Переводчица Надежда Тэффи Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора". Надежда Тэффи Переводчица Самыми презренными людьми в Египте считались свинопасы и переводчики.      История Египта Каждую весну раскрываются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выпускают в жизнь несколько сотен… переводчиц. Я не шучу. До шуток ли тут! В былые времена о чем думали и о чем заботились маменьки выпускных девиц? – Вот буду вывозить Машеньку. Может быть, и пошлет Бог подходящую партию. Глашенька-то как хорошо пристроилась. Всего девять зим выезжала, на десятую – Исайя, ликуй! Так говорила маменька со средствами. У кого же не было запаса на девять зим, те старались подсунуть дочь погостить к богатому родственнику или к «благодетельнице». И родственник, и благодетельница понимали, что каждую девицу нужно выдавать замуж, и способствовали делу. Вейнингеров в то время еще не было, и никто не подозревал о том, как низка и вредна женщина. Открыть глаза было некому, и молодые люди женились на барышнях. Так было прежде. Теперь совсем не то. Теперь жених (так называемый «жених» – лицо собирательное), как бы влюблен он ни был, уже вкусил от Вейнингера! Хоть из десятых рук, от какого-нибудь репетитора племянника сестры, двоюродного дяди. И пусть он слышал только всего, что у Вейнингеров все «м» да «ж», – с него достаточно, чтобы скривить рот и сказать барышне: – Знаете, я принципиально против женитьбы. Уженщин слишком много этих всяких букв… Вейнингер совершенно прав! И маменьки это знают. – Знаете, Авдотья Петровна, – говорит маменька своей приятельнице. – Что-то в нас, в женщинах, такое открылось нехорошее. Уж и ума не приложу, что такое. Придется, видно, Сонечке в контору поступать либо переводов искать. – Все в конторах переполнено. У меня две дочки второй год со всех языков переводят. Беда! – Уж не переехать ли лучше в провинцию? Может быть, там еще ничего не знают про наши дела. Может, до них еще не дошло. – Да, рассказывайте! У меня в Могилеве брат жену бросил. Пишет: никуда жена не годится. Что ни сделает – все «ж». Едет, бедная, сюда. Хочет переводами заняться… Выйдет девица из института, сунется в одну контору – полно. В другую – полно. В третьей – запишут кандидаткой. – Нет, – скажут, – сударыня. Вам не особенно долго ждать придется. Лет через восемь получите место младшей подбарышни, сразу на одиннадцать рублей. Счастливо попали. Повертится девица, повертится. Напечатает публикацию: «Окончившая институт, знает все науки практически и теоретически, может готовить все возрасты и полы, временем и пространством не стесняется». Придет на другой день старуха, спросит: – А вы сладкое умеете? – Чего-с? – Ну, да, сладкое готовить умеете? – Нет… я этому не училась. – Так чего же тогда публикуете, что готовить умеете. Только даром порядочных людей беспокоите. Больше не придет никто. Поплачет девица, потужит и купит два словаря: французский и немецкий. Тут судьба ее определяется раз навсегда. Трещит перо, свистит бумага, шуршит словарь… Скорей! Скорей! Главное достоинство перевода, по убеждению издателей, – скорость выполнения. Да и для самой переводчицы выгоднее валять скорее. Двенадцать, пятнадцать рублей с листа. Эта плата не располагает человека к лености. Трещит перо. «Поздно ночью, прокрадываясь к дому своей возлюбленной, увидел ее собаку, сидеть одной на краю дороги». «Он вспомнил ее слова: «Я была любовницей графа, но это не переначнется». Бумага свистит. «Красавица была замечательно очаровательна. Ее смуглые черты лица были невероятны. Крупные котята (chatons – алмазы) играли на ее ушах. Но очаровательнее всего была ямочка на подзатыльнике красавицы. Ах, сколько раз – увы! – этот подзатыльник снился Гастону!» Шуршит словарь. «Зал заливался светом при помощи канделябров. Графиня снова была царицей бала. Она приехала с дедушкой в открытом лиловом платье, отделанном белыми розами». «Амели плакала, обнимая родителям колени, которые были всегда так добры к ней, но теперь сурово отталкивали ее». «Она была полного роста, но довольно бледного». «Он всюду натыкался на любовь к себе и нежное обращение». Вот передо мною серьезная работа – перевод какой-то английской богословской книги. Читаю: «Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне». Что такое? Что же это значит? Это значит вот что: «Блажен приведший всю паству свою, но блажей и приведший одну овцу, ибо и он упокоится в селениях праведных». Все реже и реже шуршит словарь. Навык быстро приобретается. Работа приятная. Сидишь дома, в тепле. Бежать никуда не надо. И знакомым можно ввернуть словечко, вроде: – Мы, литераторы… – С тех пор как я посвятила себя литературе… – Ах, литературный труд так плохо оплачивается… У нас нет ничего, кроме славы! Трещат перья, свистит бумага. Скорей! Скорей. «Алиса Рузевельт любит роскошь. На большом приеме она щегольнула своим полуплисовым платьем…» Шуршит словарь.