Загадочный незнакомец
Наталия Вронская


Когда в светском обществе появляется новый человек, да еще молодой и богатый князь, к тому же иностранец, все стремятся к знакомству с ним. И если он делает предложение юной дебютантке, это не может не вызвать изумление и зависть светских львиц.

Княжна Лиза Хованская принимает предложение заморского гостя Гвидо Кавальканти стать его женой. Жених приглашает нареченную в Италию, в родные края. Там Лизанька попадает в водоворот страшных, мистических событий и чуть не лишается жизни. Какие мрачные тайны хранит дворец итальянских князей?

Какие замыслы вынашивает жених, оказавшийся загадочным незнакомцем?


Наталия Вронская

Загадочный незнакомец


ПРОЛОГ


Семейство князя Хованского было исконно петербургским. То есть жило в Петербурге с той самой поры, как государь Петр Великий основал этот город. Род Хованских был старым, ведшим исчисление свое от князя Гедимина, тем родом, который во времена давние раскололся на две части. Когда при царевне Софье стрельцы учинили бунт, а возглавили его старый князь Хованский да сын его Андрей, то Федор — младший брат старого князя — решил в бунт не вступать, а укрыться. Князь и сын его были мучимы жестоко и казнены, а Федор спасся, и по восшествии на престол царя Петра стал одним из его верных соратников.

Тогда же Федор Андреевич со всем семейством и поселился в новой столице. И за полное столетие ни единого разу Хованские не покидали пределов города надолго. Только последний князь Гаврила Иванович изменил семейному обыкновению и обзавелся хорошим домом в имении неподалеку от столицы. Конечно, и до того поместий у Хованских было три, и все предоходные, но никогда не ездили они туда на лето, не имели хорошего дома и не заботились этим.

Князь Гаврила, попавши в опалу из-за происков Платона Зубова, и не хотел, а принужден был покинуть столицу на время. Отстроил дом в своей деревне Безыменке и прожил там ни много ни мало, а десять лет.

Гаврила Иванович человек был обстоятельный. Женился рано и с женой своей жил дружно. Детей у них поначалу не было, и только через четыре года супружества родилась дочь Лиза.

Она, разумеется, была отрадой для родительских глаз. Не было и не могло быть милее, красивее, умнее и во всех отношениях лучше девушки, чем ненаглядная Лиза. Как ни странно, но такое родительское обожание вовсе не испортило характера дочери. Ибо была она от природы скромна и не глупа.

Лиза была уже подростком, когда родители ее решились вернуться в столицу. Дом — огромный дом княжеского семейства — был крепок и привлекал той особой красотою, которую умели придавать зданиям в прежние времена.

— Теперь уж не то, — говаривал Гаврила Иванович, — не то, что ранее. Разве нынче умеют строить ладно да на совесть?

Княгиня, конечно, соглашалась с мужем, и дочь их, как и полагается благонравной дочери, во всем была согласна с родителями. Ей так же нравился и старый дом — родовое гнездо, и столица, которой она и вовсе не помнила.

Для Лизы тут же наняли гувернантку-француженку, нашили дорогих нарядов и поселили в детской. Князь и княгиня занялись жизнью светской, благо их еще хорошо помнили, и в какие-то полгода сумели войти в общество так, будто и не покидали его никогда. Они готовили в сем окружении место для своей дочери. Ведь лет через пять Лизе предстояло выйти в свет и стать настоящей светской барышней.


1


— А что, Анна Александровна, — обратился Гаврила Иванович к жене, — нынче день-то какой погожий!

— Верно, верно, Гаврила Иванович, — качнула головой Анна Александровна, сняла очки и отложила вышивание.

Последнее время она дурно видела и вот уже с полгода как решилась на то, чтобы приобресть и носить очки. Пользовалась она ими лишь для того, чтобы вышивать, да вести хозяйственные счета, да еще читать журналы и книги, но этим последним, по правде говоря, она занималась крайне редко.

— А не съездить ли нам на прогулку? — продолжил глава семейства.

— Что же, мысль дельная, мой друг, — улыбнулась мужу княгиня.

— Кликни-ка Лизу, что она?

Анна Александровна позвонила в колокольчик и обратилась к вошедшей горничной:

— Где Лизанька?

— Елизавета Гавриловна у себя в спальной.

— Позови ее, Аглаша, — велела княгиня.

Некоторое время супруги молчали.

— Сколько же лет сравнялось Елизавете этим летом? Уже семнадцать? — произнес князь, взявши чашку с кофе и задумчиво заглянув в нее.

— Да, Гаврила Иванович, семнадцать, — согласно кивнула головою жена его.

— Так-с. — Гаврила Иванович поднес чашку к губам и сделал глоток. — Какой кофе крепкий! — поморщился он.

— Как же крепкий? — посмотрела на мужа княгиня. — Вовсе и не крепкий.

— Да нет, душа моя, крепкий. Изволь же сама попробовать, — повторил князь.

— Да вовсе нет, — вновь возразила ему супруга. — Сварен нынче так же, как и обычно. — Однако она поднялась, подошла к столу и, налив себе в чашку кофею, отпила его. — Нет, совсем не крепкий, — повторила она.

— А по-моему, так горек, что и возможности нет, — сказал Гаврила Иванович. — Да где же Лиза?

— Папенька! — при последних словах девушка вошла в комнату и, подойдя к родителю, поцеловала его в щеку, как было заведено в их семействе.

— Маменька, — обернулась Лиза к матери и так же, подойдя к ней, поцеловала.

— Друг мой, — начала Анна Александровна, — мы едем на прогулку.

Лиза улыбнулась, посмотрев на родителей. Как хороша была она собою нынче! Да, впрочем, разве может быть нехороша собою юная девушка семнадцати лет от роду ранним утром после безмятежно проведенной ночи?

— Ты очаровательна, Лизок, — проговорил папенька. — Я истинно любуюсь, глядя на тебя, дружочек! Совсем заневестилась…

— Ах, папенька. — Лиза смутилась и покраснела. — О чем это вы…

— Правильно папенька говорит, — вмешалась маменька. — О женихах тебе, мой друг, нынче самое время подумать. В нынешнем году мы выведем тебя в свет, и это уж непременно. Твои года — уж не шутка!

— Но я вовсе еще не думаю о женихах, — запротестовала Лиза.

— И хорошо! Ты и не должна о них думать, — согласился с нею Гаврила Иванович. — О женихах для тебя должны думать мы с Анной Александровной.

Лиза ничего не ответила, но покраснела еще более.

— Ну впрочем, ежели мы решили ехать на прогулку, то стоит поторопиться. Куда бы ты хотела пойти, Лизок? — поинтересовался Гаврила Иванович.

— Быть может, в Летний сад? — предположила Лизанька.

— Что же, в Летний сад, — согласился глава семейства, поднявшись. — Ну ступайте же собираться. Я жду вас не более получаса! — пригрозил папенька, и обе дамы тут же покинули малую столовую, в которой супруги, по обыкновению, кушали утром кофе.


Лиза была девушка чрезвычайно послушная. Что говорили ей родители, то и принималось ею беспрекословно. Что же, нынче папенька решил, что ей пора замуж, значит, так оно и есть, и не гоже ему перечить.

Лиза вдругорядь покраснела. Жених! Замужество! Она потупилась. Вошедшая горничная подала ей пальто, шляпку, перчатки и зонтик. Лиза споро оделась, глянула на себя в зеркало и, вольно или невольно, залюбовалась собою. Да уж, она была хороша! Любой бы залюбовался ею. Молодая, нежная и стройная, всем своим видом отвечающая требованиям последней моды, моды романтической и воздушной, она притом была не глупа и добра. В ясных глазах ее читались разум и добродетели душевные, что придавало ей еще более очарования.

Здесь юность девичья еще только вошла в пору своего рассвета, и ей предстояло еще несколько годов при благоприятных обстоятельствах расцвечивать нежнейшими и невинными красками девичье личико. Ах, юность! Что может заменить и вернуть тебя? Никакие притирания и изощрения записных кокеток не воротят тебя. Ничто не придаст лицу этого очарования, этой невинности и легкой пухлости, не иссушенной еще жизненными невзгодами. Что бы ни отдали многие за эту юность, ничем не замутненную и прекрасную!

Улыбнувшись своему отражению в зеркале, Лиза, схватив зонтик, резво устремилась вниз, опасаясь вызвать неудовольствие своею задержкой.


2


В свете всегда ждут сенсаций. Без этого скучно. Вот и в этот год не обошелся без сенсации и оттого впоследствии его сочли весьма удачным. Ибо зимой 1806 года в Петербург приехал князь Гвидо Кавальканти, знатнейший представитель древнего итальянского рода, ставший желанным гостем во всех гостиных города Санкт-Петербурга. Что творилось в свете, невозможно описать: знатные дамы наперебой спорили о привилегии приятельства с князем Гвидо (так должны были все называть его по его же просьбе). Не было ни женщины, ни мужчины, способных устоять перед ним. Он поистине обладал даром очаровывать и привлекать всеобщее благосклонное внимание. И, естественно, не могло показаться странным, что матери всех девушек на выданье спешили познакомиться сами и познакомить с ним своих дочерей. Итальянец! Это было привлекательно, необычно, достойно и в высшей степени желанно всеми с одинаковой страстностью.

Той же зимою Лизу вывели в свет. Из-за того, что сие событие совпало со знаменательным приездом италийского аристократа, на долю девушки пришлось в два раза больше треволнений, чем пришлось бы в другой раз, когда бы ничего необычного в свете не произошло.

Хлопоты маменьки и папеньки при выходе дочери в свет — дело обычное, но сложное. В сущности, заботы отца были невелики: всего-то оплачивать счета да иной раз оглядывать новые наряды, когда жена и дочь того требовали. Ну и, разумеется, ему надобно было подумать о приемах и балах, что он устроит этой зимою в честь любезной дочери.

Хлопоты маменьки были не в пример обширнее. Поездки к модисткам и в лавки, примерки и покупки. А сколько нервов и времени взяли соображения о цвете нарядов, о фасоне их, о куафюре и о собственно куафере — мастере светского шика. А туфли, а шляпки! И все те цветы и ленты, которые непременно должны были гармонировать со всем прочим убором юной девушки. Ну и, конечно, шали, особая мода на которые вдруг посетила весь свет. Ах, эти шали! Сколько они требовали заботы и средств, ибо хорошая шаль стоила весьма и весьма дорого, и при случае (упаси Господь от такого случая!) ее можно было заложить в ломбард! Вот какова была цена модной шали! Веера, цветы и перчатки почти уже и не шли при этом в счет, хотя без них вовсе было нельзя и помыслить выйти в свет.

Тут же потребовалось и обновить экипаж. И сделать новые визитные карточки. И присмотреть массу для себя нарядов, ведь не может же княгиня Анна Александровна сопровождать дочь, не будучи достойно одета.

Что же касается Лизы, то… Поначалу вся эта кутерьма доставляла ей удовольствие, потом утомила, а потом начала пугать. Ведь с каждым днем приближался день, когда она полностью распрощается с детской своею жизнью и сделается светской барышней. Было от чего прийти в трепет! А ежели она не понравится? Ежели придется в свете не ко двору? Ежели почтут ее некрасивой, неизящной и глупой? Хуже этого ничего и быть не может, думалось Лизе тогда.

Однако матушка успокаивала дочь и говорила ей, что надобно только держать себя в руках и помнить все, чему она была обучена. А также легко танцевать, что Лиза умела в совершенстве, быть непринужденной и любезной, но притом скромной. Когда надобно — краснеть, когда надобно — бледнеть. Не быть излишне бойкой и не подавать поводов для косых взглядов и сплетен и прочее и прочее, что могла еще пожелать и посоветовать дочери любящая мать.

При всех этих советах у Лизы голова шла кругом, и страх не только не оставлял ее, но делался будто еще сильнее. Подруг близких у Лизы не было, поделиться ей было особенно не с кем, поэтому на свой первый бал она приехала почти что в обмороке. Но, ведомая батюшкой под руку, она все-таки вошла в залу, представлена была хозяевам и, ободренная милостивою улыбкою хозяйки и кивком ее супруга, смешалась с пышною толпою…


3


— Ах, взгляните, кто это танцует с Руневским? — Баронесса подняла лорнет и, прицелившись, упорно не сводила взгляда с хорошенькой девушки, весело вальсировавшей с ее приятелем.

— Кажется, княжна Хованская. Дочь старого князя Гаврилы, — ответил ей с поклоном и улыбкою стройный статский, стоявший подле нее.

— Вот как? Не слишком ли она юна?

— О нет, сколько мне известно. Впрочем, думаю, что нынче она впервые в свете. Ранее я ее не видел.

— А откуда же вы тогда ее знаете? — удивилась баронесса и принялась столь же упорно лорнировать своего собеседника, сколь до сего момента лорнировала молодую княжну.

— Я бывал в доме князя по делам, — ответил статский, — и там имел удовольствие быть представленным сей барышне.

— Так-с, — безапелляционно резюмировала баронесса, — недурна. И будет иметь успех.

Статский поклонился все с тою же улыбкою и спросил:

— Не желаете ли лимонаду, Юлия Николаевна?

— О, с удовольствием, — милостиво кивнула баронесса и перевела свой лорнет на знаменитость этого сезона — князя Гвидо.

Статский меж тем отправился за лимонадом, а к баронессе приблизился Кавальканти, привлеченный ее пристальным взглядом и любезной улыбкою.

— Доброго вечера, прекрасная Юлия Николаевна, — улыбнулся италиец.

— Князь, — кивнула головою баронесса, опустив, наконец, лорнет. Впрочем, это вовсе не мешало в который раз оглядеть собеседника с ног до головы.

Да, невозможно было не восхищаться южным гостем. И дело было не столько в том, что был он иностранец, князь, богач. Всего этого было бы мало, слишком мало для света, когда бы не обладал князь Кавальканти двумя важнейшими свойствами: блистательной внешностью и неотразимым обаянием.

И сейчас баронесса, оглядывая его, не могла не признать, что был он просто дьявольски хорош! Хотя она не признавала подобных выражений и в жизни не встречала мужчин, о которых бы ей хотелось сказать, что они неотразимы, но данный случай был исключением. Пожалуй, ежели поразмыслить, только Платон Зубов [1 - Последний фаворит императрицы Екатерины II. Всесильный и богатый вельможа.] во времена ее молодости мог бы прозываться таким роковым красавцем. Но в том и на малую толику не было того очарования, кое было в сем князе. Платон был злодей и негодяй препорядочный, как, впрочем, и все его семейство, а особливо сестрица Зубова, о которой баронесса вспоминать не любила, ибо искренне ее терпеть не могла. В италийском князе вовсе не чувствовалось ничего подобного. Он был не только красив, но мил и искренне любезен.

— О чем вы задумались, Юлия Николаевна? — спросил князь Гвидо, улыбнувшись так, что баронесса едва не покраснела от неожиданности.

— Все о том, сударь, что не дает покоя ни мне, ни прочим. Откуда у вас такие познания в русском языке? Право, я и помыслить не могла, чтоб где-нибудь за пределами России кто-нибудь знал бы наш язык.

— Почему?

— Ах, не спрашивайте! — досадливо поморщила Юлия Николаевна.

— Хорошо, не стану спрашивать, а лучше отвечу. Ничего в том нету необычайного. Я жил в России, будучи дитятей. Мой батюшка служил тут, и довольно долго.

— Вот как… — задумалась баронесса. — Однако где же мой лимонад?

— Вот ваш лимонад, — перед нею тут же оказался статский с бокалом прохладительного напитка.

— Как вы долго, — нахмурилась Юлия Николаевна, но бокал взяла и отпила немного.

— Итак, вы долго жили в России, — продолжила баронесса. — И вернулись сюда вновь. Для чего?

— Как вам сказать… — Князь помедлил. — Без особенной причины, сударыня… Да, скорее, так: без особенной причины.

— Быть может, младенческие воспоминания? — предположил статский.

— Быть может, — с поклоном и улыбкою ответствовал ему Кавальканти.

— Ах, какой вздор! — воскликнула баронесса. — Никогда, глядя на вас, князь, я не заподозрила бы вас в таком… таком… сентиментализме!

— Как вы проницательны, сударыня! — рассмеялся Гвидо. — Но не обманывает ли вас ваша проницательность?

— Думаю, что нет, — серьезно ответила баронесса.

— Полно, Юлия Николаевна, — оборотился к ней статский. — Это даже несколько неучтиво… — осмелился заметить он.

— Как вы дерзки! — нахмурилась баронесса. — Ступайте потанцуйте! — велела она непреклонным тоном. — Это с вашей стороны неучтиво стоять у стены, когда столько барышень не приглашены и скучают. Кстати, князь, оборотитесь к танцующим.

Статский, смутившись, отошел.

— И что я должен там увидеть? — спросил Кавальканти.

— Вон ту молодую особу, что танцует с Руневским. — Баронесса кивнула в сторону Лизы Хованской, не ведавшей о том, что о ней ведется беседа. — Вы знаете Руневского?

— Да, с Руневским я знаком, — кивнул головою князь.

— Как вам сия особа?

— Зачем вы спрашиваете? — усмехнулся Кавальканти.

— Мне интересно, вот почему, — начала баронесса, — вы — человек молодой, но одинокий. Не слишком молодой, однако. Вы кажетесь именно таким человеком, которому уже пора задуматься о семейственности.

— Вот вы какого обо мне мнения, Юлия Николаевна.

— Да, именно такого. И, более того, я подозреваю, что именно для сего вы прибыли в наши края.

— Для чего же, для сего?

— Для женитьбы, сударь, для женитьбы!

— Не буду отрицать ваши слова.

— Вот как?

— Да. Ибо вдруг я вознамерюсь жениться в самом деле, хотя и не имею нынче такого намерения. И когда я решусь на брак, то как я объясню вам свои теперешние уверения в том, что вы ошиблись?

— Хитрец, — покачала головой баронесса. Князь рассмеялся и вновь обернулся к танцующим.


Между тем Елизавета Гавриловна стояла уж близ маменьки, и перед нею расшаркивался очередной кавалер, на сей раз бравый корнет. А Руневский направился к баронессе и князю, все еще увлеченным беседою.

— Итак, вы довольны? — обратилась баронесса к Руневскому, наставив на него свой лорнет.

— Весьма и весьма, — улыбнулся тот.

— Что же вас так обрадовало? — спросил князь.

— Прелестная девушка, с которой я танцевал только что, способна растопить самое холодное сердце и расшевелить самое стойкое воображение.

— Вот так отзыв! — ответила баронесса.

— Но разве вы не обратили внимания на дивный стан, на темные кудри, на необыкновенную фацию?

— Хм… — протянула Юлия Николаевна.

— Признайтесь, вы разглядывали ее! — блеснул глазами Руневский.

— Ну не более вашего, — ответила она.

— И ваш знаменитый лорнет был устремлен на нее не менее нескольких минут!

— Что же, это действительно так, я сдаюсь перед вашею проницательностью, — усмехнулась баронесса.

— Ах, Юлия Николаевна! Не берусь себе даже и представить, скольких особ вы лорнировали с сугубою пристальностью во все время вашей карьеры в свете.

— Карьеры в свете? Отчего вы так сказали?

— Но разве это неверно? Разве не делаем мы все карьеру в свете?

— Быть может, и так, но все же впредь не говорите так. Это несколько… дурной тон, вы не находите?

— Не буду спорить, Юлия Николаевна, и более никогда не повторю этих слов. Хотя…

— Хотя что?

— Неужели вы осмеливались лорнировать всесильного Зубова? Кто-то мне говорил об этом.

— И не только Зубова, Руневский, — усмехнулась баронесса.

— Вот как? — задумчиво сказал тот.

— А не кажется ли вам, господа, что при взгляде на Елизавету Гавриловну невольно припоминается некая художественная аллегория? — проговорил синьор Кавальканти.

— Какая же? — вопросила баронесса.

— Да вот, изволите ли, видел я некогда картину-аллегорию. — Кавальканти учтиво поклонился собеседникам. — На ней изображены были три женщины, символизирующие собой три возраста. Первая была совсем еще юная, невинная девушка, вроде Елизаветы Гавриловны. Этакий безмятежный, нетронутый бутон, спокойный и бледный. Подле нее — женщина, во всем блеске женского расцвета, подлинной зрелости, темноволосая, яркая, и такая… м-м, не подберу слова, живая! А рядом с ними изображена была древняя и страшная старуха, полностью увядшая, за чертами которой даже былой красоты не заметно. Страшное зрелище телесного увядания!

— Ах, какая аллегория! И как верно! — закатила глаза баронесса.

— А признайтесь нам, князь, которая из женщин более всего привлекла ваше внимание? — с усмешкою спросил Руневский.

Кавальканти усмехнулся в ответ и, обернувшись полностью к Руневскому, ответил:

— Средняя, сударь. Мне более нравилась всегда средняя. Та, что полна красоты, расцвета и желания.

— Однако, князь… Вы откровенны, — протянула баронесса. — Что же, вы ищете именно такую для себя жену? — пришло в голову спросить ей.

— О нет! — живо возразил князь. — Жену я себе ищу вроде первой. Невинную и юную девушку, которой никто еще не открыл жизненных сторон. Согласитесь, что в жене очень лестно предполагать неведение.

— Да, и лелеять сие неведение как можно дольше, — продолжил Руневский.

— Ах, господа, смотрите, как бы сие женино неведение вас же и не подвело!

— Что вы имеете в виду? — поднял брови князь.

— Я имею в виду, — протянула баронесса, улыбнувшись, и, раскрыв свой веер, неторопливо обмахнулась им, — я имею в виду, что иной раз сие неведение может оказаться весьма опасным. Для того чтобы побороть врага, надобно знать его в лицо. Невинная же девушка, врага не зная, может допустить любой промах, и подчас весьма опасный промах! Невинная жена может покрыть голову мужа рогами, сама не желая и не предполагая того.

— Это невозможно, — запротестовал Руневский. — Так не бывает! Скорее опытная жена обманет мужа, и это всем известно.

— Не скажите, — протянул Кавальканти, задумчиво взглянув на баронессу. — Наша собеседница не так уж и не права…

— Ну не станете же вы утверждать, что ее слова — правда? — возмутился Руневский. — Это просто досужая выдумка… Ведь совершенно невозможно вообразить себе, чтобы, чтобы…

— Чтобы что? — усмехнулась в свою очередь Юлия Николаевна.

— Я не могу подобрать даже слова: столь странно то, что вы сказали!

— Нет, не странно, — прервал Руневского князь. — Я хорошо понял, что вы имели в виду, дорогая баронесса. — Кавальканти учтиво склонился перед дамой. — И я приму это к сведению. Но все же женой своею я хочу видеть юную девушку, как ни неприятно вам это слышать, — прибавил он, блеснув глазами.

— Воля ваша, — ответно поклонилась ему баронесса. — Только постарайтесь образовать вашу жену в том духе, который надобен женщине, дабы быть порядочной женой во всех отношениях. И я желаю вам никогда не страдать от… невинности! — лукаво прибавила она и, кивнув головою, удалилась.

— Вот женщины! Разве можно их разобрать! — подосадовал Руневский.

— Можно, ежели желать этого, — ответил ему князь. — Впрочем, думаю, у вас все еще впереди и вы разберетесь в сем предмете.


4


Никак не ожидала Лиза, что первый бал ее пройдет так легко и, более того, успешно. Ни одного почти танца не провела она у стены. Ей было весело, и даже покойно и приятно. Она чувствовала, что хороша собою и привлекает всеобщие восхищенные взгляды. Конечно, она видела и иные взгляды: критические, завистливые и недобрые. Но это тоже было подтверждением ее неотразимости, ибо все эти взгляды кидали на нее чужие маменьки и другие молодые девицы.

Лиза легко и изящно танцевала, будто порхала по ярко освещенному залу. Она не могла не видеть, как останавливаются на ней глаза лучших и признанных в свете танцовщиков. Не могла не слышать разговоров, ведшихся за ее спиною. Но когда на нее обратился взгляд лучшего из кавалеров, танцевать или даже говорить с которым почли бы за честь все, кто находился в бальной зале, то молодая Лиза Хованская едва не лишилась чувств от испуга, когда столь известная в Петербурге личность обратила на нее свое внимание.

Матушка молодой княжны сделала все возможное, дабы дочь ее не упустила своего счастья. Несмотря на ту уверенность, которую обрела Елизавета Гавриловна едва поняв, что она пользуется успехом, девушка еще несколько дичилась мужского общества. Тем не менее матушка ее была женщиной решительной и не позволила дочери в самый важный момент испортить дело собственной нервностью.

Поэтому когда князь Гвидо, едва отошедши от баронессы Юлии Николаевны, направился к княжне Хованской и с изящным поклоном произнес: «Не соблаговолите ли подарить мне следующий котильон?» — маменька весьма вовремя наградила смутившуюся дочь энергическим тычком в бок (но, разумеется, так, что никто не заметил!), и Елизавета Гавриловна тут же ответила согласием, хотя и тихим, но внятным и любезным.

Вот зазвучала музыка, пары встали в центр зала и начались сложные фигуры, которые у неопытных и начинающих всегда вызывали полнейшее напряжение мыслей и ног.

Лиза украдкою поглядывала на своего кавалера, который с невозмутимым видом вел ее сквозь котильонные дебри. Впрочем, вид его был не так уж и невозмутим. Он улыбался Елизавете Гавриловне и всем своим обличием давал понять, что просто счастлив танцевать именно с нею. В те моменты, когда он отвлекался от нее, Лиза решительно, но незаметно разглядывала его внешность.

Да, что говорить, князь Гвидо Кавальканти был мужчина весьма авантажный. Немудрено, что в свете все были от него без ума. Он был статен, красив, черные кудри его свободно вились надо лбом и черные же глаза сверкали из-под кудрей. Самые правильные, то есть классические черты лица предоставлялись на зрительский суд. В нем не было никакого изъяна. Разве только что какой-нибудь придира смог бы посетовать на то, что слишком уж горяч был его взгляд или иной раз излишне порывисты движения. Но что нам придиры?

Елизавета Гавриловна даже и не задумывалась о таких вещах, она лишь видела пред собою идеальный образец мужчины и не могла не увлекаться им, а также не могла не увлекаться тем, что на нее было обращено его благосклонное внимание.

— Вы впервые в свете, не так ли? — спросил князь.

— Да, — едва слышно ответила Лиза.

Некоторое время они молчали.

— Вы прелестно танцуете, — последовала следующая реплика.

— Благодарю вас, — так же сдержанно и скромно ответила девушка.

Кавальканти так же не мог удержаться оттого, чтобы не рассмотреть вблизи прелестное лицо своей партнерши.

Елизавета Гавриловна была хороша, что и говорить. Дивное юное лицо, с бледною кожей, но нежным румянцем на щеках. Темные волосы, вьющиеся у висков, кроткий, сдержанный взгляд темных же глаз, будто светящихся изнутри какой-то невысказанной мыслью. Грациозная длинная шея и изящные движения рук, общая легкость в фигуре и во всех движениях. И не хочешь, а залюбуешься!

Но вот сдержанность, ее сугубая сдержанность не позволяла Кавальканти проявить себя. Ибо на все его вопросы и замечания она отвечала односложно и почти не давала повода продолжить беседу. Однако, немного поразмыслив, князь пришел к выводу, что вот это-то как раз и недурно. Сдержанность и неразговорчивость, возможно, и не так уж свойственны ей. Надо же иметь в виду, что это был первый выход юной девушки в свет.

С другой стороны, что-то подсказывало Кавальканти, что его визави в обычные дни также не поражает бойкостью и развязанностью. И это пришлось ему по душе. Ведь не далее как несколько минут назад он уверял своих собеседников в том, что ищет именно такую девицу. И не стоит ли теперь, как говорят русские, закусить удила? То есть не стоит ли тут же и присвататься к сей особе, пока свет еще не оказал на нее своего губительного воздействия?

После танца он отвел Лизу к ее матушке, учтиво раскланялся и удалился. Анна Александровна немного побранила дочь за то, что та была так холодна и неразговорчива с кавалером, но после, качнув головою, молвила:

— Что же, чему быть, тому не миновать. И ежели ты не привлекла его внимания, то уж теперь чего рассуждать о том… С другой стороны, — поразмыслив, прибавила Анна Александровна, — что тебе за важность в первый же день в свете привлекать к себе сразу же пристальное внимание? Торопиться тебе некуда, Лиза, так что…

— Благодарю вас за снисходительность, матушка, — ответила Лиза, невольно вздохнув с облегчением.

Упреки матери были бы ей невыносимы.

— Что же, не пора ли нам отправляться домой? — это Гаврила Иванович, прискучившийся картами, присоединился к своей женской половине.

Он был весьма доволен, ибо не проиграл ничего, но выиграл тысячу рублей. Похлопывая себя по бокам, он радостно осведомился:

— Что же, Лизок, довольна ли ты балом?

— Да, папенька, очень довольна, — ответила Лизок с улыбкой.

— Много ли ты танцевала?

— Да, папенька, много. Почти все танцы.

— Вот-с и дивно… Вот-с и мило… — пропел Гаврила Иванович.

— А не устала ли ты, Лизавета? — спросил он снова.

— Ежели вы желаете ехать домой, то я вовсе не против, — ответила любящая дочь. — Я и в самом деле несколько устала.

— Да, столько впечатлений! — прибавила Анна Александровна.

— И впрямь, Лизок, поедем! Тем более что уже второй час ночи, — едва сумев справиться с неожиданным зевком, ответил папенька.

Лиза и в самом деле устала, она была переполнена впечатлениями, треволнениями и мечтала об отдыхе. Тем более что последний танец утомил ее изрядно. Мало того, что это был длиннейший котильон, но еще она танцевала с человеком, который, в отличие от остальных, сильно встревожил ее воображение. Поэтому она с облегчением вышла из залы, накинула шубку, шаль и, сев с князем и княгиней в карету, отправилась домой.


5


Ежели поначалу Кавальканти и имел сомнения на счет своих чувств к Елизавете Гавриловне, то после он быстро избавился от них. Впрочем, что чувства? Не более чем увлечение прелестным личиком, фигурою и положением девушки в обществе. Да, и еще та невинность и незамутненность чувств и мыслей, которую предполагал и желал видеть в своей супруге князь Гвидо. Да, он не лукавил, именно эти качества первенствовали в его воображении.

Поэтому, когда первое впечатление о робости Елизаветы Гавриловны отошло на второй план, Кавальканти решился на ухаживания.

Итак, девичье личико с ярким румянцем на щеках, с потупленными глазками и приятной округлостью щек, вместе с маленькой дрожащей ручкой и нежным приятным голосом сделали свое дело. И ничего в том не было удивительного.

Кавальканти на другой же день отправился к Хованским. Он отвез букет для Елизаветы Гавриловны и оставил карточку. Хозяйки еще спали, и князь нарочно приехал так рано, чтобы не встретиться с ними сегодня. Ему хотелось еще иметь немного времени для раздумий…


Лиза уснула поздно. Домой они приехали в два часа пополуночи. Пока горничная помогла ей раздеться, прошло немало времени. Ведь и платье, и ленты, все прочее требовало немалого усердия от заспанной горничной. Она около получаса путалась в крючках и завязках, и Лиза уже почти спала, когда горничная, наконец, подала ей рубашку и чепец.

Елизавета Гавриловна думала, что заснет сразу же, лишь только ее голова коснется подушки. Но только она легла в постель, как поняла, что заснуть не может. Она поворачивалась с боку на бок, и мысли о минувшем бале не давали ей покоя. Наконец девушка все-таки заснула. И проснулась очень поздно, когда день был уже в самом разгаре.

Едва она только начала одеваться, как к ней в спальную ворвалась маменька.

— Лизанька, милая моя! Доброго утра!

— Доброго утра, маменька, — ответила девушка.

— Угадай, кто наносил тебе визит, пока ты спала?

— Кто же?

— Князь Кавальканти. Дворецкий мне сказал, что он явился очень рано и принес тебе цветы и оставил карточку.

— Вот как? — Щеки Лизы порозовели.

— Что же… Должна тебе заметить, что весьма и весьма наводит на… размышления! — воскликнула Анна Александровна.

— На какие же?

— Ну-ну, не опускай глаза! — Маменька подошла к дочери и поцеловала ее в макушку. — С утра пораньше молодой человек является в дом девушки, оставляет ей цветы… Думаю, это что-то да значит!

— Да вовсе ничего это не значит… Просто знак вежливости, — возразила Лиза.

— Ну уж нет! Никакой это не знак вежливости. Неужели ты думаешь, что он каждое утро развозит цветы всем девицам, с которыми танцевал? Да на это же не хватит ни сил, ни времени! Да и денежные траты немалые…

— И все-таки ничего это не значит. Вовсе ничего!

— Воля твоя, душенька, но ты не права. Поверь мне, я знаю. Твой папенька, когда женихался, каждое утро посылал мне букеты. Или сам привозил… — мечтательно вздохнула Анна Александровна.

— Но ведь это же совсем другое дело! Ведь это мой папенька! — воскликнула Лиза.

— Что же, когда-то он не был твоим папенькой, а мы с ним были едва знакомы. Так всегда и со всеми бывает.

— Я как-то не подумала об этом, — смущенно пробормотала Лиза.

— А ты подумай, дитя мое! Ну полно говорить. Одевайся и спускайся завтракать.

Спустившись вниз, Елизавета Гавриловна увидала тот букет, о котором говорила маменька. Изысканнейшее творение настоящего художника: вот что это было такое. Белые нежные лилии в соединении с бледными розами не могли не радовать глаз. Лиза подошла к цветам и вдохнула крепкий аромат.

Да, нельзя было сказать, что такое внимание было ей неприятно. Скорее напротив. Впервые ей прислали букет, и, как всякой молодой девушке, ей это было небезразлично. Лиза улыбнулась и, направившись к столу, коротко вздохнула.

— Как все-таки это мило, Гаврила Иванович, — оборотилась к мужу Анна Александровна, подавая ему кофе, — эти цветы!

— Да, мой друг, это мило, — довольно равнодушно ответил Гаврила Иванович.

— Я уже сказала Лизе, что, когда мы были молоды, ты дарил мне цветы каждый день.

— Да-с, это было, — улыбнулся князь, но все же без того энтузиазма, который могла бы ждать от него супруга.

Однако Анна Александровна не обратила внимания на вид мужа, она была всецело увлечена собственными мыслями и рассуждениями.

— А все же, Лизанька, что бы ты ни говорила, а это хороший знак. Да-с, хороший знак. — Княгиня пила кофе и ни на кого не смотрела. — Недурной жених этот итальянский князь.

— Вот уже сразу и жених, маменька, — покраснела девушка. — Что вы такое говорите!

— Да что же, мой свет, почему бы и нет? — продолжила Анна Александровна. — Очень естественно в твои года и в твоем положении рассуждать и задумываться о женихах. Было бы вовсе неразумно об этом не думать или стыдиться сего предмета! Вот уж глупо так глупо…

— Нет, Лизавета права, — подал голос Гаврила Иванович. — Не она о женихах должна рассуждать, а мы — ее родители.

— Конечно, Гаврила Иванович, конечно, — поспешила согласиться с супругом княгиня. — Но странно было бы Лизе не мечтать и не увлекаться мыслями о любви?

— Вот уж чего лучше не надобно, так это всяких таких… обольщений любовных! Никого это до добра не доводит, тем более молодых девиц! — энергически возразил князь. — Не то еще влюбится, избрав себе предмет недостойный, начнутся слезы да капризы… Сплошная головная боль!

Анна Александровна промолчала, но по лицу ее было видно, что она не согласна с супругом. Или не во всем согласна с ним.

— Что же, Анна Александровна, разве наше с вами супружество, сговоренное родителями нашими, не получилось весьма удачно?

— Точно так, Гаврила Иванович.

— Вот. А как бы вышло, ежели б не наши с вами родители, упокой Господи души их? — перекрестился князь. — Думаю, пути бы наши и не пересеклись, моя добрая Annete, — неожиданно прибавил Гаврила Иванович, вспомнив прозвание, которое дал своей молодой тогда еще супруге в первые года их совместной жизни.

— Да, мне теперь и подумать странно, что мы могли бы и не пожениться, — ласково улыбнулась княгиня, глянув на мужа.

— Так вот и мы должны приискать для нашей Лизаньки счастие. Не так ли, Лизок? — князь оборотился к дочери.

— Да, папенька… — Бедная девушка не знала, что и отвечать.

С одной стороны, ей думалось, что дела ее сердца надобно решать ей самой, но, с другой стороны, дочерний долг стоял перед нею и его она намеревалась выполнить со всей твердостью, как ее учили.

Лиза припомнила роман, который прочла не так давно. У героини не было любящих родителей, и судьбой она была вовлечена в тяжелые испытания. Но Памела (так звали героиню) всегда следовала законам добропорядочности и благоразумия и в конце концов была вознаграждена за свои добродетели. Не следует ли каждой девице поступать так же? И не следует ли ей, Лизе, благодарить Провидение за то, что оно даровало ей покойную и богатую жизнь? И разве не надобно быть благодарной за это и следовать беспрекословно родительской воле? Кончено, надобно!

Таким вот образом, отринув всяческие сомнения, Лиза продолжила, обращаясь к родителю:

— Конечно, папенька, вы совершенно правы. Я исполню любую вашу волю.

— Вот и хорошо, — улыбнулся князь. — Именно этих слов я и ждал от своей благоразумной дочери! Ну а теперь у меня дела. — Гаврила Иванович поднялся из-за стола. — Доброго тебе дня, Лизок.

Елизавета Гавриловна при этих словах поднялась и подошла к папеньке поцеловать руку. Князь благословил дочь и, довольный, удалился.

— Однако, Лиза, мне бы хотелось прибавить, что мы с твоим папенькой не тираны. И ежели ты не будешь расположена к человеку, который задумает просить твоей руки, то мы неволить тебя не станем.

— Маменька, я полагаюсь полностью на вашу с папенькой разумность. Вы же желаете мне только добра, — улыбнулась Лиза.

— Какое счастие иметь такую послушную дочь! — воскликнула княгиня.


6


Князь Гвидо оставался верен своим решениям. Он принялся оказывать Елизавете Гавриловне знаки внимания и на каждом балу танцевал с нею не менее двух танцев, и на каждом вечере сидел подле нее. Вокруг все только и твердили о том, что это что-нибудь да значит и что, верно, быть свадьбе.

На одном из раутов баронесса Юлия Николаевна, приметив, что Хованских нет, подошла к Кавальканти и, наведя на него свой знаменитый лорнет, спросила со свойственной ей прямотой:

— Неужели верно то, что мне кажется и о чем все твердят в свете?

— Что именно? — оборотился к ней князь Гвидо.

— Что вы влюблены и собираетесь посвататься к княжне Хованской?

— Влюблен? Не знаю… — рассмеялся Кавальканти. — Посвататься? Признаться, я думал об этом.

— Вот как? Вы откровенны, и весьма.

— Так же, как и вы, сударыня. Вы не находите?

— Нахожу, — ответно улыбнулась Юлия Николаевна.

Баронесса посмотрела в сторону и направила свой лорнет на очередную жертву своего любопытства. Кавальканти украдкою посмотрел на нее.

Ей было только тридцать шесть лет. Возраст не юный, но и не старый. Волоса ее были самого светлого оттенка, а глаза — голубые, как северное небо. Но она была слишком умна и чересчур прямолинейна для того, чтобы ею можно было всерьез увлечься. Однако она была вдовою, а стало быть, у нее был муж, которой, возможно, любил ее. Впрочем, может, и нет. Как и везде, браки здесь устраивались из сугубого расчета.

«Интересно, — подумал князь, — не слишком ли дерзко будет задать вопрос о ее чувствах к мужу? Мне бы хотелось знать ответ, черт побери!»

— О чем вы думаете, князь? — хитро прищурилась баронесса, внезапно обернувшись к Кавальканти.

— Я думаю о вашем муже.

— Что? — изумилась Юлия Николаевна.

— Точнее, — смутился князь, — мне интересно, любил ли он вас?

— Что за вопрос! — поразилась баронесса. — Почему вас это интересует?

— Я просто задался вопросом: а смог ли бы я любить такую женщину, как вы? Вы умны и резки, это пугает.

— Что же, откровенность за откровенность, князь. Мой муж любил меня, и брак наш состоялся по обоюдному согласию. Быть может, в молодые лета я была не так… резка и умна, — усмехнулась Юлия Николаевна. — Однако вы странный человек, сударь. Если бы я была не я, то испугалась бы вас.

— Значит, вы меня не боитесь? — спросил Кавальканти.

— А вас надобно бояться? — ответила она вопросом на вопрос.

— Нет, вовсе нет, — начал уверять князь.

— А стоило бы, полагаю, — прищурилась баронесса.

С этими словами Юлия Николаевна опять отвернулась и навела свой лорнет на молодого Голицына, который лишь недавно стал появляться в свете и выглядел порою презабавно. Но мысли ее заняты были вовсе не молодым Голицыным. Баронесса размышляла о том, сколь странен этот итальянский князь. Как не похож он на других людей, и не потому, что он иностранец, а… Но вот почему, она не могла бы сказать. Она только понимала, что даже его внешность вызывает в ней какие-то неопределенные подозрения. Юлия Николаевна поежилась. На нее повеяло каким-то холодом, совершенно неожиданным в этой теплой комнате.

— Что с вами? Вам нехорошо? — участливо осведомился князь.

— Нет, нет, все в порядке… Вот только… — Баронесса замолчала.

— Что?

— Я должна поговорить с молодым Голицыным и заметить ему, что так себя вести негоже! — решительно прибавила Юлия Николаевна.

— Это ваш долг, полагаю.

— Да, ведь Голицын мне сродни. Вы, уповаю, извините меня? — баронесса глянула на собеседника.

— Разумеется, — поклонился Кавальканти. Юлия Николаевна кивнула князю и отошла тотчас в сторону.

Кавальканти усмехнулся, будто поняв или почувствовав, что ощутила рядом с ним Юлия Николаевна. Но, заметив произошедшее, он только сильнее уверился в мысли о том, что ему надобно жениться. На следующий же день князь Гвидо был у Хованских, сделал предложение Елизавете Гавриловне и получил на то согласие ее родителей.


7


— Что же, тут можно было бы и ударить по рукам! — потер ладонь об ладонь Гаврила Иванович.

Только что поутру явился к нему князь Кавальканти, просил аудиенции и, едва только Гаврила Иванович принял его, тут же перешел к делу и просил руки Елизаветы Гавриловны.

Князь Гвидо изъяснялся просто и ясно. Он не говорил о безумной любви, не блистал глазами, а просто сказал, что в последний месяц более всего примечал княжну Хованскую. Что и манерами, и воспитанием, и лицом, и происхождением княжна Елизавета перед ним первее всех прочих. Что ему, князю Кавальканти, пора жениться, и теперь он чувствует неодолимую потребность и стремление к браку, как никогда ранее. И что, ежели то будет угодно князю Хованскому, то он, князь Гвидо Кавальканти, просит руки его дочери, Елизаветы Гавриловны. Именно на эту тираду Гаврила Иванович кивнул головою и сказал, что «тут можно было бы и ударить по рукам».

— Как интересно у вас говорится, князь, — улыбнулся Кавальканти в ответ на слова будущего тестя. — «По рукам…»

— Ну а как иначе сказать? — пожал плечами Хованский. — Впрочем… Есть у меня сомнение…

— Какое?

— Вы же католик, верно, сударь?

— Верно.

— А Лизавета Гавриловна, как и мы, православная, и веру менять, думаю, ни она сама не пожелает, да и мы не позволим, вы уж простите великодушно.

— Я это вполне понимаю, Гаврила Иванович, — ответил Кавальканти, — а посему отвечу вам, что сия страна близка моему сердцу, моей душе и моему разуму. Думаю я, здесь остаться навсегда. Поэтому решил, что, ежели найду себе здесь жену — здешнюю уроженку, то веру свою сменю и приму православие.

— Вот это дело! — воскликнул, оживившись, Хованский. — Эти слова приятны моему родительскому сердцу более всех прочих. А потому… — Хованский поднялся, поднялся и сидевший перед ним князь Гвидо, — даю вам мое согласие. Но, впрочем, надобно позвать Елизавету Гавриловну и спросить у нее, согласна ли она… Да, думаю, она, конечно же, согласится! — прибавил Гаврила Иванович.

Однако он тут же взял колокольчик и, вызвав прислугу, попросил позвать к нему дочь и жену да принести кофею для гостя. Через пять минут обе дамы вошли в кабинет князя.

— Ну Лизок, то есть, — поправился князь Гаврила Иванович, — Елизавета Гавриловна, вот-с… князь Кавальканти просит руки твоей. Я дал ему согласие, а что ты скажешь?

Лиза при этих словах покраснела и опустила глаза.

— Я, папенька… — пробормотала она. — Я, папенька… Воля ваша, папенька, я согласна…

— Ну вот и славно! — вскричал старый князь, а княгиня тут же прослезилась и поднесла платок к глазам. — Благословляю вас, дети мои, живите долго и счастливо…


Вечером того же дня, когда взволнованная невеста осталась наедине с собственными мыслями, Лиза впервые задумалась о том, какая перемена произошла в ее жизни.

Шум и блеск поздравлений совсем смутили девушку. Она, еще не пришедшая в себя после столь поспешного сватовства, сидела одна в своей комнате и предавалась раздумьям, печальным или веселым — в зависимости от настроения, менявшегося столь поспешно, что и сама она не умела определить его границы. То ей казалось, что она невероятно счастлива, ведь жених нравился ей. Он был добр и красив, и, раз свадьба должна состояться еще не скоро, она, без сомнения, полюбит его еще сильнее. А то вдруг ей казалось, что будущее безрадостно и неопределенно, и тогда облачко туманило ее взор, и она погружалась в глубокую задумчивость. Ей все казалось то страшным, то веселым. То счастье согревало ее, то тоска сжимала ей сердце. А между тем ее жених как будто влюблен, и разве это не радует ее? Лишь однажды непонятный холод пробежал по ее руке, когда их благословлял батюшка иконою. Но она гнала прочь все предчувствия в ожидании счастья.

Так, с каждым днем Лиза все больше любила своего жениха. Да и тот, казалось, стремился быть с ней рядом всегда. Ближе к лету маменька и папенька Лизы пригласили своего будущего зятя погостить в их имение — в Безыменку. Благо летняя жара заставит всех вскоре бежать из города в деревню: словом, повод самый подходящий.


Вот наступило лето, и Хованские уехали в имение. Вскоре следом за ними последовал и князь Гвидо. Кроме него Гаврила Иванович и Анна Александровна пригласили еще несколько человек гостей, ради соблюдения всех приличий.

Приехала сестра Анны Александровны — Адельгейда Александровна, тетушка Лизы, прибыла двоюродная бабушка, двое кузенов с супругами, но без детей, словом, дом князей Хованских наполнился народом.

До свадьбы оставалось менее полугода и жених с невестой проводили вместе все больше времени.

В один из жарких летних дней молодые люди предприняли прогулку в парк, расположенный рядом с имением. Ручка Лизы доверчиво покоилась в руке князя Гвидо. Влюбленные говорили и совершенно не замечали, куда направляются и опомнились лишь тогда, когда увидели перед собой холмы, увенчанные крестами, да небольшую часовенку. Они пришли на кладбище.

Лиза поежилась:

— Как странно! День такой жаркий, а мне вдруг стало холодно.

— Вы просто слишком впечатлительны, дорогая моя. — Князь Гвидо улыбнулся.

— Да, наверное. Здесь такое место… Мне вспоминаются страшные истории, рассказанные нянюшкой.

— Ну полно… полно поддаваться глупым страхам. Посмотрите, какой день, как светит солнце.

Лиза посмотрела на своего жениха и улыбнулась. Князь Гвидо улыбнулся ей в ответ и, взяв ее руки в свои ладони, сказал:

— Я люблю вас, Лиза. А любите ли вы меня? Вы так и не сказали мне этого.

Девушка смущенно улыбнулась и покраснела.

— Скажите, сделайте меня счастливейшим человеком! Только несколько слов, — прошептал Гвидо и приблизился к ней.

Лизе показалось, что лицо его заслоняет весь свет, и внезапно солнце померкло в ее глазах.

— Мне холодно, — прошептала она.

Гвидо обнял ее и прижал к себе:

— Я согрею вас. Но только скажите… Только скажите…

— Я… люблю вас, — прошептала Лиза, будто в забытьи.

И только увидела, как его лицо склонилось совсем близко к ней и как его губы коснулись ее губ. Странная истома овладела ею, и девушка будто погрузилась в сон, словно солнце скрылось за тучей…

Открыв глаза, Лиза увидела, что рядом хлопочут матушка и тетушка.

— Ну и напугала ты нас, Лиза! Как же так можно!

— Как ты чувствуешь себя, деточка? — услышала она разнобой голосов.

— Что с тобой случилось?

Лиза слабо улыбнулась:

— Я не помню, что произошло… Я, кажется, лишилась чувств…

— Да, — запричитала тетушка Адельгейда Александровна. — Князь Гвидо был вне себя от испуга. Он принес тебя в дом и сказал, что тебе внезапно стало плохо.

— Это все от нервов! — прибавила маменька. — Ну зачем, скажи на милость, вы оказались на кладбище?

— Ох, это произошло случайно, — попыталась объясниться Елизавета Гавриловна.

— И свадьба совсем скоро, — продолжала говорить княгиня. — Понятно, что тебе стало плохо. Одни только нервы, только нервы! Вы, молодые девицы, так нервны, что надобно постоянно о том помнить! Зачем пошли вы на кладбище? Что за странная идея? Что за фантазия?

— Такая слабость, матушка, — только и вздохнула Лиза, которой все хотелось спать, и она не могла даже пошевелиться. — Я спать хочу.

Елизавету Гавриловну уложили спать, а князя Гвидо успокоили, сказав, что ничего особенного не произошло, просто княжна дурно себя почувствовала, верно, простудилась. Но наутро призвали доктора.

Доктор и долго шептался с княгиней Хованской о состоянии Лизы.

— Слабость, — важно заявил доктор, — вызвана внезапной меланхолией. А что могло послужить сему причиною — неизвестно.

— Но как же? Отчего вдруг такая напасть? И что же делать? — забросали доктора вопросами Анна Александровна и Адельгейда Александровна.

— Природа сего недуга неизвестна, а как с ним бороться… — Доктор помолчал. — Что же, надобно больше отдыхать по вечерам, но ранее вставать по утрам, не говорить о печальном и больше гулять, но ни в коем случае не ходить на кладбище! Такая прогулка при меланхолии может принести только вред! Надобно совершать прогулки пешие и верхом или в коляске. К тому же меньше пить кофею надобно. Устройте праздник для княжны, наконец.

— Благодарю вас, доктор, — ответила княгиня, подавая тут же эскулапу его плату.

— Ах, что за странные создания — доктора, — произнесла Адельгейда Александровна, едва тот вышел. — Столько слов наговорил, но ни единого действенного совета, кажется, не дал.

— Ну отчего же… Прогулки, сон… Устроим праздник, развлечем Лизу, — сказала княгиня.

Так и поступили. Прошло два дня, и Лиза поправилась совсем. Она радовалась солнцу и не тревожилась ни о чем. Маменька и тетушка назначили небольшое празднество на другой день, а нынче Лиза вновь увиделась с женихом.

Они сидели в небольшой гостиной, и Гвидо пожимал ее руку. Глаза его, как и в последний раз, ярко блестели и заслоняли от нее весь мир. Лиза внезапно ослабела, и только его глаза манили ее к себе. Она обвила руками шею Гвидо и почувствовала, как он наклоняется к ней. Все ближе и ближе были его губы… И вот как в прошлый раз он поцеловал ее. И столько в этом поцелуе страсти, столько блаженства! Неведомый восторг охватил Лизу, когда губы Гвидо прижались к ее шее. Она погрузилась в сказочный, упоительный сон…


— Ах, это ужасно! Да что же это? — причитания княгини и ее сестры разносились по всему дому. — Бедная девочка!

Лизу, вновь сделавшуюся без сознания, отнесли в ее комнату и около часу приводили в чувство. И только пробывший вновь доктор смог вернуть Елизавету Гавриловну в сознание.

Затем с Лизой оставили горничную, а князь, княгиня и княгинина сестрица закрылись с доктором в кабинете.

— Видимо, она совсем больна, доктор, — угрюмо сказал Гаврила Иванович. — Что вы посоветуете? Мы тут все сбились с толку.

Приглашенный вдругорядь доктор ответил:

— Не знаю, не знаю… Все настолько необычно. Внезапный недуг, сильная слабость. И второй раз за несколько дней…

— Да как же так! Как же вы не знаете, вы же доктор! Кто же нам объяснит, что с нашей дочерью, ежели не вы? — воскликнула княгиня.

— Но не все поддается науке, сударыня, — ответствовал доктор. — Здоровье человека есть вещь, ежели не полностью загадочная, то все же не вовсе ясная!

— Надеюсь только, что это не чахотка… — вдруг вступил в разговор Гаврила Иванович.

— Да Бог с тобою! — замахала руками княгиня. — Что ты такое говоришь!


— Будто кто-то лишил ее всех сил! — внезапно вмешалась Адельгейда Александровна. — Я бы сказала, что это похоже на колдовство! — экзальтированно прибавила она, прижав руки к груди и закатив глаза. — Может быть, увезти ее отсюда, сестрица? — Она оборотилась к княгине.

— Ну насчет колдовства я бы не стал утверждать, — тонко улыбнулся доктор, — да и чахотка… Нет, решительно нет! Симптомы сей болезни не совсем таковы, и я бы не ошибся в подобном случае. А вот поездка… Что же, это хорошо. Очень хорошо. Ежели через несколько дней княжна почувствует себя лучше, то непременно подумайте о поездке. А ведь жених княжны — итальянец, не так ли? — спросил он.

— Да, — ответила Анна Александровна.

— Так отвезите ее в Италию, — произнес эскулап. — Там климат весьма полезен для больных слабостью. Кстати, она увидит родину князя. Это должно быть ей интересно. Да и князю будет приятно. И, глядишь, тамошнее солнце поднимет живо княжну на ноги…

— Что за удачная идея! — вскричала княгиня. — Надобно непременно исполнить ее. Как ты думаешь, Гаврила Иванович? — Она ухватила супруга за руку и как следует встряхнула его.

— Что же, мысль недурна… — задумчиво протянул князь.

— Мысль великолепна! — поддержала сестру Адельгейда Александровна.

— Ну ежели вы все так считаете, — сказал Гаврила Иванович, — то…

Итак, все решилось. О поездке было уговорено и все ее одобрили. В этот раз Елизавете Гавриловне понадобилось четыре дня для того, чтобы оправиться от слабости и выйти из своей комнаты. Но едва она встала на ноги, как тотчас почувствовала стыд за свое нездоровье. И с удвоенным рвением стала говорить и мечтать о путешествии.

Князь Гвидо одобрил сей план с большим энтузиазмом. Он, казалось, сильнее прочих желал этой поездки.

— Я хотел бы показать вам мою родину, Елизавета Гавриловна, — сказал он как-то за чаем. — И вы, княгиня, должны ее тоже увидеть. Мой дом в Италии и мое состояние — все к вашим услугам. К тому же перед свадьбою это будет очень уместно — вам побывать в моей родной Лукке. Чтобы вы полностью убедились во мне, — улыбнулся Кавальканти.

— Ну что вы, князь, мы и не думали сомневаться в вас! — воскликнула Анна Александровна. — Гаврила Иванович! Что ж ты молчишь?

— Конечно, князь, мы и не думали в вас сомневаться, — согласно кивнул головой князь.

— И все же мне будет особенно приятна эта поездка, — произнес Кавальканти. — А вы, Елизавета Гавриловна, как думаете? Вы желаете этого путешествия?

— Я в восторге от этой идеи, — пылко сказала девушка. — Мне бы очень хотелось поехать в Италию, чтобы увидеть вашу родину, сударь. — Княжна нежно посмотрела на жениха.

Князь Гвидо улыбнулся невесте и тут… Тут Лиза задрожала, будто внезапным холодом на нее повеяло.

— Елизавета Гавриловна? — Князь Гвидо кинул на невесту озабоченный взгляд. — Что с вами?

— Что с тобой, дитя мое? — княгиня озабоченно обернулась к дочери. — Тебе холодно? Или опять дурно?

— Нет, маменька, со мною все в порядке, просто повеяло будто чем-то… Холодом, кажется…

Кавальканти со странным, но более озабоченным видом сидел против невесты и смотрел на нее.

— Не обращайте внимания, — смущенно ответила Лиза. — Я и сама не знаю, что со мной такое. Нервы, должно быть.

— Ну когда так, то поездка просто необходима. Путешествие, как ничто другое, лечит все нервы! — решительно сказал Гаврила Иванович.

Таким образом, все было решено окончательно. Чтобы подготовить дом для невесты, князь Гвидо отправился вперед. А Лиза с матерью должны были выехать чуть погодя. За это время силы девушки опять восстановились, и она с радостью собралась в путь. И только одно огорчало ее: она принуждена была тщательно закрывать свою шею платком, потому что ссадины, каким-то образом появившиеся на тонкой и нежной ее шее, ужасно портили весь вид.


8


Вскоре княжна с матерью поселились в Лукке, где рядом ласковое море согревалось лучами жаркого, южного солнца. В распоряжении дам оказалось не только целое palazzo [2 - Дворец (ит.).] Cavalcanti, в котором жили только они одни с прислугою, но и вся Лукка и ее окрестности.

Кавальканти, как ни показалось это странным, в городе отсутствовал, уехав по неотложным делам в Рим. Но он все подготовил к приезду невесты и ее матушки, так что дамы ни в чем не испытывали неудобства.

Соотечественников в городе было мало, и Лиза не была обременена условностями. С наслаждением она отдавалась южному солнцу и италийской природе. Южные женщины восхищали ее своей яркой красотой и живостью языка и манер. К тому же Лиза вскорости уже хорошо знала итальянский язык, что еще более подарило ей впечатлений.

Через краткое время она почувствовала себя полностью здоровой, и никакие смутные предчувствия не тревожили ее более. Вместе с матерью Лиза обошла все окрестности, пока княгиня не взмолилась оставить ее в покое хоть на день и дать отдых измученным ногам. Но это не остановило Лизу, поскольку в Лукке она познакомилась с одной вполне достойной семьей, и вместе с не менее достойными ее отпрысками Марией и Лучано Виченца могла совершать как пешие, так и верховые прогулки уже без матушки, к большому удовольствию княгини.

Но более всего удивляло девушку то, что жених ее так и не появился в Лукке со времени их приезда. Поначалу его отсутствие не казалось ей и ее матушке странным. Более того, княгиня Анна Александровна посчитала это хорошим признаком. Ее восхитила такая заботливость о собственных делах, ведь это говорило о том, что в семейной жизни ее Лиза не будет испытывать никаких лишений. Ибо какие же могут быть лишения у такого рачительного хозяина? Такой не потеряет ни копейки из собственных доходов.

Но вот уже дамам захотелось увидеть хозяина. Захотелось, чтобы князь, как и обещал, показал бы им город. Рассказал бы о собственной юности, проведенной здесь, выступил бы в роли чичероне [3 - Чичероне — гид, или проводник.] для них. И к тому же прошло слишком много времени в его отсутствие, и все дела князь Гвидо вполне мог успеть уладить к их приезду.

И все же ожидания не обманули обеих дам. Словно в ответ на их пожелания, князь Кавальканти прибыл в Лукку. Он, казалось, совсем не изменился, однако… В лице вдруг появилась необычайная болезненная бледность. Будто бы родная Италия, против всякого ожидания, лишила здоровья собственное дитя.

Гвидо — итальянец — должен был бы цвести под жарким, южным солнцем, но он, напротив, подобно какому-нибудь северянину, чах и бледнел в родном теплом климате. Он старался менее бывать на солнце, чрезвычайно редко выходил из дому и все свои прогулки совершал по большей части в темное время суток. Это все до чрезвычайности удивляло и Лизу, и ее маменьку.

Поселился жених не в собственном palazzo, которое он, как оказалось, отдал в полное распоряжение гостивших там дам. Жил князь в небольшой квартире, в доме, который принадлежал ему же. И больше у жениха и невесты не было возможности бывать наедине.

Да и, признаться, Лиза несколько подрастеряла собственную уверенность в том, что она желает стать женою этого человека. Нет, он все так же нравился ей, да и девушке было иной раз его даже жалко за ту бледность, что теперь покрывала его лицо, а ведь сама Лиза чувствовала себя много лучше. От ее болезни и следа не осталось, что так радовало Лизину маменьку. Изможденный вид князя будил в княжне истинно материнские чувства, и она стремилась сделать все возможное для того, чтобы оживить эти бледные ланиты. Но вот мысль о замужестве не вызывала в ней былой радости.

Трудно сказать, что более подействовало на нее. То ли то обстоятельство, что она редко видела жениха, то ли сама обстановка, в которую Лиза попала…

Италия была прекрасна, дворец князя — богат и удобен, но… Как же все это было не похоже на ту жизнь, к которой она привыкла, на те улицы, по которым она хаживала на родине, на тех людей, с которыми она водила дружбу.

В такие моменты Лиза вспоминала свое первое впечатление от palazzo Cavalcanti. Нет, решительно не могла она припомнить ничего похожего. Да и что там! В России так не строили.

«Вообразите себе, батюшка, — писала Лиза в письме, — что посередь улицы, каменной и жаркой, как и везде в Италии, где бы мы ни проезжали, стоит огромный особняк. Но он вовсе не таков, какие привыкли мы видеть в нашей Северной столице. В нем нет ни изящества, ни помпезности, ни, пожалуй, строгости, а только одна мрачность. То есть это ни тот имперский стиль, что нынче в моде, ни тот раковинный стиль (си-речь рокайль), о коем вы говорили мне, что он был моден в года вашей молодости, ни то, что было десятью-двадцатью годами ранее. И даже не та строгость, что царила в первые года в нашей столице и о чем сохранилось так много гравюр и описаний. И вовсе ничего схожего сие не имеет с тем, что есть в Москве. Хотя, быть может, некоторые церкви из тех, что находятся в Кремле, чем-то бы и напомнили palazzo князя. Так вот, почти совсем глухая высокая стена из камня возвышается над улицею. Наверху, то есть выше человеческого роста, в стене прорезаны малые оконца, забранные решеткою. Окон по счету не более шести. Конечно, отчасти сие напоминает прабабушкины терема, но лишь отчасти. Ибо камень не белен, не расписан, не украшен ничем. Лишь только наверху, под самою кровлею, что сразу и неприметно глазу, помещены небольшие кованые арочки во всю длину стены. Вот и все украшение. Словом, впечатление самое печальное и мрачное. Экономка, женщина виду мрачного, как и дом, в котором она служит, объяснила мне, что сие надобно для предохранения от небывалой жары, что так часта в их краях, да от нескромных взглядов с улицы. Вот Европа! Как часто нам твердили, что мы — дикие азиаты в сравнении с ними, что прадеды наши прятали жен и дочерей своих от нескромных взглядов посторонних, ровно гаремные владыки Востока. Но и европейцы, выходит, ни сколь не лучше. Переняли тако же от арабов привычку прятать своих дам и девиц. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь, но дворец сей производит именно такое впечатление. К тому же двор palazzo Князева окружен высокою оградою, за которой не видно совершенно внутреннего его устройства. Далее, войдя в высокие воротца, оказываешься на крыльце под крышею и будто в подобии сеней, только еще на улице. Затем попадаешь сразу во внутренний дворик, тенистый и каменный, как и все вокруг. Тут бьет малый фонтан. Окрест в куртинах растут цветы, довольны милые и ухоженные. Я ожидала, что на внутренней стене окон будет более, но нет. Более окон не случилось, однако те, что были, размером были более окон внешних. И у каждого окна две простые деревянные с замком ставни. Затем, идучи по лестнице вверх, входишь в сам лом. Внутри все из камня, только мебель деревянная. Но вся строгая, готическая, ничего мягкого. По стенам расставлены, представьте себе, сундуки, и преогромные. Я насчитала к тому же, кажется, четырех рыцарей, сиречь четыре рыцарских доспеха, выставленных навроде потешной охраны. Но по вечерам эти рыцари меня страшно пугают. В моей спальной, как и в матушкиной, огромная кровать под балдахином, который на ночь занавешивается. Также есть и довольно изящное бюро, и стулья a-la Louis XVI и — о чудо! — вольтеровское кресло! И ко всему тому такой же огромный сундук, как и в коридорах сего замка. Впрочем, описание мое затянулось изрядно, а главного я не сказала. Я довольна, и обо мне тут заботятся как и должно. Однако я счастлива тому, что мой жених хочет жить в России, и жду не дождусь, когда же я вернусь домой. Почтительно кланяюсь вам, папенька, и передаю поклон от маменьки.

Ваша любящая дочь

Елизавета Гавриловна».

Вот какое послание отправила княжна домой, но совершенно неизвестно, что подумал любящий папенька, прочтя его. А вот Елизавета Гавриловна, при составлении сего письма, передумала, и немало. И как же радовалась она, что вскорости уедет отсюда домой. Ибо хотя путешествие и открывает мир, но ничего приятнее родной сторонки быть не может.

К тому же жизнь вокруг дам будто бы изменилась. Местные жители по приезде князя Кавальканти более близко не подходили к дому, где жили Хованские, и Лиза замечала испуганный шепот за своей спиной, когда она с князем проходила по улицам. Поэтому княжна так ценила ту дружбу, что дарили ей молодые синьор и синьорина Виченца.


9


Вскоре князь Кавальканти вновь принужден был уехать на несколько дней по делам. Лиза, освоившаяся в чужом городе уже более чем превосходно, решила нанести визит Марии Виченца. Она в сопровождении служанки-итальянки довольно живо шла по улице, раскрыв над головою зонтик, ибо жара стояла почти нестерпимая.

Вдали блистало спокойное море, и Лиза видела тот дом, в котором теперь жил ее жених. Дом был окружен садом, и со слов князя Гвидо девушка знала, что там, кроме него, не живет никто более, хотя сам князь занимает нечто вроде одной квартиры, устроенной во втором этаже сего дома. Подивившись про себя такому обстоятельству (ибо непонятно, для чего устраивать в особняке квартиру?) Лиза неожиданно для себя решила свернуть и подойти ближе к загадочному жилищу.

Дом, как, впрочем, княжна и ожидала, с трех сторон был огорожен стеною в полтора ее роста, а с четвертой стороны нависал над обрывом, над самой морской гладью. Однако над стеною виднелись верхушки дерев, кровля дома и малые оконца под нею.

Из-за стены раздавалось птичье чириканье, а цветы, которые произрастали в саду, издавали такое сильное благоухание, что никакая стена не смогла послужить тому преградою. Лиза прошлась туда и сюда перед стеною, за нею семенила испуганная служанка, которая через несколько минут заметила хозяйке:

— Синьорина, не стоит ли нам уйти отсюда поскорее?

— Почему? — рассеянно спросила Елизавета Гавриловна.

— Синьор князь не любит, когда кто-то приходит к этому дому и ходит окрест.

— Но я же не кто-то, — справедливо возразила девушка, — я — его невеста.

— Да, но… Знаете, синьорина, нам все же стоит уйти отсюда.

— Но мне хочется посмотреть, — продолжала бормотать Лиза. — Ах, как жаль, что я не могу войти внутрь!

— И хорошо, что не можете, — себе под нос прибавила служанка. — Я бы туда ни за что не пошла…

— Да чего ты боишься? — наконец обернулась к служанке Елизавета Гавриловна. — Чего?

— Не знаю, синьорина, — ответила та. — Но…

— Но? Что значит это «но»?

— Оно значит, что вот предыдущая Князева невеста… Ох!..

— Что? — оборвала служанку Лиза. — Какая невеста?

— Ну предыдущая… А разве вы не знали, что у князя была до вас невеста? — изумленно вопросила служанка.

— Нет, — растерянно и пораженно ответила княжна. — А что, разве…

Но тут же Елизавете пришло в голову, что ничего странного в этом нет. Ну да, почему бы не быть невесте у князя до встречи с нею? И ничего странного в том, что от нее это было скрыто, девушка тоже не видела. Быть может, он не захотел расстраивать ее, Лизу. И, быть может, там что-то случилось, что-то печальное, о чем он и сам не хотел бы вспоминать… И, как знать, не объясняется ли нынешняя бледность князя Гвидо какими-нибудь печальными воспоминаниями?

— Так что ты молчишь? Рассказывай! — велела княжна.

— Ах, напрасно я вообще об этом сказала, — взволновалась служанка. — Ежели вы не знали, так вам и знать не следовало…

— Теперь уж поздно, говори. Да, и при чем тут этот дом? — спохватилась Лиза.

— Ну значит, так… — начала служанка.

И Елизавета услышала странную историю, о которой после вспоминала не один раз…

— Нашему князю теперь тридцать лет, кажется. Но точной цифры я вам не скажу, сударыня, потому как сама не знаю. Хотя говорят разное о том, сколько господину Кавальканти лет, но все же тридцать-то ему точно есть… Но кое-кто уверяет, что ему много больше! — прибавила служанка. — Однако… Так вот… — Она откашлялась. — Лет около пяти назад, когда его милость вернулся сюда из чужих краев…

— Так князь Гвидо вернулся на родину лишь пять лет назад?

— Да, сударыня.

— А где он был?

— Ну этого я не знаю, — протянула служанка. — В чужих краях, должно быть так. А уж где… Знаю только, что увезен он отсюда был младенцем и на родине не был более двадцати лет, вот так. И еще говорят, — понизила она голос, — что он до невероятия похож на своего папеньку! Ну просто как две капли воды. Папенька ведь и увез его милость из Лукки. Да. А папеньке его было тогда не более сорока лет. Хотя выглядел он, как говорят, не старше тридцати. Князь, должно, таким же будет. Да и красавцы оба преизрядные…

— Да, он хорош, — произнесла Лиза. — Вот только эта бледность.

— Это у них наследное. Папенька его милости тоже был бледный, как бумага. И это при нашем-то солнце! Не иначе как это болезнь какая или проклятие.

— Что за вздор! Какое проклятие?

— Ну ежели не проклятие, то болезнь.

— Какая болезнь? — всполошилась Лиза.

— Да лихорадка. Кто долго болеет, чуть не всю жизнь, и ходит притом весь белый, ровно бумага. А кто сразу помирает. Ну ежели бледный, то, значит, долго проживет, вы не беспокойтесь, синьорина, — решила утешить Лизу добрая девушка.

— Но он стал бледный лишь только сюда приехал. В Петербурге он вовсе таким не был. Смуглая кожа и румянец его так восхищали наших дам…

— Вот этого не знаю…

— Так, а что за история с невестой? — нетерпеливо напомнила Елизавета.

— А, так вот… Лет пять назад его милость вернулись в наши края и надумали жениться. И вот невесту они, так же как и вас, привезли сюда из Рима. Вместе с ее маменькой. Какая веселая и дородная была женщина, эта маменька, — страсть! И детей у нее было, дай Бог им всем здоровья, пятнадцать душ ровным счетом. И все живые, как один. Все говорили, что выбор верный, ибо такое здоровье и чадородие для женщины большая ценность. А у вас, позвольте спросить, синьорина, братья и сестры есть? — вдруг сказал служанка.

— Нет, — ответила ошеломленная Лиза. — Да тебе-то что за дело?

— А и верно, мне дела нет… Ну думаю, теперь его милость уже решил по-другому выбирать, не как в прошлый раз. Наверное, он сильно вас любит, когда хочет взять в жены, а семья у вас столь малая…

— Продолжай! — чуть не вскипела Лиза.

— Да, так вот… из всех пятнадцати детей было лишь две дочери в той семье. И вот невеста его милости была младшая дочь, звали ее синьорина Уррака и было ей восемнадцать лет.

— Боже, что за имя! — воскликнула, поморщившись, княжна.

— Да, имя странное. Испанское, как говорили. И дал его девушке ее крестный, который был испанец. Так вот, синьорина была так влюблена в его милость, что с особым нетерпением ждала свадьбы. Но, не в обиду будь сказано, была она любопытна, как мало кто. И загорелось ей, вроде вот как вам, непременно узнать, что такое есть в этом доме, возле которого и мы с вами теперь стоим, госпожа. И, что вы думаете, она нашла способ проникнуть внутрь. И когда его милость застали собственную невесту в этом доме, а ведь они строго-настрого запретили ей сюда даже приближаться, то разгневались страшно! Ох уж и кричал его милость, ох уж и кричал! Бедная синьорина Уррака кинулись к маменьке и в запальчивости объявили, что не хотят замуж. Маменька за дочь вступилась и выговорила князю все, что думала об его поведении и заявила, что не даст свою дочь в жены такому грубияну. Его милость долго извинялись, но дамы были непреклонны. И той же ночью синьорина заболела. У нее началась та самая лихорадка, о которой я уже упоминала. И бедняжка скончалась, не прошло и двух дней. Ее безутешная маменька отбыла, хотя, я думаю, для нее большим утешением послужило наличие еще четырнадцати детей. То же сказал ей и падре, упрекая ее за слезы, ибо, как он сказал, «из пятнадцати детей вы потеряли лишь одну дочь, в то время как иные не столь счастливы, и теряют и половину, и более, и даже почти всех отпрысков»! К тому же другая дочь этой синьоры была уже замужем за достойным человеком, и более никаких переживаний по поводу брака другой дочери маменьке не грозило. Вот такая история!

— А князь? — спросила Лиза.

— Ну что же… Князь погоревал, да и уехал отсюда прочь. И пять лет мы его не видали, пока он сюда вдругорядь с вами не приехал. Хотя, сказать по правде… — Служанка неожиданно замолкла.

— Что?

— Да не очень-то он страдал, его милость… Да… Даже будто их обычная бледность исчезли и на похоронах невесты он стоял такой румяный, что даже стыдно. Все время был бледен как смерть, а тут разрумянился. Можно было бы подумать, что он ничуть не страдает и вовсе ни о чем не сожалеет, но плакал он и убивался так, что все поверили в искренность его страданий. А как же иначе? Конечно, он страдал, — прибавила служанка.

— Как странно… А девушка, эта… Уррака, она что, здесь похоронена?

— Да, синьорина, точно так. Здесь, на церковном кладбище.

— Вот как…

— Так что пойдемте-ка отсюда, синьорина, от греха-то подальше. Не ровен час и с вами что случится…

При сих словах Лиза вздрогнула.

— Вы-то у маменьки одна, так что ей потерять вас будет весьма печально!

— Перестань… — прошептала перепуганная княжна.

И только девушки — госпожа и служанка — повернулись спиною к дому и намеревались уже со всех ног пуститься прочь, как за стеною послышался некий шум.

— Ну вот мы и попались! — пискнула служанка. — Ах, что-то будет!

Лиза побелела и поднесла ладонь ко рту, удерживая крик ужаса. Более всего ей хотелось бы пуститься наутек отсюда, но что-то будто держало ее у этого злополучного дома. Служанка же не хотела бросать хозяйку.

Шум за стеною усилился, и обомлевшие девушки увидели, как над стеною показалась голова, а затем и вся фигура молодого человека. Молодой человек резво перемахнул через стену и спрыгнул вниз прямо перед девицами, которые не завизжали только потому, что были испуганы до последней крайности!


10


— Ах, сударыни, прошу прощения! — как ни в чем не бывало поклонился им неожиданный пришелец. — Я никак не рассчитывал вас здесь найти, поэтому моя выходка более чем извинительна. — При сих словах черные его глаза внимательно посмотрели на обеих девиц и в один почти миг оценили, кто стоит перед ним.

— О Боже… — пробормотала Лиза и сделала попытку упасть в обморок, которую молодой человек пресек в корне, тут же ухватив княжну за талию и удержав ее на ногах.

— Ну-ну, ничего страшного… — ободряюще сказал он.

— Какое счастье, госпожа, это вовсе не его милость! — ляпнула служанка.

Лиза закрыла глаза. Она стояла на ногах только благодаря тому, что ее крепко держала рука молодого человека.

— Так вы вовсе не меня так испугались? — насмешливо произнес он. — А кого? Не князя ли здешнего?

— Именно его, сударь, — заверила молодого человека служанка.

— Понятно. Что же вы делаете возле его дома, ежели так его боитесь?

— Моя госпожа, — с достоинством ответила глупая девица, — невеста его милости.

— Вот как? — поднял брови незнакомец. — Тогда что же твоя госпожа так перепугана? Ей скорее надлежит меня бояться, а не своего жениха…

— А вот это, синьор, совсем не ваше дело! — довольно грубо оборвала его Лиза.

Она уже пришла в себя и твердо стояла на ногах, решительно отвергнув помощь молодого человека.

— Вам уже лучше? — улыбнулся тот. — Позвольте представиться: Массимо Манчини, приезжий.

Отойдя несколько в сторону, он снял широкополую шляпу, которая каким-то чудом все это время держалась у него на голове, и изысканно раскланялся.

Лиза в один миг окинула нового знакомого взглядом и, к собственному удивлению, поняла, что вовсе на него не злится и совершенно не боится. Молодому человеку было не более двадцати пяти лет, его приятное лицо и насмешливые глаза, взиравшие на нее открыто и совершенно непринужденно, будто бы они встретились на светском рауте, а не около стены, с которой молодой человек только что спрыгнул, могли вызвать много разных чувств, но уж никак не страх.

— А вы, несомненно, та самая русская княжна, о которой твердит Лукка?

— Елизавета Гавриловна Хованская, — с достоинством кивнула головой Лиза.

— Весьма рад знакомству. Впрочем, позвольте заметить, сударыня, раз уж вы так боитесь встретить тут вашего… м-м… жениха, то, быть может, вы соблаговолите составить мне компанию в прогулке отсюда прочь? — При этих словах синьор Манчини протянул девушке руку.

Лиза промолчала, глянула в лицо новому знакомому и, решительно взяв предложенную руку, пошла прочь от злополучного дома. Изумленная служанка засеменила следом за господами.

Лиза с такой скоростью шла, что молодой человек немало тому удивился. Дамам и девицам, как ему всегда казалось, свойственна медленная походка, сия же поспешность была несколько… необычайна, если можно так сказать.

— Позвольте все-таки спросить, синьорина, отчего вы ходили близ дома вашего жениха и почему не решились туда зайти?

— Я не стану отвечать вам. — Лиза остановилась и обернулась к нему. — С какой стати я должна держать перед вами ответ?

— С той стати, что мною овладело сильное любопытство.

— Повод для меня не убедительный. Лучше вы ответьте: что вы там делали и отчего покинули дом моего жениха столь странным образом? Не вор ли вы?

Молодые люди молча смотрели друг на друга некоторое время. Затем молодой человек натянул шляпу пониже на глаза и заметил:

— Однако какое сегодня жаркое солнце.

— Вы не любите солнце? — спросила девушка.

— Признаться, нет. Я бы предпочел более прохладную погоду.

— Совсем как его милость, — вставила свое слово служанка.

— Что? — молодые люди разом обернулись к ней.

— Я говорю, сударь совсем как его милость не любит солнце. И так же бледноват, — настырно прибавила она.

— М-да? — Манчини с сомнением посмотрел на девицу. — Какая вы наблюдательная особа… И какой у вас длинный язык.

— Не смейте так разговаривать с моей служанкой! — вспыхнула княжна.

— Ах, простите, — усмехнулся Манчини. — Впрочем, не смею более навязывать вам свое общество, синьорина principessa [4 - Княжна (ит.).]! — кинул он и, слегка поклонившись, быстро удалился прочь, только его и видели.

— Нет, подумать только, — пожала плечами Елизавета. — Что за невоспитанный субъект! — Крайне недовольная, она продолжила свой путь.

В голове ее вертелась сотня самых разных мыслей: и о несчастной девушке с таким неблагозвучным именем Уррака, и о женихе, и о Массимо Манчини, который непонятно почему оказался в доме князя и самым странным образом покинул его. Совершенно незаметно для себя Лиза оказалась у дома Виченца.

— Ах, mia cara [5 - Моя дорогая (ит.).] Лиза! — навстречу княжне уже выбежала Мария.

— Мария! — воскликнула в ответ Елизавета.

Девушки взялись за руки и, весело щебеча, пошли в глубь сада. Надо заметить, что дом Виченца решительным образом отличался от palazzo, в котором жила Лиза.

Это был всего двухэтажный домик с большими окнами, укрытыми ставнями. Вокруг дома стояла кованая изящная ограда, вся увитая плющом, виноградом и розами. Таким же цветущим выглядел и садик у дома. Все беседки и скамьи были увиты разнообразной зеленью. Даже сквозь каменные плиты двора пробивалась зелень, и это очень нравилось Лизе.

Девушки весело болтали, пока княжне не пришла охота задать вопрос:

— Скажи мне, Мария, ты слышала о невесте князя Гвидо?

— Как, разве не ты его невеста? — лукаво улыбнулась Мария.

— Да нет, о другой невесте, той, с которой он был помолвлен пять лет назад, о синьорине Урраке?

— О-о… — протянула Мария, опустив глаза. — Конечно, слышала.

— И что? — Лиза не могла сдержать любопытства.

— Зачем тебе надо об этом знать, дорогая? — итальянка подняла глаза на приятельницу. — Это было так давно.

— Но мне кажется странным, что я ничего не знаю об этом, что мой жених и словом не обмолвился о ней. Ведь он, наверное, любил эту девушку. Как же он мог ничего о ней не говорить? Может, он до сих пор ее любит? — поразилась собственной догадке княжна.

— О нет, не думаю, — отмахнулась от этой мысли Мария. — Вряд ли. Ведь он совсем мало горевал по ней. Никто не верил, что его сердце разбито. Да он, кажется, и не особенно был влюблен. Казалось, что он лишь исполняет свой долг, решив жениться.

— Вот как? — задумчиво произнесла Лиза.

— Да. И вообще, — тут Мария усмехнулась, — как можно жениться на девушке с таким странным и неблагозвучным именем?

— Да, имя и впрямь… чудное… — согласилась княжна.

— Имя может помешать счастью, — продолжила итальянка. — Знаешь, когда синьорина Уррака появилась в нашем городе, мне тогда было почти четырнадцать лет, батюшка, который был еще жив, рассказал мне одну историю. Оказывается, очень давно это имя носила одна испанская принцесса. Ее так и звали — принцесса Уррака. Она была старшей дочерью короля и была безумно красива собою. Все восхищались ее красотой. И в то же самое время французский король задумал найти себе жену. Он решил посвататься к испанской принцессе и послал свою матушку в Испанию для того, чтобы та сосватала ему невесту. Королева-мать, прибыв в Испанию, восхитилась красотой старшей дочери испанского короля, но сказала, что французская королева не может носить такого странного и неблагозвучного имени — Уррака. И, как бы ни была красива принцесса, она не может стать невестой ее сына. И старая королева попросила у испанского короля руки его младшей дочери Бланки для своего сына. Таким вот образом принцесса Уррака не стала французской королевой.

— Интересная история. Ну итальянской синьорине это не помешало сделаться невестой князя, — сказала Лиза.

— Да, это так. Ведь синьорина Уррака не была из знатного рода. Однако она умерла, так и не став княгиней!

— Да, но вряд ли это зависело от того, как ее назвали, — заметила княжна.

— Может быть и так, а может быть, и зависело, — загадочно прибавила Мария.

— Мне бы хотелось побывать на ее могиле, — вдруг сказала Лиза.

— Для чего? — изумилась ее подруга.

— Не знаю, но мне бы хотелось… — протянула Елизавета. — Ты не могла бы показать мне…

— Воля твоя, но на кладбище я не пойду. — Мария побледнела и задрожала.

— Чего ты так испугалась? — спросила удивленная княжна.

— Ах, я ненавижу кладбища! Я заболеваю, если даже только прохожу мимо! И уж, конечно, я не пойду на кладбище нарочно!

— Не хочешь — не ходи, я неволить тебя не собираюсь, — ответила Лиза. — Но ты могла бы мне рассказать хотя бы, где это?

— Рассказать — конечно, — вздохнула успокоившаяся Мария. — А лучше пойди со служанкой. Она точно знает, где находится могила невесты князя.

— Что же, я пойду домой. Маменька, верно, заждалась, — сказала Лиза.

— Да, ступай. Но, знаешь, вечером непременно приходите к нам с маменькой.

— А что такое?

— У нас гость! Такой милый господин, знаешь ли, и большой приятель нашего Лучано. Он приехал из Рима, и мы хотим устроить для него небольшой праздник. Мы вас ждем!

— Непременно будем, тем более что на этот вечер у нас нет никаких планов.

Девицы распрощались, поцеловавшись напоследок, и Лиза отправилась домой.


Вечером княжна Елизавета с маменькой прибыли в дом Виченца. Еще не было темно, но особняк весь был освещен и даже в саду горели факелы.

— Ах, вы приехали! — Мария кинулась с объятиями к княжне.

— Как и обещали, — ответила та.

Дамы поздоровались, княгиня Анна Александровна обнялась с синьорой Виченца, молодой Лучано галантно поцеловал руки дамам, и тут хозяйка дома решила представить княгине и княжне своего гостя.

— Вот, позвольте вам рекомендовать, — улыбнулась синьора Виченца, — синьор Массимо Манчини, наш гость и большой друг.

Лиза подняла голову и увидела перед собой того самого синьора, с которым сегодня утром столкнулась у дома своего жениха.


11


— Рад знакомству, синьора, синьорина. — Манчини учтиво склонился перед княжной и ее матушкой.

Лиза сделала реверанс перед ним, не подавая ни малейшего знака о том, что они знакомы. Синьор Манчини ответил тем же.

Дорогих гостей пригласили к столу, накормили ужином, предложив все то, чем славится итальянская кухня, а после обе дамы уселись в гостиной, а молодые люди отправились в сад. К этому моменту тьма окончательно взяла верх, полная луна вышла на небо, но ее свет был почти незаметен из-за богатой иллюминации, устроенной синьорой Виченца.

— Никак не мог предположить, синьорина, что мы так скоро увидимся с вами вновь, — сказал Манчини, едва они с княжной остались одни.

Мария решила похлопотать о кофе, Лучано для чего-то вернулся в дом, а Лиза стояла рядом с синьором Манчини на освещенной площадке перед домом.

— Я тоже не могла этого предположить, — ответила Елизавета.

— О чем прикажете говорить? — продолжил он.

— Можете ни о чем не говорить, — равнодушно пожала плечами Лиза.

— Нет, молча стоять не годится.

— Тогда ответьте: что вы делали в доме моего жениха сегодня?

— А вы ответите, что вы там делали? — ответил он вопросом на вопрос.

— Нет. С какой стати?

— Тогда и я отвечать не буду.

— Но это дом моего жениха, и я имела полное право быть там! — возмущенно сказала Лиза.

— Тогда отчего вы были так испуганы и почему так поспешно бежали оттуда? Более того, вы предпочли уйти оттуда со мной, с человеком вовсе вам не знакомым, но не позвали на помощь слуг вашего жениха и не велели им схватить меня.

— Для чего им хватать вас? — чувствуя себя очень глупо, переспросила Лиза.

— Ну вам же пришло в голову, что я мог быть вором?

— Д-да… — протянула девушка, — но…

— Но что?

— Я не желаю с вами разговаривать! — отрезала она и отвернулась.

— Ах, о чем это вы беседуете? Кофе скоро будет готов. — Мария вышла из дома в сад и подошла к молодым людям. — Да, моя дорогая Лиза, ты должна знать, к какой фамилии принадлежит синьор Манчини. Это очень интересная история.

— Да вовсе ничего интересного, — пожал плечами Массимо.

— Нет, нет, это интересно! — воскликнула Мария. — Более того, это будет второй урок истории за сегодняшний день.

— Второй? — приподнял брови Манчини.

— Да, — невозмутимо ответила итальянка. — Сегодня я уже рассказывала Лизе об одной испанской принцессе.

— О которой, позвольте поинтересоваться?

— Вы знаете историю? — повернулась к нему Елизавета.

— Немного, синьорина, весьма немного.

— О-о… — неопределенно протянула княжна.

— О принцессе Урраке, — меж тем продолжала Мария.

— Ах, об этой принцессе, — протянул Манчини.

— А что? Вам эта история знакома? — спросила Лиза.

— Да, знакома. Впрочем, мне еще более знакома история синьорины Урраки, прежней невесты князя Кавальканти.

— Вот как? — Елизавета внимательно посмотрела на него. — Откуда же?

— Я слышал разговоры об этом. Тем более что именно пять лет назад я бывал в Лукке. А ведь князь был помолвлен с ней пять лет назад?

— Именно, — подтвердила Мария. — Именно пять лет назад. Но вы отвлекли меня. Знаешь ли ты, Лиза, что это за фамилия — Манчини.

— Нет, — сухо ответила княжна.

— Так вот…

— Но интересно ли это синьорине Елизавете? — перебил ее Манчини.

— Конечно, интересно, — совершенно назло ему ответила княжна.

Ей, по правде, не особенно хотелось слушать эту историю, но она решила согласиться с Марией.

— Так вот, — вдругорядь начала Мария. — Манчини приходились родней кардиналу Франции Мазарини. Три сестры Манчини жили в Париже, у дяди. И одна из сестер, а именно Мария Манчини, увлекла собою юного короля Луи XVI. Своей красотой…

— О нет, она вовсе не была красива, — вмешался Манчини. — Вовсе не была!

— Не может этого быть. Она не могла не быть прекрасна, ежели сам молодой король увлекся ею! Он даже хотел жениться на ней, и кардинал весьма поддерживал его в этом решении.

— Еще бы… — пробормотал молодой человек. — Ведь она была его племянницей, и случись ей стать королевой Франции, то вся страна оказалась бы под пятой у кардинала.

— Но свадьба не состоялась, и черноглазая Мария была даже изгнана из страны!

— Какая печальная история, — голосом, впрочем, лишенным всякой печали сказала Лиза.

— Да, воистину! — воскликнула Мария, которая ничего не заметила. — Быть так близко к трону и к браку с возлюбленным и всего лишиться!

— Потеря чего вас более всего удручает, милая синьорина Мария? Потеря трона или потеря возлюбленного? — спросил, смеясь, Манчини.

— Не знаю, — кокетливо ответила девушка. — Пожалуй, потеря трона, — улыбнулась она. — Ведь если подумать, то возлюбленных может быть множество, а трон — один.

— А вы что думаете об этом? — обернулся он к княжне.

— Главное, не потерять рассудок, — ответила Лиза без улыбки. — Все прочее лишь суета.

— Вот как? — Манчини перестал улыбаться. — Что за зрелое рассуждение. К тому же вы говорите не как влюбленная молодая невеста, но как разумная и много пережившая дама.

— Я не стыжусь этого, — сказала Лиза.

— Бедный князь, — побормотал себе под нос молодой человек.

— Что? — переспросила не разобравшая ни слова Мария.

— Ничего особенного, — обернулась к подруге Лиза. — Ничего, что стоило бы внимания. — Она взяла Марию под руку.

— Как вы решительны в суждениях и словах, — качнул головою Манчини.

Лиза не сочла нужным ответить.

— Синьорина Мария, синьорина Мария! — послышалось с крыльца. — Вас зовет синьора!

— Матушка! — воскликнула девушка. — Я сейчас вернусь. — И Мария убежала, оставив молодых людей вновь наедине.

— Быть может, вы тоже хотите вернуться в дом? Становится прохладно, — заметил Манчини.

— О, с удовольствием, — согласилась Лиза.

Она взяла протянутую ей руку, стала подниматься на крыльцо и тут почувствовала, как горячие пальцы молодого человека с силою и в то же время с нежностью пожимают ее пальчики. Она вздрогнула и посмотрела прямо в лицо Манчини. Тот стоял чуть ниже ее на ступеньке и, не отрываясь, смотрел на девушку. Темные глаза его блистали в свете свечей.

— Как вы прекрасны, — прошептал он.

— Перестаньте! — испуганно оборвала его Лиза.

Она вырвала руку из его пальцев.

— Простите, — негромко продолжил он. — Я не сдержался. — Манчини усмехнулся. — В этом свете свечей вы прекрасны так, что от вас нельзя отвести глаз.

Лиза возмущенно охнула и поспешно вошла в дом. Сердце ее колотилось, как бешеное, дух в груди перехватило, и она, остановившись в дверях, невольно ухватилась рукою за шею, желая помочь себе вздохнуть как следует. Спиною Елизавета вновь почувствовала на себе пристальный взгляд молодого человека и, уже не останавливаясь, быстрым шагом прошла в гостиную.


12


Лиза не оставляла желание посетить кладбище и могилу синьорины Урраки. И как раз именно в тот день, в который она совсем уже решилась на это, князь Гвидо вернулся в Лукку. Первым же делом он отправился навестить невесту. Бледный его вид поразил княжну.

— Что с вами? — спросила Лиза с волнением. — Вы теперь бледны еще более, чем в прошлый раз. Признайтесь мне, вы нездоровы?

— О, это влияние здешнего климата, моя милая, — ответил Кавальканти. — Недаром я годами не жил здесь и не хочу оставаться в этих краях, дорогая.

— Как странно…

— А вы? Вам, я вижу, нравится тут? И вы выглядите много лучше, чем до приезда сюда.

— Да, — улыбнулась Лиза.

— Меня это радует, — сказал князь, кинув на невесту взгляд из-под ресниц. — Мы давно не говорили с вами, давно не имели возможности быть наедине, — продолжил он. — Надеюсь, вам этого так же не хватает, как и мне…

Лиза покраснела и опять ответила:

— Да.

Кроме этого слова, казалось, ей ничего не приходило в голову. Князь Гвидо взял ее руку и поднес ее к своим губам.

— Дорогая, как вы прелестны… — прошептал он.

Девушка вдруг растерялась. Впервые она подумала, что, быть может, не совсем любит своего жениха. Раньше, когда он брал ее за руку, ей не приходило в голову сомневаться, но теперь… Теперь что-то произошло. И бледное лицо князя Гвидо, хотя и по-прежнему прекрасное, не вызывало в ней любовного трепета. Более того, ей даже показалось неприятно это прикосновение князя. Но тот ничего не заметил. Он обнял Лизу и прижал ее к своей груди. Девушка вздохнула, прикрыла глаза и почувствовала его губы у своих губ, но тут вдали раздался шум, и князь поспешил выпустить Лизу из своих объятий.

— Князь! Ну наконец-то! — Анна Александровна стремительно вошла в комнату, где сидели ее дочь вместе с женихом. — Как вы могли так надолго нас оставить?

— Увы, сударыня, но это не в моей власти. — Князь Гвидо поднялся, чтобы приветствовать княгиню.

— Но теперь, я надеюсь, вы никуда не уедете?

Лиза, затаив дыхание, слушала ответ жениха.

— Сударыня, мне очень жаль, но мне понадобится совершить еще одну поездку в ближайшую же неделю.

Девушка, неожиданно для самой себя, вздохнула с облегчением.

— Но как? — огорчилась Анна Александровна. — Ах, Лиза, что ж ты молчишь? Отчего не уговариваешь князя остаться?

— Но ежели дела требуют, то как я могу отговаривать? — запротестовала Лиза.

— Милая моя! — воскликнула маменька. — Какая ты разумница. Вот видите, князь, моя дочь станет такой женой, которая никогда не будет возражать против ваших дел. Нравится ли вам это?

— Конечно, нравится, княгиня. Однако теперь мне бы хотелось, — тут Кавальканти повернулся к девушке, — чтобы Елизавета Гавриловна стала бы меня упрашивать остаться. — Он улыбнулся.

— Разве этим можно изменить ваше решение? — спросила Лиза.

— Нет, но мне было бы приятно. Своими словами вы показали бы, как вам меня не хватает. А то я уже начинаю думать, что вы вовсе по мне не скучали! — сказал князь.

— Нет, я скучала. — Лиза опустила голову. — И я бы хотела, чтобы вы никуда не уезжали.

— И я бы этого хотел, но, увы!

— Когда же вы едете? — поинтересовалась Анна Александровна.

— Довольно скоро, сударыня. Через два дня. Я направляюсь во Флоренцию. Там находится часть семейного состояния, некоторая недвижимость… Я должен этим заняться, чтобы после ничто не препятствовало моей спокойной жизни в России.

— Что же, это прекрасно! — произнесла княгиня. — Надеюсь, вы недолго будете отсутствовать.

— О, совсем недолго. Не более десяти дней, — с этими словами князь склонился к руке Анны Александровны. — А теперь я прощаюсь с вами до вечера. Надеюсь, что мы встретимся за ужином, сударыни.

После Кавальканти поцеловал руку Лизы и вышел.

— Что за человек! — обернулась маменька к дочери. — Только как он бледен. Я не стала ничего говорить, но это же прямо беда!

— Да, маменька.

— А что он сказал тебе, Лизок? Ты спросила о причине его бледности? Он, быть может, нездоров?

— Князь сказал, что на него так действует здешний климат.

— Вот странность… — задумчиво протянула княгиня. — На таком солнце здешний уроженец так бледен…

— Да, это странно, — согласилась Лиза. — Маменька, вы позволите мне пойти к себе?

— Ступай, ступай, милая, отдохни…


Лиза заперлась в спальной и, усевшись в то самое вольтеровское кресло — единственный удобный предмет мебели в доме, — принялась раздумывать. Нет, она думала не о замужестве и не о женихе. Она размышляла о кладбище. Ей втемяшилось в голову непременно пойти на это злосчастное кладбище, и Лиза только досадовала, что придется так долго ждать отъезда князя Гвидо.

Но дни, против всякого ожидания, пролетели быстро. И вот уже Лиза, надев шляпку и взяв в затянутые перчатками руки кружевной белый зонтик, в сопровождении одной только служанки отправилась на кладбище.

Своими планами Лиза еще раз поделилась с Марией. Та, посоветовав не ходить, все же объяснила, как найти могилу бывшей князевой невесты. Служанка, тоже не любившая кладбищ, не хотела сопровождать госпожу, но Лиза решила действовать хитростью. Она дала служанке несколько монет, подарила ей шелковый цветной платок и бусы из агата. В ответ на столь щедрые дары (или в ответ на этот подкуп, что вернее) служанка, которую, кстати, звали Сильвией, согласилась сопроводить молодую хозяйку до самых кладбищенских ворот.

Между ними уговорено было следующим образом: обе девушки дойдут до ворот, но Сильвия останется снаружи, а Лиза пойдет внутрь одна. О, там бояться было нечего. Кладбище было совершенно пустынно, как объяснила служанка госпоже. И, кроме мертвых, пожалуй, никто не побеспокоит ее хозяйку. Да и мертвые вряд ли будут ходить по кладбищу среди бела дня на самом солнцепеке.

— Отчего же ты боишься тогда пойти внутрь, Сильвия? — спросила княжна, когда девушки уже направлялись к столь желанной для Лизы цели.

— Да так… — замялась девица. — Просто мне не по себе, синьорина. Не по себе, когда я даже издали смотрю на кладбищенские памятники. Это напоминает мне о том, что все мы смертны, — прибавила она шепотом.

— Memento mori [6 - Помни о смерти (лат.).], — пробормотала себе под нос княжна.

— Что? — переспросила Сильвия.

— О, так говорили древние, — ответила Лиза. — Это значит, что каждую минуту надобно помнить о своей кончине, ибо она может наступить в любой момент и неожиданно. И человек постоянно должен об этом себе напоминать походами на кладбище.

— Ужасы какие, синьорина, — выпучила глаза служанка. — Зачем же это человеку добровольно надо об этом помнить? Да еще каждую минуту?

— Ну не знаю… — ответила княжна. — Так говорят.

Служанка бормотала еще что-то о том, какие чудные господа и чего только они не выдумают, и таким вот образом девушки оказались у ворот кладбища.

— Ну все, дальше я не пойду, — прошептала служанка.

— А я вовсе не боюсь… — твердо, но тихо сказала Лиза, чтобы подбодрить себя.

Если бы кто наблюдал происходящее со стороны, то он бы увидел, как нежная и хрупкая девичья фигурка скользнула за ворота кладбища и медленно пошла по дорожке меж памятников.

Что такое было это кладбище в Лукке? Сначала надобно сказать, что это было кладбище господское. Оно располагалось близ небольшой церкви и было старинным. Как рассказала Лизе Мария Виченца, погост был столь древним, что помнил времена пятисотлетней давности. Церковь же была тут построена также пять сотен лет назад. Конечно, самые старые могилы почти не сохранились. Только несколько плит в самой церкви, в ее стенах и полу напоминали о такой древности. Да еще прекрасное надгробие в одном из пределов говорило о том же.

Надгробие изображало собою лежащую фигуру в полный рост со сложенными на груди руками и в полном рыцарском облачении. Это была могила здешнего князя, основателя этой церкви, имя которого было Андреа Кавальканти, ибо он приходился жениху Лизы далеким предком.

Близ этого надгробия стояла скорбная женская фигура, которая согласно преданию изображала супругу усопшего князя. Но надпись внизу на ней гласила: «св. Елизавета».

— Святая Елизавета, — прошептала очарованная Лиза имя своей небесной покровительницы.

Никак она не ожидала увидеть ее здесь. Но фигура эта была так прекрасна, что девушка решила, что придет полюбоваться на нее еще раз.

На улице же, без единого деревца, под палящим солнцем располагались другие надгробия, поставленные над своими хозяевами в последнюю сотню лет. Это были сплошь надгробия из белого мрамора, высокие и не очень, и на каждом что-то было высечено. Ни одно не было покрыто мхом, что непременно произошло бы на любом русском кладбище, на всех надписи можно было разобрать, и почти у каждого стояли цветы в специальной подставке.

Лиза, следуя полученным от Марии указаниям, свернула с центральной дорожки вправо, стремясь обогнуть церковь и зайти с обратной стороны. Там, в тени, падавшей от здания, она нашла то, что искала. За церковной стеной возвышалось гордое и помпезное сооружение. Белый каррарский мрамор стрелой устремлялся к небесам. С правой стороны узкую плиту обнимал одной рукою ангел. Тот же ангел в другой руке держал высоко поднятый кубок. Девушка ожидала увидеть над могилою крест, но креста не было.

На самой плите был высечен нежный женский профиль, а также надпись. Лиза подошла очень близко к плите и наклонилась, чтобы прочитать:


«Уррака Гонзаго де Гандольфини. Родилась 1783 мая третьего дня, скончалась 1801 июля пятнадцатого дня. Жития ея было восемнадцать лет, два месяца и двенадцать дней. Возлюбленная невеста князя Гвидо Кавальканти, дочь безутешных родителей Джузеппе Гонзаго де Гандольфини и Клары де Кассия Гонзаго де Гандольфини.
		Покойся с миром, милый прах!


		Мысль о тебе живет в веках.


		Пребуду вечно я с тобой


		И охраню здесь твой покой.


Князь Кавальканти».


— Что за странное обещание, — пробормотала Лиза. — «Пребуду вечно я с тобой и охраню здесь твой покой»… Что бы это могло значить? Обещание вечной любви? Или… Неужели он все еще ее любит? — изумилась княжна.

— Не думаю… — услышала она у себя за спиной.

Елизавета от неожиданности подпрыгнула и обернулась. За ее спиной стоял Массимо Манчини.

— Нет, тут определенно речь не о любви, — невозмутимо продолжил он, сделав вид, что не замечает ее испуга.

— Что вы здесь делаете? Как тут оказались? Я не слышала, как вы подошли! — возмущенно воскликнула Елизавета.

— Вы были слишком увлечены чтением, синьорина Елизавета. Немудрено, что вы меня не слыхали. Хотя хожу я и впрямь тихо.

— Вы подкрались! — обвинила его девушка.

— Вовсе нет. Я не имею привычки подкрадываться. — Манчини принял обиженный вид.

Затем он внимательно посмотрел Лизе в глаза и заявил:

— Полно, не пугайтесь. Я, право, никак не мог подумать, что вы так разволнуетесь.

— Что же тут странного? — Княжна все еще тяжело дышала и никак не могла прийти в себя. — Кладбище, вокруг… вокруг все такое… такое мрачное, могилы, я никого не ожидала тут увидеть и вдруг!..

— Ну я прошу простить меня, сударыня. Простите же меня, — скрывая усмешку, наклонил голову Манчини.

— Нет, — отрезала Лиза.

— Жаль. А я было хотел вам кое-что рассказать, — протянул молодой человек.

Лиза помолчала. Манчини же не сдвинулся с места. Затем любопытство в Елизавете пересилило.

— Что вы хотели рассказать? — спросила она.

— А вы меня простили? — в свою очередь поинтересовался он.

Лиза помялась, но, наконец, ответила:

— Да.

— Благодарю вас, синьорина. А не правда ли, хорошо, что здесь тень? Все время стоять на солнце было бы неприятно.

— Да, именно, но что вы хотели сказать? — девушка с нетерпением пристукнула ножной.

— Вы так изящны, что даже когда стучите ножкой, то делаете это тоже изящно, — промолвил Манчини.

— Что? — Лиза подняла глаза на молодого человека. — Что? — Она не знала злиться ей и уйти отсюда или рассмеяться комплименту.

Увидев ее замешательство, Манчини улыбнулся и продолжил:

— Полагаю, тут речь не о любви. Я даже уверен в этом.

— А?.. — Лиза не сразу пришла в себя. — О-о… То есть… Это вы о надписи? — Она указала рукой на надгробие.

— Именно о ней.

— Но что же тогда… — Она недоумевала и не знала, как спросить и о чем спросить.

— Полагаю, что теперь я вам этого не объясню, но в ближайшее время вы все узнаете. Найдутся те, кто захочет вам все объяснить.

— Кто? Кто захочет мне все объяснить? — с нетерпением сказала княжна.

— Не могу вам этого сказать, — покачал головой Манчини.

— Но вы должны! Это князь?

— Н-нет, не думаю… Нет, это определенно не он, — серьезно ответил он.

— А вы? Вы не можете мне все объяснить?

— Дело в том, что есть одна особа, которая захочет все рассказать вам сама.

— Кто?

— Я не могу вам этого сказать! — с нетерпением повторил молодой человек.

— Ох! — воскликнула Елизавета. — Ну почему?

Манчини опять улыбнулся, глядя на нетерпение девушки.

— Одно вам скажу, тут речь не о любви, поверьте мне. Они бы и хотели забыть друг о друге, но не могут, — загадочно прибавил Манчини. — Уверяю вас, и он, и она вовек бы не слышали и не помнили друг о друге. И даже было бы лучше, ежели бы они вовсе не встречались. По крайней мере, для нее. И если она и была им немного увлечена, совсем как вы теперь, то он не любил ее никогда.

— Что за странные вещи вы говорите, — прошептала Лиза. — Вы сравнили меня и ее… Быть может, — она пристально посмотрела на собеседника, — он и меня… не любит?

Манчини пожал плечами и напустил на себя равнодушный вид:

— Это мне не ведомо.

— Но такое может быть? — настойчиво повторила Лиза.

Молодой человек хмыкнул:

— В жизни все может быть.

Княжна опустила голову. Молчание длилось несколько минут.

— Вы так прелестны, — вдруг услышала она.

— Что? — Елизавета удивленно, будто не понимая, где она и что происходит, посмотрела на Манчини.

— Вы прелестны, — тихо сказал он снова. — Вы и представить себе не можете, как вы прелестны.

— Перестаньте, — пробормотала Лиза и сделала попытку отвернуться и уйти, но Манчини быстро заступил ей дорогу и, протянув руку, остановил ее.

— Пустите меня, — попыталась возмутиться Лиза.

— Даже когда вы топаете ножкой, вы хороши так, что это не передать словами. Вы определенно не от мира сего, но все же в вас столько жизни! Когда вы молчите, ваши глаза сверкают, и я вижу за вашей сдержанностью силу и непокорность. А когда говорите… То я ничего не понимаю, потому что ваш нежный голос завораживает меня.

— Прекратите сейчас же, — шепнула Лиза.

— Нет, я не могу… — Манчини нежно и неотвратимо притянул ее к себе и, сжав в объятиях, слегка поцеловал.

Лиза замерла, потом потянулась ему навстречу и, ответно обняв молодого человека, ответила ему на поцелуй.

— Моя радость, — шепнул он.

Девушка только вздохнула и положила голову на плечо Манчини. Тот в порыве нежности развязал ленту у ее шляпы и, когда шляпка упала на землю, ласково погладил волосы, а затем поцеловал их. Пальцы его скользнули по ее шейке вниз — то, о чем он так мечтал! — И Массимо снова поцеловал Лизу, на этот раз крепко и от всей души. Лиза прижалась к Манчини, обхватив его руками за шею и совершенно отринув всяческие сомнения и девичий стыд.

Да, вот теперь Лиза точно влюбилась!


13


Лиза прятала покрасневшие щеки в подушке. Она никак не могла уснуть, а тем более когда начинала вспоминать то, что произошло сегодня на кладбище. Да как она могла! Как могла! Что может послужить ей оправданием? Только то, что, как только лишь она опомнилась, сразу же вырвалась из рук Массимо и кинулась прочь.

Когда Сильвия увидела ее, бегущую с кладбища со всех ног, то перепугалась не на шутку. Она решила, что мертвецы гонятся за ее хозяйкой! Сильвия едва дождалась свою синьорину. Она и после не поняла, как ей хватило смелости не кинуться тотчас наутек впереди барышни.

Потом, когда Сильвия немного опомнилась, она приступила к барышне с расспросами, но та ничего не отвечала. Лиза так молча и прошагала всю дорогу до дому. А уж дома…

Дома она заперлась у себя и до вечера так и не вышла из комнаты. А потом, потом Лиза поняла… Она любила. Да, именно так! И этот огонь в крови, и безрассудство, и волнение, и все то, что сопровождает болезнь, называемую любовью, — все это кипело сейчас у нее в душе и в сердце.

Девушка долго не могла успокоиться, когда эта мысль пришла ей в голову. Все точно так, как она читала в романах, все точно так! За исключением того, что она была помолвлена с другим, и до вчерашнего дня считала, что любит своего жениха.

Но, наконец, она уснула. А потом… Потом ей приснился странный сон…

Лиза открыла глаза и села на постели. В раскрытое окно лился свет полной луны. Лунная дорожка стелилась прямо по полу. Почему служанка не закрыла ставни?

«Ах, да я же сама не пустила ее к себе вечером», — подумала Лиза.

Но не только ставни, само окно было приоткрыто. Вместе со струей воздуха в комнату Лизы вливался какой-то крепкий и странный аромат. Она никак не могла разобрать, что это так сладко пахнет. Лиза закрыла глаза. А когда открыла, то увидела, что в лунном луче стоит женщина — молодая и прекрасная. Только была эта женщина как-то странно одета — в золотое парчовое платье с небольшими фижмами. Верхняя юбка, согласно старинным модам, открывала нижнюю, черного бархата, расшитую драгоценными камнями. Из черного же расшитого бархата были манжеты рукавов и корсаж. На талии блистал огромный желтый топаз. На шее, закрепленная булавкой с желтым же топазом, но небольшого размера, была надета черная бархотка. На темных волосах сидела кокетливая черная треуголка, отороченная сверху белым мехом и с золотым бантом сбоку.

Женщина приветливо улыбнулась и подошла к постели Лизы.

— Кто вы? — спросила княжна, которая вовсе не испугалась, а только испытала сильное любопытство.

— Я та, которую ты так хотела видеть, — ответила пришелица.

— А кого я хотела видеть? — переспросила девушка, не в силах понять происходящее. — И как вы здесь оказались? Как вошли? Через окно?

Женщина рассмеялась.

— Да, через окно, — кивнула она головою. — Ведь я — призрак.

— Призрак?

— Да.

— Но… чей? Чей призрак? — шепнула Лиза.

— А кого ты так долго искала все последние дни?

— Неужели это… Это вы? Синьорина Уррака Гонзаго де Гандольфини?

— Да, это я, — опять рассмеялась женщина.

— Невеста князя Гвидо Кавальканти…

— Да, — при этих словах женщина явно опечалилась.

— Что с вами? — Лиза поднялась на постели и протянула руки к пришелице.

— Ах, как это грустно… — прошептал призрак.

— Что? Что грустно?

— Он никогда не любил меня… Нет, никогда. И он убил меня, потому что я узнала его тайну.

— Убил? — воскликнула Лиза. — Нет! Этого не может быть!

— Тайна! Страшная тайна! Он хранит ее, как зеницу ока! — призрак пришел в страшное волнение.

Видение заколебалось перед Лизиным взором и сделалось почти прозрачно. Стало трудно рассмотреть все подробности его наряда. Потом призрак успокоился, и его стало лучше видно.

— Послушай меня, — начала женщина, — я расскажу тебе… Нет, лучше покажу…

Призрак приблизился к Лизе, которая все еще стояла на коленях, и, наклонившись, расстегнул булавку, скреплявшую бархотку. Та соскользнула с бледной шеи и, когда призрак наклонился еще ниже, Лиза увидела на шее женщины две глубокие царапины. На девушку повеяло холодом и напала вдруг такая тоска, что Лиза едва не застонала.

— Ты видишь? — дама распрямилась.

— Да, — выдохнула Лиза. — Но что это?

— О… Это… — призрак заколебался. — Нет, нет, я не могу сказать! Мне не дают! Он мне не дает… Как же он ненавидит меня… и как я ненавижу его! — выкрикнула женщина.

— Стой! Постой!

— Нет, не могу, мне надо идти… — Призрачная рука схватила бархотку. — Прочь, прочь…

И женщина со стоном растворилась.

Лиза упала на подушки и прикрыла глаза. Ей было холодно, очень холодно! Казалось, с уходом призрака стало еще холоднее. Одеяло упало на пол, и у Лизы не было силы его поднять и накинуть на себя. Вдруг опять послышался шепот. Он делался все сильнее, и холод становился все нестерпимее. Лиза не могла припомнить ни одной столь же холодной ночи здесь, в Италии.

— Она была здесь?.. Да, она была здесь… — услышала Лиза. — Что она сказала?..

Девушка открыла глаза и увидела прямо перед собой лицо своего жениха — князя Гвидо. Тот сидел рядом с нею на постели и пристально смотрел Лизе прямо в лицо. Девушку будто заморозило. Она не могла двинуться, схваченная страхом и холодом.

Гвидо поднес руку к щеке Лизы. Его пальцы скользнули вниз, к ее шее. Он усмехнулся и наклонился к лицу девушки. Его взгляд равнодушно скользнул по ней.

— Что она сказала?.. — еще раз спросил он, теперь уже явственно.

Лиза качнула головой.

— Ничего? Я не верю… — прошептал он.

Лиза закрыла глаза, не в силах ни закричать, ни оттолкнуть его от себя.

— Посмотри на меня, — зазвучало у нее в ушах.

Девушка открыла глаза. Она увидела, как голова Гвидо склонилась к ее шее, и он поцеловал ее. А потом она ощутила сильную саднящую боль и потеряла сознание…


— Синьорина, синьорина, проснитесь… да что же это такое… — Лиза услышала взволнованный голос Сильвии.

— Ах! — вскрикнула Лиза и открыла глаза.

— Синьорина, вы так метались и стонали! — запричитала служанка. — Что с вами?

— Я… мне… привиделся кошмар… — пробормотала Лиза. — Ох, неужели это был только сон? Такой явный и… страшный…

— Я так перепугалась, когда услышала… Хорошо, что ваша дверь была не заперта.

— Да? Разве? А мне казалось, что я ее заперла на ключ… — слабо удивилась девушка. — Впрочем…

— И хорошо, что не заперли. А то я бы с ума сошла, если бы не смогла к вам войти, когда услышала ваши стоны. Вы подниметесь? — Сильвия наклонилась к расслабленно лежавшей на подушках Елизавете. — Ой, а что это у вас? — испуганно спросила служанка.

— Где? — вяло спросила девушка.

— Да вот, на шее. — Сильвия протянула дрожащий палец к шее госпожи.

Лиза подняла руку и с трудом коснулась шеи. Та болела и саднила, будто на ней была рана. На пальцах у Лизы оказалась уже несколько подсохшая кровь.

— Откуда это? Как вы поранились? — зачастила служанка. — У вас на шее запеклась кровь!

— Не знаю… — У девушки не было сил ни на ответы, ни на расспросы.

— А это что? Булавка? Зачем же вы взяли ее с собой в кровать! Вы же ею и поранились! — воскликнула Сильвия.

— Булавка? — Лизе было довольно безразлично все происходящее, она хотела спать, но, наконец, почувствовала, что в ее руке что-то зажато.

Елизавета поднесла руку к глазам и увидела перепачканную кровью булавку с небольшим желтым топазом. С тихим стоном Лиза закатила глаза и впала в беспамятство.


14


— Да что же это за напасть! — причитала Анна Александровна. — Только все поправилось, только я уж понадеялась… Что за недуг такой? А, главное, ведь ничто же не предвещало…

— Дорогая княгиня, — синьора Лоренца Виченца сидела рядом с нею и держала страдалицу за руку. — Может быть, это все не стоит такого внимания? Приснился кошмар, ваша дочь поранилась во сне… Конечно, крайне неразумно было брать с собою в постель такое украшение, но ведь ничего страшного не произошло.

— А эта слабость? Эта бледность? Она целый день пролежала в постели не в силах подняться!

— Просто от испуга, — принялась заверять княгиню синьора Лоренца. — Так бывает. Тем более с молодыми девушками. Вы же знаете, такая чувствительность и слабость свойственны этому возрасту!

— Но Лиза никогда не бывала такой. Разве только перед нашим отъездом, но мы полагали, что это хвороба. И думали, что здешний климат ее излечит.

Между тем за дверью стояли Сильвия и служанка синьоры Виченца — Клара. Они подслушивали, что говорят хозяйки. Потом, когда хозяйки примолкли, девицы отошли немного в сторону, и Клара сказала:

— Не наша ли это лихорадка?

— Да, сдается мне, что синьорина крепко больна, — поддакнула Сильвия.

— Она так же бледна, как и князь Гвидо? — спросила Клара.

— Да, совершенно так же. Как белый лист бумаги.

— Что у нас тут за напасть? — протянула Клара. — А ты помнишь синьорину де Гандольфини? Ведь она так же была больна и бледна.

— И умерла… — Девушки переглянулись.

— Боже сохрани… — перекрестилась Клара.

То же сделала вслед за нею и Сильвия.


— Вам не надобно сидеть взаперти, — продолжила синьора Виченца. — Приезжайте к нам нынче вечером. Вашей дочери полезно будет общество ее сверстников. Тем более что они с Марией такие подруги.

— Если моей Лизе будет лучше, и она этого захочет, то, конечно, мы приедем. Благодарю за столь любезное приглашение, — кивнула княгиня.

Вскоре синьора Лоренца откланялась и уехала домой. А Лизе к вечеру стало лучше. Она уже днем поднялась с постели и вышла к обеду. Слабость и томность не оставили ее и было даже странно видеть ее, обычно такую живую и бойкую, столь расслабленной и вялой.

— А князь Гвидо приходил? — вдруг спросила она у маменьки.

— Князь Гвидо? — изумилась Анна Александровна. — Да ведь он в отъезде. Разве ты позабыла?

— В отъезде? — Лиза подняла голову. — А мне показалось, право… — Она замолчала.

— Да что?

— Это был сон… — пробормотала Лиза.

— Что, милая? Я не разобрала, — сказала княгиня.

— Мне приснилось, что он приехал, маменька, — ответила девушка. — Но сон был такой… яркий… И я подумала… Да, я ошиблась. — Лиза улыбнулась.

Анна Александровна озабоченно посмотрела на дочь, но ничего к этому не прибавила.

— А вот, кстати, Лизок, нынче вечером нас звали к себе Виченца. Не хочешь ли ты пойти?

— Хочу, — оживилась Лиза.

— А станет ли в тебе силы?

— Конечно, — уверенно ответила девушка.

— Впрочем, поедем на коляске, да и недалеко это… — задумчиво произнесла княгиня.

— Да, — согласилась Лиза.

Силы, вдруг вспыхнувшие в ней, оставили ее, и она вновь почувствовала слабость.

Но вечером обе дамы все же покинули palazzo и отправились в гости.


Лиза сидела за столом рядом с Марией, которая заботливо расспрашивала ее о самочувствии и о причине такой внезапной бледности. Лиза не могла ничего ответить. Она сама толком не понимала, что произошло с нею. Что это было? Сон? Видение? Быль? И откуда взялась та булавка?..

Нет, это вовсе было не ее украшение. Это была та булавка, что носила на себе женщина-призрак, Лиза ясно разглядела все подробности ее наряда. Два желтых топаза — определенно два желтых топаза, большой и малый! И этой булавкой была сколота бархотка на шее, а под бархоткой…

Что означали эти царапины? И как она, Лиза, умудрилась поцарапать себе шею? Несомненно, тот кошмар, что ей привиделся, был следствием укола неведомой булавкой. Да, она оцарапалась, и ей приснилось бог весть что. Шея Лизы была завязана платочком, ей не хотелось, чтобы все обращали внимание на царапины, портившие ее нежную кожу.

Однако ей оказывали внимание весь вечер, и все ее расспрашивали о том, как она себя чувствует и что с нею приключилось. Наконец, Лизе это наскучило. Она решила выйти в сад и побыть в одиночестве на вольном воздухе. Улучив момент, когда все были заняты каким-то разговором в другом конце комнаты, Лиза выскользнула в сад.

Она пошла вдаль по освещенной тропинке, углубляясь в заросли и желая посидеть в беседке близ фонтана. Было довольно прохладно, но Лиза решила не возвращаться за шалью. Она решила посидеть немного в одиночестве и скоро вернуться в дом. Дойдя до беседки, Лиза увидела, что та уже занята. На скамье, лицом ко входу, сидел Манчини. Он будто ждал Лизу, потому что совершенно не удивился ее приходу, а напротив — улыбнулся.

— Вы? — поразилась девушка. — Отчего вы здесь, а не в доме?

— Я дышу свежим воздухом, — ответил Массимо.

— Не буду вам мешать, — сказала Лиза, и уже было отвернулась, но тот живо вскочил на ноги и удержал ее за руку.

— Останьтесь, — произнес он тихо. — Вы ведь тоже не зря сюда пришли?

Лиза помолчала, но вырываться и убегать не стала. Она покорилась молодому человеку, который подвел ее к скамье и усадил рядом с собою.

— Я знаю, вы были нездоровы? — спросил Манчини.

— Да.

— Что с вами произошло? — голос молодого человека звучал нежно и весьма сочувственно.

— Я не знаю. — Лиза повернулась к Массимо лицом.

Ей вдруг захотелось ему все рассказать.

— Я не знаю, что… — продолжила она. — Странное видение или кошмарный сон. А утром я была нездорова. Слабость, причины которой я не могу понять, — девушка, ослабев, прильнула к плечу молодого человека.

— Вот как? — протянул Манчини. — Это действительно странно. Но мне знакомы эти симптомы.

— Что?

— Да. Я знал нескольких человек в нашей местности, которые после ночных видений слабели, не понимали, что происходит, но теряли силы и… — задумчиво говорил он.

— И — что? Умирали? — голос Лизы дрожал, и в нем слышались слезы.

— О нет! — поспешил успокоить девушку Массимо.

Он, казалось, резко оторвался от своих дум и крепко взял ее за руку.

— Вовсе нет. Это не смертельная болезнь, от нее есть средство. Думаю, что вам ничто не грозит, — уверенно окончил он.

— Вот как? — У Лизы отлегло от сердца, ведь она уж почти приготовилась умирать.

— Вы не умрете, это совершенно исключено, — продолжил Манчини.

При этих словах рука его протянулась к талии Лизы и крепко обняла ее, притянув к себе.

— Что вы делаете? — слабо запротестовала девушка, но, откровенно говоря, протестовать ей вовсе не хотелось.

Она только вздохнула и поддалась на это прикосновение. Губы Массимо нашли ее губы, и Лиза, томно вздохнув, обвила руками шею молодого человека.

— Что это? — через некоторое время шепнул он, разумея платок, которым была повязана шея Лизы, ибо губы его неожиданно наткнулись на это препятствие.

— Нет, не развязывай его, — испугалась Елизавета.

Ей не хотелось, чтобы Массимо видел эти ужасные царапины на ее шее. Но молодой человек проворно развязал платок и увидел то, что Лиза так тщательно пыталась скрыть.

— Эти царапины… Откуда они? — серьезно спросил Манчини.

— Не знаю. Я оцарапалась во сне. — Лиза ответила довольно равнодушно и спокойно, потому что в объятиях Массимо чувствовала себя в полнейшей безопасности.

— Ты должна мне рассказать, что это был за сон, — потребовал Манчини. — И рассказать подробно.

— Я не стану, — поначалу твердо ответила Лиза, потому что ее пугала необходимость рассказать обо всем молодому человеку, особенно о том, чем окончился ее сон, то есть о явлении князя Гвидо.

Но Манчини не так-то просто было сбить с толку. И через пять минут девушка уже рассказывала свое видение во всех подробностях.


15


Следующую ночь княжна провела спокойно. Она и сама не ожидала, что так крепко и без снов проведет ее. Причиною тому было то, что вчера она все свои страхи поведала Массимо.

«Массимо…» — шептала она, засыпая. Это было самое прекрасное имя на свете!

Массимо успокоил ее вчера. Он ничего не сказал, не стал уверять ее в том, что все произошедшее с нею лишь плод ее воображения. Он просто поцеловал ее вчера так крепко, что Лиза забыла про все на свете. Затем Массимо повязал платок на ее шее и велел никому ничего не рассказывать.

Они не менее сорока минут провели наедине в беседке, и Массимо обнимал девушку, чтобы она не замерзла. Потом, наконец, опомнились, и молодой человек, улыбаясь, заметил Лизе, что их наверняка уже разыскивают.

— Но ты ничего мне не сказал, — взволновалась вдруг Лиза. — Что же мне делать? Что со мною было? А если и этой ночью…

— Тс-с. — Он приложил палец к ее губам. — Этой ночью ничего не произойдет, будь уверена.

— Но что это было? Неужели мне и в самом деле явился… призрак?

— Не знаю… — задумчиво протянул Массимо. — Не знаю, но за эту ночь, повторю, ты можешь быть спокойна.

Лиза улыбнулась:

— Я тебе верю. Но разве призраки в твоей власти? — лукаво прищурилась она.

— Быть может, — в тон ей ответил Массимо.

— Вот как? А сам ты — не призрак? — Она провела рукою по его щеке.

— Нет, я определенно не призрак. У меня, конечно, есть свои недостатки, о которых ты в свое время непременно узнаешь, но я не призрак. — Он поцеловал гладившую его руку.

— Я с нетерпением жду того времени, когда узнаю твои недостатки. Наступит ли оно? — Лизе вдруг стало грустно.

— Наступит, — уверенно ответил Массимо.

— Но завтра я хочу пойти туда… — твердо заявила девушка.

— Куда? Куда ты собралась?

— На кладбище.

— Это еще зачем? — нахмурился Массимо.

— Не знаю, — ответила Лиза, — но я чувствую, что должна это сделать… И что все-таки за странная эпитафия? Что там было сказано? — Девушка нахмурилась, пытаясь вспомнить прочитанные на могиле стихи. — Кажется, так: «Покойся с миром, милый прах! Мысль о тебе живет в веках, пребуду вечно я с тобой и охраню здесь твой покой». Что это значит? — Она живо обернулась к Массимо.

Тот покачал головой:

— Не знаю…

— А мне кажется, ты знаешь. — Лиза не сводила глаз с молодого человека. — О чем это: «пребуду вечно я с тобой»? Я было подумала, что о любви. Ведь это так естественно предположить, что жених в безутешной скорби и любви обещает покойной невесте вечно любить ее. Но ты сказал, что о любви тут речи нет. Да и призрак, если это только не просто моя фантазия, определенно сказал, что жених не любил ее.

— Так, — взгляд Массимо сделался непроницаемым, и по его лицу стало невозможно что-либо понять.

— «И охраню здесь твой покой», — продолжала девушка. — А это про что? Как и для чего хранить покой умершего человека? Ничего не понимаю, — в замешательстве произнесла она. — Ну что же ты молчишь?

— Я не знаю, что сказать.

— Нет, ты знаешь! Ты просто не хочешь ничего объяснить мне, — заметила Лиза.

— Пусть так. Но если я не хочу объяснять тебе происходящее, то имею для этого вескую причину. Я забочусь о тебе.

— Я верю, поэтому не обижаюсь. Но на кладбище я завтра пойду.

— Хорошо. Я знаю, что тебя не переубедить. Но не хочу, чтобы ты была там одна. Я буду ждать тебя у ворот кладбища. Только не понимаю, для чего тебе это надо? — спросил Массимо.

— Я и сама не знаю для чего, но должна это сделать.

На этом они и расстались. Лиза совершенно успокоилась и утром с улыбкой вспоминала прошедший вечер и с надеждой думала о грядущем свидании. Одно только омрачало ее мысли — воспоминание о женихе, о князе Гвидо Кавальканти. Но девушка отмела эту мысль, обещая себе подумать об этом после. Она живо встала, оделась и весело спустилась к завтраку.


Лиза стояла у самых ворот кладбища, держа в руках цветы. Массимо, как и обещался, ждал ее за воротами. Елизавете было не по себе, но она ни за что не призналась бы в этом. Они молча брели по дорожкам, пока, наконец, не обошли церковь и не оказались у ангела со стелой и кубком.

— Для чего тут этот кубок? — задумчиво пробормотала Лиза.

— Должно быть, для питья, — услышала она.

— Что? — девушка резко обернулась к Массимо.

— Кубок для питья, — серьезно повторил тот.

— Но… — Лиза замолчала, не сумев продолжить.

Затем она подошла ближе к могиле и поместила принесенные цветы в специально устроенную для них вазу.

— Бедная синьорина… — прошептала она. — Покойся с миром…

Они простояли еще около десяти минут у могилы, но ничего необычного с ними не произошло. Затем молодые люди так же медленно ушли прочь.

— Теперь ты спокойна? — спросил Манчини спутницу. — Ты больше не захочешь прийти сюда?

— Нет. Это, кажется, совершенно незачем, — ответила, слабо улыбнувшись, Лиза.

Они остановились у ворот, за которыми Лизу ждала Сильвия.

— Мне не хочется отпускать тебя, — тихо сказал Массимо.

— Но ты должен. — Лиза подняла на него глаза. — Ты помнишь, что я невеста другого человека?

Молодой человек помолчал.

— Что же ты ничего не говоришь? — продолжила Лиза.

Он поднял на нее глаза и ответил:

— Ты не будешь его женой.

Манчини сказал это так уверенно, что Лиза поразилась.

— Что? — переспросила она.

— Ты не будешь его женой, — четко повторил он. — Так и знай.

Лиза улыбнулась. Массимо обнял ее и прижал к себе.

— Верь мне…

— Но это невозможно, — тихо сказала девушка.

— Возможно. Я точно знаю, что так и будет…


16


Дни шли за днями, но однажды произошло нечто, чрезвычайно удивившее Лизу.

В очередной раз Лиза была в гостях у своих друзей Виченца. Княгиня Хованская вела разговоры с синьорой Лоренцой, хозяйкой дома, а ее дети и Лиза отправились на воздух. Лучано предложил руку своей сестре и гостье, и вместе они прошли в благоухающий ароматами южного вечера сад, который так упоителен и прекрасен и предоставляет столько возможностей для мечтаний о любви и вечном блаженстве. Думалось лишь о луне и блеске звезд, и только пение птиц нарушало тишину сада.

Некоторое время молодые люди шли молча, а затем, остановившись у изумительной беседки, увитой плющом, занялись разговором.

— Почему, Лиза, вы не сказали нам о своем женихе? — спросила Мария, и в темноте блеснули ее лукавые глаза. — И почему вы решили стать супругой именно Кавальканти?

— Но что в этом странного? — спросила Лиза.

— Вряд ли найдется жених, достойный вас, прекрасная синьорина! — произнес Лучано, и Лиза почувствовала, как он крепко сжал ее руку. — Но все же Кавальканти… Ходят слухи…

— Слухи?..

— О Кавальканти издавна идет дурная слава, — прошептала Мария. — Говорят, что еще князь Андреа, чью могилу ты наверняка видела в церкви, Лиза, был чрезвычайно дурным человеком.

— Это тот, чье надгробие так прекрасно выполнено старинным мастером? — спросила Лиза.

— Да, именно он, основатель рода, — продолжил вместо сестры Лучано. — Именно ему правитель Лукки пожаловал княжеский титул. Так вот, князь Андреа прославился исключительной жестокостью. Всю свою жизнь он провел в седле и с оружием. Не было ни одной войны, в которой бы он не участвовал. Он грабил и убивал с величайшим наслаждением и гордился тем, что меч его был обагрен кровью чуть ли не всех народов и сословий, что можно было найти в Европе. Он убивал и детей!

— Нет! — ужаснулась Лиза.

— Да, это так… — Лучано помолчал. — Впрочем, он не особенно отличался от людей своего времени. И все состояние Кавальканти началось с того, что награбил князь Андреа. Золото, серебро, монеты и слитки, церковные кубки, драгоценности, сорванные с женщин, которых он убивал и бесчестил без сожаления — все это он складывал в сундуках в своем доме. А потом князь Андреа женился. Он привез в свой дом девушку из очередного похода. Она была из далекой северной страны и совершенно не походила на итальянку. У нее были светлые волосы и глаза, она была стройной и нежной… Я думаю, она была похожа на вас, синьорина Лиза, — серьезно заметил Лучано.

— У меня темные волосы и темные глаза, — поежилась девушка.

— Да, но вы тоже из далекой страны, с севера и совершенно не похожи на итальянских женщин. В вас нет присущей им жаркой красоты. Ваша красота нежная и хрупкая…

Лиза покраснела от таких комплиментов и ничего не ответила. Некоторое время они молчали, затем девушка спросила:

— А что было дальше?

— Дальше? — Лучано задумался. — Дальше было вот что…

* * *


— Кто здесь? Кто здесь? — тонкий голос звенел и отдавался в темноте. — Это ты? Это ты, злобный дьявол? Долго ты еще будешь мучить меня?

Женщина испуганно прижалась к стене. Она слышала только сдержанное дыхание поблизости, но не могла понять, насколько близко к ней находится тот, кого она так боится. Ей хотелось закричать в полную силу, но и это она боялась сделать. Да и что толку кричать — кто ей поможет? Слуги никогда не решатся перечить хозяину, никто не заступится за нее, да сейчас и нету никого. Все в церкви. В церкви! Какая насмешка… Молятся за спасение своей души. Надеются, что дьявол, их хозяин, отпустит их. Нет, не отпустит! Зря надеются…

Когда это она успела стать такой злой и безжалостной? Да что же делать… Среди этих зверей мудрено не стать такой.

Дыхание поблизости сбилось, потом снова возобновилось. Ну что, что ему надо?! Зачем он пугает ее? Охотится как за дичью. Ничто его не останавливает. А ведь она ждет ребенка. За что ей это? За что она станет матерью этому дьявольскому отродью? Что это будет за дитя?.. Страшно и подумать, что придет на свет от такого отца. Неужели такой же злобный дьявол, как и ее муж?..

Ей и жаль было свое дитя, но иногда она чувствовала, как ненавидит его. Да, ненавидит! И дитя ненавидело ее в ответ.

— Он убьет меня, — пробормотала женщина. — Не отец, так сын убьет меня…

Рядом послышался вздох.

Муж! Что за насмешка! Их венчали, да, их венчали. Она закрыла глаза, опустила лицо в ладони. Когда-то нежные ее руки стали грубыми. Волосы — нежные и светлые — поседели и поредели. Талия раздалась, ноги отекли, ходить стало трудно, а бегать, чтобы спрятаться от него, и того труднее. Отец и сын — оба лишают ее здоровья, красоты и жизни.

— Ох! — тихо застонала она.

Вспоминался родительский дом и жизнь в нем — безмятежная, прекрасная. Среди восьми братьев одна сестра — младшая. Среди богатырей — хрупкая, нежная лебедь. Как холили и лелеяли ее родители и братья. Среди прочих семей такое не было принято. Девочек не очень любили и ценили, пытались как можно скорее отдать в чужую семью. В их семье было не так. Ей исполнилось шестнадцать лет, и в округе уже поговаривали о том, что пора бы родителям подыскать ей мужа. Но они не торопились, боялись, что будет их дочь — единственная, любимая — несчастлива.

А потом началась война. Замок их был осажден. Три месяца держали они осаду. А потом… Предательство, подлое, грязное предательство, и… Враги ворвались в замок. Тела ее родителей и братьев еще не успели остыть, когда она уже принадлежала их убийце. Кавальканти! Ненавистное имя…

О, она хотела умереть, и даже влезла в петлю! Но ей не дали… Она думала, что, натешившись ею сполна, он оставит ее, и она умрет сама, не перенеся горя и позора. Но он не пожелал ее оставить, кинул в повозку и увез далеко от дома, на юг, где жаркое солнце иссушало землю и иссушало человека и где ее иссушило горе — всю, до капли. Она высохла, как сохнет земля под палящими злыми лучами, когда на нее не проливается ни капли дождя.

Потом он — дьявол Кавальканти — притащил ее в церковь и велел священнику венчать их! И тот не посмел отказать, хотя она кричала «нет!». Ее удержали перед алтарем и привязали к этому человеку навечно брачными клятвами. А потом она поняла, что в тягости. И это значило, что железные узы сковали ее с ненавистным убийцей…

А теперь он стоял неподалеку, и она слышала его тяжелое дыхание за своей спиной. И вдруг…

— Элиза, — раздался громкий шепот, и железные руки обхватили ее поперек тела.

Лучше бы он убил ее! Но нет, он этого не сделает…

— Я люблю! Я люблю тебя!.. — слышала она яростный шепот.

— Нет! Пусти! — кричала она.

Но разве он послушает?

Да когда же это кончится! Когда же она умрет?..

— Не отпущу, никогда не отпущу! — продолжал он. — Разве ты не видишь, что я люблю тебя?

— Убийца, ты не можешь любить! Ты не знаешь, что это такое… — бормотала она в ответ на его объятия, отворачиваясь от губ, которые жадно искали ее рот.

— Ради тебя я готов на все. Я убью любого ради тебя. Я женился на тебе, на чужестранке, хотя и не должен был этого делать. Потому что ты — трофей! Добыча! Военная добыча!.. — вскрикнул он.

— Добыча… — простонала она. — Почему ты не убил и меня? Ты убил моих братьев, мою семью… Как бы я желала твоей смерти! Как бы я желала своей смерти… Зачем ты и твой ребенок держите меня здесь, на этой земле?

— Не отпущу тебя… — Он еще сильнее стиснул ее своей железной хваткой.


Она родила через две недели. И умерла. Она не хотела жить и исполнила свое желание. Что же надо было сделать с восемнадцатилетней женщиной, чтобы она так страстно желала смерти?

Родился сын Андреа — наследник княжеского титула и состояния, ведь Элиза была законной женой. Но она умерла. Кавальканти взвыл, когда услышал эту весть. И никак не хотел понять, что сам убил ее. Не укладывалось в злобной душе, что он, убийца ее родных, приставивший меч к ее горлу в тот день, когда она узнала самое страшное горе, не имел права желать ее любви. А он желал! Хотя и не понимал, что это такое — любовь.

Никто не мог его удержать, когда он бросился в комнату, где лежала жена. Кричал новорожденный сын. Рядом с телом девушки стояла толстая неопрятная повитуха. А Элиза — худая, бледная, почти белая, будто не восемнадцати, а сорока лет, лежала на кровати под покрывалом, и руки ее были сложены на груди. Под ложем валялись окровавленные простыни, пол тоже был залит кровью.

— Из нее текло, как из куренка, которого зарезали к обеду, — ощерилась повитуха.

Он поднял на нее глаза, и та попятилась.

— Для чего же ты была здесь? — проскрежетал он.

— Да что я? Все в руках Божьих. Такое со всякой может быть.

Кавальканти сжал кулаки.

— Убил бы тебя…

«Ты бы себя убил, — повитуха спрятала свои мысли, опустив глаза. — Сам — убийца…»

Кавальканти подошел к ложу и склонился к жене. Лицо ее вдруг стало разглаживаться, как будто смерть вернула все на свои места, как будто время повернулось вспять. Мужчина увидел перед собой юное лицо — то самое, которое так поразило его в первый же миг в замке ее родителей. В тот день он хотел убить ее, как и прочих, но рука дрогнула…

И теперь он чувствовал, что не может удержаться, схватил ее в объятия и прижал к себе. Из груди его вырвался вой. Простыня спала с бедного тела, обнажая разрушительную борьбу жизни и смерти. Но лицо девушки становилось все прекраснее и прекраснее…


Покойницу отпели, и тело зарыли под плитами церкви, которую только год назад выстроили на те деньги, что Кавальканти привез из похода. Князь велел мастеру, специально вызванному из Рима, установить статую над могилой жены. Сам отправился в свои подземелья и извлек оттуда небольшой портрет, изображавший Элизу и двух ее братьев. Этот портрет вместе со всем награбленным добром Кавальканти вывез из замка ее родителей.

Взяв меч, он отсек изображение братьев, со злобой втоптал его в землю, и вынес портрет жены мастеру.

Через некоторое время в церкви стояла прекрасная статуя, а надпись внизу гласила: «Елизавета». Тело же мастера вскоре вынесло на морской берег, и никто не осмелился делать предположения по поводу его кончины.

Через полгода князь женился снова. Он взял в жены дочь своего соседа — зажиточного купца. Кто бы осмелился отказать князю? Тем более что тот не засылал сватов. Однажды ночью он просто ворвался в дом купца и, вытащив из постели его дочь Луизу, увез ее из отеческого дома. Через неделю он велел священнику обвенчать их, и девушка стояла перед алтарем молча, полностью покорившись своей судьбе и страшному мужу.

Только ей одной, Луизе, довелось узнать, что пережила ее предшественница Элиза. Да что толку? Луиза могла только молиться об упокоении души несчастной страдалицы, чьи муки она теперь могла понять сполна.

Когда через год Луиза родила сына, названного Марио Джузеппино, муж зашел к ней в комнату и, увидев, что она жива и держит на руках младенца, нахмурился и ничего не сказал.

Неделю ходил он мрачнее тучи. А потом…


— Почему ты не умерла? — князь начал говорить спокойно.

Но что такое было его спокойствие? Все знали, что человек этот умеет только гневаться, и когда он вдруг делался тихим, то ждать можно было чего угодно.

— Она умерла, а ты — нет. Отчего? — Он медленно приближался к Луизе, от страха потерявшей способность соображать.

— Я думал, ты тоже умрешь… Ведь это несправедливо! — вдруг вскрикнул Кавальканти. — Я любил ее, а она умерла! А тебя я ненавижу, и ты живешь!

— Разве… Разве вы любили ее? — осмелилась сказать Луиза. — Ведь это вы ее убили.

— Я? Убил? Мою Элизу? — Глаза его расширились. — Мою Элизу? Нет… Ее убил не я… — Он помолчал. — А вот ты… А вот тебя…

Луиза попятилась. Она уже чувствовала себя почти здоровой и хотела жить. Да, она хотела жить, несмотря ни на что! Поэтому взгляд мужа так испугал ее. Но разве могла она сопротивляться всесокрушающей силе, которую враги князя прозвали силой железа и камня?

Увидев перед собою налитые безумием глаза, женщина закричала:

— Спасите! На помощь! На помощь!

Она бросилась бежать, но князь схватил Луизу, поднял над полом и с силой ударил о стену.

— А-ах! — только и смогла надрывно простонать девушка.

Он ударил ее еще раз со всей силы. Так делал он и другие наемники, когда они завоевателями входили в город, избивали всех его жителей, поднимая на копья или кидая своими железными руками на стены и под копыта лошадей. И сокрушительная сила удара была такова, что Луиза уже ничего не могла произнести. Рот ее безмолвно открывался, но от боли так захватило дух, что ни единого звука не вырвалось из груди.

Опустившись на колени, князь уставился в искаженное от боли лицо. А потом впился зубами в шею Луизы.

Вошедшим представилась страшная картина: княгиня билась в агонии в руках мужа, а тот, подняв безумное лицо, облизывал кровь с губ.

— Он пил ее кровь… — крикнул кто-то. — Он пил ее кровь! Он убил ее! Убил!..

* * *


— Да, так и говорили, что жену, которую привез из похода, он уморил. Она умерла, оставив ему наследника. Говорят, что это была очень несчастная женщина. Она ненавидела князя, хотя, так опять же говорили все в округе, он любил ее, — сказал Лучано.

— Что за странная любовь, — передернула плечами Мария.

— Такой был человек. Не человек, а жестокий зверь, и что же было от него еще ждать? А вторую свою жену, Луизу, он убил собственными руками, — продолжил Лучано.

— Говорили, что он выпил ее кровь… — с трепетом прибавила Мария.

— То есть как выпил? — шепнула Лиза.

— Да вот так. Прямо из шеи, когда она еще была жива. Потом, сказывали, он обезумел и сам себя зарезал собственным мечом. Но так как он убил себя в приступе безумия и еще потому, что церковь была построена на его деньги, то его не сочли обычным самоубийцей и похоронили в церкви, прямо под самыми плитами, рядом с обеими женами. Ведь несчастную княгиню Луизу похоронили рядом с первой княгиней. А на статуе, той, которую заказал князь Кавальканти, к имени Елизавета прибавили надпись: «святая». Чтобы эта святая молилась за обеих женщин и за душу самого князя, которая, несомненно, попала в ад.

— Какая жуткая история… — Лиза сидела, уставясь вдаль широко раскрытыми глазами.

Она будто видела что-то такое, что доступно было только ей одной. Какие-то невнятные воспоминания и мысли мелькали у нее в голове. Но она не могла определить точно, что это было…

— И князь Гвидо — достойный потомок своих предков. О нем много говорят… Много дурного… — сказал Лучано.

— Но ведь это же слухи… — очнулась Лиза. — Разве можно им верить? Да и что такого говорят о князе Гвидо? То, что произошло с его предком, вовсе не имеет отношения к сегодняшнему дню.

— Скажу вам, что про сына князя Андреа, про старшего сына, а не про Марио Джузеппино, говаривали тоже много дурного. Будто он унаследовал все пороки своего отца и убил собственного брата, чтобы не делить с ним состояние.

— Но это было пять сотен лет назад! — покачала головой Лиза. — Нет, это дело прошлое…

«Хотя это происшествие с его умершей невестой, и этот призрак, что явился мне… — подумала девушка. — А вдруг…»

Но что «вдруг», она не успела понять, потому что Лучано воскликнул:

— Возможно, и так! Я и не сомневался, что вы ничего не знали про историю этого семейства. Потому что если бы знали, то не удивлялись бы тому, что происходит здесь, и этому отношению к здешнему князю.

— А вот про нынешнего князя говорят еще кое-что, — прибавила Мария. — Тебе это, конечно, кажется необычным, но поверь — так оно и есть, как говорят люди, — продолжила она.

— Ну а что же говорят? — спросила Лиза.

— Говорят, что князь Кавальканти, последний потомок знатного и славного рода, заключил договор с дьяволом! — выпалила Мария на одном дыхании. — И здесь все в это верят.

— Но это же просто выдумки! — удивленно воскликнула Лиза. — Этого не может быть!

— Не выдумки, а чистая правда. — Мария возбужденно стиснула руки.

— Нет! — решительно возразила Лиза. — Не забывайте, что вы говорите о моем женихе, — строго заявила она брату и сестре.

— О, мы помним об этом, — ответила Мария. — Оттого и рассказываем все это тебе сейчас. Ведь не может же быть, чтобы здесь с тобой не произошло ничего странного, — прищурилась она. — Здесь со многими происходят странности. А самая большая странность произошла с синьориной Урракой Гандольфини, если ты помнишь!

Лиза не нашлась, что возразить, ибо странностями была полна вся ее жизнь после приезда сюда.

— Говорят, что есть способ проверить все эти слухи и домыслы, — сказал Лучано.

— Что же это за способ? — жадно спросила Лиза.

— Я скажу вам, но вы должны пообещать, что не попытаетесь воспользоваться им.

— Я обещаю! — кивнула головой девушка. — Тем более что я… я, кажется, испугалась!

Лучано улыбнулся и, поднеся к своим губам руку Лизы, поцеловал ее:

— Сейчас вам нечего бояться.

— Итак, — начал он свой рассказ, — вы знаете, что у князя есть дом в Лукке. На самом побережье. Одной стороной он обращен к дороге, а другой нависает над обрывом и обращен к морю. Именно в этом доме князь и живет теперь, и вы, вероятно, были там с матушкой.

— Да, я видела тот дом, но там не была. Князь не приглашал нас.

— И вы ничему там не удивились?

— Удивилась, и очень многому, — неожиданно для самой себя ответила Лиза.

— Вот как? — Лучано как-то странно посмотрел на нее. — Что же… — протянул он, а затем продолжил. — В этом весь секрет князя. Ему прислуживают обычные люди и все у него так, как принято, однако кое-кто видел странные вещи!

— Да, — перебила брата Мария, — моя служанка не так давно рассказывала кое-что, что старуха Джузеппина говорила всем со слов своего сына, рыбака Пепе. Бедняга побывал в том доме ночью и то, что он увидел, лишило его здоровья, и теперь молодой и сильный парень не способен даже выйти на улицу, не говоря уже о том, чтобы вернуться в море!

— Что же она рассказывала? — Лиза уже не могла сдержать любопытства.

— А вот что… — продолжила было Мария, но внезапно сильный порыв ветра пронесся у них над головами, качнув верхушки деревьев и заглушив слова, произнесенные девушкой.

Лиза поежилась и увидела, как вздрогнули Мария и Лучано.

— Похоже, мы нагнали на себя сильного страху, — взяв себя в руки, рассмеялся Лучано.

— Но что же он увидел? — настойчиво спросила Лиза.

— Говори тише, сестра, — произнес Лучано, — как бы нас кто не услышал…

— Кто нас тут может услышать? — понизила голос Лиза.

— Ну мало ли… — неопределенно ответил молодой человек.

— Так что же он увидел? — княжна ухватила Марию за руку.

— Кто, Пепе? — прошептала испуганная словами брата Мария.

— Да! — Елизавета пристукнула ногой от нетерпения.

— Джузеппина говорила, — продолжила Мария, невольно оглянувшись, — что сын ее видел демонов, духов ада, вышедших внезапно изо всех щелей того проклятого дома. Все демоны напоминали людей. Там были и мужчины, и женщины, и лица многих были испачканы кровью, а глаза блестели сатанинским огнем. Разговор их был странен, и Пепе не запомнил его, к тому же он был страшно испуган. Пепе попытался бежать, и демоны заметили его. Они бросились за ним, тут бы и пришел ему конец, если бы не запел петух. Демоны бросились в свои убежища и исчезли, как и не было их вовсе. А Пепе еле добрался до дому и теперь даже не встает и чахнет с каждым днем. Он побледнел и осунулся, и говорят, что он долго не протянет.

— Это ужасно, — прошептала Лиза. — Но это не может быть правдой! Это похоже на страшную сказку! — повысила она голос.

— Синьорина Лиза, признайтесь, с вами ведь происходило нечто странное с тех пор, как вы знаете князя Гвидо? — внезапно спросил Лучано.

— Нет… Хотя… хотя вы правы. Было нечто странное. — Она задумалась.

— Что? — воскликнула Мария, — Что с вами произошло?

— Нет, нет… Это пустяк… Так, лишь показалось. — Лиза солгала, она прекрасно помнила все странности, которым до сих пор не придавала значения, и свои дурные предчувствия, и внезапную слабость и болезнь, и, главное, призрак!

Но княжна не хотела говорить о них брату и сестре, как бы они ее о том ни спрашивали. Однако скрывать что-либо ей не пришлось. Молодых людей позвали в дом, и Лучано, взяв Лизу за руку, произнес:

— Вы обещали мне, что ничего не предпримите. Вы помните?

— Да, конечно, — тихо ответила Лиза.

Но про себя решила не откладывать выяснения истинности своих предположений на долгий срок. С одной стороны, ей не очень-то верилось во все эти страсти, но, с другой стороны, разве она сама не видела призрака? Разве не была больна и бледна? Разве во сне не явился ей жених, а после того она обнаружила ссадины у себя на шее? И разве князь Андреа Кавальканти, предок ее жениха, не убил свою жену, выпив у нее из шеи кровь?


17


— Лизок, милая моя! — голос Анны Александровны радостно звенел по всему дому. — Твой жених приехал!

— Жених? — Лиза всполошилась. Она не ожидала, что он нынче вернется.

— Он ждет тебя внизу, — шепнула маменька, войдя в комнату дочери. — Какая ты сегодня хорошенькая, — одобрительно сказала княгиня, глядя в зеркало на дочь, которой горничная только что сделала прическу. — Ну спускайся же… — поторопила она Лизу.

Девушка, послушная матушкиному приказанию, спустилась вниз.

— Лиза! — Князь поднялся ей навстречу. — Как я соскучился по тебе… — шепнул он, склонившись с поцелуем к ее руке.

Лиза невольно вздрогнула. После вчерашнего рассказа в ней вдруг разыгралось воображение. Девушке померещилось, что в глазах жениха она увидала какой-то кровожадный огонек.

— Что с тобою? — удивленно спросил князь Гвидо. — Тебе холодно?

— Немного, — ответила Лиза. — Твой дом такой холодный. Даже в самую жару. — Она попыталась улыбнуться.

— Да, это так. Но ведь он и строился именно для того, чтобы в любую жару было прохладно.

— Как интересно, — пробормотала она.

И вдруг Лизе пришло в голову, что именно в этом доме жили те две несчастные жены первого князя Кавальканти.

— Я хотела бы спросить, — тут же начала она.

— Что, милая моя? — Князь уселся на диван и усадил невесту рядом с собой.

— Когда был построен этот дом?

— Этот дом? — переспросил он. — Думаю, что его построил еще мой предок князь Андреа Кавальканти. Тот, могила которого находится в нашей церкви. Правда, с тех пор он был изрядно переделан.

— Вот как?

— Да. Ведь сначала дом задумывался как замок. Но эти сплошные стены и маленькие окна как раз напоминают о том времени.

— А какая была жена у этого твоего предка? — неожиданно спросила Лиза.

— Что за странный вопрос, — пожал плечами Гвидо. — Впрочем… — Он с любопытством посмотрел на невесту. — У него было две жены. И обе умерли еще молодыми. Первую его жену звали Элиза, а другую — Луиза.

— Похожие имена, — пробормотала девушка.

— Да, верно. Да ведь и тебя зовут — Лиза, — со смехом подметил князь. — Что за совпадение! Видно, мужчин из нашей семьи влечет к женщинам с такими именами!

Лиза вежливо улыбнулась, но какой-то странный холодок пронесся у нее по спине.

— И больше князь Андреа не женился? — продолжила расспросы девушка. — Ведь он овдовел очень рано, как я понимаю.

— Нет, не женился. Он сам скоро умер после смерти своей второй жены.

— Вот как…

— Но что за интерес? Позже, когда мы станем супругами, ты обо всем узнаешь в самых мельчайших подробностях, ежели пожелаешь этого, конечно. А теперь…

Рука Гвидо нежно сжала руку невесты.

— Я скучал по тебе, моя Элиза, — шепнул он.

Девушка не успела ничего сообразить, а губы ее жениха уже целовали ее нежную шею. Лиза охнула и с испугом дернулась в сторону, пытаясь оттолкнуть Гвидо.

— Да что с тобою? — нахмурился он. — Раньше ты не была так строга ко мне… Может быть, ты уже не хочешь быть моей женой?

Елизавета посмотрела прямо в его глаза и увидела там что-то такое, что помешало ей напрямую выпалить желанный ответ.

— Нет, конечно, нет, — тихо сказала она. — Как ты мог подумать?

Гвидо успокоенно улыбнулся. Лоб его разгладился, и в глазах пропало то странное выражение, которое так испугало Лизу.

— Значит, это просто девичья скромность, — ответил князь за нее.

— Да, — смущенно улыбнувшись, согласилась Лиза.

— Что же… Я не буду смущать тебя больше, тем более что в невесте такое качество весьма и весьма ценно, — заметил он. — Теперь же я должен распрощаться и пойти к себе. Ты простишь меня?

— Да, конечно… — только и сказала княжна.


Ровно через два дня Лиза, дождавшись темноты, тихо выскользнула из дому, никому не сообщив о своих намерениях. Впрочем, один человек все-таки знал и даже согласился ей помочь. Это был брат того самого несчастного Пепе — Джакомо, который стремился, во что бы то ни стало, выяснить причину произошедшего с его родственником. Лиза без труда отыскала его в рыбацкой деревушке и уговорила пойти с ней. Этот Джакомо и ждал Лизу тем вечером у ее дома. Вместе они направились к дому князя Гвидо, оставив за спиною испуганную и тихо причитавшую Сильвию.

Довольно быстро пройдя по темной улице и не встретив никаких препятствий, Лиза и Джакомо обогнули забор, ограждавший дом у моря, и вошли внутрь через дверь для прислуги, которую они нашли довольно быстро, ибо Джакомо со слов брата хорошо знал, где ее искать. Как и тогда, когда пришел сюда Пепе, дверь была открыта, и никого не было в доме. Только темнота и безмолвие. Молодые люди стали осторожно пробираться дальше.

Идти приходилось на ощупь, и очень осторожно, чтобы не вызвать никакого шума. Джакомо, помня рассказ брата, шел вместе со своею спутницей в ту комнату, где, по словам Пепе, тот видел демонов. Пепе подробно указал дорогу, поэтому прошли они без труда. Это была маленькая комнатка без мебели, только ковры украшали ее стены да большое венецианское зеркало в тяжелой овальной раме висело на стене. Из этой комнаты был виден огромный, поистине необъятных размеров зал, украшенный коврами, зеркалами, необыкновенной мебелью, но пустой и темный.

Молодые люди замерли в изумлении. Джакомо вообще никогда не бывал в таких домах, а Лиза просто от испуга, охватившего ее в этот миг, когда она вдруг осознала все безрассудство своего поступка. Ее пугала и эта зала, и эта удивительная, красного дерева, мебель и, огромное зеркало, и, главное, пустота комнат. Тем не менее оба во все глаза рассматривали то, что предстало их взорам. Внезапно, вдалеке послышался шум.

— Я погляжу, что там, — прошептал Джакомо.

— Только осторожнее. И быстрее возвращайтесь, — ответила ему Лиза. — Здесь очень страшно.

— Хорошо. — И Джакомо растворился в темноте коридора.

Ни Лиза, ни Джакомо не верили вполне в то, что им рассказывали. Хотя многое указывало на правдивость хотя бы части этих рассказов. Чего стоило то странное нездоровье, которое случилось с Лизой дома и заставило их перебраться в Италию. И призрак, явившийся ей. И болезнь Пепе… Все это было связано с ее женихом. Но тем не менее оба поначалу без страха, ибо не вполне верили в демонов, отправились в этот дом ночью. И только теперь молодые люди, кажется, поняли, что совершили весьма опрометчивый поступок.

Прошло некоторое время, и Лиза почувствовала усталость. Опереться или присесть было не на что. Вдалеке часы пробили один раз. Оказалось, что они пробыли в доме уже около часа. И Джакомо ушел довольно давно, но все еще не вернулся. Лиза никак не могла понять, сколько точно времени прошло с ухода ее спутника. Страх усилился.

Вдруг ее внимание привлекло движение в зале. Девушка взглянула и замерла от изумления. В зале горели свечи, да так, что превосходили собой яркость солнечного света. И отовсюду сходились люди: мужчины, женщины, все изысканно и богато одетые. Но только некоторые из них были одеты так, как привыкла видеть Лиза. На большинстве же одежда была старинного покроя. Пышные робы, фижмы, парики, букли, панталоны, камзолы, шлейфы, треуголки, доспехи, даже трико и длинноносая странная обувь, и вокруг всего этого вились облака пудры.

Лица всех были бледны так, что Лиза подумала: «Сколько же пудры они потратили? Какой маскарад!» Но вскоре при обманчивом свете тысяч свечей, вглядываясь в происходящее, она поняла, что то была не пудра, а мертвенная бледность, на фоне которой ярким пятном выделялись алые губы. Иногда, если кто-либо из гостей заговаривал, можно было увидеть острые зубы необыкновенной белизны, сверкавшие на свету. И никто из этих людей не отражался в зеркалах, в обилии развешанных по стенам!

«Неужели Гвидо устроил маскарад? — мелькнуло у девушке в голове. — Но какой странный… И отчего он ничего не сказал нам? И что с зеркалами? Почему в них ничего не видно, разве они ненастоящие? Обманки? Для чего?.. Да и почему люди здесь все такие… такие… такие страшные…» — наконец-то пришло ей в голову подходящее слово.

— Ах! — тихонько себе под нос выдохнула Лиза. — Да ведь это…

Среди всех она увидела свой призрак, то есть призрак той женщины, что явилась ей тогда ночью. Уррака Гонзаго де Гандольфини! Она плыла среди прочих, блистая огромным топазом на талии. Ее золотое платье и черная отороченная мехом треуголка выделялись среди других нарядов. Длинной черной тростью дама изящно опиралась о пол при ходьбе. Черная бархотка была просто завязана на шее, как бант, ведь булавку она оставила в спальне у Лизы.

«Значит, это была правда? — волосы на голове у девушки зашевелились. — Она была ночью в моей комнате? Она — призрак, или…»

Но додумать Лиза не успела. Люди оживились, заговорили, засмеялись. Заиграла музыка, и они принялись танцевать. Невидимый оркестр играл менуэты, жиги, алеманды, гавоты и старинные ригодоны. Но внезапно по залу прошел легкий шум, оркестр оборвал мелодию и из дальней двери вышел человек. Высокий, стройный, в черном старинном камзоле, темноволосый и мертвенно-бледный, как все бывшие в зале, он обвел толпу блестящими темными глазами. Лиза едва удержала вскрик: это был князь Гвидо, ее жених! Она зажала рот рукой и постаралась не пропустить ни единого слова из того, что он собирается сказать.

Князь заговорил:

— Друзья мои! Мои дорогие гости! Сегодня я устроил этот бал и позвал вас всех сюда согласно тому старинному обычаю, который существует уже давно, очень давно, много веков… Я рад приветствовать вас!

— Мы тоже, князь! — послышались крики из толпы.

— По обычаю нашего праздника, — продолжал князь, — все мы можем встретиться здесь и увидеть новичков…

Князь Гвидо указал рукой в зал, все обернулись и внимательно посмотрели на тех, кто был одет по последней моде и выделялся из толпы.

— …а также встретить старых друзей!

При этих словах все господа и дамы поклонились друг другу, и шепот опять пронесся в их рядах.

— Только избранные имеют право жить на земле всегда. Только некоторые из нас, — при этих словах князь поклонился, а все ему зааплодировали, — имеют силы ходить среди людей при ярком солнце, а не только гулять в ночной тьме. Я — ваш здешний хозяин — потомок древнего рода, наделен такой привилегией, потому что мой отец страшно согрешил для того, чтобы я — его сын, его возлюбленный Андреа — мог вечно ходить по земле и наслаждаться жизнью. Чтобы я мог пить и есть, что едят и пьют обычные люди, чтобы мог я вкушать женскую любовь…

Все, кто был в зале, рассмеялись, и в толпе послышались даже завистливые возгласы.

— Чтобы все блага земные оставались со мной, и чтобы мог я вкушать блага ночные, те, ради которых и благодаря которым мы существуем. Грех — отец наш — дает нам силы! Ночь и дьявол дают нам жизнь! — крикнул он.

— Жизнь! — взвыла толпа. — Жизнь!

— Разве несчастливы вы, дети греха?

— Счастливы! — прозвучал ответ.

— Много веков хожу я по этой земле, покидаю свою родину и годами живу в других странах, возвращаясь сюда, как собственный потомок, но мне это не надоело, — продолжил Кавальканти. — Право быть здесь я не только получил от своего отца, но и купил своей волей! Я убил брата для того, чтобы быть с вами!

— Ты истинно наш предводитель! По праву! — крикнул кто-то из толпы.

— Благодарю, — поклонился князь. — Ты! Иди сюда! — вдруг воскликнул он, повелительно протянув руку к толпе.

Все расступились и освободили место вокруг той, к кому обратился князь.

— Моя невеста, которую я приобщил к нашей тайне, — голос его звучал повелительно и страшно. — Иди сюда!

Прекрасная синьорина в треуголке и с тростью — несчастная Уррака де Гандольфини, — опустив голову, двинулась навстречу князю.

— Ты хотела все знать, и теперь ты все знаешь. Разве ты несчастлива? — спросил он. — Разве лучше было бы тебе истлеть в земле? Разве не ценишь ты тот дар жизни вечной, что я даровал тебе? Посмотри на свое тело — оно не истлело, оно также прекрасно, как и раньше. И будет таким же прекрасным. — Он протянул к ней руки.

Девушка послушно подошла к князю и позволила ему обнять себя. Она откинула голову, и князь долгим поцелуем прижался к ее шее. Потом, оторвавшись, он оттолкнул ее и сказал:

— Ты предала меня. Ты предала нас. Ты знала о моей новой невесте и хотела лишить ее нашего общества. — Он улыбнулся. — Лишить ее права жить вечно. Неужели ты сделала так из ревности? — тихо спросил он, обернувшись к Урраке.

— Да, мой князь, — безразличным тоном ответила та.

— Здесь нет ревности, потому что нет любви, — так же тихо продолжил он. — Но смерть и забвение есть и здесь.

Он приблизился к ней и взял ее за руку.

— А теперь главное! — крикнул князь в толпу. — Целых три ночи мы можем ходить по городу и вкушать ночную жизнь. Три дня свободно можем пить кровь тех глупцов, что не обладают знанием и тихо спят в своей постели! Так давайте же праздновать нашу свободу! Вспомним о тьме и крови, которые дают нам жизнь! Забудем тесные склепы и запах земли. Танец! — особенно громко воскликнул князь, и невидимый оркестр заиграл снова с того места, на котором его прервали.

Лиза, забыв о страхе, смотрела на танцующих, и необыкновенная, невероятная правда вдруг открылась ей. Это были вампиры! Она попала на бал вампиров! Это казалось до того невозможным, что она забыла об осторожности. И ее жених — тоже вампир! Поэтому-то его поцелуи и погружали ее во мрак ночи. И эти странные ссадины на шее — следы зубов вампира. Тут Лиза вспомнила, что единственное, что она когда-либо слышала о вампирах, так это то, что рассказывала ей старая няня в детстве. Но этого ей хватило, чтобы поверить теперь, полностью и безоговорочно, в их существование и понять всю опасность пребывания здесь.

А Джакомо так и не появился! И тут Лиза заметила, что из залы кто-то пристально смотрит на нее. Взгляд ее столкнулся со взглядом одного из кавалеров-вампиров, одетого в совершенно привычное ее взору платье. У нее промелькнуло в голове, что этот вампир, вероятно, из тех новичков, о которых говорил князь. Но он заметил ее! И его глаза, не отрываясь, с усмешкой следили за ней. Ей было плохо видно, она дурно соображала от страха, но лицо этого кавалера показалось ей знакомым.

Затем голова ее повернулась в сторону князя, и она увидела, как тот, прижавшись губами к шее несчастной девушки в треуголке, лишает ее сил. Та обмякла в его руках, сделавшись подобием тряпичной куклы, и в конце концов безжизненно упала на пол.

Лиза вскрикнула и поняла, что выдала себя этим.

— Здесь кто-то есть! Смертный! — прорезал зал тонкий крик.

Кавалер-вампир, который смотрел на нее, вздрогнул от неожиданности. Лиза обмерла. Она стала искать взглядом того, кто крикнул, но ничего не увидела. Затем Лиза вновь посмотрела на того, кто так пристально за ней наблюдал, но его уже не было на старом месте.

— Да, мы чуем смертного! Он здесь! — раздались крики.

И тут взоры всех обратились в сторону комнаты, где пряталась Лиза. Двери ее, как по волшебству, распахнулись, и вампиры увидели девушку! Та еле дышала. Она обвела глазами зал и увидела Гвидо. Зловещая улыбка исказила его черты:

— Моя невеста! — Он расхохотался. — Ты здесь… Она моя! — крикнул князь и бросился к ней.

Лиза со всех ног кинулась в коридор. Но от ужаса совершенно забыла дорогу, которой пришла сюда. Лабиринт коридоров и комнат кружил ей голову, страх лишал последних сил, и она слышала лишь дыхание настигавшего ее вампира. Вдруг Лиза споткнулась о ковер и упала. Ей казалось, что теперь все равно, что с ней случится.

Князь схватил ее и рывком приблизил к себе. Только его рот оказался у самой ее шеи, и зубы готовы были впиться в нее, как кто-то неожиданно толкнул его и князь ослабил хватку. И в то же время кто-то будто шепнул ей на ухо: «Беги!» — и силы вернулись к Лизе. Она вырвалась из смертельных объятий и, пробежав еще один необъятный коридор, влетела в какую-то комнату. Девушка с треском захлопнула за собой дверь и из последних сил заложила засов.

Ей хотелось кричать, но она сдержала себя. А вдруг он не заметил ее убежища! Но шум за дверью опроверг ее надежду. С еще более возросшим ужасом она поняла, что дверь пытаются взломать, а она не такая прочная, чтобы выдержать натиск нескольких чудовищ. Лиза закрыла глаза руками и громко крикнула:

— Этого не может быть! Я брежу!

— Не думаю, что это поможет, — спокойно произнес кто-то рядом с ней.

Девушка даже подпрыгнула на месте от неожиданности:

— Ох! — Она во все глаза смотрела и не верила.

Рядом с ней, в запертой комнате находился Массимо! Массимо, который заметил ее в зале и не сводил все время с нее глаз. Это был именно он! И как она могла его не узнать сразу? Он улыбался, глядя на тот ужас, который вызвал в ней своим появлением.

— Не бойся, я помогу тебе. Ты мне веришь? — усмехнулся он.

Лиза молча смотрела на него во все глаза и не могла даже пошелохнуться, не то что произнести какое-нибудь слово.

— Ну вот и отлично! Только не кричи, а то все испортишь, — с этими словами Массимо взял в миг ослабевшую Лизу за руку и подвел к большому зеркалу у стены.

Затем он нажал на зеркало, и оно открылось так, как если бы было дверью. За ним был туннель, в который Массимо втолкнул Лизу и вошел сам. Зеркало закрылось за ними и сразу стало очень темно, но Массимо уверенно тащил почти бесчувственную от страха девушку за собой. Они только успели услышать, как дверь комнаты взломали и как преследователи изумленно кричали, не найдя никого в комнате.

— Разве тебя не предупреждали об опасности? — вдруг остановился Массимо и обернулся к девушке. — Разве я не велел тебе ничего не предпринимать?

Лиза только качала головой из стороны в сторону и тихо плакала, закрыв рукою рот.

— Успокойся… — шепнул он, проведя рукой по ее волосам. — Ну что ты? Ты боишься меня? — Массимо улыбнулся.

— Да, — выдавила Лиза.

— Глупая… Дурочка… — ласково пробормотал он. — Вдвойне дурочка. Я хоть и был среди них, но разве я способен причинить тебе зло? Я же не князь…

Он нежно обнял Лизу за плечи и прижал к себе. Губы его коснулись ее волос, а руками он принялся слегка поглаживать девушку, чтобы она успокоилась. Дрожь в ней скоро унялась, и Лиза осмелилась поднять голову, чтобы взглянуть на лицо Массимо.

— Как?.. Как это возможно?.. — прошептала она. — Так не бывает…

— Что тут скажешь? — пробормотал молодой человек.

Губы его нашли ее губы, и он крепко поцеловал Лизу, притиснув ее к себе изо всех сил.

— Пусти, пусти… — простонала она. — Я боюсь…

— Чего уж теперь бояться-то? — ухмыльнулся он. — После того, что могло с тобой в зале произойти?..

— Перестань! — Лиза оттолкнула его с неожиданной силой.

— Вот, ты пришла в себя, теперь я вижу, — удовлетворенно сказал Массимо.

— Что это за место? — огляделась Лиза.

— Это тайный ход. Об этом ходе знаю только я, — тихо ответил молодой человек. А теперь нам надо бежать отсюда, — и, схватив девушку за руку, Массимо устремился вперед.

Через несколько минут оба стояли на улице, довольно далеко от страшного дома, и луна ясно освещала их лица.

— Если бы я знал, что кто-то кроме этого идиота-крестьянина спрятался в доме! — тихо сказал он, оказавшись на вольном воздухе.

— Что… что ты сделал с ним? — преодолевая страх и сухость в горле, прошептала Лиза.

— Ничего. Только выкинул его отсюда, и все. Разумеется, основательно напугав. Он наверняка сидит теперь дома и трясется от страха. И как вам обоим пришло в голову забраться сюда! Неужели вы ничего не слышали о тех ужасах, которые рассказывают местные об этом доме?

— Слы… слышали, — заикаясь, ответила Лиза. — Но я должна… должна была узнать…

— Весьма похвальное любопытство, — пробормотал Массимо и усмехнулся.

— Ты… Ты спас… меня. Зачем?! — изумление, наконец, прорвалось наружу.

— Вот еще странный вопрос! — воскликнул Массимо. — Ты что, разве ничего не понимаешь? Ведь я люблю тебя! — Он не на шутку рассердился. — И я, конечно, не мог допустить, чтобы эти чудовища слопали тебя, не оставив мне ни кусочка! — свирепо прибавил он.

— Как? Как это?

Увидев, как от страха расширились ее глаза, Массимо, улыбнувшись, добавил:

— Я несу сущий вздор. Я не причиню тебе вреда, разве только ты сама этого не захочешь, — рассмеялся он. — Ну а теперь тебе надо домой, пока тебя не хватились. Да и мне нужно вернуться до конца бала. Идем.

Массимо взял ее за руку и повел по дороге. Но Лиза вдруг остановилась как вкопанная и посмотрела на него:

— Но ты же вампир? — воскликнула она.

— Да. И что?

— Но так же не бывает!

— Ты удивлена? Ты только что была свидетельницей невероятных чудес, если позволительно будет так выразиться о происшедшем. И ты будешь утверждать, что ничего не видела и что ничего этого не бывает? Это недостойно такой разумной девушки, как ты, моя милая Лиза! Я страшно разочарован.

— О-о, — протянула Лиза, вдруг смущенно улыбнувшись.

— Давай условимся, — остановился Массимо, взяв ее руки в свои. — Ты сейчас идешь домой, и никому ничего не говоришь. Да, впрочем, тебе никто и не поверит. А завтра вечером я тебе все объясню.

— Хорошо, — растерянно согласилась Лиза.

— И мой тебе совет, — серьезно прибавил он. Чеснок. Старинное и верное средство! Князь не оставит тебя в покое. Завтра он явится, и ты не сможешь ему сопротивляться. Он обладает огромной силой, накопленной за века, а ты всего лишь слабая девушка. Лиза, он найдет возможность добраться до тебя, ведь теперь ты знаешь его тайну. Он сделает с тобой то же, что сделал с несчастной Урракой. Он убьет тебя!

— О нет! Только не это! — воскликнула Лиза. — А ведь…

— Что?

— Ведь я была больна… Его поцелуи и… — Рука Лизы протянулась к шее, и она невольным движением потерла ее.

— Ты чувствовала слабость из-за этих ссадин на шее, — продолжил Массимо. — Да, это его проделки, — мрачно прибавил он.

— Он мог убить меня, — испуганно пробормотала Лиза.

— Теперь уже он ничего тебе не сделает. Ты под моей защитой, и не сомневайся, я ему тебя не уступлю.

— Ты такой же сильный, как и он?

— Я сильнее, — твердо ответил Массимо, — потому что я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — ответила Лиза, улыбнувшись.

Он тоже улыбнулся, глянув на девушку:

— Ты не боишься?

— Уже нет.

— И не забудь про чеснок, моя милая, про чеснок. И он не приблизится к тебе. Креста он не боится, ты это должна была уже понять. А вот чеснок…

— Хорошо, — задумчиво ответила Лиза. — Так вот что значили эти слова на могиле! — внезапно остановилась она, как вкопанная. — Вот о чем шла речь… «Пребуду вечно я с тобой…» — Она подняла глаза на Массимо.

— Да, — коротко кивнул головой он.

Удивленная Лиза уже больше не могла произнести ни слова, и они молча дошли до ее дома. Массимо поцеловал ей на прощание руку и, проследив, чтобы она вошла в дом, растворился в темноте.


18


На следующее утро Лиза даже если бы и захотела, то не смогла бы встать. Голова раскалывалась от боли, а пережитый страх полностью сказался только утром. И только теперь она осознала, что произошло. Но в свете дня все представилось нереальным. Как будто она видела лишь сон, жуткий сон. Но надо было дождаться вечера. И если все — правда, то… Эти мысли совсем измучили девушку и она отказалась вставать. Она отказалась и от доктора, которого хотела вызвать испуганная княгиня.

В тот день, как и всегда, с визитом пришли синьоры Виченца, и княгиня до смерти перепугала их, заразив своим страхом и опасениями. Приходил также и князь Гвидо. Он показался княгине несколько странным, но когда услышал о том, что Лиза нехорошо себя чувствует и ничего не говорит, то несколько приободрился, впрочем, в этот день он был не более странен, чем всегда. Разве его обычная бледность стала еще заметнее.

Князь Гвидо поначалу настаивал на свидании с невестой, но княгиня решительно воспротивилась, заявив, что ее дочь очень больна, и эта встреча может ей повредить. Поскольку Анна Александровна ничего не знала об истинном происшествии, и князь это, несомненно, понял, то не стал упорствовать и удалился.

Отдохнув за день, Лиза едва дождалась вечера и с нетерпением стала ждать свидания. Массимо не появился у них с визитом, не прислал никакой записки, и Лиза недоумевала. Она даже решила, что с ним случилось что-то дурное. Ведь его могли убить, так же, как вчера на ее глазах князь убил свою невесту. А он, несомненно, убил ее, и уже окончательно!

Но вот вечер кончился, ночь вступила в свои права, а Массимо так и не пришел и не дал о себе знать. Луна ярко светила в окно, и часы уже пробили полночь, как вдруг в проеме окна возникла тень. Массимо стоял в комнате, с любопытством глядя по сторонам. Затем он обернулся и с улыбкой произнес:

— Доброй ночи. Надеюсь, я не сильно напугал тебя?

— Ох… — единственное, что смогла выдавить Лиза. — Доброй… ночи…

Массимо потянул носом воздух и воскликнул:

— Чеснок! — Он поморщился. — Сил никаких нет! Убери его теперь, пожалуйста. А то я умру, не рассказав тебе столько интересного!

— О, прости. — Лиза поспешно вылезла из кровати и выкинула в окно связку чеснока, подкинутую ей сердобольной служанкой днем. — Теперь хорошо?

— Пожалуй, — согласился Массимо и сел в кресло.

Лиза стояла напротив и никак не могла сообразить, что же ей делать.

— Садись. — Массимо широким жестом указал на соседнее кресло.

Лиза машинально села.

— Итак, я обещал рассказать тебе все? — задумчиво протянул он.

— Да! — твердо заявила Лиза. — А первое… Первое… Как ты стал вампиром? — выпалила она.

— Очень просто. По неосторожности. Даже не хочу об этом вспоминать, — поморщился Массимо. — Из-за одной женщины…

— А-а, — протянула Лиза. — Понятно…

— Что тебе понятно? — с усмешкой спросил Массимо.

— Ну все понятно… А ты многих… ну, многих…

— Ты хочешь спросить, у многих ли я попил крови?

— В общем, да…

— Всякое бывало. Двух даже присоединил к нашему скромному обществу, которое ты имела удовольствие вчера видеть. О, не ужасайся. Им там очень хорошо. Место как раз для них. И потом, за два года — два человека… Не так уж это и много. Но в основном я ограничиваюсь малым кровопролитием. Я не кровожаден… — Улыбаясь, Массимо поглядывал на девушку.

— Просто не знаю, что сказать.

— Ничего не говори. Лучше я скажу тебе о том, как я влюблен, моя милая…

— Нет, нет!..

— Почему нет? Потому что я вампир? — Массимо ловко соскочил с кресла и опустился перед Лизой на колени.

— Прекрати, что ты делаешь? — испуганно прошептала донельзя смущенная Лиза.

— Дорогая синьорина. — Он поднес к губам ее руку, и глаза его заблестели в темноте. Лиза почувствовала, что он смеется. — Я всего лишь вампир, и со мной ты в безопасности. В относительной безопасности, скажем так. То есть смотря чего ты опасаешься.

— Не… не понимаю, на что вы намекаете…

— Еще бы! Если бы ты сказала, что все поняла, я бы сильно разочаровался и немедленно ушел.

Лиза улыбнулась.

— Ну вот и отлично. А теперь, теперь… Тебе надобно успокоиться, — неожиданно тихо произнес Массимо.

— Когда мы увидимся снова? — пробормотала Лиза.

— А тебе этого хочется? — Массимо посмотрел на нее.

— Да, — просто ответила она.

— Тогда скоро. — Молодой человек улыбнулся.

— Нет! Это не может быть правдой! — вдруг воскликнула Лиза. — Это сон! Кошмарный сон…

— Да, сон, — спокойно согласился Массимо. — Только сон. О нем надо забыть, моя милая, забыть… — Он сел на постель рядом с девушкой. — Помни только, что я люблю тебя, моя дорогая. А теперь ты уснешь и обо всем забудешь… Ты уедешь домой и не вспомнишь об этом странном происшествии…

— Да? — пробормотала Лиза.

Она не могла сопротивляться таким успокаивающим, таким разумным словам. Рука, нежно гладившая ее по волосам, погружала ее в дрему и покой. Губы, коснувшиеся ее лба, вызвали слабую улыбку на лице.

— Моя любимая, — слышала она сквозь сон, — любимая…

Лиза провалилась в забытье и ничего более не слышала и не понимала.

— До скорого свидания! — тихо шепнул Массимо, еще раз поцеловав Лизу в щеку и проведя рукою по ее волосам.

Затем он запрыгнул на подоконник и был таков.


19


— Как! Как ты не хочешь выходить замуж? Да ты, матушка, ума совсем лишилась! — голосила княгиня.

— Не буду, — упрямо повторяла Лиза. — Не буду!

— Да что за вздор! Что за вздор!

— Я разлюбила его…

— То есть как — разлюбила? — ошеломленно вопросила Анна Александровна.

— Да вот так, — спокойно ответила Лиза.

Она бы точно сама не могла сказать, что с нею произошло, просто, проснувшись поутру, она решила, что не станет женой князя Кавальканти. И все тут. Быть может, на нее подействовал рассказ о его предке и двух несчастных женах. Или что еще… Или просто Лиза поняла, что не любила и не полюбит никогда князя.

— А кого ж ты любишь, милая моя? — голос княгини прозвучал вкрадчиво и осторожно, будто она боялась спугнуть кого-то.

— Никого, — твердо ответила Лиза.

Такому невозмутимому тону и спокойному лицу нельзя было не поверить.

— Ну уж нет, так дело не пойдет. Хочешь нас с папенькой опозорить? Хочешь себя опозорить? — опять возвысила голос княгиня.

— Маменька! Я заболею, если вы будете настаивать! И вы лишитесь своей единственной дочери!

— Боже! Ну за что? — Княгиня Хованская, заламывая руки, бегала по гостиной. — Ну хорошо — князь. Конечно, он, быть может… — Анна Александровна задумалась, не зная, что сказать. — Хотя ты, по чести сказать, никогда не была против этого брака! — нашлась она.

Лиза кротко вздохнула, но ничего не сказала.

— Как? Как, скажи на милость, мы вернемся домой? С какими лицами? — продолжила княгиня.

— Матушка, я не знаю. Я вообще не хочу замуж. Я хочу домой, — Лиза шмыгнула носом и приготовилась заплакать.

— О-о!.. Ну что я скажу всем, Лиза? Твой папенька, наши знакомые, все общество! Что все подумают? И здесь, и в Петербурге?

— Ничего. Мы просто уедем, матушка. — Лиза улыбнулась и подошла к матери.

Девушка обняла ее и сказала:

— А нашим знакомым здесь оставим письма! И ты избавишься от необходимости объясняться.

— А что я скажу твоему отцу?

— Я сама с ним поговорю!

— Письма… — пробормотала княгиня. — Это хорошая мысль. По крайней мере, я не сгорю со стыда… А как же князь Гвидо?

— Не знаю, — растерялась Лиза.

— А впрочем, утром мне сказали, что он куда-то отбыл, как и всегда. Так что ему мы тоже можем послать письмо, — задумчиво, уже в мыслях собираясь и обдумывая путешествие, добавила Анна Александровна. — Вот! Меньше бы он разъезжал, так и не остался бы без невесты! — в гневе прибавила она.

— Так мы едем домой? — обрадовалась Лиза.

— Да! Ну что с тобой поделаешь… И мне ведь даже нечего тебе возразить! — Но голова княгини уже была занята дорожными приготовлениями и тем, что она скажет своему супругу по возвращении домой.


По мере приближения к дому Лиза делалась все покойнее и веселее. Она никак не могла понять, что же так тяготило ее, пока они были в Италии. Все ведь было как и всегда! И она никак не могла понять, отчего так резко переменила свое решение и так решительно настояла на отъезде. Словом, она не помнила никаких особенных происшествий.

— Должно быть, так надо… — порешила она, сказав себе, что не о чем тут и думать.

Их никто не догонял, не останавливал, и они не встретили вовсе ни одного препятствия по пути домой. Даже от жениха Лизы — от князя Кавальканти — не было ни письма, ни иной весточки. Словно и позабыл он о том, что у него была невеста.

— А что вы написали ему в письме, маменька? — полюбопытствовала как-то Лиза.

— Что, милая моя, сожалеешь? Может, переживаешь, отчего это он за нами не послал никого? Отчего не упрашивает вернуться?

— Ну-у, — неопределенно протянула Елизавета Гавриловна.

— По чести сказать, я и сама не знаю, — задумчиво ответила маменька. — Ничего такого я ему не написала. Должно быть, он не так уж и был влюблен, — разумно окончила она.

Лиза долго еще вздыхала, сокрушаясь по поводу такого равнодушия бывшего своего жениха и втайне радуясь тому, что приняла разумное решение отказаться от этого брака. Такое равнодушие не сулило бы ничего хорошего в дальнейшем для нее.

Княгиня на обратной дороге тоже вздыхала, но по иной причине. Что-то скажут в свете? Что скажет князь? Маленькое пространство кареты постепенно наполнялось вздохами и сожалениями Анны Александровны, которые постепенно прогоняла небывалая бодрость Елизаветы Гавриловны.

И вот они уже дома! Как дамы объяснялись дома со строгим патроном-князем, неизвестно. Но Лиза осталась в деревне и даже почти не выходила из своей комнаты. Гнев старого князя был поистине страшен!

Он бушевал и места себе не находил, но постепенно упокоился, хотя и заявил, что в столицу больше не поедет и дочь туда не повезет. Пусть, дескать, жениха себе в деревне ищет, среди соседей-помещиков, раз она такая неблагодарная привереда. Лиза быстро согласилась с решением папеньки, и жизнь их потекла по-прежнему…


ЭПИЛОГ


Время идет, все забывается. Забылась и эта странная история с несостоявшимся замужеством княжны Елизаветы Гавриловны. Князь, как и прежде, млел от ласковых слов своей дочки, выполняя все ее желания. Княгиня сплетничала с соседками. А Лиза вечерами мечтала.

О чем? Никто не знал. Да и разве можно проникнуть в мечты молоденькой девушки? И сама Лиза вряд ли бы ответила, если бы у нее спросили, о чем она так часто задумывается, почему так грустно ее личико. Неясные фантазии, странные воспоминания и сны посещали ее днем и по ночам.

Вот поэтому-то, когда к имению подъехал богатый экипаж, из которого вышел элегантно одетый молодой человек; когда старый князь, увидев его, нахмурился, не одобряя его светского вида; когда княгиня усадила гостя в кресло и поила чаем, наслаждаясь его комплиментами, никто и не заметил, как порозовели щеки у Лизы, как молодые люди обменялись заговорщическими взглядами и как не прошло и недели, а княгиня застала их в беседке за долгим поцелуем и радостно рыдала, когда старый князь благословлял молодых иконою.

Нет, вы не поверите в эту историю. Как, спросите вы, такое могло случиться? Разве могли молодые люди пожениться? Какие этот молодой человек представил рекомендации? Кто он вообще был таков? То есть разве это был не Массимо Манчини, которого полюбила Лиза в Италии? Каким образом через три года молодые супруги гордились уже двумя отпрысками, и главное: почему фамилия супругов была совсем обыкновенной — Аларины, ведь мы-то с вами знаем, что молодой человек был итальянцем!

«Да ведь он к тому же был вампир!» — воскликнет проницательный читатель! Что ж, над этой шуткой весело посмеются и сама Елизавета Гавриловна, и муж ее — Максим Петрович Аларин.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


notes


Примечания


1


Последний фаворит императрицы Екатерины II. Всесильный и богатый вельможа.


2


Дворец (ит.).


3


Чичероне — гид, или проводник.


4


Княжна (ит.).


5


Моя дорогая (ит.).


6


Помни о смерти (лат.).