Нарушитель
Николай Леонардович Гуданец


Покинутые во Вселенной #2


Они стали покорителями новых миров, сами того не желая. Они летели в автоматических субсветовых кораблях, державших курс на далекое звездное скопление в неизведанной области Галактики, и конечную точку их пути определял случайным образом бездушный компьютер. Земля приговорила их – бандитов, насильников, убийц – к вечному изгнанию. Прошли столетия. И когда человечество начало всерьез обживать Вселенную, оказалось, что в далеком звездном скоплении на самом краю Галактики существуют доселе неизвестные дикие и воинственные цивилизации. Попытки установить с ними контакт заканчивались трагически. Эту область сделали запретной для полетов и назвали Колонией...


Николай Гуданец

Нарушитель

		Он переделать мир хотел,


		чтоб был счастливым каждый,


		а сам на ниточке висел,


		ведь был солдат – бумажный…


Булат Окуджава


Часть 1. Уйти, чтобы вернуться


1


Судейский попался молодой – небось, прямо из учебки. Пухленький такой, выпендрежный. Он то и дело поправлял форменный бант с полосками двенадцатой категории, украдкой косился на свое отражение в оконной пленке.

Вместо ответа на мое «здрасьте» молча протянул руку и взял жизняк.

Я стою как полагается, навытяжку, руки по швам. Стараюсь не раздражаться попусту. Мне так и так светит триста восьмой параграф, ни больше ни меньше. А прочее – никому не нужная комедия.

Судейский вставил жизняк в гнездо, глянул на экран.

– Имя, год? – спрашивает.

– Арч Ку Эхелала Ди, 4011 года, – отвечаю.

– Местожительство?

– Квадрат М8, 6-й квартал, дом 43-70, каюта 14.

– Место работы?

– Компьютерный техник в ремонтном бюро квадрата, лимитная категория 17.

– Судимости, привлечения к суду?

– Две 109, две 308 УОЛ. И еще три привлечения.

– Причина явки?

– Вчерашний привод в седьмой пункт спокойствия. Нашего квадрата, разумеется.

Уставившись в экран, судейский потрогал бантик. Потом набрал код и соединился с компьютером седьмого пункта.

– Объясняю возможности подсудимого согласно Процессуальному Уложению, – пробурчал он себе под нос. – Подсудимый имеет возможность оправдываться, представлять факты и свидетельства в свою пользу, а также возможность не считать себя виновным или же умолять Верховный Разум о снисхождении. Ясно?

– Точно так, – говорю.

Ну да, имею возможность оправдываться, параграф 27 ПУ. А попробуй что-нибудь толком объяснить, мигом накинут годик за пререкания в суде, параграф 93 ПУ. Знаем, ученые.

Тем временем из участка пришел ответ.

– Оглашаю данные по делу, – напыжившись, объявил судейский. – Одно увечье средней тяжести и одно нанесение побоев без особых последствий. Признаете?

– Признаю.

Правильно, первого я приложил здорово, с разбегу. Он как рухнул, так больше и не шелохнулся. Со вторым детиной пришлось повозиться, но и ему крепко досталось бы, кабы не подоспел патруль.

– Имеете ли что-либо заявить по существу?

Сложный вопрос. Того и гляди, потянешь добавку. А, была не была.

– Имею. Те парни вдвоем били одного. Вот я и заступился.

– Можете ли представить свидетелей?

– Нет. Я даже не заметил, как тот, третий, удрал. Он был в полосатой куртке, вроде.

Мало ли, вдруг в рапорте патрульных это отмечено…

– Подтверждений нет, – говорит судейский. – А потерпевшие утверждают, что вы напали первым, без очевидного повода.

Он подловил меня, как маленького. Теперь влепит годик-другой за попытку обмануть суд, параграф 84 ПУ. Ах, как этот мозгляк важничал, будто он и есть Подземный Папа собственной персоной. Влип Арчик, глупее некуда.

– Вы настаиваете на своей версии?

– Нет.

– Тогда будем считать, что ее не было.

Вот это да. Я подумал, что ослышался. Судейский занялся клавиатурой, отщелкивает приговор. Большой оригинал мне попался, не гляди, что молодой. Обычно их братия ловит кайф на том, чтобы припаять добавку. А этот – милует с неменьшим кайфом.

– Считаете ли себя виновным?

Ну, в эту западню только младенец угодит. Стоит ответить «нет» – и получай годик за нераскаяние. Процессуальное, параграф 130.

– Да, считаю.

– Итак, вы осуждены по триста восьмому параграфу Уложения об Охране Личности, с учетом злостного рецидива.

Правильно, теперь я прохожу по делу как злостный. Намотал сроки по молодости, по дурости, потом закаялся руки распускать. И – вот тебе, вляпался. Может, в другой день удержался бы, если б не разговор с Амой, не злоба на весь белый свет. Может, они того, полосатого, за дело учили – в тихом уголочке, не торопясь. Может, он гад последний, может… Мало ли что может быть. Попутала меня нелегкая.

Судейский нажал на обменный регистр, и по кабелю побежала знаменательная весть, дескать, Арч Ку Эхелала Ди, 4011 рожд., а проще говоря, Арчик-Гвоздь, намотал себе из чистого идиотизма по третьему разу параграф 308 УОЛ. Хотя мог бы выйти чистым по параграфу 405, если б тот полосатый побитый паршивец не задал деру.

Прошли положенные десять секунд. Я смотрел на лампу отказа. По правде говоря, никто не припомнит случая, чтоб проект приговора был отменен. И на сей раз лампа не зажглась, торчала тусклым прыщом на пульте.

– Можете идти, – сказал судейский и покосился на свое отражение в окне.

– Желаю долго жить, – машинально брякнул я, сделал налево кругом и вышел.

Очередь топчется в коридорчике, и у всех взгляд тоскливый, снулый. Иные пялятся в упор, щупают глазами – сколько получил да как держусь. А ничего держусь. Мне теперь плевать через палец, мне уже второй день все до дверцы-задницы, и ежели б меня прямо от дверей определили на каторгу или споки прихлопнули, глазом бы не повел. Сколько бы жить не осталось, все одно это уже не жизнь.

Вышел наружу, а там хмарь, дождичек сеется. Накинул капюшон, руки в карманы, плетусь, куда глаза глядят, с яруса на ярус. Занесло меня в лавочные ряды – вокруг толчея, суета, потому как декада кончается, и надо выбрать лимиты до упора. На мостках и лестницах грохот стоит, как в кузне. Все пыхтят, все прут кошелки, шныряют, давятся. А мне глядеть тошно – вдруг подумал, да ведь они покойники. Наполовину ли, на четверть, какая разница. Для каждого припасена пуля. И для того, с банками тушеных водорослей. И для этой, с набитым рюкзаком. А для того, с палочкой, пуля уже, небось, дослана в ствол. Вот, мельтешат, вроде живые. А сами поголовно записаны двоичным кодом на ферросплавных дисках, вплоть до подноготной, каждому отмерен срок, и в конце – пуля и печка.

Хотя кому-кому так рассуждать, но уж не мне, грешному; осталось ведь всего лет семь. Еще утром, по дороге на работу, прикинул: дадут триста восьмой, а поскольку рецидивист, это с накруткой – шесть лет. По прежним залетам набежало от восьми до двенадцати. Итого, от четырнадцати до восемнадцати. Получается, в сорок два я уже – внезак. И лучше не тянуть с прошением. Тут игры безвыигрышные – подперла тебе черта, всяко может приключиться, в любой момент. А в сорок два, надо полагать, я буду еще крепким мужиком, и мне светит отсрочка. Но кто его разберет – чем шахта или ферма, может, лучше сразу…

Ама не знает, что мои тринадцать лет – уже не тринадцать, а семь. И не узнает. Сейчас она, наверно, у лекаря. От мысли этой до того засаднило душу, словно меня, а не ее по живому скребут.

Вот и все, Арчик. Допрыгался. Осталось тебе семь годков копошиться потихонечку, и неизвестно, зачем так долго, ежели жить стало ни к чему после вчерашнего разговора. Семь годков ошиваться в жвальнях, долбаться в слякоть, чтобы эти годики быстрее пролетели, а после – всему черта, и ничегошеньки не останется от Арчика, потому что Ама решила пойти к лекарю. Может, сходила уже.

Она кругом права, ничего не скажешь. И впрямь, какое право я имею ломать ей жизнь? В тридцать два была бы вдовой, да с дитенком, куда тут денешься? Попадаются, правда, несуеверные, которым наплевать, что вдова.

И тут я понял окончательно: нет больше Амы, нет и не будет никогда. И я для нее все равно, что умер. Рано ли, поздно, появится у нее другой, у кого жизнь подлиннее, с кем не боязно объединять лимиты и рожать…

Очухался я оттого, что едва не налетел на дуло пневмача.

– Стоять! – рявкнул патрульный. – Ну-ка, предъявись.

Как обычно, второй спок зашел сзади и приставил к затылку ствол – холодный, твердый, и от него за шиворот скользнула паскудная дрожь. Не знаю, может, кто другой и привыкает, а я ни в какую. Особенно после того, как впервой увидел размозженную пулей голову.

Рука сама вынула жизняк, язык назвал имя, адрес и прочее.

– Чего прешься, как чумной? – полюбопытствовал старший спок, глядя на экранчик считывателя.

– Задумался.

– Что, умный шибко?

– Да вроде нет. Средне.

– Оно и видно, – осклабился тот, извлекая жизняк из колодки. – Параграфов у тебя хватает. Ладно, гуляй пока.

Споки вразвалочку двинулись дальше. Я стал запихивать жизняк в карман, потом вспомнил, что у меня не выбраны пять жвачек и еще какая-то мелочевка по съестной части. Приметил задрипанную лавчонку, где очередь поменьше. Отоварился двумя брикетами – на ужин и завтрак, хватило как раз.

Тем временем дождик перестал. Я облокотился о перила угловой площадки, развернул брикет и вдумчиво начал ужинать, глядя, как вокруг на мостках, лестницах, ярусах кишат ополоумевшие покупатели.

На той стороне улицы, ярусом ниже, из-за угла появился патруль. Сразу перед ним расчистился проход. А какой-то высокий мужик в низко надвинутой каскетке повернулся – резко, слишком резко, и чересчур суетливо стал шуровать локтями, прокладывая дорогу в давке. Даже я его заприметил, что уж говорить о споках.

– Эй ты, стоять! – гаркнул патрульный на всю улицу.

Толпа, словно с ней играли в «замри-отомри», мигом шарахнулась к стенке, замерла. Головы заворочались туда-сюда, ища, кто кричал и кому. Только высокий в каскетке не остановился, не оглянулся, наддал ходу. Споки вскинули оружие. Тут уже никаких команд не потребовалось – каждый лег, где стоял. А высокий побежал, перескакивая через лежащих. Хлопнул выстрел. Мимо. На соседних переходах и лесенках обезумевшая публика давилась, рвалась прочь от шальной пули.

Беглец ринулся вниз по первой попавшейся, обезлюдевшей лестнице. Перед поворотом он ухватился за перила и одним махом перебросил тело на следующий лестничный марш. Ловкий финт. Я подумал было, что у него есть шанс выкрутиться. Однако снова раздался хлопок пневмача. Второй из патрульных не стал заниматься догоняшками, а свесился через ограждение и хорошенько прицелился. Он срезал бегущего на втором повороте, в прыжке. Тот рухнул, кубарем прокатился по ступенькам и затих в изломанной, несуразной позе. Каскетка слетела, обнажились коротко обкромсанные, седые сплошь волосы. Вот оно что.

Я запихнул остаток брикета в карман, кусок не лез в глотку. Повернулся и пошел. Молодчагой оказался этот старик, жалко, не смог уйти. Да мне ли его жалеть, он уже отмучился. Сам-то и поседеть не успею.

Остановившись возле уличного автомата, я допил остаток воды, опять наполнил флягу. На табло обозначился недобранный лимит – полторы десятых куба. Этого добра мне не жалко, пусть подавятся. С другой стороны, раз сэкономишь, два сэкономишь, потом возьмут и урежут тебе декадную порцию. Так что я убрал флягу из-под краника, снова нажал кнопку, и мои лишние полторы десятых ушли прямиком в канализацию.

Прежде, чем сунуть жизняк обратно в карман, я прикинул, нет ли в нем еще чего, кроме пяти жвачек. Вроде нет. Ну, а зажевать новый приговор – дело святое, вроде добровольной повинности, тут хочешь не хочешь, обязательно удолбаешься.

Только не один я такой, и опять же, декада на исходе. Толкнулся в одну жвальню, в другую, всюду народу невпроворот. Ища, где бы приткнуться, добрался до угловых турникетов и решил заглянуть в припортовый квадрат, благо у меня туда служебный допуск.

Заведение на набережной забили до отказа флотские. Оставалось попытать удачи в круглосуточной буфетной, что возле пакгаузов. Авось там посвободнее, у портовиков пересменка еще не скоро.

Немного я постоял у парапета, глядя на заходящее солнце. Дымчатая кромка океана перерезала багровый диск точно пополам. Стояла тишь, ни ветерка. Лишь изредка из порта доносилось приглушенное лязганье, да в жвальне бормотали вразнобой, невнятно.

Года четыре назад, когда мне оформили проход через портовый турникет, я увидел океан впервые. Просто никакими словами не высказать, до чего это меня ошарашило. Конечно, в учебке его изучают, но совсем с другой стороны. Очень много соленой воды, семь восьмых планетной площади, то-се. Важнейший источник пищевого сырья. Растительные культуры, породы животных, отлов, забой, сбор и прочее. А оказалось, этот самый источник сырья – такая красотища, что не оторваться. С тех пор я сюда зачастил, хоть раз в декаду, но обязательно загляну. Ама никак не могла понять, с чего у меня такая блажь. И сколько ей ни объяснял, все без толку. Нет, пока его своими глазами не увидишь, никакие рассказы не помогут.

Лучше бы про Аму не вспоминать, не травить душу. Потому что сразу началось, пошло разматываться. Как она вчера уткнулась мне лицом в грудь, и шепот расплывался по коже горячим пятном. «Арчик, миленький, прости. Ты хороший, мне с тобой безумно хорошо. Но я не могу. Не упрашивай, не могу. Как подумаю, сколько тебе осталось…» Что тут скажешь. Нечего сказать. Все-таки спросил:"Ты окончательно решила?" Она кивнула:"Вчера взяла направление". Мы надолго примолкли, потом я собрался с духом, осторожно отстранил ее и встал. «Коли так, прощай, Глазастик». Она ни слова не промолвила, сидела, уперев подбородок в коленки, смотрела на меня. Покуда живой, не забыть ее взгляда. «Прощай», – повторил я, с треском застегивая молнию, и шагнул к двери. Ама молчала.

Когда очутился на улице, такая чернуха меня взяла, удавиться впору. Тут-то и попались под руку те парнишечки. Я шел через проходняк, что возле продуктового, там пустые контейнеры составлены в штабеля. Вижу, за штабелем, в углу, маленькая потасовочка. Тихо так, без ругани, без воплей о помощи. Терпеть не могу, когда двое на одного. Мне бы, дураку, гаркнуть, припугнуть патрулем. Нет, ввязался, душу отвести захотел. И осталось мне теперь жизни ровнехонько на один мордобой. Эх, все тина, всему черта. Жвачка, милая жвачка, что б мы без тебя делали, затыки грешные.

Добрался наконец я до буфетной и воспрянул: есть места. Прямо-таки зубы зудели, так разбирала охота задуриться. Взял у стойки все пять жвачек, уселся, зарядил сразу две и пошел работать челюстью.

Порожний жизняк сунул в нагрудный карман, застегнул на все кнопки. Чую, маленько меня повело. Подцепило. Легко стало, вольготно. Начал потихоньку выскакивать. Первый скок пошел в детство. Точней сказать, в мои незабвенные пятнадцать, когда жизняк выдали. Только не обряд с хоровой бодягой-присягой, а то, как шел потом домой, чуть ли не вприпрыжку, сам не свой от радости. Взрослый, полноправный, наконец-то. Впереди уйма времени, целых сорок пять. Может, и больше. Возьму да выучусь на знатца или пробьюсь в попечители, тогда получу прибавку лет. Весь мир – мой, жизнь только началась, делай, чего душе угодно. Сам надзиратель квадрата поздравил, сказал:"Мечтайте и добивайтесь." Захочешь, постараешься – всего добьешься. До чего ж хорошо…

Тут пошел отскок, я обтер слюни, вывалил жвих в плевательницу, прополоскал рот водой из фляжки. С двойной дозы, как всегда, тащился прицеп, и я не стал спешить. Развалился в кресле поудобнее, блаженствую.

Второе место за столиком занял какой-то чернявый тип. Он уселся, пока я летал в отключке. На подбородке у него розовел рваный шрам, видать, от кастета. Глаза его мне сразу не понравились – наглые, щупающие.

– Чего пялишься? – спросил я сомлевшим голосом.

– Ничего. Лихо ты начал, сразу с двух.

– Жуй свое, без тебя разберусь.

Чернявый послушался, отщипнул половинку, закинул в жвальник.

А я слегка засмурнел. Думал, когда пойдет скок, увижу Аму. Не вышло. Оно и к лучшему, зачем себя дразнить понапрасну. Значит, поеду по маленькой, зато подольше. И я, благословясь, двинул третью.

Мало-помалу стало теплеть, подсвечивать. Уперся затылком в подголовник, таращусь в облупленный потолок. А он радужный, сияющий, колышется. Эх, благодать. Век бы так просидел.

Потом чернявый прикололся, не знаю ли какого-то длинного Мепа, больно уж личность моя знакома. Знать не знаю, говорю, а кличут меня Арчик-Гвоздь, седьмое-восьмое, каюта 14, квадрат, наоборот, М8, последние мои семь годиков долбаюсь, братишечка, и на все-то я забил, окроме океана, который наш важнейший источник, одному пожрать, другому полюбоваться, так-то.

Он тоже заморосил, Юхром его звать, дальше не разобрал, и вышли мы с ним одногодки, а квадрат его наискосок от моего, ну, тут грех не двинуться вместе; че ты, грю, по п-половинке; а мне хватает, грит; есть же такие счастливчики, но тащится со своих половинок здорово, аж на губах пена; слышь, Гвоздь, классный ты парень, сразу мне приглянулся, деловой, видать; какое там, деловой, одни триста восьмые и еще два сто девять, для смеху; а я думал, деловой; еще чего, счас вот свежий срок зажевываю; а, это да, значит, поехали еще; куда гнать, отвечаю, нечего гнать, я гнать не люблю; по такому-то случаю грех не долбануться; точно, тут кто хочешь удолбается, хоть сам Подземный Папа. Мы заржали, я чуть не подавился; ладно, нормалек, последнюю кидаем и встали; баба у меня классная, это Юхр говорит, я от нее как раз, девка тип-топ, все при ней, и пошел, пошел, пошел разливаться; я захлопнул жвальник, не мои это приколы, нечего душу вывертывать перед всяким…

Отжевались на славу, еле ноги держат. Как хочещь, а выметаться надо: у портовых амбалов смена кончилась, в двери толпа напирает. И пошли мы с Юхром в обнимочку. Солнце зашло, темень стоит клятая, пока доплетешься от одного фонаря до другого, сто раз шею сломаешь. Куд-да эт мы, говорю, нам же на т-турникеты… Тут ближе, отвечает. Кой ч-черт, говорю, не в ту сторону идем. Не спорь, я-то знаю.

Вокруг штабеля, пакгаузы, под ногами ничегошеньки не видать. Совсем ты сдурел, говорю, айда назад. Юхра шатнуло, запнулся обо что-то. Я выпустил его плечо и сам чуть не шлепнулся. А едва распрямился, р-раз! ослеп. В глазах резь нестерпимая, схватился за лицо. Удар в живот, скрючился, еще удар, валюсь наземь. Врезали по голове, и я вырубился.


2


Он очнулся в тесной, гробовой тьме. Разлепил зудящие вспухшие веки, попытался встать. Мягкий груз наверху качнулся, Арч натужился, налег спиной. Тюки откатились, он поднялся, цепляясь за стенку пакгауза.

На щеках засохли потеки едкого порошка, смешанного со слезами. Лицо и руки саднили, в голове расплавленным слитком колыхалась боль. Вспомнились буфетная, чернявый Юхр, внезапное нападение. Сначала горсть жгучей гадости в глаза. Потом оглушили, отволокли в сторону, завалили тюками… Почему, зачем?

К горлу подкатился клубок тошноты. Арч согнулся, опираясь о стену; его вырвало. Он уселся на тюках, достал флягу, прополоскал рот. Взглянул на запястье – часов нет. Судя по всему, первая четверть пополуночи на исходе. Долго же он тут провалялся. На голове здоровенная шишка, не иначе, саданули каблуком. Череп не треснул, кости целы, и на том спасибо. Смешной малый этот Юхр, стоило стараться из-за старых часов на самодельном браслете. Не убил, не раздел, только приварил шишку, чтобы впредь умнее был.

И тут Арч сообразил, что не чувствует привычной тяжести в нагрудном кармане. Схватился рукой – так и есть, пусто. Кнопки расстегнуты, жизняк исчез. Дичь, бред. Кому он нужен, жизняк семнадцатой категории, да еще с нулевыми лимитами. Наверно, вывалился, когда его тащили за ноги.

Долго Арч ползал, шарил ободранными ладонями по шершавым плитам. Ага, вот рельсовая дорожка, здесь Юхр споткнулся. Надо прочесать каждую пядь отсюда и до тюков. Он пополз на четвереньках, достиг пакгауза, отправился обратно, взяв чуть в сторону. Глаза до сих пор болели, то и дело набегала слеза, однако они понемногу привыкли к темноте. Арч уже различал собственные руки в виде смутных, белесых пятен, даже улавливал на рельсе крохотный отблеск далекого уличного фонаря. Значит, мог заметить и фосфоресцирующий ободок жизняка. Он упорно, методично искал, расшвырял тюки на том месте, где его уложили. Не доверяясь глазам, ощупал плиты вокруг.

Нет, нет и еще раз нет. Нету нигде. Проклятье.

Он уселся, привалился к стене. Голова болела адски. Что ж такое получается. На кой ляд Юхру чужой жизняк. Если на этом застукают, десять лет сроку. Ничего не понять. Уж лучше бы убил, замесил ногами вусмерть, чем так. Ведь не докажешь, что отняли. А потеря по своей вине – параграф 41, до восьми лет. Злостному – все восемь. Танцы кончены, двери закрываются. Позвольте рекомендоваться, Арч Ку Эхелала Ди, внезак. Неявка приравнивается к оскорблению Верховного Разума. Добровольная явка с повинной гарантирует быстрое безболезненное устранение, не исключено помилование с отправкой на бессрочные работы для блага всех живущих. Под землей ли, под водой – как повезет.

Неужто впрямь конец. Арч обхватил голову руками, до скрипа стиснул зубы. Что ж такое получается. Позавчера оставалось тринадцать лет, вчера – семь, сегодня… ноль. Жизнь прошла, ничего не поправить.

«Солнышко светило прям над головой, отправлялся в шахту парень деловой.» Ведь не шлепнут, помилуют, сволочи. На каторгу засунут.

Из брючного кармана он вытащил сплющенный брикет, отломил кусок, съел, хлебнул воды. Спешить некуда, сдаться стражам спокойствия он всегда успеет. Еды и питья хватит до середины ночи. Но даже этот остаток вольного житья бесполезен. Найти чернявого не выйдет, никакой он не Юхр, и про соседний квадрат, конечно, вранье. Через турникет не пройти без жизняка. Остается сидеть за тюками, пока не замучают голод и жажда. Идти некуда, к тому же запросто нарвешься на патруль. Такую разукрашенную физиономию споки мимо не пропустят, остановят непременно.

В груди накалялась безысходная злость на себя, на судьбу, на Подземного Папу, на весь белый свет. Злись не злись, толку не видно. А чем сидеть и трястись, как норушка в западне, лучше сразу каюк. Никаких добровольных явок, прошений, замены приговора. Патрулю не дамся, пускай пристрелят.

Рывком он поднялся и зашагал к набережной.

Погруженный во тьму порт оживал – то тут, то там вспыхивали прожекторы, трещали лебедки, орали десятские. Шла вторая четверть пополуночи.

На ходу Арч все-таки избегал открытых и освещенных мест, придерживался высокой сплошной ограды, где фонарей поменьше – то ли перегорели, то ли разбиты. Так он добрался до крайнего пакгауза, пересек рельсовый путь, нырявший под наглухо запертые ворота, осторожно выглянул из-за угла. Набережная оказалась безлюдной, как и следовало ожидать. Неподалеку, в проеме парапета, торчала лесенка причала для катеров. По ней Арч спустился к воде. Волны легонько лизали край железной площадки, глухо бились внизу, под ногами. Он встал на колени, сполоснул руки и лицо соленой влагой. Ссадины защипало, Арч отерся рукавом.

Вдалеке, у горизонта, чуть заметно ползла цепочка огоньков – караван барж следовал на разгрузку. С черного безоблачного неба светили звезды. Арч отыскал взглядом Северное Коромысло, оно уже повернулось стоймя, значит, на исходе третья восьмушка. Небесный свод неуклонно вращался, время шло, солнце входило в зенит над океаническим полушарием; когда его лучи снова коснутся материка, Арча уже не будет на свободе, а может, и вовсе не будет среди живых. Продержаться хотя бы до восхода не выйдет.

И звезды эти уже не для него, внезака, он лишен права смотреть на них. Ему суждена иная, беззвездная и нескончаемая ночь каторжника.

Неподалеку, за оградой и турникетом, пустует его рабочий стол в ремонтном бюро. Мастер созвонился с домовым надзирателем, узнал от того, что Эхелала Ди не явился на ночлег. Еще два дисциплинарных проступка, но они не в счет, взыскать не с кого. Экая бессмыслица.

Оцепенело Арч сидел на ржавой ступеньке, и если бы не огоньки барж, медленно продвигавшихся вдоль волнолома, могло показаться, что само время застыло, сгустилось в единый пустой и черный миг без конца, начала, смысла. Наконец, продрогнув, он встал и передернулся, словно стряхивая озноб.

Никакого выхода не предвиделось. Он мог лишь выбирать между двумя смертями – быстрой, от пули патрульного, либо медленной, в сумраке и духоте каторги, от изматывающей работы, побоев, скудного пайка. А потому все едино, затаиться ли, разгуливать ли без опаски; сколько ни доведется еще протянуть, этот крохотный остаток жизни окажется отравленным неотвратимостью конца.

Если человек потерял право жить, у него и тогда остается право умереть человеком, а не амбарным слизнем. Примерно так рассуждал Арч, шагая по захламленным портовым закоулкам.

Сзади послышалось тарахтенье движка, брызнул прожекторный свет. Арч посторонился, мимо прокатила дрезина с двумя гружеными вагонетками, отъехала шагов на полтораста, свернула за угол и, судя по визгу тормозов, остановилась. Движок покряхтывал на холостом ходу.

И тут из-за ближнего пакгауза появились двое патрульных, они направились навстречу Арчу обычной ленивой походочкой, от которой у кого хочешь душа уйдет в пятки. Неожиданно для самого себя Арч не почувствовал страха. «Вот, все» – только и подумал он, когда луч фонарика полоснул его по глазам.

– Стой, пошкрябанный, – скомандовал патрульный. – Что, с гулянки пилишь?

Второй спок, с пнемачом наперевес, вразвалочку двинулся, чтобы зайти проверяемому за спину. Вымуштрованные ражие детины действовали в точности по уставу, но, похоже, и в мыслях не допускали, что этот фрукт в грязном комбинезоне, ослепленный фонарем, исцарапанный и жалкий, вздумает сопротивляться. Поэтому полусогнутый палец второго патрульного лежал на гашетке свободно, безо всякого напряжения, и на мгновение запоздал с выстрелом, когда Арч ухватился за ствол, резким тычком отвел дуло от своей груди.

Все случилось как бы само собой – Арч понимал, что выбирает немедленную смерть, и остается лишь напоследок хорошенько врезать этой самодовольной сволочи по морде. Еще не вернулось отраженное стенками пакгаузов эхо выстрела. Еще не цвикнул о плиты выброшенный затвором баллончик. Обе руки Арча вцепились в пневмач, мотнувшийся на шее патрульного, рванули его на себя, а тело распрямилось из приседа, вкладываясь целиком в свирепый удар головой, снизу, по подбородку. От боли в темени перехватило дыхание. Арч наугад ударил коленом, отпрянул вбок. Оружие осталось у него – ремешок слетел с шеи оглушенного спока, попутно сорвав незастегнутую каску.

Это происходило в ясном предчувствии смерти, в ожидании пули, справа, в упор. Развернувшись к ней лицом, Арч увидел, что другой патрульный стоит, нелепо расставив ноги, согнувшись, зажав руками рану в животе. Вот он покачнулся, выронил фонарик, медленно завалился на спину. Тупо стукнула каска.

Не успел Арч опомниться, как деловито затарахтел движок, из-за дальнего угла показались вагонетки. Дрезина пошла в обратный путь. Он нагнулся, подобрал фонарик, бросился бежать. Прожекторный луч настиг его и отбросил на плиты непомерно длинную тень. Арч свернул в боковой проход, почти сплошь заставленный громадными кабельными катушками, вжался меж ними, перевел дыхание.

Слышно было, как дрезина сбавила ход, затормозила. Видимо, ошарашенный водитель обдумывал, то ли поднимать тревогу, то ли проехать мимо и не впутываться понапрасну. Наконец он решился, ночную тишину распорол рев гудка. Боком Арч протиснулся между катушек на соседнюю рельсовую линию и что есть духу побежал. Вокруг поднялась суета, раздавался топот, со всех сторон люди спешили на гудок.

Завидев впереди группку бегущих, Арч метнулся в первый попавшийся закоулок, пробежал по нему до поворота и увидел, что оказался в тупике. По бокам складские ворота, впереди глухая высокая ограда с колючей проволокой по верху.

Лучом фонарика он пошарил вокруг себя и заметил в углу квадратный чугунный люк. Недолго думая, ухватился за откидное кольцо, поднял крышку на ребро, заглянул вниз, посвечивая фонариком. Так и есть, кабельный узел. Арч повесил пневмач на шею, по ступенькам-скобам спустился в колодец, закрыв за собой крышку.

Достиг дна, попробовал сориентироваться. Из колодца вели бетонированные ходы – два вправо и влево, вдоль ограды, третий – перпендикулярно, к центру квадрата. Повсюду густо лепились соединительные коробки. Толстые силовые кабели, освинцованные многожильные провода связи, пухлые многоцветные жгуты прихотливо изгибались, пересекались, ныряли в тоннели и убегали вдоль крепежных боковин вдаль, в сужающуюся тьму. Арч выбрал средний, перпендикулярный ход, опустился на четвереньки и пополз в четырехугольной тесноте, освещая путь надтреснутым фонариком.

Когда он потерял всякое представление о времени и пройденном расстоянии, а колени и локти мучительно заныли, тоннель привел его к новому распределительному колодцу, покрупнее предыдущего. Отсюда выходило уже пять тоннелей, и Арч растерялся. На всякий случай он выцарапал дулом пневмача метку на бетоне возле хода, из которого вылез, потом забрался по скобам наверх, приложил ухо к люку. Где-то неподалеку погромыхивали контейнеры, урчал погрузчик. Здесь выбираться на поверхность не стоит, рискованно.

Спустившись вниз, он погасил фонарик, чтоб сэкономить батарейки. Уселся, привалившись в стене, доел остаток брикета, запил водой. Фляга уже опустела больше чем наполовину.

Ни с того ни с сего вспомнился чернявый. Тоже загадка в своем роде. Тихо-мирно сидели, нажевались, поморосили, вроде, никаких обид и заплетов. Арч не мог уразуметь, зачем понадобилось красть жизняк, и какая в том корысть. А ведь Юхр знал, что отправляет его прямиком на каторгу. Злейшему врагу – и то не устроишь такую подлость. Выходит, чернявый избил его и обчистил просто так, без умысла, ради собственного удовольствия. Другого объяснения нет.

В конце концов, тут нечего ломать голову, что было, уплыло, не воротишь. Главное, как дальше-то быть. Еда кончилась, вода на исходе. Куда деваться, неизвестно, по этим кабельным норам ползать можно до бесконечности, а что проку. Наверху шум, тарарам, споки наверняка устроили облаву, прочесывают квадрат. Правда, есть оружие, но как из него стрелять, поди разберись.

На всякий случай Арч зажег фонарик, осмотрел пневмач. Нажал защелку, снял магазин, осторожно извлек из него верхний баллончик с никелированной игольной пулей, повертел в пальцах, вставил обратно. Потрогал неподатливый, тугой рычаг затвора. Потом взялся за рукоять, положил палец на гашетку. Что ж, если дойдет до дела, выстрелить он сумеет. Штука в общем нехитрая. Он присоединил магазин, положил оружие на пол и выключил фонарик.

Ему пришло на ум, что здесь, в порту, склады ломятся от съестных припасов. Покуда не рассвело, можно рискнуть, попробовать разжиться едой и питьем. Только бы отыскать люк, из которого можно вылезти незаметно, тихо, в укромном закутке.

Неожиданно среди кромешной тьмы колодца забрезжил свет. Арч схватил пневмач, поднялся на ноги. Слабое свечение шло сбоку, из ближнего тоннеля – кто-то с фонариком полз в сторону колодца. Если это споки догадались проверить подземные ходы, дело дрянь. Однако, скорей всего, какой-нибудь кабельщик делает проверку либо чинит обрыв.

Человек с фонариком приближался. Арч прислонился к стене возле освещенного прямоугольника тоннеля, взял пневмач наизготовку.

Из отверстия высунулась взлохмаченная голова, обильно припорошенная цементной пылью. Арч уткнул дуло в затылок.

– Стоп, не шевелиться. Получишь пулю.

Голова вздрогнула, замерла.

– Кто таков? – спросил Арч.

Ответа не последовало.

– Я спрашиваю, кто ты такой.

– Никто.

Приставив к мозжечку собеседника дуло, не приходится рассчитывать на теплый доверительный тон. Однако человек из тоннеля умудрился вложить в одно-единственное слово удивительную, неописуемую дозу ненависти.

– Та-ак, – обескураженно протянул Арч. – А чего ты тут ползаешь, мил друг?

Последовал шквал отборных выражений, из которых самым лестным было «спок вонючий».

– Ошибаешься, приятель, – возразил Арч. – Я не вонючий. И даже не спок. Вставай, знакомиться будем.

Он отвел пневмач в сторону, и красноречивый незнакомец вылез из тоннеля. Малоросый, щуплый, выглядел он лет на сорок или немногим больше. Грязные отрепья опоясывал кусок электропровода, за ним наискось торчала остро заточенная отвертка. Локти и колени обмотаны толстым слоем паковой ткани. На шее болтался мощный аккумуляторный фонарь.

– Меня зовут Арч Ку Эхелала Ди. А тебя?

Оборванец не спешил отвечать. Он оглядел Арча с головы до ног, задержался взглядом на пневмаче.

– Откуда хлопушка?

– Одолжил побаловаться.

– Между прочим, наверху стоит большой хай. Видимо-невидимо споков, и броневики, штук пять. Ты случайно не знаешь, чего они так взбесились?

Арч кивнул.

– Случайно знаю. Там двое патрульных очень плохо себя почувствовали. Да еще хлопушка пропала. Как не заволноваться.

Щуплый незнакомец широко ухмыльнулся.

– А ты мне нравишься, Эхелала. Можешь звать меня Тил.

Сверху донесся рев мотора, по люку прогрохотали колеса броневика.

– Как думаешь, Тил, они сюда не заглянут?

– Раньше вроде не совались. Хотя такого могучего шухера я не припомню.

– То-то и оно. Не худо бы перебраться куда-нибудь, где потише и поуютнее. Тут сыщется такое местечко?

– А я как раз туда направлялся, – сказал оборванец. – Двигай за мной.

Он опустился на четвереньки и юркнул в ход, противоположный тому, из которого вылез. Арч последовал за ним.

По тоннелю Тил передвигался с завидной быстротой и сноровкой. Как Арч ни старался, дистанция между ними понемногу росла. Началась ломота в суставах и пояснице, кожу саднило, да так, словно холодного бугристого бетона касалось обнаженное мясо.

– Э-эй, не так шибко, – взмолился Арч.

– Хочешь жить – пошевеливайся, – огрызнулся Тил, однако смилостивился, поубавил прыти.

– Далеко еще?

– Чуток осталось.

Наконец они добрались до следующего колодца. Арч растянулся на полу в изнеможении. Тил уселся рядом и, сопя, начал возиться со своей амуницией. Потом толкнул Арча в бок.

– Ну-ка, подставляй костыли.

Оказалось, он снял с себя обмотки из тюковины.

– А ты как же? – запротестовал Арч. – Брось. Доползу.

Тил оголил руку и показал ему локоть с заскорузлой кожной мозолью.

– Понял? Давай, намотаю – легче будет.

Арч послушался, и вскоре его истерзанные колени и локти были плотно забинтованы.

Следующий переход оказался короче, а колодец – крупнее, с десятью ходами.

– Пришли, – объявил Тил.

Он вытащил из-за пазухи связку причудливых отмычек. В полу колодца обнаружился небольшой никелированный люк с замком.

– Ты никак собрался к Папе в гости? – спросил Арч.

– Угадал, – буркнул Тил, орудуя отмычкой. – До него самого, правда, не доберемся. Но это каналы спецсвязи. Там шмонать не будут, нипочем.

– В самом деле? – усомнился Арч.

Послышалось короткое хихиканье.

– То-то и оно. Совершенно секретно, доступ закрыт.

Замок скрежетнул, и Тил с натугой поднял крышку.

– Залезай, Эхелала. Выкрутились.


3


Тоннели спецсвязи пролегали глубоко, прямо в толще скальной породы. Их сооружение потребовало громадных затрат, и казалось нелепым, что это затеяно ради прокладки нескольких тонких цветных кабелей. Они тянулись всюду под материком, сходясь неизвестно где, в гигантской пещере, которая служила вместилищем Закона и Власти. Однако всеведущий и всемогущий правитель не знал, что в закоулке его строго засекреченной нервной системы нашли приют два изгоя.

– Ты, я вижу, тут прямо как дома, – заметил Арч, уплетая брикет и прихлебывая тоник.

Тил хмыкнул.

– А как же. Я почти двадцать лет вкалывал кабельщиком.

Они сидели на развилке тоннеля, там, где врубовая машина, разворачиваясь, выгрызла в камне маленькую, как раз впору поместиться двоим, пазуху. Здесь Тил оборудовал себе убежище. Груда ветоши служила постелью, в ногах ее валялись россыпью брикеты, консервы, банки с тоником.

– Давно тут обретаешься?

– Второй год.

– И что, никто тебя тут не засек?

– Я знаю, что делаю, Эхелала. Сюда лазят раз в сто лет, если не реже.

Доев брикет, Арч вскрыл банку с филе крапчатки, набил рот нежным пряным мясом.

– Ну и вкуснятины же ты натаскал, – сказал он. – Слушай, неужто до сих пор никто не хватился, что со складов харчи пропадают?

Тил выразительно сплюнул.

– Если б только я один там пасся. Каждый десятский мешками ворует.

Он тоже запустил пальцы в банку и выудил изрядный кусок филе.

– Лопай, Эхелала. Это добро у меня тут не переводится.

Обертки и пустые банки Тил сложил в бумажный куль из-под конфет, отпихнул ногой подальше. Перепуганная десятиножка, подкравшаяся было поближе, шарахнулась в глубь тоннеля и оттуда пялила красные угольки глаз на коленчатых стебельках.

– Слышь, Эхелала, – заговорил он, продолжая ранее начатую тему. – Как я понимаю, этот самый Юхр на тебя набросился ни с того ни с сего?

– Да вроде…

Задумчиво поковыряв в зубах, Тил проворчал:

– То ли он полностью рехнутый, то ли я, то ли… То ли кому-то крепко понадобились жизняки.

– А куда он с чужим денется. Опять же, накануне перелимитки…

– Тоже верно, – согласился Тил и умолк, потом заметил. – Крупно тебе не повезло, Эхелала. За двое суток четырнадцать лет стесал.

– И все по дурости своей, – отозвался Арч.

– Ясное дело. Были б умные, не сидели б тут, как цуцики задрюченные.

Тил взял с подстилки пневмач, вскинул к плечу, прицелился в непроглядную темень тоннеля. Вздохнул, опустил оружие.

– Чем тут гнить понапрасну, – задумчиво сказал он, – может, вылезть наверх с хлопушкой, а? Интересно, скольких на прощание шлепну?

– Бестолковый разбор, – возразил Арч. – Сколько ни шлепай, ихнего брата не убудет.

– Твоя правда, – Тил аккуратно положил пневмач на место.

Наступило молчание. Вокруг царили темень и тишь. Луч фонаря упирался в стенку, по ее грубо отесанной поверхности бежали три тонких кабеля, желтый, синий и красный, с виду обыкновенные, ничуть не выдающие своей таинственной и грозной сути.

– А ты-то с какой радости сюда залез? – спросил Арч.

Искоса Тил взглянул на него, прищурился.

– Тебе не все равно?

– Дело твое, не хочешь – не колись. Я-то тебе все как на духу рассказал.

– Ну-ну, ты уж сразу надулся. Ладно, расскажу, чего там. Слыхал ты когда-нибудь про парня по имени Дан Ча Кумурро Лу?

Арч призадумался, потом помотал головой.

– Вроде нет.

– Полтора года назад он пытался взорвать Подземного Папу, – невозмутимо сообщил Тил.

Не веря своим ушам, Арч уставился на него.

– Взорвать?.. Взорвать Папу? Выходит, это не враки?

– Смотря что считать враками.

– Ну, разное поговаривали. Мол, какой-то псих разжился мешком взрывчатки, хотел покончить с Папой. Само собой, охрана его шпокнула. Я думал, это байки для дурачья. Вроде тех же слухов про небесных братьев.

– По-твоему, небесников нету?

– Да чушь это все, чушь. Сам посуди. Если они есть, если они такие всемогущие, почему тогда от нас прячутся? Почему не объявятся перед всеми, открыто? Здрасте, мол, приветик вам с далеких звезд. Нет, не верю. А кто верит, те сплошные придурки, точно тебе говорю. У нас в доме был один такой, ночами не спал, таращился в окно, ждал ихнего пришествия. Так его в лечебницу забрали. Небесников придурки выдумали специально для других придурков, и больше ничего, – Арч пренебрежительно махнул рукой.

– Тогда откуда берутся парящие диски?

– Спрашивается, кто их видел? Кто, кроме тех же придурочных? Мало ли кому что померещится.

– Значит, я придурок, Эхелала. Прошлой ночью мне большущий диск померещился над гаванью. А до того я их дважды видел.

– Серьезно? – сбитый с толку Арч вглядывался в лицо Тила, пытаясь понять, не разыгрывают ли его. – Ты что, шуткуешь?

– Ничуть.

– Может, это облако такое было, – предположил Арч. – По телеку как-то лекцию показывали. Там один знатец объяснял, дескать, бывает обман зрения, принимают обыкновенные облака невесть за что.

– У меня галиков не бывает, я не жую, – возразил Тил. – И облако покамест отличу от диска. Это прилетали небесники, Эхелала. Голову могу прозакладывать.

Оба помолчали. Арч приглядывался к своему чудаковатому собеседнику. Что-то у него с мозгами не в порядке – верит в небесников, жвачкой не балуется, парящие диски видит, про покушение на Подземного Папу говорит так спокойно, словно про самую обыкновенную заварушку, вроде мордобоя в забегаловке.

– Ты вроде начал про этого… Кумурро, – напомнил Арч.

– Да, помню, – отозвался Тил. – А ты и впрямь считаешь его психом? Ты не тушуйся, тут все свои.

– А как же! – с вызовом ответил Арч. – Такое только психу могло взбрести на ум.

– С какого ты года, Эхелала? – вдруг поинтересовался Тил.

– С одиннадцатого. Ну, и?..

– Выходит, тебе всего тридцать пять. И ты, молодой, крепкий мужик – вне закона. Это что, правильно, по-твоему?

– Сам виноват, – буркнул Арч. – Дурак был.

– И впрямь дурак, – разъярился Тил. – Чердак у тебя набекрень, Эхелала. Почему, по какому такому праву эта подземная сволочь нами помыкает? Почему за нас решает, кому жить, а кому сдохнуть? Кругом лимит, на все лимит, на жизнь лимит, это как?! Сидим в своих квадратах, как крапчатки в садках, ждем забоя. Почему, я тебя спрашиваю, по-че-му?!

– Погоди ты. Не ори. Давай разберемся. Ну взорвал бы этот парень Подземного Папу. Так? Живи сколько хочешь. Турникетов нет, иди куда хочешь. Лимитов нет, каждый хватай чего угодно. Суда нет, режь, убивай прямо на улице. Да мы бы за сутки друг другу перегрызли глотки.

Неожиданно Тил заулыбался и потер ладони.

– Давай-давай, Эхелала, дальше…

– Что дальше? Нечего дальше. Все бы рухнуло.

– Ай-яй-яй. Так бы и рухнуло? Только подумать, одна-единственная самодельная бомба рванет в потрохах Подземного Папы, и все человечество летит на хрен кверху тормашками… Слушай, Эхелала, а если не бомба? Если сам Папа сбрендит? Вот возьмет и свихнется, модуль какой-нибудь паршивый перегорит. А?

– Ну, это ты брось, – уверенно возразил Арч. – Я, между прочим, тут просекаю, не хуже кого другого. Компьютер свихнуться не может. Приключится маленький сбой, так он сам тебе просигналит, дескать, неполадка. Так-то, брат.

– Кумурро тоже в них разбирался. Небось получше твоего. Он знатцем был, и как раз по компьютерной части. Так вот, он говорил, что такая супермахина, как Папа, может отказать в любой момент. Он формулу вывел, и по ней получается, чем мощнее компьютер, тем меньше надежность. Понимаешь? Рано или поздно случится сбой, да не простой, а лавинный. Это просто чудо, говорил Кумурро, что Подземный Папа не рехнулся до сих пор.

– Какого же беса он полез взрывать это чудо?

– Потому что наперед неизвестно, к чему приведет лавинный сбой. Мы живем под молотом, Эхелала. И не знаем, когда он ахнет по черепушке. Но рано или поздно так будет.

– Ты меня не пугай. Ахнет или не ахнет, надвое тетка сказала. Лучше скажи, как можно прожить без всего этого – без Папы, без лимитов, без жизняков. Я себе даже представить не могу… Личность – и то не установишь. Вот я, Арч Эхелала. Как доказать, что я – это я?

– А на кой вообще доказывать?

Изумленный Арч потеребил мочку уха. Этот самый Тил явно не в себе. Видать, одичал совсем, ползая по своим тоннелям.

– Ты мне сказал, что тебя звать Арчем Эхелала, – продолжил тот. – Я тебя так и кличу. Допустим, ты мне соврал. Пожалуйста, на здоровье. Значит, на то у тебя есть свои причины.

– Совсем сдурел, я погляжу, – развел руками Арч, и вдруг его осенило. – Погоди-ка… Ты, случайно, не этот… не Кумурро?

Их глаза встретились. Испытующий, недоуменный взгляд столкнулся с непроницаемо насмешливым. Тил сощурился, захихикал.

– Расслабься, Эхелала. Я не Дан Кумурро, нет. Просто он был моим другом. Это я раздобыл для него у горняков детонаторы и взрывчатку. И к Папе его провел, вот по этим секретным ходам. Дощли до самого центра сети, а там нарвались на охрану. Видно, у них датчики сигнализации сработали. Выскочили страблаги, Кумурро подранили, а я драпанул. Малость отбежал, тут ка-ак шарахнет взрыв, меня чуть не оглоушило. Видать, ничего больше Дану не оставалось, как подорваться вместе с охраной. Он погиб, я отсиживаюсь тут, Подземный Папа целехонек, все идет своим чередом.

– Ну а чего ты хотел? Чтобы пришел полный завал? И так уже от ворья не продохнуть, харчей в обрез, питьевой воды не хватает, живем в теснотище… Если бы не Папа…

– Тьфу, – в сердцах Тил сплюнул и крепко выругался. – Что самое паскудное, знаешь? Все рассуждают, как ты. Все, поголовно. Ну, значит, поделом. Заслужили – получайте. Ты, вроде, интересовался, чего небесники не лезут к нам с объятиями? Пожалуйста, вот тебе и ответ. С такими идиотами, как мы, не больно-то побратаешься. Себе дороже. Они, думаю, летают над нами и ни бельмеса не могут понять, что ж там за идиоты такие внизу копошатся. И до какого идиотизма еще докатятся. Слышь, Эхелала, если завтра Папа скомандует всем поголовно повеситься, ради блага народонаселения, ты как? Свою веревку возьмешь или казенную попросишь?

Арч вскипел.

– Слушай, я парень простой. Подстебов не люблю. Мне они поперек печенки, понял?

Он поднес кулак к самому носу Тила. Тот ухмыльнулся, хотел было что-то съязвить, но вдруг замер, уставившись на пальцы Арча.

– Мать честная, – выдохнул Тил. – Эхелала…

– Что Эхелала?

– Сыпь…

Не сразу Арч сообразил, в чем дело. Потом осмотрел свою руку. На коже кое-где высыпали крохотные черные прыщики. Ссадины припухли, Арч провел по ним ногтем, но боли не почувствовал, хотя содрал лоскутик омертвевшего эпителия, и из-под него сразу проступила серая капля гноя.

– Неужто черняшка? – убито проговорил Тил.

– Похоже.

– Она ведь бывает и ложная…

– Нет. Это настоящая. Если б ложная, болело бы.

Закрыв глаза, Арч привалился спиной к стене. Вот и конец, теперь уж окончательный. Все впустую – он бессмысленно, упорно пытался выжить наперекор судьбе, не зная, что гибель уже растворена в его крови, что комочки грязи, прилипшей к ранкам, давно вынесли ему смертный приговор. Он обречен, спасения нет.

Тил осторожно коснулся его лба.

– Вроде бы жара нет, – сказал он.

– Значит, будет. У тебя часы имеются?

– Да.

– Глянь, сколько времени.

Из-за пазухи Тил вытащил поцарапанные, с надтреснутым стеклом, пружинные часы на тесемочке.

– Седьмая осьмуха на исходе, – сообщил он.

Ночь близилась к концу. Скоро солнце покажется из-за горизонта и двинется своей неторопливой, протяженностью в двое суток, дорогой к закату. А когда оно зайдет, Арч будет лежать в беспамятстве и жутких корчах.

– Мне надо попасть в мой квадрат, – вдруг сказал Арч. – М8, ты можешь меня туда провести?

– Зачем тебе?

– Надо.

– Погоди, дай сообразить, – наморщив лоб, Тил задумался. – Это, вроде, другой радиус. Да, точно. Чтобы туда добраться, большого крюку придется давать.

– Сколько?

– По времени – больше суток.

– Не дойду.

Тил молчаливо согласился. Потом сказал:

– Объясни толком, зачем тебе туда. Может, вместе придумаем.

– Попрощаться.

– Чудак, ты же не пройдешь по квадрату. До первого патруля…

– Плевать. А вдруг проскочу.

– Тебе вправду это надо?

Арч поднес к его глазам усыпанную черными точками руку.

– Мне больше ничего не остается. Только это. Я должен ее напоследок увидеть, – он помолчал и добавил. – За себя не беспокойся. Если что, живым не дамся. Только выведи меня где-нибудь поближе к турникету.

Он взял кусок ветоши и стал обматывать им колено. Поколебавшись, Тил последовал его примеру.

– Будь по-твоему, Эхелала.

До нужного люка они добрались на исходе ночи. Тил приподнял крышку, вслушался, выглянул.

– Давай быстрее, – сказал он.

Арч вылез следом за ним, отцепил от пояса тяжелый сверток, в котором трудно было распознать пневмач. Вокруг, в тесном тупичке, громоздились контейнеры из-под маринованных водорослей.

– Вон там дрезинная линия, – показал рукой Тил. – По ней пойдешь направо, через два перекрестка увидишь турникеты.

– Спасибо тебе. Не поминай лихом.

– Прощай, Эхелала.

Кажется, Тил хотел что-то добавить, однако махнул рукой и скрылся в люке. Арч остался один. Он выглянул из-за контейнеров. Напротив, над воротами пакгауза, тускло светился ртутный фонарь. Не видно ни души. Скоро смена окончится, и люди заспешат к турникетам. Поблизости от гавани жилья нет, большинство портовиков живет как раз в том квадрате, куда необходимо попасть Арчу, где в маленькой одноместной каюте, свернувшись клубочком, спит в неведении Ама.

Представив ее, безмятежно спящую, Арч ощутил, как его первоначальная решимость улетучивается. В самом деле, что он скажет ей, вломившись на рассвете, грязный, оборванный, покрытый черной сыпью? Что любит ее? Что пришел проститься? Что смертельно болен, и ему остались считанные сутки? Зачем это ему и, главное, зачем ей? Ведь простились уже, расстались раз и навсегда. Не лучше ли оставить, как есть, пускай блаженно дремлет, пускай никогда не узнает, когда и почему он сгинул…

Послышались шаги – усталые, с подшаркиванием. Трое грузчиков прошли мимо, руки в карманах, береты надвинуты на брови, под сизыми небритыми щеками гуляют, переваливая жвачку, крутые желваки. Арч проводил троицу взглядом, сидя за контейнерами. Нет, с такой компанией ему не совладать. Он и одного насилу обратает, слабость во всем теле, видать, жар начинается.

Сумерки рассеиваются, сейчас тут станет многолюдно, одни – со смены, другие – на смену. Тогда вообще не высунешься. Похоже, его затея окончится ничем.

Снова раздался звук шагов. Арч осторожно выглянул из-за контейнеров и увидел, что к его укрытию приближается парень в форменной безрукавке путеобходчика. Один, вокруг никого. Повезло.

Отогнув краешек тряпки, прикрывавшей дуло пневмача, он сжал рукоять и положил палец на гашетку. Обходчик поравнялся с ним, и Арч выскочил из-за контейнеров с пневмачом наперевес.

– Стоять! – гаркнул он.

Парень остановился, глядя на обмотанный ветошью ствол с удивлением, но без испуга.

– Ну-ка, сюда, – кивком Арч указал ему на тупик. – Шевелись, живо.

Обходчик пожал плечами и подчинился. Контейнеры скрыли их от глаз случайных прохожих.

– Если не будешь дурить, останешься цел, – посулил Арч. – Предъявляйся, быстро. Имя, год, адрес. Жизняк сюда.

Увидев, что его приказание не спешат выполнять, он слегка повысил голос.

– Ты что, оглох?

Невозмутимый обходчик окинул Арча взглядом с головы до пят.

– А ты кто таков? – судя по всему, парень был отнюдь не робкого десятка.

– Объясняю. Ты отдашь мне жизняк, я тебя свяжу и уйду. К обеду вернусь, отдам жизняк, и катись на все четыре стороны.

– А сколько мне за это намотают? – полюбопытствовал тот.

– Нисколько. Все будет шито-крыто. Давай жизняк по-хорошему. Пристрелю. Ну?

Обходчик запустил руку в карман, и вдруг, пригнувшись, молниеносно рванулся вперед. Арч не успел даже понять, что происходит. Разделявшее их расстояние, шага в четыре, парень преодолел прежде, чем палец успел утопить гашетку. Он прыгнул наискось, уходя от выстрела, приземлился на руки и в немыслимом кульбите хлестко ударил ногой по стволу пневмача. Пуля грохнула в стенку пакгауза, высоко, под самой кровлей. А мгновение спустя раздался глухой хлопок, и Арч ощутил укол в бедро. Ноги подкосились, он привалился к стене и сполз по ней наземь. Напоследок успел заметить в руке обходчика маленький блестящий предмет, оканчивавшийся тонким дулом. Надвинулась тьма.


4


Когда сознание вернулось, Арч открыл глаза и увидел ровную сияющую голубизну. Казалось, над ним простирается безоблачное небо в ранний утренний час. Собственного тела он не чувствовал, им владело ощущение блаженной невесомости, свободного парения расставшейся с бренной оболочкой души. Мелькнула мысль, что это предсмертный бред, последние секунды агонии, прощальный подарок ускользающей жизни… Однако время текло, и ничто не менялось. Тогда, попробовав шевельнуться, Арч обнаружил, что лежит в густой вязкой жидкости, покрывавшей его целиком, за исключением лица. Голова, запястья и щиколотки покоились в мягких, плотно прилегающих зажимах. Попытка высвободиться из них ни к чему не привела. С пересохших губ сорвалось ругательство, но своего голоса он сквозь жидкость не расслышал, только приглушенный отзвук дошел по черепным костям до слуха. Скашивая глаза, он кое-как осмотрелся. Его жидкое ложе стояло в центре овального помещения со светящимся голубым потолком.

Внезапно затычка в его левом ухе ожила, и послышался негромкий размеренный голос.

– Успокойтесь. Вы в безопасности. Вы в полной безопасности. В знак того, что вы слышите и понимаете меня, дважды закройте и откройте глаза.

– Что со мной? – с трудом произнес Арч.

– Вам нельзя двигаться, разговаривать, напрягать мышцы, – последовал ответ. – Необходим полный покой, тогда болезнь окончательно отступит. Если ощущаете боль или неудобство, закройте и откройте глаза трижды. Если все в порядке, дважды. Прошу вас.

Арч послушно сморгнул два раза.

– Очень хорошо, – продолжил голос. – Вы сейчас получите инъекцию и уснете. Будем надеяться, что проснетесь абсолютно здоровым.

В левом запястье, под браслетом, возникло слабое подобие щекотки.

– Спите, – прошелестело в ухе. – Спите спокойно. Спите.

Голубой потолок расплылся, помутнел. Веки опустились сами собой.

Забытье полностью спутало какие бы то ни было представления о времени. На сей раз оно перемежалось вспышками сновидений, которые больше походили на связные, отчетливые, необыкновенно подробные воспоминания. Начались они с происшедшего той ночью, когда стражи пришли за отцом. Мать заметила, как Арч метнулся в кухню, и сразу поняла, зачем. Она побежала следом и схватилась за лезвие. Арчу пришлось выпустить рукоять, иначе мать разрезала бы ладонь до кости. Потом, безо всякого перехода, возникла Ама, их последнее объятие, разговор, прощание, уличная драка. Он снова, с поразительной яркостью, пережил события последней ночи – жвальня, Юхр, стражи, Тил, обходчик… Иные эпизоды обрывались и прокручивались заново, словно некий режиссер в его мозгу тщательно изучал отснятый материал перед тем, как приступить к монтажу. Если между схваткой с обходчиком и первым пробуждением, казалось, прошел единый миг, сплошной и черный, то теперь Арч как будто прожил вечность, полную неотвязно возвращающихся воспоминаний.

Окончательное пробуждение застало его лежащим в кресле с пологой спинкой. Ложе, наполненное жидкостью, исчезло. Остались мягкие браслеты на руках и обруч, плотно охватывавший голову. Арч лежал, укрытый до подбородка, словно одеялом, тонкой серебристой тканью, от которой исходило ровное тепло. С голубого потолка в пустую овальную комнату струился свет. Кресло пришло в движение, оно плавно развернулось, и одновременно спинка поднялась почти вертикально. Арч оказался лицом к лицу с человеком, сидевшим за подковообразным пультом. Судя по внешности, ему не исполнилось и сорока лет. Ровный золотистый загар оттеняли коротко подстриженные белокурые волосы и бородка. Темная квадратная пряжка на плече скрепляла просторное одеяние из серебристого полотна.

Человек улыбнулся.

– С добрым утром, – сказал он. – Как ваше самочувствие?

– Нормально.

– Меня зовут Илой. А вас?

– Арч.

Илой мельком взглянул на пульт, что-то переключил.

– Ну вот и познакомились, – он снова улыбнулся. – Полагаю, вы изрядно проголодались.

– Пожалуй…

Раздалась приглушенная мелодичная трель. Илой склонил голову к селектору.

– Это я, Гур. Он очнулся. Контактность в норме. Захвати порцию диетического, пожалуйста, – он тронул пальцем переключатель и обратился к Арчу. – Сейчас вы получите завтрак.

Он беглым взглядом окинул многочисленные экраны и удовлетворенно хмыкнул.

– Рад сообщить, что вы теперь совершенно здоровы.

Арч посмотрел на свои руки и не обнаружил даже следов черной сыпи.

– Кто вы такой? – спросил он.

– Ваш лечащий врач.

– Это понятно. Но как я сюда попал? И где я?

– Сейчас мы все объясним. А для начала подкрепитесь.

Только тут Арч заметил, что в комнате появился еще один человек. Он вошел в дверь, находившуюся справа от кресла, с небольшим подносом в руках. Арч сразу узнал в нем обходчика, у которого пытался отобрать жизняк. Его форменную безрукавку и перепачканные брюки сменил облегающий белый комбинезон.

– Познакомьтесь, Арч. Это Гур.

– Привет, – сказал лжеобходчик, закрепляя край подноса в разъеме подлокотника. – Приятного аппетита, дружище.

С жадностью Арч набросился на еду. «Порция диетического» представляла собой чашку с ароматным бесцветным желе и стакан желтого напитка, прохладного и с кислинкой, превосходно утолившего жажду. Арчу показалось, что его желудок иссушен и скомкан; проглоченная пища отозвалась внезапными резями в животе.

– Что, желудок беспокоит? – спросил Илой, покосившись на свой пульт.

Морщась, Арч кивнул.

– Допивайте напиток. Туда входит лекарство. Скоро пройдет.

Послушно осушив стакан, он поинтересовался:

– Как насчет добавки? Или не полагается?

Илой предостерегающе поднял палец.

– Больше вам пока нельзя. Вы жили на искусственном питании две недели.

– Две… чего? – переспросил Арч.

– Полторы декады. – объяснил Гур.

– Ничего себе… Выходит, я полторы декады здесь провалялся?

– Совершенно верно, – подтвердил Илой. – С того света путь неблизкий. К тому же вы первый пациент в моей практике с пейкеломией в острой форме.

– Пе… ке… Не понял.

– У вас ее называют черняшкой, – вставил Гур.

В наступившем молчании Арч внимательно разглядывал своих собеседников. Что-то необычное чувствовалось в их повадках. Он не взялся бы объяснять, что именно, однако чутьем угадывал в них людей иного, неведомого мира. Не говоря уже о странных одеждах, помещении, приборах, еде…

– Ясно, – произнес наконец он. – Вы – небесники.

– Они самые, – ответил Гур.

– Вот уж не думал, не гадал…

– Позвольте, я сниму датчики, – сказал Илой, выйдя из-за пульта и приблизившись к креслу.

Он расстегнул мягкие браслеты, стянул оголовье, затем отсоединил поднос от подлокотника.

– Теперь попробуйте встать. Только осторожнее, как бы не закружилась голова.

Откинув покрывало, Арч с опаской попытался подняться. Илой придерживал его за локоть.

– Как ощущения? Слабость есть?

– Немножко есть, – признался Арч.

– Ну, ничего, это остаточное, скоро пройдет. Гур, помогите-ка.

Вдвоем они облачили Арча в серебристое ниспадающее одеяние. Илой потрепал его по плечу.

– Молодцом, Арч, молодцом. Через сутки покажетесь мне, на всякий случай. А сейчас – не буду задерживать. Гур проводит вас. Всего доброго.

Вместе с Гуром он вышел в раздвижную дверь и очутился в кабине лифта. Небесник нажал кнопку, кабина мягко и бесшумно тронулась. В окошечке над рядами кнопок заструились непонятные знаки. Вскоре лифт остановился, и Гур вывел Арча в изогнутый дугой коридор со множеством дверей.

– Это жилая палуба, – пояснил провожатый. – А здесь твоя каюта. Вот дверная кнопка. Нажимаешь и входишь.

Новое жилище Арча оказалось почти вдвое больше каюты, в которой он жил прежде. Кроме спального места в нише, там помещались столик с двумя мягкими креслами, в углу компьютер с большим экраном. За узкой дверью-гармошкой располагались туалет и душ.

– Шикарно живете, – заметил Арч. – Где это мы, на вашем летающем диске, что ли?

– Нет, мы на базе. Присядь, я тебе кое-что покажу.

Арч опустился в кресло. Гур подошел к стене, что напротив двери. В центре ее вогнутой поверхности была врезана металлическая рама с заслонкой, рядом с ней две кнопки, круглая и прямоугольная.

– Эта кнопка для ставни, – сказал Гур. – А эта для светофильтра, если хочешь позагорать. Потому что на солнечной стороне фильтры задраиваются автоматически.

Он коснулся круглой кнопки, заслонка скользнула вверх и скрылась в стене. Глазам Арча открылось ночное, густо усеянное звездами небо, необычайно подробное и отчетливое, отчего оно казалось ненастоящим. Не сразу Арч сообразил, что за сияющая голубая горбушка виднеется над нижним краем рамы. Поначалу она казалась некоей наружной деталью оснастки, вроде полупрозрачного козырька. Но вот он встал с кресла, шагнул к черной звездной дыре и увидел, что это не козырек, а голубой диск, чуточку срезанный сбоку, свободно висящий в космосе. Небо, ночное небо простиралось перед ним, не вверху, а впереди, и меж точечных, немигающих звезд парила планета, на которой он родился. Вокруг нее простиралась мертвенная пустота, и та же пустота начиналась на расстоянии шага, там, за обшивкой… Арч почувствовал дурноту, пошатнулся, оперся рукой о стену. Гур помог ему добраться до кресла, сходил к стенному шкафу и вернулся с запотевшим стаканом, почти доверху налитым огненно-алым питьем. После нескольких глотков к Арчу стало возвращаться самообладание. Когда он поставил недопитый стакан на столик, его рука почти не дрожала.

– Ничего, дружище, это бывает, – заметил Гур. – У многих так, с непривычки.

– Вот, значит, я где… – проговорил Арч.

Отсюда, из кресла, небо выглядело просто светящейся картинкой на стене, утратив пугающую непостижимость.

– Ты сказал, у многих так? – переспросил он Гура. – У вас что, много наших перебывало?

– Не очень, – ответил тот.

– Ну, а я-то зачем понадобился?

– Чтобы выяснить некоторые детали. Например, зачем тебе понадобился мой жизняк и куда делся твой собственный. Откуда у тебя оружие. Вот что нас прежде всего интересует.

Усевшись поудобнее, Арч взял стакан, повертел в руке, отпил глоток.

– Допустим, я объясню. Куда вы меня потом денете? Сами шлепнете или отправите обратно?

– Разумеется, ни то, ни другое. Тебе придется остаться у нас. Вначале, чтобы освоиться, ты отправишься на планету Самарн. Там есть специальное поселение для выходцев с карантинных планет. Потом видно будет.

– А если я не стану отвечать? И если я не хочу на этот ваш Самарн? Тогда что? – Арч шумно отхлебнул из стакана.

Гур покачал головой.

– Не понимаю, почему ты так ершишься. Да, мне пришлось тебя переправить сюда. И практически ты находишься на положении пленника. Но другого разумного выхода просто не имелось. Или ты считаешь, я должен был тебя оставить умирать от черняшки?

– Я не просил меня лечить, – огрызнулся Арч. – И вообще, кто вы такие? Откуда взялись на нашу голову? Что вы у нас вынюхиваете?

– Пожалуйста, я готов объяснить. Только сначала скажи, ты никогда не задумывался, почему у вас такое странное чередование сна и бодрствования? На вашей планете одни животные спят ночью и бодрствуют днем, другие – наоборот. А у людей этот цикл в два раза короче. Почему, ответь.

– Понятия не имею. Наверно, по привычке.

– Браво, дружище. Совершенно верно. Только привычка эта появилась не на вашей планете, а на другой, у которой период осевого вращения вдвое меньше. Уяснил?

– Погоди-погоди… Как ты сказал? – ошарашенно переспросил Арч. – Это что ж выходит…

– Выходит очень просто. Давным-давно твои предки прилетели сюда с другой планеты.

– Значит, с твоей?

– Не совсем так, – Гур подошел к стенному шкафу. – Хочешь еще стаканчик?

– Не откажусь.

Он вернулся к столику с двумя порциями напитка, уселся в кресло, повертел стакан в пальцах, сделал глоток.

– Думаю, лучше всего рассказать эту историю по порядку, с самого начала. Несколько тысяч лет назад наща цивилизация насчитывала больше полусотни обитаемых планет. Она уже добилась немалой власти над энергией и пространством, но духовно осталась на уровне первобытной дикости. Это привело к созданию так называемой Империи, которая едва не привела все человечество на грань самоистребления. Разразились три межпланетных войны, последняя из них породила глубочайший кризис во всем – в экономике, науке, культуре. Однако люди вынесли из этого испытания важный опыт, быть может, важнейший в нашей истории. Нельзя культивировать технику и мышцы, оставляя духовность в загоне. Да, это выглядит до наивности очевидным. Но выстраданная на собственной шкуре очевидность становится движущей силой, дружище. Могучей преобразующей силой. Немало веков ушло на то, чтобы люди научились строить свою жизнь прежде вего по законам разума и добра. Но в конце концов это произошло, – Гур залпом допил стакан.

Арч так и не притронулся к напитку. Он сидел, подавшись вперед, ловя каждое слово собеседника.

– Так, – сказал он. – А при чем тут моя планета?

– Погоди, не все сразу. Незадолго до начала межпланетных войн властями Империи был принят Закон о чрезвычайной ссылке. Он состоял вот в чем. Особо опасных преступников или тех, кого Империя считала таковыми, решили навсегда изолировать от общества. В то время немалый вес имело движение противников смертной казни, они добились отмены этой варварской меры наказания и стали ратовать против пожизненных каторжных работ. И вот имперские юристы придумали элегантный финт, который пришелся по душе даже иным поборникам гуманности. Смертную казнь и пожизненную каторгу заменили ссылкой. Субсветовые звездолеты, вместившие тысячи изгнанников и пилотируемые автоматикой, отправились в неизведанные области Галактики. Таких кораблей успели отправить более двухсот. Долго их судьба оставалась неизвестной. А сравнительно недавно наша цивилизация освоила сверхдальние межзвездные перелеты, притом почти мгновенные. Мы стали хозяевами Галактики. Всюду, где есть мельчайшее тяготение, искривляющее пространство и время, мы странствуем свободно. И вот на галактической периферии, то там, то здесь наши звездолеты стали обнаруживать планеты, населенные потомками ссыльных. В том числе и твою планету, Арч.

– Вот оно что… – тихо произнес Арч, глядя на голубую горбушку в металлической раме.

– Ты спросил, что мы у вас разнюхиваем. Изволь, отвечу. Мы пока только наблюдаем, осторожно и незаметно. Мы исследуем вашу жизнь, избегая открытого вмешательства или утечек информации с нашей стороны. Со временем придет пора решать, что мы можем сделать для вас. А пока прямой контакт скорее всего окончится катастрофически.

– Понятно. Я, значит, возможная утечка информации?

– К сожалению, именно так. И потому тебе придется ближайшим рейсом отправиться на Самарн. Там работают отличные специалисты: врачи, психологи, адаптологи. Они тебе помогут освоиться в нашем мире.

Арч пристально посмотрел Гуру в глаза.

– Скажи, я никак не могу вернуться назад?

– Нет. Это абсолютно исключено. Хотя со временем мы, возможно, решимся на контакт, но это будет еще ой как не скоро. Лишь одно я тебе гарантирую: ты никогда не пожалеешь, что попал к нам.

– А сколько вам разрешается жить?

Гур ответил не сразу. Он встал, прошелся по каюте, хотел было взять очередной стакан алого питья, но передумал и захлопнул дверцу шкафа.

– Видишь ли, Арч, мой ответ покажется тебе диким и несусветным. Так что приготовься…

– Сколько?

– Сколько угодно, дружище. Мы не укорачиваем друг другу жизнь. Более того, наша медицина способна значительно продлевать ее.

Некоторое время Арч переваривал услышанное. Потом спросил:

– Ну, а куда вы деваете стариков? Тех, которым сама жизнь в тягость?

– У нас она не бывает в тягость.

– Ни за что не поверю. Я как-то видел одного попечителя, которому перевалило за семьдесят. Дряхлая, жирная развалина. Он еле-еле ноги волочил.

Вернувшись к столику, Гур уселся, сцепил руки, посмотрел исподлобья на Арча.

– Как по-твоему, сколько мне лет?

Чувствуя подвох, тот ответил не сразу.

– Наверно, тридцать пять…

– Больше, гораздо больше.

– Сорок?

– Я сказал, гораздо больше.

– Неужто сто? – нарочито хохотнув, предположил Арч.

– Не угадал. В пересчете на ваши годы мне около пятисот. Илой старше, ему перевалило за тысячу. Но и это далеко не предел.

Сказанное Гуром было нереально, чудовищно, не умещалось в сознании. Арчу показалось, что сейчас его мозг захлестнет полнейшее безумие.

– Да ты врешь, – только и вымолвил он.

– Нет.

Арч встал, неверными шагами добрался до лежака и повалился на него ничком.

– Врешь! – повторил он. – Врешь…


5


Над туманной кромкой залива восходило розовое солнце. Бриз вкрадчиво перебирал тяжелую листву, с нее то и дело срывались крупные, кристально прозрачные росинки. В какой-то миг падения они вдруг вспыхивали, словно бы на полпути к земле простреленные пологим утренним лучом. Наливная, отборная роса покрывала и траву, и ноздреватые валуны, меж которых петляла тропинка, и скамью на вершине холма. Арч, предусмотрительно захвативший с собой стопку информационных распечаток, подстлал их на сиденье и спинке.

Каждое утро после завтрака он приходил сюда, садился на скамью, осененную разлатыми перистыми ветвями, смотрел, как над заливом поднимается розовое светило. Затем спускался в седловину и долго бродил по лесным тропам. Еще на звездолете, по пути с орбитальной базы в Адапторий, Арчу стало казаться, что мир небесников навсегда излечил его от способности к удивлению. Однако, едва ступив на грунт Самарна, он испытал чувство, граничившее с шоком. Чудо из чудес, потрясшее Арча до глубины души, называлось «деревья». До сих пор созерцание рощи, мерно колышащейся под ветерком, отзывалось в его груди восторженным трепетом.

Чуть выше солнечного диска возникла темная точка. Она стремительно приближалась, росла, и вскоре Арч распознал в ней пассажирский бот, идущий на посадку. Его блестящее брюхо с выпущенными тонюсенькими шасси пронеслось высоко над холмом, и воздушная волна всколыхнула чуткие верхушки деревьев. Арч обернулся и увидел, как серебристый диск опустился за высокими куполами Адаптория, которые мягко розовели в утренних лучах.

Еще одного бедолагу привезли с другого края Галактики, подумалось ему. Ничего, обвыкнет. Все ошалевают поначалу, потом входят во вкус. К хорошему привыкают быстро.

Сбоку, за кустами, послышался топот бегущих ног и сиплое, с присвистом, дыхание. Меж ветвей замелькала плешивая голова, увенчанная зубчатым золотым обручем. Потом бегун показался на повороте дорожки во весь рост. Его обнаженный дряблый торс лоснился от пота, края набедренной повязки влажно потемнели. Секундомер на шнурке прыгал, бился о грудь, обильно поросшую седыми слипшимися кудряшками. Поравнявшись со скамейкой, старичок нажал кнопку секундомера и перешел на шаг. Шумно отдуваясь, он стал расхаживать туда-сюда, искоса вопросительно поглядывая на Арча. Наконец тот сжалился и произнес:

– Привет.

– О боги мои, наконец-то! – затараторил старичок. – Ну неужели так трудно поздороваться сразу? Вы же прекрасно знаете, что я здороваюсь первым только с богами…

– Прошу ваше высшее величество меня извинить.

– Высочайшее величество, – уточнил венценосец. – Вы-со-чайшее! Почему вы всегда коверкаете мой титул? У вас память слабая? Или так принято шутить на вашей планете? – Старичок стал делать приседания, старательно дыша через нос.

– Так я жду ответа на мой вопрос, заявил он, окончив упражнение. – Или это забывчивость, или неуместная насмешка. Что же?

– Боюсь, и то, и другое, приятель.

Возмущенно фыркая, высочайшее величество смахнуло росу с краешка скамейки, уселось.

– Дерзость… – донеслось приглушенное бормотание. – Одна лишь дерзость и попрание наисвященного сана. Токмо усекновением дерзковыйных глав спасаемы престолодержавцы…

– Да будет вам, – примирительно бросил Арч. – Каждое утро одно и то же. Не надоело?

Молча старичок поерзал на скамейке. В роще раздалась заливистая трель, и сразу ей вторила другая. Пели крошечные радужники, в изобилии населявшие окрестности Адаптория.

– Как ваша сегодняшняя пробежка? – полюбопытствовал Арч и, не дождавшись ответа, повторил на другой лад. – Каково пробежалось ваше высочайшее величество?

– Превосходно. Просто превосходно. Сегодня я поставил свой личный рекорд, – он тряхнул секундомером. – От опочивальни до этой скамейки за шестьсот девяносто один кома шесть. Я в отличной форме, н-да. А поначалу, представьте, мечтал пробежаться хотя бы за восемьсот… Мой лейб-медик нижайше рекомендовал постепенно наращивать дистанцию.

– Рад за вас.

– Вчера летал на экскурсию, – сообщил августейший бегун. – Прелюбопытнейше. Всюду люди приветливы, хотя несведущи в этикете. Могущественный и дивный народ, но непросветленный, увы. Перстные твари – и те в чащобах предводительствуемы, из среды своей воздвигают вожатого и чтут боязненно…

– Одного никак не пойму, – перебил Арч. – Чем вам здесь не по нраву?

– Вопрошая, не титулуете… – скорбно вздохнул старичок. – Что ж поделать. Хлеб чужбины пресен, и тускл небосклон ея. А навоз отчизны благоуханней чужедальних цветов.

– Кажется, позавчера вы хаяли эту самую отчизну на все корки. Обижались, что вам едва башку не оторвали.

– Неблагодарность черни посягает на плоть, однако втуне тщится замарать благорожденность, – последовал ответ. – И втуне просветлять дерзких, приуготованных усекновению.

– Вроде меня, что ли?

Старичок встал, потянулся, с урчанием поскреб дряблые бока. Звучно шлепая кроссовыми туфлями, он поплелся вниз, к пляжу.

– Варварство… – расслышал напоследок Арч. – Дерзость сугубая… Несть просветления…

Пышно шелестела листва. Радужники разливались вовсю. Один из них покружил над скамьей и бесстрашно опустился на ее спинку рядышком с неподвижным человеком. Взъерошив многоцветные перья, он старательно разглаживал их изогнутым клювиком. Осторожно Арч обшарил карманы в поисках угощения, набрал щепотку крошек, протянул их на ладони птице. Радужник вытянул шею, постреливая то одним, то другим любопытным глазом. Затем перепорхнул, щекотно вцепился лапками в большой палец и принялся жадно клевать. Подлетел еще один радужник, вылитая копия первого, и завис над ладонью суматошным переливчатым облачком, обдавая лицо Арча трепетным ветерком. Однако вдруг обе птицы всполошились, упорхнули, скрылись в ветвях.

Арч вздрогнул, обнаружив, что рядом с ним сидит Гур. Очевидно, тот незаметно подкрался сзади и в мгновение ока, бесшумно перемахнул через спинку скамьи.

– Салют, крестник.

– Здорово, спаситель.

– Извини, что спугнул твоих птичек. Как тебе тут живется?

– Благодарствую, – Арч покривился. – Жаловаться не приходится, дурбольница высшего разряда.

– Ты чем-то недоволен, как я понимаю.

– Нет, не сказал бы. Красота, покой. Птички клюют прямо с руки. Только, знаешь… Кисло мне стало. Когда прошло первое обалдение, начался какой-то свербеж на душе. Как будто это несправедливо, нечестно, понимаешь?

– Что нечестно?

– То, что я здесь.

Арч отвел глаза и стал смотреть на залив. У самого берега, на мелководье беззаботно плескался бывший монарх. Даже купаясь, он не расставался с короной.

– Признаться, я ожидал чего-то в подобном духе, – сказал Гур. – Хотя твои последние тесты свидетельствуют о полной норме. Да и такая реакция, скорее всего, естественна.

– Толку-то с этих тестов…

– Чудак. Толку очень много. Ты уже вправе распоряжаться собой по собственному усмотрению. Например, хоть сию минуту покинуть Адапторий. Ты – свободный полноправный человек.

Оторвавшись от созерцания залива, Арч всем корпусом повернулся к Гуру.

– Это что, всерьез? Никаких ограничений?

– Ты же читал Хартию прав. Там все сказано.

Некоторое время ушло на то, чтобы осмыслить услышанное.

– Так… – проговорил наконец Арч. – И ты прилетел сюда только для того, чтобы меня обрадовать? Ведь неспроста ты заявился. А?

– Тебя не проведешь, – улыбнулся Гур. – Неспроста.

– Давай, выкладывай.

Из нагрудного кармана Гур извлек два снимка.

– Посмотри-ка, нет ли здесь твоих знакомцев.

Арч внимательно вгляделся, покачал головой.

– Нет. Это не он. И этот тоже. У Юхра шрам был вот здесь.

– Жаль. Ну да ладно, – Гур отлепил от спинки скамьи листок распечатки, пробежал глазами несколько строчек.

– Вижу, мою просьбу тебе передали, – сказал он. – Ну, как успехи?

– Потихонечку. Уже разобрался кое в чем.

– Мне нужен от тебя ответ на один вопрос. Если не можешь ответить сейчас, запроси дополнительную информацию, поштудируй. Сроки нас не поджимают, главное – правильные выводы. Именно твое мнение для нас крайне важно.

– Так в чем вопрос?

– Нас интересует сравнительный анализ нашей вычислительной техники и той, которую ты обслуживал. Есть ли принципиальные архитектурные отличия, в чем они. И прежде всего – с точки зрения надежности системы.

– Понял. По правде сказать, меня самого это интересует. Ваша техника намного лучше, спору нет. А что касается надежности, она у вас на порядок выше. Такие вот дела. Хотя вам это наверняка известно и без меня.

– Да, наши выкладки говорят о том же, – признал Гур. – Но мы пока располагаем только общедоступной информацией, вроде ваших учебников и практических руководств.

– А где взять другую информацию?

– Правильно, в том-то и загвоздка. Ищем, собираем по крохам. Может быть, у тебя имеются сведения? Из слухов, из трепа в теплой компании, мало ли… Сам знаешь, как у вас циркулирует информация. Постарайся, припомни.

Недолго думая, Арч вытащил из брючного кармана блокнотик с микрокалькулятором на развороте обложки.

– Слушай, Гур, давай говорить прямо. Я же понимаю, куда ты гнешь, зачем ходить вокруг да около. Все упирается в Подземного Папу, так?

– Допустим.

– Не допустим, а так оно и есть. Я тут вчерне прикинул его рабочий объем, по самым скромным подсчетам он превышает, в ваших единицах измерения, четырнадцать триллионов инф. Или я ошибаюсь?

Гур оживился.

– Ай да Арч, – он восхищенно развел руками. – Молодчага. Наши теоретики пришли к тому же, они оценивают объем Подземного Папы в пятнадцать триллионов, некоторые даже выше. Это громадная махина. Скажу больше, такой нет даже у нас. Во всей Галактике не существует ничего подобного.

– Тут-то и кроется закавыка, – Арч достал из блокнота вчетверо сложенный информлист, расправил его. – Я раскопал забавный график. Для вас это азбука, а для меня откровение. Вот кривая зависимости между объемом системы и ее надежностью. Естественно, здесь действует жесткая обратная зависимость. Если система растет, ее надежность убывает, притом по экспоненте. Теперь делаем один простенький расчет, берем отношение возможного числа рабочих элементов к объему информации, учитывая скорость обработки.

– И что получается?

– Бредятина получается, Гур. Надежность-то нулевая. По моему разумению, Подземный Папа и дня не может нормально проработать.

– Однако работает.

– Возникает маленький вопрос. Как может работать то, что работать в принципе не может?

Просиявший Гур хлопнул Арча по плечу.

– Отлично, дружище. В самую точку. Если б ты только знал, какую истерику устроили наши кибернетики, едва узнали про Подземного Папу. Требуют разведать всю подноготную, до последнего чипа, и поднести им на блюдечке. Ведь он благополучно работает, а значит, насмарку идет наша теория надежности систем.

– Где же ошибка? – растерялся Арч, теребя мочку уха.

– В исходных данных, вот где. Теория верна для известных нам систем, элементов и связей. А про Подземного Папу мы пока ничего толком не знаем. Кроме того, что он по всем статьям превосходит любой компьютер в Галактике.

Склонившись над микрокалькулятором, Арч наугад тыкал пальцем клавиши. На табло послушно и бессмысленно танцевала зеленая цифирь. Потом, из долгосрочной памяти, выскочило заклятое число, четырнадцать на десять в двенадцатой степени. Включив сброс, Арч прошелся по обменным регистрам и начисто стер плоды своих многодневных вычислений. Захлопнул блокнот, сунул в карман.

– Значит, не один я такой смекалистый, – подытожил он.

– Не расстраивайся, пока что этот кус никому не по зубам.

Поколебавшись, Арч сказал:

– Тебе потолковать бы с одним башковитым парнем, только его уже нет на свете. Был такой, Даном Кумурро звали.

– Откуда ты о нем знаешь? – встрепенулся Гур.

– А ты откуда?

– У нас есть доступ к закрытым сводкам. Но даже из них много не выжмешь. Дан Ча Кумурро Лу, авторитетный специалист в области кибернетики, два года назад погиб при попытке взорвать Верховный Разум. Его останки опознали по рисунку папиллярных линий. Соучастники Кумурро не выявлены, один из подозреваемых бесследно исчез. Кроме того, где-то в архивах страблагов имеется строго засекреченный документ под названием «Меморандум Кумурро». Его содержание нам пока неизвестно. В общих чертах это все.

– Да, не густо. Впрочем, мне добавить особенно нечего.

– Арч, пожалуйста, расскажи, что знаешь, и как можно подробнее.

– Будь по-твоему, – и он добросовестно поведал историю своего знакомства с Тилом.

Гур слушал внимательно, не перебивая, однако едва Арч окончил рассказ, профессиональное хладнокровие изменило разведчику.

– И ты молчал! – воскликнул он, сорвавшись с места и бегая взад-вперед возле скамьи. – Не обмолвился ни словом! Почему?!

– Не кипятись, – попросил Арч. – Я обещал Тилу не выдавать его. А во-вторых, я не подозревал, насколько это важно.

– Еще как! Еще как важно… Ведь Кумурро знал устройство Подземного Папы. Должен был знать. Не мог не знать.

– Что с того, ведь он мертв.

– Остался его меморандум, Арч. Бьюсь об заклад, там идет речь об угрозе лавинного сбоя. Ай-яй-яй, что же ты молчал…

– Говорю тебе, я Тилу слово дал – помалкивать. А теперь сообразил, какого дурака свалял.

Немного успокоившись, Гур снова уселся на скамью и принялся дотошно расспрашивать Арча о его приключениях под землей. Вспомнить удалось далеко не все – например, сколько колодцев они миновали по пути к турникетам, в каком направлении передвигались, где и куда сворачивали. Арч попробовал начертить примерный план подземных ходов, но безнадежно запутался.

– Ладно, в конце концов это мелочи, – заявил разведчик. – Найдем мы твоего Тила, хватит ему на карачках ползать. А уж с ним до Подземного Папы в два счета доберемся. Ну, спасибо тебе, дружище…

– На здоровье, – ответил Арч. – Слушай, интересно, а если бы Тил не знал ходов к Папе? Тогда что?

– Если бы да кабы. Значит, он бы их не знал. Формулируй вопросы корректно, – шутливо отмахнулся Гур.

– Постараюсь. Итак, спрашиваю корректно. Тебя Тил интересует как проводник в подземелье, и только? Если б не это, пускай бы ползал там до скончания века, разве не так?

Не сразу Гур нашел, что ответить.

– Арч, дружище, да с какой стати ты так взъелся?..

– Не хочешь отвечать. Ну-ну. Может, скажешь хотя бы, почему ты меня отволок на свою космическую базу, а не бросил загибаться от черняшки?

– Скажу. Я думал, ты из банды, которая охотится за жизняками. У парней оттуда есть много ценной информации, которая нас очень интересует.

– Спасибо за откровенность.

Арч хотел было встать, но Гур удержал его.

– Постой. Разберемся не торопясь. Мы не боги, Арч. Мы не в силах исцелить всех больных. Накормить всех голодных. Защитить всех обиженных. Сделать это можете только вы сами. Сами, понимаешь? И никто другой за вас этого не сделает. Ты думаешь, нам, разведчикам, легко видеть, что творится на карантинных планетах?

– Ну да, вы, конечно, жалеете нас. Как же. Только жалость ваша – бесплатная, вот в чем штука. Никого она особенно не греет.

– Арч, обвинять легче всего. Что ты предлагаешь? Пожалуйста, выкладывай свою программу. Хоть сегодня можешь внести проект в Галактическую Лигу. Правда, не ты первый будешь и не ты последний. От горячих голов и прожектов там давно отбою нет. А мы – Разведка, дружище. Мы работаем, собираем сведения, ищем пути, чтобы действительно помочь. Рано ли, поздно, мы найдем корень зла и способ с ним расправиться. Тогда возможно вмешательство, только тогда и никак не раньше.

Отведя взгляд, Арч пробормотал:

– Лучше замнем для ясности это дело.

– Ты несогласен?

– Я говорю, замнем.

Солнце уже поднялось высоко, и на скамью сползла ажурная тень от нависающих веток. Арч откинулся на спинку скамьи и, щурясь, любовался лучами, которые пробивались сквозь листву слепящими спектральными метелками.

– Мы недавно раздобыли очень интересную видеограмму, – сказал Гур. – Оказывается, у Попечительского Центра вашей планеты есть засекреченный архив. Кое-что удалось потихонечку скопировать. Я думаю, тебе интересно будет посмотреть.

– О чем запись?

– Она сделана четыре тысячи лет назад, на борту ссыльного звездолета, – Гур подбросил на ладони маленький, с мизинец величиной, стерженек. – Качество вполне сносное.

Рывком Арч поднялся на ноги.

– Пошли.


6


Казалось, Гур нарочно испытывал терпение Арча. Войдя в его жилище, он не торопясь осмотрел и похвалил обстановку, оценил открывавшийся с балкона вид на далекий, заснеженный горный хребет. Потом по селектору заказал в номер обед на двоих. Лишь после этого он проследовал в кабинет, затенил окна, чтобы солнце не отсвечивало на экране видеографа, и зарядил кристаллозапись в аппарат.

– Смотри, дружище, – сказал он, усаживаясь в кресло с дистанционным переключателем в руках. – Сейчас ты увидишь собственных предков. Случилось это, сам понимаешь, четыре тысячи лет назад, считая по вашему календарю.

Сначала на экране возникли титры. «Совершенно секретно. Перезапись, вынос из хранилища, показ посторонним данного видеоматериала караются смертью.»

– Неплохо для начала, – заметил Арч. – Интригует.

– Стандартная архивная заставка, – откликнулся Гур.

«Непосвященный!» – гласил следующий титр. – «Случайно или преднамеренно увидев эту запись, ты подлежишь смертной казни. Пока не поздно, остановись.»

Невольно Арч присвистнул.

– Хотел бы я видеть чудака, который и впрямь остановился бы.

Мелькнула эмблема – очертания континента, вписанные в круг, и вычурные буквы надписи: «Специальный архивный фонд Попечительского Центра». Затем на экране возник грузный мужчина в клетчатой робе, стоявший на фоне дюралевой корабельной переборки. Его серые, навыкате глаза смотрели пристально и тяжело. Из-за обширных залысин выпуклый лоб казался непропорционально большим. Мясистые румяные щеки утопали в курчавой бороде.

– Это Хольвик, – сообщил Гур, утопив клавишу стоп-кадра. – Лидер так называемых Провозвестников Свободы. Организовал несколько крупных террористических акций. Имперский Особый Трибунал приговорил его к бессрочной каторге, которая заменена ссылкой в звездолете.

Застывшее изображение ожило. Хольвик приветственно простер ладони.

– Далекий мой потомок, мы обращаемся к тебе, – произнес он сочным ораторским баритоном. – Нет сомнения, что о нас и о нашем полете в грядущем сложат легенды. Значит, есть риск, что зыбкие покровы мифов облекут нас в ангельские или же сатанинские одеянья. Нам одинаково претит и то, и другое. Половинчатая, хромая истина хуже наглой лжи, ведь первую труднее распознать, чем вторую. Нет ничего целительней памяти, ибо язвы прошлого должны врачевать будущее. Ныне корабельные часы уже отсчитали сотые сутки полета в неизвестность, а впереди простирается бездна, протяженностью в десятки, если не сотни лет. Нравы обитателей нашего космического каземата далеки от совершенства. Из-за корысти, похоти, властолюбия постоянно вспыхивают кровавые стычки. Однако вчера лучшие из нас объединились и положили конец полнейшему беззаконию и разгулу грубой силы. Отныне у нас есть суд и есть закон, то единственное, что способно уберечь население корабля от одичания. Потомок, мы хотим, чтобы ты своими глазами увидел, как это произошло.

Добро пожаловать на законодательное собрание. Оно состоялось через сто шесть суток после старта, задолго до того, как на свете появился ты.

Хольвик исчез и снова возник, сидящий во главе длинного стола кают-компании. Сборище насчитывало не меньше сорока человек, все как один в клетчатых робах каторжников. Многим не хватило кресел, и они стояли, прислонившись к необлицованным дюралевым переборкам. Короткофокусный объектив почти целиком вбирал кают-компанию в кадр, однако искажал перспективу, делая стены вогнутыми; могло показаться, что присутствующие находятся в громадном металлическом пузыре. Звучно хлопнув ладонями, Хольвик пресек приглушенный гомон и встал, набычившись, упираясь руками в стол. Наступила тишина, и все взгляды обратились к оратору.

– Начнем, пожалуй, – сказал он. – Ни для кого не секрет, что на корабле царят разброд и дикость. Было бы наивным ожидать чего-то иного. Но далее мириться с уголовщиной мы не можем. Несколько случаев самосуда ничуть не исправили положение, скорее ухудшили его. Отвечая убийством на убийство, мы в конце концов придем ко всеобщей поножовщине, к самоистреблению…

Хольвик, ты ли это? – ехидно выкрикнули с дальнего конца стола.

Там и сям захихикали. Оператор с видеокамерой стал продвигаться вдоль кают-компании, стараясь не упускать председательствующего из виду.

– Да! Это говорю вам я! – рявкнул Хольвик, наливаясь багровой злостью, и его растопыренная ручища взметнулась над столом. – Вы видите эту руку? Она в крови по локоть! Я всю жизнь сражался с тиранией. Но над нами теперь нависла самая жуткая из тираний – это произвол толпы…

Кто-то постучал костяшками по столу.

– Может, хватит патетики? Что ты предлагаешь, конкретно? – спросил худощавый, морщинистый человек с длинными седыми кудрями. Видеокамера выхватила его крупным планом – пристальные раскосые глаза, высокомерно поджатые тонкие губы, костистая рука с массивным перстнем.

Снова Гур остановил бег видеограммы.

– Это, судя по всему, Навшан, – прокомментировал разведчик. – Магистр богословия и экономист, один из виднейших утопистов того времени. Сослан за пропаганду своих взглядов. Его труды не сохранились. Кстати, обрати внимание, сейчас покажут парней, что сидят поближе к Хольвику, стриженные под ноль. Это его боевики – Туша, Хлыст, Биток и прочая братия. Крутые мальчуганы. В рукопашной схватке каждый стоил троих.

Оператор продолжал съемку, постепенно передвигаясь в сторону Хольвика. В кадре появились сизые, булыжного вида головы боевиков, все без исключения повернутые к своему вождю, излучавшие безграничную преданность. Остальные присутствующие вразнобой загалдели.

– Точно!

– Не гони вату!

– Подрубайся к делу.

Выждав, когда иссякнут реплики, оратор повел рукой, словно собирая в кулак остатки шума.

– Мы – корабельный сход, – заявил он. – Тут, среди нас, все коренные паханы. Те, за кем идут, у кого сила. Так давайте объединимся, чтобы выжить, чтобы не перегрызть друг другу глотки. Я взываю к вам – тем, кто держит в руках судьбы обитателей корабля и их потомства. Слушайте же.

Теперь видеокамера показывала заседавших в новом ракурсе, из-за плеча Хольвика. Напряженные лица, жесткие, прощупывающие взгляды. Мало кого тронула незатейливая ораторская лесть.

– Вся беда в том, что уголовная ответственность здесь, на корабле, становится фикцией, – продолжал Хольвик. – Никого не испугаешь тюрьмой, мы и так фактически находимся в тюрьме. Публичные телесные наказания? Это гнусно. Смертная казнь? На минутку предположим, что она введена, но как быть с мелкими правонарушениями… Тише! Я говорю, тише!! Дайте мне закончить. Итак, я предлагаю принципиально новый метод наказания провинившихся. Он состоит вот в чем. Необходимо учредить суд – тише, вы! – не тот циничный и продажный, через который мы все прошли, а наш собственный суд, честный и справедливый, который одинаково охраняет каждого из нас, без исключения. И за любой проступок суд назначит меру наказания, за мелкий – год, за крупный – десять лет…

– Десять лет – чего?! – выкрикнули из дальнего угла.

– Жизни. Любому, кто провинится перед нашим корабельным братством, будет сокращен срок его жизни. Чем больше вина, тем короче жизнь.

– Да вы бредите! – взорвался Навшан. – Какой срок жизни вы намерены сокращать? Вы разве Господь Бог? И знаете, кому сколько лет отпущено?

– Каждому будет отпущено шестьдесят лет жизни, – отрезал Хольвик. – И гарантирована быстрая, безболезненная кончина. В наших условиях это самое целесообразное.

Последняя фраза почти потонула в гаме и грохоте. Изображение дрогнуло, слегка сместилось.

– Тихо! – зычно проревел Хольвик. – Дайте же мне ответить!

– Заметь, – проворчал Гур, включив стоп-кадр, – материал подвергался монтажу. Очевидно, в интересах истины.

– Поймите, другого выхода нет. Да, это предлагаю именно я, глава Провозвестников Свободы. Мы обязаны поступиться частью своих прав – ради будущих поколений, ради их жизни, свободы, процветания. Разве есть другой способ установить на корабле законный порядок, избежать перенаселения, тесноты, голода?.. Если есть, назовите его! Погодите, не перебивайте. Каждый сможет высказаться. Тише! Вы возмущаетесь потому, что не видите дальше своего носа. Сегодня вы – главари, вы не нуждаетесь в защите закона. А дальше, дальше – что? С годами придут новые вожаки, моложе и крепче, кто тогда сможет поручиться за вашу безопасность? Вы уверены, что доживете хотя бы до пятидесяти, что вам не перережут во сне глотку? Кто уверен – пусть встанет и скажет. Ну? Я жду.

Встал Навшан.

– Лично мне твой закон не нравится, – с усмешечкой сказал он. – Хотя бы потому, что мне шестьдесят два года. А я не прочь пожить еще. Обещанная тобой безболезненная кончина меня отнюдь не прельщает.

– Изволь, я отвечу. Где существует наказание, там должно быть и поощрение. Срок жизни можно и продлить – тому, кто этого заслуживает.

Присутствуюшие стали перешептываться.

– Это уже другой разбор! – одобрительно брякнул кто-то.

– Погодите радоваться! – не уступал Навшан. – Кто будет решать? Кто будет отмеривать нам жизнь? Уж не ты ли?! – он яростно ткнул пальцем в сторону Хольвика.

– Ошибаешься. Не я, не ты и даже не сход. У нас будет высший судья, свободный от ошибок и пристрастий, не поддающийся подкупу. Каждый, чей срок жизни истекает, сможет подать ему прошение с перечнем своих личных заслуг. И судья воздаст по справедливости.

– Что же это за судья?

– Бортовой компьютер системы жизнеобеспечения, – веско произнес Хольвик. – В отличие от навигационной электроники, к нему есть доступ. Компьютер никогда не ошибется, никогда ничего не забудет. Его не проймешь ни угрозами, ни посулами, он абсолютно беспристрастен. Лучшего судьи невозможно пожелать.

Среди неразборчивого ропота раздался срывающийся голос Навшана:

– Браво, Хольвик! Идея действительно великолепная. На словах. Правда, ты упустил из виду, что кто-то будет обслуживать этого электронного судью, вводить в него данные. И этот кто-то будет единовластным нашим повелителеми!

После его слов разразилась поистине буря всеобщего негодования. Судя по еле заметному скачку изображения, ее апогей впоследствии вырезали.

– Ти-хо!! – зычно проревел Хольвик.

Бритоголовые боевики привстали, готовые по первому знаку ринуться на беснующихся паханов. Наступило относительное затишье, которым воспользовался Навшан.

– Нас толкают на страшный путь! – вскричал он. – Сегодня компьютер решает, кому сколько жить. Завтра он будет решать, как жить. Послезавтра – как мыслить. Это значит сунуть голову в удавку! Стоит лишь начать, и мы не заметим, как превратимся в стадо рабов. Тупых, замороченных рабов!

– Чушь! – перебил его Хольвик. – Нечего нас пугать, мы не дети…

– Я требую вынести вопрос на всеобщее обсуждение! – не унимался Навшан. – Пусть решают все! Все, а не горстка избранных!

– Чем тебе, дед, не нравится наша горстка? – осведомился сидевший напротив него парень с жутким, обезображенным коллоидными рубцами лицом.

Его поддержал один из бритоголовых.

– Кто решать-то будет? Дешевки, фоски, говноловы? Сами разберемся.

Последние слова Навшана явно пришлись аудитории не по вкусу, и Хольвик сразу этим воспользовался.

– Здесь не место устраивать твой вожделенный народный форум, – обратился он к Навшану. – Со времени старта мы уже недосчитались почти тридцати человек. Их убийцы тоже будут голосовать за новый закон? Или ты не видишь, что творится на корабле? Драки при каждой раздаче пайки. Чуть ли не каждый день изнасилования. Чем дальше, тем хуже. В крытой – и то больше порядка. Я знаю, как в камере уважают пахана. Его слово там крепче камня. А здесь? Недавно закололи шилом Сипатого, и это сделали его же подельники. Чья теперь очередь? Твоя, Шуруп? Или твоя, Мыльный? А ты, Обрез, может, расскажешь, почему у тебя забинтована рука? Кто на очереди, кому из нас завтра полоснут по горлу, проломят череп? У нас же нет никакого закона – ни имперского, ни блатного. Так дальше нельзя.

Усевшись, он обвел кают-компанию выжидающим взглядом.

Почти сразу же встал Обрез, плотно сбитый, смуглый детина с забинтованной левой кистью руки.

– Он прав, паханы. Здесь полно наблатыканных шпанят. Им что коренной, что фрей парашный, все едино. На блатное понятие они класть хотели. Если мы их не вправим, останется от нас, паханов, одно название. Позавчера двое пащенков подруливали к моей бабе. Зажали ее в углу, перо приставили, стали раздевать. Я их шуганул, так они на меня с перышком. Если б не подоспели эти вот братки, – он кивнул на бритоголовых, – мне бы кишками рот замотали. И хоть бы кто из блатных дернулся на подмогу. Как хотите, а он кругом прав.

– А ты что скажешь, Музыкант? – спросил Хольвик, едва Обрез закончил свою речь.

– Что тут скажешь, буза кромешная, – откликнулся, не вставая, субъект с пожелтевшим, вяленым лицом наркомана. – Я знаю, кто зачеркнул Сипатого. Хотел я толковище собрать, честь по чести. Сами знаете, что полагается за пахана. Ну, и кто подписался? Кто из вас подписался, говорю? Верно борода сказал, кончился блатной закон. Хоть кого из нас заделают, никто не шепотнется.

– Значит, нужен новый закон, как по-твоему? – Хольвик навалился на стол, буравя Музыканта немигающими глазами.

– Я думаю, иначе эту шпанку не вразумить, – заявил тот.

– Исчерпывающе. Кто еще хочет высказаться?

И опять вскочил Навшан.

– Выходит, вы печетесь о своей безопасности? О своих привилегиях паханов? Отлично. Только если Хольвик добьется своего, я ржавого гвоздя не дам за вашу безопасность. Никто, слышите, никто не сможет поручиться за вашу шкуру, если этот людоедский закон вступит в силу…

– Заткнись, ты, фрей с навозной фабрики! – оборвал его один из боевиков.

Сардонически усмехнувшись, Навшан обратился к Хольвику.

– Очевидно, на страже закона будет стоять именно этот ваш подручный и подобные ему? А он не страдает от избытка терпимости и уважения к ближнему, судя по его реплике.

– Биток прав, если не по форме, то по сути, – издевательски заметил Хольвик.

– Что ты все встреваешь и встреваешь, чувырло носатое? – в упор спросил Навшана парень с рубцами на щеке. – Шибко грамотный, да? Захлопни пасть по-хорошему. Сядь.

– Ну что ж, – пожал плечами магистр богословия. – Я вас поздравляю, Провозвестник Свободы. У вас достойные союзники. А мне здесь делать больше нечего.

И он направился к выходу.

– Придержите его там, у дверей, – распорядился председательствующий. – Только пусть помолчит. Кто еще просит слова? Никто? Тогда прошу отвечать по порядку – кто за, кто против. Хлыст, записывай. Начали. Мыльный?

– Я чего… – нерешительно пробормотал обрюзгший коротышка. – Я не против.

– Очень хорошо. Дальше. За или против? – пристально и цепко Хольвик обводил присутствующих взглядом.

– За…

– И я за…

Процедура голосования прошла почти без запинки и заняла считанные минуты.

– Итак, новый закон вступил в силу, – объявил Хольвик. – Сегодня же об этом будет объявлено по трансляции. Благодарю вас. Все свободны.

Гур выключил видеограф.

– Ну, что скажещь?

Арч шумно перевел дыхание.

– Вот оно что, оказывается… – произнес он. – Вон откуда это тянется.

– Да, запись многое объясняет, – Гур подошел к дверце стенного лифта, взял поднос с дымящейся снедью и поставил на столик между кресел. – Хотя ни на шаг не приближает к главной проблеме – секрету надежности.

– Сволочь, – вырвалось у Арча. – Легенды о нем, видишь ли… Покрасоваться решил перед потомками. Ах, сволочь…

– От хороших пожеланий до хороших дел – путь неблизкий. Еще в древности подмечено. Да ты ешь, ешь.

Вяло, без малейшего аппетита Арч принялся за фруктовый салат.

После обеда они вышли прогуляться в парке. Только-только миновала пора цветения, и тропинки утопали в разноцветном месиве лепестков. Арч шел, сутулясь и загребая башмаками рассыпчатые груды благоуханного сора.

– Ты вроде говорил, что я теперь полноправный гражданин? – вдруг поинтересовался он.

– Совершенно верно.

– Значит, могу «выбирать местожительство по своему усмотрению и трудиться в соответствии с призванием»? Кажется, так написано в вашей Хартии?

– В нашей Хартии, дружище. В нашей, поскольку она и твоя тоже.

Остановившись, Арч придержал Гура за рукав.

– Ну, а что, если я решил работать в Разведслужбе?

– Ты как, серьезно?

– Да.

В замешательстве Гур огляделся по сторонам, словно ища оброненный предмет, затем нагнулся и подобрал маленький округлый голыш.

– Стой, где стоишь, – скомандовал он, отойдя на десяток шагов. – Ну-ка – лови!

Сначала сделав ложный замах, он запустил камешком в Арча. Тот не успел даже выставить ладонь. Голыш угодил в клапан левого нагрудного кармана и упал на тропинку.

– Это как понять?

– А так, дружище, что пуля летит гораздо быстрее. Теперь попробуй-ка попасть в меня.

Подняв камешек, Арч примерился и что было силы метнул его. Однако в момент броска тело Гура превратилось в полупрозрачный веер – оно с бешеной скоростью металось из стороны в сторону. А спустя мгновение над тропинкой взвился смерч из лепестков, и вот уже разведчик стоял вплотную к Арчу, небрежно подбрасывая голыш на ладони.

– Красивый фокус, – одобрил Арч. – Только не говори мне, пожалуйста, что такие таланты у тебя отродясь.

– Разумеется. Это результат тренировки плюс кое-какие процедуры для тонуса мышц и укрепления связок. Впрочем, то, что я тебе показал, – пустячок. Есть вещи гораздо сложнее…

– Короче, – перебил Арч. – Ты хочешь сказать, что мне разведчиком не быть?

– Я хочу сказать, дружище, что стать им нелегко.

– Значит…

– Значит, можешь пойти попрощаться с персоналом. Я вылетаю через час, и нам как раз по пути.


7


Инструктор хлопнул в ладоши.

– Отдохнули? Продолжим. Упражнение «дуэль». Оружие зачехленное. Дистанция сто. Правила вольные, – единым духом выпалил он. – Первая пара, Киммо и Арч, приготовиться.

Встав с корточек, Арч поправил и застегнул пухлый защитный жилет, подтянул ремешок шлема, опустил забрало. Обменявшись рукопожатием с белобрысым крепышом Киммо, он отошел в дальний конец зала.

Оба дуэлянта встали спиной друг к другу, на расстояни ста локтей, каждый проверил застежку кобуры.

– Готовы? – крикнул инструктор. – Хоп!!

Арч сделал длинный прыжок в сторону, затем диагональный кувырок через плечо, уже с пистолетом в руке. На лету он увидел перевернутый зал и Киммо, проводящего маятниковый финт. Два выстрела грохнули одновременно.

– Прошу ко мне, – позвал инструктор, и соперники трусцой поспешили к нему. – Арч Эхелала, упражнение на «отлично». Финт безукоризненный, попадание точное.

На правом плече Киммо ампула оставила багровую кляксу.

– Теперь вы, Киммо Соная. Средне, весьма средне. Слишком простой финт, приберегите его для противников послабее. Конечно, так легче целиться, но и сами вы служили удобной мишенью.

Киммо потупился.

– А главное, ваш выстрел не засчитывается, – инструктор ткнул пальцем в след краски на стоячем воротнике Арча, под самой кромкой шлема. – Настоящая ампула, попав сюда, причинила бы опасную рану. Придется еще поработать на тренажере, хорошенько поработать, Киммо.

– Ясно, – буркнул курсант.

– Можете отдыхать пока. Очередные, приготовиться.

На ходу снимая шлемы, Арч и Киммо направились в угол зала, к тоник-автомату.

– Слушай, ты в предплечье целил? – полюбопытствовал Арч, осушив порцию напитка.

– В плечо, – Киммо смахнул капельки пота, обильно проступившие на лбу, и припал к стакану.

– Не то упреждение берешь.

– Сам знаю. После спортивных пистолетов никак не привыкну. Я же с малолетства палил на пуговичном стенде. Все рефлексы на ту стрельбу.

– А, вон оно что…

Часы на запястье Арча коротко пискнули, и из них послышался монотонный голос киберсекретаря:"Курсанта Эхелала приглашает шеф училища… Курсанта Эхелала…" Прижав ногтем тангенту, Арч ответил:"Информацию получил. Я в зале стрельб. Иду."

– За что тебе такая честь?

– Понятия не имею. Пороть вроде не за что, награждать тоже.

– Ну, удачи тебе.

– Спасибо.

Вызов несколько удивил Арча – шеф училища почти не занимался делами курсантов второй ступени, его любимым занятием было натаскивать выпускников. Кроме того, как Арч только что сознался однокашнику, за ним не числилось никаких провинностей, равно как и заслуг.

В кабинете шефа шел ремонт, оранжевый кибер о двенадцати коленчатых лапах ползал по стене, заменяя облицовочные плитки. Хозяин помещения, мускулистый негр с гладко выбритой головой, сидел за компьютером и бегло считывал даные с дисплея, время от времени внося пометки. При появлении Арча он вышел из-за столика и поднял ладонь, растопырив пальцы в знак наилучших пожеланий.

– Приветствую, курсант Эхелала. Садитесь, пожалуйста.

– Благодарю, – Арч ответил жестом почтения и внимания.

– Я как раз изучаю ваш матрикул. Должен признать, что ваши успехи за столь короткий период заслуживают всяческой похвалы.

– Спасибо, наставник.

– Предлагаю обойтись без лишних церемоний. Меня зовут Млет.

– Да, я знаю.

– Мне привычнее слышать обращение по имени, – Млет пододвинул к Арчу прозрачную чашу с алыми продолговатыми ягодами. – Угощайтесь.

Приверженность шефа к обычаям его родной планеты Латор и межпланетному этикету жестов давно стала в училище притчей во языцех. В частности, перед любой беседой он устраивал символическую короткую трапезу, проходившую в сосредоточенном молчании.

Проглотив несколько сочных ягод, Арч поблагодарил и отодвинул чашу.

– Можно сказать без преувеличения, что вы входите в число наших лучших питомцев, – заговорил Млет. – Однако есть одно обстоятельство. Оно касается этической сферы.

Он похлопал ладонью по кожуху компьютера.

– Здесь обобщены и экстраполированы данные всех ваших тестов за время пребывания у нас. Результат крайне настораживает, и я вынужден задать вам вопрос. Надеюсь, подозрение, которым он вызван, не явится для вас оскорбительным.

– Я слушаю.

– Скажите, Арч, вы способны убить человека?

– Да, – незамедлительно последовал ответ.

Шеф разведучилища огорченно кивнул.

– Благодарю за откровенность. Но она, как ни прискорбно, подтверждает самые худшие опасения.

– Что поделать. Я родился и вырос в другом мире. Правда, мой ответ требует уточнения.

– Извольте.

– Давайте определим, кого можно считать человеком, а кого нет. В том мире, откуда я родом, есть двуногие выродки, которые не заслуживают человеческого звания. Так вот, я считаю, что человека убить недопустимо, но выродка, нелюдь – не только можно, а должно.

– Так. Концепция, с позволения заметить, далеко не новая.

– А я не претендую на оригинальность, – Арч бодрился, хотя выдержать пристальный, сверлящий взгляд Млета было нелегко.

– Мой контраргумент тоже не блещет новизной. Лично вы беретесь отличить человека от закоренелого выродка? И соответственно решать, кому – жить, кому – нет? Далее. Если допустить, что человечество делится на эти две группы, кто определит границу между ними – объективную, непреложную границу? Наконец, если предоставить людям право уничтожать, как вы выразились, нелюдь, то по всем канонам формальной этики нелюдь приобретает полное право уничтожать людей. Не так ли?

Ремонтник-кибер собрал старые плитки в стопку, водрузил ее себе на спину и шмыгнул в услужливо разъехавшиеся двери.

– Так что вы скажете?

– Боюсь, вы перехлестываете, Млет. Не сочтите за дерзость, но формальная этика, которой вы оперируете, припахивает кабинетной пылью.

– Видите ли, человечеству дорого досталась сия этика в ее окончательном виде. Любые искажения, любые отступления от нее припахивали реками крови. К примеру, в Темные Века на моей планете Латор население подразделялось на полноценных граждан и, так сказать, недочеловеков. Этакий перехлест, органически вытекающий из пренебрежения к моральным доктринам. А разграничение проводилось согласно принципу, который ныне кажется вопиюще нелепым. Чернокожие люди были господами, белокожие – рабами. Так что доведись вам родиться на Латоре в те далекие времена, вы автоматически попали бы в число презренной нелюди.

– Хорошо, я попробую объясниться иначе, – упорствовал Арч. – Ваш Принцип Гуманности внешне безупречен. «Он – это ты.» Возвышенно, прекрасно, исчерпывающе. Но он действителен лишь там, где его соблюдают все, поголовно, без исключения. Ведь если он – садист, насильник, палач, то кто же я?

– Ну что ж, отбросьте Принцип Гуманности. И тогда вы неизбежно встанете на одну половицу с палачом. Нельзя быть полуубийцей или наполовину гуманистом. Мораль, в отличие от живописи, не терпит полутонов. Мне очень жаль, Арч. Вы многому здесь научились. Пожалуй, всему, кроме основного. Того, ради чего вообще создана Разведслужба.

– Если я вас правильно понял…

– Присядьте, пожалуйста, – мягко попросил Млет. – И не горячитесь. Иначе можно усомниться в вашей выучке.

– Просто разговор идет к тому, что моя выучка бесполезна, и в Разведке мне делать нечего.

– Ошибаетесь. Дело обстоит как раз наоборот. Сегодня утром я получил экстренную депешу. Вам необходимо в течение суток прибыть на Орепту, к бригадиру-двенадцать. Дальнейшие инструкции получите у него.

Недоумевающий Арч опустился обратно в кресло.

– Разве мой курс обучения закончен?

– Не совсем, однако для оперативной работы вы подготовлены неплохо. Насколько я понимаю, готовится акция, в которой требуется именно ваше участие. Причем безотлагательно.

– Час от часу не легче. Откуда вам известно, что это так? Из депеши, или просто догадываетесь?

– Я располагаю конфиденциальными сведениями, – туманно ответил Млет.

Подавшись вперед, Арч уставился в карие, с поволокой глаза шефа.

– Скажите… Двенадцатая бригада… Меня туда зачисляют и пошлют на Тхэ?

– Раз уж вы сами догадались, не буду секретничать. Действительно, вас посылают именно туда. И если не ошибаюсь, ради этого вы и пришли в Разведслужбу.

– Да. Ради этого.

– Теперь вернемся к началу нашей беседы. Запомните, Арч. Вы не судья и, тем более, не каратель. Вы – разведчик. Я хочу получить гарантии, что там, на Тхэ, ни один человек не погибнет от вашей руки. Достаточно вашего честного слова.

Откинувшись в кресле, Арч прикрыл глаза, силясь совладать с волнением.

– Вы вправе отказаться от задания, если не уверены, что сдержите свое слово, – добавил Млет.

– Хорошо, – наконец проговорил Арч. – Что бы ни случилось, я не преступлю запрет. Клянусь вам.

– Печально, что для вас это только запрет. Пусть так, – шеф встал и протянул для пожатия обе руки. – Ваша учеба окончилась. Поздравляю.

– Спасибо, – сказал Арч, поднявшись с кресла и отвечая крепким рукопожатием. – Когда отправляться?

– В двадцать-сорок, из второго пассажирского. Место для вас забронировано. На Орепте в порту вас встретят.

– Значит, я еще успею побродить по городу.

– Вполне.

– Прощайте, Млет.

– Прощайте, Арч. Будьте осторожны. Желаю блага.

Шеф разведучилища явно чего-то не договаривал. Он знал гораздо больше, чем мог себе позволить сказать. Но Арчу было все равно.

Сборы не отняли много времени. На скорую руку приняв душ, Арч уложил в сумку форменный комбинезон, кристаллограф и кассеты к нему, а также пухлую папку с распечаткой служебного устава. В последнем, впрочем, он не испытывал особой необходимости, поскольку знал его наизусть, от корки до корки. Натянув шорты и майку, он закинул сумку через плечо и лифтом поднялся в диспетчерскую. Там дежурил незнакомый ему первогодок, совсем еще мальчишка с пушком над губой.

– Привет, старина. «Двоечки» есть?

Тот развел руками.

– Как назло, все в разлете. Подождешь полчасика, или попробую одолжить по соседству?

– Одолжи, будь ласков.

Курсант уселся за коммуникатор, и вскоре ему удалось выпросить двухместный бот у диспетчера академгородка. Тем временем Арч открыл свой почтовый ящичек, взял ненадписанный конверт, вынул оттуда новехонький личный жетон сотрудника двенадцатой бригады Разведслужбы и записку, сообщавшую номер рейса из второго пассажирского космопорта, время вылета, посадочное место.

– А вот и ваша «двойка», – почтительно молвил дежурный. – Счастливого вам полета.

Заметив в руках Арча титановый жетон разведчика, он невольно перешел на «вы».

За широким полукруглым окном диспетчерской появился летящий диск. Ведомый автопилотом по пеленгу, он стремительно приблизился, завис над крышей здания и плавно опустился в одну из посадочных чаш. Словно прозрачная челюсть, откинулся пластиковый фонарь, глянцево блеснули красные десны сидений.

– Счастливо оставаться, – Арч сунул записку и жетон в нагрудный карман, вышел на летную площадку и сел в бот.

Он бросил сумку на соседнее кресло, взялся за штурвал. Фонарь сомкнулся, и бот взмыл в безоблачное небо.

Сделав прощальный круг над восьмиконечной белой звездой учебного корпуса, похожего сверху на ажурную шестеренку с тупыми зубьями, Арч задал курс и препоручил управление автопилоту. Чтобы вдоволь полюбоваться городом, он избрал минимальную скорость и высоту, а также придал аппарату легкий отрицательный тангаж.

Внизу розовели, алели, зеленели сплошные сады, прорезанные кое-где оросительными каналами. Здания были почти неразличимы, укрытые в тени раскидистых, могучих ветвей. Начиналась пора плодосбора, и среди листвы сновали садовые киберы, издали похожие на жуков с непомерно большими, отвислыми брюшками, куда они собирали фрукты. По сравнению с буйной и щедрой растительностью Альции, некогда потрясший Арча Самарн казался чахлой пустошью. Арч знал, что под сенью розовой, алой, зеленой листвы раскинулся просторный город с тропинками вместо улиц, с легкими и светлыми одноэтажными домиками, увитыми цветущими лианами, а под городом, глубоко в толще земли, день и ночь напролет работают громадные автоматизированные заводы, и тяжелогрузные составы несутся по тоннелям из конца в конец континента. Однако при взгляде сверху верилось в это с трудом.

Повинуясь движению штурвала, бот заложил вираж и, полого снижаясь, пошел на посадку.

Для своей прощальной прогулки Арч избрал парк, разбитый на берегу искусственного озера. Сумку он оставил на сиденье и включил габаритные огни в знак того, что бот занят.

Всюду царило послеполуденное затишье, только у песчаного берега, на отмели, возилась и плескалась стайка детворы. Проходя по аллее, Арч сорвал несколько спелых и крупных, с кулак величиной, розовых плодов. Забрел в озеро, не снимая сандалий, сполоснул фрукты и зашагал по колено в воде вдоль пляжа, смакуя истекающую соком волокнистую мякость. На его пути, словно темные подводные брызги, носились перепуганные мальки.

Окруженный сказочным великолепием чужой планеты, он не испытывал ни малейшего восторга, и даже мысль о собственной свободе и бессмертии не пьянила его, как прежде. Наконец сбылось долгожданное, ему предстояло возвращение на свою планету. В который раз Арч вспомнил бетонные чащобы Тхэ – давка, грязь, вонь, всюду лишь облупленные стены, подслеповатые окна, шелушащаяся унылая краска и пухлая ржавчина лестниц, ярусов, мостков, барьерных сеток. Бессмысленная спешка, толчея, нескончаемые людские потоки, хмурые лица и тусклые глаза; можно сутками слоняться в толпе, так и не встретив ни единой улыбки… Он доел последний плод и зашвырнул огрызок далеко в озеро.

Еще вчера его жизнь имела смысл и четкую цель – надо окончить курс обучения и добиться, чтобы его направили на Тхэ. Он особо не задумывался над дальнейшим, просто хотел вернуться, не осмысливая толком, почему, зачем, ради кого и чего. Повсюду он чувствовал себя чужим, даже пройдя через Адапторий и Разведучилище. А там, на Тхэ, не осталось ничего и никого своего, кроме худенькой глазастой девушки, которая так и не решилась стать его женой, и уже не станет ею никогда. Да и сам он, Арч Ку Эхелала Ди, совсем не тот, что прежде. Он разведчик, глаза и уши могучей, процветающей цивилизации, но какой в том прок для него, для Амы, для планеты Тхэ и для Галактической Лиги, наконец; ведь он, по сути, не в силах что-либо изменить к лучшему. Его наделили бессмертием, ему дали то, к чему он стремился, – место в Разведслужбе. Однако и то, и другое полностью утратило цену в его глазах. Ему нечего предпринять ни для себя, ни для своих бывших сограждан. Прошлого не вернуть, с Амой ему не быть, а Тхэ никогда не станет цветущей Альцией. И ни одну планету в невообразимо огромной Галактике он теперь не способен назвать своей, родной. Ему принадлежит весь этот громадный звездный мир, но нигде не отыщется уголка, в котором он не чувствовал бы себя безродным пришлецом.

Раздумья прервал вкрадчивый писк наручных часов, напоминавший, что пора лететь в космопорт. Арч вздрогнул, перед прогулкой он установил таймер машинально и тут же забыл о нем.

Быстрым шагом он направился обратно, а когда вышел к стоянке, увидел, что она пуста. Его сумка валялась на скамейке, поодаль. Арч не обиделся. Раз уж кто-то позволил себе вытряхнуть чужие вещи из бота и улететь, значит, на то имелись веские причины.

В углу площадки стояла коммуникаторная кабина. Несколько минут ушло на переговоры с ближайшей диспетчерской. Оказалось, на Цветочном нагорье начинается грандиозный карнавал, многие горожане отправились туда, и возникла временная нехватка летательных средств. Скомпенсировать ее обещали не раньше, чем через три четверти часа. Около тысячи транспортных единиц согласились выслать из близлежащих областей.

Арч прикинул: он успевает на звездолет лишь в том случае, если бот действительно подадут через три четверти часа. Однако никаких гарантий на этот счет не имелось. Стало быть, надо проситься на попутные суда.

Переключившись на канал общего оповещения, Арч не спеша, раздельно произнес:"Всех следующих курсом 190—210, район озера Гарж, прошу подвезти до второго пассажирского. Я один, без багажа". Повторил дважды, прислушался. Пустой эфир шелестел, потрескивал, будто в коммуникаторе завелся некий грызун. Арч снова сделал вызов, добавил:"Опаздываю на межзвездный".

«Ау, одиночка без багажа!» – послышался девичий голосок из динамика. – «Давайте пеленг». – «Вас понял. Включаю». – «Держитесь, иду на сближение». – «Спасибо». – «Пожара нет? Кислорода вдоволь?» – «А я не замечаю таких пустяков». – «Рада за вас».

Маленький двухместный бот появился совсем не с той стороны, с какой Арч ожидал его увидеть, и лихо, почти не сбавляя скорости, влип в посадочную чашу. Колпак раскрылся, девушка в розовом платьице, привстав с пилотского сиденья, помахала рукой.

– Милости прошу!

В нерешительности Арч остановился перед ботом, теребя ремешок сумки.

– Вам же не по пути, – сказал он. – Вы шли почти противоположным курсом.

– Но я не опаздываю на межзвездный. Садитесь же.

Арч отбросил ненужную щепетильность и одним махом очутился на сиденье.

– Спасибо вам.

– Не стоит благодарности.

Колпак сомкнулся, «двойка» стремительно рванулась в небо.


8


Искоса Арч разглядывал свою спасительницу – миловидное скуластое лицо со вздернутым носиком, длинные волосы схвачены цветной тесьмой. Худенькая загорелая рука небрежно лежала на штурвале.

– Когда ваш межзвездный? – осведомилась она.

– В двадцать-сорок по местному.

– У-у, значит, мы еще успеем глотнуть по капельке сока, – девушка энергично ткнула клавишу автопилота и повернулась к Арчу. – Всегда мечтала познакомиться с пилотом межзвездного. Меня зовут Ликка. А вас?

– Арч. Почему вы решили, что я пилот?

Ликка хитро прищурилась.

– Во первых, вы не с Альции. Акцент выдает. Легкий, но есть.

– Допустим. Но это еще не показатель профессии.

– Во-вторых, вы необычайно похожи на пилота. У вас очень мужественное лицо.

– С тем же успехом я могу быть, к примеру, цветоводом, – возразил Арч.

– Бросьте отпираться. Есть еще одна мелочь, которая выдает вас с головой.

– Что же это?

– А ваш жетон, – Ликка указала на кармашек майки.

Сквозь тонкий трикотаж отчетливо проступал металлический кружок.

– Ошибаетесь, это не пилотский жетон.

– Разве? Тогда какой же?

– Разведслужбы.

– Потрясающе, – Ликка всплеснула руками. – Так вы разведчик? Самый настоящий?

– Смею надеяться, что не игрушечный.

– Потрясающе, – повторила она с неподдельным восхищением. – Так это же здорово. Даже лучше, чем пилот. Только вот никто из подружек не поверит, увы…

– Что вы пили сок с разведчиком?

– Что я выручила разведчика, который опаздывал на самое важное в мире задание. Только не разубеждайте, прошу вас. Пусть я буду думать, что у вас самое важное задание в мире. Ладно?

– Не возражаю. Тем более, вы угадали.

Ликка умоляюще сложила ладони.

– Расскажите мне что-нибудь, пожалуйста. Какую-нибудь захватывающую историю или, еще лучше, служебную тайну. Мне кажется, теперь только у вас, в Разведке, существуют тайны. А без них так скучно…

– Признаюсь честно, вам со мной не очень повезло. Я только сегодня получил жетон и служебное направление, а еще вчера был курсантом училища.

– Ну зачем вы это сказали, – Ликка протестующе тряхнула головой. – Взяли вот и разочаровали.

– Просто это единственная служебная тайна, которая мне известна.

– Ай-яй-яй. Вы не лукавите? У вас вид закаленного, матерого разведчика. Прямо удивительно, что я сразу не догадалась, кто вы.

– Внешность обманчива.

– Ну, а чему вас учили? Маскировке, стрельбе, рукопашному бою? – не унималась девушка. – Мне безумно интересно. Расскажите, пожалуйста.

– Боюсь, это не так захватывающе, как вам кажется.

– И все-таки?

– Учили всему помаленьку. Например, грамоте и чистописанию. Еще арифметику преподавали, но я ее терпеть не мог. Очень нудный предмет, поверьте. Сплошные цифры и ничего больше. О так называемой таблице умножения у меня до сих пор крайне приблизительное представление. Зато по правилам хорошего тона я всегда имел высший балл.

– О да, это сразу бросается в глаза.

– Может быть, теперь вы немножко расскажете о себе? – предложил Арч. – А то все обо мне да обо мне, прямо неудобно становится.

Бот вошел в полосу низкой облачности. Непроглядная, волокнистая, ватная мгла обволокла купол. Ликка переключила управление на себя и стала набирать высоту.

– Попробуйте угадать, – лукаво бросила она. – Ведь вы должны видеть людей насквозь.

– Тут вы немного заблуждаетесь, нам не преподают рентгенологию. Впрочем, я попробую.

Снова засияло солнце. Казалось, бот завис под бледноголубым небесным сводом, над сплошной, чуть вогнутой белой равниной. Ничто не выдавало скорости, с какой неслось воздушное суденышко.

– Судя по всему, вы человек искусства, – заявил Арч. – Об этом свидетельствуют эксцентричность, живость, остроумие. Плюс профессиональная пластика, вообще манера держаться… Полагаю, что вы актриса, причем в амплуа травести. Ну как, угадал?

Ликка от души рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Браво, почти в самую точку. С детства мечтала стать актрисой, как это ни банально. Но судьба решила иначе. Даю вам еще одну попытку. Отгадывайте.

– Нет уж, предпочитаю сдаться сразу. Итак, кто вы?

На панели управления замигал зеленый огонек, означавший, что автопилот передал управление лоцманской службе космопорта. Бот описал длинную дугу, одновременно снижаясь. Вдоль купола заструились космы тумана, затем облачная пелена плавно надвинулась, обступила со всех сторон. Даже габаритные фонари на краях диска исчезли из вида. По внутренней поверхности пластикового купола заиграли разноцветные отблески индикаторных огоньков.

– Не хотелось бы вас разочаровывать, – вздохнула девушка. – Профессия у меня самая заурядная. Я заканчиваю курсы шеф-операторов. Буду работать на какой-нибудь далекой космической станции, с годами превращусь в растрепу и зануду. В общем, ничего блистательного.

– Странно. Пеняете на профессию, которую сами же выбрали. Зачем тогда было идти на курсы?

Неожиданно Ликка посерьезнела, от ее дурашливых ужимок не осталось и намека.

– Ну, это и вовсе скучная материя, – ответила она и принялась рассеянно покачивать совершенно бесполезный в тот момент штурвал.

Густую завесу облаков словно бы сдернуло с купола и унесло ввысь. Арч увидел множество летательных аппаратов – от маленьких юрких «двоек» до длинных веретенообразных «тысячников». Расположенные в строгом порядке, неукоснительно придерживаясь заданных интервалов и дистанций, они летели к космопорту по входной трассе, как будто их несла незримая конвейерная лента, которая вдали сужалась и впадала в разверстую грань прозрачного гигантского икосаэдра, где помещались пассажирские залы. Другой транспортный поток, столь же упорядоченный и непрерывный, брал начало от противоположной стороны колоссального здания, уходил ввысь, расширяясь наподобие прожекторного луча, и терялся среди низко нависающих туч. По обе стороны главного корпуса простирались взлетно-посадочные площадки, уставленные ровными рядами пассажирских кассет. То и дело кассеты, состыкованные с ажурными чашами буксировщиков, стартовали или приземлялись. Это походило на город, застроенный металлическими башнями, которые волшебным образом, невесомо и бесшумно, снуют вверх-вниз.

Арч не успел вдоволь налюбоваться космопортом – строй, в котором летел их бот, нарушился. Словно шарики в гигантской четырехмерной головоломке, летающие суда перестраивались, менялись местами, и вот уже Арч с Ликкой оказались в гуще «двоек» и «четверок», скучившихся, едва не задевающих друг друга боками. А над ними, столь же тесной армадой, неслись двадцатиместные диски, и сквозь их гущу едва виднелись расположившиеся еще выше стоместные сфероиды.

– Мне всегда не по себе, когда я попадаю в такую теснотищу, – пожаловалась Ликка. – Мерещится, что вот-вот с кем-нибудь столкнусь.

– Исключено. У лоцманов продублированы все операционные цепи, плюс эхо-контроль на выходе. Да и наш автопилот начеку.

– Знаю. И все равно как-то боязно.

Прозрачная, посверкивающая громада главного корпуса надвинулась, поглотила разделенный на эшелоны летящий рой. Спустя несколько мгновений бот Арча и Ликки уже опустился в посадочную чашу на карусельной стоянке. Они вышли, эскалатором поднялись в ближайший зал, продольно располосованный движущимися дорожками, уставленный рядами двойных кресел. Подойдя к справочному автомату, Арч подтвердил заказ на рейс в 20.40, узнал, от какого портала курсирует вагончик на кассету.

– У меня есть еще около получаса, – сказал он. – Если вы не передумали насчет сока, я к вашим услугам.

– Полный восторг, – отозвалась Ликка, беря его за руку.

Бегущая дорожка перенесла их в другой конец трапециевидного зала, к балконному кафетерию. При виде вращающихся стеклянных дверей Арчу невольно вспомнились турникеты Тхэ, и тут же пошла, пошла разматываться в памяти ниточка… Опять он ощутил себя чужим и ненастоящим в привольном, светлом мире, где пространство не загромождено подслеповатыми небоскребами и угрюмой, вечно спешащей толпой. Словно бы не он сидел, откинувшись в кресле, высоко над космодромом, и не ему улыбалась бойкая девушка, похожая на Аму. Все казалось нереальным – балконные перила, простор, ветерок, поигрывавший длинными, солнечного цвета прядями, выбившимися из-под цветной тесьмы. Он не удивился бы, доведись ему сейчас очнуться в закутке за вонючими контейнерами с маринованными водорослями, в жару и предсмертных корчах…

– Так и будем сидеть? – осведомилась Ликка, поправляя волосы. – Ухаживайте за мной, пожалуйста, ухаживайте. Закажите стаканчик ларгатового.

– А что к нему? – Арч встряхнулся, выдвинул сбоку столика наборную клавиатуру.

– Ничего.

– Может, съедите хоть что-нибудь за компанию? Сам я не прочь перекусить.

– Ладно, берите мне то же, что и себе, – она прыснула и добавила. – Только вдвое меньше.

Пока он делал заказ, Ликка вертелась, бесцеремонно разглядывая сидевших за соседними столиками.

– Не кажется ли вам, что напротив вас сидит самая красивая девушка среди всех присутствующих? – спросила она.

– Кажется, – подтвердил Арч.

– А сами вы не могли догадаться и сказать об этом? Что вы можете добавить?

– Что я крайне польщен.

Подкатила тележка с напитками и едой. Переставляя на столик стаканы и блюда, Арч подумал, что на Тхэ такие лакомства, если вообще там есть нечто подобное, мог бы себе позволить лишь человек высокого ранга, никак не ниже пятой категории.

Ликка подняла стакан с густым фиолетовым соком, кивнула Арчу.

– За ваше важнющее задание. Успеха вам, ну, и все такое.

– Благодарю, – он отхлебнул сока и принялся за еду.

– Послушайте, Арч, – спросила Ликка, оставив иронический тон. – Что вас так гнетет? Не отпирайтесь, я же вижу.

– Пустяки. Предстартовый мандраж новичка.

– Будь по-вашему. Не хотите говорить, значит, не надо. А почему вас никто не провожает? У вас на Альции ни друзей, ни родных, да?

Подперев голову рукой, она смотрела на него с неожиданной серьезностью и грустью. Чужая, бесконечно далекая, случайно встреченная на путях этого лучезарного чужого края.

– У меня их вобще нет. Нигде.

– Как же так… Совсем никого?

– Совсем.

Арч собрался с духом и выпалил:

– И вообще я с так называемой карантинной планеты. Понимаете?

Вопреки ожиданиям, его признание вовсе не потрясло собеседницу.

– Не совсем понимаю, – ответила она. – При чем тут Разведка, жетон… И как вы тогда очутились на Альции?

– Очень просто. Я был обречен. Ну, смертельно болен. Один разведчик, добрая душа, забрал меня на свою базу. Вылечили. Потом – Адапторий на Самарне. Знаете про такое заведение?

– Более-менее.

– А когда пришло время выбирать профессию, я попросился в Разведучилище.

– Кажется, теперь поняла, – Ликка пристально посмотрела ему в глаза. – Вы возвращаетесь на свою планету, да?

– Угадали.

– И… и как там?

– Плохо, – вздохнул Арч. – Плохо до неправдоподобия. Теснота, голодуха, зверство. Лучше я не буду рассказывать. Вы там не были, не поймете. Здесь все по-другому. Другая жизнь, люди другие…

Он взял бутербродик, повертел, положил обратно на блюдо. Ликка осторожно, кончиками пальцев коснулась его руки.

– Простите, если… Чисто женский вопрос, не сочтите за бестактность… Вы возвращаетесь к кому-то? Вас там ждут?

Арч поразмыслил немного.

– Нет, – сказал он. – Я думаю, что нет.

– Простите, я сама не знаю, почему спросила…

– Ничего, – он осушил стакан и отодвинул в центр стола. – Честно говоря, я даже не могу объяснить толком, зачем возвращаюсь. Но и оставаться здесь тоже не могу. Это было бы… подлостью, что ли.

– Как вы сказали? Подлостью? Что это слово значит?

– Ну, как бы вам объяснить. Слово архаичное. Означает поведение предельно аморальное, грязное…

– Дошло, – кивнула Ликка.

– Вот такие мои дела, – подытожил Арч и умолк.

Некоторое время они сидели, не притрагиваясь к еде.

– Только не смотрите на меня с такой жалостью, – попросил Арч.

– Хорошо, не буду. Хотите, я расскажу вам про себя?

– Да. Хочу.

– Рискую показаться вам заурядной дурочкой… Знаете, я была влюблена. Неважно, в кого. Такой девичий возраст, без роковой любви не обходится. Даже неприлично как-то без нее. Вот. Я и влюбилась, – Ликка взяла стакан, посмотрела поверх края на Арча. – Обычно я пью санхалевый сок. Привыкла, с детства. А сегодня захотелось ларгатового. Я чепуху говорю, правда?

Ответа, кажется, не требовалось; Арч промолчал.

– Вот вы улетите на свою планету. Я буду торчать на какой-нибудь перевалочной космостанции. Однажды, когда очень соскучусь, возьму и синтезирую себе ларгатовый сок, – она отпила из стакана. – И вспомню этот день, вспомню вас. Это смешно, да? Я кажусь вам дурочкой?

– Нет.

– Вы из вежливости так говорите. Ведь это же смешно. Даже возраст не оправдание, – заявила девушка, скорее бравируя, чем смущаясь.

– На моей планете нет ларгатового сока, – сказал Арч. – Да и вообще никакого нет. Но если мне станет тяжело на душе, я вполне смогу представить, что пью именно его. – Он взглянул на часы и добавил. – Мне пора.

Ликка сгребла блюдца и стаканы в центр столика, нажала на кнопку сбоку. Темный квадрат посредине столешницы распался на четыре наклонных треугольника, и пластиковая посуда соскользнула сквозь толстую ножку столика к агрегатам очистки и переплавки.

Они вышли через дверь-вертушку в зал, пересекли его, спустились к шестнадцатому порталу, где уже стоял прицепной вагончик, на треть заполненный пассажирами.

– Спасибо вам, Ликка, – сказал Арч. – Прощайте. Будьте счастливы.

– Поцелуйте меня, – попросила она.

Наклонившись, он коснулся губами ее щеки.

– Нет, – запротестовала она. – Так целуют детей.

Маленькие, горячие ладошки сомкнулись на его затылке, лицо Ликки приблизилось вплотную, и все заслонили широко раскрытые серые глаза. Потом ресницы девушки опустились, растерянный Арч ощутил ее дыхание у своих губ, прерывистое нежное дыхание, и чуть заметный, терпкий аромат плодов ларгата… Влажный ожог поцелуя продлился чуть больше мгновения; Ликка отпрянула, потупилась. Арч не успел вымолвить ни слова. Она повернулась и пошла, почти побежала. А он стоял и смотрел, пока ее розовое платье не скрылось вдалеке, за поворотом.


9


И опять он ощутил себя бесповоротно одиноким. Это чувство не покидало его, лишь изредка становилось незаметным, словно воздух, которым дышишь. Там, за порталом, начиналась бесконечность – звездный вихрь Галактики, сгустки пылающей плазмы, разделенной безднами, и крохотные голубые пылинки обитаемых планет. Непомерное, непостижимое пространство просвечивало сквозь реальность, такую обыденную и простую – пухлое, плотно обнимающее кресло, сумка на коленях, урчание тягача, и вот уже панорама космопорта плавно поворачивается вокруг вагончика, бежит мимо, выдвигает из своей глубины серебристую башню пассажирской кассеты, которая стремительно разрастается ввысь и вширь, запрокидываясь от собственной высоты.

Внутри решетчатой шахты сновали кабины подъемников. На макушку кассеты уже опускался, растопырив стыковочные муфты, антигравитационный буксировщик. Прежде, чем шагнуть из подъемника в раскрытый люк, Арч оглянулся и увидел сквозь прозрачную стенку густой, загибающийся кверху точечный рой, исходивший из треугольной пасти далекого, призрачного икосаэдра. Где-то там, в крохотном ботике-двойке, улетала случайно встреченная и утраченная навсегда девушка в розовом платье. И в том, что она походила, как близняшка, на Аму, крылась нестерпимо горькая насмешка судьбы.

Оба салона кассеты наполовину пустовали, Арч сел на первое попавшееся место и уставился в овальный иллюминатор. Из транслятора донеслось традиционное приветствие экипажа, который сейчас находился далеко за пределами атмосферы, в рубке межзвездного челнока, занявшего стационарную орбиту. Опорные шахты неспешно отвалились, кассета дрогнула, снялась с цоколя и заскользила ввысь. Вскоре она прошила облака и словно бы повисла в холодном сиянии высоты. Казалось, она летит не сквозь пространство, а сквозь время – планета мало-помалу прогибалась, и над краем ее пепельно-голубой, наполненной облаками чаши постепенно выцветала небесная синь, сменяясь сумерками, затем тьмой космической ночи. На черном куполе неба проступили мириады звезд. Здесь, в центре Галактики, их было видно в несколько раз больше, чем с окраинной Тхэ. Немного погодя среди частого звездного узора появилась темная брешь. Она разрасталась, принимая странные очертания, в которых Арч наконец распознал кассетный межзвездник. Корабль походил на цветок с пятью прямоугольными лепестками, недоставало шестого – той кассеты, что стартовала с Альции и теперь приближалась к нему. Начались швартовочные эволюции, межзвездник наискось ушел вниз и скрылся из виду. Иллюминатор повернулся в сторону слепящего солнечного диска, тут же сработала автоматика, опустившая внутри двойного прозрачного пластика дымчатый светофильтр. Арч отвернулся и откинулся на спинку кресла.

Предстояла монотонная рутина транспространственного рейса. Швартовка, разгон, нырок, торможение, затем буксировка в порт прибытия. Все вместе займет не меньше трети суток.

Вытащив из сумки распечатку устава, Арч положил ее на колени, открыл наобум и углубился в чтение.

"Ст. 116. Разведчик обязан всячески избегать действий, которые могут затрагивать безопасность других лиц, их здоровье, честь и судьбу.

Ст. 117. Разведчику возбраняются какие бы то ни было действия, продиктованные личными интересами.

Ст. 118. а) Любые масштабные акции, влияющие на естественный ход событий, должны быть предварительно согласованы руководством бригады с Комиссией по делам карантинных планет при Галактической Лиге.

б) В оперативной обстановке допустимо принятие решений лично разведчиком, под его ответственность, в рамках статей 110—117 настоящего Устава".

Все это он знал наизусть, однако внимательно перечитал. Суконное убожество языка и мысли, но ведь иначе не скажешь. Выглядит абсолютно разумно и правильно, поспорить не с чем. Так ли это на самом деле?

Его мыслями завладела формулировка «естественный ход событий». Особой конкретностью она не отличалась, каких-либо разъяснений в уставе не нашлось. Интересно, кем же определяется этот «естественый ход» – Галактической Лигой, властями карантинной планеты, Провидением? Выходило так: разведчик сам по себе, происходящее – само по себе. Хотя, с известной точки зрения, присутствие разведчика на планете вытекает из того же «естественного хода событий», берущего начало от Темных Веков и ссыльных звездолетов. Далее, в иных случаях именно невмешательство может являться противоестественным. Арч удивился, обнаружив такой грубый изъян в безупречной на первый взгляд логике устава. Над этим стоило основательно поразмыслить.

Однако его преследовал слабый аромат ларгатового сока, мешавший сосредоточиться. Он стал прикидывать, какое задание ему дадут и долго ли придется пробыть на Тхэ, несколько суток или несколько лет. Нет сомнения в том, что ему удастся разыскать Ликку, достаточно сделать запрос в ее училище. Дальше он не стал загадывать. Ему вдруг стало не по себе при мысли об отпущенной ему долгой, непомерно долгой жизни. На локтевом сгибе алела точка от очередной прививки Агеронтона. Чудодейственное снадобье бессмертия текло в жилах Арча, но не придавало его существованию ни смысла, ни цели. Куда бы его ни забросила судьба, он обречен маяться и тосковать, на Тхэ – по красотам Альции, на Альции – по своей обездоленной планете. Он не мог и предположить, что бессмертие обернется такой жестокой насмешкой.

А звездолет мчался с баснословной и в то же время совершенно неощутимой скоростью, ибо испещренный звездами космос застыл, словно приклеенная к иллюминатору светящаяся картинка. Арч сунул устав в сумку, разложил кресло до упора и отрегулировал его мягкость. Погрузиться в сон для него не составило труда.

Ему приснился цех, где работала Ама, и ни разу не виденный, но знакомый до жути по ее рассказам старый волочильный стан, имевший прозвище «палач». Будто бы он, Арч, стоит в дверях, и Ама, изумленная, ликующая, в розовом платье и с цветной тесьмой в волосах, бежит к нему вдоль стана, мимо сваленных кучей бунтов проволоки, бежит и не видит, что грейфер в полтора данна весом начинает перекашивать; натужно, с дрожью вращается барабан; она бежит; Арч не слышит собственного вопля, такой грохот стоит в цехе; грейфер срывается и летит, сбивая Аму с ног; обломок болта с визгом впивается в стенку; хлещет масло из сорванного штуцера гидравлического привода; сбоку стана, точно выброшенные взрывом, взвиваются спиральные щупальца проволок, они хлещут в воздухе, ища жертву, и разом набрасываются на распростертую в луже крови Аму…

Проснувшись, он долго не мог отойти от кошмара. Заказал киберстюарду тоник, выпил две порции кряду, отрелаксировал, проделал малый дыхательный комплекс. Помогло. В иллюминаторе висел тонкий серп – его порт назначения, Орепта. Наручные часы показывали девяносто восемь часов семьдесят три минуты, обычные штучки электроники после транспространственного нырка. Арч стер показания, запросил местное время космопорта, поставил часы по нему.

Тоник распалил аппетит. Пока межзвездник выходил на орбиту и подоспевшие буксировщики принимались растаскивать кассеты, Арч перекусил на скорую руку, заказав котлету в тесте и фруктовое желе, традиционные кушанья пассажиров дальнего рейса.

Спуск прошел быстро, без заминок. Над космопортом занимался рассвет, когда Арч, поеживаясь от холодка, вошел в зал для прибывающих и прямо у дверей наткнулся на Гура.

– Ну, привет, – с ходу облапив Арча, пробасил тот. – Что ж ты экипировался не по погоде?

– В спешке не сообразил. У нас там жарища, – он машинально выразился «у нас», как будто Альция еще имела к нему какое-то отношение.

– Топай переодеваться, я тебя здесь подожду.

В гардеробной кабинке Арч сменил летнюю одежду на плотный комбинезон, поразмыслив, заказал утепленную плащ-накидку, поскольку Орепта славилась резкими перепадами температур и ураганными ветрами. Перекинув плащ через руку, он вернулся в зал.

– Ну, гордость училища, рассказывай о своих успехах, – потребовал Гур, направляясь вместе с Арчем к стоянке дисколетов.

– Что там рассказывать. Будто ты сам не учился. Обыкновенно, – пожал он плечами.

– Экий скромник. Знал бы ты, какие дифирамбы тебе поет Млет. А он обычно скуповат на них.

– Брось шутить. Он один-единственный раз со мной пообщался, перед отбытием. Тогда же смотрел мой матрикул.

– Я вовсе не шучу. Он с самого начала лично следил за твоей учебой.

– За что мне такая честь?

– Вот это спроси у Млета, ладно?

Арч искоса посмотрел на своего спутника.

– Ну, а что Млет сообщает кроме похвал?

– Кроме них – ничего. Разве тебя это удивляет?

– Удивляет. Но я не в претензии.

Свободных «двоек» на стоянке не оказалось, поэтому друзья взяли четырехместный бот. Арч попросился за штурвал, и Гур охотно уступил ему водительское место.

– Куда летим?

– К старине Тормеку. Он у себя в коттедже. Курс 301.

– Мне что-то говорили насчет бригадира двенадцатой, – заметил Арч, запуская движитель.

– А это он самый как раз и есть. Когда я притащил тебя на космобазу, он был в отпуске, и вы не увиделись. Ничего, теперь познакомитесь.

Карусельная стоянка медленно вращалась. Поравнявшись с выпускным проемом, бот снялся с чаши, вылетел наружу и понесся в общем транспортном потоке, постепенно набиравшем высоту. Едва отключился провожавший лоцман космопорта, Арч свечкой устремился ввысь, нахально «утерев форштевень» двадцатиместному судну. Протестующе мигнул красным светодиодом автопилот, перехвативший на секунду управление, отчего бот резко шарахнулся в сторону.

– Ты бы все-так полегче, – проворчал Гур. – Наши годы молодые, везде успеем.

– Извини. На радостях расшалился.

Покинув общий строй, Арч лег на курс и включил автопилот. Вдалеке, на краю космодрома, виднелся колоссальный обелиск Памятника Всем Жертвам. Над далекими, дымчатыми зубцами горного хребта сияло голубоватое солнце Орепты. Гур порылся в рундучке, вынул и надел темные очки, вторую пару протянул Арчу.

– Ты сегодня что-то не в духе, – заметил он.

– Сон дурной приснился. Про Тхэ.

– Ясно, – понимающе кивнул Гур.

Ровные зеленые прямоугольники плантаций внизу сменились рыжими складками предгорья. Прямо по курсу вздымалась могучая горная цепь, ее кварциновые склоны сверкали и переливались на солнце. Арч сдвинул очки на лоб, чтобы полюбоваться этим гигантским самоцветом во всей красе, но Гур тронул его за локоть.

– Не советую, – предостерег он. – Глаза могут разболеться.

Когда бот перевалил через сияющие пики, внизу открылась узкая долина, зеленой морщиной вьющаяся посреди голого плоскогорья.

– Ну вот, скоро будем на месте, – нарушил долгое молчание Гур. – А все-таки, о чем ты так хмуро думаешь?

– О сто восемнадцатой устава, – признался Арч. – Как прикажешь понимать пресловутое невмешательство в естественный ход событий? Это значит, ходить по грязи – и не запачкаться. Упасть в воду – и не промокнуть. Разве нет?

– Выходит, так оно и есть.

– Не складывается что-то. Ведь когда ты вытащил меня с Тхэ, ты нарушил устав. Или я вообще ничего не понимаю.

– Я это сделал под личную ответственность, смотри ту же статью, пункт "б".

– Вот-вот. С одной стороны нельзя, а с другой стороны, можно. Нет внятной границы между тем и другим.

Гур озадаченно запустил пятерню в шевелюру.

– Задал ты мне задачку… – пробормотал он. – А впрочем, не так уж она запутана. Просто надо следовать не букве устава, а его сути. И суть предельно ясна – не вмешивайся, если есть хоть малейшая вероятность причинить вред.

– До ясности тут еще далеко, – возразил Арч. – Сначала объясни мне, как определить, где вред, а где польза. Ну, скажем, кого-то убивают на твоих глазах. Что ты будешь делать?

– Что бы ни происходило, я прежде всего не имею права раскрывать себя, выходя из роли. И отнюдь не из шкурных соображений, как ты, надеюсь, понимаешь.

– Значит, пускай убивают?

– Если я мог спасти человека, я делал это не задумываясь, – сказал Гур.

– Ну, а если убивают убийцу? – не отставал Арч.

Похоже, он загнал Гура в тупик. Во всяком случае, тот не спешил с ответом.

– Послушай, – произнес наконец он. – Не будь таким буквалистом. И еще – не пытайся получить готовый рецепт на все случаи жизни. Его не существует. Есть только твоя личная ответственность и твой служебный долг. А он полностью совпадает с твоим долгом перед человечеством, если угодно. И все.

– Совпадает? Полностью и всегда?

– Для меня да, – твердо заявил Гур.

– Предположим, что перестанет совпадать…

– Не могу себе такого представить.

– Я сказал, предположим.

– Тогда надо менять профессию. Чем скорее, тем лучше.

Этими словами Гур явственно подытожил разговор, и Арч не стал настаивать на продолжении.

Ущелье, над которым летел бот, постепенно расширялось, его заросшие кустарником склоны становились более пологими, затем впереди заблистала бирюзовая гладь высокогорного озера.

– Видишь домик на берегу? – показал рукой Гур. – Правь к нему. Садиться будешь на лужайке, прямо на пузо.

Арч стал выруливать к старенькому коттеджу с просторной террасой, стоявшему на опушке густых зарослей вблизи озера. Не слишком полагаясь на собственный опыт, он перевел автопилот в режим подстраховки, однако помощь автоматики не потребовалась. Бот мягко опустился в высокую траву, слегка завалился набок.

– Ты имел в виду что-нибудь конкретное, когда допытывался насчет сто восемнадцатой? – вдруг спросил Гур, шагая с Арчем к домику.

– Нет. Чисто академический интерес. Перечитывал в пути устав, наткнулся на эту закавыку.

Перед коттеджем на лужайке стоял очаг, сложенный из нетесаных камней. Над ним курился дымок.

– Ага, – заметил Гур. – Кажется, нас угостят печеными орехами. Тормек до них большой охотник. Э-эй, встречайте гостей!

В ответ из зарослей донесся свист, и на опушку вышел человек с охапкой хвороста в руках. Высокий, атлетически сложенный, он носил потертый комбинезон защитного цвета, форменный, однако без знаков отличия. Его кожа имела медный оттенок, характерный для коренных жителей Орепты. В коротко подстриженной черной шевелюре застряли пожухлые листочки.

Свалив хворост у очага, бригадир приветственно коснулся исцарапанной ладонью подбородка.

– Тормек рад вас видеть.

– Здравствуй, старина. Это Арч Эхелала. Принимай пополнение.

– Как прошло путешествие? – обратился к Арчу бригадир.

Тот не смог разобрать, то ли это церемониальная формула, то ли действительно вопрос, и сказал наобум:

– Спасибо, сносно.

Вполне удовлетворившись ответом, Тормек присел на корточки и стал подбрасывать сухие сучья в очаг. Пламя с треском набирало силу. Потянуло резким, приторным запахом горящей ароматической смолы.

– Орехи скоро поспеют, – сообщил бригадир. – Пойдемте в дом.

В углу просторного холла, в окружении мягких кресел, притулился столик, сервированный на три персоны. Кроме нескольких соусников и мисок с пучками лохматой сочной зелени, на нем стоял кувшин с густым белесым напитком. Тормек наполнил бокалы и подал их гостям, предварительно пригубив из каждого, как требовал древний обычай.

– А теперь, – произнес он, – к делу. Для начала посмотрим одну короткую видеограмму.

Тормек поколдовал над карманным пультом, включил видеограф напротив столика. На экране появилась улица, запруженная прохожими. Съемочная камера находилась на высоте примерно в два человеческих роста, неподвижная, нацеленная на двери дома по ту сторону улицы. Арч сразу узнал Тхэ – ее унылую, примитивную архитектуру, железные лестницы и мостки, ее суетливых жителей в однообразных темных одеждах.

– Смотри внимательно, – предупредил Гур. – Сейчас кое-кто появится. Может быть, твой знакомый.

Одна из дверей отворилась, из нее вышел коротконогий, заплывший жиром мужчина в алой мантии попечителя. Стоя на крыльце, он подал знак рукой, и сквозь поспешно расступающуюся толпу к дому подкатил, неслышно взревывая гудком, мощный черный автомобиль с эмблемой Попечительского Совета на боках. Из-за спины попечителя выскочил человек в синей форменке спортсмена, услужливо распахнул дверцу.

– Это он, – сказал Арч. – Юхр…

Сразу Тормек остановил проекцию, прокрутил запись обратно, отыскал кадр, на котором Юхр был хорошо виден анфас, затем увеличил изображение.

– Вглядись хорошенько. Это действительно он?

– Да. Я его ни с кем не спутаю. К тому же шрам приметный.

– Так мы и думали, – Тормек выключил видеограф и поднялся с кресла. – Наверно, орехи уже готовы.

Он взял со стола большое блюдо, щипцы и вышел.

– Дело гораздо интереснее, чем предполагалось, – сказал Гур. – Ты знаешь, кто этот пузан в мантии?

– Понятия не имею.

– Новый попечитель Стражи Благонамеренности, Шу Тран Пятнадцатый. Забавно выходит, олигарх якшается с отпетым бандюгой. Зачем они друг другу, интересно бы узнать.

– А что известно о Юхре?

– Его настоящее имя – Лим Ру Алаягати Мо. Спортсмен, в прошлом чемпион межквадратного турнира по курбо. Один из заправил той банды, которая контролирует черный рынок и, соответственно, нуждается в подложных жизняках для прикрытия своих делишек.

– Понятно.

– Остаются крохотные неясности, – Гур приложился к стакану. – Например, как они легализуют краденые жизняки и выбирают лимиты. Как получают доступ в компьютерную сеть и стряпают фальшивки, способные обмануть Подземного Папу. Их опыт нам очень интересен. Мы попытались раскопать эту шайку-лейку, обнаружили, что это весьма серьезная и крупная организация. Весьма. Даже нам нелегко подступиться к ней. И пахнет здесь, судя по масштабам, степени конспирации и участии страблагов, а также косвенным данным, нешуточной заварушкой.

– А именно?

– А именно, государственным переворотом.

Невольно Арч присвистнул.


10


Вернулся Тормек, неся блюдо с дымящимися, обвалянными в золе орехами, крупными, почти с кулак величиной; их кожура почернела и растрескалась, обнажив белую пористую скорлупу. Бригадир ссыпал орехи в бадейку, стоявшую возле столика. Оттуда с шипением взмыли клубы пара.

– Потрясающе, – Гур с удовольствием принюхался. – Чуешь ароматец? Недозрелые печеные орешки – это, брат, мечта. Опять же, испеченные на ветках смаранга. Такого нигде, кроме Орепты, не отведаешь. Верно я говорю?

– Так и есть, – подтвердил Тормек, выуживая орехи из бадейки, протирая их салфеткой и раскладывая по тарелкам.

Гур взял со столика свирепое на вид металическое устройство, оказавшееся резаком. Одним махом он рассек скорлупу, вытряхнул на тарелку Арча студенистое коричневое ядро, полил соусом, присыпал крошеной зеленью и скомандовал:

– Навались!

Однако Арч не спешил отведать заманчивое кушанье.

– Так ты говоришь, дело идет к перевороту? – спросил он.

Тормек пристально взглянул на Гура, потом ответил за него:

– Пока это всего лишь предположения, сынок.

– Не понимаю, почему ты так разволновался, – буркнул Гур, колдуя с приправами. – Идет грызня на верхотуре, ничего особенного. Стоит ли заострять внимание.

– По-моему, стоит. Очень даже стоит, Гур. Я помню о мятеже двадцатого года. Тогда кровь текла по мостовой ручьями.

– Пожалуйста, не надо преувеличивать. Действительно, тогда были крупные стычки, кое-где вооруженные бои, но после казни Ча Крума вся заваруха сошла на нет. Вряд ли жертв было больше, чем гибнет, скажем, за год в кабацких поножовщинах.

– По правде говоря, от тебя я такого не ожидал, – бросил Арч.

– Чего не ожидал?

– Такого бесподобного спокойствия, когда речь идет о крови.

Гур положил в рот кусочек ореха, прожевал, смакуя, затем произнес:

– Спокойствие – вещь наживная, дружище. А я видел еще, что творится на других карантинных планетах. Вот так навидался, под завязку. И Тхэ по сравнению с ними может считаться райским уголком, пансионом для слабонервных девиц. Так-то.

– Но это же моя планета, мой народ! – вспылил Арч.

– Стоп, сынок, – одернул его бригадир Тормек. – Не горячись. В нашем деле на горячке далеко не уедешь. Лучше ешь орех, пока не остыл. Неужто я зря для тебя старался?

Помедлив, безо всякой охоты Арч взялся за обеденные щипчики, проглотил кусок-другой, почти не чувствуя вкуса.

– Теперь послушай, что я тебе скажу, – снова заговорил бригадир. – У разведчика нет и не может быть своей планеты. Как не может быть планеты чужой. Ясно?

Возражений не последовало. Насупившись, Арч уткнулся взглядом в тарелку и занялся едой.

– Боюсь, ты думаешь о нас хуже, чем мы того заслуживаем, – продолжил Тормек. – По-твоему выходит, я обязан пуще всего заботиться об Орепте, а Гур – о Терионе. И до Тхэ дела нет никому, кроме тебя. Так?

– Я вовсе не то хотел сказать…

– Хотел или нет, а вышло именно то. Ты считаешь, мы должны сделать все, чтобы предотвратить переворот, так, что ли? А что мы, собственно, знаем о нем, да и готовится ли он вообще? Допустим, получены исчерпывающие сведения: да, существует заговор против Попечительского Совета по главе с Джэ Глитом. Давай, сынок, решай, что делать, с кем быть, с правительством или с мятежниками. Им никак не избежать стычки. Легкой победы ни тем, ни другим ожидать не приходится. А вот попробуй разбери, на чьей стороне правота, да и есть ли она тут вообще. Теперь ответь, какой правитель лучше, плохой или хороший.

– Погодите, – растерялся Арч. – Я не ослышался? Вы спросили, который лучше, плохой или хороший?

– Точно так.

– Я отказываюсь понимать такой вопрос.

– Ну что ж, тогда отвечу я сам. Любому ясно, что такие порядки, какие заведены на Тхэ, рано или поздно должны рухнуть. При хорошем правлении – позже, при плохом – раньше. Так что выходит, в конечном счете, чем хуже, тем лучше. Ты несогласен?

– Не знаю, что и сказать. Но нельзя же, чтобы планетой правили бандиты…

– Они и так ею правят, – вмешался Гур. – Неужели ты до сих пор этого не понял? Самые натуральные бандиты, только в мантиях.

– Ты помянул резню двадцатого года, – добавил Тормек. – А ведь тогда, если разобраться, просто-напросто две шайки сводили счеты чужими руками. И, приди к власти Ча Крум, ничего не изменилось бы. Он очень быстро забыл бы свои распрекрасные лозунги и обещания. Ну, разве что, назвал бы прежние вещи новыми именами. Слегка отлакировал бы тиранию, сделав ее изощреннее и лживее. Но не больше.

– Вы уверены? – недоверчиво сощурился Арч. – Помню, отец говорил мне, что Ча Крум единственный, кто сможет облегчить нашу жизнь, добиться справедливости.

– Это от избытка доверчивости, – сказал Тормек. – На самом деле Ча Круму было наплевать и на справедливость, и на чаяния народа, о которых он столько разглагольствовал. Он рвался к власти. Он хотел сломать систему потомственной администрации. Эту ставку он бросил на кон и надеялся выиграть массу сторонников. Но ради ступенек чиновной лестницы никто на баррикады не полезет, не те мотивы. Далее, его «администрация по заслугам» через несколько поколений обязательно переродилась бы, как случалось неоднократно на разных планетах, в ту же самую потомственную. Заметь еще, Ча Крум был виртуозом интриг и беспринципным циником, каких мало. Сегодня он мог брататься с самим чертом, а завтра содрать с него заживо шкуру и продать ее на толкучке. В собственной непогрешимости он не сомневался ни капли. Скорее всего, он потопил бы Тхэ в крови, доведись ему стать диктатором. Тебе надо бы хорошенько проштудировать историю собственной планеты, сынок. На одних слухах и официальных преданиях далеко не уедешь.

Арч промолчал. Бригадир занялся своей порцией орехов.

– Вот тебе и сто восемнадцатая, пункт "а", – заметил Гур, который уже очистил свою тарелку и блаженно откинулся на спинку кресла.

– К чему это? – поинтересовался Тормек.

– А, разговор у нас был, по пути сюда. Насчет устава.

Покончив с едой, разведчики перешли на террасу, с которой открывался вид на озеро и вздымавшийся на том берегу мощный кварциновый кряж. По отмели бродили голенастые птицы с яркоголубым оперением. Тормек и Арч сели на легкие раскладные стулья, Гур примостился в небрежной позе на перилах.

– Ну что ж, сынок, давай теперь о деле, – начал бригадир. – Отыскался след твоего подземного приятеля.

– Вы нашли Тила?!

– Пока нет. Выяснили, что он был арестован вскоре после того, как вы с ним расстались. Из-за похищенного пневмача поднялся крупный скандал, охрану в порту увеличили раза в три. И однажды ночью Тила поймали при попытке пролезть в продуктовый склад.

– Не повезло бедняге… – пробормотал Арч.

– Он держался молодцом, на допросах молчал. Тогда к нему применили веритальные препараты, но каким-то чудом он не выболтал ничего существенного. Во всяком случае, связных показаний ни о Кумурро, ни о пропавшем пневмаче от него не добились. Больше года парень просидел под следствием, симулировал амнезию, и в конце концов его отправили на каторгу. Нам удалось узнать, куда именно – девятьсот двадцать первая заготовительная станция. И все. Под каким номером он там содержится, неизвестно, фотографию добыть не удалось, короче, есть лишь приметы, записанные с твоих слов. Как бы тут не напутать. Можно рискнуть, чтобы вытащить его оттуда, но действовать надо только наверняка. Понимаешь, к чему я клоню?

– Конечно, – сказал обрадованный Арч. – Конечно, я узнаю его. Если только… он вообще выдержал до сих пор.

– Будем надеяться на лучшее.

– Когда приступать к акции?

Бригадир Тормек неодобрительно покрутил головой.

– Горяч же ты, сынок. Ох, горяч.

– Но если Тил там, на ферме… Там каждый день может оказаться для него последним. Нельзя терять время зря.

– А мы и не теряем, – буркнул Гур. – Едва получили санкцию Лиги, тут же затребовали тебя. Знал бы ты, чего мне стоило выведать хотя бы номер фермы…

– За чем же теперь дело стало? Я готов, хоть сейчас.

– Ошибаешься, дружище. Как раз ты еще не готов.

Арч недоуменно уставился на Гура, потом перевел взгляд на Тормека.

– Именно так, – подтвердил бригадир. – Тебе нельзя высаживаться на Тхэ, где тебя знают в лицо по прежней жизни. Для Тила ты – вообще выходец с того света.

– А грим?

– При единичной вылазке – да, конечно. Но тебе предстоит внедрение, и поэтому придется менять внешность хирургическим путем. Другого выхода нет. Если ты согласен, завтра утром состоится операция. Дня через три швы регенерируют, и можно будет отправляться на Тхэ.

Такого поворота событий Арч никак не ожидал.

– Все правильно, – произнес он после затяжного молчания. – Удивляюсь, как я сам об этом не подумал. Да, иначе нельзя.

– В конце концов, такая операция обратима, – добавил Тормек.

– Само собой, – кивнул Арч.

– Есть еще одна идея, – заговорил Гур. – Она упростит внедрение, да и вообще откроет массу дополнительных заманчивых возможностей. По части алиби, например, по возможности брать передышки, покидая Тхэ. У нас с тобой почти одинаковое телосложение…

– Понял. Значит, двойники?

– Это полностью на твое усмотрение, – поспешно, словно пытаясь опрадаться в чем-то, сказал Гур. – Я не буду в претензии, если…

Нетерпеливым жестом Арч прервал его.

– Не стоит продолжать. Мне все равно.

Гур хотел было отпустить шутку, однако вовремя сдержался. Заметив это, Арч смутился:

– Извини.

– Ничего. Хорошо, что ты ничего не имеешь против моей рожи.

– Думаю, что не очень-то прогадаю, – усмехнулся в ответ Арч.

Однако общая неловкость не смягчилась. Тормек с отсутствующим видом смотрел в сторону озера, на стаю расхаживавших по отмели птиц. Арч поймал себя на том, что пристально разглядывает лицо Гура, и отвел глаза.

– Пожалуй, пойду прогуляюсь, – пробормотал он, встав со стула. – Надо утрясти все это в голове.

Он побрел к озеру, на полпути круто забрал влево, чтобы не тревожить понапрасну голубых пернатых красавцев, которые уже выбирались из озера и неторопливо выискивали что-то в густой траве лужайки. Некоторое время спустя береговая полоса искрящегося, точно иней, песка привела его к устью горной речушки. Ее упругие струи прихотливо извивались среди россыпей матовых белых валунов. Арч уселся на сплюснутую обкатанную глыбу, полузасосанную песком.

Душевный сумбур стихал, уступая место угрюмому равнодушию. Арч поймал себя на том, что он словно бы выпадает из реальности. Никак не получалось прочно осознать, что это именно Арч Ку Ди, бывший техник семнадцатой категории, а ныне сотрудник Разведслужбы, сидит возле горной речки, на планете Орепта, в нескольких тысячах парсеков от планеты Тхэ, за десятки парсеков от планеты Альция, где меньше суток тому назад он простился с девушкой по имени Ликка. Однако еще дальше, невыразимо и невозвратимо был далек от него, сегодняшнего, прежний Арч. Настолько далек, что казалось противоестественным общее имя, общее тело этих двоих людей. Их разделило множество потерь и приобретений, и новых обретений, и новых утрат. Теперь Арч мог бы сказать, что он лишился себя, и нашел себя; то и другое было бы совершенно справедливо. А завтра изменится его лицо, быть может, единственная бесспорно уцелевшая пока частица, из тех, которые слагают человеческую сущность.

Он нащупал корни страха, беспричинно завладевшего им при мысли о пластической операции: то взметнулся ужас перед окончательным растворением своего "я". И едва он разобрался в этом, страх отпустил его. Пути назад не существовало. Былая жизнь, былой Арч навсегда канули в прошлое. И жалеть здесь не о чем. Он поднялся с валуна и легким шагом направился к домику, где Тормек и Гур с потаенной тревогой ожидали его возвращения.

Поздно вечером он сидел на террасе, пододвинув стул ближе к перилам, глядя в испещренное звездами небо. Подошел, судя по походке, Гур и остановился за его спиной. Некоторое время они молчали.

– Сейчас видна Тхэ? – спросил неожиданно Арч. – То есть, ее солнце, конечно.

– Я понял. Да, недавно взошла. Над самым кряжем, где уступ, видишь три крупных звезды, почти на одной линии?

– Вижу.

– Шесть градусов левее нижней – еще две. Та, что потускнее.

– Нашел.

– Это она.

Над черной каменной громадой трепетала крохотная, едва заметная звезда.


Часть 2. Выжить или жить


11


Попечитель заготовительной станции, дважды зоркий страж процветания и достойный брат народонаселения Глур Чпи Семнадцатый имел удовольствие вкушать завтрак. Со сладостным вздохом отодвинул он лохань, вытер липкие от соуса пальцы, бросил смятую салфетку поверх шкурок и обглодков. Повинуясь его скупому жесту, прислужник-трупроц поспешно долил прохладительного в узорчатый бокал.

Тут в дверь скребнули и, не дожидаясь разрешения, в каюту ввалился распорядитель шестого конвойного звена.

– Велено доложить, ваша зоркость… – сипло рявкнул он.

Достойный Глур Чпи поиграл бровями: удивленно приподнял, затем слегка сдвинул в знак вельможного неудовольствия.

– Мерза-авец, – врастяжку проговорил он. – Быдло навозное… Ты что, к своей курве вперся? Ты куда вперся? Обождать не научен?

Попечитель хлебнул из бокала, наблюдая, как ражий детина мнется, сглатывает слюну, как его физиономия расцвечивается бурыми кляксами страха и подобострастия.

– С докладом я… – наконец выговорил тот убитым голосом.

– И, конечно, другой такой скотины для этого не нашлось, – задумчиво молвил Глур Чпи. – Ты же видишь, полудурок, что я кушаю. Ку-ша-ю… Ну-ка, выйди. А потом скребни в дверь. Да не так, как ломятся к уличной паскуде. Ты к попечителю явился на доклад, олух, мать твою поперек… Ну?

Обомлевший, уничтоженный распорядитель осторожненько вымелся за дверь, там перевел дух и четко, дважды поскреб ногтями.

– Войди! – велел Глур Чпи, предчувствуя очередную неприятность. То ли поножовщина среди попечительствуемых, то ли вахтенного наутро недосчитались: нажевался вдребезги очередной ублюдок, брякнулся за борт с оружием, расхлебывай теперь…

– Ну, доложи.

– Там бонго! Идет к шлюзу, как миленький. Гон пошел, ваша зоркость!

Глур Чпи вскочил с резвостью, которой никак не предполагалось в таком тучном, приземистом человечке. Разом слетели с него скука, гонор, ленца.

– Так с этого бы и начал, балда! – гаркнул он на ходу, пролетая мимо вытянувшегося в струнку служаки.

Едва он скрылся за дверью, лакей-трупроц вскочил с коленей и запустил пятерню в остатки жаркого.

Махом взлетев на шканцы, попечитель огляделся кругом. Громадная серебристая крестовина заготовительной станции покоилась на дымчатой глади океана. Со стороны восхода, среди пляшущих солнечных бликов, виднелся темный кончик плавника, торчавший из пухлого буруна. Бонго приближался к станции. Хребтовый плавник чудища резал стеклянистую водную голубизну, оставляя за собой сужающийся, истаивающий пенный след.

Наконец-то! Промысловый сезон открылся даже чуть раньше обычного. Еще с начала декады океан вокруг станции принялись бороздить торпеды-приманки. Несколько суток они безуспешно испускали зазывный стрекот и пахучие струи, по которым подслеповатые самцы бонго безошибочно, издалека находят своих подруг. И вот – свершиось. Томительный инстинкт проснулся во флегматичном колоссе, оторвал его от лакомств, которыми обильно усеяны складки океанского шельфа, и погнал из холодных, сумрачных, изобильных пучин – наверх, туда, где игры, гон, схватки с соперниками, где массивное неповоротливое туловище обретет гибкость, грацию и рванется навстречу яростному утолению, на трели и аромат…

Досточтимый Глур Чпи припустил по трапам к четвертому шлюзу с такой же алчной резвостью, с какой простодушный океанский великан гнался за стрекочущей пахучей торпедой. Вестовой со складным табуретом и опахалом старался не отставать ни на шаг.

Бонго на всем ходу влетел в шлюз и врезался в торцовую стенку, чье специальное покрытие поглощало ультразвук и потому казалось сонару животного ясной, прозрачной далью. Мощный удар сотряс всю махину океанской станции, водяной столб, точно от взрыва, взмыл над шлюзом, и брызги обдали с головы до пят подоспевшего именно в тот момент Глура Чпи. Сразу же, истошно визжа роликами по направляющим, рухнула в воду шлюзовая заслонка и наглухо перекрыла вход.

Оглушенный бонго замер, привалившись к стальной стене. Желтые клубы крови обволокли его разбитую голову. Надсадно взревели насосы, откачивавшие воду, деловито запыхтел компрессор, но вскоре умолк, надув доотказа пневматические уплотнители заслонки.

Смешанная с кровью вода быстро убывала, обнажая лоснящуюся черную спину, сплошь усаженную раковинами уланга, словно розовыми вулканчиками. Вскоре показались и серые, крапчатые бока, и грозные шипастые плавники. Лишенный привычной стихии, отяжелевший бонго заворочался, его дыхала беспокойно зачмокали, пуская пузыри. Немного поерзав, он изогнулся и грохнул трехлопастным толстым хвостом по дну шлюза. Остатки воды веером взмыли над заслонкой и выплеснулись в океан.

– Экой красавец, ваша зоркость, – почтительно придыхая, молвил координатор станции. Глур Чпи даже не заметил, когда тот приблизился и занял свое место, чуть позади, слева.

– Так себе, – соизволил ответить попечитель. – Для первого раза сойдет.

Дважды зоркий страж процветания лукавил, бонго попался хоть куда, однако целиком соглашаться с подчиненным было ниже его достоинства.

Тем временем у перил, ограждавших шлюз, столпился почти весь персонал, за вычетом вахты и очередного конвоя. Попечитель не стал их шугать. Первый зверюга сезона – что-то вроде праздника для всех них. Пускай. Опять же, предписано добросердие.

– Бригаду в шлюз, – энергично приказал Глур Чпи.

Координатор замялся. Согласно промысловому уставу бонго надлежало загарпунить и умертвить током. Однако в присутствии Глура Чпи этой процедурой пренебрегали, поскольку попечитель не находил ничего интересного в потрошении дохлой туши. А вот разделка живого зверя была его любимым зрелищем да и, пожалуй, единственным развлечением среди служебной тягомотины, если не считать обжорства.

Уловив замешательство подчиненного, попечитель искоса взглянул на него и шевельнул бровью. А у того голова кругом шла от волнения и толкотни мыслей. После годовой сверки координатору строго указали на превышенную нормоубыль живой силы. Если так дальше пойдет, дело запахнет чуть ли не разжалованием. С другой же стороны, очередная сверка еще когда будет, а попечитель вот он, зыркает и бровями поигрывает. Наконец, новая стратагема добросердия уже вступила в силу. Оставалось неясным, однако, распространяются ли принципы и подпринципы добросердия на трупроцев. Последний комментарий нисколько не прояснял вопроса, ибо в нем добросердие трактовалось как прежде всего непримиримость к отсталым. Следовало ожидать разъяснения, кто именно подпадает под категорию отсталых. «Сволочь», – подумалось вдруг координатору. – «Ишь, раскомандовался. Тебе-то плевать…» И, содрогнувшись от таких крамольных мыслей, бедняга зычно заорал:

– Ко-онвой! Пер-ву-ю бригаду – в шлюз – марш!

Подгоняемые прикладами и пинками, трупроцы выбежали из казармы и столпились у лесенки, спускавшейся в шлюз. Передние мешкали, но задние, которых с гоготом лупцевали конвоиры, принялись тыкать их кулаками по ребрам, так что вскоре бригада благополучно оказалась внизу, где, вяло переругиваясь, расхватала осклизлые багры и фленшерные лопаты.

Тем временем координатор обрел душевное равновесие, решив, что впредь будет умнее и в отчете укажет убыль, соответствующую заданной доле, тогда оставшимся в живых трупроцам придется негласно увеличить нагрузку, только и всего.

Бонго не шевелился. Кровь обильно струилась из рваной раны на его покатом лбу. Глухо клекотали остатки воды в дыхательных путях, судорожно сжимались и разжимались ноздри. Однако, несмотря на смирный, беспомощный вид огромной туши, трупроцы вовсе не спешили приступать к разделке. Кто глубокомысленно разглядывал зазубренное лезвие фленшерной лопаты, кто ногтями сдирал слой водорослей с древка багра. Иные просто присели на корточки у стены и жадно втягивали свежий воздух, пьянивший после тошнотворной вони рыбозаготовительного трюма.

– Ну-ка, поторопи их, – приказал Глур Чпи.

Координатор перегнулся через перила и заорал:

– Живо за работу, лодыри поганые! Чего ждете? Может, вам водички в шлюз пустить?

Угроза возымела действие: все на станции знали, что самые дикие посулы могут осуществиться, когда достойный брат народонаселения Глур Чпи собственной персоной надзирает за ходом работ на вверенном его попечению объекте. Подбадривая друг друга немногосложной бранью, трупроцы взяли свои орудия наперевес и окружили распростертого бонго. Затем, нестройно, дико завопив, они смаху вонзили в тушу лезвия и острия.

Секунду-другую колосс пребывал в неподвижности, как будто уже издох, или же вовсе не почувствовал усилий, с какими на него набросились крохотные сухопутные существа. Но вот яростная судорога прошла по его телу, бонго забился, гневно хлеща хвостом; загудела, сотрясаясь, стальная коробка шлюза; людей расшвыряло по сторонам. Утыканный древками, брызжущий кровью, бонго бешено извивался. Иные, неглубоко всаженные багры и лопаты выпали и валялись в густой скользкой крови, но те, что остались торчать, тыкались в стены и с каждой новой конвульсией животного впивались все глубже.

Четверо трупроцев сильно расшиблись и лежали у стенок; пятый, очнувшись, полз к передней стенке шлюза, в один из двух спасительных углов, недосягаемых для ярости раненого великана, где столпилась бригада.

Зрители гикали, вопили, свистели, грохотал разъяренный зверь, но весь этот шум перекрыл предсмертный крик – то расщепленный конец багра вонзился одному из лежавших прямо в живот. Скрючившись, инстинктивно вцепившись в древко, человек истошно вскричал и смолк, когда его, насаженного на багор, приподняло и шмякнуло о стальную стену.

Глур Чпи причмокнул.

– Эк его, а? – бросил он через плечо координатору.

«Взять бы и донос отправить», – подумал вдруг тот. – «Дескать, встревоженный повышенной убылью живой силы персонал нижайше сообщает… Да нет, себе дороже. Начальство его ценит. Что ни декада, шлет с оказией ноздрятину, языки, хребтовину малосольную. Выслуживается. Хоть бы скорей повысили его, что ли…»

Между тем бонго затих. Тогда щуплый, малорослый трупроц подобрал багор и, ступая по щиколотку в крови, приблизился к голове зверя. Примерившись, он ткнулся острием в ноздрю, налег что было сил. Бонго дернулся навстречу мучителю, подобрал хвост, мощно оттолкнулся, но трупроц хладнокровно, не выпуская багра, упер его в угол меж днищем и передней стенкой шлюза. В недрах мясистой головы животного коротко хрустнула черепная кость, и все было кончено.

Опять грозно рявкнул координатор, и бригада, постепенно отходя от испуга, принялась за разделку.

Попечитель раздраженно поманил распорядителя конвойных.

– Этот вот, замухрышистый… – проворчал он, тыча пальцем вниз.

– Эт' который? Тот, что зверюгу прикончил?

– Да, именно.

– Щас скажу. Номер Ме семьсот… семьсот…

– Плевал я на его номер, – перебил Глур Чпи. – После разделки двадцать палок и на сутки в холодную. Чтоб не спешил, когда не просят.

– Слуш-шюсь!

Без малейшего интереса, просто по привычке попечитель сидел на складном стульчике и смотрел, как трупроцы надрубают шкуру, подводят крюк лебедки, как лебедка выдирает из туши толстый слоеный ремень жира, мяса, сухожилий. Если бы зверь обессилел, но еще дышал, тогда другое дело…

– Ваша зоркость, позвольте доложить, – прошелестело над ухом.

– Валяй.

– К вам посланец. Ждет в кабине главного поста. Прошу прощения, но он велел срочно…

– Ве-лел? Кто таков, откуда?

– Страблаг, ваша зоркость. Звездоносец пятой ступени.

Казалось, эта весть не произвела на достойного Глура Чпи никакого впечатления. Все так же не глядя на вестового, он сухо велел:

– Иди, скажи, сейчас буду.

Исполненный сановной горделивости, с непроницаемым лицом попечитель прошествовал на главный пост. Глядя со стороны, никто бы не подумал, что сей почтенный муж, дважды зоркий страж, достойный брат и все такое, сейчас мучительно гадает, какая напасть и откуда свалилась на его голову. В который раз Глур Чпи мысленно посетовал на свою проклятую долю. Легко ли обеспечивать приверженность, благонравие и процветание, теперь еще и добросердие впридачу, ежели ты один, а кругом сплошные скоты. Как ни обеспечивай, как ни подгоняй показатели в рапортах, непременно сыщутся отдельные упущения и нестыковки. Ведомство кишит завистниками и наушниками. Взять того же координатора, ведь непрост, ах, как непрост, шельма… Задумывается то и дело. А ежели подконтрольный чин задумывается, тут непременно жди подвоха. Надо полагать, дождался. Страблаг пятой ступени просто так не заявится. Неужто?..

С замиранием сердца Глур Чпи толкнул тяжелую стальную дверь и вошел. Щеголеватый звездоносец в голубом мундире стражи благонамеренности ждал его, развалившись в кресле. Дымчатые очки в титановой оправе, усики, бакенбарды, браслет с каменьями на холеной руке. Молодой, да ранний, видать, из хорошей семьи. Обошелся без приветствий, взамен того указав попечителю на кресло напротив себя. Глур Чпи взглядом выдворил за дверь тянущегося в струнку вахтенного и уселся.

Формально, по сводной таблице чинов и званий, попечитель и его непрошеный визитер стояли на равных. Однако Глур Чпи отлично сознавал действительную разницу в их положении. Со стражей благонамеренности шутки плохи. О многом свидетельствовали растительность на лице звездоносца и броское украшение. И то, и другое в принципе дозволялось комментарием о рангах, но пользоваться этим правом на пятой ступени означало вести себя вызывающе. Значит, важная персона, с такой родней, которая посильней любых комментариев, таблиц и неписаных законов.

– Глур Чпи, попечитель, – поспешил представиться владыка станции.

– Раме Леу, экстррозыск, – снисходительно кивнул страблаг. – Вот секрпредписание.

Приподнявшись, попечитель взял небрежно протянутый голубой конверт, вынул бланк, развернул и моментально успокоился. Речь шла всего лишь о передаче одного труженика процветания в распоряжение стражи благонамеренности, срочно, совсекретно, подателю оного документа.

– Н-да, – пробурчал Глур Чпи, – все ясно, только вот номер трупроца не указан. Как прикажете понимать?

– Я должен узнать его в лицо. Тогда и впишем номер.

Попечитель незамедлительно выразил свое согласие споспешествовать усилиям службы благонамеренности. Конечно, визит необычный, можно сказать, таинственный, ну да им, страблагам, виднее. Глура Чпи оставляли равнодушными тайны, которые не касались впрямую его особы.

– Это человек ниже среднего роста, худой, лицо узкое с прямым острым носом, глаза серые, кожа белая, – добавил звездоносец.

– Так-так… – Глуру Чпи сразу пришел на ум трупроц, так нагло испортивший всю сегодняшнюю забаву с бонго. – Сдается мне, в первой бригаде имеется один похожий субъект. Если желаете, можно взглянуть прямо сейчас.

Страблаг пожелал, присовокупив, что дело не терпит отлагательств.

Сопровождаемый попечителем, он направился к шлюзу, где вокруг искромсанной туши копошились заляпаные кровью и слизью трупроцы. Какой-то недотепа умудрился вспороть кишечник бонго, и гнусная вонь разнеслась далеко окрест. Подойдя с наветренной стороны, страблаг взглянул вниз.

– Отсюда не разобрать, – сообщил он, брезгливо морщась и поднося к носу благоуханный платочек. – Велите вызвать его сюда. – И отошел в другой конец палубы, где океанский пассат рассеивал зловоние.

Вскоре конвоир пригнал щуплого трупроца, тот стянул с бритой головы заскорузлый казенный берет и угрюмо уставился в палубу.

– Ты что насупился, вонючка? – грозно спросил попечитель. – Глаза подыми, дай на тебя полюбоваться.

Тогда трупроц одарил достойного брата взглядом, за который не миновать бы ему добавочных палок и холодной, однако судьба распорядилась иначе.

– Это тот, кто мне нужен, – вполголоса заявил страблаг. – Распорядитесь, чтобы его помыли, переодели в чистое и отвели в мой катер. И без проволочек, я спешу.

– Не угодно ли взять конвойного? – предложил Глур Чпи. – Мало ли что…

– Попрошу не беспокоиться, – страблаг с усмешкой коснулся рукояти длинноствольного полуавтоматического пистолета, торчавшего из кобуры на бедре. – Я умею постоять за себя.

Попечитель отдал надлежащие распоряжения и почти бегом догнал звездоносца, сам распахнул дверь главного поста перед гостем. Тот поблагодарил кивком и расположился в кресле, закинув ногу на ногу.

– Прикажете закусить, или прохладительного, или… – Глур Чпи не скрывал радости, что все обошлось, дельце пустяковое, необходимый трупроц жив-здоров и сразу отыскался.

– Нет-нет, рад бы, да спешу, – страблаг тоже выглядел довольным и отчасти поубавил спеси. – Давайте покончим с формальностями.

Вахтенный сбегал на нижнюю палубу, где щуплого трупроца отмывали забортной водой из помпы, узнал номер, вернулся, доложил.

– Теперь сходи, поторопи, – приказал Глур Чпи. – Наш гость не любит мешкать. И чтоб робу выдали чистую, новую, исподники тоже. Браслеты ручные и ножные. Пшел!

– Ножные ни к чему, – заметил страблаг.

– Тогда без ножных… Живо!

Сев за пульт, попечитель оформил документацию на труженика процветания ЕМ 717—694, затем, по личному секркоду, ввел соответствующие данные в бортовой электроразум. Подышал на печатку, оттиснул на бланке и квитанции, поставил там и там свою кудрявую подпись. Пока то же самое проделывал страблаг, Глур Чпи включил рацию и пригнул ко рту держатель микрофона.

– Что это вы собираетесь делать? – насторожился звездоносец.

– Как что? Рапортовать согласно реквизитам предписания. Я порядок соблюдаю, будьте уверены.

– Вы, кажется, рехнулись, – страблаг резким тычком отвел микрофон. – Давать секретную информацию в эфир?!

– Позвольте! Я знаю, что делаю, – уперся уязвленный попечитель. – Сообщу код предписания, получу «добро», и уж тогда счастливого пути.

– Имейте в виду, такая самодеятельность дорого вам обойдется. Моя миссия – совсекр. Никакого эфира!

– У меня порядок один, – возразил Глур Чпи. – Что для секр, что для общ, в случае сомнения обратиться согласно реквизитам.

Он уже без трепета смотрел на этого выскочку в грозном обмундировании. Прикатил за вонючим замухрышкой, а форсу-то…

– О-о, у вас возникли сомнения! Разрешите узнать, в чем именно? – саркастически поинтересовался звездоносец пятой ступени Раме Леу, экстррозыск.

– Неужто вы на свой счет приняли? – удивился попечитель, в душе торжествуя, что уел-таки заносчивого щеголя. – Ай-яй-яй. Не обессудьте, порядок такой, не нами заведено, не нами и кончится.

– Имейте в виду, ответственность ляжет на вас, – предупредил страблаг. – Я об этом позабочусь.

– Вот и чудненько, договорились, – попечитель придвинул микрофон и взял с пульта предписание, чтобы ввести в рацию указанные там частоту и код вызова. Но не успел он набрать и двух цифр, как получил сокрушительный удар рукоятью пистолета по голове. Издав нечто среднее между удивленной отрыжкой и жалобным иканьем, оглушенный Глур Чпи уткнулся в клавиатуру носом. Страблаг подобрал с пола бумаги, сунул в карман. Спрятал пистолет в кобуру, оставив ее незастегнутой, и вышел на шканцы. Огляделся, поманил слонявшегося неподалеку рядового из конвойных. Тот рысцой взлетел по лестнице и вытянулся во фрунт.

– Встань у двери, никого не впускай, – распорядился звездоносец. – Попечитель на связи с Центром. Чтоб не смели ему мешать, ясно?

– Слуш-шюсь!

– Выполняй, – уже через плечо бросил страблаг, покидая шканцы.

Когда он спустился на нижнюю палубу и до причал-трапа оставалось полсотни шагов, навстречу попался все тот же вахтенный.

– Ну, как там? – спросил звездоносец.

– Порядок, можно ехать.

– Молодцом. Зайди-ка в реакторное. Попечитель только что за тобой посылал.

– Что-нибудь стряслось?!

– Это уж тебе знать.

– Опять нажевались, сволочи… – прошептал, бледнея, вахтенный, повернулся и бегом припустил по палубе.

Придерживая кобуру, страблаг быстро зашагал к катеру. Двое конвойных у трапа встали во фрунт, распорядитель попытался доложить по форме, но звездоносец прервал его небрежным жестом.

– Я тороплюсь, – снизошел он до реплики и спустился в кокпит, где на мягком ковровом сиденье, угрюмо нахохлившись, сидел трупроц ЕМ 717—694.

– Швартовы! – скомандовал страблаг, нажимая рукоять стартера.

Мотор взревел, прокашлялся и дробно застучал на холостых оборотах. Однако швартовочные клешни, вцепившиеся в катерные рымы, не спешили разжиматься.

– Эй, вы там, заснули?! – раздраженно прикрикнул страблаг.

– Сию минуточку, – через борт свесился распорядитель. – Заело…

– Так отдавайте вручную! Живей, гнилая кр-ровь!

Наверху засуетились, тяжело топая и переругиваясь. Что-то лязгнуло. Звездоносец развалился в кресле, поглаживая левой рукой штурвал, а правую небрежно опустив на кобуру. Мотор работал вхолостую, корпус катера слегка подрагивал, словно бы от нетерпения. Наконец клешни со скрежетом раскрылись, и освобожденное суденышко закачалось на волнах.

– Счастливого пути! – подобострастно крикнули сверху.

Катер взвыл, круто поворачивая прочь от станции, и сразу вышел на редан, мерно вздымаясь, обрушиваясь с гребня волны и разбрасывая широкие веера брызг.

Трупроц сидел, не поднимая головы, положив скованные руки на колени. Поза его выражала тупое, безграничное терпение и полнейшее равнодушие к происходяшему. Страблаг же вел себя странно: то и дело оглядывался на неуклюжую махину станции, как будто та могла пуститься вдогонку. И только когда она превратилась в туманную точку на горизонте, он откинулся на спинку кресла и глубоко, с облегчением вздохнул.

– Ну вот, – произнес он. – Все нормально, дружище Тил.

Словно разбуженный этими словами, трупроц ЕМ 717—694 поднял глаза, оглядел пустую океанскую гладь кругом, затем уставился на звездоносца.

– Надеюсь, ты не забыл дорожку к Подземному Папе? – спросил тот.

Вместо ответа Тил поерзал на сиденье и вдруг, вскочив, обрушился на страблага. Однако удар наручниками не достиг цели, только голубая фуражка слетела за борт и пропала в пенной кильватерной струе. Потерявший управление катер накренился, описывая дугу и сотрясаясь от ударов волн. Тил бешено отбивался руками и ногами, однако звездоносец играючи скрутил его и повалил на сиденье, потом, не выпуская пленника, ухитрился дотянуться левой рукой до штурвала и повернуть катер носом к волне.

– Совсем одурел старина Тил, – сказал он. – На своих кидаешься…

Совершенно сбитый с толку каторжник озадаченно смотрел, как его конвоир достает из кармана ключ, отмыкает наручники и бросает их за борт. Затем страблаг привстал, взявшись одной рукой за окантовку ветрового стекла, а другой придерживая штурвал и выправляя курс.

– Ага, – пробормотал загадочный звездоносец. – Вот мы и приехали.

Впереди, на пустынной океанской глади, виднелся пенный бурунчик, из которого торчал металический шест с утолщением на конце. Вначале коротенький, неприметный, он вырастал по мере того, как приближался катер; вскоре Тил разглядел, что в центре утолщения поблескивает линза. Страблаг убавил ход и помахал в воздухе растопыренной пятерней. Из воды вынырнула увенчанная перископом башенка со множеством объективов и параболических антен, за ней показался серебристый граненый горб корпуса, с которого низверглись пеные водяные касакады. В борту этой странной махины приподнялась трапециевидная створка, и катер вплыл в образовавшийся проем. Затем створка опустилась, а диковинное соружение быстро ушло в океанскую пучину.


12


– Ну ладно, ладно, – Тил махнул рукой, словно отгонял докучливое насекомое. – Я верю, что ты и есть тот самый Арч Эхелала. Верю.

Он прошелся взад-вперед по каюте, крутнулся на пятке, смаху сел на койку.

– Дальше что? – спросил он, недобро сощурившись. – Какого рожна понадобилось от меня всей этой твоей компании? Только не говори, что они меня бескорыстно возлюбили всем сердцем, ладно?

– Успокойся, Тил. Никто не собирается пылить тебе на мозги. Все честно.

– Тогда выкладывай, зачем меня сюда притащили.

– Ты чем-то недоволен? – поинтересовался Арч. – Неужто на ферме жилось получше?

– Чего ты виляешь, а? – нахмурился Тил. – Отвечай прямо, иначе разговора не будет.

– Изволь. Ты понадобился потому, что был знаком с Даном Кумурро и знаешь, как проникнуть к Подземному Папе. Думаю, ты и сам об этом догадался.

– Угу, – Тил встал, подошел к сидевшему в кресле Арчу и, нагнувшись, в упор заглянул в его глаза. – И что я поимею за эти свои сведения? Меня тут будут на халяву поить-кормить и развлекать до скончания века? А может, влепят пулю в затылок для вящей простоты?

– Ну и загнул же ты, дружище, – Арч усмехнулся и покрутил головой. – Пойми наконец, это другой мир, другие люди. Они никогда и никого не убивают. Они тыщу таких, как ты, могут кормить по первой попечительской категории, и от них не убудет.

– Ага, ясно, – Тил взгромоздился на угол обеденного стола и закинул ногу на ногу. – Значитца, такое дело. Добрые небесные дяди будут меня, затыку дырявую, кормить от пуза. А я им за это расскажу про один маленький пустячок, про завалящую хреновинку, всего-то навсе, как мою родимую планету взять за глотку и в момент прибрать к рукам. Так ведь получается?

– Мимо, дружище, опять мимо, – улыбнулся Арч. – У них уйма своих расчудесных планет. Таких, что по сравнению с ними наша Тхэ – гнилая помойная яма…

– Так чего ж они к нам лезут? – перебил его Тил. – Чего вынюхивают? Зачем им дался Подземный Папа?

– Погоди-погоди, старина. Вспомни, как мы спорили насчет небесников, сидя в тоннеле. Ты же сам тогда объяснял, что…

– Помню, Эхелала, не волнуйся. Чего-чего, а на память пока не жалуюсь. Только тогда я небесников представлял себе иначе. Ну, скажем, слизни какие-нибудь, зеленые и с рожками. Дышат метаном, пьют керосин, гайками заедают. Чужие напрочь, мы им – никто, они для нас – жуть полосатая. Вот и летают, приглядываются из любопытства, особо ни во что не суются. Понимаешь, не мог я даже вообразить, что они такие же люди, как мы с тобой.

– И теперь ты, конечно, ударился в истерику, – подхватил Арч. – Пуля в затылок, интервенция с оккупацией, вечное рабство для всей планеты… Да если на то пошло, наша попечительская кодла – хуже любых оккупантов будет. Разве нет?

Тил спрыгнул со стола, пробежался взад-вперед по каюте и опять взгромоздился на койку, поджав под себя ноги.

– Слышь, Эхелала, пока я не рехнулся окончательно, давай разберемся по порядку, – попросил он. – Кто они такие, эти небесники, откуда взялись, в общем, все с самого начала.

– Будь по-твоему.

И Арч рассказал ему об Империи, о ссыльных звездолетах, о законодательстве Хольвика, о Галактической Лиге и Разведке…

Когда он закончил, Тил ожесточенно поскреб ногтями короткую щетину на макушке.

– Дела-а, – протянул он. – Прямо-таки в башке не укладывается. Одного я все-таки не могу понять.

– Чего же?

Тил сорвался с места и чуть ли не бегом пустился из угла в угол каюты.

– Ладно… Допустим… Все сходится… – бормотал он на ходу. – И все-таки… Все-таки…

– Может, хватит мельтешить? – поинтересовался Арч. – Присядь. Что тебе еще не ясно?

– А не ясно мне, мил друг Эхелала, на кой хрен нужна эта самая твоя Разведка, если она ни во что не вмешивается. Стоп, не перебивай. Я так понимаю своим скудным умишком, что она всего-то навсе тешит собственное любопытство за казенный счет. Ладно, изучат они Подземного Папу вдоль и поперек, узнают, какой в нем работает супер-шурупер небывалого образца, ну, а толку-то? Никому от этого ни холодно, ни жарко. Ну соберут они собственного Подземного Папу себе на голову, хоть десять таких, мне начхать. Где польза людям там, внизу, от этой Лиги, Разведки, прочей хреноты?

Арч ответил не сразу.

– Я так полагаю, – заговорил он после затяжного раздумия, – что Разведка может и должна помогать карантинным планетам. Но не с кондачка, не нахрапом. Сначала надо детально изучить планету, вникнуть во все тонкости, составить подробный план. Обсудить его, уточнить, утвердить…

– Шел бы ты знаешь куда со своим планом! – взъерепенился Тил. – Дело надо делать, понимаешь, дело! А не рассусоливать, не разводить бодягу на слюнях. Вот что я тебе скажу: может Разведка покончить с Подземным Папой? Если да, пойду и покажу дорогу хоть сей момент. Если нет, подите в задницу. И ничего я вам не скажу, хоть режьте меня на куски.

– Ну, во-первых, дружище, никто не собирается тебя резать на куски. Можешь помочь – помоги, не хочешь – как-нибудь обойдемся. Во-вторых, уничтожать Подземного Папу тоже никто не собирается. И, уверен, Разведка никогда на такую акцию не пойдет.

– Ну, а ты?

– Что я?

Тил вплотную придвинулся к Арчу и, брызгая слюной, горячечно зашептал:

– Слушай, Эхелала, ты же нормальный, свойский парень. Ты же хлебнул той жизни под самый кадык. Ты же знаешь по себе, как измывается над людьми эта сволочная махина. Она тебе всю жизнь поломала. Неужто тебе теперь наплевать – пусть держат впроголодь, изгаляются, убивают, лишь бы не тебя, да? Эхелала, помоги мне добраться до Подземного Папы. Я его вдребезги разнесу. Пошли, Эхелала, вдвоем. Тебе я верю. Пошли, взорвем его. Ну хочешь, на колени встану… Эхелала?..

Арч ничего не отвечал.

– Ведь он же каждую минуту может свихнуться, сбрендить, это ты понимаешь? И тогда такое начнется, подумать страшно. Жуть, неразбериха. Скольких пристрелят на улице, сколько с голоду помрет, покуда раскумекают, что стряслось…

– Но если его взорвать, – откликнулся Арч, – будет то же самое. Если не хуже.

– Отказываешься, значит?

– Отказываюсь.

– Подумай, Эхелала. Хорошенько подумай.

– Нет.

Тил сел на койку и перевел дух.

– Запомни этот разговор, Эхелала. Потом раскаешься, да поздно будет. А своим новым дружкам скажи, что у них со мной ничегошеньки не выгорит. Делайте что хотите, а я вас не боюсь.

– Ну, нет – так нет, – Арч встал с кресла. – Жаль, конечно. Ты бы нам очень помог. Когда придет очередной челнок, тебя отправят на Самарн, в Адапторий.

– Почему не сразу к прабабушке?

– Потому что в Адаптории как-никак веселее. Там у тебя будет время поразмыслить. Если передумаешь когда-нибудь, сообщи. А я завтра отправляюсь на Тхэ, так что увидимся мы нескоро. Счастливо, Тил.

– Пока, – нехотя отозвался тот.

Выйдя в коридор, Арч вдруг подумал, что Тила поместили в ту самую каюту, где сам Арч ждал отправки на Самарн. Кажется, так давно это было, целую жизнь назад… А на самом деле – всего три с лишним года, если считать по календарю Тхэ.

Бригадир Тормек ждал его в центральной рубке. Даже здесь, на разведбазе, он не изменил своим привычкам и по-прежнему носил изрядно затрепанный комбинезон без каких-либо знаков отличия. Он сидел в операторском кресле, опершись локтями о многоярусный пульт со множеством шкал, экранов, индикаторов. В центре вогнутого обзорного окна, среди тьмы и звездных россыпей, голубела Тхэ, обвитая размытыми прядями облаков. Рядом, на мониторах, ее изображение дублировалось в инфракрасном, радиоволновом и невесть каком еще диапазонах.

– Ну, как? – спросил бригадир, повернувшись к Арчу и жестом приглашая занять соседнее кресло.

– Он отказывается сотрудничать. Наотрез. Думаю, это окончательное решение.

– Но с тобой он по крайней мере стал разговаривать?

– Когда убедился, что я – это я. Давать информацию не стал, зато предложил мне взорвать Подземного Папу. Вообще, судя по разговору, у него не совсем в порядке психика. Он слишком заклинился на идее диверсии. Не мешало бы Илою еще раз его обследовать.

– Учтем. Как ты думаешь, не попробовать ли мне еще раз с ним поговорить?

– Скорее всего, он опять будет молчать.

Бригадир поразмыслил немного.

– Что поделаешь, – сказал он. – Через неделю придет челнок, отправим его в Адапторий. Может быть, не все потеряно, и позже он заговорит.

– Я тоже на это надеюсь.

– Поживем-увидим. Ну, как твое настроение? Завтра тебе идти вниз.

– Нормально, бригадир. Я в порядке.

– Верю, сынок, – Тормек легонько потрепал Арча по плечу. – Ты справишься, я знаю.

Поколебавшись, Арч достал из кармана блокнотик.

– Если у вас есть время, я хотел бы обсудить одну идею, – начал Арч. – Вообще-то она у меня появилась давно… Это касается Подземного Папы.

– Слушаю тебя.

– В наших расчетах надежности не исключена ошибка. Мы ведь исходили из параметров обычной квазинейронной схемы с мощным центральным процессорным блоком. Так? Но ведь в принципе возможна и другая система, из жестких параллельных логических цепей, которые поддаются дублированию и контролю по принципу простейшей эховой связи. Если предположить, что Подземный Папа устроен именно так, многое объясняется проще простого.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался не на шутку Тормек. – Давай дальше, сынок.

– Значит, так. Система с такой архитектурой намного надежнее, минимум на четыре порядка. С другой стороны, она очень громоздка и неэффективна. То есть, получается медлительный великан, решающий только элементарные статистические задачи. К многогранному анализу и моделированию перспективы он напрочь не способен. У этой гипотезы есть косвенные подтверждения.

– Например?

– Например, постоянные накладки с выборкой лимитов. То одного не хватает, то другого, то третьего. Или, скажем, все лавки завалены мылом, одним мылом, и больше ничего нет. А то вот еще всюду полно фонариков, зато батареек для них не сыскать. Народ поговаривает, что это окружные попечители дурят или заводы куролесят. А теперь я уверен, именно это как раз в порядке вещей. Иначе просто быть не может, если всем ведает подобный компьютер. У него одна логическая линия для болтов, другая для гаек, каждая сама по себе, и они нигде не пересекаются. Поэтому он наслаивает ошибки одну на другую, потом исправляет их задним числом, а в сущности, наугад. Получается вроде стрельбы по бегущей мишени, но без упреждения. Вроде прицел правильный, а все пули идут мимо. Такая картинка.

– Интересно. Очень интересно, сынок, – похвалил бригадир и хитро сощурился. – Заодно объясни, пожалуйста, как в такой системе может возникнуть лавинный сбой, который предсказывал Кумурро.

– Понимаю, куда вы клоните, – ничуть не смутился Арч. – Такой компьютер мало чувствителен к неполадкам. Собственно, других преимуществ у него нет. И если я угадал, то именно поэтому до сих пор не случилось лавинного сбоя. А Кумурро вполне мог заблуждаться насчет Подземного Папы, ведь он занимался чистой теорией и доступа к самому компьютеру не имел.

– Да, убедительно… – подтвердил Тормек. – Мы считали, что Подземный Папа – неслыханное изобретение, последнее чудо техники. Никто и не предполагал, что он может быть всего лишь шагом назад, к примитивным, архаичным схемам.

– В том-то и дело. А вот мои расчеты, – Арч протянул бригадиру испещренный формулами блокнот. – Приблизительная оценка мощности, надежности, габаритов. Кажется, все цифры реальны. И парадоксом Кумурро здесь даже не пахнет.

Тормек бегло просмотрел записи, одобрительно хмыкая и покачивая головой.

– Похоже, ты и впрямь разгадал загадку, – сказал он наконец, возвращая блокнот. – Молодчина. Как это тебя осенило?

– Совсем случайно. По дороге в космопорт, еще на Альции. Я подумал, что у автопилотов есть жесткие дублированные цепи с шаговой эхо-связью. Их надежность почти абсолютна… Разработал модель, обсчитал, вроде бы сошлось.

– Молодчина, – повторил Тормек. – Ничего не скажешь. Внеси, пожалуйста, эти заметки в бортовую память. Я на досуге еще раз посмотрю.

Не успел он закончить фразу, как раздалась приглушенная трель. Бригадир повернулся к пульту и нажал одну из бесчисленных клавиш.

– Тормек на связи.

– Бригадир? Здесь Грахкаан, – на центральном мониторе появилось широкоскулое усатое лицо.

С командиром второго подводного поста Грахкааном, жизнерадостным добряком и балагуром, Арч познакомился, когда вызволял Тила с каторги.

– Что стряслось, Грах?

– Стою на перископной глубине. Примерно в ста дилах к восходу вижу надувное плавсредство. На нем трое в каторжных робах. Полагаю, беглецы.

– Так. Что еще?

– Их надувашка просто дрейфует. Грести не могут, видимо, истощены. Кроме них, в квадрате нет никого.

– Понимаю. Хочешь взять их на борт.

– Да, бригадир. Иначе у них нет никаких шансов выжить.

Тормек откинулся на спинку кресла, размышляя над услышанным.

– Бригадир? – позвал Грахкаан, вглядываясь в свой расфокусированный экран.

– Я здесь, – откликнулся тот. – Не торопи.

– Солнце в зените, – добавил подводник хмуро. – Им даже до вечера не дотянуть без питья. Да взгляни сам.

На вспомогательном экране возникло изображение желтой надувной лодчонки. Двое изможденных трупроцев в грязных робах лежали недвижно на днище. Третий перегнулся через корму и вяло, непослушной рукой зачерпывал воду, смачивая ею тряпку, обмотанную вокруг бритой головы. Никто из них не подозревал, что пеструха-рыбоглот, парящая высоко над лодкой на широких перепончатых крыльях, имеет сложную электронную начинку, телекамеру и радар, что за беглецами сейчас пристально наблюдают, и далеко в космосе, в центральной рубке разведывательной базы решается их судьба.

– Вижу, – сказал Тормек, снова подавшись к пульту. – Мне тоже их жаль. Но вмешательство запрещаю.

– Бригадир, – упавшим голосом проговорил Грахкаан. – Они же погибают…

– Сожалею, Грах. Однако придется оставить все, как есть.

– Понял, – угрюмо ответил командир поста. – Конец связи.

– Конец связи, – Тормек ткнул клавишу, и оба экрана превратились в пустые бельма.

Арч не заметил, что во время сеанса связи в рубку кто-то вошел, и вздрогнул, когда раздалось протестующее восклицание:

– Но почему?!

Бригадир развернул кресло спиной к пульту и спокойно переспросил:

– Что почему?

– Почему вы не спасли их?! – звонкий голос девушки дрожал от негодования.

С изумлением Арч узнал в ней Ликку. Розовое платье сменил комбинезон, волосы собраны в узел, под округлую форменную шапочку. На плече золотистая эмблема операторской службы – буквы ОС и восьмиконечная звездочка. Так вот кого привез очередной челнок, покуда Арч отсыпался после акции на ферме…

– Сядь, милочка, – обезоруживающе просто сказал Тормек. – И скажи для начала, почему мы должны были их спасти?

– Как же так… Вы еще спрашиваете. Ведь они умрут.

– Не исключено.

– Значит, вы бросили их. Бросили на гибель. Ведь это… это все равно, что…

– Ну-ну, договаривай.

– Это все равно, что убийство, – выпалила Ликка.

В напряженной тишине стало слышным тихое гудение, потрескивание, пощелкивание населяющих рубку приборов. Ликка продолжала стоять в центре помещения, сжав кулачки так, что побелели костяшки, и не сводила с Тормека сузившихся и словно бы потемневших глаз.

– Хуже всего то, что ты права, – наконец произнес бригадир. – Да, кругом права. Только вот выхода у нас нет.

Он указал рукой через плечо, туда, где во тьме обзорного окна кротко голубела планета.

– Там ежедневно погибают тысячи людей. И все они, по нашим меркам, должны бы еще жить и жить. Но мы не можем их всех вылечить, освободить, спасти…

– Не можем всех – значит, нельзя никого? – перебила его Ликка. – Так выходит, по-вашему?

– Выходит, так. И демаскировать подводный пост нельзя без крайней нужды. И есть много других причин, о которых не хочется распространяться. Тебе не приходилось видеть, как спасенный вместо благодарности вцепляется спасителю в глотку? Тебе не доводилось, милочка, хоронить товарищей, которых их собственное милосердие и благородство поставило под удар? Здесь Колония. Здесь другой, совсем другой мир.

– И Принцип Гуманности здесь тоже другой? – не без сарказма спросила девушка.

– Не берусь судить. Я не теоретик. У меня другие заботы – обеспечить максимум информации при минимальном риске. Надеюсь, тебя это не коробит.

– И совесть вас не будет мучать? Из-за тех троих?

– Будет, – бесхитростно кивнул бригадир. – А если не будет, если это случится когда-нибудь, я сам попрошусь на другую работу, подальше от Разведки.

Ликка разжала кулачки и присела на подлокотник ближайшего кресла.

– Нет, до меня такое никак не доходит, – сказала девушка. – Ни до ума, ни до сердца. А вы? – Обратилась она к Арчу. – Вот вы согласны с бригадиром?

Тогда только Арч сообразил, что Ликка не узнает его. Конечно, ведь теперь у него другое лицо.

– Как бы вам объяснить, – пробормотал он. – Понимаете, Ликка, несогласен я. Однако бригадир прав. Это не слишком туманно?

– Погодите, разве мы знакомы? – удивилась она. – Я что-то не припомню.

– Видите ли, мне пришлось изменить внешность, – объяснил Арч после некоторой заминки. – Я напомню: Альция, озеро Гарж… поездка в космопорт…

Глаза Ликки округлились от удивления, и на щеках проступил густой, как у ребенка, румянец.

– Так это вы?

– Да, – кивнул Арч и неловко развел руками, словно бы извиняясь.

Молчаливое замешательство прервал Тормек, который встал с кресла и направился к двери.

– Ребятки, я буду у себя в каюте, – сказал бригадир, покидая рубку.

– Так это вы… – повторила Ликка. – Но почему… почему у вас совсем не то лицо? Пластическая операция?

– Да. Такова необходимость. Скоро я отправляюсь туда, на планету.

– Скоро? Когда же?

– Совсем скоро. В шесть-ноль по бортовому времени.

Ликка мельком взглянула на хронометр сбоку пульта, снова посмотрела на Арча и, встретившись с его взглядом, опустила глаза.

– До меня с трудом доходит, что вы – это вы, – призналась она.

Арч покосился на свое отражение в одном из погашенных экранов.

– До меня тоже, – невесело усмехнулся он. – Обыкновенное, нормальное лицо, но чужое. А еще я никак не могу опомниться. Я ведь думал, вряд ли мы с вами увидимся когда-нибудь. Какими судьбами вы сюда попали?

– Никаких чудес. В училище мне предложили на выбор три места – на базе геологической экспедиции, на ремонтно-заправочном спутнике и здесь. Конечно же, я выбрала работу в Разведслужбе. А когда прилетела – у меня с самого начала было предчувствие – открыла файл со списком оперативников бригады и увидела ваше имя.

– А после этого говорите, что никаких чудес, – заметил Арч, нервно теребя мочку уха. – Ведь орбитальных баз у Разведки больше сотни.

– Нет-нет, я знала заранее, что так случится, – возразила Ликка. – Иначе было бы нехорошо. Несправедливо, понимаете? Почему вы улыбаетесь?

– От радости.

Хрупкая большеглазая девушка, удивительно похожая на Аму, встала с кресла и подошла вплотную к Арчу.

– Вы действительно рады?

– Очень.

– И я тоже, – она осторожно коснулась его щеки. – Глаза ваши. А лицо другое. Голос тоже изменился. Но я постараюсь привыкнуть.

– Да, конечно, – пробормотал он безотчетно, лишь бы ответить что-нибудь.

Снова в рубке стало тихо, и опять послышалось слабое гудение, шелест, жужжание, словно на солнечном лугу, где беззаботно роятся мириады крошечных крылатых существ.

Арч поднес к губам ее руку и поцеловал.


13


Над улицей светало. Если закинуть голову, можно было увидеть, как стиснутая громадами зданий, часто нарезанная поперечными мостками полоска неба понемногу светлеет.

Разом погасли тусклые уличные фонари.

Многоярусные панельные дома высились в легком рассветном тумане, словно застывшие и гладко обтесанные клубы дыма. Казалось, они могут сорваться и улететь от малейшего дуновения ветерка, и тогда на месте мегаполиса останется лишь каркасный скелет из наружных лестниц и виадуков.

Арч шагал по дорожке из мелкоячеистой железной сетки, уложенной на двутавровые поперечные балки. Внизу сплошным потоком неслись изрыгающие рев и чад грузовые мотоплатформы. Прохожие в столь ранний час встречались редко, окошки продовольственных распределителей защищали решетчатые ставни, запертые на висячие замки.

Улица привела к широкому перекрестку, Арч прошел по диагональному виадуку и поднялся к четвертому ярусу дома стародавней постройки, чей фасад сплошь испещрили трещины, грязные потеки, пятна сырости. Он постучал в облупленную дверь условным стуком – два раза подряд, после короткой паузы еще два.

Проделанный им путь придавал происходящему привкус нереальности – семь часов тому назад он находился на борту космической базы, стартовал оттуда на разъездной шлюпке, затем, с океанской подводной станции, добрался катером до порта, и оттуда на геликоптере с опознавательными знаками морской инспекции его перебросили в нужный район. От посадочной площадки пришлось идти пешком через три квадрата, но это уже мелочи.

Гур открыл дверь, широко улыбнулся и облапил своего двойника.

– Привет, старина. Ты сменяешь меня очень кстати, – сказал он, запирая дверь на щеколду.

– Что, не терпится поскучать на базе?

– Нет, сегодня мне надо быть сразу в двух местах – и здесь, и на Ледовом побережье. Обе встречи крайне важные, так что я с твоей помощью разорвусь пополам и всюду успею. Вернусь завтра к обеду, а вечерком разберусь, то ли полечу на базу, то ли еще куда наведаюсь.

– Ну давай, вводи меня в курс дел, – Арч сел на табурет возле кухонного столика. – Что нового в твоей управе?

– В нашей с тобой управе, братец, все по-прежнему, – начал рассказывать Гур, усевшись на аккуратно заправленную койку. – Сегодня по графику у меня, то бишь, у тебя выходной. На вахту завтра в обычное время. Думаю, вводную ты хорошо зазубрил и справишься.

В течение двух минувших суток Арч изучал пасьянс из фотографий сослуживцев и знакомых Гура, штудировал планы помещений, читал должностные инструкции с собственноручными комментариями двойника.

– Справлюсь, – заверил он.

– А сегодня у меня назначено свидание с одним твоим знакомым, Лимом Алаягати, он же Юхр. В первую четвертушку пополудни, у него на дому. Вот адрес, – Гур протянул Арчу вырванный из блокнота листок. – Пойдешь вместо меня.

– Ты с ним уже познакомился?

– Только по телефону. Так что это первая встреча.

– По какому поводу?

– Для начала мелкая сделка. Предложишь двадцать блоков жвачки махнуть на тридцать ящиков рыбного филе, консервированного. Обмен выгодный, кто угодно запросил бы тридцать пять.

– А я, выходит, слишком добрый?

– Допустим, тебя время поджимает. Скидка за срочность.

– Где хранится жвачка?

– Тут, в подвальном помещении. Держи ключ. Арендую у дворника, он берет с меня флягу воды и четыре брикета концентратов за декаду. Недешево, а куда денешься.

– Ладно, сделку проверну, – пообещал Арч, задумчиво теребя мочку уха. – Что дальше?

– При встрече попробуй закинуть удочку. Дай понять, что возможны делишки покрупнее. Ты же инспектор продовольственной районной палаты. Человек оттуда Лиму пригодится, еще как. Он сделал недавно хорошую карьеру, стал районным паханом, когда предыдущего замочили в разборке с соседней командой. Тутошний черный рынок один из самых богатых – порт, две пищевых фабрики, опреснительный завод, и всюду, конечно, воруют. Есть где разгуляться пахану.

– А в районной палате можно воровать больше, чем на фабрике, – резонно заметил Арч.

– Ну, там об этом тоже догадались. Контактов с инспекторами у Лима нет, но обзавестись ими он был бы непрочь. Попробуем перейти с ним постепенно на дружескую ногу. Чую, это хороший шанс поживиться информацией.

Арч сунул ключ и листок с адресом в нагрудный кармашек френча и застегнул клапан.

– Ты уверен, что я этого Юхра-Лима-пахана гребаного не придушу по старой дружбе?

– За что? Сам посуди, не укради он твой жизняк, мы бы с тобой так и не познакомились…

– Кстати о жизняках, – сказал Арч, передавая свой страблаговский жизняк Гуру и взамен получая его инспекторский, на имя Тага Хли Сорононо Па.

– Через Лима можно разузнать много ценного, – продолжил Гур. – Он ведь не случайно близок к Шу Трану Пятнадцатому. В последнее время у стражи благонамеренности и мафии наметилась взаимовыгодная смычка. Обмен сведениями, услугами и так далее. Руководство стражей спокойствия этим крайне обеспокоено, а сделать пока ничего не может. В любой государственной иерархии тайная полиция стоит выше уголовной. В общем, намечаются процессы, которые нам надо вовремя отслеживать.

– Понятно. Да я шутил насчет Юхра. Пускай живет.

– Ладно, о делах все, – подытожил Гур. – А как у тебя настроение?

– В каком смысле?

– Что-то ты не очень радуешься возвращению на родную планету.

– Не иронизируй. Просто я устал с дороги.

Гур потрепал его по плечу.

– Что ж, отдыхай. А я пойду, пора. Может, мне сегодня удастся раздобыть кое-что важное. Хвастать не буду, чтоб не сглазить.

– Удачу в обе руки, – пожелал Арч.

– Отсохни твой язык, – последовал столь же традиционный ответ.

Откинув дверную щеколду, Гур обернулся через плечо.

– Напоследок маленький совет. У меня нет привычки теребить ухо. Отвыкай, дружище.

– Лучше ты привыкни.

– Арч, это кроме шуток.

– Хорошо, учту. А ты отвыкай говорить через плечо. На Тхэ это дурная примета.

Склонность к приметам и суевериям процветала в среде разведчиков, как всегда водится у людей, чья жизнь связана с риском и зависит от удачливости.

Гур ушел. Арч растянулся на койке и настроился на пятичасовой сон – ровно столько, чтобы успеть потом перекусить и вовремя нанести визит Лиму Алаягати.

Когда он вышел из дома, на улицах уже царили обыденные толчея и сутолока. К окошечку каждого распределителя стояла длинная угрюмая очередь. То и дело приходилось увертываться от увесистых кошелок, которыми прокладывали себе дорогу сквозь толпу остервеневшие дородные тетки. С напускной меланхолической отрешенностью прохаживались воры, намечающие жертву. Патрули стражей спокойствия рассекали людскую массу, как ледоколы: перед ними расступались в инстинктивном испуге все, от мала до велика.

Вставляя жизняк в гнездо на турникете, Арч внутренне поежился, косясь на непроницаемо тупое лицо часового с пневматическим штуцером в руках. Инспектор Таг Хли Сорононо Па являлся электронной фикцией, вымышленным человеком, чей жизненный путь был сфальсифицирован и введен в компьютерную сеть сотрудниками Разведки. Несколько лет просуществовал этот кибернетический призрак, прежде чем его стали использовать для реального прикрытия. Таких подставных лиц, проживавших преимущественно в компьютерных недрах и время от времени появлявшихся в обличье живого человека, насчитывалось около тридцати. До сих пор суперкомпьютер ни разу не обратил внимания на этих странных людей, невесть откуда взявшихся среди пятимиллиардного населения планеты. С другой стороны, рано или поздно он мог сопоставить противоречивые данные и дать команду спокам или страблагам разобраться в парадоксальности бытия этих призраков, к примеру, того же инспектора Сорононо. До сих пор таких случаев не наблюдалось. Очевидно, от провала спасало то, что компьютерная логика отличалась некоторым простодушием, или же то, что суперкомпьютер, занимаясь стратегическим планированием, не слишком обременял себя мелочами.

Так или иначе, Арч беспрепятственно проследовал в соседний квадрат, а турникет не закрылся и не подал сигнал тревоги. Но по проводам в подземелье, где размещался суперкомпьютер, ушла информация о том, что в такой-то день и час из квадрата Н6 в квадрат Н5 проследовал инспектор Сорононо, и это сообщение подлежало хранению в магнитной памяти до тех пор, пока не придет весть о кремации тела индивида по имени Таг Хли Сорононо Па и соответствующем упразднении его жизненных лимитов.

Районный пахан Алаягати жил в новом доме улучшенной планировки, какие предназначались преимущественно для чиновников высоких рангов, выстроенном из облицованных глазурной плиткой панелей, с дюралевыми наружными лестницами и площадками. Занимал он двухсполовинойкомнатную каюту на втором ярусе, и надо думать, его недавнее новоселье не обошлось без крупных взяток жилищной администрации.

Он открыл дверь, не спрашивая, кто там, и не заглядывая в глазок, что мог себе позволить только смелый и уверенный в своем могуществе человек.

– Вы Сорононо?

– Да.

– Входите.

Портовый прощелыга Юхр преобразился в респектабельного, барски надменного Лима, шрам на подбородке скрылся под короткой ухоженной бородкой, в расстегнутом вороте модного радужного тренировочного костюма красовалась массивная золотая цепь из плоских звеньев, отличительный знак пахана. Через продолговатую прихожую-кухню он провел гостя в отлично обставленную комнату с мягкой лежанкой во всю длину стены, шикарным телевизором, полагавшимся лицам не ниже пятого ранга, и циновками ручной работы на полу. Словом, Алаягати жил на широкую ногу, ничуть не скрывая свое завидно высокое положение. К тому же он не походил на зарвавшегося недоумка, видимо, ему действительно некого было бояться.

– Для начала предъявитесь, – потребовал он, садясь на лежанку и придвигая столик, где валялся портативный считыватель, какими снабжают уличных патрульных.

Арч уселся рядом, невозмутимо подал жизняк. Алаягати вставил его в гнездо и переписал данные с экранчика в блокнот.

– Как погляжу, вы осторожный человек, – светски улыбнулся Арч, засовывая жизняк в карман.

– Это вам надо быть осторожным, – веско парировал пахан. – Мне без надобности.

На его тяжелый, немигающий взгляд Арч ответил миролюбивым пожатием плеч.

– Надеюсь, мы поладим, уважаемый Алаягати.

– Сколько и чего хотите за товар?

– У меня двадцать блоков, я мог бы запросить тридцать пять ящиков рыбки. Имею в виду филюху-консервуху, а не солонь, разумеется. Но если провернем дельце быстро, согласен скинуть пять ящиков.

– За тридцать, значит. Годится, – Лим раскрыл блокнот. – Могу завтра с утра. Доставка наша. Где?

– Товар в подвале моего дома. Адрес вы уже записали. Буду ждать у входа в подземный ярус, в третью четверть утрени.

– Хорошо бы чуть позже.

– Сожалею, дорогой Алаягати, но позже мне надо заступать на вахту.

– Заметано, – пахан явно остался доволен. – Значит, в третью четверть ждите мой фургон.

Он раскупорил флягу, щедро плеснул воды в стаканы на столике и распечатал пакетик жвачки.

– Ну что, пополам, за удачу?

– Охотно, – сказал Арч.

Разломив порцию, Алаягати подал половинку Арчу. Ополовиниться жвачкой при первой же встрече было явным признаком весьма доброго расположения к инспектору Сорононо.

В прихожей хлопнула дверь. Судя по донесшимся в комнату звукам голосов и шагов, сожительница Лима привела с прогулки ребенка. О семейных делах пахана Гур ничего не поведал, то ли не знал, то ли не счел существенным.

– Еще что-нибудь у вас имеется? – смачно работая челюстями, спросил Алаягати. – В натуре или на подходе?

Как и предполагалось, пахана заинтересовало знакомство с инспектором, и он недвусмысленно намеревался наладить постоянное сотрудничество.

– Охотно подумаю, – ответил Арч. – Посоветуюсь кое с кем. Может, даже завтра утром смогу предложить еще товар.

– Было бы клево.

Сквозь легкую одурь вдруг вспомнилось: классный ты парень, Арч, до чего клево долбаешься. Юхр, портовая буфетная. Он машинально потеребил мочку уха.

– Арч?! – послышался сзади изумленный возглас.

Он обернулся. В дверях стояла Ликка, за ее руку держался мальчик примерно трех лет отроду. Нет, не Ликка. Перед ним стояла Ама, его возлюбленная. С пышной прической и в кружевном элегантном платье, чуть располневшая, однако все такая же красавица. Сердце Арча на секунду покрылось колючей корочкой льда, потом заколотилось с удвоенной силой.

– Ох, простите, я обозналась, – сказала она, краснея.

Перед ней сидел, полуобернувшись, человек с незнакомым лицом.

– Познакомьтесь, – суховато промолвил Лим. – Моя законная сожительница Ама. И мой законный сын Пайр.

– Таг Сорононо, – произнес Арч, встав и протягивая руку.

Ладошка Амы оказалась влажной и горячей, после мимолетного рукопожатия она отдернулась. Глаза смотрели мимо Арча, на сидящего Алаягати, зрачки заметно расширились, и краска никак не отливала от щек.

– Я обозналась, – растерянно повторила она. – Этот жест…

– Ничего страшного, – бесстрастно отчеканил ее законный сожитель. – Пойди займись мальчиком. Нам с гостем надо закончить разговор.

Маленький Пайр стоял, задрав голову, и смотрел на незнакомца, крепко прижимаясь к кружевному платью мамы. У малыша были глаза Арча. Нос, лоб, скулы, ушные раковины, подбородок – все было вылитой копией Арча. Слепком с того лица, которое исчезло в операционной зале за тысячи парсеков отсюда. Законный сын пахана Алаягати носил облик своего настоящего отца.

– Идем, Пайр, – потянула его за руку Ама и вывела ребенка в соседнюю комнату, затворив дверь.

Сев на прежнее место, Арч встретился глазами с жестким, пронизывающим взглядом Алаягати.

– Какая-то путаница, да? – вежливо осведомился разведчик.

Пахан не ответил. Казалось, его взгляд пытается проникнуть под кожу фальшивого лица, вывернуть его наизнанку, доискаться до правды.

– Я похож на кого-то из ваших знакомых? – уточнил свой вопрос Арч.

– Нет, непохож, – с заминкой произнес Алаягати. – И вот это странно.

– Да что же тут странного?

– То, что похож все-таки, – прищелкнув пальцами, заявил пахан. – Хотя лицо другое. А я все думал, ну кого же вы напоминаете… Тут Ама вошла, вскрикнула, меня и осенило. С ней мы не сговаривались, вот в чем штука…

– Так похож или непохож? – беззаботно жуя и полуоткинувшись на подушки, спросил Арч.

Лим выплюнул на тарелочку жвих, залпом выпил стакан воды.

– Чепухня, – пробормотал он и рукавом отер губы. – Не может быть такого.

– Простите, не понял.

– Да ничего. Это я так… Еще жевнуть не хотите ли?

– Благодарю, мне пора идти. Значит, завтра жду ваш фургон, в третью четверть утрени ровно.

– Схвачено, – буркнул Алаягати, поднимаясь с лежанки, чтобы проводить гостя, и, выйдя в прихожую, вдруг добавил. – Погодите-ка…

– Что-нибудь еще?

– А, ладно… Не стоит… – бессвязно проговорил пахан и отпер дверь. – До завтра.

– Всех благ и долгой жизни, – учтиво полупоклонившись, попрощался Арч и вышел на площадку.

Удушливая гарь мегаполиса, смешанная с липкой влажностью, хлынула в ноздри. Легкий дурман от одной полужвачки начал сменяться ноющей тяжестью в висках.

Ама замужем за Юхром. Она все-таки не сделала аборт. У Арча есть сын. Юхр забрал у него жизняк, чтобы убрать с дороги соперника? Наверняка – да, таких случайностей не бывает. Значит, Ама встречалась с Юхром втайне от Арча? Теперь сын, его сын считает своим отцом другого мужчину. Того, кто отобрал жизняк у настоящего отца. Отобрал все – любимую женщину, ребенка, судьбу.

Арч шел, не разбирая дороги. Его прошлое предстало совершенно иным, и потрясение оказалось огромным. Хотя он сумел сдержаться там, в каюте Алаягати, скрутил себя в бездушный комок, задавив и оборвав собственные мысли, монотонно вращая в уме слова: «Инспектор Таг Хли Сорононо Па… Инспектор Таг Хли Сорононо Па…»

Теперь он брел, то и дело наталкиваясь на прохожих, обуреваемый целой тучей обрывочных мыслей, налетавших одна за другой, шел, как будто вдребезги нажеванный, не подозревая, что за его спиной, отогнув плотную штору, стоял у окна Лим Алаягати, наблюдал сощуренными глазами за инспектором Сорононо и его странной походкой, обрабатывая челюстями очередную порцию жвачки, наблюдал пристально и долго, пока сомнамбулическая фигура в чиновничьем френче не скрылась за углом.


14


Придя к себе в каюту, Арч долго умывался морской водой из крана, пока не заныли от холода черепные кости. Утерся гигиенической салфеткой, швырнул ее мокрый комок на пол, сел на табурет, обхватив голову руками.

Слишком многое разом навалилось на него; требовалось осмыслить и упорядочить внезапно разверзшуюся перед ним искореженную реальность.

Вот очередное подтверждение той банальной мысли, что в мире нет ничего лишнего и случайного, думал Арч. Вроде тех разрезных картинок, которыми забавляются дети. Если несколько кусочков завалилось под стол, можешь вертеть остальные и так, и сяк, ломать голову без конца, но картинка не получится. А если наткнешься на недостающие и добавишь их в общую кучу, глядишь, хоп! – и сошлось.

Много загадок разрешилось и совпало неразрывно в этот день, однако нескольких осколков общей мозаики недоставало.

Знала ли Ама, что к бесследному исчезновению Арча приложил руку Юхр? Может быть, если бы тогда, изглоданный смертельной черняшкой и с пневмачом под полой, он ввалился к ней в каюту, то застал бы их в постели?

Знает ли Юхр, то есть, Лим Алаягати, что растит чужого сына? Знает. Не может не знать. Каждый день видит он румяное детское личико с чужими чертами – напоминание о человеке, которого ограбил, лишив вместе с жизняком остатков права на существование. Или он привык, вытеснив это в дальние чуланы памяти, где хранятся под спудом самые кошмарные превратности судьбы, и достиг уверенности, что в его доме живет собственное, законное и родное дитя? Люди способны еще и не так себя обманывать.

Знал ли Гур, что Лим женат на возлюбленной Арча, догадывался ли, от кого родился мальчик? Не было ли это специально подстроенной проверкой на прочность? Но ведь Арч мог выдать себя, потеряв выдержку, мог вообще сорваться и придушить Алаягати голыми руками, так, что тот и глазом бы моргнуть не успел.

Что делать ему теперь, когда он знает, что на свете живет его сын, его плоть и кровь? Ама уверена, что Арч сгинул, а мальчик считает своим отцом Лима. Оставить все, как есть, и преспокойно обмениваться с районным паханом ящиками провизии, пытаясь подобраться к секретам черного рынка, мафии, страблагов? Невозможно, невыносимо. А что можно изменить? Сделать Аму вдовой, а затем женой продовольственного инспектора? Интересно, как на это посмотрит Гур. Похитить Аму и Пайра, увезти с Тхэ, перебраться с ними на жительство в Ойкумену? Да какой тут возможен выход вообще? Как срастить исковерканную жизнь, как переиначить судьбу? Может ли он, имеет ли он право хоть на что-нибудь в этом мире, жестоком и равнодушном? Каждый следует своему предназначению, иначе жизнь сводится к растительному прозябанию. Так какой долг выпало исполнить Арчу? Долг перед Разведкой, перед сыном, перед своей планетой, перед Ойкуменой, а должен ли он хоть что-то кому-то вообще, он, у которого отняли все, что только можно и нельзя отнять, вплоть до того, что лишили собственного лица? Кто и в чем посмеет упрекнуть его, если он сделает то, что хочет сделать? Однако он сам не мог понять, чего же он хочет.

Вопросы. Вопросы. Вопросы…

Весь остаток дня он то метался по каюте из угла в угол, то лежал, зарывшись в подушку лицом. Он балансировал на грани полнейшего безумия и понимал это. В который раз он осознал, что мир может обойтись с человеком сколь угодно дико, противоестественно, нелепо. Ну, а что же тогда остается человеку, как поступить с этим миром ему?

Содрать ногтями чужое лицо.

Выйти на улицу, пройти смертоносным волчком сквозь толпу суетливых двуногих, оставляя за собой просеку из калек и трупов.

Забить Алаягати насмерть, но не сразу, а постепенно, сотрясая размеренными ударами стонущее месиво из рваных мышц и переломанных костей.

Или просто сойти с ума, сидеть в углу и мычать, не утирая слюну, стекающую из перекошенного рта.

Арч встряхнулся и сел на койке.

Да что же это с ним творится. До чего докатился разведчик недоделанный, бессмертный гражданин Ойкумены, дерьмо сопливое.

И он принялся выводить себя из душевного кризиса, как в Разведшколе учили, словно перестал барахтаться в трясине и начал методично выпрастываться на поверхность.

Прежде всего навести порядок в собственных мозгах. Тогда уже принимать решение. Торопиться вроде некуда.

И тут раздался стук в дверь. Однако то не был условный стук, а отрывистые, неуверенные три удара подряд.

Не задавая вопросов через дверь, уверенный, что сумеет окоротить любых непрошеных гостей, он отворил и увидел Аму. В чадных сумерках, озаренная тусклым светом из каюты, она стояла на пороге, большеглазая и печальная, мать его сына, единственная женщина в огромном мироздании, которую он любил.

– Можно? – робко спросила она.

Молча он посторонился, пропуская ее в каюту, и запер дверь. Не снимая роскошной кожаной накидки с тисненым узором, Ама опустилась на табурет и оглядела убогую одноместную каюту.

– Небогато, – заметила она.

Стоя перед ней с вежливой выжидательной миной, Арч лихорадочно перебирал в уме предположения. Она пришла, догадавшись, кто он? Возможно ли это и насколько она сама уверена, что распознала Арча под его новым обличьем? Как поступить ему?

– Рад встрече, – сказал он. – Хотя и несколько неожиданной.

– Арч?..

Вопрос повис в воздухе. Подобрать ответ было немыслимо трудно.

– Понимаю, это какое-то безумие… – заговорила она. – Мертвые не возвращаются. Лицо другое, голос тоже непохож…

Ама настойчиво шарила по его лицу широко распахнутыми глазами.

– Неуловимое что-то во взгляде, в речи, в движениях… Эта привычка подергивать ухо. Да, наверно, путаница. Извините меня.

Искушение открыть ей правду было велико, но он сдержался.

– Ну что… вы, – он едва не назвал ее на «ты». – Не стоит извиняться.

Она вдруг резко протянула вперед ладони.

– Покажите вашу руку. Нет, левую.

И Арч понял, что от судьбы не уйдешь. Подавая руку, он уже знал, зачем она попросила об этом.

Легонько прикоснувшись к почти совсем заросшему звездчатому шрамику на костяшке среднего пальца, она прошептала утвердительно:

– Вот.

Ему ничего не оставалось, кроме такого же тихого подтверждения:

– Да.

– Арч, – выдохнула Ама.

– Да.

Она уцепилась за его руку так, словно он вытаскивал ее из проруби.

– Но… почему?..

В том, как она задала свой мучительно короткий вопрос, уместилось многое: куда ты исчез; где ты пропадал так долго; неужели тебе было все равно, что со мной происходит; откуда взялся другой облик, и как разобраться во всей этой фантасмагории?

– Пайр мой сын, – сказал невпопад Арч.

– Ты угадал.

– Он слишком похож на меня.

– Зато ты слишком непохож на себя. Операция?

– Конечно.

– Я так и поняла. Но больше я ничего не понимаю.

– Ты отказалась делать аборт?

Только сейчас Арча осенило, что, решив рожать ребенка, она обязана была объединить лимиты с каким-нибудь мужчиной, согласно закону о демографическом регулировании. Иначе не поздоровилось бы ни матери-одиночке, ни младенцу.

– Я пошла на вакуумную чистку, – стала рассказывать Ама. – Да, пошла. Ты исчез неизвестно куда. Мне пришлось отдать декадный паек за место в очереди. Иначе было бы поздно. Врачиха, сущая гадина, злая, как голодная десятиножка… Она посадила меня в кресло и стала выбривать совершенно тупым станочком. Когда я дергалась от боли, она шипела и била меня по ноге. Потом схватила тампон с дезраствором и стала протирать… Так неожиданно и очень больно… Я вскрикнула. У меня потекли слезы. Тогда она заорала, что я плаксивая блядь, трахаться горазда, а терпелки нету, и что я могу вообще уматывать на все четыре стороны со своим выблядком в матке. Так и сказала, слово в слово. Я не стерпела. Встала и сказала, что она сущая гадина, а не врач. И ушла. Я просто не могла иначе…

Арч скрипнул зубами.

– За очередь на хирургическую чистку мне уже нечем было платить. Я и так голодала до следующей декады. И я решила, будь что будет.

– Когда ты познакомилась с Юхром?

– С кем?

– С твоим законным сожителем.

– Лим ухаживал за мной давно. Говорил, что меня любит и сделает для меня все, чтобы я была счастливой и ни в чем не нуждалась. Он даже встречал меня по утрам и провожал на фабрику. Хотел, чтобы я бросила ту работу, говорил, она не для меня.

– Ты ничего мне о нем не говорила, – заметил Арч.

– Не упрекай меня. Я не хотела, чтобы вы подрались. Он спортсмен, борец, а ты забияка. Один из вас попал бы в больницу, а другой к судейскому. Я этого вовсе не хотела.

– Он же понимает, что Пайр не его сын, правда?

– Сначала он сказал, что ему все равно, ребенок будет наш. Правда, иногда на него находит обида и злоба. Тогда он меня бьет. А потом валяется в ногах и просит прощения…

– Где он сейчас?

– Нажевался вдребезги и уснул. Я прочла твой адрес у него в блокноте. Вот, пришла.

– Ама… – прошептал он.

– Что?

– Ама…

Опустив ресницы, она подставила полуоткрытые губы. Медленно Арч склонялся над ее лицом, таким родным и милым, чуточку отяжелевшим, огрубевшим, или ему показалось?

Поцелуй вышел странным и вялым. Неловко соприкоснулись и заерзали слизистые оболочки ртов, робко шевельнулся его язык и отпрянул назад. Ама дернулась в осторожных объятиях и зарылась лицом в его плечо. Законная сожительница другого мужчины.

– Арч, все так непонятно… – пожаловалась она.

– Ничего, это ничего, – утешал он, поглаживая ее выпирающие лопатки, сам не веря своим незначащим словам, а другие не приходили на ум.

– Твое лицо совсем другое. Я не понимаю, что вообще с тобой было… Расскажи.

Они уселись рядышком на койку, их руки переплелись.

Отбросив колебания, Арч принялся рассказывать. О драке и новой судимости, о Юхре и похищенном жизняке, о патрульных и бегстве наугад по тоннелям, о Тиле и о том, как вирус черняшки урезал его жизнь до двух суток, и как он решился во что бы то ни стало прийти попрощаться с ней, с Амой…

Снова нахлынули сомнения. То, что случилось потом, являлось строжайшим секретом, как и все, связанное с Разведкой, по эту сторону карантинного барьера.

– Дальше, – попросила она. – Рассказывай дальше.

Арч перевел дух.

– Хорошо, – сказал он. – Слушай. Оказывается, небесники на летающих дисках – вовсе не выдумка. Они действительно есть.

И он рассказал ей о столкновении с Гуром, о том, как его вылечили на космической базе от черняшки. Рассказал об Адаптории, о своем решении пойти работать в Разведке.

– Когда окончилось обучение в Разведшколе, мне сделали пластическую операцию и послали сюда, на Тхэ, – закончил он свой рассказ.

– Даже не верится, – задумчиво произнесла Ама. – Ты стал небесником. Арчик-Гвоздь – небесник…

– Мне самому не верится, Ама…

Они встретились наконец. Его любовь и мука, его милый глазастик, она снова была рядом, он видел ее, мог протянуть руку и прикоснуться, ощутив теплоту ее нежной кожи. Арч не сомневался, что и роскошная накидка поверх кружевного платья, и чуточку оплывшее, холеное лицо – лишь непривычные для него внешние мелочи, а внутренне она все та же, его родная Ама…

– Мне надо идти, – встрепенулась она.

– Побудь еще немного.

– Я волнуюсь из-за малыша. Он в последнее время спит плохо. Вдруг он проснется среди ночи, один… Проводишь меня?

– Ну конечно, – Арч встал и накинул серый чиновничий плащ.

– Когда я снова тебя увижу? – спросил он, отпирая дверь.

– Не знаю, – отводя глаза, пробормотала Ама.

Едва переступив порог, Арч получил крепкий удар дубинкой по темени.

Очнулся оттого, что в лицо плеснули кружку соленой воды из-под крана. Он лежал навзничь на полу каюты, в запястья врезались наручники. Стоявший над ним Алаягати отшвырнул кружку и наклонился.

– Так значит, ты и впрямь тот самый Арч, – сказал пахан. – Прямо нутром чуял, что тебя подослали. Думал, спокушка, вышло, что небесники. Интересные дела. Ты ведь мне все расскажешь, а? Если хочешь легкой смерти, конечно.

На табурете сидела Ама, облокотившись на стол и подперев голову рукой.

– Ама… – выдохнул Арч.

Ее лицо искривилось в холодной гримасе.

– Ну что ты вытаращился? – спросила она. – Я люблю его, а он любит меня. Действительно любит, у меня есть все, чего я хочу, и я не вкалываю на фабрике. Или ты воображал, что я до сих пор сохну по тебе? Дурак же ты, Арч Эхелала, как был дураком, так и остался.

– Хватит, помолчи, – оборвал ее Алаягати. – Придется тебе, Арч, пожить у нас в амбаре. Будешь мне рассказывать о небесниках, долго рассказывать и только правду, понял?

Арч ничего не ответил.

В каюту вошли двое мордатых, бритых наголо верзил.

– Товар забрали, хозяин, – доложил один из них, протягивая ключ от подвала.

– Тащите этого хмыря в фургон, – Алаягати пнул лежащего Арча. – Запрете его в амбарном чуланчике. Мне с ним еще говорить надо.

Верзилы подхватили Арча, поставили на ноги и вывели из каюты.

Пасмурная беззвездная ночь стояла над затихшим мегаполисом. Арч глубоко вдохнул промозглый воздух, стараясь сконцентрироваться. Бритоголовые вели его по ярусной пощадке к лестнице, крепко держа за локти. Сзади шли Алаягати с Амой.

Резко качнувшись корпусом вправо-влево, Арч провел подсечку, и державший его справа конвоир, потеряв равновесие, разжал пальцы. Второго Арч ухватил сцеплеными руками за грудки и бросил через бедро. Развернулся к Алаягати, который выхватил из-за пазухи длинноствольный пороховой пистолет. Взметнувшись в высоком прыжке, Арч выбил оружие ногой. Алаягати попытался обхватить Арча, но тот стремительно присел, увертываясь от захвата, вцепился в щиколотку противника, поднырнул под него и распрямился, шагнув к перилам.

Один против троих, вдобавок скованный наручниками, он не имел желания церемониться. В следующий миг оказавшийся верхом на его плечах Алаягати полетел с четвертого яруса вниз, на мостовую. Ама истошно завизжала.

Бритоголовый громила бросился на Арча и, получив свирепый удар ногой в челюсть, рухнул. Второй подхватил валявшийся на площадке пистолет Алаягати, но Арч уже перемахнул через перила, вцепившись в них скованными руками, повис, качнулся, спрыгнул на площадку третьего яруса. Сверху грохнул выстрел. Промах.

Повторив рискованный прыжок, Арч оказался на втором ярусе, затем соскочил на мостовую рядом с трупом Алаягати. Поодаль, возле спуска в подвальный ярус, стоял мотофургон. Из его кабины выскочил шофер с монтировкой в руках. Еще один бритоголовый появился из-за фургона.

Арч пустился бежать, прижав скованные руки к груди. Ни уйти от погони, ни победить в схватке шансов у него практически не было. Однако, свернув за угол, он оказался над магистралью, где нощно и денно неслись мотоплатформы, и перелез через ограждение на краю сетчатого тротуара. Внизу шли сплошным потоком натужно ревущие тяжелогруженные машины. Примерившись, он прыгнул и угодил на платформу, заставленную штабелями коробок с бульонными концентратами. Водитель платформы ничего не заметил.

Первым делом Арч достал из кармана складной ножик со множеством лезвий. Раскрыв самое узкое, он сунул его в замочную скважину наручников, сжимая рукоять ножа зубами. Ему пришлось изрядно повозиться, прежде чем удалось осторожно согнуть кончик лезвия, превратив его в подобие отмычки, а затем открыть замок и снять наручники.

На полной скорости мотоплатформа неслась по магистрали. Растянувшись на обтянутых нейлоновой сеткой коробках, Арч обдумывал происшедшее. Ама предала его, Алаягати подослал ее к нему специально, заподозрив неладное. И Арч бесповоротно провалился, вдобавок подставив Гура. В середине дня тот, ничего не подозревая, вернется в каюту, где его будет ждать засада. К тому же бритоголовые наверняка прочесывают свой район в поисках подсадного тихаря, который замочил их пахана. Необходимо предупредить Гура, однако рация осталась в тайнике под полом каюты.

Над мегаполисом занимался рассвет. Наконец платформа перестроилась в крайний ряд и притормозила, сворачивая на другую магистраль. Арчу удалось соскочить. Найдя узкую вертикальную лестницу, предназначенную для дорожных ремонтников, он поднялся на пешеходный уровень. Его занесло чуть ли не на другой конец мегаполиса. По магистрали в обратную сторону мчались платформы, среди которых попадались порожние. Если спрыгнуть на одну из них, скорей всего, можно будет добраться до порта.

Обратный долгий путь он проделал на платформе, заставленной бидонами из-под соленой рыбы. Вверху проносились тротуарные балки, тысячи подошв шаркали по сетке, время шло с тупой неумолимостью.

Фразы, которыми они с Гуром обменялись на прощание, не шли у него из головы. «Отвыкай теребить мочку уха.» «Не разговаривай через плечо. Плохая примета.»

Во второй четверти полудня он соскочил с платформы, остановившейся возле цехов рыбоперерабатывающего завода. Добежав до катерного причала, не нашел там никого из группы обеспечения и помчался дальше, к геликоптерной площадке. Там только что сел геликоптер, на котором Гура перебросили из района Ледового побережья обратно в мегаполис и высадили неподалеку от квадрата Н6. Арч рвался к Гуру на выручку, но группа прикрытия улетела без него.

Срочно вызванный катер отвез Арча на подводную станцию, а когда он прибыл туда, по рации из геликоптера уже передали спецкодом рапорт о чрезвычайном происшествии.

Перед самой лестницей его дома Гура убили выстрелом в спину.


15


Никогда прежде Арч не видел такого Тормека. Прежний добрый дядюшка, говоривший мягко и чуть врастяжку, исчез, как будто его благодушную мину стерли одним махом. Взамен обнаружился хмурый и жесткий начальник, поигрывавший желваками, с отрывистой скупой речью.

Не утруждая себя приветствиями, он молча указал Арчу на кресло сбоку от пульта, и тот уселся.

– Докладывай, – велел бригадир.

И Арч рассказал все как было, без утайки. Тормек слушал его не перебивая, не задавая никаких вопросов, и мрачнел чем дальше, тем больше.

Командная рубка жила своей обычной, головоломной и скрытой жизнью: перемигивались индикаторы, вздрагивали стрелки приборов, на множестве мелких экранов струились зеленые синусоиды и спирали, в воздухе витали вкрадчивый шелест, шорох и потрескивания, словно под облицовочными панелями трудились мириады неведомых насекомых. Мягко зашуршал включившийся компрессор и вскоре умолк. Многократно размноженный мониторами планетный диск пестрел цветными пятнами и переливался радужными разводами. Эта яркая картинка, составленная сканерами и радарами, никак не вязалась с тем, о чем рассказывал Арч. Когда он умолк, бригадир встал и медленно прошелся взад-вперед по рубке.

– Плохо, – наконец проворчал он. – Совсем плохо.

Под его сверлящим взглядом Арч невольно опустил голову.

– Отчисляю тебя из бригады. Придет челнок, полетишь вместе с Тилом. Для начала в Адапторий. Пускай там разберутся, куда тебя девать.

– Вы считаете, что я виноват в гибели Гура?

– Виноват – не совсем то слово. Но послужил причиной – да. Это факт.

Решение Тормека обжалованию не подлежало, спорить не имело смысла. Однако Арч сделал попытку.

– Я не могу все это взять и бросить. Там, внизу, моя планета. Понимаете? Моя.

Не глядя на него, бригадир процедил раздельно:

– Гур мертв. Ясно? Уходи. Я не могу тебя видеть.

Арч попытался представить, что творилось на душе у Тормека, перед которым стоял человек с лицом погибшего друга. Нет, это было невообразимо.

Молча он повернулся и вышел.

В коридоре, в душевой, в каюте – повсюду его преследовали зеркала. Он отводил глаза, но то и дело амальгама швыряла ему навстречу безумный упрек – лицо убитого. Лицо, ставшее его собственным, чужое лицо, навсегда потерявшее своего первоначального обладателя.

Придя к себе, Арч встал посредине каюты, протирая мокрый ежик волос полотенцем. Случайно скользнул взглядом по снулому экрану выключенного компьютера, там слабо обозначилось отражение – лицо Гура, его лицо. Он швырнул влажный комок полотенца в экран и лег на койку, отвернувшись к переборке.

Вокруг простирался равнодушный холод космоса, огоньки бессчетных светил, шарики планет, кружащиеся в спиральном диске Галактики. И нигде на этом колоссальном пространстве не было места для Арча Ку Эхелала Ди. Да и самого Арча не было. Канул в неизвестность жизняк семнадцатой категории, жилье отдали другому, за столом в ремонтном бюро сидит с паяльником новый техник. Прежняя судьба оказалась исчерпанной вплоть до последнего дня, и взамен ему даровали другую. После Адаптория и Разведшколы иными стали его разум и тело: гораздо более мощными, быстрыми, умелыми, нежели у прежнего Арча. Его пересоздали заново, соорудив безупречную человеческую особь, специально для нужд Разведслужбы – с отличной реакцией и памятью, с нечеловеческой выносливостью и силой. Ему дали бессмертие, но теперь, после всего, что случилось, его нескончаемая жизнь будет отравлена муками совести. Наконец, отняли его облик, сделав двойником Гура, которого приняли за Арча и убили.

Мучительно пытался он разобраться, имеет ли вся эта мешанина хоть какой-нибудь смысл. Ясно вырисовывалось одно: от рождения и по сей день Арч никогда не принадлежал самому себе, не решал собственную судьбу – ни там, ни здесь. Вот и опять его отсылают прочь, хотя там, внизу, на планете живет мальчик, его сын, унаследовавший его лицо. Пусть даже он считает своим отцом другого мужчину, достаточно того, что Арч знает: у него есть сын. Его семя, его плоть и кровь. И пусть в необъятном космосе не сыщется места, которое Арч по праву мог бы назвать своим, зато он твердо знает, что во Вселенной есть планета его сына. Этого не так уж мало. Может быть, это единственная определенность, связывающая его с реальным миром. То, от чего он уже не сможет отступиться, не потеряв окончательно себя.

На столе ожил селектор, залившийся тихой трелью вызова. Арч встал с койки, нажал клавишу.

– Слушаю.

– Арч, здравствуй. Это я, Ликка.

От ее голоса в груди у него что-то щемяще дрогнуло. Ведь он забыл напрочь о ней в обрушившейся на него кутерьме. Да и сейчас еще не опомнился, не возвратился мысленно оттуда, с Тхэ. «На моей планете нет ларгатового сока», – фраза мелькнула в уме, и он едва не произнес ее вслух.

– Почему ты молчишь?

– Здравствуй, – проговорил он.

– Я знаю, что случилось…

– Вряд ли, – перебил он. – Ты знаешь, что Гура убили из-за меня?

То, что он готов был яростно отрицать в разговоре с Тормеком, то, что его неотвязно мучило, вырвалось вдруг в одной леденящей фразе.

– Не вини себя, не надо.

– Меня отсылают в Адапторий, – все так же сухо произнес Арч.

Повисла затяжная пауза. Арч сам не мог понять, что же на самом деле он хотел сказать Ликке этими двумя фразами – то ли «помоги мне», то ли «брось меня». Да в конце концов, кто он для нее – подневольный человек с поддельным лицом…

– Там, внизу, произошел переворот, – сообщила Ликка.

– Что? – переспросил Арч, хотя он отлично расслышал каждое слово.

– На Тхэ государственый переворот.

– Понял.

– Я в операторской. Приходи.

– Сейчас приду.

Прежде, чем выйти из каюты, Арч попробовал собраться с мыслями. В их обрывочной карусели промелькнуло что-то необычайно важное, ключевое. А, вот оно. Игрушечный страж.

Засаленный матерчатый пузан в мундире и шлеме, с расползшимся на боку швом, из которого выглядывал клок серой ваты. Арч играл с ним, давал поручения – например, караулить ящик с другими игрушками. Иногда сурово наказывал, засовывая в щель между платяным шкафом и стеной. Было забавно: живые стражи казались грозными и недосягаемыми, а этот, тряпичный, такой безропотный, всецело в его власти.

– Я вам не игрушечный страж, – пробормотал себе под нос Арч. – Игрушки кончились.

И пока он шагал по кольцевому коридору к лифту, пока спускался на лифте в операторскую, в голове у него безостановочно звучала одна-единственная фраза:"Игрушки кончились, ребята. Игрушки кончились, ребята".

Ликка порывисто встала ему навстречу. Арч заглянул в ее широко распахнутые серые глаза, никогда прежде не видевшие ни насилия, ни подлости, ни крови. Глаза человека из другого мира. Из недосягаемого чужого мира, в котором Арчу довелось пожить, да не вышло прижиться.

– Садись, – сказала она. – Я сделала кое-какую выборку для тебя. Смотри. Сначала телеперехват новостей.

В дальнем углу операторской примостился за компьютером сухопарый планетолог из исследовательско-аналитической группы. Перед ним на экране медленно вращалась планета, разукрашенная цветными линиями изотерм, изобар и лохматыми волчками атмосферных возмущений. Просто объект исследования, предмет научного интереса; не ветер, не дождь, не снег – уютная кабинетная абстракция.

Ликка включила выборку из телеперехвата, и Арч забыл про планетолога.

Сначала появился бодрый диктор, сообщивший об отдельных беспорядках, учиненных несознательными элементами. Призвав к спокойствию, заверил, что смутьяны уже обезврежены и понесут заслуженную кару. Сообщение закончилось традиционной похвалой Попечительскому Совету и Высшему Разуму, которые неустанно заботятся о процветании и порядке.

– Это повторяли с утра, через каждый час, – пояснила Ликка. – В промежутках давали развлекательную музыку, вполне бездарную. Потом трансляция прервалась и возобновилась через полчаса. Вот.

На экране возникла одутловатая физиономия Шу Трана Пятнадцатого. Судя по всему, в эфир давали запись, причем сделанную отнюдь не в студии.

Некоторое время толстяк молча, не мигая смотрел в объектив, потом кинул взгляд на листочек с текстом, предательски затрепыхавшийся в его дрожащих пальцах. Оператор сразу укрупнил кадр, и зрителям осталось созерцать лишь благостную лоснящуюся физиономию почти во весь экран.

– Дорогие друзья, сегодня великий день, – объявил шеф страблагов. – Ибо разогнана воровская шайка Джэ Глита Восемнадцатого, злоупотреблявшая властью и притеснявшая народ. Радея лишь о собственном благе, они купались в роскоши, нагло урезая лимиты простых людей. Но мы положили этому конец. Все виновные предстанут перед судом Верховного Разума, который наконец получил правдивую информацию о положении дел и отдал приказ об аресте лжецов и угнетателей. Я, Шу Тран Пятнадцатый, принимаю на себя бремя личной ответственности за все происходящее. На днях будет сформировано подлинно народное правительство всеобщего процветания. Сердечно поздравляю вас, ибо грядут светлые перемены. А именно…

И он монотонно зачитал длинный список. Всем без различия жителям добавлялся один год жизни. А также по две фляги питьевой воды в месяц. Кроме того, совершеннолетним полагалась одноразовая прибавка – четыре дополнительных жвачки, которые могут быть выбраны в течение ближайших двух декад. Трудящимся с десятого по пятый уровень будут единовременно выданы праздничные рационы на всю семью – улучшенные маринованные водоросли, ароматизированный протеин, а для детей сласти в размере полуторной нормы. То же касается и доблестных стражей, без различия рангов. За исключением тех, кто оказал сопротивление представителям подлинно народовластных сил. Немедленно сложив оружие, сообщники низвергнутой шайки облегчат свою участь.

В заключение новоиспеченный диктатор еще раз поздравил население с великим днем, призвал к спокойствию, строжайшей дисциплине и самоотверженному труду ради всеобщего блага.

После чего на экране появились кадры из старой хроники – праздничное народное шествие, невесть по какому случаю. Монолитная колонна со сплетенными накрест руками и приклеенными улыбками бодро маршировала вдоль улицы под барабанный бой.

– Теперь наши оперативные съемки, – прокомментировала Ликка, работая переключателями.

Арч придвинулся ближе к экрану. Видеоматериал шел вперемешку, с разных каналов оперативного наблюдения, еще не смонтированный.

Тусклый рассвет в бетонных ущельях мегаполиса. Уличная перестрелка. Паника случайных прохожих. Пустая улица с трупами на мостовой и пылающим зданием вдали. Деловито снующие мародеры. Бешеный штурм помпезного особняка в квартале высшего уровня, идущая в атаку спецгруппа, вооруженная до зубов, в бронежилетах поверх черных мундиров. Разгромленная жвальня в рабочем квартале и ее взломанный, опустошенный склад. Бесчинствующая нажеванная орава, перекошенные слюнявые рты и остекленевшие глаза. Подожженный броневик, волоча за собой чадящий шлейф, таранит витрину продовольственного пункта. Шеренга страблагов стреляет в надвигающуюся толпу, вооруженную камнями и обрезками стальных прутьев. Разъяренная людская масса сминает цепочку голубых мундиров, и тогда в гущу побоища из боковой улочки врезаются клином броневики. Трупы. Трупы…

– То же самое, – пробормотал Арч.

– Что ты сказал?

– Я говорю, то же самое. Я видел такое мальчишкой, когда подавляли мятеж Ча Крума Одиннадцатого. Моего отца тогда арестовали и расстреляли тут же во дворе. Видимо, с тех пор ничего не изменилось. Да и не могло измениться.

– Жутко смотреть, – отозвалась Ликка. – Невыносимо видеть, на что способны люди.

– Люди еще и не на то способны, – усмехнулся Арч. – И какая разница, Ча Крума повесили, Шу Тран, вроде, победил, а по сути ничего не меняется. Обратила внимание, он ничего не сказал, что полагается высшим пяти уровням? Там жвачкой и сластями не отделаешься, будут раздачи покрупнее. Кого-то повысят в должности, кого-то укатают на каторгу с конфискацией. Публике об этом не сообщат, да ей и наплевать, по правде говоря. Все они там, наверху, башмаки с одной колодки.

Он тряхнул головой и сощурился.

– А может, игрушки кончились, а, ребята?

Ликка недоумевающе взглянула на него.

– К чему это ты?

– Да так. Ни к чему.

И он криво улыбнулся.

– Извините пожалуйста, я хотел бы с вами поговорить, с вашего позволения, – послышалось сзади.

Арч резко крутанулся вместе с креслом.

– В чем дело?

Оказалось, планетолог уже закончил работать с компьютерной моделью и, приблизившись, наблюдал поверх голов Арча и Ликки за происходящим на экране видеомонитора.

– Еще раз прошу извинения, просто нам может и не представиться другая возможность для беседы…

– Оставим церемонии, – предложил Арч.

– Охотно. Меня зовут Диур, я из команды яйцеголовых. Такой же зануда, как и все они.

– Арч. Разведкорпус.

– Видите ли, я знаю, что произошло. Имею в виду гибель вашего напарника. И хочу высказать одно соображение. Надеюсь, вам не покажется, что я лезу не в свое дело.

– Я слушаю.

Диур присел боком на краешек стола.

– Я слышал, вы сказали, что вините себя в гибели Гура, – он похлопал ладонью по селектору. – Простите, я не подслушивал, но и ушей не затыкал. Так вот что хочу вам сказать. Вы никогда не задумывались, почему вообще есть люди, которые хотят работать в Разведке? Ведь это самая опасная, тяжелая, грязная работа. Ни с какой другой она в сравнение не идет.

– Но кому-то же надо это делать, – вмешалась Ликка.

– Слабый аргумент, – отмахнулся Диур. – Можно было бы обойтись только карантинными мерами. Полагаю, дело в другом. Даже самое мирное и благополучное общество содержит некоторый процент прирожденных авантюристов, забияк, искателей приключений. Тех, кому спокойная жизнь не по нраву, кого влечет риск, азарт. Для них Разведка является идеальной социальной нишей, где их склонности работают не разрушительно, а конструктивно. Вы согласны?

– Конечно.

– Избрав профессию разведчика, человек заведомо рискует жизнью. И это его устраивает. Я говорю не столько о сознательном выборе, сколько о подсознательном влечении. Настолько сильном, что оно доминирует над инстинктом самосохранения.

– Все это слишком абстрактно, – заметил Арч.

– Видите ли, я неплохо знал Гура. И сказанное относится к нему впрямую.

– То есть, вы хотите сказать, что он искал смерти, а я ему очень кстати помог?

– Не надо огрублять. Дело обстоит гораздо сложнее, боюсь, намного сложнее, чем я могу высказать. На планете, откуда я родом, есть поговорка:"Судьбу не берут, а выбирают". Если смотреть с этой точки зрения, Гур сам избрал себе судьбу, причем давным-давно, а прочее лишь последовало из его собственного выбора.

– Для меня это не служит оправданием.

– Для вас это также звено судьбы. Развилка, после которой вы не сможете оставаться прежним. Но дальнейшее зависит уже от вас. Поверьте, я слишком хорошо понимаю, что творится у вас в душе. Я сам когда-то был разведчиком, и примерно то же самое произошло со мной. Тогда я сменил профессию. Если угодно, не выдержал, сбежал. Понял, что это не моя стезя. В конце концов, безразлично, как это назвать.

– Предлагаете последовать вашему примеру?

– Ничего подобного. Каждый сам создает свою судьбу.

– Вы уверены? – спросил Арч.

До сих пор, по сей день его судьбу решали за него. Где жить, как жить, зачем жить. В самом деле – зачем? Тряпичная кукла в пыльной щели неспособна задать такого вопроса, тем более ответить на него. А он, Арч, способен? Теперь, после всего, что он испытал и узнал, способен или нет?

– Во всяком случае, нет такой судьбы, которую сам человек не смог бы переломить, – словно подслушав его мысли, сказал Диур.

– За исключением смерти.

– Она тоже часть предназначения, его последнее звено.

Арч никак не ожидал такого поворота беседы. Поначалу он боролся с искушением послать подальше этого сухаря с его сентенциями, но теперь что-то сдвинулось в его душе. На смену мучительным сомнениям пришла пьянящая легкость бесповоротного решения.

– Спасибо, Диур.

– Не за что. Рад, если хоть в чем-то помог вам.

Они обменялись рукопожатием.

– Ликка, я пойду к себе, – сказал Арч. – Хочу немного отдохнуть.

Девушка потупилась, бесцельно водя пальцем по ребру пульта.

– Скоро придет челнок, – произнесла она.

– Когда?

– В двадцать два – тридцать по корабельному времени.

Арч взглянул на табло настенных часов. Пятнадцать – сорок три.

– Значит, успею выспаться и собрать вещи, – сказал он. – Пока. Увидимся перед отлетом?

Ликка молча кивнула, не поднимая глаз.


16


Тил сидел на койке, подобрав под себя ноги, уткнувшись подбородком в сухонький кулачок. Перед ним на одеяле лежал портатативный видеоплейер. Мельком взглянув на вошедшего Арча, он снова вперился в экран.

– Привет, старина. Как дела?

– Развлекаюсь потихоньку, – вяло отозвался Тил. – Пришел попрощаться?

– Есть разговор.

– Надоело все до чертиков, – сообщил Тил, выключая видеоплейер. – Вечером придет челнок, и отвалю я в этот самый Адапторий. Хоть какое-то разнообразие по жизни. Так с чем ты припожаловал?

Арч сгреб с кресла валявшиеся грудой видеокассеты, переложил их на стол и уселся.

– На Тхэ переворот, – сказал он. – Шу Тран скинул Джэ Глита, я только что смотрел видеосводки.

– Плевать я хотел на обоих.

– Еще новость. Меня отсылают отсюда.

– Это еще почему?

– Я провалился. Допустил утечку информации о Разведке. Прикончил одного типа. А главное, из-за меня погиб мой напарник. Больше мне в Разведке не работать. Выгнали. Теперь пошлют в Адапторий, по второму кругу. Ближайшим челноком.

Тил озадаченно покрутил головой.

– Н-да, делов как грязи… Вместе, значит, полетим?

Арч пересел к нему на койку, взял за плечо.

– Полетим. Еще как полетим. В гости к Подземному Папе. Ну что ты на меня уставился?

– Шутки шутишь, Эхелала?

– Какие там шутки. Я не полечу в Адапторий. Я хочу остаться на Тхэ. Но мне там и дня не продержаться, если Подземный Папа будет цел.

– Значит, для себя стараешься?

– Не только. Там, на планете, остался мой сын. Я хочу, чтобы его жизнь была другой. Какой угодно, только не такой, как моя. Мы взорвем этот сволочной компьютер, и будь, что будет.

Он хотел добавить, что, не будь этого решения, вся его жизнь потеряла бы ценность и смысл, что именно к этому вели его превратности судьбы, что вряд ли найдется другой человек, который сумеет сделать это, а значит, обязанность лежит на нем, Арче. Однако не стоило слишком долго распространяться.

– Наконец-то до тебя дошло, – Тил смерил его испытующим взглядом. – Только учти. Если если это ваши разведывательные штучки-дрючки… Если ты врешь, я тебя убью.

Он растопырил пятерни, подался вперед с перекошенным от ярости лицом.

– Задушу, понял?

– Вот и отлично. Договорились.

– Взрывчатка нужна. Хорошая и побольше.

– Само собой, – сказал Арч, вставая с койки. – Вот за ней сейчас и пойду. Жди меня здесь.

– Я пойду с тобой.

– Не надо. Сам управлюсь. Нам не стоит показываться вдвоем.

– Ладно.

Зайдя к себе в каюту, Арч взял рюкзак. Склады помещались двумя ярусами ниже, по кольцу вокруг реакторного блока. В коридорах и на лестницах ему не встретилось ни души, база будто вымерла. Судя по всему, на ней остался лишь необходимый минимум персонала, остальные вылетели на Тхэ, чтобы обеспечить возможно более детальный сбор информации о перевороте.

Арчем владело ощущение бешеной, безграничной свободы. Для него не нашлось места по обе стороны карантинного барьера, ни в том, ни в этом обществе, – что ж, тем лучше. Ему оставалось одно, стать нарушителем. Пойти наперекор любым законам, кроме главного, неписаного, который гласит о неотъемлемой свободе человека. О том, что человек не должен быть покорной игрушкой в чьих-то руках. Если правила игры бесчеловечны, человек вправе их нарушить. Обязан нарушить. Если он человек.

Перед дверью складского отсека Арч перевел дух. Он надеялся, что внутри не окажется никого, и взрывчатку удастся добыть без лишних эксцессов. Однако его надежды не оправдались. Едва переступив порог, он увидел коренастую фигуру Тормека. Насупившись и расставив ноги, тот стоял в проходе между стеллажами.

– Зря ты все это затеял, – сказал бригадир. – Придется тебе пойти под арест до прибытия челнока. Только не делай невинные глаза. Я знаю, что ты пришел за взрывчаткой.

И он небрежно повел дулом ампульного пистолета.

– Давай-давай, поворачивайся. Пошли.

Арч примерился, как бы выбить пистолет. Ничего не получится, даже не стоит пробовать. Дистанция великовата. И вряд ли бригадир натренирован хуже Арча.

– Шансов у тебя нет, – добавил Тормек. – Не делай лишних глупостей.

– Значит, вы прослушивали каюту…

– Разумеется.

– Сволочь!

– Считаю до трех, – невозмутимо предупредил бригадир. – Или пойдешь сам, или придется тебя тащить усыпленного. Раз…

– Что здесь происходит?! – раздался возглас.

Проскользнув мимо Арча, в отсек ворвалась Ликка. Она увидела пистолет в руке Тормека и остолбенела.

– Не путайся под ногами! – рявкнул бригадир и шагнул вперед, отстранив девушку левой рукой, чтобы держать противника под прицелом. Мгновенно Арч прыгнул, сделал крученый финт всем корпусом и ударил снизу рюкзаком по стволу пистолета. Хлопнул выстрел, ампула цвикнула об потолок. Перехватив руку с пистолетом, Арч попытался взять ее на излом, но Тормек винтом вышел из захвата и провел подсечку. В падении Арч сумел ногой выбить пистолет из руки Тормека. Затем, после кувырка назад, пружинисто вскочил на ноги и принял боевую стойку.

В пылу схватки они переместились из прохода между стеллажами в центр отсека, на овальную площадку, где стояла конторка кладовщика. Пистолет упал рядом с ней. Не успели противники сделать и шага навстречу друг другу, как Ликка метнулась между ними, в стремительном нырке подхватила с пола пистолет и перекатилась набок, выставив оружие перед собой.

– Стоять! Обоим стоять! – крикнула она, поводя стволом из стороны в сторону, мигом поднялась на ноги и отступила к краю площадки, чтобы держать на мушке обоих мужчин. – Из-за чего стычка?

– Дай сюда оружие, – проворчал бригадир.

– Стой на месте, – велела Ликка. – Я спрашиваю, в чем дело.

– Отдай пистолет, – разъярился Тормек и шагнул вперед, протягивая руку. – Командовать будешь у себя. А здесь, на базе, ты…

Раздался пистолетный хлопок. Осекшись на полуслове, Тормек вздрогнул, отшатнулся, хватая воздух растопыренными пальцами, и рухнул навзничь. Парализующая ампула вошла ему под левую ключицу.

– Образцовое попадание, – сказал Арч, наклонился и выдернул ампулу. С острия упала капля препарата, наполовину смешавшегося с кровью.

– Я очень растерялась, – пробормотала Ликка. – И очень разозлилась.

– Ты меня здорово выручила, – заметил Арч, отбрасывая ампулу в сторону.

– Что у вас тут произошло?

– Видишь ли, я решил вернуться на Тхэ. А Тормек пытался меня задержать. Некогда было объяснять ему, что человек вправе свободно выбирать местожительство.

– Тебя там схватит первый же патруль.

– С легальным проживанием, действительно, проблема, – согласился Арч. – Но все решается просто. Для начала я взорву Подземного Папу.

– Арч, мне кажется, это неверный путь. Разведка не имеет права вмешиваться в дела карантинных планет, – возразила Ликка.

– А я больше не разведчик. Тормек меня выгнал. Посмотри на дело с этой точки зрения. Уроженец Тхэ намерен отправиться на свою планету и жить как ему заблагорассудится. Абсолютно законное и естественное желание.

– Кажется, ты сейчас начнешь цитировать Галактическую Хартию. Надо было выбрать другую профессию, из тебя вышел бы потрясающий крючкотвор. Но давай обойдемся без казуистики. Ты ведь сам понимаешь, что к чему.

Арч нахмурился.

– Да. Я человек из Колонии, с карантинной планеты, следовательно, существо неполноценное и неполноправное. Ты ведь это имеешь в виду?

– Не надо так огрублять…

– Звучит грубовато, но по сути совершенно точно. Ты помянула запрет на вмешательство. Что ж, давай разберемся. Когда меня забрали с Тхэ, это было вмешательством, разве нет? Тем самым оказался нарушен естественный ход событий. Согласно которому я должен был погибнуть. Мою судьбу круто изменили. Пусть я тогда был обречен, и меня спасли, а что теперь? Жить, лишь бы жить, неважно, где и как? Этого мало.

Ликка приблизилась и тронула его за рукав.

– Арч, зачем тратить столько слов. Делай то, что считаешь нужным. Если требуется помощь, я тебе помогу. Без всяких хитроумных рассуждений.

Он заглянул в ее широко распахнутые, чистые глаза.

– На самом деле я хочу быть вместе с тобой, – произнес Арч. – И никогда не расставаться. Но это невозможно.

– Ты уверен?

– Невозможно, – повторил он.

Пальцы девушки мягко дотронулись до его щеки. Арч вдруг осознал, что она касается лица погибшего Гура.

– Всегда остается выбор, Арч…

У их ног лежал бесчувственный Тормек. В любую минуту в отсек мог кто-нибудь войти.

На мгновение Арч заколебался, взвешивая два пути, открытые перед ним. Два мира. Космос, бессмертие, свобода, Ликка. Кровь, страх и грязь, его долг, его сын. Выбрав одно, он бесповоротно отрекался от другого.

– Ликка, милая, прости, – наконец смог выговорить он. – Но мое место – там.

– Значит, решено, – сказала она, потупившись.

Подхватив с пола рюкзак, Арч отправился собирать снаряжение. Пистолет и обоймы с ампулами, газовые гранаты, фонарь. Детекторы для обнаружения охранной сигнализации, лазерный резак. Взрыватели с таймерами. Два легководолазных комплекта, водонепроницаемые мешки, два бронежилета, два голубых страблаговских мундира. Наконец, дюжина брикетов взрывчатки. Пожалуй, больше ничего не потребуется.

– Ты умеешь пилотировать разведбот? – спросил Арч.

– Конечно.

– Тогда полетим вместе. Мы с Тилом высадимся, а ты отведешь посудину обратно на базу. Не хочу бросать ее на Тхэ, раз уж есть возможность избежать этого.

– Хорошо. Хотя… – Ликка запнулась.

– Говори без обиняков. Нам надо спешить.

– Тогда поговорим по пути, в боте.

Напоследок Арч оттащил парализованного Тормека в дальний закуток между стеллажами и навалил сверху ворох пластиковых мешков.

– Чего так долго?! – возопил Тил, когда навьюченный тяжелым рюкзаком Арч ввалился в его каюту. – Я весь извелся, ожидаючи… А это кто?

– Это друг.

– Меня зовут Ликка.

– Можешь доверять ей, как себе, – заверил Арч.

– Я никому не доверяю, – скривился Тил. – И себе тоже.

– Брось трепаться. Пошли.

Они вышли в кольцевой проход – Ликка, за ней Тил, следом Арч. На жилом ярусе, похоже, не было ни души.

– Что ты крадешься, как воришка? – одернул Арч Тила, который на ходу жался к стенке и непрерывно озирался. – Иди спокойно. Иначе как раз вызовешь подозрения.

– Ты прав, Эхелала. Это я не сообразил.

Без каких-либо приключений, никого не встретив, они добрались до лифта, спустились на шлюзовую палубу и очутились в длинном дугообразном коридоре со множеством овальных стальных дверей. Возле каждой в переборку был вмонтирован кодовый замок и сигнальные лампочки: красная означала, что шлюз пуст, зеленая – что в нем ошвартовано разъездное судно.

– Возьмем шлюпку или бот? – спросила Ликка, подойдя к справочному пульту.

– Для мокрой высадки лучше бот, – рассудил Арч.

Набрав краткий запрос, Ликка посмотрела на дисплей.

– Есть целых два, – сообщила она. – Шлюзы пятнадцатый и семнадцатый. Только не вздумай открывать дверь своим личным кодом.

– Это еще почему?

– Шлюз не откроется, зато поднимется общая тревога. Тормек наложил арест на твой код.

Они переговаривались уже на ходу, спеша в дальний конец коридора.

– До чего ж дотошный хитрюга, – пробормотал Арч и вдруг, сообразив, крикнул. – А ты откуда знаешь?

– Знаю, и все, – бросила Ликка через плечо.

Обуреваемый сомнениями, Арч замедлил шаг, и семенивший позади Тил налетел на его рюкзак.

– Так ты не случайно оказалась там, на складе?

Девушка остановилась возле двери с зеленым огоньком, за номером пятнадцать.

– Да, не случайно.

Ликка набрала на клавиатуре замка пятизначный код.

– Кто ты? – спросил Арч.

Перемигнулись лампочки, сухо щелкнули замочные стержни. Ликка взялась за изогнутую рукоять и распахнула дверь. В шлюзе вспыхнул свет, озарив рифленые металлические стены.

– Еще раз спрашиваю, кто ты?

Девушка задержалась в дверном проеме и повернулась к Арчу.

– Скажем так. Я человек, который тебе помогает. Этого достаточно?

Тил вцепился в локоть Арча.

– Не нравится мне это, – зашептал он. – Тут каким-то подвохом пахнет. Потрохами чую.

– Мы так и будем стоять? – осведомилась Ликка.

Ошеломленный Арч смотрел на нее и отказывался верить своим глазам. Юная, миловидная, ясноглазая девушка, на вид ей около двадцати лет. Хотя может быть и сто двадцать, и двести. В мире бессмертных человек сам выбирает себе внешность и возраст. Теперь он догадался, что и она носила чужое лицо, что ее облик вовсе не случайное совпадение. При первой же встрече, тогда, на Альции, его поразило, что девушка похожа на Аму. Он сверлил ее маску взглядом, но безуспешно. Ни малейшей щелки в броне улыбчивого самообладания.

– Операторов не учат обращению с оружием, – после долгой паузы сказал он. – Им это ни к чему. А ты схватила пистолет и уложила Тормека с отличной сноровкой. Вовсе ты не растерялась, а заткнула ему рот, чтоб не сболтнул лишнего. Но он успел сказать, что командовать ты будешь не на базе, а у себя. Где же это? Где такое место, где ты будешь приказывать Тормеку?

– Я сама не поняла, что он городил…

– Ну брось. Прошу, брось прикидываться. У тебя не свое лицо, тебя тоже прооперировали. Ты ведь знаешь, чье это лицо? Знаешь!

Из-под юной маски блеснул холодный трезвый взгляд.

– Да, знаю, – произнесла она. – Ты хороший разведчик, Арч. Догадался наконец.

– Но зачем?! К чему все это?..

Тут в разговор вмешался Тил.

– Вы спятили оба, совсем рехнулись! – заорал он. – Мы летим или нет? О чем вообще разборка? Если тут западня, то я тебе не завидую! Придушу напрочь, поняла? – Он яростно потряс кулаком перед лицом девушки.

– Тил прав, – невозмутимо сказала Ликка. – В боте будет время поговорить обо всем.

Не оставалось ничего другого, кроме как войти в шлюз. Сервопривод захлопнул овальную дверь, над ней загорелась красная лампочка. В коридоре шлюзовой палубы стало пусто и тихо.


17


Дымчато-голубой полумесяц планеты казался прозрачным надрезом в плотной и плоской космической тьме. Три световых миллисекунды отделяли его от причудливой громады разведывательной базы, словно бы составленной из разнокалиберных грибных шляпок, ощетинившейся множеством антенн, рефлекторов и ажурных мачт, похожей на зависшее среди звездных россыпей чудовищное насекомое. Крохотная пуговка разведбота, стряхнувшая клешни стыковочной платформы, скользнула по касательной в исколотую звездами пустоту.

Сидевший в кресле пилота Арч повременил немного, чтобы суденышко дрейфом набрало дистанцию, затем включил маневровые движки. Заложив плавную дугу, он лег на курс к планете, скорректировал тангаж, запустил маршевый двигатель и передал управление бортовому компьютеру.

– Итак, поговорим? – предложил он, повернувшись вместе с креслом к Ликке.

Примостившийся позади нее на боковом сиденье, хмурый и взъерошенный Тил слегка подался вперед, словно готовясь напасть при первом же знаке угрозы.

Девушка безмятежно улыбнулась.

– Что ж, хватит играть в прятки. Да ты, наверно, и сам понял. Я из спецотдела О.

Даже в кругу самих разведчиков это элитное подразделение было окутано слухами и домыслами. Толком никто не знал, кто эти люди и чем они занимаются. Не подлежало сомнению одно – туда брали аналитиков и оперативников наивысшего класса, способных справиться с самыми трудными, сложными и опасными заданиями. Какими именно – оставалось лишь догадываться.

На ведомственном жаргоне сотрудников спецотдела называли с завистливой иронией «ноликами». Счастливчик, приглашенный в когорту «ноликов», исчезал из виду, обрывая все дружеские и профессиональные связи, а его прежние приключения приобретали пышный легендарный ореол. Короче говоря, «нолики» были кем-то вроде полумифических Чужаков – о них знал каждый, но похвастаться знакомством с ними не мог никто.

– Понятно, – сказал Арч. – То есть, наоборот, ни шиша не понятно. Зачем я-то вам понадобился?

– Потому что ты по своим данным как нельзя лучше подходишь для наших целей. Скажу больше, ставка на тебя сработала, хотя и с непредвиденными издержками. В расчеты не входила, разумеется, гибель Гура или попытка Тормека тебя арестовать. Остальное сошлось в точности.

– Что сошлось, какой сценарий? О чем вообще речь?

– О том, что именно ты рискнешь уничтожить суперкомпьютер на Тхэ. Наш спецотдел способствовал тому, чтобы этот прогноз оправдался.

Эти слова, словно заряд взрывчатки, разметали в клочки все представления Арча о его прошлом и о том, что происходит сейчас. Опять судьба вывернулась наизнанку, встала дыбом и раскололась, теперь ее предстояло сложить, словно головоломку, заново.

– У вас там что, работают ясновидцы и чародеи? – в замешательстве спросил Арч.

– Можно сказать, да. Тобой занималась целая группа социопсихологов, прогнозистов, сценарных разработчиков. Можешь гордиться. Ты им задал немалую работенку.

Арч отвернулся и уставился в лобовое окно, где планета прогибалась исполинской голубой чашей навстречу летящему боту. Ему стало тошно при мысли о том, что его муки выбора, его отчаяние и прорыв сквозь любые запреты, все заранее было продумано и рассчитано чьими-то холодными умами.

– Вот оно что… Это было подстроено вами с самого начала…

– Точнее говоря, с тех пор, как тебя подробно изучили в Адаптории, – поправила Ликка. – И не подстроено, а скажем так, организовано оптимальным образом.

– И ты? – спросил Арч, буравя ее взглядом исподлобья. – Ты тоже сорганизована? Оптимальным образом?

– Позволь, я не буду на это отвечать.

– Сволочи, – холодно бросил Арч. – Вот вы кто. Паршивые сволочи из паршивого спецотдела. Забавляетесь, да? Играете маленьким человечком с несчастной планеты? Эксперименты проводите? Возомнили себя всемогущими и богоравными? Я же вам не игрушка, я живой… Секретные дрессировщики, растак вас разэтак, гуманисты вонючие. Послали меня познакомиться с сынишкой, да? Подсунули попутчицу до космопорта? Знаешь, ты кто?

– Кончай булькать, Эхелала, – подал голос Тил. – Чего ты на нее наехал, как яйца на коленку?

– Не лезь. Мое дело.

– Ничего страшного. Пускай выговорится, – без тени иронии разрешила Ликка. – Ну давай, Арч. Я слушаю тебя.

– Ненавижу, – врастяжку проговорил Арч. – Ты тварь.

– Так. Еще что-нибудь?

– Лживая сразь. Гадина двуличная. Курва.

Ее лицо осталось невозмутимым. Любимое и проклятое лицо Амы, родившей от него сына и предавшей его без зазрения совести.

– Хватит ругани! – не выдержал Тил. – На тебя тошно смотреть, понял? Оставь девчонку в покое. Кабы не она, сидел бы ты сейчас под арестом.

Арч снова повернулся к пульту управления и стиснул кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Его душили ярость и стыд. Им играли, как тряпичным болванчиком. Рухнула иллюзорная граница меж двух миров, меж кошмарной Колонией и благодатной Ойкуменой. То был единый мир, замешанный на лжи, лицемерии и предательстве. Повсюду занимались хитросплетениями из красивых словес, но под их флером скрывались все те же несправедливость и черствость. Всюду морочили простаков светлыми идеалами, чтобы власть без помех загоняла их в стойла. А его, Арча, бунт, его безоглядная свобода оказались на поверку лишь прыжком паяца, которого искусно дернули за ниточку.

Он силился стряхнуть обрушившийся на него бредовый мрак всеотрицания, но не находил ни малейшей точки опоры.

Ликка встала с кресла и подошла к нему. Он приготовился к чему угодно, к презрительной отповеди, пощечине, плевку, но не к тому, что ее ладошка мягко легла на его руку.

– Только не подумай, будто мне легче, – созналась она. – Я много дала бы за то, чтобы эту миссию поручили не мне. Или чтобы мы встретились просто случайно, и Разведка была бы ни при чем.

Их пальцы соединились, переплелись, томительно втиснулись друг в друга. Оба понимали без слов, что это было и обручением, и объятием, и прощанием, не подлежащим обжалованию, навсегда.

Время замерло – и вдруг пошло снова. Минуло несколько секунд, когда они могли себе позволить быть просто людьми. Арч взялся за штурвал. Возвратилась на прежнее место Ликка. Отвернувшийся из деликатности Тил заерзал, привстал и вытянул шею, разглядывая колоссальную панораму планеты, надвинувшейся во всю ширину лобового окна. На расчетную орбиту вокруг карантинной планеты Тхэ лег разведбот с экипажем из трех человек – бывшего разведчика, бывшего каторжника и сотрудницы спецподразделения О. Они собрались в носовой части кабины и сосредоточенно всматривались в экран планетного сканера, где четко вырисовывалась очищенная от облачных прядей извилистая линия побережья.

– Посадку делаем здесь, – Арч ткнул пальцем в центр полукруглого залива, – потом на глубине двигаем вот к этой бухточке. Ночью высаживаемся и спускаемся в подземный ход.

– Погоди-ка, что за бухта? – спросил Тил.

– Это, братец, третий грузовой порт. Там, где была твоя берлога. Помнишь, как ты меня крапчаткой потчевал?

– Э-э, да оттуда нам знаешь, сколько пилить до Подземного Папы? Двое суток пути, не меньше.

– Можешь показать, где именно то подземелье?

Тил наморщился, водя пальцем по экрану.

– Хрен его маму знает. Я ж под землей ползал. Примерно тут. Или вот тут. Вроде этого.

– Короче, не на берегу. А мы не можем высадиться из разведбота на крышу дома или площадь, понял? Если прохожие увидят, как с неба спускается эта штуковина, они нас неправильно поймут. Так что придется делать подводную вылазку. Как нас учили, водичка – лучший друг разведчика. Потом на берег – и в люк.

– Долго же нам придется ползти на карачках, – огорчился Тил.

– Сколько угодно, – рассудил Арч. – Лишь бы добраться.

– Пайки надо взять побольше. Хоть пожрем напоследок.

– Никак ты помирать собрался?

– Уж как получится, – вздохнул Тил. – Ты не думай, я не трушу.

– Ну и ладушки, – сказал Арч, потягиваясь. – Пора идти на посадку. Потом полежим на дне, подождем, пока стемнеет. И двинем в путь-дорогу.

Развернув бот на сто восемьдесят градусов, Арч переключил двигатель на малую мощность. По мере снижения скорости стала падать высота орбитального полета. Арч рассчитал, что на следующем витке бот войдет в плотные слои атмосферы, а там уже надо будет спускаться вертикально, используя гравитационные преобразователи.

Последний раз в жизни он упивался красотой стратосферного полета. Черное звездное небо постепенно выцветало, наливаясь фиолетовой гущей, растворяющей звезды помельче, затем созвездия тонули в сочной синеве, и снизу вверх по горизонту наползала дымчатая, нежная, неуловимая граница между бездыханным космосом и воздухом.

Внизу простиралась комковатая облачная равнина с загнутыми кверху краями; бот нырнул в центр этой кипящей чаши, пронизал толстый слой волокнистого марева и завис над заливом. На широкой лазурной глади виднелись точки кораблей, вдали темнела береговая полоска, грязная туча смога нависла над мегаполисом. Арч бросил суденышко в стремительное пике, у самой поверхности включил антигравы, нейтрализуя перегрузку, и перешел на бреющий полет. Гребни волн гулко шлепали по днищу. Чуть двинув штурвал, Арч придал боту носовой дифферент, по лобовому стеклу хлестнула и рассыпалась белыми брызгами крутая волна, и вот уже обзор заслонила зеленовато-голубая водная толща, в которой блескучими опилками сновали стайки рыбешек. Плавно погрузившись в придонный сумрак, бот двинулся на малой скорости к портовой бухте.

Ликка пересела в кресло второго пилота рядом с Арчем.

– Я хотела тебе сказать нечто важное еще тогда, на складе, – начала она. – Но разговор пришлось отложить. Это очень, очень много значит для меня. Надеюсь на твое понимание.

– Постараюсь понять, – пообещал Арч.

– Для начала придется объяснить, что такое спецотдел О, и почему мы затеяли эту историю. Не хочу, чтобы у тебя оставались предубеждения против нас.

– Стоит ли стараться?

– Стоит. Ну пусть это будет моей личной попыткой оправдаться перед тобой. Арч, не надо думать, что тобой цинично манипулировали.

– Неужто нет?

– Ты ведь не знаешь, чем занимается спецотдел О. И никто почти не знает. Очень долго Разведка придерживалась принципа невмешательства в дела карантинных планет. Потому что благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Невозможно было предугадать, какими потрясениями, бесчинствами или ужасами может обернуться попытка хоть что-то изменить к лучшему на карантинной планете. А когда подобное порой случалось, то горький опыт служил лишним предостережением…

– Давай обойдемся без вводной лекции, – попросил Арч. – Худо-бедно, я-таки учился в Разведшколе.

– Да, конечно. Извини. Так вот, со временем Разведка собрала огромный массив информации, обзавелась уникальным опытом, тщательно проработанными аналитическими выкладками. И чем дальше, тем острее становился напрашивающийся вопрос:"А зачем все это?"

– У меня он тоже возникал. И не раз.

– Словом, возник критический рубеж, за которым всякая работа по сбору информации становилась бессмысленной самоцелью, к тому же лишенной всякого морального оправдания. Чистое любопытство, при отсутствии сострадания и ответственности, недорого стоит. И, разумеется, потребовалось создать спецотдел, который наделили полномочиями менять ход исторического развития на карантинных планетах. Пусть крайне осторожно, с большим разбором, после обширной и тщательной подготовительной работы, но пытаться помочь обитателям Колонии.

– Например, мне?

– Зачем такой сарказм. Помочь твоей планете. Твоему народу. Существующее на Тхэ социальное устройство является не просто несправедливым и бесчеловечным. Оно по целому ряду причин тормозит любые позитивные процессы. Его устойчивость сравнима лишь с его косностью и неспособностью к саморазвитию.

– Короче, надо взорвать Подземного Папу, а там будь, что будет? Знаешь, я рад, что мои личные интересы так здорово совпадают с общественными. Можно сказать, первый такой случай на моем веку.

– И еще, Арч, пойми, что мы вовсе не играли маленьким человечком, как ты выразился сгоряча. Наоборот. По многим личным качествам ты получил крайне лестную оценку аналитиков. Иначе пришлось бы вообще отказаться от этого плана.

– Погоди, а Тормек знал о вашем плане? И подыгрывал тебе?

– Не совсем. Он знал, откуда я, и имел приказ всячески мне содействовать. Больше ничего. Когда он помчался на склад с пистолетом, мне оставалось только ввязаться в стычку на твоей стороне.

– За это, конечно, спасибо тебе и всему спецотделу «ноликов».

– Пожалуйста, на здоровье. А теперь к делу.

Арч иронически поднял брови.

– Тебе нужно, чтобы я взорвал еще что-нибудь, кроме Подземного Папы?

Ликка придвинулась ближе, так, что ее волосы щекотно коснулись его щеки.

– Арч, я очень тебя прошу… – взволнованно прошептала она. – Возьми меня с собой.

Наступила затяжная пауза.

– Приехали, – вдруг сказал он, глядя на приборы. – Мы в центре гавани. Ложимся на грунт.

Бот мягко опустился в придонный ил. Три выдвижных бура вгрызлись в дно и надежно заякорили судно.

– Объявляю пятичасовой отдых перед высадкой. Поспим, а там, глядишь, и стемнеет, – вставая с кресла, заявил он.

– Ты не ответил. Я хочу пойти вместе с вами.

– Это не увеселительная прогулка.

– Именно поэтому. Я ведь тоже не кисейная барышня, – она достала из бокового кармана пистолет Тормека и подбросила на ладони. – Ты видел, как я умею стрелять.

– У меня к тебе вопрос, – после недолгого размышления сказал Арч. – Надеюсь, ты не обидишься. А еще надеюсь, ответишь честно.

Ликка сунула пистолет в карман.

– Мне больше незачем притворяться. Так же, как и тебе незачем пытаться меня оскорбить.

– Ты действуешь как агент спецотдела? Хочешь пойти с нами, потому что это предусмотрено вашим сценарием?

– Нет, – отрезала Ликка. – Это необходимо мне. Ты понимаешь? Мне самой.

– Наверно, ваши парни просчитали и то, какова для меня вероятность остаться в живых?

– Два к одному.

– Неплохо. Но и не слишком обнадеживает. Ты в курсе, что нас там запросто могут перестрелять. Однако хочешь пойти.

– Хочу.

– Может выйти так, что нам придется взорвать себя вместе с Подземным Папой.

– Понимаю.

– Тебя это не страшит?

– Нет.

– Зато меня – да. Ты не пойдешь с нами.

Она посмотрела на него в упор и схватила за руку. У ее тонких девичьих пальцев неожиданно оказалась крепкая хватка.

– Я не подведу. Наоборот, постараюсь помочь.

– Не в том суть. Просто ты не пойдешь, и все. Я хочу, чтобы ты осталась в живых.

– И я хочу, чтобы ты уцелел. А если нет… Пойми, у меня свой кодекс. Если риск, его надо разделить.

– Еще раз нет. Хватит уговоров.

– Это жестоко, Арч. Для меня это дело чести. Особенно после того, что я перед тобой разыгрывала роль. Не самую красивую.

Он отвернулся к окну, за которым в бархатной водной тьме посверкивали резвящиеся рыбешки. Помолчал в раздумье. Наконец бросил через плечо:

– В том-то и дело, что ты играла роль. Больше говорить не о чем.

– Арч, пойми. Я не только играла. Не всегда играла. Пойми же…

К его горлу подкатил сухой шершавый комок. Так нелепо и невероятно сложилась судьба. Чужие лица. Чужие роли. Кровавая игра с шансами два к одному.

Он повернулся и окликнул Тила, который старательно делал вид, что дремлет на самом дальнем из сидений.

– Эй, Тил, не прикидывайся, что дрыхнешь.

– Чего тебе, Эхелала?

– Ты же слышал, о чем речь. Она просится пойти с нами. Нас двое, и решать надо вдвоем.

– Тут и решать нечего. Я против. Нам только не хватало того, чтобы с бабой нянькаться. Лишняя обуза.

Ликка расхохоталась.

– Я для тебя обуза? – весело спросила она. – Смотри.

Вынув из кармашка вечное перо, Ликка начертила на спинке пилотского кресла крестик. Потом отшла к задней стенке, где примостился на сиденье Тил.

– Фокус номер первый, – объявила она, похлопав Тила по плечу. – Смотри, дружок. Оп-ля!

Сделав наискось прыжок с задним сальто и пируэтом, она сгруппировалась на полу, уже лицом к мишени, заодно успев на лету выхватить пистолет из кармана. От выстрела разлетелось по кабине легкое дуновение, отброшенная эжектором газовая гильза брякнулась об переборку. Точно в центре чернильного крестика торчала парализующая ампула.

– Представь, что это патрульный спок, – объяснила Ликка. – И он теперь будеть спать мертвецким сном не меньше пяти часов. Если тебе этого мало, могу показать второй фокус. Ты ведь грозился меня задушить, если что? Так попробуй. Я разрешаю.

– Делать мне больше нечего, кроме как баб душить, – огрызнулся Тил.

Ликка поставила пистолет на предохранитель и отбросила его на соседнее сиденье.

– Видишь, я безоружна. Ну хоть стукни меня разок, а?

– Будет за что – стукну. За мной не заржавеет.

– Ой, миленький, ну пожалуйста. Ты у нас такой грозный, а я такая настырная. Что тебе стоит меня стукнуть?

Тил в замешательстве почесал за ухом.

– Вообще-то лень и неохота. Ну да ладно. Эхелала, можно кинуть ей легкую плюху? Сама ведь просит, да еще выпендривается.

– Можешь кинуть хоть две, – разрешил великодушно Арч, уже поняв, к чему дело идет.

Лениво встав, Тил щелкнул пальцами у Ликки под носом.

– По физии бить не буду. А как насчет хорошего шлепка по заднице? – и он резко схватил Ликку за воротник.

Спустя секунду он лежал на полу лицом вниз, с заломленной за спину рукой.

– Эй, поосторожней! – обеспокоенно крикнул Арч.

– Не изволь волноваться, – отозвалась Ликка, отпустив Тила и пружинисто вскакивая на ноги. – Все косточки целехоньки.

– Сущий зверь, а не баба, – проворчал Тил, поднимаясь с пола. – С виду совсем дохленькая, ну и ну… Слышь, Эхелала, у ней ручонки как кузнечные клещи.

– А можешь попробовать по физии, – дурачилась Ликка. – Но если промахнешься, получишь сам шлепок по заднице. Договорились?

– Шла бы ты напрочь с такими фокусами, – буркнул Тил. – А я тебе не циркач.

– Обиделся?

Кряхтя, тот уселся на прежнее место и потер ушибленный бок.

– Ежли ей позарез приспичило лезть на рожон, пускай идет с нами, – рассудил он. – Окроме пользы, вреда от нее не будет.

– Слово за тобой, Арч, – подытожила Ликка.

Все-таки он решил сказать «нет», но внезапно понял, что тогда больше не увидит ее, даже если останется в живых. А еще понял, что обманывал себя, полагая, будто выбор между жизнью и смертью стал для него безразличен. Он хотел жить. И хотел, чтобы рядом была она.

– Хорошо, – услышал он собственные слова. – Мы пойдем все вместе.

Он собирался бешено крикнуть:"Нет! Ты должна жить!" – но произнес совсем другое. И уже не в состоянии был разбираться, прав он или неправ. Так получилось.

– Спасибо, Арч.

На ее лице играла бесшабашная улыбка девчонки-сорвиголовы, но глаза смотрели по-другому. Совершенно по-другому.


18


Во сне он увидел сына. Малыш с его, Арча, лицом вперевалку бегал по луговой траве, то и дело нагибаясь, чтобы сорвать яркий, мохнатый альцийский цветок. Одет он был в детскую тунику, как принято на Альции, только стрижка ежиком, какую носят мальчики на Тхэ. С охапкой цветов ребенок подбежал к Аме. На рукаве ее кружевного платья Арч заметил космофлотовскую нашивку и понял, что это Ликка. Она подхватила малыша на руки, прижала к груди, расцеловала. Арча осенило – значит, перед ним не Пайр, а другой, младший сын, уроженец Альции. Пайр остался на Тхэ, угрюмой планете, где нет ни лугов, ни цветов, и где каждый глоток питьевой воды на счету. Арч никак не мог взять в толк, почему он на Альции, ведь его место в подземном ходе, со взрывчаткой в заплечном мешке. И невесть куда подевался Тил, который знает дорогу…

Он открыл глаза, приподнялся на разложенном кресле. Посмотрел на часы. Его внутренний счетчик сработал безукоризненно, отмерив ровно четыре часа сна. По местному времени полночь. Пора готовиться к высадке.

Легонько тронув Ликку за плечо, он разбудил ее. Тил по-прежнему сидел в глубине кабины, сгорбившись и о чем-то мрачно раздумывая. Как видно, он не сомкнул глаз.

– Ты что, не ложился? – спросил Арч.

– Э, в могиле отосплюсь.

– Смотри не накликай беду.

– Чихать я на все хотел. Клал с отгибом, понял? Жизнь дерьмо, а смерть – тем более.

Ликка скрылась за дверью санузла.

– Потрясная баба, – вдруг с жаром сказал Тил. – Бабы, они курвы корявые, факт, но эта – особый прикол. Тоже факт. Повезло тебе, Эхелала.

– То есть?

– Не изображай придурка.

Ничего не ответив, Арч принялся за сборы.

– Между прочим, у нас только два акваланга, – сообщил он вышедшей обратно в кабину Ликке. – И бронежилетов тоже два. Держи.

Он бросил ей сверток с тончайшей пластметалловой кольчугой.

– А второй жилет наденешь ты.

– Пшел в задницу, – уперся Тил. – Сам надевай.

– Лучше не спорь, а то получишь плюху. И ты, Ликка, не вздумай перечить, иначе останешься в боте, – велел он. – Тил, не дури. Если тебя подстрелят, кто покажет дорогу?

– А если тебя подстрелят? Я ни хрена не понимаю в этих ваших взрывных делах.

– Ликка разберется.

– Будь по-твоему, – сказала она. – Ну, а с аквалангом проще.

Подняв крышку рундука, она достала один из штатных аквалангов с миниатюрным, не больше кулака, баллоном, в точности такой же, как те, что Арч раздобыл на складе.

– Вот чего я не сообразил, – признался он. – Что ж, все в порядке. План высадки такой: у нас есть два мундира страблагов. Ты, Ликка, отпори с комбинезона форменные нашивки. Выглядит он не по здешней моде, но в темноте сойдет. Выныриваем под лодочным причалом, переодеваемся в сухое. Дальше просто. Двое страблагов конвоируют арестованную ими девчонку. Кто бы ни попался по пути, хоть патруль, хоть кто, вопросов не будет. Идти нам от причала до ближайшего люка минут десять от силы. Помнишь, Тил, тот люк между пакгаузами?

– Еще бы.

– Спускаемся туда – и в путь на карачках. Ликка, тебе задание. Я тут хочу подвсплыть на перископную глубину. А ты пока собери аварийные пайки, водички тоже не забудь. Идти нам двое суток, да, Тил?

– Вроде того.

– Бери соответственный запас. Возьми в рюкзаке герметичный мешок. Работай.

Выбрав якорные буры, Арч медленно подвел бот почти к самой поверхности воды. Затем выдвинул телескопическую штангу перископа, включил режим ночного видения и долго разглядывал причалы и акваторию. Все тихо и спокойно, никаких ночных авралов. Сторожа сидят в своих будках и боятся нос высунуть, чтобы не схлопотать по черепушке ломом от какого-нибудь залетного ворюги. Высадка обещает пройти без сучка и задоринки.

Несколько поколебавшись, он обратился к Ликке.

– Послушай, я хочу выйти на связь с базой. Надо, чтобы они потом забрали отсюда эту посудину. Не хотел бы я, чтобы местные водолазы когда-нибудь на нее наткнулись.

– Согласна.

Внутренне Арч еще подчинялся некоторым принципам, привитым в Разведшколе. А один из них категорически запрещал любую утечку технологий из Ойкумены в Колонию.

Убрав перископ и выставив над поверхностью воды небольшую решетчатую антенну, он послал в эфир вызов. Спустя несколько секунд антенна и орбитальный ретранслятор вошли в осевой режим, и по ту сторону планеты, на космической базе приняли сигнал.

Чуть погодя на экране видеофона появился донельзя мрачный Тормек собственной персоной.

– На связи борт пятнадцатого, – невозмутимо доложил Арч.

– Вижу, – пробурчал бригадир. – Что скажешь?

После укола парализующей ампулы у него еще не совсем возобновилась нормальная артикуляция, и голос прозвучал с легкой шепелявостью.

– Мы высаживаемся на планету. Возвращаться не будем, поэтому заберите бот со дна. Найдете его по пеленгу – я включу сонарный маячок.

– Где искать бот?

– В акватории третьего грузового порта.

– Отставить! Приказываю немедленно вернуться на базу, – рявкнул Тормек.

– Зачем кричать. Приказы кончились, я уволен.

– Ты хоть соображаешь, что творишь?

– Вполне.

– И тебя не пугают последствия?

– Очень даже пугают, – признался Арч. – Но что решил, то сделаю. Прощайте, бригадир.

– Я тебя найду, рано или поздно. Учти. Мы всю планету перероем, но до тебя доберемся.

– Спасибо, я польщен.

Ликка уселась рядом и попросила:

– Мне тоже надо сказать кое-что.

Арч повернул телеобъектив видеофона в ее сторону.

– Сожалею о происшедшем, бригадир Тормек, – произнесла Ликка подчеркнуто официальным тоном. – Однако иного выхода вы мне не оставили.

– А вас я тоже объявил в розыск для ареста.

– Очень мило. Не забудьте только уведомить мое руководство.

– У себя на базе распоряжаюсь я! – Тормек побагровел. – И карантинным режимом на этой планете ведаю тоже я!

– Не спорю. Все-таки передайте два слова, если вас не затруднит. Реализуется сценарий А. Вот и все. Передайте, прошу вас.

– Вы намекаете, что стреляли в меня с санкции вашего начальства?! – вскипел Тормек.

– Нет, что вы. По моей личной инициативе. И теперь я также действую в ее рамках. Включите в сообщение и эти слова. Заранее благодарю.

– Если у вас осталась хоть капля мозгов, остановите его, – процедил Тормек. – Не пускайте его к суперкомпьютеру. Имейте в виду, он хочет взорвать суперкомпьютер. Можете представить, какая разразится катастрофа. Остановите его. Наш с вами инцидент будет забыт. Даю вам слово.

– Ваша просьба невыполнима.

– Да вам что, не под силу его нейтрализовать? Не прикидывайтесь…

– Вы меня превратно поняли. Я намерена ему помочь, – сказала Ликка, протягивая руку к тумблеру. – Желаю всего наилучшего, бригадир.

Прежде, чем она отключила связь, Тормек на экране ошарашенно выдохнул.

– Совсем рехнулась…

Экран погас.

– Не думаю, что ему удастся нас догнать или перехватить, – заметил Арч. – Но в любом случае мешкать не стоит.

Подведя бот ближе к берегу и заякорившись на грунте, он принялся объяснять Тилу, как надеть маску с аквалангом.

– Эхелала, я же плавать не умею, – жалобно сознался тот. – Негде было научиться.

– Ерунда. Вцепись в мундштук зубами и дыши себе потихонечку. А я тебя отбуксирую до берега. Ну, собираем вещички и поехали.

Арч и Тил разделись до нижнего белья, уложили мундиры страблагов в отдельный пластиковый мешок, потом натянули подводные маски с прикрепленными к верху обода баллончиками аквалангов. Ликка невозмутимо разделась донага. При виде этого Тил едва не подавился резиновым загубником. Жители Альции имеют обыкновение загорать и купаться нагишом, чего, разумеется, нет на Тхэ и в помине.

– Не смущайтесь, – попросила Ликка, затягивая ремешок маски. – Я терпеть не могу мокрое нижнее белье.

У Арча перехватило дыхание. Ее тело оказалось необыкновенно красивым, он почувствовал, что краснеет, и поспешно отвел взгляд.

– Идем в шлюз, – скомандовал он, подхватив связку герметичных мешков.

Чем-чем, но простором шлюзовая камера порадовать не могла. Пришлось всем троим укладываться на боку, головами упираясь в мешки.

– Тил, дыши спокойно. Зубы не слишком стискивай, а то судорога схватит, – напоследок посоветовал Арч и прикусил загубник.

– Угу, – проворчал тот у него за спиной.

Нажав обтянутую пластиком клавишу, Арч запустил программу шлюзования. Верхние створки стали опускаться. И в этот момент Ликка ухитрилась повернуться, улегшись к Арчу лицом. Это было сумасшедше, ирреально – жаркое касание обнаженных грудей и бедер, грохот обмирающего сердца, на лицах маски для подводного плавания, во ртах загубники, вокруг стальная коробка шлюза, и за спиной дрожащий от страха Тил.

«Два к одному», – промелькнуло в голове Арча. – «Жизнь или смерть. Два к одному.»

Снизу хлынула обжигающе холодная вода. Когда шлюз наполнился доверху, его днище стало наклоняться, превращаясь в аппарель. Арч ухватил подмышками Тила, оттолкнулся ногами и выплыл в непроницаемый мрак. За ним последовала Ликка с включенным фонариком в одной руке и связкой мешков, словно гроздью воздушных шариков, в другой. Сверившись с компасом, она мерно заработала ластами. Арч ободряюще пошлепал Тила по спине, ухватил его поудобнее и двинулся следом.

Они проплыли мимо впившегося в дно громадного якоря и косо уходящей вверх толстой цепи. Арч отметил, что это наверняка тот большой сухогруз, который стоит примерно на полпути от разведбота до лодочного причала. Ликка плыла вперед, раздвигая водную тьму лучом фонарика и держа запястье с компасом перед глазами, чтобы не сбиться с курса. Как и в любом порту, дно вблизи причала было устлано слоем всякого мусора, преимущественно пустыми консервными банками. Наконец зыбкий лучик нащупал толстую сваю, обросшую космами водорослей и меловыми прыщиками моллюсков. Сильно заработав ластами, Арч обогнал Ликку и поплыл меж двумя рядами свай. Дно полого поднималось. Вблизи берега Арч встал на ноги, одной рукой придерживая Тила, осторожно поднял голову над поверхностью воды, огляделся и прислушался. Повсюду тишь и гладь.

Они вылезли на берег под причалом, сняли маски, насухо вытерлись и оделись. После холодного купания у всех троих зуб на зуб не попадал. Арч зачерпнул пригоршню жидкой грязи и стал растирать ее по серебристому космофлотскому комбинезону Ликки. Та понимающе кивнула.

Спустя несколько минут двое страблагов вели по закоулкам порта навьюченную большущим рюкзаком замарашку. Картина была совершенно красноречивой. На пути они не встретили никого, кроме какого-то чумазого субъекта, не то обходчика, не то воришки, который завидел их издали в тусклом свете складских фонарей и тут же почел за благо свернуть в боковой проход.

– Что-то не припоминаю, куда нам теперь, – сказал Арч, замедляя шаг и оглядывая унылые ряды пакгаузов.

– Да мы уже почитай пришли, – отозвался Тил. – За тем вон штабелем налево, и будет люк.

Тот самый чугунный люк, из которого почти четыре года назад вылез умирающий от черняшки парень с пневмачом в руках. Казалось, это случилось целую вечность назад, и то был совсем другой человек. Арч поднял крышку. Тил проворно юркнул в колодец, Ликка передала ему мешки, спустилась следом. Прежде, чем закрыть за собой люк, Арч бросил взгляд на ночное небо. Кое-где в просветах между туч блистали звезды. Он подумал, что, возможно, видит звезды в последний раз, но отогнал эту мысль и обозвал себя слюнтяем. Теперь он попросту обязан жить.

Навертев обмотки на локтях и коленях, они двинулись в путь по головоломному лабиринту тоннелей. Возле запертого на замок никелированного люка, ведущего к компьютерным коммуникациям, устроили короткий привал, съели по белковой плитке, выпили по глотку воды. Порывшись в мешке с припасами, Ликка достала портативную аптечку. Она предложила сделать профилактические инъекции антибиотиков, чтобы заплыв в холодной воде не аукнулся простудой. Мужчины послушно закатали рукава. Потом Арч вскрыл замок люка отмычкой, и они снова двинулись в путь.

На исходе первых суток подземного странствия Арча стало мутить от тесноты, от ощущения нависшей сверху каменной толщи, от снующих по полу перепуганных десятиножек, от монотонного струения разноцветных кабельных жил по стенкам тоннеля. Наконец они вышли к одному из узловых пунктов: круглая площадка, шагов семи в поперечнике, вбирала в себя три мелких хода, чьи кабельные пучки ныряли в радиальный тоннель побольше, где Ликка и Тил могли шагать слегка наклонившись, и лишь Арчу приходилось нагибаться. Но прежде, чем идти дальше, они решили позволить себе три часа отдыха и намаянно уснули прямо на каменном полу.

Когда они проснулись и принялись за еду при свете фонарика, Ликка виновато сообщила:

– Арч, я не сказала тебе одну важную вещь. Незадолго до своей гибели Гур умудрился раздобыть и переснять планы центрального подземелья, где находится суперкомпьютер. Это за ними он ездил в архивы на Ледовом побережье. Микропленки сейчас на базе. Я не смогла до них добраться, Тормек не доверяет их никому.

– Значит, он может попытаться пройти туда сверху с бригадными оперативниками и задержать нас?

– В том-то и дело. Наверху идут уличные бои, в такой неразберихе Тормек вполне способен прорваться в подземелье. Война все спишет.

– С охраной мы скорей всего справимся. Но не с дюжиной людей Тормека, – рассудил Арч. – Почему же ты раньше не сказала?

– Тогда ты гнал бы без передышки, мы бы измотались вконец. А нам надо быть в хорошей форме, когда дойдем.

– Ладно. Может, ты и права. Дай-ка нам стимуляторы из аптечки. Двойную дозу. Больше привалов у нас не будет.

– Двойную, не многовато ли?

– Думаю, в самый раз.

Ликка раздала по две желтоватые капсулы. Тил недоверчиво повертел свою порцию в пальцах, но все-таки проглотил, следуя примеру Ликки и Арча.

– Это что за снадобье? – поинтересовался он.

– Почище здешней жвачки. Полетим как на крылышках.

Подхватив поклажу, они быстрым шагом двинулись дальше. Довольно скоро стимулятор подействовал.

Возникло ощущение блаженной невесомости. Натруженные мышцы словно бы промыло шипучей водой. Луч фонарика радужно плясал на милых, таких родных стенках с восхитительными кабельными жгутами. Под ногами хлюпала нежная слякоть, шелковистая грязца. Шустрые глупышки-десятиножки улепетывали с дороги, спугнутые светом, и забирались в щели, смешно расставив зазубреные клешни. Кое-где на стенах сидели пушистые шмендрявки, потеки их слизи золотисто мерцали. Симпатяга Тил без конца хихикал, напевая себе под нос и умудряясь на ходу пританцовывать. Ликка и Арч шли за ним, держась за руки.

– Арч, я люблю тебя, – шепнула Ликка.

– И я люблю тебя.

– Мы взорвемся. Вместе. Пускай, мне все равно.

– Ты должна жить.

– С тобой и для тебя. Ох, я совсем очумела.

– Наверно, все же не следовало глотать двойную дозу.

– Глупыш. Я очумела гораздо раньше.

Они жадно поцеловались на ходу.

– Как-то все по-дурацки, – радостно заявил Арч.

– Конечно. Мы наконец-то свихнулись.

– От капсул. Ничего, пройдет.

Ликка взахлеб расхохоталась.

– Не пройдет, не надейся. Мир такой серьезный, у-у… Спецотдел, суперкомпьютер, бригадир, карантин, турникет. Просто не продохнуть. Люди кругом спятили на полном серьезе. А ты нарушитель. У тебя свобода в крови. Ты единственный, кто плюет на их запреты, законы, заморочки, занудство. Я тебе завидую. И я тебя люблю, понимаешь, это мы нормальные, а рехнулись все остальные.

– Какое у тебя настоящее лицо?

– А, ничего особенного. Дурнушка, серость.

– Сколько тебе лет?

– Миллион. Я дряхлая старушка. Девственная ханжа, у меня там все заплесневело.

– Подозреваю, что ты немножко врешь.

– Вру. А тебе не все ли равно?

– Конечно да. То есть, нет.

– Так да или нет?

– Или.

– Арч, если мы выживем, я рожу тебе сына.

– Двоих.

– Двадцатерых. За милую душу.

Тил обернулся, осклабившись.

– Эгей, шибко двигаем! – воскликнул он. – Небось доберемся на полсуток раньше.

– Сколько еще идти? – спросил Арч, пытаясь стряхнуть эйфорию, но все же расплываясь в широкой улыбке.

– Ежели считать от привала, где мы глотнули эти кайфушки… Ну… Дай смекнуть. Полпути уже отмахали, верняк. Или даже чуть больше.

– Пропусти-ка меня вперед, – велел Арч.

– Зачем, Эхелала? Я же вам указчик, не кто-нибудь.

– Пусти, дурень, мне надо идти впереди с детектором. Как бы не напороться на сигнализацию.

Они поменялись местами, зашагали дальше все в том же бешеном темпе.

Время от времени на пути попадались перекрестки или вертикальные шахты, из них тянулись кабельные жгуты, которые вплетались в общую толщу магистральной проводки. В потаенных электронных джунглях непрерывно сновала невообразимая масса информации – о каждом жителе планеты, о его жилье, работе, досуге, о каждой фляге воды, о каждой порции дурманящей жвачки, о каждом повороте уличного турникета. Миллиарды магнитных головок сновали, считывая ферросплавные полоски на миллиардах предъявляемых жизняков, отмечая, кто куда пошел, кому сколько осталось еды, питья, жизни. Сведения стекались ручейками импульсов в компьютеры – снабженческие, надзорные, судебные, жилищные, координационные, планировочные, инспекционные, производственные, транспортные, административно-попечительские, и дальше шло нарастающей лавиной через уровни – квартальные, районные, областные, мегаполисные, затем попадало в гигантскую тоннельную паутину по жгутам толщиной в палец, в руку, толщиной в человеческий торс, и этот немыслимый смерч из мельчайших подробностей со всего обитаемого материка ежемгновенно обрабатывал суперкомпьютер – всезнающая и всевидящая электронная планета в недрах живой планеты. Оплот порядка и справедливости, бесстрастный мудрый гигант сурово правил пестрым миром жалких, суетливых, полуголодных и запуганных двуногих существ из плоти и крови, озлобленных и корыстных, скудоумных и недальновидных, однако покорных велениям блистательного кибернетического разума.

А трое неучтенных электронной сетью людей пробирались по тоннелю к центру лабиринта под мегаполисом, в котором бушевала гражданская война, и никакой искуственный интеллект не смог бы осознать, почему они решили обрушить миропорядок, выглядевший таким гармоничным и незыблемым.


19


– Здесь! – свистящим полушепотом сообщил Тил, дернув Арча за рюкзак. – Где-то здесь наверняка сигнализация. Потому и шухер поднялся, когда тут шли мы с Кумурро. Вон там, дальше, охрана его подстрелила, он отполз в соседний ход и там подорвался.

Арч снова поводил раструбом детектора из стороны в сторону. Датчик не показал ничего настораживающего.

Они стояли в конце тоннеля, из глазам открылся широкий проход, уходивший дугообразно вправо и влево; как видно, то было кольцо, куда впадали радиальные ходы со всего континента. Толстенные пучки кабелей круто изгибались и ныряли вверх, в узкое отверстие, прорубленное в каменном потолке. По обе стороны виднелись жерла других тоннелей, из которых выходили мощные лианы проводки и точно так же исчезали в потолке.

– Он прямо над нами, – сказал Арч.

Вызванная капсулами эйфория сменилась тупой усталостью, но дело было сделано. Они дошли до цели, причем гораздо быстрее, чем предполагалось.

В крайнем случае они могли взорвать заряд прямо здесь, однако неизвестно, какая именно толща камня отделяла их от суперкомпьютера. Если она окажется внушительной, Подземный Папа уцелеет, а проводку сумеют относительно легко срастить. Значит, предстояло самое сложное и рискованное – не зная ни плана подземелья, ни расположения постов охраны, практически вслепую пробиться к компьютеру, заложить взрывчатку и успеть до взрыва отойти на безопасное расстояние.

Ликка нагнулась и стала пристально разглядывать пол, посвечивая фонариком. На щербатой каменной поверхности, изборожденной резцами врубовой машины, виден был налет пыли, кое-где помет десятиножек и пятна сырости.

– Похоже, тут годами никто не ходит, – заявила она. – Вообще никаких следов.

– Видимо, ты права, – пробормотал Арч. – А кстати, нашел, вот она, сигнализация. Самая примитивная, в инфракрасном диапазоне.

На уровне пояса к стене была прикреплена черная коробочка с вертикально идущей проводкой, даже ничем не замаскированная, а на противоположной стене – вторая. Экран детектора отчетливо показывал соединяющий коробочки, незаметный для человеческого глаза луч.

– Охрана выскочила оттуда, – показал влево Тил.

– Значит, там есть ход наверх, – кивнул Арч. – Не думаю, что его придется долго искать.

Он извлек из рюкзака и прицепил к поясу три газовые гранаты, еще три дал Ликке, одну – Тилу.

– Вот это кольцо выдергиваешь и кидаешь. Лопается через пять секунд. Внутри психотропный газ.

– Это что еще за хреновина?

– Для здоровья неопасно, просто человек часика на два становится трусливым и плаксивым придурком. Одной такой штучки хватит, чтобы взвод страблагов стал не опаснее шмендрявки.

– Полезная хреновина, – одобрил Тил.

– Так что напяливай маску. Чтоб не наглотаться газа, если пустим гранаты в ход.

– Понял.

Ликка достала пистолет из кармана и сунула его за пояс. Арч дал ей две обоймы про запас, вынул свой пистолет и дослал ампулу в ствол. Скрепив клейкой лентой шашки взрывчатки, запал и таймер, он сунул снаряженную мину обратно в рюкзак. Все трое надели маски с кислородными баллончиками.

– Вот на этом уровне луч сигнализации, – Арч повел ладонью в воздухе. – Давайте под ним ползком, живо.

Они обошли весь кольцевой тоннель, оказавшийся не столь уж большим, шагов полтораста в поперечнике. Насчитали восемь радиальных тоннелей с компьютерной проводкой и столько же устройств охранной сигнализации. Судя по всему, за грубо обтесанной стеной кольца не скрывалось ничего, кроме скальной породы. Зато в большей стене, меж двух тоннельных отверстий, обнаружилась стальная дверь, запертая изнутри на засов или замок, выкрашенная когда-то в шаровый цвет, но с тех пор краска изрядно пооблупилась, уступив место пухым пятнам ржавчины.

– Говоришь, отсюда выскочила охрана? – спросил Арч.

– Я ж толком не углядел. С этой стороны, точно. Да ведь больше и неоткуда, – рассудил Тил.

Прилепив к двери нечто вроде чашечки фонендоскопа, Арч присоединил к ней провод наушника и несколько минут сосредоточенно вслушивался, время от времени покручивая верньер миниатюрного, но мощного низкочастотного усилителя.

– Там пусто, – сказал наконец он. – Во всяком случае, поблизости нет никого. Буду открывать.

Он извлек из рюкзака лазерный резак, прижал его к щели между косяком и дверной кромкой, медленно повел сверху вниз. Послышался запах раскаленного металла, смешанный с чадом от пригоревшей краски. Взявшись за дверную скобу, Арч осторожно попробовал приоткрыть дверь, та подалась, но тут ржавые петли скрипнули. Моментально Арч отпрянул, свободной рукой выхватив оружие. Ликка привалилась спиной к стене рядом с дверью, подняв свой пистолет стволом вверх. Тил пригнулся, сжимая в кулаке газовую гранату. Все трое замерли, настороженно прислушиваясь.

Выждав и убедившись, что никакого переполоха не последовало, Арч тем не менее постарался открыть дверь бесшумно, двигая ее створку как можно медленнее. В проеме обнаружилась прямоугольная шахта и ведущая вверх наклонная железная лестница. Детектор не выявил никаких признаков сигнализации.

Лестница двумя маршами поднималась к скальной нише, где была врезана еще одна дверь, подобная той, которую вскрыл Арч. Ржавые ступени следующих двух маршей были посредине истерты подошвами до блеска, значит, этим переходом пользовались очень часто, в отличие от предыдущего. На стенах шахты, возле лестничных площадок, были прикреплены осветительные плафоны, но включались они откуда-то извне, и Арч удовольствовался светом фонарика. Повторив у обеих дверей процедуру прослушивания, он спустился вниз, где томились ожиданием Тил и Ликка.

– Этажом выше разгуливают часовые, – сообщил он. – Типичная походка, туда-сюда. На следующем этаже полная тишина. Остается угадать, на котором из них размещается Подземный Папа.

– Думаю, там, где никого нет, – предположил Тил.

– Скорее наоборот, – возразила Ликка. – Там, где часовые.

– По-моему, ты права, – решил Арч. – Уверен, что с верхнего этажа спускается очередная смена часовых, и там где-то есть караулка. А в общем, все гораздо легче, я уж думал, тут понатыкано охраны на каждом шагу.

Он подхватил с пола рюкзак и надел его обеими лямками на левое плечо.

– Как только я вскрою дверь, врываемся и укладываем часовых, – сказал он Ликке. – Мой сектор стрельбы вправо, твой – влево.

– Договорились.

– Тил, ты с гранатой пойдешь замыкающим. Вопросы есть? Нет? Тогда вперед.

С лазерным резаком в правой руке и пистолетом в левой он стал подниматься по лестнице. Ликка с фонариком шла сзади, следом за ней тащился Тил. Неожиданно вспыхнули осветительные плафоны, чуть погодя заскрежетал дверной замок на самом верху, взвизгнули петли, и три пары сапог затопали вниз по железным ступенькам – разводящий вел смену из двоих часовых.

Одним махом Арч взлетел на среднюю площадку и присел на корточки, выставив вперед пистолет. Едва разводящий офицер появился на повороте лестницы, парализующая ампула впилась ему в плечо. Он пошатнулся, привалился к стене и осел на ступеньки. Шедшие следом часовые даже не успели вскинуть оружие. Арч с Ликкой ринулись вверх по лестнице и выстрелили почти одновременно, он – в правого, она – в левого солдата. Единственное, чего не удалось предотвратить, так это грохота, произведенного упавшими телами и двумя пневматическими винтовками, гулким эхом раскатившегося по шахте. Арч наклонился над лежащим офицером и выхватил из его судорожно сжатых пальцев связку ключей.

Тут лязгнул засов на средней двери, она резко распахнулась, ударившись о стенку, и на площадку выскочил охранник с пневмачом наперевес. Ближе всех к нему оказался Тил, который, не замешкавшись ни на миг, рванулся навстречу и нанес свирепый удар зажатой в кулаке гранатой по тулье фуражки. Однако солдат успел нажать на спусковой крючок. Скорчившийся Тил повалился на оглушенного противника, а Ликка с разбегу прыгнула в дверной проем. Раздались два выстрела: сочный хлопок пневмача и сразу же за ним слабый, с присвистом – ампульного пистолета.

Секундой позже в помещение ворвался Арч.

Кольцевой коридор среднего яруса в точности копировал нижний, с той разницей, что здесь не имелось ни тоннелей, ни проводки, а его внутренняя стенка оказалась склепанной из вертикальных стальных полос.

Ликка растянулась на полу, а поодаль, под настенным телефоном со снятой трубкой, навзничь лежал второй охранник, из его щеки торчала ампула, рядом валялся пневмач. Первым делом Арч метнулся к телефону, схватил трубку и услышал, что оттуда доносится лишь ровный гудок.

– Он никого не успел вызвать, – сказал Арч с облегчением, вешая трубку.

– Зато умудрился меня подстрелить, – подосадовала Ликка.

Морщась, она сдвинула маску акваланга на лоб и села, упираясь ладонями в грязный железный пол. Повыше правого колена по ткани комбинезона расплывалось кровавое пятно.

– Обидно, – добавила она. – Не угадала, он оказался не слева, а справа. И выстрелил-то наобум, просто с перепугу. Кажется, кость зацепило.

– Во гадство какое, – сдавленным голосом проворчал Тил, который стоял в дверях, привалившись к косяку и держась обеими руками за живот. Выстрел в упор не смог пробить его пластметалловую кольчугу, но ушиб от пули оказался нешуточным.

Арч опустился на колени рядом с Ликкой.

– Обратно я тебя понесу, – пообещал он. – Отсидимся где-нибудь в тоннелях. Аптечка есть.

Он понимал, что рана достаточно серьезна, и потребуется операция, чтобы извлечь пулю…

– Не волнуйся.

– Попробую, – он отхватил ножом рюкзачную лямку, туго стянул ее на бедре Ликки повыше пулевого отверстия, чтобы остановить кровотечение. – А ты потерпи.

– Терплю.

– Он здесь, за этой стенкой, – сказал Арч, указывая на стальную переборку. – Мы до него добрались.

О том, что после взрыва им придется уходить в подземелье и скрываться, да еще с раненой Ликкой на руках, он старался не думать. Сначала предстояло довершить дело, ради которого они рисковали жизнью.

Быстрым шагом обогнул он цилиндрическое вместилище суперкомпьютера и увидел с противоположной его стороны дверь, похожую на сейфовую – две замочные скважины в броневой плите, штурвальная рукоять, диски цифрового замка. Даже если бы у него оставались малейшие сомнения, их развеяла бы табличка с надписью старинным вычурным шрифтом, привинченная над дверью и гласившая:"Главный компьютер".

Возиться с замками не имело смысла. Арч вернулся к рюкзаку, достал запасной таймер и запал, отрезал полбрикета взрывчатки от общей связки.

– Там бронированная дверь, – объяснил он Ликке и Тилу, снаряжая небольшую мину. – Сначала подорву ее, чтобы уж наверняка… Вам надо перебраться на лестницу, как бы не оглушило…

Закончив приготовления, он на руках отнес Ликку на лестничную площадку. Туда же отволок парализованного охранника и рюкзак. Вернувшись к двери, прилепил мину полосками клейкой ленты, поставил таймер на тридцатисекундный интервал. Он действовал быстро, сноровисто, не задумываясь, но прежде, чем сорвать предохранительную чеку и нажать пусковую кнопку, помедлил в коротком размышлении.

Настал главный миг его жизни. Однако ни ликования, ни прочих особых чувств не было и в помине. Даже тревога, злость, усталость – все отлегло, улетучилось. Вот за этой дверью находится самый мощный в Галактике суперкомпьютер, невероятная бездна совершенно никчемной информации, электронный диктатор, насилующий жителей целой планеты. Необходимо его уничтожить. Он будет уничтожен.

Прежде суперкомпьютер в воображении Арча рисовался чем-то вроде чудовищного паука, опутавшего своей гнетущей сетью всю планету. Но сейчас картина представлялась иной. Там, за дверью, просто небывало большой, уникальный набор деталей: процессоры, платы, шины, блоки памяти; просто головоломная масса файлов, кластеров, операционных программ; просто неимоверная куча копошащихся магнитных паразитов. И ненавидеть все это было так же глупо, как поздравлять пуговицу с днем именин.

Не следовало также рассуждать, то ли Арч делает свою работу, то ли следует сценарию спецотдела О, то ли исполняет долг перед соотечественниками, то ли повинуется судьбе; так ли это важно сейчас? Он попросту действовал: нажал кнопку таймера, и цифру 30 на жидкокристаллическом табло сменила цифра 29, затем 28, но Арч уже помчался вдоль цилиндрической стальной переборки, выскочил на лестничную площадку, захлопнул дверь и привалился к холодной каменной стене.

– Порядок? – спросил его Тил, сидевший рядом с Ликкой на корточках.

– Сейчас рванет, – сказал Арч, продолжая мысленный отсчет.

Четыре, три, два, один…

Раздался взрыв. Дрогнула железная площадка под ногами, ржавая дверь с жалобным скрипом мотнулась от толчка воздушной волны.

Арч вынул из рюкзака увесистую самодельную мину, бегло проверил, не разъединились ли провода между таймером и трубочкой запала, втиснутой меж обмотанных изолентой шашек.

– Если заявится охрана, отбивайтесь гранатами, – посоветовал он и с миной в руках пустился бегом по коридору, в котором витал терпкий душок щедро выплеснувшихся при взрыве окислов.

Бронированную дверь вмяло вовнутрь, словно бумажный листик, и наискось заклинило в проеме. Лишних секунд пятнадцать ушло на то, чтобы лазерным резаком раскромсать ее массивные петли. С усилием Арч протолкнул покореженную дверь вовнутрь, разогнулся и лучом мощного фонаря нащупал компьютер, сиротливо торчащий в центре большого круглого зала.

Обыкновенный стародавний компьютер древнего звездолета, вырезанный вместе с куском переборки из корпуса космического корабля. Музейный экспонат, ни к чему не подключенный и обесточенный, взирающий серым бельмом дисплея на вошедшего человека.

На полу, на стенках, на потолке зеленели кляксы от размазанных взрывной волной шмендрявок.

Вокруг компьютера торчали из пола восемь толстых, развесистых кустов кабельной проводки. Застывшие фонтаны никуда не подсоединенных, свисающих контактов. Каждая спаренная жилка оканчивалась припаянной бляшкой микропроцессора. Бессчетные серии импульсов, посылаемые со всего континента, стекались в никуда, в крохотные, с простенькими программами кристаллы, ненасытимые, как бездонные бочки, исправно создающие иллюзию, что провода не оборваны, коммуникационная сеть работает, информация поступает по назначению.

Вот это и был сверхмощный невероятный компьютер, загадочно уникальный, великий Верховный Разум, ненавистный Подземный Папа.

Арч стоял в средоточии планеты и видел своими глазами ее мозг – жалкий, нелепый обман.

Обнажилась изнанка мифа, воздвигнутого ради того, чтобы держать народ в страхе и повиновении. Ради скудоумных никчемных игр – во власть, которая становится самоцелью, в перевороты, которые не меняют ничего. Ради игр в образцовую заботу, процветание и справедливый порядок. Ради прокорма тучных чиновничьих стад, прилежно тычущих пальцами в клавиатуру, извергающих несметные количества сводок, отчетов, депеш – уйму информационного мусора, которую невозможно переработать, и проще всего замкнуть ее на элементарный микрочип.

Хаос, всепланетный хаос жил сам по себе, случайно озаряясь вспышками упорядоченности, самоорганизовываясь по неуловимым закономерностям хаоса, без осмысленного вмешательства извне.

Да мы же сами себе Подземный Папа, понял Арч. Сами себе отсчитываем лимит, боясь перебрать лишку. Сами влезаем в унизительное ярмо. Сами пускаемся в бега или идем с повинной, когда срок жизни истекает. Сами себя обкрадываем, выслеживаем, расстреливаем, гноим на каторге. И больше никто другой. Только мы сами.

Не надо нам никакого суперкомпьютера. Да вот его и нет.

Нечего взрывать.

Есть хитроумный циничный мираж, уловка для самооправдания. И даже если швырнуть правду о Верховном Разуме, как бомбу в безликие толпы, если на всех улицах и площадях объявить громогласно, что Подземного Папы нет и не было, вряд ли хоть что-то изменится по сути.

Трусость и корысть правят надежнее, чем любая электроника, поскольку они намертво вмонтированы в каждого. Люди живут как им удобнее, и никогда не бывает иначе. Все, что с ними творится, происходит с их согласия, при их участии либо бездействии. Тут ни при чем Верховный Разум, компьютерный или какой бы то ни было, думал Арч.

Однако всегда необходимо красивое оправдание происходящего, противоядие от чувства своего человеческого ничтожества и бессилия. Нужна спасительная сказка о том, что зло или благо непременно идет откуда-то помимо нас, будь то с небес либо из-под земли.

А если Верховный Разум, объемлющий мироздание, существует, думал Арч, он поистине величайший шутник. Над ним, Арчем, он посмеялся вволю. И поделом.

Опустив самодельную мину на пол, Арч выдрал из ее середины запал, оборвал соединительные провода и ударом каблука расплющил коробочку таймера. Теперь брикеты мощнейшей взрывчатки стали безопаснее кусков мыла.

Следовало уходить немедля, он слишком долго мешкал, справляясь с испытанным в обиталище суперкомпьютера потрясением. Быстрым шагом Арч вышел в коридор, на ходу кинул запал в стенку, и тот сработал, испустив сухой щелчок, сноп искр, струйку дыма.

Дойти до лестницы Арч не успел. Из-за поворота навстречу ему ринулись страблаги в голубых мундирах. Заученным движением он выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Врагов было пятеро, да и оружие они держали наизготовку.

Ни страха, ни боли он не испытал. В груди плеснулось холодное ощущение того, что вот настал последний миг. Помутилось в глазах, тело словно бы зависло на бегу и растаяло, мозг объяла космическая пустота, угасившая остаток сознания.

Однако, погружаясь в ничто, Арч успел явственно увидеть сощуренные глаза Тормека под низко надвинутой офицерской фуражкой и подброшенный отдачей никелированный ствол ампульного пистолета в короткопалой руке бригадира.

– Разрядить бомбу, живо! – рявкнул Тормек, остановившись над лежащим Арчем и засовывая пистолет в подплечную кобуру.

Четверо разведчиков, переодетых в мундиры стражей благонамеренности, припустили рысью по коридору. Еще одна пятерка метнулась от входной двери, рассыпаясь цепью, но бригадир остановил их коротким жестом.

– Заберите этого олуха, – велел он, указывая на Арча, и вразвалку вышел на лестничную площадку, где двое оперативников стерегли Тила и Ликку.

– Штурм окончен, – произнес Тормек в микрофон портативной рации. – Группе прикрытия обеспечивать отход. Повторяю, начинаем отход. Врачу приготовиться. Имеем одно пулевое ранение.

– Спасибо вам, бригадир, – сказала Ликка. – Вовремя выручили.

– Любезностями обменяемся на базе, – буркнул тот. – Мне есть, что вам сказать. Хотя вряд ли это годится для женских ушей.

– Можете отрезать их на память.

– Обойдусь без сувениров. Ребята, несите ее в геликоптер.

Оперативники подхватили Ликку и помогли ей встать, опираясь на здоровую ногу.

– Советую вам перед уходом взглянуть на суперкомпьютер, – сказала Ликка Тормеку. – Наши люди уверены, что его вообще не существует. Но эта гипотеза нуждалась в проверке.

1985, 1995, Рига