Прекрасная Беатрис
Натали де Рамон


Беатрис Тиба безрезультатно пытается найти работу и устроить личную жизнь. Впрочем, муж ее сестры не только готов помочь Беатрис в решении финансовых проблем, но и не прочь завести с Беатрис роман. Беатрис в смятении — она не способна на предательство и в то же время тяготится одиночеством. Терзания Беатрис усугубляются, когда она знакомится с давним поклонником своей сестры, к которому та, как выясняется, все еще питает нежные чувства. Отношения между двумя женщинами и двумя мужчинами начинают стремительно запутываться, семье сестры грозит крах. Как же вернуться к нормальной жизни? Помочь может только чудо или здравый рассудок, но ни один из четверых не способен рассуждать здраво. Однако любовь обладает мудростью. Настоящая, конечно…


Натали де Рамон

Прекрасная Беатрис


Моей маме Марии


Глава 1, в которой светилась вода Сены


Красные, синие, зеленые, переливчато-золотые перевернутые буквы вывесок и рекламы игриво струились под ногами шелковым ковровым узором, мокрые жуки-автомобили вычерчивали желтыми глазами светящуюся кайму этого водяного ковра, а вода в Сене светилась сама по себе от радости встречи с водой вселенской. Сразу несколько золотых молний разветвились в непроглядно-черной вышине энергичными росчерками авангардиста, и от этого тесное городское небо вдруг сразу сделалось неожиданно огромным и широким, а внушительное здание Дворца Юстиции на противоположном берегу — всего лишь декорацией кукольного театра. Симфонически раскатился гром, и совершенно определенно запахло озоном — простором и горизонтом. И кустом жасмина, и соловьиным цвирканьем…

Я никак не могла справиться с зонтом, вечно его заедает в самый неподходящий момент. А может, ну его, этот зонт? Дождь такой теплый и приятный, в нем столько небесной ласки, любви и энергии… И еще: хорошо бы разуться и пойти босиком, вон как те, мокрые насквозь парень и девчонка в засученных джинсах. Солидная публика стремительно — и вовсе не солидно — пробегает под зонтами от машин к дверям ресторанов и к подъездам домов, а этим все нипочем — смеются во весь рот и размахивают своей обувкой.

В ручке зонта что-то недовольно крякнуло, и он наконец раскрылся. Все-таки лучше я пойду под ним, мне ведь шагать и шагать — через весь город. Я сейчас на набережной Больших Августинцев, значит, я должна выбраться на бульвар Сен-Мишель и преодолеть его весь, до самой площади Камиль Жульен. Возле метро «Порт Рояль» я пересеку Монпарнас, за роддомом Порт-Рояль — сверну на улицу дю-Фабур-Сен-Жак, потом — через бульвар Араго и бульвар Сен-Жак, там надо будет держаться правее, чтобы попасть на проспект генерала Леклерка, он-то и выведет меня к площади 25-го Августа 1944-го. Затем у Орлеанских ворот я переберусь по мосту через железную дорогу, а там уже рукой подать до моей улицы Дантона.

Я взглянула на часы: начало одиннадцатого. Ничего, к утру буду дома, а сейчас зонт как маленький домик укроет меня от любопытных взоров. Я выгляжу слишком одиозно на ночной улице под проливным дождем в вечернем декольтированном платье и на двенадцатисантиметровых шпильках. В таком платье и туфлях полагается ездить на такси, а не разгуливать по Парижу, тем более в грозу.

Молнии опять осветили небо, реку, набережную. Редкие машины внезапно выросли в размерах, особенно белый-пребелый «шевроле», который притормозил у обочины, торжественно сверкнув всей своей никелированной бижутерией. Остальные автомобили катили дальше, и я пошла за ними, бездумно повинуясь лучам фар, не в силах отвести взгляд от гипнотизирующих потоков света на мокром асфальте.

Впрочем, шагов через десять я поняла, что, во-первых, на высоченных каблуках мне не уйти далеко и лучше разуться сразу, а во-вторых, что я иду не в ту сторону! Я остановилась, взглянула на туфли, не решаясь расстаться с ними, и вдруг почувствовала — именно почувствовала, а не увидела и не догадалась, — что белый «шевроле» медленно едет за мной!

Я пустилась бегом, осторожно поглядывая на «шевроле» через плечо. Может быть, мне кажется? «Шевроле» просто неторопливо едет по набережной, и ему вовсе нет до меня никакого дела. Я замедлила шаги. «Шевроле» остановился, дверца начала открываться! Изо всех сил я побежала дальше.

— Беа! Беатрис! — позвал властный голос. — Да стой же!

Я вздрогнула и чуть не упала, как обычно подвернув левую ногу. Проклятый привычный вывих! Я охнула от отчаяния.

А из «шевроле» выглядывала моя сестра!

— Садись скорее, — сказала она. — Здесь нет парковки.

— Ты меня до смерти напугала, Кларис. — Прихрамывая, я обогнула машину и плюхнулась на переднее сиденье рядом с сестрой. — Привет, Гастон. — Я вежливо улыбнулась ее мужу.

— Салют, Беа. Выглядишь потрясающе! Занялась рекламой влагостойкой косметики?

Гастон сидел сзади, а по бокам, положив головенки на его колени, сладко спали близнецы — Люк и Рене, заботливо укрытые клетчатыми бело-голубыми мохнатыми пледами.

— Это не лучшая твоя шутка, Гастон. — Я повернулась к нему спиной. — Надо же, Кларис, пледы до сих пор целы. Мы с тобой покупали их для вашего свадебного путешествия.

Сестра вздохнула и тронула машину с места.

— Еще спорили, какие лучше подойдут к белой коже. А я вдруг не узнала ваш «шевроле»!

— Просто не видела этого монстра со дня нашей свадьбы. Дай ей полотенце, Гастон. Еще простудится. — Как по волшебству появилось махровое полотенце. Белое с голубым.

— Спасибо. У тебя всегда все продумано до мелочей. — Я принялась вытирать мокрые волосы. — Не простужусь, дождь теплый.

— Стало быть, вечерний моцион по набережным Сены? — продолжал острить Гастон. — Ты так классно смотрелась в струях дождя под раскатами грома! Афродита, выходящая из пены! Может, вернем ее, Кларис, на исходную позицию? Ты уж извини дремучих родственников, Беа, мы-то по наивности решили, что-то случилось, а ты, оказывается, возвышенно любуешься природными явлениями на фоне столицы! Мы-то мелкие обыватели, а вот наша Беа — натура поэтическая!

Сестра молча вела машину, а я не выдержала.

— Гастон, ты не боишься разбудить болтовней мальчишек?

— Что ты, Беа! Мы с бабушкой целый день гуляли в Булонском лесу, они так набегались, до утра не шелохнутся!

— Сегодня день рождения матери Гастона, — со вздохом уточнила сестра. — По традиции положено выгуливать мадам Шанте в Булонском лесу. — Она вздохнула еще раз.

— И мы все имеем возможность оценить великий подвиг Кларис, — отреагировал на ее вздохи супруг. — Воскресный день загублен на общение с горячо любимой свекровью!

— Я ни о чем таком не говорила! У нас прекрасные отношения с твоей мамой!

— А кто предлагал мне поехать к ней одному с детьми? Кто горевал по поводу пропущенного посещения фитнесс-клуба?

— Ты прекрасно знаешь, Гастон, что я имею возможность заняться собой только в воскресенье, я работаю всю неделю!

— Никто тебя не заставляет вкалывать, как пчелиный улей!

— Хочешь, чтобы рухнула моя карьера?

— Кому она нужна?! Моя мать не работала ни дня, а я…

— Что «я»?! Получил от папеньки готовую фирму, это я всего добилась сама!

— Ах-ах, мадам начальник! Пять подчиненных!

— Не пять, а сто два! Целый этаж. И я давно была бы в совете директоров, если бы не ты и не твои дети!

Набережная за стеклами автомобиля на мгновение посветлела, и тут же раскатились басовые аккорды грома.

— Какое счастье, Кларис, Гастон, что вы спасли меня от этого ливня и от променада по бульварам!

Кларис бросила на меня взгляд и в который раз выразительно вздохнула, притормаживая на очередном светофоре, а Гастон кашлянул. Стало слышно, как посапывают близнецы и шум дождя по крыше и капоту автомобиля.

— Как вы решились в такую грозу ехать с детьми через весь город?

Кларис хмыкнула; машина двинулась с места.

— Иначе чем удивительной интуицией твоей сестры этого не объяснить, — сказал Гастон. — Мама предлагала нам остаться. Мальчишки любят, когда бабушка читает им сказку на ночь.

— Если уж ей так хотелось почитать, сама могла бы остаться у нас. А мне завтра на работу. Представляешь, Беа, мы живем в двадцати шагах от Булонского леса, а обязаны утром ехать за ней на этом раритете и еще вечером отвозить обратно!

— Моя мама должна ездить к внукам на метро?

— Можно подумать, на Сен-Луи не существует такси!

Молния и гром вновь напомнили о своем существовании.

— Вот видишь, Лала, как удачно, что моя мама живет теперь на острове Сен-Луи, иначе бы мы не оказались на набережной и не выручили бы твою бедняжку сестру!

— Моя бедняжка сестра в состоянии позаботиться о себе!

— Нет. — Теперь вздохнула и я. — Как выяснилось, не в состоянии.

— Что я слышу?! — старательно изумился Гастон. — Это что-то новенькое! И когда же выяснилось это?

Сестра на мгновение оторвалась от дороги и взглянула на меня круглыми глазами.

— Сегодня, — сказала я. — Правда.

— А в котором часу? — спросил Гастон. — Это же историческое событие!

Я снова вздохнула.

— Что произошло, Беа? — Сестра еще раз быстро посмотрела на меня. — Ведь точно? Что-то произошло? Не хочу думать про древнейшую профессию, но когда я увидела тебя возле «Лаперуза» под дождем…

— Нет, что ты! Это смешно, Кларис! Древнейшая профессия! Нужно иметь призвание!

— Прости, Беа, я испугалась… Я же знаю, тебя уволили…

— Не уволили, я ушла сама. Ты забыла? Я ведь рассказывала тебе, на что они меня толкали. А я специалист и не могу ставить подпись под чем попало.

— Ну-ну, — покивала сестра, — тебя вечно кто-то на что-то толкает. И в прошлый раз, и в позапрошлый.

— Вот поэтому я и увольняюсь.

— И месяцами ищешь работу. О чем ты только думаешь, Беа? Чтобы построить карьеру, нужно идти на разумные компромиссы и не скакать из одной конторы в другую.

— На компромиссы, но не на подлог и шарлатанство.

— Когда же ты поймешь, Беа, что роль праведницы не приносит дивидендов?

— Слишком высокопарно, Кларис, — сказала я. — Но у меня действительно ни гроша.

— Тебе нужны деньги? — Гастон неожиданно дотронулся до моего плеча. — Сколько?

— В первую очередь мне нужна работа, Гастон.

— До чего же вы обе помешаны на работе! Зачем тебе работа, Беа? Зачем? Выйди замуж, сиди дома, расти детей.

— Между прочим, дорогой, — заметила Кларис, — я все время говорю Беа то же самое. С ее характером карьеру не сделать, а подобрать покладистого муженька всегда можно.

— Зачем ей покладистый? Ей нужен орел! Чтоб глаз горел, чтоб за словом в карман не лез…

— И чтоб в кармане не пусто было, — добавила сестра.

— Ну уж это разумеется само собой!

— Где же взять такого? — Я обернулась и заглянула Гастону в глаза. — Самое главное, чтоб налево не погуливал.

Он повел бровями и откинулся на белокожаную спинку.

— Вот и я думаю, где бы нам достать подходящего?

— Существуют же брачные конторы, объявления, — не очень уверенно протянула Кларис. — Я давно говорила Беа об этом, но она и слушать не желает, думает только о новой работе!

— Девочки, это у вас семейное. Я сам-то до сих пор не очень верю, что Лала — моя супруга, если бы не мои наследники!

— Гастон, возьми ее к себе в контору. Она же говорит, что неплохой сметчик. Если бы не ее прямолинейность…

— Неправда, — сказала я. — Я вполне дипломатична. Это от меня прямолинейно требуют, чтобы я мухлевала. Ты же сам понимаешь, Гастон, что при желании можно и завысить, и занизить смету, а я люблю, чтобы все было точно и профессионально. Например, позиция «Пробивка отверстий»…

— Беа, умоляю! В воскресенье — ни слова о работе! — взмолился Гастон. — Я бы взял тебя, но у меня принцип: никаких друзей и родственников в бизнесе!

— Так порекомендуй ее кому-нибудь, если боишься лишних глаз в своей конторе. — Кларис передернула плечами.

— При чем здесь лишние глаза? Просто личные отношения вредят производству. Вспомни, что мне устроил малыш Дюваль.

— Ладно, Гастон, не заводись. Я всего лишь прошу тебя порекомендовать Беа в какую-нибудь знакомую фирму. Тебе же это ничего не будет стоить.

— Будет, дорогая, еще как будет. Если кто-нибудь возьмет ее по моей протекции, это будет означать, что у меня перед ним некие обязательства. Лучше давай, Лала, поищем ей мужа.

— По брачному объявлению? — Я усмехнулась.

— Например, по объявлению, — солидно поддакнул Гастон.

— Спасибо. По объявлению я уже познакомилась сегодня.

— Ты? — Сестра даже сбавила скорость. — Ты все-таки дала объявление? И ничего мне не сказала!

— Я тебе сказала, а ты приняла за шутку. Я и сегодня хотела посоветоваться с тобой, когда он позвонил утром и назначил мне свидание. А тебя не оказалось дома…

— Вот, Гастон, все твой Булонский лес!

— Он-то хоть кто? — Гастон проигнорировал ремарку супруги. — Приличный? Состоятельный?

— Был бы приличный и состоятельный, видели бы вы меня под дождем! Банальный мерзавец, я попалась, как ребенок!

— Боже мой! Будь я дома, а не в Булонском лесу, я бы могла пойти с тобой и незаметно приглядывать со стороны.

— А по-моему, дорогая, ты бы попросила Беа предложить ему взять с собой друга!

Сестра поморщилась.

— Предлагать бы не пришлось ничего, Гастон, — сказала я. — В «Лаперузе» нас ждала целая компания!

— Какой ужас, Беа! Как же ты умудрилась сбежать с этой оргии извращенцев?

— Не я, сестричка, они сбежали! И почему ты решила, что они извращенцы? Нормальные голодные жулики. Быстренько поели, попили за мой счет и улизнули.

— Ничего себе! — изумился Гастон. — Сколько их было?

— Семеро.

— Сколько же ты выложила за них?

— Зачем ты стала платить? — возмутилась Кларис и резко тормознула, чуть не выскочив на красный свет. — Нужно было сразу же вызывать полицию!

— Какая полиция? Официант принес мою кредитную карточку и сказал, что для покрытия счета не хватает двадцати семи франков. Я вывернула бумажник, но все равно франка четыре осталась должна. Представляете, мне их простили!

— Ты так спокойно рассуждаешь об этом, а у меня даже затряслись руки. — Сестра убрала руки с руля и потерла ладони.

— Думаешь, у меня не затряслись, когда я увидела счет? У меня цифры поплыли перед глазами!

— Какой ужас! — Сестра рывком сдвинула машину с места.

— Подождите, девочки, — сказал Гастон. — Я все-таки не понял, Беа, почему твоя кредитка оказалась у официанта? Ты сама дала ее ему?

— Нет, конечно. Судя по всему, он украл ее у меня.

— Официант?

— Нет, что ты! Этот тип, когда мы возвращались из Булонского леса. Я должна была догадаться сразу.

— Ты тоже была сегодня в Булонском лесу? — удивилась Кларис.

— Ну да. Он позвонил мне часов в двенадцать, наговорил комплиментов по поводу моего имени, дескать, прекрасная Беатрис и все в таком духе, а потом предложил встретиться и полюбоваться золотыми рыбками в Булонском лесу.

— Надо же, — хмыкнул Гастон. — И как мы разминулись?

— Можно подумать, что Булонский лес — гостиная твоей матушки, — не удержалась от колкости Кларис. — Но ты-то, Беа, как ты отважилась гулять по парку с незнакомым человеком?

— Булонский лес, конечно, не гостиная, дорогая, но и не джунгли. Я прав, прекрасная Беатрис?

— Конечно, не джунгли, и потом, мы ведь гуляли днем. Полно народу.

— Полно — не полно, но он-то умудрился обокрасть тебя. Лично я никогда бы не допустила такого. Как можно быть настолько безмятежной?

— Я не безмятежная, Кларис. Просто случайно выронила портмоне, когда возле своего дома расплачивалась за такси.

— Почему это ты, а не он, расплачивалась за такси?

— Потому что я не хотела давать ему повод считать, что я завишу от него, что он имеет на меня какие-то права после короткой дружеской прогулки.

— О-о-о, какой утонченный феминизм, — протянул Гастон. — Скажи еще, что вы ни разу не поцеловались на пленэре.

— Нет, естественно. С какой стати?

— И что же вы тогда делали в Булонском лесу?

— Гуляли, Гастон. Читали стихи, любовались озерами.

— И только?

— Отстань от нее, — вмешалась Кларис.

— Лала, мне же интересно, как люди знакомятся по брачному объявлению. Я ведь никогда не был в такой ситуации.

— А вот мне интересно, почему наша Беа пошла с ним вечером в ресторан, если днем он стянул ее портмоне?

— Скорее всего просто не заметила. Он же читал стихи и всякое такое. Правда, Беа?

— Неправда, Гастон. Я заметила, когда доставала ключи из сумочки. Но, едва я вошла в квартиру, как он тут же позвонил по телефону и сказал, что нашел в такси мое портмоне и может прямо сейчас занести его мне.

— И ты отказалась?!

— А как бы я потом выставила его из квартиры?

— Зачем?

— Действительно, зачем? Ты же сама давала объявление?

— Ну и что, Кларис? Мне нужны серьезные отношения, а не интрижка. Поэтому я предложила ему встретиться позже. Он и пригласил меня в «Лаперуз» на день рождения приятеля, потому что хотел как можно скорее познакомить меня с друзьями. Он заехал около восьми и тут же вернул портмоне.

— Ну и?

— Нет, Гастон, ко мне он не заходил, мы встретились у подъезда.

— Ты, конечно, не заглянула в портмоне?

— Нет. Мне и в голову не могло прийти, что он вытащит кредитку. А когда мы приехали в ресторан, за такси платил он.

— Ты позволила ему рыцарский жест? — хохотнул муж сестры.

— Нет, просто мы договорились, что обратную дорогу оплачиваю я.

— И дружеский ужин в придачу?

— Не смешно, Гастон, — сказала Кларис. — Омерзительная история.

— Пожалуй, — согласился Гастон.

Какое-то время мы ехали молча; молнии вспыхивали периодически, но грохотало уже где-то далеко. А потом сестра сказала, что, случись это с ней, она билась бы в истерике, я же удивительно спокойна.

— Это из-за грозы, Кларис. Я была в жутком состоянии, выложив все до сантима. Официант с метрдотелем даже помогли мне встать из-за стола. На нем еще была гора посуды после этого ужина, а я никак не могла осознать, как же я буду жить дальше?

— Ужасно, — сказала сестра.

За окнами лило как из ведра. Кларис осторожно вела машину. Я сидела вполоборота и видела ее профиль, светлый на фоне черных мокрых стекол. Уголок губ чуть-чуть подрагивал. Я обернулась к Гастону. Он почему-то поспешно отвел глаза и почесал нос.

— Понимаете, дело даже не в том, что я осталась без гроша, а в том, что меня обманули. Сознательно обманули вполне милые и культурные взрослые люди. Полчаса назад мы так хорошо болтали, танцевали, произносили здравицы, и вдруг я одна. И почему-то должна расплачиваться за всех. Может быть, я и сама накормила бы их, если бы они меня попросили.

— Серьезно? — не поворачивая головы, спросила Кларис.

— А почему бы и нет? Они же могли просто попросить, мол, так и так, у нас сейчас финансовые затруднения. Зачем заказывать столик в таком дорогом ресторане? Если у тебя туго с деньгами, затяни пояс до лучших времен…

— И питайся в «Макдоналдсе», — подал голос Гастон.

— Да где угодно. — Я обернулась к нему. — Только скажи честно, что у тебя нет денег. Но так? Заранее планировать пирушку за счет одинокой женщины, которая пытается устроить личную жизнь? Как так можно?

— Ужасно, — опять сказала сестра.

— Ладно я, я прекрасно обхожусь без семейной жизни, я всего лишь пыталась таким образом решить свои материальные проблемы. Я специалист, я найду работу. — Я снова перевела взгляд с сестры на Гастона. — А если бы на моем месте была другая женщина? Совсем другая, которая правда страдает от одиночества? Которой вдруг показалось, что она нашла своего мужчину? Деликатного, тонко чувствующего, красивого…

Гастон не очень уместно хмыкнул, но тут же спохватившись, серьезно изрек:

— Конечно, Беа, ты совсем другая, — и уставился в окно.

— Ну и вот… Метрдотель с официантом проводили меня до дверей, спросили, не вызвать ли такси, нужен ли мне зонт? Наверное, я их поблагодарила, я не помню. А потом вышла на улицу. И вдруг ливень и гроза. Знаете, это было, как если бы я вдруг оказалась на другой планете. Так красиво: все отражается в мокром асфальте, и как-то очень просторно, и дышится легко. И сверху льет такими ровными, как по линейке, светящимися струями. Я тут же промокла, очнулась и достала зонт. Он открылся не сразу, но я уже думала только о том, как и по каким улицам я пойду домой, и мне было совсем не страшно и очень хотелось жить, потому что… — Я не знала, как это объяснить, и растерянно посмотрела на сестру и Гастона.

— Потому что ты хорошо ориентируешься, — ласково подсказала Кларис.

— И дождь такой теплый, — добавил ее муж, глядя мне прямо в глаза.

— Да, теплый…

Из глаз Гастона в мои заструилось что-то совершенно незнакомое, я никогда не видела его таким. Это был совсем другой человек, а не самоуверенный, болтливый и вечно иронизирующий надо мной муж старшей сестры.

— Не переживай, прекрасная Беатриче. — Гастон подмигнул и опять сделался таким, как всегда. — Дадим тебе денег, а там, — он махнул рукой, — устроится и все остальное. Дадим ей денег, Лала?

— Конечно, дадим, дорогой. — Кларис остановила машину возле ворот их особняка; я даже не заметила, когда мы успели приехать. — Беа, пожалуйста, открой ворота. — И протянула мне связку ключей.

— Лучше я, — вызвался Гастон. Интонация, с которой он произнес эту короткую фразу, опять была мне незнакома, но именно такая интонация подходила к тем, минуту назад смутившим меня глазам.

— Сиди уж, дорогой, не буди детей заранее. Я ведь сто раз напоминала тебе прислать рабочих и наладить автоматику.

— Этот ключ? — уточнила я, открыла дверцу и выставила в нее зонт. Но его опять заело.

— Гастон, дай ей мой, — распорядилась сестра.

— Не нужно, я все равно мокрая. — Я повернулась, опуская ноги на землю из машины, и охнула от неожиданности.

— Ты же видела, что Беа хромает! — взорвался Гастон, а в следующую секунду он уже выскочил из машины, причем с Люком на руках и с раскрытым зонтом. — Болит нога?

— Да все в порядке, Гастон, — с опозданием сказала я. Я все еще сидела наполовину в машине. — Просто воды по щиколотку.

— Ты кто? — не узнал меня в темноте проснувшийся Люк.

— Это я, тетя Беа, малыш.

— Давай ключи. — Гастон смотрел мне прямо в глаза.

Я послушно протянула связку. Новое выражение его глаз и иная интонация завораживали.

— Ты хоть ребенка-то здесь оставь! — отчаянно воскликнула сестра.

— Моя любимая тетя Беа-Беа! — неожиданно громко проблеял Люк и радостно перебрался ко мне на колени.

— Тетя Беа? — раздался с заднего сиденья удивленный голосок Рене. — Моя тетя Беа? А где папа?

— Боже мой! — взмолилась Кларис. — Всех детей перебудили! — И перегнулась через спинку сиденья. — Спи, маленький, давай я тебя укрою.

— А папа? Где мой папочка? — трагически разрыдался Рене, вызвав аналогичную реакцию у своего брата, только что благополучно обмякшего, уткнувшись в мое плечо.

— Папочка сейчас придет, — медово заворковала Кларис. — Папочка откроет воротики и придет. Спи, мой маленький, мой сладкий, мой пряничек.

«Пряничек» несколько утих, но все так же настойчиво требовал папочку, одновременно ревнуя своего брата ко мне. Я же в свою очередь успокаивала Люка.

— Долго мне еще тут мокнуть?! — недовольно крикнул из темноты Гастон. — Ты собираешься заводить машину в гараж?

— Просто ужас какой-то. — Кларис вернулась к рулю. От одного звука папиного голоса слезы близнецов мгновенно высохли. — Ведь большие уже, почти пять лет, через год в школу. А ни на минуту не могут расстаться с отцом!

— Но ведь он же работает, а они целыми днями с няней?

— Вот именно, днями. А сейчас ночь — его время. Они ж не уснут, как бы поздно он ни явился. И он прекрасно это знает, а все равно… — Она растерянно взглянула на детей.

— Юбочный вопрос? — намекнула я.

— Именно… Рене, милый, да сиди же ты, не вставай на ходу! А утром — первым делом к папе в постель. Хорошо хоть перестали устраивать истерику, когда он уходит в контору. А я для них — пустое место, — горько шепнула она перед тем, как выключить двигатель. — Вылезай. Донесешь Люка? Я возьму Рене. Иди, малыш, к маме на ручки.

Но малыш не пожелал остаться у мамы на ручках, потому что увидел отца, запиравшего гаражные ворота, и со всех ног кинулся к нему.


Глава 2, в которой мы вошли в холл особняка


— А ты мне почитаешь сказку, тетя Беа? — подышав мне в ухо, громким шепотом спросил Люк. — Я сам умоюсь.

— Сказку про Кота в Сапогах? Или про Красную Шапочку?

— Нет, Беа-Беа, про Задига и дедушку пилоса!

— Философа, Рене, — поправил его Гастон.

У меня округлились глаза.

— Вы читаете детям Вольтера? — спросила я. — Они же маленькие!

Сестра выразительно вздохнула и повела бровью.

— Вот и хорошо, что маленькие, — сказал Гастон. — И не вздыхай, дорогая. Подрастут, не заставишь их читать классику.

— Ох! Ну наконец-то! — Из гостиной навстречу нам грузно спускалась Клементина. — Мадам Шанте ужасно волнуется! Она звонила восемь раз! Такое ненастье, я была уверена, что…

— Клементина! — Люк завертелся у меня на руках, давая понять, что его следует поставить на ноги. — А мы видели лошадку! Она сделала кучу для бабушки!

— … вы останетесь у мадам Шанте. Так рискованно, с маленькими…

— Все в порядке, Клементина. Мы уже дома, целы и невредимы.

Гастон широко улыбнулся, а Рене тем временем сполз по нему на ступеньку лестницы и авторитетно заявил:

— Знаешь, Клементина, тетя Беа почитает нам про Задига.

— Можешь тоже послушать, — разрешил Люк.

— Боже мой, Люк, Рене! — Кларис поморщилась. — В висках стучит от вашей болтовни. Клементина, ведите детей умываться.

— Нет, папа! — Рене топнул ножкой. — Хочу, чтобы папа!

— Это еще что за манеры! — возмутилась Кларис.

— Папа, папа! — поддержал брата Люк, но топать не осмелился и в поисках поддержки посмотрел на меня снизу вверх. — Беа-Беа, вели, чтобы папа!

— Папа сейчас повезет домой тетю Беа-Беа, — строго сказал Гастон. — А два тигра должны защищать маму и Клементину. Вдруг на них кто-нибудь нападет из джунглей?

— Крокодил? — Рене боязливо покосился в сторону улицы, а Люк прижался ко мне, обхватив за ноги.

— Разве ты не хочешь переночевать у нас? — с облегчением в голосе спросила сестра. — Передумала?

— Спасибо… — По тону Кларис я поняла, что должна срочно найти причину отказа. Решение Гастона и так застало меня врасплох, я вовсе не собиралась тащиться опять по дождю, пусть даже на машине. — Но…

Близнецы внимательно смотрели на меня: дескать, тетя Беа, а сказка? Их же родитель тем временем не менее пристально изучал лестничные перила. Он даже потрогал их рукой.

— …Геркулес никогда не простит мне, если я срочно не вернусь домой, — вывернулась я.

— Он вырос? — поинтересовался Люк. — Стал тигром?

— Растет потихонечку, — сказал Гастон. Теперь и в его голосе определенно присутствовало облегчение. — Идите умываться.

— Пойдем, пойдем. — Клементина взяла близнецов за руки. — Доброй ночи, Беатрис. Дети, поцелуйте тетю на прощание.

Я присела на корточки и постаралась поцеловать обоих одновременно, в противном случае эта процедура растянулась бы до бесконечности.

— Не забудь дать ей денег, Гастон. А то Беа постесняется тебе напомнить. — Сестра тоже поцеловала меня на прощание.

— Не постесняюсь, — заверила я. — Я верну, как только найду работу.

— Еще чего. — Гастон усмехнулся. — Я проведу их по бухгалтерии как благотворительность, и мне снизят налоги.

— Ты всегда так делаешь? — невинно спросила Кларис.

— Что именно, Лала?

— Не прикидывайся, ты прекрасно меня понял.

— Слушайте, — вмешалась я, — может быть, я поеду на такси, а вы наймете аудиторов?

— Отличная идея, Беа, обсудим по дороге. — Гастон улыбнулся и подставил мне руку кренделем. — Пока, дорогая! — Другой рукой он игриво приобнял жену за талию и звучно чмокнул в щеку.

— Невыносимый человек! — воздев глаза к потолку, устало пожаловалась Кларис и пошла в гостиную.

По-моему, на ее губах интимно мелькнула улыбка. Мне показалось? Или она действительно вдруг стала неуловимо похожа на Джоконду?..


Глава 3, в которой как обычно меня разбудил кот


Именно эту улыбку, скорее даже тень, проблеск улыбки на лице постоянно вздыхающей и озабоченно-недовольной сестры я вспомнила сразу, едва проснулась. Кот старательно скреб лапкой дверцу платяного шкафа. Мол, я вовсе не хочу мешать тебе спать, Беа, но я проголодался, а в шкафу — кто знает? — может быть, ночью завелся кто-нибудь свеженький и вкусненький.

— Прекрати, Геркулес. Дай мне еще поспать.

— Мырь, — деловито отозвался кот, изготовился к прыжку, грациозной тушей взлетел на туалетный столик и тут же принялся скидывать все лишнее по его мнению. Еще один способ заставить меня принять вертикальное положение. Первой со стуком приземлилась расческа, за ней — с характерным звуком брякнулись бусы, мягкая лапка примерялась к пудренице.

— Да прекратишь ты или нет?! — Я резко вскочила на ноги и чуть не вскрикнула: вывих нагло заявил о себе.

Кот невинно почесал за ухом, но пудреницу в покое оставил. Я нагнулась, чтобы растереть ногу, кот чем-то зашуршал за моей спиной. Я повернула голову: со столика беззвучно, одна за другой, планировали денежные бумажки. Геркулес с интересом наблюдал за их полетом, смахивая купюры порциями из пачки. И опять перед глазами всплыла джокондовская полуулыбка сестры. Она же сама поручила Гастону снабдить меня деньгами…

Я взяла кота на руки, он сразу теплой массой переместился на мое левое плечо и сладострастно замурчал. Я прошлась по комнате, чувствуя, как, несмотря на старания кота, меня начинает познабливать. Улыбка сестры висела передо мной в воздухе. Но ее вдруг оттеснили глаза Гастона — в них было то самое, новое, влажно-ночное выражение…

Хорошо бы сейчас постоять под душем и собраться с мыслями. Но постоять под душем — слишком большая роскошь в моем безработном положении. Я посмотрела на деньги. Они по-прежнему устилали пол. Много. Впрочем, только на первый взгляд. Я должна квартирной хозяйке за месяц, а завтра — срок платить за следующий. Конечно, можно попросить подождать еще, она мне поверит — я ведь живу у нее не первый год и всегда отдаю долги и любые проценты. А что, если взять и быстро, прямо сегодня, подыскать квартиру похуже? У меня полно газет со всякими объявлениями, вряд ли все уже сдано.

Стараясь не смотреть на деньги, я перешагнула через них и прошла в кухню. Геркулес все так же мурлыкал у меня на плече, но несколько переменил позицию, когда я приблизилась к холодильнику. Я опустила кота на пол и достала для него консервы, а для себя — зарядила кофеварку. Без мурчащей теплой тяжести на плече мне стало еще неуютнее. Возле кофеварки лежал пульт от телевизора; не придумав ничего лучше, чем включить электронный ящик, я начала открывать банку с консервами. Кот верноподданнически терся о мои ноги, помырькивая басом от усердия.

— Оставайтесь с нами! — бойко выкрикнула популярная телеведущая. — После рекламной паузы мы продолжим обсуждение темы: «Когда предательницей становится родная сестра». С вами программа….

Я чуть не порезалась о край банки, но договорить ведущей не дала. Геркулес воспользовался моим замешательством и малокультурно взлетел на стол. Отогнув вырезанный металлический кружок, я пододвинула банку коту. Кот попятился, вылупив янтарные очи: мне же полагается прогнать его со стола и переложить в мисочку содержимое банки.

— Ешь, ешь, приятного аппетита, — ободрила его я, дрожащими руками налила себе кофе и устроилась рядом с изумленным зверем.

Я все равно не смогла бы донести чашку в комнату, не расплескав. На соседнем стуле громоздились газеты с рекламой: а под ним валялась авторучка. Понятно, Геркулес наводил вчера порядок. Хоть что-то было так, как всегда. Я отпила кофе, придерживая чашку двумя руками, потом поставила ее на место, развернула первую попавшуюся газету и тут же наткнулась на театральные анонсы. Полстраницы занимало интервью с неким бульварным корифеем. Подзаголовок извещал крупными буквами: «Сестра жены отдалась мне, и я прозрел!»

— Проклятье! — Я отшвырнула газету и вздрогнула как от удара током — в тот же миг зазвонил телефон. Кот в панике спрыгнул со стола и с воплем ужаса заметался по кухне.

— Это невыносимо!.. — простонала я. — Хоть ты-то заткнись!

Кот послушно скрылся из поля зрения. Телефон продолжал звонить. Если это сестра, я скажу ей все.

— Слушаю. — А вдруг Гастон?

— Это я. Я нашелся, — бархатно заверил баритон, принадлежавший явно не Гастону. — Я прочитал объявление.

— Слушаю вас.

— Ты сейчас в халатике?

— То есть? Что вы имеете в виду, мсье?

— То, что у тебя под халатиком. Сними его. Я коснусь языком твоих тугих сосков и своим бархатным жезлом…

— Каким еще жезлом? Вы в своем уме?

— Скажи: «Да»! Да, да! — Он часто задышал. — Я возьму тебя! Я сведу тебя с ума! Ты будешь изнывать от страсти в моих объятиях! Вонзи в него свои острые зубки! Да, да!

— Идиот. Не смейте мне звонить больше. — Я брезгливо повесила трубку. Кот сиротски выглядывал из-за двери спальни. — Иди сюда, Геркулес. Иди, мой хороший зверь. Нам никто не нужен.

— Мырь, — согласился хороший зверь и на полосатых лапах понес себя ко мне.

Он едва успел вскочить на мои колени, как телефон зазвонил снова.

— Да! — раздраженно сказала я, собираясь дать достойную отповедь сексуально-озабоченному кретину.

— Мадемуазель Тиба? — поинтересовался быстрый женский голос.

— Да, добрый день, мадам. — У меня забилось сердце. Сейчас последует деловое предложение!

— Мадам Лебуафлори, — представилась она. — Я сотрудник службы персонала… — Она быстро произнесла название какой-то строительной фирмы. Разобрать я не успела, но это было неважно, главное — обо мне вспомнила удача! — Мы изучили ваше резюме, но прежде чем пригласить на собеседование…

— Спасибо, мадам Лебуафлори!

— Не за что. Я бы хотела задать вам несколько личных вопросов. Вы не возражаете, мадемуазель Тиба?

— Нет, что вы! Конечно, я отвечу.

— Вы пользуетесь очками?

— Нет.

— Очень хорошо, мадемуазель Тиба! Вы курите?

— Нет.

— Просто чудесно! Как часто вы посещаете дантиста?

— По мере необходимости.

— Мне нужны данные точнее. Я помогу вам, мадемуазель Тиба. Раз в год, раз в полгода, раз в месяц, раз в неделю?

— Не знаю. В последний раз я была у дантиста года полтора назад. Я вообще-то сметчик, а не теледиктор…

— Конечно, сметчик, конечно. Не волнуйтесь, мадемуазель Тиба. У вас есть домашние животные?

— Есть.

— Кошка? Собака? Другое?

— Кот. Лежит у меня на коленях. Очень ласковый, мурчит.

— Как вы сказали?

— Мурчит, в смысле мурлычет…

— Жаль. Мне очень жаль, мадемуазель Тиба, но у нашего патрона аллергия на кошек. Забудем о нашем разговоре. Всего вам доброго, мадемуазель Тиба.

— Подождите! Я ведь не собираюсь брать кота в офис!

— Всего доброго…

— Пожалуйста, не вешайте трубку, мадам Лефлорибуа!

— Лебуафлори. — Она кашлянула. — Желаю вам удачи.

Я услышала короткие гудки, но от расстройства все равно продолжала разговаривать с этой заносчивой маразматичкой:

— Очки, зубы, кошки! Американские предрассудки! Мы в Европе! Вы не имеете права отказывать мне из-за таких пустяков! Это незаконно! Это нарушение прав человека!

— Мырь-мырь, — философски изрек кот, устраиваясь на моих коленях поудобнее.

— Вот именно. — Я повесила трубку. — Дураки они все.

Телефон зазвонил тут же! Миленькая мадам Лебуафлори! Я так и знала! Вы передумали! Вы же понимаете, что это глупо!

— Алло! — с надеждой сказала я.

— Так, — сосредоточенно произнес мужчина. — Вы давали объявление?

— Допустим…

— Хорошо. Значит, так, вы сможете встретиться со мной, скажем, часа в два? Нет, лучше в три. В три я буду в «Ришар». Да, именно в три.

— А где это?

— Вы не знаете кафетерий на площади Виктора Гюго?

— Знаю, знаю. Конечно! Там еще к кофе подают маленькие шоколадки размером…

— Замечательно. Подъезжайте. Тогда и поговорим.

Гудки. Я с недоумением разглядывала трубку. Что это? Свидание? Деловая встреча? Я положила трубку на рычаг; телефон сразу отозвался звонком.

— Слушаю, — сказала я.

— Я забыл назвать свое имя. — Тот же голос! — Меня зовут Алекс Дюваль. До встречи.

Я в очередной раз вернула трубку на место и допила кофе, радостно обнаружив, что мои руки не дрожат больше! Пожалуй, можно даже и съесть что-нибудь. Вместе со стулом — дабы не потревожить кота — я развернулась к холодильнику и достала: йогурт, сыр, колбасу, замерзшие ломтики багета, банку с джемом, кастрюльку с остатками картофельного пюре, бутылочку с соусом, припасенную на черный день баночку трюфелей по-провансальски и дежурный пакет с замороженными овощами. Последние два яйца птенчиками поглядывали на меня из гнездышек на дверце; в поддоне сиротливо краснел помидор. Я извлекла и его.

Геркулес тут же выразил свои претензии на яйца и колбасу. Заверив, что поделюсь с ним яичницей, я бережно опустила кота на пол.

— Мырь, — пренебрежительно сказал он: дескать, вечно ты стараешься испортить приличный продукт.

— Ладно, Геркулес. — Я окинула взглядом свои припасы. — У меня всего много. А ты любишь сырые яйца. — И положила одно в его мисочку.

Кот обнюхал трофей, потрогал лапкой и уселся рядом, не сводя с него глаз. Я занялась готовкой, а когда обернулась, яйцо лежало посередине кухни. Геркулес вылизывал свой хвост.

— Ты чего, кот? — Я нагнулась за яйцом, но оно оказалось невесомо легким. Скорлупа была пустая. — Когда ты успел? Я опять не уследила. Как же тебе это удается?

Может быть, сегодня Геркулес и поделился бы со мной своим ноу-хау, но телефон зазвонил опять.

— Как ты там? Маленькая Беа-Беа? — нежно спросил Гастон. — Как твоя балетная ножка?

— Не звони мне… — Скорлупа хрупнула в моих пальцах.

— Я так соскучился! Перекусим где-нибудь с тобой вместе?

— Пожалуйста, не звони мне никогда.

— Обиделась, что я не вернулся? Но ты же сама видела, что произошло. Я чуть не до утра проторчал в участке. Взломщик будет иметь дело с моей страховой компанией!

— Рада за тебя. — Почему я до сих пор не повесила трубку?

— Не дуйся, Беа-Беа. Тебе не идет. Ты такая хорошенькая, когда веселая!

— Я вовсе не хорошенькая…

— Прости. Я не то сказал. Ты очень красивая!

— Не надо, Гастон. Мы должны прекратить это.

— Беа, ну зачем ты так? Мы взрослые люди. Я ведь знаю, что ты испытываешь то же самое, что и я. Ну вспомни, как нам хорошо было ночью! Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!

— Все. Достаточно. Я вешаю трубку.

— Беа!

— Все, Гастон, все. — Я выполнила свое обещание.

Он перезвонил и предложил увидеться прямо сейчас.

— У меня встреча, Гастон. Мне нужно еще привести себя в порядок.

— Беа, брачные объявления — это несерьезно. А потом, у тебя есть я.

— Во-первых, это неправда, а во-вторых, я иду на деловую встречу. Я должна найти себе работу, Гастон.

— Беа, маленькая моя, но ведь есть же я! Какая работа?

— Извини. — Я стиснула зубы. — Я опаздываю. — И рванула телефонный шнур из розетки.

Ела я с большим аппетитом, хотя все время ловила себя на мысли о том, что после разговора с Гастоном больше не сомневалась: я иду именно на свидание! Конечно же, какой работодатель станет приглашать меня на собеседование в кафе, пусть даже в кафетерий! Или опять кому-то потребовалось неофициально выяснить про дантиста и кошку? Стоп, выходит, что я соврала Гастону? Соврала? Я? Ну и что? Я с наслаждением отправила в рот очередную ложку неведомого кулинарам гастрономического шедевра. Врут же другие, и ничего — живут себе и не переживают. Но я! Я же не врала никогда. А теперь? Значит, это действительно так: стоит соврать один раз — и все? Пошло-поехало? Нет, это не для меня. Я не маленькая девочка, которая боится признаться, что свалила китайскую вазу она, а не кошка. Доем, выпью еще кофе и позвоню сестре.

«А почему бы тебе не позвонить прямо сейчас?» — поторопила улыбка сестры. Я восстановила телефонную связь и набрала номер служебного телефона Кларис.

— У мадам Шанте посетители, мадемуазель Тиба, — сказала секретарша, узнав меня. — Что-то срочное? Вас я могу соединить.

— Не стоит, Ирен. Спасибо.

«Конечно, не стоит, — подмигнули глаза Гастона, снова прогнав сестрину улыбку. — Вспомни, как нам было хорошо. Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!»


Глава 4, в которой я вышла из машины


Дождь, искрящийся мокрый асфальт, расплывчатые во влажной дымке огни, пьянящие, негородские запахи ночи — атмосфера королевского празднества где-нибудь в резиденции на берегах Луары, скажем, в куртуазные времена Марии Медичи, среди шаловливых наяд, фейерверков и фонтанов… Гастон остановил машину и направился к банкомату, чтобы снабдить меня наличностью. По дороге он увлеченно рассказывал бесконечные истории из жизни близнецов и Клементины, но ни разу не взглянул в мою сторону и вдруг спросил не к месту:

— Ты все еще живешь в Шантильи?

— Да, на улице Дантона, в той же квартире.

— Мятежный Дантон в Шантильи… Забавно!

— Что забавного? При чем здесь Дантон?

— Ни при чем. Просто я ни разу не был у тебя в гостях.

— Не был, — согласилась я, опять уловив в его голосе ту новую интонацию, хотя глаз не видела и поэтому не могла проверить, старое или новое в них выражение. — Ну и что?

— Так. Интересно.

Гастон перебрался в крайний ряд. На стене универмага между двумя витринами призывно мерцал экранчик банкомата, но ближайшие к нему полсотни метров обочины были уставлены бамперами разнообразных машин.

— Там все точно так же, как было при Кларис. Разве что вместо ее фотографий я развесила свои.

— И за шесть лет ты даже не поменяла обои? — Гастон проехал мимо всего этого автосалона и припарковался.

— Зачем менять обои в чужой квартире? Рано или поздно я куплю собственную.

— Несомненно… Только никому не говори, приятель, — заверил он кого-то, вылезая наружу. — Мы быстренько. — И захлопнул дверцу.

— Ты с кем разговариваешь? — Я тоже вышла из машины.

Не глядя на меня, он таинственно приложил палец к губам, а потом этим же пальцем показал на дорожный знак, запрещающий парковку. Его «мерседес» стоял точно под ним.

— Ты нарочно? Испытываешь судьбу?

— Ладно, не умничай, Беа. Вся дорожная полиция играет сейчас в покер. Оглянись — на улице ни души.

Тротуары действительно были неестественно, прямо-таки по-феллиниевски безлюдны; сияющие витрины и разноцветные вывески с наслаждением любовались собой в переливающемся зеркале асфальта. Гроза ушла, но дождь упрямо, правда, очень экономно, продолжал под фонарями сыпать бисер с черного неба, не желая возвращать парижский воздух во власть копоти, пыли и отработанных газов. Тихой совиной тенью скользнула мимо одинокая машина; мокрыми колесами виновато прошелестела еще одна… И опять — торжественная пустота поблескивающей искорками темной проезжей части, галуны и канты жирно белеющих разграничительных полос и парадные тельняшки пешеходных переходов.

Я бы не удивилась, если бы эта тишина вдруг начала потихонечку прорастать медным звяканьем литавр, трелями духовой музыки, россыпями барабанной дроби. Эти звуки становились бы все громче и громче, пока наконец не затопили бы улицу промокше-возбужденной, хмельной от грозовой энергии, беспечной, нарядной толпой. Музыканты в парадно-гвардейских мундирах вышагивали бы вслед за взлетающим капельмейстерским жезлом, а за ними, роняя цветы и ветки, двигались бы повозки с аллегориями воды, ветра, грома и чего-нибудь там еще… Воздух сразу бы наполнился смехом, всплесками песен, обрывками приветствий и фраз, запахом разгоряченных влажных тел, лошадиного пота — ведь повозки должны везти настоящие лошади, — отсыревшего сукна мундиров оркестра, разлитого на мостовую вина…

Я невольно замерла на месте, чтобы осознанно вдохнуть влажный озон полной грудью — пока всего этого не произошло.

— Болит нога? — спросил Гастон. — Сидела бы в машине.

— Нет, все в порядке. Просто очень красиво.

Он с усмешкой обвел взглядом вокруг и впервые за весь путь встретился со мной глазами. В них не было никакой усмешки! Напротив, глубина. И бусинки влаги на бровях и ресницах блестящего от дождя посерьезневшего лица.

Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!

Если бы эту фразу произнес обычный Гастон, я бы расхохоталась. Но сейчас… Сейчас я смогла только улыбнуться.

— Слушай, Беа. Поехали в Булонский лес, там еще лучше! — Он смотрел тем же новым, пугающе-мужским взглядом.

— Ты с ума сошел? Мы ведь все были там сегодня.

— Ну и что? Ты же никогда не была там ночью. Или была?

Все! Он вел себя прежним Гастоном.

— Какая разница? Была, не была. Тебе нужно домой. Рене с Люком не уснут без тебя.

— Ой, не надо. Клементина знает свое дело. В их возрасте я засыпал от ее поучений уже в ванне. Лучше признайся, что тебе просто тяжело гулять на каблучищах. Я прав? — Он извлек из портмоне пластиковую карточку. — Ты же все время хромаешь.

— Не всегда, и дело не в каблуках. У меня привычный вывих лодыжки.

— Привычный что?

— Вывих! Я училась в балетной школе.

— Ты? В балетной школе? С ума сойти!

— А что такого? Если бы я не испортила ногу…

— Стала бы второй Айседорой Дункан!

— Очень может быть. А так пришлось стать сметчиком. И я хороший сметчик, Гастон. Правда.

— Ну-ну. — Карточка отправилась в банкомат.

— Разве моя сестра не говорила тебе об этом?

— Твоя сестра не из тех, кто любит рассказывать сентиментальные истории про своих родственников. — Банкомат выплюнул изрядную пачку купюр. Гастон протянул их мне. — На первое время хватит?

— Это много! Хватит пары сотен, я скоро найду работу.

— Работа, работа! Слышали уже. Бери. Я учреждаю фонд помощи безработным хорошеньким феминисткам имени… — Он притворно задумался. — Имени, скажем, Тамерлана!

— Ну тебя. Это несерьезно. Никакая я не феминистка.

— Но ведь хорошенькая!

— Нет!

— Ладно, согласен, ты красавица. Забирай деньги, и поехали. — Он сунул пачку мне в руки. — Красавица-сметчица.

— Только не в Булонский лес. — Мы пошли к машине.

— Хорошо, хорошо. Ты хоть спасибо-то скажи.

— Спасибо. Но я все равно не возьму все. — Я отделила несколько бумажек, остальные протянула ему. — Это лишнее.

— Ну ты и зануда, тетя Беа. — Он покачал головой и с неохотой пихнул в карман пиджака купюры. — Не думал, что сметчики такие же зануды, как те, ох, не к ночи будь помянуты, что служат в фининспекции. Прошу! — И камергерским жестом распахнул дверцу «мерседеса».

— Вовсе я не зануда. Хватит, Гастон. — Я шагнула к этому дизайнерскому чуду цвета бордо и чуть не упала. — Боже мой!

— Что такое? — Он мгновенно оказался рядом и уверенно поймал за талию. — Держись за меня!

— Каблук. Каблук попал в канализационную решетку. — Я наклонилась, машинально ухватив Гастона за плечо. Оно было крепким, очень крепким…

— От ненадежной ноги? — Он нагнулся тоже.

— Каблук не на ноге, а на туфле.

Волнистые волосы Гастона блестели. От них исходил призывный аромат едва уловимой изысканной мужской парфюмерии, смешанной с первобытным запахом дождя.

— Это понятно. — Он поднял на меня сочувственно улыбающееся лицо. Оно было совсем близко. — Нога-то как?

— Это не та нога. — Я облизнула губы. Речь давалась мне с трудом. — Эта нормальная.

— Значит, не очень больно? Выдернуть сможешь?

— Не знаю… Не очень…

— Не очень знаешь? — Гастон выпрямился, мотнул головой, откидывая со лба влажную прядь. — Тогда держись крепче. Я расстегну ремешок, ты вытащишь ногу, а я — туфельку.

— Да, но… — Моя вторая рука помимо моей воли легла на второе плечо Гастона и сама собой потянулась к его волосам. Я судорожно сглотнула, заставляя руку не делать этого. — Но…

— «Но» не нужно, — прошептал он; между нашими лицами оставалось не больше сантиметра. — Достаточно одного «да».

Я чувствовала на своих губах его дыхание и закрыла глаза.

— Одного «да» достаточно, — повторил он и занялся ремешком моей туфли. — Вынимай ногу. И чуть-чуть поиграй в цаплю. Хлопать ресницами цаплям не возбраняется. Хватайся, хватайся за меня, некого стесняться. Так, осторожненько… Готово! Извольте, принцесса, ваш хрустальный башмачок.

— Спасибо, — наконец смогла выдавить я, протягивая ногу.

Гастон смотрел на меня снизу вверх и держал в руках мою туфлю. А потом ловко, словно всю жизнь проработал в обувном магазине, надел ее. На какое-то мгновение моя нога почувствовала прикосновение его рук, они чуть-чуть погладили подошву и, застегивая ремешок, — щиколотку…

— Спасибо-спасибо! — ворчливо произнес он. — Старику сапожнику полагается настоящая награда. — Гастон с шутливой натугой разогнул спину и потыкал указательным пальцем в свою щеку.

Я поцеловала щеку. Губы случайно оказались рядом. Просто так устроено человеческое лицо, на нем все рядом — щеки, губы, нос, глаза, лоб…

Мы были как безумные, и это не произошло сразу, в бордовом «мерседесе», лишь потому, что из моросящей пелены возникла под гигантским черным зонтом рыжая полицейская барышня, похожая на красивое привидение, и неожиданным тоном древней консьержки проверещала, указывая на дорожный знак:

— Господа, стоянка здесь запрещена. Если у вас слабое зрение, обращайтесь к окулисту. — Ее наманикюренные пальчики протянули влажную бумажку штрафа…

Мы вихрем ворвались в мою квартиру и сразу же рухнули на кровать, срывая друг с друга остатки одежды; раздеваться мы начали уже в подъезде. Перепуганный кот едва успел спросонья спрыгнуть с подушки и даже не проронил ни звука от ужаса.

— Ты, ты, только ты! Ты совершенство, ты моя богиня… — задыхаясь, жарко шептал Гастон. — Я боготворю тебя всю, всю! До самых кончиков маленьких пальчиков…

Я тоже задыхалась, ощущая горячую тяжесть его спортивного, мускулистого, горячего тела.

— Сейчас, сейчас… О! Моя! Моя! Нет, я сначала должен поцеловать твое божественное…

Мы оба вздрогнули — за окном страдальчески и виновато взвыла автомобильная сигнализация.

— Проклятье! — Гастон неуклюже спрыгнул с постели и бросился к окну. — Мой «мерседес»!

— Ты уверен? — Стряхивая остатки страсти, я села на кровати и вяло зажгла ночник. Из меня вдруг вытекли все силы.

— Мой мальчик! Двести восьмидесятая модель! — Ночник осветил Гастона. Он, постанывая, суетливо влезал в брюки. — Умоляю, Беа, звони скорее в полицию! Там какие-то типы пытаются его вскрыть! Я кладу возле зеркала. — Что-то зашуршало. — Звони, не сиди столбом!

Хлопнула дверь.

Я натянула ночную рубашку и, едва переставляя ноги, пошла к телефонному аппарату. Он у меня в кухне, возле окна. Я выглянула. Возле вопящего «мальчика» двести восьмидесятой модели уже вертелась «мигалка» на крыше полицейской машины. Толпились темные фигуры. Из подъезда выскочил Гастон и побежал к ним. Шелковисто-пушистая мягкость ветерком коснулась моих босых ног.

— Как же я устала, Геркулес.

Я подняла кота с пола, он что-то маловразумительно буркнул, привычно полез ко мне на плечо, ткнулся в мою шею кожаным носиком и принялся ее вылизывать.

— Спасибо, зверь. Видишь, что у меня нет сил умываться. Только твой язык из наждака. Лучше не надо. — Я отстранила его морду и прижалась лицом к мохнатому боку.

— Мр-рм-рм-рм, — трактором запел кот. От него пахло шерстью, уютом и моим домом.

— Зверь, мой самый лучший в мире зверь. — Я потерлась об него щекой, побрела в спальню и в обнимку с котом забралась под одеяло. Глаза слипались. Пошарив над изголовьем, я дернула висюльку-выключатель ночника…


Глава 5, в которой я не напрасно прихватила зонт


Значит, я не напрасно прихватила с собой запасной зонт на длинной ручке взамен маленького, заедающе-складного, который где-то посеяла вчера. Небо бессистемно бросало вниз пригоршни дождя вперемешку со шквалами ветра, тоже без всякой логики приносившего то пронзительно-самоуверенный запах молодой травы, то автомобильную гадость, то вдруг отчетливо тянуло свежеиспеченной сдобой.

Пару лет назад, примерно в это же время года, после нескольких волнительных недель поисков работы, я все-таки устроилась и наконец-то получила первую зарплату. Почему-то у меня не было с собой зонта, но зато — и в избытке — отличное настроение; я купила этот: с пижонской ручкой в виде трости и куполом из разноцветных клиньев, похожим на радугу.

Ветер порой задумывался, невольно возвращая дождю вертикальное положение. Небо с любопытством выглядывало из-за туч и неуместно демонстрировало свою бельевую голубизну и край солнца. Похоже, даже такой кроткий надзор не нравился ветру, и он, так и не сумев изобрести ничего более оригинального, восстанавливал целостность туч и с удвоенным презрением принимался командовать аллюром дождя.

Публика томилась возле выхода из метро, меланхолично ожидая завершения погодных маневров. Я шагнула из укрытия и нажала механизм зонта. Яркий купол раскрылся. Я слегка посторонилась, пропуская в метро женщину с ребенком.

— Мама! Радуга! — воскликнула девочка.

— Радуга? Где? — Мамаша обернулась, инстинктивно подняв голову к небу. Ближайшая публика — тоже.

— Да не там, мама. Вон. — Девочка показала пальчиком на мой зонт и вдруг встретилась со мной глазами.

— Это не радуга, Лулу. Это зонт у тети. Нельзя показывать пальцем, тетя обидится.

Публика вздохнула и вернулась к своему ожиданию.

— Радуга. — Девочка не отводила глаз. — Настоящая радуга.

Я улыбнулась ей. Она — мне. Не смущаясь отсутствием передних зубов. Лет шесть, наверное, выпали, молочные.

Ветер и небо тоже проявили интерес к неожиданной радуге. Ветер притих, чтобы разглядеть ее получше; небо опять раздвинуло щелочку между серыми тучами. Только дождю до всего этого было мало дела. Но без атак ветра я вполне благополучно обогнула площадь, почти не забрызгав брюки. За уличными столиками «Ришара» публики не наблюдалось — хозяин зачем-то не по погоде убрал тент. Ветер вновь вспомнил о своих кавалерийских экзерсисах; я заспешила к кафетерию.

Внезапно в дверном проеме появился человек — его комбинезон был основательно перепачкан краской — и с размаху швырнул на улицу какую-то пластиковую круглую емкость. Лишь потом он заметил меня, вытаращил глаза и попятился, виновато прижимая руки к груди. Емкость оказалась пустым ведром из-под краски, но краски в ней имелось еще достаточно, чтобы, приземлившись прямо мне на ноги, испортить мои брюки, мои чудные шелковые брюки, брюки а-ля Лили Марлен…

— Это безобразие, мсье! — закричала я, моментально сложив «радугу», и, размахивая зонтом, как мечом, ринулась в кафетерий. — Вы мне ответите!

— Извините, мадам… Я не думал… Никого нет, такая погода, мадам… Я не видел… — Он все пятился и пятился.

Я была в дикой ярости и уже почти огрела его зонтом, как вдруг человек задел спиной какое-то шаткое сооружение; что-то посыпалось, покатилось. Человек споткнулся и, падая, вцепился в мой зонт. Я рассерженно дернула зонт и внезапно бухнулась навзничь на какие-то очень пыльные мешки. Похоже, он выпустил зонт из рук. Зонт со стуком отлетел в сторону. Я чихнула, помотала головой и только тогда поняла, что половина моего туловища лежит на мешках с побелкой, а в кафетерии полным ходом идет ремонт.

— Вы в порядке, мадам? Вам помочь? — Надо мной склонились мужчины в комбинезонах. Лица молодые и старые. — А она ничего! — одобрил кто-то.

— Отойдите все. Как вы себя чувствуете, мадам? Теперь надо мной было только одно мужское лицо.

Подробные, немного мягкие черты, оставшаяся от моды шестидесятых низкая челка на лоб, унылые усы в виде фигурной скобочки, но голос энергичный и уверенный. Засунутая в ухо миниатюрная трубочка от мобильника и микрофончик на лацкане пиджака придавали мужчине вид киношного радиста.

— А вы не видите сами? — зло отрезала я, сползая с мешков в положение «сидя на полу», и потерла нос. Но мои руки были белыми от строительной пыли, и я опять расчихалась.

Рабочие загалдели. Мужчина сверкнул глазами.

— Тихо! — И переспросил: — Как вы себя чувствуете?

— Полагаю, вы здесь главный? — Я попыталась поправить брюки. При падении широкая штанина задралась и выставила напоказ эластичный бинт, которым я сегодня, не поленившись, зафиксировала ненадежную ногу.

— Да, я. Что у вас с ногой?

— Не ваше дело! Дайте руку!

Он с сомнением протянул мне руку. Я схватилась за нее. Ладонь была непропорционально крупная и выпуклая, как у большинства коренастых мужчин.

— Все в порядке?

— Только не у вас, мсье. — Я посмотрела на него сверху вниз, на каблуках я определенно получилась выше ростом, и демонстративно принялась отряхивать свои одежды. Полетела белая пыль. — Почему вы не установили ограждений вокруг объекта? Почему ваши рабочие кидаются ведрами в прохожих?

— Что? — Он наморщил нос; усы встопорщились. — Ведрами? — Мобильник в его кармане заиграл «Болеро» Равеля.

— Понимаешь, патрон. — Мой обидчик шагнул вперед. — Я просто выставил ведро на улицу, а там ветер. — И развел руками.

— Слушаю, — сказал в микрофончик его усатый патрон.

— Ну-ну, ветер! — хмыкнула я. — Вы мне ответите за подобные действия!

— Нет, нет, Ролан! — заорал патрон. — Смесь мне здесь больше не нужна! Вези на улицу Пайен!

— Вы меня слышали, мсье? Я подам на вас в суд за нарушение прав личности!

Он крякнул и нетерпеливо отмахнулся от меня.

— Да, на Пайен. А здесь мне нужны ограждения! Я же велел тебе поставить их вчера! Ограждения, Ролан, ограждения!

— Спохватились! — сказала я. — Ограждения! Да вы вообще имеете представление о технике безопасности? Это что у вас за леса? — Я показала в сторону развалившегося сооружения, почувствовав на себе изумленные взгляды рабочих. — Это же преступно!

— Давай, давай, Ролан. И не забудь литров восемь зеленой краски. Да… — В его голосе за раздражением слышались нотки беспокойства. — Да, для склада на улице Тампль. Все, все, Ролан, мне некогда. Какие замеры? Почему все должен делать я? Пошли кого-нибудь, сам съезди… Пойдемте, мадам. — Он неожиданно схватил меня за руку и потянул к выходу. — Пойдемте, я отвезу вас, куда вам нужно. — Свободной от меня рукой он извлек из кармана мобильник и принялся набирать номер.

— Никуда я не пойду. — Я резко дернула свою руку, но он не отпускал. — Вы делаете мне больно! Пригласите полицию!

Он ослабил хватку, но не разжал, извинился, сказал в микрофончик:

— Надин? Мэтр на месте? — И веско сообщил, подняв глаза на меня: — Я звоню своему адвокату. С какими целями вы появились на моем объекте?

— Что?! Да как вы смеете?! — Я дернулась еще раз.

— Полегче, мадам. — Он и не думал отпускать меня. — Привет, Бруссарди. Ага, это я. Слушай, тут ко мне с улицы забрела одна любопытная, влезла в краску.

— Я забрела? Я сама влезла в краску?

— Да еще вроде с гипсом на ноге… В общем, короче, у меня не было ограждений… Ты думаешь? Да, да… — Он закивал невидимому собеседнику. — Годится. Салют, забор за мной.

— Как вы смеете меня задерживать? Это вы виноваты!

— Слушайте, мадам. — Он вдруг улыбнулся. — Давайте я отвезу вас в больницу.

— Зачем? — Я растерялась. Я совсем не ожидала, что у него может быть такая славная простодушная улыбка.

— Там осмотрят вас, вашу ногу.

— Это не гипс, это вывих. И… И у меня нет страховки.

— Я оплачу. Уладим все по-хорошему? А?

Его мобильник вновь потребовал внимания хозяина.

— Не переживай, Вобен. — Не смахивая улыбки с лица, он ободрил кого-то, уверенно подталкивая меня к выходу. — Уже везут. Привезли? Как не тот гипс? А какой? Кариатиду? Идиоты! Кариатиду нужно в химчистку на проспект Жюно!

— Послушайте, мсье, я не могу выйти на улицу в таком виде! Мой костюм загублен, я вся в побелке…

— Да, да, я учту, мадам, я все оплачу, мы все уладим. — Он рассеянно покивал, набирая новый номер, но по-прежнему улыбался, словно забыв снять улыбку. — Ты в своем уме, Ролан? Какого рожна ты отправил Вобену кариатиду? Там нужно двадцать два метра карниза и картуш. Нет, не с кошками! Не вздумай отправлять ему с кошками! Это же банк! С Фемидой!

— По-моему, Фемида всегда была покровительницей юристов, а не банкиров, — заметила я уже на улице. Ветер завывал, вальсируя по круглой площади, но дождь капал едва-едва, наверное, из сострадания ко мне. — Зачем банку Фемида?

— У Фемиды весы! Вы где живете?

— На улице Дантона. Стойте, я оставила внутри свой зонт!

— Эй, кто-нибудь! Принесите ей ее зонт! Садитесь, мадам. — Он распахнул дверцу некогда белого «рено», года эдак семьдесят девятого рождения. Сиденья были заляпаны краской и лепешечками цемента, пол терялся под слоем известковой пыли… — Замечательно, до площади Сен-Мишель мы доберемся минут за десять.

— Причем здесь Сен-Мишель? Я живу в Шантильи. — Я уселась на переднее сиденье. — Да, ни моему костюму, ни вашему «рено» уже не будет хуже от взаимного знакомства.

Он с интересом взглянул на меня, словно увидев впервые, и восстановил улыбку. В его кармане снова заиграло «Болеро».

— А вы, оказывается, с чувством юмора, мадам. Замечательно! — обрадовался он и только потом ответил на призыв мобильника. — Чего еще, Ролан? — Взгляд снова стал прежним, как бы внутрь себя и одновременно — в пространство. — Ну нельзя же так, малыш. Кошки идут на улицу Тампль!..

Мой обидчик с виноватым видом сунул в окошко мой зонт. Я сухо кивнула, машина тронулась с места, телефонный разговор продолжался.

— …Какое твое дело, Ролан? Это будет выставочный зал! Почему полтора метра? Они должны быть мелкие, двадцать три сантиметра! Верни, верни, Ролан. Что они там, сбрендили, отлили нам полутораметровых дур!..

Потом я узнала много нового: о состоянии его банковских счетов; о потерявшемся на складе кабеле нужной толщины; о состоянии умов сотрудников гипсовой мастерской; о недополученном от поставщиков вагоне песка; о накладных, выписанных на май нынешнего года, но почему-то прошлого века; о клиентах, которые загадочным образом разминулись с адвокатом подрядчика в своем же собственном офисе; о малярах, которые вдруг без предупреждения не вышли на работу, а потом внезапно появились в компании с пожарным инспектором; о крысе, трагически попавшей в цементный раствор, но по воле сентиментального Ролана избежавшей жестокой участи; об исчезнувших бесследно балках и швеллерах не того фасона; о патрубках и сгонах, канувших в Лету на одном объекте и мистически выплывших ровно в полночь на другом…

Очень понятные и до боли родные мне проблемы и словечки. Как же я, оказывается, соскучилась за эти два месяца по этим всем балкам, швеллерам, светильникам, штукам, метрам, патрубкам и сгонам… «Дворники» на лобовом стекле с философской сосредоточенностью разгребали сетку дождя. Я смотрела в окно, заставляя себя не думать о том, что машину сквозь непогоду ведет человек в пыльных ботинках и в довольно мятом костюме, ни на минуту не прекращая вникать в суть, принимать решения, отдавать распоряжения и, натренированно приладив аппаратик к рулю, одной рукой набирать очередной номер, да так проворно, что я даже не успевала вставить ни слова в его нескончаемый монолог. Лезли и другие мысли. Однако я старалась не думать ни о чем вообще.

Вояка-ветер увел куда-то передовые лихие эскадроны ливня; небу наскучило подглядывать аквамариновыми глазками из-за серых влажно-тяжелых облаков, и дождь, брошенный всеми на произвол судьбы, унылым сонным обозом лениво тащился через Париж — серый, будничный, суетливо-вязкий… Беззвучный метроном «дворников» нагонял покойную дрему, как если бы так и полагалось, чтобы этот мужчина вез меня домой на своей машине.

— …Я тебя умоляю, Жак, поосторожнее со светильниками! Мы не рассчитаемся с клиентом. Там каждая штуковина, как твоя месячная зарплата. Ты меня хорошо понимаешь, Жак? И построже! Да плевал я на твой профсоюз!.. У вас какой номер дома и квартиры? — Вопрос точно относился ко мне. Он был произнесен совсем другим голосом, но выражение глаз оставалось все тем же виртуальным, внутренне-внешним.

— Зачем вам номер квартиры? — Я передернула плечами, решительно избавляясь от дремоты. — Дом я покажу, когда подъедем поближе.

— Все, все, иди, работай, Жак. Конец связи. Я закажу пиццу. Есть охота, как из пушки. — Он быстро посмотрел на меня простодушными глазами голодного мальчишки и тут же свирепо рявкнул в микрофон: — Я сказал, все! Тебя это не касается, Жак! Иди, работай! За светильники я спрошу с тебя!

— С какой стати вы должны питаться в моем доме?

— Я не успел позавтракать.

— А я здесь при чем? Стараетесь разжалобить меня?

— Послушайте, мадам… — В голосе — тоска; в глазах — безысходность. — Из-за вас у меня и так сегодня сломан день. Я хочу уладить все по-хорошему, по-людски. Ну посудите сами: разве я могу пригласить вас пообедать куда-нибудь, чтобы все решить, в таком виде?

— Я не голодна! — «Болеро» Равеля. — У меня тоже из-за вас рухнули все планы! А мой костюм…

Но он уже не слушал меня, а в который раз распекал некоего Ролана, выразительно делая мне знаки глазами. Дождь за окнами оживился, «дворники» сбивали ритм.

— Следите за дорогой, мсье!

— Не хотите пиццу, давайте закажем что-нибудь другое. — С Роланом на сей раз было покончено на удивление быстро. — И не переживайте за свой костюм, я куплю вам новый.

— Благодетель!

— Ладно, обойдусь без еды. — Он вздохнул. — Но учтите, мадам, я злой и туго соображаю, когда голодный.

— Это заметно, мсье. Следующий поворот направо. Подождите меня в машине. — Я распахнула дверцу, приноравливаясь сначала расправить зонт. — Я переоденусь, и вы получите возможность вести переговоры со мной где угодно.

— Еще чего! — Он вытащил ключи из замка зажигания и первым выбрался под дождь. — Вы сбежите, а я вместо возможности уладить все сегодня завтра получу повестку от судебного исполнителя.

— Завтра — вряд ли. Я не знаю ни вашего имени, ни названия вашей фирмы. Потребуется время. — Я раскрыла зонт.

— Радуга!

— Что?

— Радуга! Настоящая радуга!

Коренастый мужчина стоял под дождем. Усатый, усталый, голодный, со старомодной челкой и в мятом костюме. А его глаза и улыбка были точно такими же, как у той маленькой девочки, — сияющими от сказочного чуда!

Мстительно заныло «Болеро».

— Пойдемте. — Он потянул меня за рукав. — Слушаю! — Взгляд опять сделался озабоченным и виртуальным. — Давайте, я понесу зонт. У Фемиды отвалились весы? Нос? Ты с ума меня сведешь, Ролан…


Глава 6, в которой кот щурил глаза


И с искренним восторгом обнюхивал незнакомые ноги, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Кот? Как тебя зовут, полосатый? — Мужчина присел на корточки и погладил кота.

— Мырь, — вежливо представился тот и вдруг вскочил ему на плечо, от неожиданности чуть не лишив равновесия своего нового знакомца.

— Геркулес, — перевела я с кошачьего. — Проходите, мсье.

— Очень приятно, Геркулес. — Он поправил кота на плече. — А я Алекс. Вы не дадите мне во что переобуться, мадам?

— Переобуться? Зачем?

Алекс, Алекс… — завертелось у меня в голове, но я никак не могла вспомнить фамилию назначившего мне встречу в кафетерии человека, чтобы уточнить. Какая-то очень знакомая, я ведь точно слышала ее еще раньше. Дюбуа? Нет, слишком громко. Это та тетка, которая спрашивала про дантиста, была Лебуа-как-то-там…

— Иначе я наслежу вам своими ботфортами. У вас так чисто. — Не переставая гладить разнежившегося кота, Алекс обвел глазами мое жилище и, прислонясь спиной к стене, принялся неуклюже извлекать ногу из одного а-ля ковбойского, давно нечищенного разбитого, сапога, надавив на основание каблука другой ногой. — А часы стоят?

— Почему стоят? Идут.

— Это что, правда, шесть без четверти?

— Правда. Мы же попали в пробку. Не разувайтесь, мсье, у меня нет мужских тапочек.

— Какой кошмар! — Он проигнорировал мою реплику про тапочки, извлек мобильник, потыкал, запрашивая память, и освободился от второго сапога. — Я совсем выпал из времени! — Носки были полосатые, смешной, крупной домашней вязки.

Кот сидел на Алексе, как если бы сидел так с самого утра.

— Хотите, я накормлю вас? Я сегодня приготовила… — Я растерялась, не зная, как назвать свое утреннее блюдо. На кухне зазвонил телефон. — Извините, мсье.

Алекс покивал. Телефон продолжал звонить. Я торопливо скинула туфли — не столько из солидарности, сколько из соображений своего роста, — и прошла в кухню.

— Слушаю, — сказала я.

— Это Алекс Дюваль, — раздалось из трубки и из прихожей. — Мне очень неудобно, мадам…

— Мадемуазель, мсье Дюваль, — едва сдерживая смех и как можно серьезнее, ответила я. — Мадемуазель Беатрис Тиба.

— Простите, мадемуазель. Мадемуазель Тиба… — В прихожей послышались шаги. — Так это вы? — Изумленный Алекс заглянул в кухню; кот все еще сидел на его плече; телефон по-прежнему дублировал его голос. — Вы сметчик?

— Сметчик, — сообщила я в трубку и кивнула.

— Правда?

— Правда, чистая правда, и ничего, кроме правды! — Я громко фыркнула и расхохоталась в голос.

Алекс тоже захохотал, замотал головой — вероятно, от удвоенной телефоном громкости нашего смеха — и выдернул из уха звуковое устройство. Кот возмущенно сиганул с его плеча, вздыбил шерсть на хребте и, распушив хвост, превратился в миниатюрного полосатого дракончика.

А мы с Алексом смеялись. Мы просто заходились от смеха!

— Мне же сметчик, во… — Он провел ребром ладони по своей шее. — Во, до зарезу нужен! Что ж ты сразу-то не сказала?

— А ты спросил?

— У тебя спроси! Техника безопасности! Права личности!

— Да у тебя во всем полный бардак! Представляю твою бухгалтерию!

— Вот и поможешь мне навести порядок.

— Ты в себе? Я не бухгалтер, я сметчик!

— Какая разница? Арифметику знаешь.

Я открыла рот, но ответить не смогла: до меня вдруг дошло, что мы запросто обращаемся друг к другу на «ты»!

— Ты же видишь, Беа, как мне нелегко. Ни на кого положиться невозможно. Один Ролан, да и тот, а…

Он махнул рукой и тяжело опустился на кухонное креслице, сочувственно скрипнувшее всеми своими ротанговыми плетенками. Кот тут же вскочил ему на колени, как только и ждал этого момента.

— Возьми другого диспетчера, более толкового. Будешь? — Я вытащила кастрюльку из холодильника и продемонстрировала Алексу ее содержимое.

— Буду, я все буду. — Он даже не заглянул под крышку. — Ты пойми, Ролан — мой брат. Он честный, сантима не сворует. Но Ролан маленький, боится решать сам. — Алекс старательно чесал кота за ухом. — Девятнадцать. Совсем мальчишка.

— Научится со временем, — сказала я.

— Я тоже надеюсь. — Алекс вздохнул.

— Ты вздыхаешь совсем как моя сестра.

— Тем более ты меня поймешь, раз у тебя есть сестра.

— Она старшая.

«Болеро» Равеля.

— А, старшая… — Он устало провел рукой по лицу и поднес к уху миниатюрный наушник. — Что еще? Все, Ролан, на сегодня достаточно. Все, конец рабочего дня! Не хватало мне еще проблем с профсоюзом… Завтра, Ролан, все завтра… Может, уже согрелось? Хорошо пахнет.

— Это карри. Только у меня нет хлеба.

— Я же говорил, что надо заказать пиццу. Дай ложку.

Кот повел носом, перегруппировался на коленях Алекса, панибратски заглядывая в его тарелку.

— Может, вилку? Уйди, Геркулес, как тебе не стыдно.

— Все равно. Он любит это есть?

— Вряд ли. — Я извлекла из холодильника недоеденные котом консервы и переложила в его миску. Геркулес все понял как надо и обошелся без специального приглашения.

— Как это называется? Вкусно. А ты? Ты бы тоже поела.

— Я… Никак не называется.

В дверь настойчиво позвонили. Я вздрогнула.

— Я не вовремя? Ты кого-то ждешь?

— Ешь, не волнуйся. Наверняка квартирная хозяйка. — Я пошла открывать. — Иначе бы сначала был домофон.

— Добрый день, мадемуазель Тиба, — сказала квартирная хозяйка. — Вернее вечер.

— Добрый, мадам Экри. Как поживаете?

— Ну-ну. — Она прошествовала в кухню. Как и мой кот, в приглашениях маленькая гордая мадам Экри не нуждалась.

— Добрый вечер, мадам, — с полным ртом произнес Алекс, смущенно привставая с кресла.

— Ну-ну, — повторила мадам Экри, смерив его взглядом, и повернулась ко мне.

— Это Алекс Дюваль, мадам Экри. Может быть, господа, мы все переберемся в гостиную, чтобы поговорить о делах?

Перед уходом из дому я спрятала в «тайник» основную часть денег Гастона. «Тайником» служила морозилка холодильника, естественно, при них лезть туда за деньгами мне было неловко.

— Мадемуазель Тиба, ваш костюм…

Зазвонил телефон.

— Извините. — Я сняла трубку. — Алло.

— Добрый день, — сказал глуховатый мужской голос. — Я звоню по объявлению.

— По объявлению?

Мадам Экри уставилась на меня.

— Скажи, что ты уже нашла работу, — сказал Алекс.

— …как, впрочем, и ваш костюм, мсье как-вас-там, — презрительно продолжила квартирная хозяйка точно с той запятой, на которой остановилась, — требуют химчистки. Надеюсь, вы догадаетесь переодеться, прежде чем садиться на мою мягкую мебель?

— Вы не давали объявления? — откровенно расстроился телефонный голос.

— Нет, в смысле, да. Извините, я сейчас занята. — Я прикрыла трубку рукой и заверила: — Обязательно, мадам Экри. — И вдруг, как со стороны, увидела себя в перемазанных краской брюках с разводами белой пыли. Брюки Алекса также хранили на себе следы его многочисленных объектов.

— Вы решили свою проблему? Я опоздал? — Голос на том конце провода погрустнел окончательно.

— Полагаю также, мадемуазель Тиба, что вы догадались и о цели моего визита. — Мадам Экри откровенно игнорировала, как мое предложение передислоцироваться, так и тот факт, что я разговариваю по телефону. — Мадемуазель Тиба, я надеюсь, что сегодня вы выплатите мне всю вашу задолженность сполна, в противном случае вам придется немедленно освобо…

— Сколько? — перебил ее Алекс, вытирая руки об себя.

— …дить занимаемые вами апарта…

— Алло. — Обладатель грустного голоса подул в трубку. — Вы меня слышите? Не молчите! Пожалуйста!

— Одну минуту, мсье. Мадам Экри, действительно, не могли бы мы все перебраться в гостиную?

— Я прав? Жаль… Всего доброго.

— Сколько, мадам? — Алекс уже извлек чековую книжку. — Пишет? — Он потянулся к моей лежавшей на столе шариковой авторучке. — Заканчивай болтать, Беа.

— …менты, мадемуазель Тиба!

— Всего доброго, мсье…

— Подождите! У вас такой приятный голос!

— Мадам Экри, мы тратим время. Сумма!

— Иными словами, вы все еще несостоятельны, мадемуазель Тиба?

— Вы блондинка?

— Да… А вы?.. В общем, это неважно! Да нет же, мадам Экри. У меня есть деньги. Прошу вас, господа, давайте перейдем в гостиную… Простите, мсье. Это не вам. Всего доброго.

— Мадам, я в сотый раз прошу вас назвать мне сумму!

— Я могу вам перезвонить?

— Конечно, мсье. Извините. — Я прикрыла трубку рукой. — Господа, ну пройдемте же в гостиную!

— Ты что, тоже оглохла, Беа?! — рявкнул Алекс. — Кончай треп! Скажи, сколько надо, я заплачу.

— Не нужно на меня орать! Мадам Экри, извините, это звонят мне по поводу работы… — Как же легко врать!

— Ты уже работаешь на меня!

— Мы встретимся? — Телефонный голос излучал надежду.

— Непременно. Всего доброго, мсье. Вам не трудно перезвонить позже?

— У вас новая профессия, мадемуазель Тиба? — многозначительно поинтересовалась старая стерва, свысока глядя на меня. И как это только у нее получается при таком крошечном росте? Я стиснула зубы.

— Подождите! Когда мне перезвонить?

— Сколько можно, Беа? — Алекс нетерпеливо постукивал ручкой по чековой книжке. Взгляд мадам Экри был вполне способен испепелить все в радиусе минимум трех метров.

— Позднее, мсье. До свида…

— Через час? Через сорок минут?

— Хорошо, хорошо. Пока. — Я нажала трубкой на рычажки.

— Присутствующий здесь господин — ваш, как теперь принято говорить, «спонсор» [Note1 - Во французском языке ударение всегда ставится на последний слог.]? Я правильно произнесла английское слово, мсье?

Алекс крякнул и постучал ручкой по чековой книжке. Я стиснула зубы еще крепче. Мадам Экри ухмыльнулась и наконец-то выдала сумму.

— Ты свихнулась, Беа, платить столько за эту халупу? За такие деньги можно снять особняк на Елисейских полях!

— Надо понимать, ваш «спонсор» передумал, мадемуазель Тиба? Плохо удовлетворяете его потребности. Надеетесь подыскать замену? — Она кивнула в сторону телефона.

Я набрала полную грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ, но Алекс поморщился, выразительно взглянув на меня, пробасил:

— Тихо! — в полной тишине выписал чек и вручил его этой ведьме. — Проверьте орфографию, мадам, и мы вас больше не задерживаем. Молчи, молчи, Беа! В крайнем случае, можешь с ней попрощаться. И не больше!

Мадам Экри внимательно изучила чек, неторопливо убрала его в сумочку, лягушачьей лапкой поправила прическу.

— У вас есть месяц, чтобы подыскать себе новую квартиру. Я делаю исключение лично для вас, мадемуазель Тиба, обычно я не терплю квартиранток, подобным образом зарабатывающих на жизнь, — громким шепотом заявила она в прихожей.

— Да как вы…

— Я тебя просил помолчать! — заорал из кухни Алекс и тут же вылетел в прихожую, загородив собой мадам Экри от меня. — Всего доброго, мадам!

— Хам. — Мадам Экри дернула плечиком и засеменила вверх по лестнице. Сегодня она собирала дань со своих вассалов.

Алекс хмыкнул и запер дверь.

— Молодец, что промолчала, Беа. Пойдем. — Он взял меня за руку. — Дашь мне кофе или еще чего-нибудь горячего. Ведь можешь же владеть собой, когда захочешь.

— Зачем ты это сделал?

— Что именно? — Он сел в кресло, кот опять взгромоздился на его колени. — Ты сама поела бы.

— Зачем ты заплатил за меня?

Он поморщился и почесал усы.

— Я же понимаю, что у тебя нет денег, ты же без работы.

— У меня есть деньги!

— Ладно, целее будут. Считай, что я выдал тебе аванс. Ты же сметчик, отработаешь.

— Вот именно, сметчик. Тебе сколько сахара? — Я налила в две чашки кофе. — А что подумала обо мне мадам Экри?

— Дура старая твоя мадам Экри. Ой, не клади мне сахар! Другая бы на ее месте начала меня обхаживать, лишь я заикнулся про деньги. Ты тоже хороша! Я французским языком сказал, что беру тебя на работу. Какая была необходимость вешаться на телефоне?

Телефон обрадовался, что о нем вспомнили, и зазвонил.

— Извини. — Я потянулась к трубке. Не знаю почему, но мне очень хотелось опять услышать тот грустный голос.

— Да оставь ты его в покое! Пусть поговорят с автоответчиком!

— Он сломан! — Телефон звякнул и обиженно умолк.

— Почини. Ох, как хорошо! — Алекс пошевелил носом и усами, наслаждаясь ароматом кофе. — Или купи новый.

— Все равно сломается. У меня проблемы с техникой.

— Тебе сколько платили на прежнем месте?

Я сказала.

— Замечательно. Я своей сметчице платил в два с лишним раза больше, а она взяла да сбежала. — Он с шумом отхлебнул кофе. — Ты мне еще сделай. «Арабика»?

— Как это сбежала? Куда сбежала?

— Ну, не так чтобы совсем сбежала, она родила на неделю раньше. Сегодня ночью увезли. Чему ты удивляешься? Все женщины рожают. Рано или поздно. Нет, что ли?

— Рожают, естественно, рожают. Но разве ты не знал, что твоя сотрудница ждет ребенка? Что тебе потребуется замена?

— Знал. Но у меня же была в запасе целая неделя!

— Это несерьезно, мсье патрон. Что такое неделя? Как можно быть уверенным в том, что за одну неделю найдешь хорошего сметчика?

— Я же тебя нашел? Проще простого! Взял первое попавшееся объявление — и вперед!

— Ты уверен, что я хороший сметчик?

Он почесал усы и заглянул в пустую чашку.

— То-то, гадай теперь на кофейной гуще, — сказала я. — О чем ты думал, когда выдавал аванс?

— Ну, надеялся, не совсем же ты без мозгов.

— А вдруг? — Я снова зарядила кофеварку.

— Так я сам-то на что? Проверю, исправлю ошибки. Я специально учился сметному делу. Кроме менеджмента.

— Неужели? Никогда бы не подумала. Не похож ты на руководителя.

— Почему? Костюм плохой? У меня есть! От Гуччи!

— Дело не в костюме.

— Усы? — Он потрогал свою фигурную скобочку. — Да, я давно не стриг усы. А когда подстригу, похож на Кларка Гейбла.

— При чем здесь Кларк Гейбл? Ты еще Бельмондо приплети. Настоящий руководитель умеет организовать процесс, спланировать, все продумать, держать под контролем…

По мобильнику началась очередная трансляция «Болеро».

— А я что делаю? Ну чего там, Ролан? Швеллера нашлись?! На улице Тампль?! Ты давай их завтра прямо с утра отправь на Пайен. Посмотри, кто из шоферов свободен. Как Жак? А где папаша Кошо? Ладно, пускай Жак… Да… Приеду, приеду. Прямо сейчас и посмотрю… Ты нарядами займись, Ролан. Как хочешь… Хорошо, жди меня. Откуда я знаю когда? Как освобожусь. А светильники? Светильники все разгрузили? Все целы? Ох, ну хоть что-то утешительное… — Он отключился от Ролана и сосредоточенно смотрел куда-то сквозь меня.

— Я вообще не понимаю, как еще функционирует твое заведение. Почему ты сам занимаешься нарядами? У тебя что, нет нормировщика?

— А, сплошное жулье! — Алекс раздраженно махнул рукой.

— Нужно уметь делегировать полномочия…

— Все, все, Беа. Мне некогда слушать нотации, тем более от тебя. Вот. — Он извлек из внутреннего кармана дискету. — Давай займемся делом.

— Что это, мсье патрон?

— Смета, мсье, тьфу, мадам, в смысле мадемуазель… — Он затряс головой. — Короче, включай компьютер, Беа.

— Но у меня нет компьютера.

— Нет? Как же ты собираешься работать?

— А разве в твоем офисе нет компьютера со сметными программами?

Он покусывал кончики усов, задумчиво пожимая плечами.

— Я всегда работала в солидных фирмах, там было достаточно техники. И всегда самые новейшие программы.

— Ладно. Я сейчас принесу свой ноутбук из машины. — Он бережно снял кота с колен и переложил его в кресло. Геркулес даже не шевельнулся. — Там есть все программы. И постарайся до моего возвращения прикинуть, сможешь ли ты снизить эту смету хотя бы процента на три? — Стоя допив кофе, Алекс на пути к двери вытирал рукой усы и губы. — Еще лучше на пять.

— А какая общая сумма?

— Астрономическая, Беа. Если сможешь, тогда, — он проворно натянул сапоги и мечтательно потер ладони, — этот объект наш! Мы обойдем всех конкурентов! — И через две ступеньки побежал вниз по лестнице.

Я закрыла за ним дверь.

— Мырь-рям-мроу, — сказал кот.

— Геркулес? Ты же спал. Ты откуда взялся?

Он сидел на полу мягкой меховой игрушкой и, не мигая, смотрел на меня желтыми прозрачными глазам. И вдруг я увидела себя в зеркале. Ужас!

— Ты слишком умный для кота, зверь. Но ты прав! В таком виде просто неприлично общаться со своим новым патроном!

Я стремительно избавилась от грязного костюма и не менее поспешно влезла в первые попавшиеся юбку и футболку. Виден бинт? Ну и что? Я же не собираюсь флиртовать с Алексом!

— Рря-а. — Кот выглядывал уже из шкафа.

— По-твоему, футболка не подходит для делового общения с шефом. Да брось ты! Разве Алекс похож на шефа! Скорее на какого-нибудь старого одноклассника. Ну вылезай же ты! Думаешь, в одноклассники тоже не годится? Ему года тридцать четыре, как Кларис, или даже тридцать шесть, как Гастону…

Домофон издал призывный сигнал. Кот выскочил из шкафа и быстрее меня оказался в прихожей.

— Это я, — сказал Алекс. — Открой.

Кот сидел возле входной двери с таким видом, как если бы он сидел там с самого утра.

— Готово, патрон, — отрапортовала я, взяла кота на руки и заранее открыла дверь квартиры. Прежде чем замурчать, Геркулес выразительно вздохнул. — Ладно, ладно. Я все поняла. Буду вести себя серьезно, я же знаю, что такое субординация.

— Умрф-ф, — выразил сомнение кот, прыгая с моих рук на пол. И тут же оказался на лестничной клетке.

Алекс вернулся с ноутбуком, кучей проводов и ковриком для мыши. Кот старательно вертелся у него под ногами.

— Проходи, — сказала я. — Ты просто приворожил моего Геркулеса. Обычно он не доверяет новым людям.

— Да брось ты! Некогда. Держи. — И извлек мышь из кармана. — Это что за иероглифы у тебя на майке?

— «Желаю счастья». По-японски. А ты не хочешь вместе со мной открыть смету?

— Некогда, я ведь уже сказал, некогда. Я заскочу попозже, тогда и уточним детали. Ты сама решай. Ты же велела мне делегировать полномочия?

— Я просто посоветовала…

— Неважно. Из продуктов чего тебе подвезти? Так, чтобы дня на два, на три хватило? Чтобы ты не тратила время на магазины. Мне надо, чтобы в среду к вечеру все было готово.

— В среду? Сегодня же понедельник, а я так поняла, там колоссальный объем работ… Ты ведь упомянул про астрономическую сумму!

— Не стыдно, Беа? Ты прямо как твоя квартирная хозяйка! Я создал тебе идеальные условия: аванс, мой собственный компьютер, ты будешь сидеть дома…

— Дома?

— Все, Беа! Мне действительно некогда! Принимайся за дело. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Подожди! Мне нужны чистые дискеты.

— Зачем?

— Затем, что я привыкла в конце рабочего дня скидывать все на чистую дискету, чтобы сохранить все версии.

— А продублировать в компьютере нельзя?

— Компьютер может зависнуть.

— Не морочь мне голову! — Как и в прошлый раз, он побежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

— Дискеты, мсье патрон! — крикнула я вслед.


Глава 7, в которой на коврике для мыши были леопарды


Мамаша и пятнистые детеныши. Я убрала посуду со стола; повозившись с проводами, подключила компьютер и без раздумий переналадила мышь под левую руку. Кот с интересом наблюдал за моими действиями. Пару раз он попытался схватить лапкой извивающиеся шнуры.

— Я прекрасно знаю, Геркулес, твою страсть ко всяким веревочкам. Но все это совершенно не для котов. Постарайся запомнить и не делай вид, что я тебя никогда не предупреждала.

Кот обиженно передернул шкуркой, спрыгнул с кресла, напружинился и, взлетев на раковину, обернулся ко мне все с тем же демонстративно обиженным выражением на физиономии.

— Уж кому бы и дуться, Геркулес, так это мне. — Я открыла кран, и вода тоненькой струйкой звонко потекла в железную мойку. Кот нагнул голову и принялся лакать. — Кто предательски променял свою подругу Беа на какого-то чужого дядьку?

Кот промолчал, но звуку льющейся воды начал игриво вторить сигнал домофона. Замечательно, мсье патрон! Вы вняли голосу разума и вернулись с дискетами!

Я прошла в прихожую, не подключаясь к переговорному устройству, нажала на кнопочку, ведающую замком подъезда, и опять заранее открыла входную дверь. Снизу пропищал замок, послышались шаги. Парой минут позже я увидела поднимающегося по лестнице нагруженного пакетами и похожим на перевернутый сноп букетом гвоздик сияющего Гастона! У меня вытянулось лицо.

— Ты чего? — Он моментально погрустнел. — Ты ведь ждала! Держи, это тебе. Ты же любишь цветы?

— Да. То есть нет… Я не хочу тебя видеть!

— Девочка моя… — Он склонил голову набок и с выражением одинокой собаки заглянул мне в глаза. — Ты ждала. Ты знала, что это я. Ты даже не спросила, кто пришел…

— Уходи… Уходи, Гастон…

— Не терзайся, Беа. Я знаю, как тебе нелегко, я знаю, что ты чувствуешь. — Он осторожно теснил меня букетом в квартиру. От мужа сестры опять пахло тем же умопомрачительным одеколоном и даже как будто сохранилось чуть-чуть аромата того, празднично-ночного, дождя. — Думаешь, для меня все так просто? Думаешь, легко?

— Я… Я нашла работу. Я могу вернуть тебе часть денег.

— Девочка моя, зачем говорить о деньгах на лестничной клетке? — Он и улыбался по-ночному. — Можно, я войду?

— Не знаю… Лучше не надо…

— Ты ангел! Подержи.

Я чуть не выронила букет, тут же оказавшийся в моих руках. Дверь захлопнулась.

— Я не знал, какое ты предпочитаешь шампанское. Выбрал «брют» на свое усмотрение. — Гастон уверенно прошествовал в кухню и опустил пакеты на плетеные кресла. — Ты нашла работу через Интернет? — На экране раскрытого компьютера колонками красовались чужие программы и файлы. — Неплохая машинка. Пентиум? Троечка?

— Не знаю, ноутбук моего патрона. — Я захлопнула крышку. — Ты не мог бы пройти в гостиную? Я принесу деньги.

— Хорошо, в гостиную. Только сначала…

Он вдруг прижал меня к себе, обдавая запахом одеколона, ночи, праздника, грозы… На моих губах были его губы, мои пальцы сами собой зарылись в его волосы…

Зазвонил телефон. Наверняка тот настойчивый бедолага.

— Все… Все, Гастон. Это в последний раз. Больше не делай так никогда. — Я резко отступила к окну и открыла морозилку. Телефон умолк. — Вот. — Свернутая пачка денег была холодной и влажной.

— Твой сейф? — развеселился Гастон.

— Забирай и уходи. Остальное я верну тебе при первой же возможности.

— Ты что-то говорила про новую работу и аванс…

Он шагнул ко мне, но не взял деньги, а снова предпринял попытку обнять. Телефон тоже возобновил свои призывы.

— Гастон… — Я выставила руки, неловко выронив ледяные купюры. — Не надо. Мы же договорились. Не надо, Гастон! — И сняла трубку. — Слушаю. — Но там шли уже гудки.

Гастон улыбнулся, поднял деньги с пола, бросил их на стол и сел в кресло. В то самое, где полчаса назад сидел Алекс. Кота нигде поблизости не было видно.

— Я вовсе не хочу торопить события, Беа. Мы просто отпразднуем твою новую работу. Ты знаешь мое мнение на сей счет, но, раз для тебя это радость, значит, радость и для меня тоже. Давай чашки-ложки, я принес много вкусного. Куда можно переставить твое казенное средство производства?

— Ой, мы, кажется, выпустили на лестницу кота! Геркулес! — Я побежала в прихожую, но кот чуть не сбил меня с ног, верноподданнически по первому зову выскочив из спальни. — Как же ты меня напугал, зверь… — Я взяла его на руки. — Мой самый лучший в мире зверь, мой любимый…

— Да-а-а, — протянул Гастон. Кроме двух бутылок шампанского он уже выставил на стол всякие баночки, нарезки и коробочки. — Везет же некоторым котам! Мне вот никогда не услышать таких слов от самой прекрасной в мире женщины. Простого спасибо-то от нее не дождешься…

— Спасибо, конечно, Гастон. Только зачем все это? Мне нужно работать.

— Я возьму фужеры? Где у тебя ножи и вилки?

— Правда, Гастон. Я чувствую себя ужасно неловко.

Кот, отпихнувшись всеми лапами, спрыгнул вниз. Махнул хвостом по моим ногам и удалился в гостиную.

— Между прочим, я тоже, Беа. Лучше скажи, ты когда ела черную икру в последний раз?

— Гастон! Ты ненормальный! Ты что, хочешь купить меня?

— Это ты давно купила меня. Ты! С потрохами! Твоя улыбка, волосы, нежная шейка, движения…

— Особенно, когда подворачивается нога. Не льсти.

— Не скромничай, Беа. Ты покорила меня с первого взгляда. — Хлопнула пробка шампанского. — Ты красавица. Ты когда-нибудь видела себя со стороны? Ты двигаешься с такой грацией, как балерина!

— А ты ведешь себя глупо. Я же сама сказала тебе, что училась в балетной школе. И какой первый взгляд? Мы давно знакомы.

— Это ты глупая девчонка.

— Я глупая?

— Ты же ведь ничего не знаешь! Бери фужер. Выпьем за твои успехи!

— Как это я не знаю? — Я машинально взяла шампанское и село в кресло напротив. — Я профессионал!

— Я не о том, девочка. — Он влажно смотрел на меня через свой бокал. Шампанское пенилось и старательно играло. — За тебя! — Гастон с легким стуком прикоснулся к моему бокалу.

Я выпила. Он пододвинул ко мне баночку икры и ложку.

— Давай, Беа. А-ля рюс!

— Ты свихнулся? Хочешь пустить по миру мою сестру?

— Твоя сестра… Беа, ну зачем ты вспомнила о ней сейчас?

— Потому что то, что мы делаем за ее спиной, это… Это плохо!

— Почему, Беа? Нам же хорошо вдвоем! Пожалуйста, не перебивай меня, выслушай! Понимаешь, я женился на твоей сестре, потому что не знал тебя! Я впервые увидел тебя уже на свадьбе! Было поздно!

— Ты врешь. Ты женился потому, что она была беременна.

— Ну и поэтому тоже. Мой отец так мечтал о внуке… Пойми же, он неожиданно узнал, что смертельно болен, что ему осталось немного. — Гастон провел рукой по лбу и вскинул на меня глаза. В них была мольба и надежда. — Отец очень хотел, чтобы я наконец-то устроил свою личную жизнь. Он страстно желал успеть понянчить внука! Страстно, ты пойми! Я тогда встречался с Кларис, и вдруг она узнала, что ждет ребенка. Она была такая хрупкая и уязвимая.

— Подумаешь! — Я старалась больше не встречаться с его глазами. — Многих бы это не смутило. — Зазвонил телефон. — Да что же это такое! Слушаю!

— Это я. — Тот самый грустный голос. — Вы уже освободились?

Гастон покусывал губу и задумчиво смотрел мимо меня в окно, как будто не ждал, пока я отвечу на звонок, а просто размышлял над ответом.

— Нет еще! — Я грохнула трубкой.

— Многих, Беа, многих, но только не меня, — выразительно произнес Гастон. — И меня вовсе не смутило, а наоборот! Это было большой удачей! И очень вовремя. Отец успел увидеть наследников хотя бы на видеозаписи ультразвука! Представь себе его радость: два мальчика! Сразу два!

— Именно два. Два маленьких мальчика ждут тебя сейчас, а ты сидишь тут и охмуряешь их родную тетку!

— Я тебя не охмуряю, Беа. Я настроен очень серьезно. Все эти годы я мучился от своей страсти к тебе, но не смел даже надеяться, что способен понравиться такому божественному созданию хоть на йоту! Я и не предлагал тебе место в своей конторе, потому что сошел бы с ума, если бы видел тебя каждый день, каждое мгновение!

— Значит, дело не в твоем принципе?

— Какие тут могут быть принципы! — Он закрыл ладонями лицо и облокотился о стол. Плечи выразительно дрогнули.

— Может быть, и так, Гастон, но…

— Почему «но»? Почему? — Он сорвался с кресла и заметался по кухне. На лице вспыхивали белые и красные пятна.

— Потому что я так не могу. Потому что Кларис моя сестра. Потому что ваши дети…

— Да наши дети больше привязаны к тебе, а не к ней! Я ошибся, она не хрупкая и уязвимая, наоборот, она Снежная Королева! Скала! Айсберг!

— Неправда! Она… Она… Она моя сестра!

— Но ведь ты совсем другая! Живая, честная, непосредственная! А она думает только о своей карьере! Я для нее — собственность, а наш брак — совместный бизнес! И не больше! А ты!.. Ты удивительная, ты так тонко чувствуешь. Ты сокровище! Я сразу понял это. Давай выпьем за тебя еще. — Шампанское полилось в бокалы.

Зазвонил телефон.

— Гастон, я не буду. Мне нужно работать.

Он все-таки встретился со мной взглядом. Мы молча слушали звонки. После шестого телефон затих тоже.

— Ну почему ты не веришь мне? — Гастон протянул через стол руку и дотронулся до моих пальцев, осторожно-осторожно, как если бы боялся повредить их. — Почему ты боишься меня? Ты же была совсем другой прошлой ночью. Ты до сих пор обижена, что я сразу не вернулся? Да? Ну скажи…

— Гастон, мы уже обсудили это утром.

— Обсудили! Я чуть не умер от того разговора. Холодный душ! Мне даже показалось, что я говорил не с тобой, а с твоей сестрой!

— Уходи, Гастон. Все… Не мучай меня!

— Но я же вижу, что ты не хочешь, чтобы я уходил! Ты даже не желаешь ни с кем разговаривать по телефону! Пожалуйста… — Он приблизился и обнял меня за плечи. От его рук бежали молнии, мне стало совсем трудно дышать. — Пожалуйста, Беа, выслушай и не гони.

— Сядь… Сядь в свое кресло.

— Спасибо, спасибо! — Гастон быстро коснулся губами моих волос, виновато убирая руки, и вернулся в кресло. — Ты такая мудрая, чудесная! Ты все поймешь! Знала бы ты, как я одинок, мне не с кем ни поговорить по душам, ни поделиться радостью или сомнениями. Отца нет, мать сама нуждается в моих утешениях и ободрениях. Она до сих пор видит во сне отца! Люк и Рене совсем маленькие… Как же я люблю их! Кларис не в счет, она вся в себе, в своей карьере. А я… У меня нет даже друга!

— Ну и что? — сухо сказала я, отпив шампанского.

За время сумбурного монолога Гастона я заставила себя проглотить пару кусочков лососины, чтобы таким образом занять свой организм пищеварением и отвлечь его от других процессов: физиологических и мыслительных. И действительно нашла в себе силы, чтобы еще раз напомнить Гастону о его принципе соотношения бизнеса, друзей и родственников.

— Родственники! Я, конечно, — он прижал руку к груди, — не имею в виду ни тебя, ни мою маму. Родственники сгорают от зависти! А друзья! Знала бы ты, на какие поступки толкает зависть самых близких, закадычных друзей! Мой самый близкий друг, почти брат, с которым мы вместе учились, а потом вместе же стали работать у моего отца, не смог перенести моего нового положения, когда я унаследовал отцовскую фирму. А ты знаешь, Беа, что это такое управлять фирмой? Руководить людьми? Это ответственность, Беа, ответственность за каждого работника, нравится он тебе лично или нет. Я понял это только тогда, когда стал хозяином. Без отца все сразу свалилось на одного меня. Знаешь, как трудно, когда никто не хочет принимать тебя всерьез? Когда все считают тебя везунчиком, папенькиным сынком? Даже собственная жена… Я ждал, что именно друг поддержит меня, поможет, а он!.. Он решил, что я зарвался! И вместо помощи стал настраивать других работников против меня, чуть не развалил фирму… Еще чуть-чуть, и отцовское детище перешло бы в руки конкурентов! Знаешь, сколько ночей я не спал, прежде чем решился предложить ему уволиться? Вместе с ним я вырвал из сердца самые светлые годы своей жизни… И все иллюзии юности… А сколько лет мне пришлось потратить, чтобы сохранить фирму отца, чтобы она вновь стала такой же, как при нем? Почему ты молчишь, Беа? Ты так хорошо слушаешь, так сочувственно… Но скажи хоть что-нибудь! Хотя бы те слова, что ты говорила коту!

— Кот? При чем здесь кот? — Сначала я огромным усилием воли заставляла себя не поддаваться пылким звукам его голоса, взглядам его влажных, глубоких глаз, а потом меня вдруг неудержимо начало клонить в сон, как днем в машине Алекса — от вида медленно качающихся «дворников» на фоне серых унылых улиц. — Мне еще нужно работать, Гастон, а я сейчас с наибольшим удовольствием оказалась бы в обнимку с Геркулесом в постели.

— С котом?!

— Он не тратит времени на пустые разгово… — Я испуганно зажала рот рукой, очнувшись окончательно.

— Беа! Девочка моя! — Гастон интимно улыбался и медленно вставал с кресла, распахнув объятия!

— Ты не так понял, Гастон! Я совсем другое имела в виду!

— Конечно, Беа, совсем другое…

Его руки легли на мои плечи, его дыхание жаром обдало мое лицо. Я отстранилась к стене; телефон зазвонил прямо в ухо!

— Да! — Я схватила трубку, как спасательный круг.

— Беа! Ну наконец-то! У тебя все в порядке?

— Да, Кларис.

Гастон отшатнулся.

— Она? — одними губами спросил он.

Я кивнула.

— Ты только что вошла? У тебя запыхавшийся голос.

— Да, Кларис.

— Значит, все в порядке? — уточнила сестра.

— Да, конечно.

— А я так переволновалась! Ирен сказала мне, что ты звонила, я звоню тебе, у тебя то занято, то никто не подходит.

— Да, меня не было дома.

— Но у тебя действительно все в порядке? Ты так странно отвечаешь. Ты не одна?

— Да, Кларис.

— У тебя мужчина?

— Да, Кларис.

— Извини, я не вовремя.

— Нет! Очень вовремя! Я нашла работу! И могу вернуть все деньги, которые дал мне твой муж!

— Хорошо, хорошо! Поговорим об этом потом… Я понимаю, я не вовремя, что ты сейчас не можешь говорить, что… Но, пожалуйста, еще один вопрос! Мне это важно! Понимаешь, Гастон только под утро пришел домой и сказал, что у него пытались угнать машину.

— Да, действительно. Под моими окнами.

— Правда? Ты видела?

— Своими глазами. Сработала сигнализация, и как из-под земли появилась полицейская машина. Еще раньше, чем Гастон успел добежать.

— Это хорошо. Понимаешь, я решила, что у него опять новая женщина и он под предлогом отвезти тебя, отправился к…

— Нет, нет! Правда, он был у меня!

— А зачем он зашел к тебе? Ах да! Извини, я тебе мешаю, ты не одна…

— Из-за денег, Кларис. Хочешь, я прямо сейчас привезу тебе эти деньги? Они мне теперь больше не нужны!

— Не говори ерунды, Беа. Деньги всегда нужны. И лучше, что он дал их тебе, а не какой-нибудь очередной шлюхе.

— Очередной шлюхе… — У меня начала подниматься температура. — Я не подумала, в смысле, я не думала…

— Думала, он просто так бегает за юбками, а они за ним? — Сестра горько усмехнулась. — Знала бы ты, сколько он на них тратит! А Клементине, которая вырастила его, которая ему роднее матери, ей он жмется заплатить лишний су!

— Лишний су?

— Извини, не буду больше мешать. Позвонишь потом. Мне же интересно, куда ты устроилась. Приличная фирма?

— Да, кажется, да.

— А этот мужчина?.. Ладно. Ты все равно не можешь говорить при нем. Целую. — Трубка загудела.

— Уходи, Гастон. — Я с трудом вернула трубку на место, она весила не меньше ста килограммов.

— Беа! Маленькая Беа!

Я даже не предполагала, что его голос может звучать такой мукой, а глаза… Наверное, у того телефонного бедолаги такие же глаза. Телефон зазвонил опять.

— Извини, это снова я. Два слова, — сказала Кларис. — Это твой зонт в нашем «шевроле»?

— Такой маленький? Складной, в клеточку?

— Значит, твой. — Сестра вздохнула. — Я напомню Гастону, чтобы при случае он завез его тебе.

— Спасибо. Не стоит. Я сама как-нибудь заберу.

— Ну что ты! Пусть привезет, не рассыплется. Все. Целую.

Я повесила трубку. Гастон безмолвно смотрел на меня, побелевшими руками сжимая подлокотники кресла.

— Убирайся! — выдохнула я. — И забирай деньги, я не твоя новая шлюха!

— Беа, пожалуйста, не делай поспешных выводов.

— Если ты не уйдешь, я немедленно звоню сестре. И все рассказываю.

— Звони.

— Я не шучу, Гастон. — Я потянулась к трубке.

— Продиктовать тебе номер? — Он наслаждался моей нерешительностью. — Давай, глоточек для храбрости, и звони. Это очень хорошо, что она узнает все от тебя. Мне не придется ничего объяснять самому. Так даже лучше. Для всех лучше.

— Лучше?..

Телефон громко напомнил о себе сам, обидевшись, что я медлю звонить сестре.

— Это она. — Гастон повел бровью. — Она никогда не была дурой. Уверен, что она все поняла сама.

— Слушаю.

— Привет, Беа, — сказал Алекс. — Я уже освободился.

— Очень хорошо, приезжай скорее.

— Ты решила устроить очную ставку? Зачем? — недоумевал Гастон.

— Твой кот какие консервы больше любит?

— Любые, даже собачьи. Давай скорее.

— Кто это? — спросил Гастон.

— Понял, пока. — Трубка гудела весело и задорно.

— Мой друг, — беззаботно сообщила я.

— Хочешь сказать, что в один день ты нашла и работу, и мужчину? Ты не шутишь? Если ты все-таки позвала Кларис, я не уйду, я скажу ей правду.

— Я не шучу!

— Остынь. Я ухожу. — В голосе Гастона кипели недоверие и обида. — Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь.

— Давно бы так.

— Я долго ждал, Беа, подожду еще. — Он поднялся и медленно побрел в прихожую.

— Забери деньги, Гастон!

Входная дверь открылась, а потом закрылась.


Глава 8, в которой на кухне появился кот и тоненько сказал


— Мя-аа-а-а. — Он поставил передние лапы ко мне на колени, потянулся, растопырив когти и пружиня всем организмом. — Мырь. — И уже сидел на моих коленях, переминая лапами и тыча круглой башкой в подмышку. — Мрм-рм-рм-рм…

— Мне некогда нежничать с тобой, Геркулес. — Я погладила кота, он прочувствованно лизнул мои пальцы. — Надо убрать со стола и хоть одним глазком взглянуть на эту смету. Алекс вот-вот придет, что мы с тобой ему скажем?

— Мрм-рм-рм-рм…

— Вот именно. Давай, кот, слезай. А то я встану, и ты свалишься на пол. Ну не упрямься. Думаешь, мне самой очень хочется вставать с кресла?

Зазвонил телефон. Кот вскинулся, навострил уши и тут же теплой тяжестью растекся по моим коленям; я сняла трубку.

— Слушаю.

— О, простите, я снова попал к вам, — растерялся знакомый грустный голос. — Я вовсе не хотел больше вас беспокоить! Я случайно набрал опять ваш номер… Извините меня!

— Напротив, это я должна извиниться за свою грубость.

— Вы?! За грубость? Что вы, я же понимаю, что позвонил не вовремя, что вы были заняты… А сейчас вы можете поговорить со мной? Можете?

— Могу… Только недолго. Ко мне должны прийти.

— Значит, вы уже нашли кого-то. Я опоздал. Прощайте.

— Да нет же! Подождите! Это деловой визит.

— Так поздно? Кто вы по профессии, если не секрет?

— Сметчик. А вы?

— Сметчик? — В голосе мелькнула улыбка облегчения. — Знаете, а я вдруг подумал, что вы коллега, что у вас тоже частная практика. Я психоаналитик.

— Боже мой! И вы знакомитесь по брачным объявлениям? Неужели вы не можете найти никого среди своего круга?

— Видите ли, в моем кругу все знают, что я психоаналитик, и сразу же начинают делиться со мной своими проблемами, фантазиями, страхами. И я всех слушаю, утешаю, помогаю выбраться из тупика… Но я тоже живой человек, мне тоже хочется поделиться, мне тоже нужно утешение и сочувствие.

— Так запишитесь на прием к другому психоаналитику, сходите к священнику, в конце концов!

— Если бы у меня не было своего психоаналитика, мне бы никто не выдал лицензию на частную практику. Я посещаю доктора Фойе каждую неделю, и, вы будете смеяться, даже обзавелся собственным духовником.

— Я не нахожу здесь ничего смешного. Свобода совести — конституционное право. Пожалуй, я тоже обращусь к кюре по вашему примеру.

— У вас такие серьезные проблемы?

— В моей ситуации остается надеяться только на чудо.

— На чудо? Правда? Я не ослышался, вы сказали «чудо»?

— Чудо. А что такого?

— Просто… Видите ли… Как бы это выразить получше? Но вы и так поймете! Я позвонил вам в надежде на чудо!

— То есть? Я пока ничего не понимаю.

— Дело в том, что полгода назад от меня ушла жена. Подождите, я сейчас все объясню! Я сам виноват в том, что она ушла. Я приревновал ее к своему брату. Нет, я не заставал их! Нет. Она сама призналась мне, что мой брат… Ну что он ей нравится… В общем, однажды так получилось, что они остались наедине, и он как-то повел себя так, что она взглянула на него другими глазами… И он тоже… Но якобы им что-то помешало, и ничего не произошло, и потом все стало, как всегда. Но, тем не менее, она не могла носить это в себе и поэтому рассказала, надеясь, что я пойму все правильно. А я не смог! Я поссорился с братом, у него начались проблемы с его женой. Разговор случайно слышали их дети… Обо всем узнали наша мать и обе тещи… Моя теща забрала нашу дочку к себе, чтобы ребенок не стал свидетелем кровосмесительства… В общем, это была какая-то ядерная цепная реакция… Алло! — Он подул в трубку. — Вы еще здесь?

— Да… Да… — не сразу ответила я.

— Извините, что я начал вываливать все на вас. Просто я еще надеялся, что жена вернется, а сегодня утром вдруг получил судебную повестку. Она подала на развод. Я попытался ей позвонить, вдруг еще не поздно, и мы сможем договориться… Но там был только автоответчик. Я поехал к ее матери. Она не пустила меня на порог. Я бесцельно ездил по городу и случайно оказался в Шантильи. И вдруг, вы не поверите, что я увидел! Это потрясло меня до глубины души. Я понял, что сегодня обязательно должно произойти чудо!

— Что вы увидели в Шантильи?

— Радугу!

— Р-р-радугу?

— Понимаете, сегодня была жуткая погода, и настроение у меня не лучше… Не знаю, как я оказался на той маленькой улочке и вышел из машины у киоска, чтобы купить сигареты. Мимо проехал потрепанный «рено» и остановился возле какого-то дома, из него вышли двое, я не успел разглядеть их лица, потому что они вовсе не интересовали меня. Ничем не примечательная пара, разве что женщина была определенно выше своего коренастого спутника. Еще я запомнил ее светлые волосы примерно до плеч и табличку на доме «Улица Дантона». Женщина раскрыла зонт… И над ними вдруг вспыхнула радуга! Понимаете, это был всего лишь дешевый яркий зонт из разноцветных полос, но в то же время это была радуга, которая принадлежала только им двоим! Мне даже сделалось неловко, как будто я подсмотрел чужое сокровенное счастье… И я вдруг понял, что свободен! Это их радужное счастье было таким большим и щедрым, что его хватило на меня! Я свободен! Я могу все начинать сначала! С любой новой женщиной! По дороге я купил газету с брачными объявлениями, раскрыл ее. Ваш номер телефона бросился мне в глаза — первые цифры подсказывали, что вы живете в Шантильи. Я был уверен, что чудо придет ко мне именно из Шантильи, ведь там живут те двое с радугой…

Призывно засигналил домофон. Кот мгновенно бросился в прихожую, на ходу потягивая заспанные задние ноги.

— Это у вас звонят? К вам уже пришли?

— Да. — Я закашлялась, пытаясь избавиться от комка в горле. — Извините, я должна открыть.

— Но ведь мы поговорим с вами еще? Поговорим?

Домофон продолжал надрываться.

— Обязательно. Обязательно, мсье. — С трубкой в руках я неуклюже поскакала за котом из кухни: мои «задние ноги» затекли тоже.

— Меня зовут Жак. Просто Жак.

— Жак… Очень приятно, Жак. — Я нажала на кнопку, открывающую замок подъезда, и бросилась в кухню. Букет, еда, напитки, фужеры… Ноутбук — на подоконнике. В прихожей заорал Геркулес. — Извините, Жак, совсем нет времени.

Я успела только водрузить телефонную трубку на аппарат, как коту начало вторить «Болеро» Равеля.


Глава 9, в которой в дверном проеме стоял Алекс


— Привет. — Под аккомпанемент «Болеро» он балансировал на правой руке огромной коробкой с пиццей, а левой — прижимал к груди какие-то пакеты. Кот кругами змеился вокруг его ног. — Ты вообще такая смелая?

— В смысле? Проходи.

— Открываешь парадное, не спрашивая, кто там? Держи. — Пицца перекочевала в мои руки; «Болеро» смолкло. — Ролан, я просил тебя оставить меня в покое! Ничего не знаю, приеду через час, поговорим!

— Спасибо. Я же поняла, что это ты.

— Правда? — Глаза Алекса вдруг вспыхнули радугой; или мне это показалось? А его ноги тем временем привычно избавились от сапог, чем еще больше воодушевили кота.

— Геркулес завопил громче домофона, я и сообразила, что это ты. Ты околдовал мое домашнее животное!

— Значит, входную дверь ты тоже открыла для меня? — Алекс уверенно, как к себе домой, направился в кухню.

— Просто я забыла запереть ее за Гасто… за гостями!

— Понял. — Он обвел взглядом натюрморт на кухонном столе. — Глупо надеяться, что ты успела изучить смету… Или ты передумала работать на меня?

Между бутылкой шампанского и банкой с черной икрой лежали скомканные деньги!

— Нет! Что ты, патрон. — Я взяла деньги и небрежно сунула их в ящик кухонного стола. — Просто ко мне вдруг заявилась сестра. Она знает мою ситуацию, вот и решила побаловать меня, а заодно — вернуть деньги. Она давно занимала у меня. На шубу. — Боже мой! Если бы еще вчера мне сказали, что я буду врать так гладко и убедительно, я бы оскорбилась до глубины души! — Она купила себе зимой шубу. Ну ты понимаешь, немножко дороже, чем сказала мужу. Хочешь шампанского?

— Так она была одна? Ты же сказала, что за гостями?..

— За ней потом заехал муж. Посидел с нами и повез домой.

— И он даже не выпил шампанского? Здесь два бокала.

— Не выпил. Он за рулем, и вообще, у него язва, как у всех адвокатов. — Удивительно, я даже не краснела от своего вранья! — Ты чего, Алекс? Ты ревнуешь меня к кому-то? Я вроде бы не наложница из твоего гарема.

— Слушай, Беа. — Он тяжело опустился в кресло вместе со всеми своими пакетами. Он все еще держал их в руках. — Я же с тобой по-хорошему. Предложил тебе работу. Оставил свой компьютер со всей информацией фирмы! А ты!..

— Ну извини, не могла же я выгнать сестру. Я тебя не подведу! Я всю ночь буду работать! Честное слово!

— Честное слово? Как я могу тебе теперь верить?

Я захлопала глазами. Неужели он умеет читать мысли?

— Что ты молчишь, Беа? Нечего сказать? Нажаловалась на меня своему родственнику-адвокату? Да? Ждите теперь, мсье Дюваль, судебного разбирательства за несоблюдение техники безопасности?

— Если бы вы не были моим патроном, мсье Дюваль, я бы откровенно сказала вам: ты спятил, Алекс! Давай погрею в микроволновке твою пиццу.

— Она и так еще горячая. — Он обиженно потер усы. — Я спятил! Нет, ты сама-то хоть понимаешь, что говоришь? Я спятил! О-оох! — И провел пятерней по волосам. — Я спятил!

— Зря ты носишь эту челку, Алекс. Гораздо лучше, когда открыт лоб. — Я развернула пиццу. — Правда, еще вполне теплая. Ты у нас на углу купил? У папаши Келькьянти?

Он поднял голову и изумленно уставился на меня.

— Что? Лоб? Ты со всеми мужчинами так?

— Только с теми, которые мои начальники, патрон.

— Боже, мой! Беа! — Он не особо весело хохотнул и протянул мне пакеты. — Я точно сойду с ума от тебя. Убери продукты в холодильник. Конечно, это ни в какое сравнение не идет с пищами твоих родственников… И еще, вот. — Из бокового кармана появилась коробка дискет. — Я вовремя вспомнил про твои проблемы с техникой и прихватил последнюю из офиса.

— Как там наш малыш Ролан?

— А! — Он махнул рукой; кот воспринял это как приглашение и моментально взгромоздился на колени Алекса, только что освобожденные от пакетов. — Корпит над нарядами, ждет не дождется, когда я приду на помощь. Слушай, а может мне, и вправду, глоточек выпить?

— Не уснешь в машине? — Он наливал себе в бокал Гастона!

— Не имею права. Ну! За удачу! Ой, хорошо, кисленькое! Как же давно я не пил деликатных напитков в дамском обществе. — Он облизнул усы, совсем как мой Геркулес. — Теперь давай быстренько поедим, потом посмотрим распечатку. Я там уже наметил кое-какие хитрые позиции. — Он похлопал себя по пиджаку. — Стоп, я же положил ее в пакет к продуктам. Дай-ка сюда вон тот, с морковками…


Глава 10, в которой подъемники, монолит, бетономешалка


— Что это за бред, Алекс? Подъемники, изготовление монолита вручную, бетономешалка?

— Не хотелось бы лезть в строительно-монтажные работы.

— Но это же технология каменного века! Разве нельзя на один день пригнать кран и перекрыть все нормальными железобетонными плитами?

— Во-первых, кран разворотит ландшафт, а во-вторых…

— Как это разворотит? Здесь что, — я перелистнула распечатку, — разве не предусмотрены временные подъездные пути из дорожных плит?

— По-моему, нет. Замечательная идея, Беа! Мы сэкономим Маршану на ландшафтных работах!

— Заказчик — Маршан? Тот самый миллионер-галерейщик?

— Ну да. Разве я еще не сказал тебе?

— Тогда все понятно. И перекрытия ручной работы, и немыслимая сумма демонтажа с накрутками на вывоз мусора и размещение его на свалке. Заложили бы еще упаковку мусора в подарочные пакеты и перевязывание их ленточками. Авторы этого шедевра, — я постучала пальцем по распечатке, — решили поглубже залезть в карман Маршана! Учти, Алекс, я не из таких. Я профессионал! Да на одних перекрытиях фабричного изготовления я сэкономлю заказчику процентов тридцать!

— Тридцать — слишком много, Беа, — не сразу сказал Алекс, задумчиво гладя развалившегося на его коленях предателя кота. — Пересчитай затраты на ландшафт с учетом временных подъездных путей. Думаю, процента три-четыре экономии уже получится. Достаточно…

— Больше!

— …а в строймонтаж не лезь. Пару-тройку процентов наверняка можно будет еще выудить в отделке.

— Как это «выудить»! За кого ты меня принимаешь?

— Ой, Беа. — Алекс поморщился, почесал нос, сначала себе, потом — коту. — Ну не выудить, а обнаружить.

— Почему в таком случае ты не хочешь ничего «обнаруживать» в строительно-монтажных работах? Сам же видишь, что они завышены откровенно.

— Допустим. Дай мне еще кофе.

— То-то! Я права! — Я в очередной раз зарядила кофеварку. — Тоже хочешь урвать от Маршана кусочек побольше?

— А на что ты собираешься класть свои фабричные перекрытия?

— Как это на что? — Я хмыкнула. — На четыре несущие стены и колонны!

— В том-то вся и штука, что в нашем распоряжении только три стены. Ну, скоро там кофе?

— Сейчас. — В кувшин кофеварки потекла тоненькая струйка. — Интересно, а куда четвертая подевалась?

— Никуда она не подевалась, Беа. Фасадную стену нельзя трогать. Там такой декор, за год не восстановишь.

— Какой еще декор? — Я протянула ему чашку и налила себе. — А на остальных?

— Остальные — гладкие. А на фасаде — модерн. Настоящий, тысяча восемьсот девяносто четвертого года. Это же понимать надо! Поэтому там изнутри — по фасадной стене, — он с шумом отхлебнул огненный кофе, — ставятся дополнительные колонны, и уже к ним крепится арматура особой конструкции, чтобы получился двухэтажный зал без всяких перегородок.

— Без пролетов?

— Почему? Восемь колонн с шагом в шесть метров.

— Восемь? Можно убрать половину, если перекрыть потолок предварительно-напряженной плитой, которую тоже, кстати, делают на заводе и монтируют с крана за один день.

— Мать честная! — Алекс всплеснул руками и хлопнул в ладоши. От неожиданности Геркулес встрепенулся и сонно-хрипловато выдал целую тираду.

— Видишь, патрон, экономия очевидна даже коту. К тому же вместо колонн по фасадной стене можно обойтись анкерами шагом в двадцать сантиметров, а в предварительно-напряженной плите предусмотреть закладные детали с таким же шагом.

— Ни тебе трудозатрат на установку опалубки, ни грязи от бетономешалки… Один день! Ты гений, Беа! Ты просто гений!

— Я не гений, Алекс. Я просто добросовестный профессионал. Я не нахожу нужным искусственно завышать смету и пускать заказчику пыль в глаза. А твою любимую отделку я пересчитала бы по укрупненным показателям и с учетом ресурсосберегающих технологий.

— Ты успеешь? У нас ведь всего два дня.

— И три ночи, Алекс.


Глава 11, в которой кот с интересом наблюдал за Алексом


— Ты, конечно, кудесница, Беа. — Алекс натягивал свои «гаучо», прислонясь спиной к стене прихожей. — За сутки перекроить такую сметищу. Но все-таки экономия в тридцать два процента — это слишком. У Маршана возникнут подозрения.

— Подозрения? В чем ты подозреваешь меня? Мы ведь только что перепроверили с тобой каждую позицию!

— Я не о том, Беа… — «Болеро» Равеля. — Да еду я, еду!

— Хорошо, давай еще раз угробим на это пять часов! Десять часов! Сутки!

— Замечательно. — Он вытащил из внутреннего кармана дискету и протянул ее мне. — Сейчас ложись спать, а завтра на свежую голову все-таки восстанови те позиции, где речь идет о натуральных материалах.

— Зачем? — Я оттолкнула его руку с дискетой. — Керамика под камень ничуть не хуже! Гораздо практичнее и дешевле! Ты же сам согласился со мной!

— Маршан может позволить себе натуральный мрамор, и не исключено, что обидится, если я предложу ему подделку.

— Это не подделка! Это прогрессивная технология! Экологически чистый продукт!

— Мрамор и дерево тоже экологически чистые продукты. Выспись, прими душ, помой голову… — Он на цыпочках шагнул в гостиную, бросил дискету на диван, вернулся и неожиданно дотронулся до моих волос! — Даже непохоже, что ты блондинка.

— Тебе… — Он не убирал руку! — Тебе не все равно? — Я осторожно шагнула в сторону, рука Алекса на мгновение повисла в воздухе и тут же уверенно похлопала меня по плечу.

— Мои сотрудники должны быть в безупречной форме!

— Мырь-я-а-у-ай, — подтвердил кот. Мобильник тоже нашел нужным поддержать кредо патрона и заиграл «Болеро».

— Ты еще не ошалел от Равеля? — Я снизу вверх заглянула в глаза Алексу; без каблуков я получалась ниже его ростом.

— Равель — это еще что! Успокаивает. Одно время у меня была «Вестсайдская история», вот уж мотала нервы. — Его рука задержалась на моем плече, соответственно, и лицо было не на дальнем расстоянии. — А мой самый первый мобильник играл «Кукарачу».

Мелодия терпеливо продолжала литься из его кармана.

— Смешно, — сказала я, а мои пальцы сами погладили эту самую его неубранную руку. — Ты собираешься отвечать Ролану?

— Ну его… — Он внимательно смотрел на мои пальцы; «Болеро» не смолкало. — А как ты догадалась, что это Ролан?

— Кто же еще в половине второго ночи и так настойчиво?

— Да. — Он вздохнул и, убрав руку, почесал усы. — Больше некому… Что еще, Ролан? Ну ищи… Пока, до завтра! Я позвоню, — шепнул он мне, открывая дверь. — Ищи, ищи, это тебе не иголка в стогу сена. — И вышел из квартиры, продолжая наставлять Ролана.

Кот выскочил следом.

— До завтра. Геркулес, да куда же ты?

Алекс остановился и поймал кота.

— Спасибо, — сказала я, забирая у него неверное животное. — Просто удивительно, как ты ему нравишься.

— Это из-за усов. — Он почесал Геркулеса под горлышком, тот подхалимски лизнул его палец. — Думает, что я тоже кот.

— Ага, кот в сапогах!

— Почему обязательно надо напоминать своему патрону, что он маленького роста? — неожиданно насупился Алекс.

— Ты чего? При чем здесь твой рост?

— Все рабочие зовут меня Котом в сапогах!

— Извини, я не хотела тебя обидеть. Я просто пошутила.

— Не смешно все время подчеркивать, что сапоги на каблуках.

— Ничего я не подчеркивала! Ты сам сравнил себя с котом!

— Сам я могу сравнивать себя с кем угодно! Но не подчиненные.

— Извините еще раз, мсье патрон! Я имею право пожелать вам спокойной ночи, мсье патрон? — Я хотела сделать реверанс, но звуки «Болеро» вовремя пресекли мою дерзость.

— Спокойной ночи, Беа, — буркнул он, развернулся и пошел к лестнице. — Нашлась пропажа, Ролан? Молодец…

Я закрыла дверь на оба замка и опустила кота на пол.

— У-у-у-м, — недовольно проворчал он.

— Еще ты будешь демонстрировать мне свой характер!

И вдруг увидела себя в зеркале. В прихожей у меня такое длинное зеркало, почти до пола, возле вешалки. Кот заметил, что я кого-то там разглядываю, приподнялся на задних лапам, уперся в край зеркала передними и, не обнаружив там никого, кроме нас двоих, удивленно спросил:

— Му-у-у-и? — Получилось как: «Ну и?»

— Производственные отношения, Геркулес, значит, производственные. Разве я что-то имею против?

— Ма-а-а-а…

— Да ладно, Геркулес. Комплексует человек по поводу своего роста, а рост как рост. Не ниже меня, нет, ну понятно, что и не выше. Нам-то с тобой, Геркулес, какая разница? Длинные ноги у женщины — так же красиво, как и длинные волосы. А волосы, это он прав, действительно давно пора привести в порядок. Это не волосы, это пакля какая-то…

Зазвонил телефон. Кот бросился в кухню, словно был уверен, что от этого звонка зависит вся его дальнейшая жизнь.

— Зверь, ну сам-то подумай, кто и что может сказать нам хорошего в половине второго ночи? Или уже два?

Телефон звонил. Я зажгла свет в кухне.

— М-м-м-м-ма! — поторопил меня кот.

— Геркулес, это либо Гастон, либо тот придурочный психоаналитик. Не позвонил мне прошлой ночью, опомнился, звонит сейчас. От его откровений мне только хуже.

— М-м-я-а!!! — Громче телефонной трели.

— А с Гастоном я уже общалась сегодня. И насилу выставила его. — Я невольно хмыкнула, вспомнив выражение лица Гастона, когда он несколько часов назад увидел у меня в прихожей эти самые «гаучо» Алекса.


Глава 12, в которой Гастон, как всегда, заявился без звонка


О его прибытии известил сразу сигнал домофона.

— Кто это? — недовольно вскинулся Алекс; в тот момент мы с ним были едва-едва на середине позиционной части сметы.

— Понятия не имею. — Я встала из-за кухонного стола и направилась в прихожую.

— Открывать обязательно?! — крикнул он мне вслед. — Небось какой-нибудь коммивояжер с бальзамом от всего! У нас мало времени! — Последняя фраза под аккомпанемент «Болеро».

— Кто там? — спросила я в переговорное устройство. На кухне Алекс во весь голос ругался с кем-то из-за цвета краски.

— Доставка зонтов, — ответил домофон с интимной интонацией Гастона.

— Спроси, у него есть мужские? — заинтересовался Алекс.

Я меньше всего ожидала, что мой патрон будет прислушиваться, да еще услышит! И от растерянности машинально нажала на кнопку, открывающую парадное.

— Это не коммивояжер, это муж сестры, — торопливо объяснила я, заглянув в кухню. — Я на днях забыла у них свой складной зонт. Думала, потеряла, оказалось, что у них.

— А, твой родственник-адвокат… — Интерес сразу же пропал. — Слушай, у нас мало времени. Может, обойдемся без знакомства и кофе? Давай в другой раз?

— Да не собираюсь я никого поить кофе.

Звонок из-за двери и «Болеро» Равеля из кухни. Я открыла.

— Привет, тетя Беа-Беа! — Гастон держал мой зонт, три хризантемы и бутылку шампанского. Он склонил голову набок; волнистые волосы немного влажные, в глазах — глубина ночи и отблески огней…

— Я сейчас очень занята. И вообще…

Я хотела сказать, что приходить ко мне больше не нужно, и что между нами ничего нет, и что это была глупая минутная слабость, и что я не хочу пополнять собой его донжуанский список. Но, во-первых, каждое мое слово услышал бы Алекс — услышал же он про зонт, хотя был увлечен спором о краске, — а во-вторых… Во-вторых, от Гастона опять исходил тот самый магнетический аромат дорогого парфюма и грозового ливня! Он молчал и, как на картину, смотрел на меня.

— Опалубка «Пирелли»! Пирелли, Ролан! Не Пиренеи, а Пирелли, фирма так называется! Не можешь запомнить, запиши, Ролан! — в полной тишине неслось из кухни.

— Опять дождь? — облизнув пересохшие губы, спросила я.

— Да, опять. Кто там у тебя?

Гастон решительно шагнул к порогу, я невольно попятилась, распахивая дверь шире, и споткнулась о «гаучо». Они валялись посередине прихожей.

— Мой друг…

— Друг… — хрипло прошептал Гастон и, замерев на месте как вкопанный, не мигая, уставился на разбитые, перепачканные побелкой «гаучо».

— В смысле, мой патрон! Мы работаем! Спасибо за зонт. Очень любезно с твоей стороны. — Я практически вырвала зонт из его рук, похоже, Гастон потерял голову от ревности. Хризантемы и бутылка чуть не упали на пол. — Может, зайдешь как-нибудь в другой раз? У нас срочная работа!

Новая порция «Болеро». Я поправила шампанское и цветы в руках Гастона, похоже, он даже не почувствовал моего прикосновения.

— …я еще позавчера отвез в банк платежку за этот фриз. Как не получили? Нет, я все оформил правильно! Я на память знаю ваши реквизиты…

— Друг и патрон… — Гастон бессмысленно держал цветы и бутылку, как покойник держит в руках свечу, и не отрывал взгляда от сапог Алекса.

— Да, да. В другой раз, извини, в другой раз. Передавай большой привет сестре. Чудесные хризантемы, ей понравятся! Как там мои племянники?

— …корреспондентский счет двести восемьдесят шесть, четыре нуля…

— Это его белый «рено» у подъезда?

— Да. Большое спасибо за зонт! — Что же он все стоит и не уходит? — Созвонимся, как-нибудь еще посидим все вместе!

— …дробь семнадцать сорок два, три ноля…

Гастон резко повернул голову и усмехнулся, встретившись со мной глазами — кромешная темнота; в усмешке — горечь.

— Привет ему от меня. — Сунул мне джентльменский набор и пошел прочь, тихо повторяя: — Друг и патрон. Друг и патрон.

А на кухне опять текла томная мелодия Равеля…


Глава 13, в которой телефон, зазвонивший в главе 11, продолжал звонить


— М-я-я-я-а-ауа-а-а-вя-ауа-а-ау!!! — Для убедительности кот выдал нечто похожее на заунывь этого самого «Болеро».

— Исключительно ради тебя. — Я сняла трубку. — Слушаю.

— Беа! — Вздох облегчения. — Это я, Дюваль. Знаешь… Я тут подумал…

— Что вы подумали, мсье Дюваль?

— Ну не обязательно так официально, Беа. Мы же друзья.

— Патрон не может быть другом своего подчиненного.

— Почему не может, Беа? Ты же сама сказала своему родственнику, что я твой друг. Я ведь слышал.

— Что ты слышал еще?

— Зря ты нас не познакомила.

— Ты же сам просил выпроводить его побыстрее.

— Ну да, просил. Все равно как-то неудобно получилось.

— Тогда было удобно, а сейчас ты опомнился и звонишь среди ночи, чтобы сообщить, как тебе неудобно задним числом?

— Почему среди ночи? Мы расстались минуту назад, я…

— Потому что сейчас уже почти два!

— …сел в машину и сразу позвонил тебе.

— Это плохо, что ты ведешь машину и болтаешь по телефону. Опасно.

— Никуда я ничего не веду. Я в ней сижу и разговариваю с тобой. Дождь проливенный.

— Ты не уехал?

Я подошла к окну и, отдернув занавеску, обнаружила кота, старательно наблюдающего что-то за черными стеклами. Я машинально погладила его, он муркнул, и из-под ладони тоже всмотрелась в темноту. За пеленой дождя у обочины действительно виднелся одинокий силуэт автомобиля с выключенными фарами.

— Нет. Можешь выглянуть в окошко.

— Уже выглянула.

— Точно! Я тебя вижу! Я не сразу сообразил, где твое окно!

— Тоже мне, строитель!

— Я почему-то решил, что ты живешь на третьем этаже.

— На втором. — Я поправила занавеску и еще раз погладила теплый мех.

— Эй, не уходи!

— Не ухожу. Это из-за лишнего лестничного пролета так кажется.

— Ну да, у магазинного этажа двухэтажная высота.

— Хм… Смешно!

— Что смешно?

— Двухэтажная высота у этажа. Так не говорят.

— А как?

Стоило убрать от глаз козырек ладони, окно сразу оказалось просто черным стеклом в потоках дождя, никакой улицы с силуэтом автомобиля за ним не существовало, и голос Алекса попадал в телефонную трубку неизвестно откуда, может быть с другой звезды или даже из другого измерения.

— Как говорят? — переспросил он. — Алло, ты меня слышишь, Беа?

— Слышу. — Я прижалась лбом к стеклу, снова рукой отгородила глаза от света и вернула улицу и «рено» с Алексом на место. — Слышу, Алекс. О чем ты хотел спросить меня?

— Знаешь… В общем… Это, конечно, не очень важно, но я подумал… Слушай, если мне сбрить усы, я не буду так походить на кота? Ну, чего ты молчишь?

— Не надо, Алекс, не сбривай. — Усилием воли я сдерживала смех, понимая, насколько это болезненный вопрос для него. — Иначе Геркулес перестанет чуять тебя за милю!

— А это важно?..

— Еще как! Если бы он не настоял, я ни за что не подошла бы сейчас к телефону.

— Ты… Ты так на меня обиделась?

— Я не думала, что это звонишь ты.

— А кто? Этот твой адвокат? Он точно твой родственник? Почему он пришел с цветами? Принес шампанское? — Вопросы посыпались как неумело положенная кафельная плитка. — Почему ты так боялась, что он увидит меня?

— Ничего я не боялась! Ты сам не хотел отрываться от работы! Мы уже это все обсудили!

— А цветы? Вино?

— Алекс, у нас в семье принято приходить не с пустыми руками, а хризантемы… Хризантемы выращивает моя сестра! Знаешь, она настоящая фанатка! Видел бы ты ее оранжерею! — Боже мой! Если я буду врать так и дальше, остается только заняться политикой…

— Но, по-моему, ты сказала, что чудесные хризантемы понравятся ей! По-моему, ты не хотела их брать.

— А, по-моему, подслушивать… Патрон, честно, ты делаешь из мухи слона! Ты ревнуешь?

— Ладно. Это все глупости… Но кто еще мог позвонить тебе в два ночи?!

— Какой-нибудь идиот по брачному объявлению. Они же несколько раз звонили при тебе.

— При мне ты ни разу не ответила ни на один звонок.

— Мы же работали!

— Ты давала брачное объявление? Как ты могла докатиться до такого?

— Да нет же… Видишь ли, я давала объявления о поиске работы, а они там что-то перепутали, и мой телефон попал в раздел брачных объявлений… — Стоп! Зачем такие Монбланы вранья? Зачем я оправдываюсь?

— О! Знакомая история! Я однажды дал объявление, что срочно требуется электрик, а мне каждые полчаса стали звонить, не продам ли я им свой «БМВ» подешевле!

— Ты продал?

— Что?

— «БМВ». — Как просто сбить собеседника с толку!

— Беа, тебе точно пора спать. Какой еще «БМВ»? У меня сроду не было никакого «БМВ». Я тебе говорю, что со мной тоже произошел такой случай, когда в редакции перепутали телефоны! Все. Спокойной ночи. Помаши мне рукой, Беа.

— Спокойной ночи, Алекс.

Я оторвала руку от стекла и помахала ею в воздухе. Когда я вернула ладонь в позицию козырька, за окном ничего не было, кроме дождя. Трубка подтвердила мое наблюдение короткими гудками.

— Мог бы и не отключаться первым, — сказала я, — я все-таки дама.

— Мырь-мырь-яа-а-а. — Кот тут же вступился за Алекса: дескать, он твой патрон, и не самый плохой, между прочим. Спрыгнул с подоконника и потрусил к своей миске.


Глава 14, в которой голубое-преголубое небо


Карусель встряхивается — динь-дон, дзынь-дзынь, — проверочно громыхнув цепями, и начинает вращаться. Я что есть силы вцепляюсь в подлокотники висячего креслица и лечу над парком. Мне, наверное, лет пять. Внизу проносятся гуляющие люди, фонтан, продавцы воздушных шаров и мороженого, духовой оркестр, снова фонтан, шары, мороженое, оркестр… Музыканты в белых перчатках играют «Болеро» Равеля. Почему так медленно? Мелодия не должна отставать, она должна кружиться вместе с каруселью…

Передо мной на низком столике лежит альбом. Я копирую виньетку с цветком из старинной книги. Краски блестят в плошечках передо мной. Тонкие кисти, прозрачная вода в банке. Здесь нет музыки и я взрослая. Кисть неслышно движется по бумаге, а когда я ополаскиваю ее — стеснительно фыркает маленьким водоворотом; динь-динь-динь — каждый раз отзываются задетые металлическим наконечником края банки. Я пробую одну краску, другую — и мой цветок внезапно вспыхивает. Он ярче и живее, чем образец в книге. Он светится, как радуга!

Я радостно откидываюсь на спинку кресла и вижу перед собой свою сестру и какого-то парня. Сестра совсем подросток, да и щекам парня тоже еще далеко до знакомства с бритвой. Они сидят в шезлонгах друг против друга, а вокруг парк. Дивный, королевский парк! Сестра что-то читает на клетчатом листочке из тетради. Парень напряженно смотрит на нее.

— Замечательные стихи, Жак. — Сестра поднимает глаза.

Жак? Бедолага психоаналитик? Или нет. Жаком, кажется, зовут того рабочего, который бросил в меня ведро.

— Правда? — спрашивает парень, постепенно начиная улыбаться.

Сестра улыбается в ответ, кивает и вдруг из ее глаз в его вольтовой дугой перекидывается радуга! И даже позванивает, как гитарная струна: динь-динь-динь…

Вот так всегда: кому-то стихи, радуга, а кому-то… Динь-динь-динь — это не радуга, это колокольчик на шее у пони! Серенькая лошадка-пони, позвякивая колокольчиком, везет меня через лес к озеру. Она маленькая, как ослик, и мои ноги почти касаются земли. В озере плавают лебеди. Жаль, что я не захватила с собой хлеба покормить их. Но лебеди начинают показывать на меня пальцами — откуда у них взялись пальцы? — и гоготать совсем по-гусиному:

— Ноги! Ноги! Ноги-ноги! Гы-га-ги!

От обиды у меня щиплет в носу и вот-вот потекут слезы.

— Зачем они так? — жалуюсь я пони.

— Ладно. Глупости, — отвечает лошадка голосом Алекса.

Я оглядываюсь по сторонам — пони ведь не мой кот, хотя даже он не умеет говорить по-французски, — где-то должен прятаться Алекс. Он защитит меня от гусей. Но Алекса нигде нет. Ветви качаются. Под елями растут белые ландыши и белые шампиньоны.

Капельмейстер ведет оркестр по набережной. Шагов не слышно, только — дзынь-звяк, дзынь-звяк! — отзываются колокольчики на его жезле. С темного неба тоже беззвучно летит дождь. Перемигивается иллюминация. Искрится асфальт. Капельмейстер смотрит на меня, отряхивает эполеты, подкручивает усы — они огромные и пушистые, как два хвоста моего Геркулеса, — и взмахивает жезлом. Дзынь-дзынь! Белые перчатки подносят золотую медь к губам. Они делают это так дружно, что поток воздуха от взмаха стольких рук долетает до моего лица. Наконец-то сейчас будет музыка, сейчас все будет хорошо! От радости у меня перехватывает дыхание…


Глава 15, в которой я чихнула и проснулась


Кот кубарем слетел на пол и обиженно отвернулся от меня.

— Такой сон испортил, Геркулес. — Я почесала нос. На пальцах остались полосатые шерстинки. — Твои волосики.

Кот пару раз ударил хвостом и передернул шкурой.

— Какая была нужда спать у меня на подушке?

— У-у-у-у, — предложил мировую кот, запрыгивая обратно на постель, уселся на мои ноги и принялся умываться.

Я зевнула. Зазвонил телефон. Геркулес старательно намывал за ухом.

— Считаешь, подходить не стоит? — Я пошевелила ногой.

Кот покачнулся, удерживая равновесие, но своего занятия не прервал. Телефон умолк и тут же засигналил снова.

— Как хочешь, зверь, я все равно встану. А заодно и проверим твою интуицию.

Кому-то на том конце провода пришлось набрать номер еще раз, прежде чем я сняла трубку. А вдруг это Кларис? — поздновато спохватилась я, плохо соображая спросонья.

— Алло! Алло! Вы меня слышите? — забеспокоился психоаналитик. — Я сейчас перезвоню!

— Здравствуйте, Жак. — Я кашлянула, чтобы скрыть зевоту. — Извините, задумалась.

— Добрый день! Я уже испугался, что не застал вас дома. Вы не заболели? Или я вас разбудил?

— Все в порядке. Просто засиделась вчера. Который час?

— Второй.

— Кошмар! — Вот что значит за сутки перепахать смету!

— Вы куда-то опаздываете? Я не вовремя?

— Ничего. Я могу поговорить с вами, пока буду пить кофе. — Одной рукой я насыпала кофе и налила воды в кофеварку.

— Вы не обиделись, что я не перезвонил тогда, позавчера?

— Ну что вы, Жак! — Мог бы не звонить и сегодня.

— Представьте себе, произошло чудо! Вы волшебница!

— В смысле? — Я еще не очень отошла от своего многосюжетного сна: музыканты, лебеди, сестра, пони то и дело выплывали у меня перед глазами.

— Помните, вы напоследок сказали мне, что уже больше нет времени? И тут же повесили трубку. Это было Провидение! Я, простите, немножко обиделся тогда. Ну, не именно на вас, а вообще — что и поговорить-то мне не с кем, Закурил, подошел к окну. И вдруг вижу… Вы даже не представляете, кого я увидел!

— Жанну д'Арк? Наполеона? Де Голля?

— Не смейтесь. У подъезда я увидел свою жену. Вернее она уже шла от подъезда к машине, на ходу раскрывая зонт. Я застыл на месте, я не поверил своим глазам. Надин! Надин! — закричал я и распахнул окно. — Надин! Она потопталась возле машины, а потом подняла глаза. И тут… Я даже не знаю, как это сказать. Понимаете, она стояла там, внизу, у подъезда под мелким-мелким дождем, ну, знаете, такая морось, когда непонятно, нужен ли зонт или нет… Она стояла там, а из ее глаз в мои перекинулись, полились, заструились лучи света. Или не лучи, а такие невидимые разноцветные светящиеся нити…

— Радуга?

— Да, именно радуга! Потрясающе! Как вы угадали?

— Ну, Жак… — Вот опять кому-то все, а кому-то… — Вы же видели зонт в виде радуги, и между прочим…

— Я вам так обязан! Еще бы мгновение, и жена бы ушла! Ведь, правда, тогда уже больше не было времени! Вам нужно посерьезнее отнестись к своим экстрасенсорным способностям!

— Предлагаете открыть частную практику?

Я допила кофе и включила ноутбук. Он резво начал грузиться; замелькали слова, символы, цифры… После кофе в моей голове тоже началось некоторое наведение порядка. Может, еще чашечку?

— Почему бы и нет? Видите ли, в нашем доме в последние дни плоховато работает домофон, Надин, естественно, этого не знала и решила, что меня либо нет дома, либо я не хочу никому открывать. Если бы вы не прекратили разговор, если бы я не подошел к окну… Мне даже подумать страшно! Она бы ушла!

— Пришла бы в другой раз.

Так, надо садиться за работу. Как же не хочется снова начинать все сначала!

— Нет! Не было бы другого раза! Она сама сказала, что, если бы я не окликнул ее из окна, она бы больше никогда решилась вернуться ко мне. Понимаете, это был такой порыв, она ведь уже подала документы на развод, но в тот день с ней произошла удивительная история! Очень похожая на мою, вернее такая же… В общем, Надин в тот день тоже видела радугу!

— Неужели? — Да, правильно я сделала себе еще кофе.

— Да! Представьте себе, возвращаются они с нашей Лулу от дантиста, Лулу — шесть, у нее меняются зубы, они ездили вырывать молочные. Так вот, заходят они в метро на площади Виктора Гюго… Вы кашляете? Вы же точно простыли.

— Нет-нет, просто кофе попал не в то горло. Извините.

— И вдруг Лулу говорит ей: «Посмотри, мама, радуга!» Надин, естественно, удивилась — погода такая, что о радуге не могло быть и речи! И тут оказывается, что Лулу увидела у какой-то женщины зонт, похожий на радугу! Представляете? Нет, вы только представляете себе это?.. Ох, извините. Похоже, у меня пациент. Я же вчера отменил прием. Мы были вместе. Только я и Надин… Пожалуйста, проходите, пожалуйста. Рад вас видеть, мадам Шанте! Извините, я перезвоню вам попозже.

— Мырь-мырь. — Кот потрогал меня лапкой за колено, выразительно закрыл и открыл глазищи. Дескать, любуешься на трубку? Нравится, как гудит? И запрыгнул на колени.

— Ладно, Геркулес. Это все глупости. В Париже с десяток мадам Шанте. — Я нажала на кнопочку, разъединяющую связь, но трубка тут же замигала, а из аппарата полились призывы.

— Му-а-а-а-ии! — отреагировал кот.

— Слушаю, — машинально сказала я и опять с опозданием испугалась, что это сестра.

— Президентский дворец? — пошутил Алекс. — Что случилось? Я уже на телефонную станцию хотел обращаться.

— Да нет, просто я разговаривала с сестрой. — Ну что же это такое? Почему я опять вру?

— А я звоню, звоню! Сначала — не подходит никто, а потом — занято и занято. Ладно. Короче. Как там наша смета?

— Все хорошо. — Нет! Больше никакого вранья! — Ты меня извини, патрон, но я проспала. Только сажусь за нее.

— Да… — Алекс вздохнул и, вероятно, почесал усы. — Хоть выспалась?

— Выспалась. Ты не переживай, я все сделаю к вечеру!

— Может, мне приехать? Ты тогда ни с кем не будешь трепаться по телефону.

— Честное слово, я не буду! Хочешь, отключу его совсем.

— Совсем — не надо. Ты просто не снимай трубку. Я тебе позвоню, вдруг вопросы какие?

— Да вроде все ясно. Только как же я узнаю, что это ты, если не сниму трубку?

— А кот?

— Что кот?

— Ты же говорила, что он меня чует.

— Ну конечно, как же я забыла! — развеселилась я. — Ладно, ты мне позвони точно в семь, к семи я наверняка управлюсь.

— В шесть. Я позвоню ровно в шесть, чтобы выяснить обстановку.

— Годится. Пока.

— Эй! Подожди!

— Что еще?

— Ну… В общем… У тебя дождь идет?

— Идет, наверное.

— А ты посмотри в окошко.

— Не морочь мне голову, патрон. Дел полно. — Я услышала, как Алекс вздохнул. — И потом… У меня кот спит на коленях! — Ну вот, опять соврала! На самом деле кот давным-давно сидел на подоконнике. — Это так важно?

— Ладно, пусть спит, где хочет. Это все глупости. Пока.

— Me, — обернувшись, сказал кот.

— Пока. Жду звонка в шесть. — Я повесила трубку.

— Ме-е-е-е. — Кот смотрел на меня через плечо.

Я подошла к окну. Видавший виды белый «рено» стоял у обочины! Он мигнул задними фарами и покатил в сторону центра. Я не успела разобрать номера. Впрочем, какая разница? Я все равно не знаю номеров машины Алекса…


Глава 16, в которой около восьми вечера


Я решила выпить кофе, прежде чем, взглянув на смету в последний раз, доверить ее чистой дискете и вручить Алексу. В шесть стало ясно, что мне потребуется еще час-полтора.

— Ладно, — сказал Алекс. — Я подъеду к восьми, а если что, выйду на связь ровно в восемь.

— Звони когда хочешь, кот действительно каким-то образом знает, когда звонишь именно ты. — На всякий случай я выглянула на улицу. Но на этот раз никакого «рено» не было видно.

— Правда?

— Честно! Телефон весь день надрывался как нанятый, этот экстрасенс и ухом не вел, а сейчас разорался! Я даже не посмотрела на часы. Снимаю трубку — ты. Точно!

— Ну-ну.

— Нет, правда! — Я прошлась по кухне. — Геркулес и днем звал меня выглянуть в окно, а я не поняла.

— Ладно, Беа. Это все глупости. Пока.

— Но это же твой «рено» был у меня под окнами?

— Он и сейчас там?

— Нет. Сейчас нет.

Кофеварка начала тоненькой струйкой выдавать кофе. Ощущение такое, будто я только что повесила трубку.

А ведь восемь — прошло два часа, я разделалась со сметой, и Алекс вот-вот придет.

— Мрм-рм-рм, — Геркулес потерся о мои ноги.

Я открыла консервы и наполнила его миску. Налила себе кофе и отломила приличный кусок багета. Может, не полениться и соорудить сандвич? Например, с черной икрой а-ля рюс, я же так и не притронулась к гастоновскому дару. Алекс тоже постеснялся.

Я достала баночку икры, держала ее в руке и, не закрывая дверцу, с сомнениями изучала содержимое холодильника. Интересно, а с чем русские едят икру? Понятно, что с хлебом. Многие едят с хлебом даже равиоли и спагетти… Но еще что? Зелень? Грибы? Фрукты? Яйца?

— Мырь-мярь-яаа. — Геркулес не проявил должного уважения к своим консервам, а с нескрываемым интересом — он даже привстал на задние лапки — передними и мордочкой тянулся к икре. — Ауау-ааа?

— И как это ты ее сразу-то не учуял? Хочешь попробовать? — спросила я, и тут раздался звонок в дверь.

— Ау-аау-ау-а! — Кот не сводил глаз с банки.

— Эх, Геркулес, Геркулес! Это же твой приятель звонит, а тебе жратва дороже? — Я поставила баночку на стол рядом с компьютером и пошла открывать дверь.

— Как ты справился с замком парадно… — Я осеклась.

На пороге стоял Гастон.

— Привет. — Через мое плечо он заглянул в прихожую, обволакивая меня интимным запахом пряного парфюма и дождя… — Ты одна? — шепнул он в оказавшееся рядом с его губами мое ухо. Губы почти касались моей кожи.

— Я очень занята, Гастон. — Я отступила назад. — Уходи. Я работаю.

— Мы должны поговорить, Беа. — Он шагнул через порог.

— Я занята!

— Беа, это очень серьезно. Пожалуйста, выслушай меня.

— Говори быстро и уходи!

— Беа…

Телефон и кот заорали в кухне одновременно.

— Гастон, уходи, я должна поговорить по телефону.

Парочка продолжала дружно вопить.

— Поговори.

— Я не в состоянии выкинуть тебя за дверь. Стыдно пользоваться этим. Хоть ты уймись, Геркулес!

— Я не пользуюсь. Я переживаю за тебя.

Гастон не двигался с места. Как назло, соседка вышла из своей квартиры, обернулась и круглыми глазами воззрилась на нас. Я вежливо поздоровалась с ней. Телефон и кот продолжали состязаться в громкости и пронзительности.

— Проходи, Гастон. Закрой дверь. — И стрелой метнулась в кухню.

— Да, Алекс, слушаю! Я была в ванной!

— Как дела?

Кот сидел на столе возле компьютера и старательно умывался. Только сейчас до меня дошло, что баночка из-под икры была девственно прозрачна и абсолютно пуста!

— Я все сделала. Восемнадцать и шесть десятых процента.

— Какие еще к лешему сварные консоли?! — рыкнул он кому-то. — Извини, Беа, перезвоню через пять минут. — Гудки.

— Это что? Смета на дом Маршана? — за моей спиной спросил Гастон.

— Не твое дело! — Я потянулась, чтобы захлопнуть компьютер.

— Да подожди ты! — Гастон не очень галантно отодвинул мою руку. — Конечно же, это она! Демонтаж мраморных каминов, демонтаж лестницы…

— Слушай, Гастон, сейчас мне абсолютно плевать, откуда тебе известно, что это дом Маршана! Я должна еще раз просмотреть все, перекинуть на дискету и отдать своему патрону! Понимаешь, я очень занята! Это он звонил и вот-вот приедет забирать работу!

— Беа…

— Что «Беа»? Я уже скоро тридцать лет, как Беа! Мне некогда, Гастон! Мне нужно работать!

— Твой патрон — Алекс Дюваль?

— Да! — Я взяла коробку с дискетами, чтобы достать чистую. — Из-за тебя я не успела еще раз просмотреть все…

— Значит, малыш Дюваль — твой патрон?

— Да хоть как назови! Хоть Кот в сапогах! — Пластиковая коробочка упорно не желала раскрываться. — Он мне платит, я на него работаю!

— Давай помогу, — миролюбиво предложил Гастон.

Телефон и вопль Геркулеса.

— На. — Я протянула ему коробку. — Слушаю, Алекс.

— Восемнадцать и шесть, говоришь?

— Восемнадцать и шесть, — подтвердила я, забирая у Гастона дискету.

— Что должны сказать вежливые девочки? — Гастон кокетливо повел бровью и не выпустил дискету из руки.

— Многовато, все-таки. — Алекс вздохнул. — Как ни крути, многовато.

— Отдай! — прошипела я и изо всех сил потянула дискету.

— Что ты сказала? — спросил Алекс.

— Это я коту. Отдай! — Гастон не отдавал, в дискете что-то щелкнуло. — Сломаешь!

— Да что там у тебя?

— Ничего, Геркулес сожрал всю икру! — Дискета наконец-то перешла ко мне. — Ненавижу! — прошипела я Гастону и вставила в дисковод свой трофей.

— Уж больно ты с ним строга! Ну сожрал, ну и на здоровье! Еще купим. Да сейчас я, Ролан!

— Угу. — Дискета не желала входить в щель.

— Слушай, Беа. Ты можешь сама ко мне подъехать? Ну никак мне отсюда не уйти в ближайшее время, хоть ты тресни.

— Могу.

В компьютере что-то именно треснуло, и дискета вошла. Гастон ухмыльнулся.

— Ты бук-то не волоки, Беа. Привези одну дискету. Я его потом сам заберу. Ну и что, Ролан?..

— Хорошо. — Я пощелкала мышью, намереваясь перебросить все на дискету, но на экране появились часики. — Да что же это такое!

— Иду я, иду, Ролан! Что там у тебя, Беа?

— Вам помочь, миледи? — поинтересовался Гастон все с той же мерзкой ухмылочкой.

— Кажется, завис компьютер…

— Ролан! Что он здесь тебе написал? Ладно, Беа, это все пустяки. А что это за подпись? Чья она, я спрашиваю? Что ты сказала, Беа?

— Компьютер завис, кажется!

— Слушай, вези его сюда, только не выключай, пару часов он продержит. И давай скорее. Не нравятся мне эти восемнадцать процентов… Ролан! Да чтоб тебя… — Гудки.

— Это все из-за тебя, Гастон! Ты сломал дискету!

— Успокойся, детка. Это ты засунула ее не той стороной.

— Господи! — Я попытал извлечь дискету, ругаться сейчас с Гастоном было просто некогда. — Не той стороной она не влезет!

— При старании можно засунуть все куда угодно!

— Ты омерзителен!

— Поехали. — Он вздохнул, совсем как Кларис. — Я отвезу тебя к твоему… другу и патрону!

— Я… — Я же не знаю, где находится его фирма! От бессилия я готова была разрыдаться, а Гастон опять смотрел на меня и усмехался. — Зачем, зачем ты сейчас пришел, Гастон? Зачем ты вообще мучаешь меня?

— Ладно, Беа. Хватит, я ухожу. — Усмешка исчезла, я сидела к Гастону спиной, но все равно поняла это по голосу. — Ты сейчас не в состоянии мыслить логично. А мне так много надо было сказать тебе…

В чашке оставался кофе. Я молча допила его. Гастон прошелся по кухне и выглянул в окно, приподняв занавеску.

— Цел там еще мой малыш? Цел! И дождь перестал. Счастливо, Беа. — Он приблизился сзади и легонько похлопал меня по плечу. — Будем жить дальше. Можно, я поцелую твои волосы на прощание?

— Мне все равно, Гастон.

— Спасибо. — Я почувствовала прикосновение его губ к моему пробору.

— Я уже сказала, что мне все равно. Проблема не в этом. Из-за тебя я не успела спросить, где находится его фирма.

— Позвони, он тебе все расскажет. — В голос вернулась усмешка. Но и это мне было уже все равно.

— Я не знаю его телефона.

— Слушай, Беа. — Гастон уверенно обнял меня за плечи, развернул к себе и заглянул в глаза.

Терпкий мужской парфюм и аромат дождя… Я опустила ресницы. Мои силы, как той безумной ночью, опять мгновенно утекли куда-то. Он нежно прикоснулся губами к моим губам. Один раз, еще…

— Кого ты обманываешь, Беа? Меня или себя?

Я не открывала глаз. Его голос звучал из темноты.

Но там не было ни огней, ни блестящего асфальта, ни светящихся струй дождя. Там не было ничего. Только темнота и пустота.

— Ты меня слышишь, Беа?

Я послушно кивнула в эту темную пустоту.

— Милая моя. Моя маленькая хрупкая женщина… — Он еще более нежно поцеловал меня и прижал к своей груди. — Глупенькая моя маленькая девочка. Нам будет так хорошо вместе…

Его губы опять несколько раз легко коснулись моего пробора. Но пустота не отпустила, даже когда я, прогнав темноту, открыла глаза и произнесла:

— Ладно. Хватит. Правда, отвези меня к Алексу в офис, ты же наверняка знаешь, где он находится, если знаком с ним.

— Я-то знаком. Еще как знаком! Но, прости, — Гастон показал пальцем на экран ноутбука, — как же ты работаешь на него и не знаешь, где находится офис? Не знаешь телефона?

— Неважно, расскажу потом. — От этой невыносимой пустоты у меня звенело в ушах. Динь-динь, как колокольчик на шее пони. Динь-динь, как кисточка о край банки. Динь-динь… — Просто отвези и все. И не разговаривай со мной! Понимаешь, не разговаривай!..

— Ты хотя бы разрешишь мне перекурить в машине?

— Кури. — Я дважды повернула ключ в замке. Шнуры и мышь я положила в сумку, невыключенный компьютер держал под мышкой Гастон. — А ты разве куришь?

Он улыбнулся со вздохом.

— Ты действительно плохо знаешь меня, Беа. Это не единственный мой недостаток. Тебе идет этот костюм. Красивый цвет. Правильно сделала, что перебинтовала ногу. Успокоилась немножко, пока собиралась?

Его голос, взгляд и даже его особенный мужской дух стали явственнее, хотя по-прежнему не разбивали моей звонкой пустоты. Но я послушно кивнула в никуда. Гастон едва заметно улыбнулся.

— Ладно. Помолчим, если ты этого хочешь.

Мы пошли вниз по лестнице. На боковой панели ноутбука многозначительно горели крошечные огоньки, притворяясь, что им известно нечто большее, чем живущим в реальном мире. А на самом деле маленький разумный прибор был просто не в состоянии самостоятельно избавиться от застрявшей дискеты — как от неудобной, костью в горле, мешающей дышать, мысли, — которую я случайно и вовсе без злого умысла не тем боком впихнула в его электронные мозги, механическим действием поранив виртуальную душу. И взывал о помощи. В темноте и в пустоте реального мира…


Глава 17, в которой офис на двадцать седьмом этаже


— Вон. — Гастон показал рукой.

Я подняла голову. Это были его первые слова за всю дорогу. На мое лицо сразу радостно упали капли дождя. Как поздоровались. Высотная темная коробка из стекла и бетона закрывала небо. Неоновые буквы над входом да несколько невнятно светящихся окон. Абсолютно гладкий фасад, эдакая несокрушимая бесстрастная махина, скала или даже айсберг из какого-нибудь параллельного мира, незнакомого с земными явлениями природы.

— Так это же банк? — удивилась я.

— Банк. — Гастон с шумом раскрыл над нами зонт, спрятав за ним надменную вертикаль и вернув улице нормальные горизонтальные пропорции. Сразу интимно заблестел асфальт, по-домашнему засветились вывески и витрины, смутные тени превратились во вполне живых и довольных собой прохожих под всевозможными зонтиками и зонтами. — Здание банка, как и любое другое, уважающее себя здание, не может обойтись без службы эксплуатации. Контора Дюваля оказывает банку подобные услуги, а банк предоставляет ему офис. Хорошо всем. Банк экономит на одной из технических служб, а Дюваль…

То ли здание банка было таким огромным, что заполонило собой даже мою душную пустоту, вытеснив отвратительное треньканье невидимых колокольчиков, то ли нейтральные житейские рассуждения Гастона, а может быть, и просто влажный воздух, и нарядный от изобилия зонтов город в предчувствии новой ночи, но дышать стало определенно легче.

— …Дюваль экономит на аренде.

— А нас пустят в банк в такое время?

— Ты же его сотрудник. Скажешь охране, что ты с шофером. Соединятся с Дювалем, в крайнем случае — проводят.

— Забавно, я всегда думала, что в банках на ночь отключают лифты.

— Да, действительно, забавно, — согласился Гастон, наблюдая за лампочками, отмечавшими этажи. Они неторопливо, с достоинством, зажигались под цифрами. Пару секунд цифра горела. Гасла. Затем вспыхивала следующая лампочка. — Не думал, что все выйдет именно так.

— Я тоже. Спасибо.

— За что?

— За то, что ты действительно молчал всю дорогу.

— Да брось ты. Это самое маленькое, что я мог сделать для тебя. — Он улыбнулся, оторвавшись от лампочек, и виновато добавил: — Не считая того, что старательно травил дымом.

— Вовсе не травил. Твои сигареты совсем не противные. Я даже думала раньше, что это запах твоего одеколона. От тебя всегда пахнет так… Ну, по-особенному.

— Трубочный табак. Одеколон я терпеть не могу. Дедовский способ: холодная вода после бритья.

— А, вода…

— Просто кондиционер в малыше «мерсе» надежный.

— Нет, правда хорошо, что ты не приставал с разговорами.

— Так тяжело? — И опять уставился на лампочки.

— Да… Очень.

— Знаю. Мне тоже.

— Тебе-то почему?

— Не почему, а за что. — Гастон по-детски покусал губы, вздохнул. — За то, что не сдержался и сразу вывалил на тебя все. А ты была совсем не готова.

— Я и сейчас не готова.

— Тоже знаю. Больше не буду торопить события. Просто тогда мне показалось… Тогда все было по-другому.

— Дождь, искрящийся асфальт, пьянящий воздух?..

— Не надо, Беа. Теперь я прошу тебя. Не надо. Двадцать первый этаж, двадцать второй, двадцать третий…

— Ревнуешь к Алексу?

Двадцать четвертый, двадцать пятый…

— Хм-м… Может быть. Тебя Лала вывела на Дюваля?

Домашнее имя сестры, два слога — Ла-ла — как два кончика оборванной трикотажной нити. Потянули вязку посильнее — и петля за петлей поползла цепочка. Лала, Люк, Рене, мать Гастона, наши родители… Или цепная реакция, как сказал бедолага психоаналитик… «Рад вас видеть, мадам Шанте!» — это тоже, кстати, сказал он. Кларис наверняка пожаловалась ему, что у ее мужа, который жалеет верной старухе Клементине лишний су, очередная корыстолюбивая любовница. Психоаналитик Жак уложит Кларис на кушетку, выслушает, посоветует… Что может посоветовать моей сестре бедолага Жак? Да не такой уж он и бедолага — к нему вернулась жена. Из-за радуги. Из-за моей, между прочим, радуги! Конечно, кому все, а кому… Даже дискета лезет в компьютер не тем боком!

— Кларис? — Полное имя сестры звучало безопаснее.

— Нет. А разве она его тоже знает?

Лифт остановился. Гастон почесал нос, как бы помогая себе не чихнуть, поправил ноутбук под мышкой.

— Ладно. Все потом. Мы приехали. — Он нажал на литую ручку вычурно-решетчатой двери лифта. — Выходи. Как же я ненавижу эти идиотские стилизации в современных зданиях!

Через несколько шагов по коридору Гастон уверенно распахнул передо мной не менее вычурную, но теперь уже филенчатую дверь а-ля ретро, лишенную каких-либо опознавательных знаков, за исключением разве что металлических цифр номера, как в гостинице.

Я закашлялась, не успев даже переступить порог офиса. Офис как офис: столы, стулья, жалюзи, подвесной потолок, на полу — изобилие шнуров от техники, только местная атмосфера — из никотина на сто процентов. Впрочем, какие-то остатки воздуха здесь все же присутствовали, иначе дальнейший процесс горения тире курения был бы невозможен. А так одна сигарета уверенно дымилась поверх переполненной окурками пепельницы на окне, вторая — в пепельнице на столе, а третья — во рту Алекса, то бишь моего патрона. Он метался по офису и руководил процессом посредством мобильника. При нашем появлении Алекс вытащил сигарету изо рта, но руководить процессом не прекратил, лишь дополнительно округлил глаза.

— Здорово, Дюваль. — Гастон за руку подволок меня к столу Алекса, пододвинул мне стул. — Садись, Беа. — И по-свойски расположился на соседнем.

Алекс продолжал распекать и давать указания. Все сигареты надсадно дымили. Я села на стул, но мне хотелось только одного — убежать отсюда как можно быстрее, потому что дышать — просто физически, без всяких иных метафорических смыслов — мне здесь просто-напросто было нечем.

— Банк-то спалить не боишься? — Гастон поместил ноутбук на край стола хозяина офиса. — Или это входит в твои планы, старина? Содрать с них подороже за ремонт после пожара?

В отличие от меня Гастон чувствовал себя здесь вполне комфортно, прямо как на высокогорном курорте. Стараясь не дышать, я полезла в сумку за проводами. Алекс уселся за свой стол, инфернально глядя на меня, затянулся, выпустил из носа облако дыма и в который раз напомнил некоему Ксавье о его обязанностях как бригадира, о сроках сдачи объекта и почему-то о налогах на вывоз мусора.

— Говорят, в гору пошел мой однокашник. Заказ теперь берет аж у самого Маршана! А так, чтоб заборчик какой покрасить или там крышу над баром подлатать, это уж ему и не заикайся! — упражнялся в остроумии муж сестры. — И ведь за работу-то берет сущие гроши! На десять, да что там на десять, аж на восемнадцать целых и шесть десятых процентиков любых конкурентов за пояс заткнет! Особняк по цене курятника! Плачьте и дрожите, подрядчики! Стреляйтесь, будущие банкроты, прыгайте из окон! Дюваль идет!

— Заткнись, Гастон!.. — не выдержала я и тут же закашлялась с новой силой, опять хлебнув здешнего эфира.

— Извини, Беа. — Он вскочил, настежь распахнул, ломая забренчавшие жалюзи, окно и перенес меня к нему вместе со стулом. Сумка и компьютерные аксессуары с моих колен упали на пол. — Хоть бы кондиционер себе нормальный завел, дружок! — От темного неба в помещение потекла благодатная прохлада; крупные капли дождя громко и ободряюще застучали по металлическому откосу. — Свою же сотрудницу уморишь, старина.

— Я тебе не дружок и не старина! — вдруг взорвался Алекс, только сейчас наконец прекратив телефонировать и водрузив непогашенную сигарету на кучу окурков. — Что ты тут раскомандовался у меня?! Откуда ты взялся? Кто тебя звал?

— Успокойтесь, господа, — сказала я. — Мне уже лучше. Но вообще-то я не понимаю, что здесь происходит?

— Ты не понимаешь? — Голос Алекса дрожал, глаза метали молнии. — Ты сама его привела — и ты не понимаешь?

— Подожди, Дюваль. Я сейчас все объясню. Мадемуазель Тиба ни при чем.

— Неужели? Почему же она отрекомендовала тебя охране как шофера? Знала же, что я больше не желаю знаться с тобой! Видеть тебя не желаю!

— Ладно, не кипятись. Что было, то прошло.

— Что прошло, господа? Объясните вы мне или нет?

— Извини, Беа. Мне казалось, что ты и так все знаешь. Разве Кларис никогда не рассказывала тебе?

— Н-нет…

— Зачем ты опять все валишь на Кларис, Шанте? — Алекс пытался снова закурить, но зажигалка не повиновалась.

— При чем здесь моя сестра?

— Сестра? — Алекс резко взглянул на меня и чуть не обжег себе пальцы.

— Ты эти-то затуши, дружок. — Гастон показал глазами на сигареты во всех пепельницах и мягко, как заботливый папаша, отобрал зажигалку из рук неожиданно обмякшего Алекса. — Не надо больше травить мадемуазель Тиба.

— Я все понял, вы все сговорились против меня…

— Алекс!

— Не плети глупостей, Дюваль. — Гастон поморщился. — Успокойся. Давай говорить серьезно. У меня к тебе деловое предложение.

— У тебя? Да ты просто завидуешь моему успеху!

— Ты считаешь, что достиг успеха? Да ты ездишь все на том же драндулете, как ездил в студенческие годы! Я за это время сменил четыре машины! А твой дешевый «роллекс»? У меня давно «шанхаузен интернешнл»!

— Да пошел ты! Папенькин сынок! Захапал все готовое! Я всего добился сам!

— А как ты одет? Пиджачишко с прошлогодней распродажи и неизменные «гаучо»! Ты, как загнанный, сам носишься по объектам, как они еще не развалились за столько лет? Я их сразу узнал, и твой занюханный «рено» тоже!

— Господа! Успокойтесь! Это смешно, честное слово!

— Честное слово? — передразнил меня Алекс. — Какое честное слово может быть у такой, как ты? Ты все время врала мне про какого-то свояка-адвоката! А он не адвокат! Он… Он… Он твой любовник!

Я все так же сидела возле раскрытого окна, но воздух вдруг куда-то медленно начал уплывать, а лебеди по-гусиному закричали: «Ноги! Ноги! Гы-га-ги!», и цепная карусель с лязгом и звоном закружилась в черной пустоте как бешеная…

— Ты в своем уме, Дюваль? — Где-то за пределами пустоты существовал размеренный голос Гастона. — Я женат на ее сестре! Как ты только мог такое подумать?!

— С тебя станется!

— Слушай, дружок. В старину такие вещи шевалье решали на револьверах. А я не шевалье. Я просто набью тебе морду.

«Болеро» Равеля. Как старый, надежный друг. Как живое существо, как кот Алекса. Вот чего мне не хватало все это время!

— Чего еще, Ксавье? Ну… ну… И замечательно! Ведь можешь же! И не звони мне каждую минуту. У меня посетители! Все. Отбой. — Алекс кашлянул. — Так что ты сказал, Шанте?

— Морду, говорю, набью тебе за такие вещи!

— А! Хорошее дело. Давай! Можешь даже снять свой прикид от Армани, чтобы потом не испортили в больнице.

— Это не Армани. — Голос Гастона определенно повеселел. — Это всего лишь скромный Хуго Босс.

— Скромный? — Интонация Алекса тоже явно изменилась.

— Самый скромный в мире, дружок. Ну что, прямо здесь будем драться?

— Ладно, Шанте. Это все глупости. Какое у тебя предложение?

— Слушай, малыш Дюваль, а у тебя ничего нет выпить? За встречу? Все-таки года четыре не виделись как-никак.

— Не четыре, а ровно пять, старина Тото.

— Ну юбилей. Тем более. На самом деле я ужасно рад видеть тебя, малыш Дюваль!

Малыш Дюваль, малыш Дюваль… Ну ведь точно! Именно его упомянул тогда Гастон, когда сестра просила устроить меня к нему на работу. То-то мне и казалось, что я уже раньше слышала это имя. А потом я перепутала его с этой, как ее, Лебуафлори или Лефлорибуа?.. Как-то так звали ту буйнопомешанную на прихотях идиота-патрона тетку. А мой патрон — малыш Дюваль или даже Кот в сапогах. Я что, тоже должна потакать любым его идиотским прихотям?..

— Беа! Тук-тук! — Мой патрон постучал по подоконнику.

Я встряхнула головой и зачем-то поднялась со стула. Алекс стоял рядом и протягивал мне что-то в пластиковом стаканчике. В босоножках на платформе я опять получилась выше его. Рядом со мной моего патрона не спасала даже экзотическая обувь.

— Что это? — Я поспешно села обратно, не дожидаясь возможных гусино-лебединых воплей из пустоты: «Ноги! Ноги!»

— Коньяк. — Алекс благодушно пошевелил усами. — Выпей с нами. У нас юбилей.

— Выпей, выпей, Беа. А потом мы научим тебя курить!

— Что? Я не ослышалась?

— Ладно. Не обижайся, Беа. Просто выпей с нами.

— Ты хорошо поработала, Беа, — сказал Алекс. — Имеешь полное право расслабиться.

— Да не хочу я с вами пить! Вы оба разыграли меня! То кривляетесь, готовы убить друг друга, то теперь пьете вместе!

— Беа! — в один голос укоризненно воскликнули оба.

— Договорился со своим дружком, Гастон, и устроил меня на работу? Спасибо! — Я демонстративно вышвырнула стаканчик в окно и перешагнула через шнуры, собираясь направиться к выходу. — Я, кажется, отработала ваш аванс, мсье Дюваль?

— Беа! Беа!

— У вас отлично получается хором. Веселитесь, господа. Смета, как я понимаю, здесь не нужна никому.

— Да подожди ты! — Алекс цепко схватил меня за руку. — Что ты, в самом-то деле?

— Ничего. Отпусти! Мне больно!

— Полегче, дружок, — вмешался Гастон. — Куда ты собралась, Беа?

«Болеро» Равеля.

— Что с тобой? — тихо спросил Гастон, по-собачьи наклонил голову вбок и заглянул мне в глаза.

— Да вы что там, все спятили? — орал в микрофончик побагровевший Алекс. — Какие сверхурочные? Завтра сдаем объект! Вы же ночная смена!

— Не знаю. — Я вздохнула. Глаза Гастона были ночные и глубокие. Из окна иногда залетали капли дождя. — Я не знаю.

— Устала? Поехали домой?

— Можете не шептаться, господа. Я побеседовал, — сказал Алекс, достал из ящика стола еще один стаканчик и принялся наливать всем коньяк. — Давайте еще по глоточку и пора заканчивать со сметой. Поздно уже.

На этот раз я выпила со всеми. Мой патрон вытирал пальцами усы и косился на сигаретную пачку.

— Потом покуришь, Дюваль, — сказал Гастон, поднял шнуры с пола и протянул их Алексу. — Включай бук в сеть, пока не кончилось питание.

— Это и есть твое деловое предложение? — Алекс безмятежно вертел провода в руках, поигрывая с разъемами.

— Слушай, я не знаю, как ты вышел на Маршана и чего вы там накрутили с Беа, но это, — Гастон постучал пальцем по ноутбуку, — серьезная смета. Понимаешь, серьезная. Ее серьезно делали серьезные люди. И не два дня, а гораздо дольше. Сметчик, технолог, нормировщик, даже мадам архитектор выкроила время. Изучали состояние фундамента, грунты… Ты хоть сам-то видел дом Маршана?

— Я вот слушаю тебя, дружок, и все больше прихожу к выводу, что этот документик родился в твоей конторе.

— В моей. От тебя мне теперь скрывать нечего. Только не нужно оскорблять моих специалистов. Документик!

— Это ты оскорбляешь, Гастон, — вмешалась я. — Причем в первую очередь меня. Я-то как раз ничего не накрутила, а вот твои специалисты!..

— Что ты имеешь виду? — Гастон побледнел.

— Пещерные технологии, дружок, — вместо меня ответил Алекс, с притворным сочувствием наморщив нос, усы победно взъерошились сами. — Изготовление монолитного перекрытия вручную стоит… ох как дорого стоит! Еще по глоточку?

— Не откажусь, старина. — Гастон миролюбиво протянул свой стаканчик. — Конечно, дорого. Но ведь там зал! Стандартные плиты класть-то не на что.

— Согласен. — Алекс плеснул коньяку. — Стандартные — не на что. А как насчет предварительно-напряженной заводского изготовления? Между прочим, идея нашей мадемуазель Тиба!

— Поздравляю, Беа! — Гастон поприветствовал меня стаканчиком. — Гениально! Ты великий специалист! За тебя!

Все выпили под музыку Равеля.

— Ролан, милый, ну не надо так переживать. Что? Плохо слышно. У тебя будет еще много девушек! Давай потом, дома поговорим. У меня посетители. — Алекс отключился и растерянно посмотрел на нас.

— Сердечные проблемы? Первая любовь? — догадалась я.

— Двадцать первая. — Алекс махнул рукой. — А каждый раз одно и то же. Так о чем мы говорили, господа?

— О плите, дружок, я бы даже сказал, о плиточке. — Гастон расплылся в улыбке. — Изготовят вам эту плиточку размером двадцать восемь аж на восемнадцать метров, если не ошибаюсь, на каком-нибудь заводе, я даже не спрашиваю, господа, на каком! — Он категорично замахал рукой, кокетливо глядя на меня. — Я вовсе не интересуюсь реквизитами ваших замечательных поставщиков! Боже упаси! Вопрос в другом. Как же они вам ее на объект-то доставят? Или у нашей мадемуазель Тиба и на этот случай припасена идейка? Что-нибудь из опыта строителей египетских пирамид?

— Ты мерзавец! — Меня затрясло от его улыбочки и интонации. — Ты просто мерзавец!

— Может, ты и права, малышка, я мерзавец. А вот наш дорогой мсье Дюваль — идиот, если принял это всерьез, да еще надеялся убедить в такой дичи Маршана.

— Я идиот?! По-твоему, я идиот?!

— Ну извини. Ну я не прав. Так, сдуру сорвалось. Честно говоря, я не ожидал, что можно всерьез строить снижение сметы на заведомой дури, вероятно рассчитывая в дальнейшем так или иначе превысить стоимость заведомо несерьезной стройки…

— Заведомо несерьезной, заведомо несерьезной! — передразнил его Алекс. — Как же так вышло, Беа?

— Я… — В его голосе я почувствовала не злость, а горечь.

— Я хотела, как лучше… Правда! Но мы можем все еще исправить!

— И вернетесь к исходной смете, господа. — Гастон сладко потянулся, раскинув руки. — Моя смета идеальна.

— Ты тоже считаешь меня идиотом, Беа? Как я мог упустить доставку из виду? Как же я мог не подумать об этом?

— Чары очаровательной мадемуазель Тиба, дружок, — нежно заявил Гастон и подкашлянул. — С кем не бывает.

— Ты не идиот, Алекс! — закричала я. — Идеальной сметы не бывает! Там еще есть где исправлять! Верь мне! Включай скорее компьютер!

— Правда? Я могу тебе верить? — Вместо того чтобы заняться техникой, Алекс зачем-то взял меня за руки и растерянно смотрел в глаза. — Да, Беа?

— Конечно! Я же с тобой! Мы успеем!

— Правда? Мы вместе? Ты не предашь меня?

— Ну что ты, Алекс! У нас все получится!

— О-о-о! — протянул Гастон за моей спиной. — Я, пожалуй, пойду с вашего позволения, господа. Тут, я вижу, будет совсем не до сметы.

— Что? — Я обернулась.

— Что ты сказал? — Алекс вспыхнул.

— Что слышал. Только давай без обид, Дюваль. Хватит враждовать. Мы же старые друзья. Я готов предложить тебе работать вместе по моей смете.

— Испугался, что Маршан обойдется без тебя?

— Перестань, тебе не снизить цену ни на су.

Су-су-су… — телефонной трубкой заныла обиженная невниманием пустота. Он жмется заплатить верной Клементине лишний су-су-су…

— Значит, все-таки испугался, старина Тото?

— Да ладно. Спроси хоть у Беа. Ни на су!

Верной Клементине лишний су-су-су…

— Ищешь союзника, Гастон? Не выйдет! Объект наш! — В подтверждение моих слов полилась мелодия Равеля.

— Ваш? — прошипел Гастон, со скрипом стиснув зубы. — Да не будет он ваш!

— Что еще, Ксавье? Что? Не слышно… Что?

— Никогда не будет! — Гастон схватил ноутбук и опрометью бросился из офиса.

— Как это отключили свет? Что? Ты бредишь, Ксавье!

— Стой! Гастон! Куда ты?! — Я рванулась за ним и чуть не упала. Провода оргтехники вились змеями. — Проклятье! Стой!

— Ищи электрика, Ксавье! А? Я тебя не слышу!

— Что ты сидишь? — Я потянула Алекса за рукав. — Он же уходит! Стой!

За Гастоном захлопнулась дверь. Алекс обогнул стол.

— Я тебе перезвоню, Ксавье! Перезвоню, говорю!

Наконец-то мы побежали.

— Слышно, как из подвала, — пожаловался мне на бегу Алекс.

Мы выскочили в коридор. Гастон вызывал лифт.

— Стой! Не делай этого! — крикнула я.

Гастон, не оборачиваясь, кинулся к выходу на лестницу.

— Должно быть, батарейки садятся…

Хлопнула дверь вестибюля.

— Какие еще, к лешему, батарейки?! Не видишь, что ли, что он уносит наш компьютер?! Скорее! Вызывай лифт!

— Нет! Не останавливайся! — наконец-то врубился Алекс. — Сразу на лестницу! Лифты отключают после десяти!

Мы выскочили из вестибюля на лестничную площадку. Торопливые шаги Гастона гулко раздавались далеко внизу.

— Ты можешь двигаться быстрее? — Алекс поскакал через две ступеньки.

— Не могу! — Какого рожна я надела эти босоножки на здоровенной платформе!

Где-то хлопнула еще одна дверь.

— Уйдет ведь! — простонал Алекс. — Давай руку! Я вцепилась в его руку и тоже попыталась преодолеть две ступеньки одним прыжком.

— Проклятье!

Лестница, стены, перила завертелись перед глазами… Хорошо, Алекс сумел удержаться на ногах, а то бы я пересчитала лбом все ступеньки, а так — судорожно присела…

— Ты цела?

— Вроде бы. — Я устроилась на ступеньке поудобнее.

— Вставай! Бежим!

— Слушай. Это глупо! Позвони охране. Они задержат его.

— Боже мой! Конечно. А ты чего не встаешь? Ты ничего не сломала?

— Звони! Я сейчас встану.

— У тебя точно все в порядке?

— Да точно! Дай мне перевести дух. Звони. «Туум-пуум-рара-пуум-руум» — Равель опередил наш звонок в охрану.

— Ксавье! Я тебя умоляю! Что? Да не надо ждать моего звонка, решай сам! А? Не слышу! Пережгли проводку? Я не сомневался. Не сомневался, говорю! Что? А не надо врубать сразу все дрели в одну розетку! Дрели! А? Не слышу, Ксавье! — Он вздохнул. — Все. Сели батарейки.

— Боже! — Я мгновенно вскочила на ноги, с облегчением осознав, что ненадежная нога вполне надежна, и похвалила себя за мудрую перевязку. — Скорее, позвоним по телефону из офиса!

Теперь мы помчались наверх. С точки зрения платформ, занятие более безопасное, но явно им не по вкусу.

— Беги, Алекс! Я догоню!

Он со скоростью моего кота взлетел на следующий пролет и скрылся из виду. Вот так сапоги-скороходы! «22», — извещали витые буквы на дверях, ведущих в холл с лестничной площадки. Мы спустились всего-то на пять этажей, а мне показалось, что мы доскакали чуть ли не до подвала. Я неторопливо преодолела два пролета. «23». Еще два. «24». Теперь «25». «26». Последние два!..

— Ты что тут делаешь?

На ступеньках перед дверью с цифрами «27» сидел Алекс.

— Одиннадцать. — Он продемонстрировал мне наручные часы. — Одиннадцать ноль три.

— Ну и что? — Я решительно шагнула к двери.

— Успокойся. — Он смешно остановил меня, схватив за ногу. — Садись. Здесь ковер, не простудишься. Все двери на парадную лестницу заблокированы до утра. В десять охрана отключает лифты. В одиннадцать — блокируют двери.

— Но они же знают, что не все вышли из здания!

— Ну и что? Есть еще служебный ход, его блокируют в полночь, и даже запасная пожарная лестница.

— В таком случае пойдем искать Гастона. Он наверняка тоже где-нибудь сидит этажами ниже.

— Он ушел, Беа, — хмыкнул Алекс. — Ты же слышала, как внизу хлопнула дверь.

— Слышала, — согласилась я и присела на ступеньку. — Ты уверен, что он ушел по служебной лестнице?

— Угу. Или по пожарной.

— Угу! — передразнила я. — А откуда он знает, где они находятся? Что эту запирают, а те не запирают? Что их вообще запирают в определенное время? Откуда он знает?

— Все? — Он терпеливо смотрел на меня. Я кивнула. — Беа, лет пятнадцать назад мы с ним вместе строили это здание. Фирма старика Шанте вообще много чего строила в Дефансе [Note2 - Дефанс — деловой город-спутник Парижа, возник в конце 1950-х. Отличительная черта — множество высотных офисных зданий.].

— То есть вы оба раньше вместе работали у его отца?

— Ну конечно. А ты не знала? Действительно не знала?

Я вздохнула. Алекс опять не доверял мне.

— Вы были друзьями?

— О! Еще какими! Как братья. Папаша Шанте считал меня своим вторым сыном. Мы были еще студентами, когда он доверил нам вести эту стройку. Можно сказать, наш с Гастоном первый самостоятельный объект. — Алекс вздохнул и почесал усы. — Так что Гастон тут все унитазы в лицо знает! Даже если ему неизвестно про блокировочный график, он все равно любым способом должен был сбить нас со следа. Нырнул с лестницы на любой этаж — и поминай как звали! Ищи ветра в поле.

— В каком еще поле? Ты чего, Алекс? Он муж моей сестры, что, я не знаю, где их квартира? Или где его офис? Позвони в охрану, пусть нас выпустят, и поедем к нему.

— А батарейки? Ты забыла? Как я позвоню?

— Нам предстоит сидеть на лестнице до утра?!!

— Нет. Я просто тут ждал тебя. Мы выйдем через технический этаж по пожарной лестнице. Пошли. — Он взял меня за руку, вставая со ступеньки. — Поднимемся на самый верх, а там есть дверь технического этажа.

— Разве она не заблокирована?

— Заблокирована, но блокировка автоматически снимается, если, например, в случае пожара открывать ее ключом.

— У тебя есть ключ?

— Самое смешное, что есть. — Он вытащил из кармана какой-то невзрачный ключ с бирочкой, показал, бросил обратно и, почесав усы, смущенно заверил: — Честно, я сегодня собирался сходить туда, давно стекло надо вставить — голуби одолели, да опять не смог выкроить полчаса…

— Говоришь, изучал менеджмент?

— Изучал.

— Удивительный стиль управления!

— Да ладно. Что я, без рук, что ли? Из-за такой ерунды срывать стекольщика с объекта?


Глава 18, в которой щелкнул рубильник


На потолке дружно зажглась вереница лампочек. Подслеповатых, правда.

— Заходи, — сказал Алекс. Загулили потревоженные светом невидимые голуби. — Ну и духотища! Передохнуть хочешь?

И показал на допотопную банкетку возле окна. На пыльном подоконнике виднелась кривая консервная банка. Окна здесь были точно таких же размеров, как и на других этажах, только вряд ли кто-либо мыл их когда-нибудь изнутри.

— Осторожнее, смотри под ноги, не зацепись за воздуховод. — На полу захрустели осколки цемента и битых кирпичей. Алекс перелез через короб и протянул мне руку. — Держись.

— Некогда отдыхать, Алекс. Пошли. Где твоя пожарная лестница?

— Успеется. Перебирайся сюда. Посидим, перекурим.

— Я не курю. И как это успеется? Ты решил сдаться?

— Погоди. — Он похлопал себя по карманам. — Похоже, я тоже не курю. Все в офисе осталось.

— Ну и не кури. Ты же не курил у меня дома. Идем!

— Потому что забыл купить сигареты по дороге.

— Ты и в первый раз в машине не курил. Идешь ты или нет?

— Хватит меня воспитывать. Лезь сюда! Кто из нас начальник?

— Ты, ты начальник. — Я перебралась на его сторону. Алекс тут же устремился к окну и заглянул в консервную банку. Одинокий древний окурок на дне. Алекс плюхнулся на банкетку.

— Эх! Садись! Поговорить надо.

Я села к нему спиной и лицом к окну. За моим мутным отражением в стекле — темные силуэты высотных, темных зданий на фоне темного, безлунного и беззвездного от туч неба. Только на крышах — предупредительные цветные огни, наверное, для самолетов или для птиц. И дождь, колышущий и смазывающий контуры и очертания. А голуби продолжали старательно ворковать в недрах технического этажа.

— Чувствую себя полной идиоткой!

— Ладно. Расслабься! — Не поднимаясь с банкетки, Алекс тоже перевернулся к окну и громко хлопнул себя по колену. — Прав Гастон.

— Как скажете, мсье патрон. — Я кивнула его отражению в окне. — Только я увольняюсь.

— Я серьезно, Беа, — возразило его отражение моему.

— Я тоже.

— Почему? — Отражение Алекса развело руками.

— Надеюсь, мне не придется возвращать аванс?

— При чем здесь аванс? — Отражение рук всплеснуло. — Я спрашиваю, почему ты хочешь бросить меня?

— Потому что я профессионал. Я не привыкла работать в фирме, где хозяин сам стеклит окна, и мобильник для него — главная часть тела! Пошли. — Я встала на ноги и с высоты своего роста обратилась уже не к отражению, а к Алексу. Сверху вниз. — Нечего тут рассиживаться, выведи меня на улицу.

Но Алекс не шевельнулся, а по-прежнему сосредоточенно смотрел в стекло. Голуби ворковали. Алекс молчал.

— Да идем же! — Я нетерпеливо потрясла его за плечо.

Он ловко схватил мою руку.

— Подожди. Я открою окно. Там такая красотища!

— Ты ненормальный! — Я выдернула руку. — Пошли отсюда!

— Да подожди ты! Сама уходить не захочешь. — Алекс обеими руками одновременно повернул оконные задвижки и с силой дернул никогда прежде не открывавшуюся раму. Рама посопротивлялась и, металлически лязгая, сдвинулась с места. — Ты ведь никогда не видела такого!

Сразу ворвался ветер. Оконный проем был огромным, и ветер с наслаждением тут же присвоил все пространство этажа себе, прихватив с собой за компанию, сколько получилось, дождя. Приятелю ветра тоже досталось с полметра территории возле окна, которая моментально потемнела от влаги. Мое лицо намокло тоже сразу, и я хотела инстинктивно отскочить в сторону, но то, что открылось, то, что прежде было спрятано за ширмой стекла, не отпустило меня!

Я попала в удивительный, ошеломляющей своей геометрически правильной выверенностью мир. Темные коробки зданий ожили, задорно поглядывая на меня своими разноцветными огоньками на крышах. Между ними гулял ветер, обдувая их гладкие, лоснящиеся стеклом бока. Они радостно подставляли свои железобетонные тела дождю, не умея добежать до моста Нейи и окунуться в Сену. Они все были простодушно живые! Как гигантские детские игрушки: кубики, шары, брусочки, поставленные вертикально… Просто это была какая-то другая жизнь, может быть, жизнь другого измерения. Но тоже жизнь! А я стояла и, как из башни замка, удивлялась и любовалась этим миром. И ветер, оценив мою радость, решил добавить всей картине еще большего восторга. На несколько секунд он раздвинул тучи и дал мне возможность поприветствовать луну, горсточку звезд и увидеть весь этот геометрически-бетонно-стеклянный мир в лунном освещении! У меня перехватило дыхание.

— Потрясающе!

— Вот видишь, — гордо произнес Алекс, — а собралась уйти.

Я не нашла что возразить, да, собственно, и возражать-то не хотелось. Я лишь повторила:

— Потрясающе! Просто потрясающее зрелище! — Давай еще немного посмотрим и пойдем. — Он передвинул банкетку за пределы владений дождя. — Садись, ты вся промокла.

Я послушно села. Подоконник закрыл часть пейзажа, но неба стало видно больше, и опять на мгновение выглянула луна. Алекс устроился со мной рядом.

— Прямо как в театре, — сказала я.

— Нравится?

— Я же говорю, потрясающе!

— Слушай, — он взял меня за руку. — Только ты не будешь смеяться?

— Почему я должна смеяться? — Я обернулась к нему. Алекс покусывал кончики усов и пристально смотрел мне в глаза из-под прилипшей ко лбу мокрой челки. — Над чем? Над твоей старомодной челкой? — Пальцами свободной руки я откинула его челку и только потом поняла, что мой поступок — чрезмерное амикошонство, патрон он мне или уже нет. — Извини, но так лучше, Алекс. У тебя хороший лоб, закрывать не стоит.

— А ты можешь еще? — вдруг попросил он, не сводя взгляда и не выпуская моей руки из своей. Без дурацкой челки он выглядел гораздо интереснее.

— Что «еще»?

— Ну еще. Еще раз… Еще погладь меня.

— Вот так?

Я снова провела пальцами по его мокрым волосам, а он вдруг стремительно притянул меня к себе, обхватил за плечи и поцеловал! Основательно, уверенно, дыша мне в рот и закрыв глаза. Я тоже закрыла глаза и не противилась. Поцелуй был хорошим, основательным, каким-то надежным, если так можно сказать о поцелуе. Так целует меня отец, касаясь усами, нет, конечно, не в губы, а вообще… Вот эта надежность и уверенность, что он рядом и всегда поцелует меня, что бы ни случилось…

— Ты с ума сошел! — Я вскочила. — Что это такое?!

Он непонимающе вылупил глаза и облизнул губы — усам досталось тоже, — напомнив мне Геркулеса.

— Что это такое, я спрашиваю?!

— Ну в общем… Тебе ж понравилось?

Теперь глаза вылупились у меня.

— Иди сюда. — Он похлопал рукой по банкетке. — Будем целоваться до рассвета!

— Даже не думай! Отвези меня домой!

— Давай посидим еще. — В глазах была мольба. — В кои веки выпадет возможность вот так посидеть в тишине, посмотреть на небо, без этого дурацкого мобильника. Моя главная часть тела? Так ты, кажется, сказала? Ну садись. Пожалуйста!

— А ты… Ты будешь себя хорошо вести?

— Хорошо, хорошо. — Он еще раз похлопал ладонью по банкетке. — Садись. Если обещаешь не смеяться, я почитаю тебе стихи. Ты должна любить стихи. Ну, садись!

Я заняла место максимально, насколько позволяли размеры банкетки, подальше от Алекса. Дефанс за окном завораживал. Алекс начал читать, хрипловатым от явного волнения голосом.


		— Ветер стонет злобно: «Скучно!


		Город, город! Нет простора!»


		Спаяны ущелья улиц


		Теоремой Пифагора.


		С криком раскрываясь, окна


		Ловят души занавесок,


		Разбивают насмерть стекла,


		Улететь пытаясь с ветром.


		И, присев от напряженья,


		Только б не поддаться ветру,


		Город шепчет: «О, Планета!


		Не отвергни, не отвергни!»


		Хрупкими цепями света


		Всех фонарных отражений


		Он цепляется за землю,


		За земное притяженье.


— Ты сам написал? — Я первой нарушила тишину, если не считать шума дождя и голубиных разговоров.

— Тебе понравилось?

— Не думаю, что ветер и город так враждебно настроены друг к другу. — Я была не в силах оторваться от зрелища за окном и чувствовала на лице прикосновение редких долетавших до меня капель. — Посмотри. — Рукой я показала на панораму города. — Они определенно испытывают взаимную симпатию.

— Это сейчас, потому что ночь и дождь идет. Днем совсем по-другому.

— Может быть.

— Ладно. Глупости. Я все равно ужасно благодарен тебе.

Я промолчала. Задавать риторический вопрос мне не хотелось. Мне вообще хотелось не разговаривать, а просто смотреть и смотреть на Дефанс под дождем. Конечно, чашка кофе вовсе бы не помешала.

— Ты даже не спрашиваешь, за что?

— Не хочу услышать какую-нибудь мужскую банальность. Ты задумал любым способом трахнуть меня…

— Что?!

— …а мне этого не надо. — Я взглянула ему прямо в глаза, и, похоже, метнуть молнию у меня получилось. — Вот и все.

— Тебя Кларис против меня настроила?

— Кларис? При чем здесь она? Она даже не подозревает о твоем существовании.

Он вдруг усмехнулся и вздохнул.

— Допустим, она не знает, что ты работаешь на меня. Но о моем существовании! Сомневаюсь!

— Ну конечно, вы же некогда дружили с Гастоном. Только на свадьбе среди его друзей я почему-то не видела тебя!

— Потому и не видела. Кларис была моей девушкой. Он увел ее от меня. Что мне было делать на их свадьбе? — И добавил, потому что я промолчала: — Теперь все понятно?

— Мне непонятно только одно почему сестра никогда не рассказывала о романе с тобой? Мне казалось, что мне известны все ее романы…

— Думаю, у нее их было немало. О! — Он восторженно вздохнул. — Она же такая!..

— Какая? — Вот так: только что целовался со мной, а теперь изливает восторги по поводу моей сестры! — Ты всем женщинам расхваливаешь их предшественниц?

— Но она же твоя сестра! Если бы кто-то похвалил мою сестру, мне было бы приятно.

— А если бы я переспала с твоим братом, а потом расписывала бы тебе его мужские достоинства?

— Ты что? Он же ребенок!

— В девятнадцать-то лет? Девушка, с которой у него сегодня рандеву, вряд ли так считает.

— Хм…

Он наморщил нос и почесал усы. Поднялся и начал медленно закрывать окно. Было заметно, что делал он это с неохотой. Дождь и ветер тоже неохотно возвращались в фантастический пейзаж, краски которого, надвигаясь пыльноватым занавесом, поглощало оконное стекло. Я зачарованно наблюдала за метаморфозой окна и поэтому не сразу сообразила, что все, что представление окончено.

— Пойдем, — в подтверждение моих мыслей сказал Алекс. — Хватит тут сидеть. Хорошего понемножку.

— Слушай, а может быть, мы, прежде чем ехать, позвоним Гастону? Поднимемся в твой офис и позвоним.

— Ты сначала на первый этаж спустись. Осторожнее. — Алекс протянул мне руку, помогая пробираться между всякими коробами и механизмами. — Я потом на тебя посмотрю, захочешь ли ты после этого куда-либо подниматься. Даже на лифте.

— Сколько здесь этажей? Тридцать?

— Тридцать в Монмартрской башне. Здесь куда больше.

— Сколько? — спросила я еще раз и тут же испуганно вскрикнула, от неожиданности прижавшись к Алексу: надо мной крылато прошумела темная тень, роняя перья прямо на мое лицо.

— Не бойся, это всего лишь голубь.

— Гадость какая. — Я отерла лоб и щеки.

— Честное слово, завтра же вставлю стекло и всех ликвидирую.

— Как? Убьешь? Не надо.

— Да не буду я их убивать. Не переживай. Просто вставлю стекло, когда они днем улетят. Они не смогут вернуться.

— Кстати, Алекс. Как это ты собираешься вставлять стекло такого размера? Здесь же витрины, а не окна!

— Точно так же, как ты собиралась везти на грузовике перекрытие для дома Маршана.

— Ладно. Хватит. Я же не технолог, чтобы знать такие мелочи. Ты-то о чем думал?

— Не заводись. О тебе.

— Обо мне?

— Я же попросил тебя? Не заводись.

— Далеко еще?

— Вон. Видишь дверь рядом с разбитым окошком?

— Ну. Так это оно и есть?

— Конечно. Стал бы я корячиться с витринными стеклами?

— Но оно же ведет на лестницу.

— Правильно. — Он распахнул передо мной дверь; освещение пожарной лестницы не отличалось приветливостью. — Осторожнее, здесь темновато. Нет наружных окон.

— Я о том и говорю. Как же голуби залетают?

— Как-то залетают. Я не голубь, я не знаю.


Глава 19, в которой пол практически пустого гаража


Серый асфальт, расчерченный на участки для машин, подписанные метровыми цифрами, — походил на гигантские детские классики в каком-нибудь сверхъестественно огромном школьном дворе. Я сразу же вспомнила циклопические кубики, шары и брусочки инопланетной архитектуры Дефанса и то, как все эти высотные строения радовались ветру, луне и дождю. Старинные дома так не умеют. Они очень боятся, что могут потерять кусок лепнины, какой-нибудь причудливый конек или просто-напросто полинять от дождя и ветра. И на самом деле теряют и линяют, сдаваясь в плен серому цвету. А этим не грозит парижский «гри» [Note3 - Серый (искаж. фр.).], каким бы изысканным, перламутрово-жемчужным он ни был. Времена суток окрашивают их стеклянные стены: утро — в розовый, вечер — в рыжеватый. Белизна облаков и синева неба отражаются в них днем; кобальтовая чернота — ночью. А еще солнце, луны и звезды…

— Мне нравится Дефанс, — сказала я.

По бульвару Циркулер мы ехали в сторону моста Нейи.

— Всегда или теперь, когда ты увидела его с высоты?

— Сейчас уже сказать трудно, — призналась я. — Раньше не думала об этом, а теперь кажется, что нравился всегда. А тебе?

— Я привык. Просто сегодня как будто увидел заново. — Алекс помолчал. — Вообще-то, может, так оно и есть. — И включил «дворники». Ширк-ширк — задвигались они по лобовому стеклу. — Устала?

Я смущенно кивнула; у меня все еще подрагивали ноги, а «ненадежная» — так и вовсе затекла. Алекс оказался прав: ни о каком возвращении в офис после пешего спуска с вершины банка-айсберга не могло быть и речи.

— Вы, правда, были друзьями с Гастоном? Или просто так, приятели?

— Гастон, Гастон… Да что вы все нашли в этом Гастоне? — проворчал Алекс, покосившись на меня, чтобы не отрываться от дороги. Я не ответила. Он неожиданно усмехнулся. — А вообще-то, если бы он не утащил ноутбук, ничего бы не было.

— Ты о чем?

— Ты бы не увидела город с птичьего полета, я бы — не разглядел тебя.

— А теперь разглядел?

— Разглядел. — Он закашлялся. — Курить охота. Посмотри, нет там чего в бардачке? Нету? Жалко. На самом деле ты очень похожа на свою сестру.

— Она же брюнетка, мелкая — в своего отца, а я — белая и высокая в папу и в бретонскую мамину породу.

— Вот почему у вас разные фамилии. Я-то думал, ты успела побывать замужем и оставила фамилию мужа.

— Не успела. Я туда и не спешила особенно.

— А вот мне следовало бы быть попроворнее. Мы только-только начали тогда встречаться с твоей сестрой, и я сдуру показал ее Гастону. А он, трах-бах, как гром среди ясного неба: приходи, говорит, дружок, шафером на мою свадьбу. Мы с Кларис женимся, она ждет ребенка. Как же так, старина? Почему же она сама мне ничего не сказала? Мы же виделись пару дней назад. Когда же это вы могли с ней видеться? — спрашивает. Я, говорит, каждый день ее вечером с работы домой везу, а утром — на работу. Ты, говорит, не держи меня за дурака и не оскорбляй мою невесту. Я спрашиваю: а ты уверен, дружок, что твой ребеночек? Тут мы с ним и подрались. Прямо как мальчишки…

— Неужели правда, дети не от него? Они же на Гастона так похожи, прямо как вылитые, как клонированные. Я сейчас тебе покажу. — Я полезла в сумочку за портмоне. Там под прозрачной пленкой у меня была фотография моих родителей и автоматный снимок близнецов. — Это зимой, я водила их в театр, на детское представление. И по дороге мы нащелкались в автомате.

— Хмм… — Алекс внимательно изучил карточку, пока мы стояли на странно пустынном даже для этого времени суток перекрестке, и вернул ее мне. — Правда, вылитый Гастон. Он был точно таким, когда был маленьким.

— Вы знакомы с пяти лет?

— Немного меньше. Лет с девяти. Мы ровесники. Но он был очень маленького роста и страшно негодовал, когда его принимали за первоклашку. Почти до окончания коллежа я был выше его. А потом Шанте вымахал за одно лето и сразу сделался первым красавцем класса. Да, пожалуй, и всего коллежа. А уж в институте-то ему вообще не было равных! Все девушки были его. Нет, конечно, я тоже не страдал от невнимания женской половины человечества. Я играл на гитаре и прилично пел в отличие от нашего героя-любовника, у которого не только совершенно нет голоса, но еще и слон на ухо наступил.

— Ты играешь на гитаре? — Я недоверчиво посмотрела на его огромные ручищи.

— Не только. Еще на аккордеоне, на флейте и немного на фоно. Правда, по слуху и по памяти. У меня вообще хорошая память. Я помню наизусть все телефоны, имена, расценки, габариты, объемы, а стихи я запоминаю, стоит прочитать пару раз.

— Стихи про город ты тоже запомнил за два раза?

— Как ты догадалась? — Алекс неожиданно покраснел.

Это было тем более неожиданно, что покраснел тридцатишестилетний мужчина.

— Просто тебе нравится городской пейзаж, а автор стихов явно предпочитает дикую природу. Зачем ты соврал?

— Мальчишество. Извини. Хотел произвести впечатление. Стихи производят на твой тип женщин магическое впечатление.

— Какой еще тип?

— Практически-романтический, самый надежный и симпатичный. Во всяком случае, для меня.

— Я должна тебе верить?

— Но я же верю тебе.

— Ладно, — примирительно сказала я. — Когда же ты со своим удивительным стилем работы находишь время еще и для стихов? Читаешь, пока звучит «Болеро»?

— Хорошо, что напомнила. Приедем к тебе, надо сразу подзарядить мобильник. Я маме читаю, когда захожу повидаться с родителями.

— Маме? Она что, неграмотная или, не дай Бог, слепая?

— Нет! — Алекс рассмеялся. — Она у меня самая красивая и замечательная. Это у нас так с детства. Я ленился читать, потому что запоминал все со слов учителя, и мама заставляла меня читать ей вслух, когда готовила или занималась какими-нибудь делами. Мы не пережевываем по сто раз всякие житейские проблемы — что случилось, кто что сказал, какие все плохие. Я прихожу к маме в магазин, она работает в книжном магазине, покупаю, что ей понравится, а потом читаю. Она слушает и делает что-нибудь по хозяйству. Бенедикт тоже слушает. Иногда читает Ролан, и мы все слушаем. И нам всем хорошо.

— Бенедикт?

— Отец Ролана и мой отчим. Я его очень люблю, я даже ношу его фамилию, своего отца я все равно никогда не видел. А Бенедикт замечательный! В молодости он работал крановщиком; произошла авария, и его парализовало ниже пояса. Но он не сдался, заново научился ходить и изобрел себе работу.

— Как это «изобрел»?

— Он же все равно передвигается с трудом и практически не выходит из дому. А коротать дни перед телевизором да читать газеты не в его характере. Поэтому вместо газет он читает энциклопедии и составляет кроссворды. Еженедельники за них неплохо платят! Очень даже неплохо. Мама вполне могла бы не работать. Но она жить не может без своего книжного магазина!

— Удивительно. Бывший крановщик составляет кроссворды, мама продает книги, а у сына-гитариста какая-никакая строительная фирма. — В которой на странных условиях обязанности сметчика исполняет несостоявшаяся балерина, мысленно добавила я.

— Знаешь, мне и самому перед ними неловко. Они же отдали мне все свои сбережения, чтобы я смог открыть фирму, а мама всю жизнь мечтала о собственном книжном магазине. А сначала они все вгрохали в мое образование: все, что она сумела накопить, да плюс еще деньги, которые Бенедикту за увечье выплатил старик Шанте…

— Старик Шанте? Ты имеешь в виду старину Шанте или отца Гастона?

— Отца. Бенедикт работал у него, а потом, когда произошел несчастный случай, старик Шанте лично навестил его в больнице и, не дожидаясь судебного иска, положил на счет Бенедикта сумму, значительно большую, чем могло бы достаться по суду.

— А страховка?

— Само собой. Но, согласись, ведь не каждый же хозяин большой строительной фирмы потащится навещать какого-то крановщика. А старик Шанте пошел, и это очень много значило для Бенедикта, ведь тогда он только что познакомился с моей мамой. Понимаешь, Бенедикт на пять лет моложе моей мамы, полупарализован, а она — красавица, она и сейчас красавица, и тут является самый верховный патрон, приносит ему цветы, фрукты, говорит всякие слова. Знаешь, как Бенедикт после этого вырос в своих глазах? Это же происходило при нас. Мне было девять, а я как сейчас помню улыбку старика Шанте и тяжелую, надежную ладонь, погладившую меня по голове. Обычно я не терпел подобных выходок со стороны взрослых, а тогда вдруг мне очень захотелось, чтобы он погладил меня еще. Алекс усмехнулся, наверное, вспомнив, как пару часов назад просил меня о том же самом. — Вообще-то мсье Шанте был тогда не старше, чем сейчас я, просто совершенно седой и очень высокий.

— Подожди, что же выходит: твоя мама не была тогда замужем за Бенедиктом? Как же она решилась связать свою судьбу с калекой?

— Ты бы не решилась?

— Я? Вряд ли.

— А вот моя мама решилась. Вернее дала обет.

— Она настолько религиозна?


Глава 20, в которой организм «рено» работал с кошачьим урчанием


Повинуясь закону земного притяжения, колеса не отрывались от темного искрящегося в свете фар ночного асфальта. Но я бы не удивилась, если бы «рено» мчал нас не по трассе, а по глади Сены. Точно так же с неба по-хозяйски сыпал бы дождь, по сторонам проносились бы фонари, скажем, дремлющие на набережной, просто колеса «рено» отматывали бы не километры дороги, а какие-нибудь морские или речные мили. И нас точно так же обгоняли бы другие транспортные или плавучие средства, какое-нибудь из них точно так же, как тот тяжелый трейлер, маячило бы впереди по фарватеру. Алекс точно так же чуть-чуть поворачивал бы руль, не прибавляя скорости, невидимыми вожжами сдерживая бег всех сотен лошадиных сил своей потрепанной колесницы, и с расстановкой — как пьесу по радио — рассказывал бы о жизненном пути своей матушки.

Урсула, круглая сирота, воспитывалась в приюте монастыря святой Урсулы Турской, в честь которой и была крещена, а потом окончила и монастырскую школу имени той же святой. Мать-настоятельница слегка огорчилась, узнав, что ее любимая и самая примерная шестнадцатилетняя воспитанница, будучи и ангельского нрава, и затворницей, и страстной книгочейкой, вовсе не мечтает провести остаток жизни в родном монастыре, а хотела бы истратить этот самый остаток на жизнь светскую.

Один из кузенов матушки Урсулы держал книжную лавку аж в самом Париже, что как нельзя лучше отвечало склонностям и потребностям воспитанницы Урсулы: книги и условно-родственная атмосфера, которая, по мнению настоятельницы, должна была не только помочь девушке адаптироваться в столице, но и уберечь ее от всяческих пороков и соблазнов. В Париже у взрослого-то человека закружится голова, что уж говорить о наивной и невинной девочке.

Лавка, представшая перед глазами Урсулы, действительно изобиловала книгами. Урсуле была выделена комнатенка, а две хозяйских дочери, которые были примерно одного возраста с Урсулой, занялись активной адаптацией нового члена семейного бизнеса к парижской жизни.

Короче говоря, не прошло и полгода, как Урсула поняла, а вернее — сестры объяснили, — что она ждет ребенка от неподражаемого шофера грузовика одного из поставщиков книжной продукции. Урсула радостно объявила будущему папаше о грядущих счастливых событиях. Он же, вместо того чтобы не менее радостно заключить ее в объятия, скривился и презрительно бросил: «Я тут ни при чем, детка. Я не знаю, с кем ты спишь на досуге».

Хозяева лавки отнеслись к новости с большим пониманием, но посоветовали Урсуле как можно скорее подыскать себе новый способ заработать на жизнь и на новое, с завтрашнего дня, жилище. Урсула отправилась в монастырь к матушке-настоятельнице. Войдя в келью, Урсула сразу встала на колени, чтобы было удобнее каяться. На кротком лице матушки не отразилось ни ужаса, ни ненависти, ни презрения. Она обняла свою тезку за плечи, помогла ей встать, затем усадила на стул и дала салфетку — вытереть слезы. А потом сказала:

— Это твой крест в миру, милая девочка. Ты хотела жить в миру, живи, но неси свой крест. Господь милостив, все простит тебе, но только если ты воспитаешь свое дитя достойным человеком. — И напоследок процитировала Писание: «Иди и больше не греши, дочь моя».

— Но на что и где мне жить, мать Урсула?

— Господь милостив. Не греши, все устроится.

Дабы не обременять лишними проблемами Бога, матушка Урсула устроила все сама: поселила бедняжку в приют для брошенных женщин, ожидающих детей, а потом юная мамочка вернулась все в ту же книжную лавку. Но кров обрела в другом месте, а именно в меблированных комнатах семейного пансиона мадам Плюраль, другой кузины кроткой настоятельницы.

Праведная жизнь юной мамаше удавалась как нельзя лучше. Всех мужчин заменил ей теперь сын, которого она назвала Алексом с мыслью об Александре Дюма. С одной стороны, Александр Дюма был писателем, каковым юная Урсула мечтала видеть и своего Алекса, а с другой — умелым отцом: как известно, Дюма-отец ловко снабдил талантом и Дюма-сына, что редко удается даже представителям других, вовсе не столь замечательных профессий. Одевалась Урсула в стиле итальянской вдовы и не пропускала ни одного богослужения; пансионеры мадам Плюраль ласково называли ее «наша монашка Урсула».

Монашка Урсула была так возмутительно юна, приветлива и хороша собой, что одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, сколь несправедливо благочестие по отношению к мечтам окружающих ее антиклерикально настроенных мужчин. К чести потомков Адама следует все же сказать, что среди них встречаются и истинные католики. Например, вдовец-органист.

Вдовцу было под пятьдесят, но при виде Урсулы в сердце его зацвели райские розы и запели ангелы. Однако все ухаживания пылкого вдовца свелись к тому, что, ради того чтобы лишний раз иметь счастье лицезреть свой объект страсти, ему пришлось обучать Алекса игре на аккордеоне. Но, сколько ни бился влюбленный органист, нотной грамотой его, постепенно подрастающий, ученик так и не смог овладеть никогда. Впрочем, память и слух ни разу не подвели Алекса.

Книжный магазин — церковь — дом — детский сад — урок музыки. Так для Урсулы прошло еще года два. Но однажды занятия аккордеоном внезапно оборвались. А случилось вот что: врачи поставили Урсуле страшный диагноз. Жизнь или смерть — должна была решить операция. Другой диагноз Урсула поставила себе сама — нагрешила! Она, которая ни под каким предлогом не должна была — общаться с мужчиной, не только позволяла органисту провожать ее и Алекса после урока музыки до дому, чтобы донести тяжелый аккордеон, но еще и несколько раз пила с ним кофе!

Имелся у Урсулы и другой грешок, в котором она исправно каялась кюре: ложь, так называемая ложь во спасение. Мальчик же не может обойтись без влияния отца, и поскольку усатый красавчик-шофер бесследно канул, а другого отца — дабы не нагрешить, — Урсула не заводила в доме, то как-то надо было выходить из положения. Поэтому Алексу рассказывалось, что его отец-летчик трагически и геройски погиб, но он смотрит на Алекса с небес, и поэтому Алекс должен никогда не огорчать папочку, а, напротив, возбуждать в нем гордость и удовольствие своими мыслями и поступками. Словом, Урсула старалась внушить мальчику, что он сын достойного папаши и обязан таковым стать в дальнейшем.

Урсула слезно распрощалась с настоятельницей, пообещавшей взять на себя дальнейшую заботу об Алексе; с хозяевами книжной лавки; с населением пансиона мадам Плюраль и с ней самой; с благословившим ее кюре и с прихожанами. Затем Урсула уложила в пакет Библию и четки, теплые чулки и смену белья, а также расческу, зубную пасту и зубную щетку, поколебавшись, сунула «Графа Монте-Кристо» и в сопровождении Алекса отправилась в больницу. Пока они ждали своей очереди в приемном отделении, «скорая» привезла в ту же больницу пострадавшего при трагических обстоятельствах совсем молодого парня-крановщика. Он лежал на боку и разглядывал прекрасную молодую женщину в черном. Рядом с ней терпеливо сидел мальчик.

— Ты ангел, — прошептал крановщик, хотя он думал, что воскликнул. — Но ты в черном. Значит, я умру?

— Нет, — кротко ответила Урсула, она всегда подражала матушке-настоятельнице и не поддержать умирающего, пусть даже он был опасным мужским существом, не могла. — Нет, ты не умрешь!

— Спасибо, ангел, — поверил ей крановщик.

— Смерти нет, брат мой, у Бога все живы, — пояснила Урсула свою мысль крановщику, из живота и спины которого торчали толстенные железные штыри, но крановщик уже лишился чувств и ее не слышал. Его спешно повезли в операционную.

Урсулу определили в палату и стали готовить к роковой операции. На следующий день после школы Алекс навестил мать.

— Ты один пришел, мальчик? — удивилась медсестра, провожавшая его к Урсуле. — Где же твой отец?

— Он на небе.

— Бедняжка. — Сестра попыталась погладить сиротку по голове, но мальчик ловко вывернулся из-под ее руки. — Он умер?

— Нет, папа жив. Просто живет на небе и смотрит на меня. Мама тоже однажды переберется на небо. Ну и я когда-нибудь.

— Боже мой! — оторопела сестра.

— Не расстраивайтесь, вы тоже там будете. А тот крановщик уже там?

— Какой крановщик? Где?

— Ну тот, который насквозь проткнутый?

— Не знаю, я только сегодня заступила на дежурство. Проходи. — Сестра открыла дверь палаты и впустила Алекса.

— Добрый день, мама, — поздоровался Алекс. — Как ты?

Урсула улыбнулась. Она лежала возле окна. В больничном халате поверх больничного одеяла.

— Все хорошо. А ты?

— Ваш сынок такой рассудительный, — сказала медсестра. — Не по годам.

— Да, — сказала Урсула. — Спасибо.

— Мама, у меня все замечательно. А что с крановщиком?

— Тоже все хорошо. — Мать Алекса как-то странно потупилась и улыбнулась. — Сестра, скажите, мы с сыном можем посетить Бенедикта Дюваля?

— Так это ваш знакомый! Вы знаете, в какой он палате?

— Да, мне разрешили утром навестить его, когда Бенедикт очнулся от наркоза. Такой смешной. Представляете, он опять принял меня за ангела! «Не исчезай, говорит, мне сказали, что я жив и в больнице! Я теперь вижу, что и вправду жив, ты же теперь в светлом платье». — Мать Алекса снова необычно улыбнулась и разгладила на коленях больничный халат — розово-белесый, в желтоватых подсолнухах.

Урсула и Алекс навестили Бенедикта. Алекс испытывал к нему сложные чувства: с одной стороны, Бенедикт нравился ему, потому что шутил, сразу понял, что Алекса нельзя гладить по головке, а однажды даже помог решить задачку, с которой почему-то не смогла справиться Урсула. Но с другой стороны, Алексу совершенно не нравилось, что этот неизвестно откуда взявшийся человек, который к тому же не в состоянии самостоятельно встать с постели, определенно нравится маме!

— Завтра? — спросил Бенедикт.

— Завтра, — подтвердила Урсула. — Почему-то в три. Я умру с голоду!

Как можно жаловаться кому-то на голод? — подумал Алекс. Мама же сама учила меня, что это неприлично.

— А ты поспи. Когда спишь, есть не хочется.

— Правда? — Урсула погладила Бенедикта по руке, а он накрыл своей второй рукой ее руку.

— Правда, ангел. Не думай ни о чем, ты проживешь еще очень-очень долго!

— Не знаю.

— А я знаю! Ты нужна Алексу! Правда, Алекс? Ну, скажи своей маме.

Но Алекс успел только кивнуть, как дверь палаты открылась. Сначала показался огромный букет — такие Алекс видел только на открытках, — а потом вошел высокий седой старик! Он был странный — седые волосы и борода с проседью, мальчишеское лицо и темные, глубокие глаза.

— Привет, Бенедикт! — сказал старик.

Сестра внесла за ним пакет, из которого торчал ананас и апельсины. Алекс знал, что это все пока нельзя есть Бенедикту, значит, достанется ему.

— Здравствуйте, мсье Шанте! — Бенедикт даже попытался приподняться.

— Здравствуйте, мадам. — Старик шагнул к матери Алекса и поцеловал ей руку. Алекс много раз видел, как мама целует руку кюре, но чтобы целовали руку ей!.. — Какой у тебя славный парнишка, а я не знал. У меня такой же маленький разбойник!

Алекс подумал, уместно ли возразить, что он вовсе не маленький и не разбойник, но тут старик погладил его по голове. Алекс удивился — впервые в жизни ему это было приятно от постороннего, а не от мамы. И подумал, что неплохо бы иметь такого дедушку.

Урсула попыталась уйти, но старик сразу расстроился. Урсула и Алекс остались. Мама очистила для него апельсин, а мужчины говорили о каких-то исках, страховке, компенсациях, кресле, планах Бенедикта и о футболе. Алекс не прислушивался к их разговору, а думал только о том, что все это слишком странно, и уж совсем окончательно его смутили слова старика перед уходом:

— Поправляйся, Бенедикт! Я помогу тебе заботиться о семействе.

— О семействе? — шепотом повторил Алекс, стараясь понять, о каком семействе говорил старик.

— А что ты скажешь на это, ангел? — вдруг спросил у Урсулы Бенедикт.

— Да ну, так неудобно вышло. Такой важный посетитель, и мы тут сидим, я уж не стала разубеждать его…

— При чем здесь посетитель? — рассмеялся Бенедикт. — Я спрашиваю тебя, не составить ли нам действительно семейство?

Урсула побледнела, а потом покраснела.

— Не молчи, ангел. Я серьезно. Клянусь тебе, я встану на ноги. У тебя будет свой книжный магазин.

Значит, мама проболталась Бенедикту про свою мечту? Она что, действительно хочет, чтобы Бенедикт устроил из нас семейство? Да как он смеет! Нам с мамой не нужен никто! У нас есть на небе папа! Алекс хотел бросить все это Бенедикту в лицо — но почему не возражает мама? Она что, тоже думает про какое-то там семейство?

— Бенедикт, но ведь никто не знает, чем все кончится завтра? Может быть, я ум…

— Молчи! Молчи! Даже не произноси вслух это слово! — Бенедикт замахал руками. — И не говори мне ничего про небо. Ты не умрешь, я это точно знаю!

— Откуда ты знаешь? — насторожился Алекс; честно говоря, ему тоже не очень хотелось, чтобы мама уходила на какое-то там небо.

— Вы такие у меня оба смешные. — Урсула покачала головой.

— Вот именно, ангел! Оба! Ты сказала, что оба у тебя! — Еще чуть-чуть, Бенедикт спрыгнул бы с кровати и пустился в пляс. — Значит, ты не умрешь, потому что у нас будет семья! Все правильно! Я дал обет, и он действует!

— Какой обет? — спросили Урсула и Алекс в один голос.

— Когда я умер ненадолго, ну на операционном столе, то ангелы спросили, хочу ли я обратно? Я сказал, что хочу. Они сказали, что я должен сделать грустную женщину-ангела и ее сынишку счастливыми. Если не пообещаю, они тут же заберут меня на небо.

— Так прямо тебе ангелы и сказали? — не поверил Алекс. — Ты разговаривал с ангелами?

— И сейчас разговариваю. Твоя мама — ангел!

— Хмм… — сказала Урсула и улыбнулась. — Хорошо, я обещаю, если выживу — будем вместе.

— Это обет? — Бенедикт сложил ладони, как для молитвы. — Я дал ангелам обет.

— Обет, обет, — сказала Урсула. — Спокойной ночи, Бенедикт. Теперь долго не увидимся.

— Ты опять про свое небо? — расстроился он.

— Да я просто не смогу сразу встать после операции. Как только оклемаюсь немножко, тогда и загляну.

— Ты, правда, хочешь, мама, чтобы с нами жил Бенедикт? — Они прощались у ворот больницы. — Ты и спать будешь с ним?

— Послушай, малыш. — Урсула взяла сына за руки, присела на корточки и смотрела на Алекса снизу вверх. Только маме разрешалось называть его малышом. — Бенедикт — хороший парень, но ему тяжело и очень одиноко. Его мама, папа, братья и сестры живут очень далеко, в рыбацкой деревушке под Марселем. В Париже у него никого нет, но ведь кто-то же должен поддержать Бенедикта? Если бы с тобой случилось то же, что и с ним, тебе было бы приятно, что ты кому-то нужен и дорог?

Алекс кивнул, но спросил снова:

— Ты будешь спать с Бенедиктом в одной постели?

— Для начала нужно, чтобы я выдержала операцию, малыш.

— Если не выдержишь, уйдешь к папе на небо?

Мама вздохнула.

— Вот об этом я и хотела поговорить с тобой.

— Мамочка, об этом мы говорили много раз. Ты мне лучше скажи, ты будешь спать вместе с Бенедиктом?


— Хороший вопрос для восьмилетнего благочестивого мальчика, — сказала я. — Извини. — Я прикрыла рот рукой, не сумев вовремя проконтролировать зевоту. — Мне действительно интересно. Очень трогательная, симпатичная история.

— Да куда она так гонит! — вдруг воскликнул Алекс.

Мимо промелькнул молочно-белый «шевроле», обогнав нас и грузовик впереди.

— Точно такой же у моей сестры. Ты уверен, что за рулем была женщина?

— Вроде бы. Неужели Кларис? — с придыханием прошептал он и кашлянул, словно проталкивая что-то, застрявшее в горле.

— Да ну. Куда ей ехать и тем более гнать в такое время?

— Спит небось со своим храпуном. — Комка в его горле больше не было.

— С чего ты взял, что Гастон храпит?

— У него, как и у старика Шанте, слабое сердце. Все сердечники храпят. Ваш хваленый Гастон храпел смолоду.

— А… Слушай, а зачем мы едем ко мне? Надо же к ним, забрать у Гастона ноутбук и смету! С чем ты завтра пойдешь к Маршану?

— Ни с чем. Ладно! Не смотри на меня так. Глупости это все. Глу-пос-ти! Шанте опять прав и опять спас меня. Я бы разорился, связавшись с этим проектом. Потому что у меня маленькая фирма, потому что у меня нет своих монтажников, потому что я всегда занимался только отделкой! Боже мой, Беа, ну почему он всегда прав?


Через год Бенедикт уже вовсю передвигался на костылях, а однажды, вернувшись из школы, Алекс обнаружил его разгуливающим с палкой по двору. Урсула оправилась от операции еще быстрее.

— Это просто чудо какое-то! — удивлялись врачи. — Такого не бывает!

— Бывает, — отвечали Урсула и Бенедикт. — Бывает, если за дело берутся ангелы и никто им не мешает.

В один прекрасный день Бенедикт решил навестить коллег и прихватил с собой Алекса.

— Я договорюсь с крановщиком Жераром, и он покажет тебе Париж с высоты птичьего полета, — сказал он.

За прошедший год они подружились. Бенедикт научил Алекса многим полезным мужским вещам — забивать гвозди, выпиливать лобзиком, складывать треуголку из газеты и определять направление ветра, послюнив палец. В память о «летчике» под потолком покачивались собранные вместе модели самолетов. В доме появились телевизор, пылесос, поваренные книги и Большой Энциклопедический словарь, а Урсула перестала одеваться в черное. В тот день, когда Бенедикту исполнилось двадцать два, он получил свой первый гонорар за кроссворд и купил у соседа складной велосипед для Алекса. Семья уже переехала из пансиона в настоящую квартиру.

Крановщик Жерар пообещал исполнить просьбу Бенедикта: взять Алекса с собой под облака. Но тут на объект пожаловал хозяин. Причем с сыном — маленьким и щуплым, как дошкольник. Алекс и не предполагал, что у седых дедушек бывают не внуки, а дети.

Хозяин по-свойски общался с рабочими, а его мелкий мальчишка разглядывал крепыша Алекса.

— Ты кто? — наконец тихо спросил мелкий.

— Я Алекс.

— А я Гастон. Пошли, я тебе покажу кое-что. И они незаметно улизнули от взрослых.

— Это все мое, — сообщил Гастон, обведя стройку рукой и глазами. — Когда я вырасту, ты будешь работать у меня. Я буду хорошим хозяином, как мой папа.

— Еще чего! — Алекс ловко вскарабкался на штабель труб, они настораживающе загудели под его ногами, и сделал шаг по самому гребню, балансируя, как акробат. — Это ты будешь работать на меня! У меня будет своя фирма!

— А у меня уже есть. Эй! Алекс! Осторожнее! Спускайся оттуда! По трубам ходить нельзя!

Алекс вдруг почувствовал, как трубы с железным лязгом начинают расползаться под ним, и закачался, теряя равновесие.

— Держись! — закричал Гастон и что есть силы ухватил руку Алекса. — Прыгай!

Трубы загрохотали по двору, а Алекс приземлился довольно удачно, если не считать того, что повалил Гастона с ног и чуть не сломал его цыплячью ручонку.

— Что случилось? — На шум прибежали хозяин и рабочие.

— Все в порядке, господа, — невозмутимо заметил младший Шанте и едва заметно поморщился, растирая запястье. — Просто раскатились трубы. Это я их задел, папа.

— Нет, это сделал я! — выступил вперед честный Алекс.

— Ну-ну, — сказал мсье Шанте и покачал головой.

— Папа, Алекс покатается со мной на машине?

И шофер мсье Шанте повез мальчишек не куда-нибудь, а в Булонский лес, и они даже заглянули в конюшни ипподрома.


— А потом я стал учиться в одной школе с Гастоном. И он наставлял и опекал меня, хотя я долго был выше на голову, сильнее и учился лучше. В институте повторилось то же самое.

Я, понятно, не желал его слушаться и постоянно влипал в разные истории, но Шанте неизменно оказывался прав и выпутывал меня, а подчас даже брал вину на себя. Меня это унижало. Я не мог понять, зачем это ему нужно. С первого дня не мог, не понимаю и сейчас. Но ведь, правда, мне не следовало связываться с заказом Маршана. Зато какой шанс обойти Гастона Шанте! Я же не сомневался, что это его подряд. — Алекс громко вздохнул. — Ну не тяну я против него, не тяну! Даже Кларис предпочла Гастона Шанте!

— Алекс, может, и тягаться-то не нужно? — сказала я и удивилась: я советую кому-то сдаться? Я ли это?

— Моя мама тоже так считает. Она не говорит, но я чувствую. А по мнению Бенедикта, каждый человек имеет право на ошибки, потому что мы все учимся только на своих ошибках, чужие примеры не учат нас ничему. Я ведь тоже только на собственной шкуре понял, как трудно руководить фирмой. Все, ну буквально все, видят в тебе идиота и злейшего врага. Я же сам жутко возненавидел Гастона, когда он стал самостоятельно управлять фирмой после смерти старика Шанте.

— А вот это я знаю. Ты же чуть не развалил ее, когда он женился на Кларис.

— При чем здесь Кларис? Не она — была бы другая! — Последняя фраза резанула мой слух. — Я пытаюсь объяснить тебе, почему меня тяготила его дружба и почему мы расстались.

Мы обижаемся на судьбу, что нам никто не помогает, подумала я. А когда кто-то начинает бескорыстно помогать, обижаемся, дескать, мы все можем сами.

Мы не желаем зависеть ни от кого! Быть благодарными кому-либо? Еще чего! Нас устраивает помощь только от ангелов! «Но я же ни о чем не просил Гастона!» — наверняка возразил бы мне Алекс. Что бы я ответила ему? Я сама такая. Поэтому я промолчала. К тому же лично мне Гастон предлагал вовсе не бескорыстную помощь. Но ведь Гастон — не ангел, в конце-то концов.

— Да ты и сам не знаешь причины наверняка, — резюмировала я. — Все. Стоп. Мы приехали. Слушай! А ведь это точно был «шевроле» Кларис! Вон он, смотри, стоит возле подъезда. Это ее номера.

— Кларис? — Алекс повернул ко мне побледневшее, растерянное лицо.

— Пойдем, посмотрим. По-моему, она сидит в машине. Без света.

Внутри молочно-белого «шевроле», стоявшего прямо на тротуаре у моего подъезда, было темно. Алекс припарковался, как обычно, у обочины, и мы пошли к «шевроле».

Кларис неподвижно сидела, опершись лицом на раскрытые ладони. Локти стояли на руле. Я постучала в боковое стекло.

— Кларис!

— Беа?

Красные припухшие глаза и ни намека на косметику. Кларис распахнула дверцу своего молочно-белого «шевроле» и выплюнула на асфальт жвачку. Даже сигарете у нее во рту я бы удивилась меньше, но жвачка!

— Кларис, что ты тут делаешь?

Она непонимающе переводила взгляд то на мое лицо, то вбок, туда, где за моей спиной стоял Алекс. И вдруг, воскликнув:

— Боже мой! Дюваль! — сестра вынырнула из машины и повисла у него на шее.

Алекс гладил ее по спине и повторял:

— Все хорошо, Лала, все хорошо…

Лала… С предрассветного неба мелким-мелким бисером плакал дождь.

— Вы еще долго собираетесь так стоять? — резко спросила я. — Пошли. Я давно хочу кофе. И советую убрать машину с тротуара, Кларис.

Она вздрогнула всем организмом — так кошки передергивают шкуркой. И отпрянула от Алекса. Алекс виновато улыбнулся мне и пожал плечами.

— Да-да, конечно… — не поднимая глаза, пробормотала Кларис, отодвигаясь от него еще на пару шагов. — Извини, Беа. Я не знала, что ты встречаешься с ним… Я не ожидала его увидеть. Дело в том, что… — Она нервно сжимала пальцы то одной руки, то другой.

— Я знаю, Кларис. Я все знаю, — сказала я. — Успокойся.

— Да? Хорошо. Я, пожалуй, поеду домой… Мне пора…

— Успокойся, Кларис, — повторила я. — Пойдем, выпьешь кофе, а то у тебя трясутся руки.

— Руки? — Она вытянула их перед собой и рассматривала так, как если бы эти две дрожащие кисти ей не принадлежали.

— Я переставлю ее машину, Беа, — сказал Алекс. — И постараюсь раздобыть курева. Где здесь поблизости круглосуточная лавка?

— У меня есть сигареты, — вполне осмысленно сообщила Кларис. — Там, на переднем сиденье. — И жалобно добавила: — Мне не помогают, только гадость во рту. От жвачки — тоже.

— Хорошо, что от жвачки, а не от жизни, — усмехнулся Алекс. Он во все глаза таращился на мою сестру!

— Может, я все-таки поеду? — Кларис переминалась с ноги на ногу. — Не хочу мешать вам. Я же не знала…

— Слушай, хватит. — Я взяла ее за руку и повела к подъезду. — Никому ты не мешаешь. — Она безвольно поплелась за мной.

— Ау-у! Вяу-у! Мя-мя-ау-у! — Трагические завывания Геркулеса долетали до первого этажа.


Глава 21, в которой Кларис вздохнула


— Какая же я дура! Ты давно с Дювалем?

— Вяу! Мяу! — орал из квартиры кот и скреб в дверь.

— Прекрати, Геркулес! Я уже здесь. — Я почему-то никак не могла попасть ключом в замочную скважину. — Все совсем не так, как ты думаешь.

— А как? Хочешь, я открою? У меня уже не трясутся руки.

— Я справлюсь. Я просто работаю на него. — Ключ повернулся в замке, замок щелкнул, ключ повернулся еще раз, и я открыла дверь. — Проходи.

Кот по-собачьи запрыгал вокруг меня, чуть ли не тявкая от избытка чувств. Я включила свет и взяла его на руки.

— Все, все, зверь. Я дома, я не собиралась бросать тебя.

— Работаешь? — Не сразу переспросила сестра, оглядывая квартиру. — Как же я давно здесь не была… Удивительно, ничего не изменилось!

— Слушай, Лала, я же понимаю, что ты примчалась среди ночи не за тем, чтобы предаваться воспоминаниям. Что стряслось?

— И на кухне все так же. Даже занавески мои. — Кларис потрогала их рукой. — Мне когда-то очень нравились эти подсолнухи.

— Что случилось, Кларис?

Она вздохнула и опустилась в кресло.

— Сделаешь мне кофе?

— Сделаю. — Я опустила кота на пол и занялась кофе. Геркулес с громким мурчанием путался у меня под ногами. — Так что же произошло?

— Мне ужасно стыдно, Беа. Даже и не знаю, как сказать. — Она прокашлялась. — В общем, Гастон не явился ночевать. Впервые в жизни! Понимаешь, никогда не было такого!

— Может быть, он уже дома? Позвони.

— Я звонила Клементине полчаса назад. Я больше не хочу тревожить ее.

— Позвони ему в офис. Может быть, он просто задержался на работе?

— До пяти утра?

— А на мобильный?

— «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже», — механическим голосом изрекла сестра и опять невесело вздохнула, почти простонала. — Я же чувствую, что у него опять другая женщина! И, похоже, все гораздо серьезнее, чем раньше. Он как будто все время хочет мне что-то сказать и не решается. Такого никогда, понимаешь, никогда не было!

Из кофеварки в кувшин потекла тоненькая кипящая струйка кофе, но у меня было полное ощущение, что точно такая же поползла по моей ледяной спине.

— И я… Ты прости меня, Беа! Я идиотка, я решила, что у него роман с тобой! — Сестра закрыла лицо руками и опять не то вздохнула, не то простонала. — Пожалуйста, прости, — навзрыд прошептала она, не отрывая от лица ладоней. — Какая же я дура!

Я хотела подойти, прижать. Кларис к себе, успокоить, но не могла ни вымолвить хоть слово, ни сдвинуться с места. Мои спина, щеки, ноги, руки похолодели. Зато Геркулес проявил большее сочувствие. Он запрыгнул на кресло рядом с Кларис — моя изящная сестрица занимает очень мало места, — оперся лапками на ее плечо и стал заботливо лизать ее ухо. От ласки зверя Кларис расплакалась в голос.

— Милое, доброе существо! — Она сгребла кота в охапку и, прежде чем положить себе на колени, потерлась о него щекой. — Такое же милое и доброе, как моя маленькая сестричка. Мой котеночек… — Она шумно втянула воздух носом. — А я… Как я, могла!

Одеревеневшей рукой я протянула сестре бумажное полотенце. Но издавать членораздельные звуки я по-прежнему была не в состоянии.

— Спасибо… Ты, пожалуйста, прости! — Кларис высморкалась и пару раз глубоко вздохнула, закрывая глаза. — Я же начала подозревать тебя с того самого дня, вернее ночи, когда Гастон поехал проводить тебя и дать денег. Он вернулся под утро, а вечером, когда я звонила тебе и у тебя был мужчина, помнишь, ты еще не могла со мной разговаривать, его опять допоздна не было дома. На следующий день ты не снимала трубку, и его тоже не было в офисе, а мобильник просил перезвонить позже… И вчера я тоже целый день пыталась дозвониться тебе… И ему… Мы даже поговорили с ним, он сказал, что завезет тебе зонт… Я чуть с ума не сошла… Я хотела приехать тоже, но твой телефон… И ночью…

— Успокойся! Пожалуйста, успокойся! — Я наконец-то овладела собой и присела рядом с сестрой на корточки. — Все хорошо, Лала, все хорошо… — И поймала себя на мыслях о том, что точно так же, как Алекса, обнимаю и глажу ее по спине, а зонт, зонт сейчас висит в прихожей, и она, наверняка, видела его, и ее муж доставил мне зонт не вчера, а позавчера… — Все хорошо, — тем не менее, повторила я и решительно солгала: — Все это время я была с Алексом, мы занимались сметой. — Хорошо хоть, что это не было ложью.

— Ночью? Сметой? — Кларис подняла на меня совершенно безумные глаза. — Вы занимались сексом!

Я хотела возразить, что у нас чисто деловые отношения, но вспомнила про залитый дождем и луной Дефанс и про поцелуй. Так что домофон, засигналив именно в этот момент, выручил меня очень вовремя. Геркулес тут же забыл о делах милосердия, спрыгнул с колен Кларис, чуть не опрокинув меня при этом, и с радостным индейским кличем помчался в прихожую.

— Это Алекс, — сказала я и пошла открывать.

— Ради Бога, Беа! — крикнула сестра мне вдогонку. — Не говори ему ничего!

— Не буду, — пообещала я, открывая домофонной кнопкой парадное. — Только что ты имеешь в виду?

— Ну вообще, — неопределенно ответила сестра. — Я наливаю всем кофе?

— Наливай. Ты знаешь, где сахар. А в холодильнике есть пирожные. — Кстати, из запасов твоего драгоценного Гастона, могла бы добавить я, но благоразумно воздержалась.

Я впустила Алекса. Кот тут же прямо с пола воспарил на его плечо и басовито замурчал в ухо.

— Ничего себе! — пошатнувшись, отреагировал Алекс, прислонился спиной к стене и принялся освобождаться от «гаучо». — Что же это такое?

— Чувства, — сказала я. — Искренние чувства животного. Пошли. Кофе остынет.

— Подожди. — Алекс взял меня за руку и, заглянув в глаза, шепотом спросил: — У вас все в порядке? Никто не умер?

— Вроде все живы, — громко ответила я. — Гастон пропал.

— Стоит обратиться в полицию, — хмыкнул Алекс. — Где тут у тебя электрическая розетка? — И вытащил из кармана зарядное устройство и мобильник.

— Не смешно! — возмутилась с кухни Кларис. — Совсем не смешно.

— Извини, я пошутил. Так где розетка?

— Вот. — Я шагнула в гостиную и щелкнула выключателем. — Вот. Возле дивана.

— А это что? — Алекс показал пальцем на лежащую в углу дивана дискету.

— Твоя смета. Первый вариант с тридцатью двумя процентами. Тебе не понравилось, я вчера и переделала.

— И ты не стерла этот?

— Я никогда не стираю промежуточные версии. Забыл? Ты же сам принес мне коробку с дискетами. Кстати, там еще много осталось. Они вместе с твоей распечаткой на кухне.

— Замечательно! — Он поправил кота на плече и воткнул зарядное устройство в розетку. — Значит, еще не все потеряно!

— Эй! — крикнула с кухни Кларис. — Вы собираетесь пить кофе?

— Уже идем, Лала! — отозвался Алекс, но не двинулся с места, одной рукой поглаживая кота на плече, а другой — собственные усы. Это напоминало игру на каком-то таинственном музыкальном инструменте.

— Ты что надумал? — заволновалась я. — Ты же решил больше не тягаться с Гастоном?

Алекс поморщился и переместил на диван недовольного этим самоуправством кота.

— Слушай, Беа. Сейчас, — он взглянул на часы, — без пяти пять, к шести вернемся в контору, если поторопимся и не слишком долго станем распивать кофе. В десять надо быть у Маршана на бульваре Клиши. Успеем до девяти подкорректировать смету? Ну, до четверти десятого, с распечаткой?

— Что? — У меня перехватило дыхание. — За три часа?

— Всю-то не надо переделывать, Беа. Достаточно только восстановить позиции про изготовление перекрытия вручную по исходной распечатке. А твоя керамика под камень и другие перспективные материалы пусть остаются. Не понравится Маршану — переделаем. Главное, мы теперь точно оставим старину Шанте с носом!

— Что это еще за заговор? — В дверях гостиной стояла Кларис. Над чашечкой в ее руке вился аромат кофе. — Заговор против моего мужа?!

— Да нет же! — Я опомнилась первой. — Ты все не так поняла! Я сейчас тебе все объясню!

— Уж, пожалуйста. — Кларис уселась на диван, демонстративно красивым движением изогнув ноги. — Вот уж никогда бы не подумала, что ты…

— Я или Беа? — Алекс иронично ухмыльнулся.

— Помолчи, — сказала ему я и присела к сестре на диван. — Кларис, выслушай меня, пожалуйста.

— Да я слушаю, я давно тебя слушаю! — Никакой растерянности и слез ни в ее глазах, ни в ее голосе. — Как, оказывается, вовремя я подоспела!

Алекс пригладил усы.

— Рассчитываешь войти в долю?

— Что ты сказал? — От возмущения Кларис чуть не расплескала кофе.

— Действительно, — поддержала ее я. — Ты в своем уме, Алекс?

— Хватит, Беа. Времени в обрез. Поехали!

— Но… — Я растерянно погладила кота. И когда он успел расположиться на моих коленях?

— Давай-давай, дорогуша, — незнакомым мне презрительным голосом проскрипела Кларис. — Вставай, делай под козырек и беги за своим хозяином. Только учтите, господа, я этого просто так…

В кухне зазвонил телефон.

— Кто это среди ночи?! — возмутился Алекс.

— …я этого просто так не оставлю. Имейте в виду, у меня большие связи в налоговом управлении и в Министерстве труда…

— Да-да, конечно, Кларис, — ответила я и сбежала с котом в кухню.

— А глава департамента по борьбе с незаконной миграцией — и вообще мой старинный приятель!

— Очень рад за тебя! — ответил ей Алекс.

— И что же ты будешь делать, дружок, без дармовой работы албанцев и марокканцев? А хочешь еще проверочку по линии профсоюзов? Как там у тебя со сверхурочными работами? А страхование? А техника безопасности?..

— Слушаю, — сказала я в трубку, закрывая кухонную дверь, чтобы не слышать ни мерзкого голоса Кларис, ни ее дурацких угроз. Кот дернул хвостом и удалился.

— Привет, — сказал Гастон. — Мне ужасно стыдно.

— Я думаю!

— Правда, стыдно, Беа. Я повел себя как мальчишка.

— А ты не хочешь извиниться перед Алексом?

— Конечно, хочу! Я потому и звоню тебе, что не знаю, где найти его. Его нет в конторе.

— А ты знаешь, который час?

Гастон повздыхал.

— Знаю. Он… Он у тебя?

— Пока еще у меня. Приезжай скорее!

— Я уже приехал.

Я выглянула в окно. Там светало, и стоял «мерседес» Гастона.

— Так что же ты не заходишь? Домофон вроде бы в порядке. Сейчас открою. Пока!

— Подожди! Не вешай трубку!

— Что еще?

— Он с тобой или с Кларис?

— Глупости какие! С чего ты взял?

— Я же сразу узнал ее машину. Понимаешь, мне бы не хотелось выглядеть окончательным идиотом, если… Если они, например, в постели!

— Ты свихнулся, дружок. Она была готова обратиться в полицию, потому что потеряла своего драгоценного супруга.

— Боже мой!

— Все, конец связи. Через три минуты я открою тебе парадное, чтобы ты не вздумал еще полчаса общаться со мной посредством домофона.

Я повесила трубку и пошла к входной двери, попутно заглянув в гостиную, из которой больше не доносилось раздраженных голосов моей сестрицы и моего все еще патрона. Я ведь не писала заявления об увольнении, впрочем, и о приеме на работу тоже не писала.

Кларис и Алекс действительно прекратили ссориться, потому что нашли более приятное занятие. Они страстно целовались на диване мадам Экри. Кажется, Гастон упомянул что-то такое про идиота…

— Идиоты! — громко сказала я. — Сейчас придет Гастон!

Подтверждением моих слов прозвучало кваканье домофона. Не снимая трубки во избежание дальнейших бесед, я нажала кнопку.

— Кошмар! — Кларис вскочила с дивана. Закрыла лицо руками и заходила по гостиной.

— Ладно, Беа. Глупости это все. — Алекс виновато кашлянул и почесал усы. — Ну извини. Так вышло…

— Идиоты, — повторила я и пошла открывать Гастону. Он уже звонил в дверь.

— Господа, я безумно виноват перед всеми вами! — обеими руками прижимая ноутбук к груди, прямо с порога покаялся Гастон. Из его кармана торчала бутылка шампанского.

Алекс вздохнул и закряхтел; Кларис тоже вздохнула и с интонацией моего кота произнесла:

— Ну и?..

Самого же Геркулеса нигде не было видно. В отличие от Алекса Гастон определенно не нравился ему, тут уж я ничего не могла поделать. А этот его дорогой Алекс только что целовался с Кларис после того, как пару часов назад удачно поцеловал меня на чердаке в Дефансе. Конечно, когда-то они были любовниками… Ну и что? Я тоже целовалась с Гастоном. Может быть, взять и рассказать ему, как они целовались, а сестре — про нас с Гастоном… Нет, нет! О чем это я? Как там говорил психоаналитик Жак? Цепная реакция?..

— Честно слово, Беа, старина Алекс, мне действительно стыдно! Я не должен был поступать так. Ужасно глупо, я как последний кретин утащил у вас компьютер. Вот. — Он протянул Алексу ноутбук. — Возьми.

Качая головой, Алекс взял.

— С ним все в порядке. Я легко извлек дисковод, и уже из него — дискету. — Теперь Гастон извлек ее уже из нагрудного кармана и тоже вручил Алексу. — Правда, я не знаю, что тогда на меня нашло, господа. Я был совершенно, категорически не прав!

Мы все молчали и наверняка с разными чувствами смотрели на него.

— Прав, ты был прав, — наконец сказал Алекс. — Во-первых, я действительно не потяну заказ Маршана, а во-вторых…

— Ты же только что пытался уговорить меня к девяти часам переделать смету. — Я ловко отомстила за поцелуи с Кларис! — Разве не так?

— Так, — не стал возражать Алекс. — Но это глупости, Шанте. Правда, глупости. Я тоже не знаю, что на меня нашло в последнюю минуту.

— Бывает, старина, со всеми бывает, — посочувствовал ему Гастон. — Знаешь, я, как только увидел эту смету тут, на кухне у Беа…

— Интересно, — наконец-то подала голос Кларис. — А что это ты делал на кухне у Беа? И вообще, зачем ты у нее оказался?

— Он привез мне зонт, Лала. — Так же ловко, как я отомстила Алексу, я перенесла визит Гастона на один день. — Ты же велела ему завезти мне зонт. Я могла бы и сама заскочить за ним. Я достаточно часто у вас бываю.

— Вот именно, зонт. — Гастон многозначительно повел бровью. — А вот что здесь делаешь ты?

— Разве я не имею права навестить родную сестру?

— Среди ночи? Бросив детей?

— Это ты бросаешь детей! Шляешься неизвестно где, а потом я встречаюсь с тобой у Беа! Зонт, между прочим, со вчерашнего дня на месте!

— Успокойся, а? Я приехал, чтобы вернуть Дювалю его компьютер. Ты что, скажешь, не видела?

— Господа, может быть, мы успокоимся все? И выпьем кофе? — предложила я, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Впрочем, неизвестно — из-под чьего контроля.

— С удовольствием, Беа, — в один голос поддержали меня Гастон и Алекс.

Но Кларис не унималась.

— Лично я уже попила кофе! Спасибо большое! — с вызовом сказала она. — Может быть, я все-таки имею право знать, где ты был все это время? Почему отключил мобильный?

— Святые Небеса! — взмолился Гастон и с театрально воздетыми руками пошел в кухню. Бутылка шампанского смешно оттягивала полу его дорогого пиджака. — Я был у Ледюка! Мы с ним изучали эту самую смету! Можешь позвонить ему прямо сейчас и проверить!

— Ну-ну. — Кларис ни на шаг не отставала от супруга. — У Ледюка! Знаю я вашу мужскую солидарность! Я сейчас не собираюсь будить никого, а вот завтра я поговорю не с ним, а с его женой! Хотя тоже может не сказать, та еще особа!

— Кстати, как там старина Ледюк? — заинтересовался Алекс. — Все еще трудится?

И мы все переместились в кухню.

— Трудится, — безмятежно изрек Гастон, плюхнулся в кресло и только тут вспомнил про бутылку. — Ледюк — молодчина. Седьмой десяток разменял, а голова светлая, как у студента-выпускника. — И водрузил шампанское на стол. — Давайте, дамы и господа, выпьем за всеобщий мир и разоружение.

— Я бы не сказал, что после выпускных у кого-то может быть светлая голова, — заметил Алекс и по-хозяйски достал из шкафчика бокалы.

— Не придирайся, дружище. Между прочим, Ледюк передавал привет и тебе, Дюваль, и реформатору сметы.

— Правда? — удивилась я.

— Так точно, капрал. — Гастон изобразил армейское приветствие. — Старый генерал от сметного дела очень высоко оценил предложенные младшим собратом по оружию временные дороги для тяжелого транспорта. Виват! — Хлопнула пробка. — Ноль целых тридцать две сотых удорожания настоящей сметы и солидная экономия грядущих расходов по восстановлению ландшафта!

Шампанское призывно заиграло в бокалах.

— Замечательно, — сказал Алекс и передал мне вино. — Поздравляю, Беа. Похвала самого Ледюка! За тебя!

Гастон в свою очередь вручил бокал Кларис.

— За первый успех подающего надежды маленького сметного капрала! — провозгласил он.

Я почувствовала на себе взгляд сестры и обернулась. Она вся кипела ревностью! Без косметики это особенно заметно.

— Спасибо, — торопливо сказала я. — Но мне бы больше хотелось выпить просто за встречу и за вашу встречу. Вы же все — давние друзья.

— Ну уж, — сказала Кларис. — Так прямо все и друзья?

— Уверена, что да. — Я, многозначительно взглянула на нее.

Сестра привычно вздохнула и старательно навесила на себя улыбку, наверное, с такой улыбочкой она очаровывает своих друзей из налоговой инспекции и Министерства труда.

— Замечательный тост, дорогая. За дружбу! — И залпом, как лекарство, выпила шампанское до дна.

— Ура!!! — Два других друга по-гвардейски выпучили глаза и не менее браво выпили. Алекс подбоченился, глядя на меня, и для большего сходства с гвардейцем подкрутил усы. Гастон переглянулся с Кларис и проделал то же самое для нее; но с мнимыми усами. И его жена определенно повеселела!

— Ура. — Я усмехнулась. Сделала пару глотков, а потом, совершенно случайно обнаружив, что страшно хочу пить, тоже до последней капли осушила бокал. И дерзко спросила: — Гастон, а почему твой генерал Ледюк категорически не хочет заменить современными облегченными материалами все эти натуральные камни? Неужели заказчику некуда девать деньги?

Гастон внимательно выслушал меня, удивленно склонив голову, хмыкнул, потянулся к бутылке — в ней еще оставалось немного шампанского — и с аптекарской точностью разлил его по нашим бокалам.

— Дело вовсе не в желаниях Ледюка, — наконец проговорил он. — Так в проекте. Так придумал архитектор. Маршан не возражает. Он любит пустить пыль в глаза.

— Тем более! — сказала я. — По внешнему виду их может различить только очень знающий специалист, а экономия, если вместо камня использовать керамику, очень даже ощутимая.

— Процентов десять, а то и все двенадцать, — добавил Алекс. — Принеси-ка ту дискету, Беа. Мы сейчас покажем ему, как это выглядит по каждой отдельной позиции.

— Значит… — Гастон сжал ладони и радостно перевел взгляд с Алекса на меня и обратно на Алекса. — Значит, мы снова работаем вместе, старина?

— Выходит, что так, — с некоторой заминкой согласился Алекс.

— И ты больше не в обиде на то, что я уволок компьютер?

— Да нет же, я тебе с самого начала сказал…

— А гнались вы за мной, как в каком-нибудь боевике!

— Ты и улизнул, как в боевике, за секунды до блокировки двери. Но лично я, не знаю как Беа, ни о чем не жалею.

— Я тоже не жалею, — призналась я. — С технического этажа вид на Дефанс просто фантастический! — И почувствовала, что заскучавшая при нашем профессиональном разговоре, Кларис теперь откровенно заинтригована.

— Вы опять вогнали меня в краску, господа, — сказал Гастон. — Это что же, из-за меня вы оказались отрезанными от мира и спускались с чердака по веревке?

— Примерно. — Я кивнула и, пока Алекс не начал сообщать подробности, предложила допить шампанское и приступать к делу. Мне не терпелось показать свой вариант сметы Гастону.

Своим бокалом Гастон потянулся к бокалу Алекса, глядя при этом на Кларис.

— Я так рад, дорогая, что малыш Дюваль возвращается! За тебя и твое возвращение, старина!

— Погоди, Шанте. — Алекс неожиданно поставил бокал на стол. — У меня теперь своя фирма. Я не собираюсь ликвидировать ее и работать в твоей компании.

— А что ты скажешь насчет компании «Шанте и Дюваль»? Или даже «Дюваль и Шанте», если так для тебя звучит приятнее?

— Ты?.. Ты… — Алекс вдруг часто задышал. — Ты это серьезно?

— Конечно, старина. Я давно мечтал об этом.

«Дзык-дзык-дзык-дзык» — далеко не хрустально прозвенели мои дешевые фужеры.

Мы выпили, и Гастон, все больше воодушевляясь, начал очень толково и подробно рассказывать о преимуществах и перспективах будущей, воссоединенной компании. Алекс кивал, приглаживал или чесал усы, задумчиво произносил: «Хмм», кое в чем спорил; Гастон соглашался или четко, буквально по пунктам, загибая пальцы, приводил более весомые аргументы. Два друга — теперь я хорошо видела, что это именно два друга, два очень близких человека, что бы там ни говорил мне про их разногласия Алекс, — раскрыли один для другого свои невидимые, отделяющие мир каждого человека от окружающего мира, эдакие условно-хрустальные оболочки и радостно-доверчиво впустили к себе друг друга. Друг — Друга.

И это был совсем другой — Другой — двойной мир. Очень похожий на тот, который бывает у влюбленных — друг в друга — мужчины и женщины. Но не интимно-эротический женско-мужской мир, а исключительно мужской, трезвый, материальный, лишенный всякой расплывчатости и эротики, очень конкретный и жестко-прочный, как надежная стальная опора, именно мужской мир. Ужасно притягательный и возбуждающий для женщины…

Гастон и Алекс существовали сейчас только друг для друга, как бы забыв о существовании остальной части планеты. Они смотрели глаза в глаза с братской, а порой и с отцовской заботой, нежностью, терпением, с гордостью, доверием и пониманием.

Я вдруг перехватила взгляд Кларис на Гастона. В ее взгляде, я уж не говорю о джокондовской улыбке, осветившей ее лицо, тоже сплеталось множество эмоций: гордость, восхищение, радость оттого, что такой человек есть, и оттого, что он рядом, нежность, ласка, желание и доверие… Настоящая гамма чувств! Как в музыке: до, ре, ми, фа, соль, ля, си… Это для ушей, а для глаз — радуга! Я вспомнила! Та самая многоцветная светящаяся дуга, которую я видела во сне, которая струилась из глаз моей сестры в глаза какого-то неведомого парня… Да мало ли что бывает во сне, главное, что наяву — сейчас! — это чудо реально существует! А я? Почему не умею смотреть так я? Почему из моих глаз никогда в жизни не вылетала радуга?

— Принеси, пожалуйста, ту дискету, Беа. Ты знаешь, где она лежит, — обернувшись ко мне, попросил Алекс. — Мне не хочется тревожить кота.

— Что? — переспросила я, плохо соображая, что происходит. Из глаз Алекса в мои определенно что-то хлынуло. Что-то совсем незнакомое, ослепительное и на удивление родное…

— Твой кот спит у меня на коленях. — Алекс ответил совершенно нормальным голосом, но взгляда не отвел. — Видишь?

— Кот? — Чтобы избавиться от наваждения, я зажмурилась на миг, встала, обошла стол — Алекс сидел напротив — и посмотрела на его колени. — Вижу. И давно он тут спит?

— Понятия не имею. Сначала не было, а потом чувствую — тяжесть, и мурчит. А теперь вот спит.

— Правда, спит, — сказала я и погладила кота; Алекс погладил мою руку.

— Разобрались с домашним животным? — из другого измерения спросил Гастон. — Давай дискету, Беа. Я включил компьютер.

— Не буду вам мешать. — Кларис встала из-за стола и посмотрела на часы. — О, я еще вполне успею привести себя в порядок! Счастливо, Алекс. Пока, дорогой. — Она легко чмокнула щеку Гастона, он с улыбкой ответил тем же. — Проводишь меня, Беа?

— Конечно.

— Я тебя умоляю, — зашептала она в прихожей, — не говори ничего Гастону! И не переживай сама. Честно, я не знаю, что на меня нашло! Все давно в прошлом.

— Ты о чем?

— Ну не дуйся, я же вижу, что Алекс тебе нравится…

— А как ты поведешь машину после шампанского? — перебила ее я, после радуги мне действительно не особенно хотелось вспоминать инцидент с поцелуями. Но и обсуждать какие-либо симпатии не было желания тоже.

— Пустяки! У меня полно жвачки. Стоп. А где моя сумочка?

— На диване или под, — все-таки по привычке съязвила я и вдруг неудержимо, до слез, зевнула.

Сестра пристально посмотрела на меня, шумно выдохнула, но оправдываться больше не стала. А я как нарочно зевнула еще раз! Кларис фыркнула и попыталась что-то сказать, но тоже широко зевнула!

Ее сумочка лежала на журнальном столике рядом с дискетой.

— Какая же ты зараза, Беа, из-за тебя я чуть не вывихнула челюсть!

— Почему из-за меня?

— Ладно. — И Кларис опять зевнула!

— Забудь, — сказала я. — Лично я все уже забыла.

— Постараюсь. Я тебе позвоню. Пока.

— Пока. — Я закрыла за ней дверь и с дискетой в руке пошла в кухню к мужчинам.

— Оказавшись в твоей шкуре, я сразу все понял, — говорил Гастону Алекс. — Все тебя ненавидят, ненавидят и лебезят, когда ты хозяин.

— Неправда, — возразил Гастон. — Перед моим отцом никто не лебезил и никто его не ненавидел. Все его уважали и любили.

— Думаешь, тебя все тоже любят и уважают? — хмыкнул Алекс. — Каждый день, с утра и до вечера?

— Во всяком случае, я на это надеюсь. И ты тоже, старина, что бы ты там ни говорил. Я все для этого делаю, как отец.

— Угу. Как будто я не делаю! А все равно, по их мнению, кретин или, в лучшем случае, Кот в сапогах!

Гастон усмехнулся.

— Мило. А я вот, по-прежнему, Шанте-сынок. Люди есть люди, старина.

— Сплошное жулье и бездельники! Невозможно положиться ни на кого!

— Да со львами легче! Те хоть в клетке!

— И не говори…

— Вот дискета, — сказала я, возвращая их от абстрактных рассуждений о несовершенстве рода людского к действительности. — Только давайте сначала кофе. У меня от шампанского глаза слипаются.

Они уставились на меня и в один голос спросили:

— Устала?

Вернее Гастон заговорил на секунду раньше, потому что ровно столько времени потребовалось Алексу, чтобы послать мне радугу, прежде чем спросить.

— Ничего. Вы же оплатите мне сверхурочные, господа патроны?

— Может, лучше дадим ей отгул, компаньон Дюваль?

— И премию, и за сверхурочные, компаньон Шанте.

— Мы разоримся, компаньон Дюваль!

— Это вряд ли, компаньон Шанте!


Глава 22, в которой можно наконец принять душ и поспать


Поделилась я своими замыслами с Геркулесом, в начале десятого закрыв за компаньонами дверь. Не знаю как насчет душа, но против идеи поспать Геркулес явно не возражал. Я с удовольствием осуществила первую часть плана и без промедления собиралась приступить к реализации второй, но телефон взволнованно потребовал моего внимания.

— Ты одна? Эти ушли? — спросила сестра.

— Ушли. Одна.

— Давай встретимся в «Стрельце», — предложила она.

— Неподалеку от нашего колледжа? Ностальгия? Ты заканчиваешь во сколько?

— Нет, прямо сейчас.

— Что еще случилось?

— Приезжай. Не по телефону.

Я с завистью посмотрела на Геркулеса. Он безмятежно посапывал в любимой позиции: на спине, поперек кровати.

Я приехала на такси.

— Закажем коньяк? — Кларис смущенно разгладила на столе скатерть. Несмотря на свежайшую блузку, макияж и старательно уложенные волосы, выглядела она ужасно. — Ты не возражаешь?

— С утра? Ты разве не вернешься на работу?

— Я отпросилась. В смысле предупредила Ирен, что у меня семейные обстоятельства. Деловые встречи она отменит. А для руководства — я у дантиста.

— Понятно. — Сразу вспомнилась анкета мадам Лебуафлори. — А коньяк по какому поводу?

— Хочешь вина?

Я кивнула. На самом же деле больше всего на свете я хотела спать. Но что толку вспоминать об этом, если я все равно уже приехала?

— А позавтракать? Что тебе взять?

Если я поем, то уж точно усну прямо здесь.

— На твое усмотрение, Кларис. Что себе, то и мне.

Сестра сделала заказ. Официант отправился на кухню. Мы молчали до самого его возвращения. Он откупорил бутылки и налил ей коньяк, а мне прозрачное, зеленовато-желтоватое вино. У коньяка был красивый цвет темного янтаря.

— Что-нибудь еще? — спросил официант.

— Пока достаточно, — ответила Кларис. — Спасибо. — И проводила глазами его спину.

— Зря ты заказала по целой бутылке. Мы не выпьем.

— С собой возьмем.

— Шутишь?

Она невесело хмыкнула и залпом опустошила свою рюмку.

— Ты стала совсем взрослая, — без всякой связи сказала Кларис. — Я всегда относилась к тебе, как к маленькой девочке, и вдруг сегодня поняла, что ты давно взрослая женщина, скоро тридцать.

— Не очень скоро. — Я отпила глоток. — Приятное вино. Мне пока двадцать семь.

— Мне было столько же, когда все это произошло.

— Что произошло?

— Все. — Она налила себе еще и снова выпила.

— Ты бы закусывала. Охмелеешь. — От ужаса, что моя старшая сестра тайно спивается, сонливость как рукой сняло. — Неужели ты стала пить?

— Все произошло. Все сразу. — Похоже, Кларис не слышала меня. — Алекс, Гастон, замужество… Ты точно не хочешь коньяку? — И налила себе еще.

— Не надо, Кларис! Мне за тебя делается страшно!

— А знаешь, как мне было страшно за тебя? — Она не выпила, а вертела ножку рюмки в пальцах и через коньяк смотрела в окно.

— Когда? Когда тебе за меня было страшно? Почему я никогда раньше не знала, что ты встречалась с Алексом?

— Я и сама-то об этом не очень знала. А, ладно. — Она все-таки выпила коньяк, поставила рюмочку и погладила мою руку. — Не бойся, я не сопьюсь. Я ужасно жадная.

— Ты действительно пугаешь меня, Кларис. Может, отвезти тебя домой, пока не поздно?

— Не сейчас. Я должна кое в чем признаться тебе.

— Поешь. Салат очень вкусный.

— Да, конечно. — Она поковыряла вилкой в стожке зелени. — Понимаешь, ведь тебя раньше не было, потом ты появилась, маленькая-маленькая! Как кукла. Потом ты уже была. Была, была, и вдруг раз — и ты взрослая женщина.

— Кларис…

— Не перебивай. — Нетерпеливый жест рукой. — Я хочу, чтобы все шло по порядку. — Замолчала и уставилась в окно.

Дождя больше не было. Солнце поторопилось высушить асфальт, и он светлел прямо на глазах. Официантка протирала уличные стулья и столики: новые отважные посетители решили расположиться на свежем воздухе.

В кафе определенно было душно. Вероятно, на улице тоже.

— Парит, — сказал кто-то за моей спиной. — К ночи опять будет гроза. Точно.

— Гроза… — произнесла Кларис. — Почему-то все происходит обязательно в грозу!

— Не знаю, — сказала я.

— Я была совсем маленькая, но очень хорошо помню, как была жуткая гроза и пришли люди. Вернее, я проснулась от грозы и побежала к родителям в спальню, но в гостиной плакала мама и ее утешали двое мужчин. Это были папины друзья — дядя Патрик с усами и Юбер. У Юбера тогда не было усов, но у него тоже был пистолет, как у папы и дяди Патрика. А потом мама увезла меня к бабушке в Корнуай [Note4 - Земли Корнуай — местность в Бретани.]. В большом доме мы с бабушкой жили только вдвоем, мама приезжала редко — раз в месяц. Может быть, раз в месяц ездить из Парижа в Корнуай — и не так уж редко, но я была очень маленькая, и для меня это было очень редко. Хотя не могу сказать, что я так уж скучала. В деревне было так здорово! Берег моря, коровы, козы, кошки, собака, деревья, трава, цветы, куры… И меня очень занимало, что у одной из кошек вдруг быстро стал расти живот, она сделалась как бочонок на ножках. Бабушка объяснила, что у Нану — надо же, я помню, что кошку звали Нану! — будут детки. Однажды вечером котята родились. Я с трепетом смотрела, как Нану вылизывает малюсеньких новеньких существ. Их было пять или шесть. Я тогда еще плохо умела считать. Но на следующий день у кошки был только один котенок! Бабушка без тени сомнения объяснила, что этот самый крепкий, а остальных утопили, потому что они «лишние». Это потрясло меня! Как может такое быть, чтобы живые, только что родившиеся детки могли быть лишними?! К тому времени я уже однажды видела собаку, утонувшую в море, и поэтому понимала, что «утонувший», значит, неживой. У меня случилась истерика, но по счастью именно в тот день приехали мама и Юбер. У Юбера были новые усы, а у мамы… У мамы — живот! Может быть, он был и в прошлый раз, но тогда я, вероятно, не заметила. Мне же не было еще пяти. Я вообще плохо помню свое детство, но ночной разговор взрослых, подслушанный случайно, когда я тоже проснулась от грозы, я запомнила слово в слово.


— Почему ты до сих пор ничего не сказала девочке? — спросила маму бабушка, она упорно называла меня «девочка», а не «внучка». — Лала большая, все понимает.

— Я тоже считаю, что давно надо было ей объяснить, но Жюльет ни в какую, — сказал Юбер.

— Вряд ли понимает, — усомнилась мама. — Она ведь никогда не спрашивает об отце.

— Потому и не спрашивает, — сказала бабушка. — Ей в школу через год, а фамилии у всех будут разные.

— Через два, — поправила мама.

— Ну и что? — сказал Юбер. — В память о сержанте Рене Вольере. Он мой лучший Друг. Она должна всегда о нем помнить.

— Как назовете? — спросила бабушка.

— Я хочу Алексом, а он — Рене. Как все равно мемориал устраивает.

— Или Беатрис, если девочка, — добавил Юбер. — При чем здесь мемориал?

— Не ссорьтесь, — сказала бабушка. — Рене — хорошее имя.

— В таком случае, пусть будет Гийом, как твой отец, — сказал Юбер.

— Хмм… Гийом. Он был мужчина, что надо, — сказала бабушка.


Глава 23, в которой я удивилась


— Но ведь у нас нет брата?

— Нет. — Кларис скосила глаза на коньяк, покусала губу, подозвала официанта и попросила принести соку.

— Какого именно, мадам?

— Неважно, но в самом большом бокале.

Официант кивнул и ушел.

— Понимаешь, тут и началось самое ужасное. Я ведь по кошкиному опыту решила, что у мамы в животе много деток, а они ссорятся из-за того, кого оставить! Мальчика или девочку? Еще же неизвестно, кто самый крепкий, чтобы утопить лишних.

— Это смешно.

— Нет, Беа. Совсем не смешно. Я выбежала к ним с криком: «Не смейте! Не смейте никого топить! Мне нужны все»!

Официант принес сок. Сестра выпила весь. Чуть не литр.

— Они меня утешили, дескать, никто не собирается никого топить, к тому же больше одного ребенка сразу редко бывает, и тогда радость еще больше. Что детей в отличие от котят никто не топит, ну и все в таком духе. Я утихла, но не особенно поверила. Потом мама и твой отец не приезжали дольше обычного, а когда приехали — живота у мамы больше не было. Не было и обещанных братика или сестрички. Ты даже не можешь себе представить, что это значило для меня! К вечеру начался жар, тем более что буквально накануне ощенилась Фиалка, и всех ее щенков — всех! — утопили. Они были лишние. У бабушки и без них бегало по двору две собаки… В мамино горе и в объяснения взрослых про то, что ребенок умер во время родов, я не желала верить.

Я молча наблюдала за тем, как моя сентиментальная и уже в общем-то пьяненькая сестрица вливает в себя еще порцию коньяку.

— А когда у мамы опять завелся животик, я решила во что бы то ни стало не допустить ничего подобного. Я никому не сказала о своих планах, но заявила, что желаю жить вместе с мамой и папой Юбером в Париже. Как ни странно, взрослые не возражали. Дело в том, что той осенью я должна была пойти в школу. Конечно, это обстоятельство затрудняло мне слежку за мамой — как бы она не родила без меня и не утопила лишних. Естественно, уследить мне не удалось, маму увезли в больницу, когда я была в школе. А на следующий день папа Юбер повел меня навестить маму и проведать сестричку Беатрис. «Она родилась только одна?» — тайком спросила я у медсестры. Ни маме, ни Юберу я давно не доверяла. «Красавица! — не поняла меня медсестра. — Закажи маме, она тебе еще и братика купит!» «Где купит? У кого?» — растерялась я. А взрослые смеялись…

— Понятно, — сказала я. — Они навесили на тебя еще одну проблему с покупкой. Но почему ты решила все это рассказать мне? Ты же раньше ничего такого никогда не рассказывала.

— Да. Извини. Просто ты всегда для меня загадка. Из сморщенного существа на моих глазах то ли быстро, то ли медленно росла девочка. У меня давно свои дети, причем, как видишь, сразу двое, но ты все равно осталась загадкой, — повторила Кларис, вновь наливая себе коньяку.

— Ради Бога, Кларис! Достаточно!

— Не кричи. Что подумают другие посетители?

— Пожалуйста, Кларис…

— Понимаешь, в детстве я долго не могла понять, почему из всех — по моим представлениям мама же родила нескольких деток, — сестра зажмурилась и выпила явно через силу, — выбрали именно тебя?

— Кларис…

— Ладно, — ласково разулыбалась она и погладила мою руку. — Шучу. Детские глупости. Просто понимаешь, все эти годы я испытывала вину перед Алексом. И вдруг мы встретились. — Она вздохнула. — Да пойми ты, все опять нахлынуло! Он такой… Я места себе не нахожу!

— Ты все это нарочно про детство плела, не решаясь откровенно поделиться со мной тем, что у тебя на сердце?

— Зря я это все рассказывала, ничего ты не поняла.

— А что я должна была понять?

— Да то, что я не переживу, если Алекс окажется с тобой в одной постели? Ты же всегда была маленькая сестренка, котенок… И вдруг ты и Алекс!

— Тебе было бы легче, если бы в одной постели со мной оказался Гастон?

— Что? Я люблю Гастона! Ты не шути на эту тему!

— Вот как? Я так поняла, что ты вышла за него по расчету. — Зачем я это говорю? Я же видела радугу из ее глаз. Но меня несло. — Ты же целовалась с Алексом! Ты чувствуешь свою вину перед ним. И Алекс тоже так считает!

— Откуда ты знаешь?

— Я с его слов поняла.

— Ну-ну. — Сестра хмыкнула и не очень уверенным жестом попыталась гордо поправить волосы. — Что он тебе сказал еще?

— Ничего особенного. Вы с ним встречались, все было хорошо, а ты взяла и вышла за богатенького сынка его хозяина.

— Он называет это «встречались»? Да он трахал меня на полу в конференц-зале!

— Тише, Лала! Все же слышно.

— Именно это слово, Беа! — В голосе сестры была все та же запальчивость, но звучал он гораздо тише. — И не изображай из себя девственницу. Можно подумать, он тебя не завалил, пока вы там на чердаке… Что вы делали на чердаке? Стихи читали?

— Представь себе, разговаривали. И стихи он читал тоже!

— И даже не целовались?

Я промолчала. Раз уж я не рассказала ей про то, что у нас чуть не произошло с Гастоном, — не рассказала сознательно, чтобы не произошло «цепной реакции», тем более теперь, когда я видела радугу, — зачем ей знать, что я целовалась с Алексом? Я и Гастону никогда не расскажу, что делали Алекс и Кларис на диване мадам Экри! Я не хочу никакой «цепной реакции»! Я люблю свою сестру! И вообще, мы обе говорим совсем не то и не о том, о чем могли бы говорить сестры в одиннадцать часов утра.

— С ума сойти. — Кларис посмотрела на коньяк, но только посмотрела. — Знаешь, Беа, лучше я тебе поверю. Потому что представить…

— Я уже слышала.

— …что он делает с тобой то же, что и со мной тогда-а-а! — Кларис схватилась за голову. — Это был не секс, а я даже не знаю, что! Это было полное сумасшествие и безумие! Причем, — сестра лукаво повела глазами и скривила губы, — причем тогда меня временно поставили исполнять обязанности начальника отдела, сейчас-то уже я давно его начальник, и одновременно происходил ремонт в здании нашей инвестиционной компании. Боже мой! Я случайно сталкиваюсь с каким-то коренастым парнем в коридоре, он говорит: «Извините, мадам!» — и смотрит на меня, раскрыв рот. И я вдруг понимаю, что точно так же, раскрыв рот, пялюсь на него. Ничего особенного! Даже ростом-то не шибко вышел. А я глаз отвести не могу и пылаю жаром. Он говорит: «Не подскажете, где тут у вас конференц-зал? Мне нужно его предварительно обмерить. Я, дескать, представитель фирмы „Шанте“, мы будем тут у вас производить некоторые ремонтные работы». И я, вместо того чтобы объяснить, как пройти или уж хотя бы подняться на лифте, тащусь туда с ним по лестнице. Там редко кто появляется, особенно на верхних этажах. И тогда — никого нет. Он вдруг с размаху целует меня, я даже не успеваю ничего понять, как он волочит меня к этому залу, насилу попадет ключом в замок, а потом мы уже с ним на небесах, вернее на полу…

— Сразу? На полу?

— Ну да. Не на креслах же. И так каждый день. Он с неделю этот зал мерил. И мы не разговаривали ни о чем, ну разве что имена друг друга знали. Даже свидания не назначали. А просто так вдруг налетали друг на друга в каком-нибудь коридоре. Я же тогда на работе из четырех ружей стреляла — та еще мадам патрон двадцати семи лет! — да еще успевала посещать аспирантуру.

И однажды он в самый ключевой момент, когда я не то что на небе, а где-то уже в стратосфере, шепчет: «У моего друга сегодня день рождения. Пошли, надо же познакомиться поближе». Я сначала слетала на Луну, а когда вернулась, возразила, мол, я сегодня занята, надо было предупредить заранее. А он: «Глупости, — говорит. — Пойдем и все», — и мы опять куда-то полетели.

— И никто вас ни разу не застукал? — Это был самый безобидный из всех вопросов, вертевшихся у меня в голове.

— В том-то и дело, что нет. Я сама до сих пор удивляюсь, как я тогда все успевала. И работа, и учеба, и Алекс… — Сестра усмехнулась, глядя мне прямо в глаза. — Алекс… — И, поколебавшись, все-таки опять налила себе коньяку.

Я промолчала.

— Честно говоря, я не слишком собиралась идти с ним куда-либо. Да мы и не договорились толком. Спустившись с небес, я сразу же помчалась на свой этаж. А вечер я наметила провести в библиотеке. Выхожу после работы из конторы. Стоит. Прямо посреди нашей парадной лестницы, у всех на виду. И ко мне. Только бы не полез целоваться. Все ж с работы идут, увидят.

— Ну и?

— Не полез. Шепнул: «Вон мой „рено“ стоит», — показал глазами и пошел совсем в другую сторону.

— Конспиратор.

— В общем-то и мне это не очень понравилось. Лучше бы поцеловал при всех, чем суетиться как мальчишка по мелочам. Он потом в машине сказал, что хотел как лучше, но что-то тогда поломалось между нами.

— А день рождения был тогда у Гастона? — догадалась я.

— Естественно. Гроза и колоссальная вечеринка в нашем доме. Теперь уже нашем… А тогда я просто подумала, что хорошо бы жить в таком доме, в настоящем особняке с прислугой, картинами старых мастеров и садом.

— Ну-ну.

— Слушай, не надо. Я уже зарабатываю столько, что могу позволить себе купить дом еще лучше. И тогда я уже знала об этом. А Гастон — это Гастон.

— Опять жар и волнение с первого взгляда?

— Какая же ты все-таки злая, Беа. Конечно, с первого. Только совсем не жар и волнение.

— А что же?

— Уверенность. Уверенность в том, что этот человек не подведет никогда.

— Да? А кто у нас гуляет направо-налево?

— А может, он и не гуляет? Может быть, это мое больное воображение? Я же была уверена, что он был с тобой этой ночью, а он работал!

— А деньги на женщин?

— Может быть, он действительно жертвует разным фондам на благотворительность? Он расчетливый человек, но вовсе не скупой. А главное, джентльмен.

— Тебе виднее.

— И влюбился в меня с первого взгляда. Да. И не строй такую ухмылочку. Когда мы с Алексом приехали, все пили коктейли. Гастон вышел нас встречать с фужером. «Беа, это Гастон, Гастон, это Беа», — сказал Алекс. И Гастон вдруг так растерялся, что протянул мне руку прямо с фужером и тут же залил мое платье. Тут уж растерялась я, а Гастон извинился и предложил проводить меня в ванную комнату.

— Ну уж в ванной-то вы не растерялись оба.

— Ничего подобного. Гастон оставил меня одну, показал, где взять фен и полотенце.

— Фен-то зачем? Или ты решила заодно помыть голову?

— Глупая! Чтобы быстрее просушить платье!

Кларис опять выпила! Никогда я не видела сестру такой.

— Гастон позвонил мне в контору на следующий день и предложил поужинать вместе. Только после этого произошло все остальное. И он стал каждый день ночевать у меня. Мне ужасно нравилось, что он всегда являлся без предупредительного звонка. «Настоящий мужчина звонит в дверь, а не по телефону» — вот его девиз, — продекламировала Кларис и, к моему ужасу, выпила еще!

— А конференц-зал? — тем не менее, полюбопытничала я.

— Я сейчас такая пьяная, что скрою и про конференц-зал. Пока всерьез не начался ремонт, с конференц-залом у меня все было в порядке! Да пойми же ты! Я вертелась как белка в колесе, я вообще плохо понимала, что вокруг происходит. Я понятия не имела, догадывается ли кто из мужчин, что я встречаюсь с обоими. Я вообще не задумывалась над этим.

— И ничего мне не говорила!

— Да я просто жила тогда отдельно, у меня была своя жизнь. У тебя — своя, ты была маленькая, жила с родителями.

— Мне тогда было уже двадцать лет!

Кларис задумалась, но добавлять спиртного не стала.

— И правда, двадцать. Конечно, ты сейчас живешь в той моей квартире. Куда приходил Гастон… Удивительно! И тебе сейчас столько же лет, как мне тогда! А я тогда была взрослая, значит, и ты взрослая. Да…

— Кларис, это мы уже обсудили. Может быть, пора домой?

— А ты знаешь, как я опомнилась? Не знаешь. А я расскажу. Я сейчас тебе все расскажу, ты ведь взрослая. Был девичник накануне свадьбы Розин. Ну помнишь, такая смешливая, толстая! Не помнишь?.. Ладно, не помнишь, значит, не помнишь. А кто-то меня спрашивает, нет ли случайно у меня с собой прокладок. И тут до меня дошло. Я же сто лет ими не пользовалась. Понимаешь, сто лет! Короче, я купила в аптеке тест, пришла домой и сделала. Результат, — сестра пьяно поцокала языком, — приплыли. Тут звонок в дверь. Ясно, Гастон.

— Кто же еще? Настоящий мужчина сразу звонит в дверь! Ты точно домой не хочешь?

— Не хочу. — Она тяжело мотнула головой. — Ты меня поняла. Я сую тест и упаковку в шкафчик над умывальником. Открываю. И правда — Гастон. Моет в ванной руки и спрашивает: «Нет ли у тебя, дорогая, аспирина? Голова болит». Я не успела, а он открыл шкафчик и все нашел. Обрадовался! И мы поженились. Кошмар! Я же не знаю, от кого дети.

Я напряглась. Сестра замахала обеими руками.

— От Гастона! Не переживай, я проверяла, когда родились! От Гастона! У него тетки двойняшные! Сиси и Миси! Им по семьдесят, а все Сиси и Миси! Давай выпьем за наших детей! Давай! У меня сразу двое!

— А что ты сказала Алексу?

— Алексу? Только не затащи его к себе в койку. Я умру.

— Господи! Кларис! Поедем домой. Ты ведь не спала ночь.

— А ты спала? С кем из них ты спала?

— Тише, умоляю, тише! Ни с кем я не спала.

— А я умру! — зарыдала Кларис, повалившись лицом на край стола. — Я точно умру!

— Кларис, пожалуйста, возьми себе я руки. — Я вскочила и заслонила ее собой. — На нас все смотрят.

Подскочил официант.

— Проблемы, мадам?

— Счет, пожалуйста. — Я подумала, как удачно, что не отдала сестре сразу деньги Гастона. — Мы уходим.

— Поклянись мне, — захлебываясь пьяными слезами, потребовала в такси Кларис. — Сейчас же поклянись!

— В чем, Лала? Скажи, я поклянусь во всем, в чем ты захочешь.

— Ты маленький глупый котенок… Я так люблю тебя…

— О Господи! Лала, я тебя тоже люблю.

— Нет, я люблю тебя сильнее. — Она уткнулась носом в мое плечо, прошептала: — Котенок, — и затихла.

Звуки мобильного из ее сумочки заставили меня вздрогнуть. Сестра уже сладко спала на моих коленях, совсем как ее близнецы тогда, в грозу, на коленях у Гастона. Стараясь не потревожить ее, я полезла в сумочку за аппаратом. Что же я отвечу? К моему облегчению, сигналы затихли. Но ведь я же могу по телефону предупредить Клементину, попросить ее сделать так, чтобы дети не увидели свою невменяемую маменьку, пока она не придет в себя! Я набрала номер.

— Слушаю, — сказал Гастон.

— Как хорошо, что это ты! — Никогда не предполагала, что однажды так обрадуюсь его голосу.

— Беа? Где ты? Мы с Дювалем тебя потеряли.

— В такси. У меня проблемы, Гастон.

— Что случилось? Я могу помочь?

— Очень даже. Причем именно ты, и никто другой.

— Я-а-а?

— Да. Только не падай в обморок, Гастон. Проблемы с Кларис. Она жива, не волнуйся, только очень пьяная.

— Лала пьяная?

— Ну и что? Ты сам никогда не был в таком состоянии? Главное, чтобы она не попалась детям на глаза. Ты лучше скажи, как прошли переговоры с Маршаном? И почему ты дома?

— Потому что хочу спать. А Маршан… — Гастон вдруг хохотнул. — Как ты говоришь, «Лала в состоянии»? Маршан, знаешь, в каком состоянии со вчерашнего дня? Жуть! У него сын родился! Так что переговоры переносятся на неопределенное время. Старик Маршан раньше чем через две недели из запоя не выйдет.

— Он же известный коллекционер! Разве у таких людей бывают запои?

— Твоей сестре можно, а Маршану нельзя?

— Но она же напилась впервые в жизни!

— Слушай, Беа, — голос Гастона заметно посерьезнел, — она что, правда, сильно пьяная?

— А как ты думаешь? Выглотала натощак, считай, бутылку коньяка? Да ночь не спала?

— Ужасно. Бедняга.

Гастон встретил нас возле ворот своего особняка. Он раскрыл ворота. Такси подъехало прямо к первой ступени лестницы, ведущей в дом. Гастон распахнул дверцу.

— Тише, Беа, не разбуди. — И, как тяжелобольную, осторожно, на руках вытащил Кларис.

Я полезла за кошельком, чтобы расплатиться с таксистом. Гастон отрицательно замотал головой и зашептал:

— Не надо, не выходи. Спасибо огромное. Езжай домой. Там Дюваль. Заждался тебя, наверное.

— Дюваль? — вдруг очнулась Кларис.

— Как ты? — забеспокоился Гастон. — Как ты себя, чувствуешь, родная?

— А, это ты… Ужасно.

— Я отнесу тебя в дом.

Она замахала руками. Гастон поставил ее на мраморную ступеньку и попытался загородить собой Кларис.

— Пожалуйста, уезжайте, ей очень плохо, не смотрите! Да не смотрите же!..

Шофер кашлянул и медленно, задним ходом, вывел машину на улицу. Я видела, как Гастон обнял Кларис за плечи, прижал к себе, что-то сказал ей, она кивнула, он наклонился, поднял ее на руки и понес по лестнице в дом. Сильный мужчина бережно нес на руках женщину. Хрупкую и уязвимую.


Глава 24, в которой я расплатилась и вышла из такси


По-прежнему парная духота, хотя небо выглядело скорее пасмурным, и солнца не было. Не было и видавшего виды «рено» Алекса. Не дождался. Отлично! Я смогу, наконец, выспаться! Разве можно считать полноценным отдыхом забытье в такси?

Из-за двери моей квартиры завякал Геркулес. Я зазвенела ключами. Но дверь открылась сама. В прихожей стоял Алекс. Босиком, в моем махровом халате. Из-под которого выглядывали не менее махровые ноги и уголок груди Алекса; на его плече жмурился Геркулес.

— У-у-умм, — доброжелательно сказал кот и потянул мордочку ко мне.

— Что это значит?!

— Ой, пожалуйста, не волнуйся, Беа! — Алекс замахал руками. — Я ничего не сделал плохого! Я только принял душ и выпил кофе, чтобы не заснуть.

— Мыырь, — подтвердил кот.

— Как ты вошел в мою квартиру?

— Да у тебя замок — пальцем откроешь. Но я бы ни за что не стал входить без нужды! Но твой кот так плакал…

— С котом все ясно. — Я закрыла дверь. — А подъезд? Тоже пальцем?

— Нет! Подъезд нет. Я просто ждал тебя, а потом с какой-то женщиной вошел в подъезд. А твой кот…

— Мне не ясно только одно: ты-то зачем пришел? Тебе разве не нужно работать?

Он вздохнул и почесал в затылке, случайно заехав локтем по носу Геркулеса. Кот недовольно спрыгнул с его плеча, дернул хвостом, и полосатые лапы затрусили в направлении спальни.

— И вообще, что это такое? Почему на тебе мой халат?

— Беа, не злись. Проходи, выпей кофе. Или поспи, поговорим потом.

— О чем, Алекс? Про Маршана я все уже знаю.

— Про нас с тобой. — Он вдруг наклонился и расстегнул мои босоножки. — Снимай, надоело задирать голову. — И за руку повел меня в гостиную. — Ролан как-нибудь справится один денек без меня. Сгоняет по объектам…

На журнальном столике лежала маленькая бархатная коробочка. Алекс взял ее и протянул мне.

— Кольцо?

— Нравится? Мы выбирали с Гастоном. Я не знал твоего размера, и мы купили по размеру Кларис. Если не подойдет, можно поменять. Ну что ты молчишь? Не нравится?

Все это время я тупо смотрела на камешек в оправе. Он ослепительно переливался всеми цветами радуги.

— Это же бриллиант!

— Бриллиант. Я делаю тебе предложение.

— Тоже идея Гастона?

— Ну и что? Он сказал, что ты хрупкая и уязвимая. О тебе нужно заботиться. Разве не так? Это правильная идея.

— Как и ваше объединение в одну фирму? Это что, условие объединения? Семейный бизнес? Чтобы ты у него на глазах не мог флиртовать с Кларис? Или хочешь сэкономить на сметчике?

— Все? — Он выдержал паузу. — Наш бизнес не имеет к тебе никакого отношения. Мы с Шанте все равно объединились бы рано или поздно. То, что вы родственники, — просто совпадение. А если захочешь работать — пожалуйста! Я буду платить тебе полноценную зарплату. — Он склонил голову набок. — Слушай, хватит препираться, надень кольцо. Или мне уйти?

— Н-нет… Но бриллиант — это безумие, Алекс!

— Ну вот, — протянул он. — Я-то думал, ты обрадуешься, скажешь: «Ах, какая прелесть, Алекс!»

— Ах, какая прелесть, Алекс.

— Теперь говори: «Я согласна!» и бросайся ко мне на шею.

— Да это несерьезно, Алекс! Мы знакомы-то всего два дня и в конце концов…

— Не два, а почти четыре!

— …мы даже еще не целовались толком!

— Ну, это дело поправимое!

Он ловко подхватил меня, и я моментально оказалась на диване, чуть не выронив коробочку.

— Стоп, стоп, стоп! Ты же на этом самом месте несколько часов назад целовал Кларис!

— Ой, Беа. У меня просто не было выхода.

— Что? Думаешь, я не знаю про ваш давний роман?

— Когда это было? И вообще, я не напоминаю тебе про твоих прежних любовников!

— Но она моя сестра!

— И жена моего друга.

— Вот именно. Ты всегда целуешься с женами друзей?

Вместо ответа Алекс усмехнулся, помотал головой и, не обращая внимания на мои попытки противиться, прижал меня к себе и крепко поцеловал. А потом очень осторожно еще несколько раз прикоснулся к моему лицу губами.

— Вот видишь, — наконец прошептал он. — Разве есть другой способ утихомирить взвинченное женское создание?

— Я не создание, я человек, — возразила я, правда, тихо.

— Человек. — Он улыбнулся, поведя глазами. — Иди сюда, человек. — И по одной начал расстегивать пуговицы на моей блузке, попутно целуя мои мешающие ему пальцы.

— Это несерьезно, Алекс, ты торопишь события.

— Ты опять? — И он снова энергично поцеловал меня. — Я должен тебя насиловать? Тебе нравятся буря и натиск?

— Мне нравится сначала постоять под душем.

Нерасстегнутых пуговиц уже не осталось. Руки Алекса ликвидировали бюстгальтер и приступили к поясу юбки, а его губы занялись моей грудью.

— Ты там была утром. — Он поднял ко мне лицо и подмигнул. — У тебя в ванной сплошные мокрые полотенца.

— Эркюль Пуаро!

— Красная Шапочка!

— Кот в сапогах!

— Ах так!..

И его рот что есть силы впился в мои губы, а руки безжалостно сорвали с меня юбку и то, что под ней было. Халат на Алексе распахнулся сам собой, и под ним ничего не было, если не считать обилия темных волос на груди, жара внутри нее и состояния полной боевой готовности в таких же зарослях, но гораздо ниже пояса. Собственно говоря, меховым был он весь — и руки, и плечи, и спина, — что я с изумлением обнаружила, обхватив спину Алекса.

Это открытие почему-то очень воодушевило меня. И вообще было очень приятно чувствовать его тяжесть и силу всеми участками тела — губами, грудью, животом, руками, ногами. И внутри меня тоже было это могучее мужское существо. Я бы закричала от радости, но лишь простонала: губы Алекса ни на секунду не отрывались от моих, и даже его язык с неменьшей энергией, чем вся остальная его по-тигриному литая и невероятно гибкая плоть, которая то медленнее, то быстрее сжимала и сладостно — изнутри и снаружи — поглощала меня, — этот его самостоятельный язык прижимался к моим зубам и к нёбу, совершенно обезумевшим от его действий и от жаркого, прерывистого дыхания Алекса.

Я закрыла глаза и перестала что-либо предпринимать и о чем-либо думать. Я просто послушно вторила всем движениям и изгибам тела Алекса, стремительно забывая о существовании остального мира. Странно, я еще помнила его имя… А потом забыла и это. Ничего не было. Я распалась на молекулы, и то, что некогда было мною, с дикой скоростью летело. Не куда-то, а просто летело, как летят облака, дождь, галактики и отдельные планеты.

А потом вспышка молнии и удар грома!

Или это закричала я? Или закричал Алекс?

Молекулы опять складывались в мое тело. Но они были совсем другими, как если бы их вымыл некий грозовой ливень. И я была я — и вроде бы не я…

— Здорово, — сказала новая я. — А когда это мы свалились с дивана?

— Ты чудо, — сказал Алекс. — Хочешь кофе?

— Потом. Давай еще.

— Ладно, — удивленно согласился Алекс. — Ты чудо. — Легко поднял меня и понес в спальню.

— Я тяжелая, — с опозданием предупредила я.

— Не притворяйся. И вообще, хватит уже со мной спорить. Быстро обними за шею.

Я послушалась и попросила:

— Поцелуй меня…

Он послушался тоже, а потом опять сказал, что я чудо.

В спальне на моей кровати лежал Геркулес. Он приподнялся, вылупил на нас очи и застыл.

— Ты чего? — спросил его Алекс. — Не видел меня голым?

Я невольно взглянула в зеркало. Мы как раз стояли рядом. Вернее, стоял Алекс со мной на руках. И невольно засмеялась.

— А ты чего? Тоже только сейчас меня разглядела?

— Извини, но ты прямо снежный человек, поросший мехом.

— Я Кот в сапогах, — очень серьезно возразил он. — Ты когда-нибудь видела, чтобы кот был без шерсти?

— Порода «сфинкс».

— Вот я тебе сейчас за сфинкса устрою! Сама заказывала. Эй! — Это относилось уже к коту. — Подвинься, приятель.

Но Геркулес по-прежнему изображал аллегорическую статую удивления. Алекс посадил меня на кровать и протянул коту раскрытую ладонь.

— Понюхай, кот, это же я!

Статуя удивления осторожно пошевелила носом, усами, лизнула палец Алекса и моментально превратилась в живое животное, которое сказало: «Мырьрьрь», — выгнулось арочкой и освободило нам место для дальнейших занятий.

— Ну, поехали? — Алекс присел рядом со мной.

— В смысле?

— Ладно. — Он безмятежно сцепил пальцы за головой и откинулся на спину. — Одевайся и сопротивляйся. Одевайся, я подожду. Тебе же нравится, чтобы я срывал с тебя одежду.

— Ты серьезно?

— Извини. Правда, плохая шутка. Иди сюда…

А потом меня разбудил телефонный звонок. За окном были сумерки. Привычной тяжестью кот грел мои ноги. А рядом, на подушке, подперев щеку ладонью, лежал Алекс. Улыбался и смотрел на меня. И абсолютно реально — хоть бери рукой, — из его глаз в мои текла радуга! Я смутилась и закрыла глаза. И вдруг подумала, а это же здорово: проспаться и видеть его лицо. Старомодную челку, добрые глаза, нос, усы… Засыпать тоже рядом с ним. Может, правда, не ждать ничего, а взять и выйти за него замуж? Мне очень легко и комфортно с ним, не говоря уж о постели… Но я не уверена, что люблю его. А он? Наверное, все-таки любит, если вместо обычного взгляда — радуга… А телефон продолжал звонить.

— Не притворяйся. — Алекс легонько пощекотал мой нос. — Ты же не спишь. Не хочешь подходить к телефону? Он, между прочим, все еще звонит.

— Ты меня любишь, Алекс?

— Естественно. Снять трубку?

— Как хочешь.

Телефон обиделся и замолчал.

— С первого взгляда?

— Конечно, как же иначе? — Телефон зазвонил опять. Алекс поднялся и пошел в кухню. — Да. Одну минуту. Беа, это тебя. Какая-то мадам Лефубуа, что ли. Не вставай, я принесу трубку.

— Спасибо, — сказала я и села на кровати. — Слушаю вас.

— Добрый день, мадемуазель Тиба. Это мадам Лебуафлори. На нашей фирме произошли большие изменения.

— Кто это? — спросил Алекс.

Я махнула рукой: дескать, потом.

— Совет директоров назначил нам нового управляющего, мсье Мерлоша.

— Что еще за секреты? — Алекс стоял надо мной большой, усатый, смугло-мохнатый. Без одежды он совсем не выглядел голым. И впрямь пушистый кот. Или добрый тигр, вон у него какие ручищи — как огромные тигриные лапы.

— Поздравляю, мадам Лебуафлори, — вежливо сказала я; меня мало волновали какие-то там новые управляющие.

Алекс смотрел на трубку, заинтригованно вытаращив глаза, совсем как мой Геркулес, когда я открываю банку обожаемых им оливок, и от нетерпения почесывал усы. Я улыбнулась Алексу и, подмигнув, погладила его по бедру.

— Однако должность в сметном отделе все еще вакантна, что вызывает озабоченность нового патрона. И я сразу вспомнила о вас, мадемуазель Тиба, поскольку кот мсье Мерлоша — неоднократный призер международных выставок.

— Видите ли, мадам Лефлорибуа, у меня изменились обстоятельства…

— Лебуафлори…

— Тысяча извинений, мадам Лебуафлори! Дело в том, что я выхожу замуж. Да подожди ты, ты меня задушишь, Алекс! Извините, мадам…

— Счастья вам, — понимающе хихикнула она. — Вам, мадемуазель Тиба, и вашему Алексу…


Глава 25, в которой мы с Алексом поссорились в тот же вечер


Сейчас я уже не могу точно сказать, из-за чего, но поссорились мы основательно. Просто жутко разругались. Кусок штукатурки рухнул с потолка, когда дверь захлопнулась за Алексом. Перепуганный и оскорбленный в лучших чувствах Геркулес забился под кровать и просидел там часа два. А гроза, несмотря на то что целый день парило и рекрутировались тучи, обошла Париж стороной, правда, под утро зарядил жалкий сиротский дождь и не прекращался почти до полудня.

Самое смешное, что устроиться на работу помог мне Жак, причем на фирму, где уже не один десяток лет трудилась прилежная мадам Лефлорибуа, оказавшаяся его давней пациенткой. Психоаналитик продолжал звонить и регулярно знакомил меня с разворотом событий сериала «Ко мне вернулась жена». Их взаимоотношения налаживались не по дням, а по часам. Чего нельзя было сказать о моих взаимоотношениях с родственниками. После того памятного эпизода с Кларис мы нисколько не сблизились, а напротив, как бы это сказать помягче, зажили каждая своей жизнью, где Гастон снова занимал лишь место прилагавшегося к моей сестре и ее детям супруга и родителя. Его деньги я положила в банк на имя Люка и Рене.

Тем не менее, Рождество мы встретили вместе, и я опять с ужасом узнавала те самые интимно-ночные интонации в голосе и отблески молний в глубоких глазах Гастона, когда он обращался ко мне. Я ушла домой сразу, как только детей отправили спать, и с тех пор мы не виделись.

В последнее время мы лишь изредка говорим с Кларис по телефону, дипломатично соблюдая очередность звонков и ограничиваясь темами здоровья, погоды и новостями из жизни близнецов. Иногда сестра спрашивает:

— Как там Геркулес?

— Все хорошо, — отвечаю я.

Мадам Лебуафлори при более близком знакомстве оказалась трепетной вдовой, весьма за пятьдесят, обладающей двумя слабостями: ужасом потерять работу на старости лет и безумной любовью к кошкам. Их у бездетной вдовы имелось с полдюжины и, естественно, от прежнего патрона мадам Лебуафлори тщательно скрывала эту свою вторую слабость. Почему-то она сочла своим долгом опекать меня и к весне помогла оформить кредит на уютную студию в только что отстроенном фирмой доме.

— Пока вы не выплатите кредит, мадемуазель Тиба, никому и в голову не придет вас уволить, — аргументировала вдова.

Известив мадам Экри, вечерами я собирала вещи. Геркулес наслаждался беспорядком и обилием пакетов, коробок и коробочек в квартире. Я подставила стул и сняла кухонные занавески. Это были старые занавески. Они принадлежали моей сестре, а не мадам Экри. Сестра купила их давным-давно, когда, начав самостоятельную жизнь, переехала из родительского дома в эту квартиру. Отношения отношениями, но мне не хотелось бросать занавески Кларис здесь. Я аккуратно свернула пыльноватую ткань — постираю потом, на новой квартире, — и слезла со стула на пол.

Лишившись наряда, окно превратилось в черный, разлинованный рамами прямоугольник, театрально переливающийся изнутри блестящими струйками. Сразу стали слышнее звуки дождя, неизменного спутника весны в Париже.

— Мырррь. — Геркулес деловито запрыгнул на подоконник и глянул в темноту. — А-а-аа-а, — обернувшись, сообщил он мне об увиденном. — Мяяя-аа-а! — И поскреб лапкой раму.

— Ну и что там? — риторически спросила я. — Что там может быть такого особенного?

— Мяяя-аа-а! — Когти по деревяшке, а заодно и по стеклу.

— Вот уж по стеклу когтить не надо, Геркулес. Хочешь, чтобы я раскрыла окно?

Мой говорящий кот мяукнул утвердительно и заскреб уже обеими лапами. Я выполнила его просьбу. Надо же попрощаться с видом из окна.

В лицо пахнуло прямо-таки морской свежестью, я даже поёжилась, но с наслаждением вздохнула полной грудью, ощутив прикосновение к лицу самых бойких капель. Улица тонула в мерцающей пелене, которая под фонарями распадалась на отдельные серебряные ниточки; по проезжей части приглушенно промелькнуло несколько автомобилей, рассыпавших за собой свет габаритных огней, а на обочине — напротив моего подъезда — одиноко темнел силуэт машины. Я всмотрелась. «Порше». У кого-то гости, подумала я, никто из соседей не оставляет на ночь свой транспорт у подъезда.

За моей спиной зазвонил телефон. Я вздрогнула. И кот завопил тоже. Не знаю, что произошло раньше — я вздрогнула или завопил кот, но я не сомневалась в одном: все это уже было со мной раньше! Я дотянулась до трубки, не отходя от окна.

— Слушаю. Слушаю вас! Говорите, я вас слушаю.

— В общем… — Глубокий вздох. — В общем, я хотел сказать… Опять дождь идет!

— Да… Дождь…

— Угу. Просто ливень какой-то! А что ты делаешь?

— Я? Я переезжаю… — В трубке — молчание, за окном — темнота. — Я тоже соскучилась, Алекс!

— Ма-а-а-я-я-а-а-а! — подтвердил в темноту Геркулес.

— Правда?

— Правда. У тебя новая машина?

— Новая. Гастон сказал, что неприлично его партнеру ездить на древней развалюхе.

— Гастон? Партнер?

— Ты разве не знала? Мы же воссоединились в январе. «Шанте, Дюваль и сыновья». Тебе у открытого окна не холодно?

— Не холодно. Какие еще сыновья?

— Как какие? Наши.

— В смысле — Люк и Рене, дети Гастона?

— Не только. Наши тоже. Ну наши. Наши с тобой!

— Ты сам придумал или подсказал кто?

— Ну тебя, Беа. Я серьезно. Поехали в Булонский лес!

— Так ведь дождь идет, и мне завтра на работу!

— Что же нам делать?

— Ты смешной. Поднимайся, хватит в машине сидеть.

— А мы опять не поссоримся?

— Не знаю.

— Давай не будем?

— Давай.


Лето выдалось рекордно грозовым и дождливым. В день нашей свадьбы лило так, что все гости промочили ноги, пока добежали от церкви до своих машин, а отплясывать на ужине в ресторане мне пришлось в купленном наспех костюме из ближайшего бутика, потому что широченная юбка и шлейф моего свадебного платья окончательно просохли только три дня спустя, первое время приводя в замешательство кота, стоило тому заглянуть в гостиную. А потом Геркулес привык и даже спал на нем.

Шаферами на свадьбе были Гастон и психоаналитик Жак. Трепетная мадам Лебуафлори неожиданно оказалась школьной приятельницей старшей мадам Шанте. Мама Алекса, действительно очень красивая женщина с ниткой голубоватого жемчуга вокруг шеи, несмотря на строгий однотонный костюм цвета маренго, покроя а-ля английская королева, все равно напоминала героиню черно-белого немого фильма. Наверное, все дело в жемчуге. Урсула быстро нашла общий язык с моей мамой, стоило только заикнуться об общем кумире — о Дюма-отце.

Мой же отец явился в парадном мундире с аксельбантами и выглядел очень моложаво даже рядом с совсем не похожим на солидного родителя жениха Бенедиктом. Но обоих украшали усы, и это сближало. Клементина зорко следила за соблюдением приличий Рене и Люком, но мои племянники, улучив момент, нырнули под праздничный стол и, вынырнув уже у колен Ролана, до малиновых пятен на щеках смутили его девушку вопросом: есть ли у нее дети?

Гастон руководил застольем, пригоршнями рассыпая тривиальные остроты по поводу и без, но так и не пригласил невесту на танец. А Жак довольно умело провальсировал со мной, пользуясь правом шафера на первый танец с новобрачной.

— Я восхищаюсь всеми вами, — шепнул он, передавая меня Алексу. — Как вам удалось избежать цепной реакции?

— Вы когда-нибудь видели радугу, мэтр? — вдруг спросил Гастон, неожиданно оказавшийся поблизости.

— О чем ты, милый? — удивилась Кларис, еще не переведя дух после вальса с супругом.

— Как всегда, о любви, дорогая.

— Ну просто невозможный человек… — нежно произнесла Кларис, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Радуга — это чудо, — медленно сказала со своего стула Надин. Жена психоаналитика была в положении и поэтому не танцевала. — Я бы выпила за нее! — И подняла свой фужер с разбавленным минералкой яблочным соком.

Жак закивал. Алекс сделал знак официанту. Тот поспешил к нам с подносом, уставленным фужерами. От его шагов они чуть-чуть звенели — динь-динь-динь, — шампанское в них покачивалось и играло.

— Я вас понял, мсье Шанте. Радуга — реальное чудо, и любовь — тоже чудо.

— Ну да, — согласился с психоаналитиком Гастон, на мгновение встретившись со мной глазами.

В них, впервые за весь этот день, была та самая интимная жаркая глубина, но — удивительно! — она вовсе не испугала, не смутила меня. Напротив, очень доверительно-согревающе ободрила. Так же он посмотрел на Алекса. Алекс улыбнулся, кивнул Гастону, взял с подноса фужер и протянул мне, сопроводив взглядом и улыбкой из-под свежеподстриженных усов.

— К тому же радуга — это арка. — Гастон в свою очередь передал шампанское Кларис и слегка приобнял ее за плечи. Кларис вертела в пальцах ножку фужера и, опустив глаза, с джокондовской улыбкой наблюдала за пузырьками. — А арка, это я вам как строитель скажу, годится не только для триумфальных шествий, арка — достаточно надежная конструкция. Хорошо держит нагрузку…


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


notes


Note1


Во французском языке ударение всегда ставится на последний слог.


Note2


Дефанс — деловой город-спутник Парижа, возник в конце 1950-х. Отличительная черта — множество высотных офисных зданий.


Note3


Серый (искаж. фр.).


Note4


Земли Корнуай — местность в Бретани.