Непростой случай Мэри Смит Героиня романа — хозяйка гостиницы «Долина грез». Двадцать лет супружества не принесли ей счастья. В результате — развод. Она обрела желанную свободу и независимость и дала себе слово никогда больше не связывать свою жизнь с мужчиной. Но судьба непредсказуема. Неожиданно в гостинице останавливается загадочный незнакомец. Эта встреча во многом изменила ее взгляды, помогла Долорес Стрит обрести веру в себя. На ее мысленном горизонте появилась надежда на счастье… Мэри Смит Непростой случай Пролог Вернувшись домой из суда после развода, Долорес Стрит разожгла огонь в камине и, глядя на фотографию бывшего мужа, задумалась. Почему их семейная жизнь не состоялась? Она вышла замуж за Энди, потому что любила. Была молода, глупа и наивна. Энди настойчиво добивался ее, и устоять перед таким натиском было невозможно. Он без конца восхищался ее красотой, дарил цветы и украшения. Хвастался перед друзьями, что избранница знает три языка и объездила вместе с родителями весь мир. Как будто это было важно! Сначала все нравилось Долорес, льстило самолюбию. Потом она старалась не замечать, что Энди не обращал внимания на ее доброту, заботливость. Мужа не трогало, что Долорес бескорыстно работает в доме престарелых, ухаживает за одинокими людьми. А ведь это было не менее важно, чем знание иностранных языков. Лишь гораздо позже Долорес поняла, что ее избранник принимал в ней только то, что льстило его самолюбию. Для Энди главным было лишь то, что подумают и скажут о нем окружающие… Долорес подбросила поленья в камин и засмотрелась на языки пламени. Мысли роились в голове. Вспомнилось, как после свадьбы она во всем старалась угодить мужу: носила, что нравилось ему, готовила его любимые блюда… В душе шевельнулось чувство обиды, когда Долорес вспомнила, как со временем Энди начал тяготиться их отношениями, раздражаться по любому поводу. Нет, он никогда не повысил голос, не поднял на нее руку, но что бы Долорес ни сделала, что бы ни сказала — все раздражало мужа и было ему в тягость. Беременность окончательно расстроила отношения супругов. Большую часть беременности Долорес мучил токсикоз. Было до того худо, что она перестала следить за собой. Волосы стали безжизненными, висели сосульками, а на уход за ними не хватало времени, да и особого желания. Энди же не проявлял к ней никакого сочувствия, стал жестким. Говорил, что никогда не женился бы, если бы знал, какая она слюнтяйка. Подруги не преминули сообщить Долорес об измене мужа с пышногрудой молодой секретаршей. Однако роман Энди причинял ей меньшую боль, чем страх остаться одной с ребенком на руках. А он действовал все более цинично, в конце концов совсем подорвав в ней веру в себя, и бедняжка мирилась с этим. — Тебе далеко до совершенства. Черт попутал меня, когда я решил жениться, — беспрестанно повторял муж. С каждым днем он становился все более чужим. Все чаще не ночевал дома, а когда оставался, то предпочитал спать в комнате для гостей. С рождением ребенка их взаимоотношения не улучшились, хотя какое-то время казалось, что Энди без ума от дочки. Ему нравилось показывать девочку друзьям. Кора была чудесным ребенком. Отец гордился тем, что она похожа на него. Потом и это прошло…. Камин догорал, угли подернулись пеплом, в пустой комнате часы пробили полночь… Двадцать лет она выбивалась из сил, чтобы услышать от мужа слова одобрения, изменить отношение к себе, но потом сдалась, сломалась. Ну что ж, жизнь после развода круто меняется, подумала она. Теперь она свободна и независима. Но Энди отнял у нее самое главное — уверенность в себе, жизнерадостность и способность к творчеству. Долорес сама позволяла ему унижать себя, безмолвно подчиняясь его капризам, снося обиды. Молодость прошла. Не так уж много времени осталось… Как вновь обрести себя, вернуть веру в жизнь и людей, почувствовать, что она не так уж глупа и бездарна? Отныне, решила Долорес, рядом с ней не будет места ни одному мужчине, даже самому идеальному… Настало время серьезно заняться своим будущим. Будущим без любви. Бог с ней!.. Долорес подошла к зеркалу и посмотрела на себя внимательно. Морщинки пролегли у глаз, под глазами мешки, седина пробивается в волосах… Да что ж это она ставит на себе крест! Нет, у нее найдутся силы, чтобы продолжать жить, не закиснуть, не опустить в отчаянии руки. И ее собственная гостиница — удачное место приложения ее сил. Труд по ее содержанию даст возможность реализовать творческие способности в кулинарии, дизайне, заставит овладеть искусством управления. И дочь у нее просто замечательная… 1 Этот мужчина невольно приковывал к себе внимание, и Долорес испуганно посмотрела на него. На нем были грязные джинсы, пыльные ботинки, щеки покрывала темная щетина. Он был высок, широкоплеч, закатанные рукава клетчатой ковбойки обнажали смуглые мускулистые предплечья. Долорес внимательно следила, как мужчина шагает по сверкающему полу уютного вестибюля гостиницы, и в душе очень надеялась, что он не наступит на драгоценный персидский ковер. Слава Богу, незнакомец прошел в дюйме от него. Таким, как он, нечего было делать в тихой и мирной «Долине грез», и Долорес недоумевала, что привело его сюда. Постояльцы гостиницы останавливались в одном из пяти здешних номеров. Они приезжали, чтобы провести здесь свою первую свадебную ночь или отметить какой-нибудь юбилей. «Долина грез» была любовным гнездышком, скрывавшимся в маленькой зеленой лощине. Было не похоже, что и этого человека привела сюда любовь. Он был один. И в этом не было ничего удивительного. Ни одна женщина, которую когда-либо знала Долорес, не пожелала бы лечь с ним в постель. Похоже, что этот мужчина давно забыл, что такое вода и мыло, и ему просто необходимо было как можно скорее принять ванну; правда, до того его пришлось бы хорошенько почистить скребницей. Незнакомец устремил на Долорес темные глаза, и она почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. Черты его сильного лица были жесткими, нос украшала легкая горбинка. Темная щетина, покрывавшая щеки и подбородок, придавала ему зловещий вид. Он напомнил Долорес героя детективного фильма, бессовестного деревенского мужика, который грабил маленьких старушек. Она и сама была маленькой. И вдобавок старушкой. О Боже… Ну, не такая уж древняя старушка, подумала Долорес. Сорок два года — это отнюдь не старость. Правда, у нее было несколько седых волосков, искусно завуалированных с помощью химии, живот не отличался прежней плоскостью, а грудь знавала лучшие дни, но зато Долорес сохранила великолепные зубы и ежедневно пробегала трусцой несколько миль в те часы, когда новобрачные сладко спали в своих уютных номерах… Да, Долорес содержала гнездышко для влюбленных, однако это вовсе не значило, что и она сама проводила время в мечтах о любви и сексе. Сказать по правде, она много лет мужественно боролась с мыслями об этом. Это облегчало жизнь. Мужчина оперся грязными ручищами о край старинного письменного стола, за которым хозяйка гостиницы вела учет прибывающих и убывающих постояльцев. — Отличное у вас здесь местечко… — Голос у незнакомца был низкий и слегка хрипловатый. — Спасибо. Чем могу служить? Может быть, он заблудился и хочет спросить дорогу? Ну что ж, она укажет ему дорогу, причем с удовольствием… — Я бы хотел остановиться здесь на ночь, если у вас есть свободный номер, — ответил он и улыбнулся. У Долорес слегка участился пульс. Конечно, можно было ответить, что свободных мест нет, но это было бы ложью, а обманывать Долорес не любила. Честно говоря, у нее оставалась свободной комнатка в мезонине, с косым потолком и крошечным балкончиком, нависавшим над палисадником, в котором сейчас пышно цвели хризантемы и астры. Однако мысль о том, что этот большой, грязный человек поселится в столь романтическом месте, не вызывала у Долорес никакого восторга. Она не могла позволить себе, чтобы комнаты пустовали, но имел ли этот мужчина представление о том, сколько стоит номер в такой гостинице? Разве он не понял, что это место для неги и роскоши? Более того, сумеет ли он расплатиться?.. — Есть одна свободная комната, — сказала она наконец. — Правда, очень маленькая. — Неважно. Долорес достала листок с ценами на номера и услуги и положила его перед незнакомцем. — Вот наши расценки, — сказала она, втайне надеясь, что это отпугнет незваного гостя. Ему было бы лучше остановиться в придорожном мотеле, находившемся в семи милях отсюда, на окраине города. Там и номер стоил впятеро дешевле, и поесть можно было в соседней закусочной, торговавшей гамбургерами. Может быть, там ему будет удобнее? Он едва посмотрел на прейскурант. — Согласен. Долорес протянула постояльцу анкету, и тот заполнил ее крупным, уверенным почерком. Рука у него была грубая и сильная. Эдвин Оливер, прочитала она. Оплата наличными. Он потянулся к заднему карману пыльных джинсов, на мгновение нахмурился и посмотрел на хозяйку гостиницы. — Минутку, пожалуйста. Сумка осталась в кабине. Оливер повернулся и пошел к двери. Она смотрела ему вслед. Уверенная походка, широкая спина, длинные ноги. Что ж, надо признаться, фигура у него неплохая… Долорес едва не застонала. Может, и неплохая фигура, но тело грязное! О Боже, что скажут остальные постояльцы, оказавшись в компании этого странного типа? Может, на ее счастье, он не будет обедать? Едва ли. Такие крупные мужчины, как правило, много едят. Оставалось надеяться, что когда он примет ванну и побреется, то станет немного привлекательнее. А если нет? Вдруг другие постояльцы потребуют деньги обратно? Впрочем, они вряд ли его заметят. Слишком уж заняты своей любовью и своими партнерами, чтобы обращать внимание на кого-то другого. Он действительно вернулся через минуту, снова миновал ковер и подошел к столу, держа в руке пластиковый пакет для сандвичей, наполненный тем, что нормальный человек обычно носит в бумажнике. Порывшись, мужчина извлек из пакета искомую сумму. Долорес взяла деньги. Внезапно ей в голову пришла пугающая мысль: деньги, наверное, краденые! Иначе бы он не носил их в пластиковой сумке. Этот малый кого-то ограбил, обчистил бумажник и выбросил его, оставив лишь то, чем можно воспользоваться. На лбу Долорес выступил холодный пот. Женщина механически продолжала регистрировать постояльца, пытаясь не впадать в панику. — Будете обедать с нами? — спросила она, думая о кролике, который ожидался сегодня на обед. Хватит на всех. Хотя гость явился после пяти часов вечера, сегодня она как-нибудь управится. Лишние семьдесят баксов того стоят. — Да, буду, — ответил он и затейливо расписался на анкете. Долорес задумалась, доводилось ли ему когда-нибудь платить по семьдесят долларов за обед, но тут же вспомнила, что с крадеными долларами можно позволить себе что угодно. — Обед из пяти блюд будет накрыт к восьми часам, — сообщила она. — Столовая находится слева от вас. — Из пяти блюд? — удивленно спросил Эдвин Оливер. Она кивнула. — Это одна из особенностей нашей гостиницы. Кстати, у вас нет аллергии на какие-нибудь продукты? — Насколько я знаю, нет. — Он провел грязными руками по волосам. — А пиво у вас есть? — Разумеется, есть. Хотите, чтобы вам подали его в номер? — Да, пожалуйста. Долорес дала ему меню, в котором значились марки пива, импортированного из стран, где знают в нем толк. Он выбрал местное. То самое, которое предпочитают строители. Почему она удивилась? Конечно, не потому, что считала профессию строителя недостойной. Уж в чем-чем, а упрекнуть ее в снобизме было нельзя. Ее собственный весьма уважаемый и нежно любимый дедушка был строителем и потерял два пальца на руке во время возведения церкви, обители Господа. Почему-то это казалось ужасно несправедливым. — А вы не сделаете мне сандвич, чтобы я мог заморить червячка до вечерней трапезы? — Да, конечно, — кивнула она и проглотила слюну. — Ваш номер выходит окнами в сад. Туда нужно подняться по наружной лестнице. Он прямо под крышей. На двери написано название: «Тихая обитель»… — Что?! — «Тихая обитель». Это наша самая маленькая и самая уютная комната. — Понял. — Он усмехнулся. — Ну что ж, тогда я пошел в вашу «Тихую обитель». Оливер двинулся к двери. Она посмотрела ему вслед, вновь увидела сильную, мускулистую фигуру и бедра, туго обтянутые вылинявшими джинсами. На мгновение Долорес представила его обнаженным, и у нее захватило дух. С ней явно творилось что-то неладное. Она никогда не позволяла себе думать о голых мужчинах. Это было омерзительно. Ей следовало стыдиться самой себя. Долорес закрыла лицо руками. Несомненно, ее сестра Агата сочла бы это признаком возвращающегося душевного здоровья. Она переживала из-за нее и напрямик говорила, что Долорес следует найти себе мужчину и снова выйти замуж или, на худой конец, вступить с ним в волнующую любовную связь. Если и то и другое казалось ей одинаково отталкивающим, то виноват в этом был Энди. Она пробыла за ним замужем двадцать с лишним лет, и вел он себя так, что все ее розовые мечты о браке, любви и сексе разлетелись в пух и прах. А затем, когда жена ему окончательно опостылела, Энди спутался со своей секретаршей, сексуальной молодой особой с пышным бюстом. Она была на двенадцать лет младше Долорес. Конечно, она плакала. Днями и ночами, бесконечными ночами. Но все же выстояла, развелась, очутилась здесь и уже почти шесть лет содержала гостиницу для влюбленных парочек. Что ж, о'кей. Все равно она уже старуха. Сорок два. Кому нужна сорокадвухлетняя старуха с седыми волосами, пусть даже сохранившая собственные зубы? — Ma! — возмущенно воскликнула ее дочь Кора, когда Долорес высказала при ней свои мысли о старости. — Ma, ты вовсе не старая! Немножко почистить перышки, побольше косметики, и ты украсишь собой разворот любого журнала! Что это с тобой? — Кора — кавалерист в юбке. Обожает командовать и морочить людям голову… — Хочешь верь, хочешь не верь, — продолжала между тем дочь, — а я не собираюсь позволять себе засохнуть, как это делаешь ты. Вот теперь она говорила правду. — Я собираюсь, — заявила дочь, — заниматься любовью каждую ночь до самой смерти! Ох уж этот пыл юности и избыток гормонов… Долорес поднялась и вышла из-за стола. Мистеру Оливеру нужно было отнести пиво и сандвич. Следовало попросить сделать это Kopy. Дочь приехала из колледжа на каникулы и вызвалась помогать. Но разве ее докличешься? Она пошла на кухню, нашла буханку побольше, подходящую для настоящего мужчины, разрезала ее вдоль и сделала пару «открытых» сандвичей с копченым лососем, не понимая, почему так волнуется. Возможно, этот малый предпочел бы жирную ветчину, но ничего такого у нее на кухне, конечно, не водилось, поэтому пусть ест копченого лосося… А затем затрещал телефон. Из Калифорнии позвонила зареванная Агата и принялась жаловаться на тринадцатилетнего сына, который превратил ее жизнь в сущий ад. Мальчишка опять что-то натворил, его выгнали из школьного автобуса, теперь ей приходилось самой каждый день возить его в школу, за что мать готова была его убить, и так далее и тому подобное… Когда Долорес поднялась по внешней лестнице в «Тихую обитель», с тех пор, как постоялец заказал свое пиво и сандвич, прошло по крайней мере двадцать минут. Она постучала в дверь. — Войдите! Когда женщина шагнула в комнату, ее встретило облако ароматного пара. Естественно, постоялец не собирался терпеливо ждать ее прихода. Долорес увидела его в полуоткрытую дверь ванной. Он лежал, погруженный до середины волосатой груди в мыльную пену. Наверняка вылил в воду целый флакон душистого геля. Глядя в сторону, Долорес поставила поднос на маленький журнальный столик. — Если вы не побоитесь погрешить против этикета, — сказал Эдвин, — не будете ли вы так добры принести поднос в ванную? Я еще не успел как следует отмокнуть… Для этого тебе понадобится еще как минимум месяц, подумала Долорес, собралась с духом, шагнула к двери ванной и открыла ее настежь. Опустив поднос на табуретку, она придвинула ее к краю ванны. — Спасибо. — Он потянулся к пиву, жадно глотнул, а затем поставил стакан назад. — Если не секрет, как вас зовут? Следовало ответить «миссис Стрит», но по какой-то непонятной причине собственная фамилия внезапно показалась ей принадлежащей какой-то бесполой старухе. — Долорес, — ответила она, выпрямившись и почувствовав холодок в животе. — Долорес. Мне нравится. Немного непривычно, но весьма поэтично. — Их глаза встретились, и Долорес еще раз ощутила странную дрожь. В его глазах были понимание, блеск юмора и… ум. У него был четко очерченный, но чувственный рот, левый уголок которого слегка приподнимался вверх. Долорес попятилась к двери. — Я рада, что вам нравится мое имя, — услышала она словно издалека собственный голос. — Очень красивое имя. Должно быть, вы романтическая натура, если работаете в таком чудесном месте. Его тон был чуть насмешливым. Он понимал, что женщина нервничает и чувствует себя последней идиоткой. Следовало выйти отсюда еще несколько минут назад, но она по-прежнему медлила, стоя в дверях. — Присаживайтесь, — предложил он, указав мыльной рукой на розовый унитаз. — Я люблю компанию. — Люди, как правило, приезжают сюда со своими партнерами… — Это я понимаю, — терпеливо ответил он. — К несчастью, я здесь без партнерши. А как вы, Долорес? — Мне кажется, это слишком интимный вопрос. Не правда ли, мистер Оливер? — Куда уж интимнее… Вы здесь, со мной, а я лежу в ванне, совершенно нагишом… — В то время как мне следует быть на кухне и готовить вам обед. Увидимся в восемь. — Тут Долорес поднялась, пытаясь сохранить достоинство, но твердо зная, что выглядит она весьма жалко. Женщина торопливо спускалась по деревянной лестнице, не чуя под собой ног. Она едва не упала и спаслась лишь тем, что вовремя уцепилась за перила. Только сломанной ноги ей и не хватало! Впрочем, может быть, как раз и не хватало. Тогда она беспомощно лежала бы в своей комнате и была бы избавлена от необходимости смотреть за обедом в глаза Эдвину Оливеру. Она не была дурой. Абсолютно ясно, что этот мужчина видит ее насквозь. Понимает, что она нервничает и не может сообразить, за каким чертом он приперся в ее гостиницу, грязный и без партнерши. А она была достаточно сообразительна, чтобы понимать, что этот мужчина совсем не таков, каким кажется с виду. Его манера разговаривать безошибочно указывала на то, что Оливер не провел всю свою жизнь в болоте с лягушками. Прежде чем вернуться в кухню, она глубоко вдохнула в себя пахнущий палыми листьями осенний воздух и попыталась успокоиться. Ее помощник, с головы до ног одетый в белое, усердно шинковал лук. Эндрю был отставным бухгалтером, но в глубине души обожал кулинарию и всю жизнь мечтал стать профессиональным поваром. Что ж, теперь он им стал. И, кстати, очень хорошим. Когда Долорес сказала ему, что за обедом ожидается еще один постоялец, в кухню неторопливо вошла Кора. Длинные светлые волосы девушки были тщательно заплетены в косу. Она сменила джинсы и свитер, которые носила днем, на черные брюки и белую шелковую блузку. Тоненькая и стройная, она так и светилась красотой молодости. Кожа сияла, волосы блестели, а большие голубые глаза излучали радость и интерес к жизни. — Где ты была? — набросилась на нее Долорес. — Я тебя обыскалась! Ее раздраженный тон заставил Кору удивленно посмотреть на мать. — Я была у себя в комнате, готовилась к экзамену по археологии. Мы же договорились, что я приду помогать тебе к шести часам. На часах было без семи шесть. Долорес стало стыдно. — Извини. — Что случилось, ма? Почему ты меня искала? Долорес прикоснулась к плечу дочери. — Ничего не случилось. Просто час назад прибыл еще один жилец. Он попросил сандвич, и я слегка растерялась. Кора недоуменно посмотрела на нее. Ей было непонятно, почему мать, привыкшая изо дня в день готовить изысканные обеды из пяти блюд, могла растеряться из-за какого-то сандвича. — Одинокий мужчина? — спросила она. — Да, и он будет обедать, поэтому тебе придется накрыть все пять столов вместо обычных четырех. — О'кей. Тогда я пошла. В семь часов Долорес обнаружила нового постояльца в гостиной. Тот рассматривал деревянных слонов разных цветов и размеров. Эту коллекцию в детстве собрала Агата, когда они жили в Конго. Их семья колесила по всему свету, и на память о тех временах осталось эклектическое собрание ныне украшавших гостиницу изделий народных промыслов и ремесел. Гостям нравилось осматривать картины, драпировки, старинные куклы, африканские маски. Влажные черные кудри Эдвина Оливера падали ему на уши, а лицо по-прежнему украшала темная щетина. Однако он надел чистые джинсы и тонкий свитер. Спасибо и на этом… Он изучал коллекцию самым тщательным образом, заставляя Долорес нервничать. Может, этот тип хочет что-нибудь украсть? Например, одну из кукол, принадлежавших ее матери, или портрет дочери индейского вождя. В самом деле, откуда ей знать, что взбредет ему в голову. Немного погодя Долорес вновь подошла к двери. На этот раз Оливер рассматривал стоявшие на полках книги. Он вынул одну из них, открыл, начал листать и вдруг обернулся, словно почувствовав на себе чей-то взгляд. Она едва не вспыхнула от смущения, но быстро справилась с собой. Глаза мужчины и женщины встретились, и Долорес увидела, что глаза у него темно-карие, с золотистыми искорками. — Не возражаете, если я посмотрю? — вежливо спросил он. — Нет, конечно. — Спасибо. Она сбежала на кухню, где Кора придирчиво рассматривала винные бокалы, проверяя, нет ли на них следов воды. — Ma! Слушай, до чего клевый мужик! — с трудом выдохнула она. — Какой мужик? — спросила Долорес. — Их здесь пятеро. Кора посмотрела на мать сердито. — Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! — Ты имеешь в виду этого длинноволосого и небритого? — Потрясный малый! — с чувством произнесла дочь. — А какая фигура! Ты заметила? — Не очень, — ответила Долорес, вспоминая лежавшего в ванне обнаженного мужчину, прикрытого лишь мыльной пеной с ароматом роз. Кора тяжело вздохнула. — Конечно, для меня он немножко староват, но все равно ужасно симпатичный! Я бы сказала, что он в самый раз для тебя. — Нет уж, спасибо. Долорес открыла банку с грибами, которые следовало добавить в коньячный соус для кролика. — Я бы, ма, на твоем месте не отнекивалась, — продолжала Кора, протирая бокал. — Подумай как следует! Сюда когда-нибудь заглядывали одинокие мужчины? Думаю, ни разу. Честное слово, это знак! Можно сказать, перст судьбы. — С чего ты взяла, что он одинокий? У него может быть жена, семеро детей и любовница на стороне. — А тебе не приходит в голову, что в этом случае он привез бы жену или любовницу с собой? Нет, я уверена, что это знак свыше. — Знак чего? — Того, что это не случайно. Таких совпадений не бывает. Он оказался здесь, потому что тебе суждено вступить с ним в близкие отношения. Долорес рассердилась. — Откуда ты набралась таких глупостей? — Отовсюду, ма. Просто надо смотреть по сторонам и понимать, что к чему. На свете ничего не случается просто так. — Этот человек оказался здесь, потому что ему нужно где-то поесть и переночевать, а вовсе не для того, чтобы заводить со мной роман. Детка, сделай одолжение и перестань сводничать. Спасибо, но о своих любовных делах я позабочусь сама. — Да о каких там любовных делах? — отмахнулась Кора, поднимая серебряный поднос с сияющими от чистоты бокалами. Долорес сделала вид, что не слышит ее, и принялась доставать из буфета тарелки для закуски. Долорес жалела, что не воспользовалась возможностью отослать незваного гостя в мотель. Весь вечер, пока она носила в маленькую столовую одно блюдо за другим, Эдвин Оливер не сводил с нее глаз. Надо было отдать ему должное, эти взгляды не были похотливыми. Он поглядывал на Долорес исподтишка, но недостаточно осторожно, чтобы женщина не заметила. У нее учащался пульс и дрожали руки. А это отнюдь не самое лучшее состояние для того, чтобы подавать на стол тарелки с едой. Оливер продолжал провожать ее взглядом всякий раз, когда она входила в столовую. Несколько раз он даже пытался заговорить, но Долорес делала вид, что не слышит, и сбегала на кухню. Она не помнила, когда в последний раз привлекала к себе столь пристальное мужское внимание, и не могла понять, чем оно вызвано. В Оливере было что-то неестественное; эта мысль не давала ей покоя. Ей-Богу, он был слегка с приветом… Он с удовольствием ел, делал это не торопясь, но в перерывах между блюдами читал книгу в бумажной обложке, судя по рисунку, какой-то шпионский триллер. Это было возмутительно! Она чувствовала себя оскорбленной, сама не зная почему. Как-никак, поговорить ему было не с кем, а времени между блюдами предостаточно. Когда Долорес наконец пришла к себе во флигель и легла в постель, она не могла успокоиться, нервы разыгрались, как после нескольких чашек крепчайшего кофе. Она не могла не думать об Эдвине Оливере, не могла не вспоминать его темные глаза, сопровождавшие каждое ее движение и заставлявшие цепенеть. Не в силах уснуть, Долорес зажгла свет, взяла свой любимый журнал, рекламирующий туристические поездки в дальние страны, и стала листать его. В один прекрасный день она отправится путешествовать, остановится в каком-нибудь экзотическом месте и начнет другую жизнь, более интересную, насыщенную приключениями. Ее мечты были окрашены воспоминаниями о счастливом детстве, проведенном за океаном… Внезапно Долорес ощутила чувство вины. А чем плоха ее нынешняя жизнь? Она любила свою гостиницу, любила придумывать замысловатые блюда и готовить их, была сама себе хозяйкой и крепко стояла на ногах. — Чего тебе не хватает? — тихонько пробормотала она. Трепета, нежности, любви, приключений, прошептал внутренний голос. Она застонала и уткнулась лицом в подушку. На следующее утро она проснулась поздно и, выйдя в сад, заметила покачивающегося в гамаке Эдвина Оливера. Все остальные постояльцы уже съехали, так что это мог быть только он. Долорес миновала засыпанную листьями лужайку и подошла к двум старым деревьям, к которым крепился гамак. Октябрь выдался необычно теплый, и она подумала, что следовало бы надеть не свитер, а блузку. Глаза Оливера были закрыты. Воспользовавшись этим, Долорес задержала взгляд на его лице. Сердце ее колотилось как бешеное, готовое выскочить из груди. Лицо у него было удивительно симпатичное и мужественное; сейчас, когда Эдвин был спокоен, она не видела в нем ничего угрожающего. — Привет… — вяло промолвил Эдвин. Долорес подняла глаза и встретила его сонный взгляд. На Оливере были хлопчатобумажные брюки и ярко-красная тенниска. Красная… Цвет страсти, цвет опасности. С какой стати ей в голову пришла эта идиотская мысль?.. — Выписка в полдень, — сказала она, стараясь говорить дружелюбно, но решительно. — А сейчас сколько? — Без десяти двенадцать. — Ох, здесь так уютно… Оставьте за мной номер еще на одну ночь. Долорес стиснула зубы, борясь с искушением заявить, что ждет гостей и все комнаты будут заняты, но вовремя опомнилась. Она что, окончательно свихнулась? Разве ей не нужны деньги на ведение хозяйства и обучение дочери в колледже? Нет, этого нельзя было себе позволить! — Если вы будете обещать с нами, то предупредите об этом до двух часов, — сказала она сухо. — Я буду обедать с вами, — поспешно заявил он. — Какие у вас планы на вечер? Этот вопрос застал ее врасплох. — А что? — Если планов нет, я хотел бы пригласить вас пообедать со мной. Это убежище для влюбленных, поэтому сидеть за столом одному дьявольски неуютно. Во всяком случае, вчера я весь вечер чувствовал себя не в своей тарелке. Не похоже, что вчера ему было не по себе. Скорее наоборот. Казалось, Оливер не обращал на окружающих никакого внимания, следил за ней, с удовольствием ел, а в перерывах между блюдами читал книгу. — Сегодня вечером я работаю, — ответила она. — А вы не сможете сказаться больной и посидеть со мной? — Не смогу. Потому что я хозяйка этой гостиницы и повар одновременно. — Точнее говоря, Долорес была хозяйкой лишь наполовину. Вторая половина принадлежала Агате. Когда их родители четыре года назад погибли в автокатастрофе, выяснилось, что «Долина грез» завещана им обеим. — Прошу прощения, что не разобрался в ситуации. Впрочем, мне следовало бы догадаться. — По каким признакам? — Вы образцовая леди и прекрасно вписались в окружающую обстановку. Вот так. Образцовая леди со старомодным, романтическим именем… Он обвел рукой лужайки, палисадник в английском стиле, пруд и деревья. — Сколько здесь акров? — Двенадцать. Оливер задумчиво кивнул и слегка нахмурился, словно вспомнил что-то неприятное. Долорес протянула ему журнал. — Это ваш? — Да. Он упал, а мне было лень за ним вставать. Вместо этого я предпочел подремать. Странно… Этот человек не был похож на лентяя, имевшего привычку спать в гамаке посреди бела дня. Хотя Долорес и не видела его за тяжелой работой, от которой напрягаются мускулы, она была готова поклясться, что Оливер стремителен, бодр и полон энергии. В том числе и сексуальной. В этом можно было не сомневаться. Господи, что ей пришло в голову? Она начинала побаиваться саму себя. Долорес резко отвернулась и, пряча досаду, бросила: — Значит, увидимся за обедом. — А как насчет ланча? — спросил Эдвин. Долорес посмотрела на него через плечо. — Вы не оставляли заказа на ланч. В городе существует пара мест, где можно перекусить. Точнее говоря, кафе, торгующее гамбургерами, и гриль-бар. — Город… Поселок, стоявший на перекрестке дорог, не заслуживал столь громкого названия. — Это невозможно, — мрачно сказал он и покачал головой. — Почему? — Потому что я не хочу уезжать отсюда. Это все разрушит. — Разрушит, мистер Оливер? Что вы имеете в виду? Эдвин вздохнул и с подчеркнутой напыщенностью заявил: — Чары этого места. И мою безмятежность. Боже, как романтично! Да он настоящий поэт! Разве этому можно было сопротивляться? Долорес не могла не улыбнуться в ответ на его слова. — Да, это было бы преступлением… Ладно, постараюсь что-нибудь вам приготовить на скорую руку. Женщина шла к дому, чувствуя, что Оливер не сводит с нее глаз. Этот взгляд обжигал, как солнце. О Господи, неужели она и впрямь сходит с ума? До конца дня ей удавалось успешно избегать Эдвина, но во время обеда скрыться было невозможно: она всегда сама подавала постояльцам приготовленные блюда. Оливер спросил, давно ли она содержит гостиницу, и Долорес ответила, что начала помогать родителям восемь лет назад, когда они, вернувшись из-за океана и выйдя на пенсию, купили «Долину грез», чтобы было чем заняться на старости лет. После их смерти ей пришлось вести дело самостоятельно. — А чем вы зарабатываете себе на жизнь? — непринужденно спросила она, наливая Оливеру еще вина. — Я старьевщик, — ответил он и положил в рот кусочек копченой форели. — Старьевщик? — удивилась Долорес, сама не зная почему. Оливер, жевавший форель, только кивнул в ответ. Его глаза смеялись. Ошеломленная, Долорес словно застыла на месте, хотя понимала, что пора позаботиться и о других гостях. — Да. Знаете, у людей скапливается множество всякого барахла. Я покупаю его, чиню, если требуется, и продаю другим, которые непрочь им воспользоваться. Так вот почему он обратил внимание на ее безделушки… — Вы имеете в виду антиквариат? Мебель и тому подобное? — Нет, не антиквариат. И не мебель… Прекрасная форель. Можно попросить еще одну порцию? — Я… да, конечно. Подождите минутку. Я только закончу разливать вино. Не антиквариат, не мебель… Тогда что же? Но второго случая удовлетворить любопытство ей не представилось: Оливер предпочитал расспрашивать ее, а о себе помалкивал. Только после окончания обеда, поднявшись к себе в комнату, Долорес спохватилась, что Эдвин куда больше узнал о ней, чем она о нем. Странный старьевщик… На следующее утро грязный фургончик Оливера отправился в путь, и Долорес облегченно вздохнула. Два часа спустя нагрянула полиция. К крыльцу шагали двое мужчин в форме. Когда они прошли в открытую дверь и оказались в вестибюле, у следившей за ними Долорес чуть не выпрыгнуло сердце от испуга. Она поднялась из-за стола. — Чем могу служить? Полицейские показали свои удостоверения, представились и вежливо спросили, не сможет ли она выкроить несколько минут, чтобы ответить на пару вопросов. — Да-да, конечно… О чем вы хотели спросить? Один из полицейских обвел глазами комнату, не отвечая на ее вопрос. — Кажется, у вас тут собирается вполне приличная публика, верно? Долорес посмотрела на него, чувствуя, что в ее душе закипает гнев. Уж не подозревают ли ее в содержании шикарного борделя или притона для наркоманов! — Не понимаю, на что вы намекаете, — резко ответила она. Ледяной тон заставил их оторопеть. А затем старший из полицейских усмехнулся. — Поймите меня правильно, миссис Стрит. Я хочу сказать, что у вашей гостиницы солидная репутация, и ничего больше. — Благодарю вас, офицер. — Могу я предположить, что вашими клиентами являются только весьма обеспеченные люди? — Да, можете. А теперь объясните, что вы хотите узнать. — Мы хотели узнать, не попадался ли вам в последние дни один подозрительный субъект. Мы разыскиваем мужчину лет сорока с небольшим, около шести футов двух дюймов ростом, темноволосого, темноглазого и бородатого. 2 Долорес побледнела, колени ее мелко задрожали, и она едва не растянулась у ног блюстителей закона. Хорошенький был бы у нее вид… Она предпочла сесть. Полицейские многозначительно переглянулись. — Миссис Стрит, вы здоровы? — нахмурившись, спросил один из них. Она поглубже вздохнула и дрожащим голосом произнесла: — Да, благодарю вас. — Он сейчас здесь? — потребовал ответа второй. — Кто? — Кажется, она еще не сказала, что видела этого человека. У нее голова шла кругом. Эдвин Оливер — преступник, разыскиваемый полицией. Она чувствовала это нутром, с самого начала! Поняла с первого взгляда. Не следовало пускать этого человека в ее драгоценную гостиницу. Ее репутация безнадежно подмочена. Теперь его схватят, налетят репортеры, и газеты раструбят на весь свет, что она дала приют преступнику и кормила его копченой форелью и кроликом в коньячном соусе… — Миссис Стрит, — терпеливо повторил старший, — к вам в гостиницу приходил кто-нибудь подозрительный? Она проглотила комок в горле и опустила веки. Перед внутренним взором предстало лицо Эдвина, дьявольский блеск в его глазах, мыльная пена на волосатой груди… Долорес вспыхнула. Это было ужасно! В кои-то веки она почувствовала себя женщиной, а человек, который пробудил в ней это чувство, оказался преступником. Убийцей-рецидивистом, насильником, разбойником, ограбившим банк. Боже, помоги ей… — Да, — сказала она. — Кажется, да… А потом она, как и подобает примерной гражданке, залпом выпалила двум восхищенным полицейским всю прискорбную историю, рассказав о грязной одежде Эдвина Оливера, его длинных волосах, небритом подбородке и пластиковой сумке, набитой деньгами. Естественно, после этого она предъявила им журнал регистрации постояльцев, и полицейские записали имя постояльца и его адрес, несомненно, фальшивый. Затем стражи порядка поблагодарили за помощь и отбыли, оставив ее одну. Долорес рухнула в кресло, как куль с мукой. В четыре часа дня зазвонил телефон. — Долорес? У женщины перехватило дыхание. Она узнала этот низкий голос. — Да… — О Боже, почему он звонит ей? — Вы натравили на меня копов… — тихо и медленно произнес он, а затем последовала красноречивая пауза. — Это не очень красиво, Долорес… Женщина на мгновение замерла, а затем бросила трубку, словно та жгла ей руки. Через мгновение телефон зазвонил снова. Долорес в ужасе смотрела на аппарат, не в силах пошевелиться. Она совершила ужасную ошибку. Не следовало пускать его в гостиницу, но если уж так случилось, не надо было говорить об этом полиции. Вот до чего доводит честность! Теперь ее будет преследовать и терроризировать уголовник! После четвертого звонка телефон умолк. Видимо, трубку снял кто-то другой. Наверно, возившийся на кухню Эндрю. Минуту спустя в вестибюль вышла присматривавшая за хозяйством Альбина. Можно было залюбоваться ее деловым видом, строгим лицом и подтянутой фигурой. Из прически Альбины не выбивалось ни одного седого волоса. — У меня для вас сообщение, — сказала она, хмуро глядя на хозяйку. Долорес проглотила комок в горле и постаралась взять себя в руки. — О чем сообщение? — Звонил мужчина, назвавшийся Эдвином, и просил передать, что он не хотел пугать вас и что он… не в тюрьме. Неужели Оливер всерьез думал, что это ее успокоит? Долорес тут же представилось, что он возвращается, крадется к ее уютной гостинице, прячется в кустах, а затем забирается в окно флигеля и наносит ей тяжкие телесные повреждения… Нет, это невозможно! Придется перестать смотреть по телевизору дурацкие триллеры… Альбина с неодобрительным видом протянула ей листок бумаги. — Он оставил номер своего телефона и просил позвонить. Ради вашего же спокойствия. Ага… Держи карман шире. — Спасибо, Альбина, — ответила Долорес, надеясь, что говорит спокойно. Когда экономка ушла, Долорес, проверив журнал, убедилась, что номер, оставленный Оливером, не совпадает с тем, который он назвал при регистрации. Наверно, следовало позвонить полицейским, оставившим визитную карточку на случай, если она захочет сообщить что-нибудь новенькое. Что ж, новенькое у нее было: еще один номер телефона преступника. Эдвин звонил не из тюрьмы. Что это значит? Что он ничего не совершил? Что все это колоссальный розыгрыш? Розыгрыш… Можно было набрать номер, поговорить с Эдвином и все выяснить. Но звонить ему она не собиралась. Долорес вышла из-за письменного стола и отправилась в кухню. Пора было приниматься за приготовление обеда. Сегодня у нее обедали и ночевали три пары. Все в возрасте. Одна пара праздновала сорокалетие свадьбы. Супруги были счастливы и чудесно выглядели. Поразительно. Как это им удалось?.. Она поглядела в меню и вздохнула. Взаимная любовь, только и всего. Они дружат, уважают и заботятся друг о друге. Если бы здесь была Кора, она бы непременно добавила, что эти люди каждый день занимаются сексом. Ничего подобного, увы, в ее собственной семейной жизни не было. Ее брак оказался ошибкой. Он не принес того, чего она искренне хотела и в чем нуждалась. В ней все еще жило затаенное желание любить и быть любимой. Опомнись, одернула она себя. Ишь, размечталась! Лучше берись за ступку… Долорес уже резала репчатый лук, когда в кухню вошла совершенно неотразимая Кора, облаченная в длинную просторную юбку и черную шелковую блузку. Ее светлые волосы были собраны узлом на макушке. Такую сексуальную прическу могут позволить себе только молодые… — Чудесно выглядишь, — улыбнулась Долорес. Кора улыбнулась в ответ и закружилась перед матерью. — Неплохо, да? И всего за пятьдесят долларов. Правда, недорого? — Да уж… — Кора была смелая, веселая и обладала даром заключать выгодные сделки. Девушка остановилась перед Долорес и внимательно оглядела ее. — Знаешь, ма, тебя нужно немного распушить! — Распушить? — невольно засмеялась Долорес. — Откуда ты взяла это выражение? — Мое собственное изобретение. Понимаешь, ма, ты действительно неплохо выглядишь, у тебя хороший вкус, и одеваешься ты со вкусом, но… — Кора остановилась и нахмурилась. — Не знаю… Чего-то тебе не хватает. — Не хватает? Чего же? — Жизни. — Жизни? Что ты хочешь этим сказать? Что я живой труп? — Нет, не труп. Но, знаешь… тебе нужно немножко побольше… темперамента. Побольше… трепета. — Она ликующе улыбнулась. — Вот оно! Именно трепета! Конечно, самой Коре трепета было не занимать… Долорес пришлось улыбнуться. И вдруг она ощутила странное, неведомо откуда взявшееся желание стать именно такой. Темпераментной. Трепетной. Испытывающей возбуждение. — Ладно, — услышала она собственный голос. — И что же, по твоему мнению, мне следует сделать?.. Они обсудили этот вопрос и решили съездить за покупками в Сан-Франциско. Долорес смотрела на дочь, чувствуя прилив материнского чувства. Господи, как ей повезло, что они с дочерью любят, понимают друг друга и могут посмеяться вместе. Многие ли матери рискнут похвастаться тем же? Да, брак Долорес сложился не слишком удачно, но она не жалела об этом. Не будь его, не было бы и Коры. На следующее утро, во вторник, к гостинице подъехал фургончик из цветочного магазина, и посыльный вручил ей огромный букет. Долорес смотрела на цветы с изумлением. Это был самый большой букет, который она когда-нибудь видела. Он был составлен из экзотических тропических цветов и, должно быть, стоил бешеных денег. Женщина вынула лежавшую внутри карточку и прочитала следующее: «Честное слово, я не хотел пугать вас. Можете быть уверены: полиция разыскивала не меня. Пожалуйста, примите мои извинения.      Эдвин Оливер». Долорес поставила цветы в вестибюле, где они прекрасно смотрелись. Не было смысла злиться и выбрасывать их; она честно заслужила этот букет. В записке говорилось, что полиция гналась не за ним. Конечно, он мог соврать и купить цветы на краденые деньги. Долорес порвала послание и выкинула его. Ей не хотелось, чтобы записку увидела Кора или кто-нибудь другой. Она не находила себе места от беспокойства. Нужно было непременно узнать, что происходит. Поэтому Долорес набрала номер, оставленный ей полицейскими, и рассказала о вчерашнем телефонном звонке Эдвина Оливера. Сначала ей сделали выговор за то, что она не сообщила об этом немедленно, но потом смягчились и сообщили, что ей не о чем беспокоиться, поскольку мистер Эдвин Оливер — уважаемый член общества, а вовсе не тот человек, за которым они гнались. Однако мистер Оливер сообщил им ценные сведения о человеке, которого действительно разыскивала полиция. Даже повесив трубку, она не могла успокоиться. Эдвин мог оказаться тертым калачом и направить полицию по ложному следу. Прекрати немедленно, прикрикнула на себя Долорес. Нельзя было давать волю воображению. Она принялась составлять меню, заставляя себя думать о еде, а не об Эдвине Оливере. Однако думать о нем оказалось трудновато, поскольку не прошло и часа, как он сам появился в гостинице. Долорес от неожиданности лишилась дара речи. Ее бывший постоялец выглядел просто неотразимо. Щеки и подбородок были чисто выбриты, а волосы коротко подстрижены по последней моде, что не мешало им оставаться пышными и слегка вьющимися. На Оливере были тщательно отутюженные, хорошо сшитые брюки из дорогой ткани и темно-синяя шелковая рубашка с замысловатым орнаментом. Над столом витал легкий аромат одеколона, чистый и мужественный. У Долорес сильно забилось сердце. Такой метаморфозы от Эдвина Оливера она не ожидала. Ее охватили разноречивые чувства. Тут были страх, изумление и еще что-то, чему она пока не могла найти названия. — Привет, Долорес, — услышала она его низкий, чуть хрипловатый голос. — Что вы здесь делаете? — Вопрос прозвучал не слишком любезно. — Хотел увидеть вас и попросить прощения лично… — Он бросил взгляд на вазу, в которой пламенели роскошные тропические цветы. — Я вижу, букет вам уже доставили. — Как видите! — хмуро бросила она, борясь с хорошими манерами, которые требовали совсем другого ответа. Он оперся о край стола, слегка наклонился и непринужденно констатировал: — Вы сердитесь. Долорес бросила на Оливера грозный взгляд. — Очень сердитесь, — поправился Эдвин. — Точнее говоря, просто вне себя от ярости. — Да! — гневно воскликнула она. — Я не знаю вас, мистер Оливер, но за каким дьяволом вы позвонили и напугали меня? Я не спала всю ночь! Боялась, что вы вернетесь и убьете меня в постели! Улыбка исчезла с лица Оливера. Он действительно побледнел, или ей только так показалось? — Мне в самом деле очень жаль, — тоном, полным раскаяния, произнес Эдвин. — А позвонить вам меня заставило чувство юмора и совершенно неуместное желание подразнить вас. — Подразнить?! Он кивнул. — Мне показалось забавным, что вы пустили по моему следу полицию. Было ясно как Божий день, что вы приняли меня за подозрительного типа и… — Вы и были подозрительным типом! Вернее, внешность у вас была подозрительная… — Потому что я был грязный и несколько дней не брился? — Да, именно поэтому. — А вы не поторопились с выводами? — Я не собираюсь обсуждать с вами мои впечатления, мистер Оливер, — холодно ответила она. — Когда я позвонил вам, мне и в голову не пришло, что вы примете это так близко к сердцу. И только когда вы бросили трубку, я понял, что переборщил. До меня тут же дошло, что я совершил серьезную ошибку. Вы ведь плохо меня знаете. Точнее, не знаете вообще… — И не имею желания узнавать, — оборвала она его. — Значит, вы не принимаете мои извинения? Я специально приехал за этим, а вы сомневаетесь в моей искренности? — Было видно, что он обиделся. — Я принимаю ваши извинения, но это отнюдь не значит, что теперь мы должны стать закадычными друзьями, мистер Оливер. В его глазах заплясали озорные искорки. — Не значит. Но мысль соблазнительная. — И думать об этом не смейте! — отрезала она. — А теперь прошу прощения, мне надо идти, меня ждет работа. Он наклонил голову. — Конечно. Долорес посмотрела ему вслед. Нет, что ни говори, чертовски привлекательный тип! Он сел в сверкающую кобальтово-синюю спортивную машину, закрыл дверь, включил двигатель и был таков. — Скатертью дорога, — угрюмо пробормотала она вслед ему. — Ма! Ты его видела? — Кора шла по лужайке, прижимая к груди пачку книг. Наступила вторая половина дня, и Долорес в одиночестве сидела на пристроенной к ее комнате террасе, наслаждаясь заслуженным отдыхом, потягивая чай и готовясь к возвращению на кухню: пора было готовить обед. Стоял чудесный теплый день, и она любовалась деревьями, с которых медленно опадали желтые листья. — Кого? — спросила она, когда Кора поднялась на террасу. — Эдвина. Эдвина Оливера. — Да, видела. Он приезжал утром, но давно уехал. Кора положила книги на деревянную скамью и плюхнулась в шезлонг. — Так вот, он вернулся и сказал, что останется на ночь. Мы говорили с ним чуть ли не целый час. Он ужасно милый. — Кажется, он не делал предварительного заказа, — сказала Долорес, чувствуя, как внутри у нее закипает раздражение. Кора только беспечно пожала плечами. — Пусть об этом заботятся другие… Ага, чай. Какой сорт? — «Липтон», — механически ответила Долорес. — А где он сейчас? Кора махнула рукой в сторону пруда. — Где-то там… Я сидела под деревом и занималась. Он подошел, сказал «привет», и мы поговорили, вот и все. Он немножко разбирается в археологии. Его семья владеет какой-то экспортно-импортной компанией. Должно быть, он ужасно богатый, хотя и не сказал этого. Он изъездил весь мир… Да, а еще он вдовец с двумя детьми. Мальчику шестнадцать лет, а девочке четырнадцать. — Ну что ж, спасибо тебе за информацию, радость моя, — сухо сказала Долорес. — Мне он отрекомендовался старьевщиком. — Кем? — Старьевщиком. Надо было видеть лицо Коры. — Интересно, что это значит? Придется спросить. — Она поднялась. — Сейчас выпью чаю и пойду назад. Долорес закрыла глаза. Эдвин Оливер останется в гостинице на ночь. Непонятные чувства охватили ее. Что это было: гнев или возбуждение? Она стиснула зубы и приказала себе успокоиться. Кора налила чашку чая из большого чайника и села на место. — Он подстригся и побрился. Жаль. Мне так нравился его разбойничий вид, но могу представить, что тебе больше по душе его нынешний облик. — Я об этом вообще не думала, — солгала Долорес. Кора бросила на нее сердитый взгляд. — Не ври, — сказала она. — Еще как думала! Ты ведь видела его, верно? И ты вовсе не труп. Он дьявольски сексуальный мужчина. Можешь не говорить, что ты этого не заметила! Конечно, таиться от собственной дочери было глупо. Но не бывает правил без исключений. — Кора, — начала Долорес, пытаясь сохранить терпение. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но поверь, мне вовсе не нужен мужчина. Кора пытливо поглядела на нее поверх чашки. — Ma, я знаю, что ты не нуждаешься в том, чтобы тебя содержали или поддерживали материально, но неужели ты не испытываешь вполне естественное желание?.. Долорес покачала головой. — Нет, Кора, не испытываю, — спокойно сказала она. — У меня уже был один мужчина, твой отец. Этого достаточно. Кора закусила губу. Ее голубые глаза стали печальными. — Это папина вина, — сказала она. — Он заставил тебя думать, что все мужчины одинаковы. Но это не так, ма! Долорес вздохнула. — Знаю, радость моя. Честное слово. Я не проклинаю весь мужской род из-за того, что мне не повезло с одним из его представителей. Поверь мне, ладно? Просто дело в том, что… Я довольна тем, как складывается моя жизнь. Она действительно любила свободу и независимость. Ей нравилось ни перед кем не отчитываться за свои поступки и никому не угождать. Было заметно, что Кора огорчилась. — Но ты все время одна, ма. Я переживаю за тебя! Понимаешь, я бы хотела, чтобы у тебя кто-то появился. Какой-нибудь хороший человек, который сходил бы по тебе с ума. Долорес засмеялась. — Ох, Кора! Ты молода и переносишь свои мечты на меня. Но я вполне довольна тем, что у меня есть. Кора удивленно смотрела на нее. — Ма, я не верю этому. Ты живешь так, как будто поставила на себе крест. — О, ты ошибаешься. У меня множество планов. — Каких планов? Поехать на Майами и завести там роман с каким-нибудь пенсионером, из которого песок сыплется? — Кора! — Ладно, ладно, молчу… — Дочь поднялась и взяла книги. — Чувствую, что мне пора собирать вещички и возвращаться в этот ужасный город… Завтра утром экзамен. Пожелай мне ни пуха ни пера. — Почему вы здесь? — тихо спросила Долорес, ставя перед Оливером тарелку с закуской. Эдвин сидел за маленьким столиком в углу, одетый в безупречно сидевшие на нем серые брюки и тонкий свитер, неброский, но явно дорогой. Он насмешливо посмотрел на нее. — Потому же, почему и все остальные. Потому что это чудесное место. Я люблю тишину и покой. — Он опустил глаза и посмотрел на суфле из сыра «рокфор», обильно политое винным соусом. — И еда у вас замечательная. Выглядит очень заманчиво. — Надеюсь, вам понравится, — сказала она, не зная, что еще сказать, и вернулась на кухню, где доваривался суп. У Долорес было достаточно времени, чтобы оценить происходящее. Эдвин Оливер заставлял ее нервничать, и она ничего не могла с собой поделать. Но почему он доставлял ей беспокойство? — уже который раз спрашивала она себя. Потому что явно не был безразличен к ней, вот почему. Потому что смотрел на нее не просто с любопытством. Потому что специально приехал в гостиницу, чтобы увидеть ее. Она была не столь наивна, чтобы не понимать этого. И потому, что она не отрицала того факта, что на нее с первой встречи подействовали мужские чары Эдвина. С того самого момента, когда этот грязный и небритый тип ввалился в вестибюль ее гостиницы. Оливер вернул ей те чувства, которые она не испытывала уже целую вечность, заставил ощутить себя вновь женщиной и тем самым напугал ее. Она не знала, что делать с этими чувствами… — Почему на этот раз вы никого не взяли с собой? — спросила она, ставя перед Оливером тарелку с супом. — Ведь сегодня вы не просто проезжали мимо… — Вы имеете в виду женщину? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Конечно, — ответила Долорес. — Должно быть, списку желающих совершить с вами романтическую вылазку на лоно природы нет конца. Он усмехнулся. — Нет конца? С чего вы взяли? — Не притворяйтесь смущенным. Этот мужчина был красив, богат, элегантен и обаятелен. Наверняка по нему страдало множество дам. — В моей жизни нет женщины. По крайней мере такой, с которой я хотел бы совершить «романтическую вылазку на лоно природы». Их взгляды встретились, и Долорес потупилась, почувствовав странную неловкость. — Ешьте суп, — сказала она и ушла в кухню. Она раскладывала по тарелкам итальянскую пасту, не зная, что и думать. Почему в жизни такого человека, как Эдвин Оливер, нет женщины? Может быть, он тиран и деспот? Может, он привык играть с женщинами в ту же игру, в которую однажды сыграли с ней? Притворяется одним, а на самом деле совсем другой? Она хмурилась, нарезая сыр. Оливер представился ей старьевщиком. А сегодня сказал Коре совсем другое. Этот малый был тот еще гусь. Она не доверяла ему. Возможно, в эту минуту он играет с ней в какую-то новую игру. Увидел одинокую увядающую простушку, у которой нет никакой личной жизни, и решил немного позабавиться с ней. Просто ради любопытства. Ее взгляд упал на банку с кайенским перцем. Так и подмывало бросить щедрую горсть перца в его пасту. Это отбило бы у блюда всякий вкус и изрядно обожгло бы Оливеру язык. Тяжело вздохнув, она вернулась в столовую и разнесла тарелки, оставив Эдвина напоследок и ощутив, что чувство неловкости сменяется глухим раздражением против него. — Вид у вас сердитый и подозрительный, — заявил он, не успела Долорес поставить перед ним тарелку с пастой. — Зачем вы солгали мне, что работаете старьевщиком? — вполголоса спросила она. — Я не лгал. — Дочь сказала мне, что вы владеете какой-то компанией. По крайней мере, так вы сказали ей… Оливер кивнул. — Так оно и есть. — Тогда при чем тут старьевщик? Он потянулся к креслу. — Садитесь, я вам все объясню. Во-первых, у Долорес не было времени выслушивать его, а во-вторых, ее это совершенно не интересовало. — Я на работе, — резко бросила она в ответ и ушла. Оливер пытался завязать беседу каждый раз, когда Долорес приносила новое блюдо или разливала вино. Она же предпочитала отмалчиваться, но его это ничуть не смущало. — У вас очаровательная дочь, — сказал Эдвин, когда она принесла десерт. Долорес инстинктивно напряглась, и он это заметил. Эдвин посмотрел ей в лицо; в его глазах зажегся гневный огонек. — Пожалуйста, не подозревайте меня в грязных помыслах. Мне сорок пять, и я не собираюсь ухлестывать за двадцатилетними студентками! — Приятно слышать, — буркнула она, тревожась, что посетители за другими столиками услышат, о чем они говорят. — Она чем-то похожа на мою дочь, — продолжал он. — Лине четырнадцать лет, но она такая же прямая и открытая, как ваша Кора. Мне это нравится. Это был комплимент. Следовало что-то сказать. Она поблагодарила и спросила, не хочет ли Оливер еще вина. Долорес разнесла десерт другим постояльцам, а затем совершила еще один круг с кофейником и подносом, на котором стояли рюмки с ликером. — Что вы делаете после обеда? — спросил Оливер, когда она наливала ему кофе. — Вам ведь не нужно мыть посуду, верно? — Нет, — честно ответила она. — Собираюсь лечь спать. Я очень устала. — О Боже, что она говорит? — Просто падаю с ног от усталости, — призналась Долорес. — Ноги отдохнут, если вы посидите в кресле. Давайте вместе выпьем и поговорим. Мне бы хотелось кое-что прояснить. — Нам нечего выяснять, — отрезала она. — Вы посетитель. Единственное, чего я хочу, это чтобы вы заплатили по счету и оставили меня одну. — В самом деле? — тихо спросил Эдвин, глядя ей прямо в глаза. У нее сжалось сердце. — Да, в самом деле, — холодно ответила она, застыв на месте, как дура, держа в руке кофейник. Почему она не могла сдвинуться с места? Почему не уходила к соседнему столику и не наливала кофе другим постояльцам? Ее держали в плену темные, гипнотизирующие глаза Эдвина. Невидимые токи, возникшие между ними, были такие сильные, что, казалось, вокруг летали искры. У нее не было сил сдвинуться с места. — Вот что, — медленно сказал он. — Я хочу вас кое о чем попросить. — Еще кофе? — негромко спросила она. — Нет. Уделите мне хотя бы десять минут вашего времени. — Эдвин подарил ей чарующую улыбку. — Пожалуйста. Я хочу вам кое в чем признаться. — Ладно, — неожиданно услышала Долорес собственный ответ. — Десять минут, не больше. Встретимся в библиотеке. 3 Как всегда бывало в пору листопада и зимой, в большом камине, облицованном песчаником, пылал огонь. По обе стороны камина стояли удобные кресла. Эдвин сидел с бокалом виски, а Долорес потягивала ликер. Сладкое успокаивало, а она очень нуждалась в успокоении. Нервы были на пределе, и это вызывало у нее досаду. Никого из постояльцев не тянуло погреться у камина, и Эдвин с Долорес остались наедине в уютной, мягко освещенной комнате с полками, набитыми книгами и изящными безделушками. — Ну, спрашивайте, — сказал Эдвин. — О чем угодно. С чего Оливер взял, что ей есть до него дело? Уверен, что все женщины от него без ума, раз он красивый, богатый и лихо водит это синее спортивное чудище? — У меня к вам нет никаких вопросов, — спокойно ответила она. — Вы сами хотели поговорить со мной. — Вопрос был. Вы хотели знать, почему я назвался старьевщиком. — Мне все равно, кто вы есть, — продолжала стоять на своем Долорес. — Я только не люблю, когда меня обманывают. — Я и не обманывал. Просто ради шутки немного драматизировал ситуацию. Не будьте такой серьезной, Долорес. Улыбнитесь. Она бросила на него сердитый взгляд. — Послушайте, я несколько часов провела на ногах, весь вечер работала, устала, и у меня не то настроение, чтобы сидеть с вами и перебрасываться шутками! — Жаль. Судя по внешности, шутка пошла бы вам на пользу. Кровь ударила ей в голову. Да что же это такое? Сначала Кора заявляет, что ей не мешает взбодриться, а теперь этот человек говорит, что у нее слишком кислая физиономия… Она немолодая, усталая, скучная женщина без чувства юмора… О Боже, неужели это правда? Долорес посмотрела на Эдвина, красивого, энергичного и вовсе не скучного, и холодно проронила: — Благодарю вас, но я сама решаю, когда и с кем мне следует веселиться. — Чем вы обычно занимаетесь в свободное от работы время? — спросил Эдвин с таким видом, будто это его действительно интересовало. Она проводила досуг, читая приключенческие романы. О людях, пробирающихся сквозь джунгли, спускающихся на каноэ по Амазонке или пересекающих на верблюдах смертельно опасную Сахару. Эти экзотические места возбуждали, заставляли мечтать и будили фантазию. Очень приятно читать о том, как другие рискуют жизнью, в то время как сама сидишь в уютном и безопасном сельском домике. Но Долорес не собиралась говорить Эдвину, что тоскует по романтике. Сделав еще один глоток ликера, она напомнила: — Вы хотели поговорить со мной десять минут. В чем-то признаться… Он кивнул. — Верно. Я хочу объяснить, почему два дня назад пришел к вам в таком виде. — Это не мое дело. Его улыбка была ленивой и лукавой. — О нет… Тогда вы думали совсем по-другому. Вы боялись, что я не смогу заплатить по счету. Затем вы решили, что деньги у меня наверняка краденые. А потом — бац! Она сжалась в кресле, и Оливер рассмеялся. У него был чудесный смех — теплый, искренний и мгновенно восстанавливавший душевное равновесие собеседника. — Неужели это было так заметно? — невольно спросила Долорес. — Боюсь, да. Вы были очень вежливы, но для того, кто разбирается в физиономистике, ваше лицо — открытая книга. Это не утешало. Мало того, что ее лицо — открытая книга, этот человек настаивает, что умеет читать по нему! — Так почему же вы ничего не сказали? — Мне захотелось пошутить. — Пошутить? — За последние три минуты он воспользовался этим словом трижды. Ясно, ему нравилось шутить. Богатый бездельник, белоручка, живущий для собственного удовольствия. О Господи, сегодня вторник, а он торчит здесь и бьет баклуши… Оливер кивнул. — Попытаться стать другим человеком. Играть чужую роль и видеть, что люди воспринимают тебя совершенно по-другому. Это так забавно. И поучительно. Да, можно себе представить… Она сделала еще один глоток ликера. — А почему вы выглядели так, словно только что выбрались из болота? — Потому что так оно и было, — усмехнулся Эдвин. — Я помог двум парням вытащить грузовичок, задние колеса которого съехали в пруд. Эти люди ловили рыбу. Во всяком случае, так они сказали. Типы были слегка подозрительные, но я все равно протянул им руку помощи. Один из этих парней был бородатый, темноволосый… — Вы хотите сказать, — перебила она, — что это и был тот мужчина, которого разыскивала полиция? — Правильно. Он ограбил бензоколонку. Треснуло полено, и в воздухе заплясали искры. — К сожалению, словесный портрет, который сообщила мне полиция, очень совпадал с вашим, — сказала она, отнюдь не собираясь извиняться. — Когда вчера днем в мой офис нагрянули полицейские, я сильно удивился. Моя секретарша была вне себя. — В его голосе звучал смех. — Самое забавное, что неопрятного вида полиции оказалось достаточно, чтобы заподозрить человека в ограблении автозаправочной станции! — Не только это, — принялась защищаться она. — Вы носили деньги в сумке для сандвичей! У вас были ужасные волосы, не брились вы неизвестно сколько дней. Можно было подумать, что вы беглый каторжник! Он кивнул и сделал глоток виски. — Это верно. Мои документы хранились в пластиковой сумке, потому что во время героического сражения за вызволение грузовичка я поскользнулся, упал в пруд и промочил бумажник. Оставалось непонятным, что заставило его ехать через глушь в разбитом фургончике, нагруженном туристскими принадлежностями, и почему у него были волосы почти до плеч. Но ей это безразлично. Это не ее дело. Она смотрела на его гладко выбритый подбородок, смеющиеся глаза и знала, что морочит себе голову. Ей вовсе не безразлично. Он разжигал в ней любопытство. Она хотела знать об Оливере как можно больше. В этом мужчине было нечто такое, чему бесполезно сопротивляться. Нечто не дававшее ей покоя. — Я возвращался из отпуска, проведенного в горах с шестнадцатилетним сыном. Нам редко удается побыть вместе, поэтому когда выдается такая возможность, я стараюсь придумать для мальчика что-нибудь необычное. Долорес пришлось признаться, что этот рассказ произвел на нее сильное впечатление и что она с нетерпением ждет его продолжения. Эдвин поведал, что на это время он забрал сына из школы, потому что учеба — далеко не всегда самое главное. Успеваемость у мальчика хорошая, так что недельный перерыв в занятиях не мог повредить ему. Эдвин отправил сына домой самолетом, а сам решил вернуться домой в автофургончике ради собственного удовольствия. — Так вот почему вы были небриты, а волосы были такими длинными, что через неделю упали бы вам на плечи? — Вам не нравятся мои волосы? Она пожала плечами. — Это бросилось мне в глаза, вот и все. Мужчины могут делать со своими волосами все, что им нравится. Женщины делают то же самое. — Но тем не менее вы решили, что такой внешний вид отражает мои преступные наклонности, и натравили на меня копов. — Извиняться я не собираюсь, так что оставим этот разговор. Оливер учтиво поклонился, но его глаза заискрились от смеха. — Длинными волосами и недельной щетиной я обзавелся на пари, поспорив с дочкой. Она сказала, что я «чересчур прилизанный» и что мне надо «слегка расслабиться». На ее языке это означает отрастить волосы и бороду. Ей четырнадцать лет. Долорес вспомнила, что Кора сказала ей самой примерно то же самое, но промолчала. Не следовало привлекать внимание этого человека к тому, что ей не хватает «трепета», сексуальности и всего остального, что делает женщину женщиной… — Значит, вы сделали это на спор? — поинтересовалась она. — Как это вышло? — Она стала дразниться и заявила, что я слишком консервативен и никогда не решусь на то, чтобы изменить свой внешний вид. — Оливер добродушно усмехнулся. — Что мне оставалось делать? Позволить ей думать, что я струсил? Долорес засмеялась. Она тоже ничего не могла с собой поделать. — И что же она подумала, когда вы вернулись из похода бородатым и длинноволосым? Ей понравилось? — Она сказала, что я выгляжу весьма импозантно. — Достаточно импозантно, чтобы послать за вами полицию, — сухо напомнила Долорес. — Она и про полицию сказала, что это круто. Долорес не то застонала, не то засмеялась. — О Боже! Ну и детки! — Сегодня днем я получил большое удовольствие от разговора с вашей дочерью. Очень симпатичная и толковая девочка. Лукавый огонек, горевший в его глазах, заставил Долорес насторожиться. Она вспомнила, что совсем недавно Эдвин назвал Кору прямой и открытой, и встревожилась. Что ему наговорила эта болтушка? — Подозреваю, что моя симпатичная и разговорчивая дочь описала вам все мое печальное прошлое, — покоряясь судьбе, вздохнула она. — Далеко не все. Остальное я домыслил. — И что же она вам сказала? — Только самое главное. Что вы шесть лет как в разводе и что вы самая замечательная мать в мире. — Что ж, приятно слышать. А она — самая замечательная дочь в мире. — Ее переполнила материнская гордость. Эдвин коварно улыбнулся. — А еще она сказала, что вам сорок два года, а ведете вы себя так, словно вам восемьдесят и ваша жизнь кончена. Теплое чувство моментально улетучилось. — Я убью ее! — прошептала Долорес. Эдвин рассмеялся и поспешил ее успокоить, заметив: — Ну и зря. Кора желает вам добра. Вы что, действительно думаете, что жизнь кончена? — Нет! — огрызнулась Долорес. — Тогда почему ваша дочь говорит, что вы ведете себя как старуха? Потому что я не занимаюсь ежедневным сексом, подумала она и небрежно пожала плечами. — Коре девятнадцать. Она учится в колледже, ходит на вечеринки и рок-концерты, ездит на раскопки и занимается еще многими вещами. Я вдвое старше ее, занимаюсь тем, что зарабатываю нам на жизнь, а в Сан-Франциско, хотя до него всего сорок миль, я бываю крайне редко. Конечно, она считает меня чем-то вроде мумии. Оливер кивнул. — Моя дочь тоже считает меня занудным старикашкой. Обвиняет в том, что я веду слишком скучную жизнь, и говорит, что мне надо чаще бывать на людях. Да неужели, хотелось спросить Долорес, но она опять отмолчалась, поскольку беседа начинала принимать слишком интимный характер. И все же она была уверена, что этот человек кто угодно, только не занудный старикашка. Конечно, подростку могло так показаться, но перед ней сидел энергичный, сексуальный мужчина, который без труда нашел бы себе любовницу, если бы стремился к этому. Оливер, внимательно смотревший на нее поверх бокала, неожиданно улыбнулся. — Я так и не рассказал, в чем заключаются мои обязанности старьевщика… Вам интересно? — Вы говорили, что слегка драматизировали ситуацию. — Да. На самом деле мы занимаемся не старой одеждой и мебелью, а подержанной медицинской техникой вроде рентгеновских аппаратов. Для компании эта деятельность является побочной. Она не дает прибыли, но зато служит на благо людей. Мы ремонтируем все это, а потом продаем по дешевой цене больницам развивающихся стран… — Почему эти вещи выкидывают, если ими еще можно пользоваться? — Потому что нашим офисам и больницам подавай только «самое-самое»… Так зачем же отправлять на помойку вполне годные, но морально устаревшие приборы и оборудование, если ими согласны пользоваться те, кто не так богат? — Но если вы не извлекаете прибыли, то зачем вам это? Он пожал плечами. — Причин много. Во-первых, это говорит о том, что компания может позволить себе заниматься благотворительностью. Во-вторых, это хорошая реклама. Мы делаем общественно полезное дело… — Тут Оливер хитро усмехнулся. — А кроме того, мне до смерти надоела рутина. Пришлось встать на уши, чтобы правление позволило мне реализовать этот проект. Я хотел бросить им вызов и показать, что можно сделать, если шире смотреть на вещи. — Особенно на старые вещи, — непринужденно вставила Долорес, пытаясь не показать виду, что услышанное поразило ее. Эдвин рассмеялся. — То, что для одного старый хлам, для другого может оказаться сокровищем… — Он поставил бокал и поднялся. — Мои десять минут давно истекли. Вы были очень щедры. Долорес посмотрела на часы и изумилась. Неужели прошло так много времени? И все же жаль, что он уходит… Она тоже встала и посмотрела в его темные смеющиеся глаза. — Беседа с вами доставила мне истинное наслаждение, — добавил Эдвин. Долорес кивнула. — Надеюсь, теперь, покаявшись в своих многочисленных грехах, вы будете спать спокойно. — Только если получу прощение за то, что напугал вас. — Оливер придвинулся чуть ближе; в его глазах по-прежнему искрились смешинки. — Мне бы очень хотелось подружиться с вами. У Долорес тревожно забилось сердце. — Извинения приняты, — сказала она. — Особенно учитывая, что вы прислали мне цветы и, остановившись в моей гостинице, сделали ей рекламу. — Она попыталась улыбнуться. — Расскажите друзьям о «Долине грез», и будем считать, что мы в расчете. Кстати, мы устраиваем обеды и на дому у заказчика… Он сделал протестующий жест. — Нет, не давайте мне так легко отделаться! Я настаиваю на чем-нибудь более существенном. Я бы хотел пригласить вас провести со мной вечер в Сан-Франциско — сходить в театр и пообедать. Как вам моя идея? Захочет ли она сходить в театр и пообедать с привлекательным мужчиной? Она, которая привыкла кормить обедами и принимать у себя других? Она, которая забыла, когда в последний раз была в театре? — Нет, спасибо, — вежливо отказалась она. — Пожалуй, это лишнее. А теперь… мне действительно пора. Ей хотелось бежать от этого человека с неотразимыми темными глазами, от пробуждаемых им чувств. Даже если она и мечтала о мужчине, Эдвин для этого не годился. Он ей не ровня. Он мог бы иметь сколько угодно юных красавиц. Зачем ему разведенная женщина сорока двух лет, находящаяся на пороге климакса? — Подумайте об этом, — мягко сказал он. — До завтра. Спокойной ночи, Долорес. — Спокойной ночи, — ответила она, глядя вслед Эдвину и удивляясь его деликатности. Он не был похож на человека, который легко мирится с отказом. Наверно, испытал облегчение. Скорее всего, этот мужчина пригласил ее из чистой вежливости, заранее зная, что она отвергнет предложение… Долорес смотрела на огонь, пытаясь не обращать внимания на разливавшееся внутри предательское томление. Она долго не могла уснуть. Полночи ворочалась, думая об Эдвине и бывшем муже. Вспоминала слова Коры: «Я бы хотела, чтобы у тебя кто-то был. Какой-нибудь хороший человек, который сходил бы по тебе с ума». Нет, никакой мужчина ей не нужен. Она счастлива и довольна своей жизнью, разве не так? Ей нравится быть самой себе хозяйкой и не чувствовать постоянного оценивающего ее поступки взгляда со стороны. Энди всегда критиковал ее и был вечно недоволен ею. И почему они не развелись раньше?.. Сейчас она наслаждалась покоем. Люди чаще хвалили, чем ругали ее. У нее было свое дело, и, хотя сводить концы с концами удавалось не всегда, Долорес была счастлива. Она свободна, независима и чувствует себя в безопасности. И все же ей чего-то не хватало. Подъема, сказала бы Кора. Возбуждения. Приключений. Увы, следовало признаться, что появление Эдвина создавало ту самую атмосферу, которой она страстно жаждала и в то же время боялась. Слишком много времени ушло на то, чтобы вновь обрести внутренний мир, восстановить уверенность в себе и понять, что она не так бездарна и глупа, как пытался внушить ей Энди. Она долго обретала веру в свои силы, и гостиница оказалась для этого самым удачным местом. Именно гостиница дала Долорес возможность реализовать свои творческие способности в области кулинарии, интерьера и овладеть искусством управления. Однако искусством налаживать взаимоотношения с мужчинами Долорес так и не овладела. Потому что не хотела. Она желала лишь одного: как можно дальше держаться от мужчин, от романтических отношений и всего, что касалось интимной жизни. Ни за что на свете ей не хотелось снова испытать то, что она вынесла во время семейной жизни с Энди. Она не желала думать об Энди. Все было кончено, и слава Богу. Она хорошо усвоила этот урок. Больше никаких мужчин. Это относилось и к Эдвину Оливеру. Не станет она думать об Эдвине! Долорес с досадой откинула стеганое одеяло и вылезла из постели. Лежать без сна было слишком опасно. Она надела удобный махровый халат, шлепанцы, прошла в крохотную кухню и сварила себе чашку шоколада. Прихватив чашку с собой, Долорес вышла на террасу. Стояла холодная осенняя ночь. Небо было ясным и звездным. В воздухе разливался чистый лесной запах. Она прихлебывала из чашки шоколад, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Краешком глаза она уловила в гуще деревьев какое-то движение и увидела на скамье одинокую фигуру. Долорес всмотрелась в темноту, в глубине души уверенная, что там сидит Эдвин Оливер и глядит на луну. Так же, как и она сама. Конечно, он тоже видел ее. Силуэт Долорес был хорошо заметен на фоне освещенного окна. Эдвин с колотящимся от волнения сердцем любовался стоявшей на террасе маленькой фигуркой. Долорес… Удивительно милая женщина с большими голубыми глазами. Весь вечер он следил за ней, лавирующей между столиками и разносящей гостям еду. Она двигалась с врожденной грацией, естественной, не заученной. А еще он заметил, что у Долорес самый красивый рот, который он когда-либо видел: нежные полные губы, ждавшие поцелуя и молившие о нем. Он смотрел на нее издали и чувствовал себя последним кретином. Скорее влюбленным подростком, чем взрослым мужчиной. Но он уже не мог не думать о ней, не мог спать, потому что перед глазами стояло лицо Долорес, а в ушах звенел ее певучий голос. Достаточно было переступить порог гостиницы, увидеть в этих голубых глазах страх и подозрение, и он пропал. Старый дурак. Старый, одинокий дурак. Долорес видела, как он встал и по узкой тропинке пошел к террасе. У нее сжалось сердце. Нужно было уйти в комнату, запереть дверь и выключить свет. Ничего этого она не сделала. Просто стояла едва дыша и следила за тем, как он спокойно и неторопливо движется по тропинке, освещенной лунным светом. Эдвин остановился на почтительном расстоянии от террасы. — Вам тоже не спится? — спросил он. — Да… — Прекрасная ночь. — Да. — Она зябко вздрогнула и сделала глоток дымящегося шоколада. — Вам не холодно? — спросила Долорес, заметив, что на нем нет куртки. — Есть немножко, — признался Оливер. Она показала ему чашку. — Хотите горячего шоколада? — О Господи, что это на нее нашло? — С удовольствием, — радостно ответил он. — Не помню, когда я в последний раз пил горячий шоколад! — Если хотите чего-нибудь более изысканного, могу добавить туда немного рома или ликера, — предложила она. Он поднялся на террасу и подошел к ней вплотную. — Достаточно и простого шоколада. Долорес направилась к дверям гостиной. — Я вернусь через пару минут… Можете войти, если хотите, — обернувшись, добавила она. Наверно, она сошла с ума, если решилась пригласить в дом мужчину посреди ночи. Мужчину, которого она едва знала. Внезапно Долорес смутилась, поняв, что встречает его в стареньком купальном халате и ночных шлепанцах, без макияжа. У нее был вид неряшливой, опустившейся домашней хозяйки. Она варила шоколад и отсутствующим взглядом смотрела на свои дрожащие руки. Теперь слишком поздно переодеваться. Что сделано, то сделано. Долорес рассеянно помешивала шоколад, не замечая, что жидкость льется через край. Кому какое дело до ее внешнего вида? В конце концов, она предложила Эдвину Оливеру всего лишь чашку шоколада, а не ночь любви… Вернувшись в гостиную, она заметила, что Эдвин листает журнал путешествий. — Спасибо, — сказал он, когда Долорес поставила перед ним чашку. Она открыла дверцу камина, взяла кочергу и поворошила угли. — Вы много путешествовали? — спросил Эдвин. — Будучи взрослой — нет, но в детстве я жила в нескольких заморских странах. Мой отец был дипломатом. — Она подкинула в огонь полено и посмотрела на собеседника. — А вы? — Объездил весь мир. Деловые поездки, — ответил он, опуская глаза на обложку журнала с фотографией великолепных пагод. — Похоже, вас все еще манят путешествия. Долорес оставила дверцу камина открытой и прикрыла ее экраном. — Да, но пока я не могу себе этого позволить. По вполне понятным причинам… — Он села в кресло и взяла свою чашку. — Потому что гостиница связала вас по рукам и ногам? — Да. Буду путешествовать, когда выйду на пенсию. — На пенсию? — У него взлетели брови. — Вы серьезно? — А почему бы и нет? — удивилась она. — До пенсии вам еще двадцать лет. Это целая жизнь. И что вы собираетесь с ней делать? — Заниматься гостиницей. Разве это плохо? — Ничуть, — спокойно ответил он. — Если вам нравится. У вас это очень хорошо получается. — И моя работа приносит мне радость. Я независима, сама себе хозяйка, а это дорогого стоит. Даже если у меня не хватает времени ни на что другое. Нельзя же иметь все сразу. Он усмехнулся. — В самом деле? Не разочаровывайте меня. — У вас-то, конечно, есть все, что душе угодно, — небрежно бросила она. Оливер возвел глаза к небу. — Я отец-одиночка с двумя детьми. Жизнь прекрасна и удивительна! Она невольно рассмеялась. — Расскажите мне о ваших детях. Они послушные? — Послушные? Да, пожалуй… Слава Богу, более послушные, чем я в их возрасте. Они неплохо учатся, и мне грех на них жаловаться, если не принимать во внимание их манеру одеваться и музыкальные вкусы. Конечно, было бы еще приятней общение с ними, если бы они хоть раз всерьез отнеслись к моим словам и моему мнению. — Вы слишком многого хотите от подростков. Подождите чуть-чуть. Вскоре они поймут, что абсолютно ничего не знают в жизни. Вот тогда они и начнут дорожить вашим мнением. — Слышу речь опытного человека, — засмеялся Оливер. — Вы ведь хорошо ладите с дочерью, верно? — Да. — Она допила шоколад и поставила чашку. Эдвин немного помолчал, а потом, не сводя с нее глаз, спросил: — Вы никогда не думали о том, чтобы снова выйти замуж? — Нет, — решительно ответила она. — Почему? — Я люблю независимость. Хочу приходить к себе и чувствовать мир и покой, — добавила она. — Не хочу, чтобы меня ругали за все, что я делаю. Оливер продолжал внимательно разглядывать ее лицо. — Значит, замужество заставляло вас чувствовать себя зависимой? — Да… — У нее не было особого желания говорить на эту тему. Долорес смотрела на разгорающийся огонь. — А вы сами? — быстро спросила она. — Вы бы хотели жениться еще раз? Эдвин грустно улыбнулся. — Я часто убеждал себя, что надо выкинуть это из головы, но… — он пожал плечами, — кажется, не слишком преуспел. Честно говоря, хотел бы. — Почему? То есть, я… — Мне нравилось быть женатым. Странно… Неужели нравилось? — А разве вам не мешали семейные узы? — Мешали? Чему? Долорес пожала плечами. — Делать то, что хочется. Встречаться с другими женщинами и тому подобное… — «И тому подобное»? — Оливер засмеялся и покачал головой. — Нет. — Смех давно отзвучал, а он все еще непривычно мягко смотрел ей в глаза. — Я не хотел спать с другими женщинами, — наконец тихо сказал он. Она проглотила комок в горле, слушая его слова и чувствуя прилив странной зависти. Повезло его жене… — Должно быть, вы с женой сильно любили друг друга. — Да. Долорес опустила глаза, продолжая чувствовать на себе его взгляд. — Поскольку вы в разводе, — наконец сказал Оливер, — можно предположить, что ваш брак был не слишком счастливым. — Не слишком, — согласилась она, стараясь говорить непринужденно. — Вам было тяжело? Или лучше не спрашивать? — На самом деле большинство людей считало наш брак верхом совершенства. Понимаете, красивый и обаятельный муж, прекрасный дом, очаровательная дочурка… — И что же портило эту идиллическую картинку? — То, что обаятельный муж вовсе не считал свою жену достаточно совершенной, — сухо сказала она. — И, наверно, был прав. — Брови Эдвина поползли вверх, но прежде чем он успел задать другой вопрос, Долорес встала с кресла и снова начала ворошить угли. — Вам тепло? — Да, в самый раз… Он долго молчал. — Значит, муж хотел от вас совершенства… — Я делала все, что могла… Почти двадцать лет выбивалась из сил, а потом сдалась и решила, что совершенство мне не по зубам. — Она выразительно вздохнула. — О Боже, с каким облегчением я призналась вам в этом! И сейчас, когда я больше не замужем, меня ничуть не заботят собственные недостатки. Эдвин засмеялся. — Да, это большая радость! Расскажите мне о своих недостатках. — Ни за что на свете! — Тогда расскажите о своем «очаровательном» муже. Каким он был? — О, недостатков у него было хоть отбавляй! — Она любезно улыбнулась. — Как вам понравился горячий шоколад? Улыбающийся Эдвин долго смотрел ей в глаза. — Самый лучший шоколад, который я когда-нибудь пробовал… Однако мне пора. Нам обоим нужно попытаться уснуть. — Да. — Мысль о том, что его не придется выставлять, Долорес восприняла с облегчением. Эдвин встал, и Долорес оказалась с ним лицом к лицу. Слишком близко, чтобы оставаться спокойной. Гипнотический взгляд темных глаз будоражил ей кровь. — В чем дело? — спросила она. Он усмехнулся. — Борюсь с искушением. — С каким искушением? — спросила Долорес и тут же опомнилась. О Господи, что за дурацкий вопрос? Неужели она никогда не поумнеет? — Поцеловать вас. У нее дрогнуло сердце. — Держитесь, — промолвила Долорес и заставила себя улыбнуться. — У вас внешность победителя. — Она подошла к двери и открыла ее. Оливер, не сводивший с нее глаз, остановился на пороге. В комнату врывался прохладный ночной воздух. — Извините… — пробормотал Эдвин, наклонился и поцеловал ее. Просто коснулся теплыми губами ее губ, а потом выпрямился. — Иногда, — тихо сказал он, — мне не хватает силы воли. Это один из моих многочисленных недостатков… Спокойной ночи, Долорес. Она продолжала стоять в дверях. Сердце ее колотилось, как у девочки-подростка, ноги дрожали. Ужасно трогательно… Идиотка! Вкусные и обильные завтраки, подававшиеся в гостинице, славились не меньше обедов. Но за завтраки отвечал Эндрю. Ему помогала Грета, накрывавшая на стол и мывшая посуду. Это давало Долорес время для пробежки и легкого завтрака. А сегодня она получила возможность не показываться утром на глаза Эдвину Оливеру. Мужчине, который поцеловал ее. Мужчине, который любил своих детей и занимался ремонтом старого рентгеновского оборудования ради того, чтобы облагодетельствовать человечество. К несчастью, ее надеждам не суждено было сбыться. Не успела Долорес и десяти минут пробыть в своем крохотном кабинете, как в дверях вырос Эдвин Оливер. На нем были рыжевато-коричневые брюки, рубашка и галстук, а на широких плечах прекрасно сидел темно-синий блейзер. Он выглядел довольным, отдохнувшим и готовым к завоеванию мира. — Доброе утро, — поздоровался Эдвин. — Завтрак был чудесный. — Спасибо. Я думала, вы уже уехали. — Сегодня я никуда не спешу, — непринужденно улыбнулся он. — Вы подумали над моим предложением? — Я ценю его, но вынуждена отказаться, — вежливо ответила Долорес. — Чего вы боитесь? — тихо спросил он. — Боюсь? — борясь с раздражением, повторила вслед за ним Долорес. — Ничего я не боюсь. Просто не вижу для этого причины. — Могу подсказать целых две. — Спасибо, но я не нуждаюсь в подсказках, — холодно ответила она. Эдвин смерил ее оценивающим взглядом. — Гмм… — протянул он. — Пожалуй, ваша дочь права. Похоже, вы и впрямь считаете, что жизнь кончена. Глаза Долорес засверкали от негодования. Он издевается над ней! Она заставила себя засмеяться. — Вы считаете так, потому что я отказалась пообедать с вами? Он непринужденно пожал плечами. — А разве вы в последнее время обедали с кем-нибудь другим? Долорес поджала губы. Нет, не обедала. Она была слишком занята. — Моя личная жизнь вас не касается, — резко ответила она. — Но даже если я не обедаю с мужчинами, это еще не значит, что я считаю, будто моя жизнь кончена! — Нет, не значит, — согласился он, подходя ближе. — Но я не могу поверить, что вам не хочется бывать на людях и что у вас ледяное сердце. Ничего себе ледяное, подумала Долорес. Оно давно растаяло… Женщина отодвинула кресло и встала. Эдвин Оливер был слишком высок, слишком мощен, и ей не нравилось, что он возвышается над ней. — Просто я не хочу ничего такого… — сказала она, пытаясь говорить сухим тоном. — Предпочитаю спокойную жизнь. Он кивнул. — Вижу, вы собрались стать монашкой… Она задохнулась от негодования. — Что? — Прошу прощения. Кажется, я чересчур резко выразился. — Он очаровательно улыбнулся. — И все же я не думаю, что вам место в монастыре. — Эдвин подошел к ней вплотную, заглянул в лицо и тихо сказал: — Вы мне нравитесь, Долорес. Меня влечет к вам. Что в этом плохого? Прежде чем она успела ответить, Эдвин привлек ее к себе и поцеловал. На сей раз это было не простое прикосновение губ, а откровенный, очень сексуальный мужской поцелуй, который буквально ошеломил ее. Заставил застыть на месте. Отнял все силы. Лишил способности сопротивляться. Она прижалась к Эдвину всем телом, а он вдруг резко отстранился, и женщине пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. У нее подгибались колени. — Это кусочек той жизни, от которой вы отказались, Долорес, — улыбнулся Эдвин. — Не отвергайте ее. А теперь мне пора. Если вы все же передумаете и согласитесь пообедать со мной, дайте знать. У вас есть номер моего телефона. Он вышел и упруго зашагал по освещенной осенним солнцем аллее к своей кобальтово-синей спортивной машине. Она судорожно втягивала в себя воздух, все еще чувствуя прикосновение его губ и ощущая свежий, чуть горьковатый запах его одеколона. Никогда ее так не целовали. Даже тот мужчина, с которым она прожила двадцать лет… Долорес привалилась к столу и закрыла глаза. Эдвин доказал ей по крайней мере одно: сексуально она отнюдь не труп. В этом не было никаких сомнений. Казалось, следовало радоваться такому открытию. Однако эта новость привела ее в ужас. Насчет обеда она не передумала. И звонить ему тоже не стала. Прошло две недели, а об Эдвине Оливере не было никаких вестей. Она вздохнула с облегчением. Его образ потихоньку выветривался из ее памяти. По крайней мере, так она убеждала себя. А потом настал день, когда она обнаружила на своем письменном столе телефонограмму. Звонила секретарша Эдвина Оливера и хотела узнать, не сможет ли она организовать деловой обед на дому у ее босса. Причем не какой-нибудь а-ля фуршет, а солидный званый обед на двадцать персон. Не будет ли добра миссис Стрит перезвонить в удобное для нее время? Долорес со страхом смотрела на телефонограмму, чувствуя, как внутри растет беспокойство. Званый обед на двадцать персон. Это была ее работа. Заказ, от которого нельзя отказаться. Она была бы сумасшедшей, если бы отвергла его только из-за того, что не желала еще раз видеть Эдвина. О Боже, она до судорог боялась снова увидеться с ним! Она не хотела еще одной любовной катастрофы. Не хотела страдать. Стремилась любым способом защититься от потери иллюзий и отчаяния. Разве связь с таким мужчиной, как Эдвин Оливер, могла кончиться чем-то другим? Он был слишком красив. Слишком богат. Слишком обаятелен. При нем она трепетала от волнения. Он заставил ее испытать давно забытое желание любить и быть любимой. Это просто кошмар!.. Она уронила голову на руки и застонала. 4 Поздно вечером Долорес сидела в ванне, раздумывая, как ей быть. Вода благоухала можжевеловым маслом; считалось, что такая ванна успокаивает. А ей это было необходимо. Стоявший рядом бокал вина призван был тоже принести спокойствие. Накрыть стол на двадцать человек… Обыкновенное деловое предложение, твердила она себе. То, что обед должен был состояться в доме Эдвина Оливера, ничего не меняло. Оливеру нравилась ее кухня, и он решил сделать приятное своим гостям. Ничего личного… Она состроила гримасу. Хорошо бы, если ей удалось поверить в это. А еще лучше было бы, если бы она не нуждалась в деньгах. Ничто не происходит без причины, говорила Кора. Случайных совпадений не бывает. Что было причиной на сей раз? Возможно, желание выяснить, сумеет ли она устоять перед соблазном. А такой мужчина, как темноглазый и насмешливый Эдвин Оливер, действительно был очень соблазнительным. Долорес вздохнула и выпила глоток вина. Она не ответила на приглашение Эдвина. Должно быть, он подыскал себе кого-нибудь поуступчивее, чем Долорес. Такому человеку, как Эдвин Оливер, найти подругу для посещения ресторана раз плюнуть. Молодую и красивую. Зачем ему возиться с давно отцветшей Долорес Стрит, которая строит из себя недотрогу? На следующее утро Долорес, поборов страх, позвонила секретарше Эдвина Оливера и договорилась о визите, который предусматривал осмотр кухни и наличие необходимой посуды. Секретарша ответила, что к ее услугам экономка, миссис Шеффер, которая не только все покажет, но и поможет накрыть на стол. В тех случаях, когда Долорес приходилось готовить званые обеды вне гостиницы, она нанимала в помощь пару подруг. Когда обед кончался, она предпочитала переночевать у той или другой, вместо того чтобы на ночь глядя возвращаться в свою гостиницу… Однако на сей раз возникли непредвиденные сложности. Ей следовало бы догадаться об этом. То, что касалось Эдвина Оливера, всегда вызывало сложности. Обе ее подруги в тот вечер оказались заняты. Она позвонила Коре. Дочь ответила, что с удовольствием поможет. Ее соседка по комнате устраивала вечеринку, но это случалось так часто, что Кора спокойно могла ее пропустить. Беда заключалась в том, что такие сборища имели обыкновение затягиваться до утра. Сие означало, что Долорес не сможет переночевать в студенческом общежитии. Поняв это, она пришла в отчаяние. Придется остановиться в отеле и включить в счет расходы на проживание, однако сначала надо будет обговорить это с Эдвином; типовой договор на подготовку званого обеда расходов на отель не предусматривал. Долорес позвонила секретарше, которая попросила ее немного подождать, а затем соединила с мистером Оливером. — Хелло, Долорес… — У нее сладко екнуло сердце. Она надеялась избежать этого разговора, чтобы сберечь нервы, но у нервов было собственное мнение. Они мгновенно среагировали на его низкий хрипловатый голос. — Хелло, Эдвин, — ответила она, пытаясь казаться деловитой. — Боюсь, у нас возникла маленькая проблема. — Да, секретарша уже сказала. Нет никакой проблемы. — Его голос звучал насмешливо. — В моем доме есть прекрасная комната для гостей с отдельной ванной. — Ему и в голову не приходило, что миссис Стрит может остановится где-нибудь еще. У Долорес от волнения вспотела ладонь. Остановиться у него в доме? Он что, сошел с ума? Или это она сошла с ума? Кажется, в психиатрии такое поведение называется «неадекватной реакцией»? Она тяжело вздохнула и закрыла глаза. Да, так оно и есть. В предложении Оливера был прямой смысл. Делать нечего, остается лишь смириться. Долорес, скрепя сердце, согласилась и попыталась вежливо закончить разговор. Ничего, как-нибудь справится. В конце концов, это бизнес. Всего лишь бизнес. Конечно, так оно и есть… Долорес положила трубку, ощущая непонятный страх. Этот мужчина явно заманивал ее в свои сети. В ближайшую среду она окажется в его доме, причем будет не только возиться на кухне и в столовой, но и ночевать под его крышей. К великому облегчению Долорес, когда она приехала в дом Эдвина Оливера, его не было дома. Это был чудесный старый особняк, окруженный лужайками и раскидистыми деревьями, уже сбросившими ярко раскрашенные листья. Дом был большой и произвел на Долорес сильное впечатление. Возможно, где-нибудь на чердаке здесь водились привидения. Впечатление от интерьера было не менее сильным. Полы устилали роскошные персидские ковры, на них стояла со вкусом подобранная мебель — по большей части антикварная, впрочем, были и комнаты, обставленные очень современно. Несмотря на роскошь, дом был уютным, удобным и обжитым. Что ж, подумала она, у этого человека двое детей-подростков. Ничего странного, что они передали обстановке частичку своего вкуса, своего представления о красоте и уюте. Экономка миссис Шеффер, добродушная и дружелюбная женщина лет шестидесяти, показала ей просторную, хорошо оборудованную кухню. Приготовить еду на двадцать человек здесь было легко. Затем миссис Шеффер провела Долорес в столовую, показала фарфор, хрусталь, серебро и сказала, что если Долорес хочет, она с удовольствием поможет ей накрыть на стол. Они пили чай с яблочным пирогом и обсуждали детали предстоящего обеда, когда на кухню, удивив обеих женщин, неожиданно нагрянул Эдвин. При виде его у Долорес замерло сердце. Одетый в элегантный деловой костюм с галстуком, он лучился энергией и уверенностью в себе. Она неожиданно разозлилась на себя. Не следовало показывать, что Эдвин производит на нее такое сильное впечатление, но это было выше ее сил. — А мы вас не ждали, — заявила миссис Шеффер. — Я и сам не ожидал, что вернусь так рано, — ответил он, — но совещание оказалось коротким. Мне пришла в голову мысль улизнуть и проверить, как у вас идут дела. — Он красноречиво посмотрел на чай и пирог, свидетельствовавшие, что женщины нашли общий язык, и перевел взгляд на Долорес. — Как дела? — Темные глаза его, казалось, заглядывали ей прямо в душу. Или это ей только показалось?.. — Спасибо, все в порядке, — неуверенно ответила Долорес. Сердце колотилось как бешеное. Это было несправедливо. За что ей такие мучения? Она их не заслужила. — Я видел присланное вами меню. Все отлично. Я подписал договор и отправил вам. — Спасибо… — Хотите чаю, мистер Оливер? — спросила миссис Шеффер. — С удовольствием. — Эдвин придвинул кресло, уселся за стол и расстегнул пиджак. — Вы не убирали фотографии, которые я оставил вечером на журнальном столике? — спросил он экономку. — Мне нужно отнести их в офис. Миссис Шеффер налила в чашку чай и ответила: — Я положила их на письменный стол. Сейчас принесу. Долорес следила за тем, как Эдвин подносит ко рту чашку. Рука была сильная и казалась особенно смуглой по контрасту с ослепительно белым манжетом. — Я забыла спросить, хотите ли вы, чтобы я сама разносила блюда, — сказала она, глядя на Эдвина снизу вверх. — Да, конечно. Так же, как у себя в гостинице. А что? — Нет, ничего. Тогда об одежде. Я надену то же, что ношу в гостинице. Или вы предпочитаете что-нибудь более торжественное, чем брюки и блузка? Он слегка нахмурился. — Знаете, я думал, что вы наденете мини-юбку и маленький передничек с оборками… — Увидев возмущение на ее лице, Оливер громко расхохотался. — Успокойтесь, я шучу! Долорес почувствовала себя набитой дурой. — Извините. Мой муж… — пробормотала она и тут же умолкла. — Что ваш муж? — Обычно он говорил мне, что надо надеть. Ему никогда не нравилось, как я одета. — В самом деле? Наверно, он был слепой, — улыбнулся Эдвин. — Потому что мне очень нравится, как вы выглядите. — Спасибо. — Она не могла найти других слов, вспоминая, что Эдвин видел ее в убогом халате и шлепанцах. — Честно говоря, — непринужденно продолжил Оливер, — я все время думаю о вас. Вы так привлекательны… Долорес смерила его испепеляющим взглядом, отчего он захохотал. Но тут на кухню вернулась миссис Шеффер с фотографиями, и ей пришлось промолчать. Эдвин вынул фотографии из конверта и разложил их на столе. — Что скажете, Долорес? Нравится? — спросил он как ни в чем не бывало. Это были сделанные весной фотографии великолепного сельского особняка в колониальном стиле, окруженного цветущими азалиями. Дом был каменный, с большой верандой и окнами со ставнями, но носил на себе явную печать заброшенности. — Чудесно… Чей это дом? — Его купила компания. Он находится примерно в получасе езды от города. Когда усадьбу восстановят и перестроят, она станет местом отдыха для наших служащих, зарубежных клиентов, а также для друзей и родственников. — Благое дело… Эдвин нахмурился. — Потребуется много работы. И главной заботой станут меблировка и внутреннее убранство. — Да… Труд немалый. Оливер поднял глаза. — А кто меблировал и декорировал вашу гостиницу? — О, мы с мамой все сделали сами, не прибегая к помощи профессионалов… — Воспоминания заставили ее улыбнуться. — Это было здорово! Мы ходили по аукционам, «блошиным рынкам» и антикварным лавкам, отбирая то, что казалось нам подходящим. И каждая комната была убрана по-своему. — А все вместе смотрится великолепно, — сказал Оливер. — Должно быть, у вас врожденный талант. — Взгляд Долорес заставил его приподнять уголки рта. — Я ничуть не удивляюсь этому, отведав блюда вашего приготовления. Долорес обдало жаром. Она слышала похвалу от многих, но только комплименты Эдвина заставляли ее терять голову. Она будет последней дурой, если поверит хоть единому его слову… — Я делала это с любовью, — пробормотала женщина и уставилась на одну из фотографий, стремясь избежать его взгляда. — Хотите еще чаю? — спросила миссис Шеффер. Долорес покачала головой. — Спасибо, я уже и так выпила две чашки. Пожалуй, пора домой. — Она отодвинула кресло и улыбнулась экономке. — Я рада, что вы будете здесь и поможете мне с обедом. Не сердитесь, что я захватила вашу кухню? — О Господи, конечно, нет! — воскликнула миссис Шеффер. — Не переживайте из-за таких пустяков. Было бы смешно, если бы я сердилась! Эдвин проводил Долорес до двери и помог надеть пальто. Стену просторного холла украшало несколько больших черно-белых фотографий, оправленных в рамки. Долорес заметила их, как только вошла в дом. На них были запечатлены мальчик и девочка в момент игры. Фотографии отражали малейшие оттенки чувств и были сделаны настоящим профессионалом. — Поразительно, — промолвила Долорес. — Это ваши дети, когда они были маленькими? — Да, — улыбнулся Эдвин. — А фотографировала их моя жена… Застегивая пальто, Долорес обдумывала услышанное. — Похоже, он была очень талантлива. Фотографии замечательные. — Да. Прошло столько лет, а я все еще любуюсь ими. — Он подал ей шарф. — Долорес, я очень ценю вашу работу. Моими гостями будут друзья и проверенные деловые партнеры, и я рад возможности отплатить за радушие, с которым они встречали меня долгие годы. — Сделаю все, что в моих силах, — пообещала она. — Не сомневаюсь. Долорес глубоко вздохнула и задумалась: почему этому человеку достаточно одного взгляда, чтобы лишить ее душевного равновесия? — Ну, до следующей среды, — сказала она. — Я буду ждать. — Он не притронулся к ней, не сделал попытки поцеловать. Просто открыл дверь. Долорес сама не знала, рада она или разочарована тем, что прощание было таким сдержанным. Она ехала домой со странным ощущением, будто ее жизнью отныне руководит некая тайная сила. Днем позвонила Агата, и Долорес села в кресло, приготовясь услышать очередную сагу о ее сыне. В последнее время Агате приходилось нелегко. Сестра сказала, что сын взял ее машину и пропал на три часа. Этот тринадцатилетний оболтус совсем от рук отбился. Он отказывается делать уроки, потому что вдрызг разругался с учительницей, которая выгнала его из класса за сквернословие. — Я не знаю, что с ним творится! — причитала Агата. — Он несколько месяцев ходил к психоаналитику, но это помогло как мертвому припарки! Он окончательно спятил! Курит, превратил свою комнату в хлев, разбил окно и вообще… Господи, что будет дальше! Долорес потеряла дар речи. Да, дети в переходном возрасте — отнюдь не сахар, но она не понимала, каким образом ее любимый племянник мог превратиться чуть ли не в малолетнего преступника. До сих пор Долорес считала, что сестра, которая была для своих четырех нежно любимых чад непререкаемым авторитетом, слегка преувеличивает и чересчур серьезно относится к поступкам сына, вполне, на ее взгляд, нормальным для подростка. Но то, о чем рассказывала Агата, выходило далеко за пределы нормального. Стряслась беда. А она не могла придумать, как помочь сестре. Наступила среда. Долорес приехала в город, заехала в общежитие за Корой, и они вместе двинулись к особняку Эдвина Оливера. — Я говорила тебе, что он сказочно богат, — прошептала Кора, когда они очутились на круглой подъездной аллее. — Ты только посмотри на этот дом! Свихнуться можно! — Она на мгновение замешкалась, с почтительным восхищением глядя на резиденцию Эдвина, а затем улыбнулась. — Но, конечно, самое главное, что он порядочный человек. — Кора с иронией повторила слова матери, которые та твердила по любому поводу, пытаясь научить дочь, что именно следует считать в человеке главным. Долорес припарковала машину и сердито посмотрела на дочь. Кора ответила ей деланно невинным взглядом. — Ма, мистер Оливер действительно порядочный человек. И очень, очень милый. — Ты сделала такой вывод после одной-единственной беседы под деревом? — Долорес выключила двигатель и вынула ключ зажигания. Кора вздернула подбородок. — У меня хорошая интуиция… Должно быть, я немного «с приветом». Я просто знаю. Чувствую. Мистер Оливер удивительно обаятельный мужчина. Была бы я чуть постарше… Долорес попросила: — Ох, Кора, прекрати! — Кроме того, я чувствую, что ты ему нравишься, — нараспев произнесла Кора. — Ему нравится, как я готовлю, — решительно ответила Долорес. — И ноги. У тебя потрясающие ноги. — Он ни разу не видел моих ног! Когда ты наконец замолчишь? — Долорес выбралась из машины и хлопнула дверцей чуть сильнее, чем требовалось. Кора осталась при своем мнении, но промолчала, как подобало примерной дочери. Следующие несколько часов Долорес занималась приготовлением обеда, по мере надобности привлекая на помощь миссис Шеффер и Кору. Она видела Эдвина только мельком: тот вернулся с работы и заглянул, чтобы поздороваться. Они готовились подавать первое блюдо, когда на кухню зашла девочка-подросток с плоской коробкой, в которой лежали остатки пиццы. У нее были длинные темные волосы и большие карие глаза. Дочь Эдвина, Лина, волнуясь, подумала Долорес. Девочка была облачена в обычную подростковую униформу — джинсы и майку на несколько размеров больше, чем нужно, так что очертания ее тела надежно скрывались в складках материи. Не найдя места в буфете, она положила коробку на стул, но не встретила должного понимания у миссис Шеффер. — Выкинь эту штуку прямо в мусорное ведро, радость моя, — посоветовала экономка. — Тут остался еще один кусок. Я заверну его в бумагу. Джон сказал, что съест его на завтрак. — О Боже, куда катится этот мир? — запричитала миссис Шеффер. — Пиццу на завтрак! Кора засмеялась и бросила на девочку понимающий взгляд. — Я и сама люблю пиццу на завтрак. — Она взяла поднос с бокалами, наполненными минеральной водой, и понесла его в столовую. Лина же завернула треугольный кусок пиццы и положила его в холодильник, не сводя с Долорес любопытных глаз. — Вы та самая леди, которая натравила на моего папу полицию? — спросила она, взяв под мышку пустую коробку. Долорес улыбнулась. — Да, это я. А ты, должно быть, Лина. У девочки загорелись глаза. — Круто! — фыркнула она. — Вы действительно решили, что он разбойник? — Лина! — Миссис Шеффер испуганно закатила глаза. Лина засмеялась. — Прошу прощения, я не хотела сказать ничего плохого! Долорес не могла не улыбнуться. — Все верно. Меня зовут Долорес. — Мне придется обращаться к вам «миссис такая-то». Папа не разрешает называть взрослых по имени. Он не одобряет подобной фамильярности. — Она закатила глаза с таким видом, словно считала отцовские принципы ярчайшим воплощением отсталости. — Понимаю. Ну что ж, тогда можешь называть меня миссис Стрит. — Интересно, как бы реагировала Лина, если бы узнала, что ее папочка пригласил Долорес составить ему компанию в то время, когда он сидел в ванне голый и жевал сандвич? Возможно, тогда она перестала бы величать отца старым занудой. Тем временем на кухню вернулась Кора, и Долорес начала раскладывать по тарелкам второе блюдо. — Мне нравится ваша прическа, — сказала Лина Коре, длинные светлые волосы которой были заплетены во «французскую» косу. — Вы делаете ее сами? — Кора кивнула, и Лина вздохнула: — Я пробовала, но у меня ничего не выходит…. — Да, возни с ней много, — призналась Кора и посмотрела на Долорес с лукавой искрой в голубых глазах. — Моя мама знает, как заплетается такая косичка. Она будет здесь утром и, если ты хорошенько попросишь, держу пари, она заплетет тебе косу до ухода в школу. Лина посмотрела на Долорес удивленными глазами: — Правда? Долорес было ясно, что Кора продолжает плести свою интригу: ее предложение было отнюдь не таким невинным, каким казалось со стороны. Но отказаться было невозможно, и Долорес улыбнулась девочке. — Конечно… — Отлично! Миссис Шеффер взяла девочку за плечи и подтолкнула к черному ходу. — Выкинь эту коробку, радость моя, и дуй отсюда. У нас полно работы. Что верно, то верно… Кора помогала Долорес разносить блюда. Красивый и потрясающе элегантный Эдвин в вечернем костюме сидел во главе стола. Слева от него сидела женщина лет тридцати пяти в ярком платье с глубоким декольте. Судя по тому, что она часто смеялась и напропалую кокетничала с Эдвином, особа была веселая. Впрочем, Эдвин тоже не скучал. Долорес неожиданно почувствовала укол ревности. Пламенные волосы, журчащий, словно ручеек, смех и пышный бюст были явно рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе внимание. Вернувшись на кухню за очередным блюдом, Кора понимающе улыбнулась матери, наклонилась поближе и тихонько шепнула: — Держу пари, грудь у нее ненатуральная! Долорес невольно фыркнула. Эта женщина раздражала ее своим крикливым великолепием. А Эдвин — тем, что этим великолепием наслаждался. Хотя стоило Долорес войти в гостиную, как он начинал насмешливо следить за каждым ее движением. Обед прошел гладко, и гости засыпали Долорес похвалами. Она и в самом деле превзошла себя, но устала ужасно. Когда все обязанности были выполнены, Долорес укрылась в комнате, которую еще днем показала ей миссис Шеффер, и приняла долгую расслабляющую ванну, щедрой рукой плеснув в воду ароматического масла. Она вытерлась, облачилась в ночную рубашку и принялась расчесывать волосы. Кора зашла к ней попрощаться. — Замечательно, ма! — воскликнула сияющая девушка. — По-моему, ты потрясла всех. — Я очень рада. Спасибо за помощь. — Честно, все были высший класс. Мне очень понравилось. — Кора обняла мать. — Ладно, я поеду. Мистер Оливер вызвал мне такси. Сейчас миссис Шеффер принесет тебе чашку горячего шоколада. Я сказала ей, что ты его очень любишь. — Спасибо. Ты умница. — Она поцеловала Кору в теплую щеку. Едва дочь ушла, как в дверь снова постучали. — Войдите, — сказала она, опуская щетку. Однако в комнату вошла не миссис Шеффер, а Эдвин с чашкой шоколада в руке. У Долорес сердце сильно забилось, и она потянулась за халатом. Можно было подумать, что она стоит голая; между тем на Долорес была белая хлопчатобумажная ночная рубашка, причем совершенно закрытая. — Я перехватил шоколад у миссис Шеффер, — сказал Оливер. — Решил воспользоваться тем, что вы еще не легли, и сказать, что сегодня вечером вы были выше всяких похвал. Гости в восторге. Вы очень талантливы, Долорес. — Спасибо. Долорес натянула халат и завязала пояс. Смеющиеся глаза Эдвина лишали ее присутствия духа. Она приняла у него чашку и снова сказала «спасибо». Нервы разгулялись вовсю. Вечерний костюм делал высокого, широкоплечего Эдвина особенно внушительным; рядом с ним она чувствовала себя беззащитной маленькой девочкой. Ох, этот халат поверх ночной рубашки… Вот если бы на ней было открытое вечернее платье, туфли на высоком каблуке и бриллианты в ушах! Руки дрожали так, что пришлось поставить чашку на туалетный столик. Эдвин не отрываясь смотрел ей в лицо. — Успокойтесь, — наконец тихо сказал он, подошел вплотную, протянул руку и ласково погладил по волосам. — Не надо, — глухо сказала она и сделала шаг назад. — Вам не следовало приходить сюда, Эдвин. Он удивленно посмотрел на нее. — Вы прикрыты с головы до ног, так что все абсолютно пристойно. — Эдвин сделал паузу. — И в то же время вас очень хочется поцеловать. Она сделала еще один шаг назад. — Признайтесь, зачем вы дали мне этот заказ? Чтобы заманить к себе в дом и соблазнить? Эдвин неожиданно засмеялся — добродушно и ничуть не обидно. Однако этот смех напугал и разозлил ее. Она не могла в это поверить. Он смеялся! Неожиданно он обнял ее и привлек к себе. — Долорес, успокойтесь! Спальня моей дочери — за стеной. Напротив — комната моего сына. Достаточно одного крика, и они мигом прибегут сюда. — Он пытливо заглянул ей в глаза. — Вы Действительно думаете, что я пришел, чтобы соблазнить вас? Долорес почувствовала себя форменной идиоткой. — Вы заставили меня нервничать! — выпалила она. — Весь вечер не сводили с меня глаз! Откуда я знаю, что у вас на уме? — Мне было приятно на вас смотреть, — нежно сказал Оливер и сжал ее лицо в ладонях. — А на уме у меня только одно — поцеловать вас… — Так он и сделал. Конечно, она пыталась сопротивляться, но можно ли было бороться с долго дремавшим плотским желанием, которое наконец проснулось и властно требовало удовлетворения? Жар его поцелуя заставлял забыть и здравый смысл, и благие намерения. Ее так долго изнывавшее по мужской ласке тело льнуло к Эдвину, как будто уже принадлежало ему. Его губы творили чудеса. И ей это нравилось. Это было чудесно. И страшно. О Господи, как он умел целовать! Долорес внезапно очнулась, сердясь на себя за эту вспышку слабости, и выпрямилась. — Пустите меня, Эдвин… — Ее голос был странно хриплым. Оливер выполнил ее просьбу, и трепещущая женщина отпрянула. — Я не буду спать с вами, — задыхаясь, сказала Долорес на случай, если ее злосчастная пылкость подарила ему надежду. — Я и не рассчитывал на это, — сухо ответил он. — Вот и хорошо. Вы были бы разочарованы. — В самом деле? Почему? — Потому что это не доставило бы вам удовольствия. Его брови поползли вверх. — Вы серьезно? — Я так давно не занималась любовью, что наверняка забыла, как это делается. Кроме того, я не слишком опытна… в сексе. — Кто это сказал? — Мой муж. А он знал, что говорит. У него был богатый опыт отношений с женщинами, — с деланным безразличием сказала Долорес. Она сама слышала, что фальшивит. Эдвин на мгновение умолк. Она поспешила отвернуться, чувствуя страх и смущение. О Господи, зачем она признается в таких вещах? Наконец Эдвин положил руки ей на плечи и тихонько повернул лицом к себе. — Извините, — мягко сказал он. — Я не хотел смущать вас. — Ничего. Все в порядке. — Наверно, я слишком тороплю события и все делаю не так. Беда в том, что я не могу справиться… — С чем справиться? — Со своим чувством к вам. Вы запали мне в душу. Я думаю только о вас. И она думала только о нем, но боялась признаться себе в этом. — Попробуйте заняться чем-нибудь другим, и все пройдет, — отрывисто произнесла Долорес. — Чем, например? Она пожала плечами. — Работой. Благотворительностью. Другими женщинами. — Другими женщинами? — Угу… Кем-нибудь моложе, легкомысленнее и с кучей свободного времени. С рыжими волосами и пышным бюстом… — Я не хочу никого моложе, легкомысленнее и с кучей свободного времени. Я хочу вас. От этих слов сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, и Долорес стоило немалых трудов взять себя в руки. — Но вы не можете меня иметь. И никто не может. Я не вещь. У него слегка сузились глаза. — Разве я говорил, что вы вещь, Долорес? — негромко спросил он. — Вот и хорошо. Я думаю, вам пора спуститься и позаботиться о гостях… — Она сделала красноречивую паузу. — Или я закричу. Он усмехнулся. — Я ухожу. Спокойной ночи, Долорес. Еще раз спасибо. Следующие десять дней были заполнены работой, и Долорес радовалась этому. Чувство, которое она испытывала к Эдвину, приводило ее в смятение, поэтому она хваталась за любое дело, лишь бы забыться. Она не хотела влюбляться. Все это было слишком сложно и грозило серьезными проблемами. А легкая интрижка с таким мужчиной, как Эдвин Оливер, была невозможна. Эдвин снова присылал ей цветы, звонил по телефону и говорил, что хочет увидеться. Долорес отвечала, что занята. Она избегала снимать трубку и не звонила сама. И все же каждую ночь видела его смеющиеся глаза, ощущала прикосновение его губ и слышала эхом отдававшиеся в ушах слова: «Я хочу вас. Я хочу вас. Я хочу вас…» В субботу у нее не осталось ни одного свободного номера. Приготовив и подав постояльцам обед, Долорес принялась мыть посуду, потому что одна из посудомоек свалилась с гриппом. Потом направилась к себе во флигель, выжатая, как лимон. Дорожки засыпала похрустывавшая под ногами листва. Ноябрьский воздух был холодным, колким и остро пах осенью. Она глубоко дышала, наслаждаясь легким ароматом палых листьев. Небо было ясное, и ничто не предвещало приближения бури, о которой предупреждал прогноз погоды. Где-то вдалеке блеснул свет. Она инстинктивно остановилась и вгляделась в темноту. Там, на краю леса, неподалеку от пруда, не могло быть никакого света. Но он был. Мерцающий свет открытого пламени. Костер! Она нахмурилась. Неужели кто-то из ее постояльцев без разрешения развел костер? Для собственного удовольствия? Ну ладно, допустим, сидеть у костра и любоваться звездами очень романтично, но костер в лесу — вещь достаточно опасная. Запахнув на себе куртку, она поспешно зашагала к костру и лишь на полдороге спохватилась, что делает глупость. Это могли быть совсем не ее постояльцы, а бродяги, охотники или еще кто-нибудь с оружием в руках. Границы ее участка обозначены достаточно четко, так что это не мог быть добропорядочный гражданин, ненароком нарушивший права собственности. Она продолжала идти вперед и вдруг с удивлением увидела у пруда очертания палатки средних размеров. Долорес застыла на месте. Палатка! Она сделала еще несколько шагов и услышала музыку. Это был Вивальди. Вивальди! Кто-то вышел из палатки, и она остановилась. Свет костра четко обрисовывал мужской силуэт, и она мгновенно узнала этого человека. Эдвин разбил палатку на ее участке. О Боже… Она сама не знала, что чувствует — гнев, облегчение, возбуждение или то, другое и третье вместе взятое. 5 Видимо, заслышав шаги Долорес, Оливер обернулся и остался стоять на месте, дожидаясь, когда она приблизится. — Я уж думал, что вы вообще не придете, — спокойно сказал он, когда женщина оказалась рядом. — Как это называется? — строго спросила она, не веря своим глазам. Крупный бизнесмен в элегантном костюме неожиданно превратился в сидящего у костра туриста в поношенных джинсах. — Думаю, это называется разбить палатку на свежем воздухе под прохладным осенним небом. Небо было не прохладным, а попросту холодным, но Долорес не стала заострять на этом внимание. Она стиснула кулаки. — Вы вторглись на чужой участок! Вы нарушитель! Он сунул руки в карманы. — Неужели? — Да! И если вы не уйдете, я вызову полицию! Эдвин протяжно вздохнул. — Как, опять? — Это не смешно! — Она втянула в себя воздух и попыталась успокоиться. Снова «неадекватная реакция»? — Вы не имеете права разбивать здесь палатку. Это место не предназначено для стоянки. — Знаю, — кивнул Оливер. — Но мне сказали, что в гостинице нет мест. А я очень хотел увидеться с вами. — Я польщена, — ледяным тоном отрезала Долорес. — Но я этого не хотела. Ее слова повисли в воздухе. Эдвин смерил ее долгим испытующим взглядом. — Гостиница служит вам прекрасным убежищем, правда? — наконец спросил он. Долорес смотрела на него удивленно, не понимая смысла его слов. — Мне? — Гостиница была романтическим убежищем для ее постояльцев. Для нее самой это была работа. — Не понимаю… — Здесь останавливаются только парами. Поэтому вы застрахованы от мужчин. От их внимания и приставаний. Долорес озадаченно смотрела на него, не зная что ответить. Подобная мысль никогда не приходила ей в голову. Глаза Эдвина стали темными и мрачными. — Это все ваш муж… Что он делал с вами? — тихо спросил он. Долорес окаменела. — Обижал, да? — Вы имеете в виду, не набрасывался ли он на меня с бейсбольной битой? К счастью, нет. Лицо Эдвина оставалось непроницаемым. — Просто подумал, что вам с ним жилось не сладко, вот и все. — Вы не имеете права задавать мне такие вопросы, — с трудом вымолвила она, чувствуя непонятный страх и желая, чтобы этот разговор поскорее закончился. — Верно, — кивнул он. — И ставить палатку на моей земле вы тоже не имеете права. Он вздохнул и насмешливо развел руками. — Но я хочу видеть вас, хочу быть с вами. Вы не подходите к телефону, не отвечаете на мои звонки. Что же мне делать? — Уехать отсюда. — Долорес подбоченилась и решительно заявила: — Немедленно уезжайте! Иначе я позвоню в полицию. Вы поняли? Он послушно кивнул. — Да. Я не понимаю другого… Почему вы так боитесь меня? — Я не боюсь! — отрезала она. — Просто вы мне безразличны! Лгунья, негромко сказал ей внутренний голос. Долорес круто развернулась и пошла к флигелю. Сердце у нее колотилось, в голове был сумбур. — Я не шучу, — продолжала ворчать она себе под нос. — Сейчас же вызову полицию… Но она знала, что полиция тут не поможет. Ибо беда заключалась не в том, что Эдвин проник на ее участок. Он проник в ее душу. Эдвин смотрел в ясное небо, любовался звездами и серебряной луной и думал о Долорес. В последнее время он только и делал, что думал о ней. Умная, внешне уверенная в себе, деловая женщина, наделенная творческой жилкой… И все же в ее глазах читалась пугающая уязвимость, странно противоречившая облику решительного, уверенного в себе человека. Что-то очень нежное, мягкое, вызывавшее желание обнять ее и защитить. Защитить… Он слегка усмехнулся. От чего? Долорес не нужна была защита. Она прекрасно управляла своей уютной респектабельной гостиницей и не нуждалась ни в нем, ни в его ухаживаниях. Попросту не желала этого. У Эдвина засосало под ложечкой. Ему не нравилось это чувство. Как оно называлось? Уязвленная мужская гордость? Тоска… по чему? По женщине? Нет, не просто по женщине. По женщине, которая бы любила и желала его. Между двумя этими понятиями лежала пропасть. Снова заныло в груди. Он редко давал волю этому чувству, потому что тут же начинал тосковать по Эмме, которая однажды завладела его сердцем. Но Эмма давно умерла, и он смирился с ее уходом. Вынужден был смириться. Он много работал, растил детей, пытался уделять им как можно больше любви и внимания, а о себе предпочитал не думать. Он не испытывал недостатка в женском внимании и даже пару раз пытался завести серьезный роман, но ничего не получалось. Эдвин догадывался, что виноват в этом он сам, однако не хотел копаться в себе. В последние годы он окончательно потерял надежду на то, что встретит женщину, которую полюбит всей душой. Ему и так повезло: однажды, в юности, он завоевал любовь удивительной женщины. Рассчитывать на то, что это может повториться, значило гневить Бога. Тем не менее он влюбился и вел себя как последний кретин, разбив палатку на участке Долорес Стрит. Она бы правильно сделала, если бы снова натравила на него полицию. А полиция бы правильно сделала, если бы арестовала его за бродяжничество, вторжение на чужую территорию или еще за что-нибудь. Поделом было бы сорокапятилетнему дураку, который ведет себя как пьяный подросток, не умеющий совладать со своими инстинктами. Порыв холодного, пробирающего до костей ветра заставил его вернуться в палатку и залезть в спальный мешок. Долорес проснулась от свиста ветра в ветвях деревьев и стука дождевых капель о крышу флигеля. На часах было без пяти три. Она с досадой повернулась на другой бок. Хотелось спать, но вой ветра мешал уснуть. Она думала об Эдвине. Должно быть, он свернул палатку и отбыл восвояси. А вдруг нет? Сразу после своей гневной отповеди она легла спать и не видела, как он уезжал. За окном раздался громкий треск, заставивший ее подскочить. Бешено заколотилось сердце. Это дерево! Буря такая, что не выдерживают корни! Она легла на спину и прерывисто вздохнула. А вдруг Эдвин все еще сидит в своей палатке? В такую погоду палатку того и гляди может сорвать. — И поделом ему, — пробормотала она. Эдвину вообще не следовало приезжать сюда. А если он не уехал? Впрочем, мистер Оливер уже давно не маленький, может сам о себе позаботиться. Если сорвет палатку, это его трудности. Пусть расплачивается за собственную глупость. Она тут ни при чем. Она выбралась из постели, надела халат и прошла на кухню. Хотя смотреть в окно было бесполезно. Снаружи царила непроглядная тьма. Если Эдвин все еще сидит в своей палатке, из флигеля этого не увидишь. После нескольких минут бесплодной борьбы с собой она надела шерстяной тренировочный костюм, резиновые сапоги, дождевик, зажгла фонарь и вышла на улицу, ругая себя на чем свет стоит. Безнадежный случай идиотизма. Пора санитаров вызывать… Ветер сбивал с ног. Ей пришлось нагнуться, чтобы не потерять равновесия. Лицо обжигали струи ледяного дождя. Сжав зубы и напрягшись всем телом, она медленно пробивалась к пруду, всматриваясь в темноту и молясь, чтобы Эдвин был в безопасности, под надежной крышей. Но под крышей он не был. Луч фонаря уткнулся в трепетавшую на бешеном ветру, то вздувавшуюся, то опадавшую палатку. Оставалось надеяться, что Эдвин внутри. Долорес негромко чертыхнулась. Этот несносный тип заставил-таки ее выйти из дома в бурю. Она могла упасть, сломать ногу!.. — Эдвин! — крикнула она навстречу ветру и осветила вход в палатку. — Эдвин! Вы здесь? Раздался звук спускаемой молнии, и палатка открылась. — Сумасшедшая! — Оливер протянул руку и втащил Долорес внутрь. Женщина опустилась на спальный мешок. — О Боже, Долорес, что на вас нашло?! — воскликнул он. — Ведь сейчас три часа ночи! — Я велела вам уехать! — Да, помню. Ну до чего упрямый человек, просто сил нет! — Тогда почему вы не уехали? — Потому что не хотел. Надо же, как просто! Долорес нетерпеливо вытирала мокрое от дождя лицо. Что с ним делать, как вести себя, что говорить? — В такую погоду нельзя оставаться на улице. — Я не на улице. Я в палатке. Она чертыхнулась про себя. — Буря в разгаре! — Вижу, но у меня здесь относительно тепло и сухо, — отозвался он. — Я опытный турист. — Вашу палатку может сорвать! — Такого еще не случалось. Это очень хорошая палатка. — Дерево упало! Разве вы не слышали? Он кивнул. — Даже земля вздрогнула, правда? — Да! А если бы оно упало на вашу палатку? Оливер нахмурился. — Это было бы неприятно. — Вас бы просто убило! — Возможно, — согласился он. — А разве вам не все равно? — Только трупов мне тут и не хватало! — огрызнулась она. Эдвин рассмеялся. — Да, это не пошло бы на пользу вашему делу… — Еще бы! — А я-то, дурак, подумал, что вы пожалели меня… Она смерила его сердитым взглядом. — Короче, вы идете со мной или нет? — Разве можно отвергнуть столь щедрое предложение? Кроме того, я отец двоих несовершеннолетних детей, и я им еще нужен, поэтому предпочитаю ночевать в безопасном месте. — Все номера заняты. Он снова насупился. — В таком случае куда же мне идти? — Придется вам остаться у меня во флигеле. — Ага… — многозначительно произнес он. — Что же вы сразу не сказали? — Не стройте иллюзий! — сверкнула глазами Долорес. Эдвин коварно усмехнулся. — Ничего не могу с собой поделать. Иллюзии приходят сами, не спрашивая у меня разрешения. О, дьявол! Она отбросила со щеки мокрую прядь и испепелила Эдвина уничтожающим взглядом. Он лишь вздохнул и уныло поглядел на забрызганный водой спальный мешок. — Вы ворвались в мою палатку, перевернули здесь все вверх дном, поэтому мне остается только пойти с вами. — Значит, это я во всем виновата? — Вы промочили мой спальный мешок и просто обязаны предоставить мне сухое спальное место… — Обязана?! — вскипела она и вдруг осеклась, поняв, что над ней издеваются. — Ох, замолчите… Раздался смех, а затем теплые губы Эдвина прижались к ее холодному рту. — Успокойтесь, Долорес, — прошептал он. — Мне хотелось подразнить вас. И он преуспел в этом. Сделал из нее дурочку. Быстро нашел к ней ключик, пока она хлопала ушами… Долорес отстранилась, хотя в палатке было так тесно, что это потребовало немалого искусства, и принялась молча следить за тем, как он надевает дождевик, натягивает старые кеды и берет брезентовый вещмешок. — Ладно, идемте… Всю дорогу до флигеля, которую они проделали, заливаемые потоками дождя и подгоняемые порывами дувшего в спину шквалистого ветра, рука Оливера крепко обнимала ее. Едва они оказались под крышей, как Эдвин заявил, что Долорес следует переодеться во что-нибудь сухое и теплое, а сам он тем временем разведет огонь в камине. — Именно это я и собиралась сделать, — парировала Долорес, недовольная тем, что ей указывают, что надо делать. — Но не трудитесь разводить огонь. Я ложусь спать. — В самом деле? — Ослепительная вспышка молнии, за которой последовал страшный раскат грома, казалось, усилила его реплику. Долорес молча повернулась к нему спиной, прошла в спальню и стащила с себя мокрую одежду. Она бы с удовольствием приняла горячий душ, но присутствие Эдвина заставило ее отказаться от этого намерения. Вместо ночной рубашки она надела тренировочный костюм, толстые носки и вернулась в гостиную, где уже горел огонь в камине. — Вам тоже надо переодеться, — посоветовала Долорес, зная, что он такой же мокрый, как только что была она. Она дала Эдвину полотенце, и тот скрылся в ванной. Тем временем Долорес достала подушку, одеяло и положила их на диван. Когда Оливер вышел из ванной, облаченный в чистый тренировочный костюм, на столе стояли две чашки горячего шоколада, щедро приправленного ромом. Ложиться в постель и притворяться спящей было бы чистым ребячеством. Эдвин взял ее за руку, усадил на диван и сел рядом. — Согрелись? — спросил он. — Да, все в порядке, — ответила она, освобождая руку. — Здесь очень красиво и уютно, — отметил он, обводя глазами комнату. — Спасибо за то, что спасли меня от разгула стихии. Я этого не заслужил. — Надо было бросить вас на произвол судьбы. — Верно. Но я рад, что вы этого не сделали. Вы добрая женщина. — Ох, перестаньте, — пробормотала она и сделала глоток шоколада. Эдвин тихонько засмеялся. — Вы нравитесь мне, Долорес. Почему это пугает вас? — Не пугает. Просто… кажется подозрительным. — Подозрительным? Почему? — Не понимаю, что заставляет вас так пылко преследовать меня, — храбро выпалила она. Ну, вот и все… В конце концов, она сказала правду. — Разве это так странно? Она пожала плечами. — Вы преуспевающий бизнесмен, интересный и общительный. Могли бы завести роман с любой двадцатипятилетней пышногрудой красоткой. — Я не люблю двадцатипятилетних пышногрудых красоток, — ответил Оливер. — Меня не интересуют двадцатипятилетние. Меня интересуете вы. Это было очень приятно. Лестно. И в то же время страшновато. — Не могу представить себе почему. — А почему нет? — Я немолодая заурядная женщина, вовсе не красавица, и денег у меня лишних нет. — Я старше вас, вы совсем не заурядная, красавицы меня не интересуют, и мне абсолютно безразлично, если у вас деньги или нет. Довольны? Долорес вздохнула. — Чего вы от меня хотите? Он не сводил с нее глаз. — Хочу как можно лучше узнать вас. Хочу проводить с вами время, разговаривать, заставлять вас смеяться… — Он сделал паузу. — А если быть честным, я хотел бы лечь с вами в постель… когда для этого настанет время. Она оцепенела. — О нет… — Да. — Сомневаюсь, что вам понравится то, что скрывается под моей одеждой, — мрачно пробормотала она. Оливер засмеялся. — Еще как понравится. — Сомневаюсь. Он лукаво изогнул бровь. — Почему? — Мне сорок два года. У меня уже не очень-то эластичная кожа, грудь, потерявшая прежнюю упругость, и не сегодня-завтра начнется климакс. — Не морочьте мне голову, — с притворной серьезностью возразил он. — Кто вам сказал такую чушь? — Сама знаю. — Пытаетесь отпугнуть меня? — Да. — Думаете, я в угаре страсти буду обращать внимание на вашу кожу? — Оливер засмеялся. — Вижу, вы и представления не имеете, что бывает, когда я оказываюсь в плену страсти. Пожалуй, вам стоило бы попробовать. Это был бы очень поучительный опыт. — Вы смеетесь надо мной!.. — Потому что вы даете для этого повод, — пробормотал он. — Чего вы боитесь, Долорес? — Того, что все это кончится так, как кончается в кинофильмах. — Что?! Она вздохнула. — Ну, понимаете, когда глупые старухи связываются с красивыми и богатыми мужчинами, это значит, что их используют в преступных целях… — В каких, например? Она пожала плечами. — Кто знает? Контрабанда наркотиков или что-нибудь еще аморальное и незаконное. А бедные дуры так загипнотизированы деньгами и сексом, что делают все, чего от них ни потребуют… — Вы действительно знаете, как потешить мужское самолюбие, — сухо ответил Оливер. — Я думал, что уже убедил вас в моей высокой моральной стойкости. — Я больше никогда в жизни не буду тешить мужское самолюбие. И во всех остальных жизнях тоже! — резко заявила она. — Ага! — многозначительно сказал Эдвин. — Что «ага»? — Догадываюсь, что самолюбие вашего мужа очень нуждалось в этом. — Да. — А вы, покорная жена, тем временем тешили свою глупость. Она бросила на Эдвина сердитый взгляд. — Я знаю, что была дурой! И нечего мне об этом напоминать! — Извините. Я так понимаю, что теперь вы сильно поумнели. Больше никаких мужчин, никакой любви, никакого секса. Чудесная жизнь! — Верно. Тихая, мирная и очень спокойная. — Тогда вам самое место на крылечке в кресле-качалке. Ей захотелось выплеснуть ему в лицо остатки шоколада, но в чашке, увы, было пусто. Хотелось накричать на него, но это было ниже ее достоинства. Вместо этого Долорес вышла из комнаты и отправилась в кухню. Эдвин последовал за ней. — Извините, — сказал он. — Я не хотел сердить вас. — Но рассердили, — сквозь зубы ответила она. — Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите завести со мной пылкий роман, ваше мужское самолюбие не вынесет, если я останусь равнодушной. Но позвольте мне заверить вас, что это так и есть. Я не из тех сексуальных, страстных женщин, которые могут заставить мужчину сойти с ума от вожделения, поэтому не тратьте ваши усилия понапрасну. — Он искренне расхохотался, и возмущенная Долорес воскликнула: — Я пытаюсь быть честной! Не смейте смеяться надо мной! — Я смеюсь вовсе не над вами. Просто думаю, что вы не слишком подходящий судья для того, чтобы решать, насколько вы сексуальны и можете ли вы свести мужчину с ума. Долорес предпочла промолчать. — Знаете, вы совершенно не отпугнули меня, — тихо сказал он. — Вас действительно волнует недостаток сексуального опыта? Чистое безумие. Она, зрелая женщина сорока с лишним лет, боится секса, как робкая девственница! Трогательно до слез. А перед ней стоит сексуальный мужчина, которому она нравится и который пытается вывести ее из спячки. Другая бы на ее месте прыгала до потолка от радости… Долорес тяжело вздохнула. Нет, обмануть его нечего и пытаться. — Ужасно волнует. Особенно потому, что у вас этого опыта наверняка хоть отбавляй… Он негромко засмеялся. — Я с радостью передам его вам. Постепенно. Шаг за шагом, ласка за лаской, поцелуй за поцелуем. — Нет… — прошептала она. — Да, — тихо, но твердо ответил он. Долорес закусила губу и пожала плечами. Эдвин Оливер был неповторим, и не замечать это становилось все труднее и труднее. Все сложнее и сложнее было сопротивляться и не позволять ему выбивать почву у нее из-под ног. Кто она — сумасшедшая или наивная дурочка? Что в ней может понравиться такому мужчине, как Эдвин? Она слышала вой ветра за окном и дрожала. Он положил руки ей на плечи. — Позвольте мне обнять вас… Просто обнять, без всяких фокусов. Вопреки намерениям она позволила обнять себя. Это было восхитительно. И очень страшно. Ее голова лежала у него на плече, а щека прижималась к теплой выемке над ключицей. Она вдыхала едва уловимый мужской запах и чувствовала странное, легкое головокружение… Но это кончилось очень быстро. А потом он снова отвел Долорес к огню и посадил рядом с собой. — Расскажите мне о вашем муже, — тихо попросил Эдвин. — Вы сказали, что он никогда не поднимал на вас руку. Но ведь есть и другие формы нанесения обид. Что он с вами делал? Долорес хотела было сказать, что не желает говорить об Энди. Это могло нарушить ее спокойствие. Впрочем, о каком спокойствии теперь может идти речь… — Ничего особенного. Просто он всегда критиковал меня и заставлял молчать. Я никогда и ни в чем не могла угодить ему. Он не уважал меня. И… не ценил. Ей не нравились собственные слова. Получалось, что она считает себя несчастной бедняжкой, жалкой и безропотной. Чем-то вроде коврика у дверей. Правильно говорят: люди не наступят на тебя, если сам не ляжешь им под ноги… Долорес проглотила комок, стоявший в горле. — Но хуже всего, — продолжила она, — было то, что я позволяла ему так обращаться с собой. Я не протестовала. — Почему? — Знаете, это было так… незаметно. Казалось пустяком. Сначала я думала, что кое в чем он, может быть, и прав — в том, что касалось прически… одежды… Он был на несколько лет старше и опытнее меня. Эдвин внимательно изучал ее лицо. — А что ему не нравилось в вас? — Все. Мои платья, моя прическа, то, как я веду хозяйство, как разговариваю… — Она тихонько засмеялась. — И как готовлю. — Как готовите? Она вздохнула. — В общем, все было не так. Вы не представляете себе, какая я была неумеха. Он говорил, что я даже зубы чищу неправильно… Оливер не смеялся. — Не хмурьтесь, Эдвин, — улыбнулась она. — Это было давно. С тех пор я поняла, что умела все не хуже других, хотя, может быть, и не блестяще. — Жаль. Потому что как всякий мужчина я люблю блестящих женщин. — Я предупреждала вас о своей заурядности!.. — Давайте-ка лучше сыграем в игру, — предложил он так неожиданно, что Долорес едва не рассмеялась. — В игру? — В умственную игру. — Его взгляд снова искрился улыбкой. — Я не хочу играть с вами в умственные игры. Он вздохнул. — Знаете, вы действительно зануда. Вы не позволяете мне играть ни с вашим телом, ни с вашим умом. — Вы сумасшедший, — холодно сказала она. Оливер кивнул. — Но абсолютно безобидный. Она видела его лукавую улыбку, насмешливо поблескивающие темные глаза и понимала, что он вовсе не безобиден. Он неодолимо влек ее к себе, побеждая своими чарами… — Что за игра? — в конце концов спросила сгоравшая от любопытства Долорес. — Умственное путешествие. Игра вымысла и фантазии. Она бросила на Оливера подозрительный взгляд. — Вы разыгрываете меня. — Никоим образом. Вам понравится. Это весело. — И что мы будем делать? — Увидите. А теперь расслабьтесь и закройте глаза. Расслабиться, да еще с закрытыми глазами, когда он сидит рядом? Какая чушь! — А глаза закрывать обязательно? — Да. — Это что, входит в процедуру обольщения? Он засмеялся и помахал руками в воздухе. — Господи, какая вы подозрительная! Обещаю, никаких рук. — А что вы будете делать, пока я буду сидеть с закрытыми глазами? — Разговаривать с вами и задавать вопросы, только и всего. Не приближусь к вам ни на дюйм и даже не притронусь. — Как я узнаю, что вы говорите правду? — Никак. Придется поверить на слово. Выбирайте: либо мы играем, либо я начинаю вас целовать как сумасшедший и овладеваю вами, не сходя с этого места. Что вы предпочитаете? — Предпочитаю играть. — Ну что ж, если вы не можете предложить ничего лучшего… Итак, закройте глаза. Она уселась поудобнее и опустила веки. — Дышите спокойно и постарайтесь расслабиться. Она подчинилась и обнаружила, что это вовсе не так трудно. — А теперь представьте себе летнее небо и опишите его мне. — Очень, очень синее, с чудесными белыми облаками, плавно плывущими по ветру… — А теперь представьте себе, что вы летите. Она летела высоко-высоко, поражаясь тому, как это успокаивает, и описывала Эдвину то, что видит внизу, готовая поверить во что угодно и ощущающая удивительную внутреннюю свободу… Теперь его голос доносился до Долорес откуда-то издалека. — А теперь медленно возвращайтесь на землю. — Не хочу, — пробормотала она. — Здесь так хорошо… Он негромко засмеялся. — На земле будет не хуже. Это волшебное место… А теперь медленно спускайтесь. Мягче, мягче, приземляйтесь на ноги. — Он бережно вел ее на посадку. — Вы чувствуете прикосновение ног к земле. Оглядываетесь по сторонам. Вы в волшебном месте. Расскажите, что вы видите. — Я на берегу… Вокруг пальмы и голубое море. Неподалеку стоит белый дом с большой верандой, а за ним холмы и леса. Кажется, тропические… — Она слышала голоса птиц и шелест волн. — Тут очень тихо, очень красиво… — Вы одна? — спросил он. — Да. Нет. Есть еще кто-то, но я его не вижу. Он на опушке, между деревьями… — Вы его знаете? — Не уверена. Кажется, да, но… нет, не вижу. — Ладно. Вы собираетесь прогуляться вдоль берега. Посмотрите на небо. Что вы видите? Долорес ответила, и Эдвин велел ей снова подняться в воздух. Она сказала, что не хочет улетать, но Оливер негромко повторил приказ, и она подчинилась. После этого он велел ей лететь домой, в ее флигель… Тут она открыла глаза и, совершенно сбитая с толку, увидела, что сидит на диване, а Эдвин внимательно смотрит ей в лицо. — О Боже, все было почти как наяву! — вздохнула она. Он засмеялся. — Вот что такое власть воображения! — Это все мои журналы путешествий и горячее желание лежать на пляже, загорать, читать, купаться и совершенно ничего не делать. — Как вы теперь себя чувствуете? — с улыбкой осведомился Эдвин. — Я успокоилась. Должно быть, вы уже играли в эту игру. — О, много раз, с вариациями. Мы часто играли так с Эммой и детьми. Им нравилось. — С Эммой… Это ваша жена? — Да… — наступила пауза, потом он поднялся и подложил в камин полено. — Вы совсем спите, Долорес. — Да… — У нее и впрямь слипались глаза. — Я лягу… — Похоже, буря кончается. Она вслушалась. Дождь все лил, но гром стихал вдали. — Да, верно… — Долорес с трудом поднялась на ноги. — Надеюсь, вам будет удобно на диване, Эдвин. К сожалению, он не раскладывается… — Все будет в порядке. Долорес пожелала ему спокойной ночи, прошла к себе в спальню, моментально уснула и увидела сон: она лежит на тропическом пляже, обнаженная, а Эдвин ласкает ее тело, говорит, что она прекрасна, что он сходит с ума от желания… Она так испугалась, что тут же проснулась. Сердце билось часто-часто, и какое-то мгновение она лежала неподвижно, вспоминая недавний сон. Что-то неладное творилось с ее психикой, если она боялась любви даже во сне. На земле миллионы женщин старше сорока, только и мечтающих о том, чтобы заниматься любовью. Что же с ней такое?.. Долорес застонала. Она невротичка. Клинический случай. Запах кофе отвлек ее от самобичевания. Кофе. Эдвин. Он здесь, в ее доме. Мужчина в ее доме варит кофе. Господи, какое счастье! Если бы он заодно приготовил и завтрак, она была бы на седьмом небе… Она выбралась из кровати и спотыкаясь побрела в ванную: голова кружилась от недосыпания. Наскоро приняв душ, Долорес немного ожила, но все же крепкий кофе ей бы явно не повредил. Она обнаружила Эдвина в гостиной. Тот сидел у камина и читал утреннюю газету. На нем были джинсы и свитер; он задрал ноги на спинку стула, потягивал кофе и выглядел таким спокойным и довольным, словно проводил здесь каждое утро… словно был тут своим. У Долорес слегка засосало под ложечкой. Ну разве не чудесно просыпаться по утрам, зная, что мужчина уже сварил тебе кофе? Пусть фантазируют мечтатели. Она прожила с мужчиной двадцать долгих лет и сыта такой жизнью по горло. Эдвин улыбнулся ей. — Доброе утро, Долорес! Вы сумели немного поспать? — Да, сумела. Спасибо. Он поднялся навстречу. — Сейчас я налью вам кофе и, если позволите, сооружу завтрак. Как насчет омлета? Ну как можно было сопротивляться такому мужчине? Он ведь даже не рассчитывал на то, что она придет к нему на помощь. Он приготовил завтрак. Было удивительно приятно сидеть с ним на маленькой кухне, есть, разговаривать, и Долорес стало ясно, что она пропала. И окончательно пропала она, когда час спустя Эдвин поцеловал ее на прощание. Целоваться он был мастер, и у нее сразу же закружилась голова от восторга. Ее тело оживало и радовалось, кровь пела, а сердце плясало… вот только ноги подгибались. Тогда он перестал целовать ее и прижал к себе, потом слегка отстранил и заглянул в глаза. — Долорес… — Да? — Сейчас в его глазах не было смеха, только темный блеск, от которого у нее остановилось сердце. — Знаете, кажется, между нами зародилось что-то особенное, — тихо сказал он. — Может быть, попробуем дать ему шанс?.. 6 Сердце забилось так гулко, что стало трудно дышать. Между ними происходит что-то особенное — между ним, энергичным красивым мужчиной, и разведенной женщиной за сорок, до смерти боящейся выжить из ума и кончить тем же, чем кончают старые дуры в телефильмах… — Ну что, дадим ему шанс? — повторил он. Она испустила негромкий стон. — Не знаю… Вы такой состоятельный… Такой… интересный… — И чертовски сексуальный, про себя добавила Долорес. — Видно, таков уж мой жребий, — тут же подхватил он. — Правда, вы первая, кто жалуется на это. А вы бы предпочли видеть меня бедным, толстым и уродливым? Если это единственный способ добиться вашей благосклонности, могу попробовать. — Неужели вы пойдете на это ради меня? Эдвин невозмутимо кивнул. — Отдам все свои деньги. Буду каждый день есть жирную пищу и поправлюсь килограммов на пятьдесят. Сделаю пластическую операцию, укорочу подбородок и искривлю нос. Может, тогда вы наконец обратите на меня внимание? Долорес рассмеялась. И он тоже. — Чур, уговор! — Какой уговор? — подозрительно спросила она. — Раз вы не хотите, чтобы я менялся, то и сами не должны меняться. Ни на волосок. Идет? Она почувствовала приступ стыда. Перед ней стоял совершенно неотразимый мужчина, а она капризничает… Однако ее сомнения отнюдь не исчезли. Согласиться поддерживать отношения с Эдвином значило идти на риск. Это было опасно, возбуждающе и заставляло ее испытывать не только страх, но и тайное томление. «Кто не рискует, тот обречен на застой» — вспомнилась ей прочитанная где-то фраза. Застой. Затхлое болото. Ее жизнь нельзя было назвать болотом, но немного встряхнуться все же не мешало. В конце концов она заслужила немного счастья. Эдвин поцеловал ее. — Я хочу как можно чаще видеть вас, Долорес, — прошептал он ей на ухо. — Хочу знать, о чем вы думаете, что чувствуете, и хочу чудесной, страстной любви… При мысли об этом у нее оборвалось сердце. Снова жить с мужчиной, спать с ним в одной постели, видеть его изо дня в день? Ее обуял непреодолимый ужас. Темная тень прежнего опыта все еще скрывалась в дальнем углу ее сознания. Ей требовались пространство и свобода. Без этого она задыхалась… Долорес сделала глубокий вдох и высвободилась из его объятий. — Что-то не так? — спросил он. — Я не гожусь для таких отношений. — У нее дрогнул голос. — Я… Мне нужна… — Независимость? — Да. — Хвала небесам, он все понял! — Мы можем поддерживать отношения без всякого ущерба для вашей независимости. Тем более, что именно это мне в вас и нравится. Господи, ну что он за человек! Просто святой! — Я очень рада. Потому что я долго добивалась свободы и никогда бы от нее не отказалась. Он улыбнулся. — Спасибо, что вовремя предупредили. Что еще вас волнует? Она закрыла глаза и вздохнула. — У меня такое чувство, будто я прыгаю в пропасть… — Я буду держать вас за руку. Прыгнем вместе, — предложил он, — а потом расправим крылья и улетим в блаженные края. Она открыла глаза и посмотрела на него снизу вверх. — Вы сошли с ума… — Из-за вас. — Его глаза сияли. — Но нам нужно обсудить кое-что еще. — Что? — Любовь… Настанет счастливый миг, — продолжил он с неподдельным волнением, — когда мы обнаружим, что сгораем от страсти и необузданного желания. — Может быть… Но я не давала никаких обещаний. — Верьте мне, так и будет, — улыбнулся Эдвин. — Вы настолько уверены в себе? — И в вас. — В голосе его не было ни капли самодовольства. Это ей понравилось. Он слегка наклонился и обжег ее губы быстрым, чувственным поцелуем. — Есть еще одно, что вам следует знать… Заниматься любовью в наши дни — дело рискованное, но я не хочу, чтобы вы волновались из-за этого. Ни в коем случае. — На сей раз его глаза были абсолютно серьезными. — Я очень ответственный человек, Долорес. Со мной вы будете в полной безопасности. Она кивнула, ощущая благодарность и что-то еще… Теплое, чудесное чувство покоя и защищенности. К Эдвину тут же вернулось чувство юмора. — Ну что ж, раз мы обо всем договорились, я пока возвращаюсь к себе и постараюсь какое-то время не думать о вас, хотя это будет ужасно трудно. — Он покрыл ее шею жадными поцелуями и прошептал: — И запомните на всю жизнь: вы действительно заставляете меня сходить с ума от желания. — Напоследок Эдвин поцеловал ее так неистово, что никаких сомнений в этом не осталось, затем резко отпустил ее и ушел. Долорес обреченно вздохнула. Неужели Эдвин и впрямь сходит по ней с ума? О Боже, это по ней-то, по женщине за сорок! Настало время серьезно поразмыслить. Долорес смотрела на себя в зеркало и пыталась не обращать внимания на сеточку мелких морщинок у глаз и рта. Это оказалось вовсе не трудно. Во-первых, они не были глубиной в бездонную пропасть, а во-вторых, ей еще не восемьдесят лет. Нет, древней старухой ее не назовешь. Она и в самом деле неплохо выглядит. Глаза ясные, на щеках румянец, волосы шелковистые и густые. И фигура у нее ничего, стройная, крепкая… Да что это с ней творится? Взрослая, солидная женщина, а думает о всякой ерунде! Итак, между ними что-то возникло. Что же? Физическое влечение. А что ему мешает? Да ничто. Сексуальные отношения с мужчиной далеко не всегда переходят в продолжительную связь и заканчиваются браком. Гораздо чаще бывает наоборот. Она не хотела выходить замуж. Не хотела расставаться со своей драгоценной свободой. Ни за какие деньги! Но это не означало, что она не может позволить себе увлечься. Позже Долорес обсудила эту ситуацию с приехавшей в гости задушевной подругой Айви. По части мужчин она могла дать фору не только Долорес, но и многим другим женщинам. У нее были две продолжительные связи с серьезными людьми, один короткий брак с человеком несерьезным и множество интрижек с вовсе случайными людьми. В настоящий момент она была свободна и ничуть не радовалась этому. Правда, Долорес была уверена, что одиночество подруги долго не протянется. Красавицей Айви никто не назвал бы, но внешность у нее была броская. Прямые, модно подстриженные черные волосы делали ее похожей на француженку. У нее были зеленые глаза и стройная фигура, не испорченная беременностью и родами. — Говоришь, видный мужик, богатый, сексуальный, энергичный и хочет переспать с тобой? — деловито спросила Айви. Долорес кивнула. — Да. Скажи, что в этом плохого? — Все, — быстро заявила Айви, скрещивая длинные красивые ноги. — Почему? — со вздохом спросила Долорес. — Потому что богатым, сексуальным и энергичным мужикам доверять нельзя. Все они самовлюбленные эгоисты. Долорес скорчила унылую мину. — Именно этих слов я и боялась. Айви выгнула идеально выщипанную бровь. — А чего ты от меня ждала? — Я думала, ты скажешь: валяй и постарайся получить удовольствие. — Одно другому не мешает! — засмеялась подруга. — Только не вздумай доверять ему. — На такой основе крепкие отношения не построишь. Айви подняла чашку и сделала глоток кофе. — Но какое-то время ты будешь счастлива. Только не мечтай о неземной страсти, вечной любви, браке до гроба и прочей муре! — Я и не хочу выходить замуж. — Знаю. Слышала, — сухо бросила Айви. — Так в чем проблема? — Не знаю… По-моему, я боюсь. — Чего? Долорес мрачно поглядела в пустую чашку. — Испортить себе жизнь. — М-да, серьезно… — Айви нахмурилась и провела рукой по своим коротким волосам. — О'кей, изложи мне худший вариант. Что с тобой может случиться? У Долорес комок подступил к горлу. — Ладно… Самое худшее, что может со мной случиться, — это если я отчаянно влюблюсь в него. А что, если ему вскоре надоест моя дряблая кожа и он найдет себе грудастую блондинку вдвое моложе? Зачем мне лишние страдания?! — Уй-й! — болезненно сморщилась Айви. — Иными словами, ты боишься повторения пройденного. — Да. — Ну что ж, тогда не теряй головы и помни, что тебе ни в коем случае не следует выходить за него замуж. Долорес кивнула. Действительно, ей давно пора перестать корчить из себя испуганную девственницу. Они с Эдвином могли прекрасно узнавать друг друга и получать от этого удовольствие. Что здесь такого? Оба они взрослые люди с головой на плечах и как-нибудь сумеют не увязнуть в болоте любовных страстей и прочего романтического вздора. Долорес тяжело вздохнула. Она независимая, опытная женщина. Она сумеет держать себя в руках. Однако всю неделю Долорес непрерывно боролась с собственным сердцем, чувствами и здравым смыслом, хотя и знала, что окончательно пропала. Взрослая женщина сорока двух лет не имела права позволять себе терять голову от любви. Такое простительно только подросткам. Она каждый день звонила Оливеру по телефону, а во вторник и среду, ее выходные, Эдвин приезжал в гостиницу, чтобы побыть с ней. Он рассказывал ей истории о своих невероятных приключениях в разных частях света, и Долорес смеялась до упаду. Они долго гуляли по лесу, говорили о детях, о работе, о путешествиях, и самые простые вещи внезапно начинали казаться очаровательными. У них было много общего, включая любовь к вкусной еде и путешествиям и то, что у каждого из них была бабушка-иностранка. Бабушкой Долорес была чопорная англичанка, которая привила внучке привычку в пять часов вечера непременно пить чай. А бабкой Эдвина была эксцентричная итальянка, поощрявшая в мальчике мятежный дух. Однако существовали и различия. Долорес в детстве была послушной, делала все, что от нее хотели, и не доставляла родителям никаких хлопот. Эдвина же отличали строптивость и ненависть к школе, за стенами которой существовал целый мир, настоятельно требовавший изучения. Родители хлебнули с ним горя. Неторопливо, день за днем узнавать, что представляет собой Эдвин как личность, оказалось для Долорес чудеснее всего на свете. Эдвин Оливер был человек уникальный. Долорес открыла, что за его склонностью к шуткам и стремлением поддразнить собеседника скрываются глубина и надежность. Ей это нравилось. Нравились его лукавая улыбка, смешливые глаза, хвойный запах его одеколона и то, что он всегда с любовью отзывался о своих детях. Он целовал Долорес, говорил, какие у нее чудесные, чувственные губы, нежно и интимно ласкал, но не требовал большего, как будто был уверен, что Долорес нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Она тоже была уверена в этом, но время — понятие растяжимое… Однажды днем позвонила Айви и задала вопрос в лоб: — Ну что, ты уже переспала с ним? Каков он в постели? — Айви! На том конце провода раздался смех. — Что, нескромный вопрос? — Да. Но если хочешь знать — нет, не переспала. — А что тебе мешает? — Побойся Бога, ведь мы с ним еще так мало знакомы. Мы же не кролики! — Думаю, им живется веселее нашего… И чем же вы занимаетесь? Ведете умные разговоры о политике и ядерной физике и подавляете плотские желания? Вот дураки-то! — Ох, успокойся, Айви! Айви хохотала как сумасшедшая. — Не забывай, тебе осталось не так уж много. Я бы на твоем месте даром времени не теряла. — Прекрати немедленно! — обрезала ее Долорес. — Мне пора бежать. Поговорим позже. От ее тихого, спокойного существования не осталось и следа. Хотя ее распорядок дня оставался прежним, казалось, что она прошла сквозь волшебную дверь и оказалась в прекрасной и таинственной стране. Небо никогда не было таким голубым, дождь никогда не казался таким освежающим. Она постоянно чувствовала легкое головокружение, дрожала, как лист на ветру, ощущала легкость в ногах и готова была танцевать. А душа и впрямь пускалась в пляс, когда Долорес слышала голос Эдвина по телефону или ощущала прикосновение его большой, теплой руки. Когда же он целовал ее на ночь, эта пляска превращалась в канкан. Впрочем, у Долорес не было ни времени, ни желания анализировать свои чувства. Она была загипнотизирована, очарована и всеми силами пыталась скрыть свое состояние от чужих глаз. Ей не хотелось выглядеть глупой, смертельно влюбленной школьницей. Однако она действительно была влюблена. В сорок два года. Она, мать взрослой дочери. А взрослая дочь, приехавшая на уик-энд, все поняла с первого взгляда и широко улыбнулась. — Ну что, он окончательно свел тебя с ума, да? — спросила она, сияя от радости. — О ком ты говоришь? — спросила Долорес, притворяясь дурочкой. — Об Эдвине Оливере, — пояснила Кора. — Неотразимо сексуальный Эдвин Оливер свел тебя с ума. Я знала, что он на это способен. Долорес почему-то ужасно смутилась. — Вовсе он не свел меня с ума, — солгала она. — Мы видимся иногда, только и всего. Голубые глаза Коры искрились смехом. Она наклонилась и прошептала: — Не ври, ма… — А потом не выдержала и расхохоталась: — В любом случае, я за тебя страшно рада! Долорес сидела в своем рабочем кабинете, когда перед ее письменным столом неожиданно возник Эдвин. У нее тут же часто-часто забилось сердце. Облаченный в костюм с галстуком и распахнутое кашемировое пальто, Оливер был образцом мужской элегантности, за исключением прически, приведенной ветром в живописный беспорядок. Впрочем, это только прибавляло ему шарма. Долорес подавила желание провести рукой по этим непослушным волосам и пригладить их. — Привет, — сказала она, любуясь его улыбкой. — Привет. — Он наклонился через стол и поцеловал ее прямо в губы, ничуть не беспокоясь, что кто-то может пройти мимо открытой двери и увидеть их. Эдвина абсолютно не волновало мнение окружающих, и это ей тоже очень нравилось в нем. — Я знаю, что временами вывожу вас из состояния душевного равновесия, и искренне надеюсь, что вы на меня не обижаетесь. — Я не обижаюсь, — пробормотала она, как и подобало отвечать смертельно влюбленной женщине. Ее душа пела от радости. О да, он лишал ее душевного равновесия, еще как лишал… Долорес глубоко вздохнула. — А я думала, вы сегодня работаете… — Я хотел видеть вас. Работа подождет. — Эдвин обошел стол, взял ее за руку и вытащил из кресла. — Пойдемте-ка погуляем. Мне нужно с вами кое-что обсудить. Долорес с любопытством посмотрела ему в лицо. — Ладно… — Она надела пальто, намотала на шею шарф и натянула перчатки. На улице было холодно и ветрено. Когда они вышли за дверь, Долорес зябко поежилась. Эдвин поднял воротник пальто и посмотрел на свинцово-серое небо. — Как насчет путешествия в райские тропики? — спросил он. — Пустынный пляж, мы вдвоем и теплое-теплое солнышко? — Звучит неплохо, — дрожа, откликнулась Долорес. Эдвин обнял ее за плечи, прижал к себе, и они двинулись по неровной тропинке. — Замечательно! Так мы и сделаем. Собирайте чемоданы. В понедельник мы улетаем. — Эдвин, вы сошли с ума, — тихо сказала она. — Все так считают, а мне это только на руку. — Он смотрел на нее и глупо улыбался. — Пошевеливайтесь. Собирайтесь, и я унесу вас в рай. Все, настала ваша пора! Он что, серьезно? Долорес не могла этому поверить. А Эдвин продолжал улыбаться. — Собрать чемоданы и улететь с вами? Только и всего? Эдвин, вы сумасшедший! — Серьезные люди себе такого не позволяют. Во всяком случае, она бы не позволила. Они остановились и посмотрели друг другу в лицо. Эдвин положил руки ей на плечи. — Немножко сумасшествия вам не помешает, Долорес! Попробуйте. Встряхнитесь немного. Пошлите все к черту. Станьте ненадолго авантюристкой. Разве вы втайне не мечтали об этом? — Мечтать стать авантюристкой и действительно стать ею — разные вещи! — Она бросила на него подозрительный взгляд. — Что вы затеваете, Эдвин? К чему это приведет? — Я-то ничего не затеваю, а вот боги, похоже, что-то затеяли… — сухо ответил он. — Боги? Он серьезно кивнул. — Случилось что-то очень странное, и я не верю, что это простое совпадение. 7 Дрожавшая от холода Долорес сунула руки в карманы. — Вы сказали, что случилось что-то странное. Что вы имели в виду? — Сегодня утром мне позвонил один старый друг, — сказал он. — Мы не виделись и не перезванивались с ним больше года. — Бывает… — проронила Долорес, не понимая, что здесь странного. — Дело не в этом. Он затеял одно предприятие и хочет, чтобы я принял в нем участие. Приглашает на несколько дней приехать к нему, чтобы обсудить проект, а заодно предлагает прихватить и вас, чтобы устроить что-то вроде каникул. — Эдвин улыбнулся. — Эта мысль пришлась мне по душе. — Он знает обо мне? — Я рассказал ему. — Ну что ж… — нахмурилась Долорес. — Конечно, это очень мило, но что здесь странного? Эдвин посмотрел ей прямо в глаза. — Он с женой Элли живет не где-нибудь, а на Багамских островах. Остров, на котором он живет, называется Андрос. У Долорес побежали по спине мурашки. — Остров на Багамах? — не веря своим ушам, повторила она. — Голубое небо, пляжи, пальмы. Белый домик на берегу. Волшебное место. Она ошеломленно посмотрела на Эдвина, вспомнила игру, затеянную ими той ночью, во время бури, и проглотила комок, стоявший в горле. — Вы знаете, что это для меня значит… — прошептала Долорес. — Да. Поэтому я был бы счастлив, если бы вы полетели со мной на Багамы в следующий понедельник. — Он сел на облезлую деревянную скамью и вытянул ноги. — Это прекрасная возможность побыть вдвоем. Ею овладело опасное желание действительно послать все куда подальше, совершить что-нибудь по-настоящему безрассудное, вырваться из рутины будней. Побыть наедине с Эдвином! Он взял ее за руку и заставил сесть рядом. — Я вижу во сне, как вы соблазняете меня на такой скамейке, освещенной лунным светом. Эти слова заставили Долорес ахнуть и шарахнуться в сторону. Эдвин засмеялся и обнял ее. — Впрочем, если предпочитаете, я сам могу соблазнить вас… Не стану скрывать, я не монах и хотел бы лечь с вами в постель. Она глубоко вдохнула в себя холодный воздух. — Для этого вовсе не нужно везти меня на какой-то таинственный остров… — Нет. Я мог бы соблазнить вас прямо сейчас, на этой скамье, в вашем кабинете или во флигеле, но я люблю романтику. Я хочу чего-то особенного. Этот остров и есть нечто особенное. Романтическое, волшебное и чудесное. А я хочу романтической, волшебной и чудесной любви. Голова Долорес лежала у него на плече. Женщина впитывала в себя его слова и думала: как хорошо, что он тоже любит романтику… Таинственный остров… Необыкновенное путешествие… Ее журналы были заполнены фотографиями тропических островов — таких чистых, таких идиллических… И лунный свет — тоже хорошо. Он мягкий… При нем не видно морщинок. Совпадений не бывает, говорила Кора. Ничто на свете не случается само собой. Однажды в ее воображении возник остров, покрытый буйной тропической зеленью. А теперь внезапно появилась возможность попасть туда. Разве это могло быть простым совпадением? Куда интереснее думать, что эту игру затеяли боги. Судьба… Человек не может бороться с роком, так что не стоит и пытаться. Правда, существовала тысяча причин и поводов против поездки, в том числе и необходимость управлять гостиницей, но Долорес с неожиданной для самой себя смелостью отмела их прочь. Эндрю будет счастлив, если станет на кухне полновластным хозяином. Эдвин немного отодвинулся и заглянул ей в глаза. — Ну как, летим? Навстречу опасности? Навстречу опасности… Как заманчиво! — С величайшим удовольствием, — храбро ответила Долорес. Никогда в жизни она не была столь безрассудной. Ей стало вдруг страшно… и в то же время удивительно весело. Эдвин на мгновение застыл, а затем улыбнулся. Глаза у него засияли, как у мальчишки, получившего долгожданный подарок. — Серьезно? — Кажется, вы удивились, — смеясь, спросила она. — Я думал, вы станете ссылаться на множество причин, которые заставляют вас отказаться от поездки. — Да, у меня для этого множество причин… Ну и черт с ними! — заявила Долорес, махнув рукой с таким видом, словно отметала невидимые препятствия. Ее охватило пьянящее чувство свободы. Оливер счастливо засмеялся и прижал ее к себе. — Я очень рад, что у вас хватило пороху на этот поступок. — Он поцеловал Долорес в лоб. — И что вы любите приключения. — Тут он чмокнул ее в нос. — Нет, что ни говори, вы необыкновенная женщина! Долорес прижалась к нему. Господи, сколько между ними слоев ткани! Пальто, толстые свитера… Хотелось слышать, как бьется его сердце. Хотелось избавиться от этой дурацкой одежды. Хотелось кожей чувствовать прикосновение теплого солнца, хотелось, чтобы свежий морской ветер развевал волосы, а вокруг лодыжек водоворотами завивалась чистая бирюзовая вода. Хотелось быть ближе к нему. Так близко, как это только возможно. Позже пришел страх. Багамы! Пряж! Ей понадобится новый купальник. Такой, который стягивает живот и приподнимает бюст. Кошмар!.. На следующее утро она поехала в город, взяв с собой для совета и моральной поддержки Айви. Как ни странно, нужный купальник нашелся, однако стоил он целое состояние. Ну и что! — Потрясающе! — ахнула Айви, которая не преминула бы сказать правду, если бы Долорес выглядела в этом купальнике как куль с картошкой. — Он подчеркивает красоту твоих ног и талию! Не понимаю, какого черта ты комплексовала? А, догадалась!.. Все еще не можешь забыть слова Энди о том, что ты не совершенство. — Конечно, я не совершенство. Айви закатила глаза. — А этот твой Эдвин, конечно, совершенство! — Да, — ответила Долорес. — Он обаятелен, добр, остроумен и заставляет меня сходить с ума от желания. Он не принуждает меня спать с ним, хотя только и мечтает об этом. Ну что ж, пришло время распроститься с монашеской жизнью; у меня больше нет сил сопротивляться. — Нашла совершенство! — фыркнула Айви. — Этот человек не нашел ничего лучшего, чем в бурю разбить на твоем участке палатку. По-моему, у него не все в порядке с головой! — Просто у него замечательное чувство юмора! — Долорес смерила подругу строгим взглядом. — Он был готов на все, чтобы увидеть меня. Я считаю, что это было очень романтично. — Боже мой, что она говорит? Тогда это вовсе не казалось ей романтичным. Она же собиралась вызвать полицию. Удивительно, насколько наше восприятие зависит от чувств и настроения! Айви нахмурилась. — Взбесилась, что ли? Отправляешься в путешествие неизвестно с кем. А вдруг он жулик? — Ты просто завидуешь. Айви посмотрела на нее с удивлением. — Я? Завидую? Тому, что ты собираешься на какой-то тропический остров с красавцем-богачом, который будет водить тебя по ресторанам, поить вином и лапать под звездами на пустынном пляже? На мгновение перед глазами Долорес возникла картина того, как они с Эдвином обнаженные занимаются любовью на пляже, озаренном лунным светом, и у нее чуть не остановилось сердце. — Да, конечно, завидуешь! Айви тут же успокоилась. — Предположим. Но он все равно может быть жуликом. — Он не жулик. Полиция уже проверяла. Я была у него дома, спала под его кровом, только что не в одной постели. Я знакома с его детьми. Кроме того, какая ему от меня корысть? Денег лишних нет, а для секса он мог бы найти кого-нибудь моложе и красивее… — Ну, если не деньги и не секс, тогда зачем он тащит тебя на этот дурацкий остров? Долорес тяжело вздохнула. — Я сама то и дело задаю себе этот вопрос. — Может быть, он тебя заманивает, — зловеще сказала Айви, — чтобы использовать для какого-нибудь грязного дела? Контрабанды наркотиков, торговли оружием или еще чего-нибудь бесчестного и незаконного… — Айви! — Долорес не была шокирована: то был стон отчаяния. Ведь совсем недавно она и сама думала так же. Айви засмеялась. — Значит, остается предположить, что ты ему нравишься такая, как есть, со всеми твоими возрастными комплексами. В конце концов, в этом нет ничего странного. — Спасибо, — сухо ответила Долорес. — Ты меня очень утешила. — А что, если он один из тех редких мужчин, которые ценят в женщине не тело, а душу и личность? — Долорес скорчила гримасу и начала снимать с себя купальник. — О Боже, никак ты боишься? — рассмеялась закадычная подруга. — Я ведь шучу. — До смерти. Лицо Айви стало серьезным. — Этот подонок Энди лишил тебя уверенности в себе. Не позволяй ему все разрушить. — Пытаюсь. Поэтому и собираюсь отдать полцарства за какой-то паршивый купальник… — Она прищурилась и еще раз посмотрела на ярлык с ценой, надеясь, что ошиблась. Утро понедельника выдалось на редкость холодным, промозглым и неприветливым. Окружающий пейзаж был унылым, а холмы окутывал сырой туман. Слава Богу, все это осталось позади, когда Долорес и Эдвин оказались на борту реактивного самолета, принадлежащего компании Оливера, который должен был доставить их на Багамы. Оттуда им предстояло местным самолетом долететь до острова Андрос. Ах, какая роскошь! В салоне было светло, пахло свежими цветами, и стюардесса с глазами олененка Бемби стояла, готовая исполнить любое желание Долорес, как будто та была по меньшей мере принцессой. Конечно, это произвело на нее впечатление. А разве могло быть иначе? Какое невероятное расточительство — гонять целый самолет ради двух человек! Эдвин сидел в широком, удобном кресле, вытянув перед собой ноги, и не сводил с нее смеющихся глаз. Долорес чувствовала себя героиней какого-то фильма о любви. Она летит с ошеломляюще привлекательным мужчиной на тропический остров, чтобы провести там несколько дней, полных блаженства и неги. О Боже, неужели это ей не снится? Почти сразу же им подали ланч, сопровождавшийся бутылкой шампанского. — Но ведь едва перевалило за полдень! — не слишком решительно запротестовала она. Оливер усмехнулся. — Какая разница? Когда нужно что-то отпраздновать, шампанское пьют в любое время дня. — А разве мы что-то празднуем? — А как же! Мне ведь удалось унести вас в облака. Я просто счастливчик. — В глазах Эдвина плясали чертики, и невозможно было не улыбнуться ему в ответ. Он поднял бокал и чокнулся с ней: — За жизнь, полную опасностей! Ланч был превосходный. После второго бокала шампанского Долорес окончательно растаяла. — Я чувствую себя вконец испорченной, — сказала она. — Избалованной и предающейся разврату. Просто фантастика! — Это чудесно, — сказал Эдвин, лаская губами мочку ее уха. — Но для того, чтобы просто сидеть в самолете и пить шампанское, особой фантазии не требуется. Давайте придумаем что-нибудь поинтереснее. — Вы бы, конечно, хотели, чтобы я разделась, — насмешливо ответила Долорес. К тому времени стюардесса убрала тарелки и ушла в кабину. — А что? Это идея! — И думать не смейте. Я выпила два бокала шампанского, но даже их недостаточно, чтобы я позволила себе такое. — А чего было бы достаточно? — Разве что дула, приставленного к виску. Оливер откинул голову и засмеялся. — И даже тогда, — продолжила она, — я подумала бы и… предпочла умереть в одежде. Казалось, слова Долорес его задели. — Неужели смерть лучше, чем страстная любовь в облаках? О, он умел уговаривать! Эти слова звучали упоительно. Любовь в облаках, божественный экстаз, райское наслаждение! Долорес представила себе, как они занимаются любовью в кресле аэроплана, а в это время выходит командир, чтобы приветствовать их на борту своего воздушного корабля, или возвращается стюардесса и спрашивает, не хотят ли они еще икры, шампанского или устриц. Мысль о том, что кто-то увидит ее голой или даже полуголой, едва не довела Долорес до сердечного приступа. — Да, — сказала она. — Если вы ищете безумную сладострастницу, то я не из их числа. Эдвин сжал ее ладонь. Его глаза смеялись. — Думаю, вы еще сами не знаете, на что способны. Она высвободила руку. — Будьте уверены, ни за что на свете я не стала бы заниматься любовью в кресле самолета. Никогда! — Можете не волноваться, я всегда знал, что вы благовоспитанная леди, — успокоил ее Эдвин и рассмеялся. — Я дразню вас, Долорес! — Он поднял бутылку. — Если вы выпьете еще один бокал шампанского, я поклянусь, что не буду соблазнять вас на борту самолета. — У вас все равно ничего бы не вышло, — буркнула она в ответ и жадно припала к бокалу с игристым напитком. У Эдвина хватило такта промолчать. Он только улыбнулся, но улыбка была такой коварной и обольстительной, что у нее чуть ли не отнялись ноги. Чашечка «экспрессо» слегка взбодрила Долорес, однако озорные чертики, прыгавшие в глазах Эдвина, и прикосновение его теплой руки сулили продолжение романа. На Багамах их ждал легкий самолет. После роскошного реактивного он казался похожим на разбитый старый автобус, не внушающий большого доверия. Этот летающий гроб так рычал, трясся и тарахтел, что Долорес представилось, будто они вот-вот рухнут в плескавшееся внизу теплое море. К счастью, мрачные предчувствия не сбылись, и вскоре она забыла страх, любуясь чудесной голубой водой и зелеными островами. Наконец вдали показался остров Андрос. Это было крошечное ярко-зеленое пятнышко, окаймленное полоской белого песка и кристально чистой аквамариновой водой. Их встретил друг Эдвина Том и усадил в ярко-красную малолитражку с открытым верхом. Долорес и Эдвина ждала чудесная поездка по извилистому прибрежному шоссе; справа от них вздымались в лазурное небо поросшие лесом горы, а слева, в лучах позднего солнца, мерцала спокойная бирюзовая вода. Долорес дышала полной грудью, предоставив мужчинам возможность поговорить, и думала, что это действительно волшебное место. Она поглядывала на Эдвина чуть ли не с благоговением, а ведь несколько недель назад этот мужчина был ей совершенно чужим. А теперь она, по уши влюбленная, оказалась вместе с ним на тропическом острове. Это было настоящее чудо. — Я так рада, что вы приехали, — сказала Элли, показывая Долорес ее комнату. Они оказались примерно одного возраста. У жены Тома были волнистые каштановые волосы, теплые карие глаза и открытая, дружеская улыбка. Платье из легкой ткани, расписанной яркими цветами, придавало ее пышной фигуре жизнерадостный и непринужденный вид. — Надеюсь, комната вам понравится. Комната Эдвина первая справа, а веранда у вас общая… — Она слегка запнулась и, улыбаясь одними глазами, добавила: — Мы не были уверены, удобно ли поселить вас вдвоем в одной комнате. И хотя Эдвин по телефону сказал что-то в этом роде, я побоялась ошибиться. В любом случае, чувствуйте себя как дома и делайте все, что вам нравится. — Она пошла открывать дверь на веранду, оставив Долорес думать над ответом. Солнце садилось за горы, окрашивая небо в великолепные цвета. Долорес с суеверным страхом любовалась роскошным закатом. — Чудесно… — выдохнула она и улыбнулась Элли. — От души спасибо за то, что пригласили меня. — А мы счастливы принять вас. Но, если говорить честно, больше всего меня обрадовало, что Эдвин наконец-то нашел себе женщину по душе. Признаться, я едва не потеряла на это надежду. — Почему? — Ну, Эмма была необыкновенной женщиной… Эдвин любил жену, и они были счастливы. Когда Эмма умерла, это стало для него страшным ударом. Внезапно у Долорес испортилось настроение, хотя Элли не сообщила ей буквально ничего нового. Эдвин и сам говорил, что любил жену и что они были счастливы. Чего она боится? Как не стыдно! Говорят, супружеская любовь — великое счастье. Правда, ей самой не довелось узнать, что это такое… — Мы желаем ему добра, — с улыбкой продолжила Элли, — и были бы рады, если бы Эдвин женился во второй раз. Он очень хороший человек. Женился… Долорес не понимала, почему у нее перехватило дыхание и почему она испытывает такой страх. Женился… Она глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. — Вы знали его жену? — Эмму? — Элли кивнула. — Мы были подругами. — Она пристально посмотрела на Долорес. — Извините. Кажется, я допустила бестактность. Мне не следовало упоминать о ней. Долорес заставила себя улыбнуться. — О, я давно знаю все об Эмме, так что ничего страшного. Я видела в доме у Эдвина сделанные ею фотографии. Фотографии детей. Она была очень талантлива. Элли облегченно продолжила беседу. — Да, это верно… — Она обвела глазами комнату, явно ища предлог, чтобы сменить тему разговора. — Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, попросите, — сказала она и пошла к двери. — Спасибо. Все замечательно, — искренне ответила Долорес. — Тогда размещайтесь, а потом приходите на террасу пропустить по глоточку на сон грядущий. Вход через гостиную. Долорес кивнула. — Спасибо, с удовольствием. — А что, хорошая мысль, подумала она. Вполне можно было позволить себе выпить один-другой коктейль. Она приехала сюда отдыхать, а не холодеть от страха при мысли о давно умершей Эмме. Когда Элли ушла, Долорес обвела глазами комнату и осталась довольна плетеной мебелью, огромной удобной кроватью и видом из окна. Деревянные ставни были открыты, и по комнате блуждал ветерок, пропитанный запахом моря и тропических цветов. Роскошная ванная была отделана белым и нежно-зеленым кафелем. Долорес умирала от желания сбросить с себя теплую одежду и облачиться во что-нибудь легкое и воздушное. Почему бы и нет? Она наскоро приняла душ и надела просторное и длинное зеленое платье без рукавов и воротника. Затем Долорес вставила в уши длинные позвякивающие серьги, надела босоножки на высоком каблуке и посмотрела на себя в зеркало. Вид у нее был свежий и цветущий. Несколько капель духов с цветочным запахом, и готово! Едва она вышла на веранду, как из соседней комнаты появился Эдвин, одетый в белые летние брюки и голубую шелковую рубашку. Он выглядел спокойным и довольным. У Долорес сразу участился пульс. Ужасно хотелось обнять его, но нельзя было давать волю своим чувствам. Она всю дорогу боролась с этим желанием, отчаянно тоскуя по близости и чувствуя из-за этого угрызения совести. — Здесь так красиво… — произнесла она, и Эдвин улыбнулся. — А вы еще красивее, — ответил он и обнял Долорес. — В отличие от нее Эдвин ничуть не стеснялся своих желаний и говорил об этом легко и непринужденно. — Гмм, какой чудесный аромат! От него тоже чудесно пахло — мылом и туалетной водой. Запах был очень мужественным и притягательным. Его волосы были еще влажными. Долорес чувствовала сквозь шелк рубашки его тепло и ощущала сладкое томление во всем теле. Желание, подумала она. Простое и неприкрытое. Надо было радоваться, что она не умерла сексуально. — Как вам понравилась комната? — спросил он. — Очень! А вам? — Очень одиноко… Я бы хотел, чтобы вы были там со мной. У нее чуть не выскочило сердце. Долорес вздохнула, почувствовав, что Эдвин поглаживает ее волосы и спину и что у нее начинают твердеть соски, прижатые к его груди. — Я хочу смотреть на вас, прикасаться к вам, целовать и ласкать вас, — тихо и хрипло сказал он. — Хочу засыпать, держа вас в объятиях, а наутро просыпаться и видеть, что вы рядом. Долорес невольно представила себе эту картину, и ее пронзило страстное желание. Тепло ладоней, сжавших ее груди, ощущалось сквозь тонкую ткань платья и лифчика. От взгляда его темных глаз было трудно дышать. Она застыла, как завороженная. Эдвин провел ладонями по ее плечам, наклонился, жадно поцеловал в губы, и в каждой клеточке ее тела вспыхнул пожар. — Останьтесь со мной сегодня ночью, — прошептал он, не отрывая губ, опаляя Долорес своим дыханием и жаром прижавшегося к ней тела. — Да, — прошептала в ответ Долорес, разом утратившая здравый смысл и знавшая только одно: она хочет его и нуждается в нем. Эдвин неохотно выпустил ее из рук и улыбнулся. — Беда в том, что нас ждут на террасе с коктейлями, а потом начнется обед. Думаете, мы выдержим? Они выдержали, хотя это было и нелегко. Однако вечер получился интересный, с приятной беседой и чудесными блюдами, которых ей никогда не доводилось пробовать: жареной рыбой-попугаем, печеными плодами хлебного дерева и мороженым с кусочками свежего манго на десерт. Но Долорес делала все механически, ее мысли были далеко отсюда. Ее занимало только то, чему предстояло случиться позже: она останется наедине с Эдвином, сбросит с себя одежду, он тоже разденется… Ее преследовали тайные, грешные мысли, а надо было притворяться спокойной женщиной, вести разумные беседы и есть, есть, есть! Нет, к таким испытаниям она не привыкла. И напрочь отвыкла от любви. Она не ложилась в постель с мужчиной несколько лет, а прошлый опыт ничуть не вдохновлял ее и не добавлял уверенности в себе. Сегодня ночью должно было случиться то, чего она жаждала и в то же время безумно боялась. Вдруг она действительно никуда не годится в постели и разочарует его?.. Вечер казался нескончаемым. Лишь в двенадцатом часу хозяева пожелали гостям спокойной ночи. Эдвин взял ее за руку, привел к себе в комнату и ногой захлопнул дверь. В этом движении было что-то решительное и настолько бесповоротное, что у Долорес по спине побежали мурашки. Комнату освещал маленький ночник; должно быть, Эдвин оставил его включенным, когда шел обедать. Створчатая дверь на веранду оставалась открытой, и в комнате было прохладно. Сквозь колеблющиеся пальмовые листья пробивался серебристый лунный свет. В этой комнатке Эдвин казался большим, сильным и очень мужественным. Сердце Долорес готово было выпрыгнуть из груди. Он потянулся к ней и нежно провел ладонью по волосам. Долорес застыла на месте едва дыша. Он гладил ее лицо и улыбался. Глаза Эдвина были полны темного огня, и это бросало ее в дрожь. Вот и настало то, чего она так хотела и так боялась. 8 — Ты дрожишь, — тихо сказал он. Она проглотила комок, стоявший в горле. — Я боюсь, хотя и знаю, что это глупо. Эдвин негромко рассмеялся. — Тебе нечего бояться. Только дай этому случиться. Долорес закрыла глаза, чувствуя прикосновение к щекам его теплых ладоней. — Да… Она хотела, чтобы это случилось. Хотела наконец перестать волноваться из-за того, что Эдвин, подумает о ее теле. Хотела чувствовать себя свободно и непринужденно, хотела избавиться от страха и беспокойства. Хотела в конце концов дать волю томлению, желанию и страсти, которые долго держала под спудом. Оливер убрал руки с ее щек, расстегнул на себе рубашку, снял ее и бросил на стул. Долорес не могла отвести глаз от его мускулистой груди, поросшей темными волосами. Сильной груди, на которую так и тянуло положить голову, чтобы почувствовать себя любимой и защищенной от любых невзгод. Она не в первый раз видела его обнаженную грудь. Впервые это случилось в тот день, когда Оливер явился в гостиницу, грязный и грозный, и полез мыться. Теперь он выглядел не грозным, а… возбуждающим, полным жизни и мужественности. Эдвин не торопясь расстегнул молнию на ее платье, оно упало к ногам, и на Долорес не осталось ничего, кроме прелестных кружевных лифчика и трусиков — новеньких и очень дорогих. Покупая их, она испытывала одновременно удовольствие и неловкость. Долорес нравилось, как выглядели на ней эти вещи; в конце концов, она не была старухой и при желании могла бы носить сексуальное белье. Когда Эдвин собрался снять с нее лифчик, у Долорес безумно заколотилось сердце. Она не хотела, чтобы Оливер видел ее полностью обнаженной; пусть сначала погасит этот проклятый свет! Эдвин, не отрывавшийся от ее губ, потянулся к застежке лифчика, и Долорес сжалась, стараясь избежать прикосновения его теплых пальцев. — Пожалуйста, — прошептала она, — выключи свет… — Я хочу видеть тебя. — Пожалуйста… Эдвин протянул руку и сделал так, как она просила. — Почему? Губы Эдвина прикоснулись к ее шее. — Потому что он смущает меня. — Она проглотила слюну. — Как-никак, мне не двадцать лет. Он засмеялся. — Не морочь мне голову! — Не смейся надо мной… — Может, напомнить, что мне тоже не двадцать? — Горячие губы припали к ее груди над полоской лифчика. — У мужчин все по-другому. С годами они становятся более… мужественными, интересными и притягательными. — Ты что, против равноправия полов? — Но это правда… По крайней мере, так все считают… — Забудь о том, что считают другие… — Он поцеловал ее в щеку, в висок. — Лично я думаю, что ты прекрасна и желанна, и такой ты была для меня с первого взгляда. — Горячие губы подбирались к ее уху. — Ты достойна любви, преклонения… Долорес, я давно хочу тебя, и ничто в мире не может изменить это, тем более какой-то ночник. Он был слишком добр, чтобы сказать правду… Долорес вздохнула. — Ты преувеличиваешь, Эд… Ох, не знаю… Наверно, тебе следовало бы… Эдвин зажал ей рот поцелуем, расстегнул лифчик, отбросил его в сторону и легонько сжал выпущенные на свободу груди. — Какая у тебя чудесная кожа… нежная, теплая… — прошептал он. С лихорадочно бьющимся сердцем Долорес застыла, ощущая, как мужские руки скользнули по ее талии и бедрам и сняли с нее трусики. Эдвин поднял ее, опустил на кровать, а потом сбросил с себя остатки одежды. Она с волнением следила за его худощавым, сильным телом, которое освещали врывавшиеся в комнату лунные лучи. Он не прикасался к Долорес, только смотрел на нее сверху вниз и улыбался, и от этого она чувствовала себя так, словно стоит голая на виду у всего света. Она всей кожей ощущала излучаемое Эдвином тепло, чувствовала, как ее окутывает его сексуальная мощь, и постепенно раскрывалась ему навстречу. — Расслабься… — прошептал Эдвин и начал ласкать ее одними руками. Он гладил ее живот и изгиб бедра. — Мне так нравится прикасаться к тебе. Ты такая нежная, такая женственная… — Его голос звучал еле слышно, слова радовали слух. Упиваясь этими звуками, Долорес чувствовала, как в ней пышным цветом расцветает желание. А затем к рукам присоединился даривший наслаждение рот: губы Эдвина целовали ее груди, язык дразнил соски… У Долорес начало покалывать все тело, и она затаила дыхание; это было чудесно, ни с чем не сравнимое чувство. Его руки и губы вершили чудо… Она тихонько вздохнула, забыв обо всем, кроме отчаянного желания прикоснуться к Эдвину, почувствовать тепло его тела. Это желание было таким безумным и таким нестерпимым, что от него кружилась голова. А затем в мозгу молнией вспыхнуло: это наконец случилось, ее тело содрогается от сладострастия, потому что она хочет этого мужчину всем своим существом. Она потянулась к Эдвину, крепко прижалась к нему и ощутила прикосновение его пламенной кожи. С тихим стоном Долорес нашла его рот и жадно припала к нему. Этот поцелуй был похож на взрыв. Сознание, время, пространство исчезли. Остались только огонь и жар. Мысли дико плясали, кровь кипела, тело двигалось в древнейшем на свете ритме, перед глазами плыли цветные круги. Какая нежная пытка, какая сладкая мука… — Долорес… — хрипло прошептал Эдвин, слегка отстранился и, тяжело и часто дыша, пытливо посмотрел в ее глаза. Его тело напряглось. Она видела в этом взгляде голод, страсть… и нежность. Он ласково убрал с ее лба влажную прядь волос, и этого Долорес уже не выдержала. — Я хотел, чтобы это тянулось долго, — все еще слегка задыхаясь, сказал Оливер. Уголок его рта предательски пополз вверх. — Но… ничего не могу с собой поделать… — Я тоже… — пробормотала Долорес, чувствуя, как ее тело изнывает и содрогается от желания, и прикоснулась ладонью к его влажному, теплому лицу. — Хочу тебя до боли, — страстно прошептала она. — Я не знала, что могу так хотеть, что способна на такое… Эдвин негромко ахнул, прижался к ее губам и ритмично задвигался. Она чувствовала себя наполненной. Наполненной им, любовью и неистовым, яростным желанием. — О, — стонала она. — О, о-о… — И это наконец случилось. Любовников подхватил ураган, унес в небеса… А потом они вцепились друг в друга и кувырком полетели в бездонную пропасть… Измученные, переполненные наслаждением, они лежали в объятиях друг друга на смятых простынях. Долорес никогда не чувствовала себя более счастливой. Несколько дней, проведенных на Андросе, были волшебными. Долорес и Эдвин ходили в лес и занимались любовью у водопада. Они спали на пляже и занимались любовью под звездами. Их окружала роскошная тропическая зелень, и это буйство зелени заставляло и Долорес ощущать себя такой же цветущей и полной жизни. Этот остров оказывал на нее гипнотическое действие; казалось, она попала в какое-то волшебное измерение. А ночи, проведенные в объятиях Эдвина, возможность засыпать и просыпаться рядом с ним только усиливали это ощущение. Он заставлял ее тело петь, чувствовать красоту и радость жизни. Утром в пятницу Долорес проснулась грустная. Надо было улетать, а ей этого не хотелось. Она бы с удовольствием осталась еще на неделю… нет, на месяц. Пусть Эндрю и дальше продолжает заниматься делами гостиницы. Эдвин лежал на животе, подпирая ладонью подбородок, и смотрел на нее с нежной улыбкой. — Если бы мы были женаты, то могли бы заниматься этим каждый день, — непринужденно сказал он. Женаты… Долорес на мгновение застыла. А потом на смену оцепенению пришел ужас. Женаты! Она не хотела выходить замуж. Это бы заставило ее потерять свободу и независимость. На Долорес нахлынула старая боль и новые страхи. Эдвин следил за ней, дожидаясь ответа. Нужно было что-то сказать. Все равно что. Попытаться взять себя в руки и притвориться беспечной. — Тогда это быстро вошло бы у нас в привычку, — промолвила Долорес, деланно улыбаясь и отчаянно пытаясь казаться беспечной. Прежде чем Эдвин успел остановить ее, она выскользнула из кровати, накинула халат и вышла на веранду. Сердце безудержно колотилось, во рту пересохло. Горы плыли в рассеивавшемся на глазах серебряном утреннем тумане. Мир казался светлым и многообещающим. Птицы звонкими трелями встречали новый день. Она ощущала спазмы в желудке. Тело стало липким от пота, как во время приступа болезни. Да что же это такое, с ума она сошла, что ли? Долорес втягивала в себя ароматный воздух, чувствуя, как прохладный ветер освежает ее лицо. Вскоре рядом с ней на веранде остановился Эдвин. — Что случилось? — хладнокровно спросил он. — Ты вылетела из комнаты как ракета. Она еще раз судорожно втянула в себя воздух. — Похоже, у меня аллергия на слово «женаты»… Кажется, я уже говорила тебе… Я не хочу снова выходить замуж. Эдвин вздохнул. — Я забыл. Увлекся и на мгновение позволил себе помечтать. Но я действительно мечтаю обедать с тобой каждый вечер. Спать с тобой каждую ночь. Заниматься любовью в любой момент, когда захочется. — У него дрогнули губы — Глупые фантазии… — Лучше оставим все как есть, — поспешно сказала она. — Если бы мы были женаты, ты бы очень быстро устал от меня. Я не гожусь в жены. Во всяком случае, такому мужчине, который сталкивается со множеством соблазнов… Эдвин нахмурился, хотел что-то ответить, но внезапно с террасы донеслись голоса: Элли разговаривала с садовником. Эдвин взял Долорес за руку и увел в комнату. — Ты не слишком высокого мнения о себе, не правда ли? В твоем сознании все еще живут упреки этого ничтожества, твоего бывшего мужа… — В его голосе звучало раздражение. Женщина напряглась, готовая к обороне и в то же время удивленная его словами. Они нечасто говорили об Энди, а сейчас, во время бурного романа с другим, вспоминать о ее неудачном браке было вдвойне неуместно. — Оставь Энди в покое! — бросила она. — Ладно… — сердито буркнул Эдвин. — Долорес, ты должна избавиться от этих воспоминаний. Перестань судить о себе по его дурацким стандартам. Ты красивая, сексуальная, желанная женщина, к тому же наделенная умом и талантом. Любой нормальный мужчина был бы счастлив назвать тебя своей женой. Этот комплимент заставил Долорес потерять дар речи. — Ну что ж, спасибо, — наконец промолвила она. — И все же я предпочитаю остаться свободной. Это куда безопаснее… — А кто говорит, что брак мешает свободе? Пора забыть прошлое и начать новую жизнь. Долорес, будь смелой. Наберись мужества. Она стиснула кулаки. — Я никогда больше не выйду замуж! Да и вообще, разве мы не можем радоваться тому, что есть? Почему нужно непременно говорить о женитьбе? Для этого мы слишком мало знаем друг друга. — Может быть, я действительно поторопился и напугал тебя, — задумчиво ответил Эдвин. — Я всегда быстро понимал, чего хочу, и действовал соответственно. У меня нет привычки медлить. — Прежде чем принимать жизненно важные решения, иногда стоит остановиться и как следует подумать, — поучительно промолвила она. Эдвин кивнул. — Я так и делаю. Останавливаюсь, думаю, а затем принимаю решение. Но когда решение принято, меня не остановит никто и ничто. — Это угроза? — Угроза? Боже мой, конечно, нет! — Эдвин крепко обнял ее. — Всего лишь констатация факта. А затем он поцеловал Долорес, и этот поцелуй не оставлял ни малейшего сомнения, какое решение Эдвин принял на этот раз и что сейчас произойдет в белой прохладной комнате, наполненной ароматом врывавшегося в открытые окна и двери бриза. И она, безнадежная дура, тут же забыла обо всем и позволила себе поверить обещанию, которым был наполнен этот волшебный поцелуй… Потом они, усталые и умиротворенные, лежали в постели и молчали. Прошло немало времени, прежде чем Долорес пришла в себя. Она села и заглянула в лицо Эдвину. Глаза его были закрыты. — Я хотела задать тебе один вопрос… — Угу… — не шевелясь ответил он. — Сколько времени ты был знаком с Эммой до того, как женился на ней? Он открыл глаза, ошеломленно посмотрел на нее и вдруг улыбнулся. — Три месяца. Но предложение сделал через месяц. Два месяца пришлось доказывать ей, что это хорошая мысль… И я оказался прав. Мысль действительно оказалась хорошая… — Если это такая хорошая мысль, почему ты до сих пор не женился вторично? Ведь прошло уже семь лет… — Для такого мужчины, как Эдвин Оливер, это было слишком много… — Не попалось женщины, которой бы мне хотелось предложить руку и сердце. — Он уныло улыбнулся, взял руку Долорес и прижал ее к груди. Одно из двух: либо кто-то из его предков был французом, либо тут была виновата магия острова… На короткий головокружительный момент Долорес захотелось избавиться от сомнений и призраков прошлого. Поверить в будущее и обеими руками ухватиться за то, что ей предлагали. Но страх крепко держал ее в своей власти. Никаких мечтаний. Никаких несбыточных надежд. Ни он, ни она больше не упоминали о браке. Они вернулись домой. Пора было подумать о Рождестве. Эдвин пригласил ее на несколько приемов, что представляло собой немалую проблему, поскольку почти все они приходились на уик-энды — самое горячее время для гостиницы. Однако Эндрю заявил, что он будет счастлив подменить хозяйку при условии, если ему позволят призвать на помощь жену, Нэнси. Он обожал готовить и командовать на кухне. Долорес наняла Нэнси на те вечера, когда ей нужно было уезжать. Господа, какое счастье, что у нее есть такие преданные служащие! Ее дело было в надежных руках. Пришлось мобилизовать Айви и походить с ней по магазинам. У Долорес не было вечернего платья, а хотелось выглядеть прилично. В последнее время ей все больше и больше хотелось выглядеть эффектно, если не вызывающе. Чего-чего, а вызывающих нарядов в магазинах хватало. Примерив маленькое черное платье в обтяжку, она покосилась на себя в зеркало и охнула от отчаяния. — Ты только посмотри, какое брюхо… — Никакого брюха у тебя нет, — энергично возразила Айви. — Брюхо бывает только у борцов сумо! А у тебя симпатичный кругленький животик. — Ладно, пусть будет животик… Все равно торчит. Айви закатила глаза. — Знаешь, подруга, сказать по правде, ты становишься изрядной занудой. Долорес смерила ее уничтожающим взглядом. — Хочешь сказать, что я тебе надоела? — Но все это цветочки. Погоди, вот нагрянет климакс, тогда не так запоешь. Мало проблем с телом, так еще и проблемы с психикой начнутся. Моя старшая сестра временами становится просто ненормальной и начинает почем зря гонять своих домашних. Долорес посмотрела на отражение Айви в зеркале. — Ну спасибо, утешила! Слава Богу, что здесь нет Эдвина. Вот бы он обрадовался, узнав, что ждет его возлюбленную в ближайшем будущем! — К счастью, у тебя есть в запасе несколько лет. — Несколько лет до полного маразма… Веселенькое будущее! — Тьфу, зануда! — Знаю, — вздохнула Долорес. — Но боюсь, что тут уж ничего не поделаешь. — Запомни, детка, занудство — самый надежный способ потерять интерес у мужчины. Улыбайся, будь веселой, солнечной, веди умные разговоры. Пользуйся своими мозгами, пока они тебе еще не совсем отказали. — Помолчи, Айви! — простонала Долорес, стаскивая с себя узкое платье. — Тебе нужно найти что-нибудь с длинной широкой юбкой, свободное, собирающееся в складки у лодыжек. У тебя красивые лодыжки. Красивые лодыжки. Спасибо и на этом… — Надень босоножки на высоких каблуках и накрась ногти на ногах. Ступни у тебя тоже ничего. Далеко не каждая женщина может похвастаться красивыми ступнями. — Спасибо, Айви. Грудь у меня отвисшая, живот торчит, климакс не за горами, но зато у меня красивые ступни. Мне сильно полегчало. Может, лучше сразу пристрелить меня, чтобы не мучилась? — Слишком хлопотно. Кроме того, твой Эдвин будет рвать на себе волосы от отчаяния. Он сходит по тебе с ума, сгорает от страсти и все прочее. Нельзя быть такой эгоисткой. Подумай о нем. — Я и думаю о нем! Ему бы следовало завести роман с какой-нибудь молодой пышной красоткой. Айви взяла платье и повесила его на плечики. — Может, позволишь ему самому решать? Он уже большой мальчик и вполне способен сделать выбор самостоятельно. Поскольку нет никаких сомнений, что он выбрал тебя со всеми твоими недостатками, ясно, что его прельщает не только твое тело… А теперь я нуждаюсь в чашке двойного «экспрессо», иначе ты меня доведешь до белого каления! Долорес пришлось признаться, что ей следует благодарить Бога за откровенную и честную подругу, всегда готовую сказать ей правду. Она оделась, и женщины отправились в кафетерий. В конце концов нужное платье все-таки нашлось, и опасения Долорес пошли на убыль. Она почувствовала себя счастливой. В одежде подходящего фасона она выглядела не только неплохо, но даже сексуально. Эдвин, увидевший ее в пятницу вечером в голубовато-зеленом шелковом платье, казалось, был того же мнения. Долорес догадывалась об этом по его глазам, по выражению лица и таяла от удовольствия. Днем она заехала к нему домой, чтобы переодеться для вечера. Платье обтягивало ее талию и свободно ниспадало от бедер к лодыжкам. Переливающиеся цвета напоминали ей о Багамах — кристально чистом море со множеством оттенков аквамаринового и бирюзового, лазурном небе… Эти цвета подчеркивали голубизну ее глаз и заставляли их сиять. Она встала на цыпочки, закружилась, и шелк, сладострастно шурша, завился вокруг ее лодыжек. — Ты… потрясающе хороша. — Голос Эдвина был таким же нежным, как и его ласки. Ее затопило радостное тепло и ликование. Улыбка Долорес застыла, когда Эдвин со свистом втянул в себя воздух и в его глазах вспыхнуло темное пламя. Их взгляды скрестились, и в воздухе запахло озоном: непреодолимая сила влекла этих людей друг к другу. Когда Эдвин встал с кресла и пошел ей навстречу, у Долорес перехватило дыхание. Высокий, представительный, безупречно одетый, он двигался легко и стремительно, но с трудом владел собой. Эдвин встал перед ней; его руки медленно прошлись по ее волосам, шее, обнаженным плечам, спустились ниже и остановились на груди. Реакция ее тела была мгновенной. — Мы ведь должны идти на прием, — прошептала она. — К чертям прием, — хрипло ответил он, привлек Долорес к себе и пробормотал ей прямо в губы: — Я хочу тебя. Хочу немедленно… — Эдвин жадно целовал ее, смазал помаду, растрепал прическу, но Долорес это ничуть не волновало. Ее не волновало ничего, кроме неистового желания, сжигавшего ее тело как лесной пожар. Она прижималась к нему, отвечала на его поцелуи и чувствовала себя развратницей… Они занимались любовью прямо на ковре… яростно и жадно. Быстро и неистово. Пока не рухнули друг на друга, совершенно обессиленные. Прошло немало времени, прежде чем ее сердце успокоилось, а сознание стало снова воспринимать окружающее. Эдвин гладил ее волосы. Этот жест казался странно успокаивающим после неистового вихря любви. — Я узнал о тебе кое-что новое, — тихо сказал он. — Я, наверное, животное, — пробормотала Долорес, смущенная собственным бесстыдством. Она никогда не испытывала ничего столь стихийного… столь первобытного. Эдвин хмыкнул и поцеловал ее в закрытые глаза. — Восхитительное сексуальное животное… Но я думал о другом. — Угу… О чем это? Эдвин продолжал гладить ее спутанные волосы. — Ты затратила столько сил, чтобы подготовиться к вечеру, и не моргнула глазом, когда я все испортил. Долорес тихонько засмеялась. — Поверь, я знаю, что для меня главное. — В конце концов, у меня осталось не так уж много времени, подумала она, вспомнив слова Айви. — Мне нравится твое главное… — Он сел и улыбнулся. — Ты выглядишь так, словно тебя зверски изнасиловали. Долорес лениво потянулась. — Так оно и есть… — Но в таком виде ты не можешь показаться на приеме. Впрочем, я тоже. Придется долго приводить себя в порядок, если мы не хотим, чтобы люди обо всем догадались. — Я приму душ и начну все сначала. — Я присоединюсь к тебе. — Он по очереди поцеловал ее груди. — Через минуту. А потом они мылись, одевались и заново причесывались. К счастью, ее платье ничуть не пострадало от возни на полу. К тому времени, когда Эдвин и Долорес вышли из дому, они снова стали цивилизованными людьми, умеющими сдерживать свои инстинкты. Однако вскоре Долорес пожалела, что вообще поехала на этот вечер. Стоило ей с Эдвином войти в гостиную, как женщины уставились на них во все глаза. Они препарировали ее взглядом как лягушку, рассекали на кусочки, рассматривали их под микроскопом, оценивали, судили и рядили. Об этом говорили их лица; Долорес не была дурой, чтобы ничего не понять. Что ж, такого приема следовало ожидать — она вторглась на чужую территорию. Несомненно, Эдвин притягивал к себе бесчисленное множество женщин. Утешало лишь то, что он выбрал ее. Чтобы собраться с духом, она выпила глоток шампанского, потом еще один… Когда бокал опустел, Долорес поставила его на поднос и отправилась искать дамскую комнату. Не успев завернуть за угол, она услышала разговор об Эдвине. Спорили три-четыре женские голоса. Долорес застыла на месте, затаив дыхание. Женщины говорили о том, что Эдвин Оливер очень красив. Ужасно богат. Великолепен в постели. И что они много лет не видели его с женщиной. — Но сегодня он кого-то привел — сказал один голос. — Вы ее видели? — Ей по крайней мере сорок. Вы можете в это поверить? — Ты говоришь так, как будто ей сто. Радость моя, тебе самой скоро сорок. — Я хочу сказать, что этого никто не ожидал. Все думали, что он приведет сюда двадцатилетнюю секс-бомбу. Я ничуть не удивилась бы, если бы на него записывались в очередь. — Включая тебя с твоим чудо-лифчиком и прооперированным носом! Вот так! Долорес осторожно перевела дух. Она хотела уйти, но, казалось, приросла к полу. — Ну что ж, я думаю, в тридцать восемь лет у меня еще есть надежда. Если он влюбился в нее, то чем я хуже? Я бы выскочила за него при первой возможности. — А я нет. Мне жаль эту женщину. Они ее жалеют? Долорес напряглась, предчувствуя недоброе. — Почему это? — недоверчиво спросила собеседница. — Ты только представь себе: ей ведь придется соперничать с его покойной супругой. Я бы никогда на это не решилась. На мой взгляд, конкурировать с его святой Эммой — безнадежное дело. — Со святой Эммой? — Разве ты не слышала? Он буквально молился на жену. Люди до сих пор говорят, какая она была чудесная, добрая и талантливая. После ее смерти прошло немало лет, прежде чем он появился на людях с другой. Должно быть, в его жене действительно было что-то необыкновенное… — Эти слова сопровождались унылым, завистливым вздохом. — Да, ты права. Ведь влюбиться в Эмму с первого взгляда было трудно, потому что… ее лицо… Тут мимо Долорес прошло еще несколько женщин. Они смеялись, болтали, и этот шум заглушил конец фразы. Было трудно влюбиться?.. Почему трудно? Долорес порывисто вздохнула. Сердце стучало, в ушах звенело. Святая Эмма. Жена Эдвина. Идеал. Совершенство. Только этого недоставало! Мало ей увивающихся за Эдвином роскошных женщин, так теперь изволь соперничать с его покойной женой… Разве обыкновенная женщина в здравом уме решится на такое? Конечно, нет. Надо бежать, пока не поздно. Эдвин не про ее честь. Хотелось бы надеяться, но… Она была влюблена, безумно влюблена, а это не имеет ничего общего со здравым умом. Но вместо того, чтобы пуститься в бегство, она свернула за угол. Разговор тут же прекратился, и три женщины молча уставились на нее. Одна из них была ярко-рыжей — той самой, которую Долорес видела на сервированном ею обеде; другая — платиновой блондинкой, а третья — полубрюнеткой, полушатенкой. Долорес любезно улыбнулась. — Дамская комната в той стороне? — спросила она, указав рукой в конец мраморного коридора. — Да, — хором ответили ей. — Спасибо, — поблагодарила она и гордо прошествовала мимо, спиной чувствуя их взгляды. Вернувшись в гостиную, она увидела, что Эдвин в волнении не находит себе места. — Я искал тебя, — сказал он, обнимая ее за плечи. — Я гуляла, — оживленно ответила она. — И как, понравилось? — О да, замечательно. — Что-нибудь не так? Долорес небрежно помахала рукой. — Ничего особенного… Я бы с удовольствием выпила еще шампанского. — Что ж, хорошо, сейчас принесу. Конечно, ей не удалось обмануть его. Просто Эдвин решил не накалять обстановку. Но что она могла ему сказать? Я выжила из ума, когда влюбилась в тебя? Я злюсь и хандрю, потому что не хочу соперничать с твоей святой женой? Она быстро опорожнила бокал и взяла еще один… После окончания вечера они молча вернулись к Эдвину. Джон и Лина уехали на уик-энд в Лос-Анджелес к двоюродным братьям и сестрам, в доме было пусто и тихо. Она прошла в гостиную и села на диван. Кружилась голова. Эдвин взял кочергу и начал разгребать угли. Он был так красив и в то же время так далек от нее, что хотелось плакать. Она любила его и не сомневалась в своем чувстве. Но соперничать с его покойной женой бесполезно. Шампанское делало ее чувствительной и слезливой. Долорес прекрасно знала это и тем не менее позволила себе напиться. — Итак, — выпрямившись, спросил Эдвин, — в чем дело? Такой высокий, такой притягательный… Что он в ней нашел? Как Эдвин мог желать ее после своей божественной Эммы? Долорес знала, что он быстро разочаруется в ней. Она ему надоест. На глаза набежали дурацкие слезы. — Должно быть, я сошла с ума, когда связалась с тобой, — сказала она то, чего вовсе не собиралась говорить. — Я не хочу соперничать с твоей святой женой. 9 Эдвин напрягся. — С кем? — С твоей женой. Они называли ее святой Эммой. Лицо Оливера стало каменным, глаза — непроницаемыми. На какое-то мгновение в комнате воцарилось тревожное молчание. — Кто «они»? — ледяным тоном спросил Эдвин. — Люди. Женщины. Они говорили, что она была чудесная, необыкновенная, талантливая и что заполнить то место, которое она занимала в твоей жизни, невозможно. — Долорес глубоко вздохнула. — А одна вообще сказала, что не стоит и пытаться… — Причем эта женщина моложе меня, едва не добавила она, но удержалась, стиснула руки и надменно вздернула подбородок. — И я тоже не стану! — Прямо как в театре. О Господи, зачем она говорит это? Что ей стукнуло в голову? Шампанское, вот что. Четыре бокала за два часа. Лицо Эдвина потемнело. — Кажется, я не просил тебя занять ее место в моей жизни. И не говорил, что хочу этого. Голос Оливера звучал непривычно холодно. Долорес никогда не видела его таким сердитым и ужасно испугалась. Он резко отвернулся, взял пальто и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Она почувствовала, что дрожит всем телом, а по щекам струятся слезы. О Боже, что она наделала? Рассердила его. Эдвин возненавидит ее за то, что она вообще посмела произнести имя его любимой жены, даже в мыслях поставить себя на ее место. Она не слышала шума отъезжавшей машины, должно быть, Оливер пошел пешком. Ночь стояла холодная, и ей представилось, как он бродит по пустым, одиноким улицам, тоскуя о своей драгоценной Эмме. Конечно, Эдвин никогда не говорил ничего подобного. Он вообще очень мало говорил о жене, за исключением самых простых, обычных вещей, относившихся к детям и его прошлому. Он был джентльменом, этого у него не отнимешь. Хорошо бы выпить еще шампанского… О нет, только не это! А если выпить кофе, она не сможет уснуть. Кофе не утешает. Лишь бодрит немного. Она грустно сидела у камина, не зная, чем заняться, и с нетерпением дожидаясь его возвращения. Если он вообще вернется. А вдруг он сядет на скамейку в парке, просидит всю ночь и замерзнет насмерть. Сделает это нарочно, чтобы воссоединиться в вечности со своей ненаглядной Эммой. Святой Эдвин и святая Эмма наконец-то окажутся вместе на небесах, а она останется здесь, одинокая и нелюбимая. Долорес застонала, и слезы полились из ее глаз еще сильнее. А потом слезы кончились. Измученная женщина откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. К ней понемногу начинал возвращаться здравый смысл. Глупо было сидеть здесь и жалеть себя. Как не стыдно! Она взрослая женщина. Независимая, сильная, уверенная в себе. Что заставило ее столь безрассудно отдаться эмоциям? Она тяжело вздохнула. Надо собраться с силами и попросить прощения. Господи, как глупо было стоять и подслушивать чужой разговор! Не стоило расстраиваться и болтать вздор о соперничестве с мертвой. Зачем вообще ей понадобилось обращать внимание на слова каких-то незнакомок с обесцвеченными волосами и лифчиками, подпирающими грудь?! Следовало выпить чашку чая с ромашкой, успокоиться, подбросить угля в камин и ждать. Долго ждать не пришлось. Хлопнула входная дверь, и спустя мгновение в гостиную вошел Эдвин. — Извини, что я ушел, но мне требовалось время, чтобы подумать и успокоиться. Успокоиться… Похоже, с этой частью задачи он справился на удивление удачно. — Извини, что рассердила тебя, — сказала она, чувствуя, что к глазам снова подступают слезы. — Я не должна была так говорить. Не знаю, что на меня нашло после четырех бокалов шампанского. Эдвин подошел к камину и, стоя к ней спиной, начал растирать замерзшие руки. — Нам надо поговорить. — Ладно… Оливер повернулся и провел рукой по волосам. В его глазах застыла боль. — Мы с Эммой прожили четырнадцать лет, — начал он. — Да, она была чудесной, необыкновенной женщиной. Да, я любил ее. И когда она умерла, я тосковал так, что это невозможно передать словами… — Эдвин зажмурился, словно произнести эти слова вслух ему было нелегко. — Но я не жду, что кто-нибудь займет ее место. Это место принадлежит только Эмме. — Он немного помолчал, а потом с мольбой посмотрел ей в глаза. — Долорес, мне нужна женщина, которую бы я любил, лелеял и с которой прожил бы до конца дней. Нет, я не искал другую Эмму. Другой такой нет. Я любил ее, потому что она была неповторима, но это вовсе не значит, что я не могу полюбить другую, непохожую на нее женщину. После его слов настала оглушительная тишина, и Долорес услышала стук собственного сердца. Казалось, у нее отнялся язык. Эдвин сел рядом, не сводя с нее глаз. — Я люблю тебя, Долорес, и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Знаю, ты еще не готова и боишься этого, но у нас есть время. — Я виновата перед тобой, — прошептала она. — В чем? — В том, что я не хочу выходить замуж, а ты хочешь жениться на мне… Оливер лукаво усмехнулся и обнял ее. — Да, милая, я еще не отказался от этого намерения… А теперь дай я тебя поцелую. Долорес и Кора встречали Рождество вместе с семейством Оливеров. Это был чудесный день, полный смеха и радости. Кора быстро подружилась с Линой, которая спрашивала у нее совета, как одеваться, причесываться и, конечно, как вести себя с мальчиками, которые, по мнению Лины, были «полными дураками» и «абсолютными тупицами». Лина была славной девочкой, прямой и открытой. Долорес с облегчением убедилась, что ни она, ни Джон ничего не имеют против нее. Разговоры о том, что дети обычно принимают такие ситуации в штыки, в данном случае не оправдались. Долорес наслаждалась вниманием Эдвина и гнала от себя дурные мысли. Конечно, окончательно избавиться от них ей не удалось: в дальних закоулках души по-прежнему жил страх, готовый при первой возможности вырваться наружу. — Вот было бы здорово, если бы вы с папой поженились! — однажды вечером сказала Лина. Девочка собиралась на школьную вечеринку, и Долорес заплетала ее темные волосы в замысловатую «французскую» косу. Руки женщины на мгновение замерли, а пульс участился. — В самом деле? — деланно небрежно спросила она. — Ага. Тогда Кора была бы мне сводной сестрой, а вы — приемной мамой. Думаю, это было бы неплохо. Хотя моя подруга Беатрис говорит, что я чокнутая. Ее отец в прошлом году женился во второй раз, и она терпеть не может свою мачеху, потому что та все время ее шпыняет, заставляет убирать комнату, класть одежду на место, и они все время ссорятся. — Это нехорошо… — Руки Долорес продолжали механически заплетать косу. — Но мы бы не ссорились, правда? Вы бы не заставляли меня убирать свою комнату? Долорес невольно улыбнулась. — Нет. Ты достаточно большая, чтобы самостоятельно следить за порядком в своей комнате. Именно так я вела себя с Корой. Иногда в ее комнате был такой беспорядок!.. Кончалось тем, что она всегда наводила чистоту без напоминаний с моей стороны. — Как и я! — Лина улыбнулась, глядя в зеркало, и Долорес ответила ей улыбкой. — У тебя прекрасные густые волосы… — Спасибо. Я рада, что вы здесь и помогаете мне. — Лина слегка поерзала на табуретке. — Думаю, вам с папой надо пожениться, — уверенно заявила она. — Я знаю, он мечтает о браке с вами. Он безумно любит вас и, кажется, ужасно счастлив. Вы хотите за него замуж? У Долорес больно сжалось сердце. — Брак — дело серьезное, Лина, — ответила она. — Да. Люди обещают любить друг друга и держат свое слово. А когда становится по-настоящему тяжело, они справляются с любыми трудностями, потому что крепко дружат и никогда не расстаются… Это слова папы, а он всегда говорит правду. Знаете, он очень любил маму. К горлу Долорес вновь подступил комок. — Да, знаю. — Она бросила взгляд на фотографию, висевшую над кроватью Лины. Улыбающаяся Эмма, снятая в профиль, запрокинула голову и смотрела куда-то вверх. У нее был изящный маленький носик и длинная гибкая шея. Пышные темные волосы водопадом струились по плечам. Эмма была красавицей. Долорес снова взглянула в зеркало и встретилась с серьезным взглядом Лины. — А теперь он очень любит вас… Я спрашивала его, и он сказал «да». Долорес растерялась. Она не хотела говорить на эту тему. Надо было что-то придумать и отвлечь девочку, но Лина уже давно не была малышкой, которой достаточно стаканчика мороженого, чтобы забыть обо всем на свете. Она закусила губу. Ладно, попытка не пытка… — Я уже заканчиваю, — сказала Долорес, заплетая последние пряди. — У тебя есть резинка или заколка? — Вы любите моего папу? — спросила Лина, как будто не слышала ее слов, и Долорес едва сдержалась, чтобы не убежать из комнаты. — Конечно, люблю, — непринужденно ответила она. — Честно, по-настоящему любите? Во рту у Долорес пересохло; сердце стучало с перебоями. Просто смешно, что детские вопросы заставляют ее так нервничать. Естественно, отвечать не следовало. Можно было солгать, уклониться от прямого ответа. Но разве можно лгать этой девочке, которая доверяла ей и была согласна стать ее падчерицей! Долорес произнесла тихо: — Да… На лице Лины появилась ликующая улыбка. — Я знала! Но тогда почему же вы не женитесь? — Это не так просто, Лина. — А что тут сложного? Если вы по-настоящему любите друг друга, неужели трудно пообещать, что вы всегда будете вместе? — Иногда этого бывает недостаточно, Лина… Ну, вот я и заплела твою косу и мне нужна резинка. Поищи, пожалуйста… — У нее тряслись руки. Девочка выдвинула ящик стола и стала рыться в нем. Тем временем Долорес держала кончик косы и, ничего не видя, смотрела в зеркало. Наконец ее внимание привлекло какое-то движение. В дверях появился Эдвин. — Знаете что? — Лина наконец нашла розовую резинку и протянула ее Долорес. — Я думаю, вы просто боитесь. Кора говорила, что ее отец обманул вас. Но папа никогда не сделает этого. Никогда! — Привет, милые дамы, — сказал Эдвин, входя в комнату. Долорес сама не знала, радоваться ли ей его приходу или нет. Интересно, слышал ли он их разговор? — Па! Ведь правда, ты бы никогда не обманул Долорес, если бы вы поженились? Долорес едва не вскрикнула. О Господи! Из огня да в полымя… Эдвин слегка улыбнулся. — Я бы никогда не обманул ее, Лина. Никогда… — Он погладил дочь по щеке тыльной стороной ладони. — Ты у меня просто красавица! — Спасибо… — Лина подняла голову и с вызовом посмотрела на отца. — А я думаю, что если бы вы поженились, это было бы очень здорово! — Я ценю твой энтузиазм, — сухо сказал Эдвин, — но тебе следует поторопиться. Машина уже пришла. Лина тут же вскочила и устремилась к двери. — Счастливо! До свидания! Долорес вытерла влажные руки о розовое полотенце, которым девочка сушила волосы. Эдвин забрал у нее полотенце и небрежно спросил: — Итак, ты думаешь, что я способен обмануть тебя? Желудок сводило судорогой. Долорес стиснула кулаки. — Кора сказала Лине, что бывший муж обманул меня. Твоя дочь решила уверить меня, что ты никогда бы так не сделал. У Эдвина удивленно приподнялись уголки губ. — Дочерняя любовь — великая вещь. Лина хочет, чтобы мы поженились. Разве это не трогательно? — спросил он, обнимая Долорес за талию. Она промолчала. Ничего не могла с собой поделать, так же как и скрыть свои чувства от Эдвина. — Ради Бога, Долорес, — нахмурился он. — В слове «пожениться» нет ничего зазорного. Она не могла смотреть ему в глаза. — Извини… Оливер долго глядел на нее, а потом за руку повел из комнаты. — Обед готов, — спокойно сказал он. После Нового года Эдвин уехал в долгую деловую поездку в Японию. Долорес решила, что не будет грустить. Она много лет обходилась без мужчины и, разумеется, сможет и сейчас пережить недолгое одиночество. Будет читать книги, журналы. Она ведь не привыкла к Эдвину как к наркотику, правда? Но уже через несколько дней Долорес скучала по его ласкам и насмешливому блеску глаз. Скучала по его жизнерадостности и чувству юмора. В один прекрасный день она начала составлять список достоинств Эдвина, по каждому из которых особенно тосковала. Он был чудесный человек, чудесный любовник и, кажется, искренне считал ее совершенством. Невозможно себе представить, как ей повезло… Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Она неохотно сняла трубку, услышала замогильный голос Агаты и почувствовала, что хорошее настроение бесследно исчезло. Долорес тяжело вздохнула. Она уже привыкла к слезным жалобам сестры на окончательно вышедшего из повиновения племянника. — Мы приняли решение, — дрожащим голосом сказала Агата. — Либо он попадет в колонию для малолетних преступников, либо мы всей семьей отправимся в сумасшедший дом. Мы собираемся отдать его в частную лесную школу для трудных подростков. Уже нашли такую, и я надеюсь, что там ему помогут. — Ох, Агата… — прошептала потрясенная Долорес. — Все остальное бесполезно! — рыдала сестра. — Мы не знаем, что с ним делать! В школе тоже не знают! И врач не знает! Мы просто обязаны что-то предпринять! — Конечно, конечно! Но можете ли вы это себе позволить? — При наших доходах — нет… — Затем наступила пауза, и Долорес услышала, что Агата тяжело вздохнула. — Я не знаю, как обратиться к тебе с такой просьбой, но… — Что «но»? — Выглянув в окно, Долорес заметила, что над горизонтом нависла грозовая туча. Такая же грозовая туча сгущалась над ее головой. — Ты не смогла бы выкупить мою половину «Долины грез»? — Выкупить? — тупо повторила Долорес. — Да. — Я… я не знаю. Два года назад я взяла ссуду в банке под залог гостиницы на ремонт крыши и верхнего этажа. Я… еще не знаю, Агата. Мне нужно сесть и все как следует обдумать, подсчитать свои доходы… — Подсчитай, а? Это единственное ценное имущество, которое у меня есть. За первый год мы заплатим из своего пенсионного фонда, но ума не приложу, где взять остальное. А я догадываюсь, что в этой школе ему придется пробыть довольно долго… Несколько минут спустя окаменевшая Долорес положила телефонную трубку. Никаких сложных подсчетов не требовалось. Она знала, что не сможет выкупить долю Агаты. Ссуду надо выплачивать еще несколько лет, так что новую ей не дадут, а никаких сбережений у нее нет… За окнами стемнело. Ум заходил за разум от безуспешных попыток найти выход из этого затруднительного положения. Она была обязана помочь сестре. Долорес не сомневалась, что племяннику действительно необходимо учиться в специальной школе. А раз сестре нужна помощь, она должна сделать для этого все, что в ее силах. Прошло несколько мучительных дней, но в конце концов Долорес пришлось самой себе признаться, что есть только одно решение, которое может помочь ей достать необходимые деньги. Придется продать гостиницу. На уик-энд приехала Кора, и за чашкой чая Долорес поведала ей о двоюродном брате и о том, какое решение приняла. Кора пришла в ужас. — Mа, и что ты будешь делать? — Буду искать работу, — храбро ответила она. Об этом было страшно подумать. Где она, женщина средних лет, найдет работу? Всем известно, как это трудно, а у нее даже диплома колледжа нет… Немедленно прекрати распускать нюни, приказала она себе. Главное сохранять присутствие духа, а остальное приложится… Кора предложила решить вопрос с деньгами по-другому. — А ты… тебе не приходило в голову попросить у Эдвина взаймы? Долорес напряглась. — Нет, — решительно заявила она. — Ни под каким видом. — Думаешь, он не захочет помочь тебе? — Не в этом дело. Я не желаю быть у него в долгу. — Скорее пойду мыть полы, добавила она про себя. — Ну, может быть, он купит долю тети Агаты. Тогда ты не будешь у него в долгу. — Зато он станет моим партнером. — Боже, какой кошмар! Он получит право приезжать в любой момент и заявлять, что ему не нравятся розовые скатерти — лучше зеленые. Станет спорить с ней о выборе вин и цене номеров… Конечно, едва ли Эдвин будет вести себя подобным образом, но и такую возможность следует учитывать. Она всегда будет чувствовать себя уязвимой. — В таком случае я перестану чувствовать себя независимой, — добавила она. Лицо Коры смягчилось. — Ма, неужели это так страшно? Долорес во все глаза глядела на дочь и с ужасом вспоминала Энди, которому не нравилось ее желтое платье, не нравилось, как она готовит цыплят, не нравились книги, которые она читает, не нравилось то, как она воспитывает Кору… Она кивнула: — Да, страшно. Я бы этого не вынесла. В тот вечер Эдвин позвонил из Токио, сказал, что устроился в гостинице, сидит в номере и мечтает, чтобы она оказалась рядом с ним. — Расскажи мне, как выглядит номер, — попросила она. — А я закрою глаза и представлю себе, что я рядом с тобой. Эдвин описал ей роскошную комнату, большую кровать, облицованную мрамором ванную. — Ванна здесь огромная, с пузырящейся водой, — рассказывал он, — и мне так и чудится, что мы с тобой сидим в ней вместе, покрытые воздушными пузырьками, пьем шампанское и кормим друг друга клубникой. — Какой разврат! — засмеялась она. — Угу… Прилетай, и я покажу тебе, что такое настоящий разврат. — Хотелось бы… — И тут Долорес представилось, что через несколько месяцев она перестанет быть хозяйкой гостиницы, обретет свободу и в самом деле сможет позволить себе любое безумство — даже полететь в Токио, чтобы посидеть с Эдвином в ванне с пузырящейся водой. На мгновение Долорес захотелось рассказать Эдвину о том, что ей необходимо продать гостиницу, но она не позволила себе этого. Нельзя было поддаваться искушению. — Как тебе живется без меня? — спросил он. — Одиноко, — честно ответила она. — Я скучаю по тебе. — И это тоже было правдой. — И я, — ответил он. — Все время думаю о тебе. Они поговорили еще немного, Долорес промолчала о гостинице. Закончив беседу, она углубилась в газеты и стала просматривать объявления о найме на работе. Эдвин звонил каждый день, и молчать становилось все труднее. Она лгала ему, говоря, что все хорошо. Лгала, когда он спрашивал, что нового. Обманывала, когда он интересовался, все ли в порядке. Она тосковала по Эдвину и ждала его возвращения. Когда он вернется, она бросится к нему в объятия и попросит спасти ее. — Я обо всем подумала, — сказала Кора через неделю. — Ма, ничего страшного в этой ситуации нет, если посмотреть на нее с другой стороны. Это вовсе не проблема. Долорес бросила на дочь вопросительный взгляд. — Да? А как же тогда это называется? — Возможность. Проблем вообще не существует, — рассудительно сказала Кора. — Есть только упущенные или реализованные возможности. Долорес грустно улыбнулась. — Большое спасибо! Могу представить себе свои возможности… Жалкая бедность, жизнь на пособие, однообразная еда и комната, кишащая тараканами! — Зато ты будешь уважать себя и сохранишь достоинство, — ехидно сказала Кора. Долорес застонала, а потом засмеялась. — Ладно, ладно! Я устроюсь шеф-поваром в роскошный курортный отель на Багамских островах. Стоимость жилья будет включена в жалованье. Солнце круглый год. Вот это жизнь. — А я буду прилетать к тебе в гости, — кивнула Кора. — Разумеется, если у меня будет возможность раздобыть деньги на билет. А Эдвин будет летать к тебе на реактивном самолете, когда захочет. О нем ты, конечно, забыла? Нет, не забыла. Часть ее души — слабая, испуганная — отчаянно хотела попросить его помочь найти выход из затруднительного положения. Долорес была уверена, что Эдвин поможет с радостью. Даст взаймы, обеспечит ссуду, в общем, сделает все, что потребуется. Но другая часть ее — сильная, независимая — решила, что она попробует найти выход без его помощи. Так и будет. Она действительно сильная. Действительно независимая. И может позаботиться о себе. Две недели спустя все решилось само собой. Новыми владельцами предстояло стать Эндрю и его жене Нэнси. Те были без ума от радости. Мечта становится явью! Чудо! Было приятно видеть, что они так довольны. И хоть расставаться с гостиницей было безумно жалко, Долорес становилось легче на душе оттого, что она знала — ее дело попадет в хорошие руки. Она заранее решила, что не будет впадать в депрессию, которую уже однажды пережила после развода. Ничего хорошего в этом не было. Главное — не терять уверенности в себе. Она храбрая, мужественная и справится с любыми трудностями. В конце концов, она все время стремилась к свободе. И наконец получила ее. Такую свободу, что от одной мысли о ней душа уходила в пятки. Свободу жить на пособие, покупать подержанную одежду, снимать дешевое жилье… Долорес посмотрелась в зеркало. Почему она плачет? До сих пор она не плакала. Для этого не было причины. Она выглянула наружу. Мирный, безмятежный день. Повинуясь импульсу, Долорес оделась и вышла на улицу. Нужно было успокоиться, восстановить равновесие. Она миновала пруд и бродила по тропинкам, дыша свежим вечерним воздухом. Наконец села на старую деревянную скамью и обхватила себя руками. Она почувствовала страшное одиночество, и к глазам снова подступили слезы. Ничего, пусть текут. Это не страшно. Все равно ее никто не видит и не слышит. Лучше выплакаться, чем копить слезы в себе. Долорес не знала, как долго она просидела в парке, горько плача и жалея себя… Вдруг кто-то окликнул ее по имени. — Долорес! Сердце чуть не выскочило из груди. — Я здесь… — услышала она собственный хриплый шепот. Эдвин вернулся. Она только успела подумать об этом, а он уже был рядом. — Ради Бога, что ты здесь делаешь в такой час? — Ты вернулся, — пробормотала она. На мгновение Долорес показалось, что это ей только чудится, но когда Эдвин заключил ее в объятия и прижал к себе, она поняла, что это правда. — Одиннадцатый час! Почему ты сидишь здесь одна? — Я гуляла. Здесь так красиво… — Голос Долорес дрожал, и она знала, что ей не удастся скрыть от Эдвина свое состояние. — Ты плакала? — спросил он. — Что случилось, милая? — Все в порядке, — солгала она. — Я не ждала тебя. Ты вернулся раньше, чем обещал. — Я хотел сделать тебе сюрприз. — Эдвин поцеловал ее в холодные губы. — О Боже! Скорее пойдем домой, пока ты не замерзла до смерти! Они молча вернулись во флигель, и Долорес сидела перед камином, пока Эдвин на кухне варил ее любимый шоколад. Надо было рассказывать все без утайки, а это ее ничуть не радовало. — Явно что-то случилось, — сказал он, вручая ей кружку. — Выкладывай. Она тяжело вздохнула. Нет, больше никаких слез! Надо сказать ему правду. — Я продаю гостиницу. Он застыл на месте. — Продаешь? Почему? Она все деловито объяснила, уложившись в несколько фраз. Эдвин сидел и молча таращил на нее глаза. — Дело устроилось наилучшим образом. Эндрю и его жена Нэнси продают свой дом, приводят в порядок финансовые дела и в марте переезжают сюда. За это время я найду себе работу и жилье. Конечно, свое будущее я планировала немного по-другому, но зато теперь у меня появляется возможность заняться чем-то иным и иметь больше свободного времени. Может быть, я даже смогу путешествовать. — Она храбро улыбнулась. — И переживать захватывающие приключения… — И ты так этому обрадовалась, что отправилась прогуляться, села на скамейку, заплакала и едва не замерзла, — спокойно продолжил он. — Прекрасно… — Просто сентиментальность взяла свое. Эту гостиницу основали мои родители, я им помогала, а потом хозяйкой стала я… Ничего нет странного в том, что я слегка расчувствовалась. — Ей казалось, что ее слова звучат весьма разумно. Эдвин долго молчал, и это беспокоило Долорес. — Ты ничего мне не говорила, — наконец бесстрастно сказал он. — Я звонил тебе каждый день, но ты так ничего и не сказала. — Это моя личная проблема, и я знала, что мне делать, — ответила она и внезапно задрожала, увидев темную тень в его глазах. Настала еще одна пауза. Страшная пауза, которую не выдерживали нервы. Она увидела его плотно сжатые губы, горящий гневом взгляд, и это повергло ее в трепет. Их глаза встретились. — В продаже гостиницы нет ни капли здравого смысла, — промолвил он тихим, спокойным голосом. — Почему ты мне ничего не сказала? У Долорес засосало под ложечкой, но она продолжала стоять на своем. — В этом не было необходимости, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я бы сумел помочь тебе. Именно этого она и боялась. — Я знала, что мне делать… — Продать гостиницу? — сурово и гневно спросил Оливер. — О Боже, Долорес! Есть и другие способы! — Знаю, — ответила она. — Но я выбрала этот. — Ты что-нибудь подписывала? Еще не поздно передумать! Она чувствовала, что того и гляди снова заплачет. — Эдвин, я не хочу передумывать! Оливер сунул руки в карманы. — Черт побери, Долорес! Почему? Ты же так любишь свою гостиницу. Нет никакой нужды продавать ее! Существует множество иных выходов из создавшегося положения! Она почувствовала, как сильно забилось сердце. — Мне самой решать, какой из них самый подходящий! — Почему ты не посоветовалась со мной? Почему не попросила помощи у меня? — Потому что не хотела! Эти слова эхом отдались в тишине. Эдвин бросил на нее мрачный взгляд. — Понимаю… — с горечью сказал он. — Ты не доверяешь мне. Все еще не доверяешь… — Эдвин, я не… Он повернулся и шагнул к двери. — Мне лучше уйти. — Голос Эдвина был убийственно спокойным. — Эдвин, пожалуйста! Он не остановился. Просто открыл дверь и вышел… Долорес не могла сдвинуться с места. Хотелось побежать за ним, уговорить не сердиться, сказать, что он нужен ей… Нет, не нужен. Это ее проблема, и она справится с ней сама. Она может позаботиться о себе. А если он не хочет этого понять, тем хуже для него. Она услышала шум мотора и шорох гравия. Горло болело, по лицу текли слезы. Почему все так сложно?! Она обидела его, хотя и не хотела этого. Ты мне не доверяешь, сказал он. Все еще не доверяешь. Вцепившись в руль, Эдвин гнал машину по шоссе. Мышцы сводило от жгучей обиды. Что случилось с этой женщиной? Почему она не захотела поделиться с ним своими трудностями? За каким дьяволом ей понадобилось, ни с кем не посоветовавшись, продавать гостиницу чужим людям?! Она отказалась от того, что любила больше всего на свете! Оливер ударил кулаком по баранке. Он бы этого не позволил. Он бы сделал для нее все. Мог бы сам купить гостиницу или долю ее сестры. Или еще проще — заплатил бы за содержание мальчишки в лесной школе, только и всего! Я не хочу передумывать, сказала она. Долорес не хотела, чтобы он ей помог. Эдвин чертыхнулся. Неужели он так и остался для нее совсем чужим человеком? Болела голова. Меньше всего на свете он рассчитывал возвращаться домой в поздний час. Ему так хотелось быть рядом с Долорес, держать ее в объятиях, целовать… Последние три недели казались вечностью. Эдвин тосковал по ней так сильно, что это даже пугало его. Они не должны были расставаться. Но она не любила его. Недостаточно любила, чтобы выйти за него замуж. Долорес всегда держалась на расстоянии, в ее глазах словно застыл необъяснимый страх. А когда заходила речь о браке, она словно не слышала его слов. В доме было тихо. Дети уже спали. Он прошел в кабинет, налил себе виски и задумался. Несколько месяцев назад Долорес сказала, что очень дорожит своей независимостью и никогда от нее не откажется. Так вот почему она ничего не сказала о своих проблемах! Вот почему захотела все решить сама. Потому что когда-то она была замужем за человеком, который приказывал ей, что делать, что носить и что думать, который искалечил ее душу. С тех пор пи один мужчина не имел права что-то решать за нее, включая его, Эдвина… Оливер допил остатки виски и заставил себя подавить обиду. Самое худшее, что можно было сделать в такой ситуации, это силой навязывать Долорес свою помощь. Пусть сама улаживает свои дела. Пусть ищет работу и начинает новую жизнь. Она умна, талантлива и наверняка найдет что-нибудь. Лишь бы эта работа приносила ей радость. Он лег в постель, однако даже во сне продолжал искать выход. И выход нашелся. Эдвин проснулся, посмотрел в темное окно и улыбнулся. Долорес любила поспать, но сегодняшняя ночь выдалась просто кошмарной. Когда рано утром позвонил Эдвин, она облегченно вздохнула. — Ох, Эдвин… Я не хотела обижать тебя. Я… Прости меня. — Все в порядке, Долорес. Я просто хотел сказать, что не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Я был бы рад тебе помочь, но если ты твердо решила продать гостиницу, будь по-твоему. — Спасибо… — Из глаз Долорес брызнули слезы. — Извини, что огорчила тебя вчера вечером. — Ничего, переживу. Не беспокойся об этом. — Я плохо спала… — Я тоже, — засмеялся он. — Нам следовало спать в одной постели. Тогда все было бы в порядке. — Да… — Какие у тебя планы на сегодня? — Была среда, ее выходной. — Собираюсь разбирать кладовку. — Помощь не нужна? — Очень нужна. Эдвин приехал в начале четвертого, в кедах, джинсах и толстом свитере. Долорес бросило в дрожь от желания: что бы ни надел этот человек, он всегда выглядел сильным, мужественным и красивым. Он молча вошел в комнату, захлопнул дверь и поцеловал Долорес так жадно, что у нее закружилась голова. — Извини за вчерашнее. Самолюбие взбунтовалось. Не вынесло, что ты отказалась от моей помощи. — Я не хотела обижать тебя… — Знаю. Все, с этим покончено. — Он снова поцеловал ее. — Я соскучился. Хочу тебя. Они прошли в спальню, раздели друг друга и упали на кровать. — Я люблю тебя, — почти не отрываясь от ее губ, хрипло проговорил Эдвин. — А я тебя… — И не было на свете слов слаще этих. Его горячие губы и руки жадно ласкали ее тело. Долорес страстно отвечала ему, и вскоре любовники сгорали от дикого, первобытного желания. Она любила его тело, гладкую кожу, обтягивавшую тугие мускулы, ее вкус и запах. Кровь пела, движения становились все быстрее и быстрее. Наконец страсть была утолена, и они вытянулись на кровати, не размыкая объятий. Долорес слушала, как бьется его сердце. Она поцеловала его чуть влажную от пота грудь, улыбнулась и закрыла глаза. Когда в измученное тело влились новые силы, она посмотрела на часы. Было начало пятого. — Пора пить чай, — сказала она. Эдвин поцеловал ее в макушку и засмеялся. — Священное время! Ничто на свете не может отвлечь тебя от файф-о-клока! — Ничего не поделаешь, это гены. — Гены? Ах да, твоя английская бабушка! — Чай придает бодрость. А после того, как ты меня «изнасиловал», мне надо восстановить силы. — Ну что ж, если чай может помочь этому, тогда я — за! — засмеялся Эдвин. Она встала с кровати, накинула на себя кимоно, заварила свой любимый «Липтон» и поставила на стол чашки и тарелку с испеченными Эндрю лимонными пирожными. Они сидели в гостиной и чаевничали, окруженные старыми вещами, которые Долорес незадолго до того выгребла из чуланов и ящиков. К несчастью, поверх кучи бумаг лежала фотография Энди и десятилетней Коры, стоявших на крыльце дома. Красивый дом, и красивый ребенок, красивый муж. Муж, которому нельзя было доверять. Жалкая пародия на мужчину. — Чудесный дом, — сказал Эдвин, глядя на фотографию. — Позолоченная клетка… — вздохнула она и покачала головой. — Нет, не клетка. Просто мне так казалось. Я была в плену собственных заблуждений. Жалела себя. Однажды я открыла дверь, поняла, что она никогда не была заперта, и улетела. Свободная как птица. — Так легко, так просто… — Нет, не легко и не просто. Но в конце концов я развелась с Энди и ничуть не жалею. Не хочу говорить об этом. Все осталось в прошлом. Будь добр, передай мне еще одно пирожное. Эдвин протянул ей тарелку и небрежно сказал: — Итак, в марте ты станешь еще более свободной. Тебе не придется заботиться о гостинице, не придется руководить и готовить. Чем ты собираешься заняться? — Поисками работы. — Она принялась за пирожное. — У меня есть для тебя работа. Долорес бросила на него удивленный взгляд и с полным ртом пробормотала: — Не надо, Эдвин! — Ты даже не знаешь, о чем идет речь. — Не люблю подачек. Он тяжело вздохнул. — Так и знал, что ты это скажешь… — Тогда зачем говорил? — Потому что эта работа как раз для тебя. Она придется тебе по душе. А заговорил я потому, что никто не справится с ней лучше тебя. Она поставила чашку и молочник на журнальный столик. — Не говори мне, что ты уволил миссис Шеффер и хочешь, чтобы я играла роль твоей экономки, повара и любовницы одновременно. Он усмехнулся. — Гмм… А что, неплохо… Как это не пришло мне в голову? — И слава Богу. Я никогда больше не соглашусь вести хозяйство. Ни у холостяка, ни у женатого. Хватит с меня… Еще чаю? — Спасибо, с удовольствием. — Он протянул ей чашку и чарующе улыбнулся. — Ты все еще не хочешь выходить за меня замуж? — Нет. Если бы мы поженились, я бы чувствовала себя в долгу по гроб жизни, потому что ты избавил меня от бедности и лишений. — Она поставила чайник и откинулась на спинку дивана. — Так и вижу газетные заголовки: «Богатый промышленник из милости женится на немолодой разведенной женщине без гроша в кармане», или что-нибудь еще хлеще. Сам знаешь, на что способны эти бульварные листки. Они поместят наши фотографии на первой странице и не позаботятся о том, чтобы отретушировать мои морщины… — Перестань, Долорес! Рано или поздно ты все равно выйдешь за меня замуж. Поэтому можешь не заниматься самобичеванием. Ты вовсе не старая. И морщин у тебя нет. Ты… — Есть. — Не вижу ни одной. — Потому что не хочешь видеть. — Ты сведешь меня с ума, — застонал он. — Мне надо чего-нибудь выпить! — Я уже налила тебе чай. — Большое спасибо, — сухо поблагодарил он. Они выпили весь чайник, беседуя о Джоне, который занял первое место на математической олимпиаде, о Лине, у которой завелся дружок, о бабушке Эдвина, которой в мае должно было исполниться девяносто лет и которая приглашала всю родню в Италию, чтобы отметить юбилей. Однако все это время Долорес продолжала думать о том, что собой представляет предложенная Эдвином работа. Они сходили на прогулку, пообедали, и тут у Долорес лопнуло терпение. Справиться с любопытством было выше ее сил. После двух бокалов вина она перестала упрямиться. — Рассказывай про работу, — небрежно бросила она. Эдвин наполнил ее бокал. — Ты же сказала, что не хочешь… — Я даже не знаю, в чем она заключается. Но если тебе действительно нужна моя помощь, я могла бы подумать… конечно, в порядке дружеской услуги. — Конечно, — скрывая улыбку, согласился Эдвин. — Жалованье приличное? — Очень приличное. — А я смогу быть сама себе хозяйкой? Не люблю, когда мной командуют. — Сможешь. — Звучит заманчиво, — протянула она, делая еще один глоток вина. Долорес чувствовала себя отдохнувшей и была в прекрасном настроении. — Но в чем заключается ловушка? Если что-то выглядит слишком заманчивым, то наверняка следует ждать подвоха. Он был совершенно серьезен. — Никакой ловушки. Просто хорошо оплачиваемая работа со свободным графиком, и ты будешь там полной хозяйкой. Можешь сама составлять себе режим дня. — Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он откинулся на спинку кресла и смерил Долорес долгим взглядом. — Ты в самом деле хочешь знать, что это такое? — Конечно. — Помнишь, несколько месяцев назад я говорил тебе, что компания купила усадьбу? Она кивнула. — Да. Я видела фотографии. Ты говорил, что ее реставрируют и перестраивают. — Верно. Через месяц работы заканчиваются. Затем ты займешься меблировкой и отделкой, а когда все будет готово, возглавишь дело, наймешь штат и позаботишься о кухне и составлении меню. Долорес окаменела от неожиданности. Он сказал, что эта должность как раз для нее. И был совершенно прав. Эдвин погладил ее по голове. — Ты прекрасно справишься с этой работой, Долорес. Я не вижу на этом месте никого другого. Эдвин нежно поцеловал ее. — Пожалуйста, скажи «да». И она сказала «да». 10 Стояла весна. Вокруг пышно цвели азалии. Настоящие райские кущи, думала Долорес, медленно проходя через недавно разбитый сад, окружавший усадьбу, которую она тщательно меблировала и отделывала последние два месяца. Благодаря репутации Эдвина Оливера отреставрированный особняк в колониальном стиле привлек к себе внимание прессы. Впрочем, немалую роль сыграла в этом и Долорес, отвечавшая за интерьер. Местные газеты и пара журналов уже опубликовали несколько заметок об усадьбе, а местное телевидение готовило о ней отдельную передачу. Этот интерес удивлял и радовал Долорес. Но сегодняшний телефонный звонок был еще более удивительным, и она с нетерпением ждала Эдвина, чтобы рассказать об этом. Он должен был заехать за ней с минуты на минуту. Долорес летела по тропинке к своему маленькому каменному коттеджу, скрывавшемуся в сосновой роще неподалеку от главного здания. Ей хотелось петь от счастья. Это было невероятно! Что за день! Как будто ей и без того не хватало радости. Как будто через несколько часов ей с Эдвином и детьми не предстояла поездка в Италию… Кобальтово-синяя машина вихрем пронеслась по подъездной аллее и притормозила у ее домика. Эдвин открыл дверцу и с улыбкой вышел ей навстречу. Джинсы и черная рубашка с короткими рукавами подчеркивали его стройную фигуру, при виде которой у Долорес учащенно забилось сердце. Она никогда не сможет насмотреться на него. Эдвин обнял и поцеловал ее. — Кажется, ты вот-вот запоешь. Что случилось? — Я должна тебе кое-что рассказать, — возбужденно выпалила Долорес. — Это просто фантастика! Ты не поверишь! — И что же это? — Скажу в машине. — Ладно. Ты готова? — При виде стоявшего на крыльце чемодана его улыбка стала шире. — Вижу, что готова. Ну что ж, ты заслужила отпуск. — Эдвин снова поцеловал ее. — Тебе абсолютно ничего не придется делать. Только загорать на пляже, есть и, конечно, почаще улыбаться моей бабушке. Бабушке Эдвина, жившей на юге Италии, исполнялось девяносто лет, и вся семья собиралась на ее большой вилле, чтобы отпраздновать это событие. Долорес тоже пригласили на праздник. Перспектива познакомиться со всей многочисленной родней Эдвина не вызывала у нее особого восторга, но он убедил Долорес, что его родственники — чудесные люди и примут ее с сердечным радушием. К тому же Долорес всю жизнь мечтала побывать в Италии. Эдвин положил ее чемодан в багажник, и несколько минут спустя они уже мчались в аэропорт. Долорес откинулась на спинку сиденья и счастливо вздохнула. Эдвин положил ладонь на ее колено. — Так расскажи, что же все-таки случилось. Я сгораю от любопытства. — Ах да… — небрежно протянула она. — Сегодня утром мне предложили работу. Эдвин поднял брови и покосился на нее. — В самом деле? И что за работа? — Меблировать и декорировать плантаторский дом. Ему почти двести лет, — сказала она, пытаясь говорить спокойно и деловито. — Его отреставрировали и превратили в сельскую гостиницу. Мне предложили осмотреть дом и решить, согласна ли я взяться за это дело. — И тут все ее усилия казаться невозмутимой потерпели фиаско. Голос Долорес ликующе зазвенел: — Им понравилось, как я оформила усадьбу, и они хотят, чтобы я сделала для них то же самое! Правда, здорово? Эдвин засмеялся. — Мне нравится твой энтузиазм. Но, знаешь, я вовсе не удивлен. — Не удивлен? — Ты думаешь, я единственный человек в мире, который способен оценить твои таланты? — Догадываюсь, что нет, — улыбнулась она. — Впрочем, как бы там ни было, я отказалась от этого предложения. — Почему? — спросил он. — Потому что у меня есть занятие получше — управлять усадьбой и готовить еду для пенсионеров и отдыхающих. — Через месяц усадьба должна была принять первых постояльцев. — Ты уверена, что не пожалеешь о своем отказе? — Конечно, уверена! Но все равно ужасно приятно иметь выбор! Движение становилось все оживленнее, но Эдвин, не отрывая глаз от дороги, прикоснулся к ее руке. — Я хочу только одного: чтобы ты была счастлива. — Работа в усадьбе мне по душе, — откликнулась Долорес. — И я счастлива быть с тобой. Она любила его, и жизнь казалась чудесной. Хотелось, чтобы так было всегда. Она не желала перемен. Если бы только ее перестал пугать маленький чертик, прятавшийся в подсознании и шептавший, что все непременно изменится… К великой радости Долорес, родственники Эдвина действительно оказались прекрасными людьми, встретили ее без всякого предубеждения, и в большой вилле на берегу лазурного Адриатического моря она почувствовала себя как дома. Это был великолепный дом с колоннами, прохладным мозаичным полом и просторными, полными воздуха комнатами. Долорес восхищалась чудесной старинной мебелью, роскошными восточными коврами и только что срезанными цветами, наполнявшими ароматом каждую комнату. Но важнее всего была здешняя атмосфера. Здесь жили веселые, счастливые и искренне любящие друг друга люди. Бабушка Эдвина, которую все называли просто Фанни, сказала Долорес, что любит молодежь и терпеть не может стариков с их вечными болячками. Судя по всему, у нее самой никаких болячек не было. Среди множества великолепных картин Долорес обнаружила большую фотографию в деревянной рамке, на которой была запечатлена Фанни с двумя праправнуками на коленях. Разительный контраст старости и молодости. Глядя на фотографию, нельзя было не улыбнуться. — Чудесно, — искренне сказала Долорес Эдвину. — Великолепный снимок. — Верно, — согласился он. — Она была такая талантливая, — со вздохом сказала невестка Эдвина Элла, стоявшая рядом с бокалом вина в руке. Эта высокая, рыжеволосая женщина с белой веснушчатой кожей и приветливой улыбкой ничем не напоминала итальянку. — И душа у нее была добрая и щедрая, — добавила она, не сводя глаз с группового портрета. — Я так и вижу ее с аппаратом в руках, подыскивающую нужный ракурс… У Долорес пересохло во рту. За эти несколько дней имя Эммы звучало много раз. Говорили Лине, как она похожа на свою мать, вспоминали о том, что сказала или сделала покойная жена Эдвина. А сейчас эта фотография… Почему это ее так ранило? Она ревновала Эдвина к его прошлому, стыдилась своего чувства и не хотела его испытывать. Элла дружелюбно посмотрела на Долорес. — Но все мы очень рады, что Эдвин нашел вас. — Она улыбнулась деверю. — Похоже, Долорес сделала тебя счастливым! Она тебе очень подходит. Эдвин обнял Долорес за талию и ответил Элле улыбкой. — Очень, очень подходит! — Я ошибся, — сказал Эдвин. — Не следовало делать тебе предложение. — Он говорил как незнакомец, и голос его казался странно чужим. — Мы совершенно не подходим друг другу. Мне нужен кто-то другой. Кто-то другой, кто-то другой… Маленький чертик, одетый в красное, плясал вокруг и смеялся. Какой другой? — хотела спросить она, но язык ее не слушался. Тело пронзила мучительная боль. Она пыталась сказать, что любит его, но мешали слезы… Когда она проснулась, лицо было мокрым. Вокруг стояла темнота, и на мгновение Долорес показалось, что она умерла от горя. Лишь потом она поняла, что лежит в постели рядом со спящим Эдвином, и страх тут же исчез, оставив после себя странное гнетущее чувство. Эдвин заворочался, повернулся на бок, потянулся к ней, привлек к себе и пробормотал что-то неразборчивое. Она так и не заснула. Темнота сменилась рассветом: птичий хор славил новый день. Солнце наполняло комнату золотистым светом, проникая сквозь тонкие шторы, которыми было задернуто открытое окно. Она заставила себя забыть о голосе судьбы. В конце концов, это был всего лишь сон. В тот день Эдвин повез ее на экскурсию. Стоял яркий солнечный день. Они осмотрели руины эпохи Древнего Рима, старый город с улицами, мощенными булыжником, и посетили рынок. Ей нравился вкус и запах свежего крестьянского хлеба и сыра. Они поели на террасе ресторана, в тени огромных деревьев. После непременных фаршированных яиц, хрустящего хлеба, оливок, корнишонов и сыра последовало фирменное мясное блюдо, после которого они с трудом поднялись из-за стола. — Это место — настоящий рай для любителей поесть. Пожалуй, я бы здесь, в Италии, пожила, — с тоскливым вздохом сказала Долорес, возвращаясь к машине. — Я стараюсь привозить сюда детей хотя бы раз в год, — промолвил Эдвин, доставая из кармана ключи от машины. — Не хочу, чтобы они отрывались от своих корней и истории. А ты смогла бы выбираться сюда раз в год? Он не мыслит без нее будущего… Долорес улыбнулась. — Думаю, что смогла бы, — непринужденно ответила она. Эдвин открыл дверцу и усадил ее в машину. — Бабушка была бы рада, — сказал он, усаживаясь за баранку. — Фанни расхваливает тебя на все лады. У Долорес вспотели ладони. Она знала гораздо больше! Лина радостно шепнула ей вчера вечером: — Все считают, что папа должен жениться на вас. Соглашайтесь, Долорес! На следующий день, вечером, они с Эдвином пошли прогуляться в сад, благоухавший жасмином и розами. Над морем висела полная луна, дул прохладный ветерок. В дальнем конце сада скрывалась каменная лестница, которая вела на пляж. Они осторожно спустились по ступеням и сели на еще теплый песок. Эдвин обнял и поцеловал ее. — Никак не мог дождаться момента, когда мы останемся одни, — прошептал он. Долорес обняла его за шею и вернула поцелуй. Как чудесно ощущать, что ее тело снова проснулось к жизни и чуть ли не поет от желания! — Долорес… — Гмм… да? — Ты знаешь, что я люблю тебя? — Да, милый, — прошептала она. — А знаешь, чего я хочу больше всего на свете? — Гмм… чего? — Чтобы мы всегда были вместе. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты выйдешь за меня? Она промолчала. Эдвин тут же отстранился и внимательно посмотрел на нее. — О Господи, Долорес… — прошептал он. — Можно подумать, что я сделал тебе недостойное предложение. — Извини. — Сердце колотилось, в висках пульсировала кровь. Эдвин не заикался о свадьбе несколько месяцев. Долорес надеялась, что он привык к их отношениям и считает их вполне достаточными. — Долорес, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Мы должны быть вместе. — Разве для этого непременно нужно пожениться? — Она поежилась, но виной тому был не холод. — Может быть, это звучит эгоистично, но я хочу стать тебе самым близким человеком. Хочу знать, что ты дорожишь мной и нашими отношениями, — прошептал Эдвин. — Сам знаешь, как я дорожу тобой. — В самом деле? Иногда я в этом сомневаюсь. — Лицо Эдвина помрачнело. — Почему? О чем ты говоришь? — Я часто ощущаю, что ты держишь меня на расстоянии. И задумываюсь, любишь ли ты меня. — Я люблю тебя, — взволнованно ответила Долорес, вздрогнув от прозвучавшей в его голосе боли. — Тогда почему ты все время отстраняешься, как будто готовишься сбежать? — Сбежать? — Она покачала головой. — Я… я не хочу убегать от тебя, Эдвин. Не знаю, почему ты так решил? — Я надеялся, что это со временем пройдет, но все остается по-прежнему. — У него напряглись плечи, руки сжались в кулаки. — У меня такое чувство, будто ты в любой момент ждешь от меня какого-то подвоха. А когда я заговариваю о женитьбе, ты обдаешь меня холодом отчуждения. — Да, я никогда не была в восторге от семейной жизни, — призналась она, просеивая песок сквозь пальцы. — Ты не была в восторге от семейной жизни с Энди! — Он вскочил на ноги и навис над ней. — Меня оскорбляет твоя уверенность, что мы с ним одного поля ягода! Проклятие, Долорес! Почему ты позволяешь этому человеку до сих пор портить тебе жизнь? — Эдвин порывисто провел рукой по волосам. — Не понимаю… Ты же умная, сообразительная женщина. Как тебе такое приходит в голову? Долорес неподвижно сидела на песке, ошеломленная этими словами. Высокая фигура Эдвина заслоняла луну. — Чего ты от меня хочешь?! — воскликнул он. — Почему ты мне не доверяешь? Чем я заслужил это? — Ничем… — Тогда почему? — Не знаю… — Долорес начало трясти от волнения. Она тоже поднялась. — Не кричи на меня! Я не могу чувствовать себя по-другому! — Слезы жгли глаза. — Извини! — Она бросилась бежать, но ноги завязли в песке, и она упала на колени. Прежде чем Эдвин успел помочь ей подняться, Долорес встала и побежала в дом, оставив его далеко позади. Дом и терраса были заполнены веселыми, смеющимися людьми. Оставалось лишь укрыться в спальне, которую она делила с Эдвином, хотя тому приличия ради и выделили маленькую комнатку рядом. Она сидела на краю кровати и тяжело дышала. Через минуту вошел Эдвин и протянул ей бокал вина. — Тебе не убежать от этого разговора, Долорес, — спокойно сказал он. — Мы должны, должны поговорить! Она отвела от него взгляд и молча пригубила вино. Эдвин, засунув руки в карманы, мерил шагами комнату. — Я пытался понять тебя… Пытался быть терпеливым, дать тебе время привыкнуть ко мне и к тому, что мы вместе. К мысли о том, как много ты для меня значишь… — Он сделал паузу и повернулся к ней лицом. — Я люблю тебя. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Мы не должны жить врозь. Я хочу быть с тобой каждый день, ложиться с тобой в постель и просыпаться рядом. Черт побери, Долорес, что в этом плохого? — Ничего, — с несчастным видом пробормотала она. Что еще она могла ответить? Все было чудесно — именно так, как ей хотелось. Быть вместе с Эдвином до конца жизни… Разве в глубине души она не желала этого? Конечно, желала. Больше всего на свете. Но при одной мысли о браке Долорес охватывал страх. — Тогда почему ты не выходишь замуж за меня? — Боюсь… — прошептала она. — Чего боишься? — Многого. Твоя жена… Она была красавицей, а я нет. Боюсь, что недостаточно хороша для тебя, боюсь, что ты разочаруешься вскоре и бросишь меня. — О Боже, зачем она это говорит? Слова сами срывались с ее губ. Казалось, их говорила та несчастная, убитая горем женщина, которой она когда-то была… Неужели она так и не излечилась?.. — Ты сведешь меня с ума этими глупостями! Почему ты считаешь, что недостаточно хороша? Потому что так думал твой бывший муж? Он страдал комплексом неполноценности и заразил им тебя. Но я не Энди, Долорес! — гневно воскликнул Эдвин. Долорес молча смотрела в бокал. Сердце ее замерло. — Если ты не веришь мне сейчас, то не поверишь и потом, — с горечью сказал он. — Я люблю тебя, но не могу добиться твоего доверия. Не знаю, что мне еще сделать для этого. А если нет доверия, не имеет смысла продолжать наши отношения. Мне не нужна бесконечная любовная связь. — О чем ты говоришь? — испуганно прошептала она. — О том, что больше не могу… — Оливер стиснул кулаки и сунул их в карманы. — Я хочу жениться на тебе, любить, лелеять тебя и вместе стареть. — Его лицо исказила боль. — Если ты не чувствуешь того же, продолжать нашу связь не имеет смысла. 11 Грудь сдавило так, словно на нее обрушилась скала. Долорес не могла дышать. Ее охватил ужас. Все кончено, они расстаются!.. — Эдвин, пожалуйста… — прошептала она. — Не надо… — Извини. — Казалось, Эдвин что-то хочет добавить, но не находит слов. Он резко повернулся и вышел из комнаты. Снаружи пела какая-то птица, но ее нежные трели не тронули сердца Долорес. Оно окаменело. Однако в зеркале отразилось лицо, мокрое от слез. Долорес не знала, сколько времени просидела на краю кровати, сломленная горем. Она запрещала себе плакать. Не сейчас. Может быть, потом. Когда она будет далеко отсюда. Нужно ехать. Она больше не может здесь оставаться. Завтра утром надо будет вызвать такси. Она вернется домой, и все начнет сначала. Она открыла шкаф и начала быстро собирать чемодан. Руки тряслись. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. — Да? — Голос не повиновался. На негнущихся ногах Долорес пошла к двери. На пороге стояла улыбающаяся Лина. — Помните, я рассказывала про собаку, которая у нас была, когда я была маленькая? — спросила девочка. — Она умерла два года назад. — Помню… — Долорес надеялась, что Лина ничего не заметит, не обратит внимания на ее заплаканное лицо. — Я нашла ее фотографию, когда она была щенком. В альбоме у бабушки Фанни. — Лина протянула Долорес фотографию. — Вот она, сидит на коленях у моей мамы. — Девочка нахмурилась. — Правда, мама получилась не очень хорошо. Долорес посмотрела на карточку и чуть не разрыдалась. О Боже, думала она. О Боже!.. Долорес не сводила глаз с фотографии. Надо было что-то сказать Лине. Про щенка. Но перед ее глазами было изуродованное лицо Эммы. Она уже видела это лицо на портрете, висевшем над кроватью Лины. Прекрасный женский профиль. У Долорес сжалось сердце. Правая часть лица Эммы была искажена и напоминала застывшую маску. — Правда, хорошенькая собачка? — спросила Лина. — Да, очень хорошенькая и очень маленькая. — Она подошла к кровати и села: отказывали ноги. Господи, ведь Эдвин, кажется, рассказывал, что Эмма в детстве попала в автомобильную катастрофу. А та женщина на приеме говорила, что Эдвин полюбил Эмму, хотя это было трудно. И что-то о ее лице. Тогда Долорес не поняла, о чем шла речь. Лина села рядом. — Она быстро выросла, но я помню ее маленькой. Она была ужасно милая. — Девочка сделала паузу и посмотрела на моментальный любительский снимок. — Знаете, я не помню маму такой, — тихо сказала Лина. — То есть она всегда была такая, но в детстве я не обращала на это внимания. — Она закусила губу. — Наверно, просто привыкла… Долорес вздохнула. Молчать было нельзя. — Твой папа говорил мне, что она была необыкновенная. Должно быть, ты очень любила ее. — Эти слова родились сами собой, вырвавшись из глубины души. — Да, очень. Иногда другие дети дразнили меня, называли маму уродкой, и я страшно злилась. Теперь я понимаю, почему они так думали, но для меня она никогда не была уродкой. — Потому что она была твоей мамой и ты любила ее. — Ага… — вздохнула Лина. — Знаете, иногда я смотрю в зеркало и думаю, что я некрасивая, что у меня смешной нос, или мечтаю быть блондинкой, похожей на какую-нибудь кинозвезду. А потом я думаю о маме, и мне становится стыдно. — Все так думают в твоем возрасте. Когда подрастаешь, начинаешь сравнивать себя с другими и считаешь себя порой хуже всех. Это проходит, когда становишься старше и понимаешь, какая ты есть на самом деле… Ты сама-то хоть понимаешь, что говоришь? — негромко спросил Долорес ее внутренний голос. Прислушайся к собственным словам! — Знаете, папа говорит, что, конечно, очень хорошо быть красивой, но куда важнее душевные качества человека. — Это правда. — Вот за это он и любил мою маму. — Лина подняла глаза. — И за это он любит вас. Потому что вы хороший человек. — Тут она улыбнулась. — И потому что вы красивая. Долорес не знала, смеяться ей или плакать. — Спасибо, — сказала она, возвращая фото. — Иногда я вовсе не уверена, что меня можно считать хорошим человеком. — Особенно сейчас, когда она чувствовала себя кругом виноватой. — Да нет же! Все так думают. Особенно бабушка Фанни. Мало кто любит возиться со стариками, а вы возитесь. Вы столько времени провели на кухне, готовя ей особый десерт, которого не знает здешний повар. А еще вы ее все время смешите! — Она тоже смешит меня. Чудесная старая дама. — И вы тоже чудесная! — Лина крепко обняла Долорес. Раньше она никогда так не поступала. Смущенная собственным порывом, девочка вскочила и выбежала из комнаты, бросив через плечо: — Спокойной ночи! Долорес сидела на кровати и смотрела на оставленную Линой фотографию. Все смешалось у нее в голове. Так вот она какая, святая Эмма, предмет всеобщей любви и восхищения, женщина, которую Эдвин искренне и глубоко любил четырнадцать лет… Эмма вовсе не была пленительной красавицей, как казалось Долорес. Эдвин полюбил женщину с жестоко изуродованным лицом и женился на ней… Глаза Долорес заволокло слезами. — Ох, Эдвин, — прошептала она, — прости, прости меня! Почему я сомневалась в тебе? Потому, что не доверяла себе, ответил ей внутренний голос. Потому что не считала себя достойной. Он любил жену, несмотря на изувеченное лицо. И женился на ней не для того, чтобы хвастаться ею перед всем светом. Он не похож на Энди и никогда не будет похож на него. Энди всегда волновало, что подумают и скажут о нем другие. Долорес вспоминала рассказы Эдвина о том, что он с детства все делал по-своему, не обращая внимания на окружающих. Он знал себя и знал, чего хочет. Ему не нужно было ничего никому доказывать. А для Энди главным был его имидж, было важно, что скажут о нем другие. Как она могла быть такой слепой? Ее ослеплял страх. И он же заставил ее потерять то, чего она желала больше всего на свете. Любовь Эдвина. Страх и неуверенность в себе незаметно пронизали все ее мысли и чувства и лишили возможности видеть правду. И только эта фотография расставила все по своим местам. Эдвин любил ее, Долорес, и не нуждался во внимании и любви роскошных красавиц. Он не собирался хвастаться ею и не хотел, чтобы она была другой. А она не доверяла ему, потому что не верила в себя… Долорес смотрела в добрые карие глаза, которые улыбались и подбадривали ее сквозь время и пространство. «Он любит тебя. Люби его. Ты нужна ему», — прозвучало у нее в ушах. Она подняла голову и увидела темное окно. Стояла ночь. Она была в комнате одна и разговаривала с мертвой женщиной. С женщиной, в которой совсем недавно видела соперницу. С женщиной, которая предложила ей дар любви. Уже очень поздно, подумала Долорес. Эдвин, наверное, в соседней комнате. Тоже один. Спит ли он? Или лежит без сна?.. Она поступила с ним как последняя дрянь. Этот чудесный, замечательный человек предложил ей руку и сердце, а она отвергла его. О Боже, что она наделала? Нужно было найти Эдвина и сказать, что она любит его, согласна выйти за него замуж и больше никогда не будет сомневаться в нем… Она вытерла слезы и вышла из комнаты. Дверь в спальню Эдвина была закрыта. Она постучала, не услышала ответа и тихо вошла. В комнате было темно. — Эдвин… — прошептала она. Ответа не было. Когда глаза привыкли к темноте, Долорес увидела, что он одетый лежит на кровати. — Эдвин, — повторила она. — Долорес? — Он включил ночник. — Да. — Свет заставил ее зажмуриться и попятиться. — Я тебя разбудила? — Нет. Зачем ты пришла? — Его голос был ровным и безразличным. — Мы можем поговорить? — дрожащим голосом спросила она, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной. — А разве нам есть что сказать друг другу? Она боролась со слезами и удушающим страхом. — Ты сказал, что я не доверяю тебе. И что ты не можешь заставить меня… — Да. — На самом деле я не доверяла себе и в глубине души думала, что недостойна любви. — Она испустила глубокий вздох. — А ты… ты все сделал для того, чтобы доказать мне, что это не так, и… — Голос изменил ей, по щекам потекли слезы. Слава Богу, что она опиралась спиной о дверь. — Прости меня, Эдвин, — из последних сил прошептала Долорес и горько зарыдала. Эдвин соскочил с кровати и обнял ее. — Долорес, пожалуйста, не надо плакать! — Прости меня, — просила она. — Прости за все. За то, что не доверяла тебе, не доверяла себе, была слепой и глухой… — Это уже кое-что, — сухо сказал он. — Но еще не все, — с несчастным видом пролепетала она. — Конечно, я глупая, но ведь ты еще не передумал жениться на мне? Эдвин промолчал. Его тело сотрясала странная дрожь. Долорес поняла, что он смеется. Смеется! — Ничего смешного! — всхлипнула она. — Не смей! — Но что же делать, радость моя, если мне весело. Да, я женюсь на тебе — слепой, глухой и глупой. Лишь бы ты действительно любила меня. — Я очень, очень люблю тебя, — хрипло сказала она, ощущая неимоверное облегчение. — Душой и телом. Если хочешь, мы можем пожениться хоть завтра. Он счастливо улыбнулся. — То есть сегодня? Полночь уже миновала. — Значит, сегодня. — У нее стало легко и радостно на душе. Он протянул руку и что-то взял с тумбочки. — Посмотри, что я для тебя приготовил. Дай левую руку. Долорес не дыша следила за тем, как он надевал ей на палец кольцо с огромным сапфиром в оправе из мелких бриллиантов. Это была потрясающе красивая вещь старинной работы, несомненно стоившая целое состояние. И весила она немало. Музейный экспонат. Смеющиеся глаза Эдвина с любовью смотрели на нее. — Нравится? — Оно прекрасно, — искренне ответила Долорес. Прекрасная музейная вещь, которую надо приковывать к запястью, чтобы не потерять. Не говоря о телохранителе, который должен защищать ее владелицу. — Ты купил его для меня? — спросила Долорес, надеясь, что ее голос звучит не слишком недоверчиво. — Увы, нет! — В глазах Эдвина плясали озорные чертики. — Его дала мне Фанни. И пригрозила лишить наследства, если я не женюсь на тебе. Она не смогла сдержать смеха. — Так вот почему ты хочешь жениться на мне? — Угадала. — Эдвин прижал ее к себе так крепко, словно не собирался никогда отпускать. — Только из-за денег. Внимание! Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.