Единственная
Норма Бейшир


В романе «Единственная», как в сверкающей драгоценности, отразились все грани звездного мира. Жизнь игроков такого аристократического вида спорта, как конное поло, и литературных знаменитостей с их звездными гонорарами, скандалами и секретами. По законам этого мира Джордан Филлипс и Слоун Дрисколл обязаны быть счастливы. Но пленительная романтика любви оборачивается интригой ревности и предательства.


Норма Бейшир

Единственная


Книга первая

ТРЕФЫ


Нью-Йорк, июль 1986

Излюбленным местом встреч нью-йоркской элиты был гриль-зал ресторана «Времена года», отделанный ореховым деревом во французском стиле, изысканно убранный цветами. Здесь собирались крупные чиновники и издатели, высокооплачиваемые агенты и процветающие литераторы — заключенные тут сделки и контракты немедленно «обмывались».

И когда «Нью-Йорк таймс» среди бестселлеров текущего года первым назвала роман Слоун Дрисколл, радостное событие решили отметить именно в ореховом зале. Пятый бестселлер Слоун! На свое торжество она пригласила близких друзей: литературного агента Кейт Уинслоу и редактора Адриену Адамсон. Эти милые и умные женщины сделали все возможное и невозможное, чтобы обеспечить роману успех.

Кейт — маленькую, изящную, броско одетую даму — за глаза многие называли акулой за крепкую хватку в коммерческих делах.

Привлекательная, уверенная в себе, с вкрадчивыми манерами Адриена в работе проявляла железную волю и требовательность, чего с первого взгляда никак нельзя было в ней заподозрить. Слоун они нравились обе — понятные и близкие по духу. Подчас она даже завидовала их самоуверенности (возможно, чисто внешней) и тому, что удачная семейная жизнь сочеталась у них с успешной карьерой.

Изящным жестом поправив волосы, выбившиеся из-под огромной красной шляпы, наполовину скрывавшей ее лицо, Слоун подняла бокал.

— За вас! Без вашей помощи я, наверное, давно бы сбежала обратно, в Чикаго.

Зазвенел хрусталь.

— За будущее, и продолжай в том же духе.

Кейт усмехнулась, услышав про Чикаго. Она хорошо помнила их первую встречу восемь лет назад: как изменилась с тех пор Слоун!

— Да, со времен Чикаго ты прошла большой путь.

— Восемьсот девять миль, если быть точной, — улыбнулась Слоун.

Кейт пристально посмотрела на нее.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, говоря о Чикаго.

Скандальность ее поведения была тогда общеизвестна: многие пытались влиять на нее, но в конце концов махнули рукой. А может, дурная слава сослужила ей добрую службу? Позднее, когда она стала писательницей и ее книги раскупались быстрее, чем произведения иных именитых авторов?

— Ты по-прежнему собираешься в свое «книжное турне» по двадцати двум городам?

— Честно говоря, маршрут еще не продумала, но, наверно, решусь.

Слоун любила эти «книжные турне», походы по книжным магазинам, встречи с издателями и книготорговцами — и тут она узнавала последние новости, слухи и сплетни, столь важные в литературной жизни, а также уязвимые места своих соперников и недоброжелателей.

— Как ты думаешь, Слоун, — Адриена перевела разговор на другую тему, — много ли найдется писателей, которые заложили бы душу дьяволу, только бы оказаться на твоем месте?

— Думаю, изрядно. Восемь лет назад я сама была такой, — произнесла она, допивая бренди «Александр». — До сих пор не могу поверить, что кто-то в этой жизни мне завидует.

Кейт улыбнулась.

— Это правда.

К столику подошел директор ресторана. Извинившись, что прерывает беседу очаровательных леди, он попросил госпожу Дрисколл расписаться в книге почетных гостей. Слоун не могла отказать, и подруги заканчивали десерт вдвоем.

— У меня созрела гениальная идея новой книги! — Слоун быстро вернулась. — Я горю нетерпением поскорее начать… А тут это «книжное турне»…

— Может, тебе до поездки набросать кое-что? — предложила Адриена. Она ценила умение подруги работать быстро и хорошо.

Слоун покачала головой.

— Увы, не успею. Через два дня уезжаю во Францию недели на три. Нельзя начать и сразу бросить. Запал кончится.

— Едешь во Францию? — Адриена удивленно повернулась к Кейт.

— Ты разве не знаешь?

— Впервые слышу.

Кейт вопросительно взглянула на Слоун. Восемь лет они не просто знакомы: они друзья и деловые партнеры. Но до сих пор она не привыкла к таким вот ее внезапным, непредсказуемым штучкам.

— Позволь узнать, зачем это тебе понадобилась Франция, да еще сейчас, когда…

— Сейчас, сейчас, именно сейчас! Имею я право отдохнуть?!

— Только отдохнуть?

— Я лечу в Довилль. Там начинаются соревнования по конному поло. Ну как, серьезная причина?

Адриена с сомнением посмотрела на Слоун.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься заняться поло для новой книги? Узнать новых героев? Но у тебя и без того богатый опыт.

Слоун поняла намек: однажды интервьюер спросил ее, берет ли она сексуальные сцены своих романов из «головы» или из «сердца» — ведь у нее в этом деле богатый опыт?

— Я подумаю над твоими словами, — серьезно заметила Слоун, — подумаю и скажу о своем решении.


— Ма, так ты решила? — Тревис сидел на широченной кровати в спальне матери и смотрел, как она упаковывает вещи в дорогу. — Что тебе больше нравится: азартные игры, танцы до упаду или купание в фонтане?

Мать ответила вполне серьезно:

— К сожалению, из этого набора мне ничего на подходит. А вообще, откуда такие мысли?

Сын склонил голову и удивленно посмотрел на мать. Ее десятилетний сын — очаровательный ребенок. Темноволосый, кареглазый, взгляд наивный, но не по-детски проницательный. «Не похож ни на меня, ни на отца».

— Ну, ма, а то ты не знаешь, откуда? Да из газет, там про все написано: и как становятся банкротами, и как воруют детей — про все на свете.

— И давно тебя интересуют подобные сведения?

— С тех пор, как читаю «Плейбой», — прозвучал невозмутимый ответ.

— Тревис, не рановато ли тебе читать «Плейбой»?

Мальчик засмеялся:

— Не волнуйся, ма, я его не читаю.

— Конечно, только картинки смотришь… Ну ладно. Лучше признайся, что собираешься делать?

— Мне бы очень хотелось поехать с тобой.

— Я тоже не против. Но ведь у нас был уговор…

Еще раньше решено было, что Слоун не будет брать с собой сына в деловые поездки. С Тревисом оставалась Эмма. Вот уже четыре года она вела хозяйство, а когда надо — присматривала за ребенком. В этом году Тревису предстоит пойти в школу раньше, поэтому мысль о совместной поездке, увы, придется оставить.

Тревис убежал, но тут же снова заглянул в дверь.

— Ма, а не заказать ли нам на сегодня пиццу? Какую-нибудь сногсшибательную…

— С анчоусами пойдет?

— Да, пожалуй…

— Хочешь поужинать вдвоем?

— Хочу, мама.

Слоун вскинула брови.

— Неужели?

— Сегодня Эмма уйдет на весь вечер, и я… буду вести себя замечательно, сама увидишь.

— Не сомневаюсь в тебе, ладно, а сейчас иди, — вздохнула Слоун.

Тревис пулей вылетел из комнаты.

— Но не вздумай заставлять Эмму, — неслось ему вслед, — каждый вечер кормить твоих гостей, пока меня не будет!

Одной поднимать ребенка — даже единственного — нелегко. Будь ты хоть Рокфеллером. Но даже не в деньгах в конце концов дело. Кто заменит ему отца? И все же пусть лучше растет полусиротой, чем с таким отцом, как у него, постоянно твердила себе Слоун, хотя это было слабым утешением.

Примерно год назад Слоун окончательно определила свои отношения с мужчинами. Ничего не поделаешь: любовь не приносит ей счастья. Вывод хотя и невеселый, но проверенный жизнью. С тех пор она все свое время отдавала сыну и работе. Кто-то рядом еще? Ну нет! Это бы означало конец налаженной и по-своему упорядоченной жизни.

Как ни крути, а распускаться нельзя!

Слоун застегнула наконец-то все три чемодана и облегченно вздохнула. Теперь вечер свободен. Хорошо, что Тревис придумал эту пиццу.

Выходя из комнаты, Слоун задержалась у большого зеркала. «Сколько раз давала себе зарок не смотреться в такие зеркала», — с ожесточением подумала она.

Женщина в зеркале скорее оригинальна и пикантна, чем красива в обычном смысле этого слова. Слишком круглое лицо — Слоун казалось, что, когда она улыбается, за обеими щеками у нее появляется по горсти орехов. Классический овал лица — верх ее мечтаний! А за остальное она может не беспокоиться. Фигура — почти безупречна, грудь по-девичьи высока, а таких волос, как у нее, — еще поискать! К тому же умеет одеваться — шляпа и платье всегда подобраны в тон. «У этой есть вкус», — подумала Слоун о женщине из зеркала.

Но главное: пять романов, ставших бестселлерами, — это не шутка! Слоун Дрисколл — имя теперь известное. «И, быть может, мне и впрямь многие завидуют», — не без самодовольства подумала Слоун.


— Известно, что издатель выплатил вам за «Погибших идолов» что-то около двух миллионов долларов, — напористо интервьюировала Слоун миловидная брюнетка лет сорока. Свое дело она, видно, знала хорошо. — Ходят слухи, что вы уже заключили контракт на новый роман и получили аванс. Так ли это?

Слоун натужно улыбалась в объектив, в душе посылая к черту назойливую репортершу с ее назойливыми вопросами.

— Да, это правда.

— Никто из журналистов не знает суммы. Не раскроете ли нам эту тайну?

Слоун подавила вздох.

— Могу лишь сказать, что этой суммы достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой, — уклончиво ответила она.

Слоун не догадывалась, кто мог пронюхать о контракте и авансе. У нее есть агент, он разбирается в делах, она же если и радовалась деньгам, то как ребенок — игрушке. Кейт и Линк — Слоун им вполне доверяла.

Вот он, Линк, агент Слоун по рекламе, стоит в тени, за камерой. Стройный, высокий, усы идеально подстрижены — ничего не скажешь, эффектный мужчина. Если б не усы — в профиль вылитый римлянин. Как всегда, в дорогом костюме, за который наверняка выложил кругленькую сумму.

«Такой же весь искусственный, как реклама», — с неприязнью подумала Слоун. Без костюма и всей этой экипировки Линк выглядел бы вполне заурядно.

Хотя последние минуты интервью шли гладко, оставалось меньше четырех часов до отъезда, а столько еще не сделано.

— Нам необходимо поговорить. — Линк догнал Слоун на выходе из центра.

— Только поскорей! — Слоун искала глазами свободное такси. — Я очень тороплюсь.

— Здесь не получится, нужна спокойная обстановка.

Слоун покачала головой.

— Не могу. Завтра утром я должна быть во Франции.

— Во Франции?! Что ты там забыла?

— Ты уже пятый, кого это интересует. Особых дел у меня нет, но если тебе интересно… Хочу встретиться с друзьями. В Довилле.

— Но ты же не можешь вот так взять и улететь, черт возьми! У тебя же договор о «книжном турне», ты забыла?

— Никогда ничего не забываю. Разве ты этого не знал?

— Слушай, я под твое «турне» уже добился места в «Нью-Йорк таймс»… и другие газеты тобой интересовались. — Линк был очень возбужден.

— Да? Так ты распланировал все заранее?

Слоун помахала проезжавшему такси, но машина не остановилась. Линк потерянно молчал.

— О, Господи! Как ты умеешь из всего сделать проблему, Линк! Я вернусь к началу октября и все успею сделать.

— Но зачем тебе ехать во Францию именно сейчас? Случилось что-то серьезное — там?

— Нет, это здесь случится что-то серьезное, если ты сейчас же не оставишь меня в покое!

Такси наконец-то остановилось.

— И все же ты могла поставить меня в известность, — не отступал Линк.

Садясь в машину, Слоун обернулась.

— Придумай что-нибудь, в конце концов ты на меня работаешь.

Линк решил возмутиться.

— Разумеется, а что бы ты без меня делала?!

— Что? Заменила бы другим агентом — получше. Знаешь, за эти шесть лет нашей работы ты меня допек своими замечаниями. То учишь, как надо улыбаться, то — как одеваться и причесываться. Разве не ты заставил меня сделать этот идиотский макияж? Кукла Слоун Дрисколл — пожалуйста! Дерните за веревочку — и она поведет себя как настоящая леди: будет улыбаться, изысканно говорить. Какая скука! Образчик паиньки, манекен для телеэкрана, специально выдуманный, чтоб все мухи враз подохли от скуки.

— Эй, леди! — Шофер прервал ее бурный монолог. — Так вы едете или нет?

— Мы едем! — Слоун хлопнула дверцей. Высунувшись в окошко, крикнула: — Заскочу в твой офис, как только вернусь!


Пока машина с трудом продвигалась по запруженным улицам, Слоун успокоилась. Она не понимала, что в конце концов вывело ее из себя. Бедный Линк попался под горячую руку! Да, но… зачем он ей вообще-то нужен? Ей противно жить по навязанному ей имиджу. Серьезные люди — менеджер-голландец Дени Хевеленд и специалист по изучению мнения публики Керолин Форест — считают, что она не нуждается в такой рекламе. Теперь она звезда — и к черту Линка!

Голландец помог ей с выходом первой книги. И потом помогал. Тогда она нуждалась в агенте, и ей предложили Линка Мэрсдена. С ним работали многие, и небезуспешно. То, что Линк был еще и привлекательным мужчиной, не повлияло на ее выбор: Линк был не в ее вкусе. Однако их отношения с самого начала сложились удачно, потом переросли в дружеские и даже — близкие. Но близость кончилась довольно скоро, Слоун раскусила Линка — не в меру требовательного и капризного.

«Боже мой, как эти мужчины невыносимы», — с тоской подумала Слоун.

В аэропорту Кеннеди она сдала багаж и пошла регистрировать билет на Париж. В самолете Слоун села у окна, пристегнула ремни и, закрыв глаза, расслабилась: «Теперь пусть скорее наступит ночь».

Но сон не шел, и она вынула из сумки книгу об игре в конное поло — чувствовать себя в Довилле полной дурой не хотелось.

С Довиллем Слоун познакомилась заочно по рассказам Габриель Милано — некогда своей соседки по общежитию в колледже. Габи, как звали ее друзья, вышла замуж за итальянского бизнесмена и давно уже жила в Европе. Ее муж, страстный игрок в поло, приохотил к игре и жену. Габи присылала Слоун письма из всех точек земного шара, известных соревнованиями по поло. Именно письма Габи натолкнули Слоун на идею написать роман о спортсмене. Габи по телефону сообщила ей, что один из их друзей, американец, не прочь познакомиться с писательницей, которая заинтересовалась его игрой. «Я хорошо знаю Джордана и ручаюсь, что он не ограничится тем, что приобщит тебя к поло», — игриво намекнула Габи.

«Ну что ж, прилетим — посмотрим… Во всяком случае, три предстоящих недели, надеюсь, не будут скучными».


Довилль, август 1986

Маленький белый мячик стукнулся о землю не подпрыгнув. «Крак!» Тотчас за мячом пустился игрок под номером восемь, — но его опередил другой наездник из той же команды. Ловким ударом он отправил мяч в ворота. С трибун раздались аплодисменты. Диктор объявил, что преимущество в этом периоде по-прежнему остается за французской командой.

— Тот, о ком я говорила тебе… смотри на наших, на американцев… сегодня он под третьим номером… вон, в голубой рубашке, — показывала Габи.

Габриель Милано, высокая и тонкая, как тростиночка, выглядела элегантно в костюме цвета морской волны, чрезвычайно шедшем к ее черным, распущенным по плечам волосам. Они сидели за столиком в той секции, которую завсегдатаи стадиона называли «деревня»: Габи показывала Слоун знакомых игроков. Слушая подругу, Слоун не отрывала глаз от бинокля. Карло обычно не вмешивался в рассуждения жены об игре и игроках, и сейчас, сидя рядом с ней, он обсуждал какие-то дела с соседом — французским бизнесменом. У столика шумела изысканная публика; внешне простые туалеты — парижские «от кутюр». «Днем носят только лен и хлопок, бриллианты — вечером», — учила подругу Габи. Отлично! Сначала Слоун показалось, что ее белый простой костюмчик из льна — правда, с красивой отделкой — довольно невзрачен на общем фоне. Оказалось, попала в точку!

— Я вижу его. — В поле зрения Слоун наконец попал игрок под номером три.

— И что скажешь?

Слоун пожала плечами.

— Что скажу? До смешного самозабвенный. А может, притворяется.

— Я совсем не про то, Слоун. Ну, разве не великолепный мужчина?

— С такого расстояния не разглядеть… Впрочем, в шлеме и защитной маске довольно внушителен.

Слоун слукавила: игрок под номером три покорил ее сразу. В самой игре, конечно, она разбиралась с трудом, но то, что именно этот игрок под номером три лидер своей команды, — тут сомнений не было: решительный, быстрый и вместе с тем мощный (какие удары!). Интересно, каков он без шлема и дурацкой маски? Габи говорит «великолепный» — что ж, небось зазнайка и гордец.

Два раза «тройка» поразила ворота французов, и американцы теперь сели в счете: четыре — два. Диктор объявил, что период закончился; в перерыве игроки покидают поле, чтобы успеть поменять лошадей, немного отдохнуть, поговорить с товарищами по команде и болельщиками. Слоун не спускала глаз с голубой рубашки. Толком игрока она не разглядела, но про себя отметила, как легко, естественно и гибко движется Джордан, да еще заметила его темные волосы: как бы повинуясь ее желанию, игрок еще на поле снял шлем.

К концу третьего периода темп игры еще ускорился. Слоун пропустила момент, когда мяч выкатился на середину игровой площадки. Она следила за третьим номером. Вдруг мячом завладели соперники. Французы забили гол, но потом американцы вновь перехватили инициативу, и французы с трудом сдерживали их мощнейший натиск.

Едва игроки покинули поле, Габи обернулась к Слоун.

— Пошли, познакомлю тебя с Джорданом. — И они стали спускаться вниз, к полю. — Сейчас будет довольно большой перерыв. Мы успеем.

Подруги наконец подошли к линии, которой отмечалась граница игрового поля. Игроки обеих команд отдыхали: кто-то развалился в глубоком кресле, кто-то растянулся прямо на траве.

Поймав недоуменный взгляд Слоун, Габи объяснила:

— Пока не прозвучит сигнал продолжать игру — все тут, как видишь, лучшие друзья. А вот и Джордан! — закричала Габи, ускорив шаги.

Слоун, наоборот, пошла медленнее. Высокий, атлетически v сложенный мужчина шел ей навстречу. Спортивная форма подчеркивала силу и ловкость, исходившие от всей его фигуры. Слоун впервые взглянула ему в лицо: черты мелковаты, но выразительны. Особенно глаза — темные, почти черные, в них было нечто такое, что убеждало: они не раз смотрели смерти в лицо. Слоун, в свою очередь, поймала на себе изучающий взгляд Джордана. Интересно, какое она произведет на него впечатление, что он увидит в ее глазах?

— Джорди, познакомься, это Слоун Дрисколл. Слоун, это и есть Джорди. — Габи вся сияла.

Слоун протянула руку.

— Очень приятно, — всегда чувствуешь себя идиоткой, произнося дежурные слова, когда вот так знакомишься.

Джордан пожал ей руку и улыбнулся.

— Слоун Дрисколл — это не псевдоним?

— Нет, — смущенно ответила Слоун. «Господи, я стесняюсь! Что это со мной? Почему я должна его стесняться?» Слоун почувствовала, что краснеет, но ничего не могла с собой поделать.

«Этот человек опьяняет меня», — черт возьми, готовая фраза из романа!

— Габи мне о вас много рассказывала, — вежливо улыбнулся Джордан.

— Нельзя верить ни одному слову этой женщины. Вы это, надеюсь, знаете, — засмеялась Слоун.

— А я иногда все же верю.

— Эй, кончайте-ка меня обсуждать, я вам не пустое место. — Габи решительно вклинилась в разговор.

Но Джордан не унимался:

— Порой она говорит потрясающие вещи. И о вас тоже. Мне показалось, что вы принадлежите к числу ее самых близких друзей.

Габи угрожающе посмотрела на Джордана.

— Прекрати немедленно, Джордан. Если бы кто-то другой посмел вести себя со мной таким образом — ему бы не поздоровилось.

— Я знаю. Но ты все же меня никогда не обидишь! Ведь верно, Габи? — И с этими словами он нежно обнял Габи, а та… охотно утонула в его объятиях.

— Отпусти меня сейчас же, несчастный! — воскликнула она, не сразу оттолкнув его. — Ведь люди же кругом!

— И давно ты стала обращать внимание на людей, когда я рядом, Габи?

— С некоторых пор, — язвительно бросила она, начиная уже сердиться всерьез. — Ну, посмотри, что ты наделал? Твоя рубашка… От меня теперь будет пахнуть, как от лошади!

— Этот запах не хуже духов, поверь мне, — сказал Джордан, но все же отошел от Габи.

Какая-то смазливенькая блондинка в платьице, едва прикрывавшем задницу, подкатилась к нему с подносом, на котором стояли стаканы ледяной воды. Девица из тех, чье присутствие обычно остается незамеченным, но Слоун задела ее фамильярность. «Хотя мне-то что — обычное пошлое женское обожание».

Джордан вернулся к дамам.

— А было куда жарче, — сказал он и протянул недопитый стакан Габи.

— Что прикажешь мне с ним делать?

— Могу тебе сказать, что сделал бы я.

Джордан поставил стакан на траву и обратился к Слоун:

— Где вы остановились?

Их взгляды встретились.

— В «Нормандии».

Джордан машинально пригладил волосы.

— А я в «Королевском». Так мы поужинаем сегодня в «Нормандии». В восемь вам удобно?

Слоун оторопела: мало того, что у нее были собственные планы на вечер, так этот красавчик даже не удосужился спросить, желает ли она ужинать с ним!

Джордан расхохотался.

— Я поступаю, полагаете, нахально? Но ведь вы хотели поговорить со мной об игре в поло. Или я ошибаюсь?

— Да нет, что вы… конечно… — залепетала она, оглушенная его напором.

— Учтите, я намного общительней на сытый желудок. — С этими словами Джордан направился к своей лошади.

— Ну, так до вечера? — крикнул он, уже вспрыгнув в седло.

Слоун кивнула.

— Если захочешь не только набить желудок, проси хорошенько! И пусти в ход все свои таланты… — прокричала вслед ему Габи, заразительно смеясь.

Габи хулиганила, как тогда, в колледже, — Слоун улыбнулась.


— А теперь смотрите… — Джордан взял солонку и перечницу и поставил перед Слоун. — Смотрите, вот план игры. Этот игрок, — Джордан выдвинул вперед солонку, — пропускает товарища по команде вперед. — Затем Джордан передвинул перечницу. — Вот он проходит с мячом примерно на тридцать ярдов и начинает готовить удар.

— А если он свалится с лошади?

— Чуточку терпения, девушка, мы говорим о серьезных вещах… Итак, удар — передача — уход в сторону, там парень ждет, когда ему снова перепасуют мяч. Понимаете, идут вдвоем, кто-то ведет мяч, его подстраховывают сзади, и надо вовремя отдать мяч для удара в тот самый момент, когда возникает подходящая позиция. Ясно?

Слоун, очень внимательно следившая за передвижением солонки и перечницы по столу, вдруг перебила его:

— Смотрите, как на нас уставился официант.

— Если ему что-то не нравится, может и не смотреть! — Джордан был раздосадован, что его перебили. — А, понял, он тоже хочет научиться играть в поло!

Вечер получился замечательный — приятный и очень полезный для Слоун. Ее собеседник оказался не только красивым, но и обаятельным, да еще и с чувством юмора. Рассказ об игре он перемежал анекдотами, разными забавными случаями, которых в его богатой практике было предостаточно.

— Игра в поло, запомните, — Джордан лукаво улыбался, — держится на двух китах: высокие цели и низкие принципы.

— Вы, Джордан, всегда играете в одной и той же команде?

— Нет, я их меняю по собственному желанию. Знаете, как на панели: покупает тот, кто больше заплатит.

Джордан вдруг стал серьезным.

— Не думайте только, что все подчиняются этому принципу. Есть игроки — и хорошие, — у которых только один спонсор. Таким приходится всегда играть за одну-единственную команду. Но это не на пользу игре, игра с постоянными партнерами не повышает профессионального уровня. Это сразу замечаешь, когда в команду приходит кто-то новенький.

Потом Джордан рассказал о матче в Миопии, небольшом городке под Бостоном.

— Мы собрались в ночь перед матчем — обе команды. И, уж поверьте, постарались подложить под противника мину замедленного действия. Они у нас перепились жутко. За завтраком никто не смог проглотить ни куска. Но виду, не дай Бог, не подал никто — взяли себя в руки и изображали полный восторг от еды. А самим только бы добежать до туалета, и совать в рот два пальца не надо.

Слоун покоробило.

— Вы так… красочно об этом рассказываете…

— Да ведь это и впрямь забавно! И подтверждает бытующее у любителей мнение, что игроки в поло — как дети. — Джордан допил вино. — Никто не хочет выглядеть слабым, понимаете? Впрочем, это относится не только к игрокам в поло.

— А с вами, надо понимать, ничего подобного не бывает?

— Бывает. — Его твердый взгляд встретился с внимательным взглядом Слоун. — Я не сочиняю, я профессиональный игрок и занимаюсь поло всю сознательную жизнь. А если пропускаю игру, то… для этого должны быть очень веские причины, понимаете?

Слоун кивнула — она догадывалась, какого рода эти причины.


Турниры конного поло мирового уровня устраиваются в пяти точках земного шара: в Штатах — Палм-Бич, Буэнос-Айрес в Аргентине, виндзорский Грейт-парк, Каудрэй — тоже в Британии, французский Довилль. Тут, говорят специалисты, самое лучшее поле. И любители поло, а среди них немало людей деловых, у которых время расписано по часам, бросают все и последние три недели августа освобождают для Довилля.

Восемь команд и болельщики занимают лучшие отели города. Два непременных правила должны быть соблюдены для желающих принять участие в итоговом соревновании: предварительно нужно набрать двенадцать очков (каждый гол — одно очко), и еще — заплатить вступительный взнос в две тысячи долларов. Для средней, хорошо сыгравшейся команды, где всегда есть денежные ребята, богатые друзья или состоятельный капитан, — такие условия не обременительны. Прочие ищут на стороне спонсора — из числа любителей поло. Вообще, поло — игра богатых и для богатых: немалые деньги идут на проведение матчей, оплату игроков, содержание лошадей и снаряжение.

В течение всех трех недель чемпионата команды встречаются каждый день, кроме понедельника. В девять утра игроки уже на поле — на тренировке или на матче.

Время расписано буквально по минутам, тут не расслабишься, разве что можно иногда сходить пообедать в какой-нибудь модный ресторанчик, А ночные клубы и казино — для них недостижимая роскошь. Развлечения во время турнира? Самое любимое традиционное пиршество, которое в один из понедельников устраивали прямо на стадионе гаучо[1 - Погонщики скота в Аргентине (исп.).] — родоначальники благородной игры богатых и для богатых. Гаучо угощали всех одним-единственным блюдом — аргентинским асадо.[2 - Жаркое (исп.).] Называлось это «барбекю», что буквально значит «праздник зажаренных туш».

Слоун пришла от праздника в восторг. Они с Джорданом растворились в толпе игроков и болельщиков, и ей показалось, что они как бы единое целое. Мысль, которая в иной обстановке не пришла бы ей в голову, а вот на барбекю… Джордан проводил теперь со Слоун почти все свободное время, он стал менее ироничным, более открытым, даже приглашал ее рано утром на сбор своей команды. Правда, у Слоун оставалось ощущение, что он все же не до конца откровенен с ней. Команде, так ей казалось, он доверял куда больше. Отношения игроков, конюхов и их спонсоров поражали демократизмом, особенно это было видно на празднике — все тут равны.

По наблюдениям Слоун, все же самым близким приятелем Джордана по команде был Лэнс Уитни, хотя тот и намного старше Джордана. Но для них разница в возрасте роли не играла, как и разница в цвете волос (Лэнс был блондином).

Однажды после обеда они сидели за столиком втроем. Слоун — с диктофоном записывала воспоминания профессионалов.

— Случалось и так, — рассказывал Лэнс, — не знаешь ни языка, на котором в стране разговаривают, ни города, где проходит турнир. Устаешь к вечеру, как собака, даже домой один не можешь добраться, надо держаться всем вместе: спросить ничего не можешь, ни ты ни черта не понимаешь, ни тебя.

— Зато когда выходим на поле, все языковые барьеры летят к дьяволу! — Джордан уже приступил к пиву. — Хорошие игроки из разных стран могут составлять одну команду… А вот когда тебя в лицо называют тупым лошадником, гонялой, так это понятно на всех языках.

— Точно, — засмеялся Лэнс, — частенько такое бывало. Особенно в добрые старые времена, когда мы играли все вместе: Джорди, Макс и я. Помнишь, Джорди?

— Да, — протянул Джордан, — было время…

— Макс? — Слоун вопросительно взглянула на Джордана.

— Макс Кенион, — невесело пояснил Лэнс, — мы когда-то были в одной команде.

«Были, — наконец-то дошло до Слоун. — Вот откуда грустный тон Джордана. Расспрошу его когда-нибудь об этом Максе».

Габи продолжала подначивать Слоун вопросиками насчет того, привлекает ли ее Джордан как мужчина. Слоун спокойно и уверенно отбивалась:

— Ты же знаешь, я приехала сюда не романы крутить. Но, Габи, разве нельзя, даже сидя на диете, заглянуть в меню.

Между ними действительно сохранялись отношения, которые Слоун считала нужными и полезными для будущей книги, их разговоры касались только поло: Слоун спрашивала, Джордан старался ответить ей как можно понятней и точней.

Все было ясно и просто.

На первый взгляд.

— Бывают минуты, когда я чувствую себя одиноким бродягой. — Джордан был сегодня откровеннее, чем обычно. Они шли со Слоун по игровому полю — лошадь Джордана неторопливо трусила за ними.

Солнце недавно взошло, ветерок с Ла-Манша наполнял воздух морской свежестью. «Конники» из команды Джордана собирались на утреннюю тренировку. Трибуны пустовата. Одна из лошадей на другом конце поля заржала — и лошадь Джордана, подняв голову, заржала в ответ. Джордан нежно потрепал ее по холке.

— Неделю здесь, две — там, а потом месяц еще где-нибудь. Знаете, я с февраля не был дома.

— А где вы живете, Джордан? — Слоун откинула со лба прядь. Поежилась: в Довилле август выдался необычно прохладным, она уже начинала подумывать, не сменить ли ей легкие льняные брючки с кофточкой на что-то более существенное.

— В Массачусетсе. Я там вырос. Родители сейчас живут в Бостоне, и ферма неподалеку. Я там развожу лошадей, готовлю их для поло — конечно, когда выкраиваю время.

— А сестер, братьев у вас нет? — Слоун хотела спросить про жену или невесту, но сдержалась. Подумала даже: «Почему, собственно, меня такие вопросы интересуют?»

— Нет, я единственный сын в семье. А какая семья у вас?

— Э, Джордан, мы же договорились, что вопросы задаю только я.

— Наступил на больное место?

— Нет, но договор есть договор.

Джордан кивнул.

— Конечно. Право задавать вопросы даже личного свойства… — только у вас. Мне вы можете не отвечать, вас это устраивает?

Слоун потупилась.

— В общем, да.

— Джордан! — позвали его. — Так ты идешь или нет? Все ждут!

Джордан придвинулся на минутку к Слоун, будто хотел еще что-то сказать «по секрету», но передумал и повернул голову.

— Иду!

Он вскочил в седло, но перед тем, как тронуть поводья, взглянул на Слоун.

— Вы будете где-то рядом?

Она утвердительно кивнула.

— Прекрасно, я думаю, вам это будет полезно…

Слоун вдруг вспомнила, что говорила Габи о «диете», на которую обрекла себя уже давно, — о «диете» и возможном своем интересе к «меню». Краска бросилась ей в лицо, она почувствовала даже что-то вроде озноба…

— Я вижу, ты быстро нашел мне замену. А я-то всегда считала себя незаменимой!

Джордан, уверенно сидя в седле, даже не повернулся на вкрадчивый женский голосок.

— Не там ищешь, Джилли, — голос Джордана, напротив, звучал жестко. — Да и не тебе искать…

— В самом деле?

— Да уж точно. Я сомневаюсь, что твое поведение понравится мужу.

— Меня не интересует, что понравится или не понравится моему мужу. Я делаю и буду делать только то, что захочу.

— Жаль, некому оценить твою храбрость.

— А ты что, боишься даже посмотреть на меня, а, Джорди?

— Черт возьми, Джилли! Ты изрядно надоела мне. — Джордан не на шутку рассердился: Джилли подошла слишком близко к лошади, на которой он сидел, и в публике это заметили. — Я ведь уже кусаный-перекусаный разными «змеями», на меня твой яд, Джилли, не подействует, ясно?

— Неужто тебе так плохо, бедный Джордан?

Джилли Флеминг Кенион… Одна из самых красивых женщин, из тех, кого Джордану когда-либо доводилось встречать в своей жизни. В этом-то уж он знал толк Высокая, стройная, сложена идеально; зеленые глаза, глубину которых оттеняют черные ресницы. Каштановые с рыжинкой волосы каскадом падают на плечи. В Джилли была особая пикантность, соединенная с кошачьей грацией и гибкостью. Ей шло все яркое — костюмы, макияж, чуть вызывающие манеры.

И сейчас на Джилли было ярко-бирюзовое шелковое платье, переливающееся так, что глазам больно глядеть на него. Джордан с удивлением отметил про себя, что никогда не замечал раньше, во что Джилли одета. Сквозь любое платье видел он эту женщину такой, какой она была в постели: чувственной и темпераментной, настоящей тигрицей по повадкам. Ее тело создано для наслаждений; в сексе она обожала смелые эксперименты — и здесь не знала себе равных. Но кроме внешности и сексуальной изощренности — Джордан скоро понял это — в Джилли не было ровным счетом ничего! А ведь когда-то он чуть не сделал ей предложение — хорош бы он был теперь под властью избалованной красивой себялюбки!

— Когда-то ты любил меня, Джорди, — пропела Джилли, словно читая его мысли.

— Не стану отрицать.

Джилли подвинулась к нему еще ближе, плечом — к седлу, к ноге всадника.

— А я люблю тебя и сейчас, хоть ты и не веришь мне.

Джордан соскочил из седла, резким движением взял Джилли за запястье, мягко оттолкнул от себя.

— Джилли, прекрати спектакль! Мы оба прекрасно знаем, что ты любишь только свою персону и никого больше… даже своего Макса.

— Я в самом деле никогда не любила Макса, и ты это знаешь. Все твои подозрения — лишь плод фантазии!

— Конечно, моя фантазия! И то, что я застукал тогда вас в постели, — тоже фантазии. И ты решила одним махом их опровергнуть, выйдя замуж за Макса. Здорово ты мне тогда отомстила, можешь радоваться!

— Джорди, ты ведь хочешь меня и сейчас, признайся!

Джилли вновь рванулась к Джордану и даже сделала попытку поцеловать его — Джордан ловко увернулся.

— Вспомни, Джордан, как нам было хорошо! Никто и никогда не сможет сделать тебя счастливее!

— Может, ты и права. Но я не хочу, Джилли, ни видеть тебя, ни тем более… чего-то еще. Возвращайся к Максу. Ты напрасно теряешь время.

— Какой же ты дурак, Джордан! Женщине, с которой ты торчишь на глазах у всех, ты не нужен. Она бросит тебя, получив то, что ей надо. И вот… когда это произойдет… ты еще за мной побегаешь!

— Не задохнись, Джилли. — Джордан вспрыгнул в седло, лошадь резко рванула с места.

Ни Джордан, ни Джилли во время разговора не заметили Слоун, тихо стоявшую в стороне и внимательно наблюдающую за ними.


— Что ты знаешь еще о Джордане, Габи? — спросила Слоун.

Подруги прохаживались по небольшой дорожке, тянувшейся вдоль берега. Отсюда хорошо просматривался пляж: на белом песке — разноцветные пятна — тенты, загорелые тела, пенная лента прибоя.

— Я знаю не так уж много, Слоун. Он происходит из хорошей американской семьи. Отец сколотил приличный капитал на бирже. Много занимался сыном. Но Джордан пошел своей дорогой, не всегда легкой, думаю. Мы познакомились с ним семь лет назад — я и Карло. Джордан тогда только начал заниматься конным поло профессионально, его заметили. Что мешало ему сразу пойти в гору? Не знаю, возможно, то, что вокруг него всегда вилось больше женщин, чем лошадей на поле.

— А кто такая эта Джилли Кенион?

— Он познакомился с ней в Сиднее, несколько лет назад. Отец Джилли, австралиец, профессиональный игрок. Блестящий, между прочим. Он одним из первых оценил Джордана как мастера международного класса, а потом… потом Джордан увидел Джилли. Любовь молнией сразила обоих, если верить молве. Оба горели как одержимые. Все — и Джилли в первую очередь — ждали, что вот-вот зазвенят свадебные колокола. Но… этого не случилось.

— Почему?

Габи пожала плечами.

— Никто не знает. Джорди разом оборвал все — и ни с кем об этом не говорил… Мне кажется, Джилли с их разрывом не смирилась, хотя месяцев через пять-шесть вышла замуж за лучшего друга Джордана, Макса Кениона, — он сейчас один из ведущих игроков в английской команде. Хоть это и кажется нелепым, но Джилли вполне могла сделать так, чтобы позлить Джордана.

— Поступок женщины легкомысленной, но очаровательной в своих капризах, не так ли?

— Очаровательной? Легкомысленной? — Габи громко рассмеялась. — Это не про Джилли. Вот змея — это про нее, или акула, пиранья, что-то в этом роде.

— Что же он в ней нашел тогда?

— Единственное, что ищут мужчины, — сексапильность. Ну а бедняга Макс ослеплен ею настолько, что, может, находит еще что-то…

— Джордан, я думаю, еще встречается с ней…

— Подозреваю, что чаще, чем ему хотелось бы. Джилли укусишь — не оторвешься потом. Внешне у них все вполне благопристойно, чего, увы, не скажешь о Максе и Джордане. Когда они играют в разных командах, поле превращается в театр военных действий.

Габи взглянула на Слоун с легкой усмешкой.

— И все же ты им интересуешься, не так ли?

Слоун переменилась в лице.

— Ты ведь меня знаешь, Габи.

— Потому и спрашиваю, что знаю. И рада за тебя! — Габи умела преподнести трудное как легкое, а на щекотливые темы говорить тактично. — Послушай меня, здесь все на виду: вы звоните друг другу, постоянно встречаетесь. Я советую тебе как подруга: что должно произойти — произойдет, и не надо откладывать и зря мучиться.

— Если «что-то» должно произойти — как ты наблюдательна, однако! Я бы действительно не тратила времени… с тобой. Извини за резкость, но зачем ты вмешиваешься?

— Зачем? Слоун, ты меня прекрасно поняла. — Габи достала из сумочки ключ. — Это от коттеджа, который Карло купил в одном местечке недалеко от Онфлера, слыхала? Домик как игрушечка.

— Ты… ты…

Габи усмехнулась.

— У тебя что, мозгов не хватает? Или хочешь поломаться? Ох, Слоун… Пошли завтракать, может, после еды лучше все сообразишь…


Слоун и Джордан (они уже были на «ты») стояли у входа в казино.

— Ты не поверишь, — Джордан был в приподнятом настроении, — но за все шесть лет в Довилле первый раз стою перед этими дверями…

— Азарт пробуждается?

— О, сейчас у меня такой азарт… Обычно после игры уже в десять вечера я почти труп. А сегодня…

Слоун развеселилась:

— Ты, наверно, и не представляешь себе, сколько интересного пропускаешь в жизни из-за своего поло!

Джордан помрачнел:

— Увы, прекрасно представляю. Но… игра есть игра.

Слоун удивляла Джордана — странная женщина: то идет на сближение, а через минуту уже холодна, как лед, и отталкивает от себя даже внешне. Чего она ждет от него?

После Джилли Джордан не был близок ни с одной женщиной — не хотел снова попадать в сладкий плен. Но сегодня вечером, встретив Слоун, такую привлекательно манящую, в облегающем синем платье с глубоким вырезом на спине, почувствовал, как екнуло сердце. Его потянуло к ней с силой, которой не ощущал в себе уже давно, да с тех самых пор, как хороводился с Джилли, черт бы ее подрал! Джилли сломала его, растоптала веру в любовь, нежность, верность. И сейчас, когда он любуется Слоун, страстно хочет ее, — он не доверяет ей. Злые слова Джилли, что Слоун лишь использует его — ну, не в постели, так для своего ремесла, черт возьми! — все звучали в ушах. Нет, только не это. Пусть все остается, как прежде: она писатель, собирающий необходимый материал, — он — игрок в поло, готовый ей помочь, не больше. Только вот Джордан, несмотря на все доводы разума, все сильнее хотел ее, эту женщину. Собачья жизнь!

— Сыграем в рулетку?

— Почему бы и нет?

«В этом проклятом смокинге я, наверно, выгляжу полным идиотом». Внешне он был спокоен и любезен, даже предупредителен со Слоун, но в душе его клокотали страсти. «И кто придумал эти кретинские правила, эти формальности», — думал он, старательно вытягивая шею из жесткого воротничка.

— Давай купим жетоны.

Жетоны на десять тысяч франков были куплены и теперь кучкой лежали на столе. Пара нашла свободное место за игорным столом. Слоун поставила сразу десять тысяч на цифру «24».

— Есть шанс спустить все довольно быстро, все, вплоть до белья.

Джордан скептически отнесся к смелости Слоун.

— Я думаю, без белья ты будешь выглядеть не менее привлекательно.

Слоун тотчас вспомнила, с каким чувством смотрела на сильное, мускулистое тело Джордана, когда он играл или тренировался.

— А я готова хоть сейчас, если ты сделаешь то же самое.

— Ставки сделаны. Игра! — объявил крупье.

Слоун впилась взглядом в завертевшуюся рулетку. Шарик сначала крутился с бешеной скоростью, потом, замедляя бег, несколько раз подпрыгнул и остановился.

Слоун не могла сдержать радостного крика.

— Это вы ставили на «24», мадам?

Все головы повернулись к Слоун, крупье пододвинул к ней жетоны.

После второго выигрыша Слоун, опьяненная успехом, как во сне пошла к выходу, сопровождаемая восхищенным и удивленным Джорданом. «Может, все складывается не так уж и плохо», — подумала она.

Время от времени они выходили из казино на улицу подышать свежим воздухом. Проигрыши и выигрыши чередовались; наконец Слоун решила остановиться на итоговом выигрыше приблизительно в тридцать пять тысяч долларов.

— Хватит, чтобы съездить вместе на каникулы, отдохнуть где нибудь, — пошутил Джордан. Ему было очень хорошо с ней — побеждать, выигрывать, радоваться жизни. Шутливым предложением насчет поездки, например, на Таити, он раскрыл свои карты: Слоун его покорила. И Джордан поклялся себе, что заставит и ее полюбить себя.


Игроки начали собираться на поле к вечеру, когда солнце уже склонялось к горизонту. Джордан пришел раньше — «поработать над ударами справа». Кроме белого мячика его, казалось, ничто не интересовало. Он многократно повторял одно и то же движение, добиваясь полной автоматичности.

Довольный собой, Джордан поскакал наконец к боковой линии, где его ждала Слоун. О, сегодня она была без шляпы! Он никогда еще не видел ее без шляпы. Длинные волосы отливали бронзой в лучах заходящего солнца. «Еще бы чуть поменьше косметики, — подумал Джордан, не отрывая взгляда от Слоун. — Прелесть! Выглядит на десять лет моложе своего возраста».

Слоун на пять лет старше его? Ну и что! Джордан подозревал, что этот факт важен только для Слоун.

Джордан подъехал к ней.

— Итак, девушка, проверим, многому ли ты научилась. Какой удар я нанес? Где находимся на поле?

— Удар справа, а нанес его из офсайда.

Джордан поднял брови от удивления: смотри-ка, сообразила.

— Ты права. Пожалуй, и впрямь научу тебя играть.

— Думаешь, у меня получится?

— Это нелегко, но попробуем.

— Прямо сейчас?

Джордан спрыгнул с лошади и подвел ее к Слоун.

— Можно и сейчас… смотри: здесь вот у лошади перед, а там…

Джордан был серьезен, во всяком случае, казался таковым.

— Вообще-то лошадей, представь, я в своей жизни видела. И насчет переда и зада… можешь считать, что этот урок я усвоила.

Слоун взобралась в седло.

— Да, ты умеешь сидеть на лошади, это я вижу.

— Последний раз я каталась очень давно… А что делать теперь?

Джордан снял с себя шлем и протянул Слоун.

— Надень непременно.

— Знаешь, что самое трудное для писателя? Проникнуть в профессиональную психологию своего героя — в данном случае — мысли игрока, когда он занят своим делом на поле… Как я его почувствую, если в моем жизненном опыте ничего похожего не было?

— Это все, что тебя волнует? Ну, тогда держись!

Джордан вдруг вспрыгнул на лошадь за спину Слоун и легонько хлопнул лошадь по крупу. Ты дернулась и поскакала, все резвее и резвее.

— Джордан, подожди! Останови ее! — закричала Слоун и что было сил вцепилась в гриву. Джордан одной рукой обнял всадницу, другой стал натягивать поводья, умеряя пыл лошади.

— Джордан, что ты делаешь?! Я же не удержусь!

Джордан расхохотался.

— Я всегда знаю, дорогая, что делаю!

— Ой, мы сейчас столкнемся! — Они и в самом деле чуть не врезались в группу всадников.

Джордан переложил поводья в другую руку, на ходу выхватил у одного из игроков биту и, мгновенно сориентировавшись (кто-то из игроков бросил мяч в воздух), ударил по мячу и послал его в ворота.

— Эй, Филлипс, ты что, осваиваешь новый вид игры — вдвоем на одной лошадке?

«Со стороны мы и впрямь выглядим забавно», — подумал Джордан. А вслух сказал:

— Да нет, просто я хотел приобщить эту леди к конному поло. — И добавил, через плечо заглянув Слоун в лицо: — Ты в порядке?

Слоун дрожала.

— Наверное, я чувствую себя так, как и должна в подобной ситуации.

— Тогда прижмись ко мне, передохнем. — Джордан понял ее состояние. — А то вдруг действительно упадешь…

Слоун повиновалась. Джордану было мучительно приятно чувствовать ее так близко — ослабевшую и покорную. Он осторожно поддерживал ее за талию, пока лошадь медленно возвращалась к боковой линии.

Всадник будто невзначай коснулся нежной щеки Слоун.

…Да, он, Джордан, жаждал обладать этой женщиной, и плевать ему на все последствия, и пусть начнется все сначала!

Не хотелось заканчивать урок. Слоун коснулась рукой своей шеи и сказала:

— У меня был шарфик, должно быть, я его потеряла где-то на поле.

— Не волнуйся, найдем.

Джордан развернул лошадь.

— Вон он!

Слоун заметила яркое пятнышко на траве. Они подъехали ближе, Джордан поддел шарфик битой и подал его Слоун… А она постаралась как можно красивее обязать им свою изящную шейку.

— Благодарю. Приятно убедиться, что рыцари не перевелись.

Я думаю…

Джордан не дал ей договорить, притянул к себе и поцеловал с необыкновенной нежностью.


Слоун примчалась в «Нормандию» как на крыльях. Она дрожала, словно сильные руки Джордана и сейчас обнимали ее. То, что чувствовала Слоун, было гораздо большее, чем физическое влечение. Привыкшая к выражению чувств словом, она растерялась, не зная, как назвать то, что с ней происходит. Габи права: Слоун хочет быть с ним хоть один вечер, а потом… потом пусть все что угодно. Только один вечер, одну ночь…

Слоун вытащила из сумочки ключ, который дала ей Габи. Предусмотрительная, все понимающая… Но, Господи, как ей заманить туда Джордана?! Слоун чувствовала, он из тех мужчин, которые не любят слишком инициативных женщин, предпочитают сами строить отношения с людьми — с женщинами в особенности.

Она не может заявиться к нему в гостиницу и сказать: «Давай-ка проведем вместе уик-энд, не возражаешь?» Во-первых, уже не тот возраст, чтобы поступать столь непосредственно; во-вторых, с Джорданом, пожалуй, так разговаривать не стоит.

В конце концов Слоун придумала: черкнула записочку, сунула ее в конверт, сверху написала имя Джордана — и за десять минут уложила свои вещи. По дороге из города Слоун заглянула в отель, где жил Джордан, и оставила ему записку на столике для корреспонденции.

Сама же отправилась в Онфлер.


Онфлер, август 1986

Коттедж Карло и Габи расположился на высоком холме, внизу расстилался небольшой рыбацкий порт.

К северу от Онфлера, с холма, виднелся Гавр, даже с большого расстояния можно было видеть множество кораблей, которые заполняли гаврскую гавань. Поднимаясь на своей машине в гору, Слоун вспомнила, что Габи рассказывала ей про потрясающий вид, который открывается отсюда ночью. «Надеюсь, однако, что ночью найдется более интересное занятие, чем разглядывание местных видов, — подумала Слоун. — Впрочем, приедет ли он?» Который раз задавала себе Слоун этот вопрос — и неизменно отвечала: «Да. Наверняка — да». Что-то подсказывало ей, что и Джордан сейчас, даже в азарте игры, думает о ней, помнит ее и размышляет над запиской. «Он обязательно приедет, не может не приехать», — продолжала убеждать себя Слоун, уже входя в дом и распаковывая вещи.

Снаружи коттедж выглядел как старинный нормандский, весь обвитый плющом. Крыша крыта соломой и землей, так что весной, по рассказам Габи, на ней распускались полевые цветы. Цветы пестрели и вокруг дома, самые разные: розы, астры, дельфиниум, вереск. Во внутреннем убранстве дома хозяева постарались соединить старину с современностью. Стены обили камчатой тканью с вытканными на ней розами. Высокие окна, огромные кровати, вазы античных форм. На кухне и в ванной — обилие сверхсовременных приспособлений, зачастую даже непонятного назначения.

Слоун улыбнулась — в интерьере как нельзя лучше проявился характер хозяйки, ее претензия на утонченность, любовь к комфорту.

Слоун подготовилась к вечеру заранее. Рассчитывая провести в Онфлере только уик-энд, она не обременила себя вещами. Но отобрала такие, что… Джордан должен быть потрясен. Например, ее ночной рубашкой — длиной до пят, розового шелка с кружевами — соблазнительно вызывающей! Слоун взяла ее в руки, прикинула на себя и швырнула на кресло.

Подойдя к окну, чтобы (все-таки!) полюбоваться роскошным видом на город и море, Слоун увидела машину, медленно ползущую вверх. Машину Джордана легко узнать: взята напрокат, там именно такие. Слоун бросилась вниз и успела подбежать к двери как раз в тот момент, когда он собирался позвонить.

— Гурман прибыл, — приветствовал он Слоун. — В Довил-ле меня срочно разыскала женщина и объявила, что одна леди может здесь умереть от голода, поскольку не в состоянии сама открыть даже банку консервов. Потому я так спешил.

— Габи слишком много болтает иногда, но в данном случае она почти права.

Джордан вошел, поставил на пол сумку и протянул Слоун корзину.

— Замечательное местечко. — Он огляделся. — Ты сюда приехала немножко поработать, да?

Слоун, улыбаясь, выкладывала содержимое корзины на стол.

— Конечно. Я решила, что смогу здесь, в тишине и покое, продвинуть сюжет романа о людях, играющих в поло…

Джордан поморщился.

— Знаешь, получил твою записку и подумал: не пригласить ли мне всю команду. Учти, она уже в пути. Приготовь вопросы.

— С тобой не соскучишься! — засмеялась Слоун.

— Гм… Имею я право немножко преувеличить?

— Не сказала бы, что…

Джордан подошел к Слоун.

— Признаюсь, немало удивился, получив твою записку. Ты не боишься оставаться со мной наедине? Я ведь могу тебя и соблазнить.

Слоун, откинув голову, рассмеялась.

— Мистер Филлипс, я столько с вами разговаривала, что вы стали мне полностью ясны. Вы безобидный джентльмен, и я могу быть абсолютна уверена, что с вами разговоры — пожалуйста, но никаких действий с вашей стороны не последует.

Глаза Джордана потемнели.

— Никаких? Ты уверена? И во мне и в себе?

Он взял ее за руку и потянул на лестницу.

— Джордан Филлипс! Вы сумасшедший! — вскрикнула Слоун. — Джорди, сейчас три часа дня!

— Ну и что? — Не останавливаясь, он дотащил ее до верхней ступеньки. — Теперь куда?

— Вторая дверь направо, — тихо произнесла Слоун. — Это спальня. Туда.

Он втолкнул Слоун. Вошел сам. Встал перед нею.

— Прекрати смеяться! Очень трудно вести себя как джентльмен, когда женщина то ноет, то смеется.

— Ах ты, неандерталец! Я же не над тобой смеюсь, чудак. Я смеюсь над своими планами о романтическом вечере при свечах. У меня были такие надежды… а ты их расстраиваешь.

Джордан притянул ее к себе и поцеловал в шею.

— Благие намерения… Мы знаем, чем они кончаются…

— Я помню: дорога в ад и так далее, — прошептала Слоун.

— Ад, рай… Я думаю о нашем рае. — Джордан прижался к ней всем телом.

Целуя в шею, прошептал:

— Если бы ты знала, как долго я ждал этого момента…

Слоун с наслаждением растрепала его волосы, запустив обе руки в густую шевелюру. Джордан медленно расстегивал пуговицы на ее кофточке. Уже на третьей он потерял терпение и дернул — остальные брызнули на пол. Обнажившуюся грудь он принял в свою руку и стал неторопливо водить пальцами вокруг соска. Почувствовал, как в Слоун поднимается желание, — сосок напрягся и стал твердым. Джордан присел на край кровати и притянул женщину к себе. Вот и вторая грудь освободилась — Джордан гладил то левую, то правую по очереди, целуя — в сосок и вокруг.

С каждым поцелуем Слоун воспламенялась все сильнее — ее тело уже жаждало принадлежать этому сильному мужчине, каждая клеточка изнемогала от желания.

— Что-то не так? — вдруг спросила она, когда Джордан отстранился от нее.

— Любовь моя, одну секундочку. — Джордан не сразу справился с молнией на брюках Слоун. Когда с брюками было покончено, Джордан бросил их на ковер. Туда же полетели и трусики. Слоун словно выпрыгнула из одежды и сандалий и занялась брюками Джордана. Ее очередь! Руки ее вздрагивали, дотрагиваясь до мускулистого тела мужчины.

— Тебя что-то смутило, Слоун? Ты остановилась… А, мои ботинки…

— Ты их никогда не снимаешь?

— Любовь моя, практически никогда. За исключением очень редких случаев, таких, как сегодня.

— Надеюсь, в ближайшее время они тебе не понадобятся. — Слоун смотрела, как он снимает коричневые кожаные ботинки.

— Теперь-то уж все!

Джордан с нетерпением прижал ее к себе, всю, и начал осыпать поцелуями. Повернувшись, с трепещущей добычей в руках, он неожиданно приподнял ее — и Слоун, вскрикнув, упала на постель.

Внутри у нее бушевало пламя, и, чем крепче прижимал ее к постели Джордан, чем сильнее приникал к ее губам, тем яростнее жгло ее изнутри. Слоун чувствовала каждый его мускул, каждое движение, прикосновение — страстное и необыкновенно нежное. Она будто растворилась в его объятиях, всем телом отвечая на мужскую ласку. Джордан легонько застонал — и она поняла, что больше он не может сдерживаться.

— Да, Джордан, да… пожалуйста… я тоже…

— Любовь моя…

Быстро и резко Джордан вошел в нее, она приглушенно вскрикнула, но, сжатая его сильными ногами, стала двигаться в такт, вместе, все быстрее и быстрее. «Обыкновенно… он хочет, чтобы одновременно».

«О, любовь моя…» — хрипло выдохнул Джордан. И это было последнее, что Слоун услышала, потому что, прижавшись к Джордану, обхватив его — всего! — руками, Слоун потеряла способность что-то слышать и соображать. Только чувствовала его, растворилась в нем!

Сколько продолжалось так — она не помнила. Как не могла бы, придя в себя, вспомнить, когда в последний раз ей выпадало счастье испытать что-либо похожее.


Джордан лежал, крепко обхватив Слоун, притихшую и расслабленную. Стемнело. Стрелок на циферблате часов не видно, да и время для них остановилось.

— Тебе хорошо?

— Лучше не бывает. — Слоун прижалась к сильному мужскому телу, с наслаждением впитывая его аромат.

— Ну и удивила ты меня сегодня, должен признаться…

— Чем это? — Слоун приподняла голову.

— Да своей запиской… Целых две недели держаться от меня на таком расстоянии, что я уж начинал думать, что абсолютно тебе безразличен.

— А я то же самое думала про тебя…

Джордан рассмеялся.

— Про меня? Я, кажется, вел себя иначе. А ты… не давала близко подойти, поцеловать, пожелать доброй ночи! Самое большее, в чем я преуспел, — это наш совместный поход в казино, да и то… вечер вышел тогда удачным из-за выигрыша, разве нет?

— Нет, Джордан, все шло, как надо… Были причины, почему не сразу вспыхнуло наше пламя. — Слоун поцеловала его в подбородок.

— Да? А сейчас их уже нет? Исчезли по дороге в Онфлер?

— Отчасти так… Здесь ведь не Довилль: мы вдвоем, ни телефонных звонков, ни стуков в дверь.

Джордан на миг задумался.

— Слушай, тогда есть смысл остаться здесь на недельку-другую!

Слоун отнеслась к предложению и с недоверием, и со скрытой радостью.

— Ты это серьезно?

— Серьезней некуда. Габи и Карло сейчас тут не живут, у них уйма дел в городе. От Довилля это местечко недалеко — я вполне могу ездить отсюда на тренировки. А самое главное: мы здесь всегда одни — как ты хотела, и никто нас не найдет.

— Я должна сообщить адрес своей экономке, потому что мой сын…

Джордан перебил Слоун:

— Об этом можешь даже не говорить.

— Габи скажем?

— С этим не будем торопиться… Сказать Габи — значит сказать всем. Ну, так решено?

— Останемся, и на сколько ты, милый, захочешь. — Слоун поцеловала его.


Когда на следующее утро Слоун проснулась, Джордан еще спал, сладко посапывая. Она долго лежала рядом, изнемогая от желания дотронуться до него. Но побоялась разбудить. Слоун смотрела на спящего Джордана и думала: вот он перед ней — самый красивый из всех мужчин! Она улыбнулась этой мысли. Сказать ему об этом? Пожалуй, нет, он будет смеяться.

Осторожно свесив ноги с кровати, Слоун огляделась. И первое, что она увидела, — свою ночную рубашку, висевшую на том месте, куда она вчера ее швырнула. Не понадобилась, бедненькая! А она ведь купила ее вскоре после знакомства с Джорданом. С тайной и неосознанной целью соблазнить его… «Соблазнить его!» — повторила Слоун про себя и от одной этой мысли, теперь сбывшейся, пришла в восторг и рассмеялась, не в силах сдержаться. Кто кого соблазнил — теперь Слоун могла ответить на этот вопрос совершенно точно… А она-то старалась: неоткупоренная бутылка вина, корзина с продуктами — все так и стояло нетронутым в холодильнике. А какой изысканный и романтический ужин рисовался в ее воображении.

Впрочем, Джордан вел себя по-своему романтично… Не совсем так, как она себе представляла, но все же… А уж в постели показал себя потрясающе. Он чутьем угадывал, что нужно Слоун в каждый момент их близости, чего ждут ее тело и душа. Они не отрывались друг от друга всю вторую половину дня, всю ночь напролет! Слоун снова и снова хотелось его ласк, поцелуев, она вновь хотела ощущать его в себе. Слоун мечтала услышать от Джордана, что он любит только ее, хочет ее, счастлив с нею. Она таяла от нежности, вспоминая, как ночью он произносил эти слова.

Но… будить его она не стала.

Накинув рубашку, ту самую, что лежала на спинке кресла, пошла в душ. Взглянув в зеркало, увидела там некое встрепанное существо, смахивающее на енота с устрашающей раскраской — черные разводы от туши вокруг глаз, пятна помады на лице и шее. «Слава Богу, что Джордан спит». Она принялась энергично стирать с лица остатки косметики. «Ни за какие деньги не согласилась бы, чтоб он увидел меня такой».

— А я-то думал, куда женщина делась.

Слоун как ужаленная обернулась. Джордан стоял в дверях ванной комнаты и, улыбаясь, смотрел на нее.

— Ты не спишь? — глуховато спросила Слоун, снова повернувшись к зеркалу.

Джордан сделал серьезное лицо.

— Я слышал, что после столь бурной ночи женщина обычно выглядит потрясающе: свежа, как утренняя роса, а на щеках расцветает нежный румянец.

— Я забыла вчера снять макияж, ты оказался таким проворным. — Ей не терпелось, чтобы он поскорее ушел.

Джордан смотрел на Слоун, как на ребенка, готового заплакать из-за пустяка, взял из ее рук кусочек ваты и стал вытирать им лицо.

— Не слишком ли много для одной мордашки. — Глаза Джордана искрились весельем.

Откинув голову, он любовался своей работой.

— Боже мой! Оказывается, под той современной рекламной картинкой скрывалась настоящая живая женщина! — Джордан торжественно коснулся ее лица, как художник, кладущий завершающий мазок на любимое полотно.

— Прекрати смотреть на меня, как на лошадь, которую ведут на продажу!

— Нет, ты не можешь сравниться ни с одной из моих лошадок, я не продам тебя ни за какие деньги, — он подмигнул ей. — Хотя, мне кажется, я тебе немножко льщу — или нет?

— Более тонкого комплимента за всю жизнь не получала.

Джордан притянул к себе Слоун, поцеловал в нос и ласково похлопал по нежному местечку пониже спины.

— Женщина, поторопись, в твоем распоряжении мало времени, через час мы уже должны быть в пути.


В воскресенье Джордан не поехал играть, и они на весь день остались в Онфлере. Пешком они спустились вниз, в старый город, к маленькой бухте. Узкие длинные улочки городка сбегали к берегу, старые дома смотрели в море, — на всем лежала печать истории. Они решили осмотреть местную достопримечательность — церковь Святой Екатерины, построенную в XV веке. Поднявшись затем наверх, зашли перекусить в небольшой ресторанчик, выстроенный в нормандском стиле. Отсюда открывался замечательный вид на Ла-Манш.

— Слоун, недавно я задал тебе один вопрос… личного характера. Но ты дала мне понять, что отвечать не хотела бы. Теперь… могу я снова спросить тебя о твоей личной жизни?

Слоун отвела глаза.

— Не то чтобы я не хотела говорить о ней… Просто задавать вопросы должен был кто-то один.

— Ну вот… Для начала и поменяемся теперь ролями.

Слоун опустила голову, уставившись в тарелку.

— Да мне и рассказывать-то, в общем, нечего, Джорди. До того, как я написала «Откровения», вернее, до того, как этот роман стал знаменит, я вела скромную и непримечательную жизнь. Родилась в Чикаго, все мои предки родом со Среднего Запада. Замечательные родители, очаровательный младший брат, прекрасная собака…

— И не менее очаровательный муж?

Слоун отрицательно покачала головой.

— Нет очаровательного мужа. И нет никого, кто бы претендовал на эту роль.

— У тебя сын. Ты его что, в капусте нашла?

Слоун подняла на Джордана глаза и улыбнулась.

— Иногда мне кажется, что в капусте… С сыном мне повезло. С ним я забываю об отце. Сын всегда ласков, никогда не делает ничего плохого… Не то что отец. Сын — мое счастье…

— А ты верила, что жизнь может тебе подарить иное счастье?

— Иногда — да, иногда — нет… А вообще-то счастье чаще всего бывает в книжках или в кино, — вздохнула Слоун.


Все выше поднималось солнце над горизонтом. День разгорался.

«Может быть, последний наш день», — подумала Слоун.

— Что с тобой? О чем ты грустишь? — Джордан нежно коснулся языком мочки ее уха.

— Вспоминаю… Твой недавний матч.

— Что-то ты слишком много вспоминаешь, женщина.

— Я раньше почему-то думала, что настоящие спортсмены… ну вроде тебя… ничем не занимаются всерьез, кроме своего спорта. — Слоун говорила, а Джордан целовал ее лицо, шею, грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже. — Спортсмены, конечно, закаленные люди, но ведь всему есть предел.

— За мою выносливость ты не беспокойся. — Джордан оторвался на секунду от своего чудесного занятия, — с тех пор, как мы с тобой здесь поселились, я, кажется, каждый день ездил играть. И, черт побери, небезуспешно. А потом… ты разве замечала мою усталость или тягу к воздержанию?

— Что ты, милый…

Они лежали рядом, полуобнявшись. Оба — нагие: темный, бронзовый от загара Джордан и снежно белая, светящаяся Слоун. Его рука легла на пышную грудь Слоун — нежить ее белоснежные холмы, другая пустилась вниз, к бедрам. В один и тот же миг им неудержимо захотелось самой близкой близости: Слоун почувствовала, как сильно и нежно, целуя то одну, то другую грудь, входит в нее Джордан, с каждым движением все глубже и глубже. Слоун выгнулась, с наслаждением отвечая на страстные поцелуи и проникновения мужчины. Ей хотелось только одного — снова, снова, снова…

Потом, придя в себя, она подумала: «Слишком много счастья — это несчастье. Это ошибка, за которую придется расплачиваться…»

Она разрешала Джордану все, потому что он покорил ее с первого взгляда. Но вправе ли она позволить себе это «все»?

В первый их день такие мысли даже не могли прийти ей в голову…


В финальном матче сошлись американцы и англичане, Джордан Филлипс и Макс Кенион.

Габи и Слоун в своем любимом «деревенском» секторе трибун с волнением следили за игрой. При каждом резком столкновении всадников сердце Слоун замирало.

— У меня такое чувство, что они готовы убить друг друга, — произнесла Слоун, не отрываясь от бинокля.

— Я ведь говорила тебе: когда Макс и Джордан играют друг против друга — на поле начинается настоящая война. И это — не первый год, не раз уж дело доходило почти до гибельной развязки. Остановить их удавалось в самую последнюю минуту.

— И все из-за этой Джилли, — мрачно сказала Слоун.

Габи покачала головой.

— Мне кажется, дело теперь уже не только в Джилли. Правда, Макс вбил себе в голову, что Джилли хочет возобновить связь с Джорданом. Но ведь Джордан первый ее бросил. Я знаю Джордана, он человек слова и не блефует, решил порвать — значит, порвет окончательно.

«А может быть, Макс и прав», — подумала Слоун. После того как она усомнилась в своем праве на счастье, к ней не возвращалось прежнее ее легкое настроение.

— Макс до сих пор безумно обожает свою жену, и ему мерещится, что каждый мужчина только и мечтает, как бы затащить ее в постель, — Габи зло ухмыльнулась. — Впрочем, многие сделали бы это с удовольствием.

— Она заигрывала когда-нибудь с Карло?

— С Карло? С чего ты взяла?

— Я недавно видела ее здесь.

— Можешь быть уверена, ее интересует не Карло.

Слоун попыталась сосредоточиться на игре, достигшей уже предельного напряжения. Англичане атаковали непрерывно, два раза нарушили правила. Команда Джордана дважды использовала право на штрафной. И все же англичане вели в счете с преимуществом в два очка.

Слоун опустила бинокль и встала.

— Ты куда?

— Хочу увидеть Джордана. У меня такое чувство, что его надо сейчас поддержать.

Габи улыбнулась.

— Я предпочитаю делать это на расстоянии, запах лошадиного пота валит меня с ног.


— Я из этого ублюдка кишки выпущу, — орал Джордан, спешиваясь и бросая поводья конюху. Он шел к Слоун легкой походкой — за годы тренировок любые нагрузки, казалось, были ему нипочем. Подойдя, стянул шлем: лицо красное, волосы прилипли ко лбу. Слоун протянула ему влажное полотенце, налила холодного чая.

— Вы опасно сблизились в борьбе за мяч!

— Сблизились?! Да еще чуть-чуть — и мы бы сшиблись на полной скорости, черт побери!

Вокруг вилась туча насекомых, и Слоун тщетно пыталась разогнать их, беспорядочно взмахивая руками. Джордан широко улыбнулся.

— Что-то мухи разлетались сегодня, а?

— Не одни мухи, а вообще… всякие… насекомые, противные ужасно. Тебя они разве не кусают?

Джордан улыбнулся.

— Дорогая, только не смейся, вот ты, скажем, муха, тебе разве не хотелось бы укусить человека, который в самую жару как безумный носится по полю?

Слоун в тон ему ответила:

— Если другой пищи поблизости нет… что остается.

Отпив из чашки глоток чаю, она протянула ее Джордану.

Джордан смотрел только на поле, видел только его.

— Я должен был готовиться получше, — высказал он вслух свои мысли, — все же тренировок было маловато…

— Ты слишком строг к себе.

— Нет, Слоун, я обязан играть безупречно. Как прима в театре. Она не может оправдывать плохую игру тем, что весь спектакль плох, неудачен. Иначе она перестает быть примой.

— Но ведь у тебя это четвертая игра подряд… — Слоун взяла у Джордана чашку и, к его величайшему изумлению, стала помогать ему стаскивать через голову рубашку. Как только его голова вынырнула, Джордан проворчал:

— Ничего себе! Женщина, как мне тебя понять? Вокруг столько людей, посторонних…

— Расслабься, дорогой, и не бойся: я не коснусь того, что ниже пояса.

— Вот это как раз было бы совсем неплохо, даже забавно.

— Ты мне потом расскажешь об этом, а то и впрямь мы становимся центром внимания.

— Если кому-то не нравится, пусть не смотрит. — И Джордан поцеловал Слоун.

— Когда ты так говоришь, ты ужасно напоминаешь мне маленького проказника.

— Так оно и есть, неужели ты до сих пор не поняла?

— Еще нет.

Джордан не хотел ее отпускать.

— Слоун, послушай, махнем вместе в Аргентину, а? Всего на пару недель — учти, такая возможность выпадает один раз в жизни.

Слоун опечалилась.

— Увы, не могу.

Но прозвучало это как-то неубедительно.

— Не хочешь или не можешь?

— Не могу. Я же рассказывала тебе о «книжном турне», забыл?

— Разве нельзя его перенести?

— Мне бы не хотелось.

— А я должен ехать в Калифорнию. Так, значит, не составишь мне компанию?

— Постараюсь…

Джордан покачал головой — ответ ему не понравился.

— Джордан, пойми, я не могу сейчас сказать что-либо определенное.

— Но учти, я все равно тебя найду, куда бы ты ни запряталась.

Слоун обхватила его голову руками и нежно поцеловала в губы.

— Это правда? Подожди, сейчас помогу тебе надеть сухую рубашку.


Четвертый период начался при счете 6:4. Американцы быстро забили два ответных мяча. Джордан и Макс Кенион по-прежнему оставались центральными фигурами на поле. Габи сидела за тем же столиком. Она разрывалась между желанием не пропустить ничего интересного из происходившего на поле и одновременно не потерять из виду Карло, занятого своими деловыми переговорами.

— Черт бы его побрал! Сначала заразил меня этим поло, так что я оторваться не могу от игры, а потом бросил на произвол судьбы, — ворчала Габи.

Слоун почти не слушала ее, но и на поле смотреть не могла: за соседним столиком появилась Джилли Кенион. Хотелось ей того или нет, Слоун не могла не признать: Джилли и впрямь очень хороша собой. Она из тех эффектных женщин, по которым мужчины начинают томиться еще мальчиками и не перестают сохнуть до самой старости. Слоун такой никогда не быть. «Неудивительно, что Джордан любил ее», — грустно подумала Слоун.

Поглощенная невеселыми мыслями и чувствами, Слоун пропустила тот момент, когда Джордан принес американцам долгожданную победу, забив двенадцатый по счету мяч. Свисток судьи возвестил об окончании матча. Слоун очнулась: началась церемония вручения победителям «Золотого кубка». Вручал его мэр Довилля д’Орландо. А затем игроков окружили подружки, жены, болельщики, корреспонденты. Слоун с трудом пробилась к Джордану сквозь толпу репортеров.

— Улыбочку! — скомандовал Джордан. Одной рукой он обнимал Слоун, а другой поднимал — вместе с Лэнсом Уитни — тяжелый кубок.

— Может статься, эта фотография появится на первой странице «Пари-матч». — Слоун повернулась к Джордану.

— И в других газетах тоже!

— Джорди! — вмешался Лэнс. — Джимми приглашает нас в Трувилль отпраздновать победу. Ты едешь?

Джордан посмотрел на Слоун.

— Гм… Если получу от леди другое предложение, то вряд ли.

Спальня была погружена во мрак. Джордан крепко спал на своей половинке постели, Слоун, одетая, стояла в ногах и с грустью смотрела на него. Долго смотрела… Как объяснить, почему она оставляет его именно сейчас? Она не может дать разумного объяснения своему поступку. Но чувствует — надо расстаться. Стоит ей еще раз взглянуть в его карие глаза, заставляющие всю ее трепетать… И все. Не хватит сил произнести «прощай»? Нельзя, чтобы в памяти отпечаталось это «прощай», сказанное им наспех, в аэропорту. Память должна сохранить в неприкосновенности их последнюю ночь, всю такую ненасытную и неистовую в любви. Она сделает так, что в ее воспоминаниях он останется гордым победителем, держащим кубок высоко над головой.

Слоун помнила его слова: «Поедем в Аргентину, нам так хорошо вместе». Он был с ней честен — никаких пустых обещаний, живи и наслаждайся подарком, что преподнесла тебе жизнь. На этом, в сущности, и держались их отношения. Джордан никогда и ничего не обещал, да она ни о чем и не просила. «Я должна первая оставить его, пока он сам не сделает этого». Слоун хотелось плакать, но она взяла себя в руки, запихнула в чемодан свои вещи и бросила последний взгляд на Джордана. Он спал крепко, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда она отходила от кровати.

Слоун быстро открыла дверь и выскользнула из дома.


Буэнос-Айрес, сентябрь 1986

Игра в Палермо-парке была в самом разгаре: слышались удары клюшек, четкий перестук копыт и шлепки мяча.

— Уитни сегодня что-то не в форме, зато Филлипс бесподобен. Он с каждым турниром играет все лучше. Помяните мое слово, скоро он войдет в десятку лучших игроков. — Гевин Хильер, сидя рядом с женой, глаз не спускал с поля. Он оценивал каждого из играющих с видом ювелира, выбирающего лучшие экземпляры из груды драгоценных камней.

В свои пятьдесят три года Гевин выглядел бравым малым — слегка полноватым, но вполне сохранившим живость и быстроту реакции. В свое время он был первоклассным игроком, сейчас же сам играл редко, но конное поло оставалось его стихией — бизнесмена и просто человека. Его команда, финансируемая им и приносящая ему немалые деньги, состояла из отборных конников (недаром она называлась «Достойные»!), а на ферме Хильера в Техасе выращивали для поло самых породистых лошадей.

Ходили слухи, что у Хильера, одного из самых богатых людей в мире, есть заветная мечта: собрать команду непобедимых. В Буэнос-Айрес он и приехал вербовать новых игроков для «Достойных». Лэнса Уитни ему уже удалось сманить.

— Боже мой, ты говоришь о людях так, будто лошадей покупаешь, — пожала плечиками Надин Хильер. Выглядела Надин отлично. Как, впрочем, и всегда: черно-белый костюм от Оскара де ла Рента, причудливой формы жемчужное ожерелье — подарок Гевина ко дню рождения, — все вместе это необычайно молодило сорокадевятилетнюю Надин. Казалось, ей едва за тридцать. Свою лепту внесли и хирурги-косметологи из Беверли-Хиллз,[3 - Беверли-Хиллз — фешенебельный и престижный район Лос-Анджелеса.] но кто об этом знал? Свою фигуру Надин поддерживала субботними тренировками в одном из лучших спортивных клубов, а волосами — их цветом и укладкой — занимался один из лучших нью-йоркских парикмахеров. Надин выписывала самые модные журналы и постоянно обновляла свой гардероб, оправдывая все траты тем, что должна же она «соответствовать» своему мужу. Ведь Гевина ей приходится сопровождать во многих деловых поездках, устраивать приемы дома. В самом деле, Надин была прекрасной хозяйкой и немало помогала мужу в его делах.

— Ты, пожалуй, права, моя милая. — Гевин обернулся к Надин. — Вербовка, в сущности, и есть покупка. У каждого человека своя цена, кто-то стоит дороже, кто-то — дешевле. Большинство людей — дешёвый товар.

— А Джордан Филлипс — из дорогих.

— Очевидно, да. Хотя пока не знаю, какими деньгами его можно купить. Слышал, что он самостоятельный человек и любит менять спонсоров.

Надин улыбнулась.

— Уверена, дорогой, ты в споре победишь любых спонсоров. — Она ласково дотронулась до его руки. — У тебя это всегда получается лучше, чем у других.


Джордан спешился и подвел лошадь к боковой линии, на ходу снимая шлем. Сегодня не только лошадь устала — он сам буквально валился с ног, и рубашка — хоть отжимай.

— Ничего, ничего, амиго,[4 - Друг, дружок (исп.).] сейчас отдохнем. — Джордан потрепал по холке свою любимую лошадку.

— Джордан Филлипс, знай я тебя меньше, заподозрила бы, что ты от меня бегаешь, — раздался за его спиной возглас.

Джордан сразу же узнал этот голосок, вкрадчивый и настырный.

— Габи! — воскликнул он, повернувшись. — А где Карло?

— Сейчас придет. Он отыскал тут какого-то своего старого приятеля. — Габи рассмеялась. — Удивительно, куда бы мы ни приехали, у него тут же всплывают знакомые. Что за человек!

— Есть такие люди. — Джордан снял с лошади седло и занялся поводьями.

— Если честно, Джорди, я хочу поговорить с тобой наедине.

— Больше всего боюсь этого.

— Ты говорил со Слоун?

— Нет, — резко бросил Джордан, — с какой стати я должен с ней разговаривать?

Габи задумалась, как повести наступление дальше.

— Мне показалось, когда мы были во Франции… — с деланным смущением начала Габи, — у вас возникли серьезные отношения.

— Серьезные, деловые, касающиеся ее книги. Ты же сама посоветовала ей обратиться ко мне, забыла?

— В Онфлере вы обсуждали сюжет этой книги? — Габи не давала Джордану передышки.

— Зачем тебе это, Габи? — Джордан пытался изобразить равнодушие.

— А ты что, не понимаешь…

Джордан махнул рукой и впервые за все время разговора посмотрел Габи в глаза. Потный, красный, он не скрывал, что в эти минуты ненавидит Габи.

— Что я должен понимать? Что Слоун Дрисколл угодно было поэкспериментировать со мной, узнать, каким бывает спортсмен в постели после игры — сгодится для будущего романа?! — Джордан нервничал и почти орал на Габи.

— Но, Джордан, то, что говоришь, — просто смешно и нелепо!

— Согласен с тобой. Это ужасно смешно.

— Послушай, Филлипс, давай поговорим позже, в более спокойной обстановке. Сейчас ты раздражен.

Джордан знал: если Габи вбила себе что-то в голову, остановить ее почти невозможно.

Так соглашаться на эту встречу с ней? Какого черта, зачем?.. И все же, почему Слоун — после всего, что у них было! — ушла тайком? Ничего ему не сказала, не объяснила: он ровным счетом ничего не понял, когда проснулся. Так, может быть, Габи теперь объяснит? Не в его правилах распахивать душу перед людьми, но для Габи можно сделать исключение.

— Габи, ну извини, я действительно психанул.

— Забудем, ничего такого не было. Скажи, так когда мы встретимся?

— Габи, пойми же, нам не о чем говорить, у нас все кончилось в Онфлере.

Габи с сомнением взглянула на него, но спорить не стала.

— Так о чем ты хочешь говорить со мной, Габи?


— Филлипс, у меня есть предложение, от которого, надеюсь, вы не откажетесь.

— Вы знаете, что я профессионал и свободно располагаю собой. — Джордан устало опустился в глубокое кресло, предварительно сняв со спинки полотенце, вытерев им шею и взмокшие волосы.

Хильер сел рядом.

— Безусловно, Филлипс, мне это известно. Знаю также, какие преимущества может извлечь из этого положения неглупый человек.

— Прежде всего — финансовые, я играю только в командах высшего разряда. Связываясь с какой-то одной командой, я теряю в деньгах — это прежде всего…

— Видимо, так оно и есть. — Хильер взял сигару. — Но, признаюсь, я пока не слышал о спонсоре, который бы предложил игроку — с гарантией, заметьте — двести пятьдесят тысяч в год. Этот спонсор перед вами. — Довольный произведенным эффектом, Хильер глубоко затянулся сигарой.

«Что и говорить, цифра впечатляющая».

— Мистер Хильер, вы предлагаете мне такую цену за игру у вас? — переспросил Джордан.

«Если исключить десятерых аргентинцев — никому и никогда таких денег никто из сверхбогачей не предлагал».

— Вы переоцениваете мои способности, — заметил Джордан, снова провел полотенцем по лбу и отвел взгляд от Хильера.

Игровое поле было пусто. Полуденное солнце уже клонилось к западу, но жара все не спадала. Признаться, Джордан мог спокойно переносить ее и без манипуляций с полотенцем, да и предложение Хильера не настолько потрясло его, как он это изобразил. Джордан вырос в достаточно обеспеченной семье и сейчас в деньгах не нуждался. Он мог купить все, что хотел, а хотел он очень немного, по-настоящему его заботило сейчас одно: он пытался найти себя в жизни. Как стать не просто богатым человеком, а добиться того, что необходимо только ему, преуспеть на свой лад. В игре? Да, пока молод — в игре. Ведь именно это привлекло к нему такого человека, как Гевин Хильер. Конечно, он хотел заполучить его в свою команду, посулив баснословные деньги, — что ж, не продешеви, Джордан.

— Мистер Хильер, спасибо за предложение, я должен подумать, — сказал наконец Джордан, хотя с глубине души решение уже принял.


— Джордан, моя жена очень волнуется… из-за тебя, Джордан! — Карло Милано (его итальянское происхождение выдавали не только имя и фамилия, но и угольно-черные глаза, и неистребимый акцент, и бурная жестикуляция) навалился своим грузным телом на столик, за которым они сидели в одном из лучших городских баров.

Джордан силился улыбнуться, превратить все в шутку.

— И ты ревнуешь? Ах нет? Речь о другом?.. Ну… этот разговор… касается моих отношений со Слоун? Пусть Габи не беспокоится, это ни к чему. — И Джордан медленно допил свое пиво.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно! Слоун приехала в Довилль, чтобы собрать материал для книги. Мы с ней встретились, побеседовали, посмеялись — она получила то, что хотела, и все. Finita la commedia, Карло!

— И тебя устраивает такой конец?

— А какой может быть другой конец? Карло, ведь ты меня знаешь много лет — я весь этот женский пол проклял еще несколько лет назад.

— Расскажи кому-нибудь другому.

Джордану непреодолимо захотелось крепко врезать собеседнику, но он сдержался.

— Пожалуйста, Карло, давай закончим, ладно? Я наговорился — во! — на эту тему с твоей женой.

Официантка принесла еще пива — Джордан, улыбаясь, поблагодарил ее.

Довольно смазливенькая и ясно дала понять, что не отвергнет его, случись у них и более близкое знакомство. Встретиться, что ли, с ней попозже? «Да нет, к черту, лучше уж в монастырь», — зло подумал он.


К чему эти Милано заводят с ним разговор о Слоун? Джордан безуспешно пытался найти ответ всю бессонную ночь. Голова трещала, он обвязался мокрым полотенцем.

Ведь видят, что ему неприятны воспоминания про Слоун… так нет же — Габи, потом Карло… как сговорились.

Кончено. Слоун исчезла из его жизни так же внезапно, как и появилась. Конечно, им было очень хорошо вместе. Ему даже чуточку лучше, чем ей. Наверно, так. Она была первой женщиной, перед которой он смог раскрыться, почувствовать себя не секс-машиной, а любящим и любимым. Человеком, который умер в нем тогда, когда он застукал Макса с Джилли.

Но Слоун — совсем другая, она — неповторимая…

Что он бормочет? О чем мечтает? Идиот последний, и снова жизнь дала ему хороший урок. Но отныне никто не сможет его использовать в своих целях. Дудки! Теперь он будет использовать, как ему угодно, других людей!

В дверь постучали.

— Кто там?

— Горничная. Откройте, пожалуйста.

— Это недоразумение, я никого не вызывал… — Джордан открыл дверь… и увидел Джилли, разодетую в пух и прах: черные шелковые брюки, белая кофточка, с непринужденно расстегнутой верхней пуговкой, кокетливый красный шарфик на шее.

— Какого дьявола тебе нужно?

Джилли и не подумала обидеться, она вкрадчиво улыбнулась ему.

— По-моему, я как раз вовремя! — И показала на полотенце вокруг бедер.

Джордан не был настроен шутить.

— Я спрашиваю тебя, зачем явилась?

— Ты так и будешь допрашивать меня в дверях? — Джилли отстранила его рукой и вошла. — Дорогой, может быть, ты закроешь дверь?

Джордан упрямо мотнул головой.

— Уже поздно, Джилли. Ты сейчас же уйдешь отсюда.

Джилли расхохоталась.

— Да и не надо много. Ты, конечно, выглядишь чертовски привлекательно, но вот персонал гостиницы может неправильно понять…

Полуголый, едва прикрытый полотенцем, да, он действительно смешон, и Джордан быстро захлопнул дверь.

— Джилли, прошло уже три года, и все слова давно сказаны. Все начинать сначала? После того, как ты вышла замуж?

Джилли пристально смотрела на него, подступив совсем близко.

— Я поняла наконец, какую ошибку совершила, когда рассталась с тобой! Ее можно еще исправить. Ты мне веришь?

— Во-первых, не ты рассталась со мной, — я ушел от тебя. А во-вторых, ты завела себе Макса. Чтобы заставить меня ревновать — я понимаю. А теперь явилась ко мне, чтобы проделать с ним такую же штуку?

Джилли расхохоталась.

— Да нет же, я вовсе не хочу вызвать у Макса ревность, — она положила ему руки на плечи. — Он и без того ревнует, а если узнает, что я была здесь, — убьет меня.

— Ты хочешь, чтобы мужчины умирали из-за тебя, тебе доставляет удовольствие вертеть людьми так и эдак.

— Нет, я хочу, чтобы… ты, только ты вертел меня, как захочешь. — С кошачьей грацией она сняла с него полотенце.

— А, значит, ты пришла просто-напросто переспать со мной?

Джилли не ответила. Она прижалась к нему всем своим телом. И Джордан не помешал ей впиться в свои губы долгим жадным поцелуем.

— Джордан, ты никогда не был так груб со мной. Бог с тобой! Даже это меня не остановит.

Выгнать ее вон, пусть катится к своему Максу?! Но ведь он только что дал себе зарок: он сам будет отныне использовать людей в своих целях, для своего удовольствия, «крутить-вертеть» ими, как говорит эта шлюшка. Что ж, Джилли пришла переспать со мной — черт побери! Я не откажусь.

Джордан расстегнул пуговицы на ее кофточке, погасил верхний свет и включил притемненное бра.

«Как она подготовилась к приходу сюда!» — подумал он с раздражением. Джилли, уже голая, устроилась в постели, обворожительно и зазывно улыбалась ему.

— О, Джордан, иди же ко мне, возьми меня, как раньше, — я столько ждала этой минуты. Люби меня, Джордан!

Любить? При чем тут любовь? Джордан получит от этой жадной самки то, что она может предложить ему.

Странное дело! Эрекции… не возникало. Это привело его в изумление. Когда-то одна мысль о Джилли возбуждала. Раньше Джордан довольно неэлегантно шутил, что с Джилли даже мертвец зашевелится и встанет…

Джилли картино раскинулась на постели, рыжеватые волосы разметались вокруг лица. Он опустился рядом. Да, несмотря на свою сволочную суть, Джилли чертовски красива. Он стиснул ей груди — розовые соски напряглись от его тяжелых прикосновений. Он стал легко касаться их языком и зубами — все сильней, нетерпеливей.

— Ты разве не поцелуешь меня? — шептала она в истоме.

— Нет, — грубо ответил он. — Если хочешь романтической любви при свечах и прочей фигни — ступай домой к мужу.

С каждым поцелуем Джордан все яростней приникал к ее груди — Джилли, возбуждаясь, просила:

— О, ты слишком усердствуешь, пожалуйста, нежнее, мне больно, Джорди.

Джордан будто не слышал ее и продолжал терзать ее грудь, надеясь, что вот-вот наступит оргазм. Джилли уже стонала. От страсти? От боли?

— Джордан, умоляю тебя…

Он поднял голову и посмотрел на нее. Нет, нет, хоть умри! Он бессилен?! Смешно подумать! Его душила ярость. Сейчас он ненавидел Джилли, хотел причинить ей боль. Джордан опустил руку вниз, пальцы — туда, между ног — ну, партнерша, шлюха, стерва, кончай же скорее. Джилли стонала и кричала, молила: «Возьми меня скорее, возьми!» Но Джордана не оставляло бессилие. Мертвенная усталость вдруг накатила на него, и, шатаясь, он сполз с кровати. Изумленная Джилли смотрела, как он собирал ее разбросанную одежду. Кинув охапку на кровать, Джордан вдруг заорал:

— Убирайся отсюда! Одевайся! Чтоб духу твоего здесь не было!

Глаза его горели безумием, Джилли, вся дрожа, одевалась.

Наконец, не оглянувшись, она выскочила из номера. Когда дверь закрылась за ней, Джордан устало плюхнулся на кровать, схватился за голову. Какая боль! И зачем он впустил ее? Вычеркнул из жизни — этого и надо держаться.

Джордан посмотрел на свой вялый и беспомощный пенис. Вдруг ему до слез стало жаль себя — подобное случилось с ним впервые. Почему?

Неужто так будет и впредь?


— Ну, как твои дела? — спросила Габи.

— Мои дела — это мои дела. И не задавай мне вопросов, — зло ответил Джордан.

Рядом с Габи и Джорданом стояли два незнакомца и наблюдали за Лэнсом: он снова упустил мяч.

— Он как будто не в себе, — заметил Джордан.

— Но ведь Лэнс всегда был прекрасным игроком…

— Но, черт побери, вы же видите, как он раз за разом мажет.

— Мне кажется, любой игрок иногда теряет форму.

— Наверное, вы правы, — Джордан слушал собеседника невнимательно.

Перерыв между периодами закончился, игроки вернулись на поле. Джордан сразу же обратил внимание на новую лошадь Лэнса: что-то чересчур она резвится, пытается сбросить седока, несколько раз ей это почти удавалось. Лэнс заметно нервничал. Стоявший рядом с Джорданом Карло отметил:

— По-моему, неприятностей у него прибавилось.

Джордан кивнул.

— Да. Хотя и так их было немало.

— На лошадку остается только воздействовать кнутом.

— Посмотрим, что из этого получится.

Пока они обсуждали действия седока, норовистая лошадка понеслась, шарахаясь из стороны в сторону; Лэнс болтался в седле, как беспомощная кукла. Лошадь вдруг резко повернула — и Уитни рухнул на землю. Джордан ждал, что Лэнс встанет, но тот не поднимался, кажется, он вообще не может двинуть ни рукой, ни ногой;

— Ну что за день сегодня! — воскликнул в сердцах Карло.

Два незнакомца спешили к Лэнсу на помощь. Карло протискивался сквозь плотное кольцо болельщиков, окруживших пострадавшего. Джордан, вместе с конюхом, который вел под уздцы лошадь Лэнса, подошел к боковой линии. Удивительно, но, сбросив седока, животное успокоилось. Все ясно: под седло кто-то вставил маленький острый кусочек жести. Стоило Лэнсу сесть в седло — если еще учесть его вес! — жесть тут же вонзилась в круп лошади.

«Интересно, кто мог на такое пойти? Тут Явно чей-то злой умысел. Но зачем, почему?» — задавал себе вопрос Джордан.


Все эти дни Джордан тренировался с особым усердием. Но игра не могла полностью увлечь его. С поля он уходил расстроенный, неудовлетворенный, а играл, будто сам дьявол сидел в седле.

Развлечений Джордан избегал и все свободные вечера проводил на конюшне. Его любимая лошадь вовремя не была доставлена из Штатов — все эти карантинные комиссии, таможенные границы… Зато он смог выбрать себе аргентинскую лошадку — из самых лучших. С лошадками хорошо: ни тебе разбитых сердец, ни лишних слов. «Может, все к лучшему, что так все получилось», — утешал себя Джордан.

— Эх ты, мой красавец, сын степей! Тебе сыграть бы… — ласково шептал Джордан поджарому гнедому жеребцу. Красавца в игру не брали — берегли для сохранения чистоты породы.

— Обхаживаешь его не хуже любящей кобылки. Ну и компанию нашел. — На пороге конюшни стоял Лэнс.

— Моя компания — это мое личное дело, и не суй-ка сюда нос!

С тех пор как они приехали в Буэнос-Айрес, Лэнс находился в плохом расположении духа. О причинах не говорил, особенно молчаливым стал в последнее время, а Джордан не торопился его расспрашивать.

— Да, конечно, извини. — Лэнс присел на копну сена.

— Паула не обрадуется, если увидит тебя в таком настроении.

— Она вообще меня больше не увидит, — мрачно сказал Лэнс.

— Ты что-то нехорошее узнал о ней?

— Да нет, не это! — Лэнс покачал головой. — Я узнал от ее адвоката — она подала на развод.

— Почему? — Джордан знал, что между Лэнсом и женой возникли сложности, но не предполагал, что дело дошло до развода.

— Все очень просто, дружище. Она не хочет больше быть моей женой. — Лэнс отвинтил крышку и сделал большой глоток из фляжки.

— А с ней не пора тебе развестись? — Джордан кивнул на фляжку.

— Нет, только вошел во вкус. — Лэнс опять приложился к горлышку.

— Значит, не хочешь разводиться?

— Конечно, не хочу… Послушай, Джордан. Мы с тобой чудные какие-то — заставляем женщин нас бросать. Ты просто кретин, если позволил уйти Слоун. После той сучки, Джилли, нашел что-то приличное…

— Я не сделал ничего такого, из-за чего Слоун могла бы уйти, — прервал его Джордан. Невидящими глазами он уставился в темноту. — А потом, кто она мне, чтоб удерживать при себе?

— Так тебе все равно? — Лэнс хмыкнул. — Может, сядешь на мое место, лучше соображать будешь?

— Взгляд со стороны, учти, часто бывает обманчивым… — Джордан снова пошел к своей лошади.

— Дружище, послушай моего совета. В таких делах я собаку съел. Десятое место в мировом рейтинге — штука неплохая, что и говорить. Да и вообще, твой уровень — лестно любому мужчине, но ночью это не согреет и женской любви не заменит. Подумай, бродить по свету одиноким мерином и ждать, когда самцы помоложе прогонят тебя из конюшни или загрызут в стойле… Прости, Джордан, но я позволяю себе так говорить, потому что сам прошел через это. Или нечто подобное. А ты уж сам решай…

— Благодарю, доктор, вас за рецепты. Если меня снова прихватит, обязательно позвоню вам. — Не желая больше слушать поучений, Джордан покинул конюшню.

Лэнс же уходить не спешил; он отпил еще глоток из фляжки, неторопливо извлек из кармана пузырек, в котором гремели красные пилюли, бросил одну во фляжку, взболтал. «Если бы это могло облегчить мою боль», — подумал Лэнс, делая последний глоток.


Нью-Йорк, сентябрь 1986

— Знаешь, мне кажется, что этот эпизод запросто можно сократить, — Адриена делала свои редакторские замечания, а Слоун заносила их в желтый блокнот. — Но тут, смотри… — Адриена вдруг увидела, что Слоун не слышит ее. — Может, отложим пока…

Слоун не ответила, по-прежнему безучастная ко всему. Адриена покачала головой. Что происходит с подругой? Вернулась из Франции сама не своя. Деятельная Адриена поняла, что наконец наступило время для решительных поступков.

— Ты меня, конечно, извини за прямоту, Слоун, но я скажу тебе откровенно: считаю эту твою вещь слабой и хуже — безнадежной. Лучше просто забыть о ней. — Адриена говорила убежденно. В ее искренности нельзя было сомневаться. — Что ты скажешь?

— Что скажу? — Слоун рассеянно подняла руку, как будто желая поправить прическу. — Извини, я немного задумалась… Значит, ты считаешь, что моя последняя вещь — лучшее из того, что я написала до сих пор?

— Слоун! Ты меня убьешь, ей-богу! — Адриена весело рассмеялась. — Ты не слышала ни слова из того, о чем я тебе толковала, — и попала прямо пальцем в небо!

Слоун вскинула голову, силясь стряхнуть оцепенение, виновато посмотрела на подругу.

— Прости меня, я задумалась.

Адриена снисходительно улыбнулась несвязным оправданиям подруги.

— Конечно, конечно! Ты настолько ушла в себя, что и не заметила, как я разнесла твой роман в пух и прах. — Адриена оттолкнулась от стола и отъехала на своем движущемся на колесиках кресле в угол кабинета. Отсмеявшись, подошла к столу и уселась на краешек в своей излюбленной позе.

— Признайся, ты думала сейчас о своем игроке? — Адриена теребила ворот голубого шелкового платья.

— О каком таком «своем игроке»? — раздраженно спросила Слоун.

— Ну о том… довилльском. — Адриена улыбалась, глядя на смятение подруги. — Я ведь внимательно читаю «Пари-матч», Слоун.

— И ты веришь всем этим небылицам? Этим темным писакам, — саркастически хмыкнула Слоун. Нашлась-таки, вывернулась! Но в глаза Адриены так и не взглянула.

— Да, об этом трепались все газеты и журналы! — Адриена нашла в столе пачку вырезок и протянула Слоун. Фотографии, фотографии… и везде рядом с ней один и тот же игрок. — Слоун, ты права, он просто великолепен! Но кто он?

— Его зовут Джордан Филлипс. У нас оказались общие знакомые. — Слоун лепетала пустые, ничего не значащие слова и, глядя на фотографию, вспоминала дни и ночи в Онфлере. — Джордан научил меня, между прочим, немножко играть в поло.

— И больше ничему? — усомнилась Адриена.

— А чему, полагаешь, он мог бы меня научить?

— Слоун, на этих фотографиях, поверь мне, вы отнюдь не учитель с прилежной ученицей.

Что тут возразишь?

— Пусть так, так… Ты это хотела услышать — ну, пожалуйста.

— Ладно, не злись. — Адриена внимательно посмотрела на подругу. — И каков же он в постели?

Слоун смотрела укоризненно.

— О, Господи, Слоун! Ты вознесла своего Филлипса так высоко, что боишься рот раскрыть — вдруг что-нибудь оскорбит его милость. Он что, святой?.. Как подруга я просто волнуюсь за тебя, а как твой редактор обязана знать все, от чего зависит твоя писательская судьба.

— Спасибо, но со своими трудностями я справлюсь сама.

— Да, я вижу, как ты справляешься. Потому и беспокоюсь.

Слоун вернула вырезки Адриене и встала.

— Только теперь, Адриена, я поняла, что там, во Франции, провела самую прекрасную неделю своей жизни. Да — потому что была в Довилле с Джорданом Филлипсом. Мне с ним было легко и весело: замечательный он человек, и блестящий спортсмен, и необыкновенный мужчина. Он помог мне ощутить себя женщиной, и это было прекрасно, как никогда раньше.

— И после всего ты прогнала его? — изумилась Адриена.

Слоун удрученно кивнула.

— Адриена, я реалистка и понимаю, что наши отношения не могут иметь продолжения. И я сама прекратила их, пока не увязла с головой.

— И с каких это пор ты записалась в ясновидящие?

— Ну зачем ты меня мучаешь? Джордан так молод… — В голосе Слоун звучало отчаяние.

— На сколько он моложе тебя?

— На пять лет.

— Ох, ох! Ты, между прочим, выглядишь намного моложе своих лет. На добрый десяток!

— Спасибо, это я и хотела услышать.

— Не притворяйся, что это тебе не важно.

— Поздно, и теперь уже не имеет значения. — Слоун старалась говорить спокойно. — Все кончено, речь идет о прошлом. И он, и я… мы оба это знаем.

— Но ведь ты не хочешь жить только прошлым?

— Нет, конечно, хотя… о, черт, я не знаю, Адриена. Мне трудно сказать, чего я хочу от человека, с которым была знакома всего несколько недель.

— А чего хочет он?

Ох, эта Адриена, от нее не отобьешься.

— Он хотел вместе поехать в Аргентину…

— Значит, ждал продолжения ваших отношений, — решила Адриена.

— Он даже вырвал у меня обещание, что я поеду с ним. — Слоун улыбнулась, вспомнив разговор.

— Ага, вот, значит, чего ты от него добивалась?

— Не искажай моих слов. Ну, пожалуйста… не толкуй их на свой лад.

— Редактор для того и существует. Особенно когда автор толком не знает, что хочет сказать.


— Мама, ты когда вернешься?

— Через две недели. — Слоун укладывала свой чемодан. — Не хочешь ли сказать, что в этот раз ты будешь скучать больше обычного?

— Немножко больше — верно. Только я не хочу, чтобы ты из-за этого переживала.

— Хорошо. — Слоун потрепала сына по голове.

— Звонила Кейт.

— Когда?

— Примерно за час до твоего возвращения. — Тревис медленно снимал кожуру с банана. Очистив, откусил большой кусок.

— Так почему ты мне сразу не сказал?

— Она ничего особенного не сообщила. Просила только передать, что хочет непременно переговорить с тобой до отъезда. Что-то важное, кажется, о деньгах речь.

Слоун рассмеялась.

— Важное для тебя — обязательно касается денег. У меня иногда создается впечатление, Тревис, что любая дребедень кажется тебе ценной, стоит налепить на нее долларовые бумажки.

— Конечно, мам. — Тревис с энтузиазмом поддержал тему! — Потому, ма, я и решил стать писателем.

— Только знай, мальчик, это не та профессия, которая приносит много денег.

— Почему? Ведь писателям хорошо платят.

— Если найдешь хорошего издателя, то действительно прилично, — серьезно ответила Слоун. — Но оставим это… ступай и попроси у Эммы два целлофановых пакета.

— Хочешь организовать семейное самоубийство?

— Дурачок! Они нужны мне для укладки вещей. Эмма, по-моему, выбросила все.

Тревис выбежал из комнаты — банановая кожура осталась на ковре.

Слоун взглянула на часы: без четверти четыре. Кейт еще не ушла? Надо позвонить ей на работу. Автоответчик сообщил, что Кейт уже ушла.

Слоун, попрощавшись с сыном, вышла на улицу. Такси удалось поймать быстро. Наверное, это самое «книжное турне» даровано ей свыше: масса дел, голова забита уже с утра, а к вечеру наступает такая усталость, что себя не помнишь, авось и Джордана забудет.


Джордан Филлипс потянулся, глубоко вздохнул и выпрямился в кресле — самолет аргентинской авиакомпании приземлился в аэропорту Нью-Йорка. Всю обратную дорогу Джордан решал, куда ему лететь из Нью-Йорка, — и наконец решил. Можно местным рейсом полететь в Бостон, но он слишком устал и хочет спать. Нет, лучше ехать в «Плазу», отец всегда держит там огромный номер на случай внезапного приезда в Нью-Йорк, выспаться хорошенько, а утром можно направиться домой.

Перелет из Аргентины был долгим: пять часов. Нестерпимо душно, ноги затекли. И мысли, невеселые, изматывающие: Онфлер… Хильер… Буэнос-Айрес с трудным турниром… а еще Джилли — навязчивая, ввергшая его (странно сказать!) в состояние мужской слабости. И это его-то. До истории со Слоун он был королем секса: скольких женщин ублажил, сам наслаждался ими — с вечера до утра, а утром, не простившись, как Слоун, уходил.

Тогда, в Онфлере, он пережил что-то… чему даже названия не подберешь, только удивительно острое и новое ощущение. Со Слоун все было совершенно не так, как с другими. Как с Джилли, например. Что же произошло, почему она бросила его столь странным образом?!

Джордан был изнурен до предела, в руках появилась слабость — это самое неприятное, теперь он с трудом держал клюшку. В финальной встрече в аргентинцами выкладывался как мог, но все равно они проиграли три очка. А тут еще Лэнс, и что это с ним, черт?! Лэнс Уитни после развода сам не свой, на поле даже мешает игре. Как игрок он фактически погиб, в Буэнос-Айресе он был полный нуль.

И эта потаскушка Джилли, черт бы ее побрал!

Как объяснить ту осечку в постели? И надо же такому случиться, и именно с Джилли.

Джордан поморщился: он вспомнил, как Габи защищала Слоун, Карло тоже был на ее стороне… Они так бурно вступились за Слоун, что Джордан начал уже сомневаться, верны ли его подозрения.

Как он ни старается выкинуть из головы Слоун и все, что их связывало, в мыслях он возвращался к тем дням, во Франции. Слоун овладела частью его души, и теперь его душа, мучаясь и страдая, рвется вопреки всему к Слоун. Он должен увидеть ее и никогда никуда не отпускать от себя.


В аэропорту Джордан направился к стойке паспортного контроля. Процедура проверки была мгновенной, инспектор вернул ему паспорт со словами: «Добро пожаловать, мистер Филлипс!»

Закинув за спину необременительный багаж, уместившийся в спортивной сумке, Джордан поблагодарил чиновника:

— Спасибо, приятно ощутить себя дома.

Было половина одиннадцатого. Джордан надеялся, что сумеет добраться до Манхэттена прежде, чем агент Слоун отправится обедать. Джордан ухмыльнулся: он вспомнил рассказы Слоун о Кейт Уинслоу: однажды та умудрилась провести на ленче без малого три часа — вела переговоры с клиентами и редакторами. Джордан, надо же, волнуясь, набрал номер литературного агентства «Уинслоу».

— Доброе утро, говорит агентство «Уинслоу», — проворковал приятный женский голос.

— Я хотел бы поговорить с Кейт Уинслоу.

— Извините, кто ее спрашивает?

— Джордан Филлипс, я знакомый Слоун Дрисколл. — Ничего другого он не придумал.

— Подождите, пожалуйста.

Через минуту в трубке зазвучал другой голос — мягкий, но более уверенный:

— Кейт Уинслоу слушает. Чем могу вам помочь, мистер Филлипс?

— Я хочу найти Слоун Дрисколл, не знаю, поможете ли вы мне…

— Вы обратились по адресу: Слоун рассказывала мне о вас.

Джордан удивился: значит, Слоун о нем рассказывала. Только что?..

— Мне очень нужно найти ее. Не дадите ли вы номер ее телефона.

— Я бы с радостью это сделала, я знаю, как Слоун хотела видеть вас. Но, к сожалению, сегодня утром она уехала в небольшую деловую поездку.

Джордан молчал.

— А когда вернется? — спросил он упавшим голосом.

— В первых числах октября.

Джордан опустил голову — хорошо, что его собеседница не могла этого видеть. Ждать так долго! Нет, он не сможет…

— Куда она поехала?

— В Майами. Куда оттуда, не знаю пока. Но она должна звонить мне, и я непременно расскажу о нашем разговоре…

— Нет, прошу вас ничего не говорить Слоун, — прервал ее Джордан. — Понимаете, мне хотелось сделать ей сюрприз. Вы можете дать мне ее нынешний адрес?


Слоун взглянула на часы: пятнадцать минут двенадцатого, скоро аэропорт, она успевает на рейс — самолет улетит через полчаса. Жаль, что не улетела накануне… Опять она делает что-то не то? Да нет, все ее переживания гроша ломаного не стоят. Тоже мне — проблема! Вот если в порту затеряется багаж — это действительно неприятно.

«Книжное турне» — а может, зря она рвется Бог знает куда и зачем.

Нет, милочка. Это для новой работы, для новой жизни… А если ты не долетишь до Майами?

Вдруг в самолете окажутся террористы, которые завернут его на Кубу? Хотя почему-то уже много лет террористы предпочитают летать не на Кубу, а с Кубы.

Слоун не сразу сообразила, занятая своими мыслями, что уже приехала в аэропорт.

Носильщик выгружал ее вещи из машины, Слоун рассеянно смотрела на него. Она не заметила человека, который сел на заднее сиденье стоявшего рядом такси. Джордан Филлипс, — а это был он, — тоже не заметил Слоун.


Сент-Луис, сентябрь 1986

Слоун стояла у окна своего номера в отеле и видела внизу море огней — это главная улица Сент-Луиса. Мысли ее витали далеко — в который раз прокручивала она в памяти события сегодняшнего дня, бесконечные теле- и радиоинтервью, которые она давала. Завтра предстоит такая же круговерть: посещение книжного отдела в Сент-Луис-Сентр, интервью местному литературному журналу, — а потом полет в Даллас, следующий город в ее маршруте.

Конечно, нет особой необходимости — сразу же после посещения книжной лавки, здесь, в Сент-Луисе — бросаться в аэропорт и нестись в Даллас.

У нее есть немного времени, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Хотя, с другой стороны, такая роскошь, как свободное время, сейчас не очень радовала Слоун: снова настигнут мысли, от которых она бежала, хотела избавиться.

Слоун поморщилась: к сожалению, от себя не убежишь, — так же поморщилось и ее отражение в стекле. Интересно, где сейчас Джордан, что делает, кто с ним рядом… Опять, Господи, опять! Прекрати думать о нем! Пойми — тебе совершенно безразлично, кто с ним! Воспоминания о Довилле, тем более об Онфлере — прекрасны, но что с того?! Это всего лишь воспоминания — не ее нынешняя жизнь.

Слоун пристально изучала свое отражение в зеркале: да, вот они, неумолимые приметы ее возраста. Тоненькие, пока почти незаметные ниточки у глаз, морщинки у рта, со временем они становятся все глубже. Раньше, до встречи с Джорданом, подобные соображения не приходили ей в голову, а сейчас…

На Слоун накатило чувство полного одиночества, тоски. С Кейт она не разговаривала почти неделю — с тех самых пор, как уехала. Да, наверно, Кейт и нет в Штатах, она с мужем в Англии, куда собиралась сразу после ее отъезда. Адриена на конференции, а о Габи Слоун ничего не слышала со времен Довилля. Хотя Эмма по телефону сказала, что дома ее, Слоун, ждут два письма — «кажется, от Габи». О, Господи, как мало людей на свете по-настоящему ей близких — хватит пальцев одной руки, чтобы подсчитать их. Даже собственный сын, ее чудный Тревис, избегает разговоров, ограничиваясь обычным своим: «Ничего, все в порядке, мама». Ну что ж, сын растет, у него появляется своя жизнь, а он так на нее похож — не любит открывать душу. Но действительно ли его «все нормально» — это все в порядке, а не наоборот? Как сейчас у нее…


Тщательно одетая, она сидела в книжном магазине. Юбка из черного шелка, темно-вишневая блузка и такого же цвета огромная широкополая шляпа — все эффектно и идет ей. Сегодня день на редкость удачен. Книжный магазин заполнился сразу после открытия, торговля шла бойко до конца рабочего дня. Слоун нашла здесь много книг знакомых авторов — ее мнение о них, правда, невысокое. К огромному своему удовольствию, Слоун еще раз убедилась, что ее книги пользуются тут большим спросом.

— Мы продали уже шестьдесят экземпляров, — хвалился директор магазина.

Она оставляла автографы на книжках, которые подкладывали ей. «Будьте добры — еще» и складывали стопками на столе.

— Если мы и дальше поработаем так, то мигом распродадим все, что написала Слоун Дрисколл.

Слоун устало улыбнулась и спросила:

— Но у нас осталось меньше часа, вы думаете — успеем?

В ответ он улыбнулся:

— Пока все идет как надо.

Они прошли в торговый зал. Две женщины спешили навстречу ей, приветливо улыбаясь. Слоун надписала им книги, успела сказать что-то приятное. За ними — еще две покупательницы и — еще пара.

Слоун покосилась на часы: «Слава Богу, скоро все кончится. Если еще подойдет кто-нибудь, у меня отвалится рука и язык будет заплетаться».

И тут же перед Слоун оказалась очередная книга. Вконец измученная, она тем не менее любезно улыбалась. Подняла голову, чтобы посмотреть на очередного своего почитателя, и крик изумления и радости вырвался из ее груди. Кровь громко застучала в висках. Джордан!

А Джордан был доволен произведенным эффектом.

— Ну, здравствуй, дорогая…

— Джордан! А я думала, ты в Аргентине… — только и смогла прошептать Слоун.

— Я уже там был. Мы проиграли.

— Как жаль, — Слоун не нашлась сказать ничего другого.

Джордан пожал плечами: его любимый жест.

— Ничего страшного, отыграемся в следующий раз.

Джордан делал вид, будто и в самом деле ничего такого не случилось. Но Слоун знала, что игра для него — все. Только говорить об этом он не любит.

— Как же ты меня нашел?

— Это было не трудно, ты повсюду оставляешь следы.

— Я не оставляла следов, — растерянно возразила Слоун: она была настолько счастлива, что забыла всю свою осторожность. — А, догадалась: ты позвонил в издательство…

— Да. Я позвонил туда, а потом в агентство. Кейт Уинслоу дала мне твой маршрут, в издательстве хранили его как военную тайну.

Слоун расхохоталась.

— Ну, а дальше?

— А дальше я пошел к тебе домой.

— Как? Ты говорил с Тревисом?

Джордан кивнул.

— Я бы посоветовал тебе, насколько возможно, держать мальчика подальше от своей рекламной деятельности, всякой прессы и тому подобного.

Слоун оглянулась: брошюры, буклеты, разная бумажная продукция — все это постоянно окружало ее.

— О чем вы конкретно говорили?

— Обо всем, что мне хотелось узнать, и даже больше.

— Я устрою ему взбучку, когда вернусь! — воскликнула Слоун.

Джордан только засмеялся.

— Будет тебе, он хороший мальчик и, в отличие от матери, откровенен!

— Что ты этим хочешь сказать? — Слоун напряглась.

— Ни-че-го… Я ничего не говорил — ты ничего не слышала, — мгновенно сориентировался Джордан. — Сколько еще пробудешь здесь?

— Не знаю. — Слоун закинула сумку через плечо. — Вообще-то я кончила свои дела в этом городе.

— Замечательно. Тогда мы можем вместе дойти до отеля?..

Слоун коротко взглянула на него, но ничего не сказала.

— Ты ведь остановилась в «Адамс Марк»?

— Да, но…

— И я тоже.

Тут дождь полил как из ведра…

— Черт подери! — вырвалось у Джордана.

Он раскрыл зонт, подхватил Слоун под руку, и они бодро зашагали по улице. По дороге Джордан рассказывал об Аргентине, о том, как проиграла его команда. О Габи, о Карло, о Лэнсе, который неожиданно для всех развелся. Единственно, о чем Джордан не говорил, это о причинах своего приезда.

Зонт слабо защищал от дождя. Дождь шел стеной. Темно-серое небо нависло над пустынными улицами, но парочка будто и не замечала непогоды, бодро шла к цели.

— Судя по твоим рассказам, Аргентина может только разочаровать приезжего. Неужто там действительно все сеньоры кривоноги, а сеньориты плоскогруды? — Слоун смеялась, слушая рассказы Джордана.

Вдруг он остановился и резко развернул ее лицом к себе.

— Скажи мне, Слоун, что тебе нужно было от меня в Довилле? Ты что, хотела получить нового секс-партнера?

Слоун не сообразила в первую минуту: шутит он или говорит серьезно.

— Джордан, я хотела только…

— Что ты от меня хотела, когда пригласила в Онфлер? — Красивое лицо Джордана менялось, наливаясь гневом. — Ты хотела посмотреть, что представляет собой игрок в поло в постели, да? Да? Или я кретин, который ничего в жизни не понимает?

— Джордан, ну дай мне хоть слово вставить…

— Действительно, я кретин. И напрасно сюда приехал. Зря теряю время — ничего интересного ты мне не скажешь.

Слоун, не раздумывая, влепила Джордану увесистую пощечину. Опомнившись, она попыталась примиряюще дотронуться до его руки, но Джордан отступил от нее.

— Извини, Джордан, пожалуйста, я не хотела.

— Ты тоже извини. — И он пошел прочь.

Слоун стояла в оцепенении. Но, очнувшись, поняла, что сейчас потеряет его — насовсем, навсегда!

— Подожди! — прокричала Слоун в глухую стену дождя. — Подожди! — Зонт, чертов зонт мешал ей разглядеть единственного в мире нужного ей человека. — Джордан!!!

Слышал ли он ее крики? Джордан уходил. Слоун увидела, как он пересек Четвертую улицу. Бросилась вслед, чуть не попав под машину, — водитель прокричал ей вслед что-то непотребное. Слоун и не думала отвечать наглецу — она потеряла Джордана из виду. Память мгновенно подсказала — «Адамс Марк»!

Нагнала его Слоун уже у дверей отеля.

— Джордан! — Слоун едва переводила дух. — Послушай меня, прошу тебя! То, что я только что сделала… ну пусть это будет шутка. Я никогда не хотела поступать с тобой так, как ты говорил.

Джордан смотрел на Слоун. Капли дождя били его по лицу, смывая отпечаток ее руки. В глазах еще стоял гнев.

— Я не говорил, что мне было плохо с тобой в постели, и… я вообще не против секса… и готов был… всегда и везде. Но сюда я приехал… это к сексу никакого отношения не имеет… Я приехал, потому что мне нужна именно ты!

Слоун опустила зонт, дождь заливал ее. Не замечая ничего, помертвевшими губами она, забыв всякую осторожность, шептала:

— Джордан, ты тоже мне нужен. Ничего я так не хотела, как поехать с тобой в Аргентину, но не смогла…

— А сбежать ночью? Смогла?

— Джордан, были причины…

— Для меня неубедительные, — жестко ответил он.

Слоун подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Хорошо, я тебе скажу: я не хотела быть брошенной. — Признание стоило Слоун немалого труда.

— С чего ты взяла, что я собираюсь тебя бросать?

— Ты не сможешь меня понять, Джордан. — Голос стал печальным.

Джордан не двигался с места.

— Я попробую.

— Ты знаешь поговорку: «Кому везет в карты — тому не везет в любви»? Так вот, мне всегда… везло в карты.

Джордан поднял руку к лицу, чтобы стереть капли, побежавшие по щеке, — может, среди них была и не только дождевая? Он собирался с мыслями.

— Не могу дать тебе гарантий, взрослым людям не нужны никакие гарантии… Я не знаю, что может принести нам с тобой будущее, любовь моя. Я только помню, как мне чертовски хорошо было с тобой в Довилле — и мне кажется, что нам обоим нельзя упускать свой — наш общий — шанс. Нельзя бросить все то, что началось, нельзя не попытаться… рискнуть! Я хочу быть с тобой, хочу рискнуть.

Слоун, не отрываясь, смотрела на него.

— Ты проделал этот путь, чтобы мне сказать это?

Джордан улыбнулся.

— Значит, для тебя мои слова что-то все-таки значат? — Он привлек ее к себе. — Так, может, еще рано сушить весла, Слоун, может, еще поплаваем?

Дождь все шел и шел. Они уже промокли насквозь.

Слоун обвила руками шею Джордана, наклонила его голову и прижалась губами к его губам.


— Да я смотрю, у тебя уже вошло в привычку, женщина, заманивать к себе незнакомых мужчин и сразу же их раздевать, — с улыбкой говорил Джордан.

Слоун была не на шутку встревожена.

— Ты же мокрый насквозь! Сними скорее все мокрое.

И осторожно начала стягивать с него рубашку.

— Дорогая, я не смею тебе отказать. Надеюсь, ты сделаешь то же самое.

Слоун смутилась.

— У меня вроде все сухое… — прошептала она.

— Тогда я вылью на тебя целую ванну. Это нам пара пустяков, — простодушно шутил Джордан.

Слоун оставалось только рассмеяться.

— А я-то боялась… ты больше никогда не захочешь, чтобы я… как ты выражаешься, использовала тебя как жеребца.

Джордан наклонился к ней и нежно поцеловал ее волосы:

— Маленькая поправочка. Я сказал: не хочу, чтобы ты меня использовала только как жеребца. — И начал расстегивать блузку Слоун.

— Джордан!

— Если б ты знала, как я по тебе соскучился, — прошептал ей на ухо Джордан, постепенно освобождая Слоун от ее одежды.

Он не мог оторвать своих губ от губ Слоун, он шел все дальше, хотя где-то его точила мысль: а ну как возникнет та же проблема, что в Аргентине с Джилли?

К счастью, Слоун даже догадаться не могла о его мучительных сомнениях и смело шла все дальше.

Осторожно расстегнула его брюки и начала медленно стягивать их. Руки ее невольно касались бедер и пениса Джордана — и он с восторгом и облегчением чувствовал, как окатывает его с головы до ног горячая волна. Того, что случилось с ним в Аргентине, здесь не случится! Он был в форме, как всегда!

И он страстно захотел Слоун. Как тогда — во Франции.

— Джордан, мы еще не решили, как поступим с твоими замечательными ботинками. — Слоун стояла уже на коленях перед Джорданом.

Ботинки полетели в сторону. Джордан наклонился к женщине, взял ее лицо обеими руками и стал долго и страстно целовать его.

В изнеможении Слоун уткнулась головой в колени Джордана, и ее волосы мягко коснулись его ног. Джордан ощутил прикосновение нежных губ Слоун к своей коже. Еще минута — и он не выдержит! Резким движением он опрокинул Слоун на ковер, оставался еще миг, когда он, задыхаясь, спросил:

— Ты хочешь… со мной?

Еле слышно она ответила: «Да».

И Джордан упал на нее всем телом, прижимаясь, лаская ее со все возрастающей страстью. Она изгибалась на ковре, подобно змее, а он прижимал ее к полу — и они стали одним странным четвероруким существом.

Да, все было у них как раньше. Лучше чем раньше. Потому что долгие недели, которые они провели друг без друга, обострили их голод, и они все не могли насытиться друг другом. Они расставались? Больше такого не повторится! Джордан совершенно в этом уверен.

Слоун прижалась к нему, ослабевшая, распустившаяся, словно цветок. Джордан нежно целовал ее лицо, волосы, грудь.

— С возвращением, Джордан, — прошептала Слоун.

Так приятно лежать в темноте в объятиях Джордана, чувствовать себя желанной и любимой пленницей.

Джордан дышал спокойно и глубоко: он устал и почти сразу заснул. Душевное напряжение и физическая страсть вымотали и Слоун. Собрав силы и стараясь не потревожить Джордана, она осторожно высвободилась из кольца его рук и присела на край кровати, спустив ноги на пол. И тут она почувствовала, как рука Джордана обхватила ее сзади и тянет обратно.

— Куда это ты собралась, женщина?

Слоун ловко вывернулась и удивленно посмотрела на него.

— А как ты думаешь, куда обычно ходят люди, проснувшись среди ночи?

— Ха, я знаю, что делают нормальные люди и куда они, случается, ходят, — но что у тебя в голове, не знаю.

— Хорошо. Я хотела принять ванну — если ты не возражаешь.

— Если я не возражаю?

Джордан потянул Слоун к себе:

— Я не хочу, чтобы ты опять меня бросила.

Слоун рассмеялась.

— Ну, из ванны-то я никуда не денусь. Все время буду у тебя на виду.

— Там есть окно.

— Мы на восьмом этаже, Джорди!

— Может, связать наши руки — тогда уж ты точно никуда не денешься.

— А как же я поеду дальше?

— Только вместе со мной.

— Это интересно…

— Я никогда и ничего зря не предлагаю!

— А твои обязательства, твоя игра?

— В декабре в Лос-Анджелесе. И я обязательно возьму тебя на этот турнир.

Слоун не поняла.

— Да-да, черт побери, я непременно так сделаю.

— Мне нужно что-то сказать по этому поводу?

Джордан отрицательно покачал головой.

— Можешь ничего не говорить, я не обижусь.

— Нет, я все же скажу… Вернее, спрошу. Какую роль ты отводишь мне в нашем тандеме? Насколько я поняла за время нашего знакомства, ты не из тех мужчин, которым нравятся босые и беременные женщины.

— Кое в чем ты права, конечно: туфли обязательны, особенно когда хочется пойти в приличный ресторан.

— Ты невозможен! — рассмеялась Слоун. — Я сейчас мигом, не волнуйся.

— В твоем распоряжении одна минута! — крикнул Джордан, когда дверь в ванную закрылась за Слоун. — Если ты задержишься хоть чуть-чуть, я пойду на поиски!

…Слоун сидела теперь на кровати, вокруг талии — простыня. Джордан лежал рядом и водил пальцами по ее обнаженной спине.

— Ты знаешь, дорогая, ты натерла себе спину о ковер.

— В этом что-то особенное?

— Начинается! Скажи: ты хочешь, чтобы я поцеловал это место, — и тогда оно сразу заживет.

— Ты уверен, что это поможет?

— Совершенно уверен, иначе бы не предлагал!

Джордан привстал и, опираясь на локоть, нежно прикоснулся к спине Слоун.

— Ну как?

— М-м-м-м… да, вроде бы проходит…

Губы Джордана передвинулись ближе к плечам.

— А сейчас?

— Определенно чувствую себя лучше.

— А здесь?

— О, Джордан…

Джордан сел позади Слоун, обхватил ее сзади руками. Его длинные руки добрались до ее грудей и стали медленно и осторожно их поглаживать.

— Ты веришь, что мои руки оказывают лечебное воздействие, дорогая?

— Конечно, мой милый.

— Тебе вообще не надо со мной спорить ни-ко-гда. — Джордан обнял Слоун, как маленького ребенка, положил ее поперек постели и продолжал целовать, целовать, целовать, постепенно возбуждаясь.


Книга вторая

ЧЕРВЫ


Нью-Йорк, октябрь 1986

— Мам, а Джордан по-настоящему в тебя влюбился?

Слоун внимательно посмотрела на сына. Вот хитрец! Джордан пошел в гостиницу за вещами, и Тревис не преминул воспользоваться возможностью выяснить у матери то, что его волновало.

Он уселся на высокий стул у стойки бара и, в свою очередь, внимательно изучал Слоун, готовившую себе коктейль.

— Ну так как?

— Не знаю. — Ответ Слоун был вполне честным. К тому же она не хотела обсуждать, как относится к ней Джордан, — ни с Тревисом, ни с кем-либо еще.

— Не знаешь, мама, или очень хорошо скрываешь? — недоверчиво протянул Тревис.

Слоун только подивилась глубокомыслию сына.

— С каких это пор, интересно, ты стал проницательным?

— Мама, ты никак не можешь привыкнуть к мысли, что я не вчера родился.

Слоун подавила короткий смешок.

— Я-то, представь себе, знаю, когда ты родился. Ты помнишь, я была от тебя тогда недалеко.

— А, понятно, ты хочешь сменить тему разговора. У тебя ничего не выйдет. Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите друг на друга, как ходите — чуть ли не за ручку. И потом — он повсюду таскается за нами!

— Тревис, ты говоришь так, словно раскрыл величайшую тайну. Но тайны не существует!

— Пусть, но ты никому еще не позволяла так долго находиться с нами — с тобой и со мной…

— Тревис, позже ты узнаешь, что Фрейд в таких случаях…

— Кто такой этот твой Фрейд? — Тревис переменился в лице, услышав еще одну мужскую фамилию.

— Фрейд — известный ученый… да ладно, я тебе потом как-нибудь про него расскажу… Так вот, Джордан не таскается за нами повсюду, как тебе показалось. Он живет в Массачусетсе и с нами пробудет недолго.

— А, все понятно. Значит, у вас только секс…

На мгновение Слоун потеряла дар речи.

— Что ты сказал, я не вполне поняла?..

— Ну, я сказал, что вы только спите друг с другом.

Слоун почувствовала, как краска заливает ей лицо, и поспешила отвернуться. Ей никогда еще не приходило в голову, что у сына может сложиться свое мнение об ее отношениях с мужчинами. С тем же Джорданом, к примеру. Они вернулись из турне две недели назад, и само собой вышло так, что он остался с ней, хотя вопрос об этом специально не обсуждался. Они знали, что должны быть вместе, — и были вместе.

— Мама! — Тревис прервал эти размышления матери.

— А?

— Я хотел тебе сказать, что буду рад, если у тебя все получится с этим Джорданом. — И Тревис соскочил с табурета.


— Дорогая моя, а что ты скажешь вот об этом предмете?

Слоун отрицательно покачала головой.

— Слишком большой. Мне кажется, он будет меня стеснять.

Ювелирный магазин — один из многочисленных на Пятой авеню — ослепил их россыпью, горами драгоценностей. Вокруг Джордана и Слоун бурлила субботняя толпа покупателей, нагруженных свертками и пакетами.

— А Вот этот, смотри… — Джордан показал на огромный солитер.

— Великолепный, ничего не скажешь, но я не носила и не ношу бриллиантов. Не могу представить себя в бриллиантах! Я их не люблю.

«Какая скромница», — хмыкнул про себя Джордан, вслух же сказал:

— Что-то я пока не встречал женщин, которые не любят бриллиантов.

— Ничего не знаю о других, но у меня их никогда не было и… и… не будет! — вызывающе заявила Слоун и засунула руки в карманы серого пиджака.

Джордан расхохотался.

— Ладно, скажи тогда, какие камни тебе нравятся?

— Сапфиры. И чем они голубей, тем лучше!

— О, Боже, час от часу не легче! — Джордан поднял глаза к небу.

— Ладно, ладно. А ты чего высматриваешь? Я же вижу, что ты еще чего-то ищешь.

— Часы, — быстро ответил Джордан. — У моего отца скоро день рождения.

Слоун усмехнулась.

— Зачем мы тогда теряем время на все эти драгоценные безделушки, пойдем в отдел часов.

Джордан помедлил.

— Ты знаешь, у меня возникла другая гениальная идея: давай прогуляемся до магазина Картье.

Они медленно пошли по Пятой авеню, останавливаясь у разных красивых витрин. Слоун, например, совершенно покорила роскошная шуба из чернобурой лисы.

Она перехватила насмешливый взгляд Джордана.

— Ты не одобряешь мой вкус?

— Что ты, дорогая, я в восторге от твоего выбора — просто у моей матери было полдюжины эдаких шуб, не могу смотреть на этот мех без содрогания. Но если тебе нравится…

Джордан внезапно остановился перед другой витриной.

— О, а что ты скажешь об этом?

Слоун проследила за жестом Джордана. На витрине, среди роскошных колец, серег и браслетов, лежало, на вид простое, колье с одним камнем — огромным голубым сапфиром.

Слоун с трудом оторвала свой взгляд от сапфира, посмотрев на Джордана, тихо сказала:

— Да, с таким колье стоило бы жить.

— Как это понять?

Слоун засмеялась.

— Дорогой, я хочу сказать, что это самое красивое колье, которое я видела когда-либо в жизни. Но… хватит заниматься глупостями, тратить время на игрушки, — пойдем-ка лучше покупать часы. — Чмокнув Джордана в щеку, она решительно взяла его под руку.

Несколько дней спустя Джордан и Слоун прогуливались, взявшись за руки, по Центральному парку. Разговор перескакивал с одного на другое. Слоун, например, пристала к Джордану с вопросами, какая игра «аристократичней» — поло или теннис. Проголодавшийся Джордан, обрадованный, что они подошли к киоску с едой, купил пару хот-догов и две банки газированной воды.

— Ты с чем их будешь?

— С тушеной капустой и горчицей, — Слоун подняла воротник: дул резкий октябрьский ветер.

— Ты можешь себе представить: столько раз был в Нью-Йорке и ни разу не заходил в Центральный парк… Моя жена беременна, — обратился Джордан к продавцу, — она так много ест, что рехнуться можно.

— Джордан, что ты мелешь!

— Ладно, ладно, не кипятись.

— Джордан, ты зря увиливаешь от интервью. Моих в том числе. Нет на тебя дотошного репортера — тот своими вопросами из тебя душу вынет.

— Ты права, как всегда. У меня в прошлом году брала интервью одна дама из Техаса. Поймала горяченького — сразу после игры и мучила черт знает сколько. И что, думаешь, ее интересовало больше всего? Ни за что не догадаешься! Пользуюсь ли я одеколоном «Поло»!

Слоун доела до крошки свои хот-доги и капусту. И облизала горчицу с пальца.

— Погоди, я тебе по дороге расскажу действительно невероятную историю…

Джордан поморщился.

— Конечно, невероятные истории случаются только с тобой…

Они дошли до Гранд-Арми-Плаза. Вдруг Джордан закричал, размахивая руками, в одной из которых была банка с недопитой содовой:

— Смотри, смотри! Ты снова скажешь, что я не знаю достопримечательностей Нью-Йорка!.. Но такого я и впрямь не видел.

Джордан показывал на вереницу экипажей, стоявших вдоль тротуара по периметру площади, — лошади холеные, красивые, а старинные экипажи сверкали, как новенькие.

— Подумаешь, достопримечательность! В фильмах тридцатых годов все влюбленные по ночам ездили в Центральный парк в таких экипажах. Можешь убедиться: каждую ночь по телеку крутят такой сериал под старину…

— Ну уж нет, я подыщу себе более веселое занятие на ночь. Надеюсь, ты мне поможешь?

Джордан допил воду и бросил банку в урну.

— Покатаемся?

— С удовольствием.

Они сели в один из экипажей, лошадьми управляла милая молодая женщина в цилиндре и во фраке, она с удовольствием показывала им все прелести осеннего парка. Незаметно для себя они оказались неподалеку от отеля «Плаза».

— Слоун! У меня снова гениальная идея — не поужинать ли нам именно здесь?

Слоун кивнула.

— Звучит невероятно заманчиво. А в каком зале? В «Трейдере Вик»? Или в «Эдварде»?

— Вообще-то, я думал об ужине в номер. — хитро улыбаясь, ответил он.


Проснувшись на следующий день утром, Слоун не сразу сообразила, где она. Ах да, они с Джорданом в «Плаза». Провели прекрасный вечер и ночь… Боже, какую ночь! Ах, Джордан, я хочу снова обнять тебя!

Но ее руки наткнулись на пустоту. Прислушалась, надеясь уловить шум душа, — нет, там тихо.

— С добрым утром, соня! — донеслось от двери. Джордан стоял на пороге спальни в одних брюках, без рубашки и ботинок. Зато в руках у него был поднос, заставленный всяческой едой.

Слоун села на кровати, кутаясь в простыню.

— Что это? — Она еще не вполне проснулась и с трудом понимала, что происходит.

— Завтрак в номер, как и обещал.

— Да, я изрядно проголодалась, только сначала нужно бы одеться.

— Вот без этого вполне можно обойтись. — Джордан, удерживая на весу поднос, уселся рядом. — Сегодня у нас завтрак в постели. Яичница с ветчиной и сок. — Джордан поставил поднос на кровать, прямо перед Слоун.

Слоун посмотрела, будто ожидала еще чего-то.

— Хм, что же — все будет зависеть от того, как мы с тобой столкуемся, — проговорил Джордан, бросая нарочито плотоядные взгляды на Слоун, едва прикрытую простыней.

— Как ты играешь в свое поло — не понимаю. У тебя в голове, по-моему, всегда одно и то же.

— Ешь-ка свой завтрак и не разговаривай много: тебе нужно сил набираться.

— Сил у меня и так хватает. Ты-то почему ничего не ешь?

— Я успел уже — из нас двоих кто-то должен был встать раньше. Ты, наверно, догадалась, кто. Теперь твоя очередь поесть.

— С удовольствием. — Слоун подняла крышку, прикрывавшую тарелку с завтраком. Ветчина и яичница никогда не казались ей такими вкусными. А на подносе еще маленькая тарелочка, и тоже накрытая крышкой.

— Боже, что это?!

На тарелочке лежал тот самый сапфир, сверкая на золотом ожерелье, — куда роскошней, чем в витрине магазина Картье.

— Джордан, да ты… зачем… ну как же ты. — Слоун не могла выговорить ничего членораздельного.

Джордан улыбался, довольный эффектом.

— Разве обязательны «зачем» и «почему»?

— Что-то я не то говорю! — Слоун взяла ожерелье в руки — нет, это не сон.

— Я могу, кажется, считать, что эта вещица тебе нравится? — Джордан поднял ее волосы на затылке и, откинувшись, застегнул украшение.

— Мне… нравится безумно, я просто влюбилась в ожерелье.

И еще хотелось ей добавить: «Я безумно люблю тебя, Джордан», но вместо слов она приникла к Джордану, ее губы — к его губам, тело — к телу.


— Да, я сошла с ума… я сошла с ума от любви к нему, — произнесла Слоун с видом обреченной.

— Неужели ты только сейчас это поняла? — Тон, которым Кейт задала свой вопрос, должен был показать Слоун, что подруга очень серьезно относится к ее переживаниям. На самом же деле они и радовали и забавляли Кейт (ну, влюбилась, с кем не бывает…), но Слоун нельзя было этого показать ни в коем случае. О, конечно, ее любовь непохожа ни на какую другую на свете.

Подруги сидели «У Эрни» — в одном из небольших, но шумных ресторанчиков Уэст-Сайда. Они любили это местечко, хотя интерьер тут и оставлял желать лучшего: густо торчавшие посреди зала колонны теснили столики, а платные телефонные аппараты на голой и довольно облезлой стене не радовали глаз.

— Кейт, самое ужасное, что я совершенно на хочу всего этого, вовсе не хочу страдать и переживать, когда мы с ним расстанемся, когда я брошу его. — Слоун нервно тыкала вилкой в тарелку со спагетти.

Кейт с неподдельным интересом взглянула на Слоун.

— А почему, собственно, ты собираешься его бросать?

— Ах, Кейт, ну ты же видела его! Молодой, красивый, преуспевающий мужчина. И я вижу, как на него реагируют женщины, и какие женщины! Любая счастлива быть с ним — причем, ему никаких усилий не нужно прилагать — поболтает разок-другой…

Глаза Кейт остановились на ожерелье с сапфиром, блестевшем на шее Слоун.

— Мне кажется, — осторожно заметила Кейт, — даже такой мужчина, как Джордан, вряд ли делает подобные подарки каждой женщине — из тех, про кого ты толкуешь!

— Конечно, ты права, наши отношения необыкновенны, признаюсь, никогда я не была так счастлива, ни с одним мужчиной. Может быть, и Джордан переживает нечто похожее. Но сколько это продлится, Кейт? Джордану нужна не такая женщина, как я.

Она должна с ним ездить — куда ему надо и когда надо, у нее должно быть время и возможность помогать ему, постоянно заботиться о нем! — Слоун от волнения положила вилку на стол. — В конце концов ему нужна женщина, с которой он создаст большую семью.

— Милая моя, ты рассуждаешь, как горе-родители, уговаривающие своих детей съесть шпинат — мол, это полезно и прочее, а ребенок изнывает от желания лопать мороженое. Джордан, я полагаю, хочет мороженого.

— Кейт, мне тридцать шесть лет. Ты понимаешь, поздно заводить семью — к тому же не первую.

— Твой возраст не может помешать тебе иметь свой дом и семью… И, знаешь ли, я на шесть лет старше тебя, но почему-то не причисляю себя к ископаемым.

— У меня есть сын, ему десять лет. Заводить сейчас ребенка…

— Ты вполне можешь его завести, — перебила Кейт. — Другой вопрос, хочешь ли ты ребенка.

Слоун задумалась.

— Не знаю сама, чего я хочу. То мне кажется, что это безумие, то, когда смотрю на Джордана, ужасно хочется ребенка от него.

— Я бы на твоем месте серьезно подумала… именно в этом направлении.

На этот раз улыбнулась Слоун.

— Наверное, немножко рановато. Хотя… Джордан что-то не просил меня не пить таблетки, а разговоры всякие такие я припоминаю…

— Я думаю, что и он размышляет над тем же. Грош цена мужчине, который серьезно относится к своей женщине и не желает детей от нее… Ты удивляешь меня, Слоун: так уверенно чувствовать себя профессиональным литератором и так сомневаться в себе — женщине.

— В самом деле, я больше ощущаю себя писателем, чем женщиной.

— Если понимаешь… значит, можешь и должна измениться.

Слоун посмотрела на часы.

— Да, да, должна… Кабы все так просто… Прости меня, Кейт, я побегу.

— А «Шоколадная смерть»? — Кейт была потрясена. — Неужто уйдешь без десерта?

— Увы, дорогая, даже «Шоколадная смерть» не в силах меня удержать. У меня примерка, ни в коем случае не могу пропустить ее. Джордан строит какие-то грандиозные планы на сегодняшний вечер — пока темнит, но, по его просьбе, я должна быть в сногсшибательном платье.


Ресторан, куда Джордан пригласил Слоун, — «Тетушка Юань» — находился на пересечении Первой авеню и Шестьдесят четвертой улицы. Это был один из самых шикарных китайских ресторанов: черная мебель, в полутемном зале приглушенно горят светильники причудливой формы, специальные лампочки подсвечивают букетики орхидей, откуда-то льется тихая музыка — Моцарт. Шеф-повар вручает посетителям карточки — меню из европейских и китайских блюд, качество которых и принесло «Тетушке» репутацию замечательного ресторана.

— Советую попробовать омара, это лучшее, что здесь есть.

Слоун улыбнулась.

— Ты исходишь из своего опыта?

Джордан кивнул, отложил меню в сторону.

— Я нашел этот ресторанчик сразу после открытия. Вообще я неравнодушен к китайской кухне и, пожалуй, перепробовал почти все, что здесь готовят.

Но сегодня Джордану не удалось сосредоточиться на еде: он всецело был поглощен Слоун, в этот вечер совершенно неотразимой. Длинное черное платье удачно подчеркивало изгибы ее соблазнительного тела, белизну обнаженных плеч и шеи. Искусно завязанные на груди цветы из черного крепа с редкими блестками выразительно контрастировали с мерцающим ожерельем. Длинные волосы были заколоты и уложены в высокую изысканную прическу.

— Я уже сказал тебе, как ты сегодня великолепна? — Джордан наклонился к Слоун.

— Нет, но сейчас говоришь, и я очень горда.

— Я готов целовать каждую складочку на твоем платье, дорогая.

— О, но, наверное, не сейчас…

Блюда были восхитительны, но Слоун тревожила задумчивость Джордана. Казалось, он ее изучает, все время хочет что-то сказать, но не решается — что его останавливает? Дважды Слоун спрашивала, что с ним сегодня, но он уверял, что все в полном порядке.

После ужина Слоун сказала, что должна позвонить домой.

— Тревис ушел вечером к друзьям, хочу удостовериться, что у него все в порядке.

— Моя мать точно так же, помню, тревожилась из-за меня.

— Прекрасно ее понимаю.

Слоун не раз пыталась представить себе, каким был ее Джордан в детстве. Богатый, избалованный единственный ребенок в семье — наверное, всем от него доставалось.

— Я быстро вернусь, не скучай.

Слоун, забежав на минуту в дамский туалет, пошла к телефону. Ей ответила Эмма: Тревис, оказывается, не только уже вернулся, но и лег в кровать и, похоже, спит. Слоун успокоилась.

На их столике уже убрали посуду, оставались лишь два бокала с шампанским и маленький серебряный подносик, на котором лежали два «печенья счастья» — по ним можно отгадывать свое будущее.

Так здесь было заведено. Джордан быстро взял одно печенье и сунул его в рот. Другой кусочек оказался надломленным.

— А почему мне сломанное? Ты узнал свое будущее, тебе оно не понравилось, и ты подсунул его мне, да?

— Ешь свое печенье, пожалуйста.

— Их ведь и не едят, только читают, что там написано на бумажке, я-то знаю.

— Я съел!

— И зря!

— Черт побери, Слоун, ну можешь ты хоть раз без спора сделать, что я прошу?

Слоун удивил страстный тон, каким это было сказано.

«Неужто мне трудно, в самом деле?!» Улыбнувшись, она надкусила печенье и развернула бумажку, запеченную в тесте.

— «Ваше будущее столь же возвышенно, как беспредельные небеса», — громко прочитала Слоун.

Она почти скомкала бумажку, но вдруг заметила: что-то написано и на обороте — всего одно предложение. Прочитав его несколько раз про себя, она едва решилась произнести вслух:

— «Выходи за меня замуж». А у тебя есть чувство юмора, Джордан Филлипс. — С этими словами Слоун взглянула на Джордана и… поняла, что это вовсе не шутка.

Джордан ждал ответа.

— Так это не шутка, Джордан? — медленно спросила Слоун.

— Я выгляжу сейчас отчаянным шутником, да?

Она отрицательно замотала головой.

— Нет, нет!

Джордан перегнулся через стол, взял руки Слоун в свои.

— Любовь моя, я жду твоего решения.

— Да, — прошептала Слоун, — да…

Она не могла сказать «нет», не могла, не хотела, хотя интуиция подсказывала, что именно сейчас надо бежать от него, бежать далеко-далеко и быстро-быстро забыть то, что она услышала.


Мартас-Винъярд, ноябрь 1986

Бостонцы и жители мыса Кейп-Код называют этот островок просто — «Виноградник», или «Остров виноградника Марты». Странное, на первый взгляд, название имело свое объяснение: по распространенной среди местных жителей легенде остров получил свое имя в семнадцатом веке, когда один из пионеров, Бартоломью Гаснолд, обнаружил здесь дикий виноград и назвал остров в честь своей дочери. Сегодня тут не только выращивают замечательный виноград и производят прекрасное вино, но и разводят омаров; в летние месяцы настоящего туристического бума население острова возрастает в несколько раз. Туристы предпочитают отдыхать в северной его части, где расположены отели, увеселительные заведения. Южная часть — куда менее людная — с частными домами и пляжами, и люди типа Джордана Филлипса предпочитали селиться именно здесь — вдали от посторонних взглядов.

Мунстоун — Лунный камень — был жемчужиной южного побережья. Тридцать акров великолепной первозданной природы, огороженные серой каменной стеной с чугунными воротами. Огромный особняк времен королевы Виктории — построенный и отделанный усилиями матери Джордана, Андреа, женщины образованной, любящей искусство, — до сих пор содержался в идеальном порядке и был буквально напичкан предметами старины, в частности античности, которую Андреа обожала. В гостиной — огромный камин, кровать в спальне тоже удивляла размерами: на ней свободно могли поместиться человека четыре. Лишь кухня, оборудованная по последнему слову техники, была истинным детищем двадцатого века.

Вокруг дома росли сосны и дубы, поэтому воздух тут был удивительный: запах моря смешивался с ароматом смолы, дышалось легко, свободно. Утоптанная тропинка вела к конюшне, настолько добротной, что она вполне могла сойти за человеческое жилище.

Слоун впервые была в Мунстоуне, но Джордан столько рассказывал об этом удивительном уголке, что она не удивилась, когда он предложил именно там отпраздновать День благодарения.

— Надеюсь, Тревис не очень будет огорчен, что не увидит праздничного парада на 34-й улице, — сказала Слоун, стоя у окна и глядя на сына, играющего около дома.

— А ты? — Джордан незаметно подошел и встал позади Слоун, обхватив ее руками. Губы его легко касались волос Слоун, руки нежно скользили по телу.

— Я-то всегда считала все эти парады дикостью.

— Да нет, я не про то. Тебе здесь нравится, но согласилась бы ты жить здесь, уехать из Нью-Йорка, бросить свой дом…

— У меня есть ты и мой сын, — неожиданно просто сказала Слоун. — Это то, чему я принадлежу безраздельно, где бы ни находилась.


Джордан и Слоун гуляли по берегу залива. Сумерки сгустились. Джордан оживленно рассказывал об одном из ранних своих увлечений — Яне Уэллсе, великом игроке в поло, своем бывшем тренере. И о его дочери Дасти.

— В самом начале, когда я только-только начал прилично играть, Дасти не обращала на меня никакого внимания. А потом… Чем больше Ян старался помочь мне совершенствоваться, относясь почти как к сыну, тем сильней Дасти ревновала. И долго не могла побороть этого чувства. Зато сегодня я ей очень благодарен: когда она играла (и как играла!), то делала все возможное, чтобы переплюнуть меня. Внешне это выглядело вполне естественным соперничеством двух конников, но борьба между нами и после не прекращалась ни на минуту. Борьба за Яна… Во всяком случае, с ее стороны.

— Значит, не на жизнь, а на смерть?

— Да, я читал именно это в ее глазах. Дасти была единственным ребенком, фантастически любивший ее отец всегда принадлежал только ей. — Джордан улыбнулся далеким воспоминаниям. — А тут является неизвестно кто, неизвестно откуда и похищает у нее собственность, того, кем она гордилась и восхищалась.

— Ну, и чем все это кончилось?

— Чем кончилось? Когда Дасти поняла, что я не собираюсь отступать и «вернуть» ей отца не удастся, она меня просто возненавидела. Ей к тому времени стукнуло шестнадцать. Ян в глубине души надеялся, что со временем все образуется… — понимаешь сама, о чем он думал, но он ошибся — вариант создания семьи из двух конников отпал, во всяком случае для меня он был совершенно неприемлем.

— Но почему же? — Слоун взглянула на Джордана с недоумением.

— Не знаю, почему. Но я всегда относился к Дасти, как к младшей сестре — увы, у меня никогда не было сестры.

Слоун задумалась.

— А ты страдал без сестры, без брата?

— Иногда. Я достаточно быстро понял, что у единственного ребенка немало преимуществ. Но я бы никому не желал такой обстановки, какая сложилась у нас. Тебе — все, но ты — один, упорно должен искать друга или хотя бы подходящего приятеля-сверстника. Я уже тогда поклялся стать отцом… кучи ребятни. — Молчание нарушил Джордан: — Ты думаешь, Тревис не переживает, что у него нет ни брата, ни сестры?

— Даже если и переживает, то молча. Потом, знаешь, Тревис вырос на улицах Манхэттена, у него множество друзей и знакомых — кто-то живет совсем рядом, кто-то неподалеку — можно доехать на автобусе или на метро.

— Ты что, разрешаешь своему сыну одному ездить на метро? — Удивлению Джордана не было предела.

— Да, я уверена, он сможет за себя постоять. Он ведь почти маленький хулиган, — с улыбкой ответила Слоун.

Так, за разговором, они незаметно вошли на территорию усадьбы и направились к месту, где хранилась люцерна.

— Мы получаем брикеты очищенной люцерны с ипподрома, но это только часть. Остальное покупаем на берегу, ездим через пролив. Вся масса смешивается, чтобы получить нужный состав.

— Ничего себе! Я знаю людей, которые так не заботятся о питании собственных детей.

Джордан засмеялся.

— Здесь выращивают породистых лошадей, а это очень тонкое дело. Животным требуется сбалансированное питание: с утра определенного состава сено с добавками овса, люцерны, а вечером непременно свекла и полная бадья воды. Лошадям нужны и грубые корма. К еде они относятся весьма взыскательно, не все любят, не все переносят. — Джордан кивнул в сторону конюшен. — Там кормит лошадей Анни Холл, ты бы видела, как она относится к ним, можно подумать, что в жизни ее больше ничего не интересует.

— Как все сложно… — протянула Слоун, будто забыла, что разбираться в лошадях, их повадках, привычках, условиях выращивания — призвание Джордана, его хлеб насущный. «Как для меня мои книги», — подумала она.

— Конечно, это нелегко, тут все должно быть по максимуму — молодым лошадям нужны витамины и минеральные добавки, а некоторым биотин для укрепления копыт.

Слоун выдавила заинтересованную улыбку.

— Ну, похоже, начальное образование по этой части я получила.

На самом же деле ее куда больше взволновало то, что она узнала о Дасти Уэллс.


Джордан и его старший конюший Кэппи Мак-Калоп стояли у изгороди и оживленно разговаривали. Кэппи за пятьдесят, а он еще хоть куда: живой коротышка с русыми волосами и быстрым взглядом не спускал пронзительных синих глаз с великолепного вороного, резвившегося на выгоне.

С Джорданом Кэппи связывали особые отношения. Вот уже двадцать лет подряд не было года, когда бы Кэппи не заглянул в Мунстоун. Он помнил Джордана еще мальчишкой, был свидетелем его юношеских выкрутасов и, если говорить честно, сомневался, что из Джордана получится что-то путное. Но наполовину или просто хулиганские выходки ушли в прошлое, и Джордан превратился, на глазах у Кэппи, в привлекательного и обаятельного молодого мужчину. Дамы различного возраста и положения в обществе вешались ему на шею, что Джордану, надо признаться, нравилось. Кэппи понимал, почему так беспокоилась о своем сыне Андреа Филлипс: когда вокруг так много женщин, трудно остановиться на одной из них.

У самого Кэппи было три сына, и на Джордана он всегда смотрел как на четвертого. Ни один из его сыновей не питал такой любви к лошадям, как он сам, — зато почти так же любил их Джордан. Кэппи научил Джордана ездить верхом, а потом и всему, что знал и умел сам. Кэппи готов был биться об заклад, что Андреа и на этот раз осталась недовольна выбором сына, хотя прямых доказательств у него не было.

— Мои родители начали уже думать, что у их невестки непременно будет хвост и четыре копыта. Слоун для них полная неожиданность.

— Она понравилась им?

— Уверен, что — да.

— Я слышал, что Гевин Хильер появился на твоем горизонте.

— Он сделал мне весьма лестное предложение — играть за его «Достойных».

— И что ты ему ответил? — Кэппи, пересилив себя, задал вопрос, ответа на который попросту боялся.

— Я ему ответил, что мне нужно подумать.

— Но сейчас ты пришел к какому-то решению?

— Он предложил мне четверть миллиона ежегодно, Кэппи.

— Ты не из тех, кто нуждается в деньгах. Стоит тебе захотеть, и твой отец станет спонсором твоей команды…

— Дело не в деньгах… — Джордан пристально поглядел собеседнику в глаза. — Скажи прямо, ты не очень хорошего мнения о Хильере?

— Я тебе скажу откровенно, лично я его не знаю, но достаточно о нем наслышан.

— И что говорят?

— Хильер беспощаден к лошадям и к людям. — Кэппи старался говорить спокойно. — Он выжимает из людей и их животных все соки, а потом выбрасывает на помойку.

— Но любой конник, если он настоящий, старается выложиться, в каждой игре сделать невозможное.

— Это справедливо, пока не доходит до цены, которую ты за это заплатишь. Если цена — жизнь, это слишком дорого, Джордан. — Кэппи не сдавался. — Судя по тому, что я о нем слышал, Гевин Хильер человек холодный и бесчувственный, вместо крови в его жилах течет ледяная вода. — Вдруг Кэппи заорал: — Ну, идиот проклятый! Сколько говорил ему, что нельзя курить возле конюшен!

И ринулся к конюху.

— Это случайность, черт возьми! — Ян сердился.

Хотя слышимость была плохая, Джордан уловил — в словах Яна нет уверенности.

— Другие объяснения могут быть?

— Не знаю, не знаю! Со мной, черт побери, в последнее время происходит столько так называемых случайностей, что сам себе начинаю не верить.

Джордан горько засмеялся.

— Да, теперь от каждых соревнований приходится ждать сюрпризов — главное, не угадаешь — каких именно.

— За это поблагодари своего дружка Уитни.

— У него возникло много проблем! — Джордан считал своим долгом защитить Лэнса. — Паула подала на развод, ты же знаешь.

— Ну, от меня-то ты его не защищай.

Джордан помолчал. Потом все же спросил:

— Ты что, думаешь, за случайностями стоит Лэнс?

— Да вряд ли, у него кишка тонка.

Джордан перебрал в памяти все, о чем они говорили с Яном. Но в последнее время и впрямь слишком много стало всяких неприятных случаев. Они уже начали беспокоить команду «Достойных».

В Аргентине случилась та история, с консервной жестянкой, у Лэнса. Две недели назад один из игроков «Достойных» упал весьма неудачно — оказались сломанными два ребра. Причина — лопнула подпруга. Пошли слухи, что она была подрезана. В Чикаго один из игроков при падении с лошади разбился насмерть. До недавнего времени Джордан все это списывал на случай. Теперь же не был уверен в этом. Ян Уэллс не склонен к преувеличениям. Если у него возникли подозрения, значит, что-то действительно не так.

— И никаких объяснений, версий?

— Готов поспорить, Джордан, что игрокам мстят. Только бы узнать, за что и кто.


— Эй, женщина, быстренько просыпайся, пора вставать!

Джордан спрыгнул с кровати и, схватив Слоун за щиколотки, потащил по простыне, к краю постели. Слоун заверещала — «Насилие, насилие!» и даже попыталась сопротивляться.

— Отпусти меня немедленно! Ты что, рехнулся?

— Я говорю тебе, вставай!

— Точно, рехнулся. То тащит женщину в постель, не желая подождать ни минуты, то, наоборот, выволакивает оттуда.

— Надо вставать, и немедленно. Не то лягу я, и сама понимаешь, чем это кончится, а у нас просто нет времени.

Слоун блаженно улыбалась.

— По-моему, это был бы замечательный вариант. — Она скосила глаза на Джордана, но тот уже шел к выходу. — Постой, постой, а ты слышал новость: Джордан Филлипс перестал заниматься сексом?!

Джордан слушал Слоун, прислонившись спиной к стене, нетерпеливо перебирая ногами.

— Сладость моя, я решительно рассею эти недостойные подозрения, но не раньше сегодняшнего вечера.

— Эта новость остановит земной шар, — с жаром воскликнула Слоун, воздев руки. — Этот день, когда…

— Слушай, — терпение Джордана явно лопнуло: он швырнул на кресло ее платье. — Немедленно поднимайся и марш одеваться, пока я не рассердился. У нас сегодня уйма дел.


— Человек, который не любит лошадей, никогда не станет серьезным игроком. — Джордан и его спутница шли вдоль стойл. Лошади поднимали головы, узнав хозяина, легонько ржали.

— Настоящий игрок в поло не мыслит своей жизни без лошадей, это у него в крови. Он может быть последней свиньей по отношению к жене, к любовнице, третировать своих братьев и сестер, забыть даже мать, — но к своей лошади, к лошадям вообще будет относиться как к божеству.

Слоун выслушала этот страстный монолог и спросила:

— И ты такой же?

— Да, и еще хуже, — ты меня плохо знаешь.

— Нет, ты не такой.

Они шли по коридору, разделявшему стойла, и Слоун на каждом шагу убеждалась, насколько трепетно относился Джордан к животным: ни одну лошадь не забыл либо нежно потрепать по шее, либо ласково погладить по крупу. «Он будет хорошим отцом», — промелькнуло в голове Слоун. Слоун едва успевала читать имена лошадей на металлических пластинках, прикрепленных к каждой дверце.

— Ки Ларго… Мальтийский Сокол… Касабланка. Это что, фильмотека с названиями фильмов Хэмфри Богарта?

— Богарт для меня — идеал, настоящий мужчина. А уж фильмы с ним просто обожаю. Да, это моя идея — назвать лошадей человеческими именами, а не кличками.

— Анни Холл? — Имя на этой табличке вконец сразило Слоун.

— Чему ты удивляешься? Она весьма тщеславна.

Слоун прочитала следующее имя:

— Солитер — вот это действительно прекрасно. Единственная! Почему?

Джордан с любовью погладил кобылу по шее:

— Солитер — лучшая лошадь, когда-либо игравшая в поло. Отец подарил ее мне, когда я только начинал, — она была в то время единственной моей лошадью. Я в шутку называл ее «мое единственное достижение». А поскольку для имени это длинновато, я сократил: «Единственная» — «Солитер».

Джордан помолчал.

— Правда, Ян всегда говорил: имя мало что значит, особенно для игроков в поло — будь то конник или лошадь, не важно. Когда мы на поле, нас воспринимают как «гонял». Но я-то знал, что для моей лошади я особенный человек, для моей «Единственной».

— В самом деле — удивительная лошадь! — Слоун была растрогана рассказом Джордана. — А где вообще готовят лошадей для игры?

— Специально — нигде. Всех животных сперва тренируют как скаковых. К сожалению, немногие выдерживают ритм жизни скаковой лошади, быстро сходят с дистанции. Покупая их для игры, мы тем самым спасаем им жизнь.

— Спасаете жизнь?

— Когда скаковая лошадь не может больше приносить денег, ее продают мяснику, на корм собакам.

— На корм собакам?! — Слоун была шокирована.

Джордан грустно кивнул.

— Увы, от печальных фактов никуда не денешься. Не одна из тех лошадей, что ты видела на игровом поле, куплена самими игроками — именно ради их спасения! — Джордан снова погладил Солитер. — Моя старушка заслужила спокойную жизнь, она славно поработала. Теперь она отыгралась — и больше никогда не покинет Мунстоуна.

— Ты так говоришь о ней, будто она была твоей первой любовью. Очевидно, взаимной.

Джордан улыбнулся.

— А ты поверить в это не можешь…

— Пока не увидела своими глазами — не могла, теперь могу.


— Джордан! Хильер тоже обратил внимание на цепь случайностей. — Ян звонил из Далласа и делился последними новостями. — Он принимает все меры, чтобы вирус не коснулся его команды: проверяет каждого игрока без исключения и лошадей тоже.

— Это говорит за него.

— Ты думаешь? Он просто высчитывает, кто будет следующим, — зная это, потеряет меньше, — пошутил Ян, интонацией давая понять, что в каждой шутке есть доля правды.

— Ну, а что еще?

— В остальном — пока порядок. Если не считать аварию с грузовиком, вроде тормоза отказали…

— Слава Богу, хоть лошадей в грузовике не было.


— Так ты впрямь решил жениться на моей маме, Джорди? — Тревис взобрался на забор, ограждающий выгон, чтоб с высоты поглядеть, как Джордан садится на лошадь.

Джордан взглянул на мальчишку с интересом.

— Честно тебе скажу, Тревис, мы не обсуждали с твоей мамой нашу дальнейшую жизнь, но предположение твое вполне реально.

— А думаете, она этого хочет?

— Почему бы и нет?

— Моя мама особенная женщина, она в последний момент может все перерешить. Насколько я знаю, возле нее никто никогда долго не задерживался.

— Все когда-нибудь происходит впервые. — Джордан явно заинтересовался, услышав про тех, кто «не задерживался»: интересно, много ли их было?

— Это к маме не относится, просто она не любит никому ни в чем быть обязанной.

Услышав последнюю фразу, Джордан не сдержал смешка:

— Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать: мама не любит брать на себя обязательств?

Тревис кивнул.

— Да, я сказал, что долго рядом с ней никто не бывал. Даже мой отец.

— Но, может быть, ей вообще лучше быть одной — есть же такие люди.

— Не знаю. Мне-то кажется, что она тебя любит.

— Ладно, спасибо за разговор, за доверие. А теперь слезай — начнем наш первый урок верховой езды.


— Твой сын считает, что ты убежишь от меня раньше, чем прозвонят свадебные колокола. — Джордан положил руку на плечо Слоун, и они медленно пошли берегом, ступая босыми ногами по мокрому песку. Солнце — раскаленный багровый шар — поднималось из-за океана. Начинался новый день.

— Почему, интересно, он так сказал?

— Не знаю. И еще сказал, что ты не хочешь обременять себя никакими обязательствами.

— Что? Что?

— Но учти, я не стал ему говорить, что немного знаком с твоей манерой первой делать неожиданные ходы.

Слоун изменилась в лице, хотя попыталась скрыть это.

— Который раз убеждаюсь, что мой сын слишком болтлив.

— Да нет, он просто о тебе очень беспокоится. И о себе тоже… извини, но мне показалось, что пареньку не хватает отца.

— Да, ты прав.

— Вот он и вбил себе в голову, что ты будешь всегда исчезать в самый последний момент, когда надо произнести решающее «да».

Джордан поднял веточку и стал рисовать на песке абстрактные композиции.

— У Тревиса богатое воображение.

Джордан отбросил веточку, внимательно посмотрел на Слоун.

— Ты уверена, что дело только в богатом воображении твоего сына? А может быть, это в самом деле твоя обычная уловка?

— Не придавай слишком серьезного значения тому, что наговорил тебе Тревис. Он по природе хитрец, всегда делай на это поправку.

— Слоун, ты не ответила на мой вопрос.

— Я никуда не денусь.

— Это хорошо. Я люблю тебя, Слоун, и очень не хочу тебя терять, — просто и искренне сказал он.

Слоун собралась что-то ответить, но передумала и промолчала.

— Ты ведь никогда не говоришь со мной о нашей любви, — продолжал Джордан. — Нет, разумеется, когда мы в постели, в миг страсти я слышу многое — но не в другое время.

Слоун опустила голову, уставясь в песок: у ее ног из переплетения линий, начерченных Джорданом, которые казались ей случайными, четко возникли два сблизившихся сердца.

— Ты знаешь, что я чувствую, — тихо сказала она.

— Мне кажется, знаю, — но — хочу услышать. Хотя бы сейчас.

Слоун подняла глаза. «Колеблется? Не может решиться? Стесняется сказать?»

— Я действительно люблю тебя, Джордан, — мягко сказала Слоун. — Мне в самом деле очень трудно произносить эти слова, они делают меня беззащитной, уязвимой. Я не хочу пережить это еще раз.

— Даже со мной?

— Даже с тобой. Любовь не приносила мне счастья, и я старалась не примешивать любовь в свои отношения с мужчинами. А когда встретила тебя… полюбила. Ты видишь. Я чувствовала, что правильней уйти сразу, но — не смогла. Хотя я боюсь страдания. Не хочу снова страдать.

— Кто заставлял тебя страдать? Кто?

— Никто, — быстро ответила Слоун так быстро, что это не укрылось от Джордана. — Не спрашивай…

— Тот, кто боится пережить страдание, непременно испытает его снова. Знаю по собственному опыту. Не бойся, расскажи мне о своей боли.

— Не надо об этом, Джордан.

— Послушай, Слоун, настоящая любовь немыслима без доверия друг к другу. Ты мне доверяешь?

— Я верю тебе. Всем сердцем.

Джордан поцеловал ее.

— Джордан, я люблю тебя, — повторила снова Слоун, — но ты слишком торопишь меня. За плечами у тебя безоблачное детство, родители, обожающие тебя и друг друга. Ты вырос; зная, что такое любовь, — потому что жил в любви. У меня было по-другому…

— Как именно?

— Это длинная история.

— Но у нас много времени.

Слоун отрицательно покачала головой.

— Не сейчас, Джорди. Я не могу, еще не могу. Запасись терпением. Хорошо?

Джордан положил ей руки на плечи.

— У меня и впрямь было замечательное детство, но потом жизнь не раз жестоко била и меня, Слоун, на том пути, которым я пошел. А это только мой путь, я его сам выбирал.

— Но ты все же знаешь, какими могут быть добрые человеческие отношения…

— Знаю, любовь моя. — Джордан схватил ее, поднял на руки. — И клянусь, покажу тебе, что это такое.


Тревис с Кэппи и двумя конюхами отправились в Уэст-Тизбери. Джордан и Слоун предпочли прогулку верхом. Слоун не могла нарадоваться, как быстро вспомнила уроки верховой езды, которые она брала еще подростком, на лошади чувствовала себя уверенно, вполне уверенно. Все утро они много ездили верхом, потом пошли пешком, отпустив лошадей попастись.

— Расскажи, что это за места, ты ведь все здесь знаешь. Со времен своего безоблачного детства.

— Когда чем-то обладаешь от рождения, принимаешь все как само собой разумеющееся! — Джордан смутился. Где-то подобранной длинной палкой он ворошил листья, желтым ковром лежавшие под ногами, — осень пришла на остров, в штат Массачусетс, все деревья, кроме сосен, пылали желто-красным огнем. Солнце теперь легко пробивалось сквозь поредевшую листву, оно освещало лицо Слоун, и Джордан подумал, что эта женщина, его дорогая женщина, — из совершенно другого мира, ему почти неведомого. И не хочет об этом мире рассказывать.

— Расскажи мне о своем детстве, Слоун. Ведь остались у тебя какие-то воспоминания?

— У меня было детство, каким его обычно изображают в сером бытовом кино: неудачная женитьба, непослушные дети, трудная жизнь — такие фильмы, к сожалению, основаны на реальности. Помню свое ощущение: я в тюрьме. И любой ценой, во что бы то ни стало стремлюсь убежать из нее… И позже, знаешь, я стала думать, что мысль стать писательницей зародилась у меня исподволь еще в детстве…

— Чтобы дать выход эмоциям, жажде свободы?

— В какой-то степени. Но больше, честно признаюсь, из-за денег. Как попытка вытащить счастливый билет в новую, лучшую жизнь.

— И получилось? Как ты думаешь?

— Уверена, что вполне. Мне нравится, что удается заработать много денег, мне нравится, когда я вижу свою фамилию в списке авторов лучших книг года. До сих пор сердце радуется, когда я вижу, как мою книгу кто-то покупает…

— И все же?

— Почему ты всегда подозреваешь, что я что-то недоговариваю?

— Инстинктом чувствую, наверное…

— Я люблю то, что я делаю, и мне нравится быть в центре внимания, быть звездой. Вначале было очень трудно. Даже после первого успеха мы с Тревисом еще долго жили бедно. И, кстати, без малейшей уверенности в завтрашнем дне. Я тогда вовсю занимала деньги, и большая часть первого гонорара пошла на долги. Даже Кейт давала мне взаймы.

— Но ты же справилась со всем этим!

— Да, справилась, я поняла, что можно выжить в этом мире, поняла довольно рано, что для этого нужно прежде всего — расстаться с иллюзиями. И от много в жизни отказаться. Довольно скоро поняла: чтобы выпустить книгу, недостаточно только писать, сидеть за машинкой.

— Что же надо еще?

— Продаться самой! — Слоун подавила горький смех, вырвавшийся у нее при виде напряженного лица Джордана. — Думаю, что Мольеру удалось выразить это лучше, чем мне. «Сначала, — сказал он о своих пьесах, — делаете их по любви, потом — ради нескольких самых близких друзей, потом — за деньги». Когда я стала зарабатывать деньги, я уже не принадлежала себе. Не я решала, что мне говорить, что надевать, как вести себя, — у меня иногда возникало ощущение нереальности бытия, я мучилась, размышляя, где же «я» настоящая, есть ли вообще это «я», осталось ли от меня хоть что-нибудь.

Джордан был и удивлен и тронут исповедью Слоун. Он снова взял ее руки в свои:

— Я знаю теперь, какая ты настоящая, я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Да, ей была нужна его любовь, его любовь как поддержка. Именно его и — ничья больше.


Через два дня Джордану, позвонил Хильер:

— Джордан, ты мне нужен в Чикаго, и как можно быстрее. Когда приедешь?

— Не сейчас. Сейчас я не могу. — Джордан отвечал спокойно. — Мы же договорились, помните?

— Помню, помню… Не стал бы тебя беспокоить, но с Уитни неприятности, он вышел из строя как минимум на две недели.

— Что с ним? — спросил Джордан упавшим голосом.

— Оборвалась подпруга, он упал очень неудачно. Сломаны ребра и повреждено плечо. — Хильер помолчал. — А теперь скажи, когда ты приедешь?

— Сегодня вечером. Сейчас узнаю, что с рейсами. Но в любом случае — не позже завтрашнего утра.

— Не позже. Спасибо. — В трубке послышались короткие гудки отбоя.

Да, если Хильеру что-то нужно, он добивается своего — тут не о чем говорить. Но Джордана в данный момент взволновало не это, хотя он автоматически отметил про себя настойчивость Хильера, — взбудоражило его известие о Лэнсе. Что же с ним произошло?

Снова эти происшествия! Не пора ли переименовать команду, например, так — «Мстители» или «Кони Апокалипсиса». Господи, как это произошло с Лэнсом? Лопнула подпруга? Да ни один, даже самый никчемный игрок, не выйдет на поле, не проверив как следует экипировку лошади. Тем более — Лэнс.

— Но ведь ты говорил… — начала было Слоун.

— Я прекрасно помню, о чем я говорил. — Джордан, укладывая вещи в чемодан, пытался продолжать разговор. — И Хильер звонил по другому поводу.

— Я думала, что…

— Там происходит что-то плохое! — Джордан не слушал, о чем говорила Слоун. — Я не могу быть в стороне.

Слоун посмотрела на него в смущении:

— Прости, я не поняла, о чем ты.

— Он не мог сесть на лошадь, не проверив снаряжения!


Нью-Йорк, декабрь 1986

— Я так люблю Рождество в Нью-Йорке, — зажмурилась от удовольствия Слоун.

Они шли с Джорданом по Пятой авеню, в руках у обоих были объемистые пакеты со свертками, коробками, кульками. Везде толпы народу, оживление, непривычное даже для Рождества, — и на редкость промозглый, холодный день. Но влюбленных это нисколько не смущало.

Вокруг все так пестрело, было так празднично и ярко! Во всех магазинах появились отделы игрушек — их облепила детвора. Джордана и Слоун сегодня радовало все, и они любили всех.

— Не встречал Рождество дома вот уже три года кряду, — сказал Джордан. — Последние два выпали на Палм-Бич, а в восемьдесят третьем мы играли в Аргентине и Чили. Знаешь, в рождественские дни на чужбине такая ностальгия. Люблю Рождество в Мунстоуне. Это, разумеется, не Нью-Йорк… Но для меня — редкая возможность побыть со своими стариками. Вся рождественская неделя обычно отдается родне, друзьям… А Новый год встречаем в Бостоне.

— А я встретила свой первый Новый год в Нью-Йорке среди многолюдной толпы на Таймс-сквер, — Слоун не договорила; они пробивались сквозь людскую стену, особенно плотную и шумную на углу Пятой авеню и Пятьдесят первой улицы. — Мне нравится весь этот праздничный ералаш и Таймс-сквер — без него нет Нью-Йорка.

— Как Эмпайр-Стейт-Билдинг и старинные экипажи?

— Совершенно верно. Как и «Плаза» или «Уолдорф» — знаменитые нью-йоркские отели. Но на первом месте Таймс-сквер. Всегда хочется туда сходить…

— Если это намек, считай, я его не понял. Наслышан о Таймс-сквер в новогоднюю ночь. И ничто в мире не заставит меня приблизиться к этому злачному месту. Даже, дорогая, ты.

— Но Тревису так хочется, а я не могу разрешить ему прогулку одному. — Слоун едва не обронила один из своих свертков.

Джордан повернул к катку у Рокфеллер-центра, чтобы сделать небольшую передышку.

— Честно говоря, я не думал обсуждать сейчас планы наших праздников. Но учти: твои планы опасны. Понимаю, что не смогу удержать вас, даже если запру маму в туалете. Но… если Тревис хочет увидеть Таймс-сквер в канун Рождества или Нового года, для этого не обязательно толкаться среди жуликов и наркоманов — можно просто включить телевизор.

Слоун остановилась, поставила пакеты на землю и облегченно вздохнула. Она устала, щеки разрумянились от мороза, волосы выбились из-под шляпки.

— Ты хочешь быть нелюбимым и злым отчимом моему сыну?

— Нет, только любимым и добрым. — Джордан долго смотрел на конькобежцев, запрудивших каток. Потом он повернулся к Слоун: — Любовь моя, ты не будешь против, если мы отпразднуем Рождество в Мунстоуне, а Новый год здесь? — И снова стал смотреть на катающихся, — но мысли его блуждали далеко-далеко.

Слоун молча поцеловала Джордана и после паузы сказала:

— Мне будет хорошо где угодно, если мы будем вместе.

— Ты в этом уверена?

— Да, целиком и полностью.

— Запомни, ты сама сказала. — Джордан взглянул на часы. — А как насчет еды?

— Принято! Когда мы ели в последний раз?

— Ну, тогда вперед… — Джордан полез в задний карман брюк, и лицо его вытянулось. — А если в этот раз ты пригласишь меня на ленч?..

— Почему? Что случилось?

— Кто-то уже побывал в моем кармане.


— В Мунстоуне под Новый год у нас ставили настоящее дерево, уж никак не синтетику! — рассказывал Джордан Тревису. Они наряжали искусственную шотландскую сосну в гостиной Слоун. — Мы выходили в лес и выбирали самое подходящее деревце. Срубленную елку несли домой. Потом наступало приятное время: наряжали ее, зажигали огни… — Воспоминания заставили Джордана счастливо улыбаться.

— А кончается это веселье всегда иголками по всему полу. — В комнату вошла Слоун, уже празднично одетая и причесанная.

— Да, но это так здорово: настоящие иголки и фантастический запах живого дерева, смолы и снега…

— Джордан, пожалуйста, украшай — и здесь живое дерево, и пусть оно стоит, сколько влезет, но при одном условии: потом ты все убираешь сам! — Слоун старалась говорить строго, она не шутит.

Джордан со стремянки посмотрел на нее.

— Ну-ну…

— Что ты хочешь сказать своим «ну-ну»?

— Увидишь.

— Господи, я уже боюсь.

Поднявшись еще выше, Джордан вдруг спросил:

— Ты не забыла еще то Рождество, которое провела в Чикаго?

Слоун помрачнела.

— Помню: денег нет, да в придачу грудной ребенок на руках.

«Не считая всех прочих неприятностей», — подумала она.

— А до этого? Ну, когда ты была еще ребенком?

— И это воспоминание безрадостно.

— Ты пыталась что-то изменить?

— Конечно. Я ведь была на все руки мастер. Я делала вид, что у меня нет проблем: шутила, смеялась, изображала оптимистку.

Слоун взяла из коробки разбитую елочную игрушку, подержала ее в руках и положила обратно. Сэмми Дуглас, дерзкая, остроумная девчонка… О чем это она задумалась? Все было так давно, в какой-то совершенно другой жизни…

— Слушай, Слоун! — услышала она голос Джордана. — В том, что ты рассказываешь, есть что-то интригующее…

— Я совершенно не хотела тебя заинтриговать, — холодно заметила Слоун.


Сидя на полу, среди разорванной оберточной бумаги, лент и коробок, Тревис с неостывающим энтузиазмом продолжал разбирать новогодние подарки. Слоун, положив голову на плечо Джордану, сидела рядом, на краю дивана.

— Смотри внимательно, — предупредила она сына, — не открой случайно чужой пакет, ты уж больно увлекся.

— Ну, а когда вы будете открывать свои подарки? — Тревису не терпелось увидеть их.

— Да прямо сейчас! — Джордан вытащил из-под елки огромный пакет, обернутый в сверкающую серебристую бумагу, перевязанную голубой лентой.

— Что там? — Слоун вытянула шею.

— Дорогая, есть только один способ удовлетворить любопытство. Догадываешься, какой?

Слоун надорвала бумагу, обнаружив большую коробку, осторожно подняла крышку. Короткий вскрик — потом тишина. Слоун не могла глаз отвести от той самой шубы из чернобурки, шубы, о которой она мечтала давно, а увидела на Пятой авеню в октябре.

— Я не знаю, Джордан, что сказать…

— Не надо ничего говорить, лучше примерь.

— Нет, если надеть сейчас — не будет вида.

— Да уж ладно, померь, увидишь, на тебе она будет прекрасно выглядеть, что бы ни было под шубой.

Слоун покачала головой.

— Нет, нет, не сейчас, позже… давай-ка открывай свой подарок — вон тот красный пакет.

Джордан нашел пакет и уселся с ним на диван. Пакет тоже был огромный.

— Ничего себе! Что там может быть? Не лошадь же?

— Не совсем.

Развернув бумагу, Джордан обнаружил тоже под ней коробку, а сняв крышку, увидел внутри еще одну, поменьше, обернутую в золотую фольгу. А внутри той — еще одна, и еще, и еще. Коробочки становились все меньше и меньше, а бумага и картон у ног Джордана уже образовали горку.

— Слоун, ты скажешь, когда это кончится?

— Сам увидишь.

— Но я уже устал…

Наконец он дошел до последней коробочки, очень маленькой, в голубой бумаге. Джордан взвесил ее на руке.

— Спорим, там ничего нет. — Джордан повертел коробочку в руках — она — как последняя точка в романе. Слоун подсунула под ленточку палец, дернула. Джордан медленно открыл коробочку — и замер. На фоне синего бархата лежал золотой медальон с цепочкой. На нем был изображен Мунстоун. А над Мунстоуном летел Пегас с всадником, державшим в поднятой руке клюшку для поло.

— Я дала ювелиру фотографию Мунстоуна, и он сделал рисунок точно по ней.

— Восхитительно! — Никто никогда не дарил ему ничего подобного — такого умного, оригинального, сделанного для него подарка!

— Дай-ка надену на тебя. — Она вытянула руки, чтоб застегнуть замочек медальона, но Джордан решил все по-своему: его губы встретились с губами Слоун. Тревис уже большой, он все понимает.


— И как ты хочешь, чтоб я это сделал?

Двое сидели в закутке маленькой таверны в Форт-Лодердейле. Они пришли сюда поговорить о деле — и место было выбрано с расчетом, что здесь их никто не узнает. Перед каждым стояло по кружке пива, но пиво мужчин не интересовало.

— Мне совершенно безразлично, как ты это сделаешь, — был ответ. — Главное — сделать. Тут любые средства хороши.

— Ясно.

— Любые — тебе понятно?

— Любые? Ну больше мне, в общем-то, и знать не надо.


Лос-Анджелес, декабрь 1986

Отель «Беверли-Хиллз» — не только розовое похожее на крепость здание, но и множество одноэтажных коттеджей; общая площадь гостиничного комплекса в самом центре городского района — двенадцать акров. О людях, останавливающихся только здесь, складываются легенды. А сколько самых потрясающих сделок заключается, сколько впечатляющих торжеств отмечают!

Тревис пришел бы в восторг от всего этого. Слоун было немного грустно, хотя она сама решила не брать сюда Тревиса. Он наверняка обиделся, что его оставили с Эммой.

— Я заказал номер в отдельном бунгало. — Джордан миновал неоновую вывеску — название отеля на вертикальной ножке — и выехал на широкую аллею, обсаженную с обеих сторон высоченными пальмами. — Мне хотелось, — он повернулся к Слоун, — чтобы мы были одни…

Слоун слушала его, улыбаясь. Рассматривая игру света на своем сапфировом колье. Она прекрасно знала, что у Джордана на уме. И сама думала о том же.

Как только Джордан подъехал к центральному входу, двери тут же распахнулись, — вышедший навстречу служащий указал для машины стоянку, а потом повел гостей по красной ковровой дорожке вестибюля.

— Сейчас он куда-нибудь заведет… — прошептал Джордан на ухо Слоун.

Слоун незаметно пожала ему руку.

Служащий из вестибюля провел их боковым ходом и шел теперь; впереди — к коттеджу.

— Здесь так ухаживают за всеми гостями? — спросила Слоун Джордана.

— Надеюсь все же, что у них не предусмотрен специальный человек, который будет стоять наготове с бумажкой в нашем сортире.

Они подошли к пятому бунгало, Джордан протянул чаевые.

— Ты думаешь, что избавился от опеки? — спросила Слоун, когда Джордан закрыл за ними дверь.

— По-моему, удовольствие от оказанного нам внимания несколько затянулось. — Джордан стащил с себя галстук, снял серый твидовый жилет и швырнул на кресло.

— Здешние завсегдатаи немало удивились бы, услышав твои слова, — продолжала Слоун. — Они жаждут, требуют к себе внимания. — Слоун аккуратно положила свою серую шляпу на столик у входной двери. — Такое вот бунгало… обычно посещают, скажем, члены королевской фамилии: королева Юлиана, иранский шах, принцесса Монако — отель ежегодно платит семьсот пятьдесят тысяч долларов только за отделку помещений по вкусам именитых гостей. У каждого свои причуды; Королева Юлиана, например, потребовала тюльпановую дорожку. А для собак герцога Виндзорского и герцогини прислуга готовила особое филе. Хоуард Хьюз, ну этот… наш знаменитый деятель, всегда занимал четыре бунгало, у него своя связь, свой оператор для обслуги. Знаешь, он специально платил садовникам, чтоб они подстригали траву ночью, потому что весь день он спал, а всю ночь работал.

Джордан смотрел на Слоун с интересом, пытаясь понять, зачем она все это ему рассказывает и как сама к этому относится. Он родился и вырос в достатке, тем не менее чувствовал что мир, о котором сейчас говорила Слоун, более близок, пожалуй, ей.

— Тебе это нравится?

— Что?

— Ну, все, чем пользуются люди власти, занимающие высокое положение… Тюльпановые дорожки, филе для собачек и прочая чушь — тебе это нравится?

Слоун сняла белый жакет и оказалась в простом сером платье.

— По-моему, ты выбрал этот отель.

— Конечно, любовь моя, но ты не ответила на мой вопрос. — Джордан отпил небольшой глоток бренди из бутылки, купленной в баре.

Слоун поколебалась, но решилась ответить честно:

— Знаешь, это действительно нравится. Знаменитости, политики, воротилы бизнеса, члены королевских семей — этот мир привлекает меня с детства. Тогда он казался недостижимой мечтой. Сейчас приоткрывается и для меня. Я и пишу о таких людях — в воображении живу их жизнью, среди них…

— Что ж, ты в самом деле добилась многого, к тому же собственными усилиями! — Джордан поставил свой стакан на столик. — Ты ведь тоже звезда: люди узнают тебя не только на «книжных турне».

— Нет, я чувствую себя наблюдателем жизни. Даже сейчас… Я не принадлежу к тому миру, еще не принадлежу. И не знаю, смогу ли слиться с ним, во всяком случае, душой. Хотя… черт возьми, не важно, чего я добилась на сегодня, раз возникает желание добиться большего.

— Посмотри на меня, Слоун, я родился и вырос в мире богатых, почти в том, куда ты рвешься. То, чего ты добивалась с таким трудом, упало мне в руки, но я не считаю, что жить мне от этого стало легче. Почему, например, я сейчас играю у Хильера? Он не нравится мне, и мне не нужны его деньги — мне не хватает того, чего не купишь ни за какие деньги.

— Что же это?

Джордан уже открыл рот, чтобы сказать: «Самоуважение, вера в себя». Но Слоун была так близко, и он шепнул:

— Сейчас мне нужна только ты.


Стадион «Эквидом» — любимое место болельщиков конного поло — кричал, шумел, реагируя на каждый удачный и неудачный удар. Слоун сидела на хорошем месте: поле было видно как на ладони. Наступила, пожалуй, кульминация матча: Джордан вел мяч на гол — гол во что бы то ни стало! Игрок из команды противника неотступно следовал за ним по пятам и не давал развернуться для удара. Джордан бросил коня в галоп, стадион загудел с нарастающей силой. Удар — и мяч лег ярдах в двадцатипяти, прямо напротив ворот. Самое удобное положение для удара по воротам — Джордан не стал медлить ни секунды, его попытался перехватить еще один конник, оттереть в сторону. Но не тут-то было: Джордан успел к мячу первым, быстрый короткий удар справа — и мяч стремительно, как пуля, пересек голевую линию.

Стадион взорвался неистовыми аплодисментами, Слоун с трудом услышала звонок, извещавший о конце игры, и голос диктора, который объявил результат: команда Джордана победила с счетом 15:12.


— Теперь кажется невероятным, что еще совсем недавно все здесь разваливалось, приходило в полный упадок, — рассказывал Джордан, когда они со Слоун подходили к конюшне.

— Разваливалось?

— В восемьдесят третьем году, когда объединилась Федерация поло и конного спорта, система скатывалась вниз, пока не оказалась на грани полного банкротства.

— И как же удалось поправить дело?

— Реорганизацией всего и вся. Новая группа спонсоров вложила полтора миллиона долларов.

— Производит впечатление.

— Еще бы! Когда-нибудь, когда я перестану играть в поло — видеть мяч, ловить его, не смогу пристойно держаться на лошади, я займусь такой работой. Очень хотел бы заняться.

Слоун засмеялась.

— И как скоро ты это запланировал?

— Не смейся, тут стоит подумать и заранее! — Тон его был серьезен. — Ничего нельзя решать под влиянием минуты.

— Ты прав. Но надо говорить не «я», а «мы». Дело будет для нас обоих.


Ужин проходил в ресторане «Поло-клуба», а празднество — в парке. Все пространство вокруг «Эквидома» превратилось в огромную танцплощадку, до отказа забитую почитателями элитной игры. Публика была одета сногсшибательно. Особенно женщины, которые явно намеревались сразить игроков наповал. Джордан представил Слоун своим друзьям — как невесту, а формальности, сказал он, не заставят себя ждать. Друзья немало удивились новости, преподнесенной им Джорданом. Чему, гадала Слоун, удивляются: тому ли, что Джордан вообще решил жениться, или его выбору?

— Спасибо, что хоть поставил меня в известность насчет скорых формальностей, — проворчала она недовольно, как только они остались на несколько минут наедине.

— Чем ты недовольна, не понимаю!

— Джорди!

Их разговор неожиданно прервал женский голос. Привлекательная молодая женщина пробиралась к ним через зал. Когда она подошла ближе, Слоун убедилась, что незнакомка и в самом деле очень мила: стройная фигура, приятное лицо.

— Ну, Джордан Филлипс, тебя, оказывается, не так просто отловить! — Незнакомка подхватила Джордана под руку, и Слоун поняла, что они давно знакомы. Интересно, только ли дружески?

— Не притворяйся! Уж ты-то знаешь, как меня найти! Дасти! Пожалуйста, познакомься. Это Слоун Дрисколл — скоро, правда, она будет миссис Джордан Филлипс. Слоун, а это моя названая сестра — Дасти Уэллс. На самом деле ее зовут Кирстен, но этого никто не знает, все зовут ее Дасти.[5 - От dust — пыль (англ.).] А сколько пыли мы с ней наглотались за время нашего знакомства…

Слоун пожала руку Дасти — вот уж совершенно не похожа на женщину-амазонку, образ которой нарисовала в своем воображении Слоун.

— Очень приятно. Я много слышала о вас, — произнесла Слоун обычные в таких случаях слова.

Дасти бросила на Слоун пытливый взгляд.

— Если вы верили болтовне этого парня — представляю, какое у вас сложилось мнение обо мне.

Джордан в притворном ужасе замахал руками.

— Да не говорил я ни слова!

— Знаю я тебя. — Голос Дасти посерьезнел. — Обращаясь к Слоун, она спросила: — Вы действительно собираетесь замуж за этого ненормального? Вы представляете себе, на что идете?

Слоун засмеялась:

— Начинаю понимать.

— Я вам такое могу рассказать, — подмигнула ей Дасти.

Джордан с возмущением дернул Дасти за руку.

— Ты сейчас же забудешь о своем намерении. Я и так с большим трудом вырвал у этой женщины обещание выйти за меня замуж!

— Ну-ка, расскажи мне об этих своих трудностях, ведь я же твой друг.

Джордан поморщился. Но, как выяснилось, совсем по иной причине.

— Черт побери! Только его тут не хватало!


К ним подходил высокий мужчина — обладатель ослепительно белой рубашки, шапки темных волос, смуглого лица, выразительных карих глаз — и, видимо, незаурядной физической силы. Он был очень привлекателен. Женщины провожали его глазами.

— Кто это? — спросила Слоун у Джордана.

— Сеньор Альварес, собственной персоной.

— Игрок в поло, — догадалась Слоун.

— Прекрасный игрок. И, к сожалению, он сам это знает, — подала реплику Дасти.

— Масса обаяния, как у вождя ливийской революции Муаммара Каддафи, — зло бросил Джордан. — Вы там, в Палм-Бич, берегитесь!

Слоун допивала вино из бокала, который держала в руке.

— Я вижу, он не из тех, кому ты симпатизируешь.

— Ты права на этот раз. Он как бельмо у меня на глазу. В прошлом году я восемь раз выходил против него — и этот сукин сын каждый раз меня обыгрывал.


«Эквидом», еще вчера заполненный до отказа, сейчас пустовал. Огромное сооружение поражало безлюдьем и темнотой. Лишь игровое поле ярко освещалось огромными прожекторами. Вводный удар — и пустое здание отозвалось громким эхом, шесть всадников ринулись за мячом. Джордан оторвался от остальных игроков. Кроме одного, тот преследовал его по пятам и что-то выкрикивал по-испански. Но он не догнал Джордана, тот первым оказался у мяча и легким ударом послал его в ворота.

Среди немногих зрителей на трибуне были Слоун и Дасти. Их интересовали и тренировочные игры.

— Все-таки удивительно, — рассуждала Слоун вслух, — стоит интеллигентному, воспитанному мужчине взять в руки клюшку — и он на глазах превращается в орущего варвара.

— Да, игра — своего рода наркотик, видишь перед собой — цель, которой надо достичь любыми средствами, и уже ни о чем не думаешь.

— И так каждый раз?

— Практически, да. А если еще задевают самолюбие… Моему отцу очень хотелось иметь детей — и непременно трех сыновей — целую семейную команду. Но родилась я — и стала его сыном и конником. Я и Джордан…

— Мне казалось дико, почему он сделал из тебя игрока, теперь, — пожалуй, понимаю.

Дасти кивнула.

— Наркотик, я же говорю: «нар-ко-тик»!.. Сперва доказала ему, — что умею ездить на лошади не хуже мальчишек — в том числе и Джордана… Ох, молодец! — Дасти продолжала следить за игрой. — Мой отец считает, что Джордан скоро может попасть в десятку.

— Десятку чего? — поначалу не поняла Слоун.

— Десятку лучших в мире игроков в поло!

— О! Это налагает на меня такие обязательства… Быть женой одного из десяти достойнейших, — иронически заметила Слоун, подумав про себя в который уже раз, что вряд ли она та женщина, которая нужна Джордану Филлипсу, великому коннику…


— Вы были сегодня не в лучшей форме, к сожалению. — Надин Хильер подошла к Лэнсу, когда тот спрыгнул с лошади. Одета леди Хильер как всегда была безупречно. — Простите, что вмешиваюсь, но скажите — это связано с проблемами профессионального или личного характера?

— Ни с тем, ни с другим, — отрезал Лэнс, поворачиваясь едва ли не спиной к жене шефа. У него было плохое настроение, и он не собирался вести доверительные разговоры. Какого черта вообще она к нему пристала?

— Вы знаете, я всегда считала вас прекрасным игроком, способным на многое… ну и сегодня…

— Это муж прислал вас прощупать меня? — резко спросил Лэнс, тут же, правда, пожалев о сорвавшейся грубости.

— Гевин совершенно не в курсе… — Женщина дотронулась до руки Лэнса. — Это, поверьте, моя и только моя идея.

Лэнс посмотрел на нее с любопытством.

— И к чему это?

— А почему бы нет? — улыбнулась Надин. — Вы думаете, я совершенно не интересуюсь поло? Все, что касается поло, действительно волнует меня.

— Послушайте, миссис Хильер…

— Надин…

— Надин, — механически повторил Лэнс, отвернувшись и глядя не на собеседницу, а на свою лошадь, — я приму во внимание ваши соображения. Но не сейчас. Ладно? Я больше не могу разговаривать — чертовски устал, простите, падаю с ног.

— Мой муж очень тревожится, когда из команды уходят игроки, переживает, когда он вынужден с кем-то расставаться… — Надин не говорила, а ворковала.

— Спасибо, что предупредили меня.

— Я предупредила, чтобы подтолкнуть вас к некоторым… действиям. Я искренне хочу помочь вам.

Лэнс и теперь смотрел как бы сквозь нее.

— Спасибо, хоть я и не нуждаюсь в чьей-то помощи.

— Хорошо. — Надин собралась уходить. — Если вы передумаете, вспомните обо мне… и — действуйте…

С этими весьма туманными словами Надин удалилась, оставив его в покое.

Когда шаги женщины стихли, Лэнс, глубоко вздохнув, чертыхнулся про себя.

Он не выносил, когда лезли в его дела. Особенно неприятно это сейчас. Конечно, Хильер недоволен его игрой и вправе требовать, чтобы Лэнс постарался вернуть свою прежнюю форму. Но мог ли он выполнить, пусть и справедливые, требования своего работодателя и спонсора? Он чертовски устал. А с тех пор как Паула подала на развод, с ним вообще творится что-то странное. Будто вместе с Паулой от него отвернулась удача. Будь проклята Паула — он так ее любил! И до сих пор… любит!

Лэнс расплачивался за идеи своего отца. Это отец всегда хотел, чтобы сын серьезно занялся поло, сам же Лэнс готов был выбрать другую дорогу. Но отец мечтал об одном: в сыне воплотить мечту. Отец умер больше десяти лет назад, а вот поди ж ты… сын все идет избранной для него дорогой. И в том, что Лэнс потерял единственную женщину, которую любил по-настоящему, тоже виноват отец. Паула не смогла быть женой игрока в поло. Постоянные поездки, бесконечные тренировки и игры, а потом еще разговоры — и все одно поло, поло, поло — да кто ж в состоянии это выдержать? Паула работала редактором в довольно преуспевающем журнале мод в Париже. Ее карьера шла вверх, ей хотелось обосноваться в Париже прочно — независимо от того, как сложатся дела у Лэнса. Она и решила наконец отделиться от него, жить своей жизнью.

Лэнс вытащил маленький флакончик, с которым теперь не расставался. Высыпал две пилюльки на ладонь и быстро проглотил их, даже воды не понадобилось. Погруженный в невеселые мысли, он и не заметил, что Джордан видел его…


В «Эквидоме» проходила тренировка. За исключением нескольких болельщиков да жен играющих, которые в основном были заняты болтовней, на трибунах никого не было.

В стороне от всех одиноко сидел человек. Одет обычно: джинсы, черная куртка, — а вот очки были необыкновенные, с большими черным стеклами на пол-лица. Человек следил за игрой очень заинтересованно — и, казалось, чего-то ждал. Минуту спустя стало ясно, чего именно.

Когда ему показалось, что нужный момент наступил, он вынул из сумки винтовку-короткостволку особой конструкции. Убедившись, что его никто не видит, он выстрелил. Выстрел походил на удар клюшки о мяч — выстрела никто не услышал.

Одна из лошадей на поле качнулась и начала медленно оседать на землю. Всадник, не понимая, что происходит с животным, натянул удила, но лошадь уже упала, увлекла за собой всадника… игра прервалась — болельщики и игроки бросились к упавшему, а незнакомец, бросив внимательный взгляд на поле, быстро исчез.


Джордан резко затормозил у дверей отеля. Молча бросил ключи подошедшему служителю и поспешил к себе в номер. Лэнс… Что-то уж очень не нравился ему Лэнс в последнее время. Джордан не смог бы четко сказать, что его тревожило больше всего в нынешнем Лэнсе: слабая игра или то, что Лэнс принимает наркотики… И что за странное появление Надин Хильер на поле? Джордан был наслышан о любовных похождениях Надин. До сегодняшнего дня, надо признаться, они его мало интересовали. Но сцена, которую он недавно видел, заставила его изменить своему правилу — не вмешиваться в личные дела друзей. Конечно, Лэнс не мальчик и сам должен понимать, что играет с огнем. Узнай Хильер о визите Надин — Лэнсу не поздоровится. Надин начала охоту на Лэнса, когда тот только-только пытается зализать свои раны… Как бы там ни было, интрижка эта будет стоить Лэнсу работы. Если не головы.


Зазвонил телефон. Джордан поднял трубку. Услышал Яна.

— Очередное происшествие, на этот раз на «Эквидоме»: свалилась лошадь Эрика.

— Что произошло?

— Никто ничего не знает точно. В четвертом периоде вдруг упала — без видимых причин. На ровном месте. А потом увидели: рана ужасная, море крови…

— И кто стрелял?

— Неизвестно… И никто не услышал выстрела.


— Дело сделано, босс.

— Ты уверен, что тебя никто не засек?

— Уверен ли я? Да за кого вы меня принимаете, босс? Говорю, дело сделано чисто, никто не подкопается.

— Я волнуюсь, никто не должен заподозрить, что следы ведут ко мне.


Жили Хильеры во втором бунгало.

Надин отдыхала, лежа в горячей, благоухающей жасмином ванне. Муж ушел около часа назад. Очередная деловая встреча. За последнее время количество деловых встреч у Гевина явно увеличилось, причем за счет ночных переговоров. Деловые визиты Гевина оборачивались для Надин скучными длинными вечерами, к тому же со страшной головной болью. Однако она участвовала в них. Ради Гевина. А теперь… С недавнего времени он перестал приглашать ее с собой. Честно говоря, она была этому даже рада: вечер в ее распоряжении, делай что заблагорассудится.

Понежившись еще немного в благоухающей воде, Надин вылезла из ванны. Досуха растерлась, придирчиво оглядела себя, обнаженную, в огромном зеркале, что висело в ванной комнате. То, что она там увидела, порадовало женщину. Грудь Надин по-прежнему высокая и, благодаря силиконовым имплантантам, приятно округлая. Тонкость талии поддерживали ежедневные упражнения, а гладкость бедер и живота — операция по удалению всех лишних жировых складок. А вот ногами Надин и не пришлось заниматься: они оставались с юных лет длинными и стройными.

Надин провела руками по грудям: соски сразу напряглись, и женщина почувствовала, как приятное тепло прокатилось волной по телу. Да, прошло, пожалуй, уже слишком много времени с тех пор, как ее тела не вожделел мужчина — его руки, его крепкие мускулы.

Гевин не спал с женой неделями — ему было не до нее, все что-то обдумывал и решал. Последним любовником Надин был молодой игрок во Флориде. Неутомимый любовник! Какая нелепость, что она так упустила его!

По-своему Надин любила мужа, но не настолько, чтобы чувствовать угрызения совести из-за своих похождений. Ей даже в голову не могло прийти оставить Гевина. Муж — нечто совсем иное, чем, скажем, парикмахер или хирург-косметолог. Вообще — люди обслуги. Мужчины разных профессий удовлетворяли различные потребности Надин. В том числе и в постели — что делать, если у мужа нет на это времени, а они старались, как могли, так что муж, пожалуй, должен их благодарить.

Теперь вот этот Лэнс Уитни. Жена недавно оставила его, другой женщины — Надин была почему-то уверена — у Лэнса нет. Все вечера проводит один, не выходит из комнаты. «Как жаль! Он в моем вкусе: красивый, с сильным руками… и не только руками. В сексе, должно быть, необыкновенно горяч и крепок… И ему тоже нужна женщина… А мне — мужчина. Естественное и удачное совпадение», — решила Надин.


Как и предполагала Надин, Лэнс коротал время в одиночестве.

Лежал ничком на кровати. Без рубашки. Голова пустая. Спать не мог.

В который уже раз Лэнс рассматривал портрет своей жены… бывшей жены… висевший на стенке. Почему до сих пор не выкинул ее фотографию? «Наверно, я в глубине души мазохист», — лениво подумалось ему.

Кто-то постучал. Лэнс поднялся, подтянул брюки. Неторопливо подошел к двери. Открыв, в первую минуту не понял, что пришли именно к нему, винные пары не совсем еще выветрились из головы. На пороге стояла Надин Хильер — в розовой блузке, короткой серой юбке, с ослепительной улыбкой на устах.

— О, добрый вечер, миссис Хильер.

— Надин, — поправила женщина. — Может быть, я не вовремя?

«У меня теперь все всегда не вовремя», — подумал Лэнс, но вслух вежливо сказал:

— Нет, что вы, самое время.

— Я могу войти?

Уитни колебался, обдумывая ответ, затем кивнул:

— Входите.

Надин прошла в комнату и, остановившись посередине, огляделась.

— Вам бы надо взять комнату побольше…

— Мне это ни к чему, миссис Хильер.

— Надин, — снова настойчиво поправила она.

— Хорошо, Надин, — кивнул Лэнс. — Значит, вы рассказали мужу о нашем сегодняшнем разговоре и…

Надин оставила свою сумочку на бюро. Повернувшись к Лэнсу, многозначительно сказала:

— Мой муж ничего не знает о нашем разговоре.

— Тогда… зачем вы пришли? — спросил Лэнс довольно бесцеремонно, все еще не решаясь на действия, которые имела в виду женщина.

Надин посмотрела на него яснее ясного.

— Я очень вам сочувствую, Лэнс.

— Никто не знает, где найдешь, где потеряешь, — сказал Лэнс безразличным тоном.

— Мне показалось, — Надин говорила мягко, но настойчиво, — что сейчас вам необходима поддержка, нужен преданный друг… Я могла бы им быть.

— С какой это стати вы собираетесь заботиться обо мне?

— Помочь вам, — улыбнулась Надин.

— Вы… и это ведь правда… можете мне помочь… в делах команды. Это… все же… не единственное, наверное.

— Догадываюсь, о чем вы подумали, Лэнс. Признаюсь вам: я столь же одинока, как и вы. Муж мой любит меня, как умеет. Но он так занят все время! Он потратил годы, чтобы сделать себе имя, заработать большие деньги. И у него, на меня так мало времени.

Жалобный монолог был коротким. Надин присела перед Лэнсом на корточки. Ладони легли на его колени, потом на бедра. Лэнс стоял недвижно, не говоря ни слова, не сделав ни одного отталкивающего жеста. Тогда ладони поднялись выше, и Надин осторожно начала расстегивать ему ширинку. Лэнс не пытался остановить Надин, когда она пошла еще дальше.

— Какой он у тебя замечательный… и какой большой!

Лэнс быстрым движением расстегнул до самого низа кофточку Надин. Сжав ее груди своими сильными руками, пробормотал:

— Они тоже не маленькие.

В голове загудело. Лэнс знал, что совершает безумство. Равнозначное самоубийству. Но остановиться уже не мог.

Лэнс затащил ее в спальню. Господи, чего только она не вытворяла с ним в постели!

— Вот теперь он в самом деле большой! — удовлетворенно воскликнула Надин, губами и пальцами лаская его мужские органы, все более страстно, до исступления сжимая их. Вдруг остановилась, откинулась. Лэнс с силой притянул ее к себе.

— Умоляю, не останавливайся!

— О, да ты уже готов, — прошептала Надин, медленно приподнимаясь на ноги. — Но я хочу, чтобы мы были готовы оба. — И вспрыгнула ему на грудь. Обхватила голову Лэнса, прижала его рот к своим грудям, мягким и трепетным. Ее соски под губами мужчины твердели. Не отрываясь от них, Лэнс протянул руки вниз, чтоб сдернуть с женщины трусики и чулки.

— О, дорогой мой, поосторожнее, — закрыв глаза, ворковала Надин. — Очень будет трудно объяснить мужу, где я умудрилась порвать белье.

Лэнс хотел опрокинуть Надин, но она решила иначе. Лэнс так и остался лежать на спине, а Надин, раздвинув ноги, стала продвигаться по нему то вверх, — так, что Лэнс мог полностью насладиться податливостью ее ягодиц, — то вниз, лаская его тело губами и языком и с наслаждением ощутив наконец оргазм, когда Лэнс вошел в нее.

Давно уже Надин не испытывала такого полного удовлетворения, как в этот раз. Наконец отдышавшись, она положила голову Лэнсу на грудь и задумчиво изрекла:

— Знаешь, мне кажется, что мы с тобой будем очень хорошими друзьями.


В шумном ночном баре, где завсегдатаями были проститутки и длинноволосые голубые, двое мужчин встретились для серьезного делового разговора.

— Ну что, сделаешь?

— Будь уверен. Все будет, как надо.

— Сколько?

Последовала небольшая пауза.

— Я назову цену после.

— Когда? Долго ждать?

— Постараюсь поскорей.

— И сделаешь так, что никто не заподозрит ни тебя, ни меня?

Собеседник обиделся:

— Работаю профессионально, никто ничего не пронюхает. Гарантирую, шеф.


Палм-Бич, февраль 1987

— Я семь раз за последние восемь лет была во Флориде, и ни разу мне не посчастливилось испытать тут полную радость, — жаловалась Слоун.

Привратники открывали тяжелые ворота, от которых шла аллея к зданию «Поло-клуба», расположившегося в одном из чудеснейших уголков Штатов на Палм-Бич. — Меня всегда изнуряла напряженная программа: из аэропорта — в отель, потом книжные магазины, интервью, встречи с читателями, опять магазины…

— Я-то приехал сюда играть, — прервал ее Джордан, — и тоже не могу похвастаться, будто много чего видел на Палм-Бич, кроме «Поло-клуба» да игрового поля.

Привратник открыл дверцу машины, помогая Слоун выйти. Выпорхнув, Слоун огляделась вокруг. Да, красота и ухоженность пленяли глаз. Это был тот или почти тот мир, в котором родился Джордан и в котором она, Слоун, до сих пор чувствовала себя, как захватчик на оккупированной территории. Она — автор нашумевших бестселлеров. А в глубине души не знаменитая Слоун Дрисколл, а дерзкая Сэмми Дуглас, девчонка с улицы, проложившая сама себе путь к славе, — так вот, это она смотрела на манящий и волнующий мир со страхом и вожделением.

— Филлипс, — представился Джордан, когда они переступили порог клуба, — мы из «Достойных», команды Хильера.

Постное выражение лица встречавшего их служителя клуба мгновенно изменилось, засияло почтительностью.

— Мистер и миссис Хильер уже здесь, пожалуйста, проходите.

За большим столом возле окна сидели Хильеры и Уэллсы, Ян с Дасти. Мучины поднялись, чтобы поздороваться с пришедшими. Холодная и чопорная миссис Хильер в своем идеальном туалете от Валентино приковала к себе внимание Слоун. Да и Надин взглянула на Слоун так открыто изучающе, что стало Не по себе. Приход Слоун был почему-то неприятен миссис Хильер. Почему, интересно? В общем-то ей, Слоун, на это плевать, но все-таки неприятно оказаться в ситуации, когда тебя столь неприкрыто презирает совершенно незнакомый тебе человек.

Дасти прервала размышления Слоун.

— Вчера вы еще не прибыли на Палм-Бич. Мы с отцом подумали даже, что вы вообще не приедете.

— Мы очень торопились, но пришлось задержаться в Нью-Йорке. По моей вине. Шло мое интервью в телепередаче «Доброе утро, Америка», запись продлилась дольше, чем я ожидала.

Официант принес напитки — разговор ненадолго прервался. Слоун перебросилась несколькими словами с Дасти, украдкой наблюдая за Надин. Та сидела молча — Слоун захотелось вовлечь ее в разговор.

— Вы часто приезжаете сюда, миссис Хильер? — наконец решилась Слоун.

— В клуб? Когда бываем в городе, то часто, — холодно ответила Надин.

— Здесь прекрасно кормят.

— Обычно, — равнодушно протянула миссис Хильер.

Слоун начинала «заводиться». Миссис Хильер уж слишком явно выказывала свое пренебрежение, и не будь Слоун в престижном клубе, она бы знала, как себя вести и что сказать. Но, вспомнив, что Гевин Хильер платит Джордану четверть миллиона долларов в год, сдержалась.

— Какая странная женщина, — поделилась она своим впечатлением с Дасти, когда все встали из-за стола.

— Кто?

— Надин Хильер.

— А, эта… — понимающе улыбнулась Дасти. — Не обращай внимания. Подозреваю, что она в очередной раз вышла на тропу охоты.

— Охоты?

Дасти шепотом дала разъяснения.

— У Надин особенность: не находит себе места, если видит молодого и привлекательного самца. Для нее главное — хороший самец.

— Я что-то слышала…

— О ее постельных приключениях? Полагаю, что единственный, кто этого не слышал, — ее собственный муж. Когда она ищет очередного любовника — все вокруг знают это.

— Кто же ей больше нравится?

— Молодые. Чем моложе — тем лучше.

— Забавно… — Новость, сообщенная Дасти, была Слоун неприятна.


Рядом с «Поло-клубом» располагалось игровое поле. Из некоторых клубных комнат можно было легко наблюдать за игрой.

Этим и занимался сейчас Гевин Хильер. Подошла Надин.

— Похоже, Альварес исчерпал уже ресурсы своей команды, — удовлетворенно заметил Гевин. — Мои за последнее время изрядно потеснили «Красных дьяволов» Антонио Альвареса.

— Сам Альварес играет четвертый матч на этой неделе. А ему, заметь, все нипочем…

Надин усмехнулась.

— Что, положил на него глаз?

Хильер не повернул головы: оторвать его от игры не могло ничто.

— Я смотрю на любого игрока по-своему.

— Естественно, — сказала вслух Надин, подумав про себя, что и она —’тоже.

Надин с не меньшим интересом, чем муж, смотрела на поле: искала взглядом Лэнса Уитни. Они не виделись после их бурной встречи. Надин страстно хотела новой, но не забывала о мерах предосторожности. Если Хильер что-то заподозрит, немедленно подаст на развод, а это совершенно не входило в планы Надин. Только круглая дура могла отказаться от завидного положения миссис Хильер.


Слоун подошла к Джордану сразу после окончания матча.

— Ребята Альвареса что-то сегодня не в форме, — поделился С ней наблюдением Джордан. — Наверное, из-за лошадей: только на прошлой неделе кончился карантин.

— С кем станешь тренироваться, кого побеждать? — засмеялась Слоун. У нее был забавный вид, обеими руками она держала шляпу, чтобы та не улетела: ветер был ураганной силы.

— Что за ирония?.. Я только сказал, что мы победили слишком легко. Потренируйся они подольше, игра прошла бы интересней. Я же встречался с Альваресом раньше — игрок, которого никогда в жизни не забудешь.

— Неужто сильнее Максвелла Кениона?

— Нет, Макс силен, но совсем по-другому.

— Почему ты до сих пор злишься на него? — Вопрос непроизвольно сорвался у Слоун с языка.

— С чего ты взяла?

— Вы были друзьями, я помню, как Лэнс рассказывал об этом в Довилле.

— Были когда-то… Но я не нуждаюсь в друзьях вроде Макса Кениона.

— Из-за Джилли…

— Из-за Джилли. Макс влез третьим. Не в моих правилах оставаться с таким типом в дружеских отношениях.

Слоун чувствовала, что не стоит продолжать разговор на столь щекотливую тему, но ей так хотелось знать ответ Джордана.

— Джордан, а если бы ты не испытывал к Джилли никаких чувств?..

Джордан холодно посмотрел на Слоун.

— Прекрати. То, что было между мной и Джилли, давным-давно кончено. И кончено не из-за Макса. И не ройся в моем прошлом, к добру это не приведет.

Да, если Джордан решил прекратить разговор, возражать бесполезно, Слоун прекрасно это знала. Она шла, понурившись: ее сомнения подтвердились. Джордан не хочет вспоминать Джилли — значит, былые отношения все еще для него что-то значат.


Надин, замаскировавшись до неузнаваемости (черные очки, черное мешковатое пальто, черная шляпа с огромными полями), покинула свой роскошный номер, где муж вел по телефону какие-то деловые переговоры, и направилась в отель, к Лэнсу. Осторожно, твоя затея опасна. Надин могла видеться с Лэнсом только во время матчей команды Хильера. Теперь она улучила время, пока муж занят. Впрочем, опасность разоблачения лишь возбуждала Надин, придавала ее отношениям с Лэнсом особую остроту.

О, кажется, на лестнице никого. Найти номер Лэнса оказалось нетрудно: она сама выбирала его и оплачивала. На стук никто не ответил. Он не ждет ее? Почему так долго возится? Наконец открыл.

— До двери так близко, Лэнс.

— Я говорил по телефону. Что-нибудь срочное? — Лэнс смотрел, как Надин, садясь на кушетку, снимает очки и шляпу. — Я не ждал тебя.

— Конечно, срочное. — Надин бросила беглый взгляд на стол, заметила пузырек с пилюлями. Она знала, что Лэнс употребляет наркотики: интересно, это кокаин?

Сняв пальто, Надин повернулась к Лэнсу.

— Я так соскучилась по тебе.

Лэнс безразлично посмотрел на гостью.

— В самом деле?

— Да, подойди ко мне, и я покажу, как сильно…


Двое мужчин повстречались для делового разговора в ночном клубе.

— Это первый! — один из собеседников вытащил фотографию и протянул партнеру.

Тот внимательно изучил изображение и вернул обратно.

— Жаль портить такого красавчика.

— Надеюсь, ты хорошо его запомнил?

— Да, будут ли пожелания относительно форм исполнения… например, как…

— Нет, это твое дело, меня интересует только результат.

— О’кей. В результате будьте уверены.

— Обязательно… Когда деньги?

— Позвоню тебе — сразу после того, как…

— Тогда все. Скоро увидимся.

Они разошлись, как случайно встретившиеся знакомые.


«Итак, я в самом деле в Палм-Бич», — подумала Слоун, вступая на снежно-белую Эспланаду, выдержанную в испанском стиле. О, этот город, где все так напоминает тридцатые годы, ты как будто переносишься в свое прошлое. Город, служивший пристанищем для особ королевских фамилий, где высший свет, избранное общество, где царила герцогиня Виндзорская, — та самая, которой в Палм-Бич отказали в кредите в магазине «Сакс» после ее легендарного путешествия, в котором герцогская чета оставила уйму неоплаченных счетов!

«Сэмми Дуглас должен понравиться этот городок», — решила Слоун.

Она взглянула на часы — золотые часики, красовавшиеся на руке, — подарок Джордана к помолвке. И часики тоже понравились бы Сэмми Дуглас. Только наверняка она снесла бы их в скупку. В те дни деньги ей были нужны больше, чем часы. Теперь же Слоун Дрисколл могла позволить себе и то, и другое.

Каблучки ее черных кожаных туфелек уверенно стучали по тротуару. Слоун рассматривала витрины. Неожиданно сквозь стекло одной из витрин магазина «Кризиа» она заметила знакомый силуэт: высокая рыжеволосая женщина притягивала взгляды королевским цветом своего пурпурного платья. Джилли Кенион. «Рано или поздно встреча с врагом неизбежна. Пусть теперь», — подумала Слоун и решительно толкнула входную дверь.

Обернувшись на звук открываемой двери, Джилли увидела Слоун, входившую с довольной улыбкой кошки, только что проглотившей случайно залетевшую к ней соседскую канарейку. Реакция Джилли была мгновенной.

— О, мисс Дрисколл, добрый день! Какой неожиданный сюрприз!

— Почему же сюрприз, миссис Кенион? — Слоун постаралась подчеркнуть «миссис Кенион».

— Не думала, что вы оставите Джордана одного ради такой прозы, как хождение по магазинам, — вымолвила Джилли равнодушным голосом. — И, прошу вас, зовите меня Джилли.

«Знаю я, как тебя назвать, да сейчас неудобно», — со злостью подумала Слоун.

— С удовольствием, — сказала она вслух, улыбаясь Джилли с той же неотразимостью, что и соперница. Но не предложила Джилли звать себя по имени.

— Не имела возможности раньше поздравить вас с радостным событием.

— Да разве?

— Когда я видела вас в Довилле, Джордан сказал, что вы просто работаете вместе.

— Все на свете меняется.

— Да, и весьма скоро, я бы сказала. Когда мы были с ним в Буэнос-Айресе, Джордан… вел себя не совсем так, как мужчина перед женитьбой. — Хотя Джилли постаралась придать своим словам побольше равнодушия, это «с ним», выделенное голосом, сразило Слоун.

Ей стоило немалых усилий не показать сопернице своего волнения.

— Все произошло так внезапно, — постаралась изобразить она застенчивую улыбку.

— Конечно, конечно! — Джилли торжествовала, зная, что попала в цель.

Слоун взглянула на часы.

— К сожалению, мне пора, у меня встреча с репортером…

— Да, да! — Джилли понимающе закивала. — Вы не смогли бы передать Джордану мой нежный привет?

Слоун, уже в дверях, остановилась и взглянула Джилли в глаза.

— С огромным удовольствием, но, думаю, ему будет приятней, если вы сумеете сделать это сами. Попробуйте!

С этими словами она вышла, лишив Джилли возможности парировать удар.


Джордан подскакал к боковой линии поля и, спешившись, бросил поводья груму.

— Где ты была?

Слоун опоздала, потому что ходила по городу еще почти час: надо же было остыть после бурной встречи с Джилли. Большая часть матча уже прошла.

— У меня брали интервью. Помнишь, я говорила? — Слоун протянула ему стакан воды.

— Ах да, припоминаю. Но все надеялся, что ты постараешься прийти к началу игры.

— Добавилась еще масса других неотложных дел. — Мысли Слоун поневоле возвращались к встрече с Джилли. — Джордан, сегодня вечером я должна вылететь в Нью-Йорк.

— Так. Какого черта?

— Мне срочно надо доделать одну работу.

— Сколько? — сердито спросил Джордан: он не скрывал, что это сообщение ему неприятно.

— Что — сколько?

— Сколько ты там пробудешь?

— Еще не знаю, — спокойно ответила Слоун. — Ты знаешь, но я должна поставить последнюю точку.

— Да, разумеется.

Холодность Джордана убивала Слоун, она не хотела оставлять его ни на день, ни на минуту. Но после сегодняшней сцены с Джилли… «Мы с Джорданом». Он и Джилли… Ничего не могла она с этим поделать, ничего, только уехать на время, остыть.

— Ты собираешься приехать хотя бы к финалу?

— Надеюсь.

— О большем уж не прошу, — саркастически протянул Джордан, садясь на только что подведенную к нему грумом лошадь. Он уже собирался выехать на поле; но чуть задержался, будто хотел что-то сказать Слоун, но… Вот он уже скачет к своим партнерам.

«Боже мой, что мне делать, если слова Джилли окажутся правдой?» — с ужасом думала Слоун.


Нью-Йорк, февраль 1987

Подруги сидели в одном из любимых ресторанов Слоун в Рокфеллер-центре в Нью-Йорке — в теплые дни двери его раскрывались прямо в летний сад. Славился он еще и своими блюдами из морских продуктов, среди которых особенно изысканным был морской гребешок.

Подруги обсудили деловые вопросы: телевидение предложило Кейт купить право на экранизацию «Падших идолов», а французский издатель прислал Слоун готовый контракт на этот роман. Еще Кейт хотела услышать от Слоун, почему та отказалась от своего агента Линка Мэрсдена.

— Мне трудно тебе объяснить это… Линк, безусловно, знает свое дело, для кого-то он — незаменим. Но не для меня. Как говорится, не сошлись характерами.

— И тебе понадобилось столько времени, чтобы это понять? — улыбнулась Кейт.

Вот новость: оказывается, Кейт никогда не одобряла ее партнерства с Линком.

— Что же ты мне раньше ничего не говорила? — спросила Слоун с недоумением.

— К таким выводам человек приходит сам. А уж что-то объяснять и доказывать тебе — совсем бесполезно. Лучше подождать твоего самостоятельного решения. Но учти: у Линка незапятнанная репутация.

— Кто спорит? Скажу больше, я не могу не признать, что Линк мне здорово помог. Не только в устройстве издательских контрактов, но и в продаже книг… Но, видно, по натуре я — боец-одиночка.

Кейт понимающе вздохнула.

— Да Джордана ждет с тобой нелегкая жизнь.

— Ох, нам обоим предстоит нелегкая жизнь, — невесело заметила Слоун.

Кейт понимала: нет, Слоун не даст отставку Джордану, как она это проделывает с Линком. С Джорданом будет все иначе, и Кейт ждала, пока Слоун созреет для серьезного разговора с ней.

Слоун постоянно думала о Джордане. Пытаясь переключиться на что-то другое, заняться бизнесом, писать новое — все напрасно. Пока не выяснит, что же у Джордана на самом деле было с Джилли, — не успокоится.

Слоун решительно подошла к телефону — в конце концов, чем быстрее она все узнает, тем лучше. Но набрать номер Джордана у нее не хватило смелости. Слоун походила по комнате, стараясь успокоиться, опять подошла к телефону. Набрала код Палм-Бича, но, услышав гудки, снова струсила. Бросила трубку, бессмысленно кружа по комнате. Лишь на третий раз Слоун переломила себя… Но Джордана не оказалось в отеле.

Очевидно, на поле, надо звонить вечером. Увы, вечером Слоун приглашена на встречу с издателями «Топ Селлерс» — авторитетный журнал-обозрение разослал свои приглашения многим популярным в нынешнем сезоне авторам. Слоун попала в их число, что лестно, хотя… хотя надо еще решить: идти ли ей к издателям или звонить Джордану.

В комнату ввалился Тревис: с шумом распахнул дверь, бросил ранец на стул и сам уселся рядом с матерью.

— Привет, ма.

— Приветик, — в тон ему ответила Слоун.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Тревис, развязывая ботинки.

— Да живу я здесь, ты еще помнишь?

— Это когда было, — протянул Тревис. — Я думал, ты, как только кончишь свои дела с Кейт, сразу же умчишься в Палм-Бич.

Слоун уловила невысказанный упрек сына.

— Ты бы мне хоть раз сказал, что соскучился…

— А разве не говорил?

— Нет…

Тревис стал вдруг серьезным:

— Мама, мне становится очень грустно, когда ты уезжаешь. Бывают минуты, когда тебя ужасно не хватает…

Слоун растроганно потрепала сына по голове.

— Ма, а когда вернется Джордан?

— Он сейчас во Флориде, приедет, наверно, только на следующей неделе.

— О, дьявол!

— Тревис!

Тревис вскочил:

— Извини, мамочка.

Слоун понимающе улыбнулась.

— Все в порядке, Тревис. Скажи, тебе действительно нравится Джордан?

— Во всяком случае, он единственный, кого бы я хотел считать отцом.

Слоун стало очень жаль сына.

— Тебе трудно без отца?

Тревис ответил не сразу:

— Ты только не обижайся, мам, ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Но иногда мне так нужна… мужская рука. — Тревис старался выразиться таким образом, чтобы Слоун правильно поняла его.

— Тревис, я поняла тебя и благодарна за то, что ты мне это сказал.

— Правда? Ты не обиделась?

— Да нет, конечно. — Слоун прижала сына к себе. — Скажу по секрету, в моей жизни тоже случается — так не хватает… мужской руки.

— Ма, ты должна выйти за него замуж, — решил Тревис. — Такие мужчины, как Джордан, на дороге не валяются.

Слоун была полностью согласна со своим десятилетним сыном.


Вечеринка затянулась, и Слоун вернулась домой далеко за полночь. Эмма и Тревис, не дождавшись ее, уснули. Слоун, чтоб не разбудить их, даже не включила свет, — доберется и так до своей комнаты, недалека дорога. Осторожно двигаясь по квартире, Слоун запуталась ногами в какой-то тряпке, валявшейся на полу. Нагнулась, подняла и определила: рубашка — мужская, не Тревиса, слишком большой размер. Сердце замерло. Еще несколько шагов — и Слоун чуть не упала, споткнувшись о чьи-то огромные сапоги… Сердце застучало с бешеной скоростью. Он не должен приехать, но это мог быть только он! «Ладно, сейчас проверим!» — С бьющимся сердцем Слоун пошла на тоненькую полоску света из-под двери в ванную комнату. Да, это Джордан! Принимает душ, напевая свой излюбленный мотивчик!

Слоун подергала дверь.

— Эй! Я-то думала, у тебя сегодня игра. — Она старалась перекричать шум воды.

— Была игра, и мы продули.

— Сочувствую.

— Не стоит. В следующий раз мы этого Альвареса так отделаем, как Бог черепаху! А что, — донеслось из-под двери, — ты теперь и по ночам работаешь?

— Иногда приходится. — Слоун начала раздеваться. — Но сегодня… сегодня был сбор у мохнатого чудища.

Джордан рассмеялся.

— Мохнатого чудища?

— Я тебе когда-то говорила, что между собой мы зовем так Гая Реймонда. — Слоун сняла черное выходное платье, чулки, перешла к нижнему белью.

— А, вспомнил: издатель «Нейшнл эсквайрер».

— Единственный в своем роде! Устроил сегодня шикарный прием в Радужном зале!..

— Было здорово, наверно. А вообще-то ты догадываешься, сколько сейчас времени?

— Знаешь, за что мне нравится моя работа? Ни за что не догадаешься. За то, что никогда не надо смотреть на часы.

— Это что, намек?

— Понимай, как знаешь. — Слоун стояла перед дверью почти голая. — Слушай, ты там еще долго?

— Не очень! — Последовала пауза. — Я к тебе мчался, думал устроить сюрприз, но он, оказывается, ждал меня.

— Но и я… проделала такой интересный путь по темной квартире.

Слоун надоело стоять перед закрытой дверью.

— Джордан, послушай, мне тут такое пришло в голову…

— Говори скорей!

— Открой-ка!

Распахнулась дверь, и Слоун очутилась перед Джорданом, который восторженно смотрел на нее сквозь клубы пара.

— Что ты на это скажешь?

— Неплохо для начала.

— Только для начала?

Потоки воды из душа обрушились на Слоун — по щекам поползли черные полоски туши, мокрые волосы некрасиво прилипли к голове — Слоун приникла к Джордану, их тела переплелись.

— Чертовка моя ненаглядная, как я по тебе соскучился!

Нежный поцелуй Джордана мгновенно прогнал все нехорошие мысли, мучившие Слоун. Вода смыла все дурное, а поцелуй пробудил желание любви и ласки. Джордан, придерживая Слоун одной рукой, другой гладил ее по спине, по ягодицам. Слоун почувствовала, что Джордан уже готов войти в нее, попыталась пошире расставить ноги, но, не удержавшись, поскользнулась и упала, увлекая его за собой. Но Джордан устоял на ногах и поднял Слоун.

— Хорошая у тебя работка! Без меня ты бы не встала — пить надо уметь.

— К твоему сведению, я совершенно не пила, — запальчиво возразила Слоун.

— Конечно, не пила! — Джордан повернулся к ней спиной, чтобы закрутить кран. — Тебя развезло от холодного чая, правда?

— Я ничего не пила!

— Ладно, успокойся, дорогая, какая разница. Вот только боюсь, одна до постели не дойдешь — упадешь или уронишь что-нибудь. Что тогда делать?

— Это зависит от того, что я разобью.

— Вижу, что у меня нет выбора! — Джордан поднял Слоун на руки и, мокрый, понес из ванной в спальню.

— Нет, все-таки ты ненормальный.

Джордан осторожно положил ее на кровать, накрыл ее собой. Слоун извивалась под ним, в темноте отыскивая его губы, неожиданно пискнула:

— Мог бы и побриться!

— Милая моя, это потом. Сейчас у меня есть более неотложное дело!

— Прощаю тебе, ладно. Посмотрим, куда ты так торопишься, — тихим смехом отозвалась Слоун.

— Потише, ребенка разбудишь.

— Его разбудишь… Теперь хоть из пушки пали.

Джордан, добравшись до уха Слоун, нежно покусывал мочку.

— Ай, здесь ужасно щекотно!

— Да замолчишь ты наконец?! — Джордан закрыл ей рот поцелуем. Держась на локтях, он прижался к Слоун, с жадностью покрывая все ее тело. Потом руки, нежно скользившие вдоль спины, добрались до ягодиц и стали нежно поглаживать лоно.

— Джордан, я больше не могу, — простонала Слоун, — давай, давай… — Она подняла ноги и обняла ими Джордана, он вошел в нее осторожно, с каждым следующим толчком проникая все глубже и глубже.

— О, милый, как я тебя люблю!

— Любишь… а опять сбежала… от меня… — Джордан говорил отрывисто, с трудом переводя дыхание.

— Я не от тебя сбежала, — прошептала Слоун.

— Дьявол тебя поймет, отчего ты это сделала?! — с неожиданной резкостью вырвалось у Джордана, и Слоун поняла, как он зол на нее.

Больше в ту ночь разговора на эту тему не возникало.

Наступило утро, Джордан и Слоун нежились в кровати — после ночи любви хотелось отдохнуть.

— Когда ты ездил в Аргентину… ты спал там с Джилли? — в лоб спросила Слоун.

Такого вопроса Джордан не ожидал. Каким-то шестым чувством Слоун почувствовала в его взгляде нечто большее, чем удивление.

— Так ты поэтому и уехала?

— Ответь: да или нет?

Джордан уселся на постели.

— Почему у тебя все упирается в одно: спал я с кем-то или не спал? Будто это главное.

— Скажи мне прямо: да или нет, был ты с ней тогда?

— Кто тебе сказал?

— Твоя лошадь нашептала, — с горькой усмешкой ответила Слоун. — Я случайна столкнулась с Джилли в магазине, когда гуляла по Эспланаде, и она…

— И она тебе наплела, что мы с ней делили постель, а ты ей поверила!.. Ты ей поверила — это просто чудовищно!

— Так это правда или нет?!

Джордан долго молчал, не зная, как ответить.

— И да — и нет.

— Выбери что-нибудь одно, Джордан.

— После того как ты удрала, в первый раз, из Франции, — медленно начал Джордан, — я женщин видеть не мог. Мне казалось, что любая только и ждет, чтоб… использовать меня… как это сделала сначала Джилли, а потом ты. Я был вне себя от ярости и от отчаяния тоже… В этот момент и появилась Джилли…

— Появилась, и ты взял ее в постель! — Гнев закипал в Слоун, она пыталась не показывать его до поры, до времени.

— Она пришла ко мне только за этим. И я решил ее проучить. Увы, наука вышла мне боком.

— Она передумала?

— Да нет, она всегда готова. В отличие от меня, как оказывается, — тихо добавил Джордан.

— Ты передумал? — У Слоун мелькнула надежда.

Джордан встретился глазами со Слоун:

— Я не смог… передумать. Ну, и вообще — не смог. Поверь, я хотел отомстить ей, унизить, взять ее и растоптать!..

Слоун молчала в полном замешательстве.

— Ты был…

— Да, в полной импотенции. Не мог… Выгнал ее к черту. Конечно, она ничего не поняла, подумала, что мне расхотелось иметь с ней дело.

— Со мной у тебя такого никогда не было, — произнесла Слоун.

— Знаю. Я ехал к тебе в Нью-Йорк в ужасном состоянии. Не мог понять, чего я хочу, а еще примешивалась мысль, что же я могу… Наша встреча в Онфлере… событие настолько невероятное, что мои представления о женщине в корне изменились. Я хотел непременно найти тебя, потому что… привязался к тебе.

Слоун перебила:

— Ты подумал, что, если у тебя со мной будет все нормально…

— Ничего я уже не думал, когда прилетел в Нью-Йорк. Решил, что надо выкинуть тебя из головы, раз ты способна проделывать со мной такие штуки. Но когда мы снова встретились и все осталось у нас по-прежнему, — тут до меня наконец дошло, до какой же степени… я в тебя втрескался. Не хотел, признаюсь тебе, но — втрескался так…

Слоун приподнялась, положила свои руки Джордану на плечи.

— Со мной все было очень похоже. Втрескались мы оба. Что будем делать?

— Пусть все идет своим чередом, а там видно будет.


Сидней, март 1987

Слоун с Джорданом остановились в сиднейском отеле «Интерконтиненталь», на Мак-Кэри-стрит — в самом престижном и новом отеле города. С двадцать пятого этажа, на котором находился их номер, открывалась роскошная панорама, вид на гавань.

Слоун глаз не могла оторвать от этой красоты, чего нельзя было сказать о Джордане, Он приезжал сюда не впервые и сейчас больше был занят чтением «Сидней морнинг геральд», чем завтраком, а тем более какими-то видами.

— Пойдешь по книжным магазинам? — спросил он, переворачивая газетную страницу.

—. Конечно. — Слоун уловила в вопросе Джордана некий, еще не ясный ей оттенок, но сделала вид, что ничего не заметила. — Кейт и Дени внушили мне, что модному писателю следует использовать любую возможность для совершенствования.

После Палм-Бича Слоун неохотно делилась с Джорданом своими планами. Убеждала себя, что Джордан любит ее и принимает такой, какова она есть, — значит, он должен принимать и эту часть ее жизни — рекламно-деловую.

— По-моему, ты можешь чуток ослабить свою рекламную активность.

— Почему?

Джордан протянул ей газету.

— Австралийцы и так преподнесли тебе замечательный подарок, гляди!

В колонке литературных новостей первое место среди бестселлеров занимали ее «Падшие идолы»! Вот так новость! Слоун глазам своим не верила!

— Ты что, в этот раздел никогда не заглядываешь?

— Заглядываю, конечно, но «Идолы» вышли здесь всего неделю назад. И сразу же попали в десятку — невероятно! Я срочно должна позвонить Кейт. Сколько сейчас времени в Нью-Йорке?

Джордан посмотрел на часы и занялся подсчетами.

— Там… четыре часа вчерашнего дня.

— Вчерашнего?

— Ну да, здесь сегодня четверг, а в Нью-Йорке еще среда.

Слоун засмеялась.

— С ума сойдешь на этом земном шаре. Но я все равно… обязательно должна позвонить, Джорди!

Слоун вскочила из-за стола, но Джордан «на лету» поймал ее.

— Погоди, женщина, куда так спешишь? Событие сперва надо отпраздновать. Со мной, например.

— Непременно, Джорди, но сначала я все же позвоню, а то Кейт уйдет из офиса, — Слоун попыталась вырваться.

— Да потом позвонишь, выбрось свою Кейт из головы…

И в самом деле, в руках Джордана Слоун забыла не только Кейт, но и обо всем на свете…


Тренировка была в разгаре. Мяч просвистел в воздухе и упал в нескольких ярдах от Джордана, и он погнал свою серую кобылку к мячу. Нет, пожалуй, у Лэнса больше шансов. Ему и бить — это первая тренировка Лэнса после того несчастного случая…

Лэнс у мяча, бита над головой, бросок! Но… мяч закрутился в воздухе, атака захлебнулась. Джордан покачал головой. Что происходит с Лэнсом?

— Сделаем-ка паузу.

Лэнсу не оставалось ничего другого. Он стащил шлем, вытер рукой потный лоб.

— Мне бы сейчас побольше практики. Когда ты сможешь в следующий раз, Джордан?

— Тренироваться надо побольше, это точно, только в следующий раз без меня, приятель. Ты чертовски плохо играешь, за примерами далеко ходить не надо — твой последний удар…

— Спасибо за правду!

— Да, тебе правда необходима. Свою ситуацию нужно видеть без прикрас, Лэнс. И не удивляйся, когда Хильер выставит тебя из команды. Удивляюсь, почему он до сих пор не сделал этого.

— Заткнись… так твою мать! — Лэнс пришпорил лошадь и ускакал прочь. Джордан не пытался остановить его. Что ж, оба они не правы: Лэнс не пожелал выслушать поучений Джордана, а тому недосуг было успокоить приятеля.

Тут еще и Джилли. Ее только не хватало. Как напоказ возникла у его машины. Ярко-красное платье едва прикрывает задницу, ноги тоже, гляди — не хочу! Все напоказ!

— Привет, Джордан! Я к тебе. Нашла все-таки! — прокричала она.

Джордану не оставалось ничего другого, как подъехать к ней. Он спешился.

— У тебя только и забот что за мной бегать?

— Есть и другие, но самая главная — потолковать с тобой!

— А где муженек?

— Играет в Мехико. Вернется недели через две, не раньше, так что учти, я вольная птица.

— Мне-то что? Но вот почему муженек не потащил тебя в Мексику? Он ведь тебя обычно на привязи держит.

— Я настояла. У меня неотложные дела. — Джилли пошла рядом с Джорданом. — Я знала, что ты придешь, хотела повидаться.

— Зря теряешь время, я не стану с тобой говорить ни о чем.

— Джордан, ты меня знаешь, я зря времени не теряю. — Она попыталась положить руку на плечо Джордану, но тот резко сбросил ее.

— Да, к сожалению, я знаю тебя. Даже больше, чем хотелось бы.

— Нет, ты заблуждаешься, Джорди.

— Могу только сказать, что не желаю принимать никакого участия в твоих делишках! — Голос Джордана звучал резко. — И в интригах вроде той, которую ты разыграла на улице в Палм-Бич. Это же фарс, Джилли!

— Какой фарс? — Джилли изобразила на лице святую невинность.

— Черт тебя побери, не строй из себя дурочку! А спектакль, который ты разыграла перед Слоун, — «наша поездка в Аргентину»?..

— Но мы ведь действительно оба были в Аргентине, — возразила Джилли. — И не моя вина, что в ту ночь мы… не дошли до конца.

При одном воспоминании о той ночи Джордана передернуло — Джилли, выходит, так ни о чем и не догадалась.

— Послушай, Джилли, зачем ты меня преследуешь? Ведь мы давно знаем друг друга. Неужели ты не поняла: с женщинами я иду только вперед, обратно не возвращаюсь?

Джилли улыбнулась:

— Ну, а как у тебя дела с невестой?

— Не твое дело! — рявкнул Джордан, садясь в машину.

Но от Джилли не так-то легко было избавиться: заглянув в кабину, она ловким движением вырвала ключи из замка зажигания.

— Джилли, будь ты неладна, верни ключи! — прорычал Джордан, схватил ее за руки и силой отнял ключи. — Мне осточертели твои идиотские выходки! Что ты хочешь мне сказать? Говори наконец и уходи.

Джилли просунула руку в окошко машины, намереваясь погладить Джордана по щеке.

— Я не играю на этот раз, Джордан…

Джордан отодвинулся от нее, завел мотор.

— …На этот раз я говорю совершенно серьезно. Я постоянно думаю о тебе — нелегко жить одинокому, почти брошенному… она столько времени тратит на всякие там встречи, выступления. Только сегодня утром я узнала, что по восьмому каналу ТВ пройдет ее интервью. Нельзя не восхищаться этой женщиной… я искренне говорю, сама-то я не способна делать карьеру.

— О, ты вполне преуспела на ниве… одной из древнейших профессий, — не удержался Джордан, но Джилли и это пропустила мимо ушей.

— Слоун честолюбива, вот что я заметила, — продолжала Джилли. — Подумай, как ты с ней будешь жить?

— Не твоя это забота, Джилли.

— Я же знаю, тебе всегда нравились другие женщины: ты для них центр мироздания, а они — твоя тень. Не понимаю, как ты решаешься на брак с особой, преуспевшей в жизни больше тебя?

— Вот что я думаю, Джилли: слишком сладко ты поешь, слишком беспокоишься обо мне. Вот тебе мой совет: отойди-ка от машины подальше, от беды… — Джордан рванулся вперед с такой силой, что Джилли, потеряв равновесие, чуть не упала.

Да, он сделал вид, будто ему все нипочем, но, успокоив нервы ездой, признался себе, что эта чертова сучка попала в точку: не раз он и сам спрашивал себя — как они со Слоун смогут жить?


Гевин Хильер, оставшись наконец один в роскошном номере «Интерконтиненталя», решил еще раз прикинуть, есть ли у него выход из положения. Разложив на столе бумаги, он погрузился в мрачные подсчеты. Происходящее походило на дурной сон. Кто бы мог предположить, что крупнейшая юго-западная сталелитейная компания, основанная еще прадедом Хильера, окажется в таком глубоком кризисе. Нет, реанимировать ее он не сможет.

Днем Гевин звонил в Хьюстон, пытаясь уточнить обстановку. Никто не дал ему вразумительного ответа ни на один вопрос — совершенно бесполезный звонок. Дела компании ухудшались, казалось, с каждым часом — он видел скорый неминуемый крах, но что его особенно волновало — как он проглядел начало конца? Сколько раз компания оказывалась на краю финансовой пропасти, но каждый раз удерживалась и даже набирала силы. Почему же сейчас она не может устоять? Неужто никто не в состоянии дать Гевину умный совет — тогда, когда он в этом так нуждается?

Гевин вспомнил, что обещал позвонить жене в Лос-Анджелес часа в четыре. Сейчас половина седьмого. Он подошел к телефону и собрался набрать нужный номер, но в последнюю минуту передумал: Надин поймет. У него более неотложные дела, чем разговоры о врачах и платьях. Чего он никогда не понимал, так это стремления Надин иметь вид восемнадцатилетней! Конечно, ее любовники очень молоды, вот ей и хочется выглядеть рядом с ними ровесницей. Бедняжка Надин! Она не догадывалась, что Гевин всегда осведомлен насчет ее увлечений. Он искусно притворялся, что ничего не замечает: она не должна ни в коем случае думать, будто он снисходителен или, тем паче, безразличен к этой стороне их жизни.

Поведение жены давало Гевину крупный козырь в руки, а уж придет время, и он им воспользуется.

Да, откровенно говоря, секс мало интересовал Хильера — другое дело лошади, поло и бизнес! Тут он испытывал куда более острые ощущения, чем в постели с женщиной. Конечно, он вынужден исполнять супружеские обязанности, но большого удовольствия ему это не доставляло…


Странная пара, ведущая переговоры о каких-то очень темных делах, предпочитала встречаться, как читатель смог уже убедиться, в многолюдных питейных заведениях низкого пошиба. Здесь, в Сиднее, был выбран прибрежный паб, куда вечерком приходили расслабиться грузчики и прочая портовая шваль.

— Ну что, проворонил?

— Нет, просто не представилось удобного момента.

— Черт побери, тебе что, кто-то специально будет обстановку готовить?

— Ладно, не учи ученого. В следующий раз сработаю без осечки.

— Посмотрим.

— В нашем деле, парень, проколы случаются. Главное — добиться результата. А насчет денег — будь спок.


Игра проходила на роскошном поле комплекса «Ройял хоре шоу граунсд» — конное поло, скачки, выездка: для всех соревнований отличные условия.

Подняв биту, Джордан мчался к мячу, но боковым зрением увидел игрока своей команды в более выгодной позиции — и тут же притормозил. Эх, зря! Этот мазила подставил мяч противнику, а уж тот воспользовался неожиданной удачей! Джордан не верил своим глазам. Как?! Это был капитан их команды! Не забить гол из такой позиции?

— Мазила чертов! — раздосадованный Джордан готов был искрошить свою биту о голову капитана.

В перерыве между третьим и четвертым периодами Джордан подъехал к Слоун и спешился.

— Зря ты уступил капитану, правда?

Слоун пожалела, что своим вопросом подлила масла в огонь.

— Черт! Самый идиотский удар, который я когда-либо видел! — Его запала не остудил даже стакан холодной воды. — Быть в идеальном положении — и так промазать!

— От ошибок никто не застрахован, Джорди. — Слоун понимала, что должна его успокоить.

— Ошибки здесь быть не могло, понимаешь? Это беспроигрышная, голевая точка поля. — Джордан вытер лицо мокрым полотенцем. — Капитан не начинающий игрок, он уже пятнадцать лет на поле, и рейтинг у него — выше некуда.

— А ты сам никогда не ошибался, Джорди?

— Ошибался, но не преднамеренно, — с ледяным спокойствием ответил Джордан. — Пойду посмотрю, как там моя лошадка…

Да, Джорди — как на иголках. А уж после вчерашней тренировки… Ей он ничего не говорит, но бесспорно — дело тут нечисто. Джордан прав.


Местом для ужина они выбрали самый дорогой ресторан побережья — в двух милях от Сиднея, в районе местных богачей. В «Лафайет» меню радовало разнообразием блюд французской и итальянской кухни.

— Вижу, ты весь еще там, в третьем периоде игры, — грустно сказала Слоун.

— Прости, дорогая, все это и впрямь не идет у меня из головы… Тебе здесь нравится?

— Здесь чудесно, тем более — я такая голодная, целого вола съела бы.

Джордан впервые за весь вечер засмеялся:

— Увы, вот этого блюда тут, наверное, не будет.

— Приятно слышать, как ты смеешься! — Слоун искренне обрадовалась перемене в его настроении. Может, удастся разговорить Джордана за едой?

— Почему бы не повеселиться? В конце концов мы же выиграли сегодня!

Слоун подняла бокал.

— Никогда в тебе не сомневалась.

— А это в честь нашей нелегкой победы. — Джордан вынул из кармана небольшой сверток и положил его на стол перед Слоун. — Небольшой подарочек моей чудесной Слоун…

Глаза Слоун зажглись любопытством. Она разворачивала бумагу с такой осторожностью, словно боялась повредить нежнейший экзотический плод. Но в бумаге оказалась коробочка от известной фирмы «Крекер Джек».

Слоун восторженно взглянула на Джордана. Он весь в этом подарке — настоящий мужчина, в котором живет ребенок.

— Ох, мне еще долго придется добираться до сути. — Слоун знала: «Крекер Джек» упаковывает свою продукцию по принципу капустного кочана.

— На твоем месте я бы не искал суть, а просто открыл бы крышку, — хмыкнул Джордан. Он сам испытывал нетерпение.

— Все! Уже открыла! — Подняв крышку, Слоун увидела в коробочке футляр, а в нем — старинное золотое кольцо с большим черным опалом.

— Оно настоящее?! Нет, не могу поверить…

— Конечно, настоящее! — Джордан взял правую руку Слоун и медленно надел кольцо на безымянный палец.

Слоун отвела руку в сторону и любовалась игрой граней на черной поверхности камня.

— Боже, как красиво! Никогда не видела такого камня.

— Такие — только в Австралии.

— А по какому случаю подарок, если не секрет?

— Секрета нет, сейчас объясню.

Джордан поднял бокал.

— Давай выпьем за то, чтобы наша работа как можно меньше влияла на наши отношения. За то, чтобы у нас всегда оставалось время побыть вместе, развлечься, поговорить, и не только в постели. Только такой брак будет удачным.

— Дорогой, согласна с тобой во всем, во всем… — Слоун подняла свой бокал.


— Просто не могу в это поверить! — Джордан в сердцах швырнул рубашку на кровать. — Мы же договорились — наши личные отношения ставить выше профессиональных!

— Джордан, ну что ты кипятишься? Будто я уезжаю в Нью-Йорк на целый месяц! — возражала Слоун.

— Но у нас был уговор!

— Что ты заладил одно и то же! — Слоун тоже начинала выходить из себя. — Речь идет всего-навсего о ленче, только об одном паршивом ленче с журналистом, который поможет мне здесь, в Австралии. Он сделает так, что мое имя будет постоянно появляться в австралийской прессе. Ведь это для меня очень важно… Ну, Джорди…

Джордан стоял посреди комнаты, набычась.

— А-то думал, ты выполняешь свои чертовы деловые обязанности сама! — съязвил он.

— Но это и есть часть моей работы.

— Ах, часть! — передразнил ее Джордан. — Вчера часть — это телеинтервью, сегодня часть — посещение книжных магазинов, что завтра, Слоун?

— Ничего не могу тебе гарантировать! — Слоун уже орала в тон ему. — Возможно, и завтра, и послезавтра. Ведь я ничего не имею против твоей чертовой игры, но не потерплю, чтобы ты мешал моей чертовой работе!

— Я ей мешаю! — Джордан нервно рассмеялся. — Тебе никто помешать не сможет. Бульдозер, а не женщина! — И Джордан хлопнул дверью с такой силой, что вешалка сорвалась с крючка и грохнулась на пол.

Слоун была уверена: встреча-ленч с журналистом будет скомкана. Как ни старалась она отвлечься, пококетничать, вдуматься в вопросы журналиста, — ничего не получалось. Она думала только о размолвке с Джорданом.


Джордан протянул груму треснувшую клюшку — результат неудачного удара, мощного, но совершенно бессмысленного. Аукнулся сегодняшний конфликт со Слоун.

Взяв новую клюшку, Джордан вернулся на поле. Вошел в игру, но мысли витали далеко: утром он не должен был так распускаться. Наговорил черт знает что!

И ведь вовсе не собирался на нее нападать. Опять эта чертова Джилли испортила все, именно она посеяла в его душе сомнения!.. Или он в самом деле ревниво относится к успехам Слоун?! Да нет же, искренне восхищался ее успехами, даже гордился, что такая женщина любит его. Но в самом дальнем тайнике души… если покопаться… Не запрятан ли там страх, дурное предчувствие, что ее карьера, ее книги когда-нибудь отберут у него Слоун? Слишком сильно ее влечение к славе, оно пьянит ее больше, чем любовь к нему. Джилли высказала, по сути, то, в чем он боялся признаться себе: «гоняла», конник не сумеет осчастливить ее, автора популярных книг. Что его популярность по сравнению с ее ошеломляющим успехом?..


Впервые местом свидания таинственные собеседники избрали не бар, а маленький, хотя и многолюдный парк. Они шли рядом, нога в ногу, шли довольно быстро для просто прогуливающихся людей.

— Принес деньги?

— Я слово держу. — Говоривший выудил из кармана толстый коричневый конверт и протянул своему спутнику. — Посчитай.

— Полагаюсь на твою честность. Да и неудобно — тут кругом полно народу.

— Я расплатился!

— Да, спасибо.

И они разошлись. Исполнитель долго еще смотрел вслед своему заказчику. Чего он все-таки добивался?


Книга третья

БУБНЫ


Нью-Йорк, май 1987

Слоун блаженно потягивалась под стеганым шелковым одеялом. Ее успокаивали и шум душа, и перекрывающая его песенка про ковбоя, которую во все горло распевал Джордан. Прекрасно: ей достался мужчина, который не меняет своих привычек в любых условиях. В его душе всегда будет звучать ковбойская песня. Без подарков в коробочках из-под «Крекер Джека» Джордан уже не Джордан, как и без китайской кухни и старых фильмов.

Но в нем много и непредсказуемого, — чего стоит та его австралийская реакция на деловой ленч Слоун. Правда, больше ничего подобного не случалось. Что же это было? Слоун подозревала, что Джордан слишком самолюбив и обидчив. В этом разгадка. Слава Богу, лишь однажды она почувствовала на себе силу его гнева. Не приведи, Господи, повториться такому. Не может же он завидовать ее успеху, популярности, ее гонорарам, которые выше его заработка.

Слоун думала о предстоящем замужестве: мы оба ждем многого от брака. Я буду рада, что наконец исчезнет с горизонта Джилли, а с ней исчезнут и все неприятности, которые она приносит. Джордан, наверное, надеялся, что они чаще будут вместе.

Слоун блаженно улыбнулась: а что, если махнуть на все рукой и обосноваться в Мунстоуне — все проблемы разом разрешились бы. И жили бы мы тихо, мирно и счастливо до самой старости. Мечты, мечты… Хорошо, что они учатся уступать друг другу.

В Сиднее после размолвки он заявил в тот же вечер:

— Слоун, я вел себя как последний дурак.

— И я так считаю.

— Не сдержался, прости. К тому же — мы проиграли. Но не в этом причина. Просто я не переношу наших разлук.

— Но ты ведь знаешь, что и я…

— Погоди, дай мне договорить… Я тебя очень люблю, Слоун, поэтому меня бесит даже мысль, что твоя или моя работа могут нас разлучить. Я боюсь этого. Хотя, наверное, страхи мои смешны.

— Джордан, я тебя тоже люблю.

— Я верю тебе, Слоун.

Появление Джордана на пороге спальни вернуло Слоун из воспоминаний к реальности.

Джордан, стоя у кровати, растирался полотенцем. Слоун, расшалившись, дернула полотенце к себе — Джордан сопротивлялся. Завязалась шутливая борьба, кончившаяся, конечно, тем, что Джордан повалился на постель и стал стаскивать со Слоун одеяло. Но ей удалось завладеть полотенцем и зашвырнуть его в угол.

— Вот чего тебе делать не стоило, женщина, — с напускным гневом прорычал Джордан.

— А я бы на твоем месте решила иначе. — Глаза Слоун искрились смехом, и, целуя, она повалила его на себя.

— Ммм… очень может быть, что ты права, — проворчал Джордан, оценив ее решимость.


Итак, дело сделано. Джордан повесил трубку и удовлетворенно откинулся в кресле. Хильер отпускает его на несколько недель. И замена подыскана с легкостью, которой, признаться, Джордан не ожидал. Вместо него будет один француз, тот самый, который забил им тогда девять мячей в Палм-Бич. Хильер просто решил воспользоваться отсутствием Джордана и посмотреть, на что способен новичок. Впрочем, Джордану казалось, что на самом деле Хильер просто ищет замену Лэнсу, который стал совсем плохо играть после того несчастного случая.

Лэнс… Мысли о бывшем друге вытеснили все остальные. Да, проклятый развод здорово подкосил его; Лэнс должен теперь наступить на себя, иначе ему — конец. В таком физическом и эмоциональном состоянии — Джордан вспомнил их последнюю стычку — он ни на что не способен.

Господи, а какая была прекрасная пара, Лэнс и Паула, — их любовь началась еще там, в Виргинии, в колледже. Глядя на них, Джордан верил, что возможна долгая и счастливая совместная жизнь не в сказке, а наяву. Но сказка кончилась. И причина конфликта — их работа. У него — одно, у нее — другое, теперь разбежались в разные стороны.

Та же опасность подстерегала и их со Слоун.

В поло — вся его жизнь. Ничто на свете не давало Джордану такого полного удовлетворения! В игре он испытывал напряжение всех сил, концентрацию воли, умственной и физической энергии, он безумно любил то ощущение полноты жизни, которое рождала острая, трудная игра.

А Слоун? Однажды она призналась ему: в минуты творчества она ощущает себя божеством, творящим мир, ей и только ей подвластный. «В книгах мне подчиняются и люди, и обстоятельства — не то что в жизни». Джордан запомнил эти слова. Он понимал Слоун. Он уважал ее за творческую страсть, за волю, восхищался ею. И все же — как им жить вместе, если каждый обитает в своем особенном мире и так им дорожит?! Сумеют ли они найти кусок земли обетованной для них обоих, где каждому отдельно и вместе будет хорошо?


Полупустой бар в нижнем Манхэттене. Поздний вечер. В зале не больше пяти посетителей. Бармен всецело поглощен телевизором. Это-то и нужно двум собеседникам — в уголочке, вдали от любопытных глаз они продолжают свой сговор.

— А осложнения ты предусмотрел?

— Их не будет. Тут задача попроще. — Последовала пауза. — Только половину денег вперед!

— Мы так не договаривались, нашими условиями это не предусмотрено.

— А иди ты знаешь куда со своими «предусмотрено, не предусмотрено»… Ты обещал мне деньги — хорошие деньги, приятель. И я должен их получить. Вот и весь договор.

— Ты меня знаешь: сделаешь — сразу получишь.

— Нет, так не пойдет. Ты втянул меня в темную историю — твое дело, какую, — меня это не интересует. Но я знаю: если ты влипнешь — выйдешь сухим из воды, а мне — крышка.

— Никто не знает заранее, кто выйдет сухим, кто — нет.

— В любом случае мне не выпутаться, приятель: половина суммы вперед или я выхожу из игры.

Снова последовала пауза, довольно длинная.

— Ладно, черт с тобой! Завтра будет половина.

— Наличными!

— Наличными…


— Мама, неужели все это так необходимо? — Тревис стоял на маленьком стульчике посреди комнаты, разведя руки в стороны. Стоял, как пугало, и чувствовал себя настоящим пугалом, которому шьют костюм.

Вид у Тревиса был глубоко несчастный.

— Да, дорогой, это совершенно необходимо. Давно пора сшить новый костюм, а уж сейчас, когда мы собираемся в Англию…

— Надоели эти чертовы примерки!

— Тревис!

— Правда, больно! А-а-а! — завопил Тревис: закройщик уколол его булавкой.

— О, извини, пожалуйста! — Мастер сохранял невозмутимость.

— Но, мама, почему нельзя купить это проклятый костюм? Чем так мучиться…

— Костюм хорошо сидит, если сделан по индивидуальной мерке.

— Куда мне его носить? Зачем он мне нужен?

— Вот появится «куда», — а у тебя есть.

Видя, что примерка заканчивается, Слоун разрешила:

— Ладно, ступай надень свои джинсы.

Когда они шли по Пятой авеню, в одной из витрин мать увидела великолепное свадебное платье, — отделка из старинных кружев и мелкого жемчуга. Слоун задержала на нем свой взгляд.

— Ты, конечно, хочешь что-нибудь в таком роде? — спросил Тревис.

— Нет. Это слишком роскошно. — Но в глубине души Слоун, конечно, была в восторге от платья.

— И когда это произойдет?

— Что «это»?

— Когда ты выйдешь замуж за Джордана?

— Точно не знаю, мы не говорили о сроке.

— А чего ждете-то?

— Рождества, — пошутила Слоун. — Ладно, пошли скорее, еще столько дел!

Слоун не раз задавала себе тот же вопрос — когда? Ответа не было.


— Ты уверена, что в состоянии давать интервью? — Джордан протянул Слоун две таблетки аспирина. Она привстала с подушки и запила их медленными глотками.

— У меня все пройдет, не волнуйся, Джордан. Сейчас голова немножко кружится — и все. Да не волнуйся за меня.

— Это настолько важное интервью?

Слоун откинулась на подушку.

— Они все очень важные, Джорди.

Джордан попытался улыбнуться.

— Ты самая сильная из всех женщин, которых я знаю.

— Стараюсь. — Слоун помолчала. — Когда я только начинала, единственным моим спасителем была Кейт. Она подбадривала, боролась с конкурентами, отстаивала мои интересы. Кроме нее — ничего и никого не было. Ни денег, ни связей, ни способности убедить издателя, что с моей рукописью можно рискнуть. Представляешь? Ничего! Одна Кейт. Ну, еще крепкие нервы и немного удачи…

— И таланта, не забывай.

— Талант — как красота, — Слоун улыбнулась. — Кто-то ее видит, кто-то — нет.

— Ну, даже я могу отличить хорошую книгу от плохой.

— Субъективно — каждый может. Но у всех разные представления о хорошей книге… И я работала, как проклятая, чтобы разобраться во всех комбинациях и колебаниях вкуса публики, из которых рождается общее мнение — это лучшая книга года. Я научилась быть дерзкой, агрессивной, нападать и сражаться с дьявольской хитростью… Сколько шишек набила, прежде чем сделала имя. Привычки тех лет глубоко въелись в меня и сейчас дают о себе знать, хотя времена изменились.

Джордан внимательно выслушал монолог Слоун. Долго держал ее руки в своих. Наконец-то он что-то понимает.


Лондон, июнь 1987

Площадки для поло в Виндзоре — их в парке несколько — содержались в идеальном порядке. Трава подстрижена так ровно, что издали кажется дорогим шерстяным ковром. Яркая зелень радовала глаз, создавала хорошее настроение. Вдали возвышалась величественная Круглая башня Виндзорского замка. Утром небо было серое, с грозовыми тучами, но к полудню погода разгулялась.

Ночью шел дождь, воздух был еще сырой, и трава на поле не просохла. Играть сегодня небезопасно.

Но игра сразу же пошла, оживленная, резкая. Слоун, как всегда, сидела недалеко от боковой линии поля и наблюдала за Джорданом в бинокль. С недобрым чувством шла она сегодня на стадион. Пожалуй, как никогда, боялась за Джордана. И действительно — лошади Джордана и еще двух игроков уже несколько раз спотыкались. Где же мяч? А, где-то в средней зоне. Всадники помчались туда. В общей свалке не разобрать, кто завладел мячом, — только слышались удары бит и храп коней. Мяч вроде бы у игрока в желто-голубой рубашке. Вот он пытается, не потеряв его, выбраться из общей свалки, вот чья-то лошадь упала, наездник старается ее поднять. Через минуту ситуация изменилась: теперь за мяч борются два других игрока. Один из них Джордан. У Слоун перехватило дыхание: Джордан каким-то необычайно ловким, почти незаметным движением коснулся мяча, и тот покатился к воротам противника. Судья в белом поднял флажок: гол засчитан!

Раздался звонок — конец третьего периода. Слоун с облегчением вздохнула. Теперь можно осмотреться вокруг. В бинокль она увидела королеву рядом с принцем Филиппом. Справа от королевы принцесса Уэльская — в белом платье и красной шляпе. Рядом с принцессой Дианой герцогиня Йоркская — ее всегда легко узнать по огненно-рыжим волосам.

Слоун не удивило присутствие на матче королевской семьи — они частые посетители, а сегодня играет принц Чарльз. Да Бог с ними, Слоун заметила, что в последнее время потеряла интерес к жизни знати.

— Аргентинцам запретили выступать после событий на Фолклендах, — так объяснил Джордан отсутствие на турнире латиноамериканской команды.

Они собирались на ужин. Джордан одевался, Слоун сидела перед зеркалом, завершая макияж.

— Ну, королеву, пожалуй, можно понять, — сказала Слоун, мизинцем подправляя помаду на губах. — Я читала, что принц Эндрю служил во время конфликта во флоте, и аргентинцы, запуская ракеты, всегда кричали: «Это тебе, Эндрю!»

Джордан оглядел себя в зеркало.

— Харлингемская ассоциация поло вряд ли скоро отменит это решение. Им явно не нравится, что будущему королю придется играть бок о бок с врагом. Жалко, конечно, в Аргентине столько прекрасных игроков, они любому турниру придают блеск и остроту.

— А Альварес?

— И Альварес — прекрасный игрок, хотя и порядочная сволочь.

— А сколько всего иностранных команд приехало сюда?

— Устроителям общее число не важно. Их интересуют фаворитные национальные команды, а в них допускается очень мало иностранцев.

— А тебя могли бы включить в какую-либо из них?

— Думаю, да. Даже в английскую.

Слоун встала, чтобы Джордан окинул ее критическим взглядом.

— Ну как?

— Можно выглядеть и получше.

— Другого ответа я и не ожидала. Спасибо.

— Слоун, я говорю совершенно серьезно: ты бледная как смерть.

— Просто разница во времени сказывается. Зато я обожаю праздничные ужины, особенно, когда подают чай.

— Хорошо, что хоть тебе это нравится. — Джордан терпеть не мог приемов, костюмов с галстуками.

— Да оставь ты в покое свой воротник. — Слоун обошла его вокруг. — Ты выглядишь отлично, придраться не к чему.

— Но чувствую себя как жертва испанской инквизиции, — мрачно пошутил Джордан. — Где Тревис?

— Сидит дуется, позже придет.

— А что случилось?

— Да он такой же, как ты: терпеть не может официальных приемов. Не будь я твердо уверена в твоей непричастности к появлению на свет Тревиса, ей-богу, считала бы тебя его отцом.

— Слоун, кто был отцом Тревиса? — неожиданно спросил Джордан.

— О… Это было так давно, что почти выветрилось из моей памяти. Когда мы встретились… мне, молодой и неопытной, показалось, что я его безумно люблю. Не знаю, что я себе навоображала. Он ужасно трепал мне нервы, и единственно хорошее, что я от него получила, — так это Тревис.

— Значит, ты считаешь, что он как бы ненастоящий твой муж?

— Давно так считала. А теперь вообще сомневаюсь, что он отец Тревиса.

Джордан посмотрел в глаза Слоун:

— У Тревиса другой отец. С этого дня!


Организаторами вечера были страстные поклонники поло — Гарри и Сарра Харвуд. Танцзал гудел оживленными голосами, которые не заглушала даже музыка небольшого оркестрика. Гости все прибывали — слуги не успевали развешивать верхнюю одежду прибывающих гостей. Свет ярких люстр казался еще ослепительнее, многократно преломляясь в блеске драгоценностей. Гости входили и выходили, создавая некое хаотическое, пестрое кружение. Официанты в белом ловко сновали по залу, разнося шампанское. Джордан разговаривал с Гевином Хильером, который явился на прием один, без жены. Слоун с интересом рассматривала публику. Кое-кого она уже видела в Палм-Бич и в Сиднее, а некоторых — и в Лондоне.

Подошла Дасти Уэллс.

— Ищешь кого-то? — спросила она, перехватив взгляд Слоун.

— Да нет! — Слоун взяла с подноса бокал шампанского. — Просто думаю: поразительно — в самых разных местах, на разных континентах — одни и те же люди.

Дасти улыбнулась.

— Удел тех, кто занят одним делом. Смотри, — заметила она, когда они отошли подальше от мужчин, — по-моему, Хильер скоро уморит Джордана. Не боишься стать вдовой раньше, чем выйдешь замуж?

Слоун рассмеялась.

— Надеюсь, этого не произойдет.

— А Гевин сегодня опять один?

— Насколько я поняла — да.

— У Надин что-то участились мигрени. Удивляюсь спокойствию Гевина, нанял бы если не врача, то… частного детектива, — съехидничала Дасти.

— Ты считаешь, что за этими сплетнями… что нет дыма без огня?

— Свечку над Надин и ее любовниками никто не держал, но, действительно, нет дыма без огня.

— Джордану кажется… она и Лэнс…

— Лэнс? Не думаю. — Дасти отпила глоток шампанского и покачала головой. — Он все еще сохнет по бывшей жене. Кроме Паулы, он никого не полюбит. Найти замену ей в постели — другое дело. Тут, кто подвернется…

В зал вошла пара, приковавшая к себе общее внимание: Макс и Джилли Кенион. Ярко-рыжие волосы Джилли не потерялись в потоке женских головок и причесок, светя как бакен. «Она на меня действует как красная тряпка на быка», — подумала Слоун. Она не могла забыть ни на минуту их разговора, мысленно представляла, что Джилли выделывала с Джорданом в постели, пыталась предугадать новые интриги, на которые пойдет Джилли, чтобы вернуть себе Джордана… Нет, она бессильна против этой женщины.

Слоун повернула голову к Дасти.

— Прости, я скоро вернусь, — и почти побежала в ближайшую туалетную комнату: ее тошнило.


Лэнс лежал на спине совершенно голый, заложив руки за голову; обнаженная Надин, оседлав его, сжимала бедра мужчины своими сильными и цепкими ногами. По-кошачьи прогнувшись, она, застонав, двинулась вверх по телу Лэнса. Требовательно распахнув ноги, попыталась заставить Лэнса войти в нее. «Быстрее», — прошептала она. Но мужчина не торопился. Он — нежась — хотел продлить удовольствие от близости.

Связь с Надин была просто находкой: Надин удовлетворяла сексуальные потребности, не требуя взамен ничего больше. Любви от него тут не ждали. После Паулы для Лэнса не существовало женщины, которую он смог бы полюбить. Но без секса не проживешь. От Надин он получал полное физическое удовлетворение.

У тому же Надин часто делала ему подарки — всякие дорогие безделушки. Он их немедленно продавал, а на вырученные деньги покупал кокаин.

Все устроилось как нельзя лучше. Хотя Лэнс понимал, что ходит по краю пропасти. Если Хильер пронюхает, что он спит с его женой, а она заподозрит в нем страсть к кокаину — все полетит к чертям!


— Джилли, ты брось мне заливать! — Макс был вне себя от злости. — Я видел, как ты у Харвудов таращилась на него, просто глаз не сводила! Надо быть слепым, чтобы этого не заметить. И каждый на том вечере понял все.

— Макс, что, собственно, случилось? С чего ты так бесишься?

— С чего бешусь? Да как только ты видишь своего бывшего любовника, ты вся загораешься! — Макс швырнул на кровать свой белый жилет. Он с трудом сдерживал ярость. — Интересно, когда мы с тобой спим, ты кому отдаешься — мне или ему?

— О чем ты, Макс?

— О, дьявол! Я уверен, что ты изменяешь мне с первого дня замужества!

— Можешь уверять себя в чем угодно! — Джилли возмущенно отвернулась от мужа. — Только выходила я замуж почему-то именно за тебя!

— Тогда тебе просто было удобней поступить так! — Макс в бешенстве швырнул на пол свои часы.

— Можно и поаккуратней, — спокойно сказала Джилли. — Знаешь, Макс, в один прекрасный день ты задохнешься в припадке дурацкой ревности. Я всего-навсего беседую с мужчиной, а ты впадаешь в дикую ярость! Так нельзя, дорогой.

Макс приблизил свое лицо к лицу Джилли и прошипел:

— Разговаривая с Джорданом Филлипсом, ты думаешь совсем не о том, о чем идет разговор. — Он стиснул лицо Джилли. — А теперь запомни хорошенько, моя дорогая жена, если я тебя с ним застукаю, пристрелю обоих, поняла?

— Поняла, — смиренно ответила Джилли, ноги у нее подгибались.

Джилли знала, что Макс способен на все.


— Но, Слоун, это же смешно: впервые приехать в Англию и ничего не увидеть.

Слоун удивленно уставилась на сына:

— Что еще за «Слоун»? Я тебе мама, а не Слоун.

— Это не современно, ма, и я уже не маленький, чтобы называть тебя «мама».

Джордан с трудом сдерживался, чтоб не расхохотаться.

— И давно ты решил стать современным?

Тревис посмотрел на мать снисходительно: вместо того чтобы отправиться осматривать Лондон, она…

— Ты думаешь, что сможешь уклониться от ответа?.. Почему мы никуда не можем пойти сегодня? Джордан не играет.

Джордан решил прийти Слоун на помощь.

— Тревис, мне кажется, что твоей маме нездоровится, ей не хочется гулять.

Он посмотрел на Слоун:

— Я правильно тебя понял?

— Я немножко устала — и все.

Но Тревис продолжал стоять на своем.

— Давайте хотя бы сходим к Букингемскому дворцу, это же совсем недалеко.

В самом деле, дворец находился почти рядом с той улицей, по которой они шли сейчас. Джордан вопросительно взглянул на Слоун.

— Я же вам сказала, что очень устала.

— Слоун, — Джордан был не на шутку встревожен, — ты чувствуешь себя так уже несколько недель. По-моему, надо показаться врачу.

— Со мной все в полном порядке! — запротестовала Слоун и, повернувшись к сыну, скомандовала: — Идем ко дворцу!

— Ура! — завопил Тревис в восторге, — может, мы посмотрим по пути и национальных гвардейцев?

— Нет, это в другой раз, — ответил за Слоун Джордан. И сразу ему почему-то вспомнился первый приезд в Англию с родителями. Его тогда поразила пышная церемония по случаю дня рождения королевы! Королева, сидя на лошади, принимала парад королевской гвардии. Перед ней проходили отряды — каждый со своим знаменем, в своей форме. И все салютовали королеве! Джордан помнил свои ощущения: он был потрясен; и на Тревиса зрелище должно произвести такое же впечатление. Если Слоун согласится, надо обязательно пойти на парад гвардии, если уж им посчастливилось приехать в Лондон в июне, ко дню рождения королевы.

Да, Слоун… иногда он ее просто не мог понять. Почему она так упорно сопротивляется прогулкам? Может, опять произошло что-то, о чем он не знает? Она в самом деле немножко не в себе. Вошла в роль суперженщины и несет свое бремя. Нет, ее снова что-то мучит. Разница в возрасте? Его прошлое?

— Что ты замолчал? — прервала его раздумья Слоун.

— Думаю, — Джордан взял Слоун под руку: они переходили оживленную Пикадилли.

— О чем же, если не секрет? — спросила Слоун. Они перешли улицу и направились к Букингемскому дворцу.

— Не о чем, а о ком. О тебе, конечно. Какая ты иногда упрямая и как с тобой трудно, — полушутливо ответил Джордан.

— А… Ну, мне с тобой не легче, — улыбнулась Слоун.

Тревис, как и следовало ожидать, пришел от дворца в восторг несмотря на запрещение полазить по чугунной решетке ворот. Целых двадцать минут он провел возле молчаливого гвардейца, прыгал вокруг него, кривлялся, отпускал всякие шуточки — проверял, на самом ли деле, как он слышал, гвардейцев ничто не может вывести из себя.

— Мне казалось, что ты лучше воспитан, Тревис, — урезонила его Слоун.

— Мама, могу я немножко побеситься! Ты хочешь, чтобы у меня была совершенно незапятнанная репутация? — Тревис, если хотел удивить взрослых, употреблял и «высокий стиль».

— Господи, мой сын способен святого вывести из себя, — вздохнула Слоун. — В школе все учителя от него стонут.

Джордан засмеялся.

— Смотри! — Он показал на часы. — Сейчас пятнадцать минут двенадцатого. Если мы немножко погуляем вокруг дворца — увидим смену гвардейского караула. Не возражаешь?

— Вот здорово! — вырвалось у Тревиса.

Слоун кивнула. Но без особой радости: у нее кружилась голова, и ей казалось, что в любую минуту она может потерять сознание.


— Нет, уж лучше я почитаю какую-нибудь газетку! — Слоун не выдержала и отложила роман, который взяла с собой в самолет. Несколько раз порывалась читать, но не выдерживала и десяти минут.

Джордан ухмыльнулся.

— Неужто так плохо?

— Ужасно! — Слоун сняла очки и положила их на книгу. — Это не художественная литература — и длинно, и неумно, пересказ никому не интересных фактов.

— А ты не слишком требовательна, дорогая?

— Джордан, плохая книга есть плохая книга, тут уж ничего не попишешь! — Она усмехнулась. — Адриена мне такую порку устроила бы за подобную стряпню.

Джордан слушал ее невнимательно. Его беспокоил ее внешний вид.

— Может, тебе не читать больше? Попробуй заснуть, нам еще так долго лететь.

— Да, ты прав, лучше поспать.

Джордан засуетился: он явно хотел сказать еще что-то, но колебался… Решившись, наконец произнес:

— Слоун, обещай, что как только мы вернемся домой, ты сразу обратишься к врачу.

— Джордан, но ведь ничего серьезного…

— Я должен быть в этом уверен.

— Джордан…

— Я хочу услышать от тебя обещание сходить к доктору.

Слоун собралась с духом.

— Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Для твоего спокойствия.

Слоун не сказала, что сама решила — еще до их поездки в — Лондон — побывать у врача.


Нью-Йорк, июль 1987

— Вы беременны.

— Этого не может быть, — вырвалось у Слоун.

— Извините, — врач улыбнулся, — я абсолютно в этом убежден. — Срок — около трех месяцев.

— Три месяца, — машинально повторила Слоун.

— Неужели вы не догадывались? — удивился врач.

Слоун покачала головой.

— Нет… Когда я сильно понервничаю, у меня часто бывают нарушения цикла месячных.

— Значит, вы в последнее время находитесь в стрессовой ситуации?

— Да, к сожалению.

— Понятно. — Врач покачал головой. — Стрессов вам сейчас надо избегать любой ценой. Не забывайте, что в следующем месяце вам исполнится тридцать шесть и прошло уже одиннадцать лет со времени первых родов.

— Я бы с удовольствием забыла и о том, и о другом, — проговорила Слоун.

— Разрешите закончить! — Врач был серьезен. — У вас повышено давление. Сами понимаете, что роды будут не такими легкими, как в двадцать пять лет. Есть опасность.

— А что опасно?

— Роды в таком возрасте. Труднее выносить ребенка. Обязательно соблюдайте щадящий режим.

— Уточните, что это значит.

— Меньше ездить, значительно меньше. Сократить время вашей работы. И как можно больше отдыхать! Короче, всячески заботиться о себе и ублажать его.

Слоун засмеялась.

— Я была бы не против ублажать себя и в обычном состоянии.

— Женщина в обычном состоянии и беременная женщина не одно и то же! — Врач взял бланк для рецептов. — Выпишу вам специальные витамины. Вы должны приходить ко мне раз в месяц до семимесячного срока, а потом — каждую неделю.

— Когда на ультразвук?

— Не раньше семи месяцев.

Слоун никак не могла прийти в себя от неожиданности. А то, что состояние ее здоровья представляло опасность и для нее, и для ребенка, пока мало тревожило Слоун.


Итак, декабрь. Ребенок должен появиться в декабре.

Просто не верится. Признаться, она даже не знала, хочет ли ребенка. Еще раз все сначала: пеленки, молочные зубы, поносы — неизбежные хлопоты и трудности, которые приходят с малышом.

С Тревисом и то было нелегко, а сейчас — в десять раз труднее.

Но Джордан хотел ребенка — Слоун это чувствовала.

«Щадящий режим». За девять лет своей писательской жизни она привыкла много ездить, ей нравились такие поездки, особенно теперь с Джорданом. А как же режим?..

Но Джордан хотел ребенка.

А она хотела быть с Джорданом, удержать его.


— Ты уверена? — Джордан во все глаза смотрел на Слоун, боясь поверить своему счастью.

— Абсолютно.

— А как ты себя чувствуешь? Я хочу сказать, там все в порядке?

— Доктор Хаксли сказал, что мой организм должен справиться с этой нагрузкой. Но нужно соблюдать щадящий режим.

— И когда?

— В декабре, как раз перед Рождеством. — Слоун помолчала, потом спросила: — Я обрадовала тебя, правда?

Джордан расплылся в счастливой улыбке.

— Господи, конечно, я счастлив безумно! — И бросился обнимать Слоун.

— Осторожно, раздавишь своего ребенка!


— И ты уверена, что хочешь этого? — Кейт сидела в своей излюбленной позе на краю стола.

Слоун устало улыбнулась.

— Да, Кейт, я в самом деле сейчас хочу ребенка. Ты ведь меня достаточно давно знаешь: я никогда не делаю того, чего не хочу.

— Это правда, хотя… в данном случае, мне кажется, что ты хочешь больше для Джордана, чем сама.

— Нет. Скажу тебе честно, сначала я действительно так думала. Но сейчас все по-другому. Ведь это ребенок Джордана, а я его люблю. И мое решение только подтверждает мою любовь. А потом… я вспоминаю, как приятно, когда по дому ползает и бегает кто-то на маленьких ножках.

Кейт от удивления подняла брови:

— В самом деле?

— Кейт, я люблю Тревиса. Но воспринимаю сына как бы вне связи с его отцом. Теперь — иначе. Семья — это когда любишь и ребенка, и отца.

— Есть семьи, где у любящих друг друга мужа и жены нет ребенка…

— Тогда какой смысл вообще заводить детей? Для продолжения рода? Неужели ты думаешь, что принимая решение родить, женщина руководствуется какими-то рациональными соображениями?

— Но у вас-то…

— Да, у нас это произошло, конечно, случайно. Я не думала об этом заранее.

— Надеюсь, еще подумаешь, — неуверенно протянула Кейт. — Пойми одно — надо твердо знать, что делаешь это с желанием.

— Ну конечно. Мы оба счастливы. Кейт, пожелай, чтобы так у нас оставалось всегда.

— Дорогая моя! — Кейт наконец рассмеялась. — С тех пор как я тебя знаю, все время держу кулаки сжатыми — знаешь, такая есть примета? Чтобы ты была счастлива.


Мартас-Винъярд, июль 1987

— Ну и список! — Слоун неумело попыталась скрыть свое неудовольствие. Она поставила чашку с кофе на стол и еще раз пробежала глазами огромный список приглашенных на свадьбу. — Скромное торжество называется, а гостей пятьсот человек.

— Это все мама. — Джордан пожал плечами: он тут ни при чем. — В округе она почти со всеми запросто, вот и наприглашала старых и новых друзей. А если уже записала — ты ее знаешь — нипочем не вычеркнет.

Слоун откинулась на спинку стула и расхохоталась.

— Здорово ты сказал — «ведь ты ее знаешь»! Будь я твоей матерью, Джордан, — никогда бы не сделала ничего подобного. И скажу тебе напрямик: или придется вычеркнуть большую часть из этого списка, или мы поедем в Нью-Йорк!

— Предоставляю тебе сказать об этом матери! — Джордан поднялся со стула. — А я пойду лучше взгляну на Леди Спейд.

— Спасибо! Как всегда черновую и трудную работу дают мне.

— Но ты здесь единственная, кто хочет маленькую и скромную свадьбу. Подозреваю, что тебе хотелось бы втихую забраться в Фенвей-Парк поздно вечерком — и там… выйти замуж.

— Но это же твоя мать! — пыталась урезонить Джордана Слоун.

— Но это твоя идея — идея незаметной свадьбы! — передразнил ее Джордан. — Ну-с, пошел проверить Леди Спейд.

— Ты так о ней беспокоишься?

— Да, очень. Она должна разродиться со дня на день. Это ее третья беременность: две были неудачными, надо сделать все, чтобы на этот раз прошло хорошо.

Слоун понимала Джордана. Леди Спейд, одна из его любимых лошадей, уже давно могла бы участвовать в игре. Но у нее прекрасная родословная, и сама она обладала великолепными данными — выиграла в свое время два дерби. Поэтому Джордан надеялся, что и ее потомство унаследует эти качества. Оставалась последняя попытка…

Слоун вернулась в мыслях к предстоящей свадьбе. Что поделаешь — всеми деньгами, предназначенными для торжества, по их общему решению, распоряжался Джордан, — пусть уж будет, как он решит…

— Ну, как она, Кэппи?

Конюх повернулся к Джордану:

— Немного нервничает, чувствует, что срок подходит.

Джорджан потрепал лошадь по шее.

— Доктор осматривал ее?

— Сегодня еще нет. Я звонил ему, скоро приедет. Задерживается — утренние роды в Лонгуорте.

Джордан недовольно сказал:

— Как только появится, дайте мне знать. Я должен с ним поговорить.

Посмотрел на лошадь: «Мы поможем тебе, Леди, не волнуйся».

— Она хорошо выглядит. Дай Бог, третья попытка будет удачной. Но вы здорово рискуете, сэр.

— Ты верно заметил, Кэппи. Но я всегда рискую. Кто не рискует, тот не выигрывает.


Слоун стояла перед старинным овальным зеркалом и пристально изучала свое отражение. Еще ничего не заметно, но ей видно то, чего не видят другие. Любая мать никогда не забывает, что переживала в такое время. Слоун вспомнила, как все было с Тревисом, как она вот так же стояла перед зеркалом в Чикаго, — правда, перед маленьким, на какое денег хватило. Только у портнихи могла разглядеть себя в полный рост. С мстительным удовлетворением следила, как становится все толще и толще: назло вертопраху — отцу ребенка. Слоун поправилась почти на шестнадцать килограммов! Теперь надо последить за весом, в ее нынешнем возрасте вернуть потом прежнюю фигуру значительно сложней. А сделать это необходимо! Конечно, сейчас Джордан говорит, что ему ужасно нравятся беременные женщины, но… если она останется дамой такого объема…

Слоун вспомнила, как почувствовала впервые толчки живого существа в своем лоне и первый страх за малыша во время жуткой ночной грозы. И всякие шуточки, которыми щедро осыпали ее друзья, — она действительно была «поперек себя шире», но это уже ближе к родам.

И роды — бр… Как орала и ругалась, пока ей не вкололи какую-то анестезию… В книжках пишут о родах то как о чуде, то как о кошмаре — ни то, ни другое: боль, а потом — облегченье.

Этот ребенок зачат в любви. Но нить, которая связала их с Джорданом, как говорится, до конца, не только самое крепкое, но и самое хрупкое.

Слоун стащила через голову ночную рубашку, снова погляделась в зеркало. Живот округлился, или ей так показалось? Может, она просто полнеет и незачем особо скрывать полноту?.. Но и подчеркивать нельзя — ей еще надо выйти замуж…

Замуж… Слоун реально смотрела на замужество — если не сказать, цинично. Как бы ни была она счастлива тогда в Онфлере, услышав предложение Джордана, сложности их отношений не уменьшатся, — скорее, наоборот, брак обострит их. Женитьба — важный шаг для Джордана, ему не просто далось такое решение. Слоун рада этому. Но это лишь первый шаг, один из многих по длинной — хорошо, если им удастся пройти ее вместе до конца, — дороге.


— Хорошо хоть дом просторный, — сказала Слоун Джордану, глядя в окно, гости уже начали понемногу собираться. — Ютиться в современных комнатенках, потом укладывать гостей на ночь в библиотеке — бр-р, это ужасно.

Джордан решил подразнить Слоун:

— Это еще что… Может случиться, что тебе надо будет разместить на ночь пятьсот человек.

— Нет, этого я себе не представляю — такого быть не может! Мы тогда отправим всех в гостиницу!

Когда Слоун приехала в Мунстоун в первый раз, она поняла, как Джордан дорожит этим уголком. Хорошо жить на виду у многих людей, зная, что всегда сможешь уединиться, забраться в глушь, в теплое гнездышко, где никто до тебя не доберется. Таким теплым гнездышком и был для Джордана Мунстоун.

— Слоун, а где кто-то из твоей родни? — без задней мысли спрашивал жених.

Слоун хотелось увильнуть от неприятного разговора, но, увы, вопрос этот рано или поздно всплывет. Джордан еще так мало знал о ней — о жизни Сэмми Дуглас в Чикаго.

— Отец плохо себя чувствует, боюсь, ему не выдержать поездки. А мама не оставит его одного, даже на два-три дня. — Слоун приложила к себе платье, повернулась к Джордану.

— Ну как?

— Ты мне безумно нравишься в этом платье. — Джордан продолжал свое: — А брат?

— Я не рассказывала тебе, Джорди, но… мы с ним очень далеки. Мне даже страшно подумать, что он приедет сюда! — Слоун стащила с себя платье. — Пойду приму душ.

— Составить тебе компанию? — Джордан словно не хотел замечать, как неприятен Слоун этот разговор.

— Джордан, не теперь. Если я не успею принять душ, мы опоздаем к праздничному ужину. Гости, думаю, не будут в восторге от этого. Поговорим позже.

Закрыв дверь ванной комнаты, Слоун расслабилась, улыбка мгновенно сползла с лица, и оно приняло озабоченное выражение.

Кейт как всегда права: придется все ему рассказать. Пусть лучше узнает о прошлом от нее самой, чем — на стороне. Родители вообще не знали, что Слоун выходит замуж, она ничего им не сказала, потому что не поддерживала с ними связи долгие годы. А если бы узнали — прилетели бы тотчас, Слоун не сомневалась в этом ни на минуту. «Я-то думала, что с прошлым покончено навсегда! Девять лет назад я приехала в Нью-Йорк, зачеркнув все, что было до этого. А приходится возвращаться! Господи, хоть бы в последний раз», — думала Слоун, стоя под душем.


Свадьбу решили праздновать в саду за домом: погода стояла чудесная! На официальной части присутствовали только самые близкие: родители Джордана, Карло и Габи да Тревис — с подушечкой, на которой лежали обручальные кольца.

Джордан облачился в синий костюм — пришлось пойти навстречу общепринятому правилу. Он и на собственную свадьбу явился бы в спортивной форме, если бы Слоун ему позволила.

Слоун выглядела принцессой из сказки, простенькое с виду белое платье, белая шляпка и нитка речного жемчуга на шее — подарок Джордана к свадьбе.

На огромной открытой веранде второго этажа молодые вновь скрепили свой союз клятвами, написав их собственноручно, — тексты частично придумали сами, а частично процитировали современных поэтов. Музыку подобрали тоже не традиционную, а современную: «Иди за мной» Джона Денвера, «История моей жизни» Нила Даймонда и прочее в том же роде. С веранды гости спустились в сад к накрытым столикам. Торжественно внесли огромный свадебный пирог, его украшали сахарные фигурки жениха и невесты на белоснежной лошади.

— Итак, ты решительная женщина и пошла до конца. — Кейт стояла рядом со Слоун, держа ее под руку. Они смотрели, как Джордан кружится в танце с Габи.

— До конца?

— Я говорю о твоем замужестве, дорогая моя. Ты мне столько раз говорила, что никогда не решишься…

— Ты мне все равно не верила, я же видела.

— Чтобы заставить женщину нарушить слово, нужен только подходящий мужчина.

Слоун смотрела на Джордана и думала: да, это ее выбор. Его сделала известная писательница Слоун Дрисколл. Сэмми Дуглас умерла еще раз. Интересно, а Джордан обратил бы внимание на девчонку, какой была она в молодые годы?


— Послушай, а тебе не кажется, что у нас теперь все по-другому… Не так, как раньше?

Джордан попытался заглянуть в глаза Слоун. Почему она спрашивает?

— Видишь ли, милая, все зависит от внутреннего состояния любящих. Любовь и секс — это не одно и тоже…

— Ммм-да… это интересно. Только поняла это довольно давно.

— А, ты хочешь чего-то новенького? — Джордан наклонился и поцеловал ее в губы.

Слоун обхватила его шею и вся будто открылась ему.

— Нет, лучше не бывает.

— А вдруг — бывает? Надо попробовать.

— Знаешь, я буду толстеть с каждым днем, и… нам придется иногда меняться местами.

— В этом что-то есть, мне кажется.

— Никогда не представляла тебя в пассивной роли.

— Бороться можно и снизу. И побеждать! — Джордан уже игриво покусывал шею, и грудь, и ушки Слоун.

— Каннибал! — шутливо вскрикнула Слоун, отбиваясь от настойчивых домогательств.

Снизу раздались громкие крики:

— Огонь! Огонь! Пожар!

Джордан, в чем мать родила, бросился к окну: о, Боже, зарево подбиралось к конюшням.

— Хлев горит, а там рожает Леди Спейд!

— О, Святая Дева!

Джордан судорожно натягивал на себя брюки, шнуровал ботинки, Слоун никак не могла в темноте попасть головой в ворот рубашки, рукой нащупывая платье. Джордан кинулся к двери.

— Я с тобой!

— Не сходи с ума! Ты что, забыла, что в положении?

— Ничего я не забыла! — Слоун побежала за Джорданом и догнала его уже внизу. — Я помогу тебе.

— Хорошо, помоги! Сделай для нас кофе. Мужчинам он скоро пригодится! — Джордану некогда было спорить.

Слоун бежала за ним.

— Ты что, считаешь, что я соглашусь торчать на кухне с каким-то кофе. А ты там рискуешь жизнью?!

Джордан бежал, Слоун с трудом поспевала за ним. Потеряла с ноги тапочек — отстала и подбежала к конюшне чуть позже. То, что она увидела, ужасало: все помещение было в огне. Лошадей успели вывести, но не всех. Джордан и Кэппи разматывали огромный шланг.

— Ты вызвал пожарную команду?

— Да! — Кэппи старался перекричать голоса людей, ржанье лошадей и рев огня. — Они, наверное, в пути.

— Всех лошадей вывели?

— Шестерых жеребцов не хватает.

— Где Леди Спейд?

— До нее невозможно добраться, сэр, — ответил один из конюхов, который вел в поводу еще двух лошадей. — Огонь повсюду, а в той части конюшни, где кобыла, — там просто ад!

Ни Слоун, ни Кэппи не удержали Джордана, он бросился в самое пекло и исчез в пламени.

— Джордан!!! — Слоун рванулась за ним, но ее остановил Кэппи.

— Куда? Джордана все равно не удержать. Слоун, послушайте, вы ведь знаете, как он привязан к своей любимице. С ним ничего не случится, он достаточно осторожен… успокойтесь…

Тем временем Джордан пробирался внутри пылавшей конюшни. Вокруг трещало, падали горящие доски, по стенам змеились языки пламени. В шуме и треске Джордан различал отчаянное ржание Леди Спейд. Прямо перёд ним упало, загородив ему дорогу, горящее бревно, — взметнулось пламя, чуть не опалив ему лицо. Осторожно убрав с дороги препятствие, Джордан упорно двигался дальше. Наконец добрался до стойла, толкнул дверь. Понял, что замок заклинило. В ярости крутил и дергал ручку, но дверь не поддавалась. Разбежавшись, Джордан вышиб дверь ногой — и как раз вовремя: горящий потолок навис над стойлом.

Джордан схватил обезумевшую от страха лошадь за повод и, накинув на спину подвернувшееся старое одеяло, вывел ее из стойла. Но как одолеть обратный путь? Джордан сообразил, что надо прикрыть лошади глаза. Чем? А, большой носовой платок оказался в кармане. Человек и животное осторожно двинулись к выходу. Два шага, еще два… Джордан никогда не замечал эти несколько метров — от входа до стойла, теперь ему казалось, что дорога бесконечна. Снова перед ними упало огромное горящее бревно — Джордан сорвал с Леди Спейд одеяло, попробовал прикрыть им костер под ногами. Это было последнее, что он помнил… Да еще промелькнула мысль, что скоро он станет отцом…

Слоун с ужасом смотрела на конюшню, объятую пламенем, она беззвучно молилась: только бы Джордан остался жив. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, в ушах барабанным боем стучала кровь.

«Господи, сделай так, чтобы все кончилось благополучно, он должен жить».

Три пожарные машины с воем ворвались во двор. Пожарные прыгали на ходу.

— Там человек! — крикнул Кэппи.

И тут все увидели Джордана, который выходил из конюшни и вел за собой лошадь. Слоун, а за ней Кэппи бросились к нему.

— Джордан! Жив, слава Богу!

— Сам с трудом верю, что вышел живым из этого пекла.

— Джордан, — позвал Кэппи, — посмотри-ка сюда.

Слоун и Джордан обернулись. Кобыла лежала на земле, Кэппи ходил вокруг нее.

— Боюсь, Джордан, она не сможет родить. Она здорово пострадала от огня. Вон какие ожоги.

— Ее задело горящим бревном.

— И ноги, наверно, сломаны. Не представляю себе, как ты выбрался и ее вывел оттуда…

— Я терял сознание… Так ты считаешь, придется ее пристрелить?

Кэппи утвердительно кивнул.

— Кэппи, — Джордан говорил почти шепотом, — я не смогу этого сделать, не смогу…

— Ты обязан избавить ее от мучений! Посмотри, как она страдает, Джордан!

— Но хоть какая-то надежда…

— Никакой. Любой ветеринар подтвердит. Кстати, наш уже должен быть с минуты на минуту, но и он скажет то же самое.

— А жеребенок?

— Может, если ветеринар приедет вовремя…

Молчание.

— Ну, — решительно сказал Джордан, — если уж я теряю Леди Спейд, то… попытаюсь спасти жеребенка. Принеси мне нужные инструменты и дробовик.

Слоун смотрела на него с ужасом.

— Дробовик, — произнесла она машинально.

— Да, я сделаю это сам, — мрачно отозвался Джордан.

— Но, Джорди…

— Ты слышала, что сказал Кэппи? Она уже не встанет. Я сделаю это и спасу жеребенка.

Молоденький конюх быстро вернулся, неся все, о чем его просили. Слоун встала позади Кэппи, чтобы не видеть ни Джордана, ни Леди Спейд. Она открыла глаза только после того, как услышала звук короткого выстрела, — Джордан уже протягивал ружье конюху. Потом Слоун увидела, как Джордан открыл ящичек с медицинскими инструментами, и услышала:

— Большой нож. Дайте же мне большой нож!

Со стороны картина казалась фантастической: мокрые волосы падали Джордану на грязное лицо, казавшееся багровым в отсвете пламени, в руках — нож. Руки действуют четко и спокойно — хотя Слоун понимает, что сейчас происходит в душе Джордана… Боже! Да ее вывернет в тот миг, когда Джордан вспорет кобыле живот! Но Слоун превозмогла себя, осталась на месте: вдруг понадобится ее помощь. Слоун взглянула на Джордана — по лицу его текли капли — слез? пота? Раньше Слоун никогда не видела Джордана плачущим. Она поняла, как дороги Джордану и эта лошадь, и ее жеребенок. В какой-то мере от них зависело будущее Мунстоуна и карьера самого Джордана.

Джордан сумел-таки вытащить жеребенка из чрева матери, освободил от покрывавшей его пленки. Жеребенок, казалось, не дышал. Джордан пытался оживить его.

— Ну, дыши, дыши, — шептал он, — прошу тебя, живи, живи…

И жеребенок задвигался, поднялся на своих дрожащих ножках.

Джордан заплакал, закрыв лицо грязными ладонями.


Причиной пожара стала неосторожность конюха: наверно, забыл погасить сигарету.

Так Джордан думал сначала.

Но на следующий день, когда они с Кэппи опросили всех конюхов и слуг в Мунстоуне, выяснилось, что ни один из них на работе не курит: этот пункт специально оговаривался в контракте. Значит, причина иная.

— Кэппи, ты ожидал чего-то другого? Кто скажет правду, если это грозит потерей и работы и репутации?

— Это так. Но причина, повторяю, не в небрежности.

— Можно, мистер Филлипс? — в дверях конторы стоял молодой парень, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Чего ты там стоишь, — дружелюбно отозвался Кэппи, — проходи, Данни Тайлор.

— Ты хочешь что-то сказать, Данни?

— Да, сэр. Вы знаете, я видел, как один парень выходил из конюшни ночью… Не уверен, что он курил, но…

— Кто?

— Я не знаю, он новенький здесь.

— Что еще за новенький? — Джордан был удивлен.

— Только-только начал работать.

Кэппи покачал головой:

— В этом году я никого на работу не принимал.


Бостон, сентябрь 1987

Гамильтон — небольшой городок в штате Массачусетс. Расположен в двадцати пяти милях северней Бостона. Места тут чудесные: океан рядом, зеленые холмы, сосновые леса, в которых прячутся красивые усадьбы. В округе немало ферм и совсем нет промышленных предприятий. По утрам можно видеть вереницу машин и автобусов, мчащихся в Бостон, — люди едут на 470 службу, делать свой бизнес. В городском парке красуется статуя генерала Джорджа Паттона — героя войны, из рода основателей города.

Здесь, в Гамильтоне, находился «Миопия Поло-клуб». Его создали бостонские спортсмены, а в 1888 году команда города сыграла свой первый настоящий матч против игроков из Дадхема — «Дадхем Кантри-клуб».

Слоун шла по тому самому полю, где некогда разыгралось это знаменитое сражение, и представляла, как столетие назад прибывали сюда в элегантных экипажах бостонцы со своими разодетыми в пух и прах женами, прятавшимися от солнца под разноцветными зонтиками. С тех пор и моды изменились, и способ передвижения давно стал иным, но особая элегантность в этой части штата Массачусетс передавалась из поколения в поколение.

Слоун увидела Джордана, тот уже сидел на лошади.

— Как хорошо, что ты пришла! Я не ожидал увидеть тебя здесь так рано. Твое интервью отменили?

— Увы, уже в третий раз. Там авария — самолет разбился в аэропорту Логана. Сегодня все репортажи и статьи — об этом печальном событии: не до меня…

— Ну, насколько я помню, и твое предыдущее интервью соседствовало с не менее грустными публикациями.

— Конечно, грустно, когда рядом с писательским помещают интервью с игроком в бейсбол. — Слоун до сих пор считала унизительным такое соседство.

Джордан засмеялся:

— Да уж, соседство пострашнее любых аварий и убийств!

— Пострашнее! Чуть не разнесла их дурацкую газету, когда увидела.

— Я тебе очень признателен, что все же ты этого не сделала. Ну, дорогая, мне пора. Поговорим после, ладно?

— О да, я всегда уступаю место поло. Наш медовый месяц, как я понимаю, кончился?

— Ненадолго! — Джордан ловко выхватил у грума клюшку. — После матча он опять наступит, не расстраивайся.

Слоун только головой покачала в ответ. По его тону никогда не догадаешься, важная сегодня игра или не очень. Для Джордана, похоже, все матчи были важными, и говорил он о каждом так серьезно, что порой ее даже смех разбирал.

Большинство игроков принадлежали к семьям, где традиция игры в поло и приверженность к клубу «Миопия» переходила по наследству вместе со всем прочим. Здесь были Литтлы, Фаусетты, Дэниэллы, Карпентеры, Макгоуаны и Сноу. И Джордан не раз говорил ей, что мечтает основать семейную команду. Ну что ж… Джордан играет так мощно и красиво, что мог бы вполне создать свою школу, а ученики будут — Тревис и… малыш, который у них вырастет. Слоун невольно коснулась живота. Если бы год назад кто-нибудь сказал, что у нее будет второй ребенок, она бы только рассмеялась. Да и насчет замужества была настроена скептически. Но это случилось! И теперь она верила, что в жизни все возможно…


— Меня не волнует, сколько сейчас времени на Западном побережье! — орал в трубку Гевин Хильер. — Немедленно позовите к телефону этого ублюдка, из-под земли достаньте! Тащите из постели, откуда угодно, и немедленно звоните мне! — Хильер швырнул трубку.

— Какие-то неприятности, Гевин? — Надин подняла брови.

— Некомпетентность всегда оборачивается неприятностями, — сказал он, усаживаясь завтракать. — Иногда мне кажется, что каждую мелочь я должен сделать сам, и только тогда все будет в порядке. — Гевин, пытаясь унять раздражение, все накладывал себе в тарелку салат и не мог остановиться.

— Я всегда думала, что ты именно так и поступаешь! — Надин кокетливо улыбнулась и налила себе апельсинового сока.

Гевин пропустил шпильку мимо ушей: он думал о делах и ел молча. Надин украдкой наблюдала за мужем. Она чувствовала, что в империи Хильера происходит что-то неприятное, но пока он сам в это ее не посвятит, соваться с расспросами не стоит.

Да… он явно чем-то встревожен. Раньше любые неудачи и поражения встречал, не моргнув глазом. Что бы ни случалось — с него, как с гуся вода. Надин раз и навсегда поверила, что Гевину все нипочем, теперь он явно не в себе.

С трудом могла себе представить, что может как-то измениться, тем более рухнуть, ее хорошо налаженная жизнь. Вообразить себя на месте «обычной» женщины, «обычной» жены — нет! Без мехов и драгоценностей, без слуг, путешествий и многозвездочных отелей, без дорогих ресторанов?! Это невозможно, просто невозможно!


Первое, что увидел Джордан, въехав на территорию клуба, — были две полицейские машины, припаркованные прямо у входа.

— Какого дьявола? — Свой вопрос Джордан адресовал томящимся у входа членам клуба.

Открыв дверцу, он помог выйти из машины Слоун.

Слоун тоже встревожилась — что случилось?

— Раньше полиция никогда сюда не совала носа, что бы ни произошло, — раздраженно заметил Джордан.

В самом деле, за последний год на игровых полях было столько несчастных случаев, что сразу и не припомнишь. Но полиция… совсем другое дело. Игра в поло, хоть и полна неожиданностей и опасностей, всегда оставалась игрой для истинных джентльменов.

— Какой-то маньяк проник на ферму Силвер-Лиф, — услышала Слоун слова Лэнса, — и в результате две лошади Хильера покалечены. Тяжкие травмы. Лошадей придется пристрелить.

— Как это произошло? — У Джордана дрогнул голос.

Лэнс поморщился.

— Какая-то сволочь засунула палку в прямую кишку лошади. Ветеринар подозревает, что это ручка веника. У одной лошади все кишки разворочены, у другой… тоже травмы. Ясно, лошади не выживут.

— Какой подонок мог такое сотворить? — Джордан все еще не верил Лэнсу. — Человек, который ухаживает за лошадьми, никогда не сделает ничего подобного. Если у него, конечно, крыша не поехала.

— Знаешь, кто хочет, всегда найдет нужную сволочь.

Слоун вообще чувствовала себя сегодня неважно, а от таких разговоров — и подавно.

— Кого-то подозревают?

Лэнс махнул рукой.

— Пока нет, но полицейские, видишь, приехали. Хотят поговорить с каждым, кто имеет отношение к поло.

— А где Хильер? Он уже знает?..

— Пока нет! — Лэнс, как видно, был осведомлен обо всем. — Ему звонили, но в отеле его нет. Я говорил с Надин… с миссис Хильер — с час назад. Она сказала, что Гевин недавно ушел.

Слоун перевела взгляд с Лэнса на Джордана: тот, конечно, догадался, зачем на самом деле звонил Лэнс Надин Хильер.

Но Джордан ничем не выдал своих догадок.

— В таком случае он скоро должен здесь быть! — Джордан огляделся.

— Надо связаться со страховой компанией.

Слоун удивилась:

— Лошади застрахованы?

— Конечно! — Джордан сказал об этом, как о само собой разумеющемся факте. — Животные, которых разводят для Хильера, — очень дорогие. Некоторых привезли прямо из аргентинской пампы. Он заплатил за них пятьдесят тысяч долларов. Можно ни на минуту не сомневаться, что Хильер застраховал их — причем, на огромную сумму.

— Да, он не из тех, кто потеряет вложенные деньги! — Похоже, Лэнс разделял антипатию Джордана к человеку, на которого они оба работали.

Не успели вспомнить, а он тут как тут. Словно чертик из табакерки выпрыгнул, — пробормотал Джордан.

Почему он согласился играть за его команду «Достойных», хотя давно знал цену этому человеку, не скрывал, что ему глубоко противно отношение Хильера к животным и людям? Конечно, не деньги ему были нужны, размышляла Слоун. Тут были какие-то свои причины, до которых она не могла докопаться.

Хильер вышел из машины — к нему подскочили полицейские. Слоун не слышала, о чем шел разговор. Было заметно, что Хильер очень расстроен. Не ошибаются ли Джордан и Лэнс?

— Прибыл, — мрачно отметил Лэнс. — Выглядит неважнецки.

— Чего ты ждал? Больше всего на свете Хильер не любит что-то терять.

Хильер подошел наконец и к группе «своих» игроков.

— Как это могло произойти? Неужели нельзя было поставить около конюшен охрану?

— Гевин, ты же понимаешь, невозможно обеспечить охрану лошадям на все двадцать четыре часа в сутки, — ответил за всех Джордан. — Да и кто мог знать, что такое приключится?

— Они ответят за моих лошадей! — Гевин озирался, словно ища виноватого.

— Что сказала полиция? — Джордан хотел сбить тон разговора.

— Пока ничего. Никаких следов, никаких подозрений. — Хильер обращался как будто только к Джордану. — Ты-то хоть можешь объяснить мне, что все это значит?! Страховая компания вообще отказалась платить, прежде чем не проведет свое расследование, а на это уйдут месяцы, черт побери!

«Да, — подумала Слоун, — его действительно интересуют только деньги».


Двое уже встречались в этом бостонском кабачке. И решили выбрать для очередного свидания то же место, хотя это и было против их правил. Но они торопились — потому рискнули, и отлично: знакомых не оказалось.

— Деньги здесь. — Снова появился коричневый конверт. Получивший его заглянул внутрь: деньги там. — Здесь все.

— Да, я вижу. — Убрал конверт в карман. Помолчав, спросил: — А когда все кончится?

Ответ был лаконичен:

— Когда я скажу «все» — тогда «все» и кончится.


Наблюдая за игрой Джордана и всей его команды, Слоун пришла к выводу, что события последних дней усилили агрессивность игроков, жесткость и грубость игры. При каждом столкновении Джордана с противником у Слоун душа уходила в пятки. И когда только она вздохнет спокойно?

И сама себе отвечала: «Никогда». Приходилось смиряться с тем, что человек, которого она любит, за которого вышла замуж, почти ежедневно подвергает себя опасности. Но эта опасность — неотъемлемая часть его жизни, и поэтому остается только взять себя в руки и смириться.

В нескольких метрах от Слоун располагались Макс и Джилли Кенион, а рядом с ними английская пара — Уильям Спенсер-Уайт, спонсор команды Макса, и его жена. Леди Маргарет поражала элегантностью своего простого, но безупречного светло-серого костюма. Дамы являли собой разительный контраст: у одной ярко-рыжие волосы и крупные драгоценности, у другой — единственная нитка жемчуга; вызывающее «мини» у Джилли и темная элегантная шляпка у леди Маргарет. Женщины отличались, наверное, не только разными вкусами сидя рядом, они за все время едва обменялись двумя-тремя словами. Зато их мужья весьма активно обсуждали игру и вообще проблемы конного поло.

И зачем только Макс притащил ее сюда? — бесилась Джилли. Он прекрасно знает, как противна ей роль благовоспитанной супруги. Ей нужно совсем другое — общество молодых мужчин, которые бы восхищались ею, домогались ее. Это в конце концов не только ее потребность, но и право. Неужто Макс всерьез полагает, что если вот так будет таскать ее повсюду за собой, то она ни на кого и не посмотрит?

Джилли видела, как играет Джордан. Дура, упустила его, прогнала! Лучший секс-партнер, который у нее был. Лучший! И больше, намного больше, чем секс-партнер. То, что у них происходило, осталось самым прекрасным ее воспоминанием. Какая дура: позволить ему уйти! Непоправимая ошибка!


— Что они здесь делают? — неприязненно спросил Джордан в перерыве у Слоун.

— Кто? — Слоун притворилась, что не поняла вопроса.

— Джилли и Макс! — Джордан показал рукой в их сторону. — Зачем они тут?

— Понятия не имею, я их даже не заметила. А ты удивляешься? Мы же с ними периодически пересекаемся. — Про себя добавила: «К сожалению».

Джордан снял шлем.

— Его команда вообще не играет. Да и Кенион не из тех, кто помчится на край света смотреть игру даже своей команды. — Джордан вытер лицо и шею мокрым полотенцем. — Нет, есть какие-то важные причины, почему он здесь.

— Какие, например? — Слоун подала Джордану стакан с водой.

— Хотел бы я это знать! — вздохнул Джордан. Он немного лукавил: у него были подозрения насчет Макса, но до тех пор, пока он не удостоверится, что они верны, он не хотел никому ничего говорить, даже Слоун. Надо иметь веские доказательства причастности Макса Кениона к событиям прошедшей ночи…


Сидней, сентябрь 1987

— Честное слово, папа, чем стаж моего замужества больше, тем ясней я понимаю, что наше супружество с Максвеллом — какая-то дурная шутка, страшный сон, — рассказывая отцу о своих жизненных проблемах, Джилли нервно покручивала на пальце кольцо с крупным бриллиантом.

Джилли и Джон Флеминг завтракали в уютном пригородном ресторанчике в местечке Глиби. Старинную церквушку поговаривали, что ей около ста лет, — реконструировали и превратили в ресторан — с баром на месте бывшего алтаря.

Флеминг, откинувшись в кресле, слушал Джилли, испытующе глядя на дочь. Ему далеко за пятьдесят, он полноват, но еще весьма привлекателен… Да, Джилли стала очень красивой женщиной. Вылитая мать, — понятно, почему он, Джон, так привязан к своей девочке. Ее мать он любил безумно, и пока та была жива, ни разу не посмотрел ни на одну женщину. Встретил Сару и понял, что дни его холостяцкой жизни сочтены. К сожалению, их счастье длилось недолго… Никто поюм не смог хоть в какой-то степени ее заменить, ни с кем не нашел он нового счастья. Сейчас Сара воскресла в его сознании, и ее облик вызывал боль в сердце.

Джон глубоко вздохнул.

— Макс любит тебя, Джилли.

— Любит? — Джилли нервно рассмеялась. — Что это за любовь, папа? Какая-то болезненная одержимость. Ты не видишь его изо дня в день и даже представить себе не можешь, на кого он иной раз бывает похож.

— Ну, он ревнив, — Флеминг пытался защитить Макса, — но в этом нет ничего особенного.

— Ты тоже был ревнивый, когда жил с мамой? — спросила Джилли.

Джон печально улыбнулся.

— Дорогая, я был готов убить на месте всякого, кто посмотрит на нее… как-то не так, — честно признался отец. — Скажу тебе по секрету, из-за этого у меня возникало много неприятностей.

— Но я просто боюсь… я боюсь агрессивности Макса… Он иногда впадает в безумие.

— Джиллиан, признайся, ты сама во многом виновата.

Джилли пришла в негодование и даже не стала возражать отцу.

— Папа, что ты говоришь?! Я ведь твоя дочь!

— Ты не только моя дочь, но и жена Макса, — спокойно возразил Джон, закуривая сигару. — Насколько я знаю, ты не всегда вела себя… как верная жена.

— Что ты, папа, знаешь об этом?

— Конкретно ничего, но мои друзья не раз говорили о твоем вызывающем поведении. Джиллиан, ты замужняя женщина. Джордан Филлипс — женатый человек.

— Я любила Джордана задолго до того, как каждый из нас обзавелся другой семьей. И люблю его до сих пор.

— Но ты теперь замужем за Максом.

— Я думаю о разводе. Это вполне серьезно.

— Джиллиан, не делай глупостей, — мягко сказал Джон.

Но Джилли продолжала напористо:

— Я сделала большую глупость, папа, — вышла за Макса. У меня был шанс стать счастливой — и я его упустила. — Про себя Джилли добавила: «Но без борьбы я не уступлю! Мы еще поборемся!»

Джилли очень хотела встретиться с отцом, по душам с ним поговорить, почувствовать, что кто-то о ней беспокоится, за нее болеет. Но даже отец не поверит, если рассказать о Максе все, — чем он грозил и на что способен…


Макс Кенион пребывал в мрачном расположении духа. Проклятущая Джилли! Женушка вечно выводит его из себя! Как будто и не видит мужа, не понимает, что с ним происходит, когда она пялится на другого мужчину. Сегодня весь матч глаз не отвела от Филлипса, — так и следила за ним — и на поле, и когда к жене подъезжал. Ей и в голову не приходит, как она унижает его на людях!

Макс сел за руль, повернул ключ зажигания.

Все, хватит, больше он терпеть не намерен! Джилли — его жена, и он заставит ее вести себя порядочно. Прекратит ее заигрывания с кем попало. Он заставит ее выкинуть Джордана из головы!

Джилли нужно преподать урок… Она его получит. Они оба получат.


Сан-Антонио, сентябрь 1987

Гевин Хильер держал себя в руках. Его затруднения не должны отражаться на лице. Окружающим он не даст позлорадствовать. Направляясь в Сан-Антонио из аэропорта в своем черном лимузине, Хильер предавался невеселым размышлениям. Раскрыл коричневый кожаный кейс, лежавший на коленях, с такой осторожностью, словно внутри находилось радиоактивное вещество. Еще раз просмотрел бумаги и решил, что дела не так уж и безнадежны, могло быть и хуже.

Да, дела компании идут по нисходящей. Срочно нужны деньги, чтобы покрыть убытки, — и большие деньги. Где их взять? На влиятельные банки рассчитывать не приходится, обращаться туда сейчас бесполезно. Вкладывать деньги в акции, которые не дадут высокий дивиденд, — дело рискованное. Проклятье! Как его подвели эти идиоты — компаньоны. И кредит поставили под вопрос… Да что теперь говорить…

В то время как Хильер размышлял о непростой ситуации, в которой он оказался, его жена обдумывала свои проблемы.

Опустив ветровое стекло, Надин рассеянно смотрела на проносившиеся мимо машины, дома, людей. Настроение — безрадостное. Несмотря на все усилия, которые она прилагала, — пластические операции, массажи, наряды и прочее, — Надин чувствовала себя как уже немолодая женщина, которой нужно удержать явно теряющего пыл молодого любовника. Такова, увы, горькая правда. Лэнс никогда не видел в их отношениях ничего иного, кроме секса, а в последнее время и секс (именно с ней!) перестает его интересовать. Она готова встречаться с Лэнсом, когда угодно, идти на любой риск, но он… все чаще ссылался на какие-то препятствия, неблагоприятные обстоятельства. Надин поняла, что Лэнс избегает ее. Когда они все же встречались, все происходило не так, как раньше. Лэнс, правда, получал свое, а на ее запросы ему наплевать.

Надин искоса взглянула на озабоченного Гевина — что ж, у нее проблемы не менее сложные.


Джилли не хотела уезжать из Австралии. Надо еще немного побыть в Сиднее, обдумать свое положение и решить, как поступить завтра. Но Макс настаивал, он ей не доверял. И в лучшие дни он был человеком нелегким — требовательным, без чувства юмора, а теперь все возрастающая ревность делала их жизнь просто невыносимой.

Макс разговаривал с носильщиком, развозившим багаж. Джилли ненавидела толпу, особенно в аэропортах, — суета пассажиров, толкотня — все приводило Джилли во взвинченное состояние, еще и капризы Макса; ей казалось, что она сходит с ума.


Лэнс привалился к изгороди ипподрома и смотрел на резвящихся лошадей. «Как красиво, — думал Лэнс. — И просто. Люди борются за место под солнцем, делают все возможное и невозможное, чтобы выжить, а тут все естественно и просто. Животные едят, пьют, спариваются. И никаких глупостей, никаких любовей. Как здорово!»

Уже год как от него ушла Паула. А Лэнс по-прежнему был влюблен в женщину, которая бросила его, и ничего, ну ничего не мог с собой поделать. Что же это за мука такая?! Почему он не способен по-настоящему увлечься, к примеру, той же Надин Хильер.

«Господи, умереть бы, что ли?» — подумал Лэнс с отчаянием.


Слоун жалела, что приехала в Сидней. Голова у нее заболела еще в самолете. А уже в номере гостиницы, когда она принялась распаковывать вещи, накатил такой приступ тошноты, что пришлось прилечь. Да, зря не послушалась Джордана и не осталась дома. Терпеть все тяготы переезда ради каких-то трех дней не стоило. О Тревисе она, правда, не беспокоилась — сын уже не так скучает по ней, как прежде, у него появилась своя жизнь, свой круг друзей, свои интересы. «Мой малыш вырос, — подумала Слоун со смешанным чувством грусти и гордости. — А тебе, дорогая, предстоит все начинать сначала: новый муж, маленький ребенок. Не сошла ли я с ума?» Что ж, вполне возможно… Способна ли она вообще на всепоглощающую материнскую любовь? Вспомнился вдруг такой случай: Тревису пять лет. Она пишет — и так увлеклась работой, что забыла вынуть малыша из ванной. Кончилось тем, что ребенок стал орать истошным голосом — только тогда она вспомнила о нем. Боже, Тревис просидел в ванне несколько часов!.. Чего только не пережито с Тревисом: бессонные ночи, кормление грудью, поносы, зубки, потом — школа, уроки. И теперь все начнется сначала!

В замке тихонько поворачивался ключ — поток воспоминаний прервался. Открылась входная дверь, затем скрипнула в соседней комнате — на пороге спальни возник Джордан.

— Я думала, ты на тренировке.

Джордан подошел к ней, нежно поцеловал.

— Увы, всю ночь шел дождь, играть пока нельзя. Как ты себя чувствуешь?

Слоун с неохотой ответила:

— Ничего, только тошнит немножко.

— У тебя шесть месяцев, разве токсикоз не проходит после первых недель?

— Иногда проходит, иногда нет. Мою бедную маму тошнило все девять месяцев.

Джордан посмотрел на нее с удивлением.

— Вот это сюрприз!

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты сказала! Ты ведь впервые заговорила о своей семье.

Слоун пожала плечами.

— Когда мать носила меня, ее рвало почти каждое утро. Ты считаешь, что это имеет какое-то значение?

Джордан плюхнулся в кресло, положив ногу на ногу, руки забросил за голову.

— Для меня, дорогая, все имеет большое значение, — потягиваясь, произнес Джордан, — потому что я ничего не знаю о твоей семье. Ты не рассказывала мне ничего о своем детстве, ни одной даже крохотной — забавной или грустной истории о том, как ты жила в Чикаго…

Слоун наклонилась над чемоданом.

— К сожалению, не могу вспомнить ничего забавного.

— Ну, хорошо, в твоем детстве не было ничего доброго, веселого. Неужто все было настолько мрачно и печально, что тебе вообще не хочется ничего вспомнить?

Глаза их встретились.

— А тебя это так интересует? — как можно равнодушнее спросила Слоун, снова взявшись за раскладывание вещей.

— Мне хочется понять! — Джордан искренне недоумевал: что могло быть такого ужасного в детстве Слоун, что ей и сейчас не хочется о нем говорить?


Надин выпорхнула из взятого напрокат «БМВ» и стояла, опершись на крыло машины. Гевин подошел к ней, поздоровался — они сегодня еще не виделись.

— Этот матч аннулируют, — сказала Надин.

— А тебе-то что?

Она обиженно посмотрела на Гевина. Не впервые Гевин своей резкостью заставляет ее замолчать. Но сейчас она особенно ясно почувствовала — у них нет и не будет ничего общего. Какие они муж и жена? Потому ее всегда и тянуло к другим мужчинам — она просто не нужна Гевину.

Его страсть — деньги, власть, все атрибуты богатства и преуспевания: дома, машины, яхты, породистые лошади, игроки в поло. Может быть, женщинам в этом ряду места нет. Может быть — уже нет? Ей-то, во всяком случае, — точно.


— Что тут нужно этим птичкам? — спросила Слоун.

С Дасти они наблюдали с нижней трибуны, как два вертолета низко кружат над полем. Игроки уже собрались на поле и ожидали, когда конюхи выведут лошадей.

— Они сушат поле, — объяснила Дасти. — Дорогостоящее удовольствие, но что поделаешь.

— Мне кажется, что вот-вот свалятся, — громко сказала Слоун.

— Не волнуйся, летчики знают свое дело.

— Надеюсь…

— Дасти внимательно посмотрела на Слоун.

— С Джорданом все будет в порядке. Он выходил на это поле уже несколько раз. А вообще-то случались условия и похуже. Ты и представить себе не можешь, какие.

— Очень даже представляю, — с горестью ответила Слоун. — Не раз воображала себе картины — как он падает на траву, как не может справиться с лошадью…

— Хватит, Слоун! — Дасти дотронулась до ее руки. — Остановись. Я хочу кое-что сказать тебе. Моя мать почти всегда ездила с отцом и в результате вконец измотала нервы. Отец падал — несколько раз в году — на нем живого места не было. И у мамы здоровье с каждой его травмой ухудшалось. Как только он падал, с ней начиналась истерика. Прямо на стадионе. После сердечного приступа врач посоветовал ей больше не ездить с мужем на игры.

Слоун резко повернулась к Дасти.

— И она больше не ходила на матчи?

— Нет, она поняла, что так лучше для них обоих.

— Она не любила поло?

— Она не любила риск, без которого немыслима эта игра.

«Как я ее понимаю», — подумала Слоун.

— Пойми, Дасти, — продолжала она, — сегодня риск все увеличивается. Все эти несчастные случаи… Без них уже не обходится ни одна игра. Словно четыре коня из Апокалипсиса вышли на поле. Смерть и несчастья скачут за игроками по пятам — кто остановит эту дьявольскую скачку?


Игра прошла в хорошем темпе и даже довольно успешно: команда Джордана выиграла с преимуществом в один гол. Победу отмечали в ресторане, а потом Джордан и Слоун шли домой пешком — при лунном свете.

— Ты такая молчаливая сегодня весь вечер, — сказал Джордан. — Плохо себя чувствуешь?

Слоун удивленно взглянула на него.

— Почему ты так думаешь?

— Ты очень бледная, на себя не похожа. Я волнуюсь.

— Да нет, чувствую я себя довольно прилично.

Джордан осторожно взял Слоун за руки, привлек к себе и нежно поцеловал в лоб.

— Извини меня, дорогая.


— Ты что, считаешь, что меня пора отправлять в санаторий для беременных? — спросила Слоун, водя кончиком пальца по груди Джордана.

Он улыбнулся в темноте.

— Тебя это волнует, глупенькая? Или хочешь что-то выудить из моего ответа? Иногда, дорогая, я просто теряюсь в догадках — чего ты от меня ждешь, чего тебе хотелось бы.

Слоун приподнялась на локте:

— Ты считаешь меня такой коварной, но почему?

— Потому что… Ладно, скажу… Мне часто кажется, что существенная часть твоей жизни закрыта от меня. И не только от меня — от всех.

— Это из-за того, что я не хочу рассказывать о своем детстве?

— Да нет, это частность…

— Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.

— Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.

— Это не мой случай, — неожиданно резко ответила Слоун. — Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

— О чем, например?

— Не знаю, — ее руки ласково поглаживали тело Джордана, — ну, лучше вот об этом…


Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем «Достойным», и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…

— Отец?

Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.

— А я думал, ты тренируешься.

— Где? Утром опять был дождь — все шестнадцать полей практически бездействуют.

Дасти села на старое полено у двери трейлера.

— У тебя все нормально, папа?

— Не совсем, — ответил он задумчиво. — Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?

— Какие недоразумения?

— Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! — И он протянул Дасти уздечку. — Ты не находишь в ней ничего странного?

Дасти внимательно осмотрела уздечку.

— Она вроде бы нарочно подрезана…

— Не исключено.

Дасти посмотрела на отца почти испуганно.

— Ты подозреваешь?..

— Да, я почти уверен — это неспроста.

— Но…

— Подумай, Кирстен! — Ян назвал дочь ее настоящим именем, что случалось крайне редко. — Вспомни, как часто за последний год в команде Хильера были всякие неприятности: то кто-то упал, то лошадь понесла…

Дасти протестующе подняла ладонь:

— Отец, ты столько играл. Ты же знаешь, сколько всего случается на поле.

— Взгляни еще раз, дочь, она разорвалась после того, как ее надрезали.

— Но у тебя же нет полной уверенности.

— Да ты видишь все сама. Мне нечего добавить.

Дасти развела руками.

Ян пытался выстроить логическую цепочку. Он вспомнил, как пришлось застрелить лошадей на конюшне Хильера, попытался связать то «происшествие» с испорченной уздечкой, которую держал в руках… А что случится завтра?


Книга четвертая

ПИКИ


Нью-Йорк, октябрь 1987

Резкая, нестерпимая боль.

Слоун смутно помнила, как ее доставили из аэропорта Ла-Гуардиа в одну из манхэттенских больниц. Осталось в памяти, что Джордан все время находился рядом, держал ее за руку, что-то говорил.

И снова боль — раздирающая все тело, будто внутрь кто-то вбил острый шип и проворачивал, мучил ее.

Джордан не отходил от Слоун, пока ее везли по больничным коридорам. Медицинская сестра подошла к каталке, на которой лежала Слоун, измерила ей давление. Покачала головой.

— Высокое. Не волнуйтесь, — обратилась она к Джордану, — доктор придет с минуты на минуту. Какой у нее срок?

— Шесть месяцев, роды в конце декабря.

— Кровотечение было?

— Немножко.

— Токсикоз?

Джордан кивнул.

В кабинет вошел врач — худой и высокий мужчина в халате. Что-то тихо сказал медсестре и повернулся к Джордану:

— Вам надо оставить нас ненадолго…

— Нет, не уходи! — взмолилась Слоун.

— Это в самом деле ненадолго, мне нужно вас осмотреть.

Джордан понимающе кивнул.

— Не волнуйся, дорогая, это быстро.

— Нет, не уходи, — снова попросила Слоун.

— Я буду здесь, за дверью, и сразу же вернусь, как только будет можно! — Он поцеловал ее и вышел.

Врач повернулся к Слоун.

— Когда начались боли?

— Еще в самолете… мы летели из Техаса… я плохо помню. — Слоун говорила еле слышно, резкая боль мешала ей сосредоточиться. — Мне кажется, это длится около часа.

— Вы уверены?

— Нет, не уверена. — «Господи, зачем так много вопросов? Разве он не видит, как мне плохо?» — Я помню только, что… началось в самолете.

— А до этого было что-то? Судороги, тошнота?

Слоун собиралась с силами, чтобы дать внятный ответ.

— Сегодня утром… ничего не могла есть… выворачивало, корчило… в желудке ничего не было, а… будто вот-вот вырвет.

— А судороги?

— Иногда, но несильные.

Врач повернулся к медсестре.

— Еще раз измерьте давление.


Давление у вашей жены очень высокое! — Врач вышел из кабинета. — Ситуация крайне серьезная.

Джордан с тревогой взглянул на него.

— Что надо делать?

Необходимо как можно скорей прервать беременность.

— Иного выхода нет?

Врач развел руками.

— Мне очень жаль.

— Вы ей сообщили?

— Попытался. Но она ясно дала понять, что согласия на это не даст, хотя ребенок обречен на гибель в любом случае.

Джордан удивленно посмотрел на врача: столь жестокого приговора он не ожидал.

— Мы ничего не можем сделать! — Врач почти оправдывался. — Потеря ребенка очевидна. Из них двоих мы можем спасти только мать. И то, если мы будем действовать быстро!

Джордан понимал, что для врача все случившееся — казус в работе, но так холодно и равнодушно говорить о трагедии?!

— Я должен поговорить с женой.


— Нет, Джордан, я не согласна. — Голос Слоун был твердым.

— Ты разве не слышала, что я тебе объяснил, Слоун? Ты в критическом положении и можешь умереть в любую минуту!

— Я не отдам своего ребенка!

— Ты потеряешь его в любом случае! — Джордан не совладал с собой. — Прости, дорогая, я волнуюсь… я думаю только о тебе.

— Ты ведь хотел ребенка!

— Но не ценой твоей жизни.

— Я… — Слоун не смогла договорить: ее скрутил внезапный приступ боли.

Когда Слоун пришла в себя, он сказал:

— Если ты не подпишешь разрешения на операцию — это сделаю я.

— Ты не сделаешь этого!

— Сделаю, черт возьми! Я твой муж!

— Делай! Я никогда тебе этого не прощу.

Джордан смотрел на Слоун со слезами на глазах.

— Но пойми, если я не настою на своем — тебя не станет. Смогу ли я простить себе это? Никогда!

Несколько следующих часов прошли как в страшном сне. Джордан сидел с Тревисом в холле на диване, ожидая, когда ему разрешат пройти к жене. Мысли его путались. Он не знал, как заговорит со Слоун, как сообщит ей страшную новость. В потере ребенка она обвинит его, Джордана: ведь он дал согласие на операцию, но не подписал его! Слоун увезли в операционную так быстро, что он даже не успел сказать ей об этом. Выкидыш произошел внезапно, без оперативного вмешательства.

Джордан с жалостью посмотрел на Тревиса. Мальчик сидел совершенно потрясенный.

— Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.

Тревис кивнул.

— Правда, даю честное слово.

Тревис посмотрел на него очень серьезно:

— Кого хочешь обмануть своими словами — меня или себя?

Джордан поразился догадливости ребенка, «достойного сына своей матери».

— Нас обоих.

— Она знает? — спросил Тревис. — О ребенке?

— Нет еще.

— Ты ей скажешь?

— Это должен сделать именно я, к сожалению.

— Она так хотела малыша, знаешь?

— Конечно, знаю.

— Сначала не хотела.

«И это я знаю», — подумал Джордан, но сказал другое:

— Она мне рассказывала.

— Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, — спустя некоторое время сказал Тревис.

— Да?

— Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.

Джордан улыбнулся.

— Домашняя женщина?

Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит — я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. — Тревис улыбнулся. — Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.

— С ней будет все хорошо, это точно, — снова повторил Джордан.

Тревис смотрел в пол.

— Я надеюсь, — только и сказал он.


«Какая она бледная», — думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.

Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, — она была ему нужна.

Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.

— Уйдем отсюда… — шептала Слоун. — Сейчас же пойдем… до того, как они придут…

Джордан наклонился к ее лицу.

— Все в порядке, — нежно прошептал он, — ты спасена, дорогая.

Но Слоун продолжала говорить что-то непонятное:

— У меня будет ребенок… Если они нас схватят… они не должны поймать нас… Господи, они заберут моего ребенка…

«Что она говорит? А… о врачах, будто они хотят забрать у нее ребенка…»

— Полиция нас не поймает, Родди, — снова послышалось бормотание Слоун, — мы не можем попасть в тюрьму, нет, нет!.. Они заберут ребенка… Родди, я не могу родить ребенка в тюрьме, Родди…


«В тюрьме? Что она говорит? Родди, кто это, черт возьми?» — Джордан ровным счетом ничего не понял.


Слоун снова погрузилась в забытье, — и вернулась — бессознательно — в свой родной город, к событиям, которые происходили когда-то давно. Она была на шестом месяце беременности, но выглядела так, словно вот-вот родит. Они сидели за столиком под красным тентом.

Она, Сэмми, и Родди Дэниел, ее старый приятель. Что говорить, Родди много сделал для нее, Сэмми, — и любовь с ней крутил какое-то время. Тут тоже не возразишь ничего. У них была любовь.

— Сэмми, я думаю, ты волнуешься зря! — И Родди сунул в рот кусок сосиски. — Фараоны нас не засекли. Просто старый хрыч гнет свое — ты понимаешь, о чем я…

— Родди!

— Ты же знаешь: я говорю тебе правду, мне нечего скрывать.

— Я так паршиво себя чувствую…

Родди засмеялся.

— Да брось ты, Сэмми! Ты столько этим занимаешься — и никогда ничего не боялась.

— Но сейчас ситуация изменилась, Родди. Ребенок…

— Слушай! Ребенок для нас слишком дорогое удовольствие. — Родди отпил большой глоток кофе. — Откуда ты думаешь взять на него деньги? Пойдешь на работу — в твоем-то положении?

Да и куда? Даже со своей бумажкой об окончании колледжа сможешь устроиться разве что официанткой в какую-нибудь забегаловку. Много честным путем не заработаешь.

— Не говори лучше ничего, — попросила Слоун.

— Но ты помнишь, — этот тип на все способен?

— Да, да, помню! — Слоун придвинула к себе тарелку. — Но я обязательно буду матерью, запомни это. И еще: я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме.


Опять этот Родди… кто же он такой, в самом деле? Почему Слоун опасается, что ее ребенок родится в тюрьме?


— Когда я смогу ее увидеть? — Тревис не хотел уходить из больницы.

— Не скоро, малыш, — принялся уговаривать его Джордан, — мама сейчас спит, ей ввели снотворное. Она перенесла такую боль, — ей нужен отдых.

— Но с ней точно все будет в порядке?

— Да, я же сказал… Только ей придется какое-то время пробыть в больнице, чтобы прийти в себя.

Тревис снова нахмурился:

— Так когда же мне разрешат ее навестить?

— Думаю, завтра. — Джордан обнял мальчика за плечи. — А сейчас тебе, наверно, лучше пойти домой к Эмме.

Тревис открыл было рот, чтоб возразить, но Джордан опередил его:

— Ты ничем сейчас не сможешь помочь маме. Нам, мужикам, в этих случаях остается только ждать. А дома это намного удобней, не правда ли?

Тревис кивнул.

— Я обязательно тебе отсюда позвоню, если что-то изменится. Даю честное слово.


Слоун открыла глаза: она различала цвета и краски, но все предметы плавали в тумане. Во рту пересохло. Слоан попыталась что-то сказать, но едва пошевелила сухими губами:

— Пить…

Кто-то наклонился над ней: Слоун не могла понять, кто это.

Почувствовала запах знакомого одеколона. Может, показалось?

— Джордан…

— Я здесь, дорогая.

Наконец ее глаза смогли различить предметы.

— Где я?

— Ты в больнице, дорогая.

«Больница, все еще в больнице!» — Эта мысль ужаснула ее. Она все вспомнила.

— А ребенок?

— Врачи сказали, что все будет хорошо.

«Он что-то скрывает от меня, я вижу по глазам».

— Джордан… что с ребенком?

— Врачи говорят, что все в порядке, — повторил Джордан.

«Да, что-то плохое случилось с ребенком. Скажите мне, что с ребенком?» — кричало все ее существо, но выговорила она только одно слово:

— Ребенок…

Ответом было молчание.

— Почему… ты ничего не отвечаешь, Джордан? — Слоун догадывалась: произошло непоправимое, но все ее существо отказывалось в это верить.

Джордан собрался с духом:

— Ты… мы… потеряли ребенка…

Что-то оборвалось внутри Слоун — в ее теле, в ее душе.

— Они унесли его, Джордан! И ты позволил им сделать это!

— Нет, Слоун, я ничего не мог…

— Что ты мне тут зубы заговариваешь! — закричала Слоун. — Ты сам мне сказал, что дал согласие, я помню!

Джордан не выдержал:

— Я сказал тебе, что сделаю все, чтобы спасти тебя!

— Будь ты проклят, — неожиданно холодно и спокойно произнесла Слоун, — ненавижу…

— Никто не брал у тебя ребенка.

— Но ты же сам сказал, я помню! — Слоун упрямо повторяла одно и то же.

— Нет, Слоун, послушай… я впрямь хотел дать согласие на операцию, но все уже случилось. — Джордан повернулся к окну. — Ты потеряла ребенка раньше.

Слоун отвернулась от него. Она не хотела, чтобы Джордан заметил ее слезы.

Господи, это был ее последний шанс! Хотела доказать Джордану, что она еще молодая женщина, что способна иметь детей — его детей. И все рассыпалось в прах. Она пошла ради него на риск — и потерпела поражение.

«И зачем я только вышла за него!» — отчаянно кричало все ее существо.


Джордан повел Тревиса к матери, как только доктор Хаксли разрешил визиты. К больной приходили друзья: конечно, Кейт, и Адриена, и Дженни, и Кэролайн. Джордан надеялся, что они смогут отвлечь ее, но напрасно! — Слоун все глубже овладевала депрессия.

Физическое состояние улучшалось, а депрессия не проходила. Доктор Хаксли советовал Джордану обратиться к психиатру.

Услышав о психиатре, Джордан, разумеется, расстроился и сказал врачу:

— Да любая женщина, потеряв ребенка, может стать на время шизофреничкой. Разве не так?

— Зачем вы сразу записываете жену в шизофренички, — укоризненно произнес врач, — причина ее депрессии понятна, но ваша жена самостоятельно не справится со своим несчастьем.

— Чего бы вы хотели? — рассердился Джордан. — Ведь прошла всего неделя, я и сам не могу примириться с нашей потерей.

— Мистер Филлипс, между вашим состоянием и состоянием вашей жены есть разница, — мягко начал объяснять врач.

— Нет-нет, ей просто нужно время, чтобы справиться с депрессией, — настаивал Джордан. — Я не позволю оставить ее в больнице. И не разрешу обследовать психиатру, пока сам не увижу, что она и впрямь нуждается в такой помощи.

Лицо врача помрачнело.

— Не могу настаивать, мистер Филлипс, я лишь рекомендую вам обратиться к специалисту. А решать вам… Но на вашем месте я бы еще раз подумал.


— Доктор Хаксли разрешил тебе вернуться домой, Слоун, — сообщил Джордан. Он присел у постели жены.

Слоун молчала. Какая разница — ехать домой или еще куда-то?

— Я думаю, что нам лучше уехать в Мунстоун, — продолжал Джордан. — Подальше отсюда.

— Ты разве не собираешься играть? — Голос Слоун звучал совершенно равнодушно.

— Я сейчас не играю, я договорился с Хильером.

— Уверена, что он от этого не в восторге.

— Меня не интересует его реакция.

Последовала пауза.

— Ты не должен сейчас на меня смотреть, Джордан.

— Знаю, что не должен. Но я хочу на тебя смотреть.

— Зато я не хочу этого.

Джордан вздохнул:

— Слоун, я ведь тоже потерял ребенка. И тоже тяжело переживаю.

— Разумеется, переживаешь. Но мне кажется, что порой ты об этом забываешь. Джордан, твоя и моя потеря — не одно и то же.

— Да? Почему?

— Не знаю, не могу объяснить. Ведь ребенок был внутри меня, я чувствовала каждое его движение, его рост…

— И поэтому тебе кажется, что ты страдаешь больше?

— Поэтому, наверное, поэтому.

— Слоун, я хотел ребенка не меньше тебя! — Джордан уже не сдерживался и говорил резко. — Когда доктор сказал, что все кончено, что положение ребенка безнадежно, мне хотелось биться головой о стенку, выть от отчаяния! — Джордан остановился, перевел дыхание. — Ты помнишь, я уезжал на несколько дней в Мидбрук? Я весь день провел в седле, носился как ненормальный, не понимая, куда еду и зачем.

— И тебе стало легче? — В словах Слоун ему почудилось сочувствие.

— Ненадолго, к сожалению! — Джордан посмотрел жене в глаза. — Я хочу, чтобы ты знала: ты не одна в своем горе, Слоун, мы оба потеряли самое дорогое — нашего ребенка.

— Да, хорошо, я знаю, — снова равнодушно произнесла Слоун. — Иди, я хочу побыть одна.


Ей это показалось — или действительно она слышит плач ребенка? Где-то близко, рядом. Долгий и пронзительный плач. Откуда он раздается? Слоун лежала в темноте и никак не могла сориентироваться. «Так темно, что своей вытянутой руки не вижу», — подумала она.

Из коридора пробился луч света. Слоун увидела врача в белом халате. Он шел по коридору с новорожденным младенцем в руках. А если это ее ребенок?

Слоун подошла к прозрачной двери и закричала:

— Верните мне ребенка! Я хочу видеть своего ребенка! Младенец продолжал плакать. Человек, несший его на руках, удалялся все дальше и дальше, а ребенок все плакал.

Слоун вернулась в палату и села на кровать. Да, ведь она в больнице, и рядом родильное отделение, а в холле сидят медсестры. Плач новорожденных стоял в ушах.


Мартас-Винъярд, декабрь 1987

Рождество уже на пороге, но обычной для Мунстоуна предпраздничной атмосферы не было.

«Наверное, доктор Хаксли прав, — думал Джордан, — и не стоило Слоун забирать из больницы. Уже шесть недель прошло, но она все та же». Постоянные смены настроения: то неестественно веселая, то мрачная, подавленная. Засыпать теперь Слоун могла только с таблетками, по ночам ее мучили кошмары. Казалось, Слоун ни в ком не нуждается: не хотела видеть ни друзей, ни родных. Однажды она прямо сказала об этом Джордану. Через три недели после выписки ему позвонили: ждем, мол, на матч в «Эльдорадо». Слоун слышала, как он отказался.

— Почему ты не едешь, Джордан? Ты так любил играть в «Эльдорадо»!

— Но сейчас предпочитаю остаться здесь, с тобой.

— Зачем? Ты ничего для меня не можешь сделать… И вообще, нет человека, который мне сможет помочь.

— Слоун, все изменится со временем…

— Увы, мне лучше остаться одной.

Сказав это, Слоун вышла в сад, а Джордан стоял у окна и смотрел, как медленно бредет она по дорожке, — вся ее фигурка кричала о тоске и отчужденности.


— Где она? — спросила Кейт.

Джордан сидел в глубоком кожаном кресле в библиотеке, погруженный в свои невеселые думы.

— Вышла с час назад — решила пойти погулять немножко… Кейт, она сказала, что я ей больше не нужен.

Кейт положила свой портфель На стол.

— По-прежнему в депрессии?

— В общем — да. И такие перепады настроения, что я просто теряюсь.

— А она работает? Пишет?

Джордан горько засмеялся в ответ.

— Ты шутишь! За день книжки в руки не возьмет, ничего не читает, а ты спрашиваешь: «Пишет ли?» Но не в этом дело. Последнее время Слоун почти все время спит. А когда встает — или остается в своей комнате, или идет гулять. Обошла все леса, все побережье…

Кейт прервала Джордана:

— Ты сказал: «Остается в своей комнате»?

— Ну да, я теперь сплю в одной из гостевых комнат.

— И давно?

— С тех пор, как она вернулась из больницы.

— М-да, — протянула Кейт, — надеюсь, это не твоя инициатива?

— Нет, конечно, — грустно ответил Джордан. — Когда мы приехали, она сказала, что ей будет лучше в отдельной комнате. И одной-то трудно сейчас заснуть, вообще, мол, со сном плохо… Но я-то знаю, что она не хочет спать со мной в одной постели, потому что боится, как бы я не потребовал от нее чего-то такого, чего она не в состоянии выполнить.

Кейт задумалась.

— Джордан, а ты не хотел бы проконсультироваться со специалистом?

— С психиатром?

Кейт кивнула.

— Думал об этом, и не раз. Кстати, доктор Хаксли советовал мне обратиться к психиатру еще тогда, когда Слоун лежала в больнице. Теперь-то я понимаю, что у него были основания…

Кейт молчала, Джордан, повернувшись к окну, продолжал, как бы размышляя вслух:

— Я привез ее домой вопреки рекомендациям Хаксли. Мне казалось, что нужно как можно скорей уехать из того проклятого места, из больницы. Ведь Слоун лежала рядом с родильным отделением: каждый день видеть, как другие женщины нянчатся со своими маленькими, слышать детский плач — ну, как тут не впасть в депрессию?! — Джордан страдал, вспоминая о больнице. — Скажи, может, я зря ее взял оттуда?

— Нет, Джордан, — Кейт говорила мягко и успокаивающе, — ты сделал так, как подсказывало тебе сердце.

— Но время показало, что я ошибался.

— Подожди, еще рано спешить с выводами. А больница… в конце концов, можно опять положить Слоун в больницу, — но в другую.

— Не уверен, что Слоун станет вообще разговаривать на эту тему. И потом… она ведь убеждена, что никто и ничто не в силах ей помочь.

— Тогда ты должен разубедить ее, — отчеканила Кейт, — мы вместе разубедим ее.


Солнце согревало своими лучами лицо Слоун, но она не чувствовала тепла. Воздух был напоен ароматом сосен, перемешанным с терпким запахом соли, — но Слоун этого не ощущала. Она не замечала, куда идет, что происходит вокруг, целиком погруженная в свои мысли, жившая лишь одной своей болью. Не физической — та прошла, давление нормализовалось, кровотечения прекратились. Но душевная рана кровоточила по-прежнему — открытая рана.

Она не хотела, чтобы Джордан ушел из ее жизни, не хотела порывать с ним, но как они будут дальше жить вместе после всего, что произошло, — не представляла.

Слоун с самого начала предвидела возможность трагического исхода. Из-за этого и не хотела выходить замуж за Джордана. Разве не говорила она ему, что молодому мужчине нужна молодая женщина, жена, с которой он сможет создать большую семью? Но Джордан сумел убедить ее, что именно она та женщина, которая ему нужна и с которой он будет счастлив. Теперь же… что бы он там ни говорил, — он хотел ребенка и обязательно еще захочбт. Слоун думала даже, что потеряла ребенка из-за того, что хотела его так же страстно, как Джордан. Никогда не была она суеверной, но сейчас ей казалось, что печальный конец и беременность с самого начала были предрешены. Сомневалась — ну вот и потеряла. Недаром многие считают, что душевный настрой прямо связан, влияет на физическое состояние. Разве не так? Вот и убедилась сама…


А если это так на самом деле, тогда для Слоун — нет надежды, — ни завтра, ни послезавтра.

— Она очень похудела.

Кейт мрачно покачала головой.

— Говорит, нет аппетита…

— Потеря аппетита — это один из признаков депрессии.

— Ты сказал, что Слоун много спит?

— Да, спит, но очень плохо, беспокойно. Думаю, что ей снятся кошмары. Я однажды зашел к ней ночью, она вертелась, что-то вскрикивала, говорила. — Помолчав, Джордан спросил: — Ты не знаешь среди ее знакомых некоего Родди?

Что-то неуловимо изменилось в лице Кейт, а может быть, это ему просто показалось?.. Он хотел повторить вопрос, но как раз в этот момент в дверях появилась Слоун.

— Я пришла, иду к себе в комнату… — Она увидела Кейт, не обрадовалась, не удивилась.

— Ты? С чем связан твой приезд?

— Приехала узнать, как продвигается новая книга, — нашлась Кейт.

— Никак… — И, не сказав больше ни слова, Слоун поднялась к себе.


Там, в спальне, Слоун сразу рухнула на кровать. Что могло привести Кейт в Мартас-Винъярд?

Конечно, ее книга тут ни при чем, о книге Кейт просто узнала бы по телефону.

Ясно, что это Джордан вызвал Кейт.

В дверь постучали.

— Джордан, я не хочу… — начала было Слоун.

Но из-за двери донесся голос Кейт:

— Слоун, можно мне войти?

Подумав, Слоун решила:

— Хорошо, входи.

Кейт вошла, присела на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она подругу.

«А, так вот зачем она здесь», — подумала Слоун.

— Наверно, так, как люди обычно чувствуют себя в подобных ситуациях.

Слоун избегала смотреть в глаза Кейт.

— Джордан сказал, что ты мало ешь.

— Нет, я ем… достаточно.

— Столько, чтобы не умереть?

— Разве это так уж плохо — умереть?

Кейт покачала головой:

— Ты не хочешь этого, я знаю.

— А я не знаю, чего хочу, а чего нет… Иногда мне кажется нелепым, что мое тело живет, если умерла душа.

— Слоун, ты сильная. Ты ведь прошла через такие штормы и испытания…

— Это было другое.

— Конечно, другое, но все равно… Я всегда была уверена в тебе, в твоей силе. — Кейт сделала паузу. — Слоун, Джордан хочет помочь тебе, не отталкивай его.

— Это Джордан за тобой послал?

Кейт, минуту поколебавшись, ответила:

— Да, он звонил мне.

— И что он тебе сказал?

— Он… он полагает, что я — твоя подруга, смогу лучше понять тебя и поэтому… помочь…

— Ничего особенного со мной не происходит и ни в чем мне помогать не надо, — холодно ответила Слоун. — Просто я должна какое-то время побыть одна. Подумать о многом.

— О чем?

— О многом…

— О Джордане?

Последовала долгая пауза.

— И о нем тоже.

— О том, сможешь ли ты оставаться теперь его женой? — настойчиво уточняла Кейт.

— Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы! — неожиданно взорвалась Слоун.

— Да я не задаю вопросы, Слоун, я проверяю себя, правильно ли объясняю твое поведение. Вы оба сейчас в трудном положении, Слоун, — он страдает не меньше твоего, поверь. Он хочет помочь тебе, и тем самым — себе, но ты сопротивляешься.

Слоун перевела дыхание.

— Он тебе сказал, что мы не спим вместе?

— Джордан проговорился, что ночует теперь в комнате для гостей, — у тебя бессонница и тяжелый сон — только и всего.

— В таком случае он не сказал тебе всей правды.

— И какова она, вся правда?

Слоун отвела глаза.

— Вся правда — в том, что я боюсь с ним спать, боюсь… я боюсь, понимаешь?! Он захочет меня, а я… вдруг я не смогу?!

— Слоун, он же все понимает…

— Да нет, ты не поняла, что я имею в виду, — страдальчески сморщилась Слоун. — Я… — Слоун запнулась, — я не хочу снова забеременеть, верней не могу больше забеременеть — не смогу — никогда!

Слоун встала и прошлась по комнате.

— Понимаешь, никогда: ни сейчас, ни завтра, ни в будущем.

Слоун остановилась, взглянула на Кейт пустыми и страшными глазами:

— Понимаешь, никогда!


Кейт собиралась спать. Состояние Слоун ее по-настоящему встревожило. Кейт знала ее много лет, знала все взлеты и падения подруги, но никогда Слоун не была в таком удручающем состоянии, как сейчас. Казалось, она потеряла все и на всем поставила крест: на замужестве, на карьере, на самой жизни!

Уже засыпая, Кейт с тревогой подумала — уже в который раз — о разговоре с Джорданом в библиотеке. Если Джордан снова спросит о Родди, что ответить?


«Я люблю его, не хочу его терять. И страшно этого боюсь», — Слоун посмотрела на часы: двадцать минут четвертого. Она так и не заснула в эту ночь: все перебирала в уме разговор с Кейт. Если теперь она еще и потеряет сон?..

Господи, она любит Джордана и любила все время, хотя порой не хотела ему этого показать. Она переживала за него, страдала из-за того, что не в силах ему помочь. Она потеряла ребенка и теперь… теряет Джордана.

Слоун встала и подошла к туалетному столику. Выдвинула верхний ящик, вытащила небольшой пузырек. Барбитурат! Ей прописали таблетки несколько лет назад, когда неожиданно расстроился сон. Слоун старалась пользоваться ими как можно реже, и пузырек был почти полон. Потом она достала коробочку амфитамина. Помнится, пару раз она воспользовалась этими таблетками — для поднятия тонуса.

И последнее лекарство — доктор Хаксли прописал ей дарвосетт: средство для снятия болей.

Как хорошо, что она все это сохранила.

Когда-то они были ей совершенно ни к чему, теперь пришло их время.


Джордан спал беспокойно — вертелся, стонал во сне. Переворачивая в который раз подушку, проснулся и сразу же подумал о Слоун. Может, она поняла наконец, как нелепо поступила, решив запереться от него в отдельной комнате? Внезапно Джордан услышал скрип двери и осторожные шаги: Слоун стояла на пороге в ночной рубашке. Джордан замер.

— Джордан! — прошептала Слоун своим нежным — прежним! — голосом.

— Да! Я проснулся.

— Можно мне войти?

Оба — один вежливее другого.

— Конечно!

Слоун вошла и закрыла за собой дверь. Джордан смотрел, как она движется к нему в темноте.

— Я люблю тебя, Джордан, я так тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю, дорогая, — и я так соскучился по тебе, — Джордан принялся целовать лицо Слоун, но она отстранилась.

— Я буду тебе прежней женой… настоящей женой, но мне нужно какое-то время, чтобы…

— Тссс… Все нормально, и все будет замечательно, — прошептал он ей в самое ухо.

И оно действительно было прекрасно, это начало. А Джордан умел ждать.


Палм-Бич, февраль 1988

Джордан пришпорил коня и, подняв клюшку для удара «верняка», поскакал к мячу. Удар! Но мяч — странное дело! — полетел прямым ходом в офсайд. Джордан опустил клюшку, застыл на месте, растерянный и удрученный.

— Вот черт! — все бормотал потом Джордан, снимая шлем. Это был самый плохой удар за сегодняшнее утро.

А что тут, собственно, удивительного? Раньше Джордан часто думал об игре не только на поле, — и это приносило успех. Последние месяцы голова его постоянно была занята мыслями о Слоун, их отношениях. Думать о поло — на это не оставалось времени.

И вот опять Джордан вернулся мыслями к тому же. Слоун так переменилась с тех пор, как потеряла ребенка. После больницы Джордан надеялся, что все самое страшное уже позади, что скоро дела пойдут лучше, — сейчас он совсем не был уверен, что наступят лучшие дни.

Бывали моменты, когда Слоун не желала никого видеть, замыкалась в себе, вообще не вставала с постели. А то вдруг становилась как никогда веселой, шутила и смеялась, могла всю ночь протанцевать и набрасывалась на него в постели, как тигрица…


— Если бы твое положение не стало таким сложным, я бы подумала, что ты меня избегаешь! — С этими словами Надин вошла к Лэнсу и закрыла за собой дверь.

— С чего ты взяла, что я тебя избегаю? — равнодушно спросил Лэнс.

— Не знаю, показалось.

— Твой муж эксплуатирует меня вовсю.

— И я тоже! — Надин теребила нижние пуговицы на своей кофточке.

— Он тебе что-то рассказал?

— Конечно, — засмеялась Надин. — Я ведь его жена. Об этих делах не волнуйся, Лэнс.

Надин просунула свою узкую руку за пояс брюк Лэнса, двинулась вниз и сразу взялась за мягкий мужской член.

— Не волнуйся, дорогой, я обязательно поговорю с мужем, и мы все уладим. — Слова и жесты Надин означали только одно: «Твое место в команде и твой доход будут зависеть от любовной игры со мной».

— Я должен поблагодарить тебя, так?

Надин бесстыдно взглянула ему в глаза:

— Конечно, но не словами!

Лэнс поцеловал ее в губы: мол, все понял.

— Раздевайся скорей, крошка, сейчас устроим маленький театр, разговаривать будем потом.

Надин с готовностью повиновалась. И жизнь уже не казалась ей мрачной.


Слоун взяла с ночного столика пузырек и встряхнула его — пуст. «Вот, черт! Надо было проверить, сколько там оставалось таблеток, прежде чем уезжать из Нью-Йорка. Что теперь делать?»

Да полно, стоит ли паниковать? В Палм-Бич должен быть врач, который выпишет рецепт на амфитамин, и без лишних вопросов. Все-таки это не какая-нибудь дыра, а Палм-Бич — город, в котором хватает богатых красивых женщин, употребляющих подобные таблетки. Да, но как найти такого врача — не на улице же спрашивать?!

Если бы Адриена или Кейт были рядом… Но нет, таблетки ее секрет, она не скажет о них никому. Господи, а особенно — Джордану. Ее никто не поймет — даже он. Таблетки хоть как-то держат ее в форме. Барбитурат помогает справиться с ночью, амфитамин — очнуться от ночного тумана под утро.

Стук в дверь — Слоун быстро прошла в спальню и спрятала пузырек в ночной столик.

— Ну, как игра?

— Неважно, — протянул Джордан. — А почему ты здесь?

Слоун с удивлением посмотрела на Джордана.

— А почему я не должна быть здесь?

— Я удивлен, ведь ты сказала, что пойдешь с утра по магазинам. Сейчас уже два часа, — а ты все сидишь в ночной рубашке. Значит, ты никуда и не ходила?

— Не ходила, если это так для тебя важно.

— Ты не работала?

— Немножко, написала страниц пять.

— Кейт будет довольна.

Слоун согласно кивнула.

— Она будет довольна, когда я принесу ей все. Отдам это на перепечатку, а завтра попробую сделать двадцать пять страниц.

— Ты решительно настроена, я вижу, — заметил Джордан. — Надеюсь, что прилив энергии не иссякнет к вечеру, и ты не откажешься пойти со мной на банкет.

— Не откажусь. Только, надеюсь, мы не сядем с Хильерами за один стол?

— Увы, дорогая, он спонсор моей команды, Ян и Дасти должны прийти, а еще — Ирен и Сэм…

— А Лэнс? — неожиданно спросила Слоун.

— Лэнс? — У Джордана невольно изменился тон. — За него вообще нельзя теперь поручиться, за свои слова он не отвечает. Увидим его, — значит, явился собственной персоной. А где он вообще пребывает, в каком измерении, на какой планете — один Господь Бог знает.

Слоун колебалась, спросить или нет. Наконец решилась:

— А ты не знаешь, он «сидит на игле»?

— Может быть… Кока или «колеса». Мне трудно сказать. Во всяком случае, готов держать пари, что оплачивает эти расходы Надин Хильер.

— С чего ты взял?

— Она оплачивает услуги всех своих жеребцов. Во всяком случае, дарит им, помимо своего драгоценного внимания, еще и дорогие подарки. Они-то Лэнсу ни к чему, — думаю, он их продает и на выручку покупает наркотики.

— Лэнс, похоже, не особенно разборчив… — заметила Слоун.

— Он весьма предприимчив, когда чего-то добивается.

Да, она нашла человека, который может ей помочь, — это Лэнс, решила Слоун. Конечно, сначала он наверняка не поверит, усомнится в ее искренности. Что ж? Она должна убедить его, только очень осторожно.

Другого пути у нее нет — придется обращаться к Лэнсу.


— Давай еще, Лэнс, — хрипло прошептала Надин. Лэнс лежал навзничь. Расслабленно поглаживая руками спину и ягодицы Надин, оседлавшей его. Надин выгибалась, стонала от наслаждения. Потом, устав, прилегла на грудь и живот любовника так, чтоб ее груди касались его лица. И вскрикнула, когда Лэнс крепко сжал их.

— Губами, губами, Лэнс, — простонала она, — ох, как я люблю, когда ты это делаешь.

Лэнс послушно стал лизать соски Надин — осторожно и нежно.

— Сильней, — выдохнула, вся извиваясь, Надин, — еще сильнее!

Лэнс исполнил и этот приказ. Надин медленно вскипала, прижимаясь к мужскому телу все крепче, желая слиться с ним. Нет, она не слезет с него, пока не получит полного удовлетворения… Вот так! О, такого она не испытывала за все встречи с Лэнсом!

Изнемогшая, Надин прошептала:

— О, как прекрасно! Давай отдохнем — и еще, Лэнс, хорошо? Еще!

Надин встала с постели, подошла к туалетному столику, где стояла ее сумка. Достала зеркало. Лэнс поднялся, подошел к ней сзади, прижался к ней, крепко стиснув ее груди. Надин почувствовала: он хочет ее.

— Встань-ка на колени, — попросил Лэнс.

Вздохнув, она встала на карачки, подняв зад. Лэнс легко вошел в нее, опершись коленями о ковер, и задвигался взад-вперед, левой рукой обхватив грудь женщины, а пальцами правой раздражая клитор. Надин стонала от удовольствия, Лэнс двигался все быстрее — и в этот момент входная дверь со страшным шумом распахнулась — на пороге стоял Гевин Хильер. Его лицо было багровым от гнева.

— Ах ты, блядун тупорылый, ты, «гоняла»! — заорал он в ярости.

Лэнс мигом встал на ноги и впрыгнул в брюки.

— Да я тебя сейчас… разорву собственными руками! Я дал тебе шанс поиграть и заработать — хоть меня все в один голос убеждали, что ты конченый человек. Я вытащил тебя из ямы — и чем ты мне отплатил? Тем, что трахаешь мою жену?!

Лэнс молчал — да и что тут скажешь?!

Наконец Хильер обратил внимание на Надин, которая продолжала лежать голая на ковре. Хильер поднял с пола ее платье и швырнул ей в лицо.

— Вставай, машина внизу.

И, не оглядываясь, вышел.


— Я подаю на развод, — объявил Хильер жене, как только они добрались до своего гостиничного номера. — Я вышвырну тебя, потаскуха с безупречной задницей, на улицу без единого цента. — Не услышав от нее ответа, решительно повторил: — Я это запросто сделаю! Поняла?

— Можешь, — но не сделаешь, — возразила Надин. Ее трясло, но она держалась самоуверенно, не показывая своего испуга.

Гевин налил себе виски:

— Ты уверена?

— Да, уверена. — Голос Надин подрагивал, но она надеялась, что Гевин в волнении не заметит этого. — Ты, конечно, волен поступать как хочешь, но ты — человек чести.

— То есть?

— То есть не допустишь, чтобы все узнали — твоя жена спала с другим мужчиной, — победно закончила Надин.

— С другими мужчинами, — поправил ее Гевин. — Я знаю обо всех твоих любовниках, дорогая.

— Ты следил за мной? — ужаснулась Надин.

— Конечно, ведь ты моя жена.

— Понимаю… Ты ждал подходящего момента…

— На твоем месте, Надин, я бы не стал искушать судьбу, злословить на мой счет, а то ведь я и в самом деле выпущу тебя на улицу с голой задницей.

Теперь Надин испугалась по-настоящему:

— Ты собираешься со мной так поступить?..

— Нет, если ты примешь мои условия.

— Какие именно? — спросила она упавшим голосом.

— Подобное больше не должно повториться — ни с Уитни, ни с кем-либо еще. Отныне ты будешь вести себя, как настоящая леди — и женщина твоих лет, а не нимфоманка, таскающаяся за молодыми любовниками.

— Хорошо, а что с Лэнсом? Что ты собираешься с ним сделать?

— Сейчас — ничего, — Хильер ухмыльнулся. — Ты правильно поняла, я дорожу своей репутацией, поэтому пока ничего предпринимать и не стану.

Допив свой стакан, Гевин повернулся и вышел из номера.


— А почему ты не играешь? — спросила Слоун у Лэнса, который стоял, опершись на капот машины и почти безучастно смотрел на поле.

— А что?

Слоун пришла в замешательство от мелькнувшей догадки.

— Ты вообще теперь не играешь?

— Похоже, что с сегодняшнего дня меня исключат из команды, — мрачно сказал Лэнс и опять уставился на поле.

— Почему? — Слоун стала рядом с ним.

— А… длинная история.

— Я хороший слушатель, расскажи.

— Как-нибудь в другой раз, ладно?

Слоун долго не решалась возобновить разговор.

— Послушай, Лэнс, может, я чем-то смогу тебе помочь?

— Чем?

— Знаешь, я помогу тебе, а ты поможешь мне, идет?

Лэнс с удивлением посмотрел на нее.

— Лэнс, после того как я потеряла ребенка, у меня возникло сразу много проблем. Я даже хотела покончить с собой, казалось, что жить мне незачем. Врачи прописали мне барбитурат, — Слоун искоса посмотрела на Лэнса, но лицо его осталось спокойным. — Постепенно у меня возникла ежедневная тяга… зависимость от барбитурата и амфитамина. Раньше я… не употребляла. А сейчас, — Слоун набрала воздуха, как перед прыжком в воду, — я без таблеток, и здесь нет моего врача.

Лэнс слушал с сочувствием:

— Мне больно за тебя, Слоун… ну, за потерю ребенка. Но я не понял, чем могу помочь тебе теперь.

— Джордан как-то говорил мне, что ты невероятно страдал, когда тебя бросила жена, — Слоун замялась. — И он говорил, что ты что-то употреблял для снятия стресса…

Голубые глаза Лэнса сверкнули холодными, ледяными искрами.

— Что еще говорил тебе твой муж?

Слоун покачала головой.

— Больше ничего. Извини, если сказала что-то не так. Я только хотела спросить, не можешь ли ты мне помочь…

Лэнс прервал ее на полуслове:

— Очень жаль, Слоун, но ничем эдаким я помочь тебе не смогу.


В субботу, 27 февраля, в «Поло-клубе» должен был состояться большой прием, его устраивал каждый год профессиональный журнал «Поло».

На вечер приехали самые знаменитые игроки — пять из шести лучших в мире.

Был там и Томми, легендарный Томми Хичкок, который позировал скульптору Тому Холанду для бронзовой статуэтки переходящего мирового приза, что-то вроде Оскара для игроков в поло.

На званый вечер приехал Гонзало Перес, полновластный хозяин команды «Розги», по мнению профессионалов, лучший игрок года. В своей речи Перес особенно благодарил за помощь свою супругу и… лошадь. «Без них, — сказал аргентинец, держа статуэтку в руке, — мне бы никогда не добиться успеха». Специальное приглашение получил и знаменитый австралийский игрок Боб Скен, — и он горячо благодарил свою пятидесятилетнюю жену Элизабет, что вызвало бурю аплодисментов.

Знаменитостей было множество, всех не перечесть. Вечер проходил, как говорится, на очень высоком уровне.

За столом команды «Достойных» сидели Хильеры, Джордан со Слоун и Дасти с Яном. Супруги Хильер сохраняли вежливую невозмутимость, что не могли не почувствовать присутствующие. Лэнс на вечер не пришел.

Слоун без лекарств чувствовала себя плохо. С трудом удерживала дрожь в руках, каждый звук колоколом гудел у нее в голове. Она старалась вести себя непринужденно, но силы изменяли ей.

Единственное, чего она хотела в эти минуты, — уйти, как можно скорей уйти. Всю ночь ей тут не продержаться, это ясно.

— Слоун, ты хорошо себя чувствуешь? — участливо наклонилась к ней Дасти.

Шепот Дасти отозвался в голове гулким эхом.

— Все в порядке, я… я только должна на минуточку отлучиться.

— С тобой пойти?

— О нет, — поспешила возразить Слоун, — я справлюсь сама.

— Ты не очень хорошо выглядишь.

— Правда, мне что-то не по себе.


Джордан не мог не обратить внимания на ее состояние.

— Слоун, что-то случилось? — Он взял ее за руку.

— Почему ты думаешь, что непременно должно что-то случиться?

«Неужели не видно», — подумала Слоун.

— Нет, с тобой что-то происходит.

— Не волнуйся. Ты слишком близко к сердцу принимаешь всякие мелочи.

— Конечно, я ведь люблю тебя.

Слоун еле добралась до дамской комнаты, сердце готово было выскочить из груди. Слоун привалилась к стене, чтобы успокоить дыхание.

В сумочке лежал пузырек, в котором оставалось несколько таблеток барбитурата. Но Слоун так неловко открыла пузырек, что таблетки просыпались на пол.

Слоун взглянула на себя в зеркало — хуже не бывает. «Надо успокоиться, во что бы то ни стало. И выйти на свежий воздух».

Она постаралась проскользнуть к выходу так, чтобы Джордан не заметил ее. Холодный вечерний воздух не снял напряжения, но стало немного легче.

Вдруг услышала из темноты:

— Слоун?

Это был Лэнс. На нем были джинсы и спортивная рубашка — одежда явно не для званого вечера.

— Я ждал, что ты выйдешь рано или поздно. Это проявляется именно так, обязательно так.

— Что «это» и что «так»?

— Зависимость от таблеток, когда не можешь унять нервы и возникает ощущение, что тебе не хватает воздуха. Так?

Слоун кивнула.

Лэнс протянул ей маленький пакетик.

— Думаю, это поможет.

— Что здесь?

— Беннис. Не знаю, что принимала ты, но это — хорошее средство. Но, Слоун, никто не должен знать, что это ты получила от меня.

— Конечно.

— Даже Джордан Филлипс, обещаешь?

— Джордан — в первую очередь.

Лэнс удовлетворился ее ответом и отдал конверт в руки.

— Лэнс!

— Да? — обернулся он уже на ходу.

— Хильер выгонит тебя?

— Пока нет. Сейчас я получил только предупреждение.

Как только Лэнс скрылся из глаз, Слоун высыпала содержимое конверта на ладонь. Шесть капсул. Слава Богу, она переживет эту ночь.


Сидней, февраль 1988

— Доктор, этого не может быть, вы ошибаетесь, — Джилли была в полной растерянности от диагноза.

— Что вы, я не могу ошибиться, — спокойно ответил врач, продолжая писать, — срок вашей беременности — два месяца.

— Но этого не может быть: я принимаю таблетки.

— Миссис Кенион, должен вам сказать, что тут никогда нельзя быть уверенной на сто процентов. И вы совершенно напрасно надеялись, что вероятность беременности исключена. А потом, вы ведь живой человек, — признайтесь, иногда вы забывали принять лекарство.

— Да, наверно, вы правы.

«Господи, сколько ошибок в моей жизни! Особенно за последние годы — почему так? И их уже не поправить!»

— Что это? — спросила Джилли, рассматривая рецепт, который выписал ей врач.

— Витамины, — вам необходимо попринимать их сейчас, — врач посмотрел Джилли в глаза. — Вы ведь хотите родить ребенка, да?

— Пока не знаю, — пробормотала она.

Врач помолчал.

— Будете делать аборт?

— Может быть, мне надо все взвесить.

— Во всяком случае, до того, как вы решите окончательно, вам надо беречь и себя, и ребенка.

— Да, да, конечно, — послушно согласилась Джилли.


Но Джилли не собиралась становиться матерью. Она не хотела ребенка от Макса. Ей было совершенно ясно, что их супружество обречено. Нет, никаких детей…

Джилли шла как во сне. Куда? Все равно. Куда глаза глядят. На полпути она сообразила, что идет к своему отцу. Расскажу ему все, пусть он и не поймет ее. Но больше идти не к кому…

Джилли нашла отца на игровом поле. Играл он самозабвенно, не замечая никого и ничего вокруг. Наконец он увидел дочь. Снимая на ходу шлем, поскакал к ней. Джилли приветливо улыбнулась, дотя на душе было неспокойно. «И зачем я пришла? Наперед ясно, что он мне ответит».

— Зачем пришла? — спросил Флеминг, спешиваясь.

— Неужто дочь не может прийти к отцу просто так? — улыбнулась Джилли.

— Ну, я-то знаю, что ты пришла не просто так.

Джилли тяжело вздохнула:

— Я только что от врача.

Отец с беспокойством посмотрел на нее:

— Ты заболела?

— Нет, я беременна.

Флеминг изучающе посмотрел на дочь.

— Непохоже, чтоб это известие тебя обрадовало.

— Да уж, признаюсь, не очень.

— Ты вообще не хочешь детей? — Флеминг вытирал полотенцем лицо и шею.

— Сейчас это трудно сказать… — Джилли подала отцу термос. Тот отвинтил крышку, сделал большой глоток.

— Но если ты не хотела ребенка…

— Я принимала противозачаточные таблетки.

— Ну ладно, что ты думаешь делать?

— Не знаю! — Джилли хотелось заплакать. — Наверно, сделаю аборт… не знаю еще.

— А с Максом ты говорила?

— Макс пока не знает.

— Но ты ведь скажешь ему?

— Не знаю, — прозвучал тот же ответ.

— Джилли, ты не можешь не сказать ему. Ведь это его ребенок, не так ли?

— Конечно, папа. Иначе я сохранила бы ребенка.

— Джиллиан!

— Папа, но я ведь действительно так думаю и не собираюсь этого скрывать.

— Ты все-таки несправедлива к Максу.

— Он больной человек, душевнобольной. Когда я выходила за него замуж, я знала, что он очень ревнив, знала про его буйный нрав. Но вскоре поняла, что все на самом деле много хуже: он ведет себя как одержимый, иногда полностью теряет контроль над собой. Честно тебе признаюсь: боюсь его, боюсь… мне кажется, он на все способен.

— У тебя тоже есть недостатки. И ты упряма. Например, не хочешь выкинуть Джордана из головы! — Флеминг снова надел шлем.

— Ты все время обвиняешь меня, свою дочь. Почему? — с отчаянием воскликнула Джилли.

— Попробуй понять меня, Джиллиан. Всю свою замужнюю жизнь ты смотрела на сторону, а сейчас, когда у тебя может появиться ребенок и по-новому связать тебя с мужем, — ты собираешься делать аборт.

— Папа, мне бабушка рассказывала, как ты любил мою мать… — Джилли заметила, как вздрогнул при этих словах отец. — Почему ты думаешь, что я могу прожить без этого чувства?

— Одной любви мало, девочка, — горько ответил Флеминг, — и чем раньше ты это поймешь — тем лучше.

Он вспрыгнул в седло и, не попрощавшись, ускакал.


— О, какой подарок: моя любимая жена дома и ждет меня! — Макс ввалился в комнату, покачиваясь, с ухмылкой уставился на Джилли.

— Не льсти себе, это простое совпадение, — холодно ответила Джилли.

— Неужели? — Он попытался поцеловать ее, но Джилли отстранилась: от Макса изрядно несло спиртным.

— Ты выпил.

— Ну да, выпил. И полагаю, имею право добавить! — Неровной походкой Макс пошел к бару.

— По-моему, на тебе уже не отразится: чуть больше или чуть меньше…

— Какая любящая жена, вы только посмотрите! Разрешите мне налить еще, а потом и еще! Да я просто счастливчик!

— Прекрати, Макс, паясничать, я не в том настроении, чтобы выслушивать глупости. — Джилли почувствовала, как у нее начинает болеть голова.

— В последнее время ты вечно не в настроении, особенно если я рядом! — Макс отпил из стакана.

— С чего ты взял?

— Со времени нашей женитьбы меня не покидало это чувство… — Макс сделал еще глоток. — А вообще, мы прекрасная пара, настоящая любящая пара.

— Да — любящая пара, — повторила механически Джилли. — И мы станем столь же любящими родителями, правда?

Макс засмеялся.

— Чего, чего? Еще раз, пожалуйста.

— Я беременна.

— Неуместная шутка, радость моя.

— Это наша женитьба была неуместной шуткой, — отозвалась Джилли, — а то, что я тебе сказала, к сожалению, не шутка.

Макс сделал усилие, чтобы сосредоточиться.

— Тогда повтори это еще раз, детка.

— По-моему, то, что я сказала, достаточно ясно. Я беременна. Я была у врача сегодня утром…

Джилли не успела закончить фразу, как Макс с размаху ударил ее по лицу.

— Шлюха! — заорал он. — Чей это ребенок, признавайся?

— Мой, на…

— Не ври… — И снова хлестнул Джилли по щеке.

Джилли упала на кушетку, закрывая лицо руками.

— Это твой ребенок! — Она громко кричала, боясь, что он сейчас убьет ее.

— Правду, говори мне правду! — Макс рывком поставил ее на ноги. — От какого ублюдка твой ребенок?

— Он твой…

— Какого черта! Ты меня идиотом считаешь, что ли? В следующий раз будь умнее и не ври мне, чертова шлюха! — Глаза его побелели от бешенства, и, размахнувшись, он ударил жену кулаком в живот.

Джилли закричала от боли, но Макс уже не слышал ничего.

— Макс, послушай меня, Макс, пощади! — умоляла Джилли.

— От Джордана?! Признавайся! Я прикончу и его, он у меня не отвертится!

— Нет-нет… никого… кроме тебя…

— Сука! Ты еще издеваешься надо мной! — Макс уже не мог остановиться: лупил кулаками куда попало. Последнее, что помнила Джилли, — страшная боль в низу живота, что-то теплое потекло по ногам.


Очнувшись, Джилли долго не могла понять, где она: все плыло перед глазами. Потом стала различать: все незнакомое, светлая мебель, белые стены. Она вздохнула с облегчением. Значит, кто-то успел вырвать ее из рук Макса. Во всяком случае — она жива.

При малейшем движении кружится голова, а низ живота резала острая боль, будто пила. Джилли с трудом разжала губы:

— Где я?

— Все в порядке, девочка! — это был голос отца. — Ты в больнице.

— Больница… — Джилли повернулась к отцу. — Кто меня сюда привез?

— Соседи услышали, как ты кричала, и вызвали полицию. Когда приехала машина, ты была уже без сознания. Макс сейчас за решеткой. — Он замолчал. — Что у вас случилось?

— Я последовала твоему совету, — Джилли говорила с трудом, — я ему сказала, что беременна. Он не поверил, что это его ребенок. Не успела даже сказать про аборт. Макс, видно, сам позаботился…

Флеминг кивнул:

— Да, к сожалению.

— Поздно жалеть, папа, поздно…

— Твое право подать на Макса в суд.

— Не знаю… Единственное, что я хочу сделать как можно скорее, — так это покончить с фарсом под названием «наш брак».


Сингапур, май 1988

— Нам придется вернуться в Штаты! — Хильер повернулся к жене. — Причем сегодня же.

— К чему такая спешка? — машинально спросила Надин, занятая выбором туалета: стоя перед стенным шкафом, она перебирала платья.

— Дела требуют, — бросил Гевин, не отрываясь от газеты.

— А я спрашиваю — зачем? — Надин выбрала наконец платье цвета сапфира и разложила его на кровати. — У тебя всегда дела, особенно в последнее время.

— Представь себе, действительно у меня в последнее время возникли проблемы, и мы должны вернуться домой.

— И что значит — «домой»? — саркастически протянула Надин. — Со времени нашей женитьбы у тебя появилось, наверное, домов восемнадцать, и о каждом ты говорил: это «мой дом». Или я что-то путаю?

— Я спокойно могу прожить и без них, Надин. — Гевин говорил спокойно, но жест, которым он отложил газету, был красноречивее слов — он с трудом сдерживал себя.

— Признаюсь, за время нашего супружества я тоже научилась от многого отказываться — привыкла обходиться без любви, без секса, без мужа…

Гевин посмотрел на жену пустыми глазами.

— Ну, не совсем так. Регулярных занятий сексом, которых требовал твой организм и темперамент, ты не оставляла.

— Да, я нормальная женщина, и у меня есть естественные потребности…

— Естественно…

Надин вдруг решилась:

— Если ты давно знал обо мне все, то почему вмешался именно сейчас? Не раньше — не позже?

Гевин глубоко вздохнул, хлопнув ладонью по газете.

— Да, я не способен удовлетворять… твои «нормальные» потребности. Увы, что поделаешь? И, чтобы не усложнять нашу жизнь, не обездоливать тебя, — я вел себя так, сама знаешь: делал вид, что ничего не замечаю. К тому же ты была осторожна. А с Уитни потеряла всякий стыд: о вас пошли слухи, я стал посмешищем. Мириться с этим?! Ну нет, — и я прекратил ваши отношения.

— Почему тогда не выгонишь Лэнса из команды?

— Если я его выгоню — сплетня тут же станет реальностью.

Надин хмыкнула.

— Единственное, что тебя беспокоит, твоя честь, твое реноме, правда?

— Надин, тебя не устраивает наш брак? Я готов развестись… если ты хочешь.

Надин не испытывала к мужу ненависти, но и любви — тоже. Развестись? Она потеряет тогда все, что имеет миссис Хильер.

— Спасибо за предложение, но я остаюсь.


Джилли была уверена, что Макс прилетел в Сингапур. Он вылетел из Сиднея, как только его выпустили из тюрьмы. Она тоже покинула Австралию, выписавшись из больницы, — подавать в суд, как она сперва хотела, Джилли не стала.

Врач в больнице сказал, что детей у нее не будет: Макс так жестоко избил ее, что началось внутреннее кровотечение, были и другие серьезные повреждения. В тот день, когда ей сообщили эту новость, она хотела убить Макса, но он уже покинул страну.

Но прошло время, и Джилли передумала. Да, она яростно ненавидела его, но еще больше — боялась. Он запросто может убить ее. Он уже едва не сделал это. Макс хотел убить ее!

Она никогда не забудет его глаз в ту минуту. Они горели бешенством. Джилли запомнила слова Макса: «Расправлюсь с тобой и с Джорданом».


После того как Хильер застукал их, Надин и Лэнс ждали беды с минуту на минуту. Почему Хильер медлил, — этого Лэнс понять не мог. В неустойчивости его положения заключался весь ужас. Лэнс продолжал играть, но как дамоклов меч над ним висело: Хильер что-то задумал. Что?


Дасти сидела с отцом в шумном сингапурском ресторане «Грейт Шанхай».

— Я волнуюсь за тебя, папа.

— Могу я спросить — почему?

— Ты сам на себя не похож. Даже на игре не можешь сосредоточиться, я наблюдала за тобой.

— Нет, об игре я думаю всегда.

— Со стороны что-то непохоже. — Дасти покачала головой.

— Я догадываюсь, о чем ты. — Ян налил себе вина. — Со мной-то все в порядке, дочка. Но из головы у меня не идет одна вещь…

— Можешь сказать — что?

— Да понимаешь… не могу.

— Что-то странное с вами происходит, — страстно заговорила Дасти. — Сначала Лэнс, потом Джордан, теперь ты…

Ян улыбнулся:

— Глупости все это.

«Лучше не говорить ей о своих подозрениях», — решил Ян.


— Ты считаешь, что простое совпадение? По-моему, нет, Джордан, — убеждал Ян друга.

— А ты думаешь, что все так называемые «несчастные случаи» подстроены?

— Бьюсь об заклад — да.

— И кто, ты полагаешь, стоит за этим?

Ян пожал плечами: если бы знать.

— А мотивы?

— Мотивы я не знаю, провалиться мне на этом месте!

Джордан поморщился:

— Если так, у меня на подозрении шесть человек. Не меньше.

«И Макс Кенион — первый среди подозреваемых».


Слоун взяла с ночного столика пузырек с барбитуратом, который она обычно прятала на самом дне ящичка. За дверью ванной комнаты слышался шум воды и развеселая песня про ковбоя. «Господи, — подумала Слоун, — что-то на свете никогда не меняется, другое меняется кардинально».

Две таблетки она запила водой. Тянуло взять еще одну, но — удержалась. Если две не помогут, тогда примет третью. Когда Джордан заснет.

Пение в ванной прервалось — Джордан сейчас войдет. Слоун быстро сунула таблетки в столик, заперла его, прыгнула в кровать и выключила свет.

Лежала на своей половине кровати, повернувшись на бок, притворялась, что спит. Думала — Джордан поверит ее уловке. Джордан улегся рядом:

— Спишь?

Слоун не отвечала.

Он подлез под одеяло и обнял ее. Слоун пошевелилась.

— А теперь ты уже не спишь, — ласково прошептал Джордан.

— Ммм, — замычала Слоун, изображая сонное состояние.

— А я-то думал, ты спишь…

— Я в самом деле почти заснула…

Джордан поцеловал ее в шею — Слоун отстранилась.

— Пожалуйста, Джордан, не надо сегодня.

Джордан отодвинулся.

— Я что-то сделал не то? — мягко спросил он. — Скажи мне, любимая, что я сделал не так, — и я исправлю ошибку.

— Ты все делаешь хорошо, Джордан, а я… не очень хорошо себя чувствую сегодня.

— Да? Голова болит?

— Нет, просто недомогание.

— Тогда извини, больше не буду тебя тревожить.

Джордан отвернулся и долго лежал молча, хотя Слоун знала, что он не спит.


Джордан проснулся среди ночи. Слоун металась, что-то бормотала во сне. Он прислушался. Снова то же…

— Я не могу, Родди… Не заставляй меня… ребенок, мой ребенок, может случиться… Ребенок в тюрьме, Родди…

Почему, почему призраки прошлого продолжают тревожить Слоун?


Он встал рано, но не пошел, как обычно, на тренировку. Заказал завтрак в номер — его принесли, когда Слоун принимала душ.

— Сегодня мы поедим здесь, не возражаешь? Хочешь есть?

— Не очень.

По правде сказать, Слоун вообще не хотела есть: амфитамин лишил ее аппетита, и она клевала еду, как птичка. За несколько месяцев потеряла почти шестнадцать килограммов, выглядела осунувшейся, изможденной.

— Слоун, мы должны поговорить, — решительно начал Джордан.

— О чем?

— О неком Родди.

Слоун была сражена.

— Родди? — переспросила она слабым голосом. «Откуда он узнал? Что он знает?» — Я не понимаю, о ком ты говоришь.

— Родди… Ты знаешь — или не знаешь — человека, которого так зовут?

Слоун была в нерешительности.

— Я… знала, много лет назад.

— Так! Наконец-то мы узнали, что Родди — был. Теперь остается выяснить, кто он такой. Друг? Любовник?

Слоун вздохнула.

— Я думала, что он мой друг. Потом оказалось, что нет. Время от времени он действительно был моим любовником, — Слоун решила идти до конца. — Но главным образом — моим партнером.

— Партнером? — Изумлению Джордана не было границ.

Слоун кивнула.

— Ну да, Джордан, а я его — напарницей… Объясню. До того как стать известной писательницей Слоун Дрисколл, я была просто Сэмми Дуглас из Чикаго. Сэмми Дуглас — «напарница».

— Кем? — почти с ужасом переспросил Джордан.

— Напарницей… у своего партнера, у Родди. Он научил меня всему, что я тогда умела.

— Чему? — В висках у Джордана что-то бухало.

— Всему… Долго мы занимались обычным мошенничеством, шантажом, обманывали людей, выманивая деньги у тех, кто готов был с ними расстаться, — Слоун была бледна и почти не соображала, что говорит. — Когда нас разоблачали, мы исчезали из этого места или меняли тактику — форму обмана, рэкета, шантажа. Родди знал множество приемчиков, как одурачить человека, и меня учил… — Она остановилась, перевела дух. — Например, Родди научил меня мухлевать в покере. Он потратил на это много времени, мы играли с ним дни и ночи напролет. Он считал, что меня не должны заподозрить в жульничестве, я не выглядела «напарницей»… Ох, Джордан, это было так давно, и я была так молода.

Джордан не мог так сразу переварить услышанное.

— Но почему… ты этим занималась, Слоун? Зачем?

— Я… мне тогда нравилось жить так… Не хотелось — как все. Я выросла на Среднем Западе. Мой отец — синий воротничок, мать — типичная домохозяйка. Отец — упрямый, деспотичный человек, всех готов был подмять под себя. Мама — полная ему противоположность, сама снисходительность, вечно примиряющая сторона, но… в духе требований отца.

— Ты говоришь об отце с явным неодобрением, я правильно понимаю?

— Да, — кивнула Слоун, — а примиряя отца с детьми, страдала больше всех.

— Ладно, оставим это. А когда вы с Родди стали напарниками?..

— Мне было интересно с ним. До этого — в семье и в колледже — я ужасно скучала, иногда мне казалось, что я вовсе и не живу. А мне хотелось радости, риска, счастья. — Слоун передохнула и продолжала: — Родди возник на моем пути по мановению волшебной палочки. Точно такой, каким виделся в мечтах мужчина, — красив, весел, удачлив, любит риск, ни от кого не зависит. Жизнь в нем била ключом — мой идеал.

— И вы стали любовниками?

— Что-то вроде… Хотя не сразу. Он долго возился со мной, прежде чем я стала его напарницей. Хотя ученицей оказалась ловкой. И, главное, способной.

— Да ты будто восхищаешься им?!

— Я и в самом деле им восхищалась. Я хотела острых ощущений — и получала их сполна. Мне нравилась такая жизнь.

— Но потом… все же разонравилась?

— Да, когда я поняла, что беременна, Тревисом.

— Так Родди — отец Тревиса?

— Да, Тревис родился, когда мы жили вместе с Родди. Только вот Родди, к сожалению, оказался не способным… на моногамную жизнь.

— Поэтому ты и порвала с ним?

— Родди не хотел ребенка, он советовал мне избавиться от него. Тогда нас чуть не застукали — я боялась, что придется рожать в тюрьме. Родди тоже очень испугался. Увы, не за меня. Уложил меня в больницу, а сам исчез. Я этого не простила, и наши отношения с Родди я больше не возобновляла.

— Что ты делала потом?

— Жила… Какое-то время на деньги, оставшиеся после Родди. И начала писать, представляешь? Впечатления переполняли меня. И сразу после рождения Тревиса закончила «Откровения». Родди я никогда не видела больше, хотя и ждала, что он может объявиться.

— Но он так и не появился?

— Нет.

— Ты поэтому сменила фамилию и имя?

— Отчасти поэтому.

— А что ты сделаешь, если однажды он все-таки появится?

— Честно сказать, не знаю. — Слоун встретилась взглядом с Джорданом. — А что ты намерен предпринять, Джордан, после того, как узнал всю правду?

— Я не совсем понимаю твой вопрос, Слоун.

— Нет, ты прекрасно понял, о чем я говорю. Я совершила уголовное преступление, причем довольно тяжкое. Я не та, за кого себя выдаю…

— Да, Слоун, теперь я знаю не только, кто ты сейчас, но и какой была раньше, но, откровенно говоря, для меня нет особой разницы. А женился я… на Слоун Дрисколл.

— И ты не презираешь меня? — недоверчиво удивилась Слоун.

— Да какое я имею право?! — Джордан схватил ее на руки. — Я сержусь лишь на то, что ты не рассказала мне всего этого раньше, не доверяла, значит. А виноват в этом — я сам.

У Слоун перехватило дыхание.


Лондон, июнь 1988

Да, она рассказала Джордану о своем прошлом. Но понял ли он ее, как уверяет? Джордан сказал ей тогда много красивых слов, мол, понимает причины, которые толкнули девчонку на путь «напарницы», да и все это в прошлом, — но вот простил ли?! Ну, да что сделано, то сделано: после драки кулаками не машут.

Слоун наблюдала за игрой. Джордан царил на поле — молодой, красивый, сильный. Настоящий атлет. Прочие игроки должны с ума сходить от зависти, а женщины вешаться ему на шею. Надолго ли она, Слоун, удержит его?

— Ты выглядишь человеком, которому необходима скорая дружеская помощь, — вдруг услышала Слоун голос Лэнса. Да, это он незаметно подошел сзади.

— Значит, дружеская помощь подоспела, — печально улыбнулась Слоун.

— Какой из меня друг… — пробормотал он смущенно, вытаскивая из кармана маленький бумажный пакетик. Слоун взяла его без особой радости.

— Спасибо, Лэнс.

— Не за что. Хочу тебя предупредить: они помогают недолго. Чем дольше ты будешь их принимать, тем большая доза потребуется.

— Я знаю! — Слоун перевела взгляд на поле.

— Сколько ты уже?..

— Что?

— Сидишь на таблетках?

— Довольно долго… А ты снова не играешь?

— Хильер не выпустил.

Слоун посмотрела на поле. О, Господи! Сейчас столкнутся две лошади, вздыбленные седоками. Один из них — Джордан. Удар — они вылетели из седел. От страха у Слоун потемнело в глазах. «Боже, помоги мне», — вскрикнула она, но, увидев, что Джордан встает на ноги, облегченно вздохнула.

Завыла сирена «скорой помощи» — машина, ревя сиреной и мигая красным глазом фонаря, ворвалась на поле. Вокруг пострадавших собралась толпа. Слоун стремглав неслась туда, Лэнс за ней.

— Джордан, ты ушибся, тебе больно? — трепеща, она коснулась его рукой.

— Пустяки, не волнуйся. А вон у него — переломы, не приходит в сознание…

— Господи, — прошептала Слоун побелевшими губами, — ведь и ее Джордан был на волосок от несчастья.


Пострадавшего, а это был игрок британской команды Уильям Марки, в коматозном состоянии увезли в больницу неподалеку от виндзорского Грейт-парка. Туда сразу же отправились «конники», многие с женами — беспокоились о состоянии жены Вильяма — Френсис. Тут были и Джордан, и Слоун, и Ян с Дасти, и Лэнс. Они прислушиватись к разговорам в вестибюле.

— Вы думаете, подстроено?

— Что-то говорят об уздечке…

— …Если он не выживет…

— …Как Френсис себя чувствует? Главное — что скажет врач?

— …Говорят, что шлем Уильяма был не в порядке…

— …Нет, все еще в коме…

Слоун казалось, что она задыхается. Расстегнув воротничок платья, глубоко вдохнула. Нет, это выше ее сил. А если это бы случилось с Джорданом?..

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Джордан.

— Да, нормально. Только… я все время думаю, что… это мог быть ты.

— Успокойся, успокойся, дорогая.

— Пойми, ты мог быть на его месте.

Джордан обнял Слоун за плечи.

— Милая, не надо волноваться из-за воображаемой беды. Я здесь, и со мной все в порядке.

Слоун кивнула.

— Я сейчас вернусь.

— Ты куда?

— Выпить воды.

Джордан с недоверием взглянул на нее, но промолчал.

В конце коридора, опасливо оглянувшись, она достала пузырек, вытряхнула капсулку и проглотила ее, запив водой из-под крана. Из лифта вышел Макс Кенион. Но вместо того чтобы направиться в вестибюль и присоединиться ко всем остальным, он пошел в противоположную сторону.

«Странно. Зачем тогда приезжал?» — с тревогой подумала Слоун.


Хильер с женой провели в больнице весь день, до самого вечера. В палате, где находился Уильям Марки, Надин удивленно смотрела на Френсис: так страдать, целый день сжимать его неподвижную руку, непрерывно шептать что-то человеку, который ее не слышит… Или она так молилась?

«Отчего люди любят друг друга? — размышляла Надин. — И можно ли долго и сильно любить?..» Сегодня Надин вдруг поняла, что сама никогда никого не любила. Да, она удачно вышла замуж, обеспечила себе благополучную жизнь. Заводила интрижки, удовлетворявшие ее сексуальность. Но любовь? Увы, любви не было.

— Она счастливая женщина, — громко сказала Надин.

Хильер посмотрел на жену с изумлением и досадой.

— Что ты несешь? У нее муж умирает…

— Но она его любит, они любят друг друга. — Надин повернулась к Гевину. — А что есть у нас, Гевин? Наше богатство, но такого у нас никогда не было.

Гевин сдержался и промолчал.

— Что сказали врачи? — Слоун поднялась навстречу Френсис, когда она вышла из палаты.

Смертельно бледная, Френсис еле шла, плечи ее сотрясали рыдания. На белом костюме Френсис темнели красно-бурые пятна. «Кровь мужа», — подумала Слоун.

Они сказали, — Френсис едва могла говорить, — что он уже не встанет. После таких переломов невозможно оправиться.

— Что вы собираетесь делать?

Господи, что я могу сделать?! Я знаю, что Билл не ожидал такого конца. Хотя и понимал: от беды не застрахован никто.

— А вы не думаете, что еще…

— Нет, боюсь даже надеяться, что он выживет.

Они долго сидели молча. Наконец Слоун решилась спросить:

— Как вы это выдерживали?

Френсис удивленно смотрела на нее.

— Простите, не поняла. Что я выдерживала?

— Ваш муж так долго играл…

— Около тридцати лет.

— Как же вы жили все это время, зная, что в любую минуту с ним могло произойти то, что, к несчастью, случилось сегодня?

Френсис задумалась. Как ответить?

— Да, я жила в страхе. Но по-другому не могла.

Слоун недоумевала.

— Я же знала, когда выходила замуж, что Билл — игрок в поло. И знала, что он никогда не бросит свою работу. Поло — такая же часть его самого, как цвет глаз или имя, — Френсис помолчала. — Конечно, мы оба понимали, что тут всегда риск. Один Бог знает, сколько раз Билл падал. Мне кажется, у него не осталось ни одной целой косточки… Держала себя в руках. Ведь я его люблю!

Слоун понимала, что другого ответа она бы и не услышала. Ей так все это знакомо!

Три дня спустя Уильям Марки умер. На похоронах Френсис держалась с большим достоинством, не выказывая на людях своего страшного горя.

Слоун же к концу похорон почти падала. Джордану пришлось посадить ее в машину и отправить домой.


Джордан задернул шторы и уложил Слоун в постель. Ей надо немного поспать… А сам ушел в соседнюю комнату, чтобы по телефону вызвать врача.

— Джордан! — вдруг донесся из спальни тревожный крик. Он бросил трубку, не успев набрать номер. Вбежал к Слоун.

— Не волнуйся, моя маленькая, я здесь, все хорошо…

Слоун припала к его груди и расплакалась.

— Это мог быть ты, Джордан, — всхлипывала она. — В следующий раз это будешь ты!

— Слоун, не глупи. Ведь я с тобой.

— Такое может случиться с каждым из вас. Джорди, я умоляю, уйди из поло, пока еще не поздно.

— Ты же знаешь, Слоун, я не смогу. Я профессиональный игрок. Это то, чем я живу. Конечно, в поло немало риска. Но многие люди рискуют каждый день — летчики, политики да мало ли кто еще.

— Это другое…

— Другое, согласен. Но, Слоун, мы все рискуем каждый день — когда едем на машине, летим на самолете, идем по улице. Ты же не требуешь гарантий безопасности, когда идешь по улице.

— Джордан, — тихо сказала Слоун, — смерть ужасна. Но я знаю нечто, что хуже смерти.

Джордан с испугом посмотрел на нее.

— Когда приходится жить, а душа твоя уже умерла или вот-вот умрет. Ты понимаешь, о чем я говорю. Это страшная жизнь, когда каждый день ожидаешь конца.

Слоун знала: он понял ее, но изменить что-либо уже не в силах. Надо или вовсе отказаться от этой жизни — в ежедневном страхе — или примириться с ней.


Марго, октябрь 1988

Слоун, как обычно, стояла у кромки игрового поля и смотрела на Джордана. Она любовалась им, восхищалась его силой и мужеством и безмерно страдала, снедаемая страхом — вдруг она его видит в последний раз…

Джилли тоже прилетела в Бордо, оттуда — на такси — она отправилась в Марго. Приехала, потому что знала точно: Макс здесь. Он должен участвовать в Международном турнире. Здесь они встретятся с Джорданом, и Макс сдержит свое слово. Она должна предотвратить трагедию, но не получится ли наоборот — вдруг ее приезд только подогреет Макса и спровоцирует ужасную развязку?!


— Паула, я так хочу тебя увидеть, — только увидеть! — Лэнс старался говорить как можно мягче и убедительней. — Неужто я прошу так много?

— Зачем? Мы уже обо всем переговорили, — отвечал ему на другом конце провода спокойный голос.

— Паула, я люблю тебя, я все это время любил тебя, и никто мне никогда тебя не заменит. — Лэнс сел на корточки, придерживая аппарат на коленях.

Паула молчала. После мучительной паузы Лэнс услышал:

— Да, Лэнс, я знаю это, помню и ценю.

— Ты поняла, о чем я говорю?!

— Поняла, что не нашел другой женщины — и вряд ли найдешь.

— И что же?

— Я помню еще твоего отца, Лэнс, — голос Паулы напряженно зазвенел. — Твой отец сломал твою… нет, наши судьбы и продолжает влиять на тебя даже… из могилы. А я так жить не могу!

— Паула, — нерешительно начал Лэнси, — ты мне не говорила, а я никогда не спрашивал: ты любишь меня?

— Я всегда любила тебя, Лэнс… Но жить с тобой не буду! — И Паула повесила трубку.


Хильеры остановились не в Марго, маленьком провинциальном городишке, а в Бордо — и, конечно, в лучшем отеле. Туда Гевину сообщали о делах, но они, увы, с каждым днем шли все хуже. И сколько времени он еще сможет продержать-524 ся на плаву, Гевин не знал. Долго ли до той роковой минуты, когда волки кредиторы мертвой хваткой вцепятся ему в глотку?


Макс Кенион обедал в придорожном бистро. Кухня здесь, кажется, недурна, но еда мало его интересовала. Он весь был поглощен встречей с Джорданом — завтра будет последняя игра этого болвана.


Беспокойство Джордана росло с каждым днем — беспокойство не о предстоящем матче, а о самочувствии Слоун: перепады в ее настроении, все углубляющаяся депрессия становились угрожающими. Он терял ее. Свою жену. Свою Слоун!


Надин предстоящий матч не интересовал вовсе — она оживлялась только во время тренировок, когда на поле выходил Лэнс. Она вспоминала его ласки, все безумства их короткой связи. Теперь она лишена радости их встреч. Осталась только супружеская жизнь — холодная, угрюмая и бесконечная война без победителя. Надин уже сомневалась — стоит ли продолжать свое существование в качестве миссис Хильер.


Команда играла в полуфинале первой группы против французов. К концу первого периода американцы вели 8:4.

Джордан играл агрессивнее, чем обычно; Слоун чувствовала его крайнюю нервозность и тряслась от страха.

— Что он хочет доказать такой игрой? И кому? — недоумевала Слоун, сидя на трибуне рядом с Дасти.

— Свое превосходство… Этому Жюльену.

— Кому?

— Жюльену Ришо — французской «тройке», — пояснила Дасти. — Он мешает Джордану атаковать.

Слоун нервно рассмеялась.

Мяч был у Джордана. Ему наперерез скачет Ришо. Нет, это невыносимо. Джордан не рассчитал маневра: на полном скаку обе лошади столкнулись, всадники рухнули на землю.

Вот она — беда!

…Слоун ждала в приемном покое приговора врачей.

Ян принес Слоун чашечку кофе. Пить не хотелось, и она вежливо поблагодарила Яна.

Отошла к окну, оглянулась, не видит ли ее кто-нибудь, и украдкой положила в рот таблетку — теперь она будет сильнее.

— Миссис Филлипс?

Слоун резко обернулась. Это врач из приемного отделения.

— Я миссис Филлипс, — произнесла Слоун дрожащим голосом. — Мой муж…

— Он вернется к вам целым и невредимым, — улыбнулся доктор. — Если хотите его увидеть, пойдемте со мной.

Слоун одним глотком выпила кофе и поспешила за врачом.

— Мы перевели вашего мужа в палату. Ему придется пробыть здесь несколько дней, — говорил по дороге врач, — но… после выписки, я настоятельно прошу вас, уговорите его не играть в поло, хотя бы какое-то время.

— Слава Богу, спасибо тебе, Господи, что ничего страшного, — шептала Слоун.

— Что вы сказали? — переспросил доктор.

— Нет, ничего. А все же, доктор, что с ним?

— Повреждены три ребра, несколько ушибов. Лучшее лекарство для вашего мужа — отдых, полный покой. Чем дольше — тем лучше. Впрочем, знаю я этих игроков в поло — и недели не полежат спокойно. Если, конечно, случай не смертельный, — пошутил он мрачновато.

Слоун, огорчившись, сделала вид, что не услышала шутки.

— Увы, — вздохнула она, — наверное, мне не удастся долго удерживать его в постели.


— Как ты себя чувствуешь? — Слоун наклонилась над Джорданом и ласково поцеловала его.

Она пододвинула кресло к кровати и села рядом, взяв его правую руку в свою.

— Лучше, чем считают доктора. Если бы ты знала, через сколько мудрых медицинских машин меня пропустили! Рентген, сканирование — никто, нигде и никогда не собирал обо мне такой подробной информации.

— Терпи, дорогой, так надо. Они поставят тебя на ноги.

— Да-да, конечно, — хмыкнул Джордан.

— Послушай, Джорди, врачи сказали мне, что тебе необходимо на какое-то время бросить поло. — Джордан упрямо молчал. — Пойми, ты должен, Джордан.

Тут в палату влетела Джилли.

Слоун встала, готовая к борьбе с соперницей.

— Что вам угодно? — высокомерно спросила она.

— Мне нужно поговорить с Джорданом наедине, если вы не возражаете, — вежливо ответила Джилли.

— Нет, возражаю, — отрезала Слоун. — А самое лучшее немедленно уходите отюда. Вас никто, кажется, не приглашал.

— Никуда я не уйду, пока не переговорю с Джорданом, — упрямо повторила Джилли.

— Хорошо, Джилли, — вмешался Джордан, — скажи нам обоим, зачем ты пришла?

Джилли молча переводила взгляд со Слоун на Джордана.

— Макс здесь, — процедила она сквозь зубы.

— Я знаю, ну и что?

— Нет, ты не все знаешь, — заговорила Джилли, выразительно жестикулируя. — И, пожалуйста, выслушайте меня. Несколько месяцев назад я вдруг обнаружила, что беременна. Когда Макс узнал об этом, он взбесился. Считал, что ребенок не его. И избил меня — да так сильно, что я попала в больницу. Ребенка я потеряла. Макс оказался в тюрьме, но ему удалось выйти оттуда раньше, чем мне из больницы.

— Джилли, я мало что понял. Какое все это имеет отношение ко мне?

— Он в полной уверенности, что ребенок от тебя.

— Что?!

— И собирается убить тебя.


Мартас-Винъярд, декабрь 1988

— Ну как? Болит еще? — заботливо спросила Слоун, ставя на одеяло Джордану в кровать поднос с завтраком.

— Побаливает, но учти — только во время прозаических дел — дышать, жевать и прочее, — подмигнул Джордан и посмотрел на поднос. — О, яйца, ветчина, картошка, фрукты — тут на троих едоков за глаза хватит.

— А Эмма считает, что ты и должен есть за троих! — Слоун присела рядом. — Ты сильно похудел, пока мы жили не дома.

Джордан взял кусочек ветчины.

— Странно, но… когда болит, есть, действительно, совсем не хочется.

— Тогда, значит, дела твои пошли на поправку.

— Идут вовсю!

— Ты знаешь, Джорди, что я думаю. — Слоун придвинулась к нему совсем близко. — После всего, что случилось, мне кажется, на какое-то время, скажем на полгода…

Джордан рассмеялся:

— Знаю, знаю — «оставить поло…». Но, дорогая моя, это же не просто хобби! Это — моя жизнь. Мой воздух, свет, тепло. И полгода я не выдержу.

— Шесть месяцев? Ради спасения своей жизни? Подумай, Джорди…

— Тебе не кажется, милая, что ты несколько преувеличиваешь? — спокойно возразил Джордан, решив, что про свой разговор с Яном он умолчит.

— Нет, я не преувеличиваю, Джордан. Последнее время, ты сам заметил, эти несчастные случаи, якобы случайные, следуют один за другим. Я предчувствую, беда может грянуть в любую минуту. А если — с тобой… я не перенесу. Так и знай… Господи, мне уже столько ужасов про это снилось!

— Слоун, я играю уже шестнадцать лет. Ты не сказала мне ничего нового.

— Джордан, я говорю совершенно про другое…

— Зря ты волнуешься.

Слоун не сдавалась:

— Джорди, я не хочу потерять тебя, я очень люблю тебя. Иногда, мне кажется, я слишком тебя люблю.


Джордан смотрел на Слоун и думал, что сказать ей, как облегчить ее переживания. То единственное, о чем она просила, невыполнимо, — это ясно… Поставив поднос на пол у постели, Джордан привстал и обнял Слоун. Крепко-крепко. «Я верю в тебя, дорогая».

Джордан пришел к выводу: Слоун теперь не та женщина, в которую он когда-то сразу и по уши влюбился. У него возникло ощущение пловца, который не может спасти утопающего. На глазах у тебя гибнет человек, а ты — бессилен. Нет, надо рискнуть…


— Так и думала, что найду тебя здесь…

Джордан не обернулся, он продолжал тщательно прилаживать седло.

— Конечно, ты ведь меня хорошо знаешь. Каждый мой шаг предвидишь.

— Да, дорогой, твои пристрастия столь однообразны.

— Чего, к сожалению, не скажешь о тебе, дорогая.

Слоун не обратила внимания на колкость. Подойдя к лошади, нежно провела рукой по холке.

— Солитер… какое красивое имя… И подходит ей. Лошадь редкостная. В самом деле: самородок.

— А ты знаешь… я иногда думаю, что это имя больше подходит тебе, чем ей.

— Мне? Почему?

— По многим причинам, — шепнул ей на ухо Джордан. — Ты тоже редкая и необычная женщина. Одиночка. Но мы чувствуем потребность друг в друге. И все же… У меня такое чувство, что какая-то часть твоей души скрыта от меня.

Слоун не знала, что ответить: возразить? согласиться?

— Иногда мне кажется, — продолжал Джордан, — что я тебя совсем не знаю. То ты страстная и темпераментная, — как сегодня утром, например. И я сразу вспоминаю Довилль. Ты так заразительно смеешься, отпускаешь колкости, шуточки, словно наш медовый месяц длится без конца. А через несколько минут вдруг становишься скучной, злой, не хочешь никого видеть — только бы скрыться поскорей в своей комнате.

Слоун не смотрела на Джордана.

— Мы ведь не единственные родители, потерявшие ребенка, Слоун. Много супружеских пар прошли через это испытание. Но смогли преодолеть его.

— У них, может быть, другое…

— Другое только потому, что ты привыкла прятать плохое в глубине души, — возразил Джордан. — Сколько в тебе еще скрыто, Слоун.

— Я тебе рассказала фактически все, — Слоун обдумывала каждое свое слово. — Я понимаю, что напрасно рассказала тебе о Чикаго. Я знала, что ты никогда не сможешь этого забыть, — и не дашь забыть мне.

— Да не о твоем прошлом речь! — в сердцах вскричал Джордан. — Та история — как мостик над пропастью. Для меня она значит одно: ты таилась потому, что не доверяла мне. В последний год мы все дальше и дальше отходим друг от друга, и я ничего не могу сделать.

Слоун была в замешательстве. Она повернулась, хотела уйти из конюшни. Джордан притянул ее к себе и, мягко удерживая ее лицо в своих ладонях, отчетливо произнес:

— Знаешь ли ты, что еще означает слово «солитер»? Это игра для одного, Слоун. Но я не хочу, чтобы наша жизнь была суммой двух одиночеств. Иначе — к черту такую жизнь!


— У вас со Слоун какие-то проблемы? — поинтересовался Тревис. Сегодня Тревис помогал Джордану выносить из конюшни навоз. Для Джордана это был испытанный способ успокоиться, и он, в самом деле, постепенно приходил в себя. Несмотря на работу, грязную и изнурительную.

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, мама выглядела не так, как обычно по утрам.

— Как «не так»?

— Странная она, да и ты тоже — потерянные оба. И что с ней происходит в последнее врамя?

— Ты разве забыл, что недавно произошло у твоей мамы?

— Но уже прошел почти год.

— Знаешь, есть потери, которые очень тяжело пережить! — Джордан решил объяснить мальчику то, в чем сам пока не разбирался.

— Но у нее может появиться другой малыш?..

— Думаю, что может.

— Почему же она не хочет завести его?

Джордан прервал работу и, воткнув лопату в землю, выпрямился.

— Тебе это нелегко понять, дружок. Знаешь, когда у родителей много детей, им дороги все, но каждого они любят по-своему. Детей нельзя поменять или перепутать, как пару башмаков. Когда теряешь ребенка, его не заменишь другим.

Тревис задумался.

— Значит, когда вы со Слоун захотели ребенка, он не занял бы мое место?

Джордан засмеялся:

— Конечно, нет, парень! Никто никогда не заменит тебя в сердце матери.

— Она очень любит меня, — тихо сказал Тревис.

— Но есть одна вещь, которая может сделать твою маму чуточку счастливее. И зависит это только от тебя, — загадочно произнес Джордан.

— Что? — уставился на него Тревис.

— Чтобы ты почаще называл ее мамой…


Она одна в своей комнате… Дрожащими руками Слоун выдвинула ящичек с лекарствами, приподняв дно, нащупала заветный пузырек. Вытряхнула в ладонь капсулу амфитамина, пошла в ванную за водой. Помолилась про себя, чтобы лекарство подействовало как можно скорее. «Господи, неужели это никогда не кончится?» — подумала в отчаянии.


— Я хорошо работала в последние дни, — сообщила Слоун по телефону Кейт. — За неполную неделю написала семьдесят пять страниц, представляешь?

— Значит, будем надеяться, что скоро ты кончишь книгу.

— Посмотрим, как долго меня не покинет вдохновение, — отшутилась Слоун, подумав, что на самом деле все зависит от того, насколько хватит ей таблеток.

— Ну, я буду сжимать кулачки, — засмеялась Кейт.

Слоун медленно положила трубку. В последний свой приезд в Нью-Йорк она ходила на прием к доктору Леонарду — он прописал ей новые, более сильные таблетки. Благодаря им Слоун и чувствовала себя в форме.


Джордан знал, что следует сделать прежде всего, — найти лекарство.

Он вошел в спальню и осторожно закрыл за собой дверь. Найти эту гадость и выкинуть вон! Где же они? Хотя Джордан догадывался, что Слоун тщательно прячет таблетки, свои поиски он начал с медицинской аптечки в ванной комнате, шкафа в комнате и ночного столика. На видных местах — ничего, один пустой пузырек из-под аспирина. Тогда он проверил шляпные коробки — тоже ничего. Обследовал чемоданы и большие коробки с одеждой, но и тут — пусто.

Но в небольшом выдвижном ящичке среди лекарств, которые хранились в специальном тайничке, Джордан, высыпав все его содержимое на кровать, увидел амфитамин и барбитурат.

— Что ты здесь делаешь? — вдруг раздалось за его спиной.

Слоун стояла в дверях с перекошенным лицом.

— Что ты здесь делаешь?! — повторила она.

— Пытаюсь, правда, без особой надежды на успех, спасти тебя. И заодно — нашу семью. — Джордан протянул ей лекарства. — Скажи, Слоун, ты давно принимаешь это?

— Это тебя совершенно не касается! — Слоун попыталась выхватить у него из рук пузырьки, но Джордан быстро отвел руку за спину.

— Ты не должна больше к ним прикасаться!

— У тебя нет никакого права…

— К черту права! — закричал Джордан. — Ты моя жена и гробишь себя этим дерьмом у меня на глазах! Еще про какие-то права лепечешь!

«Отдай, отдай же!» — Слоун бросилась к мужу. Но Джордан увернулся, и она проскочила мимо. Потеряв равновесие, упала поперек кровати, перевернувшись лицом вверх. Слоун решила применить другую тактику.

— Джордан, ты не понял меня, — мягко сказала она.

Джордан смотрел на нее холодно и недоверчиво.

— Да, признаюсь, не понял.

— Мне действительно нужны сейчас таблетки.

— Ну-ну…

— Я не могу без них жить, я держусь только благодаря им.

— Давай, давай, я подожду, посмотрю… — неприязненно заметил Джордан, — чего ты еще наплетешь Тревису и мне.

Слоун опустила глаза.

— Ты помнишь, как мне было трудно после… нашего ребенка?..

Джордан понимающе кивнул.

— Мне тогда казалось, что я и тебя скоро потеряю… Я ведь знаю, как ты хочешь детей, много детей, а у меня больше детей никогда не будет…

— Никто тебе этого не говорил, положим…

— Джордан, я не в состоянии пройти через такое еще раз. Я не выдержу, если снова потеряю его.

— Но с чего ты взяла?.. Вот ведь Тревис.

Слоун зло огрызнулась:

— Тревис родился двенадцать лет назад, ты не забыл? А сейчас мне тридцать семь, у меня давление…

— И привычка к наркотическим снадобьям.

— Да, и это тоже, — вызывающе согласилась Слоун. — Я не могу без них жить… я не могу заснуть… По ночам меня мучают кошмары…

— И сейчас?

— Не могу остановиться!

— Слоун, ты можешь.

В ответ она лишь покачала головой:

— Нет, Джордан, в самом деле не могу.

Он посмотрел в лицо Слоун, — увы, она говорила искренне.

— Но должна суметь, Слоун, потому что я их тебе не верну!


Пить таблетки Слоун не прекратила. Удостоверившись, что мужа нет дома, она полезла в свой самый дальний тайник — на месте батареек в магнитофоне.

Слава Богу, Джордан его не обнаружил. А если догадается, что ж, придется часть спрятать еще похитрее.

«Он не понимает меня, — думала Слоун, пока разбиралась со своим хозяйством: одни пузырьки — туда, другие — сюда. — Не понимает и понять не сможет». Слоун посмотрела на желтую капсулку, лежавшую на ладони. Раньше хватало одной, теперь нужны две.

Две… «Теперь засну». Капсулки Слоун запила ликером из бутылки, стоявшей в шкафу. «Наконец спокойно засну…» И с этой мыслью Слоун закрыла глаза.

Когда Джордан вернулся, Слоун спала, громко посапывая. Слишком громко. Подойдя к кровати, он заметил на ковре что-то яркое. Желтая капсулка!..

— Черт побери, — прошептал он, — я-то думал, что обнаружил все.

Увидел и пустую бутылку из-под ликера — внутри не осталось ни капли.

— Опять таблетки… Сколько же она выпила на этот раз?!

И волна страха окатила его: вдруг Слоун не проснется?! Надо поскорей разбудить ее, разбудить!

Он стал трясти Слоун за плечи.

— Просыпайся, Слоун, вставай! Нужно встать, Слоун!

Она глубоко вздохнула, но глаз не открывала.

— Слоун, я не могу тебя оставить в покое! Проснись! Нам надо немножко пройтись!

Джордан поставил Слоун на пол, придерживая за талию, и повел в ванну — Слоун еле держалась на ногах, голова ее моталась из стороны в сторону, она что-то бормотала протестующе.

— Слоун, проснись… же…

— Дай мне поспать… немножко…

— Нет, нельзя! — орал Джордан. — Сколько ты выпила?

— Не помню. — Ноги у нее подгибались, она едва стояла.

— Сколько, Слоун? — твердил Джордан.

— Две, только две…

— Ты уверена?..

— По-моему…

— А ликера?..

— Немножко, чтобы запить…

Значит, две… Но Джордан не верил ей. Дотащив Слоун до ванны, он открыл кран с холодной водой и вместе со Слоун встал под ледяную струю. Тут, почувствовав резкий холод, Слоун закричала во весь голос:

— Я проснулась, Джордан, проснулась!

— Мне нужно знать правду! — Джордан старался перекричать шум воды.

— Вытащи меня, Джордан, закрой воду! Я в самом деле приняла только две таблетки!

— А остальное?

— Маленькую бутылочку ликера, ты его видел. Клянусь, я говорю правду!

Джордан облегченно вздохнул и выключил воду. «Слава Богу, тревога оказалась напрасной».

Но то была последняя капля.


— Слоун, давай серьезно поговорим.

Слоун еще лежала в постели, когда Джордан начал этот разговор.

— Я думала, что ты уже сказал все, что хотел.

— Не совсем.

— В чем еще дело?

— Дело в нас с тобой… Ты разве не заметила, что наши отношения заметно изменились с тех пор, как ты села на таблетки?

— Джордан, — перебила его жена, — я нашла единственный способ, как справиться со своим горем.

— Допустим… Но ты решила, как всегда, — бороться в одиночку, без меня.

— Как я могла обратиться к тебе? Женщина, которая не смогла родить тебе ребенка?..

— Слоун, ты же знаешь, что в этом мире мне дорога только ты. Не отрицаю, мне хочется иметь дом, где было бы много детей. Но если это невозможно, я смогу жить и без этого. У нас есть Тревис…

— К сожалению, этого мало.

— Для меня достаточно. Ты должна обратиться в медицинский центр.

— Не собираюсь я никуда обращаться!

— Слоун, ты сказала мне, что тебе необходимы таблетки, — без них ты не можешь прожить и дня, так? Значит, ты больна, — а лечиться отказываешься.

— Я в самом деле не могу их бросить, Джордан.

— Ты можешь!

— Пожалуйста, Джордан…

— Ты должна, Слоун, — твердо сказал Джордан, — ты должна бросить, чтобы спасти нашу семью.

Слоун еще не поняла, о чем говорил Джордан.

— Я очень люблю тебя, Слоун. Я тебя люблю так, как никого никогда не любил, но я не останусь здесь, видя, как ты ежедневно убиваешь себя.

— Джордан, я не могу… — простонала Слоун.

— В таком случае у меня нет выбора. Завтра утром я уезжаю в Калифорнию — один. Если передумаешь — найди меня. Я пошел собирать вещи.

Потрясенная, Слоун молча смотрела Джордану вслед: самые худшие ее опасения оправдывались.


Нью-Йорк, декабрь 1988

Поезд прибыл на Центральный вокзал ранним утром. Слоун подождала, пока из вагона выйдут все пассажиры, и сошла последней.

Все ее мысли там, с Джорданом, — неужели она потеряла его! В ушах звучали его слова: «Я не могу видеть, как ты убиваешь себя на моих глазах… я люблю тебя, но смириться с этим не могу… ты знаешь, где меня найти, если передумаешь…»

День вставал такой же серый и мрачный, как настроение Слоун. Шел снег, дул холодный, пронизывающий ветер, но Слоун не замечала ничего вокруг. Она закинула вещи на заднее сиденье такси и хлопнула дверцей. Застегнула зачем-то пуговицы на пальто. Села рядом с водителем.

— Куда едем? — спросил шофер.

— Что? — непонимающе спросила Слоун.

— Куда вам?

— Какая разница — все равно.

— Большая разница, леди. Мой мотор работает, — а вы денежки платите. Чем дольше будем стоять и чем дальше поедем, тем больше вам придется выложить.

Слоун пришла в себя.

— Отвезите меня на Восемьдесят восьмую улицу.

— Вы уверены, что вам надо именно туда? — переспросил шофер.

— Уверена, — ответила Слоун. «Больше мне некуда ехать теперь».


Слоун вошла в дом и почти физически ощутила его немую пустоту. Странно, раньше она не испытывала ничего похожего. А сколько раз приезжала сюда вот так, одна: Джордан с Тревисом оставались в Мунстоуне, а Эмма уходила по своим делам. Конечно, тогда она хоть и была одна, на самом деле — их трое. А побыть какое-то время одной даже хорошо.

Поставив сумки на пол, Слоун зажгла свет, решила перетащить вещи в спальню — их с Джорданом спальню. Села на кровать и нежно гладила шелковое одеяло. Совсем недавно они с Джорданом шаля еле добрели до кровати — с бутылкой «Боллингер Брют», прикончили ее прямо здесь, а потом Слоун принялась, как она тогда говорила, соблазнять Джордана. И преуспела — потому что Джордану очень хотелось, чтобы его соблазнили. А йотом они долго лежали рядом, не засыпая. Слоун боялась заснуть, так была счастлива, а то проснешься — и вдруг окажется, что все это лишь сон…

Слезы лились, и Слоун не вытирала их.

Да, она всегда думала, что Джордан когда-нибудь бросит ее ради другой молодой женщины — более красивой и привлекательной. Ну, скажем, вернется к Джилли… Но ей и в голову не могло прийти, что Джордан уйдет по ее вине!

Сняла черную широкополую шляпу, ее она специально надела в дорогу, чтобы не быть, как ей казалось, никем узнанной. Потом скинула туфли и улеглась одетая на кровать. Слоун знала, что надо делать теперь. Любым способом она должна покончить с таблетками. Это единственный способ доказать Джордану, что она в самом деле любит его, — только так она его вернет.

Не слишком ли поздно?


Карманные часы показывали пятнадцать минут второго. Надо спать, хотя Слоун знала, что не заснет. Прошло уже двадцать четыре часа, как она не принимает лекарств. Навалилась нестерпимая тяжесть, какое-то отупение. Стоит лишь проглотить пару пилюль из тех, что лежат в дорожной сумке, — и придет расслабление, придет желанный сон. Всего две красненькие пилюльки — и десять часов спокойного сна, — так просто!

Нет, она их не примет! Ни за что!

Поставлено на карту все, — никакие барбитурат и амфитамин не помогут ей, если она потеряет Джордана! И как бы ни было трудно, она должна, должна справиться с собой, хотя в этот миг ей казалось, что смерть, наверное, легче и проще, чем такие муки.

В полной темноте, уставившись в потолок, Слоун пыталась заснуть. Сердце колотилось быстро-быстро, выскакивало из груди. Отчего? Организму не хватает привычной дозы — или просто от бессонницы?

Слоун на короткое время забылась. Ей приснился странный сон. Она на игровом поле, идет игра. А она где-то обронила обручальное кольцо. Опустившись на коленки, она ползает по траве, ищет кольцо. Трава почему-то не зеленая, как обычно, а коричневая, жухлая и сухая. Небо тоже темное, предгрозовое, в просветах изредка проглядывает солнце. Невыносимо жарко. Конники скачут вокруг нее, страшно размахивая огромными клюшками. И почему-то смеются — злобным и каким-то пустым смехом. «Надо мной смеются», — догадалась наконец Слоун! Она ищет глазами Джордана, но его нет среди игроков…

Слоун проснулась — что значит этот сон? «Хорошо, что он кончился», вздохнула она с облегчением, хотя сердце все еще сильно билось. Слоун почему-то была уверена: в этом сне есть тайный смысл. Она потеряла обручальное кольцо — потеряла Джордана. Искала — и не нашла. Но почему смеялись «конники»? Знали, что он больше к ней не вернется? Слоун снова закрыла глаза: надо избавиться от этого страшного хоровода — мужчин и женщин, скачущих на лошадях и потешающихся над ее горем. «Это совсем не смешно!» — кричало все ее существо, и слезы лились градом.

Слоун повернулась на бок и положила руку на соседнюю подушку подушку Джордана — и замерла. Подвинулась ближе, коснулась щекой холодной поверхности подушки. Уловила слабый запах одеколона. Господи, куда бы она ни посмотрела, ни двинулась — везде следы Джордана! Слоун резко села в кровати. Взглянула на часы — половина пятого. Прошло еще три часа, а она по-прежнему не спит.

Слоун положила руку на грудь — сердце колотилось с той же частотой и шумом. Перевела взгляд на ночной столик — там, около маленького радиоприемника, на виду стояли три пузырька со знакомым лекарством. Она сама их туда положила, на всякий случай. Если понадобятся… если очень понадобятся… как сейчас…

Но тогда… тогда начнется все сначала, и она потеряет Джордана безвозвратно… «Ах, будь вы прокляты!» Слоун вскочила и в бешенстве швырнула пузырьки на пол. Брызнуло стекло. Таблетки рассыпались по полу. Слоун не стала подбирать — ни лекарств, ни осколков — уткнулась лицом в подушку.


Первые лучи солнца разогнали темноту — Слоун по-прежнему лежала без сна. Опухшие глаза ее были сухими — она столько плакала ночью, что слезы кончились. Казалось, жизнь ушла из каждой клеточки ее тела.

— Боже мой! — услышала Слоун громкий женский вскрик. На пороге стояла Эмма, почти с ужасом взирая на царивший в комнате кавардак.

Слоун встала, завернувшись в простыню. Подошла к Эмме.

— Что вы здесь делаете? — спросила неприязненно.

— Я… вернулась немножко раньше, — пролепетала Эмма. — Я приберусь здесь?..

— Уйдите прочь! — почти закричала Слоун.

— Что случилось? — со страхом спросила Эмма.

— У меня все нормально, черт возьми! — опять закричала Слоун. — Мне надо побыть немного одной, неужели в этом желании есть что-то странное?!

— Нет, нет, миссис Филлипс, конечно, нет, просто я подумала…

Слоун с невероятным трудом держала себя в руках.

— Эмма, мне необходимо какое-то время побыть одной, — повторила она, сжав зубы. — Тревис в Мунстоуне, его отец я говорю о мистере Филлипсе — уехал на время из страны. Мне бы хотелось, чтобы с сыном побыли вы.

— Если таково желание… — неуверенно начала Эмма.

— Да, мне бы очень хотелось. А сейчас… сейчас я хочу… очень хочу, чтобы вы поскорей ушли.

Эмма поняла, что с хозяйкой происходит что-то серьезное.

Эмма уехала в Мунстоун. Но перед отъездом позвонила, кому сочла нужным.


После бессонной ночи Слоун обессилела так, что не знала, сможет ли справиться с последующими испытаниями. От обращения в тот медицинский центр, о котором говорил ей Джордан, ее удерживала боязнь огласки. О личных проблемах известной писательницы Слоун Дрисколл не должен знать никто. Да и вообще… она постарается справиться с бедой сама.

Слоун прекрасно понимала, что риск достаточно велик: конечно, лучше преодолевать зависимость от наркотиков под руководством врача. Но это не для нее.

До сегодняшнего дня Слоун страдала больше психически, чем физически. Сегодня ночью она проснулась от сильных судорог. Утром не могла проглотить ни куска: сразу же началась рвота.

Она засомневалась: может быть, все же позвонить в центр, попросить о помощи? Но страх огласки крепко держал ее в плену. Все узнают… нет, она этого не допустит… Только сама!

Слоун приняла ванну и рано легла в постель. Три часа вертелась, пока наконец не задремала.

Сны снова были тревожными… Вот она на Центральном вокзале. В толпе видит Джордана. Он зовет ее, что-то кричит, но Слоун не понимает, бежит к нему, расталкивая всех. Добегает до места, где только что стоял Джордан, а того уже нет. Оглядывается, видит его уже в другом месте, опять он кричит ей что-то, опять она стремглав бросается к нему — и все повторяется снова.

Слоун проснулась в холодном поту.

Включила свет: руки мокрые, трясутся, дыхание частое, прерывистое. Накатил сильный приступ тошноты. Едва успела добежать до ванной комнаты — и стояла перед раковиной до тех пор, пока ее не вывернуло наизнанку. Во рту страшная горечь, слезы струятся по щекам… Нет, одной ей не справиться…


Слоун отключила телефон. По загоревшейся лампочке видела, что кто-то ей звонил. Уверенная, что не Джордан, телефон не включала — ей некому и нечего сказать.

Ослабевшая, осунувшаяся, Слоун потеряла счет времени, не различала ни дня, ни ночи. Включала все лампы в доме — страшно боялась темноты, и свет горел сутки напролет. О, когда-то она любила ночь. Ждала ее, чтобы остаться наедине с Джорданом.

Сейчас ее терзало одиночество. Ничего на свете, поняла Слоун, — не может быть хуже одиночества.


Тошнота и рвота наконец прекратились. И Слоун почувствовала однажды, как энергия постепенно возвращается к ней. Так медленно и незаметно, что сначала она решила, что ей это только кажется. Но нет, она действительно окрепла. «Это только начало, радоваться пока рано, — урезонивала она себя, — только начало».

Однажды утром Слоун проснулась с мыслью, что больше всего на свете ей хочется принять ванну. Влезла в теплую воду, добавила ароматного шампуня для пены, с доселе неиспытанным наслаждением стала мыться. Никогда раньше ей не приходило в голову, что у мыла такой приятный запах, а вода может так нежить тело.

Потом она помыла голову — и это было восхитительно. Волосы стали блестящими и шелковистыми, легли легкими волнами.

На следующий день Слоун решила, что наступило время приняться за еду — хотя первая мысль о пище и страшила ее. «Начнем с чего-нибудь легкого, — пара яиц и горячий тост — для начала хватит». Опасаясь неприятностей, ела медленно — Боже, какой изумительный вкус у яиц, как благоухал горячий хлеб!

На третий день Слоун рискнула выйти на террасу. Ей показалось, что даже сырой зимний воздух пахнет необычно — чистотой и свежестью. Никогда Слоун не нравилась зима. А сейчас — она ее восхищала! Все окружающее она воспринимала так свежо и остро. Это могло означать только одно — она выжила, выздоровела! Значит, есть надежда и на все остальное…

Днем она решила прослушать, что записал автоответчик. Три раза ей звонила Кейт, раз Адриена, — ничего от Джордана.

Это испортило настроение, хотя Слоун и не ждала от него звонка. Он ведь сказал, что звонить не будет, но надежда все же теплилась в глубине души. Надежда всегда умирает последней…


Каир, декабрь 1988

Джордан все думал: совершил он ошибку или — нет. Слишком жестоко повел себя со Слоун или все же правильно? Сотни раз задавал он себе эти вопросы в Мунстоуне.

Сейчас, пожалуй, он не стал бы действовать столь решительно. Но что сделано — то сделано. Интересно, когда Слоун покинула Мунстоун? На его звонок ответила Эмма. Слоун уже там не было. И Тревиса она не взяла с собой. Что все это могло означать?

Первая мысль Джордана: Слоун в Нью-Йорке. Несколько раз звонил ей на квартиру, но каждый раз ему отвечал автоответчик.

Что мог сказать автоответчику Джордан?

Где же Слоун? Джордан звонил Кейт: она ничего не слышала о подруге со Дня благодарения. Только подтвердила опасения Джордана: прежде со Слоун ничего подобного не случалось.


— И сколько ты намерен здесь прожить? — поинтересовался Ян.

— Не знаю пока.

Они сидели в небольшом кафе, рядом с отелем, — здесь не подавали алкогольных напитков (страна ислама!), и друзья довольствовались кофе.

— Не знаю, что произошло между вами, но чувствую что-то серьезное, правда? — решился на откровенность Ян. — Ты ведь даже играть стал плохо.

— Да, — согласился Джордан, — положение у нас сложное, но это не то, что ты думаешь… Слоун… может стать наркоманкой, — у нее зависимость от таблеток.

Ян был поражен.

— Давно начала?

— После того, как потеряла ребенка. — Джордан попросил принести еще кофе. — Она так болезненно переживала смерть ребенка…

— Да, я помню.

— Доктор Хаксли долго не хотел отпускать ее из больницы, но я настоял. Теперь вижу — зря. Он советовал обратиться к психиатру…

— Ты этого не сделал.

— Да, не сделал. Мне казалось, что чем скорей Слоун окажется дома, тем скорей забудет свое горе. Она ведь лежала рядом с родильным отделением, слышала, как плачут малыши.

Официант принес еще кофе. Джордан отпил глоток.

— Она расстроила себе сон, врачи выписали снотворное. Барбитурат. С давних пор у нее сохранился и амфитамин. Слоун стала жить так: чтобы заснуть, принимала барбитурат, а потом, чтобы прийти в норму — амфитамин. И так изо дня в день. Когда таблетки кончались, ехала в Нью-Йорк: ты знаешь, за деньги там можно найти врача, который выпишет тебе, что угодно. А когда не могла поехать в Нью-Йорк, обращалась к Лэнсу.

Ян от удивления поднял брови.

— К Лэнсу?

— Увы, мой бывший лучший друг снабжал мою жену этой гадостью. Как тебе такая дружба?

— Значит, ты и Слоун расстались?

— Так больше не могло продолжаться, — грустно продолжал Джордан. — Слоун стала словно чужая. Постоянно настроение у нее отвратительное, не хочет никого видеть, и меня в первую очередь. Я понял, что должен на что-то решиться.

— На что же?

— Я сказал прямо: не могу жить с тобой, зная, что ты ежедневно убиваешь себя. Сказал, что ухожу и вернусь, когда она победит свою кошмарную привычку.

— И ты считаешь, что поступил мудро? Многим пришлось пройти через ад, который проходит Слоун. Это нелегко. Ей было бы легче с тобой. Сама она ни в какой реабилитационный центр не обратится. Если ты любишь свою жену…

— Конечно, люблю!

— …Поезжай домой, Джорди! Скажи Хильеру, чтобы он заменил тебя на время. Убеди его…

— А если не отпустит?

— Тогда пошли его к черту!

Джордан впервые улыбнулся:

— Я и сам собирался это сделать.


Джордан позвонил Хильеру на следующее утро. Хильер хотел выяснить все подробности по телефону, но Джордан не стал его посвящать в свои дела. Хильер позвал Джордана к себе. Тон, каким было сделано это приглашение, не оставлял сомнений: он услышит от босса о своем увольнении из команды.

«Может, оно и к лучшему», — подумал Джордан, кладя трубку. Ему никогда не нравилось работать у Хильера, хотя играл он в «Достойных» вроде по собственному желанию. Но если события повернулись так, как они повернулись, он уйдет без всякого сожаления.

Во второй половине дня Джордан пришел к Хильерам. Его встретила Надин, — Джордан поразился происшедшей в ней перемене. Казалось, она постарела лет на десять. Лицо бледное, осунувшееся.

— Я сейчас уйду, не стану вам мешать, — приветливо сказала Надин. — Гевин в спальне, разговаривает по телефону: дела, как всегда, дела. Подождите его немножко.

— Спасибо, Надин.

Надин грустно улыбнулась.

— Хотела бы предложить вам что-нибудь выпить, но содержимое нашего бара, к сожалению, непривлекательно.

— Спасибо, не беспокойтесь. — Помолчали, потом Джордан спросил: — Вы хорошо себя чувствуете, Надин?

Надин ответила не сразу.

— Скоро почувствую себя совсем хорошо, надеюсь, во всяком случае, — произнесла она загадочную фразу.

Джордан не стал уточнять, что, собственно, она хотела этим сказать. А Надин, видя, что Джордан не проявляет к ней больше интереса, вышла из комнаты.

— Меня не волнует, как ты это сделаешь, черт возьми! — услышал Джордан голос Хильера, который доносился из полуоткрытой двери спальни. — Я хочу быть абсолютно уверенным, что дело будет сделано! Да, мне это так же не нравится, как и тебе. Но другого выхода нет. Нет! И ты сделаешь, как я сказал.

Хильер говорил громко и сердито, почти кричал:

— Иди к черту со своими извинениями, дай результат! Мне нужны деньги — и как можно скорее!

Джордан насторожился.


Берлин, август 1989

Самолет приземлился. Слоун закрыла глаза и глубоко вздохнула — скоро ей предстоит встреча с Джорданом. Какими глазами он посмотрит на нее: семь месяцев прошло — целая жизнь.

«В любом случае это начало чего-то нового… Не слишком ли поздно для меня и Джордана?» — думала Слоун.

Что она скажет ему? Сколько раз Слоун твердила слова, сказанные Джорданом на прощание: «Я люблю тебя, но не могу примириться с тем, что ты делаешь. Ты знаешь, как меня найти, если потребуется моя помощь…»

«Джордан, — молила она в душе, — вернись ко мне, я буду прежней! Если ты этого хочешь!»


Джордан спешился, передал свою лошадь конюху и устало опустился в первый попавшийся шезлонг за игровой чертой поля. Медленными глотками пил холодную воду, наслаждаясь отдыхом.

Да, игра идет неважно… Один гол он забил приличный, но в целом… Да как он может сейчас полностью отдаваться игре! Он непрерывно думает о Слоун, с тех пор как она исчезла из Мунстоуна.

Бросить ее в таком положении — жестоко, теперь Джордан знал это наверняка. Он пытался исправить свою ошибку: искал Слоун, где только можно, — никто не знал, где она. Эмма, даже если и знает, не скажет.


Сидя в такси, Слоун старалась подготовить себя к предстоящей встрече. «Все должно быть хорошо, потому что теперь я живу без таблеток. Я покончила с этим, не вернусь к ним никогда…» Этот текст Слоун повторяла все семь месяцев их разлуки. Сначала две недели — самый ужасные в ее жизни — нью-йоркского одиночества, — потом в реабилитационном центре в Калифорнии, куда все же обратилась.


«Больше ждать нельзя…» — думал Макс. К берлинскому матчу он готовился так рьяно не только потому, что это был чемпионат Мировой федереции поло. Главное — он там расквитается с Джорданом.


Руки у Лэнса тряслись так сильно, что он с трудом удерживал стакан.

Теперь он понимал, что зашел слишком далеко. Что толку в оправданиях: сначала он принимал наркотики, после своего личного краха только «колеса» помогли ему как-то продержаться. Благодаря им жизнь казалась не столь страшной и мерзкой. Они помогали — сначала. А теперь полностью подчинили Лэнса. Он не мог уже управлять собой. А тут еще Хильер… Правда, Лэнс участвует даже в таких престижных соревнованиях, как берлинские. Непонятно, черт возьми, как Хильер держит его в команде — после всего, что произошло! Бессмыслица какая-то.

Лэнс налил себе вина, поднял бокал: «За тебя, отец, — то-то радуешься, старина, на каком бы свете ты ни был!»


Слоун ехала в Майнфельд-парк: там всегда тренировались игроки в поло. Долго не выходила из машины, собираясь с духом. Наконец пошла к полю, — все, как обычно. Не изменился ли Джордан? Сама-то она здорово изменилась. Слава Богу, говорят, к лучшему. Она вздрогнула — прямо напротив нее, на поле, появился Джордан. Она узнала его даже в шлеме, закрывающем лицо!

Слоун все шла вперед. Джордан спешился, снял шлем и тоже пошел — навстречу Слоун.

— Не знаю, захочешь ли ты видеть меня… — начала она.

Джордан подхватил ее на руки.

— Видеть?! Да я разыскивал тебя почти целый век! Где тебя черти носили?!

— Я была в Калифорнии, в реабилитационном центре. А потом… одна. Так ты искал меня?

— Еще бы! Но… Никто не знал, где ты, — ни Кейт, ни Адриена, ни Эмма, ни даже Тревис.

— Так надо было.

— С этим, значит, покончено?

Слоун кивнула.

— Расскажи, пожалуйста, как ты меня искал.

— Я даже нанял частного детектива. Думал, с тобой что-то случилось. Я понял свою ошибку, я не должен был оставлять тебя. Прости, Слоун…

Слоун в ответ поцеловала его.

— Еще ничего не потеряно, да, любовь моя! — Джордан ласково ерошил волосы Слоун. — Я ведь так не хотел уходить, но видеть, как ты губишь себя, было еще мучительней.

— Джордан, я очень тебя люблю! Я умру, если потеряю тебя.

— Я же сказал: ничего не потеряно! Все дурное позади… а что ты скажешь, если мы пойдем в отель и продолжим нашу беседу в моем номере?!


Ян был в полном замешательстве.

На его глазах творится нечто абсурдное. Он знал Хильера с давних пор, дольше, чем хотелось бы. Хильер относится к числу людей, для которых успех — все. Участие команды в чемпионате Мировой федерации равносильно борьбе за «Тройную Корону» — приз самых престижных в мире скачек. И поставить Лэнса играть в финале?.. Полная загадка.

А Макс Кенион в английской команде, которая должна встретиться с американцами в финале… Что задумал этот Кенион? Ян ему никогда не доверял… а тут еще все говорят о его угрозах…


— Дорогая, ты наконец вернулась… — нежно и устало шептал Джордан после упоительного действа любви.

— Я не могла не вернуться, Джордан, к тебе…

— Слоун! Я ведь не хотел уходить. Веришь?

— Мне трудно было… Но самое трудное, признаюсь, не верить тебе. Когда я находилась в клинике, почему-то часто думала, что ты ушел от меня к Джилли.

Джордан изумился.

— К Джилли? — переспросил он.

— Ну да… Теперь, когда она покинула мужа…

— Слоун, пойми ты наконец: меня совершенно не интересуют отношения Макса и Джилли. А связь с Джилли — это мое прошлое, которое давно сгинуло.

— Но она любит тебя до сих пор.

— Это ее личная проблема.

— Но ты ведь не говоришь мне, что ничего не чувствуешь к ней?

Джордан подумал, прежде чем ответить.

— Знаешь, единственное, что я чувствую по отношению к Джилли, — некую вину. И думаю, я всегда ощущал себя виноватым… Она странная женщина.

— Ты уверен, что не любишь ее сейчас?

— Оглядываюсь назад и вижу — я никогда не любил ее. Это всего лишь увлечение.

— Но меня-то ты любишь?

— Конечно, дорогая.

Слоун просияла.

— И ты уверен, что любишь именно меня, а не нас обеих?

Джордан сделал вид, что не понял намека. Приблизил свое лицо к лицу Слоун — близко-близко и нежно поцеловал.

— Нет, не вижу больше никого, только одна-единственная женщина.

— Джордан! — Слоун отстранилась. — Тебе надо побриться.

— Потом, сейчас я занят.

— М-м-м, — протянула Слоун. — Я бы предпочла…

Но Джордан уже обнимал и целовал ее так страстно, а Слоун так трепетала от его ласк и прикосновений, изгибалась, стонала и вскрикивала… и притягивала его к себе все крепче. О, как она любила его! Как ей хорошо с ним!

— С возвращением, — прошептал Джордан на ухо своей любимой.


Для Джордана этот день станет великим. Слоун уверила себя: так и будет.

Она сидела на своем любимом месте — неподалеку от боковой линии. Но ей пришлось изменить старой привычке: на матч прилетели Карло с Габи, их Слоун не видела уже целую вечность, и они уговорили ее сесть вместе по центру. «Ничего страшного, что я буду дальше обычного от Джордана, — уговаривала себя Слоун, — зато потом мы будем совсем… близко».

«Трибуны заполнены до отказа. Джордан здорово волнуется», — подумала Слоун.

— Никогда не видела Джордана в такой прекрасной форме, — заметила Габи, наблюдая за игрой. — Если он и дальше будет держаться так же, наверняка войдет в этом году в десятку лучших.

— О чем ты говоришь, — засмеялась Слоун. — Он уже давно в десятке!

— Тебя не проведешь, — засмеялась, в свою очередь, Габи.

— Еще чего!

А потом случилось то, чего не ждал никто. Три лошади неожиданно столкнулись и упали. Два игрока тут же вскочили на ноги, повреждений у них, похоже, не было, но третий лежал неподвижно.

Люди с трибун хлынули на поле. Мчалась машина «скорой помощи».

— Боже мой! — крикнула Слоун, вскочив с места и пытаясь получше разглядеть, что же происходит на поле. Стоящие впереди люди мешали. Что говорил диктор, Слоун не понимала: она не знала немецкого. В голове билась одна-единственная мысль: «Этого не может быть. Только не сегодня». Габи пыталась ее удержать, но Слоун ринулась вниз…


— Мне давно надо было расквитаться с тобой, ублюдок! — Джордан свалил Лэнса на пол в конюшне, схватил его за горло и принялся душить — вне себя от ярости. — Сразу, как только узнал, что ты поставляешь моей жене наркотики!

— Она сама меня об этом просила, — пытался оправдаться Лэнс. — Ей было трудно…

— Но ты едва не отправил ее на тот свет, скотина!

— Джордан, не надо! — раздался женский крик.

В дверях стояла Слоун.

— Джордан, отпусти его!

— Уйди отсюда немедленно, Слоун!

— Но ведь ты убьешь его!

— Черт побери! Говорю же, раньше надо было…

Лэнс не сопротивлялся — лицо его посинело. Слоун попыталась оттащить Джордана, но тот оттолкнул ее, да так, что она упала. Поднявшись, Слоун снова стала тащить Джордана к себе.

— Оставь его, Джордан! На помощь!

Слоун оглянулась. На пороге возник Ян Уэллс. Он подскочил к Джордану.

— Успокойся, — положил ему руку на плечо.

— Не лез бы ты не в свое дело! — Голос Джордана звучал с прежней яростью.

— Я сказал тебе — успокойся!

— Этот сукин сын чуть меня не убил!

— Это не его вина, Джордан!

Лэнсу помогли подняться.

— А чья же еще? — зло пробурчал Джордан. Он был неузнаваем — потное лицо, волосы слиплись на лбу.

— Не Лэнс виноват, — повторил Ян. — Лэнс такой же заложник, как все мы… Джордан, я знаю преступника. Это Хильер!


Часом позже у любителей поло и «конников» только и разговоров было что о сногсшибательном известии: Гевина Хильера отвели в полицейское управление.

— Надо раздобыть вечерние газеты, — сказал Эрик Лангонь.

— Да и так уже все ясно, — отозвалась Дасти.

— А я еще не совсем поняла, что все же произошло, что сделал Хильер? — спрашивала Слоун мужа.

— Видишь ли, его стальная компания попала в полосу серьезных финансовых проблем. Под угрозой оказалось все его состояние. Он попытался скрыть это, особенно от маклеров и акционеров, наделал уйму долгов. А отдавать нечем.

— Но почему он хотел убить тебя?..

— Не меня — Лэнса. Именно Лэнса должны были убрать сегодня.

Но Слоун все равно недоумевала.

— Он ведь знал, что Лэнс путался с его женой, знал и не выгнал раньше…

— Не мог, точнее хотел, но не мог. Хильер — бизнесмен. Его доброе имя немало значит в деловом мире. Выгнать Лэнса означало расписаться в правдивости сплетен. А Хильер не хотел быть посмешищем — ни в глазах общества, ни у кредиторов.

Слоун что-то начинала понимать.

— Ну, а как же Лэнс, или точней ликвидация Лэнса могли помочь Хильеру разрешить финансовые проблемы?

— Не знаю, насколько верно мое предположение, но думаю, я прав… Он уже многое продал из своего имущества: дома, скаковых лошадей, часть коллекций. Но этого не хватало. Тогда пошли в ход страховки. Его высокопородные лошади были застрахованы…

— Те самые, которые пострадали на ферме Силвер-Лиф…

Джордан кивнул.

— Конечно, он не сам все эти уголовные дела творил. Большие деньги заплатил исполнителю. Но куда меньше, чем получал потом по страховке. В Интерполе на него такое досье завели — потолще телефонного справочника Манхэттена.

Слоун не могла до конца поверить в такую подлость.

— Когда Хильер понял, что страхование лошадей не так уж выгодно, он решил перейти на другой источник: хозяин команды держит в своих руках страховки игроков. Каждый из нас застрахован. А начать с Лэнса он решил по многим причинам. Во-первых, избавлялся от любовника своей жены. Во-вторых, для босса не было тайной, что Лэнс употреблял наркотики. Ян узнал, что кто-то подложил Лэнсу наркотики в футляр для клюшек… А удайся Хильеру его план — руки чисты. Получив деньги в страховой компании, он поклянется, что даже не подозревал о наклонностях Лэнса.

— Тогда на самом деле он — преступник, — в раздумье произнесла Слоун.

— Само собой.

«Но ведь он на этом не остановился бы, — подумала Слоун с содроганием, — рано или поздно на месте Лэнса оказался бы и Джордан».


— Твой муж преподнес нам сюрприз, — обратилась Джилли к Надин Хильер.

— Знаешь, я подозревала, что Гевин — расчетливая и холодная скотина. Но не думала, что он способен на убийство…

Теперь удивилась Джилли.

— Неужто даже не догадывалась?!

— Ни разу в голову не приходило.

— Да… А я полагала, что на такое способен только Макс.

Надин не ответила.

— Что ты собираешься делать?

— Пока ничего, — как-то неопределенно протянула Надин. Джилли неожиданно спросила ее:

— А ты не знаешь хорошего юриста по делам о разводах?


Мартас-Винъярд, май 1990

Перед Слоун лежали исписанные листки. Все-таки она поставила последнюю точку: роман «Победитель получает все» завершен! Может быть, это ее лучшая вещь! События последних двух лет не могли не отразиться на сюжете. Слоун постоянно думала о неожиданных поворотах своей судьбы — и теперь они сложились в знакомые ей характеры, жизненные коллизии. Все шло прекрасно, единственную сложность представлял конец, потому что все прежние произведения Слоун заканчивались на грустной ноте: жаль навсегда расставаться с героями, ставшими близкими друзьями.

Для этого романа Слоун искала иную концовку: да, какая-то часть ее жизни завершилась, но открывалась новая страница. Так было в действительности, так должно быть и на бумаге.

Когда Слоун покончила с таблетками, она поняла, что в самом деле вступает в новое русло бытия, верней, они с Джорданом вступают. Их маленькую команду трепали страшные бури, но они выстояли. Недавно даже обсуждалось возможное изменение в их семье. Еще бы одного человечка, а? Слоун сейчас тридцать восемь, но она чувствовала себя уверенно и спокойно. Разница в возрасте с мужем больше не беспокоила ее. Все получилось, как предсказывал Джордан: «Если не стараться видеть в чем-то неразрешимую проблему, ее и не возникает».

Поднявшись со стула, стоявшего у окна, Слоун аккуратно собрала листки. «Завтра отошлю рукопись секретарю в Нью-Йорк, через недельку-другую все будет перепечатано и можно отдавать роман издателю, — подумала Слоун. — На этом я пока остановлюсь и не буду начинать в этом году ничего нового». Пусть на какое-то время исчезнет известная писательница Слоун Дрисколл, исчезнет и Сэмми Дуглас — останется лишь жена Джордана, миссис Филлипс. Этого вполне достаточно для счастья. Более чем достаточно…


Войдя в спальню, Джордан тут же плюхнулся на кровать со словами:

— Я решил создать свою собственную команду!

Слоун, уютно свернувшись в кресле с газетой в руках, улыбнулась его словам:

— Твой отец будет счастлив, услышав эту новость.

— Но я вовсе не собираюсь предлагать ему спонсорство.

Слоун удивилась.

— Но как же ты собираешься…

— Я собираюсь взять партнера! — Джордан стащил наконец свои кожаные высокие ботинки и расстегнул спортивную рубашку. — Антонио Альвареса.

Слоун выронила газету.

— Альвареса?! Но ведь вы не выносите друг друга…

— Когда сталкиваемся на поле. Но в одной команде — уверен — станем несокрушимой силой.

Слоун все же усомнилась:

— У тебя же никогда раньше не было с ним дел. Я имею в виду, в бизнесе…

Джордан помолчал немного, размышляя над словами Слоун.

— А мы посмотрим, как обернется дело, и подходящий ли Альварес партнер.

— Уже так далеко зашло?

— Я просил Тонио приехать сюда, если я не смогу этого сделать сам.

— И он приедет? Сюда, в Мунстоун? — Слоун была поражена.

Джордан спокойно кивнул.

— Должен приехать утром.

— О, предстоит год больших свершений… впрочем — для нас обоих.

Джордан внимательно посмотрел на жену.

— То-то я чувствую: тебя волнует нечто большее, чем мои дела с поло.

Слоун улыбнулась:

— Угадал. Сегодня я кончила свой роман.

— Грандиозно! — Джордан пришел в восторг. — Значит, до конца года ты не будешь ничего писать?

— По правде говоря, у меня несколько иные планы. Сама от себя не ждала такой прыти.

— Какой такой прыти? — Джордан ничего не понимал.

— Посмотри вон туда. — Слоун кивнула в сторону туалетного столика.

На столике стоял ящичек с домашним реактивом по определению беременности — ящик был открыт. Рядом стояла откупоренная бутылка «Дом Периньон». Переведя взгляд снова на Слоун, Джордан протянул с сомнением:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что…

— Пока не хочу, — перебила его Слоун. — Но, дорогой мой, это означает, что я решила приступить к важному делу. В тот день, когда мы получим положительный результат, будет большой праздник, который, я надеюсь, мы обязательно отметим.

— Слоун! Я потрясен! — Джордан подхватил жену на руки и закружился с ней по комнате. — По-моему, сейчас самое время работать над этим важным делом.

Слоун просияла:

— Совершенно с тобой согласна, дорогой!

Они упали на кровать.

Ни он, ни Слоун не обратили внимания на маленькую заметку в разделе светской хроники из газеты, которую читала Слоун, — о разводе четы Хильеров.


Лондон, май 1990

Макс Кенион с улыбкой переступил порог «Конноут-отеля». Молча кивнул швейцару. Миновал зал-бар, сиявший зеркалами и уставленный цветами. Вошел в ресторан и сел за столик напротив входа в большую гостиную.

Хотя Макс улыбался, заказав дикую утку с персиками — его любимое блюдо в этом ресторане, — настроение у него было отнюдь не радостным. На посетителей атмосфера зала явно действовала положительно — на всех, кроме Макса, который думал только о бумагах, оставленных в номере. Это документы по поводу развода. Джилли подала на развод в тот самый день, когда он покинул Сидней.

То, чего Макс всегда боялся, случилось. Джилли не раз говорила о разводе, но он не думал, что это рано или поздно станет реальностью. Он подозревал, что она изменяла ему много раз, поэтому и решил хорошенько ее проучить. Только и всего. Разводиться из-за этого он не собирался. Джилли — его жена, и Макс хотел, чтобы так оставалось всегда.

Она и останется его женой…

«Пока смерть не разлучит нас. Джилли, моя смерть — это единственный способ, любимая, единственный».

— У вас все в порядке, мистер Кенион? — Слова подошедшего метрдотеля прервали ход мыслей Макса.

— Извините, я задумался… что вы сказали?

— Я только справился о вашем самочувствии.

— Благодарю, все прекрасно.

«Прекрасно, — пронеслось в голове, — как только может быть прекрасно у человека, который потерял единственную женщину в жизни, которую любил».

Да, Макс действительно любил Джилли. Она так и не поняла этого — потому-то и приняла его за безумца. Если бы она понимала, если б понимала! Но… Джилли не могла не знать: он страдает, когда видит, как откровенно его жена смотрит на другого мужчину. А занимаясь с ней любовью, был уверен, что в эту минуту она принадлежит не ему, а Джордану. Джордан… Джордан Филлипс, его бывший друг, ее бывший любовник. Джордан, который теперь женился и знать ничего не желает о Джилли. А она никак не хочет смириться с этим. Максу все ясно. Да что ему от того — сделать-то ничего нельзя, слишком поздно. Они не будут больше вместе никогда…

Занятый своими мыслями, Макс механически поглощал еду. Потом так же механически расплатился и с мертвой улыбкой покинул ресторан. Если кто-то из окружающих и заметил странность поведения Кениона, то вслух ничего не сказал. А если бы и сказал — разве теперь это могло его взволновать, после того, как Джилли бросила его?

Макс поднялся в номер, где жил последние четыре дня, напиваясь как свинья. Но только в таком состоянии он мог хоть как-то переносить свое новое положение разведенного мужа. Макс тщательно запер дверь: его никто не должен беспокоить… Бумаги, свидетельствующие о намерении Джилли, лежали на прежнем месте, рядом с пустой бутылкой из-под виски. Макс присел на краешек кровати, взял их в руки и долго смотрел на текст, который уже знал на память. Макс проделывал это уже не впервые: прочитал и приложился к бутылке. Убедившись, что она пуста, швырнул бутылку в корзину для мусора и отправился за следующей.

Действия его напоминали движения робота, выполняющего программу. Макс взял бутылку, сделал большой глоток, потом еще. Горло обожгла боль, но Макс ничего не чувствовал. Его мучила другая боль, сильнее и нестерпимее.

Так, глоток за глотком, он опустошил всю бутылку. Отбросив ненужную посудину прочь, Макс подошел к окну, распахнул его и посмотрел вниз. Шумная Мэйфер, как всегда, бурлила потоками людей и машин, но он не видел и не слышал ничего, думая лишь о том, что сделала с ним Джилли.

И с мыслью о Джилли прыгнул вниз…


Лос-Анджелес, май 1990

Нянечка, одетая в белое, помогала Лэнсу пройти из коридора в палату, которую он занимал с тех пор, как попал в это заведение, — реабилитационный центр для алкоголиков и наркоманов.

Тогда, в Берлине, стоило Лэнсу понять, что он зашел так далеко, как перед ним забрезжила надежда. А еще два дня назад положение казалось безнадежным: с игрой и карьерой покончено навсегда, личная жизнь полностью разрушена, ни единого светлого луча не осталось в его жизни. Только кока, кока, сплошной кокаин… Нянечка оставила его одного, но дверь не закрыла. Напрасно, ему не нужна сиделка и вообще люди. Он хотел одиночества.

Присев на кровать, Лэнс задумался. Мысли его вернулись к тому времени, когда он и Паула были вместе. И вот он оказался здесь. Но с женитьбой это не связано, его проблемы начались много раньше, с того самого момента, как отец пожелал сделать из него профессионального игрока. Господи, неужто и теперь отец продолжает разрушать его жизнь?!

Заметив на столе ручку и бумагу, Лэнс встал, ему пришла в голову идея. Присев к столу, он вывел: «Моя дорогая Паула…»


Лондон, май 1990

Самолет рейсом Сидней — Лондон вышел на финишную прямую, готовясь сесть в аэропорту Хитроу. Джилли заглянула в окошко, чтобы сверху увидеть знакомый город. «Сколько раз я вот так прилетала сюда, — подумала она, — и ведь ни разу не посмотрела вниз. Только чрезвычайные обстоятельства заставляют нас взглянуть на знакомое по-новому».

Звонок из лондонской полиции, разбудивший ее в Сиднее, заставил Джилли содрогнуться от ужаса. Конечно, официально она оставалась женой Макса — развод не был еще оформлен окончательно, — поэтому и сочли необходимым сообщить ей это кошмарное известие. Потрясенная происшедшим, Джилли вылетела первым же рейсом. Она даже не отдавала себе отчета, зачем она летит, повиновалась какому-то неведомому чувству.

Трудно было поверить в то, что произошло. Джилли на многое насмотрелась за их совместную жизнь. Но никогда бы ей и в голову не пришло, что Макс способен на самоубийство. Скорее она поверила бы, что Макс способен убить кого-то. Она ведь была уверена, что жертвой станет Джордан, а то и она сама.

Джилли считала Макса больным, но только теперь поняла, насколько он был нервен и раним, поняла и свою вину в его несдержанности и агрессивности.

Джилли вспоминала Джордана — впервые за несколько месяцев. Да, его брак оказался удачным. Если и просачивались вначале какие-то слухи о трениях между ним и его женой, то потом все утихло. Все надежды вернуть Джордана, которые поначалу питала Джилли, давно рухнули. Джилли потеряла его навсегда. По собственной вине… Вот если бы мама была жива и отец в свое время уделял ей больше времени, чем своему любимому поло, если бы Джилли росла в счастливой семье… «Сколько всяких если», — горько подумала Джилли.

Несмотря на грустные мысли, Джилли заметила, что мужчина, сидящий неподалеку, с интересом поглядывает на нее. Она улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ. Приятная внешность, манеры, хорошо одет. Обручального кольца вроде бы нет… Может быть, ей придется пробыть в Лондоне немного дольше, чем она предполагала…


Нью-Йорк, июль 1990

— Так что вы мне скажете? — спросила Слоун.

Адриена крутнулась в своем рабочем кресле и еще раз посмотрела на рукопись, лежавшую на столе.

— Эмоциональная разорвавшаяся бомба — вот что, — отрезала Адриена.

Слоун, скрестив руки на груди, засмеялась:

— Ты говоришь загадками.

В их разговор вмешалась Кейт:

— Ты что-то стала непонятлива, Слоун Дрисколл. Куда уж яснее…

Слоун глубоко вздохнула.

— Признаюсь вам честно, я долго не верила, что вообще смогу закончить этот роман. Как и некоторые другие дела в своей жизни.

— Какая чепуха! — с чувством воскликнула Кейт. — Я всегда была уверена в тебе. А твоя последняя вещь, на мой взгляд, — лучшее из всего тобой написанного. — Кейт повернулась к Адриене. — А ты что скажешь?

— Согласна с тобой.

— Ну, когда мы можем засучить рукава и приняться за черновую работу? — бодро спросила Слоун.

Адриену порадовала такая готовность Слоун: им обеим это доставит радость.

— Сможем только в конце месяца, у меня сейчас запарка с другим делом. А тебе незачем простаивать, можешь приняться за новую книгу, о’кей?

Слоун отрицательно покачала головой.

Подруги были удивлены. Адриена и Кейт знали, что обычно, когда Слоун кончала книгу, в голове у нее был уже новый замысел.

— Решила годик повременить, — спокойно пояснила Слоун.

— Ты говоришь серьезно?

— Совершенно серьезно.

Адриена с недоумением взглянула на подругу.

— Ты в самом деле собираешься ничего не делать в ближайшее время?

Слоун просияла, услышав этот вопрос.

— О нет, мне предстоит огромный труд! — И, видя полное замешательство обеих женщин, спросила как ни в чем не бывало: — Разве я вам ничего не говорила?

— ??

— Я ведь только что от врача, — глаза Слоун заблестели, — сегодня утром я получила подтверждение, что беременна!


notes


Примечания


1


Погонщики скота в Аргентине (исп.).


2


Жаркое (исп.).


3


Беверли-Хиллз — фешенебельный и престижный район Лос-Анджелеса.


4


Друг, дружок (исп.).


5


От dust — пыль (англ.).