Ты обратилась в лунный свет
Мэри Хиггинс Кларк


Молодая талантливая фотограф Мэги Холлоувей на коктейльном приеме неожиданно встречает свою горячо любимую мачеху Нуалу. Женщины счастливы, вновь обретя друг друга. Но через несколько дней Мэги узнает, что Нуала зверски убита, а сама она стала обладательницей ее дома.

Потрясенная горем молодая женщина тем не менее замечает множество таинственных и подозрительных вещей, связанных со смертью Нуалы и пансионатом для богатых стариков, в котором та собиралась провести остаток жизни.

Мэгислишком близко подошла к страшной разгадке. Участь, уготованная ей убийцей, была ужасной...


Мэри Хиггинс Кларк

Ты обратилась в лунный свет


8 октября, вторник


Мэги попыталась открыть глаза. Голова страшно болела. Где она находится? Что произошло? Она приподняла руку и сразу во что-то уперлась.

Инстинктивно она хотела было поднять эту преграду, но безуспешно. Что это? На ощупь нежное, похожее на атлас, прохладное. По бокам поверхность была иной. Оборочки? Покрывало? Неужели она в какой-то кровати?

Пошевелив другой рукой, она почувствовала те же самые оборочки, которые, вероятно, тянулись по обеим сторонам тесного пространства.

А что привязано к безымянному пальцу и мешает шевелить левой рукой? Большим пальцем она нащупала ленточку или шнурок. Но для чего это?

И вдруг на нее обрушилось воспоминание.

Глаза в ужасе распахнулись в абсолютную темноту.

Сознание бешено заработало, пытаясь собрать воедино то, что произошло. Едва она услышала шаги и повернулась, как что-то сильно ударило ее по голове. Она помнила, как он склонился над ней и прошептал:

— Мэги, думай о звонарях.

После этого она ничего не помнила.

Растерянная и напуганная, она пыталась понять, что происходит. И вдруг все прояснилось. Звонари! Викторианцы так боялись быть похороненными, что перед погребением привязывали к пальцу покойника шнурок, который потом через специальное отверстие в крышке гроба соединялся с колокольчиком на поверхности могилы.

В течение семи дней смотритель проверял могилу и слушал, не звонит ли колокольчик, свидетельствуя о том, что похороненный жив...

Но Мэги знала, что к ее колокольчику никто не прислушивался. Она была одинока. Ей не удалось даже закричать. Наконец она стала дергать за шнурок, стараясь услышать хотя бы слабый звон, но вокруг царила полная тишина, мрак и тишина.

Надо успокоиться, сосредоточиться. Как она сюда попала? Нельзя поддаваться панике. Но как это сделать?.. Как?..

И тут она вспомнила. Музей похоронных ритуалов. Она туда вернулась одна. Потом приступила к поиску, к тому, что начала Нуала. А потом появился он. И...

О Господи! Ее похоронили заживо! Она заколотила кулаками по крышке гроба, но плотный атлас приглушал звук. Наконец она закричала и кричала долго, пока не выбилась из сил. Но никто не отозвался.

Колокольчик. Она снова и снова дергала за шнурок. Его обязательно кто-нибудь услышит. Ей не слышно, но кто-то должен услышать, обязательно должен!

Луна спокойно заливала светом небольшой холмик свежей земли, на котором одиноко колыхался бронзовый колокольчик, соединенный с трубкой, уходящей в могилу. Колокольчик дергался беспорядочно, словно в диком бесшумном танце смерти. Кто-то вырвал у него язычок.


20 сентября, пятница


1


«Ненавижу коктейльные приемы, — думала Мэги, удивляясь, почему всегда чувствует себя на них инопланетянкой. — Возможно, я слишком категорична, но дело в том, что я ненавижу приемы, где единственный знакомый — это мой предполагаемый кавалер, который забывает обо мне, едва ступив на порог дома».

Она оглядела большую комнату и вздохнула. Когда Лайам Моор Пейн пригласил ее на вечер встречи клана Мооров, ей следовало догадаться, что ему будет гораздо интересней повидаться со своей бесчисленной родней, чем ухаживать за ней. Лайам всего лишь эпизодичный, хотя и вполне надежный приятель для общения во время его приездов из Бостона, а сегодня он положился на ее способность заботиться о себе самой. «Да, — размышляла она, — это большой прием, и конечно, здесь можно отыскать кого-нибудь, чтобы поговорить». Лайам так рассказывал про Мооров, что она согласилась сюда прийти. Она вспомнила об этом, пробираясь с бокалом шампанского через переполненный зал ресторана «Четыре Времени Года» на Восточной Пятьдесят второй улице Манхэттена. Основателя рода — или, вернее, основателя огромного капитала семьи — звали Сквайр Десмонд Моор, и в свое время он являлся столпом ньюпортского общества. Поводом для этого собрания послужила стопятядисятилетняя годовщина со дня рождения зтого великого человека. Для удобства решили провести мероприятие не в Ньюпорте, а в Нью-Йорке.

Рассказывая забавные истории про членов своего клана, Лайам сообщил, что на приеме будет более ста потомков, прямых и косвенных, а также некоторые бывшие известные члены семьи. Он потчевал ее анекдотами о пятнадцатилетнем иммигранте из Дингла, который не считал себя частью серой массы, жаждущей свободы. Он был одним из тех нищих, которые стремятся к богатству. Легенда гласит, что, когда пароход, на котором он прибыл в Америку, проплывал мимо статуи Свободы, Сквайр объявил своим друзьям с палубы четвертого класса: «Совсем скоро я стану таким богатым, что смогу купить эту старушку, если, конечно, правительство вдруг решит ее продать». Лайам произнес слова своего предка с превосходным тяжелым провинциальным ирландским акцентом.

Оглядывая комнату, Мэги подумала, что Мооры действительно явились во всем разнообразии и великолепии. Она наблюдала за оживленной беседой парочки восьмидесятилетних стариков и сузила глаза, мысленно глядя на них сквозь объектив камеры, которой ей сейчас так не хватало. Белоснежная шевелюра мужчины, кокетливая улыбка на лице женщины, удовольствие, которое они явно испытывали друг от друга, — из этого вышла бы отличная фотография.

— "Четыре Времени Года" никогда больше не будет прежним, когда Мооры уберутся отсюда, — произнес Лайам, внезапно появившись рядом с ней. — Как настроение? — спросил он, но, не дождавшись ответа, представил ее своему кузену Эрлу Бейтману, который, как с любопытством заметила Мэги, неторопливо изучал ее с явным интересом.

Она определила, что новому знакомому, как и Лайаму, далеко за тридцать, он был на полголовы ниже своего кузена, чуть меньше шести футов. Худое лицо его чем-то напоминало ученого, хотя светло-голубые глаза глядели несколько смущенно, а несочного цвета волосы и бледность делали его совершенно непохожим на грубоватого привлекательного Лайама, зеленоглазого, с проседью в темных волосах.

Она терпеливо ждала, пока он ее разглядывал. Затем через некоторое время, подняв бровь, спросила:

— Нельзя ли обойтись без обследования? Он растерялся.

— Простите. У меня плохая память на имена, и я пытался вспомнить вас. Вы одна из нашего клана, не так ли?

— Нет. Мои ирландские корни уходят в глубь трех или четырех поколений, но я не принадлежу к этому клану, да и зачем вам так много кузин.

— Вы совершенно правы. Однако жаль, что большинство их не столь привлекательны, как вы. Прекрасные голубые глаза, белоснежная кожа и овал лица свидетельствуют о том, что вы кельтского происхождения, а по вашим почти черным волосам можно предположить, что вы из «черных ирландцев», тех, в чьих генах остался печальный, но великий след испанских завоевателей.

— Лайам! Эрл! О, ради Бога, кажется, мне повезло, что я сюда пришел.

Забыв о Мэги, оба молодых человека радостно повернулись, чтобы поздороваться с цветущим мужчиной.

Мэги поежилась. «Так мне и надо», — подумала она, мысленно удаляясь в угол, но вспомнила недавно прочитанную статью, в которой советовалось поискать в толпе кого-нибудь, кому еще более одиноко, если чувствуешь себя забытой в людном месте, и постараться завязать с ним беседу.

Усмехнувшись про себя, она решила применить эту тактику, а если собеседника найти не удастся, она уедет домой. Воспоминание об уютной квартирке на Пятьдесят шестой улице возле Ист-Ривер показалось ей очень приятным. Никуда не надо было ходить сегодня вечером. Недавно вернувшись с фотосъемок в Милане, она мечтала только о тихом отдыхе.

Еще раз оглядевшись, она увидела, что почти каждый потомок Сквайра Моора сражался за то, чтобы его услышали.

«Пора на выход», — решила она. И вдруг рядом послышался голос — мелодичный, знакомый голос, от которого нахлынули приятные воспоминания. Она резко повернулась. Голос принадлежал женщине, поднимающейся по небольшой лестнице на балкон ресторана и остановившейся с кем-то поговорить. Мэги замерла, а потом ахнула. Не сошла ли она с ума? Неужели Нуала? Как давно это было, а голос ее ничуть не изменился с тех пор, когда она была ее мачехой. Мзги тогда было пять лет, а потом десять. После развода ее отец запретил даже упоминать имя Нуалы.

Мэги заметила, что Лайам направляется к одному из родственников, и схватила его за руку.

— Лайам, та женщина на ступеньках, ты ее знаешь?

Он скосил глаза.

— А, это Нуала. Она была замужем за моим дядей. То есть выходит, что она моя тетя, но это его вторая жена, поэтому никогда не воспринимал ее как близкую родственницу. Она с характером, но очень забавная. А в чем дело?

Мэги не успела ответить и быстро стала пробираться сквозь толпу Мооров. Когда она достигла лестницы, женщина уже болтала с группой людей на балконе. Мэги поднялась по лестнице, но на самом верху остановилась, чтобы разглядеть ее.

Когда Нуала так внезапно ушла, Мэги молилась, чтобы она хотя бы написала ей, но писем не было, и молчание это показалось Мэги особенно тяжелым. За пять лет они так сблизились. Ее собственная мама погибла в автомобильной катастрофе, когда она была совсем младенцем. Только после смерти отца Мэги узнала от друга семьи, что отец уничтожал все письма и возвращал все подарки, которые Нуала ей посылала.

Теперь Мэги глядела на хрупкую женщину с прекрасными голубыми глазами и мягкими золотыми, как мед, волосами. Она заметила тонкую паутинку морщин, которые ничуть не портили ее превосходную кожу. И пока она смотрела, ее сердце переполнялось воспоминаниями, детскими воспоминаниями, возможно, самыми счастливыми.

Нуала всегда становилась на ее сторону во время ссор, умоляя отца Мэги: «Оуэн, ради всего святого, она всего лишь ребенок. Перестань цепляться к ней каждую минуту». Нуала всегда говорила: «Оуэн, в ее возрасте все дети носят джинсы. Оуэн, ну что с того, что она потратила три пленки? Ей нравится фотографировать, она превосходно это делает... Оуэн, она не просто возится в грязи. Неужели ты не видишь, что она пытается сделать что-то из этой глины? Ради Бога, признай творческие способности своей дочери, даже если не любишь искусство».

Нуала — всегда такая прелестная, всегда такая веселая, всегда так терпеливо отвечающая на вопросы Мэги. Именно Нуала научила Мэги понимать и любить искусство.

Естественно, в этот вечер Нуала была в светло-голубом атласном костюме и на высоких каблуках. В воспоминаниях Мэги она всегда была в пастельных тонах.

«Нуала вышла замуж за отца, когда ей было под пятьдесят, — думала Мэги, пытаясь определить ее возраст теперь. — Пять лет замужества, развелась двадцать два года тому назад».

Трудно поверить, что Нуале было более семидесяти лет. Конечно, она выглядела гораздо моложе.

Их глаза встретились. Нуала нахмурилась, а потом растерялась.

Нуала говорила ей, что настоящее ее имя было Финнуала, в честь легендарного кельтского Финна Мак-Кула, победившего великана. Мэги вспомнила, как в детстве она с удовольствием старалась произносить Фин-ну-ала.

— Фин-ну-ала? — осторожно произнесла она теперь.

Лицо старой женщины исказило выражение полного изумления. Потом она радостно ахнула, отчего все вокруг замолчали, а Мэги снова оказалась в объятиях любящего человека и ощутила слабый запах, остававшийся в памяти все эти годы. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она узнала, что это запах радости. «Какой удачный вечер», — подумала Мэги.

— Дай взглянуть на тебя! — воскликнула Нуала, выпуская ее из объятий и отступая на шаг, но крепко держа Мэги за обе руки, словно боясь, что она исчезнет, и не сводя с нее глаз.

— Не думала, что снова тебя увижу! О Мэги! А как этот жуткий человек, твой отец?

— Он умер три года тому назад.

— О, прости, дорогая. Но уверена, что под конец жизни он стал совершенно несносным.

— Он никогда не был особенно легким, — согласилась Мэги.

— Милая моя, я была за ним замужем. Помнишь? И знаю, каким он был! Вечный ханжа, суровый, кислый, раздражительный, нудный. Но не стоит снова об этом. Бедняга умер, да почиет он в мире. Но он был такой старомодный, такой жесткий, с него можно было писать средневековый портрет для церковных витражей.

Заметив, что все вокруг ее внимательно слушают, Нуала обняла Моги за талию и объявила:

— Это мой ребенок! Не я родила ее, но, конечно, это совершенно не важно.

И Мэги заметила, что Нуала глотает слезы.

Мечтая сбежать из переполненного ресторана и поговорить, они ушли вместе. Мэги не нашла Лайама, чтобы попрощаться, но знала, что по ней никто не будет скучать.

Рука в руке Мэги и Нуала прошли по Парк-авеню сквозь сгущающиеся сентябрьские сумерки, повернули на запад на Пятьдесят шестую улицу и остановились в «Иль Тинелло». Заказав кьянти с тоненькими ломтиками жареных цуккини, они рассказывали друг другу о своей жизни.

Для Мэги это было просто.

— Интернат; меня отправили туда, как только ты уехала. Потом Карнеги-Меллон, и наконец, курс изобразительных искусств в Нью-Йоркском университете.

— Замечательно. Я всегда знала, что либо это, либо скульптура.

Мэги улыбнулась.

— У тебя хорошая память. Я люблю лепить, но для меня это только хобби. Фотографом быть гораздо практичней, и не буду скромничать, но кажется, я неплохой фотограф. Есть отличные клиенты. А что ты, Нуала?

— Нет, давай закончим с тобой. Ты живешь в Нью-Йорке. У тебя любимая работа. Развиваешь свой природный талант. Такая же хорошенькая, как я надеялась. Тебе исполнилось тридцать два. А как насчет любви, или как там вы, молодые, это называете?

У Мэги привычно екнуло сердце, но она просто сказала:

— Три года была замужем. Его звали Пауль, он закончил Академию воздушных сил. Его только выбрали для работы в НАСА, когда он погиб во время тренировочного полета. Это случилось пять лет тому назад. Думаю, что никогда не смогу одолеть это потрясение. До сих пор трудно говорить.

— О Мэги!

В голосе Нуалы прозвучало глубокое сочувствие. Мэгн вспомнила, что мачеха была вдовой, когда выходила замуж за ее отца.

Покачав головой, Нуала прошептала:

— Почему такое происходит? — Потом бодро предложила:

— Давай закажем.

Во время обеда они вспомнили все двадцать два года. После развода с отцом Мэги Нуала переехала в Нью-Йорк, потом посетила Ньюпорт, где встретила Тимоти Моора, с которым дружила еще в раннем детстве, и вышла за него замуж.

— Мой третий и последний муж, — сказала она. — И самый лучший. Тим умер в прошлом году, и мне его страшно не хватает! Он не был одним из богачей Мооров, но у меня чудесный домик в красивом районе Ньюпорта и соответствующий доход. И конечно, я все еще занимаюсь живописью. Так что я в порядке.

Но Мэги заметила легкую неуверенность в ее лице и поняла, что без сияющего, веселого выражения Нуала выглядит на свои годы.

— Действительно в порядке, Нуала? — тихо спросила она. — Ты выглядишь… озабоченной.

— О да, все хорошо, просто отлично... Но, понимаешь, в прошлом месяце мне исполнилось семьдесят пять. Много лет тому назад кто-то сказал мне, что, когда перевалит за шестьдесят, начинаешь постепенно прощаться с друзьями или они прощаются с тобой, а когда исполняется семьдесят, то это происходит постоянно. Поверь, это правда. Я потеряла нескольких хороших друзей за последнее время, и каждая новая потеря ранит все сильнее. В Ньюпорте становится одиноко, но тут есть замечательный пансионат — ненавижу произносить дом престарелых, — и я подумываю в скором времени туда перебраться. Апартаменты в моем вкусе недавно освободились.

Когда официант разливал эспрессо, она воодушевленно произнесла:

— Мэги, приезжай ко мне погостить, пожалуйста. Это всего в трех часах езды от Нью-Йорка.

— С удовольствием, — отозвалась Мэги.

— Ты честно?

— Совершенно. Теперь, когда я тебя нашла, не хочу снова потерять. Кстати, мне всегда хотелось побывать в Ньюпорте. Кажется, это просто рай для фотографа. Между прочим…

Она собиралась рассказать Нуале, что на следующей неделе хотела бы устроить себе долгожданные каникулы, когда услышала, как кто-то произнес:

— Знал, что найду вас здесь.

Вздрогнув, Мэги подняла глаза. Над ними стояли Лайам и его кузен Эрл Бейтман.

— Ты от меня сбежала, — укоризненно произнес Лайам.

Эрл нагнулся, чтобы поцеловать Нуалу.

— Ловко вы увели его даму. Откуда вы друг друга знаете?

— Это длинная история, — улыбнулась Нуала. — Эрл тоже живет в Ньюпорте, — объяснила она Мэги. — Преподает антропологию в колледже Хатчинсона в Провиденсе.

Мэги подумала, что не ошиблась в его профессорской внешности.

Лайам взял стул у соседнего столика и сел рядом.

— Вы должны разрешить нам выпить с вами после обеда. — Он улыбнулся Эрлу. — И не обращайте на Эрла внимания. Он странный, но безобидный. Эта ветвь нашего семейства занимается похоронным делом более ста лет. Они людей хоронят, а он их откапывает! Он вампир. И даже зарабатывает, рассказывая об этом.

Мэги сделала большие глаза, а все засмеялись.

— Я читаю лекции по истории погребения, — слегка улыбнувшись, объяснил Эрл Бейтман. — Иным это кажется жутким, а мне нравится.


27 сентября, пятница


2


Он шел быстрым шагом по Клиф-Вок. Холодный ветер с океана, налетевший во второй половине дня, развевал его волосы. Солнце уже стало пригревать, но его косые лучи не могли противостоять холодному ветру. Ему показалось, что смена погоды отражает изменение его настроения.

До настоящего момента его план осуществлялся вполне успешно, но после обеда у Нуалы всего два часа тому назад его одолевали предчувствия. Нуала стала подозрительной и обязательно поделится со своей падчерицей. Все может раскрыться.

Туристы еще не покинули Ньюпорт. Их было даже в избытке — запоздалые зеваки, стремящиеся пожить в особняках, оберегаемых Обществом охраны памятников, и повосхищаться реликвиями минувшего века, пока большинство домов не закроется до следующей весны.

Глубоко задумавшись, он остановился возле Брейкерс, этой замечательной вычурной драгоценности, Американского дворца, ослепительного примера того, что можно создать, имея воображение, амбиции и деньги. Корнелиус Вандербильт построил его в начале девяностых годов прошлого века для себя и своей жены, но наслаждался роскошью совсем недолго. Парализованный в 1895 году, он умер в 1899-м.

Постояв возле Брейкерс еще немного, он улыбнулся. Именно история Вандербильта подсказала ему эту идею.

Но теперь надо было действовать без промедления. Ускорив шаг, он миновал Университет Салв Регина, ранее известный как Желтый Дом, стокомнатное экстравагантное сооружение, прекрасно смотревшееся на фоне неба. Его известняковые стены и мансарда превосходно сохранились.

Через пять минут он приблизился к «Латам Мейнор», величественному сооружению, достойному и более изысканному сопернику вульгарного Брейкерс. Когда-то роскошная собственность эксцентричных Латамов, это здание еще при жизни последнего из членов семьи пришло в упадок. Теперь же, спасенное и отреставрированное почти до прежнего величия, оно стало убежищем состоятельных пенсионеров, доживающих здесь свой век в привычной роскоши.

Он стоял и не сводил глаз с величественного мраморного фасада «Латам Мейнор», потом достал из глубокого кармана ветровки сотовый телефон, быстро набрал номер и слегка улыбнулся, услышав нужный голос. Это означало, что одной проблемой будет меньше.

Он произнес только два слова.

— Не сегодня.

— Тогда когда же? — помедлив, спросил ровный голос.

— Еще не знаю. Надо принять кое-какие меры предосторожности. — Голос его звучал резко. Он не допускал обсуждения своих решений.

— Конечно. Извини.

Прервав разговор, он повернулся и пошел быстрым шагом.

Пора собираться к Нуале на обед.


3


Нуала тихонько напевала, нарезая помидоры на своей не слишком опрятной кухне. Движения ее были быстры и уверенны. Солнце почти зашло, и в окно над мойкой подул прохладный ветер с океана. Она уже почувствовала легкий холодок, проникающий сквозь плохо заделанную заднюю стену.

При всем при том она знала, что ее кухня, оклеенная красно-белыми обоями, с кирпичным линолеумом и сосновыми шкафчиками и полками на стенах была теплая и уютная. Закончив с помидорами, она потянулась за луком. Салат из помидоров с луком, приправленный постным маслом, уксусом и обильно политый соусом из трав, отлично подойдет к жареной бараньей ножке. Она надеялась, что Мэги все еще нравится баранина. В детстве это блюдо было ее любимым. «Может, следовало спросить, — подумала Нуала, — но так хочется удивить ее». По крайней мере, она точно знала, что Мэги не вегетарианка, — когда они были вдвоем на Манхэттене, та заказала телятину.

Картошка уже закипела. Когда сварится, Нуала процедит ее, но пюре сделает в самый последний момент. Противень с бисквитами готов, оставалось только поставить его в духовку. Зеленая фасоль и морковь тоже готовы, она разогреет их, когда гости усядутся за стол.

Нуала заглянула в столовую. Стол накрыт. Она сделала это еще утром. Мэги будет сидеть напротив, на втором хозяйском месте. Символический жест: сегодня вечером в доме будут две хозяйки — мать и дочь.

Задумавшись, она на миг прислонилась к косяку двери.

Хорошо, что наконец есть кому рассказать о своих страшных подозрениях. Она обождет дня два, а потом скажет:

— Мэги, я должна поговорить с тобой кое о чем. Ты совершенно права, я сильно обеспокоена. Может, я просто старая подозрительная дура, но…

Как было бы хорошо открыть Мэги свои подозрения. Даже в детстве у нее был ясный, аналитический ум. «Фин-ну-ала», — произносила девочка, когда хотела поделиться с ней чем-нибудь важным, предупреждая таким способом, что разговор будет очень серьезным.

«С этим званым обедом надо было подождать до завтра, — подумала она. — Следовало дать Мэги перевести дух. Но я такая — всегда сперва делаю, потом думаю».

Ей так хотелось показать Мэги своим друзьям после всего, что она им о ней рассказала. И еще когда она их приглашала, то думала, что Мэги приедет на день раньше.

Но Мэги позвонила вчера и сообщила, что у нее на работе проблемы и это займет дня два.

— Художественный руководитель — психопатка и просто сходит с ума из-за фотографий, — объяснила она. — Поэтому завтра не смогу выехать раньше полудня, а может, просижу тут часов до четырех или до половины пятого.

В четыре Мэги позвонила.

— Нуала, звонила пару раз, но у тебя было занято. Я только что закончила и иду к машине.

— Не важно, как долго ты будешь добираться.

— Надеюсь, что приеду раньше гостей и смогу переодеться.

— О, не беспокойся. Поезжай осторожно, а я займу их коктейлем, пока тебя не будет.

— Договорились. Лечу.

Вспомнив разговор, Нуала улыбнулась. Было бы ужасно, если бы Мэги задержалась еще на день. Она, должно быть, уже где-то возле Бриджпорта и, наверное, застряла в дорожной пробке, но все же она едет к ней. Господи, Мэги едет к ней.

Поскольку делать было больше нечего, Нуала решила отдохнуть и посмотреть вечерние новости. Есть еще время принять хорошую, горячую, расслабляющую ванну.

Она собиралась уйти с кухни, когда услышала шум снаружи, и не успела выглянуть в окно, как дверь открылась. Она вздрогнула, но на пороге появился гость, и она ему приветливо улыбнулась.

— Привет, — сказала она. — Рада видеть, но до начала еще два часа, поэтому не могу оставить тебя надолго.

— А я не надолго, — быстро ответил ее посетитель.


4


После того как его мать переехала во Флориду, продав дом, который старик Сквайр подарил на свадьбу его бабушке, Лайам Моор Пейн купил кондоминиум на Виллоу-стрит. Он пользовался им каждое лето, но, даже убирая свою лодку в гараж в конце сезона, он частенько приезжал сюда из Бостона на выходные, убегая от сумасшедшего мира международных финансов.

Просторная квартира с высокими потолками и террасой с видом на залив Наррагаисет была обставлена отборной мебелью из семейного дома. Уезжая, его мать сказала: «Эти вещи не будут смотреться во Флориде, а мне они никогда особенно не нравились, можешь забирать. Ты, как и твой отец, любишь громоздкое старье».

Выходя из душа и вытираясь, Лайам подумал об отце. Неужели они с ним так похожи? После тяжелого рабочего дня на бирже отец всегда шел прямо к бару в кабинете и делал себе очень сухой, очень холодный мартини, медленно его выпивал, а потом, полностью расслабившись, отправлялся наверх принять ванну и переодеться к вечеру.

Лайам энергично растирался полотенцем, слегка улыбаясь мысли о том, что они с отцом были так похожи, хотя и различались в мелочах. Почти ритуальные отмокания отца в ванне сводили Лайама с ума, потому что ему нравился бодрящий душ. Еще он любил выпить мартини не до, а после душа.

Спустя десять минут Лайам, стоя у бара в кабинете, осторожно налил финской водки в охлажденный бокал со льдом и слегка помешал содержимое. Потом он перелил напиток в тонкий бокал на ножке, капнул туда две капли оливкового сока, подождал, пока он разойдется по поверхности водки, и, довольно вздохнув, сделал первый глоток.

— Аминь, — произнес он вслух. Было без десяти восемь. У Нуалы он должен быть через десять минут, а поскольку дорога занимает минут девять, он не боялся опоздать. Кроме того, все знали, что коктейль у Нуалы протянется до девяти часов, а может, и дольше.

Лайам решил устроить себе маленький отдых. Он опустился на красивую кушетку, обитую темно-коричневой марокканской кожей, и осторожно положил ноги на антикварный кофейный столик, по форме напоминающий стопку старых жерновов.

Он закрыл глаза. Неделя была долгой и напряженной, но выходные обещали стать интересными.

Перед его мысленным взором явилась Мэги. Замечательно, что у нее есть связь с Ньюпортом, очень сильная связь, как выяснилось. Он был потрясен, узнав, что она знакома с Нуалой.

Он вспомнил, как расстроился, обнаружив, что Мэги ушла из ресторана «Четыре Времени Года», ничего ему не сказав. Злой на себя за свое невнимание к Мэги, он решил ее отыскать и исправить ситуацию. Порасспросив, он узнал, что Мэги ушла с Нуалой еще до обеда, и ему подумалось, что они могли пойти в «Иль Тинелло».

Для молодой женщины у Мэги были слишком постоянные привычки.

Мэги. Он представил ее себе — ее красивое лицо, ум и энергию, которые она излучала.

Лайам допил водку и со вздохом выбрался из своего уютного уголка. «Пора идти», — подумал он. Взглянув на себя в зеркало в прихожей, он отметил, что красно-синий галстук, который подарила мать на день рождения, вполне подходит к темно-синему блейзеру, хотя традиционный полосатый был бы лучше. Пожав плечами, он решил не думать об этом, надо спешить. Он запер дверь и отправился на обед к Нуале.


5


Эрл Бейтман растянулся на диване с бокалом вина в руке, на столике рядом лежала только что прочитанная книга. Он знал, что пора одеваться к званому обеду у Нуалы, но наслаждался бездельем, используя возможность поразмышлять о прошедшей неделе.

Перед отъездом из Провиденса он проверил письменные работы 101-го класса антропологии и отметил, что почти все они были выполнены на «хорошо» и «отлично». Семестр должен быть интересным, а может, даже и захватывающим.

А теперь он надеялся, что в выходные в Ньюпорте больше не будет переполненных ресторанов и дорожных пробок, обычных для летнего сезона.

Эрл занимал гостевое крыло фамильного дома, Сквайр Холла, построенного Сквайром Моором для своей младшей дочери по случаю ее бракосочетания с Гордоном Бейтманом, с «вампиром», как называл его Сквайр, из-за того, что четыре поколения Бейтманов занимались похоронным делом.

Из всех домов, подаренных им своим детям, этот оказался самым маленьким — показатель того, что отец был против этого брака. Ничего личного, просто Сквайр боялся смерти и даже запретил произносить это слово в своем присутствии. Появление в семействе человека, который несомненно будет совершать обряд погребения своих родственников, было постоянным напоминаннем запретной темы.

Гордон Бейтман отреагировал на это тем, что убедил свою жену называть дом Сквайр Холл, — лукавая месть тестю и тонкое напоминание о том, что никто не почитает его больше, чем он.

Эрл всегда верил, что собственное имя было еще одной издевкой над Сквайром, потому что старик Сквайр всегда пытался создать впечатление, будто его так назвали в честь того, что поколения Мооров из Дингля имели привилегированный титул сквайров, а между тем в старину в графстве Дингль сквайры должны были дергать себя за чуб в знак особого уважения к графу.

Когда Эрл сумел убедить отца, что не собирается стать еще одним гробовщиком в семье Бейтманов, отец продал похоронное бюро частной корпорации, которая сохранила прежнее имя заведения и наняла хорошего управляющего.

Теперь родители проводили девять месяцев в году в Южной Каролине, поближе к его замужним сестрам, и разрешили Эрлу в это время пользоваться всем домом. Он отказался от предложения. Это крыло было в его вкусе, с книгами и экспонатами, запертыми в стеклянных шкафах. Еще отсюда открывался роскошный вид на Атлантический океан. Эрл считал, что море очень успокаивает.

Покой. Возможно, это он ценил более всего.

На шумном нью-йоркском собрании потомков Сквайра Моора он старался держаться в стороне и только наблюдать, не судить слишком строго и не участвовать в хвастливых россказнях. Казалось, что его родственники только и говорят о том, как хорошо они преуспели, и, подобно Лайаму, с упоением наперебой рассказывают анекдоты про своего эксцентричного, а порой и жестокого предка.

Эрл также знал, как охотно некоторые из них уцепились за прошлое его отца, потомственного гробовщика. На приеме он подслушал разговор двоих, унижавших его и отпускавших едкие шуточки о преемниках и о самой профессии.

«Холера их побери», — думал он, вставая с дивана. Было без десяти восемь, пора собираться. Ему не хотелось идти на обед к Нуале, но, с другой стороны, там будет Мэги Холлоувей. Она такая хорошенькая…

Да, ее присутствие гарантировало, что вечер не будет скучным.


6


Доктор Вильям Лейн, директор резиденции «Латам Мейнор», в третий раз посмотрел на часы за последние пять минут. Он и его жена должны быть у Нуалы Моор в восемь часов, а между тем уже без десяти восемь. Крупный, лысеющий пятидесятилетний мужчина, доктор Лейн был утешительно внимателен со своими пациентами, терпение это, однако, не распространялось на его жену.

— Одиль, — позвал он, — ради Бога, поторапливайся.

— Сию секунду. — Ее глубокий и музыкальный голос донесся с лестницы из дома, который некогда служил каретной у «Латама Мейнора». Спустя мгновение она влетела в гостиную, на ходу застегивая сережку.

— Я читала миссис Патерсон, — сказала она. — Ты же знаешь, Вильям, какая она. Все еще не привыкла к новому месту и никак не хочет смириться с тем, что сын продал ее дом прямо из-под нее.

— Скоро привыкнет, — раздраженно сказал он. — Они здесь все постепенно становятся абсолютно счастливыми.

— Знаю, но порой нужно время. Я считаю, что новым гостям поначалу необходимо хоть немного внимания и заботы. Как я выгляжу? — Она улыбнулась своему широкоглазому и белокурому отражению в зеркале.

— Ты прекрасна. Всегда хороша, — коротко сказал Лейн. — Что тебе известно об этой падчерице Нуалы?

— Нуала все мне о ней рассказала, когда навещала Грету Шипли в прошлый понедельник. Ее зовут Мэги, и Нуала была замужем за ее отцом много лет тому назад. Она собирается погостить две недели. Похоже, Нуала совершенно счастлива. Не правда ли, замечательно, что они снова встретились?

Не ответив, доктор Лейн открыл дверь и отступил в сторону. «Настроение у тебя отличное», — подумала Одиль, проходя мимо него и спускаясь к машине. На мгновение она задержалась и взглянула на «Латам Мейнор», его мраморный фасад мерцал в лунном свете.

Она торопливо заметила:

— Кстати, я взглянула на миссис Хаммонд, у нее одышка, и она какая-то бледная. Может, тебе ее посмотреть перед уходом?

— Мы и так опаздываем, — нетерпеливо ответил доктор Лейн, открывая дверцу машины. — Если я понадоблюсь, то смогу вернуться через десять минут, а тебе скажу, что с миссис Хаммонд сегодня ничего не случится.


7


У Малкома Нортона в этот вечер настроение было не особенно хорошим. Седовласый мужчина с военной выправкой, он производил внушительное впечатление, но за импозантной внешностью скрывался неуверенный человек.

Три дня тому назад Нуала позвонила и пригласила его к себе на обед, чтобы познакомить со своей падчерицей. Для него это был шок — не само приглашение, а неожиданная новость, что у Нуалы появилась падчерица.

Адвокат с приличной практикой, работающий в одиночку, Нортон заметил, что в последнее время список его клиентов сильно сократился, частично по причине их старения — он стал почти экспертом по делам безнадежно больных, но также из-за приезда нескольких молодых и агрессивных адвокатов.

Нуала Моор была одной из немногих оставшихся клиентов, и ему казалось, что он знает ее дело вдоль и поперек. Она ни разу не упоминала о своей падчерице.

Постепенно и осторожно Малком Нортон уговаривал Нуалу продать дом и перебраться в «Латам Мейнор». До недавнего времени она проявляла интерес к этой идее, признавшись, что после смерти мужа Тима дом опустел, а его содержание и ремонт становились все дороже.

— Знаю, что надо менять крышу, что отопительная система устарела, и любой, кто купит дом, должен будет установить центральное воздушное кондиционирование, — говорила она ему. — Вы полагаете, я смогу взять за него тысяч двести?

Его реакция была сдержанной.

— Нуала, цены на недвижимость здесь сильно упадут после Дня труда. Может, на следующее лето нам удастся выручить столько, но мне хочется, чтобы вы хорошо устроились, и если вы готовы переехать в «Латам» прямо теперь, то за эти деньги я могу взять заботы о доме на себя и кое-что тут поправить. В итоге я смогу вернуть свои деньги, а вам больше не придется на него тратиться. Имея страховку Тима и деньги от продажи, вы сможете заполучить самое лучшее место в «Латаме» и, может, даже оборудовать одну комнату под студию.

— Было бы замечательно. Надо указать это в заявлении, — сказала Нуала и поцеловала его в щеку. — Вы настоящий друг, Малком.

— Я подготовлю бумаги. Вы приняли хорошее решение.

Малком не рассказал Нуале того, что узнал от своего приятеля из Вашингтона. Предложенное правительством изменение в законе об охране окружающей среды должно быть вот-вот принято, а это означало, что с части собственности, в настоящее время находящейся под надзором Закона о сохранности Ветленда, будут сняты ограничения по развитию. Владения Нуалы как раз подпадают под этот закон. «Останется только почистить пруд, спилить несколько деревьев, и получится прекрасный вид на океан», — думал Малком. Какой-нибудь толстосум готов заплатить немалые деньги, чтобы любоваться этой красотой, а может, даже снесет старый дом и построит новый в три раза больше. По его подсчетам, это может стоить миллион долларов. Если бы все пошло как запланировано, он сумел бы выручить восемьсот тысяч долларов в течение пары лет.

Тогда он смог бы рассчитаться со своей женой Дженис, имея для этого достаточно наличных, уйти на пенсию и переехать во Флориду с Барбарой.

Его жизнь изменилась с тех пор, как Барбара пришла к нему работать секретаршей. Моложе его на семь лет, она была очень привлекательной пятидесятишестилетней вдовой. Дети ее были уже взрослыми и жили самостоятельно, поэтому работать она стала от скуки. Однако вскоре между ними возникло взаимное влечение. Она подарила ему столько тепла, сколько Дженис не дала за всю их совместную жизнь.

Но она была не из тех, кто заводит романы на работе, — об этом она дала понять сразу. Если он хочет быть с ней, то должен стать холостяком. А для этого, решил он, ему нужны только деньги. Тогда…

— Ну, ты готов?

Малком взглянул на нее. Перед ним, скрестив на груди руки, стояла его жена, с которой он прожил тридцать пять лет.

— Да, если ты готова, — ответил он.

Сегодня он задержался на работе и прошел прямо в спальню. С утра он увиделся со своей женой в первый раз.

— Как ты провела день? — спросил он вежливо.

— Как я обычно провожу день? — огрызнулась она. — Веду канцелярию в богадельне. Но, по крайней мере, хоть один из нас приносит в дом стабильный доход.


8


В 19.50 Нейл Стефенс, управляющий Инвестиционной корпорацией «Карлсон и Паркер», оторвался от работы и потянулся. В торговой конторе «Мир 2» он остался один, если не считать группы уборщиков, которые пылесосили что-то внизу в холле.

Как младший исполнительный директор фирмы, он занимал большой угловой кабинет, откуда открывался хороший вид на Манхэттен, любоваться которым у него, к сожалению, не было времени, особенно сегодня.

Последние несколько дней рынок весьма дестабилизировался, и многие акции «К и П» дали разочаровывающий доход. Сами акции были твердые, выгодные, и потеря в цене, в общем, не удручала, проблема же состояла в том, что слишком много мелких инвесторов захотели продавать их, поэтому ему и его сотрудникам пришлось убеждать их не суетиться.

«На сегодня хватит, — подумал Нейл. — Пора выбираться отсюда». Он поискал пиджак и нашел его в кресле в «зоне переговоров», в удобно обставленном углу, где, по мнению дизайнера, была «доброжелательная атмосфера» для клиентов.

Сморщившись при виде измятого пиджака, он встряхнул его и надел. Нейл был рослым тридцатисемилетним мужчиной, сумевшим избежать полноты с помощью курса специальных занятий, включающих игру в рекетбол дважды в неделю. Его старания не пропали даром, и он был неотразимо привлекателен, с вдумчивыми карими глазами, в которых светился ум, его обаятельная улыбка внушала доверие. А доверие ему было крайне необходимо, потому что, как знали его сослуживцы и друзья, от внимания Нейла Стефенса ничто не ускользало.

Он попытался разгладить рукава пиджака, вспомнив, что его ассистентка Триш утром повесила пиджак на место, а потом принципиально не замечала, когда он снова небрежно бросил его после обеда.

— Другим сотрудникам действует не нервы, когда я слишком много о тебе забочусь, — сказала она. — И потом, я без конца убираю за своим мужем дома. Сколько еще можно взвалить на бедную женщину?

Нейл улыбнулся, но улыбка исчезла, когда он вдруг спохватился, что забыл позвонить Мэги и узнать ее телефон в Ньюпорте. Сегодня утром он собирался на неделю в Портсмут к маме на день рождения, а это в нескольких минутах езды от Ньюпорта. Мэги сказала, что остановится недели на две у своей мачехи. Он надеялся, что они проведут время вдвоем.

Они с Мэги случайно встретились ранней весной в магазине на Второй авеню, на углу Восточной Пятьдесят шестой улицы. С тех пор при каждой встрече они оживленно беседовали, а однажды вечером буквально натолкнулись друг на друга в кинотеатре, вместе посмотрели фильм, а потом отправились в паб «Нери» пообедать.

Поначалу Нейлу нравилось, что Мэги, как и он, воспринимала их встречи несерьезно, ни единым намеком не показывая, что для нее их отношения стали более чем дружеские. Казалось, она тоже поглощена только работой.

Однако через полгода таких случайных встреч его стало раздражать, что Мэги продолжает вести себя так, будто он интересует ее лишь как приятный компаньон для походов в кино и обедов. Не понимая, что происходит, Нейл начал ждать этих встреч, захотел узнать о ней как можно больше. Она упомянула как бы невзначай, что овдовела пять лет тому назад, и по интонации он понял, что она не хотела об этом думать.

Поразмыслив, Нейл решил, что Мэги могла оставить свой телефон на его автоответчике. Вернувшись к столу, он прослушал пленку.

— Привет, это Мэги Холлоувей. Спасибо за звонок. Меня не будет в городе до тринадцатого.

Запись оборвалась. Возможно, Мэги не любила оставлять послания.

«Прекрасно», — подумал он мрачно, положил трубку и подошел к окну. Перед ним простирался залитый огнями Манхэттен. Он смотрел на мосты Ист-Ривер и вспоминал, как сказал Мэги о том, что его контора была на сорок втором этаже Международного торгового центра, а она рассказала ему про свое первое посещение коктейльного приема Виндоус этажом выше.

Уже смеркалось, огни мостов зажглись, потом засверкали дома, дороги, и город стал похож на аристократку Викторианской эпохи, увешанную бриллиантами, тут было все сразу — ожерелье, браслеты, кольца, серьги и даже диадема.

Ее ощущение передалось Нейлу.

Но у него было и другое впечатление о Мэги, которое его беспокоило. Три недели тому назад, в субботу, он зашел в кино посмотреть старый французский фильм «Мужчина и женщина». В зале было немноголюдно, и посреди фильма он заметил Мэги, сидящую одиноко неподалеку от него. Он хотел уже подойти к ней, но увидел, что она плачет. По лицу ее текли слезы, и она зажимала рот рукой, чтобы подавить рыдания. История была про молодую вдову, которая не могла смириться с потерей мужа.

Во время титров он поспешил уйти, не желая, чтобы она его заметила, и думая, что ей не понравится, если ее застанут в минуту слабости.

Поздно вечером он обедал с друзьями в «Нерп», когда она вошла. Она остановилась возле их столика, поздоровалась, а потом присоединилась к группе за большим столом в углу зала, ничем не напоминая расстроенную женщину, рыдающую над судьбой несчастной вдовы.

«Проклятье! — подумал Нейл. — Она уехала почти на две недели, а я не могу с ней связаться. Не знаю даже имени ее мачехи».


9


«Если бы не этот чопорный искусствовед, неделю можно было бы считать удачной», — размышляла Мэги, съезжая с маршрута 138 в Ньюпорте. Оба фотосеанса прошли исключительно хорошо, особенно съемки для журнала «Вог».

Но после дотошной работы над съемками каждой складки астрономически дорогих нарядов было особенно приятно надеть джинсы и клетчатую рубашку. Вообще, кроме голубой набивной блузки и длинной юбки, которые она собиралась надеть сегодня к обеду у Нуалы, Мэги взяла с собой очень немного.

«Нам будет так хорошо вдвоем, — думала она. — Две спокойные недели в Ньюпорте. У нас с Нуалой будет время повспоминать!» Она улыбнулась сама себе.

Звонок Лайама и его сообщение, что он тоже будет на обеде у Нуалы были неожиданными, оказывается, он проводил в Ньюпорте немало времени.

— Дорога из Бостона очень удобная, — отметил он. — Я приезжаю довольно часто, особенно в несезон.

— Не знала об этом, — удивилась она.

— Ты многого обо мне не знаешь, Мэги. Может, если бы ты уезжала не так часто…

— И может, если бы ты не жил в Бостоне, а почаще бывал в Нью-Йорке…

Мэги снова улыбнулась. «Лайам славный, — подумала она, — даже несмотря на то что порой слишком большого о себе мнения». Остановившись на светофоре, она еще раз проверила маршрут. Нуала жила рядом с легендарным Оушн-драйв, на Гаррисон-авеню. «С третьего этажа даже видно океан! — восклицала она. — Сама увидишь, когда будешь у меня в студии».

За неделю Нуала звонила трижды, чтобы убедиться, что никаких изменений не будет.

— Мэги, ты приедешь? Ты меня не разочаруешь?

— Конечно, нет, — заверяла она и думала: показалось ей или действительно в голосе Нуалы прозвучало какое-то беспокойство, которое она заметила, еще когда они обедали на Манхэттене. У Нуалы год назад умер муж, и она начала терять друзей — одна из неприятностей старости. «Естественно, у нее появляется ощущение бренности жизни», — подумала Мэги.

Такое же выражение она видела на лицах обитателей приютов, когда снимала для журнала «Лайф» в прошлом году. Одна женщина мудро сказала: «Иногда мне страшно, что на земле не осталось никого, кто бы помнил, что я когда-то была молодой».

Мэги поежилась и поняла, что в машине становится холодно. Отключив кондиционер, она немного приоткрыла окно и вдохнула густой морской запах, наполнявший воздух. Если ты вырос в Мидвесте, то никогда не сможешь вдоволь надышаться океаном.

Посмотрев на часы, она увидела, что уже без десяти восемь. У нее не будет времени освежиться и переодеться до начала. Хорошо, что она позвонила Нуале и предупредила, что может задержаться.

Мэги свернула на Гаррисон-авеню, и перед ней открылся океан. Притормозив, она остановилась возле очаровательного, обшитого досками домика со ставнями и круглым крыльцом. «Это должен быть дом Нуалы», — подумала она, но дом выглядел очень темным. Снаружи никаких огней, а внутри едва виднелся слабый свет.

Она припарковалась, вышла из машины и, не доставая чемодана из багажника, взбежала по ступенькам и позвонила в дверь.

Ничего.

Мэги стала заглядывать в окна, форточки на них были открыты, и почувствовала резкий запах горелого. Она снова и снова звонила в дверь.

Изнутри не доносилось ни звука, шагов тоже не было слышно, «Что-то не так, — подумала она с беспокойством. — Где Нуала?» Мэги припала к ближашпему окну, старательно вглядываясь сквозь занавески.

Вдруг у нее пересохло во рту. Из того немногого, что она увидела, можно было понять, что в комнате царит ужасный беспорядок. Содержимое шкафа было разбросано по смятому ковру, а сам шкаф неуклюже завален на кушетку. Камин находился напротив окна, шкафчики по бокам его были открыты. Слабый свет исходил от пары канделябров на каминной полке. Koгда ее глаза привыкли к темноте, Мэги смогла разглядеть одну туфлю на высоком каблуке, валявшуюся возле камина.

Что это? Она наклонилась поближе и увидела маленькую ногу в чулке, торчавшую из-за двойного кресла напротив камина. Она кинулась к двери, дернула ручку, но дверь была заперта.

В панике она помчалась к машине, схватила телефон и набрала 911. Потом остановилась, вспомнив, что у ее телефона код Нью-Йорка, а это Род-Айленд. Номер Нуалы начинался на 401. Трясущимися пальцами она набрала 401-911.

Когда на звонок очветили, она смогла произнести:

— Я на Гаррисон-авеню, 1, в Ньюпорте. Не могу попасть в дом. Через окно видно, что на полу кто-то лежит, думаю, это Нуала.

«Не надо заговариваться. — сказала она себе. — Перестань». Но когда послышался спокойный, неторопливый голос диспетчера, в ее голове пульсом застучали два слова: Нуала умерла.


10


Чет Брауэр, начальник ньюпортской полиции, отступил в сторону, давая возможность криминальному фотографу снять место преступления. Помимо неприятного факта, что в его районе кого-то зверски убили — Нуале были нанесены множественные удары по голове, — во всей этой картине было нечто непонятное.

Несколько месяцев в округе не было ни одного взлома. Кражи случались, когда большинство домов закрывалось на зиму и становилось объектом налетчиков, охотившихся за телевизорами и другими подобными вещами. «Удивительно, как много людей до сих пор не установило охранную сигнализацию, — подумал Брауэр, — как много людей вообще не запирало дома».

Он был в первой патрульной машине, когда получил звонок из Службы спасения. Приехав на место, где молодая женщина, назвавшаяся падчерицей миссис Моор, показала ему на окно, он разглядел лишь то, о чем она уже рассказала. Они с сыщиком Джимом Хаггерти обошли дом и, почти не касаясь ручки, обнаружили, что дверь с черного хода не заперта. Они вошли в кухню.

Чайник на плите выгорел до черноты. Запах горелой картошки перебивал другой, более приятный. «Жареная баранья ножка», — отметил он про себя. Перед тем как войти в гостиную и столовую, он автоматически выключил на плите все горелки.

Он не заметил, что падчерица шла за ними, и услышал стон.

— О, Нуала, Фнн-ну-ала, — произнесла она и опустилась на колени, потянувшись к руке убитой, но он ее остановил.

— Не прикасайтесь к ней!

В этот момент раздался звонок, и он вспомнил, что стол в столовой накрыт. Шум за окном говорил о прибытии новых машин. Через несколько минут офицеры сумели увести падчерицу и других гостей в соседний дом. Их попросили не уходить, пока всех не опросят.

— Шеф.

Брауэр поднял голову. Рядом стоял Эдди Суза, новобранец.

— Там некоторые, с кем вы хотели поговорить, начинают нервничать.

По привычке Брауэр наморщил лоб. Он делал это обыкновенно, когда раздражался или задумывался. На этот раз он раздраженно ответил:

— Скажи им, я буду через десять минут.

Перед уходом он еще раз прошелся по дому. Кругом ужасный беспорядок. Даже в студии на третьем этаже все было перевернуто, краски разбросаны по полу, словно наспех просмотрены и забракованы; шкафы и полки опустошены. «Не каждый преступник, только что совершивший убийство, стал бы тратить время на такой основательный обыск, — подумал он. — Что ж он искал?»

В двух спальнях на втором этаже тоже что-то искали. В одной из них был открыт шкаф и выброшено содержимое всех ящиков. Матрас на кровати перевернут, было видно, что белье совсем свежее. Брауэр догадался, что эта комната была приготовлена для падчерицы.

Содержимое большой спальни было разбросано. Шкатулка для драгоценностей из розовой кожи, точно такая же, как он подарил своей жене на Рождество, была открыта, а бижутерия рассыпана по поверхности кленового комода.

Брауэр решил расспросить друзей Нуалы о ценностях, которые могли у нее быть.

В разоренной спальне убитой он пробыл подольше. Тот, кто это сделал, не был просто вором или наркоманом-грабителем, решил он. Преступник что-то искал. «Или преступница», — подумал он. Очевидно, что Нуала Моор почувствовала опасность. По всему было видно, что она спасалась бегством, когда ее ударили сзади. Это могли сделать и мужчина, и женщина. Тут не требовалось большой силы.

Брауэр заметил кое-что еще. Моор вероятно готовилась к обеду, а это означало, что она стояла на кухне, когда появился преступник. Она побежала от него в столовую, поскольку путь к кухонной двери был перекрыт. Преступник, вероятно, пришел этим путем, а поскольку признаков взлома не было, значит, дверь была не заперта. Если, конечно, миссис Моор сама не впустила злодея. Брауэр отметил, что надо проверить надежность замка.

Но ему все же пора поговорить с гостями. Он оставил сыщика Хаггерти дожидаться следователя.


11


— Нет, благодарю вас, — сказала Мэги, указательными пальцами сжимая виски. Она слабо сознавала, что с утра ничего не ела, почти десять часов, но от мысли о еде у нее перехватило горло.

— Может, чашечку чая, Мэги?

Она подняла глаза и увидела доброе участливое лицо Ирмы Вудз, соседки Нуалы. Легче было кивнуть в знак согласия, чем продолжать сопротивляться. И, к ее удивлению, чашка согрела ей пальцы, а горьковатый чай приятно разлился в груди.

Они находились в гостиной большого дома Вудзов. Семейные фотографии были расставлены повсюду — на столах, тумбочках н на камине. «Наверное, дети, внуки», — подумала она. Хозяева были ровесниками Нуалы.

Несмотря на потрясение, Мэги подумала, что ей надо обратить внимание на гостей. Среди них был доктор Вильям Лейн, директор «Латам Мейнор», где располагался местный дом престарелых. Крупный, лысеющий мужчина лет пятидесяти, доктор Лейн был приятно обходителен в выражении соболезнования. Он пытался предложить ей легкое успокоительное, но Мэги отказалась. Даже самое слабое успокоительное действовало на нее одуряюще в течение нескольких дней.

Мэги заметила, что как только хорошенькая жена доктора Лейна Одиль что-нибудь произносила, ее руки начинали двигаться.

— Нуала приходила навестить свою подругу Грету Шипли почти каждый день, — объясняла она, делая пальцами манящее движение, потом покачала головой и сложила пальцы, словно в молитве. — Грета не вынесет этого, не вынесет, — не переставала повторять она.

Она произнесла это несколько раз, и Мэги взмолилась, чтобы она не повторила снова. Но Одиль закончила новой фразой:

— Все в ее художественном кружке будут очень расстроены. Все, кто его посещал, прекрасно проводили время. О Боже, мне это только что пришло в голову.

«Это так похоже на Нуалу, — подумала Мэги, — делиться своим талантом с другими». Она вспомнила, как Нуала подарила ей первые краски, когда ей исполнилось шесть лет. «Я собираюсь научить тебя, как писать прекрасные картины», — сказала Нуала. «Но ничего не вышло, потому что я была недостаточно способной. — думала Мэги. — Но когда Нуала дала мне в руки глину, искусство стало для меня реальностью».

У камина стоял Малком Нортон, представившийся ей как адвокат Нуалы. Это был интересный мужчина, но ей показалось, что он позировал. Было в нем что-то напускное, почти фальшивое. Однако его печаль и заявление: «Я был ее другом, поверенным и адвокатом», — говорили о том, что он считал себя тем, кому нужно было соболезновать.

«Но почему все решили, что именно мне надо соболезновать, — спросила она себя. — Им всем известно, что я повстречала Нуалу совсем недавно, более чем через двадцать лет разлуки».

Жена Нортона Дженис все время тихо разговаривала с доктором. Спортивного вида женщина, она могла быть красивой, если бы не резко опущенные уголки губ, придававшие ей грубое и даже злое выражение.

Раздумывая над этим, Мэги удивилась, как ее мозг справлялся с потрясением от смерти Нуалы. С одной стороны, было очень больно, с другой — она наблюдала за этими людьми как бы через объектив фотокамеры.

Лайам и его брат Эрл сидели рядышком в креслах у камина. Когда Лайам вошел, он обнял ее и сказал:

— Мэги, как это ужасно, — но потом понял, что ей нужен покой, чтобы справиться со своими чувствами, и не сел рядом с ней в двойное кресло.

«Двойное кресло, — подумала Мэги. — Именно возле двойного кресла нашли тело Нуалы».

Эрл Бейтман наклонился вперед со скрещенными на груди руками, точно задумался. Мэги видела его только на собрании Мооров, но помнила, что он был антропологом и читал лекции о погребальных обрядах.

Сообщила ли Нуала, какие похороны она бы хотела? Может, адвокат Малком Нортон знает.

Звонок в дверь заставил всех замереть. В комнату вошел начальник полиции, вслед за которым Мэги попала в дом Нуалы.

— Мои люди возьмут у вас показания, так что мы отпустим вас очень скоро. Но прежде всего у меня есть несколько вопросов к вам всем. Мистер и миссис Вудз, попрошу вас остаться.

Его вопросы были обычными, например, была ли у Миссис Моор привычка не запирать двери.

Вудзы сказали ему, что она вообще никогда их не запирала и даже шутила, что была бы рада потерять ключи от парадной двери, потому что всегда могла попасть в дом с черного хода.

Он спрашивал, не беспокоило ли ее что-нибудь в последнее время. Все в один голос сказали, что Нуала была счастливым человеком и с радостью ждала приезда Мэги.

У Мэги на глаза навернулись слезы. И вдруг она вспомнила: Нуала действительно была обеспокоена.

Брауэр сказал, что если они потерпят еще какое-то время, пока его люди зададут каждому по несколько вопросов, он обещает, что их скоро отпустят по домам. Вдруг Ирма Вудз прервала его:

— Есть одно дело, которое, наверное, следует объяснить. Вчера приходила Нуала. Она написала новое завещание и хотела, чтобы засвидетельствовали ее подпись. Она также попросила нас вызвать мистера Мартина, нотариуса, чтобы он оформил все официально. Она немного волновалась, говорила, что мистер Нортон может расстроиться из-за того, что она отказывается продавать ему свой дом.

Ирма Вудз посмотрела на Мэги.

— В завещании Нуала просит вас навещать ее подругу Грету Шипли в «Латам Мейнор» или звонить ей как можно чаще. За исключением нескольких благотворительных пожеланий, она завещала вам дом и все свое имущество.


30 сентября, понедельник


12


Очевидно, Мэги Холлоувей не согласилась с версией убийства Нуалы. Он заметил это еще в похоронном бюро. Теперь, во время погребальной мессы, он видел, как она недоверчиво покачала головой, когда священник заговорил о бездумной жестокости, уносящей так много невинных жизней.

Мэги была достаточно умна и наблюдательна. Она может представлять реальную угрозу.

Но когда все стали выходить из церкви Святой Марии, он успокоил себя мыслью, что теперь она обязательно вернется в Нью-Йорк и выставит дом Нуалы на продажу. «А мы-то знаем, кто явится к ней с предложением перед ее отъездом», — подумал он.

Он с удовольствием заметил, что Грету Шипли в церковь сопровождала медсестра. После мессы ему надо было сразу же уходить. Перед отъездом Мэги, вероятно, нанесет ей визит вежливости.

Он нетерпеливо ерзал на своем месте, месса должна была скоро закончиться. Солист запел: «Я пред тобою, Господи», и гроб медленно понесли к выходу.

Ему не хотелось идти на кладбище теперь, хотя он знал, что другого выхода нет. Потом. Он сходит туда потом… и один. В отличие от остальных, у него для нее есть особый подарок.

Из церкви он вышел вместе со всеми, кто провожал Нуалу в последний путь. На этом кладбище были похоронены многие выдающиеся католики Ньюпорта.

Могила Нуалы была вырыта рядом с могилой ее мужа. Скоро надпись на надгробии станет завершенной; рядом с датами рождения и смерти Тимоти Джеймса Моора была выбита дата рождения Нуалы, осталось только обозначить дату ее смерти. «Мир твоему праху» написано заблаговременно.

Он старался выглядеть печальным во время последней молитвы… «Не слишком ли поспешно», — подумал он. С другой стороны, тяжело нависшие тучи грозили пролиться сильным дождем.

Когда служба закончилась, Ирма Вудз пригласила всех к себе в дом на поминки.

Он рассудил, что отказаться было бы неловко, к тому же есть возможность узнать, когда Мэги Холлоувей собирается уезжать. «Уезжай, Мэги, — подумал он, — здесь у тебя будут большие неприятности».

Спустя час, когда гости, угощаясь напитками и бутербродами, разговорились, он вздрогнул, услышав, как Ирма Вудз сказала Мэги, что полиция ушла из дома и уборщики навели там порядок.

— Так что, Мэги, дсм для тебя готов. Но ты уверена, что будешь чувствовать себя там спокойно? Знай, что в нашем доме тебе всегда рады.

Стараясь выгллядеть непринужденно, он подошел ближе, пытаясь ничего не пропустить. Стоя к Мэги спиной, он услышал, как она ответила:

— Нет. В доме Нуалы мне не будет страшно. Я хотела погостить у нее две недели, так я и сделаю. За это время переберу вещи и обязательно навещу Грету Шипли в «Латам Мейнор», как просила Нуала.

Он напрягся, когда ока добрила:

— Миссис Вудз, вы так добры. Я вам очень благодарна, но вот в чем дело. Когда Нуала пришла к вам в пятницу утром с завещанием, вы ее спрашивали об этом? Я имею в виду, вас не удивило, что она хотела обязательно его засвидетельствовать и заверить у нотариуса, и притом очень срочно?

Ему показалось, что миссис Вудз молчала целую вечность. Ее ответ был очень осторожен:

— В общем, да, я думала об этом. Сперва мне показалось, что это был порыв. После смерти Тима Нуала была очень одинока и просто с ума сходила от счастья, что нашла тебя. Но после ее смерти я подумала, что здесь кроется еще какая-то причина. Похоже, Нуала узнала, что с ней может случиться что-то ужасное.

Он присоединился к группе у камина. Он разговаривал с ними, но мысль его бешено работала. Мэги навестит Грету Шипли. Как много знала Грета? Что она заподозрила? Надо что-то делать. Рисковать нельзя.

Грета. Очевидно, что она не очень хорошо себя чувствует. Все видели, что в церкви она была в сопровождении медсестры, и каждый поверит, что потрясение от смерти ее подруги вызвало сердечный приступ. Неожиданно, но, конечно, ничего удивительного.

«Прости, Грета», — подумал он.


13


В сравнительно молодом возрасте, в шестьдесят восемь лет, Грета Шипли была приглашена на прием в недавно отреставрированный «Латам Хауз», только что переименованный в пансионат «Латам Мейнор». Новый пансионат для престарелых принимал заявления от желающих в нем поселиться.

Ей понравилось все, что она там увидела. На первом этаже великолепного здания находился салон и мраморно хрустальная столовая, где знакомый ей с детства огромный банкетный стол был заменен на небольшие столики. Элегантная библиотека с глубокими кожаными креслами и красивым камином выглядела очень привлекательно, а соседняя комната, где должен был стоять телевизор, сулила уютные вечера в приятной компании.

Грете понравился и распорядок: прием начинался в пять часов в большом зале, потом следовал обед в шесть. Ей понравилось, что обитатели пансионата должны будут переодеваться к обеду, словно на прием в приличном клубе. Грета воспитывалась у суровой бабушки, которая взглядом могла уничтожить любого неряшливо одетого. Всем, не способным одеться соответствующим образом, обед будет подаваться в их апартаментах.

В пансионате имелось также и отделение для длительного медицинского ухода на случай, если он кому-то понадобится.

Вступительный взнос был, конечно, внушительный, начиная от двухсот тысяч долларов за большие отдельные комнаты с ванной и до пятисот тысяч за двухкомнатную квартиру, которых в пансионате было только четыре. При жизни обитатель пансиона являлся полным владельцем своего жилища, но после его смерти владение переходило к пансионату, что давало возможность снова продать комнату новому претенденту. Жители пансионата должны были также ежемесячно платить по две тысячи долларов за коммунальные услуги что, конечно, частично покрывала социальная защита.

Гостям разрешалось обставлять комнаты по своему вкусу, но только с одобрения персонала, хотя обстановка, предлагаемая пансионатом, была исключительно удобна и безупречного вкуса.

Недавно овдовевшая и тяжело переживающая одиночество, Грета охотно продала свой дом на Охре Пойнт, переселилась в «Латам Мейнор» и успокоилась, что приняла xopoшее решение. Как одна из первых жителей, она занимала самое лучшее помещение, просторное, со всеми удобствами, где она смогла разместить свои самые изысканные вещи. Но лучше всего было то, что когда она закрывала дверь, то не боялась одиночества по ночам. У дверей пансионата всегда стояла охрана, за порогом дежурила медсестра, а в комнате был звонок для вызова помощи, если понадобится.

Грета наслаждалась обществом приятных ей соседей и без труда избегала общения с теми, кто действовал ей на нервы. Она также поддерживала давнишнюю дружбу с Нуалой Моор; они часто вместе обедали и, по совету Греты, Нуала согласилась дважды в неделю давать уроки живописи в пансионате.

После смерти Тимоти Моора Грета начала кампанию по переселению Нуалы в пансион. Нуала сопротивлялась, уверяя, что ей и одной неплохо и она не сможет без своей студии, но Грета уговорила ее указать во вступительном заявлении свое желание занять двухкомнатный номер, где бы она смогла устроить себе студию, после чего Нуала задумалась, а когда адвокат одобрил ее решение, наконец согласилась.

«Но теперь этого не произойдет», — печально думала Грета, сидя в кресле, не притрагиваясь к обеду.

Она очень расстроилась после своего приступа слабости на похоронах Нуалы. До настоящего утра Грета чувствовала себя совершенно нормально. «Возможно, если бы я хорошо позавтракала, этого не случилось бы», — думала она.

Она не имеет права чувствовать себя плохо, когда ее собирается навестить падчерица Нуалы, Мэги Хеллоувей. В похоронном бюро перед службой Мэги представилась ей и сказала:

— Миссис Шипли, надеюсь, вы уделите мне некоторое время. Я знаю, что вы были близким другом Нуалы, и тоже хочу с вами подружться.

В дверь постучали.

Грете нравилось, что персоналу пансионата было рекомендовано входить в комнаты гостей только после приглашения, даже если возникало подозрение, что у жильца появилась какая-то проблема. Однако медсестра Маркей, видимо, не понимала, что, если дверь не заперта, это не означает, будто можно врываться в любое время. Некоторым такие бесцеремонные медсестры нравились, но только не Грете.

Не успела Грета отозваться на стук, как сестра Mapкей уже была в комнате с профессиональной улыбкой на крепком лице.

— Как мы чувствуем себя сегодня, миссис Шипли? — громко спросила она, подходя поближе, усаживаясь на пуфик и глядя почти в упор.

— Прекрасно, благодарю вас, мисс Маркей. Надеюсь, что вы тоже в добром здравии.

Грету всегда раздражало доверительное «мы». Она неоднократно говорила об этом, но эта женщина принципиально не обращала внимания, так что зачем волноваться, сказала себе Грета. Вдруг она ощутила сильное сердцебиение.

— Слышала, что в церкви у нас был обморок…

Грета положила руку на грудь, словно этим жестом могла успокоить сердце.

— Миссис Шипли, что случилось? С вами все в порядке?

Грета почувствовала, как ее схватили за запястье.

Сердцебиение кончилось так же внезапно, как началось. Она смогла произнести:

— Дайте только минутку, и мне станет лучше. Просто легкая одышка, вот и все.

— Советую вам откинуться и закрыть глаза. Сейчас позову доктора Лейна. — Лицо сестры Маркей было всего в нескольких дюймах от нее. Инстинктивно Грета отвернулась.

Спустя десять минут обложенная в кровати подушками, Грета пыталась убедить доктора, что случившееся с ней легкое недомогание совершенно прошло. Но позднее, тихонько засыпая с помощью слабого успокоительного, она не могла избавиться от неприятного воспоминания, как всего две недели тому назад недавно поселившаяся здесь Констанция Райнлендер внезапно умерла от сердечного приступа.

Сперва Констанция, потом Нуала. Бабушкин управляющий говорил, что смерть любит троицу. «Не хотелось бы стать третьей», — подумала она засыпая.


14


Нет, это не был кошмарный сон, это действительно произошло. Стоя на кухне дома Нуалы, который теперь невероятным образом принадлежал ей, Мэги реально осознала события последних дней.

В три часа Лайам помог ей перенести вещи из дома Вудзов. Он поставил их наверху лестницы.

— В чьей спальне ты собираешься спать? — спросил он.

— Не знаю.

— Мэг, ты на грани срыва. Ты уверена, что хочешь здесь остаться? Мне эта идея кажется не слишком удачной.

— Да, — ответила она, помолчав. — Я хочу здесь остаться.

Ставя чайник на плиту, Мэги отметила, что у Лайама было отличное свойство никогда не спорить.

Вместо возражений он просто сказал:

— Тогда оставляю тебя, но надеюсь, что ты постараешься отдохнуть. Не начинай распаковываться или разбирать вещи Нуалы.

— Конечно, не сегодня.

— Завтра позвоню.

У двери он по-дружески обнял ее за плечи и ушел.

Внезапно почувствовав усталость, едва передвигая ноги, Мэги заперла парадную и черную двери и отправилась наверх. Заглянув в обе спальни, она отметила, что предназначенная ей комната была второй по величине в доме. Обставлена она была очень просто — кленовая двуспальная кровать, туалетный столик с зеркалом, тумбочка у кровати, кресло-качалка — и никакой индивидуальности. На туалетном столике стоял только старомодный эмалированный туалетный комплект: расческа, щетка, зеркальце, крючок для застегивания пуговиц, маникюрный набор.

Затащив сумки в комнату, Мэги сняла юбку и свитер, нырнула в свою любимую ночную рубашку и залезла под одеяло.

Теперь, после почти трехчасового сна, освежившись чашечкой чая, она наконец почувствовала просветление в голове и даже осознала, что одолела шок от смерти Нуалы.

«Осталась печаль, но это другая история, — подумала она. — Это не пройдет никогда».

Наконец, впервые за последние четыре дня, она почувствовала голод. Открыв холодильник, она увидела, что он доверху заполнен: яйца, молоко, сок, небольшая жареная курица, батон хлеба и кастрюля домашнего куриного супа. «Наверное, миссис Вудз», — подумала Мэги.

Она решила сделать себе бутерброд с курицей и небольшим количеством майонеза.

Едва устроившись уютно за столом, она вздрогнула от стука в заднюю дверь. Она развернулась и, увидев, что ручка поворачивается, напряглась всем телом, готовая к действию, но с облегчением вздохнула, разглядев в овальном окошке двери лицо Эрла Бейтмана.

Брауэр предположил, что Нуала испугалась на кухне грабителя, когда он вошел в эту дверь. Эта мысль и представившаяся ей картина заставили Мэги отойти подальше. В сознании у нее промелькнуло, правильно ли она поступит, открыв дверь, но затем, скорее разозлившись, чем испугавшись, она распахнула ее и впустила посетителя.

Рассеянный вид ученого, которого она сразу же почувствовала в Бейтмане, теперь более прежнего бросался в глаза.

— Мэги, прости меня, — сказал он. — Уезжаю в Провиденс до пятницы, и когда садился в машину, мне пришло в голову, что ты могла не запереть эту дверь. Я говорил с Лайамом, он сказал, что оставил тебя здесь. Не хотел мешать, просто, думаю, поеду мимо, проверю и закрою замок сам, если он открыт. Прости, но с дороги не видно, легла ты спать или нет.

— Ты мог бы позвонить.

— Я один из тех отсталых, у кого нет телефона в машине. Извини. Никогда не был хорошим бойскаутом. Кажется, помешал тебе кушать.

— Все в порядке. Это всего лишь бутерброд. Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я спешу. Мэги, зная, как Нуала к тебе относилась, думаю, что понимаю, как много она значила для тебя.

— Да, очень много.

— Если позволишь дать тебе маленький совет, подумай над словами великого исследователя Дуркхайма о смерти. Он писал: «Печаль, как радость, растет и умножается, передаваясь от одного человека к другому».

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросила Мэги.

— Я тебя расстроил, но мне так не хотелось бы этого делать. Я хочу сказать, что ты, похоже, имеешь привычку хранить горе в себе. В такой ситуации, как теперь, лучше не замыкаться. Понимаешь, я бы хотел стать твоим другом.

Он открыл дверь.

— Вернусь в пятницу днем. Закройся на все замки. Пожалуйста.

Он ушел. Мэги щелкнула замком и села на стул. На кухне вдруг стало пугающе тихо, и она почувствовала, что дрожит. Как мог Эрл Бептман подумать, что она будет ему благодарна за такое неожиданное появление и подозрительную проверку замка?

Она встала, на цыпочках быстро прошла через столовую в темную прихожую и присела у окна, глядя сквозь жалюзи.

Она видела, как Бейтман идет по дорожке к машине.

Подойдя, он открыл дверцу, потом повернулся и долго стоял, уставившись на ее дом. У Мэги появилось ощущение, что, хотя ее не было видно в темноте дома, Эрл Бейтман знал или чувствовал, что она за ним наблюдает. Фонарь у обочины отбрасывал на дорогу рядом с ним круг света, и Мэги видела, как Бейтман, вступив в этот круг, широко махнул рукой — прощальный жест, явно адресованный ей. «Он не может меня видеть. — подумала она, — но он точно знает, что я здесь».


1 октября, вторник


15


Когда в восемь утра зазвонил телефон, Роберт Стефенс потянулся к трубке левой рукой, крепко держа в правой чашку кофе.

Его жена, с которой он прожил сорок два года, заметила, что «доброе утро» у него прозвучало немного грубо. Долорес Стефенс знала, как ее муж не любит ранние звонки. Он всегда был твердо уверен, что все, о чем хочется сказать в восемь утра, может обождать до девяти.

Обыкновенно в это время звонили его престарелые клиенты. Они с Долорес приехали в Портсмут три года тому назад, в надежде отдохнуть на пенсии, но Роберт решил, как он выразился, держать руку на пульсе, взяв несколько приличных клиентов. За шесть месяцев он наладил дело. Раздражение исчезло сразу, как он произнес:

— Нейл, как ты?

— Нейл! — воскликнула Долорес, и в ее голосе прозвучала тревога. — О, надеюсь, он не хочет сказать, что не сможет приехать на выходные, — прошептала она.

Муж махнул ей рукой, чтобы замолчала.

— Погода? Превосходная, лучше некуда! Моя лодка все еще на плаву. Ты сможешь приехать в четверг? Отлично. Мама будет рада. Она рвется к трубке. Ты знаешь, как она нетерпелива. Замечательно. Я заеду в клуб к началу игры, в два часа.

Долорес взяла трубку и услышала веселый голос своего единственного сына.

— Какая ты нетерпеливая сегодня, — сказал он.

— Знаю. Просто очень хочется тебя видеть. Так рада, что приезжаешь. Ты останешься до воскресенья, да, Нейл?

— Конечно. Жду не дождусь. Ну ладно, пора бежать. Скажи папе, его «доброе утро» похоже скорее на «пошел к черту». Не допил кофе, да?

— Угадал. Пока, дорогой.

Родители Нейла Стефенса переглянулись. Долорес вздохнула.

— После Нью-Йорка жалею только об одном, что он не может запросто зайти к нам на огонек в любое время, — сказала она.

Еe муж встал, подошел к плите и налил еще кофе.

— Нейл говорил, что я брюзга по телефону?

— Что-то вроде этого.

Роберт Стефенс медленно улыбнулся.

— Да, знаю, что по утрам я не сияю, как солнышко, но сейчас я подумал, что это Лаура Арлингтон. Она сплошные нервы. Без конца мне звонит.

Долорес ждала.

— Она сделала несколько крупных инвестиций, которые не сработали, и ей кажется, что ее водят за нос.

— Она права?

— Думаю, да. Это одно из тех самых грандиозных дел. Брокер уговорил ее инвестировать небольшую, многообещающую компанию, которую якобы должна была купить Майкрософт. Она купила сто тысяч акций по пять долларом за акцию, уверенная, что хорошо заработает.

— Пятьсот тысяч долларов! А что это стоит теперь?

— Акции заморозили. Даже вчера, если бы их и можно было продать, то не более чем по восемьдесят центов за штуку. Лаура не может позволить себе потерять такие деньги. Жаль, что она не посоветовалась со мной.

— Не собирается ли она в «Латам Мейнор»?

— Да, именно эти деньги и предназначались для уплаты. Это все, что у нее есть. Ее дети хотели, чтобы она там поселилась, но брокер убедил ее, что после такой инвестиции у нее будут деньги и на «Латам», и детям останется.

— Он действовал незаконно?

— Не думаю. Возможно, поступил неэтично, но ничего незаконного. Тем не менее хочу обсудить все с Нейлом. Вот почему я так рад, что он приезжает.

Роберт Стефенс подошел к большому окну, выходящему на залив Наррагансет. Как и его сын, он был крупный, атлетически сложенный мужчина. В 67 лет его некогда пшеничные волосы совсем поседели.

Вода в заливе стояла тихая, как в озере. Трава у дома, спускавшаяся до самого берега, начинала терять свою изумрудиость, а кленовая листва становилась оранжевой, медной и красной, как вино.

— Красота и покой, — сказил он, покачав головой. — Трудно поверить, что всего в шести милях отсюда была убита женщина в своем собственном доме.

Он повернулся и посмотрел на свою все еще прелестную жену. Ее серебряные волосы были пучком заколоты на затылке, оттеняя нежные и приятные черты лица.

— Долорес, — сказал он суровым тоном, — когда меня нет дома, хочу, чтобы ты запирала все двери и не выключала сигнализацию.

— Хорошо, — согласилась она. На самом деле ей не хотелось, чтобы муж догадался, как глубоко потрясло ее это убийство, и что, прочитав сообщение в газете, она проверила входные двери, а они все оказались не заперты.


16


Доктору Вильяму Лейну не очень понравилась просьба Мэги Холлоувей о встрече с ним. Успевший устать от бессмысленной и бесконечной болтовни своей жены за обедом и от заполнения бесчисленных бумаг, которые правительство требовало от него как от директора «Латам Мейнор», он содрогался при мысли о предстоящем получасовом мучении и очень жалел, что согласился. Он не представлял себе, о чем она собиралась с ним разговаривать.

Тем более после того, как Нуала Моор не подписала бумаги, обязывающие ее переселиться в пансионат. Она заполнила все бланки, прошла медицинское обследование, а когда вдруг засомневалась, он взялся устроить для нее двухкомнатный номер, убрал оттуда все ковры и мебель, чтобы она могла видеть, как там будут смотреться ее мольберты, полки и шкафы. Но вдруг она позвонила и просто сказала, что решила остаться жить в своем доме.

Он не понимал, почему она передумала. Конечно, не из-за фантазии, что ее падчерица будет жить с ней.

«Смешно! — сказал себе Лейн. — Не похоже, что привлекательная молодая женщина с успешной карьерой примчится в Ньюпорт к старухе, чтобы поиграть с ней в дочки-матери». Лейн прикинул, что теперь, заполучив дом, Мэги Холлоувей хорошенько разглядит, сколько надо потратить, чтобы привести все в порядок, и обязательно решит его продать. А пока что она собирается отнять у него время, то время, которое он должен использовать на благоустройство незанятого номера. Управление Корпорации престижных резиденций не потерпит простоя жилых помещении.

Но его не покидала неприятная мысль: была ли другая причина, отпугнувшая Нуалу? И если да, то рассказала ли она об этом падчерице? Что это может быть? А вдруг хорошо, что она к нему придет?

Он оторвался от работы, когда дверь кабинета открылась. Вошла Одиль, как всегда, без стука. Эта ее привычка бесила его. К сожалению, она сильно походила на сестру Зельду Маркей. Надо что-то делать. Миссис Шипли жаловалась на сестру Маркей и ее привычку входить без стука.

Как обычно, Одиль проигнорировала его раздражение и сразу заговорила.

— Вильям, мне кажется, что миссис Шипли не совсем в порядке. Если помнить, у нее был небольшой обморок после похорон вчера и приступ головокружения вечером. Не перевести ли ее в медпункт для наблюдения?

— Я намерен понаблюдать за ней, — сердито сказал доктор Лейн. — Не забывай, что из нас двоих только у меня есть медицинский диплом. У тебя нет даже среднего медицинского образования.

Он знал, что сказал глупость, и сразу пожалел, зная, что за этим последует.

— О Вильям, это так несправедливо! — воскликнула она. — Медицина — это призвание, а я поняла, что это не для меня. Может, для тебя или других это лучший выбор. — Ее рот искривился. — И не забывай, что только благодаря мне Престижная резиденция дала тебе эту работу.

С минуту они глядели друг на друга, потом, как всегда, Одиль вдруг успокоилась.

— О Вильям, это грубо с моей стороны. Я знаю, как ты предан всем нашим гостям. Я просто хочу тебе помочь и понимаю, что еще один такой случай тебя погубит.

Она подошла к столу и наклонилась, взяла его за руку, поднесла к своему лицу и потерлась о нее щекой и подбородком.

Лейн вздохнул. У нее легкий характер. «Простушка», сказала бы его мать, но она была милая. Восемнадцать лет тому назад он считал себя счастливчиком, уговорив хорошенькую, молодую женщину выйти за него замуж. Кроме того, она действительно заботилась о нем, и он знал, что ее частые, сладко-душевные визиты к их гостям радовали большинство из них. Иногда она была утомительной, но все-таки искренней, а это многого стоит. Таким женщинам, как Грета Шипли, она действовала на нервы, что было доказательством ее ума, но, без сомнения, здесь, в «Латам Мейнор», Одиль для него была просто находкой.

Лейн знал, чего от него ждали. Не показывая отвращения, он встал, обнял ее и прошептал:

— Что бы я без тебя делал?

К счастью, секретарша вызвала его по внутренней связи.

— Здесь мисс Холлоувей, — сообщила она.

— Одиль, тебе лучше уйти, — шепнул он, предупреждая ее обычную просьбу остаться и поучаствовать в разговоре.

Впервые она не возражала, а сразу же выскользнула в боковую дверь кабинета, ведущую в коридор.


17


Прошлой ночью, проклиная себя за то, что выспалась накануне, Мэги не смыкала глаз до полуночи. Потеряв надежду заснуть, она спустилась вниз и в маленьком кабинете нашла книги, среди которых было несколько хорошо иллюстрированных изданий с видами особняков в Ньюпорте.

Забрав их наверх, она устроилась в кровати и читала почти два часа. В результате, когда горничная в униформе провела ее в «Латам Мейнор» и объявила доктору Лейну о ее прибытии, она смотрела на то, что ее окружало, с некоторым пониманием.

Особняк был построен Эрнстом Латамом в 1900 году как явный упрек, по его мнению, вульгарному дому Вандербильта, принадлежавшему Брейкерсам. Силуэт обоих зданий был почти одинаковый, но у дома Латама пропорции отличались большим совершенством. Вестибюль был все еще чрезмерно велик, но составлял лишь треть от вестибюля Брейкерсов. Стены покрывало атласное дерево, а не белый камень, а лестница была выполнена из богатого резного красного дерева и покрыта алым ковром, в отличие от мраморной лестницы у Брейкерсов, которой они так гордились.

Двери слева были закрыты, но Мэги знала, что там располагалась столовая. Справа находилась уютная комната, которая первоначально была музыкальной, с удобными креслами и пуфиками, богато обшитыми болотно-зеленой тканью с цветочным рисунком.

Величественный камин Луиса Квинса на самом деле был еще более грандиозным, чем на иллюстрации. Причудливая резьба с изображением греческих фигур, ангелов, ананасов и винограда поднималась над камином до самого потолка, а посередине была вставлена картина рембрандтовской школы.

«Здесь действительно красиво», — подумала она, мысленно сравнивая это место с той богадельней, где она фотографировала для журнала «Ньюзмейкер».

Вдруг она осознала, что горничная с ней разговаривает.

— О, простите, — извинилась Мэги. — Глаза разбежались.

Горничная была интересной, темноглазой, смуглой женщиной.

— Здесь прелестно, не правда ли? — сказала она. — Даже работать здесь приятно. Я проведу вас к доктору Лейну.

Его кабинет находился в самой большой из служебных комнат, отделенной от остального помещения на первом этаже дверью из красного дерева. Следуя за горничной по устланному ковром коридору, Мэги взглянула в открытую дверь и заметила знакомое лицо — Джэнис Нортон, жена адвоката Нуалы, сидела за столом.

«Не знала, что она здесь работает, — подумала Мэги. — Но я вообще почти ничего не знаю об этих людях».

Их глаза встретились, и Мэги стало не по себе. Она не могла забыть горького разочарования на лице Малкома Нортона, когда миссис Вудз объявила, что Нуала отказалась продать дом. Но вчера на похоронах он был очень вежлив и предложил ей поговорить о планах и отношении дома.

Она задержалась, чтобы поздороваться с миссис Нортон, потом пошла за горничной в кабинет.

Горничная постучала, дождалась ответа и, открыв дверь, пропустила Мэги в комнату.

Доктор Лейн встал и обошел стол, чтобы поприветствовать ее. Он учтиво улыбался, но Мэги показалось, что глаза его профессионально ее оценивают. Его приветствие подтвердило это впечатление.

— Миссис Холлоувей, или Мэги, если позволите. Рад видеть, что вы немного отдохнули. Знаю, что вчера у вас был тяжелый день.

— Уверена, что он был тяжелым для всех, кто любил Нуалу, — тихо сказала Мэги. — Но я действительно волнуюсь за миссис Шипли. Как она сегодня?

— Вечером у нее был еще один приступ, но совсем недавно я осмотрел ее, и она показалась мне вполне крепкой. Она ждет встречи с вами.

— Когда я разговаривала с ней сегодня утром, она особенно просила узнать, можно ли мне прокатиться с ней на кладбище. Что вы думаете об этом?

Лейн указал на кожаное кресло напротив.

— Пожалуйста, садитесь. — И вернулся на свое место. — Ей хорошо бы подождать несколько дней, но если миссис Шипли что-то решила... увы, никто не сможет ее переубедить. Полагаю, что оба приступа вчера вызваны сильным переживанием по поводу смерти Нуалы. Они были очень дружны. У них вошло в привычку заходить в номер к миссис Шипли после занятий в художественном кружке Нуалы, там они долго болтали и даже выпивали по бокалу вина. Я говорил им, что они как парочка школьниц. Если честно, то им было хорошо вдвоем, и миссис Шипли, конечно, будет не хватать этих встреч.

Что-то вспомнив, он улыбнулся.

— Нуала однажды сказала мне, что, если бы ее стукнули по голове, а потом, когда она придет в себя, спросили, сколько ей лет, она уверенно ответила бы, что ей двадцать два года. Она говорила, что внутри ей действительно двадцать два.

Сообразив, что сказал, он смутился.

— Простите. Как неосторожно с моей стороны.

«Стукнули по голове», — подумала Мэги, но, пожалев расстроенного доктора, сказала:

— Пожалуйста, не извиняйтесь. Вы правы. В душе Нуала всегда была не старше двадцати двух лет. — Она поколебалась, потом решилась спросить:

— Доктор, вот еще что я хочу узнать. Нуала когда-нибудь говорила вам, что ее что-то беспокоит? Была ли у нее какая-то физическая проблема, с которой она обращалась к вам?

Он покачал головой.

— Нет, ничего физического. По моему мнению, у Нуалы была проблема со всем тем, что она воспринимала как потерю независимости. Я уверен, что если бы она не умерла, то обязательно поселилась бы здесь. Она уже интересовалась сравнительно дорогим номером с дополнительной спальней, но говорила, что ей нужна студия, где бы она могла работать. — Он помолчал. — Нуала говорила мне, что была немного неряшлива, но в студии у нее всегда царил организованный хаос.

— Значит, вы полагаете, что отказ от продажи дома и поспешное завещание были лишь отчаянным шагом.

— Да, думаю так. — Он встал. — Велю Эйнджел проводить вас к миссис Шипли. А если вы поедете на кладбище, будьте с ней осторожны, пожалуйста, Если вдруг она покажется вам сильно расстроенной, немедленно возвращайтесь. Нельзя забывать, что родственники наших гостей доверили нам их жизни, и мы относимся к этому очень серьезно.


18


Малком Нортон сидел у себя в конторе и глядел на расписание, которое после отмены двухчасовой встречи теперь было совершенно пустым. Дело было не особенно важное — всего лишь жалоба молодой домохозяйки на соседа, собака которого ее покусала. Но на эту собаку были и другие жалобы, пострадал еще один сосед, поэтому по предварительной оценке страховая компания постарается уладить дело, особенно после того, как выяснилось, что калитка была открыта и собака бегала без присмотра.

Беда в том, что дело это слишком легкое. Женщина позвонила и сказала, что страховая компания все уладила. «А это означает, что я потерял три или четыре тысячи долларов», — мрачно подумал Нортон.

Он все еще не мог успокоиться после того, как узнал, что менее чем за двадцать четыре часа до смерти Нуалы Моор тайно отменила продажу ему своего дома. Над ним навис двухсоттысячный залог за его собственный дом.

Огромного труда стоило уговорить Дженни подписать совместный залог. Наконец он рассказал ей npо изменение Закона об охране окружающей среды Ветленда и про деньги, что он надеялся выручить от продажи дома Нуалы Моор.

— Смотри, — пытался урезонить он свою жену, — ты устала работать в доме престарелых. Бог свидетель, я слышу об этом каждый день. Это совершенно законная сделка. У дома есть все необходимое. Самый худший исход, это если не пройдет новый закон, а этого случиться никак не может. Тогда мы берем ссуду на ремонт дома Нуалы, приводим его в порядок и продаем за триста пятьдесят тысяч.

— Еще один заем, — ядовито сказала она. — Ну-ну, ты конечно отличный предприниматель. Тогда я смогу бросить работу. И что же ты сделаешь со своими доходами, если новый закон будет принят?

Он не был готов отвечать на этот вопрос до тех пор, пока сделка не состоялась. А теперь этого и вовсе не произойдет. Если только что-нибудь не изменится. Он все еще слышал злые слова Дженис после их возвращения домой в пятницу вечером.

— Значит, теперь у нас двухсоттысячный залог и расходы по его получению. Ты немедленно идешь в банк и выплачиваешь его. Я не собираюсь терять свой дом.

— Ты его не потеряешь, — ответил он, надеясь, что у него будет время все исправить. — Я уже сказал Мэги Холлоувей, что хочу с ней поговорить, и она знает, разговор будет о доме. Неужели ты думаешь, она захочет остаться в доме, где была убита ее мачеха? Мисс Холлоувей сбежит из Ньюпорта как можно скорее, а я подчеркну, что в течение многих лет был для Нуалы и Тима Мооров хорошим помощником и не требовал за услуги больших денег. На следующей неделе она обязательно согласится продать дом.

«Ей придется его продать», — сказал он себе. Это единственный выход из его сложного положения.

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Да, Барбара, — сказал он официальным тоном. Она не допускала интимности в их общении на работе, всегда опасаясь, что кто-то может услышать.

По ее тону он понял, что она одна.

— Малком, можно поговорить с тобой десять минут? — спросила она, и он сразу почуял что-то неладное.

Через минуту она сидела напротив, сложив на груди руки и опустив глаза.

— Малком, не знаю, с чего начать, так что скажу прямо. Я не могу здесь оставаться. Последнее время я чувствую себя усталой. — Она поколебалась, потом добавила:

— Даже так сильно тебя любя, я не могу смириться с тем, что ты женат.

— Ты видела меня и Дженис, знаешь, какие у нас отношения.

— Но она твоя жена. Так будет лучше, поверь мне. Я уезжаю к своей дочери в Вейл на два месяца. Потом, когда вернусь, поищу другую работу.

— Барбара, ты не можешь уйти вот так, — взмолился он, вдруг запаниковав. Она грустно улыбнулась.

— Не теперь. Я так не смогу. Предупрежу тебя за неделю.

— К тому времени мы с Дженис расстанемся, обещаю. Пожалуйста, останься! Не могу отпустить тебя.

«И это после того, как я столько сделал, чтобы удержать тебя», — в отчаянии подумал он.


19


Мэги заехала за Гретой Шипли, а потом они остановились у цветочного магазина, чтобы купить букет. По дороге на кладбище Грета вспоминала о дружбе с Нуалой.

— Ее родители снимали здесь дом, когда нам было по шестнадцать. Она была такая прелестная девушка и такая веселая. Мы тогда были неразлучны, и у нее было много поклонников. Да, а Тим Моор не отходил от нее. Потом ее отца перевели в Лондон, и она с ним уехала. Потом я узнала, что она вышла замуж. Постепенно мы потеряли друг друга, я всегда жалела об этом.

Мэги ехала по тихим улицам, ведущим к кладбищу.

— Как вы снова повстречались? — спросила она.

— Это случилось двадцать один год тому назад. Однажды зазвонил телефон. Кто-то спросил Грету Карлайл. Голос показался знакомым, но я не могла сразу определить. Я ответила, что я Грета Карлайл Шипли, и Нуала завопила: «Отлично, Грет! Значит, ты захомутала Картера Шипли!»

Мэги казалось, что голос Нуалы звучал из уст каждого. Она слышала его, когда миссис Вудз говорила про завещание, когда доктор Лейн рассказывал, что она чувствовала себя двадцатидвухлетней, а теперь вот воспоминания миссис Шипли об их теплой встрече, которую Мэги сама пережила меньше двух недель тому назад.

Хотя в машине было тепло, Мэги дрожала. При воспоминании о Нуале всегда возникал один вопрос: была ли дверь на кухню не заперта или Нуала открыла ее сама и впустила знакомого, кого-то, кому она доверяла?

«Убежище, — подумала Мэги. — Наши дома должны быть для нас убежищем. Молила ли Нуала о пощаде? Как долго она страдала от ударов по голове? Полицейский Брауэр сказал, что убийца что-то искал в доме и, судя по всему, не нашел».

— ...мы сразу нашли общий язык и снова стали лучшими подругами, — продолжала Грета. — Нуала рассказала, что рано овдовела, потом снова вышла замуж. И что второй брак был страшной ошибкой, кроме тебя. Она так невзлюбила замужество, что объявила, что скорее ад заморозится, чем она снова выйдет замуж. Но к тому времени овдовел Тим, и они сошлись. Однажды утром она позвонила и сказала: «Грет, хочешь на каток? Преисподняя только что покрылась льдом!» — Они с Тимом поженились. Никогда не видела ее такой счастливой.

Они подъехали к воротам кладбища. Ангел из белого камня приветствовал их распростертыми руками.

— Могила слева на холме, — сказала миссис Шипли. — Но конечно, ты это знаешь. Ты была здесь вчера.

«Вчера, — подумала Мэги, — неужели только вчера?»

Поставив машину на вершине холма, они пошли по дорожке рядышком рука в руке. Земля на могиле Нуалы была уже выровнена и примята. Пышный зеленый газон придавал местности вид спокойного безвременья. Слышался только шум ветра в осенней листве клена. Возлагая цветы на могилу, миссис Шипли сумела улыбнуться.

— Нуале правилось это большое дерево. Она говорила, что, когда придет ее час, она хотела бы лежать в густой тени, чтобы от избытка солнца не пострадала ее кожа.

Уходя, они тихонько засмеялись. Потом Грета приостановилась.

— Я не буду слишком навязчивой, если попрошу тебя навестить еще нескольких моих друзей? Сохранила для них немного цветов. Двое из них лежат здесь, на кладбище Святой Марии, остальные на кладбище Святой Троицы. Дорога ведет прямо туда. Кладбище рядом, а северные ворота между ними днем всегда открыты.

Посещение не заняло много времени. Памятник на последней могиле гласил: «Констанция Ван Зикль Райнлендер». Мэги заметила, что она похоронена всего две педели назад.

— Она была близкой подругой? — спросила Мэги.

— Не такой близкой, как Нуала, но она жила в «Латам Мейнор», и я хорошо ее знала. — Она помолчала. — Это так внезапно, совершенно внезапно, — сказала она, повернулась к Мэги и улыбнулась. — Надо возвращаться. Боюсь, что немного услала, тяжело терять дорогих люден.

— Знаю, — Мэги обняла старую женщину и почувствовала, какая она хрупкая.

Двадцать минут на пути в пансионат Грета Шипли дремала. Когда они подъехали к «Латам Мейнор», она открыла глаза и виновато сказала:

— Я была такой энергичной. У нас в семье все такие. В девяносто лет моя бабушка оставалась довольно крепкой. Мне начинает казаться, что я слишком задержалась.

Когда Мэги сопровождала ее внутрь, Грета поспешно сказала:

— Мэги, надеюсь, ты навестишь меня перед отъездом. Когда ты едешь в Нью-Йорк?

Мэги удивилась своему уверенному ответу:

— Я планировала пожить здесь две недели и не собираюсь менять своего решения. Позвоню вам накануне выходных, и мы договоримся о встрече.

Только после того как она вернулась в дом Нуалы и вскипятила чайник, Мэги почувствовала, что ее что-то беспокоит. Была какая-то странность и в Грете Шипли, и в их визите на кладбище. Что-то не так. Но что?


20


Окна кабинета Лайама Моор Пенна выходили на Бостон-Коммон. Уйдя из своей бывшей брокерской конторы и открыв собственную фирму, он был очень занят. Престижные клиенты, которых он переманил к себе, требовали и получали от него исключительное внимание и абсолютно ему доверяли.

Ему не хотелось звонить Мэги слишком рано, но когда он набрал номер в 11.00, то был разочарован, не получив ответа. Он попросил секретаршу звонить ей каждый час, но лишь к четырем ему сообщили, что мисс Холлоувей на проводе.

— Мэги, наконец-то, — начал он и замолчал. — Что это там свистит, чайник?

— Да, обожди минуту, Лайам. Решила выпить чаю.

Когда она снова взяла трубку, он сказал:

— Боялся, что ты уехала домой. Понимаю, если тебе в этом доме не по себе.

— Я очень осторожна, — сказала Мэги и добавила почти без паузы:

— Лайам, как я рада, что ты позвонил! Хочу тебя кое о чем спросить. Вчера, после того как перенес вещи в дом, ты разговаривал обо мне с Эрлом?

Брови Лайама поползли вверх.

— Честно говоря, нет. Почему ты так подумала?

Она рассказала ему о внезапном появлении Эрла у нее на кухне.

— Хочешь сказать, что он собирался проверить замок без твоего ведома? Ты шутишь.

— Нет, я серьезно. И должна сказать, что он сильно меня напугал. Я и без этого дрожала от страха, оставаясь в доме одна, а тут еще он явился… К тому же он цитировал что-то про печаль как радость, прыгающую от одного к другому. Все это очень странно.

— Это одна из его любимых цитат. Не помню, чтобы хоть одна его лекция прошла без этих слов. У меня то-же всегда от них мурашки по телу. — Лайам помолчал, потом вздохнул. — Мэги, Эрл мой кузен, и я его люблю, но он действительно странный и несомненно одержим идеей смерти. Хочешь, я поговорю с ним об этом визите?

— Нет, не надо. Но я собираюсь поставить на все двери надежные замки.

— Льщу себя надеждой, это зчачиг, что ты поживешь в Ньюпорте еще немного.

— По крайней мере недели две, как хотела.

— Вернусь в пятницу. Пообедаешь со мной?

— С удовольствием.

— Мэги, поставь замок сегодня, ладно?

— Первое, что сделаю утром.

— Хорошо. Позвоню завтра.

Лайам медленно положил трубку. «Что рассказать ей про Эрла», — подумал он. Ему не хотелось перестараться в предостережениях, и все же... Определенно над этим надо подумать.


21


В четверть пятого в «Латам Мейнор» Дженис Нортон закрыла стол у себя в кабинете и по привычке потрогала ручки ящиков, чтобы убедиться, что они действительно заперты. «Не мешало бы Вильяму Лейну установить охрану», — зло подумала она.

Ассистентка Лейна Эйлин Бернс работала только до двух, а потом вела канцелярию и помогала Дженис. Она улыбнулась сама себе, отметив, что ее несомненная преданность кабинету Лейна за годы ее работы была очень полезна. Только что скопировав нужную ей информацию еще с двух файлов, она подумала, что пора остановиться. Это можно назвать предчувствием.

Она пожала плечами. Но дело сделано, и копии лежали в ее чемоданчике, а оригиналы на своем месте, в столе у Лейна. Теперь смешно суетиться по этому поводу.

Она зажмурилась от удовольствия, вспомнив, как потрясен был ее муж сообщением Ирмы Вудз о завещании Нуалы. С каким наслаждением она потом требовала от него возвращения залога за их дом.

Конечно, она знала, что он этого не сделает. Малком был обречен вечно блуждать в долине несбывшихся грез. Она не скоро это поняла, но работа в «Латам» на многое открыла ей глаза. Конечно, не у всех обитателей пансионата было безупречное прошлое, но все они родились с серебряной ложкой в зубах, им ни дня не пришлось беспокоиться о деньгах. Другие, подобно Малкому, были голубых кровей с родословными, которые они могли проследить до европейских короноваанных особ, страстно гордясь тем, что являются пра-пра-правнуками или еще кем-то в тридесятом колене какого-ннбудь князька или графа.

Однако в одном аристократы Латама отличались от Малкома. Они не почивали на ветвях своего генеалогического древа. Они встали на свои ноги и сколотили состояния, или обрели их после удачной женитьбы.

«Но только не Малком, — подумала она. — О, только не красивый, добродушный, галантный, так хорошо воспитанный Малком». На свадьбе ей завидовали все подруги, все, кроме Анны Эверет. В тот день в туалете клубной яхты она подслушала, как Анна пренебрежительно отозвалась о Малкоме как об «универсальном китайском болванчике».

Это замечание врезалось ей в память, потому что уже тогда, в тот предположительно счастливейший день, разодетая как принцесса в пышный атлас, она поняла, что это правда. Другими словами, она вышла замуж за лягушку. А потом многие годы пыталась не замечать реальности. Сколько времени потрачено зря!

Годы ушли на интимные обеды с клиентами и кандидатами в клиенты, и все лишь ради того, чтобы дождаться, когда они переведут свои выгодные счета к другим адвокатам, оставляя Малкома обгладывать кости. Сколько их прошло!

А потом глубочайшее оскорбление. В благодарность за ее преданность, хотя она могла бы неплохо устроиться без него, она узнает, что он волочится за своей секретаршей и собирается избавиться от нее!

«Если бы он был тем, за кого я его приняла, когда выходила замуж, — думала Дженис, отодвигая стул, вставая и расправляя плечи. — Или хотя бы тем, за кого принимал себя сам! Тогда я была бы женой настоящего князя».

Она поправила юбку, немного порадовавшись своей тонкой талии и овальным бедрам. Поначалу Малком сравнивал ее с чистокровной лошадью, восторгаясь изяществом, длинной шеей, стройными ногами и тонкими лодыжками. «Роскошная чистокровка», — говорил он.

«В молодости я была красива. А теперь что со мной стало», — с горечью думала она.

Но тело ее пока еще было в прекрасной форме. И не из-за регулярных занятий спортом и приятных дней в гольф-клубе с состоятельными друзьями. Нет, всю жизнь она работала, и работала очень много — сперва как агент по недвижимости, потом последние пять лет здесь, в канцелярии.

Она помнила, как, работая агентом по недвижимости, исходила слюной над роскошью, которая шла за бесценок только потому, что владельцам срочно нужны были наличные деньги. Как часто ока думал: «Если бы у меня были деньги…»

Ну вот, теперь они у нее есть. Теперь она могла сама ими распоряжаться. А Малком даже не знал.

Никогда больше сюда не ступит ее нога. Неважно, что здесь ковры от Старка и парчовые драпировки даже в конторе. Здесь, конечно, красиво, но это все же богадельня — Божий зал ожидания, и в пятьдесят четыре года она стремительно приближалась к возрасту, когда сама станет обитательницей этого заведения. Что ж, она постарается выбраться отсюда задолго до этого события.

Зазвонил телефон. Прежде чем ответить, Дженис оглянулась, проверяя, не подкрался ли кто сзади.

— Дженис Нортон, — уверенно сказала она в трубку.

Это был звонок, которого она ждала. Он даже не поздоровался.

— В общем так, дорогому Малкому повезло, — сказал он. — Этот Закон об охране окружающей среды Ветленда действительно пройдет, и дом будет стоить целое состояние.

Она засмеялась:

— Тогда не пора ли сделать контрпредложение Мэги Холлоувей?


22


После звонка Лайама Мэги сидела на кухне и пила чай с печеньем, которое нашла в шкафу.

Коробка была почти полная и выглядела открытой совсем недавно. Она подумала, неужели всего несколько дней тому назад Нуала сидела здесь и пила чай, ела печенье, составляла меню на вечер? Рядом с телефоном она нашла список покупок: баранья ножка, зеленая фасоль, морковь, яблоки, виноград, молодая картошка, мука для бисквита. А рядом нацарапана типичная для Нуалы заметка: «Что-то забыла. Поискать в магазине». Наверное, Нуала забыла этот список.

«Смешно, — подумала Мэги, — но странно и неожиданно, что находиться здесь, в доме Нуалы, все равно что снова видеться с ней. Кажется, что я жила с ней здесь все эти годы».

Раньше она просмотрела альбом фотографий, который нашла в гостиной, и поняла, что снимки Нуалы с Тимом появились спустя год после развода с ее отцом.

Она нашли небольшой альбом с ее фотографиями, снятыми, когда Нуала была частью ее жизни. На оборотах были напечатаны все записочки, которые она писала Нуале в те годы. На последней странице была фотография ее, Нуалы и отца в день свадьбы. Она сияла от счастья, что у нее появилась мама. Лицо Нуалы было тоже счастливым. Отец, как обычно, улыбался сдержанно и вопросительно.

«Он не допустил ее в свое сердце, — подумала Мэги. — Я слышала, что он был без ума от моей мамы, но она умерла, а здесь стояла прекрасная Нуала. Он многое потерял, когда она от него ушла, не в силах терпеть его упреки».

«Я тоже потеряла», — подумала она, убирая в моечную машину чашку и блюдце, Простое движение и вошло новое воспоминание, раздраженный голос отца: «Нуала, почему нельзя складывать посуду прямо в моечную машину, а не в раковину?»

Поначалу Нуала весело смеялась над своей неряшливостью, но всегда говорила: «Боже милостивый, Оуэн, я сделала это первый раз за три дня».

А иногда она заливалась слезами, а я бежала к ней, обнимала, успокаивала.

Было уже 16.30. В окошке над мойкой виднелся красивый дуб, росший рядом с домом. «Надо его обрезать, — подумала Мэги. — В шторм эти сухие ветки могут свалиться на дом». Она вытерла руки и отвернулась. Но зачем об этом думать? Oна не собиралась здесь оставаться. Надо пересмотреть вещи, отобрать нужную одежду и старую мебель для благотворительных организаций. Если начать немедленно, то к отъезду можно закончить. Koнечно, кое-что oставит, нo oт большей части надо избавляться.

Она планировала продать дом после вступления в права наследства, но хотела, чтобы он был как можно более пуст. Она не допустит, чтобы чужие люди перебирали вещи Нуалы и делали саркастические замечания.

Начала она со студии Нуалы.

Спустя три часа серая от пыли, разбирая ящики и шкафы, забитые высохшими тюбиками краски, кистями, тряпками и небольшими мольбертами, Мэги упаковала немало пакетов для мycoрa и выстроила их в ряд в углу комнаты.

И хотя это было только начало, даже такая уборка изменила комнату к лучшему. Она напомнила себе слова полицейскою Брауэра, что комната была тщательно обыскана. Очевидно, что уборщики не особенно старались в наведении порядка, растолкав вещи по шкафам как попало. В результате у Мэги появилось ощущение хаоса, отчего она очень расстроилась.

Но комната сама по себе была замечательной. Окна от пола до потолка прекрасно пропускали северный свет. Когда Нуала уговорила ее привезти с собой материал для лепки, она обещала, что ее длинный разделочный стол вполне сгодится для этого. И хотя Мэги знала, что не воспользуется им, ради Нуалы, она привезла пятьдесят фунтов мокрой глины, немного арматуры, постаменты, на которых возводится скульптура, и инструменты.

Мэги задумалась. На каком столе лучше работать над бюстом Нуалы? У нее было много новых фотографий, с которых можно было бы лепить. «Будто они мне понадобятся», — подумала Мэги. Ей казалось, что лицо Нуалы навсегда отпечаталось в ее памяти. Кроме визитов к Грете и уборки дома, у нее не было других планов. «У меня есть неделя с воскресенья, хорошо бы что-то сотворить, — сказала она себе, — а что может быть лучше образа Нуалы?»

Посещение «Латам Мейнор» и встреча с Гретой Шипли убедили ее в том, что беспокойство Нуалы было связано с ее переживаниями по поводу резкого изменения судьбы, продажи дома и переезда в пансионат. Похоже, ничего другого здесь не было. По крайней мере, я ничего не вижу.

Она вздохнула. Как еще это понять. Но если нападение было совершенно случайное, не рискованно ли сперва убивать Нуалу, а потом долго обыскивать весь дом, где пахло едой и накрыт стол для гостей. Грабитель должен был догадаться, что скоро кто-то обязательно придет, пока он рыщет но дому. Если только убийца не знал, что обед назначен на восемь часов и я приеду не раньше.

«У него было время, — заключила она. — Определенно, это был кто-то, знавший планы на вечер, а может, даже один из приглашенных».

— Нуалу убил не случайный убийца, — сказала Мэги вслух. Она начала перебирать в уме всех приглашенных в тот вечер. Что она про них знала? Ничего.

Только Лайам, но знала ли она его? Благодаря ему она встретилась с Нуалой, за одно это она навсегда ему благодарна. «Хорошо, что он думает о своем кузене Эрле то же, что и я. Его появление здесь действительно меня напугало».

В последний раз во время беседы с Лайамом она хотела расспросить его о Малкоме и Дженис Нортон. Даже во время мимолетной встречи утром в «Латам Мейнор», когда они с Дженис поздоровались, Мэги что-то заметила в лице женщины. Это было похоже на злость. Из-за отказа продать дом? Мэги задумалась. Но в Ньюпорте было много других домов. Дело не в этом.

Мэги подошла к столу и села. Она посмотрела на руки и ощутила желание помять глину. Она заметила, что работа с глиной помогала ей обдумывать сложные вопросы и находить на них ответы или хотя бы делать важные выводы.

Сегодня ее что-то беспокоило, что-то подсознательно замеченное. Это записалось в ее памяти, но пока не проявилось внешне. «Что это может быть?» — спросила она себя. По минутам она проследила весь день, начиная с утреннего пробуждения, осмотра первого этажа «Латам Мейнор» и встречи с доктором Лейном до поездки с Гретой Шипли на кладбище.

Кладбище! Мэги вскочила. Вот в чем дело! Та последняя могила Райнлендер, которую они навестили.

Но что? Как ки старалась, Мэги не могла понять, что ее взволновало.

Она умерла две недели назад. Я что-то там заметила.

«Утром я схожу на кладбище и посмотрю, — решила она. — Возьму камеру и если ничего не увижу, то поснимаю. Может, на фотографии проявится то, чего я не смогла разглядеть».

День был долгий. Она собиралась помыться, пожарить яичницу, потом лечь в кровать и почитать о Ньюпорте.

Спускаясь вниз, она услышала звонок телефона в спальне Нуалы и поспешила ответить, но, к счастью, на другом конце повесили трубку. Кто бы там ни был, она ни с кем не хотела разговаривать.

Дверца шкафа была открыта, и в свете из коридора мерцало голубое платье, в котором Нуала была на банкете в «Четырех Временах Года». Оно косо висело на вешалке, словно убранное в спешке.

Платье было дорогое. Мысль о том, что оно может деформироваться, если его не поправить, заставила Мэги подойти к шкафу и повесить его аккуратно.

Поправляя платье, она ycлышaла тихий стук, словно что-то упало. Она взглянула на кучу туфель на полу шкафа и решила, что если что-то и упало, то вполне может подождать.

Закрыв шкаф, она вышла из комнаты и отправилась в ванную. Одиночество, которым она наслаждалась, находясь в своей квартире в Нью-Йорке, не доставляло ей удовольствия в этой комнате с ненадежными замками, с темным углами, где совершено убийство, возможно тем, кого Нуала считала своим другом.


23


Эрл Вейтман не собирался ехать в Ньюпорт во вторник вечером. Но готовясь к лекции в следующую пятницу, он обнаружил, что для наглядности ему нужны слайды, которые хранятся в музее на территории Похоронного бюро Бейтманов. Десять лет тому назад узкий викторианский дом его пра-прабабушки с десятю акрами земли, на которой он стоял, был отделен от главного дома и участка.

Музей был частный и закрыт для публики. Посещение разрешалось только по предварительной записи, и Эрл сам сопровождал немногих посетителей. В ответ на насмешки родственников, которые называли его музей не иначе как «Долина Смерти», он холодно и серьезно отвечал, что народы мира испокон веков придавали огромное значение ритуалам, связанным со смертью.

Годами он собирал интересный материал, имеющий отношение к смерти: слайды, фильмы, картины, офорты, такие, как апофеозная картина вознесения президента Линкольна на небеса, репродукции Тадж-Махала, пирамид, местных мавзолеев из инкрустированного медью дерева, индийских погребальных костров; современные гробы; копии погребальных барабанов, витые раковины, зонтики и мечи, статуэтки лошадей без всадников с перевернутыми стременами и экземпляры траурных одеяний всех времен.

Темой лекции было траурное одеяние. Он готовил ее для слушателей, которые только что закончили обсуждение подборки книг о похоронных ритуалах. Он собирался показать им слайды костюмов из своего музея.

«Наглядность всегда очень кстати во время лекции», — решил он, проезжал по маршруту 138 через ньюпортский мост. Последний раз он использовал слайды в прошлом году, когда читал выдержки из «Справочника по этикету» Эми Вандербильт 1952 года, где она советует не надевать на похороны лакированные туфли. Свое выступление он сопровождал фотографиями лакированной обуви, начиная с детской до женских лодочек и мужских выходных полуботинок, и все ради причудливого эффектa.

Но теперь ему хотелось закончить как-то по-новому.

«Интересно, что подумают о нас будущие поколения, увидев изображения вдов в красных мини-юбках, скорбящие семьи в джинсах и кожаных пиджаках. Сумели они разглядеть в этих нарядах глубокие социальные и культурные традиции, как мы пытаемся сделать это по одежде прошлых веков? Если так, то не хотелось бы вам подслушать их комментарии?»

Как удачно сказано. Это смягчит неловкую ситуацию, возникавшую всегда, когда он говорил о том, что у народности Бираван вдову или вдовца облачали в лохмотья, потому что верили, что душа покойного, блуждающая среди живых после остановки дыхания, может возненавидеть даже тех, кого любила. Предположительно лохмотья символизировали скорбь и соответствующий ей траур.

Когда в музее он подбирал слайды, эта мысль не покидала его. Он чувствовал напряжение между умершей Нуалой и живой Мэги. Вокруг Мэги была враждебная атмосфера. Ее надо предупредить.

Он знал телефон Нуалы наизусть и в сумерках своего музея позвонил. Он уже хотел положить трубку, когда услышал запыхавшийся голос Мэги, но не отозвался и нажал на рычажок.

Предупреждение может показаться ей странным, а ему не хотелось выглядеть ненормальным.

— Я не псих, — сказал он вслух, потом засмеялся. — Я даже не странный.


2 октября, среда


24


Нейл Стефенс мог полностью сосредоточиться на изменчивом рынке ценных бумаг. Клиенты восхищались точностью его предсказаний и прозорливостью в определении тенденций. Но за пять дней, в течение которых он не мог связаться с Мэги, он стал рассеянным и грубым с ассистенткой Триш.

Наконец терпение ее кончилось, взмахом руки она приказала ему остановиться и сказала:

— Такой парень, как ты, может стать брюзгой только по одной причине. Наконец-то тебя кто-то заинтересовал, да только она на тебя не клюет. Так что добро пожаловать в реальный мир, но мне тебя жаль, поэтому постараюсь быть терпеливой.

После невнятного:

— На ком все тут держится? — Нейл удалился в свой кабинет и снова принялся вспоминать имя мачехи Мэги.

Раздражение от навязчивого чувства, будто что-то не так, привело к тому, что он нагрубил двум престижным клиентам, Лоренсу и Фрэнсис Ван Хиллари, посетившим его контору в то утро.

Одетая в костюм от Шанель, по наблюдению Нейла ее любимый, Фрэнсис сидела элегантно прямо на самом краешке кожаного кресла в «зоне переговоров» и рассказывала о страстях на нефтяной бирже, про которые узнала на одном званом обеде. Ее глаза сверкали, когда она передавала подробности.

— Компания находится в Техасе, — с энтузиазмом говорила она. — Но с тех пор, как Китай начал сотрудничать с Западом, они посылали туда самых лучших инженеров.

«Китай!» — подумал Нейл с раздражением, но расслабился и постарался сделать вид, что с большим вниманием слушает, как сперва Фрэнсис, а потом Лоренс возбужденно говорили о наступающей политической стабильности в Китае, об их проблемах загрязнения окружающей среды, о нефтяных залежах, ожидающих бурения, и, конечно, о возможных доходах.

Наспех поразмыслив, Кейл догадался, что они говорят об инвестировании почти двух третей своего капитала.

— Вот проспекты, — закончил Лоренс Ван Хиллари. Нейл взял глянцевый вкладыш и увидел, что он именно такой, как ожидалось. В самом низу едва различимыми буквами было написано предупреждение, что у участника на счету должно быть не менее полумиллиона долларов.

Он откашлялся.

— О'кей, Фрэнсис и Лоренс, вы мне платите за советы. Вы оба одни из самых щедрых людей, с кем я когда-либо работал, и уже успели отчислить немало денег своим детям, внукам и на всякую благотворительность совместно с партнеpaми и без них, участвуя в операциях по недвижимости, и все такое. Твердо верю, что оставшиеся у вас деньги не следует тратить на такое при-зрачное предприятие. Это очень рискованно, и осмелюсь сказать, что из бака вашего автомобиля бензин капает больше, чем из этих так называемых скважин. Никоим образом не могу взяться за это дело и умоляю вас не рисковать деньгами.

Возникла пауза. Ее прервала Фрэнсис, которая повернулась к мужу и сказала:

— Дорогой, напомни, чтобы я проверила машину.

Лоренс Ван Хиллари покачал головой, потом вздохнул.

— Спасибо, Нейл. Нет никого глупее старого дурака, я так понял.

В дверь тихонько постучали, и вошла Триш, неся на подносе кофе.

— Он все еще пытается продать вам эти акции Эдзеля, мистер Ван Хиллари?

— Нет, он только что отбил у меня охоту это сделать. Триш, какой ароматный кофе.

Обсудив финансовые дела, они подошли к вопросу, давно волновавшему супругов Ван Хиллари.

— Нам по семьдесят восемь лет, — сказал Лоренс, благоговейно взглянув на жену. — Знаю, что мы неплохо выглядим, но, увы, многое нам уже не под силу… Дети живут далеко. Дом в Гринвиче требует больших усилий и денег, ко всему еще ушел на пенсию наш старый управляющий. Мы серьезно подумываем о доме для престарелых где-нибудь в Новой Англии. Зимой мы по-прежнему уезжаем во Флориду, но было бы хорошо снять с себя заботы о доме и земле.

— Где в Новой Англии? — спросил Нейл.

— Возможно, в Кейпе или в Ньюпорте. Хотелось бы поближе к воде.

— В таком случае поступаюсь что-нибудь paзузнать для вас за выходные. — Вкратце он рассказал им про нескольких клиенток его отца, которые поселились в «Латам Meйнор» в Ньюпорте и были совершенно счастливы.

Когда они встали, чтобы уйти, Фрэнсис Ван Хиллари чмокнула Нейла в щеку.

— Никакого керосина для горелок, обещаю. И сообщите нам все, что узнаете об этом месте в Ньюпорте.

— Конечно. — «Завтра, — думал Нейл, — завтра я буду в Ньюпорте и, может, встречусь с Мэги».

«Шанс невелик!» — ехидно сказал его внутренний голос.

Вдруг его как громом поразило. Однажды за обедом у Нери Джимми Нери и Мэги говорили о ее поездке в Ньюпорт. Она назвала ему имя своей мачехи, и он вспомнил, что это было какое-то старинное кельтское имя. Джимми должен знать, конечно, он сам говорил об этом.

Повеселевший Нейл с воодушевлением принялся за работу. Сегодня он пообедает с Нери, решил он, потом отправится домой собираться. Завтра он едет на Север.

В восемь вечера Нейл и Джимми Нери доедали жареных моллюсков с картофельным пюре. Мысленно молясь об удаче, Нейл спросил Джимми, не помнит ли он имени мачехи Мэги.

— Ага, — сказал Джимми. — Дай подумать. Имя красивое. Сейчас. — Розовое лицо Джимми исказилось от напряжения. — Нива… Снобан… Мейв… Клоисса… Нет. Вот оно! Финнуала. По-кельтски означает «белокурая». Мэги говорила, что старушка была известна как Нуала.

— Для начала хоть что-то. Я готов тебя расцеловать, Джимми, — обрадовался Нейл.

На лице Джимми мелькнуло беспокойство.

— Только попробуй.


25


Мэги не надеялась уснуть, но, закутавшись в теплое стеганое одеяло, утонув в пуховой подушке, она не просыпалась, пока в 9.30 не зазвонил телефон.

Впервые за несколько дней голова ее прояснилась, и она почувствовала себя отдохнувшей. Глядя на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь жалюзи, она потянулась к телефону.

Это была Грета Шипли. Словно извиняясь, она сказала:

— Мэги, хочу поблагодарить тебя за вчерашнее. Это так много для меня значит. И пожалуйста, не соглашайся, если не уверена, что действительно хочешь это сделать, но ты упомянула, что собираешься забрать вещи Нуалы, которые здесь остались… ну… понимаешь, нам разрешается приглашать гостей на обед. Я подумала, если у тебя нет других планов, то можешь пообедать со мной сегодня.

— У меня нет никаких особых планов, приду с удовольствием, — искренне обрадовалась Мэги. Вдруг у нее промелькнула мысль, некий образ. Кладбище. Могила миссис Райнлендер. Или что-то другое? Вчера она там что-то заметила. Но что? Надо вернуться и посмотреть. Кажется, это была именно могила миссис Райнлендер, но если она ошиблась, то придется осмотреть все, что они навещали.

— Миссис Шипли, — сказала она, — пока я здесь, хочу пофотографировать Ньюпорт для своей работы. Звучит, может быть, жутковато, но кладбища Святой Марии и Святой Троицы имеют такую замечательную атмосферу старого мира, они идеально подходят для моих целей. Некоторые из могил, что мы вчера посетили, так красивы, и я хочу увидеть их еще раз. Не могли бы вы напомнить мне, чьи они?

Она надеялась, что наспех придуманный повод звучал не очень фальшиво. «Но я действительно работаю над этой темой», — подумала она.

Грета Шипли, однако, не заметила ничего странного.

— О, они так красиво расположены, — согласилась она. — Конечно, скажу тебе. Вооружилась ручкой и бумагой?

— Да, готова. — Нуала держала рядом с телефоном блокнот и ручку.

Спустя три минуты Мэги знала не только имена, но и особые приметы могил. Она была уверена, что найдет их без труда. Оставалось только понять, что ей нужно.

Повесив трубку, Мэги выбралась из кровати, потянулась и решила принять душ. «Теплая ванна вечером, чтобы лучше спалось, — подумала она, — прохладный душ, чтобы проснуться. Какое счастье, что я не родилась четыреста лет тому назад». Она вспомнила строки про королеву Елизавету Первую: «Королева принимала ванну раз в месяц, если пожелает».

Ванна была на красивых звериных ножках, а душ такой приятно колющий и бодрящий. Завернувшись в махровый халат и накрутив на мокрые волосы тюрбан из полотенца, Мэги спустилась вниз и приготовила себе легкий завтрак, который отнесла в спальню, чтобы насладиться им во время одевания.

С сожалением она поняла, что вещи, которые взяла с собой, недостаточны для двухнедельной жизни в незнакомом городе. С утра ей надо заняться поиском какого-нибудь магазина и купить одну-две дополнительные юбки и блузки или свитера. Она знала, что в «Латам Мейнор» одевались старательно, кроме того, она согласилась в пятницу пообедать с Лайамом, а для этого следует нарядиться. Когда они с Лайамом обедали вместе в Нью-Йорке, он всегда выбирал самые дорогие рестораны.

Подняв жалюзи, она открыла окно и почувствовала теплый нежный ветерок, который означал, что после предутренней сырости в Ньюпорт пришла идеальная для фотографирования осенняя погода.

Мэги оделась и минуту изучала себя в зеркале над столиком. В глазах больше не осталось следов от пролитых по Нуале слез. Они снова были ясные, голубые, как сапфиры.

Именно так сказал про ее глаза Пол во время их первой встречи. Казалось, это было невозможно давно. Она была подружкой невесты на свадьбе Кея Келера, он дружком жениха.

Банкет устроили в клубе «Шеви Чейз Каунти» в Мэриленд, возле Вашингтона. Он сидел рядом с ней. «Мы разговаривали весь вечер, — подумала Мэги. — После венчания протанцевали практически все танцы. Потом он обнял меня, и мне показалось, что я очутилась у себя дома».

Тогда им было по двадцать три года. Он учился в Авиационной академии, она только что закончила стажировку в нью-йоркском университете.

«Все говорили, что мы красивая пара, — вспомнила Мэги. — Смотрелись очень контрастно. Пол совсем светлый, с белокурыми прямыми волосами и голубыми глазами, нордический тип, который он унаследовал от финской бабушки. Я — темноволосая кельтка».

Пять лет после его смерти она носила его любимую прическу. Но в прошлом году обрезала волосы на три дюйма. Теперь они едва доставали до плеч, но в награду за это, став более короткими, лучше вились. К тому же с ними теперь меньше забот, а для Мэги это было очень важно.

Полу еще нравилось, что она пользовалась только пудрой и губной помадой. Теперь в особых случаях она красилась побольше.

«Почему я сейчас об этом думаю?» — спросила себя Мэги, одеваясь, словно она рассказывала Нуале. Все это произошло в годы, когда они были в разлуке, и она собиралась обо всем ей рассказать. Нуала рано овдовела, она бы ее поняла.

Теперь безмолвной молитвой Нуала похлопочет за Мэги перед своими любимыми святыми, чтобы они помогли ей понять, что так встревожило ее на кладбище. Она подхватила поднос с остатками завтрака и отнесла на кухню.

Через три минуты, проверив содержимое сумки, заперев дверь на два замка и прихватив камеру «Никон», она отправилась на кладбище.


26


Миссис Элеонора Робинсон Шандлер прибыла в «Летам Мейнор» на встречу с доктором Вильямом Лейном ровно в 10.30.

Лейн принял эту аристократку с обаянием и радушием, благодаря которым он считался отличным директором и практикующим врачом этого пансиона. Он знал историю миссис Шандлер наизусть. Эта фамилия хорошо известна на Род-Айленде. Бабушка миссис Шандлер была одной из светских гран-дам во времена расцвета города в девяностых годах прошлого века. Она станет удачным дополнением заведению и, очень возможно привлечет новых гостей из своих друзей.

Ее финансовое положение, хотя и внушительное, слегка его разочаровало. Очевидно, что большую часть состояния она передала своей многочисленной семье. За семьдесят шесть лет она хорошо постаралась для перенаселения планеты: четверо детей, четырнадцать внуков, семь правнуков и немало еще в перспективе.

Однако с учетом ее имени и происхождения она вполне может рассчитывать на двухкомнатный номер, предназначавшийся для Нуалы Моор, решил он. Ясно, что она привыкла ко всему самому лучшему.

Миссис Шандлер была одета в бежевый вязаный костюм и лодочки на низком каблуке. Нитка жемчуга, маленькие жемчужные сережки, золотое колечко и узкие золотые часы на руке являлись единственным ее украшением, но каждая из этих вещей была уникальна. Ее классические черты, обрамленные белоснежными волосами, имели величественно-спокойное выражение. Лейн сразу понял, что опросу подвергнется он, а не она.

— Вы, конечно, понимаете, что это всего лишь предварительная встреча, — сказала миссис Шандлер. — Я пока не уверена, что готова поселиться в пансионате, каким бы привлекательным он ни был. Должна заметить, что из всего увиденного ясно, что этo старинное место превосходно отреставрировано.

«Сэр Губерт зря не похвалил бы», — ехидно подумал Лейн, но признательно улыбнулся.

— Благодарю вас, — сказал он. Если бы здесь была Одиль, она бы начала заливаться, что похвала, исходящая от миссис Шандлер, так много значит для них и прочее, и прочее.

— Моя старшая дочь живет в Санта-Фе и очень хочет, чтобы я тоже жила там, — продолжала миссис Шандлер.

«Но тебе туда не хочется», — подумал Лейн и почувствовал облегчение.

— Конечно, прожив в этом городе столько времени, трудно пойти на такую резкую перемену в жизни, — сказал он сочувственно. — Многие наши гости навещают своих близких одну-две недели, а потом очень рады вернуться в тишину и комфорт «Латам Мейнор».

— Да, охотно верю. — Тон миссис Шандлер был уклончивым. — Полагаю, у вас есть апартаменты на выбор.

— Честно говоря, недавно освободился один из наших лучших номеров.

— Кто там жил прежде?

— Миссис Констанция Ван Зикль Райнлендер.

— Да, конечно. Кони была так больна, я понимаю.

— К сожалению, это так, — Лейн не упомянул Нуалу Моор. Он объяснил, что комнаты пустовали из-за полного их переоформления.

На лифте они поднялись на третий этаж. Миссис Шандлер долго стоила на террасе, выходящей на океан.

— Это прекрасно, — снизошла она. — Полагаю, эти комнаты стоят не меньше 500 тысяч долларов?

— Совершенно верно.

— Но я не собираюсь тратить так много. Теперь, когда я увидела этот номер, хотелось бы взглянуть на остальные.

«Она хочет поторговаться», — подумал доктор Лейн и едва сдержался, чтобы не сказать ей, что такие уловки не пройдут. Главное правило престижных резиденций — никаких скидок. Иначе скандал, потому что слухи о них распространялись мгновенно среди тех, кому в этой скидке было отказано.

Миссис Шандлер отклонила самый маленький, средний, а потом и самый большой номер с одной спальней.

— Ничего из этого не годится. Боюсь, мы зря тратим время.

Они спустились на второй этаж. Доктор Лейн повернулся и увидел приближавшуюся к ним Одиль под руку с миссис Причард, выздоравливающей после операции на ноге. Она им улыбнулась, но, к облегчению Лейна, не остановилась. «Даже Одиль порой соображает, что лучше не вмешиваться», — подумал он.

Сестра Маркей сидела за столом дежурной. Она улыбнулась им широкой профессиональной улыбкой. Лейну хотелось до нее добраться. Сегодня утром миссис Шипли сообщила, что собирается поставить замок с щеколдой на свою дверь.

— Эта женщина воспринимает закрытую дверь как вызов, — заявила она.

Они миновали комнату миссис Шипли, горничная только что закончила там уборку, и дверь была широко открыта. Миссис Шандлер заглянула и остановилась.

— О, как прелестно, — сказала она искренне, разглядывая просторный альков с камином в стиле Ренессанса.

— Входитe, — пригласил доктор Лейн. — Знаю, что миссис Шипли возражать не будет. Она в парикмахерской.

— Tак далеко. Я чувствую себя взломщицей, — Миссис Шандлер оценила спальню и великолепный вид на океан с трех сторон. — Думаю, что это самый подходящий вариант, — сказала она ему. — Сколько такой стоит?

— Триста пятьдесят тысяч долларов.

— Эта сумма мне подходит. Есть еще такие? За эти же деньги, конечно?

— В данный момент нет. — сказал он и добавил:

— Но почему вы не написали заявление? — Он улыбнулся. — Нам очень хотелось бы видеть нас нашей гостьей когда-нибудь.


27


Дуглас Хансен обворожительно улыбнулся Коре Гебхарт, седовласой семидесятилетней старушке, искренне наслаждавшейся устрицами с тушеным индивием, которые она заказала на обед.

Она была болтушка, не такая, как другие, перед которыми ему приходилось источать любезности ради необходимой информации. Миссис Гебхарт открывалась ему как подсолнух, и он знал, что, когда подадут кофе, она будет доверять ему полностью.

«Всеобщий любимый племянник» — так назвала его одна из женщин, и ему хотелось быть, именно таким — нежно-заботливым тридцатилетним мужчиной, который осыпал их трогательными пряностями, каких они не знали годами.

Интимное cплетничаниe зa обедами в ресторанах с прекрасной кухней, как этот, у Бучарда или в «Чарт Хаузс», где можно было любоваться прекрасным видом и наслаждаться отличными омарами. Обеды сопровождались коробкой конфет для тех, кто заказывал десерт; цветами для тех, кто доверял ему свои старинные любовные истории; и даже прогулками под ручку по Оушн-драйв для последней вдовушки, которая вспоминала, как они с мужем подолгу гуляли каждый день. Он знал, как угодить.

Хансен очень уважал этих женщин за их ум и проницательность. Он предлагал им акции на условиях, которые могли себе позволить люди с умеренными возможностями. Однажды он даже провел сделку, которая чуть не провалилась, но в итоге оказалась выигрышной. А теперь, в поддержку своей репутации, он предложил возможной клиентке позвонить миссис Альберте Даунинг из Провиденс, чтобы та подтвердила, что Хансен отличный эксперт.

— Миссис Даунинг вложила сто тысяч и за неделю получила триста тысяч долларов, — рассказывал он кандидатам в клиенты. Это была чистая правда. Поначалу ему казалось катастрофой, что акции были искусственно раздуты в последний момент, а миссис Даунинг приказала продать их вопреки его совету. Им пришлось выручать деньги для уплаты налога, но теперь, по крайней мере, у него была настоящая, честная рекомендация.

Кора Гебхарт изящно доела свой обед.

— Отлично, — объявила она, потягивая из стакана шардоне. Хансен хотел заказать целую бутылку, но она решительно заявила, что ее норма — один стакан на обед.

Дуглас опустил нож на тарелку, а вилку аккуратно уложил рядышком острыми кончиками вниз, европейский стиль.

Кора Гебхарт заметила:

— Именно так мой муж всегда клал вилку. Вы учились в Европе?

— Начинал в Сорбонне, — ответил Хансен с нарочитой небрежностью.

— Как замечательно! — воскликнула миссис Гебхарт и сразу перешла на беглый французский, за которым Дуглас отчаянно не успевал.

Через несколько мгновений он поднял руку и улыбнулся.

— Я свободно читаю и пишу по-французски, но прошло одиннадцать лет, боюсь, я немного отстал, — сказал он и добавил по-французски:

— Продолжим на английском.

Они оба рассмеялись, но Хансен насторожился. Миссис Гебхарт его проверяет? Она похвалила его твидовый жакет и всю его весьма приятную наружность, и это когда так много молодых людей, не исключая ее внуков, выглядят так, будто они только что вернулись из туристического похода. Хотела ли она тонко дать ему понять, что видит его насквозь? Почувствовала ли, что на самом деле он не заканчивал Школы бизнесменов Вильямса и Вартона?

Он знал, что его стройная, белокурая, артистичная внешность производит впечатление. Благодаря ей он сумел устроиться на работу к Меррил Линч и Соломону Браверсу, но не продержался в обоих местах даже полугода.

Однако слова миссис Гебхарт его ободрили.

— Думаю, я слишком консервативна, — пожаловалась она. — Я так много денег перевела на своих внуков, что они могут скупить все вылинявшие джинсы. Теперь у меня почти ничего не осталось. Подумываю о переселении в пансионат для пенсионеров, ради этого даже съездила в «Латам Мейнор», но хоть я привыкла к простору, придется поискать что-нибудь поскромнее. — Она замолчала и посмотрела в глаза Хансену. — Хочу вложить триста тысяч долларов в акции, которые вы рекомендовали.

Он постарался, чтобы эмоции не проявились на лице, но это было очень трудно. Названная сумма намного превышала его ожидания.

— Мой коммерческий советник, конечно, против, но я начинаю подозревать, что он отстал от жизни. Вы его знаете? Его зовут Роберт Стефенс, он живет в Портсмуте.

Хансен знал это имя. Роберт Стефснс заботился о налогах миссис Арлингтон, а она сильно потеряла в операции с акциями, которые он рекомендовал.

— Но я плачу ему за то, чтобы он следил за правильностыо уплаты моих налогов, а не за советы, — продолжала миссис Гебхарт. — Поэтому, не советуясь с ним, я хочу обналичить закладные и поручить вам организовать финансовую победу на бирже. Теперь, когда решение принято, я, пожалуй, выпью еще один стакан вина.

Солнце заливало ресторан золотым теплом, когда они подняли бокалы в честь друг друга.


28


Мэги провела почти два часа на кладбищах Святой Марии и Святой Троицы. Вблизи от могил, которые она хотела снять, шли похороны, поэтому пришлось ждать, пока люди разойдутся и можно будет достать фотокамеру.

Красивый теплый день не соответствовал ее мрачной цели, но она настойчиво обошла все могилы, названные Гретой Шипли, начиная с могилы Райнлендер и кончая могилой Нуалы.

Именно здесь к ней подошла маленькая девочка лет восьми или девяти и остановилась, наблюдая.

Когда Мэги отсняла пленку, она повернулась к ней.

— Привет, я Мэги. А тебя как зовут?

— Марианна. Зачем ты здесь фотографируешь?

— Ну, я фотограф и выполняю специальный заказ.

— Хочешь снять могилу моего дедушки? Онa вон там. — Девочка показала влево, где Мэги увидела нескольких женщин у высокого надгробия.

— Нет, не думаю. На сегодня я закончила, но спасибо. Мне жаль твоего дедушку.

— Сегодня третья годовщина. Он женился еще раз, когда ему было восемьдесят два. Мама говорит, что эта женщина его заездила.

Мэги старалась не улыбаться.

— Такое иногда случается.

— А папа говорит, что после пятидесяти лет жизни с бабушкой он хоть два года пожил весело. Его последняя жена теперь завела себе нового друга. Папа говорит, что он тоже протянет не больше двух лет.

Мэги засмеялась.

— У тебя, должно быть, очень веселый папа.

— Да, он такой. О'кей, мне пора. Мама зовет. Пока.

«Нуале понравился бы этот разговор, — подумала Мэги. — Что я ищу?» — спросила она себя и уставилась на могилу. Цветы, оставленные Гретой Шипли, начали увядать, а в остальном могила ничем не отличалась от других. Но на всякий случай она отсняла еще одну пленку.

Полдень прошел быстро. Проверяя себя по карте, Мэги отправилась в центр Ньюпорта. Как профессиональный фотограф, она любила сама проявлять свои пленки, поэтому сдала их в ближайшей аптеке с очень большой неохотой. Другого выхода не было. Она не взяла с собой никакого оборудования для проявки. Получив обещание, что снимки будут готовы на следующий день, она съела бутерброд и выпила кока-колы в пабе «Кирпичная долина», потом зашла в магазин на улице Темзы, где выбрала два свитера, белый и черный, к ним две юбки, кремового цвета жакет и в тон к нему брюки. Комбинируя эти вещи с текм, что у нее уже было, можно обойтись дней десять. К тому же они ей действительно понравились.

«Ньюпорт особенный», — думала она, возвращаясь по Оушн-драйв домой к Нуале.

«К себе домой», — поправила она себя, все еще удивляясь. У Малкома Нортона была договоренность с Нуалой о продаже дома. Мэги это знала. «Он хотел со мной поговорить, — вспомнила она. — Конечно же о доме. Хочу ли я его продать? — спросила она себя. Вчера вечером, я бы сказана „возможно“. Но теперь, в данный момент, у этого прекрасного океана, и в этом дивном, тихом городе, на этом чудесном острове — я не уверена».

«Нет. Решать надо прямо сейчас. — подумала она. — Я ни за что его не продам».


29


В 16.30 сестра Зельда Маркей освободилась от работы и, как положено, отправилась в кабинет доктора Bильяма Лейна. Она знала, что ее вызовут на ковер, и знала почему: Грета Шипли снова пожаловалась на нее. Ну что ж, сестра Маркей была готова к встрече с доктором Ленном.

«Вы только посмотрите на него, — подумала она с презрением, встретив его хмурый взгляд. — Бьюсь об заклад, он не отличит корь от ветрянки или тахикардию от сердечной недостаточности».

Он хмурился, но предательские капли пота на лбу рассказали сестре Маркей, как ему было неловко. Она решила его выручить, потому что знала, что нападение лучшая форма защиты.

— Доктор, — начала она, — я знаю все, что вы хотите мне сказать: миссис Шипли пожаловалась, что я вхожу к ней без стука. Дело в том, что миссис Шипли много спит, гораздо больше, чем всего несколько неделю тому назад, и это меня обеспокоило. Это, вероятно, только эмоциональная реакция на смерть ее подруги, но, уверяю вас, я открываю ее дверь, только когда нет ответа на второй стук.

Она заметила неуверенность в глазах Лейна, перед тем как он заговорил.

— В таком случае, мисс Маркей, если миссис Шипли не ответила, советую вам, прежде чем войти, приоткрыть дверь и позвать ее. Дело в том, что она начинает очень нервничать по этому поводу, и я хотел бы остановить это, пока не возникла настоящая проблема.

— Но, доктор Лейн, если бы я не вошла к ней в комнату позавчера, когда у нее был этот приступ, могло бы случиться самое страшное.

— Приступ быстро прошел, ничего опасного. Я ценю ваше старание, но не намерен терпеть жалобы. Надеюсь, мы друг друга поняли, мисс Маркей?

— Конечно, доктор.

— Миссис Шипли собирается сегодня выйти к обеду?

— О да. Она не только выйдет, у нее сегодня гостья, мисс Холлоувей, падчерица миссис Моор. Миссис Лейн об этом доложили. Она сказала, что мисс Холлоувей хочет забрать художественные принадлежности.

— Понимаю. Благодарю вас, мисс Маркей.

Как только та ушла, он позвонил домой жене. Когда Одиль ответила, он зачастил:

— Почему ты не сказала мне, что Мэги Холлоувей будет сегодня здесь на обеде?

— А какая разница? — ответила Одиль обиженным тоном.

— Разница в том, что... — Лейн закрыл рот и глубоко вздохнул. О некоторых вещах лучше помолчать. — Я должен знать обо всех приглашенных на обед, — нашелся он. — Для того чтобы всех их поприветствовать.

— Знаю, дорогой. Я распорядилась о нашем обеде в пансионате сегодня. Миссис Шипли вежливо отказалась, когда я предложила ей и ее гостье пообедать за нашим столиком. Но ты хотя бы сможешь поговорить с Мэги Холлоувей после.

— Хорошо, — Он помолчал, будто хотел еще что-то сказать, но передумал. — Буду дома через десять минут.

— Поспеши, если хочешь успеть освежиться. — От звонкого смеха Одиль Лейн заскрипел зубами.

— Дорогой, раз уж гостям рекомендовано наряжаться к обеду, то, думаю, директор и его супруга должны подавать хороший пример, не так ли?


30


В кампусе Хатчинсон у Эрла Бейтмана была маленькая квартира. Он нашел небольшой колледж свободных искусств, расположенный в тихом уголке Провиденса, идеальное место для подготовки к лекциям. Затмеваемый другими институтами района, Хатчинсон тем не менее отличался высокими требованиями к обучению, а курс антропологии Эрла считался его главной достопримечательностью.

«Антропология: наука, изучающая происхождение, физическое и культурное развитие, расовые характеристики, обычаи и верования человечества». Эрл, начиная каждый новый курс, заставлял студентов выучить эти слова. Он любил повторять, что разница между ним и его коллегами была в том, что он сознавал: истинное знание людей и культуры начиналось с изучения их ритуалов погребения.

Эта тема не переставала восхшцать его и его слушателей, что следовало из растущей популярности Эрла Бейтмана как спикера. Фактически уже полтора года несколько национальных лекторских контор присылают ему письменные приглашения выступить и качестве спикера на приемах пли обедах за приличное вознаграждение.

Ему льстили эти письма: «Насколько мы понимаем профессор, вам удается сделать тему смерти занятной», — обыкновенно было написано в них. Он находил подобные предложения выгодными. Теперь его гонорар за выступление составлял три тысячи долларов плюс расходы, а предложений поступало больше, чем он мог принять.

В среду последнее занятие начнется в два часа дня, после чего у него еще будет время отшлифовать речь для женского клуба и ответить на письма. Одно письмо его заинтриговало так, что он постоянно о нем думал.

Кабельное телевидение обратилось к нему с просьбой подобрать достаточный материал для серии получасовых видовых телевизионных программ на тему о культуре захоронения. Вознаграждение, скорее всего, будет незначительным, но в письме подчеркивалось, что для многих подобные передачи стали очень выигрышными.

«Достаточный материал? — обиженно подумал Эрл, положив ноги на кофейный столик. — Конечно, у меня материала предостаточно, — размышлял он. — Например, посмертные маски. Никогда не выступал на эту тему. Они были у египтян и римлян. Флорентийцы начали делать их лишь в конце четырнадцатого века. Немногим известно, что есть посмертная маска Джорджа Вашингтона, его спокойное и даже благородное лицо в вечном покое, без намека на плохо подогнанные деревянные зубные протезы, которые при жизни сильно портили его лицо».

Сложность состояла в том, чтобы внести элемент здорового любопытства так, чтобы интерес к обсуждаемым людям исключал нездоровый оттенок и выглядел бы как простое человеческое сочувствие.

Содержание сегодняшней лекции навело Эрла на мысль о множестве других возможных тем. Сегодня, конечно, он будет говорить о траурном одеянии на протяжении веков. Но его исследования показали, что книги по этикету является богатым источником для поиска и другого материала.

Некая Эми Вандербилт в своих «Правилах хорошего тона», на которые он тоже ссылался, полвека тому назад рекомендовала подвязывать язычок дверного колокольчика, дабы не тревожить покойного и избегать слов «смерть», «умер», «покойный» или «убитый», выражая соболезнования.

Колокольчик! Викторианцы страшились быть похороненными заживо и устанавливали на могилах колокольчик, веревочкой или лентой соединенный через отверстие в гробу с безымянным пальцем покойного, чтобы похороненный заживо мог позвонить, извещая, что он не умер. Но он никогда и ни за что не коснется этот темы снова.

Эрл знал, что у него хватит материала для любого количества программ. «Можно даже прославиться», — думал он. Он, Эрл, над которым в семье всегда смеялись, он им всем покажет — этим мерзким, грубым кузенам, этим незаконнорожденным потомкам сумасшедшего, корыстолюбивого вора, обманом и интригами достигшего богатства.

У него заколотилось сердце. «Не думай о них! — предупредил он себя. — Сосредоточься на лекции и на подборе тем для кабельного телевидения». Была еще одна тема, над которой он работал и знал, что ее хорошо примут.

Но… сперва он выпьет. «Только один стакан», — пообещал он себе, приготавливая очень сухой мартини в своей комбинированной кухне-столовой. Сделав первый глоток, он не думал, что часто перед смертью близкие будущей жертвы испытывают нечто вроде беспокойства или предчувствия того, что должно случиться.

Сев на место, он снял очки, потер глаза и откинул голову на спинку раскладного дивана, служившего ему кроватью.

— Кто-то близкий… Как я, — сказал он вслух, — не особенно близок Мэги Холлоувей, но чувствую, что она ни с кем тесно не связана. Может, поэтому предчувствие послано именно мне. Я знаю, что Мэги скоро yмрет. Точно так же я был уверен на прошлой неделе, что Нуале осталось несколько часов жизни.

Спустя три часа под бурные аплодисменты аудитории он начал лекцию, сияя таинственной улыбкой.

— Никому не хочется об этом говорить, но все мы должны умереть. Иногда этот миг значительно отсрочен. Многие слышали о людях, признанных клинически мертвыми, но воскресшими вновь. Но, как сказано в Святом Писании, «Тлену тлен, праху прах».

Он сделал паузу, чтобы слушатели прониклись его словами. Перед его мысленным взором явилось лицо Мэги — облако темных волос вокруг небольшого личика, изящные черты, огромные, прекрасные, наполненные страданием глаза…

«По крайней мере, — успокоил он себя, — она больше не будет чувствовать никакой боли».


31


Анжела, тихая горничная, встретившая Мэги вчера, провела ее в подсобное помещение, где были сложены вещи Нуалы. «Типично для Нуалы», — подумала она с нежностью. Все было беспорядочно навалено на полки, но вместе с Анжелой она скоро уложила вещи в коробки и с помощью работника с кухни снесла все в машину.

— Миссис Шипли ждет вас у себя в номере, — сказала ей горничная. — Я провожу вас.

— Благодарю.

Женщина с минуту колебалась, оглядывая просторную комнату для занятий.

— Когда миссис Моор вела здесь уроки живописи, все были очень счастливы. Не важно, что большинство из них не могли нарисовать прямую линию. Пару недель тому назад она начала с просьбы вспомнить лозунг времен Второй мировой войны, один из тех, что были расклеены повсюду. Даже миссис Шипли присоединилась, несмотря на то что накануне сильно расстроилась.

— Что ее расстроило?

— В понедельник умерла миссис Райнлендер. Они были подругами. Но я помогала с материалами, а она вспоминала разные лозунги, вроде: «Пусть вольно реют», который миссис Моор изобразила в виде самолета на фоне знамени, и все его срисовывали. А потом кто-то предложил: «Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами».

— И это был лозунг? — удивилась Мэги.

— Да. Все так смеялись, но миссис Моор объяснила, что это было серьезное предупреждение для тех, кто работал на оборонных предприятиях, чтобы не болтали, ведь кругом таились шпионы. Занятия были такие веселые, — улыбнулась Анжела, вспоминая. — Последнее ее занятие. Нам всем ее так не хватает. Пойдемте лучше к миссис Шипли, — сказала она.

Теплая улыбка Греты Шипли не смогла скрыть серых теней вокруг глаз и губ. Мэги заметила еще, что, вставая, она схватилась за ручку кресла. Она казалась уставшей и много слабее, чем вчера.

— Мэги, как прелестно ты выглядишь! И как мило с твоей стороны зайти ко мне так скоро, — сказала миссис Шипли. — У нас будут приятные соседи за столом, и я уверена, они тебе понравятся. Не желаешь аперитив, пока мы здесь?

— Было бы отлично, — согласилась Мэги.

— Тебе понравится шерри. Боюсь, это все, что у меня есть.

— Обожаю шерри.

Не спрашивая, Анжела подошла к комоду, налила янтарный напиток в хрустальные стаканы и подала им. Потом она тихо покинула комнату.

— Эта девушка сущий клад, — сказала миссис Шипли. — Так внимательна в мелочах, что остальным даже в голову не приходит. Не то чтобы они плохо выучены, — поспешно добавила она. — Но Анжела особенная. Ты забрала вещи Нуалы?

— Да, забрала, — сказала Мэги. — Анжела помогла. Она еще рассказала мне про уроки Нуалы, когда вы все рисовали плакаты.

Грета Шипли улыбнулась.

— Нуала была просто чокнутая! Когда мы с ней сюда вернулись, она взяла мой рисунок, преотвратный, конечно, и кое-что дорисовала. Ты должна его увидеть. Он во втором ящике, — сказала она, показывая на столик возле дивана.

Мэги его открыла и достала тяжелый лист с рисунком. Взглянув на него, она поежилась. На рисунке миссис Шипли можно было различить рабочего военного завода в каске, разговаривающего с другим рабочим в поезде или автобусе. За ними виднелась длиннолицая фигура в черной кепке, явно их подслушивающая. Нуала нарисовала двум рабочим свое и Гретино лица. Над шпионом же парила медсестра с сощуренными глазами и вытянутыми ушами.

— Это должно кого-то напоминать? — спросила Мэги.

Миссис Шипли засмеялась.

— О да, эту противную гадюку, мисс Маркей. Хотя в тот день я подумала, что это всего лишь шутка, ее вечное вынюхивание. Но теперь я не уверена.

— Почему? — быстро спросила Мзги.

— Не знаю, — сказала она. — Может, становлюсь немного подозрительной. Со старухами такое случается. Я думаю, нам пора идти.

Большой зал показался Мэги очень красивым, с роскошным дизайном и обстановкой. Воздух был наполнен гулом приятных голосов симпатичных стариков и старушек, сидящих за столиками. Мэги заметила, что все они были в возрасте 60-90 лет, хотя Грета шепнула ей, что обаятельная женщина в черном бархате с прямой спиной и красивыми глазами недавно отметила девяносто четвертый год рождения.

— Это Петиция Бейнбридж, — прошептала она. — Рассказывают, что она как ненормальная заплатила четыреста тысяч долларов за свой номер шесть лет тому назад, но сказала, что ее гены подсказывают ей, что деньги потрачены не зря. Время показало, что она была права. Она будет сидеть с нами и понравится тебе, обещаю.

— Обрати внимание, что официанты подают на стол, не спрашивая, — продолжала миссис Шипли. — Большинству гостей врач разрешил лишь бокал вина или коктейль. Остальным подают Перьер или легкий напиток.

Мэги заметила, как все было продумано в этом доме. «Понимаю, почему Нуала серьезно размышляла о переезде сюда». Она вспомнила, как доктор Лейн говорил, что если бы Нуала не умерла, она вернула бы свое заявление.

Осмотревшись, Мэги заметила приближавшихся доктора Лейна и его жену. На Одиль была струящаяся шелковая блузка и длинная юбка. Наряд этот Мэги видела в магазине, которым воспользовалась сама. Прежде, в день смерти Нуалы, миссис Лейн не произвела на нее впечатления. Теперь же, всмотревшись повнимательнее, она увидела, что Одиль была по-настоящему красивая женщина.

Она также поняла, что доктор Лейн хотя и лысоват и полноват, тоже очень привлекательный мужчина. Его манеры приятны и обходительны. Подойдя к Мэги, он взял ее за руку, поднес с губам, но не прикоснулся, по-европейски.

— Какое счастье, — сказал он, и в голосе прозвучала неподдельная искренность. — Позвольте заметить, что спустя всего день вы выглядите более отдохнувшей. Вы, должно быть, очень сильная женщина.

— О дорогой, зачем быть таким циничным? — вмешалась Одиль Лейн. — Мэги, я так рада вас видеть. Что вы думаете обо всем этом? — Она сделала широкий жест, вероятно, имея в виду элегантный зал.

— Думаю, что в сравнении с теми домами для пенсионеров, которые мне доводилось фотографировать, это просто рай.

— Почему вы снимали дома престарелых? — спросил доктор Лейн.

— Это был заказ для журнала.

— Если вы захотите здесь «пощелкать», кажется, это так называется, уверен, мы сможем все устроить, — предложил он.

— Я об этом подумаю, — ответила Мэги.

— Когда мы узнали, что вы придете, мы надеялись, вы сядете за наш столик, — посетовала Одиль Лейн и вздохнула. — Но миссис Шипли не согласилась. Она сказала, что хочет познакомить вас со своими друзьями. — Она погрозила Грете Шипли пальчиком. — Упрямица, упрямица. — пожурила она.

Мэги заметила, как миссис Шипли поджала губы.

— Мэги, — сказала она резко, — хочу, чтобы ты повидалась с моими друзьями.

Через несколько минут нежный звонок известил о начале обеда. Грета Шипли взяла Мэги за руку и повела по коридору в столовую, и Мэги не могла не заметить, как ее передернуло.

— Миссис Шипли, вы уверены, что с вами все в порядке? — спросила Мэги.

— Нет, да, совершенно. Так приятно видеть тебя здесь. Понимаю, почему Нуала была так счастлива от встречи с тобой.

В столовой было десять столиков, каждый на восемь человек.

— О, сегодня у них леможский фарфор и белый лен, — довольно произнесла миссис Шипли. — Другие сервизы немного громоздки, на мой вкус.

«Еще одна прекрасная комната», — подумала Мэги. Из прочитанного об этом доме она узнала, что в прежние времена за банкетный стол здесь садились шестьдесят человек.

— После реставрации здания драпировки были скопированы с тех, что висят в столовой Белого Дома, — сказала миссис Шпили, когда они усаживались за стол. — А теперь, Мэги, познакомься с твоими соседями по столу.

Мэги сидела справа от миссис Шипли. Рядом с ней расположилась Летиция Бейнбридж, которая первой начала разговор:

— Вы такая хорошенькая. От Греты я узнала, что вы не замужем. У вас есть кто-нибудь?

— Нет, — улыбнувшись, ответила Мэги и почувствовала знакомую боль.

— Отлично, — решительно заявила миссис Бейнбридж. — У меня есть внук, хочу вас познакомить. В юности он был вроде недоразвитого. Длинные волосы, гитара и тому подобное. Боже милостивый! Но теперь в тридцать пять, он такой, о котором может мечтать любая женщина. Президент своей собственной компании. Что-то там по компьютерам.

— Летиция у нас сваха, — сказала одна из соседок рассмеявшись.

— Я видела этого внучка. Забудь о нем, — шепнула Грета Шипли, потом обычным голосом она представила ее остальным женщинам и двум мужчинам. — Я сумела заполучить Баксли и Крентона за наш столик, — сказала она. — Такие заведения часто похожи на женские клубы, и раздобыть для беседы мужчину всегда проблема, приходится сражаться.

Разговор за столом завязался живой и интересный, и Мэги не переставала спрашивать себя, почему Нуала изменила свое решение так внезапно. Конечно, она пошла на это не потому, что думала, будто мне нужен дом. Она знала, что отец оставил мне немного денег и я могу позаботиться о себе сама. Тогда почему?

Летиция Бейнбридж рассказывала забавные истории про Ньюпорт ее молодости.

— Здесь тогда царила такая англомания, — говорила она, вздыхая. — Все мамаши мечтали выдать своих дочерей за английских аристократов. Бедная Консуэлла Вандербильт, ее мать грозила покончить с собой, если она не выйдет за герцога Мальборо. Наконец она вышла за него и застряла на целых двадцать лет. Потом она с ним развелась, вышла за французского ученого Жака Бальзана и наконец-то обрела счастье.

— А потом был этот ужасный Сквайр Моор. Все знали, что он никто, но если его послушать, так он прямой потомок Вайана Бора. Но в нем все-таки было что-то обаятельное и намек на титул, поэтому он женился. Полагаю, нет особенной разницы между обедневшим аристократом, женившимся на американской наследнице, и обнищавшим потомком пионеров, женившимся на самодельном миллионном состоянии. Разница лишь в том, что богом Сквайра были деньги, и ради них он шел на все. К сожалению, эту черту унаследовали многие его потомки.

Во время десерта Анна Причард, выздоравливающая после операции на бедре, пошутила:

— Грета, угадай, кого я видела, когда гуляла сегодня утром с миссис Лейн? Элеонору Шандлер. Она разговаривала с доктором Лейном. Конечно, она меня не узнала, поэтому я ей ничего не сказала. Но она восхищалась твоими апартаментами. Там только что убрали, и дверь была открыта.

— Элеонора Шандлер, — задумалась Летиция Бейнбридж. — Она ходила в школу с моей дочерью. Довольно властная особа, если не ошибаюсь. Она собирается сюда?

— Не знаю, — сказала миссис Причард. — Но не вижу другой причины ее появления. Грета, тебе лучше поменять замки. Если Элеонора захочет твое место, она на все пойдет, чтобы его отобрать.

— Пусть попробует, — сказала Грета Шипли, рассмеявшись.

Когда Мэги уходила, миссис Шипли захотела проводить ее до двери.

— Не стоит, — попросила Мэгн. — Вы так устали.

— Ничего. Завтра пообедаю у себя в номере и весь день буду отдыхать.

— Тогда позвоню вам завтра, и хотелось бы застать вас именно за этим занятием.

Мэги поцеловала худенькую почти прозрачную щеку старушки.

— До завтра, — сказала она.


3 октября, четверг


32


За шесть дней после убийства Нуалы Моор в собственном доме у начальника полиции Чета Брауэра сложилось по этому делу твердое мнение. Убийство совершил не случайный вор. В этом он не сомневался. Это был кто-то, кого миссис Моор знала. Но кто? Каковы мотивы? — спрашивал он себя.

У Брауэра была привычка думать вслух в присутствии детектива Джимми Хаггерти. В четверг утром он вызвал к себе Хаггерти, чтобы проверить ситуацию.

— Если миссис Моор не заперла дверь, войти мог каждый. С другой стороны, она вполне могла открыть знакомому. В обоих случаях следов взлома нет.

Джим Хаггерти работал с Брауэром уже пятнадцать лет. Он знал, что его используют как слушателя, поэтому, хотя и имел свои соображения, не торопился их высказывать. Он никогда не забудет подслушанной реплики соседа: «Джим больше похож на продавца овощей, чем на полицейского, хотя думает он как полицейский».

Он понимал, что слова подразумевали комплимент, но знал также, что в них есть и доля истины — его мягкая, очкастая внешность не соответствовала голливудскому образу суперполицейского. Но такое несоответствие часто бывает выгодным. Его безобидное поведение располагало к нему людей, они расслаблялись и охотно рассказывали все, что ему было нужно.

— Предположим, это был ее знакомый, — продолжал Брауэр, сильно наморщив лоб. — Тогда подозревать можно почти каждого в Ньюпорте. Миссис Моор все знали и любили. Последней ее затеей были уроки живописи в «Латам Мейнор».

Хаггерти знал, что его босс не любит «Латам Мейнор» и подобные места. Его раздражало, что престарелые граждане безрассудно тратят такие огромные деньги, словно играя со своей жизнью в азартную игру. Хаггерти считал, что если теща Брауэра живет у того в доме почти двадцать лет, то босс просто завидует всем, кто может позволить своим родителям стариться в роскошном пансионе, а не в комнате для гостей у себя дома.

— Но думаю, можно исключить большинство, приняв во внимание тот факт, что убийца и грабитель миссис Моор не мог не заметить ее приготовлений к обеду, — рассуждал Брауэр.

— Стол был накрыт... — сказал Хаггерти и осекся. Он прервал босса!

Брауэр нахмурился еще больше.

— Как раз подхожу к этому. Кто бы он ни был, его не беспокоило то, что в дом вдруг придет еще кто-то. А это значит, убийцей может оказаться один из гостей.

Он помолчал.

— Пора внимательно взглянуть на них всех. Начнем сначала. Забудем все, что знаем об этих людях. — Он откинулся на спинку кресла. — Что вы думаете, Джим?

Хаггерти начал осторожно.

— Шеф, я чувствовал, что вы придете именно к этому выводу, и вы знаете, как я люблю поговорить с людьми, так что, со своей стороны, тоже поработал в этом направлении. И думаю, нашел кое-что интересное.

Брауэр задумчиво взглянул на него.

— Продолжайте.

— Полагаю, вы заметили выражение лица этого набитого чемодана, Малкома Нортона, когда миссис Вудз сказала про завещание и отказ от продажи дома.

— Заметил. Я назвал бы это шок и страх, сильно приправленные злостью.

— Всем известно, что дела Нортона сведены до собачьих покусов и разводов с разделом подержанных машин. Поэтому я заинтересовался, откуда у него деньги на покупку дома миссис Моор. Еще я откопал небольшую сплетню о нем и его секретарше по имени Барбара Хоффман.

— Интересно. Где же он взял деньги? — спросил Брауэр.

— Заложил свой дом, а это, похоже, все, что у него есть. Уговорил даже свою жену принять участие в залоге.

— Она знает о его подружке?

— Как я понял, от этой женщины ничего не ускользает.

— Тогда почему она рискует своей долей собственности?

— Именно это я и хочу узнать. Разговаривал кое с кем из риэлтеров Хопкинса, они удивлены, зачем Нортону платить двести тысяч за дом Моор. По их мнению, там требуется капитальный ремонт.

— У подруги Нортона много денег?

— Нет. Я сумел узнать только, что Барбара Хоффман хорошая женщина, вдова, одна вырастила детей и дала им хорошее образование, у нее скромный счет в банке. — Хаггерти предвосхитил следующий вопрос. — Кузен моей жены работает кассиром в банке, куда Хоффман дважды в месяц переводит по пятьдесят долларов.

— Тогда зачем Нортону этот дом? На участке есть нефть?

— Даже если есть, он не имеет права ее тронуть. Участок лежит в неприкосновенной прибрежной зоне. Строение невелико, а увеличивать его запрещено, так что вид из окна открывается только с третьего этажа.

— Думаю, лучше поговорить с Нортоном, — сказал Брауэр.

— Еще лучше поговорить с его женой, шеф. Я знаю, она слишком умна, чтобы можно было запросто втянуть ее в совместный залог без очень веской на то причины.

— О'кей, с этого и начнем. — Брауэр встал. — Кстати, не знаю, проверяли ли вы Мэги Холлоувей. Похоже, у нее все чисто. Отец оставил ей немного денег, да и сама она вполне преуспевающий фотограф, неплохо зарабатывает, так что здесь нет явных корыстных целей, насколько я понимаю. И она говорит правду о времени своего отъезда из Нью-Йорка. Портье в ее доме подтвердил это.

— Я готов с ней поговорить, — предложил Хаггерти. — Телефонный счет миссис Моор показал, что она звонила Мэги Холлоувей раз шесть за неделю до убийства. Может, она рассказала ей что-нибудь о своих гостях, вдруг что-то узнаю. — Он замолчал, потом добавил:

— Но, шеф, больше всего меня бесит невозможность узнать, что искал убийца в ее доме. Спорю на последний доллар, именно здесь ключ к разгадке.


33


Мэги проснулась рано, но ждала до одиннадцати, чтобы позвонить Грете Шипли. Она беспокоилась, так слаба показалась ей Грета вчера вечером, и Мэги надеялась, что та хорошо выспалась ночью. На звонок никто не ответил. Может, миссис Шипли стало лучше и она спустилась вниз, успокаивала себя Мэги.

Через 15 минут раздался звонок. Это был доктор Лейн.

— Мэги, у меня очень печальные новости, — сказал он. — Миссис Шипли просила утром ее не беспокоить, но час назад сестра Марксй решила ее проверить. Примерно посреди ночи она тихо скончалась во сне.

Некоторое время после звонка Мэги сидела, оцепенев от горя и злясь на себя за то, что не настояла на медицинском осмотре миссис Шипли. Нужен был независимый медицинский осмотр, чтобы определить, что с ней. Доктор Лейн сказал, что причина в сердечной недостаточности. Было видно, что ей нездоровилось весь вечер.

«Сперва Нуала, теперь Грета Шипли. Две женщины, лучшие подруги, обе умерли в одну неделю», — подумала Мэги. Она была так счастлива, так рада снова повстречать Нуалу. И вот теперь...

Мэги вспомнила, как Нуала впервые дала ей сырую глину. Хотя ей было всего шесть лет, Нуала разглядела в ней талант, нет, не художника.

«Ты не Рембрандт, — весело сказала Нуала. — Но глядя, как ты играешь с этой пластичной глиной, я вижу...»

Она поставила перед девочкой фотографию карликового пуделя Мэги по прозвищу Порги.

«Постарайся сделать его», — велела она. Это было начало. С тех пор Мэги всегда наслаждалась лепкой. Потом, однако, она поняла, что это могло быть для нее не более чем приятное хобби. К счастью, у нее появился интерес к фотографии, где она оказалась по-настоящему талантлива. Так она сделала себе карьеру. Но страсть к скульптуре не прошла.

«До сих пор помню, как приятно было мять глину, — подумала Мэги, поднимаясь на третий этаж. — Я была такая неловкая, но понимала: что-то происходит. Через глину возникала особая связь пальцев и мозга».

Узнав о смерти Греты Шипли, она поняла подсознательно, что должна прикоснуться к влажной глине. Это поможет даст время подумать, разобраться, что же делать дальше.

Она начала работать над бюстом Нуалы, но поняла, что перед нею встает лицо Греты Шипли.

«Вчера вечером она была такая бледная, — вспоминала Мэги. — Вставая, даже схватилась за кресло, а потом взяла меня под руку, когда мы шли из большого зала в столовую, Я ощущала, как она слаба. Сегодня она собиралась провести в постели весь день. Она не признавалась, но чувствовала себя очень плохо. А когда мы ездили на кладбище, она сказала, будто из нее ушла энергия».

Так было с папой, вспомнила Мэги. Его друзья рассказывали, что, пожаловавшись на головокружение, он ушел со званого обеда и рано лег спать. И никогда не проснулся. Остановка сердца. Именно это, по словам доктора Лейна, случилось с Гретой.

«Опустошена, — подумала она. — Чувствую себя такой опустошенной. Бесполезно работать теперь». Она не ощущала вдохновения. Даже глина не помогла.

Господи, еще одни похороны. У Греты Шипли никогда не было детей, значит, на похоронах будут одни друзья.

Похороны. Слово застряло у нее в голове, и она вспомнила про фотографии, которые сделала на кладбище. Они должны быть уже готовы. Надо их забрать и рассмотреть. Но для чего? Она тряхнула головой. Ответа пока не было, но она знала, что он должен быть.

Пленки она сдала в аптеке на Темз-стрит. Припарковывая машину, она вспомнила, как еще вчера неподалеку покупала наряд для обеда у Греты, как менее недели тому назад счастливая ехала в Ньюпорт на встречу с Нуалой. Теперь обе женщины мертвы. «Есть ли здесь какая-то связь?» — спросила она себя.

У фотографа ее ждал толстый пакет фотографий.

Увидев счет, служащий удивленно поднял брови.

— Вы действительно хотели все это увеличить, миссис Холлоувей?

— Да, именно так.

Она подавила желание открыть пакет немедленно. Дома она обязательно поднимется в студию и тщательно все изучит.

Однако у дома она заметила последнюю модель БМВ. Водитель, мужчина лет тридцати, поспешно отогнал машину, чтобы дать ей дорогу, потом припарковался на улице. Он вышел из машины и направился к ней, когда она открыла дверцу.

Что ему нужно? Он был хорошо одет, приятной наружности, поэтому она осталась совершенно спокойна. Но его настойчивое присутствие насторожило ее.

— Мисс Холлоувей, — сказал он. — Надеюсь, я не напугал вас. Я Дуглас Хансен. Хотел вам позвонить, но в справочнике нет вашего номера. А поскольку у меня сегодня встреча в Ньюпорте, я решил заехать и оставить вам записку. Она на двери.

Он достал из кармана визитную карточку: Дуглас Хансен, коммерческий советник. Адрес в Провиденсе.

— Один из моих клиентов сообщил мне о кончине миссис Моор. Я не был с ней знаком, но встречался несколько раз. Позвольте выразить мои соболезнования. И еще хотел бы знать о ваших планах по продаже дома.

— Благодарю вас, мистер Хансен, но я пока ничего не решила, — тихо сказала Мэги.

— Причина, по которой я хотел бы обсудить это как можно скорее в том, что, если вы решите его продать, у меня есть клиентка, заинтересованная в его покупке через меня. Ее дочь собирается разводиться и хочет иметь место, куда переехать, когда сообщит новость мужу. Знаю, что здесь много работы, но мать может позволить себе это. Ее имя вам известно.

— Возможно, нет. Я знаю в Ньюпорте совсем немногих, — ответила Мэги.

— Тогда, скажем, это имя известно многим. Поэтому они обратились ко мне как к посреднику. Осторожность не помешает.

— Откуда вообще вы знаете, что дом мой и я имею право его продать? — удивилась Мэги. Хансен улыбнулся.

— Мисс Холлоувей, Ньюпорт город маленький, а у миссис Моор было много друзей. С некоторыми из них я дружен.

«Он ждет, что я приглашу его в дом обсудить вопрос, — подумала Мэги, — но я не собираюсь этого делать». Вместо этого она произнесла:

— Как я уже сказала, я пока не знаю. Но спасибо за участие. Сохраню вашу карточку. — Она повернулась и пошла к дому.

— Позвольте только сообщить, что моя клиентка готова заплатить двести пятьдесят тысяч долларов. Думаю, это гораздо больше, чем предложение, сделанное госпоже Моор.

— Вы хорошо осведомлены, мистер Хансен, — сказала Мэги. — Похоже, что Ньюпорт слишком маленький город. Еще раз благодарю. Позвоню вам, если что надумаю. — И снова она повернулась к дому.

— Еще вот что, мисс Холлоувей. Не говорите никому о моем предложении, слишком многие догадаются, кто мой клиент, а это вызовет большие проблемы для дочери.

— Не беспокойтесь. Не в моих правилах обсуждать с кем-то свои дела. До свидания, мистер Хансен. — Теперь она прибавила шагу. Но он непременно хотел ее задержать.

— Какая большая пачка фотографий, — сказал он, указывая на пакет у нее под мышкой, когда она снова оглянулась. — Я понял, что вы профессиональный фотограф. Эта камера, должно быть, ваша отрада.

На этот раз Мэги промолчала, недовольно кивнув, отвернулась и прошла на крыльцо.

Упомянутая Хансеном записка была просунута под ручку двери. Мэги вынула ее и, не читая, открыла дверь. Потом она выглянула в окно, увидела, что Хансен уезжает, и вдруг почувствовала себя ужасной дурой.

«Начинаю пугаться собственной тени? — спросила она себя. — Этот человек, наверное, подумал, что я глупая. Зачем я так убежала? И конечно, нельзя игнорировать этот вариант. Если решу продавать, то это на пятьдесят тысяч долларов больше предложения Малкома Нортона. Неудивительно, что он так расстроился, когда Вудз рассказала про завещание, — он знал, что сделка выгодная».

Мэги прошла прямо в студню и открыла конверт с фотографиями. Настроение ее не улучшилось оттого, что первой ей на глаза попалась фотография могилы Нуалы, а на ней увядающие цветы Греты Шипли.


34


Выезжая на дорогу, ведущую к дому родителей, Нейл Стефенс обратил внимание на деревья на их участке, листья на них уже полыхали золотом, янтарем, рубином и пурпуром.

Остановившись, он залюбовался осенними цветами вокруг дома. Мама обняла его и погладила рукой по голове. Знакомый жест, который он помнил с детства.

— О Нейл, какое счастье снова увидеть тебя! — воскликнула она.

За ней появился отец, улыбкой показывая, что тоже рад его видеть, хотя приветствие было не столь бурным.

— Запаздываешь, приятель. Мы начинаем через полчаса. Мама приготовила бутерброды.

— Забыл свои клюшки, — сказал Нейл, но спохватился, увидев ужас на лице отца. — Извини, это шутка.

— Не смешно. Пришлось уговаривать Гарри Скотта сыграть с нами начало. Если мы хотим взять восемнадцать лунок, то лучше не опаздывать. Пообедаем в клубе. — Он обнял Нейла за плечи. — Рад, что ты здесь.

Где-то посередине игры отец заговорил про то, о чем упомянул по телефону.

— Одна из старушек, налогами которой я занимаюсь, на грани нервного срыва, — сказал он. — Какой-то молодой парень из Провиденса уговорил ее вложить большую сумму в однодневные акции, и вот теперь она потеряла деньги, предназначенные для обеспечения ее старости. Она надеялась переехать в этот шикарный дом для престарелых, о котором я тебе рассказывал.

Нейл присмотрелся к позиции и выбрал подходящую лунку. Он осторожно потрогал мячик, ударил и довольно закивал, когда тот взмыл в воздух, перелетел через пруд и приземлился возле следующей лунки.

— Гораздо лучше, чем раньше, — одобрительно сказал отец. — Но если обратишь внимание, мне удалось забить дальше с помощью железной клюшки.

Направляясь к следующей лунке, они продолжали разговор.

— Па, то, что ты рассказал мне сейчас про эту женщину, я слышу уже не первый раз, — задумчиво проговорил Нейл. — Всего лишь вчера супруги, чьи дела я веду уже десять лет, удивили меня решением вложить большую часть своих денег в одну из самых сумасшедших авантюр, о какой я когда-либо слышал. К счастью, я их отговорил. Твоя клиентка, вероятно, ни с кем не посоветовалась, верно?

— Конечно, не со мной.

— Акции были на бирже, а не в продаже?

— Они зарегистрированы.

— Они сперва быстро выросли и вдруг рухнули, как камень. А теперь они дешевле бумаги, на которой напечатаны?

— Что-то вроде этого.

— Слышал такое выражение: «На всякого мудреца довольно простоты»? На бирже тем паче. Другими словами, вполне разумные люди теряют голову, когда кто-то вдруг подкидывает им вроде бы ценную информацию.

— В этом случае, думаю, применено какое-то исключительное давление. Тем не менее хочу, чтобы ты с ней поговорил. Ее зовут Лаура Арлингтон. Может, сумеешь проверить акции вместе с ней и посмотришь, как можно увеличить то, что у нее осталось.

— С удовольствием, папа. Надеюсь только, что еще не поздно.

В 18.30, одетые к обеду, они сидели на крыльце, попивая коктейль и любуясь заливом Наррагатсет.

— Мама, ты выглядишь потрясающе, — сказал Нейл с восхищением.

— Твоя мама всегда была красивой женщиной, а моя любовь за все эти сорок три года только преумножила ее красоту, — заметил отец. Увидев хитрое выражение на их лицах, он спросил:

— Чему вы улыбаетесь?

— Ты ведь и сам прекрасно знаешь, как я тебя нянчила, дорогой. — ответила ему Долорес Стефенс.

— Нейл, ты все еще встречаешься с девушкой, с которой познакомил нас в августе? — спросил отец.

— Кто это? — Нейл задумался. — А, Джина. Нет. Честно говоря, нет. — Кажется, подходящее время сказать про Мэги. — Есть кое-кто, с кем я встречаюсь, но она уехала на пару недель к своей мачехе в Ньюпорт. Ее зовут Мэги Холлоувей. К сожалению. Перед ее отъездом из Нью-Йорка я не успел взять у нее телефон.

— Как зовут ее мачеху? — спросила мама.

— Фамилии не знаю, а имя очень необычное. Фнннуала, кажется, кельтское.

— Звучит знакомо, — медленно произнесла Долорес Стефенс, роясь в памяти. — А тебе, Роберт?

— Не знаю. Нет, мне не знакомо, — ответил он.

— Забавно, но мне кажется, я его недавно слышала. Ладно, может, еще вспомню, — сказала Долорес. Зазвонил телефон. Долорес встала ответить.

— Никаких долгих разговоров, — предупредил жену Роберт Стефенс. — Мне уходить через десять минут. Однако звонили ему.

— Это Лаура Арлингтон, — сказала Долорес Стефенс, передавая ему трубку. — У нее ужасно расстроенный голос.

Роберт Стефенс минуту слушал, потом успокаивающе произнес:

— Лаура, не изводите себя. Мой сын Нейл в городе. Я с ним говорил о вас, и утром он вместе с вами все проверит. А теперь обещайте, что успокоитесь.


35


Последнее на неделе занятие Эрла Бейтмана начиналось в 13.00. Он провел в своей комнате в кампусе несколько часов, проверяя работы. Когда он собирался отправиться в Ньюпорт, затрещал телефон.

Это звонил из Бостона его кузен Лайам. Звонок Лайама его удивил. У них никогда не было ничего общего. Что ему надо?

На попытку Лайама завести сердечный разговор он отвечал односложно. Он едва сдерживался, чтобы не рассказать про кабельное телевидение, но знал, что это будет еще одной темой для насмешек в семье. Может, пригласить Лайама к себе в гости и как бы случайно оставить на видном месте чек на три тысячи долларов от комитета спикеров. «Хорошая идея», — решил он.

Но тут же разозлился на Лайама за то, что он наконец открыл причину звонка. Он попросил Эрла, если тот будет в Ньюпорте, не заходить без предупреждения к Мэги Холлоувей, Его последний визит ее сильно напугал.

— Но почему? — выпалил Эрл, все больше раздражаясь.

— Сам посуди, Эрл. Тебе кажется, что ты разбираешься в людях. Я знаю Мэги уже год. Она потрясающая девушка. Вообще-то, я собираюсь дать ей понять, как к ней отношусь. Но точно знаю, она не из тех, кто станет плакаться в чужую жилетку. Она сдержанная. Она не похожа на твоих доисторических кретинок и не станет изводить других своими несчастьями.

— Я читаю лекции о старинных обычаях, а не о доисторических кретинах, — сухо ответил Эрл. — И я зашел к ней, потому что точно знаю, что она, как Нуала, неосторожно забыла запереть дверь.

Голос Лайама смягчился.

— Эрл, я не это хотел сказать. Я хотел сказать, что Мэги не из робкого десятка, как Нуала. Нет нужды ее предупреждать, особенно если это больше похоже на угрозу. Послушай, почему бы нам не выпить вместе в выходные.

— Отлично. — Он сунет ему чек прямо под нос. — Приходи ко мне завтра часам к шести, — сказал Эрл.

— Не пойдет. Я обедаю с Мэги. Как насчет субботы?

— Хорошо. Пока.

«Значит, он интересуется Мэги Холлоувей, — подумал Эрл, кладя трубку на место. — Никто бы не догадался, после того как он бросил ее в „Четырех Временах Года“. Для Лайама это очень типично». Но Эрл знал одно: если бы с Мэги целый год встречался он, то уделял бы ей гораздо больше внимания.

Снова у него возникло странное ощущение, предчувствие, что что-то обязательно будет не так, что Мэги Холлоувей в опасности, как это было по отношению к Нуале на прошлой неделе.

Впервые такое предчувствие появилось у него в шестнадцать лет. Он был в больнице после удаления аппендицита. Его друг Тэд заехал его навестить перед прогулкой на лодке.

Почему-то Эрлу захотелось предостеречь Тэда, но это выглядело бы глупо. Он помнил, как весь день ему казалось, что вот-вот упадет топор.

Спустя два дня лодку Тэда нашли. Существовало несколько версий случившегося, но ответа никто так и не получил.

Эрл, конечно, никому не сказал, что не решился предупредить друга. А теперь он даже не разрешил себе думать о подобных предчувствиях.

Через пять минут он направился по Тридцать шестому шоссе в Ньюпорт. В 16.30 он остановился возле небольшого магазина купить овощей и там услышал о смерти Греты Шипли.

— Перед тем как поселиться в «Латам Мейнор», онa всегда покупала здесь овощи, — с грустью говорил немолодой хозяин магазина Эрнест Винтер.

— Мои родители были с ней дружны, — сказал Эрл. — Она болела чем-то?

— Слышал, что последние две недели она чувствовала себя неважно. Недавно умерли две ее близкие подруги, одна в «Латам Мейнор», потом убили миссис Моор. Думаю, это на нее сильно подействовало. Такое случается. Интересная штука, вдруг вспомнилось, как много лет тому назад миссис Шипли сказала мне, что смерть любит троицу. Похоже она была права. Жутковато, однако.

Эрл взял свои пакеты. «Еще одна интересная тема для лекции», — подумал он. У этого высказывания, вероятно, есть психологическая основа. Умерли ее близкие друзья. Взывал ли дух миссис Шипли к ним: «Обождите, я иду за вами!»

За день у него появились две новые темы для лекций. Еще раньше ему на глаза попалась статья в газете о том, что в Англии открывается новый магазин, где родственники покойного могут выбрать все необходимые украшения для похорон — гроб, отделку, одежду для покойного, цветы, книгу для гостей, даже, при необходимости, убранство могилы — и таким образом обойтись без похоронного агента.

Хорошо, что семья вышла из дела, решил Эрл, прощаясь с Винтером. С другой стороны, новые владельцы Похоронного бюро Бейтмана провели похороны миссис Райнлендер, Нуалы и несомненно займутся похоронами Греты Шипли. Ее мужа хоронил его отец.

«Бизнес процветает», — печально подумал он.


36


Следуя за метрдотелем Джоном в ресторан Яхт-клуба, Роберт Стефенс остановился и повернулся к жене.

— Смотри, Долорес, там Кора Гебхарт. Подойдем к ее столику и поздороваемся. Последний раз я, кажется, был немного груб с ней. Она собиралась потратить наличные на акции какой-то идиотской компании, я разозлился и даже не спросил ее, что это, а просто велел забыть.

«Ах, какой дипломат», — подумал Нейл, послушно следуя за родителями. Когда они прошли через зал, отец даже не сделал знак метрдотелю, что они идут в другую сторону. А тот беспечно шел к столику у окна, Не ведая, что потерял семью Стефенсов.

— Кора, должен перед вами извиниться. — сразу начал Роберт Стефенс. — Но прежде хочу познакомить вас с моим сыном Нейлом.

— Здравствуйте, Роберт, Долорес, как поживаете? — Кора Гебхарт взглянула на Нейла тепло и с интересом. — Ваш отец хвалится вами без конца. Я поняла, что вы возглавляете контору «Карлсон и Паркер» в Нью-Йорке. Рада познакомиться.

— Да, это так, я тоже рад познакомиться с вами. Приятно слышать, что папа гордится мной. Большую часть моей жизни он меня не замечал.

— Понимаю. Меня он тоже не замечает. Но, Роберт, тебе не надо извиняться, я спросила твое мнение, и ты мне его дал.

— Отлично. Не люблю узнавать, что еще одна клиентка оказалась голой после инвестирования рискованного дела.

— Об этом деле не беспокойся, — отозвалась Кора Гебхарт.

— Роберт, бедняга Джон ждет нас у нашего столика, — напомнила мама Нейла.

На пути к столику Нейл думал, заметил ли отец интонацию миссис Гебхарт, когда она просила его не беспокоиться о ней. Нет сомнения, она его не послушала.

Они уже заканчивали и пили кофе, когда к их столику подошли Скотты, чтобы поздороваться.

— Нейл, ты должен поблагодарить Харри, — сказал Роберт Стефенс, представляя сына. — Он уступил нам время игры сегодня.

— Пустяки, — ответил Харри Скотт. — Линн была в Бостоне, так что мы решили вместе пообедать.

Его коренастая с приятным лицом жена спросила:

— Долорес, помнишь Грету Шипли, с которой познакомилась здесь за обедом Общества охраны памятников? Это было три или четыре года тому назад. Она сидела за нашим столом.

— Да, она мне очень понравилась. А что?

— Умерла вчера ночью во сне.

— Очен сожалею.

— Неприятно то, что она недавно потеряла двух лучших подруг, — продолжала Линн Скотт сокрушенно. — А я собиралась навестить ее. Одна из ее подруг была той несчастной, которую убили в прошлую пятницу. Ты, наверное, читала об этом. Тело нашла ее падчерица.

— Падчерица из Нью-Йорка! — воскликнул Нейл. Его мать прервала его:

— Вот где я видела это имя. В газете. Финнуала. Нейл, это та женщина, которую убили!

Дома Роберт Стефенс дал Нейлу пачку газет, аккуратно сложенных в гараже.

— Это было напечатано двадцать восьмого. Уверен, ты найдешь.

— Я запомнила имя потому, что в статье они назвали ее Нуала Моор, — сказала мама. — И только в конце было дано ее полное имя.

Спустя две минуты с нарастающей тревогой Нейл читал сообщение о смерти Нуалы Моор. Читая, он вспоминал счастье в глазах Мэги, когда та сказала, что нашла свою мачеху, и ее радостные планы их встречи.

«Нуала подарила мне пять счастливых лет детства», — говорила она. «Мэги, Мэги, — подумал Нейл. — Где ты теперь? Вернулась ли обратно в Нью-Йорк?» Он быстро позвонил ей домой, но автоответчик повторил, что она вернется после тринадцатого.

В газете он нашел адрес Нуалы Моор, но в справочной ему ответили, что номер телефона по такому адресу не значится.

— Проклятье! — простонал он и швырнул трубку.

— Нейл, — тихо сказала мама. — уже без четверти одиннадцать. Даже если эта женщина с Ньюпорте дома или еще где-то, нет смысла ее искать. Поезжай туда утром и если нс найдешь, то обратись в полицию. Там ведется криминальное расследование, а поскольку тело нашла она, то полиция точно знает, где ее искать.

— Послушай маму, сынок. — сказал отец. — У тебя был длинный день. Советую успокоиться.

— Да, пожалуй. Спасибо. — Нейл поцеловал маму, пожал руку отцу и побрел к себе в снальню.

Долорес Стефенс подождала, пока сын уйдет, потом быстро сказала мужу:

— У меня такое чувство, будто Нейл наконец-то встретил свою девушку.


37


Даже самый тщательный просмотр каждой увеличенной фотографии ничего не дал. Мэги так и не удалось понять, что же столь сильно ее насторожило.

Они все были похожи: надгробия, разные цветы вокруг, все еще зеленая трава. Только на могиле Нуалы дерн еще не улегся и виднелась земля.

Дерн. Почему-то это слово ее остановило. Могила миссис Райнлендер тоже должна быть обложена свежим дерном. Она умерла всего две недели тому назад.

Еще раз Мэги с помощью лупы изучила фотографии могилы Констанции Райнлендер. Ее внимание привлекла только маленькая ямка в траве возле надгробия. Как будто из этого места вынули камушек и не заровняли землю.

Она еще пристальней всмотрелась в фотографии могилы Нуалы. Дерн лежал ровно до самых цветов, но на одном из снимков она кое-что заметила — камень? — как раз рядом с букетом Греты Шипли. Был ли это ком земли или камень, не убранный после похорон, или какая-то кладбищенская метка? Предмет этот странно поблескивал...

Она изучила фотографии четырех других могил, и не заметила ничего, что могло бы привлечь внимание.

Наконец она отложила фотографии и взялась за арматуру и глину.

Отыскав в доме последние снимки Нуалы, Мэги начала лепить. В течение нескольких часов ее пальцы были продолжением глины и мастихина, создавая нежное милое лицо, намечая большие глаза и густые ресницы. Она обозначила возраст, углубив линии вокруг глаз и около рта, на шее и на ссутуленных плечах.

Она увидела, что сумела схватить черты, которые так любила в Нуале, — неукротимый веселый дух в лице, которое без этого было бы просто хорошеньким.

«Вроде Одиль Лейн», — подумала она и вздрогнула при воспоминании, как та погрозила пальцем Грете Шипли всего двадцать четыре часа тому назад. «Упрямица, упрямица», — говорила она.

Прибираясь после работы, Мэги подумала о людях, с которыми обедала прошлым вечером. «Как они должны быть расстроены, — подумала она. — Они так любили Грету, и вот ее больше нет. Так внезапно».

Спускаясь вниз, Мэги посмотрела на часы. Девять. «Не слишком поздно, чтобы позвонить миссис Бейнбридж», — решила она.

Летиция Бейнбридж ответила сразу.

— О Мэги, у нас у всех разбито сердце. Грета недомогала несколько дней, но до этого она была в полном порядке. Я знала, что она принимала таблетки от давления и сердца, но она принимала их многие годы и никаких проблем у нее не было.

— Я сразу ее полюбила, — искренне призналась Мэги. — Представляю, что вы все чувствуете теперь. Вы знаете, что и как будет организовано?

— Да. Похороны проведет Похоронное бюро Бейтмана. Похоже, мы скоро все там будем. Отпевание в субботу утром в одиннадцать в церкви Святой Троицы. Грета завещала, чтобы прощание состоялось один раз в похоронной конторе с девяти до половины одиннадцатого.

— Я приду, — пообещала Мэги. — У нее есть родственники?

— Несколько кузенов. Полагаю, они придут. Знаю, что она завещала им страховку и вещи, так что они должны проявить к ней уважение. — Летиция Бейнбридж помолчала и добавила:

— Мэги, знаете, что меня мучает? Буквально накануне вечером я сказала Грете, что если Элеонора Шандлер положила глаз на ее номер, то ей лучше сменить замки.

— Но ей понравилось это замечание, — запротестовала Мэги. — Пожалуйста, не расстраивайтесь по этому поводу.

— О, меня расстраивает не это, а то, что теперь Элеонора Шандлер обязательно заполучит это место.

«Я, кажется, перехожу на поздние обеды, — подумала Мэги, поставив на плиту чайник, взбив пару яиц и сунув хлеб в тостер. — И обеды эти не особенно веселые, — вздохнула она. — По крайней мере, завтра вечером я могу надеяться, что Лайам угостит меня приличным обедом».

Хорошо бы его увидеть. Он всегда был по-своему неожиданный и забавный. Интересно, говорил ли он с Эрлом Бейтманом о его неожиданном визите в понедельник. Она надеялась.

Не желая больше оставаться на кухне, она взяла поднос и перешла в гостиную. Несмотря на то что здесь недавно убили Нуалу, Мэги чувствовала, что именно эта комната была для Нуалы самой теплой и уютной.

Изнутри камин был покрыт сажей, решетки и щипцы на очаге свидетельствовали о том, что ими часто пользовались. Мэги представила себе жаркие языки пламени в холодные вечера Новой Англии.

Книжные полки ломились от книг, виднелись интересные названия, многие известные, с другими хотелось познакомиться. Она уже просмотрела фотоальбомы — множество снимков Нуалы с Тимоти Моором, было видно, что эти двое наслаждаются друг другом.

На стенах в рамках были развешаны фото побольше — Тим и Нуала в окружении друзей на пикниках, на званых обедах, на отдыхе.

Глубокое большое кресло с пуфиком, вероятно, было ее любимым, решила Мэги, вспоминая, что зачитавшись книгой, беседуя или смотря телевизор, Нуала всегда любила свернуться, как котенок, в углу дивана.

Неудивительно, что перспектива поселиться в «Латам Мейнор» показалась ей жуткой. Для Нуалы было очень трудно покинуть этот дом, где, вероятно, она была счастлива так долго.

Тем не менее она собиралась туда переехать. Во время их первой встречи на балу Мооров Нуала говорила, что нужный ей номер недавно освободился.

Что это был за номер? Об этом они не успели поговорить.

Вдруг Мэги заметила, что у нее дрожат руки. Она осторожно поставила чашку на блюдечко. Мог ли номер, приготовленный для Нуалы, принадлежать Констанции Райнлендер, подруге Греты Шипли?


38


Ему нужно было всего лишь немного покоя, но доктор Лейн знал, что этого не дождаться. Одиль была как заведенная. Он лежал в кровати с закрытыми глазами, моля Бога, чтобы она хотя бы выключила свет. Но она продолжала сидеть за туалетным столиком, расчесывая волосы и извергая потоки слов.

— Эти дни такие тяжелые, не так ли? Все так любили Грету Шипли, она была нашей лучшей клиенткой.

Надо же, эти вторая наша самая милая леди за две недели. Конечно, миссис Райнлендер было восемьдесят три, но она была еще ничего, и вдруг, так внезапно, стало видно, как она угасает. В определенном возрасте именно это и случается, не так ли? Угасание. Тело просто угасает.

Одиль, казалось, не замечала, что ее муж не реагирует. Ей это было неважно, и она продолжала:

— Конечно, сестру Маркей насторожил ее приступ в понедельник вечером. Сегодня утром она сказала, что говорила с тобой об этом вчера.

— Я осмотрел миссис Шипли сразу же после приступа, — устало сказал доктор Лейн. — Причин для беспокойства не было. Сестра Маркей вспомнила, что хотела оправдаться за то, что входила без стука в номер миссис Шипли.

— Ах да, конечно, ты же врач, дорогой.

Осененный догадкой, доктор Лейн резко открыл глаза.

— Одиль, я не желаю, чтобы ты обсуждала моих пациентов с сестрой Маркей, — жестко сказал он.

Не обращая внимания на его тон, Одиль продолжала:

— Эта новая медицинский инспектор очень молода, не так ли? Как ее зовут, Лора Хорган? Я не знала, что доктор Джонсон ушел на пенсию.

— Он ушел, кажется, во вторник.

— Интересно, кому охота быть медицинским инспектором, особенно если ты такая хорошенькая и молодая? Но она, похоже, знает свое дело.

— Сомневаюсь, чтобы ее назначили, если бы она не знала этого дела, — грубо ответил он. — Она заглянула к нам с полицией только потому, что была поблизости и хотела взглянуть на нас. Задавала довольно профессиональные вопросы об истории болезни миссис Шипли. А теперь, Одиль, если не возражаешь, я действительно должен поспать.

— О, дорогой, извини. Знаю, как ты устал и какой сегодня был трудный день. — Одиль положила расческу и сняла халат.

«До чего же роскошная женщина», — подумал Вильям Лейн, наблюдая, как жена готовится ко сну. За восемнадцать лет совместной жизни он ни разу не видел на ней ночной рубашки без рюшек. Когда-то она его очаровала, но ненадолго, не на годы.

Она легла и наконец-то погасила свет. Но спать Вильяму Лейну больше не хотелось. Как всегда, Одиль сумела сказать такое, что будет его теперь долго терзать.

Эта новенькая медицинский инспектор отличалась от старого, доброго доктора Джонсона, который всегда запросто подписывал свидетельства о смерти. «Будь осторожен, — предупредил себя Лейн. — Впредь надо быть более осторожным».


4 октября, пятница


39


Проснувшись в пятницу утром, Мэги взглянула на часы и увидела, что всего шесть. Она как будто выспалась, но вставать не хотелось, поэтому девушка снова закрыла глаза. Через полчаса она опять погрузилась в беспокойный сон. Тревожные видения приходили и уходили, потом наконец исчезли, когда она окончательно пробудилась в семь.

Встала она с головной болью и решила, что короткая прогулка по Оушн-драйв после завтрака наверняка ей поможет. «Мне это необходимо, — подумала она, — особенно перед тем, как снова отправиться на кладбище».

«А завтра тебе надо быть на похоронах миссис Шипли», — напомнил ей внутренний голос. Она вспомнила, что миссис Бейнбридж сказала ей, что Грета Шипли будет похоронена на кладбище Святой Троицы. Разницы никакой. Ей все равно придется посетить оба кладбища. Проведя вчера много времени над фотографиями, она хотела поскорее увидеть то, что так странно блестело на могиле Нуалы.

Она приняла душ, надела джинсы и свитер, выпила сок и кофе перед уходом. Мэги была рада прогуляться. Стояло восхитительное осеннее утро. Восходящее солнце ярко сияло, но прохладный морской ветерок напомнил ей, что куртку она прихватила не зря. Воздух был наполнен торжествующим шумом волн, морской жизни и соленым запахом.

«В это место можно влюбиться, — подумала она. — Нуала в детстве проводила здесь лето. Как она, должно быть, скучала по этим местам, когда уезжала».

Улыбнувшись, Мэги повернулась и прибавила шагу. Посмотрев вверх, она заметила, что с дороги был едва виден только третий этаж дома Нуалы. «Моего дома», — подумала она и решила, что вокруг растет слишком много деревьев. Их надо убрать или хотя бы подрезать. И почему не достроен дом, откуда открывался бы потрясающий вид на океан? Есть ли какие-то ограничения в строительстве?

Гуляя, она думала над этим, все больше склоняясь к мысли серьезно заняться этой проблемой. По словам Нуалы, Тим Моор купил этот дом лет пятьдесят тому назад. Неужели с тех пор не менялись законы по строительству?

Вернувшись домой, она выпила чашку кофе и ушла ровно в девять. Она хотела поскорее закончить с посещением кладбищ.


40


В четверть десятого Нейл Стефенс остановил машину возле почтового ящика с табличкой Моор. Он вышел, поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Никто не ответил. Чувствуя себя коммивояжером, он подошел к окну. Жалюзи были опущены наполовину, и ему была хорошо видна гостиная. Не зная, что ищет, разве что хотя бы намек на присутствие Мэги Холлоувей, он обошел дом и всмотрелся сквозь стеклянную кухонную дверь. На плите стоял кофейник, у мойки чашка и блюдце рядом со стаканом для сока, свидетельствующие о том, что их вымыли и оставили сушиться. Но как давно они здесь, несколько дней или минут?

Наконец он решил, что ничего не потеряет, если позвонит в дверь к соседям и расспросит про Мэги. В первых двух домах ему не ответили. В третьем дверь открыла приятная чета лет по шестьдесят пять. Сообщив, что ему нужно, он понял, как ему повезло.

Супруги, представившиеся как Ирма и Джон Вудз, рассказали ему о смерти Нуалы Моор, о похоронах и о Мэги.

— Мы должны были навестить нашу дочь в прошлую субботу, но не уехали, пока не похоронили Нуалу, — объяснила миссис Вудз. — Вернулись только вчера вечером. Знаю, что Мэги здесь. Еще не успели с ней повидаться после приезда, но я видела, как она гуляла утром.

— А я видел, как она уехала пятнадцать минут тому назад, — вмешался Джон Вудз.

Они предложили ему кофе и рассказали об убийстве.

— Какая Мэги милая девушка, — вздохнула Ирма Вудз. — Так страдала, потеряв Нуалу, но она не из тех, кто нуждается в утешителях. Только по глазам можно увидеть, какое у нее горе.

«Мэги, — думал Нейл. — Жаль, что меня не было рядом».

Вудзы понятия не имели, куда она уехала утром и как долго ее не будет. Но он знал, что делать. Проезжая мимо через пятнадцать минут, он оставил для нее записку в двери, а в кармане у него лежал ее телефонный номер.


41


Помня любопытные вопросы девочки, зачем она фотографирует на кладбище, Мэги купила букет осенних цветов, чтобы положить их на могилы, которые собиралась обследовать.

Как и раньше, статуя приветливого ангела и тщательно ухоженный газон при входе на кладбище Святой Марии, казалось, вселяли чувство покоя и бессмертия. Свернув влево, она проехала к могиле Нуалы.

Выйдя из машины, она заметила, что рабочий, укладывающий на дорожке гравий, наблюдает за ней. Она слышала про убийства на кладбищах, но сразу отбросила эту мысль — рядом были и другие рабочие.

Но все же она была довольна, что купила цветы. Не следует показывать, что она обследует могилу. Присев на корточки, Мэги выбрала несколько цветов и положила их на надгробие.

Цветы Греты Шипли кто-то уже убрал, и Мэги быстро проверила по снимку, где именно она заметила блестящий металлический предмет. Хорошо, что она захватила фотографии, потому что предмет, который она искала, провалился в землю, и его трудно было заметить. Но он там был.

Она тайком взглянула в сторону и увидела, что рабочий не сводит с нее глаз. Встав на колени, она наклонила голову и перекрестилась, потом опустила сжатые руки на могилу. Оставаясь в молебной позе, она пальцами разгребла землю и извлекла предмет.

Она обождала еще мгновение, оглянулась и увидела, что рабочий повернулся к ней спиной. Одним движением она вырвала предмет и быстро зажала его между ладонями. Сделав это, она услышала тихий звон.

«Колокольчик? — удивилась она. — Зачем кто-то спрятал на могиле Нуалы колокольчик?» Уверенная, что рабочий тоже слышал, она встала и быстро пошла к машине.

Она положила колокольчик поверх оставшихся цветов и, не желая оставаться под надзором любопытного рабочего, медленно направилась к следующей могиле. Остановив мапшиу в тупике, она оглянулась. Вокруг никого не было.

Она открыла окно и тщательно вытряхнула из колокольчика всю набившуюся в него грязь, повертела в руках, разглядывая и придерживая язычок, чтобы не звенел.

Колокольчик был около трех дюймов в высоту и удивительно тяжелый, похожий на старомодный школьный звонок, только с декоративной гирляндой цветов по краю. Язычок тоже был тяжелый, заметила она. Колокольчик должен был быть очень звонкий.

Мэги закрыла окно, опустила колокольчик к полу и позвонила. Раздался меланхоличный, но ясный звон.

«Камень для Джони Фишера», — подумала она. Это было название одной из книг в библиотеке отца. Она вспомнила, как в детстве спросила его, что это за название, и он объяснил, что у евреев есть обычай оставлять камень на могиле друга или родственника как знак внимания.

Означал лн то же самое этот колокольчик? Смутно чувствуя, что, взяв колокольчик, она сделала что-то не правильное, Мэги сунула его под сиденье, подальше с глаз. Отобрав немного цветов и прихватив фотографию, она направились к могиле еще одной подруги Греты Шипли.

Последней была могила миссис Райнлендер. На фотографии именно этой могилы четче всего видна была ямка вщзле памятника. Раскладывая цветы, Мэги нащупала нужное место.

Мэги надо было подумумать, и она не спешила вернуться в дом, где ей могли помешать. Она поехала в центр города, нашла там кафе и заказала себе булочку с голулубикой и кофе.

«Я просто голодна», — призналась она себе, когда хрустящие булочки и крепкий кофе помогли ей справиться с беспокойством, охватившим ее на кладбище. И снова вспомнилась Нуала. Когда Мэги было десять лет, миниатюрный шаловливый пудель Порги прыгнул на спящую на диване Нуалу. Она вскрикнула, а когда вбежала Мэги, Нуала засмеялась:

— Прости, родная. Чего это я такая пугливая. Кажется, на моей могиле кто-то ходит.

Потом, когда Мэги подросла и хотела все знать, Нуала объяснила, что это была старинная ирландская поговорка, означавшая, что кто-то ходит по тому месту, где тебя когда-нибудь похоронят.

«Должно быть какое-то простое объяснение ее находкам», — рассуждала Мэги. Из обследованных могил, включая могилу Нуалы, на четырех были колокольчики, все совершенно одинаковые по форме и весу. С могилы миссис Райнлендер колокольчик кто-то убрал. Выходило, что на могиле только одной из подруг Греты Шипли не было такого странного подарка.

Допив кофе, она покачала головой, отказавшись от дополнительной порции, предложенной официанткой. В голове Мэги звучало одно имя: миссис Бейнбридж. Подобно Грете Шипли, та жила в «Латам Мейнор» со времени его открытия. Она должна знать всех этих женщин, понимала Мэги.

В машине Мэги позвонила Летиции Бейнбридж по сотовому телефону. Та была у себя в номере.

— Приезжайте немедленно, — сказала она Мэги. — Очень хочу вас видеть. Сегодня утром я была не совсем хороша.

— Еду, — ответила Мэги.

Положив трубку, она достала из-под сиденья колокольчик с могилы Нуалы и положила его в сумочку. Отъезжая от обочины, она невольно вздрогнула. Металл был холодный и липкий на ощупь.


42


Это была самая длинная неделя в жизни Малкома Нортона. Шок после отказа Нуалы Моор продать дом, потом сообщение Барбары о том, что она уезжает к дочери в Вейл на неопределенный срок, сильно его потрясли.

Он должен заполучить этот дом! Страшной ошибкой было сказать Дженис про изменение в Законе об охране окружающей среды Ветленда. Ему надо было рискнуть и подделать ее подпись на закладной. Он был в отчаянии.

У Малкома выступил на лбу пот, когда Барбара по телефону соединила его с начальником полиции Брауэром. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки и не выдать волнения.

— Доброе утро, шеф. Как поживаете? — сказал он, пытаясь придать голосу радостное звучание. Брауэру было явно не до разговоров.

— Прекрасно. Хотел бы заехать сегодня к вам и поговорить несколько минут.

«О чем?» — в панике подумал Малком, но приветливо произнес:

— Было бы замечательно, но предупреждаю вас, я уже купил билет на Бал полицейских. — Даже на его собственный вкус это была плоская потуга на шутку.

— Когда вы свободны? — спросил холодно Брауэр. Нортон не собирался рассказывать Брауэру, до какой степени он свободен.

— У меня была назначена встреча на одиннадцать, но я перенес ее на час дня. Так что пока я свободен.

— Буду у вас в одиннадцать.

Слушая гудки отбоя, Малком нервно смотрел на трубку в руке. Наконец он ее положил.

В дверь тихонько постучали, и появилась голова Барбары.

— Малком, что-нибудь случилось?

— Что может случиться? Он просто хочет со иной поговорить. Единственное, что приходит в голову, это вечер пятницы.

— Да, конечно. Убийство. Обычная процедура для полиции, опрашивают друзей и знакомых, не помнят ли они что-нибудь на первый взгляд вроде бы не очень сажное. И конечно, вы с Дженис были приглашены на обед к миссис Моор.

Вы с Дженис. Малком нахмурился. Был ли это намек на то, что oн все еще ничего не предпринял для официального развода с Дженис? Нет, в отличие от его жены Барбара не играла ядовитыми словами и намеками. Ее приемный сын работал ассистентом районного прокурора в Нью-Йорке, она, вероятно, слышала от него о происшествиях, везде полно подробностей о работе полиции.

Она хотела прикрыть дверь.

— Барбара, — сказал он умоляющим голосом, — дай мне немного времени. Не оставляй меня теперь.

В ответ она плотно закрыла дверь.

Брауэр прибыл ровно в одиннадцать, очень прямо сел в кресло напротив и сразу перешел к делу.

— Мистер Нортон, вы были приглашены в дом к Нуале Моор к восьми часам в день убийства?

— Да, моя жена и я приехали минут десять девятого. Как вам известно, нам было велено оставаться в доме соседей Нуалы, у Вудзов.

— Когда вы ушли из конторы в тот вечер? — спросил Брауэр.

Нортон поднял брони и задумался.

— Как обычно... Нет, немного позже. Почти без четверти шесть. У меня было дело вне конторы, пришлось занести бумаги и проверить почту.

— Отсюда вы пошли прямо домой?

— Н-не совсем. Барбара... миссис Хоффман, мой секретирь, в тот день отсутссвовала из-за простуды. Накануне она унесла эти документы домой, чтобы поработать с ними в выходные, поэтому я зашел к ней, чтобы забрать их.

— Сколько это заняло времени?

Нортон мгновение думал.

— Она живет в Мидлтауне, было сильное движение, так что около двадцати минут в каждую сторону.

— Значит, домой вы пришли около половины седьмого.

— Возможно, даже еще позже. Ближе к семи, полагаю.

На самом деле он приехал домой в 7.15. Он хорошо запомнил время. Малком отругал себя. Дженис сказала ему, что на его лице было написано все, как в книге, когда Ирма Вудз сообщила про завещание Нуалы.

— Ты выглядел так, словно хотел кого-то убить, — сказала она, издевательски взглянув на него. — Ты даже обмануть не можешь как следует.

Поэтому с утра он повторял ответы на возможные вопросы Брауэра о его реакции на отказ Нуалы продать дом. Он не даст волю своим эмоциям. Хорошо, что он тщательно продумал ситуацию, потому что полицейский действительно задал ряд вопросов о продаже дома.

— Не очень приятно было получить отказ, — рассуждал Брауэр. — Но, с другой стороны, в городе немало домов, как у Нуалы, и все не дождутся быть проданными.

«Хочешь знать, зачем мне нужен именно этот?» — подумал Нортон.

— Иногда хочется иметь дом просто потому, что хочется. Кажется, будто он говорит тебе: «Купи меня, я твой», — продолжал полицейский.

Нортон ждал.

— Вы с миссис Нортон действительно влюбились в него, — предположил Брауэр. — Вы даже свой собственный заложили, чтобы получить этот.

Теперь Брауэр откинулся в кресле, прикрыл глаза и скрестил пальцы рук.

— Любой, кто так сильно хочет купить дом, очень расстроится, если узнает, что появился вдруг какой-то родственник и может все спутать. Есть только один способ это предотвратить. Остановить родственника или хотя бы не дать ему повлиять на хозяина дома.

Брауэр встал.

— Было приятно с вами побеседовать, мистер Нортон, — сказал он. — Перед уходом позвольте поговорить с вашей секретаршей миссис Хоффман.

Барбара Хоффман радовалась разлуке. Она осталась дома, сославшись на простуду, но на самом деле ей нужен был день, чтобы подумать. А чтобы успокоить совесть, она взяла с собой пачку дел из конторы, которые собиралась разобрать, дабы после ее ухода все было в полном порядке.

Странно, но невольно он сам помог ей принять это решение. Раньше он никогда не бывал у нее в доме, но вдруг зашел в пятницу вечером. Он, конечно, не знал, что у нее в гостях соседка Дора Холт. Когда Барбара открыла дверь, он наклонился ее поцеловать, но, заметив тревожный взгляд, отступил.

— О, мистер Нортон, — быстро сказала она. — Дело Моор, за которым вы пришли, у меня.

Она представила его Доре Холт, сделала вид, что роется в бумагах, достала одну и протянула ему. Но она не пропустила понимающего взгляда и живого интереса в глазах соседки. Это был тот самый момент, когда ситуация становится невыносимой.

Теперь, сидя напротив шефа полиции, Барбара Хоффман чувствовала себя глупой, неловко рассказывая ему нелепую историю про то, как ее начальник был у нес дома.

— Значит, мистер Нортон зашел только на минуту?

Она немного расслабилась, хотя бы в этом она могла быть совершенно правдива.

— Да, он взял документ и сразу ушел.

— Что это был за документ, миссис Хоффман?

Придется солгать еще раз.

— Я... я... точно не... это было дело Моор. — Она мысленно съежилась, услышав в своем голосе извинение.

— И вот еще что. В какое время мистер Нортон появился у вас?

— Сразу после шести, кажется, — честно ответила она.

Брауэр встал и кивнул на селектор у нее на столе.

— Сообщите, пожалуйста, мистеру Нортону, что я хотел бы поговорить с ним еще минуту.

Вернувшись в кабинет адвоката, Брауэр сразу взял быка за рога.

— Мистер Нортон, я понял, что документы, которые вы забрали у миссис Хоффман в прошлую пятницу, относились к делу о продаже дома миссис Моор. Когда должна была состояться сделка?

— В понедельник утром, в одиннадцать, — ответил ему Нортон. — Я хотел убедиться, что все в порядке.

— Покупателем были вы, но у миссис Моор не было адвоката, представляющего ее интересы. Не кажется ли это странным?

— Нет, совершенно. Но вообще, это была ее идея. Нуала считала совершенно ненужным привлекать еще кого-то. Я заплатил бы хорошие деньги и передал бы ей сумму в виде заверенного чека. У нее также было право оставаться в доме до начала нового года, если она этого захочет.

Брауэр молча уставился на Малкома Нортона. Наконец он встал, чтобы уйти.

— Еще кое-что, мистер Нортон, — сказал он. — От вашего дома до дома миссис Хоффман не меньше двадцати минут. Вы должны были вернуться домой сразу после шести. Тем не менее вы утверждаете, что было почти семь. Вы заезжали еще куда-нибудь?

— Нет. Может, я ошибся во времени.

«Зачем он спрашивает обо всем этом? — недоумевал Нортон. — В чем он меня подозревает?»


43


Когда Нейл Стефенс вернулся в Портсмут, мать сразу поняла по его виду, что ему не удалось найти девушку из Нью-Йорка.

— Ты съел всего кусочек тоста, — напомнила она ему. — Позволь приготовить тебе завтрак. Мне теперь редко удается поухаживать за тобой.

Нейл опустился на стул возле кухонного стола.

— Я думал, что уход за папой требует полного рабочего дня.

— Да, это так. Но мне это нравится.

— Где папа?

— В конторе. Кора Гебхарт, та самая, с которой мы вчера разговаривали в ресторане, позвонила и попросила встретиться с ней.

— Понимаю, — рассеянно ответил Нейл, покачивая чашку, которую мама поставила перед ним. Долорес остановилась и посмотрела на него.

— Когда ты начинаешь вот так теребить чашку, это значит, что ты чем-то обеспокоен, — сказала она.

— Так и есть. Если бы я позвонил Мэги в прошлую пятницу, у меня был бы ее телефон, я бы связался с ней и узнал, что случилось. И смог бы ей помочь. — Он помолчал. — Мам, ты даже не представляешь, как она жаждала провести время со своей мачехой. Ты бы не поверила, если бы увидела ее. Мэги просто места себе не находила.

Поедая вафли с беконом, он рассказал ей про Мэги все, что знал. Не сказал только, как злится на себя, что не попытался узнать больше.

— Похоже, она действительно очень милая, — сказали Долорес Стефенс. — Очень хочу с ней увидеться. Но послушай, не надо изводить себя. Она в Ньюпорте. Ты оставил ей записку, и у тебя есть ее телефон. Сегодня ты обязательно с ней свяжешься, только успокойся.

— Знаю. Просто не могу простить себе, что был ей нужен и не сумел помочь.

— Боишься увязнуть, верно?

Нейл отложил вилку.

— Это несправедливо.

— Неужели? Знаешь, Нейл, многие умные преуспевающие молодые люди твоего возраста не женились в двадцать лет потому, что не хотели терять независимость. И некоторые обошлись, им действительно незачем связывать себя. Но кое-кто из них так и не смог стать взрослым. Мне только интересно, не связано ли твое беспокойство с внезапным пониманием, что Мэги Холлоувей многое для тебя значит, в чем ты не мог признаться себе раньше, потому что не хотел себя связывать.

Нейл долго смотрел на мать.

— Я-то думал, что у меня только папа крутой.

Долорес Стефенс сложила на груди руки и улыбнулась.

— Моя бабушка говорила: «Муж голова семьи, жена его шея. — Она сделала паузу. — А голова всегда туда, куда шея».

Увидев удивление Нейла, она рассмеялась.

— Я не вполне согласна с этим доморощенным высказыванием. По-моему, муж и жена равные партнеры, а не игроки в команде. Но иногда, как в нашем случае, то, что кажется, не всегда есть на самом деле. Суета и ворчливость твоего отца лишь способ проявить внимание. Я поняла это на первом же свидании с ним.

— Поплюй, чтобы не сглазить, — сказал Нейл, увидев в окно, как его отец идет домой с работы. Мама тоже выглянула.

— Ого, он ведет к нам Кору. Она, кажется, расстроена.

Через несколько минут после того, как его отец и Кора Гебхарт присоединились к ним за кухонным столом, Нейл понял, почему она так расстроена. В среду она продала ценные бумаги через брокера, который очень настойчиво уговаривал ее вложить деньги в предприятие, которое он ей порекомендовал, и она дала согласие на перевод денег.

— Я всю ночь не спала, — сказала она. — В клубе Роберт объявил, что не хочет слышать про еще одну раздетую догола клиентку... У меня было неприятное чувство, что он говорит обо мне, и я вдруг поняла, что совершила ужасную ошибку.

— Вы позвонили брокеру и отменили сделку? — спросил Нейл.

— Да. Это, должно быть, мой единственный умный поступок. Или только попытка сделать что-то умное. Он сказал, что уже слишком поздно. — Голос ее ослабел, а губы затряслись. — С тех пор я не могу застать его в кабинете.

— Что это за акции? — спросил Нейл.

— Информация у меня, — ответил отец.

Нейл прочитал проспект и данные. Дело было еще хуже, чем он ожидал. Он позвонил к себе в контору и велел Триш соединить его с одним из старших маклеров.

— Вчера вы купили пятьдесят тысяч акций по девять, — сказал он миссис Гебхарт. — Мы узнаем, что происходит с ними сегодня.

Он хорошенько расспросил своего торгового партнера об этой ситуации. Потом снова обратился к миссис Гебхарт:

— Сегодня они уже по семь. Я сделал заказ на продажу.

Она кивком дала свое согласие. Нейл ждал у телефона.

— Держите меня в курсе, — приказал он. Повесив трубку, он сказал:

— Несколько дней тому назад ходили слухи, что компания, чьи акции вы купили, должна быть перекуплена фирмой «Джонсон и Джонсон». Но, к сожалению, мне думается, это всего лишь слухи, направленные на то, чтобы искусственно поднять цену. Я очень сожалею, миссис Гебхарт. Мы постараемся спасти большую часть вашего капитала. Мой сотрудник позвонит, как только совершит покупку.

— Меня возмущает, что это тот же самый брокер, который уговорил Лауру Арлингтон вложить деньги в липовую компанию, и в результате она потеряла все свои сбережения.

— Он казался таким милым, — сказала Кора Гебхарт. — И так много знал о моих облигациях, объяснял, что, даже если они не облагаются налогом, доход не оправдывает тех денег, которые в них вложены. А некоторые даже теряют покупательскую силу из-за инфляции.

Ее слова заинтересовали Нейла.

— Вы, должно быть, рассказывали ему о своих облигациях, если он так осведомлен, — быстро сказал он.

— Но я ничего ему не рассказывала. Когда он позвонил и пригласил на обед, я объяснила, что не интересуюсь инвестициями, но он говорил про своих клиентов, таких, как миссис Даунинг. Он сказал, что у нее были такие облигации, как у многих пожилых людей, и что он сделал ей целое состояние. Потом он заговорил о моих облигациях.

— Кто такая миссис Даунинг? — спросил Нейл.

— О, ее знают все. Это один из столпов Провиденса. Я ей звонила, и она просто восхищена Дугласом Хансеном.

— Понимаю. Тем не менее хочу его проверить, — сказал Нейл. — Похоже, он один из тех, кто наносит непоправимый вред нашему делу.

Зазвонил телефон. «Мэги, — подумал Нейл, — хоть бы это была Мэги».

Но это был всего лишь его помощник. Нейл выслушал его, потом повернулся к Коре Гебхарт.

— Он скупил ваши бумаги по семь. Считайте, что вам повезло. Только что появилась новая сплетня, что «Джонсон и Джонсон» собирается опубликовать заявление о том, что не хочет покупать эту компанию. Правда это или нет, но вполне достаточно, чтобы запустить акции компании в неуправляемый штопор.

Когда Кора Гебхарт ушла, Роберт Стефенс посмотрел на своего сына с уважением.

— Слава Богу, ты был с нами, Нейл. У Коры светлая голова и большое сердце, но она слишком доверчива. Было бы несправедливо, если бы она пострадала из-за одной ошибки. При таких делах это значит, что ей придется отказаться от идеи поселиться в «Латам Мейнор». Она положила там глаз на особый номер. Но, может быть, согласится на что-нибудь поменьше.

— "Латам Мейнор", — произнес Нейл. — Рад, что ты упомянул его. Мне нужно знать об этом пансионате.

— А что ты хочешь знать о «Латам Мейнор?» — удивился отец.

Нейл рассказал родителям про супругов Ван Хиллари, его клиентов, которые искали место для жизни на пенсии.

— Я обещал им разузнать про это заведение и чуть не забыл. Надо бы съездить, посмотреть своими глазами.

— Мы начинаем игру в час, — сказал Роберт Стефенс, а «Латам» недалеко от клуба. Почему бы тебе не позвонить туда и не договориться о встрече или хотя бы взять у них проспекты для твоих клиентов.

— Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодяя, — сказал Нейл с улыбкой. — Если, конечно, я прежде не свяжусь с Мэги. Она уже должна быть дома.

После шести звонков он положил трубку.

— Ее еще нет, — сказал он мрачно. — О'кей, где телефонния книга? Я позвоню в «Латам Mейнop», надо с этим покончить.

Доктор Вильям Лейн был чрезвычайно любезен.

— Вы звоните в удачное время. — сказал он. — У нас свободен один из лучших номеров, двухкомнатный с террасой. У нас таких четыре, три остальных занимают очаровательные пары. Приезжайте сегодня же.


44


Доктор Лора Хорган, новый медицинский инспектор Род-Айленда, не могла понять, почему испытывала беспокойство. Но неделя оказалась очень напряженной: среди чрезвычайных смертей были два самоубийства, три утопленника и умышленное убийство.

Смерть женщины в пансионате «Латам Мейнор» по всем признакам являлась совершенно обычным происшествием. Тем не менее что-то здесь было не так. История болезни покойной Греты Шипли казалась совершенно ясной. Ее прежний лечащий врач ушел на пенсию, но его коллега утверждает, что миссис Шипли десять лет страдала гипертонией и перенесла по крайней мере один микроинфаркт.

Доктор Вильям Лейн, директор и лечащий врач «Латам Мейнор», казался вполне компетентным. Персонал квалифицированный, условия жизни первоклассные.

Небольшой приступ миссис Шипли во время похорон ее подруги Нуалы Моор и второй приступ способствовали повышению и без того высокого артериального давления.

Доктор Хорган была свидетелем нескольких случаев, когда престарелые люди умирали в течение нескольких часов и даже минут после смерти мужа или жены. Некоторые, потрясенные кончиной дорогого друга, могут испытывать такой же сильный стресс.

Как медицинский инспектор, доктор Хорган была знакома и с обстоятельствами гибели Нуалы Моор и знала, как ее смерть могла потрясти такую близкую ей подругу, как миссис Шипли. Песок, смешанный с кровью и волосами, свидетельствовал о том, что преступник нашел орудие убийства, возможно камень, где-то на берегу и принес его с собой. Это подтверждало, что он знал, какой маленькой и хрупкой была миссис Моор, а может, даже был с ней близко знаком. «Вот в чем дело, — сказала она себе. — Неясное ощущение, что смерть Нуалы Моор как-то связана со смертью в „Латам Мейнор“, именно это вызывает у меня тревогу». Она решила позвонить в полицию Ньюпорта и спросить, прояснилocь ли у них что-нибудь.

На столе лежали газеты начала недели. Она отыскала некролог с кратким описанием жизни миссис Шипли, ее общественной деятельности, было отмечено членство в обществе «Дочери американской революции», последняя должность ее мужа как председателя преуспевающей компании, оставшиеся в живых родственники — трое кузенов, проживающих в Нью-Йорке, Вашингтоне и Денвере.

«Некому было за ней присмотреть», — подумала доктор Хорган, отложив газету и поворачиваясь к куче документов на столе.

Потом ей в голову пришла еще одна мысль: сестра Маркей. Именно она нашла тело миссис Шипли в «Латам Мейнор». Было в этой женщине что-то неприятное, какая-то она была хитрая и пронырливая. Может, мистеру Брауэру поговорить с ней еще раз?


45


Для иллюстрации своих лекций Эрл Бейтман начал снимать кальки со старинных надгробий, избрав их темой очередной беседы.

— Сегодня надгробия несут минимальную информацию, — объяснил он. — Только даты рождения и кончины. Но в другие века по надгробиям можно было узнать об интересных судьбах. Одни печальные, другие же совершенно замечательные, как, например, история одного моряка, похороненного с его пятью женами, каждая из которых в замужества жила не более семи лет.

В этом месте его обыкновенно вознаграждали дружным смехом.

— Иные надписи, — продолжал он, — отличают величие и необычность.

Здесь он приводит в пример Вестминстерское Аббатство, где королева Елизавета Первая была похоронена рядом со своей кузиной Марией, королевой Шотландии, которой по ее приказу отрубили голову.

— Еще один интересный момент, — рассказывал он. — В Кечакане на Аляске в девятнадцатом веке на кладбище было особое место для «нечистых голубей», так называли женщин из публичных домов.

В ту пятницу утром Эрл готовил конспект лекций, которые собирался читать по кабельному телевидению. Дойдя до темы надписей на памятниках, он вспомнил, что хотел поискать еще что-нибудь интересное. Отметив, что день прекрасный и отлично подходит для подобного занятия, он решил навестить самую старую часть кладбищ Святой Марии и Святой Троицы.

Проезжая по дороге, ведущей к кладбищам, он заметил черный «вольво», выехавший из ворот и свернувший в другую сторону. У Мэги Холлоувей машина была такого же цвета и марки. Посещала ли она могилу Нуалы?

Вместо того чтобы направиться в старую часть, он поехал влево на вершину холма. Неподалеку от могилы Нуалы укладывал гравий Пит Браун, кладбищенский рабочий, с которым он познакомился, часто гуляя среди надгробий.

Эрл остановил машину и открыл окно.

— Какая тишина крутом, Пит, — начал он. Это была их старая шутка.

— Да, профессор.

— Мне показалось, что я видел машину падчерицы миссис Моор. Она посетила ее могилу? — Он был уверен, что все знали подробности смерти Нуалы. В Нью-порте убийства совершались не часто.

— Хорошенькая молодая женщина, худенькая, темноволосая?

— Это Мэги.

— Угу. И она, похоже, знает половину наших гостей, — сказал Пит и засмеялся. — Один парень говорил, что видел, как она шла от могилы к могиле и раскладывала цветы. Ее заметили все. Просто куколка.

«Как интересно», — подумал Эрл.

— Продолжай, Пит, — сказал он, махнул ему рукой и медленно уехал, не сомневаясь, что зоркие глаза Пита Брауна следуют за ним по пятам. Он отправился в старую часть кладбища Святой Троицы и стал бродить среди могил семнадцатого века.


46


Номер Летиции Бейнбридж в «Латам Мейнор» был угловым, и из него открывался роскошный вид на океан. Она с гордостью показала огромный будуар и ванную.

— Быть членом-основателем здесь очень выгодно, — оживленно сказала она. — Помню, как мы с Гретой решили записаться прямо на презентации. Труди Николс хихикала да кряхтела сперва, а потом не могла простить мне, что я заняла ее номер. Она кончила тем, что в итоге заплатила еще сто пятьдесят тысяч за один из самых больших номеров, и, бедняжка, прожила всего два года. Теперь там Греншозы. Они сидели за нашим столиком.

— Я их помню. Они очень милые. — «Николс, — вспоминала Мэги. — Гертруда Николс. На ее могиле тоже был колокольчик».

Миссис Бейнбридж вздохнула.

— Всегда тяжело, когда уходит один из нас, но особенно горько, когда это сосед по столу. И я точно знаю, что место Греты займет Элеонора Шандлер. Когда моя дочь Сара возила меня вчера к нашему семейному врачу, она сказала, что Элеонора переезжает сюда.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила Мэги.

— О, замечательно. Но в моем возрасте всякое может случиться. Я сказала Саре, что доктор Лейн прекрасно измеряет мое давление, но Сара настояла, чтобы это сделал доктор Эванс.

Они сидели напротив друг друга на раскладных стульях возле окна. Миссис Бейнбридж взяла с соседнего стола одну из многочисленных фотографий в рамке и показала ее Мэги.

— Мой выводок, — сказала она гордо. — Три сына, три дочери, семь внуков, четыре правнука и еще трое на подходе. — Она радостно улыбнулась. — И очень мило, что многие из них все еще в Новой Англии. Недели не проходит, чтобы кто-нибудь не навестил.

Мэги постаралась это запомнить, чтобы обдумать позже. Потом она заметила карточку, снятую в большом зале «Латам Мейнор». Миссис Бейнбридж была в группе из восьми человек. Мэги взяла фото в руки.

— Особый случай? — спросила она.

— Мое девяностолетие четыре года тому назад, — Летиция Бейнбридж наклонилась и указала на женщин по краям группы. — Слева Констанция Райнлендер. Умерла пару недель тому назад. И, конечно. Грета. Она справа.

— У миссис Шипли не было близких родственников, да? — спросила Мэги.

— Нет. У Констанции тоже, но мы были одной семьей друг для друга.

Пришло время спросить про колокольчики, решила Мэги. Она огляделась, ища повода перейти к теме. Комната, вероятно, была обставлена личными вещами миссис Бейнбридж. Резная кровать, антикварный английский резной столик, индийский шкаф, изысканной расцветки персидский ковер — все говорило об истории семьи.

Вдруг она увидела то, что нужно: серебряный колокольчик на каминной полке. Мэги встала и подошла к камину.

— О, какая прелесть! — Она взяла его в руки. Летиция Бейнбридж улыбнулась.

— Им мама вызывала прислугу. Мама была засоня, и Хэтти каждое утро терпеливо ждала за дверью, когда мама зазвонит в колокольчик. Мои внучки называют его «ау-ау», но колокольчик дорог мне как память. Многие из нас, старух, выросли в этой среде.

Именно такое начало и нужно было Мэги. Она снова села и открыла сумочку.

— Миссис Бейнбридж, я нашла этот колокольчик на могиле Нуалы. Мне интересно знать, кто мог его там оставить. Может быть, здесь есть обычай оставлять колокольчик на могиле друга?

Летиция Бейнбридж изумилась:

— Никогда об этом не слышала. Вы хотите сказать, что кто-то нарочно оставил там этот колокольчик?

— Вероятно, да.

— Но как это ужасно. — Она отвернулась.

С болью в сердце Мэги поняла, что почему-то расстроила миссис Бейнбридж. Она решила не говорить ей про то, что нашла такие же колокольчики и на других могилах. Ясно, что это не подарок добрых друзей.

Она опустила колокольчик обратно в сумку.

— Уверена, что знаю, откуда он, — импровизировала Мэги. — На кладбище в тот день была девочка. Она подошла ко мне, когда я раскладывала цветы на могиле Нуалы. Я нашла колокольчик после ее ухода.

Летиция Бейнбридж с радостью ухватилась за слова Мэги.

— О, я думаю, так и есть, — сказала она. — То есть взрослый не додумался бы оставшь колокольчик на могиле. — Потом она нахмурилась. — Что-то мне припоминается. О Господи, в голову пришла какая-то мысль и пропала. Ох уж эта старость.

В дверь постучали, и миссис Бейнбридж прокомментировала:

— Должно быть, ленч. — Она повысила голос:

— Входите, пожалуйста.

Это была Анжела, молодая горничная, которую Мэги видела в первый свой визит. Она с ней поздоровалась и встала.

— К сожалению, мне пора, — сказала Мэги. Миссис Бейнбридж тоже встала.

— Я так рада, что вы зашли, Мэги. Мы с вами завтра увидимся?

Мэги знала, о чем она.

— Да, конечно. Я буду на отпевании миссис Шипли.

Спустившись вниз, она порадовалась, что в фойе никого нет. «Все в столовой», — подумала она, открывая входную дверь. Она полезла в сумку за ключами от машины н нечаянно задела колокольчик. Тихий звон заставил ее схватиться за язычок, чтобы он замолчал.

«Не спрашивай, по ком звонит колокол», — подумала Мэги, спускаясь по ступенькам «Латам Мейнор».


47


Доктор Лейн Нейл и его отец завершили осмотр «Латам Мейнор» у входа в столовую комнату. Нейл услышал тихий шум беседы, заметил оживленные лица хорошо одетых пожилых людей, общую обстановку красивой комнаты. Прислуживали официанты в белых перчатках, a в воздухе стоял аромат свежевыпеченного хлеба.

Лейн взял меню и протянул его Нейлу.

— Сегодня основное блюдо на выбор: палтус с белой спаржей по-дорвски или куриный салат, — объяснил он. — На десерт мороженый йогурт или шербет с домашним печеньем. — Он улыбнулся. — Должен добавить, что это обычное меню. Наш шеф-повар не только помешан на порядке, но и превосходный специалист-диетолог.

— Очень впечатляет, — сказал Нейл, одобрительно кивая.

— Нейл, мы начинаем через тридцать минут, — напомнил Роберт Стефенс. — Тебе не кажется, что ты уже достаточно насмотрелся?

— Один важный момент, — тихо сказал доктор Лейн. — Вы считаете нужным рекомендовать подходящий номер вашим клиентам? Не желая их торопить, я хочу подчеркнуть, что мы можем оформить все очень быстро. Супружеские пары обычно предпочитают большие апартаменты.

— Я встречусь с моими клиентами в понедельник, когда вернусь в Нью-Йорк, — сказал Нейл. — Место очень впечатляет. Я, конечно, передам им проспекты и посоветую посмотреть все самим.

— Превосходно, — сказал доктор Лейн, в то время как Роберт Стефенс демонстративно взглянул на часы, повернулся и пошел по коридору к выходу. Нейл и доктор Лейн направились следом. — Мы здесь любим супружеские пары, — продолжал доктор Лейн. — Многие из наших гостей вдовы, но это не значит, что им не нравится мужское общество. У нас даже возникают романы между одинокими гостями.

Роберт Стефенс замедлил шаг и поровнялся с ними.

— Если ты не женишься, сынок, то не подать ли и тебе заявление? А вдруг тебе здесь повезет.

Нейл улыбнулся.

— Только папу моего сюда никогда не пускайте, — посоветовал он доктору.

— Обо мне не беспокойся. Это место слишком шикарное для меня, — заявил Роберт Стефенс. — Но вот что пришло мне в голову. Доктор, не припомните ли миссис Кору Гебхарт, которая собиралась к вам?

Доктор Лейн нахмурился.

— Это имя мне знакомо. О да, она у нас в списке ожидающих. Она была здесь около года тому назад, подала заявление, но не захотела ждать продвижения по очереди. У нас в практике звонить таким раз или два в год, чтобы узнать их намерения. Когда я последний раз говорил с миссис Гебхарт, она, казалось, была настроена очень серьезно.

— Была, — коротко сказал старший Стефенс. — Ну хорошо, Нейл, пора идти.

Нейл попытался связаться с Мэги по телефону из машины, но она снова не ответила.

Несмотря на то что погода была прекрасной, игра в гольф у него не пошла, день казался Нейлу невыносимо долгим. Он не мог избавиться от зловещего предчув-ствия беды.


48


По пути домой Мэги решила купить овощей. Она остановилась возле небольшого рынка у причала, чтобы взять зеленый салат и помидоры. «Сделаю омлет и куриный суп», — решила она. И тут почувствовала запах свежеприготовленной рыбной похлебки.

Официант, шестидесятилетний мужчина с обветренным лицом, приветливо спросил, когда она делала заказ:

— Вы здесь впервые?

Мэги улыбнулась.

— Откуда вы знаете?

— Это несложно определить. Обычно, заказывая рыбную похлебку, берут не меньше кварты.

— В таком случае дайте мне вторую порцию.

— Есть голова на плечах. Люблю таких молодых людей, — сказал он.

Уезжая, Мэги улыбнулась сама себе. «Еще один довод в пользу дома в Ньюпорте», — подумала она. Среди такого большого числа пожилых людей в городе она долго будет чувствовать себя молодой.

«Кроме того, я не могу просто перебрать вещи Нуалы, выгодно продать дом и исчезнуть, — сказала она себе. — Даже если Нуалу убил случайный преступник, есть еще много неясных вопросов».

Колокольчик, например. Кому надо было прятать их на могилах? Может, кто-то из старых друзей делает это и не подозревает, что их уже заметили. Складывается впечатление, что эти колокольчики можно найти на половине могил в Ньюпорте. С другой стороны, на одной могиле ничего не было. Почему этот некто изменил свое решение?

Подкатив к стоянке у дома Нуалы, она обошла его и вошла через кухню. Сложив пакеты на стол, она быстро заперла дверь. «Еще одно важное дело, — подумала Мэги, — надо вызвать слесаря и поставить замки. Лайам обязательно спросит об этом сегодня. Он был очень озадачен неожиданным визитом Эрла».

Когда Мэги искала телефонную книгу, в голове вертелась любимая поговорка Нуалы: лучше поздно, чем никогда. Мэги вспомнила, как Нуала сказала эти слова однажды воскресным утром, когда выбежала из дома к машине, где Мэги с отцом ждали ее уже давно. Мэги было неприятно вспоминать о реакции отца: и все же лучше не опаздывать, когда тебя ждут.

Она нашла телефонную книгу в глубоком кухонном ящике и умилилась беспорядку, царившему там: копии рецептов, обгоревшие свечки, тупые ножницы, бумажные обрывки, мелкие монетки.

«Как трудно что-нибудь отыскать в этом доме», — подумала Мэги, и вдруг у нее перехватило горло. «Убийца что-то искал, и есть надежда, что ничего не нашел», — прошептал ее внутренний голос.

Оставив свою просьбу на автоответчике первого попавшегося слесаря, она убрала овощи и приготовила себе чашку рыбной похлебки и при первом же глотке порадовалась, что купила больше, чем хотела. Потом она поднялась в студию. Ее пальцы жадно опустились в миску с мокрой глиной. Ей захотелось поработать над бюстом Нуалы, который она начала, хотя и знала, что ничего не получится. Перед глазами стояло лицо Греты Шипли, и не столько лицо, сколько глаза, понимающие, искренние, наблюдательные. Она была рада, что взяла с собой достаточно арматуры.

Мэги провела за работой целый час, пока наконец не достигла сходства с женщиной, которую знала так недолго. Наконец тревога прошла, и она смогла вымыть руки и приступить к работе, на ее взгляд, самой тяжелой. Надо было перебрать рисунки Нуалы, решить, что оставить, а что предложить дилеру, заранее зная, что большинство из них, скорее всего, вынут из рамок и сдадут в макулатуру: многие ценили рамки выше произведений искусства, когда-то в них заключенных.

В три часа она начала просматривать работы, еще не обрамленные. В кладовке студии она нашла дюжины рисунков, акварелей и картин маслом. Жуткий беспорядок, который Мэги не смогла бы разобрать без профессиональной помощи.

Рисунки в большинстве были слабые, и лишь несколько масляных работ представляли интерес. Ей подумалось, что как и cама Нуала, они были теплыми и веселыми, наполненные неожиданной глубиной. Ей особенно понравился зимний пейзаж, где было изображено дерево, которое ветвями, покрытыми тяжелым снегом, прикрывало несуразный букет цветов — люпины, розы, фиалки, ландыши, орхидеи и хризантемы.

Мэги так увлеклась, что оторвалась от своего занятия только в половине шестого, услышав телефонный звонок внизу.

Это был Лайам.

— Эй, это моя третья попытка связаться с тобой. Я испугался, что про меня забыли, — сказал он с облегчением. — Представляешь, сегодня вечером меня пригласил к себе кузен Эрл.

Мэги засмеялась:

— Извини, не слышала звонка, была в студии наверху. Нуала, кажется, не увлекалась телефонными аппаратами.

— Подарю тебе еще один на Рождество. Заехать за тобой через час?

— Отлично.

«Успею принять ванну», — подумала Мэги, кладя трубку. Вечерний воздух становился прохладным. В доме гуляли сквозняки, и у нее появилось странное ощущение, что она все еще чувствует холод сырой могильной земли.

Пока с шумом наполнялась ванна, ей послышался телефонный звонок, и она быстро выключила краны. Но в комнате Нуалы было тихо. «Или мне послышалось, или я опоздала», — решила она.

Насладившись ванной, она старательно оделась в новый выходной белый свитер и черную до щиколоток юбку, купленные недавно, потом немного подкрасилась. «Для Лайама приятно наряжаться, — подумала она, — он заставляет меня думать о себе хорошо».

Без четверти семь она ждала в гостиной, когда раздался звонок, и на пороге появился Лайам с дюжиной длинноногих алых роз в одной руке и сложенным листом бумаги и другой. Теплый взгляд и легкий поцелуй в губы вызвали у Мэги радостное чувство.

— Выглядишь ослепительно, — сказал он. — Придется изменить планы на вечер. Ясно, что «Макдоналдс» отпадает.

Мэги рассмеялась.

— О Боже! А я так мечтала о хорошем бутерброде. — Она быстро прочла записку. — Где это было? — удивилась она.

— На вашей двери, мадам.

— Ах да, конечно. Я вошла через кухню. — Она сложила записку. Значит, Нейл в Портсмуте и жаждет встретиться. Очень мило, не так ли? Она не хотела признаться себе, как ей было обидно, когда он не позвонил ей перед отъездом на прошлой неделе. А потом она вспомнила, что сочла это еще одним подтверждением его равнодушия к ней.

— Что-нибудь важное? — небрежно спросил Лайам.

— Нет. Приятель приехал сюда на выходные и хочет встретиться. Может, позвоню ему завтра, «А может, и нет, — подумала она. — Интересно, как он меня нашел».

Она поднялась наверх за сумочкой и, взяв ее в руки, почувствовала тяжесть колокольчика. Показать ли его Лайаму?

«Нет. Не сегодня. Не хочу говорить о смерти и могилах, не теперь», — решила она и вынула колокольчик из сумки. Пролежав там несколько часов, он по-прежнему был холодный и липкий, у нее даже мурашки пробежали по коже. «Не хочется увидеть его снова, когда вернусь домой», — подумала она и спрятала его в шкафу на полке, подальше от глаз.

Лайам заказал столик в Командорском зале «Черной жемчужины», престижном ресторане с великолепным видом на залив Наррагатсет.

— Моя квартира неподалеку отсюда, — заметил он. — Но я скучаю по большому дому, в котором вырос. Не теряю надежды схватить удачу за хвост, купить один из старых особняков и отделать его заново. — Тон его стал серьезным. — К тому времени я остепенюсь, если повезет, и у меня будет красивая жена, преуспевающий фотограф.

— Прекрати, Лайам, — возмутилась Мэги. — Как сказала бы Нуала, ты выглядишь идиотски глупо.

— Вовсе нет, — тихо сказал он. — Мэги, пожалуйста, взгляни на меня другими глазами. С прошлой недели я каждую минуту думаю о тебе. У меня не идет из головы одна мысль, что если бы ты приехала чуть раньше, этот наркоман, что убил Нуалу, мог бы сделать то же самое и с тобой. Я большой, сильный мужчина и хочу о тебе заботиться. Знаю, что такие сантименты не в моде, но по-другому не могу. Вот такой я, вот так чувствую. — Он сделал паузу. — А теперь хватит об этом. Вино хорошее?

Мэги смотрела на него и улыбалась, благодарная, что он не ждал от нее ответа.

— Прекрасное, но, Лайам, должна тебя спросить. Ты действительно думаешь, что Нуалу убил случайный наркоман?

Лайам казался удивленным.

— Если нет, то кто же? — спросил он.

— Кто бы он ни был, он не мог не заметить, что в доме ждали гостей, и все же осмелился обыскать весь дом.

— Мэги, тому, кто это сделал, вероятно, нужно было достать наркотики, поэтому он перерыл все в доме в поисках денег или драгоценностей. В газете писали, что с Нуалы было снято обручальное кольцо, так что мотивом вполне могло быть ограбление.

— Да, кольцо украдено, — признала Мэги.

— У нее, кажется, было мало драгоценностей, — сказал Лайам. — Она не позволила дяде Тиму подарить ей обручальное кольцо. Говорила, что на одну жизнь два кольца вполне достаточно, и кроме того, оба были украдены, когда она жила в Нью-Йорке. Помню, как она сказала маме, что никогда ничего не желала, кроме бижутерии.

— Ты знаешь больше, чем я, — вздохнула Мэги.

— Кроме мелких денег, убийца больше ничем не смог поживиться. Хотя бы это радует, — грустно заметил Лайам, но потом улыбнулся, рассеивая мрачную атмосферу. — А теперь расскажи мне про свою жизнь в Ньюпорте, надеюсь, он начинает тебя обвораживать? О нет, позволь лучше продолжить историю моей жизни.

Он рассказал ей, как в детстве считал недели, живя в интернате, ждал лета, чтобы вернуться в Ньюпорт, о своем решении стать биржевым маклером, как отец, о том, как ушел от Рандольфа и Маршала и открыл свою собственную инвестиционную компанию.

— Чертовски приятно, когда к тебе за помощью обращается какой-нибудь позолоченный клиент, — сказал он. — Начинать свое дело всегда немного страшно, но их доверие заставляет меня думать, что я сделал правильный выбор. Так оно и есть.

Когда подали крем-брюле, Мэги полностью расслабилась.

— Сегодня я узнала о тебе больше, чем за все наши прежние совместные обеды, — сказала она.

— Может, на своей территории я немного другой. И возможно, мне просто хочется, чтобы ты заметила, какой я потрясающий парень. — Он изогнул бровь. — Еще мне хочется, чтобы ты увидела, что я человек основательный. Имей в виду, в этих краях меня считают завидным женихом.

— Прекрати этот разговор немедленно! — Мэги старалась говорить серьезно, но не смогла сдержать улыбку.

— О'кей. Теперь твоя очередь. Расскажи мне о себе.

Мэги не хотелось вдаваться в подробности, разрушать почти праздничную атмосферу вечера. Рассказывать о событиях недели и обойти молчанием Грету Шипли было невозможно, но она старалась вспоминать, с каким удовольствием общалась с ней и как приятна ей зарождающаяся дружба с Летицией Бейнбридж.

— Я знал миссис Шипли, она была совершенно особенной леди, — сказал Лайам. — А миссис Бейнбридж просто великолепна. Настоящая легенда этих мест. Она посвятила тебя во все события времен расцвета Ньюпорта?

— Немного.

— Постарайся, чтобы она рассказала тебе про Мэми Фиш. Она отлично знала, как встряхнуть старую команду. Есть потрясающая история про то, как однажды у нее на званом обеде один из гостей спросил разрешения привести с собой принца дель Драго с Корсики. Мэми, конечно, была рада, и представь себе ее ужас, когда «принцем» оказалась обезьяна в полном вечернем наряде.

Они рассмеялись.

— Миссис Бейнбридж, наверное, одна из немногих, чьи родители посещали знаменитые балы девяностых годов прошлого века, — сказал Лайам.

— Хорошо, что у миссис Бейнбридж много заботливых родственников, — заметила Мэги. — Как раз вчера, после известия о смерти миссис Шипли, дочь отвезла ее на осмотр к врачу, потому что знала, что она будет сильно расстроена.

— Дочь зовут Сара, — сказал Лайам и улыбнулся. — Миссис Бейнбридж рассказала тебе про фокус, который выкинул мой ненормальный кузен Эрл и чуть не запустил бедняжку Сару на околоземную орбиту?

— Нет.

— Это восхитительно. Эрл читает лекции о похоронных обычаях. Ты знаешь об этом, верно? Клянусь, парень спятил. Когда все играют в гольф пли занимаются яхт-спортом, он часами бродит по кладбищам, срисовывая надписи с памятников.

— На кладбищах! — воскликнула Мэги.

— Да, но это мелочи. Я о том, как он читал лекцию о похоронах в «Латам Мейнор». Тогда миссис Бейнбридж чувствовала себя неважно, и Сара была с ней на этой лекции.

Эрл тогда рассказал историю про викторианские колокольчики. Якобы зажиточные внкторианцы так боялись быть похороненными заживо, что в гробу у них просверливали отверстие, через которое можно было дышать, а к пальцу похороненного привязывалась веревочка, на конце которой висел колокольчик на могиле. Нанимали даже специального человека, чтобы он следил, не зазвонит ли колокольчик, если вдруг покойник очнется.

— Господи, — прошептала Мэги.

— А теперь самое интересное про Эрла. Хочешь верь, хочешь нет, но он создал нечто вроде музея рядом с похоронной конторой, где собраны разные ритуальные принадлежности. У него даже есть дюжина настоящих викторианских колокольчиков, которые он использует для наглядности в своих лекциях. Без всякой подготовки этот псих раздал колокольчики дамам, а всем им за шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, и привязал к их пальцам веревочки. Потом велел, держа колокольчик в другой руке, пошевелить пальчиками, воображая, что они в гробу и хотят пообщаться с внешним миром.

— Какой ужас! — воскликнула Мэгн.

— Одна из старух потеряла сознание. Дочь миссис Бейнбридж собрала его колокольчики и так рассердилась, что почти выкинула Эрла с его наглядными пособиями из помещения. — Лайам помолчал и добавил более мрачным тоном:

— Тревожит то, что Эрл, как мне кажется, сам с удовольствием рассказывает эту историю.


49


Нейл пытался дозвониться до Мэги несколько раз сперва из раздевалки клуба, потом из дома. «Либо ее нет целый день, либо она то приходит, то уходит или не отвечает на звонки, — подумал он. — Но в любом случае она должна была заметить мою записку».

Нейл проводил родителей к соседям на коктейль и позвонил Мэги еще раз в семь часов. Потом отправился на обед на своей машине. Он сумеет с ней связаться, постарается заехать.

На обеде в «Кэнфилд Хаузе» за столом было шесть человек. Но, несмотря на то что лобстер по-ньюбургски был великолепен, а его соседкой по столу была Вики, дочь друзей его родителей, прехорошенькая управляющая банком из Бостона, Нейл сидел как на иголках.

Отказаться от послеобеденного вина в баре было неприлично, и Нейл буквально извелся во время беседы, пока в половине одиннадцатого все не встали, чтобы разойтись. Нейл вежливо отказался от приглашения Вики провести воскресное утро с ее друзьями на теннисном корте и, наконец облегченно вздохнув, сел в свою машину.

Нейл взглянул на часы, было без четверти одиннадцать. Если Мэги дома и легла спать, он не хотел ее беспокоить. Он решил подъехать к ее дому, чтобы убедиться, что ее машина на месте и, значит, она все еще в Ньюпорте.

Первая радость при виде ее машины у порога дома сразу прошла, когда он заметил рядом «ягуар» с массачусетскнмн номерами. Нейл тихонько подъехал ближе и был вознагражден, увидев, что входная дверь открыта. Он заметил высокого мужчину рядом с Мэги, резко прибавил скорость и свернул за угол на Оушн-драйв. Направляясь в Портсмут, он ощутил, как от обиды и ревности у него скрутило желудок.


5 октября, суббота


50


В церкви Снятой Троицы на отпевании Греты Шипли было много народу. Слушая знакомые молитвы, Мэги поняла, что присутствовали все приглашенные на обед к Нуале.

Доктор Лейн и его жена Одиль сидели с группой гостей из пансионата, включая всех, кто обедал за столом миссис Шипли в среду. Нe было только миссис Бейнбридж.

Присутсвовали и Малком Нортон с женой Дженис. «Вид у него как у висельника», — подумала Мэги. Проходя мимо, он остановился и сказал, что пытался с ней связаться и очень хотел бы поговорить после похорон.

Но перед службой к ней подошел Эрл Бейтман.

— После всего этого, боюсь, в воспоминаниях о Ньюпорте у вас останутся одни похороны и кладбища, — сказал он, глядя на нее широко раскрытыми глазами из-под слегка тонированных круглых солнечных очков. Не дождавшись ответа, он прошел дальше, на свободное место в первом ряду.

Лайам приехал посреди мессы и сел рядом с Мэги.

— Извини, — шепнул он ей на ухо. — Сигнализация никак не отключалась. — Он взял ее за руку, но она быстро ее убрала. Мэги знала, что многие тайком за ней наблюдают, и не хотела давать повода сплетням о себе и Лайаме, но вынуждена была признать, что когда его крепкое плечо коснулось ее, чувство одиночества сразу прошло.

Проходя мимо гроба в похоронной конторе, Мэги всмотрелась в спокойное, милое лицо женщины, которую знала так недолго, но полюбила так сильно. В голову пршпла мысль, что Грета Шипли, Нуала и все остальные их добрые подруги, наверное, радостно воссоединились.

Эта мысль напомнила ей про викторианские колокольчики.

Проходя мимо трех человек, представленных как кузены миссис Шипли, она обратила внимание, что в их вроде бы скорбных лицах не было той искренней боли, которая таилась в глазах близких друзей миссис Шипли, деливших с ней общий кров в «Латам Мейнор».

«Я должна выяснить причины смерти всех тех, чьи могилы посетила, и узнать, у кого из них есть близкие родственники», — подумала Мэги. Эта мысль показалась ей важной после визита к миссис Бейнбридж.

Следующие два часа у нее было такое чувство, будто она действует на дистанционном управлении — наблюдает, фиксирует информацию, но ничего не ощущает. «Я кинокамера», — устало думала Мэги, когда вместе с Лайамом уходила от могилы Греты Шипли после погребения.

Она почувствовала, как кто-то прикоснулся к руке. Ее остановила интересная женщина с серебряными волосами и очень прямой осанкой.

— Мисс Холлоувей, — сказала она. — Я Сара Бейнбридж Кушинг. Хочу поблагодарить вас за то, что навестили мою маму вчера. Она так рада.

Сара. Та самая, которая сцепилась с Эрлом на лекции о викторианских колокольчиках. Мэги захотелось поговорить с ней с глазу па глаз.

Сара Кушинг сама предоставила ей такую возможность.

— Не знаю, как долго вы будете в Ньюпорте, но завтра утром мы с мамой приглашаем вас на ленч и бу-дем очень рады, если вы сможете к нам присоединиться.

Мэги oxотно согласилась.

— Бы живете в доме Нуалы, не так ли? Я заеду за вами в одиннадцать часов, если позволите. — Кивнув, Сара Кушинг повернулась и присоединилась к своей группе.

— Давай вместе где-нибудь перекусим, — предложил Лайам. — Уверен, что тебя больше не тянет на поминки.

— Нет, ни за что. Но мне очень хочется домой. Надо разобрать вещи Нуалы.

— Тогда пообедаем сегодня вечером? Мэги покачала головой.

— Спасибо, но буду разбираться, пока не свалюсь.

— Ладно, но перед отъездом в Бостон завтра вечером хочу все же с тобой увидеться, — настаивал Лайам. Мэги знала, что он не позволит ей сказать нет.

— О'кей, позвони мне, — согласилась она. — Что-нибудь придумаем.

Проводив ее до машины, он ушел. Она уже собиралась завести мотор, когда услышала стук в окно и вздрогнула. Это был Малком Нортон.

— Надо поговорить, — беспокойно сказал он. Мэги решила действовать напрямик и не тратить зря ни его, ни свое время.

— Мистер Нортон, если вы о продаже дома Нуалы, могу только сказать вам, что не собираюсь продавать его теперь, и, кроме того, недавно я получила более выгодное предложение.

Пробормотав извинение, она тронулась с места. Было больно видеть ужас в его глазах.


51


Нейл Стефенс и его отец начали играть в семь и к полудню уже вернулись в клуб. На этот раз трубка была взята уже после второго звонки. Узнав голос Мэги, он облегченно вздохнул.

Он начал сбивчиво рассказывать, как звонил ей в пятницу, когда она уже уехала, как ходил к Джимми Нери, чтобы узнать имя Нуалы, как услышал о ее смерти и очень расстроился...

— Мэги, я должен тебя сегодня увидеть, — закончил он.

Нейл почувствовал, что она колеблется, потом выслушал ее объяснения о необходимости разобрать вещи мачехи.

— Как бы занята ты ни была, тебе надо есть, — взмолился он. — Мэги, если ты не разрешишь мне сводить тебя куда-нибудь поесть, то я приеду к тебе домой с обедом на подносе. — Но тут он вспомнил про хозяина «ягуара». — Если, конечно, тебя кто-то уже не пригласил, — добавил он.

Услышав ее ответ, он просиял.

— В семь? Отлично. Я знаю, где роскошно готовят омаров.

— Я понял, что ты нашел свою Мэги, — сухо сказал Роберт Стефенс, когда Нейл присоединился к нему у дверей клуба.

— Да, нашел. Мы сегодня вместе обедаем.

— Ну тогда булем рады, если ты привезешь ее к нам. Не забыл, что сегодня вечером в клубе мы отмечаем день рождения твоей мамы?

— Ее день рождения завтрa, — удивился Нейл.

— Спасибо, что напомнил! Ты сам просил отметить его сегодня. Говорил, что завтра в полдень собираешься к себе домой.

Нейл замер на месте, прижав к губам ладонь, словно задумался. Потом молча покачал головой. Роберт Стефенс улыбнулся.

— Многим наше с мамой общество очень нравится.

— Ваше общество действительно приятно, — слабо оправдывался Нейл. — Уверен, Мэги вам тоже понравится.

— Конечно понравится. А теперь пошли домой. В два часа ко мне придет еще одна клиентка, Лаура Арлингтон. Хочу, чтобы ты взглянул на остатки ее акции и решил, можно ли хоть как-то повысить ее доход.

Нейл решил не рисковать и не говорить Мэги об изменении планов. Она может отказаться. «Просто появлюсь у нее и поставлю перед фактом».

Спустя два часа Нейл сидел напротив миссис Арлингтон в кабинете отца. «Дела у нее плохи», — подумал он. Имея выгодные акции, приносившие хорошие дивиденды, она продала их, чтобы совершить сомнительную сделку. Десять дней назад миссис Арлингтон уговорили купить по пять долларов сто тысяч акций, явное барахло. На следующее утро акции выросли до пяти с половиной, но к сегодняшнему полудню начали резко падать. Теперь их цена была меньше доллара.

«Таким образом, пятьсот тысяч долларов сократились до восьмидесяти тысяч, если вообще на них найдется покупатель, — подумал Нейл, с сожалением глядя на бледную как мел женщину, чьи сцепленные пальцы и опущенные плечи выдавали сильное волнение. — Она маминого возраста, шестьдесят шесть, но теперь выглядит на двадцать лет старше».

— Это ужасно, не так ли? — спросила миссис Арлингтон.

— Боюсь, что так, — ответил Нейл.

— Видите ли, эти деньги предназначались для уплаты за номер в «Латам Мейнор». Но мне всегда было стыдно потратить такую большую сумму столь эгоистично. У меня трое детей, а Дуглас Хансен был таким убедительным, и миссис Даунинг рассказывала мне, как много денег она заработала с его помощью всего за неделю, и я подумала, что если удвою эту сумму, то смогу оставить наследство детям и еще хватит на «Латам Мейнор».

Она старалась проглотить слезы.

— А вышло, что я потеряла деньги как раз в тот момент, когда освободился большой номер Нуалы Моор, который должна была занять я.

— Нуалы Моор? — быстро произнес Нейл.

— Да, женщины, которую убили на прошлой неделе. — Миссис Арлингтон утерла платком слезы, не в силах больше их сдержать. — Теперь у меня нет жилья, детям ничего не оставила, и может, кому-то из них придется взять меня к себе жить.

Она покачала головой.

— Я это предчувствовала, но, увидев письменное подтверждение покупки акции сегодня утром, чуть не умерла, — плакала она. — О Господи!

Лаура Арлингтон встала и попыталась улыбнуться.

— Вы такой милый молодой человек, ваш отец не перестает нам об этом рассказывать. Значит, вы советуете мне распрощаться со своими акциями?

— К сожалению, — сказал Нейл. — Очень жаль, что так случилось, миссис Арлингтон.

— Что ж, остается только вспомнить о тех, у кого нет полумиллиона долларов, чтобы запросто их «профукать», как выражается мои внук. — У нее расширились глаза. — Не верю, чтобы я такое произнесла! Простите. — Она слабо улыбнулась. — А знаете что? Сказав это, я почувствовала себя лучше. Ваши папа и мама хотели, чтобы я у вас погостила, но мне пора идти. Поблагодарите их за меня.

Когда она ушла, Нейл вернулся в дом. Его родители были в солярии.

— Где Лаура? — быстро спросила мама.

— Я знал, что она не останется у нас, — сказал Роберт Стефенс, — Ей надо осознать все, что с ней случилось.

— Она настоящая леди, — с чувством произнес Нейл. — Готов задушить негодяя Дугласа Хансена. Клянусь, что в понедельник первым делом докопаюсь до каждой его грязной аферы и если смогу собрать на него хоть какой-то компромат для Совета экономической безопасности, то обязательно придавлю его.

— Отлично! — с энтузиазмом воскликнул Роберт Стефенс.

— С каждым днем ты все больше походишь на своего отца, — сухо заметила Долорес Стефенс.

Позже, досматривая игру между «Янки» и «Рэд Фокс», Нейл не мог отделаться от мысли, что упустил что-то в деле Лауры Арлингтон. В версии ошибочного инвестирования была какая-то неувязка. Но какая? Это не давало ему покоя.


52


Детектив Джим Хаггерти знал и любил Грету Шипли всю свою жизнь. С того времени, когда маленьким мальчиком он разносил газеты, Хаггерти не помнил, чтобы она была неприветлива или недобра с ним. Она всегда платила сразу и хорошо давала на чай, когда он заходил воскресным утром.

Она не была похожа на некоторых скупердяев из других домов, которые расплачивались чеками cpaзy за шесть недель, а сверху накидывали не больше десяти центов. Особенно памятен был один зимний день, когда миссис Шипли настояла, чтобы он зашел в дом и согрелся. И даже высушила на радиаторе его перчатки и вязаную шапочку, пока он пил какао, которое она приготовила специально для него.

Рано утром во время службы в церкви Святой Троицы он был уверен, что большинство присутствующих думали точно так же, как он. Из головы не шла одна мысль: смерть Греты Шипли вызвана страшным убийством ее близкой подруги Нуалы Моор.

«Если во время совершения преступления с кем-то случается сердечный приступ, то преступник может быть осужден за убийство, — думал Хаггерти. — Но как быть, если спустя несколько дней близкий друг умирает во сне?»

Во время мессы по миссис Шипли он удивился, увидев падчерицу Нуалы Моор Мэги Холлоувей, сидящую рядом с Лайамом Пейном. «Лайам никогда не упустит хорошенькую женщину, — подумал Хаггерти. — И один Бог знает, сколько их за многие годы пытались не упустить его». Он был в Ньюпорте одним из самых «желанных» холостяков.

Заметил он в церкви и Эрла Бейтмана. «Вот парень, достаточно образованный, чтобы называться профессором, но явно темная лошадка», — размышлял Хаггерти. Этот его странный музей, при мысли о котором у Хаггерти мороз бежал по коже. Эрлу следовало продолжить семейное дело. Он одного поля ягода со всей своей родней.

Хаггерти ушел пораньше, твердо уверенный, что Мэги Холлоувей успела сблизиться с миссис Шипли настолько, что пришла на ее похороны. Он ухватился за мысль, что если она навещала миссис Шипли в «Латам Мейнор», то могла узнать у нее что-то, объясняющее, почему Нуала Mooр отказалась продать дом Малкому Нортону.

Джим Хаггерти знал, что Нортон что-то скрывает. Именно эти соображения и привели его в три часа дня на Гаррисон-авеню.

* * *


Когда раздался звонок, Мэги была в спальне Нуалы, сортируя аккуратно сложенные вещи: хорошие для Армии Спасения, старые заношенные на выброс, дорогие для комиссионки.

Себе она оставила голубой наряд, который был на Нуале на балу в «Четырех Временах Года», а также одну из ее работ маслом. «На намять», — подумала Мэги.

В переполненном шкафу она нашла несколько кардиганов и твидовых жакетов — Нуала сентиментально хранила вещи Тима Моора.

«Мы с Нуалой всегда были настроены на одну волну», — думала она, вспоминая коробку в своем стенном шкафу, в которой бережно хранилось платье, бывшее на ней в день встречи с Полом, а также один из его летных комбинезонов и два их спортивных костюма.

Работая, Мэги не переставала думать о могильных колокольчиках. Нет сомнения, что это затея Эрла. Неужели таким образом он зло пошутил над женщинами из пансионата за то, что те выгнали его с лекции в «Латам Мейнop»?

В этом объяснении был какой-то смысл. Он, вероятно, знал про них все, ведь большинство обитателей «Латам Мейнор» были жителями Ньюпорта или проводили здесь весну и лето.

Мэги подержала в руке вещи Тима, решила, что их час настал, и бросила в корзину для мусора. «Но Нуала не жила в пансионате, — наполнила она себе. — Может быть, он украсил ее могилу колокольчикам ради дружбы? Похоже, что он искренне ее любил.».

Однако на одной из могил колокольчика не было. Почему? «Я знаю имена всех этих женщин, — подумала Мэги. — Завтра схожу на кладбище еще раз и спишу даты их смерти. В газетах должны быть некрологи. Надо посмотреть, что там написано?»

Звонок в дверь прервал ее грустные мысли. «Кто бы это мог быть?» — размышляла она, спускаясь по лестнице, и тихонько молилась, чтобы это не оказался еще один непрошеный визит Эрла Бейтмана. Она не была уверена, что выдержит его сегодня. Мэги не сразу поняла, что мужчина у двери был одним из полицейских Ньюпорта, который первым отозвался на ее звонок по 911, когда убили Нуалу. Он представился как детектив Джим Хаггерти. Войдя в дом, он сел в кресло с таким видом, будто пришел всего лишь обменяться с ней любезностями.

Мэги сидела напротив него, балансируя на самом краешке кушетки. Если он понимает язык движений, то должен видеть, что она намерена закончить разговор как можно скорее.

Он начал с ответа на вопрос, которого она не задала.

— Боюсь, что мы все еще не разобрались в наших подозрениях. Но это преступление не останется безнаказанным. Обещаю вам.

Мэги ждала.

Хаггерти теребил свои очки, пока они не сползли на кончик носа, потом положил ногу на ногу и потер колено.

— Старая лыжная травма, — пояснил он. — Теперь с ее помощью узнаю о перемене погоды. Завтра к вечеру пойдет дождь.

«Ты пришел разговаривать не о погоде», — подумала Мэги.

— Миссис Холлоувей, вы здесь чуть больше недели, и я рад, что не все гости нашего города по прибытии испытывают такой же шок, какой пршились испытать вам. А сегодня я видел вас в церкви при отпевании миссис Шипли. Вы, должно быть, подружились с ней.

— Да. В общем-то, об этом было сказано в завещании Нуалы, но я делала это с большим удовольствием.

— Замечательная женщина миссис Шипли. Я знаю ее с детства. Ужасно, что у нее не было семьи. Она так любила детей. Полагаете, она была счастлива в «Латам Мейнор»?

— Да, конечно. Накануне ее смерти я с ней обедала, и она по-настоящему радовалась своим друзьям.

— Она говорила вам, почему ее лучшая подруга, ваша мачеха, вдруг изменила свое решение поселиться там?

— Не думаю, что это кто-нибудь знает, — сказала Мэги. — Доктор Лейн был уверен, что Нуала вновь переменит свое решение и переедет в пансионат. Невозможно сказать, что было у нее на уме.

— Я надеялся, что миссис Моор могла объяснить миссис Шипли причину отказа. Насколько я понимаю, миссис Шипли была счастлива, что ее старая подруга будет жить с ней под одной крышей.

Мэги вспомнила про карикатуру Нуалы, изображающую, как подслушивает сестра Маркей. Была ли эта картина все еще в номере Греты Шипли?

— Не знаю, имеет ли это значение, — медленно произнесла она, — но уверена, что Нуала и миссис Шипли были очень осторожны в разговоре, когда поблизости находилась одна из медсестер. У нее была привычка входить без предупреждения.

Хаггерти перестал растирать колено.

— Какая медсестра? — быстро спросил он.

— Сестра Маркей.

Хаггерти встал, чтобы уйти.

— Решили что-нибудь в отношении дома, миссис Холлоувей?

— Ну, прежде надо дождаться, пока завещание вступит в силу, но в ближайшее время я совершенно не намерена ставить его на продажу. Может быть, я не сделаю этого никогда. Ньюпорт прелестный город, и здесь хорошо отдохнуть от Манхэттена.

— Малком Нортон об этом знает?

— С сегодняшнего утра да. Вообще, я не сказала ему, что вовсе не собираюсь продавать дом, а сообщила, что получила более выгодное предложение.

Брови Хаггерти поползли вверх.

— Да, этот дом действительно прелестный. Уверен, вы понимаете, что я не преувеличиваю, говоря, что здесь спрятано сокровище. Надеюсь, вы его найдете.

— Если здесь что-то спрятано, то я намерена докопаться, — сказала Мэги. — Не успокоюсь, пока виновный в смерти любимого человека не заплатит за все сполна.

Когда Хаггерти уходил, Мэги вдруг спросила:

— Скажите, можно ли в отделе периодики посмотреть кое-какие газеты или в выходные у них закрыто?

— Боюсь, что вам придется обождать до понедельника. Я знаю об этом, потому что у нас всегда много посетителей, желающих ознакомиться со старой хроникой. Им нравится читать про балы.

Мэги молча улыбнулась.

Уезжая, Хаггерти отметил, что надо будет обязательно поговорить со служащими в отделе периодики и выяснить, какую именно информацию искала миссис Холлоувей в старых газетах.

Мэги снова поднялась в комнату Нуалы. Она твердо решила покончить с разборкой до ухода. «В этой комнате я буду раскладывать вещи, — подумала она, — перетаскивая готовые коробки в маленькую третью спальню»

У Нуалы была привычка все разбрасывать, что пробуждало у Мэги множество воспоминаний. Выгребая морские ракушки со шкафа, чучела животных с подоконников, пачку старых ресторанных меню из тумбочки у кровати и дешевые сувениры отовсюду, она наконец разглядела первозданную красоту мебели из горного клена. «Кровать надо переставить к этой стене, здесь будет лучше, и выбросить этот старый комод... И оставлю все картины Нуалы, которые она вставила в рамы и развесила. Они часть ее, а этого я никогда не забуду и не предам».

В шесть часов она добралась до последней вещи в самом большом шкафу, светло-золотистого плаща, который упал на пол. Она вспомнила, что, когда на днях поправляла на вешалке голубое платье Нуалы, этот плащ небрежно висел позади него. Мэги машинально проверила карманы в поисках случайно оставленных пустяков — мелочи, носового платка.

В левом было пусто, а в правом ее пальцы коснулись комка земли. Мэги вынула его из кармана. Когда она подошла к туалетному столику и включила лампу, по комнате пролегли длинные тени. В руке у нее лежал ком сухой грязи. Нуала не могла положить его к себе в карман и конечно не стала бы копаться в саду в таком плаще. Он был совершенно новый.

Мэги подумала, что этот плащ, вероятно, из того же магазина, где она недавно покупала одежду. Она неуверенно положила плащ на кровать, интуитивно не решаясь сразу же очистить карман от грязи.

Оставалась еще одна задача перед полным завершением уборки. Надо было перебрать и рассортировать обувь на полу самого большого шкафа. Многое будет выброшено, а кое-что можно передать в «Добрую Волю».

«На сегодня хватит, — решила она. — Остальное на завтра».

Пришло время понежиться в ванне. А потом она оде-нется к обеду с Нейлом. В теснии дня она о нем почти не думала, но теперь поняла, что с волнением предвкушает эту встречу.


53


Дженис н Малком Нортон приехали на отпевание н погребение Греты Шипли вместе. Оба знали ее всю жизнь, хотя близкими знакомыми не были никогда. Оглядевшнсь вокруг во время надгробной речи священника, Дженис вновь с горечью осознала финансовую пропасть между собой и большинством присутствующих.

Она заметила мать Регины Карр. Теперь Регина именовалась Регина Карр Вейн. Они жили в одной комнате, когда учились в «Дана Хол», а потом вместе поступили в «Вассар». Теперь Вес Вейн был главным держателем акции и генеральным директором «Кратус Фар-мацевтикалс», и конечно Регина не была бухгалтером в этой фирме.

Мать Арлин Рандел Грин тихонько плакала. Арлин была еще одной выпускницей «Дана Хол» из Ньюпорта. Когда-то Арлин вышла замуж за Боба Грина, никому не известного сценариста. Теперь же он был всесильный голливудский продюсер. «Арлин сейчас, вероятно, где-нибудь в круизе», — подумала Дженис, завистливо нахмурившись.

Здесь были матери и других ее друзей и знакомых. Все они пришли попрощаться с дорогой подругой Гретой Шипли. Потом, сопровождая их с Кладбища, она с горькой завистью слушала, как они наперебой рассказывают о сладкой жизн «девочек» и своих внуков.

Она испытывала чувство, близкое к отвращению, видя, как Малком ринулся к Мэги Холлоувей. «Мой красивый муж, — подумала она с досадой. — Зачем только я потратила столькo времени, чтобы сделать из него то, чем он никогда не мог стать».

Казалось, он имел все: приятную наружность, безупречное происхождение, отличное образование — латинский колледж Роксбери, Вильямс, юридический факультет Колумбийского университета, даже членство в Менса, где для поступления требуется высокий коэффициент умственного развития. А в итоге все напрасно. Несмотря на кучу достоинств, Малком Нортон был неудачником.

«В дополнение ко всему, — думала она, — он готов меня бросить ради другой женщины и не собирается делиться со мной доходом от продажи дома». Ее мрачное раздумье было прервано, когда она услышала, что мать Регины говорит о смерти Нуалы Моор.

— Ньюпорт нынче не такой, как прежде, — сетовала она. — Подумать только, в доме все было перевернуто вверх дном. Интересно, что искал этот неизвестно кто?

Мать Арлен Грин ответила:

— Я слышала, что Нуала Моор изменила завещание в день своей смерти. Может, тот, кого она обошла в новом завещании, искал старое.

Дженис Нортон прижала ладонь к губам, чтобы сдержать резкий вдох. Неужели кто-то догадался, что Нуала написала новое завещание, и убил ее, чтобы остановить? Если бы Нуала умерла до составления завещания, продажа дома Малкому была бы осуществлена. В его руках находилось подписанное соглашение, и Малком, как управляющий ее недвижимостью, мог сам завершить сделку. «Кроме того, — рассуждала Дженис, — никто не знал об изменении Закона об охране окружающей среды Ветленда и не заинтересовался бы этой собственностью».

«Неужели Малком настолько отчаялся, что пошел на убийство Нуалы ради этого дома?» — спрашивала она себя, вдруг заподозрив мужа в еще больших секретах от нее.

Наконец все распрощались и разошлись. Впереди Дженис заметила Малкома, медленно идущего к машине. Подойдя поближе, она разглядела на его лице страдание и поняла, что Мэги Холлоувей отказалась продать дом.

В машине они молчали. Малком глядел прямо перед собой, потом повернулся к ней.

— Я выкуплю закладную на наш дом, — тихо и монотонно сказал он. — Холлоувей не собирается пока продавать и говорит, что ей предложили больше, а это значит, что, даже если она его продаст, мне от этого не легче.

— Нам не легче, — машинально поправила его Дженис и прикусила губу. Ей не хотелось его злить, не теперь.

Если бы он узнал, что она приложила руку к тому контрпредложению, которое было сделано Мэги относительно дома Нуалы, он бы просто убил ее, поежилась Дженис. Новым покупателем, конечно, выступил ее племянник Дуг, но если Малком об этом узнает, то догадается, что навела его она. Сказала ли Мэги Холлоувей что-нибудь компрометирующее ее?

Словно прочитав ее мысли, муж обратился к ней:

— Ты, надеюсь, никому ничего не рассказывала, не так ли, Дженис?

— Голова побаливает, — сказал Малком нарочито спокойным тоном, когда они подъехали к дому. Потом поднялся наверх в свою комнату. Уже много лет они спали врозь.

Он не спускался до семи вечера. Дженис смотрела вечерние новости, когда Малком появился на пороге гостиной.

— Мне надо уйти, — произнес он. — Доброй ночи, Дженис.

Она слепо уставилась в телеэкран, внимательно слушая, как он закрывает входную дверь. «Он что-то задумал, — решила она, — но что?» Она дала ему время уйти, потом выключила телевизор, взяла сумочку и ключи от машины. Она заранее предупредила Малкома, что хотела где-нибудь пообедать. Последнее время они так отдалились друг от друга, что он даже не поинтересовался, с кем она будет обедать, а ее не волновали его планы.

Даже если бы он спросил, она бы ему не сказала. Дженис направилась в Провиденс, где в укромном ресторанчике ее поджидал племянник. Там между стейком и скотчем он передаст ей конверт с деньгами, ее долю за информацию о финансах Коры Гебхарт. Дуг однажды сказал ей:

— Это просто «золотое дно», тетя Дженис. Продолжай ы том же духе.


54


Готовясь к встрече с Нейлом Стефенсом, Мэги почувствовала, как сквозь окно спальни проникает морская сырая прохлада. «Волны да кольца», — смиренно подумала она. Придется просто взбить волосы пальцами. В такой вечер они обязательно завьются сами.

Продолжая одеваться, она думала о Нейле. За последние три месяца Мэги все нетерпеливее ждала его звонков и все больше расстраивалась, когда их не было.

Но совершенно очевидно, что для Нейла она всего лишь очередная знакомая, и ничего больше. Он дал ей это понять. Но, несмотря на это, она очень ждала его звонка перед отъездом в Ньюопорт и теперь решила не придавать особого значения этой встрече. Она знала, что взрослые дети, особенно холостяки, навещая родителей, часто искали повод отдохнуть от них.

«А тут есть Лайам, — подумала Мэги. Хотя не знала пока, как расценивать его внезапный интерес к ней. — Ну и что?» — пожала она плечами.

«Намалевалась», — язвительно подумала она, подкрасив ресницы, наложив тени, напудрившись и нарумянив щеки. Потом старательно накрасила губы нежно-коралловой помадой.

Просмотрев наряды, она выбрала тот, который собиралась надеть на обед Нуалы — светло-голубую шелковую блузку и в тон к ней длинную юбку, а из украшений только узенькая золотая цепочка и серьги, и еще кольцо с овальным сапфиром, которое принадлежало ее матери.

Проходя мимо комнаты Нуалы, Мэги вошла туда на минуту и включила лампу на ночном столике. Осмотревшись, она решила сделать эту комнату своей. Завтра она сюда переберется, сразу как вернется с ленча у миссис Бейнбридж и ее дочери. «Мебель переставлю сама, осталось только разобраться с обувью в шкафу, а это не займет много времени».

Проходя мимо гостиной, Мэги заметила, что надо бы сменить воду розам, которые подарил Лайам. На кухне она налила в вазу свежей воды, взяла с полки ножницы, обрезала цветы, поставила их в вазу и отнесла обратно в гостиную. Потом прошлась по комнате, прибирая мелочи: поправила пуфик напротив кресла, убрала лишние фотографии с каминной полки и столиков, оставив совсем немного снимков Нуалы и ее мужа, взбила подушки на диване.

Через несколько минут комната стала более уютной. Мэги мысленно передвинула мебель, решив, что двойное кресло, рядом с которым лежало тело Нуалы, должно быть убрано. Его вид причинял ей боль.

«Я начинаю вить гнездо, — сказала она себе, — стараюсь больше, чем в той глупой маленькой квартирке, что была у нас с Полом в Техасе». И вдруг она сама себе удивилась и понравилась.

Без десяти семь раздался звонок в дверь. Нейл приехал пораньше. Сознавая двойственность своего отношения к этому вечеру, она выждала долгую паузу, перед тем как открыть дверь, и постаралась, чтобы ее голос и улыбка были дружелюбны, но сдержанны.

— Нейл, рада тебя видеть.

Нейл не ответил, он остановился и внимательно посмотрел ей в лицо встревоженными глазами. Мэги открыла дверь пошире.

— Как говорил мой папа, ты что, язык проглотил? Заходи, ради всего святого.

Он вошел и подождал, пока она закроет дверь, потом прошел в гостиную.

— Ты прекрасно выглядишь, Мэги, — наконец произнес он, когда они остановились, глядя друг на друга.

Она подняла брови.

— Удивлен?

— Нет, конечно нет, но был потрясен, когда узнал, что случилось с твоей мачехой. Я знал, как ты мечтала о встрече с ней.

— Да, мечтала, — согласилась Мэги. — Ну, куда мы едем обедать?

Запинаясь, он спросил, не возражает ли она против обеда у его родителей в честь дня рождения мамы.

— Почему бы нам не сделать это в другой раз? — коротко спросила Мэги. — Не думаю, что твои родители будут рады, если совершенно незнакомый человек вломится на семейное торжество.

— Они ждут тебя, Мэги. Не увиливай, — просил Нейл. — Они могут подумать, что ты отказалась из-за них.

Мэги вздохнула:

— Кажется, я здорово проголодалась.

Пока они ехали в ресторан, беседу поддерживал Нейл, она только кратко отвечала на вопросы. Тем не менее она с удовольствием отметила, что он был особенно внимателен и обаятелен, и ей стоило немалых усилий сохранять отчужденность.

Она решила весь вечер держаться с Нейлом строго, но его родители приняли ее так тепло и так искренно сокрушались по поводу случившегося с Нуалой, что держаться прежнего тона стало невозможно.

— Дорогая моя, вы здесь совершенно никого не знали, — сказала Долорес Стефенс. — Как ужасно прой-ти через такое совершенно одной.

— Вообще-то, одного человека я знала достаточно хорошо, он и пригласил меня на бал, где я повстречала Нуалу. — Мэги взглянула на Нейла. — Ты, наверное, его знаешь, Нейл. Это Лайам Пейн. Он тоже занимается инвестированием. В Бостоне у него своя фирма, и в Нью-Йорке он бывает регулярно.

— Лайам Пейн, — задумался Нейл. — Да, я его немного знаю. Он неплохой специалист в своем деле. Слишком хорош для своих бывших боссов в «Рэндольф и Маршал», если мне не изменяет память. Он сманил у них несколько самых лучших клиентов.

Мэги с удовольствием заметила, как Нейл нахмурился. «Пускай раздумывает, насколько Лайам важен для меня. Он уже достаточно дал мне понять, как я ему безразлична».

Тем не менее за приятным обедом, состоявшим из омаров, шардонэ и прочих вкусностей, она открыла для себя, что совершенно очарована родителями Нейла, и была польщена, что Долорес Стефенс хорошо знакома с ее работами.

— Когда я прочитала в газете о смерти вашей мамы, — говорила миссис Стефенс, — и когда Нейл рассказывал нам о Мэги, я не связывала вас и вашу работу. Но однажды, читая «Вог», я увидела ваше имя под рекламой Армани. Сто лет назад, еще до замужества, я работала в рекламном агентстве но контракту с Живанши. Это еще до того, как Живанши стал знаменитым. Мне довелось присутствовать на всех фотосъемках.

— Значит, вы знаете все о... — начала Мэги и вскоре уже говорила о темпераментных дизайнерах и строптивых манекенщицах, завершив рассказом о своей последней работе перед приездом в Ньюпорт. Женщины сошлись во мнении, что для фотографа нет ничего хуже нервного и нерешительного директора.

Разоткровенничавшись, Мэги сказала о намерении не продавать дом.

— Нe следует торопиться, самое лучшее вообще ничего не делать. Но прожив в доме всего неделю, я поняла, почему Нуала так не хотела с ним расставаться.

По просьбе Нейла она сообщила им о том, что Нуала отказалась переселиться в «Латам Мейнор», несмотря даже на то, что ей предоставили именно тот номер, который она хотела.

— А я поняла, что такие номера долго не пустуют, — завершила свой рассказ Мэги.

— Мы с Нейлом были там сегодня, — сказал Роберт Стефенс. — Он подыскивает место для своих клиентов.

— Похоже, что сегодня у них продается именно тот номер, от которого отказалась твоя мама, — заметил Нейл.

— И тот же самый, что хотела получить Лаура Арлингтон, — добавил отец. — Мне кажется, за эти места идет настоящая борьба.

— Ещe кому-то понадобилось? — быстро спросила Мэги. — Она не передумала?

— Нет. Ее уговорили вложить деньги в какие-то сомнительные акции, и, к сожалению, она все потеря-ла, — сказал Нейл.

Разговор перешел на другие темы с периодическими экскурсами мамы Нейла в историю его детства. Пока Нейл и его отец решали, что можно сделать с неудачным инвестированием миссис Арлингтон, Мэги рассказала Долорес Стефенс, что ее родная мама погибла, когда Мэги была младенцем, и как счастлива была она пять лет, пока они с Нуалой жили вместе.

Наконец, почувствовав, что вот-вот расплачется, она сказала:

— Довольно воспоминаний, хватит вина. Я совсем раскисла.

* * *


Нейл отвез Мэги домой, проводил до двери и взял у нее ключи.

— Я только на минуту, — сказал он, открывая дверь. — Только посмотрю кое-что. Где кухня?

— За столовой. — Удивленная, Мэги пошла за ним. Он подошел к двери и проверил замок.

— Если верить газетам, полиция думает, что преступник либо прошел через незапертую дверь, либо твоя мама сама открыла ее знакомому.

— Точно.

— У меня другая версия: этот замок такой плохой, что открыть его мог каждый. — И он продемонстрировал ей, как это делается.

— Я вызвала слесаря, — сказала Мэги. — Думаю, он придет в понедельник.

— Это поздно. Но знаешь, папа у меня на все руки мастер и меня воспитал как своего подмастерье. Я, а может, мы оба заедем завтра и поставим замки на все двери и окна.

«Ни тебе „можно“, ни „пожалуйста“, — подумала Мэги, чувствуя раздражение. — Как у себя дома».

— Я завтра приглашена на обед, — сказала она ему.

— Ну, это же, наверное, не раньше двух. Давай выберем время или, если хочешь, скажи, где будут лежать ключи.

— Нет. Я буду дома.

Нейл взял один из стульев и подставил его под дверь.

— По крайней мере, если что, будет много шума, — сказал он. Потом, оглядев комнату, повернулся к ней. — Мэги, не хочу тебя пугать, но все говорит о том, что убийца что-то здесь искал, и никто не знает, что именно и нашел ли он это.

— Если предположить, что это был «он», — сказала Мэги. — Но ты совершенно прав. Именно так думает полиция.

— Мне не нравится, что ты здесь одна, — сказал Нейл, когда они шли к входной двери.

— Честное слово, Нейл, мне не страшно. Я так долго заботилась о себе сама. Привыкла.

— Даже если бы ты боялась, то никогда бы в этом не призналась, верно?

Мэги всмотрелась в его печальное, вопрошающее лицо.

— Верно, — просто ответила она.

Он вздохнул, повернулся и открыл дверь.

— Спасибо за чудный вечер, Мэги. До завтра.

Позднее, укладываясь спать, Мэги поняла, что не почувствовала радости от того, что поиздевалась над Ней-лом. Было совершенно очевидно, что ей это удалось. «Око за око, зуб за зуб», — сказала она себе, но месть не радовала. Она не любила игру взаимоотношений.

Мэги засыпала, и ее последние мысли были разрозненны, непоследовательны, совершенно подсознательны.

Нуала подала заявление на место в «Латам Мейнор», потом умерла сразу после отказа от этого места.

Знакомая Стефенсов Лаура Арлингтон тоже подала заявление на то же место и потеряла все свои деньги.

Этот номер в «Латам Мейнор» приносит несчастье Если так, то почему?


55


По настоянию своей жены доктор Вильям Лейн начал посещать воскресные обеды в «Латам Мейнор».

Одиль считала, что их пансионат представляет собой нечто вроде семьи, и гости, приглашенные к обеду со стороны, являются потенциальными клиентами, которые с его помощью должны составить самое благопрн ятное впечатление о «Латам Мейнор»

— Не обязательно часами находиться с ними, дорогой, — щебетала она. — Но ты такой обходительный, и если люди видят, что их матери и тетушки или еще кто-то находятся в хороших руках, вот тогда и наступает момент, когда им самим захочется переселиться к нам.

Лейн тысячу раз думал, что, если бы Одиль не была такой безмозглой, он заподозрил бы ее в сарказме. Но нельзя было отрицать, что с тех пор, как они стали проводить открытые воскресные обеды, а идея принадлежала именно ей, и сами начали посещать их, число заявлений от желающих поселиться в «Латам Мейнор» резко возросло.

Но в то утро, войдя с Одиль в большой зал, доктор Лейн был разочарован, увидев Мэги Холлоувей вместе с Сарой Кушинг, дочерью миссис Бейнбридж.

Одиль их тоже заметила.

— Похоже, Мэги Холлоувей легко заводит знакомства, — шепнула она ему.

Они шли через зал, останавливаясь, чтобы поболтать с гостями, поприветствовать знакомых посетителей и быть представленными другим.

Мэги не видела, как они подошли. Когда они с ней заговорили, она виновато улыбнулась.

— Я выгляжу как навязчивый гость, — сказала она. — Миссис Кушинг пригласила меня пообедать с ее мамой, но миссис Бейнбридж сегодня утром почувствовала усталость, поэтому мы решили никуда не ходить.

— Вам здесь всегда рады, — галантно возразил доктор Лейн и обратился к Cape:

— Мне взглянуть на вашу маму?

— Нет, — решительно ответила Сара, — она скоро спустится. Доктор, правда, что Элеонора Шандлер решила переехать сюда?

— Честно говоря, да, — признался он. — Узнав о кончине миссис Шипли, она позвонила и попросила ее номер. Распорядилась, чтобы ее декоратор все переделал. Так что она сможет въехать лишь через несколько месяцев.

— Думаю, это к лучшему, — вмешалась Одиль Лейн. — У друзей миссис Шипли будет время привыкнуть, не так ли?

Сара Кушинг проигнорировала ее вопрос.

— Я спросила о миссис Шандлер лишь потому, что хотела убедиться, что ее не посадят за стол с моей мамой. Она невозможная женщина. Советую вам посадить ее с кем-нибудь, кто плохо слышит. Они милосердно будут избавлены от ее невыносимого самомнения.

Доктор Лейн нервно улыбнулся.

— Сделаю специальное распоряжение относительно распределения мест, миссис Кушинг, — сказал он. — Кстати, вчера поступил запрос на большой двухместный номер на имя супругов Ван Хиллари из Коннектикута. Один джентльмен собирается предложить им приехать и посмотреть все самим. Возможно, если так и выйдет, ваша мама не станет возражать против соседства с ними за ее столом.

«Один джентльмен... Он говорит о Нейле», — подумала Мэги.

Миссис Кушинг изогнула бровь.

— Конечно, прежде всего с ними должна повидаться я, а мама любит мужское общество.

— Совершенно верно, мама это любит, — сухо произнесла миссис Бейнбридж. — Они все повернулись ней. — Извините за опоздание, Мэги. Похоже, что все больше времени уходит на все меньшие дела. Я правильно поняла, что номер Греты Шипли уже продан?

— Да, именно так, — мягко произнес доктор Лейн. — Родственники миссис Шипли скоро приедут, чтобы забрать ее личные вещи и вывезти мебель. А теперь, с вашего позволения, мы с Одиль подойдем к другим гостям.

Когда они отошли на приличное расстояние, Летиция Бейнбридж сказала:

— Сара, когда мои глаза закроются, постарайся сделать так, чтобы к моему номеру никто не приближался в течение месяца. Деньги, которые я заплатила, мне это гарантируют. Кажется, что здесь не дают даже остыть телу.

Нежный звонок оповестил о начале обеда. Как только они сели, Мэги заметила, что за их столом все поменялись местами, и подумала, не является ли это обычаем после чьей-нибудь смерти.

Сара Кушинг верховодила. Как и ее мать, она была хорошая рассказчица. Ковыряя в тарелке омлет «Бенедикт» и потягивая кофе, Мэги с удовольствием слушала, как виртуозно Сара Кушинг ведет беседу, сделав всех присутствующих ее участниками.

Однако на второй порции кофе разговор зашел о Грете Шипли. Сидевшая с мужем напротив Мэги Рашель Креншоу сказала:

— Никак не могу привыкнуть. Понятно, что все мы когда-нибудь умрем, когда кого-то переводят на постоянный медицинский уход, все знают, что это только вопрос времени. Но с Гретой и Констанцией все произошло так внезапно.

— А в прошлом году точно так же ушли Элис и Дженет, — сказала миссис Бейнбридж и вздохнула.

«Элис и Дженет, — подумала Мэги. — Я видела эти имена на надгробных плитах, когда навещала миссис Шипли. На обеих могилах были колокольчики. Имя женщины, на могиле которой колокольчика не было, Винифред Пирсон». Стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, Мэги сказала:

— У миссис Шипли была близкая подруга Винифред Пирсон. Она тоже жила здесь?

— Нет. Винифред жила у себя в доме. Грета регулярно навещала ее, — ответила миссис Креншоу.

У Мэги пересохло во рту. Она тут же поняла, что ей делать, осознание этого было столь внезапным, что она привстала из-за стола от неожиданности. Надо сходить на могилу Греты Шипли и посмотреть, нет ли там колокольчика.

После слов прощания многие обитатели «Латам Мейнор» перешли в библиотеку, где по воскресеньям выступал виолончелист.

Сара Кушинг осталась со своей мамой, а Мэги пошла к выходу. Но вдруг повернулась и поднялась в номер Греты Шипли. «Хоть бы родственники были там», — молилась она.

Дверь номера была открыта, и она увидела знакомую картину упаковки и сортировки. В комнатах находились трое родственников, которых она заметила на похоронах.

Зная, что не сможет ничего выдумать, она извинилась и высказала свою просьбу:

— Когда я приходила к миссис Шипли в среду, она показала мне рисунок, который сделала вместе с моей мачехой. Он вот здесь. — Мэги кивнула на столик возле дивана. — Это последняя работа Нуалы, и если вы собираетесь его выбросить, я бы хотела его забрать.

— Конечно, войдите, берите, — заговорили сраву все. — Мы еще не успели ничего разобрать, кроме ко-мода, — добавил один из них.

Мэги с надеждой выдвинула ящик. Он был пуст. Рисунок с изображением Греты Шипли, Нуалы и подслушивающей сестры Маркей исчез.

— Его здесь нет, — удивилась она.

— Значит, Грета либо переложила его, либо выбросила, — сказал кузен, удивительно похожий на миссис Шипли. — Доктор Лейн сообщил нам, что после смерти владельца номер сразу запирается до прихода родственников, чтобы они могли забрать личные вещи. Вы расскажите, как выглядит рисунок, на случай, если мы его найдем.

Мэги его описала, дала свой телефон, поблагодарила и ушла. «Этот рисунок кто-то забрал, — подумала она, покидая комнату. — Но зачем?»

Выходя в коридор, она почти столкнулась с сестрой Маркей.

— О, извините, — сказала та. — Хотела только узнать, нe нужна ли родственникам миссис Шипли моя помощь. Желаю всего хорошего, мисс Холлоувей.


56


Эрл Бейтман приехал на кладбище Святой Марии в полдень. Он медленно двигался по извилистым дорожкам, разглядывая посетителей, пришедших провести выходной рядом со своими дорогими людьми.

«Сегодня здесь не слишком много народу, — заметил он, — несколько пожилых людей, супружеская пара средних лет, большая семья пришла отметить годовщину, а потом отправиться пообедать в ресторан у дороги. Типичная воскресная толпа».

Потом он повернул в старую часть кладбища Святой Троицы, припарковал машину и вышел. Оглядевшись вокруг, он начал внимательно читать надписи на могильных камнях. Несколько лет тому назад он стал снимать копии с надписей, но предполагал, что мог что-нибудь пропустить.

Он гордился тем, что за многие годы до тонкостей познал эту тему, но был уверен, что материал, полученный от изучения надгробий, пригодится для телепрограмм. Он начнет с цитаты из «Унесенных ветром», гласящей, что в земле Тары покоилось трое младенцев по имени Джеральд О'Хара-младший. О, эти надежды и мечты, высеченные на камне, полустертые, забытые, никому не нужные, но все еще хранящие грусть по любимым. Вдумайтесь — трое любимых сыновей! Именно так начнет он свою лекцию.

Конечно, он быстро перейдет от печального к светлому, рассказав про одно надгробие на кладбище Кейл Код, где фактически красуется рекламное объявление о том, что дело покойного продолжает его сын. На памятнике указан даже новый адрес.

Озираясь вогруг, Эрл нахмурился. Несмотря на приятный октябрьский день и полную удовлетворенность своим процветающим делом, он все же был расстроен и даже зол.

Как было условлено, прошлым вечером Лайам зашел к нему домой, они выпили, a потом поехали поужинать. Несмотря на то что он положил чек на три тысячи долларов рядом с бутылкой водки на баре, где его невозможно было не заметить, Лайам это проигнорировал. Он посоветовал Эрлу заняться гольфом, а не рыскать по кладбищам.

«„Рыскать“, надо же, — подумал Эрл, мрачнея. — Я ему покажу, что значит это „рыскать“».

Будь он проклят, если Лайаму удастся предостеречь от него Мэги Холлоувей еще раз. Это просто не его дело. Лайам спросил, не виделся ли он с Мэги, а когда он ответил, что с понедельника видел ее только на кладбище и, конечно, на похоронах миссис Шипли, Лайам сказал:

— Эрл, ты все со своими кладбищами. Я начинаю беспокоиться за тебя. Ты слишком увлекся.

— Он не поверил мне, когда я пытался рассказать ему про свои предчувствия, — произнес вслух Эрл. — Он никогда не относился ко мне серьезно. — Вдруг он остановился и огляделся. Вокруг никого. «Хватит думать об этом, — сказал он себе, — хотя бы теперь».

Он шел по дорожкам самой старой части кладбища, где надписи на памятниках были датированы 1600 годами. Присев возле одного почти завалившегося набок камня и сощурившись, он попытался прочесть неразборчивую надпись: «Обрученная с Роджером Самюэлем, но предназначенная Богу...» и даты рождения и смерти.

Эрл приготовил альбом для снятия кальки. Еще одной темой для его лекции по надгробиям будет юный возраст, в котором умирали в древности. Тогда не было пенициллина для лечения пневмонии, когда зимние холода вероломно проникали в легкие.

Он встал на колени, с удовольствием ощущая сквозь старые брюки мягкую землю, ее прохладную влажность. Начав осторожно переводить надпись на тонкий, почти прозрачный пергамент, он поймал себя на том, что думает о юной девушке, лежавшей под ним, о ее теле, прикрытом вечной землей. Он подсчитал, что ей едва исполнилось шестнадцать лет. Была ли она хорошенькая? «Да, очень хорошенькая, — решил он. — У нее был ореол темных кудрей, голубые, как сапфир, глаза. И она была хрупкая».

Перед ним возникло лицо Мэги.

Подъезжая к выходу с кладбища в половине второго, Эрл увидел возле обочины автомобиль с нью-йоркскими номерами, который показался ему знакомым, и узнал «вольво» Мэги Холлоувей. Что она опять тут делает? Неподалеку находилась могила Греты Шипли, но ведь Мэги не была с ней столь близка, чтобы приходить на могилу просто так. Похороны были всего лшпь позавчера.

Притормозив, он выглянул в окно, но, заметив Мэги, идущую в его направлении, нажал на газ. Ему не хотелось, чтобы она его видела. Определенно что-то происходит. Надо об этом подумать.

Одно решение он уже принял: поскольку завтра уроков нет, он останется в Ньюпорте еще на день. И нравится Лайаму или нет, завтра он навестит Мэги Холлоувей.


57


Мэги быстро шла от могилы Греты Шипли, засунув руки в карманы жакета и ничего не видя перед собой.

Она была потрясена до глубины души. Она его нашла спрятанным так глубоко, что если бы не прощупала каждый дюйм земли вокруг памятника, то могла бы не заметить.

Колокольчик! Точно такой же, как на могиле Нуалы и на могилах других женщин. Как те колокольчики, которые состоятельные викторианцы устанавливали на могилах на случаи, если кого-то похоронят заживо.

Кто был здесь после похорон и положил его на могилу? И зачем?

Лайам говорил, что у Эрла есть двенадцать таких колокольчиков для наглядности во время лекций. Он еще подчеркнул, что Эрл, очевидно, любит вспоминать, как он напугал женщин в «Латам Мейнор», привязав эти колокольчики к их пальцам.

Было ли страшной шуткой Эрла положить эти самые колокольчики на могилы обитательниц «Латам Meйнор»?

Подойдя к машине, она решила, что это вполне возможно, некий извращенный способ отомстить за то, что его публично обидела дочь миссис Бейнбридж. По словам Лайама, Сара собрала колокольчики, швырнула их Эрлу, а потом практически выставила его из дома.

Месть была логичным, хотя и ужасающим объяснением. «Хорошо, что я взяла один с могилы Нуалы, подумала Мэги. — Хотелось бы собрать и остальные, особенно с могилы миссис Шипли».

Но она решила этого не делать, хотя бы в ближайшее время, намереваясь прежде убедиться, что это не что иное, как ребяческая мстительная выходка Эрла. «Потом приду сюда еще раз, — подумала она. — И вообще, пора домой, Нейл обещая заехать в два».

Подъезжая к дому, она заметила возле него две машины, а на крыльце сидели Нейл и его отец с ящиком инструментов.

Мистер Стефенс не дал ей извиниться.

— Вы не опоздали. Всего две или три минуты. Если только мой сын ничего не перепутал, что вполне возможно. Он сказал, мы должны быть здесь в два.

— Вероятно, я наделал много ошибок, — сказал Нейл, глядя в глаза Мэги.

Она проигнорировала замечание, стараясь не поддаваться на провокацию.

— Как мило, что вы пришли вместе, — искренне обрадовалась она, отперев замок и пуская их в дом.

Закрыв за собой дверь. Роберт Стефенс хорошенько ее осмотрел.

— Надо утеплить, — заметил он. — Очень скоро морской воздух похолодает, начнется сильный ветер. А пока хотел бы начать с двери на кухне, о которой говорил Нейл, потом проверим все оконные замки и посмотрим, что следует заменить. У меня есть запасные, а если не хватит, принесу еще.

Нейл стоял рядом с Мэги. Чувствуя его близость, она отступила, когда он сказал:

— Не удивляйся, Мэги. Мой дедушка после Второй мировой своими руками построил бомбоубежище на случай ядерной войны. В детстве мы с ребятами любили там играть. К тому времени люди уже поняли, что эти убежища полезны при нейтронной атаке, как зонтик в бурю. Папе достался от дедушки его особый взгляд на жизнь: «Готовься к худшему, надейся на лучшее». Вечно воображает себе невообразимое.

— Совершенно верно, — согласился Роберт Стефенс. — Но в этом самом доме десять дней назад случилось именно невообразимое.

Мэги заметила, как Нейл сморщился, и поспешно сказала:

— Я очень благодарна, что вы пришли.

— Если у вас какие-то дела, то мы не помешаем, — заметнл Роберт Стефенс, когда они шли на кухню, и, открыв свои ящик с инструментами, разложил их на столе.

— Думаю, тебе лучше остаться с нами, — забеспокоился Нейл. — Нам может что-нибудь понадобиться. Не исчезай, Мэги.

Глядя на него, одетого в светло-коричневую рубашку, хлопчатобумажные твидовые брюки и теннисные туфли, Мэгн пожалела, что у нее под рукой нет фотокамеры. Здесь она заметила в Нейле черты, которых никогда не знала в Нью-Йорке. У него больше не было выражения, говорившего «не смей вторгаться на мою территорию». У него такой вид, будто он способен переживать за других людей, даже за нее, Мэги.

Лоб его был озабоченно нахмурен, а в карих глазах стоял тот же вопрос, который Мэги заметила прошлым вечером.

Потом, когда его отец занялся дверным замком, Нейл тихо сказал:

— Мэги, я вижу, что тебя что-то тревожит. Молю Бога, чтобы ты со мной поделилась.

— Нейл, подай мне большую отвертку, — скомандовал отец.

Мэги уселась в старое плетеное кресло.

— Посмотрю, может, научусь чему-нибудь полезному.

Отец и сын работали почти час, переходя из комнаты в комнату, обследуя окна, укрепляя одни замки, определяя на замену другие. В студии Роберт Стефенс попросил разрешения посмотреть глиняные скульптуры на столе. Когда Мэги показала ему начатый портрет Греты Шипли, он сказал:

— Я слышал, что под конец она плохо себя чувствовала. А когда я видел ее, она была довольно оживленная и даже радостная.

— Это Нуала? — спросил Нейл, указывал на другой бюст.

— Здесь еще много работы, но да, это портрет Нуалы. Кажется, мои руки сумели выразить то, чего я сама не понимала. У нее всегда был такой веселый вид, но здесь этого нет.

Когда они спускались вниз, Роберт Стефенс показал на комнату Нуалы.

— Надеюсь, вы собираетесь перебраться сюда, — сказал он. — Эта комната вдвое больше гостевой.

— Честно говоря, я уже перебралась, — призналась Мэги.

Мистер Стефенс остановился у двери.

— Кровать должна стоять напротив окон, а не там, где теперь.

Мэги беспомощно сказала:

— Я как раз собиралась это сделать.

— А кто собирался вам помочь?

— Я хотела сама, я гораздо сильнее, чем кажусь.

— Шутите! Вы хотите сказать, что хотели таскать эту громадину сами? Нейл, давай начнем с кровати. Куда поставить шкаф, Мэги?

Нейл помолчал и сказал:

— Не обращай внимания. Он такой со всеми.

— Со всеми, кто мне небезразличен, — поправил его отец.

Мебель была переставлена менее чем за десять минут. Наблюдая за ними, Мэги думала, как изменить декор комнаты. Старые обои надо сменить, перестелить пол, а вместо выцветшего потертого ковра настелить ковровое покрытие.

«Снова вью глезд», — подумала она.

— О кей, вот и все, — объявил Роберт Стефенс.

Мэги и Нейл шли за ним вниз по лестнице, когда он сказал:

— Мне пора. Сегодня жду к себе кое-кого на вечер. Нейл, ты появишься на следующей неделе?

— Обязательно. В пятницу я снова выходной.

— Мэги, я привезу остальные замки, но прежде обязательно позвоню, — сказал Роберт Стефенс, выходя из дома. Мэги не успела его поблагодарить, как он уже оказался в машине.

— Он восхитителен, — сказала она, когда его машина скрылась из виду.

— Как ни странно, но я того же мнения, — улыбнулся Нейл. — Хотя некоторые находят его невыносимым. — Он помолчал. — Мэги, ты была сегодня на могиле своей мамы?

— Нет, не была, а почему ты спросил?

— Потому что твои колени запачканы грязью. Уверен, что ты в этом наряде в огороде не работала.

Мэги заметила, что благодаря Нейлу и его отцу она стряхнула с себя или хотя бы отстранила сильную тревогу, вызванную находкой колокольчика на могиле Греты Шипли. Вопрос Нейла заставил ее вспомнить обо всем.

Но теперь она не могла говорить об этом ни с Нейлом, ни с кем-либо другим. До тех пор, пока не выяснит, что колокольчики оказались там по прихоти Эрла Бейтмана.

Заметив перемену в ее лице Нейл пошел в наступление:

— Мэги, что, в самом деле, происходит? — спросил он низким, напряженным голосом. — Ты сердишься на меня, а я не знаю, за что, неужели только за то, что не позвонил вовремя перед твоим отъездом. Я не прощу себе этого до конца жизни. Если бы я знал, что случилось, я бы немедленно к тебе приехал.

— Неужели? — Мэги покачала головой и отвела глаза. — Нейл, я пытаюсь во многом разобраться, в том, что пока лишено всякого смысла и может оказаться плодом моего воображеня. Но я должна разобраться сама. Давай не будем об этом сегодня.

— Полагаю, у меня нет выбора, — сказал Нейл. — Послушай, мне надо идти. Завтра утром большое совещание, я должен подготовиться. Но завтра я тебе позвоню, а в четверг днем заеду. Ты будешь здесь до следующего воскресенья?

— Да, — кивнула Мэги, а про себя добавила: «Может, к тому времени у меня будут ответы на некоторые вопросы об Эрле Бейтмане и этих колокольчиках, а также...»

Мысли ее прервались, потому что непрошенно мелькнула мысль о «Латам Мейнор».

— Нейл, в прошлый раз ты говорил, что был с отцом в «Латам Мейнор». Вы искали двухкомнатный номер для ваших клиентов, не так ли?

— Да. А что?

— Нуала чуть не купила этот номер. Ты еще говорил, что другая женщина собиралась его занять, но не смогла из-за того, что потеряла деньги в каком-то деле?

— Это верно. И еще одна клиентка папы, числившаяся в списке кандидатов, прогорела — это Кора Гебхарт. Я собираюсь заняться этим на неделе, выявить гада, который уговорил их инвестировать, и, если мне удастся найти что-нибудь, за что можно повесить Дуга Хансена, я натравлю на него Совет. Мэги, к чему ты клонишь?

— Дуглас Хансен? — воскликнула Мэги.

— Да, а что? Ты его знаешь?

— Не совсем, но если что узнаешь о нем, скажи мне, — попросила она, вспомнив, что Хансен хотел, чтобы она никому не говорила о его предложении. — Просто слышала о нем.

— Тогда не связывайся с ним, — мрачно посоветовал Нейл. — Ладно, мне пора. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Запри за мной дверь.

Он не уходил с крыльца, пока не услышал звук закрывающегося замка.

Она смотрела, как он уезжает. Фронтальные окна выходили на восток, и полуденные тени начали проникать сквозь листву деревьев.

В доме вдруг стало тихо и пусто. Мэги задумчиво посмотрела на кремовые брюки, на грязные коленки, которые заметил Нейл.

«Переоденусь и поднимусь в студию ненадолго. Завтра утром приберу в шкафу у Нуалы в спальне и перенесу туда свои вещи. — Мэги хотелось расспросить Нуалу о многом. Вылепливая ее черты из глины, она как бы общалась с ней. — Может, я смогу думать пальцами о том, чего мы не успели сказать друг другу».

Она могла спросить об очень важном, например: «Нуала, была ли причина, по которой ты боялась жить в „Латам Мейнор“?»


7 октября, понедельник


58


Малком Нортон открыл свою контору в обычное время, в 9.30. Он прошел через приемную, где за столом когда-то сидела Барбара Хоффман. Теперь этот стол был свободен от всех ее личных вещей. Фотокарточки ее детей и их семей, узенькая ваза, в которой всегда стояли цветы или пучок листьев, аккуратная стопка текущей документации — ничего этого больше не было.

Нортон слегка поежился. Приемная снова была холодная н безликая. «Любимый стиль Дженис, — мрачно подумал он. — Холодно, стерильно. Как она сама. И как я», — с горечью добавил он, проходя в сгон кабинет. Никаких клиентов. Никаких встреч — перед ним маячил долгий и тихий день. Ему пришло в голову, что в банке у него есть двести тысяч долларов. «Почему бы просто не взять их и не исчезнуть?» — спрашивал он себя.

Если бы Барбара пошла с ним, он сделал бы это не задумываясь. Пускай Дженис остается в заложенном доме. При удачной продаже он сможет стоить в два раза больше залога. «Справедливое распределение», — думал он, вспоминая о банковской ведомости, которую нашел в сумке жены.

Но Барбара ушла. Смысл происшедшего постепенно начал доходить до него. Он понял, что она уйдет, в тот же миг, когда его кабинет покинул полицейский Брауэр. Его вопросы ее напугали. Она почувствовала его не-приязнь, это все решило — ей надо было уехать.

«Как много знал Брауэр?» — размышлял Нортон, сидя за столом со сцепленными руками. Все было продумано так хорошо. Если бы договор о продаже с Нуалой осуществился, он отдал бы он двадцать тысяч своих пенсионных. Они бы отсрочили продажу на девяносто дней, этого хватило бы на подписание соглашения с Дженис, а потом займом покрыли бы покупку.

«Если бы только не появилась эта Мэги Холлоувей, — с досадой подумал он. — Если бы только Нуала не написала новое завещание. Если бы только он не открыл Дженис секрет об изменении закона об охране окружающей среды Ветленда. Если бы...»

Утром Малком проезжал мимо дома Барбары. Он выглядел так, как и все дома, покинутые и закрытые на зиму. Все окна закрыты ставнями, всюду неубранные листья. Барбара, должно быть, уехала в Колорадо в субботу. Она не позвонила ему. Просто уехала.

Малком Нортон сидел в своем темном тихом офисе, раздумывая над тем, что делать дальше. Впрочем, он знал, что ему делать, вопрос лишь в том, когда сделать это.


59


В понедельник утром Лора Хорган попросила ассистента из отдела убийств проверить личное дело Зельды Маркей, медсестры из «Латам Мейнор» в Ньюпорте, которая нашла тело Греты Шипли.

Первые данные поступили поздно утром, и ничего подозрительного в них не было. Отличная характеристика, никаких жалоб, всю жизнь прожила в Род-Айленде. За двадцать лет проработала в трех больницах и четырех пансионатах, все в пределах штата. В «Латам Мейнор» пришла с его открытия.

«Кроме „Латама“, она меняла работу довольно часто», — думала доктор Хорган.

— Поговорите с сотрудниками заведений, в которых она работала, — посоветовала она ассистенту. — Что-то в этой женщине меня настораживает.

Потом она позвонила в полицию Ньюпорта и попросила начальника Брауэра. С момента его назначения на должность инспектора они испытывали симпатию и уважение друг к другу.

Она спросила Брауэра о расследовании дела Нуалы Моор. Он сказал, что у них нет особых зацепок, но работа идет двумя версиями, и они пытаются сделать всевозможное для раскрытия преступления. Во время разговора в комнату заглянул детектив Джим Хаггерти.

— Обождите минуту, Лора, — попросил Брауэр. — Хаггерти вел наблюдение за приемной дочерью Нуалы Моор. У него сейчас такое выражение лица, будто он что-то нашел.

— Может, да, — сказал Хаггерти, — а может, нет. — Он достал блокнот. — Сегодня утром в 10.45 падчерица Нуалы Моор Мэги Холлоувей была в морге Нью-портской полиции и просмотрела некрологи пяти женщин. Поскольку все они долго жили в Ньюпорте, некрологи довольно пространные. Миссис Холлоувей взяла их компьютерные распечатки и ушла. У меня есть эти копии.

Брауэр повторил слова Хаггерти Лоре Хорган и добавил:

— Миссис Холлоувей впервые появилась в городе десять дней тому назад. Совершенно уверен, что она не могла знать всех этих женщин, кроме, может быть, Греты Шипли. Мы проверим, почему она ими так заинтересовалась. Я с вами свяжусь.

— Шеф, сделайте одолжение, — попросила доктор Хорган, — пошлите мне факсом эти копии, о'кей?


60


Дженис Нортон с оттенком цинизма заметила, что жизнь в «Латам Мейнор» шла прежним порядком несмотря на внезапный переполох, вызванный недавними смертями. Пришпоренная щедрым поощрением племянника за содействие в выяснении финансового состо-яния Коры Гебхарт, Дженис решила еще раз заглянуть в дела доктора Лейна, которые тот хранил у себя в столе.

Ей надо было быть осторожней, чтобы не попасться. Потому она тайно наведывалась к нему в кабинет, когда его не было в здании.

Понедельник самое подходящее время. Лейны уезжают в Бостон по какому-то делу, кокиейльный прием или званый обед, Дженис знала, что остальные сотрудники обязательно воспопьзуются их отсутствием и исчезнут ровно в пять.

Прекрасная возможность забрать все дела к себе в кабинет и внимательно их просмотреть.

«Лейн в отличном настроении», — подумала она, когда он заглянул в ее кабинет в половине четвертого, чтобы попрощаться. Скоро она поняла причину его радости, узнав, что кто-то приезжал посмотреть большой номер и рекомендовал его для своих клиентов. Супруги Ван Хиллари позвонили и обещали появиться в следующее воскресенье.

— Насколько я понял, они очень состоятельные люди и собираются поселиться на северо-востоке, — сказал доктор Лейн с явным удоволствием. — Хорошо бы таких клиентов побольше.

«И немалые хлопоты с ними, — подумала Дженис. — Похоже, от них нам с Дугом будет мало толку. Если это место им понравится, они смогут купить его сразу. И даже еcли бы они только ждали место, все равно слишком рискованно связываться с супружеской парой, — решила она. — Они неизбежно окружены финансовыми советниками, зорко следящими за их инвестициями». Даже ее очаровательному племяннику пришлось бы нелегко с ними.

— Ну что ж, надеюсь, вы с Одиль прекрасно проведете время, доктор, — сказала Дженис, быстро повернувпшсь к компьютеру. Он может что-то заподозрить, если она забудется и увлечется болтовней.

Вторая половина дня была предоставлена ей. Она знала, что неприятное ощущение возникло вовсе нe от того, что она залезла в чужие бумаги. Бьло еще какое-то слабое навязчивое подозрение, что кто-то рылся у нее в сумке.

«Странно, — сказала она себе. — Кто мог это сделать? Малком в мою комнату никогда не входит и не опускается до слежки. — Потом в голову пришла мысль, от которой она улыбнулась. — Я становлюсь параноиком, начала подозревать его именно в том, что делаю сама».

С другой стороны, у нее было твердое убеждение, что здесь что-то происходит. С этого момента она решила хранить свои банковские счета и копии документов там, где он никогда не сможет до них добраться.


61


Из-за двух ранних совещаний в понедельник Нейла не было в конторе до одиннадцати часов. Вернувшись к себе в кабинет, он сразу позвонил Мэги, но она не ответила.

Потом он позвонил Ван Хиллари и вкратце рассказал им о своем впечатлении от «Латам Мейнор», закончив советом посетить его и увидеть все своими глазами.

Следующий звонок был частному детективу, работавшему по заданиям «Карлсон и Паркер», с просьбой предоставить ему досье на Дугласа Хансена.

— Копайте как можно глубже, — распорядился он. — Этот парень — мошенник международного класса.

Потом он снова позвонил Мэги и успокоился, когда та взяла трубку. Она слегка задыхалась.

— Только что вошла, — сообщила она.

Нейл ясно слышал в ее голосе тревогу и озабоченнность.

— Мэги, что-нибудь случилось? — спросил он.

— Нет, вовсе нет.

Еe ответ прозвучал почти шепотом, словно она боялась, что ее услышат.

— У тебя есть кто-нибудь? — спросил он с нарастающей тревогой.

— Нет. Я одна. Только что вошла.

Мэги не имела привычки повторяться, и Нейл понял, что она опять не решилась доверить ему то, что ее беспокоило. Ему хотелось засыпать ее вопросами, вроде «Где была?», или «Что удалось выяснить?», или «Чем могу помочь?», но, зная ее, он промолчал.

Вместо этого он просто сказал:

— Мэги, я здесь. Просто не забывай об этом, если захочешь с кем-то поговорить.

— Не забуду.

«Но не сделаешь этого», — подумал он.

— О'кей, позвоню завтра.

Он положит трубку и долго сидел, прежде чем набрать номер родителей. Ответил отец. Нейл сразу спросил его:

— Папа, у тебя есть замки для окон Мэги?

— Только что нашел.

— Отлично. Сделай одолжение, позвони ей и скажи, что приедешь сегодня и поставишь их. Мне кажется, ее что-то сильно беспокоит.

— Я позабочусь об этом.

«Хорошо, что Мэги хотя бы охотно общается с отцом, — подумал Нейл, — жаль, что не со мной. По крайней мере, отец будет настороже, если возникнут какие-нибудь проблемы».

Как только он кончил говорить по телефоиу, в комнату вошла Триш, держа в руке пачку записок. Положив их на стол, она указала на верхнюю.

— Похоже, твоя новая клиентка попросила тебя продать собственность, которая ей не принадлежит, — сказала она сердито.

— Ты о чем? — возмутился Нейл.

— Ничего особенного. Просто по клирингу Кора Гебхарт не является владелицей пятидесяти тысяч акций, которые ты продал за нее в пятницу.


62


После звонка Нейла Мэги подошла к плите и почти машинально налила чайник. Хотелось согреться горячим чаем. Ей нужно было как-то развеять жестокую реальность некрологов и беспокойные, даже сумасшедшие мысли, переполнявшие голову.

Она быстро проанализировала все, что узнала.

На прошлой неделе они с Гретой ходили на кладбище и возложили цветы на могилы Нуалы и остальных пяти женщин.

На три могилы кто-то положил колокольчики. Она их сама видела.

Создавалось впечатление, что на могиле миссис Райнлендер тоже был колокольчик, но почему-то его убрали.

Грета Шипли умерла во сне спустя два дня, но уже через двадцать четыре часа после похорон на ее могиле появился колокольчик.

Мэги разложила на столе некрологи и прочла их еще раз. В них она нашла подтверждение тому, что пришло ей в голову вчера: только на могиле Винифред Пирсон колокольчика не было никогда, у нее была большая заботливая семья. Она умерла, когда рядом находился ее личный врач.

За исключением Нуалы, убитой у себя в доме, все остальные умерли во сне. А это значит, что в момент смерти никого рядом не было.

Все они были под наблюдением доктора Вильяма Лейна, директора «Латам Мейнор».

Доктор Лейн. Мэги вспомнила, как поспешно Сара Кушинг отвезла свою маму к другому врачу. Не потому ли, что она знала или подсознательно чувствовала, что доктор Лейн недостаточно квалифицированный врач?

«А может, слишком умелый лекарь? — вопрошал настойчивый внутренний голос. — Не забывай, Нуала была убита».

«Не надо так думать», — предостерегла она себя. Но как ни взгляни на это дело, для многих «Латам Мейнор» стал роковым местом. Две клиентки мистера Стефенс потеряли деньги, пока ждали очереди на получение номера в этом пансионате, а пять женщин, жительниц «Латам Мейнор», которые вовсе не были слишком стары и больны, внезапно умерли во сне.

Почему Нуала передумала продать дом и поселиться в пансионате? И почему Дуглас Хансен, продавший акции несчастных женщин, вдруг появился здесь со своим предложением купить этот дом? Мэги тряхнула головой. Должна быть какая-то связь, но какая?

Чайник засвистел, и когда Мэги готовила себе чай, зазвонил телефон. Это был отец Нейла. Он сказал:

— Мэги, я достал замки, уже еду. Если вам надо уйти, скажите, где будет ключ.

— Нет, я буду дома.

Спустя двадцать минут он был у двери.

— Рад видеть вас, Мэги, — улыбнулся он. — Начнем с верхнего этажа.

Пока ом менял замки, она возилась на кухне, убираясь в шкафах, вытряхивая всякий хлам. Звук его шагов наверху успокаивал. Все это время она не переставала думать о том, что узнала. Собирая воедино головоломку, она пришла к выводу, что у нее нет права подозревать доктора Лейна, но были все основания разобраться с Дугласом Хансеном.

Роберт Стефенс вернулся на кухню.

— О'кей, у вас все теперь в порядке. Чаевых не беру, но от чашечки кофе не откажусь. Можно растворимый. Я не привередливый.

Он уселся на стул, и Мэги почувствовала, что он ее изучает. «Его предупредил Нейл. Он знал, что я расстроена».

— Мистер Стефенс, — начала она, — вам немного известно про Дугласа Хансена, не так ли?

— Достаточно, чтобы утверждать, что он испортил жизнь некоторым очень милым дамам, Мэги. Но сам я с ним не виделся. А почему вы спрашиваете?

— Потому что обе леди, потерявшие из-за него деньги, собирались поселиться в «Латам Мейнор», а это означает, что у них были приличные суммы денег. Моя мама тоже хотела там жить, но передумала в последнюю минуту. На прошлой неделе Хансен появился здесь и предложил за дом на пятьдесят тысяч больше, а насколько я знаю, это намного превосходит реальную цену. И теперь я думаю о том, как он находил этих женщин и почему появился здесь. Это не простое совпадение.


63


Эрл Бейтман проехал мимо дома Мэги дважды. На третий раз он увидел, что машина с номерами Род-Айленда уехала, а пикап Мэги остался на месте. Он затормозил и взял фотографию в красивой рамке, которую привез с собой.

Он был совершенно уверен, что, если бы предварительно позвонил и сказал, что хочет ее видеть. Мэги обязательно бы ему отказала, но теперь у нее нет выбора. Ей придется пригласить его в дом.

Дверь открылась только после второго звонка. Было видно, что Мэги сильно удивлена. «Удивлена и напугана», — подумал он и быстро достал пакет.

— Вам подарок, — воодушевленно сказал он. — Превосходная фотография Нуалы, сделанная на балу в «Четырех Временах Года». Специально для вас заказал рамку.

— Как мило с вашей стороны, — промолвила Мэги, пытаясь изобразить улыбку на растерянном лице, и протянула руку.

Эрл отодвинул сверток.

— Разве вы не пригласите меня войти? — спросил он веселым и шутливым тоном.

— Да, конечно.

Она пропустила его, но оставила дверь широко открытой.

— Я бы на вашем месте ее закрыл, — сказал Эрл. — Не знаю, выходили ли вы сегодня на улицу, но там про хладный ветер. — Он снова заметил ее нерешительность и неприятно улыбнулся. — И что бы ни говорил вам мой дорогой кузен, я не кусаюсь, — уверил он, наконец отдавая ей сверток.

Он прошел в гостиную и сел в большое кресло.

— Вижу, как в этом самом кресле сидит Тим со своими книгами и газетами, а Нуала суетится вокруг. Они были нежной парой, как голубки! Время от времени они приглашали меня к обеду, и я всегда был рад этому. Хозяйка Нуала была неважная, но отлично готовила. А Тим рассказывал мне, что, когда они вдвоем смотрели допоздна телевизор, она, бывало, свернется калачиком у него под боком. Нуала была такая миниатюрная.

Он огляделся.

— Вижу, что вы начинаете устраиваться здесь, — похвалил он. — Одобряю. Появилось ощущение спокойствия. Это двойное кресло вас пугает?

— Хочу сделать кое-какую перестановку, — сказала Мэги все еще неуверенным голосом.

Бейтман наблюдал за Мэги, пока она разворачивала подарок, и поздравил себя с тем, что придумал этот ход с фотографией, увидев, как просияло лицо женщины при виде снимка.

— О, какая чудесная фотография Нуалы, — обрадовалась Мэги. — В тот вечер она была так прекрасна. Спасибо. Я действительно рада и благодарна вам за это. — Теперь она улыбалась искренно.

— Сожалею, что мы с Лайамом тоже в кадре, — сказал Бейтман. — Может, попытаетесь заретушировать нас?

— Я не сделаю этого, — быстро ответила Мэги. — И благодарю вас за то, что нашли время принести ее мне.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся он, удобно устраняясь в кресле.

«Он не собирается уходить», — с досадой подумала Мэги. Под его пристальным взглядом ей стало не по себе. Казалось, что она под микроскопом. Увеличенные очками глаза Бейтмана глядели на нее внимательно и не мигая. Несмотря на его явное желание казаться бе беззаботным, он был насторожен, а тело его напряжено. «Трудно представить его уютно устроившимся где-нибудь, даже в собственной шкуре, — подумала Мэги. — Он как сильно растянутая пружина, готовая сомкнуться».

Нуала была такая миниатюрная леди...

Хозяйка была неважная... отлично готовила...

Как часто Эрл Бейтман бывал здесь? Насколько хороню он знал дом? Может, ему известна причина, по которой она отказалась от «Латам Мейнор»? Мэги уже была готова произнести это, но тут ей в голову пришла другая мысль: «Может быть, он заподозрил что-то и... убил ее!»

Когда зазвонил телефон, она почти вскочила с места, извинившись, бросилась в кухню и взяла трубку. Звонил шеф полиции Брауэр.

— Миссис Холлоувей, вы позволите мне заехать к вам сегодня вечером? — спросил он.

— Конечно, что-нибудь прояснилось? Я имею в виду дело Нуалы?

— О, ничего особенного, просто хотел поговорить с вами. Возможно, я буду не один. Это ничего? Позвоню перед выездом.

— Конечно, — согласилась она. Потом, решив, что Эрл Бейтман может услышать ее разговор, повысила голос:

— У меня как раз сейчас в гостях Эрл Бейтман. Он принес мне чудесную фотокарточку Нуалы. До скорой встречи.

Вернувшись в гостиную, она заметила, что пуфик возле его кресла сдвинут с места. Значит, он вставал. «Он действительно подслушивал, — подумала она. — Отлично». Улыбнувшись, она сообщила:

— Это был шеф полиции Брауэр. «Ты об этом уже знаешь», — добавила она про себя. — Хочет заехать сегодня. Я сказала, что вы у меня.

Бсйтман важно кивнул.

— Хороший начальник полиции. Людей уважает. Не такой, как полицейские в других странах. Вам известно, что происходит, когда умирает король? Во время траура полиция берет контроль над правительством. Ведь иногда даже убивают королевскую семью. В некоторых странах это было обычным явлением. Могу привести немало примеров. Вы знаете, что я читаю лекции о похоронных обычаях?

Мэги села, удивленная этим странным человеком. Она почувствовала в нем что-то новое, почти религиозную увлеченность. Из неуклюжего, рассеянного профессора он превратился в сладкоголосого миссионера. Он даже сидел по-другому. Напряженная поза робкого ученика сменилась на удобную позу человека уверенного и свободного. Он слегка подался вперед, положив левый локоть на подлокотник, и слегка наклонил голову. Он больше не таращил на нее глаза, теперь они были устремлены куда-то мимо нее.

У Мэги пересохло во рту. Бессознательно она села в двойное кресло и поняла, что он смотрит туда, где лежало тело Нуалы.

— Вы знаете, что я читаю лекции о похоронных обычаях? — повторил он, и она со страхом поняла, что забыла ответить на его вопрос.

— О да, — быстро сказала она. — Помните? Вы говорили об этом при нашей первой встрече.

— Хотел бы поговорить с вами об этом, — искренно сказал Бейтман. — Видите ли, кабельное телевидение заинтересовалось моими лекциями, они предлагают мне сделать серию передач, если у меня наберется тем хотя бы на тринадцать трндцатиминутных программ. Это не проблема. Материала у меня более чем достаточно, но мне хотелось бы побольше наглядности.

Мэги ждала.

Эрл скрестил пальцы. Теперь его голос стал вкрадчивым.

— Ответ на это предложение должен быть дан незамедлительно. Необходимо срочно заняться этим. Вы преуспевающий фотограф и понимаете важность хорошего изображения. Вы мне окажете большую честь, если сегодня посетите мой музей. Это в центре, рядом с похоронной конторой, что принадлежала моей семье. Вы, конечно знаете, где это. Не уделите ли мне час времени? Я покажу вам экспонаты и все объясню, может, вы поможете выбрать кое-что для режиссера. — Он помолчал. — Мэги, пожалуйста.

«Он точно меня подслушал, — решила Мэги. — Знает, что Брауур приедет сюда, и знает, что я сказала ему, кто у меня. Лайам рассказал мне про викторианские колокольчики Эрла. Их должно быть двенадцать. Предположим, что они выставлены в музее. И предположим, что их теперь всего шесть. Если так, то логично сделать вывод, что на могилы их положил именно он».

— С удовольствием, — согласилась она, подумав. — Но ко мне сегодня приедет Брауэр. На всякий случай я оставлю на двери записку, что я с вами в музее и вернусь к четырем.

Эрл улыбнулся.

— Очень разумно, Мэги. У нас будет много времени.


64


В два часа Чет Брауэр заехал за детективом Джимом Хаггерти в его контору, но узнал, что тот ушел несколько минут назад, сказав, что скоро вернется. Когда Хаггерти появился, в руках у него были те же бумаги, над которыми склонился Брауэр, сидя за его столом, — копии некрологов, что искала Мэги в ньюпортских газетах. Хаггерти знал, что еще один комплект был послан факсом Лоре Хорган в контору инспектора в Провиденсе.

— Что ты искал, Джим? — спросил Брауэр. Хаггерти упал на стул.

— Возможно, то же, чго и вы, шеф. Пять из шести умерших женщин жили в этом шикарном доме престарелых.

— Верно.

— Ни у одной из них не было близких родственников.

Брауэр взглянул на него ласково.

— Очень хорошо.

— Все они умерли во сне.

— Точно.

— И в каждом случае наблюдал их доктор Вильям Лейн. Директор «Латам Мейнор». То есть он подписал свидетельства о смерти.

Брауэр одобрительно улыбнулся.

— Ты быстро схватываешь.

— Кроме того, — продолжал Хаггерти, — в некрологах сказано, что в случае смерти владельца купленный им номер снова переходит в собственность «Латам Мейнор» и может быть опять продан, и очень быстро.

Брауэр нахмурился.

— Я об этом не подумал, — признался он. — Поговорим с инспектором. Лора тоже над этим работает. Она проверяет доктора Лейна и уже ознакомилась с биографией сестры Зельды Маркой. Собирается сегодня со мной к Мэги Холлоувей, побеседовать.

Хаггерти задумался.

— Я знал миссис Шипли, ту, что умерла в «Латам Мейнор» на прошлой неделе. Она мне очень нравилась. Я решил, что ее родственники еще не уехали, поспрашивал, они остановились в «Харборсайд Ин». Так что я просто подъехал к ним.

Брауэр ждал. У Хаггерти было совершенно растерянное выражение лица, которое, как знал Брауэр, свидетельствовало о том, что он кое-что нашел.

— Я выразил им соболезнование и поговорил с ними немного. Оказывается, вчера Мэги Холлоувей была в «Латам Мейнор».

— Что она там делала? — выпалил Брауэр.

— Ее пригласили на обед старая миссис Бейнбридж и ее дочь. Потом она поднялась в комнату миссис Шипли и говорпла с родственниками, когда те паковали вещи. — Он вздохнул. — У миссис Холлоувей была странная просьба. Она сказала, что ее мачеха Нуала Моор, преподававшая искусство в «Латам Мейнор», помогла миссис Шипли нарисовать рисунок, и она хотела бы его забрать. Забавно, что рисунка не оказалось на месте.

— Может, миссис Шипли его порвала?

— Маловероятно. Но позднее две жительницы пансионата рассказали родственникам миссис Шипли, что видели этот рисунок. Это вроде был плакат времен Второй мировой войны с изображением шпиона, подслушивающего за двумя рабочими оборонного завода.

— Зачем он нужен миссис Холлоувей?

— Потому что Нуала изобразила себя и Грету Шипли в виде этих рабочих, а вместо шпиона, как вы думаете, кого она нарисовала?

Брауэр взглянул на Хаггерти сощурившись.

— Сестру Маркей, — довольно сообщил детектив. — И еще, шеф. По правилам «Латам Мейнор», в случае смерти комната запирается, пока не появятся родственники, чтобы забрать личные вещи покойного. Другими словами, никто не мог просто так зайти и взять рисунок. — Он сделал паузу. — Наводит на размышления, не так ли?


65


Нейл отменил встречу во время ленча и вместо этого съел бутерброд с кофе у себя в кабинете. Он попросил Триш избавить его от всех звонков, кроме самых важных, потому что хотел освободить себе несколько следующих дней.

В три часа, когда Триш вошла к нему с пачкой свежих бумаг, он звонил отцу.

— Па, я сегодня вечером заеду, — сказал он. — Пытался по телефону связаться с этим Хансеном, но мне все время отвечают, что его нет. Поэтому хочу съездить туда сам. За этим парнем есть гораздо больше, чем просто подлые советы старушкам.

— Мэги об этом тоже говорила, уверен, она что-то откопала.

— Мэги!

— Она думает, что существует какля-то связь между Хансеном и женщинами, которые подавали заявления в «Латам Мейнор». Я разговаривал с Лаурой Арлингтон и Корой Гебхарт. Оказывается, он позвонил им совершенно неожиданно.

— Почему они просто не отказались с ним разговаривать? Обычно люди не связываются по телефону с теми, кого не знают.

— Возможно, ссылка на Альберту Даунинг помогла ему заручиться их доверием. Он даже советовал им позвонить ей. Но потом, а это интересный момент, он говорил, как некоторые люди покупают акции, которые теряют свою силу из-за инфляции, и в качестве примера приводил акции, которыми владели Кора Гебхарт и Лаура Арлингтон.

— Да, — сказал Нейл, — помню, миссис Гебхарт говорила что-то такое. Мне надо пообщаться с этой миссис Даунинг. Здесь что-то не так. Кстати, думал, что ты позвонишь мне после встречи с Мэги, — добавил он, зная, что теперь голос звучит раздраженно. — Я беспокоюсь за нее. Она в порядке?

— Собирался позвонить тебе, как только закончу проверку Хансена по ее просьбе, — ответил Роберт Стефеис. — Думал, что это гораздо важнее, чем отчитываться перед тобой, — едко добавил он.

Нейл закатил глаза.

— Извини, — сказал он. — И благодарю тебя за то, что съездил к ней.

— Чтобы ты знал, я поехал к ней незамедлительно. Мне эта юная леди очень нравится. Вот еще что: на прошлой неделе Хансен был у Мэги и сделал предложение о покупке дома. Я проконсультировался у агентов по недвижимости насчет его стоимости. Мэги сочла его предложение слишком щедрым, учитывая состояние дома, и она права. Так что постарамся выяснить, какую игру он затеял с ней.

Нейл вспомнил напряженную реакцию Мэги при упоминании Хансена и как уклончиво она ответила на его вопрос, знакома ли с ним.

«Но я был прав в одном: отцу она доверилась. Когда приеду в Ньюопорт, сразу к ней и не уйду, пока не скажет, в чем я виноват».

Оторвавшись от телефона, он взглянул на Триш и бумаги в ее руки.

— Тебе придется заняться этим самой. Меня здесь нет.

— Ах, Боже мой, — сказала Триш с иронией и любовью в голосе. — Значит, имя ей Мэги, и ты с ума по ней сходишь. Какой урок для тебя. — Потом она нахмурилась. — Обожди минуту, Нейл. Тебе действительно не все равно?

— А по-твоему нет!

— Тогда чего ты ждешь? Пошевеливайся.


66


— Я очень горжусь моим музеем, — говорил Эрл, открывая Мэги дверцу ее автомобиля. Она отказалась ехать с ним вместе и знала, что ему это не понравилось.

Следуя за его серой машиной мимо Похоронной конторы Бейтмана, она поняла, почему не замечала музея раньше. Он выходил на боковую улочку, скрытый большим доходным домом, и имел свою автостоянку, которая теперь пустовала, если не считать одного автомобиля в углу — блестящего черного катафалка.

Эрл показал на него, когда они проходили в музей.

— Ему тридцать лет, — сказал он гордо. — Папа хотел его продать, когда я начинал учиться в колледже, но я его уговорил оставить катафалк мне. Зимой он стоит в гараже, выставляется только на лето, и только когда в музее посетители, всего часа на два по выходным. Придает особый тон этому месту, а вы как думаете?

— Думаю, что да, — неуверенно произнесла Мэги. — «За эти последние десять дней я повидала достаточно катафалков, на всю жизнь хватит», — подумала она и стала разглядывать викторианский дом с широким крыльцом и аляповатой отделкой. Подобно похоронной конторе Бейтмана, он был выкрашен в ослепительно белый цвет, с черными ставнями на окнах. На ветру развевались черные креповые ленты, украшавшие парадную дверь.

— Дом был построен в тысяча восемьсот пятидесятом году пра-пра-прадедушкой, — пояснил Эрл. — Это было наше первое похоронное бюро, и тогда семья жила на последнем этаже. Нынешнюю контору построил мой дедушка, а папа расширил ее. Некоторое время в этом доме жил смотритель. Когда десять лет тому назад мы продали дело, то отделили дом и один акр земли, тогда-то все это и досталось мне. Вскоре я открыл музей, хотя собирал его годами.

Эрл взял Мэги за локоть.

— Милости прошу, и не забывайте, мне бы хотелось, чтобы вы на все смотрели с точки зрения наглядности экспонатов. Не просто материал для лекции, но, может быть, средство подчеркнуть особую тематику каждой серии.

Они поднялись на крыльцо. На широких перилах, как бы подчеркивая скорбность обстановки, стояло несколько горшков с фиалками и альпийскими цветами. Бейтман приподнял ближайший горшок и достал ключ.

— Видите, как я вам доверяю, Мэги? Показываю свой тайник. Это старинный замок, и ключ слишком тяжел, чтобы носить его с собой.

Открывая дверь, он указал на креповые ленты.

— У некоторых народов было принято вот так украшать дверь, сообщая, что в этом доме траур.

Господи! Как он наслаждается! Мэги слегка содрогнулась. Руки ее стали мокрыми, и она спрятала их в карманы джинсов. В голову пришла глупая мысль, что не следует входить в дом, где траур, в клетчатой рубашке и джинсах.

Ключ со скрипом повернулся, и Эрл Бейтман распахнул дверь и oтступил в сторону.

— Ну что вы оо этом думаете? — гордо спросил он, когда Мэги медленно прошла мимо него.

В фойе стоял манекен в натуральную величину, одетый в черную ливрею.

— В своей первой книге по этикету, изданной в тысяча девятьсот двадцать втором году, Эмили Поуст писала, что, когда кто-то умирал, дворецкий менял свою обычную ливрею па траурную и встречал посети-телей.

Эрл что-то стряхнул с рукава манекена. Мэги не увидела что.

— Дело в том, — увлеченно говорил он, — что на первом этаже представлены погребальные обряды нашего столетия. Мне подумалось, что фигура в ливрее будет интересна посетителям. Сегодня немногие состоятельные люди хотели бы, чтобы у них в прихожей сто-ял лакей в черной ливрее, если в семье кто-то умер.

Мэги вдруг вспомнила тот тяжелый день, когда ей было десять лет и Нуала сказала, чго уходит.

«Видишь ли, Мэги, — пыталась объяснить она, — долгое время после смерти моего первого мужа я, всегда носила с собой солнечные очки. Я в то время могла расплакаться очень легко. Когда чувствовала, что не сдержусь, я лезла в карман за очками и думала: „Пора надевать камуфляж печали“. Я надеялась, что мы с твоим отцом сможем любить друг друга. Я очень старалась, но ничего не получилось. И всю оставшуюся жизнь, когда бы я ни подумала о годах разлуки с тобой, мне придется прибегать к камуфляжу печали».

Воспоминания об этом дне всегдаа стоили Мэги слез. «Жаль, что у меня нет сейчас камуфляжа печали», — подумала она, вытирая влажную щеку.

— О Мэги, вы растроганы, — сказал Эрл почтительным тоном. — Как тонко вы чувствуете. Я уже сказал, на этом этаже выставлены похоронные принадлежности двадцатого века.

Он отодвинул тяжелый занавес.

— В этой комнате находится макет очень скромных похорон по Эмили Поуст. Видите?

Мэги заглянула. Фигура молодой женщины в бледно-голубом шелковом платье возлежала на покрытой парчой софе. На атласной подушке рассыпаны золотисто-коричневые локоны. Руки сложены на букетике из шелковых ландышей.

— Не правда ли, очаровательно? Кажется, будто она всего лишь спит, — шептал Эрл. — И посмотрите! — Он показал на скромный серебряный аналой возле входа. — В наши дни здесь лежала бы книга для записей посетителей. Вместо этого я положил сюда копию оригинальной статьи из книги Эмили Поуст об уважении к скорбящим. Позвольте зачитать. Это действительно очень впечатляет.

Голос его эхом зазвучал в тишине залов.

— Скорбящие должны, по возможности, находиться в солнечной комнате у зажженного камина. Если им не хочется садиться за общий стол, следует подать очень умеренную пищу на подносе. Чашку чаю, кофе или бульона, тонкий ломтик тоста, крутое яйцо, горячее молоко или гренки. Холодное молоко страдающему человеку неполезно. Повар может предложить что-нибудь на их вкус.

Он сделал паузу.

— Не правда ли, это нечто? Скажите, разве может нынче кто-нибудь, даже при больших деньгах, иметь повара, знающего его вкусы? Верно? Но полагаю, это будет весьма наглядно для лекции, не так ли?

Он взял ее под руку.

— Знаю, что у вас не очень много времени, но, пожалуйста, пойдемте со мной наверх. Там у меня великолепная экспозиция древних ритуалов. Банкетные столы, например. Похоже, что люди издавна понимали, что похороны должны заканчиваться застольем, поскольку длительная скорбь изнуряет и того, кто понес утрачу, и общество. У меня представлены типичные примеры.

— Там еще есть отдел погребений, — продолжал он с энтузиазмом, когда они поднялись но лестнице. — Я говорил вам, что в Судане душили своего вождя, когда он становился старым и слабым? Видите ли, считалось что вождь олицетворяет жизнестойкость народа и не должен умирать, а то народ может погибнуть вместе с ним. Поэтому, когда вождь начинал явно слабеть, его тайно убивали и замуровывали в глиняную стену. Вождь как бы и не умирал вовсе, а просто исчезал. — Он рассмеялся.

Они поднялись на второй этаж.

— В этом зале у меня копия глиняной стены. Только между нами, я начал создание музея под открытым небом, где погребальная зона будет натуральной. Это милях в десяти отсюда. Я даже начал кое-какое строительство, немного расчистил бульдозером. Весь проект разработал сам. Когда все закончу, это будет грандиозно. В одном месте у меня запланирована небольшая копия пирамиды с прозрачной стеной, чтобы было вндно, как древние египтяне хоронили своих фараонов, снаряжая их бесценными украшениями из золота и драгоценных камней.

«Он начинает заговариваться, — подумала Мэги, чувствуя, как ее охватывает свинцово-тяжелое беспокойство. — Он сумасшедший!» Мысль ее бешено работала, пока он водил ее из зала в зал, где были старательно представлены исторические сцены. Теперь Эрл держал ее за руку, таская из стороны в сторону, все показывая и рассказывая.

Они уже почти достигли конца длинного зала, когда Мэги сообразила, что не видела ничего похожего на колокольчикн, которые нашла на кладбище.

— А что у вас на третьем этаже? — спросила она.

— Это пока не для выставки, — рассеянно ответил он. — Там у меня склад.

Вдруг он остановился и посмотрел на нее напряженным взглядом. Они стояли в конце зала напротив тяжелой двери.

— О Мэги, здесь у меня самые лучшие экспонаты!

Эрл повернул ручку и с торжествующим видом распахнул дверь.

— Чтобы достичь нужного эффекта, я соединил две комнаты. Это похороны аристократа в Древнем Риме. — Он оттолкнул ее в сторону. — Позвольте объяснить. Сперва они строили носилки, потом ставили на них топчан. Сверху клали два матраса. Может, из этого получится отличный снимок для сериала. Конечно, в данный момент вместо пламени в факелах горят алые лампочки, но их можно зажечь по-настоящему. Старик, создавший для меня эти носилки, был настоящим мастером. Он сделал точную копию с картинки, которую я ему дал. Взгляните на фрукты, цветы, вырезанные на дереве. Вы их чувствуете?

Он схватил ее за руку и потащил вдоль носилок.

— А этот манекен просто сокровище. Он одет в точности как древний мертвый аристократ. Я нашел это прекрасное одеяние в магазине исторического костюма. Какими эффектными должны были быть эти похороны! Только представьте. Глашатаи, музыканты, пылающие факелы.

Он резко остановился и нахмурился.

— Я слишком увлекаюсь, когда говорю на эту тему, Мэги. Простите.

— О нет, я потрясена, — сказала она, стараясь говорить спокойно и надеясь, что Эрл не заметит, как взмокла ее рука, которую он наконец отпустил.

— Ну хорошо. Есть еще один зал. Вот здесь. Моя коллекция гробов. — Он открыл последнюю днерь. — Тоже довольно интересно, а вы как думаете?

Мэги отшатнулась. Ей не хотелось туда входить. Всего десять дней тому назад ей пришлось выбирать гроб для Нуалы.

— Вообще-то, Эрл, мне уже пора возвращаться, — сказала она.

— О, мне бы хотелось кое-что пояснить. Может, вы еще придете. В конце недели у меня появился новый экземпляр. Он по форме напоминает батон хлеба, создан специально для покойного пекаря. У некоторых южноафриканских народов есть обычай хоронить покойников в гробу, символизирующем их образ жизни. Эта история входила в лекцию для женского клуба здесь, в Ньюпорте.

Мэги обрадовалась, что может наконец получить ответ на то, что искала.

— Вы часто читаете лекции в Ньюпорте?

— Больше не читаю, — Эрл медленно закрыл дверь гробовой комнаты, словно нехотя покидая ее. — Сказано, что нет пророка в своем отечестве, и это верно. Сперва они хотят заполучить вас даже бесплатно, потом оскорбляют.

Говорил ли он о скандале во время лекции в «Латам Мейнор»? Двери комнат были уже закрыты, и холл наполнился тенями, но даже в полумраке она заметила, что его лицо побагровело.

— Но ведь никто не посмел оскорбить вас? — ласково спросила она, контролируя свой голос.

— Однажды, — мрачно произнес он. — Это меня очень огорчило.

Она не осмелилась сообщить ему, что историю с колокольчиками ей рассказал Лайам.

— О, подождите минуту, — медленно проговорила она. — Когда я навещала миссис Шипли в «Латам Мейнор», я, кажется, слышала про какую-то неприятную историю с вами, когда вы любезно согласились выступить у них. Что-то связанное с дочерью миссис Бейнбридж?

— Я именно об этом, — резко ответил Эрл. — Она меня так расстроила, что я перестал читать одну из моих самых лучших лекций.

Они спустились по лестнице, прошли мимо манекена в ливрее и вышли на крыльцо. Здесь дневной свет показался Мэги невозможно ярким после темного музея. Бейтман рассказал ей о том вечере в «Латам Мейнор» и о викторианскиx колокольчиках.

— Я специально их собирал, — сообщил он гневным голосом. — Двенадцать штук. Может, глупо было доверять их таким людям, но это не повод для того, чтобы третировать меня так, как эта женщина.

Мэги говорила очень осторожно:

— Уверена, не все так реагируют.

— Все были очень расстроены. Зельда была как фурия.

— Зельда? — переспросила Мэги. Его глаза сузились, стали внимательными. Она заметила, что он ее изучает.

— Мне не хотелось бы говорить об этом. Мне это неприятно.

— Представляю, какой интересной была эта лекция, — не унималась Мэги. — И возможно, эти колокольчики смотрелись бы очень неплохо на фотографии.

— Нет. Забудьте. Они все в коробке на складе. Там они и останутся.

Он положил ключ обратно под кашпо с цветами.

— Никому не говорите, где он лежит, Мэги.

— Нет, конечно, не скажу.

— Но если вам захочется снова прийти сюда, чтобы пофотографировать экспонаты, которые, на ваш взгляд, подходят для телевидения, то было бы просто отлично. Вы знаете, где найти ключ.

Он проводил ее к машине.

— Мне надо вернуться в Провиденс, — сказал он. — Подумайте о моем предложении, и, возможно, у вас появятся свои идеи. Разрешите мне позвонить вам через день или два?

— Конечно, — ответила она, с облегчением скользнув на сиденье своей машины. — И большое спасибо, — добавила Мэги, уверенная, что никогда не воспользуется ключом и не вернется в это место.

— Надеюсь, скоро увидимся. Передайте от меня привет шефу Брауэру.

Она включила зажигание.

— До свидания, Эрл. Было очень интересно.

— Моя выставка кладбищ будет тоже очень интересной. О, вспомнил, надо поставить катафалк в гараж. Кладбище, катафалк. Забавно, как устроена память, не так ли? — продолжал он, когда она уже тронулась с места.

Выезжая на улицу, она видела в боковое зеркало, что Эрл сидит в катафалке, держа в руке телефонную трубку и повернув голову в ее направлении. Она чувствовала, что его широкие блестящие глаза напряженно следят, как она исчезает из их поля зрения.


67


Доктор Вильям Лейн приехал в отель «Риц-Карлтон» в Бостоне чуть раньше пяти на коктейльный вечер в честь уходящего на пенсию хирурга. Его жена Одиль уехала туда раньше, чтобы успеть сделать покупки и сходить к своей любимой парикмахерше. Как обычно, в таком случае она снимала в отеле комнату на день.

Проезжая через Провиденс, Лейн почувствовал, что его хорошее настроение постепенно улетучивается. Радость от беседы с Ван Хиллари прошла, а вместо этой зазвучало какое-то предупреждение, будто сигнал пожарного детектора, когда в нем садится батарейка. Что-то не так, но он пока не знал что.

Беспокойство появилось после того, как Сара Бейнбридж Хушинг позвонила и сказала, что приедет навестить свою маму еще раз. Она сообщила, что Летиция Бейнбридж позвонила ей вскоре после ленча и пожаловалась на плохое самочувствие и что она ужасно нервничает из-за того, что сестра Маркей врывается в ее комнату без стука.

Он предупредил Маркей об этом после жалобы Греты Шипли на прошлой неделе. Чего она добивается? Доктор Лейн рассвирепел. Нет, он не будет делать ей замечание, он позвонит в «Престиж» и потребует, чтобы ее убрали.

Подъехав к «Риц», Лейн был уже на взводе. Когда он вошел в номер Одиль, ее вид в халате с рюшками, только приступившей к макияжу, разозлил его еще больше. «Конечно, все это время она таскалась по магазинам», — подумал он с раздражением.

— Привет, дорогой, — промурлыкала Одиль, кокетливо по-девчоночьи улыбнувшись, когда он закрывал дверь. — Как тебе нравится моя прическа? Сегодня я позволила Магде немного пофантазировать. Надеюсь, не слишком много локонов? — Она игриво тряхнула головой.

Да, Одиль был настоящая яркая блондинка, но Лейн устал восторгаться ее красотой.

— Смотрится нормально, — сказал он с явным раздражением.

— Всего лишь нормально? — спросила она, сделав большие глаза и трепеща ресницами.

— Послушай, Одиль, у меня болит голова. Не хотелось бы напоминать тебе, что последние недели были очень напряженные.

— Знаю, дорогой. Почему бы тебе не прилечь, пока я раскрашу лилию?

Это была еще одна шутка Одиль, которая приводила его в бешенство. Она говорила всегда «раскрасить» вместо «позолотить лилию». Ей нравилось, когда ее кто-нибудь поправлял, тогда она была счастлива заметить, что фраза искажена, ибо Шекспир написал «Позолотить чистое золото, раскрасить лилию».

«Ах, какая претензия на интеллектуальность», — подумал Лейн, скрипя зубами, и посмотрел на часы.

— Послушай, Однль, торжество начинается через десять минут. Тебе не кажется, что надо поторопиться?

— О, Вильям, никто не является на коктейльный вечер минута в минуту, — возразила она голосом маленькой девочки. — Почему ты сердишься? Знаю, что тебя что-то сильно беспокоит, но, пожалуйста, поделись со мной. Я постараюсь помочь. Я и раньше помогала тебе, не так ли?

Она сделала вид, что сейчас расплачется.

— Конечно помогала, — сказал доктор Лейн более мягким тоном, наконец-то расслабляясь. Затем он сделал ей комплимент, который должен был ее удовлетворить:

— Даже с нераскрашенной лилией ты прекрасна. На этот вечер ты могла бы пойти как есть и затмить там всех женщин.

Когда она улыбнулась, он добавил:

— Но ты права. Я действительно озабочен. Миссис Бейнбридж сегодня плохо себя чувствовала, и мне было бы гораздо спокойней, будь я поблизости, если вдруг понадоблюсь. Поэтому...

— О, — вздохнула она, зная, что за этим последует, — как жаль! Мне так хотелось сегодня со всеми повидаться, повеселиться. Мне нравятся наши клиенты, но мы, похоже, посвятили им всю свою жизнь.

Это была реакция, которую он ждал.

— Я не хочу тебя расстраивать, — сказал он твердо. — Можешь остаться и хорошо провести время. Можешь даже переночевать в гостинице и вернуться домой завтра. Не хочу, чтобы ты садилась за руль ночью без меня.

— Ты уверен?

— Уверен. Я только покажусь и уеду. Можешь передать всем от меня привет. — Тревожное предчувствие внутри завыло как сирена. Ему хотелось умчаться, но он задержался, чтобы поцеловать ее на прощанье.

Она взяла его лицо в руки.

— О, дорогой, надеюсь с миссис Бейнбридж ничего не случится, хотя бы в ближайшее время. Она очень старая, конечно, и не может жить вечно, но она такая милая. Если ты подозреваешь что-нибудь серьезное, пожалуйста, вызови немедленно ее личного врача. Мне бы не хотелось, чтобы ты подписал заключение о смерти еще одной нашей клиентки сразу после смерти другой. Вспомни все неприятности на твоей последней работе.

Он снял ее руки со своего лица и сжал их. Как ему хотелось ее задушить!


68


Вернувшись домой, Мэги долго стояла на крыльце, глубоко вдыхая свежий, чистый, соленый воздух океана. Ей казалось, будто после музея запах смерти застрял у нее в носу.

«Эрл Бейтман наслаждается смертью, — подумала она, чувствуя как по спине пробежали мурашки отвра-щення. — Ему правится говорить об этом, входить в образ».

Лайам рассказывай ей, с каким наслажденном Эрл описывал страх обитательниц Латам, получивших колокольчики. Она хорошо понимала их страх. Хотя, по словам Эрла, этот инцидент так сильно его расстроил, что он упаковал колокольчики и спрятал их на складе.

«А может, здесь и то и другое. Ему, возможно, понравилось их пугать, но он очень расстроился, когда его выгнали», — подумала она.

Ему очень хотелось все ей показать в этом странном музее. Так почему же он не предложил посмотреть колокольчики? Определенно это не из-за болезненных воспоминаний о том, что случилось в «Латам Мейнор».

Может быть, потому, что он спрятал их на могилах женщин из пансионата — тех, кто присутствовал тогда на лекции? И она тут же подумала, была ли на той лекции Нуала?

Мэги заметила, что дрожит вceм телом, и обхватила себя руками. Входя в дом, она убрала с двери записку для Брауэра. Первым, что попалось на глаза в комнате, была фотография в рамке, которую подарил ей Эрл. Она взяла ее в руки.

— О, Нуала, — произнесла она вслух. — Фин-ну-ала. — С минуту она смотрела на фотографию. Можно ее заретушировать, чтобы Нуала осталась одна, а потом увеличить.

Начиная лепить Нуалу, она собрала в доме все ее последние фотографии. Но эта была самая последняя и очень пригодится при завершении работы. Она решила отнести ее наверх.

Шеф полиции Брауэр обещал заехать днем, но было уже немного больше пяти. Она не станет терять времени и поработает над скульптурой. Но по пути в студию она вспомнила, что Брауэр обещал сперва позвонить. В студни она телефона не услышит.

Мэги решила, что сейчас вполне подходящее время, чтобы закончить разборку вещей Нуалы. «Только отнесу наверх фотографию и вернусь», — подумала она.

В студии она аккуратно вынула карточку из рамки и повесила ее на стену возле рабочего стола. Потом включила светильник и хорошенько разглядела фотографию.

«Должно быть, фотограф попросил их улыбнуться», — решила она. Нуала улыбалась естественно. На снимке не хватало лишь того, что Мэги увидела в ее глазах к тот вечер.

Рядом с Нуалой Эрл Бейтман выглядел неуверенным, скованным, улыбка его была явно натянутой. «Но все же, — подумала она, — в нем нет ничего похожего на пугающую одержимость, которую я наблюдала сегодня».

Она вспомнила, как Лайам говорил, что в их семье завелся псих. Тогда она восприняла его слова как шутку, но теперь вовсе этого не исключала.

«Наверное, Лайам ни разу в жизни не вышел на фотографии плохо», — подумала она, изучая снимок. Между кузенами существовало сильное внешнее сходство. Но то, что в лице у Эрла выглядело странным, у Лайама казалось очень милым.

«Мне повезло, что Лайам привел меня на тот вечер и что я встретила Нуалу», — размышляла Мэги, спускаясь по лестнице. Она вспомнила, как чуть было не лишилась этой возможности, как почти уже решила уйти домой, потому что Лайам забыл про нее, снуя от одной группы кузенов к другой. В тот вечер она чувствовала себя покинутой. «Однако он весьма изменился с тех пор, как я сюда приехала», — подумала она.

«О чем следует рассказать Брауэру, когда он придет? — спрашивала она себя. — Даже если Эрл Бейтман положил колокольчики на могилы, в этом нет ничего противозаконного. Но зачем ему лгать, что колокольчики в кладовке?»

Она вошла в спальню и открыла шкаф, где остались только две вещи — голубой коктейльный костюм, который был на Нуале в «Четырех Временах Года», и бледно-золотистый плащ, который Мэги повесила на место, когда Нейл с отцом передвигали кровать.

Днище шкафа было завалено туфлями, тапочками, ботинками. Мэги села на пол и приступила к работе. Часть обуви была ношеной и довольно старой, но некоторые туфли, как, например, те, что Нуала надевала на бал, были новые и очень дорогие.

Верно. Нуала не была аккуратной, но она никогда бы не свалила в одну кучу старую и новую обувь. И вдруг у нее перехватило дыхание. Она вспомнила, что убийца все в доме перевернул, но было ли у него время порыться в обуви?

Зазвонил телефон, и она вскочила, надеясь, что это Брауэр, и поняла, что была бы рада его увидеть.

Однако это был не Брауэр, а детектив Джим Хаггерти. Он звонил, чтобы сообщить, что его шеф хотел бы отложить встречу на следующие утро.

— С нами хочет прийти Лора Хорган, медицинский инспектор, а сегодня у нее срочное дело.

— Хорошо, — согласилась Мэги. — Утром я буду дома. — Но вспомнив, что детектив Хаггерти внушил ей доверие, когда был у нее, она решила расспросить его об Эрле Бейтмане.

— Детектив Хаггерти, — начала она, — сегодня утром Эрл Бейтман пригласил меня в свой музей. — Она старательно подбирала слова. — Какое у него необычное хобби!

— Я был там, — ответил Хаггерти. — Какое место! Думаю, учитывая, что четыре поколения его семьи занимались похоронным делом, это хобби для Эрла не такое уж необычное. Его отец был сильно разочарован, что он не продолжил дело. Но надо признать, по-своему он остался ему верен, — усмехнулся детектив.

— Понимаю. — Мэги снова говорила медленно, взвешивая каждое слово. — Я знаю, его лекции очень популярны, но, кажется, на одной из них произошел неприятный инцидент в «Латам Мейнор». Вам об этом известно?

— Не особенно, но если бы я был тех же лет, что его слушательницы, мне бы тоже не понравились рассказы про похороны, а вам?

— Нет, не понравились бы.

— Я ни разу не был на его лекциях, — продолжал Хаггерти, понизив голос. — Я не собираю сплетни, но поговаривают, что затея с музеем просто сумасшедшая. Но, черт возьми, Бейтманы могли бы купить и продать почти всех Мооров. Эрл владеет серьезным капиталом, который достался ему от отца.

— Понимаю.

— В клане Мооров его называют Кузен Чудила, но думаю, что это от зависти.

Мэги вспомнила, как Эрл сегодня смотрел на то место, где лежало тело Нуалы, с каким неистовством таскал ее от одной экспозиции к другой, как сидел в катафалке, не сводя с нее пристальных глаз.

— А может, это потому, что они знают его слишком хорошо? — предположила она. — Спасибо за звонок, детектив Хаггерти.

Она положила трубку, довольная, что не упомянула про колокольчики. Мэги была уверена, что Хаггерти со смехом приписал бы их таинственное появление на могилах эксцентричности богача.

Мэги снова занялась обувью. Проще всего было свалить большую ее часть прямо в мусорный ящик. Поношенные туфли маленького размера никому не пригодятся.

Однако пару ботинок на меху стоило сохранить. Левый лежал на боку, правый стоял. Она взяла левый, поставила его рядом с собой и потянулась за вторым. Подняв его, Мэги услышала приглушенный звон.

— О Боже, нет!

Заставив себя опустить руку в пушистую внутренность ботинка, она уже знала, что там обнаружит. Пальцы коснулись металла, и, вынув предмет, она поняла, что получила то, чего не смог найти убийца Нуалы, — колокольчик.

«Нуала взяла его с могилы миссис Райнлендер», — подумала Мэги. Руки ее дрожали, но мысль работала четко. Это была точная копня колокольчика, найденного на могиле Нуалы. К ободку прилипла сухая грязь.

Мэги вспомнила, что в кармане золотистого плаща тоже была грязь, а когда она поправляла в шкафу голубое платье, что-то тихо упало.

«Когда Нуала нашла колокольчик на могиле миссис Райнлендер, на ней был этот плащ, — подумала она. — Это ее напугало. Она положила его в карман как доказательство. Случилось ли это в тот день, когда она изменила свое завещание, — размышляла Мэги, — накануне убийства?»

Возможно, это подтвердило подозрения, появившиеся у Нуалы относительно пансионата. Эрл заявляет, что его колокольчики спрятаны в кладовке музея. Если все двенадцать на месте, значит, на могилы их положил кто-то другой.

Мэги знала, что Эрл отправился в Провиденс, а ключ от музея под цветочным горшком. Если она расскажет о колокольчиках полиции и они воспримут ее слова серьезно, у них нет легального права войти в музей.

«Но меня он пригласил, и в любое время, чтобы сделать снимки для телевидения, — подумала Мэги. — Возьму с собой камеру, тогда смогу объяснить свое пребывание там. Чтобы выяснить правду, есть только один способ. Обыщу хранилище и найду коробку с колокольчиками. Наверняка там их только шесть. И если так, можно быть уверенной, что он обманщик».

«Надо сделать фотографию, чтобы сравнить их с моими колокольчиками. Тогда завтра, когда Брауэр будет у меня, я покажу ему пленку, — решила она, — и скажу, что я знаю, как Эрл Бейтман сумел отомстить обитателям „Латам Мейнор“, и что делает он это с помощью сестры Зельды Маркей».

Месть? Мэги похолодела от этой мысли. Да, положив колокольчики на могилы тех, кто стал свидетелем его унижения, он по-своему им отомстил. Но достаточно ли ему этого? И не мог ли он каким-то образом быть причастным к их смерти? А эта сестра Зельда Маркей. Определенно ока как-то связана с Эрлом. Может ли она быть его сообщницей?


69


Несмотря на то что время обеда давно прошло, шеф полиции Брауэр все еще сидел в участке. Это был беспокойный и бессмысленно трагический день. Произошли два ужасных инцидента. Подростки на автомобиле ради шутки сбили пожилую пару, и супруги были теперь в критическом состоянии. Потом разгневанный муж нарушил закон о соблюдении дистанции со своей женой и подстрелил ее.

— По крайней мере, мы знаем, что жена выкарабкается, — сказал Брауэр Хаггерти. — И слава Богу. У нее трое детей.

Хаггерти кивнул.

— Где вы были? — спросил Брауэр. — Лора Хорган хочет знать, когда Мэги Холлоувей сможет принять нас завтра.

— Она сказала, что будет дома все утро, — ответил Хаггерти. — Но обождите звонить доктору Хорган. Хочу сообщить вам о моем визите к Саре Кушинг. Ее мать миссис Бейнбридж живет в «Латам Мейнор». В детстве я был бойскаутом в одном отряде с сыном Сары Кушинг. Знаю ее очень хорошо. Прекрасная женщина. Очень эффектная, умная.

Брауэр знал, что нельзя перебивать Хаггерти, когда он пускается в такие воспоминания. Кроме того, он выглядел очень довольным собой. Чтобы ускорить процесс, шеф задал ожидаемый вопрос:

— Так почему же вы с ней встречались?

— Мэги Холлоувей кое-что сообщила, когда я ей звонил по вашей просьбе. Она упомянула Эрла Бейтмана. Говорю вам, шеф, у этой молодой леди настоящий нюх на беды. Тем не менее мы немного поболтали.

«Точно так же, как ты делаешь это сейчас», — подумал Брауэр.

— И у меня такое впечатление, что миссис Холлоувей очень нервничает по поводу Бейтмана, может, даже боится его.

— Бейтмана? Он же безобидный, — удивился Брау-эр.

— Да, именно это я и подумал, но, возможно, у Мэги Холлоувей острый глаз на то, что предвещает беду. Она фотограф, вы знаете. Тем не менее она упомянула о проблеме Бейтмана с «Латам Мейнор», о небольшом «инциденте», случившемся недавно. Я позвонил одной из моих приятельниц, которая работает там горничной, и она рассказала о лекции, которую Бейтман читал у них однажды и во время которой некоторые старушки даже потеряли сознание, и еще она рассказала, как Сара Кушинг, присутствовавшая на лекции, устроила Бейтману скандал.

Хаггерти заметил, как шеф поджал губы, это был сигнал, что пора переходить к делу.

— Поэтому я решил навестить миссис Кушинг. Она сказала, что набросилась на Бейтмана за то, что тот сильно расстроил слушателей опасностью быть похороненными заживо, а потом прицепил к их пальцам веревочки от колокольчиков, которые якобы через дырку в крышке гроба выводятся на поверхность могилы. Он еще попросил их пошевелить пальцами, как бы звоня в колокольчик на могиле, чтобы кто-нибудь услышал, что они еще живы.

— Вы шутите!

— Нет. Не шучу, шеф. Именно тогда, наверное, все и началось. Одна восьмидесятилетняя леди, страдающая клаустрофобней, начала визжать и упала в обморок. Миссис Кушинг сказала, что собрала все колокольчики, прервала лекцию и почти вытолкала Бейтмана за дверь. Потом она выяснила, кто предложил провестн эту лекцию.

Для эффектности Хаггерти сделал паузу.

— Этим человеком была медсестра Зельда Маркей, дама, которая любит без предупреждения входить в их комнаты. Сара Кушинг выяснила, что Маркей много лет тому назад ухаживала за тетей Бейтмана в доме престарелых и подружилась с семьей. Она также узнала, что Бейтманы были очень щедры в своей благодарности за ее заботу о старой тетушке.

Он покачал головой.

— Женщины умеют все разузнать, не так ли, шеф? Вам известно, что встал вопрос о странных смертях этих леди во время сна, которые происходят в пансионате? Миссис Кушинг говорит, что многие из них были на той лекции, и она не совсем уверена, но, кажется, все умершие в последнее время присутствовали тогда.

Хаггерти не успел закончить, а Брауэр уже набирал номер инспектора Лоры Хорган. Поговорив с ней, он повернулся к детективу.

— Лора намерена потребовать эксгумации тел миссис Шипли и миссис Райнлендер, тех, кто умер в «Латам Мейнор» совсем недавно. И это только начало.


70


Ровно в 20.00 Нейл проверил часы. Он проехал Мистик Сипорт на 95-м шоссе. До Ньюпорта еще час. Он хотел позвонить Мэги, но передумал, опасаясь, что та может отказать ему во встрече сегодня вечером. «Если ее нет, я буду ждать возле дома, пока она не вернется», — решил он.

Он злился, что не уехал раньше. Мало того, что на всем пути дорога была забита, на Северном 95-м шоссе какой-то трейлер перекрыл движение почти на час.

Но время не прошло даром. У него наконец-то появилась возможность подумать о том, что он узнал после разговора с миссис Арлингтон, клиенткой отца, потерявшей почти всо свое состояние, связавшись с Хансеном. Подтверждение о покупке акций: здесь явно было что-то не так.

Ситуация немного прояснилась, когда он вспомнил, что Лаура Арлингтон говорила, будто получила это подтверждение только что. Документы посланы почтой сразу после заключения сделки, поэтому она должна была получить их гораздо раньше.

В то утро, однако, он узнал, что не было подтверждения о собственности на акции миссис Гебхарт, которые, по заявлению Хансена, он для нее приобрел по девять баксов за штуку. Сегодня эти акции упали до двух долларов. Неужели Хансен играл на том, что внушал клиентам, будто купил акции за одну цену, зная, что они скоро упадут, а потом ждал момента, чтобы оформить сделку, когда они достигнут нижнего предела. В таком случае Хансен мог прикарманить разницу.

При оформлении придется подделать подтверждение клиента. Это но просто, но возможно. «Стало быть, я разгадал уловку Хансена, — подумал он, когда наконец проехал мимо плаката „Добро пожаловать на Род-Айленд“. — Но какого черта этот мошенник вертится вокруг дома Мэги? Как это связано с кражей денег у доверчивых старушек? Здесь, должно быть, что-то еще».

«Хоть бы Мэги была дома, когда я вернусь, — молил Нейл. — Ты разворошила слишком многое, и я больше не позволю тебе заниматься этим в одиночку».


71


Мэги подъехала к музею Эрла Бейтмана в 20.30. Перед отъездом она сравнила найденный в шкафу колокольчик с тем, что выкопала на могиле Нуалы. Они теперь стояли рядышком на столе в мастерской под ярким светом настольной лампы.

Почти подсознательно она достала полароид и сфотографировала колокольчики. Она не стала ждать, пока проявится снимок, а вынула его из камеры и положила на стол, чтобы исследовать, когда вернется.

Потом, нагрузившись сумкой с двумя камерами, пленками и линзами, вышла из дома.

Ей не хотелось возвращаться в это место, но другого пути в поисках истины, похоже, не было.

«Ты должна с этим покончить», — сказала она себе, заперев на два замка входную дверь, и села в пикап.

Спустя пятнадцать минут она уже ехала мимо похоронного дома Бейтмана. Очевидно, в заведении дела шли неплохо. От подъезда отъезжал нескончаемый поток автомобилей.

«Завтра еще одни похороны... Хоть бы это не имело отношения к „Латам Мейнор“, — мрачно подумала Мэги. — Вчера, например, все обитатели пансионата были на месте и пересчитаны».

Она свернула в тихую улочку, где находился музей, въехала на стоянку, с радостью заметив, что катафалка нет поблизости, и вспомнила, как Эрл говорил, что хочет поставить его в гараж.

Подойдя к старому дому, она удивилась, увидев, что сквозь зашторенное окно первого этажа пробивается слабый свет. «Это, наверное, свет от таймера и он скоро погаснет, — подумала она, — но с его помощью я смогу собрать камеру», Она захватила с собой фонарик. Несмотря на то что Эрл Бейтман разрешил ей приходить к музей в любое время, она не хотела включать много света и привлекать внимание.

Ключ был там, где оставил его Эрл, — под цветами. Как и в прошлый раз, он издал громкий звук, поворачиваясь в замочной скважине, и она первым делом опять увидела манекен в ливрее, хотя теперь его взгляд казался скорее враждебным, чем внимательным.

«Действительно здесь противно», — думала Мэги, поднимаясь по ступенькам и стараясь не смотреть в комнату, где на кушетке лежала восковая фигура молодой женщины.

Она вообще пыталась не думать об экспонатах на втором этаже. Включив наверху фонарик и направив луч света на пол, она прошла последний пролет лестницы, но воспоминание об увиденном ранее преследовало ее — эти две последние большие комнаты: одна с изображением похорон знатного римлянина, другая с коллекцией гробов. Обе ужасны, но вид гробов, собранных в одном месте, показался ей особенно отвратительным.

Мэги надеялась, что третий этаж будет таким же, как в доме Нуалы — студия, полная больших шкафов и полок. К сожалению, на третьем этаже тоже оказались комнаты. С досадой она вспомнила, как Эрл рассказывал, что поначалу в доме жила семья пра-пра-прадедушки.

Стараясь не давать волю нервам, Мэги открыла первую дверь. В неверном узком луче фонаря она разглядела незаконченную экспозицию: деревянное, похожее на шалаш покрытие для носилок стояло в стороне. «Кто знает, что это значит, — подумала она, содрогаясь, — или для чего предназначено». К счастью, комната была почти пуста и не нуждалась в обыске.

В двух других было то же самое: незавершенные экспозиции каких-то похорон.

За последней дверью находилось то, что она искала. Это была большая кладовая комната с полками вдоль стен, загруженными коробками. Две вешалки с одеждой, от дорогих нарядов до обыкновенных лохмотьев, загораживали окна, тяжелые деревянные носилки беспорядочно громоздились друг на друга.

«Где это может быть?» — гадала Мэги, ощущая полную беспомощность. И хотя она находилась в комнате всего несколько минут, ей уже хотелось убежать.

Глубоко вздохнув, она подавила в себе это желание, сняла сумку с плеча, поставила ее на пол, нехотя закрыла дверь, стараясь, чтобы как можно меньше света попадало в коридор и сквозь незашторенное окно в конце прохода.

Вешалки с костюмами закрывали окна комнаты так, что можно было не опасаться. Но осторожно продвигаясь вперед, она сильно дрожала, во рту пересохло, казалось, что трепещет каждый нерв ее тела, требуя покинуть это место.

Слева стояла стремянка. «Очевидно, ею пользуются, чтобы добраться до верхних полок», — подумала Мэги. Лестница оказалась старой и тяжелой, и возня с ней заняла бы много времени. Она решила начать поиск с полок, расположенных прямо за лестницей. Вглядевшись, она заметила аккуратные бирочки на каждой коробке. Эрл все надписал, и впервые у нее появилась надежда, что задача окажется не такой сложной, как она опасалась.

Но коробки, как оказалось, были расставлены беспорядочно. Некоторые с надписью «Посмертные маски» заполняли целые полки, на других были отметки «Погребальные одежды», «Униформа прислуги», «Торшеры», «Барабаны», «Медные цимбалы», «Ритуальные краски» и так далее — но никаких колокольчиков.

«Мне их никогда не найти», — безнадежно думала Мэги. Она передвинула стремянку только дважды, а часы показывали, что она провела здесь уже больше тридцати минут.

Мэги передвинула лестницу еще раз, содрогаясь от мерзкого скрипа, который та издавала, скользя по полу. Едва поставив ногу на третью ступеньку, она заметила глубокую картонную коробку между двумя другими, почти скрытую ими. На ней стояла надпись «Колокольчики. Погребенные заживо».

Мэги схватила коробку, потянула ее и высвободила. Почти потеряв равновесие, она спустилась и поставила коробку на пол. Быстро присев рядом, девушка открыла крышку.

Порывшись в упаковочном материале, Мэги достала первый колокольчик, завернутый и запаянный в целлофан, отчего он особенно ярко блестел. Ее пальцы нетерпеливо продолжали поиск, пока она не удостоверилась, что нашла все, что хотела.

Было всего шесть колокольчиков, точно таких, как она обнаружила раньше.

На упаковочном листе было написано: «12 викторианских колокольчиков, выполненных по заказу м-ра Эрла Бейтмана».

«Двенадцать, а здесь только шесть. Надо сфотографировать их и упаковочный лист, а потом поскорее выбраться отсюда», — решила Мэги. Вдруг ей отчаянно захотелось быть подальше от этого места с доказательствами того, что Эрл Бейтман обманщик, а возможно, даже убийца.

Она не знала, когда почувствовала, что больше не одна. Услышала ли она, как тихо открылась дверь, или это был узкий луч света от другого фонарика, заставивший ее насторожиться?

Она повернулась, когда он поднял фонарь, услышала его слова и почувствовала удар по голове.

А потом ничего не было, кроме голосов и движения, и наконец полное беспамятство, пока она не очнулась в страшной темноте могилы.


72


Нейл подъехал к дому Мэги после девяти часов, намного позже, чем хотел. Разочарованный отсутствием ее пикапа, он какое-то мгновение надеялся, что она дома, увидев свет в студии.

«Может быть, машина в ремонте», — успокаивал он себя, но не дождавшись ответа на звонок в дверь, сел в свою машину и стал ждать. В полночь он уехал к родителям в Портсмут.

Нейл нашел маму на кухне, где она готовила какао.

— Мне почему-то не спится, — сказала она. Нейл знал, что она ждала его на несколько часов раньше, и устыдился, что заставил ее волноваться.

— Мне следовало позвонить, — сказал он. — Но почему ты сама не позвонила мне в машину?

Долорес Стефенс улыбнулась.

— Потому что никакому триддатисемилетнему мужчине не понравится, если мамочка начнет контролировать его только потому, что он задерживается. Мне подумалось, что ты мог остаться у Мэги, поэтому я особенно не волновалась.

Нейл угрюмо покачал головой.

— Я был у Мэги. Ее нет дома. Я прождал почти до полуночи.

Долорес Стефенс внимательно посмотрела на сына.

— Ты обедал? — мягко спросила она.

— Нет, но не беспокойся.

Не послушав его, она встала и открыла холодильник.

— Может, у нее свидание, — предположила она задумчиво.

— Она уехала на своей машине. Сегодня понедельник, — сказал Нейл и замолчал. — Ма, я боюсь за нее. Буду звонить каждые полчаса, пока не узнаю, что она дома.

Несмотря на заявление, что не голоден, он съел большой бутерброд, который приготовила ему мама. В час ночи он позвонил Мэги еще раз.

Мама не покидала его, когда он звонил в час тридцать, потом в два, в половине третьего и еще раз в три часа ночи. В половине четвертого к ним присоединился отец.

— Что происходит? — спросил он, моргая сонными глазами. Когда ему рассказали, он отрезал:

— Ради всего святого, позвоните в полицию и спросите, не было ли происшествий на дороге.

На звонок Нейла полицейский ответил, что ночь прошла спокойно:

— Никаких происшествий, сэр.

— Дай им описание Мэги. Скажи, какая у нее машина. Оставь свое имя и телефон, — посоветовал Роберт Стефенс. — Долорес, ты всю ночь на ногах, пойди поспи. Я посижу с Нейлом.

— Хорошо... — начала она.

— Объяснение может быть самое простое, — мягко сказал ее муж, а когда его жена ушла, добавил:

— Мама так полюбила Мэги. — Он посмотрел на сына. — Я знаю, что ты не виделся с ней все это время, но почему она так равнодушна к тебе, порой просто холодна? Почему?

— Не знаю, — признался Нейл. — Она всегда очень сдержанна и, боюсь, я тоже. Но знаю точно, между нами происходит что-то особенное. — Он покачал головой. — Я много думал об этом. Конечно, дело не в том, что я не позвонил ей вовремя, когда она уехала сюда. Мэги не столь тривиальна. Но я в дороге хорошенько подумал и решил, что могу разобраться.

Он рассказал отцу про то, как увидел Мэги плачущей в кинозале.

— Мне казалось, что не следует ей мешать, — сказал он. — Тогда я решил предоставить ее самой себе. Но теперь мне кажется, что она знала о моем присутствии и не простила, что я не сказал ей ни слова. А ты бы что сделал?

— Я скажу тебе, что бы я сделал, — в сердцах ответил его отец. — Если бы я застал твою маму в такой ситуации, я был бы рядом с ней, обнял бы ее, сказал бы что-нибудь, но обязательно дал бы ей знать о том, что я рядом.

Он сердито посмотрел на Нейла.

— Я бы сделал это независимо от того, люблю я ее или нет. С другой стороны, если бы я хотел доказать себе, что не люблю ее, или боялся бы связываться, тогда, конечно, я бы убежал. В Библии есть известный эпизод про умывание рук.

— Ну ладно, па, — буркнул Нейл.

— А на месте Мэги, если бы я знал, что ты был поблизости, и, может, даже хотел обратиться к тебе, я бы вычеркнул тебя навсегда, когда ты сбежал, — закончил Роберт Стефенс.

Зазвонил телефон.

Нейл попросил отца взять трубку.

Это был полицейский.

— Сэр, мы нашли машину, которую вы описали, на Марлей-роуд. Это глухое место, вокруг никаких домов, поэтому свидетелей нет, и мы не знаем, как она туда попала и кем оставлена, была ли это миссис Холлоувей или кто-то другой.


8 октября, вторник


73


В восемь утра во вторник Малком Нортон спустился из своей спальни и заглянул на кухню. Дженис была уже там, сидела за столом, читала газету и пила кофе.

Она сделала беспрецедентный жест, налив ему чашечку, и предложила:

— Тост?

Он поколебался, потом сказал:

— Почему нет? — и сел напротив нее.

— Не рано ли ты уходишь? — спросила она. Он заметил, что жена нервничает. Несомненно, она знала, что он что-то задумал.

— Вчера у тебя был поздний обед, — продолжала Дженис, ставя перед ним горячую чашку.

— Хм-м-м, — ответил он, наслаждаясь ее беспокойством, зная, что она не спала, когда он вернулся в полночь.

Он сделал несколько глотков, потом отодвинул стул.

— Я, пожалуй, не буду есть тост. До свидания, Дженис.

Войдя в контору, Малком Нортон несколько минут посидел за столом Барбары. Как ему хотелось написать ей хоть несколько строчек, напомнить, как много она значила для него, но это было бы несправедливо. Ему не хотелось впутывать ее в свои проблемы.

Он ушел к себе в кабинет и еще раз просмотрел копии бумаг, которые нашел у Дженис в портфеле, а также копню ее банковского перевода.

Он очень хорошо знал, чего она добивается, догадавшись обо всем, когда увидел, как в ресторане этот негодяй, ее племянник, передает ей конверт. Он за ней следил. Банковские счета лишь подтвердили его догадки.

Она продавала Дугласу Хансену секретную информацию о финансовом состоянии кандидатов в «Латам Мейнор», чтобы он мог обирать богатых старушек. Возможно, обвинение в попытке обмана не будет ей предъявлено, но можно быть уверенным, что в этом городе ей никто не поможет. И она, конечно, потеряет работу.

«Хорошо», — подумал он.

Этот Хансен сделал Мэги Холлоувей более выгодное предложение. Он был уверен в этом. А Дженис обошла его, разузнав про изменение закона. Она, наверное, планировала поднять стоимость еще до продажи Холлоувей.

«Если бы не появилась эта Мэги Холлоувей и не испортила бы все», — с горечью думал он. Покончив с домом, он нашел бы способ удержать Барбару.

«Покончив. — Он мрачно улыбнулся. — Было бы здорово!»

Конечно, теперь это не имело значения. Ему никогда не купить дом. Ему никогда не получить Барбару. Жить дальше невозможно. Все кончено. Но он еще не сдался. Они узнают, что он не вешалка для пиджака, как считала Дженис долгие годы.

Он засунул конверт, адресованный шефу полиции Брауэру подальше в стол, чтобы не испачкать. Достал из нижнего ящика пистолет и мгновение задумчиво смотрел на него. Потом набрал номер полиции и попросил Брауэра.

— Это Малком Нортон, — сказал он приятным голосом, подняв пистолет и приложив дуло к виску. — Думаю, вам лучше поскорее сюда приехать. Я собираюсь убить себя.

Нажав на курок, он услышал последнее слово:

— Не надо!..


74


Мэги чувствовала, что в том месте, где болела голова, запеклась кровь.

— Надо успокоиться.

«Где меня зарыли? — гадала она. — Наверное, в каком-то глухом месте в лесу, где никто не сможет меня найти». Потянув веревочку, привязанную к пальцу, она почувствовала на другом ее конце тяжесть.

«Он, должно быть, привязал один из викторианских колокольчиков», — решила она. Указательным пальцем она залезла в трубку, через которую была протянута веревочка. Та была из металла и около дюйма в диаметре. «Через такое отверстие можно дышать, — подумала она, — если только его не залепит грязь».

Но зачем ему все это? Она была уверена, что у колокольчика вырван язычок, потому что не доносилось никакого звона. Это означало, что ее никто не услышит.

Была ли она на настоящем кладбище? Если так, то есть надежда, что вокруг могли быть люди. Сможет ли она услышать хотя бы слабый шум машин?

«Думай! — приказала себе Мэги. — Ты должна что-ннбудь придумать». Она будет дергать за веревочку, пока не устанет палец. Если ее похоронили там, где могут проходить люди, можно надеяться, что кто-нибудь заметит движение колокольчика.

Она решила звать на помощь каждые десять минут. Вряд ли ее голос прорвется наверх сквозь узкую трубку но она постарается. Надо беречь силы и не кричать, если нет уверенности, что кто-то рядом.

Но не вернется ли он? Он ненормальный, в этом она не сомневалась. Если он услышит ее крики, то может закрыть трубку, и она задохнется, надо быть осторожной.

Конечно, она понимала, что все старания могут оказаться напрасными. Вполне вероятно, что она похоронена в каком-то отдаленном месте, а он воображает себе, как она царапает крышку гроба и неистово дергает за веревочку, как это делали викторнанцы, обнаружив, что их похоронили заживо, но на их крики обязательно кто-нибудь отзывался, а она была совершенно одинока.


75


В десять часов Нейл и его отец сидели в кабинете шефа полиции Брауэра и слушали, как он печально комментирует предсмертную записку Малкома Нортона.

— Нортон был сумрачным и разочарованным человеком, — говорил он. — Он написал, что после изменения закона об охране окружающей среды дом миссис Холлоувей должен стоить целое состояние. Когда он предложил Нуале Моор купить ее дом, то наверняка собирался обмануть ее, не сказав о настоящей цене, и вполне вероятно рассвирепел, узнав, что та передумала, и убил ее. Он, возможно, перерыл весь дом в поисках нового завещания.

Брауэр помолчал, перечитывая абзац длинного письма.

— Очевидно, что он винил Мэги Холлоувей во всех своих неудачах, и хотя об этом ничего не сказано, мог ей отомстить. Он сумел втянуть свою жену в серьезные неприятности.

«Этого не может быть», — думал Нейл. Почувствовав на плече руку отца, он хотел стряхнуть ее, боясь, что сочувствие подорвет его решимость, а он не позволит, чтобы это случилось. Он не отступит. Мэги не умерла. Он уверен. Она не может умереть.

— Я говорил с миссис Нортон, — продолжал Брауэр. — Ее муж пришел вчера домой в обычное время, потом ушел и не возвращался до полуночи. Сегодня утром, пытаясь выяснить, где он, она его не нашла. Но тогда, что он сделал с Мэги? И если он бросил машину, то как вернулся домой?

Когда Брауэр говорил, Стефенс качал головой.

— Это маловероятно, я согласен, но мы не должны выпускать это из виду. На месте работают ищейки, может, удастся взять след миссис Холлоувей, так что, если она там, мы ее найдем. Но это очень далеко от дома Нортона. У него должен быть напарник, или же ему пришлось ехать на попутной машине, и, если честно, обе эти версии не выдерживают критики. Женщина, по которой он сходил с ума, Барбара Хоффман, в Колорадо у дочери. Мы уже проверили. Она там с выходных.

По внутренней связи позвонили, и Брауэр снял трубку.

— Соедините с ним, — сказал он через некоторое время.

Нейл закрыл лицо руками. «Пускай они никогда не найдут тело Мэги», — молча молился он.

Разговор Брауэра длился всего минуту. Закончив, он сказал:

— У нас вроде бы неплохие новости. Малком Нортон вчера вечером был в «Лонг Кэбин», маленьком ресторанчике возле дома Барбары Хоффман. Возможно, они часто обедали там вдвоем. Хозяин говорит, что Нортон просидел там почти до половины двенадцатого, а потом уехал прямо домой.

«А это значит, — думал Нейл, — что он почти наверняка не имеет никакого отношения к исчезновению Мэги».

— Куда вы поедете отсюда? — спросил Роберт Стефенс.

— Опрашивать тех, на кого показала миссис Холлоувей. — ответил Брауэр. — К Эрлу Бейтману и сестре Зельде Маркей.

Внутренняя связь снова зазвонила. Молча прослушав сообщение, Брауэр повесил трубку и встал.

— Не знаю, что задумал Бейтман, но он только что заявил о пропаже гроба из его музея.


76


Во вторник утром доктор Вильям Лейн понял, что ему нечего сказать своей жене. Ее непроницаемое молчание свидетельствовало, что даже она может быть потрясена.

Если бы только она не пришла домой вчера вечером и не увидела его в таком состоянии. Он не выпивал целую вечность, кроме одного случая на прежней работе. Лейн знал, что этой работой он обязан Одиль. Она познакомилась с владельцами корпорации «Престижные Резиденции» на коктейльном приеме и устроила ему должность директора в «Латам Мейнор», который тогда только что отреставрировали.

«Латам Мейнор» должен был стать одним из привилегированных пансионатов «Престиж», но они согласились его принять, а позднее согласились на его предложение о сотрудничестве. Замечательным образом он получил это место.

«За все спасибо Одиль, о чем она постоянно ему напоминает», — с досадой подумал он.

Он знал, что вчерашний срыв был результатом напряжения. Указания требовали, чтобы квартиры продавались, нельзя, чтобы они пустовали больше месяца. Над ним висела постоянная угроза увольнения за неумение справиться с этой задачей. «Увольнение, — думал он. — Но куда потом?»

В последний раз Одиль его предупредила, но, как ни заманчива была перспектива, он не мог этого допустить. Правда была в том, что Одиль ему необходима.

Почему она не осталась вчера вечером в Бостоне? Потому что заподозрила его панику, решил он.

Конечно, она права. Он был напуган с того момента, когда узнал, что Мэги Холлоувей ищет рисунок Нуалы Моор с изображением сестры Маркей.

Ему давно следовало избавиться от этой женщины, но ее прислал «Престиж», и по всем требованиям она была хорошей медсестрой. Многие жители пансионата ее ценили. Он даже думал порой, не слишком ли она хорошая медсестра. Казалось, что о некоторых вещах она знает больше его.

Но что бы ни происходило между ним и Одиль, доктор Лейн знал, что ему надо отправляться в пансионат и совершить утренний обход.

Он нашел жену пьющей кофе на кухне. Почему-то в это утро она совсем не накрасилась, выглядела осунувшейся и усталой.

— Только что звонила Зельда Маркей, — сказала она, сердито на него посмотрев. — Полиция просила ее о невыезде на случай допроса. Она не знает почему.

Допроса? Лейн почувствовал, как каждая мышца его тела напряглась. «Все кончено», — подумал он.

— Она еще сказала, что Сара Кушинг строго приказала не подпускать к своей матери ни ее, ни тебя. Похоже, что миссис Бейнбридж нездоровится, и миссис Кушинг готовит ее к немедленной госпитализации.

Одиль с упреком взглянула на него.

— Ты должен был со всех ног бежать к миссис Бейнбридж вчера вечером. Не потому, что тебе запретили приближаться к ней, но я слышала, что тебя вообще не было в здании почти до одиннадцати часов. Что ты де-лал все это время?


77


Нейл н Роберт Стефенс приехали на окраину, где все еще стоял пикап Мэги. Теперь его окружили полицейской лентой, и, выходя из автомашины, они услышали лай собак в соседних рощах.

Всю дорогу из полицейского участка они молчали. Нейл использовал это время, чтобы обдумать все, что узнал. Получалось очень немного. Чем дольше длилось его неведение, тем больше у него портилось настроение.

Его очень поддерживало присутствие отца. «То, чего я не смог дать Мэги», — с горечью сказал он себе.

Сквозь густой лес он различил не менее дюжины людей. Полицейские или добровольцы? Он знал, что они ничего не нашли, поэтому поиск развернулся более широко. В отчаянии он понял, что они искали тело Мэги.

Сунув руки в карманы, Нейл опустил голову. Наконец он прервал молчание:

— Она не может умереть, — произнес он. — Если бы она была мертва, я бы почувствовал это.

— Нейл, пойдем отсюда, — тихо сказал отец. — Не знаю, зачем мы вообще сюда приехали. Стоя тут, мы не поможем Мэги.

— Что, по-твоему, я делаю? — раздраженно и зло сказал Нейл.

— Судя но тому, что сказал шеф Брауэр, полиция еще не разговаривала с этим парнем, с Хансеном, но они узнали, что он будет у себя в конторе в Провиденсе к полудню. Похоже, они смотрят на него как на мелкую добычу. Они собираются передать сведения Нортона о его мошенничестве окружному прокурору. Но с нас не убудет, если мы съездим к Хансену в контору.

— Папа, я не могу теперь заниматься акциями, — сердито огрызнулся Нейл.

— Нет, я тоже теперь о них не думаю. Но ты заверил покупку пятидесяти тысяч акций, которые не принадлежат Коре Гебхарт. У тебя есть полное право потребовать у Хансена объяснений, — не унимался Роберт Стефенс.

Он посмотрел в лицо сына.

— Ты не понимаешь, о чем я? Мэги почему-то сильно беспокоил Хансен. Я не думаю, что это простое совпадение, что он перехватил предложение продать дом. Ты можешь прижать его за махинации с акциями, но я хочу встретиться с ним, чтобы выяснить, знает ли он что-нибудь об исчезновении Мэги.

Пока Нейл качал головой, Роберт Стефенс указал на лес.

— Если ты веришь, что тело Мэги лежит где-то там, то иди к ним, ищи. А я надеюсь... верю... что она жива, и если так, то знаю, похитители не могли спрятать ее рядом с машиной. — Он повернулся, чтобы уйти. — Доберешься как-нибудь сам, а я еду в Провиденс повидаться с Хансеном.

Он сел в машину, хлопнул дверью и уже начал включать мотор, когда Нейл сел рядом.

— Ты прав, — согласился он. — Не знаю, где мы ее найдем, но только не здесь.


78


Эрл Бейтман ждал шефа полиции Брауэра и детектива Хаггерти на крыльце своего музея в 11.30.

— Вчера гроб был на месте, — расстроенно сказал Эрл. — Я знаю точно, потому что вчера осматривал музей и хорошо это помню. Не верю, что у кого-то хватило наглости осквернить такую уникальную коллекцию просто ради шутки. Каждый предмет в музее был куплен после тщательного исследования.

— Приближается праздник Хэллоуин, — продолжал он, нервно хлопнув правой рукой по левой ладони. — Уверен, это сделала какая-нибудь банда детей. Я говорю вам прямо, что, если это так, я подам в суд. Не принимаю никаких оправданий «детских шалостей», вы понимаете?

— Профессор Бейтман, почему бы нам не войти и не поговорить об этом? — сказал Брауэр.

— Конечно, у меня в конторе есть даже фотография гроба. Это предмет исключительно интересный. Я планировал сделать его центральным экспонатом выставки после расширения музея. Сюда, пожалуйста.

Полицейские проследовали за ним через фойе. Мимо манекена в черном, туда, где, вероятно, прежде находилась кухня. У дальней стены все еще оставались раковина, холодильник и плита, под окошком до сих пор был кафель. Посередине комнаты стоял огромный старомодный стол, заваленный эскизами и чертежами.

— Я создаю выставку под открытым небом, — пояснил Бейтман. — Неподалеку у меня есть участок земли, где я собираюсь создать прелестный уголок. Проходите, садитесь. Постараюсь найти эту карточку.

«Он очень напряжен, — размышлял Джим Хаггерти. — Интересно, был ли он возбужден точно так же, когда его выкинули из „Латам Мейнор“? Может, он вовсе не безобидный чудак, как я думал?»

— Позвольте только задать вам несколько вопросов, пока вы ищете, — предложил Брауэр.

— О, конечно! — Бейтман выдвинул стул и сел.

— Пропало ли еще что-нибудь, профессор Бейтман? — спросил Брауэр.

— Нет. Кажется, больше ничего не пропало. Слава Богу, здесь ничего не испорчено. Вы должны заметить, что здесь работал одиночка, потому что пропал еще и катафалк, а вывезти гроб было несложно.

— Где находился гроб?

— На втором этаже, но у меня есть лифт для перемещения тяжелых предметов. — Зазвонил телефон. — О, извините. Это, наверное, мой кузен Лайам. Его не было, когда я сообщил ему о том, что случилось. Мне казалось, что ему будет интересно.

Бейтмаи поднял трубку.

— Алло, — сказал он, послушал и кивнул, давая понять, что ждал этого звонка.

Брауэр и Хаггерти слушали односторонний разговор, в котором Бейтман сообщал кузену о краже.

— Очень ценная антикварная вещь, — говорил он возбужденно. — Викторианский гроб. Я заплатил за него десять тысяч долларов и нисколько не жалею, у него настоящая трубка для дыхания, и он...

Вдруг он остановился, словно его прервали. И вдруг истошно закричал:

— Что значит Мэги Холлоувей пропала! Это невозможно!

Повесив трубку он, казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Это ужасно! Не может быть, чтобы с Мэги что-то случилось. О, я знал, что ей грозит опасность. У меня было предчувствие. Лайам очень расстроен. У них довольно близкие отношения, вы понимаете. Он звонил из автомашины. Говорит, что узнал только что из новостей. Едет сейчас из Бостона. — Бейтман нахмурился. — Вы знали, что Мэги пропала? — с упреком спросил он Бpayэра.

— Да, — коротко ответил тот. — Мы также знаем, что вчера она была здесь у вас.

— О да. Я подарил ей фотографию Нуалы Моор, сделанную на семейном торжестве, она была очень благодарна. Поскольку она превосходный фотограф, я предложил ей помочь мне выбрать наглядный материал для телевизионных передач о похоронных ритуалах. Поэтому она приходила посмотреть, — честно объяснил он. — Мэги видела почти все, — продолжал Эрл. — Я был разочарован, что она не принесла камеру, поэтому, провожая ее, сказал, что она может прийти сюда в любое время, и показал, где хранится ключ.

— Это было вчера днем, — сказал Брауэр. — Она вернулась сюда вчера вечером?

— Не думаю. Что ей делать здесь ночью? Редкая женщина решится на такое. — Он выглядел очень расстроенным. — Надеюсь, с Мэги не случилось ничего плохого. Она очень милая женщина и прехорошенькая. Я к ней очень привязался. — Он покачал головой и добавил:

— Нет, совершенно уверен, что гроб украла не она. Зачем, ведь когда я показывал ей музей вчера, она даже не вошла в комнату с гробами.

«Это, должно быть, шутка? — подумал Хаггерти. — Это объяснение было у парня заготовлено заранее, — решил он. — Десять к одному, что он знал об исчезновении Мэги Холлоувей».

Бейтман встал.

— Поищу фотографию.

— Обождите пока, — сказал Брауэр. — Сперва хотел бы поговорить с вами о маленьком эпизоде на лекции в «Латам Мейнор». Слышал что-то о викторианских колокольчиках и о том, что вас попросили удалиться.

Бейтман сердито ударил кулаком по столу.

— Не желаю об этом говорить! Что с вами со всеми? Только вчера я сказал то же самое Мэги Холлоувей. Эти колокольчики заперты в кладовке, там они и останутся. Не буду об этом говорить. Понятно? — Его лицо побелело от гнева.


79


Погода менялась, резко похолодало. Утреннее солнце закрыли тучи, и к одиннадцати небо стало тяжелым и серым.

Нейл и отец сидели на жестких деревянных стульях, которые вместе со столом секретарши и ее стулом составляли всю обстановку приемной конторы Дугласа Хансена.

Единственным сотрудником была немногословная молодая женщина лет двадцати, равнодушно сообщившая им, что мистер Хаисен отсутствует с четверга и обещал вернуться сегодня часам к десяти.

Дверь в кабинет была открыта, и они видели, что комната обставлена так же скудно, как и приемная: стол, стул, шкаф и маленький компьютер.

— Не похоже на преуспевающую брокерскую фирму, — сказал Роберт Стефенс. — Я бы сказал, что это напоминает декорацию. Все так устроено, чтобы убраться из города по первому свистку.

Нейлу казалось невыносимым сидеть здесь и ничего не делать. «Где Мэги?» — не переставал спрашивать он себя.

«Она жива, она жива, — настойчиво повторял он. — И я ее найду». Он попытался сосредоточиться на словах отца и ответил:

— Сомневаюсь, что он показывает это место своим потенциальным клиентам.

— Конечно нет, — согласился Роберт Стефенс. — Он приглашает их в приличные рестораны. Из того, что я слышал от Коры Гебхарт и Лауры Арлингтон, он очень обаятелен, и обе отмечали, что он казался весьма понимающим в инвестициях.

— Тогда он где-то основательно подучился. Haш агент по безопасности, проверявший Хансена, сказал мне, что его выгнали из двух брокерских домов за полное несоответствие.

Они резко повернули головы в сторону открывшейся двери и успели заметить испуг на лице Дугласа Хансена, когда тот их увидел.

«Он принял нас за полицейских, — догадался Нейл. — Наверное, уже слышал про самоубийство дяди». Они встали. Роберт Стефенс заговорил первый:

— Я представляю миссис Кору Гебхарт и миссис Лауру Арлингтон, — официально объявил он. — Как их финансовый доверенный, намерен обсудить недавние инвестиции, осуществленные вами для них.

— Я здесь в качестве представителя от Мэги Холлоувей, — сердито сказал Нейл. — Где вы были прошедшей ночью и что вам известно о ее исчезновении?

* * *


Мэги начала дрожать. Как долго она здесь? Она уснула или потеряла сознание? Голова сильно болела. Во рту пересохло от жажды.

Как давно она звала на помощь последний раз. Искал ли ее кто-нибудь? Знал ли хоть кто-то о ее исчезновении?

Нейл. Он обещал заехать сегодня вечером. «Нет, вчера вечером, — подумала она, пытаясь определить время. — Я была в музее в девять, — напомнила она себе. — Здесь я уже несколько часов. Теперь утро, а может, гораздо позже?»

Нейл к ней заехал.

Или нет?

Она не верила его заботливым заверениям. Он может и не заехать. Она была с ним холодна. Возможно, он умыл руки.

«Нет, нет», — молила она. Нейл не сделает этого, он будет искать ее.

— Найди меня, Нейл, пожалуйста, найди, — шептала она, глотая слезы.

У нее перед глазами явилось его лицо. Озабоченное. Участливое. Обеспокоенное за нее. Если бы она рассказала ему про колокольчики на могилах. Если бы позвала с собой в музей.

«Музей». — вдруг подумала она. Голос у нее за спиной. Она постаралась вспомнить, что было после нападения. Она повернулась и увидела его лицо, перед тем как он ударил ее фонариком по голове. Дьявол Убийца.

Точно так же он выглядел, убивая Нуалу.

Колеса. Она была в полусознании и чувствовала, что ее куда-то везут.

Женский голос. Она слышала знакомый женский голос. Вспомнив, чей это был голос, Мэги застонала.

«Надо выбраться отсюда, — решила она. — Я не могу умереть. Зная такое, я не имею права умереть. Она сделает это для него еще раз. Уверена, что сделает».

— Помогите! — крикнула Мэги. — Помогите!

Она кричала снова и снова, пока не заставила себя замолчать. «Без паники, — предупредила она себя. — Несмотря ни на что, не паникуй».

«Буду медленно считать до пятисот и крикну три раза, — решила она. — Постараюсь не сбиться».

Вдруг она услышала монотонный, приглушенный шум наверху, потом почувствовала подергивание веревочки. Пошел дождь, догадалась она, вода проникал, внутрь через трубочку.


81


В 11.30 Брауэр и детектив Хаггерти пошли в здание «Латам Мейнор». Его жители явно знали, что произошла какая-то неприятность. Oни стояли маленькими группами в большом зале и в библиотеке.

Полицейские чувствовали на себе любопытные взгляды, когда горничная вела их в административную часть здания.

Доктор Лейн вежливо приветствовал их:

— Проходите. Я к вашим услугам. — Жестом он пригласил их сесть.

«Он плохо выглядит», — подумал Хаггерти, замечая налитые кровью глаза, темные круги вокруг них, запах изо рта и капли пота на лбу.

— Доктор Лейн, мы только зададим несколько вопросов, больше ничего, — начал Брауэр.

— Ничего больше, чем что? — спросил Лейн, пытаясь изобразить улыбку.

— Доктор, перед тем как начать работать здесь, вы были безработным несколько лет. Почему?

Мгновение Лейн молчал, потом тихо произнес:

— Подозреваю, вам уже известен ответ на этот вопрос.

— Нам бы хотелось услышать вашу версию, — сказал ему Хаггерти.

— Моя версия, как вы изволили выразиться, такова, что в приюте, которым я заведовал, случилась эпидемия гриппа. Четырех женщин пришлось госпитализировать. Поэтому, когда появились новые больные с симптомами инфлюэнцы, я решил, что они поражены тем же вирусом.

— Но это было не так, — тихо проговорил Брауэр. — На самом деле в отделении, где они находились, был сломан обогреватель, и они отравились окисью углерода. Трое умерли. Это правда?

Лейн отвел в сторону глаза и смолчал.

— И верно, что сын одной из женщин сказал вам, что нарушенная ориентация его матери не похожа на симптом инфлюэнцы, он даже посоветовал проверить наличие в воздухе окиси углерода?

Лейн снова смолчал.

— Вы потеряли лицензию за невнимательное отношение к работе, но все же вам удалось получить это место. Как это произошло? — спросил Брауэр.

Лейн поджал губы.

— Потому что в корпорации «Престижные Резиденции» нашлись люди, достаточно справедливые, чтобы понять, что я был директором переполненного, нищего заведения, что я работал пятнадцать часов в сутки, что была эпидемия гриппа, и не правильный диагноз вполне объясним, а тот, кто подал жалобу, постоянно был всем недоволен, начиная с температуры горячей воды до скрипа дверей и сквозняка из окон.

Он встал.

— Нахожу эти вопросы оскорбительными, надеюсь, что вы немедленно покинете здание. К тому же вы совершенно расстроили наших жильцов. Кому-то понадобилось сообщить всем, что вы должны здесь появиться.

— Это, должно быть, сестра Маркей, — сказал Брауэр. — Пожалуйста, скажите, где ее можно найти.

В маленькой комнате на втором этаже, служившей ей кабинетом, Зельда Маркей сидела напротив Брауэра и Хаггерти с откровенно вызывающим видом. Ее грубое лицо было красно от злости, глаза застыли от ненависти.

— Меня ждут мои пациенты, — резко заявила она. — Им известно, что муж Дженис Нортон совершил самоубийство, и ходят слухи, что она занималась здесь ка-който нелегальной деятельностью. Еще больше их расстроило известие о том, что пропала мисс Холлоувей. Все, кто знал ее, очень ее любили.

— А вам она нравилась, мисс Маркей? — спросил Брауэр.

— Я не знала ее достаточно хорошо, чтобы любить. Я разговаривала с ней всего несколько раз и нашла, что она очень приятная.

— Мисс Маркей, вы дружны с Эрлом Бейтманом, не так ли? — спросил Брауэр.

— Для меня дружба предполагает фамильярность. Я знаю профессора Бейтмана и восхищаюсь им. Он, как и вся его семья, был очень внимателен к его тетушке Алисии Бейтман, гостившей в приюте Сисайда, где я официально работала.

— На самом деле Бейтманы были очень щедры с вами, не так ли?

— Они понимали, что я превосходно ухаживала за Алисией, и по своей доброте настояли на хорошем вознаграждении.

— Понимаю. Хотелось бы знать, почему вы решили, что лекция о смерти может быть интересна жителям «Латам Мейнор». Вы полагаете, им очень скоро придется с ней встретиться?

— Господин Брауэр, я знаю, что наше общество панически боится слова смерть, но у старшего поколения более реальный взгляд. Почти половина наших жильцов сделали особые распоряжения на случай своей кончины, и порой они даже шутят на эту тему.

Она выдержала паузу.

— Однако, на мой взгляд, нет ничего особенного, если профессор Бейтман читает лекции о королевских похоронах, происходивших на протяжении веков, что является очень интересной темой, если он этим занимается... — Она помолчала, потом продолжила:

— Я также признаю, что использование колокольчиков расстроило многих, но то, как миссис Сара Кушинг обошлась с профессором Бейтманом, непростительно. Он не хотел ничего плохого, но она поступила бесчеловечно.

— Вы считаете, он сильно разозлился? — мягко спросил Брауэр.

— Полагаю, что он был оскорблен, а потом, возможно, разозлился, да. Когда он не читает лекции, он очень робок.

Хаггерти оторвался от своих записей. В голосе медсестры появилась откровенная мягкость. Он был уверен, что Брауэр это тоже заметил. Дружба предполагает фамильярность. «Сдастся мне, что леди слишком сильно возмущается», — решил он.

— Сестра Маркей, а что вам известно о рисунке, сделанном миссис Нуалой Моор вместе с Гретой Шип-ли?

— Совершенно ничего, — огрызнулась она.

— Он был в номере у миссис Шипли, а после ее смерти исчез.

— Это совершенно исключено. Комната или номер запирается сразу. Об этом знают все.

— Угу. — Тон Брауэра стал доверительным:

— Сестра Маркей, между нами, что вы думаете о докторе Лейне?

Она прямо взглянула на него, помолчав, прежде чем ответить.

— Я готова на все, даже если это заденет кого-то. Готова даже потерять работу за свои взгляды, но не позволила бы доктору Лейну лечить даже кошку. Он наиглупейший терапевт, какого я когда-либо встречала, поверьте, я повидала их на своем веку.

Она встала.

— Я имела честь работать с величайшими докторами. Поэтому не могу понять, почему руководство «Престижа» выбрало доктора Лейна для этого заведения. И прежде чем вы спросите, скажу вам, что именно поэтому я так часто проверяю пациентов, о которых беспокоюсь. Не уверена, что он может дать им такое лечение, какое им необходимо. Знаю, что многим не нравится, но я делаю это рада их блага.


82


Нейл и Роберт Стефенс поехали прямо в полицию Ньюпорта.

— Чертовски здорово, что ты оформил арест вчера, — сказал Роберт сыну. — Этот парень готов был смыться. Теперь, когда его банковский счет арестован, мы сможем вытащить деньги Коры или хотя бы их часть.

— Но он не знает, что с Мэги, — с горечью сказал Нсйл.

— Нет, думаю, не знает. В пять часов ты не сможешь быть шафером на свадьбе в Нью-Йорке, найди свидетелей, чтобы не оставаться на церемонии до конца, и возвращайся скорее сюда.

— Он больше говорил об алиби, чем о своих махинациях с акциями, — заметил Нейл. — Папа, у него в том офисе нет никаких доказательств, чем он занимается. Ты видел хоть одно финансовое дело, хоть один проспект или вообще что-нибудь, похожее на то, что есть у меня в конторе?

— Нет, не видел.

— Поверь. Он там не работает. Все операции ведутся из другого места. И вероятно, там тоже занимаются надувательством. — Нейл помолчал, угрюмо глядя в окно. — Господи, какая мерзкая погода.

«Холодает, льет дождь. Где же Мэги? — думал он. — Что с ней? Она напугана?»

«Она мертва?»

Нейл еще раз отогнал эту мысль. Она не может умереть. Она будто бы звала его на помощь.

Они прибыли в полицию и узнали, что шефа Брауэра нет, но с ними встретился детектив Хаггерти.

— Не могу ничего сообщить, — откровенно ответил он на их нетерпеливые расспросы о Mэги. — Никто не видел жтот пикап в городе прошлой ночью. Мы связались с соседями мисс Холлоувей. Проезжая мимо ее дома по пути на обед в семь часов, они видели машину на стоянке. Когда они возвращались в половине десятого, ее уже не было. Поэтому можно предположить, что она уехала где-то в пределах этих двух с половиной часов.

— И это все, что у вас есть для нас? — спросил Нейл нетерпеливым тоном. — Боже, должно быть что-то еще.

— Думаю, есть. Я знаю, что она была в похоронном музее в понедельник днем. Мы говорили с ней перед отъездом туда и после возвращения.

— Похоронный музей? — произнес Нейл. — Это похоже на Мэги. Что она там делала?

— По словам профессора Бейтмана, она помогала ему выбрать наглядные пособия для телепередач, — ответил Хаггерти.

— Вы сказали, по словам профессора Бейтмана? — резко спросил Роберт Стефенс.

— Разве? Ну, я хотел сказать, что у нас нет оснований сомневаться в словах профессора. Он, возможно, немного эксцентричен, но он вырос в этом городе, люди его знают, и за ним не числится никаких дел. — Он заколебался. — Буду с вами совершенно откровенен. Миссис Холлоувсй, похоже, заметила в нем что-то, что ее сильно беспокоило. Кода мы проверили, то узнали, что, хотя в его истории нет ничего интересного для полиции, тем не менее он был причиной истерики некоторых обитательниц «Латам Мейнор». Они, кажется, вышвырнули его из пансиона.

«Опять „Латам Мейнор“!» — подумал Нейл.

— Бсйтман также сознался, что показал Мэги, куда прячет ключ от музея, и пригласил ее пофотографировать в любое время.

— Вы полагаете, она отправилась туда вчера ночью? Одна? — спросил Нейл, сам себе не веря.

— Не думаю. Нет, дело в том, что музей вчера ограбили. Не поверите, украли гроб. Мы занимаемся опросом детей в округе, которые и раньше доставляли нам беспокойство. Нам кажется, что это их работа. Они также могут нам помочь с мисс Холлоувей. Если она была в музее и они видели там ее машину, верю, что она ушла оттуда раньше их.

Нейл встал, чтобы уйти. Ему надо было уйти, надо было что-то делать. К тому же он понял, что ничего нового больше не узнает. Но он мог вернуться в «Латам Мейнор» и, может быть, что-нибудь выяснить. Объяснить причину визита можно желанием переговорить с директором о заявлении Ван Хиллари.

— Свяжусь с вами позже, — сказал он Хаггерти. — Иду в «Латам Мейнор» и поговорю там кое с кем. Никогда но знаешь, кто даст подсказку, и у меня есть хороший повод. В пятницу я был у них, осматривал место по просьбе супружеской пары, моих клиентов, и у меня как раз возникли вопросы.

Хаггерти поднял брови.

— Хочу вам сообщить, что мы недавно там были.

— Почему? — быстро спросил Роберт Стефенс.

— Мы беседовали с директором и с одной из медсестер, с Зельдой Маркей, которая, кажется, близкий друг профессора Бейтмана. Больше ничего не могу сказать.

— Папа, какой у тебя в машине номер телефона? — спросил Нейл.

Роберт Стефенс достал визитную карточку и написал номер на ее обороте.

— Вот.

Нейл передал карточку Хаггерти.

— Если будут какие-нибудь новости, свяжитесь с нами по этому номеру. А мы станем звонить вам каждый час.

— Отлично. Мисс Холлоувей ваш близкий друг, не так ли?

— Больше, чем друг, — сказал Роберт Стефенс с чувством. — Считайте, что мы ее семья.

— Как вам угодно, — просто ответил Хаггерти. — Я понимаю. — Он посмотрел на Нейла. — Если бы у меня пропала жена, я бы тоже себе места не находил. Я виделся с мисс Холлоувей. Она по-настоящему умна и верю, что очень сообразительна. Если есть хоть какая-то возможность помочь себе, поверь мне, она ею воспользуется.

Искреннее сочувствие Хаггерти заставило Нейла осознать, как близок он к потере той, без кого, к своему удивлению, не мог представить себе жизни. Он проглотил внезапно появившийся комок в горле. Не надеясь на свою сдержанность, кивнул и вышел.

В машине он сказал:

— Па, почему мне кажется, что «Латам Мейнор» — центр всех этих событии?


83


— Мэги, почему ты не зовешь на помощь? Это неумно.

О Господи, нет! Он вернулся! Его голос, пустой и глухой, был едва различим сквозь шум дождя.

— Тебе, должно быть, сыро там внизу, — говорил он. — Я рад. Хочу, чтобы тебе было холодно, сыро и страшно. Бьюсь об заклад, что ты еще и голодна. Или только хочешь пить?

«Не отвечай, — велела она себе. — Не умоляй его. Ему только этого и надо».

— Ты разрушила все мои планы, Мэги, ты и Нуала. Она начала кое-что подозревать, поэтому должна была умереть. А теперь все очень хорошо. «Латам Мейнор». Теперь я его хозяин. Я владелец компании. А насчет колокольчиков ты не права. Эти женщины не были похоронены заживо, может быть, немного раньше, чем назначил им Бог. Им было отпущено чуть больше времени. Именно поэтому я положил на их могилы колокольчики. Это моя маленькая шутка. Ты единственная, похороненная действительно живой. Когда тела старух будут эксгумированы, в их смерти обвинят доктора Лейна. Решат, что лекарства перепутали по его вине. Он дрянной врачишка, с жуткой характеристикой, и пропойца. Поэтому я сделал так, чтобы его взяли на эту должность. Но твое идиотское вмешательство означало, что я не смогу больше призывать своего маленького ангела смерти помочь старушкам сойти в могилу пораньше. И это очень плохо. Мне нужны деньги. Ты вообще представляешь, какие деньжищи крутятся вокруг этих комнат? Огромные! Огромные!

Мэги закрыла глаза, пытаясь отогнать от себя его лицо. Она словно видела его. Он сумасшедший.

— Полагаю, ты догадалась, что у твоего колокольчика вырван язычок, не так ли? А теперь прикинь, как долго ты протянешь, если закрыть трубку?

Она почувствовала, как ей на руку упала грязь, и испуганно попыталась прочистить отверстие пальцем. На нее посыпалось еще больше грязи.

— А, вот еще что, Мэги, — сказал он внезапно тихим голосом. — Я забрал все колокольчики с могил. Мне эта идея показалась хорошей. Я положу их на место, когда они снова закопают тела. Приятных сновидений.

Она услышала, как что-то стукнуло о дыхательную трубку, потом все затихло. Он ушел. Она не сомневалась, что поступление воздуха было блокировано. Она сделала единственное, что могла: не останавливаясь, дергала за веревочку, чтобы забившая трубку грязь не засохла. «Господи, пожалуйста, — молилась она. — сделай так, чтобы кто-нибудь увидел, что колокольчик шевелится».

Сколько пройдет времени, пока она израсходует весь кислород? Часы? Дни?

— Нейл, помоги мне, спаси меня, — шептала она. — Ты нужен мне. Я тебя люблю. Не хочу умирать!


84


Летиция Бейнбридж категорически отказалась ложиться в больницу.

— Можешь отослать эту машину или поезжай на ней сама, — решительно заявила она дочери. — А я никуда не поеду.

— Но, мама, у тебя слабое здоровье, надо подлечиться, — протестовала Сара Кушинг, отлично зная, что спорить с матерью бесполезно. Когда ее мама становилась похожа на упрямого мула, переубедить се было невозможно.

— А у кого оно крепкое в девяносто четыре года? — спросила миссис Бейнбридж. — Сара, я ценю твое старание, но здесь такое творится, что я не желаю ничего пропустить.

— Может, ты хотя бы покушаешь?

— Только не обед. Ты же понимаешь, что доктор Эванс осматривал меня всего несколько дней тому назад. Я совершенно здорова.

Сара Кушинг неохотно возразила:

— Очень хорошо, но ты должна пообещать мне, что если занеможешь, то позволишь мне показать тебя доктору Эвансу еще раз. Я не желаю, чтобы тебя лечил доктор Лейн.

— Я тоже не хочу. Хотя сестра Маркей и шпионка, но она заметила, что Грета Шипли изменилась на прошлой неделе, и пыталась заставить доктора Лейна сделать что-нибудь. А он, конечно, ничего не нашел. Он ошибся, а она нет. Кому-нибудь известно, почему полиция беседовала с ней?

— Не знаю.

— Ну так узнай! — воскликнула старая леди. Потом более мягким голосом добавила:

— Я так беспокоюсь за эту прелестную девушку Мэги Холлоувей. В наше время многие молодые люди нетерпеливы или равнодушны к таким старикам, как я. Но не она. Мы все молимся, чтобы она нашлась.

— Я знаю и тоже молюсь, — согласилась Сара Кушинг.

— Хорошо, иди вниз и все разузнай. Начни с Анжелы. Она ничего не пропускает.

* * *


Нейл позвонил из машины доктору Лейну и сказал, что хотел бы обсудить вопрос о переселении супругов Ван Хиллари в «Латам Мейнор». Он отметил, что голос Лейна был странно равнодушным.

В «Латам Мейнор» их встретила та же хорошенькая молодая горничная. Нейл вспомнил, что ее зовут Анжела. Когда они вошли, она разговаривала с интересной женщиной лет шестидесяти.

— Я сообщу доктору Лейну, что вы здесь, — мягко произнесла Анжела. Когда она прошла через холл во внутренние помещения, пожилая дама подошла к ним.

— Не хочу казаться назойливой, но вы из полиции? — спросила она.

— Нет, мы не из полиции, — быстро ответил Роберт Стефенс. — Почему вы спросили? Какие-то проблемы?

— Нет. По крайней мере, я надеюсь. Позвольте объяснить. Я Сара Кушинг. Моя мама, Летиция Бейнбридж, живет здесь. Она очень полюбила молодую женщину Мэги Холлоувей, которая, кажется, пропала, и мама очень хочет знать, что с ней.

— Мы тоже очень любим Мэги, — сказал Нейл, чувствуя, что комок в горле может помешать ему схватиться за соломинку. Может быть, Мэги кому-то что-то сказала, хотя бы случайно, нам важно все, что помогло бы нам отыскать ее.

Он прикусил губу, не в силах продолжать.

Сара Кушинг внимательно смотрела на него, чувствуя, как он страдает. Ее ледяные голубые глаза смягчились.

— Конечно, вы можете поговорить с мамой, — торопливо произнесла она. — Я обожду в библиотеке и провожу вас, когда вы освободитесь.

Горничная вернулась.

— Доктор Лейн готов принять вас, — сказала она.

И снова Нейл и Роберт Стефенс побрели за ней в кабинет Лейна. Нейл напомнил себе, что они здесь, чтобы поговорить о Ван Хиллари. Он перебрал в уме вопросы, которые собирался задать от их имени. Была ли владельцем пансионата корпорация «Престижные Резиденции», или она его только финансировала? У него должны быть достаточные доказательства надежности капиталовложений. Позволено ли будет супругам Ван Хиллари отделать и обставить апартаменты по своему вкусу?

Войдя в кабинет доктора Лейна, оба были потрясены увиденным. Мужчина за столом так сильно изменился, что, казалось, они разговаривают с другим человеком. Больше не было учтивого, улыбчивого, обходительного директора.

Лейн выглядел больным и опустившимся, лицо се-рое, глаза опухли. Молча он предложил им сесть, потом сказал:

— Я понял, что у вас есть вопросы. Буду рад ответить. Но с вашими клиентами в выходные встретится новый директор.

«Его уволили. — понял Нейл. — Почему?» Он решил перехватить инициативу.

— Послушайте, я не знаю, что произошло здесь, и не спрашиваю у вас о причинах вашего ухода. — Он сделал паузу. — Но знаю, что ваш бухгалтер продавала секретную информацию. Это одно из оснований для моего беспокойства.

— Да, именно это недавно стало известно. Уверен, здесь этого больше не повторится, — сказал Лейн.

— Сочувствую, — продолжал Нейл. — В делах инвестирования мы постоянно сталкиваемся с проблемой утечки информации. — Он видел, что отец вопросительно смотрит на него, но должен был узнать, за это ли уволили Лсйна. В душе он не верил и подозревал, что причина была во внезапных кончинах некоторых обитательниц пансионата.

— Я знаком с этой проблемой, — согласился Лейн. — Моя жена работала в охранной фирме «Рандольф и Маршал» в Бостоне, перед тем как я был назначен сюда. Кажется, что бесчестные люди повсюду. О, позвольте мне ответить на ваши вопросы. «Латам Мейнор» прекрасное место, и должен вас заверить, что ванш клиенты будут здесь счастливы.

Когда они выходили от него через пятнадцать минут. Роберт Стефенс сказал:

— Нейл, этот парень сильно напуган.

— Знаю. И не потому, что потерял работу. — «Я теряю время». — думал он. Он упомянул имя Мэги, а Лейн изобразил на лице лишь вежливое сочувствие.

— Папа, может, нам больше не надо ни с кем здесь разговаривать? — спросил он, когда они подошли к холлу. — Я хочу проникнуть в дом Мэги и обыскать его. Может быть, найдем там какую-нибудь подсказку о том, что она делала прошлой ночью.

Однако их ждала Сара Кушинг.

— Я позвонила маме, она очень хочет с вами встретиться.

Нейл готов был возразить, но увидел предупреждающий взгляд отца. Роберт Стефенс опередил его.

— Нейл, почему бы тебе не навестить ее? Я сделаю несколько знонков из машины. Собирался сказать тебе, что оставил себе запасной ключ от нового замка на случай, если Мэги свой потеряет. Она знает об этом. Позвоню маме, и она его привезет. Еще позову детектива Хаггерти.

"Маме подтребуется полчаса, чтобы доехать до дома Мэги, — прикинул Нейл и кивнул в знак согласия.

— Хотел бы поговорить с вашей мамой, миссис Кушинг.

По пути в комнату Летиции Бейнбридж он решил спросить ее про лекцию Эрла Бейтмана, из-за которой его выгнали из «Латам Мейнор». «Бейтман был последним, кто общался вчера с Мэги, — рассуждал он. — Потом она разговаривала с детективом Хаггерти, и с тех пор ее никто не видел».

«Об этом кто-нибудь подумал? — гадал он. — Поверил ли кто-нибудь рассказу Эрла Бейтмана, что он сразу уехал в Провиденс, когда вышел из музея вчера днем?»

— Вот мамины апартаменты, — сказала Сара Кушинг. Она постучала, дождалась приглашения и только после этого открыла дверь.

Напряженная, миссис Летиция Бейнбридж сидела в кресле-качалке. Она жестом пригласила Нейла войти и указала на стул рядом с собой.

— Из того, что сказала мне Сара, я поняла, что вы знакомый Мэги. Вы, должно быть, сильно встревожены. Мы все очень беспокоимся. Чем я могу помочь?

Допуская, что Саре Кушинг могло быть около семидесяти, Нейл подсчитал, что этой ясноокой, звонкоголосой женщине под девяносто, а то и больше. Казалось, она ничего в жизни не пропустит. «Хоть бы она рассказала мне что-нибудь путное», — молился он.

— Миссис Бейнбридж, надеюсь, что не расстрою вас своей полной откровенностью. По непонятной мне причине Мэги очень насторожили недавние кончины жительниц этого пансиона. Известно, что не далее как вчера утром она ознакомилась с некрологами шести женщин, пять из которых жили здесь и недавно умерли. Во всех пяти случаях смерть наступила во сне, когда они оставались без присмотра, и ни у одной не было близких родственников.

— Боже милостивый! — испуганно воскликнула Сара Кушинг.

Летиция Бейнбридж даже не моргнула.

— Вы говорите о небрежности или убийстве? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Нейл. — Знаю только, что Мэги начала расследование, которое привело к решению эксгумировать хотя бы двух последних. А теперь она сама пропала. И только что я узнал об увольнении доктора Лейна.

— Я тоже узнала об этом только что, мама, — сказала Сара Кушинг. — Но все думают, что это из-за бухгалтерши.

— А что сестра Маркей? — спросила миссис Бейнбридж свою дочь. — Полиция допрашивала ее из-за этого? Я имею в виду из-за смертей?

— Никто не знает, но она сильно расстроена. И конечно, миссис Лейн тоже. Я слышала, что они обе закрылись в кабинете Маркей.

— А, эти две всегда шушукаются, — презрительно сказала Летиция Бейнбридж. — Не представляю, о чем они могут разговаривать. Маркей должна быть ужасно нудной, но у нее хотя бы есть мозги. У другой просто пустая голова.

«Так я ничего не добьюсь», — подумал Нейл.

— Миссис Бейнбридж, — начал он, — у меня всего одна минута. Я бы хотел спросить вас еще кое о чем. Вы были на лекции профессора Бейтмана? На той, что вызвала бурю негодования?

— Нет. — Миссис Бейнбридж стрельнула глазами в свою дочь. — В тот день Сара настояла на том, чтобы я отдохнула, и поэтому я пропустила такое зрелище. Но там была Сара.

— Уверяю, мама, тебе не доставило бы удовольствия быть привязанной к колокольчику и делать вид, что ты похоронена заживо, — возбужденно сказала Сара Кушинг. — Позвольте рассказать, что случилось, мистер Стефенс.

«Бейтман, наверное, сумасшедший». — подумал Нейл, слушая рассказ.

— Я была так возмущена, что сказала все, что думала, и почти швырнула ему эти жуткие колокольчики. — продолжала Сара Кушинг. — Поначалу он казался смущенным, но потом у него в лице появилось такое, что я даже испугалась. И конечно, сестра Маркей имела наглость защищать его! Я говорила с ней об этом потом, и она была весьма неосторожна, сказав мне, что профессор Бейтман был так расстроен, что не может больше видеть эти колокольчики, которые, вероятно, стоили ему немалых денег.

— Я все-таки очень жалею, что меня там не было, — вмешалась миссис Бейнбридж. — А что касается сестры Маркей, — продолжала она задумчиво, — если честно, то многие здесь считают ее отличной медсестрой. Я же полагаю, что она громкая, настырная, бесцеремонная, и хотела бы держаться от нее подальше. — Она помолчала и добавила:

— Мистер Стефенс, это звучит странно, но я думаю, что, несмотря на недостатки, доктор Лейн очень добрый человек, а я хорошо разбираюсь в людях.

Спустя полчаса Нейл и его отец подъехали к дому Мэги. Долорес Стефенс уже ждала их. Она взглянула на сына и взяла в руки его лицо.

— Мы ее найдем, — твердо сказала она. Не в состоянии говорить, Нейл кивнул.

— Где ключ, Долорес? — потребовал Роберт Стефенс.

— Вот он.

Ключ был от задней двери, и, войдя в кухню, Нейл подумал, что все началось именно здесь, когда убили мать Мэги.

Кухня была прибрана. В раковине не было тарелок. Он открыл моечную машину, внутри несколько чашек и блюдца, три-четыре маленькие тарелки.

— Интересно, где она обедала вчера вечером, — сказал он.

— Может, съела бутерброд, — предположила его мама. Она открыла холодильник и усидела пачку холодных закусок, потом указала на несколько ножей в корзине моечной машины.

— Возле телефона нет блокнота для заметок, — сказал Роберт Стефенс. — Мы знали, что она чем-то обеспокоена. Я так зол на себя. Жаль, что, вернувшись сюда вчера, я не уговорил ее остаться с нами.

В столовой и гостиной тоже все было в порядке. Нейл изучил вазу с розами на кофейном столике, размышляя, кто их прислал. «Наверное, Лайам Пейн, — подумал он. — Она упоминала о нем за обедом». Нейл встречался с Пейном несколько раз, и он мог быть тем, кого Нейл видел у Мэги в пятницу вечером.

Наверху в маленькой спальне было видно, что Мэги разбирала вещи Нуалы. Повсюду лежали аккуратно упакованные пакеты с одеждой, сумки, белье и обувь. В спальне, где она жила, ничего не изменилось с того времени, когда он менял замки на окнах.

Они перешли в большую спальню.

— Похоже на то, что Мэги собиралась спать здесь прошлой ночью, — сказал Роберт Стефенс, указав на свежезастланную постель.

Не отвечая, Нейл пошел наверх, в студию. Свет, который он видел вчера вечером, когда ждал Мэги у дома, все еще горел над фотографией, приколотой к стене. Нейл вспомнил, что в воскресенье днем ее там не было. Он прошел через комнату и остановился. По его телу пробежал холод. На рабочем столе в свете лампы он увидел колокольчики.

Он был убежден, что эти два колокольчика — из тех, что Эрл Бейтман использовал на лекции в «Латам Мей-нор», а потом спрятал с глаз долой. Это было столь же очевидно, как и то, что за ночью следует день.


85


Рука у нее болела и была покрыта грязью. Она продолжала дергать за веревочку в надежде сохранить отверстие в трубке, но теперь казалось, что грязь больше не падает. Вода тоже перестала капать.

Шум дождя прекратился. Стало холоднее или просто сырость в гробу начала действовать?

Но на самом деле ей было тепло, даже очень тепло.

«У меня начинается лихорадка», — сонно подумала Мэги. Голова ее стала легкой. «Отверстие залеплено, — догадалась она. — Кислорода почти не осталось».

— Paз... два... три... четыре...

Теперь она шептала числа, стараясь не заснуть, решив крикнуть еще раз, досчитав до пятисот.

Неважно, что он может вернуться, услышав ее. Что еще он способен сделать, кроме того, что сделал?

Ее рука по-прежнему сгибалась и разгибалась.

— Сожми кулак, — произнесла она вслух. — Хорошо, расслабься. — Так в детстве говорили ей медсестры, когда брали анализ крови. — Так тебе будет лучше. Мэги, — говорили они.

Когда к ним в дом пришла Нуала, она перестала бояться уколов. Нуала превратила это в игру.

— Сперва покончим с этим, а потом пойдем в кино, — говорила она.

Мэги вспомнила про сумку с камерами. Что он с ней сделал? Ее камеры. Они были ее друзьями. Она собиралась сделать с их помощью так много фотографий. Было столько идей, которые она хотела воплотить, так много хотелось сфотографировать.

— Сто пятьдесят... сто пятьдесят один...

Она знала, что в тот день в кинотеатре Нейл сидел рядом. Он кашлянул раза два, особенный короткий и сухой кашель, который она сразу узнала. Она знала, что он ее видел, видел, как она несчастна.

«Я устроила ему проверку, — подумала ока. — Если ты меня любшпь, то поймешь, что нужен мне». Она хотела, чтобы он услышал ее мысли и что-то сделал.

Но когда фильм кончился и зажегся свет, его уже не было.

— Даю тебе еще один шанс, Нейл, — сказала она вслух. — Если ты меня любишь, то почувствуешь, что нужен мне, и найдешь меня.

— Четыреста девяносто девять, пятьсот!

Она снова стала звать на помощь и кричала до тех пор, пока у нее не заболело горло. «Бесполезно его беречь, — решила она, — время уходит».

И снова начала считать:

— Раз... два... три...

Ее рука равномерно двигалась: туда... сюда... Всеми силами она старалась не спать, зная, что, если заснет, больше не проснется.


86


Пока отец ходил вниз звонить в полицию, Нейл придирчиво изучал фотографию, тоже приколотую к стене.

Надпись на обороте гласила: «Годовщина со дня рождения Сквайра Моора. 20 сентября. Эрл Моор Бейтман, Нуала Моор, Лайам Моор Пейн».

Нейл изучал лицо Бейтмана. «Лжец, — подумал он с отвращением. — Последний, кто видел Мэги живой».

Ошеломленный тем, что подсказало ему подсознание, он уронил фотографию рядом с колокольчиками и поспешил к отцу.

— На проводе шеф Брауэр, — сказал Роберт Стефенс. — Хочет поговорить с тобой, Я рассказал ему про колокольчики.

Брауэр сразу перешел к делу.

— Если они из тех, что, по заверению Бейтмана, заперты в кладовой его музея, мы можем его допросить. Проблема в том, что он имеет право отказаться отвечать на вопросы и пригласить адвоката, тогда все затянется. Лучше всего застать его с колокольчиками врасплох и постараться заставить выдать себя. Когда мы заговорили о них сегодня утром, он пришел в ярость.

— Я хотел бы присутствовать при этом, — сказал Нейл.

— Возле музея дежурят наблюдатели. Если Бейтман куда-нибудь поедет, за ним проследят.

— Мы выезжаем, — сказал Нейл и добавил:

— Обождите минуту, шеф, вы, кажется, опросили детей. Удалось ли выяснить что-нибудь?

Он услышал в голосе Брауэра сомнение, когда тот ответил:

— Кое-что, чему не очень верю. Поговорим об этом, когда вы приедете.

— Хочу услышать об этом сейчас, — потребовал Нейл.

— Тогда, пожалуйста, учтите, что мы не совсем доверяем этой истории. Но один из мальчишек признался, что они играли неподалеку от музея вчера вечером, точнее, они находились через дорогу от него. Около десяти часов парень видел, как два автомобиля, катафалк в сопровождении пикапа, выехали со стоянки музея.

— Какой пикап? — нетерпеливо спросил Нейл.

— Мальчик не знает марки, но говорит, что он был черный.


87


— Не принимай близко к сердцу, Эрл, — в десятый раз повторил Лайам Моор Пейн.

— Нет, я не могу отнестись к этому легко. Я знаю, как эта семья издевалась над Бейтманами, в особенности надо мною.

— Никто над тобой не издевается, Эрл. — успокаивал Лайам.

Они сидели в конторе музея. Было почти пять часов, и старомодная лампа с круглым абажуром распространяла по комнате тусклый свет.

— Послушай. — предложил Лайам, — тебе надо выпить.

— Хочешь сказать, что это тебе надо выпить.

Промолчав, Лайам встал, подошел к шкафчику над мойкой, достал бутылку скоча и стакан, потом из холодильника взял лед и лимон.

— Двойной скоч со льдом и лимоном, не размешанный, нам обоим, — сказал он.

Успокоенный, Эрл ждал, пока ему подадут напиток, потом проговорил:

— Рад, что ты заехал, Лайам.

— Когда ты позвонил, я понял, что тебе плохо. И конечно, я сам более чем расстроен по поводу исчезновения Мэги. — Он помолчал. — Эрл, я немного ухаживал за ней последний год. Ты знаешь, иногда звонил ей, и мы где-нибудь обедали, когда я жил в Нью-Йорке. Но в тот вечер в «Четырех Временах Года», когда она ушла, не сказав мне ни слова, я понял, что-то произошло.

— А произошло то, что ты совсем о ней забыл, увлекшись другими гостями.

— Теперь, когда это случилось, я понял, какой я болван, и если бы она приказала мне убираться в преисподнюю, то я бы полез туда на четвереньках, только бы угодить ей. Вечером я осознал, как Мэги дорога мне, и это дает надежду, что с ней все в порядке.

— Что это значит?

— То, что он ушла, не сказав мне ни слова, совершенно расстроенная. Одному Богу известно, сколько у нее было причин для расстройства с момента приезда в Ньюпорт. Может, ей просто хотелось уехать.

— Ты, кажется, забыл, что ее машина была найдена брошенной.

— Вполне можно предположить, что она улетела на самолете или уехала на поезде, оставив машину, которую потом кто-то украл. Может, даже дети.

— Не говори мне о детях, — сказал Эрл. — Я считаю, что вчерашнюю кражу совершили малолетние преступники.

Резкий звонок в дверь испугал их обоих. Эрл Бейтман ответил на незаданный вопрос кузена:

— Я никого не жду, — сказал он и радостно улыбнулся. — Но может быть, это полиция. Хотят сообщить, что нашли гроб.

Нейл и его отец присоединились к шефу Брауэру возле похоронного музея, и шеф предупредил Нейла, чтобы тот следил за своим языком и предоставил полиции задавать вопросы. Колокольчики, найденные у Мэ-ги, лежали в коробке из-под обуви, которую детектив Хаггерти бережно держал под мышкой.

Когда Эрл проводил их в кабинет, Нейл удивился, увидев там Лайама Пейна. Внезапно растерявшись от присутствия соперника, он приветствовал его очень сдержанно, хотя почувствовал себя спокойнее, вспомнив, что ни Эрл, ни Лайам не знали о его отношениях с Мэги. Их с отцом представили как просто ее знакомых из Нью-Йорка.

Бейтман и Пейн принесли для них стулья из соседней похоронной экспозиции. Когда они вернулись, на лице Бейтмана было заметно раздражение. Он бросил своему кузену:

— Лайам, у тебя грязные ботинки, а ковер очень дорогой. Теперь мне придется чистить всю комнату.

Потом резким движением он повернулся к полицейским.

— У вас есть что-нибудь о пропавшем гробе? — спросил он.

— Нет, профессор Бейтман, — сказал Брауэр. — Но у нас есть новость о других ваших экспонатах.

— Это странно. Кроме гроба, больше ничего не пропало, — возразил Эрл. — Я проверил. Меня интересует только гроб. Вы даже не представляете, какие планы у меня с ним связаны. Музей под открытым небом, я рассказывал. Этот гроб должен стать частью очень важной экспозиции. Я заказал манекены лошадей в черном плюмаже, и у меня есть копия катафалка викторианской эпохи. Это будет потрясающее зрелище.

— Эрл, не принимай так близко к сердцу, — успокаивающе сказал Лайам Пейн, повернувшись к Брау-эру. — Шеф, есть что-нибудь новое о Мэги Холлоувей?

— К сожалению, нет ничего, — ответил ему Брауэр.

— А вы подумали над моим предположением, что Мэги просто решила сбежать от жутких проблем последних полутора недель?

Нейл презрительно посмотрел на Лайама.

— Вы совсем не знаете Мэги, — сказал он. — Она не из тех, кто бежит от проблем. Она им противостоит.

Брауэр не обратил на них внимания и повернулся к Бейтману.

— Профессор, мы только хотим кое-что выяснить. Вы можете не отвечать на вопрос. Вы понимаете?

— Почему я не должен отвечать? Скрывать мне нечего.

— Хорошо, мы поняли, что колокольчики, которые вы использовали на лекции о викторианцах, похороненных заживо, спрятаны. Это правда?

На лице Эрла Бейтмана появилась откровенная злость.

— Я не желаю вспоминать об этом случае в «Латам Мейнор», — сказал он резко. — Я вам уже говорил.

— Понимаю. Но, пожалуйста, ответьте на вопрос.

— Да, я спрятал их подальше. Да.

Брауэр кивнул Хаггерти, и тот открыл коробку.

— Профессор Стефенс нашел эти колокольчики в доме Мэги Холлоувей. Они из тех, что у вас?

Бейтман побледнел. Он поднял один и внимательно его рассмотрел.

— Эта женщина воровка! — взорвался он. — Она, должно быть, вернулась сюда ночью и украла их.

Он вскочил и помчался через холл к лестнице, остальные последовали за ним. На третьем этаже он распахнул дверь кладовой и поспешил к полке справа, дотянулся до коробки, стоявшей между двумя другими, и открыл ее.

— Она не слишком тяжелая, сразу видно, — прошептал он. — Некоторых не хватает. — Он порылся в упаковочной стружке и нащупал то, что искал.

Эрл повернул к ним багровое лицо с разъяренными глазами и воскликнул:

— Здесь только пять! Не хватает семи колокольчиков! Эта женщина их украла. Неудивительно, что вчера она про них выспрашивала.

Нейл покачал головой. «Этот парень сумасшедший, — сказал он себе. — Он верит в то, что говорит».

— Профессор Бейтман, я должен просить вас проследовать в полицейский участок, — произнес Брау-эр. — Официально заявляю, что вы подозреваетесь в исчезновении Мэги Холлоувей. Можете хранить молчание...

— Забудьте о вашем идиотском предупреждении, — крикнул Эрл. — Мэги Холлоувей проникла сюда, украла мои колокольчики, а может, даже и гроб, а вы обвиняете меня? Странно! Думаю, вам следует искать ее сообщника. Она бы никогда не сделала это в одиночку.

Нейл схватил Бейтмана за лацканы пиджака.

— Заткнись, — крикнул он. — Ты отлично знаешь, что Мэги не брала этого барахла. Где бы она ни нашла эти колокольчики, они значили для нее что-то очень важное. А ты ответь мне кое-что. Дети в округе видели, как катафалк и машина Мэги отъехали вчера в десять часов отсюда. За каким рулем сидел ты?

— Нейл, вам лучше замолчать, — приказал Брауэр.

Нейл заметил гнев на лице шефа полиции, когда Роберт Стефенс оттащил его от Эрла Бейтмана.

«А мне плевать, — думал он. — Не время ходить на цыпочках вокруг обманщика».

— Вы имеете в виду мой катафалк? — спросил Бейтман. — Это невозможно. Он в гараже.

Перегнав всех, Бейтман слетел вниз по лестнице прямо к гаражу, открыл дверь и вбежал внутрь, преследуемый остальными.

— Им кто-то пользовался, — заявил он, всматриваясь сквозь окно. — Посмотрите. На коврике грязь!

Нейлу хотелось задушить его, вытрясти из него правду. Как смог он заставить Мэги поехать за ним в этом катафалке? Или ее машину вел кто-то другой.

Лайам Пейн взял кузена за руку.

— Эрл, все будет хорошо. Я поеду в полицию с тобой. Вызову адвоката.

Нейл и его отец отказались уехать домой. Они сидели в комнате ожидания в полиции. Время от времени к ним подходил детектив Хаггерти.

— Он отказался от адвоката, отвечает на все вопросы! Настаивает на том, что был в Провиденсе вчера вечером и может доказать это телефонными звонками, которые сделал из своей квартиры. При таких обстоятельствах мы просто не можем его задерживать.

— Но мы знаем, что он что-то сделал с Мэги, — протестовал Нейл. — Он должен помочь нам найти ее! Хаггерти покачал головой.

— Его больше беспокоит его гроб и грязь в этом старом катафалке, чем мисс Холлоувей. Он думает, что она привела с собой кого-то, чтобы украсть гроб и колокольчики, потом они вывезли это на катафалке, ключи от которого висели в кабинете на виду. Кузен собирается отвезти его обратно в музей.

— Вы не можете его отпустить, — возмутился Нейл.

— Мы не можем его не отпустить. — ответил Хаггерти.

Детектив поколебался, потом сказал:

— Рано или поздно это откроется, а вам будет интересно знать. Видите ли, мы еще рассматриваем жалобы на беспорядки в «Латам Мейнор», все из-за посмертной записки адвоката, покончившего с собой. Пока нас не было, шефу пришло сообщение. Он задался целью выяснить, кто реальный владелец «Латам Мейнор». Догадайтесь, кто он? Не кто иной, как кузен Бейтмана, мистер Лайам Моор Пейн.

Хаггерти испуганно оглянулся, словно боясь, что Пейн у него за спиной.

— Он, кажется, все еще здесь, решил присутствовать при допросе кузена. Мы спросили его о владении «Латам Мейнор». Сразу все признал. Сказал, что это хорошее вложение капитала. Но кажется, ему не хочется, чтобы об этом все знали. Говорит, если люди узнают, его будут одолевать жалобами и просьбами. В этом есть свой резон, не так ли?

Было почти восемь часов, когда Роберт Стефенс обратился к сыну:

— Ладно, Нейл, пойдем лучше домой.

Их машина была припаркована через дорогу от полицейского участка. Как только Стефенс включил зажигание, зазвонил телефон. Ответил Нейл.

Это была Долорес Стефенс. Когда они уехали в музей, она вернулась домой.

— Известно что-нибудь о Мэги? — нетерпеливо спросила она.

— Нет, мама. Мы, наверное, скоро будем дома.

— Нейл, мне только что звонила миссис Сара Ку-шинг. Она сказала, что ее мама, миссис Бейнбридж, живет в «Латам Мейнор», и вы сегодня разговаривали с ней.

— Верно. — Нейл ощутил растущий интерес.

— Мать миссис Кушинг кое-что вспомнила, что может быть интересно, и позвала дочь, а та нашла наш телефон, чтобы связаться с вами. Миссис Бейнбридж сказала, что вспомнила, как Мэги упоминала колокольчик, который нашла на могиле своей мачехи. Она хотела знать, не является ли украшение могилы колокольчиками какой-то традицией. Миссис Бейнбридж подумала, что, возможно, Мэги говорила о викторианских колокольчиках профессора Бейтмана. Я не понимаю, что все это значит, но хотела, чтобы ты узнал как можно скорее. — закончила она. — До встречи.

Нейл пересказал все отцу.

— Что ты думаешь об этом? — спросил Роберт Стефенс сына, заводя машину.

— Подожди минуту, папа. Не заводи мотор, — быстро проговорил Нейл. — Что я думаю? Очень многое. Колокольчики, что мы обнаружили в студии Мэги, она, наверное, нашла на могиле матери и еще на чьей-то могиле, возможно, кого-то, кто жил в пансионате. Зачем ей тогда спрашивать об этом? Если даже она вернулась в музей вчера вечером, в чем я сомневаюсь, то лишь для того, чтобы убедиться, что их не достает в коллекции Бейтмана.

— Вот они идут, — прошептал Роберт Стефенс, когда Бейтман и Пейн вышли из полицейского участка. Они наблюдали, как те сели в «ягуар» Пейна и некоторое время сидели в машине, оживленно разговаривая.

Дождь прекратился, и полная луна заливала светом и без того хорошо освещенную площадку вокруг здания.

— Пейн, должно быть, ехал по очень грязной дороге, возвращаясь сегодня из Бостона, — заметил Роберт Стефенс. — Посмотри на его колеса и брызговики. Ботинки у него тоже очень грязные. Слышал, как Бейтман отругал его за это? Неожиданное известие, что он хозяин этого пансионата. В этом парне есть что-то неприятное. У Мэги с ним было серьезно?

— Не думаю, — равнодушно ответил Нейл. — Мне он тоже не нравится. Но он явно преуспевает. Эта резиденция стоит целое состояние. Я проверил его операции с инвестициями. У него теперь своя фирма, и он казался достаточно смышленым, чтобы увести с собой самых лучших клиентов Рандольфа и Маршала.

— Рандольф и Маршал, — повторил его отец. — Не там ли работала жена доктора Лейна?

— Что ты сказал? — переспросил Нейл.

— Ты меня слышал. Я сказал, что жена Лейна работала раньше у Рандольфа и Маршала.

— Вот что меня тревожило! — воскликнул Нейл. — Разве ты не видишь? Лайам Пейн связан со всем. Он владелец резиденции. От его слова зависело, получит ли эту работу доктор Лейн. Дуг Хансен тоже работал у Рандольфа и Маршала, хотя и недолго. Его денежные переводы осуществляются через них. Сегодня я говорил, что Хансен должен действовать через другую контору, и я также сказал, что он слишком глуп, чтобы все это придумать. Он лишь подставное лицо. Им кто-то управляет. Возможно, этот кто-то — Лайам Моор Пейн.

— Но все это не очень сходится, — усомнился Роберт Стефенс. — Если Пейн владеет пансионатом, он мог иметь финансовую информацию безо всякого Хансена или его тетки Дженис Нортон.

— Но гораздо безопаснее оставаться в тени, — заметил Нейл. — Тогда, в случае чего, Хансен становится козлом отпущения. Разве ты не понял, папа? Лаура Арлингтон и Кора Гебхарт значились в списках ожидающих очереди. Он не просто совершал махинации с резиденцими клиентов, а еще и обманывал тех, кому эти места не достались.

— Очевидно, что Бейтман рассказывает Пейну обо всех своих проблемах, — продолжал Нейл. — Если он расстроился, когда Мэги спросила его про историю в «Латам Мейнор», мог ли он рассказать об этом Пейну?

— Может быть. Но о чем ты?

— О том, что этот Пейн — ключ ко всему. Он тайно владеет «Латам Мейнор». Женщины там умирают при невыясненных обстоятельствах, но если учесть, сколько их умерло за последнее время и схожесть фактов — все они одинокие, без близких родственников, — то выявляется странная картина. А кто наживается на всем этом? «Латам Мейнор», путем перепродажи освободившихся апартаментов.

— Ты хочешь сказать, что Лайам Пейн убил всех этих женщин? — удивился Роберт Стефенс.

— Пока не знаю, — ответил его сын. — Полиция думает, что в смертях виноваты доктор Лейн и, а может быть или, сестра Маркей, но миссис Бейнбридж отметила, что доктор Лейн «добрый», а Маркей хорошая медсестра. Уверен, она знает, что говорит. Она наблюдательная. Нет, я не в курсе, кто убил этих женщин, но думаю, что Мэги пришла к такому же заключению, и наверное, слишком близко подошла к настоящему убийце.

— Но при чем тут колокольчики? И Бейтман? Не понимаю! — возмутился Роберт Стефенс.

— Колокольчики? Кто знает? Может быть, это причуда убийцы. Хотя, если Мэги нашла эти колокольчики на могилах и проверила некрологи, она могла догадаться о том, что произошло на самом деле. Колокольчики могут быть доказательством, что женщины убиты. — Нейл замолчал. — Что касается Бейтмана, то он слишком большой чудак, чтобы участвовать в таком расчетливом деле. Нет, думаю, здесь главный мистер Лайам Моор Пейн. Ты слышал его идиотское предположение об исчезновении Мэги? — иронично заметил Нейл. — Спорю, он знает, что случилось с Мэги, и пытается направить поиски в другую сторону.

Заметив, что Пейн завел машину, Роберт Стефенс повернулся к сыну.

— Я понял, что мы преследуем его, — сказал он.

— Совершенно верно. Хочу знать, куда поедет Пейн, — кивнул Нейл и произнес про себя свою молитву: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть он приведет меня к Мэги».

* * *


Доктор Вильям Лейн обедал в «Латам Мейнор» вместе с некоторыми жильцами пансионата. Он объяснил отсутствие Одиль тем, что та расстроена прощанием с дорогими друзьями. Сам же он хотя и сожалел по поводу расставания с тем, что было так ему приятно, твердо верил, что всему приходит конец.

— Хочу убедить всех, что подобное безобразие не повторится никогда, — обещал он, имея в виду продажу секретной информации Дженис Нортон.

Летиция Бейнбридж приняла приглашение отобедать за столом доктора.

— Правильно ли я поняла, что сестра Маркей подала на вас жалобу за нарушение врачебной этики, заявляя, что вы пассивны и допускаете смерть своих пациентов? — спросила она.

— Думаю, да. Это, конечно, не правда.

— А как это расценивает ваша жена? — настаивала миссис Бейнбридж.

— Она тоже очень огорчена, потому что считала сестру Маркей своей подругой. — «Что абсолютно глупо», — добавил он про себя.

Его прощание было достойным и своевременным.

— Порой уместно передать бразды правления в другие руки. Я всегда стремился делать добро. Если я в чем-то виноват, то лишь в том, что доверился вору, а не в незнании своего дела.

Покидая основное здание, доктор Лейн думал: «Не знаю, чего ждать теперь, но твердо уверен, что работу придется искать самому».

Что бы ни случилось, он решил больше ни дня не жить с Одиль.

Когда он поднялся на второй этаж, дверь спальни была открыта, а Одиль кричала в телефонную трубку, возможно, передавая информацию на автоответчик:

— Ты не можешь так со мной поступить! Не можешь бросить меня просто так! Позвони мне! Ты должен обо мне позаботиться! Ты обещал! — Она с грохотом бросила трубку.

— С кем ты разговаривала, дорогая? — спросил он с порога. — Наверное, с таинственным благодетелем, который вопреки всему нанял меня на это место? Больше не тревожь его или ее, или кого бы то ни было по поводу меня. Что бы я ни сделал, в твоей помощи я отныне не нуждаюсь.

Одиль подняла на него опухшие от слез глаза.

— Вильям, ты так не думаешь.

— О нет, я думаю именно так. — Он изучал ее лицо. — Ты действительно напугана, не так ли? Интересно, почему. Я всегда подозревал, что в этой пустой головке что-то происходит. — Я бы не сказал, что мне интересно, — продолжал он, открывая свой шкаф и доставая чемодан. — Просто немного любопытно. После моего маленького рецидива вчера вечером я был немного не в себе. Но когда моя голова прояснилась, я начал думать и кое-что проверил.

Он повернулся и посмотрел ей в лицо.

— Ты не осталась на обед в Бостоне вчера вечером, Одиль. Я не знаю, где ты была, но твои туфли сильно испачканы грязью, не так ли?


89


Она сбилась со счета. Все бесполезно. «Не сдавайся, Мэги, — приказала она себе, пытаясь заставить свой мозг работать». Так легко забыться, так легко просто закрыть глаза и отбросить все, что с ней произошло.

На фотографии, подаренной Эрлом, в глазах Лайама было какое-то странное выражение, улыбка превосходства, деланная искренность, расчетливая теплота.

Ей следовало догадаться, что в его внезапном внимании к ней было что-то непорядочное. Для него было более естественным забыть про нее на коктейльном приеме.

Она вспомнила голоса прошлой ночи. Одиль Лейн спорила с Лайамом. Она их слышала.

Одиль была напугана.

— Больше не могу! — вопила она. — Ты ненормальный! Ты обещал все продать и уехать вместе со мной. Я предупреждала тебя, что Мэги Холлоувей задает слишком много вопросов.

Все ясно. Теперь все стало так ясно.

Она едва могла сжать руку. Настало время позвать на помощь еще раз. Но она могла только шептать. Ее никто не услышит.

«Сжала... разжала... дыши неглубоко», — напомнила она себе.

Но сознание ее возвращалось к одному, к детской молитве: «Теперь, когда ложусь я спать...»


90


— Ты мог хотя бы сказать мне, что владеешь «Латам Мейнор», — обиженно проворчал Эрл Бейтман. — Я тебе все рассказываю. Почему ты такой скрытный?

— Это лишь вложение денег, — уклончиво ответил Лайам, — ничего более. Я совершенно отстранен от каждодневной заботы о пансионате.

Он въехал на стоянку похоронного музея и остановился рядом с машиной Эрла.

— Иди домой и хорошенько выспись. Тебе это полезно.

— Куда ты поедешь?

— Обратно в Бостон. А что?

— Ты приехал сюда, только чтобы повидаться со мной? — спросил Эрл, все еще раздраженный.

— Я приехал, потому что тебе было плохо и потому что беспокоился за Мэги Холлоувей. Теперь, как сказал, я за нее не волнуюсь. Думаю, она скоро объявится.

Эрл начал выходить из машины, но задержался.

— Лайам, ты знал, где я храню ключи от музея и от катафалка, не так ли? — спросил он.

— Ты к чему клонишь?

— Так просто. Хотел знать, не сказал ли ты еще кому-нибудь.

— Нет, никому. Ну ладно, Эрл. Ты устал, иди домой, а мне пора ехать.

Эрл вышел из машины и захлопнул дверцу.

Лайам Моор Пейн сразу уехал. Он не заметил машины, отъехавшей от обочины и последовавшей за ним, когда он повернул направо.

«Все начинает раскрываться», — мрачно подумал он. Они узнали, что он владелец «Латам Мейнор». Эрл уже начал догадываться, что он был в музее вчера ночью. Тела должны быть эксгумированы, и тогда станет известно, что их не правильно лечили. Если повезет, то обвинят доктора Лейна, но Одиль готова сломаться. Скоро им удастся получить ее признание. А Хансен? Он пойдет на все, лишь бы спасти свою шкуру.

«Что же мне остается? — думал Лайам. — Вся работа зря!» Мечта стать вторым Сквайром Моором, всесильным и богатым, не сбылась. Пойдя на такой риск — использовав средства клиентов, откупив резиденцию и вложив в нее чужие деньги, — он в итоге оказался еще одним неудачливым Моором. Все ускользало сквозь пальцы.

А Эрл, этот беспросветный кретин, был богат, очень богат.

Но каким бы кретином он ни был, Эрл неглуп. Скоро он соберет все факты и тогда поймет, где искать свой гроб.

«Но даже если он догадается, — думал Лапам, — он не найдет Мэги живой».

Ее время истекло, в этом он был уверен.


91


Шеф полиции Брауэр и детектив Хаггерти готовы были уйти, когда в участок позвонил Эрл Бейтман.

— Они все меня ненавидят, — начал он. — Им нравится высмеивать дело Бейтманов, смеяться над моими лекциями. В основе лежит только зависть, потому что мы богаты. Мы всегда были богаты, во всех поколениях, задолго до того, как Сквайр Моор увидел свой первый ворованный доллар!

— Не могли бы вы говорить по существу, профессор? — предложил Брауэр. — Что вам нужно?

— Мне нужно встретиться с вами в моем будущем музее под открытым небом. У меня предчувствие, что мой кузен Лайам и Мэги Холлоувей вместе решили разыграть меня. Клянусь чем угодно, что они украли мой гроб и спрятали его в одной из могил на площадке, закопали его там. Хочу, чтобы вы присутствовали, когда я его найду. А теперь я выезжаю.

Брауэр схватил ручку.

— Где именно находится ваша выставка, профессор? Положив трубку, он сказал Хаггерти:

— Кажется он сломался, а еще я думаю, что мы скоро найдем тело Мэги Холлоувей.


92


— Нейл, взгляни на это!

Они ехали по узкой грязной дороге за «ягуаром». Проехав основную магистраль, Нейл выключил фары в надежде, что Лайам Пейн их не заметит. Теперь «ягуар» свернул налево, слабо осветив вывеску, которую Роберт Стефенс пытался разобрать.

— Будущий музей под открытым небом Бейтмана, — прочитал он. — Это должно быть то, о чем говорил Бейтман, когда рассказывал про гроб, который должен был стать частью грандиозной выставки. Ты думаешь, это здесь?

Нейл не ответил. Страх, что мозг может не выдержать, терзал его. Гроб. Катафалк. Кладбище.

Если Лайам Пейн распоряжался убивать жителей «Латам Мейнор», а потом клал на их могилы символические колокольчики, на что он способен, если кто-то посягнет на его безопасность?

Предположим, что он был в музее прошлой ночью и встретил там Мэги?

«Он и еще кто-то, — думал Нейл. — Нужны двое, чтобы вести машину Мэги и катафалк».

Они убили ее и вывезли в гробу?

О Господи, нет, нет, умоляю!

— Нейл, кажется, он нас заметил, повернул и едет обратно.

Нейл принял мгновенное решение.

— Папа, ты поезжай за ним. Вызови полицию, а я останусь.

Не успел отец возразить, как Нейл выпрыгнул из машины.

«Ягуар» промчался мимо.

— За ним! — крикнул Нейл. — Не упускай!

Роберт Стефенс развернулся на месте и нажал на газ.

Нейл бежал. Он так сильно чувствовал, что надо спешить, что каждая клетка его тела заставляла его мчаться на площадку.

Лунный свет заливал взрытые бульдозером кучи грязи. Он видел поваленные деревья, выкорчеванные кусты, разрытые дорожки и вырытые могилы. Зияющие ямы виднелись повсюду, беспорядочно расположенные, рядом с некоторыми лежали большие кучи глины.

Расчищенная площадка казалась огромной, простираясь насколько хватало взора. Где-то там Мэги? Неужели Пейн настолько сошел с ума, что закопал ее живой в одной из могил?

Да, ясно, что он сумасшедший.

Нейл начал обследовать место, выкрикивая имя Мэги. Возле одной открытой могилы он поскользнулся, увяз и потерял драгоценные минуты, выбираясь на поверхность. Но даже тогда он продолжал кричать: «Мэги... Мэги... Мэги...»

* * *


Ей приснилось? Мэги заставила себя открыть глаза. Она так устала. Слишком большое напряжение. Ей просто хотелось спать.

Она больше не хотела шевелить рукой, которая совсем застыла и отекла. Кричать она тоже больше не могла, но это уже неважно. Все равно ее никто не услышит.

— Мэги... Мэги... Мэги...

Ей показалось, что она слышит свое имя. Похоже на голос Нейла. Но уже слишком поздно.

Она хотела ответить, но из ее горла не вышло ни звука. Оставалось только одно. С тяжким усилием она схватила левую руку пальцами правой и стала шевелить ею... вверх... внпз...

По напряжению веревочки она слабо чувствовала, что колокольчик шевелится.

Мэги... Мэги... Мэги...

Снова ей показалось, что она слышит свое имя, только теперь слабее, так далеко.

Теперь Нейл рыдал. Она здесь. Мэги была здесь! Он знал это! Он чувствовал ее присутствие. Но где она? Не опоздал ли он? Нейл обошел почти всю разрытую территорию. Она должна быть похоронена под одной из этих грязных куч. Чтобы раскопать их, потребуется техника. Их так много.

Он терял время. Она тоже. Он это чувствовал.

— Мэги... Мэги...

Он остановился и в отчаянии огляделся. Вдруг он что-то заметил.

Ночь была тихая. Даже листья на деревьях застыли. Но в дальнем углу площадки, почти скрытой огромными кучами земли, в лунном свете что-то блестело и двигалось.

Колокольчик. Он двигался словно звонил. Кто-то пытался подать знак из могилы. Мэги!

Нейл побежал, спотыкаясь и падая, к этому колокольчику и увидел, что он был соединен с трубкой, почти залепленной грязью.

Он начал руками рыть вокруг трубки, вонзаясь в землю ногтями и хрипя.

Колокольчик вдруг замер.

* * *


Брауэр и детектив Хаггертн сидели в полицейской машине, когда им сообщили о звонке Роберта Стефенса.

— Двое наших парней преследуют «ягуар», — доложил диспетчер. — Но Стефенсы полагают, что пропавшая женщина может быть похоронена на площадке музея под открытым небом.

— Мы уже почта на месте, — сказал Брауэр. — Пришлите машину «скорой помощи» и оборудование на случай экстремальной ситуации. Если повезет, то понадобится и то и другое. — Он наклонился вперед. — Включите сирену, — приказал он.

Когда они прибыли, то застали Нейла роющим землю pуками, как экскаватор. Спустя мгновение оба полицейских были рядом с ним, помогая емy своими сильными пальцами вгрызаться в глину.

На глубине почва стала более рыхлой. Наконец они достигли гладко отполированного дерева. Нейл прыгнул в яму, соскребая грязь с поверхности гроба и выбрасывая ее наружу. Наконец он вырвал забитую грязью трубку и прочистил отверстие.

Спустившись сбоку гроба, он нащупал край крышки и с невероятным усилием приоткрыл ее. Он подпер ее плечом, просунул руку внутрь, нащупал обмякшее тело Мэги и вытащил ее наружу, где уже ждали верные руки.

Прислонившись к ее лицу, он заметил, как дрогнули ее губы, и услышал слабый шепот:

— Нейл... Нейл...

— Я здесь, любовь моя, — сказал он. — И я никуда от тебя не уйду.


13 октября, воскресенье


93


Спустя пять дней Мэги и Нейл зашли в «Латам Мейнор», чтобы попрощаться с миссис Бейнбридж.

— День благодарения мы проведем с родителями Нейла, — сказала Мэги. — Но я не могла уехать, не попрощавшись с вами.

Глаза Летиции Бейнбридж сияли.

— О Мэги, вы не представляете, как мы все молились, чтобы с вами ничего не случилось.

— Думаю, что представляю, — заверила ее Мэги. — А то, что вы поспешили сообщить Нейлу про колокольчики, которые я нашла на могилах, возможно, спасло мне жизнь.

— Это решило все, — согласился Нейл. — Это привело меня к мысли, что Лайам Пейн виновен. Если бы я за ним не поехал, мы могли бы опоздать.

Они с Мэги сидели рядышком напротив миссис Бейнбридж. Он держал Мэги за руку, боясь, что она исчезнет. Он все еще не преодолел ужаса ее исчезновения.

— Надеюсь, здесь все уже успокоились? — спросила Мэги.

— О, думаю, да. Мы гораздо большие оптимисты, чем вы предполагаете. Я поняла, что руководство «Престижа» решило купить «Латам Мейнор».

— Лайаму Пейну понадобится гораздо больше денег на адвокатов, чем он добыл, убивая людей, и, надеюсь, они ему не помогут, — сказал Нейл в сердцах. — Его подружке тоже, хотя ей полагается лишь общественный защитник. Не думаю, однако, что им удастся избежать обвинения в неоднократном убийстве. Одиль, кажется, созналась в том, что давала отраву но указанию Лайама.

Мэги вспомнила о Нуале, Грете Шипли и о тех женщинах, с которыми она не была знакома, обо всех судьбах, которые оборвали Лайам и Одиль. «Я помешала им убивать дальше», — успокаивала она себя.

— Им не удастся отвертеться, — сердито заметила миссис Бейнбридж. — А Дженис Нортон и ее племянник Дуглас участвовали в убийствах?

— Нет, — ответил Нейл. — По мнению шефа Брауэра, Хансен и миссис Нортон участвовали только в надувательстве будущих клиентов. Даже Одиль не знала сути происходящего, а Дженис Нортон не подозревала, что ее племянник работал на Лайама Пейна. Им будет предъявлено только обвинение в мошенничестве, но не в убийстве.

— Если верить Брауэру, то Одиль не может рассчитывать на милосердие, — с грустью произнесла Мэги. — Они с Лайамом сошлись, когда она работала в его бывшей брокерской конторе, как раз когда он купил «Латам Мейнор». Она рассказала Лайаму о том, что случилось с доктором Лейном на его прежней работе, и когда Лайам предложил ей этот план, она ухватилась за него. Доктор Лейн — плохой врач, и поэтому на него легко можно было свалить всю вину. Одна только Зельда Маркей ни при чем. Одиль с ней сдружилась и таким образом могла отстраниться от преступления.

— Она все время шушукалась с сестрой Маркей, — сказала Летицпя Бойнбридж, кивая, — и высасывала из нее информацию. Одиль оставила школу медсестер, но не потому, что не успевала. Она отлично знала, как сочетать лекарства, чтобы вызвать сердечный приступ. Вероятно, многие женщины из «Латам Мейнор» избежали печальной участи только благодаря бдительности сестры Маркей. Одиль заявляет, что умоляла Лайама не заставлять ее подменивать лекарства миссис Райнлендер, но он был слишком жадным. К тому времени Нуала уже решила купить в пансионате двухкомнатный номер.

— Нуала что-то заподозрила именно после смерти Кони Райнлендер? — спросила миссис Бейнбридж.

— Да, а когда она нашла на ее могиле колокольчик, она наверняка поверила, что в пансионате происходит что-то ужасное. Нуала, должно быть, задавала слишком конкретные вопросы сестре Маркей, которые та наивно передавала Одиль.

— А Одиль предупредила Лайама, — сказала Мэги. «О, Финнуала», — подумала она. Миссис Бейнбридж поджала губы.

— У Сквайра Моора была один Бог — деньги. Помню, как мой папа говорил, что Моор чуть ли не хвастался тем, что ему легче было кого-нибудь обмануть, чем поступить честно. Наверное, Лайам Пейн сделан из того же дрянного материала.

— Пожалуй, именно так, — согласился Нейл. — Лайам был бы превосходным брокером, если бы не обманывал клиентов. К счастью, и миссис Гебхарт и миссис Арлингтон могут отозвать свои вклады, которые доверили Пейну.

— Еще одна деталь, — сказала Мэги. — Тот рисунок Нуалы и миссис Шипли выкрала Одиль. Она знала, что он может насеста на размышления.

— Рада, что доктор Лейн не участвовал по всем этом, — вздохнула Петиция Бейнбридж. — О, должна вам сказать, вчера приехал новый директор. Он кажется очень приятным и с хорошими рекомендациями. Он не такой обаятельный, как доктор Лейн, но нельзя же иметь все, что нам хочется, не так ли? А жена его выгодно отличается от Одиль, хотя у нее довольно резкий смех.

Настало время прощаться. Нейл и Мэги собирались уехать в Нью-Йорк вместе.

— В ноябре, когда вернемся сюда, обязательно вас навестим, — пообещала Мэги, наклонившись, чтобы поцеловать миссис Бейнбридж в щеку.

— Уже предвкушаю эту встречу, — радостно отозвалась миссис Бейнбридж, потом вздохнула. — Вы такая хорошенькая, Мэги, такая милая и умница. В вас есть все, о чем могла бы мечтать бабушка для своего внука. — Она взглянула на Нейла. — Берегите ее.

— Он спас мне жизнь, — улыбнулась Мэги. — Это что-нибудь да значит.

Через пятнадцать минут они отправлялись в Нью-Йорк. Ее пикап был уже наготове, дом заперт. Мэги остановилась на мгновение, чтобы взглянуть на него, вспоминая тот вечер всего две недели тому назад, когда впервые увидела все это.

— Будет приятно приезжать сюда в отпуск и на выходные, верно? — сказала она. Нейл обнял ее.

— Ты уверена, что он не будет напоминать тебе о слишком многом?

— Нет. — Она глубоко вздохнула. — Нет, до тех пор, пока ты рядом и готов выкопать меня из любой проблемы.

Она засмеялась.

— Не гляди на меня так страшно. Черный юмор не раз меня выручал.

— Отныне беречь тебя моя прямая обязанность, — сказал Нейл, открывая для нее дверь пикапа. — А теперь запомни: не гони, — предупредил он. — Я буду ехать следом за тобой.

— Ты говоришь как твой отец, — заметила Мэги, а потом добавила:

— Мне это так нравится.