Охота на удачу Олег Кожин Так бывает — еще вчера ты делал ремонт на кухне. Маялся, не видя будущего и перспектив. А потом нашел счастливую монетку, и… Привычная реальность вдруг переворачивается с ног на голову, открывая неприглядную изнанку мира Сборщиков, тех, кто выкачивает заряд счастья из монеток, счастливых билетиков и прочих талисманов. Теперь тебе остается только одна забота — дожить до вечера. Привычный город становится небезопасен, каждый встречный может оказаться чудовищем, а близкие больше не помнят о твоем существовании. Между тобой и Сборщиками только счастливая монета, только ветреная Удача. И еще Лиля — сумасшедшая панкушка с разноцветными волосами. Беги, Гера Воронцов! Спасайся! Олег Кожин ОХОТА НА УДАЧУ Пролог С виду они ведь совсем не опасны, эти маленькие люди. Все эти беспризорники в чрезмерно больших бейсболках и растянутых свитерах, вытирающие рукавами блестящие потеки соплей, навечно обосновавшиеся над верхней губой. Все эти алкоголики, бывшие интеллигентные люди с мутными слезящимися глазками за толстыми линзами очков, напоминающими экспонаты кунсткамеры, плавающие в спиртовом растворе. Все эти сухонькие старушки, пацаны в спортивных штанах с лампасами, грязные бомжи, маленькие чумазые девочки — они совершенно не опасны с виду. Даже мрачноватые цыганки с крючковатыми носами, недобро стреляющие черными глазами из-под цветастых платков и потирающие пальцы характерным жестом с просьбой «позолотить ручку», даже они не выглядят способными причинить серьезный вред. И, выгребая мелочь из заднего кармана джинсов, вы ссыпаете ее в протянутые руки, небрежно бросаете в гротескно огромные бейсболки, а может быть даже, порывшись в кошельке, вытягиваете мятую купюру не слишком высокого достоинства. Или просто проходите мимо, стараясь не встречаться глазами, не замечать маленьких людей. В последнем случае вы расходитесь с ними в разные стороны, не подозревая, что какое-то время, какие-то доли секунды ваша жизнь висела на волоске. На тонком-тонком волоске. И то, что вы сейчас спокойно идете своей дорогой, беспечно щурясь на яркое солнце, а не валяетесь на асфальте, каждым новым судорожным вдохом затапливая свои легкие кровью, — это не более чем удача. Вы — чертовски удачливый сукин сын. Или сукина дочь. Ведь вам действительно повезло по-крупному. Почему? Ну, вероятнее всего, просто потому, что место, где к вам обратились маленькие попрошайки, оказалось слишком людным. Так что не слишком обольщайтесь. Удача — та еще шлюха. Кто знает, на чьей стороне она будет в следующий раз? Будьте всегда начеку. Вы ведь не хотите, идя по безлюдной улице ночью, услышать внезапное: — Эй, братишка! Одолжи мелочи? Глава первая ВЕЗЕТ, КАК УТОПЛЕННИКУ Как-то в среду Бог послал мне счастье — Полные сети, Душа готовилась к пиру, но сети — это весьма дырявые снасти, много мелкого счастья просыпалось в дыры.      Тикки Шельен[1 - Далее в тексте использованы стихи того же автора.] — Эй, пацан, есть пять рублей?! В голосе не было угрозы или агрессии. Просто он раздался внезапно, со спины, у самого уха, заставив Герку Воронцова испуганно вздрогнуть. Неосознанно, на уровне базовых инстинктов выживания в городских джунглях, по-черепашьи втянулась голова, а плечи выдвинулись вперед, прикрывая, насколько это возможно, челюсть. Противно заныло под ложечкой. В кедах, бывших и без того на размер больше, стало совсем просторно — в предчувствии беды поджались пальцы на ногах. Потому что такие, безобидные на первый взгляд, вопросы никогда не сулят ничего хорошего тому, к кому обращены. При наличии определенного опыта и достаточной расторопности ты просто выворачиваешь карманы, демонстрируя добровольное сотрудничество, а также отсутствие искомого. В этом случае велик шанс отделаться простым подзатыльником или несильной зуботычиной, после чего, униженный, но невредимый, спокойно продолжаешь свой путь… если, конечно, не наткнешься на других любителей чужой мелочи. Иногда вслед, добивая остатки гордости, прилетает обидное ругательство, характеризующее твое недостойное настоящего пацана поведение. А то и ленивый пинок, «для скорости». И это еще не самый худший вариант. В худшем… — Ты чего, в уши долбишься? Есть пять рублей, нет? Пальцы в карманах привычно сжались на уголках ткани, готовые вывернуть их по первому требованию. К несчастью, опыт подобных просьб у Геры был, и немаленький. Собственно, в Сумеречах не так много людей, у которых подобного опыта не было. Чтобы пересчитать их, скорее всего, хватило бы пальцев двух рук. Для некоторых элементов общества идея коммунизма, когда «все вокруг колхозное, все вокруг мое», оставалась актуальной и по сей день. Именно поэтому местные жители лет с семи (или даже раньше, если родители доверяли им деньги в столь юном возрасте) переставали удивляться, когда днем или ночью, в хорошо знакомом дворе или на безлюдном пустыре, некто, остро пахнущий пивом и неприятностями, мог попросить у них денег. Или мобильный телефон — позвонить умирающему родственнику. Или часы, чтобы лучше знать, сколько сейчас времени, и не отвлекать вас постоянно этим суетным вопросом. Или… да мало ли? — Пацан, ты глухонемой, что ли? Подкинь пятачок, мне на сигареты не хватает! Только сейчас Гера понял, почему он все еще не вывернул карманы или не пустился наутек. Дело в голосе! Несмотря на грубость, рубленое произношение, хрипотцу — голос был девчачьим. Это было удивительно и волнительно одновременно. Первое — потому что Герку никогда еще не грабила девушка. Более того, он даже представить себе не мог, что такое бывает! Конечно, он не исключал, что старшие девчонки могут отбирать деньги у младших, и даже наверняка делают это, но, чтобы провернуть то же самое с мужчиной… тут нужна иная психология, иные подходы, иные методы запугивания, в конце концов! Ну а второе, потому что Гера к своим семнадцати годам вообще не слишком часто общался с противоположным полом, слегка робея перед невероятной женской способностью ставить мужчин в неловкое положение одним только взглядом. Плечи опустились неохотно, все еще ожидая подвоха. Следом, до конца не веря в такую удачу, медленно распрямились пальцы в кедах. Ледяные мурашки, постоянные спутники подобных приключений, разочарованно уползли восвояси. Видимо, они захватили с собой тот невидимый кол, что в случае угрозы вонзается в позвоночник и мешает двигаться. Потому что Гера наконец-то смог повернуться к источнику голоса. Первая мысль, пришедшая ему в голову, оказалась глупой и обрывочной. «Как она могла подойти ко мне так неслышно? Она же должна звенеть, как упряжка с бубенцами!» Пирсинг — вот что бросалось в глаза первым делом. Две связки разнокалиберных колечек, клипс и гвоздиков серебряными гроздьями свисали с ушей. Три серьги, хитрым узором завитых в середине, пронзали левую бровь. Еще две, такие же замысловатые, — правую. Крохотный, стилизованный под череп со скрещенными костями гвоздик выглядывал из-под нижней губы, зловеще скалясь на мир неполным набором кривых зубов. В самой губе, ближе к уголку рта, красовалось еще одно кольцо с шариком посредине. Сверкающий агрессивный пирсинг успешно справлялся с ролью ширмы. За всей этой блестящей показухой не сразу можно было разглядеть, например, что брови девушки невероятно красиво изогнуты, идеально ровные и при этом как будто не тронутые пинцетом. Что нещадно исколотые мочки маленьких, симпатичных ушек почему-то не оттягиваются под весом украшений. Что безжалостно проколотые губы — сочные и мягкие. Такие, должно быть, очень приятно целовать (впрочем, о последнем Воронцов, не целовавшийся ни разу в жизни, мог только догадываться). Эти детали Герка отметил уже позднее. А поначалу — не разглядел, попросту не увидел. Первое впечатление производил ворох бижутерии, агрессивно топорщащиеся пряди цвета половины радужного спектра да многочисленные нашивки, покрывающие короткие джинсовые шорты настолько плотно, что, казалось, из них-то они и сшиты. Подобные особи в его родном городе водились в крайне ограниченном количестве. Настолько, что впору заносить их в «Красную книгу». В Сумеречах, где населения было тысяч семьдесят, всех «неформалов» знали едва ли не в лицо. И били нещадно. Длинноволосых парней стригли налысо, с мясом вырывали из ушей серьги, отбирали атрибутику. Особенно ценились плотные кожаные куртки и ботинки на высокой шнуровке. Доставалось и девчонкам. Поэтому немногочисленные местные металлисты, панки и бог весть еще кто предпочитали держаться вместе, появляясь в городе исключительно днем и исчезая с его улиц с наступлением темноты. Гера никогда не видел неформалов поодиночке и даже представить не мог, что кто-то из них отважится вот так запросто прогуливаться по парку. Да, сейчас день, и не сказать что городской парк — самое безлюдное место, но любая шальная компания, встретив одинокую жертву, будет в своем праве, и остановить ее сможет разве что полицейский патруль. Девушка уже несколько секунд смотрела на Герку с нетерпением. В ее взгляде явственно читалось «Умственно отсталый» — Воронцов будто увидел отражение этой надписи у себя на лбу. Спохватившись, он достал из кармана кошелек, принялся вытряхивать на ладонь мелкие монеты. Мелочи набралось, пожалуй, даже больше, чем требовалось, однако Гера без колебаний ссыпал ее всю в протянутую ладошку, ощетинившуюся острыми черными коготками. Критично осмотрев добычу, неформалка отчего-то скривилась и протянула монеты обратно. — Да мне столько не надо. Дай пять рублей, и разбежимся. При ближайшем рассмотрении девчонка показалась Герке вполне симпатичной. Подумаешь, пирсинг! Зато ноги стройные и фигурка точеная. Желая завязать разговор, но не имея ни малейшего понятия, как это сделать, Герка со щедростью Рокфеллера великодушно разрешил. — Бери, сколько надо. — Я тебе сказала, сколько мне надо, — внезапно окрысилась панкушка. — Не хочешь давать, так и скажи, а хлам этот мне скидывать не нужно, я не бедствую. Усек? Решительно ничего не понимая, Воронцов все же кивнул утвердительно — усек, мол. Отчего-то ему показалось, что связываться с этой миниатюрной девушкой себе дороже. Было в ней нечто эдакое… психованное. Собственно, только явный псих или же человек начисто лишенный инстинкта самосохранения решился бы ходить по Сумеречам с лицом, похожим на подушечку для булавок. Взгляд у девчонки был тяжелый, недобрый. Сулящий большие неприятности крупным оптом. Именно так сейчас почувствовал себя Герка — по уши в неприятностях. Но ничего не произошло. Девушка лишь устало вздохнула, что-то буркнула под нос и прошла мимо Воронцова, по пути сильно толкнув его плечом. И все же, несмотря на явную грубость, Гера не оставил попыток завязать знакомство. — Если хочешь, давай сходим до магазина, разменяем? — крикнул он в удаляющуюся спину. На черной ткани футболки, выгнувшись радугой от лопатки до лопатки, тянулась разноцветная, под стать волосам, надпись: «IRISHLUCKY» Слитно, в одно слово. Не удостоив юношу ответом, панкушка, даже не обернувшись, через плечо, показала ему средний палец, украшенный перстнем в форме четырехлистного клевера. Герка еще с минуту пялился на стройные загорелые ноги и упругий задок, втиснутый в обтягивающие шорты, на которых живого места не было от нашивок, цепочек и булавок. Затем вздохнул тоскливо и побрел домой. Приключение завершилось, не начавшись. Прекрасная разбойница, видимо, посчитала его законченным придурком, раз не стала отнимать деньги. Похоже, у девчонки имелся некий кодекс чести, запрещающий грабить умственно неполноценных. А жаль. Кошелек остался при нем, а Герка впервые в жизни не был этому рад. Вообще, спонтанная вылазка в парк получилась на редкость неудачной: сначала — чокнутая мороженщица, теперь вот — девчонка эта. И если первая Геру скорее напугала, то вторая испортила настроение всерьез и надолго. Складывалось ощущение, что сегодня все, абсолютно все, начиная с плавящей мозг жары и заканчивая незнакомой яркой неформалкой, сговорившись, решили испоганить ему день. И словно этого было мало, со спины вновь раздалось до боли знакомое: — Эй! Эй, мелкий, тормози! В кедах только распрямившиеся пальцы вновь поджались, собравшись в «кулак». Гера и рад был бы убедить себя, что девчонка передумала, отбросила какую-то странную гордость и решила взять то, что дают… Безусловно, был бы рад. Да вот только голос — хриплый, огрубевший от неимоверного количества дешевых сигарет, сочащийся развязной ленцой, определенно был мужским. Сопровождающие его гнусные смешки и ненавязчивый матерок — тоже. Даже не оборачиваясь, Гера знал — за спиной стоят трое. Если кто-то думает, что бомба дважды не падает в одну воронку, он просто плохо знаком с теорией вероятности. Провинциальные Сумеречи не претендовали на звание криминальной столицы мира. То есть убивали или грабили здесь не чаще, чем в других подобных городках российской глубинки, зато гоп-стоп считался едва ли не традиционным местным развлечением. Отчасти так оно и было. До начала девяностых, с легкой руки журналистов, обретших пожизненную приставку «лихие», Сумеречи были довольно успешно развивающимся городом, живущим традиционным для юга Карелии способом, за счет леса. Качественные пиломатериалы пользовались высоким спросом по всему Северо-Западу Союза, а продукция местного ЦБК — и вовсе далеко за пределами оного. Худо-бедно эти отрасли продолжали работать и сейчас, обеспечивая зарплатой большую часть горожан и поддерживая инфраструктуру Сумеречей. Последние лет двадцать город стремительно терял свое молодое население, уезжавшее на заработки, на учебу или даже просто «чтобы только вырваться из этой дыры». Тем, кто оставался, Сумеречи не могли предложить ни высокого культурного уровня, ни развитого спорта, ни сколько-нибудь интересных развлечений. Единственный кинотеатр пребывал в плачевном состоянии, перебиваясь преимущественно старыми голливудскими блокбастерами. Так что, едва перешагнув незримую черту, отделяющую ребенка от подростка, городская молодежь получала определенные неписаные права и свободы. Например, право выбирать развлечения в меру своей испорченности. Нет, конечно, оставались еще энтузиасты, посещающие шахматный кружок или лыжную секцию. Однако гораздо большей популярностью пользовались зал бокса и «качалка». Немалая часть «оставшихся» предпочитала развлекаться, отнимая чужие деньги, а набитые кулаки и крепкие мышцы помогали в этом деле куда как лучше шахматных гамбитов. — Слышь, мелкий, займи пять рублей? Парни были, вероятно, года на два-три старше Геры, то есть лет двадцати. Рослые, широкоплечие, самоуверенные. Одетые по-летнему небрежно, похожие друг на друга, точно солдаты какой-то уличной армии (если, конечно, такая армия позволяла своим бойцам носить вместо формы шорты, футболки и кроссовки). Даже глаза у всех троих оказались одного цвета — карие, с легкой поволокой то ли от алкоголя, то ли от удушающей жары. Одинаково блестящие на солнце выскобленные под ноль макушки расписаны уродливой вязью заживших шрамов — боевыми отметинами от столкновений с армиями других районов. Каждый из парней в отдельности не выглядел опасным, но то целое, что они составляли все вместе, тот уродливый уличный Змей Горыныч о трех не отягощенных интеллектом головах и шести кулаках со сбитыми костяшками умел вселять страх даже во взрослых мужчин. Гера же под оценивающими взглядами хулиганов попросту прирос к месту. — Ну так че, — поинтересовалась Средняя Голова, сжимающая в руке початую бутылку «Балтики девятки», — одолжишь пацанам пять рублей? Левая Голова лениво почесала шрам над бровью, громко рыгнула и заржала, словно над удачной шуткой. Правая Голова, сжав ладонью кулак, методично похрустывала пальцами. Парни просто излучали агрессию — веселую злость, требующую немедленного выхода. Казалось, напряги немного воображение, прищурься слегка, и можно будет увидеть, как за спинами троих хулиганов нетерпеливо лупит по асфальту украшенный костяными наростами хвост чешуйчатой гадины. Во второй раз за последние пять минут у Геры вымогали деньги. По идее, острота момента должна была притупиться, но на деле все оказалось иначе. Воронцов чувствовал, что находится на самом кончике тонкой иглы, не соскальзывая с него только чудом. Одно неверное движение, один неправильный жест — и повиснешь, пронзенный, точно незадачливая бабочка, пойманная юным натуралистом. Герка осторожно покосился по сторонам, но проклятый парк оставался пустынным. Бежать опасно и глупо — от многоногого Горыныча не убежишь, не спрячешься. Драться — нереально. То есть, конечно, можно ввязаться в драку, но победить в ней? Нет, исключено. Оставалось откупиться. Мысленно проклиная себя за то, что поддался навязчивому желанию прогуляться в парк за мороженым, Гера, молча вынув из кармана кошелек, безропотно протянул его вымогателям. Средняя Голова ловко сцапала бумажник и отработанным движением передала его налево. Гера хотел было попросить вернуть хотя бы кошелек, но, наткнувшись на мутные глаза главного, внезапно передумал. Черт с ним, с кошельком. Даром что на нем логотип «Лакост», на деле — дешевая подделка, купленная на рынке. Правая Голова быстро прошлась короткими тупыми пальцами по всем отделениям бумажника, пересчитывая добычу. Дольше всего парень со шрамом копошился в кармашке с мелочью. Парализованный страхом Герка следил, как давно не стриженные ногти, местами почерневшие от гематом и грязи, роются в монетах, и переживал приступ сильнейшей брезгливости. Получать обратно кошелек, в котором побывали эти неухоженные расслоившиеся чешуйчатые наросты, не очень-то хотелось. Закончив обыск, парень скорчил недовольную физиономию и, наклонившись к Средней Голове, что-то зашептал ей на ухо. Главный слушал, сведя брови к переносице, закатив глаза. Наконец он кивнул и, как ни в чем не бывало, вновь с ожиданием уставился на Геру. — Ну так че, дай пять рублей-то, не жопься. Ты че, пацанов не уважаешь? И тогда Гера понял, что влип. Откупиться не получилось. Парни с самого начала хотели его побить и теперь, согласно какой-то своей внутренней этике, подводили под это нормальное пацанское обоснование. Оставался самый последний, мизерный шанс выкрутиться. Нужно было заболтать ребят, потянуть время в надежде, что в этом чертовом парке все же кто-то объявится. — Уважаю, — дернув пересохшим горлом, поспешно ответил Гера. — У меня просто больше нет… Правая Голова выдвинулась вперед, подошла вплотную, по-приятельски закидывая руку на плечо жертве. На мгновение, всего лишь на долю секунды, Гере показалось, что предплечье, несильно сдавившее его шею, действительно царапает кожу чешуйками. Обманчиво расслабленная кисть Правого болталась в каких-то сантиметрах от лица Воронцова. Мысль о том, что в любой момент его могут коснуться эти уродливые болезненные ногти, заставила Геркин желудок подпрыгнуть к горлу. Он попытался отстраниться, но рука держала крепко. В ухо вполз вкрадчивый свистящий шепоток: — Да ну нах? А если найду? Угроза, бывшая до этого призрачной, обрела плоть, с каждой секундой становясь все более реальной. Средняя Голова демонстративно посмотрела на бутылку, выставив ее против солнца, словно оценивая, разбить ее о голову лоху прямо сейчас или сперва допить пиво. Жадность пересилила, и горлышко «Балтики» исчезло между узких губ, изуродованных бледным, давно зажившим рваным шрамом. Герка заметил, что у парня явно недостает передних зубов, отчего клыки казались несколько длиннее и острее. Как у настоящего хищника. Сделав внушительный глоток, главный вновь протяжно рыгнул. — Мелкий, ты лучше сам отдай, — посоветовал он. — Если мы найдем — хуже будет, верняк. Обвившая шею Правая Голова громогласно заржала Гере прямо в ухо. А городской парк между тем оставался безлюдным, словно в одночасье все жители Сумеречен вдруг решили избегать этого места. Было отчаянно страшно. И еще — стыдно за свою пассивную трусость. Гера понимал, нужно что-то предпринять, что-то сделать, но лежащая на плече тяжелая рука вселяла тихую покорность, подавляла волю, принуждала безропотно принять неизбежное. Она покровительственно намекала, что никто уже Геру не спасет. — Э, щеглы, вы попутали, что ли? — раздалось со спины. — А ну-ка отлипли от братишки! — Оп-пааа! — радостно протянула Средняя Голова и, вытянув шею, уставилась куда-то через Геркино плечо. — Это откуда ты такая красивая нарисовалась? Едва успев договорить, главный заржал, довольный очередной «шуткой». Тут же, будто сработал какой-то механизм, гнусно захихикали остальные головы. Гера уже понял, кто так безрассудно вступился за него. Узнал по голосу. Немного хриплому, но все же по-женски красивому и мелодичному. Давешняя панкушка, всего пять минут назад пытавшаяся стрельнуть у него денег на сигареты, вернулась. И теперь, ничуть не смущаясь численного перевеса гопников, смело вышла вперед, заслонив своей тоненькой фигуркой оторопевшего Геру. — Ой, девушка, — в притворном испуге пропищала Левая Голова, — а у вас что-то в носу застряло! — Это она хотела ухо проколоть и промахнулась! — давясь смехом, поддержала товарища Голова Правая. — По ходу, несколько раз промахнулась! — Вы че, клоуны, ох…ели, что ли? Совсем нюх потеряли? Поспешно сбросив оцепенение, Гера шагнул вперед, стараясь оттеснить от парней глупую психопатку. Конечно, он ждал спасения, но не такой же ценой! Прятаться за женскую спину в корне неправильно. Черт, да вы сами смогли бы смотреть на себя в зеркало после такого? А то, что теперь драки точно не избежать, Воронцов понимал яснее некуда. Такого наглого обращения жители улиц не прощают. Странно, что они сразу не набросились на эту суицидницу. Но еще более странным было то, что Гера прочел на их лицах… Замешательство? Случилось нечто такое, чего Гера пока не мог понять. Нечто, если не напугавшее хулиганов, то заставившее их усомниться в правильности выбора жертвы. — Я с кем, бл…дь, разговариваю?! — с угрозой в голосе спросила панкушка. Она безбоязненно шагнула вперед, и — невероятно! — Средняя Голова отшатнулась. Немного, едва ли на несколько сантиметров, но Герке и этого хватило, чтобы окончательно утвердиться в мысли, что хулиганы действительно опасаются его внезапной защитницы. — Слышь, ты че гонишь-то, — неуверенно попытался осадить нахалку главный. Еще оставалось время, чтобы отмотать все назад. Уличная шпана тоже имеет своеобразный кодекс чести и может простить девчонке некоторые вольности. Нужно было только урезонить эту бесшабашную дурочку, что Воронцов и попытался сделать. Но тщетно. Легко сбросив Геркину ладонь со своего плеча, панкушка с недоброй ухмылкой ринулась в атаку. Растопырив пальцы «козой», словно классический бандит из какого-нибудь криминального сериала про девяностые, она вывалила на хулиганов такой поток блатного жаргона, щедро пересыпанного матом, что у Геры уши свернулись. Не понимая значения половины слов, он все же умудрялся выхватывать отдельные информативные куски. Что-то из разряда «кого ты вообще знаешь?», «кто ты по жизни?» и «ты вообще знаешь, кто это такой?». Мелькали имена и клички, названия районов и улиц, складываясь в грозную фигуру мифического Геркиного покровителя. С каждым произнесенным словом парни, бывшие еще минуту назад такими уверенными и опасными, съеживались и бледнели. Воронцов и сам слегка испугался той силы, что, по словам чокнутой панкушки, стояла за ним. Впрочем, все это отступало — не на второй даже, а на какой-то гораздо более далекий план в сравнении с тем, к чему было приковано внимание Геры. А именно — к рукам его нечаянной заступницы. Глядя на их безумную пляску, юноша начал понимать, что хулиганов сразил не только блатной жаргон, но и кое-что посерьезнее. Тыльные стороны ладоней, мельтешащих в распальцовках, точно две обезумевшие бабочки, плотно покрывали синие зоновские татуировки. На каждом пальце красовался уникальный наколотый перстень, на костяшках расположились нечитаемые аббревиатуры, стилизованные под готический шрифт, а кисти обвивали «браслеты» из ощетинившейся колючей проволоки. Все это вместе, вкупе со свободным владением феней, действительно внушало определенные опасения не только гопникам, но и самому Герке. — Усекли, сучата? — выдохшись, закончила наконец девушка. Ошарашенные Головы молча кивнули. Почти синхронно. — Не слышу! — приложив татуированную руку к исколотому уху, рявкнула она. — Да усекли, епте, — пробормотал старший. — Бля, мы ж откуда знали-то? — попыталась на всякий случай оправдаться Левая Голова. — Че он сам не сказал-то? — Лопатник сюда, живо! — Панкушка ловко выдернула у Правой Головы кошелек. — Еще один такой косяк, и ваши жопы на британский флаг порвут! Головы нестройно загалдели, обещая, что подобное больше не повторится. Не веря своим глазам, Герка смотрел, как здоровенные парни, осторожно пятясь, отступают от маленькой хрупкой девчонки. При этом лица их светились таким облегчением, что даже неистовствующее солнце слегка потускнело. Сделав пару шагов, Головы вспомнили о пацанской гордости. Повернувшись к несостоявшимся жертвам спинами, троица вразвалочку двинулась по своим делам. Начисто позабыв о том, что именно с этой стороны они и явились. — Пош-ш-шли, — сквозь зубы прошипела панкушка, настойчиво потянув Герку за локоть. Уверенно волоча Воронцова по пустынному парку, она стремилась увести его как можно дальше от спешно удаляющихся хулиганов. Эта суетливость вмиг смыла всю ее уверенность и наглость. Воронцов понял, что девушка… не боится, нет… скорее, отдает себе полный отчет, что может случиться, если парни очухаются раньше времени. Все эти мысли за считаные секунды пролетели в его голове. Естественно, как бег крови по венам, как ток воздуха в легких, Гера пропускал их через мозг, не задерживая надолго. Просто отмечая как факт. Потому что его разумом сейчас владело одно-единственное наблюдение: вцепившиеся ему в локоть девичьи пальцы вновь были чистыми. Ни следа воровских наколок — лишь серебряный перстень в форме четырехлистника, плотно сидящий на среднем пальце. Но ведь они были? Он же видел татуировки собственными глазами! — Да шевели же ты заготовками! — не выдержав, повысила голос панкушка. Но вместо того, чтобы прибавить ходу, Воронцов встал как вкопанный. Высвободившись из тонких, однако странным образом невероятно сильных пальцев, он демонстративно скрестил руки на груди, закрываясь от внешнего мира и сумасшедшей неформалки в частности. — Что эт-то… — Несмотря на уверенную позу, голос ощутимо подрагивал. — Что это такое б-было? — Где? — Проколотые брови удивленно взлетели вверх. Воронцов сосредоточился, пытаясь унять дрожь, и это ему почти удалось. По крайней мере буквы в словах перестали предательски подпрыгивать. — Здесь. Только что, — выдавил он. — Тебя хотели избить, а я спасла твою задницу, вот что, — устало вздохнула девушка. — Чистое везение, кстати. Второй раз может не сработать, так что давай, ноги в руки и… Черные ноготки вновь попытались ухватить его запястье, но Гера, вывернувшись, упрямо мотнул головой. — Твои татуировки, — он указал подбородком на ее руки. — Это они их так напугали? Девушка взглянула на свои руки так, словно видела их впервые. — Какие татуировки? — Голос невинный, а глаза хитрющие, лисьи. Насупившийся Герка всем своим видом умудрился показать, что его так просто не проведешь. Видимо решив, что на споры сейчас нет времени, панкушка, поджав губы, кивнула. — Феня только с партаками безотказно срабатывает. Языком молоть всякий может, а вот наколки — это уже весомо. Матерый урка, конечно, такие вещи в два счета расколет. А эти… — она скривилась. — Что со шпаны взять? Для них тюрьма — романтика, а любой вор — авторитет. Элементарная психология. — Да на черта мне твоя психология?! — Взбеленившийся Гера даже не заметил, как панкушка вновь ухватила его за руку, настойчиво увлекая к выходу из парка. — Чего ты мне голову морочишь?! Где татуировки? Куда они делись?! Я же их видел! И откуда они вообще у тебя взялись?! И почему всем вдруг резко потребовались мои деньги?! — Наконец-то правильный вопрос! Дал бы им этот пятак, да дело с концом! — ловко ушла от ответа девчонка. — На фига ты геройствовать начал? Меня еще впутал, блин… — А кто тебя просил впутываться!? — не выдержав, заорал Гера. — Чего вы все вообще ко мне привязались?! Я и так уже все, что было, отдал! Нету у меня больше ничего! Нету! — Н-да? — Панкушка оценивающе посмотрела ему в глаза, словно проверяя, не врет ли. — А это что? Покрытый черным лаком ноготок ткнулся в запястье юноши, оставив на коже след в форме полумесяца. Чуть выше «браслета» из толстой суровой нитки, на котором болталась потемневшая от грязи и времени пятирублевая монета. * * * Передвигая старую мебель, меньше всего ожидаешь найти клад. Пыль и паутину — это пожалуйста! Мелкий мусор, дохлых насекомых — сколько угодно. Или огрызок карандаша, выпавший из рук и коварно закатившийся в какую-нибудь щель, — почему бы нет? Но никак не клад. Почему-то большинство считает, что в наше время все уже давным-давно найдено и обнаружено. Только люди, по-настоящему увлеченные идеей поиска сокровищ, совершенно точно знают, что это не так. Но и они не станут искать сундуки с пиратскими галеонами у себя дома, сдвигая сросшиеся с полом шкафы кухонного гарнитура. Гера Воронцов тоже ничего не искал. Он просто демонтировал старую мебель, освобождая место под новенькую немецкую «кухню» с различными примочками вроде сверхмощной вытяжки и посудомоечной машины. Мечта хозяйки дома — каторга для мужчин. Замена мебели плавно влечет за собой полноценный ремонт, который, подобно смертельному вирусу, перекидывается на остальные комнаты. Гера с отцом уже целую неделю возились на кухне, и конца-края этому занятию пока видно не было. Покрылся новенькой — муха не сидела! — побелкой потолок. С дверей исчезли рассохшиеся наличники. Батарея, сияющая свежей краской, стала похожа на растянутые меха огромного зеленого баяна. Сорванные обои заполнили собой четыре больших пакета для мусора. На неприглядно обнаженном сером бетоне трех стен ярко выделялись гипсовые заплатки. Четвертая стена до сегодняшнего дня успешно пряталась за массивными полками и тяжеленными тумбами, часть которых была прибита к полу здоровенными гвоздями, ставшими от времени только прочнее. Именно с ними воевал сейчас вооруженный монтажкой и молотком Герка. Бои шли тяжелые, с переменным успехом для обеих сторон. К обеду пальцы юноши были в занозах, а от локтя почти по всему предплечью протянулась глубокая царапина. Потери со стороны кухонной мебели пока что исчислялись двумя выдранными «с мясом» тумбочками и одним снятым шкафом. Кто будет в такой момент думать о сокровищах? Физическая работа дает отдых голове, позволяя сосредотачиваться лишь на самых простых мыслях. Причем зачастую не особенно связных. В голове Герки ленивым ульем гудели сотни маленьких дум, которые, сложись они вместе, превратились бы в картину локальной подростковой катастрофы: он не знал, что делать дальше. Чувствуя себя застрявшим в лимбе, юноша размышлял о том, что лето на исходе, и по уму надо бы ловить последний теплый месяц, а не возиться с древними гробами для хранения посуды. Тем более, август обещал быть по-настоящему жарким, без дураков, а для Карелии это редкость. Можно съездить на рыбалку или на шашлыки за город. Свободного времени — хоть отбавляй. Да только не давала покоя, сверлила назойливая мысль, что «свободное» в его случае равняется «потраченному впустую». Большая часть одноклассников и друзей-сверстников уже сделали шаг, переносящий их на одну жизненную ступеньку выше Геры. Кто-то решил продолжить образование, — в Питере, конечно же в Питере, где еще!? — и теперь примерял на себя гордое звание абитуриента. Кто-то устроился на первую серьезную работу. Это в семнадцать-то лет?! Один лишь Герка Воронцов болтается не пришей кобыле хвост. И ладно бы был не хватающим звезд с неба балбесом, но ведь ни единой тройки в аттестате! Без шести пятерок красный табель! Весь последний год школы Гера строил серьезные, далеко идущие планы: уехать из Сумеречей в большой, кипящий жизнью город, чтобы стать хирургом, учителем или писателем. В воображении он не только поступал в университет, но и с блеском заканчивал его, вне зависимости от того, виделся ли ему филологический или педагогический факультет. Беда в том, что планов было несколько. Воронцову казалось, что после окончания школы он с легкостью разберется, к чему больше лежит сердце, а к чему есть реальные способности. Однако получилось, как водится, несколько иначе. После выпускного Герка внезапно впал в ступор: время пришло, но «судьбоносный выбор» оказался не сделан. Поступать ради самого поступления казалось верхом идиотизма. Тогда-то Воронцов решил для себя, что лучше потерпеть еще год и все как следует обдумать, чем поспешить и ошибиться. Все любовно выстроенные планы пошли прахом, стали менее значимы, чем затихающий в коридорах школы отголосок последнего звонка. А новых Воронцов придумать еще не успел. Благо родители с пониманием отнеслись к метаниям сына. Впрочем, для ответственного Герки, с каждым днем все больше ощущающего себя ленивым дармоедом, это служило весьма слабым утешением. Возможно, будь у него девушка, на подобные самокопания попросту не осталось бы времени. Но девушки у Герки не было. Ловя в блестящем пузатом чайнике свое вытянутое искаженное отражение, пытаясь пригладить взъерошенные волосы, серые от пыли и штукатурки, он силился понять, чего же не хватает этим смешливым красивым балаболкам. И тут же сам давал себе ответ — уверенности. С противоположным полом, не только со сверстницами, но даже с наглыми восьмиклассницами Гера чувствовал себя беспомощным, точно белая мышь рядом с обманчиво ленивым питоном. Воюя с неподатливым плинтусом, юноша утешался тем, что, по сути, ни одна знакомая девушка не нравилась ему настолько сильно, чтобы ради нее стоило преодолевать собственную робость. Да, определенно не о кладах думал Герка, отдирая растрескавшуюся деревяшку, приколоченную, казалось, целой сотней гвоздей. Пока сокровище, блеснув короткой, но яркой вспышкой, само не дало о себе знать. Солнечный луч, случайно упавший в щель между стеной и досками пола, не умер в наполненной пылью темноте, а отразился от какого-то металлического предмета, привлекая внимание Геры. Облегченно звякнули отложенные в сторону инструменты. Чтобы заглянуть в щель, юноша прижался щекой к холодной стене, но даже так ему открылся лишь крохотный участок непроницаемого темного пространства под полом. Новые лучи-самоубийцы, готовые без раздумий сигануть в этот мрак, объявляться не спешили. Пришлось, кряхтя, опуститься на четвереньки и прижаться к полу лицом, чтобы увидеть закругленный ребристый бок какой-то монеты, почти полностью похороненной в пыли и строительном мусоре. Вот тогда-то Герка впервые подумал о сокровище. Построенный в середине тридцатых годов дом, в котором находилась квартира его родителей, был одним из немногих, уцелевших после Великой Отечественной. Конечно, ожидать, что тут обнаружатся золотые соверены или серебряные царские монеты, было глупо. Герка и не ожидал. Ему вполне сгодилась бы пригоршня довоенных советских копеек. Пальцы Геры нельзя было назвать толстыми, однако в щель они не пролезут, это было видно сразу. И все же, прежде чем сходить в родительскую комнату за пинцетом, юноша попытался отжать крайнюю доску монтажкой и подцепить монету. Кончилось это тем, что пальцы ему едва не защемило, а тусклый металлический кругляшек зарылся в пыль еще на несколько миллиметров. С пинцетом дело пошло бодрее. Заостренные кончики цепко впились в краешек монеты, и юноша, чувствуя себя вынимающим пулю хирургом, осторожно потянул добычу вверх, к свету. Уже практически извлеченная монета попыталась нырнуть обратно, но была вовремя остановлена — Гера успел прижать ее к стене большим пальцем свободной руки. После этого монета сама скользнула ему в ладонь, будто передумав возвращаться в темное подполье. Поднявшись с пола и отряхнув колени от пыли, юноша поспешил к окну, чтобы, наконец, рассмотреть добычу получше. Разочарование, которое он испытал, было сродни тому, что накатывает, когда вместо вожделенной игровой консоли родители вдруг дарят тебе на день рождения орфографический справочник. Ожидания не оправдались. Ни золота, ни серебра. Подмигивая на солнце, посреди ладони лежала самая обычная пятирублевая монета. Тяжелый «пятак», сквозь налипшую грязь отсвечивающий мельхиоровым покрытием. Двуглавый орел, раздвинув в стороны когтистые лапы, угрюмо восседал над отчеканенным годом выпуска — 1997. Вверху монеты, прямо между двумя пернатыми головами, издевательски показывающими Гере длинные языки, кто-то просверлил дырочку, уничтожившую первую букву в слове «рублей». Карьера кладоискателя (в мыслях уже вскрывшего пол и отыскавшего там золото Колчака) закончилась, так и не начавшись. На пять рублей даже мороженого не купить. От досады хотелось швырнуть монету в окно, да жалко было потраченных усилий. Решительно не зная, что делать с находкой, Герка поднес ее к лицу и, зажмурив один глаз, вторым посмотрел на мир через просверленное отверстие. Мир, что характерно, не изменился, оставшись таким же летним и солнечным, только сжался до размеров игольного ушка. И, глядя на утопающий в буйной зелени двор, на мамаш, лениво сидящих рядом с детской площадкой, на их чад, копошащихся в песке и с визгом слетающих с пластиковых горок, Гера внезапно понял, что хочет мороженого. Холодного, слегка подтаявшего пломбира в хрустком вафельном стаканчике, с бумажной нашлепкой сверху, которую можно будет облизать, прежде чем наклеить на ближайшую урну. И непременно с деревянной ложкой-палочкой. Почему-то с ней мороженое всегда казалось вкуснее. Желание, несмотря на свою внезапность, показалось Герке абсолютно логичным. Ведь это так естественно — есть мороженое, когда на улице такое пекло! Оставив «пятак» на подоконнике, Гера, наскоро сполоснув руки, кое-как стряхнул пыль с одежды: Воронцов решил идти как есть, в обрезанных по колено джинсах и застиранной белой футболке, безбожно заляпанной краской. Знай он, что в следующий раз увидит родной дом еще очень не скоро, наверняка бы оделся потеплее. В последнюю минуту, уже отперев замок, Герка вернулся, чтобы захватить находку с собой. Расставаться с волшебным ощущением, подаренным кратким поиском несуществующего клада, не хотелось. Это чувство родом из детства, незамутненное, чистое, заставило Герку думать, что он все же нашел свое сокровище: беспросветная тоска, после выпускного ставшая его постоянной спутницей, впервые отступила, пусть всего лишь на несколько минут. Желая продлить ощущение таинственности, загадочности и какого-то легкого чуда, Воронцов вытащил из ящика стола моток «суровой» нитки и, отрезав небольшой кусочек, продел в отверстие на монете. Прежний хозяин «пятачка», похоже, считал его талисманом, и Гера подумал, что ему тоже не помешает немного удачи. Перед тем как выйти из дома, он обвязал веревку вокруг запястья. На счастье. * * * За последние две недели почва на клумбах и газонах стала похожа на потрескавшиеся старушечьи пятки, желто-белые, как древняя слоновая кость. Жареная трава уже не так лоснилась зеленью, не тянулась к солнцу, а обессиленно стелилась по высохшей земле, пытаясь спрятаться от губительных лучей. Наступающий грозовой фронт должен был смыть с Сумеречей пыль, грязь и пот, очистить улицы и дороги, разукрасить мир многочисленными лужами с радужными бензиновыми разводами. Остудить это невозможное пекло. Дать, наконец, передышку заточённым в бетонной духовке людям. Но пока что небесная канонада грохотала где-то далеко. Слишком далеко. Переход из прохладного, темного подъезда в предгрозовую духоту улицы был подобен прыжку в воду. Прокаленный воздух, медленно напитывающийся влагой от идущих на горизонте туч, упал на юношу липкой простыней. Из окна, сквозь прорезь в монетке, мир казался более веселым и жизнерадостным. На деле же яростное солнце безжалостно выжало воду из людских тел, мгновенно превратив Сумеречи в колонию стариков. Престарелые мамы утирали морщинистые лица носовыми платками, размазывая потекшую косметику. Пили пиво на лавочках престарелые спортсмены, и казалось, что их бритые макушки — естественное следствие преклонного возраста. Возле дороги вяло катался престарелый скейтер в майке с изображением какого-то чернокожего гангстера. И только носящиеся по детской площадке спекшиеся на солнце карликовые старички плевать хотели на изнуряющую жару, продолжая бессмысленно расходовать тераджоули энергии. Мгновенно пожалев о своем сиюминутном желании, возвращаться Гера все же не стал. Тем более что до городского парка культуры и отдыха было рукой подать — не больше десяти минут ходьбы. Конечно, можно было найти мороженое поближе, продуктовый магазин с поэтичным названием «Заря» занимал весь первый этаж соседнего дома, выбор разнообразных эскимо и пломбиров там был просто сказочный. Вот только Гере хотелось именно того, что нарисовало ему воображение, — некий экзотический плод в скорлупе вафельного стакана, наполненного холодной белой мякотью. Такое лакомство выпускал только местный молокозавод — предприятие, навечно застрявшее в советском прошлом и вот уже лет восемь балансирующее на грани банкротства. Ближайшая точка, реализующая его продукты, находилась именно в городском парке. Солнце стояло в зените, и деревья не давали достаточно тени. Бредя по аллее, Воронцов с каждой секундой все крепче утверждался в мысли, что затея бодрой пробежки по асфальтовому пеклу с самого начала была неудачной. Сумеречи казались выжженной пустыней. Сделав небольшой круг, Гера прошел мимо угловатого, похожего на саркофаг здания мэрии, в надежде немного освежиться возле единственного в городе фонтана. Тот, как и следовало ожидать по закону подлости, оказался выключенным, и Гера не смог сдержать стон разочарования при виде пустой чаши, облицованной пересохшей плиткой. Чтобы добраться до парка, предстояло еще пересечь площадь Мира, миновать Дом культуры и пройти пару кварталов вверх по Советской улице. Обычно Воронцов с легкостью преодолевал этот маршрут, но сегодня ему казалось, будто поход за мороженым продолжается уже целую вечность. Так что, входя в парк, заросший давно не стриженными кустами и вымахавшими до опасных размеров деревьями, он уже еле плелся. Мимо беспощадно разломанных скамеек, мимо закрытого тира, мимо скульптуры огромного лося, установленной год назад и еще успешно сопротивляющейся вандалам, Герка двигался к центру парка, где, разрушаясь под воздействием стихий, ржавели металлические скелеты аттракционов. С детства знакомые «Колокольчик», «Сюрприз», «Юнга» больше не служили источником радости, а напротив, излучали уныние. Облупившаяся краска делала их похожими на гигантских чешуйчатых рептилий, страдающих от жары, как и все в этом городе. Возле навечно застывшего колеса обозрения, горделиво возвышающегося над верхушками самых высоких деревьев, вновь появилось стойкое желание, плюнув на все, поскорее вернуться домой, чтобы залезть под освежающие струи ледяного душа. Но холодильник с мороженым призывно белел уже в какой-то паре сотен метров. Поворачивать назад сейчас действительно было бы глупо, и Герка чуть ли не бегом припустился к передвижной лавке, где под бело-оранжевым зонтом вяло лузгала семечки дородная тетка в фирменном халате молокозавода. При виде Герки продавщица тут же отложила в сторону газетный сверток с шелухой. Подавшись вперед, она навалилась на холодильник огромными отвисшими грудями и улыбнулась. В представлении тетки эта улыбка должна была быть широкой и радушной. Вот только поверить в ее искренность мешали кривые зубы да застрявшие между ними черные скорлупки семечек. — Тоби чого, солодкый? Чувствуя, как в черепной коробке плавится мозг, а во рту пересыхают последние капельки слюны, Гера ткнул пальцем в приклеенный скотчем ценник, на котором от руки было выведено синим маркером: «Пломбир „Городской“». — Зараз, зараз хлопчик! Женщина засуетилась, словно опасаясь, что Гера уйдет к другому мороженщику. Проворно вскочив на ноги, она сдвинула в сторону залепленную ценниками и этикетками крышку: словно открыла древний саркофаг, полный тайн и загадок. Из холодильника приятно дохнуло свежестью. Не сильно, но достаточно, чтобы Герке захотелось, отпихнув тетку в сторону, нырнуть в хранилище брикетов, упаковок и пачек с мороженым. Он даже неосознанно облизнулся. Увидев это, тетка-продавщица, чьи руки и груди погрузились в холодильник в поисках «Пломбира „Городского“», вдруг подмигнула ему и тоже облизнулась, медленно проведя языком по мясистым, потрескавшимся губам. Зажмурившись на секунду, Воронцов потряс головой, отгоняя наваждение. Когда он открыл глаза, продавщица, громко шурша целлофановыми обертками, уже скрылась в холодильнике чуть ли не по пояс. Над холодильником покачивался лишь огромный зад, обтянутый тканью халата, да туго стянутый на затылке пучок рыжих волос с сильно отросшими темными корнями. Казалось, тетка вот-вот провалится внутрь целиком, нелепо взбрыкнув напоследок слоновьими ногами. Но обошлось. С тяжелым вздохом продавщица вынырнула обратно. — Ось, трымай! — Она протянула покупателю заветный стаканчик с воткнутой в него деревянной ложечкой. После привидевшегося брать мороженое из рук этой женщины было как-то неприятно, но куда деваться? Аккуратно, даже с некоторой брезгливостью приняв пломбир из сарделькообразных пальцев, Гера полез за кошельком. — Двадцать пьять рублей, — предвосхищая вопрос, подсказала мороженщица. В тощем кошельке Геры в общей сложности лежало сотни полторы. Парочка мятых полтинников, три десятки да куча разнокалиберной мелочи, от копеек до юбилейных червонцев. — Якщо можна, то пьятачками. Мэни на рэшту трэба… — Извините, нету… могу мелочью дать. Аккуратно отсчитав нужную сумму рублями и двушками, Гера ссыпал их в протянутую ладонь торговки. Женщина молниеносно поднесла деньги к лицу — со стороны могло показаться, что она их обнюхивает, — и указательным пальцем быстро пересчитала монеты. После чего выжидательно уставилась на Воронцова. — Э-э-э… все верно? — спросил тот. Тетка утвердительно мотнула головой, продолжая буравить парня подозрительным взглядом. — Я пойду тогда? — все еще неуверенно спросил Гера. Он не понимал, почему вдруг спрашивает разрешения у этой совершенно незнакомой женщины. И отчего-то испытывал стойкое нежелание поворачиваться к ней спиной. Так, пятясь, он отходил от холодильника, чувствуя себя донельзя глупо, но все же не решаясь развернуться. Как назло, парк был совершенно пуст. Мороженщица, до того стоявшая без движения, точно услышав его мысли, вдруг вздрогнула, уставившись на юношу куда более осмысленным взглядом. Осмысленным и плотоядным. — Зачэкай, хлопче! — окликнула она Герку. — Розминяй мэни червончик по пьяточкам, га? Гера, у которого от желания убраться отсюда подальше уже сводило пальцы на ногах, удивленно посмотрел на продавщицу. Вроде бы только что русским языком сказал — нет пятерок, так чего она? — Я бы с радостью, правда, но нечем… — Точно нэмаэ? Продолжая пятиться, Гера отрицательно мотнул головой. Настойчивость неприятной тетки раздражала и пугала одновременно. — Так ты пошукай? Мабудь знайдэшь тьоти пару пьятачкив? То зовсим рэшты нэмаэ… — Торговка продолжала ощупывать парня взглядом, тяжелым, липким, точно воздух вокруг. Вновь облизнувшись, она подмигнула Гере похотливо и масляно. Не выдержав, Герка повернулся к чокнутой мороженщице спиной и побежал. — Ну и пошел вон отсюда! — неслось ему вслед. — Рожа жидовская! Пятака женщине пожалел! Кто тебя такого вырастил-то, жиденок?! И не приходи ко мне больше, паскуда! А придешь, я тебе ноги вырву, понял!? Только отбежав на приличное расстояние, миновав мертвые аттракционы и остановившись возле невозмутимого неподвижного лося, Гера понял, что смутило его больше всего. Оскорбляя его, продавщица кричала на чистом русском языке. Без малейшего акцента. Есть мороженое не было никакого желания. После общения со странной теткой казалось, что лакомство заражено спорами безумия. Стоит только лизнуть, стоит только допустить, чтобы капелька этой отравы попала в организм, как ты в мгновение ока сам станешь безумнее десятка Мартовских Зайцев. Проходя мимо ржавой урны, чьи погнутые бока получили за свою долгую жизнь не один пинок от уличных хулиганов, юноша брезгливо прилепил мороженое на зиккурат из пустых пивных бутылок, окурков и сплющенных алюминиевых банок. За это короткое время вафельный стаканчик успел дать течь, перепачкав Герину ладонь белым и липким. Кое-как убрав остатки мороженого с помощью пучков травы, Герка плюнул на руку, принявшись вытирать ее прямо о край футболки — одним пятном больше, одним меньше, какая разница? Именно за этим занятием его настиг вопрос странной припанкованной девчонки: — Эй, пацан, есть пять рублей?! Глава вторая ОБА-НА И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ Когда позвонил Хозяин, Оба-на танцевал на площади перед железнодорожным вокзалом. Привычно заломило затылок, а в позвоночник точно кто-то воткнул раскаленную кочергу — за бесшумную связь приходилось платить болью. От резких судорог движения Оба-на сделались механическими и дергаными, что вызвало настоящий приступ веселья в толпе окруживших его школьников. Работающие в режиме видеосъемки мобильные телефоны придвинулись ближе. Ни дать ни взять многоглазая улитка, с интересом ощупывающая пространство тонкими стебельками щупалец. Под ноги Оба-на, звеня и подпрыгивая на мостовой, обильным дождем полились мелкие монетки. В любое другое время сборщик был бы счастлив без меры — выполнить недельный план за вечер, шутка ли? — но сейчас его мозг терзал сигнал хозяйского вызова, и Оба-на, до крови закусивший губу, чтобы не заорать от боли, думал лишь о том, как бы поскорее оказаться в каком-нибудь безлюдном месте. Уходить нужно красиво — закон шоу. А Оба-на считал себя профессиональным шоуменом, работающим на уровне более высоком, нежели все эти лощеные глянцевые певички и рафинированные педики с эстрады. Легко рубить бабло, когда за твоей спиной армия из продюсеров, стилистов и пиар-менеджеров. Ты попробуй раскрутить людей на деньги, когда ты заросший полуседой бомж, а всего сценического гардероба у тебя — это драный полушубок, провонявший мочой, грязью и собачатиной так, что не каждый отчаявшийся бродяга, замерзающий зимой посреди улицы, решится его надеть. А между тем Оба-на носил его даже летом! Впрочем, предпочитая в особо жаркие дни расстегивать пуговицы. Сегодня была как раз такая погода, и в развевающихся полах бывшего когда-то каракулевым полушубка мелькал тощий торс сборщика. Если бы кто-то из снимающих его школьников умел сопоставлять и анализировать факты, если бы эти глупые детишки умели видеть дальше своих носов, они могли бы задаться вопросом, отчего это у грязного, вонючего побирушки такое жилистое и крепкое тело. Нет, конечно же, перед выходом «на работу» Оба-на старательно натирался грязью, но рельефные мышцы под грязью не спрячешь. Чувствуя, что еще немного, и голова его попросту взорвется, Оба-на задрал в небо клочковатую бороденку, широко раскинул руки и выдал ковырялочку с присядкой. — Оба-на! — оправдывая свое прозвище, заорал он, задыхаясь. Что может быть смешнее и забавнее, чем пляшущий под звуки чьего-то смартфона дерганый алкоголик-бродяга? Публика аплодировала, свистела, кричала: «Отжигай, дед!» И Оба-на «отжигал». Тяжело дыша, сборщик «цыганочкой» прошелся по кругу, распугивая школоту ядреным запахом полушубка, после чего, тяжело бухнувшись на колени, принялся поспешно сгребать мелочь. Голова его продолжала разрываться от регулярных непрекращающихся звонков. Не выдержав, сборщик вскочил на ноги. Распихивая по карманам добычу, ломанулся к зданию вокзала, прямо через толпу подростков, с визгом и матерными криками прыснувших в разные стороны. Кажется, он собрал не все монеты, наметанный взгляд совершенно точно зафиксировал несколько желтых кружочков, валяющихся прямо под ногами малолеток. Да и бес с ними! Среди тех монет нужных не было. Дверь привокзального туалета едва не слетела с петель, когда Оба-на, с разбегу ударившись в нее плечом, влетел внутрь. Не удержав равновесия, бомж упал на пол, по инерции проехав по кафелю метра полтора. Лежа на полу, прижимая к груди скрюченные от боли руки, он рявкнул, что было мочи: «Слушаю!!!» — чем немало перепугал полного мужчину в рубашке-гавайке, сушившего руки под плотными струями горячего воздуха. Не завершив процедуру, мужчина вытер ладони о шорты и поспешно покинул сортир. Но сборщику уже было плевать. В конце концов, что такого необычного в бездомном, валяющемся на полу общественного туалета? Испугавшийся толстяк забудет о нем уже через полчаса. — Алло, — уже тише и спокойнее повторил он, — я слушаю… В голове, где-то в пустоте между ушами, привычно щелкнуло, и черепная коробка наполнилась шумом телефонных помех. Самых обычных телефонных помех, в избытке живущих в любой телефонной трубке. Лет десять назад, когда Оба-на впервые опробовал новый непривычный способ связи, ему казалось, что звук раздается прямо в ушах. Лишь наловчившись принимать сигнал и внятно отвечать, он сообразил, что на самом деле голос Хозяина звучит у него в мозгу. Это было совсем не больно, в отличие от самого «вызова». Стоило ответить, и дергающая, пульсирующая боль отпустила. Однако тишина, разряжаемая лишь коротким неприятным потрескиванием, терзала сборщика гораздо сильнее. Хозяин молчал, а это было неправильно. Неправильно и жутко. — Хозяин? Хозяин, простите… Я, это, — Оба-на облизнул пересохшие губы. — Я квоту отрабатывал, никак не… — Я знаю, — прервал сборщика мягкий хозяйский баритон. Голос у босса был — заслушаешься. В этом отношении Оба-на ему крайне завидовал, как шоумен шоумену. Но как подчиненный никогда не давал себе обманываться — несмотря на мягкий тон, Хозяин был той еще сукой. Ведь знал же — сам сказал, что знал! — но продолжал названивать! Разве не сука? Точно, сука и есть! Мысленно радуясь тому, что полноценную ментальную связь с Хозяином наладить так и не удалось, и тот слышит только то, что сборщик произносит вслух, Оба-на молчал, терпеливо ожидая команды. Хозяин никогда не звонил по пустякам. — Собери своих. Как можно быстрее. Предчувствие не подвело. Собирать всех по приказу Хозяина приходилось нечасто. Внимательно, чтобы не дай Случай не пропустить что-нибудь важное, Оба-на впитывал каждое слово босса. Ситуация вырисовывалась странная. Необычная ситуация, редкая, что уж там. Такой шанс, пожалуй, только раз в жизни и может выпасть. И то если страшно свезет. А сборщик изголодался по удаче. Однако вместо воодушевления под спокойный размеренный голос Хозяина Оба-на вдруг ощутил неприятный озноб, прошедший по всей спине, от шеи до копчика. Одновременно с этим накатила чудовищная депрессия. Есть такое выражение: разбившему зеркало пять лет удачи не видать. Так вот сейчас Оба-на почувствовал себя так, словно только что разбил сразу с десяток зеркал. Инструкции Хозяина, как всегда, были четкими и лаконичными — все общение заняло не больше двух минут. После этого голос в голове сборщика замолчал. Несказанно обрадовавшись, Оба-на поднялся с пола. Хлопнула дверь, пропуская в сортир очередного посетителя. Дородный детина в полицейской форме, кивнув сборщику, как старому знакомому, прошел к писсуарам, на ходу расстегивая ширинку. С местной охраной Оба-на уже давненько навел мосты любви и дружбы, в конце каждого месяца засовывая в пухлую лапу старшего смены три тысячные купюры. Конечно, с точно такой же легкостью любому из них он мог бы засунуть под ребра нож… Но Оба-на никогда не гадил там, где работал. С годами научившись подавлять сиюминутные желания ради долгосрочной выгоды, он прекрасно понимал, что всех не перережешь, а с новой охраной все равно придется договариваться. Прикормленная охрана не задавала лишних вопросов, справедливо считая, что у каждого свой способ заработка. Лишь морщилась брезгливо, принимая купюры из грязных рук сборщика. Ежемесячная мзда давала ему не только возможность относительно свободно перемещаться по вокзалу и прилегающим территориям, но и гарантировала, что из всех окрестных бродяг такая привилегия будет только у него одного. В принципе, в случае острой необходимости Оба-на даже мог бы заночевать в зале ожидания. Однако нужды такой не возникало уже давно. В кармане сборщика лежала связка ключей от трех благоустроенных квартир в разных районах Сумеречей — о своих работниках Хозяин заботился. Подождав, пока охранник покинет туалет, сборщик достал телефон — самую обычную «Нокию», периода раннего средневековья — и щелкнул по кнопке быстрого вызова. Когда трубку на том конце сняли, вместо приветствия бросил: — Скоморох, бросай херней заниматься и дуй за мной. Ни следа недавнего пиетета, простой и понятный приказ. — Да, срочно. Я на Северной площади, возле вокзала. Близнецов захвати обязательно. Тут кое-что серьезное намечается… Прежде чем выйти из сортира, Оба-на старательно вымыл лицо холодной водой, вместе с потом снимая нервное напряжение. Он с наслаждением пил невкусную, пропитанную хлоркой, теплую воду и думал о том, как же это здорово, когда для кого-то ты сам являешься Хозяином. Боссом. Шумно высморкавшись прямо на пол, Оба-на вытер пальцы о полушубок и выудил из карманов заработанную мелочь. Профессиональное чутье сборщика подсказывало, что сегодня, несмотря на обильный улов, нужные рыбки ему так и не попались. И все же он тщательно обнюхал каждую монету — после разговора с боссом бдительность вырастала в разы. Осмотр оказался нелишним. Среди десятиков и рублей, двушек и полтишков робко сияла копеечная монета. Отливала неровным зеленоватым свечением, каким-то детским и оттого особо трогательным. Оба-на радостно взвизгнул и молниеносно слизал копейку с ладони. Точно зная, что, кроме него, в туалете никого нет, сборщик все же воровато оглянулся. Красть у Хозяина — ужасней преступления не придумать! Хуже даже, чем если бы Оба-на убил и съел собственную мать. Не то чтобы он не мог этого сделать… но все же воровать у Хозяина не следовало. Глядя, как отражение в зеркале пытается пригладить топорщащуюся бороденку, Оба-на пожал плечами — дескать, что уж тут? Все подворовывают по мелочи. И Хозяин наверняка об этом догадывается, не дурак же он, в самом деле. Главное, не попадаться. Обдумывая эту глубокую мысль, сборщик с наслаждением покатал копейку по деснам. На секунду прижал к нёбу, чтобы лучше ощутить всю сладость детских надежд. Затем, сплюнув копейку на пол, стремительно покинул туалет. Лежащая на грязном кафеле, залитая слюной монета ничуть не изменилась. Исчез лишь окружавший ее ореол зеленоватого свечения. Как корова языком слизала. Приземлившись на скамейку, стоящую в тени разросшихся голубых елей, сборщик ждал, лениво наблюдая за снующими людьми. Заключенная в тротуарную плитку-пазл, точно в панцирь, Северная площадь раскалилась на солнце, как сковорода. Поглощенная удача развеяла дурное настроение сборщика — сравнение показалось ему правдивым и поэтичным разом. Насвистывая под нос, Оба-на даже принялся обдумывать свою старую теорию о том, что Случай не любит острых углов, предпочитая круги и плавные линии. Северная, сама похожая на огромную монету, обрамленную елями и скамейками, в эту концепцию вписывалась идеально. Все в ней выглядело этаким скругленным. Даже новое здание вокзала обнимало верхушку площади полукругом, а не венчало уродливым прямоугольным ящиком, как старое деревянное, сгоревшее три года назад. Тот сарай с просевшей крышей Оба-на любил, как любил все, что напоминало ему о молодости. Но не признавать достоинства новостроя, украсившего площадь фэнтезийной башенкой с высоким шпилем и часами, не мог. Любой вокзал для сборщика — место силы, его неиссякаемая кормушка, его Мекка. И чем больше вокзал, тем, соответственно, больше кормушка. Раньше, когда Оба-на был еще совсем салагой, эту функцию выполняли придорожные трактиры и постоялые дворы. А сейчас вот — вокзалы. Поменялось лишь название. Сущность же осталась прежней: любая транспортная развязка — это сплетение людских судеб, кратковременное и насквозь случайное. А там, где Случай, там и сборщик. Человеческие потоки накатывали, как прилив, строго в определенное время, привязанное к каждому конкретному маршруту. Как раз сейчас идущий на Мурманск фирменный поезд «Арктика» погнал от себя очередную волну встречающих, провожающих, прибывших, а вместе с ними — пару назойливых таксистов, несколько работников железной дороги да с десяток случайных прохожих. В редкие минуты нечаянного отдыха Оба-на любил посидеть вот так, поглядывая, кто из проходящих мимо людей заряжен Удачей. Вон один из таксистов, тощий усач в старом спортивном костюме, убедил-таки грузную тетку с целым выводком детей воспользоваться именно его услугами. Над головой водилы слабо затрепетала зеленоватая аура. Оба-на кивнул сам себе: повезло, что тут скажешь. Работа таксиста — это всегда лотерея. Сегодня счастливый билетик вытянул усач. Двое его коллег, также осаждавших многодетную тетку, уныло поплелись к своим машинам. А вот еле переставляющий ноги мужичок затрапезного вида бухнулся на колени, подбирая оставшиеся от выступления Оба-на монеты. Тоже везунчик… даже двойной, учитывая, что сборщик решил не откручивать бедолаге голову. По незнанию ведь границы нарушает, не по злому умыслу. А этот вот, деловой, с портфелем? Оба-на даже привстал, заинтересованный: широко шагающий мужчина в дорогом костюме оставлял за собой свеженький шлейф красивого зеленого света. Вероятно, коммерсант, заключивший удачную сделку. В иное время сборщик непременно последовал бы прямо по быстро растворяющемуся в воздухе следу, чтобы проверить везунчика на наличие счастливых артефактов. Да буквально еще пять минут назад, не раздумывая, бросился бы следом. Но после разговора с Хозяином он лишь терпеливо ждал, когда его подберет Скомороший грузовичок, и наслаждался покоем. Если все пойдет как задумано, то велика вероятность, что ему больше не придется гоняться за удачей. Удачи будет — море разливанное. * * * Обернись убегающий от мороженщицы Герка хоть на секунду, он бы увидел кое-что любопытное. Нечто такое, что смогло бы как-то подготовить к тем удивительным странностям, что свалились на его голову чуть позже. Но подгоняемый проклятиями и угрозами (И не приходи ко мне больше, паскуда! А придешь, я тебе ноги вырву, понял?!), Воронцов спешил оказаться как можно дальше от дородной тетки с кучей тараканов в голове. А между тем, исчерпав запасы проклятий, продавщица не успокоилась. Нет, она не бросилась за Герой в погоню. При ее габаритах на поимку юркого подростка можно было рассчитывать только в том случае, если тот сам подойдет к ней вплотную. Порывшись в широком кармане засаленного передника, тетка выудила здоровенный мобильник с исцарапанным экраном. Ткнув мясистым пальцем в одну из «горячих кнопок», тут же приложила телефон к уху. Сжимая потной ладонью трубку, вслушиваясь в длинные гудки, тетка жадно смотрела в ту сторону, куда убежал маленький жиденок, точно надеясь, что негодный паршивец вернется, одумавшись. Но аллея, разделенная надвое узким языком газона, поросшего пожухлой от жары травой, оставалась пустынной. К тому же ответа все не было, а дрожащие от ярости толстые пальцы никак не хотели попадать по кнопке автодозвона. От этого тетка зверела еще больше и с ненавистью потрясала кулаком, грозя невидимому мальчишке. Со стороны могло показаться, что обиженная женщина звонит родственнику или другу, чтобы пожаловаться на несправедливость, царящую в нашем несовершенном мире. Настоящие странности начались, когда, устав от постоянной занятости абонента, продавщица спрятала телефон обратно в бездонный карман передника. Крепко ухватившись за крышку холодильника, тетка не стала сдвигать ее в сторону, а резко рванула вверх. В это мгновение она выглядела как тяжелоатлет, пытающийся оторвать от земли неподъемный снаряд. И дело было не только в широкой стойке и уверенном хвате. Пытаясь открыть крышку вопреки ее устройству, продавщица прилагала невероятные усилия. Синими пульсирующими червяками поползли по вискам вздувшиеся вены. Капли пота проступили на узком лбу, через переносицу стекая на свиные глаза и дряблые щеки. Затрясся жир массивных рук, напрягающихся в нечеловеческом рывке. Казалось, еще немного, и, не выдержав такого напора, оторвется вся верхняя часть холодильника… Но вместо этого крышка действительно откинулась назад, выпустив в жаркий воздух облачко морозного пара. С облегчением выдохнув, мороженщица облокотилась на холодильник, переводя дух. Руки ее все еще подрагивали. Однако долгий отдых явно не входил в планы их хозяйки. Как ныряльщик, делающий «щучку», огромная тетка с неожиданным для ее габаритов проворством впихнула в холодильник верхнюю половину тела. Такой трюк она проделывала, когда искала маленькому жиденку пломбир, — точно так же исчезли в небольшом холодильнике сперва руки, затем обвислые груди и нечесаная рыжая голова. А потом случилось невероятное. Оставшиеся снаружи слоновьи ноги оттолкнулись от асфальта, подбросив неподъемную задницу в воздух. На мгновение мелькнули толстые икры, утянутые корректирующими чулками, и тут же исчезли в недрах портативного уличного холодильника, который никак, совершенно никак, абсолютно никак не мог вместить в себя взрослого человека такой комплекции. Спустя еще какое-то мгновение сама собой захлопнулась крышка, точно задраившийся люк уходящей на глубину субмарины. Одинокий холодильник сиротливо остался стоять в тени разросшихся тополей. И будьте уверены, даже если бы на него наткнулся человек, гораздо менее высокоморальный и честный, чем вы, даже в этом случае его содержимому ничего не угрожало. Каждый мелкий хулиган Сумеречей знал, что связываться с Халей-мороженщицей — себе дороже. * * * К полудню солнце перестало растягивать румяные щечки в ласковой улыбке, показав свое истинное лицо: лицо раскаленной звезды, точно голова горгоны Медузы, обрамленное извивающимися протуберанцами. Оно обрушивалось на Сумеречи, как огромный паровой молот, щедро раздавая неосторожным горожанам тепловые удары. Съеживалась, теряя насыщенный зеленый цвет, листва на деревьях. Выкатив розовые языки, тяжело дышали бездомные собаки. В поисках тени псы рыли ямы в корнях деревьев, но высохшая земля не давала прохлады. Над городом летала сухая колючая пыль и запах разогретого битума. Раскаленный воздух заставлял дрожать контуры зданий, отчего они казались гигантскими оплывающими свечками. Озверевшее светило огнедышащим драконом пролетело над улицами, разгоняя по домам даже самых безрассудных. Те, кто успел прикупить вентилятор или кондиционер до того, как они исчезли с прилавков, подставляли разгоряченные лица прохладному искусственному ветру. Менее прозорливые страдали, потели и молились о скорейшем закате. Город вымер. Даже окружающий городскую больницу рекреационный сквер, традиционное место прогулок жителей близлежащих улиц, выглядел сейчас заброшенным и неухоженным. Обычно в полдень жизнь здесь кипела, но сегодня не просто замерла, а, казалось, закончилась вовсе. Медперсонал не сновал между корпусами с озабоченным видом, не сидели на лавочках выздоравливающие пациенты. Ни посетителей, ни дворников, ни праздных гуляк. Не видно было даже мальчишек на роликах, этим летом облюбовавших перила возле сквера. И только на заднем дворе среди контейнеров с мусором, наплевав на жару, обстоятельно копошилась любопытная троица. Строго говоря, непосредственно в мусоре ковырялись только двое, похожие друг на друга низкорослые рыжие бородачи потасканного вида, известные среди коллег по цеху как Близнецы Семка и Ромка. Третий — Скоморох — высокий сухощавый мужчина с осунувшимся, вытянутым лицом, сидел на сломанном кресле, не принимая в работе активного участия. Закинув ногу на ногу, он лениво потягивал сигарету, судя по количеству высмоленных до самого фильтра окурков на асфальте — не первую. Чувствовалось, что окончательно расслабиться ему мешает лишь отсутствие у кресла спинки. Именно поведение выдавало в мужчине главного в тройке; одежда же его была такой же неряшливой и простой, как у подчиненных. Любой ткани мира Скоморох предпочитал джинсу. Даже сейчас, когда столбик термометра уверенно переполз за тридцатку, он не сменил свой обычный наряд на что-то более легкое, продолжая париться в плотных штанах и наглухо запахнутой куртке с длинным рукавом. Детали гардероба плохо сочетались между собой. Да и кому вообще может прийти в голову сочетать красный низ с зеленым верхом? Впрочем, Скомороха это волновало в последнюю очередь. Пусть мажорики одежку по моде таскают, а для него джинса, как была робой с момента изобретения, так робой и осталась. Не слишком маркая, удобная, долговечная. Прочная, опять же — хорошую джинсу даже крыса не сразу прокусит. А когда роешься по помойкам, столкнуться с крысой — плевое дело. Вытертую зеленую куртку Скоморох любовно украшал найденными металлическими значками и цепочками. Всем говорил, что это для дополнительной защиты (мелкие железяки с кольчужной плотностью покрывали ткань), на деле же причина была в его генетической любви ко всему звенящему. В самом деле, двадцать первый век на дворе, не носить же шапку с бубенцами? А так — хоть какая-то отрада для заблудшей скоморошьей души. Свой костюм Скоморох надевал на работу уже третий год и сносу ему пока что не видел. За это время появилась только одна синяя заплата на коленке, по глупости разодранной об угол мусорного ящика. Из мусорного бака вынырнул Близнец-Семка. Несмотря на то что к рыжей бороде прилипла какая-то гнилая дрянь, лицо его сияло. — Зацени, бригадир! — предъявил он Скомороху раскуроченные внутренности системного блока. — Не, живут же люди, а? Компутеры выбрасывают! А еще говорят, что в Европах лучше! Чем лучше-то? Вон, захотел — купил компутер, захотел — выкинул. Зажиточные, с-с-сцуки… Последние слова коротышка цедил уже с ненавистью, начисто подавившей первичное восхищение от находки. Близнец-Семка вообще был существом крайне возбудимым, способным за долю секунды переходить из одного эмоционального состояния в другое, иногда диаметрально противоположное. Пожалуй, именно этим он больше всего отличался от брата, апатичного меланхолика, которого Скоморох считал (возможно, вполне обоснованно) умственно отсталым. Ромка тем временем потрошил приваленный к мусорным контейнерам диван, с мясом выламывая брус и ДВП и перетаскивая их к фургону. Металлические пружины и уголки он аккуратно складировал в стеганый мешок. Скоморох точно знал, что с таким же бесстрастным лицом Близнец-Ромка расчленял бы человеческое тело. В смысле не просто знал. Сам видел неоднократно. Братья Семка и Ромка различались не только темпераментами, но и внешне. Строго говоря, они вообще не были близнецами как таковыми. «Близнец» на самом деле была их фамилия, доставшая от отца, очень любившего выпивку и женщин и при этом не жалующего контрацептивы. Несмотря на высоких матерей, братья унаследовали от папаши нестандартный рост — намного ниже среднего. Про таких обычно говорят «метр с кепкой». Для людей сторонних братья действительно могли сойти за двойняшек. Лишь немногочисленные знакомые Близнецов знали, что на деле Семка не только выше на три сантиметра, но и на три года старше. Сборщики поговаривали, что братья сами приложили руку к исчезновению своего незадачливого родителя, однако Скоморох доподлинно знал, что это не совсем так. По большому счету, Близнец-папа никуда не исчезал. По крайней мере, тело его все еще территориально находилось в пределах Сумеречей. В их фургончике стоял старый холодильник «Бирюса», вот там-то оно и лежало. Точнее, то, что от него осталось. Каждый год Семка и Ромка отмечали день своего семейного воссоединения, и часть папаши неизменно присутствовала на празднике в качестве главного блюда. В прошлом году это был гуляш из легких и печени. На вкус Скомороха, сильно переперченный. Бригадир принял у низкорослого Семки растерзанный системник. Покрутил его в руках, прицениваясь. — Годно, — кивнул он наконец. — На радиорынке толкнем, по-любому кому-нибудь понадобится. Поройся еще, там до хрена должно быть… Больнице бабла отсыпали, они теперь старье тоннами списывают. — Есть там еще, есть! — радостно заверил Близнец-Семка, напавший на золотую жилу. — Все дно завалено! Как будто компутерный магазин, а не больничка! Коротышка вновь нырнул в гору мусора, разбрасывая в разные стороны пакеты с отходами, точно крот, отваливающий пласты жирной, переполненной червями земли. Вообще, день выдался не слишком удачным, и потому находка обнадеживала. Всего улова было — пара мешков пластиковых бутылок вперемешку с жестяными банками да старая мебель, которую Близнец-Ромка превращал в дрова для дачников-пенсионеров, увлеченно орудуя здоровенным колуном. И то и другое уходило за сущие копейки. Конечно, ради монет сборщики и работали, но ведь мелочь мелочи рознь. Выручки с сегодняшней добычи едва ли хватит разменять на две пригоршни пятаков. А сколько из них будут счастливыми? Скоморох даже начал опасаться, что квоту они сегодня не выполнят, и завтра придется работать допоздна, наверстывая упущенное. Поэтому, когда телефон заиграл мелодию вызова от Старшего сборщика, Скоморох слегка струхнул. Вообще, на невыполнение малой квоты обычно закрывали глаза, давая возможность отработать до конца недели или даже месяца, что для их профессиональной команды было как два пальца об асфальт. Но с фигурами такого масштаба, как Оба-на или Хозяин, нельзя быть уверенным ни в чем. Скомороху очень не понравилось, что позвонил Старший сборщик синхронно с его мыслями о невыполнении квоты. Это настораживало. — Алеу? — неуверенно протянул он в трубку, попутно шикнув в сторону выбравшегося из бака Близнеца-Семки, протягивающего целую вязанку дохлых оптических «мышей». — Скоморох, бросай херней заниматься… Голос у Оба-на казался слегка замученным и каким-то взволнованным. Таким не распекают подчиненных за нерадивость. Таким сообщают нечто важное, таким посвящают в тайну. Скоморох слушал, постепенно проникаясь настроением Старшего сборщика, ощущая, как от внезапно нахлынувшего охотничьего азарта встают дыбом волосы на загривке. Действительно, со слов Оба-на получалось, что им выпало поучаствовать, возможно, в самом серьезном деле в их жизни. Это, конечно, если не произошло никакой ошибки… но ведь Хозяин никогда не ошибается, верно? Подумать только! Лично позвонил, лично приказ отдал, можно сказать, почти поименно пригласил! Ай да мы! — Чего мы? — подозрительно спросил стоящий по колено в мусорных пакетах Близнец-Семка. Под мышкой у него была зажата простенькая клавиатура, в коротеньких ручонках покоился древний десятидюймовый монитор. — Молодцы мы! — довольно осклабился Скоморох. — Все, завязывай в помоях рыться, на серьезное дело едем! — Скоморох, да ты… Да там же залежи еще, епте! — попытался образумить шефа Близнец-Семка. — Там же на две квоты хватит! — Давай хватай что достал и в машину! — беспрекословно велел Скоморох. И, что в последнее время случалось с ним совсем редко, экспромтом выдал потешку, ментально настраивая подчиненного на нужный лад: — Выпал нам с тобой случай — поживиться невзначай! Оба-на говорит, по Сумеречам Удача непуганой ходит, а мы ни ухом ни рылом. Вовремя подсуетимся, так не две, а двести две квоты закроем, сечешь? Он еще не успел договорить, а маленький Семка уже пинками подгонял своего не слишком умного, зато очень послушного младшего брата к грузовичку, старенькому «зилку» с кузовом-фургоном. Все-таки великая сила — потешка из уст скомороха, подумал Скоморох, улыбаясь, словно часть рифмованной речевки краешком своей нехитрой старинной магии зацепила его самого. Настроение вмиг приподнялось, взмыв над тем аллегорическим плинтусом, за который закатывалось еще совсем недавно. Скоморох подошел к дверце фургона, чтобы открыть ее перед братьями, стоящими с охапками добычи, и едва не отхватил этой самой дверью по лицу, когда некто невидимый, но явно огромный и злой пинком распахнул ее изнутри. От разбитого носа его спасла лишь врожденная скоморошья реакция, которой позавидовала бы иная кошка. Дверь только-только ударилась о борт, громыхнув железом по железу, а Скоморох уже стоял на полусогнутых, сверкая зажатым в руке ножом с кривым, почти как у серпа, лезвием. Близнецы тоже ощетинились оружием: старший молниеносно вынул из кармана заточенную отвертку, а у младшего на пальцах вырос здоровенный свинцовый кастет. Добытый хлам горами высился у их ног. — Ага, приссали, щенята?! — раздался знакомый противный голос, и Скоморох спрятал нож, ругая себя за то, что дал возможность застать себя врасплох. Хуже того, дал это увидеть такой дуре и любительнице почесать языком, как Халя-мороженщица. Теперь все сборщики будут с месяц ржать над приукрашенной историей о том, как Скоморох и Близнецы обмочили штанишки, увидев грозную Халю. Ай, да и пусть их! Если порученное Хозяином дело выгорит (а оно не может не выгореть!), то плевать он хотел на других сборщиков, Несчастный Случай их забери! — Стучаться не учили? — проворчал он, недобро глядя на занявшую весь дверной проем тетку. Все лицо у Хали покрывал стремительно тающий иней. Он же украшал несвежий комбинатовский халат и черные волоски, обильно растущие на жирных руках. — Вы когда уже эту падаль из холодильника уберете? — вместо ответа спросила Халя. — Весь выход загородили, я из-за него вылезти не могла! — Это ты об отце моем так?! — Моментально взбеленившийся Близнец-Семка вновь выронил на землю только что поднятый компьютерный хлам и полез в карман за отверткой. — Да я тебе… Скоморох поспешно положил ему руку на плечо, успокаивая, снимая агрессию. — Ты чего трубу не берешь, Скоморох? — поинтересовалась мороженщица. Затем пристально посмотрела на братьев, застывших в обнимку с собранным добром. Ее растрепанные кустистые брови подозрительно сошлись на переносице. — Вы собрались, че ль, куда? — Не твоего куриного ума дело, — отсек Скоморох. — И давай уже завязывай у нас дома шариться. Схлопочешь перо в шею, не говори потом, что не предупреждали. — А ты не пугай! Не пугай! — Тетка грозно повела плечами, еще больше выкатив вперед и без того выпирающую за пределы фургона грудь. — У меня, может, чего по делу сказать есть! — Так говори или уматывай! — Ты не петушись. Скоморох! — ехидно улыбнулась Халя. — Вот ты за задание ухватился, а как выполнять его будешь? Где искомое найдешь, подумал? — И давно ты тут уши греешь? — недобро прищурился Скоморох. — Нэ то пытаешь, солодкый! — Мороженщица звонко цокнула языком. — А якщо яка-то жинка бачила якого-то парубка? — Ты мне эти свои штучки бросай. Будешь мозги пудрить, велю Семке кишки тебе на шею намотать. Близнец-Семка довольно осклабился и быстро-быстро закивал головой. Однако в голосе Скомороха, кроме угрозы, звучала теперь и заинтересованность. Украинскую речь он понимал с пятого на десятое, но некоторые слова знал благодаря читанным в детстве книжкам Николая Васильевича Гоголя. «Черевички», например, или «хата». Или вот это — «парубок». — Ладно-ладно, — примирительно выставив перед собой пухлые ладони, поспешно ответила Халя, вмиг утратившая львиную долю своего гонора. — Видела недавно вашего хлопца. Если уловом поделишься — скажу где! — Ай, спасибочки вам, барышня, огромное! — Не ожидавший получить от Случая такой подарок, Скоморох даже шаркнул ножкой и поклонился. Ухватившись за край двери, он с размаху захлопнул ее, силясь причинить наглой Хале как можно больше синяков, шишек и прочих неприятных повреждений тела. Не имеющую скоморошьей реакции мороженщицу спасла только огромная грудь, которая, точно подушка безопасности, приняла на себя основной удар. Тетка ввалилась внутрь, не удержавшись на колоннообразных ногах. Из фургона донесся страшный грохот, а сама машина ощутимо подпрыгнула на рессорах. Спружинившая дверь вновь распахнулась, и Скоморох, привстав на подножке, заглянул в фургон, оценивая масштабы разрушения. На летний период старенький «ЗиЛ» становился для сборщиков домом на колесах. Пользуясь погодными условиями, бригада работала «в поле», точно колхозники во время страды. Здесь они спали, ели, смотрели телевизор, сюда складывали добытое барахло. Во всех Сумеречах едва ли наберется с десяток живых существ, видевших машину сборщиков изнутри. И уж точно не было того, кто, набедокурив у бригады дома, ушел бы безнаказанным. Падающая Халя, видимо, пыталась удержаться за стоящие вдоль бортов стеллажи. Неудивительно, что не рассчитанные на подобную нагрузку полки не выдержали, погребя мороженщицу под грудами мешков с ценным мусором. К счастью, жилой зоны, где расположились двухъярусные нары, рукомойник и заставленный пирамидами из немытой посуды стол, разрушения не коснулись. Оно и понятно — изнутри площадь кузова была в несколько раз больше, чем снаружи, и жилую часть от входа отделяло почти четыре метра. Как такое могло быть? Почему на их фургончик не распространяются некоторые законы физики? Это было той еще загадкой даже для самих сборщиков. Когда за решение проблемы брался Хозяин, оно всегда получалось простым и эффективным, но не всегда понятным. Убедившись, что ничего серьезного Халя не поломала, Скоморох спрыгнул с подножки и кивнул Близнецам. Семка и Ромка тут же принялись бодро закидывать внутрь сегодняшнюю добычу. Доски, бутылки, компьютерная рухлядь сыпались прямо на яростно матерящуюся мороженщицу, но коротышки лишь глумливо хихикали. Последним Близнец-Семка закинул маленький, но тяжелый монитор, отозвавшийся сдавленным криком боли и усилившимся потоком ругани, после чего Скоморох закрыл дверь на засов. — Двинули, — скомандовал он братьям. — И так слишком долго с этой дурой провозились. — А куда ты поедешь, кретин пустоголовый? — донесся из-за двери сдавленный голос Хали. — Я ж тебе теперь шиш чего скажу! — В парк поеду, хрен ли тут думать, — удивляясь глупости мороженщицы, ответил Скоморох. — Ты в городском парке квоту отрабатываешь, целыми днями там торчишь. Это каждый сборщик знает. Так что, если не соврала, то там только и могла его видеть. Сквозь двери донесся разочарованно-обиженный стон, сопровождаемый оханьем, кряхтением и грохотом. — И, это… — перед тем как сесть в кабину, крикнул сборщик, — прибери там чего раскидала. Если зайдем, и будет срач — шкуру спустим! — Ты только не забудь, слышь, Скоморох?! Это я его первая нашла! — донесся ему вдогонку голос Хали-мороженщицы. — Я первая нашла! Мне удачи положено! Первый всегда в доле! — Был в доле — стал в неволе! — отшутился Скоморох, хотя и знал, что засов на двери Халю не удержит. Уйдет так же, как пришла, через холодильник. Но отказаться от потешки, отвесившей мороженщице легкую мысленную оплеуху, не смог. Потешка получилась не самая лучшая, простенькая, почти детская, но Скоморох радовался и такой. В свете маячащего на горизонте большого дела старые навыки возвращались очень быстро. Он ловко запрыгнул в кабину, где уже сидели Близнецы, и велел: — Давай, Ромка, в парк гони! Нам сегодня удача прет! Старый фургончик работал на удивление негромко. Один только раз, когда Семка, повернув ключ зажигания, нетерпеливо вдавил в пол педаль газа, двигатель рявкнул, точно здоровенный пес, взявший след. После под капотом машины раздавалось лишь размеренное урчание, как у дорогой иномарки. Сборщики умели гасить ненужное внимание к своему бизнесу. Тихо приходили, тихо брали свое, тихо уходили. Иногда случайно или намеренно столкнувшиеся с ними люди тихо исчезали, если успевали заметить слишком многое. Сборщики не любили бывать на виду и знали множество способов оставаться незамеченными. Спустя минуту после того как машина отъехала от больницы, на задний дворик вышла усталая пожилая медсестра в потемневшем от жары под мышками и возле шеи халате. Крутя в пальцах незажженную сигарету, она удивленно осматривала разоренные мусорные баки. Кто-то разломал списанную мебель едва ли не в щепки, а между тем женщина, недавно выходившая покурить, не только никого не видела, но даже не слышала ни звука. Чиркнув зажигалкой, медсестра тяжело плюхнулась на удачно поставленное в тенечке поломанное кресло. Это все мальчишки-роллеры, не иначе, подумала она. На ползущий вдоль сквера синий «ЗиЛ» женщина даже не посмотрела. Выкатившись за пределы больничного городка, грузовичок сборщиков попал на Хвойную улицу, засаженную почему-то тополями и разросшимися кустами сирени. Здесь он принялся уверенно набирать скорость. Чтобы добраться с расположенной на окраине Сумеречей Хвойной до железнодорожного вокзала, предстояло проделать немалый путь по разбитой объездной грунтовке. А когда промышляешь добычей Удачи, мешкать не следует. Иногда из-за какой-то упущенной доли секунды ваши пальцы пролетают в миллиметрах от ее хвоста. * * * К пиву он взял вяленного леща. «Поповское» — местный сорт, свое название получило от Попова порога, поселка, где его варили. Особыми достоинствами напиток не обладал, но в розлив бывал весьма недурен. Особенно в такую жару. Небывалый зной распугал даже законченных алкоголиков, столики возле «Пивной на Пробной» пустовали. Это было хорошо, потому что он не очень любил людей. Холодное пиво с рыбой любил, а людей — не очень. Смакуя удовольствие, он сдул с кружки невесомую шапку пены. Со стола на него таращил пустые глазницы вяленный лещ. Рыбалку он тоже не любил, хотя всегда был не прочь «поудить рыбку в мутной воде». Увлекательное занятие, хоть при этом и крайне непредсказуемое, а подчас даже опасное. Один Случай знает, кто находится на конце туго натянутой лески, в дугу изогнувшей удилище. Костлявый окунь или жирная форель? Или неведомая зубастая тварь, способная сожрать самого рыбака? Крепкие зубы оторвали кусок леща. Задумавшись, он даже не замечал, что забыл почистить рыбу. Нужно набраться терпения. Хватать удилище самому можно, только когда точно знаешь, кого скрывает мутная вода, и насколько глубоко заглочен крючок. Наживка насажена. Удочка заброшена, и на случай поимки подводного чудища до поры до времени ее держат чужие руки. Руки, лишиться которых будет не жалко. Совсем скоро над водой покажется плавник. Остается лишь немного подождать. И уже тогда, если блеснет на солнце золотая чешуя — тянуть изо всех сил. Быстро и не раздумывая. Хозяин медленно отхлебнул большой глоток пива, отправляя перемолотый комок мяса, костей и чешуи гулять по пищеводу. Что-что, а ждать он умел. Глава третья БЕГИ И ПРЯЧЬСЯ Озлобленное солнце перевалилось через самую высокую точку, начиная долгий путь к западу. Прохладнее не стало, зато появились исчезнувшие было тени. Сейчас Воронцов многое бы отдал, чтобы очутиться под густой кроной какого-нибудь дерева. Лоб и виски усыпали капельки пота, футболка требовала, чтобы ее отжали, но юноша стоически терпел мучения, надеясь, что упертой панкушке сейчас так же несладко. Герке, ставшему участником странных, отчасти даже пугающих событий, хотелось объяснений. А единственная, кто мог их дать, изъяснялась туманно и загадочно. И если для того, чтобы разговорить девчонку, необходимо как следует прожариться — что ж, пусть так! В парке по-прежнему не было ни души, так что парочка, играющая в гляделки посреди аллеи, могла смутить разве что скульптуру лося, безучастно наблюдающего за ними с невысокого постамента. Вытянув перед собой руку, Воронцов недоверчиво разглядывал виновника всех сегодняшних бед. Пятак, болтающийся на обвившей запястье нитке, напоминал повесившегося колобка, который до этого угодил под фабричный пресс. Мелкая разменная монета, на которую и коробок спичек не везде купишь. Поверить, что именно она дала толчок, от которого образовалось цунами сегодняшних неприятностей, обрушившихся на Герину голову, было трудно. Легче предположить, что его разыгрывают. Например, один из центральных телеканалов снимает в Сумеречах очередную дурацкую «скрытую камеру». Версия, конечно, исключительно в порядке бреда, но она могла бы многое объяснить, хотя и не выдерживала никакой критики: Гере никогда не доводилось видеть такой многоступенчатой телевизионной подставы. Мороженщица, троица гопников, девчонка еще эта… как минимум, пять актеров на разных локациях. Причем, судя по тому, как, не желая успокаиваться, бешено колотится сердце юноши, актеров весьма и весьма хороших. К тому же эти исчезающие татуировки… Что это? Дорогостоящий спецэффект? Но ведь, в конце концов, они в реальном мире, а не в «зеленой комнате»! Как и большинство сверстников, Гера не знал, кто такой Станиславский, но это не мешало ему цитировать театрального классика. «Не верю! — убежденно кричал ему рассудок. — Не верю!» — Вот это? — Гера попытался сорвать злополучный пятак с запястья, но быстро убедился, что привязал его накрепко. — Им всем вот это надо было? Они у меня кошелек отняли, чуть не избили, а им реально всего пять рублей надо было? — В бешенстве рванув нитку еще пару раз, он бросил эту затею, решив избавиться от монеты, как только под рукой окажется что-нибудь острое. Девчонка пожала плечами, дескать, хочешь — верь, хочешь — нет, а только так оно и есть. — Чушь какая-то, — Гера взъерошил волосы, будто пытаясь вычесать из головы недоумение. — Ничего не понимаю… — И не поймешь, — уверенно поддакнула панкушка. — Тут вообще без пол-литра не разобраться, а у тебя времени в обрез. Угораздило же тебя на Халю-мороженщицу выйти! Скоро каждый бомж будет знать, что тебя в парке видели. А ты тут стоишь, сопли на кулак наматываешь! Запутавшись еще больше, не зная, что ответить, Гера промолчал. Молчала и его новая знакомая. Только она, в отличие от Геры, еще и заметно нервничала, постоянно оглядываясь по сторонам. — Тебя как зовут-то хоть? — спросил Гера, лишь бы хоть что-то спросить. — Лиля, — коротко ответила панкушка. — А тебе не кажется, что сейчас неподходящее время, чтобы меня клеить? — Да я не… я просто… — чувствуя, что начинает краснеть, пробормотал Герка. — Надо же знать, кому спасибо говорить… А меня… — Гера. Я знаю, — нетерпеливо перебила его Лиля. — В твоем положении, Гера, нужно как можно меньше стоять на месте и чесать языком. Безопасней… Пожалуй, в том, что его имя знает совершенно незнакомая девушка, особой мистики не было. Ну мало ли, может, общие друзья «ВКонтакте», или на «Фэйсбуке», или там еще чего. Но почему-то именно эта деталь заставила Герку поверить, что никакое это не дурацкое телешоу. Что все реально. — Гера, — на автомате все же закончил он. — А откуда ты… — От верблюда, блин! — Лиля, похоже, умела читать мысли, с легкостью отвечая на еще не заданные вопросы. — Твое имя с сегодняшнего дня каждый местный сборщик знает. И мой тебе совет: домой не возвращайся. Адрес твой для них тоже не секрет. То, что ты в парк выскочил, вообще большая удача. Впрочем, это-то как раз неудивительно… — Подожди-подожди! Стоп! — Приостанавливая поток слов, каждое из которых было понятным в отдельности, но в сочетании с другими отчего-то превращалось в шпионскую шифровку, Воронцов выставил руки ладонями вперед. И автоматически отметил, что взгляд неформалки мгновенно прикипел к болтающемуся на запястье амулету. — Что еще за сборщики? Откуда они мое имя знают? Зачем я им вообще сдался? — Слишком много вопросов для человека с ограниченным временем, Гера. Тебе ноги уносить надо, а не о высоких материях трепаться… Что-то в ее тоне или в настороженно бегающем взгляде заставило Герку проникнуться. Слово «сборщик» не вызывало у него пугающих ассоциаций, однако от контекста, в котором его употребляла Лиля, неприятно шевелились волосы на макушке. Вероятно, именно поэтому Гера сделал то, на что никогда не решился бы в обычной ситуации. Сделав шаг к Лиле, он поймал ее запястья и крепко сжал их. В этом жесте уверенное требование смешалось с отчаянием утопающего, хватающегося за соломинку. — Лиля, пожалуйста. Ты же сама говоришь, что у меня нет времени! Мы с тобой столько препираемся, а понятнее что-то не становится! Вместо того чтобы объяснить все по-человечески, ты тут мистику какую-то разводишь! Расскажи мне, что происходит? Ты ведь понимаешь, что к чему?! Я тоже хочу понять! В течение нескольких ударов сердца Гера (где-то в глубине души ликующий от собственной смелости и одновременно напуганный ею) ожидал, что Лиля ловко вывернется из его хватки, оставив у него на щеке рельефный отпечаток четырехлистного клевера. Однако вместо этого девушка глубоко вздохнула: — Не живется мне спокойно, блин… То щенка подберу, то… Ладно, договорились. Руки-то отпусти, Ромео, — язвительно добавила она. Покрасневший до корней волос Гера поспешил выполнить ее просьбу. — Извини, — потупив взгляд, пробормотал он. Лиля легонько помассировала запястья, точно внезапный Геркин порыв причинил ей боль. На тыльных сторонах ее ладоней проявились бледно-голубые, еле заметные узоры, плавно змеящиеся под тонкой загорелой кожей. Всего на несколько секунд, и тут же исчезли. — Пошли, — круто развернувшись, Лиля уверенно зашагала в обратную сторону. Туда, откуда они только что так спешно ретировались. — Я в Старые Сумеречи собиралась, а тебе сейчас все равно куда, главное, не домой. Пошли со мной, там тебя в последнюю очередь искать станут. По пути тебе курс ликбеза устрою. Семеня за ней следом, Воронцов опасливо вглядывался в неухоженные заросли кустов. — Да не трусь ты, — видя его колебания, успокоила Лиля. — Нет там уже никого. Они как шакалы — силу уважают и боятся. Наверняка уже другого лоха на мелочь трясут. Проглотив и «лоха», и «труса», Герка поспешно поравнялся с Лилей, стараясь не отставать. Ждать его девушка явно не собиралась. С каждым шагом она все дальше уводила Воронцова от входа в парк. Хотя Герка до конца не верил в предсказанные Лилей опасности, все же послушно плелся рядом. Сейчас он относился к этому как к некой странной ролевой игре. Единственное, что его беспокоило по-настоящему, это возможность снова столкнуться с давешними хулиганами, которые ушли как раз в этом направлении. Однако в обозримом пространстве их не наблюдалось, и потому он вскоре перестал крутить головой в поисках опасности, сосредоточившись на том, что говорила девушка. — Ты когда-нибудь задумывался, почему одним людям везет по жизни больше, чем другим? Чувствуя, что вопрос носит явно риторический характер, Герка промычал нечто нечленораздельное, но утвердительное. В дальнейшем же он разбавлял монолог Лили лишь междометиями да короткими репликами. — Кто-то всю жизнь горбатится на заводе, надрывая здоровье, чтобы получить зарплату, большая часть которой уйдет на таблетки. А кто-то стирает защитный слой лотерейного билетика и выигрывает миллион долларов. Или удачно вкладывает деньги в рискованное предприятие и обогащается без видимых усилий. Люди второго типа никогда не опаздывают на самолет или поезд, даже если выехали не вовремя. Они никогда не заразятся СПИДом или триппером, хотя трахаются не предохраняясь. Их всегда что-то задержит, если у лифта, на котором они собирались ехать, вдруг оборвется трос. Это такие удачливые сукины дети, которые идут по жизни с улыбкой, словно весь этот долбаный мир работает исключительно для них, понимаешь? Такой вот личный компьютерный квест, со всеми читами и кодами. А все потому, что чертова удача к ним благосклонна. Им благоволит сам Случай. И если ты наставишь на такого человека револьвер, ставлю десять тысяч против пивной крышки, что все выстрелы дадут осечку. Удача — против нее не попрешь! Вообще, многие умные бородатые дядьки считают, что происхождение жизни в нашей Вселенной и непосредственно на нашей планете — не более чем удачно сложившийся случай. Подавляющему числу планет не так повезло, как матушке-Земле. Вот только теперь Удача, однажды ставшая причиной нашего происхождения, распределилась среди живых существ очень неравномерно. А почему так, никто не знает. Почему на одного постоянно падают кирпичи, а другой на этих кирпичах поднимает сумасшедшие бабки? Вот ты?! Почему ты не остался дома дожидаться, пока к тебе придут сборщики и выпотрошат тебя как рыбу, а поперся в парк? — Мороженого захотел, — Гера постарался пропустить мимо ушей жутковатую часть про «потрошение». — Вы подумайте только! Мороженого он захотел! — на ходу всплеснула руками Лиля. — А тебе не кажется странным по такой жаре нестись через весь парк, чтобы купить какого-то дерьмового мороженого в вафельном стаканчике? Нет, дружочек! Это чистой воды везение, уж поверь мне, я такие вещи чувствую! Тебе повезло! Просто события и настроения сложились таким образом, что ты подумал, будто действительно хочешь мороженого. Так-то! Поразмыслив секунду, Воронцов решил, что определенный резон в словах панкушки имеется. В конце концов, от вожделенного стаканчика он избавился без всякого сожаления, хотя и преодолел ради него немалое расстояние под обезумевшим солнцем. Они миновали холодильник с мороженым. Герка боялся, что сумасшедшая тетка-продавщица снова начнет кричать, обзывая его жиденком, однако той нигде не было видно. Одинокий рефрижератор стоял бесхозный и никем не охраняемый. — А знаешь, что заставило события и настроения складываться удачным для тебя образом? — продолжала между тем Лиля. — Вот именно это и заставило! Она вновь ткнула Герку в запястье, не прикасаясь, однако, к пятаку пальцами. — Так вот, никто не знает, почему удача распределена так неравномерно. Но есть некие… эммм… силы. Да, силы, которые научились использовать накопленную удачу в своих целях. — Накопленную? Аллея, наконец, свернула, приведя их в самую запущенную и старую часть парка. Плитка под ногами сменилась утоптанной землей, из которой торчали окаменевшие корни деревьев. Исчезли фонари и скамейки, а растительность принялась яростно напирать на широкую тропинку. По сути, этот участок одичал настолько, что больше напоминал лес. — Да, именно. Некоторые вещи, Гера, или предметы, или животные… а, что там, даже некоторые люди обладают огромным запасом накопленной удачи. Я до конца сама не понимаю, но это как-то связанно с верой. Вот, скажем, верит человек, что некая безделушка поможет ему без ущерба для жизни и здоровья пройти через некую опасность. И, допустим, так совпадает, что человек действительно преодолевает опасность и остается цел и невредим. В первый раз предмет может не иметь к этому ни малейшего отношения. Но чем больше таких совпадений, тем выше вера владельца в свой талисман, и в какой-то момент он действительно начинает приносить удачу. Слышал небось про счастливые клюшки, или счастливые кроссовки, или разную другую счастливую хрень? Ну вот так они примерно и работают. — А сборщики? — чувствуя, что уже знает ответ, все же поинтересовался Герка. — Сборщики, Гера, этой удачей живут и промышляют. Они собирают такие вот артефакты и перенаправляют их… куда следует. В личных целях используют, ну и вообще… Правда, в городках вроде нашего они все больше с монетами работают. — Почему именно с монетами? — Неосознанно Гера покрутил злополучный пятачок пальцами. — Что, у нас других… э-э-э… артефактов мало? — Мало, — уверенно кивнула Лиля. — Сумеречи же не милионник, даже не стотысячник. Встретить здесь счастливую монету гораздо проще, чем счастливую плюшевую игрушку, например. Подумай сам, сколько начинающих бизнесменов хранят свой «первый рубль»? А коллекционеры, которые сейчас хватают эти юбилейные десятики, точно с цепи сорвались? Я уже не говорю о тучах школьников и студентов, которые перед каждым экзаменом суют в обувь пятачок «на счастье». Кстати, пятачки — это особый, самый ходовой вид артефактов, возможно, именно как раз из-за школьников. Но твой… — Лиля украдкой мазнула взглядом по Геркиному запястью. — Он у тебя особенный. Не знаю, как тебе объяснить… Он вроде бы и не старый, но удачи в нем, как икры в лососе во время нереста. Как можно было столько удачи накопить — не понимаю, хоть убей. Неудивительно, что тебя любой сборщик за километр чует. Меня от его энергии плющит, как бобра под паровым катком… — Так и забирай его себе! — с готовностью предложил Гера. — Мне от него никакой удачи. Неприятности одни. Девушка, до того довольно резво отмерявшая кедами тропинку городского парка, внезапно остановилась как вкопанная. Видимо, решила, что для пущего эффекта (или для пущего усвоения ее слов) такие откровения на бегу выдавать не следует. Геру все никак не покидало ощущение, что Лиля смотрит на него как на идиота. По тому, как страдальчески закатились ее глаза, он понял, что в очередной раз ляпнул что-то не то. — Не говори глупости! То, что ты еще живой и дышишь, — вот твоя удача. А то, что сомнительная, так это, дружочек, положение у тебя сейчас такое. Ты еще просто пользоваться ею не научился, отделять реальное везение от невезения, чувствовать выгоды ситуации. В том дерьме, в которое ты вляпался по самую маковку, на большее рассчитывать несерьезно как-то. Вообще, то, что ты меня встретил, и я тут с тобой цацкаюсь, так это… это… Ну ты и скотина неблагодарная! Будь у меня такой амулет… эх, да что с тобой говорить… — как-то невпопад закончила Лиля и надолго замолчала. Теперь они стояли почти что в настоящем лесу, диком и неухоженном. Стало немного прохладнее и даже как будто чуточку темнее. Жадно рассматривая пятачок, девушка задумчиво кусала губу. Гера даже начал подумывать, что она всерьез обиделась на его нечуткое отношение к удаче. — Тут все непросто, братец… — подергав себя за колечко в ухе, наконец продолжила панкушка. — Удачу свою, ее только по доброй воле отдавать можно. С теми, кто силой амулеты отбирает, страшные вещи случаются. Знаешь, каково это — семь лет удачи не видать? И это еще не самое худшее. У скоморохов потешка есть: силой удачу отнимешь — на ровном месте сгинешь. А ты сейчас неискренен, потому что напуган. Не по добру отдаешь. А жаль… жаль… — А как же эти, в парке? Что-то они не больно твои правила соблюдали! — заспорил Гера. — А это и не сборщики — так, шушера обычная. Они сборщиками еще только станут, если доживут и образ жизни не сменят. Вот Халя-мороженщица, та гораздо опаснее, ты уж мне поверь. Да и вообще, сборщикам зачастую терять нечего. Они люди подневольные, на Хозяина горбатятся, долги отрабатывают. У тебя отнимут, примут на себя удар да всю удачу Хозяину добром отдадут. А уж тот их не обидит, сгладит проклятие… Хотя, если честно, такой артефакт, как у тебя, я бы поостереглась отбирать в любом случае. Уж больно силен. Так и жизни лишиться недолго… — Ладно, допустим, я тебе поверил. Учитывая, что я видел, это звучит не так уж и бредово. Но по твоим словам получается, что я все еще жив только каким-то чудом. И что мне дальше делать? Мне теперь от каждой мороженщицы шарахаться, или что? — Вообще, по-разному может быть, — Лиля рассеянно потеребила колечко в губе. — Можешь сразу почувствовать, что это сборщик, а можешь клювом щелкать, пока он не возьмет то, что ему нужно. Вообще, по идее, в течение двух-трех дней ты сам надрочишься их чувствовать. Если, конечно, раньше не сдохнешь, — буднично добавила она. Услышав это, Гера, собиравшийся продолжить заваливать девушку вопросами, опасливо замолчал. Закусив губу, он, не мигая, смотрел в глаза своей спасительнице, надеясь увидеть там юморные искорки. Однако Лиля была абсолютно серьезна. Это как раз о таких случаях говорят — «смертельно серьезен». От взгляда панкушки, холодного, как серебро в ее брови, Гера ощутил легкий озноб даже в самом эпицентре летнего пекла. Хотя, конечно, это мог быть и предвестник теплового удара. — Что значит «если не сдохнешь»? — выдавил Гера наконец. Лиля поджала губы, как будто мучительно решая сложнейшую задачу: помочь некоему молодому человеку прожить еще пару дней или не оттягивать его безрадостную кончину. Наконец, приняв решение, она тряхнула головой, отгоняя сомнения: — Я тебе так скажу: увидишь старый «зиловский» фургончик, ну знаешь, синие такие? — беги. У него еще такой номер говорящий — ВНЕ и три пятерки. Только ты не жди, пока номер прочтешь. Потому что, если ты прочел номер, значит, подпустил их слишком близко… А, да! — продолжила Лиля, немного подумав. — Очень заметная деталь — у него стекла в кабине тонированные! — Этот, что ли? — глуповато брякнул Гера. Все еще до конца не веря в реальность напророченных ему угроз, он, совершено не заботясь о соблюдении этикета, ткнул пальцем в некую точку за спиной Лили. И по тому, как побледнели ее щеки и утонули в неподдельном ужасе зрачки зеленых глаз, Герка понял, что на подобные глупости нет времени. Надо было сразу же хватать девушку за шкирку и тащить отсюда как можно дальше, как можно быстрее… Движения Лили вмиг стали какими-то деревянными. Гере казалось, что поворот головы дается ей с огромнейшим трудом и скрипом. Но наконец она уставилась туда, куда указывал застывший в воздухе палец Геры. По узкой, утоптанной до плотности камня пешеходной грунтовке, задевая бортами низко висящие ветви деревьев, бесшумно катился потрепанный синий «ЗиЛ». Старый фургон с новенькими тонированными стеклами. И даже не самого острого зрения Геры было довольно, чтобы прочесть номер этого автомобильного динозавра: В555НЕ * * * — Бежим! Лиля по-спринтерски сорвалась прямо с места. Лишь взметнулись разноцветные волосы, и на том месте, где она только что стояла, остался звук ее голоса да испуганное «дзз-зинь» многочисленных сережек. Это произошло гораздо быстрее, чем Гера, ошалевший от плотности странных событий, свалившихся на него за последний час, успел сообразить, как вести себя дальше. Будь его ноги столь же медлительны, как его мозг, на этом месте наша история бы и закончилась. Еще никогда Гере не приходилось мчаться с такой скоростью. До этого дня он считал, что своего потолка достиг два года назад, когда по какой-то нелепой случайности оказался зачислен в школьную команду по легкой атлетике. Но одно дело честь школы, и совсем другое… В общем, оказалось, что, когда на другой чаше весов лежит не какой-то эфемерный почет и латунный кубок, а собственная жизнь, тело приобретает совершенно запредельную легкость. Гера несся, как низко летящая птица, лишь только ветер свистел в ушах, да где-то далеко, на грани слышимости, кто-то грозно требовал остановиться и разрывал воздух ревом старого клаксона. Но это было далеко и потому не слишком существенно. Здесь и сейчас имели значение лишь развевающиеся разноцветные пряди Лили, трепещущие на ветру, точно фантастическое знамя неведомого сказочного народа. Довольно быстро Гера догнал ее и не обгонял только потому, что убегать от опасности (пусть пока еще не слишком понятной и определенной) впереди женщины, — это не слишком по-джентльменски. Реальность увязла в плотном послеполуденном мареве, растворилась в стучащей в ушах крови. Герке казалось, что на самом деле все они — Лиля, грузовик, да и сам он — с трудом перемещаются в пространстве, а не мчат, словно шальные, сквозь прожаренный до хрустящей корочки август. Он тяжело переставлял одну ногу за другой, слушая, как воздух с хриплым присвистом покидает легкие, а за его спиной так же неспешно крутились облысевшие «зиловские» покрышки. Бежать следом за ненормальной девчонкой, любуясь, как красиво напрягаются мышцы ее стройных ног, проворно отталкивающихся от асфальта, — в этом было что-то древнее, языческое. Какое-то подобие старославянского ритуала, крупицы информации о котором осели в голове Воронцова после уроков истории. В гонке сквозь лето было все — азарт, возбуждение, страсть, тайна. Но в то же время она ничего не обещала напрямую, ограничиваясь полупрозрачными намеками… «Иииииуууууу-аааааа!» — по-ослиному взревевший над самым ухом клаксон безжалостно вернул Геру в реальность. Реальность, что характерно, тоже оказалась безжалостной: синий «ЗиЛ», развивший вполне приличную для такого старичка скорость, уверенно настигал беглецов. Его тонированные стекла не выглядели глупым неуместным моддингом. Они были похожи на темные очки, скрывающие бездушные пустые глаза профессионального наемного убийцы. С внезапной ясностью юноша осознал, что означает «подпустить слишком близко». Машина догоняла их, в первую очередь догоняла его, Герку, неумолимо наращивая скорость с каждым метром. Странно, но двигатель работал практически бесшумно, точно принадлежал не снятой с производства советской развалюхе, а новенькой, едва сошедшей с конвейера иномарке. Погоня сопровождалась угрожающими криками, несущимися из раскрытого окна кабины, да противным ревом истязаемого клаксона. Но гораздо громче звучал грохот Гериного сердца, которое, дай Создатель ему ноги, давно бы выскочило из пленившей его реберной клетки и умчалось далеко вперед, подальше от преследующих его смертельных неприятностей. Этот звук, вначале едва слышный, нарастал подобно тому, как нарастает по мере приближения шум водопада. Он грозил захватить все тело, проникая в грудь, уши, в вены, ударами маленьких гномьих молоточков отдаваясь в глазных яблоках. Казалось, еще немного, — и не останется ничего, кроме стука сердца, ослиного «Иииииуууууу-ааааа!» и озлобленного «Стой, сученыш! Стой, бл…дь, кому говорю!» Воронцов старался не оглядываться, чтобы не видеть, как приближается изогнутый, точно в ухмылке, бампер, на котором кабаньими клыками торчали два загнутых металлических крюка, но все время бежать, не зная, как далеко находится преследователь, было выше его сил. Сосредоточившийся на барабанной дроби собственного сердца, Гера с трудом услышал Лилин крик: — Не отставай! За мной! Почти сразу девушка нырнула влево, в тянущуюся вдоль всей тропинки плотную стену кустов, требующих серьезной стрижки. Долгие годы без садовых ножниц сплели их в упругую мешанину из жестких веток и буйной листвы. Прыгнувший на них должен был либо спружинить обратно, либо застрять, беспомощный, как муха в паутине. Ни один из вариантов Воронцова не устраивал, однако рассуждать и думать было уже некогда. Достигнув нужной точки, он с силой толкнул свое тело влево, безрассудно доверившись практически незнакомой девчонке. Покрывшийся мурашками затылок обдало плотным потоком воздуха. Герка услышал свист ветра, вызванного пронесшимся в считаных сантиметрах большим металлическим телом, и визг горящих покрышек. Затем хлопнула дверь, и кто-то, со скоростью отстреливающего ленту пулемета, пискляво затараторил: — Скоморох, ты видел?! Нет, ты видел, бляха-муха?! Упустим же, Скоморох! Уйдут!!! Перед глазами мелькнули выгнутые аркой ветки, образовавшие что-то вроде естественного природного коридора. Короткий лаз с зеленым сводом заканчивался бетонным фундаментом, из которого поднималась высокая проржавевшая решетка, украшенная по-советски просто и безвкусно. Один из прутьев, весь в лохмотьях облупившейся зеленой краски, оказался выломанным. Голые ноги нещадно стегануло крапивой, когда Гера, сунувшись в проем, оказался по другую сторону ограды. Когда же он спрыгнул с фундамента, обожгло предплечья и даже щеку: заповедные плантации сорняка в этом глухом уголке парка достигали поистине чудовищных размеров. Перед Герой высилась настоящая двухметровая стена из лопуха, крапивы, чертополоха, и где-то в этой дикой зелени испарилась его проводница, его путеводная ниточка. * * * События, о которых пойдет речь ниже, произошли в этот же день, с разницей всего в несколько часов. Их непосредственными участниками стали не наши беглецы, а родители одного из них, а именно — Геры. К тому времени, когда их сын сломя голову мчался сквозь крапивные заросли, Воронцовы-старшие только-только возвратились домой с работы, по пути прихватив из садика младшую сестренку Геры, Наташу. Именно поэтому сейчас будет уместнее оставить нашу разделившуюся парочку и ненадолго вернуться в квартиру, где был найден злополучный пятачок. Будучи обязательным человеком и довольно-таки строгим родителем, Владимир Михайлович Воронцов не обрадовался тому, что к его приходу работа на кухне оказалась невыполненной, а сам работник исчез, даже не взяв с собой мобильный телефон. Однако, привыкнув доводить любое дело до конца, он решил самостоятельно подготовить комнату к поклейке обоев, отложив серьезный разговор с сыном до его возвращения. Уже тогда Воронцову-старшему стоило бы задуматься, что такое поведение совсем не в характере Геры. Однако жара, от которой не спасали даже открытые настежь окна, притупила острый разум Владимира Михайловича. Валентина Ивановна же, по пути домой захватившая не только маленькую Наташку из садика, но и два полных пакета продуктов, больше озаботилась не отсутствием старшего ребенка, а приготовлением ужина в условиях гостиной. Что, согласитесь, для любого человека не простое испытание. А уж для настоящей домохозяйки — чистой воды стресс. Так и получилось, что Геру хватились только ближе к восьми вечера, когда все шкафчики и полки на кухне были разобраны папой-Воронцовым, а мама-Воронцова разложила по тарелкам нехитрую вечернюю трапезу (сливать воду с переваренных спагетти пришлось в ванной, что в понимании настоящей хозяйки граничит со святотатством). В общем, отсутствие Геры заметили, когда пришла пора семейного ужина. Но даже тогда никто особенно не беспокоился. Во-первых, на счастье Геры, родители считали его самостоятельным взрослым мальчиком. Сам ушел, сам придет, сам ответит за свой поступок. Во-вторых, восемь часов — все еще детское время. Ну в самом деле, стоит ли волноваться и кричать «Геееее-раааа, даааа-мооооой!!!», когда на улице еще даже солнце не село? А в-третьих… о, ну в-третьих, ровно в восемь часов вечера в дверь к Воронцовым позвонили. Владимир Михайлович в этот момент как раз укладывал в прихожей разобранные шкафы, чтобы утром, по пути на работу, забросить часть из них на мусорку. Валентина Ивановна, тоскливо вздыхая, пыталась придать шаткому журнальному столику уют их любимого обеденного стола. Получалось не очень: куда там крохотной стекляшке тягаться с массивом старого дуба, помнящим три поколения Воронцовых. Услышав звонок, оба родителя одновременно подумали, что вот он — вернулся блудный сын. Маленькая Наташка, за день соскучившаяся по брату, выскочила встречать его в прихожую. Однако, когда Воронцов-старший открыл дверь, к его удивлению, а также к удивлению Наташи, от нетерпения подпрыгивающей на одной ножке, в коридоре стоял совершенно незнакомый мужчина, ничуть не похожий на Геру. Был незнакомец среднего роста и какой-то средней же, совершенно не запоминающейся внешности. Во всяком случае, когда ночью, перед тем как уснуть, папа-Воронцов попытался вспомнить, как выглядел поздний гость, на ум ему пришли только густые пшеничного цвета усы, как у Игоря Николаева. И еще отчего-то черные когти. От последней детали Владимиру Михайловичу на мгновение сделалось не по себе. Однако он довольно быстро выбросил из головы все посторонние мысли и, отложив на тумбочку новую книгу своего любимого Стивена Кинга, решил, что пора завязывать с ужастиками на ночь. Очень скоро Воронцов-старший заснул крепким сном честного человека, никогда не имевшего проблем с законом и налоговой инспекцией. Но это будет позже. А пока Воронцов-старший с недоумением разглядывал странного покроя фирменный китель и фуражку незнакомца. В своей необычной форме, да еще и с кипой бумаг и ручкой в руках, тот напоминал почтальона из старых советских фильмов. Мужчина слегка приподнял фуражку за козырек: — Вечер добрый! Всероссийская перепись населения, — представляясь, он постучал себя обратным концом ручки по сияющей медью пуговице кителя. — Вы не уделите мне несколько минут своего времени? — Кто там? — спросила мама-Воронцова, выглядывая из комнаты. Она вытирала руки банным полотенцем. Вид у нее был совершенно несчастный. — Эммм… — замешкался Воронцов-папа, все еще удивленный, что за дверью оказался не Гера. — Перепись… — Перепись? — оживилась Валентина Ивановна, подходя поближе. — Вы же вроде в прошлом месяце все закончили? Я, кажется, даже результаты в Интернете видела… — Абсолютно верно! — Пшеничные усы разъехались в дружелюбной, слегка виноватой улыбке. — Вы, наверное, слышали, что по итогам переписи у граждан возникло много вопросов. Некоторые целыми домами заявляли, что к ним переписчики даже не приходили. Так вот, мы собранные данные перепроверяем. Халатных работников наказываем, добросовестных — поощряем. Так что, если вам несложно… — Нет, отчего же… Правда, к нам уже заходили… — О, это-то как раз неважно! — еще шире улыбнулся Пшеничные Усы. — Мы обязаны перепроверить всю информацию. Вот, к примеру, кто это тут у вас такая хорооо-шенькая девочка?! Глядя на маленькую Наташку, он состроил ей козу из среднего и указательного пальцев. Девочка тут же спряталась за маму, требовательно теребя ее за юбку. Валентина Ивановна привычно подняла дочку на руки. — Это наша дочь Наташа, — ответил глава семейства. — А всего нас в квартире четверо прописано: я, моя супруга, дочь Наташа и сын Герман… Мужчина внимательно слушал, что-то чирикая ручкой на верхнем листе. Он задавал дополнительные вопросы, уточнял детали, кивал, придерживая рукой фуражку. Его вкрадчивый голос вызывал какую-то странную сонливость и оцепенение. Наташка, дотянувшись до маминого уха губами, тихонько прошептала: — Мам, а почему у дяди ногти челные? Непроизвольно опустив взгляд на руку незнакомца, Валентина Ивановна едва не вскрикнула от неожиданности. Пальцы мужчины заканчивались длинными, острыми когтями, черными, точно застывшие кусочки гудрона! С замиранием сердца Валентина Ивановна встретилась взглядом с глазами переписчика… — Не выдумывай, сладкая, — шепнула она в ответ, улыбнувшись этому премилому мужчине, на случай, если тот услышал, какие нелепые глупости говорит ее маленькая несмышленая девочка. Переписчик наконец-то закончил строчить в анкете и ловко засунул ручку за околыш фуражки. Зычно прочистив горло, сказал: — Проверяйте, все ли верно. В квартире проживает три человека: вы, Владимир Михайлович Воронцов, ваша супруга, Валентина Ивановна Воронцова и ваша дочь, Наталья Владимировна Воронцова. Все верно? Я ничего не напутал? К величайшему удивлению повисшей на шее у матери Наташки, оба родителя чуть ли не синхронно ответили «да». Тем временем Пшеничные Усы быстро переспросил даты рождения, места работы и уровень образования, после чего распрощался с Воронцовыми и двинулся вниз. — Мааам, — робко пискнула она, — дяденька пло Гелку забыл… — Какого еще Гелку? — рассеянно спросила мама-Воронцова, с нескрываемым восхищением глядя вслед спускающемуся переписчику. — Замечательный человек, — чуть не прослезившись, пробормотал папа-Воронцов. — Побольше бы таких ответственных работников, давно бы жили лучше, чем в Европе! Уже на улице, избавившись от нелепой личины переписчика, Хозяин подумал, что становится слишком старым для этого мира. И почему это ему пришло в голову, что переписчик должен быть в форме, да еще такой дурацкой? А еще, задумчиво почесывая кадык черным изогнутым ногтем, Хозяин решил, что превращается в сентиментального добряка. Всего сотню лет назад он бы просто вырезал всю эту семейку и поджег их дом. * * * Сорняки сплошным зеленым монолитом высились перед Герой. Ни единой примятой травинки или колыхнувшегося листа, ни единого намека на то, куда могла исчезнуть Лиля. Следовало что-то предпринять, и как можно быстрее — за спиной уже слышалось приглушенное, пыхтящее: — Сучата, как они тут пролезли-то? Ну доберусь, я этому пацану яйца оторву! Однако бросаться, не разбирая дороги, надеясь среди буйной растительности отыскать шуструю девчонку, не казалось умным решением. Герка вспомнил, что именно так люди теряются по-настоящему — отправляются искать помощь, вместо того чтобы просто дождаться ее на месте. К несчастью, такой роскошью, как время, Воронцов не располагал вовсе. Редко у какого заблудившегося туриста висит на хвосте банда головорезов. И все же Герка, доверившись чутью, остался стоять, с замиранием сердца слушая, как приближаются, становясь громче, голоса. Кто-то писклявый, обещающий выдавить ему глаза, витиевато матерился уже совсем рядом. Успокоившееся было сердце вновь начало разгоняться, проталкивая кровь через набухшие на висках вены. Оно чуть не взорвалось, когда прямо напротив Гериного лица, из кустов, вынырнула утыканная пирсингом мордашка. — Ты чего застыл, придурок? Шевели задницей! В этот раз, прежде чем исчезнуть в едва качнувшихся зарослях крапивы, Лиля сцапала Воронцова за руку, утаскивая за собой в жгучие зеленые джунгли. Ничего не видя, едва успевая закрывать лицо от ядовитых листьев, Гера вслепую переставлял ноги, следуя за влекущей его девушкой. Ладонь… да что там ладонь? Вся правая рука от кончиков пальцев до локтя немилосердно пылала, выполняя обязанности щита. Зато левая… О, левая чувствовала себя на вершине блаженства. Гера не понимал, как можно думать о таких глупостях, когда за тобой гонятся неизвестные бандиты, когда сама жизнь твоя висит на волоске, но вот поди ж ты — какая все-таки мягкая у Лили ладонь! Интересно, это от природы или какой-то крем? Замечтавшийся Герка пропустил-таки очередное растение-мутант. Усыпанная острыми листами ветка хлестко ужалила прямо в щеку. Кожа тут же запылала пунцовым, зачесалась. Герка зашипел от боли, но практически сразу прикусил язык. Ему впервые пришла в голову мысль: а каково приходится прокладывающей дорогу Лиле? Стало невыносимо стыдно, так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Знай Воронцов, что до выполнения этой сиюминутной мечты остается совсем немного времени, он, вероятно, был бы чуть скромнее в своих желаниях. А пока Гера попытался сквозь пальцы украдкой посмотреть, как чувствует себя Лиля. А Лиля между тем чувствовала себя превосходно. На тонких предплечьях не было заметно ни следа волдырей или ожогов. Засомневавшись, Гера даже специально посмотрел на свою руку, но нет — кожа по-прежнему горела, словно ее облили скипидаром. К счастью, цейтнот не позволял думать об очередной странности и дальше. Мысли, не связанные с погоней или сохранением жизни, мгновенно исчезали из головы, словно выдутые свистящим в ушах ветром — так быстро неслись беглецы. Как и когда они выскочили на открытую местность, Гера, озабоченный опухающим от ожога глазом, заметить не успел. Впрочем, назвать эту местность открытой можно было лишь в сравнении с только что пересеченными зарослями. Трава уже не страдала такой отчаянной гигантоманией, поднимаясь не выше полутора метров, однако росла по-прежнему густо и обильно. Теперь можно было без труда осмотреться, что Гера тут же не преминул сделать. Наконец-то он понял, куда привела их дыра в заборе. Бывшее в глубоком прошлом танцевальной площадкой, ныне это место носило звучное имя «Сковорода». Круглая, хорошо утоптанная, она частенько использовалась сумеречевской молодежью для разборок стенка на стенку. Садовники не забирались сюда последние два десятка лет, зато народная тропа на «Сковороду» не зарастала. Выскочив на середину площадки, девушка, к огромному сожалению Геры, бросила его руку и припустилась вперед с удвоенной скоростью. Видя такую прыть, он тоже постарался поднажать. Оказавшись в знакомых местах, Воронцов почувствовал себя увереннее и теперь приблизительно понимал, куда ведет его Лиля. Так что, когда расступились кусты и деревья, он нисколько не удивился надвинувшемуся на них насыпному холму, в котором, точно врата в Морию, покоились на массивных петлях створки гермодверей. Единственное, чего он ну никак не ожидал, так это того, что, даже не притормозив, Лиля протиснется в приоткрытую в воротах «калитку» и исчезнет в недрах старого, многократно горевшего, подчистую разграбленного мародерами бомбоубежища. Бросив вслед беглецам сердитый взгляд, солнце тем не менее не решилось лезть за ними. Прожив в этом мире куда как больше любого из его обитателей, оно имело определенное чувство такта и не совалось туда, где ему были не рады. Безжалостно выжигая городской парк со всеми его обитателями, светило вскоре начисто забыло о суетливой парочке. Двумя игрушками больше, двумя меньше — какая разница? А растревоженный незваными гостями парк тем временем потихоньку возвращался к обычной жизни. Выпрямлялась примятая трава, стрекотали перепуганные кузнечики. Пряталась в кусты поднявшаяся было мошкара. И только где-то в зарослях гигантской крапивы все еще громко ругались обжигающиеся сборщики. Глава четвертая КОЕ-ЧТО ПРОЯСНЯЕТСЯ — Ни хрена себе, за хлебушком сходил… — еле слышно пробормотал Герка. Когда мчишься во весь опор, на раздумья попросту нет времени. Но, попав из освещенного парка в полумрак пахнущего гарью и мочой бомбоубежища, Воронцову пришлось существенно сбавить обороты. Под толщей бетона, покрытого земляной насыпью, оказалось довольно прохладно. Расплавившийся на солнцепеке мозг мобилизовался, позволив Герке проанализировать ситуацию. Выходило не очень складно. Казалось, что все события происходят с ним только благодаря его инертности. И это раздражало. Страшно захотелось остановиться, сердито гаркнуть «Все, довольно!» и, развернувшись, отправиться домой. Да только несмотря на всю фантастичность ситуации, в которую он угодил, Воронцов понимал, что верит, действительно верит каждому слову Лили. За последние часы у него как будто выработался новый рефлекс, заставляющий без колебаний и сомнений следовать за своей проводницей. Он срабатывал на уровне подкорки, там, где бережно охраняемые тысячелетиями эволюции, лежат базовые инстинкты, отвечающие за сохранение жизни. А Гере всеми силами хотелось сохранить ее. Возможно, это была не самая интересная жизнь, но она была его, Геркина, и расставаться с ней вот так запросто было обидно. Следуя за юркой Лилей, юноша с трудом протиснулся в приоткрытую дверь, изрядно оцарапавшись о грубые сварочные швы и порвав рукав футболки о какой-то выступ. Он настолько боялся потерять разноцветные Лилины волосы, служащие ему ориентиром, что по инерции пробежал еще несколько шагов, прежде чем понял, что практически ничего не видит. Идущий от двери сноп света, в котором роились крупные пылинки, освещал помещение шага на четыре вглубь. Благодаря этому можно было рассмотреть стены, пол и чернеющий впереди проход в коридор, ведущий в соседнее помещение. Осторожно ощупывая подошвами кед каждый сантиметр бетонного пола, юноша слепо шарил перед собой руками, опасаясь налететь в потемках на арматуру, которой здесь (он знал это абсолютно точно) было предостаточно. Будучи помладше, Гера провел в этих стенах немало времени, играя с друзьями в бесстрашных исследователей подземелий. От этих игр в голове осталась приблизительная карта бомбоубежища да искреннее непонимание, как никто из них, десятилетних сопляков, не убился здесь и даже не покалечился. Память подсказывала, что гнутая арматура, порой довольно острая, встречается тут едва ли не на каждом шагу. В основном она торчала из стен, хотя особо опасные экземпляры могли свисать с потолка или прорастать сквозь толстенный бетон пола. А еще здесь запросто можно было наступить на одноразовый шприц или использованный кондом, пропороть подошву ржавым гвоздем или битым осколком бутылочного стекла, звездануться головой о низкую притолоку, перемазаться сажей, неосторожно прислонившись к стене, разбить колено о гниющие останки мебели… да мало ли приятных сюрпризов могут поджидать в стенах заброшенного бомбоубежища? Чтобы не свернуть шею, необходим был хоть какой-то источник света. Только сейчас Герка обнаружил, что, в спешке покидая дом, забыл захватить мобильный телефон. К счастью, на ключах болтался крохотный брелок-фонарик. Пользоваться им приходилось нечасто, так что заряда должно было хватить надолго. Воронцов утопил единственную кнопку, выпустив тонкий пучок света. Не прожектор, конечно, но с ним Герка сразу почувствовал себя увереннее. Передвигаться стало проще, а еще появилось какое-то подобие чувства безопасности, но в этом Гера, не боявшийся темноты с четырех лет, ни за что не признался бы даже самому себе. Фонарик загорался всего лишь на несколько секунд, приходилось постоянно вдавливать кнопку, чтобы не остаться в темноте. Гера едва не заорал, когда в один из таких моментов, после очередного включения, луч света выхватил из темноты бледное лицо с черными провалами глаз. Понимание, что это Лиля вернулась за ним, пришло почти мгновенно, и все же лихорадочно подпрыгнувшее сердце пришлось успокаивать еще долго. В неверном свете маленького экрана ее личико, бликующее отсветами пирсинга, вытянулось, заострилось, приобретя недобрые хищные черточки. — Хорош копошиться! — нетерпеливо бросила она, как будто Гера был виноват в том, что не является счастливым обладателем кошачьего зрения. — Нет времени на достопримечательности пялиться. На вот, держи, — в ладонь Гере лег небольшой овальный предмет, перевитый широкими полосами то ли ткани, то ли резины. — Тут сам черт ногу сломит, так что пользуйся, не стесняйся. У меня здесь схрон на всякий случай… иногда сюда заезжих сталкеров за деньги вожу. У этих балбесов обязательно оказывается кто-нибудь без фонарика. Предмет оказался обычным диодным «налобником» — вещью не слишком надежной, зато удобной. Неплохая альтернатива брелку. При нажатии на прорезиненную клавишу из среднего диода с готовностью выпрыгивал луч света, такой же искусственный и безжизненный, как остальные материалы фонаря. При повторном нажатии диод опоясывал ореол из шести точно таких же, и света становилось больше. Третье нажатие заставляло лампочки мигать на манер стробоскопа. Смысла этой функции Гера не понял, а потому остановился на средней, самой яркой позиции. Однако даже при этом свет пробивался едва ли на пять шагов вперед. Неяркое освещение лишило бомбоубежище последнего флера таинственности, превратив в то, чем оно на самом деле являлось — в загаженный, медленно разрушающийся подвал. Последний раз Воронцов бывал здесь лет семь назад. С тех пор все стало только хуже. Остатки мебели оказались доломаны. Посередине комнаты в окружении перевернутых ящиков обнаружилось небольшое кострище. На прокопченных стенах живого места не осталось от примитивных граффити. Повсюду валялись пустые бутылки, пакетики из-под чипсов и сухариков. Трудно поверить, что когда-то это место казалось Герке и его товарищам притягательным и загадочным. — Разобрался? — нетерпеливо поинтересовалась Лиля. — Нам сейчас тормозить никак нельзя, мы хоть и оторвались, но Близнецы — ищейки первоклассные. Это вопрос времени, когда они след возьмут. Так что шевелись! Подавая пример, девушка привычно скользнула в темноту бомбоубежища, даже не озаботившись удостовериться, двинулся ли Герка следом. Воронцов, однако, и сам уже понял, что нянчатся с ним лишь до некоего определенного предела. Выяснять, где этот предел находится, не было ни малейшего желания. На ходу пристраивая фонарь на голове, Гера бросился догонять ускользающую гибкую фигуру. Он нагнал Лилю возле лестницы, ведущей на нижний уровень. — Внизу не спрятаться. Там четыре помещения, и все тупиковые. Если там зажмут, то уже не выкрутимся, — с поразившей его самого легкостью сказал Воронцов. Гера сам еще не разобрался, в чем тут дело, — то ли чувство опасности притупилось, то ли он бравировал перед девчонкой. — Бывал здесь? — Лиля, уже вставшая ногами на ржавую лестничную перекладину, остановилась. — Тысячу раз! — ответил Герка. — Мы с пацанами в детстве этот бомбарь вдоль и поперек облазили. Каждый закоулок знаю. На нижнем ярусе общий зал, там еще когда-то кровати стояли. Еще лекционная, котельная и кабинет. А, точно! Еще душевые и сортиры. Он выпалил все это с готовностью, ожидая, что вот наконец-то эта обезбашенная неформалка посмотрит на него с уважением. Однако вместо этого Лиля недоверчиво приподняла бровь и разочарованно покачала головой. — Воронцов, я реально не понимаю, как ты дожил до своих лет. Это опасное место. Очень, очень опасное. Особенно для детей. Гера опомниться не успел, как она исчезла. По ржавым ступенькам приглушенно застучали кеды. Оставалось только догонять, надеясь придумать достойный ответ на ходу. Как назло, в голову лезла только какая-то банальная чушь. Лиля уверенно передвигалась в темноте, стелясь вдоль стенок. Она преспокойно обходила даже самые незаметные препятствия, в то время как Гера дважды чуть было не упал, зацепившись за что-то ногой, и один раз пребольно треснулся коленом о высокий, сколоченный из досок ящик, брошенный прямо поперек коридора. Догнать девушку удалось только возле лектория. — Это почему здесь опасно? Столько раз сюда приходили, и ничего! — Совсем ничего? — Ну, главное на старших было не напороться… А в остальном тут чуть ли не самое безопасное место в Сумеречах! — И что, никто и никогда здесь… мммм… не пропадал? «Нет, конечно!» — эти слова почти сорвались с языка. Но что-то заставило Геру усомниться в их правдивости. Тот невинный тон, с которым Лиля задала последний вопрос… что-то в нем такое было. Воронцов вдруг подумал, а почему, собственно, они с друзьями перестали посещать это место? И внезапно вспомнил Женьку Косюка, который… который пошел играть в «бункер» и пропал. Исчез. Растворился. Даже тела не нашли. От этого воспоминания по спине, от копчика до затылка, пробежал холодок. Как он мог забыть об этом? Ведь именно после пропажи Женьки закончились их одиночные, а за ними и совместные походы в «бункер»! Словно отшептало! — То-то! — назидательно, однако без тени злорадства подытожила Лиля. — Ты, Гера, меньше разговаривай. Сейчас я за тебя отвечаю, и думаю за тебя тоже я. Так что, если я иду куда-то, значит, ты следуешь за мной безо всяких вопросов. С этими словами она уверенно скользнула вниз. Герке не оставалось ничего другого, как спускаться следом. С потолка на голову падали редкие капли конденсата. Отсыревшие ступени покрывала ржавчина, крошащаяся под пальцами. Вновь немилосердно зачесались изжаленные крапивой руки. Лилю он отыскал уже возле входа в котельную. Девушка стояла перед массивной дверью, нетерпеливо топая ногой по полу. Геру так и подмывало сказать, что засов не открывается, и в котельную попасть невозможно. Можно лишь посмотреть через окошко с решеткой, находящееся на уровне глаз взрослого человека. Сколько раз они сами, девяти-, десятилетние пацаны, стояли перед этой дверью, по очереди подсаживая друг дружку, чтобы каждый мог рассмотреть недоступную комнату в деталях. К сожалению, проржавевший засов намертво прикипел к двери, не желая сдвигаться под ударами кирпичей и арматурин. Даже взрослые мальчишки оказались здесь бессильны, о чем свидетельствовали чистые стены внутри котельной. Но, глядя, с какой уверенностью схватилась Лиля за ржавое, покрытое мелкими каплями «ухо», Воронцов промолчал. Судя по ее виду, она точно знала, что дверь открывается. — Не стой столбом! Помоги! — потребовала панкушка. — Я с последнего раза слишком плотно закрыла. Без особого энтузиазма Герка подцепил засов пальцами и потянул. Тот совершенно неожиданно легко поддался, скользнув в петлях, точно не изъеденный ржой кусок железа, а новенький, утопающий в смазке шпингалет. Еще одно небольшое усилие, и дверь распахнулась навстречу беглецам. Завороженный, Гера переступил невысокий порожек. В эту минуту он даже не обратил внимания, что его пальцы вновь коснулись потрясающе нежной Лилиной руки. Перед ним открывались границы прежде непознанного, таинственного. Того, что многие годы было в шаговой досягаемости, но по-настоящему открылось только сейчас. Какой мальчишка устоит перед этим? Новые впечатления мгновенно вытеснили все остальные чувства: страх, непонимание, усталость. Его разум даже не столько занимало то, как Лиля смогла открыть доселе запечатанную дверь, сколько сама котельная. Вообще-то, ничего сверхъестественного в помещении не было. Вдоль серых бетонных стен тянулись самые заурядные трубы различной толщины, частично исчезающие в пузатых, раздувшихся котлах. Все это Гера не раз видел, еще будучи совсем мальчишкой, стоя на сцепленных замком руках своего друга Сашки Пузыря. Однако сейчас, оказавшись внутри, ощущения были… он даже не знал, как правильно их описать. Что-то подобное он испытывал, вытаскивая из щели в полу сверкающее сокровище, еще не ведая, сколько несчастий принесет оно ему в будущем. Да, он вновь был первопроходцем, героическим искателем приключений. Герка даже представил, как завистливо-недоверчиво вытянутся лица бывших товарищей по играм, когда он расскажет им, где побывал, что увидел… Восхищенно крутя головой, он выхватывал из темноты все новые… …оранжевая монтерская каска, висящая на круглом вентиле… банка с засохшей краской, из которой торчит деревянная ручка кисточки… смятая пачка от папирос «Прима», валяющаяся в углу, рядом с пыльной бутылкой из-под пива… две трубы, на которых мелом нацарапано «гор» и «хол»… …и новые детали, Герка как-то думать забыл, что давно не общается с большей частью друзей детства. А тем, с кем он все еще дружит, вряд ли будут интересны старые пыльные подземелья. Толкнув Воронцова плечом, в помещение протиснулась Лиля. Она совершенно буднично захлопнула дверь, задвинула внутренний засов и, не останавливаясь, прошла к двум огромным котлам. Теперь, изнутри, Гера видел, что между толстыми, когда-то синими бачками в стене находится еще одна дверь, точь-в-точь как та, через которую они только что вошли, только без зарешеченного окошка. Громыхнуло железом — с этим засовом Лиля справилась без посторонней помощи — и в котельную потянуло теплым влажным воздухом. Если бы не легкие нотки сырой затхлости, могло показаться, что коридор за дверью ведет в парилку или в металлургический цех. Несвежее дыхание таинственного тоннеля порождало разные фантазии, подчас довольно жутковатые. Вместе с током воздуха Герке чудилось невеселое журчание подземных вод. Где-то там, куда еще не проник свет китайского «налобника», слышался звон срывающихся с потолка капель, разбивающихся о влажно блестящие камни. Там шуршали кожаными перепонками крылья и отражался от стен цокот маленьких коготков. В подземелье кипела своя, тихая, невидимая с поверхности жизнь. Вторгаться в нее вот так, с ходу, казалось неправильным, кощунственным и… небезопасным. Впрочем, Лиле на все это было глубоко наплевать. Мерещащаяся Гере таинственность нисколько не смущала молодую панкушку. Она даже шаг не сбавила. Волей-неволей Воронцову пришлось вновь довериться ее опыту. Юноша потихоньку начал привыкать к такому бешеному темпу. Полностью сосредоточившись на беге, он умудрился отодвинуть саму погоню на задворки своего мозга. Преследующие их сборщики так ни разу и не создали действительно опасной ситуации. К тому же их давно не было видно, а странное подземелье, пахнущее грызунами и плесенью, — вот, прямо перед глазами. Сейчас оно внушало куда как более серьезные опасения. И все же, переступая порог котельной, Герка практически не колебался. Тоннель походил на обычный круглый коллектор. Покатые стены поросли лишайником. По потолку выдранными жилами тянулись обрывки проводки, кое-где сохранившей даже патроны для лампочек. Ровно посредине лениво сочилась плотная жидкость, при определенных условиях могущая сойти за воду. Словом — ничего необычного. Так от чего же так восторженно расширялись Геркины зрачки? Что заставляло его сердце замирать, ощущая настоящее прикосновение к тайне? Вертя головой, Воронцов беспорядочно полосовал стены лучом фонаря, пытаясь сообразить, что же было не так с этим, обычным в сущности, тоннелем? Лишь когда кеды предательски скользнули по облепленному слизью полу, он понял. Камни. Круглый коллектор оказался не просто похороненной под землей трубой из бетона и арматуры, а всамделишным тоннелем, с каменной кладкой и сохранившимися в некоторых местах деревянными крепями! Это место, оно просто дышало древностью! Даже затхлый ручеек на полу, казалось, вытекает из неких сказочных, былинных времен, когда многоголовые змеи воровали добрых девиц, богатыри взмахом палицы разгоняли вражеские орды, а каждый разговор начинался со слов «Ой, ты, гой еси!». Теперь Герка понимал, что чувствуют археологи, палеонтологи и прочие любители покопаться в пыльной земле с кисточкой. Хотелось завалить Лилю вопросами, выпытать у нее все, что возможно, об этом месте, однако его хватило лишь на банальнейшее: «Где мы?» Не замедляя шага, Лиля покрутила головой, точно видела это место впервые. — Это? Это тоннель до «зэжэбэи», — будто это все объясняло, ответила она. Непривычному уху произнесенная панкушкой тарабарщина могла показаться диковинным ругательством. Однако Герка, как истинный житель Сумеречей, сразу понял, что речь идет о «ЗЖБИ», заводе железобетонных изделий, находящемся на самой окраине Старого города. Воронцов хорошо знал это место. Когда завод, нынче совершенно заброшенный, еще работал, их класс не раз гоняли туда на экскурсию. Вылазки были на редкость унылыми, однако законную возможность свалить с уроков никто обычно не упускал. Брошенная Лилей фраза ничего не прояснила, только запутала все еще больше. Насколько Гера помнил, завод был построен вскоре после войны, то есть еще в конце сороковых. Но окружающие их камни выглядели намного, намного старше. Словно уловив его мысли, Лиля добавила: — Тут раньше другой завод стоял, еще при Петре. На самом деле, на этом месте много чего строили. Тут и церковь была, и даже городишко какой-то. А еще до того здесь аборигены обряды всякие справляли. Так что точно сказать, кто этот ход прорыл, сложно. А вот фундамент «железобетонки» наверняка от того петровского заводика остался. Неужели сам не замечал? Замечал, это Воронцов понял только сейчас. Трудно было не увидеть огромные камни, кропотливо подогнанные один к одному, нехарактерные для прямолинейных, лишенных каких-либо изысков советских построек. Именно они давали основание типичным бетонным панелям, из которых состояли стены нового завода. Герка удивлялся этому контрасту каждую экскурсию. Вот только значения не придавал. — Был еще один ход, — продолжила девушка, — но его уже лет полтораста назад завалило. Сейчас по нему только крыса пролезет, да и то не везде. Говорят, до войны там видные археологи раскопки проводили. Ну а после, когда страну стали восстанавливать, не до археологии стало. Очень удачное место для строительства завода оказалось, считай, готовый фундамент, да еще какой! Столько лет простоял и хоть бы что ему! А тоннель этот — вообще отдельная история. Кто-то за его счет себе неплохие деньжата отжал. На старых документах в этом районе два бомбоубежища: одно — в городском парке, мы через него вошли, второе — под самой «железобетонной». А на деле на заводе только гермодверь, которая, собственно, в этот тоннель и ведет. — Откуда ты столько знаешь? Черт его знает, что он хотел услышать? Закрученный вихрем невероятных событий, он подспудно ожидал новых откровений про некие тайны, доступные лишь избранным. Но вместо этого Лиля рассеяно пожала плечами. — В библиотеку вход свободный. Легко прийти, легко уйти. Швец, конечно, цену дерет неслабую, но за порядком следит. Пару раз, пока у него отдыхала, нечем было время убить. Вот и читала всякое… Ты не поверишь, сколько информации о своем городе можно обнаружить в запасниках обычной библиотеки. — Да нет, я не о том! В смысле об этом тоже, но не только. Откуда ты вообще про все это знаешь? Про удачу, про сборщиков, тропинки эти секретные… Ты очень необычная… обычные люди о таком не знают. Герка очень не хотел говорить то, что пришло ему на ум. Тщательно подбирая слова, он на короткое время умолк, а затем, словно боясь передумать, выпалил: — Я ведь не совсем тупой, Лиля… Ты тоже сборщик, да? Не отвечая, Лиля размеренно шагала по прямой кишке тоннеля. Не заботясь о сухости ног, она бесстрашно шлепала прямо по лужам, поднимая невысокие брызги воды. Воронцов по-прежнему отставал от нее на шаг-полтора, и это расстояние ему никак не удавалось сократить, хотя шел он максимально быстро. Теперь Гере не хотелось торопить ее с ответом. Чувствовал: захочет сказать — скажет. Вот только соберется с мыслями и сразу же скажет. А пока нужно просто спешить за ней, стараясь сохранять минимальный разрыв, да любоваться красивой каменной кладкой в свете китайского «налобника», отбрасывающего самые фантастические тени и блики. Но ждать ответа пришлось недолго. — Тут все очень сложно. — Гера не видел лица Лили, но чувствовал ее грустную улыбку. — Нет, ты не подумай. Будь я сборщиком, мы бы тут с тобой не разговаривали. Я бы тебе еще в парке нож в бочину воткнула. У меня всегда с собой, если что. Не сбавляя шага, девушка провела рукой по каменной стене, догоняя собственную тень. Раздался щелчок, и свет налобника отразился от узкого лезвия. Помахав им в воздухе, Лиля тут же спрятала «выкидуху» тем же странным способом, что и достала. Тусклое освещение играло со зрением шутки или она действительно вынула нож из своей тени? Гера решил заняться этим вопросом позже. Почувствовав, что его опекунша временно сняла броню, он решил воспользоваться этим на полную. — Тогда откуда ты обо всем этом знаешь? Если ты не сборщик, то откуда? — Помимо сборщиков, Гера, есть еще много различных лю… эммм… существ… о которых знать нормальным людям вовсе не обязательно. Вокруг дармовой удачи всегда крутилось множество всяких… похожих на человека и не очень похожих. Некоторые давно стали сказочными персонажами, а про некоторых вы никогда и не слышали даже. И будто цитируя что-то по памяти, она произнесла нараспев: — Есть сладкоголосые призраки и отчаянные сборщики удачи. Есть неупокоенные мертвецы и твари, чьи глаза никогда не видели солнца… — Ты хочешь сказать, что ты не человек? — напрягся Герка. — И кто ты? Эльф? Пришелец? Киборг-убийца? Кто ты, Лиля? — Да нет, — Лиля покачала головой. — Я-то как раз человек. Просто пытаюсь объяснить тебе, что в этом бизнесе есть не только профессионалы, но и любители. Не только люди, но и нелюди. Последних, что характерно, больше. — Но ты ведь тоже у меня пять рублей спрашивала! — внезапно вспомнил Воронцов. — На дурака сыграла, — пожав плечами, призналась Лиля. — Я вообще-то к монетам близко стараюсь не подходить, опасно это — со сборщиками тягаться. Но тут… Когда ощущаешь, что рядом с тобой целый фонтан… даже не фонтан… целый океан неиспользуемой удачи, тут у кого угодно крышу снесет… В общем, когда научишься это чувствовать, тогда поймешь. И поймешь, что я должна была попытаться. Я и сейчас с тобой вожусь только потому, что надеюсь — часть твоей удачи и на меня распространится, так что не обольщайся. Деньги к деньгам, как говорится, а удача к удаче. — И как, много к тебе прилипло? — Гера, хоть и старался не подавать виду, что Лилины слова его задели, скрыть свои чувства не сумел. — Да ты не бери в голову, — почувствовав это, посоветовала девушка. — Ты жив, цел, сборщиков с хвоста мы сняли. Радуйся. А ко мне, дай-то Случай, еще прилипнет. Давай пока остановимся на том, что я — на твоей стороне. Для тебя это сейчас важнее всего, поверь. Повисла новая пауза, заполняемая лишь хлюпаньем под ногами да далекой возней невидимых обитателей подземки. Насчет последнего Гера уверен не был, уж больно призрачными, нереальными казались странные звуки. Да и то верно, откуда взяться здесь летучим мышам и пресмыкающимся гадам? Торопливо шагая за своей проводницей, юноша пытался упорядочить скачущие в голове мысли. Казалось, библиотека знаний, хранившаяся в его в черепе, вдруг стала свалкой макулатуры. Словно, пока он бежал, там рухнули все стеллажи и опрокинулись крепкие полки, смешав в одну кучу все факты, все знания о мире, из упорядоченного каталога превратив их в ворох разрозненных обрывков, истинность которых теперь следовало тщательно перепроверять. Сейчас, когда никто не гнался за ними с угрозами, хотелось задать уйму вопросов, но непонятно было, с чего начать. «Сколько нам еще идти? Да, черт, я это и сам знаю… Тоннель почти прямой, а от парка до ЗЖБИ метров восемьсот, не больше. Куда мы идем? А так ли это сейчас важно? Главное, чтобы место было безопасным. Сколько это еще будет продолжаться? Кто те люди, что гонятся за нами? И люди ли это? Лиля говорила что-то про… существ? Да, другие существа — так она сказала. Может, спросить, как мне из этого всего выбраться? Но если бы был реальный и простой способ, неужели она бы сразу не сказала? Отнеси пятачок к Ородруину и сбрось его в лаву, Герман! А чтобы было не скучно, возьми с собой пару хоббитов, ага. Черт, черт, черт! И угораздило же меня… Что там обычно спрашивают герои фэнтези книжек? Почему это происходит именно со мной? Странно, совершенно неинтересно. Тут бы понять, как из этого выпутаться, а не разбираться с синдромом избранности…» От самокопания его ненадолго отвлекли вытянутые белесые силуэты, прорастающие прямо из выпуклых, похожих на мокрые черепашьи панцири камней. Лишь когда до изогнутых кривулин, торчащих из пола и стен, осталось меньше метра, удалось разглядеть бледно-серые шляпки, с трудом удерживающиеся на рахитичных ножках. Колонии поганок разнообразили местную флору, как умели. А вопросы между тем продолжали кататься внутри черепа, как разбитая неловким ударом бильярдная пирамида. — Но почему именно пятирублевки? — Не выдержав молчания, Гера выловил ближайший шарик-вопрос. — Что в них особенного? Я могу понять, когда школьники кладут их в ботинок. Все-таки пятерка — она пятерка и есть. Но почему остальные люди считают их счастливыми? То, что помогло на экзамене, далеко не обязательно поможет в другой ситуации, верно? В уповании на пятирублевую монету вообще нет логики! — Без понятия, Гера. Логику придумали люди. А удачу придумали боги. Или, может быть, это что-то вроде стихии, как шторм или цунами, например. И вообще, если говорить о логике… знаешь, если бы я сотворила этот мир, я сделала бы его гораздо более логичным. Вот почему я гоняюсь за удачей чуть ли не с пеленок, а видала ее с гулькин ху… нос, а ты, ничего об этом не зная, выхватываешь первый приз? Где логика, где разум? Где справедливость, в конце концов? Очередной риторический вопрос Гера оставил без ответа. Не знал, что можно ответить на этот крик души. Пока Лиля рядом, нужно пользоваться моментом и узнать как можно больше. Ведь, как девушка сама ясно дала понять, она с ним возится, только пока есть возможность поживиться удачей. До конца не понимая, как такое возможно, где-то в глубине души вообще не веря во все происходящее, Герка все же решил действовать практично, желая максимально повысить свои шансы на выживание. — Сборщики. Расскажи о них подробней, — попросил он. — Гопники, попрошайки всякие — это я уже понял. Мороженщица эта еще… кстати, почему мороженщица? Лиля фыркнула, словно в жизни не слышала вопроса глупее, заставив Воронцова снова почувствовать себя первоклассником, невесть как попавшим на лекцию к студентам пятого курса. Распространяя запах тухлятины, навстречу беглецам проплыла распухшая крысиная тушка. Ловко перепрыгнув неприятное препятствие, Лиля подняла брызги чуть ли не до пояса. Воронцов, пытавшийся по стеночке обойти дохлого грызуна, все же промочил кеды и обреченно шагнул в затхлый медлительный ручей. — Потому что мелочь. Мелкие деньги, — пальцы Лили потерлись друг о друга в характерном жесте. — Везде, где в ходу «железо», могут быть сборщики. Нищие возле церквей процентов на восемьдесят — сборщики. Цыгане, так те вообще поголовно этим промышляют. В Сумеречах их нет почти, а в средней полосе и в Центре знаешь как лютуют?! Мрак! Гопота мелкая тоже завязана. Не многие, конечно. Таким работничкам доверия нет. Да и тем, кто в курсе дел, всего не раскрывают. Большинству говорят, что они редкие коллекционные монеты ищут. Всякие мелкие торговцы, у кого основной товар не выше пятидесяти рублей стоит, тоже могут сбором подрабатывать. Ну, знаешь, пирожки там всякие, батарейки-лотерейки, мороженое опять же… Или вот поликлиники. — Поликлиники? — переспросил Воронцов. — Ага, поликлиники. Как ты думаешь, какова себестоимость бахил? Неужели два кусочка синего целлофана стоят пять рублей? Да ты кинься! Но никто особо не задумывается — пять, значит, пять. Мелочь, чего ее считать? Никто ведь не думает, что на этой мелочи уже мало-помалу могло прилично удачи осесть. Ловко, да? Говорят, это какой-то старый сборщик из Штатов придумал. У них там вообще с коммерцией полный порядок. Работа так построена, что люди, можно сказать, сами удачу им несут. Отдают за милую душу. Слушая ее беспечный треп, Гера с каждым словом ужасался огромной невидимой махине, перемалывающей человеческую удачу. Совсем рядом, буквально под носом, обнаружилась настоящая мафия со своими вымогателями, курьерами и даже, кажется, киллерами. — Невероятно… — только и смог растерянно пробормотать он. — Куда им столько? — Железа? Так его никогда много не бывает, — уверенным тоном настоящего профессионала сказала девушка. — К тому же, ты не подумай, никто его у себя не хранит. Выкачивают удачу да избавляются сразу. Сильные амулеты, типа твоего, это, конечно, случай особый, но при этом и не частый. А остальное, мелкое, сразу обратно людям в руки, удачей подзаряжать. Игровые автоматы, пока их не запретили, очень в этом помогали. Ты вот, наверное, думаешь, что там генератор случайных чисел или еще какая компьютерная лабуда? А там все просто: удачливый пятачок активизирует механизм выигрыша. Наивный лох думает, что срубил большие деньги, а на деле только что своими руками подарил собственную удачу какому-то сборщику. Сам, конечно, получил целую кучу пятачков, вот только толку от них. Пустые они… — Не понимаю… — перебил ее Герка. — Если эти твои сборщики такие обеспеченные, что сами игровыми автоматами заправляют, то на кой им сдалась какая-то там удача? Это что, — тратить деньги, чтобы делать больше денег? Так у них, судя по твоим рассказам, и без того денег немерено. Зачем им больше, если они и так могут себе все что угодно купить? — Ага, все. Кроме счастья, любви и бессмертия, — поправила Лиля. Воронцов так и не понял, то ли его вопросы раздражают девушку, то ли дико веселят. — Ты вообще слушаешь, о чем я говорю? Ты всерьез думаешь, что они все это ради денег делают? Деньги, Герка, это приятный бонус, не более. Удача даст тебе гораздо больше. Ты чудом уцелеешь в автокатастрофе, когда все погибнут. Тебя оправдают, даже если застукают с окровавленным ножом прямо возле тела. В тебя влюбится «мисс мира», даже если ты уродливый горбун. Ты не просто над людьми — а над судьбой, понимаешь? Не в деньгах дело. Более того, деньги конечны, а удача, при хорошем раскладе, нет. — Это как так? — снова не понял Герка. — Ну я же объясняла: амулет начинает приносить удачу, когда накапливает определенное количество веры. А дальше получается замкнутая петля. Ты твердо веришь, что амулет приносит удачу, амулет заряжается от твоей веры, приносимая им удача подпитывает твою уверенность. Такой вечный двигатель, работающий на вере и удаче. И если не брать больше, чем… Сосредоточившийся на ее голосе, поймавший ритм шагов Гера не успел сориентироваться и проскочил внезапно остановившуюся девушку. Вначале он подумал, что неутомимая Лиля наконец-то вымоталась и решила восстановить дыхание. Нельзя же, в конце концов, нестись с такой скоростью и болтать без умолку. — Больше чем что? — обернувшись, беспечно продолжил Герка. Но, увидев предостерегающе поднятую руку, понял — усталость здесь ни при чем. Наклонив голову вперед, Лиля словно прислушивалась к чему-то, слышимому только ей одной. — Что слу… Гера хотел спросить, что же такого услышала его спутница, но был прерван яростным шипением. Прижав к губам указательный палец, Лиля продолжала вслушиваться во тьму перехода. От ее остекленевшего, устремленного внутрь взгляда по спине Воронцова пополз холодок. В который раз уже за этот бесконечно долгий, нескончаемо длинный день Гера неосознанно поджал пальцы на ногах. Удивительно, но предчувствие драки не пугало его, как раньше, не парализовало волю. Присутствие рядом нечаянной покровительницы придавало Воронцову небывалую уверенность в собственных силах. Следуя внутреннему чутью, Герка замолчал и даже приглушил свет фонаря, переключив с шести диодов на один. Стало не шибко темнее, но в глазах Лили он отчетливо увидел благодарность. Или, быть может, ему просто так показалось из-за смены освещения. Не зная, что делать дальше, юноша покрутил головой, как локатором, пытаясь уловить звук, из-за которого застыла Лиля. И в какой-то момент он тоже услышал! Далеко, насколько можно судить о дальности расстояний, находясь под землей. На самом краю слышимости. Нечто шлепало по воде. К ним. О, черт! Кто-то шел прямо к ним! Вздрогнувший Гера нечаянно толкнул плечом Лилю, заставив ту встрепенуться. Она тряхнула головой, точно отгоняя наваждение. Звякнувшие колечки в этот раз прозвучали не жизнерадостно, а подавленно. Видимо, отсутствие солнечного света и нависшие сверху тяжелые округлые булыжники не давали им разойтись в полную силу. — Вот что, Герка, — панкушка положила ему руку на плечо, — я сейчас пойду вперед, а ты выжди минутку и осторожненько дуй следом. Не торопись и не бойся. Вероятнее всего там ничего страшного, но на всякий случай… Если станет по-настоящему опасно, я тебя вытащу, понял? Казалось, Герин кивок не слишком убедил девушку, но, судя по всему, выбора у нее не было. Лиля ободряюще похлопала его по плечу и, легко сорвавшись с места, побежала вперед. На границе, где героический луч китайского фонарика безуспешно пытался перебороть непроглядную темноту, она странным образом быстро слилась с тенями, порожденными столкновением двух противоположностей. Мгновение — и ее тонкая фигурка стала размытой, нечеткой, хотя света еще хватало, а затем вовсе пропала, как будто провалилась в темноту. Учитывая недавний трюк с ножом, последнее было не так уж невероятно. Круглое пушечное жерло коллектора напоминало, помимо всего прочего, бездонную глотку, ведущую в не менее бездонный желудок. Жутковатое сравнение. От него Герке сделалось зябко даже в душной парилке подземелья. — Ты меня вытащишь. Конечно, чего тут непонятного? — прошептал он себе под нос. — Когда станет по-настоящему опасно, ага. Вот, как только станет, так сразу и вытащишь… Блин… Неприятно было сознаваться даже самому себе, но присутствие этой девочки, которая весила, вероятно, как треть Геры, а ростом едва дотягивалась до его плеча, внушало ему уверенность. Он верил в ее силу. В ее способность разобраться с любой, даже самой фантастической ситуаций. В ее наглость. В ее бесстрашие. Стоило этой взбалмошной девчонке исчезнуть из поля зрения, как тут же пришло осознание: он один посреди неизвестного каменного коллектора. А впереди нечто приближается к нему, не скрываясь, шлепая по крохотному ручейку… чем? Кто мог бродить по темной подземке? Совершенно некстати в голову полезли фильмы про гигантских аллигаторов, разросшихся на отборных американских фекалиях где-нибудь в канализации Нью-Йорка. — Блин, блин, блин… — шептал Гера, шагая навстречу хлюпающим звукам, становящимся все громче и отчетливее. Это было страшно, по-настоящему страшно — идти навстречу неведомому, возможно опасному… Но Герка шел. Не мог не идти. Где-то там, в темноте, впереди него, скользила в тенях Лиля. Неужели он не смелее девчонки? Когда звук плещущихся шагов стал невыносимо громким, луч «налобника», до того не встречавший иных ограничений, кроме сочащихся влагой каменных стен, с разбегу врезался в человеческую фигуру. От удара ошеломленный луч упал на стены длинной изломанной тенью, колышущейся, зыбкой. Страшноватой. Но, несмотря на это, Гера, вздохнув с облегчением, ускорил ход. Он быстро сообразил, что просто нагнал Лилю, и теперь они пойдут вместе. А вместе будет не так жутко встретить неведомое существо, бредущее им навстречу. Свою ошибку Воронцов осознал, лишь когда троящаяся тень требовательно поинтересовалась: — Эй! Это кто здесь шарится?! Мужской голос, хрипловатый. Такой бывает от дешевых сигарет, запиваемых столь же дешевой водкой. На гласных какой-то странный акцент, едва уловимый, словно русский язык для говорящего привычный, постоянный, но все же не родной. А еще сразу становилось понятно, что хозяин голоса в своем праве. Это другие не могут здесь «шариться», а он — очень даже может. Блеснули светоотражающие полосы, и Герка с облегчением понял, что незнакомый мужчина — обычный сантехник, ползающий по коллектору не с каким-то злым умыслом, а просто потому, что такая уж у него работа. К тому моменту, как голос говорившего обрел плоть под лучами фонарика, Воронцов уже совсем успокоился. Плоть, в свою очередь, оказалась закутанной в оранжевый комбинезон, видавший виды (кроме вида стиральной машины изнутри). — Дальний свет-то убери, — ворчливо посоветовал мужчина, останавливаясь в паре метров от Воронцова. Юноша торопливо сдвинул фонарь немного набок, чтобы свет не бил сантехнику прямо в глаза. — Во, так-то лучше. Говоривший оказался невелик ростом, даже чуть пониже Геры. Вот уж точно, у страха глаза велики! На теле — растянутая майка неопределенного цвета. Оранжевый комбинезон с кучей карманов, карманцев и кармашков заправлен в кирзовые сапоги. Голова — сплошной клубок нечесаных кучерявых волос, придавленных тюбетейкой, расписанной таджикскими узорами. Если кто-то подумал, что Герман большой знаток этнических узоров, то он очень сильно ошибся. Воронцов не отличал даже хохлому от гжели, где уж тут знать ткацкие мотивы народов бывших союзных республик. И тем не менее наш герой был прав на все сто процентов! Среди сантехников, плотников, сварщиков и прочих доблестных тружеников главной жилконторы Сумеречей таджиков было чуть меньше половины, и об этом знал каждый горожанин. Гастарбайтеры были людьми тихими, неконфликтными. Трудились хорошо. Почти не пили. К тому же, при всех этих достоинствах, работали за гораздо более скромное вознаграждение, нежели местные специалисты. Как, откуда и почему появились таджики в Сумеречах, никого особо не интересовало. За пару-тройку лет они органично встроились в городскую жизнь, а их узорчатые тюбетейки теперь узнавали все горожане, от мала до велика. — Малец, ты чего здесь шляешься, э? — Тон у гастарбайтера оказался совершенно нехарактерный. Недружелюбный, раздраженный, и даже, по местным меркам, дерзкий. — Вот знают же, что нельзя, и все равно лезут! А чего лезете? Говна да грязи не видели? Крыс не видели? Вот чего ты сюда полез, скажи мне? — Да я не хотел… — попытался оправдаться Герка. — Он не хотел! — Таджик воздел руки к невидимому небу. — Аллах Всемогущий, а я хотел? Мне, по-твоему, нравится здесь, в темноте, ползать? А тут еще вы… диггеры, мать вашу! В последних словах сквозило такое неприкрытое презрение ко всем любителям подземок, что можно было заподозрить личную неприязнь. — Я не диггер, честно… — сказал Герка как можно искренне. Да и то правда, какие в провинциальном, лишенном метро городке могут быть диггеры? В Сумеречах таких увлечений не признавали, считая уделом избалованной столичной молодежи. Удивительно уже то, что немолодой таджик знает и правильно произносит мудреное иностранное слово. — Не диггер он, — проворчал сантехник, недовольно роясь по карманам. — Все вы тут «не диггеры». В тоннель случайно попали. Назад дорогу найти не можете. Мне дел больше нет, как вас отсюда гонять! А ну быстро говори, чтобы остальные выходили! Он так разошелся, что в запале требовательно топнул ногой, подняв в подземном ручье небольших размеров цунами. — Да нет никаких остальных! — Говорить про свою спутницу Воронцов отчего-то не стал. Раз уж получилось у Лили как-то проскочить мимо бдительного сантехника, тому знать о ней необязательно. — И я правда выйти не могу, я здесь первый раз… Вы только скажите, в какую сторону идти, и считайте, меня здесь нет! — Как нет остальных? — недоверчиво переспросил гастарбайтер. — Вы ж вечно толпами шляетесь… Врешь, поди? — Не вру! — с жаром, абсолютно честно выкрикнул Герка. Голос его породил слабенькое эхо, мгновенно убежавшее по направлению, указываемому лежащей на полу тенью сантехника. И, глядя на эту тень, Гера вдруг сильно пожалел, что не догадался соврать насчет большой и шумной группы сопровождения. Потому что внезапно понял один простой и страшный факт: у преграждающего ему путь человека не было фонаря. Конечно, оставался вариант, что крохотный осветительный прибор, сродни Геркиному «налобнику», прячется в одном из бесчисленных карманов таджика, но… но почему тогда не было видно встречного луча? И какой смысл убирать такую необходимую вещь в карман? Против воли в голову настойчиво полезли давешние слова Лили о том, что вокруг удачи крутится много различных существ. Что за существо может бродить по темным, хоть глаз коли, лабиринтам подземного хода, Гера даже думать боялся. Перемену в поведении сантехника Воронцов почувствовал сразу. Теперь таджик смотрел на него не как на раздражающую помеху, а как… Как-то иначе. С интересом. Жадным. Голодным. — Значит, ты здесь один совсем? — задумчиво вздернул сросшиеся брови мужчина. Отпираться не имело смысла. Герка нехотя кивнул. Поспешно сдвинув фонарик по центру лба, он направил луч на лицо таджика. Свет может на время ослепить гастарбайтера. Это позволит выиграть секунды, необходимые… Для чего? Воронцов не был уверен, что сумеет убежать от маленького таджика, ведь… Стоп. Маленького? Поправив «налобник» еще раз, Герка пристально вгляделся в гастарбайтера. Невероятно, но ему показалось… Да, определенно показалось. Ведь маленький человечек не мог за секунды вырасти, верно? И все же теперь он был определенно выше Воронцова. Может быть, до этого стоял сгорбившись, а теперь выпрямился, мелькнула в голове отчаянно цепляющаяся за логику мысль. Но объяснить простой сутулостью то, что гастарбайтер вдруг стал на добрые полторы головы выше, не получалось. — Эй, малец, ты куда это, э? Неожиданно для себя Гера обнаружил, что осторожно пятится назад. Без резких движений, точно рядом с опасным хищником. Большим хищником. Большим. Чертов «налобник» вновь соскользнул набок. Судорожно пытаясь поправить его, Герка неосторожно утопил мягкую прорезиненную клавишу, разом переведя фонарь в режим стробоскопа. — Стой, малец, не торопись! Куда ты один пойдешь? Тут одному бродить опа-а-а-а-а-сно… О-о-очень опасно! — Спасибо, — голос сорвался, дав истерически тонкого «петуха». — Я лучше обратно вернусь… Моргающий с равными интервалами свет нисколько не смущал кошкой крадущегося таджика. Наступающего с неумолимостью танка. Растущего с каждым шагом. Да, растущего! Гера больше не мог отрицать очевидное. — Куда обратно? — елейно пропел гастарбайтер. — Никак дорожку вспомнил? Тонкие ручонки, прежде сухими ветками торчащие из майки, незаметно обросли мышцами, тугими и лоснящимися, как с рекламы стероидов. На плечах буйно полез густейший черный волос, в котором безвозвратно потерялись оранжевые лямки комбинезона. В бугрящихся мускулах почти полностью утонула шея. Остался лишь выпирающий кадык, беспокойно прыгающий вверх-вниз, сглатывая набегающую слюну. С каждой вспышкой света таджик вытягивался и рос, загораживая собой проход. Оставляя лишь один путь — назад. Шаг. Другой. Раздались вширь узкие плечи. Еще шаг. Вспышка света. Темнота. Вспышка света. Затрещала по швам тонкая майка, штанины выползли из сапог, плотно обтянув распухшие икры. Завороженный этими метаморфозами, пятящийся Герка не сразу сообразил, что маленький мужчина, еще недавно смотревший на него снизу вверх, идет сгорбившись, чтобы не задевать вытянувшимся черепом потолок. Глядя на это, Воронцов не выдержал. Он закричал. Криком испуганного ребенка, зовущего мать на помощь. Вот только мать его в этот самый момент раскладывала по тарелкам переваренные спагетти и не знала не только о том, что ее сыну грозит реальная опасность, но даже о том, что у нее вообще есть сын. — Стой, малец, ты чего? Я тебя провожу… мне тут все дороги знакомы… ты не беги, не беги… Стой! От метнувшейся к нему конечности (назвать обросшую волосами лапу рукой не поворачивался язык) Гера, хотя и с трудом, но увернулся. Кривые когти рассекли воздух прямо перед лицом. Не имея другой возможности разойтись с ними, Герка просто упал назад, спиной в грязный, воняющий тухлятиной ручей. Затылок от удара удалось уберечь, зато соприкосновение с булыжниками начисто вышибло воздух из легких. Герка сразу же откатился в сторону. И не зря. Совсем рядом с ним в пол подземелья ударила лохматая ступня. Порванный ботинок нелепым украшением болтался на вздутой щиколотке. Отросшие когти с мерзким звуком проскрежетали по мокрому камню. Работая всеми четырьмя конечностями, Герка судорожно отползал назад, а громадное лохматое чудовище, в котором оставалось все меньше человеческого, рывками продвигалось за ним по пятам, завывая и визжа. И только непрерывный рост, замедляющий передвижение твари, все еще спасал Геру от неминуемого. — Я вырву тебе печень, малец! — гиеной хохотало существо. — Вырву печень и сожру ее! Воронцов прекрасно понимал — именно так все и случится. Стоит промедлить одно мгновение, и уже в следующую секунду чудовище станет засовывать в рот его окровавленные внутренности. Медленно, смакуя момент, не отрывая взгляда от стекленеющих глаз добычи. Смерть не будет быстрой. Потому что этой твари, кем бы она ни была, нравится страх живых жертв. Герка не видел, но почти физически чувствовал потоки ужаса, тянущиеся от него к подземному монстру. — Бойся меня, малец! — ревело чудовище. От форменной одежды остались разодранные лохмотья, зацепившиеся за жесткую, колючую шерсть, зажатые гипертрофированными мышцами. — Бойся меня, ибо я выпущу тебе кишки и буду жрать их, пока ты смотришь! Я обглодаю твое лицо и буду валяться на твоих костях! Я… Тварь внезапно дернулась и застыла, прервавшись на полуслове. Покрутила башкой по сторонам, а затем, завизжав, как сотня закалываемых свиней, с удвоенной скоростью бросилась преследовать ползущего по полу Герку. — Стой, малец! Не беги, хуже будет! Стой на месте и умрешь быстро! — кричало существо, отталкиваясь от стен длинными, мосластыми лапами. Но Гера не спешил останавливаться. Во-первых, жизни все же хотелось больше, чем смерти, пусть даже легкой и быстрой. А во-вторых… он заметил, что теперь размеры мешают чудовищу двигаться. Потому-то обиженно ревела тварь, не в силах дотянуться до своей добычи. Потому-то когти продолжали вспарывать воздух, а не плоть. Нужно было проползти еще немного, чтобы оказаться в безопасности! Цепляясь пальцами за скользкие булыжники, Герка пытался обогнать свою смерть. Метр, еще метр. Шишковатый череп, покрытый отросшими прямыми патлами, ударился о свод тоннеля. Два глаза слились в один, расположившийся прямо по центру, над черными дырками, заменившими чудовищу нос. Еще метр… Когти пронеслись совсем рядом с плечом Геры, слегка задев развевающийся рукав футболки, превратив его в рваные лохмотья. Вода пропитала шорты и кеды, еще больше стесняя движение юноши. Но метр, еще пара метров, и… тварь застряла. Гера остановился, пытаясь перевести дух. Дрожащими пальцами перевел обезумевший «налобник» в одиночный режим. Совсем недалеко от него, на границе света, сдавленное, точно пробка в бутылке, бесновалось гигантское чудовище. Могучие плечи по-атлантски подпирали своды тоннеля, левая лапа оказалась неудобно зажата между стеной и волосатым бедром. Непомерно огромная голова массивной нижней челюстью прилипла к широченной груди, неожиданно голой. Неестественно вывернутые колени напрягались от невероятных усилий, из последних сил стараясь не сдавить болтающийся между ними, похожий на дохлую змею устрашающих размеров член. Лишь правая лапа все еще обшаривала пространство перед собой, пытаясь схватить «мальца», не пожелавшего расставаться с печенью и прочими вкусными внутренностями. Чудовище что-то мычало сквозь стиснутые зубы, и Герка не сразу разобрал: — Подойди ближе, малец… Не бойся… подойди ближе… — Ага… щ-щ-щас! — дрожащими губами прошептал Герка. Единственным желанием, которое испытывал юноша, было держаться от подземного монстра как можно дальше. Он бы с удовольствием продолжил убегать. О, с какой невыразимой радостью он бежал бы сейчас по собственным следам обратно! И только страх за Лилю не позволял ему повернуться к застрявшей твари спиной и рвануть, сверкнув пятками, к знакомому бомбоубежищу, к заросшему парку, в котором рыщут таинственные сборщики… к свету. Девушка не пришла к нему на помощь, как обещала. Значит, с ней что-то случилось. Возможно, она где-то впереди, в тоннеле, истекает кровью, покалеченная любителем человеческих внутренностей. Быть может, ей нужна помощь. Какую помощь способен оказать человек, добросовестно провалявший балду на всех уроках «безопасности жизнедеятельности», Гера представлял слабо, но все же не мог просто так бросить девушку в этом опасном месте. Чудовище, крепко засевшее в круглом чреве тоннеля, угомонилось, ненавидящим красным глазом буравя несостоявшуюся жертву. Экономя силы и место, оно лишь тихонько поерзывало, пытаясь освободиться. Но стоило Герке сделать шаг в его направлении, как спертый воздух подземелья вновь затрепетал от раскатистого рева, приправленного, правда, скуляще-обиженными нотками. В попытках дотянуться до мяса, свободная лапа жадно загребала пустоту, яростно пластая ее на лоскуты. Чтобы достать посмевшего сбежать мальчишку, не хватало десятка сантиметров. От этого тварь негодовала еще сильнее. Герка же стоял, ощупывая пристальным взглядом перегородившее проход лохматое тело. Шанс перейти на другую сторону имелся, но шанс крохотный, зыбкий. Выбраться на поверхность, найти полицейских и убедить их спуститься на поимку таджика-оборотня и то казалось более реалистичным. Вздохнув, Гера повернулся к монстру спиной и начал удаляться, постепенно теряясь во тьме перехода. Тот, не ожидая такой развязки, зарычал от злости. — Стой, малец, — сквозь тесно сжатые зубы захрипело существо. — Не уходи… Не бойся меня… ближе… ближе подойди… Вернись… Иди сюда… ближе… И будто поддавшись его уговорам, Воронцов, отошедший шагов на пятнадцать, действительно остановился. Стянул с головы неудобный налобник, зачем-то помассировал запястье. А затем, к неописуемому восторгу твари, начал возвращаться, шаг за шагом набирая скорость. К середине пути он уже не просто шел — бежал, фонтанчиками взрывая тягучий ленивый ручеек. — Бли-и-иже… — свистело чудовище, мысленно погружая клыкастое рыло в теплые, перевитые узлами кишки вредного пацана. — Ближе, малец, еще ближе… Твердые когти, способные с легкостью срубить молоденькое дерево, должны были вырвать мальчишке глотку и перебить шейные позвонки. После этого разогнавшееся тело по инерции сделает еще несколько шагов, чтобы угодить в дробящие кости смертоносные объятия. И тогда! Тогда останется лишь поднести трепыхающуюся тушку к ненасытному рту, усилием разжать стиснутые челюсти, засунуть в них маленькую голову, чтобы обглодать с нее мясо, высосать скользкие шарики глаз, с наслаждением давя их шершавым языком… Вместо этого замечтавшийся оборотень увидел, как, опережая мчащегося Герку, в его сторону, вращаясь, летит небольшой предмет, посылающий в разные стороны яркие лучи диодного света. Прежде чем маленький мозг оценил вероятные последствия броска, «налобник» со всей силы впечатался прямо в распахнутый, сочащийся злобой глаз. Взвыв от боли, чудовище совсем по-человечески схватилось за ушибленное место лапой… а Гера, не остановившийся даже на долю секунды, с разбегу запрыгнул на твердое, как камень, бедро подземной твари, оттолкнулся и головой вперед нырнул в черноту между булыжной стеной и мохнатым боком. Там едва-едва хватало места, чтобы юноша смог протиснуться, но он пролетел, даже не зацепившись. Ладони больно стукнулись о камни, локти, не выдержав веса, подогнулись, и Гера неловко рухнул на пол. Ручей немного смягчил падение, вот только уберечь голову от удара не удалось. Приложившись о что-то твердое, Воронцов на время потерял ориентацию в пространстве. Яростный крик, круто замешанный на обманутых ожиданиях, голоде и боли, звучал совсем рядом. Сильные руки схватили Воронцова за плечи, резко вздергивая на ноги. Неужели людоед все же изловчился развернуться? Не желая погибать зазря, Герка с силой саданул кулаком в темноту перед собой. Темнота испуганно вскрикнула женским голосом, а затем разразилась потоком матерщины, в котором явственно слышался звон серебряных украшений. Хотя, конечно, скорее всего, в ушах у Герки звенело от удара об пол. — Эй, ты чего, псих ненормальный! — ругалась темнота Лилиным голосом. — Чуть нос мне не сломал! Еле плечо успела подставить! Ты че творишь-то?! Совсем охренел? Цела. Вот первое, о чем подумал Воронцов, поняв, кто поднимал его с пола. Лиля цела, это самое главное. Значит, с таджиком-оборотнем она, на свое счастье, как-то разминулась. Однако вместо этого он сказал совсем другое. — Вытащишь, значит, да? — Герка зло сплюнул под ноги. Вообще-то плеваться в темноте занятие неблагодарное, особенно когда кто-то стоит рядом. Потому, строго говоря, сплюнул Герка себе на кеды. — Как только по-настоящему опасно станет, да? — Да, — не моргнув глазом (в темноте, опять же, было не видно, но Герка чувствовал — не моргнула, точно!) подтвердила панкушка. — Прыгаешь, сломя голову, чуть шею себе не свернул. Скажи спасибо, что я рядом оказалась… Поймала тебя. — Спасибо? — Гера чуть не задохнулся от гнева. — Спасибо?! — Пожалуйста, — будто не заметив вопросительных интонаций, бодро ответила Лиля. — Но ты учти, я постоянно рядом быть не смогу! Так что ты это… аккуратнее как-то, лады? Лишившийся дара речи Воронцов стоял, выпучив глаза. Сейчас он радовался, что разлившийся вокруг кромешный мрак не позволяет Лиле увидеть его глупое лицо. — Все, хватит сантиментов, пошли быстрее. Сборщики никогда не отдыхают. Так что, пока ты тут прохлаждался, на тебя уже, наверное, тотальную облаву организовали. Так… ты куда мой фонарик дел, а? Девушка как будто нарочно не замечала обиженно взревывающего монстра, заткнувшего собой тоннель за спиной у Геры. — В него кинул! — остервенело завопил Воронцов. Желая проиллюстрировать, в кого улетел Лилин налобник, он, не глядя, лягнул ногой назад. Видимо, девушка подошла поближе, потому что голос ее звучал теперь почти у самого уха Герки. — Это ты от дэва фонариком отбился? Ну ты силен, братец! Ни единой нотки восхищения. Лишь язвительность да неприкрытая издевка. Как будто Герка не перехитрил здоровенного людоеда, а избил инвалида, например. — Давай за руку берись, и потопали быстрее, — в ладонь Воронцову ткнулась тонкая холодная ладошка. — Блин, фонарик жалко… Он три года мне служил! Разруха ты ходячая… — Погоди. Устав пытаться понять происходящее, Гера решил временно забыть про свое любопытство. Просто удушить его, оставив все вопросы для более спокойной обстановки. Но в одном простом человеческом удовольствии он отказать себе не сумел. — Ты чего там копошишься? — нетерпеливо подгоняла его Лиля. — Сейчас, сейчас… пять сек… Руки его на ощупь отыскали заросшую жестким волосом спину подземного чудовища. С трудом ориентируясь в темноте, Герка, решив положиться на удачу, совершенно неожиданно для себя потер висящий на запястье пятачок. И вдруг вспомнил, что уже делал точно такой жест перед тем, как решиться на безумную авантюру с броском на монстра. — Во, блин, дела… — ошарашенно пробормотал он. А затем от всей души отвесил мощного пинка прямо по огромной лохматой заднице подземной твари. Визг, в котором сплелись боль и обида, возвестил, что попал Герка в самое что ни на есть болезненное место. Удачно попал, что и говорить. * * * Как ни странно, при свете лампы Воронцова сильно потянуло в сон. Конечно, сказывалась усталость, но куда большую роль играло ощущение безопасности. Гера понимал, насколько оно обманчиво, и потому всеми силами старался не заснуть. — Этот твой Дэйв… кто это? Или что? Вопрос оказался понят не сразу. Недоуменно приподняв бровь, пронзенную тремя колечками, Лиля смотрела на Герку своим фирменным «молодой-человек-вы-идиот» взглядом. Наконец, сообразив, что к чему, громко расхохоталась. Впервые за все время их короткого, но такого насыщенного событиями знакомства. У Лили оказался очень красивый смех. Искренний, с прожилками серебра. Чем-то напоминающий перевитые узоры ее пирсинга. — Это не имя, Герка, — отсмеявшись, поправила она. — Не Дэйв, а дэв. Вас там, в школе, вообще чему-нибудь учат? — Можно подумать, ты про него в школе узнала, — буркнул Гера. — Про них, — поправила Лиля. — Он еще и не один такой?! — от мысли, что таких существ много, юноше стало не по себе. — В Сумеречах каждый второй таджик — дэв. У Хозяина, можно сказать, своя маленькая армия. Одна из сильнейших по всему Северо-Западу. Сюда даже из Питера сборщики не суются. — Целая армия таких тварей?! — пораженно воскликнул Воронцов. — Они не твари, Гера, — юноше показалось, что в голосе Лили проскользнула легкая грустинка. — Обычные несчастные существа, оторванные от дома и родни. Вынужденные конкурировать между собой за хозяйскую милость. Была бы семья рядом, глядишь, жили бы себе, никого не трогали. Они ведь совсем как люди, Гер, могут быть хорошими, могут плохими. А когда ты один, и не с кем словом перемолвиться, и работа дерьмовая, и перспектив никаких, тут, хочешь не хочешь, а начнешь звереть. Они вообще-то больше в теплых странах живут. В Турции там, в Индии, Средней Азии… этот, как ты понял, из Таджикистана, лучшей доли искать приехал… Воронцов слушал вполуха. Нет, конечно, он усиленно наматывал на ус все, что узнавал от Лили. В конце концов (как он теперь отчетливо понимал), от этого действительно зависела его жизнь. Но сейчас ему больше хотелось покоя. Покоя и отдыха. Немилосердно гудели натруженные за день ноги. Ступни жгло, колени ломило, по бедрам периодически пробегали колючие судороги. Стоило только прекратить сумасшедший бег, как, точно по мановению волшебной палочки, на теле проявилось бессчетное количество ранок, царапин, ссадин, синяков, шишек. Неопасные, даже незаметные поодиночке, все микротравмы скопом доставляли немало неприятных ощущений. Голос Лили, из которого куда-то подевалась хулиганская хрипотца, помогал расслабиться, отвлечься от дурных мыслей. Комната, ставшая их временным убежищем, раньше принадлежала то ли монтерам, то ли сантехникам. Настоящим сантехникам, не имеющим со встреченным нашими героями монстром ничего общего, кроме униформы. Большую часть комнатушки занимала простецкая мебель: стол, вместо скатерти застеленный пожелтевшей газетой, вдоль стен — две широкие лавки, сооруженные из обмотанных ветошью досок, уложенных на пластиковые ящики из-под пива, да пара колченогих табуретов. У самой двери, прислонившись к стене, по стойке смирно стояли металлические шкафчики для личных вещей. На то, чтобы завалить ими дверь, ушли последние силы. Когда Воронцов представлял, как утром будет разгребать созданный собственными руками завал, у него пропадало желание просыпаться. Как он попал сюда, Гера помнил слабо. В памяти сохранился лишь короткий, но стремительный рывок сквозь кромешную тьму, где вся надежда была на узкую девичью ладошку, крепко сжимавшую его руку. Под ногами разлетался брызгами подземный ручей. На лицо иногда липла невесомая паутина. Изредка подошва кед вляпывалась во что-то живое, злобным писком провожающее неуклюжего человека. Иногда из далекого далека доносился раскатистый рев попавшего в ловушку дэва. А потом был скрип открываемой двери, грохот листов оцинковки под ногами, сдавленное чертыхание, скрип вкручиваемой лампочки и больно резанувший по глазам свет. Долгожданный, почти забытый свет обычной «тридцативаттки», покрытой слоем пыли. Гера словно увидел солнце. Вот тогда-то он впервые по-настоящему ужаснулся всему, что произошло с ним в промежутке где-то между полуднем и полночью. Весь кошмар ситуации, в которую он угодил, вся ее нереальность и нелепость обрушились на Воронцова разом, выбивая опору из-под ног, заставляя беспомощно опуститься прямо на грязный, никогда не водивший знакомства со шваброй пол. Рядом порхала Лиля, ставшая вдруг заботливой, как медсестры из старых советских кинолент. Подставив Герке плечо, она осторожно транспортировала его на ближайшую лавку-топчан. — О, как тебя накрыло-то, — укутывая зябко дрожащего юношу какой-то пыльной, но теплой робой, участливо бормотала она. — Ты не бойся, оно отпустит. Я тебе зуб даю, отпустит. Это сейчас все беспросветным кажется, а потом привыкаешь. Быстро привыкаешь. У меня разок тоже такой приход случился, так я дня три ревела, остановиться не могла, так себя жалко было! Так что, если чего — не стесняйся… Положение было таким, что действительно — впору разрыдаться. Но сегодня, пройдя через множество опасных ситуаций, Воронцов обрел какой-то новый взгляд на вещи и события: скупой, деловитый и целесообразный. И этот обновленный взгляд подсказывал ему, что слезы и жалость к себе в нынешней ситуации — непозволительная роскошь. Они никак не помогут ему выжить. — Родителям позвонить надо, — отрешенно подумал он вслух. — Волнуются, наверное… — Не волнуются, — уверенности в Лилином голосе хватило бы на десяток фактов. — О них уже позаботились. Да не в том смысле, — увидев, как вскинулся Герка, поспешно добавила она. — Сейчас они, скорее всего, думают, что ты где-нибудь у бабушки или в летнем лагере. Или, если крутой сборщик работал, вообще не помнят, что ты у них есть. Так что не волнуйся, никто тебя не хватится. — Спасибо, очень обнадеживающе, — почти унявшаяся дрожь напоследок тряхнула Воронцова с новой силой. От собранного Лилей позднего ужина остались смутные воспоминания. Кажется, он, пребывая в прострации, давился черствыми крекерами, запивая их выдохшейся теплой минералкой. Безучастно проглотив свою порцию, Гера даже не удивился, когда Лиля с ловкостью фокусника спрятала остатки трапезы в собственную тень на стене. Пластиковая бутылка и полупустой пакет с крекерами исчезли в ее силуэте, словно их втерли в бетон. Покончив с едой, Лиля отодвинула стол, подтаскивая свободную скамью к той, на которой, поджав ноги, сидел Герка. Составленные вплотную самодельные скамейки образовали один довольно широкий лежак. — Вот так! — Девушка довольно отряхнула ладони друг о друга. — Здесь по ночам холодно, а роба одна, так что спать вместе будем. — Наклонившись, она заглянула в Геркины глаза, с максимальной строгостью сказав: — Только чтобы никаких глупостей, понял? Воронцов кивнул. Удостоверившись, что ее слова поняты верно, Лиля тоже кивнула. Плюхнувшись на импровизированную кровать, привычным движением зацепила носком одного кеда пятку другого, стягивая обувь вместе с носками. С блаженным стоном развела в стороны пальцы на ногах, давая отдых ступне. После чего завалилась на свою сторону, с наслаждением хрустнув позвоночником. — Рекомендую, — она кивнула на промокшие Геркины ноги. — Просушись, а то в этих катакомбах пневмонию подцепить — раз плюнуть. Послушно скинув обувь, юноша осторожно улегся рядом. Воронцов замялся, не зная, как предложить Лиле половину робы, но та быстро пресекла его этические мучения, самостоятельно прижавшись к нему спиной. Синхронно засунув левые руки под головы, наши беглецы лежали так довольно долго, прежде чем Герка начал расспрашивать Лилю о произошедшем. О сборщиках удачи, о ценных артефактах, о смертельно опасных людях… и нелюдях. — Скажи… — Герка даже приподнялся на локте, — скажи, это он Женьку Косюка… ну… того? — Кого? — не поняла Лиля. — А… Кто-то из друзей твоих? Забыв, что девушка его не видит, Воронцов кивнул. Но, тут же спохватившись, продублировал голосом: — Да… в детстве вместе в бомбаре играли. — Наверное. Дэвы — твари прожорливые. Едят редко, а туша — сам видел, какая огромная. Такую попробуй прокорми. Так что да, запросто мог схарчить. После их желудков даже в помете костей не найти, подчистую переваривают. Тон у девушки при этом был самым философским, точно она обсуждала список покупок в супермаркете, а не физиологию существа, которого еще вчера Гера смело отнес бы к разряду мифических. — Ты, кстати, молодцом, очень грамотно себя повел. Я сразу просекла, что ты парень толковый, — зевая, пробормотала Лиля. — У дэвов мозгов — с гулькин нос. Им по тысяче лет бывает, а каждый раз наступают на одни и те же грабли. Меры не знают, страхом обожрутся, да и застрянут обязательно. Главное — на месте не стоять, двигаться. А то многие при виде такого встанут как вкопанные, и… ну ты понял, ага? — Если ты знала, все сама знала заранее, зачем меня-то так подставила? — В голосе Геры зазвенела нотка обиды. — Хоть бы предупредила… — Не-е-е… Не тот эффект, — авторитетно сказала Лиля. — Предупрежден — значит вооружен. Значит, меньше боишься. А чуть меньше страха, и лез бы он за тобой по всему тоннелю, пока башку не оторвал. И вдвоем на него выходить нельзя было. Я Арбоба еще лет в двенадцать бояться перестала. Он бы просто смылся и уже через полчаса притащил сюда кучу сборщиков. А так, пока он к нормальным размерам вернется, времени немало пройдет. Можно смело отдыхать. До утра — точно. — Арбоб, это что такое? — Это его имя. Настоящее имя. Страшная ирония. В переводе с таджикского «арбоб» значит «господин». А здесь он так, мальчик на побегушках да утилизатор трупов… Все, не доставай меня, — зевнув так, что хрустнула челюсть, попросила Лиля. — Набегалась с тобой, ноги отваливаются. Я спать хочу. И тебе советую. Завтра марафон еще покруче будет. Через тонкую ткань майки Герка чувствовал, как расслабляются мышцы ее спины. От Лили шло легкое, какое-то птичье тепло, как от зажатого в ладонях воробушка. Очень не хотелось ее беспокоить, но от еще одного вопроса Гера все же не удержался: — Ты что же, постоянно так живешь? Она молчала долго. Очень долго. Так долго, что Герка подумал, что девушка заснула. Но в конце концов она все же ответила: — Нет, не постоянно. Но бывает. Это хищный мир, Гера. Случается убегать. Случается догонять. Правда, таким, как мы, убегать приходится чаще. Чем быстрее ты это поймешь и примешь, тем быстрее научишься выживать в этом новом мире. И, вероятно, тем дольше проживешь. Все. Спи. И тут же засопела спокойно и размеренно, точно и не было головокружительной гонки, полной опасных приключений. Во сне на ее руках вновь проступили запутанные хитросплетения узоров. Правда, выглядели они не агрессивно, а больше напоминали побеги виноградной лозы. Глядя на спящую девушку с нескрываемой завистью, Герка считал овец и думал, что теперь никогда в жизни не сможет уснуть. По крайней мере не сегодня. Не в ближайшую неделю. Или даже не в ближайший месяц. Однако заснул он практически моментально, лишь только удобно устроил голову на предплечье. Во сне он все же обнял Лилю. Как и обещал, без всяких «глупостей», просто желая защитить и согреть. Что ему снилось, Герка не помнил. Скорее всего, какая-то эротика. Подросткам всегда снится какая-то эротика. Глава пятая НЕКРОПОЛИТ Странно, но за время его отсутствия подъезд совершенно не изменился. Настороженно поднимаясь по ступенькам, выглядывая, не стоит ли пролетом выше подозрительный человек, Гера не переставал удивляться тому, что все осталось таким же, как раньше. Сам он, чувствуя каждое произошедшее в нем изменение, каждый крохотный сдвиг, понимал, что больше не является тем Геркой Воронцовым, что еще вчера днем вышел из этого подъезда. Тем обиднее было признать, что мир от этого, в общем-то, иным не стал. «Тот же лес, тот же воздух и та же вода…» Герка Высоцкого не любил, но многие песни знал наизусть — Воронцов-старший очень уважал творчество Владимира Семеновича. Вот, наконец, родной этаж. Несмотря на то что на дворе день, лампа горит. Кто-то из жильцов забыл выключить с вечера. От нагревшихся на солнце перил пахнет краской — в подъезде всего месяц назад сделали капитальный ремонт. Дверь тоже не изменилась: массивная, стальная, с кривоватым зелено-черным граффити, изображающим четырехлистный клевер, наподобие того, что носит на пальце Лиля. Откуда-то всплыло слово «шемрок». Лет рисунку было немало, наверное столько же, сколько самому Герке. По крайней мере он не помнил дверь без него. Стараясь не звенеть ключами, Воронцов открыл замок, проскользнул внутрь и с наслаждением окунулся в знакомый с детства запах. Этот запах, запах родного жилища — его не замечаешь, пока находишься внутри. И, лишь вернувшись после долгого отсутствия, внезапно с головой ныряешь в самый уютный и теплый аромат в мире, невероятную смесь мягкой сдобы, маминых духов, папиных сигарет и еще один Случай ведает чего. От этого запаха подкашивались ноги. Хотелось одного — доползти до своей комнаты, не раздеваясь, рухнуть на кровать и проспать до завтрашнего вечера. Расслабившись, Герка едва не забыл, зачем вообще пришел домой, несмотря на то что Лиля четко сказала — за квартирой следят. Теплые вещи! Ему нужны теплые вещи и обувь. И деньги, на первое время. Где-то на антресолях валялся удобный городской рюкзачок на десять литров. Пожалуй, он в самый раз подойдет для предстоящих скитаний. И еще надо захватить еды! При мысли о плотном завтраке у Воронцова свело живот. Однако ни рюкзака, ни теплых вещей, ни денег Герка взять не успел. Он даже не успел открыть холодильник, чтобы наскоро соорудить бутерброд с сосисками. Гера вообще ничего не успел. Металлическая входная дверь за его спиной содрогнулась от невероятной силы удара и ощутимо прогнулась внутрь. Непонятно, что могло проделать такое с трехмиллиметровым листом железа, да Гера и не хотел понимать. Ясно было, что они все же нашли его. Сборщики нашли его. Сборщики нашли нас. — Сборщики нашли нас! Вставай, Герка! Скорее! — разрывал в клочья стройную картинку сновидения Лилин голос. — Да проснись же ты! За секунду до пробуждения Герка без всякой связи подумал, что на его двери никогда не было граффити с шемроком. * * * Входная дверь содрогалась от ударов. Деревянный каркас, обшитый оцинковкой, вминался внутрь с такой силой, словно в него колотили тараном. Сваленные перед дверью металлические ящики для одежды громыхали и дребезжали от каждого удара. Одного даже сонного взгляда хватило, чтобы понять: долго не выдержат ни дверь, ни преграда. Липкий страх мохнатыми лапками набросил на Герку паутину оцепенения. Некуда бежать. Негде спрятаться. Нечем отбиться. Разве что… В углу, прислонившись к стене, в стойке пьяного матроса стояла деревянная швабра. Спрыгнув с лежака на холодный бетонный пол, Воронцов зябко поежился, однако надевать кеды не стал — времени не было. Схватив швабру, Герка с силой шваркнул ее о стену. Нижняя поперечина, похожая на давно нестриженую бороду, с треском отлетела в сторону, оставив в руках юноши удобную длинную палку. Пару раз взмахнув ею в воздухе, Гера быстро убедился, что в помещении с такими низкими потолками толку от нее — чуть. Однако ничего более подходящего не было… С громыханием, перекрывающим даже грохот от выбиваемой двери, к его ногам подкатилось погнутое эмалированное ведро. — Король Артур, наденьте шлем, — донесся со спины издевательский голосок Лили. — А то враг не поверит в серьезность ваших намерений. Девушка стояла на столе, деловито снимая находящуюся почти под самым потолком решетку вентиляции. Квадратная крышка полетела на пол, добавив звона в общую непрекращающуюся какофонию. — Ну как, присоединишься или останешься смущать врага своим нелепым видом? Ловко подтянувшись, Лиля выверенным движением скользнула в просторную вентшахту. — Кеды не забудь, вояка! — крикнула она напоследок. * * * Исчезающе-тусклый зеленоватый след, по которому шли сборщики, упирался в обшитое листовым железом полотно, теряясь точно обрубленный им. «Блицкрига» не получилось. Дверь, с виду хлипкая и ржавая, оказалась неожиданно прочной. Близнец Семка возился с ней уже минуты полторы. Непозволительно долго, но альтернативы не нашлось. Разогнаться в узком коллекторе нормальному взрослому человеку было попросту негде. От шершавой бетонной плиты, в отдалении резко переходящей в склизкий булыжник, до двери, за которой скрылись беглецы, — полтора шага, если по-хорошему. Но, как мы помним, Близнецы были примерно вполовину взрослого человека каждый. Коротеньким ножкам Семки приходилось сделать целых четыре шага, прежде чем его низкорослое тело живым снарядом врезалось в дверь. Однако, несмотря на все усилия, пока лишь слегка вминался центральный лист, украшенный сделанной от руки надписью «Быт. № 1». — Привалили чем-то, — досадливо поморщился Скоморох. — Такие двери Семка на раз выносит, точно говорю. — Шкафами! Шкафами привалили! — поспешил выслужиться дэв Арбоб. — Там как раз возле входа шкафы стоят! Больше нечем! Маленький таджик выглядел точь-в-точь таким, каким его первый раз увидел Герка. Даже оранжевая роба с кирзовыми сапогами казались теми же. От нетерпения он приплясывал на месте, жалея, что дверь слишком узкая, чтобы выбивать ее вдвоем. — А это ничего страшного, подождем, — Оба-на спокойно наблюдал за усердствующим Семкой, покусывая размочаленную зубочистку. Курение, равно как и другие вредные привычки, старший сборщик не признавал, а при его непростой работе чем-то успокаивать нервы было просто необходимо. — Пусть хоть до вечера ломает, а потом зайдем да возьмем их тепленькими. Им теперь деваться некуда. Выход только один, а перед выходом — мы. — Не-е-е, там еще вентшахта есть. Дэв, жадно следивший за увеличивающейся щелью в дверном проеме, бросил эту фразу, даже не обернувшись. В предвкушении потирая руки, он не увидел, как потемнел в лице Оба-на, а Скоморох схватился за голову. И только когда чуть пониже копчика ему врезался твердый, как камень, ботинок, дэв своим крохотным мозгом сообразил, что ляпнул. — Где?!!! Скрючившись, Арбоб повалился на пол, пытаясь закрыть жизненно важные органы предплечьями, на которые тут же обрушился град ударов. — Где он выходит, шавка тупорылая?! Да отвечай же ты, ско-ти-на без-мозг-ла-я! За каждым слогом следовал сильный удар кулаком или ногой. Корчась от страха и боли, дэв валялся под ногами сборщиков, скуля, как та самая шавка. Он даже словно стал меньше ростом. — Скоморох, марш наверх! — скомандовал Оба-на, ставший вдруг в несколько раз всклокоченней и страшнее, чем обычно. — Если нам повезет, они сами на Ромку выползут. Если им повезет, тогда вам с Близнецом вдвоем искать сподручней будет. Последние слова он выкрикивал уже в быстро удаляющуюся спину Скомороха. Обернувшись к оставшимся, Оба-на выписал пинка униженно скрюченному дэву и рявкнул: — Семка, а ну-ка выбей мне эту дверь к е…еной матери! * * * Второй раз Герка вынужденно плелся в хвосте, полностью доверившись рефлексам и знаниям своей проводницы. И ее потрясающему ночному зрению, конечно же. Темнота — хоть глаз коли, это как раз поговорка про этот случай. Квадратное окошечко, в которое с тюленьей грацией втиснулся Воронцов, очень быстро осталось позади. На беглецов навалилась плотная густая темнота. В отсутствие зрения в игру активно включились остальные чувства. В первую очередь — обоняние. Вентшахта пахла пылью. Еще где-то на самом пределе обоняния ощущался резкий запах крысиного помета да разложившихся, крысиных же, трупиков. К счастью, вездесущие серые грызуны на пути не попадались. Осязание говорило о том, что под ладонями холодный бетон, пыльный и грязный. Иногда вместо шершавой поверхности пола рука натыкалась на теплую Лилину ногу или подошву ее обуви. Слух улавливал ровное дыхание девушки, невнятные ругательства, которые она бормотала себе под нос, — тоже своего рода ориентир, хотя, по большому счету, сбиться с пути было попросту нереально: вентшахта не имела никаких ответвлений или рукавов. В кромешной тьме очнулся даже вкус, сообщая Герке, что вдыхаемый воздух несвеж и отдает цементной крошкой. Постепенно мрак начал неохотно рассеиваться. Будто в черную палитру кто-то добавил светлой краски, медленно увеличивая ее концентрацию. Перед Воронцовым вдруг материализовалась ярко-красная надпись «Алиса». Несмотря на движение, буквы не приближались а, казалось, убегали от Герки. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: он смотрит на одну из нашивок на Лилиных шортах. Стоило только прийти к этой мысли, как сумрак оформился в красивый девичий задок, обтянутый джинсовой тканью, и голые ноги, выделяющиеся на общем темном фоне молочной белизной. В голову мгновенно полезли разные мысли, от которых в прохладной, хорошо продуваемой вентшахте мгновенно стало жарко. Искренне радуясь, что Лиля не видит его пунцового лица, Герка полз следом, стараясь больше не касаться ног девушки и не смотреть прямо перед собой. Но поскольку смотреть больше было некуда, получалось не очень. Так что, когда впереди показался падающий с низкого потолка поток света, Гера вздохнул с облегчением. Как только Лиля коснулась растущих из стены металлических скоб, далекий грохот срываемой с петель двери, преследующий их все это время, прекратился. Спеша поскорее покинуть узкий лаз, наши герои уже не слышали, как в оставленную ими комнату, гулко топоча ногами по пустым животам опрокинутых шкафов, вихрем ворвался маленький человечек. Не сбавляя скорости, он пересек комнату, сиганул на стол, а оттуда, в невероятном прыжке, которому позавидовал бы любой опытный паркурщик, влетел прямо в вентиляционную шахту. Едва лишь маленькие ступни коснулись бетонного пола, человечек хищно улыбнулся и помчался вперед, почти не пригибаясь. * * * Сейчас, когда Лиля и Гера выбираются из подземелий под открытое небо, когда Скоморох несется к автомобилю, когда старший сборщик перетряхивает комнату, в надежде найти что-то, ведомое только ему одному, когда мчится по узкому стволу вентшахты Близнец Семка, на ходу вынимающий из кармана заточенную отвертку, самое время обратить внимание на еще одного участника этого действа. Близнец Ромка, кряжистый коротышка, сидя на капоте синего «ЗиЛа», занимался крайне важным делом. Он разглядывал найденный на прошлой неделе потрепанный эротический журнал. Вообще-то журналов тогда нашлась целая подшивка, но неделя выдалась насквозь неудачной, зависло выполнение квоты, и Скоморох принял решение сдать находку в пункт приема макулатуры. К слову сказать, среди вырученной от этого мелочи нашлась пара накачанных удачей пятаков, которые и позволили им закрыть недельный долг перед Хозяином. Так вот, один журнал Близнец Ромка утаил и теперь разглядывал обнаженных красоток, едва появлялась свободная минутка. Скоморох и Семка, конечно же, знали об этом. Однако, застукав Ромку за этим занятием, всякий раз делали вид, что не замечают, как он торопливо укрывает краем футболки скрученный трубочкой журнал и вздымающий штаны бугор. В конце концов, даже такому маленькому мозгу, обладателем которого являлся Близнец Ромка, тоже требовалась разгрузка. Боги еще не выкрутили регулятор мощности солнца до предела, так что утро выдалось свежим, даже слегка прохладным. Но остывающий мотор щедро делился теплом с изогнутым синим капотом, превращая его в идеальнейшее место для засады: высокое, удобное и к тому же не холодное. Хотя главным преимуществом все же была высота. Рост Близнеца Ромки не позволял обозревать окрестности поверх кустов, густо разросшихся на территории заброшенного завода. Впрочем, сейчас свои наблюдательские функции карлик выполнял из рук вон плохо. Весь обзор, любезно предоставленный высоким капотом «ЗиЛа», скрывал развернутый журнал. Раскрыв рот, Близнец Ромка таращился на развратниц, бесстыдно демонстрирующих грудь, но в то же время с фальшивой целомудренностью скрывающих самое заветное, самое желанное. Вероятно, он давно бы уже залил засаленные страницы слюной, да только при виде женских прелестей во рту у Ромки пересыхало мгновенно. Так и получилось, что первой вышедших из-за кустов Геру и Лилю увидела фигуристая блондинка, украшающая обложку журнала. Шелест страниц скрыл от Близнеца тихие шаги, сопровождаемые шорохом листьев. Только когда от бомбоубежища донесся требовательный окрик Скомороха, Близнец Ромка оторвал мутный плавающий взгляд от некогда глянцевых страниц. Некоторое время он, не понимая, что происходит, таращился на мелькающие в кустах спины. Но прилетевшая от Скомороха наполненная гневом потешка сильным подзатыльником придала зрению Близнеца резкости. Свалившись с насиженного места, карлик каким-то образом умудрился одновременно спрятать вожделенный журнал под футболку и застегнуть ширинку. Свой любимый свинцовый кастет Ромка доставал уже на бегу, уворачиваясь от хлестких упругих веток. * * * Никогда за все семнадцать лет жизни в Сумеречах Герка Воронцов не задумывался, что живет в экологически чистом городе. А между тем все более-менее крупное, отравляющее природу производство, расположенное по окраинам провинциального городка, с развалом Советского Союза постепенно приходило в упадок, пока не упало совсем. Закрылся деревообрабатывающий комбинат, захирел и канул в лету некогда передовой тракторный завод. Дольше всех агонизировал ЗЖБИ, но и он, многократно переименованный и перепроданный, в конце концов сдался. Оказавшись среди заброшенных цехов «железобетонки», Герка получил уникальную возможность увидеть, как Природа «берет свое». Точно почуяв слабину техногенной цивилизации, растительность пошла в сокрушительную атаку, буквально за несколько лет отвоевав захваченные Человеком территории. Проламывали асфальт тонкие, упрямые в своей извечной тяге к солнцу ростки. Пружинистый плотный мох облюбовал стены, охотно деля их с болотного цвета плесенью и черным грибком. Кусты и даже небольшие деревья прорастали прямо из фундаментов зданий, безошибочно находя даже самые маленькие щели. Сейчас Воронцов на собственной шкуре чувствовал всю прелесть возврата к природе, получая хлесткие пощечины от потревоженных растений, цепляясь ногами за вспученные корни. Он даже не успевал удивиться, откуда в крохотном постиндустриальном городишке такое количество живой зелени. Уверенно петляя в лабиринтах заводских переулков, Лиля уводила его в глубь завода, как можно дальше от опасного грузовичка и сидящего на нем карлика. Вообще-то, маленький человек опасным не выглядел. Напротив, увлеченный чтением, он напоминал задумчивого мудрого гнома, листающего… что там листает сборщик, Герка не разобрал, уж больно шустро сориентировалась Лиля, рывком втянувшая Воронцова обратно в кусты. С минуту они были уверены, что уйти удалось незаметно, — сосредоточенный карлик даже не шелохнулся, продолжая вглядываться в раскрытые страницы, — но… Со стороны низенького кирпичного строения, напоминающего вход в погреб, донесся резкий оклик, органично перешедший в поток грязных ругательств. В этом крике был одновременно и приказ, и предупреждение, и еще нечто такое, отчего у Герки похолодела спина. Какой-то странный, неуловимый обертон, враз заставивший Воронцова почувствовать себя… да, почувствовать себя добычей. К счастью, новое ощущение добавило ему прыти, да так, что Герка умудрился в кои-то веки догнать легкую на ногу Лилю. — Х-шх-у-да? — только и смог выдохнуть он. Скорость он выдерживал, а вот говорить в таком темпе мог с трудом. — Дыхалку побереги! — ровным, почти незапыхавшимся голосом посоветовала панкушка. Она не бежала — мчалась. Нет, летела, умело обходя упругие ветки или отклоняя их руками, перепрыгивая вспученные фурункулы асфальта и еще умудряясь при этом разговаривать. Но все же, все же… непробиваемое спокойствие ее дало-таки трещину, Герка ощущал это обострившимся чутьем загоняемого зверя. Неужели крик невидимого сборщика подействовал и на нее? Об этом Воронцов не хотел даже думать. — Близко, слишком близко, не уйдем… Если только… Не договорив, Лиля заложила такой крутой вираж, что Герка по инерции пробежал еще несколько метров, прежде чем сменил направление. — Через Горелый Цех уходить надо! — нагнав Лилю, услышал он. — Опасно, конечно, только иначе мы их с хвоста не скинем! Жми что есть сил, Герка, надо оторваться как можно дальше! Пришлось поднажать, хотя казалось, предел скорости давным-давно достигнут. Он «жал», чувствуя, что вот-вот взлетит, перейдя сверхзвуковой барьер, а то и вовсе уйдет в стратосферу, и в очередной раз пробежал несколько лишних шагов, тогда как Лиля резко остановилась возле высокого здания, зияющего огромными арочными проемами, неведомо когда лишившимися стекол. Оранжевый кирпич стен почти целиком покрылся жирной копотью, несмываемой даже сильными ливнями, существующей точно вне атмосферных осадков. Без слов становилось понятным, что это и есть Горелый Цех. Лиля, впрочем, на слова времени не тратила. Пригнувшись, она принялась лихорадочно разводить руками густую, по колено, траву на широком полукруглом пятачке перед входом в здание. — Здесь… оно должно быть где-то здесь… — бормотала она себе под нос, и многочисленные железки в ее ушах вторили: «Зи-зи-зидесь, зи-десь!» Обессиливший Герка, тяжело дыша, упал рядом. Подражая Лиле, наугад раздвинул траву ладонями и не увидел ничего необычного: каменистая земля, промокший фантик да пара окурков с выцветшими фильтрами. — Шх-то ииищ-хем?! — выдохнул он. Дыхание восстанавливаться не желало ни в какую. — Зеркало! Зеркало, здоровенный такой кусок… черт, да где же оно?! Где-то вдалеке трещали кусты, словно сквозь них проламывался сохатый. Шум приближался чертовски быстро, на ходу сжирая выигранное беглецами преимущество. Казалось, это секунды с хрустом перемалываются невидимыми жадными челюстями. Если бы не этот нервирующий шум, звуковой фон был бы совсем идиллическим. В обступивших строение деревьях беспечно перекликались птицы. Ниже, из своего приземленного мирка, им вторила разномастная насекомая братия, жужжащая, стрекочущая, гудящая прозрачными крыльями. Больше всего было разожравшихся стрекоз, зависающих в воздухе живыми вертолетами. Видимо, где-то совсем рядом находилось болотце или небольшая речушка. С любопытством тараща выпученные фасеточные глаза на потешную парочку, стрекозы первыми среагировали на донесшийся из зарослей голос: — Беги да прячься! Поймают — не плачься! Без угрозы, без злобы. Спокойный голос актера ТЮЗа, выступающего на детском утреннике. Вот только под слоем румян улыбчивого клоуна проскальзывала такая многообещающая жуть, что стрекозы поспешно сорвались с места, очистив воздух в считаные мгновения. А следом замолкли птицы. И кузнечики. И безразличные ко всему, гудящие, точно перегруженные бомбардировщики, шмели. Все предпочли спрятаться в надежде, что обладатель этого страшного голоса ищет кого-нибудь другого. Например, девочку с разноцветными волосами и ободранными коленками и мальчишку в перемазанной грязью одежде. Воронцов не понял, что напугало его больше — бегство мелкой живности или истеричная суетливость, с которой Лиля принялась шарить в траве. — Да где же ты, мать твою?! Где?! — бормотала она, пучками выдергивая стебли пырея и почти задушенные им облетевшие одуванчики. Поддавшись ее пока еще неявному страху, Герка нырнул в полутораметровые заросли. Едва не обнюхивая землю, он, словно полицейская ищейка, рыскал среди осота, чертополоха и одуванчиков. Попадались ржавые консервные банки, пластиковые бутылки, осколки стекла, бумажки и без счету окурков. Ничего похожего на зеркало. Неразборчиво ругалась под нос Лиля, все меньше контролируя свой страх, просачивающийся наружу жалобными нотками. Все ближе трещали кусты. Эхом блуждало в голове предупреждение — беги да прячься! Хотелось, последовав ему, вскочить и бежать, отвоевывать у преследователей метр за метром, свистом ветра в ушах заглушить гаденький подтекст, сочащийся из детского стишка: поймают — не плачься! Но Герка все еще верил своей проводнице и потому продолжал ползать в траве, обжигаясь крапивой, рассекая пальцы мягкими, но такими острыми стеблями пырея. Пока, раздвинув в очередной раз траву, не наткнулся на всклокоченную, измазанную грязью рожу, сунувшуюся ему навстречу. Дикость, сочившаяся из расширенных голубых глазищ, была такой крепости и консистенции, что Герка испуганно отпрянул, опрокинувшись на спину. Замолотив руками и ногами, он попытался отползти подальше от новой опасности, когда вдруг понял, что перекошенная чумазая рожа как-то уж больно смахивает на его собственное лицо. Поспешно рванув обратно, Воронцов отвел в сторону хрусткие зеленые стебли. Пучеглазая морда никуда не делась. Смотрела на Герку удивленными глазами, не веря, что является с ним одним целым. А затем растянула потрескавшиеся губы в улыбке и заорала: — Нашел! Лилька, я нашел его! Вскочив на ноги, Герка аккуратно ухватил большое, в человеческий рост, зеркальное полотно за края, отрывая его от земли. — Неси сюда! Да бегом же! Быстрее! — В голосе Лили звучало нескрываемое облегчение. — Ставь здесь! Вот тут! — скомандовала она, когда Герка, подобно ледоколу, рассекающему зеленые волны, подтащил к ней зеркало. — Так, чтобы проем был виден! Давай устанавливай перед собой и держи крепко! Сама она тут же подбежала к лишенному дверей входу в цех, похожему на обгоревший, ощеренный рот, оскалившийся темными пеньками сточенных зубов. Встав на самом пороге, Лиля погладила воздух перед собой и, не оборачиваясь, бросила за спину: — Ищи ручку! — Чего? — Герка удивленно оглядел зеркало. Простое стекло без рамы, матовое с одной стороны, отражающее с другой. Какие уж тут ручки… — В зеркале, в зеркале ищи, придурок! Дверь каждый раз в другом месте! Ручку ищи! Быстрее! Но Гера, перегнувшись через край зеркала, уже и сам все увидел. Ошеломленный, глядел он на огромные, обшитые деревянными рейками двустворчатые ворота. Покрывающая их краска, в первые годы своей жизни бывшая синей, топорщилась вздутыми лохмотьями, точно обгоревшая кожа. Посередине левой створки висел круглый знак «4 м» в красной окантовке. Ворота занимали весь проем, и именно по ним сейчас водила руками Лиля, в тщетной надежде нащупать ручку маленькой дверцы, расположенной… — Не там, — чувствуя, как от нереальности происходящего плавится мозг, пробормотал Воронцов. — Не там, левее на два шага… Зеркальная Лиля по-крабьи сделала два шага вправо. Не выдержав, Герка перевел взгляд с отражающей поверхности на реальную картинку. Ворот не было. Щерился битым кирпичом обожженный проем, будто издевался. Никаких дверей. Никаких ручек. Никаких знаков-ограничителей. В такой ситуации кто угодно тронулся бы умом. Когда глаза видят две реальности сразу, неподготовленный мозг впадает в ступор, из которого выходит далеко не каждый. К счастью, наш Гера был не один. — Да чего ты там возишься?! Ну же, где она?! Направляй! Тряхнув головой, юноша собрал в кучу разбегающиеся зрачки. Вновь направив взгляд на зеркало, Воронцов скомандовал: — Еще полшага! — Беги да прячься! — прозвучало уже совсем близко. — Руку! Правую руку перед собой! — Поймают — не плачься! По вспотевшей во время погони спине промаршировал целый полк мурашек. Сжавшиеся пальцы ног царапнули кеды изнутри. До рези в животе Герка вдруг ощутил, как не хочется ему встречаться с обладателем этого хорошо поставленного голоса. — Опускай! — заорал он. То, чем они сейчас занимались на пару с Лилей, напомнило ему игровой автомат с клешней-хваталкой, в котором практически невозможно выиграть плюшевую игрушку. К счастью, девушке понадобилась всего одна попытка. — Берись, прямо перед тобой! У него на глазах Лилино отражение уверенно взялось за обмотанную резиновой лентой ручку. Даже сквозь футболку было видно, как напряглась спина зеркальной девушки, когда она потянула дверцу на себя. Английские буквы на майке всколыхнулись волной и опали. Дверь открылась. За ней чернел узкий кирпичный коридор, из-за отсутствия поворотов казавшийся бесконечным. Осторожно скосив глаза на здание, Герка обомлел. Лиля все так же стояла на пороге пустого проема. Вот только коридор… Воронцов не понимал, как такое может быть, и даже не мог до конца объяснить, что же он видит. Кирпичные стены накладывались на пустые, раскуроченные помещения цеха, которые отлично просматривались через отсутствующие ворота. От этого болела голова и слезились глаза. — Давай за мной, шустрее! — вернул Геру в реальность нетерпеливый Лилин оклик. — Бросай зеркало, и мигом за мной, пока дверь не закрылась! Поспешно опустив тяжелое зеркало на землю, Воронцов подбежал к дыре в пространстве, принявшей образ двери и коридора за ней. Пересекать границу двух реальностей было страшно, но Лиля уже зашла внутрь, и теперь, остановившись в нескольких шагах от входа, дожидалась своего спутника. Шумно вдохнув, Гера набирал в грудь воздуха, как перед нырком, закрыл глаза и сделал шаг. Сухой жар опалил лицо, ноздри уловили еле слышный запах пепелища, и… И все. Больше ничего не произошло. Воронцов очутился под сводами низкого, грязного потолка неопределенного цвета. Он облегченно выдохнул, ладонью стирая пот со лба. Порезанные пальцы тут же защипало от соли. — Что с твоим? — Лиля потрясенно глядела на его лоб, на котором, наверняка, остались кровавые разводы. — А, это? Пустяки! — Герка неопределенно махнул в воздухе окровавленными пальцами. — О траву порезался, пока… Закончить он не успел. С посеревшим от страха лицом Лиля обезумевшим голосом заорала: «Назааааад!» — и попыталась вытолкнуть Герку в сужающийся дверной проем. Но выскочить обратно Воронцов тоже не успел. Потому что непонятно откуда, из той, не зеркальной, реальности, в коридор влетел давешний коротышка, любитель чтения. Головой боднув юношу в живот, он сбил его на пол, но и сам не удержался на ногах, рухнул рядом, хорошенько приложившись уродливой физиономией о стену. Увернувшаяся от атаки Лиля метнулась к затягивающемуся проходу, но поздно. Без какого-либо звука, совершенно бесшумно, дверь стянулась в точку и исчезла. Обрезанный закрывшимся порталом, умер последний луч «оттуда». И как только это произошло, по коридору, отражаясь от грубых кирпичей, прокатилось низкое эхо далекого довольного смеха. А потом раздался голос, от которого Герке, пытающемуся скинуть с себя обмякшего карлика, стало так страшно, что захотелось умереть. — Ну, добро пожаловать, гостюшки! По сравнению с этим мягким баритоном, жуть, которую нагонял стишок их преследователя: Поймают — не плачься! казалась надувным молотком рядом с кувалдой. Услышав его, Лиля завыла. Обреченно. По-волчьи. * * * Не прошло и минуты после закрытия «двери», как на поляну перед Горелым Цехом пружинисто выскочил Скоморох. Бегло, на ходу окинув взглядом пустое пространство, притихшее в ожидании его появления, он уверенно направился к валяющемуся на земле зеркалу. Наклонился, цепляясь длинными узкими пальцами за края, и тут же отпрянул в испуге. Держа руку на отлете, точно она могла его чем-то заразить, Скоморох недоверчиво глядел на перепачканные чужой кровью пальцы. С матюгами вычесывая из кудлатой рыжей башки листья, отплевываясь от паутины и жуков, из-за угла Цеха выбежал Близнец Семка. Отвертка, по-прежнему зажатая в его правой руке, блескучим подмигиванием намекала, что неплохо бы подкрепиться дымящейся горячей кровушкой. Семка тоже сразу все понял — бегать через Горелый Цех было хоть и опасно, но порой необходимо. — Давай, Скоморох, наводи, — оскалил крепкие зубы Близнец, — а я дверку открою… Скоморох молча вытер пальцы о штанину и с сочувствием посмотрел на Семку. — Чего? — не понял тот. — Уйдут же, не? Второй раз по тупости упустим! Тишина в ответ. Тишина да сочувствующий взгляд. — Босс, ты че? — Близнецу стало неуютно и тревожно. Предчувствием беды противно заныло под ложечкой. — Че случилось-то? Не дождавшись ответа, Близнец Семка косолапо проковылял к зеркалу. На отразившейся в самом углу рыжебородой физиономии потеками застыли красноватые разводы. Всего несколько крошечных капелек, размазанных торопливыми пальцами. Вот только Близнец отлично знал — достаточно и втрое меньшего количества, чтобы… — Ромка где? — От накатившей горечи противно задрожала нижняя челюсть. Протяжно вздохнув, Скоморох сел прямо на траву, тяжело опустив голову на упертые в колени руки. — Ромка?! — робко крикнул старший Близнец. Родившееся было эхо, с размаху ударившись о сомкнутые стволы деревьев, тут же умерло. — Ромка? — прошептал он, озираясь в надежде, что вот-вот, с минуты на минуту из кустов выскочит взъерошенный молчаливый коротышка, размахивающий на бегу здоровенным кастетом. — Ромка? И вдруг без всякого перехода взревел раненым лосем, глубоко, протяжно. Никто бы не предположил, что такая мощь может таиться в этих маленьких легких. В распластанном зеркале на миг отразилось гротескное существо — голова на ножках, и тут же подошвы тяжелых башмаков с прыжка опустились на зеркальную гладь, раскалывая ее на десятки крупных осколков. Упав на колени, Близнец Семка смотрел на свое покрытое трещинами отражение и захлебывался ревом. Именно такими их застал Оба-на, неторопливо вышедший на поляну спустя десять минут: повесившего голову бригадира и валяющегося в осколках ключ-зеркала карлика. Старший сборщик не любил бегать. Для этих целей у него были Скоморох и Близнецы. Задумчиво шкрябая бороденку давно не стриженными когтями, Оба-на подумал, что Близнецы действительно «были». Сгинул Ромка, как есть сгинул. Старший сборщик чувствовал это нутром. Присев рядом со Скоморохом, он сорвал тонкий сорный колосок и рассеянно засунул его между зубами. Держа стебель двумя пальцами, по кусочку отгрызал горьковатую зелень, сплевывая на землю перед собой. Лишь когда на зубах захрустели мелкие семечки, отбросил измочаленный огрызок и спросил: — Что случилось? — С кровью открыли. — Скоморох оторвал лицо от ладоней. На щеках краснели два отпечатка, точно от двух размашистых пощечин. — А Ромка, дурья башка, следом сиганул. — Ах ты ж, бл…дь! — не сдержался Оба-на. Слепо пошарив рукой, выдернул еще одну травинку, принялся ожесточенно грызть жесткий стебель и опомнился только тогда, когда большой палец пронзила резкая боль. Задумчиво глядя, как стекает по пальцу насыщенная бордовым капля, Оба-на ждал звонка Хозяина. Долго ждать не пришлось. Макушку свело от боли, а в глазные яблоки кто-то вставил зажженные фитили. — Хозяин… плохо дело. Хозяин, — пытаясь оправдаться, униженно залебезил сборщик. — Мальчишка наш, с ним Лилька Ирландия… Горелый Цех с кровью отворила, дура несговорчивая… Близнец младший тоже вляпался… На поляну постепенно возвращалась жизнь. Несмело пиликнула одинокая птица, проверяя, все ли в порядке. Ей откликнулась соседка. Через минуту осмелевшие пернатые твари уже вовсю обсуждали странное происшествие на поляне перед заброшенным цехом. Осторожно возвращались пучеглазые стрекозы, наполняя воздух стрекотом радужных крыльев. Оба-на вгрызался пальцами в сухую землю, с корнями вырывая пучки сорной травы, — в его разрывающейся голове бушевал праведным гневом рассерженный Хозяин. На осколках ключ-зеркала, изрезав в лохмотья руки и спину, катался, скуля, осиротевший Близнец Семка. * * * Лиля уже не выла, не кричала. Только плакала по-девчачьи тихонько, протяжно всхлипывая, когда не хватало воздуха. Стоящий рядом Герка решительно не понимал, куда себя приткнуть. Не было у него опыта в утешении ревущих девчонок и теперь, судя по всему, не будет. Рыжий карлик, втолкнувший их в коридор, неподвижно лежал там же, где упал. Первое время он вяло шевелился, пытаясь подняться, и тогда Герка поступил совсем нехарактерно для себя. С трудом выбравшись из-под неожиданно тяжелого тела, он вскочил и с оттяжкой двинул ногой в заросшую рыжей щетиной челюсть. Ощущение было такое, точно пнул кирпич — боль, острая, яркая, вспыхнула в стопе, отдаваясь до самого бедра. На мгновение Воронцов забыл все на свете — в голос воющую Лилю, нереальный кирпичный коридор, неведомую опасность, идущую от приветливого голоса. Осталась только яростная пульсация, током бьющая по каждому нерву. Во время удара Герка отчетливо слышал хруст ломающейся кости и теперь надеялся, что это все же челюсть коротышки, а не его пальцы. Но мало-помалу боль отступила. Воронцов прекратил скакать на одной ноге и, хромая, подошел к Лиле. Девушка сидела на корточках, спиной привалившись к стене, зареванное лицо пряталось за решеткой тонких пальцев. Герка отрешенно отметил, что большинство ногтей у нее сломаны. Сидящая неподвижно Лиля вводила его в ступор. Он привык к гиперактивной, ни перед чем не робеющей, неугомонной панкушке, не унывающей даже в самых сложных ситуациях, и теперь ему сложно было принять, что она может быть такой. Подавленная, испуганная, слабая — нет, такой Лили он еще не видел. Более того, такая Лиля пугала его до чертиков. Тряхнув головой, Герка присел рядом с ней на корточки. — Лиль, побежали, а? Они ведь не дураки, верно? Они ведь тоже знают, как проход открыть? — Он робко тронул девушку за плечо. — Не п… не п-полезут они с-сюда, — глухо всхлипнула Лиля. Отняв ладони от лица, размашистым движением попыталась вытереть слезы. Шмыгнув пару раз носом, она заговорила уже почти спокойно, лишь самую малость заикаясь: — С Некро-п-политом н-на его тер-ритории ни один с-с-сборщик тягаться не с-станет. А т-ты… к-к-кровью ворота от-ткрывать… Р-разв-ве так м-мож-но?! Ч-чем ты, б-бл…дь, думал? Герка хотел возразить, мол, он до сегодняшнего дня ничегошеньки не знал ни о невидимых воротах, ни о зеркалах, их отворяющих, ни тем более о каких-то там «микрополипах». Мол, Лиля сама виновата, раз не объяснила ему, что можно, а что нельзя. Но вместо этого тихонько провел ладонью по ее волосам. Так он всегда успокаивал маленькую сестру Наташку, когда той случалось разбить коленку или обжечься о кухонную плиту. Лиля руку не оттолкнула. Даже, против обыкновения, ничего не съязвила на этот счет. Все так же сидела, привалившись к стене, да утирала тыльной стороной ладони бесконечно текущие слезы. И это было в сотни раз хуже любой, даже самой обидной шутки. — Что теперь делать? — Ничего н-не делать, — старательно давя истерику, Лиля говорила все ровнее и чище. — Т-тут теней нет. С-с-совсем нет. Даже нож не могу до-достать, чтобы горло с-себе пе-пе-ререзать! Оглядевшись, Воронцов понял, что девушка права. Света в коридоре было достаточно, но тени он не давал. Все вокруг укутывали мягкие серые сумерки. Да еще плавала в воздухе странная белесая дымка. — И что с нами будет? — все еще не веря, что у Лили нет запасного плана, спросил он. — Нам пи…дец, Герка, — глядя ему прямо в глаза, честно ответила Лиля. — Нам п-полный пи…дец… Пристально посмотрев куда-то за спину Герки, девушка оттолкнулась от стены и встала. Воронцов тоже встал и обернулся. За последнее время он привык к неожиданностям, но не сумел сдержать испуганный крик. Весь коридор заполнили тощие бледные мальчишки. Сосчитать их не представлялось возможным. Разного роста и телосложения, они терялись друг за другом, превращаясь в однородную массу, многоногую, многорукую, многоголовую. Ни дать ни взять гигантская человеческая сороконожка. Мальчишки ничего не делали, просто стояли, не доходя до беглецов метров пять. Исхудавшие тела раскачивались из стороны в сторону, создавая странный гипнотический эффект: казалось, что их здесь невероятное множество, сотни, может быть даже тысячи, полуголых тел, комом биомассы застрявших в горле кирпичного коридора. — Ли-и-иля, — довольно протянул стоявший ближе всех мальчик, подросток лет четырнадцати. — Лиля, Лилечка! Давно не виделись! Ох, давне-е-енько! Голос был полон доброжелательности. Будто один старый друг встретил другого старого друга, и теперь они смогут заняться тем, чем положено заниматься старым друзьям после долгой разлуки. Вот только бледное лицо говорящего оставалось совершенно безэмоциональным, а глаза отражали пустоту. И голос. Он не мог принадлежать четырнадцатилетнему мальчику. Потрескавшимися губами подростка говорил кто-то другой, гораздо взрослее и больше. Тот самый невидимка, что так обрадовался их появлению. Вздрогнув, Лиля сама, впервые за все время их знакомства, спряталась за Геркину спину. От группы отделились двое сутулых мальчишек, голых, если не считать полусгнивших то ли шортов, то ли боксерских трусов. Не обращая внимания на отшатнувшегося Геру, они подошли к неподвижному карлику. Вокруг кудлатой головы натекла небольшая лужа крови, и один из мальчишек наступил в нее босой ногой. Оба парня выглядели ровесниками Геры, но, несмотря на бледность и болезненную худобу, были пошире в плечах. Нечто неправильное таилось в их облике, но, как Герка ни вглядывался, уловить эту неправильность не получалось. Они подхватили карлика за руки, легко вздернув маленькое тело вверх. Миг — и вместе со своей ношей они затерялись в нестройных рядах, которые с их уходом, казалось, вовсе не уменьшились. Подобно гигантской амебе, ощупывающей путь ложноножкой, из толпы вперед выдвинулся еще один мальчик — совсем маленький, не старше десяти лет, одетый в длинную, до колен, взрослую майку, перепачканную копотью и засохшими пятнами неопределенного цвета. Он заговорил тем же самым голосом, от которого, прячась за Герой, вздрагивала Лиля. — Ты же будешь послушной девочкой, Ирландия? Не заставляй моих деток ломать тебе ноги и нести на руках. — А ты? — Малец склонил голову набок, ощупывая Герку липким взглядом. — Я не знаю тебя… но это неважно. Ты ведь тоже будешь паинькой, правда? Не прекращая раскачиваться, все мальчишки синхронно сделали три шага вперед. Разнообразные рты, с полными губами и губами узкими, с целым набором зубов и чернеющие обломанными пеньками, пересохшие и влажные, разбитые, поцарапанные, украшенные болячками герпеса и даже начисто лишенные языков, открылись, одновременно выдыхая в спертый воздух коридора взрослый голос. Произнося одно-единственное слово: — Правда?! Правда?! ПРАВДА?! — Да! — прежде чем Герка сумел совладать со страхом, закричала Лиля. — Да! Да, черт возьми! Прекрати, пожалуйста! Они прекратили. Мгновенно, как по команде. И точно так же слаженно, будто управляемая полководцем армия, расступились в стороны, образуя коридор внутри коридора. Обтянутые кожей кости прилипли к кирпичным стенам, словно обои, нарисованные воображением больного извращенца. В этот новый коридор Лиля и втолкнула Воронцова, сама не отставая от него ни на шаг. За их спинами ряды мальчишек тут же сомкнулись, отсекая путь назад. Идти пришлось, тесно прижимаясь друг к другу. Конвоиры шагали молча. Герка ощущал легкие скользящие прикосновения локтей и тонких рук. Каждый раз он старался как можно быстрее отодвинуться — прикосновения были омерзительными. Несмотря на жару, кожа подростков оказалась сухой и холодной, как у мертвецов, а под ней ощущались… не мышцы даже… что-то рыхлое и студенистое. Представив, что он действительно идет в самом центре толпы ходячих трупов, Герка еле сдержался, чтобы не броситься назад. Помогло осознание пары простых фактов: сквозь плотную стену худосочных тел он не прорвется. А если даже осилит, раскидает парней, вырвется из кольца, то продвижение остановит глухая кирпичная стена, выросшая на месте закрывшейся двери. К тому же сзади в затылок нервно дышала Лиля, и, чтобы дотянуться до замыкающих строй мальчишек, пришлось бы сперва протиснуться мимо нее. Теряя драгоценные секунды, которых у него и так нет. Затея под кодовым названием «Прорваться боем» провалилась на стадии тестирования. Так он и шел, сдувая с носа капли пота, стараясь не обращать внимания на легкую дымку, витающую перед лицом. Запах пожарища усиливался, но Воронцов чувствовал, что начинает к нему привыкать. — Куда нас ведут? — не оборачиваясь, шепнул он. — К Некрополиту, — так же тихо ответила Лиля. Стараясь не замечать, насколько тусклым и безжизненным стал ее голос, Герка продолжил расспросы. Хотелось хоть немного подготовиться к тому, с чем им предстоит столкнуться. А кому бы в его ситуации не хотелось? Неопределенность порой пугает гораздо сильнее, чем самое страшное чудовище. Она изматывает, отравляет душу страхом, треплет натянутые нервы в надежде, что они лопнут, измочаленные, не выдержавшие напряжения. Обычно так и случается. И Герка, как мог, пытался ослабить натяжение своих нервов. — Это что? Тоже какая-то тварь, вроде твоего дэва? — Хуже, Герка. Намного хуже, — Лиля горячо шептала ему в самое ухо, словно боясь, что многочисленные уши, подчиненные единому господину, мгновенно донесут до него ее страх, ее обреченность. — Арбоб — это так, чуть страшнее тех гопников из парка, даром что дэв. Некрополит — это дьявол, Герка. Настоящий дьявол. И мы сейчас движемся в самый центр ада. Непонятно, фигурально говорила испуганная девушка или же действительно их ведут к одному из кругов преисподней. Во всяком случае, температура продолжала повышаться, точно с каждым шагом они все ближе подходили к здоровенной плавильной печи. Футболка уже липла к телу, а на лбу проступил мелкий бисерный пот. Однако, не наблюдая вокруг озер кипящей серы, языков пламени и котлов, Воронцов для себя решил, что дьявол — это все же яркая метафора. А значит, не так он страшен, как его малюют. От этой мысли юноша даже немного повеселел. Распрямилась спина, стала увереннее походка. Он даже не заметил, как лихорадочно его пальцы натирают счастливый пятачок. — Говорят, он раньше священником был, задолго до революции, — продолжала нашептывать Лиля. То ли уверенность Герки передалась ей, то ли рассказ успокаивал разыгравшиеся эмоции, но в голосе девушки почти не осталось истерических ноток. — Вообще-то никто точно не знает, сколько ему лет. Мне отец говорил, что от Некрополита еще дед наш бед нахватался, так что он реально старый. Его сюда вроде как прислали учить коренное население любви и смирению. Помнишь, я говорила, что до «железобетонки» тут много чего было? — Заводик какой-то, — Воронцов напряг память, — и церковь вроде. — Молодец, внимательный. Церковь — это он вместе с прихожанами строил. Только место неудачное выбрал. Изначально здесь капище было, то ли вепсское, то ли еще чье. Когда до этих земель христианство докатилось, то всех шаманов на этом же капище и сожгли. А они хоть и безобидные люди были, но уж если проклинали, то без вариантов — ложись и помирай. На таких местах лучше вообще ничего не строить, но тут, блин, словно медом намазано. Полувека не проходит, чтобы здесь снова что-нибудь не выросло. И полувека не проходит, чтобы не вспыхнул пожар. Церковь была — сгорела. Завод был — сгорел. Цех — и тот сгорел. Здесь постоянно дым стоит и жарко, как возле печки, сам, наверное, уже заметил. Говорят, местные Некрополита отговаривали, да только фанатик разве кого послушает? Первое время после постройки вроде хорошо все шло, а потом Некрополит спятил. Откололся от Церкви, основал секту имени себя любимого, объявил себя Спасителем… — А эти? — кивнул Воронцов на конвоиров. — Его прихожане? — А это, Гера, те, кому он обязан своим новым именем. Они мертвецы, Гера. Желание бежать, неведомо куда, но бежать, лишь бы вырваться из этих удушающих мертвых объятий, вернулось, усиленное многократно. Его остановила рука — теплая Лилина ладошка, больно сжавшая плечо и успокоившая вопреки окружающему ходячему ужасу. — Он тоже мертвый, Герка. Его убили тогда, сотни лет назад. Прознали, что он мальчишек содомил, и убили. Сожгли вместе с церковью. — Содомил, это… — уже зная ответ, начал Воронцов. — Да, это самое, — девушка кивнула, хоть он ее и не видел. — Не волнуйся, ты для него староват. — Но почему же он тогда жив? — Он не жив, Герка, он мертв. В нашем мире. А здесь… ты скоро все сам увидишь и поймешь. Знаешь, когда кого-то убивают с такой ненавистью, с остервенением, он может вернуться. А Некрополит умер очень дурной смертью. Очень. Вот только хороший человек возвращается ангелом-хранителем, а плохой… Это не жизнь, Герка, это проклятие. И само это место — проклятое. Оно всегда Горелым было, Горелым и остается. А еще здесь иногда пропадают люди. Преимущественно маленькие мальчики, до четырнадцати, но бывают и бродяги, и рабочие, и даже кошки с собаками. — Чего ж ты меня сюда притащила, раз тут так опасно? — зло прошипел Воронцов. — Это ты! Ты кровью ворота открыл, — зашипела панкушка в ответ. — Ты ему нас отдал! Открыл бы как следует, проскочили бы по-тихому! Все так делают! А ты… Это все равно, что сунуть порезанную руку за борт в кишащее акулами море и надеяться, что все будет нормально! Ты во всем виноват! Выругавшись напоследок, девушка отстранилась от Герки. Видимо, обиделась. Не зная, о чем еще спросить, и понимая, что узнал гораздо больше, чем хотел, Герка сосредоточился на дороге. Несмотря на первое впечатление, коридор вовсе не был прямым. Многочисленные ответвления, перекрестки и рукава делали его запутаннее знаменитого Критского лабиринта. По пути попадались небольшие ниши, пустые помещения и даже целые залы, заставленные непонятным ржавым оборудованием. На всех предметах, на стенах, потолке висели нетронутые хлопья жирной черной сажи. Чистыми оставались лишь пучки толстого белого кабеля, уложенного вдоль стен. Для чего нужны новенькие провода в полностью выгоревшем здании, Воронцов не понял, но для себя отметил, что пролегают они строго по маршруту их следования. Еще он обратил внимание на проплешины следов и целые дорожки, вытоптанные десятками ног, не всегда человеческих. Помимо стандартных отпечатков босых ступней, на копоти виднелись отпечатки звериных подушечек. Скорее всего, собачьих и кошачьих. В пользу этой версии говорили не только Лилино упоминание о пропавших животных, но и многочисленные четвероногие скелеты, скалящиеся зубастыми черепами чуть ли ни из каждого угла. Молчаливо шагать в строю мертвецов оказалось крайне неуютно. Холодные прикосновения желеобразной плоти заставляли вздрагивать. Воронцову стало казаться, что он ловит на себе хищные голодные взгляды. Чтобы снова почувствовать себя не одиноким, он наобум спросил: — А почему Ирландия? — Как-нибудь в другой раз, Герка, — по тону девушки Воронцов понял, что поговорить не удастся. — Если он будет, этот другой раз. Мы уже пришли. Коридор, вновь ставший прямым, как линейка, существенно расширился, выталкивая процессию в просторный цех с недосягаемо высоким потолком. Из огромных арочных окон, оскаливших обломки стеклянных зубов, сочился слабый свет, похожий на сумерки. Создавалось ощущение, что снаружи поздний вечер, хотя Герины внутренние часы показывали едва ли полдень. Вообще-то точно такое же освещение царило во всех коридорах и помещениях, через которые им пришлось пройти: нечеткая видимость в пределах десяти шагов. Однако посреди открывшегося их взорам цеха обнаружилось яркое пятно, создаваемое десятком факелов, яростно чадящих в теряющийся во тьме потолок. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это и есть конечная точка их короткого маршрута. Озвученный Лилей «центр ада» — жаркий и душный, как самое настоящее пекло. — Случай меня забери! Сама Лиля Ирландия в сопровождении милого молодого человека! А я уж не чаял свидеться! Впервые голос, глубокий, уверенный, прозвучал не из уст одного из мальчиков. Немного разреженный расстоянием, он донесся от самого центра факельного круга, где на разломанных половинках диванов и спинках кресел возвышалась целая гора подушек и одеял. Разглядеть источник голоса никак не удавалось, пространство перед кучей подушек густо пересекали те самые провода, что сопровождали их всю дорогу. Пытаясь увидеть Некрополита, Герка даже привстал на цыпочки, но идущие впереди мальчишки сомкнулись теснее, и единственным доступным зрелищем сделались разнообразные затылки. Воронцов мельком отметил, что волосы у конвоиров разной длины: от лохматых нечесаных грив, прикрывающих лопатки, до короткостриженых затылков, в которые впивалась толстая телесного цвета кишка… Неправильность, которую Герка никак не мог уловить, в дрожащем мерцании факелов стала очевидной, полоснув по глазам острым бритвенным лезвием. Съеденные ночью крекеры внезапно прыгнули из желудка прямо в горло. Вот же она, неправильность! Жуткое, неприкрытое уродство на самом виду! Страшнее даже, чем глубокие бескровные раны на бледных телах, проткнувшие кожу сломанные кости и вытекшие глаза его конвоиров, проявившиеся при ярком свете. Стараясь не вертеть головой, Герка косился то на одного, то на другого мальчишку, поражаясь, как он мог быть таким слепым. Как получилось, что он не заметил эти странные суставчатые щупальца, вспухшими шрамами бугрящиеся вдоль выпирающих позвонков? У одних они располагались чуть ниже затылка, у других — примерно в районе шестого позвонка. Некоторые щупальца, точно подключенные к какому-то диковинному разъему, вгрызались в плоть в районе поясниц, но под кожей продолжали свой путь до самой головы. Теперь стало понятно, что пересекающие их путь толстые шнуры не имеют ничего общего с электрическими проводами, кроме схожести в назначении. Чем ближе подходил Герка к кругу факелов, тем очевиднее становилось, что это какие-то органы, суставчатые и гибкие, похожие на длинные-предлинные пальцы. И когда мертвецы разошлись в стороны, дав пленникам возможность увидеть, куда ведут эти кабели-пиявки, Герка встал как вкопанный, не в силах идти дальше. Это действительно оказались пальцы. Невероятно вытянутые, нарастившие без счету дополнительных фаланг, но все же пальцы. Их было значительно больше, чем на обычных человеческих руках, но, несмотря на это, все они принадлежали одному существу. Он предстал перед ними во всей красе — утопающий в развалах подушек и собственных жировых складок. Лоснящийся голой, изуродованной ожогами кожей. Блестящий лысым черепом и крохотными крысиными глазками, злыми и настороженными. Некрополит. В прошлом он, должно быть, был настоящим великаном. Что ни говори, а рост под слоем жира не спрячешь. Гигантские колоннообразные ноги. Мощные, несмотря на висящие складки, руки, сложенные на объемном, надутом, точно воздушный шар, животе. Высокий, покрытый угрями лоб казался еще выше из-за отсутствия волос, а выгоревшие брови вкупе с отвисшими щеками добавляли физиономии Некрополита мягкой плаксивости. Тем не менее Герка не позволял себе обманываться — странное существо излучало опасность. Оно определенно походило на человека, но чувствовалось в нем что-то от слона, беременной свиньи и какого-то мелкого хищника, ласки или хорька. В чертах лишенного всякой растительности простого, даже глуповатого лица скрывалась какая-то хитрая подлость, свойственная всем куньим. Некрополит развел полные руки в стороны, приветствуя гостей радушными объятиями. И лишь когда бледные мальчишки синхронно разошлись по сторонам, окружив лежбище своего хозяина полукольцом, Герка понял — это всего лишь очередная команда мертвому войску. Несмотря на всю елейность, в голосе Некрополита проскакивала плохо скрытая злоба. — Как добрались? Мои детки не пытались попробовать вас на зубок? — Отсутствующие брови игриво поползли вверх, собираясь на лбу складками жира. — В последнее время они у меня не доедают. Картинно вздохнув, существо шевельнуло пальцами левой руки. Тощие подростки, держащие на руках обмякшего рыжебородого карлика, тут же поволокли его к самодельному столу, сколоченному из кривого, занозистого горбыля. Наблюдать, как без всяких слов мертвецами исполняются команды, было страшновато. Впрочем, страх стал постоянным спутником Лили и Геры. Третьим лишним, преследующим нашу парочку от самого входа в таинственный коридор. Гнусно хихикая, он вился вокруг них, нашептывая разную жуть, от которой ноги отказывались слушаться. Он не стал привычным, однако утратил свою остроту. Страх можно было перетерпеть. И Герка терпел, стараясь не показывать Лиле, так и не вышедшей из-за его спины, насколько он боится. — Плохо дело, — Лилины ладошки снова легли Воронцову на плечи, дрожащие губы зашептали, почти касаясь ушной раковины: — Двадцать шесть пальцев — слишком много. Никогда у него столько не было. Не вырвемся. Между тем бородатого коротышку растянули на столе. Двое мальчишек навалились на кривые короткие ноги, еще двое крепко удерживали покрытые рыжей шерстью руки. Из-под задравшейся футболки виднелся плоский живот и засунутый за ремень мятый журнал с остатками глянца. Покрытый ожогами жирдяй следил за странными приготовлениями, причмокивая от нетерпения. Текущие по лицу крупные капли пота он вытирал о предплечье. Хозяин этого жуткого места тоже страдал от жары. — Ты, Лиля, очень плохая девочка, — без какого-либо перехода сказал Некрополит. Его абсолютно не смущало, что «гости» до сих пор не проронили ни слова. Казалось, куда сильнее его занимает рыжий коротышка, и он поддерживает разговор, только чтобы отвлечься. — После нашей последней встречи я недосчитался троих деток — Андрейку, Феофана и Митеньку. А ты же помнишь, как я был привязан к Фенечке, Ирландия? Мы же с ним здесь с самого начала, можно сказать… Некрополит наигранно всхлипнул. На отечном лице попытались прорезаться горестные складки, но тут же потонули в слоях жира. Хитрые злобные его глаза по-прежнему не отрывались от коротышки, с которого один из мальчишек, отбросив в сторону журнал, срезал футболку ржавым кухонным ножом устрашающих размеров. — Может быть, еще найдутся? — пересилив страх, попытался встрять Герка. — Это были МОИ детки! — взвизгнул жирдяй. — МОИ! Эхо от крика прокатилось по бескрайнему помещению, заставив маленьких мертвецов беспокойно заерзать. — А твоя сука-подружка убила их! Арматурой проломила голову моему Фенечке! Минуту он с ненавистью сверлил съежившуюся Лилю глазами-бусинками, бликующими в неверном свете факелов. Когда он заговорил вновь, ярость поутихла, а тон вновь стал дружелюбным, даже любезным: — Ты, наверное, думаешь, когда я успел нарастить столько пальчиков, моя дорогая? Некрополит растянул безгубый жабий рот в улыбке. Зубки у него оказались мелкими, но при этом частыми и острыми на вид. Челюсти пираньи. — Когда ты безжалостно убила маленького Феофана, — прикрыв глаза, Некрополит помотал головой, исхитрившись даже пустить скупую слезу, — я долго не мог собраться. Искал утешения в объятиях моих новых деток. Подбирал всех без разбору, каждого принимал, никому не отказывая. И знаешь, со временем я понял, что большая семья — это даже лучше! И, главное, безопаснее! Ты ведь чувствуешь нашу силу? — Это все неправда! — горячо зашептала Лиля Воронцову на ухо. — Фенечка уже был мертвый, они все здесь мертвые… — Все чувствуют силу нашей большой семьи! — продолжал вещать Некрополит. — Боятся моих деточек! Они все очень славные, Ирландия. Славные и сладкие. Острый язык разрезал узкие губы надвое, оставляя на них мокрый, слизистый след. — Вот только их действительно очень много. А через Горелый Цех теперь мало кто ходит. Так что вы очень вовремя появились. Мои детки — они всегда жутко голодные… Рыхлые телеса подавшегося вперед Некрополита колыхнулись. Упершись ладонями в заплывшие жиром колени, похожий на раздувшийся труп борца сумо, он прошептал: — И я тоже, Ирландия… я тоже жутко голоден… Дальнейшее произошло настолько быстро, что Герка не успел не то что вмешаться, а даже подумать об этом. Конечно, далеко не факт, что Воронцов, балансирующий на грани истерического срыва, что-то сделал бы. Скорее всего — нет. Но мысли об этом пришли к нему гораздо позже. Когда все уже было кончено. Мальчик с ножом закончил возиться с футболкой. И тут же, естественно и буднично, воткнул ржавое лезвие прямо в живот Близнецу Ромке чуть повыше ремня. Убийственная боль мгновенно отрезвила карлика. Маленькое тельце выгнулось дугой, сбрасывая вцепившихся в руки подростков. А затем громадный кастет, который никто не догадался снять с Ромкиного кулачища, пройдя по большой дуге, столкнулся с головой мальчика, продолжавшего методично вспарывать коротышке брюхо. Череп треснул спелым арбузом, буквально взорвался красноватой мякотью вперемешку с осколками белоснежной кости. Половину головы мертвеца будто снесло выстрелом из крупнокалиберного оружия. Невероятно, но Герке показалось, что уцелевшая часть лица, до того бесстрастная, отразила невиданное облегчение. Вскрикнул от боли Некрополит, спешно отбрасывая отмерший, лишенный координации «палец». Многосуставчатая кишка отлепилась от тощей шеи подростка, тут же, подобно «рулетке», втянувшись в пухлую ладонь бывшего священника. Некрополит поднял руку и совсем по-детски сунул травмированный отросток-палец в рот. Мальчишка с половиной головы рухнул под стол. На дергающегося карлика накинулись еще четверо ребят, закрывая его костлявыми спинами, обездвиживая его своим весом. Коротышка сопротивлялся изо всех сил, бил головой, ногами, пытался даже укусить тех, кто навалился ему на грудь, но, прижатый к столу почти десятком мертвецов, проигрывал в силе и маневренности. Один из детей ухватился двумя руками за торчащую из ромкиного живота подрагивающую рукоять ножа, и с силой дернул ее вверх. Вопль Близнеца отразился от стен, заметался по просторному залу, ища выход. Затем нырнул в один из коридоров и спустя несколько минут легким отголоском раздался уже в нашем, солнечном, мире, заставив троицу сборщиков, все еще сидевших на поляне, зябко поежиться. Вопль перешел в визг, а затем, когда нож добрался до горла, в бульканье. Похожий на большую вспоротую рыбу, Близнец выгнулся всем телом, в последнем усилии напрягая мускулы, и умер. Возле стола остались трое «пальцев», принявшихся привычно разбирать карлика на части. Еще двое начали деловито свежевать погибшего товарища. Остальные мальчишки вернулись на свои места, по пути слизывая с рук капли крови. Глаза их — тех, у кого еще были глаза, — заблестели, впервые отразив какую-то эмоцию. Жадно глядя на пленников, мертвецы взволнованно шевелились. Разлившийся в воздухе медный запах крови пробуждал в них давно заглушенное чувство голода. Потрясенный Гера застыл. Очень хотелось протереть глаза, чтобы убедиться — это не кошмарный сон. Но дрожащая от страха, всхлипывающая Лиля за его спиной служила подтверждением тому, что это самая что ни на есть кошмарная реальность. Маленькие мертвецы с чавкающими звуками разделывали несчастного Близнеца Ромку и убитого им подростка. Один мальчишка, сидя на корточках, с остервенением грыз сизые внутренности коротышки, петлями свисающие из распоротого живота до самого пола. Чумазая физиономия стала красной от крови, челюсти жадно вырывали куски и, не жуя, отправляли их дальше по пищеводу. Обожженная физиономия Некрополита выражала наивысшее блаженство. Крохотные злые глазки закатились, показав унизанные красноватыми прожилками белки. С отвисшей челюсти на жирные сиськи стекал целый ручей липкой слюны. Смотреть на трапезу Некрополита было даже противнее, чем на кровавое расчленение двух трупов. Впрочем, окровавленным было лишь одно тело. Плоть отмершего «пальца» алела, но ни единой капли из нее не вылилось. Воронцов старался смотреть себе под ноги. Отрешиться от мерзких, тошнотворных сцен не получалось. Чавканье, хруст выворачиваемых из суставов костей, глухие стоны нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу покойников — все это создавало картинку без всякого участия зрения. Пальцы Лили вцепились в его футболку, царапая кожу обломками черных ногтей. Герка накрыл ее руку ладонью и поразился, насколько она холодная. Девушка уткнулась ему лицом между лопаток, не желая ничего видеть. Воронцову прятаться было не за кем. Глаза открывались против воли, с каким-то извращенным любопытством впиваясь в происходящее. Запоминая. Проникаясь. Понимая, что имела в виду Лиля, когда говорила, что они отправляются в самый центр ада. Сколько насыщался Некрополит, сказать было трудно. Казалось, хруст и чавканье звучали целую вечность. Или даже несколько вечностей. Наконец все поутихло. Только голодные трупы нетерпеливо мычали в ожидании своей доли. Шевельнув пальцем, Некрополит подозвал к себе одного из мальчишек. Тот послушно присел перед своим повелителем, принял на руки огромную, жирную ногу и, за неимением ножниц, принялся сгрызать с нее плотные желтые ногти. Громко рыгнув, Некрополит смущенно сложил губы бантиком. Герка заметил, что его правая рука привычно потянулась к раздувшемуся брюху, желая погладить бунтующий живот, но остановилась, сдерживаемая пучком длинных пальцев. А еще он заметил, что даже это легкое незаконченное движение заставило пошатнуться нестройные ряды мертвецов. — Вы уж простите старика! — неискренне извинился толстяк. — Мы с детками здесь совсем одни, никто не заходит. Где уж тут за манерами следить? Да и еды нормальной уже месяца три не попадалось. Все, знаете ли, крысы, да птички, да черви земляные. Баритон толстяка абсолютно никак не вязался с его уродливой внешностью. Если закрыть глаза, можно было представить крохотную комнатку, оклеенную дешевыми бумажными обоями советского производства, шаткий обеденный столик с подложенными под ножки спрессованными газетными обрывками, чай в заварнике, блюдце с медом или вареньем и круглого, добродушного старика, хозяина этой воображаемой гостиной. — Нужно решить, что с вами делать, мои хорошие. Вы очень любопытная парочка. С убийцей моего Фенечки все понятно. Но ты… ты ведь не наш мальчик, верно? Воронцов молчал, не зная, что ответить. — Верно, я спрашиваю? — устав ждать, голосом Некрополита рявкнул ближайший мертвец. Вздрогнув от неожиданности, Гера поспешно кивнул, мол, так и есть. — У меня к тебе предложение, — задумчиво протянул толстяк. — Я отпущу тебя. Не бесплатно, конечно. Современный мир требует практичного подхода к делам; за все нужно платить. Ты добровольно отдашь мне кое-что, принадлежащее тебе… — Ни в коем случае! — шепнула Лиля. — Не думай даже! Но еще раньше, чем она закончила, Воронцов сам принял решение: — Пятачок не отдам, — будто в подтверждение своих слов, он крепко сжал монетку двумя пальцами. — Умный мальчик, — Некрополит закусил нижнюю губу. Из-под острых зубок потекли ветвистые струйки крови. — Добром не отдаешь, знаешь цену… Тогда ты! Волнообразно шевельнулись пальцы-провода. Два мальчика покрепче тут же выволокли Лилю из ее ненадежного укрытия. Герке казалось, что у панкушки достаточно сил, чтобы справиться с двумя мертвяками, но та покорно позволила вывести себя вперед. То ли понимала, что сопротивление бесполезно, то ли совершенно отчаялась. В последнее Герка не хотел верить. — Ты, убийца! Ты отберешь у него монету и добром передашь ее мне! И тогда я прощу тебе все грехи, и даже забуду про моего милого Фенечку… сможешь идти куда захочешь! Сопровождая невеселый смех, грустно зазвенели серебряные колечки. Словно елочная игрушка, разбившаяся о серые камни. — Ты, по ходу, совсем от одиночества рехнулся, старый?! — Лиля помотала головой, не веря в реальность приказа. — Кто из знающих свою удачу своими же руками зарубит? Ты ведь чувствуешь, какая у него сила! Неужели решил, что я себе жизнь, полную проклятий, выпишу? Да лучше сразу сдохнуть! — Ну попытаться стоило… — Некрополит раздраженно оттолкнул грызущего ногти пацана ногой. — Поспешил я, поспешил, чего уж там… Черные глазки с искренним сожалением поглядели на растерзанные останки Близнеца Ромки. — Ладно… пшел вон отсюда, покуда я не передумал. Ну? Оглох, что ли? — недовольно спросил он, видя, что Герка не двигается с места. — Иди, говорю, отпускаю! — А она? — кивнул на девушку Воронцов. — Что с ней будет? — Твоя подружка считает, что лучше сдохнуть, чем без удачи жить. Что ж… она, в общем-то, права. А уж сдохнуть — это мы ей обеспечим… — Нет! — Отчаянный крик неприятно полоснул по ушам. Герка ожидал, что Лиля вновь расплачется, однако вместо этого девушка ловко вывернулась из мертвых рук своих охранников. Не успел Герка опомниться, как панкушка в три прыжка одолела расстояние до горы подушек. Даже без оружия, с одними лишь ногтями и зубами, Лиля представляла опасность. Будь у нее немного больше времени или будь у Некрополита поменьше пальцев на руках, Лиля непременно добралась бы до своей цели. А так у нее с самого начала не было шансов. Худосочные тела навалились на нее, хватая за ноги, прижимая руки, бесстрашно принимая на себя удары крохотных кулачков. Глядя, как извивается под грудой мертвечины Лиля, Некрополит хохотал, как безумный, отчего по его отвисшему брюху пробегала крупная дрожь. — Гады! Суки! — кричала полузадушенная Лиля. — Убью! Всех вас убью, твари! — Ну-ну-ну! — Некрополит скорчил сочувствующую рожу. — Разве можно так вести себя в гостях? Нехорошо, Лилечка! Не по-божески! А ты давай чеши отседова, не на что здесь смотреть! Последняя фраза предназначалась оцепеневшему Герке. Все это время он стоял, не в силах помешать толпе мертвецов. В голове возникали и тут же забраковывались гениальные планы спасения. Работая на предельной скорости, мозг генерировал их со скоростью несколько десятков в секунду. Но даже в такой экстремальной ситуации он не видел иного выхода, кроме как спасти хотя бы свою жизнь. Требовалась для этого сущая малость. Уйти. Бросить Лилю. — Где выход? — непослушными губами еле слышно прошептал он. Несмотря на крики Лили и шумное сопение мертвых мальчишек, Некрополит все услышал. Наклонившись вперед, он удовлетворенно посмотрел на Герку и произнес: — Я же говорил, умный мальчик! Не герой, зато умный… Там дальше по Цеху, в самом конце, еще один коридор, — жирная голова неопределенно кивнула куда-то назад. — Все время прямо, не ошибешься. Выйдешь где-то на окраине Сумеречей… не знаю, где точно, я давненько под солнцем не был. — Гера, стой! Не уходи! — отчаянно закричала Лиля, пытаясь сбросить с себя тощих подростков. — Не оставляй меня здесь! Наверное, надо было как-то извиниться, попросить прощения… но Гера понимал, что для обреченного на смерть человека любое покаяние — не более чем пустой звук. Его извинения не принесут ей дополнительных минут жизни. А самое искреннее сочувствие не вырвет ее из цепких пальцев повелителя мертвых мальчиков. Стараясь смотреть в пол, Герка принялся обходить лежбище Некрополита. Он покидал круг света, спеша спрятаться в зыбком сумраке, только бы не видеть, как извивающуюся девушку волокут на разделочный стол. — А то, может, оставайся, а? — с деланым равнодушием бросил ему в спину Некрополит. — Ты, конечно, для меня староват, но ведь надо когда-то начинать, верно? У меня вот и палец освободился. Он демонстративно пошевелил кривым жирным отростком, похожим на раскормленного опарыша. Увидев, как задрожал от омерзения Герка, толстяк пожал плечами: — Ну как знаешь! Это дело добровольное. Я ведь никого не заставляю… Герка остановился, недоверчиво вслушиваясь в свистящий шепот. Облизнув тонкие губы, Некрополит подался вперед. — Я просто предоставляю им выбор — умереть в страхе или стать частью большой, дружной семьи. Пока еще ни один не отказался… Поражаясь собственной наглости, Воронцов выдрал из ближайшей подставки нещадно дымящий факел. Почувствовав себя надежнее с источником света в руке, он поспешил скрыться в темноте, стремясь уйти подальше, пока местный властелин не передумал. Вслед ему неслись яростные крики Лили Ирландии: — Сука ты, Герка, кидала! Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох, мразь! Воронцов плелся, освещая добытым факелом пол, на котором легко угадывалась протоптанная в пыли тропинка. Очень хотелось отключить слух, чтобы не слышать справедливых обвинений. Неожиданно выяснилось, что предавать — это больно. Очень больно. * * * У всех стилей боевых единоборств есть один существенный недостаток: в них нет приема против толпы. Будь ты хоть трижды замечательный боец, сильный и ловкий, да будь ты хоть герой боевика, толпа сомнет и раздавит тебя. Ты не сможешь уследить за всеми врагами сразу. И ты устанешь, рано или поздно. Тогда она повиснет на твоих ногах, мешая передвижению. Она заблокирует твои руки. В конце концов, толпа всегда опрокидывает на лопатки любого, даже самого грозного воина. Лиля драться умела и не боялась. Вообще-то для девочки, весящей едва ли пятьдесят килограммов, она была довольно опасным бойцом. Но даже при всей ее ловкости и сноровке противостоять двадцати пяти неутомимым, не ощущающим боли противникам не представлялось возможным. Она брыкалась, пока мертвяки поднимали ее на руки. Извивалась всем телом, пока ее тащили к разделочному столу, умудрившись даже выбить кому-то челюсть. Преодолевая омерзение, вцепилась зубами в хилое, почти лишенное пигмента предплечье. И все же в итоге, несмотря на яростное сопротивление, оказалась на том же столе, где умер Близнец Ромка. Растянутая, точно приготовленная к вивисекции кошка. Перекрывая вид непостижимо далекого потолка, над распятой Лилей склонилось бескровное лицо с широкими скулами. Часть верхней губы на лице отсутствовала, отчего казалось, что с него не сходит неприятная улыбка. Широкое ржавое лезвие, с которого не потрудились стереть пятна крови, взрезало черную майку от шеи до пояса, развалив на две неровные части. Обнажился подтянутый, напряженный в ожидании удара живот и маленькие округлые груди. Удерживающие Лилю покойники разразились стонами. Впрочем, девушка прекрасно осознавала, что этих безмозглых марионеток ее тело интересует только с одной точки зрения — гастрономической. Мальчишка с ножом раззявил изуродованный рот, транслируя голос Некрополита: — Ты не передумала, Ирландия? Твой дружок — он еще где-то недалеко. Мы все еще можем вернуть его. А ты — ты сможешь поквитаться за то, что он бросил тебя здесь… Воздух со свистом вылетал из раздувшихся от страха ноздрей, лихорадочно вздымалась и опадала грудная клетка. Лилю сотрясала мелкая, противная дрожь, но она молчала. Покусившийся на чужую удачу получает нечто гораздо хуже смерти — жизнь, полную несчастий. Этот урок девушка крепко усвоила с детства, насмотревшись на сборщиков, нарушивших запрет. Жалкие, сломленные существа, они были лишены даже возможности умереть. В их положении смерть была слишком большой удачей. Удачей, которой они сами себя лишили. — Заметь, я ведь дал тебе выбор, — мертвое лицо не изменилось, но в голосе зазвучало сожаление, — и ты этот выбор сделала. Валентин, вынь у девочки сердечко, будь добр! — донеслось уже от лежбища. Крепко зажмурившись, Лиля задышала быстро-быстро, как маленький перепуганный зверек, сжатый недобрыми руками. В ожидании острой боли, которая разорвет, растерзает ее внутренности, время тянулось, как жевательная резинка. Но вместо того, чтобы вонзиться в бледный, напряженный живот, тупое лезвие воткнулось в стол, пригвоздив к нему остатки футболки. Сжимающие запястья и щиколотки ледяные пальцы тут же исчезли, будто выполнив свою миссию. Не понимая, что происходит, Лиля открыла глаза и села. В ушах барабанным ритмом пульсировала кровь, заглушающая испуганные крики и шум взметающегося в воздух пламени. Пламени? В ноздри настойчиво полез едкий запах дыма. Не ставший уже привычным запах вечного пожарища, а другой, более сильный и свежий. Крутанувшись на столе, Лиля обернулась, все еще не веря в случившееся. Гора постельных принадлежностей, служившая хозяину Горелого цеха одновременно троном и ложем, напоминала извергающийся вулкан. В центре его, не в силах поднять свое громадное тело, трубно ревел пылающий Некрополит. Представьте, что во время посиделок у открытого огня костер, с хрустом разгрызший очередной уголек, бесцеремонно сплевывает на вас горячую тлеющую шелуху. Вы подскакиваете с места, стремясь как можно скорее стряхнуть с себя эту крохотную огненную отрыжку. Возможно даже, проливаете горячий чай из зажатой в руке кружки на своего соседа, дядю Антона или тетю Таню. Вы обжигаете пальцы, но все же спасаете любимые старые джинсы от новой жженой дырки, а свою кожу от некрасивого стянутого шрама. И весь этот переполох устраивает маленький кусочек горящей деревяшки! Он заставляет вас забыть обо всем, кроме грозящей вам огненной опасности. Мир перестает существовать, сужаясь до размеров крохотного, алеющего уголька. И вы послушно пляшете под его трескучую дудку. А теперь представьте, что на вас внезапно прыгнул целый костер, в единое мгновение обняв своими многочисленными ярко-рыжими щупальцами! Наполненное пером и пухом гнездо Некрополита вспыхнуло, как высушенный солнцем июльский лес, и он сделал именно то, что делает каждый из нас, когда сталкивается с огнем, — попытался сбить пламя руками. Не успев перестроиться, оглушительно хрустнули суставы, неестественно выворачивая сразу три пальца. Ровно три мертвеца мгновенно рухнули на пол, чтобы больше не подняться. Остальные мальчишки беспорядочно заметались, повинуясь хаотичным взмахам жирных рук. В этом броуновском движении они налетали друг на друга, сталкивались лбами, падали на пол и топтались по упавшим. Им не было никакого дела до освободившейся пленницы и бегущего к ней Герки. Лишенные контроля послушные мертвецы уподобились стаду овец — дурному, неуправляемому стаду. Их пастух полыхал не хуже дымных факелов, освещающих просторное помещение, и под потолком метался его полный боли и ужаса вопль. Каким-то чудом Воронцов не столкнулся ни с одним из слуг Некрополита, хотя их непредсказуемо швыряло в разные стороны. Оказавшись возле Лили, он схватил ее за руку, увлекая за собой. Теперь она со всем своим опытом, всеми знаниями была ведомой, а он вытаскивал ее из обезумевшего ада. В этой суете едва ли кто-то обратил внимание, что прибитые к столу остатки Лилиной майки там и остались. Только отбежав от хаотично снующих покойников, Герка заметил, что его спутница осталась в одних коротеньких джинсовых шортах. Проклятый сумрак не только ничего не скрывал, но всячески подчеркивал. Поспешно отвернувшись юноша через голову содрал с себя футболку. — Вот… надевай, — он, не глядя, сунул смятый ком за спину. Она долгое время не брала одежду, а потом совершенно неожиданно прижалась к Геркиной голой спине, уткнувшись лбом в его шею. Для этого ей наверняка пришлось встать на цыпочки. Не зная, как себя вести, юноша застыл, не смея, да и не желая прерывать это дивное ощущение прикосновения двух обнаженных тел. Девушка отстранилась сама. Но перед тем как надеть футболку, она осторожно поцеловала своего спасителя. Чуть ниже левой лопатки. В самое сердце. * * * Горелый Цех напоминал поле боя. Почти три десятка тел изломанными куклами валялись на полу перед внушительным пепелищем. В этом можно было даже разглядеть некий страшный узор, создающий общую картину гибели небольшого уродливого общества, созданного безумным священником. Воздух пропитался запахом паленого мяса и, как ни старался Герка отделаться от этой мысли, навевал мысли о шашлыках. Возбужденный обонятельными рецепторами желудок требовательно урчал. Обожженный Некрополит вздымался над пеплом и золой, словно туша выбросившегося на берег кита. Немыслимо, но он все еще был жив. — Я на секунду, — коротко бросила Лиля. — Надо закончить это дело. А то другого случая может не представиться. Переступая через мертвые, теперь уже по-настоящему мертвые тела, она отыскала на полу оброненный в суете нож. Сгоревшее «гнездо» все еще излучало сильный жар, и подобраться к Некрополиту оказалось не так-то просто. Герка едва ли удивился ее цинизму, когда девушка подтащила одного из мертвых мальчишек, чтобы использовать тощее тело вместо мостика, и прошла по его спине к тяжело дышащему жирному телу. Высокая температура заставляла кожу трупа шипеть и съеживаться. Втыкая нож в черную глазницу, обрамленную жареной плотью, Лиля даже не изменилась в лице. С бледной решимостью она твердо удерживала дергающуюся рукоять, пока не удостоверилась, что Некрополит действительно мертв. К ней полностью вернулось самообладание. Спрыгивая с импровизированного мостика, она уже что-то насвистывала под нос. Побродив между вповалку лежащих трупов, она стянула с одного майку поцелее и протянула ее Герке. — Вот. Нечего по Сумеречам топлесс расхаживать, — она тоскливо покосилась на ошметки своей футболки. — Блин, авторский принт, стопроцентный хлопок… Не человек ты, Герка, а сто рублей убытка! Герка сам не ожидал от себя такого, но снятую с мертвяка майку он надел без всяких колебаний. Одежда оказалась почти впору. Его ничто не тревожило, не грызло. События, которые еще вчера привели бы его в ужас, теперь воспринимались как должное. Покидая Цех, наша парочка увлеченно болтала и смеялась, точно ничего не произошло. Однако и он, и она старательно избегали темы Некрополита и его деток. — Я же говорила — полвека не проходит! — пиная подвернувшуюся под ноги головню, назидательно сказала Лиля. — Некоторые ничему не учатся… Лишь на самом выходе из зала девушка обернулась, пристально вглядываясь в дымящуюся кучу в окружении гаснущих факелов. — Некрополита спалил! — пробормотала она еле слышно. — Спалил к чертовой матери! Охренеть… В голосе ее недоверие в равных долях перемешалось с восхищением. Глава шестая ПОИСК СИЛЫ Когда кирпичный коридор резко превратился в бетонную трубу, в конце которой замаячил свет, стало понятно, что выход недалеко. Покойный Некрополит не обманул, идти пришлось все время прямо, никаких ответвлений или рукавов не было. Сделав несколько шагов, Герка обернулся, чтобы проверить одну догадку. Как он и ожидал, заводского коридора за спиной не оказалось. Лишь округлые шершавые стенки — естественное продолжение бетонной трубы, которая с этой стороны тоже заканчивалась светлым пятном выхода. Под ногами проворно струилась вода, вполне себе полноводный ручей, легко перетаскивающий с места на место довольно крупный мусор: пластиковые бутылки, обломки веток, вымокшие сигаретные пачки. А когда над головой прогрохотало нечто огромное, заставившее задрожать сводчатый потолок, Воронцов догадался, куда привел их коридор Горелого Цеха. Несмотря на то, что юноша устал от всевозможной чертовщины, он все же испытал небольшое разочарование, ведь вряд ли можно найти более прозаичное место, чем водоотводный тоннель под шоссе. Вода поднималась сантиметров на десять выше щиколоток, но мокрые ноги наших беглецов уже не беспокоили. В любом походе, в любом путешествии рано или поздно (но при этом всегда неизбежно) наступает момент, когда становится все равно. Наступает некий абсолют пофигизма, делающий разбитую дорогу более сносной, а дрянную погоду — менее дрянной. Дождь пропитал твою одежду насквозь? Неудобная обувь натерла на твоих пятках мозоли размером с грецкий орех? Лямки рюкзака врезаются в плечи, точно тонкие острые лезвия? Плевать! Защитный механизм включен, и теперь ты сможешь на какое-то время забыть обо всех неудобствах. Мокрые ноги можно потерпеть. В конце концов, что такое легкая простуда в сравнении с чудом сохраненной жизнью? У самого выхода солнце безжалостно ударило ребят по глазам. За время их отсутствия светило и не думало сбавлять обороты, жаря с утроенной силой. Небо сбрило кучерявые тучи, и теперь вновь сияло свежей синевой, лишь кое-где запачканной пеной облаков. Герка чувствовал себя кротом, безмятежно рывшим тоннель и внезапно выпавшим на бескрайнюю лазурную сковородку. Щурясь от нестерпимо яркого света, прикрывая глаза козырьком ладони, Воронцов украдкой разглядывал Лилю. Увиденное не радовало. Если сам он выглядел хотя бы вполовину так же непрезентабельно, как его спутница, то им обоим прямая дорога на городскую свалку, перетряхивать горы мусора в поисках пластика, картона и жестяных банок. Впрочем, Герка без зеркала знал, что выглядит гораздо хуже. Весь в синяках и царапинах, растрепанный, грязный, в драных шортах и воняющей мертвечиной майке, перепачканной копотью Горелого Цеха, — тот еще красавец! Проморгавшись, юноша огляделся. Судя по плитке, вымостившей вход в трубу, полосатым столбикам и ровному грунту обочины, они находились на проходящей мимо Сумеречей федеральной трассе. Из всех окрестных дорог только одна она ремонтировалась регулярно. К счастью, царапающая небо уродливая стела с названием города служила превосходным ориентиром, намекающим, что до частного сектора Сумеречей не больше трех километров на север. Поднявшись по насыпи на истекающее битумом дорожное полотно, путники неторопливо пошагали в сторону скрытых за деревьями домов. Болели натруженные ноги, урчал пустой желудок, в кедах противно хлюпало. Герка понимал, что у Лили те же самые проблемы, и, по идее, сейчас он, как мужчина, должен предложить план дальнейших действий… Но образовавшийся в голове вакуум отказывался порождать хоть какие-нибудь мысли. — Что теперь делать-то будем? — возвращаясь к роли ведомого, спросил Воронцов. — И вообще, куда теперь? Чумазая физиономия Лили разъехалась в хитрющей улыбке. Озорно звякнули бесчисленные серьги, довольно подмигивающие солнцу. — Ты не поверишь! Герка действительно не поверил. * * * Тащиться до города на своих двоих не пришлось. Уже метров через двести их подобрал болотного цвета «УАЗ» «буханка» с угрюмым неразговорчивым усачом за рулем. Как нетрудно догадаться, идея «застопить» машину принадлежала Лиле. Но «голосовал» при этом, как ни странно, Герка. — Ты чего, никогда «стопом» не ездил? — притворно удивлялась девушка. — Самое время начать! Кто «стопом» до двадцати лет не ездил, тот сердца не имеет! Это же просто — поднял руку, палец оттопырил, и р-р-р-раз! Игнорируя показательные выступления панкушки, мимо с грохотом промчался пустой лесовоз. Следом с таким же нулевым интересом пролетела убитая зеленая «Волга». Кажущаяся простота улетучилась, зацепившись за ее погнутый бампер. Герка вообще не верил, что кто-то в здравом уме решится подобрать двух явных оборванцев. Как минимум побоятся испачкать обивку, как максимум примут за опасных наркоманов. Однако Лиля с ним категорически не согласилась. — Это потому, что я «голосую», — пояснила она. — У меня твоего везения нет, а значит, шансов не больше, чем у простого смертного. А ты вот зря в свою удачу не веришь. Ее ведь и обидеть можно. Так что давай не кобенься… Герка, собственно, особенно и не кобенился. Действительно, чего тут сложного? Палец оттопырил, и р-р-р-раз… К бескрайнему удивлению Воронцова, первая же идущая по трассе машина послушно прижалась к обочине, дожидаясь невольных автостопщиков. Справедливости ради стоит отметить, что водитель «буханки», в жизни никого не подвозивший бесплатно, удивился ничуть не меньше. И все же, когда чумазые, как черти, воняющие каким-то дерьмом хиппи влезли в салон его «УАЗа», шофер не велел им убираться к такой-то матери, не обложил сочными матюгами… черт возьми! Да он даже денег не потребовал! Лишь буркнул через плечо неразборчивое уточнение адреса, тут же надавив на педаль газа. Зеркало заднего вида отразило довольную мордашку и грязные пучки разноцветных волос. Открыто улыбнувшись, девчонка подмигнула водителю, но ответной улыбки не дождалась. Отчего-то ее дружелюбие вызывало у немолодого шофера изжогу и желание поскорее избавиться от странной парочки. А парочка тем временем, с удобством разместившись среди рыбацких снастей, активно о чем-то шушукалась. Странно, но шофер поймал себя на мысли, что ему совершенно неинтересно, что обсуждают эти чумазые малолетки. Мелькнула даже мысль, что так будет безопаснее. — Видал, как прет! — Лиля восхищенно цокнула языком. — Ты хоть понимаешь, какая это удача, что нас подобрали в таком виде? — Совпадение, — вяло попытался сопротивляться Воронцов. — Правильно! Совпадение и есть. Но совпадение, Гера, это цепочка счастливых случайностей, приведших к нужному результату! Твоя удача работает, понимаешь? Вовсю работает, а ты ей платишь неверием! Какая же ты скотина неблагодарная, с ума сойти! Вот так ловишь удачу, ловишь, а она берет и, как последняя шлюха, отдается тому, кто даже не понимает ее ценности! И как жить с таким западлом?! Герка пожал плечами. Откуда ему, влезшему в эту кашу чуть меньше двух дней назад, знать, как живут с такой несправедливостью люди вроде Лили? — Ты вот о чем подумай, Герка, — девушка наконец перестала накручивать саму себя и вернулась к наставлениям. — Ты уже дважды выходил невредимым из таких безумных, по-настоящему опасных ситуаций, где погибнуть — все равно, что на асфальт плюнуть! Просто и без видимых усилий. И даже ни на секунду не задумался, отчего это тебе так везет? Так вот, чем быстрее ты поймешь и примешь очевидные факты, тем с большей отдачей будет работать твоя удача. Понял? Герка хотел кивнуть, мол, понял все, спасибо, учитель. Но «буханка», скрипя тормозами, резко остановилась, и водитель, впервые полностью повернувшись к своим пассажирам, недружелюбно рявкнул: — Выметайтесь, приехали! Поочередно кивнув в знак благодарности, юноша и девушка спрыгнули на потрескавшийся асфальт. Машина тут же рванула с места, окутав ребят пыльным облаком, резко пахнущим бензином пополам с машинным маслом. С любопытством оглядевшись по сторонам, Герка сразу узнал место. Лиля не шутила. Они действительно приехали в Центральную городскую библиотеку. * * * Здание главного книгохранилища Сумеречей носило явственный отпечаток гигантомании, свойственной многим сооружениям послевоенной постройки. Складывалось ощущение, что двери, потолки, колонны и окна созданы для собственных нужд какой-то расой великанов. Ну кому, скажите на милость, нужна лестница, по которой невозможно подниматься, перепрыгивая через ступеньку? — Какого хрена?! Что мы здесь делаем?! — прошипел Герка, крепко ухватив Лилю под локоть. Воронцов попытался дружелюбно улыбнуться благообразному старичку, спускающемуся им навстречу и с интересом разглядывающему парочку сквозь толстые линзы очков. Эффект, однако, вышел прямо противоположный: поспешно отведя взгляд, старичок с максимальной скоростью зашагал вниз. В те нечастые набеги на эту обитель знаний, что Воронцову приходилось совершать во время учебы в школе, юноша чувствовал себя подавленным. Библиотека наглядно давала понять, как воздействовала дворцовая роскошь на неотесанных крестьян. Пусть в некоторых местах рассохся паркет, а побелка на потолке вздулась пузырями, все равно в своем нынешнем виде Герка чувствовал себя здесь очень скованно. — Гера, своим недоверием ты рискуешь прогневить не только Случай, но и меня, — Лиля недовольно высвободилась из захвата. — И я даже не скажу тебе, что хуже… — Ну, знаешь! Я бы на твоем месте помалкивал на счет доверия! — взбеленился Герка. — Всякий раз, когда ты меня куда-то затаскиваешь, меня пытаются сожрать, убить или, в самом лучшем случае, ограбить! А вдруг я зайду, а тут тоже какие-нибудь мифические твари?.. Что тут может быть? Плотоядные книги? Библиотекарши, кушающие на завтрак подростков? А что, если я опять сделаю что-то не то? Плюну в невидимую пентаграмму и открою какие-нибудь «врата тьмы»? Я даже начинаю думать, что эти сборщики не такие уж и плохие ребята! Не, а что? Просто поговорю с ними, объясню ситуацию, отдам этот чертов пятак… — И думать не смей, слышишь?! — оборвала его Лиля. Подойдя вплотную к юноше, она сурово посмотрела на Воронцова снизу. Плотно сжатые губы, побелевшие до полного исчезновения, нахмуренные брови, воинственно раздутые ноздри — все эти мелкие детали дали понять, что от пощечины Герку спасает только… Случай? — Никогда, понял меня? Никогда так больше не говори! — Панкушка наконец смягчилась. Поднимаясь по лестнице, она даже снизошла до объяснений: — Не сможешь ты его вот так запросто отдать. Помнишь, я говорила, ты не добром его отдаешь, а потому что вынужден? Ими, сборщиками, вынужден! А такое счастье так же опасно, как если бы они его силой отняли. Так что тебя по-любому прирежут. За младшего Близнеца тебе кишки на шею намотают и на них же повесят. И это ни хрена не фигурально выражаясь! Сейчас, пока нас мертвыми считают, отсидеться нужно, отдохнуть, сил поднабраться. Я всегда у Швеца раны зализываю… Герка смутно припомнил, как в прохладном подземелье, кажется лет сто назад, девушка уже упоминала этого самого Швеца. Причем упоминала в положительном ключе. Однако оптимизма это не прибавило. В мыслях тут же возникла старая поговорка: и швец, и жнец, и на дуде игрец. Музыканты Геру волновали мало, а вот Жнец вспоминался исключительно Мрачный. — Он что же, Швец твой, шьет, что ли? — И шьет, — будто подслушав Геркины мысли, ответила Лиля и нервно хихикнула, — и жнет, и, не поверишь, играет на дудке, когда настроение хорошее. Неплохо, надо сказать, играет… Они миновали лестницу и теперь петляли по залам и коридорам, в которых Герка довольно скоро запутался, как Тесей в критском Лабиринте. Казалось, что внутри библиотека гораздо вместительнее, чем выглядит снаружи. Посетители читального зала удивленно поднимали глаза на наших бродяжек, а если были не одни, даже негромко перешептывались, делясь предположениями. Но сами сотрудники библиотеки вели себя гораздо страннее. Они кивали Лиле, как старой знакомой, с интересом косились на ее спутника, но от вопросов воздерживались. Одна пухлая женщина средних лет с представительным бейджем, утопающим в объемистых грудях, даже чмокнула панкушку в щеку. — И зачем он нам? Заштопает и постирает одежду? У него тут, в библиотеке, подпольное ателье пополам с банно-прачечным комбинатом? — решив ничему не удивляться, продолжил допытываться Герка. — Ох, Гера-Гера, твоя детская непосредственность тебя погубит, — Лиля покачала головой. — Не вздумай этого при Швеце ляпнуть… — Почему? — По кочану и по капусте, блин! — вновь окрысилась девушка. — В этом месте мы найдем кров, пищу и отдых; вот все, что тебе нужно знать! И еще… — Лиля остановилась перед массивной белой дверь и повернулась к юноше. — Здесь тебе, возможно, дадут совет, как избавиться от артефакта, не навредив самому себе. Так что никаких шуточек про кройку и шитье, если хочешь здесь остаться, усек? Сейчас сам все увидишь… Только, ради Случая, не бледней и не падай в обморок, как барышня из института благородных девиц, о'кей? Желая возразить, что уж он-то еще ни разу не падал в обморок, Герка открыл было рот, но панкушка уже щелкнула металлической ручкой и толкнула дверь внутрь. На отъезжающем полотне Воронцов заметил неброскую табличку, на которой было выведено: ДИРЕКТОР ДАН ААРОНОВИЧ ШВЕЦ * * * Больше всего на свете Оба-на не любил отрабатывать квоту так, как это делали сборщики младшего звена. Одно дело плясать да кривляться на потеху пассажирам многочисленных поездов, идущих через Сумеречи транзитом, — свой маленький шоу-бизнес он ценил, видя в нем единственную отдушину в начисто лишенной творчества работе. Совсем другое — ковыряться в мусоре, выуживая разный полезный хлам. Не то чтобы Оба-на делал это своими руками, но ощущения все равно были тягостные. Вообще-то Старший сборщик, чей возраст исчислялся несколькими человеческими жизнями, не любил много чего. Маленьких детей, хризантемы, спортивные мотоциклы, толстых мужчин, персидских кошек… список можно продолжать до бесконечности. Однако все это меркло по сравнению с отлучением от любимого занятия. Оба-на раздраженно поглядел в сторону металлических бачков с трафаретом «ЖЭУ-2» на стенках. В одном из них вяло копался старший Близнец, передавая Скомороху растрепанные, разбухшие от влаги подшивки старых газет — в городе еще оставалась пара мест, где макулатуру принимали охотно. Семка так и не отошел от пропажи… Оба-на одернул себя — смерти, чего уж там. Нужно называть вещи своими именами — смерти брата. Работал карлик из рук вон плохо, ронял добычу, пропускал лежащие на виду пивные бутылки, падал на ровном месте, а то вовсе замирал, устремив потухший взгляд куда-то внутрь себя. Под стать ему выглядел и Скоморох. У него, правда, имелись для грусти иные причины, вряд ли он так уж убивался по молчаливому бородатому карлу, который все свободное время отдавал пусканию слюней на порножурнал десятилетней давности. В любом случае, по мнению Старшего сборщика, оба они кручинились по пустякам, в то время как переживать стоило о промахах более глобальных и непростительных. О невыполнении приказа Хозяина. — Доверь дураку стеклянный х…й, — раздраженно пробормотал сборщик под нос, глядя, как Семка в очередной раз выронил ценную макулатуру прямо в жидкое вонючее месиво перед баком, — и разобьет, и руки порежет! «А ведь эти — самые лучшие, — с тоской подумал Оба-на. — Элита, можно сказать, если, конечно, слово это применимо к двум бездомным бродягам, проживающим в фургоне. Великий Случай, с кем приходится работать!» — Все, амба! — поняв, что еще немного, и его внутренняя точка кипения окажется безвозвратно пройденной, крикнул сборщик. — Хватит на сегодня. Надо еще хлам по точкам развезти да монеты просеять. Тяжело вздохнув, Оба-на залез в кабину, даже не потрудившись проследить, как подчиненные погрузят добычу в фургон. Тонированные стекла убивали отвратительно яркий солнечный свет, окрашивая мир в мрачные тона, цвета настроения Старшего сборщика. Совершенно некстати вспомнилось, как утром они столкнулись с Халей. Весть о провале операции и гибели младшего Близнеца разлетелась быстро, так что можно было не сомневаться: мороженщица пришла целенаправленно, позубоскалить над остатками Скоморошьей бригады. Правда, издеваться при хмуром Оба-на она не решилась и поспешно ретировалась, оскорбленно виляя жирным задом. Но Старшему сборщику от этого легче не стало. Он и без Хали знал каждое слово, каждый эпитет, которыми их следовало наградить. Лошары, лузеры, криворукие растяпы. Неудачники. Самое паскудное заключалось в том, что Оба-на с готовностью подписался бы под каждым из этих слов. Завалить плевое дело на ровном месте — это надо постараться! Скрипнув, открылась дверь, и в образовавшийся проем вместе с вытянутой физиономией Близнеца Семки ворвался проклятый жизнерадостный мир, отказывающийся хандрить вместе со сборщиками. Карлик опасливо зыркнул на устроившегося на самом краю сиденья Оба-на. Не рискнув попросить его подвинуться, Близнец предпочел обойти машину и влезть в кабину через место водителя. Следом за ним запрыгнул Скоморох, непривычно молчаливый и задумчивый. Еще вчера Оба-на мог побиться об заклад, что бригадир замолчит только в том случае, если ему вырвать язык, а сегодня… Бесшумно тронувшись с места, старый «ЗиЛ» принялся сдавать задом, направляясь к выезду со двора. Как и откуда выскочила эта шальная «буханка», Оба-на, как ни старался, понять не мог. То ли удрученное состояние ослабило бдительность сборщиков, то ли водитель «уазика» был настолько наглым, что рискнул на высокой скорости втиснуться в узкий проем между синим боком «ЗиЛа» и щербатой стеной панельной пятиэтажки, сказать было трудно. А дальше события стали разворачиваться с такой поразительной быстротой, что на мысли времени уже не оставалось. От неожиданности Скоморох резко утопил педаль тормоза до самого пола. Машина встала точно вкопанная, и Оба-на едва не проломил лбом «торпеду». Бешено сигналя, мимо пролетел лихач на «буханке». Тут же бесцеремонно перегнувшись через Старшего сборщика, Близнец толкнул дверь и пулей вылетел из кабины. Сперва Оба-на решил, что у карлика просто сдали нервы, и он решил хорошенько проучить наглого водителя. Место и время, правда, были не самые подходящие. Днем, да еще в центре Сумеречей, сборщики старались избегать конфликтов, дабы не привлекать внимания горожан в целом, и полицейских в частности. Однако Оба-на справедливо рассудил, что лучше позволить Семке стравить пар сейчас, чем постоянно ходить рядом с неразорвавшейся бомбой. И только собравшись вылезать из кабины, чтобы в нужный момент оттащить осатаневшего Близнеца от жертвы, Старший сборщик наконец увидел… Тонкий, почти прозрачный ореол мягко стекал с округлых боков «буханки». Извилисто тянулся за машиной его манящий зеленый свет, то обрывающийся, то вытягивающийся в ниточку, то растекающийся жирными кляксами. Не удача — призрак удачи. Инверсионный след, оставшийся от пролетевшего небесного тела. И именно по этому следу, едва не вспахивая носом каменистую землю, бежал сейчас Близнец Семка. Преследование оказалось недолгим. На свою беду, водитель «буханки» тоже решил разобраться с не уступившими ему дорогу ездоками. Он сам остановил машину и вышел на улицу. Крохотный Близнец не выглядел опасным. Смешным, жалким — да, но не опасным. А усатый шофер, вылезший из «буханки», напротив, всей своей широкоплечей кряжистой фигурой внушал определенные опасения. Эта логичная, обоснованная уверенность в собственных силах стала его первой ошибкой. Впрочем, она же стала единственной. * * * Как и положено в директорских кабинетах, центральное место тут занимал стол. Массивный, добротный, дышащий древностью, он мог бы сделать честь любому музею. Под стать столу оказался и остальной интерьер небольшой комнатки. Никакого хайтека или евро. Каждая вещь, даже самая малая и неприметная, выглядела обладательницей собственной истории, которой хватило бы на несколько сезонов остросюжетного сериала. С порога ощущалось, что любовно собранные в этой комнате экспонаты нельзя называть как попало. Вот, например, красиво обрамляющие арочное окно… шторы, вы говорите? Нет! Исключительно портьеры! Льнущие к стенам тяжелым бархатом портьеры. Ковер? Снова нет — гобелен! Красивое французское слово как нельзя лучше отражало истинную сущность этой элегантной вещи. А это прислонившееся к стене чудо столярного мастерства никакой не шкафчик, а самый настоящий секретер! Один лишь телефон, хоть он и выглядел осколком конца девятнадцатого столетия, нельзя было назвать иным словом. За всей этой неброской, солидной роскошью несколько терялся и мерк невзрачный человечек в не новом костюме цвета мышиной шерсти. Центральное положение не делало его более заметным. А шикарное кресло с высокой резной спинкой, в иных декорациях вполне бы сошедшее за трон, лишь усиливало директорскую невзрачность. Впрочем, по виду Швеца можно было смело утверждать, что ему плевать на эти условности. Директор библиотеки был сильно занят. Он шил. Огромная, отполированная временем лысина поднялась, и в посетителей нацелился чуть менее огромный мясистый нос, испещренный разветвленными сеточками лопнувших капилляров. Обвисшие бульдожьи щеки разошлись в улыбке, демонстрируя редкие стершиеся зубы, настолько старые, что казалось, их удерживают только связующие звенья из золотых коронок и мостов. — Добрый день, Лилия. Добрый день, молодой человек. Прошу меня простить, я скоро закончу. Присядьте, подождите буквально пару минут. Интеллигентный голос престарелого школьного учителя подходил этому потасканному лицу точно изготовленный на заказ. Глаза Швеца ни на секунду не оторвались от длинной иглы, крепко сжатой короткими пальцами. Директор напоминал хирурга, сшивающего живые ткани после успешной операции. Приглядевшись к заготовке, Герка понял, что сравнение с доктором угодило не в бровь, а в глаз — стежок за стежком стягивая материал, Дан Ааронович создавал из лоскутов и обрезков ткани подобие человеческой руки в половину натуральной величины. В свете последних приключений Воронцов внезапно понял, что не хочет знать, почему директор библиотеки в рабочее время занимается такими странными вещами. Вот не хочет, и все тут! Однако Швец его нежелание не разделял. Справившись с работой гораздо раньше заявленной пары минут, он, наконец, поднял на посетителей глаза — грустные, слезящиеся глаза невыспавшегося бассет-хаунда — и спросил, обращаясь к Герке: — Бывали на нашей «Вселенной мягких игрушек»? У нас в малом зале как раз сейчас часть экспозиции… Настоятельно рекомендую. Конечно, Воронцов бывал на этой выставке, о чем тут же известил уверенным кивком. Не в самой библиотеке, нет, но бывал неоднократно. Если ты житель Сумеречей, тебе от семи до шестнадцати лет, и ты достаточно смышлен, чтобы обучаться в местных средних учебных заведениях, значит, ты стопроцентно видел «Вселенную мягких игрушек». И, скорее всего, не один раз. Понимая, что в стенах книгохранилища высокой посещаемости не добиться, руководство Центральной городской библиотеки (которое отныне юноша знал лично) таскало ее по всем школам города, наводя тоску на учеников и преподавателей. Впрочем, на Герку библиотечные куклы всегда оказывали несколько иное, гнетущее впечатление. В их присутствии ему было неуютно и жутковато. Несмотря на малый рост, сшитые с соблюдением пропорций человеческого тела, они напоминали толпу злобных карликов, умело маскирующихся под куклы. Парики из натурального волоса и поразительно живые, несмотря на свое стеклянное происхождение, глаза только усугубляли дело. Смотреть на них по доброй воле Герка не имел ни малейшего желания. — В последнюю очередь нам сейчас хотелось бы пялиться на твоих плюшевых монстров, — бестактно встряла Лиля. — Швец, по пути сюда я рекламировала своему другу твое гостеприимство. Которого почему-то не наблюдаю. Я поторопилась? — Любезная Лилия, вы же знаете, на всем Северо-Западе не найти хозяина более гостеприимного, чем я, — Швеца, казалось, нисколько не смутил невежливый тон девушки. — Но, видите ли, со времени вашего последнего визита остались некоторые неоплаченные счета… А вы же знаете, как я не люблю долги, верно? Больше, чем долги, я не люблю только должников, этих паразитов от мира финансов. А вы, Лилия, задолжали мне за две ночи и два с половиной дня постоя. Это я еще не говорю о питании, Интернете, медикаментах, доставке и иных сопутствующих расходах… Он туманно помахал зажатой в пальцах иголкой в воздухе. От этого легкого движения лицо Лили побледнело даже под слоем грязи. — Я уже начал создавать для вас удобное вместилище, — Швец любовно похлопал сухонькой ладошкой по заготовке. — Оно будет готово к концу месяца — как раз к окончанию срока по вашему кредиту… Впрочем, если пожелаете, эту часть примерить можно прямо сейчас… Острие иглы легко вошло в тряпичную конечность, оттянуло ткань и вышло наружу. Испуганно ойкнув, Лиля вцепилась пальцами в подлокотники. Не веря своим глазам, Воронцов смотрел, как участок кожи на предплечье девушки натянулся, копируя состояние ткани. Из двух крохотных дырочек лениво сочились ярко-красные ниточки крови. На запястьях панкушки проступила уже знакомая Герке узорчатая вязь, на этот раз свившаяся в агрессивные, колючие браслеты. Юноша почти не удивился, заметив, что такой же рисунок проступил на тряпичной заготовке. — Мы погасим все прямо сейчас, — сквозь зубы поспешно прошипела Лиля. — И даже заплатим вперед за полный комплекс услуг, на двое суток! Экзекуция тут же прекратилась. Тем не менее узоры еще долго продолжали ползать по запястьям Лили, как рассерженные шипастые змеи. Не выпуская иглы, Швец подпер кулаком подбородок. Острие неглубоко вошло в обвисшую брылястую щеку, выдавив на кожу карминную капельку. Задумчиво переводя взгляд с юноши на девушку и обратно, Швец, казалось, совсем не замечал этого. Наконец, остановив глаза на Гере, он спросил: — Платить, я так понимаю, будете вы, молодой человек… простите, не знаю вашего имени-отчества? — Гера… В смысле Герман Владимирович… Воронцов… — Не зная, что еще сказать, Герка уставился на Лилю. — Просто скажи «да»! — не сводя глаз с директора, шепнула та. В ее голосе звучала такая уверенность, что отказать было практически невозможно, и все же Герка колебался. Столько раз он шел на поводу этой взбалмошной девчонки, столько раз стоял на самом краю гибели, что не усомниться было просто невозможно. Этих нескольких секунд ему хватило, чтобы увидеть, что под уверенностью Лилины глаза таят невысказанную мольбу, отчаянную просьбу сделать то, о чем его просят. Что ж, это было несложно. — Да, — пожал плечами Гера. — Очень хорошо! — оживился Швец, довольно потерев коротенькие ладошки. — В таком случае протяните мне руку… и не делайте вид, что не поняли, о какой руке идет речь! Он лукаво улыбнулся, довольный собой, и погрозил Гере пальцем. Впрочем, тот даже не думал отпираться, с готовностью протянув руку с примотанным амулетом. Швец недоверчиво приподнял сросшиеся неухоженные брови, разглядывая пятачок. Затем неопределенно хмыкнул и дотронулся до его никелированного бока блестящим острием своей иголки. Большой и указательный пальцы, зажавшие «ушко», плавно крутанули иглу, точно наматывая на нее невидимую нить. Пятачок внезапно рванулся, внатяг вытянув удерживающую его нитку. Подрагивая, он повис напротив вращающейся иглы, словно притягиваемый сильнейшим магнитом. Сосредоточенный Швец наматывал «нить», от удовольствия закатив свои грустные собачьи глаза. В какой-то момент Воронцову показалось, что он даже видит ее — толстую, приятного зеленого оттенка… странным образом живую. Пальцы Швеца сделали ровно восемь медленных оборотов, после чего он щелкнул перед иглой непонятно откуда взятыми старинными ножницами, и монетка прилипла обратно к запястью своего хозяина. — Последний виток — проценты, — пояснил директор скорее Лиле, чем Герке. И тут же, не сдержавшись, воскликнул: — Прошу простить великодушно, но, Несчастный Случай меня побери, это было потрясающе! Это… это… — Он замялся, подыскивая слова. — Это ведь все равно, что пытаться выпить Великий Космос! Молодой человек, где вы его взяли?! — Там, где взял, — больше нет, — буркнул Воронцов. — О, еще раз прошу меня простить! — понятливо кивнул Швец. — Я немедленно распоряжусь, чтобы вас устроили по самому высшему разряду! Как настоящий профессионал, Дан Ааронович мгновенно взял себя в руки. Лишь глаза его то и дело возвращались к тусклой пятирублевой монете, прикипевшей к Геркиной руке. — Сейчас вас проводят в ваш номер! — Номера, — поправила Лиля. — У нас не свадебное путешествие. И не надо провожатых, я дорогу знаю. Ты только распорядись, чтобы комнаты рядом были. Не дожидаясь ответа, она цапнула юношу за плечо и поволокла к выходу. Тот только и успел недоуменно улыбнуться пожилому директору. Правда, Швец, прилипший взором к кончику иглы, вряд ли это заметил. От кабинета директора Лиля повела Герку по обшитому деревянными рейками коридору, в конце которого находилась дверь, увенчанная зеленой табличкой с надписью: «Служебная лестница. Посторонним вход воспрещен!» Игнорируя запрет, девушка уверенно толкнула дверь рукой. Гера послушно шагал за Лилей по лестнице черного хода. Они спускались мимо голых стен, окрашенных в нейтрально-коричневый цвет. Мимо пожарных стендов с сиротливо вытянувшимися баграми. Мимо стихийных курилок, где на старых стульях с кривыми металлическими ногами сидели сушеные тетки, похожие на гарпий, сжимающих в скрюченных пальцах тонкие сигареты и кружки с остывшим кофе. Только на середине шестого пролета Воронцов, наконец, сопоставил пройденное расстояние с размерами здания. Получалось, что последние несколько этажей они прошли уже под землей. Герка прислушался к своим ощущениям и даже не удивился, когда понял, что не испытывает ничего. Ни любопытства, ни страха, ни благоговения от соприкосновения с тайной. Он бесстрастно отсчитывал этажи — один, два, три, — пока не достиг пункта назначения. Лишь вяло отметил, что лестница на этом не заканчивается, а продолжает спускаться вниз, похожая на застывший эскалатор к земному ядру. Впрочем, возможно, так оно и было. В пользу этого предположения говорило красноватое свечение, подобно ядовитым болотным испарениям поднимающееся снизу. За дверью оказался коридор, почти полная копия административного этажа библиотеки, разве что с более низким потолком. Потрескивали отливающие неестественным синим светом энергосберегающие лампы. Освещения едва хватало, чтобы заметить на некоторых дверях простенькие таблички, на которых крупными буквами было напечатано «НОМЕР ЗАНЯТ». — Я смотрю, недостатка в постояльцах здесь нет? — все-таки удивился Герка. Почему-то именно факт, что они с Лилей не единственные посетители этой тайной гостиницы, никак не мог улечься в его голове. — Сезон, что ли? — Это так, — Лиля согласно кивнула. — Швец постоянно прибедняется. Он не только на Северо-Западе лучший, а во всей России. И даже, пожалуй, получше доброй половины Европы, если не в плане сервиса, то уж в плане безопасности точно. Цены у него, конечно, кусачие, но они себя оправдывают. Так что располагайся, отдыхай, здесь тебе ничто не угрожает. Чур, моя вот эта! Не дожидаясь ответа, девушка провернула ручку ближайшей двери, мягко толкнув ее внутрь. — Можешь занять следующую. Они все типовые, так что выбирай по принципу свободно/занято. Гера послушно кивнул, но, прежде чем последовать совету панкушки, спросил: — А что там за история с кредитом? Замерев на пороге комнаты, Лиля обернулась. — Извини, вечно забываю, что ты в этой каше абсолютно новый ингредиент. Заметил, кстати, как легко ты вписался? Будто с рождения так и жил… Надо было, наверное, сразу тебе сказать — я действительно задолжала Швецу, а ты погасил мой кредит и оплатил двухдневное проживание. Можешь считать это платой за мои услуги. Я же говорила, что все равно свое возьму. И даже если это будет единственный профит, полученный с тебя, поверь, это уже очень и очень немало… — Что ж… справедливо, — Герка старался не показать, как неприятно удивил его Лилин прагматизм. Он вошел в свою комнату, не став дослушивать. Вслед донеслось: — …никогда не влезай в кредит к Швецу. У него проценты такие, что этот пройдоха с тебя все мясо обглодает, а кожу на ремни спустит! И при этом не исключена вероятность, что ты все равно останешься ему должным… Захлопнув дверь, юноша крайне невежливо отрезал Лилин голос, а заодно и себя от внешнего мира. Бегло оглядел спартанские условия своей комнатки — тумбочка, служащая одновременно и столом, односпальная кровать, телевизор, стенной шкаф. И полное отсутствие окон. А потом был обжигающе горячий душ и чистая одежда, которая неожиданно оказалась впору. Впрочем, это также не слишком впечатлило Воронцова. В конце концов, он ведь находился в обители Швеца, верно? И, наверное, дальше последовал бы крепкий здоровый сон, не включи Гера телевизор. * * * Когда во входную дверь робко постучались, Лиля сразу поняла, кто стоит в коридоре. Она только что вышла из ванной, где с удовольствием отмокала почти час, и теперь, раскинувшись морской звездой, насколько позволяла кровать, блаженно таращилась в потолок. Девушка специально не стала одеваться, ограничившись влажным полотенцем, обмотанным вокруг тела. Смущение, которое испытывал Герка, залипая взглядом на ее фигуре, не только забавляло Лилю, но и по-настоящему нравилось ей. В глазах Воронцова она никогда не видела ни капли похоти. Его внимание было приятным, трогательным и ненавязчивым. Непривычным. Впрочем, в этот раз Герка почему-то проигнорировал уловки девушки, чем немало ее огорчил. Едва открылась входная дверь, как он тут же протиснулся в комнату. Не найдя пульт, включил телевизор вручную. А когда на темном экране наконец-то проявилось лицо ведущего местных новостей, юноша ткнул в него пальцем и спросил: — Что это? — Зависит от того, на что ты указываешь, — оскорбленная таким явным невниманием, Лиля мельком глянула на экран. — Если локально, то это — дикторский нос. Не самый удачный экземпляр, надо сказать. А если глобально, то это местные новости… тоже не шедевр. — Я вижу, что новости! Почему он в начале сказал, что сегодня двадцать шестое августа?! Взволнованный Воронцов требовательно глядел на Лилю, ожидая внятного ответа. — Ого, уже двадцать шестое?! — Оттопырив губу, Лиля подергала себя за колечко. — Действительно, долговато мы у Некрополита пробыли… Я-то думала двадцать второе, ну край — двадцать третье. — Какое, на хрен, двадцать третье?! — всплеснул руками Герка. — Восемнадцатое сегодня, разве нет?! — Нет, конечно, — со спокойной улыбкой ответила Лиля. — Понимаешь, Гера, в Горелом Цехе… мертвые могут жить только вне времени. Потому-то Некрополит из Цеха ни ногой — там время немного того… психованное. Скачет вперед-назад, как блоха по яйцам. Бывает, выходишь оттуда, а попадаешь во вчерашний день. Правда, такие финты оно редко выкидывало, все чаще вперед убегало. Обычно на пару дней, не больше, но чтобы настолько — со мной такого ни разу не было. Отец однажды там четыре дня плутал… но неделю? Внезапно для себя Воронцов отметил, что его удивляет наличие у Лили отца. Временами ему казалось, что панкушка, должно быть, появилась на свет без участия родителей, настолько она была самостоятельной. В другое время Герка бы непременно расспросил ее об этом поподробнее, но сейчас лишь недовольно осведомился: — И когда ты собиралась мне об этом сообщить? В ответ Лиля только пожала плечами, дескать, ну что я могу сказать? Устало вздохнув, Герка опустился на край кровати. — Лиль… мне домой надо, — он с надеждой заглянул в зеленые глаза. — У сестренки день рождения завтра. — Да как ты не понимаешь, нельзя тебе домой! — Непроходимая тупость Герки заставила девушку страдальчески воздеть руки в потолок, отчего полотенце едва не соскользнуло с груди. — Тебя там как раз и караулят! А и приди ты домой, что толку-то? Тебя никто там не помнит и не ждет! Увидят тебя в квартире и тут же в полицию сдадут! Сами родители и сдадут, понимаешь!? — А как же… Не закончив, Герка сложил ладони лодочкой и прижал их к губам, словно в молитве. Так и сидел, потухшим взглядом вперившись в мелькающие на экране кадры новостного сюжета. Казалось, он только сейчас осознал, что означали вскользь брошенные панкушкой слова о том, что сборщики уже «позаботились» о его семье. Даже стоя, Лиля была выше сидящего Герки всего сантиметров на десять. Но сейчас, глядя на убитого горем парня сверху вниз, она ощущала себя большой, взрослой женщиной, всезнающей и мудрой. Откуда-то выплыло словосочетание «материнский инстинкт», незнакомое, саднящее сердце чувство. Шмыгнув носом, девушка опустилась перед Герой на корточки, крепко сжав его колени ладонями. — Эй, ну ты чего раскис? Еще зареви давай! Лиля попыталась его поддеть, хоть как-то взбодрить, но при этом едва не разревелась сама. Неподвижно сидящий Воронцов отнял руки от лица и пристально посмотрел на девушку. — Что ж это за счастье такое — без семьи, без родных? Что это за удача, когда ею даже поделиться не с кем, а? И на хрена она такая нужна, Лиля? Ответа не было. Вернее, он был, но Лиля не видела, как можно донести его до человека с иными, диаметрально противоположными ценностями, при этом не исказив сути. Оставалось только смотреть в измученные, повзрослевшие глаза Герки и ощущать себя последней сволочью. Еще одно непривычное и не шибко приятное чувство. — Так, а ну хорош тут уныние разводить! Все проблемы решаемы, и твоя в том числе. Думала завтра со Швецом на эту тему поговорить, но ты ж до завтра от горя помрешь. Сейчас пойдем — он мужик с опытом, обязательно что-нибудь присоветует. А теперь давай выметайся отсюда, мне одеться нужно! Вытолкав немного повеселевшего Герку в коридор, Лиля скинула полотенце. Но вместо того чтобы начать одеваться, упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно заплакала. * * * — Избавиться? — Сросшиеся брови Швеца заползли на лоб, да там и застыли. — Помилуйте, Герман Владимирович, да кто же в здравом уме от такого счастья отказывается? — Швец, он не за диагнозом пришел, а за помощью. Если есть чего по делу, выкладывай, а попросту языком молоть — это нам без надобности. Обновленная Лиля в ярко-красных клетчатых бриджах и белой футболке по-барски развалилась в кресле. Вместе с чистой одеждой к ней вернулись ее хамские манеры. Даже начищенный пирсинг блестел не столько радостно, сколько нагло-вызывающе. — Раз добром не осилить, надо хитростью пробовать. Уж кому, как не вам, знать, милая Лилия. Швец пожевал губами, с интересом разглядывая девушку. Та невозмутимо покачивала ногой, переброшенной через подлокотник, и делала вид, что намеков не слышит. В этом разговоре Герка чувствовал себя третьим лишним, ничего не понимающим, ни на что не влияющим. Осознание того, что его судьба решается без его участия, страшно раздражало. — Непросто это, такой дар принимать, если хозяин в душе против. Не спорьте, Герман Владимирович, — Швец предостерегающе поднял руку, останавливая юношу. — Что бы вы себе ни напридумывали, в душе, я знаю это точно, вы против того, чтобы отдавать незаслуженную удачу убийцам. Вы вовсе не желаете расставаться с артефактом, поверьте, я вижу. Располагай вы временем и безопасностью, готов спорить, вы бы сейчас с превеликим удовольствием учились пользоваться удачей. Только травля, которую устроили сборщики, вынуждает вас отказываться от счастья. Ну и еще непонимание элементарных принципов его работы. А для Случая это, извините, не аргумент. Монета ваша, покуда вы не откажетесь от нее добровольно. Ну или пока преследователи, пожертвовав кем-то из сборщиков, не вырвут ее из ваших окоченевших рук. Так что, даже обронив монету в море, именно вы будете ее хозяином… покуда живы. И именно за вами придут сборщики. Честно говоря, я не вижу, как можно решить ваш вопрос… Швец виновато развел руками. Правая все так же сжимала длинную иголку. — Несчастный Случай тебя забери, Швец! — вскинулась Лиля. — Я же просила, если ничего по существу нет, то… — Не порите горячку, милая Лилия, — Швец ободряюще улыбнулся понурому Герке. — Я сказал только, что я не вижу. Столько лет за иголкой… зрение у меня уже не такое острое, знаете ли. Я действительно не вижу решения вашей проблемы. А вот судицы могут увидеть. Почти наверняка увидят. В повисшей тишине вполголоса выругалась Лиля. Выругалась и тут же замолчала. Судя по всему, предложение Швеца было ей не по душе. Видя, что молчание затягивается, Герка решил нарушить его самостоятельно: — Судицы? Это что же, судьи женского пола? — Почти, — прикрыв глаза, кивнул Дан Ааронович. — Судицы, рожаницы, орисницы, норны, парки… не в наименовании дело, а в сущности. Две барышни у меня работают. Поговорите с ними, они очень проницательные… профессия, знаете ли, обязывает. — А других ва… — Других вариантов нет, Лилия, — перебил девушку директор. — Выбор за вами, можете воспользоваться, а можете воздержаться. В любом случае, услуга бесплатная. * * * — Бесплатная услуга, ты слышал?! Расщедрился, сучий сын! Змеюка подколодная этот Швец! Не заботясь о том, что Швец может ее услышать, Лиля принялась ругаться, едва они с Геркой покинули директорский кабинет. И продолжала ругаться, провожая юношу на встречу с какими-то судицами. — А чего плохого в бесплатной услуге? — не понял Воронцов. — Герка, ну честное слово, твою же мать! Здоровый лоб, а все еще веришь в сказки про бесплатный сыр, не лежащий в мышеловке? Швец в жизни ничего никому бесплатно не сделал, и судиц он тебе сосватал не по доброте душевной, а чтобы настроение их выведать! Сам-то он без крайней надобности к ним в жизни не подойдет, благодетель хренов! — У меня тоже крайняя надобность, — Герка улыбнулся невесело. — Так что, видимо, придется. Кто они, что они — рассказывай. Швец говорил, судицы — это то же самое, что норны… Это что, правда? Ну там, нити судьбы, и все такое? Остановившись возле двери с табличкой «Выставочный зал», панкушка повернулась к Гере. В ее голосе зазвучала неподдельная серьезность: — Слушай меня, Герка, и слушай внимательно. Сейчас совершенно не важно, чего они там прядут. Важно то, что это самые вредные, капризные, до одури обидчивые старые суки, которых ты только видел. — Сомневаюсь, — покачал головой Воронцов. — Ты нашу соседку с четвертого этажа не знаешь. — Не думаю, что твоя соседка такая же мстительная и опасная, как эти припадочные курвы. Так что не сомневайся — дольше проживешь. Главное, будь предельно вежлив и учтив. Последнему человеку, который, придя к ним за помощью, забыл поздороваться, они пророчили судьбу по внутренностям. В смысле, по его внутренностям. Вообще, с этими грымзами очень неплохо бы найти какую-нибудь временную связь. Старшее поколение терпеть не может младшее, потому что не видит взаимосвязи. Для них мы — как инопланетяне. Мы не знаем, что они слушали, что ели, как занимались любовью. Но стоит найти эти точки соприкосновения, и ты получаешь волшебный пропуск в мир древних. Достаточно любить какого-нибудь режиссера из тех времен, когда динозавры были молодыми. Классика — это как связь между поколениями. Чем более древние вещи ты читал, слушал, смотрел, тем в более древний круг ты можешь влиться. Ты думаешь, почему все эти богатые жлобы слушают классику? Это не потому, что они музыку любят, а потому, что хотят войти в круг, где властвуют существа, которые гораздо старше их. Гораздо! И проще обсуждать с древним не последний альбом «Раммштайн», а какой-нибудь венский вальс. Кстати, у этих крыс постоянно патефон пиликает, так что рекомендую прислушаться. Нащупаешь точку соприкосновения — уйдешь живым, и даже, может быть, с ответом. Ну все, двигай. Открыв дверь, Лиля осталась стоять за порогом. В распахнувшиеся створки вылилась непривычно мягкая музыка, наполненная шумом патефонной иглы, скользящей по пластинке. Странным образом эта помеха была такой же частью мелодии, как все задействованные в ней инструменты и глубокий сильный баритон. Выставочный зал оказался небольшой комнаткой, уставленной столами и шкафчиками с прозрачными дверцами. Не ожидавший такого, Герка непроизвольно вздрогнул — повсюду сидели куклы. Те самые ненавистные экспонаты «Вселенной мягкой игрушки». У дальней стены две сухонькие старушки с любовью рассаживали на деревянной лавке целое кукольное семейство. — А ты? — задержавшись в дверях, спросил Герка. Он пользовался любой возможностью, чтобы отсрочить вход в эту неприятную комнату. — Нет уж, спасибо! У меня крайней надобности в общении с этими престарелыми шлюхами не наблюдается, — прошептала девушка. — Погоди-погоди! — опешил Гера. — Это что, и есть те самые судицы? Обычные библиотечные бабки? — Обычные? О'кей, через час расскажешь мне, какие они обычные. — Господи, с тех пор как я с тобой познакомился, у меня такое ощущение, что добрая половина Сумеречей — это какие-то чудовища, колдуны или просто маньяки! — А это не только здесь так, Герка. Существа, которых принято считать мифическими, есть в каждом городе, в каждой деревне. Чем больше населенный пункт, тем больше процент нелюдей. Твое счастье, что ты с этим не в мегаполисе столкнулся. Там бы тебя вмиг на органы пустили. Все, я уматываю, а то эти твари уже на нас пялятся… Мне еще нужно со Швецом кое-что перетереть, так что давай развлекайся сам. И еще, будет время, присмотрись внимательно к куклам. Только в обморок не падай. Вообще, общаясь с судицами, старайся все время держать глаза открытыми. — Что, даже не моргать? — попытался пошутить Воронцов. — Если сумеешь. Звонко чмокнув Герку в щеку, Лиля упорхнула, оставив юношу один на один с потенциально опасными старухами. И их куклами. Как минимум, одна задача была решена — Герка привлек внимание судиц. Оставалось всего лишь наладить контакт. И сделать это под немигающими взглядами доброй сотни пар стеклянных глаз, буравящих, нервирующих, вгоняющих в оцепенение. …а жизнь остается прекрасной всегда, хоть старишься ты или молод… — проникновенно выводил невидимый патефон. Несмотря на мягкую грусть, явственно чувствующуюся в голосе вокалиста, исполняемая им песня звучала тревожно, даже жутковато. Герка хотел бы списать странный эффект на ауру Выставочного зала, но не мог обманывать самого себя. Дело было в судицах. Пока Воронцов продумывал дальнейшую линию поведения, старушки, оставив кукол, сами молча двинулись к нему. От хищной гибкости их движений, от того, как по-волчьи принялись они заходить сразу с двух сторон, Герка вдруг перестал чувствовать себя в безопасности в этом храме чтения. В приятное патефонное шипение вплелся какой-то еле слышный звук, нечто среднее между трещоткой гремучей змеи и шелестом крыльев ночного хищника. Он нес в себе опасность, тревогу и панику. От него хотелось выскочить в коридор и, захлопнув дверь, навалиться на нее всем телом. Впрочем, что-то подсказывало Воронцову, что такое поведение только усугубит ситуацию. Кое-как проглотив застрявший в горле комок, он смог, наконец, выдавить: — Д-добрый вечер! Точно роботы, настроенные на голосовые команды, судицы остановились в полутора метрах от вспотевшего Герки. Просто стояли молча, сложив перед собой сухие сморщенные лапки, чья схожесть с птичьими конечностями усиливалась длинными желтыми ногтями. Вблизи они не очень-то походили на старух. Волосы, скорее выгоревшие, чем седые, аккуратно заплетенные в колосок, умеренное количество морщин, отсутствие характерных пигментных пятен — женщины оказались скорее пожилыми, чем по-настоящему старыми. Обе одеты в расшитые сложными орнаментами одинаковые льняные платья с подолами почти до самого пола. Даже украшения — массивные золотые серьги, в форме солнца, и тяжелые, золотые же, цепочки с кулоном-месяцем — у судиц оказались одинаковыми. Герке оставалось лишь удивляться, как он сразу не заметил, что женщины похожи как две капли воды. Градус напряжения, едва-едва спавший на приемлемую отметку, вновь пополз вверх. Судицам не нравилось бездействие. Судицам не нравилось молчание. Даже чертов патефон, будто испугавшись, решил заглохнуть. В тишине все отчетливее слышался угрожающий то ли треск, то ли шелест. Удержать в поле зрения сразу обеих женщин не получалось, и Герке приходилось постоянно крутить головой. Уже очень скоро он почувствовал, что воротник новой футболки натер ему шею, но он по-прежнему старался не выпускать судиц из виду. Одна из них, та, что стояла слева, уже начала недовольно похлопывать себя ладонью по бедру, точно большая кошка, хлещущая себя хвостом перед прыжком. Воронцов почувствовал: еще минута промедления — и случится что-то очень нехорошее. Нехорошее для него, Герки. Лихорадочно пытаясь вспомнить, что он там ляпнул Лиле про людоедок-библиотекарш, Воронцов клял себя, что накликал новую беду, в очередной раз доверившись панкушке. Впрочем, вспомнив о неугомонной девчонке, Гера тут же вспомнил и ее наставления. Что-то про связь. Найти связь между поколениями? Точно! — У меня мама тоже Утесова любит, — невпопад брякнул Герка, от испуга вспомнив даже имя «патефонного» исполнителя. И гнетущее предчувствие скорой гибели тут же исчезло. Словно он сказал некий тайный пароль или могущественное заклинание. Враз изменилось поведение судиц, из скрыто-угрожающего превратившись в любопытно-заинтересованное. — Мальчик пришел не просто так, — сказала стоящая слева. — Мальчик не заблудился. — Если бы боги сохранили тебе хотя бы десять процентов зрения, — проворчала ее копия справа, — ты бы увидела, что мальчик еще и кое-что с собой приволок. Мальчику, вероятно, нужны ответы. Герка заглянул в глаза первой судице и обомлел. В обрамлении дряблых век, украшенных редкой бахромой прозрачных ресниц, плавали два мутных белесых шара. С каждой секундой затея попросить помощи у этих страшных женщин казалась все более глупой, и от позорного бегства Воронцова останавливало только одно: твердая уверенность в том, что стоит только показать судицам спину, и одна из них, неважно, слепая или зрячая, настигнет его, собьет с ног. И вцепится в шею… Будто услышав его мысли, вторая судица улыбнулась. Достаточно широко, чтобы Герка разглядел острия клыков в уголках ее рта. Нечеловечески крупных и острых. Отступать было поздно, и юноша бросился в атаку, вооруженный одними лишь Лилиными наставлениями. — Добрый вечер, — на всякий случай повторил он. — Извините, я не представился — меня зовут Герман Воронцов. Можно просто Гера. Простите, не знаю ваших имен-отчеств? Судицы переглянулись, точно отсутствие зрения у одной из них ничего не значило. Вновь повернувшись к Воронцову, улыбнулись уже обе, но не хищно, а доброжелательно. — Обрада, — представилась первая. — Жива, — сделав игривый книксен, поклонилась вторая. — А по батюшке? — От нервного напряжения голос у Герки осип. Женщины еще раз поглядели друг на дружку и вдруг прыснули звонким, почти девичьим, смехом. От него стало казаться, что судицам едва ли за сорок. Да что там! Тридцать пять — тридцать семь лет максимум! А когда лица судиц снова встали анфас, Воронцов понял, что уши его не подвели. Морщин стало значительно меньше, кожа разгладилась, выровнялась, волосы набрались цвета: золотисто-каштанового у Живы, соломенно-желтого у Обрады. Не дождавшись ответа, Герка все же решил двигаться дальше, чтобы закрепить успех: — А ваша третья… эммм… сестра? Я всегда думал, что норн должно быть три? — Норн, может, и три, — пожала плечами Жива, — а нас, судиц, и двух вполне достаточно. К тому же… — …каждый в конце пути встретит третью, — продолжила за нее Обрада, — как до того встречал первых двух. Незрячие глаза закрылись, голова запрокинулась назад, а голос стал глухим, механическим, точно автоответчик. — …Имя ее Ружа-кровь, и всякая жизнь заканчивается, когда заканчивается кровь в теле, ее носящем. И ты узришь ее скорее, чем думаешь, ибо она уже спешит к тебе! Ибо она жаждет встречи с тобой! Кровь проливается там, где проходишь ты, и будет литься, покуда не поймешь, кто ты есть, и в чем твое Счастье… С оглушительным щелчком голова Обрады вернулась на место. Из-под век вынырнули пронзительно-синие глаза, мудрые, старые, с еле уловимой хитринкой, но главное — полностью зрячие. Смущенно улыбнувшись, женщина развела руками и, видимо, чтобы добить окончательно потерявшегося Герку, буднично поинтересовалась: — Может, пригласишь нас куда-нибудь перекусить? У нас сейчас как раз обед. Выпростав из рукава запястье, Жива демонстративно взглянула на часы, неожиданно дорогие и современные. — Вообще-то у нас обед через двенадцать минут… Но я думаю, Дан Ааронович не будет против. — Здесь поблизости есть очаровательное местечко, — поддержала сестру Обрада, закидывая на плечо невесть откуда взявшуюся кожаную сумочку, густо пересыпанную стразами и заклепками. — Это единственное место в Сумеречах, где подают стейк с кровью. — Буду рад угостить вас, — насколько смог галантно, поклонился Герка. Он уже решил, что будет делать все, что пожелают эти странные, молодеющие на глазах тетки. Откуда-то взялась убежденность, что они действительно знают ответ. На секунду Герка замешкался, не понимая, как покинуть зал, не поворачиваясь к судицам спиной. За доброжелательными улыбками, отлично помнил он, скрывались изогнутые клыки. Однако женщины решили эту проблему, с двух сторон подхватив его под руки. Выходя, Обрада хлопнула ладонью по выключателю, погрузив зал в полумрак. Тяжелые шторы завешивали высокие окна настолько плотно, что дневной свет практически не проникал в зал. Перед тем как захлопнулась дверь, Герка успел заметить, как вокруг кукол загорелась скрытая подсветка. Во всем этом было нечто неправильное, но додумать, что именно, никак не получалось — повисшие на нем судицы весело болтали друг с другом, точно закадычные подружки, не видавшиеся много лет. Их щебет мешал сосредоточиться, и вскоре Герка выбросил из головы незаконченную мысль. До тех пор, пока они не остановились на одном из пролетов служебной лестницы. Жива оглядела себя и картинно ахнула: — Вот ведь голова дырявая! Сумочку оставила! Герочка, не будете ли вы столь любезны? — Несмотря на теплый тон, глаза у нее при этом были как у биолога, препарирующего очередную, Случай ведает какую по счету, белую мышь. — Там, в конце комнаты, на вешалке. Не хочу оставлять. У нас тут некоторые несознательные подворовывают… Не представляя, насколько нужно быть несознательным, чтобы решиться воровать у судиц, Воронцов с готовностью кивнул. Он чувствовал подвох, но понять, в чем тот заключается, не мог. Обратный путь занял минут пять: Герка постепенно начинал ориентироваться в запутанных лабиринтах библиотечных задворков. Зная, что в Выставочном зале никого нет, он толкнул дверь и, не включая свет, прошел почти половину помещения, прежде чем… Лиля могла бы им гордиться — он не упал в обморок. Хотя вопль ужаса сдержал с огромным трудом. В первые мгновения Воронцов был твердо уверен, что обмочится от страха, потому что ничего кошмарнее доселе ему видеть не доводилось. Даже сонм мертвых мальчиков личной гвардии Некрополита не мог состязаться с ужасом, царящим в комнате с табличкой «Выставочный зал». В рассеянном свете направленных ламп лениво плавали мелкие пылинки. Паркет отливал полусодраным лаком. Куклы все так же стояли, сидели и лежали на своих местах, навечно застывшие в глупых, неудобных позах. Ничего нового… кроме глаз. То, что прежде Герка принимал за искусно раскрашенные стекляшки, оказалось настоящими живыми глазами! И все эти разноцветные глаза с непередаваемой мукой следили за юношей — обезумевшие от заточения, одиночества и однообразия. Мечтающие о смерти. Должники Швеца, надежно упакованные им в удобные вместилища. Гера оцепенел посреди комнаты, не в силах двинуться вперед или выйти. Лишенные век глаза парализовали его. Больше всего Воронцов сейчас жалел о том, что, зайдя, поленился включить свет. Теперь ему казалось, что куклы не просто наблюдают за ним, но и шепчутся о чем-то, и даже тихонько двигаются. Не сходят с места, но меняют положение, стоит только отвести от них взгляд. А учитывая, что в зале находилось не меньше сотни кукол, держать их всех в поле зрения постоянно оказалось невозможной задачей. Воронцов резко крутанулся вокруг своей оси, почти ожидая увидеть, как со спины к нему подбираются маленькие зловещие фигурки. В ожидании, когда в нее вопьются длинные, острые, точно шило, зубки, шея покрылась гусиной кожей. За спиной никого не было, лишь подозрительно шевельнулась створка двери. Сквозняк? Или ее толкнули чьи-то мягкие тряпичные руки? Герка поспешно повернулся обратно. Куклы по-прежнему сидели на своих местах. Только теперь все они подались вперед, в едином порыве пытаясь дотянуться до глупого мальчика, рискнувшего посетить «Вселенную мягкой игрушки» в темноте. Вытянутые руки делали их похожими на орду киношных живых мертвецов, которых ради режиссерского прикола сотворили из плюша. Вот только материал не делал их милее. Вешалка маячила в каких-то десяти шагах впереди. На ее изогнутых рогах, точно на виселице, болтались три тощие заготовки. Три пока еще не наполненных вместилища. Теперь Герка знал, что библиотечных кукол набивают не ватой и не опилками. От этого находиться в комнате было еще страшнее. Стоять на месте становилось опасно для рассудка — Воронцов уже подпрыгивал и озирался от каждого шороха. Перебарывая себя, он сделал шаг вперед, под перекрестным огнем кукольных глаз дошел до вешалки и на мгновение замер. Сумочка Живы, точно такая же, как у ее сестры, болталась прямо на груди одной из заготовок. Шепот, сперва казавшийся лишь голосом ветра в вентиляции, усилился, стал отчетливее. В нем слышалась нетерпеливость. Сумасшествие. Голод. Надо было поскорее убираться отсюда, но Герка все стоял, не в силах взяться за кожаный ремешок. Боясь прикоснуться пальцами к пустой плюшевой шкуре. Он не знал, чего опасается больше: что ожившая заготовка прыгнет на него, растопырив украшенные кривыми когтями матерчатые пальцы, или что его засосет внутрь этой страшной мягкой тюрьмы. Ежась от недоброго шепота, юноша лихорадочно смотрел по сторонам, боясь прозевать момент, когда игрушки решатся напасть. Так продолжалось, пока он не столкнулся взглядом с одной из кукол. С плоского круглого лица с еле обозначенным неряшливыми стежками ртом на него по-рачьи пучились блестящие глаза. Наполненные слезами, жадностью и безумием, они стали для Герки тем толчком, что, наконец, сдвинул его с места. Скользнув по прохладному, безжизненному плюшу, дрожащие пальцы вцепились в ремешок сумочки. Еще не сняв его с крючка, Герка стремглав несся к выходу. За спиной загрохотало — это опрокинулась вешалка. Но юноша не обернулся. Ему даже в голову не пришло, что неплохо бы поднять упавшее. Пулей вылетев в коридор, Воронцов захлопнул дверь и привалился к ней спиной. В ушах все еще стоял противный крысиный писк сотни маленьких глоток… Убедившись, что никто не пытается выломать дверь, Герка отряхнулся и, успокаивая норовящие выпрыгнуть легкие, медленно отправился догонять судиц. В этот раз аномальные размеры библиотеки сыграли ему на руку. Герка отдавал Живе сумочку с невозмутимым лицом и ровным дыханием. Если он что и уяснил из Лилиных рассказов, так это то, что этот мир не терпит слабаков и нытиков. * * * «Местечко» действительно оказалось поблизости — в трех домах через дорогу. Но если бы Герка сразу понял, куда тащат его лукавые судицы, он бы трижды подумал, прежде чем опрометчиво соглашаться на их предложение. Заведение с претенциозным названием «Москва» было хорошо известно всему городу как последний ресторан доперестроечного периода, так и не сменивший название. Расположенный на первом этаже жилой «сталинки», он навсегда застрял во времени, вобрав в себя лучшие проявления шика советской эпохи. В обычные дни Герка предпочитал места поскромнее, а чаще всего просто покупал беляши и сосиски в тесте в ларьках с выпечкой. Цены в «Москве» действительно были столичными. Кофе от двухсот рублей автоматически делал ресторан недоступным для студентов и школьников. В «Москве» Воронцов бывал лишь однажды, два года назад, на сорокапятилетии отца. Тогда самое сильное впечатление на него произвела повсеместная чистота и «вылизанность» заведения. Весь вечер Герка вел себя предельно внимательно, боясь пролить брусничный морс или ненароком уронить что-нибудь жирное на белоснежную скатерть. Ему казалось, что он присел перекусить в музее над особо дорогим экспонатом или в библиотеке, обложившись редкими книгами. В общем, единственный ужин в «Москве» оставил Воронцову не самые приятные воспоминания. Возвращение сюда в компании двух крайне неуравновешенных женщин, меняющих возраст и настроение гораздо быстрее, чем некоторые меняют зубные щетки, не добавляло Герке оптимизма. Пусть внешне все выглядело так, словно это они привели его в ресторан, юноша прекрасно понимал: когда дело дойдет до расчета, раскошелиться придется ему. Будучи мальчиком воспитанным, Герка был бы совершенно не против заплатить за своих спутниц, но полторы сотни в кошельке диктовали совершенно иную стратегию. Мимо улыбчивой девочки-администратора, кивнувшей судицам, как старым знакомым, они проследовали в большой зал. С первого и единственного визита Воронцова помещение совершенно не изменилось: идеально ровные ряды круглых столов, ослепительной белизны скатерти, блестящие приборы, похожие на инструменты хирурга, и, конечно же, апофеоз советской роскоши — устрашающих размеров хрустальная люстра под потолком. Даже Герины кеды, соприкоснувшись с мраморным полом, умудрялись создавать небольшое эхо. Других посетителей, кроме их троицы, не было. Юношу это нисколько не удивило — в Сумеречах не так много людей может позволить себе обедать в ресторане. Судицы, по какой-то причине, могли, и, судя по уверенному поведению, делали это часто. Пройдя через весь зал, они привычно остановились возле углового столика на четыре персоны. Вспомнив о своей роли галантного кавалера, Герка помог сестрам сесть. Скрежет задвигаемых стульев прозвучал точно железом по стеклу. — Душечка, нам как обычно, — проворковала Жива подошедшей официантке. — Простите, бифштексов сегодня нет, — девушка виновато сложила руки на переднике. — Могу предложить шницель по-венски. — Хорошо, давайте шницели вместо бифштексов, — согласно кивнула Обрада. Официантка тут же отработанно затараторила: — Значит, вам две солянки, два мяса в горшочке, четыре шницеля, два стейка с кровью и четыре литра томатного сока, все верно? Удовлетворившись кивком судиц, девушка повернулась к Герке. — Что будет кушать молодой человек? Поняв, что весь озвученный заказ предназначался исключительно сестрам, тот поперхнулся. — М-минералки, если можно, — жалобно попросил он. Чувство голода почему-то пропало. — Без газа! — ехидно улыбаясь, добавила Обрада. Кажется, судиц забавляла реакция юноши. Официантка ушла, оставив на столике меню в толстой кожаной папке да круглую стеклянную пепельницу. Не спрашивая разрешения, сестры достали сигареты, синхронно задымив в потолок. — Итак, в чем твоя проблема? — выдувая столб мутного белого дыма, поинтересовалась Обрада. Вместо ответа Герка положил на стол руку, красноречиво сверкнув потертой монетой. Судицы понятливо закивали. Однако заговорили только после того, как официантка принесла томатный сок и минералку для Геры. Слово взяла Жива: — Это не проблема, юный Герман, это твоя самая большая удача. Как такое счастье может быть проблемой? — Простите, но можно обойтись без этого? — не выдержал Воронцов. — Я устал от того, что каждый встречный обвиняет меня в неблагодарности к Его Величеству Случаю. С тех пор как я нашел эту монету, меня неоднократно пытались убить — переехать автомобилем, зарезать, сожрать, выпотрошить, как чертову рыбину! Если таково ваше понимание счастья, то… — Он задохнулся от накатившей обиды и злости, но все же сумел сдержаться и смущенно пробормотал: — Простите, накипело… Впрочем, извинения оказались излишними. Накрыв его руку своей, Обрада покачала головой. Ее ладонь оказалась мягкой и горячей. Герка не понимал, как с такими нежными руками можно что-то там плести. Пусть даже человеческие судьбы. — Тебе не за что извиняться, юноша. Ты щенок, которого швырнули в воду, чтобы посмотреть, выплывет он или потонет. Не принимай на свой счет, у Случая специфические развлечения. То, что ты до сих пор жив, внушает определенное уважение. А то, что ты до сих пор не распознал своей удачи… это не удивительно, учитывая, как ты подбираешь себе друзей, но уж точно это не повод для извинений. — Ты то, что я называю «три зэ», — присоединилась к сестре Жива. — Запутан, запуган, загнан. Дерьмовое сочетание. — Судица по-драконьи выдула дым из ноздрей. — Дерьмовое, но не смертельное. Даже в нем можно находить плюсы и учиться извлекать выгоду. Но, впрочем… тебе ведь не этого от нас надо, верно? Воронцов кивнул. — Верно. Как мне от него избавиться? Задумчиво оббив пепел о край блюдца, Жива посмотрела на сестру, и та в ответ смотрела на нее. Создавалось впечатление, что судицы обмениваются мнениями без участия голоса. Мыслями, взглядом или чем-то еще передают друг другу закрытую информацию. Наконец, обе они синхронно втоптали окурки в пепельницу и тут же закурили по новой. — Ты знаешь памятник возле Школы искусств? — спросила Обрада. — Это какой-то местный дядька… — неуверенно начал Герка. — Как его… Свиридов? — Спиринов, — поправила Жива. — Купец, меценат, на его деньги построили то здание, где нынче обретается Школа искусств. Ты знал, что каждый год ему отпиливают руку? — Конечно! Студенческая традиция, на удачу перед сессией, — в этом вопросе Герка чувствовал себя увереннее, так как исчезновение руки у памятника было традиционным сюжетом для местных новостей, наряду с Новым годом и Восьмым марта. — Неверно! Студенческая традиция ограничивается потиранием запястья, а не его отпиливанием. Никогда не видел, как студентики полируют ему руку зачетками? Так вот это и есть сама традиция. Все остальное — от лукавого! Обрада патетично откинула голову назад, с наслаждением выдув в потолок сигаретный дым. Жива молчала, загадочно улыбаясь. Не зная, что сказать, молчал и Герка. Вообще-то, строго говоря, молчание затягивалось. — Ну и зачем… — начал было Воронцов. — А затем, юный Герман, что отпиленную руку каждый раз возвращают! — назидательно подняла палец вверх Обрада. — Просто кладут рядом с постаментом, а муниципалитет приделывает ее обратно, ибо негоже памятнику без руки. Ибо нужно, чтобы поток жаждущих дармовой удачи студентов никогда не иссякал. — Она говорит о том, что здесь крепко замешаны сборщики, — дополнила сестру Жива. — Это вообще в их духе — оторвать, отпилить, убить… А вот идея с памятником явно принадлежит кому-то более умному. Он не вытаптывает поле, а трудолюбиво возделывает его, собирая регулярный урожай. — То есть вы хотите сказать… — Собирая информацию в единое целое, Герка задумался. — Вы хотите сказать, что, выкачав из артефакта всю удачу, они отправляют его на… подзарядку? То есть удача в артефактах конечна?! — Все конечно, юный Герман, — глубокомысленно заметила Обрада. — Жизнь, любовь, счастье. Даже смерть, время и бесконечность имеют свой конец, как бы странно это ни звучало. И особенно конечна удача, переменчивая, как настроение женщины. — Даже твой артефакт, — Жива кивнула на пятачок, — даже он имеет свои пределы. Надо просто достичь их, вычерпать этот колодец до дна быстрее, чем твоя же вера его наполнит. Тогда он перестанет быть интересен для кого бы то ни было. Стакан Герки наполовину опустел. Принесли первое, которое судицы тут же с аппетитом выхлебали в считаные секунды. Теперь они бережливо вытирали жирные стенки глубоких тарелок пружинистыми белыми мякишами. А Герка все сидел, неторопливо потягивая минералку, думая о чем-то своем. — Что, и все? — наконец произнес он. — Вот так просто? Тогда почему Лиля мне этого не объяснила? — Я уже говорила о твоей странной манере подбирать себе друзей, — пожала плечами Обрада, принимаясь за глиняный горшочек, наполненный дымящейся картошкой с мясом. — Впрочем, в данном конкретном случае твоя подружка, вероятно, не хотела тешить тебя ложной надеждой. Это ведь не так просто, как может показаться с наших слов, юный Герман. Лично я не знаю, как нужно испытать удачу, чтобы она покинула этот предмет. — Это должно быть нечто абсолютно невероятное, — оторвавшись от еды, поддакнула Жива. — Нечто дикое, безумное, рассчитанное на совершенно сумасшедшую удачу. И возможно, проделать это придется несколько раз. — Тебе самому предстоит нащупывать пределы, — Обрада уже расправилась с содержимым горшочка и теперь проворно нарезала шницель. — Тут главное вовремя почувствовать, что удача тебя покинула… иначе может не вывезти. И еще… что бы ты ни задумал, не пытайся проделать это, не поверив прежде в свою удачу. Вот это как раз вовсе не так трудно, как кажется, юный Герман. — Ты заказал бы себе что-нибудь, — резко меняя тему, предложила Жива. В ожидании стейков она раздражающе постукивала вилкой по пустой тарелке. — Мы с Обрадой, наверное, повторим… Ты как? — Она вопросительно взглянула на сестру. — Всегда! — тихонько рыгнув в кулачок, подтвердила та. Герка тоскливо вздохнул. Кажется, судицы прекрасно понимали, что денег у него нет, и целенаправленно загоняли его в долги. Принесли стейки — огромные ломти пышущего жаром мяса, даже на вид очень дорогие. Залпом допив остатки минералки, Герка собрался с духом и выпалил: — Вы не подождете меня? Я, кажется, кошелек в номере оставил… Я на минуточку, туда и обратно! Понимающе улыбаясь, судицы переглянулись. Кажется, они даже подмигнули друг дружке. — Ну, если только на минуточку, — согласно кивнула Обрада, отправляя в рот здоровенный кусок говядины и глотая его, практически не пережевывая. — Только непременно возвращайся, юный Герман, — с набитым ртом прошамкала Жива, не упустив возможность блеснуть клыками, уверенно раздирающими мясо. — Ты ведь не собираешься поставить нас в дурацкое положение, верно? — Нет, — Воронцов сглотнул набежавшую слюну. — Конечно же, нет. Хотя на самом деле собирался. Еще как собирался. * * * Безжалостно царапая лысину иголкой, Швец задумчиво почесал голову. — Я, конечно, знал, что вы очень практичная особа. Лилия, но чтобы настолько? Не ожидал, прямо скажу, не ожидал. Сидящая в кресле напротив Лиля отвернулась, словно ей отвесили пощечину. — Швец, меньше всего на свете мне сейчас хочется выслушивать твои подколки, — тихо сказала она. — Ты мне поможешь или нет? — Бросьте, Лилия, какие подколки! — всплеснул ручонками Дан Ааронович. — Я ведь вами искренне восхищаюсь! Как коллега коллегой, можно сказать! Достойная смена растет! Ну а если серьезно, — отбросив ерничанье, Швец подпер подбородок кулаком, — вы уверены, что действительно желаете это сде… — Чем быстрее, тем лучше, — нетерпеливо перебила его панкушка. — Осточертело слушать твой мерзкий голос. — Вы говорите обидно, милая Лиля, но я не держу на вас зла. Я бизнесмен и подхожу к делам без ненужных эмоций. Вы ведь понимаете, что любая моя услуга не бесплатна? Тем более такая специфичная… — Через пару часов нас здесь не будет. Все, что ты взял за два дня вперед, и будет твоей платой. — Учитывая, что стоит на кону, я бы сказал… как бы это покорректнее… — Дан Ааронович картинно замялся, — эммм… очень дешево откупиться, не находите? — Ты, конечно, фигура, Швец, но не зарывайся, — брезгливо поморщилась панкушка. — Тебя даже делать ничего не просят. Просто в сторонке постоять. — Нейтралитет, милая Лиля, в наше время тоже дорогого стоит! — Швец, завязывай! Знаешь, я тут подумала, что еще меньше, чем слушать всю хрень, вылетающую из твоего рта, мне хочется видеть твою гнусную рожу. Да или нет? — Да, Лиля. Вы же прекрасно знаете, что да. Швец нисколечко не обиделся. Он-то знал абсолютно точно, что сейчас собственное отражение в зеркале кажется Лиле куда как более гнусным. * * * Уверенность, с которой Герка выходил из ресторана, улетучилась, стоило ему оказаться на улице. Решение покинуть судиц, насквозь спонтанное, импульсивное, больше не казалось таким уж правильным. Впрочем, возвращаться назад, чтобы предъявить библиотекаршам тощий кошелек, тоже не хотелось. Оставалось лишь одно: спешно отыскать Лилю и надеяться, что она знает, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Возвращаясь обратно вверх по улице, Герка и сам не понял, как оказался в почтовом отделении. Перекресток, на который выходила Центральная городская библиотека, вообще отличался развитой инфраструктурой. Помимо «Москвы» и самой библиотеки, здесь находились несколько магазинов (включая один продуктовый), аптека, адвокатская контора, турбюро и почта. Проходя мимо последней, Воронцов увидел, как молодой мужчина, явно куда-то очень спешащий, на ходу забросил конверт в синий металлический ящик для писем. Идея еще не оформилась в голове, а ноги уже принесли Герку в крохотный зал всего с двумя окошками. Медленно ползли, соревнуясь, две короткие, напоминающие обрубленные щупальца, очереди, состоящие преимущественно из пенсионеров и пенсионерок, пришедших оплачивать коммунальные счета. Пристроившись в хвост одного из «обрубков», Герка все еще пытался сообразить, что он здесь оставил. Лишь когда оператор, девушка с замученными глазами и растрепанным рыжим веником, заменяющим волосы, нетерпеливо поинтересовалась: «Вам?» — юноша неожиданно для себя спросил: — А по городу открытка долго идти будет? — Двое суток максимум, — механическим голосом отчеканила девушка. — Отправите сегодня, сегодня и дойдет. В конце рабочего дня выемка будет. — Тогда можно мне вот эту? — Указательный палец постучал по стеклу, под которым на листе плотного картона улыбающийся пухлощекий медведь протягивал кому-то огромный букет цветов. Скачущие буквы складывались в те слова, которые он всегда говорил младшей сестренке в этот день: «С днем рождения!» — Конечно, можно. Двадцать два пятьдесят четыре с вас… Пока уставшая девчонка пробивала чек, Герка быстро нацарапал на обороте адрес. Не удержался, черкнул в самом низу: «Люблю тебя! Брат Герка». Неуверенно помялся, не зная, то ли бросить открытку в почтовый ящик, то ли передать девушке за стойкой. Оператор быстро решила его дилемму, проворно выхватив картонку. — Давайте уже, — беззлобно проворчала она. — Если больше ничего, тогда не задерживайте очередь. Маленький кусок плотной бумаги, перейдя из рук в руки, будто бы протянул ниточку, соединяющую две жизни Герки Воронцова: старую — привычную, постоянную, в чем-то скучную, но безопасную, и новую, наполненную приключениями, переживаниями и стрессами. Связь эта, пока еще некрепкая, тонкая, тем не менее, придала юноше сил, вернула уверенность. Наглядно доказала, что старая жизнь не исчезла, а просто оказалась временно недоступной, как сотовая связь для путешествующего на поезде абонента. И он, Герка, способен сделать так, чтобы возвращение в привычное русло произошло как можно быстрее. Надо только… — …выбрать лотерейный билетик? — Чего? — Воронцов удивленно уставился на обратившегося к нему пожилого мужчину. — Говорю, не поможете мне выбрать лотерейный билетик? Каждый месяц, как пенсию получаю, обязательно беру один билетик — хочу миллион выиграть! Несмотря на обилие морщин на лице, подобно кольцам древесного ствола отпечатывающих прожитые годы, выглядел мужчина довольно молодо. Герка не сразу понял, что дело здесь не только в крепкой, подтянутой фигуре, лишенной даже признаков старческой немощи, но и во внешнем виде незнакомца. Ярко-оранжевые штаны и обтягивающая черная футболка с портретом Пламенного Че гораздо больше подошла бы подростку, ну, скажем, внуку этого господина. На ногах — Герка не смог сдержать улыбку — на ногах мужчины красовались не туфли, не сандалии, а кеды. Точно такие же, как у самого Воронцова, только менее потасканные. Все это, вкупе с выкрашенными в черный цвет ногтями, огромными перстнями, унизывающими практически все пальцы, стильной седой бородкой и поднятыми на макушку модными солнечными очками, превращало обычного старикана в инопланетянина. Он был подобен неформалке Лиле — слишком пестрый для мира провинции. Слишком иной. — Ну так как, поможете? Мне-то вечно не везет… а у вас, я вижу, рука счастливая! Сборщик? Герка мучительно искал хоть какое-то подтверждение своим подозрениям. Ведь говорила же Лиля — сам, мол, научишься, если раньше не помрешь. Не помер ведь? Факт! А вот различить угрозу по-прежнему не умел. Мужчина, несмотря на экстравагантный внешний вид, просто излучал добродушие и жизнерадостность. В конце концов, не станет же он убивать Герку прямо посреди почты, на виду у… — Федор Михалыч, опять вы мне очередь задерживаете? — Оператор с картинной суровостью сдвинула аккуратно выщипанные бровки. На стойке перед собой девушка разложила веер билетов мгновенной лотереи. И именно естественность ее поведения, обыденность, которую не смог бы повторить даже самый талантливый актер, помогли Гере решиться. Он наугад ткнул пальцем куда-то в середину и, круто развернувшись, вышел на улицу. Медленно прикрываемая доводчиком дверь еще не успела отрезать юношу от пыльной прохлады почтового отделения, как изнутри раздался полный счастливого неверия крик. Едва не слетев с петель, дверь вновь распахнулась, и эксцентричный старикан, повиснув на перилах, заорал вслед уходящему Воронцову: — Пятьдесят тысяч! Пятьдесят, етить твою душу! Я же говорил! Я же вам говорил, что вы счастливчик?! Опасаясь, что старик бросится его благодарить, Герка свернул за угол здания, поспешив скрыться во дворах. Он все еще не до конца разубедился, что тот не сборщик. Конечно, было бы неплохо выпросить у него какой-нибудь процент, свою пусть небольшую, но долю. Тогда можно будет заплатить за прожорливых судиц… За размышлениями Герка не заметил вздувшуюся асфальтовую кочку, коварно подставившуюся прямо ему под ноги. Не успев восстановить равновесие, Воронцов растянулся в полный рост, больно ударившись руками и содрав кожу на локтях. — Счастливчик, бл…дь! — в сердцах выругался он, пытаясь вернуться в вертикальное положение. Однако на время оставил эту затею, когда взгляд его упал на бесхозно валяющийся посреди дорожки кошелек. Дорогое кожаное портмоне, разбухшее от купюр, словно нерестящийся лосось от икры. Сообразив, что он уже несколько долгих секунд стоит едва ли ни на четвереньках, Герка подался вперед, спешно хватая нежданную добычу. Воровато оглядевшись и не заметив никого в окрестностях, он быстро проинспектировал содержимое кошелька. — И правда счастливчик, — завороженно выдохнул он наконец. * * * — Говори, пидор, где ты его высадил?! — брызжа слюной, шипел Близнец Семка. Сидя верхом на грузном водителе «УАЗа», он плотно прижимал того к земле. И вот что странно — взрослый, крупный мужчина не мог сбросить с себя карлика, как ни старался. Лишь приподнимал плечи, пытаясь освободить руки, да сучил ногами. — Ты руку-то убери, — сочувственно посоветовал Скоморох. Семка недоверчиво поглядел на свою широкую ладонь, запечатывающую рот водителя. Выругавшись, карлик вплотную наклонился к лицу мужчины. — Заорешь — глотку перережу! Усек, паскуда? Мужчина тут же перестал сопротивляться и быстро закивал, насколько позволяла удерживающая его ладонь. Освободив ему рот, Близнец повторил вопрос: — Где ты его высадил? Быстрее скажешь, целее домой поедешь… — У библиотеки! — сквозь всхлипы ответил водитель, сразу сообразивший, о ком идет речь. Теперь он едва не плакал от своей мимолетной доброты. — У библиотеки их выбросил и сразу же уехал! Я ж не знал… Чего именно он не знал, мужчина не знал тоже. Просто чувствовал, что совершил нечто, разозлившее этих ребят, и спешил исправиться. — Их? — Скоморох с надеждой подался вперед. — Ты сказал «их»? — Да-да! — Мужчина вновь часто-часто закивал. — Парень с девчонкой, хиппи чертовы! Обоих возле библиотеки выбросил! — Ты слышал? — спросил Скоморох подошедшего Оба-на. — К Швецу подались! Старший сборщик многозначительно кивнул. Он слышал все до последнего слова, и услышанное в корне меняло дело. С одной стороны, Швец — фигура авторитетная, беглецов за здорово живешь не отдаст. С другой — появилась реальная возможность вернуть расположение Хозяина, и ради этого Оба-на готов был тягаться хоть со Швецом, хоть с чертом-дьяволом! — Проходите-проходите, не на что здесь смотреть! — Оба-на поспешил успокоить древнюю бабульку, застывшую с ведром в руке, не дойдя до мусорных баков метров десять. Старушка послушно кивнула и пошаркала дальше. Точно не видя, как на расстоянии вытянутой руки от нее Близнец Семка споро перепиливает несчастливому дядьке-водителю горло здоровенным тесаком. Хлещущую фонтаном кровь карлик привычно заслонял лопатообразной ладонью, однако брызги все же долетали до его растянувшегося в мстительной улыбке лица. — Вот! — Встав на ноги, Близнец лениво пнул тело, все еще загребающее пальцами жирную вонючую грязь. — Как и обещал, почти что целый! Улыбаясь окровавленными губами, он просто сочился адреналином. Потому-то чуть не пропорол Скомороху живот, когда у того в кармане резко запиликал старенький мобильник. Отвесив униженно сжавшемуся карлику мощную затрещину, бригадир вынул телефон. Номер оказался незнакомым, но вот голос… Выслушав собеседника, Скоморох повернулся к старшему сборщику, недоуменно глядящему на него от подножки фургона. — Шеф, планы меняются, — жизнь и желание действовать возвращались к Скомороху прямо на глазах. — К «Москве» надо ехать! — Босс, да ты кинься! — воскликнул карлик. — У нас бензину не хватит до Москвы гонять! — Нам не в столицу, Семка, — понятливо кивнул Оба-на. — Нам к ресторану. — И, обращаясь уже к Скомороху, с надеждой спросил: — Сработало? Тот довольно ощерился и кивнул, прикрыв глаза. — Похоже на то, шеф! Очень похоже на то! Глава седьмая ЗАПУТАН, ЗАПУГАН И ЗАГНАН Судицы оказались там же, где он их оставил. Разрумянившиеся и даже как будто слегка располневшие, женщины (да нет, какие там женщины? девушки, всего лет на пять старше Германа), умиротворенно откинувшись на изогнутые спинки стульев, выпускали в потолок узкие дымные стрелы. Возвращение Герки они восприняли как нечто само собой разумеющееся. Так, словно тот отсутствовал минут пять, а не без малого час. И дела им не было до того, что обеденный перерыв давно закончился, — сестры не торопились возвращаться к своим обязанностям. Жива лишь указала сигаретой на маленькую кожаную книжечку, из которой торчал длинный хвост испещренного цифрами чека. За время отсутствия своего «кавалера» судицы явно ни в чем себе не отказывали. От выделенной жирным итоговой суммы Герке поплохело. Если бы не жгущий карман кошелек, набитый банкнотами, Воронцов вряд ли смог бы уплатить по счету, даже продай он обе почки. — Скучно было, мы бутылочку «Хеннесси» заказали, — пожав плечами, ответила абсолютно трезвая Обрада на незаданный вопрос. — Ну а там, сам понимаешь, где одна, там и две… Мы, кстати, тебе заказ сделали, только он давно остыл. — Она притворно расстроенно вздохнула. — Чаевых девочкам оставить не забудь. Очень хорошие девочки, — в промежутках между фразами Жива выдыхала аккуратные сизые кольца. Сестры явно развлекались, теша свое странноватое чувство юмора за Геркин счет. — Мы обычно пятнадцать процентов оставляем. Воронцов еле сдержался, чтобы не спросить, постоянно ли судицы эдак «перекусывают». Стараясь сохранить вид спокойный и невозмутимый, юноша быстро умял холодную, слипшуюся в неаппетитный ком «пасту» с мясным соусом. Есть хотелось немилосердно, так что вкуса он почти не почувствовал. Подобрав хлебом остатки подливы, Герка залпом выпил стакан томатного сока и принялся небрежно отсчитывать нужную сумму. Посчитать в уме, сколько нужно добавить, чтобы получилось плюс пятнадцать процентов, никак не получалось, поэтому он просто уложил поверх внушительной стопочки хрустящую пятитысячную купюру. — Вот это верно, — Жива одобрительно кивнула, — легко пришли — легко ушли. — Воспринимай удачу как должное. Так, будто весь мир тебе обязан, понимаешь? — Затушив сигарету, Обрада пытливо всмотрелась в Геркины глаза. — Несмотря на кривые тропки и неведомые дорожки, которыми тебя тащат, ты все равно выходишь на верный путь. Если так пойдет и дальше, вскоре тебе совсем не понадобятся проводники. Вбив свой окурок рядом с сестринским, Жива улыбнулась и, опережая Геркин вопрос, сказала: — Спрашивай, что хотел, и пойдем уже. Швец — начальник понятливый, но наглеть тоже не стоит, верно? Твердо решив в обозримом будущем перестать удивляться тому, что все вокруг предугадывают его мысли и действия, Герка собрался с духом и выпалил: — Откуда вы знали, что я вернусь? Я же не собирался… Несмотря на открытые улыбки девушек, внутри у Воронцова что-то оборвалось и с криком улетело в бездонную черноту засевшего под солнечным сплетением страха. Но признание было сделано, и сказанные слова не вернуть назад. Если переменчивое настроение судиц сыграет против него, тогда… Герка испуганно понял, что тогда его не защитят даже свидетели и белый день. Однако разомлевшие, довольные судицы лишь блаженно улыбнулись. — Мальчик глупый, смешной, но честный, — вновь одобрительно покивала Обрада. — Мальчик зайдет далеко, настолько, насколько это нужно. — Нужно ему или нужно всем? — уточнила Жива. — Если происходящее станет его личным делом, он зайдет так далеко, как нужно всем нам. — Но хватит ли у мальчика духу, чтобы дойти до самого конца? — Главное, чтобы у мальчика хватило ума и смекалки, чтобы выпутаться из всего этого. Смелости и безрассудства ему не занимать. Уже одно то, что он явился сюда и нагло спрашивает, почему мы все еще не валяемся на его костях, объевшись человечины… — …иначе как непроходимой глупостью не назовешь. Сестры заливисто расхохотались. Когда тебя обсуждают в твоем же присутствии, это раздражает. От невыносимого желания напомнить судицам про этикет и вообще про элементарную вежливость у Геры сводило скулы. Но чутье подсказывало, что такое выступление будет крайне несвоевременным. Ему казалось, стоит взглянуть чуть пристальнее, и можно увидеть призрачные весы, витающие над головами судиц, — эфемерный индикатор их настроения. Широкие чаши только-только застыли в хрупком, подрагивающем равновесии. Поэтому, слушая непонятную болтовню сестер, Герка лишь старался не слишком сильно скрипеть зубами. — Золотой мой, я плела твою судьбу, когда ты еще был всего лишь семенем своего отца, — Обрада наклонилась к юноше. Герка вздрогнул, когда ладонь судицы легла ему на бедро. — Неужели ты считаешь, что я могу чего-то про тебя не знать? В ноздри ударил незнакомый аромат, состоящий из терпких трав, морской соли и осеннего ветра. Странный запах кружил голову, перепутывал слова, мешал сосредоточиться. Но еще больше мешала сосредоточиться горячая рука, ноготками игриво царапающая ткань его джинсов. И все же Герка нашел в себе силы собраться: — Да… да, я так считаю. Вы же сами сказали, что не знаете, как далеко я смогу зайти. — Мальчик неглупый, — едва не касаясь его уха пухлыми губами, шепнула Жива. — И внимательный к тому же. Мне кажется, у него хватит ума, чтобы выпутаться из этой истории и даже остаться в выигрыше. Ты права, он зайдет настолько далеко, насколько потребуется… если останется жив. Как и когда она оказалась у него за спиной, Гера не понимал. В сбивающий с мыслей аромат органично вплелись нотки палой хвои и прогретого солнцем воздуха. Пальцы Живы, массирующие его плечи, скользнули под футболку. Сопротивляться рукам судиц не было ни сил, ни особого желания. Воронцов почти перестал понимать, где он, что с ним, и даже кто он такой. Стул, казавшийся таким неудобным, заключил его в свои объятия, качнул пару раз, примеряясь, и тут же понес по волнам теплого, безмятежного сна. Герка уже и не помнил, когда он в последний раз спал вот так, не сжавшись в комок, а откинувшись, вытянув усталые ноги. Без бегающих под веками глаз, даже в полудреме выискивающих опасность. Устроив голову на мягкой спинке, высоко запрокинув подбородок. Беспечно раскрыв беззащитную тонкую шею, с еле заметно пульсирующей синей венкой, в которую можно вцепиться… Воронцов подпрыгнул как ужаленный, больно ударившись коленками о столешницу. Сестры-судицы, как ни в чем не бывало, сидели на своих местах. Показалось ему или нет, но в их глазах отчетливо проскользнуло сожаление об упущенной возможности. От этих взглядов в мгновение улетучились остатки дремы, и Герка зябко поежился. Он не мог сказать, сколько проспал, но за это время у него затекла шея и сильно заболело запястье. Герка попытался растереть его пальцами и зашипел от боли. Немыслимым образом забившись под импровизированный шнурок, пятачок рифленым ребром впился в руку, умудрившись оставить широкий шрам, точно от ожога. Похоже, это именно он стал причиной своевременной побудки. Не зная, как вести себя дальше, Воронцов молча смотрел на судиц. — Мальчик осуждает нас, — огорченно покачала головой Обрада. — Не расстраивайся, сестра, это все неопытность молодости, — поспешила утешить ее Жива. — Мальчик просто не знает, каким искушением является. — Простите, что перебиваю вас, но было бы здорово, если бы кто-то объяснил мне, куда это я там должен зайти? — буркнул Герка. Те же самые невидимые весы над головами судиц подсказали ему, что сейчас он будет в своем праве. Весы не соврали. — Мы уже сказали тебе то, зачем ты пришел. Боюсь, что ответ на еще один вопрос тебе просто не по карману, мальчик. — Ты же понимаешь, что Жива говорит вовсе не о ваших человеческих фантиках, верно? — удостоверилась Обрада. Герка кивнул. Понимал лучше, чем хотелось бы. — Хочешь бесплатный совет, Герман? — склонив голову к плечу, поинтересовалась Жива. — Ты нам понравился, правда. Не хотелось бы расставаться на такой ноте… Герка еще раз утвердительно мотнул головой. — Не верь никому, мальчик, — закончила за сестру Обрада. — В этом мире у тебя нет друзей. — Что, даже вам не верить? — не удержался от ерничанья Гера. — Вы же плели мою судьбу, и все такое… — Нам не верь особенно. Он так до конца и не понял, которая из сестер это сказала. Или, быть может, они сказали это вместе? Впрочем, решил Герка, подумать об этом он еще успеет, когда сегодня станет обсуждать с Лилей эту странную встречу, которая, как ему казалось, несколько раз едва не стала для него последней. Откуда ему было знать, что обдумывать слова судиц ему придется уже в одиночку? * * * Засада была подготовлена по всем правилам. Не то чтобы Воронцов слыл опытным засадных дел мастером, но даже он, черпавший информацию преимущественно из книг и фильмов, смог по достоинству оценить слаженные действия преследователей. Единственным доступным путем отступления оставался ресторан «Москва», но вернуться туда означало самостоятельно запереть себя в ловушке. Герка ни секунды не сомневался, что служебный выход заведения также плотно перекрыт. Гонимые ветром, вновь вернулись облака, красивые фигурные тучи неописуемого темно-серого оттенка закрыли полнеба, делая ярость светила вполне сносной. Одна такая, похожая на распластавшего «крылья» ската, как раз заслонила собой солнце. Кажется, она вошла в сговор с загонщиками, помогая им проворачивать темные делишки посреди белого дня. Душный воздух наполнился предгрозовой влагой. Единственная туча сулила грозу небывалой силы. И хотя это было попросту невозможно, Герка чувствовал: именно о близкой грозе думают сейчас находящиеся в окрестных домах люди, внезапно решившие не выходить на улицу. Перекресток перед «Москвой» вымер, словно главная улица какого-нибудь городка на Диком Западе аккурат перед разборкой между шерифом и плохими парнями. Для полноты картины не хватало только спешно перебегающего улицу перекати-поля. Синий «ЗиЛ-Три-Пятерки», перекрыв широким боком проезжую часть, ведущую к Городской библиотеке, демонстративно плевал на все правила дорожного движения. Стоящих возле него людей (людей ли?) Герка впервые смог разглядеть, не оглядываясь через плечо: подпрыгивающий от нетерпения коротышка с тесаком, практически точная копия рыжебородого, растерзанного в Горелом Цехе, одетый в джинсовое рванье высокий мужчина, показавшийся смутно знакомым, и человек, которого знал, наверное, весь город, — бездомный по прозвищу Оба-на. Последнего Герка не раз видел танцующим на железнодорожном вокзале, и, надо сказать, его появление удивило Воронцова больше всего. Напротив троицы сборщиков, отсекая уходящую вниз улицу, стояла толпа таджикских гастарбайтеров. Не меньше двух десятков дэвов растянулось по дороге живой цепью, выгодно выделяясь на фоне серого асфальтового полотна ярко-оранжевыми робами. И хотя Герка не смог узнать среди них Арбоба, он почувствовал его сверлящий, полный ненависти взгляд, злорадно предрекающий Воронцову скорую поимку и жуткую смерть. Лишь одна деталь выпадала из общей мозаики. Немолодой мужчина, решивший перебежать дорогу в неположенном месте, в оцепенении стоял прямо на разделительной полосе, прижимая к груди ярко-красный пакет. Еще не понимая до конца, во что влип, он затравленно озирался, скользя по загонщикам испуганным взглядом. Всем своим видом мужчина напоминал лабораторную мышь, выпущенную в лабиринт. Нервно крутясь на месте, он делал неуверенные шаги то в одну, то в другую сторону, однако ноги всякий раз возвращали его на полустертую прерывистую линию. Ни дать ни взять мелкий грызун, звериным чутьем уловивший, что через тонкие переборки лабиринта к нему уже прогрызается огромная голодная крыса. Шагах в десяти от перепуганного человека, угодившего не в то время и не в то место, с грохотом взлетел в воздух тяжелый канализационный люк. Крутанувшись в воздухе, точно брошенная «на удачу» монета, чугунный кругляк рухнул на асфальт, загремел по нему, высекая искры. Но, только когда из раскрывшегося люка с нечеловеческой скоростью полезли обряженные в оранжевую робу дэвы, мужчина, наконец, понял, что с этого места нужно как можно скорее уносить ноги. Однако вместо того чтобы попытаться прорваться мимо неподвижно стоящих возле «ЗИЛа» сборщиков, он почему-то рванул прямо на растянувшуюся цепочку таджиков. Дэвы встретили такой поворот событий довольным ревом. Часть из них, отделившись от общей массы, тут же взяла несчастного в кольцо. Отрезая жертве пути к отступлению, некоторые дэвы перешли на легкую трусцу, отчего сразу стали похожи на больших сутулых гиен, по какой-то прихоти эволюции внезапно вставших на задние лапы. Ближайшие к мужчине чудовища изменялись прямо на бегу — раздавались в стороны плечи, до самых колен вытягивались мускулистые руки, вспучивались уродливые горбы на спинах. Но страшнее всего менялись скуластые восточные лица. Узкие глаза сползались к переносице, стремясь слиться в один циклопический глаз. Заострялись уши, отрастали зубы, стремительно вылезала белесая шерсть. Насыщаясь страхом, дэвы возвращали себе привычный облик. И только то, что жертва была одна на всех, не давало им вымахать до размеров застрявшего в тоннеле Арбоба. Предугадав, что сейчас произойдет, Воронцов ринулся было наперерез воющим и хохочущим тварям, но был властно остановлен старушечьей ладонью, упершейся ему в грудь. Руку покрывали пигментные старческие бляшки. Изрезанная морщинами кожа кое-где вздувалась синими червяками распухших вен, а пальцы оканчивались твердыми толстыми когтями, по-птичьи вывернутыми внутрь. Герка не сразу понял, кому принадлежит эта конечность. Скосив глаза, он увидел, что его спутницы тоже изменились. От пышущей здоровьем молодости не осталось даже следа. Вышедшие с ним из ресторана «Москва» девушки исчезли, уступив место старухам, впервые встреченным им в Выставочном зале. Судицы стояли совершенно недвижимы. Только подрагивали, принюхиваясь, крючковатые носы. — Стой смирно, мальчик, — с лица Обрады идущую на перекрестке охоту обозревали незрячие бельма. Впрочем, отсутствие зрения, кажется, совершенно не мешало судице ориентироваться в пространстве. — Ты должен досмотреть это представление до конца. — Они провоцируют тебя, демонстрируют силу и стараются напугать, — губы Живы лишились аппетитной полноты, стянувшись в узкую полоску. — Хотят, чтобы ты сделал ошибку. Подставился… — …и тогда они вопьются зубами в твой живот и будут рвать твои кишки, — когти Обрады слегка сжались, точно они тоже терзали сейчас чьи-то внутренности, царапнув Герку сквозь футболку. — И Ружа-кровь придет за тобой раньше срока. Не поддавайся. Будь стойким. Досмотри представление до конца. — И будь готов к тому, — шепнула Жива, — что оно тебе не понравится. Герке действительно не понравилось. Но все же, следуя совету судиц, юноша не отворачивался до самого конца, впитывая глазами каждую мелкую деталь, проникаясь происходящим. Наполняясь ненавистью к своим преследователям. Впервые с тех пор, как в руки ему угодил артефакт, он чувствовал не страх или растерянность, а жгучее, настойчивое желание уничтожить существ, играющих с его жизнью. Это оказалось настолько непривычным, что, видимо, какая-то часть эмоций просочилась наружу, заставив судиц скорчить одобрительные физиономии. Герка смотрел, как жутко умирает абсолютно незнакомый человек, и благодарил небеса только за одно — что показательная казнь длилась недолго. На пути бегущего мужчины вырос ухмыляющийся дэв. Чудовище выбросило перед собой мосластые лапы, с силой толкая жертву в объятия стягивающих кольцо соплеменников. Пакет, который мужчина трепетно прижимал к груди, шлепнулся под ноги. Сейчас происходящее напоминало классическую сценку из школьной жизни — «Хулиганы-старшеклассники отбирают у „ботана“ деньги на завтрак». Она была бы даже по своему комичной… если бы в следующий миг по асфальту веером не разлетелась первая кровь. Монстры наотмашь хлестали человека раскрытыми ладонями. Удары казались не сильнее пощечин, но отросшие когти дэвов с каждым взмахом пластали мужчину в лохмотья. Вскрикивая от боли и ужаса, истекающий кровью человек пытался закрыться руками, звал на помощь и даже падал на колени. Но всякий раз его с силой вздергивали вверх, ставя на ноги, точно стараясь, чтобы Гера не пропустил ни одной раны, ни одной отчаянной попытки спастись. Воронцов мысленно согласился с судицами в том, что представление устраивалось специально для него. А заметив, что дэвы ни разу не заслонили ему обзор широченными седоволосыми спинами, отметил, что занимался постановкой очень хороший «режиссер». Идеальному представлению ничто не мешало. За это время на улице так и не появилось ни одного пешехода. Ни один автомобиль не проехал по дороге. Никто не выглянул в окно, чтобы выяснить, кто же там так отчаянно кричит. — Почему так пусто? — спросил Герка у судиц. — Где все? — Сборщики не любят, когда кто-то сует свой нос в их дела, — ответила Жива. — Они умеют создавать себе условия для работы. Вы, люди, с удовольствием выпускаете из вида то, что видеть вовсе не хотите. Достаточно отвлечь вас чем-нибудь незначительным, но при этом вписывающимся в картину вашего мира. Неотложные дела в другом конце города, плохое предчувствие, заставляющее обходить опасное место, внезапное воспоминание о том, что дорогу в центр с утра перекрыли… Опытный сборщик способен задурить голову сразу нескольким людям. Хозяин способен на большее… гораздо большее. Спокойный, размеренный голос Живы совершенно не соответствовал ситуации. Так же естественно и беззаботно судица болтала с Герой за столиком ресторана. Воронцову это казалось диким, пока он не понял, что происходящее сейчас на улице для нее — всего лишь обычный, не стоящий особого внимания эпизод. Ее мало волновало, что совсем рядом утробно рычат от удовольствия прожорливые дэвы, слизывающие с когтей алые капли, и все тише кричит умирающий незнакомец. Высохшие носы судиц сипло втягивали воздух. Последовав их примеру, юноша глубоко вдохнул соленый запах ярко-красного цвета. Запах резни. Острая приправа в виде чужого страха, пропитавшая этот аромат, неприятно защипала ноздри. Наверное, поэтому глаза Герки наполнились слезами. Да, наверняка именно поэтому. А вовсе не из-за того, что один из дэвов, разросшийся до внушительных размеров, обхватил голову мужчины лапами и резким рывком отделил ее от шеи. Обезглавленное тело, пошатываясь, еще секунду стояло на коленях. Кажется, оно так до конца и не смогло поверить, что его жизнь оборвалась так жутко, так нереально. Разорванная артерия пару раз стрельнула в небо кровавым салютом, который уродливые твари приветствовали радостными визгами. Чудовища подставляли безносые плоские рыла падающим каплям, с восторгом ловя их длинными шершавыми языками. Обезглавленное тело завалилось на проезжую часть, заливая стремительно густеющей кровью щербатый асфальт. Самые маленькие дэвы, упав на четвереньки, принялись лакать растущую лужу. Монстры покрупнее стали рвать труп на части. Этот момент оказался для Герки самым сложным. На его глазах еще недавно живого человека расчленяли, точно тушку вареной курицы! Однако Воронцов досмотрел до конца. Чтобы, когда придет время спрашивать с этих нелюдей по счетам, припомнить все в мельчайших подробностях. В том, что время расплаты придет, Герка не сомневался ни секунды. Такое зверство не должно остаться безнаказанным. Когда, наконец, расчленение завершилось, часть дэвов ретировалась в подземелье, утаскивая за собой останки растерзанного тела. Куски человечины, жадно сжимаемые когтистыми пальцами, оставляли сырые кровавые пятна на полуголых телах. Остальные чудовища, изменившиеся донельзя, разросшиеся до таких размеров, что уже просто не влезали в канализационный люк, остались стоять на дороге. Представление окончилось. Труппа артистов стояла в ожидании аплодисментов. И они последовали. Размеренные одиночные хлопки раздались за спинами дэвов. Уверенные, ритмичные, словно где-то недалеко выколачивали ковер. Между горбатыми неандертальскими фигурами тварей протиснулся… Гера сперва не поверил своим глазам. Мелькнула мысль — второй акт? Новый персонаж, так бесстрашно миновавший толпу кровожадных людоедов, так же не укладывался в общую картину, как и погибший только что мужчина. По небу разлилась тошнотворная горечь, давшая Воронцову понять, что повторной бойни он просто не выдержит. Бросится прямо на ощетинившуюся клыками и когтями толпу, чтобы вырвать из ее лап очередную жертву или хотя бы погибнуть вместе с ней. Только бы не видеть, как человека забивают, точно скот. И лишь когда человек уверенно встал посреди дороги, образовав собой некое острие клина чудовищ, юноша сообразил: перед ним не реквизит, не статист и даже не актер. Перед ним режиссер собственной персоной. Тот самый Хозяин, которого мельком упомянула Жива. Единый властитель всего сборщического сообщества маленьких Сумеречей. А Хозяин тем временем откинул на макушку стильные темные очки, по-ковбойски упер кулаки в ремень модных штанов цвета спелого апельсина и негромким, интеллигентным голосом произнес: — Простите, Герман, наше первое знакомство оказалась таким мимолетным, я даже представиться не успел. Остен, Федор Михайлович. Уже давно ищу с вами приватной встречи. * * * Ожидания не оправдываются так часто, что давно бы пора к этому привыкнуть, однако люди предпочитают раз за разом наступать на разложенные повсюду грабли. В жизни все всегда иначе, чем в наших мечтах, домыслах или кошмарах. Телеведущие оказываются ниже, чем на экране, голливудские звезды выглядят неузнаваемо старше без макияжа, а Интернет-красотка, с которой ты назначил свидание в уютном кафе, оборачивается толстым, небритым системным администратором. Но все же порой, даже зная реальные факты, мы предпочитаем верить, что созданный нашим воображением миф — истинен. Просто потому, что нам так удобнее. Ведь гораздо приятнее осознавать, что за тобой охотится сам дьявол в человеческом обличье, а не хоть и весьма экстравагантный, но все же обычный пожилой мужчина. Да, Остен никак не тянул на Властелина Тьмы. Он мог сойти за олдового хиппи или престарелого гея, но никак не за воплощенное зло, командующее подпольной Империей сборщиков удачи. Несмотря на броский имидж старика, любой из окружающих его дэвов выглядел в разы таинственнее, опаснее и страшнее. А приятная внешность Хозяина вкупе со спокойным вежливым голосом только усугубляли эффект. — Хочу тебя расстроить, старик, этот мальчик совсем не такой, как твои холуи, — направив на старика слепые глаза, Обрада нехорошо улыбнулась. — Он предпочитает приватные встречи с барышнями, а не дряхлыми педиками вроде тебя. — Очень смешно, — Остен действительно улыбнулся широкой открытой улыбкой, чем окончательно разрушил образ Темного Владыки. — А вы для него не староваты? И, кстати, я бы попросил называть меня как положено — Хозяин. — Это ты шавкам своим хозяин! — резко перебила его Жива. Угрожающе зарычали дэвы, и сестры выдвинулись вперед, прикрывая Воронцова спинами. Застывшие в одинаковых позах — пружинисто согнутые ноги расставлены на ширине плеч, подбородок опущен к груди, когтистые тонкие руки слегка разведены в стороны — судицы теперь и сами напоминали каких-то мистических антропоморфов, опасных и хищных. — Так мы ничего не добьемся, — Остен вздохнул. — Я думаю, мы с самого начала взяли неверный тон. Мне следовало учесть, что мальчика сопровождают такие… хммм… особые спутницы. Приношу свои извинения. Мужчина галантно поклонился судицам, приподняв очки на манер шляпы. А затем точно таким же дружелюбным тоном бросил застывшей в ожидании стае: — Убейте их. Еще не прозвучал последний звук этой короткой фразы, а дэвы, точно сорвавшиеся с цепи псы, кинулись в атаку. Два десятка оскалившихся, исходящих пеной созданий потекли вперед, чтобы, подобно волне цунами, накрыть вставших у них на пути старух. Вдогонку им летело запоздалое «Мальчишку не трогать!», но вряд ли хоть один дэв это расслышал. И уж точно ни один не понял. Впереди их ожидал кровавый пир, хруст костей да тяжесть свежего мяса в желудках, и все остальное просто перестало существовать. — Отойди подальше и не вмешивайся, — успела бросить Герке Обрада. — Ни в коем случае, — поддержала сестру Жива. А потом косматая волна ударилась о стройные фигуры судиц, сметая, разрывая, перемалывая своей неистовостью, погребая глупых слабых женщин, не догадавшихся вовремя сойти с ее пути… и откатилась назад, визжа от боли, истекая кровью, зажимая выцарапанные глаза. У тротуара осталось два мертвых тела, похожих на вынесенных на берег утопленников. Судицы же, отряхнув окровавленные когти, довольно оскалились. Повернувшись лицом к лицу, сестры провели ладонями по щекам друг дружки, оставляя на них широкие красные полосы. Как серпом по причинному месту, прозвучал для отступивших чудовищ их издевательский смех. Смех быстро перешел в странный звук, напоминающий клекот хищных птиц, который, в свою очередь, сменился пронзительным воплем, когда судицы сами ворвались в ошалевшую, все еще не пришедшую в себя толпу тварей. То, что подобные схватки им не впервой, было видно сразу. И, глядя на кровавую баню, которую в самом центре Сумеречей учинили существа, которых нет и быть не может, Герка перестал понимать, на чьей стороне сражаются более страшные чудовища. Они дрались, как дерутся звери: отчаянно и жестоко, с полным пренебрежением правилами. Да, именно это и происходило сейчас: просто одни животные убивали других животных. Яростно рыча и сверкая горящими от возбуждения и запаха крови глазами. Шустрая фигурка Живы скользила между огромными тушами дэвов, раздавая скользящие удары направо и налево. Каждое такое прикосновение вырывало если не кусок мяса, то болезненный крик. Взлетев на плечи самому крупному монстру, судица с размаху погрузила когтистую ладонь в единственный глаз дэва. Еще до того, как туша гиганта рухнула на залитый кровью асфальт, Жива с отвратительным чавканьем извлекла руку наружу, спрыгнула вниз и, приземлившись на четвереньки, тут же бросилась в самую гущу схватки. Сверкающая слепыми бельмами Обрада не отставала от сестры ни на шаг, наводя на жутких людоедов панику и ужас. Сбив с ног очередного противника, она, запрыгнув ему на грудь, впилась клыками в выпирающий кадык и, рванув вверх, оставила на месте горла зияющую кровоточащую дыру. Сестры не боялись ни черта, ни дьявола, не то что каких-то там дэвов. Уже через пару минут Воронцов перестал беспокоиться, поняв — у одноглазых чудовищ попросту нет ни единого шанса. Вернее сказать, не было. До тех пор, пока троица сборщиков неподвижно стояла возле своей машины. Но потом они друг за другом влились в общую свалку так естественно, точно участвовали в ней с самого начала. Действовали сборщики не как дикое зверье, а как сплоченная команда охотников. Первым вступил высокий дядька, тот самый, что показался Воронцову знакомым. Как ни в чем не бывало переступая через раненых дэвов, он спокойно вышел на середину дороги. Прикрыв глаза, глубоко вдохнул разлитый над перекрестком запах крови. И гаркнул что есть сил, перекрывая крики, рев и вопли боли, заставив испуганно присесть не только судиц, но и атакующих их чудовищ. Он говорил нараспев, на манер частушки, и произнесенное им «Паадходи, честной народ, — получай ногой в живот!» звучало по-детски нелепо посреди мертвых тел и вывалившихся внутренностей. Однако от этого детского стишка Обрада согнулась, словно ее действительно с размаху пнули ногой в живот. Не дав судице опомниться, мимо нее пронесся рыжебородый коротышка. Не сбавляя скорости, он на бегу полоснул старуху здоровенным тесаком по бедру. Какой-то мелкий дэв, ободренный поддержкой, бросился прикончить раненую, но был сбит в прыжке подоспевшей на помощь Живой. С этого момента схватка перестала быть односторонним истреблением слуг Остена. Подставившая спину Жива сразу поплатилась за это. В правое плечо, дробя кости, тут же вонзил зубы ближайший дэв. Испугано вскрикнув, судица отшвырнула тварь свободной рукой, попутно вырвав клок шерсти из седого горба. Отступая к сестре, чье платье от бедра до лодыжки вымокло в крови, она уже не казалась опасной, безжалостной убийцей. Сестры выглядели теми, кем являлись на самом деле, — израненными, перепуганными старухами. И страх их сейчас активно пожирали стремительно растущие дэвы. Наверняка сестры еще показали бы, на что они способны. В их древних глазах, даже в молочно-белых шариках Обрады застыла упрямая решимость подороже продать свои жизни. Именно так бы они и сделали, утопив в крови очередную атаку и прихватив с собой на тот свет, как минимум, еще парочку тварей. Если бы не одно «но» — расталкивая непомерно громадные туши дэвов, к израненным судицам развязной босяцкой походкой вышел вокзальный бомж Оба-на. Не рассусоливая, он сбросил под ноги полушубок, нимало не волнуясь, что скатавшаяся вонючая овчина принялась жадно впитывать кровь. При виде Оба-на судицы попятились. Жива поддерживала сестру, обхватив за талию, но Обрада все равно поскользнулась. Ноги слепой судицы разъехались, и она неловко припала на правое колено. Всего одна маленькая ошибка, неуклюжее движение, однако для разоблачившегося Оба-на оно послужило своего рода сигналом. Если толпа дэвов, разом навалившаяся на судиц, была похожа на цунами, то седеющий бродяга оказался подобен армагеддону. Точно многотонный грузовик, врезающийся в дешевую корейскую легковушку, он ударил в ослабевших сестер, смял их, размазал по асфальту. Он был неистов, как Жива и Обрада вместе взятые, но дрался при этом в разы эффективнее. Чудной боевой стиль ничем не напоминал восточные единоборства. Больше всего он походил на странную солянку из старых русских плясок. Элементы разных танцев проскальзывали в каждом движении, каждом выпаде бродяги. Он то шел вприсядку, то высоко подпрыгивал, лихо выбрасывая ноги в стоптанных остроносых туфлях, покрытых слоями грязи. Он бухался на колени, ловко избегая редких контрударов, и вертелся волчком, раскинув в сторону руки. Каждый его выпад либо достигал цели, либо заставлял судиц отступать, теряя позиции. Оба-на дрался, как хорошо обученный боец. Не как зверь, но как обученный убивать человек. И даже черные когти на его пальцах не казались чем-то животным. Бродяга не совершал ошибок и не прощал их своим противникам. Стоило отступающей Обраде поскользнуться вторично, как исход битвы оказался предрешен. Плавно скользнув под неловкую отмашку старухи, Оба-на ртутной каплей перетек вперед, с чудовищной силой врезав ей плечом в солнечное сплетение. От удара судицу отбросило на пару шагов. Рухнув на спину почти у самых ног Герки, Обрада не успела сгруппироваться, с размаху приложившись затылком о тротуарную мозаику. Несколько плиток при этом раскололись на части. Пронзительно заклекотала Жива, разрывающаяся между атаками бродяги и желанием помочь сестре. Воронцов не верил своим глазам — судицы, едва не обратившие в бегство два десятка дэвов, терпели поражение от городского сумасшедшего, которому Герка сам несколько раз давал мелочь. Надо было срочно что-то предпринять, иначе, закончив с сестрами, сборщик примется за него. Как раз сейчас Оба-на крутанулся на сбитом каблуке, каким-то образом оказавшись вплотную к Живе. Острый локоть воткнулся судице под подбородок, сбив дыхание, а широкий лоб бродяги тут же резко врезался ей в переносицу. Раздался такой громкий хруст, что даже стоящие в отдалении монстры неуютно поежились. Оба-на склонился над лежащей без сознания Живой. Собираясь коротким ударом вырвать ей гортань, бродяга отвел руку, ненадолго раскрыв корпус… туда-то Герка и ударил. Чуть ниже подмышки — ногой по ребрам. Оба-на подпрыгнул, скорее от неожиданности, чем действительно от боли. В конце концов, как сильно способен ударить бывалого бойца обычный подросток? Решаясь на этот отчаянный поступок, Герка вспомнил свое недолгое увлечение рукопашным боем, вложив в удар все силы. Когда бомж повернулся, юноша уже встречал его в характерной боевой стойке — этот элемент запомнился Воронцову лучше всего остального. Иллюзий Герка не питал, собираясь всего лишь отвлечь Оба-на от судиц, дать тем прийти в себя и, возможно, если представится случай (Случай?!), ударить с тыла. Чуда не произошло. Сестры так и оставались лежать в беспамятстве и, кажется, вовсе не собирались препятствовать седобородому сборщику. Оба-на удивленно оглядел юношу с ног до головы. Казалось, он никак не мог поверить в то, что после увиденного малец все же полез на рожон. Пожав плечами, сборщик шагнул вперед. Играючи отбив раскрытыми ладонями прямую «двойку», он ударил Геру в ответ. И время вытянулось. Точно в покадровом воспроизведении Герка видел летящую к нему пятерню, ощетинившуюся смертоносными когтями. Времени хватило даже на то, чтобы мысленно просчитать траекторию и понять, что заканчивается она в районе его виска. Несвоевременное воображение поспешило нарисовать картинку, в которой большую часть занимали разлетевшиеся во все стороны мозги вперемешку с кусочками височной кости. Герка еще успел дофантазировать выпавший глаз, нелепо повисший на пучке нервов-проводов… А потом черные когти пронеслись в миллиметрах от его испуганных глаз, и время вновь побежало уверенно и резво. Поскользнувшийся на ровном месте сборщик взлетел в воздух и грохнулся на спину, накрывшись кривыми ногами. Правда, через мгновение Оба-на уже вновь стоял напротив Герки, но уже без прежней брезгливости во взгляде. Ожидая, что его противник вновь бросится в атаку, Воронцов мысленно попрощался с миром. Второй раз такой удачи быть не может. Каково же было его удивление, когда сборщик пригладил топорщащуюся бороденку и принялся отступать к «ЗиЛу». Все еще опасаясь какого-то подвоха, Герка не двигался с места. Только когда сборщик отошел на приличное расстояние, юноша нерешительно поискал глазами источник его странного поведения. Долго искать не пришлось. От библиотеки к ресторану неспешно двигалась низкорослая фигура в поношенном костюме, при виде которой Герка наконец-то воспрял духом. Несмотря на малые габариты, в идущем присутствовало нечто от парового катка. Оказавшиеся на его пути дэвы разбегались с визгом, недостойным их внешности и размеров. Лишь один — почти трехметровый исполин, от метаморфозы потерявший связь с реальностью — рискнул заступить дорогу Швецу. Со своего места Гера не мог видеть свисающую с чудовищных челюстей слюну, горящий безумием, покрытый кровавыми прожилками глаз и раздувающиеся ноздри людоеда. Зато отлично видел испарину, проступившую на лбу директора библиотеки. Готовый к тому, что сейчас чудовище вымахает еще больше, Герка невероятно удивился, когда произошло в точности обратное. Гигантская тварь, в шерсти которой все еще болтались ярко-оранжевые ошметки строительного комбинезона, существенно уменьшилась. Подобно коллапсирующей звезде, монстр сжался разом со всех сторон. А Дан Ааронович неторопливо вынул из нагрудного кармана сложенный треугольником носовой платок и обстоятельно протер обширную лысину. Директору просто было жарко. Уменьшающийся с каждой секундой монстр, испуганно взревев, бросился к соплеменникам. Он бежал, теряя объем буквально на глазах. Вот он стал размером со среднего мужчину. Потом размером с подростка. Затем с крупную собаку. Уменьшился до кролика. До крысы. И только тогда Швец с неожиданной ловкостью метнул в него длинную иглу с широким ушком. Точно пенсионер на прогулке в парке, Дан Ааронович был убийственно медлителен и нетороплив. Перед тем как поднять пронзенную тушку дэва, он невыносимо долго складывал платок. Когда игла покинула крохотное тельце, сам трофей перекочевал в директорский карман. Похолодевший Герка подумал, что вскоре «Вселенная мягких кукол» обзаведется еще одним экспонатом — крохотной уродливой тварью, которая станет доводить до слез маленьких детей, а их родителей приводить в недоумение. Больше никто не осмелился раздражать Швеца. С его появлением часть дороги, ведущая к библиотеке, начала очищаться. Брезгливо обходя трупы, Дан Ааронович медленно плелся вперед, а перед ним катился, переваливаясь на кривеньких ножках, мистический ужас. Складывалось ощущение, что дэвов расшвыривает, расталкивает невидимое силовое поле (к слову сказать, Герка бы ни за что не поручился, что это не так). Не дойдя до Хозяина нескольких шагов, Швец остановился. Старый, тщедушный, сутулый, директор библиотеки спокойно обозревал слезящимися глазами собравшихся. Вид у него при этом был донельзя грустный. — Добрый день, Швец, — поприветствовал его Остен. Он снова улыбался. — Брось, Федор Михалыч. Какой такой «добрый день», в наши-то годы? Зимы слишком лютые, лета чересчур жаркие, электричество дорожает, народ мельчает, а трава уже давно не такая зеленая. Добрые дни кончились, Федор Михалыч… одни недобрые остались. — Когда ты успел стать таким пессимистом, Швец? — С тех пор как состарился… — Директор вздохнул и промокнул лоб платочком. Словно и не валялись вокруг издохшие страшилища, даже в смерти способные напугать кого угодно до икоты, не застывала пролитая кровь, не слетались на ее запах вездесущие зеленые мухи. Просто два старых друга, два пенсионера, столкнувшись на улице теплым августовским днем, решили развлечься светской беседой. — Что за «битву под „Москвой“» ты мне тут устроил, Федор Михалыч? — Помилуй, Швец, что значит «тебе»? Может, я чего-то не знаю, и ты стал мэром города? — Выпучив глаза, Остен театрально огляделся по сторонам. Потом приложил ладонь к уху, сделав вид, что прислушивается: — Постой-ка… О, ты слышишь?! Вот, тут с галерки подсказывают, что нет! Ты по-прежнему всего лишь директор библиотеки… и иных ее предприятий. Тогда, быть может, ты вернешься к себе, заберешься в самое дальнее и пыльное книгохранилище и не будешь вмешиваться в серьезные дела серьезных людей? Разглядывая покалеченных судиц, Швец досадливо поморщился. Слова Остена он попросту пропустил мимо ушей. — Не могу не заметить, Федор Михайлович, что ваши глупые выходки привели к тому, что пострадали мои сотрудницы. — Швец легко и непринужденно перешел на «вы». — И это в рабочее время! А вы знаете, насколько сильный профсоюз у норн? Слезящиеся глаза вопросительно уставились на Хозяина. Видно было, что вынужденная сдержанность дается тому с превеликим трудом, однако тон беседы не повысился ни на градус. Слушая размеренную и в общем-то пустую и скучную болтовню, Воронцов чувствовал, что сходит с ума: посреди залитой кровью улицы два наистраннейших существа обсуждали бюрократические вопросы! Эта нелепица настолько завладела его сознанием, что появление Лили он прозевал. Уже гораздо позже, мчась на машине в другой город, он вдруг понял, что девушка выпрыгнула из тени, отбрасываемой высоким фонарным столбом. Но в данный момент его внимание всецело занимали спорящие Остен и Швец, так что Герке показалось, будто панкушка материализовалась прямо из воздуха. Не говоря ни слова, Лиля подхватила его под локоть, настойчиво предлагая следовать за собой. Ее поведение вызывало стойкое дежавю. Она действовала точь-в-точь как в тот раз, когда спасала его от гопников. Только в этот раз Герка не стал спорить и препираться. Сила приобретенного рефлекса подсказывала ему, что сейчас самое время делать ноги. Он шел за Лилей не оборачиваясь, краем глаза успев заметить, как поднимается на дрожащих руках Жива. Вслед неслись обрывки разговора, отлетающие от стен домов, дребезжащие в стеклах арочных окон. — …мне нужен этот мальчик! — …господин Воронцов и госпожа Ирландия под моей опекой… — …плевать хотел! Хочешь утопить этот город в крови… — …стоит ли конфликтовать на ровном месте? Воронцов долго не мог понять, что же смущает его в этой непринужденной беседе. Так они с Лилей свернули за угол, пережив кратчайший миг тишины, после которого им в уши ударил шум оживленной городской улицы. Только тогда Гера уловил, чего ему не хватало. На небольшом участке дороги около ресторана полностью отсутствовал привычный звуковой фон. Будто это место провалилось в акустическую яму, отсекающую гул автомобилей, собачий лай, несущийся из дворов скрип качелей и грохот отбойного молотка на стройке неподалеку. Герка прислушался к своей реакции и с удивлением обнаружил, что слушать, по большому счету, нечего. Когда чудовищный, смертельно опасный мир сборщиков удачи впервые вторгся в его реальность, при этом показав лишь малую часть своей уродливой физиономии, Гера отреагировал как отреагировал бы на его месте любой нормальный человек: паникой, скепсисом и пусть недолгим, но отрицанием. Теперь же, когда этот неповоротливый монстр разлегся на руинах его прошлой жизни, без всякого стеснения демонстрируя клыки, когти, бледные шрамы, бородавки и наросты, налитые кровью глаза и прочие «прелести», юноша лишь пожимал плечами, принимая его таким, каков он есть. Подчинялся навязанным правилам. — Куда теперь? — вяло поинтересовался он. Лиля посмотрела на него, как могла бы посмотреть, ну, скажем, на внезапно заговорившую собаку: с одной стороны, необычно и миленько, а с другой — страшновато и непредсказуемо. Кажется, Герка Воронцов, который ничему не удивлялся, не слишком нравился панкушке. — На ближайшую остановку. Есть одно место за городом… Не самое приятное, но довольно надежное… — Что, надежнее, чем у Швеца? Герка не хотел иронизировать. Не хотел обидеть этим Лилю, знал, что девушка старается, что, в конце концов, они в одной упряжке, просто Лиля знает чуть больше. Он правда не хотел иронизировать. Просто так получилось. — Нет… там попроще и, конечно же, не так надежно, но у Швеца оставаться нельзя. Остен уперся, и, если они со Швецом начнут бодаться, могут пострадать люди… — Всего лишь могут? Некоторое время они шагали в молчании. Гера даже начал думать, что новый циничный Воронцов все же обидел спутницу, пробил-таки ее сверхпрочную броню. Но то ли броня оказалась толще, чем казалось, то ли для ее пробоя требовался калибр покрупнее, однако девушка продолжила своим обычным тоном: — Ты же сам знаешь, что они непременно пострадают, Герка. Можно, конечно, вернуться и надеяться, что это будет не кто-то из твоих родных, а какой-нибудь очередной прохожий, не вовремя проходи… — Да заткнись, бога ради! — неожиданно перебил ее Воронцов. — Ты можешь хотя бы раз отвести меня куда требуется, не читая нотаций? Невероятно, но острая на язык Лиля послушно умолкла. Отпустив Геркин локоть, она ускорила шаг, не дожидаясь, пока юноша подстроится под ее темп. Воронцов старался не отставать. Мимо сновали спешащие по своим делам горожане с ранцами, папками, кейсами, пакетами и просто с пустыми руками. По дороге, поднимая пыль и обдавая людей плотными потоками жаркого воздуха, проползали похожие на гигантских черепах автомобили всевозможных марок и расцветок. Бродячие собаки обнюхивали углы, урны и друг друга. Пространство по-прежнему было соткано из выхлопных газов, разогретого камня, запаха свежескошенной триммером травы и монотонного гула. «Мир не изменился, — думал Герка, пытаясь нагнать широко шагающую панкушку. — Изменился только Герка Воронцов. А мир все тот же». И он улыбался самому себе. Не потому, что ему нравилось новое циничное «я», а потому, что, несмотря на все испытания, он все же оказался недостаточно циничен для всего этого. Обновленного Герку Воронцова все еще волновала судьба других людей. * * * Как только парочка скрылась за первым же поворотом, диалог между Швецом и Хозяином оборвался. Долгое время старики — древний библиотекарь и молодящийся модник — прессовали друг друга тяжелыми хмурыми взглядами. Наконец, не выдержав, Швец отвел глаза. Остен довольно улыбнулся и подмигнул ему. — Красиво сыграл, Швец, снимаю шляпу! — шепнул он так, чтобы его слышал только директор. — Знаешь, на секунду мне показалось, что ты действительно желаешь со мной потягаться. Директор библиотеки молчал, не поднимая глаз. — Я рад, что ты осознаешь, чем бы это закончилось, — Остен самоуверенно ухмыльнулся. — Пожалуй, я не зря оставил тебя в моем городе. — Идите уже, Федор Михайлович, — следуя взглядом за убегающими в водосток ручейками крови, вздохнул Швец. — У меня тут уборки — непочатый край. * * * Если хотите узнать, как пахнет городская свалка, возьмите ведро изрядно подгнивших овощных очистков и высыпьте их на открытый огонь. В печь или в костер, неважно, результат будет один и тот же — удушливый запах тлеющей гнили. Тухлый, тошнотворный, раздражающий слизистую оболочку носа. Несносный и бесцеремонный, словно подвыпивший гуляка, настойчиво пытающийся завязать с вами разговор в вагоне метро, этот запах вцепится в вашу одежду и волосы. Он не отпустит, даже когда вы сойдете на своей станции, а потащится следом, неловко предлагая свою ненужную дружбу. От него крайне трудно отделаться. Фактически, от неприятного осадка, который запах помойки оставляет на любом посетителе, можно избавиться, только надолго запершись в душе. И если вы точно знаете, что ближайшая душевая находится от вас на приличном расстоянии, измеряемом даже не в метрах, а в днях или неделях, стоит крепко подумать, прежде чем вступать с ним в тесный контакт. Герка Воронцов всеми силами старался разучиться обонять. Никогда, ни при каких обстоятельствах наш герой не мог подумать, что одно из пяти основных чувств, доступных человеку, станет настоящим проклятием. Здесь открывались самые невероятные — нет, не горизонты — скорее, бездны зловония. Неожиданно для себя Герка прочувствовал всю силу глагола «смердеть», который раньше вспоминал только на уроках литературы, когда требовалось привести пример анахронизма. Свалка смердела. Юноша украдкой толкнул локтем Лилю и, стараясь не дышать носом, шепнул: — Когда ты говорила, что это не самое приятное место, могла хоть намекнуть… Я бы респиратор купил или повязку марлевую. Пять аптек проехали! — Крикни громче, а то Юдин не слышит, — прошипела в ответ Лиля. — Пойми, Гера, как только мы появляемся здесь в марлевых повязках, мы в тот же миг отправляемся искать другое временное убежище. — Почему? — Потому что не лезут в чужой монастырь со своими гранатами! Уважать нужно тех, у кого просишь защиты, а не тыкать в лицо, что они живут в зловонии и гнили. Хочешь обидеть Юдина? Валяй, можешь просто скривиться от запаха так, чтобы он это заметил… После этого мы просто пройдем свалку насквозь и отправимся… Девушка резко оборвала себя, широко улыбнувшись обернувшемуся через плечо проводнику, семенящему шагов на пять впереди. Юдин, классический «бывший интеллигентный человек», вел их последние полчаса, умело обходя насыпи, холмы и горы разнообразного мусора известными только ему одному заповедными тропами. Как он находил приемлемые дороги в этом хаосе, состоящем из пластиковой тары, гниющих объедков, сломанных вещей, ветхой одежды, упаковок всего и вся, старой раскуроченной мебели, не пригодившихся в хозяйстве запчастей, тяжелой, вымокшей бумаги, дохлых крыс и несметных полчищ тараканов, оставалось загадкой, которую Герка списывал на природное чутье, сродни чутью индейцев, с легкостью ориентирующихся даже в самом глухом лесу. Невысокая, узкоплечая фигура Юдина в поношенном клетчатом пиджаке на грязную майку-алкоголичку то шла вплотную к беглецам, добавляя в царящую вокруг вонь пикантную нотку немытого тела пополам с пропитанной потом одеждой, то убегала вперед, надолго скрываясь среди мусорных куч. Всякий раз, когда казалось, что идти дальше некуда, что уж на этот-то раз они точно зашли в тупик, Юдин возвращался, молча махал рукой, приглашая следовать за собой. Они следовали. И точно по волшебству, горы хлама расползались в стороны, являя взору неширокую утоптанную тропку, по которой вполне можно было пройти гуськом. Один раз Герка обернулся, пытаясь запомнить путь назад, но в глазах тут же зарябило от разноцветного рваного полиэтилена, мятых сигаретных пачек и размокших этикеток. Так что заготовленную язвительную реплику про помоечного экскурсовода он довольно быстро стер из памяти как не пригодившуюся. Проводнику Воронцов не доверял, как с недавних пор не доверял практически всему, имеющему отношение к миру, живущему за счет чужой удачи. Да и как доверять существу, которое обитает под мостом и жрет кошек? Об этом Воронцову украдкой шепнула на ухо Лиля. Юдин встретил их на границе Сумеречей, куда беглецы долго добирались на самой обычной маршрутке. Низенький бомж сидел на бетонной, размалеванной матерными надписями остановке и курил «Беломор». Герка не думал, что еще хоть кто-нибудь курит «Беломор». Собственно, он даже не знал, что эти папиросы все еще выпускают, считая их атрибутом старых кинокомедий. А Юдин просто сидел и курил, глядя в пустоту, расчесывая пятерней спутанные грязные волосы, весь словно выпавший из вытрезвителя времен Советского Союза. Он даже не стал с ними здороваться. Встав, затер папиросу о стену остановки. Судя по черным следам, оставленным на бетоне ядреными «бычками», делал он это не в первый, и даже не в сто первый раз. Короткий кивок вместо приветствия — вот все, что досталось путникам. А потом проводник повернулся к ним спиной и двинулся в запутанные лабиринты сумеречской промзоны. Останавливаться и смотреть, успевают ли беглецы за его широким шагом, Юдин не собирался. Порой казалось, он идет на ходулях, скрытых обвисшими трениками с лампасами и стоптанными кирзовыми сапогами, — настолько быстро и ровно отмеряли его ноги пространство. Их путь пролегал вдоль бетонных заборов, снабженных обязательными дырами, похожими на бреши от прямого попадания снарядов. За заборами, плотно прижимаясь друг к другу рыже-кирпичными боками, теснились пустующие мрачные склады и другие здания, вокруг которых сновали подозрительные личности. Толстые, похожие на ржавые кишки трубы вылезали из самодовольно коптящих небо котельных и, выгибаясь на все лады, ползли в сторону города. Разношерстные стаи бродячих собак и одинокие серые вороны провожали путников взглядами, полными ожидания их скорой смерти. Через непродолжительное время этот безрадостный маршрут вывел троицу на проселочную дорогу — укрепленную щебнем грунтовку. О том, что дорога эта ведет к месту, куда со всех Сумеречей могучим потоком стекаются отходы жизнедеятельности горожан, Герка начал догадываться, когда мимо них, яростно сигналя, начали носиться огромные мусоровозы. Но до последнего надеялся, что их проводник свернет куда-нибудь до того, как в поле зрения появится будка сторожа и перекрывающий проезд полосатый шлагбаум. Теперь, топая в самом сердце мусорных залежей, Воронцов прилагал все силы к тому, чтобы не морщиться. Лиля все не продолжала оборванную фразу, и Герка решил напомнить: — Отправимся?.. — Не знаю, куда мы отправимся, — зло, однако по-прежнему не повышая голоса, огрызнулась девушка. — После той бучи, что ты поднял, мне назад в Сумеречи ходу нет. А с тобой, таким неуживчивым да нежным, я уже все свои обычные нычки порастеряла. Не останавливаясь, она устало растерла виски пальцами. Кольца задевали гроздья сережек, заставляя их тоскливо позвякивать. Кажется, украшения Лили тоже устали от постоянной беготни. Им хотелось отдыха. Нормального, полноценного отдыха. — Я тебя Счастливым Случаем заклинаю, веди себя достойно, — сказала она наконец. — Не ной. Не ерничай. Не дерзи. — Ты меня с кем-то путаешь, — буркнул Герка. — Два последних пункта точно по твою душу. После этого разговор расклеился окончательно. Юноша и девушка молча брели за бомжом, пока между холмом пустых пластиковых бутылок и картонно-коробочной горой не показался старый мост. Тут Герка попросту не смог сдержать восхищенный возглас. Не сказать что сооружение было гигантским или отличалось какими-нибудь архитектурными находками, это был самый обычный балочный мост, соединяющий берега речки Смородиновки, огибающей город подобно подкове. Решетчатые фермы акведука выпирали обглоданными ребрами неведомого исполина. Не до конца отшелушившиеся участки рыжеватого суржика напоминали присохшие остатки мяса. Соединительные швы во многих местах деформировались или вовсе разорвались, отчего дорожное покрытие вздыбилось, пошло трещинами, точно пересохшая на солнце старая шкура. Герка многократно слышал об этом месте, но ни разу не бывал здесь. Более того, он не знал никого, кто бы мог этим похвастать! Даже самые отвязные ребята из их компании не рисковали пересекать помойку. В отличие от бомбоубежища, про свалку ходили вполне конкретные истории, почти легенды. Любой мальчишка знал, что по дороге к мосту пропасть — раз плюнуть. Подтвердить это утверждение, кроме страшилок, обрастающих с каждым годом новыми подробностями, было обычно нечем, но рисковать головой, доказывая обратное, никто не торопился. Поговаривали о бомжах, не брезгующих человечинкой, о стаях полусобак-полуволков, о гигантских паучьих норах и здоровенных крысах. Благодаря всему этому любой мальчишка, заявляющий, что побывал у моста, объявлялся треплом без суда и следствия. Сейчас, глядя на заветный акведук собственными глазами, Герка испытывал чувство, сильно похожее на то, что он ощутил, оказавшись в закрытой комнате паркового бомбоубежища. Только усиленное стократно. Впрочем, долго наслаждаться видом ему не пришлось. Свалка заканчивалась возле обрыва, и тропинка, потолстевшая до полноценной утоптанной дорожки, резко уходила под горку. Там, прилипший к опорам моста, точно улей гигантских пчел, стоял скособоченный домик — жилище проводника Юдина. Под неистовствующим солнцем глиняный холм окаменел, превратившись в гигантский пирог, покрытый черствой подгоревшей корочкой. Спускаясь к своему новому пристанищу, Герка подумал, что ходить здесь осенью, когда нытики-дожди размочат почву, наверное, крайне небезопасно. К счастью, он был абсолютно уверен, что до осени здесь не задержится. Юдин потянул на себя незапертую дверь. Новенький современный «доводчик», прикрученный к обшарпанному дверному полотну, обитому изнутри войлоком, Герку скорее развеселил, чем удивил. В той же степени ему не показалось странным, что внутренности домика-улья контрастировали с его внешним обликом — не слишком резко, однако вполне заметно. Комната была одна, но очень большая. Судя по убранству, ее хозяин не позволял себе никаких излишеств. Только самое необходимое: платяной шкаф-купе с огромными зеркалами на раздвижных панелях, делающими комнату визуально больше, односпальная кровать, заправленная не самым свежим бельем, и обеденный стол в окружении четырех табуретов. Еще были вещи, которые никак не ожидаешь увидеть в халупе, расположенной возле свалки, — хромированная мойка, калориферы на стенах, микроволновая печь, двухкамерный холодильник «Бирюса». Воронцов даже не стал заморачиваться мыслью, откуда здесь берется электричество. Пусть его хоть подземные гномы вырабатывают на своей подземно-гномьей динамо-машине, плевать! Главное, чтобы все работало. Единственной вещью, выбивавшейся из общего спартанского стиля, оказалась огромная новенькая «плазма», висящая на стене напротив кровати. Сперва Герка даже принял ее за тонированное окно, но быстро понял, что это жилище сообщается с внешним миром только посредством двери. Еле слышно хлопнула дверь. Это Юдин ушел, так и не проронив ни слова. — Куда это он? — спросил Герка, рассеянно снимая пальцем толстенный слой пыли с микроволновки. Судя по темно-серому налету, облепившему всю фалангу, уборку хозяин не шибко жаловал. Лиля тем временем бесцеремонно потрошила холодильник, вытаскивая на стол банки, контейнеры, свертки и пакеты. Она чувствовала себя как дома. Впрочем, как Герка успел убедиться, она везде чувствовала себя как дома. — Работать. Это мы с тобой тунеядцы, а Юдин — дядька работящий, — хрустя маринованным огурцом, туманно ответила Лиля. Герка присел на краешек табурета. Пристроив подбородок на сцепленных в замок руках, он с интересом наблюдал, как расправляется с едой Лиля. Он впервые видел, как она ест. В самом деле, не считать же трапезой крекеры и воду, съеденные ими в каморке тоннеля? В свертках обнаружилась початая палка копченой колбасы и сыр. Не утруждая себя таким мирским делом, как нарезка, панкушка просто отгрызала от них огромные куски, запивая огуречным рассолом прямо из банки. Совершенно некстати Герке подумалось, что за такое насилие над желудком мама Воронцова непременно прочла бы ему целую лекцию о вкусной и здоровой пище. Стало тоскливо и грустно, и, чтобы немного отвлечься, он спросил: — А Юдин этот чем живет? Разводит заезжих богатырей на деньги? Лиля, в очередной раз прилипшая к краю банки, округлила зеленые глазища. Проколотая бровь удивленно поползла вверх. — Ну, это… Чудо-Юдо под Калиновым мостом, — пояснил Герка. — Тут тебе и речка Смородина, и мост, да и фамилия у него, опять же… Я сразу об этой сказке вспомнил. — Забавно, никогда об этом не думала, — в одном из контейнеров отыскались разваренные макароны, а в столе — вилка. Лиля принялась поглощать холодный слипшийся ком, не разогревая. — Вообще, да, похоже… Хрен их разберешь, легенды эти. Вообще, я всегда думала, что он тролль. — Тролль? — Ну да. Живет под мостом, за проход по нему плату требует — значит, тролль. Питается, опять же, дрянью всякой. Мне кажется, может и человека сожрать, если припрет. Точно, тролль. Она спокойно окунула кусок хлеба в контейнер, наполненный мясом сомнительного происхождения. Герка недоверчиво следил, как она засовывает горбушку в рот и аппетитно облизывает пальцы. — А ты не боишься, что… — Не, я человечину по запаху отличаю. Один раз накололась — спасибо, хватит, — Лиля говорила буднично, будто обсуждала программу телепередач. Отломив кусочек хлеба, Воронцов подцепил корочкой кусок мяса с морковкой и оправил в рот. Он даже не успел распробовать вкус, когда Лиля, подчищавшая хлебом стенки контейнера, добавила: — Обычная кошатина… свежая вроде. Рот Герки наполнился чем-то противным, шершавым. Словно кусок мяса внезапно оброс шерстью. Воронцов неожиданно для себя (и для Лили) героически прожевал его и с каменным лицом отправил в долгое путешествие по пищеводу. Ничего страшного не произошло. Действительно, кошатина как кошатина. И все же есть расхотелось. — Юдин сможет нам помочь? — Этот обмылок? Да брось ты! — Лиля, кажется, насытилась и теперь аккуратно счищала оранжевый соус с сережек на губах. — Еда и кров — вот все, что он может нам обеспечить. Неужели тебе не помогли эти старые суки? Уж если они тебя живьем выпустили, значит, однозначно что-то полезное шепнули. Ну так колись давай! — Они сказали, что я должен вычерпать артефакт, как колодец. До дна. И тогда он перестанет интересовать сборщиков. — Пфффф! — Лиля недоверчиво заглянула Герке в глаза. — И все? — Все, — Воронцов пожал плечами. Девушка тихо выругалась, в сердцах выудила из банки пупырчатый огурец и принялась ожесточенно грызть его. — Ну, братец, это полный вперед, — пробормотала она наконец. — Не ожидала я от них такой подставы… А эти курвы хоть сказали тебе, каким таким ведром ты должен его «вычерпать»? Герка помотал головой. — Они сказали, что это я должен узнать сам. — Зашибись, блин! Если даже они такую ересь несут, значит, плохо дело… Значит, привыкай жить в моем мире, Герка! Видать, судьба у тебя такая… — и Лиля яростно захрустела огурцом. — Дерьмо… — тихо сказал Герка. — Чего? Забыв про недоеденный огурец, девушка непонимающе посмотрела на Воронцова. — Дерьмо, — уже громче и увереннее повторил тот. — Весь твой мир — дерьмо. Тьма, кровь, насилие, смерть… Жить как загнанный заяц? Сколько еще мы так продержимся? Я не могу так, Лилька, не умею так. Я не хочу жить, как ты… Не хочу жить в твоем мире. — Вот, значит, как? — изумленно вздернула брови Лиля. — Дерьмо, значит? А ну-ка пошли! Она порывисто схватила Воронцова за руку и потащила на улицу. Тот, не сопротивляясь, плелся следом, вверх по растрескавшейся, точно марсианская почва, глине. Расшвыривая ногами легкий мусор, принесенный хулиганистым ветром со свалки. На мост. Здесь дуло гораздо сильнее, а посланные солнцем многочисленные «зайчики» россыпью отскакивали от лениво бегущей речки. Чтобы не поломать ноги, приходилось перепрыгивать вздыбившийся драконьим гребнем асфальт. Лиля остановилась, немного не доходя до середины моста. — Смотри! — Она развернула Герку лицом к солнцу. — Смотри! До воды было, вероятно, метров десять, но сверху казалось, что расстояние минимум вдвое больше. Голые берега Смородиновки тянулись на километры вперед. Неспособная прижиться на рыжей глине трава нависала сверху. Тонкие зеленые пальцы, осторожно щупающие новую почву. Редкие волосы, которые лысеющий великан зачесал набок в надежде скрыть объемистую плешь. Блестели на солнце серебристые фантики из-под шоколадок, пластик бутылок, вездесущие летающие пакеты — мусор, отходы деятельности человека были теми растениями, что больше всего подходили заброшенному мосту. Местами из воды выступали округлые камни — за лето речка изрядно обмелела. На горизонте истончившуюся серебряную ленту придавливал пологий холм, заросший высоченными соснами, за которые зацепились две причудливой формы тучи. — Смотри! — Лиля требовательно тыкала пальцем в холм, пытаясь чего-то добиться от Герки. — Смотри же! Не совсем уверенный в том, что он должен увидеть, Воронцов все же честно смотрел. Просились на язык язвительные реплики, но Герка сдерживался. Искоса взглянув на девушку, он заметил, что ее глаза странно блестят. Казалось, что Лиля вот-вот расплачется. — Смотри! Да смотри же ты! Воспоминание о том, как, стоя на переживающей ремонт кухне, он глядел на двор сквозь просверленную в пятачке дырку, нахлынуло внезапно, ярко, отчетливо. Пальцы потянулись к завязкам, освобождая монету. Те поддались на удивление легко. Выполняя отчаянную просьбу Лили, сфокусировалось зрение. Он посмотрел. Он увидел. Он никогда не видел ничего прекраснее. То, что выглядело опухшими тучами, на деле оказалось… нет, не так. Да, это определенно были тучи, интересной формы, из тех, в которых разом видятся раздувшая паруса яхта, тарелка с куском шарлотки и улыбающийся лик вашего покойного дедушки. Но в то же время это было… Обнявшись, по пояс утопая в столетних соснах, словно в колосьях спелой пшеницы, на холме стояли титан и титанида. Дымчатые тела переливались электрическими разрядами, ярко вспыхивающими даже ясным днем. С моста они казались не больше локтя высотой, тем поразительнее было осознавать их удивительную пропорциональность. Разглядеть лица во всех деталях с такого расстояния не представлялось возможным, но Герка откуда-то знал, что это самые совершенные черты, которые, приснись они какому-нибудь художнику или скульптору, свели бы того с ума, потому что воспроизвести эту божественную красоту на холсте, в глине, мраморе или ином материале не сможет ни одни смертный творец. На земле не шелохнулась даже травинка, но там, выше крон самых высоких деревьев, ветер перебирал кудри титанов, забавы ради подкидывая их на невидимых воздушных ладонях. От прекрасных великанов словно исходила какая-то благодатная аура, превращающая в шикарные театральные декорации даже влипшие в глину шоколадные обертки. — Ты видишь?! Видишь?! — требовательно тряся его за плечо, спрашивала Лиля. — Вижу, — шептал Герка. Он не был уверен, услышит ли девушка. Вообще-то это мало волновало его. Ему просто хотелось, чтобы волшебное мгновение длилось вечно. Будто во сне, он подошел к краю моста и сел, бесстрашно свесив ноги вниз. Рядом неслышно опустилась Лиля. Герка, не глядя, нащупал ее ладонь и сжал своей, не в силах словами передать то всепоглощающее чувство благодарности, которое он сейчас испытывал к девушке, открывшей ему глаза. Монета давно спряталась в свободной руке, а Герка по-прежнему видел непередаваемое, величественное, волшебное. Две человеческих фигурки просидели на мосту вечность, может быть, даже несколько — две или четыре вечности. Им казалось, по крайней мере казалось Гере, что солнце проносится по небосводу, и спицы его огненной колесницы посылают в глаза юноше солнечных зайчиков. Понимая, что, когда чары рассеются, подобно порванной ветром туманной кисее, он не сможет найти слова, чтобы выразить, насколько странно и божественно было увиденное, Герка впитывал каждую секунду этого нового состояния. Стремился отпечатать его в памяти со всей возможной четкостью. Если бы подобное зрелище открылось вам, будьте уверены, у вас бы перехватило дыхание. Потому что прозрение случается только раз в жизни. — Вот такой он, мой мир, — сережки в бровях Лили предательски звякнули, когда она попыталась украдкой вытереть глаза. — И если ты еще раз назовешь его дерьмом, то недосчитаешься передних зубов. Я уже говорила тебе, ты не ценишь подарки судьбы, Герка. Ты видишь только плохое, и в этом твоя беда. Конечно, плохое видеть проще, а иногда даже приятнее. Но ты ведь не такой, Герка! Тебе не нужно оправдывать свое паскудство тем, что все вокруг сделано из дерьма. Ты не сволочь, не пессимист. Тебе просто нужно привыкнуть к этому миру и научиться видеть его светлую сторону… понимаешь? Он кивнул, не задумываясь. Он действительно все понял. — Понимаю. Теперь понимаю. Судицы мне говорили, что, несмотря на все кривые дорожки, я все равно выеду на новенькое шоссе… И, кажется, я выехал. Я должен отдать монету тебе, Лиля. Не видя, как побледнели щеки панкушки, Герка торжественно поднялся на ноги. Преодолевая слабое сопротивление Лили, потянул ее за плечи, заставив встать. Впервые с момента погружения в непрерывный кошмар — Герка чувствовал это всем сердцем — он совершал нечто правильное. Он менял мир. — Гер, не надо, — прошептала Лиля. Ее губы еле шевелились, а сама девушка казалась слегка ошарашенной свалившимся на нее счастьем. — Он твой. Пожалуйста, не делай этого. — Нет, теперь ты не понимаешь! — схватив ее безвольную руку, улыбнулся Герка. Улыбкой человека, ответившего на самый важный вопрос в своей жизни. — Ты — часть этого мира! Ты его соль, его кровь, его клеточка. Ты его гражданин, а не случайный турист из соседнего государства. И в то же время ты не такая, как все другие его обитатели, которых я видел. Добрая, смелая… честная… — Герка, я прошу тебя… — А для меня… — не слушая ее, Воронцов грустно усмехнулся, — …для меня это единственный шанс вернуться домой. В мой мир, где мне самое место. Я хочу отдать его тебе, потому что он тоже часть этого мира. Тебе он действительно принесет удачу. Раскрой ладонь! Лиля отрицательно помотала головой, но пальцы, растопырив обломки черного маникюра, сами раскрылись навстречу падающему сокровищу. Ладонь ощутимо качнуло вниз, когда в нее, игриво сверкнув на солнце, упал заветный пятачок. Словно весила монета гораздо больше, чем на самом деле. Глядя в сторону титанов, вновь превратившихся в обычные тучи, Герка рассмеялся, открыто, искренне, по-настоящему весело. — Добром отдаю! — громко сказал он, словно призывая исполинов в свидетели. — …ом …аю! — подтвердило слабое эхо из-под моста. Оно попыталось освоить фразу целиком, тихонько повторяя ее раз за разом, но вскоре затихло, расстроенное. И тогда небеса взорвались громом. Каждый отвечающий за одно из пяти Геркиных чувств орган отреагировал страннейшим образом. Перед глазами вспыхнула пара сверхновых, мгновенно выжегших сетчатку. В уши ворвался жуткий гул, идущий, казалось, прямо из черепа. Рот наполнился пересыпанным солью металлом, а ноздри рванул едкий запах долго простоявшего на солнце мусорного бачка. Онемевшая кожа не сразу почувствовала, как в нее впились кусочки поломанного асфальта, на который Геркино тело рухнуло, словно подстреленное. Чувство шестое, как обычно, предательски помалкивало. Только привычно поджались в предчувствии беды пальцы на ногах. А когда в очистившиеся от шума и звона уши ворвались возбужденные голоса, Герка понял — не зря. — Добегался, сучонок!? Без пятака-то хреновый из тебя боец, верно? А тебе сразу говорили — отдай по-хорошему. Вот стоило артачиться, людей напрягать? Сама Лилька Ирландия на тебя почти полмесяца угрохала, баран ты упертый! — Шеф, Лилю бы поощрить надо… Замолвишь Хозяину словечко, а? — Папа, не надо… — беспомощный, какой-то потухший голос Лили. Единственный родной ориентир в этом опасном гомоне. — Оба-на, дай я ему брюхо вскрою? Ну дай! Я за Ромку ему… на кишках на мосту подвешу суку! Ждать, пока его подвесят на собственных внутренностях на ржавых перилах моста, Герка не собирался. Однако попытка отжаться, чтобы встать, успехом не увенчалась. В правый бок тут же воткнулся тупой ботинок, взорвавший ребра жгучей болью. От удара Герку перевернуло на спину, и в этом была хоть какая-то польза. Он наконец-то увидел своих мучителей — ту самую троицу из синего «ЗиЛа» с приметными номерами. Ближе всех стоял вокзальный плясун Оба-на. Он-то, похоже, и «вырубил» Герку сильным ударом, от которого перед глазами юноши все еще метались фиолетовые амебы. Рядом с ним, удерживаемый лишь авторитетом старшего сборщика, подпрыгивал от нетерпения рыжий карлик, воинственно размахивающий грязным разделочным ножом. — Шеф, вы же обещали! Лиля, вспомнил Герка. Почему она еще здесь? Что они с ней сделали? Сориентировавшись на голос, Герка отыскал девушку глазами. Она стояла рядом с одетым в латаную джинсу мужчиной, тем самым, что так ловко сбил Обраду какой-то детской считалочкой. Мужчина уверенно обнимал Лилю за плечи, и не заметить семейного сходства в близко расположенных лицах мог бы, разве что, слепой. — Обещал-обещал, — проворчал Оба-на. — Так я его и не трогаю. Это все Семка, паскудник! Разве его удержишь? В подтверждение своих слов бродяга сдвинулся в сторону, освобождая дорогу карлику. Тот хищно осклабился, перебросил нож из руки в руку, сплюнул, и медленно двинулся к пытающемуся подняться юноше. Беспомощно трепыхаясь на асфальте, наконец-то ощутив кожей каждый острый обломок, Герка чувствовал себя рыбой. Сходство усиливалось еще тем, что злобный карлик явно собирался его выпотрошить. И все же не ржавый тесак приковал к себе обреченный взгляд Герки, а Лиля, рванувшаяся ему на помощь и остановленная… отцом. «Джинсовый» без видимого труда удерживал панкушку, крепко обхватив руками за пояс. Извиваясь в железной хватке, Лиля что-то кричала, мотала головой, расшвыривая в стороны радугу разноцветных волос. С длинных ресниц срывались хрустальной чистоты слезинки, перелетающие заграждение моста, чтобы с неслышным плеском раствориться в замусоренных водах Смородиновки. Это было почти так же по-неземному красиво, как обнявшиеся титаны. И, что самое удивительное, Герка видел это без пятачка! Завороженный, он не слышал ничего — ни криков Лили, ни сопения подходящего все ближе карлика Семки, ни хруста асфальтной крошки под растоптанными армейскими ботинками. Сильные руки вздернули Воронцова в воздух, пытаясь поставить на ноги. Едва лишь юноша нащупал ногами опору, как Семка проворно полоснул его ножом по груди, кровоточащей полосой разделив тело на две неравные части. Вместе с болью вернулась реальность и все оглушенные чувства. И все же Воронцов заработал еще два болезненных пореза, на плече и на щеке, прежде чем понял: для того чтобы сохранить жизнь, нужно хотя бы отступать. Ноги, впрочем, как и все тело, слушались плохо, норовя подвести в самый ответственный момент. Пару раз, споткнувшись, Герка едва сам не упал на лезвие, и лишь сноровка карлика вкупе с отменным владением ножом продлевали эту кровавую игру. Семка довольно смеялся каждый раз, когда Воронцов шипел или вскрикивал от боли. Вдогонку им летели полные ненависти крики Лили, вперемешку с удовлетворенным смехом Оба-на, находившего происходящее невероятно забавным. Сосредоточившись на том, чтобы не умереть, Герка едва ли их слышал. А когда, споткнувшись в очередной раз, он все же упал, пришло понимание, что распалившийся карлик хочет закончить эти односторонние салки. Это явно читалось в глазах рыжебородого Семки. Вот тогда-то и случилось нечто, чего не ожидал никто. Не желая, чтобы оскаленная физиономия карлика стала последним, что он увидит в своей жизни, Герка отвел глаза. Точнее, перевел их на Лилю. Как раз в тот момент, когда девушка, вырвавшись из отцовских объятий, ногами вперед сиганула через перила моста вниз, навстречу неглубокой воде… и, как потом сообразил Герка, к широкой плотной тени опоры, колышущейся на ее рябой глади. Ни Оба-на, стоящий спиной к беглянке, ни Семка, с нехорошей улыбкой склонившийся над упавшим юношей, ни сам Герка не успели ничего предпринять. «Джинсовый» дядька попытался криком привлечь внимание коллег, но безнадежно опоздал. Лиля появилась из тени, отбрасываемой карликом. Выскочила, как одна из тех дурацких пружинных игрушек, что засовывают в красивые маленькие коробочки, чтобы устроить друзьям веселый розыгрыш. Только вместо того, чтобы крикнуть «Бу!», панкушка воткнула в жилистую шею коротышки невесть откуда взявшийся выкидной нож. Пока последний из живых Близнецов стремительно становился мертвым, исторгая из пробитой артерии потоки крови, Лиля уже подскочила к Герке. Помогая встать, она одновременно умудрилась сунуть ему в руку нагретый кругляшок и шепнуть, обжигая ухо горячим дыханием: — Беги! Добром отдаю, только беги! Откуда только силы взялись? Герка побежал. Только спустя несколько минут, когда он уже потерялся среди холмов городской свалки, он понял, что Лиля не побежала следом. Лиля осталась. Он бы вернулся за ней. Нет, правда, вернулся бы. Но грубая ладонь, соленая и пахнущая резиной, явившись ниоткуда, запечатала ему рот, утянув куда-то в недра груды искореженного металлолома. Ровно за секунду до того, как по этому месту пронесся рычащий от ярости Оба-на. * * * Открытка с пухлощеким медвежонком проскользнула в квартиру Воронцовых незамеченной. Возвращаясь с работы в шестом часу вечера, Воронцова-мама открыла почтовый ящик и, не глядя, вынула из него довольно объемистый сверток бесплатных газет, рекламных объявлений, листовок и прочего накопившегося за день спама. У Валентины Ивановны не было никакого желания, стоя в подъезде, выискивать в этой кипе счета или почтовые извещения, потому-то она, не глядя, сунула макулатуру в сумку, решив разобраться с ней позже. Открывая входную дверь, женщина повздыхала над недавно появившимся на ней граффити. Не то чтобы зеленый клевер с четырьмя лепестками сильно уродовал и без того изрисованный подъезд (во всяком случае, он был гораздо лучше надписи «ГРИНЯ — П…ДОР!», выцарапанной прямо в побелке над электрощитом), однако Валентина Ивановна не одобряла уличное искусство в принципе. От детей, которые не уважают общественную собственность, можно ждать чего угодно, считала она. Впрочем, рисунок занимал ее мысли лишь до тех пор, пока входная дверь не закрылась. Как только Валентина Ивановна оказалась дома, сумка тут же повисла на крючках в прихожей, а бумажный спам перекочевал на тумбочку. Запрятанная между буклетом о «горячих путевках» в Египет и брошюркой иеговистов открытка не обнаружилась до самого позднего вечера, когда, выскользнув… Впрочем, не будем забегать вперед. К началу седьмого домой вернулся глава семьи, несущий под мышкой зареванную маленькую Наташку. Путь домой пролегал мимо ларька с различной мелочевкой, львиную долю которой составляли игрушки китайского производства — недостаточно качественные, чтобы украсить собой полки нормального детского магазина, но достаточно яркие, чтобы ни один ребенок младше шести лет не смог пройти мимо. Миновать эту цитадель соблазна без истерик со стороны младшего чада умела только мама. Папа же, как человек строгих моральных принципов, просто игнорировал весь шантажистский арсенал дочери, включая бесконечные слезы и топанье ногами. Вот и сейчас, по-быстрому сплавив ребенка под присмотр супруги, Владимир Михайлович поспешно ретировался в душ, смывать накопленную за день усталость. А заодно немного отдохнуть от ультразвука, исторгаемого Наташкиным горлом. Успокоить крикунью удалось только подкупом. Несколько ложечек густого взбитого крема заставили девочку забыть о ларьке, доверху забитом Самыми Необходимыми Каждому Ребенку Вещами. Вообще-то крем предназначался для пропитки торта, коржи которого в настоящий момент доходили в духовке, однако Валентина Ивановна справедливо решила, что такая пигалица, как Наташка, вряд ли много наест даже черпаком, не то что чайной ложечкой. К пятому дню рождения дочери Воронцова-мама готовилась ответственно — как-никак, первый в жизни юбилей. По большому счету, конечно же, пол-юбилея, ведь придумавшие это слово римляне отмечали им исключительно даты с нолем на конце. Но, будучи русской женщиной, Валентина Ивановна плевать хотела на все эти римские заморочки и со свойственной своей нации широтой души наряду с десятками считала юбилейными датами также и пятерки. Пока супруг, отфыркиваясь, плескался в ванной, Валентина Ивановна занималась тысячей дел разом, из которых выпечка торта для угощения Наташкиных гостей являлась далеко не самым сложным. Ведь, как известно, пока ребенок не начал ходить в школу, все его дни рождения — праздник скорее родительский. Да и после, еще несколько лет подряд, родители продолжают отмечать рождение своего чада с гораздо большим размахом, нежели оно само. На день рождения Наташки к чете Воронцовых обещались наведаться старые друзья с детьми. Вечером перед приходом гостей Валентина Ивановна превращалась в некое подобие индуистского четырехрукого божества, которое шинковало, разделывало, пассеровало, варило, смазывало, перемешивало, натирало, жарило и вообще свободно успевало проделывать великое множество иных кухонных дел. За годы готовки каждое движение стало выверенным и отточенным, как немецкие ножи, которые супруг подарил ей на позапрошлое Восьмое марта. Собственно, как любой мастер, на своем «втором рабочем месте» Валентина Ивановна могла ориентироваться даже с плотной повязкой на глазах. Она уже давным-давно забыла, когда в последний раз обжигалась или резалась по неосторожности. Однако оказалось достаточно маленького толчка, чтобы выбить ее из, казалось бы, глубокой, давно проторенной колеи ежедневной «кухонной повинности». — Мам, а Гелка когда велнется? — старательно облизывая ложку, спросила перемазанная кремом Наташка. Вроде бы короткий, невинный вопрос, а рука Валентины Ивановны дрогнула. Хваленая немецкая сталь перерубила длинный ноготь на указательном пальце и, едва не оттяпав следом первую фалангу, воткнулась в разделочную доску. Растекшийся из нарезанного помидора сок казался густым, тягучим, пронзительно ярким… как кровь. Совершенно некстати женщина поняла, что в кухне чудовищно душно. Что в мешанине ароматов и паров практически нет кислорода. Внезапно навалившееся бессилие не позволяло ей даже дойти до окна, чтобы открыть форточку. Открыть настежь, впустив в дом душный, но все же по-вечернему прохладный воздух. Выветрить из головы тревожные образы, от которых глаза наполнились слезами, а непослушные руки противно подрагивали. Сил хватало только на то, чтобы стоять, упершись ладонями в стол. — Как хорошо, что в плошке еще много крема, — отрешенно подумала Валентина Ивановна. — Только бы Наталка ничего не заметила… Не видя себя, женщина все же прекрасно понимала, что ее бледный вид сейчас способен напугать даже взрослого, не то что ребенка. Она даже не поняла, откуда вдруг взялись сильные мужские руки, уверенно подхватившие ее под мышками. Просто позволила бессилию взять верх и рухнула в них, вымотанная немым сопротивлением. Сквозь набившуюся в уши вату она слышала, как муж, тщательно маскируя беспокойство, шутливо ворчит на сладкоежку Наташку, у которой теперь «точно животик заболит». Норовящие расползтись в разные стороны зрачки с трудом фокусировались на дочке, удивленно застывшей с ложкой во рту. «Это мой единственный ребенок!» — с уверенной настойчивостью метронома стучалась в голове мысль. Но, подобно профессиональному бэк-вокалу, выгодно оттеняющему солиста, ей вторило тихое: «Единственный ли? Точно единственный? Ты в этом уверена?» — Уверена… — непослушными, точно сделанными из пластика губами прошептала Валентина Ивановна. Она врала самой себе. Никакой уверенности она не чувствовала. — Хорошая моя, ты чего это? В чем уверена? Владимир Михайлович осторожно усадил жену на табурет. Заглянул в глаза, приложился губами ко лбу, проверяя температуру. Безучастная, бормочущая что-то себе под нос супруга его пугала. Сохранять спокойствие отцу семейства стоило большого труда. Если бы не удивленная моська Наташки, балансирующая на самой грани плача, Владимир Михайлович, вероятней всего, вел бы себя сейчас совершенно иначе. — Пап, а что с мамочкой? Привстав на цыпочки, Воронцов-старший распахнул форточку. В дом тут же ворвались звуки вечернего города: далекий гул спешащих домой автомобилей, разбавленный еще более далеким собачьим лаем, визг старшеклассниц, с наступлением сумерек оккупировавших детскую площадку, вялое шуршание подвяленной беспощадным солнцем листвы. — Все в порядке, просто у мамочки головушка закружилась. А ты давай-ка дуй к себе, а то сквозняком протянет! — Таточка, слушайся папу, — свежий воздух немного прочистил голову, и Валентина Ивановна поспешила поддержать мужа. — Давай беги в комнату… мультики посмотри. — Ула, мультики! — Со свойственной маленьким детям переменчивостью настроения Наташка спрыгнула со стула и умчалась в свою комнату. Слишком большую для одного ребенка. Уже через несколько минут, за просмотром похождений Дяди Федора, девочка начисто забыла о причинах своего беспокойства. А ее мама так и не смогла. — Валя, что случилось? Ты меня до смерти напугала! Избавившись от дочки, Воронцов присел перед супругой на корточки, взяв ее дрожащие руки в ладони. — Все в порядке, просто голова закружилась… Володь, помешай лук, пожалуйста, а то сгорит. Муж не тронулся с места, продолжая пытливо заглядывать ей в глаза, точно надеясь разглядеть какую-нибудь болячку. Слабо улыбнувшись, Валентина повторила: — Все в порядке, правда. Я уже почти в норме… Вов, ну лук же сгорит! Пожав плечами, Воронцов-старший послушно встал к плите, принявшись деревянной лопаткой помешивать золотящиеся луковые кольца. Он ничего не сказал, но умудрился всей спиной выразить обиду на то, что супруга не желает говорить, что случилось. Эту его особенность Валентина Ивановна терпеть не могла, однако сейчас она отчего-то вызвала у нее умиленную улыбку. А следом накатил такой приступ щемящей нежности к мужу, к дочери… к… что пришлось закусить губу, чтобы не заплакать. Украдкой вытерев подолом фартука проступившую в уголках глаз влагу, женщина шмыгнула носом и сказала: — Натка сегодня опять спрашивала про своего Гелку… — Что еще за Гелка? — безучастно поинтересовался муж. Однако Валентина Ивановна видела, как напряглись под домашней футболкой его широкие лопатки. Иногда спина главы семьи была гораздо эмоциональнее его лица. Выстроилась бесконечная цепочка, в которой «она поняла, что он понял», а «он понял, что она поняла, что он понял». Череда звеньев «понял» уходила в никуда, терялась за вымышленным горизонтом, но легче не становилось. Они оба понимали, что «Гелка» — это на самом деле «Герка». — Ну помнишь, когда мужчина из переписи приходил, она спросила, почему он Гелку не записал? Володька, я за нее очень беспокоюсь… это ведь уже не просто какой-то воображаемый друг… она же всерьез верит, что это ее старший брат! Я вчера весь день в Интернете про это читала… Там такие страхи рассказывают, Вов! Она побоялась сказать, что гораздо больше ее беспокоит собственная реакция на «воображаемого друга» дочери. И еще то, что в первой же ссылке, открывшейся в поисковике, было написано: «…родители всегда пугаются, когда их ребенок неожиданно заявляет: „Осторожно! Ты села на Германа!“» В то, что это просто совпадение, Валентина Ивановна уже не верила. — Интернет — это большая помойка. На один ресурс с достоверными фактами — полторы сотни сайтов желтухи и пользовательских домыслов, — проворчал Воронцов-старший. Говорил супруг как всегда обстоятельно, правильно подбирая тон. Только Валентина слышала в его голосе слабую неуверенность, звенящую, точно противный маленький комар. Да и то, как яростно он продолжал перемешивать лук, абсолютно в этом не нуждавшийся… — Вова, может, ее… — Женщина запнулась, напуганная тем, что едва не сказала «нас» вместо «ее». — Может, Натку… может к психологу ее сводить, а? Круто развернувшись, глава семьи недоверчиво уставился на супругу. Она понимала чувства, которые сейчас, в данную секунду, испытывал ее муж, и полностью разделяла их. Предположить, что у их маленькой девочки, у их любимой и единственной (единственной ли? ты в этом уверена?!) дочки что-то не так с головой — это действительно было за гранью. — Черт знает что такое! — раздраженно пробормотал Воронцов-старший, в сердцах швыряя в мойку перепачканную растительным маслом лопатку. Обессиленно откинувшись на холодильник, Валентина постаралась прижаться к нему всей спиной, в надежде напитаться его божественной прохладой. Супруг раздраженно бурчал в коридоре. Кажется, он перебирал почту, ругаясь на «чертовых спамеров», но, как бы там ни было, она точно знала, на самом деле он ругается на себя. На свою неспособность признать очевидное. На невозможность найти иное решение. Поэтому, когда он вернулся на кухню, Валентина Ивановна решила, что мертвенная бледность, залившая его лицо, — это от внутренних противоречий. Но когда муж молча протянул ей яркую открытку до отвращения с жизнерадостным медведем, она снова почувствовала бесконечно длинную цепочку многократных «понял». Не видя, не зная, не будучи уверенной, женщина все поняла. И все же попыталась отсрочить неизбежное понимание, пролепетав: — Ой, это от кого такая прелесть?! А потом муж перевернул открытку, и в глаза ей прыгнули буквы, криво приклеенные друг к другу неаккуратным мальчишеским подчерком: «Люблю тебя! Брат Герка». Почерк ее сына. Их сына. То, что было на самом деле, врывалось в голову, прорвавшей плотину мощной волной смывая то, во что их заставили поверить. Так заливает высушенный резервуар вернувшаяся вода. Так заполняет бетон заготовленную форму. Все вдруг разом встало на свои места. Все, кроме одного, — их сына не было дома уже десять дней. Глава восьмая НАУДАЧУ — Тихо, пацан, тихо! — зашептали в ухо горячие сухие губы. Хотя Герка ни разу не слышал этого голоса, он сразу узнал Юдина. Узнал и перестал трепыхаться. — Будешь громким — будешь мертвым. И я с тобой на пару. Оба загинем, — продолжал нашептывать голос. Тонкий, почти женский, даже в момент опасности наполненный какой-то перманентной печалью, он никак не вязался с образом курящего «Беломор» бомжа. — Они сейчас с катушек слетели, сперва резать будут, а потом думать. Им это, конечно, аукнется, но тебе от этого легче не станет. Мертвому тебе никакая удача не поможет, пацан. Их убежище состояло из перекрученных металлических конструкций, густо пересыпанных мусором. Обзор отсюда получался не самый лучший. Рыщущие в поисках Герки преследователи выглядели бесплотными тенями, с руганью носящимися туда-сюда. Судя по голосам, было их гораздо больше двух. — Если все понял, кивни. Гера с готовностью мотнул головой, отчего сверху тут же посыпался мелкий мусор, часть которого, кажется, была живой. — Я руку уберу, — как-то виновато предупредил бомж, — а то ты мне всю ладонь уже обслюнявил. Вновь кивок, но уже более осторожный. Последствия предыдущего подтверждения все еще шебаршились у Воронцова за шиворотом. Соленая ладонь исчезла, дышать стало легче, но стало от этого только хуже: в ноздри тут же полез концентрированный запах мочи и разложения. Словно две сотни кошек в течение двух сотен лет использовали это место в качестве лотка с песком, а после приходили сюда умирать. Герка натянул остатки футболки на нос, но помогало это слабо. Совершенно некстати вспомнилось, что на груди — с полтора десятка открытых ран, а сидит он, в прямом смысле слова, в мусорной куче. Глубокие порезы тут же отвратительно запульсировали, пытаясь выжать из юноши крик боли, который наверняка их выдаст. Пришлось сжать кулаки, со всей силы впиваясь давно не стриженными ногтями в ладони. Под пальцами тут же проступила горячая влага, и на Геркином теле стало на восемь повреждений больше. — Долго они тут еще бегать будут? — Воронцов задал Юдину вопрос, чтобы хоть как-то отвлечься от боли. — Экий торопливый… — проворчал бомж. — Будут бегать, пока Хозяин не отзовет. Нас не найдут, ты не бойся, пацан. Тут, на свалке, все следы под слой говна уходят. Даже такие отчетливые, как твои. Сборщики в городе хороши, а на свалке толку от них, как от козла молока. Побегают полчасика, да и сдернут. Решат, что ты через центр свалки обратно рванул… Чудаки, блин! Юдин улыбнулся невидимой улыбкой. — Будто кто-то может без меня свалку напрямки пересечь! Вопреки радужным прогнозам Юдина, сидеть пришлось до глубокого вечера. * * * Когда Юдин, а за ним и Герка отважились высунуть нос из укрытия, день окончательно капитулировал перед ночью. Подгулявший бог темноты рассеянно просыпал звездные пятаки, превратив черное полотно небес в шитое серебряной нитью волшебное покрывало. Воздух заметно посвежел. Так, что даже неистребимый запах помойки слегка развеялся. Послушно следуя за Юдиным, Воронцов механически переставлял ноги, стараясь лишь не упасть. Напади на них сейчас сборщики, юноша, пожалуй, не стал бы бежать, а просто спокойно дождался своей участи. Время, проведенное среди гнутого, искореженного железа, по щиколотку в гнилом мусоре, с деловито снующими за шиворотом насекомыми, дало возможность все взвесить. Это были драгоценные часы относительного покоя, позволившие побыть наедине с мыслями. Поспособствовавшие тому, чтобы Герка, наконец, рассмотрел произошедшие с ним события со всех сторон. Надо ли говорить, что увиденное ему не понравилось? Уж будьте уверены, так оно и есть. Юдин вертел нечесаной башкой в разные стороны, прислушиваясь, принюхиваясь, даже как будто пробуя ветер на зуб, но шел при этом бойко, не останавливаясь. Кажется, он точно знал, что опасности нет, просто перестраховывался по привычке. Похожий на вставшую на задние лапы крысу невероятных размеров, бомж проворно шастал среди мусорных гор, то забегая вперед, то возвращаясь за отставшим Герой. Так, неспешно, они добрались до моста. Спускаясь по глинистой тропке, Воронцов ощутил дежавю страшной силы. Суток не прошло с тех пор, как точно так же они спускались к домику-улью. С той лишь разницей что тогда место между ним и Юдиным занимала Лиля — единственный друг в этом свихнувшемся, абсолютно ненормальном мире. Друг, который его предал. Предатель, который спас ему жизнь. Герка никогда бы не подумал, что дежавю — это настолько больно. Грудь разрывало невидимыми крючьями, но многочисленные порезы, от которых весь торс покрылся коркой засохшей крови, не имели к этому никакого отношения. Дыхание давалось с трудом, словно вместо легких кто-то установил ему тяжеленные кузнечные меха, раздувать которые приходилось вручную. Герка не сразу понял, что его душат слезы. Боль, обида, непонимание, беспросветность, злость на собственную доверчивость, ненависть — все смешалось в обжигающий кислотный коктейль. Герка словно отхлебнул его, но все никак не мог проглотить. Комок чувств застрял поперек горла, не желая ни падать в желудок, ни выйти наружу со рвотой. Глядя на маячащую впереди спину, Герка подумал, что точно так же могли возвращаться домой семь гномов, уже знающие, что глядеть на Белоснежку они отныне могут только через крышку стеклянного гроба. Вернее, только два гнома — пятерых оставшихся, должно быть, завалило в алмазных шахтах. Только оказавшись внутри домика-улья, усевшись за стол, на котором в беспорядке валялись остатки Лилиной трапезы, Герка вернул себе способность мыслить здраво. — А почему они у тебя засаду не устроили? Я бы на их месте первым делом здесь пару человек оставил. В глазах Юдина мелькнуло нечто такое, что заставило юношу на секунду поверить в существование придуманной им самим засады. Он даже представил, как отъезжают в сторону створки платяного шкафа, впуская в комнату рыжебородого карлика с огромным тесаком. Но нет, створки остались недвижимы, а карлик, медленно коченея, лежал на мосту несколькими метрами выше. По какой-то причине помоечный житель Юдин не собирался сдавать Воронцова сборщикам удачи. Пока не собирался. — Чего им у меня делать? — буркнул бомж, собирая со стола тарелки и перетаскивая их к сверкающей новеньким хромом мойке. — С ними я свою часть уговора выполнил: дал Лильке Ирландии временное убежище, сборщиков на свалку провел — с меня взятки гладки. Им и в голову не придет, что я тебя укрываю… Юдин тонко хихикнул в кулачок, совершенно по-женски. — Только смотри, это до утра, — обеспокоенно предупредил он. — Отоспишься, оклемаешься немного и поутру умотаешь отсюда как можно дальше. Мне проблемы ни к чему… — Так зачем ты вообще ввязался? Пересидел бы в своей берлоге, подождал, пока меня нагонят, — ни забот, ни хлопот! Для чего тебе это понадобилось? Герке даже стало интересно, какую выгоду ищет этот опустившийся человечишка, какие преимущества надеется урвать? Безмолвствующий Юдин тщательно собирал влажной губкой крошки со стола, словно не слышал вопроса. — Это не мне, это ей понадобилось, — сказал он наконец. — А я ей задолжал… да, задолжал. Говоря «ей», бомж закатил глаза куда-то под потолок, так что Герка не сразу сообразил, о ком идет речь. — Лиля? Ей — это Лиле? Но… но зачем?! — Хрен пойми этих баб, — глубокомысленно изрек Юдин, со вздохом опускаясь на свободный стул. — «Да» у них значит «нет», «нет» значит «может быть», а «рада тебя видеть» означает «я убью тебя, как только представится возможность». Лилька-то нормальная бабенка была, без всей этой вот… Он неопределенно покрутил в воздухе шершавой пятерней и внезапно выдал: — Это ты виноват! Такую девку испортил! — Юдин расстроенно зацокал языком. — И не отпирайся, скромник, нечего мне тута глаза пучить. Если уж сама Лилька Ирландия, Лилька Тень из-за тебя против Хозяина пошла, значит, чем-то ты ее крепко зацепил… Ты хоть знаешь, сколько через нее таких, как ты, прошло, салага? — Таких, да не таких, — огрызнулся, чтобы скрыть смущение, Герка. — Молодец, пацан, не теряешься, — одобрительно кивнул бомж. — Уж в чем в чем, а в этом деле Лильке равных нет. Всякий, у кого между ног член болтается, сам ей свою удачу подарит да еще и душу на оберточную бумагу пустит. Да и с бабами она ладила — сутки, двое максимум, и тоже сдавались, со слезами умоляли, чтобы Лилька у них удачу забрала. Так что, твоя правда, обычный лох вряд ли продержался бы так долго. А ты уже почти две недели бегаешь, весь город на уши поставил… Вывод? — Вывод? — повторил Гера, понятия не имеющий, какой вывод можно сделать из всего этого. — Ты — лох необычный! — И Юдин рассмеялся неожиданно приятным и заразительным смехом. Грубая ладонь хлопала по столешнице, отчего неубранная в мойку вилка подпрыгивала, раздраженно дребезжа. Он хохотал, непрестанно повторяя: — Необычный, понял, да? Но все же лох! Но необычный, это точно! Герка сам не заметил, как присоединился к хохочущему бомжу. Шутка была не ахти, но лучшего повода, чтобы сбросить напряжение, не предвиделось. Приходилось смеяться, всхлипывая, глотая слезы, с трудом удерживаясь на скользкой грани, отделяющей натужное веселье от полноценной истерики. — Плачь-плачь, пацан! — хохотал всклокоченный Юдин. Но глаза его оставались тоскливыми, а в уголках век поблескивали набухшие капли. — Если боль в себе держать, прогоркнешь весь! — Это как?! — Слово «прогоркнешь» неожиданно показалось Герке невероятно забавным, вызвав новый всплеск хохота. Щеки давно стали мокрыми, словно по ним прошелся небольшой локальный ливень, но юноша не спешил их вытирать. Плакать на глазах у Юдина отчего-то казалось ему совершенно нормальным. — А горьким станешь — от горя-то! С телом — шут с ним, горькое тело ни одна тварь не схарчит! Даже дэв не позарится! — продолжал веселиться Юдин, многозначительно подмигивая попеременно то левым, то правым глазом. Хотя Воронцов был твердо уверен, что сильнее смеяться уже невозможно, он все же преодолел этот барьер, захохотав на самом пределе. Герка буквально складывался пополам, представляя, как, догнав его в подземелье, Арбоб осторожно пробует добычу на зуб, кривится, брезгливо сплевывает и, разочарованный, позорно ретируется в свое логово. Дыхание вновь сбилось, застрявший в горле отравленный ком препятствовал току воздуха, от нехватки кислорода затряслись руки. В какой-то момент в груди что-то громко щелкнуло, точно сломалась небольшая косточка, не толще куриной. — А коли душа прогоркнет, — Юдин резко оборвал смех, положил ладони на стол и, подавшись вперед, пристально взглянул на Герку, — это, брат, совсем беда. Горький ядовитый ком исчез. Рассосался в организме, так и не причинив ему вреда. Воронцов со свистом втянул воздух ртом, вслед за хозяином дома прекращая необоснованное веселье. С удивлением, по-новому посмотрел на сидящего перед ним затрапезного мужичка. А тот лишь улыбнулся сочувственно, подмигнул и спросил: — Ну что, полегчало? Недоверчиво прислушиваясь к странным ощущениям, Герка кивнул. Да, он совершенно определенно чувствовал себя гораздо лучше. Так бывает после затяжной простуды, когда, промучившись несколько дней, утопая в соплях, изнывая от жара, однажды ты просыпаешься полностью здоровым. — Вы все так умеете? — неумело вытирая слезы остатками футболки, спросил Герка. — Ну в смысле на эмоции влиять? Я уже несколько раз такое за Лилей замечал, вроде ничего необычного не скажет, а настроение меняется… Как вы это делаете? — Никогда не задумывался… — пожал плечами Юдин и отправился мыть посуду. — Меня отец научил, а отца — его отец, мой дед стало быть, — продолжил он от мойки. — Скоморохи мы, проклятое племя. И Лилька тоже — скоморошина. Видал папеньку-то ее? Это он нашу девоньку натаскал. А и то — уж на что силен да лют батя, а доча его по всем статьям переплюнуть должна, как подрастет… Перед глазами Герки нарисовался образ высокого мужчины, одетого, точно старый хиппи, в драную джинсу всех возможных цветов. С виду обычный бродяга, немногим лучше того же Юдина. Но стоило вспомнить, как от брошенного им детского стишка сложилась пополам грозная судица… — Скоморохи, это же такие… — напряг память Герка, — красные щеки, колпаки дурацкие, ездят по деревням, народ смешат. Какое такое проклятое племя? — А ты думаешь, люди от большой радости по земле кочуют? Без дома, без крова… Без будущего? — Юдин пытливо поглядел на мальчика. — Проклятое, как есть. А ты чего сидишь? — внезапно сменил он тему. — Давай-ка сюда, бери полотенце, будешь ночлег отрабатывать… а то нажрали, насвинячили, а Юдин убирай! Послушно встав рядом с мойкой, Герка принялся бережно принимать мокрую посуду, насухо вытирая ее мягким ворсистым полотенцем. Судя по горе немытых тарелок в раковине, хозяин определенно лукавил — «нажрать» столько Лиля не смогла бы при всем желании. Про себя Воронцов не переставал удивляться: ну как можно буднично заниматься обычным домашним делом, когда мир вокруг рушится, настойчиво пытаясь погрести тебя под обломками? — Значит, Лиля с самого начала… — Как ни странно, но о предательстве говорилось абсолютно спокойно. Царапало что-то, неприятно саднило душу, но уже не разрывало ржавыми крючьями. — С самого, что ни на есть, — кивнул Юдин, щедро выдавливая на губку гель из бутылочки «Пемолюкса». — Ты же вспыхнул, как сверхновая, — все Сумеречи разом увидели. Хозяин Лильку на кого попало не бросает, так что гордись, пацан. На твоем доме теперь где-нибудь знак ее стоит — клевер-четырехлистник. Это, значится, чтобы остальные местные тебя не разрабатывали да заезжие сборщики не совались… — Ага, не совались! — Имей Геркино недоверие жидкую структуру, им вполне можно было заполнить небольшое озерцо. — Да мы только и делали, что от кого-то убегали, прятались… да меня столько раз убить хотели, что… у меня не жизнь, а кинобоевик какой-то! К концу тирады он едва не задохнулся от несправедливости юдинских слов. Но наткнулся на понимающий взгляд тоскливых глаз и сдулся, как проколотый воздушный шарик. Кивая, Юдин как бы подтверждал — да, конечно, ты абсолютно прав, парень. — Вот в том-то и дело, что «кино», это ты, пацан, самую суть ухватил. Ты, считай, настоящей опасности в глаза не видывал, так, бутафорию сплошную. Лилька — актриса и психолог от Бога. У нее каждый твой шаг, каждое слово — да что там! — каждая эмоция просчитана. Ей даже не нужно тебя ни в чем убеждать, так, подтолкнуть маленько. Она говорит — бойся, и тебе страшно. Она говорит — беги, и ты бежишь. А Хозяин, он хоть институтов не кончал, а режиссер отменный. Он хорошую драму знаешь как любит?! Видал, какое он заради тебя Бородинское сражение затеял? С другой стороны, когда такой куш на кону, о расходах как-то не думаешь… — Не зная, что он почти дословно повторяет речи судиц, Юдин сказал: — Все это время тебя просто тащили кривыми дорожками лабиринта к единственному выходу, пацан. На самых чувствительных струнках играли: на страхе, на чувстве вины… на… — он замялся, подыскивая слово, — …на симпатии. Они сами втянули тебя в наш мир, провели ознакомительную экскурсию. Только сделали это так, чтобы ты накрепко усек — все плохо, а дальше будет только хуже. Чтобы понял: никто тебе не поможет. Чтобы сам по-настоящему захотел отдать монету тому… ну ты понял, короче. И, что характерно, у них ведь почти получилось, а? Ты ж у них с самого крючка сорвался! Вот она — сила неучтенного фактора… Вспоминая бесконечную вереницу смертей, которую ему довелось наблюдать за последнее время, Герка отказывался верить в правдивость этого помоечного философа. В голове просто не укладывалась мысль, что кто-то может пустить под нож такое количество лю… живых существ, только чтобы заполучить этот чертов пятак! — Это что же, с самого начал я мог ничего не бояться? Никакой опасности не было? Домыв последнюю тарелку, Юдин отобрал у Герки полотенце, тщательно вытер ладони и только после этого сказал: — Ну отчего же не было? У Некрополита: вот там действительно было опасно. Вас же уже похоронили все. Ох, Хозяин тогда осерчал, мама дорогая! Оба-на едва с головой не расстался, да и остальным досталось под горячую руку… Лилькин батя с Семкой ко мне на другой день наведывались, за упокой души мятежной Ромки Близнеца выпить… Радовались, что Лиля — девочка, а Ромка для Некрополита староват. Уж лучше смерть, чем то, что он со своими «пальцами» вытворял… Кстати, о Семке… Юдин многозначительно смерил взглядом лохмотья Геркиной футболки, из-под которых виднелись шрамы, покрытые желтой подсыхающей сукровицей. Покачав головой, бомж сдвинул створку шкафа, обнаружив огромное количество полок и ящиков самых разнообразных размеров, в одном из которых нашлась новенькая аптечка в пластиковом чемоданчике. Обрабатывая Герке раны, Юдин шипел и морщился едва ли не больше, чем сам Герка. — Это ж как нужно себя не беречь, чтобы так на нож бросаться?! — ворчал он, промывая порезы перекисью водорода. — Вас там в школах вообще чему-нибудь учат? — Юдин, вот ты вроде понимающий мужик, — разговаривать приходилось сквозь стиснутые зубы, отчего казалось, будто Герка чем-то серьезно обижен на безобидного бомжа, — скажи, что мне дальше со всем этим делать? — Не чесать, корку не отрывать, раз в день менять повязку… — Да нет! Я вообще про все… Судицы сказали, что избавиться от пятачка я смогу, если вычерпаю его до дна, если найду пределы его везения. Что мне теперь делать-то? Спрыгнуть с моста, надеясь, что до предела еще далеко? — А, вон оно что… — Не отвлекаясь от процесса, Юдин щедро выдавил на ватный диск какую-то мазь и тут же принялся безжалостно втирать ее в порезы. — Ты, пацан, путаешь. Артефакты — они дают удачу, а не лечат идиотизм. Тебе не избавляться от него нужно, а использовать грамотно, только и всего. — Как? Есть какие-то курсы, где меня этому научат? Секретная джедайская школа с удачным уклоном? Я только и слышу: научись, научись, научись! А как, где — никто не говорит! Вот ты сам как удачей управляешь? — Никак, — Юдин спокойно разматывал бинт, на глаз прикидывая, откуда лучше начать перемотку. Торс юноши был исполосован от ключиц до пупка. — То есть? — Я не умею управлять удачей. Я, как и большинство людей и нелюдей, смиренно жду ее улыбки. Радуюсь ее благосклонности, расстраиваюсь ее невниманию. Единицы знают, что делать с артефактами, пацан. И будь уверен, никто не знает, что делать с твоим артефактом. По крайней мере в Сумеречах точно. Перевязку заканчивали в молчании. Ошеломленный Герка не мог придумать очередного вопроса, хотя еще недавно хотел просто завалить ими собеседника, а Юдин… А Юдин просто завязал концы бинта обычным двойным узлом: — Все, — он легонько хлопнул Воронцова по свежим бинтам, вызвав сдавленный стон. Кое-где кровь понемногу просачивалась сквозь ткань, проступая на стерильно белом красными кляксами. — Рекомендую ложиться. Через пять часов рассвет. Я разбужу тебя, и ты уйдешь. Герка кивнул. — Юдин, — спросил он напоследок, — а почему Ирландия? — Так у нее матушка — брауни. Родитель Лилькин, когда в Ирландию на стажировку мотался, назад с супружницей возвратился. И не абы с кем, а с той самой Мог Мулах! Герка не сразу понял, что последние слова и есть имя Лилиной матери. А между тем Юдин посмотрел на него так, словно ничего естественнее и быть не может. — Она тоже сборщик… сборщица? — Все мы немного сборщики, — глубокомысленно заметил Юдин. — Если получается урвать чужой удачи, то почему бы этого не сделать? Но мы так, любители. А Оба-на, Скоморох, и даже Близнецы, земля им пухом, — это профессионалы. Сборщицкий труд, братец, дело такое, с ним не каждый справится. Работы много, грязи — еще больше, а Счастья, бывает, месяцами не видишь. Мог, как мне кажется, потому от Скомороха и сбежала. Не вынесла тягот, понимаешь, и лишений… Герке страшно хотелось перебить Юдина, чтобы расспросить о том, что действительно важно. О Лиле. Но обида, все еще исподволь отравляющая его разум, накрепко запечатала юноше рот. — Все, — повторил бродяга. — Можешь располагаться на кровати. У меня сегодня еще кой-какие дела есть, на сон времени не будет… — Что за дела? — Боишься, что я ночью тебе горло перережу, чтобы пятак отнять? — Юдин заговорщически подмигнул Герке. — Нет, не боюсь, — пожал плечами тот. — А зря, — покачал головой бродяга. Снял с вешалки дождевик и вышел на улицу. Воронцов не думал, что сможет заснуть после таких слов. Но то ли в мази было какое-то успокаивающее средство, то ли Юдин вновь воспользовался своей способностью, а может, Геру попросту вымотали беготня и потеря крови — он провалился в сон, едва успев закутаться в одеяло. Возможно, он просто решил наконец положиться на свою удачу. Среди ночи юноша несколько раз просыпался, обводил незнакомое помещение рассеянным взглядом, лихорадочно припоминая, куда его занесло на этот раз. В одно из таких пробуждений он увидел, как Юдин запихивает в шкаф-купе негнущееся тело рыжего карлика. За раздвижной дверцей вечерело, и косой дождь старательно отмывал от пыли невысокие холмы, поросшие ровной травой, такой ярко-зеленой, словно искусственный ковер для гольфа. Зайдя внутрь, Юдин тихонько прикрыл за собой дверь как раз в тот момент, когда плачущее небо расколол далекий гром. Глупость несусветная. Герка, сразу сообразивший, что это сон, вновь уронил голову на подушку. Утром, когда он проснулся, Юдин как раз вытирал тряпкой огромную лужу, разлившуюся возле шкафа-купе. Рядом, прислонившись к стене, стояла штыковая лопата, перепачканная жирной землей до самой рукоятки. Впрочем, связать эти факты со странным сном про дождь над ирландскими холмами Воронцов так и не сумел. * * * Одежда, которой снабдил Герку Юдин, пришлась почти впору, несмотря на разницу в росте. То ли не с плеча бродяги были эти поношенные вещи, то ли юноша существенно подрос во время своих скитаний. Только подранные на коленках джинсы неизвестной фирмы пришлось подпоясать ремнем. В черной навыпуск футболке с принтом «Калинова моста», в старых разношенных кедах и выцветшей красной бандане Воронцов перестал выглядеть конченым оборванцем. В «улье» нашелся даже небольшой матерчатый рюкзак с полустертой надписью «Городской контейнер». Сейчас в нем лежали заботливо упакованные свертки с бутербродами (позавтракать в доме Юдин не дал, буквально вытолкав юношу за дверь). Потому-то Герка, пересекая заброшенный мост, на ходу поглощал хлеб с колбасой и сыром. Без карты и компаса, не понимая, куда выводит разобранное дорожное полотно, скрытое под густой травой, он просто двигался вперед, стремясь оставить бывший некогда родным город как можно дальше за спиной. Как ни просил он Юдина дать какое-нибудь напутствие, объяснить, что делать дальше, тот оставался непреклонен. Лишь когда автоматический доводчик потянул дверь обратно, бродяга ненадолго придержал ее ногой. — К паучьим ямам не подходи. Вообще-то, они за мостом обычно не селятся, но сейчас сезон спаривания, а они в это время дурные… Не зная, как выглядят паучьи ямы, Герка на всякий случай решил держаться подальше от любых отверстий в земле. Почему-то ему не хотелось выяснять, кто такие эти таинственные «они», и есть ли доля правды в мальчишеских байках. Лето продолжалось. Солнце, за ночь устав отсиживаться за тучами, выплыло на небо, точно неведомый многоногий моллюск в ярко-оранжевой раковине. Очень скоро начало припекать. Путь в основном пролегал по открытой болотистой местности, так что ближе к дороге деревья росли в основном небольшими кучками. Зато там, где топи заканчивались, лес с лихвой брал свое, ощетиниваясь плотным частоколом громадных широколапых елей. Заброшенная дорога выделялась хорошо различимой широкой просекой, изрядно, впрочем, поросшей кустарником. По ней-то, логически рассудив, что рано или поздно разбитое полотно приведет его к асфальту федеральной трассы, и двигался Герка. Примерно через час пути (без часов сложно было сказать точнее) на горизонте замаячило какое-то небольшое строение. Первый намек на присутствие человека в этом странном месте, где даже деревья казались выброшенными за ненадобностью. Наладилась и дорога. Асфальт перестал бросаться под ноги, неприятно впиваясь в подошву острыми краями, расстелившись довольно-таки ровным полотном. Не без поросших травой трещин, конечно же, но после часового перехода Воронцову казалось, что вместо ступней у него — вездеходные траки, так что он был рад и такому. Герка шел вперед, и строение «шло» ему навстречу, постепенно принимая форму поста ГИБДД. Но еще до того, как юноша различил выбитые стекла, проржавевшие решетки и сделанную черной краской надпись «МЕНТЫ КАЗЛЫ!», легкий ветер донес до его ушей странный, чуждый этой местности звук. Чистые, печальные ноты, исходящие из тонкого горла небольшой дудочки — флейты или, быть может, свирели, Воронцов не слишком хорошо разбирался в музыкальных инструментах. Мелодия, красивая, таинственно-притягательная той простотой, что зачастую граничит с гениальностью. В то же время она не была запоминающейся или навязчивой. Чуть позже, стоя на трассе с оттопыренным большим пальцем, Герка попробовал вспомнить ее. Но сколько ни пытался прокрутить мотив в голове, мыча под нос, насвистывая, отщелкивая ритм пальцами, все было не то, не тем и не так. Музыка растворилась где-то глубоко в подкорке, среди многих других вещей и явлений, слишком прекрасных, чтобы переживать их регулярно. Затерялась среди детских воспоминаний, чтобы иногда мельком появляться во снах и мечтах. Но сейчас мелодия лилась прямо с неба, словно слепой дождь, оплодотворяющий иссушенную землю. И казалось Гере, что все вокруг вновь стало похожим на слоеный пирог. Как тогда, на мосту, когда он впервые увидел, что на черством корже этого мира лежит еще один, а между ними — сладкий сливочный крем. И так до бесконечности. Счастливый пятачок был вновь накрепко привязанный к запястью, но это не мешало Герке видеть слои реальности так же хорошо, как если бы он смотрел сквозь дырочку в монете. Кажется, он привыкал видеть изнанку мира невооруженными глазами. То, что в иных обстоятельствах просто слилось бы с общей картиной восприятия, сейчас само норовило обратить на себя внимание. Детали, детальки и целые деталища буквально лезли в глаза. Выпрыгивали из-за кустов, обрушивались с ясного — ни облачка! — неба, бросались под ноги. Остановившись перед «стаканом», Герка с интересом разглядывал чудное граффити, изображающее стройную женщину, стилизованную под витрувианского человека да Винчи. Ее можно было даже назвать красивой, если бы не горящие глаза и широко раскинутые в разные стороны три пары рук, каждая из которых оканчивалась похожим на черную саблю когтем. Витой шрифт, опоясывающий рисунок, гласил: «ОСТОРОЖНО, КЛАД» От последнего слова тянулось недовольно бунтарское «Казлы!», заставившее Геру вспомнить, что он не в картинной галерее. По какой причине кому-то потребовалось осторожничать возле клада, Воронцов решил разобраться в другой раз. Источник музыки был совсем неподалеку. Так близко, что впору кричать «обожжешься, сгоришь!» Герка завертелся на месте, настороженно ощупывая взглядом пространство. Обочины дороги здесь густо поросли незнакомыми цветами странной формы — черные головки, от которых солнышком расходились тонкие короткие лепестки, выглядели так, словно кто-то облил их керосином и поджег. Да, именно так — неведомо зачем кто-то спалил целое поле. Однако при этом воздействию огня подверглись, похоже, только бутоны; сами стебли отливали на солнце здоровой зеленью. Искалеченные цветы полностью забили все остальные растения и возле гибэдэдэшной будки. В просветах между покачивающимися стеблями Герка заметил нечто, напоминающее каркас реберной клетки. Подходить ближе, чтобы проверить, юноша не решился. Уж больно похожими на человеческие выглядели эти выбеленные кости. Он уже почти собрался продолжить свой путь, когда кто-то невидимый оборвал песню так резко, точно наступил ей на горло. Взяв неправильную ноту, дудочка пронзительно, почти как живая, взвизгнула — и обиженно замолкла. А откуда-то сверху донеслось: — Если ты разучился смотреть в небо, значит, ты разучился мечтать. Чужой голос, сдобренный смутно знакомыми интонациями. Она сидела на крыше «стакана», свесив ноги, задумчиво постукивая тонкой дудочкой по раскрытой ладони. Босые ноги, простое льняное платье до пят, на голове — свернувшаяся калачом коса. Старческое лицо на теле молоденькой девушки. Судица. Как две… нет, как три капли воды, похожая на своих сестер, но иная. Какая-то неземная, нездешняя даже на их фоне. Герка напряг память: — Ружа? Вы Ружа-Кровь, верно? — Мальчик вежлив, — в глядящих на него сверху вниз глазах читалось одобрение. — И у мальчика хорошая память… Тьфу ты, бред какой! Женщина сплюнула через плечо и захохотала, запрокинув голову. — Что, простите? Посреди августа Герку вдруг обдало холодом, будто где-то совсем недалеко вдруг раскрылись дверцы гигантского рефрижератора. В этом смехе было больше безумия, чем в стае бешеных собак. — Мальчик искал нас, мальчик подает надежды, мальчик бла-бла-бла… — Ружа изобразила рукой это самое «бла-бла-бла». — Мои дуры-сестры все еще так говорят? Не зная, как вести себя в такой ситуации, Герка неопределенно мотнул головой, что могло означать как «да», так и «нет», или даже «вы все меня изрядно утомили своими шутками!» — Века проходят, а они ничему и не учатся. Считают, если работало на крестьянах, месивших лаптями здешнюю грязь полтысячи лет назад, значит, сработает и на современном продвинутом молодом человеке. — Ружа коротко подмигнула Воронцову, дескать, мы-то понимаем, как они заблуждаются. — Вы знаете, немного неудобно так стоять, — Герка повел шеей, хрустнув позвонками. — Вы не могли бы спуститься вниз? — Итак, значит, несмотря ни на что, он по-прежнему у тебя? Проигнорировав просьбу, судица с ожиданием уставилась на юношу. Переспрашивать, кто такой «он», было бессмысленно, и Герка со вздохом предъявил руку с примотанным к запястью пятачком. Словно светящуюся печать на входе в ночной клуб. Узкие губы судицы разрезал остренький язычок, когда монета застенчиво блеснула на солнце. Ружа глядела на нее точно сорока — с одной стороны, желая поскорее утащить яркую штуковину к себе в гнездо, с другой — обоснованно опасаясь нехороших последствий. Разочарованный вздох вырвался из ее груди, когда Герка раздраженно спрятал руку за спину. — Ты ведь не отдашь его мне, верно? Герка кивнул. — Даже если я очень попрошу и пообещаю кое-что взамен? — Полувопрос-полуутверждение, в котором, однако, крылась робкая надежда. — Нет. Устав от пронизывающего голодного взгляда судицы, Воронцов стянул с головы бандану и намотал ее на запястье, скрыв вожделенный артефакт под красной тканью. — Подумай хорошо, Герман, — не унималась Ружа, — я ведь далеко не самая плохая партия… Навязчивость судицы не просто утомляла. Она раздражала, взбешивала, доводила до исступления. И только память о том кратковременном ужасе, что вызывали в нем сестры этой молодой старухи, заставляла Герку воздержаться от резких слов в ее адрес. Он промолчал. — Они ведь могут и заставить тебя. Не отдашь добром, так Остен силой взять не погнушается, — сожаление в голосе Ружи казалось почти искренним. — В конце концов, не ты первый… Есть много разных способов, недобрых, нехороших, сулящих крупные неприятности тому, кто применит их к законному хозяину. Но даже после них можно очистить удачу. Отсеять проклятие, как сито отсеивает крупные фракции ила, грязи и камней, оставляя чистейший золотой песок. Будь уверен, Остен вынудит тебя прийти к нему… — Надо же! И каким это образом? — Твоя семья. Мать, отец, младшая сестра. Лиля, в конце концов. Ты ведь даже не подумал, что они могут с ней что-то сделать, верно? — Плевать мне на Лилю! — запальчиво выкрикнул Герка. Слишком поспешно. Чересчур яростно. — Ой ли? И поскольку Герка пока еще не достиг того порога, за которым люди приобретают не очень красивое, но такое необходимое умение — врать в глаза собеседнику, он отвел взгляд. Да, он врал. Судице, самому себе, летнему ласковому солнцу, всему миру. Ему было не плевать. Но он все еще отказывался в этом признаться. — Что же раньше мешало ему пригрозить моей семье?! К чему тогда вся эта комедия?! — А кому захочется с утра до ночи возиться с ситом, стоя по пояс в ледяной воде, просеивая тонны пустой породы, когда можно взять золото прямо из банка? — И что… что они теперь сделают с Лилей? — Может, и ничего… С надеждой вновь посмотрев на судицу, Герка наткнулся на ехидную улыбку. — …но, скорее всего, убьют самым жестоким образом. В назидание потомкам, так сказать… — Ружа попросту издевалась, дразнила его. — Ладно, не бледней, а то удар хватит, — голосом добродушной бабушки проворчала она. — Мои дуры-сестры сказали верно: кривые дорожки и звериные тропы почему-то вновь и вновь выводят тебя на шоссе, ведущее в нужном направлении. — Ваши сестры заодно с ними! — бросил Герка сердито. — Все и всё, с чем я сталкивался в последнее время, на поверку оказывалось каким-то фарсом… Почему я должен верить их словам? — Заодно с кем? С Остеном и его помойными крысами? — Тонкие брови удивленно поползли вверх. — Брось, Герман. Жива и Обрада, конечно, дуры, но дуры честные. Они действительно сказали тебе все, что могли. И они действительно защищали тебя. Не их вина, что они оказались пешками на чужой доске… Конечно, могли бы и догадаться, но я же говорю — дуры! Их оправдывает только то, что с нами такое нечасто бывает. И будь уверен, и Остен, и этот хорек Швец недолго будут ра… — Зачем вы здесь? — бесцеремонно перебил ее Гера. Знал, что рискует, но все же перебил. — Вы ведь не думали, что я вот так, за здорово живешь, подарю вам артефакт? Женщина отложила дудочку и поменяла позу, сделав это настолько плавно, будто перетекла из одного состояния в другое. Опершись ладонями на край крыши, судица наклонилась к Герке, отчего из-за просторного ворота вывалилось тяжелое монисто. Воронцов против воли залюбовался висящими на толстой цепочке монетами разных номиналов, чеканок, стран и даже времен. Завороженный магнетизмом украшения юноша сумел оторвать от него взгляд, только когда Ружа ревностно прикрыла монисто ладонью. — Нет. Но ты все равно отдашь его мне, Герман. Отдашь добром, безо всякого принуждения, и уже совсем скоро. Не сегодня… впрочем, ты прав, я здесь не для этого. Я здесь для того, чтобы дать тебе уверенность! Молчание Геры красноречиво показывало, что он обо всем этом думает. — Давайте, че! — наконец развязно предложил он. — Вы ее в подарочную упаковку завернули? — Осторожно, Герман. Я ведь могу убить тебя не из-за твоего артефакта. И чем больше ты хамишь, тем чаще я задумываюсь, а стоит ли мне отказывать себе в таком удовольствии? Она хмуро сверлила Воронцова глазами. Так смотрит коршун, выискивая курицу пожирнее, — взглядом профессионального убийцы, в котором нет места ничему личному. Чувствуя, как немигающие глаза проделывают в нем зияющую, кровоточащую дыру, Гера выдавил: — Простите… не хотел… — Хотел, Герман, конечно, хотел. Но я не стану заострять на этом внимание, иначе кое-кто может пострадать… Внезапно, без перехода она вновь рассмеялась так безумно, что позавидовала бы иная гиена. — Ну вот видишь? Видишь? Ты снова купился! — Хохот прервался так же резко, как начался. — Почему ты извиняешься? Я напугала тебя? — Есть немного, — признался Герка. — Просто я видел, на что способны ваши сестры… — А ты видел, на что способен Оба-на? Да этот вонючий бомж уделал моих идиоток-сестер, как Создатель уделал черепаху! Для него свернуть твою цыплячью шею не сложнее, чем воды выпить! Почему, как ты думаешь, он не сделал этого? — Швец… — Этот гнусный хорек приполз позднее! И, честно говоря, своим появлением спас весь их театр. Сборщики ведь не знают, с какой стороны к тебе подойти. Эта монета — она же не просто подкидывает тебе кошельки и попутки. Она защищает тебя. Ты источник ее жизни, и она не даст тебя в обиду, покуда это в ее силах. А сил у нее… ну, думаю, тебе уже не раз делали комплименты по этому поводу. — Вы еще скажите, что я бессмертный… — все еще недоверчиво вполголоса пробормотал Воронцов. — Не подумаю даже. Есть довольно толстая грань между уверенностью и самоуверенностью, только отчего-то многие не желают ее замечать. Первая поможет тебе выжить. Вторая — убьет быстрее, чем ты крикнешь «Мама!» Мне бы хотелось, чтобы ты был уверенным, понимаешь меня? Воронцов предпочел промолчать, но кивнул так активно, что чуть не клацнули зубы. Все-таки источаемая судицами угроза пополам с агрессией были пострашнее всего, что Герке довелось увидеть. Ну почти всего. Перегнувшись через край, Ружа велела: — Протяни руку… Это несложно… Мне нужно только немного разбудить артефакт. Протяни, не бойся, — видя Геркины колебания, она первая опустила руку вниз. — Мне нужно всего лишь коснуться монеты. Все остальное она сделает сама. — Зачем вам это? — Герка подозрительно нахмурил брови. — Я хочу сказать, здесь ведь никто пальцем о палец не ударит ради другого, если в этом нет выгоды. Какая вам с этого выгода? — Самая прямая. Я хочу, чтобы ты дожил до того момента, когда сам решишь отдать мне этот… это сокровище… Ну же, протяни руку! «В конце концов, что я теряю?» — подумал Герка. Размотав бандану, он поднял открытую ладонь навстречу худой конечности, напоминающей скорее когтистую птичью лапку. Горячие пальцы скользнули по его коже, стараясь пройтись по каждой выемке, просмотреть всю информацию линий жизни и судьбы, читая узоры кожи, как опытный охотник читает звериный след. Вопреки Геркиным ожиданиям, судица не стала прикасаться к монете, но, плавно обойдя ее по кругу, внезапно ковырнула ему запястье острым когтем. Воронцов ойкнул, однако руки не отнял. Крохотная ранка уже набухала кровью, понемногу выталкивая ее из проткнутого сосуда. Налившаяся капля, не удержавшись, покатилась к пятачку, где, ударившись о его ребристый бок, разделилась надвое, омыв монету с обеих сторон. Все это Герка видел в мельчайших деталях настолько подробно и крупно, точно через микроскоп. Струйка крови толщиной чуть больше волоса казалась ему полноводной рекой. Юноше даже чудилось, будто он слышит, как шумят ее красные воды, точно фонтанирующая нефть, вырывающаяся на кожу в такт сердечному ритму. — Магия крови… магия жертвы… — Голос судицы долетал издалека, с недосягаемо высокого неба, такой же бездонный и отстраненный, как и оно само. — Кровь — сила, кровь — власть… Уж Ружа знает! Возле монетки уже скопилась целая лужица… целое озеро, целое море, пахнущее медью и на вкус как медь… крови, не желающей продвигаться ниже, прилипшей к пятаку, точно железные опилки к магниту. Вопреки всем законам физики, она принялась формироваться в рубинового цвета кольцо… стремящееся пролиться на потертый аверс, захлестнуть его солеными красными волнами… опоясавшее монету по всей окружности. Утолщаясь, становясь полноводнее, поток крови наконец выплеснулся на чеканного двуглавого орла, который тут же с готовностью вобрал ее в себя, абсорбировал, точно был пористой губкой, а не сплющенным металлическим кругляшом. Он пил и пил, вытягивая из Герки жилы, причиняя не боль даже, а какое-то неудобство — терпимое, но неприятное. Хотелось придавить пятак пальцем, перекрыв доступ к красному потоку, оторвать от себя эту нагретую пульсирующую пиявку. Но Герка терпел. На то были причины. Вернее, причина — одна, но крайне весомая. Артефакт разговаривал с ним. Колотилась кровь в голове и венах. Колотилось сердце. А вместе с ними стучала привязанная к запястью пятирублевая монета. Как дополнительный орган, живая флешка с уникальной полезной программой. Артефакт не разговаривал в привычном смысле этого слова, но те образы, что он транслировал, без труда расшифровывались Геркой. Все будет хорошо, нашептывал пятачок. Все будет хорошо, я пригляжу за тобой. И Герку охватывала такая эйфория, такая всепоглощающая вера в себя, в Судьбу, в их взаимосвязь, что впору было действительно возвращаться назад и прыгать с моста, чтобы проверить, поверить, что это действительно так. Он чувствовал единение с такой огромной силой, что не мог взять в толк, как она умещается в этом крохотном кусочке металла. А эта сила — она переполняла его, заменяя кровь, она струилась в венах, пролетала разрядами в синапсах, накачивала собой легкие. И когда поток неожиданно иссяк, на секунду Герка ощутил нечто, что, как он думал, должны ощущать переламывающиеся наркоманы. Контакт был действительно упоительным! Ружа зажимала монету указательным пальцем, перекрывая ей доступ к крови. Лицо ее побледнело и вытянулось, утратив птичьи черты. Теперь судица больше напоминала лошадь. Казалось, прикосновение вызывает у нее жуткую боль. Но, когда Ружа отдернула руку, проворно сунув в рот светящийся зеленым палец, Герка понял, что вовсе не боль перекосила старушечье лицо. Глядя, с каким младенческим восторгом судица сосет палец, Герка понял: она еле удержалась, чтобы не отнять у него монету. — Платком перевяжи, — не прерывая своего увлекательного занятия, прошамкала Ружа. — И не корми его больше… Сам сгинешь и артефакт испортишь. По ее тону сразу становилось понятно, за кого она беспокоится больше. В голове у Геры все еще сталкивались и разлетались обрывки образов и мыслей, напоминающие тщательно перемешанный пазл. Вернуться в реальность оказалось непросто. — Ружа, вы так говорили о ней, — прежде чем замотать запястье банданой, Герка кивнул на монету, — точно она живая. — А разве нет, Герман? — Судица по-птичьи повернула голову. — Разве нет? Герка не нашелся что ответить. — Вы установили контакт. Вы познакомились и, кажется, понравились друг другу. Помни о той, что помогла тебе сделать это, Герман. Помни о старой Руже. А теперь уходи — и поторопись, времени остается все меньше, а тебе так много всего нужно успеть! — Да куда идти-то? Хоть бы проводили, что ли? — Нет. Тебе придется быстро бежать, а я уже не в том возрасте, чтобы скакать по лесам. Привыкай искать дорогу без проводника, Герман. — Бежать?! — Бежать, — улыбка судицы вышла более хищной, чем обычно. Так обаятельная сова улыбается полевой мыши. — Бежать, Герман. Они уже начали… — Кто? — Воронцов глупо захлопал глазами. Поднявшийся ветер зашевелил цветы, плотно обступившие железобетонный «стакан». Ближайшие к стене растения терлись о стену в надежде пощекотать пятки рисованной шестирукой красотке. От неприятного шершавого звука, сопровождавшего каждое их покачивание, по затылку Геры побежали мурашки. На лбу проступили крупные капли пота, и юноша тут же стер их банданой. — Кто? — Вот! — Ружа ткнула когтистым пальцем в небо, точно надеялась проковырять дырку в сини. — Вот опять! В этом и есть самая большая проблема современной молодежи! В том, что вы не видите дальше собственного носа! Сначала вы все время смотрите под ноги, забыв о том, что над вами существует мир, куда как более огромный и интересный. И хорошо, если находится кто-то добрый и ответственный, вроде меня, кто заставляет вас поднять глаза с земли и посмотреть наверх! Но ведь даже это не идет вам на пользу! Раз увидев небо, вы начисто отрываетесь от реальности, переставая видеть то, что у вас прямо под ногами… Голос судицы сделался неприятно визгливым, а безумия в нем резко прибавилось. На фоне своих сестер-вещуний Ружа выглядела кликушей — полусумасшедшей старухой, трясущей седыми патлами. Герка попытался вспомнить, когда аккуратный колосок распался на нечесаные пряди, и не смог. Сползая с макушки, волосы вели себя как живые, оплетали овал лица, рассыпались по костлявым плечам, самостоятельно заползая в безостановочно болтающий рот, в ноздри, в уголки покрасневших глаз. Они напоминали маленькие тентакли или вьющиеся растения в ускоренной видеосъемке. Смотреть на это было неприятно, и Воронцов с облегчением перевел взгляд на землю. Обступившие «стакан» жухлые цветы напоминали волнующееся море. Под напором ветра они уже не просто раскачивались из стороны в сторону, а гнулись, то стелясь до самой земли, то распрямляясь вновь. Что-то не нравилось Герке в этом цветочном шторме. Что-то смущало его и тревожило. Это «что-то» лежало на самом виду, потянись и ухватишь, но визгливое щебетание судицы мешало сосредоточиться, а этот ветер… — Стоп! — сам себя осадил Воронцов. Какой еще ветер? Почему тогда у меня волосы не шевелятся? Видимо, он произнес это вслух, потому что судица, внезапно прекратив раскачиваться и клекотать как гигантская хищная птица, спокойно пояснила: — Это не ветер, Герман. Это молодая, голодная и очень шустрая поросль о восьми лапах. И знаешь, в чем прелесть, дружок? — Ружа выдержала паузу, словно надеясь, что юноша спросит, в чем же все-таки прелесть, но растерянный Герка подыграть не догадался. — Прелесть в том, что тебя погубят они… а я здесь вроде как и ни при чем, верно? Я ведь честно предлагала тебе бежать, Герман! Честно! Предлагала! И судица вновь зашлась в истерическом хохоте. Подвывая и раскачиваясь. — Они созревают, — закричала она сквозь смех. — Они вылупляются! Перемотанное банданой запястье обожгло. Герка дернулся, и вместе с ним дернулась вся картина мира. Красивое граффити с многорукой огненноглазой девой в долю секунды заострилось, обрело новый смысл, бросаясь прямо в Геркины глаза. Предостережение о сокровищах и немудреное безграмотное ругательство слились в единое целое, превратившись в предупредительный знак «для своих»: «ОСТОРОЖНО, КЛАДКА» Глупый вопрос еще только завертелся на кончике языка, а ответ уже явил себя во всей своей восьмилапой красе. Раздался резкий щелчок, и один цветок «отстрелил» ссохшийся бутон под ноги юноши. Едва приземлившись, бутон шевельнул лепестками, воткнул их в пыльную землю и на глазах изумленного Герки… встал. Неуверенно качнулся, семеня тонкими ножками, а затем, беззвучно раззявив гладкие, блестящие жвала, бодро побежал к Воронцову. Теперь Герка не понимал, как мог он спутать мохнатое паучье тельце с цветочным бутоном. Возможно, оттого, что прежде ему не доводилось видеть паука, кверху брюхом произрастающего на сочном зеленом стебле. Округлое брюшко лопнуло, точно гнилая груша, припечатанное Геркиной ногой. Царапнули пыль тончайшие лапы-лепестки. Но следом уже бежал новый паук, точная копия раздавленного, — проворный, наглый, голодный. А за ним еще один. И еще. Щелчки, поначалу редкие, похожие на хруст напряженных суставов, зазвучали негромкой канонадой. Как будто кто-то развлекался с огромным рулоном пупырчатого упаковочного полиэтилена. Все новые и новые пауки созревали, отваливаясь с раскачивающихся стеблей, которые опадали в ту же секунду. — Беги! Бегиии! Бееее-гииии! — надрываясь, вопила сверху Ружа. И, как не хотелось Герке вновь превращаться в беглеца, он понимал, что это — наилучший совет на данный момент. — Беги-беги-беги-беги-беги!.. Он побежал. На ходу стряхивая вцепившихся в штанины пауков, Воронцов перепрыгивал ямы и колдобины, стремясь убраться подальше не только от преследующего его паучьего ковра, но и от безумного смеха, чуть разбавленного резким свистом терзаемой дудочки. Герка не знал, но в некоторых самых больших и темных ямах, через которые он так лихо сигал, все еще жили паучьи самки. И то, что ни одна из них не отхватила ему лодыжку, нельзя объяснить ничем иным, кроме удачи. Невероятной удачи. * * * Лишь поздним вечером Воронцов выбрался на трассу М-18, проходящую мимо провинциальных Сумеречей. Синеватые сумерки победоносно шествовали по земле, планомерно вытесняя дневной свет. Ночь бережно наносила на небо вековечный узор, точками звезд выводя привычные созвездия. Сейчас она еще осторожничала, старательно помещая на свои места Большую и Малую Медведицу, но не пройдет и часа, как она беспорядочно истыкает ночное полотно сверкающими искрами в надежде, что невнимательные люди не заметят ее небрежности. Герка, к примеру, никогда не замечал, да и не искал специально огрехов, безоговорочно доверяя выполненной ночью работе. А сегодня, несмотря на наставления Ружи (а может, как раз благодаря им), он вновь смотрел не в небо, а перед собой. То и дело по шоссе с грохотом проносился очередной лесовоз, груженный стройными телами спиленных сосен, и юноше приходилось смотреть в оба, чтобы огромные колеса не раздавили его, подобно жабе, сдуру выпрыгнувшей на твердую асфальтовую реку. Впрочем, Воронцов чувствовал… нет, не так… теперь он знал, да, знал абсолютно точно, что, даже если он не заметит летящего на всех парах грузовика, ничего страшного не случится. По крайней мере, с ним-то уж точно. Спасая его, пятачок вполне может заставить водителя резко вывернуть руль, уводя огромную машину в кювет, из которого шофер уже вряд ли выйдет на своих двоих. Никакого принуждения! Артефакт просто тихонько надавит на нужные точки, предложив водителю «самому» выбрать правильное решение. Удача для одного необязательно оборачивается удачей для другого. Это знание заставляло Герку передвигаться по шоссе осторожно и отходить подальше на обочину, заслышав шум грузовика или увидев далекий свет фар. Так он брел, наверное, час или даже два. Время вело себя странно, непривычно. Будто тоже решило подыграть Геркиной удаче, щедро подарив ему часть себя. Часть вполне достаточную, чтобы привести в порядок мысли и чувства, разложить их по полочкам и определить, что же делать дальше. Впервые Воронцов был вынужден действовать в одиночку. Даже нелюдимый Юдин давал хоть какую-то видимость поддержки. Сейчас Гера оказался лишен и этой роскоши. Раньше он считал, что погибнет в ту же минуту, как только Лиле надоест с ним возиться. Ну хорошо, не в ту же, но уж через пять минут точно. А оказалось, что все не так плохо! Прошли уже почти сутки, за время которых Герка самостоятельно общался с судицей, убегал от паучьей орды, блуждал по лесу в поисках выхода к дороге, пробираясь такими темными уголками, о существовании которых раньше помыслить не мог, прятался в кустах от каких-то подозрительных личностей, одетых в костюмы химической защиты, видел странные вещи и не менее странные явления, часть из которых до сих пор считал галлюцинацией, — и при этом все еще жив! Эту мысль, наравне с другими, любопытными, новыми, в чем-то даже дерзкими, Герка обкатывал в голове, стирая острые грани, придавая им гладкую, удобную форму. Похожую работу совершает море, превращая осколки бутылочного стекла в обточенные разноцветные стекляшки, так любимые детьми. А когда отшлифованные мысли, наконец, улеглись в голове, все стало яснее ясного. Бредя по темному шоссе, освещаемому одними лишь звездами да ущербным, рахитичным месяцем, Воронцов с ликованием встречал свет, разогнавший темную хмарь его мыслей. Теперь он видел каждое движение этого мира, понимал каждый его процесс. В чем-то он даже предвидел определенные развития событий. Не так, как это показывают в кино, не кратковременным ярким экскурсом в недалекое будущее, вовсе нет. Юноша точно знал, что некоторые события не просто должны — обязаны, обречены произойти. А еще он наконец поверил в свою удачу. Поверил на все сто. Поэтому, когда со спины под ноги ему вновь упали два снопа плотного света, Гера не отошел в сторону, а развернулся, отставив в сторону руку с оттопыренным большим пальцем. Спросите любого стопщика, стоит ли «голосовать» ночью, и в девяноста девяти процентах из ста вы услышите отрицательный ответ. В оставшийся один процент войдут новички, случайные люди, решившие попробовать себя на трассе… а также старые путешественники — столь же опытные, сколь удачливые. Последние расскажут вам, что среди ночи вас подберет либо большая, уверенная в себе компания, которая в случае необходимости сама сможет доставить вам проблем, либо неисправимый оптимист и человеколюб, коих с каждым годом на дорогах становится все меньше и меньше. Однако водитель затормозившей возле Воронцова «Шеви-Нивы» не подходил ни под одно из определений. Все было проще и банальнее. Он оказался Геркиным знакомым. — Герка?! Ты откуда здесь?! — вылетел из-за опущенного стекла удивленный мужской голос. — Гер?! Это ты? Воронцов узнал этот голос, а вместе с ним автомобиль и его владельца, Мишку Новикова, двадцатилетнего лоботряса, живущего двумя этажами выше, нигде не работающего, не учащегося, сидящего на шее у обеспеченных родителей. — Я, — коротко подтвердил Герка, садясь на переднее сиденье. — Привет, Миш. Сосед недоверчиво разглядывал Геру. — Охренеть! — наконец выдохнул Новиков. — Гер, да ты хоть знаешь, что тебя все Сумеречи ищут? В городе на каждом столбе объява с твоей физиономией! Тетя Валя похудела вся, да и батянька твой черный совсем, видать, вообще не спит… Эти слова заставили Герку поморщиться, словно от зубной боли. Пока Лиля находилась рядом, она как-то гасила все переживания о семье. Сейчас поумневший Герка видел каждую использованную панкушкой скоморошью уловку и благодарил девушку за ненавязчивое вмешательство в свой разум. А теперь назойливая мысль о том, что родители мучаются, ножом резала нервы. — Чего стоим-то? — недовольно бросил он Новикову. — Поехали. Тот смерил мальчишку еще более удивленным взглядом, но все же послушно тронулся с места. Довольным котом заурчал двигатель, толкая машину вперед по гладкой, свеженькой трассе. Опустив стекло до максимума, Гера высунул в окно руку, ловя встречный воздух пятерней. — Куда едем? — через какое-то время спросил он. — В… э-э-э… в Питер. — Кажется, Михаил сам не понимал, почему все еще не везет нашедшегося соседа в Сумеречи. — Меня батя снарядил какие-то документы отвезти. — Надо же, как удачно совпало, — задумчиво протянул Воронцов, — мне как раз в Питер и нужно. А ты вообще как, быстро ездишь? — Ну так-то часов за пять доберемся. Я специально в ночь выехал, чтобы пораньше на месте быть, пока движение не очень сильное. А там бумаги в офис закину и домой… вот, — неуверенно закончил Михаил. — Слушай, я тогда вздремну немного, ладно? — Не дожидаясь ответа, Герка опустил спинку кресла, удобно устроил затылок в подголовнике и сразу же принялся проваливаться в сонное забвение. — Ты разбуди меня, как приедем, хорошо? — успел попросить он практически из сна. Стараясь не отвлекаться от дороги, Миша кивнул. С каждой сотней метров, оставленных позади, Новикова все меньше смущала мысль, что он увозит соседского мальчика все дальше и дальше от места, где его ищут. А Герка крепко спал. Во сне он вновь сидел с судицами в ресторане «Москва». Обрада разрывала крепкими молодыми зубами кусок сырого мяса, держа его прямо в руках, а Жива, блаженно откинувшись на стуле, потягивала тонкую сигарету. — Это должно быть нечто абсолютно невероятное, понимаешь? — Щурясь от попадающего в глаза дыма, она чертила зажженной сигаретой загадочные фигуры перед лицом. — Нечто дикое, безумное, рассчитанное на совершенно запредельную удачу. И возможно, проделать это придется несколько раз… Совершенная удача требует совершенного риска, понимаешь? * * * Старая облезлая шавка, не унимаясь, тявкала в лицо Арбобу. Перекошенную от недовольства физиономию дэва и заросшую спутанной грязно-белой шерстью морду псины, на которой с трудом различались гноящиеся глаза, разделяло лишь тонкое, покрытое пылью стекло. Подвальному окну больше подходило определение «бойница», таким узким и вытянутым оно было. Уже одно его расположение отбивало всяческое желание заглядывать внутрь уходящего в землю цокольного этажа. Впрочем, четвероногий рассадник блох и сам находился на «уровне плинтуса», так что особых неудобств не испытывал, продолжая яростно тявкать на медленно звереющего дэва. И дела не было этому комку шерсти до того, что на стекла эти сам Хозяин морок наводил, — чувствуя прущую из подвала агрессию, шавка заливалась все пуще, и уже несся из полисадника обеспокоенный старушечий голосок, дрожащий и немощный: — Нюша-а? Нюшенька, где ты, радость моя? Терпение никогда не входило в число дэвовских достоинств. Молниеносно выбросив руку вперед, Арбоб ухватил собаку за шкирку и прямо сквозь стекло втянул ее в подвал. Лохматая Нюша успела лишь испуганно взвизгнуть, а затем дэв втянул ноздрями остро отдающий псиной аромат страха, сладкий, точно дивный рахат-лукум из далекого детства, и отправил собачью голову в расширяющуюся пасть. Перед тем как крепкие зубы перекусили псине позвоночник, мерзкое маленькое животное, извернувшись, пребольно цапнуло Арбоба за щеку. Перемалывая крохотный череп, дэв мычал от удовольствия, ощущая, как рот наполняется горячей кровью. Плотно обхватив слюнявыми губищами собачье тельце, он опустошал его, стараясь не пролить ни капли на пол или, упаси Случай, на стены — Хозяин любил чистоту. Чудовище настолько увлеченно поглощало нежданный ужин, что в забывчивости злобно оскалилось, когда со спины донеслась разухабистая ругань, и голос Оба-на недовольно произнес: — Нет, ну что за гнусные вы все-таки твари, Арбоб? На минуту тебя одного оставил, а ты уже какую-то падаль домой приволок. А ну убирай это отсюда! Убирай, кому говорю?! Сейчас Хозяин придет, а ты… у-у-у, зар-раза! Для закрепления эффекта Оба-на отвесил дэву размашистый подзатыльник, от которого тот с размаху впечатался плосконосой мордой в стену. Опомнившись, Арбоб поспешно затолкал в пасть остатки растерзанной тушки и проглотил их, практически не разжевывая. Как раз вовремя. Чуткие заостренные уши дэва уловили едва слышные шаги — это Хозяин спускался в подвал, чтобы самолично разобраться с затянувшимся делом раз и навсегда. — Опять в потемках сидите? Холеный палец щелкнул старым выключателем, заливая подвал тусклым светом одинокой энергосберегающей лампочки. Арбоб поспешно утер губы тыльной стороной ладони, однако, к счастью, Хозяину сейчас было не до мелких нарушений дисциплины. Походя мазнув по дэву рассеянным взглядом, он направился прямо к треногому штативу, на котором крепился новенький планшетник. Ласково погладив компьютер — Хозяин очень любил высокотехнологичные игрушки, — Остен обратился к Старшему сборщику: — Ты когда-нибудь раньше такое делал? — Обижаете, Хозяин! Да я в молодости при помощи блюдца и яблока картинки показывал! А тут такая техника — сама все сделает! Остен многозначительно покивал, еще раз погладил планшетник, попутно включая веб-камеру. На экране компьютера появился лежащий в поле зрения объектива участок подвального помещения. Ничего особенного — белые стены, низкий потолок, бетонный пол. Прямо напротив штатива стоит самый обычный, массивный деревянный табурет, покрытый коричневым лаком. Такую комнату можно использовать в любых целях, от продуктового склада до временного жилья для нелегалов. Лишь одна деталь несколько выбивалась из общей картины. В паре шагов за табуретом высилась странная деревянная конструкция, похожая на букву Т. Деревянные детали этого непонятного сооружения явно были новыми — доски сочились смолой, а брус все еще пах свежими опилками. Заслонив гигантскую «Т», в кадр вошел Остен. Присев на табурет, он кивнул Оба-на — начинай, мол. Но сборщик уже сам занял место возле треноги. Поплевав на большой палец, Оба-на принялся водить им по экрану, рисуя спирали от центра к краям. Заскорузлая подушечка, безжалостно надавливающая на дисплей, тянула за собой радужные всплески, в которых постепенно начала просматриваться зыбкая картина: легковой автомобиль, на приличной скорости мчащий по ночной трассе. Для пущей уверенности бомж смачно харкнул прямо на экран, все так же по спирали заботливо растерев плевок ладонью. Всмотревшись в четкий видеосигнал, Оба-на удовлетворенно кивнул сам себе. — Готово? — Остен, не мигая, следил за крохотным глазком видеокамеры, точно пытаясь переиграть его в гляделки. — Готово, Хозяин! — радостно подтвердил Оба-на. — Звони!.. Старший сборщик нажал кнопку с иконкой «ОК». С улицы доносились жалобные причитания престарелой Нюшиной хозяйки. * * * Мелодию на мобильный Миша Новиков подобрал согласно своим нехитрым музыкальным вкусам. Навязчивый попсовый мотивчик ввинчивался в уши, нарушая гармонию сна своей неуместной жизнерадостностью. Спросонья Герка подумал, что шумит радио, и решил не просыпаться, даже если Новиков сделает громкость на полную мощность. Но противная мелодия резко оборвалась, обрубленная рассеянным Мишкиным голосом: — Ал-леу? — протянул тот. Помолчал. Затем, словно уверенный в том, что Воронцов не спит, бесцеремонно ткнул его в плечо кулаком: — Гер, это тебя. Воронцов нехотя разлепил веки. Поскольку нормального, крепкого сна у него не было уже довольно давно, то сделать это оказалось непросто. Буквально разодрав слипшиеся ресницы, Герка потряс головой, отгоняя дрему, и вздрогнул. Вернее, буквально подпрыгнул на месте, когда встретился взглядом с хищными желтыми зрачками, буравящими его из темноты… с той стороны лобового стекла! — Гер, слышь? Тебя к телефону! — повторил Миша. Казалось, его совершенно не смущает наличие на капоте здоровенной совы, нервно перебирающей кривыми лапами. Когти птицы глубоко погрузились в металл, превратив гладенькую поверхность в подобие изрытого плугом поля. Водитель на повреждения не обращал никакого внимания, настойчиво пихая трубку пассажиру. От скрежета раздираемого железа у Герки съеживался затылок и леденел позвоночник, а Мишка ничего — спокойно рулил одной рукой, глядя на дорогу как бы сквозь пригнувшуюся от ветра птицу. Второй рукой он упрямо продолжал всучивать Воронцову телефон. С трудом оторвавшись от созерцания пернатой гадины, Гера принял, наконец, трубку. Старенький «Самсунг», оснащенный лишь простенькой фотокамерой, оказался теплым на ощупь. С широкого дисплея на Воронцова пялился безликий зеленый «головастик», на отсутствующем лице которого, точно штамп о профнепригодности, светилась надпись «нет изображения». Номер, хоть и определился, не принадлежал ни одному из Геркиных знакомых. Хотя… Воронцов еще раз пробежался глазами по цифрам. Так и есть! Сразу за обязательной восьмеркой следовали похожие на стайку лебедей три пятерки. «Это что же за оператор такой?!» — подумал Герка, прижимая телефон к уху. — Герман Владимирович, ну что же вы… — вместо приветствия скривился невидимый собеседник. — Людей беспокоите, заставляете за вами бегать, искать вас… Случай свидетель, когда я увидел вас впервые, вы показались мне более рассудительным юношей. Кстати, вы не хотите посмотреть, кто вам звонит? А то неудобно получается, мы вас видим, а вы нас — нет. В подтверждение этих слов сова на капоте яростно хлопнула крыльями и пронзительно закричала, разинув кривой клюв. Новиков даже не вздрогнул, тогда как Гера вжался в спинку кресла, от неожиданности едва не запустив телефоном в проклятую птицу. — Я вас… — Гера облизал треснувшие губы, в надежде добыть хоть немного влаги для пересохшего горла — я вас узнал… у вас очень запоминающийся голос. Вы Остен… Федор Михайлович, кажется. И мне неинтересно на вас смотреть… Надежды не оправдались, рот оставался сухим, и слова, выпадая наружу, неприятно царапали гортань. — Бросьте, Герман, что за ребячество? Поверьте, я никогда и ничего не предлагаю сделать просто так. И если я говорю вам включить громкую связь и смотреть внимательно, значит, это для чего-то нужно. В первую очередь — нужно вам. Чувствуя подвох, но не понимая, в чем он заключается, Герка не спешил следовать совету Остена. Трубка молчала в ожидании его действий. Мишка Новиков сосредоточенно пялился в темноту, вполголоса напевая под нос незамысловатый мотивчик, состоящий из мешанины русских и английских слов. Летела навстречу ровная, как доска, трасса. Наконец сова, наклонившись вперед, нетерпеливо постучала клювом по «лобовухе». Этот стук, от которого по стеклу в разные стороны ударили ломаные молнии трещин, заставил Герку действовать решительнее. Он оторвал нагретую трубку от уха, отыскал на дисплее «громкую связь», коротко ткнул нужную кнопку и почти без удивления принялся смотреть, как на экране, совершенно не предназначенном для видео, спиралевидными разводами проступает живая картинка. В крохотном окошке телефона фигура Остена должна была казаться мелкой, но странным образом просматривалась вполне отчетливо и детально. Легкоузнаваемо. Картинка, ничуть не смущаясь, выползала за пределы заданных дисплеем рамок, давая возможность рассмотреть все в мельчайших подробностях. Хозяин сумереченских сборщиков сидел на табурете посреди довольно просторной белой комнаты. За его спиной высилась непонятная деревянная конструкция, похожая на недоделанный крест. Казалось, кроме колоритной фигуры самого Остена, больше взгляду зацепиться не за что. Однако расширяющаяся картинка будто сама подсовывала различные любопытные мелочи. На полу можно было разглядеть остатки мелкой стружки и опилок. Под деревянной фигурой лежала вскрытая картонная коробка с гвоздями. Все это говорило о том, что сколотили ее совсем недавно. На стене, отбрасываемые неярким светом, прилипли две бледные тени, вроде бы и человеческие, но какие-то неуловимо иные. Заметить все это, не будучи особенно внимательным, было довольно непросто. Гера при всем желании не мог отнести себя к наблюдательным людям, так что весь этот упор на детали ему сразу не понравился. Подсознание, разбуженное тесным общением со счастливой монетой, работало на полную. И сейчас оно пыталось что-то подсказать Герке, намекнуть на некую очевидность. — Вот так гораздо лучше, — удовлетворенно кивнул Федор Михайлович. — Давайте начистоту, Герман. У вас есть кое-что, что я хотел бы получить. Герка нагло ухмыльнулся в телефон. — А давайте я сэкономлю нам обоим время? Вот вам, а не моя удача! Он показал сове средний палец. Это оказалось не так уж и сложно, хотя, будь перед ним живой Остен, Гера, воспитанный в духе уважения к старшим, вряд ли отважился бы на оскорбительный жест. Птица удивленно гукнула, еще сильнее округлив и без того огромные глазища-плошки. На экране телефона страдальчески сморщился Остен. — Герман, Герман… ну что за поколение у вас такое? Все куда-то торопитесь, спешите, дергаетесь почем зря. Уважили бы старика, выслушали, глядишь, разошлись бы миром. Еще какую-то сотню лет назад молодые люди вашего возраста и думать не смели так дерзить старшему, а тут… Эх, ну будь по-вашему! Давайте я тоже сэкономлю нам обоим время. Веди! — бросил он куда-то в сторону. В кадр неторопливо вплыла знакомая голова. Лиля была взъерошена, точно угодившая под дождь птица; разноцветные пряди топорщились сильнее обычного, из ушей исчезла часть пирсинга, на скулах лиловели кровоподтеки. Герка испытал острый приступ дежавю. Не так давно ему уже доводилось видеть подобное — девчонку в руках смертельно опасных тварей. Только теперь вместо мертвых подростков Лилю волокли старые знакомые, дэв Арбоб и «джинсовый» дядька — Скоморох, как называл его Юдин. Самое страшное, что девушка даже не сопротивлялась, безжизненным кулем обмякнув в руках конвоиров. Глаза ее растеряли колдовскую зелень, выцвели, потускнели, превратившись в две перегоревшие лампочки. Хотелось броситься к ней, встряхнуть как следует, защитить как тогда, в логове Некрополита, но… Лиля была за сотню километров. Оставалось только наблюдать и надеяться на хорошую мину при очень, очень, очень плохой игре. Трезво оценивая свои актерские способности, Воронцов вовсе не был уверен, что ему удастся сохранить скучающе-равнодушный вид. Довольно легко преодолевая сопротивление панкушки, Скоморох и Арбоб дотащили ее до Т-образной деревянной конструкции, предназначение которой наконец-то прояснилось. Арбоб споро приматывал Лилины руки веревкой к поперечной перекладине. По тому, как неровными рывками трансформировалось тело дэва, Герка понял, что Лиля боится. Старательно загоняет страх поглубже, пытается не выпускать его наружу, но страх подобен воде: если он есть, то всегда найдет куда просочиться. Даже от этих крох уродливый дэв, постепенно утрачивавший сходство с человеком, начинал терять контроль над собой, то и дело глухо порыкивая на Лилю. Закончив свою часть работы, Арбоб поспешно вышел из кадра, видимо боясь окончательно слететь с катушек. У «креста» остался стоять Скоморох, только что закончивший привязывать ноги дочери к основанию. Он не спеша присел, загребая горсть гвоздей из коробки, и Гера похолодел, осознав, что сейчас произойдет. А Скоморох уже деловито поигрывал невесть откуда взявшимся молотком. Забывшись, начисто выбросив из головы все попытки казаться равнодушным, Воронцов подался вперед, едва не касаясь дисплея носом. — Он не сможет, — прошептал Гера. Сейчас юноша очень радовался полумраку салона, скрывшему, как посерело его лицо. — Это же его дочь… Он не посмеет! В голове никак не укладывалось, что родной отец может вот так запросто взять гвозди и… Герка старательно гнал от себя кровавые картинки. Скоморох между тем, с силой разжав Лиле пальцы, направил гвоздь в беззащитную ладонь — ровно в середину между линией Жизни и линией Судьбы. Но нет, это ведь блеф?! Очередная театральная постановка Хозяина?! Ведь так не может быть… ведь это чудовищно, по-настоящему чудовищно! И Скоморох, обычный усталый дядька в дурацком разноцветном джинсовом костюме, сейчас выглядел для Геры уродливее и страшнее, чем дэвы, Некрополиты, мертвецы и все иные монстры, вместе взятые. — Он не сможет… Не сможет… — Вы недооцениваете мою власть, Герман Владимирович, — Остен вздохнул притворно-разочарованно. Рывком поднявшись с табурета, он выпрямился во весь свой немалый рост, звучно прочистил горло и продекламировал: — Гвозди б делать из этих людей! Крепче б не было в мире гвоздей! Он театрально взмахнул рукой. Таким жестом секундант опускает платок, объявляя начало дуэли. Так радушный хозяин приглашает гостей в распахнутую дверь уютного дома. И, как это ни странно, таким же точно жестом приказывают отцу вбить гвоздь в ладонь родной дочери. Стук металла о металл, раздавшийся при соприкосновении бойка со шляпкой, оказался совсем негромким — гораздо тише, чем треск рвущейся под напором острой стали плоти. Мокрый, отвратительно чавкающий звук радостно ворвался во все доступные уши. Он растянул аристократичное лицо Остена в блаженной улыбке. Он до бледной синевы сжал пальцы Скомороха на прорезиненной рукоятке молотка. Он согнал остатки краски с Геркиных скул. В долю секунды. А затем он потонул в отчаянном крике, безнадежном и беспомощном, от которого у Герки узлом завязались внутренности, — так страшно Лиля не кричала даже на разделочном столе Некрополита. Многим ли жителям Земли, родившимся после смерти одного известного парня из Библии, доводилось вживую видеть, как распинают человека? Герка, не веря, следил за происходящим, думая лишь о том, что всю жизнь представлял распятие совершенно неправильно. Отчего-то ему казалось, что распинаемый остается абсолютно неподвижным, на деле же… Примотанная к импровизированному кресту за руки и ноги, Лиля сохранила свободу движения тела. С каждым ударом она извивалась змеей, словно пытаясь увернуться, ускользнуть от невыносимой боли. Гере отчаянно хотелось куда-нибудь спрятать глаза. Не просто отвести в сторону, а вынуть скользкие белки, засунуть их в коробку, а коробку утопить в море, предварительно обмотав цепями. Где-то внутри, там, где обычно разрастался комок леденящего ужаса, парализующий мышцы, сковывающий суставы, отнимающий всяческую волю к сопротивлению, сейчас угрожающе тлели багровым угли разгорающейся ярости. Герка Воронцов не отрывался от дисплея и смотрел, впитывая Лилину боль. Каждый крик, каждая слезинка, и выражение муки на остреньком личике, и конвульсии покрытого синяками тела, и потекшая тушь, и прокушенные губы — во всем этом не было ни капли фальши, не было игры. Спасая его, Лиля знала, какая кара ее ожидает, но тем не менее не колебалась ни секунды. И Герке хотелось быть хотя бы вполовину таким же стойким и мужественным, когда придет время отдавать долг. Все Лилины муки он собирался вернуть сборщикам сторицей. С огромными процентами. Потому что внезапно понял: что бы ни произошло между ним и Лилей, каковы бы ни были их отношения, он никогда и никому не позволит безнаказанно причинять ей вред. А Остен, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, похожий на цаплю. Зычным, театральным голосом он декламировал стихи, рваный ритм которых удивительным образом совпадал с ударами молотка. Команда, во фронт! Офицеры, вперед! Сухими шагами командир идет. И он вышагивал сухим, чеканным шагом, то заслоняя собой палача-Скомороха, то исчезая за пределами экрана. У кого жена, брат — Пишите, мы не придем назад. Стучал молоток, позвякивая о широкую шляпку гвоздя. Глухо стонало дерево, принимающее в себя его острый хищный нос. Обиженно чавкало раздираемое мясо. На пол падали крупные частые капли рубинового цвета. Весь этот шум, неслышный, но громоподобный, вторил Остену: она не придет назад! Ты не придешь назад! Никто не придет назад! Адмиральским ушам простукал рассвет: «Приказ исполнен. Спасенных нет». Тук! Спасенных нет. Тук! Спасенных — нет. Тук! Спасенья нет. Воронцов понимал, что сейчас испытывает ментальное давление, сродни тому, что применяли Лиля и Юдин, только не мягкое и незаметное, а тяжеловесное, точно бульдозер, и точно так же прущее напролом. Менее деликатное, зато более эффективное. Всего две минуты. Всего два гвоздя. И Герка не выдержал. — Да хватит уже! Хватит! — закричал он. — Все! Я вас понял! Довольно! От крика сова на капоте нервно замахала крыльями. Новиков даже не вздрогнул, продолжая спокойно крутить «баранку». Остен прервался, задумчиво глядя в камеру, но экзекуция при этом не остановилась ни на секунду. — Нет, Герман Владимирович, не довольно, — Остен цыкнул, будто от досады. — Довольно будет, когда вы принесете мне монету, а пока… мы только начали! Соскользнув со шляпки гвоздя, молоток с размаху ударил Лилю в запястье. От раздавшегося хруста девушка вскрикнула. У Герки в который уже раз противно свело живот. — Понимаю, что такое непростое решение требует серьезного осмысления, и потому даю вам два дня на раздумье, — Федор Михайлович великодушно взмахнул рукой. — Но рекомендую поторопиться, иначе вы рискуете получить вашу подружку частями. На этом наш разговор предлагаю считать отложенным ровно на сорок восемь часов. А сейчас простите, Герман, у нас еще много дел… Впрочем, вам на них смотреть необязательно. Длинные холеные пальцы Остена щелкнули, погрузив экран телефона во тьму, из которой нехотя принялся проступать привычный рабочий дисплей, в левом углу которого тревожно мигала иконка разряженного аккумулятора. В правом же неторопливо отсчитывал минуты циферблат часов. Две минуты четвертого. Времени оставалось даже чуть больше, чем достаточно. Гера не стал говорить Остену, но он и сам думал о том, чтобы явиться к нему еще до заката следующего дня. Он заснул, обдумывая план спасения, а проснулся… О да, он проснулся, преисполненный решимости выпутаться из этой истории, куда его затянуло странное чувство юмора госпожи Фортуны. И не просто выпутаться, а выйти победителем, как и подобает такому удачливому сукину сыну, как он. Оставалась сущая малость — провернуть нечто невероятное. Нечто дикое, безумное, рассчитанное на совершенно сумасшедшую удачу. И возможно, как и советовала судица Жива, проделать это несколько раз. Глава девятая ФОРТУНЫ СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ — Может, тебя в центр подбросить? Или до метро хотя бы? На метро-то всяко быстрее, чем автобусом. Пробок нет, опять же… Герка отрицательно мотнул головой. Да, Мишка Новиков мыслил вроде бы правильно — каждому приезжему нужно в центр. Там жизнь, движение, самые интересные достопримечательности и развлечения, которых лишены провинциальные города. Но именно там промышляет больше всего сборщиков. Воронцов прекрасно понимал: там его найдут гораздо раньше, чем он отыщет то, что ему нужно. Вовсе ни к чему, чтобы все сборщики Санкт-Петербурга бегали за ним по пятам. Пока ни к чему. — Не, Миш, спасибо. Ты и так очень помог. Ты поезжай, у тебя дел куча, а я уже дальше сам. Сдержать улыбку не получилось. Очень уж забавно вытягивалось Мишкино лицо, когда тот натыкался взглядом на вспоротый капот и треснувшую лобовуху. Удивление, смешанное с мучительным желанием вспомнить, пробегало ото лба до губ, придавая Новикову уморительно серьезный вид. Он честно пытался сосредоточиться на Герке, но раз за разом возвращался глазами к уродливым, глубоким шрамам, топорщащимся разодранным металлом. Пройдет совсем немного времени, и Мишка начнет задаваться вопросом, почему он не отвез Воронцова домой, а потащил с собой в Питер. Еще чуть позже в голову Новикова полезут сомнения, «а был ли мальчик»? Действительно ли пропавший сосед всю ночь проспал на пассажирском сиденье? И уже вечером, по дороге домой, Мишка достанет из бардачка недокуренный «косяк» и вышвырнет его в окно, чтобы больше никогда уже не прикасаться к этой дряни. Но сейчас все мысли Мишки Новикова, предчувствующего скорую взбучку от родителей, занимали царапающие глаз борозды на капоте. Воспользовавшись случаем, Гера хлопнул своего нечаянного водителя по плечу и поспешил скрыться во дворах. В Северной столице Воронцов бывал нечасто, и все больше в центре — Невский проспект, Эрмитаж, Казанский собор, Спас-на-Крови… — стандартный набор любого туриста. Сейчас же юноша явно находился где-то на задворках Санкт-Петербурга. Названия окраинных улиц не говорили ему ни о чем. Впрочем, заблудиться Воронцов не боялся. Дойдя до первой попавшейся остановки, он сел в случайный автобус. Со стороны могло бы показаться, что Гера действует без всякого плана. На деле же план присутствовал. Простой, как все гениальное, он заключался как раз в том, чтобы ехать куда глаза глядят. С одной маленькой поправочкой: положившись на удачу. Держась подальше от центральных улиц, Гера хаотично перемещался по окраинам Питера: пересаживался с автобусов на маршрутки, с маршруток на троллейбусы, с троллейбусов на попутки. Он выходил в самых неожиданных местах, людных и не очень, знакомых и впервые увиденных. Рассчитавшись за проезд, спонтанно выбирал новый маршрут, абсолютно не заботясь, куда тот ведет. Гера искал. Настойчиво, методично, точно просеивая крупную породу через мелкоячеистое сито. Еще в машине Новикова, сразу после звонка от Остена, в голову юноше пришла мысль о помощнике. Его-то и пытались выловить в потоке пассажиров Геркины глаза. Пару раз ему даже казалось, что он нашел именно то, что нужно. Но то же самое чутье, что приводило его к потенциальному помощнику, нашептывало — проходи, не задерживайся, следующий будет лучше. Гера не задерживался. Проходил мимо. Делал вид, что не замечает буравящий подозрительный взгляд горбатой старушки, или одноногого деда с костылем, или стайки чумазых цыганят… Я — не я, мысленно говорил Воронцов, надежно примотавший счастливую монету банданой к запястью. Мне неинтересно, почему вы с такой яростью перерываете выпрошенную мелочь. Мне наплевать, что у вас заостренные уши, а мясистые губы скрывают желтые от налета клыки. И уж совершенно точно мне дела нет до того, что вы облизываете монеты, слабо сочащиеся знакомым зеленым светом. На его счастье, сборщики верили. И тоже не задерживались. Проходили мимо, не в силах, однако, избавится от навязчивого ощущения, словно что-то упустили. Возможно — самую большую удачу в своей никчемной жизни. Но к тому моменту, когда призрачное беспокойство начинало грызть сборщические души всерьез, Гера был уже далеко. Отыскать подходящую кандидатуру на роль помощника удалось лишь к обеду. Когда на очередной остановке в салон троллейбуса вошел тощий лысеющий мужчина в очках, Воронцов поначалу даже не обратил на него внимания. Денег не клянчит, по карманам пассажиров не шарит, копейки с полу не подбирает. Словом, ведет себя совершенно не как типичный сборщик. Уже после припомнилось, как просел под тщедушным мужичком почти пустой троллейбус. Заинтересовался Герка, только когда очкарик принялся о чем-то шептаться с неприятной толстой кондукторшей. По всему видно было, что знакомы они не первый день, мужик приобнял тетку, настойчиво наглаживая жирное плечо, а сам все норовил заглянуть в потертую кожаную сумочку, прижатую к обвисшим титькам. Он напоминал наркомана в предчувствии дозы. Сборщика рядом с дармовой удачей. От Герки не укрылось, как из рук очкарика в пухлую пятерню кондукторши перекочевал мятый синий полтинник. Получив деньги, та довольно хихикнула и, шутливо толкнув мужика кулачком, достала из сумки… нет, вовсе не монеты, как ожидал Герка, — узкий рулон отрывных билетов. Споро отмотав, вероятно, с метр, толстуха вырвала билетик из середины. Протянув его очкарику, остатки ленты запихала обратно в сумку. Сдачу, что характерно, не дала. Впрочем, ее, как видно, и не ждали. Получив заветную бумажку, пассажир, прижав добычу к груди, поспешил переместиться в конец троллейбуса. Там, сидя на последнем сиденье, стоящем спиной к остальному салону, он дрожащими руками принялся протирать очки. Перегнувшегося через сиденье юношу, внимательно наблюдающего за всеми его манипуляциями, мужчина не заметил. Подслеповато щурясь, он поднес билет к лицу, пожевал губами, точно готовясь, и принялся читать едва слышным шепотом. — Шестьсот сорок два… шесть, плюс четыре да плюс два… это будет… двенадцать… — услышал Воронцов, затем короткая пауза, и дальше: — Триста восемьдесят один… три, да плюс восемь, да еще плюс один — это тоже двенадцать! Клочок бумаги в дрожащей руке неярко засветился удачей, расползающейся от одинаковых итоговых чисел. Как только зеленое свечение достигло краев, мужчина сразу сунул билетик в рот, торопливо облизав при этом пальцы. Он едва не подавился, когда прямо над ухом раздался наполненный любопытством голос: — Это вы его активизировали так, да? Что-то вроде заклинания? Чтобы унять яростный кашель, в котором зашелся незнакомец, Гера заботливо похлопал того ладонью по спине. Словно по бревну постучал, про себя отметил юноша. Некоторое время очкарик, не в силах успокоиться, громко бухыкал, пытаясь восстановить дыхание. Когда же ему это наконец удалось, он обернулся к Воронцову и, широко распахнув слезящиеся глаза, просипел: — Простите? Я не расслышал, что вы сказали? — Счастливый билетик, — Гера мотнул головой в сторону кондукторши, — так он работает? Обязательно считать вслух? — Я не понимаю, о чем вы… — Да бросьте, все вы прекрасно понимаете. Спалились, как школьник, а теперь отмазываетесь! Я что, на слепого похож? — Не понимаю, — упрямо покачал головой незнакомец. — Извините… Воспользовавшись тем, что троллейбус как раз сделал очередную остановку, мужчина вскочил с места. Из салона он буквально вырвался, не дожидаясь, пока двери откроются полностью. Створки обиженно клацнули, сложившись в гармошку с такой силой, что треснули стекла. Готовый к подобному повороту событий Герка проворно кинулся догонять беглеца. Вслед им неслись недовольные выкрики кондукторши, но Герка их не слышал. Все заслонил внезапно открывшийся азарт погони. Привыкший, что гонятся обычно за ним, юноша с удовольствием сменил роль дичи на роль охотника. И мир приятно преобразился. Даже ветер в ушах теперь звучал не тревожно, а победоносно, подстегивающе! Спрыгнув со ступенек на растрескавшийся асфальт, Воронцов мельком отметил, что вокруг индустриальный пейзаж, самой приметной частью которого оказался длиннющий бетонный забор с колючкой поверху, граничащий с густым диким лесом, частично превращенным в помойку. Тощая нескладная фигура несговорчивого сборщика стремительно уносилась вдаль по примыкающей к забору пешеходной дорожке. Мужик в очках не бежал даже — прыгал, смешно выбрасывая вперед мосластые ноги. Впрочем, несмотря на это, двигался он невероятно быстро. — Стой, дурень! — заорал Гера и сам себя не услышал. Встречный ветер разорвал слова, раздробил их на мелкие буквы, которые тут же уволок за собой. Однако мужик, похоже, услышал и, не сбавляя скорости, умудрился обернуться. Увидев, что настырный пацан не отстает, сборщик припустился еще быстрее, хотя казалось, что быстрее уже невозможно. — А ну стоять, я кому сказал?! «Странная, наверное, картина, — подумал Герка, — семнадцатилетний пацан преследует здоровенного дядьку». И был абсолютно прав. Картинка действительно выглядела странновато. Попадавшиеся навстречу люди реагировали неоднозначно. Часть прохожих пугливо прижималась к стенке, кто-то весело свистел им вслед, но большинство просто недоуменно провожали погоню глазами. И лишь немногие, самые смелые или самые нервные, недовольно крича, грозили кулаками. Все это играло Воронцову на руку. Внимание посторонних явно не нравилось сборщику. Если он не совсем дурак, то скоро попытается удрать в менее людное место. В лес, конечно, куда же еще. Перебежав дорогу, Гера прижался к лесочку и, немного поднажав, умудрился сократить разрыв. Пронзительно бибикнула вдогонку красная «Калина», чудом не зацепившая его бампером. В заросли Герка нырнул едва ли не раньше беглеца, выиграв еще несколько метров. Однако, несясь между деревьями, собирая лицом паутину, словно лось, проламываясь сквозь кустарник, юноша быстро смекнул, что здесь сборщик чувствует себя как рыба в воде. Тощее тело мелькало впереди, органично вписываясь в пейзаж, несмотря на городскую одежду. Длинные ноги легко переносили своего хозяина через незаметные ямы и предательские корни. Руки, с виду слабосильные, точно тростинки, отбрасывали с дороги опасно накренившиеся стволы старых деревьев. В сумасшедшей гонке некогда было обращать внимание на детали, но все же Гера заметил — тонкие осинки, попавшиеся на пути сборщика, оказывались не сломанными даже, а точно перерубленными. От осознания того, насколько опасное существо он сейчас преследует, по спине Герки пробежал холодок. Памятуя о природе дэвов, сосредотачиваться на страхах Воронцов себе не позволил, упрямо преследуя незнакомца. Только на одном упорстве далеко не уедешь; очень скоро Герка почувствовал, что почти выдохся. Горели икры, горели пятки, едва защищенные плохо приспособленными для бега по лесу кедами, горели легкие, с трудом справляющиеся с объемом воздуха, необходимого для работы тела. А «очкарик» между тем убегал все дальше, то сливаясь с черно-белым штрихкодом редких берез, то вообще полностью теряясь на фоне густого бурелома. Он бы непременно ушел, скрылся в непроходимой чаще, заставив Герку искать себе другого напарника. Более сильный, быстрый, выносливый, в конце концов, он превосходил юношу по всем параметрам… кроме одного. На беду свою, он оказался менее удачливым. Перемахивая через очередное поваленное дерево, очкарик выбрал не самую надежную опору. Опершись рукой о ствол, он ножницами перекинул через него длинные ноги. Но, вместо того чтобы, не сбавляя скорости, перелететь препятствие, с хрустом грохнулся на землю, погребенный под ворохом коры, трухи, веток и жуков-древоточцев. Выглядевшее надежным и прочным дерево оказалось внутри прогнившим, точно старая водопроводная труба. С этого момента исход погони оказался предрешен. Барахтаясь, очкарик восстановил-таки равновесие, но успел сделать только пару неуверенных шагов, прежде чем на его локте челюстями питбуля сомкнулись Геркины пальцы. Оставив попытку убежать, мужчина резко рванул руку, легко освободившись от захвата, и обернулся. Нависая над Геркой на добрых полметра, он взревел, оскалившись полным набором зубов. Таких частых и острых, что они казались ненастоящими. Глаза беглеца ввалились, резко очертив надбровные дуги. Натянутая кожа заострила нос и скулы, придав лицу еще более вытянутую, неестественную форму. От одного только рыка, раскатисто резонирующего в частоколе клыков, весь старательно выстроенный Геркин самоконтроль сдуло, точно домик из соломы. Болезненно сжался мочевой пузырь, а выше, в желудке, внезапно образовалась черная дыра, моментально всосавшая в себя все тепло. С каждой метаморфозой уродливой морды остатки мужества покидали юношу, как крысы тонущий корабль — поспешно и массово. Загнать парализующий ужас поглубже Воронцов не мог, как ни старался. Думать о чем-то ином, помимо белоснежных, длиной в палец клыков, не представлялось возможным. Перепуганный взгляд юноши безостановочно метался между свирепым оскалом и угольками горящих глаз. Казалось, если он задержится на чем-то одном, это послужит твари сигналом к атаке, которая для него, Герки Воронцова, закончится разорванным горлом. Сейчас юноша решительно не понимал, какая такая блажь сподвигла его броситься в погоню за этим… Неведомо как пробившийся сквозь листву прямой солнечный луч упал на очки, все еще чудом удерживающиеся на вывернувшихся ноздрях монстра. Толстые стекла в дешевой пластиковой оправе. Исцарапанные, мутные. На соединении с дужками накручены мотки изоленты. Очки неудачника. Глядя на них, Гера почувствовал, как вновь обретает уверенность. Спрессованный долгим бегом воздух с шумом покинул пылающие легкие. — Фуууууххххх! — Воронцов уперся руками в колени, в попытке восстановить дыхание делая глубокий, хриплый вдох. — Сбежать от меня думал, ага? Вот уж дудки, вот уж хрен! Читать эмоции в деформированной, нечеловеческой мимике — занятие изначально провальное. И все же Герке почудилось, что на перекошенном лице очкарика мелькнуло недоумение. Страх, крепко замешанный на непонимании. В пользу верности догадки говорило и то, что тварь, заревев еще громче прежнего, угрожающе стукнула себя кулаком в грудь — слишком неуверенно. Очкарик старался спрятать испуг за внешней агрессией. — Ты порычи, порычи… На мне даже дэвы рычалку срывают, а уж они-то орут — не всякие уши выдержат! — Герка устало опустился прямо на землю, подсунув одну ногу под зад. — Я посижу, ладно? А то, пока тебя догонишь — легкие выблюешь, блин… С почти двухметровой высоты тварь с нарастающим ужасом следила за наглым, как обезьяна, мальчишкой. Окончательно добивая его, Герка дернул очкарика за мятую штанину. — Да сядь уже, не нависай! Чудовище продолжало стоять над ним, глухо порыкивая, раздувая впалую грудь. Тогда абсолютно охамевший Воронцов приглашающе похлопал по траве рядом с собой. И очкарик сдался. Как подкошенный, рухнул он на землю, часто-часто задышав. Только теперь Гера увидел, что беглецу гонка тоже далась нелегко. Честно говоря, Воронцов не до конца понимал, что будет делать дальше. В краткосрочных планах стояло «догнать очкарика». В долгосрочных — «освободить Лилю». Многие действия, которые должны были связать два этих пункта, все еще оставались для юноши туманными. Предстояло как-то объясниться с этим странным существом, более того — заручиться его поддержкой. Расположить к себе. Притом что первое впечатление они уже друг о друге составили, и для обеих сторон оно оказалось не самым лучшим. К счастью, проблему с завязкой разговора решил сам очкарик. Лицо его постепенно возвращало первоначальный облик, но нос по-прежнему оставался нечеловечески вывернутым, а клыки уменьшились едва ли наполовину, поэтому голос прозвучал странно. Так могла бы говорить ваша собака, внезапно обретшая дар речи. — Нашли, да? Достали, суки? — горько спросил очкарик. Герка, открывший было рот, поспешно, с громким клацаньем, захлопнул челюсть. Если чудик желает выговориться — ради бога! Лишняя информация не повредит. — Семь лет от вас бегал, а все одно нашли! Стянув очки, сразу став каким-то беззащитным, мужик грязным кулаком вытер мокрые глаза. Герка не верил, что эта клыкастая тварь способна плакать, однако же — вот, прямо перед ним монстр из детских кошмаров размазывает сопли по щекам. Невероятная, сюрреалистическая ситуация. — Ну чего тянешь-то, а? — Очкарик шмыгнул носом и с вызовом уставился на Воронцова. — Делай то, за чем пришел! Внимательно изучая выражение слезящихся глаз, переполненных ненавистью, отчаянием и, кажется, страхом, Герка медленно прикидывал, какую линию поведения выбрать. Примерял, словно костюм на выпускной вечер. И точно так же не мог подобрать себе нужный размер, цвет и фасон. Так можно было выбирать до следующей весны… «…если раньше не сдохнешь» — раздался в голове язвительный голос Лили. Он, голос, на мгновение перенесший Воронцова к самому началу этой истории, послужил необходимым ориентиром. Стиль общения самой Лили — уникальный, ни с чем не сравнимый — вот что ему нужно! Герка откашлялся, настраиваясь, и не сказал даже — выплюнул брезгливо: — Великий Случай, сколько патетики! Ты всегда такой пафосный или только по понедельникам? До этой минуты юноша считал, что не способен поразить очкарика еще сильнее. Как оказалось, он себя существенно недооценил. Настала очередь беглеца удивленно отвесить челюсть, являя миру уже практически нормализовавшиеся зубы. А Гера все продолжал презрительно отчитывать доходягу: — Здоровый лоб, а все туда же! Не разобрался, что к чему, сразу нюни распустил, к смерти готовиться начал… Хуже девчонки, млять. Даже этот эрзац-мат был настолько несвойственен Герке, что, произнося его, юноша внутренне сжался. Сам он считал, что не достиг и сотой доли той язвительности, которой буквально сочилась Лилина речь. Но очкарику хватило и такой дозы. Покраснев до корней редких волос, он быстро вернул очки на место, точно спрятался за поцарапанными стеклами. Проморгавшись, фокусируя зрение, мужик утер покрасневший нос предплечьем и, наконец, задал первый правильный вопрос: — Ты кто такой? — Ну, слава Случаю! — воскликнул Воронцов. — Протянув монстру раскрытую пятерню, юноша бодро отрекомендовался: — Герка! Герка Воронцов! Будем знакомы! * * * Нового знакомца звали Жора. Впрочем, по его же словам, так его называли только родители в далеком-далеком детстве. Все, с кем он мало-мальски общался сейчас, знали Жору под неблагозвучным прозвищем — Жердяй. — Жирдяй? — переспросил Герка, с сомнением оглядывая тщедушную фигуру собеседника. — Жердяй, — грустно улыбнувшись, поправил тот и зачем-то добавил: — Без товарищей один Жердяй живет… сухой, длинный, на крыше у трубы дымом греется. Завистник, ненавистник и пакостник, лучше сюда его не звать… а то всех перессорит… От протяжного вздоха лицо его посмурнело, точно от давней обиды. Цитата показалась Герке смутно знакомой, но, откуда, он вспомнить не сумел. По виду Жердяй вовсе не выглядел таким уж «ненавистником и пакостником». Обычный мужик средних лет, только загнанный и усталый сверх меры. Человек, потерявший свою удачу. Опустившийся до необходимости выпрашивать «счастливые билетики» у кондукторов. Жалкое зрелище. Сообразив, что наглый мальчишка, гнавший его по лесу, не собирается причинять ему вреда, Жердяй в первую секунду даже обмяк от облегчения. Раскис настолько, что снова прослезился. Стянув очки, он судорожно всхлипывал, промакивая глаза рукавом. Смотреть на взрослого плачущего мужчину было неприятно. Гера старательно отводил взгляд, боясь прочесть в глазах Жердяя рабскую благодарность. Чтобы занять себя хоть чем-то, юноша решил осмотреться. Местность вокруг выглядела однообразно — деревья, укрытые мхом у корней, повсеместно натянутая между стволов паутина, редкие кусты. Под ногами многолетний ковер из палой листвы, тут и там смертельно пробитый острыми зелеными штыками травы. Единственной зацепкой для взгляда оказался муравейник, косо притулившийся к осине в нескольких шагах от сидящих. Ну а поскольку успокаивался Жердяй долго, Гера за это время успел изрядно соскучиться. Впрочем, отрыдавшись, Жора оказался на редкость толковым собеседником. Смущаясь и ежеминутно протирая очки, доходяга поведал Герке о том, как угодил в сборщики. Как в свое время баловался удачей, не ценил капризную, да и вляпался по полной в услужение к местному Хозяину. Впервые, если не считать отрывочных комментариев Лили, Воронцов узнал, откуда берутся любители чужой удачи. Из рассказа Жердяя следовало, что чаще всего в сборщики посвящают. Ну не учат на эту профессию ни в одном училище, а помощников брать где-то надо! Вот и находят старые сборщики какого-нибудь опустившегося изгоя, отщепенца, предлагая ему невероятное — возможность управлять собственной удачей. И, что характерно, тот идет. Потому что терять ему обычно уже нечего, а призрачное счастье все же лучше, чем вовсе никакого. Только потом бедолага понимает, в какую крепкую петлю сунул голову, да поздно — удавка уже затянулась так, чтобы только от удушения не помер. Так и работает на Хозяина, от Случая к Случаю перебиваясь. Жора оказался уникумом. О счастливых вещах и возможностях их использования он узнал самостоятельно. Сам добывал, сам пользоваться учился. Да только представьте, что было бы, если б какой-нибудь дикий отшельник, живущий неподалеку от нефтепровода, вдруг научился добывать из него нефть?! Для него — открытие, а для компании — убытки одни! Однажды к Жоре пришли очень хмурые и недовольные люди, которые битый час популярно объясняли ему, насколько он неправ. От их визита у Жоры осталось несколько переломов да гигантский неоплатный долг перед кем-то, кого отныне он должен был звать Хозяином. Так в мире стало одним сборщиком больше. Отличие судьбы Жоры-Жердяя от судеб сотен таких же бедолаг заключалось в том, что он пошел против заведенного порядка. Вместо того чтобы работать на Хозяина в далеком Красноярске, очкарик по-тихому подкопил удачи да и сбежал в Питер, на вольные хлеба. Собственно, это была последняя существенная удача в его жизни. С тех пор Жора жил в постоянном страхе. Скрываясь от остальных сборщиков, он мыкался по самым отдаленным районам города, где, перебиваясь случайными заработками, грезил о Большой Удаче, которая простит его и неминуемо отыщет. Собственно, он был не так уж далек от истины. — Считай, что уже отыскала, — Герка покровительственно похлопал по узкому плечу. — Я — твоя Самая Большая Удача. Усек? Короткий подтверждающий кивок тряханул лысеющую голову, отчего та едва не слетела с тонкой шеи. Только в глазах Жердяя по-прежнему стояло непонимание. Ничего-то он не усек, ничего не понял. Просто все еще побаивался этого беспардонного пацана, невесть откуда свалившегося на его голову. Заверениям о грядущей удаче Жора, по объективным причинам, не доверял. До тех пор, покуда Герка, устало вздохнув, не стянул с запястья плотно намотанную бандану. Пятачок, за последние недели отполированный до зеркального блеска, призывно сверкнул, в какую-то долю секунды приковав к себе все внимание Жердяя. Недоверчивое выражение словно ветром сдуло с костлявого лица. Пожирая артефакт глазами, очкарик совершенно забыл о самоконтроле. Нездоровым блеском заискрились запавшие глаза. Немилосердно растягивая в стороны губы, изо рта рванулся острый частокол клыков. Дрожащие пальцы потянулись к сокровищу, да так и застыли на весу — скрюченные, страшные, нечеловечьи. — Все, поглазел и будет, — резко осадил его Гера. — А то дырку про… Договорить юноша не сумел. Тощая длинная рука цепко ухватила его за горло, легким движением взметнув вверх, отчего Герка бестолково замолотил ногами в воздухе. Оскаленная морда Жердяя вплотную приблизилась к пунцовому лицу Воронцова. Невероятно, но запавшие глаза за стеклами очков вновь мутно блестели от слез. — А вот я… я тебе сейчас… глотку тебе вырву, — сквозь всхлипы прорычал Жора. — Не боишься? — Валяй, — в прорвавшемся через сдавленную гортань хрипе Гера с трудом распознал собственный голос. — Похорони себя… неудачник… На долю секунды Воронцов испуганно подумал, что все-таки переиграл. В конце концов, чтобы пользоваться личиной Лили, надобно быть, как минимум, таким же опытным и нахальным. Но железная хватка разжалась, и задыхающийся мальчишка упал на мягкий травяной ковер, больно приложившись поясницей о какой-то невидимый корень. В глазах от нехватки кислорода метались черные мухи, горло саднило, и все же он хохотал. Немного истерично, но совершенно искренне. Потому что все же переборол это существо. Со всеми его клыками, колоссальной мощью, звериной ловкостью — переборол! Не силой, но наглостью одолел опасного монстра! Монстр тем временем вел себя совершенно неподобающим образом. Прислонившись спиной к дереву, обхватив длинными руками колени, он раскачивался из стороны в сторону и скулил побитой собакой. — Во, видхит окхо, дха зуб не имет! — не удержался от издевки Гера. Голос слушался плохо, продираясь через поврежденное горло, точно угловатый брус, обернутый в наждачную бумагу. Но слова и так попали точно в цель. Взвыв горше прежнего, Жердяй сунул в рот лапу, тут же принявшись строгать зубами кривые толстые когти. — В общем, у тебя два варианта, — дождавшись, когда Жора несколько поутихнет, продолжил Воронцов. — Первый — мы разбегаемся в разные стороны, я ищу другую кандидатуру, а ты продолжаешь перебиваться подножным кормом. Второй — ты идешь со мной, делаешь, что я говорю, и в итоге оказываешься в полнейшем шоколаде. Жердяй молчал долго. Выбор казался очевидным, но он все же осторожничал. — А подвох в чем? — наконец спросил он. — Никакого подвоха! — заверил его Герка. — Ну разве что во втором случае есть некоторый шанс не дожить до дележки шоколада. — Насколько большой шанс? — По объективным прогнозам, ну то есть как это должно пройти в реальности — девяносто девять процентов из ста. Но по субъективным, то есть лично моим — не больше одной сотой процента. При слове «субъективным» Жердяй криво ухмыльнулся. — И на чем же основан твой прогноз, Гера Воронцов? — Ни на чем, — честно признался Герка. — И еще вот на этом, — он постучал отросшим ногтем по двуглавому орлу. В этот раз Жердяй думал гораздо меньше. — А много предвидится… эммм… шоколада? — Хватит, чтобы раздать долги. И еще останется на небольшую шоколадную фабрику. — Жердяй согласен, — очкарик тряхнул жидкими волосами, отгоняя последние сомнения, — что делать надо? Герка не спеша поднялся на ноги. Отряхнул джинсы. Пригладил волосы. И только после этого невинно поинтересовался: — Где здесь ближайший зал игровых автоматов? * * * Время остановилось. Вообще, для Скомороха оно остановилось давным-давно, превратившись в череду однообразных дней, складывающихся в более серьезные единицы исчисления. Но если раньше хотя бы стрелки часов продолжали воссоздавать иллюзию течения времени, то сегодня сдались даже они, будто устрашившись того, что совершил Скоморох. А может, преисполнившись презрения. Так ли это важно? Пусть застыли стрелки укоризненно, пусть. Презирать Скомороха сильнее, чем презирал себя он сам, они не в состоянии. Сидя на том самом табурете напротив распятой дочери, он думал, что по уму бы следовало пойти в соседнюю комнату и вырвать сердце Оба-на, походя свернуть шею Арбобу, а затем переломать все кости Хозяину, приколотить на этот самый крест, облить бензином и поджечь. Да, поджечь — это было бы здорово… Впрочем, Скоморох прекрасно понимал, что уж если не решился противиться воле Хозяина «до», то чего уж говорить о «после»? Пустой взгляд сборщика скользнул по обмякшей Лиле. Если бы не веревки, она бы, вероятно, упала на пол. Вопреки расхожему убеждению, одними лишь шляпками гвоздей удержать человека на кресте довольно проблематично. Мясо, кожа, мышцы — все это не самый прочный материал, легко сдающийся металлу под напором собственного веса. А так Лиля всего лишь уронила голову на грудь, превратившись в жутковатую пародию на Христа. Экзекуция прекратилась практически сразу после обрыва связи с мальчишкой Воронцовым. По обыкновению, Хозяин прочел Лиле пространную лекцию о семейных ценностях (а он на полном серьезе считал сборщиков семьей, только не обычной ячейкой общества, а чем-то вроде мафиозного клана с соответствующими порядками и законами), самолично забил по гвоздю в каждую ступню, перепачкал кровью руки и, взбеленившись, вырвал ей несколько сережек из уха. Эта мелкая боль, видимо, стала последней каплей. Девочка потеряла сознание. Раздраженный Хозяин ушел в личный кабинет, возле запасного выхода. В его отсутствие пытка прекратилась как-то сама собой. Оба-на бесцеремонно оттянул Лиле веки, заглянул в закатившиеся глаза. Сокрушенно поцокал языком, но в чувство приводить не стал, ушел куда-то по своим делам, благо размеры подвала позволяли затеряться, а его оснащенность — найти себе занятие по душе. В самом дальнем конце помещения даже была неплохая сауна. За Старшим сборщиком поспешил улизнуть и Арбоб. Трусоватый дэв не чувствовал себя в безопасности, находясь один на один со Скоморохом, мрачно сжимающим скользкую от крови рукоятку молотка. Боялся он совершенно напрасно. Не было у Скомороха ни смелости, ни отваги. Да и желания сопротивляться заведенному порядку тоже не нашлось. Все растерял Скоморох. Дочку — и ту потерял. И даже стрелки его часов теперь отказывались иметь с ним дело. * * * Посеревшее небо возвестило о скором наступлении темноты. У Жердяя, как и у Герки, часов не было. Давным-давно заложил бывший сборщик свои недорогие электронные «котлы» в тщетной попытке вырваться из долговой кабалы. Не оказалось у него и мобильного телефона. Так что время новоиспеченные знакомые определяли исключительно на глазок. Наползающие тучи мешали точно поставить диагноз, но по внутренним ощущениям Воронцова сейчас было около восьми вечера. Зал игровых автоматов Герку приятно удивил. Подсознательно он ожидал увидеть какой-нибудь притон, успешно маскирующийся под бомбоубежище, подвал или еще какие немыслимые катакомбы. Еще бы — официальный запрет азартных игр ставил подобные заведения вне закона. На деле же… На деле, после недолгой поездки на маршрутке и столь же короткого блуждания по городским лабиринтам, они с Жердяем остановились напротив широкого, недавно отремонтированного крыльца, вывеска над которым без стеснения заявляла всем прохожим, что за массивной железной дверью находится «Зал игровых автоматов „Торнадо“». Хоть как-то оправдывало такую неприкрытую наглость только то, что помещение выглядело закрытым. Вывеска не горела, хотя не страдала от отсутствия лампочек. Из окон не просачивался ни свет, ни звук. Не сновали туда-сюда заядлые игроки. По простоте душевной, Герка подергал дверь и убедился, что та заперта. Клуб отказывался подавать признаки жизни. Свежие «хабари» возле урны вряд ли могли сойти за прямую улику. Разве что… расположившаяся возле вывески видеокамера, взявшая под прицел крыльцо, вызывала определенные подозрения. Жердяй, подмигнув Герке, дескать учись, как надо, уверенно помахал рукой перед ее неподвижным глазом. Затем раскрытой пятерней похлопал себя по впалой груди, указал на дверь и развел руками, изображая недоумение. Движения у него были настолько информативными и живыми, что даже без мимики, даже через дешевую цифровую камеру наблюдающие могли прочесть — эй, братцы, это же я! Я свой, впустите! И «сезам» открылся. Загремел отодвигаемый засов, и тяжелая дверь бесшумно отъехала в сторону. Стоящий за ней амбал, с лицом, цветом и формой напоминающим кирпич, окинул пришедших подозрительным взглядом. Так же недоверчиво он просканировал окрестности. Обзор удовлетворил бдительного стража. Он посторонился, пропуская клиентов, и тут же поспешно закрыл дверь, запечатав их в мире «одноруких бандитов». Здоровяк-охранник не стал докучать гостям слежкой, молчаливо удалившись в подсобное помещение. Никаких вопросов, никакого удивления тому, что Герке, повзрослевшему и возмужавшему за последние недели, все равно никак не дать больше шестнадцати лет. Немногочисленные посетители, сидящие по всему залу достаточно далеко друг от друга, также не обратили на юношу никакого внимания. Подумаешь, невидаль — подросток пришел испытать удачу? Здешние завсегдатаи, находясь вне закона, предпочитали снисходительно относиться к странностям друг друга. Сделав пару шагов в зал, Воронцов остановился, с интересом оглядываясь. Раньше ему приходилось видеть внутреннее убранство подпольных казино только в криминальных хрониках, где хмурые оперативники допрашивали перепуганных людей, которые все как один зашли «погреться». С отделкой «Торнадо» особо не заморачивались, однако держали помещение в презентабельном состоянии. Покрытая лаком неоштукатуренная кирпичная кладка, двери под красное дерево, на полу — немаркая плитка темного цвета. На окнах плотные черные экраны (вот почему наружу не просачивался свет). За короткой барной стойкой в углу скучала стройненькая блондинка лет двадцати — двадцати трех. И самое главное — квинтэссенция этого места, делающая его именно тем, чем оно являлось. Игровые автоматы. Они выстроились вдоль стен двумя ровными шеренгами. Сомкнув железные плечи, бессмысленно пялясь на пришедшего Герку глазами-мониторами. Они почувствовали его, едва лишь юноша перешагнул порог. Почувствовали и задрожали. Пожиратели чужой удачи, локальные вершители судеб, они затряслись в страхе за свое добро. Надо сказать, абсолютно закономерно. Ощутив их панику, Герка довольно улыбнулся. Эти залитые в бетонные основания железные гробы напоминали ему раздувшихся от икры рыбин. И он собирался выпотрошить их, всех до единого. — Что делать надо? — шепотом спросил он Жердяя. — Как что? — не понял тот. — Идешь к соске за баром, отдаешь ей лавэ, играешь. Первый раз, что ли? Ответ вогнал Жердяя в ступор: — Первый. Не так, совсем не так представлял себе Воронцов налет на злачные заведения Северной столицы. Девушка за стойкой была ненужным посредником, снижающим вероятность счастливого случая. Вот если бы можно было напрямую… Юноша еще раз пробежал глазами по залу и вдруг увидел его. Подобно тотемному столбу, он стоял в гордом одиночестве промеж двух смотрящих друг на друга сплоченных шеренг. Почти вчетверо тоньше своих «одноруких» коллег, он тем не менее с легкостью брался обслужить сразу четырех клиентов. Ну хорошо, трех — четвертой стороной старый игровой автомат прислонялся к стене. Не так давно такие стояли чуть ли ни в каждом магазине, площадь которого позволяла подобные излишества. Четыре стороны, четыре игровых места. Бросаешь пятак, в ожидании выигрышной комбинации смотришь, как крутятся цифры. Все просто. Но не все честно. Возможность выигрыша в них была столь ничтожной, что, по сути, превращала игровой автомат в этакий монетоприемник, куда люди по какой-то причине сносят завалявшуюся у них мелочь. Герка и сам, проигнорировав написанное от руки объявление, запрещающее играть детям до восемнадцати, пару раз закидывал в подобные «пожиратели денег» пятачки, полученные на сдачу в местном продуктовом. С принятием закона об азартных играх все «тотемные столбики» испарились, словно их и не было. А здесь этот раритет не только работал, но и мог похвастаться вполне себе хорошим состоянием. — Во, то что нужно! — обрадовался Герка. Увидев, куда он нацелился, Жердяй вяло запротестовал: — Не-не-не! Только не этот! Там шансы вообще мизерные! Впрочем, противился он скорее для виду. Данные Геркой указания, сводившиеся к трем простым действиям: быть рядом, прикрывать спину и не перечить, — Жора старался выполнять неукоснительно. Подойдя к автомату, Воронцов осторожно погладил его, впитывая вибрации стенок, поглощая страх механизма… Держась за игровой автомат, Герка постепенно обретал твердую уверенность в том, что все будет именно так, как он задумал. Нужно только правильно сделать первый шаг. Не ошибиться. Когда же Герка нащупал эту железобетонную, но в то же время невесомо-легкую уверенность, то вынул из кармана горсть монет, скопившихся за целый день поездок в общественном транспорте, выудил из нее блестящий пятак и опустил в вечно голодную прорезь. Так, словно всю жизнь только этим и занимался. С металлическим стуком монета отправилась в короткое путешествие по внутренностям игрового автомата. Раздался тихий щелчок, и под неприятную электронную музыку на экране завертелись три цифры. Виртуальные барабаны крутились с такой скоростью, что следить за изменениями было практически невозможно. Однако Воронцов видел их — три счастливые пятерки, то и дело вспыхивающие зелеными огоньками посреди мешанины своих арифметических сестер. Автомат выдал удивленное «Ди-линь!» Первая, похожая на черного лебедя, пятерка замерла неподвижно. Еще одно «Ди-линь!» На этот раз с нотками паники. Вторая пятерка пристроилась в незаконченный ряд. Чувствуя, как напрягся за спиной Жердяй, сам Воронцов оставался спокойным и хладнокровным. До тех пор, пока последнее пронзительно-горестное «Ди-линь!» не возвестило о появлении третьей пятерки. После этого на Герку наконец нахлынула такая радость, какой он не испытывал, наверное, никогда в жизни. Не крупный выигрыш стал этому причиной, а понимание и принятие собственной удачливости. Герка действительно поверил в то, что он — Счастливчик! Воронцов еще переживал незнакомую доселе эйфорию, а из автомата уже сыпался первый выигрыш. Точно монетный дождь, он наполнял поддон пятаками — больше, еще больше, гораздо больше, чем тот способен вместить. Первый выигрыш из многих за этот вечер и эту ночь. Звон падающих монет странным образом перекрыл все остальные немногочисленные звуки: тихое мычание радио, пиликанье занятых автоматов, чей-то телефонный разговор, тоскливое завывание ветра в вентиляции. Он заставил завсегдатаев «Торнадо» заинтересованно повернуть головы к «тотемному столбику». Похожие на зомби игроки один за другим отрывались от поработивших их машин, чтобы завистливо поглазеть на чужую удачу. Блондинка-администратор начала выбираться из-за стойки. Не то чтобы клиентам в данный момент требовалась ее помощь. Профессиональная этика не позволяла девушке отпустить победителей с выигрышем, не попытавшись заманить за другие автоматы. Откуда ей было знать, что странная парочка — мальчишка лет шестнадцати и долговязый тип, похожий на тихого алкаша, — никуда не собирается? Что они только начали? Во второй раз Герка не стал осторожничать, сразу закинув по пятаку с каждой стороны. Вот тогда-то изумленные завсегдатаи, сорвавшись с насиженных мест, настороженно потянулись к эпицентру денежного дождя, больше напоминающего стихийное бедствие. Для «казино», во всяком случае. «Тотемный столбик» рвало прямо на пол медно-мельхиоровым потоком, конца-краю которому не предвиделось. По крайней мере до тех пор, покуда в металлическом нутре оставалась последняя монета. Когда же звон все-таки затих, Герка, зарывшийся кедами в пятирублевое море, повернулся к администратору и буднично поинтересовался: — Простите, а у вас найдется ведро? — И, глядя на ее потрясенное лицо, поспешил добавить: — Я куплю! Подошел Жора. Согнулся в три погибели, чтобы достать Геркино ухо. Прошептал нервно, сбивчиво: — Неаккуратно ты, Герман Владимирович. Слишком напоказ, нельзя так. Уходить надо. Выигрыш собирать и сваливать по-быстрому. Но Герка уже сам заметил, какой жгучей завистью горят глаза клиентов заведения, рваным полукругом окруживших «тотемный столбик». Ни дать ни взять прихожане в пиковый момент истовой молитвы. Им оставалось только благоговейно пасть на колени перед своим кумиром. И, судя по взглядам, которые игроки бросали на разлившиеся по полу пятачки, многие были недалеки от этого. — Боишься, что не справишься? — шепнул Гера в ответ. — С этими? — Жердяй презрительно кивнул на игроков. — С этими Жердяй справится. А вот с ним может не сладить. С пулей всякому тяжело бороться. Он глазами указал на охранника, который вышел на шум и теперь спешил на помощь администратору. На ходу он то и дело шарил рукой под мышкой, удостоверяясь в наличии некой невидимой остальным вещи. Но еще раньше, чем подоспел охранник, от кучки клиентов отделился сбитый, стриженный наголо мужчина. Всем своим видом — ультракороткая стрижка, тонкая серебряная цепочка, выглядывающая из-под расстегнутого ворота, спортивный костюм с широкими белыми полосами, кроссовки — он напоминал Чева Челиоса, которому, видимо, и подражал. Лишь початая банка «Балтики-тройки», зажатая в покрытых рыжими волосками пальцах, украшенных плохо сведенными вытатуированными «перстнями», придавала его имиджу отечественный колорит. Критично оглядев море мелочи, «Челиос» кивнул Герке, как старому знакомому, — привычно и даже как будто уважительно. — Лихо ты, — он указал банкой на проблевавшийся пятаками автомат. — А повторить сможешь? — Хотите поспорить? — Дерзишь, пацан? — Есть немного, — согласился Гера, улыбаясь. — Ну так как, спорите? Вперед в конце концов протолкался охранник. Разведя в стороны широченные плечи, он демонстративно откинул «борт» пиджака, давая собравшимся возможность рассмотреть ремни кобуры. — Так, что здесь происхо… Столкнувшись взглядом с «Челиосом», охранник икнул, замолкнув на полуслове. — Знаешь, кто я? — полуутвердительно поинтересовался новый Геркин знакомый. Охранник резко кивнул, от усердия даже клацнув зубами. — Тогда сгинь. Все сгиньте. И, не дожидаясь, пока завсегдатаи, подгоняемые расторопным охранником, рассосутся, повернулся к Гере и Жердяю: — А чего бы не поспорить? Только учти, пацан, я на… — Меня зовут Гера. Гера Воронцов. А не пацан. Удивленный тем, что его перебили, «Челиос» вздернул рассеченную старым шрамом бровь. Помолчал, раздумывая, затем хмыкнул, отхлебнул из банки и продолжил: — Ну так вот, учти, Гера Воронцов, я на медяшки не играю. По-взрослому зарубить не слабо? В рулетку, например, а? С виду Гера остался безучастным. Внутри же он ликовал оттого, как ловко все сложилось. Понимая, что вся цепочка событий, происходящих с ним, есть не что иное, как результат его веры, его везения, он никак не мог к этому привыкнуть. Счастливый пятак подрагивал в такт сердечному ритму хозяина, и Воронцову слышалось в этом пульсе — привыкнешь! Привыкнешь! — Хоть в рулетку, хоть в «однорукого», хоть в покер, — безразлично пожал плечами Воронцов, — только где ж их взять? Довольно осклабившись, мужик поставил банку на ближайший автомат и потер руки. — Все достать можно, если места знать. Где взять — это мой головняк. Так что, на сколько забьемся? Давай так — три выигрыша подряд — с меня штукарь бакинских? По рукам? Ответ заставил его поперхнуться: — Несерьезно. «Челиос» долго смотрел на мальчишку и его спутника, переводя тяжелый взгляд с одного на другого. На широких залысинах проступили набухшие вены. Мужчина то ли злился, то ли усиленно размышлял. Внезапно расхохотавшись, он хлопнул Герку по плечу: — А с тобой не соскучишься, да? Ладно, скажи своему секьюрити, чтобы не напрягался так, это для нервов вредно. Поехали… — Куда? — все же напрягся Жердяй. — Туда, где люди на реальные деньги играют, — коротко бросил «Челиос», посмотрев на Жору так, будто только что его заметил. — Ну чего, идете? Или будете тут по мелочи сшибать? Сшибать по мелочи Герке больше не хотелось. Как профессиональный спортсмен, взявший новую планку, начинает без прежнего восторга смотреть на былые успехи, так и он не хотел останавливаться на уже пройденном этапе. Психологический барьер сломан. Сметен, как плетеный заборчик цунами. Выпустив дремлющую в монете дикую силу, Гера набросил на нее узду, подчинив своей воле. Теперь он желал применять ее грамотно, не расходуя микроскопы на забивание гвоздей. И на пути в высшую лигу оставалось последнее препятствие: — Вы никуда не пойдете, — блондинка-администратор оказалась то ли храбрее охранника, то ли глупее, — пока я не получу распоряжение от начальства. Здесь явное жульничество и… — У тебя Коля начальник, да? — прервал поток возмущений «Челиос». — Николай Константинович, — строго одернула девочка. — Ага, ага, — кивнул тот. — Ты это вот что, голуба, передай Николаю Константиновичу, что Валдай велел ему сидеть на жопе ровно. Ферштейн? Вот и славненько. И это… — Он задумчиво ковырнул груду монет носком кроссовки: —…Дайте ведро пацану. * * * Ночь, тягучая и маслянистая, точно гудрон, заливала Сумеречи. Неторопливо, степенно, как на званом ужине, поглощала она деревья, дома, фонарные столбы и даже редких припозднившихся прохожих. Видя ее приближение, помрачневшие облака плотно сбивались в стадо, намекая, что сегодня над городом не будет ни звезд, ни луны. Обжигаясь о желтые квадраты окон, темнота обтекала их со всех сторон, чтобы проникнуть внутрь, едва лишь беспечные люди выключат свет. Она никуда не спешила, за миллионы лет привыкнув к мысли, что рано или поздно все достанется ей. И сегодня ее неспешность ощущалась особенно сильно. Ночь обещала быть долгой. Это чувствовал каждый сборщик Сумеречей. Развалившийся в кресле-качалке Остен уже успел переодеться в чистое. Безнадежно испорченные кровью оранжевые брюки сменились кожаными штанами. Кеды уступили место украшенным заклепками и цепочками «казакам». Образ довершала простенькая футболка с Оззи Осборном на груди. Домашняя одежда Хозяина сумереческих сборщиков. Крашеные ногти обдирали мандаринку. Оранжевый фрукт проминался под длинными пальцами, брызгал прозрачным соком и словно пытался вырваться из цепкой хватки. Как будто не мандаринку чистил Хозяин, а на живую свежевал какого-то маленького зверька. Скоморох, следивший за боссом от дверного проема, поежился. Видел он, на что способен Хозяин в гневе. Не часто, всего пару раз за свою почти тридцатилетнюю службу, однако этого хватало для ночных кошмаров Скомороха. Жуткие сны о том, как Хозяин наказывает его, не раз заставляли сборщика просыпаться в холодном поту. — Ну чего буравишь, скоморошья душа? — не оборачиваясь, добродушно поинтересовался Остен. — Зайди уж, расскажи, чем опечален? Неужто судьбой этой подколодной змеюки Лильки? Получив добро на аудиенцию, Скоморох вошел в помещение, маленькую комнатушку снежно-белого цвета. Даже пол здесь был белым, так что перед тем, как ступить на него, сборщик скинул в коридоре растоптанные «казаки». За исключением кресла-качалки, мебель в комнате отсутствовала. Сюда Хозяин уходил «подумать». Подобный уголок был оборудован в каждой конторе, складе или офисе, принадлежащем Остену. Он их так и называл — «места для размышлений». Обойдя кресло, Скоморох сел напротив Остена прямо на голый пол. Верный пес, приползший к ногам повелителя в поисках одобрения. Видимо, прочувствовав аллюзию. Хозяин, разломив мандаринку на неравные доли, протянул меньшую сборщику. Угостил. Скомороха замутило. Он помотал головой и, чтобы скрыть тошноту, закрыл глаза. Пожав плечами, мол, не хочешь — как хочешь. Хозяин закинул дольки в рот, с наслаждением слизывая сок с липких пальцев. — Давай рассказывай, бродяга, — жуя мандарин, предложил он. Правила хорошего тона мало что значили для Хозяина. — Все выкладывай, как на исповеди. — И вдруг, без всякого перехода, дико, в голос расхохотался, брызгая слюной. — На исповеди! Ты понял, да? — отсмеявшись, выдохнул он. Скомороху было не до улыбок. — Ну ладно, ладно. Молчу. Выкладывай. Может, у тебя мятеж зреет? — Какой мятеж, — испуганно округлились скоморошьи глаза. — Хозяин, да ты чего? Я же с тобой три десятка лет уже! Я верный! — Верный, верный… Оба-на со мной больше века уже — тоже верный. А до него Старший сборщик был, Митроха Ревун, так тот чуть ли не с самого начала со мной работал. Я его на кишках под Калиновым мостом подвесил. А ведь тоже верный был! Игривость покинула хозяйский тон, прихватив с собой лукавые искорки из глаз. Больше не выглядел Остен престарелым добродушным хиппи. Зверем он выглядел хищным. Выглядел и был. На этот счет Скоморох предпочитал не заблуждаться. И все же переборол страх, спросил униженно: — Но разве ж нужно так-то? Уж больно круто, даже для тебя, Хозяин… Девчонка все-таки, не чужая — наша девчонка. И меня… меня-то за что? Последняя долька мандарина упала в открытый рот, на жернова не по-старчески белых и ровных зубов. Задумчиво обсосав пальцы, Остен громко цыкнул. — А чье семя? Семя-то чье, Скоморох? Допускаю, что могла от матери набраться. В конце концов, сбежала же от тебя эта принцесса ирландская. Даже дочку бросила. Но недоглядел-то ты, верно? — Верно! Все верно! Я недоглядел, моя вина! — с жаром забормотал сборщик. — Меня! Меня гвоздями дырявь, ножами режь, клыками рви! Все вытерплю! — Вооот! Именно что вытерпишь? А мне на кой твои терпелки? Мне важно, чтобы все твое семейство урок выучило! Если ты воспитанием дочери не занимаешься, значит, я вас обоих воспитывать буду… Заскулив, Скоморох подполз к Остену и уткнулся лбом в остроносые туфли. — Но ведь девчонка же! — еле сдерживая слезы, воскликнул он. — Ребенок! Хозяин, со своими разве можно так-то? Жестоко так можно разве? Отстраненно кусая ноготь, Хозяин молчал. Затем качнулся вперед и тихонько погладил согбенного Скомороха по голове. — Тихо, тихо, скоморошья душа… Ты поверь, это неспроста все. Не только чтобы меня потешить да деву твою образумить, неееет. Вы ж кутята передо мной слепые. И ты, и вся орда дэвовская, и даже Оба-на, рука моя правая. Дальше носа не видите. Вам мир из мамкиной сиськи состоит да из боков ее теплых. А я в этом мире давно живу, далеко вижу, куда как дальше, чем ты себе представить можешь. Думаешь, я не понимаю, что тяжело тебе? Думаешь, чудовище я кровавое? Вот ты говоришь — жестоко! Не думаешь даже, что ошибки исправлять нужно, начатое доделывать, только о дочке своей волнуешься. А я же с помощью девки твоей ее же ошибки выправил. И тут, друже, уже не о жесткости говорить надобно, а об эффекте. Чуть не дожал — и все, весь эффект насмарку! Чуть не дотянул — и пропала работа! Чуть меньше крови — и наш герой уже идет совсем не туда, куда нам нужно. Чуть меньше трупов — и он уже делает не то, что бы мы хотели. Руки Хозяина обхватили голову сборщика, с силой сдавив ее пальцами. Скомороху показалось, что стенки черепа негромко хрустнули. — Я знаю, как человеческий котелок варит, — и температуру, и ингредиенты знаю, и сколько соли добавлять. Хозяин оттолкнул заскулившего от боли Скомороха. Упав на спину, тот так и остался лежать: брюхом кверху, с открытым горлом. Незащищенный перед вожаком. Одобрительно кивнув, Остен откинулся на плетеную спинку кресла. Качнувшись пару раз для успокоения нервов, он бросил, завершая разговор: — Все не напрасно, скоморошья душа. Ты сегодняшней службой полностью процент по долгу закрыл, понимаешь, нет? Теперь уже сам долг начнешь отдавать… потихоньку. Пшел вон! — рявкнул он внезапно. «Место для размышлений» Скоморох покидал на четвереньках, не осмеливаясь выпрямиться под холодным взглядом Хозяина. У самого выхода, когда он напяливал «казаки», в спину ему прилетело одобрительное: — Служи верно, Скоморох. Еще полсотни лет такой службы — и будешь вольным человеком. * * * Приоткрытая дверь «Торнадо» проводила Герку и его спутников треугольником мягкого рассеянного света. Вечер еще не окончательно перешел в ночь, но на подготовленные сумерками плацдармы уже врывалась темнота. Сгущая тени высотных домов, она ясно давала понять, что пора бы ускориться. Воронцов, всегда считавший себя дневным жителем, с удивлением заметил, что ему нравится ритм ночной жизни. Ускоряясь с каждой секундой, время раскачивало маховик, пытаясь вместить в короткие восемь часов всю прорву событий, которые должны были произойти сегодня. На контрасте автомобиля Валдая-«Челиоса» с его одеждой можно было написать диссертацию на тему имиджа и неоправдавшихся ожиданий. Стильный «Икс-шестой» «бумер» классического черного цвета, радостно подмигнул хозяину, точно большой послушный пес. Герка бы ничуть не удивился, если бы машина по-собачьи отряхнулась, сгоняя дрему и разминая мышцы. — Я обычно в этом клоповнике не появляюсь, — пряча брелок с ключами в карман, счел нужным объясниться Валдай. — Просто живу тут в соседнем доме. Со своей поцапался, вот решил выйти, развеяться. Посмотреть, что на районе творится. Не зря вышел, да? Очень удачно я с тобой столкнулся, не находишь? Он подмигнул и запрыгнул в салон. — Еще как нахожу! — улыбнулся в ответ Воронцов. Так, как может улыбаться только обладатель какой-то полезной тайны. Автомобиль рванулся с места, едва Жердяй захлопнул за собой дверь. Водил Валдай так же, как общался: нагловато, уверенно, но не перегибая. Выведя «бумер» на шоссе, встроился в не слишком плотный поток машин и поехал в сторону центра. Держа руль одной рукой, он умудрялся параллельно делать множество дел сразу — распечатывать сигаретную пачку, стучать по кнопкам радиоприемника, втыкать прикуриватель, разговаривать по мобильному… — Слушай, мы сейчас в «Фортуну» едем… Какая разница кто? Приедешь — познакомлю… Я сказал — приедешь, точка. И пару бойцов с собой захвати, повнушительнее… Не, это так, для респектабельности… Рес-пек-та… ай, не бери в голову! И это, слышь… подвези мне костюм какой-нибудь, поприличнее, а то пацаны не поймут… Нет, бл…дь, не спортивный! Обычный деловой костюм! Все, через двадцать минут у «Фортуны»… А мне насрать! На метро езжай, если у тебя пробки! Все, отбой! Слушая вполуха, Герка рассеянно смотрел на дорогу, думал о происходящем и никак не мог в него поверить. Как так получилось, что он, Герка Воронцов, порядочный, законопослушный, рассудительный парень, едет черт его знает куда со странным мужчиной, явно имеющим отношение к криминальному сообществу? Который, ко всему прочему, сел за руль не совсем трезвым — устойчивый запах пивного перегара не заглушался ни жвачкой, которую мусолил Валдай, ни даже хвойным дезодорантом. И это еще не считая монстра на заднем сиденье! Монстр в данный момент, сжав оцинкованное ведро коленями, увлеченно ковырялся в куче пятаков, выискивая те, что хоть мало-мальски отсвечивали удачей. Такие он тихонько опускал в карман, начисто забыв про зеркало заднего вида. До мелкого воровства Герке дела не было. Переделывать сборщицкую натуру — все равно, что против ветра плевать. Пусть тащит. Главное, чтобы в нужный момент Жердяй сыграл свою партию без сучка без задоринки. Тогда он отработает украденное тысячекратно. Только бы не струсил. Только бы не предал. В отличие от неторопливых Сумеречей, ночь в Питере не ползла — летела, словно легкомысленная девушка на встречу с возлюбленным. И Герка Воронцов едва поспевал за широкими полами ее черного плаща. * * * Дорогу к заведению с говорящим названием «Фортуна» Герка не помнил. Убаюканный тихим ходом «бумера» и собственными мыслями, он не заметил, как провалился в сон. Не просто задремал — вырубился без задних ног, прижавшись щекой к тонированному стеклу. Сновидения, сумбурные, невнятные, состоявшие из мешанины лиц, не помешали Герке отдохнуть; выбираясь из машины в напоенный выхлопными газами воздух ночной столицы, он чувствовал себя свежим как никогда. Из припаркованного рядом японского джипа синхронно вылезла четверка крепких мужиков с внешностью спортсменов. Даже двери захлопнули чуть ли не одновременно. Старший, невысокий здоровяк с кривым носом и характерными для борцов раздавленными ушами-варениками, двинулся навстречу Валдаю. Мужчины обменялись коротким рукопожатием. — Чего за кипеж, Серый? — деловито поинтересовался здоровяк, невзначай сдав Герке имя его неожиданного покровителя. — Вагиф борзеет? — Тише будь, Саня, — осадил подчиненного Валдай. — Привез, что я просил? — Дык! — довольный, что сумел угодить боссу, осклабился здоровяк. Один из «бойцов» бережно вытащил из салона упакованный в полиэтилен костюм на вешалке. — Мы к Вайсману заскочили, он твои размеры вмиг подобрал. Знает свое дело, педик старый! Валдай, встав между машинами, открыл в обеих двери, устроив себе что-то вроде примерочной кабинки, и принялся переоблачаться. Судя по сноровке, с которой проходила смена одежды, делал он это не в первый раз. — Сейчас зайдем — без нервов, без барагоза. Тихо и вежливо, — привычно завязывая галстук, ориентируясь по боковым зеркалам, вещал Серый. — Мы не по делам, а так, развлечься… — Развлечься, это я завсегда, — оживился Саня. — У Вагифа бл…ди отменные… отыменнные! — скаламбурил он и заржал. — Развлекаться будут они, — Серый кивнул на Геру и Жердяя, наконец обозначив их присутствие для «бригады». — Пацана Гера зовут. Носите на руках, пылинки сдуваете… ну и этого, с ним который, тоже смотрите, чтобы не обидел никто. Мы сегодня — группа поддержки, понятно? Разочарованные бандиты, только-только обрадовавшиеся перспективе разгульной ночи, понуро закивали. Валдай тем временем закончил переодеваться, критично оглядел результат в зеркале, провел ладонью по коротким волосам, словно там было что укладывать, и, повернувшись к Сане, протянул руку: — Туфли давай. Тот недоуменно выкатил глаза, а затем, сообразив, с размаху шлепнул себя ладонью по лбу. Произведенный при этом звук сильно напоминал удар камня о камень. Впрочем, судя по всему, сотрясение мозга Сане не грозило ввиду отсутствия оного. Во взгляде Серого промелькнула целая гамма чувств, ни одно из которых не было положительным. Тем не менее он просто захлопнул двери и, коротко бросив «За мной!», стремительным шагом двинулся вперед. В костюме за несколько тысяч долларов и поношеных кроссовках за пятьсот рублей. * * * «Фортуна» оказалась не просто нелегальным игорным клубом, а самым настоящим подпольным казино. Система безопасности здесь была куда серьезнее, чем в «Торнадо». Гера обратил внимание, что камеры охватывали все подходы к зданию. И не какими-нибудь там китайскими дешевками — на собственном спокойствии владельцы казино явно не экономили. Это подтвердилось и чуть позднее, когда Валдай повел свое маленькое войско внутрь, через три здоровенные металлические двери, решетку и четыре пары охранников. По разумению Геры, здесь не хватало только пулеметного гнезда, однако за его отсутствие ручаться он бы не стал. На входе их встретил круглый носатый азербайджанец, судя по повадкам, сам хозяин заведения — тот самый Вагиф, в сопровождении охраны, габаритами и численностью не уступавшей ребятам Валдая. Доброжелательно раскинув пухлые руки, Вагиф приветливо улыбнулся пришедшим. Правда, дальше губ улыбка так и не пошла. Глаза его по-прежнему оставались колючими и настороженными, как у не слишком крупного хищника. — Здравствуй, здравствуй, Серго-джан! — говорил Вагиф чисто, практически без акцента. — Давненько ты к нам не захаживал, давненько! Забыл старину Вагифа, да? Валдай коротко обнял толстяка, дружески похлопав его по плечам. Улыбнулся неискренне. — Наговариваешь, Вагиф! Вот, знакомься, — он за руку вывел Герку, поставив перед собой, — Герка, мой племяш. Из Вологды приехал, хочет с ночной жизнью познакомиться. Я первым делом про тебя подумал — ты ж у нас спец по развлечениям! И врал, и льстил Серый не слишком умело, но при этом, похоже, не сильно заботился, поверит ли ему азербайджанец. — Родственник, это хорошо. В наши дни только родне и можно доверять, — Вагиф сложил унизанные золотыми перстнями пальцы в замок и повесил его на живот. — Толковый мальчишка. Бери его в дело, Серго, будет хороший помощник! Гочи, — обратился он к одному из охранников, — выдай племяннику моего дорогого друга десять фишек. Вагиф заглянул Герке в глаза, растянул губы в фальшивой улыбке. — За счет заведения, Гера-джан! — Затем пытливо посмотрел на Валдая. — Порядок, Серго? — Само собой, Вагиф! — Тогда развлекайтесь, дорогие гости! — Хозяин казино кивнул и уже повернулся, чтобы уйти, но Серый его остановил: — Вагиф, если есть минутка, давай в сторонку отойдем, выпьем по стопочке? — Для тебя, Серго, дорогой, хоть целый час! Серый повернулся к Герке: — Не зассал? Уговор в силе? — Дождался утвердительного кивка, мотнул головой в ответ. — Тогда начинай. Только постарайся так, чтобы мы с уважаемым Вагифом тебя видели, добро? Герка оглядел казино, как полководец вражеские войска. Железные шеренги одноруких автоматов, колеса рулеток, трещащие, словно взводимые механизмы катапульт, похожие на штабы столики для покера со знаменосцами-крупье. Глубоко вдохнул пропитанный азартом и разочарованием воздух… И начал. * * * Серго сказал, что пацан — его племянник, но Вагиф ему сразу не поверил. Лжец по природе, он чуял вранье, как собака чует кость, даже если та зарыта в землю. Тем более, когда лжет Серго, это всегда видно. Вагиф всегда недоумевал, как такой прямолинейный человек так высоко забрался в их жестоком мире. И если положение Серого еще как-то можно было объяснить, то его долгожительство при таком простецком подходе к делам объяснению не поддавалось. Впрочем, далеко не это сейчас занимало мозг хитрого азербайджанца. Вот уже полчаса он смотрел, как «племянник» Серого обносит его казино и ничего не мог с этим поделать. Подаренные десять фишек давным-давно потяжелели в нулях настолько ощутимо, что, разговаривая, Вагиф начал сбиваться, коверкая русский, а то и вовсе переходя на родной язык — верный признак сильного беспокойства. Серый откровенно потешался, но объяснять происходящее отказывался, говорил, что еще не время. Пока все было не слишком критично, но маленький гаденыш Гера только что открыл для себя «кости» и теперь опустошал бюджет «Фортуны» с космической скоростью. Сперва мальчишка прогулялся вдоль «одноруких бандитов». Просто шел по свободному ряду, закидывая подаренные жетоны в щели и здороваясь с «бандитами» за «руку». Услышав переливы выигрышного сигнала и звон извергаемых автоматами жетонов, мальчишка даже не оборачивался. Спокойно переходил к следующему, где повторял процедуру — буднично, точно дрова рубил. За ним по пятам следовал долговязый хмырь в очках, собирающий выигрыш — вы только подумайте — в ведро! Он же мотался с ним к обменнику, высыпал добычу прямо на стол ошалевшим девочкам и, приплясывая от возбуждения, ожидал, пока они произведут обмен. Он же заказывал пацаненку еду и напитки. Даже приносил самолично, не доверяя официантам. Вагиф не верил в чертовщину и мистику, но то, что творил этот паскудник Гера, просто не поддавалось разумному объяснению. Самое плохое, что странная парочка, сопровождаемая парнями Валдая, сразу привлекла внимание завсегдатаев — людей непростых, денежных, властных. Перемещаясь шумной пьяной толпой следом за «чудо-мальчиком» (как его окрестила одна пожилая дама, жена влиятельного судьи), они с удовольствием наблюдали за удачливым новичком, вносящим приятное разнообразие в привычные вечерние развлечения. Прервать удачную игру залетного мальчишки у них на глазах Вагиф просто не мог, если, конечно, хотел сохранить клиентуру. А останавливаться «племянничек», кажется, не собирался. — Сющщай, Серго-джан, — голос Вагифа дрожал от сдерживаемой ярости, — скажи свой племянник, пусть заканщивает, да?! Ты миня знаещ, я чилавэк с-с-с… пилять! — От избытка чувств хозяин казино выругался, щедро пересыпая русские матюки родной азербайджанской речью. — С-скажи ему, да?! — Ну-ну-ну, Вагиф, старина! Ты не нервничай, от этого цвет лица портится. — Валдай примирительно поднял ладони. — Мальчишка играет честно, правил не нарушает, чего тебе до его фарта? — Какой фарт, сющщай?! Какой фарт, э?! — взбеленился Вагиф. — С твой мальчишка рядам ни адин автомат правильно работать ни хочэт! Только выйгрищ, выйгрищ, выйгрищ! Кито так дела делаит, а?! Кито?! — Сегодня выигрыш, завтра проигрыш, — потягивая пиво, философски заметил Серый. — Это у нормальный человек так! А твой шайтан только выйгрыщ знает! Серго-джан, мамой килянусь, если ты… — Остынь, Вагиф. Я этому пацаненку сам должен, как земля колхозу, — Серый вкратце поведал о своем споре. — Но видишь, не унываю, да? А знаешь почему? — Пиливать я хотел! Или ты свой шайтан не оста… — Остановлю, остановлю. При одном условии. Поставив стакан на стойку. Серый внимательно посмотрел в глаза Вагифу. Паника плясала в расширенных карих глазах азербайджанца. Она гарантировала, что любое условие — любое — будет выполнено сию же минуту с максимальной точностью. — Ты берешь своих ребят, немного, так, для поддержки штанов. И мы, все вместе: ты, я и мой «племянник» Гера — навещаем Ашота. Как тебе такой расклад? — Чтобы окончательно прояснить план действий. Серый добавил: — Гарантирую процент с выигрыша. Отобьешь бабки да еще наваришься. У Ашота ведь ставки повыше будут, не? — Повыше, — медленно, обдумывая услышанное, повторил Вагиф. Уже практически без акцента. — Ты в деле? — В деле, Серго-джан! Только, ради всего святого, останови уже своего шайтана! — Вагиф молитвенно сложил руки. — Договорились. Только он не мой, если что… — Серый улыбнулся и подмигнул азербайджанцу. — Давай собирай бойцов, и отчалим. Вагиф быстро кивнул и тут же исчез. А Серый, прежде чем остановить Герку, сперва неторопливо допил пиво. Ночь обещала быть долгой, невероятно интересной и насыщенной делами. На пиво может не хватить времени. Через пятнадцать минут, договорившись с мальчишкой о честном распиле следующего выигрыша, они мчались на другой конец Санкт-Петербурга уже тремя машинами. К шести утра машин стало двенадцать. * * * Расчет оказался верным — ярко заявив о себе, Гера стал центром притяжения чужих интересов. Этим он решил сразу две задачи: обеспечил беспрепятственный проход в самые закрытые клубы Северной столицы и приобрел мощнейшую группу поддержки, вооруженную до зубов. Дальнейший ход событий от него уже почти не зависел. Став тем самым мелким камушком, вызвавшим сход лавины, Воронцов теперь несся в ее эпицентре, затягивая в самую гущу все новых и новых участников. Он лишь надеялся, что успеет зацепиться за какой-нибудь уступ, когда вся эта толпа обрушится вниз. В пропасть. Жадность — отличное топливо для людей, нечистых на руку и склонных к легкой наживе. На жадности двигался вперед Вагиф, давным-давно вернувший свои деньги, но теперь желающий обогатиться за чужой счет. Окрыленный перспективами быстрого заработка, не требующего никаких вложений, на жадности работал курчавый Ашот, чье казино Герка красиво вынес за какие-то двадцать минут. И даже куда как более богатые и влиятельные представители криминального мира, ворочающие такими деньгами, что не снилось ни одному игорному клубу, вляпавшись в эту кашу, к концу ночи слетали с катушек, превращаясь в подозрительных скряг. Век информационных технологий оправдывал свое название, разнося новости по городу задолго до того, как кортеж из больших черных машин подъезжал к очередному нелегальному игровому клубу. Уже через пару часов происходящее потеряло всякую связь с реальностью, превратившись в какой-то балаган. В цирк на колесах. К процессии присоединялись все новые и новые люди. Назначались «стрелки», прямо на месте «терлись базары» и велись подчас довольно грубые «разборки». Желающие присосаться к странному новому бизнесу выстраивались в очередь, угрозами, шантажом и подкупом выбивая места рядом с Воронцовым. Делились проценты, доли и даже доли долей. Бандитов не смущало, что деньги эти, по сути, никому из них не принадлежат. Иногда, в редкие минуты спокойствия, переезжая из одного казино в другое, Гера ловил себя на мысли, что поездки по ночному Санкт-Петербургу в сопровождении бандитских «бригад» — это, вероятно, фееричное зрелище. Напуганные летящими слухами, владельцы казино уходили в глухую оборону, наотрез отказываясь впускать толпу вооруженных людей, чьи глаза горели безумным огнем невиданного азарта. Или, напротив, уповая на теорию вероятности и шулерское оборудование, широко распахивали двери, устраивая аттракцион неслыханной щедрости. Этих самоуверенных наглецов, посмевших сомневаться в его удаче, Гера обыгрывал с особым удовольствием. Шоу так шоу, он согласен! «Чудо-мальчик» устраивал возбужденным выпивкой ночным зевакам такое представление, о котором каждый из присутствующих эмоционально рассказывал даже несколько десятков лет спустя. В эту ночь Воронцов многое делал впервые. Он освоил рулетку, блек-джек, кости и покер. Последний, правда, больше в теории. Сидеть за сложными карточными играми, к сожалению, не было времени. Он мимоходом поглощал дорогущие изысканные блюда, что притаскивал ему услужливый Жердяй. Пришлось даже попробовать какой-то безумно крепкий, обжигающий горло коктейль, которым Герку угостил кто-то из сопровождающих. Под довольный хохот и аплодисменты зрителей Воронцов «на удачу» взасос целовал девушку с внешностью и фигурой топ-модели. Он узнал, как стучит металлический шарик, перепрыгивающий ячейки рулетки, и каково на ощупь зеленое сукно игорных столов. Но при этом ни на секунду не позволил азарту затуманить свой разум. Герке оставалось лишь подталкивать жадность окружающих в нужную сторону. Попав в колею, эти люди перли с упорством бронепоезда, не требуя дополнительных инструкций, добровольно взваливая на себя решение возникающих трудностей — тех, которые можно решить при помощи денег, крепких кулаков или оружия. С легкостью делясь выигрышем со своими сопровождающими, Гера преследовал одну лишь цель — вычерпать всю доступную ему удачу. Он собирался достичь «дна колодца». Пятачок сопротивлялся, юноша чувствовал это. Отдавая удачу, он тут же выигрышем восполнял потраченное. И все же Воронцов понимал: то, что он сейчас вытворяет, это и есть предложенный судицами прыжок с моста без страховки. Только с чуть большими шансами остаться в живых. Первый робкий шажок к краю. Теперь уже не имело смысла таиться. Перевозящий Воронцова бандитский кортеж давным-давно перебрался в центр. Кипучая фонтанирующая удача, главная участница этого «крестового похода против азартного греха», взбудоражила каждого питерского сборщика. Герке казалось, что он видит зеленоватый след, тянущийся за ним пролитой краской. На свет счастливой монеты сползалась разная нечисть, всевозможные охотники за удачей. Он видел их, сутулых, прячущихся в тени арок и переходов, отбрасывающих нечеловеческие тени, чувствовал на себе алчные взгляды. Но количество сопровождающих Герку вооруженных людей отпугивало даже самых злобных, отчаянных и кровожадных. В игру уже давно влились по-настоящему серьезные люди, постепенно выдавливая из «бизнеса» конкурентов помельче. Едва отбив свои деньги, сошел с дистанции дальновидный Ашот, выгодно продав свое место пузатому дядьке в невозможно устаревшем малиновом пиджаке. Под давлением авторитетных коллег по цеху, ругаясь от досады, выбыл Вагиф. Сопровождающие сменяли друг друга с такой частотой, что вскоре Воронцов просто перестал запоминать их имена или клички. Один только Валдай каким-то чудом оставался рядом, не обращая внимания ни на посулы, ни на угрозы. Окончательно захмелевший, он таскался следом за парнем, продолжая рассказывать всем окончательно утратившую правдоподобие байку про племянника из Вологды. Казалось, ему единственному удалось сохранить какую-то иллюзию здравого смысла. Поэтому, когда Жердяй, улучив момент, что-то нашептал ему на ухо, Серый не удивился, а тихонько полуутвердительно спросил в ответ: — Дергать собираетесь? Жора кивнул с самым серьезным видом. — Давно пора, — Серый обвел мутными глазами очередной переоборудованный под азартные игры подвал класса «люкс». — Вы такое осиное гнездо разворошили, что… Он покачал головой, давая Жердяю возможность здраво оценить всю серьезность ситуации. К этому моменту Серый уже начисто забыл, что, по сути, сам заварил эту кашу. — Чем дольше тянете, тем уйти сложнее будет… впрочем, и так уже поздно. Не выпустят вас, слышишь, каланча? Вы таких людей в это дело втянули, мама дорогая! Поманив бармена, Серый нетвердым жестом попросил «повторить». На стойке мгновенно выросла стопка с кристально прозрачной водкой, леденящей одним своим видом. Серый аккуратно приподнял ее, ритуально выдохнул в сторону… но донести до рта не сумел. С удивлением посмотрел на отказывающуюся слушаться руку. Тощий спутник удачливого пацаненка Герки без видимых усилий удерживал его за предплечье. Как ни пытался Валдай перебороть очкарика, но сдвинуть руку не мог даже на миллиметр. — Поможешь? — прошипел тощий. Лицо его на какой-то миг изменилось настолько жутко, что Серый разом протрезвел. Мотнул головой, отгоняя морок, недоверчиво посмотрел на полную стопку. Вытянутое лицо тощего не выражало никаких эмоций. Обычная заурядная физиономия. Никаких клыков и горящих огнем глазных впадин. И все же стопку Серый отставил в сторону. — А куда деваться. Только пистолет вам зачем? Народу — прорва, и каждый при стволах. Всех не положите… — Хочешь проверить, насколько далеко простирается его удача? — Мутные глаза за стеклами очков фанатично блеснули. — Твое дело маленькое — рюкзак, ствол и объявить об окончании банкета. — Да хоть два ствола, — Валдай покачал головой. — Делайте что хотите… Плюнув на последствия, залпом проглотил обжигающую водку. Шут с ними, с дьявольскими мордами. Для храбрости выпил, не для потехи. Подойти к этим людям и объявить, что «концерт окончен»… Действительно проще сказать, чем сделать. * * * Проводить разбор полетов поехали на заброшенный цементный завод. Место глухое, безлюдное. От основных маршрутов общественного транспорта далеко — меньше шансов натолкнуться на случайных свидетелей, внезапно ощутивших в себе тягу к эстетике заброшенных зданий. Уже после, когда отгремели выстрелы и затихли крики жертв, Валдай тихонечко выведал, что мысль о «заброшке», озвученную охранником какого-то авторитетного вора, на самом деле подкинул тощага-очкарик, Геркин опекун. После этого у Серого возник закономерный вопрос — с чего вдруг без малого полтора десятка деловых людей надумали решить дела так, как делали это в пресловутые девяностые? Но тогда такой выбор показался всем логичным. Утро еще не занялось, оставаясь на уровне предчувствия. Но, судя по некоторым признакам, обещалось быть таким же беспросветно серым, как проникшая во все уголки заброшенного завода цементная пыль. Среди роскошных автомобилей авторитетов «бумер» Валдая выглядел машиной бюджетной, если не сказать бедной. Зябко поеживаясь, Серый вылез в предрассветную хмарь, опустившуюся, казалось, до самой земли. Кажется, лето, в конце концов, сдалось, уступая позиции хищной рыжей осени. За Серым потянулись «бойцы», раздраженные, не выспавшиеся, измотанные нервным напряжением. Они отчетливо понимали, в какой крутой замес их втянуло, но бросать предводителя считали «западлом». Тихой сапой, действуя с невозможной для такого угловатого тела плавностью, из машины вытек тощий. Без спросу открыл багажник, с легкостью вздернул рюкзак на плечо и скрылся в сумерках, только его и видели. На его уход никто не обратил внимания. Даже окликать не стали. Главное сокровище по-прежнему оставалось на месте — Герка Воронцов, мальчишка с божественной удачей, неторопливо выбирался из салона. Точно по команде, захлопали дверцы выстроившихся полукругом машин. Авторитеты в сопровождении охраны потянулись на высвечиваемый двумя десятками фар пустырь, словно мотыльки на свет. Серый загрустил. От назревающей ситуации ему вдруг остро захотелось уехать к матери в деревню. Если не на всю оставшуюся жизнь, то на большую ее часть — точно. Валдай ждал подставы. Нутром чувствовал, не обойдется без пальбы. Но что переговоры пойдут наперекосяк, даже не начавшись? Нет, это оказалось полной неожиданностью! Герка просто повернулся спиной к слепящим фарам и пошел прочь. Вернее, попытался пойти. Относительную тишину заброшенного завода расколол громоподобный выстрел. Первый из тех, что еще прозвучат здесь в скором времени. — А ну стоять! — Высокий мужчина с абсолютно диким взглядом застыл, направив в небо дымящийся ствол «стечкина». — Стой, мальчик, — уже мягче попросил он. — Не торопись. Со мной поедешь… Гера остановился. Повернулся медленно, как будто неохотно. Но когда мощные фары высветили его лицо, Валдай внутренне похолодел. Пацан улыбался. И это было безумнее, чем вся сегодняшняя ночь. Чем мерещащиеся с перепою черти. Безумнее, чем сумасшедший дом. — Ты, Захар, что-то больно быстро за всех решил, — раздался глубокий, прокуренный голос. Говорящий выглядел лет на пятьдесят с длинным хвостиком. Сквозь черноту стильной стрижки то там, то здесь просматривались серебряные месторождения седины. Оружия при нем не было, однако пять стволов держали названного Захаром на мушке. — Я так думаю, мальчонка должен со мной ехать. Я человек старый, опытный, ребенка не обижу… В повисшей тишине звуча в разы громче недавнего выстрела, защелкали снимаемые предохранители. Все взяли на прицел всех. Люди недоверчиво переводили стволы с одной цели на другую, не зная, кто друг, а кто враг, но подсознательно понимая, что друзей здесь нет и быть не может. Образовавшееся напряжение уплотнилось настолько, что казалось, пули застрянут в нем, точно в желе. Закрыв глаза, Валдай, так и не отошедший от своей верной «бэхи», молился, кажется, в третий раз в своей грешной жизни. Он просил Всевышнего уладить дело хотя бы малой кровью, что, учитывая плотность заряженного оружия на квадратный метр, тянуло на самое настоящее чудо. Чуда не произошло. Точно острый нож, нервную тишину разрезал звонкий, абсолютно спокойный голос: — Ну вы тут сами друг друга перестреляете. Я пойду, пожалуй. И центр внимания наконец-то сместился. — Никуда ти, билять, ни пайдешь! — истерично выкрикнул высоченный усатый кавказец, наводя свой «ТТ» на Геру. — Самвэл, не пори горячку, — попытался урезонить коллегу по цеху Седовласый. — Продырявишь мальца, сам себе руки отгрызешь! — Поди лучше еще кокса нюхни, — хохотнул кто-то из толпы, — а то нервы ни к черту. Однако люди Седовласого, повинуясь какому-то неслышному приказу, также сместили прицел в сторону мальчишки. Один пистолет. Второй. Пять. Десять. Недоверчиво снимая с мушки недавних врагов, все переводили стволы на него. А Герка… Он раскинул руки в стороны, будто собираясь обнять всех присутствующих. И рассмеялся. Искренне, заразительно рассмеялся. Он сам приглашал их стрелять в него. Буквально умолял вдавить напряженные спусковые крючки. Даже будучи сторонним наблюдателем, Валдай покрылся здоровенными мурашками. Пацан реально нагонял на него жути. Да что там — на всех нагонял. — Да кто ты, бл…дь, такой!? — взвизгнул Захар. — Слышь, шкет, — голос Седовласого ощутимо подрагивал. — Я тебя сейчас через колено перекину да ремня всыплю! Ты чего это удумал?! — Подойдешь к нему, я тебе в башке дырок наделаю, — вклинился в разговор доселе молчавший мужчина азиатской внешности. Ситуация складывалась патовая. Никто не мог подойти к мальчишке, опасаясь выстрела в спину, и при этом каждый понимал, что стрелять в него никто не… — Иииииий, сюк-ка! — внезапно заверещал Самвэл. То ли не выдержали расшатанные кокаином нервы, то ли просто утомило ожидание, но пистолет в его руке выплюнул короткий огненный лепесток. А потом взорвался, напрочь оторвав своему хозяину четыре пальца. Словно по команде, пустырь разразился грохотом выстрелов вперемешку с отчаянными криками. Обезумевший от боли Самвэл ползал по земле, кровавой культей пытаясь поднять оторванные пальцы. Медленно оседал на землю безоружный Седовласый, удивленно глядя на набухающую красную кляксу у себя на груди. Держась за лицо, воя, словно обдираемый заживо пес, по площадке метался, сталкиваясь с другими ранеными, чей-то ослепший охранник. Взрывались стволы, пули рикошетили мало что не от воздуха, охранники беспорядочно палили по всему, что двигалось… А чертов мальчишка продолжал стоять, точно мишень в тире. Вокруг него гибли люди, но сам он по-прежнему оставался неуязвимым. Ни один выстрел его даже не задел. Но все это — кровь, ужас, боль, изувеченные конечности — все это меркло перед отчаянными воплями не желающих упускать свою добычу бандитов. С ужасом смотрел Валдай на них и не видел людей — лишь окровавленную жадную биомассу, сочащуюся алчностью, страхом и ненавистью. Дрожащими руками он вынул из кармана почти пустую пачку сигарет и торопливо подкурил. Наклонившись над огоньком, он пропустил тот момент, когда из темноты позади Геры вынырнул тощий очкарик, сграбастал мальчишку мосластыми конечностями и тут же нырнул обратно. * * * Болтаться в руках Жердяя — не самый удобный способ передвижения, но выказывать недовольство сейчас было бы верхом глупости. Даже с Геркой на руках в качестве балласта очкарик бежал вдвое быстрее и правильнее. Жердяй уносил его тайными тропами ловцов удачи. Подальше от выстрелов и смерти. Потому что удача имеет препаршивейшее свойство — изменять в самый ответственный момент. Проскочить под самым носом сборщиков, плотным кольцом обложивших заброшенный завод, оказалось непросто. Чужое везение тянуло их, точно гигантский магнит металлические предметы. Сатанея от невозможности добыть желаемое, они из темноты наблюдали за разворачивающимися событиями, готовые вот-вот броситься в самую гущу свалки. И все же Жердяй вырвался. В этом ему помог многолетний опыт жизни в бегах, отличное знание местности и… Геркина удача, конечно же. Не монеты, а самого мальчишки. Прошедшая ночь что-то изменила в нем, из обладателя удачи превратив в ее носителя. Но сейчас Жердяй ему практически не завидовал. В качестве оплаты за свои услуги он тащил на плечах столитровый рюкзак, доверху набитый тугими пачками крупных купюр. Свою порцию «шоколада». Глава десятая ДНО КОЛОДЦА Пистолет дернулся, как живой. От грохота выстрела заложило уши. Но ни одна банка даже не пошатнулась. С досады Герка сплюнул под ноги и заковыристо выругался. Стрельба оказалась не таким увлекательным занятием, как он себе представлял. «ТТ» был неудобным, невероятно тяжелым и оттягивал руку. Противно ныла ладонь, набитая отдачей. Отчего-то ствол совершенно не добавлял Воронцову уверенности, хотя во всех детективных книжках, что ему доводилось читать, говорилось именно об этом. Их импровизированное стрельбище расположилось на лесной полянке вроде той, где Гера так необычно познакомился с Жердяем. Добираясь сюда, часть пути они проделали в предутренней темноте, а когда рассвело, Воронцов, подпрыгивающий в неудобных костлявых руках помощника, попросту отключился от усталости. Когда Герка пришел в себя, первое, что он увидел, стала тощая фигура Жердяя, привалившегося к дереву неподалеку. То ли застывший в вечности сфинкс, то ли охраняющий хозяина пес. Судя по солнцу, наколотому на острия деревьев прямо над головой, полдень уже наступил, а значит, следовало поторопиться. Отпущенные Остеном сутки стремительно истекали. В принципе, Герка сделал все, что собирался, и даже немного больше. Оставалось последнее. Не самое важное, но значимое. Сбить банку метким выстрелом. Именно то, что он так упрямо проваливал. Сидящий поодаль Жердяй, проводящий ревизию добычи, искоса поглядел на Герку и многозначительно хмыкнул. В духе: мне есть что сказать по этому поводу, но я слишком занят. И это была чистая правда. Дно рюкзака, почти целую четверть общего объема, заняли пятирублевые монеты. Все остальное место, до самого верха, заполнили пухлые пачки купюр разных валют и достоинства. Когда Герка, до конца не осознающий масштабов собственной щедрости, предложил разделить выигрыш пополам, Жердяя едва не хватил удар. А когда ко всему прочему Воронцов заявил, что не претендует на пятачки, Жердяй и вовсе обрадовался, как ребенок. Первое время, пока Герка возился, расставляя жестяные банки, учился заряжать и разряжать пистолет, «очкарик» не вмешивался. Да и сложно было оторвать его, по локти погрузившего руки в рюкзак, от ловли заряженных удачей монет. Зато теперь, разделив железо на две крайне неровные кучки и принявшись за купюры, он косился на горе-стрелка и не упускал случая отпустить ехидное замечание. Вот и сейчас: — Неправильно ты, дядь Федор, бутерброд ешь… — Неправильно, неправильно… — буркнул Воронцов. — Ты-то что об этом знаешь? Встал бы да показал, как правильно! К его удивлению, доходяга действительно безо всякого пиетета свалил деньги прямо на землю и подошел к Герке. Осторожно принял тяжелый пистолет. — Жердяй, между прочим, Афган снайпером прошел, — укоризненно посмотрев на мальчишку поверх очков, сообщил он. — И стреляет Жердяй, между прочим… Не договорив, он вытянул непомерно длинную руку в сторону батареи банок и трижды нажал на курок. Навскидку. Практически не глядя. В середине шеренги банок образовалась серьезная брешь. Три цели смело, разорвав на части. — …а вот так, примерно и стреляет, — закончил он. — Дела-а-а! — восхищенно протянул Воронцов. — Где это ты так наловчился? — А про Афганистан не поверил, значит? Герка мотнул головой и улыбнулся. — Ни на секунду! — Ну да, ну да… Вру я примерно так же, как стреляю, — хреново, — честно признался Жора. — С моей обычной удачей я в настоящем бою и минуты не протяну. Да я вообще огнестрельное оружие второй раз в жизни в руках держу! — А как же… — Нам, людям не умеющим, на профессиональный выстрел рассчитывать только благодаря удаче можно, — Жердяй сплюнул на ладонь тусклый пятак, который все это время держал за щекой. — Ты телом стреляешь, а надобно — удачей. Вот так… Сняв очки, Жердяй для пущего эффекта крепко зажмурился, вновь поднял «ТТ» и сшиб банку вслепую. — Или вот так… Развернувшись к мишеням спиной, он, задрав локоть, перекинул руку через плечо. Очередное жестяное тельце, пробитое смертельным ранением, закрутившись в невероятном кульбите, исчезло в густой траве. Решив закончить на этом выступление, Жердяй протянул Герману дымящийся ствол. — Не пытайся за полчаса постигнуть то, на что некоторые годы тратят. Положись на удачу. Она не подведет, вывезет. До сих пор же вывозила, правда? Легонько хлопнув юношу ладонью по плечу, долговязый вернулся к своему увлекательному занятию — раскладыванию пачек на стопки «тебе» и «мне». Герка повертел оружие в руке. Ствол не стал удобнее или легче. Зато появилась уверенность. От простоты решения, предложенного Жердяем, хотелось стукнуть себя по лбу. Но вместо этого Воронцов вскинул пистолет. Постоял, ловя в прорезь прицела мятые жестянки. Пожал плечами и утопил спусковой крючок. Однако перед этим сделал то же, что и Жердяй, — зажмурился. Предсмертный глухой треск разорванной жести возвестил об успешном попадании, заставив Герку довольно хмыкнуть. Все оказалось проще некуда. Для закрепления урока он вслепую сбил две из оставшихся трех мишеней. Последнюю, рисуясь, Воронцов сшиб, повернувшись к цели спиной. Вернувшись к Жердяю, юноша принялся с легкой улыбкой наблюдать, как тощий монстр любовно раскладывает пачки. Было в этом что-то умилительное и успокаивающее одновременно. Когда деньги оказались разделены на две более-менее ровные кучи, Герка присел на корточки. Выудил передавленную банковской лентой упаковку тысячных купюр, которую тут же отправил в карман. После чего, хлопнув ладонью по своей доле, сказал: — Выберешь банк поприличнее, положишь под проценты. Если все пройдет как задумано, то через недельку-другую я сам тебя отыщу, скажу, куда перевести, — он помолчал задумчиво. — Если все-таки нет, тогда… Думать о том, что будет, «если все-таки нет», хотелось меньше всего. А не думать не получалось. Гера силился сформулировать для Жердяя алгоритм действий и не мог. Сейчас, осознав наконец, на что он замахнулся, юноша внезапно почувствовал противный, сосущий под ложечкой страх, небольшой, но обещающий расти пропорционально приближению к развязке. Не получалось, ну никак не получалось у Герки примириться с тем, что солнце все так же будет вставать на востоке, а лето придет вслед за весной, если он… если его… — О семье заботитесь? Похвально, Герман Владимирович, похвально, — одобрил понятливый Жердяй, от уважения даже перешедший на «вы». Он суетливо стянул с носа очки, протер их и сказал, неожиданно тихо и серьезно: — Вы не волнуйтесь, Герман, Жердяй все устроит в лучшем виде. Если через месяц не объявитесь, я найду способ передать деньги вашей семье. Все до копейки. Жердяй не самый хороший друг, но слово свое держит. Поверьте. От такой слегка приправленной пафосом искренности Герка вдруг понял, что чувствуют гладиаторы-смертники, отправляющиеся умирать во имя Цезаря. Накатившая внезапно острая жалость к себе едва не заставила его расплакаться. Надо было уходить, пока из глаз не полились непрошеные слезы. К тому же поджимало отмерянное Остеном время. — Вот и договорились, — поспешно встав, он протянул Жоре руку. — Удачи тебе, Жердяй! — И тебе Удачи, Герман Воронцов, — долговязый так и остался сидеть на земле. Между разведенных ножницами длиннющих ног высились две горы разноцветных купюр, похожих на яркие фантики от жвачек. — Пусть у тебя ее будет больше, чем у того, кого ты задумал убить. Однако, сделав пару шагов, Воронцов остановился. Громко щелкнул пальцами, точно вспомнил что-то важное, и, быстро вернувшись к опустошенному рюкзаку, раскрыл один из боковых карманов. После недолгих поисков подбросил на ладони… заветный удачливый пятак с хвостами суровой нитки, повисшими, словно усы мексиканца на жаре. — Это… это… Ах ты ж! Он что, просто так вот там лежал? — Глаза Жердяя чуть не вывалились из орбит. От переизбытка чувств он вновь утратил контроль над собой, и истинный облик пробился сквозь наносной. — И давно? — Как из последнего клуба выехали. Помнишь, я еще проверял, хорошо ли деньги упакованы? Глядя на его ошарашенную морду (назвать лицом эту полузвериную физиономию не поворачивался язык), Герка не смог сдержать улыбки — Жердяй выглядел как крайне удивленная собака. Наслаждаясь произведенным эффектом, Воронцов улыбнулся и спросил: — Круто, да? Жердяй лишь ошалело мотнул головой, отчего длинный розовый язык, вывалившись изо рта, свесился ниже подбородка. Он протянул было руку, вновь обзаведшуюся острыми когтями, то ли собираясь остановить парня, то ли желая что-то выпросить у него, но Герка уже уходил в сторону шумящей вдалеке автострады. Не оборачиваясь. Зная, что где-то недалеко по дороге едет машина, водителю которой позарез нужно в сторону Сумеречей. * * * Ехать пришлось с пересадками. Сперва Герку подобрала приятная пожилая пара на таком же повидавшем жизнь «москвиче». С ними он преодолел треть пути до Сумеречей, высадившись в каком-то поселке городского типа. Проболтавшись там минут двадцать, Герка прикупил удобный «городской» рюкзак и немного еды в дорогу. Таскать пистолет, просто засунув его за ремень, оказалось неудобно, слишком заметно и несколько нервно. Поэтому Герка с облегчением положил ствол в основной отдел рюкзака. Пирожки, бутылку газировки и пачку денег (абсолютно не уменьшившуюся от таких смешных трат) распихал по кармашкам и отделам поменьше. Так что, выходя на трассу, он уже выглядел почти как настоящий автостопщик. Потом был «бентли», за рулем которого сидела молодая мажорка, неприятная, визгливая девица, утомившая Воронцова рассказами о многочисленных бойфрендах и бесконечных шопингах. Всю дорогу она косо поглядывала на странного пассажира, похоже не совсем понимая, что подтолкнуло ее взять его «на борт». К хиппующим путешественникам девушка относилась с презрением, а к детям — с плохо скрываемым раздражением. Подбирать немытого хиппи, явно не так давно покинувшего детский возраст, первоначально вовсе не входило в ее планы. Впрочем, эта машина тоже не шла «до конечной». Уютный дорогой салон пришлось покинуть возле села Круглово, примерно в полусотне километров от Сумеречей. Бентли-девочка, с покрышечным визгом развернувшись на повороте, укатила дальше на север, а Герку подобрала громадная фура, везущая продукты для одного из сетевых магазинов города. На борту машины красовался здоровенный, во весь борт, рекламный баннер с улыбающейся семьей, что показалось юноше символичным. В конце концов, он действительно возвращался домой, к родным: к отцу, матери и сестренке. Всю дорогу он не мог отделаться от ощущения, точно за ним наблюдают. Не слежка, но чуткий присмотр кого-то, кто желал ему добра. По просьбе Герки водитель притормозил грузовик недалеко от центрального входа в городской парк. Воронцов пока еще сам не понимал, почему решил выйти именно здесь, просто чувствовал, так будет правильно. Иногда для того, чтобы двигаться вперед, необходимо ненадолго вернуться назад. Туда, где все началось. В объявших город мягких сумерках в полной мере ощущалось дыхание близкой осени. Остановившись под вычурной металлической аркой, с незапамятных времен служившей входом в парк, Гера на мгновение замер, сконцентрировавшись на внутренних переживаниях. Пытаясь восстановить тот день, когда мир для него перестал быть обычным, юноша вдруг испытал сильный приступ разочарования. То ли дело было в незаметно подкравшемся вечере, то ли в отсутствии удушливой жары, но ощущение неуловимого волшебства, бывшего лейтмотивом его первой встречи со сборщиками, никак не приходило. Немного ныла спина, уставшая за долгую дорогу, да от волнения слегка пересохло в горле. Вот и все. И кроме того, совершенно не хотелось пломбира. Сделав шаг, Герка пересек незримую границу и медленно пошел по парку. Что-то смущало его, добавляя неправильности в окружающую действительность. Лишь через пару десятков метров он сообразил, что портал на входе был не только отрихтован, но и выкрашен в свежий небесно-голубой цвет. А потом ему попалась первая скамейка. Новенькая, целая, без царапин, похабной резьбы и отпечатков ботинок. Новыми оказались и урны, против обыкновения не забитые мусором двухнедельной давности, и изгороди, отделяющие зелень от бетонных дорожек. Даже кусты, постриженные не слишком аккуратно, но все же довольно ровно, казались новыми. И в дополнение ко всем положительным изменениям в парке отдыхали люди. Не агрессивные группы пьющих пиво подростков, не мутные личности, спрашивающие у каждого встречного который час с единственной целью оценить стоимость часов или мобильного телефона, а самые обычные горожане. Герка с удивлением миновал группу молодых мамаш, вокруг которых пестрой стайкой мельтешили уморительно серьезные малыши, и чуть было не свернул шею, заметив на одной из скамеек целующуюся парочку. «Неудивительно, что не удается поймать настроение, — подумал Герка, — здесь же все изменилось до неузнаваемости». Это простое умозаключение расстроило его по-настоящему. Признать, что жизнь без него не остановилась, оказалось нелегко. Хуже того, за три недели, что Воронцов отсутствовал дома, жизнь Сумеречей определенно стала лучше! Да как такое вообще возможно?! Закипевшая злость требовала немедленного выплеска. Мучительно захотелось пинком перевернуть ближайшую урну, засыпав мусором эту сопливую идиллию. От этого глупого поступка юношу спас мелькнувший в конце дорожки обклеенный рекламой передвижной холодильник Хали-мороженщицы. — Надо же, как кстати! — недобро пробормотал под нос Герка, отчего проходившая мимо девушка поспешила ускорить шаг. Но сам Воронцов едва ли заметил это, перебрасывая рюкзак на живот и расстегивая молнию. Рука быстро скользнула внутрь, проверяя, удобно ли лежит пистолет… В отличие от парка, Халя ничуть не изменилась. Все та же гора жира, чудесным образом втиснутая в фирменный халат сумереченского молокозавода. Увидела ли она юношу издали или, как в первый раз, почувствовала приближение колоссальной удачи, но Герку встретил цепкий жадный взгляд злобных черных зрачков, беспокойно снующих над рыхлыми холмами щек. — Так-так, — вместо приветствия протянула Халя. — Вернулся, значит, жиденок? От Герки не ускользнуло небрежное движение пухлой руки, которая вроде как случайно скользнула под лежащий на холодильнике журнал. — А помнишь, что я тебе обещала, а? Говорила толстуха на чистейшем русском, не кривляясь и не юродствуя. Жадные глаза неотрывно следили за Геркой, гипнотизируя, завораживая. Левая рука носилась в воздухе, отвлекая внимание, а правая тем временем тянула из-под старого журнала немаленький тесак с широким лезвием. Все это Воронцов отмечал периферийным зрением, не особенно переживая. В конце концов, именно за этим он и шел. Вовсе не ностальгическое желание вновь пережить некоторые моменты этой фантастической истории понесло его на ночь глядя в городской парк. Ему ничего не нужно было переосмысливать или рассматривать под другим углом. Для себя Герка уже давным-давно все понял, осознал и рассортировал по полочкам. Он просто не знал, где искать Остена. Пусть Сумеречи не самый большой город, но бегать по нему в поисках логова сборщиков, когда времени до истечения срока оставалось не так много, представлялось довольно глупым занятием. Гораздо проще было отыскать того, кто укажет дорогу. Перебирая возможных проводников, Герка остановился на Хале, понадеявшись, что вечером мороженщица все еще будет торчать на своем привычном месте. И удача его не подвела. Тесак выбрался из-под журнала почти наполовину, но еще раньше Воронцов вытащил из рюкзака пистолет — ровно настолько, чтобы увидела Халя. Трезво оценив свои шансы, мороженщица спрятала нож обратно. Беспомощно заозиравшись по сторонам в поисках поддержки, Халя, наконец, плаксиво промямлила: — Буду кричать! — Значит, это будет последнее, что вы сделаете. Гера не грозил, не пугал, говорил спокойно и ровно. Со стороны могло показаться, будто молодой человек покупает мороженое. Но именно эта уверенность нагнала на Халину физиономию бледный вид, в надвигающихся сумерках превратив ее в обсыпанную мукой маску. — Не посмеешь, — она неуверенно затеребила грязный передник, — не посмеешь, люди кругом! — Люди? А что люди?! — Герка удивленно оглядел прогуливающихся горожан, словно увидел их только сейчас. — При определенном везении никто из них не только не сумеет меня задержать, но даже лица моего не запомнит. Уж чего-чего, а везения у меня даже занять можно. А вы говорите — не посмею… — Чого тоби трэба вид мэня, га? — заканючила мороженщица. Испуг встряхивал ее крупной дрожью, отчего по рыхлому телу будто пробегали волны. — Я тебе чего сделала-то? Чого ты прычэпывси? Я ж пошутила так, смекаешь, чи ни? По-шу-ти-ла! Она действительно отчаянно трусила, перепрыгивала с языка на язык, нервно косясь на Геркин рюкзак. Сам Воронцов при этом не испытывал ни триумфа, ни морального удовлетворения. В конце концов, неприятная тетка действительно ничем серьезным перед ним не провинилась. Где-то в глубине души он даже сам немного испугался той жесткости, с которой прессовал мороженщицу. Но отматывать назад уже было поздно. — Хорошая шутка. Вы пошутили, я тоже посмеялся, — кивнул Герка, не убирая, однако, ладони с рукоятки «ТТ». — А знаете, кто еще любит отличные шутки? Наш общий знакомый — Остен Федор Михайлович! С его чувством юмора… мы просто обязаны ему ее рассказать! — Да ты совсем е…нулся, жи… кэхэ-кхэ-кхэ… — Нахмуренные Геркины брови заставили Халю осечься, старательно «закашливая» конец предложения. — Я тебя к Хозяину не поведу, хоть живьем режь! Тебе жизнь немила, вот и рискуй, а меня подставлять не нужно! Мы люди маленькие, нам бы удач побольше, а рисков — тех поменьше! — Вот еще выдумали! — притворно возмутился Герка. Он вплотную приблизился к Хале и сказал строго и так холодно, что даже стоящему между ними холодильнику стало не по себе: — Быстро говори, где мне его найти! И не советую врать, — юноша выразительно похлопал по рюкзаку свободной рукой, — я ведь и вернуться могу. — В костеле он, Случаем клянусь! — испуганно отшатнувшись, взвизгнула Халя. — С утра туда уехали! И девка твоя там, точно говорю! От слова «девка» Воронцова передернуло, но он сдержался. Еще не хватало вызвериться и действительно грохнуть эту отвратительную гору сала с человеческим лицом. В какой-то момент он на самом деле был близок к тому, чтобы прострелить мороженщице ногу. Вместо этого Гера медленно вынул руку из рюкзака, сложил пальцы «пистолетиком» и клацнул воображаемым бойком. — Сумеречи — город маленький. Если вы меня обманули, я вас найду. В знак того, что не лжет, Халя отрицательно замотала всклокоченной головой, отчего приколотый к рыжим волосам чепчик сбился и криво повис над ухом. Впрочем, Герка и сам чувствовал, что мороженщица говорит правду. Нет, он вряд ли стал знатоком человеческих душ за время своего приключения, но некий внутренний детектор искренности приобрел, это точно. Для острастки погрозив тетке пальцем, Герка круто развернулся и, ни капли не переживая за свою спину, не торопясь, но и особо не задерживаясь, пошел к указанному Халей месту. Время для «подумать» оставалось еще предостаточно: похожее на саркофаг, вытянутое серое здание костела находилось в паре кварталов от парка, на южной окраине Сумеречей. Прежде чем свернуть с аллеи, Воронцов на секунду оглянулся и не смог сдержать ухмылки: жирные ноги мороженщицы как раз исчезали в недрах холодильника. Герка даже не удивился тому, что никто из прохожих не обратил на эту странность ни малейшего внимания. Хмыкнув, юноша направился к выходу из парка. Глупо было бы ожидать, что его визит к Остену станет внезапным. Да он и не ожидал. Герка прекрасно понимал, что в костеле стал бы искать Остена в самую последнюю очередь. В его сознании сборщическая нечисть никак не увязывалась со строгим храмом, пусть и пустующим с самого момента возведения. Еще года три назад, когда городские власти только выделили землю для застройки, а журналисты местных телекомпаний сняли первые «стендапы» на фоне грязного котлована, уже тогда у подавляющей части населения Сумеречей возник закономерный вопрос — зачем? Зачем строить целый католический храм в городе, где и католической общины-то нет?! Теперь Герка знал ответ. Жаль только, не мог поведать о своем открытии остальным горожанам. Достроенный в рекордно короткие сроки костел так и не открыл огромные створки белых дверей прихожанам. Он вообще не проработал ни дня с того самого момента, когда с прилегающей к храму площадки исчезли все признаки стройки, кроме глухого двухметрового забора из досок и листов жести. Единственной причиной, почему его до сих пор не разобрали по кирпичикам ушлые дачники и не разнесли на куски малолетние вандалы, было наличие здоровенной псины неизвестной породы и пары пожилых сторожей, сменяющих друг друга через день. Да, лучшего места для тайного логова сборщиков вряд ли можно было сыскать. Все эти мысли копошились в голове, напоминая огромный муравейник, где каждый муравей-нейрон тащил свою палочку-мысль, постепенно выстраивая общую картину: огромную, прошитую норами и запутанными ходами пирамиду. Все это происходило словно бы без участия Герки. Отстраненный и задумчивый, он пустил происходящие в голове процессы на самотек, предпочитая просто наслаждаться приятной прогулкой по ночному городу. Мысль о том, что все это может быть в последний раз, благополучно затерялась среди других рядовых «муравьев». Хотя с начала этой невероятной истории не минуло и месяца, Воронцову казалось, что он отсутствовал несколько лет. Город изменился. Все казалось уютнее, роднее, чем раньше. И при этом — меньше. Точно за эти сумасшедшие недели Герка вымахал в настоящего гиганта и теперь с умилением разглядывал Сумеречи с высоты своего нового роста. Он даже на минутку остановился перед витриной закрывшегося на ночь мебельного магазина. Нет, с виду все те же метр восемьдесят. Разве что отросшие волосы, беспорядочно торчащие в разные стороны, добавляли полсантиметра. А вот лицо… в мутном отражении витринного стекла судить было сложно, однако Герке показалось, что его лицо принадлежит человеку гораздо старше семнадцати лет. Выпускнику института, быть может. Мысленно сравнивая себя нынешнего с тем Геркой, который однажды, на свою беду, вышел в парк за мороженым, юноша продолжил путь к костелу. Возле очередного фонаря кое-что привлекло его внимание. Он внимательно вгляделся в отбеленные солнцем, ветром и дождем объявления, рваной юбкой опоясавшие талию столба. Как раз в этот момент сработала автоматика, включившая фонарь, который залил пятачок под ним мягким желтым светом. Герка проморгался, еще раз осмотрел объявления и наконец увидел. С отпечатанного на черно-белом принтере листа в половину альбомного — на него смотрел он сам, только действительно какой-то юный, неискушенный. Легкая добыча. Над фотографией шли крупные черные буквы: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». «Живым или мертвым», — подумал Герка, разглядывая приписанный красным маркером телефон в контактах внизу. Незнакомый номер. Можно было предположить, что это телефон сумереченского УВД, но Воронцов знал, чувствовал тем самым внутренним детектором, что приписка сделана рукой кого-то, кто желал ему зла. И при этом страстно хотел узнать хоть что-то о его нынешнем местоположении. «Ничего, скоро увидимся», — мстительно подумал Герка. До Пушкинского переулка, где располагался костел, оставалось сотни полторы шагов, когда его слух уловил музыку. Совсем рядом кто-то играл на гитаре, чередуя хлесткий бой со сложными переборами. Дворовая шпана так не умеет, да и не считает нужным учиться. Исполняемые ею песни, простые и незамысловатые, легко укладываются в пресловутые три аккорда. И голос… таким не принято петь о суровой воровской романтике или тяготах армейской службы. Гера узнал его сразу, как только услышал. Под ярко горящим фонарем, закинув ногу на ногу, на перевернутом ящике сидела молодая Жива. Судица практически не изменилась. Разве что каштановую гриву, рассыпанную по плечам, перехватывал узорчатый хайратник. Прикрыв глаза от удовольствия. Жива мелодично напевала: …Счастье сыплется в дыры, его носит ветер. Для ветра мое Счастье — мелкий белый песочек. А мимо ходят люди, даже не подозревая, что здесь рассыпано Счастье, бери его, кто хочет… На небольшом участке ровного асфальта перед сестрой танцевала Обрада. Широкие рукава ее льняного платья выписывали плавные окружности, делая судицу похожей на красующегося лебедя. Крепкие молодые ноги то взметались вверх в каком-то целомудренном подобии канкана, то закручивали свою хозяйку в немыслимом пируэте. Сейчас сестры были единым целым. И как единое целое, обе они демонстративно не замечали Герку, пока тот не подошел почти вплотную. …помнишь, мама, я говорила про Счастье? А я врала тебе, мама… — Молодой человек, не проходите мимо! Помогите уличным музыкантам! Не прерывая танца, Обрада скользнула ближе к Гере. В свете одинокого фонаря соломенные волосы разлетались солнечными лучами. Тонкие пальцы протянули Воронцову потрепанную шляпу, возникшую ниоткуда. — От поезда отстали? — съехидничал Гера, с готовностью вынимая из рюкзака первую попавшуюся бумажку. — На билет собираете? — Этого слишком много, — укорила его Обрада, возвращая тысячную купюру. — Извините, девушки, мельче нету. — О, я уверена, у тебя найдется какая-нибудь мелочь, — старая шляпа описала полный круг, красиво перекочевав из руки в руку. — Какой-нибудь завалящий пятачок. — Есть, — не стал отпираться Воронцов. — Да только это совсем не мелочь. Вам ли не знать? — Ну почему ты упорствуешь? — Обрада в сердцах топнула ногой, обрывая разом и танец, и песню. — К чему он тебе теперь? Остальные еще не понимают, насколько ты богат, но мы, мы-то чувствуем! Шляпа вновь исчезла, а тонкие руки нежно погладили воздух вокруг Геркиного лица, опасаясь, однако, прикасаться к коже. — Сегодня — богат. Завтра беден, как церковная мышь, — Воронцов пожал плечами. — Счастье, оно такое… переменчивое. — А ты не хочешь… — Голос Обрады дрогнул, мгновенно выдав все обуревающие ее чувства: страсть, желание, жадность —…Ты не хочешь остаться с нами? Мы с сестрой защитим тебя… мы вообще умеем многое… ты ведь понимаешь, о чем я? Руки ее как бы невзначай провели по груди и соблазнительным бедрам. — Если свернешь за угол… ты ведь можешь и не вернуться оттуда, — поддержала сестру Жива. Ее голос тоже ощутимо дрожал. Но не от беспокойства за Геру, это Воронцов прекрасно понимал. Сестры боялись упустить Удачу. Проспать свое… — Я не ваше Счастье, — сказал Гера как можно мягче. — А эта монета принадлежит не вам. Извините… Юноша свернул за угол, выходя в короткий прямой переулок, носящий имя великого русского поэта. Вслед ему неслось тоскливое пение Живы: …мое Счастье где-то, его носит ветер, им посыпают дорожки майского сада. Счастья было много, а мне было мало, а я была дура, а дурой быть не надо… Стоило лишь ступить на покрытую вздыбленным асфальтом дорожку, как сразу же начинала ощущаться незримая магия, вечно сопровождающая сборщиков, — бытовая магия мошенников и побирушек, нищих и кидал. Обыденная настолько, что простые люди ее даже не замечают. В конце переулка, чуть поодаль от жилого сектора, находился бывший пустырь, ныне занятый серой громадой костела. До него оставалось не более пятисот метров. Расстояние, которое можно преодолеть за пять минут. Если, конечно, не брать во внимание сборщиков, заполонивших переулок от начала до конца. Они уже ждали его. Извещенные Халей или стянувшиеся на клич Хозяина, а может быть, просто притянутые силой артефакта, вдруг запульсировавшего в кармане Геркиной куртки, точно маленькое живое сердце. Все сборщики Сумеречей и окрестностей, стар и млад. Сгрудившись в кучки, таясь по углам, прижимаясь к стенам, они провожали спокойно идущего Герку алчными взглядами, зубовным скрежетом, едва слышными проклятиями и завистливыми стонами. Группка босоногих цыганят чуть ли ни синхронно сплюнула вслед Воронцову, с ненавистью цедя что-то непонятное на своем языке. Герка проигнорировал их. Седая старуха с безумными глазами, уверенно стоя на двух ногах, погрозила юноше костылем. Герка лишь улыбнулся. — Парень, парень! — бочком выкатился наперерез пухлый дедок, одетый подчеркнуто бедно, но опрятно. — Господь поможет, парень! Помоги и ты, подай на бедность! — Мимо, дед, мимо. Какой «господь», когда вы все только в Случай и верите? Сказал бы честно, был бы другой разговор… — Случай поможет! — мгновенно исправился старик. — Оговорился я! Случай поможет! — Поздно, дед, второго шанса не даю. Воронцов уверенно отодвинул назойливого попрошайку со своего пути. Заросший бородой по самые глаза бомж оскалился и выскочил вперед, размахивая тупым кухонным ножом. Герка обошел его, даже не замедлив шаг. Все они шли за ним по пятам. Даже самые осторожные отлипали от стен, крадучись двигались за Воронцовым, не в силах сопротивляться свету чужой удачи. Сборщики напоминали стаю оголодавших волков, одуревших от запаха крови. Выгляни кто из жителей окрестных домов в окно, их глазам предстала бы жуткая картина на грани безумия. Но жители окрестных домов, как обычно, прилипли к экранам телевизоров, не в силах оторвать глаз от невероятно интересной… рекламы. Плотное живое полукольцо от стены до стены переулка настойчиво вталкивало Герку в единственно доступное место — высокие двери костела. Воронцов не сопротивлялся, но и подгонять себя не давал. Впрочем, просто войти внутрь ему не дали. На пятиступенчатом крыльце, развалившись, сидели старые знакомцы — те самые гопники из парка, как по нотам разыгравшие вместе с Лилей партию первого знакомства со сборщиками. Приближаясь к ним, Герка ощутил, как против воли возвращаются старые привычки, и огромным усилием воли заставил себя выпрямить спину и развести плечи. Собственное поведение его порядком разозлило. Ничего хорошего наглой троице это не сулило. Нечисть не унимается, хочет сыграть «на дурака», надеясь отжать свою долю везения? Что ж, пусть попробуют. Теперь он знает все их уловки и приемы… — О, старый знакомый! — подчеркнуто удивленно обрадовалась Главная Голова. — Здорова, шкет! Че, нашел пацанам мелочишки? «Черт, как же не хватает Лили, уверенной, всезнающей… Лили-заступницы. Лили-предательницы». Герка молча продолжал идти вперед. Так, словно не к нему обращался лысый хулиган. Так, точно не кралась по пятам пестрая толпа мелких сборщиков. — Эй, епта! Оглох, что ли? — Левая Голова встал в полный рост, расправляя не слишком широкие плечи. — В зубы захотел? Это мы ми… Поравнявшись с ним, Воронцов, не сбавляя ход, со всего маху приложил не в меру разговорчивого гопника тыльной стороной ладони по челюсти. Рука мгновенно онемела от кончиков пальцев до самого локтя. Зато Левый, схватившись за разбитые в кровь губы, от удивления шлепнулся на задницу. По-детски обиженно заныв, он на четвереньках подбежал к своим друзьям, оперативно преградившим Герке дорогу. Вновь, как в самый первый раз, они стояли перед ним втроем, по-прежнему более наглые, более сильные, более уверенные в себе. — Слышь, борзота, ты чего такой бесстрашный, а? — По тому, как побледнел шрам на губе Старшей Головы, можно было догадаться, насколько он взбешен. Однако парень все еще не лез с кулаками, ограничиваясь угрозами. То есть, иными словами, вел себя совершенно для себя нехарактерно. Он был последним испытанием перед входом внутрь, последней линией обороны, за которой бои будут в десятки раз более жесткими и кровопролитными. До полного истребления одной из сторон. Зажатый между двух огней — гневом Хозяина и неизвестными способностями загадочного мальчишки, — Старший боялся. Так, как никогда еще не боялся раньше. Именно страх заставил его прибегнуть к последнему козырю. Стоящая плечом к плечу троица вновь напомнила Герке Змея Горыныча — огнедышащего трехголового ящера из древнерусских былин. Даже не просто напомнила, а внезапно стала им. Не в силах разобрать, где заканчивается реальность и начинается безумие, юноша смотрел, как три человека склеиваются в единый дышащий, ворочающийся ком биомассы, из которого торчат уродливые головы на неестественно длинных шеях. Словно некий Босх от скульптуры вылепливал из глины плод своего больного воображения. Получалось нечто невероятно далекое от пузатого забавного дракона из детских мультиков. С хрустом ломались и сращивались лицевые кости, деформируя челюсти в подобия экскаваторных ковшей. Зрачки вытягивались из точек в полоски. Массивное мускулистое тело поднималось над ступенями на четырех мощных колоннообразных ногах. Руки парней сплавились в две бугрящиеся мышцами конечности, с остервенением рванувшие кожу на груди, стремительно покрывающуюся крупными изумрудными чешуйками, растущими внахлест. За спиной существа глухо шлепнулся обросший костяными шипами хвост, с треском разломивший на части облицовочную плитку. Чудовище трубно взревело всеми тремя глотками, выплескивая боль и ярость на замершего у его ног маленького человечка. Стремясь расплющить, смять, сокрушить наглеца. Размазать тонким кровавым слоем по ступеням костела. Однако маленький человечек не отступил, не пустился наутек, а, напротив, шагнул вперед, вынимая из кармана что-то маленькое, круглое, отразившееся в трех парах глаз глубоким зеленоватым мерцанием. Кажется, он собирался передать трехголовому ящеру свое сокровище! Три зубастые пасти довольно осклабились — они все же сломили, раздавили этого непокорного мальчишку! Но, вместо того чтобы передать монету в требовательно протянутую лапу, мальчишка отвел руку и с невероятной скоростью ударил змея прямо в широченное солнечное сплетение, озарив мрачный переулок вспышкой яркого света. Сила удара отбросила монстра назад. Гигантская туша проломила толстые деревянные створки, влетела внутрь и рухнула на пол, распавшись на три составные части — обессилившие, покрытые синяками и ссадинами части. Осторожно переступая через обломки дверей и стонущие «головы», Герка вошел под своды костела. Он не сразу понял, что ритмичные хлесткие звуки, отражающиеся от стен и потолка, есть не что иное, как аплодисменты. — Браво, Герман Владимирович! Браво! — раздался восхищенный голос Остена. — Вы умеете эффектно появляться! * * * Тронный зал — такую ассоциацию вызвал у Герки впервые увиденный изнутри костел. Вытянутое помещение с узкими окнами до самого потолка брало не помпезной роскошью внутреннего убранства (строго говоря, кроме стен и потолка, нуждающихся в отделке, внутри ничего не было), а какой-то монолитностью, давящей атмосферой, эхом происшедших здесь событий. Сидящий в массивном деревянном кресле Остен, дурашливо перекинувший через подлокотник ногу в полосатой вельветовой штанине, только усиливал общее гнетущее впечатление. Ступая по бетонному полу, неожиданно гулкому, несмотря на шероховатости, Герка представлял, как Хозяин, точно так же развалившийся на своем импровизированном троне, вершит царский суд, издает указы, повелевает своими подданными, собирает дань… отправляет неугодных на казнь. Ну а какой же король без свиты? Почесывающий клочковатую бороденку Оба-на, явно собирающийся припомнить Герке позорный пинок, и смурной Скоморох, буравящий глазами бетонный пол, — личная гвардия. Маленький темнокожий Арбоб, пока еще в человеческом обличье — ни дать ни взять посол иностранного государства. Массивная Халя, слишком уродливая, чтобы быть фрейлиной. И еще какие-то темные, жутковатые личности: пятерка хмурых дэвов, пытающихся учуять запах страха, какой-то толстенький господин в костюме и шляпе-котелке, сверкающий единственным глазом, две уродливые горбуньи, держащиеся за руки — их переплетенные пальцы заканчивались тонкими бледными ногтями невероятной длины… Герка насчитал десятка три странных существ, прежде чем сбился окончательно. Их количество Воронцова нисколько не пугало. Ведь главное… Глаза отыскали ее прежде, чем Герка запретил им делать это. Поздно. Беглый взгляд Воронцова не заметил бы только слепой. Равно как и он сам не мог не заметить скорчившуюся хрупкую фигурку, лежащую у ног плешивого Оба-на. «Да и черт с ним! От кого и что я пытаюсь скрыть? — думал Воронцов. — Они знают, ради кого я здесь. Они сами разыграли этот козырь, так что демонстрировать безразличие после того, как сам приперся в логово, просто глупо. Ох, Лилька, Лилька, что же они с тобой сделали». Уже не скрываясь, он внимательно посмотрел на девушку. Пряча лицо, Лиля низко опустила голову, но и без того было на что посмотреть. Кольца из левого уха вырваны с мясом, разрывы вспухли закоростеневшей кровью. Ладони, пробитые гвоздями, вцепились друг в дружку, нещадно впиваясь в грязную кожу обломанными ногтями. Запястья охватывали самые натуральные кандалы — короткая цепь пропущена через кожаный ремень на шее, сквозь наручники и оковы на щиколотках. Девушку не просто связали — обездвижили. Этим и объяснялось то, что Лиля спокойно сидела, не пытаясь проткнуть кого-нибудь ножом. Заметив, как пристально рассматривает Гера страшные раны на ее голых ступнях, Остен рассмеялся. — Ваша ненависть имеет такую чудовищную консистенцию, что ею вполне можно травить насекомых! Не переживайте, Герман, потомки фэйри живучи, как кошки. А раны на них заживают, как на собаках. М-да… вот такое вот противоречие! Федор Михайлович расхохотался над нечаянной шуткой. Отсмеявшись, манерно вытер уголки глаз мизинцами. — У-уф, прошу прощения, Герман. К моему возрасту начинаешь ценить хорошую шутку. Они настолько редки, что… о чем бишь мы? А, да! По щелчку хозяйских пальцев Оба-на собрал разноцветные Лилины волосы в горсть, точно смял грязными пальцами радугу, и с силой рванул вверх. Так, чтобы Герка наконец смог получше разглядеть лицо пленницы. Багровые пятна кровоподтеков на скулах. Заплывший правый глаз и разорванную бровь, которую некогда украшали витые серебряные сережки. Страшные, болезненные раны, безобразные и жуткие. Но не они были самым ужасным. Хуже всего оказалось то, что по лицу Лили катились крупные слезы. Сквозь плотно сомкнутые веки, скрипя зубами от злости и унижения, девушка плакала. Только увидев это, Герка полностью ощутил всю ее боль и всю ее горечь. — Так вот, Герман, вы имеете полное право выбрать: добром передать нам артефакт или же насладиться редчайшим зрелищем — наказанием сборщика, ослушавшегося своего Хозяина. Все просто, как… как пять рублей! Ха-ха-ха! Остен, очевидно, находился в прекрасном расположении духа, отчего хохмил напропалую. Хозяйский смех поддержало робкое хихиканье свиты. Следуя заученной роли, к Герке подошел Скоморох. Стараясь не встречаться с юношей взглядом, сборщик протянул вперед руку раскрытой ладонью вверх. И гулкий смех тут же оборвался. Костел затих в напряженном ожидании. Протянув руку навстречу, Герка застыл в нерешительности. Все-таки отпустить пятачок было сродни тому, как если бы он выбросил спасательный круг посреди бескрайнего океана. Оглядевшись по сторонам, Герка мысленно поправил себя — океана, кишащего кракенами, акулами и электрическими скатами. Он все еще не привык к мысли, что жить можно и без монеты. — Ну же, чего вы медлите, Герман Владимирович? — Остен выразительно пошевелил пальцами. — Или нужно вогнать в юную Лилю еще один гвоздь? Куда-нибудь… в глаз, например? Герка не шевелился. Поглаживая сокровище подушечкой большого пальца, он прощался с ним, мысленно испрашивая прощения. — Если такая мера вас ускорит, я могу попросить Оба-на, — продолжал Остен. — Как вы имели возможность убедиться, он в этом деле… — Добром отдаю. Судорожно сжатые пальцы наконец-то расслабились, выпуская двуглавого орла в короткий полет. Осекшись на полуслове, Остен недоверчиво глазел на ладонь Скомороха, в которой засиял заветный пятак. Сборщик сразу же подошел к Хозяину, торжественно передал ему добычу, подкрепив действие традиционной фразой. Несмотря на то что именно такой развязки Остен и ждал, все это стало для него полной неожиданностью. Шумно выдохнув, Федор Михайлович повертел монету в пальцах, понюхал, поднял к потолку, рассматривая на свет… даже попробовал на зуб! И остался доволен. — Ну, Герман Владимирович… ну уважили старика, уважили! — все еще недоверчиво помотал головой Остен. — Так приятно, что в эти черствые, расчетливые времена в молодых людях все еще жива тяга к романтике! За прекрасных дам, и все такое… Остен довольно натурально шмыгнул носом и, кажется, даже утер выступившую слезу. Он продолжал юродствовать. Веселиться. Он прибил Лилю гвоздями к деревянному кресту, он заставил Геркину семью забыть о нем, а самого Герку преследовал и травил, как дикого зверя. И при этом продолжал паясничать. Страх, до того ледяной рукой сжимающий Геркино сердце, исчез, превратившись в легкое волнение. Сродни тому, какое испытываешь, когда выходишь к доске читать стих, который помнишь не слишком хорошо. Воронцов был готов. — …а теперь… — Теперь вы расскажете мне все? — Что? — удивленно переспросил Остен. — Закон жанра, — пояснил Воронцов. — Перед тем как убить героя, злодей рассказывает ему «все». — Ах, это… Но, помилуйте, Герман, у меня ведь и секретов… Гера криво улыбнулся, отступая на несколько шагов. — Аааа, вы так шутите? Похвально-похвально. Редкостное самообладание перед смертью. Вы ведь понимаете, что скоро умрете, да? — Вы ошибаетесь, — Гера покачал головой. — Умирает злодей. А герой возвращается домой победителем. Тоже закон жанра. — Так то — герой. А вы обычный запутавшийся мальчик, который принял отражение в кривом зеркале за настоящую улыбку Фортуны. Вы не герой, Герман. — Значит, мне придется им стать. Пистолет вышел из рюкзака легко, точно меч из ножен. Молодцевато держать тяжелый ствол на вытянутой руке было проблематично. Расставив ноги на ширине плеч, Герка поддержал пистолет второй рукой, окончательно испортив героический эффект. — Я же говорила, что у него ствол! — заверещала Халя, прячась за спину Арбоба, который, судя по мельтешащим глазам, сам не прочь был за кого-нибудь спрятаться. Подобрался Оба-на, сжался стальной пружиной, готовый к действию. Пара рядовых дэвов выпустили клыки, подпитываемые общей атмосферой страха. Вообще, появление огнестрельного оружия заставило сборщиков изрядно занервничать. Всех, кроме самого Остена. — Тише, тише, тише! — Хозяин умиротворяюще выставил перед собой раскрытые ладони. Вся его колоритная фигура излучала спокойствие поистине царское. — Чего закудахтали-то? Ну пистолет у мальчишки, и что дальше? Можно подумать, мы пистолетов не видали. Глупо, молодой человек, глупо, — сказал он, обращаясь уже к Герману. — Учитывая, сколько мы за вами гонялись, я ожидал чего-то более… — Федор Михайлович покрутил в воздухе ладонью и скорчил гримасу, точно подыскивая необходимый эпитет. Не найдя ничего подходящего, пожал плечами и закончил: — М-да… чего-то более, понимаете? — Я думаю, мне еще удастся вас удивить. Продолжая держать Остена на мушке, Герка попытался немного расслабить плечи; он оказался не готов к долгому стоянию в одной позе с тяжелым пистолетом в руке. — Помилуйте, Герман Владимирович, чем же? Все, что было в вас удивительного, заключается в этой вот монетке, — Хозяин выразительно потряс кулаком, цепко сжимающим пятак. — Без нее вы — ноль без палочки, уж извините за прямоту… — Я не ноль, — ничуть не обиделся Герка. — Вы просто думаете, что уже решили уравнение, хотя еще даже не узнали всех вводных. А я все-таки сумел достичь дна колодца! Я прыгнул с моста без страховки и остался живым! Остен недоуменно выгнул брови, и Воронцов неопределенно махнул стволом в воздухе, дескать неважно. — Ай, не берите в голову! Это так… ерунда. Слова одной знакомой… Вас гораздо больше должно волновать, что если я выстрелю, то артефакт вам не поможет. — Что за чушь вы… — начал было Остен, но Гера не дал ему договорить: — Не более суток тому назад в меня самого стреляла без малого сотня человек. Опытные убийцы, не гопники какие-нибудь! А я все еще живой, господин Злодей! Я здесь, перед вами! И единственные раны, которые есть на моем теле, это мозоли от новых кедов. Вы все еще думаете, что монета вам поможет, а? Украшенные перстнями пальцы Остена нервно стиснули пятачок. Свита за его спиной неуверенно зароптала. — Прислушайтесь! — Чувствуя скорую развязку, Герка под давлением момента заговорил тихо, почти шепотом: — Прислушайтесь к нему! Вы ведь чувствуете это, да? Ощущаете, что теперь — здесь и сейчас, рядом со мной — эта монета не дороже металла, из которого сделана? — Чушь! — сорвавшись, взвизгнул Остен. — Бред! Вы пытаетесь меня запугать, но у вас ничего не выйдет! — Выйдет. Уже вышло. Уверенностью Герки легко можно было проламывать каменные стены. — Вы не могли подсунуть мне фальшивый артефакт, я бы сразу вас раскусил. Удача переполняет эту монету, Герман, я ее чувствую! Так что не пытайтесь… — Да, все так. Но что вы чувствуете? Какую силу вы ощущаете в этой монете? Безграничную, как океан, как сказал наш общий знакомый Швец? Или что-то помельче? Вроде маленького, затянутого тиной озера? А ведь это, по сути, единственное основание для того, чтобы так спокойно сидеть под дулом пистолета. Ненадежное основание, если хотите знать мое мнение. Прислушайтесь к ней. Прислушайтесь ко мне. И решите, наконец, у кого из нас с вами больше шансов выйти отсюда живым. По тому, как лихорадочно забегали глаза Остена, а язык нервно облизнул пересохшие губы, Герка понял, что попал. Прямо в цель. Еще до того, как нажал на курок. И все же Остен не был бы Хозяином, если бы пасовал перед каждым наглым юнцом. Он собрался быстро, в долю секунды. От его гневного крика у Герки ощутимо дрогнули поджилки: — Щенок! Да я таких, как ты, за свою жизнь сотни перерезал! А ты — ты, мелкая наглая мразь, — думаешь напугать меня этой игрушкой? Да я тебе лицо обглодаю! Вскочив на ноги, Хозяин легко отшвырнул кресло в сторону. Стоящий рядом Арбоб едва успел отпрянуть с траектории его полета. Врезавшись в стену, массивный стул рухнул на пол грудой деревянных обломков и рваного бархата. Остен стремительно преодолел разделявшее их с Герой расстояние и остановился, только когда дуло «ТТ» уперлось ему в грудь. — Я удачу веками пожирал, — недобро ухмыляясь, прошипел Хозяин. — Ты думаешь, почему я здесь главный? Потому что самый умный? Самый жестокий? Самый сильный? Да, все так! Но главное! Главное — потому что во мне столько удачи, что десятку людей на счастливую жизнь хватит. Я весь удачей пропитан! Понял? А твою удачу я вот где держу! Он демонстративно потряс в воздухе сжатым кулаком, из которого выбивались измочаленные обрывки суровой нитки. Хозяин был яростен и убедителен. Секундная слабость исчезла, задавленная гневом. И все же, глядя на безмятежную улыбку мальчишки, ему хотелось бежать, поджав хвост. На самом деле он вовсе не чувствовал своей обычной уверенности. От позорного бегства его удерживали только внимательные глаза слуг, пристально следящих за борьбой характеров. Борьбой удач. Глядя на Остена, оскалившегося диким зверем, Герка в долю секунды вновь пережил недавние события. Как, подпитываемый завистливым удивлением завсегдатаев «Торнадо», впервые почувствовал ток шального Везения в своих венах. Как после, переезжая из клуба в клуб, наблюдал, как оно разрастается, постепенно охватывая все тело. Как неслышно кричала счастливая монета, спасающая ему жизнь под градом пуль. Пресловутый прыжок с моста без страховки. Воронцов разом избежал не одной, не двух, а нескольких десятков смертей, слушая, как с жужжанием проносятся совсем рядом хищные пули. И тогда от перепуганных бандитов, свято уверовавших в Геркину неуязвимость, в него потекла бесконечная, безразмерная и невероятная по силе своей Удача. — Заблуждаетесь, Федор Михайлович. Вы держите пятирублевую монету. А моя удача всегда со мной. Неужели вы не поняли, что я вам сказал? Чуть подавшись вперед, с силой вжимая тупой ствол пистолета в лихорадочно вздымающуюся грудь Остена, Герка повторил, чеканя каждое слово: — В меня. Стреляла. Сотня. Человек. Я. Выжил. Без. Монеты. В глазах Остена медленно зажигалось понимание. Слишком медленно. — Я сам — ходячая Удача. Тугой курок шел неохотно. Настолько, что Герка успел разглядеть на лице своего врага целую гамму чувств, сменяющих друг друга с быстротой ускоренной кинопленки. А Остен… о, его уверенность в себе строилась не на пустом месте. Он действительно поглощал удачу не одну сотню лет. С такого расстояния не промахнется даже слепой и безрукий. Значит, осечка — это определенно должна была быть осечка. Остен настолько верил в осечку, что даже услышал этот сухой холостой щелчок. Лишь спустя миг он понял, что это был удар бойка, пославший в короткий полет пять граммов свинца, сияющего призрачной зеленью. Последовавший за щелчком грохот никак не укладывался в стройную картину будущего, планируемого Остеном. Но он разорвал пространство, погасил свет и наполнил стариковское тело непереносимой болью. * * * Выстрелить оказалось не так-то просто. Перед Геркой стоял живой человек, а не пустая жестянка из-под пива. Курок он нажал скорее от испуга, когда понял, что еще секунда — и крепкие желтоватые зубы Остена вопьются ему в горло. Почему-то Герка твердо знал, что эксцентричный старик поступил бы именно так. Хозяин действительно оказался обычным с физиологической точки зрения человеком. Без клыков, когтей, рогов или каких-то иных атрибутов окружающих его тварей. Но, живя с волками, привыкаешь говорить на соответствующем языке. Присмирить стаю, уничтожить зарвавшегося мальчишку — одним лишь резким движением. В конце концов, помимо того, что Остен был человеком, он был еще и напрочь безумен. Герка подобрал выпавшую из пальцев Остена монету и обвел пистолетом притихших сборщиков, выискивая героев, готовых повторить судьбу своего властелина. Героев не нашлось. Однако Воронцов предпочел следить за сборщиками, мало ли что взбредет им в головы? Смотреть на корчащегося в муках Остена совершенно не хотелось. Сила выстрела сбила старика с ног, грубо повалив на холодный пол. Тощее тело выгнулось мостиком, словно пытаясь сбросить невидимого противника. Остен закашлялся, выхаркивая на бороду рубиновые капли крови. Черные лакированные ногти терзали пулевое отверстие, то ли силясь пережать фонтанирующую кровь, то ли стремясь добраться до пули. А длинные ноги в полосатых штанах все сучили по бетонному полу, точно перед смертью Хозяин надумал исполнить нижний брейк. Перед смертью? Герка отвлекся от замершей свиты, переведя взгляд на Хозяина. Если юноша что-то и знал о смерти от огнестрельного ранения, так это то, что она должна наступать несколько быстрее. А Остен продолжал кататься по полу, подвывая и плюясь кровью. Похоже, он не собирался покидать этот мир. И, глядя на упорно цепляющегося за жизнь Хозяина, зашевелилась осмелевшая толпа. А Лиля все еще оставалась их заложницей. Натянутую тишину внезапно разорвал хриплый каркающий звук. Глядя на поверженного Остена, Воронцов ощутил, как становятся дыбом волосы на затылке. Старик смеялся. С дыркой в груди сделать это было непросто, но Хозяин справлялся. Он не просто хохотал — заливался смехом, невзирая на смертельное ранение и даже на потерю артефакта. Его глаза, расширенные от чудовищной боли, поймали бегающий Геркин взгляд. Побледневшие губы растянулись в ухмылке и что-то прошептали. Присев на корточки, Гера прислушался и похолодел: — Не-ужели, ты думал, что м-меня мож… — Хозяин зашелся в громком кашле, — …мож-но просто при-стрелить, к-как пос-леднюю шав-ку, кха-кха?! С каждым словом речь его крепла. Утихал и кашель, выталкивающий из легких сгустки почерневшей крови. — Про-стре-ли м-мне го-лову, я… кха-кха-кха… я в-все рав-но выж-живу… Герка попытался отпрянуть, но не успел: узловатые пальцы крепко ухватили его за щиколотку. — Я… кха… я ун-уничтожу все, что тебе до-рого… Я выпотрошу твою семью и прикажу Швецу набить из них кукол… Я на-режу ремней из этой… кха… из этой суки Лильки… Ты сам… сам от такой жизни повесишься, маленький говнюк… Толпа сборщиков растеклась полукругом, обнимая Герку с двух сторон. Он не заметил, когда это произошло, среагировав только в момент, когда не в меру смелый дэв ринулся на него сломя голову. В голову Воронцов и выстрелил. Почти не глядя, как учил Жердяй, навскидку. Однако от страха попал только со второго выстрела. Мертвое тело по инерции сделало еще несколько шагов и рухнуло у самых ног юноши, заливая его кеды дымящейся кровью из пробитой сонной артерии, куда угодила первая пуля. Больше никто не изъявил желания попробовать пробиться «на дурака», но Герка чувствовал — это ненадолго. Сборщиков больше, патронов далеко не так много, как хотелось бы, и даже с его везением нельзя побороть такое количество опытных, накачанных удачей противников — все против него. Они опьянены силой, источаемой артефактом, и пойдут до конца. Нарушат свои собственные заповеди, наплюют на последствия. Не в силах уследить сразу за всеми, Герка бестолково мотал пистолетом из стороны в сторону, а межу тем обезумевшие сборщики подбирались все ближе. Судорожно цеплялся за ногу подстреленный Остен. Скользила рукоять «ТТ» в потной ладони. Ноги скользили по залитому кровью полу. Откуда ее столько? Отчего так много крови? Липкой, красной, пахнущей медью. Ржавой. Что-то щелкнуло в мозгу. Словно замок с особо хитрым механизмом наконец-то поддался ключу, открывая заветный ларец со знаниями. Пришло понимание, что нужно сделать, чтобы выйти из этой передряги живым. И не зная, куда обратить свой взор, Герка запрокинул голову к потолку, призывая помощь, от которой не так давно сам же отказался. — Ружа! Я готов! — закричал он. — Ружа, я отдам его! Тишина упала внезапно и резко, оглушив почище иных громких звуков. Исчезло рычание и гомон, хрип раненого Остена. Даже стук Геркиного сердца, всего секунду назад гремевшего, как барабан, стал каким-то приглушенным. А вместе с тишиной пришла неподвижность. Вокруг Герки, как на огромном художественном полотне, замерли оскаленные пасти, горящие глаза, перекошенные физиономии. Задний план терялся в каком-то тумане, так что Воронцов с трудом разглядел застывшую Лилю. Ее красивое лицо исказилось от ужаса. От выхода зябко потянуло сквозняком. Развернувшись, Воронцов увидел, как в двери проходит странно высокая фигура судицы. Женщина словно плыла по залу — так плавно колыхался подол ее длинного льняного платья. С каждым шагом она становилась все выше, а воздух вокруг ее головы темнел, старательно пряча лицо. Так что, когда Ружа замерла перед юношей, она возвышалась над ним на добрых три метра, сгорбившись, подпирая сводчатый потолок плечами, а вместо головы клубился вихрь первозданной тьмы, из которой, точно звезды, сияли сумасшедшие глаза. — Я рада, что ты понял, Герман, — донеслось из черной дыры, заменившей судице рот. — Ты сразу показался мне смышленым мальчиком. Как зачарованный, Герка смотрел снизу вверх, не в силах оторвать взгляда от притягательного сияния глаз-звезд. Они сулили разгадку всех тайн и обещали все удовольствия мира, они предлагали нырнуть в них и не думать ни о чем… И лишь другие глаза, наполненные болью и страхом за него, Герку Воронцова, удержали юношу от этого безрассудного прыжка. Он тряхнул головой и быстро посмотрел на застывшую Лилю, будто подпитался от аккумулятора. — Что я понял? — спросил он бездумно, просто желая разрушить липкую магию Ружи, затягивающую его, как муху в янтарь. — От кого на самом деле зависит удача, — судица вздохнула, как показалось Герке, с разочарованием. — Это хорошо. Значит, ты готов отдать мне монету. Она тебе больше не нужна. В который раз за сегодняшний день Герка увидел перед собой протянутую руку. Правда, эта ладонь размером напоминала сковороду. Герка протянул ей пятак, но не отдал, держа тремя пальцами за нитку. — Ты… — он нервно сглотнул, понимая, с кем собирается торговаться, — вы обещали кое-что взамен… — Я заплачу тебе, — недовольно прогудело облако тьмы. — Раз обещала, то заплачу. Ты же знаешь, что заплачу, верно? Воронцов кивнул. Он знал. Ему лишь хотелось, чтобы плата была соразмерной. — Пожалуй, это даже забавно, — задумчиво сказала Ружа. — Я могу дать тебе все, что пожелаешь. И когда я говорю все, я подразумеваю все… Но тебе ведь не этого нужно… Худая фигура сложилась пополам, так, чтобы клубящаяся тьма оказалась на одном уровне с Геркой. Глаза-звезды цепко ощупали его лицо. Тонкие пальцы, каждый из которых, однако, был толщиной с черенок лопаты, осторожно тронули подбородок юноши, приподнимая ему голову. Заставляя встретить взгляд. — Я дам тебе то, что ты хочешь, Герман. Я дам тебе жизнь, свободную от них. Вторая рука очертила полукруг, обводя замерших сборщиков. — Ты согласен? — При одном условии, — Воронцов сам поражался своей смелости. — Лиля уходит со мной. Он ожидал, что судица рассердится или встанет в позу, однако вместо этого тьма прошептала: «Как пожелаешь», — простым согласием заставив Герку выпустить измочаленные кончики нитки, сопроводив короткий полет монеты торжественным: — Добром отдаю, Ружа. Слова еще отражались от стен негромким эхом, а судица уже стянула через голову то самое монисто, что так заворожило Геру в их первую встречу. В отличие от Ружи, украшение по-прежнему оставалось обычного, человеческого размера. Тем не менее гигантские руки легко справились с застежкой простенькой серебряной цепочки и аккуратно нанизали на нее новый трофей. Пятак ударился о плотный ряд разномастных монет, силой своей заставив его вспыхнуть, точно новогоднюю гирлянду. Только после этого Ружа соизволила подойти к пленнице. Длинные пальцы коснулись оков, и цепи совершенно беззвучно упали на бетон. Клубящаяся тьма наклонилась, легонько подув на Лилю, приводя ее в чувство. К чести девушки надо заметить, что, хотя глаза ее чуть не вылезли из орбит, она все же смогла удержаться от крика. Спрятав взгляд от проницательной судицы, Лиля дождалась, пока подошедший Герка не подставил ей плечо. Нащупав руку своего спасителя, панкушка крепко сжала ее. Впервые абсолютно осознанно Лиля позволяла юноше защищать ее. Судица выпрямилась, едва не задев потолок. — А теперь, Герман, ты знаешь, что я скажу? — Бежать? Судица не проронила ни звука, и все же Герке показалось, что непроницаемая тьма смеется, искренне и немного безумно. — Беги, Герман! Беги! Беги-беги-беги-беги-беги! — С радостью, — пробормотал Герка, поудобнее перехватывая Лилю за талию. И как будто это было самое подходящее время, девчонка умудрилась приникнуть к его уху и прошептать: — Ты когда-нибудь меня простишь? — Уже простил, — пропыхтел Герка. Лиля хоть и весила немного, но тащить ее, а точнее, практически нести на себе, было неудобно. — Да шевели же ты заготовками! — припомнив их первый разговор в парке, Воронцов мстительно поторопил панкушку. Из костела они в буквальном смысле слова вывалились, упав на треснувшую плитку. В то же мгновение высокая двустворчатая дверь встала на место, собравшись из щепок и обломков. Массивное толстое дерево не пропускало ни звука. Однако, прежде чем двери отсекли беглецов от тех, кто остался внутри, Герке показалось, что он услышал несущиеся из костела полные ужаса нечеловеческие вопли. И еще ему показалось, что громче всех кричит Халя-мороженщица. Эпилог Лето заканчивалось. С рассветом в город украдкой наведывалась осень, проверяющая, все ли готово к ее приходу. К полудню, обиженная невниманием, она убиралась восвояси, но утром… Утром она бродила по притихшим улочкам, засовывая свой рыжий нос в каждый подвал и подворотню. От ее прикосновений жухла листва, а из канализации тянуло сыростью и холодом. Осени не терпелось развести кругом грязь и слякоть, чтобы наконец почувствовать себя как дома, но вечно хмельной жаркий раздолбай лето все никак не убирался из снятой на три месяца квартиры. — Осенью пахнет, — отрешенно заметила Лиля. Герка промолчал, поглощенный разглядыванием своей физиономии на дверях подъезда. Очередная афиша о мальчике, который «ушел из дому и не вернулся». «Спешите видеть, мальчик, который „ушел-из-дому-и-не-вернулся“, — подумал Герка, — единственный концерт в вашем городе! Не пропустите фееричное зрелище!» — Ты здесь ни капли на себя не похож. Какой-то… маленький совсем. Ирландия, кажется, чувствовала себя виноватой, так как от самого костела пыталась завести с Геркой разговор. К тому моменту, когда они выбрались из Пушкинского переулка, общественный транспорт, конечно же, уже не ходил. В обнимку, ковыляя и прихрамывая, парочка дошла до парка, где и просидела на скамейке почти всю ночь. Лиля «зализывала» раны и пыталась разговорить Герку, а Герка… он украдкой поглядывал на Лилю и думал, как же хорошо, что все в конце концов завершилось. Раз мимо них, нарушая все возможные правила дорожного движения, медленно проехала патрульная машина, но никто не вышел, не потребовал документы. Удача работала. Еще к ним попыталась прицепиться пьяная компания, испытывающая стойкое желание подраться, но главный заводила, наткнувшись на Геркин взгляд, поспешил увести своих ребят от греха подальше. Как рассвело, ребята двинулись в путь. Лиля вполне сносно шлепала по асфальту босыми ногами. На Геркино предложение взять его обувь девушка лишь презрительно фыркнула — мол, холод и простуда ей нипочем. А теперь они уже минут десять стояли напротив подъезда Воронцовых, а Герка все никак не мог заставить себя подняться наверх. — Слушай, — неуверенно сказала Лиля, — я тогда пойду, наверное… — Что? Это еще почему? — вырвался из ступора Герка. — Ну у тебя там воссоединение с семьей… я вроде как не к месту. Да еще в таком виде… Девушка критично осмотрела себя и невесело усмехнулась. — Глупости, — отрезал Воронцов. — Ты что, думаешь, что я тебя стесняюсь? — А разве нет? Ты не парься, это нормально… я бы сама себя стеснялась. — Глупости, — повторил Воронцов. — Тогда чего мы здесь топчемся, как два барана перед новыми воротами? — разозлилась наконец панкушка. — Либо вперед, либо… Что «либо», Лиля не знала. Вперед — это шаг в новый мир. Свободный, чистый, с иголочки. Назад… У нее больше не было «назад». Некуда и не к кому было возвращаться. В сердце попыталась прогрызться боль, намекающая, что, потеряв отца, девочки так себя не ведут, но Лиля привычно надела на стучащийся красный комочек толстую броню, напомнив незваной гостье, что отец для нее умер много лет назад. Ей вовсе не хотелось, чтобы в ее воспоминаниях отец появлялся с молотком и зажатыми в губах гвоздями. — Ты не поверишь… — Ирландия даже не сразу поняла, что Гера говорит с ней. — Я боюсь. — Чего? — Нууу… — уклончиво протянул Герка. — Я как представлю, какую взбучку предки мне устроят за все нервы, так мне сразу хочется в подземелье к Арбобу. Лиля взъерошила его отросшие волосы ладошкой, на которой бурой кляксой выделялся страшный шрам. — Дурак ты, Герка! Дурак, и не лечишься! Ты всерьез думаешь, что родители тебя накажут? О, мать-Фортуна! А я думала, ты умный парень! Тряхнув головой, она уверенно схватила спутника за руку, с силой потащив его в подъезд, вверх, на третий этаж. Домой. Прежде чем нажать на кнопку звонка, Лиля попросила немного подождать. Найдя угол потемнее, сунула в него руку, покопошилась там и извлекла на свет баллончик-аэрозоль с красной краской. На неодобрительный взгляд Герки ответила: — Так надо. После чего крест-накрест перечеркнула зеленый «шемрок» двумя толстыми линиями. — Так надо, поверь, — повторила она. Сунула баллон Герке в рюкзак и сразу же, словно боялась, что Воронцов убежит, нажала кнопку дверного звонка. Вслушиваясь в тишину, Герка представлял, как Воронцов-старший, бурча, выползает из постели, натягивает «спортивки», майку, тапочки и, все еще не проснувшись окончательно, плетется в коридор. «Интересно, — невпопад перескочила мысль, — дошло ли поздравление до Наташки?» Дверь открыла мама. Растрепанная спросонья, Валентина Ивановна куталась в халат, недоверчиво разглядывая ранних гостей. Увидев сына, она охнула и, вцепившись в дверной косяк, медленно сползла по нему вниз. — Господи, — только и смогла прошептать она — Господи! Веки, опухшие после сна, в считаные мгновения наполнились слезами. А потом соленая влага выплеснулась через край, и мама заревела, тихо сотрясаемая беззвучными рыданиями. Герка бросился к ней, упал на колени, обнял. — Ма, ну ты чего… я же живой, целый… Ма, ну перестань, — глупо мычал он, чувствуя себя годовалым теленком. Сегодня в парке он не понимал, что ничего не кончилось. Что все кончилось вот только теперь, сейчас, сию минуту. Да, нужно было еще как-то объяснить, где он пропадал все это время, почему в таком виде, что вообще произошло. И Герка непременно объяснит, придумает, немножечко соврет, многое попросту не расскажет. Главное, чтобы родителям было спокойно. Единственной, кто услышит их с Лилей историю от начала и до конца, станет маленькая Наташка. Ей он непременно откроет этот дивный мир со всеми его опасностями и чудесами. Но позже, гораздо позже. Когда пигалица подрастет и сможет отвечать за свои поступки. Сейчас же нужно сделать самое главное. Предстояло объясниться не только с мамой, но и… Герка обернулся через плечо, взглядом подзывая Лилю подойти поближе. Ирландия послушно сделала шаг вперед. Мама шмыгнула носом, непонимающе уставившись на странную босоногую девочку с разноцветными волосами. — Мам, знакомься, это Лиля… Моя, — он неуверенно посмотрел на Ирландию… та ободряюще кивнула, полностью подтверждая то, что он собирался сказать. — Это Лиля, — закончил сияющий, как новенький пятак, Герка. — Моя девушка. notes Примечания 1 Далее в тексте использованы стихи того же автора.