь такие мысли, — ответил следопыт. — Охранная магия тёмных чувствительна к беспокойству чужаков, тебе это не хуже моего известно.

— Так успокой меня! Дай слово, что в случае чего…

— Не дам. Нечего было соглашаться, раз одни мысли о застенках колдунов тебя пугают.

Автолик на секунду посуровел, опустил голову, однако тут же гордо вскинул её с разбойничьим озорством в чёрных глазах.

— Спасибо, дружище. Этих-то слов я от тебя и ждал!

Выстрел крепостного арбалета почти не нарушил гнетущей тишины ночного города, если не считать тихого свиста рассекаемого воздуха. Крючковатый дротик прочно засел на верхушке внешней стены Башни тёмных, оставляя за собой около двухсот локтей троса. Калиган подёргал крепление, проверяя надежность переправы, зажёг сухую траву в железной колбе и положил на край крыши. Из колбы повалил густой дым. Лёгкий ночной ветерок тут же подхватил его и понёс, развевая над площадью.

Это был сигнал. С прилегающих крыш потянулись такие же дымовые полосы без запаха — работа Аргомаха и Флои. Колбы были расположены чётко по направлению ветра, их приходилось поджигать с тщательной последовательностью, так, чтобы вся эта маскировка ничем не отличалась от проплывающей дымки тумана — явления нередкого в Амархтоне. Отработав помногу раз всю последовательность этого сложного манёвра, ученики старшего следопыта действовали слаженно. Опасаться стоило только за направление ветра. Если он вдруг понесёт дымку прямо на Башню, дозорные могут заподозрить неладное, и тогда всё пропало.

Но пока что ночной ветерок был безупречным помощником лазутчиков королевы. Калиган следил через увеличительную трубу за окном главной башни, пока не заметил появившееся там на секунду лицо дозорного мага.

— Вперёд.

Следопыт полез первым, создавая в голове образ свихнувшегося поэта-романтика, вышедшего на ночную прогулку. Дозорный маг вполне может почувствовать приближение человека, но не станет бить тревогу, если ощутит, что этот человек не опасен — просто тронувшийся умом горожанин, бредущий по тёмной площади. Нужно сохранять полную умиротворенность, причём искреннюю, а не напускную — без всякой примеси беспокойства и тревоги. Взволнованно бьющееся сердце дозорные маги тоже могут засечь.

«Я всего лишь чудаковатый поэт, свихнувшийся от тоски и вышедший на опасные улицы ночного Амархтона в поисках вдохновения, — настраивал себя Калиган. — Только бы Автолик не подкачал!»

Ползти по тросу на высоте пятидесяти локтей, да ещё и под сильным наклоном было непросто. Калиган устало почувствовал, что молодость осталась далеко позади. До своего пятидесятка ему было всего ничего. И ловкость уже не та, и одышка подводит. Даёт о себе знать и нога, пробитая даймонской пикой ещё в том памятном походе с Седьмым миротворцем через подземелья Аргоса. А ведь больше трёх лет прошло.

К концу третьей минуты Калиган остановился. Сейчас должен выглянуть дозорный маг. Они надежно слились с туманной дымкой, но колдун может уловить их движения. Лучше подождать. Сейчас-сейчас… Да, вот выглянул дозорный — Калиган ничего не видел в тумане, но ощутил его пронизывающий взгляд. Колдун заметил проплывающую дымку и кажется… кажется что-то заподозрил.

«Только не тревожься, ночной поэт, ночь прекрасна, жизнь великолепна даже под этими чёрными тучами! Это ночь вдохновения, ночь любви, время, когда свершаются мечты и каждое мгновение подобно вечности блаженства… О, нет, нет, не уходи, ночь, задержись темнота, ты моё вдохновение, ты моя утешительница…»

Дозорный маг отвернулся, похоже, ничего не заподозрив. Калиган вздохнул и пополз дальше. Автолик не отставал и, кажется, снова пребывал в своем привычном запале искателя приключений. Ничто не говорило о том, чтобы тот сильно переживал.

«Отстаём. А ведь ещё надо перемахнуть через косой верх стены и спуститься на внутреннюю галерею».

Калиган думал медленно, нарочно растягивая мысли. Лихорадочное состояние ума тоже может его выдать. Спокойствие и безмятежность, тишина и покой — никаких тревог.

Наконец-то стена! Добрались. Времени в обрез, с секунды на секунду выглянет дозорный и тогда…

Калиган рывком закрепил крюк с верёвкой, обхватил Автолика и вместе они бесшумно съехали по скосу на внутреннюю галерею — благо, что в отличие от внешней, она была открытой. Её ограждали бортики с причудливыми декорациями. Коснувшись каменного пола, следопыт и вольный стрелок двинулись вдоль по галерее, словно два мудрых мага, обсуждающие особенности астральных путей.

— Как сердцебиение? — спросил Калиган.

— Как вечером в прохладном водоёме после дневного зноя, — ответил Автолик, удивив следопыта абсолютной безмятежностью голоса. Калиган прикладывал все усилия, чтобы приучить своих учеников сохранять такое самообладание в боевых вылазках, но редко кто мог похвастать подобной выучкой.

— Откуда такая закалка? — не удержался от вопроса следопыт.

— Ещё с юности. Мой первый учитель Аксеон научил меня закалять тело и подчинять его своей воле. «Как мне приучить себя ничего не бояться и ни о чём не тревожиться?» — спрашивал я. «Главное — покой души, — говорил он. — Поднимись к чистоте Небес, и пусть они заполнят твой разум. Закрой глаза и вознесись вверх, где царит бесконечная чистота. Впусти её в себя и растворись в ней».

— Знаю. На юге это называют Полёт Покоя. Хороший приём. Прикрывает от поисковой магии и от некоторых боевых заклятий. Единственный недостаток — теряется ощущение реальности.

— В последние годы для меня это не просто приём, — прошептал Автолик. — Я научился жить в этой безреальности, потому что это был единственный способ сбить со следа ищеек Тёмного Круга. Но очень скоро этот, как ты говоришь, Полёт Покоя настолько увлёк меня, что я едва не остался в нём навсегда.

— А что в этом плохого? Избавление от всех страхов, тревог, вожделений — многие аделиане к этому стремятся.

— Э, нет, Калиган, не намекай мне на Орден Посвящённых, — лукаво усмехнулся Автолик, покачав головой. — Отшельник, отрешённый от жизни, с растворившейся в Небесах душой — это не для меня. Я не попутчик Посвящённым в их странствиях по непостижимому Фарану. Это очень прекрасно и возвышенно — постигать мироздание и Творца, но моё место на твёрдой земле. Я слишком люблю эту жизнь, со всеми её маленькими радостями: горячий шашлык, быстрая скачка, трепет натянутой тетивы. Я никогда не променяю это на всякие там дары просветления и постижения, какие блага мне не сулили бы. Мне по душе простое земное течение жизни, в котором я остаюсь хозяином своих помыслов и поступков… Впрочем, о чём это я? Рассуждаю, как будто собрался жить вечно.

Внутреннюю галерею никто не патрулировал, видимо, маги всецело полагались на внешние меры предосторожности. Чтобы не испытывать судьбу, двое лазутчиков по-прежнему старались сливаться с темнотой и сохранять душевное равновесие. Спустившись во внутренний двор, они быстро отыскали небольшую полукруглую дверцу в подвалы. Недолго повозившись с отмычками, следопыт отпёр незащищённый магией замок. Что ж, самонадеянность магов не может не радовать!

В маленьких кругловатых углублениях тускло мерцал магический свет. Присутствия людей Калиган не почувствовал, ловушек тоже. Впрочем, это ещё ничего не означало. На одни лишь чувствования полагаться опасно. Калиган шёл, вслушиваясь в каждый шорох, стараясь уловить малейшие магические колебания. Подземелье хранило абсолютную тишину. Даже под сапогами ничего не скрипит. Ступени выметены до блеска — ни песчинки.

В конце лестницы оказалась небольшая площадка, от которой вели в разные стороны подземные коридоры. Все они были освещены тем же тусклым магическим свечением. Калиган прислушался. Царило полное беззвучие, только шипели где-то в далёком тоннеле — магическом зверинце — разнообразные бестии. Как и зачем их выращивают — неведомо, но исходящую оттуда голодную злобу Калиган ощутил очень ясно.

— Что мы ищем? — спросил Автолик вполголоса.

— Всё, что поможет понять их намерения на ближайший год. Это арсеналы Тёмного Круга, — Калиган поочередно глянул во все ответвления. — В конце вон того тоннеля у них зверинец, где выращивают боевых бестий, вон там — алхимическая лаборатория, левее — оружейная заколдованных клинков и доспехов, а правее… правее, кажется, то, что нам нужно. Зал Кристаллов.

— Ты тут, вижу, бывал, старина, — сострил Автолик.

— В других магических башнях бывал. Общая фортификация везде одна и та же.

— Вот как. А где у них винный погребок, знаешь?

— Будет тебе погребок, — прошептал Калиган.

Две перекрывающие дорогу решётки много времени не отняли. Калиган быстро понял, что их охранная магия настроена на своих же магов, если кто-то из них вздумает пробраться в запретный зал.

«Надо же, и здесь предателей боятся», — подумал Калиган. Замки решёток пришлось кое-где подрезать пилкой, а затем воспользоваться отмычками. Высший маг никогда не прибегнул бы к таким грубым методам. Он бы выбрал самое хитрое заклятие, тихонько запустил бы его в замочную скважину и… тотчас был бы обнаружен.

С дверью в сам Зал Кристаллов было сложнее. На ней были такие хитроумные замки и охранные чары, что Калиган мог провозиться с ними до утра. Их ставили уже в расчёте на то, что с магом-предателем может оказаться опытный взломщик. Толщина железных дверей была весьма солидной, так что об использовании грубой силы не стоило и думать.

Калиган нашёл необычайно простое решение — подкоп под двери. Пыхтя, они кромсали подвальный пол складными лопатками, вынимали квадратные булыжники, рыли землю, углубляясь сперва на два локтя вниз, а затем на три вперёд. Работали быстро и молча, и через два часа под непреодолимыми дверями образовался подкоп. Вокруг лежали груды песка, земли и булыжников. Калиган с улыбкой представил себе выражение лиц тех магов, которые первыми спустятся в подземелье этим утром.

Пока что всё складывалось как нельзя лучше. Поднырнув под тяжёлую дверь, Калиган ощутил над собой едва уловимую магическую ауру, распознающую человеческие намерения. Вздумай кто-то из посторонних или из своих же магов стащить хоть маленькую крупинку — и охранная магия придёт в действие. Он хотел предупредить Автолика, но тот сам был мастак в таких делах.

— Ишь, понаставили! У них здесь что, свои же воруют?

Огромный и просторный Зал Кристаллов встретил их мириадами мерцающих в полутьме огней. Здесь не было магического свечения, но оказалось ещё светлей, чем в коридорах. Вдоль стен в оружейных стойках покоились разнообразные магические посохи и жезлы, мраморные полки были заставлены ларцами с причудливыми формами кристаллов. Понятно почему маги Тёмного Круга полагались на охранную магию, распознающую воров — искушение припрятать в карман хотя бы один кристаллик было огромным.

— Посохи с кристаллическими наконечниками. В них можно заложить сильную магию, но не слишком разрушительную, — со знанием дела заключил Автолик. — Всякие фокусы творить, вроде поисковой магии — это да, но магия стихий, сосредоточенная в этих кристаллах, не так уж хороша для боя.

Калиган это знал. Не похоже, чтобы этот запас магических инструментов готовили для войны. Настораживало следопыта иное: не менее полусотни посохов были совершенно одинаковыми: длина, толщина, цвет кристаллов, даже их грани были равными. Известно, что одинаковые посохи хороши для совместной волшбы, но, силы небесные, что же за заклятие должно получиться у пятидесяти, а может, и больше магов? Если не боевое, не с целью накрыть дворец королевы огненным дождем — на это кристаллы не годились — то для чего?

«Погоди-ка, а не даст ли нам ответ эта кристаллическая штуковина?» — подумал следопыт.

Сооруженная на мраморной подставке перевернутая пирамида, в длину и в ширину в два человеческих роста, была собрана из сотен, нет — из тысяч мелких кристаллов, идеальных по чистоте и граням. Ничего подобного Калиган никогда не видывал, и понять для чего нужна такая огромная и немыслимо дорогая штуковина было невозможно.

— Ого-го! И что же, высокочтимые маги собираются этой грандиозной безделушкой сокрушить Аргос? — присвистнул Автолик.

— Это… это не для войны, — неприязненно глядя на дивную штуковину, проговорил Калиган. — Это для какого-то чудовищного обмана. Погляди, сколько камней в неё вложили. На такие средства можно несколько тысяч наёмной пехоты собрать. Жаль, что нельзя ни одного кристаллика умыкнуть. Наши мудрецы разобрались бы в чём тут суть.

— Так, может, перемудрим эту дрянь? — Автолик провел ладонью перед пирамидой, будто снимал паутину.

— Её не обманешь, — покачал головой следопыт. — Придётся довольствоваться тем, что увидели. Идём, надо другие закрома осмотреть.

До арсеналов и лабораторий добраться не удалось. Тоннель к арсенальным помещениям перекрывали решётки с настолько мощными чарами, что подходить к ним близко означало разбудить дозорных, а значит, и всю Башню. А дорога к лабораториям оказалась перекрыта тёмной аркой с бурлящим потоком неведомой жидкости вместо ворот. Такого рода защиту Калиган видел впервые. Возможно, провозившись часа два, он бы разгадал секрет жидкой двери, но времени почти не осталось. Главное они узнали: в подвалах не создаётся ничего всесокрушающего, вроде Сферы Крови — такую волшбу Калиган определил бы без труда. Значит, если Тёмный Круг и готовится к войне, то ничего сверхнеожиданного выставить не сможет.

«Но, силы небесные, для чего им нужна эта перевёрнутая кристаллическая пирамида? Если не для боевой магии, то зачем?» — мучительно думал Калиган.

Оставалось попытаться заглянуть в зверинец, не вывели ли тёмные каких-нибудь новых тварей, но тут Калиган ощутил нарастающее беспокойство. Нет, это было не ощущение надвигающейся опасности и не интуиция, предупреждающая о врагах, а неизведанное, непостижимое предчувствие, на которое полагаться опытному следопыту не позволял здравый рассудок. В иной раз Калиган отбросил бы это мистическое чувство, но не сейчас. Потому что оно говорило об угрозе не для него, находящегося в самом логове врага, а для Аргомаха и Флои, дожидающихся своего учителя в безопасном месте на крыше соседнего дома.

В безопасном ли?

«Нет, глупости! — обрезал свои опасения следопыт. — Хозяина дома нет в городе, его слуги спят. Аргомах и Флоя прекрасно знают своё дело. Им ничего не угрожает».

Беспокойное предчувствие не отступало, грозя лазутчикам обнаружением.

«Хорошо хоть магия дозорных направлена только на внешнее пространство, — подумал Калиган. — Иначе я бы сейчас выдал себя с головой».

— Автолик. Пора выбираться, — коротко сообщил он.

— Уже? Мы ещё зверьё не смотрели.

— В мелисском зверинце насмотришься. Уходим.

— Ты разве забыл: моё дело в логове тёмных ещё не закончено.

Калиган скрипнул зубами.

— Говори. Быстро. И забудь на время о своих шуточках.

— Я должен оставить здесь свой след.

— Мы и так здесь достаточно наследили, — бросил Калиган, не сообразив, что тот имеет ввиду.

— Этого мало. Я, лично я, должен оставить здесь свой след: свою стрелу с личным посланием высокочтимым архимагам…

— Ты окончательно свихнулся, Автолик, — сказал Калиган с видимым равнодушием.

— Тогда твоя королева свихнулась тоже, потому как это её поручение, — в глазах вольного стрелка загорелся огонёк. — Неужели непонятно? Королева решила ответить на все покушения и многократные попытки тёмных проникнуть в её дворец. В ответ она засылает в их неприступную твердыню своего лазутчика, причём не кого-то, а ненавистного им Автолика, за которым тёмные гоняются по всей Каллирое. Этим она доходчиво объясняет архимагам, что и они уязвимы, и если не прекратят своих покушений на её жизнь и попыток проникнуть в Аргос…

— Это очень опасный ход. Сильвира не понимает, во что это выльется. Месть колдунов может обернуться…

Тут Калиган осёкся. Смутное беспокойство, которое он ощутил минутой раньше, вдруг вспыхнуло в его груди настоящим вихрем тревоги.

— Что-то случилось с нашими… Бежим!

* * *


Оставшись вдвоём на плоской крыше большого трёхэтажного дома со статуями могучих огнедышащих змеев, Аргомах и Флоя какое-то время напряжённо молчали. Здесь им можно было спокойно переживать за своего учителя и вольного стрелка, не опасаясь быть обнаруженными. Хозяин дома редко бывал в своих апартаментах. Шпионы, следившие за домом, говорили, что за целый месяц он всего дважды бывал здесь, приводя каких-то важных гостей. Кто он, маг, управитель или знатный купец, никто не знал. Он редко бывает в своём доме, и этого достаточно. Слуги, присматривающие за домом, крепко спят, а даже если кому-то из них и вздумается подняться в ночной час на крышу — Калиган оставил на лестнице несколько весьма хитрых ловушек.

Флоя внимательно следила за краем внешней стены Башни Тёмного Круга, а её белобрысый спутник то и дело поглядывал на её лицо, едва различимое в темноте.

— Почему мы видимся только на тренировках или вылазках? — первым нарушил тишину он.

— Ты только сейчас это заметил? — бросила в ответ Флоя со вздорной ноткой. — Сколько раз тебе намекала, что мне ничего не стоит выпросить у Калигана отлучку для нас обоих, если бы тебе хватило воображения куда-нибудь меня пригласить!

Говорила она быстро, и скороговорная речь её выражала и укор, и требовательность, и в то же время восторг от милой её сердцу медлительности, а порой и нерешительности возлюбленного.

— Я… как раз хотел… — замялся Аргомах, не ожидая такой бурной реакции. — Хотел спросить… Ты хотела бы увидеть южную столицу?

Флоя обернулась к нему. Её глаза блеснули в темноте.

— Южный Оплот? О, Арго, ты же знаешь, как я мечтала там побывать!

— Так вот… — Аргомах растянул паузу, смакуя предвкушение того, что собирался сказать. — Я как раз хотел получить от Калигана отлучку, чтобы навестить родителей в Южном Оплоте. Мы можем поехать туда вместе.

— Да ты что?! Правда?! Это будет чудесно! Калиган просто обязан нас отпустить!

— И я так думаю. Тем более после такой вылазки…

— Но почему ты сказал мне только сейчас? — Флоя толкнула его кулачком в бок, выражая недовольство. — Лучшего времени не нашёл?

— А когда? Перед тренировкой или заданием ты погружена в себя, а после — валишься от усталости и ни о чём не думаешь, кроме сна. Так что сейчас самое подходящее время — ты спокойна и вдумчива.

Они тихо рассмеялись и, взявшись за руки, принялись шептаться: о том, что скоро исполнится год с того вечера, когда они открылись друг другу. О том, что время тайных свиданий пора заканчивать и рассказать обо всём хотя бы своему наставнику Калигану, который, впрочем, и так обо всём догадывается, хоть и не подаёт вида. О том, что как прекрасно было бы, если бы эта скрытая война с Тёмным Кругом поскорее закончилась, и они вместе переехали бы в дом родителей Аргомаха в Южном Оплоте…

— Что за голубки воркуют на крыше моего дома в столь поздний час?

Они вздрогнули, как ошпаренные. Сухой, надменно-равнодушный голос исходил от едва различимой в темноте мужской фигуры в лёгком волнистом плаще, стоящей на последней ступеньке перед входом на крышу.

Флоя замерла, застыла в ужасе. Аргомах, с трудом сохраняя самообладание, медленно привстал. Лихорадочное чувство тревоги за Флою, смешанное с изумлением, спутало его мысли. Этот человек, хозяин дома собственной персоной, возник из ниоткуда! Как он сумел подняться по лестнице, если ловушки Калигана должны были не только задержать его, но и дать сигнал на крышу? Как он появился здесь, не издав ни звука, да ещё и так спокойно разговаривает с непрошеными гостями?

— Позвольте всё объяснить, почтенный… — справляясь с дрожью в голосе, заговорил Аргомах и, видя, что незнакомец двинулся к ним, шагнул ему навстречу. — Дело в том, что мы с подругой так мечтали провести ночь напротив самой великой башни города, что просто не удержались, когда увидели, что ваш великолепный дом пустует, и мы никому не помешаем своим присутствием…

Плетя, что попало, лишь бы заговорить зубы, Аргомах незаметно вынул мешочек с едкой перцовой смесью. При удачном броске это обезвредит мага на пару секунд — а в том, что перед ним опытный маг Аргомах нисколько не сомневался.

Если же перцовая смесь не поможет… что ж, придётся воспользоваться кинжалами!

— Вот оно что! Ах, молодость, молодость, — сухой голос немного смягчился.

Незнакомец подходил всё ближе, идя уверенным хозяйским шагом, словно совершенно не боялся этого белобрысого юнца. Нервы Аргомаха не выдержали. Он вскинул руку, но прежде, чем жгучая смесь полетела магу в лицо, тот нанёс опережающий молниеносный удар. Удар без единого движения или даже слова. Мешочек вспыхнул алым пламенем, ярко осветив крышу.

Аргомах вскрикнул, отбрасывая горящую вещицу, и тут же, не растерявшись, выхватил парные кинжалы. Маги обычно не слишком умелы в ближнем бою, а у этого и вовсе нет оружия.

Сверкнувшие в свете огня кинжалы свистнули в быстрых росчерках, но рассекли один лишь воздух. Аргомах так и не заметил каким образом незнакомец нанёс ему сильный удар в живот и завладел сразу обеими кинжалами. Отлично владея этим оружием, Аргомах и представить себе не мог, что подобные техники боя существуют.

Оседая, он с ужасом понял, что Флоя теперь совершенно беззащитна и закричал изо всех сил:

— Флоя, беги!!!

И в тот же миг острейшая боль у основания пальцев правой ноги заставила его завопить. Секундой позже, ослеплённый болью, он понял, что незнакомец пронзил ему ногу его же кинжалом, намертво пригвоздив к крыше.

— Аргомах!

О нет, это голос Флои! Она не убежала, она во власти врага!

Незнакомец мгновенно опередил бросившуюся к Аргомаху девушку и невидимым ударом впечатал её в огромную кирпичную трубу дымохода. Второй кинжал сверкнул в его левой руке…

— Нет!!! Умоляю, нет!!! — вырвался из горла юноши отчаянный вопль.

Гранёное лезвие застыло, упираясь остриём чуть ниже подбородка девушки, прижимая её голову к трубе. По горлу Флои медленно стекала крупная капля крови.

— Твой кинжал пока что пронзил только её кожу, — сообщил незнакомец. Голос его изменился. Теперь он звучал без прежнего равнодушия. В нём чувствовалась жестокая учёность — мудрость, накопленная когда-то с благими намерениями, но позже обращённая ликом во тьму. В этом голосе не было ни жалости, ни снисхождения. — Вижу, девчонка тебе дорога, сильвирский шпион. Начинай считать. Каждые пять секунд лезвие будет проходить чуть-чуть вглубь. На двадцатой секунде оно пройдёт сквозь язык, на сороковой — вонзится в нёбо, а к исходу этой минуты — войдёт в мозг. Длины твоего кинжала, превосходной работы южных оружейников, как раз хватит, чтобы кончик лезвия вышел из её макушки.

Аргомах судорожно дёргался, хотя каждое движение отзывалось страшной болью в пронзённой ступне. Лицо его было искажено скорбным ужасом, он был в том состоянии, когда человек, не думая, готов на всё ради спасения самой близкой души.

— Умоляю… я всё скажу… оставь её… — судорожно прошептал он.

— Я почувствовал ауру четверых. Где ещё двое?

Незнакомец не напоминал, чтобы пленник не смел врать. Аргомах чувствовал, что любую ложь этот человек уличит моментально, а тогда…

— Они там… — дрожащая рука указала на Башню Тёмного Круга. — Прошу тебя…

— В башне? — не опуская кинжал, незнакомец оглянулся на огни твердыни. — Так вам нужна башня, а не мой дом?

— Да, да, наши старшие проникли в башню тёмных… нам приказали ждать… пожалуйста, не надо, мы не хотели…

— Значит, вы не за мной шпионите? — продолжал допрос незнакомец, не обращая внимания на мольбы юноши и умоляюще поднятые руки девушки, которая из-за приставленного лезвия не могла даже дышать.

— Мы не знаем, кто ты, клянусь! Отпусти нас… мы даже лица твоего не видели… будь милосерден…

— Милосерден? — голос незнакомца затаился. — Это какое-то новое слово? Я не знаю его значения.

На крыше появились слуги, разбуженные огнём, криками и вознёй. Незнакомец, к великому облегчению Аргомаха, опустил кинжал и небрежно приказал слугам:

— Связать их.

Флоя, задыхаясь, упала на колени. Равнодушные ко всему амархтонцы принялись выполнять приказание.

— Что… что ты собираешься делать? — зашептал Аргомах в приступе новой тревоги.

Незнакомец не удосужился на него взглянуть, но всё-таки ответил:

— Мне вы не нужны. Раз вы шпионите за тёмными, то пусть Тёмный Круг с вами и разбирается.

Взмахнув рукой, он отправил яркую, ослепительно красную магическую молнию к Башне тёмных — нехитрый сигнал, означающий, что в твердыню пробрались лазутчики.

Руки Аргомаха дрожали. Пока слуги думали, как вынуть из его ноги намертво вбитый в крышу кинжал, он глядел на Флою, которой связывали руки за спиной, и вдруг застыл, ошеломлённый взглядом её горящих глаз:

— Что ты наделал… — прошептала она раненым зверем. — Как ты мог?! Лучше бы он убил меня… убил нас обоих!

* * *


Калиган застыл, уловив почти бесшумные скачки зверя.

Даймонщина! Призрачный пёс! Магическая тварь, созданная с одной целью: разыскивать и преследовать врагов. Глаза и уши боевых магов.

Калиган схватился за рукоять меча за спиной, но Автолик опередил его, быстро натянув и спустив тетиву. Призрачный пёс, крупная сероватая бестия, отдалённо похожая на горного волка, тихо булькнул и скатился под ноги. Стрела торчала у него чётко между мутных глаз.

Обнаружены!

Но как?! Откуда узнали?!

Времени гадать не было. Не обнажая оружия, Калиган толкнул вольного стрелка в бок.

— Бежим! Может, ещё вырвемся.

Он ринулись по каменным ступеням вверх, не уступая сейчас в скорости призрачному псу.

«Обнаружены! Обнаружены!» — стучала в висках Калигана мысль, обдавая мозг холодной кровью.

Они вылетели во двор, и тут же им в глаза ударил сокрушительной мощью поток зелёного света. Оба они бросились в сторону и залегли за толстой колонной, которая поддерживала внутреннюю галерею стены. Там, где они были секундой раньше, прокатился огромный зелёный шар и растворился, уйдя вниз в подземелье. Их не собирались убивать — это заклятие предназначалось, чтобы смять и обвить вязкой жижей, подавляющей сопротивление.

— Вам не уйти! Сдавайтесь — и вас пощадят! — донёсся усиленный магией хрипловатый голос.

— Калиган… — голос вольного стрелка заледенел. Кажется, он очень ярко представил себе, что его ждёт в плену и чего стоят эти слова о пощаде.

— Мы выберемся. Положись на меня, — как можно уверенней произнёс следопыт и глянул в сторону центральной башни, откуда крались, низко припадая к земле, пять-шесть призрачных псов. — Бей по тварям.

Команда к бою мигом вернула Автолику прежнюю бодрость духа. Первая же стрела пронзила хищную пасть твари, вторая — увязла в шее другой. В те же секунды Калиган зажёг и швырнул в сторону колдунов сверток, испускающий едкий дым. Может быть, это спутает их магию. Последнюю колбу с запасом туманной дымки следопыт бросил себе под ноги: на неё вся надежда, ибо знаменитые следопытские плащи сейчас не помогут.

— Бежим наверх.

В их спины полетели магические молнии. Похоже, зажжённый сверток с антимагической смесью и впрямь подействовал — маги били наугад, вслепую. Если так пойдёт и дальше, то есть неплохие шансы добраться до троса наверх.

«Ничего, отобьёмся. И не от таких уходили», — в мыслях проговорил Калиган и швырнул себе за спину горсть чёрного порошка — за спинами беглецов образовалась непроглядная мгла, облегчающая бегство.

Вот и легионеры проснулись! Выскочившим навстречу четверым стражникам в чёрных доспехах следопыт бросил в лица перцовую смесь — легионеры шарахнулись, а через миг зашлись в сильном кашле и чихе. Сзади слышалось рычание призрачных псов: Автолик ухитрялся бить по ним из лука на бегу. То тут, то там вниз по ступеням катились сражённые твари, отвлекая внимание преследователей. Калиган понял, что сигнал тревоги прозвучал совсем недавно, многие маги и легионеры были одеты наспех, заспанные, не вполне понимающие, что происходит.

Вот и лестница, ведущая на внутреннюю галерею стены — всё ближе, ближе к спасительному тросу! Тут Калигану пришлось, наконец, выхватить меч, чтобы сойтись в звоне клинков с новыми легионерами. Одного следопыт столкнул с лестницы, другого сбил с ног, третьего пришлось полоснуть по ноге. Убивать простых стражников, всего лишь исполняющих свой долг, не хотелось.

На верхней площадке, уже у самого входа на внутреннюю галерею, появились новые противники: легионеры сбегались сюда со всех казарм твердыни. Ударом ноги Калиган отправил самого рьяного бойца под ноги остальным. Переступая через собрата, легионеры с рёвом бросились на лазутчиков, размахивая факелами и мечами. Калиган почувствовал, что не может больше заботиться о жизнях врагов. Он может только прорубать себе дорогу к отступлению.

Что-то прокричал Автолик, прикрывавший спину. Калиган не расслышал. Он почти слился с мечом — шаг, разворот, взмах, выпад, — молодой легионер валится под ноги, — шаг, разворот, взмах, выпад, — раны, наносимые легионерам, становились всё серьёзней, доспехи, пока спасали им жизни, но в строй они встанут нескоро. Сам Калиган уже имел несколько лёгких ранений в грудь и в плечо и одно посерьёзней в голову — всё же легионеры умели воевать. Автолик почти в упор валил стрелу за стрелой в морды призрачным псам, и пронзённые бестии с хрипом катились под ноги преследователям.

У-у-ух! Боевая цепь хлестнула Калигана по плечу, свалив его на пол, и тотчас же на него набросились пятеро. Оставалось средство на самый крайний случай: следопыт чиркнул кремнем, направляя искру в потаенное место своего плаща. Руки легионеров уже впивались в горло, когда плащ следопыта вспыхнул ярким жемчужным огнем. Ошеломлённые легионеры отпрянули назад, тесня спинами напиравших собратьев.

— Автолик!

Следопыт дернул вольного стрелка за воротник, втащив его за собой в широкий коридор галереи, сбросил у входа в неё полыхающий плащ. Секунды на три это задержит легионеров, а большего и не надо.

Они помчались по галерее со всех ног. До спасительного троса наверх оставалось совсем чуть-чуть.

Но тут Калиган резко остановился, едва не налетев на тёмную фигуру, закрытую полупрозрачным магическим коконом.

— Бега окончены, — раздался металлический голос.

Чёрный маг!

Тёмный Круг состоял из магов самых различных сословий, стихий и мировоззрений. Чёрные маги — почитатели тёмных искусств и поклонники преисподних божеств, принимались в это магическое сообщество реже остальных, по причине той опасности, которую они могли представлять для своих же собратьев. Чёрному магу предстояло пройти длительный испытательный срок, чтобы завоевать доверие верхушки и доказать, что его умения пойдут на благо Тёмному Кругу.

Перед беглецами стоял именно такой маг: уже принятый в сообщество, но ещё не заслуживший окончательного доверия. Калиган прочитал по его надменно-бесстрашным глазам, что этот чёрный маг оказался перед ним только потому, что отважился рискнуть жизнью наравне с простыми легионерами, чтобы лично схватить лазутчиков и снискать благорасположение архимагов.

Автолик, недолго думая, пустил последнюю стрелу. Стальной наконечник жалобно соскользнул с полупрозрачного кокона, обволакивающего тёмную фигуру.

Калиган тяжело дышал. Против этого кокона оружие не поможет.

Сзади слышался топот бегущих легионеров.

— Калиган… — Автолик резко убрал лук за спину, схватившись за рукоять меча, однако старший следопыт придержал его руку.

…И молча шагнул вперёд, проникая внутренним зрением в самую суть полупрозрачного кокона — видя то, чего не могут заметить глаза. Чёрного мага закрывал не просто магический щит. Это была чистая магия тьмы — оболочка, позаимствованная у грозной бессмертной сущности. И не спускайся Калиган в свое время в глубины амархтонских подземелий, не сталкивайся он там с дыханием Роковой пропасти, он бы ни за что не узнал, что за сущность даёт защиту чёрному магу. Но ауру этой тёмной энергии Калиган почувствовал. Мага защищала живая энергия Владыки Хасмона, божества Роковой пропасти.

Время послушно остановилось. В битве не меча, а веры против магии, одна секунда — это очень много.

Чёрный маг был уверен в своей неуязвимости и отчасти оправданно. Никому из смертных, никаким мечом не прорубить покров тёмного божества. Никакая сила веры не проломит этот чёрный кокон, потому что ни одно человеческое естество не в силах преодолеть бесконечную черноту бездны, в конце которой — сам Гадес.

…А потому Калиган не стал бить привычными приёмами разрушения чар. Он развёл руки и поочерёдно глянул в глаза мага и вверх — в тёмное амархтонское небо.

Светлое Раскрытие. Так называли аделианские рыцари эту безмолвную молитву-отчаяние, когда силы на исходе, а враг непобедим. Тело при этом расслаблялось, будто готовясь ко встрече с землёй, а душа с Небом, но сила веры в этот момент возрастала. Всё тайное, что происходило в невидимом мире, становилось видимым, в том числе и магические ауры. И больше того — озарённое состояние рыцаря, пребывающего в Светлом Раскрытии, было способно открыть невидимый мир не только ему, но и тому, кто находился рядом, кто глядел в его просветлённые глаза…

Калиган всё это знал уже давно. Но никогда ему и в голову не приходило, что однажды этот безмолвный вопль-молитву, подготавливающий обречённого ко встрече с небытиём, ему придётся использовать в качестве оружия.

Всего на один миг, на полсекунды чёрный маг встретился со взглядом Калигана и тут же закричал, заревел, откидываясь назад в безумном ужасе. Озарение Калигана передалось и ему, открывая истинную природу его защитной оболочки, а вместе с ней — истинный облик той сущности, силу которой он принимал. Вне себя от ужаса чёрный маг упал навзничь и быстро пополз прочь.

Калиган с трудом вернул себя в прежнее состояние. Прошла ровно секунда, как он и рассчитывал. Сзади подбегали легионеры. Следопыт повернулся и бросил перед ними горсть светоносного порошка. Взметнулся столб яркого света, легионеры резко остановились, натыкаясь друг на друга, и отпрянули. Обычно светоносный порошок использовался против низших даймонов, на людей же, знающих о силе боевой магии, он подействовал так, как может подействовать устрашающий фокус.

— Лезь, я за тобой, — толкнул Калиган в спину Автолика.

Вольному стрелку не нужно было повторять. Словно беглец, возвращённый могилой, за которым гнались все бестии Гадеса, он сиганул вверх по верёвке и скрылся за косой поверхностью стены.

«Вот теперь мой черёд», — оглянулся, оценивая положение, Калиган.

Чёрный маг ещё полз в невообразимом ужасе по полу. Полыхающий столб света сдерживал легионеров, даруя следопыту две-три драгоценных секунды, пока они не опомнятся. Убрав меч за спину, Калиган занёс ногу над бортиком, ухватившись свободной рукой за верёвку…

Но тут-то и сказались предпочтения Тёмного Круга, набирающего в свои ряды стражников-людей, а не даймонов. Бессмертный Хадамарт пренебрегал легионерами, исходя из того, что смертные слишком подвержены разным слабостям, даймоны же — никогда. Но ни один даймон не прыгнул бы сейчас, очертя голову, через пылающий свет. Легионер — прыгнул. Прыгнул, выражая в крике презрение и перед смертью, и перед Спасителем — божеством ненавистных ему аделиан.

В последнее мгновение Калиган понял, как оказался глуп, меряя легионеров тьмы той же мерой, что и даймонов. Цепная булава легионера вскользь хлестнула его по плечу, сбив с бортика. Следопыт свалился на каменный пол галереи, попытался выхватить преждевременно спрятанный меч, но тут на него навалились остальные легионеры. Видя, что стена пылающего света не причинит им никакого вреда, они смело ломились к беглецу и каждый норовил схватить следопыта первым. Гордого собой смельчака с цепом быстро оттеснили.

Из-за посыпавшихся ударов меч оказалось выхватить невозможно. Калиган схватился за кинжал, более удобный в свалке, другой рукой ловко отбил направленное в лоб древко алебарды. Однако смысла сопротивляться уже не было: руку с кинжалом сжали чьи-то могучие пальцы. На грудь и голову посыпались удары кулаков, и Калиган вдруг захотел, чтобы чей-то удар оказался смертельным. Но легионеры знали, что их ожидает, если ценный пленник погибнет, и лишь срывали на следопыте злость.

«Тупые вояки! — мелькнула угасающая мысль. — Да что мне ваши побои по сравнению с тем, что меня ждёт в плену…»

* * *


Автолик оглянулся только тогда, когда очутился на крыше соседнего дома. Он был уверен, что дружище-следопыт спешит за ним, стремительно съезжая по натянутому тросу, но позади не было никого. На внешнюю стену Башни взбирались легионеры и маги, ещё не заметив троса и не понимая, каким чудом лазутчик успел перенестись через всю площадь на противоположный дом.

Это означало одно: Калиган остался в Башне. Живой или мёртвый? Любой ответ звучал как приговор.

Автолик собрался кинуться в другой конец крыши, где должны были сидеть в укрытии Аргомах и Флоя, и вместе с ними спасаться от погони, как вдруг увидел движущуюся к нему тёмную фигуру в лёгком волнистом плаще.

Маг?

— Автолик, беги!!! — раздался из темноты пронзительный вопль Флои и тут же смолк, как если бы ей зажали рот.

Несмотря на то, что ужас, наполняющий её крик, явно предупреждал о крайне опасном противнике, Автолик не поколебался:

«Даймонщина, их тоже взяли! Надо спасать сорванцов!»

Выхватив меч, Автолик бросился на движущегося к нему мага, лишь в последний миг уразумев, что тот рассчитывал именно на такое действие противника.

Невидимый удар страшнейшей магии хаоса смял всю внутреннюю защиту, которую успел выставить Автолик. Склизкий магический сгусток прошёлся по левому плечу, обжигая ледяным холодом. Автолика спасло только то, что маг хотел обездвижить противника, а не убить.

«Тут ты и просчитался, стервец!» — стиснув зубы от жгучей боли, Автолик ловко перекатился вбок, ускользая от второго заклятия, нацеленного в ноги, и подскочил, вознося меч для удара.

Но это был не тот маг, который боится ближнего боя и любой ценой удерживает дистанцию. Меч Автолика соскользнул, отбитый коротким клинком, в котором вольный стрелок узнал кинжал Аргомаха. Противник поочерёдно сделал несколько стремительных выпадов, неуловимо обходя защитные блоки вольного стрелка мягкими, плавными движениями, кольнул раза три в грудь и плечи, а затем — сильный магический удар смёл Автолика с ног и отбросил к самому краю крыши.

— Ещё не надоело? — прозвучал сухой, совершенно спокойный голос, ничуть не утомлённый схваткой.

«Мечник-маг?! — промелькнула мысль. — Да, и более того: мастер меча и магии!»

Автолик превосходно владел как луком, так и мечом, но тотчас понял, что этот противник ему не по зубам. Будь незнакомец вооружён мечом, а не кинжалом, раны вольного стрелка были бы куда серьёзней.

На крышу выбежали новые фигуры — маги со светящимися посохами, облачённые в мантии Тёмного Круга. Оглушённый ударом и падением Автолик лихорадочно думал, ища пути к бегству. Он мгновенно понял, насколько безрассудной была его благородная попытка спасти учеников Калигана.

«Надо бежать! Надо, чтобы хоть один вернулся и всё рассказал Сильвире!»

Однако к нему подходил непобедимый мечник-маг, готовый атаковать как железным, так и магическим оружием. Не видя его лица, Автолик интуитивно чувствовал, что против двух атак одновременно ему не устоять.

Оставался только один выход — тот, которого его противник не ожидал. Оттолкнувшись всем телом, Автолик кувыркнулся через голову назад и полетел вниз, приземлившись на балкон второго этажа. Вскочив, вольный стрелок помчался как угорелый, перепрыгивая с балкона на балкон, с парапета на парапет, заставляя работать на спасение весь опыт, приобретённый в многочисленных бегствах от погони.

Выбравшись на крышу соседнего дома, Автолик крутанулся, отбив в антимагическом блоке шипящую молнию. Это уже били маги Тёмного Круга. Тень главного противника мелькала следом, видимо, тот решил закончить схватку в ближнем бою.

Лук бесполезен — все стрелы вольный стрелок расстрелял ещё в Башне тёмных. Оставалось только бежать. Автолик помчался, прыгая с крыши на крышу. Меч исправно работал в руке, отражая то одну, то другую магическую молнию, разрубил возникшую в воздухе сеть. Ловкий, как цирковой акробат, вольный стрелок совершал длинные прыжки, перебегал по шестам, маневрировал между трубами, не позволяя преследователям использовать прицельные заклятия.

От боевых магов он бы улизнул без труда. Но человек в волнистом плаще ничуть не уступал ему в быстроте и ловкости и настигал его с каждой секундой. По какому-то диву он вообще не утомился, тогда как вольный стрелок уже задыхался, будучи на пределе своих сил.

Автолик прыгнул вниз на балкон жилого дома, оттуда — на небольшой сарайчик, и вот он уже на городской брусчатке, у круглого отнорка, уводящего в подземелья. Амархтонские катакомбы были Автолику неведомы, пробираться через них без Калигана будет очень сложно, но бежать больше некуда.

…Под ногами что-то взорвалось, взрыхляя брусчатку, словно плодородную почву. «Магия хаоса!» — мелькнула мысль. Автолика подбросило и отшвырнуло к сточной канаве. Меч вылетел из рук и исчез в нечистотах. Задыхаясь, Автолик глянул на стоявшего на краю крыши мечника-мага. Этот человек не удосужился повторить прыжки Автолика с балкона на сарай, а сразу спрыгнул на брусчатку. Прыжок с высоты в тридцать локтей не заставил его даже согнуться. Держа в расслабленной руке кинжал Аргомаха, преследователь подходил с прежней холодной уверенностью.

«Он знал, что мне не уйти. Знал и просто забавлялся со мной, как кот с мышью…»

Автолик привстал, собирая силы. Он понимал, что бой бессмыслен, но смысла сдаваться было ещё меньше. При мысли о том, что его ждёт в плену, смерть показалась избавлением…

И в эту минуту, когда отчаяние готово было воззвать к скорейшей смерти, в затылок ему ударил ужасающий рык. Автолик интуитивно отпрыгнул в сторону, угодив по колено в сточную канаву. Он успел заметить, как из отнорка вырвалась длинная багровая тварь, напоминающая пещерного барса, но явно из рода нежити. Автолик не успел испугаться, как тут же понял, что по счастливой случайности это чудище подарило ему шанс на бегство. Ярко-жёлтые глаза, кипящие хищной злобой и голодом, были устремлены на неутомимого преследователя в волнистом плаще.

Тот, похоже, не ожидал увидеть перед собой нового противника, но отреагировал быстро: брошенный кинжал вонзился в бурлящий глаз монстра, а удар страшного заклятия, от которого у Автолика волосы встали дыбом, прошиб бестию насквозь, орошая всё вокруг багровой кровью.

Раздался дикий рёв, в котором не было ничего звериного. Невзирая на развороченную грудь, чудище рванулось вперёд, заставив мага метнуться в сторону и создать новое заклятие…

Автолик не стал ждать, чем закончится эта схватка. Не стал и задумываться над тем, почему тварь не набросилась первым делом на него. Он рванулся с места, ныряя во мрак подземелья, и впервые в жизни понёсся в полнейшей темноте наугад. Брошенное кем-то ему вслед заклятие опалило правое плечо, причинив жуткую боль, но она только придала сил.


Глава шестая. Тени сомнений и отзвуки вражды


(Мелис)


Мелисская зима была в разгаре. Над городом и побережьем стояли тучи, поливая всё под собой затяжными дождями. Зимний сезон дождей в этих краях обычно длился около двух месяцев, после чего вновь выступало солнце, предзнаменуя начало раннего лета.

Пора зимних празднеств, несмотря на дождливость и пасмурность, оживляла улицы города. Мелисцы устраивали развесёлые шествия, размахивая под дождевыми потоками хвойными ветвями, словно боевыми знамёнами. Мокрые и радостные, люди босыми ногами топтали дорожную грязь, направляясь гурьбой к древней вечнозелёной Роще Дриад — месту, где начиналось настоящее веселье. Те, кому лень было идти так далеко, веселились на берегу Лазурного залива. Погода для купания была прохладная, но те, кого разогрело веселье, очертя голову, с криком бросались в игривые волны.

Мелфай молча наблюдал из окна своей комнаты за очередным шествием юношей и девиц, облачённых в лиственные лозы поверх туник и платьев. Оглашая квартал песнями и весёлыми криками, они шли через городскую площадь. Чуть поодаль в одиночестве стоял аделианский проповедник и громко взывал к целомудрию. Молодые парочки отвечали ему хохотом и приглашениями присоединиться к ним. Проповедник брезгливо фыркал и ещё громче обличал их в распутстве, суля скорые и страшные наказания. Невдалеке проходила четвёрка городских стражников, поглядывая то на молодых гуляк, то на голосистого проповедника. По давним законам Мелиса, ходить во время празднеств с оружием было дурным тоном даже для телохранителей градоначальника, а потому для поддержания порядка стражники носили вместо мечей пальмовые трости.

Ученики Школы Гильдии серых магов тоже любили празднества и не чурались развлечений простонародья. Мелфая как-то раз втащили в круговорот всенощного веселья в Роще дриад, после которого он проснулся с тяжёлой, как после похмелья, головой. Потом был ещё один праздник, ещё… Поначалу Мелфай был счастлив. Но сейчас — чувствовал в груди унылую тоску. Шумные хороводы, пьянящий нектар, нескромные девицы — всё ему быстро опротивело. Уроки в Школе серых магов казались ему куда интересней, даже штудирование такого нудного трактата, как «О природе магии стихий».

Мелфай скучал. Что-то шло не так. Река жизни, в которой он чувствовал себя стремительной форелью, занесла его в глухое стоячее озеро — место вовсе не для такой рыбы, как он. Устремления юных учеников, строящих планы на жизнь, их утехи и развлечения, были ему чуждыми. Всегда дружелюбный и словоохотный, Мелфай так и не нашёл здесь настоящих задушевных друзей. Даже Яннес не стал для него приятелем. Он был ему наставником, учителем, заступником, но не другом, с которым можно поделиться радостями и тревогами. А после той ночной схватки шестерых магов с лесной чародейкой Мелфай почувствовал, что стал меньше доверять своему наставнику. Яннес вёл себя как ни в чем ни бывало и о той ночи не вспоминал, но Мелфай чувствовал, что серый маг вынашивает какой-то хитрый план, в котором ему, Мелфаю, снова отведена роль приманки. А сероглазая Эльмика, пострадавшая от заклятия лесной чародейки, ещё долго не появлялась в Школе, и это печалило больше всего.

«Великие силы, что я здесь делаю? — порой задавался вопросом Мелфай. — Кто же я? Миротворец? Маг? Или просто наивный мечтатель, сбитый с толку? Что влечёт меня на юг? Почему я так убеждён, что у пророка в Храме Призвания есть пророчество о Восьмом миротворце? А если убеждён, то почему так легко свернул с намеченного пути, избрав дорогу серого мага? Не затянет ли меня этот путь настолько, что я так и не дойду до пророка?.. Нет, что за вздор, я отправлюсь туда сразу, как только получу личный посох и стану полноправным серым магом!»

Вопросы не давали Мелфаю покоя, хотя, казалось бы, удручаться юному магу нечем. Он мог пользоваться всеми привилегиями, которые ему давало наставничество высокочтимого Яннеса — незаурядного учителя школы и лидера команды серых магов на состязаниях Светлой Арены, называемых софрогонией. Мелфаю стоило только изъявить желание, и Яннес охотно принял бы его в команду. Наука серой магии давалась Мелфаю легко, что зарекомендовало его среди учителей, как способного и усердного ученика. Исключение составляли лишь несколько предметов, в том числе боевая магия — почему-то целенаправленные удары магической силы давались Мелфаю с большим трудом.

Молочно-серый браслет ученика Школы серых магов, плотно сидящий на левом запястье, открывал Мелфаю двери во многие помещения Дома Гильдии. Библиотеки, мастерские, залы испытаний — он мог посмотреть всё, что хотел, и редко когда на то требовалось особое разрешение Яннеса. Еду, одежду, книги и учебные материалы он получал бесплатно.

И всё же на душе было нелегко. Мелфай пытался молиться, но слова молитвы у него не складывались. Он слышал, что в Мелисе есть аделианские храмы, но пойти туда означало поставить в известность Яннеса, а этого Мелфай не хотел. Отношения между аделианами и серыми магами в этом городе были напряжёнными.

Однажды, когда тоска по храмовому служению стала особенно тяжкой, Мелфай набрался дерзости и заявил Яннесу, что хотел бы посетить аделианский храм. Наставник, на удивление, сразу согласился и лично препроводил его к одному из мелисских храмов, расположенных в аделианском квартале. Двух серых магов встретили тут отнюдь не радушно. «Гляди, гляди, снова пришли порчу наводить, серые падальщики, — послышался недобрый шёпот среди прихожан. — Проклятые колдуны, все беды от них… Гнать их в шею! Эй вы, чего сюда явились, вредители? Убирайтесь в своё логово, да прольётся на вас гнев Всевышнего! Думаете, если власти на вашей стороне, то вам всё позволено? Думаете, что можете безнаказанно глумиться над нашими святынями? Но есть и высшие власти, есть высший суд, и сам Всевышний будет судиться с вами, беззаконники!»

— Всё ещё желаешь войти помолиться? — с ехидцей спросил Яннес.

«Эти люди вовсе не злы, — убеждал себя Мелфай, возвращаясь в Дом Гильдии в расстроенных чувствах. — Это всё наши халаты. Наверное, серые маги изрядно насолили этим людям. Надо было прийти в другой одежде. Я как-то не подумал об этом. И Яннес тоже…» — тут Мелфай вспомнил о заповедях гостеприимства Спасителя и вынужден был признать, что для настоящего аделианина одеяние врага вовсе не повод гнать человека от храма взашей.

Позже он вспомнил, как бывало надоедал настоятелю Спуриасу в своём родном селении, прося объяснить то или иное место из священных писаний Пути Истины. Он ведь и грамоту в своё время выучил только для того, чтобы открыть для себя суть этих писаний. Спуриас, человек добрый, но не слишком сведущий, отвечал избитыми, опостылевшими словами: «Молись. Верь. Будь терпеливым и смиренным, и Всевышний всё тебе откроет».

В поисках избавления от томившей его душу неопределённости Мелфай записался на приём к высокочтимому архимагу Кассиафату. Ждать пришлось несколько дней. Всё было бы проще, если бы Мелфай попросил Яннеса провести его вне очереди, но тогда пришлось бы раскрыть ему все вопросы, которые он собирался задать архимагу, а этого почему-то не хотелось.

Наконец Мелфай дождался. Его пригласили в рабочую комнату архимага, просторную и светлую, расположенную под самой верхушкой одной из башен. Стены были обставлены полками, где упорядоченно лежали фолианты и свитки пергамента. Были здесь и магические кристаллы, и сферы, а на стене у стола архимага виднелось выгравированное мозаичными камнями изваяние пустынной кобры.

— Заходи, Мелфай, присаживайся, — отозвался из высокого кресла архимаг Кассиафат. Почтенный седовласый старичок с узенькой длинной бородкой в сером однотонном халате сидел по-простому, закинув ногу на ногу. — Как учёба? Я слышал, ты делаешь успехи в поисковой магии.

— Прилагаю все усилия, высокочтимый, — выпалил Мелфай.

— Это хорошо. Поисковая магия — наука нужная. И клады искать, и зверей занятных выслеживать или ещё кого поинтересней. Но, конечно же, это не главное. Главное в том, что поиск — это твой дар, юный ученик. Поиск, не ограниченный ни догмой, ни предрассудками. Люди с таким даром, как у тебя, всегда где-то на перепутье. Какой путь избрать, куда идти? Поиск самого себя и своих путей — вечное приключение и вечная печаль людей с твоим даром, Мелфай.

Юный маг сидел, внимательно слушая. Архимаг сходу начал отвечать на один из его вопросов, и это при том, что Мелфай не произнёс его даже в мыслях. Высокочтимый Кассиафат читал вопросы учеников в их глазах.

— Так что же тебя тревожит, мой ученик?

— Одно странное чувство, — сказал Мелфай, осторожничая. — Скажите, высокочтимый, может ли серый маг руководствоваться необъяснимыми чувствами, влекущими его куда-то в далёкий путь?

— Необъяснимые чувства свойственны всем людям. А мы, серые маги, в отличие от всяких многомудрых мыслителей, никогда не отрицаем, что в действительности являемся такими же людьми, как и все. Куда же тебя влечёт твоё необъяснимое чувство?

— Непонятный зов манит меня на юг. Мне как будто что-то уготовано там… какая-то миссия, какой-то ключ к тайне моей жизни… Не подумайте, что я чем-то недоволен здесь, нет, всё хорошо. Но у меня такое чувство, что я должен быть там… Как мне разобраться с этим, высокочтимый Кассиафат?

— Хм, ты и вправду особенный, Мелфай. Обычно ученики такими вопросами не задаются, — архимаг посмотрел на него с искренним интересом. — Только, прошу тебя, забудь об этом слове «должен». Ты простираешь свой шаг туда, куда считаешь нужным. И незачем подчиняться воле того, кто навязывает тебе чувство долга, будучи заинтересованным лишь в том, чтобы ты исполнял его замысел — не важно, человек это или бессмертная сущность. Куда ступает твоя нога, там и лежит твой путь, Мелфай. Иди так, как идётся, и не обременяй себя излишней тяжестью долга. В жизни и других тягот хватает.

Мелфай закивал головой, делая вид, что всё понимает.

— Тогда скажите, высокочтимый, существует ли у человека призвание?

— Смотря что ты подразумеваешь под этим словом. Внутренний дар?

— Не совсем. Жизненный путь, который человеку предназначено пройти свыше.

— Предназначено? Кем? — сощурил глаза архимаг.

— Ну, э-э, в трактате «О бессмертных сущностях» говорится, что над человеком властвуют некие силы… — робко начал Мелфай, но Кассиафат его дружелюбно прервал.

— Мы не на занятии, мой ученик, говори проще. Я понимаю, ты хотел спросить об аделианском Пути Истины, где сказано, что Творец уготовил каждому человеку личный путь, а будет ли это предназначение исполнено, зависит только от самого человека… Правда ли это? На этот вопрос ты хочешь получить ответ, не так ли? Но я не аделианин, а потому не буду навязывать тебе своё мнение насчёт мироздания. Мы поступим иначе: ты сейчас, на этом месте, сам найдёшь ответ на свой вопрос. Я буду спрашивать, а ты отвечать. Готов?

— Да, учитель.

Архимаг потёр ладони.

— Итак, мой ученик, способен ли человек выбирать свой путь, едва появившись на свет?

— Нет, это очевидно.

— А от чего будут зависеть в будущем его убеждения, на основании которых он изберёт свой путь?

— От воспитания. От окружения. Общества.

— Верно. Одно дело, когда ребенок воспитывается в семье родовитого вельможи, и совсем другое, если его родня — кочевые разбойники. А, скажи, бывает ли так, чтобы человек уже родился героем?

— Древний принцип гласит, что героями не рождаются, — бойко ответил Мелфай. — Герой сам проявляет себя героем, равно как и трус трусом.

— И это верно. Иными словами, человек создаёт себя сам. Он не рождается магом, купцом, философом или воином. Он сам творит своё «я», выбирая себе мораль по душе, а давление общества таково, что он не может не выбрать ту или иную мораль. А какую мораль склонен выбирать человек?

— Которая наиболее близка ему по духу.

— Правильно, но что поможет ему найти такую мораль? Аделианский Путь Истины? Но аделиане говорят: любите всех, друзей и врагов, будьте милосердны и сострадательны. Однако как тебе понять, к кому быть более сострадательным: к родне, оставшейся в родном селении, или к незнакомым людям в бедствующей провинции, которым ты можешь послужить своим даром? Кому отдать предпочтение, к кому проявить любовь, когда перед тобой вопрос или-или? Никакая общая мораль не даст тебе ответа. Как же поступить, когда оказываешься перед таким выбором, а, ученик?

— Слушаться… чувств, — прошептал Мелфай, вспоминая кое-что из уроков. — Выбрать то, что более близко сердцу.

— Так при чём здесь это призрачное «призвание свыше»? — с улыбкой развёл руки архимаг.

— Получается, что не при чём, — неуверенно произнёс Мелфай.

— Итак, к чему мы пришли? Кто делает человека магом, священником или разбойником?

— Он сам. Его личный выбор, на основании его чувств и желаний…

— Вот ты и сам нашёл ответ на свой вопрос, ученик. Охотно помогу найти и другие ответы. Люблю, когда ученики мыслят о вселенских принципах, а не только о том, как бы сложить заклятие помудрёней.

— Тогда позвольте ещё один вопрос, высокочтимый, — сказал Мелфай с некоторым стеснением. — Я хотел спросить… о некоем божестве.

— О божестве? — похоже, архимаг удивился. — Что такого я могу сказать о божествах, чего нет в нашем трактате «О бессмертных сущностях»?

— Меня интересует… существует ли вправду Спаситель, о котором говорится в Пути Истины?

Архимаг многозначительно закивал головой, поджав губы, будучи вроде как озадаченным.

— Сложный вопрос. На него никто не может дать однозначного ответа, кроме, конечно, убеждённых приверженцев Пути Истины. Но не думаю, что их слова имеют научную ценность. Могу ответить лишь с некоторым двоемыслием: да, Спаситель существует, когда ты в него веришь; и — нет, не существует, когда не веришь.

— Разве божество можно создать своей верой? — не поверил Мелфай.

— Верой можно создать не только божество, но и всемогущего вселенского бога, которому будет поклоняться весь мир, — мягко улыбнулся архимаг. — Любая выдумка имеет склонность оживать, если человек в неё истово верит. Вера — очень сильный первоэлемент человеческой души. Несмотря на бесчисленные небылицы аделиан о чудесах, мы всё-таки вынуждены признать, что выражение «вера творит чудеса» — не просто поэтический оборот. Действительно, есть священники, по молитвам которых исцеляются больные, отыскиваются потерянные дети, зарождается жизнь в бесплодных утробах или начинается долгожданный дождь.

— Правда? — Мелфай не скрывал удивления. — Но тогда почему… почему мы отвергаем веру, учитель?

— Потому что слишком высока цена. Цена первая — знания. Вера ограничивает свободу мысли. Не даёт выйти за рамки установленных догм. Для чего нужны знания, скажем, о магии стихий, если аделианские проповедники утверждают, что вся магия — это зло? Зачем нужны знания о звёздах, если для аделиан они всего лишь небесные светила? Вера — это тупик разума.

Цена вторая — удовольствие жизнью. Чтобы пользоваться аделианской силой веры, необходимо чётко придерживаться моральных предписаний, которые эта вера устанавливает. Иначе то, что аделиане называют «грехом» навяжет тебе чувство вины и собственного ничтожества, чем сведёт на нет всю энергию веры. Чтобы вера действовала, аделианин должен постоянно убеждать себя, что желание — это греховное вожделение, а искренность в своих страстях — непристойность.

И, наконец, если первую и вторую цену иной маг ещё смог бы уплатить, то на третью не согласится никто из познавших дар магии. И цена эта — отказ от независимости. Вера подчиняет тебя твоему божеству целиком. Ты не можешь использовать силу без его воли, ничего не можешь делать сам от себя. Это всё равно, если бы ты, ударяя силовым заклятием в надвигающегося зверя, уповал бы только на своего бога, зная, что без его воли твой удар уйдёт впустую. Власть такого человека призрачна — он не имеет ничего своего. Вся его сила — заёмная и всецело зависит от божества, которого, кстати, человек толком и не знает.

Итак, как видишь, Мелфай, если назвать силу веры «магией», то это та магия, которая не покупается за ум, трудолюбие, упорство и настойчивость. Цена за неё, по сути, одна — рабство. Кому-то это рабство может показаться лёгким. Но всё, что даётся легко — удел лентяев, а лентяй не достигнет в этом мире никаких высот. Надеюсь, я ответил на твой вопрос, мой ученик?

— Да, учитель, благодарю. Вы на многое открыли мне глаза, — проговорил Мелфай, испытывая внутри какую-то очень глубокую печаль.

Архимаг одобрительно кивнул. Неискренность и лесть он бы заметил без труда, и тогда плохо бы пришлось льстивому ученику.

— Иди, Мелфай, продолжай изучать то, в чём преуспеваешь. Прокладывай свой путь туда, куда хочешь и помни: за любую силу приходится платить. Если не сразу, так в будущем. И прежде, чем что-то приобрести, обрати внимание на настоящую цену и подумай: а нужна ли тебе эта вещь вообще?

Мелфай почтенно поклонился.

(Спящая сельва)


Мелкий холодный дождь со снегом сыпал и сыпал, постепенно превращая дороги, ведущие к Спящей сельве, в размытые грязевые потоки. Обоз двигался медленно. Обозные то и дело разгружали телеги и на плечах вытягивали их из грязи. Бегущих из сельвы крестьян на дорогах встречалось всё меньше. В такую пору лучше уж дома отсидеться, чем тащиться по холоду и грязи навстречу неизвестности, не зная, найдёшь ли себе новое жильё.

Вельма сидела в повозке, поджав ноги. Двух морфелонских динаров оказалось достаточно, чтобы её привезли прямо к воротам наёмничьего лагеря войск Дубового Листа. Она, похоже, была единственным человеком в обозе, кто тихо радовался и этому дождю, и слякоти, и тающим на лице снежинкам. После долгого и утомительного путешествия по югу, Вельма полной грудью вдыхала прохладный ветер чистых лесов. Чувство возвращения домой омрачали только крики и ругань обозных, да ещё пересуды вояк, рассуждающих о коварной лесной нечисти, причисляя к ней лесных чародеев, вольных охотников и другие общины Спящей сельвы, которые не встречали воинов Морфелона цветами и вином, как славных освободителей.

— Слыхал, у нас давеча в лагере глашатай из Сарпедона был, — говорил неотёсанного вида наёмник, откусывая головку пожелтевшего лука и жуя на ходу. — Много чего интересного поведал. Я вот и не знал, что у чародеев этих людской души нет.

— Нелюдь, она и есть нелюдь, — лениво ответил ему другой, сплёвывая под колесо повозки.

— Дык, нелюдь-нелюдью, а выглядит и говорит как человек. Я-то думал, они вроде как варвары одичавшие и от магии своей умом тронувшиеся, а этот из Сарпедона очень толково всё рассказал. Чародеи эти лесные когда-то были людьми, а потом души свои на жертвенник возложили — идолам поганым, чтобы магию приобресть… вот и стали как будто мертвяки — вроде и живые, а всё равно что мёртвые, потому как души их давно в Гадесе горят.

— Мудрёно как-то.

— То-то, это ведь глашатай из Сарпедона говорил, а не послушник какой-нибудь! — с гордостью заявил вояка, продолжая уплетать луковицу и поглядывая искоса на стройную молодую попутчицу.

Вельма скрывала лицо под капюшоном, чтобы невольные эмоции ненароком её не выдали.

«Тебе нет дела до этих грязных морфелонских псов, пусть себе лают. Проникнуть в лагерь и найти миротворца — вот твоя цель!»

На ней была лёгкая мантия травяного цвета, укрывавшая её от дождя, длинное облегающее платье ниже колен и высокие чёрные сапожки. Одеяние для этого края было не бедное: падкие на простолюдинок наёмники побаивались цепляться к знатной девушке. Она выглядела эдакой зрелой дочерью местного землевладельца, отправившейся к своему возлюбленному в наёмничий лагерь. Было ясно, что девушка она не из робких, если решилась в одиночку пуститься по лесным дорогам Спящей сельвы.

Ей было уже за тридцать, но вечноцветущая кожа, унаследованная от матери, позволяла ей выглядеть значительно моложе. Шагавший рядом мечник долго косился на её стан, а затем, игриво улыбаясь, попытался завести разговор. Вельма отвечала с достоинством, но не холодно, давая понять, что её сердце целиком принадлежит возлюбленному, несущему службу в лагере. Мечник смущённо улыбался и кивал с досадой, завидуя втайне парню, которому досталось такое сокровище, а ему, невезучему, остаётся лишь на крикливых пустоголовых девок лесорубов глаз метить.

…Правда, знал бы бедняга, кто эта девушка, сидящая с усталым мечтательным видом в повозке — бежал бы отсюда со всех ног, наперегонки со своими товарищами по обозу.

Но дочь лесной чародейки и чёрного мага, полукровка Вельма умело играла свою роль. Ей доводилось обводить вокруг пальца и не таких, как эти глуповатые обозные. Там, где не выручала улыбка, помогала звонкая монета. Там, где даже монета оказывалась бессильна, спасали чары внушения. Деревянный, покрытый ростками магический жезл под мантией — это только на самый крайний случай.

Как тогда, в Мелисе… Вельма с улыбкой вспоминала ту недолгую схватку с серыми магами в городском парке. Ничто так не губит городских магов, как самоуверенность. Вшестером они имели против неё неплохие шансы, но бесславно проиграли. Не догадались создать Круг Единства, не сконцентрировали силу шестерых в одно сокрушительное заклятие. Нет, каждый из них предпочёл похвастать своими «уникальными» способностями. И, конечно же, больше чем на банальное швыряние потоков силы они не сподобились. Впрочем, та сероглазая девчонка оказалась очень даже ничего. Её барс был единственным заклятием, которое по-настоящему угрожало Вельме. Чтобы защититься, лесной чародейке пришлось прибегнуть к запретным силам земли.

«Способная девчонка. Даже немного жаль, что пришлось резануть её вспышкой боли, небось, недели две отлёживалась».

— Стой, приехали! — крикнул обозный и приказал сгружать привезённые припасы.

Вечерело. Окружённый частоколом наёмничий лагерь у исполинского леса готовился ко сну. Кое-где горели костры, собирая любителей поболтать — таких, что и под дождём готовы судачить о битвах и походах.

— Ты к кому? — преградил дорогу пожилой воин с копьём, исполнявший на воротах обязанности караульного.

— Я к своему другу, почтенный воин, — медовым голоском пропела Вельма.

В этом визите не было ничего необычного, к обитателям лагеря часто приезжали и девушки, и матери. Порядок в наёмничьей дружине, менее строгий, чем в регулярном королевском войске, это вполне позволял.

— Что за друг, красавица? — доброхотно отозвался караульный, наверное, вспомнив молодые годы, когда и его на службе навещала возлюбленная. Нынче от тех времён остались только радужные воспоминания.

— Подорликом кличут, — всё тем же сладким голоском ответила Вельма.

Пожилой караульщик слегка помрачнел.

— Как выглядит твой Подорлик?

Это был контрольный вопрос, задаваемый, как правило, всем приезжим девушкам. Чтобы не вызвать подозрений, Вельма отвечала без особых подробностей, хотя облик искомого был ей хорошо известен. Но и не изображала дурочку, описывая внешность любимого эпитетами «красивый», «умный», «благородный».

Убедившись, что подвоха нет, а подвохов впрочем и не бывало, караульный помрачнел ещё больше.

— Видать, ты крепкая девушка. Да и разве неженка забралась бы в такую даль… Словом, пропал твой Подорлик, красавица. Пошёл он девок местных от нелюди отбивать, да и сгинул без следа. Уже месяц ищем… да погоди реветь-то, может, ещё сыщется, сельва-то во какая!

Однако Вельма не плакала, только скорбно вздрогнула, прикрыв губы ладошкой. Для пущей убедительности можно было и разреветься, но привлекать внимание других стражников чародейке не хотелось. Всё, что ей было нужно узнать, она узнала. Оставалось только мирно скрыться, продолжая играть роль несчастной влюбленной. Однако пожилой вояка как назло оказался не таким бездушным чурбаном, каких обычно ставят на воротах лагеря.

— Идём, идём, я тебя к нашим сотникам отведу, они тебе больше расскажут. Герой твой Подорлик, герой! Супротив толпы солимов один бился. А вот, где дом и родные его — никому не ведомо. Так что ты, выходит, ему и вся родня. Да идём, не упрямься, вместе горе легче пережить.

На опасный трюк — зарыдать и броситься в лес — Вельма не решилась. Этот сердобольный дурак подумает, что девка вздумала наложить на себя руки и кинется следом. Что ж, придётся и дальше изображать убитую горем девицу, рыдать и ежеминутно с надеждой спрашивать: «А может, он всё-таки найдётся?»

Вельма презирала своё лицедейство, но в последнее время к нему приходилось прибегать всё чаще.

«Пожалуй, от старого дурака может быть польза. Надо бы порасспросить сотников, где именно пропал Маркос. Если тела не нашли, то он, возможно, ещё жив».

Военачальники лагеря жили уже не в шатрах, а в недавно сооруженных бревёнчатых домиках. Из печных труб тянулся дымок. Близились настоящие холода, по ночам всё чаще сыпал снег, а наёмничье войско увязло тут надолго. К одному из таких домиков и повёл Вельму караульный, оставив вместо себя на воротах какого-то хлюпающего носом юнца.

Стражник со скрипом отворил дощатую дверь. Прямо за ней стоял тяжёлый дубовый стол, за которым попивали горячее вино морфелонские военачальники. Вельма приготовилась пустить в ход слёзы, чтобы глаза ненароком не выдали её магический дар, как вдруг её веки застыли…

Из-за стола в неё вперился острый, пронизывающий взгляд. Немолодой, лысый, худой в плечах человек в вышитых коричневых одеждах смотрел на неё так, словно впивался в душу холодными цепкими пальцами.

«Распознали!» — пришла ледяная мысль.

Сарпедон! Этот человек оттуда. Охотник на ведьм, истребитель лесных чародеев, антимаг — злейший враг народов Спящей сельвы!

Глаза Вельмы вспыхнули давней ненавистью — нет смысла скрывать взгляд. Впрочем, в первую секунду сарпедонец ничего не предпринял. По-видимому, ему не поверилось, что какая-то дурёха-чародейка так просто зашла на огонёк в лагерь своих врагов.

Напряжённое молчание длилось секунды три. Схватку взглядов, магического и антимагического, ощутили все. Даже добрый караульщик почувствовал, что что-то не так. Вельма молчала, хорошо помня правило, что в таком поединке проигрывает тот, кто заговорит первым.

— Кого ты привёл, дубина? — почти не разжимая губ, выговорил лысый сарпедонец.

Вельма внутренне возликовала: не всё потеряно! Враг изумлён, а значит, у неё есть шанс вырваться отсюда!

В следующий момент сарпедонец выхватил из-под стола меч-фальчион с широким тяжёлым лезвием — освящённое в морфелонском храме оружие для схваток с магами.

Заклятие Вельмы его опередило. Она не стала рисковать с безвредными заклинаниями вроде опутывания рук или наведения морока. На кону была её жизнь и честь. Она ударила Удушьем. Невидимая петля, сплетённая силой лесов, захлестнулась на шее врага. Сарпедонец изумлённо выпучил глаза, судорожно вздохнул, однако оказался слишком живуч, чтобы умереть или хотя бы потерять сознание.

С ошарашенным караульщиком чародейка разобралась коротким болезненным ударом локтя в переносицу. Поплатившись за свою сердечность сломанным носом, вояка полетел спиной в молодого писца, дожидавшегося своей очереди войти к начальству.

Вельма бросилась бежать, сжимая в руке выхваченный из-под мантии деревянный жезл. Сзади раздались крики сотников и самого сарпедонца, удивительно быстро оправившегося от опасного заклятия.

— Стреляй! Лови её! Нелюдь в лагере!!!

К воротам чародейка даже не сунулась, их перекроют в первую очередь. Со всех сторон сбегались воины, крича и тараща глаза, толком не понимая, что делать. Устремляясь к маленькому сарайчику под высоким частоколом, Вельма возблагодарила судьбу, что это всего лишь наёмники. Будь здесь настоящие воины Дубового Листа, ей оставалось бы только биться насмерть. Пока же, в общей неразберихе она ещё могла прорваться к лесу.

Выскочивших навстречу двух молодых копейщиков Вельма отпугнула простым заклятием из арсенала магии чувств: воины заорали и бросились наутёк, узрев в чародейке какое-то лесное страшилище. Взлетев на сарайчик, Вельма покатилась по его крыше, интуитивно почувствовав летящее в ногу острое лезвие. Метательный топорик ударил в доску, и Вельма, завидев его хозяина — низкорослого крепыша, — послала в ответ магическую молнию. Воин к её удивлению ловко скрестил перед собой два боевых топора и молния безвредно отскочила, не причинив ему вреда.

Промедление означало смерть или хуже того — ранение и плен. Появились лучники, кто-то тащил факел, чтобы поджигать промасленные стрелы. Вельма лихо перемахнула через острые концы частокола — всё же не прошла даром учёба у вольных охотников. Ловкость тела спасёт там, где подкачает магия.

…Упав в грязевую лужу, чародейка услышала звук бьющихся в забор стрел. Замешкай она на мгновенье — лежала бы сейчас пригвождённая к частоколу. Лучники, в отличие от того широкоплечего метателя топоров, не собирались брать её живой.

За частоколом послышались крики, ругань и пыхтение взбирающихся на сарайчик стрелков.

— Арбалетчики, сюда! Быстро, быстро, кроты ленивые!

— У кого стрелы в масле? Зажигай! Эту тварь только огнём и возьмёшь!

— Недельную тому, кто попадёт! Бей нелюдь!

Вельма тяжело задышала от вспыхнувших чувств. Крики наёмников и их командиров были не просто грубостью бойцов, измученных войной. В них яснее ясного ощущалась злобная ненависть к той, кого они не считали человеком. А ещё — зависть. Злая, трусливая зависть к одарённой магией чародейке — такие враги ещё озлобленней тех, что жаждут отомстить за погибших в сельве друзей. Впрочем, и те, и другие воины, верящие в милосердного Спасителя, готовились истыкать чародейку горящими масляными стрелами, которые, протыкая плоть, продолжают гореть внутри тела.

Чуть привстав, Вельма ждала, когда из-за края частокола высунут головы наиболее ретивые преследователи. И едва над частоколом показались кожаные шлемы лучников, заклятие чародейки подняло и обрушило на изгородь потоки грязи. Обуянные ужасом стрелки, решив, что пришёл их конец, с воем откинулись назад.

До леса шагов триста — надо бежать со всех ног, но сначала обезопасить своё бегство. Вельма быстро соткала в воздухе призрачную птицу-страшилище и направила её в ближайшую смотровую вышку. Охваченные страхом лучники попрыгали вниз, рискуя сломать себе ноги.

Управляя призрачной птицей, чародейка послала её вдоль остальных вышек и бросилась бежать. Однако всего через несколько шагов ей пришлось залечь за кривой пень. Из ворот выбежал отряд воинов с мечами и луками, возглавляемый лысым сарпедонем. С ним были ещё трое охотников на ведьм, держащие перед собой самострелы с огоньками на конце стрел. Почти вровень с ними смело шагал тот широкоплечий парень с двумя топорами, что чуть не попал в неё метательным топориком.

Наконец выехал на коне старый бородатый сотник. Сарпедонец приказал ему спешиться. Он прекрасно понимал, что опытной лесной чародейке ничего не стоит запугать или подчинить себе животное.

Вельма же понимала то, что попалась. Пока лучники держали на прицеле её укрытие, лысый сарпедонец пустил перед собой наёмников с мечами. Момент, когда они подойдут на расстояние удара, будет последним в жизни чародейки. Последним, потому что она точно знала, что не дастся им живой. Эти люди не считают её человеком. А потому плен — это худшее, что может быть.

— Не дай твари высунуться! Окружай! Держи её там!

Сарпедонцы двигались молча, но их затаённую злобу Вельма чувствовала очень ясно. Магия чувств, мысль о которой пришла чародейке в голову, не была разделом боевой магии, но именно что-то такое сейчас и нужно.

«До чего же вы глупы, аделиане, — думала она, сплетая утончённое заклинание. — Ваша сила веры могущественна только тогда, когда вы действуете с чистым сердцем и свободной совестью. Когда вы забываете, что перед вами враг и готовы простить ему даже собственную смерть. Когда вами владеет не стремление доказать свою исключительную правоту, а желание понять и помочь. Ваша защита — в вашей беззащитности, аделиане. Ненависть, возмездие, жажда восстановить справедливость — это сильные чувства, хорошая основа боевой магии, но это не ваша стихия. Вы имеете уникальный дар магии веры, но не пользуетесь им, предпочитая тупую злобу и убеждённость».

Вельма по привычке называла силу аделиан «магией веры», хотя подспудно понимала, что это не совсем магия. Точнее, совсем не магия, а нечто совершенно иное. Но люди, идущие сейчас на Вельму с огнём и мечом — явно не из числа познавших эту силу. А потому их души уязвимы даже для чародейки средней силы.

Её заклятие накрыло передних мечников, за спинами которых двигались сарпедонцы. Сразу двенадцать воинов огласили округу яростным воем. Заклятие Голодных Волков, которое маги Тёмного Круга накладывали на своих легионеров для пущей свирепости, возымело эффект. Сначала послышалась грубая ругань, а когда кто-то из мечников злобно толкнул собрата, воины ни с того ни с сего вцепились друг в друга и покатились по припорошенной снегом грязи.

Да, лесные чародеи не похвалят Вельму за подобное заклятие. Особенно Хозяйка Леса, всегда благосклонная к ней. Разжигание в людях низменных, разрушающих чувств было ремеслом чёрных магов, а к ним лесные чародеи всегда питали неприязнь, если не отвращение. Однако сейчас, против нескольких десятков противников, у Вельмы не осталось ничего более действенного, чем чёрная магия ненависти.

Но и это надолго врагов не задержит. Помощь! Надо воззвать к силам сельвы о помощи!

Лысый сарпедонец быстро понял в чём дело, но ничем не мог помочь озверевшим наёмникам, кроме как кликнуть людей, чтобы их разняли и связали покрепче, пока не кончится действие чар.

Воспользовавшись сумятицей, Вельма бросилась бежать. Были бы следящие за ней лучники чуть-чуть опытней, они бы не отвлеклись на взбесившихся собратьев, но тут-то они чародейку и проморгали. Вельма неслась, на бегу прося помощи у сельвы…

Какая удача! Совсем неподалёку в поисках сладких кореньев рылся матёрый лесной вепрь. Вначале он отозвался на призыв чародейки с такой неохотой, что Вельма засомневалась, удастся ли вообще оторвать зверя от любимого занятия. Однако, лениво потоптавшись на месте, вепрь побежал в её сторону трусцой, потом быстрее, а затем понёсся во весь опор, ломая кусты и выдирая клыками попадавшиеся на пути лозы вечнозелёного плюща.

— Уходит нелюдь! Стреляйте! Стреляйте!

Горящие стрелы легли возле ног. Вельме пришлось снова упасть и прижаться к земле. Сарпедонец, опасаясь упустить добычу, сам бросился вперёд, ведя за собой наёмников и своих охотников на ведьм.

Зверь ломился через чащу, свирепо храпя, и уже отнюдь не напоминал смирного веприка, роющегося в поисках кореньев.

Вельме оставалось только лежать. Преследователи уже в пятидесяти шагах от неё, и если они успеют первыми… что ж, у неё есть чем их встретить. Этот лысый секутор первым падёт от её смертельного заклятия. Ей не вырваться, но живой она этим лицемерам не дастся.

Наконец исполинский вепрь вылетел из чащи. Увидев разъярённого зверя, высотой в человеческий рост, с острой четвёркой клыков, воины оробели. Несколько лучников успели выстрелить, но стрелы не пробили толстую кожу. Лысый сарпедонец первым бросился в сторону, залегая за пень, предоставив зверя широкоплечему крепышу с двумя топорами. Тот, однако, тоже оказался сообразительным и быстро ретировался с дороги храпящего вепря. Один из охотников на ведьм лихо замахнулся мечом, однако лесной зверь смёл противника, даже не заметив.

Наёмники в ужасе бросились врассыпную — даже околдованные Заклятием Голодных Волков мечники пришли в себя и с дикими воплями помчались к воротам лагеря.

Отбежав к спасительному лесу, чародейка оборвала действие магии, направляющее зверя. Вепрь, гоняясь то за одним, то за другим наёмником, затоптался на месте, изумлённо пяля глаза и недоумевая, что он делает среди извечных врагов? Кто-то метнул копьё, легко ранив вепря в загривок, и тот, почувствовав боль, взревел и бросился наутёк, так и не поняв, что произошло.

Вельма наблюдала из леса за лысым сарпедонцем, тщетно заклинающим воинов преследовать чародейку в лесной чаще. Для простых наёмников на сегодня было слишком. Не смея игнорировать приказ, они вяло и боязливо потянулись к лесу, так что одного взгляда было достаточно, что толку от них не будет.

Лысый сарпедонец сплюнул и погрозил лесу кулаком. Вельма гордо усмехнулась в ответ и направилась через густые заросли вглубь сельвы. Переночевать она сможет под любым кустом. А наутро надо наведаться в клан и поскорее узнать, что же произошло в Спящей сельве за месяцы её отсутствия.

* * *


Утром следующего дня Вельма пребывала во владениях своего клана лесных чародеев. Круглую как тарелка поляну окружала стена кустов, сверху нависала непробиваемая твердь могучих крон титановых деревьев. В это время года они сдерживали огромные толщи наметённого снега, пропуская лишь тоненькие струйки талой воды.

Здесь чародейка чувствовала себя свободно. Нет больше нужды скрывать лицо. Платок снят, капюшон мантии откинут, чёрные волосы свободно ниспадают на плечи, согнутые в дугу пряди огибают её выразительные скулы и худощавые, чуть впалые щёки. В отличие от коренных сельвеек кожу её покрывал сильный загар, какой может дать только южное солнце. Взгляд её крупных изумрудных глаз, в своё время зачаровавших многих мужчин, был устремлён ввысь — на зелёный небосвод, навевающий чувство покоя и безопасности.

Перед ней стояла та, кого в кланах лесных чародеев называли Хозяйкой Леса. Облачённая в вышитые зелёные одежды, светловолосая пожилая вдова с мягкими чертами лица и строгим голосом была одной из тех трёх родственных душ, с кем Вельма могла говорить открыто. Вторым был её дядя Дальмар — брат её покойной матери Местры. Именно он поручился за Вельму, когда она попросила чародеев принять её в клан. С дядей Дальмаром Вельма была готова говорить часами, но видела его крайне редко. Третьим же человеком в мире, которому можно было излить душу без утайки, был слепой Толкователь Судеб. Древний старик, никогда не покидавший обитель клана, сидел сейчас перед Вельмой на старом пне, опираясь на древний посох, скрывающийся наполовину в его длиннющей бороде. Но слепой Толкователь всегда говорит загадками, порой его и вовсе невозможно понять, а Хозяйка и дядя Дальмар просты и понятны.

— Морфелонцы сожгли ещё одну священную дубраву, — промолвила Хозяйка сокрушённо. — Ту самую, Вельма. В Сиреневом Яру. Там, где ты была посвящена и принята в клан. Жилища тамошних нимф тоже сожгли.

— Проклятые ублюдки, — зло прошипела Вельма. — Они ответят за это! Если бы я знала… оставила бы в том лагере хотя бы парочку трупов!

— Твой гнев ничего не изменит. Месть только умножит зло. Сожжением дубравы морфелонцы отомстили за наше нападение на их обоз. За твоё вторжение в лагерь наёмников они тоже отомстят.

— Безмозглые аделианские псы! Я всего лишь защищала свою жизнь! Меня преследовали…

Вельма прервала свои яростные оправдания, потому как закашлял старый Толкователь Судеб, желая молвить слово:

— Гхм, гхм, волчица, прирученная людьми и сбежавшая в лес, никогда не станет прежней. Ей не стать преданной охотничьей собакой, но и не вернуться в волчью стаю.

Вельма и Хозяйка пытливо глядели на слепого старика.

— Что означают твои слова, многомудрый? — первой спросила Вельма.

— Волчице, что бежит от охотничьих псов, нет нужды пускать в ход клыки. Ей поможет сельва. Но если волчица заберётся в жилище к охотникам — ей придётся рассчитывать только на свои клыки, ибо там сельва ей ничем не поможет.

— Я поняла тебя, многомудрый, — ответила Вельма. В голосе она выражала почтение, но взгляд её оставался прямым, не опускаясь в покорности и смирении, как это было принято у других чародеев перед лицом Толкователя Судеб. — Да, я сама забралась в их логово. Но я не хотела вражды. Я только хотела найти одного человека…

Она осеклась, однако Хозяйка смотрела на неё сейчас с такой прямотой, что у Вельмы не оставалось сомнений: мудрая вдова видит её насквозь.

— Я не прошу тебя раскрывать мне твои замыслы, Вельма. Я только хочу, чтобы ты оставалась с нами. А ты появляешься в сельве всё реже и реже. Амархтон. Мелис. Морфелон. Зачем тебе эти большие грязные города, где столько людей, нечестивых сердцем? Что за дела в этих городах отрывают тебя от края, который тебя принял и возродил к жизни?

Вельма отвернулась, по-прежнему не опуская глаз. Ей, вечно скрывающейся под оболочкой давней мести, не хотелось раскрывать свои секреты, но другая часть души жаждала открыться. Лесные чародеи были её единственной роднёй. Три года тому назад они приняли её, как принимают, сбежавшую от ненавистного отчима сироту.

После всего, что произошло в Амархтоне, она не могла оставаться с Тёмным Кругом. Покинув же тёмных, идти ей было некуда — слишком много врагов она нажила себе в Каллирое. Дочь чёрного мага и лесной чародейки, разделённая между двумя ненавидящими друг друга кланами — ей предстояло найти себе новый дом. И она нашла его в Спящей сельве, где ещё были живы те, кто знал и любил её покойную мать. Но в последний год трещина между Вельмой и её новой семьёй расширялась всё больше.

Вельма смотрела в сторону, чтобы не встречаться со взглядом Хозяйки.

— Помнишь, год назад я похоронила отца. Безумие превратило его из крепкого воина-мага в немощного старика. После Амархтонской битвы мы виделись с ним всего раз, и эта встреча разорвала наше родство. Он проклял меня за то, что я примирилась с Седьмым миротворцем и тем самым предала свою мать, убитую его предшественником. И всё же через два года отец прислал мне письмо, в котором просил приехать к нему, чтобы проститься на смертном одре. Я тут же отправилась в путь. Однако в дороге меня задержала болезнь, насланная кем-то из магов Тёмного Круга. Наверное, в отместку за дерзкий уход из их сообщества. И я не успела. Когда я прибыла в Амархтон, отец был уже мёртв. Человек, который был рядом с ним в последнюю минуту, передал мне его последние слова: «Не забудь о нашей мести, дочь моя!» Вот так! Даже перед ликом Чёрного Провала отец заклинал меня не прекращать войны против аделиан и их Пути Истины. И делать всё, что в моих силах, чтобы искривить символы миротворцев. Ради этого меня заставили в детстве забыть своё настоящее имя, потому как «Вельма» означает «гармония леса», и нарекли новое имя — Амарта, что значит «посвящённая божеству греха».

Хозяйка глядела на неё долгим выжидающим взглядом.

— Так ты решила исполнить предсмертную волю отца?

— Нет! — Вельма обернулась к ней, и её изумрудные глаза вспыхнули. — Я только лишь хочу, чтобы Проклятие миротворцев не возродилось! Слишком много оно причинило мне боли. Потому я и отправилась на поиски, едва услышала, что новый миротворец объявился в Мелисе, а Седьмой вернулся в Каллирою и сейчас где-то в сельве…

— Проклятие миротворцев… — повторила Хозяйка, изучая яростный взгляд чародейки. — Я же вижу твою душу, Вельма. Вижу, что движет тобой, и это — твоя неудовлетворённая месть. Сельва подарила тебе покой на время, но твои страсти вновь пленяют тебя. Ты вновь возбуждаешь в себе давнюю химеру — жаждешь причинять боль всему миру, чтобы все вокруг разделили твои страдания.

Вельма тяжело задышала: оправдываться и разубеждать Хозяйку было бессмысленно.

— Даже если так… даже если так, все они — враги сельвы! Наши враги!.. Почему ты улыбаешься? Разве аделиане не твои враги? Разве их Спаситель не твой враг?

Хозяйка продолжала улыбаться ей, как неразумному дитяти.

— Мы не знаем, кто такой Спаситель — это загадка. А только глупцы тратят свою жизнь на борьбу против того, чего не знают. Наш враг — это тот образ Спасителя, который морфелонцы вбили в свои неразумные головы. Наши враги — это те, кто вбивает эти образы в головы простых крестьян Спящей сельвы, превращая их в ожесточённых фанатиков. А этого врага нам не победить войной против Морфелонского Королевства.

— Однако большинство лесных чародеев считают иначе.

— Это и ведёт наш род к гибели. Они не ведают этого и будто не слышат моих слов. Поднимают на борьбу вольных охотников, лесовиков, бесцветных магов, пытаются подчинить себе солимов, призывают начать войну с Лесным Воинством. Всё это приведёт только к новой резне, куда более страшной, чем в Эпоху Лесных Войн.

— Морфелонцам нас не сломить! — жёстко ответила Вельма.

— Верно. Но и нам их не одолеть. Нас ждёт или искоренение, или бесконечная война, — Хозяйка мягко коснулась плеч чародейки. — Потому ты и нужна нам здесь. Ты перешла долину ненависти, длиною в двадцать лет, и сумела простить того, кого мечтала убить. Именно потому — ты та, кто сможет помочь нам остановить кровопролитную войну.

Вельма отвернулась.

— Прости. Ты очень много сделала для меня. Я хотела бы помочь. Но не могу. У меня много незавершённых дел. Как только я увижусь с Дальмаром, я отправлюсь дальше — на поиски Седьмого миротворца…

Произнеся имя своего дяди, Вельма ощутила в душе Хозяйки скорбный импульс. Чародейка медленно повернулась к ней, надеясь, что это чувство окажется ложным.

— Я не хотела тебе говорить, — промолвила Хозяйка.

— О ком? О Дальмаре? Или о миротворце?

— О них обоих.

Вельма почувствовала дрожь.

— Что ты знаешь? Где они?

— Слухи тебя не обманули: Седьмой миротворец действительно служил в отряде наёмников Дубового Листа. Месяц назад он со своим отрядом напал на Дальмара и его друзей — вольных охотников, ночевавших в Раздорожной Таверне. В завязавшейся схватке Дальмар погиб.

Чародейка глубоко задышала и едва не поперхнулась чистым прохладным воздухом сельвы. Известие сжало её сердце скорбящей болью. Потеря тех немногих людей, которыми она дорожила, была страшнейшим роком её жизни. Если бы Хозяйка сказала, что Дальмар взят в плен тем лысым сарпедонцем, она бы не колеблясь отправилась в тот же лагерь, из которого едва вырвалась накануне.

— Как он погиб? Кто его убил?! — едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть чародейка.

— Чародеи нашего клана провели расследование. Он был ранен из арбалетов в ногу. Эти раны были не смертельны. Его добили мечом.

— Кто?! — выдохнула чародейка. — Я могу узнать имя его убийцы?!

По глазам Хозяйки она видела, как сильно та не хочет отвечать, опасаясь, что хрупкий покой, обретённый Вельмой в сельве, рухнет под новым напором ненависти. Но не ответить Хозяйка не могла: будет только хуже, если Вельма узнает правду сама.

— Его убил Седьмой миротворец. Только он бился прямым обоюдоострым мечом, и смертельная рана Дальмару была нанесена его оружием. Вольные охотники, раненые, но живые, говорили, что Седьмой сражался как монстр. Только солимы смогли его одолеть.

— Он мёртв?

— Пока неясно. Тело куда-то исчезло. Его могли подобрать люди из Лесного Воинства… Вельма, собери силы. Дальмар теперь обитает с духами сельвы, а тебе предстоит ещё многое сделать в мире живых.

Вельма стояла, сжав кулаки. Глаза её горели яростным изумрудным огнём.

— Будь он проклят…

— Не произноси проклятий на этом месте! — неожиданно вспыхнула Хозяйка.

— Нет… я не буду никого проклинать, — прошипела Вельма. — Я просто встречусь с ним и… Почему он сделал это? Почему напал на Дальмара?! Он же миротворец… Я всегда знала его другим, даже когда мы были заклятыми врагами!

— Я не знаю, Вельма. Может быть, его обязывали надетые им доспехи морфелонского воина.

— Добить раненого?! О, духи сельвы, он даст мне ответ!

Вновь закашлял старый Толкователь Судеб, напомнив о своём присутствии.

— Что скажешь, многомудрый?

— Гхм, гхм, алчущий не утолит жажду журчаньем ручья, цепной пёс не поймёт песни единорога. Волчица, вкусившая человеческой плоти, опасна для путника, но посади её на цепь — и она станет куда опасней.

— Я не понимаю, многомудрый, — прошептала Вельма подавленно. — Волчица — это я?

— Волчица — это тёмная страсть, живущая в тебе, — пояснила Хозяйка. — Чем больше ты пытаешься её обуздать, тем злее она становится. Возможно, чистота сельвы сумела бы очистить тебя от неё, но я чувствую, что уйдя сейчас, ты уже не вернёшься.

— Я вернусь, — с ожесточением произнесла Вельма. — Как только закончу незавершённые дела.

— Я отдала бы всё духам сельвы ради этого. Мне жаль тебя, дитя леса.

— Запахи трав не накормят косулю, трубный зов не обманет благородного оленя… но даже волчица не сможет убивать там, где поселится молодой лев, — как всегда загадкой отозвался слепой Толкователь Судеб.


Глава седьмая. Поединок Правды


(Спящая сельва)


Вокруг царил иной мир. Мир не живых и не мёртвых, не материи, не духа, а нечто расплывчатое, чередующееся между забытьём, сном, полусном и полуявью. В забытьи Марк не принадлежал себе ни на миг. Его кружило в вихре невидимых потоков, его швыряло и колыхало, несло в бездонном океане двух вечных вселенских стихий, то погружая в чёрные бездны мрака, то поднося на невидимых греблях ввысь — к свету. А потом из забытья его плавно переносило в мир снов.

Снов было много. Марк сражался и бежал, падал и вставал, родной мир сливался с миром Каллирои самым причудливым образом. Но чаще всего он видел себя плывущим между рядами рыцарей и священников, и повторял слова молитвы-присяги, данной когда-то очень давно, ещё в своё первое посещение Каллирои.

В состоянии полусна Марк начал изредка ощущать прикосновение человеческих рук. На нём меняли повязки, протирали чем-то влажным горящее от жара тело, осторожно вливали в рот капли очень горького сока. В такие минуты Марку становилось легче, жар немного спадал, боль утихала, мысли текли свободно и чисто.

Наконец, неизвестно через сколько дней или недель, наступила полуявь. Марку удалось чуть приоткрыть глаза и увидеть над собой потолок, свитый как будто из сухих листьев и прутиков. Зрение ещё было слабым, перед глазами всё плыло, и в те редкие минуты, когда кто-то склонялся над его неподвижным телом, Марк не мог различить лиц.

И всё-таки пробуждение наступило. Не мгновенно: ещё в период полусна Марк начинал шевелить то рукой, то ногой, будучи пока не в силах даже сжать пальцы. Сейчас, когда ему удалось приподнять голову, он обнаружил, что лежит в каком-то странном шалаше со сплетёнными из прутьев стенами, между которыми пробивались живые зелёные побеги. Марк лежал укрытый шерстяным одеялом на мягком, приятно пахнущем ложе из сена.

Марк нащупал большой шрам между ребёр, и тело в этом месте отозвалось тупой болью. Он попытался приподняться, но тут же рухнул обратно от слабости. Тело было измождённым и высохшим. Пальцы — сухие костяшки, обтянутые кожей. Лицо заросло грубой щетиной — сколько же времени он так пролежал?

Он был совершенно голым, но рядом лежала длинная льняная рубашка. Марк сумел натянуть её на себя за полчаса. Затем в течение часа предпринимал попытки встать со своего ложа, цепляясь за шаткую стенку шалаша. В конце концов, после небольшой передышки его усилия были вознаграждены. Вялый и измученный он добрался кое-как до выхода, откинул матерчатый полог, заменяющий здесь дверь, и вышел наружу.

Голова резко закружилась. Поначалу Марк решил, что он всё ещё во власти сна, настолько невероятным показалось ему увиденное. Он стоял на высоте не менее тридцати локтей, а внизу виднелись маленькие острые крыши домиков, покрытые вьющимися лозами. Деревянный настил, на котором он стоял, как и сам шалаш был сооружён вокруг ствола одного из величественных титановых деревьев. Основным крепежом, на котором держалось жилище, была закрученная вокруг дерева толстая ветвь или даже две — это Марк понял, разглядев вблизи такие же сооружения на других деревьях. Их было много. Между ними тянулись узкие подвесные мостики, свисали лесенки и тросы. Здесь было целое поселение людей, скрытое от чужих глаз толщами лесов Спящей сельвы.

Внизу Марк увидел воинов в маскировочных плащах с закинутыми за спину луками. Лесное Воинство! Теперь у него не осталось сомнений. Он попал в поселение лесного народа. Вот только на каких правах: гостя или пленника?

Было прохладно и сыро. Босые ноги начинали зябнуть.

— Надень башмаки, Маркос, — послышался рядом голос.

В двух шагах от него стояла девушка: Марк и не заметил, откуда она здесь появилась. Одета она была по-походному: зеленоватые холщовые штаны, из-под которых выглядывали носки сапожек, крепкая коричневая жилетка и плащевая накидка из матерчатых лоскутков, подобных ивовым листьям. Из-за спины девушки выглядывал изящный лук и две утяжелённые рукояти кривых парных мечей.

— Здравствуй… — произнёс Марк с ужасной хрипотой в голосе. За проведённое в постели время он отвык разговаривать.

— Со счастливым пробуждением, миротворец, — сказала девушка, почтенно кивнув, и вслед за тем приветливо улыбнулась. Почтение и дружелюбие были соблюдены в одном жесте. — Надень башмаки, вот они рядом.

На оставленные у входа плетёные башмаки Марк не посмотрел. Его взгляд приковался к лесной девушке с такой пристальностью, что в другое время он бы спохватился и смущённо отвернулся. Но неведомое количество дней, проведённых без человеческого общества в одних лишь снах и бреду, лишили его привычной учтивости. Он словно вернулся из долгого одиночного странствия. Впрочем, так оно и было.

Девушка была светлой: золотисто-жёлтые волосы с вплетённой в них синей ленточкой, небрежно растрёпанные и слегка мокрые, достигали плеч, но не ниже. По строгой моде Морфелонского Королевства такая прическа считалась очень короткой, а следовательно — легкомысленной. Пожалуй, легкомысленной могла показаться и улыбка девушки, но вот овальные небесно-голубые глаза выражали весьма твёрдый характер. В них читалась собранная в кулак решительность, привычка полагаться на свои силы, а не искать помощи у сильнейшего. Простоватый румянец на щеках воительницы больше соотносился с легкомысленностью улыбки, чем с серьёзностью глаз. Светло-коричневые линии бровей, необычайно длинные и изогнутые, подсказывали, что девушка не северянка и, может быть, вообще не из Каллирои.

Она была по-простому симпатичной, однако Марку, после долгих дней, сливающихся с ночами в мире эфемерных образов, девушка почудилась мифической красавицей-музой или нимфой.

— Не заставляй меня смущаться и стыдливо опускать глаза, миротворец, — быстро проговорила девушка, вновь прибегнув к почтительно-дружелюбной интонации. — Это не учтиво.

Марк спохватился и принялся с таким усердием обуваться, что потерял равновесие и чуть не повалился на верёвочные перила, ограждающие настил. Воительница подхватила его под руки и почти втащила обратно в шалаш, уложив обратно на сенное ложе, словно раненого. Она была крепко сложенной, руки её, похоже, были привычны не только к тетиве лука и рукоятям мечей, но и к обычному труду лесных поселян. Наверняка и уход за больным входил в ее обязанности. Марку стало неудобно, едва он вспомнил, что сидит перед ней в одной нижней рубашке, высохший и небритый.

— Ты за мной здесь присматривала?

Девушка уселась рядом с ним на соломенную подстилку, подложив ноги под себя.

— Так, немного. О тебе заботились Береван, а ещё — наш лекарь Эльвиан. Я только время от времени сменяю Беревана.

— Понятно. Я долго так пролежал?.. Прости, как тебя зовут?

— Элейна, или просто Лейна, — коротко представилась девушка, не упомянув об отце или родном крае, как это было принято. — Ты провёл здесь шесть недель и три дня, Маркос.

— Шесть недель… силы небесные, — прошептал Марк.

— Возблагодари эти силы, что не встретился с ними раньше отведённого. Твоя рана была очень опасной. Тот, в чьё нутро попадает тёмная горечь солимов, долго не живёт. В лагере наёмников ты бы точно не выжил.

— Что с моими людьми? Что с девушками? — память возвращалась стремительными скачками. До Марка начала доходить реальность того, что ему довелось пережить у Раздорожной Таверны.

— Если верить вашим, то все твои люди живы, Маркос. Погибли четверо людей другого десятника, одна девушка и юноша из Лесных Ковылей.

Марк закусил губу: горько, но могло быть и хуже. Он поморщил лоб, пытаясь вспомнить последние мгновения схватки с солимами.

— Это ведь ты была там, Лейна? Чем ты мне присыпала рану?

— Светоцветом. Мы собираем его там, где, согласно преданию, лесных отшельников постигало озарение. Такие места благоприятны для этого растения. Тёмная горечь солимов — это не просто яд. Она отравляет не только кровь, но и душу. Тот, кого поразила эта отрава, начинает питать отвращение ко всему: к уходящей жизни, к приближающейся встрече с вечностью, к самому себе. В такие мгновения тьма легко может войти в человека и поглотить всё, чем он жил, что любил и во что верил…

— Поглотить? Зачем тьме умирающий человек? — не вполне понимая о чём речь, спросил Марк.

— Это её пища. Она забирает всё, что было в его душе: радости и боли, надежды и сомнения — всё. Остаётся пустая оболочка: без памяти, без личности — одна пустота.

Марк понимающе закивал, хотя по-прежнему не совсем понимал, о какой именно тьме идёт речь.

— Ты спасла меня, Лейна. Спасибо, — просто сказал он, решив обойтись без лишней патетики на манер «Да возблагодарит тебя Всевышний!»

— Я всего лишь использовала светоцвет, — скромно пожала плечами девушка. — А он всего лишь возродил в твоей памяти веру, которая и дала тебе силу выжить. А вообще, это Никта повела нас к тебе на выручку, едва ей о тебе доложили.

— Вот как, — проговорил Марк, смутно вспоминая тот очень знакомый голос, который он слышал, когда лежал умирающий в лесу. — Никта была там?

— Да и не одна. Она целый отряд привела.

— Значит, это вы так напугали солимов?

— Солимов? Нет, их и след простыл, когда мы подоспели. Там был только твой приятель. Раненый, но не так сильно как ты. Солимы его в ногу ранили. Мы ему помогли, а он всё не позволял, чтобы мы тебя забрали.

— Это Сурок, — Марк смутно вспоминал картину последней схватки. Кажется, Сурок пытался пробиться к нему на помощь.

— Сурок? Странное у него прозвище, — усмехнулась девушка. — Никта еле убедила его, что если мы не заберём тебя в наш городок, то ты умрёшь.

— Правда? А где она? Где Никта? — Марк забеспокоился, вспомнив главную цель своей службы в отряде наёмников. — Она здесь? Я могу её увидеть?

— Сколько вопросов! — многозначительно усмехнулась девушка. — Она в сельве, но не здесь. Вернётся дня через два. Ты пока лежи, ладно? Я принесу тебе поесть. До сих пор тебе было нельзя принимать твёрдую пищу, только отвары… И не пытайся спуститься вниз, ты ещё очень слаб. Свалишься и шею сломаешь.

Пришлось согласиться. Марк и впрямь едва не терял сознание от слабости.

Лейна вернулась быстро, принеся горячую похлебку в глиняном горшочке, пучок зелени, пресного хлеба и травяной чай. Марк не стал спрашивать, как она поднялась со всем этим по навесной лесенке.

— А почему вы не положили меня внизу?

— В сельве у нас много врагов. Напади они на лагерь — внизу ты станешь лёгкой добычей. А здесь ты в безопасности. Боевые даймоны Хадамарта не умеют лазить по деревьям.

— А солимы?

— С солимами мы не воюем, — сообщила Лейна и оставила его одного, прежде чем он успел застыть с поднесённой ложкой ко рту.

Лесное Воинство не воюет с нелюдью, укореняющей селения? Вот так новость! Да быть такого не может! Скорее всего, Лейна просто никогда не ходила против них. Наверное, с солимами ведут борьбу лишь особо обученные воители, мастера лесного боя, вроде Никты. Хотя, если они с Лейной подруги, разве она бы не рассказала ей…

Впрочем, не стоит гадать. Придёт Никта и всё объяснит.

Вечером Лейну сменил Береван, высокий узколицый лучник, хмурый и немногословный. Спросив, давно ли Марк пришёл в себя и ничего ли ему не нужно, стрелок удалился. Потом пришёл седовласый лекарь Эльвиан, принеся Марку кружку сока, знакомого по горькому вкусу.

— Не смотри, что горькое, это снадобье весь яд с твоего тела вывело, да ещё и силы прибавило, — добродушно пояснил лекарь.

— Прибавило? — чуть улыбаясь, Марк глянул на свои ослабевшие руки. — А мне кажется, что силы у меня стало не больше, чем у трёхлетнего ребёнка.

— Э-э, да разве в мышцах вся твоя сила, воитель? Нет, в твоей воле она сокрыта, которой тело твоё подчиняется. У кого воля сильна — у того и тело крепко. А снадобье, хоть и горькое, а волю твою скрепило. А мышцы отощали — не беда. Поправишься — сильнее станешь.

Теперь, когда его не поили безвольного с ложечки, Марку и впрямь пришлось приложить всю силу воли, чтобы выпить чашку этого сока. Горечь была невозможной, но тошноту не вызывала, а, попадая в желудок, и впрямь придавала телу крепости.

Последующие два дня Марк не оставлял попыток выйти на деревянный настил, но спуститься вниз даже не пробовал. Силы восстанавливались очень медленно, слабость уходила неторопливо, тело так и норовило свалиться и предаться беспробудному сну. Самое большее, на что его хватило — это обойти своё жилище по настилу и убедиться, что подобные навесные шалаши здесь в изобилии. Появилась Лейна и настоятельно попросила его вернуться в жилище, причём в её голосе послышалась такая интонация, что Марк решил не спорить.

На другой день при попытке испытать надёжность навесной лесенки его застал лучник Береван. Он не отличался учтивостью и просто процедил сквозь зубы: «Вернись назад!»

В этот раз Марк не удержался от наболевшего вопроса:

— Ты приказываешь мне как пленнику или просишь как гостя?

— Приказываю… как гостю, — глухо ответил лесной стрелок.

— Странный у вас обычай обращения с гостями, — заметил Марк, но повиновался, пока хмурый страж не вернул его на место силой.

На следующий день, когда Лейна принесла ему ужин в глиняной посудине, Марк решил разузнать, в каком статусе он пребывает в лагере Лесного Воинства. По крайней мере, эта девушка была к нему более благосклонна, чем Береван.

— Постой, Лейна, побудь со мной немного, — попросил он и, когда девушка присела у его ложа, продолжил: — Скажи, Лейна, я разве в плену?.. В смысле, когда я поправлюсь, мне позволят вернуться назад в лагерь наёмников?

Лейна опустила глаза и чуть-чуть поджала губы.

— Мне не позволено отвечать на такие вопросы.

— Ладно, не отвечай.

«Твои глаза ответили мне на мой вопрос», — невесело подумал Марк.

— Тогда скажи, когда я смогу увидеть Никту?

— Она уже в нашем городке, — вновь оживилась Лейна. — Она расскажет тебе всё, что ты хочешь знать.

— Что ж, это хорошо, — не выдавая взволнованности, Марк потянулся к ужину. — Так, что тут у нас? Фасоль, хлеб, о, молоко, славно. Вы что же, коров тут держите?

— Нет, это оленье молоко.

Марк неприязненно нахмурился, вспомнив укоренённую ферму лесных оленеводов, и постарался отогнать воспоминания.

— Не разделишь со мной трапезу, Лейна?

— Я поужинаю потом, когда меня сменит Береван. Но если хочешь, я посижу с тобой.

— Да, конечно, — Марк принялся за еду. — Ты не представляешь каково это: сидеть безвылазно полтора месяца на дереве, где и расспросить некого.

— А о чём ты хотел меня расспросить?

Марк искоса глянул на неё.

«Кем бы могла быть эта девушка? Похоже, она знатного рода. По крайней мере, по её осанке не скажешь, что она простолюдинка. И ещё эта едва уловимая возвышенность в интонации…»

— О многом. О Лесном Воинстве, о солимах, о лесных чародеях… ладно, шучу. Знаю, что тебе не позволено болтать об этом. Расскажи о себе, Лейна. Кто ты, как оказалась в Лесном Воинстве? Об этом ты можешь говорить?

— Могу, — с охотой ответила девушка, устраиваясь поудобней. — Я не родилась в Спящей сельве, я пришлая.

— Я так и думал. Ты не похожа на коренную сельвейку. Дай угадаю. Ты южанка?

— Нет, я вообще не из Каллирои. Моя страна — далеко на западе, где кончаются просторы Спящей сельвы и начинаются Алые горы, а за ними — бесконечные цветущие равнины, подобные долине Анфее. Это моя Плеония — страна, раскинувшаяся на побережье Белого океана.

Марк с трудом представил себе, что где-то за горами есть иные земли. Он привык к мысли, что этот мир ограничивается Каллироей, а она, конечно же, всего лишь один из многих уголков этого мира.

— А почему ты покинула свой край?

— Пришлось бежать, — в глазах девушки появилась далёкая грусть. — Я мало что запомнила. Мне было шесть лет, когда наша семья покинула Плеонию.

— Что же вас заставило покинуть страну?

— Легионы Хадамарта высадились на нашем побережье, — Лейна опустила голову, ещё больше погрустнев. Марку показалось, что причины исхода семьи этой девушки были более глубокими, чем нашествие даймонов.

— Хадамарт не вторгается в те земли, где у него нет многочисленных союзников среди людей, — осторожно произнёс он, опасаясь, как бы не оскорбить чувства плеонейки.

— Наш народ понял это слишком поздно, — призналась девушка. — У нас в Плеонии не было королей. Страна делилась на вольные общины, независимые друг от друга. Каждый жил сам по себе, но когда в Плеонию вторгался враг, все общины давали отпор сообща. Объединяли и вдохновляли всех воины-храмовники самой большой общины — Эвельгар. В Каллирое не найдётся ни одного рыцарского ордена равного Эвельгару по могуществу и влиянию на целую страну. Это был оплот веры Плеонии. Ни Хадамарт, ни кто-либо из других теоитов не мог захватить страну, пока на страже стояли эвельгарцы.

— Что же случилось?

— Наша Плеония славилась великолепной архитектурой храмов Всевышнему. Каждая община стремилась создать на своей земле неповторимую святыню. Многие из них превосходили по размеру и красоте главный храм эвельгарцев. Однажды глава Эвельгара вдохновил всех воинов-храмовников построить самый величественный храм, подобного которому нет в мире. Постройка началась. Эвельгарцы не жалели ни золота, ни своих сил, возводя стену за стеной. Глава Эвельгара мечтал, что в этом храме будут собираться воины всех общин перед походом на общего врага. Храм должен был стать символом, объединяющим всю Плеонию на века.

Воспользовавшись тем, что все эвельгарцы были заняты строительством, даймоны Хадамарта стали нападать на прибрежные селения. По одиночке общины не могли выстоять против них. К эвельгарцам начали слать запросы о помощи, но все они были отвергнуты. Глава Эвельгара был убеждён, что Хадамарт таким образом пытается задержать строительство великого храма, и если эвельгарцы будут отвлекаться на даймонские набеги, то никогда не достроят свою святыню. «Как только великий храм будет построен, мы обретём такую мощь, что навсегда отгоним Хадамарта от наших границ!» — говорили эвельгарцы.

Постройка длилась восемь лет. Всё это время даймоны нападали на общины, а те не умели воевать без эвельгарцев. Да и объединяться без них не умели. Каждая община оказалась наедине со своим врагом. Большинство из них сдались и приняли покровительство Хадамарта — нашлись люди, которые взяли на себя роль переговорщиков и ценой свободы добились мира с Хадамартом.

— Знакомая стратегия, — произнёс Маркос. — Насколько я слышал, Хадамарт половину Каллирои захватил именно так. Дай угадаю, что было дальше: когда эвельгарцы закончили постройку своего великого храма, собираться в нём было уже некому.

Лейна с грустью кивнула.

— Как ты догадался?

— Человеческая природа не меняется. Люди везде одни и те же. Что в Плеонии, что в Каллирое, что в моём мире. «Каждый сам за себя. Что тебе до соседа? Молись, чтобы твой дом беда обошла стороной», — говорит подлая мыслишка. Это извечная человеческая глупость, благодаря которой такие как Хадамарт всегда будут властвовать. Тот, кто живёт по этому правилу, никогда не сможет толком постоять за себя. Люди твоей общины тоже приняли покровительство Хадамарта?

— Да, но не все. Многие ушли в горы, другие уплыли в Каллирою, в том числе и моя семья. Отец поначалу хотел остаться, чтобы продолжить борьбу в рядах повстанцев, но мать убедила его не бросать её с тремя детьми. Так мы очутились в Каллирое.

— А что стало с великим храмом и эвельгарцами?

— Говорят, храм пустует по сей день. Эвельгарцы без конца воюют. Впрочем, победа Сильвиры в Амархтонской битве сыграла им на руку, ослабив Хадамарта. А когда начнётся новая война за Амархтон, у них появится и шанс на победу. Ведь все свои силы Хадамарт бросит на Сильвиру…

Лейна замолчала, прислушавшись к звукам за стеной.

— А вот и Никтилена! — Лейна резво поднялась на ноги, как часовой, услышавший поступь десятника.

Никта, дочь легендарного Сельвана и хранительница секретов миротворцев, вошла бесшумно, как призрак. Тёмно-каштановые волосы вились вдоль плеч, подобно лозам. За эти три года с половиной года они ещё больше потемнели. В остальном девушка не сильно изменилась. Похудевшее лицо облачной белизны не утратило девичьей свежести, несмотря на все лишения, которые ей, наверное, доводилось терпеть в Лесном Воинстве. Грациозная, но не горделивая осанка подчёркивала её чувство собственного достоинства и уверенность в своих словах и действиях. А миндалевидные ярко-синие глаза по-прежнему таили в себе некую глубокую тайну — признак, без которого Никта и не была бы хранительницей секретов.

Она шагнула к нему, пытавшемуся подняться, и Марк подумал, что она хочет его обнять, но девушка только прикоснулась к его плечу.

— Лежи. Тебе ещё рано вставать.

Лейна незаметно удалилась из шалаша. Марк остался на своем ложе, глядя на волосы хранительницы. На душе становилось всё легче и легче: наконец-то, наконец-то!

— Рад встрече, Никта, — сказал Марк и почувствовал, что давненько не был настолько искренен.

— С возвращением, Маркос, — чуть-чуть улыбнулась хранительница.

* * *


История Никты оказалась примерно такой, как Марк и предполагал. После Амархтонской битвы она недолго пробыла в освобождённом городе. Сдружившись в Амархтоне с Лейной, они вместе отправились в Южный Оплот, затем в Анфею и в конце концов пришли в родной край Никты — Спящую сельву.

— Лейна воспитывалась в Школе рыцарей юга. Поначалу она не хотела уходить из Амархтона. Считала, что служба в освобождённом городе — её призвание. Но потом решила, что путь переплетён с моим. А моё призвание — Спящая сельва. Так она и оказалась со мной в Лесном Воинстве. Она быстро здесь прижилась. В отличие от меня, она легко ко всему привыкает. Мне же пришлось полгода провести в отшельничестве. Правда, это одиночество было не таким, как в дни моей юности — тогда я жила ожиданием миротворца, который однажды заберёт меня в свои странствия; и верила, что я та избранная, которая совершит великую миссию для Каллирои… Теперь же я не ждала никого. Мне предстояло найти новую цель, увидеть тот путь, который был предназначен мне от рождения.

— Ты его нашла?

— Когда в Спящей сельве снова начались лесные войны, мои поиски потеряли смысл. Я встала на защиту своего края в отрядах Лесного Воинства… А ты? Чем ты занимался в своём мире?

Марк помялся. На эту тему ему не хотелось говорить.

— Я много всего перепробовал. Искал то, что соответствует моему призванию. Где-то год тому назад я с группой единомышленников создал приют помощи в одной жаркой стране, где людям живётся очень невесело. Там мне не доводилось брать в руки оружие — нашими врагами были голод, болезни, непонимание и вражда между людьми. Там я и работал… пока не почувствовал призыв.

Марк долго рассказывал ей всё, с самого первого дня, когда он, нахлебавшись воды, вынырнул посреди лесного водоёма в морфелонской провинции Мутных озёр, пошутив при этом, что легко отделался: что бы было, если б его забросило куда-нибудь в Южное море или в Белый океан!

О своих приключениях в Каллирое говорить ему было легко. Марк не чувствовал надобности что-то утаивать. Слушая его, Никта порой улыбалась, порой хмурилась, но ни разу ничему не удивилась. Даже в те минуты, когда он рассказывал об укоренённой солимами ферме и о своей дерзкой вылазке в Раздорожную Таверну, хранительница не выражала никаких чувств.

— Потом меня спасли вы с Лейной. Этого я уже почти не помню, — заключил он, думая уже о наболевших вопросах, которые так и вертелись на языке. — Что у вас происходит, Никта? Почему чародеи леса похищают сельвейских девушек? Почему солимы укореняют селения? И почему Лесное Воинство, вместо того чтобы воевать с этой нечистью, враждует с морфелонцами?

— Ты спрашиваешь так, будто тебя волнует не истина, а подтверждение своей правоты, — ответила хранительница с явным укором.

В лесу наступили сумерки, в шалаше заметно потемнело.

— Может, и так. Я, знаешь ли, успел кое-что повидать.

— Ты знаешь правду той стороны, в рядах которой сражался. Если ты простой наёмник — продолжай верить в то, что видел и слышал. Но если ты миротворец — научись видеть и слышать правду своих противников.

Марк усмехнулся.

— Это о каких противниках ты говоришь? Если о солимах, то, как по мне, словосочетание «правда солимов» звучит несколько кощунственно.

Хранительница вздохнула, выражая бессилие убедить Марка хоть в чём-то.

— Ты говоришь почти так же, как сарпедонские Глашатаи Войны. Солимы убивают крестьян — будем убивать солимов. Лесные чародеи похищают девушек — уничтожим чародеев. Лесное Воинство не хочет нам помогать — что ж, и с ним разберёмся. Новые власти Морфелона готовы воевать с кем угодно, только не с причинами бедствий.

— А Лесное Воинство борется с причинами? — Марк невольно повысил голос. — Как по мне, оно просто отсиживается, удобно окопавшись в своём мирке, подобно воинам-эвельгарцам из родного края Лейны! Вместо того чтобы помочь нам освободить сельвеек, твои приятели чуть не подстрелили меня!

— Стражи тропы должны охранять тропу, а не устраивать бойню ради глупого героизма! — выпалила Никта.

Марк вскипел.

— О, да, глупый героизм! Лучше не скажешь! Оказывается, я как дурачок забавлялся в благородство, спасая местных девушек от кровавых ритуалов!

— Что? От каких ритуалов? — глаза хранительницы сощурились в удивлении.

— От кровавых ритуалов! — нарочито уточнил Марк. — Для которых их и похитили лесные чародеи.

— Кто тебе такое сказал?

— Ну… мы с Сурком так решили… Это же очевидно: девчонок выбирали по возрасту. Каждой было от шестнадцати до двадцати, — быстро проговорил Марк, хотя сейчас впервые засомневался в предположениях, которые тогда казались очевидными.

— Так жители Лесных Ковылей тебе ничего не сказали?

— А что они должны были мне сказать?

Никта отвернулась, глядя в пол.

— От шестнадцати до двадцати — это возраст, когда девушки Спящей сельвы выходят замуж. По традициям края, в это время они считаются наиболее важными жительницами селения. Что-то вроде хранительниц рода. Именно это делает их самыми ценными заложницами.

— Заложницами? Для чего? Чародеи выкуп у нищих крестьян требовали что ли?

— Маркос, Маркос, ты полез в безрассудный бой, не зная причин и законов той войны, в которую ввязался, — уже без укора, скорее с сочувствием прошептала хранительница. — В Морфелоне многое изменилось после смерти старого короля. Наместник Кивей решил положить конец смутам в Спящей сельве: то есть, попросту очистить её от всех неугодных племён. Вот уже второй год морфелонские войска уничтожают поселения лесных чародеев и заселяют их более лояльными людьми. Чародеев выселяют из их родовых земель. Те платят той же монетой. Под угрозой уничтожения посёлка, они заставляют морфелонских подданных покинуть Спящую сельву. А в качестве залога, что жители не вернутся, чародеи забирают всех девушек-невест. Когда жители уходят и поселяются в другом месте, всех заложниц отпускают.

— Отпускают?.. — голос Марка упал. Он потёр ладонью своё лицо, покрытое давно небритой щетиной, ошарашенный словами хранительницы.

— Да, Маркос. Лесные Ковыли были не первыми. Я понимаю, почему жители тебе ничего не сказали. Переселение связано с большими убытками и неудобствами. Они рассчитывали, что ты вернёшь девушек, и они ничего не потеряют. Тебя обвели вокруг пальца, Маркос, воспользовавшись твоим благородством.

Марк приложил ладони к вискам. Как он оказался глуп! Почему его не насторожило то подозрительное перешёптывание старейшин Лесных Ковылей, их странные недомолвки? Хорошего же дурака он свалял ценой жизни простых наёмников! Сурок тоже хорош: сам доказывал, что чародеи не совершают жертвоприношений, и при этом сам же эту нелепицу подтвердил!

«Но постой: те парни из посёлка, которые пошли с нами… они ведь тоже верили, что пленницам грозит смертельная опасность!»

— Ясно, — прошептал он. — Старейшины договорились с лесными чародеями о заложницах, а жителям сказали, что девушки в смертельной опасности, и надо требовать от Дубового Листа освободить пленниц. Ловко! У меня и тени подозрений не возникло.

— В любом случае я тебя ни в чём не виню. Ты поступил по своей совести… Нет, я даже рада, что ты так поступил! — голос Никты стал теплее. — Если тебя решат выдать лесным чародеям, я этого не допущу! — заявила она твёрдо.

Марк бросил на хранительницу удивлённый, недоверчивый взгляд. В наступившей темноте была видна только её стройная фигура.

— О чём это ты? Выдать меня? Почему?

— Мир между Лесным Воинством и чародеями очень хрупок. Достаточно одного убийства, чтобы вспыхнула кровопролитная война между нашими племенами. Чародеи могут потребовать твоей выдачи.

— И Лесное Воинство может на это пойти? Только из-за того, что я освободил сельвеек?

— Нет. Старшие никогда на такое не пойдут, если на тебе нет вины.

— А я, по их мнению, виновен? В чём?

— В убийстве.

Марк похолодел. Если бы это сказала не хранительница, он бы иронично усмехнулся.

— Кого же я убил? Солимов?

— За солимов никого не судят. Ты убил человека.

— Я? Кого? — Марк шокированно прокрутил в памяти все события того дня: да, он бился с вольными охотниками, но никого из них не убил, это совершенно точно. — Это какая-то ошибка, Никта. Я никого не убивал.

— Тогда тебе нечего тревожиться. Если ты говоришь, что не убивал, я тебе верю. Важно, чтобы поверили другие, — хранительница бесшумно поднялась на ноги.

— Куда ты, постой! — Марк взволнованно зашевелился. — Я ещё многое хотел у тебя спросить.

— У нас будет ещё много дней для твоих вопросов.

— Много? Ты не понимаешь. Я не могу здесь долго оставаться. Я должен узнать свою миссию…

— Как раз в этом я и хочу тебе помочь, — прошептала Никта и так же беззвучно выскользнула из лесного жилища.

* * *


После этого Марк несколько дней её не видел. Сидел с молчаливым Береваном. Изредка ненадолго появлялась Лейна. Один раз его посетил лекарь Эльвиан, порадовавшись его выздоровлению и разрешив теперь принимать любую пищу.

Отведав жаркого из рябчика, Марк, наконец-то, почувствовал себя более-менее здоровым и впервые спустился со своего жилища на твёрдую землю. Пока что он ходил, опираясь на длинную палку, одетый в тёплые поножи и куртку лесных воинов. Его личная одежда осталась в жилище: Береван предупредил, что в одежде морфелонского наёмника в лесном городке лучше не расхаживать.

Днём было прохладно, по вечерам холодно. Стояла зима, но снега было мало — только в тех местах, где кроны титановых деревьев прилегали друг к другу неплотно. Благодаря этим «окнам» в лесном городке было светло. Основная же масса снега оставалась наверху. По ветвям и стволам сбегали струйки талой воды — всё-таки в древнем лесу было теплее, чем за его пределами.

И было много зелени, преимущественно там, где виднелись просветы. Зелёные ежевичные кусты, папоротники, травы — поистине небывалое явление для суровой морфелонской зимы.

Спустя несколько дней Марк снова увидел Никту. Она была одета в тёплую шерстяную мантию и выглядела уставшей.

— Где ты была?

— Пыталась разузнать о тебе и твоей миссии в Каллирое.

— И что узнала?

— Что теперь ты не единственный миротворец в Каллирое. Примерно тогда же, когда ты появился в Мутных озёрах, в Мелисе возник человек, который утверждает, что он новый миротворец. И многое указывает на то, что этот человек не шарлатан.

— Миротворец? Новый миротворец? Восьмой?

В голове пронёсся поток мыслей, породив в душе беспокойную смесь из тревоги, воодушевления и далёкой, неясной грусти.

— Это очень странно, — Никта редко выглядела озадаченной, но сейчас не пыталась скрыть, что теряется в догадках. — Принцип появления миротворцев гласит: «не приходит новый, пока не уйдёт прежний». То есть, двух миротворцев быть не может. Значит, либо этот человек не миротворец, либо…

— Ну, договаривай!

— Либо ты завершил свой путь миротворца.

Марк смутился. Причём смутили его не слова Никты, а внимательный взгляд её ярко-синих миндалевидных глаз, обращённый будто вглубь его души.

«В чём дело? — спросил Марк себя. — Что меня беспокоит? Я ничего не теряю. Даже если я больше не миротворец, у меня всё равно есть какая-то миссия в Каллирое. Может быть, я призван сюда, чтобы… чтобы…»

— Логос, — произнёс Марк. Меч-символ миротворца, передаваемый из рода в род, всплыл в его памяти сверкающим стальным чудом. — Мне кажется… возможно, я должен передать Логос новому миротворцу.

Он выпалил это сразу, даже не успев обдумать возникшую мысль. Но почему-то от этой идеи на душе у него стало легко и свободно, вмиг исчезло всякое беспокойство.

— Передать Логос? И всё? — Никта покачала головой. — Это могла сделать и я. Логос-то у меня.

— И ты молчала?! Надеюсь, ты спрятала его не где-нибудь в Диких горах?

— Нет, он здесь, рядом. Идём.

Они направились к меже лесного городка, где виднелись защитные сооружения, сливающиеся с фоном леса.

— Кстати, откуда ты узнала об этом Восьмом миротворце? В Мелис успела съездить что ли?

— Нет, до Мелиса сейчас не добраться. Как ни странно, но об этом человеке я услышала от лесных чародеев.

Марк нахмурился.

— Ты им доверяешь?

Никта не ответила. Вместе они вошли в хорошо укреплённый и замаскированный дом, сооружённый между двумя неохватными стволами титановых деревьев. Мебели здесь не было, вместо стола — циновка, вместо стульев — маленькие подушки. Хранительница одёрнула половик, повозилась с тайным механизмом круглой дверцы и спрыгнула вниз в темноту. Вернулась она через минуту, держа в руках старую потрёпанную книгу, точнее книжный свиток.

У Марка сильно заколотилось сердце. Эту книгу он узнал бы и с закрытыми глазами. Даже не прикасаясь к ней, он почувствовал исходящее от неё тепло.

— У нас есть верный способ узнать, являешься ли ты до сих пор миротворцем, — сказала Никта, сдувая пыль, и протянула книгу.

Трепетно приняв толстый свиток, Марк закрыл глаза.

«Вот и свиделись, мой меч, мой символ и мой путь. Надолго ли? Или ты уже уготован новому хозяину?»

— Слово-меч! — твёрдо произнёс Марк формулу знамения.

Книга откликнулась живым теплом, и ещё за миг до того, как в руках Марка возник сверкнувший обоюдоострый меч, он уже знал: чудо свершилось! Знамение миротворца по-прежнему сопровождает его путь! Тёплая рукоять наполняла руки живительной силой. Чистая, зеркальная сталь сверкала, словно просилась в бой — идеальное лезвие, не нуждающееся в заточке, совершенное оружие, какого не выковать никому из смертных. Клинок, родившийся в руках Первого миротворца мистическим образом, служил целому поколению миротворцев в течение сорока лет, и за всё время на нём не появилось ни единой зазубрины, ни тени коррозии.

Истинный духовный меч, обретший форму!

— Ты по-прежнему Седьмой миротворец, — прошептала Никта с восхищением.

В душе Марка горело восторженное чувство, но, повинуясь прежней догадке, которая подарила ему такую лёгкость, он кротко опустил меч.

— Возможно, только до того момента, когда я передам меч новому миротворцу.

Улыбка исчезла с лица хранительницы.

— Почему ты так настойчиво вбиваешь себе в голову эту мысль?

— Меч отзывается на мой приказ потому, что я остаюсь его законным носителем. Но не более того. Не знаю, как объяснить… Я изменился, Никта. Многое переосмыслил. Помнишь наш поход в Амархтон? Тогда меня что-то влекло, мной что-то двигало, а теперь… теперь я стою с этим мечом и не знаю что делать и куда идти. Мне кажется… он больше не принадлежит мне. Не думаю, что пророк Эйреном изрёк обо мне новое пророчество.

Хранительница хмурилась. Казалось, она вот-вот разозлится.

— Не может такого быть, Маркос! Не может быть, чтобы Спаситель призвал тебя в Каллирою только для того, чтобы передать Логос другому человеку!

— Я до сих пор не уверен, что… — Марк осёкся, передумав высказывать Никте сомнения по поводу своего прихода в Каллирою. — Видишь ли, у меня может быть иная миссия. Что если я должен стать проводником нового миротворца?

— Проводником? Как епископ Ортос? — Никта усмехнулась, даже не задумываясь над этой идеей. — Никто из миротворцев не служил проводником своему преемнику… Маркос, я не понимаю, что с тобой происходит? Ты с таким трудом нашёл меня, и я готова следовать за тобой, а ты вдруг решаешь передать символ миротворца другому! Ты устал от странствий?

Пожалуй, тут Марк мог бы без лукавства ответить «да». Он вспомнил то чувство, что родилось в нём под моросящими дождями в лагере наёмников. Он готов служить миротворцем, но служить в родном, милом сердцу пристанище, а не скитаясь по неприветливым королевствам и княжествам Каллирои. Чувствовать себя нужным, жить рядом с людьми, которые разделяют его взгляды и понимают его — вот, что ему нужно.

— Слово-книга! — приказал Марк, и Логос послушно превратился назад в книжный свиток. — Дело не в моих желаниях и решениях. Надо разобраться, существует ли ещё Седьмой миротворец или наступило время Восьмого. А потому этого Восьмого надо найти. И вручить ему книгу. Если Логос оживёт в его руках, значит, моя догадка верна… Так ты говоришь, он в Мелисе?

— Маркос, не горячись. Сейчас за сельвой все дороги заметены снегом. К тому же ты ещё слаб. Да и потом… — хранительница заметно смутилась. — Старшие Лесного Воинства ещё не решили насчёт тебя.

Марк раздосадованно всплеснул руками.

— Я же говорил, что никого не убивал! Да, я дрался с вольными охотниками, но даже если ранил кого-то, то не смертельно.

— Лесные чародеи не стали бы мстить за вольного охотника. Беда в том, что они утверждают, будто ты убил чародея Дальмара: он был очень влиятелен среди их кланов, его многие любили. К тому же он относился к тем разумным чародеям, которые выступали против войны с Лесным Воинством.

— Ага, он предпочитал захват заложниц, — хмыкнул Марк.

— Ты не понимаешь. Сторонники войны жаждут уничтожать селения морфелонских поданных. Вырезать всех жителей, как это делают солимы. Дальмар же хотел обойтись без кровопролития… Пойми, я не оправдываю его. Но тактика выселения, которую он предложил, удерживала сторонников войны от безумной резни. Что будет теперь, никому неведомо.

Марк отыскал какую-то тряпицу и завернул в неё книгу.

— Тебе виднее. Может, он и вправду был неплохим человеком. Но сути дела это не меняет. Я его не убивал. На моих глазах его ранили арбалетчики, но не смертельно… мне так показалось.

— Он умер не от арбалетных болтов, Маркос, — вздохнула хранительница. — Он был убит мечом. Твоим мечом.

— Что? Ну, этого точно быть не может! Моим мечом я бился с солимами и он оставался при мне, когда я упал. Кстати, ты не подобрала его?

— Маркос, когда мы с Лейной нашли тебя, рядом с тобой не было никакого меча. Твой меч остался в теле Дальмара. Кто-то добил его раненого. Пригвоздил к полу.

— Святые силы… Кто это мог сделать? — догадки, одна страшнее другой, забурлили в голове. — Неужели Сурок? Но почему моим мечом? Зачем ему это?

— Вряд ли это он. Когда мы пришли, он лежал с солимским копьём в ноге и орал от боли.

— Загадка. Нелепица какая-то. Кому понадобилось подставлять меня, если ещё неясно было, выживу я или нет? И ради чего? Морфелонцы меня за это убийство только похвалили бы, — Марк всё больше чувствовал нависшую над ним беду, которая быстро затемняла его только-только родившиеся планы на поход в Мелис. — Поговори со своими Старшими, Никта. И с теми чародеями, которые тебе друзья. Узнай, как мне доказать свою невиновность. Пусть созовут общее судилище или что-то вроде того.

Хранительница задумчиво глядела в окошко. Она думала, колебалась, возможно, даже боролась в каком-то своём внутреннем противостоянии.

— Такого понятия, как суд, в Спящей сельве не существует. Спорные вопросы решаются иначе… Хорошо, я поговорю со Старшими. Постараюсь что-то придумать. Ты пока набирайся сил. И тренируйся. Навыки боя на мечах тебе вскоре понадобятся.

— Хочешь сказать, что…

— И не вздумай сбежать! — не дослушав, строго приказала хранительница. — Ты должен уйти отсюда оправданным.

— Согласен. Спасибо, Никта, — Марк улыбнулся и хотел по-дружески обнять девушку за плечи, но она проворно увернулась и быстро вышла во двор.

* * *


По лицу проносились порывы рассекаемого воздуха. Марк отпрыгивал, уклонялся, парировал, уходил и контратаковал. Стиль Школы рыцарей юга ему нравился. В каждом движении её воспитанницы было какое-то благородное изящество, честность, желание победить, но победить без коварства и уловок, пусть это трудней и рискованней. Впрочем, она в них и не нуждалась: ловкость и почти акробатическое мастерство передвижений давали ей огромное преимущество перед сутулящимся и не слишком быстрым Марком. Марка спасала более разнообразная тактика действий. Особенно эффективными против Лейны оказались те приёмы, которые в Школе рыцарей сочли бы неблагородными.

— Эй, ты мне по пальцам попал! Это нечестно! — обиженно закричала девушка. Они сражались лёгкими деревянными палками, но и после них порой оставались синяки.

Марк виновато развёл руками, однако извиняться не было нужды, поскольку Лейна тотчас отыгралась, хлопнув концом палки его по лбу.

После нескольких тренировочных дней Марк окончательно освоился и чувствовал себя не хуже, чем до ранения солимским копьём, если не считать тупой боли в области шрама между рёбер. Ему нравилось проводить время с Лейной. Эта светловолосая девушка сохраняла веру в рыцарские идеалы, хотя, судя по всему, ей довелось пережить немало разочарований. Когда Марк оставался один, его начинало потихоньку одолевать смутное чувство, что ему не хватает её общества.

«Интересная девушка, — это было всё, в чём он смог признаться себе. — Надо будет узнать о ней побольше».

— Ты с детства училась бою на мечах? — спросил Марк, когда они отдыхали на поляне для тренировок.

Лейна усмехнулась, тряхнув головой: набежавшие с деревьев капли талой воды разлетелись брызгами с её растрёпанных волос.

— В нашей Плеонии девушки не дружат с оружием. У нас принято считать, что девушка-воительница — оскорбление мужчин. Эти традиции сохранились и среди наших переселенцев на юге Каллирои. Я и представить себе не могла, что однажды возьму в руки меч. Я увлекалась танцами и цирковыми трюками.

— Вот оно что! Это заметно по твоим движениям. Значит, это суровый юг Каллирои сделал из тебя воительницу?

— Да, а ещё мой отец, который всю жизнь хотел сына, а Всевышний наградил его тремя дочерями. Он был знатным морским воителем и крупным землевладельцем в Плеонии, но после переселения потерял всё. Осталась только воинская честь. Он научил меня стрелять из лука и постоянно брал на охоту. Охоту я не любила. Особенно в южных степях, где мало дичи. Однако отец настойчиво хотел сделать из меня воительницу.

— А чего хотела ты?

— Я любила сады и виноградники, мечтала, что когда выросту у меня будет большой дом, окружённый огромным садом. И так, чтобы из окон было видно озеро, а за озером — виноградники. В Плеонии меня с трёх лет брали на уборку урожая винограда. После переселения на побережье Южного моря я всё время просила родителей, чтобы мы переехали в Цветущую долину Анфею. Я много слышала о ней. Но отец жить не может без моря. Мы с мамой не смогли его уговорить.

— Ты так и не получила своего сада, а отец таки сделал из тебя воительницу, — подметил Марк.

— Чтобы отец не сделал из меня воительницу или, хуже того — кормчую боевой ладьи, мама хотела поскорее выдать меня замуж. Даже жениха подыскала, — девушка рассмеялась.

— И чем это закончилось? — осторожно спросил Марк.

Лейна неожиданно нахмурилась.

— Тем, что я сбежала из дому. Отправилась в Школу рыцарей, — неохотно призналась она.

— И тебя приняли?

— Когда-то туда принимали только зрелых мужчин и только из благородных семей юга. Но с каждым годом Южному Королевству требовалось всё больше хорошо обученных воинов. Сейчас это единственная боевая школа в Каллирое, куда принимают всех: и знатных, и простолюдинов, и юношей, и девушек. Там я и училась два года. Меня удостоили звания оруженосца, — девушка усмехнулась, но в её голосе слышалась гордость своим невысоким назначением. — А после Амархтонской битвы всех нас, недоучек, отправили на службу в Амархтон. От Армии Свободы почти ничего не осталось, каждый меч был на счету. Там я познакомилась с Никтиленой. А потом мы с ней отправились странствовать по Каллирое, пока не поселились в Спящей сельве.

— А твои родные?

— Мои сёстры повыходили замуж и разъехались. Отец остался в прибрежном селении. Стар уже, на охоту ходит редко, больше рыбу удит и учит молодых моряков. А мать я похоронила перед уходом в Спящую сельву.

— Она, наверное, гордилась тобой.

— Она долго ждала моего появления на свет. Поздняя я родилась. Мама хотела ещё одну дочь, помощницу и хозяйку, отец — сына, охотника и воителя. Хочется верить, что я стала ответом на желания их обоих.

Девушка чего-то недоговаривала, возбуждая у Марка любопытство. И это «что-то» явно касалось причины, по которой она покинула родной дом.

— Так ты сбежала из дому только для того, чтобы не выходить замуж? — напрямую спросил Марк.

— Разве я неясно сказала? — чуть раздражённо ответила Лейна.

«Она слишком мало знает меня, чтобы доверять мне такие тайны», — почувствовал Марк.

— О, вот и Никтилена!

В глазах хранительницы смешались решительность и беспокойство. Подождав, пока уйдёт Лейна, она твёрдо глянула Марку в глаза, словно призывая его к мужеству, как если бы ему предстояло смертельно опасное испытание.

— Я только что говорила с лесными чародеями. С главой их самого крупного клана — Хозяйкой Леса. Она мудрая женщина, но не в её силах остудить горячие головы своих людей. Чародеи жаждут расправы над тобой. Единственная уступка, на которую они согласны — это поединок.

Марк нахмурился.

— Что ещё за поединок?

— Завтра в полдень. Между тобой и чародейкой, для которой Дальмар был близким человеком. По преданиям, в которые верят народы сельвы, когда вину обвиняемого невозможно доказать, всё решает Поединок Правды. Если ты невиновен — ты победишь. Если же виновен — победит твой противник.

Марк ощутил в груди неприятное жжение. Известие не столько встревожило его, сколько возмутило.

— Биться насмерть?

— Никаких ограничений.

— Славно! Поединок Правды! Хорошенький закон! Значит, я или сложу голову, или уже по-настоящему стану убийцей! И это всё чего ты добилась? — не удержался Марк от упрёка.

— Это единственное решение, которое устраивает и чародеев, и наших Старших. Чем бы ни закончился поединок, он устранит угрозу кровопролития между нами.

Марк прорычал что-то неразборчивое, всё больше распыляясь.

— Никта, вдумайся в то, что ты говоришь. Смертельный поединок! Во имя мира будет совершено убийство! Это Поединок Правды? Это Путь Истины?

В глазах хранительницы возник ледяной блеск.

— Тогда сделай так, чтобы этот поединок не был смертельным.

Марк покачал головой.

— Для этого я не слишком хорошо владею защитой от магии. К тому же, если мой противник будет черпать силу из своей стихии, сражаясь на своей земле…

— Поединок будет не на земле. Чародеи и Старшие решили, что он должен пройти в нейтральном месте.

— И где же?

— Наверху. На кронах титановых деревьев. В эту пору они покрыты снегом.

Марк поглядел на Никту с долей недоверия, хотя не доверять ей причин не было.

«Сумасбродство какое-то, — подумал он. — Нет, на такое я не подпишусь».

— Вот что, Никта. Есть куда более простое решение. Сегодня ночью ты отведёшь меня к моему лагерю наёмников. Для чародеев это будет означать, что я попросту сбежал. Пусть тогда требуют от морфелонцев моей выдачи сколько угодно!

Глаза хранительницы сощурились. Какое-то время она молчала. Похоже, она не ожидала отказа, и Марка это изумило: «Святые Небеса, она рассчитывала, что я соглашусь! Что она удумала? Я не раз рисковал жизнью, но рисковать вот так слепо, ради прихоти лесных чародеев?!»

— И ты готов так просто сбежать от испытания, выпавшего на твою долю? — промолвила хранительница.

Марк устало вздохнул, утомлённый взаимным непониманием.

— Никта, ты же знаешь… я согласился бы на поединок, не задумываясь, если бы от него зависела твоя жизнь, или жизнь Лейны, или тех сельвеек. Но ради чего я должен идти на это сейчас? Ради чего?

Хранительница посмотрела ему в глаза.

— Я объясню тебе, а ты постарайся понять. В сельве назревает большая война. Лесные чародеи не уйдут отсюда. Это их исконная земля и идти им некуда. С востока их теснят морфелонцы, с запада надвигается веяние, которое называют Багровыми Ветрами.

— Я слышал о них. Глашатаи Войны постоянно об этом трубят.

— Багровых Ветров никто не видел и сложно сказать, что это за напасть. Но мы видим солимов, которые укореняют селения.

— С которыми Лесное Воинство не воюет, — напомнил Марк.

— Да, не воюет. Потому что это бесполезно. Морфелонцам вбивают в голову, что чем больше они убивают солимов, тем лучшими аделианами становятся. Истина же заключена в обратном: чем больше врагов ты УБИВАЕШЬ, тем больше уподобляешься им. Неважно кто они: даймоны, солимы или люди.

Марк интуитивно хотел возразить, но тут подумал, что и впрямь никогда не задумывался над этим вопросом. Путь Истины запрещал убийства людей под любым предлогом, но уничтожение нечисти всегда оправдывалось и поощрялось среди воинов-аделиан…

— К чему ты ведёшь?

— Я не знаю, какое влияние оказывают на солимов Багровые Ветры, но точно знаю силу, которая их порождает.

— Сельва? Их называют порождениями сельвы.

— Это заблуждение. Сельва помогает людям, а не вредит.

— Тогда что?

Хранительница замолчала. Кажется, она не хотела говорить Марку правду, словно опасаясь, что тот не поверит и посмеётся над ней.

— Солимы — это людская выдумка, которая ожила. Это образ врага, созданный властями Морфелона и с радостью подхваченный жителями Спящей сельвы. В этом краю давно зрела вражда. Многие морфелонские подданные желали видеть врага, на которого можно свалить причины всех своих бед и несчастий. Годы Лесных Войн оставили тяжёлый след в людских сердцах. Люди привыкли называть нелюдью всех, кто живёт не так, как они. Лесные чародеи, вольные охотники, нимфы, бесцветные маги, повелители зверей, даже Лесное Воинство — всех их стали называть бездушной нелюдью. Людям был нужен враг: хитрый, жестокий и беспощадный. А любые выдумки склонны оживать, если их постоянно подпитывать верой. Жестокой верой. Солимы испокон веков были безобидными существами, прячущимися от людей. Они не даймоны, не элементалии и не животные. Они никогда не вредили людям. Но люди склонны создавать себе врагов из всего, чего не понимают. Людская злоба сделала солимов жестокими убийцами. И эта злоба будет порождать их больше и больше. Каждый бой с ними — это новый прилив жестокости, а значит, и новые силы для солимов.

Марк поражённо слушал.

«Вот почему солимы так быстро всему учились! Их учили сами люди. Люди хотели хитрого врага — солимы устраивали хитроумные засады. Хотели врага воинственного — солимы начали нападать даже на крупные отряды. Хотели, чтобы враг был жестоким — солимы укореняли селения».

Перед глазами снова всплыла укоренённая ферма. Проросшие сквозь людей стебли, мёртвая девочка с зелёным ростком во рту… Порождённая людской злобой нелюдь убивала всех без разбору, в том числе и тех, кто не имел никакого отношения к созданию этого лесного зла.

— Если это правда, то эта сила непобедима, — прошептал Марк.

— Её можно победить. Если каждый из нас не будет растрачивать свои дарования лишь на самого себя. Кто-то совершил огромную подлость, убив Дальмара твоим мечом. Из-за этого чародеи и Лесное Воинство вновь оказались на грани войны. Но я верю, что Всевышний может всё обратить во благо, если мы будем верны своему призванию. Ты миротворец. Примирять людей — твой путь. И в прошлый раз ты доказал, что Всевышний не ошибся, даровав это призвание именно тебе.

Марк покачал головой.

— Как ты помнишь, я никого не примирил. Моя миссия заключалась лишь в том, чтобы примириться с одним-единственным человеком. С женщиной, которая, возможно, до сих пор меня ненавидит.

— Но твоё примирение с этой женщиной положило конец Проклятию миротворцев, — твёрдо сказала хранительница. — Что, если твой поединок с этой чародейкой примирит тебя и с нею, и со всем кланом чародеев, а это станет началом примирения всех народов сельвы?!

Марк устало вздохнул. Он совершенно не разделял воодушевления хранительницы и никак не мог взять в толк, каким это образом его поединок с чародейкой может кого-то с кем-то примирить.

На душе становилось скверно. В груди вновь почувствовалось странное жжение. Марку расхотелось оставаться в сельве. Ещё с той минуты, когда ему пришла в голову мысль встретиться с Восьмым миротворцем, его влекло в Мелис. Сражаться же с лесной чародейкой, которая незаслуженно винит его в смерти близкого человека…

«Это будет ошибка. Страшная, роковая ошибка. Никта, может быть, хорошо знает нравы и обычаи жителей сельвы, но она не видит главного».

— Да, Никта, я миротворец. И как миротворец, могу тебя заверить: этот поединок не принесёт ничего хорошего. На меня будут смотреть, как на убийцу, который пытается оправдаться. Разве так доказывают свою правоту? Если я одолею эту чародейку, пусть даже бескровно, разве она признает, что я невиновен? Или затаит на меня ещё более жгучую злобу? А если я поддамся и проиграю, то, согласно дурацкому поверью, получится, что я и есть убийца…

— Что за жалкий лепет, Маркос?! — ощетинилась вдруг хранительница. — Что с тобой случилось, миротворец? Кем ты стал? Неужели одна рана от солимского копья так тебя изменила! Ты что, испугался? Твоя присяга… обещания… Там, где обида, сеять прощение… там, где вражда, сеять мир — куда исчезло всё это?! — в голосе Никты послышался надрыв, Марку показалось, что она сейчас расплачется.

— Я был бы рад помочь примирению ваших племён, — произнёс он тихо. — Но не могу.

— Ты не хочешь, — она бросила ему в глаза горький взгляд, полный укора. — Не хочешь, потому что ищешь лёгких путей!

Быстрыми шагами хранительница пошла прочь.

— Никта, погоди! Давай что-нибудь придумаем…

Хранительница остановилась, устремив на него яростный взгляд ярко-синих глаз.

— Волей Всевышнего наши судьбы оказались переплетены, Маркос. Я ждала тебя три года, веря, что ты непременно вернёшься. Вернёшься, чтобы сотворить ещё одно чудо. Но, похоже, я обманулась. В Каллирою вернулся другой Маркос… Завтра в полдень я буду ждать тебя наверху. Если ты не придёшь, то вечером я отведу тебя в твой лагерь наёмников. И на этом наши пути разойдутся.

Второй раз Марк окликнуть её не успел. Хранительница умела уходить быстро и неуловимо.

* * *


Вельму трясло. Капюшон скрывал её лицо, но она не могла скрыть дрожь в непослушных руках. Поднимаясь на помост, откуда вела лесенка на титановое дерево, она оступилась и чуть не упала. Бойкая и ловкая Таллита, юная чародейка клана и наследница Дальмара, вовремя её подхватила.

— Лихорадка усилилась. Тебе лучше отказаться от поединка, — мягко по-матерински сказала Хозяйка Леса за спиной.

— Глупости! Как только выберемся наверх… как только… всё пройдёт! — отрывисто ответила чародейка.

— Вельма, не обманывай ни меня, ни себя. Ты ведь уже однажды болела этой болезнью.

Чародейка учащённо дышала. Даже слова отнимали у неё множество сил, а жар всё усиливается.

— Я слегла от неё, когда ехала к отцу в Амархтон. Из-за неё я не успела застать отца в живых… Будь проклят колдун, наславший её! Как он ухитрился повторить это здесь, в сельве?

— Сейчас это неважно, Вельма. Важно то, что ты не можешь сражаться. Надо отложить поединок.

Чародейка зло усмехнулась.

— Ты лучше меня знаешь, что этого делать нельзя. Это будет означать, что мы слабы и не способны за себя постоять.

— Можно выставить кого-то другого.

— Кого? Кто из присутствующих здесь готов сражаться против воина, владеющего навыками антимагии?

— Я могу! — решительно заявила юная Таллита. — Я уже изучала искусство боя против меча аделиан!

Вельма хмыкнула.

— Тоже мне, боевая магесса. Если он сумел убить Дальмара, то с тобой и возиться не станет.

— Зато он не готов к такому противнику, как я! — Таллита уже вовсю горела жаждой отличиться перед всем кланом. Наверняка её подогревает восторженная мысль, что теперь её, пятнадцатилетнюю чародейку, перестанут, в конце концов, считать непоседливым ребёнком. — Хозяйка, милая, я ведь правду говорю! Посмотри на Вельму, она же едва на ногах стоит.

— Ну-ка помолчи! А лучше, уйди прочь! — обозлилась Вельма.

— Уйми гнев, Вельма, — материнская мягкость в голосе Хозяйки сменилась строгостью наставницы. — Таллита права. Может быть, её боевая магия и слабее твоей, но сейчас у неё куда больше шансов на победу, чем у тебя.

— Посмотрим, — сжала зубы Вельма и с яростью ухватилась за поручень навесной лесенки.

* * *


Величие сельвы очаровывало своим могущественным покоем. Тот, кто познал её красоту, способен часами стоять посреди густых трав, слушая редкое поскрипывание веток, отдалённую мелодию ручья и шёпот листвы. Стоит пройти всего несколько шагов за черту лесного городка, как тут же забывается, что за спиной жилища, костры, люди.

Марк смотрел вверх на колыхающиеся лиственные кроны и бегущие сквозь них струйки воды. Душу томило. До полудня оставалось полчаса, а он так и не мог решиться. Этот поединок пугал его не столько опасностью для жизни, сколько мистическим предчувствием страшной беды. Обстоятельства, стягивающиеся на его шее, упорно подталкивали его к этому бою, и это его страшило. Если бы не яростная настойчивость Никты, он бы даже не колебался: просто заявил бы, что он морфелонский подданный, и не намерен подчиняться диким обычаям сельвейцев. Впрочем, сказал бы это в более мягкой форме, но отказался бы, это точно. Но вот Никта…

«…И на этом наши пути разойдутся».

Вот какое условие она ему поставила. Если он откажется от Поединка Правды, то дальнейший путь миротворца ему предстоит пройти без своей хранительницы. Хуже некуда. Он столько претерпел, чтобы её найти, чуть не погиб, а она… почему она так заботится об этих чародеях?

«Погоди-ка, миротворец, ты же почти не знаешь её. Помнишь, когда-то ты думал, что достаточно узнал её, а всё оказалось совсем не так. Она использовала тебя в своих интересах, для собственного возвышения. Конечно, потом она раскаялась в своих нечистых мотивах. Но вряд ли изменился её характер. Её мотивы как всегда скрыты и неясны».

Марк почувствовал, что начинает паниковать.

«Святой Спаситель, если я перестану доверять Никте… кому же мне тогда верить?»

Неожиданно появилась Лейна без признаков беспокойства на лице.

— Скоро полдень. Тебе лучше поспешить. Если ты ни разу не поднимался на высоты, то поначалу тебе будет тяжело. Да укрепит тебя Спаситель и да придаст мудрости, чтобы явить волю Его!

Эти возвышенные слова в сочетании с верящим взглядом небесно-голубых глаз неожиданно Марка успокоили. Кажется, ученице Школы рыцарей даже не приходила в голову мысль, что Седьмой миротворец способен отказаться от Поединка Правды.

«Ладно, рискну, — под действием слов и взгляда плеонейки решился Марк. — Если что-то пойдёт не так — сдамся, и пусть меня назовут трусом».

— Пора, так пора. Как мне туда подняться?

Лейна развела руки.

— С любого титанового дерева, какое видишь. Будь осторожен, лесенки сейчас скользкие. Вот возьми — если никогда не ходил по заснеженным кронам, они тебе пригодятся.

Девушка повесила ему на плечо округлые, сплетённые из ивовых прутьев снегоступы, а в руки сунула меховую шапку.

— Надень, а то уши отморозишь.

Марк натянул шапку, от волнения забыв поблагодарить девушку.

— А ты не пойдёшь со мной?

— Мне нельзя, — вздохнула Лейна. — Там будут только Старшие. Удачи, Маркос. Молю Всевышнего, чтобы ваш поединок закончился миром.

— На то я и миротворец. Не переживай, — натянуто улыбнулся Марк. Впрочем, ему показалось, что Лейна не сильно за него беспокоится, и это было обидно. Скорее всего, Никта толком не рассказала ей, что это будет за поединок. Или же плеонейка слишком уж высокого мнения о способностях Седьмого миротворца.

Поначалу подъём был нетруден: окрепнув за последние недели, Марк чувствовал себя полным сил. Он привык подниматься в своё жилище по верёвочным лестницам и решил не беречь силы — лучше быстро достичь вершины и там отдохнуть перед схваткой.

Но вот остались позади навесные жилища с мостиками и настилами, а лесенка и не думала заканчиваться. Руки стали уставать раньше, чем Марк рассчитывал, но он продолжал лезть с упорством коренного воителя-сельвейца. Его взгляд не отрывался от шелестящей кроны, с которой то и дело падал на голову и за ворот куртки талый снег.

Усталость неуклонно подступала. Марк старался думать о том, что могло придать ему сил и упорства: о своём новом пути, о грядущей встрече с Восьмым миротворцем, об оставшейся внизу Лейне, о Никте, которую он не понимает, но без которой ему будет очень трудно в Каллирое.

«Всё будет хорошо, Никта. Мы с тобой отыщем нового миротворца и вместе найдём способ остановить вражду, порождающую солимов».

Наконец он достиг вершины. Верёвочная лестница кончилась, он лез по толстенным сплетениям ветвей безразмерной кроны с потемневшей, но не увядшей листвой. Ещё немного вверх, и морозный порыв ветра хлестнул его по лицу, щёки обожгло острым снегом. Упираясь ногами в чуть покачивающуюся верхушку, Марк поднялся над титановым деревом и в снежной мгле зимнего дня увидел висячую поверхность Спящей сельвы. Её покрывал белый-белый снежный ковёр.

Стоял пасмурный день. С неба сыпались редкие снежинки. Над сумрачным горизонтом плыли облака, словно клубы дыма в небе. Где-то очень далеко на востоке виднелись очертания сторожевых башен, а в западной стороне — острые скалы, вырывающиеся из толщи зелени и снега, словно острия клинков. Марку никогда не доводилось видеть ничего подобного. Он почувствовал себя между небом и землёй, на границе великих стихий, перед лицом которых он — снежинка или сорванный листок.

Никта и ещё четверо лесных воителей в длинных шубах были неподалёку. Кажется, хранительница была ничуть не удивлена его появлением и приветливо махнула ему рукой.

— Иди сюда, Маркос!

Ветка под ногой угрожающе прогнулась. Марк не видел куда ему сделать первый шаг — перед ним простирался снежный покров. Хранительница, как и другие жители сельвы, конечно же, ходит не вслепую; она чувствует, где под этим снежным ковром прочная ветка, а где чуть присыпанный провал, и знает куда ставить ногу. Марк же здесь, как слепой. Один неверный шаг, и он полетит вниз с высоты ста локтей, а может, и того больше!

«Нет, надо как-то отменить поединок! Я не смогу драться на этой зыбкой почве! Чародейке даже убивать меня не придётся, я сам улечу вниз, стоит лишь раз оступиться!»

Старшие Лесного Воинства стояли молча. Никта не шевелилась. Ветер трепал её волосы и не по-зимнему лёгкие коричневые одежды, обвивая снежной позёмкой.

«Вот и первое испытание», — понял Марк, глядя перед собой.

Он сделал первый шаг. Нога по колено провалилась в снег и упёрлась в другую ветвь, более тонкую. Опасное провисание — Марк выбрался и совершил второй шаг, больше похожий на прыжок. На этот раз повезло меньше — он провалился по пояс и с трудом, выбрался из снежной ловушки на четвереньках.

Вспомнив о снегоступах, Марк снял их из-за плеча и принялся привязывать к сапогам. Разобраться с ремнями и петлями было несложно. Закончив, он двинулся дальше, широко расставив руки для равновесия. Благодаря снегоступам давление на снег стало меньшим, Марк перестал проваливаться, но под ногами всё равно было зыбко. Его пугала огромная пустота, скрытая под снежным покровом — более ста локтей свободного падения! Это было страшнее перехода через трясину. От дрожи в коленях тряслось всё тело, о холоде и пронизывающем морозном ветре Марк даже не думал.

«Нет, надо отказаться. Мне не продержаться и минуты в этом поединке!»

Наконец он добрался до хранительнице. Позади него осталась протоптанная тропа. Грудь его тяжело вздымалась, руки тряслись. Усилившийся снег облеплял сапоги, плащ, шапку.

— Как тебе здесь? — спросила хранительница спокойным голосом, как если бы он поднялся сюда на прогулку.

— Здесь… прекрасно, — усмехнулся Марк. — Понимаю, почему ты так любишь эти высоты. Если бы не зыбкость, я был бы не прочь пройтись и вон до тех скал…

— Зыбкость — это иллюзия, Маркос, — тихо произнесла Никта, не отрывая от него взгляда. — Сельва не позволит тебе упасть. Даже если сорвёшься, все равно увязнешь в ветвях. Кроны под нами очень густы… Но ты ведь не знал об этом, так ведь?

Да, это было для него открытие. Первое испытание он прошёл, и теперь довод, что ему не удержаться в поединке на ногах, утратил силу.

— Пора, — произнёс сухим старческим голосом один из старейшин. — Скажи им, что мы готовы.

Никта покорно кивнула и направилась к фигурам лесных чародеев. Только сейчас Марк заметил чехол с мечом за её спиной. Чародеи стояли всего шагах в ста, но из-за снегопада было невозможно различить даже их количество. Хранительница почти слилась с ними, когда подошла.

Она говорила долго и, похоже, напористо. Одна из фигур, по-видимому, принадлежащая пожилому мужчине, разводила руками, другая же — низенькая и хрупкая, как у юной девушки — всё подавалась вперёд, будто задираясь к хранительнице, остальные стояли неподвижно.

— Что-то долго, — проговорил старейшина. — Что у них там стряслось?

— Небось навязывают свои правила, — сказал другой.

Марк сложил руки перед собой, мысленно обратившись к Спасителю и попросив Его, чтобы в этом поединке не было проигравших. Пусть чародейка одумается от нелепой мести, а с Марка будет довольно и того, что ему не придётся ни убивать, ни быть убитым.

Вскоре Никта повернулась и быстрыми шагами пошла назад. Когда она приблизилась, Марк с недобрым предчувствием заметил тревогу в её глазах.

Говорила она быстро, словно времени было в обрез.

— Чародейка не сможет биться. Кто-то наслал на неё болезнь, она едва стоит на ногах. Вместо неё на поединок вызвалась одна юная особа, полная безрассудства. Она приёмная дочь Дальмара, так что у неё есть мотивы для мести. Стоило больших трудов её отговорить: она сходу погибла бы из-за своего сумасбродства.

— Это почему? — нахмурился старейшина.

— Я наперёд знаю, какое заклятие она применит: Летящий Аспид. Это то заклятие, которое невозможно заблокировать — только отразить обратно. Маркос отобьёт его, и девчонка умрёт. Можно только представить, что тогда начнётся.

— Так я не понимаю… что, поединок отменяется? — взволнованно спросил Марк.

— Поединок отменить невозможно — для клана чародеев это было бы оскорблением. Поединок состоится здесь и сейчас. Но твоим противником будет не чародейка и не наследница Дальмара.

— А кто же?

От брошенного на него воинственного взгляда хранительницы Марку стало не по себе.

— Я!

И не дожидаясь его изумлённого взгляда, Никта быстро пошла в сторону чародеев:

— Скорее! Если будем медлить, они подумают, что мы задумали их обмануть!

Марк послушно двинулся следом, ежесекундно увязая в снегу, и при этом гадая, что же на сей раз затеяла хранительница.

— Почему мы должны биться друг с другом?

Никта решительно смотрела на фигуры чародеев.

— У меня остался один неоплаченный долг перед Хозяйкой Леса. Это даёт мне право отстаивать честь лесных чародеев на Поединке Правды.

— Против меня? Но мы даже не тренировались вместе. Думаешь, они поверят, что мы бьёмся насмерть?

— Поверят. Потому что мы действительно будем биться насмерть.

Несмотря на снегоступы, Марк провалился обеими ногами по колено, и начал беспорядочно хвататься за снег. Хранительница подхватила его под руку и рывком вытащила на твёрдую поверхность.

— Ступай мягче. Как лесной кот, а не лось. Иначе у тебя не будет шансов против меня.

Марк отплёвывал снег.

— Никта, я не собираюсь тебя убивать. И ты мне не причинишь вреда, я же знаю!

Она остановилась, прищурив глаза в затаённом взгляде лесной хищницы.

— Ты меня не знаешь, Маркос. Совершенно не знаешь, — прошептала она с таким холодом, что Марк отпрянул.

— Я не буду сражаться с тобой, Никта! Это нелепо!

Никта стиснула зубы и брови её сдвинулись.

— Тогда зачем ты пришёл? Убирайся! Беги в свой лагерь наёмных псов! Влачи и дальше существование осторожного, благоразумного морфелонского карателя!

Марк вспыхнул. Никта явно хотела его задеть, и ей это удалось. Когда она сбросила с плеч меховую накидку, оставшись в своих лёгких коричневых одеждах, и обнажила слабоизогнутый меч, Марк интуитивно сорвал с пояса книжный свиток и вознёс над собой.

«Слово-меч!» — пронеслось в голове и, не успела прийти мысль, что формулу превращения лучше произносить вслух, как свиток вспыхнул, превратившись в родной обоюдоострый Логос.

— Ты должен убить меня, Маркос. Или я убью тебя. Расходимся!

Марк осторожно потянулся назад, держа меч перед собой. Он отказывался верить, что это не игра и что хранительница способна убить его из-за какого-то там долга перед верховной чародейкой. Но мёртвый холод в её глазах приводил рассудок Марка в полное смятение.

Она плавно отступала, как кошка, ни на миг не теряя из поля зрения своего противника.

«Забудь, что я человек. Бейся так, как если бы я была даймоном!» — предупреждал её взгляд.

Марк оглянулся по сторонам: фигуры чародеев и Старших Лесного Воинства стояли по обе стороны неподвижно, словно обвеваемые снежной пылью надгробия — каменные свидетели поединка.

«Я не смогу её убить… не понимаю, чего она добивается, но не смогу… Впрочем, даже если захотел бы, то не смог. Она владеет мечом гораздо лучше меня».

От этой мысли Марк почувствовал себя уверенней. Ведь правда: если она способна избежать всех его ударов, то чего боятся?

«Если чародеям нужно представление, они его получат. Буду бить по-настоящему, а Никта пусть делает то, что задумала».

Держа меч обеими руками на уровне плеча, Марк медленно пошёл на сближение, стараясь наступать на снежный настил как можно мягче. Вспоминая стиль боя хранительницы, он понял, что лучше атаковать первым, чтобы ей досталась инициатива в контратаках.

Никта тоже двинулась навстречу, чуть обходя его сбоку. Марк старательно не смотрел ей в глаза, опасаясь увидеть то, чего не хотел увидеть.

«Ты ведь и впрямь не знаешь её, Маркос, — как назло зашептала назойливая подозрительность. — Ты и раньше её плохо знал, а ведь три с половиной года минуло. Мало ли что могло произойти с ней за это время. Что, если она уже давно не верит ни в Спасителя, ни в Путь Истины?! Что если она уже давно предана духам сельвы, в которых веруют лесные чародеи?!»

Теперь Марк уже по-настоящему испугался: мысль об измене Никты обволокла его колючим морозом, хотя разогретому телу было тепло, как в бане. Если это так… если Никта предательница… тогда все странности этого Поединка Правды становятся объяснимыми. До ужаса объяснимыми!

Они сблизились уже до четырёх шагов. Хранительница держала меч в нижней позиции у колена. Марк вспомнил, что ей особенно хорошо удаются режущие восходящие удары снизу-вверх, да и вообще все те атаки, где надо не рубить, а резать. Медлить становилось всё страшнее…

Марк атаковал с выдохом, нанося рубящий удар в плечо: как он и ожидал, хранительница молниеносно сместилась вбок, прикрываясь мечом для подстраховки, и тотчас контратаковала плавным боковым ударом…

Острая сталь прорезала кожаный жилет, чуть-чуть не добравшись до плоти. Нажми Никта на рукоять чуть сильнее, и Марка пропороло бы как минимум до рёбер. Он не успел осознать, насколько опасным было это движение хранительницы, как ему уже пришлось отражать удар сверху. Встретив клинок Марка, слабоизогнутый меч Никты плавно соскользнул с него; хранительница ловко перевела режущее движение вбок, вновь пропоров жилет, и на этот раз — до крови.

Марк поспешно, с уклоном в панику, отпрыгнул назад и неуклюже замахал мечом в духе трактирных драк «не подходи, убью!»

Никта застыла с отведённым назад клинком, снисходительно не атакуя запаниковавшего противника.

«Я же тебя предупреждала! — ясно говорил гневный взгляд ярко-синих глаз. — Бейся по-настоящему или умри!»

Внезапно налетел сильный порыв снежного вихря, оставив от её фигуры лишь смутные очертания. Марк только успел подумать, что в настоящем бою она бы тотчас воспользовалась этим для своей атаки, как тут хранительница метнулась в снежной пыли, совершая изящную подрезку ног. Раздался звон сильного соприкосновения клинков: Марк отбил удар, и тут же ему пришлось сделать опасный нырок с последующей мягкой перебежкой по хрупкому снежному настилу, чтобы избежать новых атак в слепящем белом вихре.

Задыхаясь, Марк ощутил, как постепенно, миг за мигом, он начинает ненавидеть своего противника. Он поймал себя на том, что думает не о спасении своей жизни и жизни хранительницы, а о нечестности поединка.

«Она сражается в своей стихии! Она с детства гуляет по этим деревьям, а я здесь впервые!»

«Но у тебя в руках Логос! Священное оружие, обладающее множеством мистических свойств», — будто ответила из снежной пыли тёмная фигура хранительницы.

И атаковала вновь: три поочерёдных скользящих удара, словно бич, захлёстывающий тело — Марк ощутил новую рану, и тут же забыв о ней, отпрыгнул, ответив колющим выпадом. Никта легко отбила его неуверенную контратаку и вновь принялась наносить коварные удары в ноги и в живот. Чувствуя, что он вот-вот потеряет равновесие и пропустит роковой удар, Марк ушёл перекатом, однако зыбкая поверхность подвела его, и он провалился спиной в снег.

Пока он неуклюже карабкался, выбираясь на поверхность, Никта стояла неподвижно, благородно позволяя противнику подняться. За это благородство Марк её уже ненавидел.

«Понятно… Ты не собираешься меня убивать. Хочешь только высмеять перед своими друзьями-чародеями. А когда они вдоволь натешатся, подрежешь мне ногу, чтобы я не мог двигаться… и великодушно помилуешь с позволения этой проклятой Хозяйки…»

В груди начало закипать то жгучее чувство, какое он уже не раз испытывал в последнее время. Марк выпрямился и поднял меч над головой.

«…Только я тебе этого не позволю. Я тебе не кукла для твоих игр с чародеями».

Тучи сгустились, зачастил снег, носимый ветром по поверхности сельвы. Пользуясь своим уникальным мастерством атаковать под прикрытием любых погодных условий, хранительница вновь нырнула в буран, чтобы вскоре вынырнуть за спиной противника.

«Что ж, у меня есть свои преимущества. Мой меч!.. Спаситель, какую же из особенностей Логоса мне использовать против этого врага?..»

Осознание собственной мысли повергло его в шок. Да что ж такое?! Он просит помощи у Спасителя против Никты! Даже если она предательница, даже если она давно отреклась от Пути Истины, как он может использовать силу Спасителя против неё?! Он, миротворец!

«Иначе она убьёт тебя», — ответило жжение в груди.

«Значит, надо найти бескровный способ остановить её. Но какой? Какое из свойств Логоса может помочь мне?»

По преданию Логос обладал множеством необычайных качеств. Марку было известно всего несколько: «превращение меча в свиток и обратно», «светильник», «призыв меча на расстоянии» и «волновой удар силы». Последний ему доводилось применять против людей — легионеров тьмы, но на хранительницу он не подействует.

…Никта вынырнула сбоку, обманным движением заставила Марка опустить меч на нижний блок, а затем подпрыгнула, изящно атакуя рубящим ударом в голову. На уход из-под атаки не осталось даже одной сотой секунды. Спасаясь, Марк ринулся грудью на противника, и меч ударил ему в голову не лезвием, а круглой гардой. От удара Марк покачнулся, но всё-таки сумел сбить хранительницу с ног, после чего упал сам, потеряв шапку и уже привычно провалившись в снег.

В разгорячённом состоянии боль не чувствовалась, но по лбу явно стекала кровь. Держа меч в боковой позиции, глядя, как хранительница сливается с вихрем для следующей атаки, Марк понял, что пора заканчивать. Он измотан и запутан, внимание и контроль теряются с каждой атакой.

Так что же остаётся: сдаться? Но если хранительница сражается за честь клана чародеев, её милосердие к противнику целиком зависит от них! Даруют ли они пощаду тому, кого считают убийцей своего соплеменника? Не похоже, чтобы они сильно сомневались в вине Седьмого миротворца.

А если поединок всё-таки не настоящий, и Никта всего лишь искусно притворяется? Тогда они тем более потребуют от неё казни убийцы!

«Значит… предательница Никта или нет, сдаваться бессмысленно, — решил Марк, сжимая меч и чуть двигаясь вбок, утаптывая себе дорожку. — Спаситель… я не знаю, о чём просить Тебя. Я просто не вижу выхода».

Краем глаза он взглянул на идеальное лезвие Логоса. Совершенная сталь, никогда не нуждающаяся в заточке, будто хотела подсказать ему какой-то секрет, но не умела говорить.

«Логосом убивали людей. Но им же снимали пелену вражды с глаз, не причиняя человеку вреда, — всплыли в памяти рассказы о священном мече миротворцев. — Первый миротворец… именно в его руках книжный свиток с учением о Пути Истины впервые превратился в меч. И именно тогда, когда тот бросился защищать людей от хаймаров и легионеров тьмы… И что же, что?»

Мысли начали путаться, как только Марк уловил тёмный силуэт Никты, заходящей сбоку. Она ещё выбирает способ атаки, есть секунды три, чтобы найти решение!

«В руках Первого миротворца Логос рассекал тела кровожадных даймонов крови, но не причинял вреда легионерам… Как это возможно в безумной стремительной схватке?»

«Он просто не хотел их убивать. У него не было ни капли ненависти к этим обманутым людям, избравшим нечистый путь…»

…Тень вылетела из вихря, скользя лезвием снизу-вверх — чётко подрубая кисти рук. Марк с трудом сбил коварный удар, но вместо того, чтобы отпрыгнуть, вырваться из невыгодной позиции, низко пригнулся и нанёс боковой полосующий удар…

«Ни капли ненависти, Никта. Кем бы ты ни была сейчас, кем бы ни стала в будущем. Даже если бы ты превратилась в нежить, и я был бы вынужден убить тебя из милосердия, я сделал бы это без капли вражды. Мы когда-то враждовали с тобой и оба извлекли из этого страшный урок. Теперь всё будет иначе».

Его руки сотряслись от сильного удара Логоса, проходящего отточенным лезвием по животу Никты. Сотрясение мгновенно передалось в грудь, в голову, Марк замер потрясённый и ошеломлённый. Отброшённая ударом хранительница неловко пятилась, стараясь удержаться на ногах, затем остановилась и осела, тяжело дыша. Меч её опустился.

С ужасом Марк глядел на неё и на снег у её ног, боясь увидеть на чистой белизне красные капли. Но это им овладел обычный человеческий страх, не слышащий доводов глубокого мистического чувства, говорящего, что Марк таки раскрыл секрет Логоса…

Наследие Первого миротворца, спустя целое поколение, возродилось в руках Седьмого.

Удар, который должен был прорубить девушку до позвоночника, не причинил ей ни малейшего вреда. То же самое глубинное чувство подсказывало Марку, что даже синяка на её теле не останется.

Хранительница поднялась и обернулась к лесным чародеям:

— Вы всё видели! — крикнула она. — Поединок Правды закончен: Маркос победил и он невиновен! Если кто-то захочет это оспорить, тогда пусть вызовет на поединок меня!

От группы фигур отделился высокий чародей в чёрной шубе и медленно подошёл к месту поединка. Марк всё ещё пребывал в шоке. Ему было всё равно, для чего чародей берёт из его рук Логос, тщательно изучает лезвие, проверяет остроту и, наконец, возвращает меч обратно. Потом с минуту смотрит Марку в глаза, стремясь понять, что скрывается за оболочкой его серых глаз, опьянённых схваткой и, кивнув головой, возвращается к своим.

Марк поднялся. Никта успела сходить к чародеям, о чём-то с ними переговорить и вернуться к нему. Глаза её сияли. Тёплый, ободряющий взгляд не оставлял даже призрачного намёка на то безумно-холодное выражение, которое таилось в них во время поединка.

— Они поверили, Маркос, — с улыбкой сказала она. — Этот чародей был тем, кто громче всех настаивал на мести за Дальмара. А сейчас он сказал, что твои глаза не лгут.

— А та юная чародейка, что порывалась в бой? Она тоже поверила? — зачем-то спросил Марк.

— Поверили все, Маркос. Кроме одного человека.

— Хозяйки?

— Нет. Все, кроме Амарты.

В ушах зашумел налетевший порыв ветра, когда Марк услышал это имя.


Глава восьмая. Дороги сходятся


(Спящая сельва)


Наутро жар стих. Вельма всё ещё была слаба и даже приподняться на своём ложе ей было трудно. Она не помнила, как её спустили вниз, но знала, что пик её болезни уже позади, а зелья и снадобья травников клана быстро восстановят силы. Это особенно злило. Подлый колдун из Тёмного Круга уже дважды сделал ей этой болезнью коварную подножку. В первый раз из-за этой напасти она не успела попрощаться с отцом. Во второй — не смогла выйти на поединок, которого так желала. Вместо этого её заставили молча смотреть на жалкие трюкачества миротворца и его хранительницы.

— Вас всех провели, как мелисских ротозеев, — Вельма бросила Хозяйке Леса гневный упрёк, едва открыла глаза. — Неужели никто из вас не понял, что они не собирались причинить друг другу вред!

— А разве смысл Поединка Правды в увечьях? — мягко ответила Хозяйка. — Разве эта традиция предков существует не для поиска истины?

— И что с того? Вы нашли её? Да вас разыграли!

— Даже Лаван признал, что миротворец доказал свою невиновность.

Доводы наставницы Вельму только злили.

— До чего вы все наивны здесь в сельве! Я не раз сталкивалась с Седьмым миротворцем, и знаю свойства его меча. Эта магическая штуковина способна и на трюки почище.

— Суть не в мече, Вельма, а в сердце того, кто держит его в руках. Поединок Правды был нужен лишь для того, чтобы увидеть сердце этого аделианина. Понять, что его наполняет. Этот человек не убивал Дальмара.

На губах чародейки появилась кривая усмешка, но прежде, чем она бросила Хозяйке новый упрёк, та проговорила:

— Но мне не убедить тебя в этом, Вельма. Потому что ты очень хочешь, чтобы убийцей оказался именно Маркос. Когда-то ты враждовала с ним. Потом смирилась с его существованием, осознав, что он тебе не враг. Однако смерть и завещание твоего отца вновь пробудили в тебе давнюю ненависть. А теперь её разогрело убийство Дальмара. Ты вновь обращаешься к старому идолу мести.

— Это моя жизнь, — прошептала Вельма с усталым безразличием.

— Разве мало тебе было скорбей? Разве мало болей ты перенесла, чтобы понять, куда приводит твоя жажда отомстить?

— Это моя жизнь, — повторила Вельма. — И моё проклятие. Я не могу стать иной. Меня никто не изменит. Я не верю ни в твоих духов сельвы, ни в аделианского Спасителя, — глядевшая до сих пор чётко в распахнутые ставни, Вельма обратила взгляд изумрудных глаз к Хозяйке. — Я никогда не прощу миротворцам то, что они сделали с моей семьёй. Пусть Маркос и не имеет к этому отношения, но он миротворец… Долго он в сельве не задержится. Раньше или позже он двинется на юг. И я последую за ним.

— Вельма…

— Я не собираюсь его убивать. Но если вдруг окажется, что он может стать причиной возрождения проклятия миротворцев… я сделаю это с чистой душой.

Хозяйка смотрела на неё с осознанием собственного бессилия перед тёмной страстью, пленившей её воспитанницу.

— Если найдётся человек, который сумеет заглянуть в самую бездну твоего сердца… и полюбить тебя настоящую… — промолвила она словно в пророческом озарении. — …Царящая в тебе тьма будет рассеяна… и путы древней вражды, связывающие тебя, будут сорваны.

Вельма скривила губы:

— Спасибо, что пытаешься ободрить меня. Но я перестала верить в сказки ещё в день убийства моей матери. И если человек, о котором ты говоришь, и впрямь существует… то мне он не нужен. Меня устраивает живущая во мне тьма. И путы древней вражды уже давным-давно стали мне родными.

* * *


Марк сидел на полу своего древесного жилища с оголённым торсом, прикладывая ко лбу мешочек со снегом. В это же время Лейна умело обрабатывала его раны.

— Тонко, очень тонко, Никтилена, — проговорила она, размазывая по узкой полосе раны зеленоватую мазь. — Заживёт, даже шрамов видно не будет. Всегда поражалась, как у тебя это получается.

Никта стояла у входа, сложив руки на груди и вдумчиво глядя перед собой: ни на Марка, ни на Лейну, а как бы сразу на них обоих, как на целостную картину. Марк сидел к ней спиной и не мог её видеть, но после всего пережитого на высотах сельвы идеально чувствовал её присутствие. Её личность представляла собой единство неких противоположностей; если бы Марк был магом, он бы назвал это сочетанием стихий огня и воды. В прежней Никте, импульсивной и целеустремленной, был только огонь. Горячая, почти одержимая идея достичь своего призвания, взойти на пик своей славы, едва не погубила её когда-то. Они шли рука об руку как соратники, но их отношения не переросли ни в любовь, ни в крепкую дружбу. Марк рвался к своей цели, она к своей. И когда их пути пересеклись, внутренний скрытый конфликт перерос в открытую вражду.

Теперь он видел, в чём именно она изменилась за это время. Прежний огонь в ней не угас, а разгорелся ещё сильнее. Но теперь, направленный умиротворённым течением воды, он медленно влёк хранительницу к морю её мечты. Чем обернётся это тихое стремление, когда она будет в двух шагах от своей цели? Предугадать невозможно. Таинственность хранительницы стала ещё тёмней, в её словах, глазах, движениях Марк чувствовал второе дно — глубинный смысл, который она сама, наверное, не вполне осознаёт.

Марк не впервые поймал себя на мысли, что невзирая на всю неповторимость этой девушки, он никогда не смог бы её полюбить. Она создана не для любви и семейной жизни. Хотя… Интересно, каким будет тот человек, с которым эта лесная нимфа свяжет свою жизнь?

Светловолосая Лейна была полной её противоположностью. Мечтательная, но не слишком целеустремлённая, она была готова довольствоваться тем, что преподносит ей судьба, не жалуясь на неё и не прося многого. Она ни за что не хотела раскрывать истинные причины, по которым покинула родной дом и предпочла судьбу скиталицы, но эта тайна не делала её образ мрачным, как в случае с Никтой.

— Почему ты мне сразу не сказала, что моим противником будет Амарта? — спросил Марк хранительницу.

— Я сама узнала об этом только перед самым поединком. А там — не хотела тебя страшить ещё и этим.

— Убитый моим мечом чародей был её дядей — братом её матери. Странное совпадение.

— Было бы очень хорошо, если бы это оказалось совпадением. Но я уверена, что кто-то за этим стоит. Кто-то необычайно искусный как в магии, так и во владении мечом. И к тому же — очень быстрый в своём передвижении.

— Кто это может быть?

— Думай, Маркос. Это тот, кто хочет, чтобы ваша вражда с Амартой разгорелась вновь. Кто-то, кому очень надо возродить Проклятие миротворцев.

— Саркс? — тихо произнёс Марк.

— Саркс — это дух, он ничего не может без тела. Но… — хранительница взглянула на Марка с подозрением, будто в нём затаилось что-то чуждое и очень недоброе. — Саркс, скорее всего, способен знать твои мысли и переживания… и уж конечно твоё местопребывание. И передавать свои знания третьему лицу.

Марк невольно сжал приложенный ко лбу мешочек со снегом: по лицу пробежали сразу две струйки талой воды.

— Я не думал об этом. Это действительно возможно. И только одна магическая наука может установить с ним связь — некромантия!

— Верно. Но ни один некромант не сунулся бы в сельву, где его ненавидит всё сущее. Это кто-то… кто-то поистине необъяснимый!

Марк удручённо вздохнул.

— Если он действительно таков… то нам никак не уберечься от его ловушек.

— Даже если так… Сегодня ты доказал, что любую подлость врага можно обратить во благо. Благодаря Поединку Правды вражда между Лесным Воинством и лесными чародеями приутихнет. Ты, воин, сражающийся на стороне Морфелона, проявил уважение к их клану. Для притесняемых и презираемых лесных чародеев это очень важно. Скоро об этом поединке узнают другие кланы. Как знать, может быть, твой акт уважения станет сигналом для общего примирения.

— Хотелось бы верить, — промолвил Марк и тут, вспомнив, о своём намерении, поднял голову. — Теперь-то твои Старшие меня отпустят?

Никта улыбнулась: ободряющее влияние её улыбки передалось и Лейне, деликатно молчащей во время разговора. Она мигом подняла к подруге взгляд небесно-голубых глаз с горящей в них тягой к новым странствиям.

— Только не говори, что это дело касается только тебя и Маркоса! — с шутливой сварливостью проговорила плеонейка.

— Элейна… — мягко отозвалась хранительница.

— И что здесь я нужна больше, чем в вашем походе в Мелис! — добавила девушка настойчиво. — Ты забыла: мы связаны узами воительниц!

Никта перевела взгляд на Марка.

— Видишь ли, Маркос, мы с Элейной настолько сдружились за эти годы, что нас теперь не разорвать. Поверь, она хорошая помощница в походе…

— Да, конечно, конечно! — подхватил Марк тут же спохватившись, что слишком бурно выражает согласие.

* * *


Через три дня, закинув за спину вещевые мешки, Марк, Никта и Лейна отправились в путь. Кожаный доспех наёмника Дубового Листа, подпорченный в схватке у Раздорожной Таверны, после Поединка Правды пришёл в полную негодность: Марк разжился в Лесном Воинстве шерстяной туникой и зеленоватым матерчатым плащом. Лейна предпочитала путешествовать в холщовых штанах, плетёной жилетке и накидке из лоскутков зелёной ткани, подобных ивовым листьям. Хранительница оставалась верна своим длинным коричневым одеждам, прихватив в дорогу шерстяную накидку.

Прежде всего Марку предстояло наведаться в лагерь наёмников. Сотник Фест знал от Сурка, что его Подорлик находится в Лесном Воинстве, и Марк уже получал от него весточку с требованием вернуться в лагерь немедля, как только встанет на ноги. Лесной стрелок Береван, передавший весть, хмуро намекнул, что вряд ли морфелонский воевода позволит ему так просто покинуть лагерь и посоветовал вовсе не соваться в это «логово цепных псов Кивея».

— Получается, Лесному Воинству легче уживаться с лесными чародеями, чем с единоверцами из Морфелона, — поделился Марк мыслями с Никтой. — Давно вы так враждуете с морфелонцами?

— Многое изменилось с приходом к власти наместника Кивея, — ответила хранительница. — После долгого правления старого и немощного короля народ с восторгом воспринял приход решительного правителя. Кивея хотели короновать ещё прошлым летом, но он дал слово, что не примет корону до тех пор, пока не сломит упорство врагов в Спящей сельве. Это смелое обещание подарило ему новых приверженцев среди простого народа и лояльность самого влиятельного человека в королевстве — князя Радгерда, покровителя замка Сарпедон. Ходят слухи, что Кивей пообещал отдать Спящую сельву под его крепкую руку. Это будет самым страшным бедствием для этого края.

— Я уже не раз слышал о Сарпедоне и его воинах. Их боятся и ненавидят. Кто они вообще такие?

— При старом короле Морфелона Сарпедон не имел такой власти как сейчас. Это была боевая школа королевства. Рыцари Сарпедона были личной охраной короля, а стратеги — его глазами и разумом. Они составляли военные карты, проводили расследования в провинциях и распутывали заговоры. Нынешний наместник Кивей и его свита дали сарпедонцам бесконтрольную власть. Особенно отличился Сарпедон в подготовке Глашатаев Войны — эти и распространяют в войсках, городах и селениях слухи о мерзкой нелюди, подлежащей истреблению. Прикрываясь словами веры в Путь Истины, они учат людей видеть врага в каждом, кто живёт не так, как они. Прививают слепую веру в богоизбранность Кивея и в то, что каждый, кто выступает против него — враг королевства.

— Учат ненавидеть, — прошептал Марк, вспоминая неприязнь, какую он испытывал, когда слышал речи Глашатаев Войны в лагере наёмников. — Интересно было бы поговорить с кем-нибудь из сарпедонцев.

— Зачем? Правды от них никогда не услышишь. А если скажешь что-то крамольное, им ничего не стоит упрятать тебя в тюрьму. В открытый бой с ними тоже не стоит ввязываться. Боевая школа сарпедонцев считается лучшей в королевстве. В её основе лежит холодная голова и одурманенное сердце.

— Это как?

— Лучшим воином у них считается тот, кто всегда сохраняет холодное самообладание и при этом опьянён жаждой вершить справедливость. По сарпедонским правилам.

— Расчётливый фанатик? Ты права, пожалуй, это худшее, что может быть, — согласился Марк.

До лагеря наёмников было два дня пути. Всё это время Марка, Никту и Лейну сопровождал Береван с тройкой стрелков. Местность, близкая к морфелонским заставам, была опасной. Оружие держали наготове. Меч-свиток Марк хранил на поясе в матерчатой сумочке. На плече Лейны покоился изящный лук, а за спиной — колчан и две лёгкие парные сабли. Никта как всегда обходилась своим слабоизогнутым мечом и метательными кинжалами, размещёнными в ремешках на поясе, бёдрах и голенях.

Не доходя до вырубки, за которой располагался лагерь наёмников, Береван приказал остановиться и ждать.

— Твой приятель просил передать, чтобы ты не лез в лагерь без него, — небрежно бросил он. — Жди здесь.

Ждать пришлось около получаса. Береван был одним из немногих лесных воинов, который мог заходить в боевые лагеря Дубового Листа. Остальные рисковали попасть под арест, поскольку усилиями Глашатаев Войны Лесное Воинство приравнивалось к повстанцам.

Береван вернулся, приведя за собой широкоплечего воина в меховой накидке. Марк узнал его издали.

— Здравствуй, Сурок.

— Вот и свиделись, Подорлик!

Широко улыбаясь, морфелонский воитель крепко обнял побратима. Простецки радостное лицо Сурка, впрочем, не утратило хитроватого блеска в глазах.

— Как я рад, дружище, ты меня к жизни возродил! О, и твои спасительницы с тобой! — Сурок с неприсущим его простоватому виду почтением склонился перед девушками. — Вы спасли моего лучшего друга, и теперь я вам верен навек! Кстати, тогда у Раздорожной Таверны мы так и не познакомились. Меня зовут Сурок. А вас, прекрасные воительницы? — широкоплечий парень поочерёдно взглянул на девушек.

Никта промолчала, будто занятая изучением облика Сурка, а Лейна задорно рассмеялась, похоже, довольная комплиментом.

— Это Лейна из Плеонии, а это Никта, родом из Спящей сельвы, — вставил Марк в возникшей паузе.

— Никта? Та самая? Дочь Сельвана? — изумился Сурок. Как и многие морфелонцы он должен был не раз слышать о легендарном предводителе Лесного Воинства, героически погибшем в Эпоху Лесных Войн.

— Заслуги отцов не делают детей достойными восхищения, — не холодно, но очень сухо ответила хранительница, будто не совсем доверяя морфелонцу. — Я слышала о тебе от Подорлика. Твоё прозвище тебе не подходит.

— Э-э-э, — протянул, улыбаясь во весь рот, наёмник, — ты на зубы мои посмотри, а ещё спроси, как я поспать люблю и какой я запасливый, тогда всё поймешь!.. Славно, с вами я познакомился, с вашим проводником давно знаком, а как остальные?.. Э-э, понятно, вы славные ребята.

Трое спутников Беревана стояли в отдалении, накинув капюшоны. Меньше всего им хотелось открывать лица и знакомиться с морфелонским наёмником.

Говорить о грустном не хотелось, но Марк не мог не спросить:

— Я слышал, твои четверо полегли у Раздорожной, кто именно?

Сурок вздохнул.

— Ификл, Буйный, Барсук и Волчек. Ещё тот парень местный, которого я «лохматым» называл. И девчонка одна, Хвея, чёрненькая такая, помнишь? Двое твоих, Олень и Бедовый ранены были крепко. Но ничего, поправились, уже в строю…

— А что Фест говорил?

— А что он мог сказать? Всыпал мне от души, недельного жалования лишил, а потом ещё заставил выгребные ямы чистить, — Сурок хотел брезгливо сплюнуть, но, взглянув на девушек, передумал. — Само собой, я больше не десятник. Но на тебя он не в обиде — всё-таки против героя не попрёшь. О тебе все говорят в лагере. Спасти восьмерых девчонок из лап лесных чародеев — это знаешь ли!

Марк опустил взгляд, уставившись в сырую землю. Правду об этой истории раскрывать не хотелось. Он откроет её Сурку, но как-нибудь в другой раз.

— Это ты герой. Ты пытался спасти меня. Ты вывел людей из леса. И то, что с тобой так обошлись…

— Да брось, забыто. Я и так уже вещички собрал. Нога зажила, хоть и побаливает вечерами. Ухожу я из лагеря. Тебя вот только ждал. А ты теперь куда потопаешь?

— Сначала в Мелис, а там как получится.

— В Мелис, вот как! — Сурок поджал губы. Поглядел искоса на девушек, затем снова обернул взгляд к Марку. — Слышь, а можно я с тобой пойду? Я уже, считай, освободился, а идти, веришь ли, некуда. Жизнь как в тумане, бредёшь, бредёшь, а куда не знаешь, — глаза Сурка округлились, взгляд приобрёл комично-жалостливое выражение. — Возьми меня, а? И вы, воительницы, если не против…

— Это Подорлику решать, — коротко ответила Никта, но в этой фразе Марк мгновенно ощутил её холодность по отношению к морфелонцу, граничащую с недоверием.

— Маркосу. Можешь говорить открыто, он знает, кто я, — сказал Марк. Он ещё не рассказывал Никте о том разговоре с Сурком у Раздорожной Таверны и сейчас, похоже, её удивил.

«Хороший он всё-таки парень, — подумалось Марку. — Беспокоился обо мне, не уходил из лагеря, пока меня не дождался».

Он всей душой желал взять Сурка в компанию. Несмотря на некоторые особенности характера морфелонца, порой раздражающие, он успел с ним здорово сдружиться в рядах наёмников. Единственный друг был отдушиной, скрашивающей одиночество в тогдашних серых буднях. Кроме того, его опыт и боевые навыки могли существенно пригодиться в грядущем походе.

Так в чём же дело? Неужели единственное препятствие — это странная интонация Никты?

— Хорошо, Сурок, я только за. Но как быть с увольнительной от Феста?

— Да я… да мы с тобой сейчас же всё и решим! — воодушевился морфелонец. — Прямо сейчас зайдём к старикану, грохнем по столу, и гуляй душа по всей Каллирое! Идём! Только вам, девушки, не стоит с нами ходить.

— Это ещё почему? — вздорно бросила Лейна.

— Да у нас там эти… — лицо Сурка приобрело заговорщицкий вид. — Сарпедонцы поселились.

— Поселились? Ну и что с того? Ты ведь никому не рассказывал о моём настоящем имени? — спросил Марк.

— Да за кого ты меня держишь, Подорлик? Что я, пьянь какая, чтобы выболтать такое! — возмутился Сурок. — Чародейка тут одна в лагерь проникла. Тебя искала. После того сарпедонцы и сидят у нас безвылазно.

— Что за чародейка? — насторожился Марк.

— А лешаки её ведают! Сбежала, гадина. Мы за ней, а она на нас вепря натравила, да такого огромного, что в жизнь не видел. Одного сарпедонца и двух наших так избодал, что до сих пор в лазарете отлёживаются.

— Зачем я мог понадобиться лесной чародейке? — нахмурился Марк. Он уже понял, кем была эта чародейка, но виду не подал. Рановато убеждать воинственного морфелонца в том, что не все лесные чародеи бездушная нелюдь.

— Дело понятное. За Раздорожную Таверну поквитаться хотела — столько добычи у неё увели.

— Скорее уж за того чародея… Кстати, ты не видел, кто его убил?

— А он что, окочурился? — по-простецки удивился Сурок. — Мои арбалетчики его хлопнули, да только я не думал, что насмерть. Всего-то ногу подранили. Такого матёрого колдуна надо с ног до головы болтами утыкать, чтоб завалить…

— Ладно, давай вперёд топай, я за тобой, — сказал Марк, чувствуя себя неловко перед Никтой и Лейной за своего приятеля.

Подождав, пока Сурок отойдёт шагов на тридцать, Никта бросила на Марка неодобрительный взгляд.

— Ты ему доверяешь?

— Он спас меня в Раздорожной Таверне, когда меня вольный охотник чуть не удушил. Вернулся за мной, хотя я приказал ему уходить со всеми. Дрался с солимами, пытаясь меня спасти. После такого сложно не доверять.

— Неплохой парень, — снисходительно кивнула Лейна, и Марк был ей благодарен за эту поддержку. — Нагловатый, конечно, и много о себе думает, но это терпеть можно.

Никта поглядела на них обоих с проступающим негодованием на лице.

— Вы что, оглохли? Не слышали, как он отзывается о лесных чародеях, о людях?

— Он такой же, как и все, Никта, — терпеливо ответил Марк. — Погоди, дай ему время, люди так быстро не меняются.

Хранительница отвернулась.

— Как знаешь. Это твой поход. Ты сам подбираешь себе попутчиков. Идём. Не думай, что мы оставим тебя одного в лагере с сарпедонцами.

Простившись с Береваном и стрелками Лесного Воинства, друзья вышли из сельвы. За межой леса падал мелкий снежок. Сурок, видимо, предупредил дозорных, что идут свои, так что в лагерь вошли без задержек.

— Поговори сперва ты со стариканом, — предложил Сурок. — А мы тебя в сенях подождём.

При появлении Марка сотник Фест подскочил со скамейки, отбросив щётку, которой начищал сапоги, и выплюнув куриную ногу. Крепко по-родственному обняв своего бойца, старый вояка принялся расспрашивать его о здоровье и о жизни в плену. Именно как плен, не иначе, понимал сотник пребывание Марка в городке Лесного Воинства. Марк отвечал скупо, стараясь не упоминать ничего, что видел в лесном городке, радуясь, что не нужно отчитываться за свою безрассудную вылазку в Раздорожную Таверну.

От Сурка Фест уже знал о намерении Марка покинуть ряды наёмников и за его боевые заслуги был готов отпустить его без месячной отработки. Но отпускать не хотел.

— У нас тут славные дела намечаются, Подорлик! Такие как ты позарез нужны. Обещают вдвое плату поднять, если к лету закончим. Кстати, — сотник сунул Марку увесистый кошелёк. — Тут твоё жалование за последние месяцы службы, включая время, проведённое в плену.

Марк взял деньги, но от дальнейшей службы вежливо отказался. Убедившись, что звонкой монетой этого бойца не удержать, Фест зашёл с другой стороны.

— Ну вот, и кому же со злой нечистью воевать, если все храбрецы разбредутся? У нас нешуточная битва с нелюдью чародейской намечается. Как только снег с дорог сойдёт — пойдём кланы лесных чародеев громить. Ответят выродки за всех девчат похищенных и в жертву принесённых!

При этих словах к щекам Марка прилила кровь.

— Это неправда, — твёрдо сказал он. — Лесные чародеи не приносят человеческих жертв. Они берут заложников, чтобы заставить уйти морфелонских подданных, которые подзуживают против них Дубовый Лист.

— Ты это что сейчас сказал, Подорлик? — после короткой паузы недобро нахмурился Фест. — Это тебе в плену уши прочистили? Так эти скоты из Лесного Воинства, прямо тебе скажу, давно веру предали и с чародеями сдружились. А чародеи эти — изверги, каких ещё свет не видывал!

Марк уже был не рад своей попытке рассеять невежество старого сотника.

— Это не так. Чародеи давно сложили бы оружие, если бы морфелонские отряды не сжигали их селений и не оскверняли святынь…

— Да ты совсем одурел, Подорлик! — Фест грозно вскочил и грохнул по столу так, что опрокинулась бутыль с кислым вином и подскочила тарелка с недообглоданным куриным остовом. — Тронулся умом в логовище этих отщепенцев! Знаешь, как чародеи с нашими пленными поступают?

— Знаю. Но у них не было бы на то причин, если бы воины Дубового Листа не устраивали бесчинств на их земле…

— Их земле!.. — задохнулся от ярости Фест. — Слышишь, Подорлик, — заговорил он, совладав с собой, — если бы мы не рубились с тобой бок о бок, разворотил бы я тебе всю морду за такие речи… а потом отдал бы под суд как мятежника… Мои друзья, мои славные побратимы! Сколько вас полегло от этой коварной нелюди! А эта морда ещё смеет оправдывать ваших палачей! — взмолился, обращаясь к павшим, старый сотник.

Марк стоял, неприятно удивлённый тем, во что вылилась его слабая попытка донести глас рассудка до ума бравого военачальника. Что он может доказать старому вояке, сердце которого окостенело от бесконечных бед и скорбей, связанных с этой бессмысленной войной? Разве поймёт он хоть что-то о природе солимов, если лесных чародеев принимать за людей не желает?

— Не чародеи принесли войну в этот край, — только и вымолвил Марк.

Для сотника это был последний удар.

— Предатель… пошёл вон!

Марк вышел из дома военачальника в расстроенных чувствах. Сурок, похоже, подслушивал, потому как ничего не спросил, а сразу юркнул в дверь к Фесту, чтобы поскорее закончить с формальностями и покинуть лагерь.

В сенях хохотали несколько молодых наёмников, пытавшихся завязать разговор с Лейной и Никтой. Вели себя парни сдержанно, наслышанные о суровых нравах девушек из Лесного Воинства.

Марк прошёлся по утоптанной земле, чуть поостыв на морозе.

«Вот только так, в беседе с простыми незакостенелыми воинами и можно победить этот дух вражды. Везде одно и то же: у одного рьяная вера в Путь Истины превращается в ненависть ко всем инакомыслящим. У другого потеря близких людей одурманивает голову, заставляя мстить всем без разбору. Третий готов безоглядно видеть нечисть в каждом человеке, на которого укажет поучительный перст самодура с королевским гербом…»

Со стороны помоста, вокруг которого стоял на морозной стуже наёмный люд, доносился чей-то визгливо-воинственный голос. Подойдя ближе, Марк увидел Глашатая Войны в лисьей шубе поверх храмовых одежд. Рядом с ним на морозном ветру развевалось знамя с изображением кабаньей головы с вонзённым в глаз мечом — символ кары всем бунтующим и непокорным.

— Не страшитесь ни копий солимских, ни магии чародеев лесных! — свирепо, с привыванием взывал Глашатай. — Бейте, истребляйте нелюдь нещадно, неважно, рыкает ли она или говорит человеческим голосом! Не бойтесь и не страшитесь злокозненных вражин — лесных чародеев! Это они боятся вас, потому и собрали весь сброд отъявленных душегубов: вольных охотников, лесовиков, бесцветных и прочих. Не верьте тем лжецам и предателям, что говорят, будто лесные чародеи такие же люди, как мы. Они давно возложили свои души на алтарь мерзких духов нечистых, продали бессмертную душу ради гнусного колдовства!

Кулаки сжались сами собой. Подошла Лейна, и Марк увидел, как накалились её глаза. Кажется, она впервые так близко видела одного из тех, кто причинил больше горя народам сельвы, чем даймоны Хадамарта.

— Знаю, какие толки ходят среди вас, воины великого королевства! Многие из вас тоскуют по дому, по семейному уюту и домашней похлёбке. А я говорю вам — не время думать о мире, когда сельва содрогается от бесчинств проклятущей нелюди! Не время отсиживаться в городах и селениях, когда страшная угроза Багровых Ветров надвигается на наш многострадальный край. Достойно ли верного Пути Истины оставаться в стороне и потакать врагам рода людского, подобно лживым изменникам, называющим себя Лесным Воинством? Вновь и вновь призываю вас, верные Спасителя, очищать эту землю от нечисти солимской и от её подлых прихлебателей! Сам Всевышний избрал вас для этого дела! Вы — Его карающая длань, что подвергнет наказанию кланы лесных чародеев! Предавайте их мечу, сжигайте их отвратительные жилища, разрушайте их богомерзкие алтари — искореняйте их род под корень! Всем им, так или иначе, быть ввергнутыми в вечную тьму гадесову, так пусть же не смущает вас уничтожение их тел, ставших орудиями самого Хадамарта!

Гнев уже в полную силу клокотал в груди. Марку казалось невероятным, что воины вокруг безропотно внимают этому свирепому бреду, и никто не осмелится даже уйти прочь. Напротив, некоторые в согласии кивают головой, а иные восторженно ударяют себя кулаком в грудь.

«Пора и тебе уходить, миротворец. Здесь ты ничего не изменишь».

Но тут Марк встретился с негодующим взглядом Лейны, в котором смешались гнев, обида и горечь, и что-то его обожгло внутри… Он понял, что если он сдержится, то своё слово скажет она.

— Гнусная ложь! — громко выкрикнул Марк, давая волю возмущению. — Эта речь — верх низости и кощунства! Можно ли ждать, что Спаситель дарует победу народу, которым движет безумная ненависть к соплеменникам!

Глашатай на секунду подавился собственным языком. Похоже, ещё никогда и никто из простых воинов не осмеливался прерывать его пламенные речи.

— Разве не ради помощи жителям сельвы шлёт свои войска наместник Кивей? — продолжил Марк. — Разве не для того мы здесь, чтобы восстановить мир между народами сельвы, в числе которых и вольные охотники, и лесные чародеи?

На Марка испуганно пялились наёмники: многие из них его узнали и поспешили отойти от него, как от прокажённого.

— Кто этот наглый еретик, говорящий о мире с кровожадным родом злодеев?! — возопил Глашатай в ответ, заглушая взволнованный шёпот наёмников. — Кто ты такой, что смеешь осквернять слух отважных воинов наместника Кивея богомерзкой речью, равняющей аделиан и предателей рода людского?!

Марк выступил вперёд. Его трясло от негодования, в гнев повергала одна мысль о том, что такие вот проповедники ездят по всей округе, и страх, обычно подступающий к нему в таких ситуациях, совершенно исчез.

— Я воин Дубового Листа. Сражавшийся с солимами. Получивший рану, которая была бы смертельной, если бы не помощь Лесного Воинства. Воинства, которое ты, сам лживый еретик, поливаешь наглой клеветой! Я долгое время провёл в Лесном Воинстве и теперь знаю правду. Знаю, что не было бы причин у лесных чародеев начинать войну, если бы морфелонские воины, наученные такими как ты сарпедонскими шавками, не сжигали их жилищ и святынь…

— Мерзкий мятежник!!! — зашёлся в отчаянном вопле Глашатай, пресекая всякую возможность спора. — Слышите, все?! Это бессовестное порождение Хадамарта в своих лживых речах преступило все законы королевства, храмового учения и заповедей Спасителя! Взять его!

Марк умолк, с опозданием уразумев, что в безрассудстве не рассчитал силы: закон и власть при любом раскладе будут на стороне сарпедонского посланника. Из-за помоста выступили четверо суровых нездешних воителя в палаческих одеяниях — личная стража Глашатая Войны, чтобы хватать и отправлять на суд непокорных.

За спиной раздался лёгкий шорох извлекаемых клинков Лейны.

— Только посмейте прикоснуться к нему, сарпедонские падальщики! — кошкой прошипела воительница.

Сарпедонцы молча обнажили мечи, не замедляя шага. Они были убеждены, что стоящий перед ними смутьян безоружен, а девка им не угроза.

В мгновение ока Марк выхватил из тряпичной сумочки книжный свиток. Он заметил злорадную ухмылку Глашатая, решившего, что вольнодумец вздумал защищаться цитатами из священной книги.

…В следующее мгновение посланник Сарпедона застыл с отвисшей челюстью. Логос вспыхнул обоюдоострым мечом — двое палачей шарахнулись, прикрывая глаза, словно от яркого света, двое других, что были ближе к Марку, неловко отскочили назад и растянулись в грязи.

Сжимая меч обеими руками, Марк замер, погружённый в состояние странной отрешённости. Ощущение, что он спасен, смешалось со скорбным чувством бессилия что-либо изменить.

— Миротворец… — робко прошептал кто-то из наёмников, и его тут же подхватили другие голоса. — Миротворец… Седьмой миротворец. Он всё это время был с нами! Десятник Подорлик — Седьмой миротворец! Гляди, а эта воительница — не дочь ли Сельвана? Точно, это же Никтилена!

Никта незаметно появилась рядом, и меч её был обнажён.

— Чего смотрите?! Хватайте их! — опомнился Глашатай. Теперь он взывал к наёмникам, быстро подсчитав, что его четвёрки явно недостаточно, чтобы справиться со столь опасными мятежниками.

Воины перешёптывались, поглядывали на своих десятников, но и те пребывали в замешательстве. Марк чувствовал и понимал, что говорить ему нечего. Что бы он ни сказал этим людям — любое его слово будет расценено, как слово бунтовщика, призывающего к мятежу и свержению власти наместника Кивея. Не для этого он пришёл в Каллирою…

— Маркос, что ты натворил?.. — прошептал за спиной Сурок и дёрнул его за рукав. — Уходим! Да скорей же, пока они не опомнились!

Не опуская меча, Марк медленно попятился, отходя от помоста.

— Взять его! Взять! — кричал Глашатай, словно науськивал собак. — Хватайте его или сами станете сообщниками мятежника!

Но никто толком не повиновался. Кто-то из десятников приказал своим людям броситься в погоню, однако сделал это столь неуверенно, что воины медленно поплелись вслед мятежникам, словно ноги их были в колодках.

Подняв свои сумки и вещевые мешки, четверо друзей спешно направились к лесу.

(Мелис)


Мелфай больше не возвращался к своим размышлениям о жизни и призвании. День ото дня он становился всё более решительным в словах и действиях. Впереди была цель — звание мага, и он к ней упорно двигался. Он всё чаще сидел в библиотеке, изучал структуру магических кристаллов, чертил астральные символы и концентрировал мысли на формулах заклинаний. В начале лета состоится его первое испытание, и если всё пройдёт успешно — ему вручат личный посох. И хотя до лета ещё хватало времени, Мелфай уже начинал испытывать взволнованную дрожь. Как он выступит? Что скажут учителя? Пока что он преуспел только в магии поиска, но в день испытания от него могут потребовать что угодно. Что-нибудь из той же боевой магии, которая ему упрямо не даётся. Или из магии фигурных элементов, что ещё сложнее.

По выходным Яннес приводил его на Светлую арену — крупнейший амфитеатр Каллирои. Яннес отдавал предпочтение зрелищным магическим поединкам. Любил он и софрогонию — удивительную игру, смесь магии и риторики, где сила удара зависела от силы собственного утверждения. Софрогония быстро полюбилась и Мелфаю. В свободное время он приходил в один отдалённый дворик Дома Гильдии и тренировался с учебным шариком.

За этим занятием его и застала Эльмика. Мелфай не заметил, как сероволосая девушка оказалась на безлюдном дворике и, увидев её, вздрогнул.

«Наверное, шла ко входу в алхимический подвал, — подумал он. — Но нет, этот вход закрыт! Она заметила меня издали и подошла посмотреть!» — вспыхнула надежда.

— Играешь в софрогонию один? — усмехнулась девушка. Серые глазки с интересом блестели, глядя на шарик в руке Мелфая. Серые волосы её были заплетены в два хвостика. — Произносишь утверждение и сам же его отрицаешь?

— Мастера риторики учат, что любую мысль, прежде чем высказать, нужно опровергнуть в уме, — нашёлся через секунду Мелфай.

Эльмика кивнула с улыбкой, выражающей не то одобрение, не то иронию.

— Мечтаешь выступить на Светлой арене?

— Мечтать не мечтаю, но не отказался бы. А так, просто тренирую быстроту мысли. На летнем испытании пригодится.

— Ах да, это же твоё первое! Понимаю тебя. Я два года тому назад его прошла. Натерпелась же!

— Страшно было? — осмелев, Мелфай подошёл ближе, немного стесняясь своей рабочей робы. На Эльмике был серый женский халат с нашивками старшей ученицы, скроенный так, что идеально подчёркивал её хрупкую, стройную фигурку.

— Страшно? Даже не знаю. Всё произошло так стремительно. Я и испугаться-то не успела, — короткие бойкие фразы девушки слетали с её уст с аккуратной лёгкостью, словно простейшие заклинания. — Там не спрашивают то, в чём ты уже отличился. Будь уверен: спросят то, что ты хуже всего знаешь. Так они проверяют на выдержку. Все учителя знали, что мой конёк — фигурные элементы. А мне дали задание по риторике. Знали ведь, что я её терпеть не могу!

— Правда? И что? — от услышанного Мелфай на какой-то миг забыл об Эльмике, думая лишь о том, что его ждёт на испытании.

— Как-то выкрутилась. Уже и не помню. Посох вручили, а остальное не важно.

— Да-а, озадачила ты меня, — пробормотал юный маг удручённо.

— А что у тебя получается хуже всего? — лукаво улыбнулась девушка.

— То, что у тебя отменно — фигурная магия.

— Фи-и, не вздумай так сказать на испытании! — нахмурилась Эльмика, скрутив губы в трубочку. — Не «фигурная магия», а «магия фигурных элементов». А если попросят уточнить, скажи — «преобразование астральной материи стихий в зримые формы». Молодые учителя любят мудрёные словечки. В отличие от Кассиафата.

— Да? Правда? — Мелфай помялся в нерешительности. — Послушай, Эльмика… не могла бы ты… э-э, если у тебя это так хорошо получается… как бы это сказать?..

— Хочешь, чтобы я поупражнялась с тобой? — девушка произнесла это без хихиканья и игры глаз. Кажется, она была настроена серьёзно.

— Да, пожалуйста… если можно, — Мелфай прикусил язык.

— Ладно. Сходи за учебным посохом и приходи сюда. Я скоро вернусь.

Не веря в такую удачу, Мелфай бросился со всех ног к мастеру магических посохов, по дороге выдумывая повод, чтобы задержаться с Эльмикой подольше.

Через полчаса он сосредоточенно выводил концом посоха очертания степного орла. Эльмика уверяла, что фигуру бегущего зверя создать легче, но Мелфай сознательно начал с самого сложного. Присутствие сероглазой юной магессы придавало ему особого рвения.

Эльмика недолго рассказывала ему теорию о магических преобразованиях стихии ветра в видимые фигуры. Всё это он слышал на уроках. Но одно дело слышать, а другое — когда твоей рукой водит симпатичная особа, одно присутствие которой придаёт больше сил, чем все вспомогательные чары, какие только знал Мелфай.

— Открою тебе один секрет, — сказала Эльмика шёпотом. — Я ни с кем ещё им не делилась…

Несколько месяцев назад Мелфай, робкий в своей тайной влюблённости, отвернулся бы от неё в сильном смущении, но сейчас смотрел на неё смело и с благодарностью за доверие.

— Итак, представь. Фигура — это твоё желание. Сильное, горячее, страстное. Ты ждал его исполнения много лет. Хорошенько представь его. И продержи в мыслях несколько секунд. А потом — вложи его в мыслеобраз и представь: сейчас оно исполнится! Ну, попробуй.

Мелфай кивнул: он уже слышал, что сильные желания являются хорошим внутренним стимулом для несложных магических приёмов, но удивился, что их можно применять и в такой сложной науке, как магия фигурных элементов.

— Ну как, загадал? Представь себе свой триумф на летнем испытании, — подсказала Эльмика.

Но перед взглядом её серых глаз Мелфай не мог мечтать о чём-то подобном. Он увидел в своём воображении Эльмику, представил себя с нею на берегу Лазурного залива: они вместе любовались красивым закатом и обнимали друг друга за талию.

Прочувствованная картина аккуратно легла в заготовленный мыслеобраз — контуры степного орла вспыхнули сероватой искрой и, перед тем как исчезнуть, взмахнули крыльями.

— Надо же! Уже получается! — воскликнула Эльмика. — Тренируйся каждый день. Будь уверен, твой орёл скоро воспарит!

— Ты поможешь мне завтра? — Мелфай забеспокоился, что девушка сейчас уйдёт и неизвестно когда ему снова представится случай с ней встретиться.

— Если смогу. Ну, до встречи, — улыбнулась на прощанье юная магесса.

На четвёртом занятии с Эльмикой степной орел Мелфая таки воспарил ввысь. Ни управлять им для обзора, ни использовать в качестве оружия юный маг не умел, но был бесконечно счастлив. Эльмика похвалила его, и это было самое приятное.

Появления Яннеса он не заметил.

— Недурно, недурно, мой друг, — проговорил Яннес, важно покачивая седой бородкой. — Это ты, Эльмика, его научила? Толковый из тебя будет учитель.

— Спасибо, — девушка смущённо склонила голову. — Мне пора, меня ждут. Тренируйся, Мелфай, но не переусердствуй.

Мелфай улыбнулся ей вслед. Настроение омрачилось. Похоже, Эльмика испугалась, что Яннес всем расскажет о её возне с новичком. Своим неожиданным появлением Яннес разлучил их, и теперь, возможно, Эльмика станет избегать новых встреч.

«И, может быть, этого и хотел Яннес!»

Негодующая мысль ударила в голову, наполняя сердце обидой.

«Он наблюдал за нами! И, конечно же, наблюдал за мной и раньше!»

— Я помешал тебе? — словно издеваясь, спросил Яннес.

— Ты… ты следил за мной? — с сухостью, которая лишь чуть-чуть прикрывала клокочущую обиду, произнёс Мелфай.

Казалось, Яннес прекрасно понимает, что чувствует его ученик, но не хочет подавать вида.

— Я обязан за тобой следить. Ты под моей опёкой.

— Опёкой? — обозлился Мелфай ещё больше. — А зачем она здесь, в Доме Гильдии? Что мне здесь угрожает?

— Пока ты не получил личный посох, опёка необходима, — проговорил как ни в чем не бывало Яннес, прежде чем пойти прочь.

Мелфай решительно шагнул следом за ним.

— А как насчёт моей свободы? Свободы, о которой столько сказано в анналах серой магии? Почему я не могу быть свободным ни здесь, ни за пределами этих стен?!

— Если тебя интересует учение серых магов о свободе, поговори с архимагом Кассиафатом, — проронил Яннес, удаляясь. — Если же хочешь поговорить об Эльмике, то приходи послезавтра в полдень в мою рабочую комнату.

Мелфай замер на месте, остолбенев. Гнев остыл неожиданно быстро.

Ни о какой свободе в этот день он больше не думал.

(Спящая сельва)


О неприятных событиях в лагере наёмников старались не вспоминать. Путь четырёх друзей потянулся тропами Спящей сельвы через густые заросли вечнозелёных кустов и молодых деревьев. Идти лесными тропами было куда приятней, чем месить снег по морфелонским дорогам. Марк всё ещё побаивался солимов, но Никта заверила, что вдали от морфелонских застав они встречаются редко. Главное, идти тихо и не болтать. Последнее явно относилось к Сурку, норовившему рассказать, как он чуть было не поймал коварную чародейку, напавшую на лагерь наёмников. Однако он оказался на диво послушным, смиренно признав за хранительницей старшинство, и шёл молча. Марк тащил на спине подаренную Лесным Воинством меховую палатку — ночи в сельве были холодными, — а когда уставал, ношу принимал Сурок. В этой палатке друзья и ночевали, заворачиваясь каждый в свой плащ. Марк и Сурок караулили по очереди, поддерживая огонь. В лесу постоянно мелькали тени волков, слышалась тяжёлая поступь разбуженного медведя. Обитали здесь хищники и посерьёзней, однако к горящему костру никто не приближался.

Грибов и ягод в эту пору почти не было: довольствовались сушёными дарами леса, варили кашу в прихваченной запасливым Сурком кастрюльке. Кроме того, морфелонец захватил кучу снеди из лагеря: хлеб, сыр, ячменные лепёшки и копчёное мясо. Никта умудрялась находить орешки и коренья.

Через три дня исполинский лес кончился — начался реденький лесок Предлесий. Здесь снег и холод имели куда больше власти, чем в сельве. Отряд Марка попал в настоящую зиму. Снег, правда, был неглубок, да и тропы здесь часто протаптывали охотники и лесорубы.

До Мелиса оставалось пять дней пути.

(Мелис)


Два дня прошли в мучительном ожидании. Мысленно Мелфай пытался оправдать Яннеса, дескать, серый маг сильно занят, если отложил разговор на послезавтра. Но подспудно Мелфая терзала мысль, что колдун нарочно затянул время, чтобы испытать терпение ученика.

Наконец-то этот день настал! Комната Яннеса, размещённая в одной из боковых башен Дома Гильдии, была круглой и просторной. У окна стоял полумесячной формы стол с многогранным кристаллом на подставке, а посреди комнаты красовался выгравированный на полу круг, словно миниатюрная арена для состязаний.

— Приятно видеть каких успехов ты достиг, Мелфай! — произнёс Яннес почти торжественно. — Магия фигурных элементов — наука сложная, хрупкая и строптивая. Даётся она немногим, и вовсе не по причине обделённости того или иного человека магическим даром. Наука эта требует взаимодействия таких противоположных чувств, как холодная воля и горячая страсть. Мало кому удается удержать эти душевные стихии в единстве.

— Мне помогала Эльмика, — сухо ответил Мелфай.

— Намёк понятен. Конечно же, ты пришёл ко мне не за разъяснениями природы магии фигурных элементов. Садись.

Они оба сели за полумесячный стол. Глянув на кристалл посреди стола, Мелфай почувствовал, что он завораживает взгляд и любоваться им можно очень долго — полезная штука, когда не хочется смотреть собеседнику в глаза.

— Итак, Эльмика. Что мы знаем об Эльмике, — деловито заговорил Яннес. — Дочь серой магессы и морского купца, обладателя двух торговых кораблей и права голоса в Гильдии Золотого Динара. Очень способная девушка, одна из тех избранных, кого приняли в Школу Гильдии в пятнадцать лет, заметь, на год раньше, чем положено. За три года учёбы она достигла таких успехов, каких большинству учеников не удаётся и за шесть лет. Смышлёная, дружелюбная, слегка вздорная и своенравная, но это ей к лицу. Весьма лакомый кусок для многих ухажёров. Пожалуй, я бы и сам посостязался за её руку и сердце, если бы не имел привязанности к иной особе.

Пока что Мелфай верил всему услышанному. Он давно знал, что у Яннеса есть девушка, с которой тот живёт уже несколько лет, не признавая законов брака.

— Но ты, юный друг, верно уже всё продумал?

— Продумал? Что?

— Как добиться зеркального отражения твоего взгляда, который ты бросаешь на Эльмику при каждой встрече.

Никакого плана у Мелфая не было, и обсуждать это с Яннесом ему очень не хотелось. Но одна лишь мысль, что серый маг может помочь ему добиться взаимности Эльмики, заставила его смириться.

— Я ещё не думал об этом, — признался он.

— А вот и напрасно. Ты, конечно, не знал, что Эльмика уже больше года имеет весьма близкие отношения с неким учеником Гильдии по имени Ямбрей?

В голову Мелфая ударила кровь, а в желудке что-то упало. Удар он принял стойко. И как истинный борец быстро опомнился и начал думать.

Яннес лукавил, говоря «некий ученик». Мелфай прекрасно знал дюжего Ямбрея. Это был ближайший соратник Яннеса по состязаниям на Светлой арене и по делам Гильдии. Только сейчас Мелфай вспомнил, что каждый раз, когда он видел Эльмику в кругу старших учеников, она стояла рядом с Ямбреем.

«Понятно. Вот для чего он меня вызвал. Хочет предупредить, чтобы я не мнил себе много. Хорошо хоть Ямбрею не сказал, мудро поступил. А я хорош: размечтался, голова в облаках… Э-эх, ну да ладно, переживу. Всё равно у меня шансов не было…»

— …Соперник он, конечно, не слабый, дело до драки доводить не советую, — продолжал Яннес. — В боевой магии он тоже мастак. Да и Эльмика видит в нём крепкое плечо, наивно принимая его груду воловьих мышц и умение создавать огнешары размером с арбуз за истинную силу. Но есть у него и несколько важных недостатков, которые Эльмика упрямо не замечает. Например, туповатость, бахвальство и склонность добиваться побед грубой силой. Один хитросплетённый или даже просто хитрый ход — и Эльмика на него и смотреть перестанет.

На этот раз Мелфай напрягся, как сгусток боевой магии перед ударом. Он не верил ушам. Яннес, сам Яннес наставлял его, простого ученика-первогодка, как отбить девушку у его ближайшего сподвижника! Да возможно ли это?!

Поначалу Мелфай решил, что это какой-то розыгрыш, вроде проверки на подлость, но Яннес продолжал говорить и рассказывать такие подробности плана под названием «как унизить Ямбрея в глазах Эльмики», что мысль о розыгрыше быстро испарилась.

Чего стоила уже первая уловка: устроить поединок риторики с заведомо беспроигрышной расстановкой вопросов, в результате которой Ямбрей будет выставлен на посмешище перед всеми учениками. А идея нашептать подружке Эльмики об одном тайном постыдном пристрастии Ямбрея, чтобы та в свою очередь всё разболтала Эльмике? Провоцирование Ямбрея на грубую драку, которых Эльмика терпеть не может? Сеяние взаимных подозрений, разрушающих отношения гораздо быстрее, чем прямые ссоры? И наконец — появление Мелфая с заготовленными утешениями: именно в ту минуту, когда заплаканная Эльмика, поссорившаяся и с Ямбреем, и с подругами, так сильно будет нуждаться в сочувствии и понимании!

Яннес был известен в кругах Школы, да и всей Гильдии, как редкостный интриган. Но всё-таки то, что он предлагал, было чересчур.

Мелфай неподвижно глядел в кристалл, и мысли его мрачнели. Когда же Яннес, потирая ладони, подметил, что пора бы уже перейти от обсуждения плана к его исполнению, Мелфай сдавленно прошептал:

— Яннес, это подло. Я так не могу. Так поступают только… только те…

— …Кто привык добиваться своего и не отступать ни при каких обстоятельствах, — не моргнув глазом, подсказал серый маг.

— Есть более достойные способы…

— Согласен, есть. Подойти к Эльмике и высказать ей в глаза красивое признание. Посмотреть на её растерянный вид, услышать сбивчивые объяснения «ах, прости, ты хороший парень, но моё сердце уже занято», и ещё что-то вроде «мы ведь останемся друзьями, правда?». А потом — избегать её до конца учёбы. Это твой «достойный» способ? Тогда мне жаль и тебя, и моих усилий, потраченных на то, чтобы научить тебя чему-то в жизни.

— Но это же… Очернить парня в её глазах… Такими способами… Это как-то… — Мелфай не мог найти нужного слова, чтобы передать своё отношение и в то же время не разгневать Яннеса. — …Низко, недостойно. Это подло, в конце концов.

Яннес усмехнулся.

— У тебя случайно в роду не было высокородных? Говоришь, словно знатный рыцарь… Ты проходил занятие по истории войн, Мелфай? — Яннес заговорил строже. — То, что ты называешь подлостью, на войне зовётся военной хитростью. Ты сам понимаешь, что Эльмика достойна лучшего, чем этот туповатый бахвал. Какая разница, что за уловки ты используешь, чтобы добиться счастья для неё и для себя?

— Разница есть, — Мелфай потупил взгляд. — Я не смогу быть с ней искренним, если добьюсь её взаимности обманом. А когда обман раскроется…

— А с чего ему раскрываться? — развёл руки Яннес. — Кто кроме тебя будет о нём знать?

«Ты!» — чуть не выпалил Мелфай.

Мысль о том, что, зная его секрет, Яннес будет иметь над ним неограниченную власть, вызвала у Мелфая отвращение. Но дело было не только в Яннесе.

— А что будет дальше? Мне так и придётся всю жизнь скрывать от неё, каким образом я добился её расположения?

— О, ты уже планы на целую жизнь строишь! Похвально, похвально, — одобрительно проговорил Яннес. — Уверен, Эльмика полюбит тебя и всё простит, когда ты откроешь ей правду.

Мелфай вновь уставился на кристалл.

— Может быть и так. Но такие уловки…

— Это уловки слабого против сильного! До чего же ты туп! — Яннес резко встал из-за стола и зашагал по мраморному кругу. — Как, по-твоему, должен биться боевой маг низшего уровня против обвешанного заколдованной бронёй исполина? Грудью на грудь? По правилам благородного турнира, как аделианский рыцарь?.. — Яннес заметил улыбку Мелфая, и это его взъярило. — Ну и чего хихикаешь? Я о тебе говорю! Ты, ты этот низший маг, понимаешь?! Ты здесь почти одинок, у тебя нет ни дома, ни денег, ни влиятельных союзников. Ты почти не владеешь магией. А Ямбрей силён, богат и знаменит. Если ты вступишь с ним в открытое соперничество, разве будет это честным поединком? Нет! Честный поединок — это когда силы противников хотя бы приблизительно равны. Ямбрей силён своим положением, а ты хитростью. У каждого свои преимущества, и не пользоваться ими — просто вершина тупости!

— А мораль — удел слабых, верно? — произнёс Мелфай, скривив губы.

— Нет! Мораль — удел ленивых, лживых и трусливых! — выкрикнул Яннес. Его терпению быстро настал предел. Похоже, он не ожидал, что Мелфай будет так упрямиться по поводу столь щедрого предложения, но быстро взял себя в руки. — Послушай меня, Мелфай. Я ушёл из дома в одиннадцать лет. Не мог больше терпеть постоянных запретов «не смей», «не прикасайся», «не смотри». Мои родители, убогие храмовники-аделиане, помешанные на всяческих запретах, меня довели… Больше я их никогда не видел, и желания повидать не возникало. Я обошёл много разных школ и сообществ. Целый год я искал место, где мог бы чувствовать себя свободным от любых запретов. И я нашёл таких людей здесь. Но в Школу Гильдии путь мне был закрыт. У меня не было магических задатков — это раз. Я был беден и одинок — это два. Своё аделианское происхождение мне не скрыть, а тогда с этим было строго, — три. А самое главное — мне было всего двенадцать лет! В Школу иногда принимают пятнадцатилетних, в редких случаях — четырнадцатилетних. Слышишь, Мелфай, у меня не было ни единого шанса! Но я попал в Школу. Не буду рассказывать как, но и мои магические способности, приглянувшиеся одному из учителей, и моё невероятное взросление, и мой дар, якобы ценный для всей Гильдии — всё, всё, всё было обманом! В том числе и моя успешная учеба, и мое первенство среди лучших учеников, хотя я был слабым и болезненным. Я всего добивался хитростью, уловками и интригами, понимаешь?

Яннес смолк, подошёл ближе, и сверкание его маленьких язвительных глаз заставило Мелфая оторвать взгляд от кристалла.

— Пойми, наконец: всё, что тебя отдаляет от побед — это вдолбленная в голову мораль. Она была создана толкователями Пути Истины именно для того, чтобы подавлять личность и подчинять волю человека кучке лживых поводырей толпы. Ты видел таковых в Мелисе. Поверь, я видел их куда больше твоего. Когда-то я даже общался и спорил с теми лицемерами, что собирают в своих храмах толпы трусов, лентяев, а заодно с ними, к сожалению, и наивных, обманутых мечтателей. Я говорил со многими такими поводырями, я глядел им в глаза. Знаешь, что я в них видел, Мелфай? Жадность. Они жадны до своей власти над умами. И озабочены только тем, чтобы люди думали и поступали исключительно так, как решат они, богоизбранные! Может быть, хватит удовлетворять их алчность, Мелфай? Может быть, пора начать жизнь свободного человека? Самому строить свою жизнь, самому созидать своё «я»?..

В дверь коротко постучали.

— Я просил не беспокоить! — раздражённо бросил Яннес.

На пороге возник маг-привратник.

— Прошу простить, высокочтимый, но дело неотложной важности.

— Что ещё стряслось?

— Там внизу посетитель…

— Пусть подождёт. Я занят.

— Но этот посетитель говорит, что пришёл к нему, — привратник с виноватым видом указал на Мелфая.

— Как… к нему? — Яннес был изумлён настолько, что не пытался этого скрыть.

Мелфай был изумлён не меньше. Какие посетители могли явиться к нему, если его родственники и представить не могли, что он пребывает в Доме Гильдии серых магов? Да и разве рассказывал он хоть кому-то в городе, где он живёт? Ему это было строжайше запрещено.

— Я поговорю с ним, — заторопился Яннес.

Мелфай встал настолько резко, что серый маг замер.

— Это мой посетитель. Я сам его встречу.

Яннес медленно обернулся к нему. Глаза его выражали скрытую злость или же ничего не выражали. Небрежным жестом он отправил мага-привратника восвояси, бросив вдогонку:

— Проведи посетителя в зал для гостей.

Затем он неспешно подошёл к Мелфаю ближе и заговорил почти на ухо:

— Это может быть ловушка. Ты забыл, что за тобой следят? Если это кто-то из них, знаешь, что тебе грозит?

— Не знаю, — теперь Мелфай чувствовал себя смелей. — Я до сих пор не знаю, кто эти «они», потому что никто меня не посвящает в планы глав Гильдии.

— Не лукавь, Мелфай. Ты и сам должен был догадаться, кто за тобой следит.

— Соперничающая гильдия?

— Думай лучше.

— Мне проще спуститься вниз и узнать это наверняка. Кем бы ни был этот человек, он ничего мне не сделает в здании, где полно охраны. Если же это кто-то из моих старых друзей или родственников, каким-то чудом отыскавший меня здесь… то я не прощу тебе потерянной встречи.

Яннес спокойно, возможно, даже с одобрением встретил его ультимативный взгляд.

— Хорошо. Разве я против? Но ради твоей безопасности, сперва с ним встречусь я.

— И устроишь ему допрос? Сам только что говорил о свободе, а теперь ущемляешь меня в праве созидать собственное «я»?

Серый маг поглядел на него всё тем же ничего не выражающим взглядом и лукаво усмехнулся.

— Всё верно! Ты быстро учишься, мой друг. Вот что мы сделаем: мы пойдём вместе. Если это враг, я его распознаю. А если и вправду твой друг или родственник, оставлю вас наедине, идёт?

Яннес прихватил посох, и вместе они поспешили вниз по лестнице. Зал для гостей находился у самого входа, чтобы любопытные посетители не шныряли по коридорам, раздражая бдительных стражей.

«Кто это может быть? Кто меня нашёл? Я же никого не знаю в Мелисе, кроме тех, кто состоит в Гильдии. Разве что те разбойники у таверны в предместьях. Но неужто тот долговязый злодей мог узнать, кем я стал, и прийти извиниться?»

Но в зале для гостей его ждало разочарование. Высокий светловолосый парень в походном плаще был ему незнаком.

«Ошибка?» — мелькнуло в голове с досадой. Однако, проследив за пристальным и настороженным взглядом посетителя, Мелфай обернулся к Яннесу…

Чего-чего, а такого яростного накала в глазах своего наставника видеть ему не доводилось. Не пытаясь перебороть свою ярость, Яннес резко подался вперёд и гневно прошипел:

— Ты…

* * *


Над Вольными степями стояло переменчивое ненастье. Чем дальше удалялись друзья от Спящей сельвы, тем менее заснеженным был путь. Марк, Сурок, Никта и Лейна двигались по размытым дорогам, то пробираясь через снега, то увязая в грязи. Сурок ворчал, что им стоило бы дождаться попутчика с телегой, на что Никта возразила, что в эту пору надёжнее передвигаться пешком. В подтверждение её слов друзьям пришлось четырежды помогать встречным крестьянам вытягивать телеги из грязи.

Ночевали всё в той же палатке, правда, теперь приходилось обходиться без костра. В степи редко встречались деревья, кругом виднелись одни сухие кусты. Пять дней перехода через Вольные степи показались Марку самыми трудными. Промокшую за день одежду высушить было негде, поутру приходилось напяливать на себя мокрые плащи. Никта молчаливо куталась в свои многослойные одежды, Лейна чихала и обворачивала шею и голову шерстяным платком. Сурок кашлял и ругался. Марк, чувствуя себя ответственным за этот поход, молча скрипел зубами.

Однако ближе к Мелису становилось теплее. Дожди становились короче, солнце выглядывало чаще, приятно согревая. Здесь уже совершенно не было снега. Тёплые ветры, проносящиеся от Гор южных ветров на северо-запад, поддерживали тепло в этих краях. В мелисских предместьях друзья отогрелись окончательно. Марк снял плащ, жилет и закатал рукава льняной рубашки.

И наконец они достигли Мелиса. Над городом светило солнце, погода стояла тёплая. Зима заканчивалась, начиналась пора, называемая ранним летом. Друзья шли по городской дороге, а вокруг мелькали разноцветные одежды горожан: халаты, туники, тоги, бледные накидки и узорчатые мантии. В отличие от морфелонцев мелисцы не придерживались строгой однообразной моды, многие стремились выделиться своим особенным ярким нарядом.

Марк хорошо помнил Мелис и страсть здешних горожан к развлечениям. Ни один месяц здесь не проходил без какого-нибудь общегородского празднества и народных гуляний. Вот и сейчас мимо пронеслась шумная гурьба людей в пёстрых одеждах с флейтами и бубнами. Близился вечер, народ после рабочего дня расходился по домам, трактирам и чайным, чтобы предаться отдыху и посудачить с друзьями.

Друзья вошли в одну из больших и людных чайных, где можно было поесть жаркого и выпить знаменитого мелисского чая с мёдом. Здесь не было ни столов, ни скамеек, посетители сидели или лежали на ковриках, попивая чай. На четырёх нездешних путников внимания никто не обратил — в Мелисе не было привычки кому-то удивляться.

Задумчиво глядя в кружку горячего ароматного чая, Марк вспоминал время, когда впервые пришёл в этот город. Вспомнил вольного стрелка Автолика и свой турнир на Светлой Арене против серых магов во главе с хитрым Яннесом. На миг всплыло в памяти лицо прекрасной черноволосой девушки, пленившей его тогда с первого взгляда. Марк нашёл и потерял её так быстро, что всё произошедшее тогда казалось сейчас давним сном. Впрочем, это вполне соответствовало здешним обычаям: выражение «влюбиться по-мелисски», то есть на одну ночь, было известно во всей Каллирое.

— Когда приступим к поискам? — спросила Никта.

Вопрос вывел Марка из царства воспоминаний.

— Думаю, сначала нам нужно найти Автолика.

— Мы не найдём его здесь.

— Почему ты так решила?

— После Амархтонской битвы я видела его всего раз. Он быстро покинул Амархтон, опасаясь мести архимагов Тёмного Круга.

— Мести? За что?

— Шёл бой. Архимаги использовали Сферу Крови, испепеляя наших воинов кровавым огнём. Метким выстрелом Автолик разбил Сферу, и капли жертвенной крови брызнули из неё на шестерых архимагов. Эта кровь, собранная в Сферу посредством немыслимых страданий жертв, превратилась в кровь возмездия. Архимаги не будут знать покоя ни во сне, ни наяву, пока не отомстят Автолику.

— Вот как получилось. Где же он теперь?

Хранительница пожала плечами.

— Никто не знает. Спросим у того, кто живёт в его доме.

— А можно в двух словах: кого мы ищем? — протянул Сурок, опрокидывая в рот пиалу чая.

Марк искоса поглядел на широкоплечего друга: в дороге они мало говорили о целях странствий Седьмого миротворца. Сурок и так был доволен тем, что идёт на поиски приключений, вырвавшись из унылого наёмничьего лагеря.

— Мы ищем того, кто называет себя Восьмым миротворцем, — ответил Марк, решив, что пронырливость Сурка будет очень кстати в поисках.

— Ого! — поперхнулся тот.

— Мы знаем, что он родом из Мутных озёр, а прошлым летом пришёл в Мелис. На этом его след теряется. Мы не знаем, ни как он выглядит, ни сколько ему лет.

— Да с вами всё интереснее, друзья! — воскликнул Сурок с душевным подъёмом. — Когда начнём искать?

— Прямо сейчас, — проговорила Никта. — Начиная с хозяина этой чайной. Справишься?

— Да хоть со всеми чаепитцами! — лихо подхватил Сурок, направляясь к пузатому хозяину.

Хранительница глянула на Марка с укоризной.

— Почему бы тебе сразу не выйти на площадь и не объявить: «Я Седьмой миротворец Маркос! Ищу Восьмого миротворца, имени которого не знаю. Помогите, добрые люди!»

— Никта, я не понимаю, как мы можем начинать поиски, если один из нас не знает кого искать.

— И было бы лучше, чтобы не знал и впредь, — упрямо проговорила Никта.

Лейна поспешно поднялась на ноги.

— Пойду, возьму чего-нибудь сладкого.

Марк и Никта напряжённо смотрели друг на друга.

— Ты не доверяешь Сурку?

— Когда мы были в сельве, я могла себе позволить доверять ему, — почти шёпотом сказала хранительница. — Но не здесь. Большой город — его стихия, не моя. Если ты решил привлечь его к поискам, то не проси меня ему доверять.

— Что ж, ладно. Спасибо за искренность, — буркнул Марк.

Вернулась Лейна, принеся медовые пряники, а за ней и Сурок без каких-либо известий.

— Никто ничего не слышал, никто ничего не знает.

— Это не удивительно, — ответил Марк. — В Мелисе не жалуют аделиан и их героев. О миротворцах многие вообще не слыхали. Разве что в аделианском квартале… Решено, туда и направимся.

У ворот красивого двухэтажного дома Автолика друзей встретил крепкий в плечах парень в кожаном кузнечном фартуке. Марк его помнил — это был Иолас, один из ближайших сподвижников Автолика. Сейчас он выглядел необычайно мрачным, хмурым и был скуп на приветствия.

— Что ты хотел, Маркос? — нетерпеливо процедил он, будто в последний раз видел его сегодня утром, а не три с половиной года назад.

— Мы ищем Автолика. Где его найти?

— Нет его здесь, — нервно буркнул Иолас. — И не будет. Этот дом больше не его.

— Не понимаю. А кто же глава ордена?

— Нет больше ордена. Автолик предал всех нас. Забрал орденскую казну и был таков. И секреты наши Сильвире продал.

— Что?! Автолик?! Быть такого не может! — ошеломлённо воскликнул Марк.

— Вот и я поначалу не поверил. Столько лет другом был, а тут взял и продал. Если встретишь его, передай, что я морду ему ещё начищу, прохвосту!

Иолас возмущённо фыркнул и собрался затворить двери.

— Погоди!

Марк собирался попросить приюта, но теперь, глядя на этого хмурого, рассерженного парня, уже не знал, стоит ли это делать.

— Ты что-то слышал о Восьмом миротворце, Иолас?

— Насчёт всяких сказок — это тебе к собирателю легенд Фабридию.

— Собирателю легенд?

— Да, этот старик просто кладезь всяких историй о рыцарях, принцессах, миротворцах… Живёт на Цветочной улице в старомодном доме. Увидишь — поймёшь.

— Благодарю, но Восьмой миротворец — это реальный человек, который не так давно объявился в Мелисе.

— Не слышал ничего о таком самозванце. Зайди как-нибудь в другой раз, Маркос.

Двери захлопнулись. Марк недоумённо хмурился, пытаясь найти объяснение услышанному.

«Автолик. Благородный Автолик — вор и предатель! Развалил свой орден. Украл казну. Ерунда какая-то…»

Автолика Марк знал хорошо. Для него не было секретом, что вольный стрелок не слишком чтит законы и любит пошалить. Но то, что рассказал его близкий друг, просто не укладывается в голове!

— Ты разве ничего не понял, Маркос? — прозвучал тихий голос хранительницы.

— А что тут понимать? Либо Иолас врёт, и Автолика попросту изгнали свои же. Либо…

— …Либо ты как всегда полагаешься на свои скудные знания о людях, — отчитала его хранительница. — Всё, что сказал Иолас — предосторожность, изобретённая самим Автоликом.

— Не понимаю. Объясни доходчивей.

— Автолик сам убедил своих друзей заверять всех, будто он предал Орден вольных стрелков. Только так он может защитить их от мести Тёмного Круга.

Тут Марк попрекнул себя, что сходу начал подозревать Иоласа. Да и о самом Автолике нехорошая мысль успела промелькнуть.

— Невесело ему сейчас, — проговорил он чуть слышно.

— Что там говорить, не подфартило вольному стрелку, — добавил Сурок. — И мягкие кровати в его доме нам не светят. Пойдём искать ночлежку подешевле или есть другие соображения?

Недорогой постоялый двор нашли неподалёку, где за небольшую плату сняли две комнаты. На поиски таинственного миротворца отправились следующим утром, начав с городских предместий. Для удобства решили действовать в парах. Марк ходил с Сурком, Никта с Лейной. Иногда менялись: Марк шёл с Никтой, а Сурок с Лейной. И только Никта наотрез отказывалась ходить в паре с Сурком.

На постоялом дворе собирались по вечерам, обсуждая поиски. О новом миротворце никто не слышал, и это было странно: ведь дошёл же как-то слух о нём до лесных чародеев.

— Кто тебе рассказал о Восьмом миротворце? — спросил Марк у хранительницы за ужином.

Та недолго помолчала, видимо, не желая говорить об этом при Сурке, но всё-таки ответила:

— Хозяйка Леса. Со слов Амарты.

— Вот оно что! Значит, Амарта тоже его разыскивает. Может быть, одновременно с нами. Интересно, что она предпримет, если опередит нас?

— Кто такая Амарта? — насторожился Сурок.

— Одна женщина с тяжёлой судьбой, — ответил Марк нехотя. — Дочь чёрного мага и лесной чародейки. Когда она была ребёнком, Третий миротворец со своими дружками убил её мать и сжёг её дом. Амарта мстила всем последующим миротворцам. На мне её месть остановилась… И я думал, что навсегда.

— Я слыхал об этой ведьме, — небрежно бросил Сурок. — Не будь наивным, Подорлик. Такие люди не меняются, потому что по собственной воле перестали быть людьми. Нелюдь — это ведь не просто обидное словцо. Вбирая в свои жилы магию, чародеи леса извращают саму свою природу. Меняется не только их душа, но и тело…

— Ты прямо как Глашатай Войны на помосте, — не удержалась хранительница.

— Да при чём тут Глашатай! — возмутился Сурок. — Я сам этих трепачей презираю! Ты сама-то о природе магии чувств слыхала? Чародеи лесные не могут без ненависти и человекоубийства, как пьянчуга без выпивки! Они магию из собственной злобы черпают, без неё они ничто! И твоя Амарта не может обойтись без мести, потому как месть — это её магическая сила!..

— Какая осведомлённость! — ярко-синие глаза хранительницы вспыхнули. — Похоже, ты не только Глашатаев Войны наслушался. Признайся, кем ты служил до наёмничьего войска? Уж не палачом ли ведьм из тайной службы Кивея?

— Никта, — укоризненно произнёс Марк.

— Ну что вы, ну зачем ссориться? — встряла Лейна.

Сурок отвернулся и несколько секунд глядел в пол, о чём-то напряжённо думая или попросту унимая закипающий гнев.

— Я никогда не убивал ведьм, — прошептал он тихо и сдержанно, что замечалось за ним крайне редко. — Но я видел жестокость лесных чародеев… — глаза Сурка, будто стальные, глядели в одну точку на столе. — Мой отец погиб в Лесных Войнах. Он охранял обоз, когда попал в засаду. Чародеи пообещали отпустить всех, если морфелонцы отдадут оружие и груз. Силы были неравны. Наши согласились… А чародеи казнили их всех. И знаешь каким способом? — Сурок поднял к Никте стальной взгляд.

Она не отвела взор. В её глазах светилось спокойное, тихое горение.

— Знаю. Проращивание стеблей сквозь тело было их излюбленной казнью. Вернее, стало — после того как морфелонцы начали закапывать пленных чародеев в землю живьём, утверждая, что так они возвращают нелюдь в её родную стихию…

— Это делали отдельные ублюдки из наёмничьего сброда! — оскалился Сурок.

— Ах, а лесные чародеи, значит, были ублюдками все поголовно? — со злой усмешкой бросила Никта. — Мой отец тоже погиб в Эпоху Лесных Войн. Тоже в засаде, устроенной сельвейскими чародеями и даймонами Хадамарта. Но даже умирая, он был верен своей мечте: чтобы народы Спящей сельвы отстаивали своё, не вцепляясь друг другу в глотки.

Сурок закивал с саркастической усмешкой.

— Красивая мечта. Благородная. Но, увы, наивная. Как и все истории морфелонских сказочников о храбрых героях и могучих драконах.

— Сказка может ожить. Только нужен не тот герой, который побеждает драконов. Если бы нашёлся человек, умеющий сбросить с людских глаз пелену вражды… Если бы люди перестали глядеть на мир глазами кровожадного идола по имени «Это наш враг!»… то никакие Багровые Ветры не были бы сельве страшны.

Сурок продолжал кивать. Никта больше не говорила. Остаток вечера все оставались немногословны.

* * *


Не добившись в первые дни никаких успехов в поисках, Марк решил нанести визит собирателю легенд, о котором упомянул Иолас. Цветочная улица, где он жил, подтверждала своё название обилием цветников. Ранние нарциссы, пеоны, гиацинты, ландыши и тюльпаны со всех сторон изливали на прохожих яркие краски и запахи. В воздухе стояла ароматная прохлада. Узенькая улица лежала в стороне от базарных площадей, и потому громоздкие телеги редко поднимали на ней пыль.

Дом собирателя легенд Фабридия Марк отыскал быстро, ориентируясь на одно лишь описание «старомодный». Выцветшего цвета черепичная крыша, однотонно-серый заборчик и скромный садик выглядели бледно среди ярких красок расписных фасадов, резных калиток и длинных цветочных клумб.

На стук отворил маленький сухой старик в бедном, но чистеньком халате. Почтенная бородка чуть выдавала вперёд, строгие глаза с приподнятыми уголками выражали учёность — наверняка этот человек изучал разные науки.

— Чем могу служить, молодой человек? — хмуря выцветшие брови, спросил старик.

— Мир тебе, почтенный Фабридий. Меня зовут Маркос. Я интересуюсь одной легендой.

Старик недоверчиво покосился на запылённый плащ Марка.

— Ты не из мелисского театра, — сказал он уверенно.

— Нет, я вообще-то недавно в Мелисе… — Марк понял, что осторожничать перед этим стариком не нужно. — Я Седьмой миротворец.

Старик, не то с удивлением, не то с беспокойством, чуть приподнял нахмуренные брови.

— Войди в дом, — произнёс он после долгой паузы.

Старик Фабридий выглядел так, словно долгое время не выходил из дому. Стены комнат были одного цвета с его лицом. Большая гостиная была обставлена стеллажами с многочисленными рукописями: здесь были и дорогие пергаментные свитки, и простенькие рулоны старомодного папируса, фолианты с твёрдыми шершавыми обложками и даже глиняные таблички, которые не использовались в Каллирое уже лет триста. Под облупленными стенами стояли сундуки, очевидно, тоже заполненные рукописями. И при этом — нигде не было пыли. Старик заботился о своей коллекции.

Из мебели здесь был только круглый стол с глиняной чернильницей и подсвечником, кресло-качалка, перевязанное в трёх местах верёвкой, и тяжёлый дубовый стул на кривых ножках.

Фабридий предложил Марку сесть и быстро приготовил чай. Марк собирался спросить только о Восьмом миротворце, но у них вышла очень длинная и спокойная беседа. Фабридий признался, что когда-то служил в городском архиве, занимая должность архивариуса по литературным письменам. Двадцать лет назад новый градоначальник закрыл этот архив. Он был большой любитель зрелищ, и куда охотнее выделял непомерные суммы на проведение игр, чем мелочь на поддержание письменного наследия. После непродолжительной борьбы за свою должность Фабридий стал затворником в своём доме. Изредка к нему приходят мелисские театралы, чтобы он поведал им какую-нибудь легенду для постановки или сказочники и барды в поисках красивой истории, которую стоит воспеть. На деньги, полученные за свои сказания, и живёт бывший архивариус.

Желая, чтобы Марк понял его чувства, Фабридий достал свежий свиток, зачитав отрывок из постановки для мелисского театра.

— «…И бросился Седьмой миротворец в смертельную схватку с чёрным драконом Деймодом и бился с ним долго и отчаянно, спасая прекрасную принцессу-чародейку из его когтей…» Ну вот, дальше идёт описание, как именно ты зарубил дракона, как снял чары с принцессы-чародейки, и как она стала твоей женой.

Марк улыбнулся.

— Почтенный Фабридий, ты же понимаешь, что всё это — высокопарная чушь.

— А кому нужна правда, Маркос? — посетовал старый архивариус. — Единственный человек, добросовестно описавший путь Седьмого миротворца, это летописец Эрмиос из Храма Призвания. Если будешь в Анфее, обязательно его навести. Он, по крайней мере, писал о тебе со слов твоего учителя Калигана, а не с песен пьяных бардов. Видишь ли, в летописи Эрмиоса о тебе говорится правдиво, но сухо, а зрителям мелисского театра требуется душещипательное представление. Им совершенно неинтересно, существовал ли когда-то этот Седьмой миротворец или нет. И глубинный смысл твоей настоящей схватки с драконом им не нужен. Людям нужна красивая сказка со счастливым концом. Вот мелисские театралы и делают из Амарты принцессу, да ещё и выдают за тебя замуж, ничуть не смущаясь, что она лет на семь-восемь старше тебя, — старик засмеялся. — Понимаешь, Маркос, в Мелисе не так много людей, которые верят в Путь Истины по настоящему. Для большинства мелисцев Путь — всего лишь одна из философий, приукрашенная сказаниями и легендами.

Фабридий рассказывал ещё долго о нравах и обычаях жителей Мелиса, пока Марк не спросил его о Восьмом миротворце. Нет, собиратель легенд ничего не слышал об этом человеке. Но он неожиданно заговорил о другой стороне служения миротворцев, о которой Марк как-то призабыл.

— Если Восьмой миротворец действительно пришёл в Каллирою, то отыскать его будет очень непросто. Епископа Ортоса с его вещими снами о приходе нового миротворца больше нет, а сам миротворческий дар всё тускнеет и тускнеет. Может, будет проще найти свершителя, которого поднимет служение Восьмого миротворца.

— Свершителя? — переспросил Марк.

— Ах да, тебе эти люди больше известны как избранные — слишком громкое название, как по мне. Видишь ли, Маркос, служение каждого миротворца взращивало нового свершителя, который оказывал большое влияние на судьбы многих людей. Король Агафир, родоначальник Южного Королевства, принц Ликорей, великий полководец, Фосферос, глава Ордена посвящённых, Сильвира, королева-освободительница, Сельван, основатель Лесного Воинства, Калиган, учитель-следопыт — вот шесть свершителей, которые поднялись во времена шести миротворцев, твоих предшественников.

— А в моё время поднялся новый свершитель — хранительница секретов Никта, — произнёс Марк, крепко задумавшись.

— Верно. Но вот о чём я хотел спросить: замечал ли ты странную закономерность? Влияние, которое оказывали миротворцы и свершители на Каллирою, с каждым разом становилось всё меньшим и меньшим. Агафир, бесспорно был величайшим из свершителей. Ликорей оказал уже меньшее влияние. И так далее. Свершители играли всё менее заметную роль, как, впрочем, и сами миротворцы.

— О чём это говорит? Что служение миротворцев умаляется?

— Умаляется, это верно. Но что стоит за этим? Равнодушие людей? Козни Хадамарта? Или провидение Всевышнего? Я не знаю ответа. Но советую тебе подумать над этой закономерностью.

* * *


Через две недели бесплодных поисков Марк приуныл. Восьмого миротворца могло и не быть в Мелисе. Он мог уйти к пророку в Анфею, в Храм Призвания, как и полагалось новому миротворцу. Путь туда составлял семь дней. Понемногу Марк начал склоняться к мысли, что ему придётся отправиться в Анфею, но сказать об этом Никте не решался. Ей вся эта идея с новым миротворцем становилась всё больше не по душе. Она могла и не согласиться на новый поход. И тогда Лейна, конечно же, останется с ней. Только Сурок, пожалуй, разделит с ним путь.

Сурок же проявлял в поисках наибольшее усердие, всё чаще уходя в одиночку. К началу третьей недели с начала поисков он вернулся на постоялый двор позже обычного. Усталый, но восторженный, он сиял радостью:

— Нашёл! Нашёл! Ух, дайте чего-нибудь напиться!

Марк бросился к нему.

— Где?! Где он?!

— Здесь, здесь, в Мелисе! Я нашёл таверну, где он остановился на ночь прошлым летом. Его ограбили местные разбойники, а потом его увёл серый маг — этим-то наш миротворец и запомнился одному батраку при таверне…

— И где он теперь?

— Ну я, само собой, сразу к Гильдии серых смотался. Внутрь меня не пустили, но я и так с парой-тройкой учеников словцом перекинулся…

— Ну и? Что узнал, говори скорей!

— Узнал, что учится этот миротворец там же, в Школе серых у некоего Яннеса. Даже имя нашего героя узнал — Мелфай.

Сурок излучал радость — наконец-то он сослужил настоящую службу друзьям, взявшим его в поход!

Марк блаженно дышал полной грудью. На душе становилось легко, хотя впереди была куда более сложная задача, чем поиски. Если за нового миротворца взялся Яннес, то не стоит рассчитывать, что он так просто отпустит свою добычу. Марк хорошо запомнил коварного мага, которого он когда-то победил в состязании на Светлой Арене. Уж этот тип не упустит случая поквитаться за прошлое поражение.

— Отлично. Завтра я сам пойду в Дом Гильдии. Надо поговорить с Мелфаем один на один.

— Это опасно, — проговорила хранительница, поглядывая на Сурка всё ещё с недоверием. — Яннес вряд ли встретит тебя радушно.

— Он ничего мне не сделает в Доме Гильдии на глазах у всех.

— Мы можем выследить Мелфая, когда он пойдёт куда-нибудь в город. Надо только узнать, как он выглядит, — предложил Сурок.

— Нет, — твёрдо ответил Марк. — Выслеживать и подкарауливать Мелфая в переулках мы не будем. Я пойду один.

* * *


Наутро Марк, чисто вымытый и выбритый, в выстиранном плаще подошёл к воротам Дома Гильдии. Молодой привратник, видимо из учеников, на вопрос о Мелфае заявил, что сейчас узнает, есть ли такой ученик в их школе. Марка это удивило: как бы ни был юн привратник, Школа Гильдии не так велика, чтобы не помнить, есть ли в ней ученик по имени Мелфай. Через минуту привратник вернулся и, неумело скрывая сильное беспокойство, провёл Марка в небольшой круглый зал со скамьями.

— Тебе велели подождать здесь, — сообщил он и поспешно скрылся.

Сердце беспокойно билось. С минуту на минуту произойдёт встреча, ради которой, возможно, Марк и был призван в Каллирою. Новый миротворец. Эстафета миссии. Много раз обдумывая предстоящий разговор, Марк до сих пор чётко не представлял, что скажет этому человеку. Он абсолютно его не знал.

«Аделианин ли он? Если да, то почему оказался в этом месте? Учение серой магии в корне противоречит аделианскому Пути Истины. Но если он не верит в Путь, то почему ему предначертано стать миротворцем? Может быть, он попал сюда случайно?»

Марк вспомнил своё первое появление в Каллирое. Ему посчастливилось: его встретили добрые, заботливые люди. Слабый и боязливый, он попал в общество верных друзей, которые помогли ему освоиться в новом мире, поддержали, ободрили. А главное — они повели его вперёд, к его цели, к его миссии, к его призванию. И всегда оставались рядом, с риском для себя, порой расплачиваясь за преданность Седьмому миротворцу своими жизнями…

А этому парню, скорее всего, просто не повезло. Проводника миротворцев больше нет, встретить его было некому. А много ли надо серому Яннесу, чтобы завлечь обещаниями силы и знания простодушного юнца?

За дверями послышались шаги. Книга за поясом как будто тоскливо вздрогнула, предчувствую смену хозяина.

«Логос. Неужели мне придётся тебя оставить?»

Неожиданно Марк поймал себя на мысли, что до сих пор даже не допускал мысли, что Восьмой миротворец может отказаться от своего призвания.

* * *


— Зачем ты пришёл? — сухо спросил Яннес, совладав со своей вспышкой ярости.

«Эти двое давно знакомы, но их знакомство было уж точно не дружеским», — мгновенно понял Мелфай.

— Я пришёл к Мелфаю, Яннес, — спокойно ответил светловолосый парень и перевёл взгляд на юного мага. — Здравствуй, Мелфай. Ты не знаешь меня, но, возможно, слышал. Меня зовут Маркос-северянин, Седьмой миротворец.

У Мелфая внутри всё обрушилось и голова закружилась, словно он очутился на краю огромного обрыва. Перед глазами поднялись картины из недалёкого прошлого: вражда между селениями, травля односельчан, доведение до самоубийства соплеменников, молитвы и обещания принести примирение в свой край и, наконец, видение странствующего епископа — вестника, призывающего идти на юг. В пронёсшемся вихре воспоминаний Мелфай увидел своё селение и свою дорогу — от Мутных озёр до таверны в мелисских предместьях.

Изумлённый, он стоял, открыв рот, поначалу не обратив внимания, о чём спорят Седьмой миротворец и Яннес.

— …Удобное, однако, учение у вас, аделиан, — Яннес говорил уже спокойно и вкрадчиво, без признаков беспокойства или враждебности. — Запугать, запутать, убедить, что в мире нет правды, кроме вашей, а потом подчинить себе запутанную душу. А как насчёт свободы воли, Маркос?

— Я ничего не собираюсь делать без его согласия… Мелфай, я думаю, ты давно хочешь узнать, действительно ли ты Восьмой миротворец. Я пришёл помочь тебе найти ответ.

Юный маг встрепенулся, бросил взгляд на Яннеса, на миротворца. Главное — чтобы серый маг ничего не заподозрил.

— Не знаю, нуждаюсь ли я в твоей помощи. Я нашёл то, что искал. Мое место здесь, в Доме Гильдии.

— Если ты призван стать новым миротворцем, то твоё будущее совсем иное.

Мелфай рассмеялся, выражая иронию.

«Если этот человек меня нашёл, то так просто не уйдёт. Главное, чтобы Яннес поверил…»

— Если мне уготовано нечто великое, то оно от меня никуда не денется.

— Чем дольше ты будешь медлить, тем сильнее собьёшься со своего пути.

— Путей в мире не счесть, миротворец. Многие из них мне по душе. Извини, но ты пришёл зря. Не трать зря время. Тебе меня не переубедить.

Мелфай с опаской почувствовал, что Яннес пристально смотрит на него сбоку. Кажется, серый маг заподозрил, что его ученик попросту отводит ему глаза.

«Проклятье! Перестарался!».

Но назвавшийся Маркосом, кажется, всё понял.

— Подумай, Мелфай, хорошо подумай. Я остановился на постоялом дворе «Под кипарисами» — это ближе к аделианскому кварталу. Дай мне знать, когда надумаешь поговорить.

— Я подумаю, — равнодушно бросил Мелфай. — Но не жди меня слишком долго, мне жаль твоего времени.

Когда привратник закрыл двери за ушедшим гостем, Яннес резко шагнул к Мелфаю.

— Хм-м, ловко, поначалу я тебе даже поверил. Но ты переиграл. Да и вообще, твоё неумелое лицедейство было совершенно излишним. Я не собирался и не собираюсь препятствовать твоей встрече с этим парнем.

— С чего ты решил, что я воспользуюсь его приглашением? — строя невинную мину, спросил Мелфай.

— Не лукавь со мною, мой юный друг, — заговорил Яннес по-старчески. Мелфай терпеть не мог эту привычку своего наставника. — Я же вижу, что ты никак не можешь оставить свою наивную мечту.

Мелфай переступил с ноги на ногу. Наставник видит его насквозь, так есть ли смысл отпираться?

— Но не ты ли мне говорил, что моя мечта стать миротворцем никуда не денется? И что я смогу уйти на юг когда захочу?

Яннес усмехнулся. Казалось, он ничуть не обеспокоен тем, что его подопечный может покинуть Гильдию в любой момент.

— Ты собрался поговорить с ним? Хорошо. Ты свободен. Я даже не буду тебя сопровождать, дабы тебя не обременяло моё присутствие. Путь серого мага тебе известен. О пути миротворца ты вскоре услышишь. Решай сам, какой путь тебе больше по душе.

* * *


Эмиссар королевы Сильвиры, старший секутор Радагар с улыбкой наблюдал за вышедшим из Дома Гильдии светловолосым парнем. Обстоятельства складывались — лучше не придумаешь. Длинноволосый, долговязый шпион Риоргай, переодетый для неприметности в нищенские лохмотья, следил за взглядом своего покровителя.

— Ты уверен, что это он, почтенный Радагар?

— Уверен. Я видел его в лагере Армии Свободы перед Амархтонской битвой. Теперь осталось проследить и выяснить, где он остановился.

— Я уже приказал своим людям следить за каждым его шагом.

— Гляди, чтобы не переусердствовали, — нахмурился Радагар. — Ещё спугнёте.

— Мои парни знают своё дело. Он ничего не заподозрит… А что потом? Хватаем обоих — и в Амархтон?

— Нет. Забудь вообще о том, чтобы кого-то хватать, — глухо произнёс секутор. — Они оба пойдут с нами совершенно добровольно. Но потом. Сейчас нам надо просто за ними следить. Незаметно. Иначе можно спугнуть более крупную добычу.

— Я так понимаю, ты говоришь о лесной чародейке?

— Чародейка нам тоже нужна. Но наша главная цель крупнее… куда крупнее! — Радагар позволил себе усмехнуться, довольный собой.

— Но если так… — долговязый шпион облизнулся, — то не посвятишь ли меня в столь тонкий план?

— Слово, вылетевшее преждевременно, как и стрела, никогда не попадёт в цель. Наберись терпения. Всё увидишь тогда, когда наша ловушка захлопнется.

Радагар был как никогда доволен собой. Вот что значит составить план, предусматривающий любой поворот событий! А многолетний опыт подсказывал, что с такими расчётами у старшего секутора просто не может быть поражения.


Глава девятая. Выбор и прощание


(Амархтон)


Автолик бежал. Спотыкаясь и падая, набивая шишки на лбу и обдирая щеки. Меч он потерял, однако в нём не было нужды: подземная нечисть разбегалась и пряталась, будто на неё неслось нечто более голодное и кровожадное, чем она сама. Автолика гнал не страх погони и не жажда спасения. Его несла давящая со всех сторон сила, настолько могущественная, что вздумай он вырваться из её потока — его бы попросту шмякнуло о стену.

Но вскоре этот поток утих. Автолик бежал всё медленней, пока не остановился, увязнув по колено в нечистотах. Отыскав на ощупь небольшую возвышенность, вольный стрелок выбрался на груду недавно осыпавшихся камней и после недолгой возни зажёг припасённый факел.

Огонь и свет восстановили в душе прежнее равновесие и способность мыслить. Стало как-то легче и спокойней. Шум погони не слышался, поток давящей силы исчез. Автолик был полностью предоставлен самому себе, и это его устраивало. Ближайший выход наружу он отыщет, а там уж как-нибудь разберётся, как ему дойти до Аргоса. Он ушёл от погони Тёмного Круга — вот, что главное!

Так, теперь надо осмотреть рану — плечо жжёт просто невыносимо. Автолик осторожно срезал кинжалом рукав рубахи и присвистнул:

— Поймай меня смерть! Да что же это за…

Его изумила не ожоговая рана с вздувшимися пузырями на правом плече — бывали ранения и посерьёзней. Поразило его то, как он сумел заблокировать столь жуткое и смертоносное заклятие! Почему оно нанесло ему лишь средней тяжести ожог, а не пропалило насквозь?

Он не мог ошибиться. След, который остался на его плече, был следом от магии крови!

А это означает, что тёмные таки снюхались с красными жрецами. Сами они никогда бы не освоили эту страшнейшую науку смерти.

«Кто же меня так приложил? — попытался вспомнить Автолик. — Тот мечник-маг в волнистом плаще? Или там был кто-то ещё? Неясно… Но ещё более неясно, почему та тварь, вырвавшаяся из подземелья, бросилась не на меня, а на моих преследователей? А с Калиганом что стряслось? Почему он не выбрался за мной следом? И почему Аргомах и Флоя попались, со всеми предосторожностями-то? Непонятно, непонятно…»

Автолик вспомнил юные годы, когда только познакомился с Калиганом в Школе рыцарей юга. Калиган был гораздо старше его и уже тогда занимал учительскую должность, а Автолик был всего лишь мечтательным бродягой. Несмотря на это они крепко сдружились и всегда общались как ученики-одногодки. Правда, дружба их претерпела много испытаний, чаще всего по глупости. Сколько было споров, ссор и обид, сколько отпущено колкостей! Сколько лет они не общались, игнорируя друг друга при случайных встречах! С годами всё изменилось. Они оба поумнели. Но только сейчас Автолик признался себе, что столь надёжного друга, как Калиган, у него никогда не было. Да и ни с кем из смертных, кроме Калигана, Автолик не решился бы на столь безумную авантюру, как вылазка в Башню Тёмного Круга…

«А впрочем, чего я его хороню? — тряхнул головой вольный стрелок. — Разве я видел его мёртвое тело? Если он в плену, то ещё не всё потеряно. Сильвира должна что-то сделать, чтобы его вызволить. А если и нет, я сам что-нибудь придумаю. Но для этого, прежде всего, нужно отсюда выбраться!»

Обильно полив рану на плече лечебным елеем, Автолик не мог надивиться своему чудесному спасению. Он не понаслышке знал, какой силой обладает боевое заклятие магии крови: оно проходит сквозь латы, как вода через ситец, прожигает кожу и мышцы насквозь, растворяет кости… Это неслыханное чудо, что он так легко отделался!

Не слишком щепетильный в духовной жизни, сейчас Автолик не преминул возблагодарить Спасителя за избавление и попросить чуда для Калигана и его учеников. Затем вольный стрелок поправил лук за спиной и, взяв в одну руку кинжал, в другую факел, побрёл вдоль стока в сторону Сумеречного города.

«Дружище следопыт, ты спас меня от плена: прикрывал мой зад ценой собственной свободы, а может, и жизни. А я ничем не могу тебе помочь. Даже помолиться толком не могу, так как не знаю, жив ты или мёртв. Но если ты в плену… и если Всевышний даст мне хоть один ничтожный шанс тебя вытащить… не сомневайся, я приду за тобой!».

Автолик шёл, порой забываясь и говоря вслух всё то, о чём думал и о чём мечтал в эти минуты.

* * *


До чего тяжело поднимать налитые свинцом веки!

Медленно-медленно Калиган открыл глаза. Всё тело ломит, слабость невероятная, пошевелить рукой или ногой — всё равно что двигать мешки с песком. Подняв голову, следопыт обвёл взглядом комнату. Это была небольшая круглая камера, освещённая магическим свечением на стенах. Ни окна, ни двери. Нет… дверь, конечно, должна быть, но где, с какой стороны — непонятно.

Сбежать отсюда невозможно, это яснее ясного. Рук ему не связали, зато сняли и кожаный жилет с множеством отмычек, и пояс, где тоже хранились кое-какие хитрости, оставив пленника в одних штанах и рубахе.

«Ладно, — решил следопыт. — Руки тоже неплохое оружие».

Он попытался встать, но тут же повалился обратно на пол. Слабость валила его с ног, и Калиган чувствовал, что вызвана она не только побоями. Ослабляющая магия, не иначе.

Ощупав себя, он убедился, что серьёзных ран нет. Нос и губы разбиты, выбит зуб, лицо опухло, боль в рёбрах, кое-где оставили свой след клинки легионеров, но всё это мелочи. Все раны тщательно обработаны и стянуты каким-то заживляющим клеем. О том, из каких ингредиентов приготовлено это лекарство, лучше не знать.

Итак, он в плену. В страшном, сводящем с ума плену Тёмного Круга. В Криптии говорят, никакая смерть не покажется слишком жуткой по сравнению с такой участью.

«Ладно, нечего себя пугать раньше времени, — решил Калиган. — Если я не на дыбе и не в пыточном кресле, а в чистенькой камере, то всё ли так безнадёжно? Может, к обмену готовят?»

Нет, на это рассчитывать глупо. В темницах Аргоса нет никого подходящего для обмена на лучшего следопыта Сильвиры. Да, поначалу его не станут пытать, а попытаются переубедить, склонить на свою сторону. Но когда убедятся, что выведать секреты Сильвиры мирным способом не получится — тогда и наступит черёд камеры пыток…

Несмотря на бодрость духа, в голову лезли невесёлые мысли. Надежды вырваться нет. И, похоже, самое время попросить прощения у Всевышнего за все кривые мысли, слова и поступки. И надеяться на переход в Вечную Жизнь со спокойной душой.

…А ведь он так и не успел создать семью, обзавестись детьми. Всё как-то не до того было. А ведь выпадал такой случай, причём не раз. Теперь он не оставит потомства, никто не назовётся сыном или дочерью Калигана. Ученики, одни ученики.

Он не знал, сколько времени здесь пролежал. Остро ощущался голод, томила жажда. Хладнокровному и расчётливому следопыту всё чаще приходилось отражать нападки отчаяния.

«Даже у приговорённого к смерти есть шанс спастись из-под топора палача. И такие случаи бывали. И не раз пленники выходили из застенок Тёмного Круга».

Память подсказывала, что те, которые выходили — были простыми горожанами, сторонниками Сильвиры в Тёмном городе, схваченные легионерами за подстрекательство к мятежу и обменянные вскоре на нужных Тёмному Кругу людей или отпущенные за выкуп.

«А если и нет, то… эх, стёжки-дорожки, о чём жалеть-то? Разве мало я прожил счастливых дней? Если не сегодня, так когда-нибудь всё равно придётся с вечностью встретиться…»

Наконец, в стене засветились зеленоватой каймой очертания овальной двери. Через неё в камеру вошли два здоровенных легионера и боевой маг в плотной чёрной мантии. Без лишних слов легионеры крепко подхватили следопыта под руки и повели. Едва переставляя ноги от слабости, Калиган убедился, что без их помощи не сделал бы и шагу. О побеге не стоило и мечтать.

— Воды бы мне… да и от доброго винца не отказался бы, — произнёс он сухим голосом.

— Будет тебе, — не злобливо, скорее добродушно ответил маг.

Коридоры, двери, лестницы, вправо, влево, вверх, вверх, вверх — ноги начали заплетаться, Калиган то и дело повисал в руках легионеров. Идущий позади маг сложил руки треугольником, глянул на ноги пленника и что-то прошептал. Калиган почувствовал себя устойчивей, со ступней словно спали колодки, ноги заработали уверенней. Ясное дело: на него наложили ослабляющие чары, но как сбросить это заклятие, следопыт пока что не понимал. Вряд ли ему это вообще под силу. В том, что маги Тёмного Круга не дураки, он уже имел несчастье убедиться.

Его ввели в хорошо освещённую комнату и усадили за стол. Комната как комната: стеллажи, кресла, шкафы, но главная особенность — ни одного предмета, который может попасться под руку в качестве оружия. Окон в комнате не было, так что не ясно даже, день сейчас или ночь.

Стоящий у стола маг непонятного возраста, похоже, был здесь хозяином. На вид довольно худой и вряд ли крепкий в мускулатуре: руки колдуна были тонки и белы, в армии такого отправили бы разве что в обоз. Бледное безбородое лицо тоже выглядело худым; капюшон мантии прикрывал редкие белые как снег волосы.

Тут маг поднял глаза, и Калиган ощутил, насколько обманчива внешность. Глаза эти не прожигали — они словно запускали холодную склизкую руку в душу и бесцеремонно рылись в ней, перебирая всё самое личное и сокровенное. В них таилась скользкая вкрадчивость, ядовитая целеустремленность, ведущая мага не только по трупам, но и использующая эти трупы в своих интересах. Добавить к этому искусно скрытое стремление к власти — и становится ясно, что перед пленником стоит маг рангом не ниже главы над шестью шестёрками, что по меркам армии Сильвиры равнялось командующему когорты. А может, это и один из архимагов.

К какой магической стихии относится колдун, Калиган определить не смог: и не чёрный маг, и не серый, и не слуга пламени, как называли себя приверженцы магии огня и даже не жнец смерти, как именовали своё ремесло маги, стремящиеся постичь тайны смертеносцев.

Почти незаметный взгляд — и легионеры с магом-стражником покинули комнату. Беловолосый колдун повернулся боком к пленнику, рассматривая настенную картину, изображающую какую-то феерическую дуэль двух магов.

— Моё имя Хоркис, — скромно отрекомендовался он.

— Ну а мне, стало быть, представляться не нужно, — бросил Калиган.

— Верно подмечено, старший следопыт, — голос мага был вполне гостеприимным. — Чашу вина?

— Нет, благодарю. И без него голова раскалывается, — небрежно ответил следопыт. Ему сильно хотелось пить, но это желание быстро померкло, когда он понял, с кем имеет дело.

Он на лезвии меча: если игра пойдёт не по правилам, то вся любезность и снисходительность этого мага сменятся кровавыми застенками и пыточными орудиями. Имя Хоркиса Калиган слышал. Это был спиромаг — тот из магов, кто тянется к запредельному, пытаясь постичь тайну смерти и загробного пути человеческих душ. Наука, близкая к некромантии, хоть и не столь зловещая. Что это говорит о спиромаге Хоркисе? Он маг-учёный, исследователь души и духа, телесной и духовной смерти, а ещё — человеческой мёртвости, то бишь живущего в человеке греха, как говорят богословы. Наверняка этот Хоркис весьма приближён к верхушке Тёмного Круга, хоть и не из главных.

— Голова, говоришь. Да, стражники наши порезвились. Не обижайся. Люди они простые: как увидели, что их собратья на ступеньках остались, так и решили отыграться.

— Я не в обиде, — ответил Калиган с равнодушием опохмелившегося трактирного дебошира, которого изрядно помяли городские стражники.

— А всё-таки красивый стиль, старший следопыт, — спиромаг соизволил оторвать взгляд от картины и повернуться к пленнику. — Одиннадцать раненых легионеров и ни одного убитого. Даже в безнадёжном окружении чтишь собственный кодекс. Похвально.

«Чего ты тянешь, умник, спрашивай уже», — нетерпеливо думал Калиган.

— Вижу твоё нетерпение, старший следопыт. Что ж, отложим обмен опытом на потом и начнём беседу по существу. Правила, надеюсь, тебе известны. Умышленно ложные сведения, молчание, увиливание от прямого ответа и ответ вопросом на вопрос означают сиюминутную смену места диалога.

Калиган молча кивнув, испытав преступную дрожь. Маги Тёмного Круга не станут баловаться с ним калёным железом, иголками и клещами — всё это можно выдержать. Но когда они начнут пытку по ритуалам магии крови или, чего хуже, некромантии — никакой откуп не покажется слишком дорогим.

— Итак, вопрос первый. Сильвира готовит вторжение в Тёмный город?

— Моя королева не посвящает меня в подобные вопросы.

— Тебе не кажется, что ты начинаешь именно с увиливания от прямого ответа? — сузил глаза спиромаг.

— Хорошо, пусть будет «нет», — спешно ответил Калиган.

Хоркис вряд ли остался доволен ответом, но продолжил тем же учтивым голосом:

— Вопрос второй: зачем ты проник в Башню Тёмного Круга?

— Чтобы узнать, не готовит ли вторжение Тёмный Круг, — выдал Калиган мгновенный ответ. Нет смысла скрывать очевидное. Поначалу лучше говорить только правду, авось удастся перехитрить этого скользкого типа.

— И что ты узнал? — с едва заметной вкрадчивой улыбкой осведомился спиромаг.

— Как я понял, Тёмный Круг не готовит войну, но ваше странное сооружение в Зале Кристаллов меня насторожило. Для чего нужна столь сложная и дорогостоящая конструкция я так и не понял.

— Так, уже лучше. Вопрос третий: почему Сильвира послала с тобой бывшего главу Ордена вольных стрелков Автолика?

— Мне не ведомы планы… — начал Калиган, но тут же сник перед ядовито-склизким взглядом спиромага. — …Но я могу предположить, что королева высоко ценит Автолика как опытного бойца и лазутчика. Кроме того, он имел дело с архимагами Тёмного Круга…

— Умышленно ложные сведения, как мы договаривались…

— Ну какая же это ложь? Не зная истинных намерений Сильвиры, я делюсь с тобой личными соображениями, — скорчил невинную мину Калиган. — …Но потом я понял: королева хочет намекнуть вашим архимагам, что они тоже уязвимы в своей башне, и пусть лучше прекратят покушения на её особу…

— Верно. Мы об этом и сами догадались, так что, считай, ты справился с контрольным вопросом. Что ж, остальное расскажешь нашему начальнику стражи — новому, так как прежний, благодаря твоим усилиям, разжалован и сослан патрулировать подземелья. Лично меня не интересует, каким образом ты обошёл нашу защиту и зоркость дозорных. Мне любопытно другое: ты, я вижу, настроен рассудительно. Не играешь в геройство, не произносишь пафосных речей. Всё это говорит о том, что ты готов обсудить сделку, которая спасёт тебе жизнь.

Калиган не подал виду, но внутри у него всё зашумело и заволновалось. Кажется, ему предстоит самый тяжёлый выбор, перед которым он когда-либо стоял. Это означает, что у него появился шанс спасти жизнь… и риск потерять всё, даже смерть.

Спиромаг неспешно сделал несколько шагов по комнате, придвинул себе кресло и сел напротив пленника.

— Не подумай чего нехорошего: сделка, которую я тебе предложу, не затронет твоей чести. Меня не интересуют секреты интимной жизни твоей королевы, а также её хитроумные интриги и тайные замыслы.

— Выкладывай, — брякнул Калиган, словно старьёвщик, которому притащили мешок барахла.

— Ты единственный из людей Сильвиры, кому удалось пробраться в Подземные Копи и выбраться из них. Защита всех тоннелей, ведущих туда, казалась нам совершенной. Но твой визит разочаровал нас в способностях наших подземных магов. Есть слабины, есть недосмотры. А найти и исправить их лучше тебя никто не сможет. Та покажешь нам весь свой путь от амархтонских подземелий до Подземных Копей, а также все иные возможные лазейки в наш рудник. Кроме того, нам интересны твои способы обхода и обезвреживания ловушек, обмана сторожевой магии и всё остальное. Взамен ты останешься жив, и жизнь твоя, поверь, будет вполне пристойной. Вот моё предложение. На обдумывание и ответ — четверть минуты. Хотя, если взглянуть проще — то чего тут думать? В твоём-то положении, старший следопыт.

Калиган усмехнулся, лениво глядя в пол. Он ожидал чего-то подобного.

— Допустим, я соглашусь: и что, высокочтимые архимаги поверят мне на слово?

— Разумеется, нет, — в ответ Хоркис скользко усмехнулся. — Ты дашь неоспоримую клятву на алтаре Амартеоса и добровольно примешь клеймо его вечного раба.

Калиган чуть наклонил голову, сложил под столом руки, пытаясь собрать волю в кулак. Но ослабляющие чары напрочь лишили его такой возможности. Их не осилить ничем. Его не хватит даже на то, чтобы опрокинуть стол на этого самоуверенного колдуна.

Ну что же, удар можно нанести не только силой мышц.

— И это всё? — бросил он простодушно.

— А тебе мало? — ухмыльнулся Хоркис.

— Ну, признаться, я думал, что надо будет ещё станцевать перед высокочтимыми архимагами танец «чуда-буга» и поцеловать себя в задницу.

Спиромаг разочаровано вздохнул.

— Всё остришь, следопыт. Ты что, не осознаёшь, где очутился?

— А ты не осознаёшь, с кем говоришь, спиромаг? — голос Калигана стал твёрже. Он понял, что всё кончено и нет смысла осторожничать. — Ты обещал, что твоя сделка не затронет моей чести. Но видимо вы, тёмные, совсем позабыли смысл такого слова, как «честь», если ты предлагаешь мне спасти свою жизнь двойным предательством: и королевы, и Всевышнего.

— Значит, твой ответ «нет», — произнёс спиромаг так, будто с самого начала знал, чем закончится этот разговор, и начал постукивать тонкими белыми пальцами по столу.

— Догадливый ты парень, Хоркис.

Спиромаг поглядел на него долгим немигающим взглядом. Калиган уже чётко видел, что тот был заранее готов к такому ответу, и у него есть кое-что в запасе. Последний довод.

И тут Калиган, только что переступивший через свой страх перед пытками и смертью, почувствовал, что следующую черту ему не преодолеть…

— Смелые слова, Калиган. Уважаю достойных противников. Приятно и интересно иметь дело с такими людьми. Хлюпики, хнычущие и портящие воздух при одном упоминании о камере пыток, быстро утомляют, навевая тоску и печаль, а ещё — обиду за человеческую расу. Однако, как ты сам, очевидно, догадываешься, я готов со своей стороны увеличить цену сделки. Как ты думаешь, что я могу накинуть в качестве платы, кроме твоей жизни?

— Золото-самоцветы, — буркнул следопыт с напускным безразличием.

— Не дурачься, а угадай. Это же так просто…

— Чьи-то жизни, Хоркис? Кого-то из других пленников Тёмного Круга?

— Верно. Но договаривай, договаривай, чьи именно жизни я готов выставить на этот торг?

Калиган с трудом поднял руки, облокотился о стол и подпёр постоянно клонящуюся вниз голову. Теперь его опухшее лицо было чётко напротив лица спиромага. Вечно прищуренные глаза следопыта изучали Хоркиса, словно тот был допрашиваемым, а не наоборот.

Но видимое хладнокровие было обманчивым. Калигана с каждой секундой охватывало беспокойство, с которым он не мог справиться при всей своей силе самообладания.

Не может быть! Подлый колдун хитрит, просто хитрит!

Спиромаг поставил на стол тусклое выпуклое зеркальце в золотой оправе. Затем, не касаясь, провёл над ним ладонью, и в неясном стекле проявились мутные образы.

Аргомах и Флоя! Как?! Когда?! Как они могли оказаться в плену?! Он же всё предусмотрел — все выходы на крышу были оплетены его ловушками, как паутиной! Да и ученики его сами способны ощутить малейшее приближение магов и скрыться в мгновение ока!

— Итак, старший следопыт, учитель Школы рыцарей юга и советник королевы Сильвиры, ставки возросли, не так ли? — произнёс спиромаг с ироничной помпезностью. — Позволит ли тебе твоя вера перегрызть себе вены, чтобы избежать выбора? Или, быть может, ты умеешь останавливать сердце? Сомневаюсь. Ты настолько высокого мнения о себе, настолько высоко ценишь свои способности и веришь в свое непогрешимое умение контролировать всё вокруг, что даже не изучил такой полезный приём шпионов-смертников, как остановка сердца. Однако мы отвлеклись. Как видишь, твои подопечные пребывают во здравии и находятся в комнатах со всеми удобствами. Пока что. Будут ли они переведены в менее приятное помещение, зависит от твоего решения.

Калиган ничем не выдал смятения. Надо затянуть время, что-то придумать…

— Мне надо поговорить с кем-то из архимагов.

— Это с кем же? — удивлённо вскинул брови спиромаг. — С Калидом? С Вегаром? С Гелленой? Ты и представить себе не можешь, сколько усилий я приложил, чтобы удержать старика Калида от безумной расправы. После того как красные капли из Сферы Крови попали на его тело, он стал так кровожаден, что вызывает беспокойство даже у своих преданных сторонников. Можешь себе вообразить, в какое помешательство он впал, узнав, что с тобой был Автолик, да ещё и тому удалось скрыться! Твоё счастье, что Калид утратил былое влияние в Тёмном Круге, и теперь его, очевидно, ждёт судьба выжившего из ума Эреба, отца небезызвестной нам Амарты. Тот тоже в своё время был помешан на мести.

Из всего сказанного Калиган вынес для себя только то, что Автолик вырвался. Что ж, если колдун не врёт, есть хоть что-то обнадёживающее в его положении.

— Решай скорее, Калиган. Скоро начнётся совещание, а я должен прийти на него с готовым предложением.

Калиган тяжело думал, склонив голову набок. С первым условием он был готов согласиться: в конце концов, Сильвира в ближайший год всё равно не будет посылать экспедиции в Подземные Копи, а за год можно много чего придумать. Но вот второе… Неоспоримая клятва на алтаре Амартеоса… добровольное клеймо… Кажется, более мерзкого способа преступить Путь Истины и не выдумать. Флоя ему этого точно не простит.

— Ты же понимаешь, Хоркис: клятвы я не дам, — произнёс он тихо, без мольбы, но и без прежней нагловатости.

— Сожалею, Калиган. Но я не знаю более убедительных способов доказать архимагам твою готовность служить Тёмному Кругу, — спиромаг проговорил это почти с сочувствием. — Лично для меня это не было бы препятствием: я не верю в богов. Моё божество — чистый разум. Но тебе видней, что тебе дороже: ученики или принципы.

— Хоркис, послушай, вы же называете себя высшими магами, благороднейшим сословием, идеальной кровью — и прибегаете к таким гнусностям, как принуждение человека отречься веры?

Калиган ни на что не рассчитывал. Он говорил, ничуть не надеясь сыграть на великодушии спиромага, скорее просто прощупывал его душу: сохранилось ли там хоть что-то человеческое, за что можно ухватиться как за соломинку.

Спиромаг откинулся на спинку стула, сложив руки на груди.

— Хорошо, Калиган, скажу начистоту. Ты нам попался в неудачное для себя время. Год назад тебя, скорее всего, отпустили бы в обмен на кого-то из пленников или за богатый выкуп: так, чтобы и не разгневать Сильвиру, и в то же время — указать ей на тщетность её попыток заслать лазутчиков в Башню. Но сейчас воинствующие головы в Тёмном Круге захватили большинство, изрядно потеснив целесообразную партию, к которой отношусь и я.

Это не было для Калигана большой новостью. Он давно знал, что Тёмный Круг не монолитен, но вот о разделе на воинствующую и умеренную партии слышал впервые.

— Вот почему в последний год участились покушения на Сильвиру, а чашники стали открыто идти на конфликт. Бойня у Обелиска Скорби — тоже дело рук воинствующей партии?

Спиромаг глядел на Калигана ледяным взглядом.

— Считаю неуместным доказывать тебе, что ни к покушениям на Сильвиру, ни к подзуживанию чашников, ни к Обелиску Скорби Тёмный Круг не имеет никакого отношения.

«Врёт! — втайне обрадовался Калиган. — Это хорошо. Значит, он допускает возможность, что я могу выйти отсюда живым».

— Но вернёмся к твоему плену. Скажем прямо: воинствующая партия, в которой мутит воду свихнувшийся архимаг Калид, постановила устроить публичную казнь. Тебя и твоих учеников приговорили к смерти через насильственную метаморфию — крайне неприятная, скажу честно, вещь.

Калиган сохранял спокойствие. Если бы шансов не было, спиромаг не тратил бы на него время.

— Но это решение ещё должен утвердить Круг Архимагов. Я, как сторонник целесообразной партии, внёс предложение: отказаться от казни, обменять твоих учеников на нашего подземного мага в темнице Сильвиры, а тебя использовать для укрепления защиты Подземных Копей, где, признаться, в последнее время происходят весьма странные вещи. Убедить архимагов в твоей лояльности я могу только одним способом: если ты дашь неоспоримую клятву.

— То есть, если я откажусь, ты будешь вынужден согласиться с воинствующей партией?

Взгляд спиромага оставался ледяным.

— Ты не оставишь мне выбора. Не стану скрывать: у меня нет ни малейших симпатий ни к тебе, ни к твоим ученикам. Впрочем, ненависти тоже нет. Для меня вы просто человеческий материал, который может послужить Тёмному Кругу. В отличие от Калида, я не хочу переводить это сырьё без всякой пользы… Думай быстрее, через десять минут я должен явиться на Круг Архимагов.

«Ученики или принципы? Что тебе дороже, учитель-следопыт?» — по-прежнему читалось в ледяных глазах.

В голове стремительно пронеслись различные формы сделки. Увы, выход оставался только один.

Никогда в жизни Калигану не доводилось принимать столь тяжёлых решений. Даже в бытность командующего лесным отрядом в Спящей сельве, когда ему случалось посылать друзей на верную смерть, а самому отсиживаться в безопасной землянке, кляня свою постыдную должность.

— Ты знаешь, что для меня значит Флоя, Хоркис?

— Я не успел с ней толком побеседовать, но, кажется, она испытывает к тебе какие-то родственные чувства. Если ты для неё вроде отца, то логично, что она для тебя вроде дочери. Это ты хотел сказать?

— Я хочу сказать вот что: я готов служить Тёмному Кругу в Подземных Копях. Но никаких клятв я давать не буду. Моим залогом будет она — моя, если угодно, приёмная дочь.

Спиромаг ничего не выразил во взгляде, но Калиган почувствовал его удивление. Такого шага от загнанного пленника он не ожидал.

— Но с одним условием: перед спуском в Подземные Копи мне позволят с ней попрощаться, — поспешил добавить Калиган.

Хоркис вновь начал постукивать пальцами по столу.

— Что ж, залог должен показаться архимагам надёжным. Но что-то я тебя не пойму: ты жертвуешь свободой любимого человека ради верности каким-то идеям? Ты легко отдал бы жизнь за свою Флою, но не можешь отдать за неё убеждения? А если ты погибнешь в Копях, что будет с нею? Думаешь, архимаги дадут ей свободу?

— Есть ценности повыше свобод, жизней, идей и убеждений, — произнёс Калиган, сонливо опуская голову, как если бы его теперь заботил только сон. — Но тебе с твоими высшими познаниями материи и духа этого не понять.

— Не стану спорить.

Спиромаг поднялся и открыл дверь, дав стражникам знак увести пленника.

— Один вопрос, Хоркис, — чуть слышно окликнул его Калиган. — Скажи, почему большинство в Тёмном Круге захватила воинствующая партия?

На секунду спиромаг замер, а затем медленно обернул голову. Кажется, впервые за этот разговор Калиган прочитал в его глазах жгучую ненависть: настолько сильную, что она могла и без посредства магии служить оружием.

— Тебе назвать причину по имени, Калиган? Её имя — Сильвира. Королева, которая одним своим существованием разжигает огонь вражды. Вражды, которой не будет конца, пока твоя королева ходит по этой земле.

* * *


«Калиган в руках магов. Его ученики тоже в плену. Тёмный Круг готовится к войне. Но самое главное — жрецы крови таки встали на сторону Хадамарта!»

Прошло больше недели с того дня, когда Автолик рассказал королеве о неудачной вылазке, а эти мысли всё не давали ей покоя. Каждый день Сильвира ожидала посланников от Тёмного Круга с предложением выкупа её шпионов или их тел. Но маги почему-то медлили. Никаких посланий, никаких намёков, словно и не было никакой вылазки в их главную цитадель.

Королева приказала Автолику оставаться во дворце до выяснения всех обстоятельств и приставила к нему стражу. Впрочем, вольный стрелок и не мог далеко убежать по причине слабости. Лекари, осмотревшие его рану на плече, были единодушны: магия крови!

Для Сильвиры это означало одно: если Тёмный Круг объединился со жрецами крови, мирному сосуществованию конец. Войны не избежать.

Что ж, по крайней мере, жертва Калигана была не напрасной.

Спустя ещё одну неделю Сильвире доложили, что посланник Тёмного Круга прибыл к вратам Аргоса.

— Я буду говорить с ним лично, — заявила она.

— Не много ли чести для простого посланца? — неодобрительно спросил Пелей.

— Может, и так, но он не захочет говорить с кем-то другим.

Королева не ошиблась. Худой, беловолосый маг с бледной кожей и ядовитым взглядом, вошедший в зал под пристальным присмотром королевских телохранителей, почтенно поклонился:

— Приветствую сиятельную королеву Сильвиру и передаю высочайшее приветствие от стоящих во главе Тёмного Круга.

Сидящая на троне королева не пошевельнулась, лишь чуть кивнула головой. Однако она была несколько удивлена. В прежние времена посланники тёмных не отличались особым почтением к «захватчице» и «поработительнице» и уж конечно не расписывались за весь Тёмный Круг.

— Спиромаг Хоркис, сиятельная королева, — ещё раз учтиво поклонился колдун.

— С каких это пор Тёмный Круг присылает спиромагов с посольством? — холодно отозвалась королева. Между тем вопрос был уместен: волшебникам, изучавшим столь тайную и сложную науку, как спиромагия, надлежало проводить время в лабораториях, а не на королевских аудиенциях.

— С тех самых пор, когда Тёмный Круг предпринимает попытки решать вопросы с сиятельной королевой путём взаимопонимания, а не силы.

— Очень лестно. Хотелось бы верить, что твои слова являются правдой.

Спиромаг любезно улыбнулся на это замечание.

— Сиятельная королева, ввиду исключительной секретности моего посольства и распоряжений, отданных мне архимагами, я вынужден просить о беседе с вами один на один.

Королева ждала этих слов ещё с того момента, когда услышала весть о посланнике. Но соглашаться сразу — неразумно. Нельзя, чтобы что-то заподозрили свои. До сих пор о дерзкой вылазке Калигана и Автолика кроме неё знают только три человека: градоначальник Пелей, старший телохранитель Филгор и начальник тайной службы Теламон. И было бы хорошо, чтобы всё оставалось в тайне и впредь.

— Здесь нет посторонних ушей, спиромаг, говори.

— Я знаю, что вы доверяете своим почтенным соратникам, но то, о чём я буду говорить — столь секретно, что право не знаю, в ваших ли интересах посвящать в эти тайны других людей. Позвольте поговорить с вами один на один, а после решайте, рассказывать обо всём соратникам или нет.

— Хорошо, я согласна. Надеюсь, твое послание не разочарует меня, спиромаг. Если твои хозяева опять шлют мне мелкие угрозы, то в следующий раз тебя и на порог не пустят. Филгор, проводи посланника в тайную комнату.

— Даю слово, сиятельная королева не будет разочарована, — заверил Хоркис.

Подождав пока телохранители уведут спиромага, королева неспешно, как и подобает владычице, сошла с трона.

— Сиятельная королева, — прошептал Пелей ей на ухо, — это может быть ловушкой! Мы не так много знаем о спиромагах и их способностях. Что, если всё это уловка, чтобы совершить покушение…

— Меня охраняют лучшие рыцари Каллирои, не беспокойся, Пелей.

Заставив посланника подождать две-три минуты, королева вошла в комнату тайных переговоров и села напротив спиромага. Четверо телохранителей остались за спиной.

— Прошу меня простить, сиятельная королева, но я осмелюсь заметить, что беседа один на один не предусматривает присутствия неких третьих лиц, — с дипломатической утончённостью проговорил посланник.

— Неужели ты думаешь, колдун, что тебя оставят с владычицей наедине? — низким басом проговорил Филгор.

Спиромаг чуть улыбнулся, нисколько не обидевшись на слово «колдун», которое считалось не слишком почтительным по отношению к высокородным магам.

— Меня обыскали трижды и не нашли даже иголки. Но, понимая ваше беспокойство за жизнь сиятельной королевы, я готов позволить сковать мне руки и избавить вас, почтенные стражи, от лишних подозрений.

Филгор молча глянул на королеву, и она кивнула. Вмиг руки спиромага оказались прикованы к железному креслу, на котором он сидел. Сомкнулись цепи и на его ногах. На стол перед королевой Филгор положил короткий самострел с заряженной стрелой.

— Достаточно, Филгор. Убивать взглядом маги Тёмного Круга ещё не научились. Можешь идти.

Недоверчиво поглядев на скованного колдуна, телохранители удалились с явной неохотой.

— Итак, почтенная госпожа, можем перейти к делу, — проговорил спиромаг без прежнего лилейного тона. — Скажите, я не ошибся, предположив, что вы держите вылазку Калигана в строжайшей секретности и не собираетесь о ней разглашать?

Королева молча кивнула.

— Превосходно. В подобных вещах вы всегда проявляли подобающую осторожность. Как вы догадываетесь, моё посольство связано с судьбой ваших людей, попавших в наши руки…

— Твоя цена, Хоркис? — коротко бросила королева.

— О, вы, как и я любите краткость! Прекрасно. Цена Тёмного Круга — равноценный обмен пленниками. Жизнь за жизнь.

— Речь идёт о том маге, который попался моим следопытам под Аргосом?

— Не только, почтенная госпожа, не только. За него мы готовы отдать ученика, но не учителя.

— Так низко цените своего лучшего подземного шпиона?

— Нет, мы так высоко ценим одного из лучших учеников выдающегося следопыта.

— Занятно, — прищурилась королева. — Но кого же Тёмный Круг рассчитывает получить в обмен на моего следопыта? Не подскажешь, кто из моих пленников настолько ценен для архимагов?

— Речь идёт не о пленниках, из которых, кроме упомянутого подземного мага, нам никто не интересен. Я говорю о воине-аделианине, находящемся в вашем дворце. Его имя Автолик. И это единственный человек, которого Тёмный Круг согласен обменять на Калигана.

Королева почувствовала сильную сухость во рту, и это отразилось в её голосе:

— Что вам даст обмен одного врага на другого?

— Такова воля архимагов Тёмного Круга. Мне не поручали изъяснять мотивы стоящих во главе… Впрочем, — спиромаг постарался улыбнуться по-дружески, — о мотивах, вы, вероятно, догадываетесь сами, почтенная госпожа.

— Месть архимагов. Ну, конечно же, — вполголоса произнесла королева. Взгляд её упал на лежащий перед ней самострел, и ей сильно захотелось разрядить его в дружелюбную улыбку спиромага. А ещё лучше — приказать бросить этого самоуверенного наглеца в тот тёмный подвальчик, где люди сходят с ума. — А ты смелый, Хоркис. Знал, что твоё предложение оскорбит меня, и всё же донёс его до моих ушей. Но ты должен был знать, что оскорбление послом особы королевской крови лишает его неприкосновенности…

— Оставьте, почтенная госпожа, мы здесь одни, — кисло поморщился спиромаг. — Вам не перед кем оправдываться и незачем меня пугать. Меня не пугает ни смерть, ни то, что за ней, а я, уж поверьте, знаю об этом предостаточно. Советую как следует подумать, прежде чем дать окончательный ответ. Почему вы решили, что Тёмный Круг думает только о том, как бы отомстить? Архимаги мудры, а месть — далеко не лучшее проявление мудрости. Я не посвящён в планы стоящих во главе, но имею все основания полагать, что с помощью Автолика шестеро архимагов рассчитывают снять с себя проклятие Сферы Крови. А для этого совершенно необязательна его смерть или его кровь. Возможно, всё может решить взаимное прощение.

— О, какая чистая, совершенная вера! Неужели я вижу перед собой новоиспечённого вестника Пути Истины? — усмехнулась королева. — Вы так ничего и не поняли, высокомудрые, — усмешка её исчезла. — Да, сила прощения разрушила Проклятие миротворцев. Но только потому, что эта сила прошла через два сердца, способных прощать. Сердца же архимагов Тёмного Круга, увы, уже никогда не вернут себе этот дар.

Спиромаг затаил ядовитый взгляд.

— Значит, нет, почтенная госпожа?

Королева выдержала паузу. На что рассчитывал Тёмный Круг, присылая посланника? Что она согласится отдать на немыслимые пытки доверившегося ей человека? Что расплатится жизнью одного человека за свободу другого?

— Если ты не можешь назвать сносную цену свободы Калигана, то твоё посольство окончено, спиромаг Хоркис.

Посланник Тёмного Круга не выглядел разочарованным.

— Ладно, раз такова ваша воля… Калиган будет сослан в Подземные Копи. Пожизненно. Разумеется, в будущем вы ещё сможете его выкупить, но цена останется прежней. Подумайте: Автолик раньше или позже всё равно будет нами пойман. Ему не избежать встречи с архимагами…

— Я поняла тебя, Хоркис.

— Превосходно. Но я надеюсь, ваш отказ от одного обмена, не повлияет на обмен другого толка. Вы согласны обменять нашего мага на ученика Калигана? Если так, то обмен мы могли бы устроить сегодня же.

— Разумеется, спиромаг. Филгор!

Старший телохранитель появился незамедлительно.

— Освободи и сопроводи нашего гостя до ворот. И распорядись, чтобы из темницы доставили пленника.

* * *


Обмен произвели в тот же день — сделка такого рода была отработана со времён Амархтонской битвы, когда пленными обменивались едва ли не каждый день. Пока освобожденного ученика учителя-следопыта везли во дворец, королева наскоро совещалась с политархом Пелеем и начальником Криптии Теламоном. Королева отметила, что глава тайной службы после своего назначения на эту должность ничуть не изменился: тот же надменный взгляд, поджатые губы, зачёсанные назад жёсткие дымчатые волосы, та же извечная подозрительность в глазах и навязчивое стремление изобличать и обвинять. Он сменил свой золочёный рыцарский наряд на чёрные многослойные одежды до самого пола, чтобы выглядеть соответственно своей секретной должности, но не изменял своим прежним манерам.

— Мы больше не можем скрывать исчезновение Калигана, — хмуро сообщил Пелей. — Плодятся разные слухи. Я советую вам раскрыть эту тайну — объявить, что Калиган в плену у тёмных.

— Ты понимаешь, чем это грозит? Воины сиятельной королевы начнут безрассудную охоту за архимагами, чтобы получить знатного пленника для обмена, — морщась, словно от уксуса, возразил Теламон. С градоначальником у него длилась давняя вражда, начиная с первого дня, когда они столкнулись в Аргосе. — Сиятельная королева, не лучше ли пустить слух, что Калиган отправлен с важной миссией куда-то за пределы Каллирои, например, в Нефелон?

— Вы бы лучше придумали, как его вытащить из Тёмного Круга, — недовольно ответила королева.

Советники удручённо замолчали. Владычица ставила перед ними невыполнимую задачу.

— Тёмные от своего не отступят, — заверил Теламон. — Автолик им нужен не только для мести. Они хотят доказать всем вокруг, что никто не смеет поднять руку на архимага Тёмного Круга и остаться безнаказанным. Нам не вытащить Калигана без этого бродяги…

— Теламон!

— Я ничего такого не предлагаю, сиятельная королева! — поспешно, с опаской ответил глава Криптии. — Автолик сам мог бы отважиться на такой благородный поступок, да только куда ему, трусу!

— Сам? В обмен на Калигана? — на губах королевы затаилась недобрая усмешка. — А ты становишься изобретательным, Теламон. Может, ты и уговоришь его пойти на такую жертву?

Теламон смутился, забубнив что-то вроде того, что он вовсе не это имел ввиду. Пелей, будучи хитрее Теламона, задумчиво глядел в потолок комнаты тайных переговоров и благоразумно помалкивал, чувствуя, что королева сейчас не в духе и любой неосторожный совет может её взорвать. Сильвира всё это понимала, а потому молчание Пелея её сейчас раздражало даже больше, чем нелепые предложения Теламона.

В это время во дворец доставили освобождённого пленника. Худощавый юноша по имени Аргомах, измождённый и сильно хромающий на одну ногу, завидев королеву, мгновенно припал на одно колено и остался в таком положении, не смея поднять голову.

— За твоё освобождение, Аргомах, была заплачена немалая цена, — начал допрос Теламон. — И сиятельная королева рассчитывает получить от тебя не менее ценные сведения: что с Калиганом? Ты видел его в плену?

Теламон недолюбливал учеников Калигана. В последнее время Сильвира вывела старшего следопыта и его людей из-под отчётности Криптии, создав, по сути, вторую тайную службу. Теламон, само собой, был не рад тому, что Калиган вновь оказался вне его власти.

Вопросы его звучали грозно. Белобрысый Аргомах, не поднимая головы, тихо и затравленно отвечал, не скрывая правды. Сидели вдвоём с Флоей на крыше, как и приказал Калиган. Ждали. А потом появился тот страшный человек… на этом моменте голос юноши задрожал: возрождались страшные воспоминания.

— Я не знаю, кто он… я почти не видел его лица… только волнистый плащ. Один взгляд его вышибает разум. Этот человек обладает страшнейшей силой: некромантия, магия крови, магия хаоса… стиль мечника мрака.

— Может, это и не человек был вовсе, а теоит, подобный Хадамарту? — с насмешкой бросил Теламон.

— Не знаю, — дрожь в голосе юноши не унималась. — Может, и так…

Опуская голову всё ниже, юноша едва слышно, сквозь горячий стыд поведал о самой страшной минуте своей жизни: как этот человек, приставив острие кинжала к горлу Флои, заставил его, Аргомаха, выдать лазутчиков в Башне тёмных…

— Разве нельзя было что-нибудь придумать? — даже Пелей изумился его словам, Теламон же только язвительно усмехнулся. — Сказал бы, что в паласы или в соседний дом твои друзья пробрались!

— Я не смог… — прошептал Аргомах. — Этот человек внушил мне такой ужас, что рассудок мой помутился…

— Ох уж эти юные разведчики, — процедил сквозь зубы Теламон. — Один вид врага приводит их в ужас!

Аргомах густо покраснел. Бледность сменилась бордовой краской. Голова его чуть приподнялась, в глазах запылал гнев.

— Встретился бы с ним ты… — прошипел он. — Что бы ты сделал, если бы он приставил кинжал к горлу твоей…

Юноша прикусил язык, чуть не проболтавшись о чём-то сугубо личном, но Теламон, искушённый в подобных делах, победно потёр ладони.

— Вот оно что! Ученики Калигана устраивают шашни и отправляются на ответственные задания, как на прогулку!

Аргомах сжал кулаки, гневно глядя на начальника тайной службы, готовый на него наброситься.

— Тише-тише, не здесь надо кулаками размахивать, — строго проговорил Пелей.

— Помолчите оба, — приказала королева. — Расскажи, Аргомах, об этом человеке подробней.

— Мне стыдно, сиятельная королева. Но я его не запомнил. Только волнистый плащ и аура самых жутких магических наук.

— Он из Тёмного Круга?

— Не знаю… наверное, нет. Он думал, что мы шпионим за ним. А когда узнал, что наша цель — Тёмный Круг, то потерял к нам интерес… Потом, когда с Башни к нам на крышу спустился Автолик, он бросился за ним, а нас увели маги.

— Значит, Автолик тоже его видел. Странно, почему он мне ничего не сказал, — проговорила королева. — Хорошо, можешь идти, Аргомах.

Юноша, наконец, поднял к владычице взгляд.

— Сиятельная королева… смею ли я просить…

— Говори.

— Прикажите мне совершить вылазку в Подземные Копи.

Королева поглядела в его горящие безрассудством глаза. Этот взгляд она встречала не раз — взгляд опозорившегося воина, для которого жизнь отныне превратилась в невыносимую пытку. Для таких людей не остаётся ничего, кроме безрассудной жажды умереть в отчаянной вылазке — чаще всего бесполезной.

— Ишь, расхрабрился, — буркнул себе под нос Теламон.

— Даже думать о смерти не смей, Аргомах! — строго проговорила королева. — Слишком высокая цена была уплачена за твою свободу.

— Зачем она мне? — чуть не вскрикнул белобрысый юноша. — Я предал своих друзей, своего учителя… я во всём виноват и не смогу так жить!

— Сможешь, — ответила королева с холодной уверенностью. — Потому что я тебе так приказываю.

— Сиятельная королева… — с мольбой протянул к ней руки Аргомах.

— Что ты себе позволяешь! — глаза владычицы сверкнули. — Нам не хватает разведчиков, а ты, один из лучших следопытов, вздумал умирать ради геройского вздора! Завтра же ты будешь назначен разведчиком в степную конницу военачальника Эномая: он давно просил у меня толкового следопыта. Ступай!

Когда белобрысый юноша уже был в дверях, она его окликнула:

— Аргомах! Каждому из нас может выпасть испытание сверх наших сил. Нет позора сломаться в минуту навалившегося страха. Позорно растягивать эту минуту на всю жизнь. Такого ли ученика хотел взрастить Калиган? Или его порадовал бы тот ученик, который утрёт слёзы, забудет позор и, простив самого себя, будет служить дальше? Ступай и подумай об этом.

* * *


Автолик обжился в Аргосе, насколько это было возможно в его положении. Больше месяца он прожил в светлой просторной комнате с видом на внутренний двор, оправился от ранений, окреп. Удобная кровать, пристойная пища — всё бы хорошо, если бы не толстая решётка на окнах и вечно запертая дверь. Ему не разрешалось ходить по дворцу — королева ему не доверяла. Формально Автолик находился здесь на правах почётного гостя, но чувствовал себя пленником. Лишённый вестей о Калигане и его учениках, он начинал терять терпение и всё чаще думал о побеге. Он обшарил всю комнату, изучил дверь и решётки на окнах и, не найдя никаких зацепок, решил попытаться проделать дыру в стене. Оружие у него забрали, не осталось даже ножа, но ничего, сгодится и серебряная ложка, если её как следует заточить.

Однако этому плану не суждено было сбыться. Этим утром его посетил старший телохранитель королевы Филгор, приказав собрать вещи. Вещей у вольного стрелка было немного.

Королева, встретившая его у выхода из дворца, была немногословной. Её интересовал только тот человек, который преследовал Автолика в ночь вылазки в Башню тёмных.

— Я не знаю, кто он. Никогда не сталкивался ни с кем похожим.

— Аргомах говорит, что ощутил в нём смешанную ауру разных магических стихий.

— Парень не ошибся. Этот колдун не разменивался на обычную боевую магию. Он бил в меня настоящей магией хаоса — простому магу очень тяжело контролировать эту безумную стихию. Однако некромантия в нём тоже чувствовалась.

— Это он задел тебя сгустком магии крови?

Автолик задумался.

— Хм, сложно сказать наверняка. За мной гнались ещё несколько магов Тёмного Круга. Может быть, кто-то из них и наградил меня этой раной на плече. В тот момент тип в волнистом плаще был занят бестией из подземелья… Не думаю, что он сподобился бы… Да и потом: некромантия, магия хаоса, магия крови… не может человек совмещать в себе три несовместимые магические силы.

— Так, может, это был не человек?

— Я бы так и подумал, если бы не его способности в магии чувств. Нечеловек неспособен использовать стихию собственной души. Занятный тип, это точно.

Королева крепко о чём-то думала, будто какая-то смутная догадка вертелась у неё в голове. Автолик немного помялся, прежде чем высказать новую мысль.

— И ещё одно. Я хорошо запомнил ту мерзкую ауру, какая стояла на Башне Мрака после поединка Седьмого миротворца Маркоса и его Саркса. Это, конечно, может внести путаницу в твои предположения… но, мне кажется, что и эта сила имела место в магической ауре того типа в волнистом плаще.

— Магия Саркса? Это невозможно. Она иссякла, когда было уничтожено его тело.

Автолик вздохнул.

— Уничтожено тело. Но не дух. И если слухи о том, что Маркос вернулся в Каллирою подтвердятся… это будет означать, что тот тип в волнистом плаще ещё доставит нам хлопот.

— Если встретишь Маркоса, предупреди его, — королева протянула вольному стрелку бумажный свиток и личный перстень. — С этим у тебя не будет задержек на заставах. Возвращайся в Мелис и спрячься как следует.

— Ну, этому мне не учиться, — усмехнулся вольный стрелок, пряча королевские дары в мешочек на поясе.

— Если начнётся война, ты придёшь к нам на помощь?

— А когда я оставался в стороне, Сильвира! По первому сигналу. Только уж будь добра, не передавай мне послания через твоего секутора в Мелисе! — Автолик затягивал лямку вещевого мешка, не желая уходить, пока не услышит ответ на главный вопрос. — Что с Калиганом, Сильвира? Ты сумеешь его вытащить?

— Калиган сослан в Подземные Копи. Аргомаха мы выменяли, а Флоя, судя по всему, осталась в Башне тёмных в качестве заложницы.

— И ты даже не попытаешься спасти человека, который тебе служил всю жизнь?

— Оставь эти упрёки кому-нибудь другому, Автолик, — ответила королева. — Ты не хуже меня знаешь, что единственный человек, который смог бы проникнуть в Подземные Копи — это сам Калиган.

— Знаю, — кивнул вольный стрелок. — Но я его там не оставлю. Найду человека, который сможет мне помочь, и отправлюсь в эти проклятые рудники.

— Даже если сам Фосферос отправится с тобой, у тебя ничего не выйдет.

— Фосферос? Спасибо за идею, Сильвира.

Спустя полчаса Автолик под покровом ночи покинул Амархтон, направляя коня на север, к Великому торговому тракту, с которого можно свернуть в Зелёную Идиллию, где у его ордена был небольшой тайник.

«О, Всевышний, помоги мне найти человека, который поможет мне пробраться в Подземные Копи! — шептал вольный стрелок. — Не так давно я обещал Калигану, что спущусь с ним в эти подземелья. Обещал в шутку, но если та шутка оказалась пророчеством о грядущем испытании, то я готов… Готов спуститься и найти его в проклятых рудниках!»

Автолик молился. Давно отвыкнув от простых слов, привыкший полагаться на духовные приёмы и навыки, он чувствовал себя сейчас как никогда вдохновлённым на настоящий подвиг, а не на дерзкое приключение. Понимая, что кроме него в мире нет человека, способного прийти на помощь другу-следопыту, Автолик чувствовал силу в этих простых, немного наивных словах, обращённых к Спасителю. И аура непреодолимого страха, коей был овеян образ Подземных Копей, впервые в жизни не вызвала содрогания.

* * *


Калиган был рад услышать шаги за дверями камеры. Дни томительного ожидания закончились, двери отворились. На этот раз беловолосый спиромаг был не один. За ним следовал дородный колдун в мантии земляного цвета с рыхлой самодовольной рожей — тот самый подземный маг, некогда пытавшийся проникнуть в Аргос и пойманный людьми Калигана.

— Это Тайрон. Ты с ним знаком, следопыт, — торопливо представил мага Хоркис. — В Подземных Копях он будет твоим непосредственным начальством. Поднимайся.

Представленный Тайроном маг склонился в ироничном приветственном поклоне с наглой ухмылкой:

— Роли поменялись, а, Калиган? Я же говорил, что мы скоро переменимся местами, а ты не верил.

Калиган полусидел-полулежал на кровати, подперев кулаком лицо, всем своим видом выражая ленивое безразличие.

— Интересно, о какой смене мест ты говоришь, если мы оба отправляемся в одну и ту же гиблую дыру, — пробормотал он.

— Объяснитесь внизу, почтенные, — поторопил их Хоркис. — Дел у вас по горло. Нечисть всё чаще нападает на рабочих и действует всё более организованно. Ваша задача не только обеспечить безопасную добычу камней и кристаллов, но и разузнать, стоит ли кто-то из магов за участившимися набегами нечисти или у тварей появились разумные вожаки. Поторапливайся, Калиган.

— С чего вдруг такая спешка, Хоркис? — не пошевелившись, бросил следопыт.

— Она в твоих интересах, Калиган. Целесообразная партия в Тёмном Кругу временно взяла верх, но в любую минуту всё может измениться.

— Хочешь сказать, что воинствующая партия может таки добиться расправы?

— Вероятность этого столь же велика, как подхватить срамную болезнь в амархтонском притоне. Кое-кто надоумил старика Калида предложить Сильвире обмен: тебя на Автолика. Сильвира на это не пошла, и теперь Калид будет добиваться, чтобы Тёмный Круг отомстил ей за отказ твоей казнью. Так что, чем скорее ты приступишь к работе и убедишь архимагов в твоей исключительной полезности, тем меньше будет шансов у свихнувшегося старика добиться своего.

Калиган лениво кивнул и начал подниматься.

— Что ж, раз так, ничего не поделаешь. Однако помнится, одним из условий моей преданной работы была возможность попрощаться с моими учениками.

— Впустите её! — приказал Хоркис с полуоборота головы. — Флоя здесь, а Аргомах, как ты сам понимаешь, уже парится в казарменной баньке Аргоса.

Флоя, заплаканная, с крупными бессонными мешками под глазами, едва войдя, бросилась Калигану на шею. Следопыт по-отцовски похлопал её по спине и недвусмысленно уставился на Хоркиса.

— Не будете ли так любезны, высокочтимые?

— Извини, следопыт, времени нет. Прощайся, и потопаем, — фамильярно бросил Тайрон.

Калиган обнял всхлипывающую Флою, прижимая её к груди. Что сказать девушке, которой предстоит стать заложницей на долгие месяцы, а то и годы? Чем ободрить, как утешить?

— Помнишь, ты как-то говорила, что ты плохая аделианка, потому что никогда не находишь времени помолиться в храме, а голова забита настолько, что не можешь сделать этого даже в мыслях. Теперь у тебя будет много времени.

— Калиган… мы в тюрьме!

— Поверь, я знал немало людей, которые и в тюрьме оставались свободными. Вспоминай всё, чему я научил тебя и чему ты научилась сама. И овладевай новыми науками.

— Чему, чему я могу научиться взаперти?

— Быть заложницей — это тоже тонкое искусство. Постарайся освоить эту роль до моего возвращения.

— Так ты вернёшься? — Флоя подняла к нему заплаканное лицо.

— А кто-то в этом сомневается? — ответил старший следопыт со своей обыденной полуулыбкой.


Глава десятая. Бедствие в вольном городе


(Мелис)


Марк не слишком хорошо разбирался в людях, но одного короткого разговора с Мелфаем ему хватило, чтобы удостовериться: этот человек верен своей мечте и готов за неё сражаться!

«Он придёт. Он обязательно придёт, я уверен. Я видел огонь, загоревшийся в его глазах!»

И в этот раз Марк не обманулся. Через два дня мальчик-посыльный принёс на постоялый двор сообщение: «Тот, кто тебе нужен, будет ждать тебя сегодня в шестом часу пополудни в трактире „Морской конёк“, что возле набережной».

— Серые наверняка установят слежку за Мелфаем, — заметил Сурок. — Эти подлюги на многое способны.

— Надеюсь, никто не думает, что мы отпустим Маркоса одного? — вставила Лейна.

Марк покачал головой.

— Я должен поговорить с Мелфаем один.

— Ты и поговоришь один! — заверил его Сурок. — А мы будем неподалёку. Сядем в том же трактире где-нибудь в уголок. Мелфай-то не знает нас в лицо. Что думаешь, Никта?

Хранительница молчаливо примеряла чехол с мечом к своей накидке, прикидывая, можно ли полностью спрятать оружие под одеждой.

— Я приду туда раньше. Одна. Если замечу, что готовится западня — дам вам знать.

Марк оделся как обычно: туника с рукавами, жёлтый ворсяной плащ, приобретённый уже в Мелисе, сумочка с книгой на поясе. Сезон дождей кончился, но над городом всё ещё было пасмурно. Мелис ждал южных ветров, приносящих зной.

Трактир «Морской конёк» был не из разряда дешёвых. Крупное двухэтажное здание, окружённое пальмами и кипарисами, располагалось недалеко от порта, приманивая морских купцов и богатых лавочников. Жилых домов рядом не было видно — всё перекрывали ряды лавок, мастерских, цветников, садов и палисадников. Напротив трактира стояла скромная таверна для ночлега. Тот, кто побогаче, мог переночевать и в самом «Морском коньке», где на втором этаже были спальные комнаты, используемые по мелисскому обычаю не только для ночлега, но и для увеселительных услуг.

Войдя в двери трактира, Марк оказался в просторном внутреннем дворике с двумя рядами колонн, подпирающими внутренние балкончики. Здесь были и столы с резьбовыми скамьями, и ковры с подушками — на любой вкус посетителей. Трактир был заполнен где-то на треть. Бородатые купцы сидели или возлежали на коврах, ведя оживлённую беседу, люди помоложе, преимущественно влюбленные парочки из состоятельных семей, предпочитали скамейки.

Мелфая нигде не было. К Марку подбежала, усмехаясь белоснежной улыбкой, молоденькая черноволосая прислужница, чем-то напомнившая ему Флою. Бойко спросила, чего желает почтенный и, не дождавшись ответа, предложила какого-то изысканного вина, веселящего дурмана, любовного напитка и ещё чего-то, что Марк не разобрал. Смущённо улыбнувшись, он сказал, что дожидается друга, и попросил чай.

Оставалось только ждать.

* * *


Мелфай не сомневался, что слежка за ним будет, а потому злился, что со всем своим талантом поисковой магии никого не ощущает за спиной.

«И зачем я выбрал этот трактир? Почему не пришёл прямо на постоялый двор? Побоялся, что меня могут схватить и силой заставить принять титул миротворца?»

В «Морском коньке» есть охрана. В крайнем случае, можно позвать на помощь.

Мелфай отбросил эту мысль, едва она пришла на ум. Он достаточно взрослый, чтобы постоять за себя. И достаточно осторожный, чтобы избежать ловушки. Маркос его не переубедит, но выслушать его стоит. Он должен узнать о той судьбе, которую предлагает ему путь миротворца. А потом вернуться в свою комнату в Доме Гильдии, хорошенько всё обдумать и только тогда принять важнейшее в своей жизни решение.

Светловолосого парня по имени Маркос Мелфай заметил сразу, как только вошёл во внутренний дворик трактира. Седьмой миротворец сидел в одиночестве за дальним столиком в самом углу и неспешно попивал чай. Некоторые из посетителей обратили на Мелфая внимание, и он подумал, что, возможно, зря явился сюда в сером халате ученика Школы Гильдии.

— Тот человек в углу пришёл один? — шепотом спросил Мелфай у подбежавшей к нему черноволосой прислужницы и, получив утвердительный кивок, заказал мандрагоровый сок.

* * *


Всё идёт прекрасно, просто превосходно!

Сохраняя суровое спокойствие, Радагар тайно ликовал. День, когда королева избавилась от старшего секутора, сослав его в этот праздный городишко, теперь казался ему днём великого нового начала, за который впору воздавать хвалу Всевышнему во всех придорожных храмах.

Один явился, второй тоже. Вот-вот появится ещё кое-кто, и тогда тот, для кого Радагар так тщательно расставлял приманки, не сможет не явиться. Яснее ясного, что он где-то рядом, и шпионы сейчас доложат, где именно. О, только бы они не переусердствовали и не спугнули его!

Ждать осталось совсем недолго. Ловушка вот-вот захлопнется.

* * *


Мелфай улыбнулся девушке, принесшей ему чашу с мандрагоровым соком, и сделал глоток. Магический напиток был не поддельный: Марк заметил, как сузились зрачки юного мага и заблестели белки глаз.

— …Вот так я и очутился в Школе Гильдии серых магов, — закончил свой короткий рассказ Мелфай.

— Значит, всё началось с видения, — произнёс Марк, раздумывая. — А перед ним была мечта. Почему же ты сидишь уже полгода в Мелисе?

— Я учусь. Летом я получу личный посох. Это будет хорошим началом для пути Восьмого миротворца.

Марк посмотрел на столик, за которым сидели Сурок и Лейна. Широкоплечий морфелонец изображал напористого парня, а плеонейка — его подругу, хохочущую без конца дурочку. Оружие они прятали под накидками, и если короткие сабли Лейны были незаметны, то длинные рукояти боевых топоров Сурка то и дело выпирали из-под плаща, когда он трясся в смехе.

— Один из миротворцев уже пытался стать магом, — напомнил Марк. — Четвёртый. Ни к чему хорошему это не привело.

— Хочешь сказать, что путь миротворца расходится с путём серого мага?

— Именно так. Говоря проще, невозможно творить добро, в которое не веришь.

Мелфай усмехнулся.

— Маркос, я не так долго проучился у серых, чтобы проникнуться их философией до мозга костей. Да, меня интересует наука серой магии, но я постигаю её, оставаясь при своих убеждениях.

— Думаешь, ты первый кто это говорит? Разве ты до сих пор не понял, что серые маги не навязывают никому своих принципов. Они их разрушают.

— Никакой морали, никаких принципов, я знаю, — поморщился Мелфай, отпив ещё из своей чаши. — Меня не интересует их философия. Мне нужна сила и знания. Особенно, если мне предначертано стать миротворцем. Ты, Маркос, ведь тоже не стал миротворцем за один день?

— Да, я долго учился. Учился держать в руках меч, идти против собственного страха, терпеть и прощать обиды. Меня учили черпать силы в себе, раскрывать вложенные Творцом дары. Но серая магия — это не дар свыше и даже не слепая сила, которую можно использовать на своё усмотрение, как огонь или воду. Ты не сможешь достичь успехов ни в одном из её проявлений, пока не начнёшь жить её идеями. Основа серой магии — это не стихийные силы земли или ветра. Это разрушительная энергия внутреннего врага — греха, подчиняющего волю и совесть одной идее, которая называется «хочу».

…За столом напротив весело расхохоталась Лейна: очевидно, Сурок сказал что-то действительно смешное, так как смех её был уж очень искренним.

— Это не свобода, Мелфай. Это блуждание в рабстве слепых желаний.

— Говоришь, прям как храмовник, — юный маг рассмеялся. — Прости, брат. Просто я себе представлял Седьмого миротворца иначе.

— Не ты первый, — ответил Марк, чувствуя себя бесконечно глупо. Он и впрямь, словно проповедник наставляет заблудшего юнца, тем самым лишь отталкивая его от пути миротворца. — Мелфай, послушай, я пришёл не морали тебе читать. Прежде всего, нам надо разобраться, действительно ли ты призван как Восьмой миротворец, — Марк опустил руку к поясу, где покоилась книга. — Ты слышал о Логосе?

— Меч-символ миротворца?

— Да. В руках миротворца эта книга превращается в меч.

В глазах Мелфая загорелся огонёк.

— Ты знаешь, где её найти?

— Она у меня с собой. Если тебя осенит её знамение…

— С собой?! И ты молчал?! — юный маг подался вперёд. — Давай испытаем! Прямо сейчас!

— Не думаю, что превращать книгу в меч на глазах этой публики хорошая затея, — оглянулся вокруг Марк.

— Можно найти укромное место, — Мелфай взволновано осмотрелся. — Винный погребок или уборная.

Марк поглядел на юного мага с иронической укоризной. Мысль о знамении миротворца и передачи освящённого Логоса в отхожем месте показалась ему кощунственной.

— О, знаю одно местечко, идём!

Мелфай что-то прошептал на ухо старому трактирщику и сунул ему какую-то крупную монету. Трактирщик кликнул служанку, и та через минуту вернулась с вычурным кальяном на подносе. Затем, проведя Марка и Мелфая на второй этаж, девушка ввела их в маленькую комнатку с крошечным окошком и двумя топчанами, поставила поднос на пол и убежала.

Мелфай закрыл дверь на крючок.

— Доставай Логос, мы одни.

Марк подумал, что комната для курения дурмана ещё менее подходящее место, чем уборная, но вслух говорить не стал. В конце концов, он не собирается тут устраивать церемонию посвящения.

«Вот и всё, Седьмой миротворец. Если книга зажжётся в руках Мелфая — Логос будет безраздельно принадлежать твоему преемнику».

— Один вопрос, Мелфай. Если знамение миротворца подтвердит твоё призвание, что ты намерен делать дальше?

В глазах юного мага горела нетерпеливость. Похоже, он уже чётко видел себя обладателем священного меча, и всякое промедление его только раздражало.

— А если мой ответ тебе не понравится, то что: оставишь Логос себе? — съязвил он.

— Я бы не осмелился: Логос не моя собственность. Я обязан передать его Восьмому миротворцу. Так же как Восьмой будет обязан передать его Девятому. Мне просто надо знать. Ты ведь не возражаешь, если я стану твоим проводником? Хотя бы на первое время…

— Э-э… ну да, конечно, буду рад, Маркос, — юный маг уже совладал со своей нетерпеливостью. — Я думаю, что меч сам подскажет мне путь. В Анфею, так в Анфею, в Амархтон, так в Амархтон. И пусть Яннес себе злится сколько влезет!

Марк вынул из чехла на поясе книгу. Шершавый пергамент, казалось, был нагрет.

Перед глазами пронеслись картины дальнейшего пути: Восьмой миротворец и он — его проводник и наставник — отправляются к пророку Эйреному. А потом они вместе с Сурком, Никтой, Лейной — одной славной командой идут в Амархтон — во исполнение пророчества. Да, это будет здорово! Наконец-то он нашёл тот путь, ради которого пришёл в Каллирою!

— Что я должен сделать, Маркос?

Марк медлил.

— Ты знаешь, откуда появился Логос?

— Я слышал историю о Первом миротворце, — протянул руку Мелфай.

— Этот меч передаётся от миротворца к миротворцу уже больше сорока лет.

— Я знаю, Маркос. Сказания об этом говорят.

— Этим мечом вершили не только добро…

— Маркос!

— Да, конечно… вижу, ты всё знаешь. Возьми.

Пальцы юного мага сжали древний пергамент. Марк заметил, как лихорадочно заблестели его глаза.

«Ты уверен, что всё делаешь правильно, миротворец?» — промелькнула коварная мысль.

А в следующий миг уже не мысль, а странное чувство насторожило его, как настораживает необъяснимое наитие, подсказывающее, что где-то впереди, в придорожных кустах затаился хищник.

— Что я должен произнести, Маркос?

«Что происходит? Откуда это беспокойство?»

— Маркос, слышишь? Что я должен сказать?

Марк вздохнул.

— Ты должен поверить, что твой путь, твои самые сокровенные мечты сокрыты в этой книге. Что меч, спрятанный в ней — это то оружие, которое победит твоего злейшего врага. Представь и скажи с верой: «Слово-меч».

— Слово-меч! — громко повторил Мелфай.

* * *


Никта в третий раз обошла таверну, рискуя привлечь к себе внимание. Она ясно чувствовала, что в этой ночлежке находится кто-то или что-то, обладающее огромной магической силой, но не могла понять что. Уловила лишь почти незаметный шлейф тумана, проплывший к таверне, едва только Мелфай вошёл следом за Марком в «Морской конёк».

Хранительница терялась в догадках, вернее, не могла сосредоточиться. Стоило ей направить внутренний взгляд в окно второго этажа таверны, как её разум будто окатывали грязью. В воображение врывались отвратительные, мерзкие картины, в душе загоралось нечто злорадное и жестокое.

«Что это? Что это за магия такая?» — с отвращением думала она.

Если это охранная магия, то, что за маг её сотворил? Ничего подобного хранительнице не доводилось встречать даже в Амархтоне.

Что-то с этой таверной было не так. Даже очень не так.

* * *


Сурок остался следить через дверную щель за Марком и Мелфаем. Лейна не понимала, зачем он попросил её проверить коридор второго этажа. В комнатах по обе стороны коридора слышались самые разнообразные звуки, какие только можно услышать в увеселительных местах Мелиса. Кряхтенье и хохот, ругань и веселье, охи и ахи — всё это начало раздражать воспитанницу Школы рыцарей, как вдруг, приблизившись к угловому балкончику с лестницей во внешний двор, она услышала чью-то вкрадчивую поступь. По ступеням кто-то поднимался, очень тихо и мягко, как кошка.

Школа рыцарей юга научила Лейну искусству боя, школа Лесного Воинства — умению чувствовать врага. Руки сами опустились под плащ к поясу, где покоились две парные сабли. Схватка с этим врагом не сулила Лейне ничего хорошего, но отступать было поздно. Спрятавшись за угол, она с сильным сердцебиением услышала, что шаги прекратились. Враг не сделал последние три-четыре шага, чтобы выйти в коридор. И это означало одно — он тоже её почувствовал.

Может быть, он почувствовал и её сердцебиение. А это — ещё хуже.

Лейна затаила дыхание и не шевелилась. Никаких посторонних звуков для неё больше не существовало… А затем шаги продолжились. Один, другой третий — враг не счёл воительницу серьёзным противником, и смело направлялся к углу, за которым пряталась Лейна, сжимая рукояти сабель под плащом.

Сердце её колотилось. Единственное спасение — отступить. Лейна убрала руки с рукоятей, но прежде чем побежать назад, она услышала, как на врага что-то упало. Послышался глухой вскрик и шум борьбы.

Выглянув за угол, Лейна увидела бьющуюся под сетью женщину в чёрной мантии. Набросившиеся на неё откуда не возьмись воины в красно-коричневых плащах, быстро вязали женщину по рукам и ногам.

— Выходи, воительница, теперь эта тварь неопасна.

Повинуясь этому негромкому низкому голосу, Лейна выступила вперёд. Перед ней стоял дородный мужчина лет пятидесяти в серебристом нагруднике, на котором красовался герб рыцаря Южного Оплота. Темнобородый, крепкий, с выражением решительности, а то и беспощадности на лице, рыцарь был подпоясан большим поясом, на котором висел меч с широким односторонним лезвием — антимагический фальчион.

— Кто вы такие? — не двигаясь, спросила Лейна.

— Тайный отряд королевы Сильвиры. Благодарю за помощь в поимке опасной чёрной ведьмы, — проговорил темнобородый рыцарь с суровой благодарностью в голосе. — Мы ждали её здесь. Ты отвлекла её, и дуреха не заметила западни…

Накрепко связанная колдунья что-то шепнула, и один из воинов вдруг вскрикнул, отскакивая в сторону. Грузный на вид темнобородый рыцарь среагировал молниеносно, с силой нацепив на голову опутанной волшебницы жёсткий обруч.

— Будьте прокляты… — мучительно выдохнула женщина и закатила глаза.

Лейна вздрогнула, ощутив, каких сил стоило колдунье не закричать от боли.

— Что ты делаешь, рыцарь? — стараясь придать своему голосу больше отваги, выкрикнула воительница.

— Это называется «обруч антимага», — кивнул на свою работу темнобородый. — Не дает ей колдовать, подавляет магию.

— Нет таких обручей, которые подавляли бы магию, — резко возразила Лейна, постепенно смелея. — Я ученица Школы рыцарей юга, а не дурочка с рынка. Эта женщина — не чёрная ведьма. Это лесная чародейка. Ты обязан обходиться с пленницей уважительнее, если носишь доспехи рыцаря юга.

Темнобородый несколько секунд смотрел на дерзкую девчонку, по сути обвинившую его в нарушении рыцарской присяги, а затем резким и сильным движением поднял пленную чародейку на ноги и дал знак подчинённым. С пленницы мигом стащили сеть, оставив лишь верёвки на скрученных за спиною руках и жёсткий колючий обруч на голове.

— Ты права, лесная воительница. Будем уважительнее. А теперь, арестовав одну из опаснейших ведьм Тёмного Круга, мы возьмём и того, кому она служит. Я могу рассчитывать на твою помощь и помощь твоих друзей, благородная воительница? — голос темнобородого стал довольно учтивым.

Лейна промолчала, не успев ещё толком понять, что здесь происходит. Восприняв это как знак согласия, темнобородый подтолкнул чародейку в спину, и двое воинов повели пленницу вдоль по коридору.

* * *


— Слово-меч! — повторил Мелфай с горящими глазами. — Почему ничего не происходит?!

У Марка внутри всё обрушилось.

«Неужели ошибка? Неужели он не Восьмой миротворец?»

За секунду до этого перспектива утраты Логоса вызвала у Марка тоску. Теперь же мысль о том, что меч и статус миротворца останутся за ним, неимоверно его удручала. Если Восьмого миротворца не существует, значит, ему, Седьмому, придётся и дальше бороздить Каллирою в поисках смысла своего возвращения в этот мир. Смысла, отсутствие которого пугало Марка, как ночной кошмар.

«Нет! Я столько прошёл… столько пережил… чуть не погиб! Не может быть ошибки, не может!»

— Сконцентрируйся, Мелфай! Представь, что рядом опасный враг. Твоё оружие — истина, заключенная в этой книге. Верь!

— Слово-меч! — вскричал юный маг.

«Слово-меч!» — мысленно произнёс Марк, горя желанием, чтобы у Мелфая всё получилось.

…Ослепительный луч света брызнул из вспыхнувшей книги, и перед восторженным лицом Мелфая заблестела чистая сталь обоюдоострого меча.

— Восьмой миротворец! — вырвалось у Марка.

…Удар в дверь сорвал слабенький крючок, и возглас Сурка заставил подпрыгнуть на месте их обоих:

— Засада! Сваливаем отсюда, быстро!

Марк дёрнул Мелфая за рукав, и вместе они выбежали в коридор. Сурок тревожно озирался по сторонам.

— Что происходит? Что за засада?

— Потом, потом всё объясню, уходим!

Но тут Марк увидел приближающуюся группу людей и изумлённо замер. Темнобородый военачальник с гербом рыцаря Южного Королевства и его воины остались вне его внимания. Даже Лейна, идущая с ними рядом, не задержала его взгляд. Марк потрясённо глядел на молодую женщину-магессу со связанными за спиной руками. Голову её сдавливал обруч, похоже, она была ослаблена: ноги её плохо слушались, воины тащили волшебницу под руки. Лицо её было искажено болью, унижением и злобой.

Густые чёрные волосы, выразительные скулы, красивые изумрудные глаза — Марк узнал её мгновенно.

— Амарта?

— Ты прав, Маркос. Амарта, дочь тёмного князя, бывшего архимага Эреба — ведьма, совершившая множество преступлений против Южного Королевства, — сурово проговорил темнобородый рыцарь, словно судья, выносящий окончательный приговор.

Марк заступил ему дорогу. В узком коридоре это было несложно.

— Как твоё имя, рыцарь?

— Осторожнее… — чуть слышно шепнул Марку на ухо Сурок. — Это очень опасный охотник на ведьм из Двора Секуторов…

— Да, а ещё меня зовут Радагар, и я эмиссар сиятельной королевы Сильвиры в Мелисе, — хмуро подметил рыцарь, расслышав шёпот Сурка.

— Будь ты проклят, поганый секутор… палач… — прошипела чародейка.

Радагар не обратил внимания на её шипение. Взгляд его упал на Мелфая, сжимающего обоюдоострый меч.

— О, значит, слухи не врали! Восьмой миротворец таки объявился в Каллирое. Превосходно. Сиятельная королева будет рада тебе, Мелфай.

— Откуда тебе известно моё имя? — прошептал юный маг.

— Мы давно наблюдаем за тобой, ученик Школы серых магов. Слишком много завязалось вокруг тебя. Эта ведьма следила за тобой, изучала, чем ты занимаешься, куда ходишь, каких успехов достиг в магии, и всё-всё докладывала своему покровителю…

— Недоумки… злобные тупые недоумки! — выкрикнула чародейка.

— Но они не учли, что в Мелисе есть я, потому и попались. Ты стал отличной приманкой, Восьмой миротворец, и помог мне поймать двух опаснейших врагов человеческого рода. Сиятельная королева лично поблагодарит тебя, как только мы с тобой прибудем в Амархтон.

— В Амархтон? Но я…

— Не упрямься, Мелфай, королеве отказывать невежливо. Лучше поторопись собраться в дорогу, потому что мы отправимся сразу, как только арестуем покровителя этой ведьмы. Идёмте, почтенные.

Марк стоял посреди коридора, не шевелясь. Этот темнобородый рыцарь, его манера говорить, его властный жестокий взгляд, не допускающий неповиновения, вызывал у него всё большую неприязнь.

— Один момент, почтенный Радагар. Вернее, два. Ты не можешь арестовать Амарту в Мелисе без согласия здешних властей, а Мелфай не обязан ехать в Амархтон против своей воли.

Секутор надменно усмехнулся.

— Не путайся под ногами, бывший миротворец. Дай пройти.

Лёгким движением сильной руки Радагар плавно отстранил Марка в сторону.

— Все за мной! Хозяин чёрной ведьмы — в таверне напротив!

— Тупицы… он не мой хозяин. Он убьёт меня так же, как и вас! — прокричала Амарта, закатив глаза.

— Кто?! — выкрикнул ей в спину Марк.

И тут, словно отвечая на его вопрос, снизу раздался звонкий голос Никты:

— Уходите! Бегите все! В таверне напротив — некромант!

Радагар неожиданно нахмурился и быстрыми шагами поспешил вниз. За ним, таща под руки колдунью, побежали его подручные.

* * *


Радагар мог гордиться собой. Всё задуманное им свершалось с удивительной точностью. Амарта в его руках. Мелфай тоже, и он таки действительно Восьмой миротворец. Таинственный некромант клюнул на приманку и сейчас, ничего не подозревая, дожидается в таверне, пока чёрная ведьма сделает для него работу. Ну что же, ждать ему осталось недолго. Мелисские стражники и боевые маги уже должны были окружить таверну.

Три подарка для королевы, один другого краше! Даже четыре, если этот дуралей Маркос ещё представляет какую-то ценность для владычицы.

Новый миротворец найден!

Неуловимая колдунья поймана!

Но всё это лишь мелкие, будничные успехи по сравнению с тем, кто через считанные минуты будет в его руках. Некромант! Самый загадочный, самый жуткий враг, поймать которого ещё не удавалось никому. Даже если план даст сбой, и некроманта не получится взять живьём — его труп тоже славная добыча. Тогда и узнаем, человек ли он…

…Громкий возглас во внутреннем дворе трактира омрачил ликование Радагара. Даймонщина! Зря он упустил из виду эту девчонку. Она может всё испортить.

Остановить её, немедленно остановить!

* * *


«Никта! Она пришла нас предупредить…»

— Да не стойте же, уходите отсюда! Бегите или все погибнете!

— Прекрати истерику, девчонка! Ты возмущаешь спокойствие горожан! А вы, почтенные, оставайтесь на месте, вам ничего не грозит.

Старший секутор спустился во внутренний дворик трактира. За ним следовали семеро воинов в красно-коричневых плащах, ведя связанную колдунью. Напуганные посетители, поднявшись со своих мест, таращили глаза.

— Никта, что происходит? — крикнул Марк с лестницы.

— В таверне некромант! Здесь сосредоточены чары, способные разрушить весь квартал!

— Умолкни или я прикажу тебя арестовать! — Радагар подошёл к хранительнице угрожающе близко. — Неужели ты думаешь, что я, заманивая в ловушку такого опасного врага, не позабочусь о безопасности жителей!

Хранительница глянула на колдунью, которая закатила глаза, пытаясь побороть боль.

— Что вы с ней сделали? — прозвучал в мёртвой тишине голос хранительницы.

— Одели ошейник бешенной собаке, — бросил Радагар. — Буду благодарен тебе, дочь Сельвана, если ты останешься здесь и прекратишь пугать людей.

— Будьте прокляты, будьте прокляты… — шептала чародейка, будто в предсмертной агонии.

Никта шагнула к ней.

— Немедленно снимите с неё это!

— Ещё чего! Чтобы она тут же снесла тебе башку заклятием! — бросил кто-то из воинов-секуторов.

Но хранительница уже юркнула между двумя воинами, преградившими ей путь, и ловко сняла с головы колдуньи ворсяной обруч. Чародейка вскрикнула, но это был облегчённый крик. Марк заметил, что Никта укололась об острые шипы, торчащие с внутренней стороны обруча, и глаза её вспыхнули гневом.

— Так вот какую антимагию ты используешь, секутор! Обруч боли. Пыточное средство Двора Секуторов. Пока колдунья изнемогает от боли, она не может колдовать… Ты ничем не лучше того, за кем охотишься, Радагар!

В этот момент в дверях появился долговязый, длинноволосый молодчик в пёстрых одеждах коренного мелисца.

— Почтенный Радагар, они начинают!

— Иду, — коротко отозвался тот и грозно глянул по сторонам. — А где Восьмой? Куда, я вас спрашиваю, делся Восьмой миротворец?

Оглянувшись, Марк обнаружил, что Мелфая во внутреннем дворике нет. Исчез и Сурок — никто не заметил, как они скрылись.

…Радагар отвлёк внимание не только Марка, но и Никты. В миг, когда она отвернулась в сторону, старший секутор нанёс ей молниеносный удар двумя пальцами — чётко в солнечное сплетение. Хранительница рухнула, успев только судорожно вскрикнуть.

— Ты что творишь?! — вскричал Марк, ринувшись на Радагара, но тут же застыл, чуть не напоровшись на острие меча одного из секуторов. Только теперь он вспомнил, что Логос остался у Мелфая.

— Негодяй! — прошипела Лейна, подавшись вперёд. — Вероломный ублюдок, Сильвира узнает о твоих делах!

Радагар удостоил её взглядом отвращения.

— Свяжите эту злобную заморскую крысу!

Лейна выхватила сабли, отпрыгнув назад и попятившись от двинувшихся на неё двух воинов-секуторов. Посетители «Морского конька», наконец, опомнились и бросились к выходу.

— Почтенный Радагар, они ждут твоего сигнала! — крикнул длинноволосый мелисец.

— Лейна, оставь их! Найди Мелфая, слышишь?! — прокричал Марк, не смея пошевельнуться перед нацеленным в горло остриём секуторского меча.

Воительница кивнула и проворно бросилась на улицу, расталкивая убегающих посетителей.

— Вы двое — за ней! — сохраняя невозмутимое спокойствие, приказал Радагар. — Ты и ты — со мной. Вы втроём стерегите ведьму и этого умника.

Двое секуторов умчались за воительницей, Радагар с двумя другими поспешил во двор. Внутренний дворик трактира опустел. Марк остался наедине с тремя вооруженными секуторами Южного Королевства, связанной чародейкой и обездвиженной хранительницей.

— Обруч надо бы на голову вернуть, — проронил один из секуторов.

Чародейка дёрнулась, но дюжий воин крепко держал её сзади под локти.

— Глупцы, вам не победить некроманта! Он повелитель всего мёртвого. И той мёртвости, которая живёт в ваших душах тоже! Ваше оружие для него просто смех…

— Заткнись, ведьма! — с ненавистью шикнул южанин, вынимая из руки хранительницы колючий обруч. — Будешь нас учить, хадамартская тварь…

…Секутор осёкся, так как меч очнувшейся Никты застыл у его горла.

— Развяжите чародейку, — хрипло приказала хранительница, лёжа на спине.

Однако перед ней был не простой казарменный вояка, а воспитанник Двора Секуторов, закалённый в жестоких испытаниях.

— Иначе, что? Перережешь мне горло, дочь Сельвана? — проронил он с усмешкой, а затем молниеносно отбил лезвие её меча рукой в сторону и поспешно отскочил. — За эту выходку будешь просить королеву Сильвиру о помиловании, лесное отребье!

Секутор выхватил меч, поскольку Никта уже вскочила на ноги и сдаваться не собиралась. Оба замерли глаза в глаза, каждый готовясь к атаке.

Марк лихорадочно думал, как помочь хранительнице, но из-за острия южного клинка у горла боялся сдвинуться с места. Вряд ли он безоружный сумеет одолеть хорошо обученного секутора. Мысли летели. Всё происходящее вводило его в недоумение, близкое к ступору. Он всегда считал людей королевы Сильвиры союзниками, а выходит, что они куда более опасные враги, чем мстительная Амарта.

Секутор чётко держал меч перед собой, не спуская глаз с хранительницы.

— Не усугубляй свою вину, девчонка. Ты угрожаешь посланнику королевы Сильвиры…

И вдруг — тихий хлопок, будто упал мешок с мукой. Дюжий южанин, который держал под локти чародейку, зарычал и согнулся, валясь на пол. Видимо, без пыточного обруча Амарта таки сумела сплести заклятие, освободившее её руки и теперь заклятия, подпитываемые её ненавистью, полетели в разные стороны.

Мгновение, — и южанин, наставивший клинок на Марка, отлетел в ближайший стол, с треском его сокрушив под собой. В руках колдуньи появился кривой магический жезл, покрытый зелёными ростками.

— Ди-и-инами-и-ис пне-е-евма!

Третий секутор успел собраться и отразил заклятие антимагическим блоком меча. Чародейка ударила снова, пытаясь захлестнуть его Плотоядной Лозой, но воитель был опытный и ловко обрубил магические путы, в то же время сближаясь с колдуньей на расстояние удара мечом.

Марк ещё не сообразил, что делать, а Никта, схватив с ближайшего стола тяжёлое глиняное блюдо, с глухим звоном обрушила его на голову секутора. Воин, не ожидавший нападения со спины, оглушённо покачнулся, выронил меч и повалился на пол.

Стоящих на ногах противников больше не было, однако чародейка не шевелилась. Она была готова продолжать схватку.

— Амарта, опусти жезл! Мы тебе не враги, — быстро заговорила хранительница. — Нам надо знать, что происходит… Кто этот некромант, Амарта?

— Моё имя Вельма, — глухо произнесла чародейка, опуская жезл. — Хочешь знать, кто этот некромант? Так пойди и спроси у него сама, двуличная тварь!

Поглядев на Марка долгим пронизывающим взглядом, исполненным давней ненависти, чародейка резко повернулась и бросилась к выходу.

— Ты же знаешь, что я не убивал твоего Дальмара! — крикнул ей вслед Марк. — За что тогда ненавидишь?

— Оставь, сейчас не время для объяснений, — быстро проговорила Никта.

С улицы донёсся торжествующий голос Радагара:

— Ты окружён, некромант! Тебе не уйти. Выходи и сдавайся!

— Какие глупцы… — прошептала хранительница. — Идём. Надо найти Лейну и Сурка с Мелфаем.

Оглушённые заклятием Амарты секуторы зашевелились. Не дожидаясь, пока они поднимутся на ноги, Марк первым бросился к выходу.

Выбежав на улицу, он убедился, что Радагар и впрямь основательно подготовился к поимке некроманта. Таверну окружали три ряда мелисских стражников с копьями, луками и саблями. Их было не меньше сотни. Ко всему прочему то тут, то там мелькали белые, серые и разноцветные мантии боевых магов. В вопросах обороны власти Мелиса больше полагались на магические сообщества, чем на грубую пехоту.

Расправив могучие плечи и гордо подняв голову, Радагар стоял рядом со своими двумя секуторами и пёстрым мелисцем. Его осанка выражала триумф. Не дождавшись добровольной сдачи, на которую он и не мог рассчитывать, Радагар что-то шепнул своему секутору. Тот, обнажив прямой меч и сняв из-за спины круглый зеркальный щит, осторожно двинулся к двери таверны. За ним, по взмаху руки мелисского начальника стражи, потянулись около десятка мелисцев с копьями. Хозяин таверны, служки и постояльцы уже покинули здание и стояли далеко в стороне.

«Как Радагару удалось сговориться с властями Мелиса? — подумал Марк, почувствовав некоторое облегчение при виде такого войска. — Аделианский воевода объединился с серыми магами — виданное ли дело?»

Секутор приоткрыл дверку таверны кончиком меча. Войско мелисцев замерло в напряжённом молчании.

…И тотчас улицу потряс громкий внутриутробный звук раздираемой изнутри плоти. Грудь секутора взорвалась, орошая всё вокруг тысячами капель алой крови — кровавые ошмётки лёгких подлетели вверх и посыпались на застывших в ужасе стражников. Через секунду тело с развороченной грудью, источая брызги крови, рухнуло на спину. А ещё через миг над страшной раной завился тёмно-серый дым, но не исходящий из тела, а словно входящий в него.

— Он оживляет людскую мёртвость! — вырвалось у Никты.

Мелисцы попятились, выставляя копья перед собой. Мёртвое тело секутора дёрнулось, вызвав содрогание у каждого, кто это видел, и к всеобщему ужасу поднялось на ноги.

По рядам прокатился стон. Мёртвые глаза, не видящие ничего, кроме живых душ, подлежащих немедленному умерщвлению, поражали ужасом. Тело взмахнуло мечом и, неуклюже переставляя ноги, направилось к мелисским стражникам. Кто-то спустил тетиву, но мёртвое тело даже не вздрогнуло от попавшей в него стрелы.

— Поджигайте таверну! — повелел Радагар. Казалось, он здесь оставался единственным, кто не терял самообладания.

— Огня! Огня! — понеслось по рядам.

Суровый голос старшего секутора привёл в чувство оторопевших стражников. В окна и двери таверны полетели горящие стрелы. В движущегося мертвеца ударили молнии магов, его несколько раз встряхнуло, но он продолжал наступать на попятившиеся ряды мелисских стражников, пока кто-то из слуг пламени не обрушил на него сильнейшее огненное заклятие. Охваченный с головы до ног огнём, мертвец, вызвав всеобщий вздох облегчения, повалился.

Тем временем деревянная таверна тоже поддалась огню. Пламя быстро охватило сухую крышу, дым повалил из окон.

— Радагар, ты спятил! Тебе не победить это существо! — закричала Никта. — У него власть над грехом, живущем в твоём теле… В теле каждого из нас!

Старший секутор даже не обернулся. Начинался его главный бой, его ничто не волновало, кроме противника, неспешно выходящего из пылающей таверны.

Томительная секунда, — и некромант предстал перед лицами изумлённых смертных. На нём не было ни амулетов, ни оберегов, рука его не сжимала ни посоха, ни жезла. Весь его облик — это среднего роста фигура, покрытая с головой тёмным и, как будто, сильно запылённым плащом. Но жуткая сила, стелящаяся перед ним, поражала всё вокруг холодным, липким ужасом.

— Некромант, некромант, — раздавался шёпот вокруг. — Повелитель нежити! Говорят, он неуязвим даже для высшей магии…

Марк почувствовал, что его ноги словно приковало к земле. Эта тёмная мощь просто немыслима… Неужели Радагар всерьёз рассчитывает победить этого врага?

Похоже, всё-таки рассчитывает.

— Целься! Зажигательными! Пли! — скомандовал старший секутор. — Храмовники, готовьте елей!

Радагар заручился поддержкой не только мелисских властей. Чуть поодаль от магов стояла свита храмовых служителей во главе с настоятелем местного аделианского храма. Служители держали в руках узкие храмовые кувшины, настоятель молитвенно поднимал руки к небесам.

Горящие стрелы осыпали некроманта пылающим роем и бессильно соскользнули с его толстого плаща. Некромант остановился.

И нанёс ответный удар.

Невидимая волна магии мёртвости ударила пронизывающей душу мощью. Первый ряд стражников просто смело — мелисцы покатились по дорожной пыли, вопя от нечеловеческого ужаса. Такой страх, наверное, испытывает смертный, живьём провалившийся в темень Гадеса. Взорвалась ещё одна грудь, за ней ещё и ещё. Некроманту потребовалось секунды три, чтобы поднять шесть свежих трупов, превратив их в свои послушные орудия смерти.

Боевые маги, предусмотрительно держась на расстоянии, били прицельными заклятиями, но молнии и огненные шары, долетая до тёмной фигуры, растворялись как во сне, вызывая недоумение и ужас. На фоне истинной некромантии их боевая магия выглядела убого, жалко и бессильно…

Погружённый в оцепенение Марк смотрел, как некромант неспешно продолжает идти, а стелящийся перед ним страх сметает его врагов. Всё могущество выстроившегося войска обратилось в прах; привыкшие к комфорту, празднествам, веселью и беззаботной повседневности, мелисцы были не в силах противостоять этой тёмной фигуре — человеку, принесшему свою душу в жертву чистому злу. Глядя на мечущихся, толкающихся и шарахающихся друг от друга мелисцев, Марк почувствовал себя на грани между бредом воспалённого воображения и чистым, острейшим осознанием скрытой реальности…

Некромант оживлял грех. Или мёртвость, как говорят маги. Скрытые вожделения, запретные желания, пороки и просто обыденные мысли обнажались в своей ужасающей правдивости. Стражники и маги будто прозревали и, видя, что наполняет души их друзей и соратников, в ужасе бросались прочь, инстинктивно принимая соплеменников за ходячих мертвецов некроманта. Настоящих же оживлённых трупов бояться стоило. Мёртвые, которых поднимал некромант, были не совсем мертвы. От личности человека в них оставалась греховная энергия, пылающая ненавистью ко всем вокруг только за то, что эти все — живые.

Срывая завесы с человеческих душ, оживляя то, что всегда считалось неживой материей, некромант победно шествовал по городу, будто высмеивая его образ жизни, пропитанный денежной расчётливостью, праздностью и беспечной надеждой на своих верных стражей.

В ужасе бросились бежать храмовники, побросав свои кувшины со священным елеем. Маги ещё пытались сопротивляться. Неожиданно в некроманта ударили сразу семь белых лучей, оставляя на одеянии врага выжженные дыры. Повелителя мёртвых это не остановило. Один поворот головы, один взгляд из-под толстого капюшона — и двое магов в белых мантиях упали, корчась в судорогах. Лица их быстро чернели и морщились. Закричали ещё несколько магов — на их телах словно ожили и вцепились в своих хозяев обереги, призванные их защищать.

— Он оживляет грех, — вымолвил Марк поражённо.

Он оглянулся, глядя на царящий хаос: дым пожарищ, пламя, переползающее на соседние постройки, крики горожан, разбегающихся кто куда, вопящие маги, ползающие в пыли. Стражники сбились в кучу, отбиваясь от напора мертвецов. Сам Радагар молчаливо рубил фальчионом одного из оживлённых трупов, а тот сжимал и сжимал почерневшими пальцами горло уже мёртвого секутора-южанина.

Медленно, деловито, будто осматривая свои новые владения, некромант направился к сбившимся в кучу стражникам. Этого простые вояки выдержать уже не могли и бросились врассыпную, бросая оружие. Попятились, творя вокруг себя защитные чары, оставшиеся маги.

— Маркос, беги! Найди Элейну и Мелфая! Они там! — прокричала Никта, указывая в дальний переулок.

— А ты?

— Попытаюсь найти Амарту. Встретимся на постоялом дворе!

Марк вырвался из оцепенения и бросился бежать.

* * *


Мелфай не мог понять, куда тащит его этот невысокий, широкоплечий парень, и кто эти двое бродяг вороватого вида, семенящие следом.

— Куда мы идём? Ответь, наконец!

— В безопасное место.

— Тогда я иду в Дом Гильдии.

Широкоплечий отпустил его локоть. Они остановились.

— Забудь о своей Гильдии. Ты миротворец. Тебе предстоит великая миссия.

— Это я уже слышал! — с раздражением выпалил Мелфай. — И что с того?

— А то, что ты должен немедленно ехать со мной в Морфелон, — глаза широкоплечего сощурились, намекая, что юному магу лучше с ним не спорить.

Мелфай всплеснул руками с наигранной растерянностью.

— Надо же, а тот темнобородый рыцарь сказал, что меня ждёт королева в Амархтоне. Маркос в свою очередь считает, что мне надо идти к пророку в Анфею. А что касается моего наставника Яннеса, то он настоятельно советует мне оставаться в Мелисе, — Мелфай поглядел на зажатый в своей руке Логос. — Может быть, все вы, такие умные и доброжелательные, оставите меня, в конце концов, в покое и позволите самому выбрать себе путь?

— Ты же сам морфелонец, Мелфай. Ты нужен нашему королевству!

— Я нужен самому себе. Сегодня я выслушал много разных советов и твой тоже. Я подумаю над твоим предложением, а пока — прости, нам не по дороге.

Мелфай высокомерно отвернулся, но не успел сделать и шагу, как крепкая рука широкоплечего вырвала у него Логос.

— Спятил?! Отдай!

Двое бродяг очутились по бокам в мгновение ока. Юный маг и моргнуть не успел, как руки его оказались скручены за спину.

— Ты нужен Морфелону, — сказал широкоплечий, чуть улыбаясь. — Твоя миссия не зависит от того, хочешь ты её выполнять или нет.

— Вот значит как! А как насчёт принципа свободной воли, аделианин? — зло прошипел Мелфай.

— Чтобы указать дорогу слепцу, сперва нужно помочь ему прозреть. В этом тебе помогут… Ведите его к конюшням!

Мелфай попытался вырваться — куда там! Бродяги, оказавшиеся местными разбойниками, крепко держали его под руки. Он глянул в надежде в одну сторону, в другую. Вокруг были старые склады, заброшенный сад и безлюдный пустырь — помочь юному магу было некому. Проклятье! И отбиться он не сумеет — он не проходил на занятиях ничего, что могло бы пригодиться сейчас.

— А ну отпусти его, сарпедонский крысёныш! — раздался за спиной резкий мужской голос.

* * *


«Сарпедонский? Что они имеют ввиду? За кого они его принимают?»

Лейна проворно укрылась между двумя сараями, пропустив бегущих за нею секуторов, и только когда побежала за ними следом, поняла, что они гнались не за ней. Услышав преследователей, Сурок обернулся, нагловато ухмыляясь.

— Вам чего, детишки? — глумливо крикнул он.

Двое воинов Двора Секуторов остановились. Молодой кучерявый воитель положил руку на рукоять короткого меча на поясе. Тот, что постарше, начальственно уткнул руки в бока.

— Плохо слышишь, животное? Тебе уши прочистить или обрубить? Так ты платишь почтенному Радагару за помощь?

Лейна прокралась и спряталась за старыми деревянными ящиками, вслушиваясь в разговор.

— Ты это о чём, дурила? — бросил Сурок. — Я обещал Радагару, что выведу Маркоса на след Мелфая, и я это сделал. А о том, что Мелфай отправится с вами, уговора не было.

— Это и так было ясно, тупорылый сарпедонец! Не играй с нами, Севрисфей. Нас двое, тебе с нами не справиться. Не принимать же в расчёт твоих забулдыг!

Секутор горделиво расхохотался, задирая голову, и эта беспечность его подвела. Пронёсшийся метательный топорик Сурка ударил его в грудь. Изумлённо вскрикнув, секутор откинулся на спину и с рёвом схватился за рукоятку топорика. Рана была не смертельной, лезвие достало только до рёбер, но этот противник был уже выведен из боя. Второй секутор возмущённо заорал, выхватил меч и бросился в атаку, делая широкий взмах.

Сорвав со спины парные боевые топоры, Сурок ловко ушёл вбок, аккуратно ударяя воителя обухом по колену. Молодой секутор рухнул и завыл, изрыгая проклятия от боли.

— Извини. Зрит Всевышний, я этого не хотел, — с невинной миной развёл топоры Сурок.

Лейна больше не собиралась отсиживаться за ящиками. Она уже чётко понимала, что происходит и кто на самом деле этот широкоплечий морфелонец, которого и она, и Маркос называли другом.

— Вот, значит, кто ты, Сурок! — громко сказала она, выходя из укрытия. — Ловко же ты провёл Маркоса и меня с Никтой. Сарпедонец Севрисфей! Вот как тебя зовут на самом деле!

Сурок удручённо вздохнул, поглядывая на Мелфая и своих разбойников.

— Прости. Я не мог признаться раньше, Айлейниэль, — на его лице появилась хитроватая улыбка. — Что, вижу, ты не ожидала, что я тоже знаю твоё настоящее имя, плеонейка? Сарпедону известны имена и облик каждого, кто учился в Школе рыцарей юга.

— Я не скрываю своего плеонейского имени, — проговорила Лейна, обнажая сабли и всё ближе подходя к Сурку. — Это тебе есть что скрывать. Только не рассчитывай, что я буду молчать о твоей истинной личине… жалкий притворщик! Отпусти Мелфая и убирайся прочь!

Сурок прокрутил в руках топоры.

— И ты о том же… Вот ведь дура! Зрит Всевышний, я не хотел ничьей крови.

Плеонейка атаковала первой, вскидывая сабли, и через секунду её клинки сошлись с топорами сарпедонца. Раненые секуторы спешно отползали от схватки. Короткая серия ударов — и Лейна отпрыгнула от своего противника, выбирая для себя оптимальную тактику. Ей не доводилось бывать в настоящих битвах, но опыт турнирных поединков у неё был хороший. Учителя Школы рыцарей не раз хвалили её за быстроту, проворство и умение выжидать момент для верного удара. Несколько секунд Лейна и Сурок быстрыми шагами ходили полукругом, пытаясь обойти друг друга, а затем атаковали одновременно. Лезвия сабель ударили по гладкому дереву рукоятей. Избежав контрудара, Лейна извернулась, нанося рубящий удар по древку топора, но добротной работы рукоять выдержала. Лезвие второго топора свистнуло за спиной ученицы Школы рыцарей, едва выскользнувшей из-под удара.

— Вот ведь вёрткая какая… — протянул Сурок.

Лейне не верилось, что он бил ей в спину лезвием. Она пыталась разоружить противника, но не убить, и рассчитывала, что сарпедонец действует так же. Но у Сурка, видимо, не было времени с ней возиться. Боевые топоры заработали мельницей, свистя и рассекая воздух у самого лица воительницы. Лейна отпрыгивала то в один, то в другой бок, даже не пытаясь блокировать страшные удары. Её быстро охватывал страх. Дважды ей пришлось перекатиться по земле, уходя от свистящей стали. От очередного росчерка топора Лейна уклонилась так резко, что упала и, спасаясь, крутанулась по земле. В эту секунду Сурок крикнул своим разбойникам:

— Уводите мага! Туда, где мы условились! Свяжите его!

И в следующий миг послышался изумлённый голос Седьмого миротворца:

— Что происходит?! Сурок, Лейна, вы же убьёте друг друга!

* * *


Момент выпал просто великолепный. Оба разбойника отвлеклись на появление Маркоса, и Мелфай не упустил своего шанса. Навыки боевой магии были у него никудышные, но опыт деревенских драк не прошёл даром. Резко высвободив правую руку, юный маг с чувством врезал кулаком в челюсть одному разбойнику. Бродяга шлёпнулся, издав глухое ругательство, и выронил Логос. Второй разбойник успел только повернуться, как получил чувствительный удар носком башмака в пах и тотчас согнулся в три погибели. Не дожидаясь, пока они опомнятся, Мелфай подхватил Логос и помчался со всех ног через безлюдный пустырь.

— Поймайте его, проклятые недоумки! — раздался вслед яростный вопль широкоплечего сарпедонца.

* * *


— Сурок! Лейна!

Марк не понимал, что происходит. Почему они дерутся? Что у них стряслось?

Пляска сабель и топоров продолжалась в стремительном ритме, не давая понять, кто берёт верх и кто более близок к поражению. Распоротый воздух стонал, отдавая в ушах страшным свистом, изредка сталь лязгала о сталь. Лейна отступала короткими шажками, не давая врагу места для точного удара.

Да, именно врагу! Марк видел, хоть и отказывался в это верить, что бьются не двое повздоривших друзей, а заклятые враги. Морфелонский наёмник и ученица Школы рыцарей юга бились холодно, обдуманно и чётко. Чувства и мысли уходили, уступая место неистовому боевому искусству, созданному когда-то великими мастерами вовсе не для того, чтобы соплеменники резали друг друга.

«Святой-Всемогущий, что происходит?!»

— Сурок, Лейна, да прекратите же!

Недолго думая, Марк решительно встал между ними, схватив правой рукой Лейну за запястье, и силой заставил опустить оружие. Левой он намеревался проделать то же самое с Сурком, но тот ловко увернулся.

— Сурок… — умоляюще взглянул ему в глаза Марк и вдруг похолодел, увидев в них то, чего никогда не замечал раньше.

Глаза человека, одурманенного безумной идеей, готового идти на любые низости ради достижения великой цели!

Он не успел осознать увиденное, как топор морфелонца пронёсся с той стороны, где Марк держал руку Лейны и гулко ударил плеонейку по голове. Удар пришёлся тупой частью, разбив девушке лоб. Воительница рухнула мгновенно, без стона и крика, раскинув руки и выпустив из них рукояти сабель. Кажется, она потеряла сознание.

— Маркос, Маркос, прости, я не мог поступить иначе, позаботься о ней, я потом тебе всё объясню! — скороговоркой выпалил Сурок, ища взглядом, куда же унеслись двое бродяг и Мелфай.

— Ты… — произнёс Марк, как в бреду.

— Я всего лишь оглушил её! Она сама на меня набросилась! Она решила, что я на стороне Радагара!.. Я всё тебе объясню на постоялом дворе!

Сурок убрал топоры за спину и собрался бежать, как тут Марк, взорвавшись яростью, вцепился в него двумя руками и диким рывком поверг наземь.

— Что ты натворил, урод! И что ты мне хочешь объяснить?!

Не ожидав такого нападения, Сурок попытался вскочить, но Марк в бешенстве ударил его ногой в плечо, вновь завалив в пыль. Гнев затмевал разум. Он как будто давным-давно закипал в душе и только сейчас вырвался наружу.

— Маркос, я…

Не договорив, Сурок ловко пнул Марка под колено, выбив из равновесия. Чувствуя, что падает, Марк сознательно рухнул на Сурка, тут же подмяв его под себя и вцепившись ему в горло. Тот ответил коротким болезненным ударом кулака в печень, но разъярённого Марка это не могло остудить, и вместе они покатились по дорожной пыли, молотя друг друга.

…Марк не понял, сколько продлилась их схватка. Наверное, не больше пяти секунд, а потом Сурок вырвался. Рывок его был столь дик и вызван таким ужасом, как если бы Марк вдруг превратился в оскаленного оборотня. На короткий миг Сурок глянул в сторону «Морского конька» и то, что он увидел, повергло его в безрассудный ужас. Он попятился, споткнулся, упал, вскочил вновь и помчался прочь со скоростью убегающего от стаи волков мальчишки.

Тяжело дыша, Марк оглянулся и привстал.

Некромант! Теперь он добрался и до него. Марк понял это ещё до того, как увидел тёмную фигуру в толстом плаще, плывущую по дороге вдоль старых складов и сеющую вокруг густую пелену тумана.

«Почему я стою? Почему не могу сдвинуться с места? — потекли холодные, медленные, будто чужие мысли».

Гнев мгновенно остыл. На смену ему пришёл пробирающий до костей страх. Страшно пошевелить рукой, страшно вдохнуть воздух, страшно стоять на месте… Марк оказался всецело во власти этого существа и ничего не мог с этим поделать.

Человек в толстом пыльном плаще был уже в двадцати шагах. Казалось бы, нет ничего такого пугающего в его облике. Но едва ощутив ту страшную энергию, что подобно живому туману следовала за некромантом, Марк издал судорожный вскрик. В груди закипело уже знакомое жжение, но в десятки раз сильнее, чем когда-либо. Нарастая до помрачающего разум предела, оно ударило горячим потоком вверх — в голову, выжигая разум безумной страстью. В душе словно пробудились все мыслимые и немыслимые вожделения, тёмные мысли и потаённые желания, мерзкие, но приятные, вынашиваемые долго, со вкусом и мимолётные, вспыхивающие всего на миг…

Этот человек, это существо повелевало той тёмной страстью, что жила внутри Марка. Внутренняя мёртвость — так называют её маги?

И эту власть некроманту давала сила, плывущая за его спиной!

«Сражайся… или беги… Нет, не смей бежать, рядом Лейна… ты не можешь её бросить…» — сопротивлялся живущий в Марке воин.

Но жжение внутри тела пылало, сводя с ума, и ничего с ним не сделать. Ужас обволакивал мысли, превращая их в хаос. Марк понимал лишь то, что эта сила может сделать с ним что угодно, и в городе нет никого, кто мог бы его спасти. Он не мог поднять взор к тёмной фигуре некроманта, чувствуя, что не выдержит: ему неизбежно придётся глянуть под капюшон толстого плаща — прямо в лик заживо разложившейся души.

«Сражайся… сражайся… во имя Спасителя! Возьми меч Лейны и сражайся!»

Собрав все силы, Марк выпрямился и глянул в беспроглядную темень под капюшоном.

Это было единственное, на что он оказался способен. Сначала в глаза ударила тёмная пустота — холодная и бессмысленная, а затем всё вокруг расплылось. Марк почувствовал, что падает, но не на пыльную мелисскую дорогу, а в тёмную бездонную яму. Секунда, но ощущение таково, будто он летит в Чёрный Провал — место вечного посмертного падения, в которое верили многие маги.

* * *


Марк плюхнулся в болотистую жижу. Вокруг — пожухлая болотная трава и лёгкая дымка белого тумана, плывущая вокруг.

— Вот мы и встретились, миротворец!

Вокруг никого не видно, везде царит лишь призрачная мгла. Но голос, голос, ненавистный голос!

«Это морок, — сказал сам себе Марк. — Я без сознания. Саркс не имеет надо мной никакой власти. Это всего лишь морок».

— Как знаешь, называй это мороком, если тебе так спокойнее, Маркос. Мне всё равно каким тобой управлять: спокойным или тревожащимся. Ты всегда предсказуем. А потому, и твой приход в Каллирою, и весь твой путь от Мутных озёр до Мелиса соответствовал моему плану. Ты идёшь молодцом.

Марк уже не понимал, стоит ли он на ногах или лежит в болоте. Как не понимал и того, исходит ли голос Саркса из тумана или звучит в голове.

— Твой план — напыщенное самохвальство. Ты бессилен, Саркс. Ты всего лишь отзвук, бестелесный призрак, не способный ни на что, кроме хвастовства. Я давно победил тебя.

— Победил? Это слово здесь не уместно, Маркос. Победить меня — это всё равно, что обогнать свой след или убежать от своей тени.

— Крути словами как хочешь. Но я избавился от тебя ещё три с половиной года тому назад. На Башне Мрака. И избавил от тебя Каллирою. Навсегда. У тебя больше нет тела. А без тела — кичись своим гениальным умом и своими хитроумными планами сколько влезет. Ты пуст, Саркс.

— Маркос, Маркос. Ты так ничего и не понял. Я и ты — это одно целое. На Башне Мрака сражались не мы. Сражалась двойственность твоей души — сама с собою. Два образа мышления, два стремления, два пути. Путь сверхчеловека, созидающего своё «я» и путь моральных предрассудков, смиренномудрого убожества. Тогда на Башне победили предрассудки. Да, моё временное тело погибло. Но я-то никуда не исчез. На время ты закрылся от моего голоса верой в Спасителя. Моралью, которую счёл надёжным щитом. Чужой моралью! Которая так и не стала твоей и никогда не станет, потому что ты не в силах изменить себя, свою природу, свой дар и свое проклятие — своё призвание, как ты любишь повторять.

— Ты ничего от меня не добьёшься, Саркс. Всё что ты можешь — это искушать меня. Но это без толку. Больше я тебе не поверю. Я умер для тебя. Пока я живу, ты будешь существовать как бессильный призрачный дух, но когда меня не станет — исчезнешь и ты.

— О, какое заблуждение! Позволь мне тебя огорчить, Маркос: мы настолько едины с тобой, что даже твоя смерть нас не разъединит.

— О чём ты говоришь? — Марк неожиданно почувствовал нечто гибельное в его словах.

— Видишь ли, человеческая душа очень сложная штука. В результате твоего внутреннего конфликта она оказалась расколотой — ты не убил меня, что невозможно в принципе, а отколол от себя. Отколол самым противоестественным способом. И теперь ты даже умереть толком не можешь, потому что душа не может уйти в посмертие по частям. Неважно, что её ждёт: Небеса, Гадес, Чёрный Провал, небытие или перерождение — ей не вырваться из бренного мира, пока она разделена.

— Что за высокомудрый бред?

— Маркос, Маркос, разве ты ещё не убедился, что я не могу тебе врать, как и ты не можешь обманывать меня? Объясню проще. После нашего раскола на Башне Мрака я нашёл приют в лоне одной извечной сущности, природу которой тебе не понять. В единстве с нею я вечен. Если ты умрёшь, то твоя душа никуда не уйдёт. Она зависнет в безвременье, как это было с тобой после Башни Мрака. И останется в этом подвешенном состоянии между жизнью и смертью до тех пор, пока существую я — вернее ты, в моей ипостаси. Пока ты жив, ты ещё можешь соединить своё сознание со мной. Но если ты умрёшь, твоё сознание останется навсегда привязанным к той несчастной душе, которая зависнет в безвременье. Выбор за тобой.

Белый туман всклубился, забурлил и большими рваными пеленами понёсся в разные стороны, открывая стоящую далеко впереди призрачную фигуру. Марк почувствовал, что начинает плыть, окутанный мраком, по бескрайним болотам. Он чувствовал, что Саркс не лжёт. Он действительно излагает то, что открылось тёмному «я» Седьмого миротворца. Но насколько это убеждение соответствует реальности?

— Каждый сам создаёт свою реальность, Маркос. Моя реальность — бессмертие. И однажды я воплощу эту мысль в материю. Для этого есть разные способы. Я могу прорасти в тебе, проникая в твоё сознание с каждой греховной мыслью. Но это слишком долгий процесс. Могу проникнуть в сознание другого человека и управлять его телом наравне с ним. Но это трудно и недолговечно. Самый лёгкий и быстрый способ — это твоё добровольное согласие стать сверхчеловеком.

— Сверхчеловеком? На сколько времени? На год? На десять лет? А что будет потом?

— Соединив своё сознание с моим, ты будешь существовать столько, сколько этот мир.

— А что потом? — упрямо повторил Марк.

В ответ раздался едкий смешок.

— Чтобы задаваться такими вопросами, проживи хотя бы лет двести, Маркос!.. Ладно, возвращайся. Живи как жил. Странствуй, сражайся, спасай. Всё это, так или иначе, соответствует моему плану. Твоя смерть внесёт в него коррективы, немного усложнит процесс, но, с точки зрения моего бессмертия, ничего не изменит. Поэтому, это ты пуст, миротворец. Ни твоя жизнь, ни твоя смерть не повлияют на ход событий.

— Это мы ещё посмотрим… Есть сила, которая тебя остановит. Сила Спасителя…

— Ты можешь сколько угодно прикрываться аделианской моралью, верой в Спасителя и прочей чушью. Но однажды, я знаю, ты взглянешь в Зеркало Мглы — и увидишь, что тебя в действительности удерживает.

— Зеркало Мглы? — прошептал Марк.

— Скоро ты узнаешь о нём. Я приведу тебя к нему, если ты будешь упрямиться и дальше. Но я не хочу доводить дело до этого. И открою тебе секрет твоей души сам.

Фигура Саркса вспыхнула белыми клубами тумана и приблизилась к Марку.

— Только одно препятствие мешает тебе стать сверхчеловеком — страх! Страх перед Богом, перед друзьями, перед самим собой. Страх впасть в искушение, страх вины, страх позора, страх, страх, страх…

Фигура в расступившейся мгле сделала шаг, и теперь стал виден огромный белый шлейф, тянувшийся за ней. Дым или туман будто поднимался из болота, выстраивая и устремляя за фигурой безразмерный развивающийся плащ.

Точь-в-точь как у мелисского некроманта.


Глава одиннадцатая. Возрождённая ненависть


(Мелис)


Петляя по охваченным смятением улицам, огибая толпы перепуганных людей, Никта не упускала из вида бегущую впереди Амарту. На чародейку никто не обращал внимания, кругом носились и кричали горожане. Лавочники наскоро закрывали свои лавки и спешили прочь, семенили нищие, размахивали оружием стражники. Позади, у «Морского конька» бой уже закончился, но дым пожаров и крики тех, кто пытался с ними бороться, продолжали вносить смятение в мирную жизнь Мелиса. На улицах появились мародёры, расхищая покинутые лавки, банды грабителей врывались в дома, откуда раздавались крики женщин, которых в воцарившемся хаосе некому было защитить.

«Это не мой город. У него есть свои стражи и свои хранители», — сказала себе Никта, но пробежать мимо кричащей знатной девушки, с которой срывали одежду трое городских бандитов, не смогла. Один из них получил рукоятью меча в лоб, второй — ногой в пах; третий успел выхватить кинжал, но, встретившись со взглядом хранительницы, передумал и кинулся наутёк.

Задержавшись, Никта чуть не потеряла след Амарты. Нагнав её в узеньком переулке, хранительница наконец увидела тех, за кем так резво спешила чародейка — четверых магов в серых халатах, спешивших убраться подальше от «Морского конька». Услышав за спиной шаги, все они резко обернулись.

Никта спряталась за пустыми бочками, почти перекрывающими переулок. Так-так, почтенного вида старик с богато украшенным посохом — это несомненно глава Гильдии серых магов архимаг Кассиафат. А с ним и приснопамятный Яннес, как и прежде маскирующийся под старца, и двое боевых магов-телохранителей. Эти сразу же встали в боевую стойку, направив наконечники посохов в приближающуюся чародейку.

— Стой, где стоишь, Амарта! — строго произнёс архимаг.

Чародейка не остановилась, только перешла с бега на шаг.

— У меня к тебе несколько вопросов, Кассиафат.

— Тогда для начала отдай мне свой жезл.

— Ещё чего!

Маги-телохранители сотворили магический щит — возникло полупрозрачное марево, накрывая всех четверых.

— Отдай жезл, Амарта, или я не стану с тобой разговаривать!

Чародейка гордо остановилась.

— Значит, обмен: жезл на правдивые ответы? Что ж, держи!

Старик ловко поймал крючковатыми пальцами брошенный ему деревянный жезл. На морщинистом лице архимага появилась хитроватая улыбка.

— Я рад, что ты не утратила способности к переговорам, Амарта. Что ты хочешь от меня услышать?

— Кто стоит за этим некромантом?

— Ох, ну разве же это непонятно? Кто ещё водит дружбу с некромантами, кроме магов Жёлтого Змея!

— Так это всё-таки они… Чего они хотят?

— Известно чего: показать нам, кто здесь главный. Мы давно с ними соперничаем, несмотря на многие совместные дела. Но вот до такого пока не доходило, — архимаг поглядел в сторону, откуда всё ещё поднимался дым и доносились крики. Кажется, он по-прежнему беспокоился, не движется ли вслед за ним ужасный некромант. — Они не пойдут на открытую войну, потому что власти Мелиса выступят на нашей стороне. Но сегодня Жёлтый Змей дал нам суровый намёк: если мы не начнём играть по их правилам, они в любой день смогут прислать в Мелис своего некроманта. А мы ничем не сможем доказать, что это дело их рук. Глупцы! За услуги некромантов им придётся расплачиваться собственными душами.

— Какова во всём этом роль Мелфая?

— Мелфай — это творение Жёлтого Змея. Я не знаю, зачем он им нужен. Они попросили нас принять его в нашу школу, обучить и воспитать в нём серого мага, провести испытание и вручить ему посох. Теперь, после этой бойни, мы, ясное дело, разорвём с Жёлтым Змеем все отношения. Они слишком далеко зашли. Пусть забирают своего Мелфая себе. Это всё?

— Последний вопрос: кто является тайным главой Жёлтого Змея?

Архимаг Кассиафат поглядел на чародейку, как на наивную дурочку.

— Ты в своём уме, Амарта? О нём не говорят вслух. У него много имён. И для тебя будет лучше, если ты не узнаешь ни одного, — архимаг закашлял, утёр лоб и заговорил с хитроватым добродушием. — Послушай, что я тебе скажу, Амарта, дочь Эреба. Ради давней дружбы с твоим отцом, я тебе помогу: открою один важный для тебя секрет. Сегодня в городском совете начнётся разбирательство и поиск виновных. Радагар, чтобы выйти сухим из воды, обвинит во всём тебя: дескать, мерзкая ведьма вызвала некроманта для исполнения своих нечистых замыслов. Совет Мелиса, напуганный событиями, поверит любой лжи, если она будет убедительной и приятной для слуха, а Радагар в этом деле мастак. Мне не останется ничего другого, кроме как сказать, что Радагару, который затеял эту безумную охоту на некроманта, виднее. Тебя поймают и в тот же день приговорят к сожжению. Хотя бы ради того, чтобы успокоить город.

— Занятно, — проговорила Амарта, усмехнувшись. — Думаю, я смогу убедить Радагара не обвинять меня, если ты подскажешь мне, где его найти.

Архимаг перестал поглядывать в сторону «Морского конька», кажется, убедившись, что некромант уже исчез, и обвёл внимательным взглядом переулок. Никта вжалась в бочки. Она умела прятаться и подавлять все эмоции, по которым её могут обнаружить маги, но сейчас ей показалось, что хитрый архимаг что-то заподозрил.

— Амарта, поверь, мне не жаль этого сильвирского палача. Мне жаль тебя.

— Я не собираюсь его убивать! Я только с ним поговорю! — с внезапным ожесточением выпалила чародейка.

Кассиафат перевёл взгляд на лицо чародейки.

— Он снимает дом прямо перед Дашарским мостом. Если его там не будет, значит, он либо в городском совете, либо там, где Маркос. Рад был помочь, Амарта и… прощай.

Чародейка молчаливо кивнула и быстрыми шагами ушла в соседний переулок. Архимаг поглядел ей вслед, усмехнулся и, вновь уставился на укрытие Никты. Хранительница мгновенно ощутила, что на сей раз он её точно заметил, и приготовилась резко откатиться назад, если Кассиафат ударит заклятием.

Однако хитровато-добродушный старик только рассмеялся, покачал головой и, дав знак своим людям, направился в сторону Дома Гильдии.

Никта выглянула из-за бочек, убедившись, что Амарта уже успела скрыться. Впрочем, разыскивать её больше не было нужды. Всё было понятно и так.

«Маркос, Маркос, как тебя угораздило встрять во всё это!»

* * *


В Дом Гильдии Мелфай возвращаться не собирался. Не так давно это пристанище стало для него едва ли не родным, но теперь казалось холодным и неприветливым. Еле-еле уйдя от погони, затаившись и переночевав в какой-то убогой пивной, Мелфай с горечью понял, что в Школе серых магов ему больше делать нечего.

Яннес его обманывал. Врал ему всё это время. Мелфая использовали как приманку: для Маркоса, для лесной чародейки или для некроманта — неважно. Он был ценен для Гильдии всего лишь как наживка. Вот почему его приняли в Школу. Вот почему его никуда не отпускали без провожатых. И… и, возможно, его намеренно «сдружили» с Эльмикой.

Возможно, Эльмика была ещё одним звеном в хитроумном плане Яннеса!

И это его взъярило. На мгновение Мелфай потерял контроль над собой. Неистовое желание — ворваться в Гильдию и выплеснуть всё в лицо удивлённому старику Кассиафату — едва не взяло верх.

Но на рассвете Мелфай уже шагал к южному выходу из города. Он чувствовал, что всё-таки Школа серых магов его изменила. И он уже не тот добродушный, легковерный сельский парень, странствующий в поисках своей мечты. Мечта его обрела чёткие контуры, превратившись в твёрдую, хорошо продуманную цель.

«Что ж, высокочтимые, вы всё рассчитали правильно. Новый миротворец стал отличной приманкой. Вы не учли самую малость: что ваша игрушка вдруг захочет стать свободной и начнёт играть по собственным правилам».

В кошельке за поясом оставалось немного монет, поверх серого халата — старая накидка, купленная у старьёвщика за бесценок, за спиной — завёрнутый в ткань меч миротворца. Что ещё надо, чтобы продолжить начатое полгода назад путешествие?

«Итак, Мелфай, серого мага из тебя не вышло. Посмотрим, какой из тебя получится воин-аделианин. Только бы пророк был на месте!»

Впереди простиралась нелёгкая дорога в Анфею. Не стоит и мечтать, что его не попытаются перехватить. Произошедшее в «Морском коньке» показало, насколько важную роль он играет в хитросплетениях сильных мира сего. Отныне за ним будут охотиться: и люди королевы Сильвиры, и эмиссары Сарпедона, и серые маги. А ещё этот некромант…

Рассвело. Из Мелиса на Великий торговый тракт выходил ранний караван. Завязав поудобней походную сумку, Мелфай в последний раз оглянулся на город.

«Прощай, Мелис, город моих надежд и разочарований, открывший мне глаза на беспощадную реальность».

Вдруг он увидел приближающуюся к нему девушку в сером халате, и сердце его ёкнуло.

Эльмика! Как она нашла его? Как, если лучшие ищейки Кассиафата до сих пор не вышли на его след? Великие силы, что делать?! Если она здесь по поручению Яннеса или самого Кассиафата, то дела плохи. Это значит, что она уже послала весть и сейчас сюда примчится целая свора магов!

Девушка шла быстрым шагом, но в руке её не было магической трости, с которой она не расставалась в Школе. Кажется, она была немного печальна: глаза опущены, серые волосы беспорядочно шевелятся на утреннем ветерке, острые гордые плечики чуть согнуты.

Мелфай не шевелился и не думал бежать. Сейчас, именно сейчас, очутившись в полном одиночестве, он ощутил, насколько нежные чувства испытывает к этой сероглазой ученице Школы серых магов. Она подходила всё ближе, а он желал, чтобы её приближение затянулось. Он любовался каждым её шагом, и приятное сердцебиение нарастало. Серый цвет и хрупкая фигурка необычайно сочетались с красотой утреннего пейзажа мелисских предместий.

…Жаль, что она так быстро оказалась рядом. Пока она оставалась вдалеке, сердце Мелфая жило в призрачной надежде на чудо, а грядущая тень одиночества не давила так сильно. И даже недоверие ко всему миру, столь ожесточившее его, совсем исчезло.

Но теперь Эльмика была рядом, и Мелфай невольно видел за её спиной отвратительный призрак здоровенного и грубого Ямбрея, а ещё — интригана и подлеца Яннеса.

— Привет, Мелфай, — подняла девушка печальный взгляд. — Я слышала о «Морском коньке». Я так за тебя боялась!

— Как ты нашла меня? — Мелфаю сильно захотелось обнять её или хотя бы прикоснуться кончиками пальцев к её щеке. Однако голос он сохранял сухим и твёрдым. Он всеми силами отгонял мысль, что Эльмика — шпион Гильдии, подосланная Яннесом, но после всего произошедшего был обязан сохранять бдительность.

Девушка протянула ему руку. На её ладони лежал крупный ярко-синий магический камень с множеством граней, заключённый в круглую серебряную оправу с ремешком. Его можно было носить на руке как браслет.

— Камень Поиска. Он привёл меня прямо к тебе.

Мелфай нахмурился. Он считал небылицами рассказы о подобных камнях, но если такая вещь и впрямь существует, то его планы о побеге остаются несбыточной мечтой.

— Не бойся. Твоим недругам такой камень не поможет. Камень Поиска теплеет только в руках друга. В руках врага он остаётся холодным.

Мелфай вздохнул и улыбнулся. Услышанное больше походило на сказочный мотив, но Мелфаю всё равно было приятно. Она считает его другом! Это уже много.

— Спасибо, Эльмика. Спасибо, что нашла меня.

— Куда ты уходишь?

— На юг, — уклончиво ответил Мелфай. — Если мне суждено стать миротворцем, то ответ я смогу получить только там.

— Ты бросаешь Школу? — юная магесса заговорила чуть тише. — Знаешь, я могу пробраться в твою комнату. Вынести твои вещи.

— Не нужно, Эльмика. Это рискованно. В Доме Гильдии знают, что мы… что мы дружили, — Мелфай неловко опустил глаза. — К тому же, у меня там почти нет вещей. Всё, что мне нужно — есть при мне.

— Мелфай, — с грустью проговорила девушка. — Почему ты уходишь? Разве тебе плохо в Школе?

Мелфай огляделся по сторонам. Нет, он не просто видел то, что хотел видеть. Она действительно никого не привела за собой.

— Я не хочу больше играть отведённую мне роль. Не знаю, кем я был в планах Яннеса, но я больше не буду марионеткой. Я пойду личным путём. Путём мага. Или путём миротворца. Как получится. Я начал понимать ту свободу, которую нам предоставляет судьба — личный путь, не похожий на все остальные. Люди так глупы, что пытаются кому-то подражать или идти за кем-то. У каждого своя уникальная судьба и свой путь.

Мелфай говорил, наблюдая, как ветер из пустыни откидывает назад её серые волосы и теребит края тонкого воротничка. Наверное, его глаза сияли, потому что взгляд Эльмики светлел, становился радостнее. Они стояли на расстоянии вытянутой руки, глядя друг на друга.

— Маги Гильдии ищут тебя по всему городу… Яннес хотел, чтобы я нашла тебя, — неожиданно призналась девушка, понизив голос до шёпота. — Он сказал… сказал, что я очень нравлюсь тебе, — взгляд её опустился ниже, щеки порозовели. — Это правда?

Этого Мелфай не ожидал. Тело напряглось, он почувствовал каждую мышцу. С ног до головы его охватила трепетная дрожь.

«Я люблю тебя!!! — хотелось закричать во весь голос, так, чтобы оглянулись со своих ослов и верблюдов равнодушные караванщики. — Всей душой! Всем сердцем! И пойду на всё ради тебя!!!»

Но он лишь сухо кашлянул и, отвернувшись вдаль песков, сказал:

— Да, правда.

— Очень мило, — улыбнулась девушка, зажмурив глазки.

— И что с того? Ты ведь девушка Ямбрея, не так ли? — Мелфай поразился собственной чёрствости в голосе.

Лицо Эльмики вмиг приобрело оттенок обиды.

— И ты… так сразу закрываешь сердце… Ты же не знаешь моих чувств! Не знаешь, что я испытываю к Ямбрею, а что к тебе… — выпалила она, взвинчено прерывая дыхание.

Мелфай встрепенулся. Щёки его загорелись. Никогда ещё его маленькая, трепетная надежда не казалась ему такой близкой!

— И что? Что ты испытываешь?.. — наспех выговорил он, с головой выдавая своё волнение.

Губы Эльмики снисходительно растянулись в улыбке: кажется, ей было очень приятно наблюдать за его переживаниями.

— С Ямбреем мне легко в кругу старших учеников. Он груб и хвастлив. Но он защищал меня. С ним я, как с вожаком в волчьей стае… А с тобой, — девушка мечтательно взглянула вслед уходящему каравану. — Как орлица с орлом над бескрайними просторами!

Мелфай почувствовал, что ему не хватает воздуха в этой утренней прохладе.

— Эльмика, — прошептал он, поднимая руку и касаясь серого потока её волос. Прикоснуться к её щеке он не решался, пальцы его дрожали. — Ты… я хочу сказать… словом…

— Не надо слов. Обними меня.

Через мгновение она оказалась в его объятьях и всхлипнула на его плече. Он чуть-чуть прижал её к себе, касаясь одними лишь кончиками пальцев её плеч. Чувство, которое после стольких испытаний оказалось взаимным, окрыляло его пьянящим восторгом.

Эльмика радостно усмехнулась и с катящейся слезой по щеке подняла взор к небесам.

— Так необычно. Так прекрасно. Поцелуй меня, Мелфай.

Он положил ей руки на плечи и медленно потянулся к её губам. Когда её чистое лицо приблизилось, он глянул в её серые глаза, и вдруг увидел в них, как в двух мутных зеркалах, самого себя — себя иного.

…И внезапно его охватил страх. Мелфай почувствовал удушье. И леденящий холод, будто какой-то призрак дыхнул на него и Эльмику своим мёртвым холодным дыханием.

Коротко поцеловав девушку, Мелфай опустил руки и отступил на шаг.

— Прости…

— Что с тобой? — спросила девушка. Кажется, она поняла, что Мелфай испытал какое-то мистическое переживание.

— Предчувствие. Предчувствие, понимаешь? Не знаю, веришь ли ты в предчувствия… я сам не верил, но сейчас… сейчас не знаю. Тебе грозит опасность. И мне. Пока мы вместе, — Мелфай не мог справиться с новым волнением, совершенно иного рода. Его мечта о непобедимой любви канула, едва он ощутил, что за сила завлекает его в смертельную западню.

— Что нам угрожает, скажи? — Эльмика встревожилась. — Яннес? Аделиане?

— Нет, нет, эта сила иная. Совершенно иная. Не спрашивай, я злюсь на себя, что ничего не могу объяснить. Просто чувствую. Никогда не доверял чувствам, а теперь верю. Прости… прости, но я должен идти. Я люблю тебя.

Девушка глядела ему в глаза, взволнованно дыша через приоткрытые губы, растрёпанная и растерянная. Мелфай видел: она пытается его понять, но не может. Ещё бы, если он сам себя не понимает!

— Мы только-только объяснились. А ты уходишь, — вымолвила она, и вдруг глаза её загорелись. — Хочешь, я пойду с тобой!

— Прости меня ещё раз. Пока я не узнаю, что за силы ведут борьбу вокруг меня, я не смогу тебя защитить. Оставайся в Школе, Эльмика. Я вернусь. Найду пророка в Зелёной Идиллии, что в долине Анфее, узнаю своё предназначение, узнаю, кто наши враги, и вернусь. Поверь. Видишь, я открываю тебе все свои намерения…

— Я верю тебе. Я никому не скажу, клянусь! — юную магессу трясло и лихорадило, в серых глазах читались восхищение своим возлюбленным и тревога за него. — Но Яннес догонит тебя. Караваны идут медленно. Тебя нагонят и вернут назад!

Мелфай взял её за руки и постарался улыбнуться как можно бодрее.

— Я знаю. А потому не пойду по Великому торговому пути. Пусть преследуют и обшаривают караваны. Пусть скачут до самой Анфеи, всё равно я буду там раньше.

— Раньше всадников? Как это?

— Я пойду коротким путём, по которому они идти не решатся. Через Белое Забвение.

Эльмика замолчала. В её серых глазах отразился суеверный страх.

— Не надо, Мелфай. Говорят, это очень плохое место.

— А я слышал, Седьмой миротворец прошёл через Белое забвение, и ничего с ним не случилось. Чем я хуже? Вот Яннес, конечно же, решит, что я побоюсь. Всё будет хорошо, любимая.

Он обнял Эльмику, прижавшись щекой к её щеке. Страх и тревога отступили. В душе снова восстановился покой. Хотелось стоять и стоять так, позабыв обо всём на свете, вдыхая аромат её серых волос, касаясь её плеч, которые, казалось, слегка вздрагивают.

Силы небесные, одно чудесное мгновение стоит всех этих великих призваний и миссий!

Но надо спешить. Погоня на хвосте.

— Я вернусь. Мы увидимся. Очень скоро.

— Возьми, — Эльмика надела на его руку браслет с синим магическим камнем. — Он поможет тебе. У тебя ведь дар поиска.

— Спасибо, — Мелфай поцеловал камень. — Знаешь, я хочу попросить тебя… тебе может показаться это странным…

— Что, Мелфай?

— Нитку из твоей одежды, — неловко вымолвил он.

Эльмика недоумённо сощурила глазки.

— Нитку? Это же самая примитивная магия…

— Ты не поняла.

Развязав халат, Мелфай показал завязанные на его кожаном поясе две толстые нитки: зелёную и коричневую.

— Это давняя традиция в Мутных озёрах. Нитка из одежды любимого человека — это как бы символ… Чувства, которые никогда к этому человеку не иссякнут. Нитей может быть не больше трёх. Предание гласит, что больше человеческому сердцу не уместить.

— Кто эти двое людей? — насупившись, спросила Эльмика.

Мелфай улыбнулся, понимая, о чем, прежде всего, подумала коренная мелиска.

— Мой отец. И сельский священник — мой наставник, открывший мне Путь Истины.

Девушка улыбнулась с облегчением.

— Это забавно. И очень мило. На, держи.

Она не без труда извлекла из прочной каймы своего халата длинную серую нить. Мелфай, не переставая улыбаться, повязал её себе на пояс.

— Теперь мы точно свидимся, Эльмика! Пусть взор твоих очей сопровождает меня в дороге! Ну, пока.

— Пока, Мелфай. Да помогут тебе силы четырех стихий! — проговорила она возвышенно. — И да хранят тебя Небеса, — добавила уже на аделианский манер.

Улыбнувшись, Мелфай двинулся навстречу пустыне, озаряемой утренним солнцем. Его дорога лежала чётко на юг, через золотистые барханы вдали, что отграничивали изломанной линией горизонта жёлтую землю от голубого неба. Дождливая мелисская зима подходила к концу, начиналось раннее лето.

Повеяло жарой, начинался день. Мелфай почувствовал, что скоро придётся снять и накидку, и серый халат, и даже рубашку. Два дня пути по пескам будут сменяться то жарой в полдень, то холодом ночью. Потом начнутся болотистые земли — зловещее Белое Забвение, сырое и гиблое, окутанное вечным туманом. И лишь ещё через три дня зазеленеют сады прекрасной Анфеи, издревле именуемой Цветущей долиной.

Поглядев по сторонам, юный маг с грустью улыбнулся уходящему на восток каравану. Мелфай удалялся на юг, и гул Великого торгового тракта становился всё тише и тише. Скоро из виду исчезнут все признаки людей, и он окажется совершенно один. Впрочем, как и тогда, когда он покинул свой маленький посёлок морфелонской провинции Мутных озёр.

* * *


Марк плохо помнил, как он очнулся на пыльной дороге. Лейна к тому времени пришла в себя, и вместе они кое-как добрались до постоялого двора. Потом появилась Никта и сказала, что надо убираться отсюда, потому как с минуты на минуту сюда могут заявиться мелисские стражники. Марк запомнил лишь изумлённое лицо вольного стрелка Иоласа, когда они постучались в дом Автолика. Ночью Марк просыпался в холодном поту, вскакивал, но потом, убедившись, что это лишь ночной кошмар, засыпал вновь.

Наутро голова посвежела. Рассказ Никты о разговоре между архимагом Кассиафатом и Амартой Марк слушал рассеянно: сейчас для него важнее всего был замысел Саркса — новое воплощение давнего врага.

Когда пришла его очередь рассказывать, он говорил в основном о своём видении фигуры Саркса в мглистых болотах, стараясь не упоминать о Сурке и Мелфае. Никта хмурила брови, но молчала. Терпение её лопнуло только тогда, когда Марк неосторожно назвал произошедшее между Сурком и Лейной «недоразумением».

— Недоразумение? Это так теперь называют предательство! — глаза хранительницы вспыхнули. — Неужели ты до сих пор не понял, что сарпедонец использовал тебя всё это время!

— Никта, я не знаю, что с ним случилось, он всегда был моим другом. Я с ним познакомился ещё в…

— В наёмничьем войске! Ты разве не слышал, что Сарпедон внедряет своих шпионов во все части королевской армии? Как раз для выявления таких как ты. Он догадался, кто ты и постоянно докладывал о тебе своему начальству. Ему поручили следить за тобой, он за это деньги из казны получал! А когда ты раскрыл ему наши планы, будь уверен, ему приказали похитить этого нового миротворца и доставить в Морфелон. А знаешь почему? Потому что наместнику Кивею для создания своей империи нужен герой. Каким-то образом Сурок раньше нас отыскал Мелфая. И увёз бы его в Морфелон, если бы не Элейна.

Марк качал головой, не желая спорить, но и не в силах соглашаться с её доводами.

— Тогда почему он попросту не выкрал у меня Логос и не отправился к Мелфаю сам?

— Ты не знаешь сарпедонцев, Маркос. Их называют людьми с холодным разумом и одурманенным сердцем. Они, как и мы, именуют себя адельфами или аделианами. Они тоже верят в Путь Истины. Только перекраивают его на свой лад, — хранительница скривила губы в презрении. — Они хорошо понимают силу свободного человеческого выбора. Именно ты, как законный носитель освящённого Логоса, должен был передать меч новому миротворцу, а тот — добровольно его принять. Ты всё так и сделал. Даже не догадываясь, что исполняешь замысел этого сарпедонца. Когда книга в руках Мелфая превратилась в меч, Сурок, подглядывающий за вами через дверную щель, понял, что пора действовать. И как можно скорее доставить Восьмого миротворца в Морфелон.

Марк облокотился о стол и сжал голову руками.

— Я не верю, что Сурок всего лишь сарпедонский шпион, — произнёс он тихо. — Он спас меня в Раздорожной Таверне от рук вольного охотника… он бился с солимами в безнадёжной схватке, пытаясь прийти мне на помощь…

— Ещё бы! Если бы тебя убили солимы, ему в Сарпедоне такую взбучку устроили бы, что лучше уж от солимского копья полечь!

— Ладно, не будем о нём. Всё равно он убежал, — Марк откинулся на спинку стула. — Надо подумать, как теперь найти Мелфая…

— Маркос! — резко вымолвила Никта. — Ты уже встретился с ним. Отдал ему Логос. Что тебе ещё от него нужно?

Марк отвернулся. Тон хранительницы ему не нравился всё больше и больше.

— Ты не понимаешь. Восьмой миротворец оказался в полном одиночестве. Ему сейчас гораздо хуже, чем когда-то мне. Когда я впервые попал в Каллирою, меня встретил Харис. Потом я познакомился с Ортосом, который учил меня и ободрял. Потом у меня появилась ты, Автолик, Калиган… Со мной постоянно были друзья. У Мелфая сейчас нет никого.

— Таков его путь. Путь миротворца! — с усмешкой сказала хранительница.

— Никта, не все способны пережить одиночество так, как ты. Я чувствую… я должен помочь Мелфаю. Пройти с ним хотя бы часть его пути.

— Два миротворца, идущие бок о бок? — проговорила Никта. Насмешка в её голосе становилась всё более язвительной.

— Нет. Миротворец и его проводник.

Хранительница рассмеялась.

— Святые Небеса, до чего ты любишь обманывать себя, Маркос!

Она встала, не в силах усидеть из-за распирающих её чувств.

— Не хотела тебе говорить. Думала, сам всё поймёшь. Но вижу, ты будешь упорствовать в своём заблуждении до тех пор, пока оно не заведёт тебя в пропасть. Бывший миротворец служит проводником миротворцу новому — как ты мог выдумать подобную чушь?! И Первый и Второй миротворцы оставались миротворцами до конца своих дней! Последующие заканчивали плохо, но и их дар никуда не исчезал. Тот, кто даёт дар и призвание — никогда не забирает его назад. Вот только сам призванный, по собственной злой воле, может свой дар извратить. Как Третий миротворец. Или отречься от своего дара, как Четвёртый с Пятым… Именно на их путь ты становишься сейчас, Маркос!

— Никта, ты что-то путаешь, — ответил Марк, сам путаясь в догадках.

— О, нет, это ты запутался в своих желаниях, Седьмой миротворец! Ты удобно устроился, избегая пути, который неизбежно связан с тем, чего ты больше всего боишься — тяжести нелёгкого выбора и ответственности. Ты боишься отступить, боишься смалодушничать, боишься поддаться искушению. Потому и выбрал более лёгкий путь — отдать меч другому человеку. Тому, кто будет за тебя решать, выбирать и нести ответственность. Ты же в это время будешь стоять за его спиной и давать ему умные советы!

— Как ты не поймёшь, я был обязан передать Логос! Обязан! — вспылил Марк, вскакивая из-за стола. — И знамение миротворца осенило Мелфая!

— Потому что ТЫ ЭТОГО ЗАХОТЕЛ!!! — выкрикнула Никта ему в глаза.

Они стояли у журчащего фонтана посреди внутреннего двора дома вольных стрелков, глаза в глаза, и со стороны могло показаться, что эти двое — давние враги.

— Твоё «я больше не Седьмой миротворец», не означает ли «я больше не хочу быть Седьмым миротворцем?» — голос хранительницы стал тише. — Ты сам так пожелал, сам выбрал другую дорогу. Что ж, желания имеют свойство сбываться.

— Знамение осенило Мелфая, — тяжело дыша, повторил Марк, боясь, что ещё секунда, и он навсегда поверит в ту реальность, о которой твердит хранительница.

— Всё ещё непонятно, Маркос? Не Мелфай зажёг Логос, а ТВОЁ ЖЕЛАНИЕ передать ему бремя миротворца. Знамение ненадёжно. Оно всегда обманывает. Приглядись к знамению собственного сердца, миротворец. Что оно говорит? Что говорит голос совести? Что говорит голос призвания, который ты так упорно не хочешь услышать?

Марк отвернулся и потерянно опустил руки. Он был измучен и неспособен сейчас прислушиваться к себе, как того хотела Никта. Но он вспомнил свою встречу с Мелфаем в комнате для курения дурмана и своё странное желание, чтобы знамение осенило нового миротворца.

«Мелфай крикнул „Слово-меч!“, а я то же самое выкрикнул в мыслях… О, Всевышний, получается, что Логос отреагировал на мой мысленный приказ, а на не его устный!»

— Так или иначе, надо найти Мелфая. Я должен понять, какая роль ему отведена в замысле Саркса.

Никта всплеснула руками.

— Маркос, ты что, не слышал, что я тебе рассказывала об Амарте и Кассиафате? Мелфай — разменная монета в игре магов Жёлтого Змея. Гоняясь за этим человеком, ты встрял в давнее соперничество между двумя магическими сообществами! Это тебе нужно? Это твой путь миротворца?

Хранительница подошла к нему и твёрдо положила ладони на его плечи, как королева, призывающая воина к мужеству.

— Ты миротворец, Маркос. До самой старости ты будешь им. Прислушайся к своему сердцу — пора вершить своё призвание, а не состязаться в хитрости с магами, секуторами и сарпедонцами.

— Что ты предлагаешь? — видя, что хранительница смягчилась, Марк испытал облегчение.

— Вернёмся в сельву. Надо попытаться остановить солимов. Образумить лесных чародеев и другие племена. Разгадать загадку Багровых Ветров. Для миротворца там очень много работы.

Голос хранительницы был твёрд, и в то же время обаятельно влёк назад — в дебри зелёных лесов, в край, где каждый наступающий день даёт новый шанс для настоящего подвига. Но чувство, неистово манящее вдаль, напрочь отвергало саму мысль о возвращении в сельву.

— Я не могу, Никта. Я должен найти Мелфая и раскусить замысел Саркса. Тот некромант… он ведь для чего-то шёл за мной. Для чего-то околдовал меня, погрузив на минуту в мир Саркса…

Никта отступила от него. Взор её упал.

— Значит, ты уже всё решил.

— Прости. Я понимаю, сельва стала твоим домом… но я не могу. Это не мой путь. Я должен найти Мелфая. У меня нет другой зацепки, чтобы разгадать то, что задумал Саркс.

— Саркс, Саркс, Саркс, — проговорила Никта, не поднимая взора. — Что ж, носись дальше со своей навязчивой идеей, копайся в себе сколько душе угодно. Но в этом деле я тебе ничем помочь не могу. Я отправилась с тобой, потому что верила: ты знаешь своё призвание и исполняешь волю Всевышнего. Но тебя больше привлекают игры с плодом своего воображения, чем настоящая помощь людям.

Кровь застучала в висках. Сознательно или по неосторожности хранительница задела Марка за живое.

— Саркс — плод моего воображения? Ты в своём уме?!

— Он мёртв, Маркос! У него нет ни тела, ни разума! Всё что он может — это разжигать в тебе нечистые страсти, а ты ему в этом подыгрываешь!

Марк стиснул зубы и отвернулся, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей.

— Раз так… раз ты так думаешь… тогда возвращайся в сельву! Бери Лейну и возвращайся! Так будет лучше для всех!.. Пойду собираться.

Никта пронзительно глянула ему в спину — он остро ощутил её взгляд.

— Как ты можешь… как ты можешь копошиться в себе, когда столько людей нуждаются в твоей помощи? — донёсся её шёпот.

…Выходя из дома с вещевым мешком за плечами, Марк не оглянулся.

* * *


Вокруг стояли ужасно захаращенные дома. Острые крыши глядели отовсюду потрескавшейся, а кое-где облупленной черепицей.

Это был один из самых опасных разбойничьих закоулков Мелиса, куда редко забредали почтенные горожане. Дома прижимались стенка к стенке — так обходилось дешевле строительство, а между строений темнелись настолько подозрительные подворотни, что ни один городской управитель не решился бы туда войти без отряда стражников.

Появление здесь одинокой молодой женщины в тёмной мантии поверх элегантного красного платья было не менее неожиданным, чем если бы сюда явился мелисский градоначальник или сам глава Гильдии серых магов архимаг Кассиафат. Невозмутимо, спокойно, словно не замечая пялящихся из окон пивной пьяных разбойников и мелких жуликов из подворотен, женщина прошла через небольшую площадку и свернула в узкий проулок — два человека не прошли бы там плечом к плечу. Любопытные взгляды, кто алчно, кто похотливо, проводили колыхнувшуюся в темноте мантию, но следом не пошёл никто. Даже самый отчаянный, спившийся дебошир узрел в этой фигуре нечто такое, что напрочь отбило желание лёгкой добычи.

Чародейке не пришлось даже применять магию. Конечно, без посоха или жезла ей было бы сложно сотворить что-то губительное, но здешнего сброда она совершенно не боялась. Сегодня ей предстояла встреча с врагом сильным, хитрым, беспощадным и жестоким.

Проулок закончился тупиком. От него вели две ступенчатые лестницы — одна в старую башенку, другая — в подвальную алхимическую лавку, где тускнел слабый-слабый свет. Не раздумывая, чародейка спустилась вниз.

Внутри стоял неприятный запах подгоревшего зелья, приготовленного из тех компонентов, о происхождении которых лучше не знать. В центре комнаты были расставлены столы с гнутыми ножками, полностью заставленные склянками, костяными оберегами, амулетами, кожаными книгами, глиняными табличками с высеченными рунами и прочим магическим товаром.

Из тёмного угла, словно паук выбрался сгорбленный старик с изъеденным подбородком и губами — не иначе как впоследствии какого-то неудачного заклятия. На нём был чёрный халат, протёртый и ободранный.

— Заходи, заходи, почтенная волшебница, — тягуче заскрипел хозяин лавки, приглашая посетительницу к ближайшему столу. — Чего изволишь: эликсир здоровья, приворотное зелье, оберег от порчи, ворожильные камни…

— Мне нужен боевой жезл, — коротко отозвалась чародейка через вуаль.

Чернокнижник мгновенно всё понял, и игривая учтивость его сменилась злорадной усмешкой. Он испытывал страсть к знающим покупателям. Это не юные колдуны-самоучки, не суеверные тётки, свято верящие в силу оберегов, не наивные дурочки, искренне убеждённые, что зелье для приворота бросит полюбившегося им парня к их ногам. Нет, всю эту дребедень для дураков приходилось держать исключительно для того, чтобы Гильдия серых не прикрыла его лавочку, а его не отправили в темницу за продажу запрещённых в Мелисе черно-магических вещей. Настоящие ведьмы, интересующиеся настоящей чёрной магией, захаживали сюда редко, но каждый такой визит был для старого чернокнижника праздником. Он не боялся доносчиков, потому что сразу видел, что у человека на уме, знал, кому можно показать настоящий товар, а кому только пустить пыль в глаза.

— Для какой стихии тебе требуется жезл, почтенная? — прошепелявил чернокнижник.

— Магия тьмы. Мне нужен жезл для заклинания Духа Смерти.

Чернокнижник расплылся в безобразной ухмылке.

— Ты знаешь в этом толк! Ты задумала месть, верно?

— То, для чего он мне нужен, не влияет на цену товара, разве не так? — холодно ответила чародейка.

— Понимаю. Есть у меня одна такая вещь. Только стоит недёшево.

Старый чернокнижник удалился и не появлялся минут пять. Чародейка за это время осмотрела лавку, не найдя на виду ничего, связанного с настоящей боевой магией. Конечно, подобные вещи старый хитрец держит в таких тайниках, что вся Гильдия серых не сыщет.

Короткий боевой жезл вызвал неприятное покалывание даже у видавшей виды чародейки. Бледное дерево в полтора локтя длиной заканчивалось жутким навершием, напоминающим высушенный человеческий череп. Заключенную в нём силу голодной мести чародейка почувствовала сразу.

— Это очень дорогой жезл… — начал было чернокнижник.

Чародейка молча протянула ему на ладони два крупных изумруда. Старый колдун опешил. Затем взял трясущимися руками камни.

— Да ведут тебя божества вечного мрака, дитя тьмы! С этим жезлом ты сумеешь отомстить. Он сотворен для мести. Многими болями, скорбями и утратами сопровождалось его создание. Выпей энергию жизни из своей жертвы, дочь тьмы, выпей, и будешь отомщена и возвышена!

Лесная чародейка глотнула слюну от подступившего отвращения. В ней взыграло омерзение к чёрной магии, привитое в Спящей сельве. На миг ей захотелось отказаться от покупки. Но другого сильного оружия ей сейчас не найти. Противник очень опасен, а магия сельвы не поможет ей в этом чужом душном городе.

Она сжала древко жезла, концентрируя мысли на задуманном, и пошла прочь. Заклинания тьмы, которые она когда-то поклялась забыть, послушно возрождались в памяти.

* * *


Подул ветер с южных гор, опаляя лицо полуденным зноем. Марк был голоден, но заходить в харчевню не хотелось. Он чувствовал себя потерянным и разбитым. Он не знал куда ему идти и что делать. Одиночество, которое он пережил в Морфелоне у глухих ворот королевского дворца, теперь казалось лёгким и мимолётным.

«Надо же… я пытался обрести нового друга, а в результате потерял всех».

Он часа два бесцельно бродил по городу, останавливаясь возле харчевен, откуда доносился манящий запах шашлыка и свежего хлеба, но так и не смог войти пообедать.

«Что происходит? Вот напасть-то! Я голоден, меня мучит жажда, в кошельке полно денег, а поесть не могу».

Город бурлил слухами и пересудами. Кое-где раздавались рыдания. Ближе к пристани чувствовался запах гари после вчерашних пожарищ. На каждом углу слышался шёпот о страшном некроманте, учинившем кровавую бойню у «Морского конька». По слухам, у злосчастного трактира полегло не менее двадцати человек, осталось множество раненых, сгорели в пожаре десятки лавок и складов, многие горожане стали жертвами мародёров и грабителей — для спокойного Мелиса это было чересчур.

«…А ведь Никта права! — вдруг отчётливо понял Марк. — Я и впрямь долго обманывал себя. Ещё с Мутных озёр я старался идти лёгким путём. Меня не пугала обязанность идти в стройном ряду наёмников Дубового Листа против солимов. Я не побоялся вылазки в Раздорожную Таверну. Я боялся одного — своего призвания миротворца. Потому и обрадовался новому миротворцу…»

«Только одно препятствие мешает тебе стать сверхчеловеком — страх!»

Марк вздрогнул, ощутив озноб. Слова Саркса вырвались, как будто не из памяти, а из ближайшей лавки. Он оглянулся по сторонам, на снующих прохожих в халатах, робах, платьях, чалмах… голова закружилась.

Ему стало страшно. Теперь, пройдя столько испытаний, он как будто снова возвращался в боязливую юность, когда страшился каждого шороха, каждого чужого взгляда…

«…Страх перед Богом, перед друзьями, перед самим собой. Страх впасть в искушение, страх вины, страх позора, страх, страх, страх…»

«Замолчи! — подумал Марк. — Во имя Спасителя… всё нормально. Просто я немного растерян, и он пользуется этим».

Надо найти аделианский храм. Надо помолиться и успокоиться.

«Ты можешь сколько угодно прикрываться аделианской моралью, верой в Спасителя и прочей чушью. Но однажды, я знаю, ты взглянешь в Зеркало Мглы…»

Марк шарахнулся от дымящей жаровни с шашлычным запахом: ему почудилось, что в этом дыму восстаёт нечто призрачное и роковое…

«Зеркало Мглы…»

— Ты не запугаешь меня, — прошептал Марк вслух. Пальцы его мелко дрожали.

«Только одно препятствие…»

Губы Марка шевелились. Он стоял посреди пыльной городской дороги и пытался прошептать молитву защиты из прошлого, когда был юн, слаб и боязлив.

«…мешает тебе…»

Он бросился бежать.

«…стать сверхчеловеком!»

Задевая прохожих, отпускающих ему вслед ругательства, Марк понёсся к Цветочной улице.

«Страх!»

* * *


Старый собиратель легенд, бывший архивариус Фабридий был удивлён, увидев запыхавшегося Марка у двери своего дома. Он стразу насторожился, оглядываясь вокруг, не гонится ли за его недавним собеседником свора даймонов.

— Что случилось, мой друг? Ты от кого-то убегаешь?

— Да… — выдохнул Марк. — От себя.

Эти слова успокоили старого архивариуса. Добродушно улыбнувшись, Фабридий провёл Марка в свою заваленную рукописями гостиную и угостил чаем. Марк жадно выпил кружку и попросил ещё. Одинокий старик был рад проявить гостеприимство. Вслед за глиняным чайником он поставил перед Марком тарелку с ячменной лепёшкой и ржаными сухариками — всё, чем мог угостить нежданного гостя.

Марк грыз старые сухари с куда большим удовольствием, чем если бы обедал сейчас шашлыком в харчевне. Постепенно, слово за словом, он рассказал старому собирателю легенд всё, что произошло у «Морского конька», включая своё видение Саркса. Об этой тёмной стороне Седьмого Миротворца старик знал только из сказаний и сейчас пристально смотрел на встревоженное лицо Марка, пытаясь понять его чувства.

— Вот, что случилось, почтенный Фабридий… Я стоял лицом к лицу с некромантом. Я пытался сопротивляться, но тщетно. Мне не одолеть этого врага. И знаешь, что самое ужасное? Саркс говорит: куда бы я ни шёл, что бы я ни делал, я всё равно буду следовать его плану. Понимаешь? Он одобряет любое моё действие! Если я не смирюсь, он приведёт меня к какому-то Зеркалу Мглы — я не знаю, что это, но… всего час назад я испытал такой страх перед ним… Что мне делать, почтенный Фабридий? Я пришёл совершить некую миссию от Бога, но чувствую, что меня всё настойчивей ведут к исполнению чьей-то злой воли… Помоги мне.

Архивариус недолго помолчал.

— Рад бы, но чем поможет тебе старый книжник, сидящий взаперти своего дома, как в келье? Ты говорил со своей хранительницей?

— Мы с ней поссорились. Она не понимает меня. Считает, что я должен оставить поиски Восьмого миротворца и вернуться в сельву.

— Плохо. Если уж она не в силах тебе помочь… возможно, тебе стоит поговорить с пророком Эйреномом из Храма Призвания. Или хотя бы с летописцем Эрмиосом. Они знают о миротворцах побольше моего. Да, и не вздумай покидать свою хранительницу! История нам печально повествует, что беды всех миротворцев начинались именно тогда, когда они разрывали пути со своими свершителями. Хранительница Никта — свершитель во время Седьмого миротворца. Непременно помирись с ней, и держитесь всё время вместе.

— Я обязательно это сделаю, — прошептал Марк, закрыв глаза. — Только теперь, когда я остался один, я понял, что без неё мне никуда…

— Интересно вот что: кто же будет свершителем во время Восьмого миротворца, о котором ты мне рассказал?

— Пока что мы даже не знаем, истинный ли миротворец Мелфай.

— Если нет, то тот, кто его создал, наверняка постарается создать и свершителя, — заметил Фабридий. — Но сейчас тебе важнее разобраться с самим собой. С Сарксом. И с Зеркалом Мглы.

— Что оно такое? — вскинул взгляд Марк.

— Его по-разному называют: Мглистое Зеркало, Зеркало Зла, Злое Зеркало, Зеркало Душ. Существует одна легенда, — старик откинулся на спинку кресла-качалки, пустившись в повествование. — Когда Спаситель посетил наш мир, он принёс новое учение, подарившее людям долгожданную внутреннюю свободу — Путь Истины. Суть его, как ты знаешь, в том, что каждый человек получает от Всевышнего своё призвание, свой личный путь. Надо только потрудиться найти этот путь, и тогда придёт окончательная свобода от рабства суеты и бесцельности жизни. Если же мы волей или неволей начинаем ходить кривыми путями, отдаляясь от своего призвания, то надо остановиться и разобраться в своих мотивах.

«Но как нам узнать, чисты ли они? Чем измерить собственное сердце?» — спрашивали люди.

И тогда Спаситель создал большое-пребольшое Зеркало — чудесное плывущее по земле облако, отражающее состояние человеческой души. Каждый, кто приходил и глядел в него — видел свои истинные мотивы, истинные желания и, если они были греховны, старался измениться.

Но вскоре людей начала раздражать правдивость Зеркала. Зло себялюбия умножалось в мире. Заглядывая в Зеркало, люди всё чаще приходили в уныние. Иные пытались его обмануть: напустить разноцветного благовонного дыма. Другие начали истолковывать отражения своих душ на свой лад, в угоду своим желаниям: чувство вины стали называть самообманом, греховность — иллюзией. Третьи доверились новоявленным оракулам, истолковывающим человеку его отражение так, чтобы польстить его слуху. Четвёртые стали открыто заявлять, что Зеркало лживо, и Спаситель оставил его людям во испытание веры. Пятые объявили Зеркало врагом, убеждая всех вокруг, что оно предало Спасителя и весь человеческий род.

Зеркало терпело все нападки. Но однажды от обилия злой человеческой прихоти оно треснуло, обратилось ликом во мглу и уплыло в неизвестность. С тех пор оно словно призрак бродит по земле, и горе тому, кто в него взглянет…

Вот и вся легенда. Среди храмовников она не приветствуется, дескать, противоречит храмовым догмам. Да и уж слишком она сказочная, чтобы быть чистой правдой. Но я уже не раз слышал о некромантах, использующих магию, действие которой очень похоже на свойства Зеркала Душ. И то, что ты рассказал о некроманте у «Морского конька» и о Сарксе, подтверждает, что доля правды в этой легенде есть.

Марк поглядел в окно. Вечерело.

— Если оно существует… и Саркс обрёл в нём новую силу… мне никогда его не одолеть, — признался он. — Всё что я могу — это найти Мелфая и попытаться вырвать его из той роли, которая ему отведена.

Фабридий с сожалением вздохнул.

— Ты понимаешь, Маркос, какие силы сошлись вокруг этого человека? Мы можем лишь догадываться, какие цели преследуют серые маги и колдуны Жёлтого Змея. А о планах некромантов нам и вовсе судить бессмысленно. Пожалуй, выйти на след Мелфая ты сможешь, но что ты будешь делать, если даже не знаешь от чего его спасать?

— Это мой путь, — Марк заговорил уверенней. — Он не откроется сразу. В прошлый раз я половину Каллирои избороздил, прежде чем понял, для чего я здесь. Я буду просто идти по следу Мелфая, открывая свой путь шаг за шагом, — он выпрямился. — Я буду осторожнее. С самого начала я вёл себя как дурак, наделал глупостей. Теперь я буду умнее. Спасибо, почтенный Фабридий, ты здорово мне помог.

Старик скромно улыбнулся.

— К сожалению, пара-тройка запылённых легенд — это всё, чем я могу помочь такому страннику, как ты. Эх, если бы я был молод! Я бы непременно напросился тебе в попутчики! Ты уж, если как-нибудь вернёшься в Мелис, не забудь навестить бывшего архивариуса…

— Я пока никуда не ухожу.

— Но ведь уйдёшь, Маркос. После всего, что ты мне рассказал, я уверен: этот новый миротворец наверняка пойдёт в Храм Призвания. Может быть, он уже в пути…

…Глухой удар в дверь подбросил Марка на месте. Фабридий вздрогнул, боязливо съёжившись в своём кресле, но уже через миг опомнился и медленно поднялся на ноги.

— Я вам не помешал, почтенные?

Радагар! Грузный темнобородый рыцарь Двора Секуторов вошёл в дом как хозяин, которому всё дозволено. Следом за ним появился долговязый мелисец в пёстрых одеждах, втолкнув сероволосую девушку в халате ученицы Школы серых магов.

— Что происходит? Кто вы такие? — нахмурил брови Фабридий.

— Мы вот шпионку поймали под твоим окном, почтенный архивариус, — проговорил Радагар, без спроса пододвигая к себе стул, с которого несколько секунд назад поднялся Марк. — Оказывается, не мы одни ищем Седьмого миротворца.

Марк стоял, боясь пошевелиться. Напряжение усилилось, когда взгляд его упал на широкий антимагический меч-фальчион, висящий на левом боку секутора. Марк вспомнил, что у него по-прежнему нет никакого оружия.

Радагар по-хозяйски расселся, невзирая на протесты Фабридия.

— Вы вторглись в чужой дом, потрудитесь представиться, — настаивал старик. — И отпустите девушку. Шпионить под моим окном — это не преступление.

Длинноволосый вороватого вида парень грубо хохотнул, не отпуская сероволосую девушку. Та дёрнулась и заговорила с возмущением:

— Слышали? Отпустите меня немедля! Моё имя Эльмика. Я искала Маркоса по приказу архимага Кассиафата! Если он узнает, как вы со мной обошлись…

— Заткни ей рот, Риоргай, — небрежно бросил Радагар, и девушка тут же благоразумно умолкла. — А ты, Маркос, стой и слушай. Эта серая крыса — одна из той своры, что разыскивает тебя по всему городу. Амарта признана виновной в появлении некроманта у «Морского конька». Понимаешь, что это означает? Ты её соучастник, поскольку помог ей сбежать от моих людей.

— Это не так, — произнёс Марк, вдруг ощутив сухость во рту. Глаза, предательски выдавая волнение, глянули в сторону окна, как бы ища путь к бегству.

— Так или не так, неважно. Важно, что решит мелисский суд. А в том, что он признает тебя соучастником Амарты, у меня нет никаких сомнений. Яннес давно на тебя зуб точит, а он не последний человек в Гильдии серых.

— Ты пришёл меня арестовать? — спросил Марк упавшим голосом.

Глаза его опустились под тяжёлым давящим взглядом Радагара.

— В иной раз я бы так и сделал. Но не время размениваться на такую мелочь. Если некроманты выходят из своих мёртвых замков в Туманных болотах и не стесняются устраивать побоища в центре Мелиса, то это значит, что они больше не останутся в стороне. Назревает новая война между Сильвирой и Хадамартом, и чью сторону займут некроманты догадаться нетрудно. Мелфай, Восьмой миротворец будет играть примерно ту же роль, что и ты в Амархтонской битве — символ, стяг, знамение. Некроманты отвели для нового миротворца свою роль. Но и у королевы Сильвиры найдётся миссия для Мелфая.

— Ты уже пытался отправить его в Амархтон. Сам видел, что из этого вышло.

— Да, вышла неувязочка, — неохотно согласился Радагар. — Но теперь мы с тобой объединим усилия. Мы ведь, служим одной идее, не так ли? — Марк старательно избегал его взгляда, в котором жестокость переплелась с хитростью, а самолюбие — с глубокой идейной убеждённостью. — Наша с тобой цель — привести Мелфая к королеве Сильвире. Но вот незадача — он исчез. В Доме Гильдии его нет. Отсюда первый и главный вопрос: куда сейчас направляется Мелфай?

В голове мгновенно возникли недоверчивые мысли: что будет, если Мелфай попадёт в руки хитрого и жестокого секутора? Можно ли доверять королеве Сильвире, если у неё такие слуги?

Но на размышление и уклончивый ответ по какому-то диву времени не было. Тяготящий властный взгляд ударил в глаза — что-то подавило волю, принуждая чувствовать себя слабым, робким и нерешительным.

— Я не знаю, — ответил он, не поднимая взора.

— Но ведь догадываешься, верно? Ты разговаривал с ним, что-то советовал, в чём-то убеждал… Куда он ушёл?

В тяжёлом голосе Радагара послышалась угроза. Марк, чувствуя, что по его вине теперь может пострадать и неповинный Фабридий, спешно открыл рот:

— Я думаю… думаю, что он…

— Не говори ему! — вдруг выпалила сероволосая девушка с блеснувшими в глазах огоньками. — Это палач, хуже некроманта!

Длинноволосый дал юной магессе подзатыльник, чтобы та умолкла, но тут Радагар поднял палец кверху.

— О, я вижу, что о том, куда ушёл Мелфай, уже знают все, кроме меня.

Он поднялся со стула и, угрожающе распрямив могучие плечи, подошёл к девушке. Та затравленно замолчала, глядя на него исподлобья.

— Что ж, говори, раз вызвалась… Ну и чего молчишь? Думаешь, я не найду способ заставить тебя выговориться?

Марк сжался, не зная, что делать.

«Хорош посланник Сильвиры, нечего сказать! — забурлили мысли. — Стоит ли удивляться, что королеву ненавидят во многих землях Каллирои. Неужели ему всё позволено в этом городе? Жаль, что рядом нет Никты. Уж она-то что-нибудь придумала».

— Ну, знаешь ли, почтенный, это уж слишком! — заговорил Фабридий с пробудившейся смелостью. — Я не позволю устраивать допросы в моём доме! Немедленно отпусти девушку и уходи прочь, не то я позову стражу.

Марк выпрямился. Он был готов обнять старика за эти смелые слова. Теперь, обретя поддержку, которой ему так недоставало, он был готов противостоять жестокому секутору:

— Не думаю, что мелисские власти одобрят твой произвол, Радагар.

Но секутор обернулся не к Марку, а к старику. Лицо Радагара выражало неподдельным удивлением: с чего это вдруг жалкий книжник набрался столько дерзости?

— Почтенный архивариус, — произнёс он с видимым уважением. — Волей судьбы твой дом стал центром неких важных для всей Каллирои событий. И будь уверен: я не покину его до тех пор, пока не узнаю, куда и какой дорогой отправился Восьмой миротворец…

Внезапно секутор насторожился, к чему-то прислушиваясь. Затем молча дал знак длинноволосому шпиону проверить дверь. В тот момент, когда тот тихонько подкрался к двери, Марка окатил холод страшного предчувствия — как если бы на него вот-вот должна была обрушиться магическая атака.

…А через секунду — сильнейший удар, подобный крепостному тарану, вышиб дверь вовнутрь и отшвырнул длинноволосого в дальний конец гостиной, как тряпичную куклу. Марк стоял далеко, и невидимая волна только сбила его с ног, опрокинув на старого архивариуса.

— Что-о?.. — изумлённо выдохнул старик.

И только Радагар, спокойный и непоколебимый, как крепость, остался на ногах, выхватив неуловимым движением антимагический меч-фальчион.

На том месте, откуда секунду тому вылетели прочные двери, клубился чёрный дым, окутывая фигуру чародейки.

— Я ждал тебя, Амарта, — произнёс секутор с невозмутимым спокойствием. — Ты кралась за мной через весь город, выжидая, когда поблизости не будет стражников.

— Вот и выждала, — ядовито улыбаясь, прошептала чародейка. — Пришло время расплаты!

— Снова месть? Как ты предсказуема, Амарта! — ответил Радагар как будто с равнодушием, при этом неотрывно глядя чародейке в глаза. — Ты так же неисправима, как и твой свихнувшийся отец, и в этом твоя главная ошибка.

Амарта зло сдвинула брови. Чёрные космы были разбросаны в беспорядке по плечам, рука сжимала черно-магический жезл с наконечником в форме черепа.

— Хочешь ещё что-то сказать перед смертью, сильвирский цепной пёс? Говори, у нас есть три свидетеля, которые перескажут миру твои последние слова.

— Я не расположен к пафосным речам, Амарта. И к тому же я не собираюсь умирать. Об одном лишь сожалею: что ты отправишься в Гадес, так и не представ перед судом королевы Сильвиры.

— Судилище лицемеров? Верно, лучше уж вечное падение в Чёрный Провал! — прошипела Амарта, и зелёные глаза её загорелись. — А знаешь, о чём я жалею? Я жалею о том, что в Каллирое нет суда, где могли бы осудить тебя по заслугам. Жалею, что твой Спаситель — всего лишь выдумка, иначе небесная кара давно настигла бы тебя, святой палач!

— Надо же, сколько, оказывается, злобы может внушить один-единственный обруч антимага, — издевательски усмехнулся Радагар.

— Я пришла отомстить не за пыточный обруч, а за свою мать, за друзей и слуг, убитых и сожжённых в лесной усадьбе много лет назад. За свою боль и одиночество, за свою проклятую душу, которой теперь не найти покоя. Но больше всего, слышишь, Радагар, я жажду расплатиться с тобой за мерзкую ложь, за гнусный наговор на мою семью! Вам было мало просто убить их. Все эти годы вы, прихвостни Третьего миротворца, клевещете на мою семью, представляя их изуверами, а себя благодетелями! Многие воины Меча Справедливости раскаялись в своих преступлениях, но ты наоборот гордишься своими «подвигами». Ты и по сей день вспоминаешь сожжение усадьбы моей матери, как великое деяние справедливости. Ты падаль, Радагар. Ты уже мёртв, даже если выйдешь живым из нашего поединка, ибо во вселенной есть сила, которая тебя остановит!

Поднявшись на ноги, Марк ошеломлённо застыл, вспоминая историю о Третьем миротворце, принесшим в жизнь многих лесных чародеев боль и страдания.

…Маленькая черноволосая девочка с яркими зелёными глазами, исполненными ужаса… Отблеск пожара, отражающийся в этих глазах… Меч со стекающей по лезвию кровью…

Рождающееся Проклятие миротворцев…

«Так он один из них! — поражённо понял Марк. — Ближайший соратник Третьего миротворца, рыцарь Меча Справедливости!»

— Начинай, Амарта, — непоколебимо сказал Радагар, ничуть не задетый её речью. — Я не стану напоминать тебе о двух моих сёстрах, изнасилованных и зарезанных людьми твоего отца двадцать лет назад. Не стану рассказывать о моих друзьях, умерших под пытками магов Кольца Мести, которое возглавлял Эреб. Не стоит воспоминаний и храм, сожжённый лично тобой в Анфее вместе со старым священником. Не стоит, потому что ты не понимаешь и не хочешь понимать чужую боль, — голос старшего секутора раскалялся, клокочущие эмоции начинали пробиваться через железно-каменную броню хладнокровия. — Начинай, Амарта! Но перед тем как совершить последнюю в своей жизни глупость, скажи: есть ли у тебя хоть кто-то, кому можно будет передать весть о твоей храброй, но абсолютно нелепой смерти? Есть ли хоть один человек в этом мире, кому небезразлична твоя судьба?

Марк понимал, для чего Радагар это говорит. Глаза Амарты сами выдавали её глубокое одиночество. Но успеха Радагар не достиг. Чародейка сосредоточенно глядела в пустоту перед собой, и губы её нашёптывали заклинание. Навершие-череп глядело точно в рыцарскую бляху на груди секутора.

— Если в мире не осталось справедливости, и ты победишь… за меня есть кому отомстить, Радагар.

До роковой развязки остались считанные мгновенья.

«Останови их, миротворец!»

Голос, прозвучавший где-то внутри, поднял целую бурю тревоги. Неважно, пришёл ли он извне или Марк сам себе приказал — неважно! Призвание миротворца совершается здесь и сейчас!

«Останови их…»

Но как?! Марк осадил взыгравшие чувства. Броситься на Амарту? Радагар в два прыжка будет рядом и убьет её. А если попытаться остановить Радагара, то заклятие колдуньи убьет обоих!

Быстрый взгляд, окинувший гостиную, не принёс подсказок. Фабридий стоял ближе всех к Радагару и, кажется, пребывал в шоке. Бледная сероволосая девушка прижималась к стеллажам и переводила испуганный взгляд от Амарты к секутору. Длинноволосый шпион лежал в обмороке у сундука с рукописями.

«Чего же ты ждешь?! Встань между ними, миротворец!»

«Но если я это сделаю…»

Додумать он не успел. Жезл чародейки издал чёрную вспышку, и в гостиной прозвучало хриплое заклинание. Марк не разобрал слов — оно предназначалось не ему. Но знакомый, изведанный однажды холод надвигающейся гибели, дал понять, что колдунья совершила одно из страшнейших заклятий чёрной магии — Дух Смерти.

«Ты опоздал, миротворец».

Тёмное облачко пронеслось через гостиную со скоростью пролетевших мыслей. Радагар успел разжать губы: выставленный широкий меч создал короткий зеркальный отблеск, и смертоносное заклятие отклонилось в сторону…

В сторону оторопевшего Фабридия.

Архивариус громко вскрикнул, широко раскрыв глаза — в них запечатлелся страх обречённого человека, который уже знает, что его ждёт. Из груди Фабридия, куда ударило смертельное заклятие, повалил чёрный магический дым. Старик попятился, колени его затряслись, подогнулись, он схватился за стол и, смахнув с него рукой какие-то бумаги, рухнул на пол.

Следующим звуком, рассёкшим мёртвую тишину гостиной, был свист длинной боевой иглы, вылетевшей из рукава Радагара. С побелевших губ Амарты сорвался судорожный крик, резанувший Марка по всему телу — наверное, её услышали в ближайших домах. Жезл выпал из её руки. Колдунью согнуло, она зашаталась и, едва удерживаясь, выхватила засапожный кинжал. А вслед за тем в её грудь у самого горла вошла еще одна боевая игла.

Словно в агонии, когда, несмотря на страшные раны, человек способен на невероятные усилия, Амарта выпрямилась. Из её уст вместе с рассыпчатыми брызгами крови вырвался хриплый крик; чародейка метнула кинжал, и третья игла бесшумно вошла в её грудь.

Отражённый фальчионом кинжал со звоном отлетел в сторону, и в эту отвоёванную секунду Амарта отпрыгнула назад в дверной проём, и уже из уличной полутьмы раздалось её кровавое кашлянье.

Радагар рванулся с места, но Марк уже мог двигаться: подавляющая сила секутора, наконец, оставила его в покое.

— Оставь её, стой!

Марк вцепился в одежды секутора и бешенно тряхнул. Секунду Радагар был удивлён неожиданной дерзостью миротворца, а затем с силой отшвырнул его спиной в стеллаж.

В глазах на секунду потемнело, а когда прояснилось, Марк увидел перед собой Эльмику, дёргающую его за рукав туники.

— Бежим, бежим отсюда! — но он застыл, словно в глубоком шоке.

Через минуту в гостиную вернулся Радагар, уже вернув меч за пояс.

— Уползла, гадина, — брезгливо шепнул он. — Но не беда, с тремя Ведьмиными Иглами в груди даже такая тварь недолго протянет, — секутор посмотрел на мёртвое тело старика Фабридия. — Да, не повезло архивариусу. Принял на себя заклятие, предназначенное мне.

— Ты… ты отразил заклятие в него? — зачем-то спросил Марк, хотя и так всё было ясно.

— От Духа Смерти нет защиты. Это заклятие не исчезнет, не забрав свою жертву. Проклятая ведьма не оставила мне выбора. Или я, или этот старик. Впрочем, он и так зажился на этом свете.

Марк потупил взгляд, глядя на лежащее ничком тело Фабридия: глаза архивариуса были неестественно широко раскрыты, из груди ещё тянулась струйка чёрного дыма.

И это тот, с кем он так душевно говорил всего несколько минут назад!

— Ты убил его, — прошептал Марк. Шок проходил. Нестерпимо надвигающаяся реальность сжимала голову.

«Святой-Всемогущий, как же хочется, чтобы всё это оказалось сном!»

— Амарта убила его, — поправил Радагар.

— Ты спас себя ценой его жизни.

— Это война. Кем-то приходится жертвовать, чтобы выжить. Ты бы на моём месте предпочел умереть, так что ли?

— Я бы не спасал себя чужой жизнью.

«Да, ты предпочёл бы просто остаться в стороне», — обожгла обличающая мысль.

На лице Радагара появилась усмешка:

— Уходи, Маркос. Соседи слышали крики. Через минуту здесь будет полно мелисской стражи. Забирай своих девчонок и убирайся из города. Власти Мелиса и так считают вас преступниками, а теперь и вовсе засадят в темницу до конца дней… И ты, Эльмика, уходи вместе с ним. Можешь пожаловаться на меня своему архимагу.

Длинноволосый шпион Риоргай очухался, глухо застонав. Радагар прежней хозяйской походкой прошёлся по комнате, оглядывая беспорядок, затем поднял вещевой мешок Марка и швырнул ему под ноги.

— Вещички не забывай. Прочь из города, насчёт ареста я не шучу. Вытаскивать тебя из тюрьмы я не стану.

Марк в полной апатии повесил вещевой мешок через плечо. Даже с закрытыми глазами он видел мёртвое тело Фабридия. Одинокий старик, собирающий легенды. Кто больше виноват в этой нелепой смерти? Амарта? Радагар? Или Седьмой миротворец — промешкавший, испугавшийся?..

Эльмика схватила его за руку и потянула к выходу. И уже оказавшись за порогом, резко обернулась, с презрением плюнув в сторону Радагара.

— Будь ты проклят, сильвирский палач!

И, таща Марка за руку, бросилась бегом, словно опасалась получить в спину ту самую Ведьмину Иглу, от которой где-то в тёмном переулке умирала Амарта.

* * *


Они бежали, потом перешли на быстрый шаг и разжали руки.

— Мне очень жаль твоего друга, — проговорила Эльмика. — Он заступился за меня… Проклятый секутор!

— Зачем ты искала меня? — спросил Марк, глядя в пустоту.

— Чтобы помочь тебе найти Мелфая. Сегодня утром он ушёл. В Анфею, к пророку. И пошёл через Белое Забвение.

Марк недоверчиво посмотрел на хорошенькое смугловатое личико девушки. Серые хитренькие глаза с длинными уголками глядели на него со всей искренностью, какую только могла выразить серая магесса.

— Откуда ты знаешь?

— Я разговаривала с ним утром. Уговаривала его не уходить. Но он меня не послушал. Я ничего не сказала в Доме Гильдии. Не хочу, чтобы на него устроили охоту.

Марк сонно протёр глаза. Думать было тяжело.

— Ты не боишься идти против воли своего архимага?

— Мелфай мой друг. Он бы не побоялся заступиться за меня.

Марк кивнул, и вместе они пошли безлюдной полутёмной улицей. После событий у «Морского конька» перепуганные горожане прятались по домам с первыми сумерками. Кроме, конечно, тех бесшабашных гуляк, которые в насмешку над угрозой бродили по городу, из трактира в трактир, распевая во всю глотку о том, что жизнь и так коротка, и лучше умереть молодым от разбойничьего ножа на улице, чем в старости от испуга. Правда, таких кутил, предпочитающих в этот вечер «жить по-мелисски» было немного.

По городу ходили патрули стражников, к которым теперь в обязательном порядке были приставлены боевые маги. Власти Мелиса подняли на ноги все магические гильдии, призвав волшебников на защиту вольного города. Слух о страшном некроманте облетел каждый дом. Скорее всего, некромант уже давно покинул Мелис, но кошмар его образа по-прежнему нависал над кварталами. Конечно, пройдёт неделя-другая, люди успокоятся, власти заверят горожан в безопасности, жизнь пойдёт своим черёдом, и ночное время снова наполнят звуки гуляний. Но сейчас, вечно весёлый, вечно шумный город был окутан туманом страха и смятения.

— Куда мы идём? — спросила Эльмика.

— Я должен всё рассказать своим друзьям. Потом я пойду вслед за Мелфаем.

— Я с тобой, Маркос, — девушка оглянулась назад, не крадётся ли кто следом.

— Эльмика… — произнёс Марк с сочувствием. Он понимал, что эта девушка испытывает к Мелфаю не просто дружеские симпатии, и ему стало её жаль. — Эльмика, ты видела, что произошло. Силы, сцепившиеся вокруг Мелфая, не остановятся перед убийством. Я рад, что ты хочешь помочь, но я не могу рисковать ещё и тобой.

Девушка возмущённо задышала через нос. Она была сильно напугана произошедшим в доме архивариуса, но это не уменьшало её решимости.

— Без меня ты никуда не пойдёшь! — в её голосе послышались вздорные нотки. Короткие бойкие фразы срывались с её уст, как боевые заклинания. — Тебе не найти Мелфая самому. Только я знаю, как его отыскать. Или я иду с тобой, или сама! — последнее прозвучало как угроза. Марк промолчал, не зная, какие подобрать слова, и она восприняла его молчание как знак согласия. — Вот и хорошо. Встретимся у дома вольных стрелков. Через час. Я только соберу вещи.

Эльмика проворно убежала в узкий переулок. Лёгкие полы серого халата мелькнули в темноте.

«Она знает, что мы в доме Автолика, — понял Марк. — Значит, знают и серые маги. Надо как можно скорей убираться оттуда».

* * *


Амарта ползла, харкая кровью. Она задыхалась. И ей было всё равно, что по следам крови её могут легко отыскать. Сейчас закончится переулок — появится подвальное окошко, в которое она сможет протиснуться, чтобы найти укрытие. Последнее укрытие, потому что оттуда ей уже не выйти.

Лесная чародейка, вновь ставшая чёрной ведьмой, знала, что не доживёт до утра. С такими ранами ей не протянуть. Две Ведьмины Иглы она вытащила, но третья засела слишком глубоко, прочно уцепившись зазубринами в лёгких. Но и вытащи её, это ничего не изменит. Пробитые лёгкие будут медленно кровоточить, забивая дыхание. Она будет корчиться, захлёбываясь кровью. Затем тело начнёт деревенеть, горло схватит судорога. А потом…

Подвальное окошко без решётки и вправду оказалось в конце переулка. Протиснувшись в него, Амарта упала в совершенную темень, на какие-то отходы с осколками строительного камня. От удара грудь сдавило так, что секунд десять чародейка не могла сделать и вдоха. Затем в израненные лёгкие попал затхлый, гнилой воздух подвала. Легче от этого не стало.

Вот как всё обернулось! Гордая лесная чародейка умирает в грязном погребе. Более позорной кончины для врага Южного Королевства Радагару и не выдумать!

Амарта стиснула зубы от немой злобы. Злость и ярость напомнили ей, уже в который уже раз, что никакой лесной чародейки больше нет. Она была чёрной ведьмой, ею она и умрёт. Слились и выстроились единой цепочкой иные доказательства этой судьбы: неодолимая жажда мести, жезл, приобретённый у чернокнижника, заклинание Духа Смерти… Спящая сельва не изменила её. Чёрная ведьма заснула на время в душе, но вот и пробудилась… Чтобы теперь уснуть уже навсегда, всем существом.

Труп её обнаружат поутру. Найдут по следам крови. А если и нет, то дня через три-четыре — по запаху. Сожгут на мелисском кладбище, как и предсказывал Радагар. Серые маги, с которыми она когда-то водила дружбу, с радостью спишут кровавый приход некроманта на её совесть. А Радагар получит награду за её смерть и от серых, и от своей Сильвиры…

Убийца, проклятый убийца, купивший себе жизнь ценой смерти ни в чём не повинного старика!

— Падаль… — прошипела Амарта. Её переполняла злоба, хотя где-то глубоко в душе она знала, что сумей она отразить Ведьмины Иглы в ту серую магессу или в миротворца, то, не задумываясь, принесла бы этих людей в жертву за своё спасение.

Но она об этом не думала. Она больше не была чародейкой Вельмой, которая пыталась укрыться, убежать от своей ненависти в очарование сельвы, забыться в её чарующей зелени, среди птиц, поющих на плече, зверьках, безбоязненно ластящихся у ног. Сельва не позволяла её ненависти пробуждаться, но не могла от неё избавить. И сейчас, чувствуя приближение грани небытия, Амарта знала, что умрёт чёрной ведьмой.

Злость и обида душили, ей всё больше не хватало воздуха… От глубокого вдоха её вдруг сжало тисками боли и выгнуло дугой. Конвульсивно дёрнувшись, Амарта захрипела, переваливаясь со спины на бок и елозя ногами в груде мусора. Кровь булькала в легких, сводя с ума от невозможности дышать. Руки непроизвольно впились ногтями в осколки камней.

Наконец, вдохнув чуть-чуть воздуха, Амарта собрала силы и начала произносить слова предсмертного проклятия — последняя воля умирающей чёрной ведьмы, призывающей все силы тьмы отомстить за неё.

Слова отбирали последние силы — пусть, так даже лучше. Меньше мучаться.

Глаза затуманились. Темнота подвала начала преображаться в совершенно иную тьму. Чёрный Провал приближался. Или это Амарта приближалась к нему.

Чёрный Провал. Место для колдунов и ведьм, преступивших законы своих покровителей. Вечное падение во тьму, без надежды когда-либо достигнуть дна. Вечный ужас перед бездонным мраком.

Стало до сумасшествия жутко.

«…Так, неужели, это правда?! И Великая Книга Тьмы не лжёт?!» — Амарта ужаснулась от мысли, что жуткое посмертие, которое она всегда считала страшилкой для непокорных, может оказаться правдой!

Нет, нет, это наваждение, иллюзия, игры перепуганного рассудка!

Амарта сжала себя в комок нервов, собирая всю силу своей ненависти для последнего удара…

— Я не боюсь смерти. Не боюсь ваших сказок, пусть они сотни раз окажутся правдой! Не боюсь вашего Чёрного Провала, чернокнижники! Не боюсь вашего Гадеса, аделиане! Я презираю ваши учения! Я ненавижу вас всех! Будьте прокляты и пережрите друг друга, как пауки!!!

Новый прилив ненависти захлестнул её кровавой волной, и внезапно она почувствовала, что падает. Но вопреки её ожиданиям, падение было мгновенным, а затем глаза её открылись, и она увидела меч. Сверкающий обоюдоострый меч со стекающей по лезвию струйкой крови.

…Дом потряс громкий женский крик.

— Только не её! Не смейте! Убейте меня, я всё равно не предам своего мужа!

Но крик этой женщины растворился в ледяном и ровном голосе предводителя убийц:

— Я приказал начинать.

Откуда-то протянулась здоровенная вымазанная кровью рука; другая рука сжимала тлеющий факел.

— Умоляю, нет!!!

Она плохо понимала, что происходит. Нынешней Амарты больше не было — была маленькая девочка, чей разум целиком поглотил слепой ужас. Она не расслышала последних слов матери: кажется, она твердила что-то вроде «Я спасу тебя, доченька…» А затем девочка почувствовала, что сейчас произойдёт, и закричала. Точнее, открыла рот, но крика не последовало. Последовал сильный огненный взрыв, и всё вокруг запылало…

Это было больше чем смерть. Больше чем Чёрный Провал. Со смертью матери она погрузилась в одиночество умалишённой. Одна, совершенно одна среди огня и мёртвых тел. Мертвы были абсолютно все. Мать, убаюкивающая её, когда ей было страшно уснуть, девушки-служанки, водившие её по лесам и лугам, старый горбатый садовник, вечно хмурый, но такой добрый… Весь мир был мёртв.

Воспоминания сгорели последними. Не осталось ничего. Пустота и огонь. И ужас, наполняющий этот мёртвый мир, что окружал одну-единственную маленькую девочку.

…Кто-то смелый и быстрый вдруг оказался рядом, среди огня и ядовитого дыма. Крепкие руки подхватили её и куда-то понесли. Прыжок, выбитое окно, падение, удар… Трава. До чего приятный запах истоптанной лесной травы!

Перед глазами снова возникла толпа убийц. Разум был уничтожен, она не могла ничего понимать. Но она чувствовала! Эти крепкие и добрые руки невозможно забыть. Руки того, кто будет её защищать и беречь, кто не бросит её и не отступит. И пусть грозит ему смерть, пусть его смерть ничего не изменит, и они оба будут убиты — он не отступит. Она для него — ценнее жизни, ценнее убеждений, ценнее всего. Этот человек, вынесший её из огня — из самого жуткого одиночества, какое только может быть в мире или в иномирье — был для неё единственным во всей вселенной.

Да, глаза её смотрели на убийц с пламенеющей недетской ненавистью. Да, она клялась, что все они будут уничтожены. Да, в тот момент рождалось мерзеннейшее Проклятие, вгрызающееся в её душу на долгие годы. Но чувство, наполняющее самую глубокую часть её естества, чувство, пробуждаемое теплом и силой этих рук — было сильнее. Только сейчас, перед последней чертой, Амарта осознала, чем в действительности было то чувство. Оно давало надежду. Оно делало её любимой. Любимой совершенно незнакомым человеком, которого она никогда раньше не видела и больше не увидит…

…Амарта открыла глаза и почувствовала, что улыбается. В окошко подвала проникал ранний свет нового восхода. Тело было немым и безвольным, но боль прошла. Дышалось еле-еле, однако кровь больше не забивала дыхание. И всё это было неважно. Амарта чувствовала совсем недавнее прикосновение тёплых рук, словно её только-только опустили на сырой пол этого подвала. Будто кто-то сильный и добрый держал её на руках до самого рассвета.

Амарта улыбалась. Ещё немного, и солнце взойдёт над городом. И мысли о вечном падении в Чёрный Провал будут удаляться дальше и дальше.


Глава двенадцатая. Воля сражаться


(Мелис)


Марк не ожидал, что Никта первой попросит прощения, едва он войдёт в дом.

— Маркос, прости. Элейна меня назвала полной дурой и вполне заслуженно…

— Это ты меня прости, Никта.

Он торопливо рассказал ей о произошедшем в доме архивариуса. Никта слушала молча. Единственный вопрос, который она задала, прозвучал очень тихо:

— Амарта тоже мертва?

Марк опустил голову.

— Не знаю, наверное. Радагар так сказал… Молюсь, чтобы это было неправдой.

Лейна, с повязкой на лбу, всё ещё страдая от головной боли, гневно ударила ладонями по столу.

— Ненавижу их, ненавижу! Почему Сильвира не разгонит всё их гадючье логово!

Иолас взбудораженно ходил по комнате, перебивал, переспрашивал и в конце концов яростно выпалил:

— Проклятый секутор! Гадесова ведьма! И надо же, чтобы смерть досталась именно несчастному старику!

Марк наскоро объяснил, почему ему с Никтой и Лейной надо немедленно уходить из дома вольных стрелков.

— Понятное дело, — поддержал его Иолас. — Серые только и ищут повод выдворить наш орден из города. Чего доброго заявят, что мы укрываем преступников.

Марк встал и решительно посмотрел в глаза хранительницы.

— Никта, я пойду по следу Мелфая один. Если твоя судьба связана с сельвой — прошу тебя, возвращайся домой…

— О чём ты говоришь, Маркос? — с недоумением, переходящим в возмущение, ответила хранительница. — Мы же только что с тобой объяснились!

— Оставить тебя сейчас одного было бы… очень недостойно, — добавила Лейна в традициях Школы рыцарей юга.

— У меня есть повозка и пара лошадей, — быстро проговорил Иолас. — Так и быть, довезу вас до ближайших загородных конюшен. Куда направитесь?

Марк поглядел на Никту. Свет лампады в её глазах чудился ему неким знамением, предвещающим войну и пламя пожарищ. Спокойный голос хранительницы прозвучал для него неожиданно:

— В сторону Скал Ящеров. И, пожалуйста, если у тебя есть верёвка подлиннее, дай нам.

Иолас поглядел на неё, как на безумную.

— Ты собираешься идти в Анфею через Скалы Ящеров?

— Всё же лучше, чем через Белое Забвение.

— Почему не через Горную таможню?

— Это семь дней пути. А через Скалы Ящеров — четыре. Нам не догнать Мелфая в Белом Забвении, но мы сможем перехватить его в Зелёной Идиллии. Если, конечно, он туда дойдёт.

Иолас кивнул и вышел за дверь, проронив по ходу:

— Ладно уж, довезу вас до самих Скал. Давненько там не бывал.

* * *


Серая тень скользнула к повозке, едва Иолас взялся за вожжи.

— Стоять!

— Спокойно, это Эльмика, — сказал Марк, вспомнив, что ничего не успел рассказать друзьям о юной магессе. — Она с нами.

— С нами? — ощетинился Иолас. — Когда ты успел заручиться поддержкой серых, Маркос? Решил пойти путём достославного Радагара?

Девушка в сером магическом халате с тонкой магической тростью в руках и кожаной сумкой за плечом проворно залезла в повозку.

— Трогай, вольный, да побыстрее. Сюда идёт отряд городской стражи.

— А ну вылезай. Мигом! — приказал Иолас.

— Ах, вот как! Хорошо. Вылезу. Только прощаться не буду. Потому что очень скоро догоню вас. С отрядом стражи, — отрывисто, с паузами выпалила девушка.

— Вот… крыса!

Серые брови Эльмики негодующе сдвинулись, юная магесса схватилась за трость. Марк вовремя перехватил её за запястье.

— Спокойно! Иолас пошутил. Ты едешь с нами.

Эльмика недовольно высвободила руку, однако успокоилась на диво быстро. Зато Иолас поглядел на Марка сначала с недоумением, затем с вызовом:

— Ты собираешься разделить поход с этой шпионкой серых?

Марк не ответил, неожиданно обозлившись на Иоласа.

— Зачем тебе с нами, Эльмика? — спросила Никта, изучая глазами трость и одеяние юной магессы.

— Мелфай мне нужен больше, чем вам, — гордо ответила та.

— Ты в него влюблена? — с неуместной прямотой спросила Лейна.

Эльмика фыркнула.

— Тебя это не касается.

— Нет уж, касается, если ты собираешься ехать с нами в одной повозке, — настояла Никта.

Юная магесса секунд пять помолчала, надувая губы, а затем всё так же отрывисто проговорила:

— Я не хочу… чтобы аделиане… забрали Мелфая в Амархтон.

Она проронила это с таким тоном, словно рядом с ней сидели не аделиане, а её собратья по посоху или кочевые разбойники, не слишком разбирающиеся в учениях и верованиях.

— Я проведу вас через заставы. Собью со следа серых. А когда найдём Мелфая, мы с вами расстанемся, — закончила она прежним вздорным голоском.

— Заставы… собьёшь со следа… — передразнил её Иолас. — Тебя этому в Школе серых обучали?

— Может, поедем, наконец, — прошептала Лейна, сжав голову от нового приступа боли.

Повозка покатила по ночному городу. Иолас выбирал самые узкие, самые нехоженые улочки, куда сроду не заходили городские стражники. Для него, идеально знающего город, не составило труда выехать из Мелиса объездным путём — мимо городской свалки для сжигания отходов. Здесь, помимо гор мусора, прикрытием от посторонних глаз служили сухие кусты-аканты, кучи наметённого песка и глубокие канавы, вырытые против песчаных бурь.

— В рассвету выедем на Старый торговый тракт, а там — два дня пути, и мы у подножия Скал Ящеров! — обнадёживающе заявил Иолас.

Марк сидел в конце повозки, свесив ноги, и глядел на отдаляющийся город. Бессонная ночь валила с ног от усталости. Но стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникал образ падающего старика Фабридия с изумлённо раскрытыми глазами и чёрным облаком смерти в груди.

«О, Всевышний, будет ли смерть Фабридия отомщена?» — пылали мысли. Чувство собственной вины подпитывало и без того жгучую ненависть к Радагару, превращая его в жестокого врага, с которым Марк теперь надолго будет связан узами вражды.

— Всё думаешь о собирателе легенд? — спросила Никта из-за спины.

— Наверное, его уже похоронили. Закопали на городском кладбище равнодушные гробовщики, — Марк чувствовал, что если не выговорится сейчас, то будет тащить этот груз через всю Каллирою. — Кто-то из городских управителей, скорее всего, уже готовит бумагу, чтобы прибрать к рукам его дом. Это будет несложно. У Фабридия не осталось ни друзей, ни родственников.

— Нет смысла обвинять себя в случившемся.

— Я мог это остановить. Мог! Но позволил этому случиться. Нерешительность, будь она проклята, и малодушие — да, не успел сообразить, набраться смелости, замешкал… и вот, погиб человек, доверившийся мне.

— Если бы ты стал между Амартой и Радагаром, то сам мог погибнуть.

— Может быть. Но это тот риск, который делает человека человеком. Я должен был хотя бы попытаться…

Город и предместья остались позади. Впереди до горизонта раскинулась пустыня. Солнце вставало, и по мере того, как дневной свет разливался по пустошам, Жёлтые пески отдавали золотистым сверканием. Марк глянул вдаль. На каменистой земле кое-где виднелись пробившиеся ростки. Ему вдруг нестерпимо захотелось остаться здесь, упасть на землю и просто лежать: тихо, беззвучно, неподвижно.

И тут душа его встрепенулась, как будто он услышал ободряющую песню. Марк удивлённо вздрогнул, ощутив прикосновение к своим плечам ладоней хранительницы.

Он впервые испытал это странное чувство. Сквозь его отяжелевшую голову и больную грудь как будто заструился поток мелодичного ручья, рождая удивительную песню без слов. Марк сделал глубокий вдох, вдохнув воздушную лёгкость. Беззвучная песня лилась в душу, наворачивая на глаза слёзы, но не слёзы скорби или жалости к самому себе, а слёзы благодарности. Рядом есть кто-то, кто понимает, чувствует и забирает часть его бремени и боли.

— Что ты делаешь? — спросил Марк и тут же понял, что спрашивать нужно иначе. — Как ты это делаешь?

— Это невозможно объяснить, — ответила хранительница, убрав руки с его плеч.

— Она просто творит чудеса, — сказала Лейна. — Музыка и песня объясняют то, что нельзя выразить словами. Вчера она и меня исцелила.

— Ты сама себя избавила от лишних обид, Элейна, — возразила Никта.

— Ты всегда так говоришь. Но исцелять людей от боли и отчаяния — это твой дар, Никтилена. Мне рассказывали в Школе рыцарей, что существует некое таинство, именуемое Взятием чужой раны. Человек, познавший его, способен взять на себя любую рану другого человека. Ты владеешь другим, но очень похожим таинством — забираешь на себя душевные раны.

Лейна обняла подругу, положив голову на её плечо. Светло-голубые глаза плеонейки смотрели на Марка с пониманием.

— Она не верит мне. Но я очень хорошо чувствую дарования. Ещё в Амархтоне, когда мы впервые повстречались, я поняла, что она уникальна. Так сложилось, что мне тогда было очень тяжело. Никого не было рядом. Ничего не хотелось. Только сидеть и глядеть на угнетающие тучи равнодушия. И тут появилась Никта… Знаешь, над Амархтоном никогда не бывает солнца, но я увидела восход. Увидела новый день. Увидела небо. Небо в Амархтоне, представляешь? — Лейна улыбнулась. — И мне открылось… что даже в Амархтоне можно увидеть солнечный свет. Когда рядом есть человек, который чувствует тебя так, как Никта.

Марк вздохнул. Ему очень хотелось в этот момент посмотреть в глаза хранительнице, но она отвернулась, как если бы была в смущении, и пристально посмотрела на жёлтую линию горизонта. Она не слишком любила говорить о себе.

— Хранительница Никта — свершитель во время Седьмого миротворца, — вымолвил Марк, обращаясь к Лейне, но при этом глядя на закрытую прядью тёмно-каштановых волос щёку хранительницы. — Миротворец и избранная. Фабридий сказал, чтобы мы непременно держались вместе. Мы с тобой, Лейна, обязаны беречь её. Человек с таким сердцем должен совершить что-то грандиозное в этом мире.

— Она станет королевой сельвы, — произнесла Лейна с уверенностью пророка. — Она знает это, но не хочет об этом говорить. Ей кажется, что такие мечты слишком… слишком нескромны.

Хранительница не отвечала. Иолас подгонял лошадей, беспокойно оглядываясь по сторонам. Эльмика сидела, поджав ноги под себя, слушая этот разговор и не вполне понимая, о чём толкуют эти люди.

Повозка катилась всё дальше на юг, огибая кривые, дугообразные барханы. Марк разогнул плечи и воспрянул. Падать и неподвижно лежать на земле больше не хотелось.

«Всевышний, прости мне мою ненависть к Радагару. Прости мне обиду на самого себя. Я не прошу о возмездии за Фабридия. Я прошу, чтобы смерть его не была напрасной. Пусть она что-то изменит в этом мире. Не знаю что, но пусть…»

* * *


Повозка весело бежала по Старому торговому тракту, не встречая никого на пути. К полудню солнце начало припекать. Сидя в одной льняной рубашке, Марк начал клониться ко сну, а потом лёг рядом с подрёмывающей Лейной и быстро уснул. Спалось, как ни странно, хорошо. Лошади тянули повозку мягко. Невысокие, но крепкие, жёлтой верблюжьей окраски, они были хорошо приспособлены для переходов через пустыню. На месте возницы были сложены блоки прессованного овса — отличный походный корм для скота, да и для человека, если голод прихватит.

Марк проснулся под вечер. Повозка стояла на месте. Продирая заспанные глаза, Марк увидел проворную фигурку Эльмики, взбирающуюся на высокий, похожий на термитник, холм. В руках юной магессы была её тонкая магическая трость.

— Куда это она?

— Хочет узнать, нет ли за нами погони? — ответила хранительница.

— И направить своих дружков по нашему следу, — сердито буркнул Иолас, никак не желая смириться с присутствием в отряде «серой крысы».

— Она этого не сделает.

Иолас хмыкнул.

— Наивная ты, хранительница секретов. Ну ладно, поверю, что она не шпионит за нами для серых. Но тогда какого лешего она увязалась за нами? Так сильно этого Мелфая любит? Х-ха! Сегодня любит, завтра разлюбит, знаем мы эти смазливенькие мелисские мордашки. Для таких как она, что любовь, что ваш поход — забавная игра, потеха, развлечение… А чью сторону она займёт, если серые вас догонят, не догадываешься?

— Она честна с нами. Это главное, — ответила Никта, задумчиво глядя, как юная магесса колдует на холме, выводя тростью малопонятные знаки. Марк понял, что хранительница размышляет о чём-то другом.

Лейна сняла с головы повязку, обнажив огромный кровоподтёк на лбу. Попытавшись расчесать волосы, она задела его гребешком и поморщилась.

— Гнусный сарпедонец, — беззлобно проговорила она.

— Ну, хоть не остриём ударил, — сказал Марк. — А вообще, это меня винить надо. Ты ведь из-за меня схлопотала по голове.

— Ты миротворец. Тебе полагалось нас разнимать, — Лейна рассмеялась. — А если честно, я уже не сержусь. Ни на тебя, ни на Сурка. Ты выполнял своё призвание, он своё. Он служит Сарпедону и обязан подчиняться его законам.

— Ты удивительно отходчива, — улыбнулся Марк. — Ещё боль не прошла, а ты уже прощаешь своего обидчика.

— У нас в Плеонии народ незлопамятный.

Лейна подняла взгляд к уходящему солнцу. В её воспалённых, заспанных глазах по-прежнему читалась мечтательность, дугообразные приподнятые брови придавали ей немного детской наивности — взгляд девочки, постоянно удивляющейся всему вокруг.

— В Школе рыцарей говорят, что Каллирою ждут тяжёлые времена, — неожиданно сказала Лейна. — Рыцарство, такое как сейчас, постепенно упразднится. Настанет пора тайных сообществ, как Сарпедон и Двор Секуторов, — девушка вздохнула. — Почему аделиане не поймут, что перенимая методы врага, они делают себе только хуже?

— Ни одно королевство не может обойтись без тайных служб.

— Может, и так. Но зачем туда соваться хорошим людям? Я глядела в глаза Сурку, я слушала, как он говорит… Он не мог быть прирождённым шпионом и убийцей. Почему же он выбрал Сарпедон?

Марк задумался.

— Не знаю. Но вот что я думаю: во что бы превратились эти тайные службы, если бы туда не совались хорошие люди…

Эльмика неожиданно быстро сбежала с холма.

— Едем скорее! За нами — отряд магов на верблюдах. Через три часа будут здесь.

— Откуда такая точность? — кисло поморщился Иолас.

— Можешь остаться здесь. Убедишься в точности моих расчётов, — вздёрнула нос юная магесса.

— Это твои серые? — спросила хранительница, когда повозка тронулась.

На чистом лице Эльмики промелькнула обида.

— Серые. Но не мои. Это Яннес с дружками. Я уверена. Хочет услужить городскому совету.

— Ну, Яннес это не так страшно, — отозвался Марк.

На ночлег остановились только глубокой ночью, когда лошади начали спотыкаться от усталости. Иолас скормил им добрую часть овса, напоил водой из припасенных бурдюков и лишь потом разложил перед попутчиками прихваченную из дома снедь: хлеб, сыр и копчёное мясо. В походной сумке Эльмики оказались сушеные финики и флаконы с густыми эликсирами — временная замена в пустыне воды и пищи.

— Прибереги это, — сказала Никто деловито. — Нам ещё через Скалы перебираться.

Расположились между двумя барханами, надёжно укрывающими от ветра и чужих глаз. Ночи в пустыне в это время года были холодными, так что Лейне и Эльмике предоставили место для спанья в повозке.

— Я буду дежурить сама, — сказала хранительница, пока Иолас и Марк решали, кто будет стоять в дозоре первым. — Если маги приблизятся, вы их всё равно не заметите.

— Это серых-то? Да я их за час езды учую! — хмыкнул Иолас.

— Нет, не серых. Надо готовиться к встрече с кем-то похуже.

— Это с кем же?

— Что ты знаешь о сообществе Жёлтого Змея, Иолас?

— Ну… кое-чего знаю, — стрелок слегка озадачился, не ожидав вопроса. — Тайное сборище магов всех мастей. Их логово хорошо спрятано где-то в Туманных болотах. Но самое громкое, что о них говорят, так это то, что они единственные из магов, которые якшаются с некромантами…

— Вот как? — насторожилась Никта. — Значит, я не ошиблась в догадках. Скоро на наш след выйдут маги Жёлтого Змея.

В свете звёзд Марк не видел её лица, но чувствовал, что она не на шутку взволнована, хоть и старается это скрыть.

— С чего ты взяла? На кой вы сдались желтозмеевцам? — удивился Иолас.

— Они выйдут на наш след. Причину назвать не могу. Она очень личная. Для Маркоса.

Марк почувствовал на себе пытливые взгляды Иоласа, Лейны и Эльмики. Беспокойство забурлило с такой силой, как если бы опасность была не явной, а мистической, неведомой. Более того, он вновь почувствовал знакомое нарастающее жжение в груди…

— Никта, о чём ты говоришь?

— Отойдём. Я скажу тебе наедине.

— Какие могут быть секреты, если опасность грозит всем? — решительно сказал Марк, чуть не вспылив. — Говори!

— Пока мы ехали, я много думала о том, что ты рассказал: о Зеркале Мглы, о Сарксе. Кто-то очень старательно направляет тебя на нужный ему путь. И всё подстраивает так, чтобы ты действовал по его плану.

— Саркс?!

— Саркс не может действовать без тела. Но всё указывает на то, что у него появился могущественный сообщник. И он как-то связан с Жёлтым Змеем.

— Почему ты так решила?

— Архимаг Кассиафат говорил, что за Мелфаем стоит именно это сообщество. Один и тот же человек следит за тобой ещё со Спящей сельвы. И очень хочет, чтобы Проклятие миротворцев возродилось, — хранительница сделала паузу, так как дыхание её сбилось от волнения. — Для этого он убил твоим мечом Дальмара, дядю Амарты — ему нужно было возродить её ненависть к тебе.

— Как он мог всё так рассчитать? — Марк быстро прокрутил в памяти всю свою вылазку в Раздорожную Таверну. — Ты ведь не о Сурке говоришь?

— Нет, это другой человек. Не знаю как, но он умеет стремительно переноситься с места на место, владеет и мечом, и страшнейшей магией. Но главное… главное то, что он поддерживает связь с твоим Сарксом.

— То есть… — Марк похолодел. — Он всегда может узнать, где я?

Никта кивнула.

— И более того: он всегда может узнать о том, что ты испытываешь: тревогу, радость, грусть. Сущность Саркса всё ему передаёт.

— Вот так колдун! — присвистнул Иолас. — Такое под силу только некромантам.

— Этот человек, назовём его Кукловод, владеет и некромантией тоже.

— Если так, то нам никогда не победить такого врага, — прошептал Марк. — Эльмика, Лейна, Иолас…

— Только не вздумай говорить, чтобы мы покинули тебя! — предупредила Лейна. — А ты, Никтилена, не восхваляй врага чересчур. Неужели ты испугаешься каких-то магов из Жёлтого Змея?

— Я не боюсь их, — тихо ответила хранительница. — Я боюсь, что они могут и не выйти на наш след. А это будет означать, что мы следуем именно тому плану, который отвёл для нас Кукловод.

* * *


Выдвинуться было решено с первым проблеском рассвета. Ночь выдалась холодной. Кутаясь в походное одеяло и собственный плащ, Марк с тоской вспоминал уютный домик старика Фабридия и комнату в доме вольных стрелков.

Часа через три он проснулся от лёгкого толчка Никты. Было ещё темно. В свете звёзд Марк разглядел, что заспанный Иолас садится за вожжи.

— Они приближаются, — шепнула хранительница.

Повозка рванулась с места, разбудив спящих в ней девушек. Лейна что-то прошептала и перевернулась на другой бок, а Эльмика испуганно подскочила. Марку стало ясно, что к опасным походам юная магесса не привыкла.

— Можешь быстрее, Иолас? — с тревогой спросила Никта.

— Мы и так едем быстро, у меня не волшебные лошади!

Повозка бежала быстрее, чем вчера, поднимая пыль из-под колёс. Марк сидел рядом с Никтой, глядя, не появились ли позади преследователи.

— Кто они? — спросила Эльмика шёпотом, будто их могли услышать безмолвные барханы.

— Маги Жёлтого Змея.

— Не может быть! За нами гнались серые с Яннесом, я точно знаю!

— Видать, твои дружки поняли, что им с нами не совладать, и вызвали на помощь желтопузых, — едко бросил Иолас.

— Тупой осёл! Они мне такие же дружки, как и тебе! — возмутилась Эльмика.

— Вот только переругаться сейчас нам и не хватало, — пробормотал Маркос.

Через час на горизонте заалела узкая полоска зари. В воздухе почувствовалось тёплое дуновение, предвещающее жару и, возможно, песчаную бурю.

Спустя ещё один час впереди появились контуры остроконечного гребня Скал Ящеров.

— Наконец-то! — вздохнула Эльмика. — Там им нас не догнать.

С каждой минутой очертания гор становились более чёткими. Уже можно было разглядеть, как поднимается, превращаясь в предгорье, пустыня, и тянутся ввысь голые склоны, покрытые острыми скальными зубцами, валунами обвалившихся пород, сыпучим гравием и песком.

— Желторотые далеко? — осведомился Иолас.

Хранительница неподвижно сидела с закрытыми глазами.

— Не знаю. Я их больше не чувствую.

Марк прикинул, что путь ещё предстоит долгий. Где-то до полудня они будут взбираться по скалистым утёсам, под палящим солнцем. И всё бы хорошо, если они не встретят опасных обитателей Скал Ящеров, а маги Жёлтого Змея не прибавят прыти.

И всё-таки эта дорога была куда лучше той, что пролегала через Белое Забвение, раскинувшееся чуть западнее Скал Ящеров.

Иолас остановил взмыленных лошадей у подножия крутого скоса, по которому витиевато уходила вверх узенькая тропка.

— Всё, дальше придётся топать пешком… Ну, вылезайте быстрее, чего возитесь! Никта, не вглядывайся, я сам их уже вижу!

Сзади на горизонте появились маленькие очертания шестерых всадников на верблюдах. Приближались они неспешно, будто уверенные, что беглецам от них не уйти.

— Всё, как ты и предрекала, хранительница секретов, — пробубнил Иолас, недобро глядя на фигуры всадников.

— Через полчаса будут здесь, — определила Никта, закидывая за спину чехол с мечом. — Не знаю, чего они добиваются… но надо быть готовыми к бою. Элейна, ты в порядке?

Воительница что-то неразборчиво ответила, заложив свои парные сабли за спину, а лук с колчаном за плечо. Марку досталось два вещевых мешка, бурдюк с водой и связка верёвок.

— Иолас, тебе лучше поторопиться, — сказала хранительница. — Возвращайся другой дорогой. Лучше всего — выйди на Великий торговый тракт, там ты будешь в безопасности.

— Чего? — поморщился тот.

— Если задержишься здесь, они могут убить тебя. Им всё равно, что ты мелисский подданный…

Иолас хохотнул и спрыгнул с повозки.

— Хорошо же ты обо мне думаешь, хранительница! Ты что, и впрямь решила, что я брошу друзей Автолика посреди пустыни с желтобрюхими на хвосте? Это у вас в сельве каждый сам за себя, а мы, мелисские, друг за друга, как муравьи держимся.

Иолас быстро распряг лошадей, бросив им остатки овса.

— Жаль лошадок, хороший трофей желтоухим достанется. Эй, Маркос, у тебя оружия нет, как я погляжу. Держи и считай его своим! Подарок от Ордена вольных стрелков.

Марк принял из его рук прямой обоюдоострый меч в чехле из твёрдой кожи. Лёгкий, удобный, со стреловидной гардой и сферическим наплывом на конце рукояти для противовеса. Вольные стрелки часто использовали эти мечи в боевых походах, ценя их за остроту и лёгкость.

— А как же ты? — спросил Марк, понимая, что второго меча у стрелка нет.

— А, не беда, обойдусь этой штукой, — Иолас заложил за пояс большой разбойничий тесак, подхватил длинный лук, связку стрел и полупустую походную сумку. — За мной, я когда-то ходил скальными тропами. Посмотрим, угонятся ли за нами эти фокусники.

Подъём начал выматывать уже через четверть часа. Пока что склон был не слишком крутым, местами здесь были и вовсе пологие площадки, но Марк уже обливался потом. Сапоги месили песок и мелкие камешки, то и дело уходящие из-под ног. Солнце припекало. В глазах темнело от жары и тяжести. Два вещевых мешка оттягивали плечи, бурдюк с водой хлопал по спине, а пояс отяжелял меч.

В конце концов Марк почувствовал, что может двигаться лишь с передышками через каждые пять-шесть шагов. Ко всему прочему подступала страшная апатия — желание упасть и отдаться в руки судьбы.

«Что происходит? Неужели я стал таким слабаком?»

Ему много раз доводилось идти по жаре под гору с большим грузом, а тут — хоть бросай всё и сдавайся.

Он поглядел вперёд. Иолас быстро шагал впереди, очевидно, вспоминая дорогу, останавливался, вытирал пот и жадно пил из походной фляги. Лейна и Никта шли вместе и, кажется, тоже держались на ногах с трудом. Одна Эльмика с лёгкой сумкой через плечо и магической тростью в руке, прыгала по камням, как горная козочка, но её, похоже, подгонял страх.

— Не отставать! — прикрикнул вырвавшийся вперёд Иолас, и сам остановился, тяжело дыша.

— Иолас, погоди! — крикнула Никта пересохшим голосом.

С минуту друзья стояли на месте, не в силах отдышаться.

— Так нам не оторваться, — сказал Иолас. Он снял плащ, обвязав его вокруг пояса, оставшись в короткой льняной тунике без рукавов. — Маркос, давай помогу.

— Да, пожалуй, — Марк с благодарностью отдал ему бурдюк.

— Глядите, они приближаются! — выкрикнула Эльмика с ноткой паники в голосе.

Следом по склону неспешно поднимались четыре фигуры — единой цепью. Трое в светлых развевающихся мантиях, с магическими посохами в руках. Четвёртый выделялся на их фоне длинными чёрными одеждами с растрёпанными краями, подобными крыльям ворона. Видимо, он не нуждался в магическом посохе — над его головой парил призрачный силуэт нетопыря, который, похоже, и являлся его источником силы.

Иолас выронил из рук связку стрел, затем поднял её.

— Надо прибавить шагу, — сказал он без прежнего боевого задора.

— Бесполезно. Чувствуешь? — Никта провела рукой вокруг. — Они накрыли весь склон чарами противления. Мы выбьемся из сил, так и не добравшись до гребня.

Несколько секунд все молчали, обдумывая слова хранительницы.

— Хадамартовы прихвостни! Придётся драться, — сказал Иолас, разминая плечи. — Их было шестеро. Двое, значит, остались у подножия. Ну что же, четверо на четверо — расклад честный.

— Почему это четверо? Ты меня в расчёт не берёшь? — уязвлённо вспылила Эльмика.

— Эльмика, — Никта строго посмотрела ей в глаза. — Не обижайся, но тебе не тягаться с настоящими боевыми магами. Ты поможешь нам гораздо больше, если расскажешь правду. Почему ты хочешь найти Мелфая?

— Может, объяснитесь в другой раз? — кисло поморщился Иолас. — Сейчас как-то не время…

— Мне надо знать это прямо сейчас! — жёстко выпалила Никта. — Эльмика! Мне нужна правда!

Девушка испуганно от неё отшатнулась. Взгляд её перебегал от хранительницы к четвёрке магов, медленно поднимающихся к ним.

— Я уже говорила тебе…

— Ты сказала не всё!

— Почему тебе это так важно сейчас?! — выкрикнула Эльмика.

Взгляд Никты затаился, как у дикой кошки.

— Потому что через несколько минут мы все умрём!

Эльмика непроизвольно ахнула, её серые глаза расширились. Марк затаил дыхание, чувствуя, что Никта очень близка к истине. Иолас застыл с полуоткрытым ртом. Лейна тоже пребывала в ступоре.

— Ты же чувствуешь, что я не шучу, — сказала Никта, не выдавая смятения. — Скажи правду, Эльмика. Это может нас спасти.

Юная магесса отвернулась, остановив взгляд на четвёрке магов.

— Яннес приставил меня к Мелфаю. Он знал, что я ему очень нравлюсь. Он хотел держать Мелфая на привязи. Использовать его чувства ко мне. Но я действительно полюбила Мелфая. И потому упросила архимага Кассиафата послать меня на его поиски. Кассиафат согласился. Он дал мне магический камень. Сказал, чтобы я его подарила Мелфаю. Я так и сделала. По этому камню я могу его найти. Где бы он ни был. Яннес об этом не знает. Кассиафат не доверяет ему. Яннес хочет занять его место. Положение Кассиафата сейчас ненадёжно. Ему вменяют в вину союз с Радагаром. Яннесу нужен Маркос, чтобы обвинить Кассиафата. А себя — выставить героем-разоблачителем. Вот! Теперь я всё сказала!

Хранительница вздохнула.

— Я рассчитывала узнать больше. Что ж, по крайней мере, спасибо за искренность.

— Теперь твоя очередь, Никта, — сказал Марк.

Хранительница огляделась вокруг, на короткий миг к чему-то прислушалась и сняла из-за спины меч.

— Нет времени. Нас окружают. Надо решить: или мы сдаёмся, или принимаем бой.

— Чего тут решать! Неужели кто-то из нас ждёт милости от этих выродков! — воскликнул Иолас, сбрасывая на землю бурдюк.

— Может, попробуем с ними поговорить? — предложил Марк, глядя на четвёрку магов. Человек в чёрном делал какие-то призывающие жесты, а его тёмный носитель силы — крылатая тварь — парил в трёх локтях над его головой.

— Бесполезно, — проронила хранительница, по-прежнему к чему-то прислушиваясь. — Нас прижали. Мы в тупике.

— Смотрите! — вскрикнула Эльмика.

Впереди, выше по склону, в скалистом кулуаре, куда пролегала горная тропа, возникло какое-то движение, мелькнули коричневато-рыжие фигуры. Кем бы они ни были, их окраска почти сливала их с общим фоном — явный признак исконных обитателей Скал Ящеров.

— Даймоны! — выпалила Лейна.

— Дхорсы… стражи скал, — поправил Иолас. — Тьма гадесова, как я раньше не подумал…

Вот кого всё это время призывал человек в чёрном!

— Дхорсы? Я никогда о них не слышала! Кто они такие? — заговорила Лейна.

Иолас с прищуром глядел на шевелящиеся в кулуаре фигуры.

— Когда-то здесь жило племя горцев, которые ненавидели чужаков. Им казалось, что все, кто приходят в их горы, приходят с целью изгнать их из родных домов. Конечно же, в конце концов так и случилось. Пришли даймоны Хадамарта и обосновались в столь приятной для них среде. Теперь они здесь полноправные владыки.

Первые дхорсы выбрались из укрытий и застыли, ожидая действий врага. С виду они не отличались от обычных боевых даймонов Хадамарта, только вместо тёмных доспехов их покрывала коричневато-рыжая чешуйчатая рванина — всё, что осталось от некогда надёжных даймонских доспехов.

Никта сосредоточенно считала.

— …Десять, двенадцать, тринадцать тварей. Немало. Скоро и другие придут, если заклинатель не прекратит их призывать.

— Раз так, то сперва надо расправиться с желторотыми! — заявил Иолас. Он крепко сжимал длинный лук, и ему не терпелось вложить в него стрелу.

— Думаю, у них есть защита от стрел. А если мы пойдём вниз, дхорсы ринутся нам в спину.

Хранительница поочередно глянула на каждого. Разгорячённый Иолас переводил взгляд с даймонов на магов, будто решая, какой из врагов слабее. Эльмика сидела угрюмо, не поднимая взгляда, словно в клетке, Лейна же с надеждой глядела то на Марка, то на Никту.

— Маркос-северянин! — раздался громогласный голос одного из магов, усиленный магией. Говорил, похоже, самый старший из них — в белой чалме и золотистом халате. — Ты окружён. Сопротивляться бессмысленно. Сдавайся, и твои друзья смогут свободно уйти.

Марк встрепенулся, и Никта мгновенно уловила его трепет.

— Даже не думай, Маркос! Это трюк врага! Он хочет сыграть на твоём чувстве ответственности. Хочет, чтобы ты чувствовал себя виноватым…

— Но если есть шанс обойтись без крови…

— Маркос, — тихо проронила Никта. — Ты разве не понял смысл этой игры? Тот, кто это затеял, знает о тебе всё. Знает он и то, что мы ни за что не позволим тебе пожертвовать собой ради нас. Поэтому он убьёт меня, Лейну, Эльмику, Иоласа — всё для того, чтобы ты возложил наши смерти на свою совесть.

— Ты об этом тайном Кукловоде говоришь? Зачем ему это? — поражённо спросил Марк.

— Затем, что ему нужно… нужно сломать твою волю… и открыть душу для Саркса!

— Они поднимаются! — крикнул Иолас.

Никта решительно вскинула голову.

— Мы примем бой. Но только не по их правилам. Иолас, сколько у тебя стрел?

— Восемь. Знал бы, во что влипнем, захватил бы вязанку.

— А у тебя Лейна?

— Семь.

— Остаётесь здесь. Как только мы с Маркосом двинемся на магов, дхорсы пойдут в атаку.

Плеонейка проверила тетиву, а затем быстрым движением вплела в свои волосы чёрную ленточку.

— Мы справимся. И сразу же пойдём к вам на помощь…

— Нет! — жёстко ответил Марк, уже понимая, что это будет за бой. — Как только справитесь с даймонами — уходите вверх по кулуару. Встретимся на вершине.

— Ты что, Маркос? Мы вас не бросим!

— Мне не надо, чтобы кто-то из вас погиб ради меня!

— Мы по собственной воле ввязались в эту войну! — глаза девушки вспыхнули рыцарской отвагой. — Мы знали, на что идём.

Марк сжал её плечо.

— Лейна. Мне нужно, чтобы выжили все. Мне не нужно будущее, в котором не будет тебя, Иоласа или Эльмики.

— Элейна, не время спорить! Сделаешь всё, как он говорит! — приказала Никта. — Так надо. Не спрашивай почему. Просто доверься нам. Идём, Маркос.

Обнажив мечи, они двинулись вниз, не сводя глаз с четвёрки магов. Те сразу всё поняли и рассыпались, занимая удобную позицию на небольшой пологой площадке.

В эту же минуту из кулуара послышалось шипение и топот бегущих ног. Оглянувшись, Марк увидел, что группа коричневато-рыжих даймонов стремительно побежала в атаку, поднимая пыль. Иолас и Лейна одновременно спустили тетивы.

— Сосредоточься, Маркос. Сила Единства, помнишь? Нам нужно объединить наши духовные силы, чтобы разрушить чары противления… Два сердца в единстве сильнее, чем рать…

— …Пока мы едины, нас не сломать!

Неторопливо и осторожно переставляя ноги, Марк и Никта продолжали спуск. Невидимое облако вялости, стоящее над склоном, ощущалось всё сильнее. Магия противления, не давящая, не устрашающая, а отравляющая вялостью, навевала сонливую апатию. Если бы не лихорадочное предбоевое состояние, искушение поддаться этой лени стало бы невыносимым.

«Можно ли победить эту силу? Или всё заранее предопределено и нет смысла бороться?»

— Вознесись душою ввысь, вкуси идеальную чистоту Неба, а затем, в чистоте разума, опустись в глубины своего естества, — прошептала хранительница не то для Марка, не то для самой себя. — Найди слово, бьющееся в ритме с ударами твоего сердца…

Облако продолжало жадно выпивать силы. Желание жить, бороться, идти и даже думать иссякало, как кровь из перерезанных вен. Видимо, маги сейчас объединились, чтобы усилить действие чар.

«Ищи слово. Вслушивайся. Вспоминай. Найди слово, которое наполнит тебя силой и рвением дойти до конца, завершить начатое».

Позади зазвенели клинки, но это уже Марка не заботило. Слабость начала наваливаться тяжёлой массой, как потоки тропического ливня. Начиная с макушки головы и заканчивая ступнями, тело как будто покрывалось вязкой жижей, подавляя все устремления, желания и мечты одно-единственной прихотью — лечь и расслабиться. Вяжущая, расслабляющая, усыпляющая сила…

«Сила твоего врага не в магии, Маркос. Его сила — в твоём выборе».

…Марк вырвался из пелены магического дурмана в чистое пространство, наполненное непостижимой тишиной и светом, а затем — рухнул в водоворот своих метущихся мыслей.

Слово! Что же это за слово? Призвание? Миссия? Вера?

«Враг определил для тебя судьбу. В твоём выборе — противостать ей или смириться с нею».

От пота туника прилипала к коже. Марк чувствовал напряжение во всём теле, ощущал каждую мышцу. Он уже воочию чувствовал, что его главный враг — не эта четвёрка магов, а тот невидимый Кукловод, который дёргает за ниточки, направляя его из одной западни в другую.

Противостать судьбе. Да! Но одного желания мало. Оно подобно стреле без наконечника. Наконечник же — слово, единственное и неповторимое. Марк чувствовал, что оно существует и оно близко. Он собрал всё своё внутреннее горение в единый поток, чтобы пламя вынесло это слово из души в разум и разожгло там костёр спасительного откровения.

«Слово. Слово, светящее во мраке печали и серости. Слово, что ведёт тебя, вдохновляя и наполняя отвагой. Услышь его. Услышь, и пусть всё вокруг — камни, сухие кусты, тени облаков, лучи солнца и сам воздух наполнятся отзвуком этого слова и сотрясут всё кругом».

И тут Марк вспыхнул на мгновение ярким огнём, сжигающим всё лишнее, поверхностное, суетливое, и уловил слово…

Оно жило в нём всегда, тайно покоилось в недрах души ещё до его рождения. Он рос с этим словом в душе, играл, учился, смеялся и плакал, взрослел, падал и отчаивался, и всегда незримым, неслышным призывом оно поднимало его, ведя дальше и дальше.

«Очень хорошо. А теперь растворись в этом слове. Стань с ним единым целым. И выкрикни его сам в себе изо всех сил».

Казалось, всё вокруг дрогнуло и задрожало, но на самом деле это затрепетало его тело, откликаясь на призыв, и слово, сжав в единый кулак все внутренние силы, вспыхнуло и устремилось вперёд.

— Путь, — непроизвольно вымолвили уста.

И мгновенно вокруг будто рухнул небосвод: воздух стал необычайно лёгким, и тело поддалось ему, расправились плечи.

Удивительно: он всегда знал это простое слово, но открыл его в себе только сейчас, на грани безнадёжности. Да, отведённую ему судьбу можно победить!

Чары противления исчезли. Трое магов опустили посохи, готовясь к прямой схватке. Человек в чёрном пребывал в безмолвии, тёмная тварь бесшумно парила над его головой.

Никта сжала рукоять меча обратным захватом, держа его остриём вниз, и Марк последовал её примеру. Антимагическая стойка — именно то, что нужно сейчас. Чары противления рухнули, но теперь миротворцу и хранительнице предстояло встретиться с четырьмя опытными боевыми магами, один из которых к тому же владел навыками заклинателя тьмы.

Маги взяли посохи по-боевому: правая рука на середине древка, левая чуть вытянута перед собой. Человек в чёрном вознёс руки, готовя атаку.

«Ну что же, Кукловод, посмотрим, что ты будешь делать, если твои ниточки оборвутся!»

Чувствуя под собой каждый камень, Марк ни на миг не отрывал взгляд от четырёх противников. Теперь он видел их хорошо. Маг с острой бородкой в белой чалме и золотистом халате, кажется, был у них старшим: и по возрасту, и по иерархии. Двое других — значительно моложе. Один — долговязый, совершенно лысый парень с вихреватыми узорами на халате. Рядом с ним — молодая девушка, судя по облику, волевая и решительная. Высокий лоб, широкие скулы, гладкие тёмные волосы, зачёсанные назад, надменность во взгляде и гордая снисходительность на губах. Безмятежное и гордое лицо, красивое, но отталкивающее высокомерием. Её одеяние представляло собой облегающее платье, пошитое из длинных алых лоскутков, напоминающих языки пламени. И, наконец — человек в чёрных кожаных одеждах с растрёпанными краями и капюшоном в виде головы волка. Лицо его покрывала густая, давно небритая щетина, а взгляд был полностью чёрным, будто зрачки поглотили собой и радужную оболочку, и белки глаз.

— Все они — маги разных стихий, — шёпотом поясняла хранительница. — Этот остробородый — явно маг света, длинноногий парень — маг воздуха, а девушка, похоже, огненная магесса. Насчёт заклинателя сомнений нет — стихия тьмы. Что ж, всё не так безнадёжно.

— Как будем действовать? — с волнением в голосе спросил Марк.

— Возьми на себя бородатого мага света. Будь осторожен, он опаснее, чем кажется. А я попытаюсь добраться до твари, порхающей над заклинателем. Наше счастье, что сейчас день, а не ночь и солнце в зените — заклинатель тьмы сможет колдовать только в полсилы.

Голос хранительницы был холоден и расчётлив. Слушая её, сложно было усомниться, что она рассчитывает победить. Опыт подобных сражений у Марка был невелик. Но ему не нужно было особых познаний в поединках меча против магии, чтобы понять: расклад сил явно не в пользу мечей.

Маги больше не пытались заговорить. И больше того — Марку показалось, что они изначально готовились к бою.

«Всё, ближе они нас не подпустят. Сейчас ударят…»

Он не ошибся.

— Ди-и-инами-и-ис пне-е-евма!

— Те-е-ефрозо-о-о!

Долговязый и девушка ударили самыми распространенными заклятиями своих стихий, словно проверяя противников на прочность. Марк ловко отразил сгусток воздуха — тот глухо бухнул в песок. Меч вольных стрелков, конечно, не легендарный Логос, но для защиты от магии вполне подходит.

Никта даже не поднимала меч, а от огненного шара попросту увернулась.

— Идём, не останавливайся, — проронила она беззвучно.

До колдунов оставалось всего шагов тридцать, когда Марк почувствовал, что он всё ещё не сконцентрировал силы, и не сжал в тисках хладнокровия тело и разум. Вопреки всем своим усилиям, он испытывал дрожь в руках и волнение в груди. Хуже того: со всех сторон на его сознание надавил злой фатум — страшная предопределённость, и если он смирится с ней — конец.

Остробородый маг начертил в воздухе сложный знак, выкрикнул протяжное, почти торжественное заклинание — в Марка и Никту россыпью ударил сноп золотистых магических стрел. Хранительница метнулась влево, закрывая собой Марка, и дугообразный росчерк её меча перерубил четыре стрелы, метившие ей в грудь и в голову. Остальные — с обжигающим шипением пронеслись мимо.

— Маркос, соберись! Они чувствуют тебя… видят тебя насквозь, — прошептала хранительница.

Она бросилась в бой первой, атаковав в изящном затяжном прыжке, покрывшем недостающие шаги до человека в чёрном. Мгновение замерло. Заклинатель тьмы вскинул руки так быстро, что могло показаться, будто они были подняты ещё до прыжка Никты. Навстречу хранительнице вырвался тёмный клинок, окутанный чёрным дымом — неблокируемое заклятие смерти. Тело хранительницы изогнулось в полёте почти вдвое, пропуская чёрную смерть у самого лица. Это её спасло, но из-за такого изгиба Никта неудачно упала на спину, не допрыгнув до заклинателя тьмы совсем чуть-чуть.

Марк даже не успел ей крикнуть «Берегись!» — она сама почувствовала угрозу, исходящую от огненной магессы. Горящая змейка, длиною в десять локтей, скользнула по камням подобно огненному бичу — Никта проворно перекатилась по каменистой площадке, избегая опасного захвата. В этот же миг крылатая тварь глухо гаркнула, и человек в чёрном совершил странный пасс скрещёнными руками. Мгновенно перед ним восстала и ринулась на хранительницу грохочущая волна мрака. Успев лишь привстать на одно колено, Никта сгруппировалась, прикрывая руками и лезвием меча лицо, шею и грудь.

Какие силы она сейчас пробуждала в себе, чтобы остановить эту умерщвляющую волну смерти, Марк не мог и гадать. Он лишь ужаснулся, когда вал мрака накрыл её с головой, но тотчас воздал хвалу Спасителю, потому как тьма прошла сквозь хранительницу и исчезла, не причинив ей вреда.

«Не оглядывайся! Веди свой поединок!» — приказал себе Марк и бросился на бородатого мага в золотистом халате. Самый верный способ победить мага, не проливая крови, — сломать его посох. Большинство боевых магов привязаны к своим посохам и жезлам. Без них они вмиг становятся вдвое-втрое слабее. Однако маг не стал дожидаться, пока Марк подбежит для удара: он вскинул пятерню, одновременно ударив посохом о камень — луч слепящего света ударил в глаза. Марк с трудом успел отвернуться и зажмуриться, но, разжав через секунду веки, обнаружил вокруг себя массу солнечных зайчиков. Не останавливаясь, он тряхнул головой, пытаясь привести глаза в норму, споткнулся о камень, едва не свалившись носом в землю…

Силы Небесные! В лицо летели ещё пять, шесть, семь лучей…

Марк завертел мечом с неожиданной для самого себя быстротой. Наверное, тело само помогало, возрождая навыки, приобретённые ещё в прошлых странствиях по Каллирое. Лучи соскальзывали с блестящего лезвия, разлетаясь в разные стороны, каждое движение отдавало болью в суставах и резью в глазах.

В летящие мгновения Марк осознал: ему не продержаться. Сейчас он пропустит один из этих лучей, и сильнейшее заклятие свалит его наповал.

Магия света, да поглотит её тьма! Что противопоставить светлому искусству, философия которого построена на принципах добра и бескорыстного служении людям? Ни один из уроков прошлых учителей не мог помочь; никто и никогда не рассказывал Марку о защите от магии света.

Слепящие лучи не прекращались. Они срывались не то с пяти пальцев светлого мага, не то с его посоха — из-за яркого сияния невозможно ничего понять. Смятение прибывало, затопляя душу, как морская вода корабельный трюм через пробоину. С ужасом Марк почувствовал, что отобьёт ещё два-три заклятия, а затем…

Это произошло ещё раньше. Острая боль сотнями игл пронзила грудь в том месте, куда ударил магический луч. Следующая доля секунды канула в небытие. Марк ощутил, что летит спиной вперёд, а затем в глазах потемнело. Но к счастью не от заклятия, а от удара затылком о каменистую землю.

«Только не лежать! Вставай, миротворец, вставай!».

Он подхватился, сходу отбивая яркий шар остробородого, посланный, чтобы добить павшего — заклятие соскользнуло с меча и — вот ведь удача! — угодило в плечо долговязого мага воздуха. Не ожидав подобного, долговязый отлетел в сторону, скривившись от боли.

Марк тяжело дышал. В тридцати шагах от него откашливалась хранительница, не сводя глаз со своих двух противников. Следов ранений на ней не было.

«Похоже, они не пытаются меня убить. Только обезвредить. Но Никта… если бы она не справилась с тем ударом заклинателя…»

«Так было задумано Кукловодом. Все ходы просчитаны. Всё предопределено», — пронеслась убийственная мысль.

Марк заставил себя сосредоточиться и продумать дальнейшие действия, воспользовавшись паузой. Бой может затянуться, не стоит расходовать силы попусту. Иначе их может не хватить на главный рывок — быстрый и сокрушительный, от которого и будет зависеть исход схватки.

Никта и огненная магесса глядели друг на друга, как две пантеры, уже выпустившие когти и готовые рвать и кусать. Марк не заметил, кто из них начал первой: хранительница отпрыгнула, ловко отражая мечом огненное заклятие. Доля секунды была выиграна: девушка в алом платье всё ещё удерживала крутящийся магический бич и теперь не могла сплести новое заклятие, пока не погасит прежнее. Однако Никта, вместо того, чтобы ринуться в прямую атаку и одним взмахом перерубить посох колдуньи, неуловимо изогнулась, выхватывая с ремня на голени метательный кинжал. Миг — и острие со свистом пронеслось и ударило в тело крылатой твари над головой заклинателя тьмы.

Бестия взмыла вверх, пронзительно зашипев. Из раны её брызнула чёрная даймонская кровь, исходящая тёмным паром. Человек в чёрном конвульсивно дёрнулся, словно кинжал попал в него, и выкрикнул яростное заклинание — невообразимый звук, будто смешались крик орла и шипение гадюки. Одежды его взвились, словно превращаясь в огромные крылья ворона, широкие рукава окутались мраком.

Крылатая тварь была ранена, но всё ещё передавала заклинателю преисподнюю мощь. Человек в чёрном расточительно пускал её в ход, усиливая её собственной злобой, жаждущей уродовать и уничтожать. С его рукавов срывались тёмные тени — жуткие фигурные заклятия, подобные черепам летучей мыши.

Хранительница встретила эту атаку чередой быстрых и ловких взмахов меча, солнце заиграло на блестящем лезвии, внося свой вклад в парирование магии тьмы. Черепа рассыпались тёмным прахом, дымились и падали, но поток заклятий казался бесконечным. Никта попятилась короткими шажками, затем прыгнула вбок, уходя от увязавшегося заклятия. Марк с трепетом понял, что если бы она пыталась отбивать все черепа, то уже была бы мертва — их было слишком много даже для одной из лучших воспитанниц Лесного Воинства. Но её движения опережали само время. Она успевала понять, какое заклятие следует отбить, от какого увернуться, а какое без всякого вреда само пройдёт мимо.

Трое магов из предосторожности отпрянули, опасаясь, как бы одно из тёмных посланий враждебной стихии не польстилось на их жизни. У магов, почитающих такие стихии, как воздух, огонь и свет — не было причин любить заклинателей тьмы, и удивительно, как вообще они могли оказаться в одной четвёрке.

«Не стой как истукан, помоги ей!».

Марк сделал прыжок в сторону человека в чёрном, по ходу думая, как остановить или отклонить от Никты этот чудовищный рой смерти. В затянувшееся мгновение в его разуме мелькнуло спасительное слово, но придать ему форму он не успел…

— Ди-и-инами-и-ис пне-е-евма!

Сильный удар в плечо отбросил его в сторону, завалив набок — ему ещё повезло, что заклятие долговязого ударило вскользь. Понимая, что благородством молодой маг не обременён, и сейчас с чистой совестью добьёт его лежачего, Марк вскочил, в мгновение ока создав в разуме зеркальную защиту.

«Святой щит! Будь честен с собой, миротворец. Пока ты открыт для стихии Небес, никакая иная стихия не причинит тебе вреда: ни человеческая, ни природная, ни преисподняя!»

Взмах меча довершил начатое, отправив антимагическим блоком новое заклятие обратно. В миг, когда полупрозрачный сгусток понёсся назад к хозяину, Марк прочёл в расширенных глазах долговязого удивление. Получив сильный удар в живот, маг воздуха кувыркнулся и рухнул плашмя. Посох упал рядом в двух шагах.

«Человек в чёрном. Останови человека в чёрном!»

Марк побежал, прыгая по валунам, заходя в спину заклинателю, над которым яростно порхала раненая тварь, вкладывая в него новые силы, благодаря которым поток тёмных черепов становился неистощимым.

Хранительница была на пределе. Заклятия рвали воздух над её головой, каждый блок давался девушке уже с трудом. Не имея возможности контратаковать, Никта лишь защищалась, и в движениях её становилось всё меньше гибкости. Марк заметил на её губах выступившую кровавую пену.

До человека в чёрном оставалось всего два прыжка, когда в голове Марка вспыхнул приступ неудержимого гнева. На секунду он ощутил себя готовым убивать — рассекать и полосовать тела врагов, обагряя горячие камни Скал Ящеров человеческой кровью…

«Чары гнева! Блокируй! Погаси в себе этот огонь…»

И вновь он не успел. Вокруг Марка вспыхнула огненная буря, по ворсяному плащу завились алые, жёлтые и оранжевые лепестки магического пламени. Марк неистово закричал, бросаясь в сторону, чтобы вырваться из огненной ловушки.

— Тихие воды, — выдохнули уста.

«Я не питаю к тебе злобы, огненная магесса. Мы вполне могли бы быть друзьями. Я не держу на тебя зла», — проговорил он в другой реальности — тихом и прекрасном саду всеобщего понимания.

…Споткнувшись, Марк хряснулся о камни, разбив нос и ободрав лоб, и диким усилием сорвал с себя горящий плащ. В трёх местах огонь прожёг одежду, на боку, животе и бедре остались лёгкие, но очень неприятные ожоги. Марк интуитивно откатился вбок, чувствуя летящее в него огненное заклятие, способное превратить голову в сплошной кровавый факел…

Похоже, жизнь Седьмого миротворца врагам больше не нужна!

Эта мысль бросила Марка в холодное, беспощадное одиночество. Пощады не жди, миротворец! Бейся насмерть. Убивай, пока не убили тебя.

Никта тяжело дышала, чудом выстояв против всех атак человека в чёрном. Всё же Марк сумел ей помочь — на миг отвлёк внимание заклинателя, и тотчас смертоносный поток черепов иссяк.

Человек в чёрном стоял, протягивая руки к крылатой твари, вбирая новую порцию сил. Огненная магесса с горделивым выражением лица плела новое утончённое заклятие. Долговязый маг воздуха, откашливаясь, поднимался на ноги. Остробородый, кажется, собирался сотворить нечто сокрушительное.

И вдруг иной, совершенно нечеловеческий голос, заговорил где-то недалеко от разума.

«Бейся насмерть, Маркос. Тебе никуда не деться. Ты вынужден обагрить меч кровью. Иначе — конец. Бесславный конец для тебя и Никты. А затем и для Иоласа, Эльмики и Лейны, когда их нагонит эта четвёрка».

Марк застыл в наступившей паузе. Этот голос, это разгорающееся жжение в груди были ему зловеще знакомыми.

«Помни, миротворец: твоя смерть ничего не изменит. Как и смерть друзей, доверившихся тебе».

«И что ты предлагаешь?» — со злостью подумал Марк.

«Прими силу. Раскройся и прими. С этой силой ты победишь четырёх магов. Вкуси её. Ощути восторг могущества, наполняющего каждую клеточку твоего тела. Ты знаешь, как принять её».

Марк до боли сжал рукоять меча двумя руками. Мысль, внезапно проскользнувшая в его разуме, заставила его отвлечься от выжидающих врагов и поднять взор мольбы к чистому небу.

Выбор. Проклятый, мучительный выбор, когда нужно выбирать между чувством и разумом, между совестью и выживанием. Куда бы он ни бежал, где бы ни скрывался, как бы ни перекладывал ответственность выбора на других — судьба всё равно зажмёт его в такие клещи, что выбор сделать придётся.

Вот о чём предупреждала Никта! Эта четвёрка, этот бой — тоже часть хитроумного плана! И тот, кто его сплёл, подобно пауку, дёргающему за нитки своей паутины, сейчас смотрит, как загнанный миротворец стоит перед ужасающим выбором… и вот, глядите, уже начинает колебаться!

«Вот и план того, кого Никта назвала Кукловодом, — устало осознал Марк. — Либо я приму силу Саркса, либо потеряю всех, кто мне дорог. О, только бы Лейна послушалась! Только бы не пришла на помощь!».

— Убирайся, Саркс! — прошептал Марк, не замечая, что говорит вслух. — То, что ты каждый раз предлагаешь — всегда умно и заманчиво, но Творец и сама человеческая природа называют это злом. С тобой нельзя спорить, нельзя торговаться, нельзя говорить. Тебя нужно просто уничтожить. Без злобы и гнева. Как источник заразы. И однажды я это сделаю.

«Однажды? Ты забываешь, где сейчас стоишь, миротворец. Выбор ты можешь сделать только сейчас. Через минуту такого шанса уже может не быть. Решайся, Маркос».

* * *


Стрела срывается с тетивы, уносясь навстречу врагу — грозный даймон в чешуйчатом одеянии дико ревёт, спотыкается и катится по склону. Молниеносным движением, многократно отработанным на стрельбищах Школы рыцарей юга, Лейна выхватила из колчана и вложила в лук новую стрелу.

«Найди цель. Слейся со стрелой. Направь её силой своего духа», — оживали на уровне рефлексов слова учителя Школы рыцарей, мастера стрельбы Дексиола.

Дхорсы оказались слишком живучи, чтобы умирать от одной стрелы. Второй, третий даймон покатился по камням, поднимая пыль, но уже через секунду вскочил, исполненный ярости.

— Целься им в головы! — крикнул Иолас и метким выстрелом пронзил череп вырвавшегося вперёд дхорса.

Не добегая до людей шагов сорок, дхорсы как по команде остановились. Лейна успела удивиться их довольно странному оружию. Плоские клинки их мечей были целиком вытесаны из обсидиана, причём качество заточки не давало повода для шуток о каменном веке. Даже с расстояния в сорок шагов было видно, насколько остры обсидиановые клинки.

Однако в первой схватке стражи скал предпочли метательное оружие. В руке каждого из дхорсов появился обсидиановый серп, похожий на бумеранг…

— Лейна, берегись! — успел закричать Иолас.

Не имея щита, он подхватил вещевой мешок Марка, успев им прикрыться от нескольких свистящих серпов, как тут обсидиановое лезвие задело его голень, оставив рваную рану, ещё одно чиркнуло по голове.

Лейна выстрелила, поразив в горло одного из врагов, и тут же ей пришлось бросить лук и метнуться в сторону. Теперь метательное оружие стражей скал полетело и в неё. Прыгая по камням, воительница выхватила сабли, отразив с глухим звоном один из серпов, летевших ей в голову.

— Иолас, как ты?!

— Не оглядывайся! Сейчас они пойдут врукопашную! — прокричал Иолас, хромая на левую ногу и утирая кровь со лба.

Он не договорил, когда дхорсы, издав протяжный боевой рык, бросились в атаку. На раздумья осталось не больше трёх секунд — скальные даймоны оказались на диво быстрыми. Они передвигались даже не бегом, а прыжками, покрывая короткое расстояние с проворством горных волков.

«Не пытайся одолеть нескольких противников, стоя на месте, — говаривал один из учителей меча Школы рыцарей. — Победа только в движении, в беспрерывном перемещении с чёткими, последовательными ударами. Уходи, ускользай от прямых атак, заходи противнику за спину, делай так, чтобы враги мешали друг другу».

Тогда в Школе Лейна легко схватывала науку и часто побеждала в учебных поединках. Но одно дело, когда бьёшься с соратником, который не желает тебе ничего плохого, и совсем другое, когда на тебя несутся оскаленные нелюди, жаждущие разорвать тебя на клочки. Лейне ещё ни разу не доводилось драться с боевыми даймонами лицом к лицу. В тех немногих стычках, в которых она побывала, старшие соратники отводили ей роль лучницы, стоящей в стороне от жестокой рукопашной схватки…

В нос ударил смрадный даймонский запах. Сабля воительницы столкнулась с обсидиановым клинком, и от силы соприкосновения едва не вылетела из руки. Растерявшись, Лейна отпрыгнула, спасаясь от неистового дхорса, но сбоку на неё неслись ещё двое стражей скал.

Неожиданная помощь — слепящий магический шар, ударивший в морды даймонам! Это Эльмика, долго колеблясь, всё же решилась вступить в бой.

Лейна вспыхнула боевым торжеством — враг на мгновение ошеломлён! Вперёд или момент будет упущен!

Одна сабля отвела в сторону клинок ревущего даймона, другая — с убийственным свистом рассекла нечистую плоть под его нижней челюстью. Дхорс глухо зарычал и грузно повалился на камни, источая из глубокого разреза сгустки тёмной крови.

«Сзади!» — интуитивно ощутила Лейна, не глядя выставив высокий блок. Метящий в голову воительнице клинок соскользнул с её сабли, а через секунду плеонейка, извернувшись, лихо рубанула даймона снизу-вверх через всё тело, подбрасывая в воздух обрывки старой чешуйчатой брони.

Другие дхорсы, а их оставалось ещё семеро, не растерялись. Рассредоточившись, они быстро образовали широкий полукруг, не давая воительнице места для манёвров. Почти что окружённая, Лейна содрогнулась, чувствуя, что ещё немного, и она бросится в паническое бегство.

«Избавитель, умоляю, не дай мне погибнуть… только не сейчас, не сейчас…»

Она закружилась, прыгая и отскакивая от посыпавшихся со всех сторон ударов обсидиановых лезвий.

— Держись, плеонейка, я иду!

Враги напрасно сочли Иоласа тяжело раненым. Стрелок лихо обрушил тесак на голову первому дхорсу, свалив его в один миг, остальные, рассыпались в стороны, перестраиваясь теперь против двух противников.

— Приготовьтесь! Сейчас! — раздался сухой крик Эльмики.

В следующую секунду магический луч резанул даймонов по маленьким глазам, вновь ошеломив их. Дхорсы взвыли. Двое из них тотчас ринулись к юной магессе, разъярённо сопя.

Иолас и Лейна, схватившись с остальными, не успели их остановить. Эльмика, испуганно отшатнувшись, успела создать силуэт серого барса — магический зверь прыгнул, впиваясь в чешуйчатую ветошь стража скал. Второй дхорс, скаля пасть, взмахнул клинком.

Видя, что этого даймона не остановить и спасти Эльмику может только какое-то невероятное усилие, Иолас с гиком подпрыгнул и метнул тесак. Остриё глубоко вонзилось дхорсу в спину, даймон взревел, не понимая, что произошло, и свалился под ноги застывшей в ужасе магессе.

— Иолас!

Оставшись без оружия, стрелок попытался отбить рукой смертельный выпад, но сумел лишь чуть смягчить удар. Обсидиановое остриё ткнуло его в живот, вызвав у Иоласа изумлённый вздох.

Лейна бросилась к нему. Три пары неуловимых росчерков сабель — исполосованный дхорс рухнул, протяжно скуля. Оставшиеся стражи скалы шарахнулись в стороны от стремительной воительницы, а через секунду бросились прочь.

Тяжело дыша и шатаясь, Лейна убрала сабли за спину.

— Иолас…

— Да жив я, жив… у-у, зараза, здорово он меня пырнул… — согнувшись вдвое, Иолас опустился на камни.

Подбежала Эльмика, бледная, с застывшими, широко раскрытыми глазами.

— У меня эликсиры есть… потерпи, я сейчас!

— Ладно уж… что там внизу происходит?

— Там… Маркос и Никта… готовятся к схватке…

— Понятно. Что делать будем, а, плеонейка?

Лейна досмотрела, как коричневато-рыжие тени дхорсов укрываются в расщелинах скал. Страх исчез, её била воинственная дрожь, она была горда собой за эту первую в своей жизни настоящую схватку, но ничуть не желала её повторить.

— По всем законам чести, мы обязаны прийти им на помощь, — девушка поглядела вниз, где две фигуры медленно выступали против четырёх. — Но если Маркос и Никта сказали, чтобы мы не смели этого делать… значит, у них есть причины… Сможешь идти, Иолас? Мы уходим на вершину гребня.

Она в последний раз глянула в спины отдаляющимся фигурам друзей и покачала головой.

— Маркос. Никта. Храни вас Спаситель, надеюсь, вы знаете, что делаете.

* * *


«Выхода нет, Маркос. Ты, как и прежде, стоишь перед выбором между сверхчеловеком и рабом, между силой и бессилием. Спорить бесполезно. Ты можешь медлить и дальше. Ведь, в конце концов, любое твоё решение в конечном итоге всё равно послужит моему плану».

Марк сжимал рукоять меча. Он попросту заблокировал разум от мыслей Саркса, всецело концентрируясь на зримом противнике. Остробородый маг света осторожно проводил в воздухе рукой, как бы снимая паутину, и Марк, ощутив, какое заклятие сейчас последует, первым ринулся в атаку.

«Разбить посох! Но никого не убивать!»

Маг света от неожиданности позабыл о тщательно подготовленном заклятии и живо сотворил вокруг себя золотистый купол. Меч Марка соскользнул с полупрозрачной поверхности, остробородый отшатнулся как от толчка в грудь.

В глазах немолодого мага мелькнуло опасение, вызвав у Марка боевой восторг: их можно победить! Бой не безнадёжен!

Стремительная решимость, рождённая этим чувством, передалась и Никте. Её метательный кинжал просвистел со скоростью арбалетного болта, пущенного в упор, и отточенная сталь глухо вонзилась в шею крылатой твари. Бестия перевернулась в воздухе и шлёпнулась о камни. Человек в чёрном взревел, в ярости скрещивая руки для ответного удара, однако сила его резко ослабла. Никта ловко пригнулась, пропуская над собой тёмное облако, вскочила, отражая посланное в спину огненное заклятие девушки в алом.

«Прикрой меня!» — ощутил Марк мысль хранительницы.

Оставив попытки добраться до остробородого мага, Марк бросился между Никтой и долговязым магом воздуха, сразу же отразив белый сгусток магии. Долговязый зло усмехнулся, и его кристаллический жезл исторгнул длинную ломаную молнию. Увернуться от подобного заклятия было не под силу даже Никте — никакой быстроты не хватит, чтобы опередить молнию. Быстрее могла быть только скорость мысли.

«Веди меня, как инструмент мира!»

Он едва удержал дёрнувшийся в руках меч. Между Марком и магом воздуха образовалась дергающаяся, искрящаяся нить белой молнии. Долговязый скривился, сжимая посох обеими руками, чтобы не выпустить его из рук.

То, что происходило в стороне, Марк всё же увидел. Заметил, как вспыхнул на солнце ослепительным светом меч хранительницы — человек в чёрном изумлённо отшатнулся, закрыл руками лицо и побежал вниз.

Один есть!

Вновь ударил истребительным лучом света остробородый маг — хранительница закружилась, отражая убийственную атаку, и в этот момент Марк уловил слетевшее с уст огненной магессы заклинание.

— Никта, сзади! — крикнул он, с опозданием подумав, что мог бы предупредить её мысленным сигналом — сейчас, когда их объединяет Сила Единства, у него бы это получилось.

А так, она услышала его лишь тогда, когда огненное заклятие ударило её в спину — чётко между лопаток.

Хранительницу швырнуло лицом на камни — всей её сноровки хватило только на то, чтобы упасть мягко, по-кошачьи. На спине образовалась круглая рваная рана с дымящейся опалённой кожей.

«Никта…»

Внутри вспыхнул бурлящий поток, ударил в голову, и Марка всецело поглотил неукротимый гнев. Он дико закричал, проклиная огненную магессу, себя, свой поход, своё призвание и вообще всё на свете.

Яростно рванув меч на себя, он услышал, как рвётся связующая молния. Что за сила сейчас ведёт Седьмого миротворца, Марк был неспособен понять — все чувства смешались и закипели, будто жуткое алхимическое зелье, смешанное из множества несоединимых ингредиентов. Кристаллический наконечник посоха долговязого мага лопнул и разлетелся синеватыми брызгами, противников отбросило друг от друга будто взрывом.

Марк упал оглушённый, но Сила Единства по-прежнему связывала его с Никтой. Его вспышка гнева передалась ей, сплотив их обоих в один клинок ярости. Хранительница подскочила на ноги, избежав очередного огнешара, с рёвом ударившего в камень — это заклятие уже было сильнее, и промедли хранительница — прожгло бы её до костей. Молча, с кровавой пеной на губах, как раненая пантера, Никта прыгнула, небрежно отбивая по ходу горящую звезду светлого мага, пытавшегося прикрыть соратницу.

Девушка в алом не успела атаковать — расстояние между нею и хранительницей сократилось до губительных для неё трёх шагов. Сотворённый защитный купол из призрачного огня жалобно лопнул и рассыпался тысячами магических искр — это меч хранительницы описал дугу, после чего сильно ударил рукоятью магессу в лицо. Девушка в алом рухнула на спину, тихо вскрикнув; высокомерие вмиг сменилось беззащитным испугом, и в ту же секунду хранительница с яростью ударила ногой по её посоху, ломая его пополам.

Опираясь рукой о большой, покрытый красным лишайником валун, Марк тяжело поднялся.

«Хвала Всевышнему, мы побеждаем… побеждаем… Ещё один, только один противник… и дерзкий план Саркса и Кукловода рухнет!»

Маг света, похоже, вообще не обращал на Марка внимания. Удар за ударом, он беспрерывно посылал в хранительницу новые заклятья. Никта отбивалась, изворачивалась, щурясь от опасного света магических лучей, похоже, не чувствуя жуткой раны на спине.

Марк двинулся ей на помощь. Голова гудит, затылок измазан чем-то липким, кажется, разбит в кровь, но это ничего, это можно потерпеть, ведь бой почти выигран! Один противник! Один!!!

Остробородый, не глядя на него, сделал движение свободной рукой, и Марк сжался от жгучего кольца, захлестнувшего шею. В уши ворвался океан звенящих звуков и голосов, подхватывая и унося прочь все силы: и душевные, и физические. Внутри осталась лишь меланхолическая пустота — полное эмоциональное бессилие. Неподвижность, апатия.

Всё это время хранительница упорно приближалась, прыгая с камня на камень, то отражая магический луч, то увиливая всем телом. Расстояние между нею и магом стремительно сокращалось: десять шагов, семь, пять…

Она вдруг замедлила движение, будто ей стало тяжело сделать последний атакующий рывок. Сияющий луч прошёл у самой щеки…

«Соберись! Твоя опустошенность ослабляет её!» — пронеслась мысль и вывела Марка из оцепенения.

Но он успел лишь досмотреть, как остробородый маг ударил посохом оземь, создавая золотистый щит в воздухе, а с пальцев его сорвались пять лучей и брызнули в лицо хранительницы, как расплавленное золото. Дыхание Марка замерло: Никта изогнулась, пытаясь увернуться, но тут её тело вздрогнуло, как от невидимого предательского удара в спину. На мельчайшую долю секунды она потеряла свою проворную гибкость: четыре магических луча пронеслись мимо её головы, лишь опаляя волосы, но пятый бесшумно ударил…

…Марк смотрел на неё со спины и не понял, что произошло. В момент магического удара Никта прыгнула на мага, и её меч с устрашающим свистом разбил раскалённый наконечник посоха. Остробородый маг вскрикнул и отлетел, отброшенный освобождённой из посоха энергией, упал в песок и затих. Никта же, совершив это последнее усилие, рухнула на колени и выронила меч. Затем попыталась встать, упала вновь и нелепо, словно в бреду, закачалась, стоя на коленях.

— Никта! Ты цела? — Марк бросился к ней, думая о том, чем теперь лечить её страшную круглую рану между лопаток. Долговязый маг воздуха и огненная магесса, лишившись своих посохов, убегали вниз. Заклинатель тьмы скрылся ещё раньше.

— Что с тобой? Он попал в тебя?

Она застыла, отрывисто дыша. Марку вдруг стало страшно. Это был далеко не тот страх опасности, какой он испытывал перед схваткой. Он боялся тронуть её за плечо, боялся посмотреть ей в глаза.

— Маркос? — испуганно, словно заблудившаяся в лесу девочка, позвала его Никта. — Маркос, ты здесь?

— Я… за твоей спиной, — Марк почувствовал, как холодеет выступивший за время боя пот.

— Маркос, что происходит? Ты что-то видишь?

— Не понимаю… Что с тобой?

— Я ничего не вижу. А ты? — её голос дрожал, кажется, у неё стучали зубы. — Мы погрузились во тьму, да? Это колдовской морок?

До него, наконец, дошло. Он осторожно коснулся её плеча, и она вздрогнула. Затем взял её за руку и медленно потянул к себе. Она обернулась как в прострации.

— Никта… о, нет…

Её лицо было словно снег, обагрённый свежей кровью. Мгновенно вспомнился и пронесся в памяти эпизод из давнего похода в Амархтон. Тогда кровь из раны на лбу стекала двумя струйками в её ярко-синие глаза и текла по щекам, смешанная со слезами. Только в тот раз лицо её горело гневом, решимостью, негодованием. Сейчас оно выражало растерянность, беспомощность, испуг.

— Что со мной, Маркос? Я ослепла, да?

В синеве её глаз, в неестественно расширенных зрачках играли посторонние золотые огоньки: переливались, кружились, образовывая золотистое бельмо.

— Я принесу твою сумку. Там лекарства, — произнёс Марк и, отпустив её руку, побрёл как одурманенный.

— Маркос! Куда ты?! — в её крике прорвалось отчаяние.

— Я здесь. Я только…

— Не уходи!

— Я не…

— Прошу тебя, не оставляй меня!!!

Она попыталась последовать за ним, споткнулась и едва удержалась, раскинув руки как на краю обрыва.

— Не бросай меня…

— Я только…

— Маркос!

— Только принесу твою сумку! — громко прокричал Марк. Ему пришлось вернуться, обнять хранительницу за плечи и усадить на камень. — Никта, послушай: ты ослеплена. Я уверен, что это временно. В твоей сумке есть лекарства. Наверное, там и для глаз что-то есть. Она недалеко, наверху, где мы расстались с Лейной и остальными.

Её трясла мелкая дрожь. Из широко раскрытых глаз не переставали катиться крупные алые слезы. Бледные щёки уже были сплошь в кровавых бороздах.

— Правда? Ты вернёшься? Ты не уйдёшь?

— О чём ты, как я могу уйти! — Марк придал своему голосу немного возмущения и, кажется, это её чуть-чуть успокоило.

— Да, да, в сумке есть мазь… Лесное Воинство… они умеют готовить лекарства от магических ран. Да, принеси, только возвращайся скорее, слышишь?

Марк метнулся со всей резвостью, какая только осталась в его ногах после жаркой схватки.

«Что же теперь делать?.. — цепкой хваткой впилась в голову мысль. — Что, если мазь не поможет? Луч был боевой, направленный для убийства, а не для временного ослепления. Чудо, что она вообще жива».

Наверху он застал следы жаркой битвы. На горячих камнях валялись несколько трупов скальных дхорсов. Марк увидел истыканный странным обсидиановым оружием свой вещевой мешок, рядом — цепочку алых капель на камнях.

«Человеческая кровь! Кто-то из наших ранен, — Марк огляделся вокруг, но нигде не увидел ни Иоласа, ни Лейны, ни Эльмики. — Это хорошо. Наверное, они уже в кулуаре, на пути к гребню».

Вернувшись, Марк застал хранительницу на коленях. Зажав в руках меч, она что-то сбивчиво шептала.

— Кто здесь?

— Это я. Вот, держи, Никта.

Она отпустила меч и начала беспокойно шарить в тряпичной сумке. Резко выхватила деревянный сосуд, откупорила и жирным мазком отправила себе в глаз зеленоватой мази.

Раздался мучительный стон: Марк поморщился. Никта простонала снова, втирая мазь уже во второй глаз. Всегда терпеливая и устойчивая к боли она не могла сдержаться сейчас.

— Я буду рядом, — произнёс Марк, но она его не услышала.

Вокруг не было ни души. Только остробородый маг света оставался лежать на земле. Марк подобрал его посох с разбитым кристаллом. Теперь эта сломанная магическая вещь годилась лишь для опоры путнику.

— Никта, слышишь, надо уходить, — Марк присел к ней, лежащей ничком, и положил руку ей на затылок. Спина её чуть вздрагивала.

— Куда? — апатично спросила она.

— Магов было шестеро, помнишь? Двое остались внизу. Они могут прийти на смену тем, кого мы победили. Понимаешь? Я не справлюсь с ними один. Нужно подниматься к нашим. Идём. Давай, я помогу.

Ему пришлось с силой поднять её на ноги.

— Будешь держаться за меня. Ты хоть что-нибудь видишь?

В её глазах, измазанных зеленоватой мазью, по-прежнему играли золотые огоньки. Всё ещё сочились кровавые слёзы, правда, уже не так обильно.

— Ничего. Пустота. Мрак. Мазь не помогает. Наверное, у меня больше нет глаз, — заключила хранительница чуть слышно.

— Никта, ни одно лекарство не помогает мгновенно. Надо подождать. Помнишь, в Амархтонской битве сотни воинов попадали под ослепляющие лучи, а всего через час вновь начинали видеть…

Марк сознательно упускал, что тогда маги Тёмного Круга использовали всеобщее заклинание Ослепляющей Гордости, которое лишало зрения лишь на короткое время. Сейчас же заклятие, сразившее хранительницу, было совершенно другого рода.

— Заклятие Тысячи Солнц, — прежним ровным голосом сказала Никта. — Смертельное заклинание магов стихии света. Оно умерщвляет всё, чего касается. Заденет руку — рука будет навсегда мёртвой, попадёт в сердце — сердце остановится. Я сумела удержать заклятие только наполовину. Оно не дошло до мозга. Но убило глаза.

Марк стоял с её сумкой на плече, поддерживая хранительницу под руку. Она нашла в себе силы победить отчаяние. Помешательство отступило. А потому нет никакого смысла пытаться её обнадёжить. В природе магии и магических ран хранительница разбирается гораздо лучше его.

В стороне послышался шорох. Остробородый маг пошевелился, озираясь вокруг.

— Кто там? — голос Никты заледенел.

— Это маг света. Очнулся. Он нам больше не опасен…

— Подведи меня к нему, — приказала хранительница сквозь зубы.

— Что ты собираешься сделать? Нам надо спешить, — сбивчиво заговорил Марк, глядя на её побелевшие от напряжения пальцы, сжимающие рукоять меча.

— Подведи меня к нему! Сейчас же!

Этому гневному тону Марк не мог противиться. Медленно переступая через камни, он повёл её. Она спотыкалась, при этом впиваясь пальцами в его руку.

— Никта, это ничего не изменит…

Она его будто не слышала.

Остробородый маг со сбитой чалмой оказался низеньким лысоватым стареющим человечком. Едва взглянув на окровавленное лицо Никты, он всё понял, и глаза его нервно сузились. Руки зашарили по мелким камешкам, но его золочёный посох был в руках Марка, и защититься ему было нечем.

Видимо, Никта услышала, где он лежит и, отпустив Марка, присела рядом. Маг зажмурился, как жмурятся обречённые, не в силах смотреть в глаза неминуемой смерти.

— Кому ты служишь? Отвечай!

Маг закрыл глаза и отвернулся, тяжело дыша.

— Говори. Кто тебе приказал преследовать нас? — рука хранительницы легла на его грудь.

— Мы должны были арестовать вас и доставить в Мелис, — хрипло ответил остробородый. — Убивать было приказано лишь в том случае… если арестовать не удастся. Мы были вынуждены…

— Ложь, — угрожающе прошипела хранительница. — Я знаю, что ты из Жёлтого Змея. Я много слышу о вашем сообществе в последние дни. И хочу, наконец, узнать: что вам нужно от меня и Маркоса?

Остробородый напряжённо молчал. Давние рубцы от кинжала на его щеке и подбородке свидетельствовали, что боевой опыт он получил не вчера.

— Ты думаешь, что молчанием чего-то добьёшься? — Никта искривила губы в злой усмешке. — Но ты забываешь, что я и так могу узнать все твои секреты. Я буду просто задавать вопросы, а твой страх сам выдаст мне ответ. Итак, вам приказал следовать за нами тайный глава Жёлтого Змея, верно?

Остробородый беспокойно дёрнулся, дыхание его участилось.

— Меня не обманешь, колдун, я идеально читаю все твои чувства. Отвечай лучше сам: кто он? Кто этот проклятый Кукловод? Как его имя? Он некромант, не так ли?

Неожиданно маг вжал голову в плечи и напрягся изо всех сил. Жилы на его шее вздулись, лицо вмиг приобрело багровый оттенок.

— Что это с ним? — тихо спросил Марк.

Никта рывком разорвала халат на груди мага, и Марк увидел неестественно сильный пульс бьющегося сердца.

— Он ускоряет биение сердца, чтобы убить себя, — проронила хранительница с видимым равнодушием. — Смерть для него менее страшна, чем тайна его покровителя.

Марк проглотил ком. Во рту стало неимоверно сухо.

— Никта, ты… ты будешь сидеть и смотреть на это? — вымолвил он, с опозданием подумав, что слово «смотреть» тут неуместно.

По губам хранительницы пробежала затаённая усмешка. Эту её усмешку Марк очень не любил.

— Никта, может быть…

Она вдруг резким движением двух пальцев ударила последовательно в три точки на груди мага. Колдун глубоко вдохнул воздух, захрипел, закашлял, словно снятый с виселицы, и скрючился. Марк с облегчением вспомнил, что в Лесном Воинстве, как и в Школе рыцарей, обучают подобным приёмам, чтобы не дать вражескому шпиону остановить себе сердце.

Никта поднялась на ноги.

— Какой же ты маг света, колдун? Обвиняешь аделиан в узколобости, а сам меряешь всех одной меркой. Иди. Передай своему Кукловоду всё, что видел и слышал. Скоро мы сами узнаем о нём правду. Идём, Маркос.

Они пошли вверх, навстречу солнцу. Никта держалась одной рукой за руку Марка, другой — опиралась на посох с разбитым кристаллом. Из-за раны на спине, чехол с мечом ей пришлось повесить на пояс. Отдаляясь, Марк один раз оглянулся, заметив, что остробородый маг, уже отдышавшись, смотрит им вслед.

— Ты меня напугала, — признался Марк. — Я подумал, что ты хочешь убить или изувечить этого мага.

— Ты правильно подумал. Я действительно этого хотела, — проговорила Никта.

Поднявшись к тому месту, где совсем недавно прошла схватка с дхорсами, Марк обнаружил пробитый обсидиановым клинком бурдюк — весь запас воды ушёл в камни. Подобрав свой вещевой мешок, Марк выбросил из него всё лишнее, взяв взамен моток верёвки, брошенный Иоласом. Она могла пригодиться.

— Иолас оставил свой лук, — заметил Марк, решив, что только что-то чрезвычайное могло вынудить вольного стрелка бросить излюбленное оружие. — Наверное, он ранен.

— Надеюсь, им хватит ума, чтобы не ждать нас, а прямиком идти в Зелёную Идиллию, — проронила Никта.

Только сейчас Марк подумал, что он не знает здешних троп, а ему предстоит взбираться со слепой девушкой по опасным склонам, где шныряют хищные дхорсы и прочая нечисть.

Оглянувшись, Марк заметил появившиеся у подножия склона две фигуры. Кажется, двое магов, не участвовавшие в схватке, решили довершить начатое их собратьями.

— Поторопимся, Никта, — мягко произнёс Марк.


Глава тринадцатая. Благие намерения


(Белое Забвение)


Ветра не было. Скорее всего, в этих болотах никогда не бывает ветра, как не бывает зимы или лета. Один лишь туман, вязкая топь с узкими, как горная тропа, дорогами, по которым очень редко проходит путник.

Белое Забвение.

«Место, где грани между опасными мечтами и реальностью их воплощения очень тонки и размыты», — говорили мудрецы магов.

«Земля, где всё подчинено умерщвляющей силе греха», — учили аделианские священники.

«Нехорошее место», — говаривали люди попроще.

Немногие путники отваживались идти этой, самой короткой дорогой, соединяющей Мелис и Анфею. В основном это были аделианские рыцари и храмовые служители, для которых путь через Белое Забвение был своего рода испытанием веры, а ещё маги, ищущие в зачарованных туманах могущественный источник силы.

Мелфай намеренно выбрал эту дорогу. Он должен научиться преодолевать испытания, научиться вынашивать собственные тайные замыслы и двигаться к своей цели, а не играть под дудку магов или аделиан. Это желание наполняло всё сильнее, придавая шагам уверенной лёгкости.

Сквозь призрачную туманную дымку просвечивались одинокие деревья: страшные, безжизненные, обросшие густым мхом и лишайником. Сейчас, должно быть, полдень, но солнца не видно из-за царящего вокруг тумана. Можно легко сбиться с дороги, поросшей болотной травой, Мелфай то и тело проваливался в вязкую почву, когда отходил в сторону.

«Я пройду. Пройду это испытание! Я стану сильнее. И не позволю всем этим великим и могущественным играть моей жизнью!»

Он шёл быстро, постоянно оглядываясь по сторонам. Вокруг мёртвая тишина: ни пения птиц, ни кваканья лягушек, ни скрипа сверчков.

Его наполняли двоякие чувства. Мёртвые, зеленовато-белые топи его пугали, как пугает одинокого путника заколдованное место, обросшее страшными слухами. Но время от времени Мелфая будто окатывала тёплая обнадёживающая волна бодрости. В такие минуты в нём вспыхивало странное чувство, заверявшее его, что рядом с ним незримо идёт его могущественный охранитель. Настолько могучий, что даже Белое Забвение расступается перед Мелфаем, по его воле. Мол, иди смелее, юный миротворец-маг, и ничего не бойся. За тебя поручился мой давний друг. Никто тебя здесь не тронет.

«Четвёртый и Пятый миротворцы бесследно сгинули в этом месте, — думал Мелфай, — но ведь Седьмой прошёл этой дорогой и победил!»

Он слышал об этом в сказаниях. Но в них только воспевались подвиги, и ничего не говорилось о страшных последствиях похода Седьмого миротворца через Белое Забвение. Это Мелфай тоже понимал.

…Тут он остановился. Ему показалось, что впереди, в густом белом тумане проступает тонкая человеческая фигура.

— Ты очень смелый, Восьмой миротворец, — произнёс нежный девичий голос.

Мышцы Мелфая напряглись, рукоять меча на поясе, кажется, стала теплее. Страха не было — в этот момент юного мага вновь накрыла тёплая волна, уверяющая, что ему ничего не угрожает.

— Кто ты? Покажись! — крикнул Мелфай, в то же время не без удовольствия переваривая слова «смелый» и «миротворец».

И тут же его охватил волнующий трепет: лоскутки тумана сплелись, образовав прямо перед ним девушку. Эльмика! Ярко-серые волосы, серые глаза, лёгкие полупрозрачные одежды, завораживающе шевелящиеся на стройной фигурке! Порыв броситься и обнять это сводящее с ума тело был настолько силён, что Мелфай успел сделать шаг, прежде чем глас рассудка его остановил.

«Это искушение! И это не Эльмика. Просто призрак. Элементарный дух, вызванный чарами болот. Просто тварь, порождённая Белым Забвением. Тьма ведает что, но только не моя Эльмика!»

— К чему это шутовство? Я пока что могу отличить морок от яви, — выговорил юный маг с угрозой и негодованием. Вот, он стоит перед своей мечтой, перед образом удивительной девушки, в которую влюблён всем сердцем, а вынужден видеть в ней врага — какое чувство может быть мучительней?

— Я не пытаюсь тебя обмануть, — ответила призрачная девушка, улыбнувшись. Великие силы, и голос, и улыбка — до чего схожи! — Я всего лишь являю тебе тот образ, который ты носишь в своём сердце. Твою мечту, что так и не сбылась, но ещё может сбыться.

Девушка маняще протянула к нему тонкие руки.

— Обними меня, Мелфай. Обними, чтобы твоя мечта стала явью.

Голова закружилась. Теряя ощущение реальности, погружаясь в сладкий сон, в котором хочется остаться навсегда, Мелфай шагнул навстречу манящим объятиям.

«Ничего не случится… я только… Великие силы, до чего я люблю её!»

И в этот миг — вновь тёплая волна, но уже не ободряющая, а окатывающая тревогой. Берегись! Это ловушка!

Секунда, и Мелфай как будто вторым зрением увидел жуткое лицо с ядовитыми клыками и раздвоенным языком и змеиный хвост вместо ног…

— А-а-а-ах! — вырвалось дыхание. Мелфай отпрыгнул, неумело выхватив меч, так, что прорезал кожаный пояс. — Не приближайся, тварь! Не подходи, я зарублю тебя, как гадину!

Его трясло от ужаса и отвращения. Это существо, эта бестия жестоко обманула его, едва не затянув в погибель. Но ему было не до мести — кошмар наваливался теперь отовсюду. Со всех сторон из стоячего тумана послышались хлюпающие шаги, мелькнули неясные тени.

— С-с-с-с, ловкий человечиш-ш-ш-ка… догадалс-с-ся-таки… — зашипела женщина-змея, свиваясь в кольца перед прыжком. — Вс-с-сё равно ты умрёшь-ш-шь… Но в моих-х-х объять-ть-я-х-х ты умер бы в с-сладком с-сне, а так…

Мелфай затравленно пятился, выставляя меч перед собой. Он уже видел шныряющих вокруг грязновато-зелёных существ. Тощие, длиннорукие, сгорбленные монстры с продолговатыми шишкастыми черепами, покрытые водорослями как одеждой, обступали его со всех сторон. Не слишком сильны на вид, но их не меньше десятка. Наверное, они как шакалы вьются возле более сильного хищника, а то и помогают ему загонять добычу.

«На помощь! — хотелось кричать. — О, невидимый охранитель, где же ты?!»

Змееподобная тварь, ужасающе зашипев, прыгнула. Мелфай застыл с обезумевшими от ужаса глазами, как вдруг хищную бестию что-то шмякнуло в спину и разорвало. Ошмётки осклизлой плоти разлетелись вокруг, оросив болотную траву густой зелёной кровью. Толстый змеиный хвост — единственное, что осталось от болотной хищницы — упал Мелфаю под ноги.

…А в следующую секунду мимо него пронеслись стремительные потоки силы — он так и не понял, что это было. Шишкастые черепа ближайших к нему монстров взорвались, тела безмолвно попадали в траву. Остальные существа бросились врассыпную, трусливо визжа.

Мелфай стоял как окаменевший с мечом в руках, глядя вперёд, откуда появилось столь неожиданное спасение.

Вялый, несуетливый туман лениво зашевелился, пропуская сквозь пелену мужскую фигуру в тёмном толстом плаще, покрытым как будто изрядным слоем пыли. Шаги этого человека были уверенными и властными, как если бы он был хозяином этих кошмарных болот. Лицо его было скрыто под капюшоном.

В груди беспокойно ёкнуло. Мелфай вышел из оцепенения и вздрогнул, ощутив сильнейший магический дар этого человека.

— Я ждал тебя здесь, Мелфай, — сказал незнакомец, остановившись в нескольких шагах. — Не потому что следил за тобой, а потому что знал, что ты изберёшь именно эту дорогу. Единственное, чего я не мог ожидать, так это того, что ты поддашься чарам обычной ламии. Не думал, что ты можешь позволить мелким утехам затенить свою мечту.

— Откуда ты меня знаешь? — с лёгкой дрожью спросил Мелфай.

— Я обладаю даром читать людские мечты и судьбы. Я увидел тебя ещё в тот день, когда твоя мечта разгорелась настолько, что ты нашёл в себе силы покинуть родной дом и отправиться на её поиски.

— Кто ты?

— Тот, кто познал неизбежность смерти и скоротечность жизни.

— Ты некромант? — внутренне содрогнулся Мелфай.

— Тебе ли не всё равно, кто я, и какие цели преследую. Я здесь, чтобы помочь тебе дойти до твоей мечты.

Дрожащими руками Мелфай убрал меч за пояс, и пока он это делал, дрожь прошла. Теперь он явственно чувствовал, что этот человек, скрывающийся под толстым пыльным плащом, и есть тот невидимый охранитель, который незримо поддерживал его на всём пути через Белое Забвение.

Лукавить с ним бессмысленно. Надо говорить правду. Даже если этот человек — служитель абсолютного зла.

— Моя мечта — стать миротворцем.

— Я знаю, Мелфай.

— Это мечта родилась из моей веры… Я полгода учился у серых магов и многое переосмыслил… Но я по-прежнему верю в Путь Истины.

— Ты говоришь так, будто я требую от тебя отречься веры. Я не тот, кто предлагает силу в обмен на душу, как это бывает в сказках. Однажды я расскажу тебе свою историю, и ты поймёшь, почему я помогаю тебе. Пока же — просто доверься странному незнакомцу, повстречавшемуся на дороге.

Мелфай уже был совершенно спокоен, переживая приятное чувство безопасности посреди страшного болота, полного неведомых чудовищ.

— Ты только что спас мою жизнь, незнакомец. Но я и без этого доверился бы тебе. Если ты всё обо мне знаешь, тогда скажи: я на правильном пути?

— Ты идёшь дорогой, которую должен пройти каждый миротворец. Зелёная Идиллия, Храм Призвания, пророческое слово Эйренома. Это тоже путь к твоей мечте. Но путь миротворца — это тяжкий жребий. И многие искренние люди, твои предшественники в том числе, бросали всё и уходили в аскезу, духовно умерщвляя себя, потому что попросту изнемогали, будучи полем сражения своей мечты и тщетностью её исполнения.

Мелфай глядел на фигуру незнакомца и чувствовал нарастающее волнение — предчувствие бед и скорбей, которые ждут его впереди. Он никогда не задумывался об этом, но сейчас, перед лицом этого странного человека, он воочию ощутил немыслимые трудности, связанные с собственным даром.

— Избирая путь миротворца, ты поневоле наживаешь себе множество врагов. Даже из числа тех, кого ты раньше считал друзьями. Без огромной внутренней силы тебе не пройти и самой малости твоего пути. У тебя есть Логос и магический камень. Но меч и магия — это инструменты, а не сила. Сила — внутри тебя. Её нужно раскрыть. А для этого ты должен сделать выбор, который может показаться тебе тяжёлым.

Мелфай уже глядел в сторону, всматриваясь в зацветшую воду, и чувствовал там непрестанное движение, слышал, как вблизи шевелятся зыбкие воды. Ему вдруг представилось, что вся земля Белого Забвения — это один огромный чудовищный организм, с множеством щупальцев и языков, неустанно обволакивающих и пожирающих свою добычу. Возникло сильное, настойчивое желание повернуться назад и бежать до самого Мелиса.

Но нельзя. Это будет как раз тем выбором, которого ждёт враг. Побег — это поражение и забытьё. Выбор неизбежен. Через него проходил каждый миротворец. Только так можно победить Белое Забвение.

— Какой выбор я должен сделать? — невольно вымолвили уста.

— Раскрепостить силу, живущую в тебе. Силу, которая будет вести тебя к твоей мечте без устали и печали. Силу, которой не страшны усталость и сомнения. Силу, которая не позволит тебе свернуть на обочину и променять большую мечту на сытную похлёбку. С этой силой ты будешь полон рвения днём и ночью. Эта сила — твоя воля.

— Воля? — изумился Мелфай. — Простая человеческая воля?

— Простая. Человеческая. Воля, — с паузами повторил незнакомец. — Она сильнее всякой магии, всякого боевого мастерства. Даже боги считаются с ней.

— Как мне раскрыть её?

— Первую подсказку ты найдёшь в нитках, завязанных на твоём поясе.

Мелфай невольно сунул руку под халат, нащупав три заветные нити. Внутри всё взбудоражилось и загорелось. Мелфай почувствовал восторг от одной мысли про скрытую в нём мистическую силу.

Да, с этой силой он сумеет стать истинным миротворцем! Он положит конец вражде в Мутных озёрах. А может, и в Спящей сельве. Да! Его признают. В том числе и те, кто смеялся над ним и его наивными мечтами…

Но выбор… сумеет ли он совершить его? Отречься от Эльмики, от отца, от наставника Спуриаса, который для него — символ его веры… останется ли он прежним, не превратится ли в могущественного, но совершенно одинокого миротворца?

Он понимал, почему его выбор должен быть сделан именно здесь, на этом месте. Белое Забвение по-прежнему испытывает его. Его чары так или иначе скрепят судьбоносное решение Восьмого миротворца. И сделанного выбора не изменить, как не обратить вспять выплеснутую из ведра воду.

Пора принять решение. Мелфай медлил.

— Мне придётся навсегда забыть о них? — промолвил он.

— Мелфай. Ты всё перепутал. Тебе вовсе не надо забывать отца, отрекаться от веры и выбрасывать из сердца возлюбленную. Люби и верь, как любил и верил раньше. Твой выбор состоит лишь в том, чтобы эти привязанности утратили над тобой контроль. Чтобы ты мог свободно идти к своей цели, не будучи раздираемым между чувствами, тянущими тебя в разные стороны. Именно это внутреннее поле сражений стало причиной падения твоих предшественников.

Когда незнакомец закончил, Мелфай ощутил, что воздух вокруг стал необычайно разреженным. Такое бывает после сильного магического действия, которое рвёт на части не тело, а невидимые глазу духовные структуры.

«Так мне не нужно ни от кого отрекаться?! Хвала Всевышнему, конечно же, я согласен!»

Незнакомец в толстом пыльном плаще улавливал каждое его переживание.

— Отлично, Мелфай. Я знал, что ты сумеешь это преодолеть. Тебе не обязательно разрывать эти нити сейчас. Сделаешь это, когда окончательно осознаешь смысл своего выбора. И тогда, избрав силу, которой нет равных в этом мире, ты не будешь нуждаться в помощи всех тех, кто будет набиваться тебе в друзья, помощники и учителя. Ты сам добьёшься исполнения своей мечты.

— Я сам добьюсь исполнения своей мечты! — повторил Мелфай.

«Я сам добьюсь исполнения своей мечты!» — неуловимым отзвуком разнеслись его слова по мглистым землям.

Через минуту юный маг уверенно шагал на юг, к прекрасной долине Анфее, с чувством победного торжества в душе.

(Скалы Ящеров)


Сокол парил над Скалами Ящеров, провожая уходящий день. На самом гребне, откуда открывался вид на зелёные леса Анфеи, начинало холодать. Иолас лежал на спине, стиснув зубы, с ожесточением следя за иглой в руках Лейны. Закончив с серьёзной раной на животе стрелка, девушка молча сшивала глубокий порез на его голени. Оказывать помощь раненым она научилась в Лесном Воинстве.

— Вот и всё, — сказала Лейна, закончив. — Теперь тебе надо отлежаться недельки две.

— Желательно не здесь, — буркнул вольный стрелок.

Эльмика, морща лоб, смазала раны Иоласа мазью, пахнущей миндалём и алоэ.

— Где же Маркос и Никта? Мы ползли как улитки. Они должны были нас догнать.

Слова юной магессы повисли в воздухе. Наступали сумерки, а двигаться по опасным скальным утёсам в темноте было самоубийственно.

Иолас тяжело привстал, мужественно перенося боль.

— Внизу у Лунного леса есть небольшой посёлок. Туда можно спуститься часа за два. Оттуда нас довезут до Зелёной Идиллии… Надо только наших дождаться.

Лейна поглядела на измученного стрелка, на скалистый склон, откуда должны были прийти Марк и Никта.

— Эльмика. Ты сможешь свести Иоласа вниз? Тогда идите немедля. Я останусь ждать.

— Чего? Вот уж, удумала! — возмущённо хмыкнул Иолас. — Вместе поднялись, вместе и спустимся. Припасов пока хватает, — Иолас извлёк из полупустого вещевого мешка мешочек, где оставалось немного хлеба и сушёных фруктов.

— Ешь, плеонейка. И тебе, серая, негоже на одних эликсирах сидеть.

Лейна чуть кивнула, измученно улыбнувшись.

— Спасибо, Иолас. Спасибо за всё. Ты спас нас в этой схватке.

— Да брось ты. Мы все спасали друг друга.

Надкусив зачерствевший хлеб, Лейна обернулась назад к склону, открывающему вид на сухие скалистые утёсы.

Оставалось только ждать. И беречь воду.

* * *


Склон становился всё более крутым и обрывистым. До скалистого гребня оставалось часа два ходу — для двух здоровых людей. Однако миротворцу и хранительнице это восхождение давалось с большим трудом. Никта спотыкалась и падала ежеминутно, невзирая на зажатый в руке посох и помощь Марка. Отойдя подальше от места схватки, им пришлось остановиться, чтобы осмотреть себя. Марк кое-как обработал круглую рану на спине хранительницы — страшный кровоточащий ожог — и перевязал чистой тряпицей. Со своими ранениями он разобрался сам: в основном это были царапины, ссадины, ушибы, на вид ничего серьёзного, но внутри всё начинало ныть и неметь. Это сказывались последствия магических ударов.

На исходе дня, Марк, будучи на грани истощения, понял, что сегодня на гребень им не выбраться. Они остановились перед нависшим выступом, где зубчатая скала вертикально вздымалась на добрых тридцать локтей. По обеим сторонам — сыпучие склоны, где достаточно одного неверного шага, чтобы скатиться до самого низа.

— Почему мы остановились? — спросила Никта.

— Дальше придётся лезть по скале, — ответил Марк. Он подумал, что сбился с тропы. Иолас наверняка поднимался другим путём.

— Ты уверен, что это правильная дорога?

— Я уже ни в чём не уверен.

— Даже в том, что мы победили? — спросила Никта, снова попав в цель. Марк не ответил, хмуро возясь с верёвкой, но хранительница всё понимала без слов. — Ты всё никак не можешь поверить, что мы вырвались? Что победили судьбу, отведённую нам Кукловодом?

Вопрос хранительницы стал подтверждением томящего чувства, не дававшего покоя.

— Это не то будущее, за которое я сражался. Ты должна была остаться зрячей.

— Не вини себя. Ты бился как настоящий воин. И не поддался искушению принять силу Саркса, — Никта улыбнулась. — Я чувствовала всё, что происходило в твоей душе, Маркос. Мы вырвались, не сомневайся. Мы сумели изменить судьбу.

Марк понимал, что она чего-то недоговаривает. Возможно, просто пытается отвлечь себя от угнетающих мыслей о слепоте — от страшного осознания того, что отныне ей придётся навсегда забыть о своей мечте.

Он обвязал Никту верёвкой, конец которой закрепил себе за пояс и быстро полез наверх, без труда находя зацепы и отталкиваясь ногами от широких уступов. Ничего сложного, даже учитывая висящий за спиной вещевой мешок, меч, посох и сумку Никты. Выбравшись наверх, Марк очутился на большой пологой площадке, откуда вела узкая тропка к гребню. Хорошее место для ночлега. Марк не тешил себя иллюзиями, что им удастся пройти сегодня ещё хоть чуть-чуть. Он закрепил верёвку за большой валун, уперся ногами поудобней и крикнул:

— Давай, Никта! Только не спеши!

Никта долго ощупывала скалу, ища зацепы для рук. Марк с болью наблюдал за её неестественными слепыми движениями, в то же время понимая, что вытянуть девушку на верёвке у него, измученного и избитого, не хватит сил.

— Не спеши, Никта! У нас есть время! — крикнул он.

И тут же понял, что ошибается. Две фигуры снова показались вдалеке. Поднимались они не быстро, но уверенно.

…Но через секунду Марк увидел нечто такое, что заставило его забыть о преследователях. К скале, по которой медленно карабкалась Никта, подбиралась четвероногая тварь — ящер с колючим гребешком на спине и с массивным хвостом. Необычайная подвижность, проворство — несомненно это было животное, но тем не менее — опасный хищник. Плотоядно оскалив два ряда острых зубов, ящер легко полез по отвесной скале, цепляясь когтями за щели и трещины.

Никта стояла на маленьком остром выступе, нащупывая зацепку над головой, но приближение хищника тотчас ощутила:

— Маркос?! Что там?

Не думая, Марк рванул верёвку на себя и что силы потянул бешенными рывками. К счастью, девушка всё поняла и быстро заработала руками и ногами, хватаясь за скалу. В глазах у Марка потемнело от напряжения, мышцы рук, ног и спины свело в тугой узел; рывок за рывком он тянул хранительницу наверх.

Бессилие охватило его только тогда, когда хранительница оказалась у края выступа. Обхватив онемевшей рукой её за талию, Марк грубо рванул её и прижал к себе. Другой рукой он швырнул попавшимся под руку камнем в морду ящеру. Зверь возмущенно зашипел и спрыгнул вниз, сочтя добычу улизнувшей. Мысленно Марк возблагодарил Небеса: вздумай ящер померяться с ним силой, у измученного человека не было бы шансов.

Удерживая натуженной рукой девушку, Марк отполз подальше от опасного края. Никта прижималась к нему, тоже едва не теряя сознание от усталости.

— Спасибо, Маркос. Ты вытащил меня. Ты меня спас, — прошептала хранительница, не открывая глаз. После чего её руки разжались: она впала в забытье.

Марк долго не мог отдышаться. Внутри всё разболелось с новой силой — будь проклята эта боевая магия! Каково должно быть Никте, которой досталось в этом бою гораздо больше, чем ему. Собравшись с силами, Марк осторожно приподнял девушку и переложил её на расстеленный рядом плащ, невольно ощутив, какое гибкое и сильное тело он обнимает. Её слова его необычайно ободрили. Марк почувствовал себя на какую-то минуту счастливым. Возможно, Никта впервые признала его сильной личностью, а не вечно боязливым, вечно сомневающимся неудачником. Марк подозревал, что всё то время, пока они были вместе, он неосознанно добивался этого её признания. Добивался настойчиво, неотступно, именно от неё — девушки, к которой никогда не питал нежных чувств. Никта оставалась для него загадочной нимфой, высшим существом, но не человеком, не девушкой.

Вспомнив о преследователях, Марк снова обернулся. Две фигуры были ещё довольно далеко.

* * *


Никта пришла в чувство через полчаса — на Скалы Ящеров опустились сумерки. Марк поднёс к её губам флягу, и она сделала несколько блаженных глотков. Вода была на исходе.

— Позади двое магов. Скоро будут здесь.

— Я знаю, — ответила она шёпотом. — Я почувствовала их давно. Но из них только один маг…

— Что будем делать? — спросил Марк, после чего мысленно обругал себя: всё, хватит полагаться на хранительницу! Пришло время самому искать нужные решения.

— Уже стемнело, да? Они ведь не смогут подобраться к нам по скале ночью, — Никта усмехнулась с горечью. — Надо же! Отныне ночь — истинно моя стихия.

— Не шути так, — тихо сказал Марк. — Ты поправишься. В Анфее есть лекари… есть пророк Эйреном.

— Туда ещё надо добраться. Надеюсь, наши не станут нас ждать слишком долго. Сколько нам понадобится времени, чтобы выбраться на гребень?

— Думаю, завтра со свежими силами управимся за два часа.

— Значит, за четыре. Прости, я уже немного научилась воспринимать мир с темнотой в глазах. Мы тащимся как калеки. Впрочем, я теперь и есть калека.

— Никтилена, — произнёс Марк, смахивая кончиками пальцев с её щеки прилипший песок.

— Только без нежностей, Маркос, — прошептала хранительница упреждающе. — Ты же знаешь, я этого не люблю.

Марк смутился. По привычке он отвернулся, избегая её строгого проницательного взгляда.

— Ты очень странная девушка, Никта, — проговорил он. Сейчас ему не хотелось говорить ни о планах Саркса, ни о замыслах магов Жёлтого Змея. — Скажи, у тебя хоть раз завязались с кем-то отношения… хм, более близкие, чем дружественные?

Хранительница смущённо хохотнула.

— И почему всех вас интересует один и тот же вопрос!

— Ну, лично мне интересно, что ты ценишь в мужчинах.

Никта снова стала серьёзной.

— В Амархтоне меня полюбил один парень. Воин, молодой сотник из армии Южного Оплота. Удивительно, но я ответила ему взаимностью. Сама не ожидала. Не думала, что смогу полюбить кого-то после Илиара.

Она сделала паузу, и Марк вспомнил, как учитель Калиган рассказывал ему о дикой влюбленности четырнадцатилетней Никты в Шестого миротворца, который встретился с вечностью, так и не узнав о её чувствах к нему.

— Как его звали?

— Мегорий. Сейчас он, кажется, командует целой когортой. Но я полюбила его вовсе не за красоту, ум и мужественность.

— Чем же он тебе приглянулся?

— Тем, что полюбил меня не за красоту, ум и женственность, — хранительница снова рассмеялась, не желая говорить больше. — Потом наши пути разошлись. Вот и всё.

— Понятно, — кивнул Марк. В эту минуту он подумал о Лейне: увидел её небесного цвета глаза, длинные изогнутые брови, рассыпанные светлые волосы. Странное, смутное чувство, зародившееся ещё в Спящей сельве, заиграло вновь, как старая песня на новый мотив. — Скажи, Никта: а ты бы смогла полюбить такого как я?

Она не удивилась вопросу. Марк прислушался к её дыханию, подозревая, что она по-прежнему ощущает его чувства, хотя действие Силы Единства давно закончилось.

— Нет, Маркос. Ты уж прости, — её голос тёк легко, словно отплывающее облачко дыма. Кажется, она была рада этой откровенной беседе, лишённой беспокойных рассуждений о планах врага. — Буду честной с тобой, — она нащупала сумку и подложила её себе под поясницу, прислоняясь спиной к большому камню. — Ты никогда мне не нравился, Маркос. Разве что в редких случаях. Тщедушный. Нерешительный. Склонный оставаться в стороне, избегать решений. Даже когда ты поднабрался сил и опыта, ты был каким-то никаким. И не храбрец, и не трус вроде, а так…

— Ну, я тоже тебя не слишком обожал, — ответил Марк, не обижаясь, но чувствуя себя скверновато.

— Знаю: я самовластная, самоуверенная и не даю мужчинам шанса проявить себя. Да, я такая и уже не смогу стать иной. Может быть, потому так и случилось… — она немного помолчала. Марк хотел сказать что-то вроде «Нельзя терять надежду…», но она его оборвала: — Прости… я ещё не всё сказала. Когда я увидела, как ты поднялся ко мне на вершину титановых деревьев… и когда мы бились в Поединке Правды, я заметила в тебе новую силу. И эта сила не заёмная, не подаренная кем-то или чем-то, а взращённая в твоей душе из одного-единственного семечка, насаженного Творцом. И сегодня я снова увидела тебя иным. Ты взрослеешь, Маркос.

— Приятно слышать, — благодарно ответил Марк, как если бы услышал наивысшую похвалу.

— Большинство юношей, когда вырастают, не становятся взрослыми. Взросление у них — некий обряд: первый бой, первая победа, первая завоёванная девушка. Прошёл обряд — значит, взрослый. Ты не такой. Ты взрослеешь по-настоящему.

* * *


Ночь выдалась прохладной. Марк укрыл Никту походным одеялом, а сам завернулся в свой плащ и сомкнул веки. Тут же в уши полезли свисты и шорохи. Пробираясь в его полусон, они пугающе множились и ускорялись. Марк вздрагивал и просыпался, с тревогой вслушиваясь в шум ночного ветра. Рука лежала на рукояти меча, на случай если какая-то тварь попытается наброситься на них спящих. Хуже всего было то, что он ничего не знал об обитателях Скал Ящеров и не представлял, кого из хищников следует опасаться ночью.

«Сплю спокойно и не тревожусь, ибо Хранитель хранит мой сон», — вспомнилась кстати молитва странников перед сном.

Постепенно покоряясь сну, Марк вдруг ощутил приближение какого-то существа. Ощутил настолько сильно, что мгновенно проснулся.

Послышался лёгкий шелест, как будто по камням пронёсся ворох сухих листьев. Привстав, Марк вытянул голову и увидел длинную тень скального ящера. Острый гребень, массивный хвост — этот хищник был в полтора раза больше того, которого Марк видел вечером. Появившись откуда-то из темноты, он крался всего в двадцати шагах, двигаясь по крутому склону легко и бесшумно. Марк подумал, что если это существо встанет на задние лапы, то будет выше его вдвое. Но первое, что поразило Марка — это спящая Никта. Она давно должна была ощутить приближение опасного хищника!

Марк замер, опёршись на локти, и не шевелился. Ящер остановился ниже от него и теперь, опираясь на задние лапы и хвост, смотрел прямо в глаза, очевидно, решая, по зубам ли ему эта добыча.

«Держись, миротворец. Пока ты смотришь на зверя твёрдо и без страха, он тебя не тронет».

Откуда-то пришла уверенность, что ящер способен ощутить его беспокойство: испуганная добыча самая лёгкая — это примитивный мозг хищника улавливал чётко.

Ящер чуть присел, готовясь к прыжку…

«Не бойся. Это всего лишь животное. Животное — тебе не враг».

Марк медленно улёгся на прежнее место. Внезапно его осенило. Он слишком долго воспринимал этот мир как враждебный. Неизвестные существа были смертельно опасными лишь до тех пор, пока была неведома их природа. Когда он не знал, что перед ним за существо, воображение наделяло его ореолом угрозы, неизбежно превращая во врага…

Да, вот так и появились в Спящей сельве солимы! Навязчивое человеческое желание видеть вокруг себя злобных врагов превратило мирных существ в жестоких монстров с безжалостным взглядом — такова в этом мире сила людской вражды.

Глаза были закрыты, но Марк услышал, что ящер мотнул мордой и двинулся куда-то дальше, принюхиваясь к ночным запахам. Что, в сущности, этот зверь? Хищник, промышляющий на других ящеров, горных козлов и прочую живность.

Сердце бешенно колотилось. Но уже не от страха, а от возбуждения.

«Как же это у меня вышло? Я же ничего не сделал! Он просто почувствовал, что я ему не враг и не добыча, и убрался прочь. Неужели дар миротворца действует даже на животных?»

* * *


Его разбудила Никта, причём невольно. Дико рванувшись, она начала шарить руками по камням и хрипло дышать, как в приступе безумия. Марк обнял её за плечи и прошептал: «Не бойся, это всего лишь сон, всё хорошо». Хранительница смолкла и задышала ровнее.

— Мне снилась сельва. Высокая, прекрасная… Но солнце над ней вдруг взорвалось и всё погрузилось во тьму. Я пыталась проснуться… и боялась, что кошмар уже никогда не кончится. Перед глазами тьма. Вокруг — неизвестность. Силы Небесные, как люди с этим живут!

— Потерпи. До Зелёной Идиллии осталось не так много. Тебе там помогут. Помнишь Храм Призвания? Пророк Эйреном наверняка что-нибудь сделает.

Хранительница кивнула.

— Надо идти. Вода ещё осталась?

— Нет. И это ещё один повод идти быстрее.

— Хорошо, — Никта расправила свои многослойные одежды, скрепила волосы в хвост и взялась за посох. — Уже рассвело?

— Светает.

Наскоро собрав вещевой мешок, Марк уже привычно взял Никту за руку, как вдруг снизу у подножия скалы раздался знакомый голос:

— Эй, миротворец! Как ночка?

Никта сжала его руку. Она испугалась по-настоящему, как девушка, нуждающаяся в защите — необычно, неестественно для прежней Никты.

— Это Яннес. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

— Ясно чего: чтобы мы сдались на его милость, — зло прошептал Марк и подошёл к краю скалы.

Яннес стоял внизу. В сером халате, с колпаком на голове, опираясь обеими руками на посох, как старик. И, кажется, ухмылялся себе в бороду.

— Что тебе нужно, Яннес? — крикнул Марк с безразличием в голосе. Чуть поодаль он увидел и другого преследователя: этот был укутан с ног до головы в матерчатый плащ, скрывающий лицо и голову. Посоха у него не было.

— Спускайся. Поговорить надо.

— Я и тут тебя неплохо слышу, — сказал Марк, понимая, что пока его с Яннесом разделяет высота в тридцать локтей, можно ничего не бояться.

— Ладно, поговорим так, хоть это и несправедливо — ты выше, а я ниже, — прокряхтел Яннес старческим голосом.

— Говори быстрее, а то, видишь ли, мы спешим.

— Что, солнце поднимается? Верно, лучше поспешить. Через три часа начнётся жара, а воды у вас, как у дхорса жалости, не так ли? — Яннес кашлянул, точь-в-точь как ветхий старец, а затем заговорил своим обычным молодым голосом. — Ты зря повздорил с магами Жёлтого Змея, миротворец. Тебя не простят. До Зелёной Идиллии тебе не добраться. Возвращайся со мной в Мелис и стань под защиту Гильдии серых магов — это единственный способ спастись.

— Так ты предлагаешь покровительство? Очень благородно, Яннес.

— Я не желаю тебе зла. Да, когда-то мы враждовали, но времена изменились. Пришло время объединить силы. У нас общий враг, и он исходит из Туманных болот. Вернёмся в Мелис и всё обсудим, Маркос. Наши лекари восстановят зрение твоей сельвейке. Архимаг Кассиафат поможет разгадать замыслы некромантов, — Яннес раскинул руки, словно был готов заключить Марка в дружеские объятия. — Спускайтесь оба, Маркос. Я не предлагаю дружбу, ты в неё не поверишь, я предлагаю мир и союз.

Думая поначалу лишь о том, что бы такого обидного крикнуть в ответ, Марк неожиданно задумался. Ясное дело, верить в добрые намерения Яннеса нельзя, но почему бы не рискнуть? Если он не врёт, и серые маги могут вернуть зрение Никте, то такая цена, как плен не может быть слишком высокой.

«Он врёт! — отчётливо понял Марк. — Врёт бессовестно и нагло».

— Не растрачивай попусту красноречие, Яннес! Я прекрасно знаю, что ты хочешь сдать нас мелисским властям как виновников вторжения некроманта и тем самым отличиться перед Гильдией и городским советом. Ты ведь на место своего архимага метишь, Яннес. После поражения у «Морского конька» позиции Кассиафата в Гильдии пошатнулись. Ты выбрал очень удачный момент для своего возвышения.

Серый маг стиснул зубы в коварной усмешке.

— Надо же, какая осведомлённость! Только не говори, что сам до всего додумался. Эльмика выболтала, да? Продажная крыса Кассиафата!.. Что ж, Маркос, тогда я скажу проще: или ты сдашься, и мы отправимся в Мелис как добрые попутчики, или я поволоку тебя в сетях вместе с твоей слепой кошкой!

— Интересно, как ты собираешься это сделать? — Марк притворно усмехнулся, стараясь не выдать нарастающую злость.

— Нас двое, ты один. Посох и меч против одного меча — расклад не в твою пользу, верно? — Яннес говорил, посмеиваясь, уверенный, что добыча зажата в угол. — Ты ведь не станешь принимать в расчёт свою хранительницу, а, миротворец?

Никта стояла за спиной, опираясь на посох. Марка охватывала ненависть, он чувствовал, что не может ни погасить её, ни перетерпеть.

— Оставь его, Маркос, — проговорила Никта. — Разве не видишь, что он, сам того не ведая, играет на руку Сарксу?

Марк мучительно сжал зубы.

«Святой и Всемогущий, неужели я шагу не могу ступить, чтобы не исполнить волю своего Саркса?!»

— Ты права. Пойдём отсюда. Пусть делает, что хочет.

Они двинулись вверх к манящему гребню, за которым начинался спуск в цветущую Анфею, казавшуюся сейчас такой далёкой и нереальной. Марк с воодушевлением обнаружил, что Никта стала двигаться чуть быстрее, в её движениях появилось больше координации.

— Ты начинаешь что-то видеть? — спросил он с надеждой.

— Нет. Я начинаю чувствовать: где камень, где песок, где обрыв… Знакомлюсь с новым тёмным миром.

Марк молча сжал зубы. Если Никта начинает осваивать навыки слепца, значит, она готова смириться со своей слепотой. Этого нельзя допускать. Скорее, скорее к пророку! Храм Призвания казался Марку небесной обителью, спасением от всех бед.

Двое преследователей стали приближаться быстрее, чем рассчитывал Марк. Ежеминутно оглядываясь, он невольно замедлял шаг и спотыкался. Наконец, измученный, обливаясь потом, он остановился.

— Нам не уйти.

Никта стояла рядом, не отпуская его руку.

— Что ты собираешься делать?

— Уж конечно не молить о пощаде.

Две фигуры неуклонно приближались. Без ликования и напыщенной бравады, а деловито, как работники, уверенные, что свою работу они всё равно выполнят. Марк почувствовал, что именно эта беспечность врагов его и злит.

— Я помогу тебе, — хранительница заговорила приглушённо. — Только разговори их, чтобы я точно знала, где они стоят.

Марк сбросил вещевой мешок и неторопливо вытащил из-за пояса меч. Во рту всё пересохло, сильно хотелось пить. Внутри по-прежнему всё болело — сказывались последствия боевой магии. Всё это, вместе с невероятным эмоциональным истощением приводили его в состояние, близкое к апатии. Марк заставил себя сжать меч, и собраться с силами.

— Я же говорил, что расклад не в твою пользу, миротворец, — ехидно усмехнулся Яннес. — Однако, как я погляжу, ты всё ещё хочешь драки. Жаль, я рассчитывал на твоё благоразумие.

— Начинай, — сухо бросил Марк, застыв в антимагической стойке.

Яннес направил на него кристаллический наконечник посоха.

— Как угодно. Начнём с самого простенького, что ли… Ди-и-инами-и-ис пне-е-евма!

Злость вопреки ожиданиям не придала Марку сил. Защита от магии — наука тонкая и изящная, пожалуй, ещё более сложная, чем атака боевыми заклинаниями. Отразив клинком сгусток магии, Марк неловко отшатнулся и упал на спину. Руки его затряслись и задрожали, плохо слушаясь.

— Уже? Что-то быстро ты выдохся, миротворец, победитель черного дракона! — с издевательским пафосом отпустил Яннес. — Может быть, немного огонька тебя подбодрит? Те-е-е…

Серый маг не закончил заклинания, потому как просвистевший кинжал ударился о камень возле его ноги. Яннес обернулся к Никте с язвительной усмешкой.

— О, надо же, лесная нимфа хотела мне коленку подрезать! И что бы вы думали, промахнулась! Это с десяти шагов-то, ай-ай-ай!

Поток горячего воздуха сбил её с ног и шмякнул лицом в мелкий известняк. Бессильно оттолкнувшись руками, Никта попыталась встать, но новый удар заклятия пришелся ей в спину, задев полученную вчера рану. Девушка вскрикнула, распластавшись на камнях.

Марка захлестнула ярость — новый приступ жжения в груди. Это было единственное чувство, сумевшее поднять его на ноги. Яннес ликовал, но его молчаливый спутник с закрытым лицом стоял неподвижно.

— Оставь её! Я ещё на ногах!

— Вот незадача! И на что же ты надеешься, богобоязненный аделианин? На чудо? Конечно, на что же ещё рассчитывать трусливым бездарным слабакам! — язвительная усмешка сползла с уст Яннеса. Серый маг стал озлобленно серьёзным. — Ты проиграл, Маркос. А знаешь почему? Потому что ты был неудачником изначально! Ты надеешься на какую-то высшую силу, рассчитываешь, что, добросовестно исповедуя некую мораль, ты получишь воздаяние от своего божества и победишь, верно? Но я плюю на твою мораль! Она — всего лишь утешение для бездарей и слюнтяев, которые пускают слюни в мольбах и поклонах и тешатся, что добренький дедушка с неба их защитит. Но однажды наступает прозрение. И рушится вся эта высокопарная чушь, которую вы называете Путём Истины — этот жалкий самообман, порождённый ленью трудиться над собой, тренировать тело, изучать, постигать, достигать! Вы хотите убежать от самих себя, от своих желаний, которые считаете греховными, но только ещё больше загоняете себя в клетку своего убогого ума и сопливой морали!

…От невидимого толчка в грудь Марк повалился, выпустив меч. Не успев прийти в себя, он увидел, как сотворённый Яннесом воздушный бич ударяет Никту по плечу — хранительница снова падает, беспомощно раскинув руки.

— Вставай! — приказал Яннес. — Куда подевалась твоя храбрость?! Ты же сам хотел драки, вставай же, ничтожество!

Сила, сила, сила, где же взять тебя, у кого почерпнуть?!

«Ты знаешь, где».

«Нет, нет, остановись, миротворец! Не думай об этом! Ни ваши жизни, ни ваша честь не стоят ТАКОЙ ЦЕНЫ!»

То, что происходит сейчас — было задумано тайным Кукловодом! Никта была права: Яннес тоже исполняет волю Саркса! Скорее всего, неосознанно.

Злоба и ярость угасли. Жжение в груди прекратилось. Опираясь на меч, Марк смотрел в лицо серому магу, видя уже не врага, а просто озлобленного парня, издёрганного борьбой за власть и самовозвышение.

— Довольно, Яннес, — выговорил он. — Хватит, ты победил. Мы проиграли. Давай остановимся на этом…

Яннес застыл с каменным выражением лица. Затем рука его медленно направила наконечник посоха Марку в лицо.

— Вот как ты заговорил! Куда подевалась вся твоя отвага, воин Спасителя?

— Я не хочу вражды, Яннес. И тебе ни к чему наживать себе новых врагов. За что ты меня ненавидишь? За давнее поражение на Светлой Арене? Ты мог бы отыграться. Хочешь, когда всё уляжется, я вернусь в Мелис, и мы посостязаемся снова?

— Что ты мне зубы заговариваешь, зануда? — со злостью засмеялся Яннес. — Мне нет нужды с тобой состязаться. Я уже победил тебя. И теперь мне осталось лишь притащить тебя в Мелис, как придорожного разбойника.

— Ты же понимаешь: если бы нас не измотали маги Жёлтого Змея, у тебя бы ничего не вышло. Чего стоит такая победа?

— Если бы да кабы… Пустая болтовня! Где бы мы ни встретились, в каком состоянии ты бы ни был — ты всё равно проиграешь. А знаешь почему? Ты не умеешь ненавидеть. Тебя не унижали, не растаптывали твоё достоинство. Тебя лелеяли и оберегали, ты ничего не добивался своими силами. А меня взращивала моя ненависть. И только она… Впрочем, к этому разговору мы ещё вернёмся. А пока, позволь я обездвижу твои руки, чтобы ты не рыпался. Аф-ферио…

«Вот и всё, — пронеслась угасающая мысль. — Столько пройти, так измучиться, столько перенести, и в одном шаге от спасительного берега попасться какому-то…»

…Яннес так и не закончил заклинание. Тяжёлый кулак его соратника увесисто ударил его в лицо. Нелепо ахнув, серый маг отлетел в сторону и свалился на камни. Не успев опомниться от неожиданности, Марк досмотрел, как человек снимает повязку со своего лица, сдёргивает рывком капюшон, и чуть не выронил меч.

— Сурок?!

Широкоплечий парень с хитрющими глазами утёр мокрое от пота лицо. Наёмник морфелонского войска Дубового Листа, тайный шпион Сарпедона по имени Севрисфей, был самым последним человеком, от которого Марк мог ждать помощи.

Сурок решительно подошёл и взял на плечо вещевой мешок Марка.

— С таким врагом, как серый маг, единый довод — твой кулак! — бросил он рифмованную пословицу, придуманную не иначе как в казармах Сарпедона. — Идём, Маркос. Яннес, как я погляжу, ещё с полчасика здесь отдыхать будет.

Марк убрал меч, ещё не веря в неожиданное спасение. Сурок вновь показался ему простым грубоватым парнем из морфелонской провинции, словно не было ни предательства, ни поединка с Лейной, ни попытки похитить Мелфая.

— Зачем ты так? — произнёс он, поглядев на лежащего без чувств Яннеса.

Сурок в это время уже помогал Никте встать на ноги, и расценил вопрос на свой лад.

— В смысле, почему я его сразу не приложил? Всё никак не мог выбрать момент. Он не слишком мне доверял, этот колдун, и постоянно поглядывал в мою сторону. Пришлось дождаться, когда он раззадорится и потеряет бдительность. Извини, что заставил потерпеть… Ты как, хранительница?

Никта, пошатываясь, опёрлась на посох.

— Откуда ты здесь, Сурок?

— Ну, вкрасться в доверие к серым было не так сложно: достаточно было сказать, что я из Сарпедона. Наши нередко имели дела с Гильдией серых.

— Выходит, с серыми ты был более искренним, чем с нами, — произнёс Марк, сам не зная, какое чувство хочет выразить.

Сурок покачал головой.

— Не обижайся, Маркос. Я был честен с тобой. Помнишь, ещё в Морфелоне я сказал, что не стану говорить о том, кто я. У нас с тобой одна цель. Ты идёшь к ней своей дорогой, а я своей.

— Вот только с Лейной неприятность вышла, — буркнул Маркос.

— Да, нехорошо получилось. Но это была случайность. Она первой напала. Я защищался.

Марк не ответил. После всего, что он испытал в последние минуты — гнев, злость, искушение, беспомощность, боль, отчаяние — у него не осталось сил испытывать какие-либо чувства, кроме желания покоя. Манящий образ чудесной Анфеи и Храма Призвания вновь всплыл перед измученными глазами.

— Вас был целый отряд. Куда делись остальные маги? — спросила Никта.

— Ты о дружках Яннеса говоришь? Струхнули как зайцы. Как только нас догнали маги Жёлтого Змея и приказали убираться в Мелис, все серые так и сиганули назад. Кроме Яннеса, у которого желание поймать Маркоса пересилило трусость, ну и меня, само собой. Поехали мы за жёлтыми потихоньку, невзирая на их угрозы. Правда, когда те бросились за вами в гору, Яннес приказал не спешить, а дождаться, что из этой схватки выйдет. Ну и вскоре дождались мы отделанных вами желтозмеевцев. Старший из них всё твердил, чтобы мы не смели за вами идти, но разве Яннеса уговорами остановишь? Слишком ценный ты для него трофей, с каким и в Мелис возвратиться не стыдно.

— Мотивы Яннеса мне известны, — сказал Марк, вопросительно посмотрев в глаза Сурка. — А что нужно тебе?

— Известно что: Мелфай был и остаётся моей целью. Ещё в Морфелоне, когда я донёс своим старшим, что нашёл Седьмого миротворца, мне поручили следить за тобой. Позже, когда ты на поиски Восьмого отправился, мне приказали не отрываться от тебя ни на шаг. Я должен был убедиться, что Восьмой миротворец существует, а убедившись — доставить его в Сарпедон. А уже в Мелисе меня нашёл известный тебе эмиссар Сильвиры по имени Радагар. Он-то и подсказал мне, где живёт Мелфай. Само собой, он сделал это для того, чтобы я рассказал тебе, а ты — вытянул Мелфая из Дома Гильдии и установил, подлинный он миротворец или шарлатан. Ну, я думаю, ты сам уже обо всём догадался. Когда я понял, что Радагар врал мне, и вместо предоставления Мелфаю свободы выбора, хочет забрать его в Амархтон, я решил спасать парня. В смысле — доставить в Сарпедон, как мне было приказано. Вот и все мотивы, Маркос.

— И что теперь, Сурок? — спросил Марк, недолго помолчав. — Пойдёшь с нами дальше? Я признателен тебе за то, что ты спас нас от Яннеса… но будет лучше, если наши дороги разойдутся прямо сейчас.

Сурок усмехнулся.

— Сейчас? Когда за тобой охотится Жёлтый Змей и неведомый некромант, а у тебя на руках слепая девчонка? Великолепный тактический расчёт, ничего не скажешь! Слушай, Маркос, я уже слегка поумнел: второй раз я не стану пытаться утащить Мелфая силой. Пусть сам решает, с кем ему быть. Но для начала надо его догнать. У нас ещё есть шанс настичь его в Зелёной Идиллии. Если упустим, то не сыщем его потом во всей Каллирое. Кстати, где остальные?

— Ждут нас на гребне, — отвлечённо ответил Марк.

— Тогда чего мы тут стоим? Вперёд!

В эту минуту Марк смотрел на лежащего без чувств Яннеса. «Подлый колдун получил по заслугам!» — взыграло внутри торжество справедливости, ликующее чувство победы, но уже через секунду Марк усилием воли изменил свой взгляд. «Победа? К таким ли победам я призван? О, Всевышний, возможен ли путь миротворца, на котором не будет ни победителей, ни побеждённых?!»

— Мы не можем его здесь бросить, — произнёс он сухо. — Тут полно хищников.

Сурок поглядел на Марка, как на полоумного.

— Сдурел? Помогать ему собрался? После той травли, какую он тебе устроил? Брось, что тут с ним станется? Очухается да домой потопает…

Но Марк уже склонился над своим неудачливым преследователем. Пара пощёчин и брызги пахучего питьевого эликсира, обнаруженного на поясе мага в деревянном флаконе, возымели действие. Яннес заворочался, с кряхтением сел на камень и обхватил голову руками. Затем, придя в себя, он поочерёдно поглядел на Марка и Сурка ядовитым взглядом своих маленьких глаз.

— Чего уставились? Теперь довольны? Негодяи, какие негодяи!

— Вот как? А себя ты, видать, считаешь поборником добра и справедливости, — съехидничал Сурок.

Марк оставался серьёзным.

— Я буду доволен, если на этом месте мы прекратим бессмысленную вражду, Яннес. У нас с тобой и так хватает врагов, чтобы мы воевали ещё и друг с другом.

Яннес, касаясь пальцами огромного кровоподтёка на правой скуле, поднял взгляд и неожиданно захихикал со стариковским кряхтением.

— Хорошо сказано, миротворец. Внушает доверие твой высокий слог. Да только не к месту сие краснобайство, Маркос. Нет у меня с тобой никакой вражды. Ты мне нужен был лишь для того, чтобы обставить старика Кассиафата на сборах Гильдии… А так, раз уж всё сложилось против меня… делай, что на ум взбредёт, мне нет дела до твоих подвигов.

Марк удовлетворённо кивнул.

— Для начала я рад и этому.

Яннес поднялся, подобрав свой валявшийся в стороне посох. Когда пальцы его сжали гладкое дерево, Сурок насторожился, но Марк уже точно знал, что Яннеса можно не бояться.

— Вы ведь за Мелфаем гонитесь, так ведь? Пожалуй, я с вами пройдусь за компанию. Хочу сказать юнцу пару слов в напутствие.

Марк не возражал. Он чувствовал надлом в душе серого мага и даже в какой-то мере сочувствовал ему, хотя несколько минут назад был готов изрубить на куски.

— Как Мелфай попал к вам в Гильдию? — спросил Марк, когда все вместе двинулись наверх.

— Кое-кто из Жёлтого Змея подсказал мне, где его встретить, — прошамкал по-старчески Яннес. — Мелфай — это эксперимент Кассиафата и Жёлтого Змея. Я мало знаю подробностей, а то, что знаю, ты от меня не услышишь. Скажу только, что мне было поручено воспитать из Мелфая серого мага.

— И тебе это удалось?

— Можешь не сомневаться, — с напускной горделивостью ответил Яннес. — Теперь Мелфай — настоящий серый маг!

— Если не в плане магического мастерства, то в плане жизненных ценностей, — догадался Марк, уловив его колкую интонацию.

Яннес только усмехнулся с гордостью за бывшего подопечного.

Когда они вышли на гребень Скал Ящеров, у Марка возникло чувство, будто он грезит — настолько несбыточной казалась ему цель выбраться наверх. Фигуру Лейны в белой рубашке и холщовых штанах он узнал сразу. Воительница увидела их издали, и Марк почувствовал её удивлённый взгляд: она ещё не понимала, почему движения Никты так неестественны и что здесь делает предатель-Сурок. Эльмика в свою очередь недоумённо застыла, увидев Яннеса. Иолас, похоже, спал.

Когда они подошли, Лейна бросилась обнимать Никту, тихо всхлипнув. Хранительница что-то шепнула, но Марк её не услышал. Сбив дыхание на быстром подъёме, он присел на прогретый известняк.

Иолас сонно разлепил веки и чуть приподнялся, тараща глаза на пополнившийся отряд.

— Маркос, ты что, всю серую гильдию за собой потянуть удумал?

— Вашему миротворцу дай волю, так он посвятит в аделиане магов всех цветов и соцветий, — язвительно проговорил Яннес. С Иоласом его связывало давнее соперничество в состязаниях на Светлой Арене. — Удивляюсь, что он Амарту не прихватил в свои героические странствия.

— Амарта мертва. Радагар убил её, — сообщил Марк, не в настроении слушать эти остроты.

— На твоём месте я бы не был так убеждён, миротворец, — поморщился Яннес. — Радагар любит приврать о своих смертоносных искусствах. Тело Амарты не нашли, это я точно знаю.

Иолас в это время вглядывался в лицо хранительницы, щурясь от солнца.

— Что у тебя с глазами, Никта?

— Слепота, вызванная заклятием Тысячи Солнц, — с улыбкой пояснила Никта.

— Ого! Вот это совсем не славно, — Иолас удручённо покачал головой. — Надеюсь, мы найдём в Зеленой Идиллии толковых лекарей?

— Ты-то сам как?

— А, ерунда, в животе дырку сделали. Хорошо хоть не завтракал. Клинком в живот натощак — одно удовольствие, — Иолас захохотал, как настоящий ратоборец, который скорее умрёт, чем признает, что его раны серьёзны. — Хотя отлежаться не помешало бы. Выкладывай, как вы там с желтозмеевцами управились, да потопаем. Вниз уже полегче будет.

Пока Марк рассказывал о своих с Никтой злоключениях, Эльмика угостила всех эликсиром, утоляющим жажду. Густой, необычайно терпкий сок Марк распробовал лишь с третьего глотка, так как во рту всё пересохло. Сильнее самого крепкого вина, эликсир моментально ударил в голову: перед глазами поплыли красные пятна, в животе забурчало. Но всё-таки жажду этот напиток утолял.

— Я не знаю, чего добиваются маги Жёлтого Змея, — признался Марк. — Знаю лишь то, что они очень не хотят, чтобы мы догнали Мелфая. Он очень ценная фигура в их замысле.

— Тогда чего мы сидим? — приподнялся Иолас. — Главное вниз спуститься, там посёлок, можно повозку нанять.

Эльмика в это время пристально глядела в сверкающий на солнце кристалл своей магической трости.

— Я чувствую Мелфая. Он вышел из Белого Забвения. И направляется к Зелёной Идиллии. Мы ещё можем догнать его. Если поспешим.

— Должны успеть. Думаю, Мелфай задержится там больше, чем на пару часов, — сказал Марк и поднялся, подавая пример остальным.

— А ты не думал, Маркос, что будет, когда мы догоним Мелфая? — неожиданно спросила Лейна. — Все мы помним, чем это закончилось в прошлый раз, — плеонейка недобро глянула на Сурка. Потрёпанный, измученный вид светловолосой воительницы показался Марку фатально грозным.

— Не смотри на меня так, Айлейниэль. Ты же знаешь: у сарпедонцев любые поступки всегда имеют двойное, а то и тройное дно, — ответил Сурок, щурясь от тёплого ветра. Марк отметил, что сейчас Сурок совершенно не похож на того простачка, каким прикидывался в наёмничьем войске Морфелона. — Я ваш друг, но в то же время — воин Сарпедона и чту его устав.

— Ах, какая искренность! — вскинула голову Лейна. — Теперь мы знаем, что, по уставу Сарпедона, можно предавать друзей, когда того требует целесообразность…

— Я не предавал вас. Я не хотел той драки, ты сама начала, — заговорил Сурок, пытаясь оправдаться, но в голосе его чувствовался стыд. — Я должен был увести Мелфая в Сарпедон. Вырвать из паутины, в которую его заматывал Радагар и серые маги. Я просто исполнял свой долг перед королевством.

Девушка всплеснула руками, словно в изумлении:

— До чего необычен этот мир! Каждый раз, когда подлец совершает подлость, он заявляет, что исполнял свой долг!

— Я сожалею о том, что ударил тебя, Айлейниэль. И прошу твоего прощения.

Потрескавшиеся губы девушки растянулись в усмешке.

— Мне не трудно простить тебя, Севрисфей. Мне доводилось прощать куда более тяжёлые обиды. Но скажи: когда мы найдём Мелфая, ты и у него попросишь прощения?

— Да, — не задумываясь, ответил Сурок.

— И дашь слово, что не будешь снова пытаться увезти его в Сарпедон?

Сарпедонец выдержал напряжённую паузу.

— Не буду лукавить: я не могу этого обещать. Попытаюсь его убедить отправиться со мной добровольно, но что из этого выйдет…

Лейна тяжело вздохнула и глянула на Марка:

— Что скажешь, Маркос? Мы не можем двигаться дальше в таком составе.

Марк и сам понимал, какая судьба может постигнуть отряд, где каждый преследует исключительно собственные цели. Но это казалось ему не столь важным. Важно то, что надо спешить, пока не случилось нечто непоправимое.

— Почему ты молчишь? Не можешь решиться? — упорно настаивала Лейна. Слепота Никты, превратившая её подругу и наставницу в беспомощную калеку, сильно изменила плеонейку. Сейчас ученица Школы рыцарей казалась как никогда решительной и бескомпромиссной.

— Я не знаю, — устало произнёс Марк. — Я уже ни в чём не уверен. Каждый шаг — сплошная зыбкость.

Видя его состояние, воительница смягчилась, но в то же время в её небесно-голубых глазах загорелось чувство ответственности за беспомощную подругу и неуверенного в себе миротворца.

— В Школе рыцарей юга учат: если ты сомневаешься в своих поступках, значит, ты ставишь под сомнение свой путь и веру, — твёрдо проговорила Лейна.

— Не потому ли в Каллирое так много вражды и так мало понимания? — неожиданно для самого себя ответил Марк.

Лейна подняла изящные брови в удивлении:

— Ты хочешь сказать, что учителя Школы рыцарей заблуждаются?

— Я не об этом. Просто когда я вижу оболваненных воинственными идеями фанатиков, неважно, маги это или аделиане, сомнения в собственной вере кажутся мне большим достоинством, чем сама вера.

Губы плеонейки чуть выпятились в возмущении. Она собралась выпалить что-то в ответ, но тут Никта мягко положила ей руки на плечи.

— Он прав. Неистовая вера принесла этому миру больше страданий, чем все сомнения. Так что пусть сомневается.

Марк в это время глядел на себя в маленькое зеркальце Никты: разбитый лоб, ссадины на щеке, на носу и челюсти, оцарапанное ухо. Поворошив волосы, он нащупал на затылке засохшую кровь.

«Мелфая надо догнать. А дальше — довериться воле Всевышнего».

— Нужно держаться вместе. Это единственное, в чём я сейчас уверен, — сказал он негромко. — Идёмте.

Необычный отряд, состоящий из воинов-аделиан и серых магов, двинулся вниз.

* * *


Шли молча, спускаясь по крутому каменистому склону в прекрасную Анфею. Эльмика бодро перескакивала с камня на камень, держась впереди всех и избегая острых вопросов ступающего за ней Яннеса. Лейна теперь служила поводырём Никты, ведя её под руку. Марк и Сурок поддерживали под руки Иоласа: тот хоть и заявлял, что может двигаться сам, но постоянно терял равновесие от слабости.

— Вот скажи, Маркос, как должен поступить аделианин, когда сердце его разделено между друзьями и долгом? — говорил Сурок.

— Мог бы раскрыть мне свою тайну по дороге в Мелис, — ответил Марк, не желая сейчас ни оправдывать сарпедонца, ни обвинять.

— Эге, а знаешь, что со мной сделали бы в Сарпедоне за такую искренность? Восьмой миротворец — моё самое важное задание за все годы службы. Если провалю, меня ждут нечищеные конюшни где-нибудь в Унылой долине. Убирать конский навоз до конца своих дней, это знаешь ли… Ты вот часто твердишь о призвании, Маркос, так скажи: такую ли судьбу отвёл мне Всевышний?

— Не знаю, Сурок. Знаю только, что Путь Истины без тяжёлого перепутья невозможен.

Вскоре спуск стал более пологим, и Марк увидел зелень, покрывавшую скальные массивы. Трава, карликовые кедры, тисовые кусты — все они прекрасно чувствовали себя здесь, насыщаясь выбегающими из узких расщелин ручейками. Казалось, крепкие деревца растут прямо на камнях, разбросанных россыпью до Лунного леса, величаво покачивающегося внизу. Перед самим лесом пролегала дорога, огибающая весь этот огромный лесной массив, и, наверное, она должна была вывести на Старый торговый тракт, откуда рукой подать до желанной Зелёной Идиллии.

Вода! Марк с наслаждением черпал прохладную воду из ручья и пил из пригоршни, обливал лицо и голову. Весь кошмар казался позади. Травля закончились. Появившиеся деревца и живая тень от них, а не только от голых скальных зубов, создавали чувство безмятежного покоя. Лунный лес казался совсем близко, и запах хвои чувствовался повсюду: сочный, будоражащий. Здесь было по-весеннему тепло, а не жарко.

Умывшись, Марк огляделся. Лейна и Никта сидели рядом, предаваясь отдыху. Иолас, охая, смачивал свои раны мокрой тряпицей. Эльмика внимательно глядела вниз, будто что-то высматривая. Яннес, всё пытавшийся с нею заговорить, прекратил эти попытки и просто стоял, омытый прохладной водой, и бесцветные капли сбегали по его бородке. Сурок жадно пил, как конь после долгой скачки.

«До чего капризны дороги судьбы! — подумал Марк. — Друзья становятся врагами, враги друзьями, но в конце концов все тянутся к примирению. Может быть, путь миротворца не так уж труден, как это кажется в те минуты, когда видишь непробиваемую толщу людской вражды?»

К вечеру отряд обогнул Лунный лес и вышел на старую травянистую дорогу, ведущую в Зелёную Идиллию. Здесь было небольшое поселение анфейцев, промышляющих разведением коров и охотой. На всё селение была одна телега с двумя лошадьми. Её хозяин оказался покладистым и за пять динаров, предложенных Марком — небывало щедрую плату в этих краях, — охотно согласился отвезти завтра весь отряд в Зелёную Идиллию.

— Значит, выступим на рассвете? А сегодня нельзя? — спросил Марк. Несмотря на усталость, он готов был продолжать путь.

— Что ты, что ты, парень, куда на ночь глядя-то?! — замахал руками хозяин. — По ночам сельвархи лютуют. Утянут в лес — костей не оставят!

Угостив гостей парным молоком и хлебом, хозяин расположил всех на сеновале. Свалившись без сил на пахучее сено, Марк был рад, что внял хозяину. События последних дней довели его до полного истощения. В голове всё смешалось, перед глазами мелькали отдельно выхваченные из памяти картины: ходячие мертвецы, поднятые некромантом, Лейна, падающая на землю с разбитой головой, мёртвое тело старика Фабридия, жестокое лицо Радагара, смертельно раненая Амарта, погоня, скалы, дхорсы, золотые огоньки в глазах Никты, Эльмика, Яннес, Сурок… и наконец Саркс, скрывающийся в глубинах его сознания. А ещё — невидимый Кукловод, наблюдающий за каждым шагом Седьмого миротворца.

Марк чувствовал, что ему всё труднее понимать, где он поступил правильно, а где совершил ошибку. Если ему противостоит столь могущественный враг, возможно, некромант, повелевающий тайным магическим сообществом, то понять его планы и намерения будет очень сложно.

«А что, если Саркс прав, и любое моё действие служит его плану?» — тёмная, пугающая мысль упорно восставала в голове всякий раз, когда Марк задумывался о могуществе своего врага.

«Если так пойдёт и дальше, я перестану доверять даже голосу совести… И, может быть, в этом и состоит план Саркса! Запутать, окружить иллюзиями, ослабить и раскрыть для последнего удара. Впрочем, меня это не должно волновать. Пусть строит свои козни. То, что меня волнует — это судьба Мелфая. И глаза Никты», — решил Марк, засыпая.

* * *


Четверо боевых магов молчаливо сидели у подножия Скал Ящеров. Вид их был неважный. Заклинатель тьмы кутался в свои длинные чёрные одежды, как будто ему было холодно, хотя солнце стояло в зените, наполняя воздух жгучим зноем пустыни. Молодой длинноногий маг воздуха сидел на камне, обхватив голову, девушка в алых одеждах с запёкшейся кровью на высокомерном лице бессмысленно водила пальцами по каменистой земле. Остробородый маг света теребил бороду.

При появлении человека в мягком волнистом плаще пурпурного цвета они резко поднялись, с виноватой угодливостью склонив головы. Маг света, с трудом оторвав дрожащие руки от своей бороды, выступил вперёд.

— Наставник… всё пошло не так, — теперь дрожь пробежала и по плечам мага. Он съёжился и сгорбился, боясь продолжать.

— О, мои потрёпанные боевые маги, — без улыбки, но и без презрения сказал человек в волнистом плаще. — Вы хорошо сражались. Я не мог этого видеть, но когда дело касается миротворца Маркоса, глаза мне не нужны. Я всё знаю.

— Мы старались, наставник… как ты приказал: вынудить Маркоса… и, если понадобится, убить его попутчиков… но… — голос светлого мага оборвался. — Мы проиграли.

— Что ты говоришь, высокочтимый Казарат? — с поддельным удивлением сказал человек в волнистом плаще. — Вы превосходно справились со своим заданием.

— Эта девчонка, наставник… лесная нимфа… кажется, она разгадывает наши замыслы. Она чуть не выведала у меня твоё имя. Она умеет читать мысли…

— А я — её чувства. Как и чувства их всех. Не бери в голову, Казарат. Она такой же чувствительный скот, как и Маркос и его попутчики. Они, как быки, победно ревут, вырвавшись из западни, и не догадываются, что именно так и было задумано тем, кто эту западню подстроил. Им и в голову не придёт, что они в лабиринте ловушек: вырвавшись из одной, они неизбежно попадают в другую.

Сгорбленный маг света перестал дрожать.

— Значит, всё идёт согласно твоему замыслу, наставник?

— Одному из замыслов. Как ты помнишь, он у меня не один. Маркос не поддался. Хранительница ослеплена. Я рассчитывал на другой расклад, но этот меня тоже устраивает. Как и любой другой.

— Наставник, неужели ты предусмотрел любой исход этой схватки?

— Именно так, Казарат.

— Сколько же исходов могло быть? Четыре? Пять?

Человек в волнистом плаще чуть усмехнулся.

— Больше, Казарат. Куда больше. Двадцать восемь. И любой из них меня устраивал. Это беспроигрышная игра. Только Маркос об этом не знает.

Он поглядел ещё раз на своих магов, застывших в боязливой покорности, и равнодушно повернулся, собираясь идти прочь.

— Возвращайтесь в Туманные болота. У меня появились неотложные дела в Тёмной долине.

— А как же наш дальнейший план? — осмелился поднять голову остробородый маг. — Что, если Маркос нагонит Мелфая?

— Событиям в Зелёной Идиллии мы предоставим развиваться своим чередом.

— Но если там что-то пойдёт не так?

Человек в волнистом плаще на секунду бросил на мага строгий и вместе с тем заверяющий взор, в могуществе предвидения которого невозможно было сомневаться.

— Когда знаешь о людях всё — их образ мышления, идеалы, склонности, вкусы и желания — ошибки в предугадывании их действий быть не может.


Глава четырнадцатая. Тёмная сторона светлой мечты


(Амархтон)


Тронный зал был полон как никогда: королевские советники, военачальники и вельможи взволнованно перешёптывались, ожидая решения королевы Сильвиры.

Вести с запада, из далёкого Нефелона, где обосновался Хадамарт, заставили королеву забыть и о неясной судьбе Калигана, и о зреющем заговоре чашников и Тёмного Круга, и даже о жрецах крови, скрывающихся где-то в подземельях Амархтона. Два часа назад в Аргос прибыли запылённые гонцы: армия Хадамарта выдвинулась из Нефелона! Направление — Амархтон. Численность — шесть полных легионов, около тридцати тысяч даймонов. Ни много, ни мало, как и предсказывали стратеги. Силы внушительные, но города Хадамарту не взять.

…Не взять, если не вмешается Тёмный Круг. А он вмешается! Ни у кого из королевских советников не было в этом сомнений. Конечно же, маги свободно пропустят даймонов Хадамарта через Западные врата и свою часть города, а вдобавок поддержат его легионы своей магией и пехотой.

А четверть часа назад запыхавшийся гонец вбежал в тронный зал с новым ошеломляющим известием:

— Срочное донесение от Радагара! В Мелисе объявился Восьмой миротворец! И Седьмой вернулся! Некроманты ведут охоту за ними обоими!

Королева быстро пробежала взглядом по доставленной бумаге.

— Маркос вернулся… и дочь Сельвана с ним… Восьмой миротворец… некромант устроил бойню в Мелисе… — прочитала она так, чтобы её слышал лишь стоявший рядом принц Этеокл, только что прибывший из Южного Оплота.

Этеокл в своей надменно-возвышенной манере сделал почти неуловимый жест, намекая, что есть дела поважнее, чем какой-то там миротворец. Когда же королева проигнорировала его намёк, принц деликатно шепнул:

— Разве это так важно сейчас, моя королева?

— Если за нового миротворца взялись некроманты — да. Не хватало нам ещё одного Проклятия миротворцев, — королева обернулась к писцу. — Пиши ответ Радагару. Ввиду нарастающей угрозы, приказываю разыскать Восьмого миротворца, а также Маркоса-северянина и Никту, дочь Сельвана, и доставить их в Амархтон. Ставь печать и отправляй немедленно.

Писец закивал головой, сворачивая бумагу в свиток. Королева задержала его взглядом, обдумывая, что же ещё добавить к столь лаконичному посланию, учитывая репутацию Радагара, как бесцеремонного дознавателя, но принц Этеокл снова зашептал:

— Моя королева, легионы Хадамарта не стоят на месте. Мы все ждём вашего решения.

Королева молча обвела взглядом всех присутствующих в тронном зале. То единственное решение, о котором никто не осмеливался сказать вслух, повисло в воздухе. Сильвира всем телом ощущала знакомое нарастающее давление, когда подданные призывают её к решению, ответственность за которое ляжет на плечи её одной.

Ударить по Башне Тёмного Круга. Сокрушить колдовскую твердыню, захватить западную крепость и Западные врата — и встретить Хадамарта там, за высокими стенами. Армия Сумеречного города справится с магами. Должна справиться. А подмога из Южного Оплота и Анфеи подоспеет задолго до того, как Хадамарт подтащит свои легионы к Амархтону.

План хорош. Хорош, но вот никто не осознаёт страшной цены этой победы. Все смущённо прячут взгляды, все сожалеют и заранее оплакивают сотни и тысячи горожан, но при этом убеждают самих себя, что это — вынужденная жертва.

«Прикажите атаковать, владычица», — говорит взгляд архистратега Тибиуса.

«Прикажи атаковать, Сильвира», — настаивают сдвинутые брови принца Этеокла.

«Атаковать», — советует мрачный вид Пелея.

«Атаковать», — соглашается королева и тут же вздрагивает от своей мысли.

Горы трупов. Горящие кварталы. Вопли опалённых магией воинов. Предсмертные стоны магов, пронзённых стрелами и копьями. Колонны легионеров тьмы и её воинов, сливающихся в одну кровавую кашу. Толпы вооружённых чем попало горожан, идущие друг на друга с пенящейся злобой на устах.

«Но этого и так не избежать, владычица! Когда даймоны Хадамарта войдут в город, пощады не будет никому. Кроме, конечно, тех, кто преклонит колени перед возрождёнными капищами Амартеоса».

«Есть, конечно, и другой выход — для тех, кто боится обильного кровопролития — отступить из города».

«Нет! Не может быть, чтобы не было иного выхода!» — королева пребывала в непоколебимом безмолвии, но в душе её бушевала буря, грозящая ввергнуть грозную владычицу в смятение.

«Думай, королева, думай! Люди лишь по своему невежеству выдумали понятие „выбор без выбора“. Выбор есть всегда. Всегда одно из решений будет истинным. И никогда наличие меньшего и большего зла не исключает выбора совести».

— Тибиус. Насколько быстро девятитысячное войско сможет перейти из Сумеречного города в Тёмную долину через Меликертскую гряду? — прозвучал в затянувшейся тишине суровый голос владычицы.

— Это зависит от того, согласятся ли власти Меликерта нас пропустить, — ответил архистратег в некотором недоумении. — Если да, то при хорошей погоде, можно за три дня управиться. Вот только вряд ли они согласятся…

— А мы хорошо попросим, — позволил себе усмехнуться Этеокл, хотя, судя по его виду, задумка королевы ему уже не нравилась.

— И ещё: Этеокл, сколько времени потребуется нашей эскадре, чтобы, выйдя из Южного Оплота, достичь ближайшего места высадки в Тёмной долине?

Усмешка сползла с уст южного принца. В зале послышался многоголосый взволнованный шёпот.

— Около восьми дней, если при попутном ветре.

Королева торжественно улыбнулась:

— Превосходно. Гонца в Южный Оплот немедленно: пусть готовят боевые галеры и грузовые дромоны. Эномай: в Тёмную долину — ещё три отряда конных разведчиков. Я хочу каждый день получать вести о передвижении легионов Хадамарта… Ты хочешь что-то сказать, Тибиус? Говори.

Архистратег, казалось, не мог решиться:

— Если я правильно понимаю вас, сиятельная королева, вы намерены дать бой Хадамарту…

— Именно так. Бой вне города. В чистом поле. Как наши далёкие предки, у которых не было городов и стен.

— Бой в Тёмной долине…

— Да, Тибиус. Ты против этого хотел возразить? Не тяни, время дорого.

— Прошу прощения, сиятельная королева, но, взирая на историю наших войн с Хадамартом, я смею утверждать, что эта местность… не слишком удобная для нас.

Королева чуть-чуть нахмурила брови.

— Ты хочешь сказать, что это плохое место, потому что там силы Южного Королевства однажды потерпели поражение?

— Да, то есть… не только поэтому… прошу простить.

— Потому что там погиб мой муж, король Ликорей?

Архистратег виновато опустил голову, невольно сделав шаг назад. Ему показалось, что в глазах владычицы вспыхнул гнев.

— Продолжай, Тибиус. Воины будут падать духом от слухов, что мы повторяем ошибку Ликорея? Что Сильвира ведёт их на убой, желая отомстить за смерть мужа?

Военачальник склонил голову, выражая в одном жесте глубочайшее почтении и королеве, и её покойному супругу:

— У меня нет сомнений, что ваши воины, сиятельная королева, пойдут в бой без всякого ропота. Но вспоминать поражение короля Ликорея будут многие, это верно, — добавил он чуть тише.

Королева подняла взгляд к куполообразному потолку. Она не выбирала Ликорея себе в мужья. Шла затяжная война с Хадамартом. Этот брак был нужен Южному Королевству, чтобы скрепить союз с сильнейшим княжеством юга, которым правил Ликорей, прозванный Ночным Волком. Когда Сильвира впервые увидела своего жениха, ей стало страшно и тоскливо. Ликорей показался ей грубым мужланом, суровым варваром, способным только к войне. Её пугали его шрамы на лице, его длинные волосы, цвета волчьей шерсти, его холодный взгляд.

«Наверняка он груб и жесток. Было бы хорошо, чтобы он погиб в первой же битве с даймонами Хадамарта», — подумала в тот миг Сильвира.

Но внешность Ночного Волка оказалась обманчивой. Несмотря на множество битв, ранений и потерь близких людей, какие довелось пережить Ликорею, он всегда сохранял весёлый нрав, был очень мил и добр с молодой женой, доверчив к друзьям, справедлив и даже милосерден в правлении. И Сильвира полюбила его. Полюбила настолько, что о её любви к королю и по сей день слагают песни.

У них было мало ночей. Ликорей часто покидал дворец, всегда лично возглавляя главное войско Южного Королевства. Три славные победы над легионами Хадамарта подарили ему надежду взять штурмом Амархтон. Но для атаки на Восточные врата у него было недостаточно сил. И тогда, посоветовавшись с Четвёртым миротворцем, который к тому времени стал его лучшим другом и главным советником, Ликорей решил погрузить своё войско на корабли и высадиться в Тёмной долине. А затем, разгромив в чистом поле армию Хадамарта, ударить по Западным вратам — более уязвимым, чем Восточные.

Молодая, ещё во многом наивная Сильвира провожала Ликорея до самого корабля, заставляя себя верить, что не пройдёт и двух месяцев, как он вернётся. Сотни других жён, невест и матерей провожали воинов короля на пристани Южного Оплота, украшая головы любимых венцами победителей, и чаяли те же светлые надежды. Но вопреки самому горячему желанию, предчувствие давило на молодую Сильвиру тёмной тучей. Она долго наблюдала за отплывающим кораблем, глядя, как её Ликорей что-то оживлённо обсуждает с Четвёртым миротворцем, смеётся, изредка поднимает руку и машет оставшейся на пристани любимой…

А через три недели пришло оглушающее известие из Тёмной долины Нереи.

Ликорей шёл в бой первым, как и подобало владыке Южного Королевства. Сильвира не спала несколько ночей, видя, словно наяву, как вздымается и опускается его меч, как корпус верных рыцарей короля прорубает огромную брешь в литой шеренге панцирных двурогих даймонов. За рыцарями идёт тяжёлая пехота, не давая врагам сомкнуться и отрезать главу армии от основного войска. С флангов по легионам Хадамарта ударяет лёгкая конница — не зря южане загрузили лошадьми полсотни кораблей, — внося сумятицу в ряды противника…

Войско короля Ликорея насчитывало десять тысяч человек. Армия Хадамарта — пятнадцать тысяч даймонов. Перевес у врага был небольшим, а боевой дух и выучка давали людям большое преимущество. Всё в этот день сулило победу. Но всего две ошибки привели эту битву к разгромному поражению.

Первая — это сторонники Четвёртого миротворца, воины-маги, обученные кланами белых магов боевой магии. Вся их магия обернулась против них и против других воинов Ликорея. Хадамарт в тот день с демонстративной гордостью показал, что никакая магия ему нипочём. Воины-маги горели заживо, как живые факела. Рыцари короля пытались им помочь, но это привело только к новым потерям и смятению. Белая магия обратилась в магию смерти.

Вторая — это доверчивость Ликорея, поручившего главный в этой битве манёвр четырём южным князьям — предателям, которые уверяли короля в своей преданности, а на деле давно мечтали о его свержении. В решающий момент, когда Ликорей дал им сигнал атаковать фланги Хадамарта, они попросту развернули свои войска и покинули битву. Архидаймоны Хадамарта, заранее зная об их предательстве, тотчас бросили все силы на рыцарский корпус Ликорея, отрезав его от остальных сил южан. Увидев, что король в окружении, а войска четырёх князей отступают, королевские воины дрогнули. Многие бросились бежать. Иные остались, чтобы умереть со своим королём. Исход битвы был предрешён.

Те немногие из рыцарского корпуса, кому посчастливилось выжить в этом бою, а в их числе был и Четвёртый миротворец, потом говорили, что у Ликорея не было шансов спастись. Сильвира не верила. Она знала, что даже в полном окружении он не был обречён. Предательство отравило его душу. И бился он уже не для того, чтобы выжить, а чтобы умереть.

«Если бы я была хорошей женой, если бы чаще проявляла ту нежность, что испытывала к нему, если бы с восторгом и страстью бросалась ему на шею, когда он возвращался из походов, не думая об этикете и болтливых придворных! О, если бы я была такой! Он бы вспомнил обо мне в тот миг, он бы почувствовал, что не сломлен, что у него есть ради кого жить!»

Она прожила в замужестве с Ликореем чуть больше года. Никого после него у неё не было. Женихов напрашивалось много, но вскоре, когда в её непоколебимом решении остаться вдовой убедились все, поток «влюблённых рыцарей» иссяк.

Ликорей не погиб бесследно. Если бы не его смерть, Сильвира не закрылась бы в храме на сорок дней и ночей, не достигла бы озарения, не встала бы на путь, изменивший её судьбу. Путь, превративший изнеженную дворцовую принцессу в предводительницу непобедимого войска, освободившего треть Каллирои от разгула захватчиков.

— …Но, кроме того, мы будем вынуждены биться с Хадамартом на его земле, где он силён и могуч, — продолжал Тибиус, убеждённый, что королева внимательно слушает его тактические рассуждения.

Но Сильвира услышала только последнюю фразу.

— Это не его земля! Тёмная долина Нерея — это край диких племён пахарей и скотоводов, никогда не враждовавших ни с прежним, ни с нынешним Амархтоном!

— Но эти племена могут восстать против нас.

— Значит, нужно прийти на их землю так, чтобы они не приняли нас как врагов. Этеокл! Тебе предстоит вернуться в Южный Оплот, собрать своё войско «степных орлов», подготовить корабли и быть готовым выдвинуться по первому моему сигналу. Тибиус: войско Сумеречного города должно быть готово к походу через неделю. Распорядись, чтобы отозвали когорты с побережья. Объяви сборы в Анфее и в предгорьях. Пелей. Сколько ополченцев можно собрать из горожан Сумеречного города?

— Тысячу-две… три, если поднапрячься, но не больше, — развёл руками политарх. — Однако позвольте спросить, сиятельная королева, зачем вам необученные рекруты, которые и копья в руках держать не умеют?

— Кто-то должен оставаться в городе.

— Помилуйте, сият… — Пелей поперхнулся и зашёлся кашлем. — Вы что же, хотите забрать всё войско из Амархтона? Да тёмные только того и ждут!

— Мне потребуются все наши войска в Тёмной долине. Когорта Мегория останется в Мглистом городе, чтобы сдержать чашников, если те задумают бунт. Тёмный Круг, скорее всего, будет выжидать, чем закончится наша схватка с Хадамартом. Если же нет, то Аргоса ему всё равно не взять. Об этом позаботишься ты, Пелей.

Градоначальник вернулся на своё место, озадаченно потирая острый подбородок. Королева окинула всех присутствующих суровым взглядом:

— Итак, прежде чем моё решение будет скреплено печатью и станет указом, я спрашиваю каждого, кто удостоился чести присутствовать на этом совете: кто думает иначе? Кто против того, чтобы встретить Хадамарта в Тёмной долине?

Медленно, как тяжёлое осадное орудие, взгляд королевы обвёл весь тронный зал, задерживаясь на взволнованном лице каждого советника, каждого военачальника и сановника. Многие, встречаясь с взглядом владычицы, виновато опускали взор или разглядывали её жемчужное ожерелье, чтобы не смотреть в глаза. Несмотря на то, что королева Сильвира слыла милосердной правительницей, в тех вопросах, что касались войны, её приближённые проявляли крайнюю осторожность. В отличие от своего покойного отца Сильвира не была сторонником публичных казней, но ссылка в проклятое ущелье Шарат — высшая мера наказания в Южном Королевстве — была ничем не лучше, а по слухам, даже хуже любого вида казни.

— Я жду, почтенные. Говорите, потому что через минуту мои слова станут указом, и всякий, кто осмелится выступать против прямой битвы с Хадамартом, будет назван мятежником.

Наученная горьким опытом, Сильвира знала, как выбить почву из-под ног всем противникам её решительных действий. Возражений не последовало. Отпущенная на обдумывание минута растворилась во всеобщем безмолвии.

— Итак, исходя из вашего молчания, я заключаю, что вижу перед собой только сторонников схватки с Хадамартом в Тёмной долине, — лицо королевы просветлело, глаза её прибрели яркое горение, подобное тому, что вспыхивает в очах каждого полководца, для которого поход и битва стали родной стихией, а стены родного дворца — тоскливой тюрьмой. — Что ж, готовьтесь, почтенные друзья! Путь открыт и зов слышен. Нам предстоит битва не легче Амархтонской. На сей раз мы одни: нет времени призывать ордена и убеждать союзников. Впереди враг, который гораздо сильнее нас. Позади — враг скрытый, но не менее опасный. Мы отправляемся в поход, из которого можем не вернуться, а можем вернуться и застать город, за который было пролито столько крови, в руках врага. Но можем и вернуться с победой! И войти в Амархтон через Западные врата, потому что Тёмный Круг не решится нам противостоять без своего покровителя. Город будет воссоединён. И тогда мы вновь назовём его Геспероном — Городом Вечерней Звезды. Ради этого стоит жить. Ради этого стоит умереть. Это наш путь и наша судьба. Да свершится воля Всевышнего!

— На земле и в сердцах! — хором ответили советники, военачальники и сановники.

Совет воодушевлённо поднялся на ноги. Речь королевы оказалась именно тем, чего ждали все в напряженном молчании: и сторонники, и противники эпохального решения. Да, пока жива владычица, есть во имя чего бороться и на что надеяться.

(Северная Анфея, подножие Скал Ящеров)


«Саркс не уничтожен. Его невозможно уничтожить. Греховная страсть живёт внутри, несётся по кругу и вертится вокруг самой сердцевины моего „я“. Она сжигает время, сжигает светлые мечты и намерения, сжигает сама, без моей помощи. Ей достаточно моего непротивления, чтобы двигаться по своему замкнутому кругу. Если так будет продолжаться, если я буду гоняться за иллюзией, а Саркс — сжигать время, то не останется ничего…»

Хаотичный поток мыслей, какой, бывало, нахлынет в полусне перед пробуждением, испарился, едва Марк открыл глаза. Стоило ему проснуться, как он ощутил долгожданный умиротворённый покой. Прошедшая ночь, тихая и безмятежная, показалась ему самой благодатной ночью, какую он только провёл в Каллирое. Он не чувствовал усталости, хотя после тяжёлого изнурительного перехода через Скалы Ящеров ему казалось, он никогда не отоспится. Запах сухого сена, скрип старой ветряной мельницы, плеск воды — всё стало каким-то родным и близким сердцу.

Чувство было таким, будто вырвался из пламени убийственной войны, где лязгали мечи и бушевал огонь. Из мучительного, страшного мира он попал в мир светлый и добрый, но не мог в полноте ощутить его реальность, ибо этот мир был слишком нов для него.

Спустившись с сеновала во двор, озарённый розовым светом раннего утра, Марк увидел, что все друзья уже на ногах. Иолас, Сурок, Яннес и Эльмика завтракали, разложив снедь, принесённую женой добродушного фермера, прямо на поленице берёзовых дров. Никта стояла в отдалении, посреди сада, касаясь рукой хрупкой вишенки, и будто прислушивалась к шелесту листьев и тончайшим, едва уловимым звукам раннего утра. Лейна сидела неподалёку и, держа в одной руке маленькое зеркальце, в другой — деревянный гребешок, расчёсывала спутанные волосы.

— Присаживайся, Маркос, — негромко бросил Сурок.

Глиняный кувшин с молоком, свежие лепёшки, головка пахучего сыра — Марк возблагодарил Творца за это чудо.

— Ешь скорее. Надо выдвигаться, — нетерпеливо буркнула Эльмика. — Мелфай уже подходит к Зелёной Идиллии.

— Не горячись, серая, успеем, — спокойно ответил Сурок, который, похоже, сам наслаждался этим тихим безмятежным рассветом.

Яннес усмехался себе в бороду и, казалось, тоже был доволен жизнью.

Вскоре длинная повозка весело катила по лесной дороге на юг. Медленно встающее солнце скрашивало лежащие впереди высокие луга и молодые рощицы. Дорога была длинной. Дважды останавливались, давая отдохнуть лошадям и подкрепиться самим. Обедали печёными грибами, хлебом и молоком, прихваченным с фермы. Говорили, шутили, смеялись, но Марка не покидало чувство, что на лице каждого, кто разделяет с ним эту походную трапезу, отражается тихая задумчивость, как если бы каждый стоял сейчас на перепутье своего личного пути.

Солнце давно перевалило за полдень, когда впереди показались плоские крыши маленьких домиков и аккуратные, чётко размеченные сады.

Здесь начиналось селение анфейских аделиан, именуемое Зелёной Идиллией.

(Зелёная Идиллия)


У Храма Призвания собирался народ. Слух о том, что в храм явился Восьмой миротворец, быстро разлетелся по селению, притягивая любопытных. Зелёная Идиллия по праву считалась аделианским селением: люди здесь крепко держались веры и традиций. В отличие от окрестных посёлков с их равнодушными ко всему обитателями, жители Зелёной Идиллии охотно вступали в ряды армии королевы Сильвиры и были легки на подъём, когда дело касалось возведения храма где-нибудь в центральной Анфее.

Храм Призвания, величественное трёхъярусное здание с плоской крышей, широкими карнизами и множеством треугольных окошек, напоминающих бойницы, был главным достоянием Зелёной Идиллии. Здесь служило целое поколение пророков, к которым приходили люди со всех концов страны, чтобы узнать своё призвание, как тому учит Путь Истины. Но больше всего Храм Призвания был известен как святыня, где каждый из семи миротворцев услышал пророческое слово о той миссии, какую возложил на него Всевышний.

В светлой просторной комнате, обставленной резными стульями и столами, держали совет девять старейшин храма во главе с настоятелем Веремеем — убелённым сединами старцем с суровым и в то же время добродушным лицом.

По мере того как умалялось служение миротворцев, увядала и значимость Храма Призвания. Седьмого миротворца в былое время встретили не то чтобы холодно, но как-то сухо, без всяких надежд. Однако его деяния в Амархтоне изменили многое. Историю о том, как Седьмой разрушил Проклятие миротворцев, люди пересказывали много раз. Летописца Эрмиоса, который наиболее правдиво описал странствия Седьмого, не раз просили зачитать свои записи на служении. Авторитет храма возрос, к нему вновь потянулись паломники.

Теперь же, когда в приёмной сидел молодой человек, назвавший себя Восьмым миротворцем, совет старейшин храма оказался перед нелёгким выбором. Проводника миротворцев давно нет в живых, преемник его так и не появился. А это означает, что только совет Храма Призвания может засвидетельствовать истинность нового миротворца. Взять на себя такую ответственность настоятель Веремей решиться не мог. Твёрдый ответ мог дать только пророк Эйреном, но тот уже больше года пребывал в пустыне Фаран, не давая о себе никаких вестей.

— Надо так и сказать этому Мелфаю: пусть идёт в Фаран и отыщет пророка, — предложил один из старейшин, старый пилигрим, избороздивший в своё время всю Каллирою.

— Поиски в пустыне Фаран очень опасны. Он может и не найти пророка в безлюдных песках, — возразил настоятель Веремей. — Мы рискуем утратить миротворца, в котором так нуждается страна.

— А не послать ли нам гонца к достопочтенному Епископу Анфейскому? — предложил другой старейшина.

— Епископ нам не поможет. Истинный это миротворец или нет, решать нам. Это призвание нашего храма. Медлить нельзя. Собирается народ. Все ждут нового миротворца. Я уверен, что воля Всевышнего в том, чтобы мы сегодня же дали определённый ответ.

— Мы все согласны с этим, почтенный Веремей, вопрос лишь в том, каким будет этот ответ.

Настоятель не скрывал, что всей душой желает, чтобы новый миротворец оказался истинным. Такой человек хорошо бы послужил всему краю, а кроме того, поднял бы значимость Храма Призвания на новую высоту. Но сердце старого настоятеля тревожили сомнения. С тех пор как Седьмой покинул Каллирою, множество людей приходило в храм, называя себя Восьмым миротворцем, но все они оказывались либо наивными мечтателями, либо отъявленными мошенниками.

— Слова Мелфая показались мне разумными и убедительными. Что скажешь, почтенный Эрмиос? — обратился настоятель к молчаливому летописцу. — Ты лучше всех нас знаешь историю миротворцев. Скажи: кто он, этот Мелфай из Мутных озёр?

Летописец, среднего возраста человек с тонкой, как паутинка, бородой и светлыми весёлыми глазами, задумчиво глядел перед собой.

— Мне, как и вам, сложно судить. Медлить нельзя, это верно. Если Мелфай истинный миротворец, то враг очень скоро начнёт за ним охоту, если не начал уже. Как по мне, этот юноша не похож на шарлатана и внушает доверие. Но пока что единственным доказательством его призвания является меч-Логос, который он нам представил. Подделать этот меч невозможно. Меня смущает лишь то, что Мелфай не представил вам, почтенный Веремей, знамение миротворца — превращение меча в книгу и наоборот.

— Он сказал, что Логос отныне не будет превращаться в книгу, пока не кончится война с Хадамартом, — живо ответил настоятель. — Это символ того, что в последнее время путь миротворца будет неразрывно связан с путём воина.

Летописцу не нашлось, что возразить.

— Велики и непостижимы пути Создателя! — поддержал настоятеля один из старейшин. — Нет, ни за что не поверю, что этот юноша мог оказаться вором!

— Логос оставался на сохранении у хранительницы Никты из Лесного Воинства. Если бы кто и захотел, то не смог бы выкрасть этот меч, — добавил другой.

— Жаль, что сама хранительница не пришла с ним…

— И это очень странно: если Седьмой сказал, что он больше не миротворец, и лично передал Логос Мелфаю, то почему он не явился к нам, чтобы засвидетельствовать истинность Восьмого? — вновь заговорил летописец.

— Мелфай говорит, что Маркос и Никта остались в Мелисе, — заметил Веремей. — Они защищали его от преследователей и покинули только для того, чтобы направить погоню на ложный след.

И вновь никто не нашёл, что возразить.

— Это ещё не все странности, которые вызывают у меня сомнения, — продолжал летописец Эрмиос. — Мелфай сказал, что вышел из дому в середине лета прошлого года. От Мутных озёр до Зеленой Идиллии — две недели пути. Почему же он шёл сюда больше полугода?

— Говорит, что его ограбили разбойники, и он зарабатывал в Мелисе деньги на дальнейшую дорогу, а там с ним приключились ещё кое-какие неприятности…

— Вам эти доводы кажутся убедительными, почтенный Веремей?

Настоятель тяжело вздохнул и сложил руки на столе.

— Не знаю. Я молю Всевышнего дать мне ясный ответ. Но, наверное, неопределённость — это и есть испытание Всевышнего для всех нас, для всего Храма Призвания.

В комнате ненадолго воцарилась томительная тишина.

— А что если дать этому миротворцу испытание? — вдруг оживился упитанный храмовый душепопечитель, любивший устраивать всякого рода испытания для тех молодых людей, что претендуют на служение при храме. — Например, образумить бесцветных магов из Туманных болот, которые давно на нас зуб точат!

— А если его убьют? — встревожился настоятель. — Вина падёт на наш храм. Да и как мы можем требовать такое от человека, который ищет у нас поддержки?

В эту минуту настоятель Веремей понял, что чем дольше будет тянуться совет, тем больше будет порождено сомнений, которые ни к чему хорошему не приведут. Надо решиться.

— Послушайте, почтенные братья, какую мысль вложил Всевышний в мой разум. Путь Истины учит, что лучше семь раз стать жертвой обманщика, нежели один раз презреть истинного слугу Спасителя. Я верю, что мы должны благословить Мелфая из Мутных озёр как Восьмого миротворца и выписать ему все бумаги. А если мы заблуждаемся, то пророк Эйреном по возвращении исправит нашу ошибку.

— Верно! Мудрые слова! — подхватили старейшины. — Сам Спаситель явил свою волю вашими устами, почтенный Веремей!

Настоятель был доволен. Выход найден.

В эту минуту, когда он хотел приказать впустить Восьмого миротворца для оглашения решения совета, в комнату без стука влетел испуганный молодой привратник, а вместе с ним — шум, доносящийся со двора.

— Там… там во дворе… — ошеломлённо заговорил привратник.

— Что случилось? Почему взволновался народ? — медленно вставая из-за стола, вопросил настоятель.

— Седьмой миротворец… Седьмой миротворец вернулся, — трясущимися от волнения губами сообщил привратник.

* * *


Мелфай выбежал во двор и остолбенел. Он не мог поверить, что все эти люди стоят здесь, что это не марево, навеянное Белым Забвением.

«Неужели они всё это время шли за мной следом?!»

Маркос настиг его! И этот широкоплечий сарпедонец с ним… Яннес!.. И Эльмика… Великие силы, что происходит?!

Вышел настоятель, протянув руки к волнующемуся люду. Народу перед храмом собралось уже около сотни. Стражники, охраняющие храм, настороженно переглядывались.

— Перед людьми и Всевышним я свидетельствую, что этот человек действительно Седьмой миротворец Маркос-северянин из Дальних Земель!

Впрочем, в свидетельстве настоятеля не было особой нужды. Мелфай понимал, что многие из этих людей видели Маркоса четыре года назад, когда он впервые пришёл к Храму Призвания услышать пророческое слово.

— Миротворец Маркос, можешь ли ты засвидетельствовать, что этот человек, назвавший себя Мелфаем из Мутных озёр, действительно является Восьмым миротворцем?

Все притихли и затаились, глядя на светловолосого парня в неприметной тунике, холщовых штанах и сильно потрёпанном жёлтом ворсяном плаще, какие носят в Мелисе.

«Что он ответит? Чего он медлит, будь он неладен?! Неужели хочет всё испортить?!»

Похоже, Маркос был в затруднительном положении и не был готов свидетельствовать «за» или «против».

— Сейчас я не могу ответить на этот вопрос, — коротко ответил он. — Прежде всего, мне надо поговорить с Мелфаем с глазу на глаз.

— Миротворец Маркос! — голос настоятеля стал строже. — Осознаёшь ли ты всю важность своего свидетельства? По закону, старейшины Храма Призвания обязаны благословить нового миротворца и выдать ему соответствующие бумаги. Но пророка Эйренома сейчас нет в Зелёной Идиллии. Посему твоё слово и будет главным свидетельством для вынесения решения старейшинами.

Маркос на секунду закрыл глаза, о чём-то задумавшись. Когда он отрыл их, Мелфай сжался в предчувствии предательского удара.

— Я бы советовал почтенным старейшинам повременить с вынесением решения.

Вокруг послышался взволнованный шёпот. Мелфай стоял потрясённый и ошеломлённый.

«Почему ты молчишь? Разве не видишь: пришёл тот, кто хочет отобрать у тебя призвание. Защищай свою мечту!»

— На чём основывается твой совет, миротворец Маркос? — спросил настоятель, скрывая волнение.

— Вокруг Мелфая с самого начала плетут козни некие подозрительные сообщества. Одно из них — это маги Жёлтого Змея из Туманных болот, — при этом названии среди прихожан послышался тревожный шёпот. — Чтобы разобраться в том, кем является Мелфай и что за силы стоят за ним, нужно время. И помощь пророка Эйренома.

— Но ты признаёшь, что отдал Мелфаю меч-Логос добровольно?

— Признаю.

— И знамение осенило этого человека?

Маркос запнулся. Губы его шевельнулись и застыли полуоткрытыми. Казалось, он не знает, что ответить, и это привело Мелфая в негодование.

«Как?! Он не хочет признать даже этого?!»

— Прошу простить мою постыдную нетвёрдость, почтенные старейшины, но я не могу утверждать это наверняка…

— Что ты плетёшь, Маркос?! — не выдержал Мелфай. — Ты что, всё забыл? Логос зажёгся в моих руках! Книга превратилась в меч! Ты позабыл об этом или нарочно вводишь в заблуждение людей?

— Мелфай, мне надо поговорить с тобой наедине…

— Почему наедине? Боишься раскрыть своё нутро прилюдно? — юный маг почувствовал, что если он позволит Маркосу водить за нос служителей Храма Призвания, то его мечта стать миротворцем так и останется мечтой. — Нет, Маркос, нам не о чем с тобой говорить. Теперь я вижу тебя насквозь. Ты не можешь смириться с тем, что перестал быть символом. Что стяг миротворца перешёл к другому. Тебя гложет обида и зависть. Вот ты и рыщешь за мной по пятам, чтобы опорочить в глазах людей. Хороший же путь ты себе избрал! Достойное занятие для бывшего миротворца!

Мелфай не без удовольствия ощутил ошеломление противника и был рад этому. Похоже, этот зануда не ожидал такого отпора. Да и народ, засомневавшийся было в истинности Восьмого миротворца, кажется, обескуражен его речью. Мелфай собрался с духом, чтобы продолжить гневные обличения, сокрушить, повергнуть соперника, как тут Яннес, коварный Яннес заговорил своим мерзким старческим голосом:

— Хе-хе, я же говорил, Маркос, что он теперь настоящий серый маг. Когда надо сыграть на сочувствии, он невинный ягнёнок, но стоит ступить на его территорию, как он превращается в свирепого волка. Школа серых магов умеет взращивать характер!

Растерянный настоятель, не зная кому верить, обернулся к Мелфаю:

— Что это значит? Ты учился у серых магов?

— Больше полугода. Самую малость недоучился до получения посоха, — с нескрываемым удовольствием выдал Яннес. — Могу это легко доказать, как учитель Школы серых магов, хоть вы и не жалуете нас в своём краю.

Мелфай всего час назад убедительно рассказывал настоятелю, что его лишь однажды занесло в Гильдию серых магов и единственное, что его связывает с ней — подаренный магами серый халат. Теперь предстояло выкручиваться, но на это у него по неопытности не хватало самообладания. Внутри всё тряслось и кипело, он не мог собрать мысли.

— Ложь… Бессмысленная наглая ложь! Они все сговорились против меня! Почтенный Веремей, вы же видите: Маркос пошёл на сговор даже с серыми магами, чтобы опорочить меня!

Настоятель, кажется, всё ещё пребывал в растерянности. Яннес же, как назло, выдвинул вперёд Эльмику, которая выглядела совершенно неготовой к подобной встрече с любимым. Подлый колдун открыто издевался, желая показать, кто из двух миротворцев более близок к серым магам.

Но тут из группы старейшин храма выступил летописец Эрмиос и заговорил вполне дружелюбно:

— Мелфай, послушай, никто тебе не сделает здесь ничего дурного. Ты пришёл к нам за помощью, и ты её получишь. Если ты так убеждён в своём призвании миротворца, то скажи: что тебя побудило встать на этот путь?

Вопрос не смутил Мелфая. Наоборот, он чуть успокоился, убедившись, что разоблачать его и отбирать Логос никто не собирается.

— Я долго мечтал об этом. Я видел себя миротворцем в своих снах. А полгода назад у меня было видение… Я бы никогда не отправился в Зелёную Идиллию, если бы не почувствовал призыв. Старый епископ явился мне…

— Старый епископ? — переспросил летописец, внимательно следя за взглядом Мелфая. — В коричневых одеждах, с посохом и сумкой с книжными свитками?

— Да! Клянусь, он выглядел так, как ты говоришь! — Мелфай кинул на него восторженный взгляд, и сердце его заколотилось. — Это ли не означает, что моё призвание истинно?

— Нет, не означает.

Восторженность погасла.

— Почему?

— Если выдумка обретает форму, она не становится от этого правдой, — произнёс летописец с печалью в голосе.

— Выдумка? Хочешь сказать, что призвавший меня посланник мне пригрезился? — Мелфай начал злиться по-настоящему. Его начинали раздражать все эти старейшины и крестьяне вокруг. Привитое в родном селении почтение к аделианским служителям испарилось. На смену ему поднималось ехидное, язвительное серомаговское презрение к храмовникам. — Тогда откуда ты знаешь этого епископа?

— Я знаю тот образ, что существует в твоей голове, Мелфай. Пятого, Шестого и Седьмого миротворцев находил, благодаря своим вещим снам, епископ Ортос, и служил им проводником. После его смерти кто-то из сказателей легенд пустил слух, что Ортос стал посланником самого Спасителя и обязательно явится новому миротворцу. Но это всего лишь сказка, не основанная ни на чём. Тебе не показалось странным, что посланник, который принёс тебе весть, оказался именно таким, каким ты его себе представлял?

Мелфай отступил назад. Его вдруг охватил сильный испуг. Он не боялся Маркоса и всех этих людей, памятуя о своём могущественном заступнике, но в это заледеневшее мгновение он ощутил страшную угрозу своему призванию. Призванию, в которое верил, к которому шёл, к которому стремился. Он вдруг понял, что если сейчас потеряет веру в то, что он миротворец, то потеряет гораздо больше, чем формальное благословение старейшин храма.

— Логос зажёгся в моих руках. Меня озарило знамение миротворца, — нетвёрдо произнёс он.

— Логос — это всего лишь символ. А символам свойственно сбивать людей с толку.

— А желание, горящее во мне? Моя жажда вершить мир?

— Сильно ли она горела в тебе, если двухнедельная дорога из Мутных озёр в Зелёную Идиллию отняла у тебя полгода?

Мелфай ощутил нарастающую злость. Этот человек оказался довольно догадливым. Наверняка он уже понял, что Яннес сказал правду.

— Я прошёл все испытания! — выкрикнул юный маг с неожиданной для самого себя яростью. — Ты ничего не знаешь обо мне! Не знаешь моей мечты! Я прошёл через Белое Забвение! И его искушение не остановило меня!

— Успокойся, Мелфай. Я не знаю, что ты пережил в Белом Забвении. Может быть, его чары и заключались в том, чтобы ты поверил, будто победил их… Поверь мне, Мелфай. Я очень долго изучал пути всех миротворцев. Твой путь — не имеет ничего общего с их путями. Дело не только в пророчестве. У Первого миротворца его вовсе не было. Дело как раз в той силе, которая ведёт тебя. И эта сила называется «получить всё и сейчас»… Не злись, Мелфай. Все миротворцы, призванные Всевышним, шли долгим и трудным путём к осознанию своего призвания. Первого из них нарекли миротворцем только после его смерти. Ты же упорно делаешь вид, что давно осознал своё призвание, — летописец вздохнул и развёл руками, будто прося прощения у всех вокруг. — Теперь понятно, почему Маркос тебе поверил. Понятно, почему мы не могли распознать истинный ты миротворец или ложный. Притворщика раскусить нетрудно. Он обманывает только других. Но распознать такого как ты гораздо сложнее, потому что ты обманываешь, прежде всего, себя.

— Что за чушь?! — вскричал Мелфай, взрываясь. — Я миротворец! Логос это доказал! И я докажу!

Руки его затряслись, глаза забегали. Он с опозданием понял, что своим видом сам изобличает себя.

— Выход только один, — произнёс летописец, как приговор. — Верни меч Седьмому миротворцу. Попроси его взять тебя в его странствия. Может быть, разделив с ним его путь, ты откроешь и своё призвание…

Мелфай понял, что всё кончено, и это его взъярило, подарив какую-то неистовую свободу. Раз всему конец, то и осторожничать не нужно!

— Что?! Служить оруженосцем бывшему миротворцу? Ты спятил, летописец! Обойдусь без ваших напутствий, жалкие лицемеры! Я сам знаю, кто я и к чему призван!

Тут он заметил, что четверо храмовых стражников, держа руки на рукоятях мечей, осторожно заходят сбоку. Ещё двое норовят зайти за спину.

Мелфай затравленно оглянулся, ища путь к бегству.

Глаза настоятеля Веремея глядели на него с суровостью и разочарованием. Ещё бы, он только что чуть было не принял поспешное решение и теперь, должно быть, чувствует себя одураченным.

— Не понимаю, зачем ты пытался нас обмануть, Мелфай из Мутных озёр. Правда всё равно всплыла бы однажды. Однако, введя в заблуждение всех нас, ты мог нанести непоправимый вред многим людям. Думаю, это будет мудрым решением, если ты сейчас же отдашь меч-Логос Седьмому миротворцу. Пока не будет принято окончательное решение по твоему вопросу, Маркос остаётся законным носителем Логоса! — последнее настоятель объявил во всеуслышание.

Люд одобрительно загудел. Маркос осторожно шагнул вперёд.

— Так будет лучше, Мелфай. Пусть Логос пока побудет у меня.

«Что ты стоишь?! Защищайся! Твоя мечта вот-вот будет украдена!!!»

Меч не поможет — он не владеет этим оружием. А тут ещё стражники со всех сторон. И ни малейшего намёка на присутствие своего заступника!

И тогда, чувствуя себя зажатым в угол, Мелфай одёрнул левый рукав, обнажив браслет с синим камнем — Камнем Поиска, подаренным Эльмикой. Да, использовать эту вещь вместо магического посоха нелепо. Всё равно, что разделочный нож вместо меча. Но когда руки пусты, лучше уж нож, чем ничего.

— Не подходи ко мне… — прошипел он угрожающе.

Глаза Маркоса расширились: но не от страха за свою жизнь; он как будто почувствовал, что если Мелфай совершит заклятие, пусть даже самое безвредное, то произойдёт нечто страшное…

— Мелфай, прошу тебя… мы тебе не враги. Давай уйдём отсюда и всё обсудим спокойно!

— Убирайся! Ненавижу тебя! — выпалил в ответ юный маг.

Он уже чётко видел готовность стражников наброситься на него гурьбой и точно знал, какое именно заклятие нужно использовать, хотя в Школе магии не изучал ничего подобного.

— Заклинаю сродные мне силы в душах врагов моих, восстаньте и служите тому, кто властвует над вашей стихией, — шёпотом вывели губы формулу заклинания, возникшую в голове невесть откуда. — Повелеваю тебе, мёртвость врагов моих, восстань! Не-е-екро-о-осис Ха-ама-арте-е-е-я!

Изумлённый крик сразу нескольких людей ошеломил и парализовал юного мага. Камень Поиска на его левой руке издал странный магический импульс, и всё в душе его загорелось, запылало в ядовитой радости, приветствуя ужас врагов. Маркос отшатнулся и упал, скрючившись как от удара под дых. Стражники — те вовсе покатились по земле, ревя от ужаса. Они рвали на себе одежду с таким безумным страхом, будто в их нутре поселилось преисподнее существо.

Люди шарахнулись. Кто-то воззвал к Спасителю. Но действие заклятия уже кончилось — Мелфай вновь обрёл себя, свои привычные мысли и чувства, далёкие от того воистину даймонского торжества, какое испытал секунду тому назад. Ударившая через Камень Поиска сила испарилась так же внезапно, как и хлынула. Мелфай почувствовал, что его пальцы снова ему подчиняются. Пребывая в тяжёлом, больном шоке, он глядел не на остальных стражников, выхвативших мечи и нацеливших копья, а на свою руку с мерцающим синим камнем. Ему хотелось зажмуриться, закричать, броситься бежать, чтобы не думать о том, что он только что совершил.

С трудом подавляя приступ тошноты, Мелфай выпрямился.

«Я не хотел этого. Великие силы, я не хотел, не хотел этого!»

Он только что сотворил заклинание магии мёртвости, то есть некромантии — жутчайшей тёмной науки, строго-настрого запрещённой в Школе Гильдии серых магов, да и во всей Каллирое. Мерзейшая наука использования внутреннего человеческого зла, называемого магами мёртвостью, а храмовниками — грехом.

И сила, порождающая эту магию, нашла тёплое место в его душе!

Он не миротворец! Грандиозный обман раскрылся, показав оскал ужасающей правды. Да, он избран. Но не Всевышним. И даже не людьми. А той силой, которая повелевает почти непобедимыми сущностями — некромантами. Некромант! Вот его таинственный заступник! От них нет спасения. Им бесполезно сопротивляться. Разве что… о нет, неужели ему придётся объединиться с теми, кто преследовал его, кого он только что ударил запретным во всех магических сообществах заклятием!

Но другого выхода нет…

«Почему же нет? Как насчёт твоего личного пути, Мелфай? Без храмовников, магов и некромантов! Быть хозяином своей жизни, стать… сверхчеловеком!»

— Схватить его! — ворвался в его возбуждённое сознание голос настоятеля Веремея.

Прямая угроза вернула его в реальность. Стражники окружали его, выставляя перед собой щиты. Светловолосая воительница, запомнившаяся Мелфаю с Мелиса, бросилась к Марку и, убедившись, что с ним всё в порядке, взялась за рукояти сабель. Широкоплечий сарпедонец снял из-за спины топоры. Сбегались крестьяне, вооружённые чем попало. Поднимались на ноги храмовые стражи, оправившиеся после магического удара.

Мелфай попятился, угрожающе указывая синим камнем то на одного, то на другого противника, и знал, что второго подобного заклятия ему не сотворить.

«С кем ты собрался вступить в союз против некромантов, Мелфай? С этими? Это конец. Жребий брошен — обратный путь отрезан. Конечно, ты ещё можешь упасть на колени и слёзно молить о прощении в надежде, что тебя помилуют. Но к такой ли судьбе ты стремился? Для того ли появился на свет, чтобы стать рабом-послушником на перевоспитании сборища лицемеров? Не обольщайся их напускным милосердием. Они милосердны только к рабам. Каждого, кто сильнее их — они ненавидят лютой ненавистью. Все они — твои враги!»

«Только не Эльмика. Она любит меня…»

И тут же он вспомнил о трёх нитках, завязанных на поясе. Зелёная — из отцовского плаща, коричневая — из мантии сельского священника Спуриаса и серая — из халата Эльмики. Три самых лелеемых чувства, три символа, три сердца. Он должен разорвать их — только сейчас Мелфай понял секрет того тайного оружия, о котором говорил таинственный незнакомец в Белом Забвении. Родственные чувства, любовь, вера — вот цена той силы, что сделает его непобедимым! Теперь всё сходится. Законы вселенной незыблемы — невозможно обрести сверхчеловеческую силу, не принеся сверхчеловеческой жертвы.

Враги приближаются, смыкая круг. Мелфай и не заметил, как его рука сама сорвала с пояса заветные нитки и намотала их на пальцы.

Остекленевшими глазами он увидел, как Эльмика бросилась к нему, кажется, догадавшись, что он задумал, и закричала с мольбой «Нет! Не делай этого!», но он уже не мог остановиться.

«Прости, любимая. Я не могу. Не могу позволить им разрушить мою мечту».

Скрученные втрое нити порвать непросто. Мелфай дёрнул раз, второй и только на третий они лопнули, и звук разрыва звоном отдал в его ушах.

— Воля, — произнесли уста. Простое, незамысловатое слово вместо сложных и закрученных формул заклинаний, где каждый слог, каждая интонация играют важную роль.

И тотчас он ощутил, как на пути всех этих людей восстаёт неодолимая преграда. Что-то вспыхнуло, рождая в облаке дыма новое существо: сильное, грозное, могущественное и такое родное, словно воплотилась часть его души, чтобы защитить его.

— Будь ты проклят, Маркос! Ты это сделал, ты меня вынудил! Ты хотел отнять у меня мечту — получай! — непроизвольно вырывается из горла ненавидящий крик.

* * *


Сизый дым, порождённый магической вспышкой, стремительно расползался, будто спешил убраться подальше от существа, восставшего на том месте, где секунду тому стоял Мелфай. Сам юный маг спешно удирал прочь.

Народ изумлённо отшатнулся: послышался чей-то испуганный вскрик.

Перед Храмом Призвания стояла воительница в тёмно-сизом чешуйчатом облачении, плотно прилегающем к телу. Круговорот чёрного тумана обволакивал её фигуру, словно длинные развевающиеся одежды. Высокая, крепкая, голову её покрывал круглый шлем, из-под которого выбивался хвост фиолетовых волос. Каменное лицо, лишённое всяких признаков жизни, отдавало холодом. Маленькие стальные глаза как будто ничего не выражали, но их пустота угрожала и давила.

«Я сокрушу любого, кто встанет на моём пути!» — говорит воительница своим видом. В подтверждение этой угрозы, руки её сжимают боевой шест, как будто деревянный, но на самом деле — сотканный из магической материи, как и сама воительница.

Превозмогая тошноту и отвращение, вызванные заклятием Мелфая, Марк приподнялся. Он оцепенел на мгновение, когда ощутил, что это существо не просто фантом или живая магия, а нечто более сложное и опасное. Ему почудилось, что в этой эфемерной воительнице соединились некромантия — страшнейшая из магий — и часть души Мелфая, давшая жизнь этому существу.

— Что это за тварь? Берегись! Обходи её! Не дай уйти колдуну… — раздались крики стражников. Они уже справились с первым испугом и теперь хотели как можно скорее прикончить опасное создание и схватить мага, его породившего.

Десятник махнул рукой, повелев двум стражникам догнать Мелфая, пока остальные будут биться с тварью. Воины-анфейцы послушно бросились следом за удирающим юным магом, и тут, застывшая, словно статуя, воительница ожила. Что произошло в следующую секунду, никто не понял: глаза оказались неспособны уследить за передвижениями призрачной воительницы. Один стражник глухо вскрикнул, получив шестом по нагруднику, и упал на траву, другой подлетел и рухнул, подсечённый по ногам.

— Кто ты?! — раздался громогласный голос настоятеля Веремея, в котором смешались грозность и суеверный страх. — Заклинаю тебя силой и могуществом Спасителя, отвечай: как твоё имя?!

Воительница застыла с воздетым шестом в развевающихся одеяниях чёрного тумана. Марку почудилось, что по её каменному лицу пробежала усмешка.

— Моё имя Воля, — раздался беззвучный ответ.

И вновь замелькали неуловимые движения, развороты, прыжки, глухие удары и крики отлетающих стражников. Воины-анфейцы и некоторые из крестьян и послушников храма, имевшие при себе оружие, рассыпались вокруг, окружая врага, но это ни к чему не привело. Зайти воительнице в спину было невозможно; всякий, кто пытался нанести ей удар, сам падал, словно сражённый громом. Двое или трое уже лежали без чувств, другие отползали подальше, благодаря Спасителя, что в руках врага всего лишь шест, а не меч или копьё. Если бы призрачная воительница была вооружена острой сталью, многие бы встретились с вечностью в этот день.

«Она сказала, её зовут Воля. Воля…» — лихорадочно думал в эти секунды Марк.

Сурок и Лейна атаковали одновременно. Парные сабли и парные топоры налетели в размашистом натиске — увернуться невозможно. Неуловимая призрачная воительница высоко подпрыгнула и, перекрутившись в шлейфах чёрного тумана, опустилась на землю за спинами противников. Два плавных удара боевого шеста — Лейна успела прикрыться саблей, тут же вылетевшей из рук, Сурок же получил по лодыжке, но, падая, изловчился ударить лезвием топора по бедру воительницы.

Все вокруг замерли, ожидая, что сейчас из глубокой раны магической девы брызнет чёрная кровь. Однако та отпрыгнула от направленных на неё храмовых копий с прежней прытью. Рана, которая свалила бы с ног любого человека, казалось, ничуть её не обеспокоила.

— Метаморф. Красота! — проговорил над ухом Яннес, любуясь призрачной воительницей, как изящным магическим изделием. — Хотел бы я знать, какой мудрец обучил Мелфая такой сложной штуке.

Марк вспомнил, что метаморфами в Каллирое называют жестоких бестий, порождённых путём слияния магии хаоса и человеческой души. Сотворить подобное заклинание маг был способен только раз в жизни, так как неизбежно умирал, когда иссякали силы его метаморфа.

— Нет, не метаморф, — тихо ответил Марк. — Это воля. Оживлённая воля Мелфая.

Яннес едко усмехнулся.

— Кем бы она ни была, сдаётся мне, она тебя ненавидит. Так что отойду-ка я, пожалуй, от тебя подальше.

Осторожность серого мага была нелишней. Сразив ещё одного стражника и двух послушников, воительница перебежала с места на место, сократив расстояние между собой и Марком до десяти шагов. Оказавшись перед ней, Марк вдруг заметил, что в её стальных глазах уже горит тёмный огонь, а на оба конца боевого шеста накручивается, как смола, чёрный туман, удлиняя оружие.

Воительница прыгнула. Марк отклонился вбок, чувствуя, что всё равно не уйдёт от молниеносного удара, как тут в грудь призрачной девы вонзилась длинная стрела, оттолкнув её назад. Впрочем, и это ранение не принесло ей ощутимого вреда. Обломав торчащую из тела стрелу, воительница равнодушно бросила её на траву.

Марк оглянулся. Лучник в длинном плаще с острым капюшоном, скрывающим лицо, вкладывал в изящный лук новую стрелу.

Скрип тетивы, и на этот раз воительница с лёгкостью отбила стрелу. Снова выстрел, и очередная стрела упала у ног воительницы, разрубленная надвое.

Разрубленная?!

Теперь Марк понял: «наматывающийся» на концы боевого шеста чёрный туман не удлинял оружие — он превращал его в орудие смерти. В чёрном клубящемся мареве просматривалась острая сабельная сталь, насаженная на древко с обеих сторон. Шест превратился в двухклинковую глефу — очень сложное в обращении оружие и крайне губительное в руках мастера.

Воля Мелфая! Теперь она начнёт убивать! Марк почувствовал, что ему придётся разделить с Мелфаем вину за десятки грядущих смертей у Храма Призвания. Ведь это он пришёл сюда и сорвал церемонию посвящения Восьмого миротворца. Если бы он не успел — не было бы ни вспышки синего камня, ни рождённой из недр Мелфаевой души смертоносной воительницы…

И тут его охватил гнев. Жжение вспыхнуло в груди с небывалой силой, вызывая на сей раз жгучее чувство боевого восторга — жажду победить ненавистного врага. Он выхватил меч и приготовился к стремительному броску, прикидывая, сможет ли он отрубить голову этой нежити одним ударом…

Он должен, обязан это сделать! Даже ценой жизни!

«Это не человек. И даже не даймон. Немыслимая тварь, порождённая тёмной волей лжемиротворца! Предателя, продавшегося некромантам за лживые посулы власти. И если… если её убить… то у Мелфая вообще не останется воли!» — разгорелась неудержимая мысль.

— Лучники! Целься ей в голову! — закричал начальник храмовой стражи.

Отлично! Пока она будет отбивать стрелы, он бросится и нанесёт сильнейший удар по ногам. А когда она упадёт — отсечёт ей голову. Какой бы живучей тварь ни была, без головы ей не выжить!

— Пли!

Марк сжался перед прыжком, как вдруг сзади его словно накрыло лёгкое шёлковое покрывало. Чувствительные руки легли на плечи, и тихий, необычайно спокойный голос Никты прозвучал в ушах:

— Там, где вражда, сеять мир!

И внезапно вспыхнуло новое чувство — Марк не успел осознать, что сделала Никта, и почему жжение в груди прогорело и исчезло без следа. В памяти всплыли давние светлые картины. Города и селения, которые он видел, люди, которым помогал… Нахлынули новые чувства — умиротворение отшельника, осознавшего истинную красоту жизни без суеты и страстей; это было ново и необычно.

Но главное — боевое помешательство прошло. Он снова был собой. И глядя, как падают стрелы лучников, разрубленные оружием воительницы, он бросил меч и шагнул к ней, примирительно подняв руки.

— Стойте! Не стреляйте в неё! Отойдите назад! Слышите, все назад! — прокричал он, чуть обернув голову.

Все вокруг замерли, недоумённо глядя на миротворца, как если бы он сошёл с ума.

— Не стрелять! Вы только придаёте ей сил!

— Что ты несёшь, Маркос?! — крикнула Лейна.

— Это воля Мелфая. Чем больше сопротивления она встречает, тем опаснее становится! Отступите все! Пусть Мелфай идёт своей дорогой.

Первыми послушались крестьяне, уже успевшие пожалеть, что ввязались в драку. Пялясь на Седьмого миротворца и призрачную воительницу, застывшую в шевелящихся одеяниях чёрного тумана, они медленно попятились, прижимаясь к стенам храма. За ними потянулись послушники, а затем и стражники, убедившись, что с этим противником биться бессмысленно.

Теперь на травяном пустыре возле Храма Призвания остались только Марк и призрачная воительница. Чуть поодаль за спиной Марка стояли Сурок и Лейна, а с ними и незнакомый стрелок в плаще с острым капюшоном.

— Уходи! — крикнул Марк магической деве. — Никто не станет преследовать Мелфая. Ты свободна.

Воительница стояла ещё с минуту, глядя в никуда, словно не доверяя словам Марка. А затем, когда фигура бегущего Мелфая скрылась в полосе леса, магическая дева вспыхнула и растворилась в просветлевшей дымке.

Марк вздохнул, оглядев поле боя, на котором, по какому-то чуду, не было погибших.

«Святой-Всемогущий… спасибо Тебе… если бы Ты не открыл мне глаза… Силы небесные, и ведь никто не понимает, что за резня здесь могла произойти!»

— Как ты это сделал, дружище? — послышался за спиной знакомый голос.

— Человеческую волю нельзя победить. Её можно только сломить. Или уступить ей.

— И ты, как истинный миротворец, выбрал второе! — продолжил лучник с наигранным пафосом.

Марк обернулся, узнав давнего друга, с которым уже не рассчитывал когда-либо свидеться.

— Автолик!

* * *


Они сидели на крыше храма, глядя на цветущее, благоухающее селение, раскинувшееся вокруг чудесными садами. Марк взглянул на молоденькие деревца яблонь, что уже отцвели, уже закрутили маленькие плоды, на вишни, которые через неделю-две станут вполне зрелыми, на маленькие домики, покрытые широкими плетёными крышами, и в памяти всплыли счастливые дни его самого первого пребывания в этом селении. Пожалуй, здесь было единственное место в Каллирое, где он не чувствовал себя чужаком: ни Морфелон, ни Мелис, ни Спящая сельва не вызывали у него подобных чувств. Он дорого бы дал, чтобы остановиться в местной таверне или при храме и пожить тут недельку-другую, забыв о горестях и заботах. Увы, приключения и странствия хороши лишь до тех пор, пока не превращаются в образ жизни, когда от них начинает исходить запах рутины и возникает нетерпеливое желание вернуться домой.

«Святой Творец, до чего здесь хорошо! Почему я раньше не ценил этой красоты?»

Умиротворение вызывало всё: сады, грядки, луга, где среди изобильных высоких трав паслись кони, поля и виноградники, большие двухэтажные дома трудолюбивых семейств и маленькие хибарки одиноких стариков. Здесь, как и везде, не было равенства между людьми, но мало кто чувствовал себя обделённым. Каждый, кто хотел трудиться в этом зелёном уголке, имел землю и всё необходимое, чтобы обжиться, и селение постепенно расширялось, превращаясь в растянутый городок без стен.

Автолик бодро расспрашивал Марка обо всём, с самого момента его прихода в Каллирою. Марк рассказывал быстро и легко. Вольный стрелок восхищённо кивал и переспрашивал, слушая о войне в Спящей сельве, о событиях в Мелисе и схватке с магами Жёлтого Змея у Скал Ящеров.

Потом настал черёд Автолика. Он долго говорил об Амархтоне, о королеве и Тёмном Круге. Когда он описывал странного мечника-мага в волнистом плаще, который, казалось, владел всеми магическими стихиями, даже магией Саркса, Марк насторожился. Но возникшие в голове смутные подозрения пока не давали ничего определённого — лишь намёк на неизбежную в будущем встречу со своим невидимым Кукловодом.

Весть о том, что Калиган сослан в Подземные Копи, больно резанула по сердцу. Марк часто вспоминал своего учителя и, несмотря на всю неприязнь, что когда-то испытывал к нему, воспоминания эти были светлыми.

— Его можно оттуда вызволить?

— Над этим я сегодня и размышлял в здешней таверенке, пока крики крестьян «Восьмой миротворец!», «Восьмой миротворец!» не возбудили моего любопытства… Увы, пока что мне не удалось найти человека, который знал бы дорогу в Подземные Копи. Калиган был единственным из наших, кому она была известна.

— Из наших? Почему бы тогда не поискать такого человека из не-наших?

— Из Тёмного Круга, что ли? — Автолик усмехнулся. — Нет, Маркос, я не умею так, как ты… Вообще поражаюсь, как ты сумел поладить с Яннесом и Эльмикой. Они же серые!

— Серый цвет бывает разных оттенков, — ответил Марк.

Вольный стрелок весело хмыкнул и кивнул.

— Твоя правда. Нам свойственно забывать, что всех нас разделяет не природа, а условности вроде воспитания, традиций и правил. Что ты намерен делать теперь?

— Летописец Эрмиос сказал, что пророка Эйренома надо искать в Фаране. Он сможет дать ответы на мои вопросы. И помочь вернуть зрение Никте.

— Фаран — место опасное.

— Знаю. Потому и хочу, прежде всего, найти человека, который смог бы провести нас в Фаран.

Автолик лукаво улыбнулся.

— Считай, ты уже его нашёл! Я бывал в Фаране и даже знаю кое-кого из тамошних отшельников.

Марк поднял глаза на давнего друга с благодарностью.

— Так просто, прямо сейчас? А как же твои планы?

Вольный стрелок глубокомысленно вздёрнул длинный подбородок.

— Всё равно сейчас я ничем Калигану помочь не могу. А в Фаране, говорят, происходят чудеса. Как знать, может быть, в этих святых песках Всевышний ответит на мою молитву. Идём же, чего уж медлить! Жизнь коротка, а нам ещё столько подвигов надо совершить! — воскликнул Автолик на рыцарский лад.

* * *


Спустившись с крыши храма, Марк без колебаний объявил о своём решении, готовый отправиться в путь сегодня же, даже если друзья не поддержат его выбор.

— Я с тобой, Маркос! — решительно сказала Лейна. — Хоть за Белый океан, если это поможет Никтилене.

— Хм, что до меня, то тут уж увольте, — пробурчал Иолас. — Нас с Автоликом и так в ордене заждались.

— В Мелис вернёшься без меня. Скажешь, что я ещё недельку-другую поброжу в Фаране, — ответил Автолик.

— Эй-эй-эй, ты в своем уме?! — заговорил Иолас, впрочем, удивляясь только для вида. Он уже давно привык к сумасбродным выходкам своего предводителя.

— Погодите-ка, а следом за Мелфаем никто идти не собирается? — вставил Сурок.

Эльмика, не проронившая за рассказом Марка ни звука, тоже всполошилась:

— Да, а как же Мелфай? Он идёт в Туманные болота. Значит нам туда!

Марк вздохнул. Ему очень не хотелось высказывать свою догадку при всех, особенно при Эльмике, но ничего другого не оставалось.

— Мелфай был изначально избран магами Жёлтого Змея как лжемиротворец. И то, насколько ловко они заставили поверить в приход Восьмого миротворца многих людей, говорит о их необычайном мастерстве плести козни. И учёба Мелфая в Школе Гильдии серых магов была частью их плана: подготовить Мелфая к принятию тёмного дара. Вбить в него страстное желание, которое летописец Эрмиос назвал выражением «хочу всё и сейчас». А ещё — извратить его принципы, воспитанные семьёй и храмом. Убедить, что Путь Истины — это лживая сказка для простаков, а совесть — навязанная храмовниками обуза.

— Что там говорить, мы воспитали из него настоящего серого мага, — сказал Яннес, впрочем, на сей раз без самодовольства. — Магия сила, а знания дверь, недруга не бойся, другу не верь! Теперь он живёт точно по этой древней пословице, с которой, кстати, и зародилась философия серой магии.

— А что такого в этом Мелфае, что его избрали желтозмеевцы? — спросил Иолас. — Насколько я понял, он из простолюдинов и особыми талантами не одарён.

— Я думаю, что всё дело в том человеке, которого они выбрали свершителем — избранным в эпоху Восьмого миротворца, — задумчиво произнёс Марк. — Этот человек несомненно должен быть сильно связан с Мелфаем. Но пока что я даже предположить не могу, кто он.

— Какая разница? Мелфай идёт в Туманные болота. Туда, где скрываются маги Жёлтого Змея. Он в большой опасности! И мы должны помочь ему! — настояла на своём Эльмика.

— Уже пытались. Сама видела, что из этого вышло, — бросила Лейна.

— Мы можем его похитить, если потребуется, и растолковать ему всё в безопасном месте, — предложил Сурок.

Марк искоса глянул на простодушно-решительное лицо приятеля.

— Это в Сарпедоне, что ли? Ты ничему не учишься, Сурок. Пытаясь сломить волю человека, ты только делаешь её сильнее.

— Я найду способ убедить его вернуться. В конце концов, обратить человека от тьмы к свету — это тоже Путь Истины.

— И ты рассчитываешь это сделать убедительными словами? Ты и впрямь веришь, что, преследуя его по пятам, ты избавишь его от жажды могущества, которое посулили ему некроманты? — Марк прищурил глаза. — Боюсь, что кроме неприязни ты не вызовешь у него ничего. Он видит в тебе лишь соперника, который в любую минуту может погубить его мечту.

— Скажи, Сурок, а чего это тебя так интересует Мелфай сейчас, когда всем стало ясно, что он никакой не миротворец? — неожиданно спросила Лейна.

Сарпедонец лениво потянулся и ответил нехотя:

— Восьмой миротворец — это моё задание. А настоящий он или нет — не моя забота. Ты со мной, Эльмика?

Юная магесса решительно кивнула.

— Эльмика, Эльмика, погляди на себя, в кого ты превратилась, — прокряхтел по-стариковски Яннес. — Почему бы тебе не вернуться со мной в Мелис? Неужто задание Кассиафата тебе дороже твоих родителей, друзей и Школы?

Девушка отвернулась и вздёрнула нос, ничего не ответив. Марк поглядел на неё с сочувствием.

— Эльмика. Я редко разделяю мнение Яннеса, но сейчас я полностью с ним согласен. Это очень опасная игра, в которой враг не оставляет шансов на выигрышный ход. Возвращайся в Мелис и расскажи своему архимагу, чем обернулся его эксперимент.

Эльмика устремила на него взволнованный взгляд серых глаз, будто колеблясь, но через секунду бесповоротно глянула на северо-запад, в сторону Туманных болот.

— Прости, Яннес. Простите, Маркос и Никта. Но Мелфай для меня — не задание Кассиафата. Он моя мечта. Мой путь, как говорите вы, аделиане.

Затем она подхватила сумку, трость и улыбнулась напоследок.

— Спасибо тебе за всё, Маркос. Спасибо всем. Я рада, что мы были вместе. Мы ещё встретимся. Встретимся как давние друзья!

— Прощай, Эльмика, спасибо тебе тоже, — сказала Никта с загадочной грустью. — Я буду молиться, чтобы твой выбор не стал роковым. Больше я ничем не могу тебе помочь.

Юная магесса поглядела на неё с неким предчувствием, как если бы ощутила, что ослепшая, но не утратившая своих дарований хранительница, предостерегает её от роковой ошибки.

— Ну что ж, было весело, — простодушно развёл руками Сурок. — И чувствуется, мы все изменились за время этого похода. Даже Яннес… которому, как видно, удар по морде пошёл на пользу! — сарпедонец весело захохотал.

Яннес язвительно захихикал и потёр руки.

— Ах да, благодарю, что напомнил, сарпедонец…

И вдруг неожиданно ударил кулаком в самодовольное лицо Сурка. Тот, однако, лишь недоумённо отшатнулся, а серый маг схватился другой рукой за ушибленные костяшки, не привыкшие к кулачной драке.

— Ох, ох, хотел должок вернуть, а только себе навредил! В жизнь больше не стану связываться с сарпедонцами!

* * *


При выходе на торговый тракт Автолик отправился к стоянке ближайшего каравана, узнать, найдётся ли место в повозке для четырёх путешественников. Марк прощально глядел в сторону садов Зелёной Идиллии.

«Всевышний, ответь, не напрасно ли я вернулся в Каллирою? Изменил ли я хоть что-то в этом мире?»

Никта, постепенно привыкающая обходиться без посторонней помощи, остановилась, интуитивно ощутив его чувства. Лейна, не столь проницательная, бросила на Марка любопытствующий взгляд:

— О чём задумался, Маркос?

Марк поглядел на её лицо, горящее тихим восторгом нового путешествия, на её светлые волосы с вплетённой зелёной ленточкой, и тут ему показалось, что если бы эта девушка из далёкой заморской страны покинула его сейчас, ему стало бы невыносимо тоскливо. После всех испытаний, какие они прошли вместе, получив наконец-то возможность идти спокойной дорогой рука об руку, он чувствовал себя счастливым рядом с ней… И хотя признаться ей в этом он был не готов, делиться с ней своими переживаниями ему было легко и приятно.

— С самого первого дня в Каллирое я думал: призван ли я Всевышним в этот мир или пришёл в него по собственной воле. А сейчас понял: это неважно. Всевышний дал мне веру в Путь Истины и личный путь. Я миротворец. Неважно, в своём мире или в этом. Важно не прозябать свой дар. Не растрачивать его на суету… вроде той, чтобы состояться героем. Как я распорядился своим даром за эти полгода? Изменил ли что-то? Вот это меня и беспокоит.

— Ох, Маркос, о чём ты волнуешься! За эти несколько месяцев ты совершил больше подвигов, чем иной рыцарь за всю жизнь! — с задором поддержала его Лейна. — Одна твоя вылазка в Раздорожную Таверну чего стоит!

— Тогда меня попросту обманули… — нахмурился Марк, помня, как восприняла Никта его «подвиг».

— А если человека толкнули на благородное деяние обманным путём, оно что, перестаёт быть благородным? Нет, Маркос. А твой с Никтой Поединок Правды? Ты уже многое изменил в Спящей сельве, я уверена. И благодаря тебе Жёлтому Змею не удалось создать лжемиротворца! — Лейна вздохнула и поглядела на него с хитровато-виноватым прищуром своих небесно-голубых глаз. — Знаешь, я не слишком верила тебе поначалу. Мне казалось, ты слишком нерешительный, а ещё — много думаешь о бесполезных вещах… Порой хотелось вернуться назад в сельву… — девушка на секунду замолчала, но сейчас, Марк знал это точно, ей тоже было легко говорить о своих переживаниях. — А сейчас я рада, что отправилась с тобой. Твой путь изменит в Каллирое многое, я уверена.

— Спасибо. Но я почувствую себя уверенно только тогда, когда к Никте вернётся зрение.

— Не думай об этом, Маркос, — отозвалась хранительница. — Я уже ничуть не печалюсь о своих глазах.

— Как это не думать? Ты избранная! И тебе предстоит стать королевой сельвы!

Марк не шутил. Сейчас он был уже почти уверен в предположении о великом призвании Никты, которое высказывали и Лейна, и собиратель легенд Фабридий.

— Королева сельвы? Вздор. Ты же сам только что говорил о важности личного дара. Я даже рада, что ослепла. Если бы не слепота… не знаю, сумела бы я тебе помочь…

Тут Марк вспомнил о том лёгком, спасающем от помешательства прикосновении во время боя с магической девой.

— Как ты сумела, Никта? Что ты сделала во время схватки? Твоё прикосновение меня словно отрезвило.

Хранительница удивилась.

— Прикосновение? О чём ты говоришь, Маркос? Я держалась подальше от драки, потому что ничем не могла вам помочь.

— Но я почувствовал…

— Я всего лишь молилась о тебе… Воистину, нужно было ослепнуть, чтобы увидеть на тебе тень Кукловода, играющим нами, как марионетками… Помнишь, мы как-то предположили, что Саркс может передавать твои мысли и переживания кому-то другому. Так вот, я увидела эту связь.

Марк встрепенулся. Те странные чувства. Жжение в груди. Нарастающее ожесточение. Вот она, связь!

— И ты её оборвала! — догадался Марк. — Теперь он не сможет…

— Пока ты не дашь ему нового повода. Разберись в своих стремлениях, Маркос. Пока в тебе остаётся нечто, за что может зацепиться Саркс, ты будешь уязвим.

— Я постараюсь, — Марк поднял глаза к небу и произнёс с твёрдостью, какой ему всегда недоставало. — Я сделаю это. Я изменюсь. Я найду силы, чтобы осветить все тёмные углы моей души, где может скрываться дух Саркса.

— Маркос, — промолвила хранительница с добродушным укором. — Не надо обетов. Не обременяй себя обещаниями. Следуй тому, во что веришь и к чему призван Всевышним. Тогда и тьме не останется места в твоём сердце.

Конец Книги Первой