Полуденный вор Ольга Лаврова Александр Лавров Следствие ведут ЗнаТоКи #18 Два дела, параллельно ведущиеся Знатоками (о квартивных кражах, повершаемых дерзким вором, грабящий квартиры средь бела дня, и об угоне автомобилей), чудесным образом пересеклись на счастье Знатокам и на горе злоумышленникам. Ольга Лаврова, Александр Лавров Полуденный вор Массивные замысловатые часы — бронзовое литье прошлого века — показывают двенадцать. В окна бьет солнце и освещает дорогую мебель в стиле «ретро», ковры, сияющую хрустальную горку. Вещей слишком много, и чувствуется, что хозяева их нежно лелеют. И тем более режет глаза беспорядок: распахнутые дверцы шкафов, выброшенная на пол одежда. На столе раскрыт небольшой чемоданчик, возле которого облигации трехпроцентного займа, женские украшения, золотой портсигар. В комнате чужой человек — вор. Спортивного вида, располагающей наружности, лет тридцати с небольшим. Он сноровисто роется в белье; руки в кожаных перчатках быстро перебирают простыни и скатерти, нащупывают тугую пачку денег, метко кидают ее в чемодан. Вдруг вор замирает: в прихожей хлопнула дверь. Плотный самоуверенный мужчина с портфелем и в плаще торопливо входит в комнату и останавливается, будто споткнувшись. — Эт-то что?.. — начинает он грозно. И осекается… — Обыск! — отрезает вор, стоя к хозяину почти спиной. — Изымаем ценности, гражданин Шарипов. Коля! — окликает он воображаемого помощника. — Стань на выходе, завмаг прибыл! У Шарипова обвисают щеки. — Сейчас подпишите протокол и поедете с нами, — цедит вор, выдвигая последний ящик. — Допрыгались до тюрьмы… Деньги и документы на стол! Онемевший Шарипов выкладывает бумажник и документы. — Теперь соберите белье! — командует вор. — Рубашки, трусы, носки. Живо-живо, я на работе! — прикрикивает вор. Шарипов неверными шагами направляется в смежную комнату. Вор молниеносно укладывает добычу и, сделав шутовской прощальный жест в сторону невидимого Шарипова, выскальзывает из квартиры. На пороге появляется хозяин, молитвенно прижимая к груди несколько пар носков. — Умоляю, дозвольте позвонить жене! — произносит он, не сразу замечая, что обращается к пустой комнате. Постепенно ситуация начинает для него проясняться. Он прислушивается, бросается в коридор, возвращается. — Обокрали! Всего-навсего обокрали!.. — В блаженном облегчении завмаг всхлипывает и утирается носками… * * * А вор уже далеко. Он сходит по трапу самолета… Предъявляет в гостинице паспорт на имя Шарипова… С лоджии первого этажа жилого дома спускает чемодан в густо растущие внизу кусты… В поезде сбывает попутчице золотую цепочку и кольцо… Сменяются виды транспорта, пейзажи и города, а он, уверенный и неуловимый, не привлекает ничьего подозрительного внимания, пока в перронной толчее, садясь в экспресс, отправляющийся в Москву, не попадается на глаза женщине, которая хмуро и пристально смотрит ему вслед. А затем горячо рассказывает что-то человеку в милицейской форме. И в то время, как вор любуется из такси московскими пейзажами, на стол перед Томиным ложится его фотография с объявлением о всесоюзном розыске. — Кто таков? — спрашивает Знаменский. — Глеб Царапов… Удачливый вор-гастролер, чтоб его ободрало! Прибыл в столицу. И почему-то считается, что я могу выудить его среди десяти миллионов!.. — Помчались, Саша! — торопит Знаменский. — Доцент небось волнуется… * * * Доцент действительно волнуется, разговаривая с ними во дворе многокорпусного дома. — Все поняли, помните? — проверяет его Томин. — Да помню-помню: здороваюсь, показываю сберкнижку. И тут подъезжает ваша машина. — Главное, не нервничать, — советует Знаменский. — Средь бела дня и под нашим присмотром вам ничего не грозит. — Просто я легко одет и как-то зябко… — доцент смотрит на часы. — Пора, занимайте свой пост, — решает Томин. Доцент уходит к одному из подъездов и там останавливается, стараясь принять непринужденную позу… Издали во двор въезжает «Волга» с четырьмя пассажирами. Из машины выходит коренастый блондин в кожаном пиджаке и машет рукой, подзывая доцента. Тот чуть медлит, украдкой косится на Знаменского и Томина и видит, что они поглощены безмятежным занятием: поставив на скамью хозяйственную сумку, перекладывают в нее свертки и бутылки из авоськи. Доцент неуверенно двигается к блондину и на полдороге, не утерпев, снова оглядывается на своих заступников. В тот же миг «Волга» дает задний ход, стремительно выезжая со двора. Блондин с невнятными воплями припускает следом. Тем временем из-за угла соседнего корпуса вылетает милицейский УАЗ, стараясь отрезать «Волге» путь к отступлению. Но перед ним мчится, закрывая проезд на улицу, блондин в кожаном пиджаке. — И дернуло же вас оглянуться! — говорит с досадой Томин. — Но вы оба стояли спиной… — бормочет доцент. — И абсолютно не обращали внимания… по-моему. — По-вашему. * * * Кожаный пиджак, разумеется, задержан, и теперь они с доцентом находятся у Пал Палыча. Здесь же присутствует Томин. Задержанный Агафонов пока еще не сообразил, в чем признаваться, а что отрицать, и потому отпирается от всего чохом. Врет он на самых искренних интонациях, без наигрыша, почти задушевно. — Я же все рассказал! Вы же записали! — А теперь мы спросим у товарища Пекуровского, — усмехается Знаменский. — Вы встречали человека, с которым находитесь на очной ставке? — Да. Позавчера у комиссионного магазина «Автомобили» он предложил мне «Волгу». — За крепкими стенами Петровки доцент чувствует себя в безопасности и держится с достоинством. — Да нет у меня никакой «Волги», хоть кого спросите! — Ладно-ладно, Агафонов. По цене? — спрашивает Знаменский у Пекуровского. — На тысячу рублей ниже государственной. — Как он это мотивировал? — Дескать, подает на развод. Но раньше, говорит, надо ликвидировать машину, чтоб жена не претендовала на долю. — И жены у меня нет! — Неужели я не понимаю, что ни «Волги», ни жены? — отмахивается Знаменский. — Продолжайте, товарищ Пекуровский. — Ну… я в принципе согласился. И он мне отдал как бы в залог техпаспорт, а я дал задаток. Условились, что сегодня он за мной заедет с приятелями. А я захвачу зятя и поедем оформлять в какой-нибудь загородный пункт. — Почему же не в городе? — Да здесь деньги ему выдали бы через три дня, и жена могла, дескать, дознаться и поднять скандал. А там я плачу в кассу, и он сразу получает. Потому что там нет условий для хранения денег… — И вы всему поверили? — подает голос Томин. — Очень правдивым показался парень… Знаменский взглядывает на Агафонова. — Да, пожалуй. Но потом все-таки обратились в милицию? — По счастью, жена засомневалась… в смысле — моя. — Ясно. Ну? — обращается Знаменский к Агафонову. — Товарищ что-то путает. — Будет вам, Агафонов. Мы же видели вас в «Волге». Горзнак у нее тот же, что в техпаспорте, за который Пекуровский заплатил вам. — Знаменский показывает техпаспорт. — Владельцем здесь значится И.П. Агафонов. А номер машины, между прочим, фиктивный. Стало быть, «Волга» краденая. Агафонов встревоженно вскидывается: — Честно? — Честно. — Да чтоб я связался с таким делом! Да я лучше пойду в воду кинусь! — Наверно, хорошо плаваете, — замечает Томин. — Что? — не сразу понимает Агафонов. — А-а… — В настроении парня наступает перелом. — Правильно все товарищ Куровский рассказывает. Подтверждаю. — Пе-куровский, — поправляет доцент. — Давайте по порядку, — говорит Пал Палыч. — Что за машина? — Якобы знаменитого артиста. Самому неловко продавать, в лицо узнают. И по знакомству сделали, как будто моя. — Теперь Агафонов разговаривает более однотонно и деловито. Говоря правду, он меньше заботится, чтобы поверили. — Сказка для школьников. — А что мне, начальник, я сбоку припека. Взяли заместо вывески — рожа, говорят, подходящая. И всей моей выгоды — что вот пиджак выдали. Ношеный, правда, но у меня и такого нет. Один ватник. — Оттуда, что ли? — осведомляется Томин. — Да, от хозяина. Второй месяц как вышел, а тут эти ребята… — Кто они? — спрашивает Знаменский. — А леший их разберет… Если подумать, — помолчавши, говорит Агафонов, — то ничего мне не известно. — Ну-ну, Агафонов! — сердится Томин. — Да вам ведь что нужно: фамилия, местожительство, где работают. А они мне анкету не показывали. Звали меня Ванечка, я их — Леша да Юра. И все. — Где познакомились? — Свела нелегкая у пивной бочки. Пал Палыч и Томин переглядываются: только что разлетелись допросить, только задержанный перестал запираться — и осечка! — Приметы? — хмурится Знаменский. — Люди как люди. Один повыше, другой пониже. Который повыше — это Юра, у него темные очки. А Леша — тот лицом старше и лысоватый. За рулем третий сидел. Боря… — Агафонов приостанавливается. — Я описывать не умею… Ну, выпить не дураки. Одеты — дай бог каждому. А больше ничего приметного. * * * В вагоне метро все места заняты. У тех дверей, что обращены к стене тоннеля, Раиса Глазунова стоя читает журнал. Безукоризненно одетая и причесанная, с выражением независимости на лице, она являет собой образчик очаровательной деловой женщины. Неподалеку вор — Глеб Царапов, придерживаясь за поручни, рассматривает ее одобрительно, но в общем-то от нечего делать. На очередной остановке поезд заполняют пассажиры, возникает давка, и Царапова притискивают к Раисе. Она пытается откинуться назад, вор близко видит ее глаза и нахмуренные в легкой досаде брови. Из желания порисоваться или поддавшись галантному побуждению, он опирается ладонями в дверь, отжимает толпу назад и сдерживает ее напор, освобождая вокруг женщины некоторое пространство. — Читайте. — Благодарю, — насмешливо произносит она и, стоя в кольце его рук, читает до следующей остановки. Там платформа оказывается расположенной со стороны Раисы и она выходит, оставив вора несколько разочарованным: он привык к вниманию. Но прежде чем скрыться, Раиса оглядывается, а сквозь стекло закрывшихся дверей он прощально и иронически приподымает руку. * * * Пригородный поселок. Глухой забор и крепкие ворота, в которых прорезана калитка. Раиса Глазунова нажимает кнопку звонка и нетерпеливо притопывает ногой. Наконец калитка отворяется, взору Раисы предстает давно небритый мужчина неопределенного возраста. — Здравствуйте, Борис Анатольевич… Кажется, вы меня не узнаете, — снисходительно улыбается Раиса, замечая, что тот изрядно «под банкой». — Красный «жигуль», левое крыло и дверца. — Помню, — говорит хозяин. Привалясь плечом к забору, он не проявляет желания впустить женщину внутрь. — Не сделали! — догадывается она, мрачнея. — Это уже форменное свинство! Вы же знаете, что в среду я уезжаю! — Где среда, там и пятница, — тянет хозяин. — Да поймите, мы едем компанией на трех машинах. Вы попросту срываете мне отпуск! — Как-нибудь перебьешься. Приболел я. — То бишь запил. Ох, мужики! Из-за ее спины с механиком здоровается проезжий, который затормозил против ворот. — Боря, — спрашивает он, — чего-то у меня внизу звякает, не пойму. — Тронься, — просит механик. Тот трогает машину, проезжает метра полтора. — Жмунькает, — мгновенно ставит диагноз автомеханик. — Крестовина. — А-а… Вот спасибо тебе! — И автомобилист отъезжает. Этот короткий диалог напоминает Раисе, что ее собеседник — не только обманщик и пьяница, но и искусный мастер. — Борис Анатольевич, миленький, — говорит она. — Будьте человеком! Если я в среду утром… — Не-е. На той неделе. — Тогда я забираю машину! Соловые глаза мастера открываются пошире. Помедлив, он отступает назад, давая Раисе войти. Она обегает взглядом двор и оборачивается к хозяину с вопросительным и сердитым видом. — Нету, — сообщает он. — Увели. — То есть как? — медленно спрашивает она. — Не знаешь, как уводят?.. Хошь кричи, хошь плачь — «жигуля» нету! — Я, кажется, не кричу и не плачу, — каменным голосом говорит Раиса. — Но зачем вы морочили голову? — Да ведь жалко, начинаешь переживать, — лицемерит хозяин. — А это, может, кто из своих. Может, еще пригонят. — Из каких «своих»? — Из поселковых ребят, здешних. Тут вот свадьбу играли, трое суток колобродили, может, кто под парами и того… — Борис Анатольевич, вы заявили в милицию? — пресекает Раиса его скороговорку. — Не. — Послушайте, вы, конечно, нетрезвы, но все же в своем уме? Я вам доверила машину — машина пропала. Вы за нее в ответе. И не лопочите мне про свадьбу! Видно, механик ожидал «ахов» и «охов», его удивляет проявленное женщиной присутствие духа. — Если без скандала, полюбовно если — буду тебе понемножку выплачивать… сколько смогу. Но чтоб милиция не цеплялась, так и знай! А иначе — и не видел, и не слыхал, и ничего не ведаю, поняла? — Нет! Не на таковскую напали! — взрывается Раиса. * * * Квартирная хозяйка, словоохотливая женщина средних лет, вводит Царапова в комнату. Он снимает себе жилье. — Вот, пожалуйста, эта комната. Вор осматривается и, перегнувшись через подоконник, выглядывает за окно. — Вид из окна у меня превосходный! — заверяет хозяйка. — А балкон справа тоже ваш? — Нет, балкон в другой квартире и даже в другом подъезде. — И что там за соседи? Очень шумят? — Мертвая тишина! Летом они на даче… Тахта у меня, пощупайте, мягкая… — Это немаловажно, — улыбается вор. — Что ж, пожалуй, поживу. Такие подробности, как прописка, вас не беспокоят? — Н-ну… — мнется женщина. — Я бы с удовольствием, но при командировках мы должны прописываться в ведомственной гостинице. А условия там, сами понимаете… Да не беспокойтесь, заплачу вперед, гостей водить не собираюсь, мы с вами поладим. — Ну… хорошо. В конце концов, приличного человека видно… * * * Знаменский и Томин получают взбучку от начальства. Начальство новое, чего от него ждать, никто пока не ведает. — Позорный провал операции! — Полковник не дает воли эмоциям, но заметно, что очень недоволен. — Вы себя обнаружили и упустили шайку буквально из рук! — Виноваты, товарищ полковник. — Безусловно. И будет приказ о наложении взысканий. — Оперативную часть разрабатывал я, — заявляет Томин. — Знаменский присутствовал для оформления следственных действий. Полковник бросает на него острый взгляд. — Вы инспектор или адвокат? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Каким образом сорвалось преследование? — Не могу понять. Куда-то они очень ловко нырнули. Все ближайшие патрули были оповещены по рации. — Даю сорок восемь часов на разработку плана мероприятий. — Ясно, — вместе отвечают Знаменский и Томин. Полковник делает пометку в настольном календаре. — Вопрос второй, — адресуется он к Томину. — У вас дело Царапова. Что предпринято? Томин мог бы сказать, что вопрос несерьезный. Даже нет уверенности, что вор в Москве. А если б уверенность и имелась, все равно ничего толкового предпринять пока невозможно. И практически никакого дела нет, а есть лишь мечтание поймать гастролера. Прежнему начальнику Томин так и отрапортовал бы. Впрочем, тот не задал бы подобного вопроса. — Пустые руки, товарищ полковник, не с чем вести розыск. Направил запросы по всем местам, где за ним числятся кражи. Рассчитываю на вас в смысле сроков. — Хорошо. Будет шифровка о немедленном исполнении. — Полковник оборачивается к Пал Палычу. — А вы, раз уж работаете сейчас в одной упряжке, примите к своему производству и дело Царапова. * * * А Царапов прогуливается по улице, наметанным глазом окидывает фасады и публику. По одежде, машинам, заворачивающим в проезды между домами, по множеству известных ему признаков определяет он степень зажиточности квартала и удобство его для своих целей. Облюбовав два дома, стоящих друг против друга, вор входит в один из них и поднимается на лестничную площадку перед последним этажом. В руке он несет рулончик, закатанный в газету. Когда занята наблюдательная позиция и противоположный дом оказывается как на ладони, из рулончика появляется подзорная труба и вор принимается за изучение освещенных окон, которые не задернуты занавесками… * * * Раиса Глазунова явилась к механику с подкреплением: сегодня рядом с ней преданная подруга Татьяна, на первый взгляд бой-баба. Автомеханик трезвый, злой, но более вежливый, чем накануне. Стараясь не смотреть на Раису с Татьяной, говорит куда-то в пространство: — Зачем же я, да при вашей подруге, буду признавать такой факт? Такого факта не было. — То есть вы не брались выправить мне крыло и дверцу? — с перехваченным горлом произносит Раиса. — Совершенно верно, девушка. Для ремонту есть автосервис. Я же, если кому помогу, то исключительно по дружбе. А вы мне незнакомы. — Ах, вот как?! — угрожающе надвигается на него Татьяна. — Ну тогда имейте в виду, я где угодно поклянусь, что я лично присутствовала, когда вы брали машину в ремонт! — Спасибо, предупредили. Буду иметь в виду. Вспоминать буду, с кем в тот день напролет пиво пил. Ребята подтвердят. И кончен наш разговор, девушки. — Он поворачивается и идет к дому. — Этот подонок думает, что меня можно без хлопот ограбить! — восклицает Раиса. — Эх, прийти бы с мужиком, который может морду набить! Другой был бы разговор! — Ты весь миллион моих друзей знаешь. Кто? — Раиса недолго ждет ответа подруги и сама подытоживает. — Людей навалом, а настоящего мужика нет! Обе не обращают внимания на «Волгу», которая въезжает в ворота. Из нее вываливается Пузановский, грузный, лет пятидесяти мужчина «авторитетной» наружности. — Здравствуйте, мастер, — говорит Пузановский. — Здравствуйте… гражданин, — с запинкой откликается механик. Этим «мастер» и «гражданин» они быстренько условились: я тебя не знаю — ты меня не знаешь. — Чинить машину? — поворачивается Татьяна к новоприбывшему. Тот издает нечленораздельное междометие, которое можно понять скорее отрицательно и перехватывает инициативу. — Что-нибудь случилось? Конфликт? — обращается он к Раисе, стремясь уйти от вопросов Татьяны. — Совсем маленький, — саркастически отвечает женщина. — Я отдала в ремонт «Жигули», и теперь машины нет! — Где же она? — Вчера сказал — угнали. Сегодня говорит, что вообще не брал! — Черт-те что! Машина здесь? — рявкает Пузановский на механика. — Нету, — опасливо и виновато отзывается тот. Пузановский сглатывает ругательство и вновь переключается на женщин. — Что вы собираетесь делать? — Заявить в милицию, что же еще! — Да, конечно… Садитесь, я подброшу. Я и минуты здесь свою машину не оставлю! — Он торопливо открывает перед подругами дверцы. — Прошу вас, прошу… Прежде чем сесть, Татьяна придвигается к автомеханику: — Таких, как ты, надо отстреливать в детстве! * * * На уличных часах без десяти двенадцать. Вор с чемоданчиком идет на дело — собранный, пружинистый, почти праздничный. Впереди — облюбованные им дома-близнецы. Дверь квартиры задерживает его на одну-две секунды: к пробою замка он приставляет ребром что-то небольшое, плоское, отсвечивающее металлом. Слышится гудение, потом щелчок, и Царапов убирает приспособление в карман. Дверь послушно открывается и затворяется за ним. В комнате он останавливается, опускает на пол чемодан и медленно-медленно обходит по кругу, ни к чему не прикасаясь, сосредоточенный и самоуглубленный. Не шарит суетливо глазами по стенам, даже не выделяет особо каких-то предметов, но, кажется, словно ему сейчас слышны голоса вещей и каждая сообщает о своем местонахождении. Круг завершен. Вор стряхивает оцепенение и уверенно открывает одну из секций мебельной стенки… И вот уже шагает с чемоданом прочь от подъезда, заворачивает за угол — и нет его. Час спустя у подъезда роится кучка соседей: идут обычные в таких случаях пересуды. — Четырнадцатую квартиру обворовали! — Шесть магнитофонов взяли! — Четыре, — поправляет подросток. — Ну магнитофоны — не горе, — говорит одна из женщин. Ветхая старушка подхватывает за женщиной: — Какое горе, милая! Хоть потише станет, спасу не было. В однех руках шесть магнитофонов! — Четыре, — упрямо вставляет подросток. — Много он вам мешал, — заступается за потерпевшего мужчина с хозяйственной сумкой. — Всю жизнь по экспедициям, два месяца здесь, а десять — нету. Одна у человека радость была, музыку послушать!.. Из подъезда выходит Томин, и беседа прерывается. — Товарищи! — обращается он к собравшимся, — кто-нибудь был вблизи подъезда около двенадцати часов? — Да я почти безотлучно, — откликается старушка. — Посмотрите, такой вот мужчина. Проходил он мимо вас в подъезд и обратно? Старушка взволнованно рассматривает фотографию. — Это жулик? Никогда не подумаешь! Через плечо старушки заглядывают любопытные, и вот уже карточка пошла по рукам. * * * — Всю захватали, а толку чуть, — говорит Томин, бросая фотографию Царапова на стол. — Однако почерк его. Вернувшись на Петровку, тройка заседает в кабинете Знаменского. Дело Царапова начинает обретать плоть. — Есть хоть предположения, чем он вскрывает двери? — спрашивает Знаменский у Кибрит. — Нет, Пал Палыч, совершенно «нестандартный» инструмент. — Наш Цап-Царапов еще войдет в историю криминалистики! — усмехается Томин. — Очень ловкий прохиндей! И звериный нюх — ведь ни разу не полез в квартиру, которая поставлена на сигнализацию! А сегодня с этими магнитофонами? Даже по шкафам не рылся, пошел и достал. Причем какие магнитофоны — два наушных, роскошный «Шарп», «Грюндик»! Унес, и никто не видал! — И, по-вашему, он работает без наводчиков? — спрашивает Кибрит. — При его разъездах установить контакты на местах — маловероятное дело, — возражает Знаменский. — Но как он в чужом городе определяет, у кого что взять? — продолжает сомневаться Кибрит. — Не знаем, — разводит руками Томин. — Наверняка мы знаем одно: Царапов всегда орудует в полдень. — Какая-нибудь суеверная примета, — замечает Кибрит. — Дай-ка, Паша, справочки с мест. Покопаюсь еще раз… — Томин углубляется в изучение ответов на запросы. — Между прочим, вы не забыли, что выговоры по автоделу висят? — спрашивает Кибрит. — Это, Зиночка, незабываемо. Завтра — кровь из носу — начальству нужен план расследования, — вздыхает Пал Палыч. — Шурик, отвлекись от вора! — Сейчас, Зинаида. — Томин продолжает возиться с бумагами. — Про план я помню. Сейчас составим грандиозный план, как переворошить всю автомобильную подноготную города и области… Махнув на него рукой, Кибрит достает технический паспорт на машину и заключение экспертизы, протягивает Пал Палычу. — Мы думали, только горзнак подделан. Оказалось, весь техпаспорт фальшивый. Но подделка на очень высоком уровне. При разовом изготовлении подобного качества добиться нельзя. — Налаженное производство фальшивок? Такой размах?.. Эх, как мы с доцентом напортачили! Остались в наследство никчемный Ванечка и красивые следы удравшей задним ходом «Волги». — А слепки с них сняли? — Сняли. Изобразили тщательную работу на месте происшествия. — Послушай, Пал Палыч… — Некая мысль бродит у нее в голове, но еще не оформилась. — Если «Волга» из угнанных, то найти бы хозяина… Я, правда, не знаю, что это даст, но… Томин захлопывает «воровскую» папку: — Никаких зацепок. Только через сбыт краденого… Ну-с, к вашим услугам. Каким это манером ты собираешься найти хозяина «Волги»? — По-моему, любой владелец скажет, что, например, левая задняя резина у него самая стертая, переднюю правую недавно чуть не пропорол об гвоздь и осталась метка и так далее. Я могу составить подробное описание. А вдруг… — Ты, оказывается, фантазерка, — усмехается Томин. — Но трудолюбие надо поощрять, Паша. Выдай ей слепки. * * * У тех, кого нашим героям так хотелось бы изловить, тоже заседание. В квартире Пузановского собралась уголовная компания. Кроме самого хозяина и автомеханика Молоткова присутствуют Печкин, Тыква и Самородок. По форме главенствует Пузановский, по сути заправляет Печкин. Он минутами звероват, но без ярко выраженной блатной окраски в речи и повадках. Однако ухмылка выдает натуру хитрую, властную и жестокую. — Это куда ж тебя повело? А, механик? — мрачно, с расстановкой спрашивает он Молоткова. — Да, куда? — подхватывает Пузановский и подкрепляет фразу энергичным движением руки, в которой зажата надкушенная сосиска. Пузановский почти всегда жует. Вскакивает Тыква. — Уж ты падла!.. Себе кусок рвешь, да? В одиночку? — впадает Тыква в блатную истерику. — А знаешь, что за это бывает? — Трепеща от возбуждения, он выхватывает из кармана нож и поигрывает им. Хотя Тыква наслаждается пока лишь воображаемой расправой, Молотков следит за ним неотрывно. И когда тот, пугая, делает выпад, в руках у автомеханика оказывается стул. — Уйди, припадочный! Пузановский перестает жевать. Ему нужен не мордобой, а воспитательное мероприятие в его, так сказать, коллективе. — Леша… — просительно окликает он Печкина, которому картина потасовки доставляет некоторое удовольствие. — Ладно, будя ножиком играть, — решает Печкин. — Хотя я лично Тыкву понимаю. Пузановский вслед за Печкиным принимает суровый вид. — Вот, Боря, до чего дошло! — укоряет он механика. — Мы тебе разрешили калымить по ремонту. Но если заказчик от тебя идет в милицию… — Данилыч! Да постыдись! — возмущается Молотков. — Они разрешили! Да что бы вы без меня! Кто вам номера-то перебивает? Кто выучил машины из-под любой страховки брать? Кто вас вывез, когда задним ходом драпали? А Константина кто предоставил? — Автомеханик указывает на сидящего на отшибе Самородка. — И теперь нож сулите?! Настроение присутствующих смягчается: заслуги Молоткова несомненны. — Говори, куда продал машину! — требует Печкин. — Не продавал я ее. Есть по деталям, по железу незаменимый человек. И месяц назад привозит своего «жигуля», как есть в лепешку. Аж стонет и плачет: сделай. А делать там — сдуреешь! Ну и тут подвернулась эта бабенка с машиной. Марка та же, цвет тот же… Глядел-глядел, плюнул и пустил на замену! — Спиваешься, механик! — припечатывает Печкин. — Раньше ты из любой лепешки обратно вещь слепил бы! Сядешь через водку. — Ничего они не докажут! Ну был участковый, покрутился-покрутился, с тем и ушел. — Он срока не тянул, он смелый! — язвит Тыква. Самородок в своем углу поднимается и прокашливается. — Будешь говорить? — спрашивает Пузановский. — Слушаем нашего Самородка. Самородок, поглощенный своим «призванием», органически безнравствен. Всех присутствующих, за исключением Молоткова, он глубоко презирает. — Я делаю все, что вам требуется, — жидким тенорком начинает он. — Печати, бланки, права, всякие дерьмовые справки — извольте. Но я работаю на четких условиях: вы субсидируете мои научные исследования… Тыква насмешливо цокает языком. — Да, мое изобретение мирового масштаба! — взвизгивает Самородок. — За мою универсальную антиржавчину мне простится все! Я еще буду за вас ходатайства писать насчет амнистии! И я предупреждал: не втягивайте меня в ваши подробности. Меня это отвлекает. Я занятый человек, поймите наконец!.. Но должен заявить, что нахожу недопустимым обращение с Борисом Анатольичем. Это мастер, у него в пальцах больше ума, чем во всех ваших мозгах. Я протестую! — срывается он на фальцет и неожиданно садится. В наступившей паузе явственно слышна работа челюстей Пузановского. — Слышь, Пузо, — ворчит Печкин, — хватит жрать одному. — Разве я жру? — изумляется тот. — Жую по мелочи от нервов. Сейчас будем ужинать, но надо подвести итог. — Чтоб меж собой никаких тайн, — говорит Печкин. — Верно, Леша. С кем что случится — немедленно сообщать! Компания вразброд одобряет резолюцию. Самородок пожимает плечами. Тыква придвигается к Печкину и шепчет: — Я слыхал, того покупателя… который с юга… вроде водолазы ищут. Пузу сказать? — Обожрется от нервов — лопнет. Да и нам-то с тобой что? Покупатель тогда просто не пришел… почему-то. Верно? Тыква мечтательно улыбается, и Печкин отвечает ему мерзкой своей ухмылкой. * * * В комиссионном магазине радиотоваров Томин идет вдоль прилавка, рассматривая выставленную аппаратуру. — О-о! — говорит он с непринужденностью толстосума. — Это у вас «Шарп» с индикаторной шкалой? И что, никто не берет? — Только вчера поступил, — объясняет продавец. — Если в порядке, возьму. Выпиши. А там никак «Грюндиг» с приемником? Я чувствую, куплю полмагазина! И мы с тобой все это будем красиво и долго заворачивать… — Понижает голос. — Найди мне еще парочку наушных — «Сони», «Акай», а? Продавец уважительно склоняет голову. — Вчера были и сразу проданы… Забрав чеки, Томин направляется в помещение, где производится прием на комиссию. — Простите, вчера тоже вы работали? — спрашивает он очкастого и надменного приемщика. — Да, я, — величественно подтверждает он. * * * На допросе у Знаменского он утрачивает, однако, свою величавость… Пал Палыч читает вслух написанное: — «Гражданин, принесший вышеупомянутые магнитофоны, мне незнаком и ни на кого из моих друзей не ссылался». Просто некто с улицы? — Товарищ следователь, к нам все приходят с улицы! И потом: я смотрю и оцениваю вещь. Человека я не замечаю, только его товар. Я товаровед. — А своего брата заметите? — Мой бедный брат умер в детстве. — Зато двоюродный жив, имеет жену и двух дочерей. И здесь, в квитанции, они числятся у вас сдатчиками тех самых магнитофонов. Чтобы избежать взгляда Пал Палыча, товаровед снимает и протирает очки, бормоча: — Вы же знаете наше дурацкое правило: от одного человека не принимать двух одинаковых вещей… Потом нужно ждать, пока не продадут… — А ему срочно требовались деньги, — договаривает Пал Палыч. — Да, очень просил, и я вошел в бедственное положение… — Записываем: вы взяли магнитофоны за наличные и оформили их на своих родственников. Так? — Нельзя ли добавить, что это из сочувствия… и поддавшись на уговоры. — Смотря сколько он получил по сравнению с продажной ценой. — Несколько меньше, конечно… Знаменский ждет. — Примерно, половину, — договаривает товаровед. — И расстались взаимно довольные. И не было мысли, что скупаете краденое? — Нет! Я бы никогда, никогда!.. Человек внушал абсолютное доверие! — Немножко, значит, посмотрели на него? — Немножко посмотрел… — А если он еще раз наведается? — Зачем? — вздрагивает товаровед. — За тем же. Вы нас известите? — Д-да… ах да, непременно! Теперь, когда я узнал… Немедленно! Прямо-таки взрыв гражданского энтузиазма, — думает Пал Палыч, — но нет, такой вот старый лис помогать милиции не станет. * * * Пекле второго безуспешного визита к автомеханику Раиса подала заявление о пропаже «Жигулей» в милицию и теперь регулярно наведывается сюда, домогаясь результатов. — Ну как? По-прежнему на точке замерзания? Все никаких доказательств? — агрессивно спрашивает она у молодого лейтенанта. — Объективных доказательств нет, но… — Да куда же я свою машину дела? — перебивает Раиса. — Или я, по-вашему, сочиняю?! — Вы послушайте, что я хотел сказать. Материал ваш на Петровку ушел. Туда все нераскрытое сейчас затребовали насчет автомобильных дел. Вызовут вас, успокойтесь! … И действительно, вызвали и выслушали — с некоторым недоумением. — Странная история, — говорит Пал Палыч. — Если человек кормится частным ремонтом, зачем ему привлекать внимание милиции? — Проще на улице угнать, чем у своего же клиента, — добавляет Томин. — Я понимаю, нелогично, — нервничает Раиса. — И все-таки Молоткову точно известно, где мой «жигуль»! Голову даю на отсечение! — А как вы к нему попали-то? — осведомляется Томин. — У меня случилась авария. Когда я остановилась, подлетел какой-то тип, начал утешать. А я ужасно расстроилась, потому что в отпуск мы собирались… В общем, он понял, что у меня горит и всучил координаты этого подлеца автомеханика. Он, говорит, мою «Ниву» поднял буквально из руин и в рекордный срок!.. Наверно, из той же шайки. Если б я запомнила номер… — Она помолчала. — Неужели ничем невозможно помочь?.. Конечно, и расписки я не брала и свидетелей нет… Но хоть бы припугнуть! Он же трус, и вдруг его на Петровку — да он проговорился бы от страху! Он даже постороннего человека испугался, который только прикрикнул! — А что за посторонний? — на всякий случай спрашивает Пал Палыч. — Какой-то автовладелец. Застал нас у Молоткова, я была с подругой. — Раиса приостанавливается и хмурится, вспоминая. — А знаете, он вел себя странно… Совершенно ошалела с этой катавасией, все доходит задним числом! — И спешит рассказать: — Он услышал, из-за чего скандал, и скорей-скорей нас в машину и увез. Мы просили довезти до милиции, а он поехал куда-то на край света, обратно еле добрались! — Вы не слишком подозрительны? — мягко спрашивает Пал Палыч. — Да нет же! Он вовсе не посторонний, я уверена, он заодно с Молотковым! Здоровенный, толстый, как бегемот, — рессоры стонут. Лицо широкое, сплошные щеки. Какой-то нос, глазки — для порядка, остальное — щеки, загривок и шея… Никого не напоминает? — спрашивает она, сердясь. — К сожалению, нет, — отвечает Томин. — Что ж, не буду отнимать дорогого времени. — И Раиса выходит, не прощаясь. * * * Преданная Татьяна дожидалась подругу у ограды Петровки, тридцать восемь, и, негодуя, приняла рассказ Раисы о разговоре у следователя. — В общем, остается самой найти машину и украсть обратно… — Раиса говорит пока просто так, с горькой усмешкой. — А интересно, за угон собственной машины судят? — Показали бы мне гараж, где она стоит, я бы его зубами прогрызла! — ожесточенно гудит Татьяна. — За справедливость пусть хоть вешают! В квартире у Раисы подруги продолжают за чаем обсуждать историю с пропажей машины. — В жизни не было так тошно! Как будто всю истоптали и заплевали, — жалуется Раиса. — Ограбили, унизили! Этого Молоткова, кажется, убила бы… Как мне этот «жигуль» достался! Ведь до сих пор в долгах! — Я ли не знаю… — мрачно отзывается Татьяна. — Нет, даже ты не знаешь… У меня были одни колготки! Я их стирать боялась! Татьяна молча обнимает подругу. — Не могу я смириться! — говорит Раиса ей в плечо. — Я должна что-то сделать, а то рехнусь!.. Слушай, ты помнишь, как мордатый гаркнул на механика? Ведь совершенно по-хозяйски! Если человек первый раз, он сначала зайдет, спросит. А он сразу въехал. И сам отпер ворота. — Да, ты права… — Да! Толстяк у них главный! И недаром они притворялись! Ты же не будешь ни с того ни с сего говорить мне «гражданка» и скрывать, что мы знакомы. Между ними что-то есть, что надо скрывать. — Райка, ты к чему клонишь? — Надо их выследить, Танюша. Всю шайку! И тепленькими выложить на Петровку! — Да как?! С ума сошла!.. — У меня в голове уже план! — Раиса оживилась, загорелась. — Возьму машину у Кольки и еще у кого-нибудь на переменку, чтобы не примелькаться. — Погоди… не увлекайся, — предостерегает Татьяна, сама уже увлеченная. — У милиции все же свои каналы, способы, а что ты… — Татьяна, разъяренная женщина любого опера за пояс заткнет! Особенно, когда в отпуску и круглые сутки свободна! Ты со мной? — Я-то с тобой. — Значит, две разъяренные женщины! * * * А вор присматривает новый объект, через подзорную трубу заглядывая в вечерние освещенные квартиры. Вот лежит в постели больной старик. Медсестра в белом халате наполняет из ампулы шприц. Царапов переводит трубу правее. И здесь в окуляр попадает женщина, которая перетирает столовое серебро и шеренгу вызолоченных изнутри чарочек. Перейдя в другую комнату, она достает и начинает пересыпать нафталином дорогие меха. У вора хищно раздуваются ноздри, и он не отрывается от трубы, даже заслышав шаги за спиной. Это пожилая женщина спускается по лестнице, клича кошку. — Чтой-то вы высматриваете? — строго спрашивает она. — Мамаша! — трагическим голосом отзывается вор. — Там моя жена с приятелем! Женщина сочувственно ахает. Вор сует трубу в карман, прикрывает рукой глаза и оборачивается к женщине. — Мне стыдно, что я подглядывал… — Это ей стыдно! Беги да всыпь обоим! Наутро, облачившись в рабочий комбинезон, Царапов очищает люк мусоропровода и подставляет под него упаковочную коробку. Затем, уже в обычном костюме, входит в подъезд и на вопрос бдительной вахтерши: к кому? — показывает аптечную коробочку. — Просили навестить больного из восемьдесят третьей квартиры и передать лекарство. — Пятый этаж, — говорит вахтерша. В квартире вор быстро сносит на кухню меха и серебро, укладывает в полиэтиленовые пакеты и спускает в мусоропровод. Внизу, под люком мусоропровода коробка полна с верхом. Вор уминает содержимое и ловко по-магазинному обвязывает бечевкой. * * * Знаменский закончил допрос очередного «автопогорельца» и передает ему машинописный листок. — Давайте отмечу пропуск, а вы прочтите для порядка это описание. Не от вашей ли машины колеса? — Чувствуется, что этот вопрос Пал Палыч задает уже в сотый раз. Входит Томин, обычное «привет» — «привет». «Автопогорелец» читает составленное Кибрит описание шин той «Волги», которая удрала при свидании доцента с Ванечкой. — Нет. Я за неделю до угона всю резину сменил. — Забрав пропуск, потерпевший прощается. Знаменский смотрит на часы и усмехается собственному жесту. — Выслушиваю разные автомобильные истории, — говорит он, — пишу протоколы, а начиная с двенадцати все, понимаешь, поглядываю на часы. — Сам дергаюсь: вот, думаю, взламывает дверь, вот входит в переднюю… — Чтобы заглушить беспокойство, Томин пускается в общие рассуждения. — Воруют сейчас в двух вариантах. Первый: «Ломись в любую дверь». Люди живут лучше, почти везде есть, что взять. Лезут в первую попавшуюся квартиру — и находят. Второй вариант: «Уши по асфальту». — Да, — кивает Пал Палыч. — Перестал как-то народ беречься. — Перестал, Паша! На удивление. Сдают кому попало площадь. Рассказывают, что не следует. И про себя и про соседей. Ворье на ротозействе кормится. Звонит телефон, Знаменский берет трубку, слушает и произносит: — Кража! … Они приезжают в дом, который посетил Царапов. — Никуда я не отлучалась, сидим, как пришитые! У нас дом кооператива Академии наук! — воинственно доказывает вахтерша Томину. — Спросите жильцов — когда это было, чтобы нас тут не было! Всегда тут, всегда! И никто вещей не выносил! — Но какие-нибудь посторонние сегодня около двенадцати проходили? — Только один молодой человек. Лекарство передать в восемьдесят третью квартиру. — Вы видели, как он вышел? — Конечно, видела! С пустыми руками. Еще сделал вот так, — и она показывает, как вор пожал руку самому себе в символическом прощальном жесте. Возвратясь с места кражи, Томин бушует: — Теперь он еще и фокусник! Дематериализация мехов и ценной утвари! Ну, светлые умы, куда он все подевал? И откуда все знал? — Даже про больного академика! — подхватывает Пал Палыч. — Может, я лучше сойду с ума? Зинаида, можно видеть сквозь стены? — А метод столетней давности, описанный Конан-Дойлем, не подойдет? — спрашивает она. — Какой? — Наблюдение из дома напротив. Томин крякает, достает записную книжку, находит телефон, звонит. — Юлия Семеновна?.. С Петровки. Скажите, когда вы перебирали серебро и прочее свое бар… — он чуть не договаривает «барахло», но спохватывается и маскирует это кашлем, — и прочие вещи, шторы на окнах были задернуты?.. Пока все. — Томин кладет трубку. — Разумеется, она не помнит! То, что нужно, никто не помнит. Вселенский склероз! — Шурик, ты раскалился докрасна, это уже вредно. — А что не вредно? Жизнь вообще вредная штука: никто в конце концов не выдерживает, все помирают. * * * Царапов в это время старается наладить сбыт. В винном отделе, который изолирован от магазина, со всем управляется румяная боевая Маня. Она и кассир, и продавец, и рабочий, ворочающий ящики, и кредитор своих не всегда платежеспособных завсегдатаев. — Закрываюсь, закрываюсь! — покрикивает она, выпроваживая последних покупателей. Кого и подпихнет в спину. — Завтра приходите опохмеляться! А тебе больше в долг не дам, не надейся! Ей не противоречат. Прощаются уважительно и любезно, насколько позволяют градусы. Вор оказывается последним, но его Маня не толкает: этакий статный, уверенный. — Закрываюсь, — напоминает она и смотрит выжидающе: чего, мол, тебе? — Вот и хорошо. Я вещички тут некоторые хотел показать. — Да я вас первый раз вижу, — осторожничает она. — Так и я вас вижу впервые, Маня, — ласково улыбается вор. — Оно ведь так лучше. Продавщица еще секунду-две медлит, но все же запирает дверь, соглашаясь тем самым продолжить беседу наедине. Она проходит за прилавок и говорит уже фамильярно: — Небось скажешь: с женой поругался и уезжаешь. Позарез, мол, деньги нужны. — Как ты догадалась, Маня? — А, у всех одна формулировка… когда из дому тащут. Мой тоже тащил, пока не выгнала. — Беда с мужиками, верно? — подстраивается под нее Царапов. — С ними беда, а без них опять беда! — Маня снимает не первой свежести халат и оглаживает себя, расправляя платье. Вору намек ясен, но ему нужна не Маня — нужны наличные. Он поднимает на прилавок туго набитый портфель и щелкает замком. Наружу бугром, как живой, выпирает мех. Вор раскладывает шкурки на прилавке. — Утрамбовал-то… — говорит Маня, расправляя ладонью мягкий ворс. На время деловая хватка берет в ней верх, и вытесняет прочие мысли. Она заглядывает в нутро портфеля, вынимает ложки: серебряные столовые и золотые чайные, рассматривает, кладет обратно и машет на меха. — Забери пока, нечего на виду держать! И тут ее внезапно приковывают руки вора. Сворачивая шкурки в тугой рулон, они двигаются так молниеносно и привычно, что невольно рождают у Мани догадку: не в своем доме взяты вещи-то! — С тобой, чего доброго, влипнешь… — бормочет она, еще не вполне уверенная, потому что вор слишком не похож на вора. Но тот одаривает ее беззаботной улыбкой: — Никогда, Маня! Бери со спокойной душой! Поплевав на его «никогда» через левое плечо, Маня начинает сбивать цену. — Между прочим, конъюнктура повернулась. Чего ты принес — уже не дефицит. Было время — на ковры кидались, на хрусталь. А теперь это все и это все, — трогает она пальцами серьги у себя в ушах, — знаешь, как в торговле называется? Товары замедленной реализации. — Обижаешь, Маня! Что ж тогда в цене? — Что?.. Ну вот видеоприставка к телеку. Я в одних гостях видела — обалдеть! «Джи-ви-си» называется. И к ней фирменные фильмы. За это я бы твой портфель доверху бумагой насыпала! — Это заказ? — А можешь достать? — радостно изумляется Маня. — Поискать надо… авось где у жены завалялась. — Засыплешься ведь, черт глазастый! — дрогнувшим голосом произносит Маня. — Цыц! — обрывает вор. Маня вздыхает и раз и два. — Слушай, — заводит она душевный разговор. — Мне официально рабочий в отделе положен… На что тебе нервы трепать, если откровенно-то? Ну подвигаешь немного ящики… обозначишь работу. — У меня трудовой книжки нету, — щурится вор от сдерживаемого смеха. — Да на шута она, книжка! — даже охрипла бывалая Маня. — Слу-ушай, квартира у меня трехкомнатная, все есть, балкон, лес рядом, обихожу тебя, всегда домашнее питание, я стряпать так люблю!.. Вор берет в ладони ее руку. — Спасибо, Маня. Тронут. Только я вкалывать не люблю, даже немного, натура не дозволяет. Я птица перелетная… А приставка тебе будет, Маня. * * * В буфете на Петровке Кибрит ожидает своей очереди. Входит Томин. — Зинаида, согласна быть голодной, но счастливой? — Еще бы! — Тогда беги к Паше, пожинай лавры! — Да что такое случилось? — Оба отступают немного в сторонку. — Сейчас направил к нему товарища Нодиева. Это тот, что засыпался с поддельным талоном предупреждения. — И?.. — Да я маленько зашился с автомобилистами, такую кучу просеиваем… И ткнул ему случайно твое описание шин. — От «Волги», которую вы красиво упустили? — Ну да. И вдруг, представляешь, — сработало! Можно сказать, исторический поворот событий! …Нодиеву за сорок, он в потертых джинсах и весь какой-то шалавый, разболтанно жестикулирующий — вечный подросток. Лицо у него характерное и запоминающееся. — Точно, резина моя. В смысле — моя бывшая. Ту «Волгу» я продал. А у нового хозяина ее, верно, увели. — К этому мы еще вернемся. А что у вас за история с талоном? — Не знаю абсолютно! — врет Нодиев. — Гаишник чего-то прицепился, понятия не имею. Пал Палыч в коротком раздумье. — Настроены тянуть волынку… Ладно, изложу факты сам, чтобы не препираться попусту. Вы регулярно ездите по одной трассе, регулярно превышаете скорость и получаете проколы в талонах. И вдруг предъявляете постовому ГАИ нетронутый талон. А он помнит, что собственноручно делал вам предупреждение в третьем талоне и талон был дырявый, как дуршлаг. — Мало ли что он скажет! Почем он помнит, что я — это я?! Машина другая, даже вон кепка новая! — Он хватает с колена кепчонку с маленьким козырьком и лихо напяливает. — Вот! — И победоносно смотрит на Кибрит, проверяя эффект. — Я бы вас даже в цилиндре узнала, — улыбается Кибрит. — Ну, вы! Вы эксперт! То эксперт — а то гаишник! — Зинаида Яновна, объясните Олегу Модестовичу. Кибрит переворачивает лицом вверх лежащие на столе таблицы, на которых видны очень крупные изображения букв. — Изъятый у вас талон поддельный. Вот его снимки при большом увеличении. Посмотрите, везде, где стрелки, это отступление от стандартного типографского шрифта. Кустарная работа. — Так что, либо вы скажете, откуда взяли талон, либо будете отвечать за использование фальшивых документов, — подхватывает Знаменский. Нодиев стягивает кепчонку с головы, вешает на палец и покачивает между колен. Так у него выражается расстройство чувств. — Чего-то последнее время не везет. На каждом пустяке влетаю… Теперь вот приходится хорошего человека подводить. Но не сам же он талоны штампует, верно? Оправдается, я думаю? Витька это Клячко достал… Которому я ту машину продал. * * * Клячко спокойный и внушающий доверие мужчина — Вот и помогай людям… — говорит он, сидя против Пал Палыча на месте Нодиева. — Вы не ответили на мой вопрос, — А я отвечу, не беспокойтесь. Талон достал Пузановский. Иван Данилыч. — В тоне Клячко слышна антипатия. — Для знакомых он всякие такие вещи делает. Взял полсотни… Ради другого кого я не стал бы, честно. Но Модестыч — водитель уникальный. На ногах, пожалуйста, споткнется. А на колесах в игольное ушко проедет! От него требовать сорок километров в час… — Клячко пожимает плечами, не найдя слов. — Скажите, после покупки машины у Модестыча вы резину меняли? — Мелко повезло — не успел. — Очень хорошо… Обстоятельства угона? — А самые дурацкие… Отбежал к автомату позвонить. Думал, на минутку, машина на глазах, светло. И на беду Пузановский… Вроде и не пьяный был, а полез чего-то в будку обниматься… Короче, когда я от него отпихнулся, машины уже не было! Знаменский слушает с большим вниманием и по ходу фиксирует суть в протоколе. — А откуда он взялся? — Не знаю… Мне было уже вообще не до чего. Ситуация подталкивает вызвать Томина. Знаменский звонит: — Саш, если можешь, зайди… Да, сейчас. — И вновь к Клячко. — Скажите, прежде вам случалось обниматься с Пузановским? — С какой стати… — В его поведении по-вашему была нарочитость? — То есть? — переспрашивает Клячко. — Мне кажется, у вас осталось впечатление, будто Пузановский виноват в угоне. — Ну… Всегда хочется на кого-то свалить, — самокритично замечает Клячко. — А кто он, в сущности, такой — Пузановский? — Работает в нашей же системе. Директор маленького стадиона. Раньше называлась «оздоровительная площадка», но он мужик шибко форсистый, пробил, чтобы переименовали в стадион. — Так. Чем еще он вам несимпатичен? — Пал Палыч маскирует свой интерес полушутливой интонацией. — Правы, несимпатичен, — подтверждает Клячко. — Все он хочет, все может, все покупает. Ненасытная какая-то утроба. И даже внешне… чересчур его, как говорится, много. Туша-тушей, физиономия лоснится! — Клячко показывает руками, какая толстая у Пузановского физиономия. — Но это, конечно, субъективно, — обрывает он себя: не привык говорить о людях плохо. На последних репликах входит Томин, слышит описание Пузановского и просматривает протокол. — Все покупает… — возвращается Знаменский к началу характеристики Пузановского. — Высокая зарплата? — Ну что вы! — Тогда откуда? Или об этом не спрашивают? — Я, знаете, не представляю… подойти к человеку: послушай, откуда у тебя деньги? Не принято. Томина одолевает некое подозрение. — Какие-то там глазки… носик, — цитирует он по памяти Раису, — а в остальном — щеки и загривок. — Вы знакомы? — вскидывается Клячко. * * * В маленькой передней своей квартиры Раиса надевает парик и очки с затемненными стеклами; осмотрев себя в зеркало, находит превращение достаточно радикальным и выходит. Садится за руль светлого «жигуля» и стремительно уносится по улице… На перекрестке в веренице машин стоит сияющая «Волга» Молоткова. Зеленый свет. «Волга» трогается, секунду спустя, отделенный от нее двумя-тремя машинами, трогается и «жигуль». Раиса ведет слежку за «подлецом автомехаником». * * * — Думаешь, прошляпили мы с Глазуновой? — спрашивает Пал Палыч. — Могли. Но не в этом суть. На Пузановском и так все замыкается! Гляди. Доценту всучили фальшивый паспорт на «Волгу». Нодиеву добыли фальшивый талон. И оба раза замешан Пузановский: и в угоне «Волги», и в добывании талона! — Плюс, по мнению Зины, фальшивки делала одна рука! — добавляет Пал Палыч. — Неужели наконец повезло?! Ну-ка, где у нас этот стадиончик? — Томин заглядывает в протокол. — Ага! В том районе зам по розыску — отличный мужик, — говорит он, уже крутя диск телефона. — Ованес Филиппович?.. Некто Томин приветствует… Знакома тебе фамилия Пузановский? И что бы ты о нем?!.. По счастью, в разведку мне с ним не ходить. А конкретнее?.. Так-так, поня-ят-но… Сначала ты мне помоги, коллега дорогой, потом и я тебе. Надо энергично подумать, как бы меня представить Пузановскому — через надежных для него людей. Допустим, я намерен приобрести хорошую машину… * * * Вор тоже звонит. — Алло, мастерская?.. С вами говорит сотрудник Министерства иностранных дел, — начинает он значительным голосом. — Здрасте-здрасте. Имеется небольшая проблема: привез японскую видеоприставку и не могу наладить. Требуется квалифицированный… Так… так… А когда этот Федор Михайлович будет?.. Благодарю. Позже, сидя в пивном баре, он потешает мастера анекдотами: — Федор Михайлович, а еще про Еву знаешь? — Не. — Говорят, изменяла Адаму. А иначе как бы человек произошел от обезьяны?.. Слушай, а ты ведь можешь хороший совет дать! — вдруг «догадывается» Царапов. — Видеокассеты надо толкнуть, брат привез. Подскажи покупателей. Мастер, размякший от пива и смеха, не задумываясь, вынимает записную книжку. — Сколько душе угодно! — Листая странички, он приговаривает. — У этого своих полно… этот без денег… Вот: Столькин возьмет! И еще Пузановский. Этот гребет все под метелку! * * * Утро. У Томина один из сотрудников его отдела — Птахин. — Он, мерзавец, вроде невидимой кометы, — говорит Томин о Царапове. — Мы можем обнаружить только хвост, то бишь краденое. — Если исключительно повезет, — скептически уточняет Птахин. — Исключительно — это если на улице возьмешь его по приметам. А мы программируем среднее везение при хорошей организации. И ты не строй кислую мину, ты записывай. Первое. Размножить перечень украденных Цараповым вещей с их описанием. Второе. Провести совместный рейд дружинников с врачами саннадзора по винным отделам магазинов, где чаще всего продают вещи с рук. При проверке санитарного состояния помещений зафиксировать предметы, посторонние для рабочих мест продавцов. Дружинникам разъяснить нашу цель — обнаружение фактов скупки краденого. Третье. В таксопарках опросить шоферов с предъявлением фотографии Царапова на предмет выяснения, возил его кто из них и куда и не было ли со стороны данного пассажира попытки расплатиться вещами. — Или сбагрить что-нибудь по дешевке, — добавляет Птахин. — Правильно. Отдай Знаменскому, пусть выбивает «добро» у начальства. А я убежал по автоделам. И комиссионку стерегите в оба! — напоминает напоследок Томин. — Уж больно он любит радиотехнику! * * * Раиса убедилась, что «бегемот» действительно тесно контактирует с Молотковым. Сейчас, сменив парик и машину, она преследует «Волгу» автомеханика, где рядом с ним восседает и Пузановский. Когда «Волга» останавливается, Раиса — уже опытный конспиратор — проезжает мимо и тормозит поодаль. Затем опускает стекло и поправляет боковое зеркальце, чтобы видеть, что происходит сзади. Пузановский с Молотковым выходят из машины и Раиса замечает, в какой подъезд они вошли. И тут оказывается, что за всей картиной наблюдает в свою очередь Царапов. Он покуривает на лестничной площадке противоположного дома и ему одновременно — на сей раз без всякой оптики — видны и парадное Пузановского, и привезшая его «Волга», и «жигуль» Раисы. Раиса меняет круглые очки на квадратные, повязывает голову косынкой, запирает машину и отправляется на разведку. У подъезда Пузановского она заговаривает с двумя девчушками-дошкольницами, выбежавшими погулять. При этом она изображает руками обширный живот и лукообразное лицо, ясно подразумевая «бегемота». Девочки смеются, кивают и что-то рассказывают. Вор задумчиво и недовольно трет подбородок. Не нравится ему деятельность Раисы — она может стать помехой на его пути… * * * Арестованного Агафонова (Ванечку) Томин допрашивает в Бутырке. Томин с помощью своего коллеги Ованеса Филипповича раздобыл фотографии Пузановского, Печкина и Тыквы. Это его козыри против Ванечки, но Ванечка осторожничает. — Я же следователю сказал, и он записал: никогошеньки не узнаю! — в своей неподражаемо искренней манере разливается он. — Не умею я по фотографиям. Очень большая разница от живых людей! — А по-моему, Ванечка, ты валяешь ваньку. Давай маленький урок тюремной арифметики. Допустим, сегодня у них три эпизода. Сколько тебе дадут? — Я так рассчитываю — от силы полгода. — Правильно. А если добегаются они эпизодов до пятнадцати, еще, не дай бог, кого пришибут? Ты хоть и сидишь, а все равно участник шайки! Сколько тогда им? Сколько тебе? — Ой-ма! — Вот то-то! Скорей поймаем — тебе лучше. Я к ним пойду, шкурой своей рискуя! Так ты мне хоть кивни: они? нет? Ванечка взглядывает на фотографии и молча наклоняет голову. * * * Царапов снова на посту. Сегодня с ним чемоданчик — он намерен «поработать». «Волга» Пузановского пока у подъезда, хозяин не заставляет себя ждать — вываливается из дверей, втискивается за руль и укатывает. Вор засекает время — без четверти двенадцать. С легким сердцем он докуривает, поднимает чемоданчик и… видит тормозящую Раису. Проклятье! Опять ее принесло! Будет торчать, высматривать, примечать… Брошенная жена? Авантюристка?.. Нет, прямо-таки глупо лезть в квартиру, за которой кто-то наблюдает! Он снова смотрит на часы. Выходит на улицу и приближается к машине, придумывая, как бы ему спровадить непрошенную свидетельницу. Раиса сняла темные очки, и Царапов обнаруживает, что они уже встречались — тогда, в метро! Не успевает она опомниться, как вор открывает дверцу и усаживается рядом с ней. — Здравствуйте, прекрасная незнакомка! А я-то ищу вас повсюду! Вы так гордо ушли — я был просто безутешен! Что с глазом? — Что-то попало. Выходите из машины!.. — Раиса тоже узнала вора, и это несколько смягчает ее отпор. — Неблагодарная! Без меня вас тогда смяли бы в лепешку! — Вы мне мешаете. — Да впустую простоите: ваш предмет укатил семь минут назад. Сердечные дела? Или оскорбляю? Оскорбляю, — догадывается он. — Очень рад! Только зеркальце и носовой платок, который Раиса прикладывает к уголку глаза, помогают ей замаскировать растерянность. — И что еще вы о нем знаете? — спрашивает она. — Иван Данилович Пузановский — мелкий деятель по спортивной части. Обжора. И очень богатый человек. Сейчас тут дежурить бесполезно, он поехал обедать, оттуда на работу. — Вы друг-приятель? Тон Раисы подсказывает Царапову правильный ответ: — Сугубо наоборот! — Он сдвигает рукав пиджака: истекают последние благоприятные для кражи минуты. — Возвращайтесь к вечеру, — настоятельно советует вор, собираясь покинуть машину. Хоть бы отчалила и развязала ему руки! — Погодите, — останавливает Раиса. — А что вы здесь, собственно, делаете? Неприятно, что возник такой вопрос. Это Царапову совсем не нужно, чтобы кто-то задавался подобной мыслью. — Почему я должна верить, что вы не из той же компании? — продолжает Раиса. Да, на сегодня сорвалось. Вор опускается на сиденье. — По-моему, достаточно хорошенько на меня посмотреть, — говорит он и глядит на Раису с открытой улыбкой — обаятельный и почти светский молодой человек. Она тоже смотрит на него. И гляделки затягиваются. * * * Татьяна притулилась полулежа в кресле, горло замотано шарфом. Раиса хлопочет вокруг нее и попутно рассказывает новости. — Боюсь, зря ты откровенничала, Райка. Незнакомый человек. — Да он же первый открылся, Танюша, а я ему тоже незнакома. — Ну! Тебя-то за версту видно! — сипит Татьяна. — И его видно. — Раиса усмехается, вспоминая: достаточно хорошенько посмотреть… — Короче, мы заключили пакт о взаимопомощи. — Она тянется за градусником, который подруга держит под мышкой, смотрит температуру и качает головой. — Все-таки мне странно… — гнет свое Татьяна. — Сама караулила подлеца автомеханика — не было странно. Ангину из-за меня схватила — тоже не странно. А если кто-то еще ради своего друга — сразу странно? — урезонивает Раиса. Татьяна пожимает плечами и вздыхает. — Друга обманули, обобрали. Сам он человек мягкотелый, а Глеб не может этого так оставить. Вот и все! — втолковывает Раиса. — Что же вы уговорились делать? — Сначала собрать компру. С Глебом мне, пожалуй, удастся. Он в порядке исключения — решительный мужчина. * * * По дороге от Управления к воротам, что против «Эрмитажа», разодетый Томин встретил Кибрит: — Зинуля, приветствую и отбываю. — Ай-ай-ай! Кто это у нас такой красивый? — Вообще-то я «без определенки», но собираюсь приобретать краденые автомобили. Такой, как они говорят, «шашлык» с деньгами. — Ты бы хоть показал свои липовые документы. Там ведь на этом собаку съели, еще раскусят тебя! — Да при мне никаких… — начинает Томин и спохватывается. — Хорошо, что напомнила. Я же взял удостоверение, чтобы предъявить на выходе! Пожалуйста, проводи и забери. Ну как полезут по карманам… — Шурик, ты уж там, пожалуйста… — тревожно начинает Кибрит, не договаривая «поосторожнее». — Эх, золотко, кабы знать, где соломку подстелить! Кибрит доводит его до постового, Томин предъявляет удостоверение, отдает ей и выходит с территории Петровки. И несколько секунд Кибрит провожает глазами его фигуру, мелькающую за переплетами высокой ограды. * * * Рейд по винным отделам дал результаты. У Мани в подсобке обнаружили часть краденых вещей. Теперь они лежат на прилавке: дюжина чайных ложек и шесть чеканных чарочек, сияющих золоченым нутром. — Подпишите, пожалуйста, акт изъятия вещей, — говорит Знаменский двум понятым, один из которых — директор магазина, другой — парень-дружинник. Знаменский протягивает авторучку продавщице: — Вы тоже. — Ничего я не подпишу! — скандально заявляет Маня. — Как ты, Маня, не подпишешь, когда факт, что нашли, — вразумляет ее директор. — Не подпишу — и все! — кричит Маня. — Ваших подписей достаточно, — говорит директору Знаменский. — Продавца я забираю для официального допроса. Вы свободны, спасибо, — отпускает Знаменский дружинника. Под дверью толкутся Манины завсегдатаи, заглядывают сквозь витрину, стучат в дверь. Она выскакивает к ним, разъяренная. — Давай расходись! Читать не умеете? Учет! — Возвратясь, Маня на том же запале приступает к Знаменскому: — Я не понимаю, чего такое? Кому дело, что ложки да рюмки? Грязные они, что ли? Заразные? — Прекрасно вы понимаете, что санитарный осмотр закончился. Я не врач, а следователь. — И что? Ложек не видели? Ну, смотрите, смотрите! — Маня грохает на прилавок электрический чайник, выставляет банку растворимого кофе, сахарницу. — Казните меня теперь! Все посторонние для торговли предметы! Она ждет, что скажет следователь, но тот молчит, и Маня снова заводит: — Кому они мешают, ложки эти? Алкаши носят, канючат! дай выпить, дай выпить. Сунула да забыла. Чего особенного? Знаменский опять не отвечает, даже не смотрит на нее, меряет шагами помещение. — Сколько работаю, никогда такого не было! — Маня берет тоном ниже. — Какое мое преступление? «Левак» я схватила? Или в розлив торгую? Очередная пауза. — Это что же, — вы и разговаривать со мной не хотите? — спрашивает она уже в некоторой растерянности. — Крика не люблю, — отзывается Знаменский. — Ну извините… работа у меня грубоватая, все с мужичьем… А теперь вот из-за них неприятности. Вот хоть эти вещи, — начинает она новый, более хитрый заход, — приносит один, рыжий такой, с золотым зубом. Купи. Я говорю, мне незачем. Тогда говорит, так возьми, дай бутылку-другую, потом разочтемся. Я их, говорит, спьяну потеряю, у тебя целей будут. Ну и лежали они недели две. Знаменский останавливается. — Вещи краденые. Взяты у вдовы одного академика. И не две недели, а пять дней назад. — Это еще доказать надо! — Хозяйка опознает, свидетели тоже. Сделаем обыск у вас на дому, наверно найдем и остальное. Теперь молчит Маня. Угроза обыска заставила ее дрогнуть. — Вранья я не переношу, Мария… как вас по отчеству? — Не старуха, чтоб по отчеству. Маня. — Я бы мог тоже соврать, Маня. Что вора, дескать, взяли и он указал на вас. Врать не стану — пока не взяли. Но возьмем, потому что мы точно знаем, кто он таков. — Пал Палыч вынимает фотографию вора и прислоняет к чайнику перед Маней. Та уже при словах «не взяли» как-то встрепенулась. Теперь же и вовсе не в силах совладать со своим лицом: улыбается ей с фотографии обаятельный вор, и Маня, слабея, всхлипывает. — Вот видите, и вам личность знакома. — Совершенно даже незнакомая! — бурно протестует Маня и отворачивается от фотографии. — Эх, Маня… Не буду даже опознания проводить. Чтобы вам лишнего вранья не писать в протокол. Теперь, наблюдая Манину реакцию, Пал Палыч понимает: не только себя она выгораживает — вора не хочет выдать. Но просто ли тут женская симпатия или что-то большее? Маня сморкается и невзначай все поглядывает на фотографию вора. — У нас их много, — хитрит Пал Палыч, — могу подарить на память… хоть вы и незнакомы. Ну-ка, Маня, что у тебя на душе? Маня сует фотографию в карман. — Значит, рыжий таки принес? — Рыжий! * * * Раиса протирает лобовое стекло своей машины. Царапов стоит рядом. — Я видела гараж Пузановского, — рассказывает она. — Открытый. Правда, издали, но вторая машина там определенно была. «Жигули», и цвет как будто мой… Вдруг действительно мой «жигулек»? — Надо посмотреть, — говорит вор. — Как? — С замком я управлюсь. Раиса поднимает брови: это в шутку или серьезно? — Разумеется, если на это взглянуть через пенсне… — лениво щурится вор. — Интеллигентно утремся платочком, и пусть подонки посильней ломают нам хребет? Раиса уязвлена обвинением в робости. — Прямо сейчас, днем? — А зачем нам с вами ночь и полумрак? Поверьте опыту, люди друг на друга не смотрят. Я раньше, правда, не лазил по гаражам, но предпочитаю дневное время… Они приближаются к одному из стоящих «плечом к плечу» гаражей. Вор недолго возится с замком, причем спина его заслоняет, что он там делает. Да Раису и не тянет подглядывать, ее волнует, чтобы за ними не подглядывали. — Прошу! — Дверь гаража открыта. Внутри стоят «Волга» Пузановского и красные «Жигули». Раиса делает два порывистых шага… и отворачивается. — Увы… Тут в дверь заглядывает мужская голова. Раиса обмирает. — Огоньку не найдется? — спрашивает мужчина. Вор невозмутимо щелкает зажигалкой, голова прикуривает и исчезает. Выйдя наружу, вор запирает замок, и они уходят, не привлекая ничьего внимания… — Глеб, кто вы по профессии? — спрашивает Раиса по дороге к машине. — Да как вам сказать, Раечка… Профессия у меня довольно редкая. Даже рискованная. Но пока работаю. — Скажите откровенно, вы из милиции? — Раечка, если так, то могу ли я сказать откровенно? — изворачивается вор и переводит на свое: — «Волга» в гараже, стало быть, хозяин дома. Опять будете караулить? Раиса пожимает плечами. — Тогда извините, в полдень я должен быть в другом месте. — Садитесь, — кидает Раиса. Оба садятся в машину. Вид у Раисы хмурый. Возбуждение от надежды найти «жигуль» прошло, да еще между нею и ее союзником стоит какая-то недоговоренность. — Видимо, я все время задаю нетактичные вопросы, — произносит она сухо. — Не надо на меня сердиться, — заглядывает ей в лицо вор. Раиса его и привлекает и раздражает. С одной стороны, она помеха и обуза, с другой — вызывает покровительственное чувство. К тому же он постоянно помнит о комизме их союза, что придает его поведению оттенок иронической игры. И сейчас и в дальнейшем он говорит Раисе правду или полуправду, что она принимает за особую манеру выражаться — шутливо и уклончиво. Когда машина тормозит в районе новостроек, Раиса уже весела: вор только что рассказал что-то забавное. — Спасибо, что подкинули! — Он берет с заднего сиденья чемоданчик, по размеру способный вместить японскую видеоприставку. — Если недолго, я подожду. — Да?.. — он колеблется. — Всегда надеюсь, что недолго… Возвращается он чрезвычайно довольный. — Куда теперь? — спрашивает Раиса, откладывая журнал. — Раечка, мне неловко использовать вас как даровой транспорт. — Я же использовала вас как дарового взломщика. Надо отрабатывать. И снова они едут по городу. И теперь останавливаются у винного магазина, где Царапов недавно сторговался с продавщицей Маней. Вор тянется за чемоданом — там видеоприставка, которую он выкрал, пока Раиса ждала его в машине. Но что-то удерживает его и заставляет выйти на предварительную разведку. Стоя на тротуаре, он смотрит в сторону магазина. Оттуда появляется пьяненький мужичок — тот, которому Маня грозила не давать в кредит. Вор направляется навстречу, спрашивает: — Батя, Маня сегодня работает? — Не работает, — бормочет тот. — Таскают Маню. Замели нашу Маню… Эх, парень, даже — веришь? — нету настроения выпить! — Он покачивается и хватается за вора. Тот отцепляет от себя его пальцы. — Батя, я тебя уважаю! — убедительно говорит он и быстро отходит. Покупает ненужную газету, пачку сигарет: надо привести в порядок выражение лица, прежде чем показаться Раисе. А мимо нее, сидящей в машине, шаркает пьяненький, приговаривая сам себе: — Эх, Маня… хорошая была Маня… такая ласковая… Возвращающегося Царапова Раиса встречает вопросительным взглядом: они сделали такой конец, чтобы он поговорил со случайным алкоголиком о какой-то Мане? — В ваших глазах я читаю вопрос, — говорит вор. — Пожалуй, — отзывается Раиса. — Категорический вопрос: когда мы будем обедать? У вас зверски голодное лицо. Все время этот человек сбивает Раису с толку. — Едем обедать, — объявляет он. — Я только мгновенно заскочу по дороге к одному приятелю. Теперь машина Раисы подкатывает к комиссионному магазину радиоаппаратуры. Здесь Царапова, как мы помним, подстерегают коллеги Томина. Но после происшествия с Маней он осторожен вдвойне: Раиса сворачивает в переулок. Задами подбирается вор к окнам служебных помещений. За одним из них работает тот же очкастый товаровед. Вор останавливается против окна, приподнимает чемодан, товаровед вскидывает глаза, все понимает и делает короткий отрицательный знак головой. * * * У Знаменского сидят коллега Томина Птахин и таксист. На бланке, который он рассматривает, наклеено в ряд несколько фотографий. — Вот этот, улыбистый, — таксист указывает на Царапова. — Позавчера этот пассажир предложил мне джинсы. — Взяли? — У меня принцип: от пассажиров не брать. Вы бы их с меня сейчас даром сняли! — В котором часу вы его везли? — спрашивает между тем Птахин. — Под вечер, часов в девять. — Было у него что-нибудь с собой? — Чемодан не особо большой. — Открывал? — Нет, поскольку от джинсов я отказался. — Обождите немного в коридоре. С вами поедет наш товарищ, покажете поточней, где высадили. — Именно позавчера он вдобавок к видеоприставке царапнул джинсы! — говорит Знаменский. — Так что, Пал Палыч, начинаем новый этап? — торжествующе спрашивает Птахин. — Да, начинаем! Уже третий шофер возил его на Басманную, чего нам еще? Давайте поднимать участковых: пусть прочесывают территорию — кто у них там балуется жильцами без прописки? * * * Раиса и Царапов осматривают небольшой стадион, заглядывают во все уголки. — Вы, по-моему, давно поняли, что никаких угнанных машин здесь нет, — говорит Раиса. — Лазаете для моего удовольствия. — Да нет, мне здесь нравится, — улыбается вор, помахивая кейсом. Он ловко и уверенно проходит по бревну. — Очень просто, — говорит, спрыгивая. — Надо только забыть о высоте. Они выходят на футбольное поле. Безлюдье, кое-где травка пробивается, солнышко светит. — Если бы не эти паразиты — была бы сейчас на юге! До чего же я ненавижу всякое ворье! — А я, как кончу тут свои дела, махну, пожалуй, на взморье! Люблю там отдыхать. Раиса мимоходом срывает под забором одуванчик, подносит к лицу. — Медом пахнет… Вдруг вор прислушивается, оглядывается и, схватив Раису в охапку, кидается в укрытие — за агитационный щит. — Что такое? Отпустите! — отталкивая его руки, сопротивляется Раиса. — Не брыкайтесь! — резко обрывает Царапов. — Директор едет. Ворота стадиона раскрываются, в них въезжают две «Волги». Первую ведет Пузановский, с ним сидит Молотков, из другой выходят Печкин с Тыквой. Кто-то затворяет ворота, а Пузановский с Молотковым осматривают вторую «Волгу». Спрятавшиеся Раиса и вор не слышат, о чем завязалась перебранка между четверкой, они только видят, как все четверо усаживаются за врытым в землю столом возле административной хибары. Вор вынимает из кейса подзорную трубу, наводит. Близко видит, как Пузановский чистит апельсин. — Ого! — говорит Раиса. — Вы недурно оснащены! Дайте посмотреть. — Она прилипает к трубе… — Не возьму я машину в обработку! — злится механик. — Из-за той стервы участковый зачастил. — Прикажешь обратно хозяину подарить? — негодует Тыква. — Там как хотите, а я не могу! — Выходит, мы с Тыквой задаром работали? — требовательно спрашивает Печкин у Пузановского, который уминает второй апельсин. — Я эту машину у вас покупаю, — самодовольно предлагает Пузановский. — Идет? — И куда денешь? — с любопытством спрашивает Печкин. — Сожрет! — радуется Тыква. — Поставлю в тихом месте, а там посмотрю, — скрытничает Пузановский. Во время разговора они жестикулируют и оглядываются на машину, что подсказывает Раисе догадку: — Глеб, наверно, они эту «Волгу» угнали!.. Теперь «бегемот» вынул деньги!.. — Это уже по моей части, — говорит вор. — Позвольте! — и решительно отбирает у нее трубу. Он видит, как Пузановский отсчитывает Пчелкину и Тыкве по пачке купюр, а солидный остаток сует в карман. * * * Вечером Царапов дома. Он снимает ботинки, садится в кресло, вытягивает ноги. Берет сигарету, лезет за зажигалкой, вытаскивает из кармана смятый одуванчик. Нюхает, кидает в пепельницу. Невесело ему что-то. В передней раздается слишком длинный звонок, затем шлепающие шаги хозяйки и ее голос: «Кто там?.. А в чем дело?.. Сейчас открою, сейчас! Халат надену, минуточку…» Голос из недовольного становится испуганным. Вору большего не надо, чтобы все понять. Мгновение — и ножка стула засунута в ручку двери, еще мгновение — надеты ботинки и погашен свет. Прихватив кейс, Царапов перекидывает ноги через подоконник. Путь для отступления был им предусмотрен еще при найме комнаты: под окном относительно широкий карниз. Правда, внизу пять-шесть этажей пустоты, но вниз вор не смотрит. Распластавшись по стене — правая рука вытянута по движению, в левой кейс, — он осторожно, но достаточно быстро приближается к балкону соседней квартиры, о котором расспрашивал хозяйку. Из коридора доносится: «Ваш жилец дома? Где его дверь?» Но стука в дверь он уже не слышит, так как вышибает дверь балкона, затем дверь из квартиры на площадку, стремительно сбегает вниз по лестнице к наружным дверям, около которых ночуют две пустые детские коляски. И вот из подъезда выходит молодой заботливый папаша, хоть и поздновато, но выкроивший время погулять с младенцем. А у соседнего подъезда оперативная машина ждет «под парами» с невыключенным мотором. Вор с коляской скрывается за углом, достает из нее кейс — и нет его, сгинул… * * * Раиса читает в постели перед сном. Вдруг — кого принесло так поздно? — тренькает дверной звонок. Она встает отпереть: «Кто?» — И слышит: «Глеб». — Что случилось? — спрашивает Раиса, открыв, и осматривает его изумленно. — У вас такой вид… как будто из дому выгнали. — Напротив! — кривовато усмехается Царапов. — Очень старались удержать. Но я все-таки ушел. И больше я в тот дом ни ногой… Извините, если разбудил. — Нет, я не спала… — В глазах невысказанный вопрос: зачем он, собственно, явился? — Я уезжаю. Хотелось проститься. — Надолго? — Скорей, надолго. Раиса молчит. В обычное время она только корректно попрощалась бы и пожелала счастливого пути. Но, застигнутая врасплох, не успевает скрыть огорчения, разочарования. Сама того не заметив, в нарушение своих жизненных принципов, она стала как бы несколько зависима от Царапова за последние дни. И вот стоит перед ним сейчас немного растерянная, немного растрепанная. Вор достает зачем-то железнодорожный билет с плацкартой, показывает. Раиса машинально смотрит, возвращает. — Поезд через час десять… — говорит вор. — А как же я?.. Наши поиски?.. — невольно вырывается у Раисы. — Самому обидно уезжать… Не доделал то, что собирался. Такой убыток… другу моему. Но что поделаешь! Он уже берет свой кейс, медлит… И ставит его обратно. * * * В обычном для новых кварталов дворе — не дворе, а пространстве между домами — стоит ряд машин. Вдоль ряда идут Томин и Пузановский. — Ты ж говорил, можно без документов, — пыхтит на ходу Пузановский. — И не отказываюсь. Человек купил списанную железку. Документы есть — тачки нет. Но вот без доверенности, дорогой, нельзя. Как он без доверенности в Ростов погонит? — Ладно, договоримся — будет доверенность. В обмен, между прочим, на деньги. — А я думал — в кредит! — Томин подталкивает Пузановского кулаком в бок и покатывается, дескать, остроумно пошутил. Тот одышливо похохатывает в ответ. Они подходят к новенькой «Волге». (Той самой, что Пузановский купил у своих компаньонов). — Во, гляди! — хвалится Пузановский. — Экспортное исполнение, шипованная резина, все любоваться будут! — Он отпирает машину и приглашает Томина за руль, а сам садится с другой стороны и вставляет ключ зажигания. — Обрати внимание: панель, обивка. И в этот миг взявшиеся буквально из-под земли люди в милицейской форме окружают «Волгу». — Выйти из машины, предъявить документы! — командует старший по званию, капитан. Томин выскакивает резво, Пузановский пыхтя и наливаясь страхом. — Документы! — повторяют Томину. Он роется для виду по карманам, придумывая, как быть. — Ничего с собой нету, — говорит он. — Да вы зря думаете, мы случайно сели, дверца была открыта, — это он кидает Пузановскому ориентир на первое время. — Молчать! — обрывает капитан. — Я его вообще не знаю, у него плохо с сердцем стало, — частит Томин и с этими словами вдруг рывком выдирается из рук придерживавшего его милиционера и пускается наутек. — Стой! Буду стрелять! — кричит капитан. Томин начинает выписывать зигзаги, будто не замечая, что один из милиционеров бежит ему наперерез. Инспектор бросается в сторону, и тут его сшибает с ног дюжий милиционер. Пока они катаются по земле — достаточно далеко от всех, — Томин спокойно говорит: — Повозись со мной… Я инспектор угрозыска. Томин… Да не отпускай руку, балда, заломи… Ой!.. Позвони на Петровку следователю Знаменскому. Только чтобы толстый не догадался. В отделение нас надо доставить порознь. Понял?.. Теперь пошуми на меня! — Ты еще поговори тут! — подыгрывает милиционер. — А ну вставай! А ну пошли! — И, как положено, ведет беглеца назад с заломленной за спину рукой. * * * В той же одежде, что и при задержании, Томин торопливо подкрепляется в буфете Управления. Видит Кибрит, окликает: — Зинаида, подсядь к арестованному! — Шурик! О тебе страшные слухи, пойман с поличным, бежал из-под стражи… — смеется Кибрит. — Пытался, — усмехается он и мнет плечо. — Мм… Крепкие есть ребята в отделениях. — Я не пойму, это было запланировано? — Что ты! Злодейская шутка судьбы! Участковый засек угнанную машину, отделение устроило засаду. А я работал с Пузановским под своей легендой. В итоге мы оба задержаны, и вся операция накануне срыва. — Ну что за непруха! — огорчается Кибрит. — Пересеклись две случайности, — он опять трет руку. — Н-да, хороший парень… Слушай, в трудные минуты мы всегда мыслили коллективно. Пошли со мной к Пал Палычу, а? Знаменский расхаживает по кабинету. Постучав, заглядывает Кибрит — один ли он — и входит вместе с Томиным. — Допросил? — спрашивает Томин. — Допросил… — кивает Пал Палыч. — Пузановский — солидный, уважаемый человек. Закружилась голова, ухватился за дверцу, она открылась, он сел в машину отдышаться. Вдруг явился незнакомый брюнет. Возможно, хотел обчистить карманы — недаром потом удирал. Все. — Молодец! — удовлетворенно говорит Томин. — С лету понял подсказку! Трусил сильно? — Больше возмущался: «Больного человека — на Петровку!» Пришлось намекнуть, что ты по приметам похож на одного бандита. — Браво! Все гораздо лучше, чем я боялся! — Да чего хорошего?! — взрывается Пал Палыч. — Мы оба в идиотском положении! Что, по-твоему, дальше? — Отпускать за недоказанностью! — Вас обоих? — Если ты не решил меня упечь! — А ты понимаешь, чем это пахнет? — Ну… не впервой же, Паша, вывернусь. — Пузановский его подозревает? — догадывается Кибрит. — Не знаю, Зина. Этот трюк с побегом… — Боюсь, именно это и растолкуют Пузановскому его приятели! — Побег я объясню, не беспокойтесь, — возражает Томин. — Хуже, что все у них до меня шло гладко, а со мной — сразу забрала милиция. Хоть тут я как раз ни сном ни духом, однако… немножко нехорошо. — Словом, если Пузановского освобождать — тебя надо выводить из операции, — резюмирует Знаменский. — И все труды кошке под хвост?! — взвивается Томин. — А новый человек будет начинать с нуля? Не пойдет! — А как пойдет? — Почему его не посадить, раз невыгодно отпускать? — вмешивается Кибрит. — Рано, Зинаида, рано! Я даже не знаю полного состава шайки и кто делает документы! — Посадить непросто, — возражает и Знаменский. — Это только кажется, что Пузановского взяли чуть не с поличным. На поверку доказательств — с гулькин нос. — Но если Шурик предстанет в форме, с майорскими погонами… неужели он не дрогнет? Знаменский пожимает плечами. Это, скорее, вопрос к Томину, он общался с Пузановским и точнее предскажет его реакцию. — Дрогнет. Но не признается, — качает головой Томин. — Тяжесть улик, понимаешь, должна возрастать на килограмм живого веса… Паша, нам с Пузановским надо уйти отсюда в обнимку! Только сложились нужные отношения — и родная милиция вдарила под дых! — Томин страдает, как может страдать оперативный работник, у которого рухнула тщательно обдуманная операция. — Докажи ему, что я не ваш человек! — Доказать не моту… — Знаменский снова начинает ходить. — Можно показать на очной ставке, — подает голос Кибрит. — Очная ставка? Про что? — Какая разница, Пал Палыч? Придумай. В чем-нибудь да есть у них разногласия! Знаменский останавливается, и они с Томиным некоторое время смотрят друг на друга. — Хм, — произносит Знаменский. — Хм, — откликается Томин. Чувствуется, что обдумывают одну и ту же идею. — Ну, Томин, держись! — говорит с веселой угрозой Пал Палыч и хлопает его по плечу… И вот очная ставка. Пузановский заканчивает свои показания. — Я принял валидол, сердце начало отпускать. И тут окружает милиция. Верите, чуть не начался второй приступ! — Верю, верю, — говорит Знаменский. — Но давайте уточним: стало плохо рядом с машиной или на расстоянии? — Знаете, в такой момент уже слабо воспринимаешь… как бы в тумане… Возможно, гражданин сам подвел меня и усадил… не могу утверждать. — Понятно. Ну, теперь что вы скажете? — меняя тон, обращается Пал Палыч к Томину. — А что, начальник? Вижу — человек сомлел, а спереди машина открытая. Ну подвел — чего такого? Пускай, думаю, посидит, очухается. — А сам за руль?! — беспощадно обличает Пал Палыч. — Тоже сомлел? — Зачем, у меня здоровье приличное. Думал это… к врачу его отвезти, если будет загибаться. — Вы не крутите! — Знаменский вскакивает, наклоняется через стол и трясет указательным пальцем перед носом Томина. — Имя-фамилию почему скрываете, а? — Нну-у… ммм… — тянет Томин, и это по интонации близко к «сам толком не знаю». — А почему от милиции побежал? — энергично напирает Знаменский. — Да так… — мямлит Томин. — Из-ви-ни-те! От милиции просто так не бегают! Молчите? По часам засекаю, сколько молчите! — Знаменский гневно барабанит по циферблату на руке. — Живот схватило! — тонким голосом выпаливает «додумавшийся» Томин. Завершая очную ставку, Пал Палыч говорит извиняющимся тоном: — От ошибок мы не застрахованы, товарищ Пузановский. — Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит — номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать. — Возможно, на мое счастье, — подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. — Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать! — Зачем плохо думаешь! — обиженно укоряет Томин. — Зачем его слушаешь? — кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского. В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует: — Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неизвестного. На него ничего нет! Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети. — Погоди! — обещает он. — Ты еще нам попадешься! Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены. — Прошу подписать протокол. Пузановский расписывается. Томин ставит крестик. — Неграмотный, — извиняется он. Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчивости. Что-то его беспокоит… Возвращается Томин. — Уф! И как это преступный элемент выдерживает — допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! — Он переходит к делу. — Почему не отпускаешь? Что за финт? — Ощущение, что я перегнул палку, — отвечает Знаменский, недовольный самим собой. — Для такого деятеля, как Пузановский, попасть на Петровку и шутя отделаться… Не заподозрит подвох? Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности очной ставки. — Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое… — размышляет Знаменский. — Для продления… Может быть… С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим… А рвение свое продемонстрируем. — Глазунова? — догадывается Томин. — Если б хоть сейчас застать дома! * * * Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы. — Выходит, я проспал полдень… фантастика! — Он осторожно обнимает ее за плечи. Эти первые слова наутро — какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит: — Клясться в вечной любви я тебе не буду. Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с «добрым утром» это все же грубовато. Однако Раиса «отбивает мяч» почти без паузы: — Я — тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна. — И замужем не была? — Попробовала. Занятие не по мне. — А я и не пробовал… Где взять чашки? — Не изображай семейного человека. Садись и жди. — Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдатской присказке: «Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…» Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире? — Пока не надоешь. Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяйки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколько необычно. Вместо мебельной стенки — простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безделушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера. — Сама все придумала? — спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом. — Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайнером. — А-а. Сколько видел квартир — такую впервые… Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского — раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: «жигуля» твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги. — Как их выдерешь? — Как — не твоя забота. Тут ты должна положиться на меня. Это дело сугубо мужское. Его прерывает телефонный звонок. Раиса снимает трубку: — Слушаю… Здравствуйте… Да вы скажите толком: машину-то мою нашли?!.. — И тянет разочарованно: — А-а… Да, я почти не бываю дома… Опознать толстяка?.. Еще бы, конечно, опознаю! Теперь убедились, что он за фрукт? А то я у вас была мнительная! — Арестован или нет? — взволнованно подсказывает ей Царапов. — Скажите, он арестован?.. — И, глядя на вора, отрицательно качает головой. — Ладно, приеду, — без энтузиазма заканчивает она разговор. — Непонятно, зачем тебя вызывают, — в сомнении произносит вор. — Почему? Все-таки улика — я его видела у Молоткова. — Какая улика, Раиса: автомобилист заехал к автомеханику! Недаром тебя прошлый раз отправили ни с чем. Если теперь за тебя хватаются как за соломинку, значит, на Петровке вообще ничего нет! Попугают его и отпустят. — А я расскажу, что узнали мы! — Как с одним приятелем лазили в гараж? Как смотрели в трубу? Довольно комичные обстоятельства. И ничего нельзя доказать. — Я совершенно не понимаю, что же ты мне советуешь! — У меня свой план. Поехали. — Он надевает пиджак. — Растолкую по дороге. * * * Процедура опознания происходит в кабинете Знаменского. Зло посмотрев на Пузановского, сидящего между двух других мужчин, Раиса говорит: — Никого из них не видела, не знаю и знать не хочу! Знаменский с любопытством прищуривается, но протягивает ей авторучку и показывает, где расписаться. Она поспешно ставит росчерк в протоколе и выходит, еле пробормотав: «До свидания». Расписываются и покидают кабинет остальные участники опознания. Знаменский нажимает кнопку вызова конвоя. Пузановский отдувается и вытирает лоб. — Ну все наконец? — Да, — дежурно улыбается Пал Палыч. — К сожалению, пришлось… некоторые формальности… — Он делает неопределенно-извиняющийся жест, не желая вдаваться в какие-либо объяснения по поводу Раисы. — Сейчас придет конвой, у вас ведь вещи в КПЗ, там оформят освобождение, — и начинает сосредоточенно отыскивать что-то в настольном календаре. От дальнейшей беседы Знаменского избавляет конвоир. Пузановский прощается и радостно топает в коридор. А Пал Палыч набирает номер на внутреннем аппарате: — Можешь заходить. Секунды через две входит Томин. — Как? — Узнала. Но не опознала! — Весьма странно… — Ладно, об этом потом. Пузановский пошел собирать вещи, так что тебе надо поспешить… — Знаменский кладет ему руку на плечо. — А в спешке как-никак легче пережить огорчение. — Что еще, Паша? — Вчера без тебя упустили Царапова. Томин отзывается скорбным стоном. — Теперь все, прости-прощай! Уехал… — Ничего не попишешь… Беги, брат, освобождайся. …Коридор перед камерами КПЗ. Лязгают двери, выпуская Пузановского и Томина. Дежурный официально объявляет Томину: — Как лицо без определенных занятий и места жительства, вы на первый раз предупреждаетесь. В дальнейшем будете привлечены к ответственности… Работать устраивайся, ясно? — Очень ценная мысль, — замечает Томин. * * * …И вот уже оба освобожденных усаживаются за столик в пивном баре. — Все нутро ссохлось! — говорит Пузановский. — Придется тебе угощать меня в долг. Из-за ментов без копейки остался, — вздыхает Томин. — Отобрали? — в голосе Пузановского недоверие: он ведь присутствовал при освобождении Томина, а при освобождении возвращают все отобранное. — Здрасьте! — вытаращивается Томин. — Да я ж их сбросил! Зачем же я, по-твоему, зайцем скакал?! Пузановский слушает, туго соображая. — Правда, не понял? Я же шел колеса покупать, башка! С толстой мошной! Вот если бы мы с ней влипли — рассказывай тогда про валидол! — Не сообразил, — признается Пузановский. — А чего ты обострял: бесфамильный, неграмотный? — За алименты я в розыске, — понизив голос, жалуется Томин. — Две бабы, как акулы ненасытные. Хорошо, в загсе пальцы не катают… — Ну, ты гусь! — благосклонно улыбается Пузановский. — Поневоле станешь. Как бы можно жить, если б никто не мешал!.. А как мы с тобой дальше? — закидывает удочку Томин. — Деньги-то… сегодня нет — завтра будут. А вот ты теперь чем торгуешь? — Сегодня нет — завтра будет. — Пузановский опускает кружку. — Есть хочу! — обнаруживает он и ужасается. — Я ж с утра не ел с этой катавасией! — и вскакивает… * * * Гонимый зверским аппетитом, Пузановский рысит к своему подъезду и вдруг натыкается на поджидающую его Раису. — Это… вы? — спрашивает он. — Нам надо немедленно поговорить, — произносит Раиса заготовленную фразу. Тот сглатывает слюну и кривится. Настолько поглощен мысленным перебиранием своих съестных припасов, что воспринимает ее прежде всего как препятствие на пути к холодильнику. — Ладно, пошли… — Он первым устремляется в подъезд. Пыхтя и путаясь в связке ключей, отпирает Пузановский три замка. — Давай, давай! — торопит он, впуская Раису в квартиру: что ему бояться какой-то шалой девчонки? — Подыхаю с голоду. В передней нога об ногу скидывает ботинки и влезает в шлепанцы. — Ффу! — секунда блаженства. — И какой у нас будет разговор? — с долей игривости он подхватывает Раису под локоток и увлекает к двери в комнату. — Де-ло-вой! — отвечает оттуда жесткий мужской голос. Это говорит развалившийся в кресле вор. — Сугубо деловой, — повторяет он. — Про деньги. Пузановский злобно и ошарашенно крякает. Смысл появления Раисы был ему понятен с первого мгновения: станет чего-то клянчить и добиваться. Но она, оказывается, еще мужика раздобыла в подмогу! Пузановский переводит взгляд с вора на Раису и обратно, оценивая их возможную опасность. Раису он помнит по встрече у Молоткова и дальнейшему разговору в машине: она из порядочных. А мужик… руки лежат спокойно и расслабленно на подлокотниках, длинные ноги в элегантных туфлях вытянуты поперек комнаты… не делает попытки отрезать хозяина от выхода… вообще не делает ни единого движения… рассчитывает взять «на голос». Пузановский оглядывается на дверь, снова на Царапова. Голод — плохой советчик. «А, пропади они пропадом!» — решает он и направляется мимо вора в комнату, где стоит холодильник. Пузановский алчно извлекает из него гору снеди, которую тут же начинает уминать, заливая пивом. Вор, прихвативши кейс, входит следом. — Поскольку это надолго, — говорит он, разумея затеянную трапезу, — параллельно будем беседовать. А девушка пока полистает журнальчики. Вон, — указывает он Раисе, — всякий зарубеж. Хозяин разрешит? Пузановский молча жует. — Я спросил: хозяин разрешит? — Только пускай там больше ничего не трогает, — неприязненно бормочет Пузановский. — Там больше ничего и не нужно, — усмехается вор и плотно затворяет за собой дверь. — Ты кто… длинноногий? — Работа у меня такая: когда кому чего не отдают, то зовут меня. Вышибать. — Уж сразу вышибать… — Пузановский видел в жизни всякое, сам проделывал всякое и паниковать не расположен. Да и еда успокаивает. — Сколько ж ты, интересно, просишь и за что? — пренебрежительно осведомляется он. — Прошу?!.. Слушай, толстомясый! Не держи меня за фраера. Видно, с нервов да с голодухи не все сечешь. У тебя в двери сколько замков? Три. Может, ты мне ключи давал?.. То-то и оно: разговор будет серьезный. Пузановский начинает жевать медленнее. Шут побери, недооценил он этого типа. Вон как оскалился! А Царапов снова переходит на корректный, но непререкаемый тон: — Девушке вернешь стоимость «Жигулей-шестерки», плюс мои десять процентов как посреднику. Плюс за «Волгу», которую твои молодчики увели. У моего друга, между прочим. — Какие молодчики? Чего увели? — брюзгливо отпирается Пузановский. Раиса в дальнем углу проходной комнаты украдкой звонит: — Татьяна, мы на месте… Я не могу громче. Мы где надо, поняла? Начали разговаривать. Да… Да, пожелай удачи… Я позвоню сразу… Наверное, через полчаса. От силы час. Целую. — Так ты, значит, отказываешься платить? — изумляется Царапов. — И что тогда? — Девушка пойдет на Петровку. Пузановский фыркает и набивает рот. — И кое-что порасскажет. — Вор достает блокнот, листает. — К примеру, про черную «Волгу», номер 25–28 МНФ, с шипованной резиной. И как ты расплачивался со своими хмырями на стадионе. Сидели на солнышке, ты изволил апельсины кушать. (Челюсти Пузановского почти замирают.) Автомеханику тот раз ничего не досталось, верно? — подмигивает довольный Царапов. — А обмывали вы это дело в «Арагви». Еще чем-нибудь развлечь? — Он перекидывает странички, словно выбирая отдельные сведения из массы записей. — Сказать, кто из твоих живет на Краснофлотской, пятнадцать? Могу. Могу даже описать блондинку в зеленом, которая была у тебя прошлую субботу. Короче, полное досье. — Вор захлопывает блокнот. — Сядешь, Иван Данилыч, на казенные хлеба. Прощай ветчина, прощай пиво! Старый верный способ: назвавши два-три факта, создать впечатление, будто знаешь все. — А поскрести под твоих уголовничков — там, пожалуй, и на высшую меру… — Это он добавляет уже для довершения эффекта, не подозревая, сколь опасной окажется для них с Раисой брошенная наобум фраза… А Раиса сидит как на иголках с пестрым журналом в руках. Не до картинок ей. Она твердо обещала не вмешиваться… но что происходит? Удастся ли Глебу прижать «бегемота»? Сюда долетают лишь отдельные слова, и ничего непонятно. Не вытерпев, она тихонько снимает туфли, на цыпочках подбирается к двери, приникает к ней ухом. И слышит голос Пузановского: — Пятьсот. Царапов смеется. — Ладно, тыщу. Но последнее слово. Все! — Да я уже девять взял, хозяин! — веселится Царапов, похлопывая себя по карманам. — «Стихи о спорте», издание второе. Пузановский вскакивает, бросается к шкафу, хватает книгу в жестком переплете, открывает: листы ее склеены в плотную массу, и в ней вырезано «помещение», так что книга представляет собой коробку-тайник. Пустой тайник. — Ворюга! — задушенно вскрикивает Пузановский и вне себя замахивается на вора «Стихами о спорте». Ребром ладони тот бьет его по запястью, книга отлетает, а Пузановский, постанывая, трет ушибленную руку и повторяет в бессильном бешенстве: — Ворюга… ворюга… — От ворюги слышу, — цедит Царапов. — Остальные ты мне выложишь сам из-под ковра… — Он вдруг видит лицо Раисы, шагнувшей в комнату. И такое на этом лице выражение, что его будто ледяной водой окатывает. Она слышала? Она поняла? — Зачем ты сюда… — бормочет вор растерянно. — Мы ведь договорились… — Глеб! Ты рылся в его вещах? — а глаза просят: опровергни! Пузановский улавливает какую-то несработанность, разногласия парочки и тотчас же пользуется этим: он толкает Раису на вора, выскакивает за дверь, захлопывает и запирает ее снаружи торчащим в замке ключом. Вор подхватывает Раису, та отшатывается и спрашивает свое: — Ты рылся в его поганых вещах? Она почти не замечает проделанного Пузановским фокуса, ей сейчас всего важнее ответ Глеба. И ему в этот момент всего важнее оправдаться. Он лишь мельком оборачивается на щелчок замка. Исчезновение Пузановского даже на руку: легче врать. — Я же тут долго сидел… перебирал от скуки книги и вот, — он поднимает «Стихи о спорте», показывает Раисе тайник. — Тут он прятал деньги. — И ты взял? — Тебя шокирует, что без спросу? — Царапов постепенно овладевает собой. — А разве твой «жигуль» не угнали без спросу? — Чем же ты тогда лучше них! Пока они выясняют отношения, Пузановский, навалившись всей тушей, медленно, но упорно двигает массивный шкаф. Шкаф без ножек и по толстой ворсистой обшивке ползет почти без шума… Между Цараповым и Раисой соотношение сил уже отчасти изменилось, женщина несколько сбита с толку. — Но ты же говорил, «мужской разговор»!.. — И как это тебе рисовалось? — Что ты припугнешь его нашими сведениями… Может быть… набьешь морду… — Две уголовные статьи. Шантаж и нанесение телесных повреждений. Это тебя устраивало! С концом его фразы совпадает тяжелый бухающий звук — шкаф доехал и уперся торцом в дверь. — Чем-то задвинул, сволочь! — определяет вор и мигом собирается в кулак. Запертый замок был в его глазах пустяком, паническим жестом Пузановского. Дверь, припертая шкафом, свидетельствует, что тот что-то задумал. «Будет вызывать своих субчиков! — понимает вор и взглядывает на часы. — Ближе всех живет длинный блатняга. Сколько оттуда езды? Минут двадцать пять, не больше. Значит, через двадцать нас тут быть не должно. Но пустой я не уйду!» Пузановский унес телефонный аппарат на длинном шнуре в кухню, чтобы не слышно было, и там, конечно же, названивает: — Лешу, пожалуйста… А куда — не сказал? В досаде разъединяет и набирает снова: — Можно Юру?.. А где он?.. Если вернется, пусть сразу позвонит Пузановскому! Алло, Молоткова позовите!.. Плевать, что занят, у него дома ЧП! Борис?.. Бросай все к чертям — и ко мне в пожарном порядке, понял?.. А где Лешка с Тыквой, не знаешь?.. Точно?!.. Ну, жми! Скорей! Следующего номера Пузановский на память не помнит и лихорадочно роется в блокноте. — Извините, у вас, говорят, Леша с Юрой… Если можно… Леша?.. Наконец-то! Леша, ты мне с Тыквой — позарез… И срочно!.. Постарайся, хорошо? Отдуваясь, Пузановский кладет трубку. — Хоть поесть нормально, — говорит он, утирая лоб. * * * А вор, свернув ковер перед диваном, отковыривает стамеской паркетины, маскирующие главный тайник Пузановского. Под паркетом открывается небольшая металлическая плита. Вор пытается нащупать секретный запор. — Во что я ввязалась! — бормочет Раиса. — Во что я ввязалась?!.. Металлическая крышка откинута, тайник являет взору свое набитое деньгами нутро. Вор раскрывает на полу кейс. На верхней крышке его прикреплены изнутри петли для подзорной трубы, крепкого ножа, каких-то длинных не то пассатижей, не то щипчиков и небольшого изогнутого ломика, традиционно называемого «фомка». В пустую петлю он вставляет стамеску и принимается за деньги. Пачки крупных купюр быстро и плотно ложатся в кейс. Царапов с торжествующей и какой-то пьяноватой улыбкой вскидывает глаза и видит на лице Раисы глубокое отвращение. — Дорвался и не можешь остановиться? — А по-твоему, оставить этим бандитам? — хитрит он. — Лишнее сдадим в милицию, там разберутся. Пузановский снимает с плиты большую сковородку с яичницей, режет хлеб, достает пучок зеленого лука. Наливает себе стопку водки. Из комнаты доносятся приглушенные удары. — Бейся, длинноногий, бейся, — злорадно усмехается Пузановский и чокается с бутылкой. Яростно, смаху бьется Царапов плечом в дверь. Дверь понемногу поддается — в щель уже всунуты паркетины, и Раиса держит наготове следующие. Удар… удар… — и втискивается пятая дощечка. Оба не разговаривают и не смотрят друг на друга, но опять заодно. Куда Раисе деваться, надо выбираться из западни. Пузановский с недожеванной былинкой лука в руке входит в комнату. На лице издевка, пока он не замечает угрожающей щели. С утробным рыком Пузановский упирается в шкаф и перебирает ногами, пытаясь вернуть его на прежнее место. Это не удается, дощечки вставлены не зря (а ему за торцом не видны). Сантиметр за сантиметром шкаф наступает на Пузановского, а тот смотрит на часы, оглядывается, хватается еще за какую-то мебель, не зная, что предпринять. Но он все-таки додумывается. Спешит в прихожую и возвращается с железным костылем и молотком. Он забьет костыль в пол перед шкафом и тем застопорит его движение. При такой комплекции приходится опираться о стул, чтобы присесть или стать на колено. Кряхтя и постанывая, он проделывает это, прилаживает костыль и уже заносит молоток — но раздается спасительный звонок в дверь. * * * Звонок останавливает и Царапова. Он слышит радостные возгласы Пузановского и отвечающие ему мужские голоса. Это подоспели Печкин с Тыквой. Еще бы пяток минут — и вырвались! А что теперь? — Ты очень удачно прервала наш тет-а-тет с хозяином, — зло говорит он Раисе. — Теперь их трое. — Он отходит от двери, убирает ненужный ломик в кейс и по привычке тщательно запирает замки. * * * Татьяна, подруга Раисы, смотрит на часы и томится ожиданием. Трещит телефон, она радостно хватает трубку, но… — Нет, вы не туда попали. * * * По городу, обгоняя всех, кого можно, едет злой автомеханик. Чуть не на середину проезжей части вылезает «голосующий» парень и показывает пальцем по шее — дескать, позарез. Обогнуть его трудно. Молотков притормаживает и кричит: — Следующий раз подвезу — на тот свет! * * * — Поподробней, — тихо говорит Печкин Пузановскому. — Что насчет высшей меры? — Да так, сболтнул. Печкин обменивается взглядом с Тыквой. — Мочить! — скор на решение Тыква. — Сдурел? — ахает Пузановский. — Отбить гаду печенку, забрать все и выкинуть. А ей пригрозить — и вся любовь! — Легко живешь, — роняет Печкин. А Тыква вносит ясность: — Мы тут одного «шашлыка» в речку уронили. У Пузановского сразу одышка и сердцебиение. — Уголовник! — сипит он. — Учтите, я за вас не отвечаю! — Да он, Пузо, к тебе шел, — сообщает равнодушно Печкин. — Тебе деньги нес. Так что, вроде и ты причастен… — Мочить их! — радостно трепещет Тыква. — Мочить!.. Это сказано уже достаточно внятно, чтобы Царапов услышал и — в противоположность Раисе — понял. — Что могут с нами сделать? — спрашивает Раиса, уловив его реакцию. — У меня есть нож, — говорит он после паузы. — Но я не пробовал его на людях. Раиса зябко передергивает плечами: — Надо позвать на помощь! Кругом же народ! — С двенадцатого этажа ори — не ори… — он направляется к окну. — Глеб… Все-таки кто ты такой? Эти инструменты… и вообще все… Что это значит?! Перегнувшись наружу, вор осматривает стену. С отчаяния бьет кулаком о подоконник. — Ни трубы, ни карниза, ни балкончика! Гладко. Сволочи!.. Экономят все!.. Он оборачивается к Раисе: — Кто я? — И вдруг его прорывает: — Ошиблась ты со мной, Раиса! Я же вор! Квартирный вор. Как ты не догадалась? По-староблатному — домушник! Спрашивала, чем я лучше них? А ничем! Только вид поприятней. А Пузановского я наколол раньше тебя. Ты со своей слежкой мне поперек горла была, я бы его давно обчистил!.. Что так смотришь? Мразь я для тебя, да? Он извлекает из холодильника бутылку пива, откупоривает, пьет из горлышка. Допив, отбивает дно бутылки о батарею (на худой случай тоже оружие). Осколки он загоняет ногой в угол, расчищая поле боя. Раиса сидит на диване, окаменев. * * * — Тебе бы только дорваться до мокрого! — шипит Пузановский на Тыкву. — Откуда ему про «шашлыка» знать?! — Откуда про остальное? — возражает Печкин. — Ты, слушай, отнесись трезво. Если сгорим — и впрямь вышка! — Леша… Но не здесь же… не у меня… — слабеет Пузановский перед властностью Печкина. — А где? Потом вывезем. * * * Вор отходит от двери — слушал и основное из разговора шайки расслышал хорошо. Раиса занята другими мыслями. — Какая подлость… — говорит она. — Использовать меня для своих целей! — Ну уж тебе я не хотел ничего плохого. И деньги на машину отдал бы до копейки, клянусь! — Да будь они прокляты, эти деньги! Будь они прокляты! — Раиса вскакивает вне себя и с размаху швыряет кейс в окно. Царапов даже не шевельнулся, чтобы ее удержать. — Думаешь, крепко меня наказала? Я уже наказан крепче некуда. Раиса, не вслушиваясь, срывается к двери, начинает барабанить: — Откройте!.. Негодяи!.. Немедленно откройте!.. Вы за это ответите!.. Под дверью слышится хихиканье Тыквы. — Люблю, когда кошечка такая нетерпеливая! Чуток еще обожди. Раиса падает на диван и рыдает. — Ну не плачь… тише… Не доставляй этим гадам удовольствие… Давай поговорим по-человечески. Почему ты босиком? — С тобой? О чем мне с тобой говорить?!.. Я думала: встретила настоящего человека! А ты… Ты же меня обокрал хуже, чем они! — Дорого бы я дал, чтобы мы с тобой не встретились… Я должен быть один. Не застревать, ни за что не цепляться. Мне привязываться нельзя! Ни к чему, ни к кому!.. — Зачем вы мне сказали, кто вы такой? — спрашивает Раиса после молчания. — Не знаю… Наверно, приходит момент, когда хочется сказать правду… * * * В смежной комнате Печкин разливает водку, Пузановский бессильно расплылся в кресле, а Тыква мечтательно играет ножом, поставя его острым концом на палец и ловко удерживая в вертикальном положении. — Немножко выпьем за благополучное окончание! — Печкин вручает стопки Пузановскому и Тыкве: — Пусти меня вперед! — просит его Тыква. — Раз, раз — и иди руки мой! — делает он выпады ножом. — Зачем в комнате сырость?! Врубим музыку погромче, и ты, Пузо, ее вот так — оп! — показывает, как следует придушить Раису. — И в ванну. А мы отключим его. — Он здоровый! Он мне чуть руку не перешиб! — хнычет Пузановский. — Поимеем в виду. — Леша, я не могу! Ну почему я, Леша?.. Это вообще Борис виноват! С него все пошло! Вот приедет и пускай он, пускай он! Это ж он нас подвел! А я не умею!.. — Учиться надо, — мерзко ухмыляется Печкин, но, видя, что Пузановский ненадежен, решает: — А, ладно, пять минут не расчет, ждем механика. Ему полезно. * * * Все же есть передача мыслей на расстояние: Татьяна в мучительной тревоге. Нет, больше ждать невозможно! Она набирает ноль два. Ей отвечают: «Дежурный по городу слушает». — Я вас умоляю, как мне позвонить следователю Знаменскому на Петровку? Это страшно срочно, это по его делу!.. Знаменский с трубкой в руке слушает, что рассказывает ему Татьяна. — Секунду, — говорит он и набирает внутренний номер. — Саша, безумный день не кончился. Пробегись до моего кабинета. — И снова Татьяне. — Как вас зовут? Адрес?.. Слушаю дальше. Татьяна тараторит в трубку: — Надо срочно что-то делать! Она давно должна была позвонить! Я чувствую, что с ней худо!.. Как давить на Пузановского? Сейчас объясню. Они собрали улики… Это трудно по телефону, но, в общем, у Раисы есть факты… Да, мне известно. Это тот, с которым она пошла… Глеб… Он подбил ее отказаться на опознании… Он?.. Я толком не знаю, они с неделю как познакомились… Во время разговора в кабинет Знаменского входит Томин. Пал Палыч прикрывает ладонью трубку и объясняет: — Глазунова с неведомым человеком отправилась выколачивать деньги из Пузановского. — А, что б ее! — Не волнуйтесь так, мне надо понять, в чем дело, — говорит Знаменский в трубку. — Скажите, факты, которыми собирались давить… хорошо, назовем «мужской разговор»… эти факты действительно могли напугать Пузановского?.. Понятно… Да-да, мы примем меры! — Пал Палыч кладет трубку, и они с Томиным глядят друг на друга, взвешивая услышанное. — Так или иначе, надо вмешиваться. — Да, — соглашается Томин. — И, может быть, минуты дороги. Это такая братия! — Я звоню дежурному по городу, чтобы ближайший патруль прорвался в квартиру. А ты, Саша, звони Пузановскому и расшифровывайся! — Еще утром мы завязывались в три узла, чтобы его отпустить! — восклицает Томин, однако Знаменский уже соединился с дежурным, и Томин берется за городской телефон: — Иван Данилыч? По вопросу твоей жизни и смерти! На проводе брюнет, с которым тебя сегодня задерживали! Слышу голоса, шум… Драка? Двое чужих пришли права качать. Верно?.. Помолчи! Я дело говорю! — Он переходит на жесткий тон. — Слушай внимательно! Я — не Неизвестный, а майор из уголовного розыска! Квартира окружена. Не набирай себе лишних статей! Я тебя предупредил, ты понял? За все будешь отвечать первый! Скажи своим, чтобы я слышал: «Ребята, все, мы засыпались!..» Громче: «Ребята, мы засыпались, милиция!» Вот так, молодец. Не вешай трубку! Я тебе в порядке исключения разрешу взять в камеру побольше колбаски… (Томин старается удержать Пузановского у телефона, чтобы хоть так отчасти контролировать ситуацию.) Бывший на связи с дежурным Знаменский сообщает: — Патруль подъезжает. — Сейчас позвонят в дверь, — окрепшим голосом говорит Томин в трубку. — Открыть немедленно! И не вздумайте сопротивляться! * * * Знаменский и Томин выскакивают у дома Пузановского и спешат в подъезд мимо милицейской машины. А в квартире, в первой комнате, под наблюдением милиционеров все, кроме Раисы, стоят лицом к стене с заложенными за голову руками. — Товарищ майор, застали форменную поножовщину, — докладывают Знаменскому. — Разберемся, — говорит он и подходит прежде всего к Раисе. По разгрому вокруг можно судить, что звонок Томина был более чем своевременным: шкаф от двери в смежную комнату отодвинут, там виден сломанный стул, ковер комком сбит в угол, на полу разные неожиданные предметы. В первой комнате беспорядка меньше, но и тут валяется почему-то затоптанное полотенце, кресло лежит на боку, подмяв под себя туфли Раисы. На столе два ножа — Тыквы и Царапова. Не лучше выглядят задержанные. У Печкина оторван рукав пиджака и подбит глаз, у Тыквы по лицу размазана кровь, у Царапова на груди остались лишь клочья от рубашки и майки; автомеханик всклокочен, на щеке багровый подтек. Только на Пузановском не заметно следов борьбы; видно, он уклонился-таки от свалки — потому и трубку снял. — Вы спасли мне жизнь, — говорит Раиса. Она стоит босиком, опершись о стол, и ее сотрясает то ли дрожь, то ли сухое, без слез рыдание. — Извините за опознание… — Об этом позже. — Знаменский поднимает кресло и жестом предлагает ей сесть. Раиса садится, машинально надевает туфли. А Томин обходит задержанных и каждому достаются наручники. — Фасадом попрошу, — говорит Томин, трогая за плечо Тыкву. — А, Юрочка! Недолго на свободе погулял. — Зато душу отвел! — вызывающе ощеривается Тыква и привычно подставляет руки для металлических браслетов. Автомеханик, увидя наручники, неумело протягивает перед собой ладони. — Ага, мастер — золотые руки… — Томин качает головой. — Привет, Иван Данилыч! Вспоминай скоренько, где сбережения. Придут понятые — начнем обыск. А добровольно выданное зачтется на суде как вид раскаяния. — Нечего мне выдавать, — жалобно отвечает Пузановский. — Все выгреб! Вот тот… длинноногий… — Голос его пресекается, и он всхлипывает, будто карикатурный обрюзгший младенец. — Неужели все? — весело удивляется Томин. — Так облегчил нам работу? — и он смотрит в спину вора с любопытством. — Повернитесь! Ба!.. — ахает Томин. — Ца-ра-пов!.. Вот так встреча! По всем разумным расчетам, вы должны подъезжать к Батуми или Норильску! Однако вор не расположен беседовать. Он протягивает Томину руки как что-то ему самому теперь не нужное, но даже не смотрит на инспектора и следователя. Не «подыграл» он им, даже подпортил торжество тем, что как-то не отреагировал на поимку. И Знаменский с Томиным взглядывают в сторону Раисы: что свело эту женщину с Цараповым в дикой авантюре? То ли от мимолетной своей задумчивости, то ли от жалкого вида Печкина Томин обращается к нему иным тоном, чем к другим. — Эх, Печкин, Печкин! — только и произносит он, но звучит это обвиняюще. Печкина словно током бьет от тона инспектора, от щелканья наручников. — Что Печкин? Что Печкин? Все на меня? Я хуже всех?! — Тихо, задержанный! — подает басистый голос ближайший милиционер. — Начальник! — Печкин вдруг валится перед Томиным на колени. — Я первый признаюсь! Я первый! Про всех расскажу! Про Пузо расскажу! Про Самородка расскажу! Убить хотели, все признаю! Виновен… Не хочу вышку… Простите… Только жить!.. А-а-а… Все скажу! Кого в речку бросили, скажу!.. * * * Прошло несколько месяцев. В кабинете Знаменского заканчивается очная ставка между вором и Шариповым — завмагом, которого он когда-то обворовал, притворившись вершителем правосудия. Ситуация парадоксальная — преступник уличает потерпевшего. — Никакого ареста я не пугался! — Шарипов демонстрирует дутое негодование. — Как вы даже можете верить?! Этому преступнику! — Вопрос, собственно, не в том, чего вы там пугались или не пугались, — со скрытым юмором говорит Знаменский. — Была ли кража и признаете ли вы своими перечисленные Цараповым ценности? — Да откуда у меня такие деньги… такие вещи! Ну вы сами подумайте! Просто смешно! — через силу смеется Шарипов. — Итак, записываем в протокол, что от вещей вы отказались? — Минуточку… — в смятении бормочет Шарипов, и рука его непроизвольно дергается вперед, чтобы остановить занесенную над протоколом авторучку. — И… что с ними будет? — Как бесхозные поступят в государственный доход. Гримаса страдания искажает черты Шарипова. Второй раз он утрачивает кровное добро, которое уже было горько оплакано! Но страх все же пересиливает жадность: — Отказываюсь… Не мои. Знаменский ногтем отмечает место в протоколе: — Подпись. — Шарипов расписывается. — Пропуск. Идя к выходу, Шарипов невольно описывает дугу, стараясь держаться от Царапова подальше. У двери оборачивается и видит его издевательскую усмешку. — У-у, воровская морда! — выпаливает он. Вор оборачивается к Знаменскому: — Такого грех не почистить, Пал Палыч! — Не будем строить Робин Гуда. Вор опускает глаза. Помолчав, Знаменский меняет тему: — Послушайте, Царапов… Мы уже подбиваем бабки, а что я о вас знаю? Царапов молчит, колеблясь. — Интересуетесь, как я свихнулся? Подножка судьбы. А потом уже катишься… Стоит споткнуться, Пал Палыч, по тебе пройдут, затопчут, не оглянутся. Знаменский примерно представляет, о чем речь: крутой житейский переплет, из которого двадцатилетний парень вышел замаранным и его отторгла прежняя благопристойная среда. Но… — Вас не затоптали, Царапов. Вы после подножки три года работали. — Если не затоптали, то выкинули на обочину. И я стал жить поперек… Геологические партии, спасатель на водах… Мне нужно было напряжение, полная отдача, опасность. Нервы, риск… Ну, а потом надоело выкладываться задаром. — Как-то обидно за вас, Царапов. Значит, будь вы посерее да потрусливей — жили бы благополучно? — Наверняка. — Н-да… А вы думали, как будете там? И как потом? — Был знакомый алкаш, он говорил: «Под каждым забором можно найти свою ветку сирени». — Я серьезно, Царапов. Царапов проводит рукой по лицу и произносит безнадежно: — Думать… О чем же думать? Сколько ни думай, вывод один — жизнь не состоялась. — Знаете, в этом кабинете сиживали люди, которые меняли курс в пятьдесят, — говорит Пал Палыч, неисправимый проповедник. — Не понимаю, что так гнет вас в дугу. Ну дадут срок, вы же знали, что когда-то не миновать? На суд вы пойдете в приличной упаковке: обвиняемый чистосердечно во всем признался. Выдал котел денег в лесу, который бы медведь не раскопал. По словам Глазуновой, проявил даже некое рыцарство, защищая ее в квартире Пузановского. Она — отличный свидетель защиты. — Пал Палыч! — звенящим голосом прерывает Царапов. — Не надо! В эту сторону поезда не ходят! «Вот оно, значит, как, — думает Знаменский, стоя позже у окна. — Тут уж ничего не поделаешь. Тут следователь бессилен… До чего жизнь изобретательна бывает по части мелодрамы!»