Сын Солнца
Ольга Игоревна Елисеева








Лучший полководец Острова Атлан — Сын Солнца — послан в заморские колонии подавлять мятеж меднокожих тольтеков. Принцу Акхану предстоит взглянуть богам в лицо и узнать, что они — пришельцы из иных миров, а сам он предназначен судьбой изгнать их с Земли. На как победить того, кто намного могущественнее людей, кто долбит недра гор и поднимает в небо железных птиц? Чтобы избавиться от одних «учителей человечества», Сыну Солнца придется обратиться за помощью к другой Высшей Силе, гораздо более сокрушительной…






Сын Солнца





Глава 1

АР МОР





1


Корабли уходили на Запад. Вслед за малиновым утренним солнцем, двигаясь в сероватой дымке по холодному осеннему небу. Крики чаек, сдуваемых резкими порывами ветра, заглушали даже палубную брань, неизбежную в первые полчаса плавания. Порт остался позади, и принц Акхан позволил себе расслабиться. Он снял шлем, провел ладонью по вспотевшему лбу и махнул в воздухе рукой, разрешая другим офицерам покинуть места, на которых они по уставу обязаны были стоять во время отплытия.

Акхан огляделся по сторонам: ни когда еще в его распоряжении не было такой армады. Но это не радовало командующего. Напротив, смутная тревога, мучившая принца в последние дни, казалось, достигла апогея. Над головой хлопал большой треугольный парус. Холст, упруго прогибаясь, гудел от натуги.
		Распустилась сухая сирень,



		Воскресают забытые сны,



		И я понял, что завтрашний день —



		Продолженье вчерашней войны.








Акхан грустно улыбнулся. Кажется, Кими был прав, его сеокталь «Поющий тростник» — маленькое поэтическое письмо, выгравированное на круглом золотом диске, было подарено принцу перед самым отплытием. Тонкие пальцы друга дрожали.

— Ты должен понимать, что там смерть. — поэт вымученно улыбнулся. — Возможно, поэтому они и отправили именно тебя.

— Меня… и еще 14 тысяч отборного войска. — рассмеялся Акхан, но голос его звучал не весело. — Неужели ты думаешь, что, ради счастья больше не видеть моего лица, Лунный Круг пожертвует лучшими частями?

— Лучшими частями? — губы поэта скривила презрительная улыбка. — Ты только что вернулся с Хи-Брасил и даже не знаешь, из кого набирали твои войска.

— А ты знаешь? — на мгновение зрачки Акхана сузились. — Ты говоришь загадками, у вас так принято, но нельзя же требовать от меня, чтоб я угадывал непроизнесенные слова.

Лицо поэта исказила мучительная гримаса. Его руки быстро теребили тяжелую пышную гирлянду из цветов розового лотоса, которую он, как жрец Атлат, обязан был носить на шее. В этом облачении Кими больше всего напоминал Акхану надгробную статуэтку плакальщика, и даже серьезность момента не могла заставить принца отвлечься от смешного в облике друга. Бритая голова с оттопыренными ушами и заметными царапинами надо лбом. Кими с детства панически боялся режущих предметов, кто бы мог подумать, что ему всю жизнь придется каждое утро скрести себе темя лезвием? Не мудрено, что у него трясутся пальцы.

— Ты должен мне верить… — жрец едва не плакал… — Если б я мог… Если б нам только дали поговорить…

— Успокойся. — Акхан давно не видел друга в таком состоянии. — Вернусь, поговорим. — он ободряюще хлопнул поэта по плечу.

— Вернешься? — свистящим злым голосом выдохнул Кими. — Если ты вернешься!

— Не очень-то добрые слова на дорогу. — Акхан уже начал терять терпение. Офицеры, стоявшие на его корабле, не смели поторопить командующего. Они не смели даже пошевелиться, но во все глаза смотрели, как маленький хрупкий жрец, надушенный и завитой, точно жертвенная коза, цепляется за смуглую руку Принца Победителя.

— Ты безнадежен. — простонал поэт. — Безмозглое бревно! Возьми хоть это. — он сунул в ладонь друга тонкий золотой диск. — Здесь все. Постарайся понять…

— Хорошо. — Акхан доброжелательно улыбнулся. — Принеси за меня жертвы на горе. — он хотел идти, но Кими вдруг рывком удержал его руку, в глазах друга появилось жалобное выражение.

— Не бери себе там никого… пожалуйста.

Акхан расхохотался.

— У тебя логика моих жен! То ты меня хоронишь, то ревнуешь. Я солдат. — он пожал плечами, — сегодня меня носят на руках по взятому городу, а завтра мою голову посадят на пику… и мне все равно с кем делить ложе, лишь бы ночь не была последней. Не сердись. — принц коснулся пальцами подбородка Кими, его взгляд стал мягким. — Что бы ни случилось, мы друзья, и между нами никогда не исчезнет то, что есть.

Он осторожно снял со своего плеча руку поэта и, не слушая его тихих невнятных жалоб, поднялся по сходням на борт. Заревели трубы. Кими на берегу в отчаянии ломала пальцы. Из его глаз лились потоки слез, оставляя на щеках грязные бороздки размытой ритуальной краски.

«Неужели, он и в правду верит, что я не вернусь?» На мгновение сердце Акхана кольнула острая боль. «Может быть, Кими узнал больше, чем может сказать?» Принц разжал ладонь и вгляделся в тонкую гравировку на диске.
		И я понял, что завтрашний день —



		Продолженье вчерашней войны.








«Не силен я в тайнописи. Если ты что-то зашифровал — дай ключ», — Акхан досадливо поморщился. Он стоял у самого борта и видел, как пенят воду могучие взмахи кипарисовых весел, окованных блестевшей на солнце медью. Его пернатый шлем лежал на руке, и серо-голубой гребень шевелился под ветром, как живое враждебное существо. Принц поймал себя на том, что впервые в жизни думает о своем оружии почти с неприязнью. Все в этой экспедиции вызывало у него ощущение угрозы. Той неясной, которая остается за спиной, когда ты с перекошенным лицом бросаешься в битву, а кто-то, стоя в отдалении, уже рассчитал каждый твой шаг.
		Продолженье вчерашней войны.








«Вчера мы не воевали с тольтеками. Вчера мы вообще делали вид, что не знаем об их существовании. Ибо были нарушены все запреты, а этого не должно случаться, значит… и не случалось. Пять тысяч лет изо дня в день. Вот логика Лунного Круга!» — Акхан с силой хлопнул ладонью по мокрому от соленой воды поручню. Сюда долетали брызги, но ветер не мешал принцу думать. Наоборот, так даже лучше. «Пусть хоть мозги продует от жертвенного дыма».

Акхан поднял голову. Вокруг, насколько хватало глаза, маячили пурпурные и желтые паруса. За лесом весел не видно было воды. Он вел небывалую силу, которую Лунный Круг, наконец, решился послать в западные владения. Во всяком случае, после начала тольтекского нападения на Ар Мор, верховная каста атланских жрецов долго делала вид, что за морем вообще ничего не происходит. Если б не беснующиеся от гнева и страха толпы народа в столице, огонь нашествия вообще не стали бы тушить. Акхан не мог понять, что определяет действия Лунного Круга. Для жрецов Ар Мор была чем-то еще, кроме богатой плодородной провинции. Чем-то, о чем предпочитали не говорить.

Когда жители Атлана завоевывали западные земли, никто не думал ни о золоте, ни о рабах, ни о новом пространстве для поселения. И все же Ар Мор была покорена с невероятной жестокостью, и любое покушение на нее считалось святотатством. Число белых жителей в западных владениях всегда было невелико. Войска — ровно столько, сколько нужно для поддержания власти Атлан — ни человеком больше — и… особая каста жрецов ночных заупокойных культов, главные святилища которых как раз находились в Ар Мор.

Именно на западных, теневых, как их еще называли, землях атлан уже пятьдесят веков хоронили своих усопших, строили целые города мертвых, которые по своему богатству и красоте не уступали городам живых. Мертвые Атлан были очень требовательны, их тела не только сохраняли в неприкосновенности, но и развлекали ритуальными танцами, «кормили» особой «не живой» пищей, возили в путешествия на носилках, передавали подарки от родственников и время от времени переодевали в богатые ткани, присылаемые с родины. Всем этим занимались покоренные племена мелких краснокожих жителей Ар Мор, которых атлан специально для своих высоких целей вырвали из когтей дикости, научили говорить, петь и работать.

«Цветущей земли мертвых», как называли Ар Мор, считались частью иного мира. Поэтому общение с красными рабами ограничивалось множеством жестких табу. Белым, вынужденным по долгу службы жить в Ар Мор, под угрозой «потери обратной дороги» запрещалось вступать в связи с женщинами западных земель. Но жизнь есть, и в обширных поместьях атлан вскоре стали появляться запретные дети от красных рабынь. Их либо убивали, либо тайно увозили на север, за пределы колоний. И надо сказать, что мягкосердечных отцов среди завоевателей оказалось больше, чем строгих ревнителей веры.

Шли тысячелетия, первые запретные дети, превращались в целые запретные народы, жившие за границами армориканских земель. В Ар-Мор их стали называть толланы — полулюди или дословно полуатланы. Сами же они гордо именовали себя тольтеки, то есть свободные от альтеков — такое имя было на севере присвоено жителям Атлан.

Новые племена строили свои города, ковали оружие, но в самой Атлан о них не принято было упоминать. Пришел день, когда несколько вечно враждующих тольтекских царств на севере объединились для общего похода и, как смерч, обрушились с гор на цветущие долины. В Атлане не побеспокоились до тех пор, пока горстки перепуганных белых поселенцев, забыв о всех обрядах очищения, не стали высаживаться на родных берегах и рассказывать об извращенной жестокости тех, кого еще вчера как бы «не было».




2


Путь от Дагониса до побережья Ар Мор занимал сутки плавания.

— Солнце восходит на западе! — зло крикнул старый кормщик Урс, тыча корявым пальцем в горизонт. — Смотрите!

Все уставились в след его руке с таким видом, как будто они только сейчас поняли, куда плывут. Общий вздох прокатился по кораблю от скамей гребцов до палубы, где столпились солдаты. «Еще немного, и они открыто заявят о нежелании сходить на берег», — подумал принц, глядя по сторонам. Нестройный гул голосов заставил его обернуться. Ропот немедленно стих, но недовольное выражение на лицах осталось.

То же самое творилось и на других судах. С «Белого Змея», который служил Акхану флагманом, было хорошо видно, как люди облепили палубы и, тыча руками в небо, что-то кричат.

— Все по местам! — рявкнул принц. — Еще один звук, и я вывешу над водой приветственные гирлянды из ваших голов! — Он по опыту знал, что должен привести людей в чувства, еще до того, как кто-либо выскажет открытое неповиновение. — Офицеры ко мне в палатку.

Под желтоватым шелковым пологом палубного шатра Акхана было светло. Солнечные зайчики прыгали по полу и ярким узором ложились на стены. Командующий уселся на изящный складной табурет с львиными ножками и мрачно разглядывал собравшихся.

— Приплыли. — неодобрительно сказал он, когда последний калель с самого отдаленного корабля шагнул под узорную тень полога. Не понятно, к чему относились слова принца: то ли к радостному событию встречи с землей, то ли к поведению войска.

Офицеры тягостно молчали. Ни кто не смел поднять глаза. Характер Принца Победителя был известен.

— Вы не на допросе в Туле. — резко бросил Акхан. — Садитесь.

Это было новостью. Оказывается Сын Солнца разрешает сидеть в своем присутствии!

Офицеры неуверенно опустились на пол и скрестили ноги. Тяжелый взгляд командующего переходил с одного лица на другое. Большинства собравшихся он не знал. Только 12 командиров его личной гвардии, которых ему с большим трудом удалось взять в эту экспедицию, держались привычно. Остальные сидели, потупившись и втянув головы в плечи. Среди них заметно выделялось много молодых калелей, судя по возрасту, едва закончивших военную школу в Иссе. Это не понравилось Акхану. Они взирали на него исподлобья с жадным любопытством. Принц Победитель был для них легендой, очень далекой от реальности. И вот теперь легенда потерла давно разбитое колено и осведомилась:

— Какие вопросы? — Испытующий взгляд Акхана уперся в молоденького калеля с одной леопардовой мордой на плече. — Юноша, вас что-то беспокоит?

Молодой человек вскочил, вытянувшись, как полковое знамя, и уставился прямо перед собой немигающими глазами.

— Ну?

— Люди… — выдавил из себя офицер, — они… спрашивают. Зачем мы здесь?

Калель выдохнул и умер под насмешливым взглядом холодных зеленовато-серых глаз принца.

Акхан расстегнул пояс и снял меч.

— Большинство из тех, которые теперь задают вам дурацкие вопросы, еще неделю назад сбивались в толпы и расхаживали по улицам Дагониса с криками «Спасите наших мертвых!» Напомните им об этом, если они забыли. — принц ободряюще кивнул. — Можете сказать также, что мы, живые, приплыли сюда избавить своих покойников от грабежа и насилия. Что тольтеки чинят им обиды, отбирают золото, ткани и благовония, насилуют танцовщиц, развлекающих наши мумии, что они перекрыли дороги, по которым тени предков совершают послеобеденные прогулки.

Раздался сдавленный смех. Лица стали менее напряженными.

— Я говорю вам то, что передали мне представители Лунного Круга. — сообщил принц. — Ни слова от себя. — Он вздохнул. — Наше дело выполнить приказ. Каждый отвечает за свой корабль… Вам опять что-то непонятно?

Молодой калель ерзнул, но ободренный поведением принца, снова встал.

— У меня на корабле одни каторжники. — тихо сказал он.

Повисла долгая пауза.

— Я знаю. — медленно произнес Акхан. Он не знал. Так вот, о чем его пытался предупредить Кими. Бандиты и зеленые мальчишки — это и есть отборные войска! Лунный Круг уверил принца в другом. Ему отдавали армию, вернувшуюся из Та-Кем. Действительно, очень хорошие части. Правда, краем уха Акхан слышал, что они понесли большие потери, но жрецы сообщали о пополнении войск. Значит от старых частей остались только имена: Дом Леопардов, Дом Летучих Мышей, Дом Броненосцев… Люди же были другими.

— Так кого вы больше боитесь, — ледяным тоном спросил Акхан. — Мертвой Земли или собственных солдат?

Офицер вспыхнул.

— Каждый отвечает за свой корабль. — повторил принц. — У вас есть выбор, молодой человек, — обратился он к калелю, — либо вы повесите пару роптунов и пресечете неповиновение в корне, либо вам самому придется сносить своих солдат на берег на руках.

Раздался нервный смех, но Акхан прервал его жестом.

— Скажите им, что эта страна набита золотом, как храмовые переходы под Атланом. Что каждый, кто останется жив, получит свободу и столько драгоценностей, сколько сможет унести в своем плаще. Все.

Он встал, давая понять, что совет окончен.

— Искет, Кема, Кавик, — обратился принц к своим адъютантам, до сих пор молча сидевшим у задней стены. — Разделите наших людей на небольшие группы и по очереди отправьте со всеми офицерами на корабли. Пусть приведут команды к повиновению. Действуйте тихо и постепенно. Нас мало, судов много. Я думаю, казни двух-трех зачинщиков будет довольно, что б остальные вспомнили свое место. Далеко не все захотят поддерживать бунт, зная, что им обещаны свобода и золото.

Взгляд командующего уперся в лицо черного офицера-дагомейца. Судя по татуировкам на щеках, он принадлежал к Дому Леопардов. Его возраст и свежие шрамы показывали, что негр — один из немногих офицеров, оставшихся в живых после кемийского похода. Акхан сделал ему знак остаться.

— Выйдем на палубу. — предложил принц, когда чернокожий воин склонился перед ним в почтительном поклоне. — Как твое имя?

— Митуса, акалель.

— Ты принадлежишь к Дому Леопарда?

— Принадлежал. — горькая улыбка тронула пухлые губы офицера.

Они остановились у борта, глядя, как другие командиры спускаются в лодки и неторопливо отчаливают к своим кораблям.

— Сколько человек осталось у тебя в подчинении из старых воинов?

— Акалель смеется?

— Прости.

Акхан зло закусил губу. «Значит все. Мне говорили другое».

— Что ты можешь сказать о тех войсках, которые есть сейчас?

Умное лицо негра приняло скептическое выражение.

— Понятно. А офицеры?

— Дети.

— Как привести их в чувства?

— Одна хорошая драка не помешает. — пожал громадными плечами Митуса. — Те, кто останется, будут подчиняться силе.

— Мои двести человек — капля в море. — сказал Акхан. — Но это очень хорошо обученные люди. Попробуем что-то сделать.

— Если вам удастся их высадить, акалель, я скажу, что верю во все те истории, которые о вас рассказывают. — негр широко улыбнулся, открыв ряд остро отточенных зубов.

— Это больно? — С интересом спросил Акхан, показывая на резцы собеседника.

— Удобно. — кивнул Митуса. — Мы, люди-леопарды — другие.

— Я знаю. — ответил Акхан. В его голосе звучало уважение, которого дагомеец обычно не слышал от атлан, и Митуса решился.

— Могу я задать вопрос, акалель? — спросил он, в упор глядя на командующего.

— Да.

Негр помедлил.

— Я слышал, — растягивая слова, произнес он, — что вы прибыли всего за два дня до отплытия.

Акхан кивнул.

— Я понимаю: два дня — не срок, — осторожно продолжал негр, — но почему вы все же ни разу не приехали посмотреть на войска?

Акхан молчал.

— Простите мне, акалель, но вы не производите впечатление человека беспечного. — настаивал Митуса. — Так почему?

— Мне было запрещено. — коротко сказал принц.

Чуть помедлив, он добавил:

— Когда высадимся, держись поближе ко мне и моим людям, ведь пребывание в мнимом Доме Леопарда для тебя позор, не так ли?

— Спасибо, акалель. — в голосе негра прозвучала благодарность.

— Можешь идти.

Акхан проследил глазами за тем, как огромная фигура чернокожего «леопарда» спустилась в лодку, и отвернулся от борта.

У него было еще одно мало приятное дело. «Черт бы побрал этого старого осла Урса! Вечно он подливает масла в огонь, когда его не просят!» Заложив руки за спину, принц направился на корму с твердым намерением отчитать вояку.

Старик, широко расставив кривые ноги, налегал на руль и раздраженно прищелкивал языком при каждом скрипе деревянной конструкции.

— Принесла нелегкая. — сообщил он, завидев командующего.

Акхан остановился. Откровенно говоря, он не знал, как выбранить старика. Урс служил его дому еще тогда, когда самого принца не было на свете. Он знал его с пеленок. Молодым моряком Урс входил в сопровождение принцессы Тиа-мин, матери Акхана, когда она отправилась в далекий Ареас, чтоб выйти замуж за короля Алдерика и тем самым скрепить хрупкий мир между вечно враждебными атлан и народом севера. Не прошло и трех месяцев, как разразилась новая война, и Тиа-мин бежала на родину. С помощью все того же верного Урса. Дома у нее родился мальчик, что по меркам Атлан было не бог весть каким событием. Но вот для ареасов почему-то предпочтительнее считалась именно мужская линия. Как они при этом высчитывали свое родство, Акхан не знал. Алдерик решительно потребовал вернуть сына, однако Тиа-мин в храме Атлат торжественно поклялась, что отцом ребенка был не король, а простой воин из его охраны. Обесчещенный враг потерял к ребенку всякий интерес, правда он своими руками убил солдата, имя которого назвала Тиа-мин, и сжег 12 городов на северном побережье Атлан, не пощадив ни одного жителя, но потом как-то успокоился, снова женился, и, говорят, жил очень счастливо. Чего Акхан не сказал бы о большой недружной семье своей матери. Душу неприятно царапало и то, что имя второго сына Алдерика отличалось от имени акалеля всего на несколько букв — наследника гиперборейского престола звали принц Ахо.

— Урс, — мягко произнес принц, — я прошу тебя, не пугай людей.

Старик передернул плечами.

— Разве я говорил неправду? — Он упрямо потыкал рукой в горизонт, где за грядами серых облаков уже виднелись красноватые цепи гор. — Это плохая земля.

— Нам все равно придется высаживаться. — сказал Акхан.

— Оно конечно, — хмыкнул Урс, — правда я надеялся высадиться здесь на годок — другой попозже… — он зашелся каркающим смехом, перешедшим в кашель. — Вот что пойми, сынок, — кормщик присел и снизу в верх заглянул Акхану в лицо, — раз уж ты привез сюда живых, то твоя задача хотя бы не увести мертвых.

«Что он несет? — думал Акхан. — Как я могу увести отсюда мертвых? Сложить мумии на корабли? Если б все поменьше говорили загадками, глядишь и я бы не чувствовал себя таким дураком!» Он вспомнил напутственные слова жреца, передавшего ему волю Лунного Круга: «Досыта накорми богов кровью неприятелей Атлан и сохрани тень нашей земли там, где она лежит». И это военный приказ! Для выполнения которого ему дали 14 тысяч человек и 2 тысячи кораблей! «Видимо, ровно столько надо, чтоб удержать тень на месте. Тяжелая, должно быть, штука. Ну, на то мы и великая страна! Клянусь перьями Атлат, если я не сойду с ума, это будет великое чудо!»

Акхан видел, как от корабля к кораблю скользят несколько 20-весельных лодок с его воинами. Пока все шло гладко. Он приказал судам разойтись на большое расстояние друг от друга под предлогом обилия подводных скал у побережья. Теперь с одного корабля плохо было видно, что происходит на остальных. Часа через два, может меньше, все закончится. Если будет на то воля богов! И тогда он начнет высадку.




3


Солнце стояло уже в зените, когда 2 тысячи военных кораблей Атлан в полной тишине подошли к каменистому берегу. Слышны были только мерные удары весел о тугую, отливавшую красноватым цветом, воду. Мелкие водоросли предавали неприятный бурый оттенок прибойной жиже.

Встретившая их земля была неприветливой. Мало что напоминало рассказы о чудесных, похожих на сады, долинах Ар Мор с их райскими цветами и дивными фруктами, пропитанными сладким ядом вечности.

Акхан специально выбрал безлюдное побережье для высадки. Он не хотел, чтобы разнежившиеся в центральных провинциях тольтеки сразу узнали о прибытии флота противника. Сначала следовало оглядеться. Там, за красноватыми отрогами гор, находилась Шибальба — великий жертвенный город — последний оплот белых атлан, который по словам армориканских беженцев, продолжал сопротивляться нашествию. Именно к нему и следовало направить войска.

В молчании корабли бросили якоря. Со всех судов были сброшены тяжелые дубовые сходни, уткнувшиеся в землю, но ни один человек не ступил на них. Слышно было, как свистит ветер в снастях и где-то далеко в море щелкают косяки дельфинов, привлекая самок.

Возле Акхана из ничего возникла синяя фигура жреца.

— Нам пора. — услышал принц свистящий шепот Тикаля. Этот худой сгорбленный человек был послан по приказу Лунного Круга сопровождать флот в Ар Мор. Его синее траурное одеяние навевало в этих местах особую тоску. Ногти и зубы жреца тоже были выкрашены мертвенно-синим лаком. Он осторожно коснулся локтя командующего кончиками своих бестрепетных пальцев. Акхан не отдернул руку. Тонкие белесые губы Тикаля исказило подобие улыбки.

— Ваши люди медлят. — повторил он.

— Мои люди — только люди. — оборвал его Акхан

Принц шагнул к борту и быстрой пружинящей походкой начал спускаться по сходням вниз. Его пурпурный плащ — знак высочайшего достоинства — был хорошо виден со всех кораблей. Вот золотые сандалии Акхана коснулись черной гальки. Вот он уже стоит один, обернувшись к кораблям. На мгновение принцу показалось, что суда сейчас поднимут якорь и уйдут, оставив его на проклятой земле. Как сквозь сон, он услышал гул голосов. Воины спускались, катили бочки, ворочали тюки. Кто-то поскользнулся и упал в воду, раздались хохот и брань.

— Вы хороший командир. — произнес опять возникший рядом Тикаль.

«Он что так и будет таскаться за мной?» — зло подумал Акхан, но вслух ничего не сказал. Его голова склонилась в знак молчаливой благодарности за комплемент. Принц направился на взгорье, откуда открывался хороший обзор прибрежной долины.

— Разбивайте лагерь здесь. — сказал он подошедшим офицерам. — Прикажите людям сказу подниматься сюда, пусть Дом Броненосца начинает окапываться.

— Но, акалель… — тихий свистящий шепот жреца снова послышался рядом. — Там, за горами, Шибальба. Разве вы не двинетесь сразу на помощь?

Акхан резко развернулся, его руки сами сложились в почтительный жест у груди, но голос прозвучал тверже, чем следовало.

— Вы только что сказали, что я хороший командир, — произнес он. — так постарайтесь оставить военные распоряжения мне. Шибальба нуждалась в помощи, когда вы покидали Ар Мор. А что с ней сейчас?

Жрец молчал.

— Сначала следует послать вперед лазутчиков и узнать, кто хозяин священного города, — продолжал принц. — что вообще происходит вокруг. Я не собираюсь действовать вслепую.

— Можно ли чего-то опасаться с таким громадным войском? — складчатая кожа на месте сбритых бровей жреца поползла вверх.

Раздражение Акхана росло. Он с трудом взял себя в руки.

— Да, у нас большие силы, — возразил принц, — но представьте себе великана, у которого выколоты глаза и залиты воском уши. Много он навоюет?

Акхан чуть было не добавил, что и руки у великана тоже связаны, но сдержался. Он на носках повернулся в сторону и быстрым шагом начал спускаться с холма к кораблям. Тикаль улыбался ему вслед своей странной синезубой улыбкой.

Жара стояла адская, и Акхан приказал сделать часовой привал. Люди изнемогали от желания влезть вводу. Взмыленные солдаты с вожделением глядели на огромную вымоину, оставшуюся в прибрежном песке после шторма. В ней стояла теплая прозрачная вода, едва колеблемая рябью.

Акхан подошел к краю и потрогал носком сандалия воду. «Ну и черт с ними, окунуться что ли? — подумал он, чувствуя, как приятная прохлада захватывает сначала пальцы, затем ступню. — Все равно они именно этого и ждут». Его насмешила мысль, что потом придется есть первое яблоко и брать первую женщину на этой мертвой земле. Тихо хохотнув себе под нос, Акхан расстегнул золотой пояс, снял меч, сбросил кожаную набедренную повязку и шагнул в воду.

Блаженство, которое он испытал, было наградой за весь этот с самого утра незадавшийся день. Нежная мягкая вода, казалось, лелеяла и качала тело. Несколько быстрых мощных взмахов, и Акхан достиг середины вымоины, затем он перевернулся и медленно поплыл на спине. Многие из сидевших на берегу приблизились к краю водоема, наблюдая, как в блестящей на солнце воде скользит смуглое тело их командира. Поняв, что солдаты ждут только выхода Сына Солнца, чтоб ринуться в воду, принц с сожалением прервал купание.

Он стоял на одной ноге, вытряхивая из уха капли, когда к нему приблизился толстяк Вард, держа холщовое полотенце и золотой кувшинчик с оливковым маслом.

— Еле распаковал, — жаловался слуга, начиная растирать спину принца. — Эти тюки, хозяин, сведут меня с ума. — Мы все время переезжаем. Мы не можем жить на одном месте?

— Будешь брюзжать, продам. — весело пригрозил Акхан.

— Да хранят боги вашу милость! — замахал толстенькими ручками Вард.

— Я сам. — принц взял у него полотенце. — Иди искупайся. Жарко.

— Ни, ни. — затряс головой Вард. — Боже упаси, я не умею плавать. — Он с силой нажал на лопатку принца, и тот охнул от боли. — Все еще болит. — заключил раб. — Очень, очень плохо! Я говорил, я предупреждал, но меня никто не слушает. Плечо еще очень слабое.

Он был прав. После того как в Хи-Брасил Акхану попали из камнемета в плечо, сломали ключицу, выбили кости и порвали мышцы, у него часто болела левая рука, особенно по ночам.

Принц взял у Варда полотенце и, накинув его на плечи, пошел к холму, за которым разбивали лагерь. Он чувствовал на себе пристальный изучающий взгляд, но не оборачивался, потому что и так знал, чьи цепкие тревожные глаза следят за каждым его шагом.

Тикаль стоял в тени громадных тюков с палатками и ни на минуту не выпускал из поля зрения смуглую фигуру командующего. На первый взгляд принц был воплощенный атлан. Высокий, длинноногий, сухощавый, с хорошо развернутыми плечами и узкими бедрами пловца. Но жрец видел и то, что ускользало от глаз непосвященных. Кожа Акхана была не бронзовой, как у большинства, а золотисто-медной. Конечно, кочевая жизнь и постоянное пребывание на жаре сделали свое дело, но такой оттенок бывает только у белых детей севера. «Слишком широкие плечи, слишком тяжелые мышцы груди и спины, слишком большие ладони и ступни. Да, его прямой нос — наследство Тиа-мин, самый тонкий профиль во всем Атлане, — жрец усмехнулся, — но эти бесчувственные губы и резкий подбородок… Думаю, если б Алдерик посмотрел на него сейчас…»

Тикаль сам прервал свои размышления, чтоб не зайти слишком далеко. Всякому знанию есть предел. Грозный повелитель Гипербореи двадцать лет воевал и, наконец, изгнал из своей страны старых богов потому что они требовали «слишком больших жертв»! «К счастью, — думал жрец, — наследник Алдерика, принц Ахо, поклоняется древним силам и готов просить хозяев неба о возвращении… Но этот! — взгляд Тикаля снова с неодобрением упал на фигуру Акхана. — Слишком любит возражать! — жрец поморщился. — Лунный Круг мудр: надо остановить его раньше, чем он устроит в Атлан то, что уже случилось в Гиперборее».




4


Со стороны лагеря раздались крики. Шумная толпа человек в 20 неслась за кем-то по камням, возбужденно размахивая руками. Акхан мгновенно стряхнул с себя ленивой оцепенение. С вершины холма он хорошо видел, что происходит в строящемся лагере. Чья-то хрупкая фигурка металась между раздвигаемыми палатками повсюду натыкаясь на зло гогочущих солдат.

— Какого черта?! — принц ускорил шаг. — Устроили бардак на стоянке! Где вы ее взяли? Мародеры! Вы способны даже в пустыне найти себе девку!

Он врезался в тесный круг тяжело дышавших воинов. На земле на четвереньках стояла растрепанная молодая женщина, черная грива ее спутанных волос падала на лицо, сквозь эти космы беглянка озиралась по сторонам безумным затравленным взглядом. Она была белой, и это в глазах вчерашних каторжников решило ее судьбу — окажись беглянка местной, они бы еще десять раз подумали, прежде чем прикоснуться к ней.

— Не бойся, — Акхан присел на корточки, — ты говоришь на атле?

Несчастная что-то бессвязно залопотала.

— С нее тольтеков мало? — рявкнул принц, поворачиваясь к воинам. — Спасители пришли! Офицеры где?

Подбежавшие калели начали разгонять солдат.

— Будьте любезны объяснить подчиненным, — бросил принц стоявшим рядом командирам, — что они не в каменоломнях на Скиросе. В армии есть закон — первая женщина, первый кусок, первый глоток — старшему по званию. Если я узнаю, что он не выполняется, накажу офицера.

Беглянку повели в одну из уже раскинутых палаток, и у входа выставили караул.

— Вард. — принц знаком приказал слуге подойти. — Можешь ее успокоить?

Толстяк растерянно развел руками.

— Можешь, я же знаю, тебе все доверяют. — настаивал Акхан. — Иди принеси ей воды, тряпки какие-нибудь, в смысле одежду. Постарайся, дружок. Мне нужно у нее кое-что выяснить.

Вард, ворча себе под нос, что акалелю надо выяснить у бабы, откуда дети берутся, поплелся выполнять приказание.

Самому Акхану такие мысли в голову еще не приходили, уж очень грязной и вонючей была пойманная женщина. «У Варда одно на уме. — пожал плечами принц. — Что взять с полусумасшедшей девчонки?»

Через час раб нашел Акхана на берегу у кораблей.

— Идите, хозяин! — крикнул Вард, — она унялась гораздо раньше, чем я думал. Ее зовут Лальмет, и она готова ответить на ваши вопросы…

— И откуда дети берутся? — лукаво усмехнулся Акхан. — Спасибо, старина, я знал, что на тебя можно положиться.

— Не стоит благодарностей, — Вард сердито раздувал толстые щеки. — Она из хорошей семьи и такая знаете ли, — он покрутил в воздухе рукой, — словом, это самое… очень даже.

«Вкусы у него, — хмыкнул Акхан. — Надо ему купить кого-нибудь, в конце концов он тоже человек, сколько можно? Солдатские девки на Варда не клюют, пленных насиловать он не умеет, собаки и козы не подходят, он вырос вблизи Ареаса и набит предрассудками, как рыба луком».

Рассуждения Акхана об эротической разборчивости слуги были прерваны, так как он очутился у своей палатки — пленницу, оказывается, привели туда.

В желтоватом полусумраке походного шатра принц не сразу заметил маленькую фигурку, прижавшуюся к массивному резному столбу, поддерживавшему матерчатый свод. В воздухе стоял слабый лимонный запах лемурийских благовоний. Беглянка не теряла времени даром.

Полог за спиной Акхана хлопнул от ветра, и девушка вздрогнула. Она казалась очень напуганной и при виде стремительно вошедшего принца начала медленно отползать вглубь палатки.

— Не бойся, Лальмет, — акалель старался говорить как можно мягче, — тебе здесь никто не причинит зла. — Он сделал еще несколько шагов, но женщина метнулась в сторону и прижалась к резному ларцу у стенки.

— Не бойся, — настойчиво повторил Акхан, он наклонился над ней и осторожно взял пальцами ее за мокрый от слез подбородок. Девушка рванулась, ее черные еще влажные после недавнего купания волосы хлестнули принца по руке.

— Прошу тебя, успокойся, я не причиню тебе зла, я только хочу знать, откуда ты взялась? — «Чертов Вард, — выругался про себя принц, — говорил, будто она унялась. Что мне делать с этой дикой кошкой?»

— Я пришло и-из Шибальбы, — услышал Акхан тихий заикающийся голос.

— Что? Что ты сказала?

— Из Ш-шибальбы, — повторила она и вновь залилась слезами.

«Тряпку какую-нибудь достать что ли, — подумал принц, — ревет и ревет». Он ничего не придумал лучшего, как завернуть край своего плаща и, присев на корточки попытаться вытереть девушке лицо.

— Лальмет, Лальмет, не надо плакать, все уже позади. — Акхан повернул ее вздрагивающее лицо к себе. На него смотрели два горящих черных глаза. Принцу на мгновение стало не по себе от этого диковатого взгляда, прожигавшего, казалось, даже камень. Ее искусанные распухшие губы были полуоткрыты и вздрагивали при каждом вздохе. Этот перекошенный страхом рот был похож на свежую рану, на створки разломленного граната.

Акхан осторожно убрал руку от лица пленницы, потому что вдруг почувствовал, как прав Вард. В этой девушке было что-то, что-то… болезненно притягательное, и принц побоялся не совладать с собой.

— Лальмет, прошу тебя, — сказал он почти сухо, — расскажи мне, что случилось в Шибальбе. — Чем раньше я это узнаю, тем быстрее смогу помочь оставшимся в живых. Если кто-то остался… — принц встал.

— Остался, о, да! — воскликнула Лальмет. Теперь она вместо того, чтоб сидеть у ларца, порывисто придвинулась по полу к принцу. — В Шибальбе тольтеки, — ее гранатовый рот вновь приоткрылся, в глазах зажегся сухой лихорадочный огонь, — они убивали всех, в домах и на улицах… — ее пальцы вцепились в край плаща Акхана и теребили золотые подвески на краю ткани.

Сейчас принц смотрел на нее другими глазами. Она была, как тонкий вьюн, нежный и неотступный.

— Я хочу знать, где жители? — командующий нагнулся и взял беглянку за плечи. Сквозь тонкую ткань его пальцы ощущали, как дрожит ее тело. Он непроизвольно сжал руки, и девушка на мгновение затихла.

— Все оставшиеся уходили к пещерам Тулан на западе. — прошептала она. — Я не успела, пленных тольтеки отправляют на север, там они строят новый город и приносят жертвы. Я бежала… шла по этим камням…

Она больше ничего не говорила, глядя на него снизу вверх. Ее исцарапанные руки сжимали его ладони. Сейчас она была очень красивой. Лальмет всем своим хрупким, воробьиным телом прижалась к его ногам. Ей нужна была защита, и она так недвусмысленно просила о ней, что Акхан и не подумал отказать.

Уже через час, погружаясь в сладкую дремоту, он с усмешкой думал о том, как хорошо Вард знает своего хозяина. Маленькая черная головка девушки покоилась на его плече. По ее губам бродила тихая довольная улыбка. Наконец, она чувствовала себя спокойно.




Слабый шорох разбудил Акхана, и почти в ту же минуту он, еще не проснувшись и не соображая, что делает, рывком перехватил чью-то руку у своего виска. Многолетняя привычка сработала быстрее, чем погруженный в глубину сновидений мозг смог осознать происходящее.

Лальмет иступлено билась на земле, вырывая руку. Принц сильнее стиснул ее запястье, и пальцы девушки разжали его кинжал. В лунном свете, пробивавшемся сквозь щель в пологе, тускло блеснула бронза. Еще несколько мгновений молчаливая борьба на полу продолжалась. В бессилье Лальмет кусалась и царапалась. Наконец, Акхан сумел поймать обе ее руки и рывком завернуть за спину.

— Змея, — выдохнул он, — ты хотела меня убить!

Девушка тяжело дышала, не отвечая ни слова.

На шум и возню в шатер вбежали Вард и Урс, ночевавшие в маленькой палатке у входа.

— Я мог бы отдать тебя солдатам, — с отвращением сказал Акхан, вставая и отряхивая руки, — а мог бы убить сам, хотя ты этого не заслуживаешь.

Лальмет дико глядела на него с пола. Урс уже связал ей локти и захлестнул ременную петлю за горло.

— Зачем ты хотела меня зарезать? Говори. — Акхан поднял кинжал и сунул его обратно в ножны. — Почему целилась в висок, гадина? — он был готов задушить ее своими руками.

Пленница дико расхохоталась.

— Я не жертвенный козел, чтоб мне пробивать голову! — принц схватил ее за подбородок и с силой тряхнул. Его руки могли причинять боль. — Говори, или я исполню то, сто сказал! Здесь 14 тысяч мужчин, которым нужна девка на ночь. Уверяю, что в первой же палатке тебе развяжут язык!

— Госпожа моя, скажите правду, — причитал Вард, — хозяин добр, он не убьет вас.

Лальмет тряхнула черной гривой.

— Будьте прокляты! — выдохнула она, — Кончайте скорее, так или иначе… мне все равно!

В ее исступлении было что-то жалкое. Акхан почувствовал, как волной захлестнувший его гнев отходит. Он присел на корточки рядом с Лальмет и молча заглянул ей в лицо.

— Почему?

Она не ответила.

— Я не хочу твоей смерти, — продолжал он, — Если ты скажешь, кто тебя послал, я пощажу тебя и отправлю в Атлан к родным.

— Это было бы славно, — тихо вздохнула девушка, — но я не могу… Прости, я хотела бы сказать, но не могу…

Она снова замолчала.

Из оцепенения принца вывел голос Урса.

— Что вы собираетесь делать, акалель?

— До утра вы будите ее стеречь, а утром поставлю стражу. Может, потом разговорится. — буркнул Акхан. — Кто ее знает. Странно все.

— Лучше б вы ее зарезали, а тело бросили собакам, — посоветовал кормщик, — так возни меньше.

— Где ты здесь видел собак? — Устало вздохнул принц.




5


Следующий день прошел в хлопотах по разгрузке и укреплению лагеря. Акхан старался отвлечься от ночного происшествия и это, как ни странно, ему удалось. Он бродил среди палаток злой, не выспавшийся и небритый, постоянно натыкаясь на свары и беспорядок. Прежде, чем привести эту «армию» в должный вид, ему придется охрипнуть от брани! «Банда недоносков. Зачем сыпать мусор в только что вырытый ров? Кому понадобилось растаскивать землю окружного вала? Нет, огород разбивать не будем! Не год же нам здесь торчать! А сколько?»

Если б он знал, сколько? Именно это его сейчас и интересовало. Решать такой вопрос до возвращения лазутчиков было рискованно. На сведения Лальмет, как оказалось, положиться нельзя. Надо ждать.

Вчера в сумерках, прежде чем направиться в палатку для разговора с пленницей, принц подозвал к себе Митусу. Человек-леопард мгновенно возник из темноты и молча застыл в двух шагах от акалеля. Акхан дал ему то задание, на которое всегда посылают людей его племени. Негр не пошел вместе с другими разведчиками — кошки охотятся в одиночестве.

Митуса безмолвно выслушал слова командира и, не издав ни звука, скрылся в темноте. Они стояли на холме над лагерем, и Акхан еще несколько мгновений слышал, как негр спускается вниз. Потом все стихло. Принца так и подмывало посмотреть, что будет делать Митуса, и своими глазами увидеть, правду ли говорят о людях-кошках, но он сдержал себя, зная, что нет страшнее оскорбления для дагомейца, чем подсмотреть его тайный ритуал.

На самом краю холма Акхан все же обернулся. Черная освещенная луной долина была видна отсюда как на ладони, по ней огромными пружинистыми прыжками мчалась какая-то тень. Слабый холодок прошел по спине принца, и он, больше не поворачиваясь, поспешил к своей палатке.

Вечером следующего дня вернулись лазутчики, те, что были отправлены разу после высадки и имели приказ только осмотреться. Их отрывочные сведения не удовлетворили командующего. Шибальба держалась, со всех сторон обложенная тольтеками. Хорошей дороги через горы для армии нет. Захватить проводника на побережье не удалось, так как красные демоны всех приносят в жертву. Колодцы с питьевой водой засыпаны.

Акхан хрустнул пальцами. Из всего сказанного стало ясно, что Лальмет с самого начала лгала. Но не это казалось главным, он никогда бы не положился на путаный рассказ полусумасшедшей девчонки. Плохо, что нет дороги, нет проводника и нет воды. Прежде чем принять решение, нужно было дождаться Митусу.

Негр не возвращался. Акхан уже начал терять терпение. Поздним вечером он сидел у входа своей палатки и рисовал палочкой на красноватом песке корабль. Как вдруг чья-то тень легла на землю у его ног, и тихий голос над ухом произнес:

— Акалель меня ждет?

— Митуса! — принц резко обернулся.

Негр стоял, чуть покачиваясь и держась правой рукой за одну из шелковых растяжек шатра.

— Да хранит змееногам Атлат дом и здоровье акалеля. — дагомеец поклонился.

Даже в темноте Акхан видел, что лицо негра серое от усталости.

— Сядь, говори, что узнал. — приказал он.

Митуса удовлетворенно кивнул и опустился в пыль возле палатки.

— Гарнизон — полторы тысячи, осаждающих около десяти. Доведены до крайности, готовы к сдаче. Мертвые лежат прямо на улицах, часть жителей скрылась в пещерах Таллан.

«Значит хоть что-то из слов Лальмет оказалось правдой», — отметил про себя принц.

— Воды здесь брать нельзя, — продолжал негр, — отравлена, понесем с кораблей. Через горы поведу я, был проводник, но ненадежный, убил.

— Ладно. — принц махнул рукой. — Откуда ты знаешь, что происходит в городе?

— Я там был. — негр довольно усмехнулся.

Акхан кивнул. «Мне всегда везет на людей».

— Иди отдохни, — вслух сказал он, — завтра выступаем.

Когда дагомеец исчез, принц тоже поднялся. Он не мог идти спать, события вчерашней ночи, отодвинувшиеся за день на второй план, вновь с необычайной яркостью вспомнились ему. Акхан повернулся и откинул полог своего шатра. Он хотел еще раз попытаться поговорить с Лальмет. Огромный походный шатер командующего внутри был разделен тонкими матерчатыми перегородками на несколько помещений. В левом крыле за прочной бамбуковой решеткой Акхан приказал оставить девушку. Добросердечный Вард, причитая и всхлипывая, набросал ей шелковых подушек, но Лальмет не удостоила их даже взглядом и молча улеглась на полу.

Весь день Акхан не заходил сюда, зная, что Вард сам позаботится о еде и питье для пленницы. Судя по скрипу крошек под ногами, он не ошибся.

— Лальмет. — в темноте позвал принц.

Ему никто не ответил.

— Лальмет, — повторил он настойчивее, — ты ничего не добьешься молчанием. Зачем ты лгала, что Шибальба взята?

Опять тишина.

— Мерзкая девчонка! — не выдержал принц. — Отвечай, когда к тебе обращаются!

Его насторожило то, что он даже не слышал дыхания Лальмет, хотя ее силуэт, темневший на фоне матерчатой стены, был хорошо заметен. Она не шевелилась. Что-то в ее позе не понравилось принцу.

Он быстро вышел, зацепился ногой за ларец, выругался, начал шарить на низком столике в изголовье кровати, ища лампу, засветил фитиль, еще раз выругался, плеснув горячее масло на пальцы, и поспешным шагом вернулся в левое крыло шатра.

Лальмет сидела все в той же позе, склонившись вперед и опираясь на какую-то палку. Ее руки безжизненно висели. В неровном свете колеблющегося пламени принц увидел, что один из прутьев решетки выломан и всажен в спину пленницы так, что она оказалась пригвожденной к земле, как бабочка булавкой.

Акхан сделал несколько шагов, наклонился и приподнял лицо девушки. Она была мертва. Ее огромные на выкате черные глаза застыли, в углу полуоткрытого рта запеклась кровь. Принц услышал позади себя шаги, его рука мгновенно скользнула по рукоятке кинжала, и он резко обернулся. Шаркая ногами, в палатку вошел Урс. Несколько мгновений старик не отрываясь смотрел на девушку, затем поднял глаза на принца.

— Не беспокойтесь, акалель, — тихо сказал он, — я служу роду вашей матери уже 30 лет и всегда хранил в тайне те происшествия, которые не должны быть известны другим родам. Я никому не скажу, что принц из дома Тиа-мин своей рукой убили белую девушку.

У Акхана медленно поползла вниз челюсть.

— Урс, я ее не убивал, — произнес он.

— Успокойтесь, акалель, — повторил старик, — она заслуживала смерти. Вам надо было сделать это еще вчера.

— Какого черта! — Акхан дернул плечом. — Говорю тебе, я ее не убивал! Она нужна была мне живой.

Принц не заметил, как в палатку боком протиснулся Вард.

— Хозяин! — всплеснул он руками, — Хозяин, кто же это сделал?

Раб схватил Акхана за руку и потащил в другую комнату. — Пейте, вам надо выпить воды, вас трясет!

— Вард, — хрипло сказал принц, отодвигая руку слуги с протянутой чашей, — Вард, кто здесь был в мое отсутствие?

— Не знаю, хозяин, — толстяк растерянно моргал глазами. — Днем здесь стоял караул, потом пришли вы, и солдат отослали.

— Надо ее вынести на побережье и закопать. — сказал Акхан, переводя дыхание.

— Надо ее выбросить на улицу, пусть наши ублюдки завтра развлекаются. — зло сказал Урс.

— Довольно, — принц встал, — вы двое, помогите мне. Вард, да не трясись ты, возьми это покрывало.

Он снова вошел в палатку, где сидела несчастная Лальмет. Резким движением Акхан вырвал бамбуковую палку из ее спины, и девушка всем телом оползла на пол. Вард и Урс завернули ее в шерстяную ткань одного из верблюжьих одеял и, положив на плечи вышли из шатра. Принц последовал за ними. Молча они прошли между палатками. Часовые спали. Сейчас командующий не стал их будить, он только зло закусил губу, и едва сдержался, чтоб не пнуть одного из навалившихся на собственное копье воинов: «Разгильдяи. Буду выставлять попарно: своих и этих дураков».

На побережье, где легко было вырыть глубокую яму во влажном песке, все трое остановились. Урс было взялся за лопату, но Акхан остановил его.

— Это мое дело, отойдите.

Меньше чем через четверть часа все было закончено. Прежде чем опустить Лальмет в яму, принц откинул край покрывала, чтоб в последний раз посмотреть на нее. Лицо девушки было тихим, как отстоявшаяся вода в чашке. Ни страх, ни иступленная ярость не искажали его черты, и теперь Акхан понял, что она совсем не была красивой. То, что притягивало и волновало в ней, уже отлетело от безжизненного тела.

Акхан сам спрыгнул в яму, осторожно снял с края насыпи тело, опустил ее на землю, повернул несчастную жертву лицом вниз, как и подобало хоронить дочерей Атлан, и вылез наверх. Вскоре вырытый песок был засыпан обратно, и принц разровнял холм над поверхностью земли.

— Идемте.

На обратном пути он все же напугал часовых и пригрозил повесить всех, кто заснул на посту. У самого входа в палатку его нога споткнулась обо что-то твердое, принц больно расшиб босой палец и, повинуясь досаде, нагнулся к камешку, чтоб зашвырнуть его подальше. В ладонь Акхана лег маленький отшлифованный предмет, на ощупь покрытый резьбой. Сжав его, акалель шагнул в палатку. Лампа все еще догорала на столе. Принц разжал кулак. В его руке лежал синий нефритовый череп с дырочками для шнурка. Акхан несколько минут смотрел на ужасную оскаленную голову, затем осторожно, стараясь не греметь, открыл свой ларец с письменными принадлежностями и спрятал находку на самое дно.

Сероватый рассвет уже пробивался сквозь полог, а он не смыкал глаз. На редкость плохое начало похода, просто из рук вон!




Глава 2

ШИБАЛЬБА





1


Армия подступила к священному городу на исходе второго дня. Красное раскаленное солнце медленно опускалось за мощные горные хребты, оставшиеся за спиной войска. Светило заходило на востоке, но этому уже никто не удивлялся.

Акхан велел войскам перестроиться на марше. Он хотел ударить тольтекам в спину и одним стремительным натиском отбросить врага от Шибальбы. И тут обнаружилось, что не все осаждающие — враги. Эту потрясающую новость поведал командующему Тикаль, при чем уже на подходе к городу. Оказывается несколько тольтекских родов, принимавших участие в набеге, не могли поделить общую добычу, поэтому два из них — Муравьеды и Тапиры — отошли на небольшое расстояние от города и разбили свои лагеря в отдалении. Главы родов-изменноков вступили в сговор со жрецами Шибальбы, отправившими Тикаля в Атлан за помощью. Теперь союзные тольтеки ожидали прихода армии своих бывших врагов, чтоб начать с ней совместные действия.

— На условиях? — акалель поднял бровь. Он не показал, насколько ошеломлен известием. После того, как в ночь убийства Лальмет Акхан обнаружил возле своей палатки нефритовый череп из ожерелья Тикаля, принц держался со жрецом очень настороженно.

— Когда остальные тольтекские роды будут изгнаны из Ар Мор, Муравьеды и Тапиры получат северные земли, подступающие к горам Тулан. — ответил Тикаль.

— Вот как? — Акхан сдержался. Ему было непонятно, зачем отдавать противнику земли, если в армориканские колонии послана армия столь внушительной численности.

— Такова воля Лунного Круга. — поспешил пояснить Тикаль, несколько сбитый с толку тем, что командующий не задает вопросов. — Акалель не должен удивляться, что я сообщил об этом только сейчас, всякому знанию свое время.

— Разве я о чем-нибудь спрашивал? — саркастическая улыбка скривила не по-атлански жестко очерченный рот принца.

— Лунный Круг мудр, — тихо прошелестел своими бесцветными губами жрец, — неразумно таить в душе недовольство…

— Да слышит меня змееногая Атлат, я всем доволен! — голос Акхана звучал насмешливо, — но просветят боги мой темный разум, как я теперь отличу наших высокочтимых союзников от остального сброда?

— Что касается тех животных, которых мудрость бессмертных Шибальбы привела в ряды наших слуг, — сухо ответил жрец, — то я уже послал к ним предупредить о нашем приближении, и во время боя они поддержат непобедимую армию атлан.

«Значит у него есть свои люди в лагере, — отметил принц, — не почтовых же змей он посылал к тольтекам».

— А если это ловушка? — вслух сказал Акхкан. — Ваши подопечные могут ударить нам в бок, а мои доблестные каторжники не готовы к разворотному бою.

— Я повторяю, — тоном терпеливой няньки заявил жрец, — мудрость Лунного Круга безгранична.

Принц пожал плечами. Изменить ничего уже было нельзя. Акалеля душила холодная ярость, и он, чуть тронув коленями бока лошади, отъехал от жреца.




2


Две армии неумолимо сближались. На стенах Шибальбы запели трубы, призывая оставшихся в живых защитников священного города вступить в последнюю битву и помочь подходящим атланам. Тольтеки заметили опасность еще раньше. В широко раскинувшихся вокруг осажденной крепости лагерях раздалось блеянье походных труб, бой барабанов, замелькали перья и ягуарьи шкуры.

Для жреца это была лишь беспорядочная суета, но привычный глаз Акхана видел, как противник быстро и четко перестраивает и выдвигает вперед собравшиеся отряды. Принц был удивлен слаженностью действий тольтеков. Для него, как и для каждого атлана, они были в лучшем случае дикари, научившиеся ходить на задних лапах и разговаривать, но сейчас обычная дворцовая спесь ушла, уступив место сосредоточенному вниманию.

Войска Акхана спускались в долину с холма, преодолевая последнее взгорье на своем пути к Шибальбе. Навстречу им выдвигались все новые и новые отряды тольтеков. Акалель молча вглядывался в их ряды, ища слабину. Его армия была не готова к встрече с сильным противником. Вчерашние каторжники владели оружием, но одно дело нападать из-за угла, а другое вступать в открытый бой с вражескими войсками. Еще никогда в жизни Акхан не был настолько не уверен в своих солдатах. Перестройка на марше подтвердила его худшие опасения, офицерам едва удалось объяснить этой буйной толпе головорезов, чего от них хотят.

Единственная надежда была на то, что принцу удастся вместе с конным отрядом пробить брешь в рядах тольтеков и утянуть за собой остальное войско. Новички, поддавшись общему порыву, войдут в раж и, опьяненные кровью, начнут беспорядочную резню вокруг себя. Но это будет возможно лишь в том случае, если атланам удастся преодолеть первый панический ужас.

Тольтеки приближались, как лавина, и, казалось, готовы были напасть первыми. Они издавали ужасающий вой, от которого кровь стыла в жилах у непривычных к подобным зрелищам каторжников. Враг стучал в квадратные щиты, обтянутые грубой кожей, дул в костяные флейты и раковины, и орал так, что у акалеля на мгновение заложило уши.

— Стоять! — крикнул он окружившим его молодым офицерам, с детским изумлением таращившимся на дикарей. — Во что бы то ни стало сдержите строй!

Перепуганные калели ринулись к своим отрядам, тесня лошадьми готовых побежать солдат обратно в ряды. Море перьев угрожающе колыхалось перед глазами атлан, но командующий уже видел, что в огромном войске противника нет единства. Каждый род наступал сам по себе. Это вселило надежду.

У армии Акхана было одно преимущество — передовые конные полки. Принц остановил их и приказал подтянуться непосредственно к себе. Он с удивлением наблюдал, как тольтеки на мгновение замерли. Потом раздалось надсадное гудение роговых труб, цепочки красных пернатых воинов разомкнулись и… Такого Акхану еще никогда не приходилось видеть! С грохотом и лязгом к его армии через долину в клубах пыли понеслись плоские боевые колесницы запряженные рослыми косматыми козами. По истине, зрелище было бы смешным, если б не вызывало такого ужаса. Сверкающие медные лезвия, укрепленные на колесах повозок, словно огромные косы, вспыхивали на солнце.

— Разомкнуться! — крикнул принц. — Пропустить их внутрь и отрезать от пехоты!

Он прекрасно знал, что колесницы хороши для первого удара, а в сумятице на узком пространстве они теряют всякую боеспособность. Но его неопытные в военных делах каторжники этого не знали. Их охватила паника, и еще до того, как колесницы врезались в ряды атлан, передние побежали, сминая задних.

И все же часть отрядов послушалась командующего и разомкнулась, пропуская смертоносные колесницы с косами. В следующее мгновение атлан почувствовали всю выгодность своего положения. Козья конница увязла в куче отступавших, и ее атака захлебнулась среди множества подкошенных тел.

Акхану показалось, что на правом фланге тольтеков воины передвигаются медленнее, а их цепь реже. Он развернул лошадь и махнул рукой командирам конницы. Именно там они должны были пробить желанную брешь.

Уже встречавшие в Ар Мор лошадей тольтеки не должны были особенно испугаться. Они выставили вперед большие квадратные щиты, обтянутые оленьей кожей и в ожидании атлан подняли увесистые булавы с шестигранными каменными навершьями. Из-за спины передней шеренги красные лучники выпустили град стрел и сразу же отбежали назад. Краем глаза принц видел, как несколько лошадей рухнуло на землю, и его всадники перелетели через головы убитых животных. Но это не могло остановить летевшую вперед лавину. Его конница! Его гордость. Слава богам, она с ним и в этом аду!

Акхан был уверен в силе удара своих старых войск, и не ошибся. Лошади, врезавшись в шеренги тольтеков, проложили глубокую брешь, в которую хлынули остальные солдаты. Все смешалось. Конские ноги, красные тела, коротко остриженные гребни на шлемах атлан и пышные перья в прическах тольтеков, перекошенные нечеловеческой злобой лица его воинов и искаженные звериными оскалами человекоподобные маски дикарей.

Акхан рубил направо и налево, прокладывая себе дорогу к небольшому холму, с которого он мог оглядеть поле. Принц видел, что его неумелая, плохо обученная армия все же разбила ряды тольтеков в нескольких местах и, хлынув в образовавшиеся бреши, завертела водовороты боя уже на самых подступах к лагерям противника.

Отсюда, с земли, казалось, будто сплошная мешанина битвы идет на всем пространстве долины, но принц хорошо знал, что это не так. Стоит ему въехать на возвышение и оглядеться, как картина боя представится совсем иначе. Акхан видел, что сквозь ревущую, визжащую, орущую и стонущую толпу сражавшихся к нему пробиваются офицеры. Им нужны были четкие команды, ему — возможность их отдавать.

Но проклятый холмик весь был покрыт дерущимися. Акалель уже развернул коня и направил его вперед, прямо по телам, когда почувствовал, что старый боевой товарищ стал оседать на задние ноги и как-то нелепо задергал головой.

— Проклятье воронов! — выругался принц. Он увидел, как из-под брюха его коня выскользнула красная фигура тольтекского воина в изодранной ягуарьей шкуре. Дикарь сзади подсек ноги коню Акхана, и теперь акалель неудержимо падал в кровавое месиво на земле.

Перекинув правую ногу через спину лошади, принц соскочил вниз, но тут же поскользнулся на чьих-то растоптанных мозгах вперемешку с перьями и зубами. Он рухнул лицом вниз, а сверху на него осела туша коня.

— Проклятье Бел! — прохрипел Акхан, с трудом потянулся вперед и поднял голову, но увидел над собой тяжелую боевую булаву с нефритовым навершьем, занесенную для удара. В тот же миг принц, отшвырнув собственное оружие, с силой дернул на себя широко расставленные босые ноги противника. Тольтек упал на спину, и пока он барахтался среди нагроможденной кучи трупов, акалель успел вытащить свое тело из-под придавившей его лошади.

Уже в следующую минуту враги, тяжело дыша, стояли друг против друга. Акхан чувствовал, что его ноги после сильного удара о землю разбиты. Тольтек вытирал со лба кровь, накатывавшую ему на глаза. Еще один глубокий вдох, и оба ринулись вперед. Первые же удары принца дикарь отбил играючи. Зато неожиданный выпад нефритовой булавы тольтека едва не достиг цели, и Акхан с трудом успел отскочить назад. «Проклятое плечо! — думал принц. — Я же не чувствую оружия…» Следующий удар тольтека заставил акалеля попятиться. «К черту! Ко всем чертям!» — Акхан резко перебросил меч в другую руку и начал наступать, нанося противнику град ударов. Вот теперь он ощущал уверенность. «Мальчишка. — шипел себе под нос принц. — А вот это тебе как?» Но, не смотря на душившую командующего ненависть к красному выродку, убившему его коня, принц не мог не оценить ловкости врага. Бой с этим дикарем доставил ему настоящее наслаждение, а молниеносно сыпавшиеся удары были и новы, и непривычны.

Акхану удалось нанести тольтеку несколько ран в бедро и предплечье, сам он пока оставался неуязвим. Однако при падении он ударился грудью, и теперь акалель чувствовал, что начинает задыхаться. Дыхание же его врага оставалось ровным, он мог продержаться еще долго. Принц решился на последний выпад. Он резко рванулся вперед и всей тяжестью своего тела привалил противника к земле. При этом удар тольтекской булавы пришелся по косой, и остро обломившийся конец каменного шестигранника рассек принцу кожу на ноге от самого бедра до колена.

Боли Акхан не почувствовал, хлынувшая из раны волна теплой, мягкой крови была почти приятна. В тот же миг он ощутил солоноватый привкус на губах. Это отчаявшийся противник саданул ему кулаком свободной руки в лицо, но удар вышел слабым, и акалель только откинул голову. Он потерял меч и теперь душил своего врага, сомкнув руки на его шее. Принц хорошо видел совсем еще молодое, перекошенное звериной ненавистью лицо воина.

Как будто со стороны Акхан услышал собственный хриплый смех, переходящий в кашель. Разбитая грудь не давала глубоко вздохнуть, и принц с ужасом понял, что его хватка на горле тольтека не усиливается с каждой минутой, а, наоборот, слабеет. Из последних сил акалель навалился на врага, одной рукой запрокинул ему подбородок, не позволяя вырваться, а другой потянулся за коротким кинжалом, который должен был еще висеть на поясе. В это время тольтек выгнул одну ногу и ударил принца коленом в пах. Акхан инстинктивно разжал ладони, и враг вырвался из смертельного плена.

Противники грозили вновь очутиться на ногах друг перед другом, однако на поле боя что-то произошло: справа в ряды сражающихся вклинились новые силы, и на узком пятачке у подножия холма опять стало не продохнуть. Ряды отступавших тольтеков потеснили сражающихся, и Акхан, нанося и отбивая удары со всех сторон, потерял своего врага.

Вскоре несколько конных офицеров атлан окружили акалеля, оттеснив от него отступающих в сумятице тольтеков. Акхану подали лошадь, и он въехал на пригорок. Командующий хриплым, надсаженным голосом отдавал приказания. С холма поле боя открывалось, как на ладони. Оказывается схватка шла уже в лагерях тольтеков. Именно туда рвались, обезумев от ярости его воины.

— Посмотри, Акбаль, — с усмешкой сказал принц одному из своих адъютантов, указывая хлыстом на толпу, переваливающую через насыпь. — Я так и знал, что наши бандиты не выдержат, когда увидят, как их приятели первыми добрались до добычи.

— Да, акалель, — молодой офицер вытирал кровь с рассеченной щеки, — они словно обезумили, никого не щадят. Боюсь, мы не сможем взять пленных.

— Это резня, — губы Акхана сложились в жесткую складку, — обычная для новобранцев в конце крупного боя. Так из них выходит страх.

Оставив молодому калелю наблюдать картины, разыгрывавшиеся во взятом лагере, принц повернул голову в другую сторону. Что там творилось! Милосердные боги! Две мощные колоны тольтеков из переметнувшихся родов вклинились с севера в тело огромной армии, осаждавшей Шибальбу, и теперь крушили своих. Это под их напором смешались и побежали ягуарьи воины у холма, на котором сейчас стоял Акхан.

Принц оглянулся. В самом хвосте его армии, там, где захлебнулась атака славной козьей кавалерии, все еще шел бой. Уцелевшие горстки тольтеков сражались с необычайным упорством, но и они вскоре перестанут существовать, Акхан знал это. Ему от чего-то сделалось скучно. Поле битвы еще кипело, еще живы были сотни тех, кому через полчаса, не больше, предстоит умереть, еще кричали на стенах Шибальбы ее воодушевленные защитники, желая победы атланам, а он уже знал, что сражение выиграно.

Акхан чуть тронул коленями бока коня, намереваясь съехать с холма.

— Акалель, — услышал он робкий голос адъютанта, — почему вы сегодня не говорили с армией перед боем?

— Здесь нет армии, — устало махнул рукой принц, — да поможет мне Атлат, сделать хоть что-то с теми, кто останется после сегодняшней драки.




3


Однако оставшихся было много. Их оборванные и окровавленные толпы ввалились в Шибальбу через проломы в стене, и калелям стоило огромных усилий выгнать солдат обратно, чтоб предотвратить грабеж спасенного города. Когда Акхан на коне проезжал мимо взбудораженных рядов своих воинов, они громко выражали недовольство.

— Молчать! — крикнул принц. — Добычи достаточно и в лагерях тольтеков! Что касается города, то он, да будет вам известно, святыня вашего народа, ублюдки, и грабить его нельзя! Если кто-то еще не почувствовал себя спасителем, может обратиться к командиру, и его повесят в назидание остальным.

Раздался гогот.

— Сегодня вы выдержали тяжелый бой, — продолжал принц. — Да смилостивятся боги над павшими, их участь счастлива, ибо они уже на земле смерти. Те же, кто остался в живых, возьмут себе долю погибших.

По войскам прокатился гул одобрения.

Затем Акхан привычно назвал соотношение частей добычи, которую может получить каждый воин: пехотинец — одну часть, конник — две, первая линия берет в двойном размере, арьергард — половину. Командир делит трофеи, при первой же драке весь отряд лишается своей доли, и она отходит к другим. Калели приступили к утомительному дележу захваченного имущества, а принц поехал по развороченному лагерю тольтеков.

Кое-где еще дымились костры, пестрели пятиугольные шерстяные палатки с навешенными над входом шкурами оленей. Тут и там валялись перевернутые глиняные горшки на ножках. Конь Акхана шел медленно, то и дело попадая копытами в лужи свежей крови и переступая через исковерканные тела. Принц поднял голову и прищурил на солнце глаза, чтобы издалека рассмотреть стены спасенного города.

Шибальба лежала на дне долины, как гигантское блюдо идеально круглой формы. Ее мощные стены из желтоватого песчаника контрастировали с красно-бурым цветом окружающих гор. С холма, по которому ехал принц, был виден строгий лабиринт улиц. Прямая, как стрела, Белая Дорога, ведущая от главных Ворот, окованных толстыми листами золота, пересекала обводной канал с дамбами и упиралась прямо в священный сенот — колодец для жертвоприношений. Он лениво колыхал свои мутноватые воды у самого подножья ступенчатой пирамиды, на самой вершине которой находился массивный квадрат храма Солнца. Слева от главной возвышалась изящная пирамида Луны, а справа — обширный дворец правителя и верховного жреца Шибальбы.

Принц тронул уздечку и шагом поехал к городу. Из-за полуразрушенных стен толпами высыпали защитники с пальмовыми ветками в руках. Они бежали через поле, размахивая священными растениями и радостно крича.

Остальное было как старый, повторяющийся сон. Чьи-то руки сняли Акхана с седла и, бережно передавая, понесли к городу. У самых ворот его протащили под аркой из целого леса пальмовых веток, и он ощутил острый горьковатый запах живых, сочных листьев. Принц слышал гул приветственных голосов, в переулках между квадратными домами появлялись все новые и новые люди, они что-то кричали, запруживали улицу, вкатывались даже на священную Белую Дорогу. Акхан видел, что на ступеньках пирамиды его встречают оставшиеся в живых жрецы великого города.

Не донося до сенота, принца опустили на землю, и толпа отхлынула — ступать дальше простые смертные не могли. Акхан встал на колени и застыл, не двигаясь, на почтительном расстоянии от живых «теней богов». Бритоголовые фигуры в пепельно-синих одеждах заполняли крутую лестницу, ведущую с вершины пирамиды. Жрецы торжественно молчали. Над городом нависла такая тишина, что было слышно, как далеко за стенами кричат раненые, которых добивают союзные тольтеки.

Ветер едва шевелил складки одеяния верховного жреца. Старик был слеп, ибо тот, кто общается с мертвыми, не должен иметь живого зрения. Его бесплотная фигура и белые бельмы на выкате произвели на акалеля давящее впечатление. Принц склонил голову и ерзнул коленями по гладким плиткам священной дороги. Острые камешки больно впились в голую кожу. Четверо младших жрецов под руки снесли старца на самую нижнюю ступень у сенота, но полосы воды, разделяющей мир людей и божественную пирамиду, жрец не пересек.

Застыв на плоских камнях, обросших зеленоватыми водорослями от влаги, владыка Шибальбы — Халач Виник — заговорил. Голос его был глух, но к удивлению Акхана, каждое слово оказалось слышно и не только ему. Во всем городе, на всем протяжении священной Белой Дороги невидимые керамические трубы, замурованные в стены домов и под плиты мостовых ловили и передавали слова верховного жреца.

— Ты пришел, и мы ждали тебя, ибо предначертано было, что сын белого ветра спасет нас в миг скорби…

«Белого ветра, — хмыкнул Акхан, — очень во время старик напомнил всей этой орущей от восторга толпе, кто я».

— Но берегись, — продолжал вещать владыка, — ибо пролитой сегодня крови не достаточно, чтоб накормить богов. От голода они сотрясают красную землю и колеблят тень великого Атлан.

«Попонятней нельзя?» — думал принц, за последнее время озверевший от иносказаний. Когда жрец закончил речь, двое его помощников вынесли из-за спины старца толстого храмового удава, увитого гирляндами белых лотосов. Предварительно напоенный теплым молоком с маковым отваром, змей смирно лежал на руках жрецов.

Акхан знал, что ритуал — не более чем формальность, но инстинктивно поморщился. Он не любил змей и ничего не мог с собой поделать, в этом сказывался недостаток благородной крови атлан. «Странные шутки иногда играет жизнь, — подумал принц, — Кими с его страхом обрезать палец ежедневно обязан брить голову, а я, не вынося даже вида ужей, после каждой победы должен терпеть торжественное возложение удава себе на шею. В такие минуты кажется, лучше б нас разбили».

Между тем двое служителей змеиных церемоний уже обогнули сенот и с вдохновенными лицами стояли над Акханом, держа свой толстый сонный мешок с мышами над головой принца.

— Да увенчают тебя новые победы во славу великого Атлан и его бессмертных богов! — гремел голос старика с другой стороны колодца.

День был жаркий, и поэтому Акхану казалось особенно неприятно прикосновение холодной гладкой чешуи удава к его вспотевшей коже. Поначалу сытый змей лениво свисал с обеих сторон на плечах принца и не подавал признаков жизни. «Проклятый червяк», — с ненавистью думал акалель, чувствуя омерзительную змеиную вонь. И тут гад пошевелился. Это было необычно, оба жреца вздрогнули и отступили на шаг. Черное маслянистое тело на шее принца свилось в кольцо. Змея подняла голову и медленно заскользила вокруг чела полководца.

Легче было встретиться с боевым слоном! Мерзкое, скользкое тело касалось уха Акхана, виска, лба, перетекало с левой стороны на правую. Принц почувствовал, что вот-вот не сдержится. Он закрыл глаза и сейчас же представил, как срывает мерзкую тварь у себя с шеи, начинает кромсать ее мечом и топтать ногами. Такого святотатства ему бы не простили! После этого могла быть только смерть… Над самым лбом принца удав вдруг поднял голову и ощерил пасть.

Толпа взревела. Это был знак, великий знак, смысл которого жрецам Шибальбы еще предстояло растолковать. Крики людей вернули Акхана к действительности. Открыв глаза, он понял, что змей уже спустился на плиты дорожки и лениво соскользнул в мутную воду сенота. Этот тоже был знак. Священное животное выполнило свою миссию и ушло к богам, которым служило.

От напряжения Акхан плохо видел перед собой, в его глазах все плыло и кривилось. «Это солнце, только солнце, — постарался убедить себя он, — я рано снял шлем». Белые плиты дороги вдруг дернулись и со всего размаху ударили принца в лицо.




4


…Неумолчно гудело море над головой. Слышен был только рев прибоя и виден ослепительный свет солнца, к которому принц поднимался сквозь толщу зеленой воды. Всадники, сотканные из лучей света, мчались на огромных конях, занимая собой все пространство. Ни земли, ни неба — лишь мерный громоподобный топот и блеск…

…Ветер налетал на скрюченную смоковницу, разом срывая с нее всю листву, и дерево оказывалось торчащей из земли костлявой рукой скелета. Акхан пытался отнять у руки странный меч с крестообразной рукояткой и круглым навершьем, но клинок уходит под землю. Адская боль во всем теле мешала принцу как следует ухватиться за оружие и удержать его…

…Раны открылись, старые переломы выкручивали кости и нестерпимо ныли… Кажется, он кричал…

Боль постепенно отступила. Напряжение схлынуло. Акхан лежал на ложе весь в поту и крови. Таким обессиленным акалель был только после двухмесячной лихорадке в Хи-Брасил. Казалось, жизнь по капле вытекала из него.

— Хозяин! — услышал принц встревоженный голос Варда. — Хозяин! — толстое, трясущееся от жалости лицо слуги склонилось над ним. — Он открыл глаза. — сказал раб кому-то, кого акалель не видел. — Слава богам, он жив!

— Что со мной? — голос Акхана был хриплым и чужим.

— Вы сутки не приходили в себя. — ответил Вард, осторожно приподнимая Акхана за плечи, пока какие-то неизвестные принцу смуглые рабы в голубых набедренных повязках меняли мокрые шерстяные циновки на его кровати.

— Я говорил?

— Нет, — покачал головой Вард, — вы были, как мертвый.

— Не страшно. — Акхан сел. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше. — Вард, я зверзки хочу есть, только… пусть это будет молоко, мед, красное вино и сухие лепешки без соли. Я не знаю, почему, но мне надо именно это.

— Будет исполнено, хозяин. — толстяк просиял.

Он отослал всех вертевшихся под ногами рабов, предоставленных правителем Шибальбы в распоряжение Принца Победителя. Вард не доверял этим мелким красным бестиям. К его большому удивлению, принц вполне владел собой, хотя и выглядел, как человек, вставший из гроба. Глядя, с какой жадностью хозяин набросился на еду и как после первых глотков вина порозовели его щеки, Вард немного успокоился.

И то правда, болезнь акалеля на этот раз была очень странной. Глубокий, похожий на смерть обморок: даже сердце перестало биться и пресеклось дыхание. Затем появились слабые признаки жизни, а вместе с ними озноб, лихорадка, бред, и вдруг резкое, ни с чем не связанное улучшение. Можно ли в такое поверить? Видавший виды Вард пожимал плечами.

Справившись с молоком и лепешками, Акхан вытер руки о полотенце из тончайшей шерсти ламы и потребовал мыться. Он с наслаждением погрузился в огромный золотой чан, из которого слабо пахло йодом. Коричневатые кристаллы морской ханаанской соли, которыми атлан всегда обеззараживали воду в походных условиях, еще не успели раствориться и вихрем взвились под руками принца. Остро защипало рассеченное бедро, на рану уже наложили шов, но кожа саднила. Однако сейчас Акхану не хотелось обращать на это внимания.

Принц нырнул с головой и открыл глаза, хотя знал, что этого не стоит делать во время соляной ванны. День был солнечный, и сверху золотая чаша казалась напоена светом. На ее блестящих стенках акалель увидел преувеличенно выпуклый орнамент. Чеканные ряды воинов в треугольных юбках несли в руках копья, за ними шли ряды пленных, мерно ехали страшные козьи колесницы, от вида которых принцу стало смешно. Он едва не подавился водой, вынырнул, тряхнул мокрыми черными волосами и подтянулся на руках за край бадьи.

Необыкновенная легкость и веселье наполняли все его тело. Он был счастлив, что избавился от боли, которая неизвестно откуда пришла, и непонятно куда исчезла.

Четыре краснокожих девушки-рабыни внесли благовония и полотенца. Они были одеты по кемийской моде в круглые короткие парики из конского волоса, увенчанные душистыми конусами, которые таяли на солнце и пахучими струйками стекали по бесчисленным жестким косичкам. Бедра невольниц пересекали узкие кожаные полоски, расшитые ярким бисером. Ноги и руки были изящно татуированы цветами лотосов, склонявших свои тяжелые головки на боках и предплечьях рабынь. Золотые браслеты и шейные кольца богато украшала цветная эмаль. Принцу было приятно смотреть, с каким восхищением девушки уставились на его сильное нагое тело, выскользнувшее из воды.

Он пребывал в прекрасном настроении и даже весело хлопнул одну из невольниц по маленькой, жесткой, как камень, груди. Если б девушка могла покраснеть еще сильнее, она бы вспыхнула. Но принц не обратил на это внимания, он знаком приказал рабыням удалиться и позвал Варда.

Толстяк принес оливковое масло и принялся растирать влажную спину акалеля. От его ладоней приятно пахло грецким орехом. Этот запах сопровождал Акхана с детства, с годами он привык и начал считать его своим. Едкий черно-фиолетовый сок зеленой кожуры грецких орехов добавляла в оливковое масло еще его мать, чтоб придать не по-атлански светлой коже сына густой, смуглый оттенок. Краска держалась долго, смыть ее было невозможно, требовалось лишь иногда вновь втирать, чтоб кожа не теряла блеска.

Вард затянул на его бедрах кожаную повязку с накладными золотыми пластинами и помог расправить складки алого плаща. Акхан потянулся к низкому табурету, но котором лежало его оружие. Впервые вид собственного меча вызывал у него глубокое отчуждение. В памяти всплыл другой клинок, который ушел от рук принца под землю.

— Приходили посыльные. — сообщил слуга. — Правитель Шибальбы приказал передать вам приглашение, как только вы придете в себя.

— А что это у тебя такой похоронный вид? — поинтересовался принц. — Вполне естественно, что верховный жрец хочет говорить со мной после освобождения города. — в голосе акалеля прозвучали надменные нотки. — А ты трясешься так, словно во время ритуального обеда на блюде будет моя голова. — принц рассмеялся.

— Воля ваша, хозяин, — вздохнул раб, — но только мне здесь очень не нравится. Взгляните на эти картинки, я чуть со страху не помер, особенно ночью.

Акхан обвел комнату глазами. Роспись стен и потолка действительно была замечательна. Люди в синих одеяниях жрецов совершали жертвоприношения, при чем все этапы священного действа, от выбора золотых круглых ножей до сожжения тел, были нарисованы с удивительной тщательностью.

— А чего ты ожидал? — пожал плечами Акхан. — Нам надо благословлять богов за то, что они подарили Атлану мертвую землю, где можно совершать установленные ими обряды. Представляешь, если б ты ежедневно смотрел на это дома!

Вард замахал ручками.

— Не трусь, приятель, — принц хлопнул слугу по плечу, — и обещай мне, что, когда мои дети будут плохо себя вести, ты не станешь пугать их плохими дядями из Шибальбы.

— Хозяин, если мы выберемся отсюда, — срывающимся голосом отозвался Вард, — то клянусь, я никому никогда не скажу ни слова о том, что здесь видел.

«Надо же как он разволновался!» — думал Акхан, шагая по переходу между массивными квадратными колонами. Впереди него бежал юркий бритоголовый послушник, шаркая по каменным плитам веревочными сандалиями.

— Вот сюда, — время от времени восклицал мальчик, вполоборота украдкой бросая любопытные взгляды на знаменитого гостя, — прошу вот сюда, осторожнее, здесь ступеньки.

«Я не без глаз», — про себя раздраженно бубнил принц, перешагивая через половину лестницы.

Дворец владыки Шибальбы, верховного жреца Халач Виника назывался «цитаделью тысячи комнат». Это сочетание прекрасно передавало чувство, возникавшее у всякого, кто попадал сюда впервые. Толстые стены, массивные квадратные окна, не украшенные снаружи резьбой — все наводило на мысль о крепости. Но вместе с тем за внешней неприступностью и замкнутостью кипела жизнь, легкая изящная, полная красоты, прохлады, удобства и ярких красок.

Крытые переходы соединяли отдельные постройки в единую цепь помещений. Садики с неглубокими водоемами, любовно скрытыми в густой зелени цветников, заполняли пространства между отдельными комнатами, двери которых открывались прямо на улицу.

Принц шел по нескончаемым галереям между массивных колон, послушно поворачивая то вправо, то влево. Однажды ему пришлось пересечь просторный двор, посредине которого высилась пирамидка из необожженного кирпича-сырца. На ее вершине только что закончилось жертвоприношение, и окровавленное тело с вырванным сердцем скатилось по ступенькам под ноги Принцу Победителю. «Полдень», — подумал он. Два деловитых жреца, буднично судача о домашних делах, спустились вниз и подхватили мертвеца за руки и за ноги, чтоб занести в расположенную по соседству дверь.

Акхана передернуло. За свою жизнь он привел в Атлан тысячи и тысячи пленных. Этого взяли вчера. Творец жесток. И не ему, акалелю, решать, как искупить вину людей за то, что они живут против воли того, кто их создал. В голове принца всплыли строки из старого трактата «Ко ситаль» — «Первый вздох»: «Тот, кто сделал нас, ненавидит нас, и только боги осмелились восстать. Чтоб сражаться, им нужны силы, нужна пища. Их надо кормить!» Акхан поморщился. «Полдень», — повторил он и, не оборачиваясь, зашагал дальше.

— Господин мой, — мальчик-провожатый склонился перед принцем, — подождите здесь, Халач Виник призовет вас.

Акхан огляделся, выбирая, куда бы сесть. Но ничего похожего на табурет, или хотя бы вязанку тростника, покрытую пестрой шерстяной циновкой, поблизости не было. Акалель присел на корточки в углу, разглядывая причудливые барельефы, покрывавшие низкий потолок открытой веранды. Пернатые змеи с птичьими головами и высоко поднятыми крыльями поддерживали большой солнечный диск.

Гулкий удар медного гонга вывел Акхана из задумчивости. Из-за квадратного проема двери величественно выплыла фигура в синем балахоне. Халач Виник, верховный жрец, повелитель Шибальбы сам приветствовал Принца Победителя. Акалель тут же вскочил на ноги, готовясь произнести одно из 27 возможных почтительных приветствий, обращенных к «теням бессмертных», но старик жестом остановил его.

— Подойди.

Акхан сделал два шага и застыл, стараясь не дышать одним воздухом с «живой тенью».

— Ближе. — сдавленные голос старика не был ни радушен, ни враждебен. — Нас ожидает священная трапеза. Ты заслужил право разделить пищу с богами. — Белые невидящие бельмы жреца смотрели поверх склоненной головы Акхана.

Два бритоголовых раба с обрезанными ушами внесли золотой трехногий столик и расставили табуреты. На стол водрузили огромное дымящееся блюдо. В золотистом жирном соусе плавали кисти рук только что принесенной жертвы, богато сдобренные красным перцем.

Принц пододвинул ногой табурет и сел.

— Ты почти ничего не ешь. — сказал слепец, напряженно вслушиваясь.

— Прошу прощенья, — тихо произнес акалель, — но я все еще нездоров. — Он осторожно выловил длинный стручок и с хрустом опустил его в розовую кемийскую соль, стоявшую на столе совсем по другому случаю. Эффект был поразительный, принцу показалось, что теперь он может выдыхать пламя, как лемурийский колдун на ярмарке. — У меня все еще нет аппетита, — хрипло выдавил из себя Акхан, мучительно оглядываясь по сторонам в поисках воды. Не тут-то было. Жидкость для ополаскивания рук плескалась в только что принесенном золотом тазике, но пить ее акалель не решился. Не то чтоб он стеснялся слепого, просто хлестать воду с благовониями — не лучше чем глотать перец с ароматической солью.

Схватившись рукой за горло, Акхан ждал следующих вопросов Халач Виника и молил Атлат, чтоб старик отвлекся от идеи угостить его ритуальными конечностями.

— Как твоя голова? — спросил жрец. — Священный змей не слишком сильно стиснул тебе лоб?

— Нас не даром зовут меднолобыми. — усмехнулся принц, радуясь, что слепец больше не прислушивается к хрусту костей с жертвенного блюда. — С моей головой все в порядке.

— Ты был без сознания. — настаивал Халач Виник. — Какие видения тебя посещали?

— Я не помню, — солгал Акхан, — возможно, никаких.

— Этого не может быть. — покачал головой жрец. — Священное животное отметило тебя. Более того, после соприкосновения с тобой, оно ушло от нас навсегда в вечные воды. Ты должен был получить какие-то знаки.

— Я не помню. — твердо повторил принц. — Возможно, это и так, но когда я пришел в себя, у меня в голове клубился только туман.

— И ты не хочешь ни о чем меня спросить? — осведомился жрец. — Человеку нелегко разобраться в тех символах, которые посылаются свыше. Для нас же они словно развернутый свиток.

На мгновение Акхан заколебался. Ему о многом хотелось знать, но острое врожденное недоверие воина к жрецу взяло верх.

— Если я о чем-то вспомню, я сообщу вам, — он поклонился.

— Что ж, — натянуто улыбнулся старик, — хоть тебе и нечего мне поведать, у меня есть для тебя подарок.

Он взял медными щипцами лежащий на столе маленький колокольчик и позвонил в него. Тяжелый полог на другой стороне веранды откинулся и в открывшуюся дверь стайкой вплыли девушки в белых хлопковых накидках, скрепленных на плечах серебряными застежками.

— Это кои, — с усмешкой сказал старик, — белые кои, младшие жрицы в храме Луны. Ты слышал о них?

— Да, — выдохнул принц, — но никогда не видел.

— Их видят немногие, — довольная улыбка искривила синеватые губы владыки Шибальбы, — лучшие из них для богов, иные для смертных. Их учат музыке, пению, искусству приносить радость на ложе. Самые способные узнают больше. Но эти совсем еще дети.

Крошки застыли, не смея двигаться дальше. Одного роста, необыкновенно изящные и грациозные, они казались воплощенными дочерьми Атлат. Их лица, затененные кисточками длинных париков выглядели по-детски серьезными. При ходьбе два куска ткани, служившие им одеждой, открывали точеные, не тронутые солнцем тела, отливавшие благородной желтизной старой слоновой кости.

Принц восхищенно прищелкнул пальцами.

— Выбирай. — сказал жрец.

Первая из девочек приблизилась и опустилась на мозаичный пол перед Акханом. Ее остренький подбородок вздрагивал от волнения. Взгляд акалеля жадно скользнул по хрупким обнаженным плечам и вдруг споткнулся. На голой коже предплечья маленькой кои красовалась тонкая черная татуировка.

— Что это? — едва слышно спросил принц.

— Мертвая голова, — ответил за девушку верховный жрец, поняв, о чем говорит его гость. — Ты удивлен, что боевой символ атлан украшает руку белой кои? — старик довольно закивал. — А разве может быть знак, лучше выражающий сущность ночного светила?

Акхан не слышал слов жреца. Он расширенными от удивления глазами смотрел на оскаленную голову медузы со вставшими дыбом змеиными волосами и высунутым языком. Таками рисунками атлан покрывали круглые щиты на бортах своих боевых кораблей, но сейчас в памяти принца всплывал другой знак. В неровном свете ночника это черное пятно на левом плече Лальмет казалось ему огромной ночной бабочкой, украшавшей руку возлюбленной. «Значит она была коей?»

— Ты уже видел этот символ? — в голосе жреца не было тревоги. Но было что-то такое, от чего акалель вздрогнул.

— Нет. — глухо ответил он. — Благодарю за подарок, Халач Виник, но повторяю: я все еще болен, — он перевел дыхание. — Если же вы и вправду хотите отблагодарить армию, освободившую священный город, то позвольте мне забрать с собой несколько кой для моих офицеров.

— Я подумал и об этом, — жрец важно кивнул, — там, во дворике тебя ожидает тридцать послушниц, надеюсь этого достаточно? Но помни, — старик помедлил, — кои — не наложницы. Они уйдут, когда мы их призовем.

— Им никто не причинит обиды. — принц встал, прощаясь с великим жрецом.




5


— Мне когда-нибудь дадут вымыть руки?! — возопил Акхан, стряхивая с пальцев жирные капли благовоний. — Вард, ты с ума сошел! Я должен быть уже на галерее! Где тебя носит? Я просил крынку воды!

— Сейчас, хозяин, сейчас. — раздался из-за стены растерянный голос раба. — Я только, я только ищу в чем бы… — послышался ужасающий грохот, как будто на слугу обрушилась целая гончарная лавка.

— Совсем спятил. — принц решительно направился в смежную комнату. — У тебя тут что богатый выбор? — он не договорил, застыв на пороге и даже открыв рот от изумления.

На полу у самой двери сидел Вард среди горы ярко раскрашенной глиняной посуды.

— Что это еще такое? — поджав губы, осведомился акалель.

— Это не я, хозяин, это они. — Вард замахал руками в сторону двери. — Они решили доставить вам лучшие сосуды. Оказывается тольтекская керамика здесь в такой цене! Принц нагнулся, подобрав с пола очаровательный кубок, нежно-коричневой окраски с яркими красными фигурками на дне, и тут же с отвращением отбросил его в сторону.

— Вот, вот, — затараторил Вард, — Не мог же я в таком подать вам воду!

— Что это? — выдохнул принц, убирая руку за спину. — Что за гадость?

Он снова наклонился над черепками, внимательно прищурив глаза. Присланная посуда действительно была великолепна. «В чувстве формы этим дикарям не откажешь, — подумал принц, — а какая гладкая поверхность, и краски, ровные сочные!» Орнаменты бежали по краям блюд, огибали ножки сосудов, голышки пузатых кувшинов, ручки и крышки: вереницы связанных пленных, удушаемых тугими петлями веревок, высунутые синие языки, целая цепь выколотых глазных яблок, белых с хорошо прописанными красными жилками, ожерелья из отрезанных ушей.

— Как из этого можно есть? — поинтересовался Вард, тяжело вставая. — А вы посмотрите на это. — в руке он держал здоровый сосуд в виде отрубленной человеческой головы. — Там внутри череп, хозяин, клянусь богами! Вделан прямо в глину и расписан…

Да уж, расписан кувшин был дьявольски хорошо. Отрезанная голова жила, она страдала и мучилась прямо в руках у державшего ее Варда.

Принц выхватил кувшин из дрожащих ладоней слуги и со всего размаху заехал им по колоне. Раздался хруст.

— Действительно череп. — констатировал он. — Что там еще?

— Вот женщина рожает. — пожаловался Вард, поднимая небольшую стилизованную крынку. — Уже наполовину родила.

Новый удар сотряс деревянную опору, осколки брызнули во все стороны.

— Что происходит с этим человеком, я не знаю. — обиженным тоном заявил слуга, извлекая из-под спуда битой керамики новый шедевр. — И для чего это, тоже не знаю.

— Солонка. — сообщил Акхан. — Ты когда-нибудь видел, как выглядит человек со снятым скальпом? Нет? Твое счастье. Больше не увидишь.

Предмет мелкой пластики разлетелся вдребезги.

— Есть здесь хоть что-то не расписанное? — осведомился принц, переводя дыхание. — Мне, хоть зарежься, надо вымыть руки и идти.

— Нашел, хозяин. — Вард торжествовал. — Вот, не знаю, как попало. Должно быть, по недосмотру. Совсем без росписей!

— Хвала Атлат! Неси скорей воды.

Акалель вышел в свою комнату. «Какая гадость! — думал он, пока слуга старательно плескал ему на руки из простого неокрашенного кувшина, — А пить? А есть?»

Вард поставил сосуд на пол и отошел за полотенцем, и тут взгляд Акхана упал на ручку столь придирчиво избранного ими кувшина. Она представляла собой огромный изогнутый фаллос, конец которого держала в оскаленных зубах маленькая детская головка, стилизованная под ягуара. Вернувшийся Вард проследил за взглядом акалеля и тихо ахнул.

— Я сейчас, я уберу!

Акхана вдруг разобрал смех.

— Оставь, это по крайней мере весело.

Раб удалился, бурча себе под нос, что ничего смешного в откушенных членах он не находит. Принцу некогда было его слушать, командующий и так опаздывал. Торжественный пир в честь изгнания тольтеков из-под стен священного города не мог начаться без него.

Над столами слышался смех и дружный перестук глиняных чаш. Горы маисовых лепешек, вареных в молоке кукурузных початков, тонких ломтей соленого мяса лам и фаршированных сладким перцем морских свинок закрывали пирующих. Акхан шел по широким галереям и бесчисленным дворам, заставленным низкими столами. Везде при его приближении поднимался приветственный рев. Благородные атлан вскакивали с ярких циновок и табуретов, стучали рукоятками нефритовых ножей по золотым блюдам, выкрикивали хвалу Принцу Победителю.

Прикладывая сжатые руки к груди и улыбаясь уголками рта, акалель отвечал на приветствия. Он давно привык к восторгу и уже не предавал ему такого значения, как в первые годы своей службы. Какая-то усталость и разочарование поселились в нем, точно сердце оглохло и подернулось пеплом.

Стайка синих жрецов семенила впереди командующего, показывая ему путь в центральный двор, где он должен был занять свое почетное место. По пятам поспевала «охрана» — его лучшие офицеры, которым принц хотел дать возможность попировать среди наиболее высоких гостей: вряд ли дома, в Атлан, они когда-нибудь удостоятся чести воссесть за одну трапезу с «бессмертными тенями богов», а сегодня в Шибальбе его ребята это заслужили.

Заняв свое место на золоченом табурете за самым высоким столом, принц едва прикоснулся к пенистому ячменному пиву. От еды его все еще мутило.

— Акалель, — услышал он робкий голос справа, — это, это красное?

— Черепаховый суп с помидорами в филистинском винном соусе. — с улыбкой ответил он на вопрос молодого адъютанта, примостившегося у его ног. Лицо юноши от уха до подбородка пересекал свежий шрам, на который недавно наложили шов. Этот парень, не смотря на свою восторженность и робость, сумел организовать отпор козьим колесницам в арьергарде. Акхан сразу отметил его и пожелал иметь при себе. — Ешь, Кавик, больше тебе такого увидеть не придется. — подбодрил он калеля.

Взгляд Акхана задержался на правой галерее, огибавшей двор. По ней за спинами пирующих к нему продвигался Тикаль, только что отошедший от стола великого жреца.

— Халач Виник велел передать досточтимому Принцу Победителю, — жрец склонился перед Акханом, — что тени богов Шибальбы просят его ненадолго посетить пир помогавших нам тольтекских родов за городом.

Брови акалеля изумленно поехали наверх.

— Чтоб тем самым подтвердить приверженность великого города данному обещанию и скрепить новый союз, — не обращая внимания на реакцию принца, продолжал Тикаль.

Малыш Кавик наблюдал, как опущенная под стол рука акалеля мнет тонкую золотою чашу. Еще никто, никогда в жизни не наносил командующему такого оскорбления. Он, благородный принц Атлан, должен отправиться к этим животным и сесть с ними за один стол. Акхан молчал, сосредоточенно глядя перед собой. Наконец, он поднял голову и впился глазами в невозмутимое лицо Халач Виника, восседавшего на другом конце двора. Как бы в подтверждение слов Тикаля верховный жрец все время кивал головой. Что ж, достойная месть! Акхан хорошо это понимал. Он не прикоснулся к ритуальной пище, не ответил на вопросы, не взял подаренной кои… Тогда старик сделал вид, что ничего не замечает. Теперь пришло время расплачиваться за упрямство. Не выполнить приказания великого жреца он не может.

Сидевшие вокруг акалеля офицеры молча смотрели на него, не смея проглотить набитую в рот пищу.

— Идемте, — принц встал, — не все, — он жестом остановил охрану, — троих хватит. Развлекайтесь, я не задержусь.

Акхан вышел так стремительно, что его плащ, задев о край стола, опрокинул вино и фрукты, но принц даже не обернулся на грохот.

На улицах Шибальбы было не протолкнуться. Впервые за долгие месяцы осады люди без страха вываливали из домов, перегораживали проходы деревянными скамьями, уставленными яствами, вывешивали из окон пестрые ковры и протягивали от крыши к крыше цветочные гирлянды. Пучки многоцветных перьев колыхались на ветру. Хозяйки выносили из дверей плошки с маслом, заранее готовясь к вечеру. Повсюду дымили костры, над которыми поджаривались подвешенные на крючках кишки лам, начиненные рубленным мясом и овощами.

Как и во дворце, на улицах города Принца Победителя встречал восторженный гул. Жители Шибальбы бежали за его конем, расталкивали друг друга, подпрыгивали и кричали. Акхан лишь слегка поднимал к шлему руку. Он все еще не мог прийти в себя от нанесенного оскорбления и сейчас ненавидел этот ликующий город едва ли не так же сильно, как самого Халач Виника.

Небольшой эскорт принца миновал дамбу с опущенным мостом, затем предместья с тесными домиками из необлицованного камнем кирпича-сырца. Наконец, тяжелые, окованные орхилаком ворота распахнулись перед ним.

Разграбленные лагеря тольтеков плотным безмолвным кольцом огибали великий город. Зато за ними, чуть в отдалении шумело и пило его войско. Там, над сплошной стеной холщовых палаток вились серые дымы, раздавался нестройный гул голосов, музыка и хриплое пение. Лошади было попытались свернуть туда, но всадники с досадой сдержали их и пустили легким шагом вперед. К северу, на расстоянии пяти полетов стрелы от города располагались хорошо укрепленные рвами лагеря тольтекских родов-изменников. В них тоже праздновали победу.

Торжественная процессия тольтекских военачальников встретила принца на подъезде и, взяв под уздцы коня с гордостью провела мимо торчавших в насыпи пик, с насажанными на них головами убитых врагов. Акхна внимательно оглядывался кругом. Веселье было в самом разгаре. Упившиеся кактусовой водкой тольтеки шатались между своими палатками, сбивались в кучи, смеялись, плясали, горланили песни и жарили на угольях длинные полоски мяса. «Бери их сейчас голыми руками», — раздраженно подумал принц.

Процессия остановилась у пестрого шатра чудовищных размеров, растянутого на двенадцати столбах. Принц слез с лошади и знаком остановил своих офицеров, хотевших было последовать за ним. Он не в праве подвергать их такому унижению.

— Останьтесь здесь, — бросил акалель, — я скоро буду.

Ему показалось, что сопровождавшие издали легкий вздох облегчения. Акхан ободряюще улыбнулся им и скрылся за пологом. Душный перегар, смешанный с запахом давно стоявшей еды и тяжелым дыханием множества людей ударили принцу в лицо. Рассеянный свет проникал через широкое отверстие в потолке. Акхан осмотрелся. Ели тольтеки, сидя на пестрых шерстяных циновках, разостланных вдоль стен. Центральное пространство было свободно, в нем, сменяя друг друга, возникали музыканты с костяными флейтами, сновали голые тела рабов, разносивших блюда. В самой середине была сделана небольшая квадратная насыпь, видная со всех точек шатра. Она почему-то была залита кровью. Два воина только что оттащили от нее что-то завернутое в тростниковую циновку. Вероятно, здесь была принесена благодарственная жертва.

Принц прошел туда, куда ему указывали все время кланявшиеся тольтеки, и, привычно скрестив ноги, опустился у холщового края палатки. Снаружи стену шатра трепал ветерок, и акалель смог перевести дыхание. Ему подносили какие-то яства, подливали что-то в кубок. Он машинально благодарил и кивал то направо, то налево. Есть Акхан не собирался, но говорить мог. Как оказалось, окружавшая его тольтекская знать сносно владела атлем, но что было еще удивительнее, сам язык врагов походил на очень испорченный диалект атля. Это неприятно поразило принца, опять напомнив о сходстве между благородными сынами солнца и этими полуживотными.

Принц почти не слышал обращенных к нему слов, но многолетняя привычка поведения на пирах помогла не потерять лицо. Он впал в оцепенение и словно раздвоился. Одна его половина отвечала на вопросы, подтверждала обязательства жрецов Шибальбы, благодарила за помощь, смеялась, другая — наблюдала за происходящим в шатре.

Под блеющие звуки флейт на земляной помост в центре шатра охранники вывели какого-то человека, вероятно, пленного, и поставили его на колени. К спине несчастного была привязана сухая доска. Под одобрительный гул голосов один их воинов запалил ее с заднего конца, а затем ловким привычным движением сделал надрезы у корней волос жертвы. Акхан поморщился. «Неужели их это развлекает?» Между тем в зале явно наслаждались зрелищем. Послышались возгласы заключаемых между присутствующими сделок, долго ли протянет этот бедняга.

Принц смотрел в свою тарелку, не особенно желая поднимать глаза. Его правая рука машинально отстукивала по полу счет проведенного в шатре времени. Дикий крик несчастного оповестил акалеля о том, что скальп уже содран, но когда Акхан поднял взгляд, он увидел еще худшее. Пленнику вспороли живот и выматывали оттуда кишки. Словно сквозь сон принц услышал слова сидевшего с ним рядом главы рода Летучиз Мышей, о том что этот оказался слабоват, предыдущий развлекал их около часа.

Принц Победитель выпрямился, он провел здесь достаточно, чтоб не вызвать недовольство Халач Виника и ублажить этих подонков. Обменявшись прощальными приветствиями с доброй половиной шатра, Акхан ровной поступью проследовал к выходу. Однако снаружи акалеля согнуло пополам, и он едва добрался до ближайшего столба. Его несколько минут мучительно рвало на землю. Со стороны могло показаться, что упившийся с непривычки кактусовой водки атлан не может справиться с желудком. Офицеры охраны принца из уважения к своему командующему оставались в стороне и отвернулись, но Акхан поймал на себе чей-то презрительный взгляд.

Он встал, вытирая ладонью губы, и направился к лошадям. У самого входа в шатер понуро стояла цепочка пленных, выстроенных, как видно, для продолжения изысканной забавы победителей. У всех уже были выбиты зубы и сорваны ногти на руках. В фигуре первого из них принцу показалось что-то знакомое. Он подошел ближе. Сейчас лицо молодого воина ничего не выражало, но Акхан готов был поспорить, что это именно он смотрел на него минуту назад. Хотя на лбу и щеках пленного запеклась кровь, бровь была рассечена, а уголок рта разорван, принц узнал его. Это был тот самый паршивец, который убил лошадь командующего. Но сейчас Акхан испытал странное чувство, точно встретил здесь знакомого, которому предстояло войти в шатер и занять место на насыпи.

Акалель сделал знак охранявшему пленных воину подойти и указал на своего врага. Тольтек молча поклонился и вытолкнул того из строя. По лицу пленного, стоявшего вторым, промелькнула тень. Всего лишь тень, и оно снова приняло каменное выражение. Не смотря на отвращение, Акхан с уважением подумал об умении этих дикарей держаться. Что-то подобное он видел лишь однажды, много лет назад во время войны с Ареасом. Гиперборейцы владели тайной последней улыбки смерти. Они не сдавались в плен и раненые сами кончали с собой на поле боя, посылая своим врагам мягкую, полную какого-то невысказанного смысла улыбку, точно говоря: я все-таки ушел от вас. Но здесь было совсем другое.

Акхан вскочил на лошадь и намотал на ладонь веревку, стягивавшую кисти рук его пленника. Копыта коней дробно застучали по сухой, твердой, как камень, земле, и кавалькада тронулась в обратный путь.

«Звери, — думал принц, чуть вздрагивая на лошади, — я 15 лет служу Атлан». 15 лет крови и грязи. Он видел многое. Но не такое! «Разве?» Только что Акалель испытывал чувство гадливости, похожее на то, какое возникало у него на каждом ритуальном обеде, устроенном жрецами. Эта мысль поразила Акхана. Его вдруг затрясла крупная дрожь. «Они пытаются подражать нам. Мы вынуждены делать это для богов, а эти животные сами вдыхают кровь как бессмертные!» Он резко дал лошади пятками в бока, и она рванулась с места, не обращая внимания на то, что в руке акалеля натянулся ремень, связывавший пленника. Акхана дернуло назад, и он еле удержался на спине животного, тольтек упал на землю. Акалель остановил коня, дожидаясь пока пленник встанет. По лицу тольтека скользнуло удивление.

«А ты думал, я буду тебя по камням таскать? — зло усмехнулся Акхан. — Я — не бог!» У него было дикое чувство, что сегодня он лицом к лицу столкнулся с небожителями. «Вот они — наши боги», — цедил он сквозь сжатые зубы.

Вернувшись во дворец, принц отослал пленного в свои покои, приказав верному старине Варду позаботиться о нем, а сам направился на пир, который все еще продолжался в тесных двориках, уставленных зажженными плошками с маслом. Здесь акалель сначала долго пил со своими офицерами, потом, чуть покачиваясь, отправился искать круг защитников Шибальбы, что оказать им должное уважение. В их кампании Акхан нарезался еще сильнее и в обнимку с двумя пращниками исповедался в своей острой ненависть к тольтекам, чем привел окружающих в неописуемый восторг.

Уже поздно ночью он, то и дело натыкаясь на стены, возвращался к себе по запутанным переходам. Весь день принц почти ничего не ел и теперь от выпитого на голодный желудок его сильно мутило.

— Вард! Куда девалась дверь? — недружелюбно поинтересовался он после пятого удара о стену.

Раб выскочил ему навстречу с глиняной лампой в руке и, подхватив принца как раз в тот момент, когда он собирался сесть на пол, увлек в открывшийся золотистый от света проход.

— Куда ты дел этого паршивца-тольтека? — спросил Акхан, когда слуга пыхтя расшнуровывал его сандалии. — Ты его перевязал?

— Хозяин, — выдохнул Вард, поднимая голову, — они — звери.

Принц хмыкнул.

— Этот дикарь ждет вас в вашей комнате. — продолжал слуга, — сидит и ничего не слушает, как глухой.

— Зачем?

— Не знаю.

— Ладно. — Акхан встал, держась рукой за стену, — останься здесь. — Он с шумом сглотнул воздух и, тяжело ступая, направился к себе.

Комната тонула во мраке. На фоне светлеющего окна был заметен силуэт тольтека, сидевшего на полу. Услышав шаги, он встал и повернулся к входящему принцу.

— Чего тебе? — отмахнулся Акхан. — Иди, иди, пошел от сюда. Еще твоей рожи не хватало! Без тебя тошно.

Он зашелся икотой. В слабом лунном свете принц хорошо видел, с каким откровенным презрением смотрит на него пленный. Они стояли друг против друга и были почти одного роста.

— Убирайся! — рявкнул акалель.

Вместо ответа тольтек медленно повернулся к нему спиной и встал на четвереньки.

Ошеломленный принц перестал икать.

— Эй, я не собираюсь ездить на тебе верхом. Даже если ты убил мою лошадь! — Акхан взял со стола лампу, с трудом зажег фитиль и прихрамывая обошел пленника. Ему все еще трудно было присесть на корточки из-за распоротой кожи на ноге. Наклонившись к тольтеку, он слегка поморщился и поднес лампу к его лицу. Пленный смотрел на акалеля с такой ледяной ненавистью, что принц невольно отвел руку.

Дрожащее пламя на мгновение выхватило из темноты очертания пузатого кувшина, из которого Акхан умывал руки днем, и тут до принца начал медленно доходить дикий смысл происходящего. Оказывается выбитые зубы и сорванные ногти — еще не самое страшное из того, что могло ожидать здесь пленного.

Акхан резко выпрямился. Он вдруг почувствовал себя до отвращения трезвым. Не обращая внимания на резкую боль в ноге, принц присел на корточки и помахал у тольтека перед носом рукой.

— Нет. Никаль! — выдохнул он, с трудом вспоминая слышанные сегодня на пиру слова. — Иди. Шан. Ты мне не нужен.

На лице пленного выразилось безграничное удивление.

— Вон! — заорал уже выпрямившийся принц. — Видеть не могу!

Тольтек спешно удалился за дверь, где на него напал Вард с упреками за то, что тот потревожил господина в такой момент, когда акалелю нужен покой.

Акхан спотыкаясь добрался до угла и рухнул поперек кровати. Его запрокинувшаяся голова пошла кругом. «Ненавижу, — тихо шептал он, проваливаясь в пустоту, — ненавижу».




Глава 3

УЛЬПАК





1


Шеренги атлан проходили перед акалелем. За последнюю неделю он впервые приехал посмотреть, как идет обучение войск. Череда бесконечных ритуалов и празднеств утомили командующего, поэтому Акхан с радостью вырвался из давящего дворцового лабиринта. Ветер обвевал его загорелое лицо, руки спокойно лежали на опущенной уздечке, тревоги, казалось, отступили, и принц полной грудью вдыхал жаркий пыльный воздух равнины.

Его разбитные головорезы несколько поутихли после первого боя и признали за командующим право на власть. Тренировки шли с раннего утра почти до самой ночи с большим перерывом в середине дня, когда ни один разумный человек не решится покинуть тень широко раскинутых полотняных навесов. Сейчас солнце близилось к зениту, и усталые, едва волочившие ноги люди возвращались в лагерь. Хриплыми надсаженными голосами они приветствовали акалеля.

— Хай!

— Хай-ре! — машинально отвечал он, стараясь разглядеть мелькание пестрых тольтекских перьев за дальними рядами своей армии.

Акхан настоял на совместных учениях войск атлан и тольтекских родов-изменников, чтоб его солдаты могли ближе изучить противника. Такой шаг сильно не понравился главам Броненосцев и Летучих мышей, но Принц Победитель поставил это условием участия тольтеков в дальнейшем походе, и знать, уже предвкушавшая большую добычу, вынуждена была согласиться.

Акхан тронул поводья лошади и направил ее туда, где тольтекские командиры разворачивали небольшие отряды красных воинов, чтоб вести их к своим отдаленным лагерям. Всякий раз при встрече с этими выродками командующий испытывал странное чувство гадливости и любопытства. Он внимательно рассматривал их вооружение, новые для атлан движения в схватке, вслушивался в гортанные нечленораздельные звуки, которые тольтеки издавали во время боя, в отличие от хранивших полное молчание белых сыновей моря. Он не мог не восхищаться безупречной дисциплиной, которая царила в войске врагов. Все они от главы рода до последнего копьеносца составляли как бы одно существо, но между собой роды, казалось, вовсе не чувствовали подобного единства.

Новый конь акалеля бежал, легко перебирая длинными черными ногами. Его масть принц затруднился бы назвать вороной, скорее мглистой. Такого кромешного, непроглядного цвета, лишенного даже способности отсвечивать на солнце, Акхан не видел ни у одной лошади. Жеребца ему преподнесли жрецы Шибальбы, и на этот раз восхищенный принц не смог отказаться от подарка, хотя в красноватых глазах гиганта и проглядывала явная свирепость.

Сначала командующий хотел назвать его Нумом, как старого коня, но сделав на плохо выезженном, брыкливом трехлетке пару кругов, он решил подарить ему имя Бэс, в честь своего любимого кривоногого и пузатого божества, гораздого на злые выходки. Бэс был по истине великолепен. Сухой, поджарый, с легким костяком и длинной крутолобой головой. Ему не хватало только рога между ушами, чтоб окончательно выглядеть конем из преисподней. Он плохо признавал руку хозяина, и акалель, склонный к мрачным шуткам, приказал ухаживать за строптивым скакуном пленному тольтеку в отместку за убитого старину Нума. Ягуар сносно справлялся с делом и, вероятно, даже умел ездить верхом, хотя ни разу этого не показал. Он так вышколил шкодливую лошадь, что Бэс перестал кидать головой и бить задом при каждой попытке сесть на него. Конь лишь прижимал уши, когда тяжелая рука тольтека хлопала его по крестцу.

Однажды Акхан совершенно отчетливо видел, как подойдя к только что брыкавшемуся Бэсу, ягуар приложил щеку к его огромной скуле и начал издавать какие-то мягкие, полные угрозы звуки, похожие на рычание и мурлыканье одновременно. Принц был готов поспорить, что по всему великолепному телу жеребца волной прокатилась мелкая дрожь.

Сейчас ягуар бежал рядом с лошадью, положив руку ей на круп. Бэса надо было приучать к жизни лагеря, резким звукам труб и многолюдью, но пугливый норовистый жеребец часто шарахался и отказывался повиноваться, так что мужчинам трудно было справиться с ним и вдвоем.

Акалель поравнялся с рядами тольтеков и жестом приветствовал их командиров. Акхан рассматривал цепочки быстро двигавшихся воинов с холодным вниманием. Он уже не раз видел эти голые сильные тела и научился по татуировкам распознавать не только род, но и боевую принадлежность тольтеков. Разнообразием вооружения армия не блистала. Каждый род владел чем-то своим: боевыми топорами, палицами, мелкими пращами, длинными плевательными трубками.

— Где их главная ударная сила? — спросил акалель у стоявшего рядом пленного ягуара.

Тот молча указал на вооруженных булавами рослых юношей, покрытых густыми татуировками, имитирующими пятна кошачьей раскраски на теле. Их было немного, но на вид они действительно выделялись из общей массы. Акалель уже слышал о них, это были одержимые ягуаром — воины, впадавшие во время боя в транс и ощущавшие себя дикими кошками. Они не чувствовали боли от ран, и сражались с нечеловеческой силой, образуя вокруг себя горы трупов. Остановить их можно было только, убив. Говорили так же, что они, хотя и вступают в бой вместе со своими родами, но на деле принадлежат к особому тайному союзу, общему для всех тольтекских племен, и лишь ему хранят верность.

В отличие от остальных воинов, ягуары, проходя мимо акалеля, едва заметно склоняли голову. Это могло бы показаться естественными приветствием командующему белых атлан, если б другие делали тоже самое. При этом глаза одержимых ни разу даже не поднялись на Акхана, они скользили на уровне его колен, как раз там, где была голова пленного ягуара, и у принца создалось странное ощущение, что приветствуют они именно его.

— Ты один из них? — спросил он тольтека, но тот отрицательно покачал головой. «У него можно было бы многое узнать, если б он хоть раз согласился разжать зубы», — с досадой подумал принц. Действительно, пленный никогда ничего не говорил, но прекрасно понимал, чего от него хотят. Доверчивый Вард думал, что новый раб — немой. Более проницательный акалель чувствовал, что тольтек просто упрям и слишком много о себе мнит.

Вдалеке показалась рослая сухая фигура Митусы, двигавшегося мимо войска длинными упругими прыжками. Акалель сам приказал позвать сюда негра, ибо принял решение и не собирался менять его.

— Митуса, — сказал принц, как только черный гигант застыл перед ним, дыша так ровно, словно и не проделал изрядного расстояния по жаре, — я хочу поручить тренировку войск именно тебе.

На лице офицера отразилось непонимание.

— Полную команду. — настойчиво повторил Акхан. — В мое отсутствие будешь заменять меня. Подготовкой к походу займутся другие. Ты — только обучением. Получишь титул «тени Солнца».

Негр задохнулся от дикости предложения.

— Но, акалель, — развел руками он. — Кто будет меня слушать?

— Я прикажу.

— Ваше решение может оскорбить других калелей.

Акхан был непреклонен.

— Мои офицеры промолчат из уважения ко мне, а что касается новичков, то с них давно пора посбивать спесь. Здесь не дворец в Дагонисе и не школа в Иссе…

Митуса с сомнением пожевал лиловыми губами.

— Я черный, — наконец, сказал он.

— А наши враги красные, — усмехнулся принц, — более того, они — народ ягуара, а кто может лучше научить солдат сражаться с дикой кошкой, чем дагомеец? Помоги мне, леопард.

— Акалель не может просить. — круглая голова Митусы склонилась. — Все, что в моих силах, будет сделано. Но я хотел бы видеть, хоть одного из этих дьяволов поближе… Он не договорил, его ноздри вздрогнули и негр резко, не обращая внимания на принца, повернулся в сторону. Там на довольно почтительном расстоянии сидел возле камня пленный тольтек, которому Акхан приказал отойти еще до приближения Митусы.

Акалель любил говорить с людьми наедине. Поначалу негр не замечал сопровождавшего принца пленника, но сейчас ветер переменился и дул как раз со стороны ягуара. Акхан видел, как дагомеец напрягся всем телом и вытянул шею вперед. Забыв о присутствии командующего, он двинулся к тольтеку. Пленный тоже встал и развернулся в сторону приближающегося негра. Застыв на некотором расстоянии друг от друга, они медленно пустились кружить, потягивая носами воздух. До Акхана долетали странные урчащие звуки, похожие на приглушенное рычание. Казалось, что противники готовы броситься в схватку, но их что-то удерживает от последнего прыжка. Наконец, они разошлись, и негр вернулся к командующему. Его лицо едва уловимо изменилось, сейчас он действительно напоминал хищную кошку. Ноздри дагомейца недовольно раздувались.

— Они все такие? — спросил он, тяжело переводя дыхание.

— Не знаю. — растерянно пожал плечами принц. — Вернее… думаю, что этот один. А что?

Митуса тревожно взглянул на командующего.

— Акалелю не следует держать его при себе, если, — негр помедлил, — если он неуверен в его преданности.

— Какая преданность может быть у врага? — досадливо отмахнулся принц. — Я рад, Митуса, что ты принял мое предложение. Если хочешь, я оставлю тебе этого тольтека в лагере, чтоб ты мог лучше узнать…

Негр отступил на шаг.

— Да спасут меня боги! — он ощерил свои остро отточенные зубы, — У нас есть поговорка: два зверя не лежат под одним деревом. И вам, акалель, советую быть осторожным: у кошки не бывает хозяина.

Акхан усмехнулся. Он давно знал это о своем пленнике. Между ними сложились странные отношения. Тольтек держался в высшей степени необычно. Из всех рабов замечал только Варда, но и с ним вел себя так, словно толстяк был его слугой. Мог кинуть ему на руки грязный плащ или знаком потребовать воды вымыть руки. Было видно, что «ягуар» привык командовать. Его властное лицо и уверенные манеры доказывали, что он не простой воин. Но заставить пленного говорить было невозможно. Он привязался к Варду в благодарность за то, что тот вылечил его, но однажды, когда толстяк, суетясь возле стола, случайно встал на тень тольтека, ягуар пришел в такую ярость, что чуть не убил несчастного тяжелым деревянным табуретом. Акхану пришлось напомнить забывшемуся было пленному, кто в доме хозяин.




2


Измучившись за день от жары, Акхан молча лежал на голой кипарисовой кровати, опершись рукой о костяной подголовник. Вечерело. На улице слышалось тихое позвякивание тимпанов, сопровождавшее возвращение процессии маленьких кой с дворцовых работ в свои покои. За стеной Вард и пленный ягуар играли в сенет, со стуком передвигая золотые фигурки кошек и шакалов по черной эбеновой доске. Тур шел на финики, старина Вард проигрывал и страшно кипятился. Тольтек же, судя по сосредоточенному хрусту, грыз плоды вместе с костями и как всегда невозмутимо хранил безмолвие. Благодарение богам, хоть кто-то умеет молчать!

«Надо будет посоветовать Ваду напоить его после игры холодной водой, — усмехнулся принц, — пусть живот скрутит». Но говорить это сейчас акалелю было лень. Акхан вздохнул и повернулся на другой бок. Солнце садилось быстро и сумерки вступали в комнату вместе с новым, уже ночным щелканьем оживающих после дневной жары птиц. Вард внес курительницы с благовониями и зажег масляные светильники. Читать не хотелось.

Принц любил лежать с закрытыми глазами и погружаться в теплые, порой очень странные картины, не имевшие ничего общего с реальностью. У него была хорошая память, и стихи сами собой всплывали в голове.
		Всех безымянных ночь-бродяга



		Зовет в свой угол на покой,



		И только Месяц бедолага



		Никак не попадет домой…








Слабая улыбка тронула губы Акхана. «Кими, милый Кими. Как он любит писать про ночь. А ведь сам, небось, спит без задних ног. Всегда был примерным мальчиком, ни разу не ходил гулять после первой стражи. — принцу стало смешно. — Зато он всегда внимательно слушал про твои похождения, — укорил себя акалель, — поэту не обязательно все пробовать самому. Ты гулял за двоих. И что? Ни одной строчки». Он лгал. Когда-то очень давно, еще молодым офицером в Иссе Акхан тоже писал, и смешно вспомнить, кому были посвящены его неуклюжие сеоктали. Уличной флейтистке из бродячего лемурийского балаганчика. Однажды, ради ее удовольствия, принц прошелся на руках до самого порта и опустился перед ней на колени со словами: «Ну что, гожусь я тебе в мужья?» Ци-Ли захлопала в ладоши и, мило коверкая атль, произнесла: «Годишься, я забираю тебя из рода Тиа-мин, будешь ходить со мной по базарам!» Это была их последняя встреча, наутро корабль Акхана отплывал домой, и не в правилах белых атлан было вспоминать то, что больно.
		Луна белей, чем воск таблички,



		Давно стесалось острие,



		И я, скорее по привычке,



		Царапаю лицо твое.








Да, он еще много лет машинально выводил костяной палочкой нежный профиль Ци-Ли на дощечке для письма…

Вдалеке снова приглушенно зазвучали тимпаны. Маленькие кои отходили ко сну. Их покои были не так уж и далеко. Акхан поднялся на локтях. Он попытался поймать за хвост промелькнувшую в голове мысль. «Как это раньше не приходило мне в голову? — он сел на кровати. — Не так уж я и устал для ночной прогулки». Акалель почувствовал, как его тело само собой напряглось. «Пожалуй, стоит попробовать». Акалеля охватила шальная веселость. Порой принц сам поражался, как быстро он может перейти от созерцания к действию. «Мне уже давно следовало там побывать.
		Твои подарки, ночь, бесценны



		И неожиданны, как боль…








Кими, ты большой поэт!»

Акалель задул лампу и плюнул в курительницу, едкий аромат сандала ударил в нос. За стеной Вард шепотом цыкнул на ягуара, чтоб тот перестал стучать фигурами — господин уснул. Тольтек только недовольно хмыкнул.

Акхан улыбнулся в темноте. Он осторожно пересек босиком комнату и, перекинув ноги через подоконник, оказался на крытой веранде. В опустившейся на дворец темноте принц ступал осторожно, стараясь не спугнуть даже длиннохвостых кецалей, лениво покачивающихся на ветках кустов. За две недели, проведенные в «цитадели тысячи комнат», Акхан кое-как научился ориентироваться в ее лабиринтах лестниц и темных переходов.

Ночью дворец оказался столь же густо населен, как и днем. Из ниши между квадратными колоннами послышался долгий звук поцелуя и легкий стук опускаемого на пол копья, где-то в отдалении пели и слабо перебирали струны арфы. Долетел дразнящий тихий смех и вновь замолк. «А что если меня видят?» Эта мысль не обрадовала принца, и он, прислонившись к стене, быстро смотал с бедер белую повязку, выдававшую его в темноте. Теперь смуглое тело акалеля почти целиком сливалось с окружающим сумраком. Он старался двигаться бесшумно, вспоминая, как в детстве на спор сумел вынести клетку со священной Совой из покоев Мин-Эвры, верховной жрицы Лунного круга, во дворце в Дагонисе. При мысли об этой выходке ему сделалось легко на душе и он едва слышно прыснул в кулак, от чего зелено-голубой тукан в страхе метнулся с одного края веранды на другой.

Обогнув несколько лестниц, уводивших на крышу, Акхан перешел в более узкую галерейку, связывавшую покои с кухней. Здесь стояла гробовая тишина, если не считать деловитой возни крыс среди горшков на полках. К стенам кухни примыкали хранилища для зерна, напоминавшие огромные, врытые до половины в землю кувшины без горлышек. Прячась за ними, принц скоро добрался до глинобитной стены, отделявшей скромный хозяйственный двор от густо заросшего садика, в глубине которого прятались одноэтажные оштукатуренные жилища белых кой.

Когда акалель, едва шурша гравием, проходил мимо хлева с открытой крышей, до него донеслось призывное мычание коров и стук копыт о деревянные загородки. «Извините, девочки, я не к вам». Его насмешила мысль, что дома он носит почетный царский титул «мин», т. е. сын быка, и по праву рождения может выполнять в священных ритуалах роль белого рогатого божества-прародителя. «И сколько раз выполнял! Слава Атлат, коров тоже заменяли жрицы. Впрочем, не всегда».

Акалель уцепился руками за невысокую ограду и одним махом перелетел в сад, мягко приземлившись на колючий куст алоэ у изгороди. Ворча и отдирая сухие колкие листья, принц выпрямился во весь рост. Сад был небольшим, чахлые акации и финиковые пальмы плохо приживались в сухом климате. Зато вокруг квадратного неглубокого водоема шелестела осока, изысканно отливая в темноте серебристой белизной.

Акхан видел ночью как любой человек, то есть не дальше десяти шагов. Кошачьей остротой зрения он не отличался. Священные глаза Гора — знак его царского достоинства — позволяли, не щурясь смотреть на солнце, но лунный свет им мешал. Поэтому акалель буквально через минуту угодил ногой в какую-то яму и с похолодевшим сердцем услышал шорох на ее дне. Маленький колодец, выложенный цветной плиткой, в котором для развлечения кой держали крошку каймана, сверху был почти не виден в зарослях травы. Сам зверь не мог выбраться наверх, но свободно бродившие по саду обезьянки в серебряных ошейниках с бубенцами не раз попадали внутрь на обед к голодному крокодилу.

Акхан успел выдернуть ногу, когда тварь уже собиралась щелкнуть зубами. Пасть каймана захлопнулась с неприятным стуком. «Да что вы говорите? — усмехнулся акалель, — А я и не предполагал. Ну, приятно было повидаться». Он перевел дыхание и уже не спеша двинулся к белевшим в темноте стенам жилища кой.

Больше сюрпризов принц не встретил, ломиться прямо в дверь тоже не стал. Зачем, когда есть крыша? Крутая лесенка с узкими ступенями в полкирпича вела со двора наверх. Слабый ветерок гулял по некрашеной кровле, в которой темнели квадратные отверстия. Припав к одному из таких окошек и убедившись, что в глубине все тихо, Акхан соскользнул вниз. Вокруг царил глухой комнатный сумрак. Повременив пока глаза привыкнут к темноте, принц огляделся по сторонам. Он был в мастерской, где за нехитрыми ручными станами проводили свободные от обучения часы юные кои. Несколько готовых холстов было растянуто на больших рамах, и лунный свет волшебно отливал на гладких разноцветных перышках, сложным орнаментом вплетенных между нитей.

Темный дверной проем уводил из мастерской в смежную комнату, откуда доносились вздохи и ворчание, сопровождавшиеся легким хрустом тростника. Акалель направился туда. Перед ним была спальня, столь же просторная, но куда более душная от сонного дыхания множества женщин.

Акхан застыл на пороге, боясь сделать лишний шаг и молча вглядываясь в темноту. Жрицы жили отдельно от послушниц и наставниц, их было 12, как дочерей Атлат, в честь которых они принимали свои имена. Акхан поколебался еще с минуту и шагнул через порог. В слабом свете ущербной луны, проглядывавшей сквозь окно в потолке, он увидел всю комнату. Девушки спали у стен, закутавшись в пестрые шерстяные циновки, положенные прямо на кучи сухого тростника. Над их головами в стену были вбиты длинные золотые гвозди, на которых висела одежда и длинные веревочные пояса. Цветные нити этих поясов связывались в бесчисленное множество узелков, которыми кои отмечали заданную им дневную работу. У некоторых фигурное плетеные было настолько сложным, что акалель усомнился, сумел бы он разобрать хозяйственные записи маленьких жриц.

Принцу показалось, что за одним из деревянных столбов ложе пустует. Сердце Акхана резко ударилось и затихло. «В дурной голове всегда много помыслов, — сказал себе принц, — С чего я взял, что это ее место? Может девочка, которая спит там, сейчас целуется с кем-нибудь в саду. Неужели они никого не нашли на место Лальмет?» Но внутренний голос говорил ему, что жрица исчезла совсем недавно, а значит…

Он сделал несколько осторожных шагов, стараясь ни звуком не побеспокоить спящих. За тонким резным столбом вязанка тростника действительно пустовала. И вообще, здесь было как-то на редкость неприютно. Ни накидки, ни сандалий, ни резного эбенового ларчика для вещей, ни кувшина с водой для умывания и питья, как у других. Тростник, сухой и слежавшийся, оказался даже не покрыт яркой циновкой. Гвозди над головой пусты. Да, кажется, пусты, кроме одного. Какой-то жалкий шнурок болтался на нем и был так потрепан и грязен, что принц даже не сразу признал в нем знаменитый рабочий пояс кои с неизменными узелками.

Секунду он колебался, затем тихо проскользнул к стене и аккуратно снял веревку с гвоздя. Его пальцы машинально перебежали по обрывку шерстяного шнура. «двенадцать, двенадцать, тринадцать, двадцать шесть, — прошептал он. — Л-л-м-т». Руки чуть не разжали находку. «Только дурак не верит в собственную интуицию», — сообщил себе акалель древнюю дагонисскую пословицу.

Он довольно легко выскользнул из спальни обратно в мастерскую и тут услышал шаги. Кто-то, а вернее сразу несколько человек шли снаружи мимо стены к двери, приглушенно разговаривая меду собой.

— Сюда, Хаган Виник, — раздался подобострастный шепот.

Тяжелые задвижки на кипарисовых дверях стали с лязгом отодвигаться.

— Охрана может остаться в саду. — отозвался другой голос. — Я помню дорогу. — говоривший усмехнулся.

«Идиот, — принц шарахнулся к стене. — Как я не подумал? „Лучшие из них для богов, остальные для людей“. — вспомнил он слова Халач Виника. — Жрецы сами тени богов и позволяют себе иногда выполнять их функции. Как мне это не пришло в голову?»

Между тем дверь уже слабо скрипнула. Мастерская вся была видна как на ладони, скрыться за хрупкими станами или полупрозрачными материями казалось невозможно. Окно, через которое он проник внутрь, слишком высоко, чтоб быстро до него добраться. Застыв под проклятым отверстием, акалель безнадежно подпрыгнул и не смог даже уцепиться за край дыры. «Когда завтра утром они разберутся, что заколотый стражей труп принадлежит Принцу Победителю, тебе уже будет все равно», — акалель поражался, почему его внутренний голос начинал зудеть в самых неподходящих обстоятельствах.

Дверь медленно, как во сне, поплыла, открываясь внутрь, и тут Акхана кто-то сверху схватил за горло, зажав при этом рот, так что акалель не смог издать ни звука. Невидимая сила мощным рывком втянула его в окно на потолке и швырнула лицом вниз на крышу. Оглушенный Акхан видел в отверстие, как через мастерскую быстро прошествовал невысокий тучный человек, в котором он узнал второго жреца Хакан Виника, и углубился в комнату кой.

Когда акалель поднялся на ноги и огляделся, рядом с ним никого не было. Слабый ветер шевелил ветками желтой акации под крышей, срывая пожухлые цветы. В саду не было слышно ни шороха. Вид у Принца Победителя был довольно дикий. Голый, с веревкой в руке и тупым огорошенным взглядом он представлял довольно жалкое зрелище. «Будем считать, что мой дух-хранитель решил впервые в жизни проявить себя, — усмехнулся Акхан. — Где же тебя носило раньше, приятель? Например, когда в Того за мной гонялся бешенный слон. То-то было весело, особенно нашим пращникам: стрелять, не стрелять? Ни-то слон затопчет, ни-то свои убьют!»

Акалель бесшумно спустился вниз по стене и, стараясь не шуршать травой, двинулся в обратный путь. Его очень интересовал вопрос, кто же все-таки выступил в роли нежданного спасителя. Но темные ветки деревьев в саду даже не колыхались. На этот раз колодец с кайманом и куст алоэ он миновал благополучно. Коровы в стойле давно спали. На галерее царила полная тишина: ни смеха, ни поцелуев. «Утомились, домой пошли, как порядочные люди. Я один шляюсь…»

Комната была темной и удивительно неуютной. Принц зажег масляный светильник и осторожно поставил его на наборный столик возле кровати. «Что-то я замерз», — сказал он себе, забираясь под мягкую шерстяную циновку и старательно укутывая ноги. Прежде чем приступить к разбору узелков он несколько минут согревал кончики пальцев над алебастровой чашечкой лампы. Наконец, ощутив в ладонях прилив крови, Акхан взялся за шнурок.

В детстве его учили читать такие записи. Мать долго не хотела, чтоб он становился воином, и лишь приказ Лунного Круга заставил ее дать согласие. Сама она желала видеть сына жрецом верховной касты, отказавшимся от пола и родства. «Только так, ты сможешь избежать судьбы, — повторяла Тиа-мин. — Тебе ни что не будет угрожать, потому что ты будешь уже не ты, а высшее существо, более чистое и более свободное от уз предначертаний». Поэтому Акхана обучали странным, не свойственным для мальчика делам: играть на костяной флейте, вести учет необходимой в доме еды, считать колена в потомстве и читать святая святых — хозяйственные записи на рабочих поясах — символе высшей родовой власти. С годами все это забылось. Акхан так давно не упражнялся, что сейчас, держа в руках обрывок шнурка Лальмет, вдруг испугался не того, что это может оказаться совсем бесполезная веревка, а того, что он просто не сумеет понять всего скрытого в ней смысла.

Вновь и вновь пробегая пальцами по тугому сплетению первых узелков, он тихо шелестел губами. Внешний мир перестал существовать. Казалось, ворвись сейчас в спальню отряд тольтеков с боевыми топорами, принц и их бы не заметил. На лбу у него выступил пот. «Два дня на северо-восток», — вот был результат полутора часового труда Акхана. Принц в изнеможении откинулся на спину. «Замечательно. Всю жизнь мечтал о такой информации!» Однако дальше дело пошло быстрее. Наверное, старые навыки все же постепенно возвращались к нему. Следующее ответвление от основного несущего шнура он прочел уже легче. «Побережье от Шц…(непонятно) до Туллан… вторая неделя после (непонятно)… Сын ветра… север белый (чушь какая-то)». Затем следовало довольно точное описание — рост, вес, цвет глаз, расположение шрамов на теле — в котором принц узнал себя. Крайний узелок развязался, поэтому дальше акалель прочитать не смог.

Следующая веревочка, спускавшаяся от основного шнура, была оторвана, а шедшая за ней хранила такой текст, что волосы на голове чтеца стали дыбом. «Правая височная кость — один удар; лобовая кость — три удара; левая височная кость — один улар; челюстное сочленение — один удар; теменная кость — глубокий пробой». Повертев несколько минут обрывок пояса в руках, Акхан пришел к здравому заключению, что речь идет о нем, и только по счастливому стечению обстоятельств ему удалось избежать всех этих замечательных ударов и пробоев в костях и челюстях. Еще немного поворочав мозгами, он понял, что оторванный — третий по счету — шнурок должен был нести в себе какую никакую мотивацию столь серьезного приказания, и мотивацию эту ему как предполагаемой жертве не плохо было бы узнать. Но где Лальмет потеряла столь ценный кусок пояса — оставалось тайной, покрытой мраком.

Глубоко вздохнув, Акхан потушил лампу и, крепко сжав пояс в руке, попытался заснуть. Спал он, то и дело ворочался с боку на бок, проверял наличие шнура и вздыхал. Вещие сны, могущие пролить свет на тайну пояса, его не посещали, зато ощущение, что ночью в его комнате кто-то находился, было настолько острым, что Акхан не мог спать уже к рассвету. Он лежал, глядя на сереющее окно и тупо повторял про себя никчемный, ничего не значащий текст. Наконец, поняв, что заснуть больше не удастся, акалель повернулся и хотел было сесть. Его взгляд скользнул по крышке стола. У самой лампы, на черной эбеновой столешнице лежал грязный обрывок шерстяной веревки. Глаза акалеля расширились. Он схватил шнурок и дрожащими пальцами приложил к скомканному в кулаке поясу Лальмет. Перед ним был недостающий фрагмент, читать который сил уже не оставалось.

Полежав немного и придя в себя от поразительной находки, принц встал и растолкал Варда, спавшего в соседней комнате.

— Вард, — сурово сказал он, — кто мог ночью побывать в моей спальне?

Ответ слуги выбил его из колеи не меньше тайного подарка.

— Да кто угодно, акалель. Окно круглые сутки открыто, и вы сами не велели закрывать в такую жару.

— Меня зарежут, а ты будешь десятый сон видеть. — буркнул принц, направляясь к себе. — Ни охраны, ни рабов. Для вас что Шибальба — дом родной?

Он снова сел у стола и, поджав ноги под себя, принялся читать. Можно было и не стараться. «Враг пожирателей крови откажет богам в пище», — гласил с трудом разобранный текст. «Ну и при чем тут я? — пожал плечами принц. — Если б лимурийские колдуны на ярмарках делали свои предсказания таким языком, — подумал принц, — разъяренная толпа забросала бы их камнями. Там все просто: в среду продажа сена не состоится из-за отсутствия спроса».

И все же кое-что прояснилось. Слова о пище богов Акхан уже слышал — верховный жрец говорил что-то подобное во время церемонии возложения змея. Такие совпадения не бывают случайны. А то, что старое иносказание о враге, относится именно к нему, принц не сомневался. Разве он этого не знал раньше?




3


Пальцы Акхана дважды повернули золотой диск и зловещий Змееносец вошел в дом Солнца. Его Солнца. Проклятье Бел! Мерзкий красный глазок чудовища, обозначенный на тонком серебряном листе таблицы кровавой капелькой граната, неотступно преследовал принца с рождения, появляясь в его гороскопе каждые 13 лет. Он сулил своему обладателю победу во всем, великие знания, достойные посвященных и… потерю имени. Беду, исходящую от него, можно было сравнить только с двойным сочетанием песьеголовых Анубиса и Упуата, но и они как нельзя кстати располагались в гороскопе акалеля именно там, где у порядочных людей столь высокого происхождения должна быть царственная пара Саху и Сотис.

Акхан закинул руки за голову и хрустнул суставами. Он устал от бесконечных вычислений, к тому же ночь шла к концу. Что нового мог ему сказать гороскоп? Что он отмечен печатью несчастья? Что его теперешняя жизнь — лишь бесконечное искупление перед Атлан еще не совершенных, но четко обозначенных звездами преступлений?

Акалель спрятал лицо в ладонях и склонился на стол. Много лет назад он запретил себе прикасаться к проклятым таблицам. Лучше не знать. Но сейчас в его жизни происходили странные события, понять которые было важнее, чем щадить собственное самолюбие.

«Что я знаю? — принц пожал плечами. — Что меня хотели убить. Хотели или хотят? — он усмехнулся. — Что моя армия не представляет реальной военной силы. Что жрецы Шибальбы ведут переговоры с тольтекскими родами. Какая между этим всем связь? И есть ли она?» В глубине души принц был уверен, что связь существует. «Даже дикарь не пренебрегает интуицией», — гласила старая дагонисская пословица. Кажется, ни где в мире люди не изрекали столько незыблемых истин как в Дагонисе! Его родной город был кладезем мудрости, особенно звездной. Даже уличный мальчишка умел то, чем сейчас развлекал свои усталые мысли принц.

«Тебе надо, тебе очень надо. — прошептал он. — Сосредоточься. Ты же не шарлатан из квартала Звездочетов, чтоб считать кое-как. Для себя можно и постараться. Три года долбил в военной школе небесные карты. Не топишь корабли? Попробуй не потопить собственною голову». Акхан снова положил руки на золотой диск. Необходимо было обезопасить себя примерным знанием собственного положения. Где он? Кто вокруг него? Что ему угрожает? Принцу казалось, что все события последнего времени выстраиваются в некую загадочную цепь, всех звеньев которой он пока не видел.

Новый поворот диска высветил не благоприятную расстановку планет. В секторе смерти безраздельно господствовала Луна. Это можно было трактовать по-разному. Во-первых, среди покушавшихся была женщина — Лальмет — лунная коя. Во-вторых, распоряжение об армии каторжников отдал Лунный Круг. Эта мысль понравилась принцу. Единственным звеном между двумя событиями была именно Луна. «Посмотрим, вписываются ли сюда тольтеки? Они называют себя народом Ягуара. Кошка — лунное животное. Притянуто за уши. Ну ничего, и то хлеб. Надо следить за Луной».

Для того, чтоб построить подробную карту ее влияния на движущиеся небесные тела и определить степень взаимодействия Мертвой лунной Головы со знаками своего гороскопа, принцу необходимо было подняться в башню-обсерваторию. Сейчас казалось уже поздно. Вернее рано. Слабый серый рассвет вливался в комнату через окно. «Завтра. — Акхан потер глаза. — На сегодня хватит. Надо хоть немного поспать».

Следующий день выдался на редкость хлопотным. Начать с того, что акалеля разбудили, едва он закрыл глаза. Во всяком случае ему так показалось. Солнце било в широкое окно и Акхан встал с больной головой. Со двора доносились какие-то выкрики, смех и хлопанье в ладоши, как будто под окнами спальни Принца-Победителя развернулось представление бродячего цирка. Акалель, прижав руки ко лбу, тяжело проковылял на галерею. Его босые ноги едва ступали по раскаленным от солнечного света плиткам пола. Перегнувшись через перила, он увидел картину, достойную увековечения на фресках Тартесского дворца — самого живописно украшенного лабиринта Атлан.

У дверей небольшой кузницы под тростниковым навесом стоял ягуар в грязном фартуке из бычьей кожи и щурился на солнце. Вокруг него теснились дворцовые послушники и мелкая дворцовая прислуга. Они обступили узкое пространство, в котором подскакивала по цветным плиткам маленькая золотая обезьянка. У нее вращались глаза и щелкал подвесной язык. А когда она приближалась к краю площадки, едва не задевая босые грязные ноги детей, мелюзга с визгом отпрыгивала назад и заливалась еще большим хохотом.

Акалель потянулся. Желание устроить скандал из-за того, что его разбудили, пропало. Он лениво поплелся назад, раздумывая о том, что еще две недели назад этот красный дьявол живьем бы сожрал стоящих вокруг него детей белых атлан, ворвись его сородичи в город.

— Хозяин!

Акхан повернулся. На пороге его комнаты стоял Вард, держа в руках какие-то маленькие, блестящие на солнце предметы.

— Хозяин, смотрите. — толстое добродушное лицо слуги дышало восхищением. — Я никогда не видел ничего подобного. — Он приблизился к тяжело осевшему на табурет принцу и опустил перед ним на пол свои находки. — Это попугай. У него поднимается хохолок и открывается клюв, — задыхался от восхищения Вард, — здесь внизу подвешен груз и птичка может сидеть, чуть покачиваясь. — В доказательство своих слов раб водрузил золотого попугая на край стола, с которого Акхан так недавно сгреб свои рассчетные таблицы.

Принц тупо уставился на игрушку, которая мерно постукивала клювом в такт своим движениям.

— А это! Вот посмотрите, что за чудо! — Вард протянул вперед пухлую ладонь. Его короткие пальцы осторожно сжимали небольшую рыбку, одна чешуйка которой была золотой, другая серебряной.

Такой тонкой работы Акхан еще никогда не видел. Он взял игрушку рукой и тут же испугался: такой тонкой и невесомой она была.

— Господин мой, она плавает. — пролепетал Вард.

— Что ты несешь чушь? — рассердился принц. — Металл не может плавать.

— Клянусь богами! — Вард радостно хлопал глазами.

Он поднес большой таз для умывания и бережно опустил в него рыбку. Вопреки ожиданиям Акхана игрушка не пошла ко дну, а мерно покачивалась на воде.

— Там внутри есть воздух. — с гордостью объяснил слуга, по его лицу было видно, что ему самому только что растолковали великий секрет. — Я заказал игрушки для ваших детей. — сказал он. — Еще будет лев, мышь и лягушка. Клянусь Бэсом, этот тольтек — настоящий колдун!

Принц откинулся обратно на кровать.

— Вард, у меня ломит виски к перемене погоды. Принеси мне заваренных со специями листьев мачо. Иначе я буду весь день как мертвый.

— Спать надо ночью. — с осуждением заметил раб. — Когда вы были еще совсем молодым офицером и чертили по ночам в исской школе карты, листья мачо вам не помогали.

— Зато мне помогали портовые девки. — рассмеялся принц. — Теперь я уже совсем старый командующий и у меня другие запросы, но если ты найдешь в этом дворце хоть одну девочку без мертвой головы на плече, приведи ее ко мне.




4


Укоризненно вздыхая, Вард выплыл в другую комнату, и вскоре до акалеля долетел блаженный запах специй, смешиваемых с горячим феррским вином, и заливаемых отваром горного чая. Акхан погрузил ноги в тазик, стоявший на полу, и в ожидании завтрака стал легонько подталкивать большими пальцами рыбку от одного края к другому. Он уже представлял себе горку кукурузных лепешек с диким медом, когда с улицы донеслось душераздирающее блеянье труб. Что-то в сердце акалеля подсказало ему, что эти отвратительные звуки имеют к его скромной особе прямое отношение.

Обостренные чувства часто подсказывали принцу, как поступить, и это не раз спасало ему жизнь. Иногда он точно знал, какое следующее слово произнесет его собеседник, или, кто поднимается по лестнице за стеной, хотя не слышал даже шагов. Сейчас он ясно ощущал близость крупной неприятности. Что-то вроде появления матери в детской во время рассматривания анатомической рукописи.

— Вард! Плащ, меч!

В дверях появился растерянный раб с одежной. Но было уже поздно.

— Хозяин! Там к вам… целая… целые… Я бы сказал столько… тольтеков, перьев и лам…

— О боги! Да что ты мямлишь? Где мой золотой пояс?

Взгляд Акхана метнулся по комнате, ища цепь и оружие. Принц зачерпнул ладонью воду и с силой плеснул себе в лицо, затем вылил целую пригоршню на голову. Было бы ниже его достоинства принять этих союзных изменников в непотребном виде — с красными глазами и небритыми щеками.

Но принц ошибся. Он сразу понял это, как только увидел целую процессию тольков с незнакомой раскраской перьев, которые под странноватые звуки костяных флейт и стук маленьких барабанов медленно вплывали в зал. Рисунок на лицах послов не был похож на те, какими пользовались примкнувшие к атланам тольтекские роды. И все же принц уже где-то видел именно такое расположение клыков и когтей ягуара. Во время боя у холма его солдаты теснили воинов с подобной раскраской.

Медленно, с преувеличенным достоинством пришедшие вносили и раскладывали на полу перед сидящим принцем дары. Яркие пучки перьев редких тропических птиц, огромные переливающиеся раковины с Хи-Брасильского побережья, целые гирлянды пестрых маленьких ракушек, знаменитые тольтекские вазы и блюда с изысканной росписью, от которых, как известно, принца тошнило, пестрые ягуарьи шкуры и груды золотых изделий, которым, кажется, предавали наименьшую ценность. В последнюю очередь ввели рычащих черных и желтых кошек на тяжелых цепях и множество обезьянок с бубнами и колокольчиками.

В комнате было не продохнуть. Поболтав ногой в уже остывшей воде, принц вынул ее и осторожно ступил на пол. В руках он мял поданное Вардом полотенце и мучительно ежился, представляя себе, как нелепо он выглядит перед целым посольством одетых вооруженных врагов. «Пусть думают, что у нас так принято», — решил он, выпрямляясь и стараясь задвинуть таз ногой за табуретку.

Между тем из толпы пришедших тольтеков выделился один — наиболее пернатый — и, потряхивая целым павлиньим хвостом на голове, начал свою длинную и красочную речь на довольно плохом атле. В ней гость описал великие подвиги белого полководца, самым важным из которых, по словам оратора, было то, что он сумел взять в плен несравненного и богоподобного принца Ульпака Ах-Пу-Ичина, предводителя воинов рода Ягуара, сына Копака Уч-Ина — Плачущего кровью, внука Тапака Ит-Ина — Одинокого в горах, потомка Великой Матери Шкик, женщины, принявшей в свое лоно священного Ягуара, племянника досточтимого и равного богам Топильцина, благополучно царствующего ныне и намеренного царствовать еще сто тысяч лет…

Акхан хлопал глазами, плохо улавливая глаголы в пышных предложениях посла и увязая в бесконечных перечислениях. Он сумел уяснить только то, что «несметные сокровища, повергнутые к ногам бессмертного принца», являются выкупом за некую важную персону, которая якобы находилась у него в плену.

Пожав плечами, акалель обернулся к Варду и велел позвать ягуара — единственного пленного, которым он лично располагал. Надо сказать толстяк ходил довольно долго, потому что когда он появился, слегка подталкивая перед собой не очень-то воодушевленного тольтека, принц уже устал молча разглядывать орнамент на кожанных передниках своих гостей.

Ягуар застыл в дверях, угрюмо уставившись на яркую процессию и не говоря ни слова. Что-то в его каменном лице не понравилось Акхану. Чуть помедлив, он потребовал у гостей подтверждения, действительно ли тольтек, присматривающий за его лошадью, является искомым Ульпаком Ах-Пу-Ичин. На что все многоликое посольство дружно закивало перьями и затыкало пальцами в мрачного как смерть ягуара, а потом в подарки, разложенные на полу.

Не то чтоб из особой вредности, но Акхану почему-то вдруг захотелось поломаться. Если его пленник действительно такая важная птица, то он может пригодиться командующему на переговорах и стоит куда больше этих пестрых побрякушек. Его головой можно заплатить, например, за отказ всего рода Ягуаров от военных действий и уход из Ар-Мор. Поэтому тольтек так долго молчал!

Но было еще что-то, что помешало принцу сразу сказать «да». Он поднял руку, и все звуки в комнате умолкли, за исключением приглушенного рычания ягуаров и слабого позвякивания бубенчиков на обезьяньих шеях.

— Я не могу сейчас решить этот вопрос. — без дальних околичностей начал Акхан. — В Атлан существуют строгие ритуалы, относящиеся к столь высоким пленникам. Они должны предстать перед небесным троном Старшего Из Сыновей Солнца, что же касается их дальнейшей судьбы, то она туманна.

Посольство зашумело, заколыхало перьями и вновь схватилось за свои спасительные дары, но Акхан жестом остановил их.

— Я буду думать, — резко сказал он, — до вечера.

Недовольные послы стали пятиться к выходу, не притронувшись ни к одному из оставленных на полу даров. Когда они исчезли, Акхан оглянулся. Ягуара в комнате не было.

— Проклятье Бел! — выдохнул акалель. — Куда девался этот великий и солнцеподобный конюх?

Вард как стоял с разинутым ртом, так и продолжал стоять.

— Соляной столб! — рявкнул на него принц. — Иди, приведи его! Нет, я сам, ты таскаешься, словно смерть ищешь.

Акалель вышел. Он даже не заметил, что вновь появился на галерее босой, в одной тонкой повязке, обмотанной вокруг бедер, и с недобритым лицом. Его мрачный взгляд скользнул по сторонам. Во внутреннем дворике слышались голоса. Акхан быстрым размашистым шагом направился туда и застыл у столба, подпиравшего резную крышу веранды. У дверей кузнецы, где недавно дети забавлялись с обезьянкой, стоял ягуар в окружении нескольких своих сородичей. Они поминутно кланялись и в чем-то убеждали его. Он отвечал им резким, не терпящим возражений тоном и решительно мотал головой. Было заметно, что он еле сдерживается. Наконец несравненный Ульпах Ах-Пу-Ичин хрипло расхохотался в ответ на слова одного из послов, выразительно потыкал рукой в горизонт, видимо, советуя соплеменникам убираться домой и стремительно ушел в кузнецу, сбросив за своей спиной полог.

Тольтеки начали было галдеть и даже порывались устремиться за солнцеподобным, но заметив на веранде Принца Победителя, молча наблюдавшего за этой сценой, смешались и предпочли ретироваться со двора.

Акхан легко сбежал по ступенькам вниз и прошел к кузнице, с минуту постоял перед ней и решительно отдернул полог. В тесном помещении царил рассеянный свет, пробивавшийся сквозь тростниковую крышу. Спиной к акалелю стоял ягуар, держа в руках какой-то золотой комок, потом пленник размахнулся и со всей силой залепил предметом в стену. С жалобным звоном вещь упала на пол.

Принц прошел мимо тольтека и подобрал ее. Из сплошного кома золотых деталей торчали хвосты, лапки и уморительные мордочки.

— Это игрушки для моих детей? — поинтересовался Акхан, кладя искалеченных зверей на черный камень наковальни.

Тольтек что-то промычал, настолько не членораздельно, что акалель поднял голову и внимательно вгляделся ему в лицо.

— Я не понимаю, чего ты хочешь? — сказал он.

Пленный молчал. Это разозлило Акхана.

— Я прекрасно слышал, как ты разговаривал со своими, и, надеюсь, удостоишь меня божественными звуками своей речи.

Вместо ответа ягуар медленно, как бы через силу, опустился на колени и, сделав в таком положении несколько шагов, наклонил голову и прикоснулся лбом к левому колену Акхана.

— Ну если ты так просишь, — развел руками принц, — в принципе я не против, чтоб ты вернулся к своим, но у меня есть условия… — он осекся.

Тольтек поднял к нему лицо, и в его взгляде читалась такая безысходность, что акалель растерялся.

— Можешь ты хоть слово сказать? — закричал выведенный из себя принц.

— Повелитель белых атлан очень обяжет Ульпака, — выдавил из себя ягуар, — если отошлет людей и подарки обратно. — голос у него был хриплый от волнения, но говорил он, в отличие от оратора, на прекрасном атле.

— Я многое могу понять, — протянул Акхан присаживаясь на край наковальни. — и, без сомнения, чистить мою лошадь лучше, чем носить корону, или что вы там носите, но все же…

Тольтек молчал.

— Может, ты встанешь? — попросил принц. — Не так ведь трудно объяснить. Слышишь?

— Ульпак не глухой. — вдруг сказал пленный, не только вставая, но и тоже слегка облокачиваясь на наковальню. — Как акалель сможет понять дела Ульпака, если не разобрался в своих?

— Уж как-нибудь. — хмыкнул принц. — Итак, твое имя Ульпак?

— Да.

— А твой дядя, как я понимаю, повелитель Ягуаров?

— Царь.

— Очень мило, — принц кивнул, — и он прислал эти дары, чтоб выкупить тебя?

— Да.

— Но ты не хочешь ехать?

— Да.

— Вот как славно. Видишь, кое-что я все-таки в состоянии понять. — акалель усмехнулся. — А почему?

Тольтек снова надолго замолчал, а потом начал, осторожно подбирая слова:

— Дядя выкупает Ульпака не для того, чтоб вернуть свободу… Как только караван окажется дома, Ульпака принесут в жертву.

— Зачем? — удивился Акхан. — Зачем расставаться с такими богатствами (ведь для вас все эти раковины и перья — большое богатство?) а потом убивать тебя?

— Чтобы быть уверенным, — ягуар помедлил, глядя на непонимающее лицо принца, — до конца уверенным в смерти Ульпака.

— Зачем ему это? У него есть наследник?

— Есть. Неважно. Дело в том, что дядя, конечно, царь, но и отец Ульпака был царем, а мать — верховной жрицей. Божественная пара единокровных — брат и сестра, как Ульпак и Шкик… — он замолчал, не зная, понимает ли его предводитель белых собак. Но судя по тому что акалель кивал, разум атлан был в состоянии воспринимать хитросплетение тольтекских родовых распрей. — Дядя приходился им обоим младшим братом, и мать не соединила с ним свою жизнь после смерти отца. Она тоже ушла вслед за тенями предков… Оставив все новой божественной паре царей — своим детям — Ульпаку и Шкик. Так должно было быть, чтоб круг жизни рода Ягуаров не прервался! — тольтек с досадой хватил кулаком по наковальне, но не рассчитал и отдернул ушибленную руку.

— Полегче. — хмыкнул Акхан. — Ведь круг-то прервался, как я понимаю, а для того, чтоб его снова связать, понадобятся здоровые руки…

— Акалель может смеяться. — раздосадовано бросил ягуар. — Но закон действительно нарушен. Мы были слишком малы, и дядя стал владыкой. Он взял себе в жены другую верховную жрицу из боковой ветви рода. Она не имела права, но согласилась… Все они согласились…

— Так охотно люди соглашаются только с силой. — Акхан махнул рукой, показывая, что ему все ясно. — Хотел бы я знать, почему твой дядя вообще дал тебе вырасти?

Ульпак пожал плечами.

— Кровь священного Ягуара не может быть пролита просто так. Только на алтаре, — он вздохнул, — а для жертвы должен быть повод.

— Теперь он есть?

— Войско Ягуаров разбито. — кивнул тольтек. — Ульпак — полководец, которому не сопутствует удача, значит он не угоден богам и может навлечь немилость на всех.

— Сегодня проиграл, завтра выиграл. — пожал плечами принц. — Если б всех проигравших командиров казнили…

— Остались бы только те, кто отмечен удачей. — закончил за него Ульпак. — Так справедливо, ибо счастье — печать богов!

— Да, но свою несчастливую голову ты не хочешь положить на алтарь?

— Не хочу. — согласился ягуар. — Ульпаку было предсказано, что он будет царем. И он им будет!

— Кем предсказано? — поинтересовался Акхан.

— Сестрой. Шкик. Настоящей жрицей. — по лицу Ульпака расплылась гордая улыбка. — Она одержима богами и грезит наяву. Кровь священного Ягуара поет в ней свои песни.

— Как одержимые ягуаром воины? — спросил Акхан. — Поэтому они тебе кланялись?

Тольтек поморщился.

— Нет, — покачал он головой. — Они — «палак» — простые. Акалель понимает? Им, чтобы стать одержимыми, надо проходить посвящения. Ульпак посвящен от рождения. По праву крови. Воины приветствовали великую кровь священного зверя, а не Ульпака в его жалком положении… — он резко вскинул голову, — но Ульпак все изменит, и кровь займет свое место.

— Даже если на тебе печать неудачи? — осведомился Акхан. — Ты не боишься принести ее своему роду.

— Разве вина Ульпака, что эти олухи так и не согласились на общее командование?! — гневно заявил тольтек.

— А ты предлагал?

Ягуар кивнул.

— Что ж, значит в тот день мне сильно повезло. — усмехнулся акалель. — Если б вы… — он недоговорил, посчитав излишним, просвещать ягуара в тонкости военного дела, в которых тот и сам, как видно, кое-что смыслил. — А ты парень с головой! Им надо было тебя слушать. В сущности твоему дяде, как там его зовут?..

— Топильцин — Устанавливающий Закон, — горько усмехнулся Ульпак.

— Ну вот, этому законоустроителю ровным счетом не в чем тебя обвинить. Ты же не мог руководить другими родами.

Ульпак с благодарностью посмотрел на принца.

— Как будет правильно, по вашим обычаям, отослать послов и подарки или подарки принять и отдариться другими? — спросил Акхан.

В глазах Ульпака вспыхнула надежда.

— Если акалель отошлет послов и не примет дары, это будут означать отказ. Если же подарки останутся здесь, и командующий пошлет свои, повелитель Ягуаров поймет, что разговор не окончен и возможна торговля.

— Я подумаю. — сказал акалель, вставая. — Еще один вопрос. — он помедлил. — Бежать от своих из каравана по дороге домой тебе было бы легче, чем из Шибальбы. Так почему ты предпочитаешь остаться?

По губам тольтека скользнула высокомерная улыбка.

— Ульпак может уйти откуда угодно и когда пожелает.

— Видел я людей с самомнением!

— Это правда. — спокойно возразил ягуар. — У нас не принято лгать, поэтому, когда не хочешь чего-то говорить, лучше молчи. Ульпак в любой момент может уйти. Он уже уходил и приходил снова. Там, в лагере Летучих Мышей многие не проснулись за эти дни. Кровь наших воинов на их руках. Ульпак должен платить.

Акхан был сильно удивлен. Он действительно слышал о странных смертях в лагере союзных тольтеков — воинов находили зарезанными в палатках, при чем ни охрана лагеря, ни спавшие в соседних шатрах, ничего не слышали ночью.

— Если ты можешь уйти, почему не уходишь? — серьезно спросил Акхан.

— Ульпак обязан предводителю белых собак жизнью, — мрачно ответил ягуар, — и пока не спасет его, не сможет покинуть Шибальбу. Сейчас он здесь по доброй воле.

Акалель присвистнул, он больше ничего не сказал своему странному пленнику и, выйдя из кузницы, направился в свои покои добриваться и приводить себя в порядок.

Вечером усталый караван послов Ягуаров с возвращенными подарками двинулся назад через северные ворота Шибальбы. Стоя на галерее, Ульпак слабо улыбался, наблюдая, как тяжело ступают нагруженные ламы, увозя в обратный путь не принятый выкуп за его голову.




5


Вечера в Ар-Мор наступали сразу. Кажется, еще четверть часа назад был день, и вдруг солнце закатывалось за отроги красных гор, а мир наполнялся шорохами и шумами, источников которых принц не знал. Больше всего донимали летучие мыши. Эти твари селились в полых медных трубах обсерватории, расположенной на вершине четырехэтажной башни, грозным обелиском возвышавшейся над «цитаделью тысячи комнат».

Первый, глухой этаж не имел ни окон ни дверей. Вход внутрь шел со двора и начинался как каменная лестница, уводившая под землю. Лишь оттуда, из глубины насыпного холма под дворцом можно было сложным лабиринтом коридоров попасть в башню и только затем подняться по ее крутым, выщербленным ступеням. Блуждание в подземной темноте символизировало смерть приходящего для внешнего мира, а каждая ступень лестницы — новый этап восхождения и просветления его души на пути к звездам. Чем выше поднимался искатель вечной мудрости, тем шире становились проемы окон, как бы пропуская небо внутрь башни, и, наконец, на верхней площадке человек оказывался один на один со звездным безмолвием.

Акхан крадучись шел по темному коридору между колонн. Не то что бы он от кого-то прятался, но и обнаруживать свое посещение башни не хотел. Пару дней назад принц дал себе клятву составить свой гороскоп. Слишком много непонятных событий теснилось вокруг него в последнее время. Обойтись простыми выкладками для своего знака, доступными каждому, Акхан не мог: его интересовали слишком тонкие подробности. Обращаться к Тикалю или любому другому жрецу считал ниже своего достоинства. Приходилось трудиться самому.

Составлять гороскоп жизни и смерти в Атлан запрещалось всем, кроме жрецов. Но простые годичные предсказания были в большом ходу. Без них никто не осмелился бы не то что жениться или строить дом, но даже выйти в гости. Обычно гороскопы для Акхана делал Кими. Конечно, при войске Принца Победителя всегда следовал жрец, в обязанности которого входило выбирать удачное время для битв, но акалель по опыту знал, что эти шустрые предсказатели готовы пообещать победу, лишь бы погнать солдат в бой. Он им не верил, и поэтому всегда просил друга рассчитать ему подробный гороскоп.

Однако в этом году Кими вдруг проявил не свойственное ему упрямство. Он наотрез отказался составлять для Акхана предсказания и понес невообразимую чушь на счет запретов, дескать акалель всегда может узнать все, что ему нужно у специально назначенного Лунным Кругом жреца. Они рассорились и помирились только в последний приезд Акхана домой.

После путешествия по ночному дворцу принц чувствовал себя увереннее. Прогулка к коям была изящной импровизацией. Сегодня, отложив в сторону мальчишеские выходки, акалель тщательно подготовился к делу. Восковые таблички и костяную палочку для расчетов он положил в кожаный мешочек и повесил на грудь. Блуждать по каменным лабиринтам голым тоже не пришло ему в голову, и Акхан надел шерстяной плащ. За поясом у принца торчал широкий кинжал, больше походивший на короткий меч. Через плечо висела прочная веревка из тонких ременных полос.

— Куда это ты собрался? — с усмешкой сказал себе акалель, туго шнуруя высокие сандалии с окованными архилаком носами. — Никак считать лунные фазы? — Он тряхнул для проверки ногой, и из плоской подошвы выскользнуло в воздух тонкое нефритовое лезвие. — Порядок. Почему бы не взять пращу и боевого слона?

Дорога по галерее прошла в полной тишине. На этот раз командующий отказался от путешествия в сумерках, пока дворец полон крадущихся и целующихся в нишах теней. Он дождался того часа, когда возвратился позавчера по совершенно пустой цитадели. Как назло, небо было ясным. Полная, белая, как утопленница, луна заливала открытые террасы ярким светом, заставляя сверкать сложные орнаменты на мозаичных плитках пола какими-то новыми, мрачноватыми красками.

Акалель не любил луну. Ему стыдно было в этом признаться, но полнолуние вызывало у него прилив смутных, давящих ощущений: от неприятного стеснения в груди до потери сна. Это было связано с его гиперборейской кровью, от чего мучительный стыд охватывал принца еще сильнее.

Добравшись до левого крайнего двора, в самом углу которого возвышалась башня-обсерватория, Акхан перевел дыхание. Дальше, по совершенно открытому пространству вела белая дорожка. Оглядевшись вокруг и не заметив ни единого признака жизни, Акхан быстро двинулся по камням. У самого подножия башни плитки превращались в ступени и уходили под землю. Акалель сделал несколько осторожных шагов и уперся в массивную дверь, окованную зеленоватыми пластинами меди. Его руки нащупали знак лабиринта на обеих створках.

— Амареа ако амана. — четко произнес он, снимая заклятие с двери.

Створки не поддались. Тихо выругавшись, принц нащупал начало лабиринта, служившего не только печатью от злых сил, но и простым замком. Его пальцы осторожно побежали по четким литым бороздам священного знака. Наверное, этот рисунок повторял план внутреннего лабиринта. Если б принц мог сейчас хорошенько рассмотреть и запомнить его! Но нет, по ту сторону стены придется действовать также на ощупь, как и здесь. (Если он, конечно, откроет дверь). «Говорят, наша бабушка согрешила с храмовым вором. — усмехнулся Акхан. — Иначе откуда бы у меня такой талант вскрывать замки?»

Правая рука проделала весь путь раньше левой, и принц радостно присвистнул: «Дошел! Дошел!» Он нарочно удержал ладонь на краю лабиринта, не сделав последний шаг. Перепутай акалель, какая рука должна первой встать в центр круга, и его ошибка была бы смертельной. На лбу Акхана выступили крупные капли пота. «Ничего, ничего», — успокоил он себя. Пальцы левой руки еще осторожно ощупывали бороздки, при каждом движении ожидая отравленного шипа или незаметной газовой дырочки. Наконец, и они добрались до центра. Акалель с минуту поколебался, запрокинул голову, глубоко вздохнул, наугад выбирая руку, и, увидев край полной отвратительно белой луны, нажал сначала левой, затем правой ладонью на священный знак.

Замок грубо лязгнул в ночной тишине. Акхан перевел дыхание. «Получилось!» После каждой новой удачи он радовался, как ребенок, и давал себе слово больше никогда не играть в эти игры. Но в них был какой-то пьянящий, смертельный азарт, напоминавший прыжки через быка. Если за танцы со священным животным победитель получал голову рогатого гиганта, то за вскрытие священных замков можно было распроститься со своей собственной.

Акалель осторожно шагнул под ступенчатые своды коридора. Было темно, как в погребе, но Акхан все равно не оставил щели между створками дверей, понимая, что приоткрытый вход может привлечь к себе внимание. Немного постояв на одном месте, чтоб глаза могли привыкнуть к сумраку, он на ощупь двинулся вперед. Через несколько шагов оказалось, что проход круто поворачивает в лево. Знаменитое правило всех лабиринтов гласило: держись одной стороны. Поскольку этот лабиринт был ориентирован по левой руке, то принц перешел к левой стене и медленно двинулся вдоль нее.

Коридор совершил еще два поворота, чтоб окончательно отсечь путника от возможного источника света, а затем резко расширился и пошел под уклон. Честно говоря, Акхан надеялся на обратное: дорога должна была вывести его вверх, к началу башни. Ни тут-то было. Прямой, как стрела, без единого ответвления проход шел вглубь земли. Через несколько минут до слуха принца начал долетать слабый позвякивающий звук, словно кто-то отбивал медный ритм колокольчиком. Немного погодя послышался ровный наставительный голос. И справа показались красноватые отблески света.

Пройдя еще немного, акалель увидел прорезанные в стене квадратные колонны, отделяющие коридор от другого помещения, из которого доходили звуки. Крадучись Акхан перебрался на другую сторону и заглянул за угол. Небольшая комната была залита светом нескольких керамических ламп с множеством дырочек. В них горели угли, слабо освещая полумрак. Возле самой большой, в форме черепахи, сидел жрец и наставительно что-то внушал целому кругу мальчиков-послушников, примостившихся на полу.

Разговор шел на внутреннем языке жреческой касты, которым Акхан владел очень слабо. Когда-то он ненавидел мать за то, что она на целый год отправила его 10-летнего ребенка, в пещерные храмы под горой Атлан, где благородный принц беспрекословно выполнял роль простого послушника. Акхан и сейчас не сказал бы Тиа-мин спасибо. Но кое-какие знания он оттуда вынес.

— Только непосвященные думают, что Солнце находится в том доме, на который светит. — вещал жрец. — Ваши знания другие. Все на свете имеет обратную сторону, и эта обратная сторона — истинна для вас.

Акхан прислушался. Для маленьких учеников шел урок астрологии, их обучали тайной звездной системе, не той, которую знал акалель по лекциям в школе в Иссе.

— Говоря, что солнце находится в знаке, мы имеем ввиду, что оно на самом деле занимает противоположный знак и лишь бросает свои лучи на дом, на троне которого восседает…

Акалель потер лоб. Он очень давно не слышал ни слова на внутреннем языке ке-баль и с трудом улавливал смысл.

— Следовательно, — жрец звякнул колокольчиком, чтоб подчеркнуть значение своих слов. — Когда говорят, что Солнце является Тельцом, это означает на самом деле, что солнце находится в знаке противоположном Тельце, т. е. в Змее. Пока невежественные толпы поклоняются грубой силе и детородной мощи Аписа, посвященные почитают дом истинного обитания Солнца — дом Змея, символа скрытой духовной мудрости, доступные не каждому.

Повисла тишина. Дав послушникам переварить сказанное, учитель хлопнул в ладоши и заявил на простом атле:

— Теперь вы знаете, как правильно прочитать составленный гороскоп. Значение Солнца надо определять по противоположному знаку. Идите на башню, займитесь расчетами, а завтра вы покажите мне, что получилось.

Ученики возбужденно загалдели, вставая со своих мест и предвкушая совершенно неожиданные результаты новых вычислений.

Акхан прижался к стене, полагая, что вся процессия двинется в коридор. Но жрец пошел вглубь помещения, где оказался другой проход, и стал подниматься по нему вверх. Следом устремилась цепочка послушников.

«Ну и куда же мне теперь деваться? — подумал акалель, глядя в спину удаляющимся ученикам. — Неизвестно, сколько они там пробудут. Час? Два? До восхода?» Склонившись к тому, что больше часа детей все-таки не будут мучить картой ночного неба, Акхан решил повременить. Ход он теперь знал и намеревался выждать, пока жрец и послушники покинут обсерваторию.

Можно было тихо посидеть в углу, погревшись у лампы-черепахи, или, завернувшись в плащ, подремать за колонной. Акалеля погубило любопытство. «Если вход в башню здесь, то куда же ведет этот коридор?» Акхан справедливо полагал, что находится в самом начале пути. «Что дальше?» Его сжигал мальчишеский азарт. Сказки о глубинах храмовых лабиринтов и несметных сокровищах, хранящихся в подземных переходах, полных ловушек, только подзадоривали Принца Победителя. «По-моему, ты давно вышел из возраста, когда…» Акалель подавил внутренний голос. «А почему бы и нет? Меня хотят убить. Чем больше я узнаю, тем лучше. Одно Солнце в доме Змеи чего стоит! Теперь можно будет совсем иначе посмотреть на расстановку планет в моем гороскопе». «Идиот», — это было последнее, что сказал голос-хранитель, и надолго замолчал, скрываясь в глубинах души акалеля. «Видел я головы на тарелках, видел скелеты в лабиринтах», — добавил он на прощание, но больше уже не произнес ни слова.

Подумав немного, принц решил прихватить с собой одну из маленьких ламп-горелок. Обернув руку в плащ, Акхан подхватил с пола смешную свинью с дырочками и прижал ее к себе. Боком он ощущал приятное тепло. Дорога уводила вниз. Мелкие камешки со слабым шуршанием осыпались из-под сандалий акалеля.

Вскоре он оказался в круглой зале, из которой вело несколько проходов. Глаза принца уже привыкли к сумраку. В слабом красноватом свете горелки он различил, что стены внутри расходящихся коридоров выкрашены в разные цвета. Акхан напряг память, вспоминая их значения. Впрочем, здесь символический смысл цветов мог быть иным, прямо противоположным тому, что он знал. Принц находился в обители внутренних знаний жрецов, недоступных ему, как непосвященному. Вспомнив о Солнце, Акхан заколебался. От выбора пути зависела быть может сама жизнь блуждавшего по лабиринтам. «Тихо. Тихо. Не торопись! — одернул себя акалель. — Подземелье ориентировано по левой стороне. Здесь все наоборот».

Как воин, он знал, что иногда для того, чтобы выжить, нужно выбрать смерть. Принц свернул в проход, окрашенный траурным синим цветом и сразу же попал ногой во что-то мокрое и липкое. Акалель вскрикнул и наклонился. В ту же секунду слабый холодок свистящего рассекаемого воздуха прошел по его спине. До мурашек знакомое ощущение заставило командующего согнуться еще ниже и осторожно повернуть голову. В стене, покачиваясь, торчало толстое копье, пущенное невидимым устройством. Акалель не стал прикасаться к оружию из опасения, что сработает какая-нибудь другая ловушка. Он аккуратно поставил на пол грелку, чтобы вытащить ногу из странного желоба. Его ступня угодила в керамическую трубу, по которой струилась темная жидкость, издававшая острый, знакомый запах. Этот запах Акхан не перепутал бы ни с чем на земле: кровь и под землей оставалась кровью.

Сточный ручеек выходил из одной стены, пересекал коридор и углублялся в другую. Акалель поднял лампу и заметил, что точно такие же желоба были проложены по всему проходу через каждые десять шагов. Вспомнив обилие дворцовых пирамидок-алтарей во внутренних двориках, Акхан пришел к выводу, что сложная система керамических труб уводила жертвенную кровь сверху под землю.

Освещая коридор слабым огоньком горелки, принц двинулся дальше, ежеминутно ожидая нового подвоха. Какое-то время ему казалось, что он слышит в смежных проходах отдаленный гул чьих-то голосов, но потом и они исчезли. «Приключений на свою голову ищешь? — ехидно поинтересовался проснувшийся внутренний голос. — Лучшее в твоем положении — тихонечко брести домой». «Как бы не так». — подумал принц. Сколько он себя помнил, всегда шел наперекор занудливому типу, сидевшему у него внутри и начинавшему брюзжать по малейшему поводу.

Сейчас Акхан стоял на пороге небольшого зала со ступенчатым потолком, напоминавшим своды погребальной камеры. Вдоль стен чинно сидели каменные изваяния богов в звериных масках. Посреди стоял открытый саркофаг без крышки. Все было покрыто тонким слоем копоти, словно здесь был пожар. Горелка неожиданно зачадила готовясь погаснуть, и только тут акалель ощутил, какая пронизывающая, прямо-таки ледяная сырость, стояла кругом.

Будучи человеком ученым, принц решил не лезть сразу к гробу, а осторожно обойти камеру, держась левой стены. За что внутренний голос духа-хранителя отозвался о нем с большой похвалой. Каждая из статуй была неплотно придвинута к стене, образуя небольшой проход. Все они скрывали собой аккуратно замаскированные ременные устройства с копьями, массивными неподвижными луками, окованными медью, плевательные трубки и еще бог знает какую ерунду, которую акалель вывел из строя, осторожно перерезая тонкие ремни.

Не уверенный в том, что он обнаружил все сюрпризы, Акхан все же решил выбраться и с достойной восхищения быстротой кинулся к саркофагу. Гроб был пуст. Внутри него начинались каменные ступеньки, уводившие еще ниже. Принц поежился и полез, не взирая на отчаянные протесты внутреннего голоса. С каждой ступенькой ему становилось все холоднее. Шерстяной плащ уже не спасал.

«Я в царстве мертвых, — сказал себе акалель, — может и не стоило сюда забираться, но…» Он не успел закончить мысль, потому что ступеньки под его ногами вдруг кончились и тесный проход оборвался в огромную пещеру, чудовищные размеры которой акалель скорее ощутил, чем смог увидеть. Он вдруг почувствовал, что его пальцы совершенно онемели. «Боги, что это? Лед? — он нагнулся, чтоб нащупать пол рукой. — Вода? Камень?»

Пещера была беспредельна, но несмотря на это узкая скользкая дорожка вела только вдоль обледенелой стены, по которой продолжала слабо струиться вода. Дальше следовал крутой обрыв, неровные расщелины и трещины с опасными краями. Так что, упав с тропинки, Акхан живо сломал бы себе шею.

Странно, что его горелка все еще давала слабый свет, отражавшийся в ледяной поверхности стены, за которой… «Нет, этого не может быть!» За которой глаз акалеля, казалось, различал размытые очертания громоздящихся друг на друга саркофагов. Веками и тысячелетиями эти древние гробы вмерзали в струящуюся с потолка воду и застывали в ней. Многие раскололись, предоставив обледенению безобразные останки своих хозяев. «Да хранит меня змееногая Атлат!» — Акхан торопливо начертил в воздухе оберегающий знак и, стараясь не смотреть через стену, двинулся дальше.

Прошло не менее часа карабканья по тропе, когда ноги акалеля вдруг неудержимо заскользили. Ему показалось, что он сорвался с узкой дорожки. Но дело обстояло еще хуже. Сама дорожка превратилась в сплошной ледяной желоб, и, упав на плащ, принц помчался по ней, как по горке, безуспешно пытаясь удержаться рукой за гладкие, ребристые от наплывов застывшей воды стены.

Желоб уходил еще ниже, вглубь земли. Акхан несся по нему с все возрастающей скоростью, он уже несколько раз ударился затылком, вновь рассадил колени и локти. Ему казалось, что внутри него все мышцы давно разорваны, и он напоминает кожаный мешок с костями.

Принц понял, что страшный, изматывающий холод отступил, только когда его ноги, вместо льда, заскользили по отполированному камню, обжигавшему кожу из-за слишком большой быстроты движения. Акалель еще несколько минут по инерции летел вниз, прежде чем уткнулся головой в стену и затих.

Он не знал, долго ли пролежал в страшном туннеле, но когда пришел в себя обнаружил, что всего в нескольких метрах от того места, где затормозили его ноги, проход резко обрывался в какую-то дыру. Из дыры дышал жар и сиял яркий, желтовато-красный свет. Акхан почувствовал, что его тело теперь скользкое и липкое, а шерстяной плащ на спине стал влажным. Волосы на голове взмокли. «Я в аду», — поздравил себя акалель, с трудом поднимаясь на четвереньки. Все тело ломило, содранные ладони ныли. «И куда теперь?» Он пошел к краю и выглянул из прохода.

Внизу клокотало и подпрыгивало живое пламя. Огромные массы жидкого металла дышали и двигались на дне глубокого кратера. Принц поразился, как, наверное, далеко от дворца и желанной башни обсерватории он сейчас находится! Надо было выбираться. Идти назад не имело смысла, бесконечный ледяной туннель не позволил бы ему вскарабкаться по своим гладким стенам. Вперед? Но куда? Дорога обрывалась в пропасть. На мгновение Акхану показалось, что самое разумное в его положении — покончить жизнь самоубийством, прыгнув вниз в раскаленную лаву. «Дурак я, дурак! — он горестно обхватил голову руками. — Куда меня понесло?»

Минуты отчаяния сменились тупым оцепенением. Акхан сидел у стены, тяжело хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Яркие отблески пламени плясали на камнях. Поборов приступ дурноты, акалель снова выглянул через край прохода и замер. Далеко впереди, на другой стороне подземного кратера темнел черный провал — там туннель продолжался. Вероятно, он был продолблен в толще слишком близко к полости с кипящей лавой, и часть коридора со временем осыпалась вниз. Осталась только жалкая кромка очень ненадежных камней, ведущая вдоль отрицательно изогнутой стены. Кое-где камней не хватало, и все же это был единственный путь. Акхан смотал с плеча веревку, его руки чуть вздрагивали, когда он делал на конце скользящий узел.

«Может быть, может быть», — цедил он сквозь зубы. Предпочтительнее было бы сразу прыгнуть в кипящую лаву, чем так мучиться. И все же Принц Победитель захлестнул ремень за довольно увесистый, шероховатый камень впереди, обмотал веревку вокруг пояса и полез. «Вообще-то раньше у меня руки были крепче, — сказал он себе, преодолевая первые 20 локтей, — или зад легче… Просто ты устал, — неожиданно и очень спокойно подбодрил себя Акхан. — Ну же, мальчик, мы в прекрасной форме. Здесь, как в кузнице, чего же ты хочешь?»

Руки саднило, из-под ногтей выступила кровь. Достигнув камня, за который была зацеплена веревка, акалель оседлал его и позволил себе отдохнуть несколько минут. Потом он выбрал следующую мишень для броска. Выступ в скале казался очень удобным. Здоровенная обломившаяся глыба с плоским верхом. Если б Акхан добрался до нее, он смог бы отлежаться и перевести дух.

Дважды веревка соскользнула, но, наконец, зацепилась довольно прочно. «Во имя всех богов ведомых и неведомых!» — взмолился принц, проверяя крепость веревки. Руки акалеля вцепились в край стены, ноги осторожно ощупывали выступ. От жара голова командующего кружилась, он не различал ничего, кроме краешка стены, по которой двигались его ладони. На мгновение у него снова возникло ощущение, что он не один, хотя сейчас никаких отдаленных голосов в далеком коридоре не слышалось. Анализировать свои чувства при таком напряжении не было никакой возможности. Желанный камень казался близко — всего в нескольких локтях. Еще. Еще немного. Вот он уже может поставить ногу на гладкий широкий кусок гранита. Акалель утвердил всю стопу на прочной черной поверхности и с наслаждением отпустил вторую руку.

Принц не сразу понял, откуда долетел треск. Казалось он идет из самой глубины стены. В следующую минуту Акхану почудилось, что у него лопаются барабанные перепонки. Ременная петля, закрученная вокруг пояса, резко дернула его вниз. Хвала Атлат, глыба раскололась не вся. Сейчас веревка захлестывала увесистый кусок камня, тянувший принца в пропасть. Если б выступ оторвался целиком, акалель уже полетел бы огненную бездну. Теперь же он висел на руках, ухватившись за едва заметные щербины в стене и с ужасом чувствовал, как с каждой секундой его руки все больше сползают вниз. «Если есть на свете Бог, которого я не знаю, пусть он поможет мне!» — выдохнул принц, чувствуя, что разжимает пальцы.

Краем глаза он увидел какой-то странный блеск у своего пояса и вдруг осознал, что проклятая веревка больше не тянет его в кратер. В следующую минуту чьи-то очень сильные руки схватили принца за запястья и потащили вверх. Акалель успел упереться ногой в край раскрошившегося выступа, а другую сунуть в расщелину. Еще через минуту спасительные тиски чужих ладоней вцепились в пояс принца и рывком перекинули Акхана за край небольшой площадки чуть выше кромки осыпавшегося туннеля. Вероятно, раньше она образовывала часть свода.

— Ульпак? — не имея возможности выдохнуть, выдавил из себя принц.

— Пусть акалель молчит, пусть дышит.

Тольтек перевернул Акхана на спину и, скрестив руки, резко нажал на живот, облегчив вздох.

Несколько минут принц лежал, запрокинув голову. Перед глазами плыли черные круги, потом осознание происходящего начало возвращаться к нему.

— Как ты сюда попал? — спросил он у ягуара, невозмутимо сидевшего рядом, скрестив ноги и опершись спиной о стену.

— Акалель шел, Ульпак тоже. В чем вопрос?

— Разве ты везде ходишь за мной? — поразился Акхан.

Тольтек молча кивнул.

— И позавчера ночью?

Снова кивок.

— Это ты вытащил меня через крышу?

— Нет, Камасоц! — ягуар хрипло расхохотался. — Акалель умеет думать? Ульпак уже все сказал.

— Подожди. — Акхан тоже сел. — А веревка? Ты подбросил мне веревку с узелками? Ты что-то знаешь? — принц схватил ягуара за плечо, от чего пошатнулся и чуть не потерял равновесие. Тольтек подхватил его за локоть и удержал.

— Ульпак знает, кому принадлежал пояс. — пояснил он.

— Откуда у тебя обрывок? — Акхан облизнул пересохшие губы. Казалось, он забыл о том, где они находятся.

Ягуар пожал плечами.

— Это важно?

— Да. — тяжело дыша от жары, прохрипел акалель.

— Хорошо. — ягуар нахмурился. — Женщина бежала к побережью. Отряд Ульпака наткнулся на нее в дне от Шибальбы. Потом она сбежала, остался пояс.

— Обрывок. — уточнил принц, прищурив глаза.

— Да. — кивнул тольтек. — Наши желания не совпадали, пояс порвался.

— Ты ее изнасиловал? — голос акалеля, наконец, набрал нормальную жесткость.

— Она была моей добычей. — пожал плечами Ульпак.

— А ты моей. — резко бросил принц, отвернувшись. — Почему я не убил тебя?

— Не знаю. — спокойно ответил тольтек. — Если не платить болью за боль, сердце разорвется, не получая удовлетворения.

— Разве есть удовлетворение в чужом горе?

— Есть. — кивнул ягуар. — И большое. Муки врага такое же наслаждение, как хорошая женщина.

— Я твой враг. — вздохнул Акхан. — Почему бы не скинуть меня вниз?

— Ульпак хотел бы, но не может. — покачал головой ягуар. — Акалель дважды спас его, теперь он связан.

— А когда ты пару раз спасешь меня, сможешь со спокойной совестью перерезать мне горло и бежать?

— Бегут трусы. Ульпак уйдет.

— Так перережешь или нет? — Акхан смотрел на ягуара с легкой усмешкой.

— Нет, — покачал головой воин, — но… — он помедлил, — Ульпак найдет способ отомстить за то, что ты акалель смеется над ним, когда он не понимает.

— Не сердись. — принц хлопнул его по плечу. — Смех отличает нас от животных. Для меня большое счастье, что я встретил тебя.

— Для Ульпака тоже.

— Мы оба могли бы быть мертвы.

— Уже четыре раза. — с неожиданной наивностью подтвердил ягуар.

Акхан хмыкнул.

— Сколько тебе лет?

Тольтек дважды выкинул пальцы на обеих руках.

— Я старше тебя. — удовлетворенно кивнул акалель. — Не на много. — он показал ягуару еще пять пальцев.

Но тот покачал головой.

— Белые атлан живут долго. Мы живем не больше, — ягуар снова четыре раза разжал оба своих кулака, — поэтому Ульпак старше.

— Вы просто умираете молодыми. — ответил принц. — Со временем твой народ научится лучше лечить болезни, и тогда дети будут выживать чаще, а старики жить дольше. Даже… — для большей выразительности своих слов акалель шесть раз показал тольтеку разжатые кулаки.

На лице ягуара выразился откровенный ужас.

— У нас один старик жил так долго, что у него вылезли все волосы и выпали все зубы. Это наказание богов! Пусть великая мать Шкик хранит Ульпака от такой судьбы.!

— У тебя и так нет передних зубов. — рассмеялся Акхан. — И потом, — он посмотрел вниз, — два дурака рассуждают о старости, сидя в преисподней!

— Акалель опять смеется. — с недовольством заметил тольтек. — Почему белым атлан все кажется смешным?

— Потому что мы вырождаемся, — улыбнулся принц, — и ничего не можем противопоставить этому кроме усмешки. Я же не виноват, что ты лишен представлений о природе веселого.

— Нет, почему же? — фыркнул ягуар. — Ульпак очень смеялся, когда слушал, как акалель шел по коридору. Стадо лам не стучало бы копытами громче!

— Ты лжешь. — принц резко повернулся к нему. — Я могу 12 суток преследовать добычу так, что она и не заметит. Я вообще хожу бесшумно!

— По алоевым кустам и крокодиловым ямам.

— Сопляк! — обозлился Акхан. — Я лучший охотник в Хи-Брасил.

— Среди атлан, может быть. — невозмутимо пожал плечами Ульпак. — А у нас акалеля схватили бы сразу после того, как он вышел из шатра.

— Кончится тем, что я сброшу тебя вниз. — заявил Акхан. — Давай подумаем, как выбираться дальше.

— Белые атлан очень любят думать. — ягуар отцепил от пояса акалеля оставшийся обрывок веревки и привязал его к своей собственной, от чего ременная петля тольтека удлинилась.




6


Кода страшное, клокочущее жерло горы было уже за спиной, а двое товарищей по несчастью исцарапанные и взмокшие оказались под спасительной тенью бокового туннеля, продолжавшегося по другую сторону пропасти, ягуар сказал:

— Начиная этот поход, Ульпак дал бы много раковин и шерсти за то, чтоб вождь белых собак и вся его армия оказались там, внизу.

Акалель хрипло рассмеялся, но лицо его недавнего врага оставалось серьезным.

— Повелитель атлан мало знает, — презрительно бросил он, — А Ульпак не может снять с его глаз повязку, пока он не стал человеком из священного рода Ягуаров.

Акхан выпрямился.

— Чего ты хочешь от меня?

Тольтек тоже встал.

— Готов ли акалель забыть, кто он, и назвать Ульпака братом?

Принц тяжело сглотнул. Только что этот человек спас ему жизнь, но признать его, тольтека, грязное животное с гор, равным? В душе Акхана всколыхнулась волна предубеждения против всего, что не несет на себе печать высочайшего духа атлан. Но вместе с тем он мучительно желал знать, что скрывается за словами Ульпака. Акалель уже понял, что его пленник — не простой тольтек, не только в силу своего царственного рода, но и благодаря племенным тайнам, к которым он сопричастен. А эти тайны… Тайны всегда интересовали Акхана, но сейчас он особенно остро ощущал, что знание, самое неожиданное и пришедшее невесть откуда, может вывести его голову из-под удара.

Командующий поднял глаза на своего спутника, который с легкой усмешкой разглядывал принца «белых собак», и вдруг понял, что для сына священного Ягуара подобное предложение является настоящим святотатством. Что рослый краснокожий тольтек сам относится к людям из-за моря с не меньшим отвращением, чем атлан к своим рабам, и что в его душе уже отборолись и угасли те чувства, которые сейчас мучают акалеля.

— Разве ты не нарушишь табу своего народа, поступая так? — спросил Акхан, опустив глаза.

— Что значит запрет для того, кто сам его устанавливает? — пожал плечами Ульпак. — Решай. Ты из тех, кто может.

— Я решил, — акалель сделал шаг вперед. — Меня назовут извращенцем, но я согласен.

— Ульпака назовут предателем, — усмехнулся ягуар, — и все же он сказал то, что сказал, и сделает то, что сделает.

Воин достал из-за пояса кремневый нож и, согнув руку в локте, быстрым движением рассек себе вену.

— Теперь ты.

Акхан в точности повторил его движение.

— Во имя матери Шкик, стань человеком из рода Ягуара и прими в себя его священную кровь.

Принц и Ульпак соединили руки, и их густая алая кровь, стекавшая по локтям, смешалась.

— Теперь ты стал одним из нас, и для тебя табу — убить человека ягуара. Но это еще не все. Ты получил кровь царей-ягуаров — высшее достоинство, которое может желать смертный…

Принц хмыкнул, но Ульпак даже не заметил этого.

— Акалель имеет право на те знания, которыми обладают владыки ягуаров. — продолжал он. — Пошли, дорога не покажется тебе короткой, а рассказ Ульпака забавным.

Они двинулись вглубь туннеля. Акхан зажимал рассеченную руку, из которой все еще сочилась кровь. Тольтек, казалось, не ощущал раны, она быстро перестала кровоточить, и сын Ягуара легко скользил вперед, не обращая внимания на темноту. Какое-то время рыжее зарево, исходившее из недр вулкана освещало им дорогу, но после нескольких понижений каменного коридора страшный свет угас, оставив спутников в кромешной мгле.

Акалель поежился, представив себе, какая страшная громада мрака давит на них со всех сторон. Принц не любил подземелий и обычно старался избегать всякого знакомства с ними. Но сегодня он заставил себя спуститься в недра холма под дворцом, чтоб попасть в обсерваторию… Напрасные мечты. Только змеиный ум Атлат знал теперь, где он находится, и как отсюда выйти!

Впрочем, тольтек, как видно, не испытывал в темноте никакого неудобства.

— Скоро акалель научится. — сказал он, когда Акхан в очередной раз приложился лбом о выступ скальной породы над головой.

— Чему научусь?! — вспылил принц.

— Видеть. Видеть там, где нет света.

Акхану показалось, что его спутник улыбается в темноте.

— Все несчастья из-за этой горы. Ее постоянно трясет. — тихо начал Ульпак. — Давным давно она называлась Ку-очит-баль, что значит Гора Большого Змея. Теперь зовется Ши-баль, что значит Дом Змея, или Дом Мудрых, что одно и тоже.

Акхан кивнул. Примитивные лингвистические штудии его тольтекского спутника шли во вполне верном направлении даже по утонченным языковым меркам атлан.

— Не ясно только, откуда здесь гора. — сказал он. — Я спускался в насыпной холм под дворцом.

— Холм под дворцом? — рассмеялся Ульпак. — Он остался в 30 полетах стрелы отсюда. Великая гора соединена с ним подземными ходами. Их здесь нарыто столько, словно сотня короедов трудилась над куском дерева. Акалель прошел под долиной и вновь оказался в горной цепи. Великая гора…

— Что-то я не видел здесь ничего великого. Все горы, как горы. — недовольно фыркнул Акхан.

— Верно. — кивнул Ульпак. — Раньше — сто и двести поколений назад — она была значительно выше, а теперь осыпалась. Но свою мощь таит в недрах. Акалель видел это сам.

Принц должен был согласиться.

— Там, в глубине, в кипящей лаве, живет Великий Змей, который своими кольцами обвивает весь мир, а самый кончик его хвоста как раз и находится в жерле горы. — продолжал Ульпак. — Раз в 20 001 год твари становится жарко от бушующего вокруг огня. Она начинает ворочаться и бить хвостом внутри горы. Земля вокруг трясется, рушатся целые города, море приходит туда, где раньше орлы откладывали яйца, а дно с подохшей от безводья рыбой взмывает к небесам. Гибнет столько людей, что бывает некому продлить род человеческий, и боги создают людей заново…

Акхан хотел ядовито осведомиться, почему Змею не жарко в остальные 20 000 лет, но промолчал, понимая, что Ульпак посвящает его в святая святых своего народа и не стоит при нем обнаруживать свой разъедающий душу атланский скепсис.

— Заставить тварь угомониться можно только, принося ей жертвы. — рассказывал ягуар. — Кровь обреченных на великое приношение проходит сквозь землю и по капельке попадает на шкуру Змея, охлаждая его. Идет пар. Потом опять начинает трясти и снова нужно много жертв.

— Сколько же людей надо, чтоб пар пошел? — не выдержал акалель.

— Столько, чтоб их головами можно было вымостить дорогу от Шибальбы до самой горы Ши-баль. — не почувствовав иронии, ответил Ульпак.

— Где же их взять? — не унимался принц.

— Там же, где и всегда. — пожал плечами ягуар. — На войне. Разве в Атлан не все пленные приносятся в жертву богам?

— Не все. — тихо сказал Акхан, понимая, что его собеседник прав. — Не все, но многие, особенно здесь, в Ар Мор.

— Акалель говорит так, будто раньше он этого не знал. — в голосе Ульпака послышалось удивление.

— Нет, почему, знал. — почти через силу признался принц. — Но я никогда не был в Ар Мор и не видел, сколько… и как…

— Акалеля это удивляет?

— Нет, просто… — Акхан не знал, как объяснить собеседнику то, что он и сам не мог для себя сформулировать. — Я привык убивать на войне, а все, что после — не для меня.

— Слова воина. — одобрил тольтек. — Ульпак тоже считает, что остальное — дело жрецов.

— Я не то хотел сказать. — Акхан осекся, понимая, что сейчас он не донесет до ягуара своих мыслей. — Так почему именно теперь понадобились пленные? Цикл подходит к концу.

— Повелитель белых атлан догадлив. — кивнул Ульпак. — Настал 20 001 год, и чтоб мир пережил его, наши женщины и дети вот уже второй месяц не спят по ночам, а воины ушли в долину за головами белых псов. Все роды. И Летучие мыши, и Броненосцы, и Тапиры, и Туканы, и Кайманы с болот. Все приняли участие в походе.

— Понятно. — кивнул Акхан. — Значит ваше нападение на долины Ар Мор не имело целью простой грабеж?

Ульпак выпрямился, его глаза засверкали в темноте.

— Дети великой матери Шкик не берут чужого. Их цель — смерть. Своя или врагов — это по обстоятельствам…

— Да? А как же Броненосцы и Летучие мыши? — сладким, как мед, голосом осведомился Акхан. — Ваши роды-предатели перешли на сторону Атлан, если мне не изменяет память, из-за распрей по поводу добычи.

— Акалелю изменяет не память, а знание. — усмехнулся Ульпак. — Роды, которые он называет предателями, вовсе не перешли на сторону Атлан. Они выполняют приказ своих жрецов, которыми, как и вашими жрецами, управляют духи Туудума. Жрецы Шибальбы знают обо всем и участвуют в великом жертвоприношении.

— Можно пояснее. — попросил Акхан, у которого в голове не укладывалась мысль, что «тени богов» могут быть за одно с грязными шаманами дикарей, напавших на Ар Мор. — Туудум — ваш священный город в горах?

— Не город. Не наш, и не ваш. — вздохнул ягуар. — Его боятся и ему поклоняются все: и тольтеки, и белые атлан — ибо сила есть сила для всех. Туудум был всегда. И когда тольтеки заселили горы, и когда атлан на своих кораблях пришли в Ар Мор. Жрецы Шибальбы — лишь ученики духов Туудума. Также как и наши шаманы. Но сам Туудум не принадлежит никому. Говорят, его каменные кольца сродни Лунному кругу, как символу мертвой головы, которая принесена в жертву Змею, опутавшему Землю.

— Лунный круг, — как зачарованный повторил Акхан, почти перестав слушать. — Но и меня сюда послал Лунный круг. Так у нас называют… Впрочем, как я объясню тебе то, чего и сам толком не знаю?

— Ульпак этого тем более не ведает. — вздохнул ягуар. — Но одно он знает точно: духи Туудума предсказывают великое сотрясение земли. Такое сильное, что все прежние перед ним — детские игрушки. Вроде тех, которые я делал в кузнице. Жрецы знают обо этом. И им нужны жертвы. Все равно какие.

Акхан вытер ладонью пот, выступивший на лбу.

— Мой народ спустился с гор и резал белых атлан, пока здесь не было армии. Потом пришел акалель, и его влйска разбили моих соплеменников. И снова была кровь. Потом армия акалеля должна двинуться к Тулану и с помощью Броненосцев и Летучих мышей разбить остальных тольтеков, чтобы опять были жертвы. Как можно больше. А когда ряды твоих солдат станут жидкими, как песок в кулаке, Броненосцы и Летучие мыши должны ударить в спину и уничтожить остатки войск атлан. Земля Ар Мор примет любую кровь, лишь бы она была человеческой.

— Роды-изменники так уверены в победе? — поморщился принц. — Будь у меня здесь хоть один корпус нормальных войск, а не эти… — он осекся. «Не эти каторжники!» Значит ему специально дали необученных солдат для того, чтоб их легче было убивать?

— Из Ар Мор не должен вернуться никто. — подытожил Ульпак. — Ни к нам в горы, где и так народу больше, чем дичи, ни за море.

— Внизу плодородные долины. — недовольно фыркнул Акхан. — Они далеко не все заселены…

— Кому нужна земля в долинах, если все полетит к змею в преисподнюю? — постучал себя кулаком по лбу Ульпак. — Пусть акалель думает, что говорит.

— А зачем ты мне все это сообщил? — зло осведомился Акхан. — Плевать я хотел на жрецов Шибальбы, Туудум и Лунный круг! Я не поведу армию на убой, ради каких-то духов.

Ульпак с восхищением смотрел на него.

— Шкик, моя сестра, говорила, что я встречу человека, который может изменить все, ибо в нем любовь богов к нашему миру становится по-настоящему сильной. Она говорила, что этот человек может перешагнуть через любые табу. Он не побоится ни Лунного, ни Солнечного круга, ибо обратится к большему, чем луна и солнце, к тому, кто их создал и кто укрыт от нас. Я спрашивал Шкик, как найти такого человека, а она сказала — ты сразу его почувствуешь, потому что он и поступает, и думает не так, как все. Когда акалель отказался кормить свою ненависть, Ульпак понял, что нашел того, кто был предсказан. Ульпак счастлив, что стал братом Сына Солнца.

— Что ты несешь? — принц устало провел рукой по лбу. Ему по уши хватило тех сведений, которые он только что почерпнул, чтоб понять, зачем его армию собрали из отпетых висельников, о гибели которых дома, в Атлан, никто не пожалеет. Оставалось понять, почему во главе обреченных войск поставили именно его — Принца Победителя, грозу лемурийских пиратов и черных повстанцев Та Кем, красу и гордость дагонисских триумфальных шествий? До сих пор Акхна был любимцем судьбы, и, хотя в сердце его с каждым годом становилось все холоднее и суше, никто не назвал бы лучшего военачальника белых атлан подходящим жертвенным козлом. А ведь Лальмет пыталась ударить его ножом именно в висок, так, как и положено пробивать дыры в черепе жертвенного животного.

Кусочки страшной мозаики начали с покоробившей Акхана ясностью складываться в большую картину, от которой акалелю стало не по себе.

— Что ты несешь? — повторил он. — С чего бы мне спасать мир от землетрясений? Да и как?

Принц хлопнул тольтека по плечу, но ягуар отстранил его руку и, серьезно глядя в лицо, сказал:

— Это будет не сейчас. День акалеля настанет. Но не теперь. Ульпак должен был сделать все, что мог, чтобы повелитель белых атлан остался жив, и он сделал. Теперь миссия Ульпака исполнена. Он больше не должен акалелю ничего, и он соединил свою кровь с кровью врага и стал его братом, чтоб глаза акалеля открылись для мира ночи, с которым в родстве народ ягуара. Это поможет акалелю лучше чувствовать опасность и уничтожить своих врагов во мгле.

Туннель стал расширяться, и вскоре впереди забрезжил слабый свет. Спутники потревожили несметные скопища летучих мышей, которые ринулись с потолка прямо им под ноги, испуганные звуком человеческих шагов.

Вскоре каменные стены расступились, выпуская побратимов из подземного лабиринта. Красноватое крошево горной породы шуршало под ногами. Ослепительное полуденное солнце било в глаза. «Сколько же я провел под землей? — подумал Акхан. — Во дворце меня, наверное, уже ищут! — он усмехнулся. — Пусть ищут. Я сегодня узнал столько, что никакой гороскоп не нужен!»

— До города пол дня пути. — бесстрастно сообщил Ульпак. — Надо еще спуститься в долину.

— Что ж, попробуем хотя бы дойти до армейского лагеря, там нам дадут лошадей.

Уже поздно вечером Акхан и Ульпак попали в Шибальбу. Акалелю не удалось скрыть свое отсутствие. Ему пришлось долго и утомительно доказывать, что его не похитили, не убили, не расчленили и не спрятали на дно Сенота. Поэтому, когда он освободился от яростной кутерьмы жрецов вокруг себя, пленного ягуара нигде не было. Тольтек исчез. Даже Вард на встревоженные вопросы принца только разводил руками. Одновременно из конюшни пропал Бэс. Когда Акхан услышал последнюю новость, он тихо хмыкнул: «Ульпак найдет способ отомстить акалелю за то, что тот все время над ним смеется», — вспомнил принц. Тольтек уехал, потому что считал себя отныне свободным, и взял коня, чтоб укоротить язык своему кровному брату. Акхан грустно улыбнулся. Ему не было жаль Бэса, но он успел привыкнуть к Ульпаку, и теперь, когда вокруг него на цыпочках ходила смерть, предпочел бы, чтоб ягуар остался здесь.




Глава 4

ЦАРЬ





1


Ульпак ехал по совершенно выжженной равнине на север. Горы Туллан вставали впереди красноватой стеной. Из-за страшной жары даже небо казалось пыльным и блеклым, приобретая тот странный охровый оттенок, которым было окрашено все вокруг.

Бэс шел легко, не кидая головой и не проявляя своей обычной строптивости. Ему была приятна тяжелая рука воина, выезжавшего и холившего жеребца в последние недели. Сам ягуар не назвал бы свой поступок «кражей», тольтеки вообще не знали этого слова. Они брали все, что им необходимо, и безропотно отдавали то, в чем нуждались другие. Но в том, что из всех лошадей акалеля Ульпак выбрал именно Бэса, состояла мрачная шутка, которую пленный тольтек когда-то обещал своему хозяину. Теперь Акхан стал для него братом, значит тем более должен был понять и посмеяться…

Ягуар с легким сердцем оставил предводителя белых собак. Сейчас он сделал для него все, что мог: открыл акалелю глаза на реальные причины похода своих соплеменников против атлан. О большем и сам Ульпак сможет узнать только в том случае, если займет положенное ему по праву рождения место повелителя Ягуаров — самого священного и древнего из тольтекских родов.

Когда Ульпак отправлялся на войну, то был уверен, что и он, и его отряд — жертвы на алтаре великого Змея. Жертвенная гибель — величайшее счастье для смертного, ибо ведет его не в страшный подземный мир теней, где души мучаются от жажды, а к верхним людям, пребывающим в радости возле богов, веселящимся с ними и участвующим в их битвах. Поэтому ягуар легко согласился на страшное для другого предложение дяди возглавить воинов и спуститься в долину. Что ему было терять, если скоро весь мир усилиями недовольного Змея полетит в тартарары?

Только перед самым походом он посетил сестру, чтоб проститься. Шкик жила недалеко от Туудума, на запретной пустой земле. Она была одержима, грезила наяву и предвидела будущее. Дядя выгнал ее из поселка, называя помешенной, хотя жрицы, одержимые священным безумием, всегда почитались народом. Шкик же родилась в царской семье, следовательно самой судьбой была предназначена для роли верховной жрицы. Тем более если боги наложили на нее столь яркую печать!

Ульпак любил сестру. Не захвати дядя власть, они должны были стать священной парой правителей: великий царь и великая жрица — единоутробные дети, продолжавшие род Ягуара. Но нити их судьбы оказались спутаны, и теперь брат шел сложить голову в долине, а сестра, как дикое животное, бродила по ущельям. Оставалось загадкой, почему звери не трогали ее?

Ульпак нашел Шкик на высоком камне, вознесенном над пропастью, где девушка любила сидеть, глядя в небо, или кормя воробьев грязным рисом.

— Зря пришел. — не оборачиваясь, крикнула блаженная. — Шкик не будет прощаться с Ульпаком. — она ловко спрыгнула с камня и обвила шею брата загорелыми руками. — Его осталось ждать совсем недолго!

— Кого? — не понял воин. Он привык, что Шкик говорит загадками и не ожидал ответа.

— Как Ульпак глуп! — девушка всплеснула руками. — Шкик всем рассказывает о нем, только ее никто не слышит.

— Ульпак давно не был. — укоризненно напомнил сестре воин. — Шкик ему ничего не рассказывала.

— Ему или не ему, какая разница? Ветру, горам, этой красной земле. Шкик всем им говорила, потому что они могут погибнуть, если великий Змей начнет ворочаться, а он не придет.

— Кто не придет, Шкик? — Ульпак всегда был с сестрой очень терпелив. Иногда ему казалось, что он один на целом свете может понять смысл оброненных ею слов.

— Человек. Сын Солнца, который убьет Змея и сможет остановить гибель земли.

— Что Шкик бормочет? — Ульпак встряхнул девушку за плечи. — Разве можно убить Змея? Он больше горы. Он опоясывает собой всю Землю.

Блаженная отмахнулась.

— Есть битвы, которые происходят не здесь, не перед нашими глазами. В том мире и сам этот человек может быть больше горы и подбрасывать нашу землю, как мяч в священной игре.

— Что это за человек и зачем он придет? — Ульпак вовсе не разделял восторгов сестры по поводу того, кто собирается перевернуть весь мир с ног на голову.

— Ульпак узнает его сразу. Ульпак его почувствует, ибо кровь великого Ягуара подскажет ему присутствие Сына Солнца. Он все сделает не так, для него нет запретного, и Ульпак пойдет за ним, как ребенок идет за старшим, чтоб помогать ему и охранять его. Если Ульпаку удастся соприкоснуться с его солнечной кровью, Ульпак и сам сможешь многое изменить… Ульпак станет царем.

Тогда ягуар не поверил словам сестры, но теперь, после встречи с предводителем белых атлан, чувствовал, что она права. Акхан не сдвигал гор и не убивал Змея, но он потряс тольтека тем, что отказался от ненависти. Как простой смертный может перешагнуть через радость мести? Разве непогашенная жажда причинить врагу боль за боль не сожжет человека изнутри? И тогда Ульпак понял, что душа Сына Солнца не похожа на души других людей, она — сгусток солнечных лучей, а свет не может испытывать злобы.

Сейчас ягуар ехал вперед, его лицо казалось замкнутым и суровым. На самом деле он был гораздо старше, чем предполагал Акхан, меряя 20-летнего тольтека на мерки цивилизованных атлан. Он в 12 лет взял в руки оружие и познал в первом разоренном поселке свою первую женщину. Он уже не помнил жизнь иной, чем постоянные походы и набеги, куда отправлял его царственный дядя в надежде на скорую смерть нежеланного родственника.

Дождь, грязь, жара, голод, кровь своя и чужая — быстро старят человека. Поэтому Ульпак странным образом сочетал в себе почти детскую наивность во всем, что касалось белых атлан, и удивительную зрелость суждений о знакомом ему мире вечно враждующих тольтекских родов. Да, он оставил Акхана, ставшего его братом, и направлялся теперь домой, чтоб добиться верховной власти. Только обладая ею ягуар мог оказать акалелю помощь. Какую? Ульпак еще не знал, как не знал и каким образом сможет получить царский титул. Он просто чувствовал, что близится его час. После того как ночная кровь Ягуара смешалась с солнечной кровью побратима и словно светилась, Ульпак ощущал необычный прилив сил. Ему казалось, что сейчас он может все — даже стать самим собой — царем и священным главой рода Ягуаров.




2


Солнце садилось за красноватые отроги гор, когда тольтек въехал в небольшой поселок Минатлан, который его воины взяли всего несколько месяцев назад. Впрочем, слово «взяли» не вполне точно отражало произошедшее. Уютный Минатлан, расположенный у излучены реки Кокенкоатль, и буйно поросший белой акацией, не был поселком в обычном смысле слова. Он был… городом мертвых, где хоронили привезенных из-за большой воды белых людей, словно им не хватало земли у себя дома.

Такие маленькие поселки, собравшие груды сокровищ, были разбросаны по всей долине. Воины Ульпака разорили Минатлан, вынеся из гробниц множество чудесных вещей, о назначении которых не имели даже смутного представления. Великолепные деревянные, костяные и золотые блюда на тонких перекрещенных ножках, которые атлан подставляли себе под зад всякий раз, когда хотели сесть, как будто нельзя сидеть на циновках! Огромные продолговатые котлы, способные уместить целого быка, а глупые белые собаки предпочитали залезать в них сами и скрести себя щетками до изнеможения, вместо того, чтоб купаться в реках!

Тончайшие ткани с цветными рисунками, вазы, флейты, нефритовые ожерелья и браслеты… все это когда-то составляло неприкосновенную собственность покойников, а теперь украшало его отяжелевший от добычи отряд.

Как ни странно поселок вовсе не произвел на ягуара гнетущего впечатления. Напротив, здесь было очень уютно. По мнению тольтека, белые люди отличались редким легкомыслием и не умели сохранять подобающую смерти торжественную мрачность.

«Мин-атлан» можно было перевести как «царский род» или как «царство, окруженное водой» — и то, и другое казалось правильным. Помимо реки, город с трех сторон охватывали неглубокие каналы, по берегам которых полыхали алые крокусы, специально привезенные сюда из низких, болотистых местностей Ольмакко. Каналы не только снабжали город влагой, но и проводили границу между живыми и мертвыми — ведь духи, как известно, не могут пересечь текущий поток. На их дне были проложены плоские длинные ступени, чтоб ленивые желтые воды Кокенкоатля могли медленно стекать по глиняным желобам, образуя вечный круговорот.

Здесь, в терракотовых гробницах с круглыми крышами, похожими на шкатулки, вечным сном спали многочисленные отпрыски царских родов Атлан — тетки и племянницы, внуки и правнуки — те, кто по праву крови мог рассчитывать на все привилегии, кроме главной — трона. Коронованных особ здесь, конечно, не хоронили. Для них был предназначен особый город с целыми дворцами, садами и площадями, где устраивались красочные шествия в честь августейших покойников, танцы с цветами, игры в мяч…

Ульпак спешился возле одной из небольших усыпальниц в зарослях тонких фиолетово-белых ирисов. Проклятые атлан умели красиво обставлять свои жилища, корабли и гробы! Ягуар с новой силой почувствовал нахлынувшую на него неприязнь к белым собакам: их покойники «жили» лучше, чем люди его собственного народа. Тольтек отшвырнул ногой небольшой цветочный горшок, валявшийся у порога, и решительно вошел за невысокую ограду из обожженной глины. Она была расписана хороводом танцующих на волнах дельфинов.

Ульпак не обладал суеверием в отношении разоренных могил. Ему небольшая гробница казалась всего лишь домом, под крышей которого путнику в этих неспокойных местах безопаснее будет скрыться на ночь. Бэс тоже не имел ничего против вечернего убежища и спокойно следовал за новым хозяином, тычась мордой ему в плечо. Сквозь потрескавшиеся керамические плитки двора пробивалась трава. Конь занялся ею, не обращая внимание на пестрых длиннохвостых попугаев, перелетавших с забора на ветки акации и обратно.

Ягуар немного постоял, оглядываясь вокруг, и, не заметив ничего опасного, вошел под низкие своды склепа. Здесь было уютно. Атлан строили свои гробницы, в точности повторяя обычные жилища, с их утварью и обстановкой, только вещи покрывались толстым слоем погребальной синей краски. К удивлению тольтека, дом почти не пострадал от набега его воинов, только стулья кое-где были перевернуты, а драгоценные ткани сорваны со стен.

В северном углу на небольшом возвышении, посыпанном охрой, стоял тяжелый саркофаг. Царственное красное дерево, из которого он был вытесан, покрывало родные для Ульпака отроги Тулумских гор. Усталый ягуар усмехнулся, встретив в окружении враждебных непонятных предметов что-то знакомое. Он направился к саркофагу и, обнаружив, что тот пуст, без колебаний выбрал его для ночлега. С точки зрения дикого обитателя Тулумской возвышенности в таком поступке не было ничего кощунственного. Напротив, он оказывал честь духу-обитателю дома, прибегнув к его гостеприимству и предпочитая хозяйское ложе.

Как только голова Ульпака коснулась тростниковой циновки, которая покоилась на дне гроба, тольтек заснул ровным глубоким сном без сновидений. Лишь под утро его разбудило всхрапыванье Бэса, но, поняв, что ничего страшного не случилось, ягуар перевернулся на другой бок. В полудреме, скользя по грани между сном и явью, он вдруг увидел, что в дверях дома стоит какая-то тощая фигура.

Ульпак хотел вскочить, но тело его не повиновалось. Между тем фигура сделала несколько шагов вперед, и изумленный тольтек понял, что перед ним иссохшая грязная мумия, обмотанная лохмотьями погребальных пелен.

— Лежи, Ульпак, сын Капака. — прозвучал резкий скрипучий голос. — Лежи, ибо я рад, что ты предпочел мой дом всем остальным.

Тольтек снова хотел встать, но неведомая сила приковывала его к погребальному ложу.

— Я Сетофран, учитель всех царских детей при благородном и великом государе Мин-Экхене. Вряд ли ты слышал мое имя, его забыли в Атлан более 300 лет назад, а здесь, на землях диких племен не знали никогда… Твои воины ворвались в мой дом, ограбили его, а теперь ты спишь в моей постели, и я могу явиться тебе только во сне.

— Так значит это сон. — с облегчением прошептал ягуар.

— Наяву мертвые не ходят. — мумия усмехнулась, ее вид был скорее грустным, чем воинственным. — Я не могу нанести тебе вред, — продолжал Сетофрен, ибо чувствую в твоих жилах священную солнечную кровь царей атлан. Ее немного, но на есть! Я вижу, как ее сияющие искры пробегают по всему твоему телу, превращая недостойную тварь в человека.

Ульпак попытался ответить, но мумия жестом приказала ему молчать.

— Ты хочешь знать свое будущее? Тебе надо многое узнать… Я учил детей и вижу, что ты был бы не самым способным, зато самым упрямым из них. Если ты дашь мне слово, слово Ульпака, сына Капака, что завтра утром достанешь мое тело из ручья, куда его выбросили твои воины, чтоб я мог снова обрести покой в своем доме, я покажу тебе твое будущее.

— Слово Ульпака. — сдавленно прошептал ягуар.

Мумия удовлетворенно кивнула и отступила, как бы пропуская в комнату видение из другого мира. У тольтека возникло странное чувство: он словно раздвоился, одновременно продолжая лежать в деревянном гробу, и в то же время видя и ощущая себя в другом месте.

— Я подарю тебе три картины. — сказал Сетофрен. — Прочти их, как сможешь и помни: ты дал слово.

Ульпак увидел себя идущим по заброшенному городу в Тулумских горах. Его народ никогда не приближался к таким городам, они были древнее самой Атлан, даже белые собаки не знали сюда дороги. Кто их строил? Кто жил там и куда ушел? Этого не знал никто, кроме, может быть, духов Туудума, но их не принято спрашивать. Ибо ответ, который они могли дать, был бы невыносим для людей.

Этот город назывался Местом Змей, и теперь Ульпак понял, почему. Твари кишели у него под ногами. На каждом шагу он боялся наступить на сплетающийся, шипящий клубок. Перед ним был квадратный храм без крыши, построенный на вершине ступенчатой пирамиды. Тольтек видел свои босые ноги, осторожно ступающие среди скользких жирных тел. Зеленоватые каменные ступени были плотно обвиты корнями кустарников. Сквозь глубокие расщелины в плитах пробивались лианы.

Никто не препятствовал ягуару, но с каждым шагом он ощущал как воздух вокруг сгущается и точно выталкивает его. Дышать становилось все труднее. Ульпак чувствовал себя так, словно он нырнул, задержав дыхание, и никак не может вынырнуть. Наконец на подгибающихся ногах воин добрался до вершины пирамиды и через дверной проем увидел пустую внутренность храма. На квадратном базальтовом жертвеннике тускло поблескивал череп из хрусталя. Он казался совсем новым, точно печать времени, превратившая змеиный город в руины, не коснулась только его одного. От черепа исходила такая угроза, что руки тольтека невольно отдернулись.

Ульпак осторожно дотронулся пальцами до гладкой поверхности шара и тут же исчез из храма, из города, из видения…

Теперь он стоял на самом краю глубокой пропасти с совершенно круглыми краями. Ягуар хорошо знал эти места — старый жертвенный сенот в окрестностях Тулума, куда веками сбрасывались приношения богам. Когда прежние хозяева земли — те, что построили Место Змей, создали Туудум, прорыли в толще горы глубокие скважины — уходили отсюда в небо, земля дрожала и даже камень расступался перед ними. Именно тогда возникла Большая Дыра с идеально круглыми краями. Она была такой глубокой, что даже днем в ее недрах царил непроглядный мрак. Вода, плескавшаяся внизу, отражала кусочек ослепительно голубого неба. Оно казалось единственным осколком света в кромешной тьме и страхе сенота — единственной надеждой и ободрением для жертвы на верху.

Сейчас на краю пропасти был Ульпак. Он чувствовал, что его руки связаны, а голова кружится не от высоты. Просто перед церемонией он выпил священный напиток из листьев белены и теперь слушал только удары, отсчитывавших каждый его шаг. Ягуар был послушен этому ритму, как дитя матери. В ушах звенело, и, чтоб избавиться от этого звона, Ульпак готов был перешагнуть через край.

На голове у него был тяжелый золотой шлем, на предплечьях и запястьях рук — наборные золотые браслеты, шею сковывало спиралевидное ожерелье, от плеч до самого живота тело ягуара покрывал массивный золотой нагрудник. Эта груда металла должна была утянуть Ульпака на дно, даже если он не разобьется о воду, падая с такой высоты.

Звук барабанов в ушах стал совершенно нестерпим и, повинуясь его смертельному ритму, тольтек шагнул вниз…

Он видел, как гладкие стены сенота стремительно понеслись вверх, а потом страшный удар сломал его тело. Последнее, что успел заметить Ульпак, были громадные белые пузыри, уходившие вверх по мере того, как он погружался на глубину…

Чернота разомкнулась перед ним, и ягуар осознал, что идет по громадному залу. Вокруг него стояла ледяная мгла, пронизанная осколками звезд. Не было ни страха, ни боли, он сознавал себя сильным и могущественным. Но там впереди на каменном троне сидел тот, кто был сильнее и могущественнее его во сто крат — огромный Белый Ягуар. «Я умер, — думал Ульпак, — и теперь предстал перед божественным предком». Но странное дело — Ягуар был одновременно и его солнечным братом. Правая рука Ульпака, перехваченная красной шерстяной повязкой — символом царской власти — покоилась на плече Шкик, которую он и вел к трону, а Акхан, ласково улыбаясь, протягивал им маленького белого младенца с головой Ягуара. Больше тольтек ничего не видел.

Он открыл глаза и с силой потер их. В комнате никого не было. Странные сны растаяли, оставив тревожный осадок. Солнце било сквозь открытую дверь. Стоял полдень. Бэс давно и недовольно всхрапывал, не понимая, почему хозяин не позаботился его накормить.

— Сам виноват. — бросил ягуар, выходя во двор. — Ульпак тебя стреножил или привязал? Искал бы себе траву, ел листья.

Конь фыркнул и направился к ручью, чтоб напиться. Воин последовал за ним. Спустившись к воде сквозь заросли осоки, он осторожно обследовал берег и вскоре наткнулся на остов человека, обмотанный истлевшими обрывками дорогих тканей.

— Слово ягуара. Ульпак сказал. — бормотал он, извлекая мумию Сетофрена из воды. С головой пришлось повозиться, она застряла под корягой на дне. Из ее пустой глазницы выскользнула целая стайка пестрых рыбок.

Собрав все, что удалось найти, тольтек аккуратно собрал останки хозяина гробницы в свой плащ и отнес домой. Здесь он с почетом возложил скелет и голову атлана в деревянный гроб и, пожелав достойному Сетофрену спокойного отдыха от земной суеты, покинул гостеприимный Минатлан.

Посланные Ульпаку видения были отрывочны и неясны. Воин не мог истолковать ни одного из них, поэтому не стал даже задумываться над загадками атланского мудреца. В подобных вопросах он привык полагаться на малышку Шкик — вот кто видит сквозь время! С самого же Ульпака вполне достаточно уверенности, что в конце концов царские повязки лягут на его лоб и предплечье, хотя, конечно, ни путешествие в Дом Змей, ни прыжок в сенот не могли его обрадовать.




3


Дорога из Минатлана вела вдоль реки, которая сначала спокойно струилась по слегка всхолмленной местности, а потом врезалась в горные отроги. Низкие, колючие кусты терновника покрывали все мало-мальски затененные впадины, где можно было найти укрытие от солнца и высосать хоть каплю влаги из черствой земли.

Спешившись на крутом подъеме, Ульпак повел Бэса в гору. После восхождения он уселся среди клочьев желтой сухой травы, решив дать отдых себе и лошади. Вот уже вторые сутки путник ничего не ел, но это не беспокоило тольтека. Люди его народа были равнодушны к голоду и жажде, мальчиков с детства учили переносить любые лишения, и обряд посвящения в мужчины включал множество таких испытаний, по сравнению с которыми отсутствие еды казалось лишь легким неудобством.

Местность, над которой сидел сейчас Ульпак, на языке ягуаров называлась Низкие Холмы. Она тянулась вдоль реки и плавно переходила в высокие предгорья Тулума, где воин собирался найти Шкик.

Бедная блаженная девочка жила, как дикая птичка, тем, что по великой щедрости посылали ей духи-прародители. Одержимая царевна говорила брату, что люди народа Ягуаров, не смотря на запрет дяди, тайком разыскивали ее в горах, прося кто предсказаний, кто лечения от недугов и принося нехитрые подарки: сушеное мясо, кукурузу, яйца…

Еще пол дня, и он на месте. Жаль, Ульпак хотел бы вернуться из долины не с пустыми руками. Ему мечталось надеть на худенькую грязную шею Шкик золотые ожерелья белых собак, захваченные в их призрачных городах-могилах, украсить ее чело подвесками из голубого и белого нефрита, а руки от запястий до самых плеч бесчисленными легкими браслетами. Ему хотелось внести ее на руках в высокий Дом Старцев, где совет из 30 наиболее почтенных сановников признает права и власть верховной жрицы. Хотелось усадить на пестрые богатые циновки и презрительным щелчком пальцев, как и подобает властителю, пригласить стайку младших жриц убирать перьями священного Кецаля свою новую госпожу…

Но Ульпак ехал один. Без подарков, без войска и без добычи. Сейчас он больше нуждался в совете и помощи сестры, чем она в нем. Ягуар не заботился о том, как найдет девушку. Между ними существовала необъяснимая связь, которая позволяла брату всегда отыскивать Шкик без особых хлопот. Он правил конем, полагаясь на собственное желание свернуть в ту или другую сторону.

Так было и на этот раз. Девушка сидела прямо на земле и кормила воробьев которые пищали и копошились у ее ног. Услышав стук приближающихся копыт, она вскочила и приложила руку козырьком ко лбу. Ульпак выехал из-за гряды серых камней, направив Бэса прямо к ней.

— Ой! — блаженная отскочила. — Какое чудовище!

— Это лошадь, глупая невежа. — тольтек соскочил на землю и сгреб сестру в охапку.

— Боги дали человеку две ноги, чтоб он сам ходил по дороге! — Шкик опасливо косилась на всхрапывающего жеребца.

— А лошади — четыре, чтоб она могла носить людей вдвое быстрее. — ягуар прижался лбом к пахнущему солнцем лбу сестры.

— Какая Шкик грязная! — воин взъерошил пальцами и без того лохматые волосы девушки. — Даже бедный Ульпак не так воняет!

— Если б бедный Ульпак пожил здесь среди змей и голубиного помета, он вонял бы еще больше. — обиделась царевна. Теперь она смотрела на него, чуть запрокинув голову назад, и в ее черных раскосых глазах появилось странное выражение, по обветренным губам поплыла мечтательная улыбка, точно Шкик, оставаясь в мощных объятьях брата, ушла куда-то далеко-далеко.

— Ульпак видел его. — тихо сказала она. — И был рядом с ним. — ее руки дрогнули. — Жаль, что старый Ульпак уже не вернется, Шкик его очень любила, — девушка опустила голову, — но Шкик обещает любить нового еще сильнее.

— Новый, старый… — рассмеялся ягуар. — Не понимаю. — он помедлил. — Да, Ульпак видел его и даже…

— И даже получил капли его священной крови. — серьезно закончила блаженная. — Вы стали братьями. — она кивнула каким-то свои мыслям. — Сын Солнца вошел в род Ягуара и это хорошо. Это позволит Шкик любить его также, как Шкик любит Ульпака.

— Хватит болтать. — рассердился тольтек. — Ульпак голоден. — он подхватил сестру и, несмотря на ее сопротивление, усадил впереди себя на лошадь.

Ягуар пустил Бэса почти шагом и вскоре за новой грядой камней открылась небольшая пещерка, вход в которую густо зарос колючими кустами.

— Как тут можно жить? — Ульпак не требовал от сестры ответа, просто не понимал и злился. — Тут нельзя пролезть.

Острые колючки во многих местах оцарапали его загорелую кожу, на ней выступили темные капельки крови.

— Ульпак слишком большой и неуклюжий. — хрупкая девушка легко проскользнула внутрь.

Тесное обиталище Шкик не имело даже крыши. Дожди в этих местах были редкостью, поэтому полоумная царевна ничуть не страдала от того, что небо над ее головой затенялось лишь кривыми ветками терновника.

В углу лежала куча сухой свалявшейся травы, покрытая шкурой ламы — такой грязной, что невозможно было сказать, какого цвета было животное — белого или серого. Крошки еды были специально разбросаны на земле для птиц, и сизые скальные голуби по хозяйски расхаживали всюду, ни на секунду не переставая гулить. Ульпак знал, как трепетно его сестра относится к тварям небесным, но все же не мог не поморщиться.

— Как тут можно жить? — повторил он.

Девушка пожала плечами.

— Царственный братец предлагает бедной Шкик что-то получше? Может, получив солнечную кровь, Ульпак узнал, наконец, как стать владыкой?

— Не сейчас. — ягуар уселся в углу и пододвинул к себе горшок сухих кукурузных зерен. — Ульпак проголодался. Вода есть?

— Есть улитки. — отозвалась сестра. — Их здесь много. Шкик разведет огонь и пожарит на углях.

Воин не стал спорить, нежное теплое мясо вдохновляло его больше, чем жесткая, как камень, прошлогодняя кукуруза, от которой в желудке чувствовались тяжесть и резь.

Когда он наелся и вытянулся на земле, блаженно закинув руки за голову, Шкик подобралась совсем близко и, склонив голову на бок, заглянула ему в лицо.

— Ульпак что-то хочет рассказать?

Ягуар кивнул.

— Но ему лень говорить?

Тольтек лишь замурлыкал от удовольствия. Шкик всегда понимала его.

Грязные худые ладони царевны легли брату на лоб.

— Закрой глаза, — попросила она, — и вспоминай все, что было.

Ульпак поморщился, далеко не обо всем, что с ним происходило в последние месяцы, он хотел поведать сестре. Но его сознание уже гасло, словно купаясь в мягких волнах нежности, исходивших от Шкик. «Малышка все сделает правильно», — это была последняя мысль, которая пришла ягуару в голову, прежде чем он погрузился в блаженную полудрему.

Шкик была очень осторожна, она старалась не вглядываться в те обрывки картин, которые, всплывая в сонной памяти брата, причиняли ему боль. Но через час, сидя в углу напротив глубоко спавшего Ульпака, одержимая царевна знала о нем достаточно, чтоб то грустно покачивать головой и вздыхать, то улыбаться. Она и раньше понимала, насколько другим человеком становится ее брат, когда покидает свою бедную Шкик в этих горах и возвращается в мир, где люди так поразительно жестоки друг с другом. Сейчас по ее губам бродила горделивая, не свойственная замарашке улыбка. На земляном полу лежал величайший из вождей рода Ягуаров — кровный брат Сына Солнца, тот, кому суждено объединить под своей властью все тольтекские роды и принять из рук божественного побратима новые, более светлые законы, по которым люди станут жить века и тысячелетия…

Девушка шевельнулась, и от легкого шороха ее босых ног Ульпак мгновенно проснулся. Он не мог расслабиться даже здесь, где ему, казалось, ничто не угрожало.

— Шкик видела? — спросил ягуар, испытующе глядя на сестру, но сам первый не выдержал и опустил глаза.

Царевна кивнула.

— Все?

Снова кивок.

Ягуар замолчал, не зная, как восприняла сестра те страшные картины битв, грабежей и насилий, которые теснились в его голове.

— А его? Видела его?

— Трудно было смотреть глазами Ульпака. — тихо сказала она. — Шкик женщина, а Ульпак мужчина. — сестра помедлила. — Сначала Шкик чуть не задохнулась от ненависти. До сих пот болит голова. — царевна прижала пальцы к вискам. Ненависть мешала Ульпаку видеть Сына Солнца таким, каким его создали бессмертные боги. А потом Ульпак не верил… Ни одному слову. Хотя Сын Солнца и пощадил его. Ульпаку все время казалось, что его обманывают и держат для какой-то цели. Из-за этого Шкик не могла избавиться от чувства угрозы.

— Но потом-то Шкик должна была понять, что Ульпак смотрит на него иначе! — разозлился воин. — Довольно уже и того, что белый атлан получил посвящение рода Ягуаров.

— Ульпак глуп. — сухо отрезала девушка. — Что ему наша кровь? Сколько Сын Солнца будет Ягуаром? Минуту в вечности. Новый шаг к великому и тайному, о чем людям даже не стоит задумываться. — она замерла, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. — А вот Ульпак действительно получил много. Так много, что жизнь — наименьший дар из тех, которые сделал Сын Солнца. Ульпак станет царем. — сестра выдержала торжественную паузу. — И Шкик теперь знает, как ему помочь.

— Как? — ягуар напрягся.

— Хрустальный череп. — тихо сказала блаженная. Все думают, что он навсегда утрачен. Даже легенды о нем забыли так давно, что ни Тулума, ни Ар Мор, ни Атлан еще не было на земле. Но в Туудуме помнят… Поэтому знает и Шкик. Сюда иногда долетают обрывки мыслей и снов тех, кого называют «духами Туудума». Шкик не может выразить, кто они. Но от них исходят образы…

Она снова закрыла глаза и откинулась к стене. Ульпак присел рядом и подложил под спину сестре свернутую шкуру ламы. Девушка благодарно кивнула.

— Образы очень смутные и порождены они не людьми, но среди них я видела хрустальный череп. В нем заключена сила. Поэтому древние и поместили такой предмет на «своей земле». Шкик раньше не знала, где. Теперь знает — это Дом Змей. Ульпак должен его оттуда взять.

Ягуар свистнул.

— Ульпак, конечно, видел, как идет, наступая на гадов, но сон есть сон. — он махнул рукой в воздухе. — Наяву пусть Шкик режет брата, но Ульпак туда не пойдет.

— Пойдет. — спокойно возразила девушка. — Пойдет, если поймет, что при помощи этой штуки Шкик сможет помочь ему повязать голову царской повязкой.

— Да, но Шкик даже не знает, что там за сила! — возразил тольтек. — Раз о ней помнят в Туудуме. — Ведь Шкик не знает, как ее вызвать и как ею управлять!

Сестра кивнула.

— Не знает, но узнает, как только череп окажется здесь, и можно будет заглянуть в его глубину. — Ульпак забывает, кто такая Шкик. — она вскинула голову. — И кто он сам.

Ее брат сидел, скрестив ноги и горестно опустив голову.

— Ульпак не может. — тихо простонал он, — Ульпак не знает, что с ним. Ему то хочется разорвать дядю на куски и скормить собакам, то становится страшно.

— Ульпака слишком долго держали на привязи, — сказала девушка, — как обезьяну в саду. Если б его, как Шкик, выгнали в горы умирать…

— Не правда! — взорвался ягуар. — Ульпак уже десять лет не откладывает походного копья. Ульпака никто не может держать, как обезьяну! Ульпак… — он задохнулся от негодования.

Девушка скользнула к нему и обвила его шею руками.

— Не надо. — тихо сказала она брату в самое ухо. — Шкик знает, что Ульпак доблестный воин. Завтра он пойдет туда, куда указали боги. А сейчас пусть не думает об этом.

«Шкик права», — усмехнулся ягуар и крепко прижал хрупкое тело сестры к себе.




4


Утро в горах, легкое, как облачко на вершине, растаяло серым туманом, оставив на камнях жалкого обиталища Шкик крупные капли росы. Ульпак проснулся от холода. Его зубы выбивали крупную дробь. Царевна спала, свернувшись в клубок и спрятав ноги под шкуру. Ягуар накрыл ее плечи тяжелой рукой, и она съежилась под его защитой, как маленький птенец кецаля с мокрым от росы оперением.

Тольтек встал, осторожно сняв с себя крошечные ладони сестры. Девушка не проснулась, просто неуютно заворочалась, зарываясь в солому. Перешагнув через ее скрюченное тело, Ульпак направился к выходу. Он знал, куда ехать.

Недовольный холодной погодой Бэс стоял на улице, обрывая пыльные листья с деревьев. Хотя ягуар не привязывал его, конь не убегал. Его удерживал не страх, а то чувство власти, исходившее от нового хозяина. Жеребец раз и навсегда признал его.

Ульпак легко вскочил на спину Бэса и, ударив босыми пятками в бока, пустил его вдоль гряды невысоких серых камней, уходивших на северо-запад. Через два — три дня он рассчитывал оказаться в окрестностях Дома Змей, который находился в одной из теснин между Тулумскими горами.

Примерно за сутки пути до проклятого места начиналась запретная земля, на которую не вступали люди его народа. Ягуар миновал невидимую границу следующим утром. Он не заметил никаких знаков, отмечавших черту, но суеверный холодок возник у него в груди, когда местность начала понижаться. На смену сухих высокогорий пришли клочки зеленого леса, которые в конце концов слились в сплошной ковер, покрывавший склоны.

Среди моря цветущих и благоухающих деревьев не было ни дорог, ни даже едва приметных тропинок. В окрестностях никто не жил. Чем гуще становился лес, тем труднее было ехать верхом. Но ягуар не бросил бы здесь лошадь, если б Бэс сам не остановился как вкопанный. Его не удалось сдвинуть с места.

— Тупая скотина! — рассердился Ульпак. — Тут опасно!

Но конь не внял предостережениям, он отказывался шевелить ногами и мотал головой. Тольтек с досадой хлопнул Бэса по крупу, так что лошадь аж присела на задние ноги.

— Гуляй! — рявкнул он, — Но если Бэса сожрут оцелоты, Ульпак не будет сожалеть даже о его шкуре!

С этими словами он бросил поводья и, повернувшись к жеребцу спиной, зашагал вглубь леса.

Время от времени ему приходилось раздвигать толстые лианы и даже прорубать себе дорогу сквозь тесно переплетающиеся ветки. Через пару часов его глазам представилась низкая зеленая долина, влажная почва которой питалась речкой с болотистыми берегами. На языке племени цельталь, обитавшем возле ее устья более чем в неделе пути от древнего города, она называлась Гхо-Гхан — Змеиная вода. Ее мутные воды буквально кишели мелкими черными гадами и за много полетов стрелы отсюда выносили целые клубки змей. Жители никогда не касались их, не отгоняли от берега палками, не входили в орошавшую их делянки реку.

Ульпак глотнул сырой теплый воздух. Влага затрудняла дыхание, воин чувствовал быстро накапливавшуюся в мышцах усталость. Ему стало казаться, что, возможно, он и не доберется до города — просто задохнется дорогой, рухнет на разъезженную землю и не сможет встать.

Наконец, плотно переплетенные ветки кустов раздвинулись перед ним, и глазам ягуара открылись развалины города. Серые серовато-желтые руины на фоне покрытых зеленью горных отрогов. Пестрые попугаи сидели на шатких каменных стенах, их навязчивое щелканье тонула в общем шелесте листвы и шлепанье крупных капель, падавших с вспотевших веток.

Что-то тяжелое и холодное легло на ногу Ульпака и медленно заскользило по ней. Ягуар опустил глаза и увидел черную толстую гадюку, лениво переползавшую через его ногу, так как, если бы это была коряга или палка, валявшаяся у нее на пути. Ульпак сделал еще несколько шагов, он был равнодушен к неприятным прогулкам по лесу, хотя сухие жаркие плоскогорья и казались ему привычнее.

Змеи кишели у Ульпака под ногами, но почему-то не трогали его. Напротив, они расползались в разные стороны от одного звука шагов. Что их пугало? Ягуар не мог понять, потому что раньше, когда он натыкался на змей, те вовсе не демонстрировали почтительного стремления уступить ему дорогу.

Острый шип царапнул тольтека по предплечью, глубоко распоров кожу, из раны закапала кровь. Воин остановился, чтоб сорвать какой-нибудь лист и закрыть порез — в этих влажных местах даже небольшая ранка могла легко загноиться. Он раздраженно стряхнул кровь на землю, несколько капель с мягким шлепаньем ударились о белые камни дорожки, и змеи, скользившие вокруг, резко прянули в стороны. Через секунду земля на расстоянии двух локтей была свободна от гадов. Они расползлись на приличное расстояние и оттуда гневно шипели. Ульпак с удивлением смотрел на крошечные красные лужицы. Змеи боятся его крови? Шкик права, Сын Солнца сделал ему поистине бесценный подарок!

Дальше он знал, что делать. Ульпак убрал листок с ранки и, стрязивая кровь, быстро пошел вперед. Змеи, как от кипятка, расползались в разные стороны, пропуская человека к развалинам белой усеченной пирамиды. Она показалась ему не особенно большой, почти игрушечной в сравнении с теми громадинами, которые воин видел в Шибальбе.

Лестница из мягкого горного туфа осыпалась и пошла трещинами, на боковых парапетах красовались головы змей с оскаленными пастями — такое однообразие уже начинало надоедать Ульпаку. Страха он не испытывал, но воздух вокруг, как и в его сне, становился все плотнее. Каждый шаг давался ягуару с трудом. Ульпак чувствовал, что слабеет, он был уже на середине лестницы, когда его голова начала сильно кружиться, не столько от высоты, сколько от потери крови. Ягуар сделал над собой усилие и двинулся дальше.

Вскоре он преодолел последние ступеньки и застыл на пороге маленького квадратного храма, совершенно лишенного украшений. В этой простенькой постройке не было ничего настораживающего, кроме выталкивавшего воздуха. Ягуар наклонил голову и резко шагнул вперед. Его обдала мгновенная боль, словно он протиснулся сквозь стену, живьем обдирая с себя кожу.

Внутри храма было светло и пыльно. Квадратные большие двери находились в каждой из четырех стен, пропуская внутрь много солнца. Глаза Ульпака сразу упали на жертвенник и уперлись в хрустальный предмет. Воина поразило то, что череп вовсе не был покрыт пылью. Полированная поверхность шара точно отталкивала ее, отталкивала любое воздействие.

Тольтек протянул руку и дотронулся ладонью до холодной глади хрусталя. В тот же миг ему показалось, что его пальцы словно погружаются в черный мрак, исходивший из глубины черепа. Ягуар почувствовал, как душу охватывает ледяной ужас… Под его ладонями разверзалась бездна, глубины которой не знал ни один смертный. Там, в кромешной, неземной тьме вспыхивали и гасли искры, точно звезды на ночном небе.

Боль, обжегшая в первый момент пальцы Ульпака, прошла. Ягуар стоял в полном оцепенении, погрузив руку в бездну, пылающую ледяным огнем. Тольтеку показалось, что странный предмет затягивает его внутрь. Он, как зачарованный, не отрываясь смотрел на шар, и его взору открывались страшные в своей удаленности от человека картины. Как он мог думать о своей силе? О даре Шкик? Что были его род или весь народ тольтеков перед этой мощью, бесконечностью, холодом? Как вообще люди осмеливались вести свою лишенную смысла жизнь, когда там, высоко-высоко двигались те, кому вечным законом дано право быть хозяевами всего?

Они были страшны и отвратительны, одновременно вызывая ужас и выворачивавшую душу гадливость. Само их существование казалось невозможным для человеческого ума. Ульпак отшатнулся от черепа, сжав голову руками. Знание, которое с этой минуты поселилось в нем, тяготило молодого воина нестерпимой внутренней болью. Одна из этих тварей — худшая и невыносимейшая — оторвалась от своих собратьев и Бог весть как оказалась здесь на земле. Она пребывала погребенной где-то далеко во льдах. Так далеко, что Ульпак даже не знал, где это. Но там зверь был накрепко замурован и покоился в странном полусне, лишь изредка ворочая уродливым подобием плавников. Его разум дремал и одновременно жил, видел, знал и мог в любую минуту восстать. Эта минута стала бы худшей в жизни людей. Всех — и белых атланских собак, и свободных от их унизительной власти тольтеков, и тех свирепых воинов, которые обитали далеко на севере за туманными горами.

Плен чудовища на глухой, забытой Богом земле, вдали от великих битв, беспокоил остальных тварей. Они плотно сплетались в тугой клубок и враждебно копошились вокруг хрупкого, как яичная скорлупа, мира, желая раздавить его липкими щупальцами звездной тьмы и освободить того, кто внутри. Камень был связующим звеном между ними, непостижимым образом соединяя небесных гадин с той, что покоилась во льдах. И здесь — в Доме Змей, в горах Тулума, на цветущих мертвых землях Ар Мор — везде ходили и ползали их слуги, маленькие и большие, разумные и бессмысленные, извлекавшие из недр земли нечто важное, без чего приход остальных тварей на помощь своему страшному собрату был невозможен.

Угроза казалась настолько острой, что Ульпак ощутил ее почти физически, его спина стала мокрой от холодного пота, и липкий ручеек потек между лопатками. Неприятное чувство вернуло тольтека к реальности. Сколько он простоял над черепом? Наверное, очень долго, потому что за грубыми квадратными провалами дверей уже сгущались сумерки.

Слабый ветерок пошевеливал волосы на голове Ульпака, но и это ощущение было ему противно, словно кто-то касался его головы и лица мягкими неуловимыми плавниками. Воин снял плащ, разложил его на полу и, с усилием сняв череп с алтаря, завернул его в пеструю ткань.

Кто его мог увидеть? Камни? Или ползавшие среди них змеи? Ягуар не знал, но ему все время казалось, что за ним наблюдают — настороженно и недобро. Он медленно сошел вниз с пирамиды, часто оскальзываясь на собственной крови, испачкавшей ступеньки главной лестницы.

Когда тольктек достиг ее основания, вокруг царил уже глубокий мрак, и он только по слабому шуршанию сознавал, что змеи никуда не ушли из развалин своего города. Но не они встревожили Ульпака. Прекрасно видевший в темноте ягуар разобрал среди густой громады зелени, обступившей пирамиду, несколько фигур. Они стояли неподвижно, словно ожидая кого-то, и это сильно не понравилось тольтеку. Воин сознавал, что самого его прекрасно видно на фоне более светлой лестницы. Последние несколько шагов он проделал быстрее и, оказавшись на земле, попытался отступить от пирамиды в тень.

Ульпак сумел скользнуть среди колючих веток акации почти бесшумно, но стремительно метнувшиеся из под ног змеи выдали его с головой. Неизвестные люди приближались, и ягуар увидел, как в слабом свете луны блеснула бронза их мечей. Тольтек отступил на шаг, разжал руки, опуская плащ с драгоценной ношей на землю, быстро извлек из-за спины широкий длинный кинжал и увесистую обсидиановую палицу. Когда-то он очень надеялся на это оружие, оно казалось ему лучшим из всего существующего, но после пребывания в плену ягуар предпочитал клинки белых собак.

Неизвестные — их было трое — выступили из темноты и плитки дорожки перед пирамидой, и наиболее высокий из них шагнул вперед. Сердце тольтека подскочило в груди и облегченно опустилось на свое место. Ему показалось, что он узнал рослую крепкую фигуру акалеля. Ульпак опустил палицу и без страха двинулся к нежданным гостям Змеиного города. Не доходя нескольких шагов, он поднял ладонь кверху.

— Да пошлют боги долгих дней Сыну Солнца и его свите. — губы Ульпака помимо его воли сложились в улыбку.

В ответ на его приветствие не последовало ни звука. Люди быстро переглянулись между собой, и первый, стоявший возле акалеля, обратился к нему на странном наречье. Это не был атль, Ульпак не понял ни слова.

Принц вскинул руку и повелительно показал на сверток, лежавший у ног тольтека. Он повторил слова на диком языке, который ягуар слышал впервые, но жест и угрожающий тон, каким они были произнесены, не оставлял у воина сомнений.

— Чего хочет акалель? — удивленно произнес он, отступая и машинально отодвигая ногой драгоценный сверток с черепом.

В воздухе свистнул меч, и Ульпак почувствовал острую боль в правой руке.

— Собака! — взревел он. — Белая собака!

Следующий удар противника пришелся уже на резко вскинутый вперед кинжал. Ульпак с силой оттолкнул меч от себя и занял оборону. Трое — это было многовато, особенно для измученного дневным походом и потерей крови человека. Но тольтек не собирался отступать, он был так потрясен и оскорблен поведением акалелея, что готов был здесь же прирезать вероломного побратима.

— Так Сыну Солнца нужен был этот проклятый череп? — взревел ягуар, отбивая новые удары. — Из-за него акалель не убил Ульпака! Не надо было верить… глупая Шкик!

Противники тоже что-то хрипели, но все на том же странном наречии. Теперь они стояли совсем близко, и тольтек хорошо видел врага, он мог бы поклясться, что перед ним Акхан, только… как-то странно одетый и вооруженный. Атлан никогда не носили таких тяжелых кованных сандалий и высоких поножей, их тела не покрывались кожаными куртками с бронзовыми бляхами, а руки всегда были голыми. Зачем надевать на руки чужую шкуру, если есть своя?

Спутники принца стояли в стороне, наблюдая за поединком. Они в любую минуту готовы были прийти на помощь своему господину и, казалось, пока воздерживались лишь из почтения к его праву первому убить жертву. Ульпак размахнулся и широким рубящим ударом полоснул врага по правому плечу. Только кожаные доспехи спасли акалеля, если это был он, от потери руки. Но рана должна была оказаться глубокой, потому что противник взвыл и отскочил назад, бросив меч и схватившись левой рукой за плечо. Такое поведение еще больше поразило Ульпака, он никак не ожидал его от Принца-Победителя. Ягуар мог бы поверить в вероломство, но не в трусость своего побратима.

Враг махнул ладонью своим спутникам и что-то гортанно крикнул. Они вытащили из ножен свои мечи и направились к тольтеку, но, вошедший в ярость воин был неуязвим для двух явно вяловатых рубак. Один из них получил палицей по колену, раздался характерный хруст кости, и противник откатился по дорожке, больше не выказывая желания вступать в схватку. Другой начал сам пятиться и, наконец, побежал сам вслед за своим господином.

Через минуту из-за кустов раздалось тревожное ржание и храм. Все трое были на лошадях, а главный враг держал в поводу четвертого жеребца, в котором Ульпак с горьким сожалением узнал Бэса.

Он потерял коня, но сохранил череп и собственную жизнь. Было ли этого мало? Нет, но худшая утрата легла тенью на его душу. Неужели перед ним минуту назад с перекошенным ненавистью лицом стоял акалель?

Единственный раз в жизни Ульпак поверил другому человеку. Поверил врагу, восхищался им, почти боготворил, а он оказался предателем!

Горесть была нестерпимой. Ягуар сел на белые растрескавшиеся плитки дорожки и, как ребенок заплакал.




5


Конечно, Шкик ничему не поверила.

— Это не он, — пожала плечами царевна. — Это другой, второй…

— Какой второй? — буркнул брат, тяжело скидывая с плеч свой свернутый мешком плащ. Скрытый в нем хрустальный череп, который ягуар уже ненавидел, опустился на землю с громким стуком.

— Осторожно! — всплеснула руками девушка. — Ульпак его расколет! — она присела на корточки и кончиками пальцев принялась разворачивать перепачканную ткань. — А где же твое чудовище? — спросила сестра без всякого интереса.

— Тот второй увел Бэса. — с трудом выдохнул Ульпак, он и сам не предполагал, что так сильно привык к этой четырехногой бестии.

Чумазая царевна потребовала, чтоб брат оставил ей череп и немедленно отправлялся домой в Тулум, к дяде.

— Шкик сошла с ума? — переспросил воин и с остервенением поскреб в затылке, все-таки он чувствовал себя нестерпимо грязным! — Бедный Ульпак достал для Шкик волшебный череп, и теперь Шкик избавиться от Ульпака? Чтоб владеть колдовством одной?

Девушка зашлась тоненьким хохотом.

— Ульпак такой дурак, когда путается думать! — бросила она. — Шкик и так владеет колдовством одна. С черепом или без него — все равно. Просто череп сделает маленькую сумасшедшую колдунью великой жрицей! — ее глаза расширились — В Туудуме Ульпака ждет красная царская повязка.

— Ха-ха. — мрачно сообщил тольтек, но спорить с сестрой дальше не стал, потому что это было бесполезно. А вдруг она действительно знает, как при помощи проклятого черепа извести дядю? Ведь все ее вещие сны до сих пор сбывались…

Больше не вступая в перебранку со Шкик, воин наспех перекусил остатками кукурузных лепешек, которые царевне недавно принесли соплеменники, просившие помощи для роженицы.

— Ульпак уходит. — коротко сказал он, потрепав сестру по щеке.

— Вот еще! — хмыкнула она. — Шкик не расстанется с Ульпаком ни на день, ни на час. Она сразу сядет за хрустальный череп и будет видеть каждый шаг своего брата. Будет знать каждую его мысль! Шкик поможет, пусть Ульпак не боится!

«Вот ведь беда у девки с головой!» — подумал ягуар. Сейчас он испытывал к сестре безнадежную жалость и в то же время твердо верил в правдивость ее пророчеств. Ульпак вскинул на плечо свой свернутый шерстяной плащ и зашагал проч.

Дорога до Тулума заняла целый день. И все же родной поселок был теперь очень близко. К полудню жара сделалась нестерпимой, и Ульпак присел в тени большого красноватого валуна перекусить и выпить застоявшейся воды из тыквенной фляжки. Морщась ягуар сделал несколько глотков, когда услышал знакомый дробный звук, гулко сотрясавший сухую землю. «Ну и солнце! — подумал воин. — Где, интересно стучит? В висках или в затылке?» Он с сожалением плеснул воду на руку и растер голову, но звук не исчез. Более того, он превратился в топот и с каждой минутой становился все яснее.

Ягуар выглянул из-за камня и обомлел — по пыльной дороге несся Бэс с обрывком веревки на узде. Клочья белой пены валили у него с морды на землю.

— Стой! Стой! Скотина, лишенная смысла! — заорал Ульпак, выскакивая на тропу и пытаясь остановить лошадь. — Сдохнешь!

Конь остановился как вкопанный, тяжело дыша. Прижавшись к его боку, тольтек слушал удары огромного сердца животного, которое готово было разорваться.

— Хороший мальчик. — грубая рука ягуара заскользила по шее скакуна. — Глупый, но верный. Как же Бэс нашел Ульпака? Ульпак любит тупую скотину с четырьмя ногами.

Было ясно, что конь сорвался с привязи и прискакал сюда. Но как он отыскал дорогу? Ведь Дом Змей находился довольно далеко. Неужели лошадь обладала собачьим чутьем, различая запах хозяина? Этого Ульпак не знал и знать не хотел, он крепко обнял черную шею Бэса и потерся об нее щекой. Никогда в жизни у него не было вещи, которую он ценил бы так же как это нескладное страшилище.

Отерев потные бока коня собственным плащом, Ульпак дал Бэсу отдых и лишь по вечерней прохладе двинулся дальше. Верхом путь казался ему втрое короче. Сердце ягуара сжалось, когда с высокого взгорья он увидел израненную множеством ущелий горную долину, над которой возвышалось не слишком просторное плато, чем-то напоминавшее по форме лодку и опоясанную со всех сторон земляными валами с врытым на вершине забором из базальтовых блоков.

Тулум или Дом Ягуара по праву мог считаться самым укрепленным родовым гнездом тольтеков. Среди буйной растительности он напоминал накренившийся корабль, вздымающийся на озерных волнах. Воин хорошо видел множество хижин, крытых тростником, каменный дворец своего дяди — длинный одноэтажный дом, лишенный окон, но изобилующих дверьми. Дальше располагались ряды алтарей и круглые каменные головы владык-прародителей, уже давно ушедших к Великому Ягуару и потому принявших сходство с ним в своих посмертных масках.

В предвечернем, гаснущем свете дня тоскливо было смотреть на сотни сизых дымков, тянувшихся к небу из очагов возле хижин, и улавливать на расстоянии сытный запах плотного белого мяса игуаны. Ульпаку смертельно захотелось есть. Будь на его месте другой, он немедленно поспешил бы в город.

Но тольтек предусмотрительно заночевал в лесу, взобравшись на верхние ветки драконова дерева и крепко привязав себя плащом к стволу. Лишь путник, приходивший с рассветом, считался у его соплеменников благим. Ночной же гость, по поверью, приносил с собой на плаще все ужасы темного времени суток. Ягуары не одно поколение захлопывали ворота перед носом приближавшегося к ним по дороге вечернего странника.

Бэса пришлось привязать внизу, и воин просыпался от каждого шороха, боясь, как бы на его вновь обретенное сокровище не напал хищник.

Едва утро слабым розовым светом разлилось по верхушкам деревьев, и неугомонные попугаи начали свой стрекучий базар, Ульпак соскользнул вниз и зашагал к дому, полный самых мрачных предчувствий.

Действительно, что доброго мог сказать ему Топильцин? Особенно теперь, когда племянник потерял все свое войско? Какое-то время ягуар рассуждал, не стоит ли проникнуть в город незаметно, поднявшись вверх одной из потаенных тропок, которых он знал так много. Но его словно кто-то одернул: «Разве Ульпак вор или преступник?» Воин почти услышал голос сестры. Наверное, Шкик была права, когда говорила, что стеклянный череп позволит ей наблюдать за братом.

Из распахнутых ворот поселка только еще начали выгонять лам, и пастухи встретили Ульпака, как вернувшегося с того света. Некоторые упали лицом в землю, другие попрятались за кустами.

— Ульпак жив. — только и бросил им опальный царевич, перешагнув канаву для стока дождевой воды, которая преграждала ему путь за ворота. Над их верхней балкой торчали почерневшие и высохшие черепа врагов, насаженные на короткие пики. Многие из них Ульпак помнил с детства — это была еще добыча его отца. Оскаленные, обтянутые кощей головы должны были отпугивать от Тулума злых духов, но сила этих оберегов иссякала по мере того, как в них высыхали кровь и мозги. Судя по тому, что все трофеи почти рассыпались в труху, царь Топильцин не украсил род Ягуара новыми подвигами.

Стоило вину пересечь заветную черту и вступить в поселок, как со всех сторон начал сбегаться народ, возбужденно крича и тыча пальцами в грязного путника. Конечно, он был почти без оружия и подобающего случаю торжественного пернатого убора, но все же они могли бы вести себя более уважительно по отношению к одному из отпрысков царского дома! Он им не ровня, не стоит об этом забывать! Положение спасал Бэс, ни один из соплеменников Ульпака никогда не видел лошади. Поэтому огромного роста мглисто-черный конь казался им существом, вылезшим из преисподней. То, что на четвероногом дьяволе восседал погибший царевич делало картину еще более ужасной.

Многие женщины падали на колени и поднимали к небу вжатые кулаки, тем самым укоряя Ульпака за своих потерянных в походе сыновей и братьев, но приближаться к воину никто не решался.

Вскоре весть о появлении Ульпака достигла центра поселка, и на пороге того «дворца», появился Великий и Непобедимый Топильцин Капак, за всю свою жизнь не участвовавший ни в одной битве. Он только что позавтракал кукурузными лепешками с медом, и его толстые губы лоснились от масла, а по поросшему редкой черной шерстью животу сбегали тонкие струйки пота. Лицо Топильцина было сумрачным и строгим, подбородок надменно выпячен вперед, недоверчивый взгляд упирался прямо в ненавистного племянника. Таким Ульпак помнил его всегда и, по детской привычке, вздрагивал, встречаясь с ним, хотя давно научил себя не бояться этих цепких коротких пальцев и давящих маленьких глаз.

«Пусть Ульпак не встает на колени, — услышал он у себя в голове негодующий голос Шкик, — не оказывает почестей дяде!» «Ладно, ладно, — хмыкнул воин, — бедная птичка совсем разволновалась».

Ягуар не преклонил коленей перед Солнцеподобным и Равным богам царем Тулума, не простерся перед дядей в пыли и не поверг себя к стопам Величайшего из Великий, вымаливая у него прощение за то, что не вернулся в родной город, неся на пиках головы белых собак и ведя караваны с богатой добычей. Воин просто подвел Бэса к ступеням дворца и крепче намотал уздечку себе на руку.

— Наше войско разбито, о Топильцин. Но об этом повелитель уже знает. Вот единственная добыча, которую Ульпак забрал у атлан, — ягуар показал на лошадь, — но и ее славный воин не отдаст Топильцину, ибо эта тварь возит по земле только царей, а Топильцин не царь!

Такой наглости от Ульпака никто не ожидал. Добро бы он вернулся домой с целой армией преданных ему сыновей Ягуара! Но молодой царевич стоял перед дворцом один — грязный, в равном плаще — и бросал подобные слова повелителю Тулума!

Толпа, собравшаяся вокруг, возмущенно загудела. Если б не чудовище, которое царевич привел с собой, на Ульпака давно бы набросились. А вдруг четырехногая тварь — знак богов?

— Выгоните этого зверя палками за ворота! — с гневом выкрикнул Топильцин.

Несколько воинов из дворцовой охраны попытались подступить к Бэсу, но не тут-то было, конь заржал и встал на дыбы. Зрелище показалось многим устрашающим, жители поселка вновь попадали на землю.

— Если Топильцин царь, — равнодушно бросил Ульпак, — пусть подойдет и сядет на скотину, которую привел царевич.

Алые перья на голове владыки ягуаров колыхнулись. Топильцину был брошен вызов. И кем? Сыном, давно раздавленного им брата-соправителя? Мальчишкой, не удержавшим даже того, что боги сами послали ему в руки — отряда воинов, отправленных за легкой добычей в Ар Мор! Такого Солнцеподобный царь снести не мог.

— Взять его. — коротко приказал он стражникам с нефритовыми булавами в руках.

— Еще чего! — Ульпак хотел было принять оборонительную стойку, но в этот момент мелодичный голос Шкик пропел у него в голове: «Не стоит. Пусть Ульпак подчинится, это дорога к трону».

«Это дорога в сенот!», — чуть было не выкрикнул ягуар, но четверо стражников уже навалились на него, и воин ощутил удар булавы по темени. Его ноги сами собой поехали по земле, и Ульпак ткнулся лицом в красноватую пыль.




6


Остальное ягуар помнил как в тумане. Его связали и отвели внутрь дворца. Там стражники, явно полагавшие, что несчастный царевич, подобно сестре, помешался после плена и тяжелых странствий, усалили Ульпака у стены и дали ему воды. Все-таки он был сыном их славного государя Капака, после которого стал царствовать этот боров Топильцин, и боги отвернулись от ягуаров!

В главной зале, отделенной от остальных помещений, тростниковыми перегородками, заседал совет, который судил царевича. Своей неудачей в походе от доказал, что милость богов не распространяется на этого отпрыска рода Великого Ягуара. Провинившегося Ульпака ждал священный сенот, и никто из присутствующих не осмелился поднять свой голос в защиту племянника владыки Тулума. Разве нужен народу ягуаров новый царь? Разве претендент, явившийся к Топильцину один и требовать отдать ему власть не сумасшедший?

За квадратной каменной дверью надсадно ржал Бэс, которого стража пыталась загнать в хлев для лам. Им все-таки удалось поймать невиданного зверя, хотя конь, брыкаясь, покалечил двоих.

На сидевшего у стены Ульпака напало оцепенение, он ни о чем не думал, уставясь на цветные плитки пола. Закопченный потолок над его головой был сложен из таких же базальтовых блоков, что и непреступная ограда Тулума. Лишь зеленые нефритовые топоры, укрепленные на стенах в виде крестов-солнцеворотов, нарушали торжественную мрачность внутренних покоев дворца. Ульпак вдруг подумал, что совершенно не хочет быть здесь царем. После увиденной в Ар Мор роскоши родной поселок казался ему жалким. Воин утешил себя тем, что, как видно, ему и не придется властвовать над Домом Ягуара, ибо его судьба уже решена, но последнее видение, показанное тольтеку Сетофреном в городе мертвых, говорило об обратном.

Так или иначе, впереди его ждал сенот, и, судя по всему, приношение подземным богам должно было совершиться на вечерней зоре. Имело смысл поспать, поскольку ночь, проведенную на ветке дерева, трудно назвать отдыхом. Ульпак вздохнул и закрыл глаза.

Закаты в горах Тулума всегда производили на ягуара сильное впечатление. Серовато-малиновый шар солнца за каких-нибудь полчаса проделывал путь почти от зенита до шелестевшего внизу зеленого моря. Сегодня полосы облаков, залитые нежным золотом, казались Ульпаку перьями огромной птицы, прилетевшей к священному сеноту, чтоб увидеть гибель последнего из рода Капака.

Странно, но тольтеком владело какое-то приподнятое чувство, может быть, потому что после пробуждения он позволил напоить себя беленой и сейчас, как в своем недавнем сне, вслушивался в рокот барабанов и тоненькое пение костяных флейт.

Большая Дыра ничуть не изменилась за годы, что сыны Ягуара не посещали этого места, предпочитая более скромные приношения на алтарях внутри поселка. Но сегодня жертва была слишком важной, чтобы выпустить ей кровь просто код какой-нибудь из каменных голов владык-прародителей. Не каждый день члены царского рода отправляются служить богам! Недаром сенот именовался еще Наитеукан — «место, где становятся богом». Каждый, кто с высоты священного колодца отправлялся на его дно, обретал там бессмертие.

Поэтому народ ягуаров искренне радовался за судьбу царевича Ульпака, который, как видно, не угоден богам на этом свете, но требуется им на том. Процессия, сопровождавшая молодого воина, была пестрой, в воздухе качались срезанные ветки, женщины несли многочисленные дары — нефритовых лягушек и птиц, золотые сердца, бесчисленное множество глиняной посуды.

Впереди шествия, вопреки старому обычаю, не шел, а ехал Топильцин, который все-таки сумел взгромоздиться на Бэса. Ульпак с обидой посматривал на лошадь: неужели он ее так хорошо выездил, что она подчиняется даже чужаку? Но ведь сбежал же конь от грабителей в Змеином городе! Так почему позволяет Топильцну преспокойно сидеть у себя на спине, в то время как хозяин плетется по земле, едва переставляя ноги в тяжелых золотых украшениях?

Впрочем, сейчас царевичу было все равно. Он переставлял ступни в такт барабанам и слышал, как у него в ушах пульсирует кровь. Края страшной расщелины были уже совсем близко. Ритм ударов все убыстрялся и убыстрялся, флейты дули на последнем надрыве, пока… молодой ягуар не переступил грань между светом внешнего мира и кромешной темнотой сенота.

В первое мгновение он ничего не понял, чувствуя, как по его разгоряченной коже неприятно скользит холодный ветер и удивляясь, откуда раздается резкий глухой свист? Потом Ульпак догадался, что свистит рассекаемый его телом воздух.

Стаи пестрых кецалей, сидевших на кустах вокруг Наитеукана, взметнулись в небо. Говорят, души сброшенных в сенот превращались в птиц и вили себе гнезда вокруг расщелины. Воин успел подумать, что вот так и его душа скоро будет сидеть на ветке над Великой Дырой. Затем страшный удар сотряс его тело, и, теряя сознание, Ульпак видел столб брызг, поднявшийся из черной воды. Он чувствовал, что тонет, в его легкие набралась вода. Память нарисовала на прощание только образ бедной маленькой сумасшедшей Шкик, сидевшей в своем убежище среди камней и державшей на коленях проклятый хрустальный череп, который так и не помог им!

Потом все угасло.

Ульпак не знал, какая сила вдруг подхватила его и толкнула вверх, и почему тело, которое должно было разбиться о воду, осталось цело. В какой-то непередаваемо долгий миг, когда душа воина скользила между мирами, кто-то плотно закрыл для него ворота Дома Теней, и Божественному Солнцеподобному Ульпаку сыну Капака, новому царю Ягуаров пришлось возвращаться обратно.

Сознание вспыхнуло, как россыпь золотых искр, когда хозяйка пошевеливает палкой в углях, чтоб вновь раздуть почти угасшее пламя.

Ульпак увидел себя со стороны: огромная, неизвестно откуда взявшаяся волна несла его из глубины сенота наверх. «Так становятся богом», — сказал у него в ушах голос сестры. Ягуар видел и ее, словно для его нового зрения не существовало преград. Девушка сидела на корточках, держа руки ладонями вверх, и над ее пальцами висел в воздухе тяжелый хрустальный череп, внутри которого бесновалось звездное пламя. Ульпак вдруг осознал, как сейчас тяжело его сестре. Пот градом катился со лба Шкик, пальцы дрожали, руки вот-вот готовы были опуститься. Но покуда она каким-то непонятным для ягуара способом удерживала шар в воздухе, вода из сенота несла ее бората вверх.

Не выдержав, Шкик закричала от боли. Ульпак взвыл, поняв, что он сейчас упадет обратно. Волна со всего размаха швырнула ягуара о камни на краю расщелины и… молодой царь вернулся в свое тело.

Его уже подхватили за плечи и тянули наверх. Ульпак рухнул на спину и несколько мгновений, ничего не понимая, смотрел в пурпурное небо над собой. Люди окружили лежащее на краю пропасти тело. Они с опаской глазели на того, кого вернули им сами боги, не приняв жертвы.

— Чего смотрите?! — в бешенстве заорал Топильцин. — Бросайте его обратно! Разве вы хотите прогневать подземных богов?

Пожилой тольтек, командовавший стражей Тулума, повернул к бывшему владыке сморщенное лицо, и в его раскосых глазах Топильцин прочитал свой приговор.

— Боги вернули царевича Ульпака Дому Ягуаров. — хрипло сказал воин. — Значит они благосклонны к нему. Видишь, царь, они взяли золотой шлем и браслеты, но не тронули человека!

Ульпак взглянул на свои руки и ноги. Действительно, тяжелые украшения свалились либо еще в воде, либо когда пенистая струя несла тело наверх. То, что голова свободна от шлема, ягуар тоже понял только сейчас.

— Боги дают Тулуму нового властелина. — шептали вокруг.

— Слезай, Топильцин. Не гневи хозяев Великой Дыры! — командир стражников слегка постучал деревянной булавой по ладони. — Люди Дома Ягуара не хотят отвечать за то, что царь не понимает простого языка духов!

— Говорю вам, Убейте Ульпака! — хозяин Тулума в гневе повернулся к своим советникам, но и те поступили отступить от него подальше. Вокруг бывшего владыки образовалась пустота: никто не желал соприкасаться с существом, грозившим навлечь на себя всех богов и предков-прародителей вместе взятых.

— Не хотите? Так Топильцин сам растопчет Ульпака копытами этой лысой ламы-переростка!

Царь дернул узду, чтоб направить лошадь к тому месту, где лежал его проклятый племянник, в одночасье ставший кумиром черни! Стражники сомкнулись вокруг тела того, кого они уже признали новым владыкой, и выставили вперед круглые щиты, обтянутые серой кожей тапира.

— Глупцы! — закричал Топильцин, врезаясь в их ряды. — Народ Ягуара обещал Великой Дыре жертву, и если она не будет принесена, обитатели недр отвернутся от нас!

Бэс, кося красноватым дьявольским глазом, подступал все ближе к краю обрыва. Только в последний миг Ульпак понял, что происходит. Кто бы мог предположить, что лошадь окажется столь сообразительной? Командир стражников стукнул четырехногое чудовище булавой в грудь, конь заржал от боли, встал на дыбы, и Топильцин, сбитый толчком с его спины, полетел за край Наитеукана. Прямо в пасть Великой Дыры!

Вскочив на ноги, ягуар успел поймать Бэса за уздечку и удержать на твердой земле.

— Плохой, очень плохой зверь! — Ульпак по блестящей черной шее.

Жеребец положил тяжелую голову на плечо хозяину, и царь почувствовал, как его ноги разъезжаются от слабости. Он все еще не пришел в себя после прыжка в сенот.

— Жертва принесена. — сухо сказал старый воин, обращаясь к толпе собравшихся. — Люди Дома Ягуара приветствуют своего нового владыку. Великий и Солнцеподобный Ульпак сын Капака возвращается в Тулум, чтоб принести своему народу милость богов.

Ульпак выпрямился. Его вело из стороны в сторону, но двое молодых стражников, передав товарищам свое оружие, подхватили его под руки и почти понесли в обратный путь к городу.

Ворота Тулума захлопнулись за спиной торжествующей процессии как раз в тот момент, когда за лесистыми склонами соседних гор погас последний луч солнца. Это был добрый знак, ибо ночь с ее страхами не пустили в дом. Скоро ягуары, как во времена славного царя Капака сына Топака украсят свой частокол новыми головами врагов, и никакие беды не посмеют подступить к их поселку!




Глава 5

ОБОРОТЕНЬ





1


Из долины близ Шибальбы войска атлан двигались в предгорья на северо-востоке ко второму крупному городу Ар Мор — Тулану — в честь которого и была названа вся горная цепь. В отличие от Ши-Баль, Дома Змеиной Мудрости, Тулан был всего лишь крупным торговым центром, поставлявшим в долину красное дерево, камень и рабов из горных деревень. Там же располагался и наиболее мощный гарнизон, предназначенный не столько для защиты крепости, сколько для охоты за красными низкорослыми людьми.

Мрачный, как грозовая туча, акалель ехал чуть впереди отряда всадников, слегка покачиваясь в седле и пытаясь попасть в такт ударам лошадиных копыт. Ему это никак не удавалась — вчера он пил и намеревался сегодня продолжить. Вард укоризненно морщился, но Акхана не трогало отношение слуги к диким выходкам, которые в последнее время позволял себе Принц Победитель. Странная, давящая злость поселилась в его душе с тех пор, как он вместе с Ульпаком выбрался из недр подземного вулкана Шибальбы.

Акхан сам затруднился бы ответить, что именно раздражало и мучило его в последнее время, но кровь акалеля точно взбесилась. Она ныла и бродила в жилах, вызывая то приступы внезапной дурноты, то неожиданные всплески черной ярости, граничившей с безумием. Тогда, акалель, казалось, ненавидел весь свет и готов был голыми руками разорвать в клочья того, кто первым приблизится к нему.

После сравнительно легкого боя за Эман-Альбах, изящный городок к северу от Шибальбы, где располагались женские погребения и многочисленные школы кой, на принца накатил необъяснимый гнев при виде разграбленных могильников. Он без дальних разговоров приказал немедленно казнить всех пленных тольтеков, а заодно и оскверненных ими лунных жриц. Этот дикий поступок акалеля, обычно милостивого к побежденным, а тем более к пострадавшим от рук врага соплеменникам, произвел тяжелое впечатление на войско атлан. Старые соратники Акхана открыто осуждали своего командира, а некоторые боязливо перешептывались, что в акалеля вселился злой дух.

Подобные разговоры только сильнее раздражали принца. По ночам его мучили кошмары. Ему снилось, что он огромными пружинистыми скачками мчится через заросли влажной ночной травы, опустив голову к земле и напряженно принюхиваясь к примятому окровавленному следу, уводящему в глубину леса. После таких картин акалель просыпался весь в поту и уже не мог заснуть до утра. Злой и не выспавшийся он шатался потом по лагерю, придираясь к офицерам и наводя ужас на всех, попадавшихся ему на глаза.

Чтобы заглушить ощущение нарастающей тяжести в середине груди, Акхан пил, не переставая, давно перейдя с легких родных вин на горькую кактусовую отраву, которой пробавлялись тольтеки. Она хоть и отдавала алоэ до тошноты, но била по мозгам не хуже кремневой палицы дикарей и, казалось, выжигала внутренности акалеля вместе с неудобной тяжестью, поселившейся в нем.

Однако утром принц просыпался больным, измученным, с пустотой в голове, напрочь расстроенным пищеварением и страхом, не зашиб ли кого-нибудь в беспамятстве. Он ненавидел себя, ненавидел Ар Мор, ненавидел Варда с его смущенно-сочувственной улыбкой и попытками хоть как-то помочь хозяину.

Наконец, случилось то, что переполнило чашу терпения Принца Победителя. По отношению к самому себе. Надравшись кактусовым пойлом, Акхан спал в палатке, когда его вновь посетило неуловимое, но яркое видение ночной прогулки за добычей. Он вновь мчался по каким-то зарослям, оскалив зубы и втягивая носом острый манящий запах свежей крови. Полная луна стояла над его головой, когда на поляне у озера принц увидел свою жертву — толстого кабанчика, устремившегося было в кусты. Огласив окрестности грозным рыком, акалель рванулся за ним, нагнал одним прыжком, прижал к земле и принялся зубами рвать горло противника. Отчаянно визжа и ломая сучья, кабан завертелся на скользком берегу у самой воды и столкнул-таки врага в озеро. Холодная волна обдала Акхана веером брызг, и принц очнулся.

Он сидел на полу, вцепившись обеими руками в одежду бедняги Впарда, который держал в руках разбитый глиняный кувшин с остатками воды на дне. На раба было жалко смотреть.

— Хозяин, — заикаясь, промямлил он, — хозяин, что с вами?

Акалель разжал кулаки и без сил привалился к кровати. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание было хриплым.

— Как ты здесь оказался? — спросил он, наконец, справившись с голосом.

На смерть перепуганный Вард хлопал глазами.

— Я спал как всегда за стенкой, — с усилием выговорил он, — услышал, как вы хрипите, принес воды, а ваша милость накинулась на меня и покусала. — по искривленному лицу толстяка потекли слезы. — Я служу вашему высочеству уже десять лет, за все это время божественный Сын Солнца не только ни разу не ударил своего ничтожного раба, но и не повысил на него голоса. А сегодня… акалель чуть не убил меня. Да простят боги Варду его дерзость, но с тех пор как этот проклятый дикарь бежал от нас, ваше высочество не в себе… оно пыталось загрызть меня!

Акхан потрясенно смотрел на красное от укусов горло раба и в ужасе осознавал произошедшее.

— Вард, — тихо выдавил из себя он. — Меня надо убить и как можно скорее. — принц жестом остановил пытавшегося что-то возразить раба. — Я одержим, одни боги знают, что я теперь могу натворить! Проклятая земля! Наши люди были правы: мы все погибнем здесь. Я только первый.

— Мой господин не прав. — раздался с порога высокий, чуть надтреснутый голос.

Акалель и Вард разом обернулись. Полог в палатку незаметно откинулся, и внутрь шатра скользнула высокая, черная, как ночь, фигура дагомейца.

— Митуса? — в один голос выдохнули принц и раб. — Что ты здесь делаешь?

— Ожидаю. — важно отозвался негр. Он неспешно скрестил ноги и уселся на земляной пол. — Ожидаю пробуждение Зверя. — пояснил гость, понимающе, но без всякого сочувствия глядя на Акхана. — Акалель не прав, говоря, что он только первый. Акалель не прав, думая, что все последуют по его стопам. До него этой дорогой прошли сотни поколений, но на нее вступают лишь избранные.

— Что ты имеешь ввиду? — принц вытер протянутым Вардом полотенцем голову.

Негр взял со стола глиняную лампу и дунул на нее. Слабый огонек погас, погрузив шатер в непроглядную тьму. Затем дагомеец протянул руку к пологу и вновь откинул его, пропуская внутрь ночь с ее бесконечным светящимся небом. Мгла рассеялась, таинственные тени легли на пол и на лица людей, предав им иные, совсем далекие от дневной простоты выражения.

— То, что я собираюсь рассказать, нельзя ни говорить, ни слушать при свете. — Заявил Митуса. — Белые атлан слишком много внимания уделяют удобству, не замечая, как оно отнимает весь мир. Ваши лампы оскорбляют ночь, и она перестает показывать вам свои тайны. Ваши метательные катапульты на слонах отдаляют вас от врага и не позволяют слиться с ним в радостной пляске боя. Ваши корабли встали между вами и морем, не давая вашим телам жить и умирать в зеленой пене, которую вы так любите.

— Митуса, — попытался прервать его облечения акалель, но негр лишь предостерегающе поднял руку.

— Поэтому, когда вы встречаетесь с правдой грозного и могущественного мира, вы либо стараетесь не замечать ее, либо, когда другого выхода уже нет, как сейчас у акалеля, заболеваете, сходите с ума, лишаете себя жизни…

— Прекрати! — не выдержал Вард. — Как ты смеешь насмехаться над господином? — Сын Солнца храбр, он понял, что одержим злыми духами, и предпочитает лучше убить себя, чем повредить другим людям!

— Замолчи, раб. — резко бросил Митуса. В голосе негра прозвучало такое безграничное презрение, что даже раздавленному произошедшим акалелю на мгновение захотелось возмутиться и поставить зарвавшегося дагомейца на место. Но он не нашел в себе сил.

— Заткнись, ты, червяк. — продолжал Митуса, обращаясь к Варду. — Твоего голоса вообще не должно быть слышно в этом разговоре. Если еще раз позволишь себе вмешаться, я разорву тебя на куски. — негр оскалил свои остро отточенные зубы и повернулся к принцу. — Акалель предпочитает убить себя, именно потому что испугался. Ему легче отказаться от жизни, чем заглянуть за ее пределы. Он боится, что поселившиеся в нем духи подчинят его волю. Он желает разрушить свое тело и выпустить их наружу, вместо того, чтоб научиться управлять ими. Стать сильнее за счет их силы и оградить других людей от их ярости!

Акхан был потрясен, подобный путь даже не приходил ему в голову.

— Акалель должен понять, что он — другой — не такой, как все. — кивнул дагомеец. — И живет по другим законам. Таких как он немного, но они есть и несут тяжкую ношу одержимости долгие века и тысячелетия. Боги избрали их тела, как глубокие пещеры, для особенно хищных злых духов, чтоб те не могли вырываться наружу и всегда находились под присмотром. — Митуса перевел дыхание. — Если акалель удостоился чести стать носителем подобного духа, значит он идет по нескончаемой тропе. Большинство вступивших на нее так и остались в самом начале. Все, на что у них хватает сил, это удерживать и контролировать зверя в себе. Акалель пока не научился даже этому…

Акхан судорожно опустил пальцы в осколок горшка и, найдя на дне несколько капель воды, обтер лицо. Все, что он услышал, ни на мгновение не успокоило его. Наоборот, подтвердило самые худшие предчувствия.

— Какого же зверя в себе ношу я? — выдавил он, изподлобья глядя на негра.

— Не знаю точно, но догадываюсь, — Митуса пожевал толстыми лиловыми губами. — Есть люди и целые племена, которые одержимы духом крокодила. Я видел их в низинах Черной реки у себя на родине. Говорят, здесь тоже есть люди-кайманы?

Принц кивнул. Он тоже слышал о народе, уродующем свою кожу шрамами на подобии крокодильей и обитавшем к югу от Хи-Брасил.

— Есть племена, где все женщины могут становиться львицами и охотиться по ночам. Но их ритуалы скрыты для мужчин. Избранные моего народа не только поклоняются леопарду… — негр помедлил. — Акалель знает, что среди тольтеков род Ягуара самый сильный. — Митуса замолчал, выразительно глядя на принца.

— Ты хочешь сказать… — Акхан не мог вслух выразить мысль, пришедшую ему голову, настолько дикой и одновременно похожей на правду она казалась.

— Разве акалель ни чем не обменялся с представителем рода Ягуаров? — осторожно спросил дагомеец. — Разве между благородным Сыном Солнца и полуживотным с гор не произошло ничего, что бросает тень на всех белых атлан?

В тоне негра принцу почувствовалась насмешка. Он заметил, как глаза Варда округлились от удивления.

— Нет, — резко бросил Акхан, — того, что ты думаешь, не произошло, черная скотина! Но произошло гораздо худшее.

— Акалель все-таки продолжает оставаться настоящим атлан. — с едва скрываемым презрением сказал негр. — Когда он в силах и владеет собой, он никогда не оскорбляет таких, как я. Но в слабости человек уже не сдерживает истинных чувств.

— Прости. — принц закусил губу.

Митуса пожал плечами, всем своим видом выказывая полное равнодушие.

— Так что же хуже соития с животным могло произойти у акалеля?

Акхан несколько минут смотрел в черное непроницаемое лицо собеседника, прикидывая, заслуживает ли тот откровенности. Однако принадлежность Митусы к роду Леопарда, его явная одержимость этим зверем и умение усмирять его делали дагомейца для акалеля драгоценнейшим подарком судьбы. Во все м войске сейчас не было человека, способного не то чтобы помочь командующему, а хотя бы разъяснить ему, что происходит.

— Ульпак спас меня, и мы стали побратимами. — наконец произнес принц, опустив глаза. — Кровными побратимами, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Понимаю. — негр молчал целую минуту, затем встал с пола, поклонился акалелю и снова сел. Когда Митуса опять заговорил, его голос звучал серьезно и почтительно, в нем не осталось и тени прежней насмешливости. — Да простит мне Сын Солнца те слова, которые я только что сказа ему о повадках белых атлан.

Принц устало кивнул.

— Если б я знал, что произошло, я пришел бы раньше. Теперь я понимаю, почему приступы одержимости ягуаром у акалеля были столь сильны. Шутка ли получить столько ночной кошачьей крови за раз! Я с удивлением наблюдал, как хворь вместо того, чтоб улетучиваться, нарастает день ото дня. И вот сегодня в полнолуние пришел посмотреть, что же произойдет с Принцем Победителем.

— И что же ты увидел? — с тоской спросил Акхан.

Митуса снова склонил голову.

— Я увидел, как ваше высочество напало на своего раба, и сказал себе: он готов.

— И ты не помог мне? — возмутился Вард.

— Зачем? — пожал плечами негр. — Что значит твоя жизнь по сравнению с рождением Зверя?

Вард обиженно надул щеки.

— Ты все-таки открыл рот, червяк. — Митуса вскинул было руку с остро отточенным костяным когтем на указательном пальце, но принц успел перехватить его за запястье

— Не надо, я не хочу этого. — в слабом голосе акалеля послышались прежние властные нотки.

— Как будет угодно повелителю. — с сожалением отозвался дагомеец. — Но если акалель хочет дальше продолжать разговор, пусть раб уйдет. Митуса не будет делиться тайнами своего племени в присутствии существа, лишенного покровительства родовых духов.

Вард только фыркнул.

— Да будет тебе известно, дикарь, что я родился там, где подобная чушь уже никого не интересует. — слуга осекся, встретив долгий умоляющий взгляд Акхана. Принц явно просил его уйти. С заметной неохотой раб подчинился.

— Я буду здесь неподалеку. — ободрил он хозяина. — Кричите, мой господин, если понадобится помощь.

— Спасибо, Вард, — успокоил его принц, — Не бойся за меня, хуже, чем есть, уже не будет.

Митуса саркастически хмыкнул.

— У белых атлан всегда есть няньки?

Акхан проигнорировал слова негра.

— Так к делу. — сказал он. — Как можно научиться управлять тем злом, которое у меня внутри?

Негр подался к принцу.

— Ты должен научиться жить со своим зверем мирно, заключить с ним договор. Раз в какое-то определенное время — обычно оно совпадает с той фазой луны, в которую человек приобрел одержимость — ты должен добровольно отпускать Ягуара на свободу. Разрешать ему гулять. Для этого он полностью овладевает твоим телом — ты становишься им, а он тобой. Твоя сущность на одну ночь подчиняется зверю. Он совершает все важные для него дела и вновь сворачивается клубком в глубине души. За это он больше не беспокоит тебя до следующего полнолуния. Все остальное время ты властвуешь над ним, потому что после прогулки он обычно сыт и ленив. Но если слишком долго держать его взаперти, как ты делал до сих пор, дух становится голоден, зол и сам пробивает себе дорогу. Тогда возможно все — от приступов безумия, как случилось в Эман-Альбах, до настоящей смерти. Иногда голодный дух так разъярен, что загрызает своего носителя.

— Боги мои! — только и мог произнести принц. — И что же ты мне предлагаешь? Как вступить в переговоры с этой тварью? Подойти к зеркалу и сказать: эй ты, там внутри, вылезай, побеседуем!

— Для этого существуют особые обряды. — без тени улыбки отозвался негр. — Они оттачивались веками и поколениями людей-кошек по обе стороны соленой воды. Конечно, жаль, что твой тольтек сбежал, он мог бы помочь лучше меня, поскольку ты стал носителем именно его родового духа. Но раз его нет, то справлюсь и я. Думаю, что наши обряды не сильно отличаются друг от друга, потому что взывают к одному и тому же Великому Духу Ночной Кошки, лишь принимающему на земле разные облики: у нас леопарда, у них — ягуара.

Митуса пожевал губами.

— Какова была фаза луны, когда акалель приобрел свою одержимость?

— Канун полнолуния. — принц, как зачарованный, смотрел на собеседника.

— Сегодня тоже. — кивнул негр. — Значит будем ожидать следующего. — он удовлетворенно улыбнулся каким-то своим мыслям. — С нынешнего утра не прикасайся к мясу, голод зверя должен стать нестерпимым, чтоб мы смогли выманить его наружу. Готовься.

Не сказав больше ни слова, дагомеец встал и покинул палатку, оставив Акхана в состоянии глубокого смятения. Принцу совсем не улыбалось становиться оборотнем, даже на короткое время. Но, с другой стороны, командующему белых атлан еще меньше хотелось терпеть поражения от невидимого внутреннего врага, с каждым днем все сильнее сокрушавшего его волю. Пока его собственное «я» не будет разделено с духом зверя, он не сможет контролировать самого себя, а значит не сможет управлять армией. Поэтому акалель внутренне был согласен на предложение Митусы.




2


Вард с трудом пробирался в густых зарослях колючих акаций, не зная, правильное ли направление он избрал. За последние три недели болезнь акалеля, казалось ослабла. Несчастный хозяин больше не выказывал злобы и раздражительности, не бросался на людей. Но вялая расслабленность, в которую был погружен принц, беспокоила слугу не меньше, чем прежние вспышки гнева. Акхан мало ел и много спал днем. Зато ночами часто выходил из палатки, садился на землю и, подняв лицо к небу, надолго впадал в оцепенение.

Подобное поведение командующего пугало Варда. С ним принц оставался подчеркнуто добр, и раб замечал в глазах господина жалкое виноватое выражение, отчего ему делалось не по себе. Однако по мере приближения нового лунного цикла, Акхан становился все более отстраненным. Находясь с ним в одном шатре, Вард всей кожей ощущал нараставшее напряжение.

Митуса часто посещал акалеля, особенно по ночам, и за тонкой стенкой шатра толстяк слышал их приглушенные голоса. Чаще говорил негр, принц обычно слушал, пребывая в глубоком безмолвии. И эти посещения, и монотонный голос дагомейца, казалось, читавшего на своем непонятном языке заклинания, не нравились Варду. У толстяка складывалось впечатление, что черный дикарь к чему-то готовит хозяина.

Сами по себе визиты негра не вызывали ни у кого подозрений. Войско атлан уверенным маршем двигалось к северным отрогам гор и уже практически очистило армориканскую долину от красных головорезов. Однако на подступах к Тулану их ожидала встреча с довольно многочисленной ордой тольтекских племен, давно вырезавших гарнизон города и уже около полугода хозяйничавших в окрестностях. Акалель время от времени проводил военные советы и отдавал распоряжения, а поскольку Митуса стал его правой рукой в вопросах обучения воинов, то присутствие негра в шатре командующего воспринималось как само собой разумеющееся.

Два дня назад атлан достигли небольшого городка Томапу, за которым и начинался медленный подъем в горы. Разграбленное поселение было брошено тольтеками совсем недавно. Вероятно, услышав о приближении целой армии, враг предпочел ретироваться в горы и там спрятаться за мощными укреплениями Тулана. Подобное поведение противника не радовало: краснокожие варвары явно собирались с силами. Но акалель утешал себя тем, что тольтеки совсем не умеют вести войну в городах. Крепость Тулан станет первой, которую им предстоит оборонять, и это при условии, что все запасы уже съедены, а стены во многих местах сломаны ими же самими.

Расположив войска недалеко от Томапы, принц отправил в горы лазутчиков, чтоб подробнее разузнать о местонахождении тольтеков. Но на этот раз Митусы не было среди разведчиков. Негр остался подле командующего и, по мнению Варда, что-то затевал. Раба пугало и приближение полной луны, столь много, как он узнал, значившее для дикарей.

Предчувствия толстяка подтвердились, когда сегодня ночью он услышал слабый хруст тростниковой циновки за стеной, где спал акалель, а затем увидел, как две тени выскользнули из шатра и быстро двинулись через лагерь в сторону гор. Помедлив немного, Вард вышел на улицу и на почтительном расстоянии последовал за ними. Он терпеть не мог ночные прогулки, тайны и приключения, всем сердцем негодуя на окружающих, что они не живут себе тихо-мирно, как всю жизнь мечтал прожить он, Вард Тимей, сын купца из Луксы, маленькой колонии Туле на юго-востоке Гипербореи. Похищенный когда-то пиратами и проданный в рабство во враждебный Атлан, Вард быстро привык к новому положению. Прежняя жизнь давно изгладилась из воспоминаний толстяка, возможно, потому что он был тогда слишком мал, но вероятнее потому, что Луксы уже давно не существовало на земле — ее разрушили атлан во время своих бесконечных войн с королем Алдериком — и бежать Варду было просто некуда.

Кочуя из рук в руки вместе в дарами и наследствами, он оказался в доме принцессы Сенуи, и был выигран в сенет ее супругом принцем Акханом у ее брата принца Кавика. С тех пор Вард служил Сыну Солнца в качестве домашнего раба и мог бы поклясться, что за всю жизнь не встречал более покладистого, нетребовательного господина, которому лень было даже как следует наказать слуг. Со временем Вард стал подозревать, что божественное спокойствие Принца Победителя проистекает из его неистощимого презрения к людям. Видимо, акалель был убежден в абсолютной глупости окружающих, а потому и не гневался, считая ниже своего достоинства отвлекаться на подобные мелочи. Как бы то ни было, но жилось у Акхана неплохо и, если б судьба не бросала командующего из болот Хи-Брасила в жаркие пустыни Та-Кем, Вард мог бы благословлять богов за такого господина. Но нет в жизни совершенства! Ячего, чего, а покоя с акалелем не предвиделось.

По натуре Вард был трусоват, и путешествие вдоль разрушенных стен поселка Томапу, из которых до него время от времени долетали завывание и тявканье гиен, не внушало рабу бодрости. Но надо же было следовать за господином! Вард ни на волос не доверял черному дьяволу Митусе. Раз уж такой замечательный и по всему видно благородный воин как Ульпак мог предательски наделить акалеля неведомой хворью, то чего ждать от остальных дикарей? Видно, все они созданы на погибель белым людям! Куда это еще негр может завести доверившегося ему принца? И что с ним сделать?

Мокрый от холодного пота Вард начал неудобный подъем по крутому склону, по которому незадолго до него прошли два преследуемых им человека. Несколько раз хорошенько навернувшись на незнакомых камнях, толстяк выбрался на вершину холма. Перед ним простиралась горная долина, густо поросшая полными подозрительных ночных звуков джунглями. Слава богам, больше не нужно было никуда карабкаться! Но хорошо заметные на открытом пространстве фигуры Митусы и акалеля исчезли за деревьями.

Под ногами у Варда что-то шныряло и копошилось. С отвращением ступая по корягам, раб двинулся вперед. Через несколько минут он остановился, напряженно вслушиваясь в темноту. Ночь была полна пугающими шорохами: кто-то крался за кустами, пружиня на мягких лапах, кто-то сползал по гладкому дереву у самой головы Варда, скользя по стволу чешуйчатым телом.

На лбу у раба вновь выступила испарина. Бедный акалель! Где он теперь? Что с ним? На эти вопросы не было ответа, страна Тимей понял, что заблудился и давно потерял след хозяина. Тяжелая толстая анаконда шлепнулась с ветки у самых ног Варда и, не обращая ни малейшего внимания на оцепеневшего от ужаса человека, уползла в траву. По руке раба от запястья к плечу прошествовал громадный мохнатый паук с целым выводком паучат и переполз на дерево. К счастью для Варда он стоял неподвижно, а то бы рисковал подвергнуться нападению всего, что здесь двигалось, ползало и летало. Раб похолодел от мысли, что поблизости может оказаться не только эта опасная мелюзга, но и какое-нибудь большое хищное животное: пума или ягуар. Кто знает?

Отчаявшийся Тимей уже готов был бросить все и искать путь назад, но темный лес вокруг не давал ему ни малейшего ориентира, двигаясь на который, он мог бы выбраться обратно к склону холма. Что-то крупное, похожее на летучую мышь, хлопая крыльями пронеслось мимо Варда и оцарапало ему когтями плечо. «Беги! Здесь же водятся вампиры!» — мелькнуло в голове у слуги, и в этот самый миг где-то не слишком далеко ударил барабан.

Ритмичный звук, разрезавший тугой влажный воздух ночи, несся слева от Варда, но был явно приглушен подушкой зелени. Раб не слишком хорошо ориентировался по стуку, и поэтому двинулся на бой барабана медленно, выбирая дорогу и надолго застывая, чтобы понять удаляется или приближается эхо.

Не менее получаса он проплутал среди деревьев, прежде чем ветки начали редеть и глазам Варда предстала тесная открытая поляна с раскидистым деревом, ствол которого был зачем-то вымазан белой краской. Под ним у самых корней был разложен небольшой костер, угли которого слабо тлели, придавленные красноватым в отблесках огня медным котелком. С толстой ветки прямо над котлом свешивалась пеньковая веревка с множеством узелков и нанизанными на нее пальмовыми листьями. Она походила на расстегнутое ожерелье, один конец которого был привязан к дереву, а другой опущен в кипящее жерло колдовского сосуда. Кроме листьев, на веревку были надеты какие-то острые предметы, поблескивавшие в темноте. Вард не сразу догадался, что это клыки и когти ягуара.

Скрытый густой листвой раб мог видеть и слышать все, что происходило на поляне, сам оставаясь незамеченным. Даже ветер сейчас дул в его сторону, донося до Варда дым костра и едва различимый запах кошки. Возле огня стоял Митуса, совершенно голый, даже без своей обычной набедренной повязки из шкуры леопарда. Его лицо было закрыто маской из раковин каури. Их нити фигурно переплетались, образуя рисунок кошачьей морды. Дагомеец сосредоточенно стучал в небольшой барабан из полой тыквы, обтянутой с двух сторон пятнистой кожей леопарда. Его тугие мышцы напрягались и перекатывались под лоснящейся от пота кожей, ноги притоптывали на месте, готовые вот-вот пуститься в пляс.

Возле ближайшего куста акации, весь скрытый глубокой тенью, которую отбрасывали ветки, сидел второй человек. В темноте Вард не сразу заметил его. Однако именно ради этого человека, согнувшегося пополам и схватившегося руками за живот как в приступе колик, горел костер и стучал ритуальный барабан. Слугу поразило отсутствующее выражение лица акалеля и его остановившийся взгляд, ясно говорившие, что принц сейчас пребывает где-то в другом месте.

Варево в котелке нестерпимо чадило и, как видно, достигало ноздрей принца, и он с легким грудным постаныванием вдыхал его, с каждой минутой напрягаясь все сильнее и сильнее. Наконец, он больше не смог сдерживать себя, в голос зарычал и пополз к костру. Почти в то же самое время Митуса сорвался с места и, продолжая бить в барабан, закружился по площадке вокруг корчившегося на земле акалеля.

Его танец был беспорядочен и дик, негр крутился, подскакивал, исступленно мотал головой, ни на миг не прекращая бить в барабан. Этот пульсирующий звук отдавался в ушах Варда гулкими ударами крови. Раб оцепенел не в силах оторвать взгляда от быстрых неожиданных движений дагомейца. Казалось, негр сам впал в транс. На его пухлых губах появилась белая пена, буквально клочьями повалившая сквозь тонкие нити каури. Вдруг барабан смолк и в наступившей тишине Митуса без сил рухнул на землю. Казалось, он умер. В его широко распахнутых остекленевших глазах отражалось звездное небо.

Зато по телу акалеля волной прошла дрожь, он резко приподнял голову, его взгляд на мгновение стал осмысленным, и в этот миг Вард совершенно отчетливо увидел большого белого зверя с крупными черными подпалинами на шерсти, возникшего на том самом месте, где секунду назад лежал принц Акхан. Широко зевнув и обежав вокруг костра на подгибающихся с непривычки лапах, ягуар издал рев, сотрясший ночной воздух, и скрылся в зарослях кустов, обступивших поляну.

Вард перевел непонимающий взгляд на грозно темневшее у костра тело негра и отшатнулся. Не смотря на то, что дагомеец лежал без движения, с ним происходили пугающие изменения. В пляске ночных теней раб мог различить только как напряглись и сжались могучие мышцы, да внезапный ночной ветер пробежал по загривку Митусы, шевеля густую короткую шерсть. Еще мгновение и у догоревшего огня в полной мгле вырисовался силуэт нового зверя. Это была крупная поджарая кошка на длинных сухих лапах, привычных к долгому бегу. Леопард встряхнулся, словно после сна, и с ленивой грацией перескочил куст белых рододендронов на противоположном конце поляны.

Несчастный слуга так и остался стоять в своем укрытии — совершенно один, напротив колдовского места. Со всех сторон его обступала ночь. Он не мог двинуться вперед из боязни навлечь на себя гнев духов, разбуженных черным волшебством дагомейца. Как идти назад Вард тоже не знал. Он давно потерял дорогу и пришел сюда на звук барабана. Но теперь, когда стук смолк, а негр с акалелем исчезли, оставалось столько одно — дожидаться рассвета.




3


Легкими пружинистыми скачками Акхан мчался над землей. Его лапы почти не касались травы, а тело трепетно ликовало и жило каждой мышцей, каждым суставом и каждой каплей быстро струящейся крови. Он весь казался себе тугим сплетением жил, грозно поющим при новом прыжке.

Такого ощущения акалель не испытывал никогда. Он был благодарен Митусе за новое острое чувство свободы и абсолютной власти над тихим ночным миром, которое дагомеец подарил ему сегодня. Нечего было бояться и изводить себя сомнениями! Вот оно счастье — затаенное желание каждого человека выйти из своего тела, стать кем-то совсем другим, вершить все вокруг по своему усмотрению. Право на большее. Вот, что в эту ночь открыл для него негр. Преодоление в себе человека с его слишком длинными, непонятно куда заводящими мыслями. Мир прост и прекрасен. В нем можно петь и кататься по мокрой траве, можно прыгать до неба и… тут ягуар испытал приступ сводящего кишки голода и остановился.

Запахи — как никогда острые, упоительные, благоуханные, яркие, как краски. Они были новы, воспринимались иначе, чем прежде. Потный дух звериного тела казался самым ароматным и сладостным из всех — он обещал пищу. Если, конечно, это не крупный самец, а молодой, готовый к короткому бою тапир. Охотничий азарт охватил Акхана. На время ягуар полностью заглушил в нем остатки человеческих ощущений. Найти в примятой траве след, осторожно красться по нему, не спугнув даже спаривающихся на листьях ночных бабочек — это было верхом совершенства!

Наконец, раскосые желтые глаза кошки увидели слабое движение в осоке у небольшого лесного ручейка, заваленного камнями и образовавшего затон. Средних размеров тапир с легким стуком копытцев по каменистой россыпи у воды наклонился к источнику. Каким-то необъяснимым чутьем Акхан знал, что сейчас еще не время для прыжка. Пусть зверь подойдет ближе, пусть нагнет голову и начнет пить, тогда… В нужный момент лапы сами оторвались от земли и ягуар почувствовал, как его когти заскользили по гладкой прочной шкуре тапира, не причиняя ему никакого вреда. Если мгновенно не сомкнуть челюсти на загривке врага, зверь сбросит и обязательно растопчет нападающего! Но нет, ягуар мощной хваткой вцепился в шкуру тапира и со всей силой своего тела придавил добычу к земле.

Зверь рухнул на бок, забил ногами, пытаясь вырваться. В этом положении очень опасно было разжимать зубы, но открывалась единственная возможность вцепиться в горло и разом закончить борьбу. Ягуар не думал, не прикидывал, не колебался. Он сделал то, что должен был сделать. Его клыки один раз неудачно лязгнули в воздухе, но уже вторая попытка была последней. Пьянящий вкус горячей живой крови привел зверя в неистовство, и он со всей силы вгрызся в горло добыче…

Белый ягуар был сыт. Сыт впервые за много бесконечных голодных дней. Он разорвал брюхо жертвы и с наслаждением выел все внутренности. Потом долго пил из затона и лежал под луной на серых, опутанных лианами валунах. Его тело стало тяжелым и сонным, глаза слипались. Зверь знал, что после короткого отдыха он отволочет тело тапира в кусты и хорошенько спрячет от чужих глаз. Потому что это была его охота и его добыча. Веки закрылись сами собой. Но округлые маленькие уши зверя продолжали ловить тихие шорохи ночи, а черные ноздри вздрагивали от малейшего нового запаха. И запах возник.

Он сразу насторожил Акхана, хотя был невнятен и слаб, как пыльца с цветка, примятого лапой. Вместе с ним или вернее чуть позже него долетел и звук. Чьи-то легкие сильные лапы, такие же мягкие и когтистые, как у ягуара, крались по той самой тропе, которой пришел к водопою Акхан. Кто-то большой и грозный, похожий на него самого, шел сюда. Шел, чтобы убить соперника. Это зверь почувствовал сразу. Может быть в погоне за добычей он нарушил границы чужих владений? Он прикончил тапира, по праву принадлежащего хозяину этих мест? И теперь тот жаждет наказать чужака и присвоить себе его добычу! «Но это моя добыча!» — шерсть дыбом встала на загривке ягуара, он прижался передней частью тела к земле и осторожно отступил в заросли, желая для начала рассмотреть врага, а уж потом вступать с ним в схватку.

Луна светила ярко. На гребне каменной россыпи возник силуэт большой кошки. Не такой как Акхан — более крупной и поджарой. Ягуару не нравилось также и то, как осмысленно и грозно поводил в разные стороны головой враг. Еще секунда, и леопард заметил противника. Прятаться дольше не имело смысла. Легким прыжком враг соскочил с камней и с ленивой грацией двинулся к зарослям. Кажется, он был уверен в своей победе.

Стуча себя хвостом по ребрам, ягуар вышел ему на встречу. С минуту звери смотрели друг на друга, и что-то осмысленное читалось в их желто-карих глазах. Наконец, леопард прыгнул первым, а его противник неловко откатился в сторону, он был слишком сыт и тяжел для схватки. Ягуар грозно замурлыкал с легкими рыкающими переливами, как бы предлагая врагу повременить со схваткой. Но леопард, кажется, не настроен был мирно принять извинения чужака за нарушение охотничьих границ. Он продолжал наскакивать на Акхана и в следующем нападении полоснул его когтями по лапе. Это вывело ягуара из себя. Что ж, если он желает драки, он ее получит!

Акалель прыгнул, но его прыжки были короче и тяжелее, чем у врага. Высоко вскинув лапу, леопард задел противника за незащищенное брюхо, а сам ягуар неловко приземлился на камни позади врага. Однако это была последняя неудача Акхана в схватке. Разозленный видом и запахом собственной крови, белый зверь оттолкнулся всеми четырьмя лапами от земли и на мгновение повис в воздухе. Потом он камнем упал на спину леопарда и изрядно располосовал ему шкуру. Громко рыча, кошки катались по земле, нанося друг другу тяжелые удары лапами. Морды обоих были в крови, клыки то и дело лязгали у самого горла противника, промахиваясь мимо желанной цели.

Перед налитыми злобой глазами ягуара все время мелькал какой-то обрывок нити с ракушками, болтавшийся на шее врага. В следующем броске леопард сумел придавить Акхана к земле, но тот, подняв лапу, ударил нападавшего по морде и, зацепив когтем, порвал драгоценную веревку. Раковины с тихим стуком отлетели в кусты. Леопард проводил их тревожным взглядом. Одновременно Акхан ощутил, как хватка врага на мгновение ослабла. Он вывернулся из-под более мощного тела противника, опрокинул его навзничь, вскочил на грудь и одним ударом лапы, в который ягуар вложил всю свою силу, свернул ему шею.

Долгий, почти человеческий крик разнесся над ночной поляной. Рычание зверя перешло в хрип, и глазам взмокшего измученного схваткой ягуара предстало дикое, неправдоподобное зрелище. Пятнистый желтый враг, минуту назад бившийся как и положено кошке когтями и зубами, вытянулся, почернел и облез. Вместо него у ног ягуара лежало нелепо изогнутое тело негра. Дагомеец еще дышал.

При виде этой картины в душе ягуара шевельнулось что-то смутное, подавленное, чужое. Пробудившееся сознание принца Акхана взяло верх над звериным естеством.

Митуса лежал, запрокинув голову, его шея была сломана. Из глубоких ран на груди и боках сочилась кровь. Кровавая пелена застилала глаза негра. Затуманенным взглядом он посмотрел на неуверенно приблизившегося к нему врага и вдруг хрипло расхохотался.

— Ну и влип же ты, парень. — с трудом выговорил он. — Лучше бы ты дал себя убить.

Ягуар издал короткий жалобный рык и тронул дагомейца лапой.

— Ты хочешь знать, зачем? — толстые губы негра искривила усмешка. — Мне приказали, еще дома, в Атлан. Как приказали Тикалю и этой девочке Лальмет, которая пыталась убить тебя. И еще многим, очень многим. Видишь, какая идет охота. Так что ты — мертвый зверь. Сегодня или завтра — какая разница? — дагомеец закашлялся кровью, его голова беспомощно стукнула о землю. — Причины же мне не известны, акалель. Разве Лунному Кругу задают вопросы? Ты сам не осмелился нарушить их приказание и осмотреть армию перед отплытием. Что же говорить обо мне — последнем воине из Дома Леопарда. Мне было обещано, что взамен за твою смерть атлан уйдут из земель моего рода, что леопарды больше не будут служить белым собакам!

«И ты поверил? — с грустью подумал акалель. — Когда же и кому люди Лунного Круга говорили правду? Зачем могущественным, как само море, детям Атлана бросать пусть и маленький клочок Та-Кем, населенный такими отличными воинами? Тебя обманули, мой глупый Митуса. А ты обманул меня»,

Но вслух он ничего не мог сказать. Только заскулил, подняв морду к нему.

— Оплакивай же свой жребий, акалель. — слабеющим голосом произнес негр. — Ибо так или иначе я выполнил поручение. Я умираю, но и ты больше не вернешь прежнего облика. Пока ты валялся под кустом, призывая дух Ягуара выйти наружу, я сжег твою одежду. Теперь ты больше не станешь человеком — таков ритуал.

Душераздирающий рев раскатился над лесом. Такого вероломства акалель не ожидал!

— С каждым часом в тебе будут исчезать все прежние воспоминания. Ты уже почти забыл себя, когда охотился за тапиром, и только мое появление вернуло тебе способность мыслить по-человечески. Ненадолго. Скоро ягуар совсем возьмет верх, ты будешь жить как зверь и умрешь как зверь, а однажды твоя белая шкура украсит хижину какого-нибудь дикаря-охотника. Прощай.

Долгий, полный гнева и отчаянья рев был ему ответом. Но Митуса уже ничего не слышал, глаза негра остановились, губы сложились в победную улыбку. Возможно, он видел в этот миг счастливую охоту сыновей леопарда в бескрайних саванах Дагомеи, свободной от бесконечных облав белых атлан и их алчного желания власти над всеми, кто не похож на них.




Шкик сидела, поджав под себя ноги, и не отрываясь глядела в хрустальный череп. Несколько дней назад она сообщила брату, благородному царю Ульпаку Капаку, что намеревается провести полнолуние в храме Ягуаров в долине между двумя горными кряжами к юго-востоку от поселка.

Две новых жены повелителя, Имахеро и Денаке, со всеми почестями сопроводили верховную жрицу ягуаров к месту молитвы и были готовы служить ей там, но Шкик отослала их вместе со стражей и носилками, сказав, что проведет время одна. На попытки брата возразить, девушка с улыбкой ответила, что здесь ей не только не угрожает никакая опасность, но и более того: ожидает величайшее счастье, как для самой жрицы, так и для всего рода ягуаров. К этому дню Шкик шла всю жизнь.

Внутри темноватого святилища, сложенного из базальтовых блоков, царила прохлада. В массивный квадрат двери светила почти полная, беременная луна. Шкик улыбнулась и снова взглянула на шар, лежавший у нее на коленях. «Все так, — прошептала она, — все так, как должно быть, а теперь прошу тебя, матерь Шкик, прародительница Ягуаров, приведи его к этим стенам».




Негр был прав. Какое-то время Акхан оглашал окрестности диким ревом и в отчаянии кидался на камни, но потом устал, лег на землю и уже через час не мог хорошенько вспомнить, от чего так выл и бесновался недавно. Он был сыт, более того — к туше тапира прибавилось тело еще одного врага. Ягуар оттащил дагомейца в те же кусты, где лежала его первая добыча и предусмотрительно забросал листьями и землей, орудуя сильными задними лапами.

Теперь его охватило странное смутное желание. Есть он не хотел. Но испытывал беспокойство и томление. Что-то необъяснимое властно подняло его с камней, заставило бросить уютную поляну у источника и погнало дальше на север. Ягуар искал кого-то. Кого-то точно такого же, как он, но другого. Совсем другого. С сильными лапами и мягкой шерстью, о которую можно было бы долго тереться нижней частью живота.

Он нашел его часа через два быстрого бега по извилистым каменистым тропам. В распадке меду двумя холмами. У странной пещеры с плоской крышей и мрачно темневшим входом внутрь. На ступеньках у этого непонятного сооружения сидела золотистая, как луна, самка ягуара. Прекрасная и грозная в своем ослепительном совершенстве. Рисунок ее тела был мягок, а черные узоры на шкуре необычайно ритмичны. Так и хотелось взглянуть, какой танец исполнят эти пятна, когда она встанет и двинется к нему.

Акхан огласил окрестности победным ревом, и согнанная со своего места ягуариха ответила ему тише, но призывнее. Да, они сошлись вместе на ступенях и закружились в долгом танце, вскидывая лапы, ударяя и покусывая друг друга. Она оказалась сильной и нежной, она пахла ночной землей и теплом желанного тела, белый без подпалин мех ее живота благоухал так сильно, что сводил ягуара с ума.

Луна заливала площадку перед квадратной пещерой, на которой кувыркались звери, но самка неумолимо отступала внутрь своего каменного убежища. Акхан сначала хотел позвать ее к ручью, на свою поляну, чтоб показать добычу и подчеркнуть силу и храбрость. Но ягуариха желала здесь и сейчас, что вполне устраивало и его. Завтра они отправятся туда и, если ее пещера действительно лучше, чем его ручей, перенесут туши тапира и человека под эти камни.

Свившись в большой клубок, звери катались по плитам храмового пола, испещренным многочисленными рисунками, недвусмысленно изображавшими соитие женщины с ягуаром — великой праматери Шкик с ее божественным супругом.

Два неровно вздрагивающих пятнистых тела успокоились и затихли только на гладком камне посреди храма. Всепоглощающая радостная полнота поглотила их, затопляя тела бескрайним наслаждением. А затем слабость на широких крыльях подняла ягуаров над землей и, мерно покачивая, понесла в благоуханный рай мягкой травы и сочной молодой дичи.




4


Акхан проснулся от яркого света. Солнце било в широкий квадрат двери и падало ему на лицо. Кошмарные видения вчерашней ночи разом встали перед стряхнувшим сон сознанием. Принц рывком поднял руки к глазам и, убедившись, что видит настоящие человеческие пальцы, с облегчением вздохнул. «Приснилось. — усмехнулся он. — Взбредет же такое в голову!»

Акхан повернулся на другой бок и застонал от боли. Все его тело было исполосовано ягуарьих когтей. Одни борозды были глубокими, походя на отметины после битвы с врагом. Другие — легкие игривые царапины — не причиняли особой досады. Но было и еще кое-что, встряхнувшее акалеля сильнее боли в руках и ногах. Прямо напротив него на широком плоском камне спала женщина ослепительной, прямо-таки нечеловеческой красоты. Он мог поклясться, что за всю жизнь не встречал ничего подобного. Хотя странная незнакомка и не относилась к расе белых атлан, она казалась совершенной. Черты ее лица не были грубы, как у большинства тольтеков. Напротив, в них светилась какая-то трогательная беззащитность в сочетании со странной, словно не своей, волей. Мягкие черные волосы рассыпались по холодному камню. На запястьях и щиколотках женщины поблескивали широкие золотые браслеты с изображением оскаленных ягуарьих морд. На стройной шее висело ожерелье из нефритовых когтей того же зверя.

— Сын Солнца, наконец, проснулся? — сказала она, широко распахнув черные блестящие глаза. Ее голос был мягок и тепл.

Женщина говорила на том примитивном атле, которым пользовались тольтеки, и акалель должен был отметить, что Ульпак знает язык белых атлан лучше. Вспомнив о своем бывшем пленнике, принц вспомнил, кого ему так неуловимо напоминает лежащая рядом незнакомка. Она явно была в родстве с ягуаром, и это не потому что все тольтеки похожи друг на друга. «У него есть сестра. Я помню, он говорил», — подумал акалель.

— Ты Шкик. — уверенно сказал принц, садясь и протягивая к женщине руку. — Ульпак рассказывал о тебе.

— Шкик польщена. — девушка улыбнулась. — Божественный Сын Солнца знает ее имя.

— Где мы?

— В храме Ягуара.

— Мы были вместе? — прямо спросил акалель. Судя по тому, как Шкик опустила голову, хитро поглядывая на него исподлобья, и зашлась тихим смехом без тени смущения или раскаяния, вывод акалеля оказался правильным.

— Ты очень красива. — сказал Акхан, осторожно коснувшись ее плеча. — Я не жалею о случившемся. Но, ради Атлат, как все это произошло? Я ничего не помню!

— Ничего? — снова засмеялась Шкик. — Совсем ничего?

Акалель должен был признать ее правоту. Обрывки каких-то воспоминаний дикой пляской проносились в его голове. Бег ягуара по ночному лесу, охота на какого-то зверя, битва с леопардом… Акхан похолодел. Митуса!

— Черный человек лгал, — прочитав его мысли, ответила жрица. — Не намеренно. Он исполнил свои ритуалы, но не знал наших.

— Да, но он сжег мою одежду. — растерянно произнес принц. — И сейчас я должен был бы оставаться зверем.

— Здесь особая земля. — покачала головой Шкик. — Не такая как за соленой водой. Разве не белые атлан говорят, что все, взятое в Ар Мор, должно быть тут и оставлено?

— Да, — протянул акалель. — Мы так говорим о золоте и рабах.

— Но это касается всех даров красной земли. — улыбнулась жрица. — И духа Великого Ягуара, который ты носил в своем теле, тоже. — она поудобнее устроилась на камне и приложила руку к груди Акхана. — Соприкоснувшись с душей Сына Солнца, зверь научился обуздывать свою злобу. А после того, как дух Ягуара был возвращен роду ягуаров, акалель стал свободен от него.

И верно — Акхан больше не ощущал тяжести в середине груди. Чувство громадного облегчения охватило его.

— Род ягуаров должен измениться, очиститься от злобы. — продолжала Шкик. — Для этого должен был измениться и сам Ягуар. Сын Солнца вернул его другим. И сразу обрел свой человеческий облик.

— Как вернул? — не понял Акхан. — Я не видел Ульпака, не разговаривал с ним. Его кровь все еще течет по моим жилам… — он осекся, потому что на лице Шкик возникло скучное терпеливое выражение.

— Мужчины отдают иначе. — разъяснила она и многозначительно похлопала себя по животу. — Теперь Шкик носит дух Великого Ягуара. По-другому, чем ты — как носят женщины. Придет время, и Шкик отдаст его людям. Царь-ягуар с солнечной кровью осветит жизнь своего народа и сумеет сдержать то темное, чем полна эта земля. Без помощи Сына Солнца это было бы невозможно.

У самого входа в храм послышался шум, и принц вскочил, по привычке хватаясь рукой за воздух с левой стороны бедра. Но меча у него не было. Он стоял совершенно голый напротив двери и лихорадочно соображал, чем бы защитить себя и Шкик.

Звуки костяных флейт раздались совсем близко, на самых ступенях, и в храм вступила процессия тольтеков в ягуарьих шкурах и колышащихся перьях. Она несла богатые дары — ткани, одежды, раковины и золотые безделушки. Впереди важно вышагивал Ульпак, разукрашенный столь пышно и недвусмысленно, что не оставалось сомнений в его царском достоинстве.

— Шкик думала, Ульпак придет завтра. — зевнув, сказала девушка, обращаясь к брату. — Но и сегодня уже пора. — она грациозно соскользнула с камня и пошла навстречу процессии с таким достоинством, словно и не была заспанной исцарапанной девчонкой, которую сородичи застукали на рассвете в постели с чужаком.

В отличие от нее, Акхан испытывал крайнее смятение. Не слишком-то приятно стоять совершенно голым под серьезными взглядами целой толпы вооруженных и убранных перьями тольтеков сразу после того, как ты всю ночь провел с сестрой их властелина.

К крайнему удивлению акалеля, стайка женщин, выпорхнувшая из-за спин воинов, поднесла Шкик какие-то свернутые ткани, бусы и еще бог знает что, и принялась с глубочайшим почтением облачать свою непроницаемо величественную госпожу.

Стоявший впереди остальных Ульпак сделал своим сопровождающим знак, и они двинулись к Акхану тоже с какими-то свертками и перьями в руках. Через несколько минут он был облачен с головы до ног в алые тканые накидки из тончайшей шерсти ламы и вешен золотом, как статуя Тота в дагониссом храме. Справившись со своей одеждой, Шкик подошла к нему, взяла принца за руку и вновь поднялась к алтарному камню. Она громко провозгласила что-то, обращаясь к толпе. Акхан мог перевести ее слова примерно так: «Ягуар воплотился» или «Ягуар вернулся».

После чего все столпившиеся в храме тольтеки, включая повелителя, опустились перед Шкик на колени, а она в свою очередь повернулась к Акхану, преклонила колени перед ним и коснулась лбом его правой ноги.

Не смотря на всю испытываемую неловкость, принц не прервал церемонии, прекрасно понимая, что собравшиеся здесь люди чествуют не его лично, а очень древние и очень важные для них ритуалы. От осознания их сути он слишком далек, чтоб демонстрировать свое мнение, никому здесь, кстати, неинтересное.

Шкик встала первой, сделав остальным знак покинуть храм. Вместе с ней под сводами святилища остался только Ульпак. Он подошел к принцу и обнял его, как только спина последнего тольтека скрылась за дверью.

— Шкик говорила, что акалель придет сюда, но владыка ягуаров не верил. — широко улыбнулся он.

Акхан отметил, что Ульпак теперь называет себя иначе, чем при их первой встрече. Итак, он встал царем.

— Ульпак хочет, чтоб его божественный брат отправился с родом ягуаров в Тулум и там отпраздновал свой союз с верховной жрицей Шкик.

Акхан едва сдержал усмешку. Не спросясь его согласия, командующего белых атлан, незаметно, но уверенно женили на тольтекской дикарке, пусть и очень знатной! При этом сам акалель не имел ничего против, прекрасно сознавая, до какой степени подобный брак мало значит в его судьбе. Он не располагает собой и завтра покинет Ар Мор, ничего не взяв с собой — ни золота, ни слуг, ни тем более жены…

И все же на мгновение Акхан испытал жгучее, мстительное удовольствие, когда представил себе, как вытянулись бы лица трех его остальных жен — принцесс из домов Сенуи, Нефертари и Шеба — если б они узнали, что их благородный супруг заключил союз с дикой, плохо говорящей лысой обезьяной. Ведь именно так представляли себе тольтеков в Атлан!

Выйдя на солнце, Акхан с удивлением обнаружил привязанного к ближайшему дереву Бэса, который залился сдержанным ржанием, приветствуя старого хозяина.

— Акалель хочет получить назад свою лошадь? — со старательно скрываемым сожалением осведомился Ульпак.

Принц смерил его долгим взглядом.

— Раз уж ты его украл и ничуть не раскаиваешься, то владей им на правах моего выкупа за невесту.

Лицо ягуара расплылось от удовольствия.

— Но акалель по крайней мере поедет до Тулума верхом, как подобает Сыну Солнца? — в голосе тольтека слышался легкий испуг. С тех пор, как он явился в поселок на Бэсе, и конь сбросил прежнего владыку в пропасть, у его соплеменников сложилась уверенность в том, что только Ульпак, по праву своей богоизбранности, может ездить на чудовище.

Акхан без труда понял друга. Четвероногий неизвестный зверь явно стал у тольтеков символом царского сана.

— Пусть царь отправляется верхом. — сказал принц. — А Сын Солнца слишком намял себе бока за минувшую ночь, чтобы путешествовать в седле. Думаю, в носилках Шкик для меня найдется место.




5


Процессия двинулась в путь, весело позвякивая гроздьями разноцветных раковин и встряхивая охапками радужных перьев.

— В Тулуме акалель найдет еще один сюрприз. — сообщил Ульпак, поравнявшись с носилками своей сестры.

— Скажи сейчас. — устало попросил Акхан. — Понимаешь, в последнее время у меня произошло слишком много сюрпризов. Большей частью неприятных.

— Акалель боится за свое сердце! — расхохотался тольтек. — Пусть не пугается. Владыка ягуаров говорит о Варде. Ульпак нашел его вчера в лесу, толстяк спал прямо на гнезде анаконды, раздавив все яйца! — ягуар залился долгим смехом. — Хорошо, что змея еще не вернулась домой с охоты! Ульпак благодарен Варду и не хотел бы его смерти.

К полудню процессия добралась до поселка и под радостные крики жителей вступила в ворота.

«Мило, хотя чуть провинциально, — подумал про себя принц, — наверное, не стоит столь нарочито утыкивать тын головами врагов, а в остальном — люди как люди». Ему вдруг впервые пришло в голову, что здесь, в этой глуши на краю света, среди однообразного моря джунглей, за месяцы и месяцы пути от шумных городов, войн и внутренних распрей большого мира, будет расти и вырастет законченным дикарем его сын. Он будет бегать и играть за черными базальтовыми стенами этого поселка, который покажется ему самым большим и могущественным, каким действительно является на плоскогорье Тулан. Он с молоком матери впитает убеждение в превосходстве людей-ягуаров перед остальными родами. И в один прекрасный день станет царем этой жалкой дыры в полной уверенности, что на всем свете нет ничего лучшего. А окружающие его люди будут завидовать такой поистине божественной судьбе!

Впервые Акхан задумался о своей ответственности за капельки жизни, которые он, походя, разбрасывает везде, где появляются войска белых атлан. Сколько у него детей? Нет, правда, сколько? Такой ход мыслей очень не понравился акалелю, потому что был продиктован не атланской половиной его характера. Пусть о таких детях думают их матери и роды их матерей! Сын Шкик принадлежит роду Шкик и Ульпака, но никак не роду самого принца Мин-Акхана, роду Тиа-мин. К его роду относятся только дети его сестер! Сколько раз акалель одергивал себя, когда начинал думать об отпрысках своих жен, рожденных от союза с ним, а не с другими мужьями.

«Сколько можно путаться в родстве! Все из-за моей гиперборейской крови. Извращенец! — принц поморщился. — Как все там, на севере! Они-то не больно задумывались о твоей судьбе, где ты вырастешь и кем станешь! Алдерик даже поклялся убить тебя как живое свидетельство измены жены. Тоже извращенец! Вот еще один, кому нужна моя смерть. Кажется, я удовлетворю всех, только если покончу с собой! Кстати, тоже гиперборейская печать — атлан не убивают себя по своему усмотрению, атлан кладут голову на алтарь».

Его раздраженные мысли были прерваны появлением Варда, который со счастливыми причитаниями бросился к носилкам господина. Опершись о плечо старого слуги, Акхан не без труда вылез на улицу. Глубокие царапины от когтей леопарда причиняли ему много беспокойства.

— Ну хватит, хватит, я, кажется, жив и больше не буду на тебя бросаться. — ободрил он Варда.

Во дворце гостей ждал обед и отдых. Ульпак представил акалелю семь своих ден, старшие из которых — Имахеро и Денаке — прислуживали верховной жрице Шкик. По праву божественного брата царя ягуаров и его гостя, Акхан мог выбрать себе любую из них, но, поблагодарив Ульпака, отказался, выразительно глядя на Шкик. Девушка шепотом сказала ему, что он сделал правильно. По законам гостеприимства Ульпак не мог поступить иначе, но все его жены уже беременны от царя.

— Кроме того, — молодая жрица высокомерно улыбнулась, — проведи акалель ночь с одной из них, и неизвестно, чьим считать будущего ребенка. Возникнет путаница с наследованием. А так, — царевна похлопала себя по еще плоскому смуглому животу, — только Шкик носит кровь Сына Солнца и дух Ягуара в одном чреве. — она гордо вскинула голову. — Ульпаку наследует сын Шкик, взяв за себя дочь одной из его младших жен. Правда, Имахеро?

Имахеро и Денаке, находившиеся рядом с царевной, серьезно закивали, разливая вино и раскладывая маисовые лепешки.

«Боги, как все сложно! — подумал Акхан. — Вот и у них очень запутанная система родства».

— А кто является самой старшей женой Ульпака? — осторожно осведомился он.

— Шкик, конечно! — возмутилась такой непонятливости девушка. — Царь ягуаров и великая жрица образуют божественную пару, обеспечивающую сохранение родового духа-покровителя в полной неприкосновенности. Разве не везде так?

— Я попробую объяснить завтра. — со вздохом сказал Акхан. — Если подумать, то у нас происходит тоже самое, только еще сложнее, потому что родов гораздо больше и царей тоже…

— В одном поселке живет несколько родов? — удивилась Шкик. — И царей?

— Ну в общем это очень большой поселок. — попытался выкрутиться Акхан. — И царей, правда, много, но верховный один. Словом, золотко мое, можно я поем?




Глава 6

ДУХИ ТУУДУМА





1


Ни завтра, ни через несколько дней Акхан не пустился объяснять Шкик разветвленную систему управления великим островом, потому что у него и у его божественного брата Ульпака Капака нашлись куда более важные дела. Акалель поспешил направить Варда в сопровождении сильного отряда ягуаров в лагерь под Томапу известить высших офицеров, что командующий жив, заключил союз с родом Ягуара и скоро прибудет для продолжения военных действий.

Одновременно Ульпак снарядил посольство к стенам Тулана, где оборонялись воины нескольких тольтекских родов, грабивших до этого долину. Он объявлял им о желании командующего армии белых атлан даровать жизнь и свободу всем, кто сложит оружие.

— Только если атлан уберут своих воинов из этой крепости, не будут ловить наших людей в горах и уводить их к себе вниз! — крикнул с гребня стены высокий тольтек в черной шкуре, накинутой на лицо и плечи.

— Это Ункас Черная Росомаха, повелитель рода Росомах, — сказал Ульпак. — На его слово можно положиться.

— Я согласен! — сложив руки рупором, ответил Акхан. — Думаю, что сумею договориться со жрецами Шибальбы.

— Мы должны отправить посыльных к жрецам наших родов! — ответил со стены Ункас. — Атлан пропустят их?

— Да! Если повелитель Росомах даст слово, что они не приведут с собой подкрепление и не начнут войну снова! — Акхан стоял на открытом месте, и любой из затаившихся за стеной тольтеков мог свободно пустить в него стрелу и тем оборвать всякие переговоры. Но удерживаемые поднятой рукой Ункаса они этого не сделали.

— В горах почти не осталось людей! — крикнул повелитель Росомах. — Мы были бы согласны на мир, если жрецы позволят нам вернуться домой!

— Да будет так! — Ульпак вступил в распахнувшиеся ворота Тулана, чтоб скрепить словесный договор со своими сородичами, но Акхана не взял с собой, опасаясь возможного вероломства соплеменников по отношению к белому человеку.

Самому владыке Ягуаров ничто не угрожало, поскольку его род был сильнейшим, и все другие племена почитали превосходство людей-кошек.

— Повелитель Ягуаров верит словам белых собак? — с просил Ункас, встречая Ульпака во дворе крепости.

— Повелитель Ягуаров верит словам только одного из белых атлан, своего побратима, мужа одержимой богами Шкик. — с достоинством ответил царь. — Ульпак заклинает Ункаса тоже поверить тому, что говорит Сын Солнца. Он дает вашим воинам возможность освободиться из западни. Разве этого мало? Пока тольтеки раздроблены и управляемы множеством пустых голов, на большее рассчитывать не приходится!

Ункас дружелюбно хлопнул Ульпака по плечу.

— А повелитель Ягуаров один хочет править всеми родами?

— Было бы неплохо. — признался Ульпак. — Тогда мы собрали бы силы в кулак и изгнали белых собак за соленую воду. А пока приходится довольствоваться тем миром, который Сын Солнца протягивает нам на кончике своего меча.

— Что ж, Ункас готов вернуться в горы, — отозвался воин, — но слово за жрецами родов.

Владыки обменялись понимающими взглядами. Затем они отправились пировать и лишь заполночь воины Ульпака под руки вывели своего мертвецки пьяного господина за ворота Тулана. В эту ночь все: и среди тольтеков за стеной, и в лагере ягуаров — были уверены, что переговоры скоро кончатся миром.

На следующий день акалель отбыл к своим войскам, тоже убежденный в добром разрешении дела. Его армия готова была штурмовать стены Тулана, но командующий не видел необходимости в продолжении резни. В тот же вечер Акхан отправил в Шибальбу гонца с письмом, в котором уведомлял Халач-Виника о желании тольтеков заключить мир. После откровений Ульпака о жертвенном характере нынешней войны принц подозревал, что реакция жрецов будет далеко не радостной. Однако и уничтожать свою армию в чисто ритуальных схватках он не собирался. Ар Мор очищена от врагов, а значит его задача выполнена, люди могут вернуться домой. Разумная граница и усиленные гарнизоны — вот все, что принц предложил бы для защиты этих земель. Карабкаться же в горы, поросшие непроходимым лесом и там вылавливать и уничтожать дикарей казалось ему абсурдной задачей. Джунгли бескрайни, полны ядовитых насекомых и гадов. К тому же они родные для тольтеков, а не для его воинов. Неизвестно куда еще забредут атлан, если устремятся преследовать отступающего противника. Возможно, им удастся сжечь и вырезать несколько поселков, но краснокожие обитатели остальных деревень, как муравьи, рассыпятся по окрестным лесам и горам, где каждый шаг для белого человека — смерть, и будут из засады потихоньку изводить его армию ночными вылазками, плевками ядовитых стрел и еще бог знает чем! Пока все воины атлан не сгинут в этом цветущем благоуханном аду. Тогда жертва будет принесена, цель достигнута. Но это не его цель.

Вот почему Принц Победитель, ни на волос не обольщаясь миролюбием тольтеков, все же предложил им договор. А его противники, не веря ни слову белого командующего, кажется, готовы были сделать шаг навстречу.

Однако ровно через неделю все планы и надежды рухнули. Из Шибальбы пришел гневный приказ лезть в горы, и пока Акхан обдумывал, как бы пообиднее ответить Халач-Винику, за лагерными рвами затрубили костяные флейты, и в походную резиденцию Сына Солнца въехал Ульпак в сопровождении вооруженной охраны.

Повелитель ягуаров был мрачен и строг. Поклонившись командующему, он сообщил, что Тулан свободен для войск акалеля. Поймав удивленный взгляд Акхана, он пояснил с грустной усмешкой:

— Вчера на закате все воины находившихся в крепости родов принесли друг друга в жертву, а последний — Ункас Черная Росомаха — покончил с собой.

В палатке акалеля воцарилась полная тишина.

— Таков был ответ жрецов на их просьбу вернуться домой. — продолжал ягуар. — Ульпак говорил акалелю, что поход в Ар Мор снаряжался не ради добычи, а чтоб потоками крови умилостивить богов, все сильнее, которые все сильнее сотрясают красную землю.

— А разве твой род не боится богов? — наконец, выговорил Акхан.

— Люди всегда боятся. — пожал плечами Ульпак. — Но у нас новая верховная жрица — Шкик — и она думает иначе.

— Что же делать? — протянул принц, скорее задавая вопрос себе, чем Ульпаку, — наши жрецы тоже требуют самоубийства.

— Поговори со Шкик. — посоветовал ягуар. — Ульпак достал для нее хрустальный череп, в нем видно все.

Акхан не преминул последовать совету друга, как только снова оказался в Тулуме, на зеленом холме, окаймленном базальтовой стеной. Шкик совершала ежедневные жертвоприношения в тесном святилище старцев-прародителей. Она лила на плоский белый камень кровь ягненка ламы и сыпала дикий овес.

— Духи недовольны. — сердито сказала девушка. — Они хотят есть, и с каждым днем трясут горы все больше и больше, требуя пищи.

Как бы в подтверждение ее слов, Акхан почувствовал слабый толчок под ногами. С каменных балок храма на земляной пол посыпалась пыль.

— Им надоела кровь животных. — пояснила Шкик.

Принц внимательно всмотрелся в ее лицо. За последние дни она изменилась. Вместо выражения нежности и беззащитности появились тревога, испуг и ожидание чего-то темного, неотвратимого, сильного…

— В чем дело? — спросил Акхан, беря ее за руку. — Чего ты боишься?

— Туудума. — откровенно призналась она. Последняя порция крови в воронкообразном стоке алтаря хлюпнула, выпустив большой алый пузырь.

Внимание акалеля привлекли священные топоры, аккуратно разложенные за алтарем на посыпанном охрой полу. В красивом рисунке креста-солнцеворота, который они составляли, для Акхана всегда было что-то зловещее. Принц протянул руку и поднял один из топоров. Он показался необыкновенно тяжелым, точно с усилием отрывался от красного пола. Образованная топором в крошеве охры ложбинка была влажной от крови, так что Акхан испачкал пальцы. Принц поднес топор к глазам. Его поразила тонкость работы. Не было никакого сомнения, что ягуары при всем их искусстве не могли с такой точностью штамповать рисунок на твердом нефрите.

Каменное лезвие топора было настолько острым, что, когда Акхан коснулся его пальцем, кожа сама собой лопнула, и из нее неожиданно сильной струей потекла кровь.

— Довольно! — испугалась Шкик. — Акалель видит, как они жаждут пищи!

— Это лабрисы. — сказал принц, когда молодая жрица отвела его в дом, усадила на циновку и принялась перевязывать царапину с таким сосредоточенным видом, как если бы это была серьезная рана. — Что ты делаешь? Сейчас кровь свернется.

— Ни сейчас, ни через час. — буркнула царевна. — Если не прочесть заклинание, Сын Солнца истечет кровью. Такова сила топоров! — Шкик наставительно подняла палец. — Что такое лабрисы?

— Вот такие обоюдоострые топоры у меня дома в Атлан зовутся лабрисами, — отозвался принц, морщась от слишком туго перетянутой повязки. — У нас они тоже считаются священными и символизируют бога морей Даганиса, он также бог небесных вод…

— Вот именно, небесных вод. — подтвердила Шкик. — И у вас, и у здесь, и в Шибальбе, где таких топоров полно! Они были подарены людям одними и теми же духами, упавшими со звезд. Духами Туудума. Для одних и тех же целей — забирать кровь. — жрица выдержала паузу. — Туудум приказал, и воины Ункаса убили друг друга. — в ее голосе слышалась обреченность. — Туудум прикажет, и жрецы Шибальбы закроют обратный путь твоей армии. Шкик видела в черепе, что может случиться, если Сын Солнца не…

— Подожди. — Акхан остановил ее жестом. — Пусть твои женщины принесут поесть, а ты садись и рассказывай, что такое Туудум и как до него добраться.

Шкик смотрела на него, не мигая.

— Ты хочешь пойти туда? Сам? Без долгой и слезной мольбы Шкик? Без ее объяснений, кто ты и почему должен это сделать?

— Я пока ничего не хочу. — прервал ее принц. — И никому, кроме Атлан, ничего не должен. Просто насколько я могу понять, и наши и ваши жрецы служат кому-то третьему, который сидит в Туудуме. Значит стоит пойти туда и разобраться прямо с ним. Мне приказали вести армию в горы, мы туда пойдем… и разнесем этот ваш Туудум к… — Акхан запнулся, с удивлением глядя на Шкик.

Она заливалась долгим нескромным смехом. Как очень невоспитанная девчонка, царевна показывала на принца пальцем и строила рожи.

— Иди, иди! Ты там никого не встретишь! — нахохотавшись, заявила юная жрица. — Туудум — место для паломничества. В его каменном круге гуляет лишь ветер с горных вершин, перебрасывая снег от одного монолита к другому. Но если Сын Солнца проведет там хотя бы сутки, может считать, что победил: жрецы никогда не осмелятся перечить тому, кто вышел живым из Туудума.




2


Возможно, у Шкик были причины пугать принца. Через три дня Акхан, полный самых дурных предчувствий, завершил долгое восхождение на заметенное снегом плато Туудум к северо-западу от поселка ягуаров. Первое, что он увидел у мрачного кольца черных камней, подпиравших небо, была привязанная к базальтовому кольцу лошадь с перекинутыми через спину пестрыми мешками поклажи. На ней покоилось тяжелое гиперборейское седло. «Да уж, я тут никого не встречу! — хмыкнул акалель, кладя руку на холодную рукоятку меча. — Паломники со всего света!» Здесь на верху царил пронизывающий ветер. Совершенно лысый гребень горы с венцом гигантских колонн был неуютным местечком, продуваемым со всех сторон. По-атлански легко одетый Акхан, обладавший только теплым шерстяным плащом, искренне позавидовал хозяину плотно набитых тюков. «И лошадь хорошая, только совершенно белая. Может она заиндевела или поседела от страха?»

Действительно, на плато было как-то не по себе, а для умного животного, видящего больше, чем человек, прямо-таки страшновато. «Это, наверное, паломник. — подумал Акхан о хозяине коня, — Счастливец! Добрался сюда верхом. Я, дурак, топал на своих двоих. Да еще тащил эту тяжесть!» Тут он недобрым словом помянул Шкик, навязавшую ему хрустальный череп, в надежде, что волшебная вещь убережет Сына Солнца.

Молодая жрица долго наставляла его, как надо себя вести, чтоб не оскорбить духов Туудума еще до того, как Акхан войдет в круг, чтоб они не сбросили его в пропасть. Идти следовало пешком, более того — босиком. Но от последнего акалель предусмотрительно отказался.

— Тогда надень золотые сандалии. Золото не оскорбляет богов. — настаивала Шкик.

— И отморозь себе ноги! Это же металл, девочка, металл!

Словом, после долгих препирательств он оделся и обулся так, как посчитал нужным — на его взгляд, очень тепло. Теперь бы он этого не сказал. Своих спутников принц так и быть оставил за день пути отсюда, на подступах к плато. С ними остались лошади, поклажа и палатки — все это, по мнению Шкик, могло «оскорбить» духов-обитателей Туудума.

— Сын Солнца идет туда не есть и не спать. — строго сказала она.

— Но ведь ты так и не объяснила, что я иду туда делать? Раз там, по твоим словам, никого нет?

— Этого не знает никто. — отрезала жрица. — Пусть акалель не боится. Даже если он не вернется, Шкик уже зачала от него ребенка, и его род не прервется.

«Утешила!» — зло думал сейчас акалель. Принца беспокоило, как отнесется тот, второй, который пришел раньше, к его появлению. Паломники обычно бывают в таких случаях очень недовольны, если им мешают. И принц их понимал: пройти долгий путь, влезть на такую высоту, чтоб по душам побеседовать с богами и вдруг обнаружить, что место занято! Едва ты начал излагать свои просьбы и объяснять не особенно вникающим в человеческие дела духам причинно-следственную связь всего произошедшего, как оказывается кто-то стоит на очереди у тебя за спиной и буквально изнывает от нетерпения отвлечь богов своими проблемами!

В этом неудобство людных святилищ. Но здесь на высоте, где даже горных козлов не видно, и где отношения человека с духами земли и воздуха близки до слияния, встретить второго также кощунственно и дико, как увидеть чужака в постели невесты.

Всю дорогу по горной тропе вверх Акхан заставлял себя сосредоточиться на деле. Он не был новичком ни в вопрошении богов, ни в пестрых храмовых действах, ни в гадании на внутренностях жертвенных животных. У всех атлан магия дрожала на кончиках пальцев, и акалель не был исключением. Он знал, что для получения ответа в первую очередь надо хорошенько сформулировать вопрос. Просто и доступно для духов, отстраненных от человеческой жизни.

Однако вопросы, теснившиеся в голове Акхана, не поддавались простой формулировке. Зачем его хотят убить? Как остановить разрушение красной земли под ногами? Для чего духам Туудума бесконечно нужна кровь? Получилось нечто вроде: «Почему мы все должны умереть?» Когда принц вдумался в прямое значение заданного вопроса, он обозвал себя идиотом. И правда, трудно было придумать что-нибудь более всеобъемлющее. Акхан попробовал еще раз: «Как избежать гибели моих войск?» Уже лучше, но это не все, далеко не все, о чем он хотел спросить духов Туудума. Вдруг ему на ум пришла совершенно бесстыдная в своей откровенности мысль: «Как от вас избавиться?» На ней он и решил остановиться.

Теперь можно было вступать в черный базальтовый круг и, воссев там на какой-нибудь поваленный монолит, полностью сосредоточиться. Дальше нужно было слушать ветер или вбирать глазами высоту неба, глубину ущелий, белизну снегов и наготу холмов под плато. Тогда, быть может, он услышит, различит, почувствует ответ — в слабом шуршании сухой желтой травы, в гуле внезапного горного обвала, в быстром шорохе змеиной шкуры под камнями… Но было нарушено главное правило — одиночество — и следовательно все остальное теперь пойдет наперекосяк!

Каменное кольцо Туудума было огромно, оно занимало площадь хорошей усадьбы и состояло не менее чем из двух десятков крупных базальтовых колонн, не поддерживавших ничего, кроме неба. Рядом с ними маленькая человеческая фигурка казалась жалкой. Затеряться среди леса монолитов было легко. Акхан мог весь день проплутать между ними, так и не встретив второго паломника. Но сама мысль, что в этом пустынном месте, где и так все время приходилось передергивать плечами от неприятного тревожного ощущения, кто-то может наблюдать за ним, угрожать ему, настораживала принца.

Поэтому он предпочел, вынув меч и осторожно двигаясь от камня к камню осмотреть кромлех. Акхан неслышно скользил между блоками, Туудум представлял собой бесконечный базальтовый лабиринт, и принц не скоро миновал его внешние кольца. Приблизившись к центру, он застыл у одной из колонн, и высунув из-за нее голову, уставился сквозь сероватые клубы холодного тумана на просторную площадку с поваленным камнем посредине.

Возле него в непривычной для акалеля молитвенной позе застыла неподвижная человеческая фигура. Сам Акхан, доберись он сюда первым, сел бы на монолит, подогнув под себя ноги, выпрямив спину и развернув грудную клетку так, чтоб ветер высоты свободно продувал все его естество. Однако странный паломник поступил совершенно иначе. Он опустился перед камнем на колени, сложил ладони рук лодочкой и опустил голову на грудь. Казалось путник совершенно отрешился от окружающего мира. Он явно не слышал приближеня чужака и тем более не собирался нападать сам. Акхан устыдился своей излишней настороженности и, опустив меч, с силой вдвинул его в ножны.

Досадливое движение принца оказалось слишком резким, клинок через чур громко звякнул об украшенный золотыми пластинами деревянный чехол. Звук далеко разлетелся в морозном воздухе и заставил склоненного перед камнем человека вздрогнуть. Акхан выругал себя за эту оплошность, но было уже поздно. Паломник обернулся.

Это была минута!

Оба смотревших друг на друга человека сначала застыли в полном изумлении, а потом машинально отступили назад. Принц уперся спиной о колонну, а незнакомец споткнулся о монолит и с размаху сел на него, продолжая, как загипнотизированный смотреть на Акхана. По его лицу пробежала гамма чувств — растерянность, ужас и, наконец, полная паника. Губы зашептали что-то невнятное, а пальцы сами собой схватились за тяжелый гиперборейский меч, болтавшийся на боку. Но вместо того, чтоб напасть Акхана, незнакомец вытянул оружие и, слабо вскрикнув, швырнул его в противника, как ребенок бросает игрушкой в напугавший силуэт на стене. Меч загрохотал по камням, а паломник опрометью, не разбирая дороги, бросился бежать из кромлеха, при чем совершенно в другую сторону от лошади и поклажи.

Акхан зачарованно смотрел ему в след. Незнакомец несколько раз споткнулся, ткнулся в обломки колонны, упал, но так и не обернулся. Через минуту его рослая фигура скрылась за гребнем холма.

Принц стоял, как громом пораженный, не в силах оторвать взгляда от растаявшего в тумане призрака. Не смотря на холод, волосы на его лбу взмокли, а по спине ручьем побежал пот. Дело в том, что акалель только что столкнулся в кромлехе с самим собой.

Да, именно. Первый паломник, столь глубоко погрузившийся в молитвы у монолита, не мог быть ни кем иным, кроме него самого. Только… совершенно белым! То же лицо, руки, волосы, но, словно покрытые инеем.

«Плохо дело, — подумал Акхан, зачерпнув рукой пригоршню снега, и с силой растирая им лоб. — Встреча с собственным призраком предвещает смерть». Тот факт, что незнакомец был одет, как житель далекого северного Ареаса, в тяжелый меховой плащ, высокие теплые сапоги и вооружен иначе, чем принято у атлан, принц расценил самым худшим для себя образом. «Нельзя скрыть иглу, на которую ты сел, — сказал он, — я видел свою внутреннюю сущность, которую так старательно пытаюсь утаить от всех. С каждым днем она становится все заметнее. Страшно, что перед самой смертью это чужое полностью поглотит меня». Ему показалось нестерпимой сама мысль, что крылатая Атлат и змееногий Дагонис отвергнут его и заставят влачиться в темный дом теней Ареаса, где он для всех чужой.

Акалель наклонился и подобрал брошенный призраком меч. Хорошее дорогое оружие — может быть, через чур широкое и тяжелое в лезвии? Нет, он этого бы не сказал… Глаза Акхана расширились от удивления, а губы сжались. Ему показалось, что он уже где-то видел этот клинок. Но где? На память пришло короткое беспорядочное видение, посетившее его после церемонии «возложения змея», когда у акалеля случился солнечный удар. Тогда сияющий меч ушел от него в землю. Теперь появился, словно из недр горы! Может ли принц из дома Тиа-мин взять его? Будь он простой игрушкой, трофеем… но что-то мешало Акхану взглянуть на клинок с это точки зрения. Перед ним лежало нечто большее. Нечто, принадлежащее ему. Но совершенно невозможное для него!

Принц не заметил, как в глубокой задумчивости перебрался на камень и сел, положив меч на колени. Если представшее его глазам видение и было ответом, то он получил его совсем не на те вопросы, которые задавал духам. Или… Акхан прищурился. Неужели его хотят убить из-за примеси гиперборейской крови? Но почему сейчас? Почему не 25 лет назад, когда он был еще ребенком и не успел принести ни вреда, ни пользы? А именно теперь, когда акалель много лет не выпускает оружие из рук, мечась от одной заморской колонии к другой? Подобное предположение было абсурдно и все же оно застряло в голове Акхана.




3


Между тем над плато сгущались сумерки. В кромлехе, где и до этого было, мягко говоря, холодновато, наступил прямо-таки подвальный холод. «Склеп, а не святилище», — поеживаясь подумал акалель и растер себе ладонями предплечья. Он задрал голову, на быстро темнеющем небосводе зажигались первые звезды. Прямо над Туудумом развернуло свои крылья громадное созвездие дракона. Его мерцающие огни казались низкими и горели ярче других.

Акхан хмыкнул. Провожая его сюда, Шкик беспокоилась о каких-то страшных неведомых опасностях, но пока акалелю угрожала только одна беда: до костей продрогнуть, подхватить простуду и на следующий же день загнуться на вершине, поскольку спускаться вниз в лихорадке будет затруднительно. В это время командующий вдруг почувствовал слабую вибрацию камня, на котором он сидел.

Это ощущение было неприятным — постоянное подрагивание монолита нервировало и не давало сосредоточиться. Принц слез с камня и приложил ладонь к земле. Она тоже тряслась — едва заметно, но с каждой секундой все явственнее, так что мелкие осколки базальта, во множестве разбросанные вокруг, тоже начали подскакивать и с легким дребезжанием ударяться друг о друга. Постепенно дрожь передалась каменным колоннам, и это была уже не шутка! Вертикально стоящие каменные блоки гудели от нараставшей вибрации. Акхан видел немало землетрясений, но в подобную передрягу попал впервые.

Одна из ярких блесток в созвездии Дракона начала расти. С каждой минутой она становилась все больше, словно придвигаясь к земле. Вскоре Акхан мог уже различить ее форму. Громадная хищная птица с длинным остро отточенным клювом и сияющими темным пламенем каплевидными глазами камнем летела с небес к кромлеху. Яростный вой, издаваемый при этом чудовищем, заставлял дрожать камни на плато. Словно в ответ на этот звук в недрах под землей раздавалось нарастающее гудение. И вдруг почва под ногами принца сама собой поползла, и акалель с размаху шлепнулся лицом вниз. Ему удалось уцепиться руками за выбоины в базальте одной из колонн, в то время как огромная плита, на которой, оказывается, стоял кромлех, оторвалась от такой же огромной плиты. Они раздвинулись, как мост. Акхан повис, держась за каменный блок и благословляя богов за то, что находится на тыльной стороне плиты, а не болтает ногами над пропастью.

Из глубины земли хлынул ослепительный неестественно белый свет. Гул усилился до такой степени, что у Акхана заболели уши. Ему показалось, что у него вот-вот хлынет носом кровь. Ужасная птица, переливаясь и сверкая своим металлическим оперением, опускалась все ниже. Чем-то неуловимым она напоминала змею — длинным ли телом, треугольной ли приплюснутой головой — да, пернатую змею с клювом и крыльями. Принц видел ее блестящее брюхо со швом, мощные лапы без когтей, вместо которых чудовище обладало огромными золотыми дисками, и они вращались!

Вокруг столбом стояла пыль, закручиваясь в тугие смерчи. Несколько минут назад на плато царил жуткий холод, теперь Акхан чувствовал, что поджаривается. Даже базальтовая колонна, за которую он держался, раскалилась и обжигала ладони. В какой-то момент акалель не выдержал, и его пальцы разжались. Он сначала полетел вниз, затем покатился по склону и, наконец, застрял, удерживаемый одним из упавших блоков. Принц потерял сознание лишь на мгновение, за это время страшная птица успела опуститься в светящееся ущелье между плитами. Поэтому, когда Акзан пришел в себя, над его головой уже ничего не гудело, не сверкало и не тряслось. Камни плато вибрировали гораздо слабее, сияние из расщелины стало мягче. Зато где-то глубоко-глубоко под землей слышалось неумолчное шуршание пересыпающихся горных пород.

Принц осторожно пополз вверх по стоявшей под наклоном плите. Через несколько минут он подобрался к ее краю и заглянул внутрь. Яркое сияние заливало чрево горы. Там внизу, глубоко-глубоко, куда спустилась хищная птица из созвездия Дракона, что-то гудело и грохотало, словно в огромной кузнице. Красноватые отблески ложились на стены, вздрагивавшие при каждом следующем ударе. Казалось, тысячи молотов разом опускались на тысячи наковален.

Принц буквально с младенчества участвовал во всевозможных ритуалах и свято верил в страшные сказки своего народа, но он еще ни разу в жизни не видел ни одного волшебного существа — доброго или злого. Поэтому он Акхан до боли в глазах всматривался в сияющую глубину пещеры, где далеко на дне мелькали и передвигались скрюченные черные фигурки духов горы. Вечные кузнецы, самими богами приговоренные к своему ремеслу — они-то и сотрясали плато Туудума, цепь Туланских гор и всю красную землю Ар Мор. Вероятно, они делали это для железной птицы, зачем-то спустившейся к ним в подземелье.

Акхан с удивлением наблюдал, как во чрево чудовища духи погружают какую-то руду. Может быть, они так кормили это странное существо? Что люди знают о пище пернатых змей? Удивительно было и то, как именно птица поглощала подношения горных духов. Она не открывала клюва, а принимала еду через распахнувшийся живой.

Наконец, чудовище насытилось и схлопнуло стенки своего бездонного желудка. Черные существа расползлись от него подальше. Птица вновь взвыла, из-под ее лап рванулись столбы огня, и она начала подниматься вверх.

Акхану опять сделалось нестерпимо жарко, когда же птица показалась над краем расщелины, плиты начали снова сдвигаться. Грохот и вибрация были страшными, но акалель все же удержался, закатившись за один из монолитов. Едва земля встала на место, продолжая дымиться и вздрагивать, как из глаз чудовища ударил яркий свет, озаривший все плато Туудума. Благодаря чему принц понял, что вся почва под его ногами покрыта многочисленными витиеватыми рисунками, переплетавшимися вокруг базальтовых колонн в виде большой змеи.

При других обстоятельствах это открытие заинтересовало бы Акхан, но сейчас ему было не до орнаментов. Птица заметила его. Ее сияющий взгляд выхватил маленькую человеческую фигурку, скрючившуюся у одного из монолитов. Чудовище начало вновь снижаться. При всей своей храбрости акалель все же был только человеком, и ужасная громада, опускающаяся на него с неба, напугала принца.

Он заметался между камнями, пытаясь спрятаться, но тщетно. Жуткое чрево чудовища вновь распахнулось. На мгновение Акхану показалось, что сейчас вся поглощенная пернатым змеем руда высыплется ему на голову. Но произошло нечто невообразимое. Воздух вокруг акалеля сгустился настолько, что буквально стал твердым, а потом стал скручиваться в длинную воронку и всосал принца внутрь птичьего желудка.

Какое-то мгновение Акхан в панике наблюдал, как его ноги отрываются от земли, а потом потерял сознание, потому что давление воздуха на его тело стало совсем нестерпимым.




Принцу показалось, что он очнулся от тишины. В брюхе птицы не было слышно гула и дрожания земли. В нем царил странноватый запах, какой бывает после сильной грозы с ливнем. Но не запах заставил Акхана вздрогнуть от неприятного ощущения и изо всех сил вжаться в пол.

Когда акалель разлепил глаза, он остолбенел от увиденного: над ним склонялись какие-то зеленовато-серые червяки, жившие в чреве чудовища. Они были покрыты гладкой, как у лягушки, кожей и имели выпученные черные глаза без малейшей искры света в их непроглядной глубине. Взгляд этих раскосых капель мрака парализовал Акхана и, хотя у него не были связаны руки и ноги, он не мог пошевелить даже пальцем.

Наконец, один из них протянул к пленнику свою мерзкую лягушачью лапку. Он схватился ею за пестрый заплечный мешок — подарок Шкик — в котором лежал злополучный хрустальный череп. Веревочки, стягивавшие горловину, расползлись, и волшебный шар со стуком выкатился на пол. В этот миг принцу показалось, что череп светится изнутри тем же непроглядным черным пламенем, что глаза существ. Червяки издали резкий свистящий звук, от которого у Акхана заложило уши, и все как по команде повернулись к черепу. Кажется, они были потрясены. Находка настолько поглотила их, что червяки смотрели только на нее, и акалель с облегчением почувствовал, что может двигаться.

С паническим криком он выхватил свой меч и кинулся на уродцев. Кажется, они не ожидали нападения с его стороны, потому что удивленно заверещали и в ужасе побежали прочь по гулкому желудку птицы. Стряхнувший с себя оцепенение Акхан бросился за ними, размахивая клинком. Зеленые червяки едва доходили ему до пояса, но они попрятались за огромные металлические ребра чудовища и начали оттуда поливать противника пучками огней. Акхану обожгло левую руку, в которой он держал меч, но принц перебросил оружие в правую. Только тут он заметил, что сжимает не свой атланский клинок, а подобранное им в Туудуме оружие призрака.

Несколько червяков свалились, подкошенные его мощными ударами. Акалель с отвращением заметил на лезвии меча полосы белой слизи, видимо, заменявшей существам кровь. Он отмахивал направо и налево, круша все, что попадалось ему под руку, и удивляясь, что у чудовища столь жесткие безводные внутренности. Впервые во время боя Акхан потерял контроль над собой и понимал, что это произошло от охватившего его ужаса. Он столкнулся с чем-то, превышавшим всякое понимание. Принц ничего не видел от ярости, только тупо работал мечом.

Вслед за отступавшими червяками он ворвался в голову птицы. Подумать только, у нее была пустая черепушка, внутри которой копошились еще несколько зеленых уродцев, переползая по светящейся россыпи стеклянных бус на плоской металлической доске. Они святились и мигали, приковывая все внимание червяков. Возможно, это были главные сокровища пернатого змея, которые он проглотил, чтоб никогда не расставаться с ними. Принц с яростью рубанул по доске мечом. Звук, который после этого раздался, нельзя было сравнить ни с одним известным акалелю звуком, которое издавало перед смертью живое существо. Металлический лязг, затем треск и шипение выскочивших из доски маленьких цветных шнурков, которые искрили и противно дымили.

Зеленые червяки разом взвыли и хотели было броситься на Акхана всей толпой, но он не дал им, отмахнув мечом всего пару раз. Те, кто еще не был разрублен, в панике отступили обратно в брюхо птицы. Но внимание самого принца приковали пустые глаза чудовища. Они оказались прозрачными и сквозь них было видно, как в глубокой темноте ночи покоится внизу плато Туудум. Однако это спокойствие продолжалось недолго. Неожиданно для Акхана пернатый змей качнулся, накренился клювом вниз и начал падать. Еще секунду принц во все глаза смотрел на несущийся прямо на него каменный круг, а потом бросился из головы птицы вслед за оставшимися в живых червяками.

Снова оказавшись в животе чудовища Акхан увидел, что червяки сумели вскрыть брюхо птицы и в панике выпрыгивают из него вниз, прихватив с собой какие-то тючки из пестрой материи. Острое чувство опасности заставило акалеля пробежать по скользкому накренившемуся полу к открытой дыре и схватить одного из готовых соскользнуть в нее уродцев за ноги.

Резкий удар воздуха заставил Акхана ненадолго задохнуться, но он не выпустил скользких лапок своего жутковатого спутника, который, торопливо лопоча какие-то ругательства, дергал свой пестрый сверток за какие-то веревочки и колечки. Сцепившись друг с другом, они камнем летели к земле. Благодаря тяжести Акхана, он и его невольный спутник падали быстрее остальных. Принц видел, как над головами червяков вдруг раскрылись и заколебались в воздухе огромные цветочные чашечки.

Наконец, и червяк, которого Акхан держал за ноги, справился со своими веревками, что-то резко дернуло акалеля наверх, и он заметил, как над ними тоже распахнулся яркий купол. После этого падение замедлилось, стало плавным, и вскоре ноги принца коснулись земли. В следующую секунду ткань накрыла его с головой. Зеленый червяк сориентировался быстрее принца и, издав жуткий писк: «Чип, чип, чип!!!» — бросился прочь. Остальные существа тоже, как горох посыпали со склона.

Не дожидаясь пока страшная птица рухнет на плато на плато, Акхан последовал их примеру. Он выбежал из внешнего круга лабиринта как раз тогда, когда птица закрыла собой полнеба. Отчаянное ржание привязанной к базальтовому кольцу лошади задержало принца. Подбежав к ней, акалель торопливо открутил повод от камня и потащил бьющееся от страха животное за собой вниз по склону.

Он продолжал бежать даже тогда, когда сзади раздался жуткий грохот и земля под ногами вздыбилась. Принца подняло вверх и бросило далеко вперед. Падая, Акхан ударился головой о землю.

Сознание вернулось к акалелю не сразу. Сначала он почувствовал, как что-то теплое и шершавое касается его лица, а потом влажную кожу обдувает холодный ветер.

Большая белая лошадь стояла над ним и тыкалась мордой в его щеку. Принц попытался поднять голову. Это у него получилось, хотя все тело очень болело, как после хорошей драки. Еще через несколько минут акалель попытался сесть, а затем и встать, уцепившись руками за свисающее стремя. Хорошо, что кобыла не убежала. Если Акхан сможет взобраться на нее и удержаться в седле, то ему не придется двигаться отсюда почти ползком.

Картина разрушений, представившаяся его глазам, была ужасна. Вскарабкавшись верхом, принц мог разглядеть ее гораздо лучше, чем с земли. Сейчас он стоял под холмом, на котором раньше располагался кромлех. Никакого Туудума больше не было. Базальтовые блоки валялись в беспорядке. Тело страшной птицы, рухнув с небес, разворотило святилище и недра горы под ним.

«Как от вас можно избавиться?» — всплыл в голове принца вопрос, который он собирался задать камням, когда поднимался сюда вчера вечером. Не мог же Акхан в самом деле рассчитывать, что в ответ на свое наглое заявление он получит столь впечатляющую демонстрацию!

Чуть выше по склону, среди кучи развороченной земли что-то поблескивало. Принц направил туда лошадь и вскоре с огромным удивлением увидел вещь, новой встречи с которой он никак не ожидал. Хрустальный череп валялся между камней и скалил свои прозрачные зубы в иронической ухмылке. Из всего, с чем вчера имел дело акалель, волшебный шар был единственным, что уцелело. Акхан нагнулся и поднял его — на гладко отполированной поверхности не было ни одной царапины, ни одной пылинки. В душе у принца возникло не хорошее чувство, ему захотелось бросить череп здесь и больше никогда не прикасаться к нему. Но мысль о Шкик заставила его подобрать шар.

Лошадь медленно шла по склону, выбирая дорогу между глубокими трещинами в почве и россыпями камней. «Умная девочка», — принц ободряюще похлопал кобылу по шее. Животное не только позволило более слабому человеку сесть себе на спину, но и везло Акхана очень осторожно, как если б тот был серьезно ранен. Чувствовалась прекрасная выучка, которой славились гиперборейские кони. «Кажется я получил подарок богов, вместо украденного Бэса. Как же тебя назвать? Как звал тебя прежний хозяин?» В этот миг Акхану пришло в голову, что прежним хозяином лошади был он сам или вернее его призрак в гиперборейском обличье. Кобыла явно принимала его за своего господина. «Интересно, у теней бывают живые лошади?»

Мысли принца были прерваны появлением его спутников. Сопровождавшие акалеля к плато Туудум воины после напугавшего их ночного землетрясения решили подняться вверх по склону и поискать останки командующего. Они были абсолютно уверены, что храбрый Принц Победитель погиб, вопрошая камни, или сражаясь в круг Туудума с духами здешних мест. Каково же было их удивление, когда люди сначала увидели катившихся прямо на них с горы мерзких зеленых уродцев, которые размахивали руками и кричали что-то непонятное. Воины быстро переловили их и посадили в большие плетеные корзины из-под припасов. А затем к ним на белой, как снег, лошади съехал сам акалель — живой, только весь в синяках и ссадинах.




4


Принц Аха лежал в своем шатре, разбитом в расщелине у подножия плато Туудум. Его спутники, охранявшие стоянку, пока он совершал паломничество, пребывали в крайней растерянности. Ибо путешествие кончилось для них вовсе не так, как они ожидали.

Ахо отправился в гору на рассвете вчерашнего дня и должен был провести там не менее суток, прося у великих духов Туудума вновь вернуться на гиперборейские земли. Но уже на закате солнца он скатился со склона грязный, избитый, в разорванной одежде, бормоча что-то невнятное. По его виду можно было сказать, что принц подвергся нападению и смертельно испуган.

Едва спутникам удалось успокоить бесновавшегося господина, как на вершине горы что-то загрохотало, поднялось пламя, и огромная безжизненная птица рухнула с небес, вздыбив черные камни. Даже здесь, внизу, земля содрогалась от страха. Всю ночь в глубине под плато слышались гулкие, пугающие толчки.

Сейчас Ахо лежал на складной походной кровати, укрытый всеми одеялами и плащами, которые имелись у его свиты, и продолжал нервно дрожать.

— Да говорю же вам, идиоты, что я видел самого себя! — доказывал он.

— Возможно, ваше высочество, возможно, — согласился с ним рыжий молодой оруженосец, меняя мокрые полотенца на голове своего хозяина.

— Заткнись, Лаге! — огрызнулся принц. — Я не с тобой разговариваю!

Юноша закусил губу. Именно он вытаскивал хозяина из кустов чертополоха на склоне, обрабатывал «ужасные раны, нанесенные призраком», которые, кстати, по мнению самого оруженосца, были простыми ссадинами и царапинами, полученными при падении.

— Господин Тикаль, — принц с трудом повернул голову, — как вы можете растолковать ужасное видение, которое показали мне духи Туудума?

Из глубины палатки возникла сухая, как зимний тростник, фигура жреца. От вида его синеватых губ и ногтей Лаге бросило в дрожь. Этот негодный атланский выродок сопровождал их на протяжении всей дороги по красной земле Ар Мор, но не принес принцу удачи!

— Так что вы скажете? — нетерпеливо потребовал Ахо.

Жрец помедлил.

— Я должен еще сверить увиденное вами со звездами. — его голос звучал глухо. — Но и сейчас ясно, что духи Туудума позволили вам, взглянуть на свою внутреннюю сущность, и эта сущность была атланской.

В планы Тикаля никак не входило открывать наследнику гипербореев глаза на существование у него брата в Атлан. Он и так намучился с этим изнеженным, капризным царевичем, не добившись ничего путного! А теперь, после разрушения святилища, Тикалю как можно скорее надо было возвращаться в Шибальбу и доложить о случившемся.

— Атланской? Слава богам! — выдохнул принц, и, поймав на себе косой взгляд Лаге, махнул рукой. — Убирайся! Нечего тебе здесь делать, позови Венсельма, он мне нужен.

Из дальнего угла палатки выбрался другой юноша с красивым испуганным лицом.

— Венсельм, радость моя! — Ахо застонал. — Подойди поближе. Если б ты знал, как твоему господину плохо!

Лаге вышел на улицу, с удовольствием оставив кампанию этих сумасшедших. Утро было свежим, так и хотелось полазать среди камней, а может даже взобраться на самый верх и посмотреть, что там вчера грохнуло. Так нет же! Сиди здесь! Потому что этим безруким олухам может понадобиться помощь! Лаге туда, Лаге сюда. А Венсельм умеет только краситься, как девка!

Подумать только, когда-то, едва узнав, что ему предстоит стать оруженосцем у сына самого короля Алдерика, обожаемого властелина всего Ареаса, Лаге хохотал и прыгал от счастья! Теперь ему хотелось удавиться. Кстати, это был единственный выход из его положения: гипербореи не разрывали службы. Он обязан был Ахо абсолютным, непререкаемым подчинением и не мог рассказать обо всем, что видел и слышал в доме принца.

Если б даже, движимый страхом за судьбу Ареаса, юноша и решился поведать королю обо всех гнусностях, свидетелем которых он стал, служа Ахо, его словам, возможно, и поверили бы, но сам Лаге должен был бы покончить с жизнью, чтоб развязать неразрешимый узел противоречия между долгом и долгом.

— Лаге! — раздраженный голос принца прервал размышления оруженосца. — Куда запропастился этот рыжий болван?

Юноша вернулся в палатку.

— Что угодно господину?

— Подай лед. — бросил Ахо. — Прежняя порция совсем растаяла! И вытри мне лицо полотенцем.

«Ну конечно! Венсельм сделать этого не мог! — зло подумал Лаге. — Он отморозит себе пальцы и вымочит руки, у него потрескается кожа от холода…» Юноша наколол льда, сделал новый компресс и опять опустился у постели хозяина на корточки. Ахо между тем продолжал развивать свою любимую тему.

— Мистический смысл произошедшего для меня совершенно ясен, господин Тикаль. Явление моей внутренней сущности было настолько впечатляющим, что великое каменное кольцо Туудума не выдержало и развалилось от подземных толчков той силы, которую хотели передать мне боги Мертвой Земли. В моем призраке была такая мощь! Вы понимаете? Такая страшная неотвратимая сила, что даже я испугался!

«Господи, да тебя ежом в рукаве напугать можно!» — хмыкнул Лаге.

Принц осекся, его глаза сузились и взгляд уперся в мрачное лицо оруженосца.

— Не смей бубнить себе под нос! Когда твой хозяин говорит! — Коротким ударом тыльной стороны ладони Ахо опрокинул миску со льдом и массивные перстни на руке принца впечатались в челюсть оруженосца.

Лаге тихо охнул от боли. Его высочество был силен, очень силен. Он унаследовал все физические качества и даже облик своего отца, великого воина и великого владыки Алдерика.

С гневом сбросив с себя одеяла, Ахо прошелся по палатке.

— Я из тебя выбью дурь! — маленький складной табурет отлетел в угол.

— Оставьте его, ваше высочество. — примирительным тоном обратился к Ахо Тикаль. — Он совсем еще мальчик и слишком долго воспитывался в Асгарте при дворе вашего отца, чтоб наши рассуждения могли ему нравиться.

Ахо раздраженно махнул рукой.

— Пусть помалкивает. Нам надо разгадать значение моих видений, понять все, что они предвещают и от чего предостерегают меня.

Лаге ползал по полу, собирая лед в самый большой осколок миски. Ему совсем не улыбалось лезть за новой порцией. Искоса он бросал короткие недовольные взгляды на принца. По понятием гиперборейцев, наследник сейчас совершал недопустимое — заглядывал за грань собственной жизни. Но Ахо часто поступал так… Он привечал зведочетов и толкователей снов, собирал магические рукописи. Тайно приезжавшие к нему мудрецы из Ле Му и Та-Кем гадали для принца по полету птиц и по внутренностям животных.

— Ваше высочество требует от меня немедленно ответить на все вопросы. — строго возразил Тикаль. — Вы хотите, чтоб я давал толкования видений с той же скоростью, с какой вы скатились с горы.

В голосе жреца Лаге услышал насмешку.

— Между тем как мне следует свериться с показаниями звезд и гадать по змеиным внутренностям, хотя, — Тикаль помедлил, — человеческие подошли бы больше.

Последние слова жреца не удивили оруженосца. Служа принцу, он знал даже больше, чем, видит Бог, хотел бы знать! Да, Ахо и его окружение приносили человеческие жертвы. Правда лишь в исключительных случаях. Но, поскольку для гипербореев после изгнания Алдериком пожирателей крови любая жертва была — табу, то Лаге не мог передать ощущения стыда и грязи, в котором он постоянно пребывал, сопровождая своего господина.

— Тебе нужен человек? — все еще очень раздраженно бросил Ахо. — Возьми Лаге. В наших делах он совершенно бесполезен.

— А есть вам кто будет готовить? — немедленно отозвался оруженосец. — Венсельм? Может, он еще и навоз из-под ваших кляч станет выгребать?!

— Ты груб. — неодобрительно заметил Тикаль. — Но ты прав. — жрец обернулся к принцу. — Без него нас в дороге действительно ждут многие неудобства. А что касается гадания, то мне не пришлось бы к нему прибегать, если б в свое время ваше высочество принесло хрустальный череп из Дома Змей. Этот кусок камня открывал нам прямую связь с духами Туудума. Без него не стоило соваться в каменный круг, но вы настояли и что же? Сейчас Туудум разрушен, и я не знаю, доброе ли это предзнаменование для ваших дел?

Ахо насупился, он не любил, когда ему напоминали о его промахах. Тем более таких существенных как потеря камня. Он не сумел забрать его у какого-то грязного тольтека! Унижение было сильным.

«Да уж, — вспомнил Лаге, — в Доме Змей нам пришлось туго! У меня до сих пор левая рука плохо разгибается. Как этот варвар по ней врубил палицей!»

— При помощи этого камня вы могли бы разбудить того, кто дремлет под ледяным щитов в Гиперборее! — продолжал жрец. — И он пришел бы вам на помощь при восстановлении власти старых богов. Теперь время упущено. Вы должны не позднее следующего месяца вернуться домой. Иначе ваш отец заподозрит неладное.

Ахо почти с ненавистью посмотрел на жреца.

— Вам пора возвращаться. — настойчиво повторил Тикаль. — Мы и так задержались в Туудуме, мне тоже пришло время оставить вас и двигаться к Шибальбе.

— Кажется, у нас действительно нет выхода. — махнул рукой принц

Ахо еще немного поломался и согласился с доводами Тикаля, всем своим видом демонстрируя, как ему не хочется возвращаться домой. Зато Венсельм прямо-таки воспрянул духом.

— Вы только подумайте, хозяин, — попытался он растормошить принца. — Мы больше не будем скитаться по этим проклятым джунглям и горам, нас не будут жалить москиты и болотные гадюки! Мы сможем вымыться в горячей воде с отваром мяты, завернуться в мягкие полотенца с запахом фиалок. Мы забудем о черствых лепешках. О, форель в белом мидгардском! О, медовые ванахеймские пряники с орешками! О, засахаренные пенки с кобыльего молока! Я мечтаю, чтоб мое тело массажировали с кедровым маслом, чтоб оно снова стало гладким и прекрасным, как до путешествия!

«Расквохтался!!!» — с отвращением подумал Лаге. Ему тоже была далеко не безразлична мысль о возвращении домой и, если говорить честно, то засахаренных пенок Лаге хотелось не меньше, чем Венсельму. Увидеть заметенные снегом Рифейские горы, ровные, как стол, степи, на которых паслись стада мамонтов с черно-рыжей шерстью, и могучие вожаки задирали вверх свои громадные бивни… показалось оруженосцу несбыточной мечтой. А то, что принц не сумел добыть как раз ту вещь, за которой поехал, так это не новость. Разве Ахо хоть однажды добивался того, чего хотел?

При всем исключительном честолюбии принца и стремлении любыми средствами достичь поставленной цели сын Алденика никогда не мог похвастаться удачливостью своего отца, которому козырная карта так и шла в руки! Словно судьба расплачивалась с ним за то единственное в жизни крупное несчастье, когда он, еще совсем молодым, едва вступив на престол, женился на принцессе Тиа-мин из дома атланских владык, а она опозорила его, связавшись с каким-то стражником…

Разводя сейчас огонь в небольшой переносной жаровне, чтоб приготовить завтрак для своих спутников, Лаге обдумывал странную мысль, пришедшую ему в голову. А что было бы, если б Ахо, тайно путешествуя по землям атлан, столкнулся с сыном Тиа-мин? Конечно, это невозможно, потому что они сейчас на самой глухой окраине, а не в столичном Дагонисе. Но сама идея показалась юноше забавной, особенно в свете ночных страхов принца. В Ареасе не все верили, что Тиа-мин 25 лет назад сказала правду… Чего только не бывает на свете!




5


Возвращение Принца Победителя в Шибальбу было триумфальным. Акалель не только очистил долины Ар Мор от тольтеков, но и сумел заключить с оставшимися в горах родами такое соглашение, по которому они обязывались охранять низинные земли. Правда за это пришлось расплатиться несколькими свободными от переселенцев долинами, где собирались построить свои новые поселки Ягуары и Броненосцы, а также установить для тольтеков ежегодные подарки в качестве жалования за службу. Но заставить этих дикарей служить Атлан, пусть и за плату, уже само по себе было великой победой.

Принц понимал это. Жрецы Шибальбы тоже, поэтому они скрывали свое недовольство. Если акалель за несколько месяцев армориканской кампании выиграл, то они проиграли. И серьезно. Проиграли в скрытой от простых смертных игре: красная земля больше не тряслась. Тени богов понимали, что внезапный покой камней под ногами наступил лишь на время, что великие духи Туудума вновь вернутся и накажут своих взбунтовавшихся детей за разрушение недр священной горы, из которых они забирали пищу железных птиц. Однако простаки на улицах этого не сознавали!

Беснующиеся от восторга толпы жителей Ар Мор встречали акалеля и его армию на протяжении всей дороги от гор Туудума до Шибальбы. Тоже самое происходило и в горах: тольтеки буквально на руках тащили Принца Победителя от поселка Тулума до крепости Тулан. Для них он был богом, уничтожившим проклятый каменный круг, остановившим разрушение земли, на которой они жили и даже поймавшим несколько духов Туудума.

— Чего ты добился, сын мой? — спросил верховный жрец Шибальбы у акалеля после пышной церемонии встречи. — Того, что не выполнил наших указаний, всю дальновидность которых можно постичь, лишь обладая нашими знаниями? — тонкие губы Халач-Виника сложились в подобие бледной улыбки. — Духи Туудума пришли сюда давно. Тысячи, может быть миллионы лет назад… Они спустились с неба на своих пернатых змеях и завоевали эту землю. Они покорили наших жалких предков и сделали из них людей, как много позже сами атлан поступали с жителями Та-Кем, Ар Мор, Хи-Брасил… Они научили нас всему, что мы умеем. — слепые белые глаза жреца уставились куда-то далеко, за плечо акалеля. — Они — великие учителя человечества. Но за каждое знание надо платить. Твоя армия не должна была вернуться.

— Я тоже не должен был вернуться. — кивнул акалель. — И тем не менее я вернулся. Поэтому вы сейчас можете только подчиниться. — он помедлил. — А чтобы вы хорошо запомнили этот урок, в полном соответствии со страстным желанием жителей Ар Мор, ваши зеленые боги из Туудума будут завтра же принесены в жертву на алтарях наших храмов. После чего людей убивать перестанут, ведь земля больше не трясется!

Акалель встал.

— Ты совершаешь большую ошибку, сын мой. — растягивая слова, проговорил жрец. — Мы, без сомнения, сообщим в Дагонис о твоих действиях.

— Без сомнения. — сухо кивнул Акхан.

На следующий день все его приказания были исполнены. При большом стечение народа на вершине пирамиды Солнца в Шибальбе пали под жертвенными ножами все привезенные акалелем зеленые уродцы. Но сам Принц Победитель не пошел смотреть на церемонию. Он знал, что тени богов никогда не простят ему содеянного, ибо вместе с белой слизью, вытекающей из рассеченных тел небесных червей, вытекала и власть жрецов Шибальбы над красной землей, которая больше не содрогалась, как в лихорадке. Теперь Туудум был разрушен.

Внешне Сыну Солнца оказали все почести, каких он заслуживал как победитель. Он и его люди прошли обряды очищения, необходимые, чтоб вернуться домой. Их головы увенчали повязки из золотых нитей, а шеи — белые гирлянды поздних цветов глицинии. Но тревога и отчуждение чувствовались в каждом шаге, в каждом жесте жрецов.

В день прибытия Акхан узнал, что столь ненавистный им Тикаль тайно отплыл от армориканских берегов на восток, в сторону Атлан. У акалеля не было сомнений в миссии Тикаля — его явно послал Халач-Виник с жалобой на самоуправство Принца Победителя. Но это сейчас мало беспокоило Акхана. Почему? Он и сам не знал.

— Ты слишком самонадеян, мальчик. — сказал ему старый Урс, с которым принц встретился на побережье у кораблей.

Именно кормщик и сообщил акалелю о бегстве Тикаля.

— Похоже, эта птичка хочет раньше других сесть на родной берег! — Урс неодобрительно покачал головой.

— Берег Атлан, старина, родной для нас, а не для него. — усмехнулся акалель.

— И все же он накличет на нас беду. — настаивал на своем кормщик. — Надо было поймать его и скормить акулам. Мало ли что он наплетет о тебе в Дагонисе!

Принц повернулся к старику. На его лице застыло отрешенное выражение.

— Мне все равно, Урс. — сказал он. — Правда. Я не знаю, почему, но меня это совершенно не задевает… Странно, да?

Кормщик на кривых ногах заковылял к принцу и, слегка привстав на носки, похлопал гордого сына Тиа-мин по плечу.

— Это кровь, мальчик. Кровь берет свое.

Старик замолк, уставившись куда-то за спиной акалеля. Стоял тихий звездный вечер. В лагере атлан горели немногочисленные костры. Припасы еще днем погрузили на корабли, и сейчас большинство воинов спало. Отплытие было назначено на следующий день после восхода.

— Урс, ты не договорил, — принц дернул старика за руку, пытаясь отвлечь от созерцания ночных теней за соседним камнем.

В этот момент кормщик изо всей силы рванул руку Акзана на себя, и акаель, потеряв от неожиданности равновесие, упал ничком на землю. Он услышал, как над его головой что-то свистнуло. Раздался сдавленный стон кормщика, и Урс мешковато ополз на камни. Из шеи старика торчала маленькая оперенная стрела, какими обычно плюются из трубок дикари.

— Тревога!!! — выхватив меч, акалель бросился к россыпи камней, за которой, как ему показалось, мелькнула какая-то тень.

По зову командующего лагерь в один миг наполнился топотом ног и ревом труб. Тревога получилась что надо. С беспорядочным метанием огней, ничего не понимающими сонными солдатами и перепуганными часовыми.

За ближайшим камнем Акхан наткнулся на труп маленького краснокожего человечка с длинной зеленой трубкой в руках. Это был не тольтек, а один из низкорослых жителей юго-западных болот, откуда в Ар Мор издавна привозили храмовых рабов. Его горло было перерезано от уха до уха. Рядом на песке виднелись следы сандалий, поднимавшиеся вверх по холму, но возле самого лагеря они были затоптаны сотнями ног, беспорядочно метавшихся солдат.

Убийцу так и не удалось найти.

Принц склонился над кормщиком и осторожно поднял ладонями его голову.

— Урс, старина… — акалель не мог себе даже представить, что человек, лицо которого он привык видеть с детства, вдруг исчезнет. — Потерпи, мы вынем стрелу.

— Не стоит. — кормщик слабо искривил губы, на которых уже появилась розоватая пена. — Не стоит, нагнись пониже, мальчик, я должен кое-что тебе сказать…

Акхан наклонился еще больше, почти касаясь ухом щеки умирающего.

— Тиа-мин лгала… тогда в храме… Я не мог… я дал слово молчать… — голос старика перешел в хрип. — Ты не тот, кем себя считаешь…

— Я знаю. — принц выпрямился, осторожно укладывая мертвую голову кормщика на землю.

Урса хоронили по старому атланскому обычаю. Так уходили в великую соленую воду все, кто связал с нею жизнь. Акалель рубил ладью сам и сам ставил на ней парус. Потом тело кормщика положили на дно, принесли ему богатые дары из сокровищ Шибальбы и командующий оттолкнул лодку от берега, отправив ее в последний путь. Стоявшие на берегу атланские лучники осыпали погребальное судно дождем горящих стрел, и вскоре оно занялось ровным жарким пламенем.

Церемония задержала отплытие армии ровно на один день. Наконец, белые паруса вновь заплескались на ветру, и армада атланских кораблей двинулась в обратный путь.




Их очертания гасли в хрустальном черепе, на который смотрела Шкик.

— Акалель вернется. — сидевший рядом с ней Ульпак обнял сестру за плечи.

— Нет. — молодая жрица провела рукой по влажной щеке и улыбнулась. — Сын Солнца отдал роду Ягуаров все, что смог. Теперь Шкик принадлежит только Ульпаку.

— Сын Солнца возвращается домой победителем. — пожал плечами ее брат. — Разве этого мало для счастья?

— Но его ли это дом? — покачала головой царевна. — Шкик видит в волшебном камне, что судьба акалеля разорвана, а дорога петляет по жизни, как тропа горного льва. Она не скоро приведет его к родным берегам.

— Так или иначе, а через день Белый Ягуар будет уже в Атлан и встретит там почести, которых заслуживает. — Уверенно заявил Ульпак.

— Хорошо, если так. — вздохнула Шкик.

В туманной сердцевине шара почти исчезли разноцветные паруса кораблей, уходивших все дальше на восток. Принц Победитель стоял на корме самого блинного из них, с тревогой глядя на серую дымку горизонта, словно ожидая увидеть в небе мириады летящих к земле пернатых змей. Его губы рассеянно повторяли последние строчки подаренного Кими сеокталя:
		И я понял, что завтрашний день —



		Продолженье вчерашней войны…