ПРОСТО ЛЮБОВЬ
Мэри Бэлоу


Школа мисс Мартин #3






Когда Энн Джуэлл, учительница школы мисс Мартин для девочек, однажды летом в Уэльсе встретила Сиднема Батлера, управляющего герцога Бьюкасла, – это была встреча двух одиноких израненных душ. Энн – мать-одиночка, вынужденная жить в строгом обществе времен Регентства, и Сиднем – страшно искалеченный пытками, когда он шпионил для британцев против сил Бонапарта. Между ними зарождается дружба, а затем и что-то большее, но оба они не считают себя привлекательными друг для друга, поэтому в конце лета их пути расходятся. Только непредвиденный поворот судьбы снова примиряет их и ставит на путь взаимного исцеления и любви.






Мэри Бэлоу




ПРОСТО ЛЮБОВЬ





Школа мисс Мартин – 3


Mary BALOGH – Серия Simply Quartet

1. Simply Unforgettable (2005) – Просто незабываемая, Изд-во АСТ, 2007

2. Simply Love (2006) – Просто любовь (Любительский перевод сайт http://lady.webnice.ru 2009)

3. Simply Magic (2007)

4. Simply Perfect (2008)




When Anne Jewell, a teacher at Miss Martin`s School for Girls, meets Sydnam Butler, the Duke of Bewcastle`s steward, one summer in Wales, it is a meeting between two lonely, wounded souls. Anne is a single mother in strict Regency England and Sydnam is severely maimed as a result of torture when he was spying for the British against the forces of Bonaparte. They strike up a friendship and then something more-but neither of them believes they are lovable and so they go their separate ways at the end of the summer. Only an unforeseen fate brings them together again and sets them on the path to mutual healing and love.




Аннотация


Когда Энн Джуэлл, учительница школы мисс Мартин для девочек, однажды летом в Уэльсе встретила Сиднема Батлера, управляющего герцога Бьюкасла, – это была встреча двух одиноких израненных душ. Энн – мать-одиночка, вынужденная жить в строгом обществе времен Регентства, и Сиднем – страшно искалеченный пытками, когда он шпионил для британцев против сил Бонапарта. Между ними зарождается дружба, а затем и что-то большее, но оба они не считают себя привлекательными друг для друга, поэтому в конце лета их пути расходятся. Только непредвиденный поворот судьбы снова примиряет их и ставит на путь взаимного исцеления и любви.




Принять участие в работе Лиги переводчиков

http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=5151




Над переводом работали:

KattyK, Black SuNRise, Janina, mshush, Эрделька, black_angel, Anastar, akvitty, KrasaDA, Kalle.

под руководством:

Фройляйн

Редактура:

Наталья, Janina, Паутинка, vetter 

Бета-ридинг:

Вера

Редакторы файла:

Janina, Фройляйн







Дорогой Читатель,

Наблюдая за переизданием «Тайной жемчужины» и, ожидая выхода романа «Просто любовь», я поняла, что между героями этих двух книг есть определенное сходство: они оба были ранены во время наполеоновских войн, их красивая внешность изменилась навсегда. 

Меня всегда интересовало, как разные люди могут реагировать на трагические события, радикально меняющие их жизни. Некоторые мужчины, пострадавшие, как Адам Кент и Сиднем Батлер, позволяли своим ранам ослаблять их и губить им жизни. Но не эти двое! Они оба с трудом приспособились, но, в конце концов, одержали победу над всеми превратностями судьбы. Они все-таки героические персонажи, достойные своих героинь и достойные счастливого финала.

Тем не менее, способы, с помощью которых они стараются склеить свои жизни, весьма различны, в чем, полагаю, вы согласитесь со мной. Именно поэтому я получаю такое удовольствие от создания вымышленных персонажей. Для меня они становятся живыми, дышащими людьми, среди них нет двух одинаковых, независимо от того, насколько схожи обстоятельства, в которых они оказываются.

Я надеюсь, что вам понравится «Просто любовь» и, если вы еще не читали «Тайную жемчужину», у вас есть возможность ознакомиться и с ней.

Приятного чтения!

Мэри Бэлоу 




«ПРОСТО ЛЮБОВЬ»


Мэри Бэлоу





ГЛАВА 1


«Змейка»[1 - В оригинале – crocodile (англ.) – змейка (гулянье парами длинной колонной).] школьниц в опрятной темно-синей форме быстрым шагом следовала за своей учительницей мисс Сюзанной Осборн по Грейт-Палтни-стрит в Бате. Эта процессия начала свое движение от школы для девочек мисс Мартин, что на углу между Дэниел и Саттон-стрит, по направлению к мосту Палтни и к центру города, находившемуся на другой стороне реки.

Двойной строй состоял всего из двенадцати девочек, остальные школьницы днем раньше разъехались по домам на летние каникулы: кто с родителями, кто с опекунами, а кто – и в сопровождении слуг. Это были двенадцать лучших учениц мисс Мартин – девочки, чье обучение частично оплачивалось за счет других воспитанниц, а частично – за счет щедрых пожертвований анонимного филантропа. Несколько лет назад этот неизвестный благодетель поддержал школу на плаву, когда отсутствие средств грозило ей закрытием. Эта помощь позволила мисс Мартин осуществить ее заветную мечту: получить возможность давать образование не только девушкам из обеспеченных семей, но и тем, кто не мог самостоятельно оплачивать свое обучение. За годы своего существования школа приобрела репутацию заведения, дающего добротное и разностороннее теоретическое образование молодым леди из всех социальных слоев общества.

Бедным девушкам было некуда уехать на каникулы, поэтому не менее двух проживающих при школе учителей вынуждены были оставаться, чтобы заботиться о них и их развлечениях, пока занятия не возобновятся.

Этим летом в школе остались три учительницы: сама мисс Мартин, Сюзанна Осборн и Энн Джуэлл.

Энн Джуэлл и мисс Мартин шли позади девочек. Вообще-то, обычно не требовалось присутствия на прогулке сразу трех учительниц для двенадцати девочек: все ученицы были весьма дисциплинированными. Или, по крайней мере, становились таковыми, проведя неделю или две в школе. Но наступил первый день летних каникул, и девочки направлялись в чайную Салли Ланн, чтобы попробовать знаменитые сдобные булочки и чай, которые там подавали. Долгожданная радость, с нетерпением предвкушаемая каждый год и недоступная платным ученицам.

С девочками к Салли Ланн направлялись мисс Мартин и мисс Осборн. Что же до мисс Джуэлл, то у нее на этот день были другие планы. Но так как мисс Джуэлл было с ними по пути, то и она присоединилась к этой процессии. Ее сын, Дэвид, втиснувшись между двумя девочками, весело болтал с ними, хотя обе девочки были несколькими годами старше его.

– Как можно было отказаться от возможности выпить чаю в тесных комнатках у Салли Ланн с двенадцатью шумными смешливыми школьницами, и предпочесть чаепитие в утонченной атмосфере элегантной просторной гостиной с богатыми и титулованными аристократами? Я не могу этого понять, Энн, – сухо заметила мисс Мартин.

Энн рассмеялась.

– Меня пригласили именно сегодня, – ответила она. – Но ты бы не согласилась отложить визит к Салли Ланн на завтра. Это так нечестно с твоей стороны, Клодия.

– Это было очень практично с моей стороны, – возразила мисс Мартин. – Меня бы подвесили за большие пальцы на ближайшем дереве, если бы я предложила отложить это мероприятие. Да и вас с Сюзанной тоже. Но, по правде говоря, Энн, пить чай с леди Потфорд – это одно дело. В прошлом она была достаточно добра к тебе. Но пить чай с этой женщиной!

Этой женщиной была маркиза Холлмер, в девичестве – леди Фрея Бедвин, сестра герцога Бьюкасла. Когда-то мисс Мартин была гувернанткой леди Фреи, которая распугала великое множество гувернанток до нее. Мисс Мартин тоже ушла, но скорее в гневе, нежели в страхе. Она ушла средь бела дня, пешком, забрав все свои пожитки и отказавшись от выходного пособия, рекомендательного письма и экипажа герцога Бьюкасла. Фигурально выражаясь, она показала всем им нос.

Энн была приглашена на чаепитие к леди Потфорд на Грейт-Палтни-стрит, потому что внук леди Потфорд, Джошуа Мор маркиз Холлмер находился в городе с женой и детьми.

– Меня пригласили из-за Джошуа,- отвечала Энн. – Ты же знаешь, Клодия, как хорошо он всегда относился ко мне и Дэвиду.

Джошуа был ее другом в то время, когда от Энн отвернулся весь мир. А может, ей так тогда казалось. Джошуа даже обеспечивал Энн некоторой финансовой поддержкой в течение нескольких лет, когда она была близка к нищете. Это вызвало отвратительный и абсолютно неверный слух, что именно он и был отцом Дэвида. Сказать, что маркиз был добр к ней, означало сильно недооценивать случившееся.

Сюзанна запела, и девочки охотно стали подпевать ей, безразличные ко всякому вниманию со стороны прохожих. Мисс Мартин, известная своим строгим взглядом и осанкой, прямой, как шомпол, даже глазом не моргнула.

– А четыре года назад, когда ты искала у нас место учителя математики и географии? Да я бы не наняла тебя и через миллион лет, Энн, если бы хоть на миг заподозрила, что именно эта женщина посоветовала тебе мою школу, – продолжала Клодия. – Она посетила школу за несколько месяцев до этого, вся такая оскорбительно-высокомерная, всюду совала свой нос. Я не сомневаюсь, что она рассмотрела каждую потертость на ковре в комнате для посетителей. И еще выспрашивала, не нуждаюсь ли я в чем. Это надо же, какая наглость! Я живо выставила ее за дверь, и могу сказать тебе, что ни капельки об этом не жалею.

Энн слегка улыбнулась. Она слышала эту историю уже дюжину раз, и все постоянные учителя в школе мисс Мартин знали про ее неугасающую антипатию к аристократии, особенно по отношению ко всем тем неудачникам, которые являлись обладателями герцогского титула, и главным образом к тому, кто носил титул герцога Бьюкасла. Леди Холлмер занимала в черном списке мисс Мартин «почетное» второе место.

– У нее есть и достоинства, – возразила Энн.

Клодия Мартин издала звук, напоминающий фырканье.

– Чем меньше мы станем об этом говорить, тем лучше,- подчеркнула она. – Но, не пойми меня превратно, Энн, я ни капельки не жалею, что наняла тебя, так что, полагаю, даже лучше, что в то время я не усмотрела связи между Лидмером в Корнуолле, откуда ты приехала, маркизом Холлмером, живущим по соседству в Пенхэллоу, и леди Фреей Бедвин. Мисс Осборн!

Ее голос перекрыл все остальные звуки, поэтому девочки прекратили петь. Сюзанна повернула к ним свое привлекательное смеющееся лицо и остановила процессию.

– Дом леди Потфорд, я полагаю, – сказала мисс Мартин, указывая на здание, рядом с которым они остановились. – Не хотела бы я оказаться на твоем месте, Энн, но все же, желаю тебе приятно провести время.

Дэвид покинул группу девушек, чтобы присоединиться к Энн. Сюзанна подмигнула ей и «змейка» продолжила свой путь по направлению к чайной Салли Ланн, находившейся за аббатством по другую сторону реки.

– До свидания, Дэвид, – закричали некоторые из девочек, сегодня чувствовавшие себя на публике более уверенно, чем обычно, чему способствовала праздничная атмосфера каникул. – До свидания, мисс Джуэлл. Жаль, что вы не идете с нами.

Клодия Мартин при этом закатила глаза, и пошла вслед за своими дорогими сердцу воспитанницами.




Как только что заметила мисс Мартин, Энн не в первый раз была звана к леди Потфорд в дом на Грейт-Палтни-стрит. Впервые Энн посетила этот дом – с некоторым трепетом и рекомендательным письмом в кармане – четыре года назад, когда она устроилась на работу в школу мисс Мартин, и с тех пор ее приглашали сюда еще несколько раз.

Но сегодня был особый случай. Постучав в дверь молоточком, Энн посмотрела на девятилетнего Дэвида. Его глаза светились от волнения и ожидания. Маркиз Холлмер был его кумиром, хотя виделись они нечасто. Джошуа был неизменно добр к мальчику, и во время двух встреч в Пенхэллоу – загородном имении маркиза в Корнуолле, где Энн и Дэвид провели по его приглашению неделю школьных каникул, и еще два раза – когда маркиз, будучи в Бате, заходил в школу и брал Дэвида на прогулку в своем экипаже. И он никогда не забывал присылать подарки на дни рождения мальчика и на Рождество.

Ожидая, пока дворецкий откроет дверь, Энн улыбнулась сыну. Дэвид быстро растет, подумала она с грустью. Он уже не малыш.

Хотя он повел себя именно так, когда они вошли в дом и увидели, что маркиз встречает их, спускаясь по лестнице и весело улыбаясь. Дэвид помчался к нему, полный ребяческого рвения и щебеча без умолку. Маркиз подхватил и закружил мальчика под его радостный смех.

Энн, наблюдая за этой сценой, почувствовала, как ее сердце сжалось, словно от боли. Девять лет она изливала на сына всю свою материнскую любовь но, конечно, она не могла дать ему также и любви отца.

– Парень, – сказал маркиз, опуская Дэвида на пол, – у тебя, должно быть, запрятано по нескольку кирпичей в подошве каждого ботинка. Ты весишь целую тонну. Или, возможно, это всего лишь потому, что ты растешь. Дай-ка я на тебя посмотрю. Тебе, должно быть, уже двенадцать?

– Нет! – радостно захихикал Дэвид.

– Только не говори мне, что тебе тринадцать?

– Нет! Мне – девять!

– Девять? Только девять? Я онемел от изумления. – Маркиз взъерошил волосы Дэвида, улыбнувшись Энн.

– Джошуа, – сказала она, – как же приятно видеть вас снова.

Он был высоким, хорошо сложенным мужчиной, с белокурыми волосами, красивым добродушным, лицом и голубыми глазами, которые почти постоянно улыбались. Энн всегда относилась к нему с симпатией, которая иногда граничила с влюбленностью, хотя она никогда не позволяла своим чувствам выходить за пределы дружбы. Джошуа Мор был ее другом, когда она служила гувернанткой в доме его тети и дяди, и продолжал им оставаться и после того, как ее уволили. Энн дорожила его дружбой много больше, чем любой безответной страстью, которая могла бы возникнуть.

Кроме того, до знакомства с Джошуа Мором Энн была влюблена в другого мужчину. У нее даже была договоренность с этим человеком, и Энн считала себя обрученной с ним.

– Энн. – Джошуа взял ее руки в свои и крепко сжал их. – Вы удивительно хорошо выглядите. Воздух Бата, похоже, идет вам на пользу.

– Это правда, – подтвердила она. – Как поживает леди Холлмер? А как дети?

– Фрея сейчас находится в гостиной, – ответил маркиз. – Вы ее увидите через минуту. Дэниел и Эмили со своей няней наверху. Вы должны повидать их перед тем, как уйдете. Дэниел повторил, по меньшей мере, две дюжины раз за последний час, что он просто не может дождаться того момента, когда придет Дэвид. – Он посмотрел на Дэвида с извиняющейся улыбкой. – Трехлетний малыш, конечно, не ровня тебе, парень, но если бы ты смог проявить добросердечие и недолго поиграть с Дэниелом, то сделал бы его самым счастливым ребенком на свете.

– Я с удовольствием поиграю с ним, сэр, – ответил Дэвид.

– Ты хороший мальчик. – Джошуа опять взъерошил Дэвиду волосы. – Но сначала зайди в гостиную и поздоровайся. Только малышей отправляют прямо в детскую, а ты, конечно, больше не относишься к этой категории, не так ли?

– Нет, сэр, – ответил Дэвид, в то время как Джошуа, предложив Энн свою руку, подмигнул ей.

Леди Потфорд любезно приветствовала их в гостиной, а леди Холлмер встала, чтобы кивнуть в ответ на поклон Дэвида и оценивающе посмотрела на Энн.

– Вы хорошо выглядите, мисс Джуэлл, – заметила она.

– Благодарю вас, леди Холлмер, – ответила Энн, делая реверанс.

Энн всегда находила маркизу слегка устрашающей, с ее маленьким ростом и странными, скорее резкими, но довольно привлекательными чертами лица. Фрея не понравилась Энн при первой встрече. Она сочла Фрею весьма неподходящей парой мягкосердечному и добродушному Джошуа. Однако потом она обнаружила, что ее бывшая подопечная – леди Пруденс Мор, умственно отсталая кузина Джошуа, обожает леди Фрею, которая оказалась неожиданно добра к несчастной девушке. Пру всегда хорошо разбиралась в людях. А затем леди Фрея, понимая, сколь жалкое существование влачит Энн в этой маленькой рыбацкой деревушке Лидмер, будучи матерью-одиночкой и обладая лишь призрачной возможностью преподавать, появилась однажды утром на пороге дома Энн, и предложила ей место в школе мисс Мартин, анонимным покровителем которой она являлась.

Если бы Клодия Мартин когда-нибудь узнала об этом, вот была бы неприятность! Энн, конечно, поклялась хранить тайну.

Постепенно она начала испытывать уважение, приязнь, и даже восхищение к леди Холлмер, а их брак с Джошуа оказался союзом по любви.

В течение нескольких минут Дэвид находился в центре внимания, отвечая на вопросы, сидя рядом с Джошуа, и почти с благоговением поглядывая на своего героя. Затем, прямо перед тем, как принесли поднос с чаем, мальчика отослали наверх в детскую, пообещав подать туда замечательные пирожные и лимонад.

– Мы только что приехали из Линдсей-Холла, – начал рассказывать Джошуа пока разливали чай. – С большого семейного праздника в честь крестин сына и наследника Бьюкасла.

– Надеюсь, что ребенок здоров, – вежливо поинтересовалась Энн, – и герцогиня уже оправилась после родов.

– И то, и другое, – улыбнулся Джошуа. – Я полагаю, что новый маркиз Линдсей будет достоин имени Бедвин. У него сильные легкие и он, не колеблясь, использует их, чтобы добиться желаемого.

– А теперь, – продолжила леди Холлмер. – Мы все собираемся провести целый месяц в Уэльсе. У Бьюкасла там поместье, и он планировал нанести туда короткий визит. Но герцогиня изъявила желание сопровождать его, и мы все тоже решили поехать, чтобы составить им компанию, так как еще слишком рано расставаться и жить порознь.

– Отдых у моря – замечательная затея, – усмехнулся Джошуа. – Несмотря на то, что мы живем практически возле самого берега в Корнуолле. Но Бедвины нечасто собираются все вместе, а наши дети так радовались тому, что было с кем поиграть и поспорить в Линдсей-Холле, что было бы жестоко на целый месяц лишить их такой компании.

Как это должно быть замечательно, с тоской подумала Энн, быть частью такой большой сплоченной и шумной семьи. Как это чудесно для детей.

– Учебный год уже закончился, мисс Джуэлл? – поинтересовалась леди Потфорд.

– Большинство девочек еще вчера разъехались по домам, миледи, – ответила Энн.

– А вы тоже собираетесь домой? – снова спросила леди Потфорд.

– Нет, миледи, – ответила Энн. – Я остаюсь в школе. У мисс Мартин за счет благотворительности учатся также и бедные девочки, за которыми во время каникул кто-то должен присматривать.

Конечно, совсем не обязательно было оставаться всем: Клодии, Сюзанне и Энн. Но им некуда было поехать, кроме как к их близкой подруге – Фрэнсис Маршалл, графине Эджком, бывшей преподавательнице школы. Возвращаясь домой с континента, куда она ездила с концертами вместе со своим супругом, Фрэнсис всякий раз приглашала одну из своих подруг в поместье Барклай-Корт в Сомерсете, если ее пребывание там выпадало на время школьных каникул.

– Вы еще не были дома, Энн? – спросил Джошуа.

– Нет, – ответила она.

Последний раз она была дома за год до рождения Дэвида, – более десяти лет назад. Давно это было. Ей тогда было всего лишь девятнадцать, ее сестре Саре – семнадцать, а их брату Мэтью, который теперь стал священником, – только двадцать. В то время он учился в Оксфорде. Генри Арнольду в тот год тоже исполнилось двадцать, – Энн была дома, когда отмечался его день рождения. Они обсуждали его следующий день рождения, когда Генри Арнольд станет совершеннолетним. И у Энн не было совсем никаких предчувствий о том, что в это время ее там не будет, или, что она вообще никогда не увидит его.

– У нас есть к вам предложение, Энн, – заявил Джошуа.

– Да? – Энн перевела взгляд с него на леди Холлмер и обратно.

– Я все больше и больше осознаю, – со вздохом продолжил Джошуа, – что Дэвид – мой кровный родственник, Энн, – мой кузен.

– Нет! – холодно возразила Энн. – Он – мой сын.

– И если бы Альберт женился на вас, то именно Дэвиду принадлежал бы сейчас мой титул, – продолжал Джошуа, – и все, что к нему прилагается.

Энн вскочила на ноги, пролив немного чая на блюдце, прежде чем смогла поставить чашку на стол.

– Дэвид – мой сын,- повторила она.

– Конечно, это так, – высокомерно и немного скучающе сказала леди Холлмер, в то же время пристально глядя на Энн. – Когда мы уезжали из Линдсей-Холла, Джошуа пришло в голову, что ваш сын мог бы получить удовольствие от летних каникул, проведенных в компании других детей, хотя нужно признаться, что большинство этих детей намного моложе его. Хотя там будет Дэйви – приемный сын Эйдана и Евы, которому уже исполнилось одиннадцать. Жаль, что у него с вашим сыном одно и то же имя. Но позволю себе заметить, что все сумеют различить их, и они славно повеселятся, игнорируя нежелательные приказы, а, позже утверждая, что подумали, будто имелся в виду другой Дэвид. Племянник герцогини, Александр, тоже будет там, ему десять.

– Мы бы очень хотели взять парнишку с собой, Энн, – сказал Джошуа. – Что вы на это скажете?

Энн закусила губу и снова села.

– Меня всегда очень беспокоило, что Дэвид растет в школе для девочек, где все учителя – женщины, кроме преподавателей рисования и танцев. Он – всеобщий любимец, и все стараются что-то сделать для него, в этом мне очень повезло. Но он почти не общается с мужчинами и совсем не общается с мальчиками.

– Конечно, – ответил Джошуа, – я представляю это. Я все еще планирую отослать его в школу, когда он станет постарше, с вашего позволения, конечно, а пока ему нужно общаться с другими детьми. Дэниел и Эмили намного младше его, но они – его троюродные брат и сестра. И, следовательно, все остальные дети Бедвинов связаны с ним отдаленным родством. Я не буду объявлять об этом во всеуслышание, потому что я знаю, как это вас расстроит, но, тем не менее, это правда. Вы позволите ему поехать?

От необъяснимого чувства паники у Энн скрутило живот. Она никогда не расставалась с Дэвидом больше, чем на несколько часов. Он принадлежал ей. И хотя ее сыну было только девять, Энн знала, что в недалеком будущем лишится его. Ведь не могла же она отказать Дэвиду в получении достойного образования с мальчиками его возраста? Но нужно ли начинать именно сейчас? Должна ли она отпустить Дэвида на месяц или больше уже этим летом?

Но как она могла сказать «нет»? Энн не сомневалась, что увидит заблестевшие от волнения в ожидании ее согласия глаза Дэвида, если этот вопрос зададут ему.

Она почувствовала, как дрожат ее руки, лежащие на коленях. Впервые за те десять лет, что они были знакомы, Энн обиделась на Джошуа. Она почти возненавидела его – особенно за настойчивое утверждение, что Дэвид является его кровным родственником, а, следовательно, маркиз в некотором роде за него в ответе.

Дэвид не был его родственником.

Он был ее сыном.

– Мисс Джуэлл, – заметила маркиза. – Ребенок девяти лет слишком мал, чтобы разлучать его с матерью на целый месяц. Хотя сейчас я могу говорить только как мать маленьких детей – трехлетнего и годовалого, я более чем уверена, что ни одна мать не готова к разлуке со своим ребенком, которому всего лишь девять. Безусловно, вы тоже должны поехать в Уэльс.

– Ты совершенно права, Фрея, – заметила леди Потфорд. – Разве ваше присутствие в школе сейчас так уж необходимо, мисс Джуэлл?

– Нет, мадам, – ответила Энн. – В школе также остались мисс Мартин и мисс Осборн.

– Тогда вопрос можно считать улаженным, – весело заявил Джошуа. – Вы с Дэвидом поедете вместе, и Дэниел будет так рад, что нам, возможно, придется его связать. Так вы поедете?

– Но разве я могу? – ошеломленно пробормотала Энн. Она понимала, что идея пригласить ее возникла внезапно. – Это дом герцога Бьюкасла.

– Ой, тьфу! – махнув рукой, сказала Фрея. – Это дом Бедвинов, а я – Бедвин. К тому же, это очень большой дом. Вы определенно должны поехать.

Герцог Бьюкасл, подумала Энн, считался самым холодным и заносчивым аристократом в Англии. Все Бедвины имели репутацию чрезвычайно высокомерных людей. А она была дочерью незнатного сельского джентльмена. Кроме того, она была простой учительницей, бывшей гувернанткой. Но все это были цветочки, по сравнению с тем фактом, что она была незамужнейматерью незаконнорожденного ребенка.

Разве она могла…

– Мы не примем отказа, – властно произнесла леди Холлмер, глядя поверх своего выдающегося носа на Энн. – Вам остается только подчиниться, и, вернувшись в школу после чаепития, начать собирать вещи.

Как сказала маркиза, дом в Уэльсе был большим. Там будет много Бедвинов, все они уже женаты и имеют детей. Конечно, ей будет несложно держаться от них в стороне. Она сможет проводить большую часть времени с детьми. В то же время, Дэвид будет иметь больше свободы в загородном доме и поместье у моря, и, что самое главное, – он будет играть с другими детьми, некоторые из которых будут мальчиками его возраста. И у него будет Джошуа, которого он обожал, настоящий мужчина, образец для подражания.

Энн не могла отказать сыну во всем этом. Но, в равной степени, она не могла позволить ему поехать одному.

– Хорошо, – согласилась она. – Мы поедем. Спасибо.

– Великолепно! – воскликнул Джошуа, радостно потирая руки.

Некоторое время спустя, возвращаясь обратно в школу, Энн уже совсем не была уверена, что правильно поступила, дав согласие. Но было слишком поздно менять свое решение. Пока она знакомилась в детской с маленькой дочерью Холлмеров, Джошуа уже все рассказал Дэвиду и Дэниелу. И сейчас ее сын подпрыгивал рядом с ней, как маленький, громко и взволнованно болтая, что обращало на него внимание прохожих.

– Мы будет кататься на лодке, и плавать, и лазать по скалам, – перечислял он. – И мы будем строить крепости из песка, играть в крикет и забираться на деревья, и играть в пиратов. Дэйви тоже там будет. Ты его помнишь, мама, ты встречала его давно, до того как мы переехали в Бат? И там еще будет мальчик по имени Александр. И девочки – я помню Бекки. А ты? И маленьким нужно будет, чтобы кто-то с ними поиграл, а мне это нравится. Мне нравится Дэниел, он ходит за мной по пятам, как будто я великий герой. А, правда, что он мой кузен?

– Нет, – быстро ответила Энн. – Но для него ты – герой, Дэвид. Ты большой мальчик. Тебе уже девять лет.

– Все будет так увлекательно, – продолжил он, когда они свернули за угол Саттон-стрит, перешли на улицу Дэниел, и постучали в двери школы. – Дай мне сказать, мама.

И Дэвид тут же рассказал обо всем пожилому привратнику, который изумленно восклицал во всех нужных местах его рассказа.

– Да, – кивнула Энн, встретившись взглядом с привратником поверх головы сына.- Этим летом мы едем в Уэльс, мистер Кибл.

Дэвид уже умчался наверх, чтобы поделиться радостными новостями с экономкой.




– Что вы собираешься сделать? -переспросила Клодия Мартин через час, когда процессия учениц вернулась в школу и вновь превратилась в стайку щебечущих девочек, которые, увидев Энн, заявили, что она пропустила грандиозное событие, и что булочки Салли Ланн были такими огромными, что до утра в них определенно уже ничего не влезет.

Конечно, вопрос был чисто риторическим, так как мисс Мартин явно не страдала глухотой, и с ней в ее личной гостиной были только Энн и Сюзанна, в изнеможении вытянувшаяся на стуле возле камина и приходящая в себя после долгой прогулки по летней жаре. Она обмахивалась соломенной шляпкой, которую только что сняла с головы.

Клодия, в отличие от молодой коллеги, выглядела такой свежей, словно провела всю вторую половину дня в этой самой комнате. Она была так же аккуратно одета, а ее каштановые волосы были крепко стянуты в узел.

– Я собираюсь на месяц в Уэльс, если без меня можно будет обойтись, Клодия, – повторила Энн. – Говорят, это красивый край. И для Дэвида было бы хорошо подышать морским воздухом и встретиться с детьми и старше, и моложе его, как с мальчиками, так и с девочками.

– И этими детьми будут Бедвины? – Клодия произнесла это так, как будто говорила о каких-то особо отвратительных паразитах. – А гостеприимным хозяином будет герцог Бьюкасл?

– Возможно, я даже не встречу его, – продолжила Энн. – И мое общение с Бедвинами будет незначительным, если мне вообще придется встречаться с ними. Очевидно, что там будет много детей. Я буду проводить время в детской и в классной комнате, развлекая их.

– Несомненно, – едко отметила Клодия, – у них будет достаточно нянь, гувернанток и наставников, которые заполонят все имение.

– Тогда еще одна ничего не изменит, – ответила Энн. – Я вряд ли могла отказаться, Клодия. Джошуа всегда был добр к нам, и Дэвид его любит.

– Я от всего сердца сочувствую этому человеку, – сказала мисс Мартин, занимая место у камина напротив Сюзанны. – Каким суровым испытанием должен быть для него брак с этой женщиной.

– А также герцог Бьюкасл в качестве шурина, – добавила Сюзанна, улыбнувшись Энн, и в ее глазах заплясали веселые искорки. Она даже подмигнула Энн, когда Клодия отвернулась. – Такое разочарование, что он женат. Я бы поехала с тобой и завоевала его. Главная цель моей жизни – выйти замуж за герцога.

Клодия фыркнула, а затем рассмеялась.

– Из-за вас двоих мне придется выдирать у себя седые волоски каждый вечер, и я облысею, не дожив и до сорока.

– Я так завидую тебе, Энн, – сказала Сюзанна, опустив шляпку и выпрямившись. – Идея провести месяц в Уэльсе возле моря весьма привлекательна, не правда ли? Если ты не хочешь поехать с Дэвидом, давай я отвезу его. Мы с ним отлично ладим.

Ее глаза все еще смеялись, но Энн заметила в их глубине тоску. Сюзанне было двадцать два года. Чрезвычайно хорошенькая, небольшого роста, с темно-рыжими волосами и зелеными глазами. Сюзанну приняли в школу двенадцатилетней девочкой на основе благотворительности, после того, как в Лондоне провалилась ее попытка наняться горничной к леди, прибавив себе возраст. Шесть лет спустя мисс Мартин предложила ей место учительницы, и Сюзанна осталась в школе. Таким образом, Сюзанна быстро перешла от роли ученицы в статус учительницы. Энн мало что знала об ее жизни до двенадцати лет, но была уверена, что у Сюзанны нет никого на свете. У девушки не было кавалеров, хотя все мужчины провожали ее глазами, когда она выходила в город. Несмотря на всю ее жизнерадостность, в ней всегда чувствовалась затаенная грусть, которую мог заметить только близкий друг.

– Ты точно уверена, Энн, – допытывалась Клодия, – что не предпочтешь провести лето здесь? Нет, конечно же, нет. И ты совершенно права. Дэвиду действительно нужно общество других детей, особенно мальчиков, и для него это замечательная возможность. Тогда поезжайте, я даю свое благословение, – хотя ты в нем не нуждаешься, – и постарайся избегать старших Бедвинов, как чумы.

– Я торжественно клянусь, – заверила ее Энн, поднимая правую руку. – Хотя, похоже, это будет взаимно.




ГЛАВА 2


Не то чтобы он был напуган, но, тем не менее, Сиднем Батлер переехал из Глэнвир-Хаус в побеленный, крытый соломой коттедж, стоявший на небольшом участке посреди деревьев, неподалеку от скалистого берега с одной стороны и парковых ворот и подъездной дорожки – с другой.

В течение последних пяти лет, Сиднем, как управляющий имением, жил в собственных просторных апартаментах в главном доме. Он продолжал жить там, даже когда в поместье приезжал его владелец – герцог Бьюкасл. Герцог всегда приезжал один и никогда не оставался более чем на несколько недель кряду. Во время своего пребывания Бьюкасл всегда держался довольно обособленно, хотя наносил визиты и принимал у себя соседей, как того требовал этикет. Так как основной целью приездов были дела имения, то Бьюкасл ежедневно проводил какое-то время в обществе своего управляющего. Обычно герцог приглашал Сиднема отужинать с ним, если не ожидалось никаких других гостей.

Эти посещения были абсолютно дружелюбными, хотя Бьюкасл мог быть и суровым господином. Но Сиднем был весьма добросовестным управляющим и гордился тем, что управляет имением Бьюкасла в Уэльсе так, как если бы оно было его собственным, и у герцога никогда не возникало причин для недовольства.

Однако предстоящий визит совершенно отличался от всего того, к чему привык Сиднем. На сей раз, Бьюкасл собирался привезти с собой жену. Сиднем никогда ранее не встречался с герцогиней Бьюкасл. Но он слышал от своего брата Кита, виконта Рейвенсберга, который жил в поместье по соседству с Линдсей-Холлом, что герцогиня – очень жизнерадостная и милая женщина, которой удавалось вызвать смех даже у такого вечно холодного, похожего на айсберг человека, как Бьюкасл. А невестка Сиднема, Лорен, утверждала, что герцогиня весьма дружелюбна, и что все окружающие отвечают ей взаимностью, включая, к всеобщему удивлению, и самого Бьюкасла. Лорен также добавила, что герцог, на самом деле, души не чает в своей жене.

Сиднем был достаточно осторожен с незнакомыми людьми, особенно, находясь с ними под одной крышей. И едва он свыкся с мыслью, что на сей раз Бьюкасл приедет в сопровождении своей жены, как получил еще одно краткое послание от секретаря его Светлости, в котором сообщалось, что и остальные Бедвины со своими супругами и детьми собираются приехать, чтобы провести месяц на море.

Сиднем вырос вместе с Бедвинами. Все они были его товарищами по детским играм, несмотря на большую разницу в возрасте. Шумные мальчишки Бедвины, драчливая Фрея, всегда возражавшая, чтобы с ней обращались как с девчонкой, и юная Морган, которая хоть и была самой младшей из них, и к тому же – девчонкой с головы до пят, тем не менее, всегда умудрялась принять участие в их общих проказах; а также Батлеры: Кит, Сиднем и их покойный старший брат Джером. Все они, за исключением Вулфрика – нынешнего герцога Бьюкасла, были одной дружной компанией.

Поэтому Сиднем не был напуган перспективой их приезда в Глэнвир-Хаус. Скорее, несколько ошеломлен всем этим. Все Бедвины были уже людьми семейными. Сиднем встречался с некоторыми из их супругов – с леди Эйдан, леди Рэнналф, маркизом Холлмером и, по его мнению, все они были достаточно дружелюбными людьми. И у всех у них уже были дети. Вероятно, если Сиднем и испытывал опасения, то именно дети и были их причиной. Еще очень маленькие дети, которые, скорее всего, будут смотреть на него с ужасом и недоумением.

И помимо всего этого, дом, каким бы большим он ни был, станет тесным, когда в него съедется столько людей, которые будут постоянно ходить туда-сюда и шуметь.

Сиднем не был отшельником. Как управляющему Бьюкасла ему приходилось встречаться со многими людьми. Были также и соседи, которым нравилось консультироваться с ним по вопросам сельского хозяйства и по другим делам, связанным с землей и местным сообществом. У Сиднема также имелось несколько близких друзей – в частности, валлийский священник и школьный учитель. Однако его друзья были, в основном, мужчинами. За прошедшие пять лет были одна или две женщины, которые проявили желание завязать с ним отношения. По его мнению – исключительно потому, что он был сыном графа Редфилда и довольно богатым человеком, даже при том, что работал по найму. Но Сиднем не пошел им навстречу. Он всегда очень хорошо сознавал, что только его социальное положение и богатство побуждали их переступить через свое отвращение перед его внешностью, которое они не смогли полностью скрыть.

Все это время Сиднем довольствовался спокойной полузатворнической жизнью. Ему нравилась эта, во многих отношениях наиболее англизированная, часть юго-западного Уэльса, хотя в английской речи местных жителей все еще слышался напевный акцент. Впрочем, столь же часто здесь можно было услышать и валлийскую речь. Казалось, что в этом краю каждый испытывал любовь к морю, горам, музыке. Что в каждом человеке проявлялась глубокая духовность, которой отличалась эта древняя и хорошо развитая культура.

Сиднему хотелось прожить остаток своей жизни именно здесь. Неподалеку от Глэнвир находились особняк и небольшой участок земли – «Ти Гвин», что в переводе с валлийского означало «Белый Дом», хотя, в действительности, дом был построен из серого камня. Ти Гвин не входил в состав Глэнвир, хотя и граничил с ним. Это поместье также принадлежало Бьюкаслу: его приобрел предыдущий герцог. Ти Гвин не являлся майоратным владением. Сиднем мечтал и надеялся, что когда-нибудь он уговорит Бьюкасла продать Ти Гвин ему. Тогда у него будут собственные дом и земля, хотя сам Сиднем, если на то будет воля Бьюкасла, собирался и далее исполнять обязанности управляющего в Глэнвир.

Для Сиднема, привыкшего к огромному, пустому и тихому дому, была невыносимой перспектива оказаться в суматохе большого сборища в Глэнвир-Хаус. И поэтому он временно переехал в коттедж, по крайней мере, до тех пор, пока дом снова не опустеет.

Он был возмущен ожидаемым нашествием, хотя и осознавал, что у него нет никакого права возражать против приезда хозяина с женой, братьями, сестрами и, если уж на то пошло, с любым другим гостем, кого он решит пригласить в свое собственное владение.

Теперь Сиднем не ожидал от лета ничего хорошего.

Он решил держаться в стороне, насколько это будет возможно. По крайней мере, он будет стараться не попадать в поле зрения детей. Сиднему не хотелось их напугать. Не могло быть ничего ужаснее, чем увидеть страх, отвращение и панику на детских личиках, и знать, что он причина этому. Один месяц, написал секретарь Бьюкасла. Тридцать один день, если быть более точным. Это казалось вечностью.

Но он сможет это пережить.

Пережил ведь и худшее. Бывали дни и ночи, когда он жалел о том, что сделал это. Что выжил.

Но факт оставался фактом.

И в последние годы он был рад, что выжил.




Энн настояла, что весь долгий путь до поместья Бьюкасла в Уэльсе она совершит во второй карете маркиза с его с детьми и няней, хотя во время каждой остановки Джошуа и леди Холлмер уговаривали ее перейти в их карету. Она предпочитала думать о себе, скорее как о прислуге, чем как о гостье – и, о, господи, ведь герцог и герцогиня даже не знали, что она приедет!

Именно эта мысль временами вызывала в ней чувство, близкое к панике. У хозяев могли возникнуть серьезные возражения, даже если она на весь месяц спрячется в детской.

Она развлекала детей, так как няня, которая была бы и рада помочь, страдала от укачивания. Дэвид помогал Дэниелу считать за окном коров, а иногда – и овец, в то время как Энн, посадив малышку Эмили к себе на колено, играла с ней в ладушки и пела песенки. Энн очень нравился тихий веселый смех Эмили.

Крутые холмы южного Уэльса и покрытая буйной растительностью сельская местность, с ее пестрой чересполосицей, образованной изгородями и водами Бристольского пролива, изредка видневшимися слева, напоминали ей, что она уже далеко от дома. Энн уже несколько раз пожалела о том, что согласилась на это путешествие, а не позволила Дэвиду отправиться одному вместе с Джошуа.

Но сейчас было уже поздно что-то менять.




Они прибыли на место к вечеру третьего дня, свернув с идущей вдоль побережья дороги, виды вокруг которой напомнили Энн Корнуолл. Затем проехали между двумя массивными створками ворот на подъездную дорогу, которая петляла между кустами и деревьями, и заканчивалась лужайками по обе стороны. Среди деревьев, недалеко от ворот, промелькнул красивый крытый соломой коттедж и Энн тоскливо подумала, что была бы счастлива спрятаться там на весь месяц, подальше от главного дома.

– Ой, мама, смотри!

Дэвид, спокойно сидевший подле нее, пока Дэниэл и Эмили спали на руках у няни на противоположном сидении, вдруг потянул Энн за рукав, указывая на окно, а затем уткнулся носом в стекло.

Энн наклонилась и тоже прильнула к окну. Перед ее глазами предстал дом, и его вид отнюдь не успокоил нервную дрожь, скрутившую ей живот. Глэнвир-Хаус, действительно, был огромным особняком из серого кирпича в стиле Палладио[2 - Андреа Палладио (1508-1580)- великий итальянский архитектор позднего Возрождения.]. Он был красивым и величественным. А ведь этот особняк не был даже основной резиденцией герцога. Джошуа сообщил, что тот проводил здесь ежегодно всего неделю-другую.

Как кто-то мог быть настолько богат?

– Не могу дождаться, – затараторил Дэвид. Его глаза стали огромными, щеки разрумянились. – А другие дети уже здесь?

У него, безусловно, не было дурных предчувствий Энн, было лишь возбуждение от перспективы обрести на целый месяц товарищей для игр в лице других мальчиков.

К счастью их приезд сопровождался суматохой и радостной неразберихой, так как одновременно три экипажа остановились на посыпанной гравием террасе перед главным входом. И пока выходили пассажиры и выгружался багаж, множество людей высыпало из дома, чтобы поприветствовать новоприбывших. Среди них Энн узнала высокую темную фигуру с военной выправкой – лорда Эйдана Бедвина и темноволосую красавицу – леди Морган Бедвин, чье имя в замужестве Энн никак не могла вспомнить. Она встречалась с этими людьми в Корнуолле четыре года тому назад. Дэвида увлек вперед недавно проснувшийся розовощекий Дэниел и мальчики с радостью окунулись в этот шум и гам приветствий. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что все эти люди не виделись не неделю, а лет десять. Энн оставила сына и поспешила за няней к черному ходу.

Ей совсем не хотелось, чтобы ее по ошибке приняли за гостью.

Однако вскоре она обнаружила, что остаться незамеченной ей не удастся. Спустя некоторое время экономка нашла Энн в детской, где та наблюдала за Дэвидом, которого поселили в большой комнате вместе с Дэйви и Александром. Энн видела, как сын пришел в неописуемый восторг от встречи с остальными детьми, и он так слился с ними, как будто всегда был одним из них.

Он в надежных руках, подумала Энн, следуя за экономкой в просторную спальню этажом ниже, с удобной мебелью, прелестными цветочными занавесками и драпировками над кроватью, а также замечательным видом на море.

Определенно, это была гостевая комната, а не комната для прислуги, с испугом поняла Энн. Ей следовало обсудить с Джошуа и леди Холлмер ее статус еще до приезда. Ей надо было дать им понять, что она хочет, чтобы с ней обращались, как с прислугой или, по крайней мере, как с гувернанткой и няней, – если таковые имеются. Но потом она предположила, что нет нужды об этом упоминать.

– Надеюсь, что я не причинила вам большого беспокойства, – проговорила Энн с извиняющейся улыбкой, – приехав так неожиданно.

– Я была так рада, мэм, когда мистер Батлер сообщил, что герцог и герцогиня приедут с гостями, – с явно выраженным валлийским акцентом ответила ей экономка. – Мы тут нечасто принимаем гостей. Мистер Батлер нанял еще слуг в помощь, и я подготовила все комнаты в доме, просто на всякий случай. Так что никаких хлопот. Я миссис Пэрри, мэм.

– Спасибо вам, миссис Пэрри, – поблагодарила Энн. – Какой замечательный вид.

– Верно, – согласилась экономка. – Хотя вид из задних комнат тоже хорош. Вы, вероятно, захотите привести себя в порядок и, возможно, немного отдохнуть, мэм. Я пришлю горничную, которая поможет распаковать ваши вещи.

– По правде говоря, в этом нет необходимости, – поспешно сказала Энн. Господи, она ведь не была настоящей гостьей! У нее определенно не было права на услуги горничной. – Но мысль об отдыхе мне кажется очень привлекательной.

– Дороги в этих краях весьма далеки от совершенства, не так ли? – заметила миссис Пэрри. – Хотя, видит бог, здесь столько дорожных застав, берущих пошлину, так что можно было бы и заплатить за их ремонт. Вас, наверное, здорово укачало. Тогда я вас оставлю одну, мэм. Но если пожелаете спуститься попозже в гостиную, потяните за этот колокольчик, и кто-нибудь придет и покажет вам дорогу. Я пришлю горничную перед ужином, она поможет вам одеться и объяснит, как пройти в столовую. Что-нибудь еще?

– Ничего. – Энн вновь улыбнулась. – Спасибо.

Спуститься в гостиную? Поужинать в столовой?

Что Джошуа сказал о ней? Он не мог ожидать, что она будет общаться с семьей Бедвинов и представится герцогу и герцогине Бьюкасл. Разве нет? Хотя с Джошуа никогда не знаешь наверняка. У него было весьма своеобразное мнение о ней и о Дэвиде.

Энн распаковала свой скромный сундук и разложила вещи. Она даже обнаружила гардеробную комнату, смежную со своей спальней. Закончив раскладывать вещи, она легла в постель, но не потому, что устала, а скорее, потому, что не знала, чем ей еще заняться.

Энн подумала, что с радостью пряталась бы в этой комнате весь следующий месяц, если бы у нее была хоть малейшая возможность. К сожалению, было уже поздно переживать, что она не осталась в Бате.

С этими мыслями она и заснула.

Спустя какое-то время, Энн проснулась, поспешно поднялась с кровати и умылась. Если обещанная горничная все-таки придет, Энн неизбежно придется спуститься вниз к ужину. Она не могла сделать этого. Она была невероятно голодна, так как ничего не ела со времени их обеда в придорожной гостинице, но предпочла бы остаться голодной в своей комнате, нежели ужинать с герцогом и его семьей.

Боже мой, неужели Джошуа всерьез полагал, что ее с радостью примут в их круг? Как равную?

Энн надела прогулочные туфли и накинула на себя плащ, на тот случай, если морской ветер будет прохладным. Ей, конечно, не удастся избегать общих трапез в течение целого месяца, но, вероятно, завтра она достаточно отдохнет и сможет взять себя в руки настолько, чтобы попросить экономку найти ей другие места для проживания и питания. Энн выскользнула из дома, спустившись вниз по боковой лестнице и выйдя на улицу через черный ход, которым ранее вошла в дом. И поспешила вниз по подъездной дорожке, не вполне понимая, куда точно она идет, но, нимало не беспокоясь об этом, просто желая уйти достаточно далеко, чтобы ее не могли заметить из дома. Уже пройдя крытый соломой коттедж, но, не успев еще решить: уйти ли из парка совсем или повернуть обратно, Энн обнаружила справа от себя хорошо протоптанную тропинку, возможно, ведущую к морю, которое Энн видела из окна своей спальни.

Энн свернула на тропинку, и скоро та привела ее на вершину высоких отвесных скал над морем. По обе стороны тропинки росла жесткая трава, кусты утесника[3 - Утесник европейский – довольно высокий колючий кустарник (60- 200 см, редко до 4 м). Распространен вдоль атлантического побережья Западной Европы и в Средиземноморье, часто он образует густые заросли.] и другая растительность.

Это снова напомнило ей Корнуолл. Внизу под скалами виднелась широкая полоса песчаного берега.

Энн сошла с тропинки и сначала немного постояла, а потом села в защищавшую от ветра выемку в скале, откуда можно было смотреть на море, спокойное и почти прозрачное в вечернем свете. И хотя вблизи от берега и были небольшие волны, но они обращались в пену прежде, чем набежать на песок. Сам пляж вытянулся длинной золотой дугой. Слева от Энн береговая линия изгибалась к морю, а затем отступала к огромным острым скалам, резко обозначив край пляжа. Справа от нее песок тянулся на несколько миль, прежде чем оборваться скалистым, покрытым травой клочком земли, который выступал в море, похожий на горбатого дракона, который поднял голову и ревет, посылая вызов пучине.




Энн поняла, что все еще скучает по Корнуоллу. Она любила его, несмотря на то, что ей пришлось претерпеть там немало боли. Ее всегда влекло к себе море. Каким-то образом оно напоминало Энн о ее собственной ничтожности в величественной системе мироздания. И, как ни странно, это не угнетало, а успокаивало, заставляло чувствовать себя частью чего-то громадного. А ее собственные маленькие переживания и проблемы уже не казались столь значительными. У моря Энн легче верилось в то, что все хорошо, и что так будет всегда.

Наверное, она с удовольствием прожила бы в Корнуолле до конца своих дней, если бы только…

Да, если бы только.

Все равно она бы там не осталась. Она собиралась выйти замуж за Генри Арнольда, а он жил в Глостершире, где выросла и она сама.

Она просидела там в течение долгого времени, пока не поняла, что уже давно наступил вечер. Вдруг Энн порадовалась тому, что взяла с собой плащ. День был теплым, но приближались сумерки, и дувший с моря бриз был освежающим и немного влажным. У него был аромат и вкус соли.

Энн встала и начала пробираться наверх по тропинке между скалами, подставляя лицо бризу и любуясь красотой постепенно темнеющего неба и очарованием моря, которое, казалось, поглощало свет неба так, что вода превращалась в серебро, в то время как серый цвет над ее головой потемнел, – одна из маленьких загадок вселенной. Энн снова остановилась, прищурившись, осмотрелась вокруг, и подумала, что если бы она была художницей, то попыталась бы изобразить именно этот момент перехода от света к темноте. Но она не обладала талантом живописца. Энн говорили, что где-то по пути между ее мозгом и рукой ее художественное видение исчезало. К тому же, на холсте невозможно было запечатлеть ни соленый вкус воздуха, ни легкое прикосновение ветерка, ни пронзительный крик чаек, которые цеплялись за отвесную скалу, а время от времени взлетали вверх и начинали кружиться. Пройдя еще немного вперед, Энн поняла, что она не единственная, кто решил подышать вечерним воздухом. Чуть впереди от нее, на небольшом выступе стоял мужчина. Он смотрел вдаль на море, не замечая ее присутствия.

Энн замерла, решая, стоит ли ей вернуться назад, в надежде, что мужчина вообще ее не заметит, или же поздоровавшись, быстро пройти мимо.

Она не думала, что встречала его прежде. Это не был лорд Эйдан или лорд Аллин. Но, вероятно, это был кто-то из Бедвинов или их супругов. Все-таки, это была земля герцога, хотя, возможно, Бьюкасл и позволял незнакомцам бродить вдали от границ его парка.

Уже наступили сумерки. Но было достаточно светло, чтобы рассмотреть этого мужчину. Разглядывая его, Энн не решалась ни уйти, ни подойти ближе. Вместо этого она просто стояла и смотрела.

Он не был одет для вечернего приема. На нем были бриджи и высокие сапоги, плотно облегающий сюртук, жилет, а также белая рубашка и шейный платок. Незнакомец был без шляпы. Это был высокий широкоплечий мужчина с тонкой талией и мощными мускулистыми ногами. Его короткие, темные волосы трепал ветер.

Но именно лицо этого мужчины, видимое в профиль, заставило Энн застыть на месте. Это было необыкновенно привлекательное лицо с тонкими чертами. На ум приходило слово «очаровательный», хотя это было бы неуместно, так как этот эпитет обычно используют при описании женщин. Он мог бы быть поэтом – или богом.

Вполне вероятно, что это был самый красивый мужчина, которого Энн когда-либо приходилось видеть.

Ей страстно захотелось полностью увидеть его лицо, но, очевидно, он все еще не догадывался об ее присутствии. Казалось, он находится в своем собственном мире, дающем ему покой, а сгущающиеся сумерки делали его силуэт на фоне вечернего неба еще более четким.

Что-то шевельнулось у нее внутри, то, что дремало в ней годами, то, что должно было оставаться спящим. Господи, это ведь был совершенно незнакомый человек, и, если догадка ее верна, – он был чьим-то мужем. И Энн, безусловно, не следовало выбирать его на роль героя своих романтических фантазий.

Она не должна просто уйти, решила Энн. Он мог заметить ее и счесть такое поведение странным, даже невежливым. Энн оставалось только продолжить свой путь и надеяться, что обычное «добрый вечер» позволит ей пройти мимо него без необходимости официального представления или замешательства от совместного возвращения в дом и неловкого разговора.

Был ли этот незнакомец мужем леди Морган? Или лордом Рэнналфом Бедвином? Или самим герцогом Бьюкаслом? О, пожалуйста, подумала Энн, пожалуйста, пусть он не окажется герцогом. Хотя герцог, как говорили, был весьма красивым мужчиной.

Энн пожалела, что не повернула назад. Но сейчас было уже слишком поздно. Когда Энн подошла к нему ближе, двигаясь по тропинке, проходившей позади выступа, на котором стоял мужчина, то он, почувствовав ее присутствие, довольно резко обернулся.

Энн внезапно остановилась не более чем в двадцати футах от незнакомца.

На сей раз, она застыла от ужаса. К боку его сюртука был пришпилен пустой правый рукав. Но ее ужаснуло не это, а правая сторона его лица. Вероятно, это было игрой вечернего света, но Энн показалось, что там нет ничего, хотя потом она вспомнила черную повязку на глазу.

Это был мужчина с необычайно красивой левой половиной лица, казавшейся тем более нелепой, так как для гармонии не хватало правой половины. Красавец и чудовище одновременно – две несовместимые половинки одного целого. И внезапно его рост, и эти сильные бедра, и широкие плечи показались скорее угрожающими, нежели соблазнительными. И так же внезапно очарование надвигающейся темноты и мирная уединенность этого места наполнились опасностью и угрозой неизвестного зла.

Энн показалось, что мужчина сделал шаг ей навстречу. Не дожидаясь, пока он сделает еще один, Энн развернулась и побежала, почти спотыкаясь на неровной почве, дергая свой плащ, цеплявшийся за кусты утесника, и чувствуя острую боль от царапин на ногах. Она мельком подумала, что и чулки порваны в клочья.

Деревья, окружавшие внутренний парк, казались темными и угрожающими, когда Энн пробиралась сквозь них, шумя изо всех сил, чтобы дать знать о своем местонахождении. Когда она достигла луга, он показался ей устрашающе широким и чрезмерно открытым, но у нее не было другого выхода, кроме как пронестись через него в надежде, что, по крайней мере, она будет на расстоянии крика от дома, прежде чем незнакомец ее настигнет.

Но когда паника отступила, Энн быстро и еще опасаясь, оглянулась назад и убедилась, что она одна, что незнакомец не последовал за ней. И с осознанием этого к ней вернулось немного здравого смысла.

И глубокий стыд.

Разве она ребенок, чтобы верить в чудовищ?

Это был всего лишь мужчина, который пострадал от какого-то ужасного несчастного случая. Он так же, как и Энн, вышел подышать свежим воздухом. Он стоял, задумавшись и наслаждаясь одиночеством, спокойно созерцая окружающий пейзаж, по-видимому, плененный, как и она, его красотой. Мужчина не сказал и не сделал ничего хоть сколько-нибудь угрожающего, а только шагнул в ее сторону. Возможно, все, чего он хотел – это пожелать ей доброго вечера, а затем продолжить свой путь.

Энн ощутила крайнюю подавленность.

Она убежала от незнакомца только потому, что он был искалечен. Посчитала его чудовищем только из-за его внешнего вида. А ведь она всегда с нежностью относилась к слабым и увечным. Она обдуманно стала гувернанткой ребенка, который не был нормальным согласно определению нормальности, выдуманному обществом. Она нежно любила Пру Мор. И продолжает любить. И она всегда пыталась привить Дэвиду и девочкам в школе свое убеждение в том, что каждый человек заслуживает уважения, вежливости и любви.

И вот теперь она сама убежала в панике от мужчины, чья левая сторона лица была красивой, а правая – ужасно изувеченной. У него не было правой руки. Что же, спрашивается, он мог ей сделать?

Голод и стыд заставили Энн почувствовать головокружение. Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вдохнула морской воздух, затем открыла их и направилась прямо туда, откуда только что пришла.

Уже явно стемнело, и Энн понимала, что ей не следует гулять одной в незнакомом месте. Но она чувствовала себя обязанной вернуться и, если возможно, искупить свою вину.

Она ступила на тропинку, по которой шла ранее. Остановилась, пытаясь определиться со своим местоположением. Посмотрев по сторонам, Энн решила, что да, именно на этом месте и стоял тот мужчина.

Но его больше здесь не было.

Его нигде не было видно.

Энн постояла какое-то время, опустив голову. Она могла бы пожелать ему доброго вечера и радушно кивнуть. Незнакомец мог бы ответить ей тем же. А потом она продолжила бы свой путь, довольная своим поведением и, сожалея о том, что что-то разрушило красоту этого человека.

Но она отшатнулась и убежала от него в страхе и отвращении. Что он почувствовал? Не так ли обращались с ним и другие люди? Бедняга. По крайней мере, все ее раны были душевными. Люди – особенно мужчины, смотревшие на Энн с восхищением и интересом, начинали избегать ее, только когда узнавали о том, что она была незамужней матерью. Но она могла хотя бы ходить по улице или тропинке среди скал, и никто не отворачивался от нее и не убегал в ужасе.

Как же она могла так поступить? Как она могла? И вот теперь она была достаточно наказана за то, что трусливо сбежала из дома. Она повела себя невежливо, даже хуже, по отношению к другому человеческому существу, которое ничем ее не обидело и не причинило никакой боли.

Вероятно, думала Энн, снова возвращаясь к дому, это был проходивший мимо незнакомец, который случайно забрел на землю герцога. Возможно, она больше никогда не увидит его.

Она презирала себя за то, что надеется на это.

Подходящим для нее наказанием было бы отправиться спать голодной, думала она, подойдя близко к дому и чувствуя, как ее желудок урчит от голода.

Всю ночь Энн никак не удавалось выбросить из своей головы мысли об искалеченном мужчине. Она не спала и думала о нем.

Бедняга. На что это похоже, жить с такой болью и уродством у всех на виду? Ох, и быть от этого таким одиноким!

Бедняга.

Но такая красота! Такое физическое совершенство столь жестоко разрушено!




Сиднем наблюдал за тем, как женщина уходила. На мгновение он подумал было пойти вслед за ней, но так он мог только усилить ее панику.

К тому же, он вообще не испытывал по отношению к ней никаких дружеских чувств.

Кто, к дьяволу, она такая? Вероятно, леди Аллин Бедвин? Она была единственной из всех жен Бедвинов, с кем Сиднем еще не был знаком. Но что она здесь делала одна? Почему с ней не было Аллина? И разве никто не предупредил ее, каким чудовищем был управляющий Бьюкасла?

Он был в другом мире. Точнее, он был в этом мире, но глубоко погруженный в последние бесподобные мгновения уходящего дня, когда солнце уже скрылось за горизонтом на западе, а ночь еще не вполне наступила. Это было изумительное сочетание серого и серебряного великолепия. Правая рука Сиднема зудела от желания покрепче обхватить кисточку, чтобы запечатлеть эту картину так, как он ее видел и ощущал. Но Сиднем сопротивлялся порыву согнуть пальцы этой руки, зная, что, попытавшись сделать это, он опять должен будет признаться себе, что это всего лишь иллюзия, что его правой руки, так же, как и его правого глаза больше не существует. И нет никакой кисточки. Ему пришлось бы признаться себе, что его видение действительности искажено, отсутствуют глубина и перспектива, сужено поле зрения – один глаз не давал верной информации его душе художника.

Но еще не наступил момент для такого признания. Красота все еще приводила его в восторг. Сиднем все еще был поглощен иллюзией счастья.

И вдруг что-то, что он уловил что-то краем глаза, а может быть, звук шагов, вернуло его в действительность (заставило его очнуться). Появилось ощущение, что он больше не один.

И когда Сиднем обернулся, там была она.

Или, возможно, возвращение к реальности произошло спустя мгновение после того, как он повернулся.

За мгновение до того, как это случилось, эта женщина, стоявшая на тропинке, казалась частью красоты этого вечера. Она была высокой и стройной, как ива, ее плащ развевался на ветру, открывая взору более светлое платье под ним. На ней не было головного убора. У нее были светлые волосы, возможно даже – белокурые, овальное лицо и прекрасные голубые глаза, хотя, говоря по правде, он видел все это одним глазом с расстояния двадцати футов, и поэтому не мог быть абсолютно уверен в правильности своего суждения, особенно в том, что касалось цвета ее глаз.

Эта женщина казалась воплощением красоты. На минуту Сиднем подумал…

О чем он тогда подумал?

Что она вышла из ночи, словно воплощение его мечты?

Было глупо даже предполагать нечто подобное, но, вероятно, именно такими были его мысли, прежде чем его резко вернули в реальность.

Но, он, несомненно, шагнул в ее сторону, не сказав ни слова. А она стояла, по всей видимости, ожидая его.

А затем Сиднем увидел ужас в ее глазах. А потом она развернулась и в панике убежала.

А чего он ждал? Что она улыбнется и раскроет ему свои объятия?

Он смотрел ей вслед и снова был Сиднемом Батлером – гротескным уродом. Без правого глаза и с багровыми шрамами от старых ожогов на лице, которые, парализовав там большинство нервов, тянулись вниз по всей безрукой правой стороне его тела вплоть до колена.

Он был Сиднемом Батлером, который никогда не будет снова рисовать, и ради которого ни одна красивая женщина не появится в ночи.

И хотя Сиднем уже давно перестал жалеть себя, но в такие моменты, как этот, когда его защита была ослаблена, жалость к себе возвращалась, как назойливый и непрошенный гость, чтобы мучить его. Он знал, что ему потребуются дни на то, чтобы вернуть душевное равновесие, чтобы напомнить себе, что теперь он, Сиднем Батлер – самый лучший и эффективный управляющий, которого герцог Бьюкасл нанял, чтобы следить за своими многочисленными владениями, – и это была оценка герцога, а не его собственная.

Он был Сиднемом Батлером, который научился жить один.

Без кисточки в его несуществующей правой руке.

Без женщины в его постели и в его сердце.

Он не стал задерживаться на уступе. Магия исчезла. Серебро ушло из моря, сменившись тяжелым серым цветом, который вскоре превратится в черный. На небе уже не было даже намека на закат. Ветер стал холодным. Пора было идти домой.

Сиднем отправился по тропинке в ту сторону, откуда пришла женщина. Пройдя несколько шагов, он осознал, что снова прихрамывает, и приложил значительные усилия, чтобы этого не делать.

Сейчас он больше, чем когда-либо был рад, что переехал из особняка в коттедж. Ему там нравилось. Наверное, он даже останется там и после того, как Бьюкасл и остальные гости разъедутся по домам. Коттедж с кухаркой, экономкой и лакеем – это все, что нужно холостому мужчине для комфорта.

С опозданием Сиднем осознал, что не было ничего особенного ни в плаще той женщины, ни в платье под ним, ни в том, что ее волосы не были аккуратно уложены. Должно быть, она была служанкой, которая приехала с кем-то из гостей. Она должна быть ею. Будь она леди Аллин Бедвин, то сейчас она была бы на ужине или в гостиной с остальными членами семьи.

Осознание того, что эта женщина была служанкой, принесло ему облегчение. Существовала весьма ничтожная вероятность того, что Сиднем увидит ее снова. Он не сомневался, что если у нее в будущем вновь появится свободное время, то теперь она будет держаться подальше от скал и берега, чтобы опять случайно не наткнуться на чудовище из Глэнвир.

Сиднем надеялся, что больше никогда не встретит эту женщину и не увидит гримасы отвращения на ее красивом лице.

На мгновение он опрометчиво устремился к ней всей своей душой и телом.

Он возмущенно подумал, что теперь эта женщина будет являться ему во сне на протяжении нескольких следующих ночей.

Если бы только он знал наверняка, как долго Бьюкасл планирует здесь оставаться, размышлял Сиднем, входя в коттедж и с удовольствием закрывая за собой дверь, он начал бы считать дни, как ребенок, ожидающий долгожданного подарка.




ГЛАВА 3


– Она словно исчезла с лица земли, – пояснил Джошуа. – Ее не было ни в ее комнате, ни в детской, и уж конечно, ее не было ни в гостиной, ни в столовой.

– Я полагаю, – заметил муж Морган, Джервис граф Росторн, нарезая бекон, – что она запугана нами – или, по крайней мере, вами – Бедвинами, – усмехаясь, добавил он.

– О, но ей нечего было бояться, – возразила Ева, леди Эйдан Бедвин. – На самом деле мы – обычные люди. Однако, возможно, ты прав, Джервис. Я помню время, когда и сама была напугана.

– Я тоже, – горячо согласилась с ней Джудит, леди Рэнналф.

– И сейчас она завтракает в детской? – с гримаской спросила Кристина, герцогиня Бьюкасл. – О, я чувствую себя пристыженной за то, что допустила это. Мне следовало приложить больше усилий, чтобы найти ее и поприветствовать в нашем доме. Нам обоим следовало, Вулфрик. Я немедленно поднимусь туда.

– Может быть, – предложил лорд Эйдан Бедвин, – стоит предоставить ей больше времени, чтобы она могла закончить свой завтрак, Кристина. Не забывай, что ты – герцогиня, и твое появление может лишить ее аппетита.

Большинство собравшихся за столом сочли это замечание забавным и рассмеялись. Схватившись за ручку своего монокля, герцог уже почти поднес его к глазам, но затем снова опустил, увидев, что его герцогиня, ничуть не обиженная, тоже смеется.

– Это из-за беспечности Фреи и Джошуа мы потеряли вчера одного из наших гостей, – сказал герцог. – Я поддерживаю тебя в желании найти мисс Джуэлл и пригласить ее отужинать с нами этим вечером.

Простым поднятием пальца, герцог дал знать лакею, что его кофейную чашку следует еще раз наполнить.

– И ты, Кристина, должна будешь объяснить, – сказал лорд Рэнналф с широкой усмешкой, – что приглашение Вулфа равносильно вызову к императору. Пусть бедняжка поймет, что на самом деле у нее совершенно нет выбора.

– Если говорить о местах за обеденным столом, пустовавших вчера, – заметил лорд Аллин, – что случилось с Сидом? Я ждал встречи с ним, но до сих пор так его и не увидел.

– Я полагаю, Аллин, – извиняющимся тоном произнесла герцогиня, – что он, вероятно, боится меня.

Это заявление спровоцировало еще один взрыв веселья среди присутствовавших за столом и надменно поднятую бровь герцога.

– Он повел себя самым достойным образом, когда мы приехали, – пояснила герцогиня. – Он ожидал нас на террасе, чтобы поприветствовать. Но с тех пор я его не видела, и прошлым вечером он прислал извинения, за то, что не смог прийти. Очевидно, он только вернулся домой и обнаружил наше приглашение.

– Лгун, если я что-то в этом понимаю, – заметил Аллин.

– Полагаю, – прокомментировала Рейчел, леди Аллин, – что ужинать в компании гостей не самая удобная вещь, когда у тебя только одна рука, и эта рука – левая.

– Если он не пришел по этой причине, – нахмурившись, сказала Фрея, – то с ним нужно как следует поговорить. Сид всегда был самым тихим из нас, но он никогда не был трусом.

– О чем свидетельствует то, как он получил свои раны, – сухо добавил Эйдан.

– Я помню, как наблюдал за его попытками после выздоровления вновь научиться ездить верхом, – сказал Рэнналф. – Как-то утром, будучи в Элвесли я видел, как Сиду пришлось тридцать раз сесть на лошадь и двадцать девять раз упасть с нее, прежде чем ему удалось найти надежную посадку. Но он не подпустил к себе ни грума, ни меня ближе, чем на десять футов. И это было только обучение посадке в седло.

– Ох, бедняга, – посочувствовала Рейчел. – Я помню свои уроки, когда Аллин настаивал, чтобы я научилась ездить верхом, а ведь у меня две руки. Я была уверена, что переломаю себе все кости, прежде чем закончу обучение, хотя на самом деле я ни разу не упала.

– Мне слишком нравилось тебя ловить, Рейч, – ответил ее муж, поигрывая бровями.

– Никогда не называй Сиднема несчастным в его присутствии, Рейчел, – посоветовала Фрея. – Даже не думай об этом.

– Вулфрик, – сказала герцогиня, порывисто наклонившись над столом в сторону мужа, – ты этим утром встречаешься с мистером Батлером по делам поместья, не правда ли? Пригласи его на обед еще раз. Он не должен считать себя прислугой, даже если он твой управляющий. Ты мне рассказывал, что он занял эту должность только потому, что чувствовал себя обязанным сделать что-то полезное в жизни.

– Твое желание – для меня закон, любимая, – ответил герцог.

– Он получит приглашение. Или скорее, если верить Рэнналфу, – герцогский приказ.

– Таким образом, сегодня вечером у нас за столом будут два гостя поневоле, – усмехнулся Рэнналф. – Возможно, их следует посадить рядом, Кристина. Они хотя бы смогут поплакаться друг другу.

– Если ты будешь вкладывать подобные идеи в женские головки, Ральф, – сказал Джервис с театральной гримасой, – то они опять займутся сватовством.

Эйдан застонал.

– Тем не менее, наша последняя попытка, – добавил Аллин, – оказалась в высшей степени успешной. Если бы мы тогда провалились, Кристина не сидела бы сейчас за столом вместе с нами. А, кроме того, она не была бы сейчас герцогиней Бьюкасл.

Герцогиня рассмеялась.

Герцог поставил свою кофейную чашку на стол и снова поднял монокль.

– Удар по голове, который лишил тебя памяти на несколько месяцев, похоже, вызвал у тебя склонность к периодическим галлюцинациям, Аллин, – заметил герцог. – Герцогиня Бьюкасл сегодня за этим столом потому, что я ухаживал за ней, и мои ухаживания увенчались успехом.

Он строго посмотрел на супругу сквозь монокль через весь стол, в то время как его семья зашлась в еще одном приступе веселья, а его герцогиня нежно улыбнулась ему в ответ.

– Мне действительно придется подняться наверх и потревожить аппетит бедной мисс Джуэлл, – сказала герцогиня, вставая из-за стола. – Но я надеюсь, что только на минутку. Ты абсолютно права, Ева. Мы, действительно, всего лишь обычные люди. И она имеет полное право находиться здесь с нами. Отцом ее сына был кузен Джошуа.

– Факт, не упоминать о котором в ее присутствии, было бы весьма мудро с твоей стороны, Кристина, – предупредил ее Джошуа. – Альберт никогда не был ей симпатичен. Или мне, если уж на то пошло.

– И по весьма серьезной причине, – сказала Ева. – Я пойду вместе с тобой, Кристина, если позволишь. Я встречала мисс Джуэлл, когда мы ездили в Корнуолл, в год помолвки Фреи и Джошуа.

– Как и я, – добавила Морган, отодвигая свой стул назад. – Помню, что мне понравилась мисс Джуэлл. Я тоже пойду.

– Бедная женщина, – заметил Эйдан. – Готов поспорить, она надеялась укрыться в детской на целый месяц.




Когда горничная пришла к ней, чтобы помочь одеться к ужину, Энн поздоровалась с ней с некоторым смущением, не зная точно, что с ней делать. Она никогда не пользовалась услугами личной горничной, и уже надела свое лучшее платье из зеленого шелка.

– С вашего позволения, я уложу вам волосы, мадам, – предложила девушка, и Энн покорно опустилась на стул перед зеркалом на туалетном столике.

Она провела не совсем неприятный день, и все время находилась в четырех стенах, так как снаружи моросил мелкий дождик. Она помогала организовывать игры для детей, хотя отнюдь не была единственным устроителем. В течение дня Энн встретила большинство членов семьи Бедвин, кроме самого герцога. У них у всех были дети, и почти каждый из Бедвинов в течение дня заглядывал в детскую по какой-либо надобности и оставался там поиграть, или побыть игрушкой.

Все они были весьма любезны с Энн, хотя она старалась держаться от них так далеко, как только могла.

Но избежать ужина с семьей и этим вечером Энн не могла.

– У вас прекрасные волосы, мадам, – заметила горничная, расчесывая их, предварительно освободив от всех шпилек.

Когда горничная закончила, густые и слегка волнистые волосы Энн приобрели медовый оттенок. Генри Арнольд однажды назвал их главным ее украшением Энн, не слишком оригинально, но с восхищением и с чем-то еще большим светившимся в его глазах. А позже кое-кто еще точно также отозвался о ее волосах, вплетая в них свои пальцы… Большую часть волос она остригла маленькими ножницами для рукоделия в тот день, когда исчезли все сомнения в ее беременности. И не стригла их с тех пор, лишь изредка подрезая кончики.

Она выглядела по-другому с распущенными волосами, освобожденными из всегда аккуратного, строгого узла. Энн это знала и обычно не смотрела в зеркало, когда расчесывала и поднимала наверх волосы. С распущенными волосами она выглядела… чувственной. Было ли это слово подходящим? Ей казалось, что, вероятно, да, несмотря на то, что это слово было ей ненавистно. Она ненавидела свои сияющие светлые волосы, овальное лицо с большими голубыми глазами, прямым носом и высокими скулами, с мягкими, пухлыми губами. Ненавидела свои полные груди, тонкую талию, изящные бедра, свои длинные, стройные ноги.

Когда-то Энн нравилось считаться красивой, и ее часто так называли. Но красота стала ее проклятием.

– Ну вот, мадам, – сказала, наконец, горничная, отступая назад, чтобы полюбоваться своей работой в зеркале. Хорошенько поколдовав над волосами Энн, девушка превратила их просто в произведение искусства. – Вы достаточно хорошенькая, чтобы привлечь лорда. Жаль, что все мужчины в доме несвободны. Но есть еще мистер Батлер, и он сын лорда, хоть сам и мистер.

– Если этим вечером мистер Батлер сразу же страстно влюбится в меня, – ответила Энн, – и предложит мне свои руку, сердце и состояние до исхода ночи, то мне придется тебя отблагодарить, Гленис.

И обе рассмеялись.

– А кто этот мистер Батлер? – поинтересовалась Энн.

– Он здешний управляющий, – начала объяснять Гленис. – Он… Ладно, не важно. Но я даже не уверена, будет ли он здесь сегодня. Может, я зря проделала всю эту работу.

Она громко вздохнула.

– Ничего страшного. Я могу снова уложить вам волосы в другой раз. Миссис Пэрри сказала, что обязательно будут еще гости, в другие вечера. Они всегда бывают, когда приезжает герцог. Может, на этот раз будут и званые вечера, здесь ведь герцогиня и другие. Если устроят званый вечер, я сделаю с вашими волосами нечто совершенно особенное.

– А это что, не особенное? – спросила Энн, со смехом указывая на свою прическу и стараясь скрыть тревогу. Подобная прическа подчеркивала черты ее лица и изгиб длинной шеи.

– Погодите и увидите, – самонадеянно заявила Гленис. – Вам лучше спуститься вниз, мадам. Я замешкалась немного дольше, чем собиралась. Миссис Пэрри разозлится на меня, если вы опоздаете, и не позволит снова сюда прийти.

Энн чувствовала себя слишком заметной, спускаясь вниз по лестнице в гостиную, хотя она догадывалась, что по сравнению с пышными нарядами, в которые, несомненно, будут одеты другие дамы, она все еще будет выглядеть в высшей степени невзрачно. Она также чувствовала, что с трудом заставляет себя переставлять ноги. Но какой у нее был выбор?

Возможно, после сегодняшнего вечера, она сможет отойти в тень.

Достигнув порога гостиной, Энн начала беспокойно высматривать Джошуа, но оказалось, что сама герцогиня торопится навстречу ей.

Герцогиня Бьюкасл оказалась для Энн настоящим сюрпризом. Чрезвычайно хорошенькая, с короткими темными вьющимися волосами. Но ее красота больше исходила из сияющей живости, чем из отдельных физических черт, решила Энн. Герцогиня часто улыбалась, казалось, что ее глаза постоянно искрятся, а манеры и поведение никак не демонстрировали высокий статус. Ее всегда с огромной радостью встречали в детской.

Появившись в детской вскоре после завтрака вместе с леди Эйдан и леди Росторн, с которыми Энн уже встречалась несколькими годами ранее в Корнуолле, герцогиня тепло приветствовала Энн и, взяв ее под руку, повела в затемненную комнату, где в своей кроватке спал ее малыш. Его маленькие ручки лежали по обеим сторонам от головки, сжатые в кулачки, будто он собирался размахивать ими, как только проснется. Герцогине даже удалось каким-то образом упомянуть во время их беседы с Энн тот факт, что она была дочерью сельского джентльмена, который был вынужден зарабатывать себе на жизнь преподаванием в деревенской школе. И что она сама преподавала в той же школе, когда познакомилась с герцогом на домашнем приеме, на котором ей вовсе не хотелось присутствовать.

– Это может быть довольно неприятным, мисс Джуэлл, – как бы между прочим заметила герцогиня, – обнаружить себя застрявшей в сельском поместье в окружении незнакомцев, которые, возможно, считают себя выше вас по положению, и мечтать оказаться в любом другом уголке земли, кроме этого. Первое время, я старалась держаться в стороне от всех, насмешливо наблюдая из укромного уголка. Но Вулфрик нашел меня и вывел из себя, – ужасный человек, и я вышла из этого угла, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. – Она весело рассмеялась.

«Вулфрик, – сделала вывод Энн, – это, должно быть, герцог Бьюкасл».

И она также поняла, что ей бросили вызов выйти из ее собственного укромного угла – из детской, чтобы отстоять и свое чувство собственного достоинства.

«Однако ее светлость, – подумала Энн, – никогда не рожала внебрачного сына».

А сейчас герцогиня опять взяла Энн под руку.

– Я должна удостовериться, что вас представили всем присутствующим, мисс Джуэлл, – сказала она. – В первую очередь, Вулфрику.

Даже если бы все в комнате по-прежнему оставались для нее незнакомцами, она бы мгновенно определила личность мужчины, который направлялся в ее сторону. Энн была в этом уверена. Высокий, темноволосый, красивый, он был истинным аристократом – надменным и величественным, с весьма впечатляющей наружностью. И она – бывшая гувернантка, незамужняя мать, незваная гостья в его доме, и при этом собирающаяся ужинать за его столом.

Энн подумала, что непременно развернулась бы и спаслась бегством, если бы не стояла под руку с герцогиней.

А может быть и нет. Кое-какая гордость у нее все-таки имелась.

– Вулфрик, – обратилась герцогиня к мужу, – а вот, наконец, и мисс Джуэлл. Это мой супруг, герцог Бьюкасл, мисс Джуэлл.

Энн присела в реверансе. Она почти ожидала, что в следующий момент ее выставят за порог.

– Ваша светлость, – прошептала она.

Герцог кивнул ей, и она заметила, что его длинные пальцы сжимают инкрустированную драгоценными камнями ручку монокля. Однако же, монокля он не поднял. Этот жест, почему-то казался Энн пугающим.

– Мисс Джуэлл, – произнес Бьюкасл. – Ее светлость и я проявили вчера достойную сожаления невнимательность, не поприветствовав вас в Глэнвир лично. Быть может, вы будете достаточно великодушны, чтобы простить нас. Я надеюсь, что вас и вашего сына удобно устроили, и вы получите удовольствие от своего пребывания здесь.

Слова были исключительно любезными, но его странные серебряные глаза не улыбались.

– Она была занята в детской весь день, прекращая потасовки и организуя игры, – сказала герцогиня, ослепительно улыбаясь мужу, словно душевнее его не было человека.

– Не вижу никаких синяков, – с незначительным проблеском юмора заметил его светлость. – Однако, скорее всего, наши племянники и племянницы всего лишь разогревались сегодня, для того чтобы завтра выступить в полную силу.

И возможно, ваше здоровье сохранило то, что наш сын еще не выбрался из колыбели. Мы питаем большие надежды, что в будущем он поддержит скандальную репутацию Бедвинов.

Герцогиня рассмеялась.

Да, решила Энн, в его словах определенно был юмор. И ей понравилось, как он говорил о своем ребенке «наш сын», вместо «мой», как выразились бы многие мужчины на его месте.

А потом герцогиня увела Энн знакомиться с теми, с кем она раньше не встречалась: с миссис Причард – старшей тетушкой леди Эйдан из Уэльса, с лордом и леди Рэнналф Бедвин, с графом Росторном, заходившим в детскую в то время, когда Энн была в комнате Дэвида, играя в слова с ним и с некоторыми из старших детей. С бароном Уэстоном – дядей леди Аллин, миссис и мисс Томпсон – мамой и старшей сестрой герцогини, а также с ее средней сестрой и зятем – преподобным Лофтером и его супругой – родителями Александра.

Энн старалась запомнить лица и имена, хотя надеялась, что ей не придется воспользоваться этими знаниями в последующие несколько недель.

– Ах, – воскликнула герцогиня, все еще держа Энн под руку, – а вот, наконец, и мистер Батлер.

Управляющий, который, как предполагалось, должен страстно влюбиться в ее искусно уложенную прическу и сделать ей предложение до исхода ночи, подумала Энн, повернувшись и посмотрев на дверь в гостиную, ощущая первые проблески веселья за все время, с тех пор как покинула свою комнату.

На мгновение она снова была ошеломлена исключительной красотой и мужественностью человека, стоявшего там. На сей раз, его можно было хорошо рассмотреть в лучах заходящего солнца, проходящего сквозь обращенные на запад окна. И Энн снова пристально уставилась на его левую половину.

Но как раз тогда, когда шок от узнавания почти лишил ее дыхания, управляющего заслонили собой лорд Аллин, высокий, темноволосый и красивый мужчина, и лорд Рэнналф, еще более высокий блондин, выделявшийся своей строгой красотой. Лорд Рэнналф направился к этому мужчине и, хлопнув его по спине, сердечно поздоровался.

– Сид, старина, – услышала Энн голос лорда Рэнналфа, – где, дьявол тебя забери, ты прятался? Вулф все-таки вложил в тебя страх божий этим утром, не так ли?

Так он вовсе не незнакомец, подумала Энн. Она была обречена встретить его снова. Он – мистер Батлер, управляющий Глэнвир.

У Энн слегка заныл желудок. Слабый аппетит, который у нее еще оставался, пока она спускалась вниз в гостиную, бесследно исчез.

Как бы ей хотелось, чтобы не было ее вчерашнего отвратительного поведения, или чтобы ей вчера удалось найти этого мужчину и извиниться.

И это еще не все.

Если бы Энн могла прокрасться обратно в свою комнату так, чтобы мистер Батлер ее не заметил, она бы так и сделала. Но он стоял практически в дверях. Кроме того, рука герцогини все еще держала ее под руку. И опять-таки, прошлым вечером она повела себя трусливо и даже жестоко. Сейчас у нее – возможно! – есть шанс все исправить.

Хотя наверняка она была бы последним человеком, с которым ему хотелось бы сегодня снова столкнуться.




Сиднем шел к главному зданию, не обращая внимания на моросящий дождик. В миллион раз желанней было бы сейчас оказаться дома, в своем уютном коттедже, подумал он, когда зашел через парадную дверь и, отдав свое мокрое пальто и шляпу лакею, поднялся по лестнице в гостиную. Но этим утром Бьюкасл лично передал приглашение, а когда герцог приглашает, на самом деле, он приказывает, особенно, когда упоминает при этом имя своей жены, сделал вывод Сиднем.

– Герцогиня была очень разочарована, когда ты не пришел на обед прошлым вечером, – попенял герцог, толкая через стол одну из бухгалтерских книг. Они работали в библиотеке, где он всегда занимался делами, когда бывал в Глэнвир. – У меня необычайное отвращение к созерцанию разочарования ее светлости, Сиднем, хотя, конечно же, вчера вечером это было неизбежно, так как ты получил приглашение слишком поздно. Сегодня такой проблемы не возникнет.

Конечно же, Бьюкасл знал, что Сиднем слукавил. Не то что бы это была откровенная ложь. На самом деле Сиднем не прочитал приглашение перед тем, как отправиться на прогулку, но он его видел и догадался, что в нем было, и преднамеренно не стал его открывать, пока не стало слишком поздно.

– Я лично извинюсь перед ее светлостью этим вечером, – пообещал Сиднем, пока Бьюкасл перелистывал страницы, будто бы не слушая его.

И вот он здесь, чтобы проглотить унижение, прежде чем пообедать. Сиднем беспощадно отвлекал себя мысленными картинами того, как все Бедвины и их супруги вынуждены сесть за стол с повязкой на одном глазу и привязанной за спиной правой рукой. Но он не должен быть таким злобным, даже в мыслях. Приглашение было очень любезным. Но, будучи всего лишь человеком, со всем упрямством, к которому так предрасположена человеческая природа, Сиднем допустил, что если бы они были здесь в течение месяца и ни разу не пригласили бы его присоединиться к ним, то и тогда он почувствовал бы себя оскорбленным.

Он грустно ухмыльнулся такому предположению.

Должно быть, он немного опоздал, подумал Сиднем, подойдя к двери в гостиную. Или, если он не опоздал, а Сид знал что это так и есть, то все же пришел последним. Торжественное прибытие как раз то, что ему «нужно». Именно в тот момент, когда Сиднем, стоя в дверях, высматривал Бьюкасла или герцогиню, Рэнналф и Аллин устремились к нему с двух сторон, и внезапно Сиднем почувствовал, что суровое испытание, все же, не будет таким уж тяжелым. Многие из гостей – его старые друзья, а из остальных никто не должен испытывать к нему враждебности.

Он ведь не гостит в их доме, постоянно мельтеша перед глазами, в конце концов. И никого из детей здесь не будет.

– Я спрятался в пещере, что внизу, на пляже, – сказал Сиднем, отвечая на вопрос Рэнналфа, – ты и сам мог бы меня найти, если бы спустился туда и проверил, Ральф. Но небольшой дождик задержал тебя под крышей, не так ли? Или крутой спуск под уклон отпугнул тебя?

Аллин сжал его правое плечо, жестом, который Сиднем успел полюбить, с тех пор как большинство пыталось, как могло, избежать его правой стороны.

– Как ты, Сид? – спросил он. – Целая вечность прошла, с тех пор как я в последний раз тебя видел. Мы привезли массу весточек из дома, несколько от Лорен, дюжину или больше от твоей мамы, одну или две от Кита и одну от твоего отца, но я, хоть убей, не могу вспомнить ни единой. А ты, Ральф?

– Что-нибудь вроде «носить теплую шерстяную одежду в сырую погоду», могу поспорить, – подсказал Ральф с ухмылкой. – Конечно же, я не помню. Хотя дамы вспомнят. Лучше иди, познакомься с людьми, которых еще не знаешь. А, вот идет Кристина. Ты уже встречался с нашей грозной герцогиней?

– Встречался, – ответила герцогиня, тепло улыбаясь Сиднему – Я так рада, что вы смогли сегодня прийти, мистер Батлер.

Герцогиня подала Сиднему левую руку, и он склонился над ней.

– Приношу вам свои самые нижайшие извинения, ваша светлость, – сказал он, – за прошлый вечер. Меня не было дома, и я не смог прочитать ваше приглашение, пока… пока не стало слишком поздно.

Внезапная пауза была вызвана взглядом, брошенным на даму, которую держала под руку герцогиня.

Он тотчас узнал ее.

Безусловно, он не ошибся в одном, подумал Сиднем. Она действительно была потрясающе красива: с волосами теплого медового оттенка и голубыми глазами, оттененными длинными ресницами, с правильными и прелестными чертами лица. И теперь, когда на ней не было плаща, стало очевидным, что ее фигура вполне соответствует лицу.

Значит, его первое предположение оказалось верным, подумал Сид. Она была одной из жен Бедвинов.

Он ощутил странную, совершенно необъяснимую горечь.

– Не нужно никаких извинений, – заверила его герцогиня. – Могу я представить вам мисс Джуэлл, хорошую знакомую Фреи и Джошуа? Мистер Батлер – управляющий Вулфрика в Глэнвир, – пояснила она для леди.

Сиднем поклонился, а леди сделала реверанс. Мисс Джуэлл. Ее имя прекрасно ей подходило. И она не была женой одного из членов семьи. Но он не испытывал к ней никакой симпатии.

Внезапно Сид вспомнил, как она приснилась ему прошлой ночью. Она стояла на той тропинке и ждала его, а он подошел к ней достаточно близко, чтобы прикоснуться к ее щеке кончиками пальцев правой руки. И он смотрел в ее прекрасные голубые глаза своими обоими глазами. Сид попросил ее не щипать его, потому что было очень важно никогда не просыпаться, а она сказала, что им нужно просыпаться без промедления, чтобы идти искать его руку, упавшую с утеса, пока не наступил прилив и не смыл ее. Это был один из тех странных, причудливых снов, когда ты повисаешь между реальностью и фантазией, грезишь, но знаешь что это сон.

– Мисс Джуэлл, – произнес Сид.

– Мистер Батлер, – пробормотала она в ответ.

Затем герцогиня провела его по комнате, уже без сопровождения мисс Джуэлл, и представила ему тех людей, с которыми он еще не был знаком.

Ему все еще не нравилось встречаться с чужаками, хотя Сид уже давно прошел стадию попыток спрятать от взглядов правую сторону своего тела. Его уродство было трудно принять. Он привык видеть во взглядах окружающих только восхищение, а в некоторых женских глазах – даже обожание. Не то, что бы он часто пользовался преимуществом последнего. Он все же был еще очень молод, когда все изменилось. И он никогда не испытывал тщеславия по поводу своей красоты. Он принимал ее как должное, пока она не была уничтожена навсегда.

Всем было известно о нем заранее, понял Сиднем немного позже, когда шел в столовую под руку с Элеонор Томпсон, сестрой герцогини. Никто открыто не вздрогнул.

Но она, мисс Джуэлл, не знала. Она убежала от него прошлой ночью, будто он был дьяволом во плоти. Сиднем обнаружил, что негодует на ее невероятную красоту, хотя и осознает, что это несколько по-детски, так себя вести. Некоторым людям просто достался более легкий жизненный путь.

Сиднем повернул голову и заметил, что с его слепой стороны сидит Морган, и постарался устроиться так, чтобы иметь возможность вести беседу и с ней и с мисс Томпсон. По крайней мере, кухонный персонал знал его и понимал, что перед ним не нужно ставить ничего, чего нельзя разрезать одной рукой, а еще лучше – краем вилки.

Мисс Джуэлл, как он мог видеть, тепло улыбалась барону Уэстону, сидевшему возле нее и что-то говорила ему, что вызвало у ее собеседника ответную улыбку. Она очаровывала и пленяла его.

Нет, ему не следует испытывать к ней неприязнь. Или обижаться на нее. Или завидовать Уэстону или Аллину, который сидел возле нее с другой стороны.

Боже, он ведь не был человеком, поддающимся мелочной зависти.

Или озлобленности. Или обиде.

Сиднем поднял ложку для супа левой рукой и принялся за первое блюдо.




ГЛАВА 4


Вечер обернулся не таким уж тяжким испытанием, как ожидала Энн. Не все гости были аристократами или отпрысками аристократов.

Миссис Причард, сидевшая рядом с Энн за обеденным столом, когда-то трудилась на угольной шахте в Уэльсе, а ее племянница, леди Эйдан Бедвин, воспитывалась как леди только потому, что ее отец, сколотив себе состояние на угле, стал вести жизнь сельского джентльмена в поместье, которое он приобрел. Леди Рэнналф Бедвин, как позже Энн узнала в гостиной, была дочерью сельского священника и внучкой лондонской актрисы, причем она упомянула об этом с гордостью. Сама же герцогиня была из джентри[4 - Джентри – английское неродовитое мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами.], в чем она с легкостью призналась этим утром. Ее зять был священником в маленьком сельском приходе. А мать и сестра герцогини жили в скромном коттедже в том же приходе.

И, тем не менее, Бедвины совершенно не чурались родства с этими людьми и обращались с ними так, словно у них была самая голубая кровь на свете.

Безусловно, ни у кого из присутствующих в Глэнвир не было незаконнорожденных детей, но и с Энн никто не обращался как с парией, или так, будто бы она случайно затесалась в их компанию. На самом деле, леди Эйдан подробно расспрашивала Энн о ее сыне и смеялась над рассказом Энн о том, как учителя и девочки в школе мисс Мартин избаловали Дэвида.

– Так что, для его же блага, мне следует отправить его в школу для мальчиков, как только он немного подрастет, – закончила свой рассказ Энн. – Не знаю как для него, но для меня это будет очень тяжело.

– Да, нелегко вам придется, – согласилась леди Эйдан. – Мы собираемся отправить Дэйви в школу в следующем году, когда ему исполнится двенадцать, а я уже испытываю чувство утраты.

Они обменялись понимающими улыбками – две обеспокоенные матери, сочувствующие друг другу.

– Этот бедняга, – мягко произнесла миссис Причард со своим музыкальным валлийским акцентом, когда джентльмены присоединились к дамам. – Хорошо, что он не из рабочего класса. Он бы никогда не нашел работу после окончания войны. Ему пришлось бы нищенствовать и голодать, как очень многим другим бывшим солдатам.

– О, я так не думаю, тетя Мэри, – возразила леди Эйдан. – Несмотря на мягкие манеры, у этого человека стальной стержень. Полагаю, он смог бы преодолеть любые несчастья, даже нищету.

Энн поняла, что они говорили о мистере Батлере, перед которым она весь вечер чувствовала ужасную вину, вследствие чего избегала даже смотреть на него, хотя каждую минуту ощущала его присутствие.

– А что с ним случилось? – спросила она.

– Война, – сказал леди Эйдан. – Он последовал за своим братом, виконтом Рейвенсбергом на Полуостров, пойдя против желания всех своих близких. А вскоре брат привез его обратно домой, скорее мертвого, чем живого. Но он оправился и в итоге, предложив свои услуги Вулфрику, приехал сюда. Все это случилось до того, как я встретила Эйдана, который в то время служил полковником кавалерии на Полуострове. Он был начальником моего брата. Брат погиб. Как же я рада, что войны, наконец, закончились.

Спустя некоторое время, Энн заметила, что после того, как вокруг карточных столов образовались группы, мистер Батлер остался в одиночестве в дальнем углу комнаты. Она же сидела вместе с мисс Томпсон и графом и графиней Росторн, которые отказались занять места за карточными столами. Прежде чем растерять всю свою храбрость, Энн встала и извинилась. Она не могла упустить возможность поговорить с мистером Батлером до окончания вечера, хотя и сомневалась, что он захочет с ней беседовать.

Увидев, что Энн приближается, мистер Батлер сердито взглянул на нее и встал.

– Мисс Джуэлл, – произнес он.

Что-то в его манерах и голосе подсказало Энн, что он действительно предпочел бы и дальше оставаться в одиночестве, что она не нравится ему. Но едва ли Энн могла его винить за это, не так ли?

Энн посмотрела на него и сознательно сфокусировала свой взгляд так, чтобы видеть его лицо целиком. Он носил черную повязку на правом глазу, или, возможно, на том месте, где раньше был правый глаз. Остальная часть этой стороны лица – от брови до нижней челюсти и далее до шеи – была покрыта багровыми шрамами от ожогов. Пустой правый рукав был пристегнут к боку вечернего сюртука.

Энн обратила внимание, что Сиднем Батлер был на полголовы выше ее, и она не ошиблась, считая широкими его плечи и грудь. Определенно он не был человеком, погрязшим в собственной беспомощности.

– Вчера я вернулась через несколько минут после того, как убежала, – сказала Энн. – Но вас уже не было.

Сиднем некоторое время молча смотрел на нее.

– Я прошу прощения, – внезапно произнес он, – за то, что напугал вас. У меня не было подобного намерения.

Учтивые слова, весьма вежливо произнесенные. И все же Энн явно чувствовала его неприязнь и нежелание говорить с нею.

– Нет, вы меня неправильно поняли, – сказала Энн. – Это я прошу прощения. Я для того и возвращалась. Честно. Простите меня.

Что она могла еще сказать? Попытавшись объяснить свое поведение, она бы только ухудшила ситуацию.

И вновь между ними воцарилась тишина, достаточно надолго, чтобы стать неловкой. Энн уже собралась повернуться и уйти. Она сказала все, что считала необходимым. Ничего другого не оставалось.

– Вернуться назад было смелым поступком, – произнес Сиднем Батлер. – Уже темнело, а ночью вершина утеса – уединенное и опасное место. И я был для вас незнакомцем. Спасибо, за то, что вернулись, хоть к тому времени я уже и ушел домой.

Энн решила, что прощена. Она не знала, продолжает ли этот мужчина испытывать к ней антипатию, но, на самом деле, это не имело значения. Она улыбнулась и кивнула, снова собираясь уйти.

– Может, присядете, мисс Джуэлл? – он указал на стул рядом с собой.

Она слишком долго медлила, подумала Энн, и вежливость вынудила мистера Батлера предложить ей продолжить их общение. Она бы охотнее ушла куда угодно. Ей не нравилось находиться в подобной близости к этому человеку. И, к своему стыду, Энн была вынуждена признать, что ей не нравится смотреть на него.

Как же трудно было смотреть на него, как на любого нормального мужчину, не сосредоточивая своего внимания только на левой половине его лица, и не отводя взгляда, чтобы он не подумал, что на него пялятся. Неужели другим людям, тем, кто знал ее историю, также трудно смотреть на нее и относиться к ней как к нормальной женщине? Но она слишком хорошо знала, что такие люди все же существуют.

Энн села, выпрямив спину, на край стула и сложила руки на коленях.

– Вы приходитесь братом виконту Рейвенсбергу, мистер Батлер?- вежливо поинтересовалась она. Ее разум словно ослеп и не находил из множества тем ничего интересного и подходящего для обсуждения.

– Да, – ответил он.

Дальше развивать эту тему было некуда. Энн даже не знала, кто такой виконт Рейвенсберг. Но Сиднем сжалился над ней.

– Я также сын графа Редфилда из Элвесли-Парка в Хэмпшире, – сказал Сид Батлер. – Поместье граничит с Линдсей-Холлом, родовым гнездом Бьюкасла. Мои братья и я выросли вместе с Бедвинами. Все мы были ужасными проказниками.

– Братьями? – в удивлении приподняла брови Энн.

– Мой старший брат Джером умер от лихорадки, полученной во время спасения арендаторов и их семей из затопленных домов, – пояснил Сиднем Батлер. – Остались только мы с Китом.

Должно быть, его лицевые нервы с правой стороны были очень сильно повреждены, подумала она. Правая сторона его лица оставалась неподвижной, а рот заметно кривился при разговоре.

– Наверное, очень тяжело было потерять брата, – сказала Энн.

– Да.

Обычно Энн без особых трудностей могла поддерживать беседу, но все, что она произнесла в течение нескольких предыдущих минут, было явной глупостью. В то же время, в ее голове непрерывно проносились вопросы, которые, как она понимала, не могли быть заданы.

Что случилось там, на Полуострове?

В какой битве это произошло?

Вы иногда жалели, что не умерли?

А сейчас, временами, все еще желаете смерти?

Он, наверное, был когда-то чрезвычайно, невероятно красив.

– Как глупо было спрашивать об этом, – сказала Энн. – Будто бы вы могли ответить: «Нет, это было совсем не трудно».

Взгляд его единственного темного глаза на мгновение встретился с ее, грустным и внимательным взглядом, словно он готовился дать резкий ответ. А затем Сиднем Батлер подмигнул, и неожиданно они оба рассмеялись. Левый уголок его рта поднялся выше правого в кривобокой усмешке, которая оказалась странно притягательной.

– Мисс Джуэлл, – предложил Сиднем, – не могли бы мы с вами притвориться, ради нас обоих, что вчерашнего вечера не было, и что мы впервые встретились только сейчас?

– Ах, – Энн расслабилась и откинулась немного назад на своем стуле. – Мне бы этого хотелось.

Его левая рука покоилась на бедре. Энн подумала, что это рука с длинными пальцами – рука художника. Ей очень хотелось надеяться, что это не так, или, что Сиднем Батлер – левша. Она прямо взглянула ему в лицо.

– Я весь вечер чувствовала себя ужасно напуганной, – к собственному удивлению, услышала Энн свой голос, произносящий это признание.

– Неужели? – спросил он. – Почему?

Хотела бы она не произносить этих слов. Но теперь мистер Батлер ждал ее ответа.

– Джошуа, лорд Холлмер, предложил привезти моего сына на лето сюда, чтобы ему было с кем поиграть, – объяснила Энн. – Но ему только девять лет, и раньше я никогда не разлучалась с ним. И когда я засомневалась, маркиза пригласила и меня, а я приняла приглашение, так как не хотела разочаровывать сына. Но не ожидала, что ко мне отнесутся как к гостье.

Из его непродолжительного молчания, Энн поняла, что только что рассказала ему о себе очень многое. И возможно теперь его очередь бежать от нее или выказать несомненную неприязнь.

– Я преподаю и живу в школе для девочек в Бате, – сказала Энн. – Я в высшей степени довольна своей жизнью, и Дэвид тоже всегда был счастлив там. Но он становится старше. Полагаю, мне следовало отпустить его с Джошуа. Дэвид боготворит его.

– Детям необходимо общество других детей, – заметил Сид Батлер. – Также им нужен отец, – мальчикам, пожалуй, особенно. Но больше всего, мисс Джуэлл, им нужна мать. Я считаю, вы правильно поступили, приехав сюда с ним.

– О! – Его слова неожиданно принесли ей утешение. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Я надеюсь, – ответил он, – что Бьюкасл не запугал вас. Но если так случилось, утешьтесь тем, что он пугает почти всех. Когда его отец узнал, что умирает, герцога внезапно вырвали из беспечного детства, и начали весьма тщательно, даже безжалостно, обучать множеству обязанностей, связанных с герцогством, которое он унаследовал в возрасте всего лишь семнадцати или восемнадцати лет. Он идеально усвоил эти уроки, кто-то может сказать, что слишком идеально. Но он не бесчувственный. Он был необыкновенно добр ко мне.

– Сегодня я встретилась с ним впервые, – сказала Энн. – Он был очень любезен, хотя, должна признаться, я была готова от страха провалиться сквозь землю.

Они снова вместе рассмеялись.

– Герцогиня весьма привлекательна, – заметила Энн.

– Если верить Лорен, моей невестке, – сказал Сиднем, – это был брак по любви. Он стал сенсацией прошлого года. Никто и предположить не мог, что Бьюкасл женится по любви. Но он, похоже, так и сделал.

Принесли поднос с чаем. Две карточные игры подходили к концу.

– Я должен возвращаться домой, – сказал мистер Батлер. – Мне было приятно познакомиться с вами, мисс Джуэлл.

Опершись руками на подлокотники своего стула, Энн встала. Она заметила, что Сиднем Батлер поднялся со своего низкого сиденья немного медленнее, и ей пришло в голову, что с потерей одной руки и одного глаза у него, вероятно, нарушилось естественное равновесие тела, которое Энн принимала как должное. Как долго он приспосабливался к изменившимся обстоятельствам? Привыкнет ли он когда-нибудь к этому полностью?

– Пойду, выражу свою благодарность герцогине, – сказал Сид Батлер, протягивая ей руку. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, мистер Батлер.

Энн протянула ему руку, и он пожал ее.

Энн закусила губу. Ей, конечно же, следовало подать ему левую руку, как, помнится, ранее сделала герцогиня. Их рукопожатие вышло чудовищно неуклюжим, – словно они держались за руки и размахивали ими. Это выглядело довольно интимно. И так смущающе.

Сид Батлер поклонился герцогине Бьюкасл, которая тепло улыбнулась в ответ, положив ладонь на его руку, и наклонилась к нему, чтобы что-то сказать. Лорд Рэнналф подошел к нему сзади и хлопнул по правому плечу. Оба мужчины покинули комнату вместе.

Где он живет? – подумала Энн.

Увидит ли она его снова?

Но даже если и увидит, это не так уж важно. Ей удалось преодолеть неловкость вчерашнего происшествия. Она чувствовала безмерное облегчение от этого. В следующий раз встретиться с ним будет уже легче.

Но какая же это все-таки трагедия для него, – потерять руку и глаз, и к тому же получить столь ужасные увечья!

Энн хотелось знать, одинок ли он? Есть ли у него друзья?

Люди, так жестоко обиженные судьбой, часто бывают одиноки и лишены друзей. В ее памяти всплыли годы, проведенные в корнуоллской деревне Лидмер, когда она была в местном обществе парией.

Энн никогда не переставала благодарить судьбу за то, что, в конце концов, обрела друзей в школе в Бате, трое из которых – Клодия, Сюзанна и Фрэнсис стали для нее близки как сестры. После всех этих долгих, безрадостных лет, это оказалось неизмеримо больше того, что она ожидала, или считала, что заслуживает.

Энн надеялась, что и у мистера Батлера есть близкие друзья.

– Пойдемте, выпьем чаю, Энн, – позвал ее Джошуа, внезапно появившись возле нее. – Надеюсь, вы получаете удовольствие от пребывания здесь.

– О, конечно, – улыбнулась Энн. – Благодарю вас, Джошуа.

Но больше всего, мисс Джуэлл, им нужна мать. Полагаю, вы правильно поступили, приехав сюда с ним.

Энн запомнила слова, сказанные мистером Батлером, они согрели и успокоили ее. Она поступила правильно. Дэвид весь день был оживлен и счастлив, играя с другими детьми. Но он крепко обнял Энн, когда она зашла к сыну в комнату пожелать спокойной ночи, прежде чем переодеться к ужину.

– Спасибо, мама, – сказал он, – за то, что привезла меня сюда. Я так рад, что мы сюда приехали.

Мы, а не я.

Энн была бы согласна целый месяц испытывать неловкость и смущение от пребывания здесь, лишь бы видеть Дэвида счастливым. Потому что, хоть учителя и девочки в школе очень любили его, но близких друзей у него не было.

Не было и отца.




Большую часть следующего дня Сиднем был занят. Ему всегда было легко найти себе дело. Но теперь, дополнением к его обычному ежедневному распорядку был герцог Бьюкасл, сопровождавший Сиднема утром на осмотре фермы при поместье и во время посещений нескольких из арендуемых ферм. Хотя герцог проводил не так много времени в своем поместье в Уэльсе, но он знал все, что только можно было знать о нем, так как весьма добросовестно изучал каждый ежемесячный отчет, который присылал ему Сиднем. И в каждый свой приезд он недолго, но досконально проверял бухгалтерские книги, зато уделял много времени на тщательную инспекцию принадлежащих ему земель и разговоры с арендаторами.

Но теперь у Бьюкасла имелась жена, и Сиднем был весьма заинтригован, обнаружив, что герцог вернулся домой в полдень только потому, что герцогиня решила устроить пикник на пляже во второй половине дня. Прежний Бьюкасл и не подумал бы принять участие в подобных развлечениях.

Герцогиня Бьюкасл казалась Сиднему довольно обыкновенной особой. Она была хорошенькой, но совсем не красавицей; аккуратной и разумной, не будучи элегантной; любезной и дружелюбной, но не чрезмерно рафинированной и, ни в коем случае, не высокомерной. Она была живой и полной смеха. Ее отец был школьным учителем. Собственно говоря, герцогиня представляла собой полную противоположность женщине, которую, как можно было ожидать, Вулфрик должен был выбрать своей невестой. И это заставило Сиднема гадать, какой же странной властью обладает она над своим мужем. Боже милостивый, Сиднем даже видел, как Бьюкасл один раз улыбнулся ей вчера вечером!

Она заставила Сиднема острее ощутить свое одиночество. Не то, чтобы герцогиня заинтересовала его сама по себе. Но это должно быть немыслимо чудесно, думал он, – возвращаться после работы домой к кому-то, с кем можно обсудить произошедшее за день, даже такую неважную, на первый взгляд, вещь, как пикник на берегу. Должно быть замечательно, иметь кого-то, кто заставит тебя улыбаться.

Кроме того, в детской Бьюкаслов теперь был ребенок.

Сиднем избегал пляжа, утеса над ним и ведущей к ним лужайки в течение всей второй половины дня. В конце концов, он не принадлежал к их компании, да и не хотелось напугать кого-нибудь из детей. Погода на побережье Южного Уэльса зачастую бывала дождливой. И было досадно, что ему пришлось провести такой теплый солнечный день в помещении, занимаясь делами на приусадебной ферме.

Тем не менее, ранним вечером, возвращаясь верхом в свой коттедж, Сид увидел, что шумная игра в крокет на лужайке перед главным зданием все еще продолжается и, похоже, в игру было вовлечено множество народу. Пикник на пляже, очевидно, закончился.

Значит, он спокойно может отправиться туда сам.

Сид любил пляж. Вершина утеса тоже нравилась ему, но вид оттуда открывался другой. На вершине утеса человек осознавал дикость природы, ее скрытую жестокость, красоту земли и простирающегося до горизонта моря, за которым лежал берег Корнуолла, а за ним берег Франции и Атлантический океан.

А, находясь на пляже, Сиднем видел только золотые пески, изгибающиеся большой дугой спереди, сзади и по обеим сторонам от него, землю в ее изначальной форме, истощенную силой океана. И, кроме того, здесь он осознавал простор и власть морской пучины, великую, изначальную тайну этого источника всего живого.

Именно находясь на берегу, Сиднем сильнее всего ощущал кисть, зажатую в правой руке, и видел образы, которые теперь никогда реально не воплотятся на холсте. Именно на берегу иногда этого видения было достаточно.

Сид уже прошел полпути вниз по крутой, но широкой тропинке, которая вела вдоль линии разлома от вершины утеса на пляж, когда понял, что не все вернулись в дом. Кое-то остался. Она шла в одиночестве по мокрому сверкающему песку, с которого только что отступил прилив, параллельно линии воды, одной рукой подобрав юбку, а в другой, вероятно, были ее туфли.

Сиднем громко вздохнул, и чуть было не повернул обратно. Он чувствовал себя несправедливо обиженным. Он привык считать этот парк и пляж своей собственностью. Но они ему не принадлежали. Это была собственность Бьюкасла, а мисс Джуэлл была гостьей герцога.

Там, внизу на берегу была мисс Джуэлл.

Он решил, что места хватит им обоим. Пляж был довольно обширным, прилив отступал, делая его с каждой минутой все просторнее.

Сиднем продолжил свой спуск.

У нее имелся сын. Но она все еще была мисс Джуэлл. Она преподавала в школе для девочек, и сын жил вместе с ней. Маркиз Холлмер и Фрея были с ней знакомы и пригласили ее сюда. Нет, не совсем так, Холлмер хотел привезти сюда ее сына, а потом Фрея пригласила присоединиться к ним и мисс Джуэлл.

Ему казалось странным, что Джошуа и Фрея, – они оба захотели, чтобы она приехала сюда. Ведь она не упоминала никаких родственных связей с Холлмером, которые объяснили бы его интерес к ее сыну. Еще более странно, что Бьюкасл позволил подобное вторжение в свой семейный круг – незамужняя женщина с незаконнорожденным сыном. Да и она сама не ожидала быть принятой в качестве гостьи, рассчитывая, что к ней будут относиться как к прислуге. Как бы он ни был заинтригован, Сид понимал, что ее присутствие в Глэнвир его не касается.

Но даже в этом случае, ему хотелось бы, чтобы Фрея не приглашала ее. Он хотел, чтобы ее не было здесь в Глэнвир. Сиднем был приятно удивлен, когда мисс Джуэлл извинилась перед ним прошлым вечером. Во время их короткой беседы он нашел ее общество приятным. Но прошлой ночью она снова приснилась ему. На ней было нечто свободное и прозрачное, бриз развевал это одеяние вокруг ее красивой фигуры, ее волосы цвета меда были распущены и струились по спине. Но когда Сиднем приблизился к ней на этот раз и попытался коснуться, она внезапно испугалась и повернулась, чтобы броситься с края утеса, в то время как он пытался схватить ее несуществующей рукой. Каким-то образом, во сне Сид начал падать. Он резко проснулся за мгновение до того, как упасть на камни под утесом.

У Сида не было ни малейшего желания видеть такие нелепые сны. Ему хватало проблем и с обычными кошмарами.

Дойдя до конца тропинки, он перебрался через многочисленные камни и булыжники у подножия утеса, и, наконец, ступил на песок, наблюдая за мисс Джуэлл, еще не подозревающей о его присутствии. Подставив лицо бризу, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону. Теперь Сиднем видел, что в руке у нее действительно были шляпка и туфли.

Странно, как изменилось его представление о мисс Джуэлл за последние двадцать четыре часа. Тогда Сид думал о ней, как о роскошной красивой женщине, которая едва ли в своей жизни сталкивалась с трудностями и, вследствие этого, не обладала ни глубиной характера, ни способностью к состраданию. Не зная о ней ничего, кроме того, что она убежала от него в тот первый вечер, Сид невзлюбил ее.

Но вчера мисс Джуэлл специально разыскала его, чтобы попросить прощения. А потом она упомянула о своем сыне и чувстве робости, вызванном пребыванием в гостях у Бедвинов. Сид понял, что ее красота не избавила ее от чувства незащищенности и беспомощности. А потом он понял, что незамужним матерям живется нелегко. Как и он, мисс Джуэлл прошла собственный путь в ад и обратно. Единственное отличие заключалась в том, что его ад был видимым для стороннего наблюдателя, тогда как ее – нет.

Сиднем пошевелился, намереваясь повернуться и пойти в противоположную от нее сторону. Но, наверное, что-то уловив краем глаза, она повернула голову, чтобы посмотреть на него, а затем остановилась.

Было бы неучтиво уйти в другую сторону. И, конечно же, ему не очень-то и хотелось этого, хотя и гулять с нею желания не было. Сид нехотя двинулся через пляж по направлению к мисс Джуэлл.

На ней было бледно-голубое платье с высокой талией, подол которого она придерживала одной рукой, приподняв его выше лодыжек. Сегодня ее волосы были уложены не столь замысловато, как прошлым вечером. Каким-то образом ей удавалось выглядеть еще красивей. В сущности, эта женщина выглядела почти мучительно красивой. Она удивительным образом казалась здесь своей, словно она всегда принадлежала этому месту.

– Мистер Батлер, – сказала Энн, как только он оказался в пределах слышимости. – Все уже вернулись в дом и довольно давно. А я осталась, чтобы насладиться тишиной после всего этого шума и суматохи.

– В таком случае, прошу прощения, что потревожил вас, – ответил он.

– О, не стоит, – возразила Энн. – Думаю, это я помешала вам.

– Всем понравился пикник? – спросил Сиднем, остановившись у кромки мокрого песка на небольшом расстоянии от нее.

– Полагаю, что да. – На мгновение она показалась Сиду печальной, но затем улыбнулась, и ее глаза засверкали таким весельем, что он едва не ослеп. – Герцогиня с несколькими детьми решила побродить по краешку прибоя, но потеряла равновесие и упала в воду. Герцог ринулся спасать ее, полностью одетый и в гессенских сапогах. Он вымок почти так же, как и она. Остальные взрослые сочли все это грандиозной шуткой, а дети визжали от восторга. Герцогиня беспомощно смеялась, несмотря на то, что ее зубы стучали от холода. Все было очень необычно.

– На это стоило посмотреть, – согласился Сид. – Бьюкасл, бросившийся в море прямо в сапогах. Ему тоже было весело?

– О, нет, – ответила мисс Джуэлл. – Однако его глаза определенно вспыхнули, так что, возможно, в глубине души герцог тоже смеялся.

Они весело ухмыльнулись друг другу. В добавление к другим ее совершенствам, у нее оказались белые ровные зубы.

– Мне следует вернуться в дом, – сказала она, и ее улыбка угасла, – чтобы не беспокоить вас.

Несомненно, этого он и хотел. Именно в поисках покоя Сид и пришел сюда. И уж точно он не искал мисс Джуэлл. И все же…

– Не хотите ли немного прогуляться вместе? – предложил Сид.

Внезапно Сид понял, что ему понравилось в ней больше всего прошлым вечером. Сегодня мисс Джуэлл снова это сделала. Она смотрела ему прямо в лицо. Сид давно заметил, что большинство людей либо не смотрят прямо на него, либо фокусируют взгляд на его левом ухе или левом плече. С такими собеседниками Сид испытывал сильное желание повернуть голову в сторону, чтобы не вызывать у них такого сильного отвращения. С этой женщиной подобного желания не возникало, хотя она и убежала от него при первой встрече.

Несомненно, его вид вызывал отвращение у мисс Джуэлл – да и как могло быть иначе? Но она проявляла к нему необычайную любезность. И Сиднем был ей за это весьма признателен.

– Хорошо. – Ее взгляд упал на носки его сапог, и Энн снова улыбнулась. – Должна ли я выйти на сухой песок?

Но Сиднем умышленно ступил на мокрый участок пляжа и остановился в шаге от нее.

Некоторое время они прогуливались в молчании. Сид смотрел на игру солнечных бликов на воде, вдыхал теплый соленый воздух и чувствовал, как легкий бриз овевает его левую щеку. Он вновь испытал чувство, которое последнее время охватывало его все чаще: ощущение дома. Он приехал сюда, в этот особенный уголок Уэльса пять лет назад, потому что возвращение с войны Кита и его женитьба на Лорен сделали невозможным его дальнейшее пребывание в Элвесли. Он был всего лишь младшим сыном, цеплявшимся за свою семью, потому что был слишком сломлен, чтобы вступить во внешний мир самостоятельно. Сид приехал сюда в качестве управляющего Бьюкасла и направил всю свою энергию на то, чтобы выполнять свою работу вдвое лучше, чем это делал бы человек с двумя руками. Несмотря на то, что чувствовал себя здесь чужаком. Несмотря на то, что иногда к нему относились как к отверженному. Сиднем знал, что людям трудно находиться с ним рядом и смотреть на него.

Но он стойко держался. И иногда, в течение прошедших года или двух, он думал о том, что некая высшая сила привела его сюда, домой. Возможно, это была судьба.

Он еще не обсуждал с Бьюкаслом вопрос Ти Гвин. Но обсудит. Должен. Ему нужен свой собственный дом.

Было почти приятно ощущать рядом присутствие женщины. Ее никто не принуждал идти вместе с ним. Она легко могла сказать «нет».

– Вам когда-нибудь бывает одиноко? – внезапно спросила мисс Джуэлл. А затем, когда Сиднем повернул голову, с удивлением посмотрев в ее сторону, пришла в замешательство. – Простите ради Бога. Иногда я думаю вслух.

Мисс Джуэлл спросила об этом потому, что он искалечен, изуродован и живет, по ее мнению, в медвежьем углу, вдали от цивилизации? Его первой реакцией была злость. В конце концов, она действительно ничем не отличается от остальных. Что он себе вообразил о ней?

– А вам? – Сиднем вернул ей вопрос.

Мисс Джуэлл снова отвела взгляд. Сид заметил, что она отпустила подол своего платья. Теперь она держала туфли и шляпку обеими руками, заведя их за спину.

– Я живу при школе для девочек, – сказала мисс Джуэлл. – И с трудом выкраиваю свободную минутку. Все свое свободное время я посвящаю сыну. И у меня есть близкие друзья среди учителей: сама мисс Мартин и Сюзанна Осборн, которая также постоянно проживает при школе. Я веду оживленную переписку с еще одной подругой, раньше она тоже преподавала в нашей школе. А сейчас – это виконтесса Эджком. Как мне может быть одиноко?

– Но все же бывает? – спросил он.

Внезапно Сиднем понял, что так оно и есть, что мисс Джуэлл задала свой вопрос не из болезненного любопытства, а из-за собственного одиночества. Наверное, почувствовав в нем родственную душу. И, возможно, он то же самое увидел в ней. Сид знал, что она одинока, каким бы невероятным это ни казалось. Как может такая красивая женщина быть одинокой? Но она была незамужней матерью.

– Я даже не уверена, что понимаю значение одиночества, – добавила она. – Если это не обозначает буквально быть одному, а подразумевает страх изоляции, или боязнь быть наедине с самим собой? Я не ощущаю подобного страха. Мне нравится быть одной.

– Чего же вы тогда боитесь? – спросил Сиднем.

Мисс Джуэлл коротко взглянула на него и улыбнулась, – слабая реакция, которая все сказала сама за себя, еще до того, как она подобрала слова.

– Никогда не обрести себя вновь, – ответила она, помолчав минуту или две, в течение которых Сид думал, что она вообще не ответит.

– Значит, вы уже теряли себя? – мягко спросил он.

– Я не уверена, – ответила Энн. – Я стараюсь быть лучшей матерью, насколько это вообще возможно. Я пытаюсь быть Дэвиду и матерью и отцом. Если он вырастет счастливым и самодостаточным человеком, я тоже буду счастлива. Но какой будет моя жизнь, когда Дэвид покинет меня, а это неизбежно произойдет: сначала он уедет в школу, а потом заживет своей собственной взрослой жизнью? Чем тогда я заполню свою жизнь? И о чем это я только говорю? Никогда и никому не говорила этого. Я даже не позволяла себе думать об этом.

– Иногда, – сказал Сиднем, – бывает легче открыться сочувствующему незнакомцу, чем другу или родственнику.

– Вы и есть этот незнакомец? – мисс Джуэлл снова взглянула на него, и Сид заметил, что ее лицо уже отмечено солнцем, и некоторое время будет немодно загорелым.

– Сочувствующий незнакомец? – переспросил он. – Да. А вы заметили, что люди скорее признаются почти в любом пороке или недостатке, чем в одиночестве? Словно в подобном состоянии есть нечто постыдное.

– Я одинока, – быстро и чуть слышно проговорила Энн. – Ужасно одинока. И да, это действительно кажется постыдным. А также неблагодарным. У меня есть мой сын.

– Который занят, выстраивая свою собственную жизнь в компании других детей, – отметил Сиднем.

– Действительно, иногда случаются неприятные вещи, – поспешно сказал Энн. – Вот почему я гуляла здесь одна. Когда после пикника все покидали пляж, я, не задумываясь, протянула руку чтобы взять за руку Дэвида. Иногда я забываю, что он уже не малыш. Дэвид сказал: «Ну, мама!», и унесся, чтобы пойти рядом с Джошуа. Тот взъерошил Дэвиду волосы и, положив руку на плечо, стал о чем-то с ним разговаривать, при том, что его собственный сын сидел у него на плечах. Никто из них не был намеренно жесток. Джошуа даже не заметил, что произошло. С моей стороны было глупо чувствовать себя обиженной. Там было множество других детей и взрослых, к которым я могла бы присоединиться, чтобы вместе вернуться в дом. Но я почувствовала себя очень одинокой и очень напуганной. Разве я могу бороться за привязанность своего сына с другими детьми и мужчинами, которые хотят уделить ему свое внимание? Зачем мне это нужно? Я рада за него. И ненавижу свою собственную мелочность.

Видимо, подумал Сиднем, он очень ошибался насчет этой женщины. Ее красота не имела никакого значения в той жизни, которая выпала на ее долю и которая медленно и неумолимо менялась, по мере того, как взрослел ее сын. Сиднем на мгновение задумался о мужчине, который был отцом ее ребенка. Что с ним случилось? Почему она не вышла за него замуж? Или что, может быть, важнее, почему он не женился на ней?

– Никто, – решительно сказал он, – не сможет соперничать с вами, мисс Джуэлл. Вы мать мальчика. Он зависит от вашей любви и заботы, поддержки, защиты и одобрения. И, в некотором роде, так будет всегда. Никто не сможет занять в моем сердце место моей матери, никто не сможет дать то, что дает она. Но отношений «мать-сын» недостаточно, не так ли? Для счастья вашему сыну мало одной материнской любви, так же, как и вы нуждаетесь еще в чьей-то привязанности помимо любви вашего сына.

– Но у меня есть друзья, – возразила Энн.

– У меня тоже, – сказал Сиднем. – Я провел здесь пять лет и успел завести друзей, некоторые из которых – довольно близкие. Те, к которым я могу в любое время обратиться, те, с которыми можно свободно говорить на любые темы. В Хэмпшире у меня есть семья – мать, отец, брат, невестка. Все они нежно любят меня и сделают для меня все, что угодно.

Она ничего не говорила о своей семье, вдруг понял Сид, за исключением сына.

– Но вы одиноки?

– Но я одинок, – признал Сид, наблюдая за тем, как солнце сияет на темно-голубом небе и освещает утес, делая его скорее серебристым, нежели серым.

Он никогда не произносил этих слов вслух, даже наедине с собой. Но, конечно, это была абсолютная правда.

– Благодарю вас, – неожиданно сказала Энн. Она сделала глубокий вдох, словно собиралась произнести что-то еще, но промолчала.

Благодарю вас? И, тем не менее, он тоже испытывал чувство некоторой признательности по отношению к мисс Джуэлл. Она спросила, одинок ли он, а затем призналась в собственном одиночестве, приоткрыв для Сида завесу над уязвимостью ее собственного существования. Она связала их общим жизненным опытом боли и неуверенности, словно его случай не был особенным и трагичным. 

Большинство людей относились к Сиднему с жалостью. И от него требовалась немалая сила духа, чтобы тоже не начать жалеть самого себя. Это ему не всегда это удавалось, особенно в начале. Но Сиднем не страдал от своего одиночества. Это был всего лишь факт его жизни, к которому он уже приспособился, если это вообще возможно – привыкнуть к одиночеству.

– Мне пора возвращаться, – сказала мисс Джуэлл. – если я расстаюсь с Дэвидом на час или два,мое сердце тоскует по нему. Спасибо, что составили мне компанию, мистер Батлер. Это были приятные полчаса.

– Возможно, – сказал Сид, – если ваш сын будет очень занят с другими детьми, а вы почувствуете себя здесь неуютно в роли гостьи, то снова согласитесь прогуляться со мной, как-нибудь в другой раз, мисс Джуэлл? Возможно… Что ж, не важно. – Внезапно он ужасно смутился.

– Я бы с удовольствием, – быстро согласилась Энн.

– Действительно? – Сид остановился и посмотрел на нее, нарочно повернувшись к ней лицом. – Может быть, завтра? В то же время? Вы знаете дом, где я живу? Коттедж?

– Прелестный крытый соломой домик возле ворот? – спросила Энн.

– Да, – подтвердил он. – Не возражаете против прогулки здесь же завтра?

– Хорошо, – согласилась Энн.

Они посмотрели друг на друга, и Сид заметил, как она закусила нижнюю губу.

– Тогда, до завтра, – сказала Энн, повернулась и поспешила босиком через песчаный пляж в сторону тропинки.

Сид наблюдал, как она уходила.

…если я расстаюсь с Дэвидом на час или два, мое сердце тоскует по нему. 

Она извинилась за сентиментальность своих слов, сказанных о сыне. Но они запали ему в душу, и на мгновение Сид позволил себе грезить наяву, не оправдываясь даже сном.

Что если бы эти слова были сказаны о нем, Сиднеме Батлере, вместо Дэвида?

…мое сердце тоскует по нему.




ГЛАВА 5


На следующее утро преподобный Чарльз Лофтер с супругой отправились в близлежащую деревню, дабы засвидетельствовать свое почтение местному священнику. Они взяли с собой всех своих детей, включая и десятилетнего Александра, а также миссис Томпсон. Герцогиня Бьюкасл с лордом и леди Эйдан поехала навестить некоторых соседей, с которыми встречалась во время предыдущего посещения Уэльса. С ними поехали также Дэйви и Бекки, хотя ребенок ее светлости и двухлетняя дочь леди Эйдан, Ханна, остались в детской.

Обе компании приглашали Дэвида Джуэлла поехать вместе с ними, но он захотел остаться. Энн обнаружила его в детской, с большой охотой играющего с несколькими младшими детьми, которые отчаянно ссорились из-за того, кто из них должен был прокатиться верхом на нем следующим.

– Сейчас очередь Лоры, – говорил Дэниел, – а потом – Миранды.

Одна из малышек-двойняшек лорда Аллина торжествующе вскарабкалась на Дэвида, и он медленно двинулся вместе с ней по полу. Во время движения Дэвид пару раз взбрыкнул и заржал, вынуждая свою маленькую наездницу визжать и хихикать, и крепче держаться за его шею. В это время дочь лорда Рэнналфа Миранда и другие дети, прыгали в ожидании своей очереди.

Десять минут спустя, заявив, что лошадь нуждается в овсе, Дэвид подошел к Энн. Его волосы были взъерошены, лицо разрумянилось, глаза светились счастьем.

– Им хотелось, чтобы я остался, – объяснил он, – поэтому я так и сделал.

– Это было мило с твоей стороны, – сказала Энн, отбрасывая непокорный локон с его лба. Как и всегда, он почти сразу же вернулся на прежнее место.

Энн поняла, какое большое значение это имело для ее сына, который всегда был самым младшим среди всех учениц школы в Бате, – быть старшим и кумиром для малышей.

– Сегодня днем я опять собираюсь играть со всеми в крикет, – сказал Дэвид. – Кузен Джошуа учит меня подавать шары.

Кузен Джошуа? На мгновение Энн почувствовала гнев. Она никогда не хотела признавать родственные связи между маркизом Холлмером и ее сыном, несмотря на то, что она очень любила Джошуа и высоко ценила все, что он сделал и продолжал делать для нее. Но она обуздала свой первый порыв, который состоял в том, чтобы категорически приказать своему сыну называть Джошуа лордом Холлмером. Называть его кузеном Джошуа явно не было идеей Дэвида.

– У тебя хорошо получается? – спросила Энн.

– Пока еще нет, – признался он. – Но герцогиня сказала, что я подаю надежды, после того, как она отразила четыре моих броска. И я разрушил калитки, когда лорд Рэнналф стоял с битой, хотя думаю, что он мне поддался.

– Итак, – улыбаясь, сказала Энн сыну и наклонилась, чтобы поднять Жюля Эшфорда, маленького сына графа Росторна, который настойчиво тянул Дэвида за ногу, – теперь ты собираешься выяснить, как бросать мяч в сторону его калитки, даже, когда он не поддается тебе, не так ли?

Она подняла малыша над головой и удерживала его так некоторое время, пока он не захихикал, а затем опустила его вниз, чтобы они могли потереться носами.

– Мама, – сказал Дэвид, с особым пылом в голосе. – Леди Росторн собирается сегодня утром рисовать, и она сказала, что я могу пойти вместе с нею. У нее есть мольберт и краски, которыми я могу воспользоваться. Можно мне пойти? Пожалуйста? И не хочешь ли ты пойти посмотреть вместе с нами?

– Это чрезвычайно любезно с ее стороны, – сказала Энн, в то время как ребенок у нее на руках подпрыгивал и хихикал, всячески показывая, что он хочет, чтобы его снова подбросили вверх. Расхохотавшись, Энн так и сделала. Дэвид очень любил рисовать, и она всегда полагала, что у него есть способности к живописи. Мистер Аптон, учитель рисования в школе мисс Мартин, утверждал, что у Дэвида настоящий талант, который следует всячески развивать.

– Вы приобрели друга на всю жизнь, мисс Джуэлл, – произнес граф Росторн позади нее. – Но он доведет вас до изнеможения, если вы дадите ему хоть малейший шанс. Иди-ка сюда, сынок.

Жюль с готовностью перебрался на руки к отцу.

Вместе с мужем в детскую пришла графиня.

– Дэвид, твоя мама разрешила тебе пойти рисовать? – спросила она.

– Я надеюсь, – сказала Энн, – что это не доставит вам большого беспокойства.

– Вовсе нет, – уверила ее графиня, наклоняясь, чтобы поднять своего трехлетнего сынишку, который вприпрыжку промчался по детской, чтобы встретить ее. – Мне доставило большое удовольствие обнаружить заядлого художника в этом молодом человеке. И ты, мой дорогой Жак, должен пойти на улицу вместе с папой, Жюлем и Уильямом тети Джудит, чтобы посмотреть на овечек. Возможно, ты даже сможешь прокатиться на овечке, если папе удастся ее поймать. Это будет веселое зрелище.

– Наблюдать за мной, гоняющимся за овцами, несомненно, будет забавно, – уныло заметил граф.

– Вы пойдете со мной и Дэвидом, мисс Джуэлл? – спросила графиня. – Я собираюсь рисовать море. Я упорно верю, что однажды ухвачу самую его суть, хотя мне говорили, что это так же невозможно, как удержать воду в ладошках.

– Я не говорил тебе этого, дорогая, – сказал граф. – Я видел, как ты сделала это с рекой, то есть ухватила самую ее суть.




Это было прекрасное солнечное утро, и Энн наслаждалась им, хотя сама рисовать не любила. Графиня установила свой мольберт на том самом выступе, где три вечера назад стоял мистер Батлер. Энн это место казалось достаточно унылым, (сама бы она выбрала для рисования нечто более живописное), но графиня так объяснила свой выбор, прежде чем усесться на жесткую траву и, обхватив руками колени, погрузиться в свой собственный тихий мир:

– Моя бедная гувернантка приходила от меня в отчаяние. Она находила прелестнейшие участки парка в Линдсей-Холле и приказывала мне рисовать цветы, деревья и птиц. А затем слонялась возле меня, пока я рисовала, и не одобряла все, что я делала, одновременно указывая, как я должна была бы это делать. Но живопись не имеет ничего общего с красивостью, мисс Джуэлл, или со следованием правилам. По крайней мере, для меня. Она имеет отношение к проникновению внутрь, в подлинную сущность того, что я вижу.

– Видеть вещи такими, какими они сами себя видят, – внезапно вставил Дэвид.

– Ах, – рассмеялась графиня. – Ты действительно понимаешь, Дэвид. Не выбрала ли я место, которое выбрал бы для себя ты? Не была ли я слишком эгоистична?

– Нет, мадам, – заверил ее Дэвид. – Я могу рисовать где угодно.

Уже пару часов, по ее расчету, Энн сидела, греясь на солнышке, в то время как ее два компаньона работали в тишине.

Она подумала, что сегодня днем опять пойдет на прогулку с мистером Батлером. Но на сей раз, они условились о встрече. Он спросил ее, и она согласилась. Было удивительно, что все произошло именно так. У Энн создалось четкое впечатление, что всего два дня назад она ему совсем не нравилась, хотя, по правде говоря, это было до того как они посидели и поговорили друг с другом. И он был человеком, с которым Энн не чувствовала себя физически комфортно, несмотря на то, что они даже вместе прогуливались по пляжу. Смотреть на него было нелегко.

И, тем не менее, какая у них состоялась беседа! Она с трудом могла поверить, что так откровенно говорила ему о том, в чем обычно избегала признаваться даже самой себе.

Она редко думала о себе, как о страдающей от одиночества.

Ей было двадцать девять лет. Десять лет назад, на самом деле, немножко больше, чем десять, – она с нетерпением ждала от жизни обыкновенного счастья с мужчиной, которого сама себе выбрала. Она до сих пор все еще верила в счастье. Но потом появился Дэвид – и все, что предшествовало появлению Дэвида на свет, – все ее планы на будущее оказались разорванными в клочья.

В течение девяти лет – почти десяти – Дэвид был для нее всем. Он был ее настоящим. Но он не был ее будущим – она хорошо осознавала это. Но тогда действительно ли будущее было для нее настолько важно, при том, что на самом деле оно существовало только в ее воображении? Неужели настоящего было недостаточно?

Она вдруг осознала, что нуждается не столько в будущем, сколько в надежде. Именно отсутствие надежды сделало ее одинокой, а иногда приводило к тому, что она остро ощущала безысходность.

Может ли у нее сложиться жизнь вне школы Клодии Мартин? Ей нравилось там преподавать. Право же, нравилось. И она была очень привязана ко всем девочкам, особенно к тем, которые учились бесплатно благодаря благотворительности. Любила Клодию и Сюзанну, и других преподавателей тоже, хотя и в меньшей степени. Не было ничего страшного в перспективе провести там остаток своей жизни.

Если бы не то, что случилось.

А случилось то, что мистер Батлер пригласил ее прогуляться с ним. Казалось бы, как нелепо, что такое незначительное происшествие воспринимается как нечто очень важное. Он – джентльмен, сын графа, пригласил ее прогуляться просто потому, что хотел провести с нею больше времени. Не могло быть никакой другой причины. И она согласилась, потому что тоже желала провести с ним больше времени.

Это было так просто.

Его внешность действительно не имела значения. В конце концов, это же не было ухаживанием. По правде говоря, она чувствовала благодарность, даже признательность, за то, что он пригласил ее. За последние десять лет ни один мужчина не приглашал ее на прогулку.




Дэвид первым закончил рисовать. Он почистил свои кисточки и оглянулся на Энн.

– Ты хочешь подойти посмотреть, мама? – спросил он.

Он выбрал для рисования одинокую скалу. Энн увидела, что она выступала за край мыса, чтобы когда-нибудь полностью отделиться и упасть вниз на берег. А пока она все еще крепко цеплялась за мыс под небольшим углом, и растительность все еще росла в ее расселинах, соединяя ее с землей. Дэвид изобразил ее так, что Энн разглядела такие детали, которые до сих пор оставались для нее незаметными, несмотря на то, что она просидела там, бездельничая с широко открытыми глазами, в течение пары часов. Он использовал множество оттенков, чтобы изобразить то, что ее неопытному глазу казалось просто бледно-серым и зеленым. Многие взрослые гордились бы, написав такую картину. Она бы гордилась.

– О, Дэвид, – сказала она, обняв сына за плечи. – Мистер Аптон действительно был прав насчет тебя, не так ли?

– Но это настолько плоско, мама, – запротестовал мальчик.

Графиня улыбнулась им поверх своего мольберта.

– Мисс Джуэлл, – сказала она, – вы необыкновенно терпеливы. Ваш сын и я не были интересной компанией. Можно мне посмотреть на твою живопись, Дэвид?

После того, как мальчик согласно кивнул, она подошла и стала смотреть на его рисунок.

– Ах, – произнесла графиня после пристального молчаливого разглядывания в течение целой минуты. – У тебя действительно глаз художника. Не хочешь ли взглянуть на мой рисунок?

Дэвид устремился к ее мольберту, и Энн последовала за ним.

– Ох, ну я вам скажу! – воскликнул Дэвид.

Они оба стояли, в течение нескольких мгновений, молча рассматривая ее работу.

Графиня нарисовала море, искрящееся на солнце и отражающее синеву неба, и пушистые облака, которые проплывали по нему. Но это не было милой картинкой, подумала Энн. Это было не просто воспроизведение видимой действительности. Было трудно облечь в слова то, чем это было. Картина каким-то образом увлекала зрителя под воду и на небо. А возможно, это было не совсем так. Возможно, вы ощущали больше: словно вас растворили и в воде и в небе.

Как сказал Дэвид? Видеть вещи такими, какими они сами себя видят. Откуда он это узнал?

– Ох, посмотрите, кто идет, – внезапно сказала леди Росторн, тепло улыбаясь, и поднимая руку, чтобы помахать. – Сиднем, какая приятная встреча!

Энн резко повернула голову, чтобы посмотреть и увериться, что это был именно мистер Батлер, шедший по тропинке вдоль утеса, и одетый точно так же, как в тот раз, когда она впервые его увидела. Единственным дополнением в его костюме была шляпа. Он снял ее, как раз в тот момент, когда она на него посмотрела.

Дэвид сильно толкнул ее в бок и наполовину спрятался за ее спину.

– Мама, – прошептал он, точнее почти прохныкал.

– Доброе утро, Морган, мисс Джуэлл, – произнес Сиднем Батлер, оставаясь на тропинке.

– Разве это не чудесно? Я решил сократить путь и пойти напрямик после посещения одной из ферм.

– А мы рисуем, как видишь, – сказала ему леди Росторн. – Не хотел бы ты подойти и указать на ошибки в моей мазне?

Энн показалось, что несколько мгновений он колебался, но потом подошел. На мгновение он встретился с Энн взглядом, и она почувствовала нелепое учащение пульса, как если бы у них имелась общая тайна. Она должна была встретиться с ним позже. Они должны были пойти на прогулку вместе.

Как глупо чувствовать себя, словно они, в некотором роде, находились в процессе ухаживания. И как… ужасно.

– Разве я когда-нибудь критиковал что-либо из нарисованного тобой, Морган? – спросил Сиднем, подходя ближе, чтобы встать перед ее мольбертом, в то время как Дэвид потянул Энн прочь с тропинки. – Я бы не осмелился.

– Ты никогда не критиковал, – согласилась она. – Ты всегда был добр и ободрял меня. Но я всегда очень нервничала, когда ты приходил посмотреть на мои работы.

– Это, – после продолжительного молчания сказал он, склонив голову к картине, – Действительно, очень хорошо, Морган. Ты очень сильно выросла, как художница, с тех пор, как я в последний раз видел твои работы.

Леди Росторн улыбнулась и придвинулась поближе к нему, склонив голову набок и рассматривая живопись.

– Теперь я вижу, что это, возможно, действительно заслуживает внимания, – заметила она с улыбкой. – Но этим утром я открыла для себя еще одного юного художника. Ты уже встречался с Дэвидом Джуэллом, сыном мисс Джуэлл? Дэвид, это мистер Батлер, управляющий герцога и мой давний друг детства.

– Дэвид, – сказал мистер Батлер, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него.

– Сэр, – Дэвид быстро кивнул ему и еще сильнее прижался к Энн. – Моя живопись не столь хороша. Я не могу видеть такие большие вещи, – взмахнув рукой, он указал на живопись леди Росторн.

– А я не могу видеть такие маленькие вещи, – сказала графиня, кивнув в направлении его собственного рисунка. – Но и большое и малое существуют, Дэвид, и в них обоих живет божественное начало. Я помню, ты сказал мне это однажды, Сиднем, когда я была в таком же возрасте, как и Дэвид, и была убеждена, что я никогда не смогу рисовать так же хорошо, как и ты.

Ох, подумала Энн, почувствовав некоторый дискомфорт в желудке. Она смотрела на его спину и вспоминала свое впечатление о его длинных артистических пальцах. Так он действительно был художником?!

– Могу я взглянуть на твою живопись, Дэвид? – спросил мистер Батлер, и они все обернулись, чтобы посмотреть на него. Дэвид все еще прижимался к Энн.

– Она слишком плоская, – сказал Дэвид.

Но мистер Батлер рассматривал его рисунок в том же молчании, что и во время просмотра картины леди Росторн.

– Кто-то научил тебя, – сказал он, – использовать огромное разнообразие оттенков, чтобы воссоздать тот цвет, который, как ему кажется, видит необученный глаз, когда смотрит на какой-либо предмет.

– Мистер Аптон, – сказал Дэвид, – учитель рисования в маминой школе.

– Ты хорошо усвоил его уроки для столь юного художника, – сказал мистер Батлер. – Если бы ты рисовал эту же самую скалу в разное время суток или при другой погоде, цвета были бы другими, не так ли?

– Она и выглядела бы по-другому, – сказал Дэвид. – Свет – странная штука. Свет – это не только свет. Мистер Аптон говорил мне то же самое. Знаете ли вы, сэр, что свет, подобно радуге, имеет те же самые цвета, даже если мы не можем их видеть?

– Поразительно, не правда ли? – сказал мистер Батлер. – Это заставляет нас понять, что все время вокруг нас существуют миллионы разных вещей, и что о многих из них мы не знаем, потому что есть пределы нашим чувствам. Ты это понимаешь?

– Да сэр, – сказал Дэвид. – Зрение, осязание, обоняние, звук и вкус – вот пять из них, – он пересчитал их по пальцам одной руки. – Но возможно существуют еще сотни вещей, о которых мы не знаем. Так мне сказала однажды мисс Мартин.

Мистер Батлер указал место на рисунке, где скала была соединена с остальной частью мыса, удерживаемая там, казалось, лишь зарослями травы.

– Вот это мне нравится, – сказал он. – Эта скала собирается вскоре упасть и начать новую фазу своего существования внизу на берегу, но в настоящее время она смело цепляется за жизнь здесь, и это будет продолжаться столько, сколько ей удастся выдержать. Как проницательно с твоей стороны заметить это. Не думаю, что я бы так смог. На самом деле, я стоял тут бесчисленное множество раз, но не видел этого.

Энн отметила, что Дэвид отодвинулся от нее и встал поближе к мольберту и мистеру Батлеру.

– Я вижу наклон скалы с намеком на глубину внизу и землю наверху, – сказал мистер Батлер. – Перспектива, действительно, весьма хороша. Что ты имел в виду, когда сказал, что твоя живопись плоская?

– Это… – несколько мгновений казалось, что Дэвид не сможет подобрать слова для объяснения того, что он имел в виду. Он указал на рисунок и сделал знак пальцами. – Это как раз остается там. Это плоско.

Мистер Батлер повернулся, чтобы взглянуть на него, и Энн вновь была поражена его удивительно симпатичной внешностью и добротой, выражавшейся в том, что он уделял столько времени и внимания ребенку.

– Ты когда-нибудь рисовал масляными красками, Дэвид? – спросил он.

Дэвид покачал головой.

– Их вообще нет в школе, – сказал он. – Мистер Аптон считает, что только акварель является подходящей для леди. А я там – единственный мальчик.

– Акварельные краски прекрасно подходят и для джентльменов тоже, – произнес мистер Батлер. – А масляные краски также прекрасно подходят и для леди. Некоторые художники пользуются только одними или другими красками. А некоторые – используют оба вида красок при различных обстоятельствах. Но существуют художники, которым необходимо писать маслом. Я полагаю, что ты, возможно, один из них. Рисование маслом помогает создать текстуру изображения. Масляные краски помогают художнику успешно завершить рисунок на холсте. Некоторым они также помогают рисовать со страстью, если ты достаточно взрослый, чтобы понять, что это означает. Возможно, твоя мама сможет поговорить с мистером Аптоном, когда вы вернетесь в школу, чтобы понять: есть ли шанс, что он сможет научить тебя рисовать маслом. Однако, и эта твоя акварель – очень, очень хороша. Спасибо тебе за то, что позволил взглянуть на нее.

Дэвид с сияющим лицом повернулся к Энн.

– Как ты думаешь, мама, мистер Аптон будет учить меня? – спросил он.

– Мы поговорим с ним, – ответила она, улыбаясь ему и опять убирая локон с его лба, прежде чем взглянуть в сторону мистера Батлера, который пристально смотрел на нее.

Попросив позволения покинуть их, мистер Батлер пожелал всем доброго утра и надел свою шляпу, прикоснувшись рукой к ее краю.

– Ох, Сид, – сказала леди Росторн, когда он вернулся обратно на свою тропинку. – Я так хочу, чтобы однажды ты смог придти и рисовать вместе с нами.

Он оглянулся.

– Не думаю, Морган, – сказал он, – что Вулфрику доставило бы большое удовольствие, если бы я столь неправильно использовал время, за которое он мне платит.

В течение нескольких секунд, пока она наблюдала за тем, как он уходит, Энн размышляла о том, что он сделал, чтобы получить такое увечье. Он хромал. Но как только Энн об этом подумала, он выровнял свой шаг и пошел нормально.

– Мистер Батлер, – взволнованно сказал Дэвид, едва лишь тот оказался за пределами слышимости, – Он – монстр.

– Дэвид! – крикнула Энн.

Графиня опустила руку ему на плечо.

– Монстр? – переспросила она.

– Именно так называет его Александр, – объяснил ей Дэвид. – Он говорит, что он очень уродливый, а в штормовые ночи подстерегает детей, чтобы съесть их печень.

– Дэвид, – резко сказала Энн. – Мистер Батлер – управляющий герцога Бьюкасла. Он был храбрым солдатом во время войн против Наполеона Бонапарта, которые ты изучал на уроках истории, и он был страшно ранен во время сражения. Он – человек, которым следует восхищаться, а не превращать его в монстра.

– Я только повторил то, о чем говорил Александр, – запротестовал Дэвид. – Это было глупо, и я скажу ему об этом.

– Я выросла в Линдсей-Холле, Дэвид, – начала графиня, занимаясь мытьем своих кисточек и приводя в порядок принадлежности для рисования. – Мои братья, сестра и я играли вместе с мальчиками Батлеров из соседнего поместья. Я была самой младшей в семье, и обычно их раздражала. Если они могли, то оставляли меня одну, когда уходили играть. Кит Батлер был моим героем, поскольку, как правило, он сажал меня к себе на плечи, чтобы я могла не отставать от них. Но именно Сиднем всегда был самым добрым по отношению ко мне, он больше всех готов был разговаривать со мной и слушать меня так, словно я была настоящей личностью. Он был тем человеком, кто поддержал меня в моем стремлении рисовать, когда я захотела этим заняться. Когда его привезли домой с войны смертельно больного и чудовищно искалеченного, я почувствовала, будто какая-то малая часть меня умерла. Я думала, что он уже никогда не будет прежним, и, конечно же, я была права. Он стал другим человеком и уехал сюда. Те, кто не знал его раньше и те, кто не стремится узнать его сейчас, возможно, всегда будут смотреть на него и видеть монстра. Но ты и я – художники. Мы знаем, что настоящая суть вещей находится глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это – просто любовь.

– Он разбирается в живописи, – сказал Дэвид. – Я хотел бы, чтобы он мог показать мне, как пользоваться масляными красками. Но он не сможет, ведь так? У него нет руки.

– Нет, он не сможет, – печально сказала графиня. – И… ох, дорогой, мы здесь, должно быть, уже слишком долго. Сюда идут Джервис и Джошуа, чтобы утащить нас домой.

«Настоящая суть вещей всегда прекрасна, поскольку это просто любов»ь.

Могло ли это утверждение быть верным? – размышляла Энн. Действительно ли это было так?

– Ну, дорогая, – окликнул граф супругу, как только он оказался в пределах слышимости. – На сей раз, ты это сделала?

Он шагнул к мольберту графини и положил руку ей на плечо.

– Не совсем, – печально рассмеялась она. – Но я никогда не прекращу пытаться сделать это, Джервис.

Она склонила голову набок и прижалась щекой к его руке. Это был краткий и весьма незаметный жест. Но он сразил Энн своим намеком на близость между супругами.

Тем временем Джошуа высказывал Дэвиду комплименты по поводу его рисунка, нежно приобняв мальчика за шею.

На обратном пути к дому Джошуа шел рядом с Энн, неся рисунок и мольберт Дэвида, в то время как мальчик убежал вперед мимо деревьев, а затем через лужайку, широко раскинув руки в стороны и изображая из себя воздушного змея, несомого ветром.

– Дэвид сказал, что вы собираетесь сделать из него грозного боулера в крикете, – сказала Энн.

Джошуа рассмеялся.

– Дэвид станет вполне сносным игроком, если будет упорно трудиться, – ответил он. – А вы, Энн, собираетесь присоединиться к игре сегодня днем, или опять решите праздновать труса, как это сделали вчера, и вновь спрячетесь на берегу?

– Я пообещала пойти на прогулку, – ответила Энн.

– Вы пообещали, ей-богу! – сказал Джошуа. – Наверняка какому-нибудь лентяю. Этому не бывать. Скажите мне его имя, и я им займусь.

– Я собираюсь на прогулку с мистером Батлером, – сказала она. – С управляющим герцога.

Ее щеки пылали. Энн надеялась, что не слишком заметно, как она покраснела. И почему она покраснела?

– В самом деле?

Он взглянул на Энн и продолжал смотреть еще некоторое время, пока они в молчании шли дальше.

– Джошуа, – сказала она, наконец. – Я просто собираюсь с ним на прогулку. Я встретила его вчера на берегу, и мы некоторое время прогуливались вместе. И он спросил, не желаю ли я сегодня вновь пойти прогуляться.

Джошуа улыбнулся.

– А я-то себя спрашивал: почему вы остались на берегу? – сказал он. – А у вас там было тайное свидание.

– Глупости! – рассмеялась Энн, но почти тотчас же успокоилась. – Я не хочу, чтобы вы поощряли Дэвида называть вас кузеном Джошуа.

– Вы бы предпочли обращение «сэр» или «милорд»? – спросил он. – Но ведь он мой кузен.

– Нет, – запротестовала она.

– Энн, – сказал он. – Альберт был мерзким негодяем. Ради вас, Дэвида и Пру, я рад, что он мертв. Но он был моим двоюродным братом, а Дэвид – его сын. Я – родственник Дэвида, а не просто посторонний человек, интересующийся его судьбой. Пру, Констанс и Частити – его тетки, и они вполне готовы признать этот факт. А Дэвиду нужны все родственники, которых можно найти. У него нет ни одного родственника с вашей стороны, по крайней мере, ни одного, о котором вы позволили бы ему узнать.

– Потому что они не желают знать его, – выкрикнула она.

Джошуа вздохнул.

– Я расстроил вас, – сказал он. – Мне жаль. Искренне жаль. Фрея уверяет, что точно знает, что вы чувствуете, и посоветовала мне уважать ваше желание воспитывать Дэвида одной. Но позвольте ребенку называть меня кузеном, Энн. У всех других детей есть кто-то, кого они могут называть папой или дядей. Как, например, в случае с Дэйви. – Эйдан и Ева всегда активно поощряли его не забывать своего умершего отца.

Энн могла бы продолжать спорить и дальше, несмотря на то, что она признавала обоснованность всего того, что он сказал, а также его доброту в признании родственником внебрачного ребенка. Вот только ей самой было трудно признать существование таких родственных отношений. Но в этот момент графиня Росторн повернулась в их сторону, что бы поделиться с ними каким-то замечанием, и они продолжили остаток пути вчетвером.




ГЛАВА 6


Энн наблюдала за игрой в крикет еще в течение нескольких минут перед тем, как ускользнуть, чтобы отправиться по подъездной дорожке в направлении коттеджа с соломенной крышей, на который она обратила внимание еще в день приезда. В конце концов, она была не единственной, кто не участвовал в игре. Герцогиня забавлялась с малышами чуть поодаль, а герцог наблюдал за супругой с обычным для него суровым выражением лица, хотя держал на руках их сына, тепло укутанного в одеяло. Никто, казалось, не заметил исчезновения Энн. Она понадеялась, что и Джошуа тоже не обратит на это внимания.

Сама мысль о том, что Бедвины знают, куда она идет, и сделают из этого совершенно неверные выводы, была ужасающей. Это не было романтическим свиданием, но они, конечно же, подумают, будто она пытается обмануть одинокого, искалеченного человека.

Свернув с дороги, Энн, с некоторым волнением, приблизилась к коттеджу. Были ли там слуги? Что они подумают о незнакомой женщине, стучащейся в дверь и спрашивающей мистера Батлера?

Однако ей посчастливилось не узнать этого. Энн еще не успела даже дойти до невысокой каменной стены и деревянной калитки, которые огораживали прелестный цветник перед беленьким домиком, как дверь отворилась, и вышел Сиднем Батлер.

Энн остановилась.

– Я все гадал, придете ли вы, – сказал Сиднем и направился навстречу Энн, закрыв за собой калитку. – С моей стороны было весьма самонадеянно просить об этом, ведь вы здесь в гостях. И этим утром вы были со своим сыном и Морган. Возможно…

– Мне хотелось придти, – прервала его Энн.

– И я хотел, чтобы вы пришли, – неуверенно улыбнулся Сиднем.

Рядом с ним Энн вдруг почувствовала смущение, словно это на самом деле было романтическое свидание. Как жалко и нелепо они, должно быть, выглядят со стороны, подумала Энн, надеясь, что никто из слуг не смотрит на них в окно. Вероятно, они столь же неуклюжи, как парень и девушка вдвое их моложе на своем первом свидании.

– Вы видели долину? – спросил Сиднем.

Она покачала головой.

– Только парк у дома, да утесы и берег.

– Сейчас не лучшее время года, чтобы любоваться долиной, – заметил Сиднем, указывая, что им следует вернуться к подъездной дорожке и пересечь ее. – Весной дикие нарциссы и колокольчики в лесах устилают землю ковром, создавая волшебную по красоте картину. Осенью над головой пестреет разноцветная крыша, а под ногами – разноцветный ковер. Здесь всегда красиво, даже зимой. Сейчас все зеленое, однако, если у вас взгляд художника, то непременно заметите в летних деревьях и травах такое многообразие оттенков зеленого, что, даже без цветов, этого совершенно достаточно для роскошного пиршества чувств.

Вскоре Энн увидела, что впереди действительно простиралась долина – они шли через рощицу, с редко растущими деревьями и кустарниками, пока тропинка неожиданно не ускользнула у них из-под ног перед густым лесом.

Они зашагали вниз по длинному, крутому склону с твердой почвой, покрытому зарослями грубой травы. Выступающие корни деревьев помогали им найти точки опоры для безопасного спуска вниз. Вскоре они достигли подножья спуска, где журчал широкий, но не глубокий ручей, петляя на своем пути к морю. С того места, где они стояли, не было видно моря, но Энн могла чувствовать его запах. Она также ощущала запах деревьев и тепло летнего воздуха, хотя густые ветви над головой не позволяли лучам солнца добраться до нее.

Здесь, внизу, царили уединение и покой, словно для того, чтобы попасть сюда, им пришлось преодолеть много миль. Слышался мягкий шелест листвы.

– Как красиво! – проговорила Энн, положив руку на шершавую кору дерева и откинув голову чуть назад. Послышался крик одинокой чайки, парившей над их головами.

– Уэльс – красивая страна, – сказал Сиднем. – Она довольно сильно отличается от Англии, хотя и здесь большинство землевладельцев – англичане. Этот край славится своими бесчисленными сокровищами: древней кельтской историей и мистицизмом, гармонией и музыкой, мисс Джуэлл. Пока вы не услышите, как валлийский мужчина или женщина играют на арфе, или пока не услышите песен на валлийском языке – предпочтительнее, если будет петь хор, вы не сможете понять, что музыка может сделать с душой человека. Тюдор Рис – местный священник преподает мне валлийский язык, однако это очень длинный и медленный процесс. Валлийский – очень сложный язык.

– Я вижу, – заметила Энн, – что вы влюблены в Уэльс, мистер Батлер.

– Я очень надеюсь провести здесь всю свою оставшуюся жизнь, – признался он, – хотя и не обязательно в Глэнвир. Мужчине необходимо найти свое место на земле, место, которое будет принадлежать ему, и которому будет принадлежать он сам. Свой собственный дом.

Энн ощутила внезапный прилив тоски и сильнее прижала руку к грубой древесной коре.

– И вы нашли для себя такое место? – тихо спросила она.

– Да, нашел.

Она подумала, что Сиднем Батлер скажет еще что-нибудь, но этого не произошло. Он отвернулся от нее так, что Энн могла видеть только его совершенный, прекрасный профиль. Тема, которую они затронули, была для него очень личной, поняла Энн. В конце концов, она была для него чужим человеком. И она завидовала ему. «Мужчине необходимо найти свое место на земле, место, которое будет принадлежать ему, и которому будет принадлежать он сам. Свой собственный дом». Да, все это необходимо также и женщине.

– Если мы отправимся вдоль ручья, – заговорил мистер Батлер, – то пройдем под мостом, по которому вы проезжали, когда ехали в Глэнвир. А потом выйдем на маленький пляж, который соединяется с большим пляжем во время отлива. Хотите увидеть его?

– Да, – кивнула Энн и зашагала за ним. – О, теперь я вспомнила мост и то впечатление, которое охватило меня, когда я увидела прекрасную лесистую долину. Но я забыла об этом. И вот теперь я нахожусь в этой самой долине.

Дружеское молчание, которое повисло между ними на минуту-другую, не тяготило Энн. Но, в конечном счете, именно она прервала его:

– С вашей стороны было очень великодушно провести сегодня утром какое-то время с Дэвидом. Ваши замечания о рисунке очень много значат для него.

– У вашего сына поразительное для девятилетнего ребенка художническое видение и превосходные навыки. Он заслуживает того, чтобы его хвалили. Но, конечно же, нет необходимости говорить это вам.

– Вы тоже были художником?

И прежде, чем Сиднем Батлер успел ответить, по тому, как он весь напрягся, Энн поняла, что ей вообще не следовало задавать этот вопрос. Но было уже поздно брать свои слова обратно. Чтобы ответить, ему понадобилось некоторое время.

– Я был, но теперь – нет, – кратко ответил Сиднем. – Я – правша, мисс Джуэлл.

Снова повисла тишина, но теперь она не была такой комфортной, как совсем недавно. Несомненно, Энн слишком глубоко вторглась в его внутренний мир, в его сокровенную боль, если то, что говорила графиня Росторн о его таланте художника, было правдой. Сиднем Батлер был правшой, но у него больше не было правой руки, и теперь он не мог рисовать.

Внезапно он остановился и прислонился спиной к дереву. Энн тоже замерла на месте и осторожно посмотрела на него. Сиднем Батлер пристально смотрел мимо нее на противоположный склон.

– Я сожалею, – проговорила Энн. – Мне не следовало задавать этот вопрос. Пожалуйста, простите меня.

Его взгляд остановился на Энн.

– Это часть проблемы, мисс Джуэлл. Существует так много тем, которые люди – особенно те, кого я люблю, – боятся обсуждать со мной. Безопасны только две – погода и политика. Но, даже обсуждая политику, люди боятся затронуть темы, касающиеся недавних военных событий. Каждый боится причинить мне боль, и, вследствие этого, я стал раздражительным. Некоторые части моего тела искалечены безвозвратно. Кажется, я всегда буду выглядеть подобно сломанному цветку.

– Но ведь вы не сломались?

Сиднем грустно улыбнулся ей.

– А вы? – задал он встречный вопрос. – Из-за того, что у вас есть внебрачный ребенок?

Ей еще никогда не говорили об этом так прямо.

– Я первая спросила. – Энн наклонилась, чтобы подобрать несколько мелких камешков, и подняла руку достаточно высоко, чтобы метнуть их по одному с тихим всплеском в воду.

– Я узнал, – начал Сиднем, – что люди могут быть весьма выносливыми существами, мисс Джуэлл. Я думал, что моя жизнь кончена. Но когда я понял, что это не так, то долго не мог с этим смириться. Я мог бы жить, жалея себя и принимая жалость других, и жил бы так несчастливо до конца своих дней. Но отказался от такой жизни. Я полностью изменил свою жизнь и, кажется, преуспел в этом. Я избегал любых упоминаний о живописи и художниках до сегодняшнего утра. Принять приглашение Морган посмотреть ее картину было весьма болезненно. Весьма мучительно. Даже запах красок… Что же, я пережил это и не умер, и по пути домой даже почувствовал некоторую гордость за себя. Вернувшись домой, я поработал с бухгалтерскими книгами и написал несколько писем, которые давно уже следовало написать. Как видите, жизнь продолжается.

– И вы счастливы?

Но ведь он признался в своем одиночестве.

– Счастлив? Счастье всегда мимолетно. Оно не остается с кем-то постоянно, хотя многие из нас упорно верят в глупую идею, что счастье настигнет непременно их, или что мы будем счастливы до конца своих дней. У меня бывали мгновения счастья, как и у других людей. Возможно, я научился находить счастье там, где другим и в голову не придет его искать. Я ощущаю сейчас летнее тепло, вижу деревья и воду, слышу крик чайки. Я испытываю приятное чувство новизны от того, что сегодня у меня имеется компания, в то время как обычно я прихожу сюда один. И все это делает меня счастливым.

Энн внезапно почувствовала, как ее глаза наполнились слезами, и отвернула голову в сторону. Этот мужчина был счастлив, находясь здесь с нею. Этому незнакомцу нравилось быть с нею.

– Ваша очередь, – сказал Сиднем.

– О, я не сломана, – проговорила Энн. – Моя жизнь изменилась, когда родился Дэвид, и иногда заманчиво думать, что это была ужасная перемена. Но Дэвид принес в мою жизнь любовь, которая была и остается настолько важной для меня, что я твердо уверена в том, что я – счастливейшая из смертных. А затем, как и вы, я с некоторой помощью повернула свою жизнь в новое русло, и сделала ее осмысленной, устроившись на работу в школу мисс Мартин. Вы правы, мистер Батлер. Мы устраиваем и направляем нашу жизнь в зависимости от обстоятельств, и находим счастье там, где никто его не ищет, даже если оно окажется мимолетным. Только от нас зависит принять или упустить шанс привнести благодать в нашу жизнь. Сейчас, здесь мы переживаем минуты счастья. Я буду помнить об этом.

– Привнести благодать в нашу жизнь, – мягко проговорил Сиднем. – Я запомню эту фразу. Мне она нравится.

Энн потерла руки друг о друга, стряхивая с них песок, попавший на ладони с галькой, затем подняла голову и улыбнулась.

– Вы любили его отца? – спросил Сиднем.

Энн испытала настоящий шок от этих слов. Прикрыв глаза, она почувствовала головокружение. Теперь он проник в ее внутренний мир, коснулся ее сокровенной боли. Хотя, это был справедливый обмен.

– Нет, – наконец, ответила Энн. – Нет, не любила. Да простит меня Господь, но я ненавидела его.

– Где он сейчас?

– Мертв.

Она никогда не испытывала даже печали по этому поводу, или угрызений совести из-за того что, возможно, в некоторой степени несла ответственность за произошедшее.

– Пойдем дальше? – предложил Сиднем, отстранившись от дерева.

– Да.

Было облегчением снова идти, и Энн смогла увидеть впереди мост, и конец долины, и травянистые дюны, которые отделяли долину от берега. Проходя под мостом, они полюбовались тремя каменными арками, поддерживающими его. Несколько минут спустя Энн и Сиднем Батлер пробрались через поросшие травой песчаные дюны на окруженный скалами маленький пляж с более плотным песком. Эти скалы обращали взгляд вперед – к синему, покрытому пеной морю и вверх – к бледно-голубому небу. Водный поток распался на множество мелких ручейков, которые тянулись к морю.

Вчера, подумала Энн, они признались друг другу в своем одиночестве. А сегодня – отрицали свою уязвимость. Вчера они говорили правду. Она подозревала, что сегодня они оба лгали.

Потому что оба были уязвимы. Он никогда больше не сможет рисовать. А у нее никогда не будет мужа, собственного дома и еще детей.

– Нельзя непрестанно думать только о том, что навсегда утеряно, – словно прочитав ее мысли, произнес Сиднем – Я не смогу вернуть свой глаз и руку, так же, как вы не сможете вернуть свою невинность или репутацию в глазах общества. И все же я кое-чего добился из того, что было возможным для меня. Я стал самым лучшим управляющим во всей Британии. А вы стали самой лучшей учительницей?

Он повернулся, чтобы посмотреть на Энн, и женщина увидела, как его губы снова сложились в ту удивительно привлекательную, кривую усмешку.

– В Британии? – прижав руку к сердцу, Энн посмотрела на него с притворным ужасом. – Я бы посчитала ниже своего достоинства устанавливать для себя столь низкую планку, мистер Батлер. Я стала самой лучшей учительницей во всем мире.

Они оба рассмеялись над этой глупой шуткой, и внезапно Энн ощутила его потрясающее сексуальное притяжение. Она повернулась и побежала по берегу, останавливаясь лишь тогда, когда ее ноги опасно погружались во влажный песок, оставленный отступившей волной. Она была очень расстроена из-за этого неуместного чувства. Обычно Энн достаточно хорошо контролировала себя. И испытать такие чувства к нему, к мистеру Батлеру! Ей все еще было очень трудно смотреть на него.

Сиднем Батлер шел за ней, поняла Энн. Повернув голову, она улыбнулась.

– Послушайте! – велела Энн.

– Некоторые люди даже не слышат этого, – после недолгой паузы проговорил мужчина. – Обычный шум моря можно легко спутать с тишиной.

Они стояли совсем близко друг от друга, внимательно прислушиваясь. Но спустя какое-то время Энн показалось, что она слышит удары своего сердца.

Или его сердца.

И с ужасающей ясностью Энн поняла, что жива. Не просто дышит и существует, но… на самом деле, живет полной жизнью.




Для Сиднема ее общество было волнующим и тревожащим.

Она задавала некоторые прямые вопросы, которых избегали его семья и близкие друзья, и о которых он сам предпочитал не думать. Но он тоже задал ей несколько весьма личных вопросов. Он предположил, что ее знакомые избегали расспросов об отце ее ребенка.

Она ненавидела этого человека.

Может, она была изнасилована? Или может, Энн возненавидела его потому, что тот отказался жениться на ней после того, как она забеременела?

Она была невероятно привлекательна, особенно, когда улыбалась, или когда о чем-то мечтала, словно растворяясь в окружавшей ее красоте. И все же она была с ним. Он пригласил ее на прогулку, и Энн согласилась. Когда он был с нею, то почти забывал о том, что она видит, когда смотрит на него. С нею Сиднем не чувствовал себя… ущербным.

Глядя на нее, трудно было представить, что она тоже по-своему ущербна и уязвима, как и он сам. Повернув голову, Сиднем наблюдал, как волны разбиваются в пену у береговой кромки, а затем откатываются назад, влекомые силой отлива.

А был ли он уязвим? Сиднем потратил последние шесть или семь лет своей жизни, пытаясь убедить себя, что стал сильным. Но в некоторых случаях Сиднем прекрасно осознавал, что кое в чем он так и не преуспел, и никогда не добьется успеха. Он признал свое одиночество, разве нет? Несмотря на приносящую удовлетворение работу и нескольких хороших друзей, он, по существу, оставался одиноким. Так же, как и она. И одной из причин, почему ему нравилось жить здесь, было то, что вероятность встречи с незнакомцами в этих краях была очень мала. При его внешности сложно было не испытывать раздражение от взглядов незнакомцев, когда они видели его впервые.

В то время как он с удовольствием наслаждался лицезрением прекрасной женщины, ей приходилось довольствоваться, по крайней мере, время от времени, видом чудовищного уродства. Он никогда не гордился своей привлекательностью, но… Ну, что же.

– Когда прилив полностью отступает, – указав направо, заговорил Сиднем, не дожидаясь, пока им полностью завладеет разрушающая жалость к себе, – тогда появляется возможность пройти вдоль края тех выступающих скал до главного пляжа. Но сейчас прилив, и этот пляж отрезан им и весьма уединен.

– Все это очень напоминает мне Корнуолл, – сказала Энн. – Каждая миля береговой линии являет новое и совершенно иное великолепие. А если мы взберемся на эти скалы, то увидим другой пляж?

– Да, но они высокие и достаточно труднопроходимые, – предупредил он.

Энн засмеялась.

– Это звучит как вызов, – заявила она и двинулась к скалам.

Ему всегда нравилось забираться на скалы, хотя иногда, пока он смотрел на раскинувшуюся вокруг него панораму или изучал образовавшиеся во время высоких приливов и отливов лужицы в поисках моллюсков и другой морской живности, они оказывались окруженными морем с трех сторон. Сиднему нравилось бросать вызов самому себе, забираясь туда, где отсутствие одной руки и глаза, а также довольно слабое колено, делало все это трудным, даже опасным.

Теперь некоторые вещи были для него недоступны. Но им следовало быть совершенно невозможными для него, а не просто маловероятными. Лишь после этого, с болью убедившись в собственной слабости, он отказывался от них.

Живопись была одной из этих бесспорно невозможных вещей.

Скалолазание – нет.

– О, смотрите! – воскликнула Энн, когда они вскарабкались на скалу, намного выше уровня маленького пляжа, но еще не достаточно высоко, чтобы добраться до вершины. Она заметила кучку морских ракушек в заполненной песком ямке у своих ног и наклонилась, чтобы осмотреть и подобрать несколько из них. Положив одну ракушку на ладонь, Энн протянула к нему руку. – Разве можно найти что-то более изящное?

– Не могу себе представить, – согласился Сиднем.

– Разве природа не удивительна? – спросила Энн, присев на выступающую часть скалы и положив ракушки к себе на колени.

– Всегда, – согласился Сид. – Даже когда ее влияние бедственно для человека, который пытается контролировать ее или бросать ей вызов. Природа – самый прекрасный художник, который может сотворить нечто столь хрупкое и изящное, как эти ракушки.

Он тоже присел на скалу возле нее и посмотрел вниз на пляж. Как кто-то может желать жить вдали от моря, во внутренней части страны, когда можно жить здесь?

Какое-то время они сидели в тишине, солнце согревало их, а морской бриз охлаждал лица. Как прекрасно, подумал Сид, что с ним сейчас кто-то есть. И это ошеломило его: хотя у него и имелись друзья, жившие по соседству, он никогда не гулял и не выезжал верхом ни с кем из них. Когда бы он ни приходил сюда, он всегда был один – до сегодняшнего дня.

Но теперь он всегда будет помнить о том, что Энн Джуэлл была здесь с ним. Он запомнит ее такой, какой она была в это мгновение: края ее шляпки, слегка колыхавшиеся на ветру, ее изящную расслабленную позу, длинные тонкие пальчики, почти благоговейно касавшиеся ракушки. Будет помнить скалы, позади одного ее плеча, и море – за другим плечом, тень, более темную, нежели ее платье, то же самое платье, которое она надевала вчера.

Энн подняла голову и встретила его взгляд.

– Как это произошло? – вдруг спросила она.

Её вопрос можно было понять по-разному, но Сид точно знал, что ее интересует.

– Я был офицером, – тихо начал Сиднем, – во время войны на Полуострове.

– Да, мне это известно.

Его взгляд устремился вдаль.

– Это была пытка, – так же тихо продолжил он. – Я был на специальном задании со своим братом, и в горах мы угодили в ловушку, подстроенную французской разведкой. С нами были важные документы, и только у одного из нас была возможность доставить бумаги по назначению, если второй предпримет отвлекающий маневр и в результате попадет в плен к французам. Кит был уже опытным военным, а я нет. И он был моим командиром. Я решил стать приманкой добровольно, чтобы ему не пришлось страдать, отдавая мне такой приказ. Мы были в штатском.

И этот факт, конечно же, все менял. Если британского офицера берут в плен в мундире, то с ним обходятся как с военнопленным, то есть довольно сносно. Если же он оказывается без формы – его ждет самое дикое обращение.

Один из ее пальчиков погладил ракушку, которую она показывала ему.

– Им была нужна информация о Ките и его задании, – сказал Сиднем, – и всю последующую неделю они систематически пытались выбить ее из меня. Они начали с моего правого глаза, а потом стали продвигаться вниз по этой же стороне. Кит и группа испанских партизан спасли меня, когда мои мучители уже добрались до колена.

– Они продолжали пытать вас, – заговорила Энн, и это не было вопросом. – Значит, вы не выдали нужные им сведения, не так ли?

– Нет.

Ее пальчики сомкнулись вокруг всех собранных на коленях ракушек и сжали их в кулаке так сильно, что побелели костяшки.

– Вы невероятно храбрый человек, – тихо заметила Энн.

Ее похвала согрела ему душу. Сиднем ожидал услышать от нее нечто вроде: «Ах вы, бедняжка…». Это было бы обычной реакцией. Это была и реакция его семьи. Долгие годы Кит мучил и обвинял во всем себя.

– Скорее упрямый, нежели храбрый, – не согласился Сиднем. – Я был самым младшим из братьев. По сравнению с двумя своими шумными и решительными братьями – тихий и чувствительный. Я хотел что-то доказать, когда настоял, чтобы отец купил мне офицерский патент. Но иногда мы получаем больше, чем желаем, мисс Джуэлл. Мне выпала возможность доказать нечто, что я и сделал… Но при этом заплатил немыслимо высокую цену.

– Они должны гордиться вами, – сказала Энн. – Ваша семья.

– Это так, – согласился Сид.

– Но вы не остались с ними? – робко спросила она.

– Семья – замечательное образование. Я ценю свою семью больше, чем могу выразить это словами. Но у каждого из нас есть своя собственная жизнь, которую надо прожить, своя дорога, по которой надо идти и своя судьба. Вы можете представить, как моей семье хотелось оградить меня от всего и защитить, сделав мою жизнь такой, чтобы я никогда не испытывал боли, страха и ни в чем не знал отказа. В конце концов, я должен был освободиться от них и освободить их от себя, иначе мог бы впасть в искушение и позволить им сделать это со мной.

Энн раскрыла ладонь, высвобождая ракушки, и Сиднем, протянув руку, осторожно забрал их и положил в карман сюртука.

– У вас есть семья? – вдруг спросил он.

– Да, – тут же ответила Энн.

– О, тогда вы понимаете, что я имею в виду, – сказал Сиднем.

– Я не видела никого из своих родных вот уже более десяти лет, – призналась Энн.

Неужели она не говорила, что ее сыну девять лет? Связь между этими двумя фактами была более чем очевидна.

– Они отказались от вас?

– Нет, они простили меня.

Повисло молчание. Две чайки, громко прокричав над их головами, сели на скалы неподалеку от них и начали клевать то, что там нашли.

– Простили? – мягко переспросил он.

– У меня был ребенок, но я не была замужем. Я была падшей женщиной, мистер Батлер. Или, по меньшей мере, являлась проблемой. – Энн крепко обхватила колени и пристально смотрела вдаль.

Для ее семьи? Их затруднительное положение значило для них больше, чем она и ее дитя?

– Но они, должно быть, хотели, чтобы вы вернулись домой, если они вас простили, – проговорил Сиднем. – Разве нет?

– Они никогда, ни в одном письме не упомянули имя Дэвида, – горько призналась Энн. – Очевидно, они понимали, что если я вернусь домой, то он приедет вместе со мной. И они ни разу не изъявили желания пригласить нас к себе.

– А вы не думали о том, чтобы просто поехать туда? Возможно, чтобы вернуться домой, не требуется приглашения. Возможно, они будут рады, если вы возьмете инициативу в свои руки.

– У меня нет желания ехать туда, – честно призналась Энн. – Это уже не мой дом. Это просто привычный оборот речи. Теперь мой дом – школа мисс Мартин.




Нет. Рабочее место, независимо от того, насколько оно приятное, никогда не будет домом. Глэнвир не был его домом. Он сомневался, что школа на самом деле стала ей домом. Как и у него, у Энн не было своего места в этом мире. Но у него, по крайней мере, была надежда на приобретение такого места, и у него имелись средства, чтобы осуществить свою мечту.

– Что произошло? – Сид почти протянул руку, чтобы коснуться ее руки, но вовремя себя остановил. Она, без сомнения, не будет в восторге от его прикосновения.

– Я была гувернанткой леди Пруденс Мор в Пенхэллоу в Корнуолле, – начала Энн. – В теле девочки-подростка жила редкая по совершенству душа милого, приветливого и солнечного маленького ребенка. А ее брат прикладывал все силы, чтобы… чтобы навредить ей. И я знала, что нет смысла обращаться к маркизу, ее отцу, которого не интересовали проблемы его детей, или к ее матери, которая до безумия любила своего сына и ненавидела свою дочь за то, что та была такой бесхитростной. Сестры были бессильны помочь ей, хоть и любили ее. А кузен Джошуа, нынешний маркиз, живший в деревне неподалеку от них, приезжал всего лишь раз в неделю, чтобы навестить Пру. Я пыталась отвлечь внимание Альберта от нее. Я отчаянно хотела помочь, хотела спасти ее. Думала, что смогу справиться с ним сама… Но не смогла.

На некоторое время она прислонилась лбом к коленям и перестала рассказывать, хотя, на самом деле, ей больше ничего было сказать.

– В результате появился Дэвид, – подняв голову, тихо добавила Энн. – Я бы хотела… О, как бы мне хотелось, чтобы он не был плодом этой мерзости.

И снова ему захотелось коснуться ее, но Сид опять этого не сделал.

– Я скажу то же, что вы сказали мне, – проговорил Сиднем. – Вы невероятно храбрая женщина.

– Скорее глупая, – не согласилась с ним Энн. – Я всего лишь одна из многих женщин, которые считают, что смогут урезонить мужчин и изменить их. Некоторые женщины даже выходят замуж, веря в это. Я, по крайней мере, избежала такой судьбы.

Сиднем понял, что если бы этот негодяй все же женился на Энн, то ее сын сейчас бы был маркизом Холлмером, а она – вдовствующей маркизой, богатой и с высоким положением в обществе.

– Но ребенок все же был спасен, – заметил он. – Я имею в виду леди Пруденс Мор.

Энн слабо улыбнулась, глядя на море.

– Несколько лет назад она вышла замуж за рыбака. У нее два сына-крепыша. Иногда она пишет мне с помощью своей сестры. Пишет безупречно правильно, крупным детским почерком. И если существует счастье, длящееся долго, мистер Батлер, то она живет счастливо.

– Только благодаря вам, – сказал он.

Энн резко поднялась на ноги и стала отряхивать юбку от налипшего песка. Сиднем тоже встал, но, поглощенный ее мучительной историей, был невнимателен. Под тяжестью его тела правое колено прогнулось, и Сиднем был вынужден резко повернуться, чтобы с помощью левой руки уберечься от падения. Этот неловкий момент очень смутил его. И даже когда ему удалось выпрямиться, он знал о руке, которую Энн протянула, чтобы помочь ему удержаться, хотя так и не дотронулась до него.

Они смотрели друг другу в глаза, стоя так близко, что испытывали неловкость.

– Я такой неуклюжий, – пробормотал Сид.

Энн медленно опустила руку.

– Когда я решила взобраться сюда, – начала она, – я не думала…

Она прикусила нижнюю губу.

– Я рад, что вы не думали, – быстро сказал Сиднем. – Мы оба искалечены, мисс Джуэлл, но мы оба прекрасно осознаем, как важно не относиться к себе, как к калеке.

И тут она совершила поступок, настолько заставший Сида врасплох, что он замер, как стоял, – одна нога выше другой – высоко на скалах, разделявших пляжи. Энн подняла руку, и ее пальцы коснулись его правой щеки.

– Мы оба научились понимать самую суть наших страданий, мистер Батлер, – заговорила Энн. – И поэтому мы изменились. К лучшему, я надеюсь. Мы не калеки. Мы – оставшиеся в живых.

А потом Энн, казалось, осознала, что она только что сделала, и даже тень, отбрасываемая ее шляпкой, не смогла скрыть от Сиднема румянца, вспыхнувшего на ее щеках, когда она поспешно и довольно резко отдернула свою руку.

– У вас был другой мужчина после… после Мора? – тихо спросил Сид.

Она быстро покачала головой.

– Нет, – ответила Энн, а затем после небольшой паузы:

– А у вас были женщины после… это нельзя назвать несчастным случаем, не так ли?

– Нет, – ответил он, – не было.

Понимание их долгого и одинокого воздержания связало их, хотя ни один не произнес этого вслух. Да и как они могли? В сущности, они до сих пор оставались друг для друга незнакомцами.

Замешательство от того, что им стали известны столь интимные вещи друг о друге, внезапно заставило Энн отвернуться и вновь начать карабкаться вверх до тех пор, пока она не добралась до гребня скал и, прикрыв глаза от солнца рукой, не начала смотреть в другую сторону. Сиднем оставался на месте еще несколько минут, прежде чем последовать за ней.

Он не мог скрыть от себя осознание того, что в поспешном отдергивании ее руки от его щеки было определенное отвращение.

Ему не следовало даже начинать думать о том, что возможно из-за ее одиночества – и такой же, как у него, сексуальной неудовлетворенности – у них может что-то…

Он никогда бы не смог склонить к этому ни одну женщину.

И, возможно, ей был нанесен такой ущерб, что ей нечего было предложить другому мужчине в этом плане.

Взобравшись на скалу, Сид встал рядом с Энн, но не слишком близко.




– Это внушает благоговейный ужас, – произнесла она, пристально разглядывая берег, вдоль которого они прогуливались днем ранее. И все же он почувствовал, что ей удалось подобрать точные слова, которые вполне соответствовали виду, открывавшемуся отсюда.

– Да, – согласился Сиднем. Он всегда мечтал о том, чтобы иметь два глаза, чтобы увидеть все это. Но один глаз был все же лучше, чем вообще ничего.

Отлив уже наступил, так что можно было прогуляться по совершенно обнажившейся скале, на которой они стояли. Они могли бы избежать изнурительного подъема, если бы немного подождали.

– Мы можем спуститься на пляж, или вернуться по дороге, по которой пришли, – предложил Сид. – Или же мы можем подняться по правой стороне скалы и оказаться на вершине утеса. Сделать это будет нетрудно, так как подъем довольно легкий. Выбор за вами.

На этот раз, когда Энн посмотрела на него, ее взгляд остановился на его подбородке. Она избегала смотреть ему в глаза.

– Уже поздно, – проговорила Энн. Ее голос прозвучал довольно весело, но отчуждённо. – Полагаю, нам следует вернуться по самой короткой дороге. Я даже не заметила, как быстро пролетело время. Этот день доставил мне огромное удовольствие, мистер Батлер. Спасибо вам.

Что-то безвозвратно исчезло из этого дня, казавшегося ему таким волшебным.

Они очень близко подобрались друг к другу, поделившись своими историями. На мгновение они, возможно, даже спутали дружескую симпатию с физическим влечением – пока она не дотронулась до него и не поняла, что это невозможно. До тех пор, пока Энн не прикоснулась к нему, Сиднем не осознавал, насколько сильно была ранена эта женщина, что, даже если бы ему дали шанс, завладеть ее чувствами было невозможно.

Сиднем отвернулся и, не сказав ни слова, пошел к вершине утеса, а затем – по тропинке к главной дороге, которая вела к коттеджу. Они очень мало разговаривали на обратном пути.

– Я провожу вас до дома, – сказал Сид, когда они поравнялись с коттеджем.

– О, в этом нет никакой необходимости, – попыталась убедить его Энн. – Вам потом придется возвращаться назад одному.

Они остановились и посмотрели друг на друга, словно два незнакомца, которые немного поговорили и которым уже больше нечего сказать друг другу, и поэтому они стремятся поскорее распрощаться и пойти каждый своей дорогой.

И действительно, они были незнакомцами друг для друга.

– Спасибо за то, что пришли, – заговорил Сиднем. – Это утро доставило мне огромное удовольствие. Надеюсь, что вы хорошо проведете здесь остаток месяца. Я не говорю «прощайте». Осмелюсь надеяться, что мы еще увидимся, прежде чем вы вернетесь в Бат.

– Да. – Энн улыбнулась его подбородку. – Полагаю, что увидимся. Спасибо за то, что показали мне место, которое я раньше не видела.

А затем она как-то резко повернулась и зашагала по дороге к дому.

Сиднем остался стоять, глядя ей в спину и испытывая какое-то опустошение. Она была просто гостьей в господском доме, человеком, который на краткий миг соприкоснулся с его жизнью, а теперь ушел. Его жизнь не изменится из-за пяти случайных коротких встреч с нею и, возможно, они еще не раз увидятся, прежде чем Энн вернется в Бат.

Но, наверное, ему не следовало гулять с нею вчера, или приглашать на прогулку сегодня. Больше это не повторится. Ему не хотелось совершить какую-нибудь глупость, вроде той, чтобы влюбиться в нее.

Сиднем тряхнул головой, словно заставляя эти мысли исчезнуть, когда она, даже не оглянувшись, исчезла из виду. Он медленно побрел к своему коттеджу. Сунул руку в карман, помня, что ее ракушки все еще там. И осторожно сжал их пальцами.




ГЛАВА 7


Прошло больше недели, прежде чем Энн вновь увиделась с Сиднемом Батлером. Правда, однажды днем их взгляды встретились. Она с Дэвидом возвращалась домой после прогулки. Сиднем стоял на террасе недалеко от главного входа и беседовал с герцогом Бьюкаслом. Его светлость наклонил голову в приветствии, и мистер Батлер, который не видел их приближения, обернулся, слегка кивнул, и вернулся к разговору.

Она также слышала, что лорд Аллин, лорд Рэнналф и леди Холлмер, совершив как-то днем вместе с ним верховую прогулку, были приятно удивлены, обнаружив, что Сиднем неплохо держится в седле. Но она призналась себе, что не была этим удивлена. Сид Батлер был человеком, пользующимся любой возможностью для борьбы со всеми последствиями своего увечья. Кроме одного – он смирился с тем, что никогда больше не сможет рисовать. Энн гадала: если бы он решился и на это сражение, смог бы победить? Вероятно, нет. Есть вещи, которые просто невозможны.

Неделя была вполне удачной, если не считать того, что ей не позволили быть чем-то вроде гувернантки и оставаться в детских комнатах. Вместе со всеми: и взрослыми и детьми, Энн была вовлечена в самую гущу разнообразных занятий. Они провели очень много времени на свежем воздухе – гуляли, играли в крикет и другие игры с мячом, купались, катались на лодках, строили замки из песка, лазали по деревьям, играли среди них в прятки, взбирались на невысокие утесы, устраивали пикники.

Граф Росторн как-то объяснил Энн, что многие из них большую часть года заняты своими обязанностями. Например, он, Джошуа и герцог, будучи членами Палаты Лордов, проводят помногу часов вдали от своих детей и даже от супруг. Поэтому, когда у них выдается свободное время, как, например, этим летом, они проводят его с семьей и посвящают развлечениям.

Дэвид был таким счастливым, каким Энн его еще не видела. И она удивилась, обнаружив, что он может быть таким же вредным и требовательным сорванцом, как и другие дети. Более того, если в трио Дэйви, Александр и Дэвид появлялся лидер, то обычно это был Дэвид. Бекки, сестра Дэйви, обожала его. Как и все младшие дети, с которыми у него всегда хватало терпения играть. Он обожал Джошуа и лорда Рэнналфа, и лорда Аллина, и всех остальных господ, хотя и в меньшей степени. Перед герцогом Бьюкаслом он испытывал трепет. Но однажды Энн подсмотрела, как Дэвид упражнялся, с надменной миной поднося к глазу воображаемый монокль и изучая свое отражение в зеркале. И было совершенно очевидно, кого он передразнивал.

Ради него она мечтала, чтобы этот отпуск никогда не кончался.

Сама же Энн позволила времени идти своим чередом. Леди Эйдан и ее тетя миссис Причард стали ей особенно близки, также как и герцогиня, которая, будучи в прошлом учительницей, любила поболтать с Энн о школе. А мисс Томпсон, старшая сестра герцогини, любительница книг, часто вовлекала Энн в продолжительные беседы о книгах и теориях воспитания. Она оказалась и интеллектуалкой, и интересной, с чувством юмора, собеседницей. Несомненно, не было никого, кто бы относился к Энн с недоброжелательностью. Однажды вечером даже сам герцог вовлек ее в получасовую беседу, услышав, что она уже читала книгу, которую он только что прочел.

И все же, здесь, в Глэнвир, она более остро ощущала свое одиночество, чем даже в школе Клодии в Бате. С одной стороны, Энн чувствовала себя самозванкой, несмотря на то, что все здесь точно знали, кто она такая. С другой стороны, все остальные люди ее возраста, имели супругов, за исключением мисс Томпсон, которая казалась вполне довольной своим положением старой девы. Однажды ночью Энн стояла перед окном в своей спальне, тщательно расчесывая волосы и пристально глядя на море и залитый лунным светом сад. И вдруг вдали она увидела пару, идущую через лужайку к утесам. Рука мужчины лежала на плече женщины, а ее рука обнимала его за талию. Энн была потрясена, поняв, что это были герцог и герцогиня.

Чувство зависти, резанувшее ее, было весьма сильным и неожиданным. И в этот момент Энн стало ясно, что пряталось за ее одиночеством – это была острая тоска по мужчине, которого не было в ее жизни.

Она на мгновение вспомнила о мистере Батлере, но тут же отмела все мысли о нем. Он нравился ей, и Энн полагала, что и она нравится ему. И все же, там, на скалах между пляжами, она дотронулась до него, вовсе не собираясь делать это. Тогда Энн отчетливо почувствовала, как напряглось его тело, и увидела потрясенное выражение его лица. И сама испытала шок и смятение, когда осознала, что, коснувшись кончиками пальцев его щеки, ощутила теплую, согретую солнцем кожу.

На один краткий миг Энн испытала сильную боль, пронзившую все ее тело. У нее сдавило горло, мучительно заломило в груди, низ живота запульсировал, а внутренняя поверхность бедер стала сверхчувствительной и затрепетала. Она призналась себе, что все эти ощущения вызваны, несомненно, вожделением.

Лишь спустя несколько мгновений Энн начала приходить в себя. Другая часть его лица, совсем рядом с тем местом, которого касались ее пальцы, была багровой и нечувствительной. У него не было одного глаза и руки. Бог знает, какие еще увечья скрывала его одежда?

Энн намеренно старалась не думать о нем, но все равно, временами она не могла не размышлять о том, каким образом он был так искалечен. Эти мысли приходили ночью, иногда не давая уснуть, а иногда переплетаясь с ее снами.




И, наконец, они все-таки встретились еще раз. Однажды вечером герцог и герцогиня пригласили на обед своих соседей. И когда Энн спустилась в гостиную, одетая в свое лучшее платье из зеленого шелка, с волосами, уложенными Гленис в изысканную прическу, одним из первых, кого она увидела, был мистер Батлер. Он беседовал с лордом и леди Эйдан в дальнем конце комнаты.

Ее сердце радостно подскочило, что, в свете их последнего расставания, казалось удивительным. В тот раз она настолько поспешно распрощалась с Сидом Батлером, что это походило на бегство. Впрочем, так и было на самом деле.

Миссис Причард пригласила Энн сесть рядом с ней, что та с радостью и сделала, так как не была знакома ни с одним из соседей герцога и ее чрезвычайно нервировала необходимость быть представленной им. Она уклонилась бы от присутствия на этом обеде, если бы не настоятельное приглашение герцогини.

Конечно, когда начали прибывать гости, стало невозможным избежать знакомств. Здесь было несколько английских землевладельцев с женами и старшими детьми, несколько арендаторов герцога со своими супругами, викарий с женой, сыном и дочерью, а также валлийский священник и деревенский учитель. Двое последних говорили по-английски с таким явно выраженным валлийским акцентом, что Энн приходилось хорошенько прислушиваться, чтобы понять их. Хотя у нее уже была некоторая практика – акцент миссис Причард был почти таким же сильным.

Когда настало время обеда, оказалось, что именно мистер Батлер должен был сопровождать Энн в столовую, где и усадил ее слева от себя.

Она неуверенно улыбнулась, когда он предложил ей руку, и Сид Батлер улыбнулся в ответ. Неожиданно для себя она испытала странное чувство – ей хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Энн тосковала по нему. Она поведала Сиду Батлеру о своих личных переживаниях и судьбе даже больше, нежели Клодии, Сюзанне или Фрэнсис. И он доверил ей некоторые из своих самых сокровенных тайн. А затем целую неделю даже не попытался снова встретиться с ней. А чего она собственно ожидала?

Что он будет искать ее расположения, ухаживать за ней?

Во время их прогулки он сказал, что люди могут быть поразительно переменчивыми существами. Энн убедилась в правдивости этого утверждения, наблюдая за тем, как он пользовался левой рукой, в которой держал в ней вилку, отделяя ею кусочки пищи. Он подносил вилку ко рту ловкими, почти элегантными движениями. И то, как он без малейшей неловкости поворачивал голову, чтобы посмотреть на леди Холлмер, сидевшую с его слепой стороны, когда разговаривал с нею.

Сиднем беседовал с леди Холлмер большую часть обеда, но, возможно, он делал это потому, что сама Энн уделяла все свое внимание мистеру Джонсу, деревенскому учителю, почти с того момента, как он занял место подле нее. Ему было интересно узнать, что она тоже учительница. Он объяснил Энн, что большинство учителей в Уэльсе были мужчинами.

Общаясь с мистером Батлером, она чувствовала себя удивительно застенчивой, возможно потому, что их беседы носили особый, почти интимный характер. Много ли незнакомых людей признавались друг другу в том, что они одиноки или что год за годом их жизнь проходила без близости с противоположным полом?

Наконец, следуя правилам хорошего тона, леди Холлмер повернулась к одному из английских землевладельцев, сидевшему по другую сторону от нее, а мистер Джонс завел разговор с миссис Лофтер.

– Мисс Джуэлл, – тихо спросил Сид Батлер, – вы и ваш сын приятно проводите здесь время?

– Чрезвычайно, – ответила она. – Благодарю вас.

– А он еще рисовал что-нибудь?

– Да, дважды. И оба раза с леди Росторн.

– Я счастлив это слышать. Вам известно, что на этот вечер планируются развлечения?

– Да. Леди Рэнналф собирается разыграть сцену. Несомненно, это у нее отлично получится. А Джошуа и леди Холлмер хотят спеть дуэтом, хотя леди Холлмер была весьма раздражена, когда все пытались ее уговорить. Только когда Джошуа заявил, что никому не позволено измываться над его женой, когда он рядом и защищает ее, она возмутилась, рассердилась на него и согласилась это сделать. Она не видела, как Джошуа и ее брат подмигнули друг другу.

Мистер Батлер рассмеялся, и Энн присоединилась к нему.

– Меня всегда поражало, – понизив голос, сказал он, – что Холлмер точно знает, как обращаться с Фреей. Она всегда была непослушной и вспыльчивой. Этим вечером должен состояться еще один дуэт. Хью Ллуид собирается спеть, а его жена будет аккомпанировать ему на арфе.

Молодая пара – мистер и миссис Ллуид были арендаторами герцога.

– А они хорошо это делают? – тихо спросила Энн.

Сиднем оставил ложку в пустой тарелке и приложил два пальца к сердцу.

– Их музыка проникает в наши уши и поселяется здесь. Вы поймете, что я имею в виду, когда услышите их исполнение.

– В таком случае буду ждать этого с нетерпением.

– Что вы должны послушать, – сказал он, – так это паству валлийской церкви, поющую гимны. Их исполняют утром в воскресенье. Голоса взмывают высоко вверх, к самой крыше и, тем не менее, не искажаются. Прихожане исполняют их в четырехголосной гармонии, даже не встречаясь в течение недели, чтобы порепетировать. Это весьма необычно.

– Несомненно, это должно быть так, – с чувством ответила Энн.

– Я бы хотел отвести вас туда в следующее воскресенье. Если вы сможете вынести перспективу высидеть службу, не понимая при этом ни слова. Она будет проходить на валлийском языке. Но музыка!

Энн была в церкви в прошлое воскресенье, как поступала и раньше почти каждую неделю. Но она была в англиканской церкви вместе с семьей Бедвинов. Энн сидела на особых, обшитых тканью скамьях, отведенных для них в первом ряду. Большинство других мест, как она заметила, не были заняты.

– Я бы хотела пойти.

– Вы действительно этого хотите? – Сид Батлер отвел глаза от тарелки с фруктами и сыром, которую лакей поставил перед ним, и пристально взглянул на нее. – Тогда приходите в воскресенье утром к моему коттеджу, и отправимся вместе?

– Да. Спасибо.

Внезапно у Энн перехватило дыхание, как если бы они назначили своего рода тайное, любовное свидание. А ведь она просто согласилась пойти с ним в церковь, только и всего. Но что подумают люди? А почему должно иметь значение, что кто-то о чем-то подумает? Она хотела пойти.

И Сид Батлер смотрел на нее так, как будто на самом деле тоже хотел этого.

В этот момент леди Холлмер вновь отвлекла Сида Батлера. А вскоре и мистер Джонс повернулся к Энн, и они продолжили свой разговор, пока герцогиня не встала и не пригласила дам последовать за ней в гостиную, в то время как мужчины остались, чтобы насладиться портвейном.

Прошло более получаса, прежде чем мужчины вновь присоединились к дамам. Энн ощутила недовольство собой, когда поняла, что ее глаза стали немедленно отыскивать среди джентльменов мистера Батлера. Ведь не было ничего особенного в его предложении посетить с ним в воскресенье валлийскую церковь с целью послушать песнопения на валлийском языке.

За исключением того, что это имело большое значение.

Она снова почувствовала себя глупой девчонкой, которую одарил своим вниманием джентльмен. Это было нелепо. Ей двадцать девять лет, и все это даже отдаленно не напоминало ухаживание. Но до той прогулки, менее двух недель назад, она не общалась с мужчиной, даже чисто по-дружески, со времен Генри Арнольда. А это было целую вечность назад.

Энн предложила помочь разливать чай, и герцогиня с благодарностью согласилась. Но Энн не была занята настолько, чтобы не заметить, как люди собираются в небольшие группки для беседы: более богатые английские землевладельцы – с Бедвинами, миссис Ллуид – с миссис Причард и миссис Томпсон, священник и его жена с бароном Уэстоном и мисс Томпсон; мистер Ллуид, мистер Джонс и мистер Рис – валлийский викарий – с мистером Батлером и герцогом Бьюкаслом. Герцогиня переходила от группы к группе, вызывая улыбки на лицах людей.

Мистер Батлер был глубоко погружен в беседу и ни разу не взглянул на Энн – она находилась с его слепой стороны. Но позже, когда поднялась суета с уборкой посуды, и Энн встала, отряхивая юбку, то обнаружила, что он стоит рядом с ней.

– Сядем рядом, мисс Джуэлл? – предложил он. – Или у вас другие планы?

– Нет. – Она улыбнулась. – Спасибо.

Итак, она имела удовольствие смотреть и слушать начавшиеся выступления в компании с джентльменом, который не был ничьим мужем. Странно, но это воодушевляло ее.

Сначала Джошуа и леди Холлмер спели несколько английских народных песен, сам Джошуа аккомпанировал им на фортепиано. Они пели удивительно хорошо, хотя леди Холлмер и начала с разъяснения:

– Я очень настаивала, чтобы мы выступали первыми, – объяснила она аудитории. – У меня сильное подозрение, что другие намного превосходят нас. А уж Джудит – точно, и у меня нет никакого желания соперничать с ними. Сидевший за фортепиано Джошуа усмехнулся, а остальная публика рассмеялась.

Энн подумала, что нельзя не симпатизировать леди Холлмер, несмотря на ее колючий характер.

– Начинай петь, Фри, и избавь нас от страданий, – воскликнул лорд Аллин.

Миссис Ллуид, маленькая, темноволосая, с явно кельтскими чертами лица, была следующей. Она играла на большой, изящно изогнутой арфе. Вскоре Энн начала часто моргать, пытаясь сдержать непролитые слезы. Ей показалось, словно она очутилась в другом мире, – так прекрасна была музыка, вызвавшая у нее эти чувства.

– Мне всегда казалось, – мягко сказал мистер Батлер, склоняясь к Энн во время небольшой паузы между пьесами, – что арфа каким-то образом выражает самую душу Уэльса.

– Да, – сказала она. – О, да, должно быть, вы правы.

А потом пел мистер Ллуид, которому аккомпанировала его жена. У него был мягкий, приятный тенор, и хотя он пел на валлийском языке, и Энн не понимала ни единого слова, тем не менее, ей казалось, что она могла бы слушать его всю ночь.

Энн почувствовала сожаление, что выступление леди Рэнналф было заключительным. Леди Холлмер поступила мудро, настояв на том, чтобы быть первой.

Леди Рэнналф была чрезвычайно красива, с округлой, чувственной фигурой и великолепными рыжими волосами. Но мысль о том, что ей придется выступать одной, без партнеров, несколько смутила Энн, хотя ей сказали, что леди – хорошая актриса.

– Я надеюсь, – сказал мистер Батлер, – что она сыграет леди Макбет. Я уже видел ее в этой роли, и она просто превосходна.

Сначала леди Рэнналф играла Дездемону. Ее волосы были распущены, а изящное зеленое вечернее платье каким-то образом стало похоже на длинную ночную рубашку. Это произошло только благодаря силе воображения. Дездемона, смущенная и нелепо доверчивая ждала, когда Отелло придет к ней в спальню, а потом говорила о своей любви к нему и умоляла сохранить ей жизнь.

Энн согласилась, что это было действительно потрясающе. Леди Рэнналф создала впечатление, будто ее горничная, а позже и Отелло были с нею в ее спальне, хотя сыграла всю сцену одна. Было совершенно невероятно, что леди Рэнналф, которую Энн знала в течение почти двух недель, исчезла, а вместо нее появилась невинная, любящая, преданная, добродетельная жена Отелло.

На миг все запуталось, когда сцена закончилась, и настало время вернуться к действительности.

А потом, по настоятельной просьбе герцога Бьюкасла, леди Рэнналф действительно сыграла роль леди Макбет. С распущенными волосами и в платье, опять ставшем ночной рубашкой. Снова действие происходило ночью. Но на этом и заканчивалось сходство между этими сценами и характерами героинь. Перед зрителями предстала сильная, безжалостная, безумная, измученная леди Макбет, которая в полубессознательном состоянии отчаянно пыталась смыть кровь своей вины. Энн обнаружила, что сидит на самом краешке стула, не отрывая взгляда от рук леди, как будто она действительно ожидала увидеть кровь короля Дункана, капающую с них.

И когда Энн вместе с остальными горячо аплодировала леди Рэнналф, она поняла, что присутствовала на замечательном представлении.

Мистер Батлер в ожидании смотрел на нее.

– Ну как?

– Давно я так не наслаждалась.

Он рассмеялся.

– Я думал, что, возможно, вы признаете, что еще никогда так не наслаждались.

– У меня есть подруга, – объяснила Энн, – по которой сходит с ума вся Европа. У нее самое великолепное сопрано, которое я когда-либо слышала. Она преподавала в школе мисс Мартин около двух лет назад.

– А сейчас?

– Стала графиней Эджком. Ее звали Фрэнсис Аллард до того, как она вышла замуж за виконта Синклера, теперь уже графа.

– Ах, да, вы уже упоминали об этом, и мне кажется, что я слышал о ней еще раньше. Но никогда не имел удовольствия слышать ее пение.

– Если вам когда-нибудь представится шанс, вы не должны упустить его.

– Не упущу. – Сид Батлер снова улыбнулся.

Члены семьи и гости, сидевшие вокруг них, уже встали со своих мест. Все разговаривали и смеялись. Официальные развлечения закончились.

– Сейчас начнутся танцы, – сказал Сиднем. – Это значит, что мне пора возвращаться домой.

– О, нет, – возразила Энн прежде, чем смогла остановиться. – Пожалуйста, не уходите так скоро.

В гостиной свернули ковер и распахнули французское окно с одной стороны, так как в комнате становилось душно. Миссис Лофтер, согласившаяся аккомпанировать, заняла место у фортепиано. Это была идея герцогини, что непринужденные народные танцы будут более приятным способом закончить вечер, чем игра в карты, хотя для старшего поколения установили несколько столов.

Энн почувствовала себя немного смущенной. Что, если он ждал какого-нибудь повода, чтобы отделаться от общества – и от нее?

– Должен ли я сидеть и наблюдать, как вы танцуете? – улыбаясь, спросил Сиднем. – Я буду испытывать чувство зависти к вашим партнерам, мисс Джуэлл.

Впервые он сказал что-то, хоть отдаленно напоминавшее флирт.

– Но у меня нет никакого желания танцевать, – не совсем искренне ответила Энн. – Если хотите, мы будем сидеть и беседовать. Пока вам сердце не прикажет вернуться домой.

– Что мне приказывает сердце, так это впустить немного прохладного вечернего воздуха в мои легкие. Не хотели бы вы выйти из дома, мисс Джуэлл, чтобы увидеть, как ярко сияет луна сегодня вечером?

Какими они были глупцами, поднимаясь, подумала Энн, что потратили впустую больше недели. Ведь они могли хоть иногда встречаться, гулять и разговаривать. Но, по крайней мере, у них был этот вечер – и будет воскресное утро, которого она с нетерпением будет ждать.

– Да, я хотела бы, – сказала она. – Могу я сбегать за шалью?

Несколько минут спустя они вышли через французское окно[5 - Французское окно – двустворчатое окно, доходящее до пола. Обычно также используется как дверь.], в то время как часть присутствующих гостей погрузилась в карточную игру, а желающие танцевать выстраивались в две линии, шумя и веселясь.

Никто не заметит их отсутствия, подумала Энн.

– Ах, – сказал мистер Батлер, останавливаясь и глядя вверх. – Я так и думал, что будет яркая ночь. В небе ни облачка, и, видите, луна – почти полная.

– С миллионами звезд, чтобы добавить света к ее сиянию, – сказала Энн. – Почему мы не испытываем страха перед величием и размерами вселенной?

– Привычка, – сказал он. – Мы приучены к этому. Я полагаю, что если бы мы были слепыми от рождения – на оба глаза – и вдруг внезапно прозрели, то были бы столь поражены видом ночи, подобной этой, что стали бы до самого рассвета глядеть вверх на все это великолепие, или, наоборот, припали бы к земле, опасаясь упасть. Или, возможно, просто предположили бы, что являемся центром всего этого, что мы – владыки Вселенной.

После жаркого дня сейчас на улице было весьма прохладно. Энн плотнее закуталась в платок и глубоко вдохнула воздух, пропитанный солью.

– Ваша идея выйти сюда была отличной.

– Если хотите увидеть настоящую красоту ночи, которая действительно поразит вас, – сказал Сиднем, – нам следует подняться на вершину вон того холма. Вы были там днем?

Холм, на который он указал, был частью парка, но он также являлся частью самого большого утеса в близлежащих окрестностях – возвышенность, покрытая кустами утёсника, полевыми цветами и травой. Во время прогулок и игр Энн ни разу не бывала там, хотя часто восхищалась этим местом издали и думала, что обязательно должна сходить туда одна или с Дэвидом прежде, чем они уедут.

– Нет, – ответила она, – но могу себе представить, что оттуда открывается потрясающий вид.

Сиднем посмотрел вниз на ее вечерние туфли.

– Если отправиться туда сейчас, это не будет слишком далеко для вас?

Внезапно Энн осознала, что, возможно, это было слишком далеко для ночной прогулки одинокой леди с одиноким джентльменом. Но Энн отбросила эту мысль. Ей было двадцать девять лет, и она была независимой женщиной. Она не была неопытной, невинной молодой девушкой, чтобы беспокоиться о благопристойности и необходимости иметь компаньонку.

– Нет, – сказала Энн.

Они неторопливо шли и разговаривали. Им не пришло в голову взять фонарь, да он и не требовался. Это была одна из тех ярких ночей, когда светло, как днем. Холм оказался выше и более крутым, чем представлялся издали. К тому времени, когда они добрались до вершины, Энн дышала с трудом, а подошвы ног, слабо защищенные ее тонкими вечерними туфельками, пострадали от нескольких острых камней, на которые она наступила. Но она тут же поняла, что подъем стоил предпринятых усилий и боли.

– О, смотрите! – воскликнула она, оглядевшись вокруг.

Но мистер Батлер смотрел на нее. Бриз, который здесь был более сильным, трепал его волосы.

– Я знал, что вы будете приятно поражены, – сказал Сиднем.

Даже в это темное время суток Энн могла видеть, как на многие мили вокруг лежала земля, мирно дремлющая под летним небом. Но только море привлекло ее внимание. Оно простиралось под ними, подобно огромной дуге, и свет, льющийся сверху, заставлял его слабо серебриться. Одна широкая полоса лунного света протянулась вдоль моря от горизонта до берега. Справа длинный выступ земли в центре лунной дорожки казался особенно черным и более чем когда-либо, походил на ревущего дракона. С высоты утеса была видна и морская гладь за этим выступом.

– Нельзя не восхищаться этим драконом, – сказала Энн. – Он словно ревет, посылая вызов целому океану, нисколько не страшась его размеров и власти.

– Мы могли бы извлечь из этого урок, – смеясь, сказал Сид. – Может ли быть что-нибудь восхитительнее этого?

– Сомневаюсь на сей счет, – пылко сказала Энн. – Я очень рада, что вы привели мне сюда.

– Я бы предложил немного посидеть здесь, – сказал Сид, – но на вас очень симпатичное платье. Возможно, вы предпочтете посидеть на моем сюртуке.

– Моя шаль подойдет, – сказала она, стянув с себя платок и развернув его. – Видите? Она достаточно велика для нас обоих. – Энн повернулась и, расстелив шаль на грубой траве у их ног, присела на нее.

Сиднем тут же присоединился к Энн.

– Я иногда прихожу сюда, – сказал он, – когда хочу посидеть и поразмышлять. Я бываю здесь даже зимой, когда холодно и ветрено. Это одно из мест с дикой, естественной красотой. Оно каждый раз выглядит по-другому, но всегда прекрасно и успокаивает душу.

Некоторое время они сидели в тишине. Затем Сид спросил Энн о школе, и она рассказала ему о своих друзьях и об остальных преподавателях, о девочках, их уроках и других занятиях. Энн долго рассказывала, ободренная его вопросами и очевидным интересом к ее ответам, и вновь осознала, как ей повезло, что нашла себе занятие, которое больше походило на счастливый образ жизни, нежели на работу.

– А как насчет вас? – спросила Энн. – Должность здешнего управляющего на самом деле ваше призвание?

Сиднем описал ей свои обязанности и рассказал о домашней ферме, о фермах арендаторов, о некоторых сельских жителях и о своих хороших друзьях среди них.

– Проблема для управляющего поместьем при отсутствующем хозяине, – сказал он, – состоит в том, что начинаешь думать, будто ты – хозяин. Я очень привязался к Глэнвир, этой местности и людям, живущим поблизости. Надеюсь, что мне никогда не придется покинуть эти края. Но я и прежде говорил вам это.

Они снова замолчали. И Энн, хотя все еще была поражена видом моря, вдруг поняла, что самая прекрасная картина находится над нею. У нее закружилась голова, однако она с этим справилась.

Энн откинулась назад на шали, скрестив руки и подложив их под голову.

– Ах, – сказала она, – так лучше. Интересно только, сколько звезд мы можем увидеть?

– Если желаете сосчитать их, – тихонько посмеиваясь, сказал Сиднем, глядя на нее сверху, – то прошу, не позволяйте мне останавливать вас.

– И должно быть существует еще немало звезд, которые мы не можем увидеть. Вы не скажете, как далеко простирается Вселенная?

– Она бесконечна.

– Мое сознание не способно охватить всю эту бесконечность. Безусловно, где-то же должен быть конец. Но вопрос в том – что скрывается за пределами этого конца?

Все еще посмеиваясь, Сиднем прилег рядом с нею.

– Полагаю, – сказал он, – что астрономы, философы и богословы будут бесконечно искать ответы, и, возможно, однажды они преуспеют в этом. Я разделяю ваше любопытство. Но иногда просто восхищаюсь тем, что вижу.

– Да. – Ее взгляд блуждал по небу. – Мы рождены, чтобы искать. Но мы также должны просто принимать то, что существует, и уметь просто наслаждаться этим. Вы правы. Я вижу Большую Медведицу. Увы, это – единственная созвездие, которое я могу соотнести с именем. Но это не имеет значения, не так ли?

– Именно так, – согласился он.

Они повернули головы, чтобы улыбнуться друг другу, а затем вновь стали пристально вглядываться в небо, радуясь увиденному чуду.

И все же…

И все же внезапно Энн почувствовала и поняла другое. Они находились достаточно близко друг от друга, чтобы Энн могла почувствовать жар его тела справа от себя. Они были мужчиной и женщиной, лежащими вместе на вершине пустынного утеса ночью, почти касаясь друг друга. Они разговаривали друг с другом. Вместе смеялись.

Они были друзьями, полагала Энн.

Но это не была дружба, добавляющая определенную остроту к возросшему пониманию чувств друг друга, возникшему при разглядывании звезд. Это было кое-что намного более чувственное. Энн ощущала его мужественность и тайно упивалась этим, хотя и не хотела что-либо предпринимать. Или сделать так, чтобы он тоже это почувствовал.

Или хотела.

Только ужасно боялась: его, себя.

Энн не пыталась глубоко исследовать ни свои мысли, ни чувства. Она просто наслаждалась этим мгновением, зная, что когда вернется в школу и погрузится в рутину обычной жизни, то попытается возродить в памяти каждое мгновение этой ночи, каждое свое ощущение. Возможно, она даже прольет несколько тайных слезинок из-за того, что могло бы быть в ее жизни, если бы только…

Но как она могла желать изменить что-то в своем прошлом, пусть даже самые мерзкие моменты? Ведь без них у нее не было бы Дэвида.

– Мисс Джуэлл, – мягко сказал Сид Батлер, – я только что понял, что мы, должно быть, слишком задержались здесь. Возможно, танцы уже закончились, и соседи разъехались по домам. Деревенские жители обычно не задерживаются допоздна. Надеюсь, что ничем не скомпрометировал вас.

– Конечно, нет.

Энн поднялась и поправила прическу. Он тоже встал.

– Никто даже не заметил нашего ухода, так же, как никто не заметит и наше возвращение. А даже, если и заметил, то это не имеет значения, верно? Мы – просто двое друзей, которые вместе отправились подышать свежим воздухом.

– Друзья. – Сиднем с улыбкой смотрел на нее, пока Энн отряхивала шаль и накидывала ее на плечи. – Я рад, что мы – друзья. Я размышлял об этом после нашей последней прогулки.

Они стоят слишком близко друг к другу, поняла Энн. Она почувствовала почти непреодолимую потребность протянуть руку и снова коснуться его щеки. Но, в любом случае, он не предпринял ничего, чтобы коснуться ее. Энн задалась вопросом, а хочет ли Сид Батлер коснуться ее? Желает ли, чтобы она дотронулась до него?

Она не коснулась его. И была рада, что и он не дотронулся до нее. Поскольку, если бы Энн сделала это, или если бы он поступил так, то, на сей раз, это было бы, безусловно, чем-то большим, нежели просто прикосновением. Энн не смогла бы удержаться и не возжелать его поцелуя. Она хотела этого и, одновременно, испытывала отвращение от своего желания.

И мысль о том, что она могла испытывать отвращение, остановила ее. Отвращение из-за его внешности? Или потому, что последний мужчина, который касался ее, был…?

Энн отвернулась.

– Я быстрее вас спущусь с холма, – сказала она, и побежала, поскальзываясь, спотыкаясь и смеясь, пока не оказалась внизу всего лишь через минуту после него.

Сиднем усмехался своей кривой усмешкой, когда Энн остановилась в шаге от него, тяжело дыша и все еще смеясь.




Танец только заканчивался, когда они вошли в гостиную. Поднялась суматоха, когда гости начали искать друг друга и свои вещи, прощаться с герцогом и герцогиней, и с остальными присутствующими.

Они вернулись как раз вовремя, подумала Энн. Никто даже не заметил, что она и мистер Батлер уходили.

– Я тоже должен откланяться, мисс Джуэлл, – сказал мистер Батлер. – Вы еще не передумали присоединиться ко мне в воскресенье утром?

– О, да, – сказала Энн. – Буду с нетерпением этого ждать.

Она наблюдала за ним, пока Сид Батлер прощался с герцогиней, и поняла, что именно сейчас, в это мгновение, чувствует себя по-настоящему счастливой.

Энн признала, что ей самой, так же, как и ее сыну, необходимо дружеское общение, как с мужчинами, так и с женщинами. Этого ей так недоставало в жизни. Она будет скучать по нему, когда… Но нет, она сейчас не будет думать об этом.

Сегодня был четверг. Оставалось еще три дня до воскресенья, три дня.

Еще три дня и она снова увидит его.




ГЛАВА 8


– В церковь, где служба на валлийском, и она не поймет ни единого слова? – сказала леди Морган Росторн, уставившись на Джошуа. Ее лицо осветилось восхищением и озорством. – Да уж, это многообещающе, и весьма.

– Многообещающе? – нахмурил брови лорд Эйдан. – Церковная служба? Я сойду в могилу, Морган, так и не постигнув женский склад ума.

– Он пригласил ее пойти с ним в валлийскую церковь? – закатил глаза лорд Аллин. – Действительно, смело и рискованно. Я не знал, что Сид такой храбрый малый.

– Возможно, – усмехнулся лорд Рэнналф, – им нужна компаньонка. Есть предложения? Джош, ты – тот, кто претендует на родственные отношения с этой леди.

– Но я – также и тот, кому поручено взять ее сына в англиканскую церковь со всеми остальными, – заметил маркиз, – и я не могу быть в двух местах одновременно, Ральф.

Джудит поцокала языком.

– Посадить их рядом за обедом в четверг вечером было, конечно, замечательной идеей, Кристина. Это сработало именно так, как мы и задумали.

– Хотя Фрея чуть все не разрушила, надоедая Сиду своей болтовней, – сказал лорд Рэнналф – Я чуть не заработал мигрень, кивая и подмигивая ей.

– О, что за вздор, Ральф, ты не делал ничего подобного! – парировала Фрея. – Конечно, я разговаривала с ним. Такого рода дела не должны быть слишком уж очевидными. Если бы Сид хоть на мгновение заподозрил нас в стремлении свести их с мисс Джуэлл, его бы как ветром сдуло, и кто бы мог обвинить его за это?

– Только не я, Фрея, – уверил сестру лорд Аллин.

– Полагаю, что мисс Джуэлл сбежала бы еще быстрее, Фрея, – сказала герцогиня. – Она провела бы этот месяц, скрываясь в темном углу, если бы мы дали ей хоть полшанса, не правда ли? Вы заметили, как несколько минут назад она сбежала из-за стола вместо того, чтобы задержаться, как все мы? Мне очень нравится мисс Джуэлл. И я действительно думаю, что она и мистер Батлер могли бы стать хорошей парой, если бы только им была предоставлена благоприятная возможность, чтобы познакомиться поближе.

– Благоприятная – вот определяющее слово, – произнес лорд Эйдан. – С чего вы взяли, что только из-за того, что Сиднем и мисс Джуэлл одиноки, они должны быть вместе? Это выше моего понимания.

– Возможно потому, что в тебе нет ни капли романтики, Эйдан – засмеялся лорд Рэнналф.

– Но согласись, Эйдан, им нужно дать шанс узнать, подходят ли они друг другу? – сказала Рейчел, леди Аллин. – И, в конце концов, именно они сами сделали первый шаг, отправившись вдвоем прогуляться по берегу, а затем, договорившись об еще одной прогулке на следующий день. И именно ты, Рэнналф, обратил наше внимание в четверг вечером на то, что их прогулка длилась около полутора часов. Хотя, конечно, мы все это заметили.

– Все это свидетельствует о том, – сказал лорд Эйдан, – что они сами в состоянии разобраться со своими романтическими отношениями, если на то будет их воля. Так же, как в свое время поступили Ева и я.

– Но все-таки с небольшой помощью Вулфрика, признайся, Эйдан, – добавила его жена.

– Вулфрик – сваха, – произнес Джервис. – О Господи! С ума сойти!

Его светлость отнюдь не выглядел довольным от упоминания своего имени в такой беседе. Он весьма красноречиво приподнял бровь, опуская на стол чашку с кофе.

– Мне думается, что мой управляющий и моя гостья вполне могут позволить себе прогуляться в теплый летний вечер, а также – посетить церковь в компании друг друга, даже если это валлийская церковь, не возбуждая при этом среди членов моей семьи столь безудержных дебатов, угрожающих моему пищеварению. Кристина, ты послала кого-нибудь в детскую сказать, чтобы детей привели вниз через десять минут?

– Ну, разумеется, Вулфрик, – герцогиня тепло улыбнулась мужу с другого конца стола. Ее глаза блестели. – И среди этих детей должен быть Дэвид Джуэлл, чтобы его мама и мистер Батлер могли пройтись наедине в валлийскую церковь и обратно.

Его светлость коснулся ручки своего монокля, но не стал подносить его к лицу. Наблюдательный зритель, мог бы поклясться, что губы его светлости подрагивали, когда он пристально посмотрел на свою жену.

Ровно пятнадцать минут спустя от парадного входа Глэнвир-Хаус отъехал последний из вереницы экипажей. Они увозили в деревню на утреннюю службу в англиканскую церковь семью Бедвин со всеми детьми (в том числе и Дэвида Джуэлла) и остальных гостей.

За этим из окна своей спальни наблюдала Энн Джуэлл, счастливая от уверенности, что ее отсутствие осталось никем не замеченным, кроме, возможно, Джошуа и Дэвида.




Наблюдая за дорогой, Сиднем стоял у окна гостиной в своем коттедже. Немногим раньше, мимо проехала вереница экипажей, так как служба в англиканской церкви начиналась на час раньше, чем в валлийской. Но он не заметил мисс Джуэлл ни в одном из экипажей. Должно быть, она все-таки намерена встретиться с ним. Почему-то он был почти уверен, что мисс Джуэлл откажется от встречи с ним, прислав свои извинения. Возможно потому, что слишком сильно желал этой встречи.

С утра казалось, что собирается дождь, да и до сих пор небо было облачным. Но Сиднем все-таки решил, что хорошая погода еще продержится.

Он устал. Сид давно привык к ночным кошмарам, но их все равно трудно было пережить, да и вытаскивание себя из них после пробуждения, было сродни самим кошмарам. Слуги, включая и его камердинера, знали, что его не следует тревожить в такие ночи, даже услышав его стоны и крики, что иногда случалось. В последние годы Сид был благодарен судьбе за возможность находиться вдали от своей семьи. Беспокойство родных и их настойчивое желание составить ему компанию во время приступов, было не так легко сдержать. Как правило, после таких ночных кошмаров Сид весь день был усталым, вялым и подавленным. Но нынче, у старого и знакомого врага уже не было прежней власти. Этим утром Сиднем чувствовал себя совершенно свободным от всего этого.

Но как бы он желал, чтобы прошлая ночь не была одной из этих ночей! Он хотел быть в абсолютно ясном сознании этим утром. Вдруг для него это последний шанс провести время наедине с Энн.

Сиднем задался вопросом: поняла ли Энн, как он был близок к тому, чтобы поцеловать ее там, на холме, несколько дней назад. Эту ночь он будет долго помнить. Ее красота и его влечение к ней были почти непреодолимыми. Но, Слава Богу, он устоял.

Ни он, ни она не относились тем людям, которые с легкостью флиртовали или заводили романы.

Когда Сиднем увидел ее, идущую по подъездной дорожке, такую высокую, изящную и прекрасную в светло-желтом муслиновом платье и соломенной шляпке, украшенной коричневыми лентами, он, наконец-то, ощутил прилив сил. Это было так необычно – иметь дружеские отношения с женщиной, и Сиднем искренне этим наслаждался. Надев шляпу, Сид вышел из коттеджа и направился к Энн, чтобы встретить ее за воротами.

Он поздоровался с Энн и сказал, взглянув на небо:

– Надеюсь, что дождя сегодня не будет. Облака уже не выглядят столь угрожающе как раньше.

Энн тоже посмотрела вверх.

– Я даже не взяла зонтик. Я настроена оптимистично, даже если и пострадает моя шляпка.

И действительно, Энн выглядела счастливой, словно на самом деле была рада, что согласилась сопровождать его в церковь. Как глупо с их стороны, что они впустую потратили больше недели после их знакомства, которое, казалось, доставляло удовольствие им обоим. Сид много думал о ней в течение той недели и осознал, что она будет здесь лишь один месяц.

Сейчас, на свежем воздухе, он чувствовал себя бодрее.

– Все остальные отправились в англиканскую церковь, – сказал Сид. – Я видел, как проезжали кареты. Какое оправдание вы придумали для того, чтобы не ехать с ними?

– Никакого, – ответила Энн. – Я поговорила с Джошуа наедине и спросила, может ли Дэвид поехать в церковь с ним. Я объяснила ему, почему не поеду сама, и полагаю, что он не будет обсуждать это с кем-либо еще. В любом случае, почему кто-то еще должен интересоваться, где я нахожусь?

Ральф упоминал о ней во время верховой прогулки на прошлой неделе и интересовался мнением Сиднема относительно внешности Энн. Причем в такой нарочито грубой манере, что это явно было сделано намеренно. А потом, другим вечером, они с Энн вернулись в гостиную и были замечены Аллином. В его глазах было веселое удивление. А позже Сид перехватил взгляд Морган, и она нежно улыбнулась ему. Бедвины, видимо, были намного сильнее заинтересованы, чем могла предполагать мисс Джуэлл, но Сиднему не хотелось тревожить её, сообщая об этом. Черт бы побрал этих Бедвинов! Женщины, с которыми он хотел дружить, их не касались.

– Сегодня днем герцогиня устраивает для всех поездку, – сказала Энн. – Я не должна опоздать.

– И я потом собираюсь в Ти Гвин, если не будет дождя.

– Чай[6 - В оригинале здесь присутствует игра слов: в валлийском названии поместья Ty Gwyn первое слово произносится так же, как и английское слово Tea – чай] что? – спросила Энн.

– Ти Гвин, – повторил Сид, – Два валлийских слова, означающие «Белый дом», хотя на самом деле, он не очень-то и белый. Это внушительных размеров особняк из серого камня с примыкающим к нему парком. Я думаю, что в прежние времена дом действительно был белым, но его снесли и отстроили заново примерно лет сто назад или чуть раньше. Сейчас он принадлежит герцогу Бьюкаслу, но я надеюсь выкупить его для себя.

Сид, наконец-то, два дня назад заговорил на эту тему с Бьюкаслом. Герцог не сказал «да», но и не отказал. Он просто пристально взглянул на Сиднема своими чуть прищуренными серебристыми глазами, нащупывая ручку монокля.

– Несомненно, – произнес, наконец, Бьюкасл, – у тебя имеется множество неоспоримых причин, почему мне следует выполнить эту твою просьбу, Сиднем. Я выслушаю их все, прежде чем покину Глэнвир, но не сегодня. Сейчас герцогиня ожидает меня к чаю в гостиной.

Именно так все и произошло. Но герцог не сказал «нет».

– Вы говорили об этом, когда мы гуляли в долине, хотя и не произносили названия. Ти Гвин. Мне нравится название и в его валлийском варианте и в переводе. Оно звучит довольно радостно.

– Возможно, вы бы согласились как-нибудь съездить туда со мной, прежде чем уедете?

Сид только сказал это и тут же пожалел. Он надеялся, что когда-нибудь в будущем, Ти Гвин станет его домом. Это стало бы местом, в котором ему будет комфортно, где он мог бы пустить корни и быть счастливым, насколько это возможно, весь остаток жизни. Сид не был уверен, являлось ли решение взять туда мисс Джуэлл мудрым, хотя, почему это вызывало сомнения, он не знал.

Но слова уже вылетели.

– Мне хотелось бы показать вам это место, – продолжил он. – Я всегда слежу, чтобы парк был ухоженным, а дом содержался в чистоте. Хотя прошел почти год с тех пор, как оттуда уехали последние арендаторы.

– Тогда я бы с удовольствием поехала, – сказала Энн. – Благодарю вас. Буду с нетерпением ждать этого.

После этого они почти не разговаривали. Выйдя через парковые ворота, они свернули налево на узкую дорожку со шпалерами[7 - Шпалера (здесь) – плотно посаженные и ровно подстриженные наподобие стены деревья по сторонам аллеи или дорожки в регулярном парке.] по обеим ее сторонам, прошли по каменному мосту, и вскоре уже были в деревне. Она была маленькой и живописной, с серыми каменными зданиями. Крыши некоторых домов были покрыты соломой, а другие – шифером. Дома стояли неподалеку от дороги под разными углами к ней, вокруг каждого располагались сады, по периметру окруженные живыми зелеными изгородями из бирючины[8 - Бирючина – род кустарников, реже деревьев, семейства маслиновых. Бирючину используют как декоративное растение для озеленения (хорошо переносит городские условия, стрижку) и в полезащитных полосах.]. Перед домами были разбиты цветочные клумбы и лужайки, а позади – длинные овощные грядки. Здание англиканской церкви было высоким, с узким шпилем, а валлийский храм, находившийся чуть дальше по дороге, казался более приземистым и массивным.

Сид не посещал валлийскую церковь регулярно. Он брал уроки валлийского у Тюдора Риса, местного священника, и потому понимал и сам мог произнести несколько фраз на валлийском, а также довольно свободно читал на этом языке. И все же Сиднем быстро терялся, когда люди вокруг него просто беседовали, и длинные проповеди тоже были выше его понимания. Но он действительно иногда приходил сюда. Ему нравилась мелодичность валлийского языка, религиозный пыл священника и местной паствы. Но более всего его привлекала музыка.

Сиднем больше не стеснялся местных жителей, которые уже давно привыкли к его внешности. Но этим утром, войдя в церковь в сопровождении мисс Джуэлл, он испытал чувство неловкости, ощутив тишину, установившуюся в храме, а затем возобновившиеся кивки и шепот прихожан. Взгляд, брошенный на Энн, сказал ему, что и она тоже чувствовала себя неловко.

Но Сид знал, что эту утреннюю службу, он запомнит надолго. Возможно, навсегда. Хотя местные жители и привыкли к нему, большинство из них, однако, соблюдало дистанцию. Это было вызвано больше уважением, нежели отвращением. Он всегда сидел на скамье в одиночестве, но не сегодня.

Сегодня рядом с ним, в течение полутора часов, сидела красивая женщина и, слава Богу, что никто не мог прочитать его мыслей. Во время длинной проповеди Сиднем развлекался, фантазируя на тему ее отношения к нему.

Тем не менее, больше всего ему запомнилось, как Энн покраснела и улыбнулась, когда Тюдор Рис внезапно перешел на английский язык, чтобы представить мисс Энн Джуэлл прихожанам и поприветствовать ее. И то, в какой восторг она приходила во время исполнения каждого гимна, когда сто или даже более валлийских мужчин и женщин вокруг них начинали петь хвалу совершенно гармонично без всякой подготовки.

Они покинули церковь, пожав руку священнику, раскланялись и улыбнулись людям, которые толпились на улице, сплетничая и обмениваясь новостями. Да, подумал Сиднем, это утро он запомнит навсегда.

Он мог бы взять мисс Джуэлл в Ти Гвин в один из дней в течение двух следующих недель, и ему будет, что вспомнить после того, как она возвратится в Бат. Сид понятия не имел, будут ли его воспоминания болезненными или приятными. А может даже, он будет вспоминать об этом с полным равнодушием. Сиднем решил, что только время ответит на этот вопрос.

– Мистер Батлер, – сказала Энн, когда на обратном пути они на несколько минут остановились на мосту, чтобы полюбоваться на расположенную внизу долину. – Я понимаю, почему вы так влюблены в Уэльс. Это – намного больше, чем просто другая страна, не так ли? Это похоже на другой мир. Я очень рада, что приехала сюда.

– Я тоже этому рад, – ответил Сид.

А потом он почувствовал себя глупо и даже немного встревожился, потому что Энн ничего не ответила. Они оба замерли, и его слова, казалось, повисли в воздухе. Наконец, они продолжили свой путь, свернув к воротам парка, и Сид задумался о том, чтобы ему еще сказать.

Он не был даже уверен, что рад ее приезду. За прошедшие годы Сид привык к своему вынужденному воздержанию и отсутствию женщин в его жизни, потому как не нашлось женщины, которая бы напомнила ему о том, чего он лишился, став неприкасаемым.

Но когда Энн Джуэлл появилась в Глэнвир и в его жизни, судьбе было угодно, чтобы эта прекрасная женщина захотела стать его другом. Тем не менее, Сиднему никогда не забыть, как Энн отреагировала на него при их первой встрече, и как отпрянула, неосторожно коснувшись его щеки на скалах между двумя пляжами. Или как, несколько дней назад, она повернулась и сбежала вниз с холма, как раз в тот момент, когда Сиднем был готов поддаться искушению и поцеловать ее.

Она была его другом – не более того.

Сиднем был уверен, что ему опять придется сражаться со своими демонами, после того, как Энн уедет.

Он будет скучать по ней, и все же изо всех сил постарается забыть ее.




После того воскресного утра, когда Энн Джуэлл и Сиднем Батлер вместе посетили церковь, а потом Сид проводил Энн до Глэнвир-Хаус, прежде чем одному вернуться в свой коттедж, они стали встречаться почти каждый день.

Энн получила от этой прогулки гораздо большее удовольствие, чем сама ожидала. Это действительно было странным, особенно, в свете того обстоятельства, что служба на валлийском языке осталась совершенно непонятной для Энн. Хотя, по правде говоря, это было не совсем так. Каким-то образом, церковная служба достигла сердца Энн, в обход ее разума, не только музыка, но вся служба в целом. Было что-то невероятно чарующее в том, чтобы иметь в качестве сопровождающего этого мужчину, пройтись вместе с ним до церкви, сидеть рядом с ним на скамье и вместе возвратиться домой.

В течение следующих полутора недель Энн иногда случайно встречалась с Сидом Батлером во время прогулок. Например, на утесах, куда она пошла однажды вечером после того, как уложила Дэвида спать. Однако, чаще всего, их встречи были запланированными. Обычно они проходили днем, когда Сиднем заканчивал свою работу, а Дэвид был занят играми с другими детьми.

Мистер Батлер пригласил Энн посетить деревенскую школу в компании c мистером Джонсом. Так как дети были на каникулах, они втроем сидели за узкими деревянными партами в единственной классной комнате и более часа беседовали. Или, точнее, Энн и мистер Батлер слушали красноречивый рассказ школьного учителя об Уэльсе, его истории и образовании. Энн с интересом обнаружила, что мистер Джонс преподавал как на английском, так и на валлийском языке. А его ученики после нескольких недель обучения почти всегда становились двуязычными.

Сид Батлер пригласил Энн нанести совместный визит мистеру и миссис Ллуид, поскольку в свое время Энн мечтательно упомянула о прекрасной игре на арфе, которую она слышала. И миссис Ллуид провела около получаса или чуть более, показывая Энн инструмент, демонстрируя различные звуки и аккорды и играя, в то время как Сид Батлер беседовал с мистером Ллуидом о сельском хозяйстве. Миссис Ллуид настояла на том, чтобы они остались на чай, и во время чаепития к ним присоединились сыновья хозяев дома – двое мальчиков одиннадцати и двенадцати лет. После того, как Энн рассказала им о своем сыне, мальчики выразили сожаление, что Дэвид не приехал. Сыновья Ллуидов посещали деревенскую школу.

Энн прогуливалась с Сиднемом Батлером по сельским тропинкам или сидела на берегу ручья в долине, или бродила с ним по пляжу. Однажды, они отправились на долгую прогулку к отдаленному выступу в море, которого оба называли Драконом.

– Кое-кто из местных жителей утверждает, что это – настоящий валлийский Дракон, превращенный в камень морским божеством, – со смехом сказал Сиднем. – Это весьма увлекательная легенда, но полагаю, что они просто пытаются выяснить насколько доверчивыми могут быть англичане.

В тот день они прихватили с собой корзинку со снедью для пикника и сидели, с трех сторон окруженные водой, искрившейся в свете солнца, лакомясь тончайшими кусочками хлеба с маслом и сыром, смородиновыми кексами, запивая все это тепловатым лимонадом.

– У меня ощущение, будто я нахожусь на корабле, – сказала Энн, – плыву… Ммм, по каким-то экзотическим потрясающим краям.

– Путешествие в вечность, – произнес Сид. – В заманчивую безупречную вечность.

– Нет, не в вечность, – возразила Энн. – Было бы очень грустно, если бы я не могла возвратиться. И я не смогла бы уехать без Дэвида.

– Вы правы, – согласился Сид. – Ну, тогда не навсегда. А только в течение долгого, долгого дня.

– Согласна, – ответила Энн, растянувшись на траве и пристально вглядываясь в синее небо, так же, как неделей ранее, она смотрела на звезды.

– Долгий день. Разбудите меня, когда придет время возвращаться домой.

Но Сиднем пощекотал ей нос длинной травинкой почти сразу после того, как Энн прикрыла глаза. Они расхохотались, и их лица оказались совсем близко друг от друга. Она снова закрыла глаза, чтобы избавить их обоих от возникшего напряжения, и дать им возможность отодвинуться друг от друга, выпутаться из этого положения. От этой напряженности она определенно испытывала какое-то горькое удовольствие. И все же Энн не могла вынести мысли о его прикосновениях. Энн так и не смогла понять: то ли причиной была его внешность, от которой ее коробило, то ли – ее собственные воспоминания об интимных отношениях. А возможно, и то, и другое.

За все эти дни ни разу не шел дождь. На небе не было ни облачка.

Энн казалось, что они обсудили уже всех и вся. С Сидом ей было так же комфортно, как и с любой из ее близких подруг, за одним исключением – он был мужчиной.

Это оказалось очень приятным – иметь друга-мужчину. Она больше не беспокоилась, что ее заметят в обществе Сида Батлера. Это было неизбежно. Бедвины, да и другие гости, неоднократно видели их вместе. Почему она должна беспокоиться, в конце концов? Между ними не было ничего такого, что нужно было скрывать. И никто, даже Джошуа, не поддразнивал ее за дружбу с управляющим Глэнвир.

Даже Дэвид видел их вместе однажды днем. Он играл с другими детьми на лужайке, когда Энн и мистер Батлер вышли из-за холма. Дэвид оставил своих друзей и примчался к ним.

– Мама, – закричал мальчик, – я порезал палец корой дерева, видишь? Но леди Эйдан отвела меня в детскую, почистила ранку и перевязала палец. И мне совсем не больно. Только стало чуть труднее ловить мяч. Как поживаете, сэр? Этим утром я опять ходил рисовать. Не могу дождаться, когда мистер Аптон начнет учить меня писать маслом. О, Жак зовет меня, я должен идти.

И, не дожидаясь ответа, Дэвид убежал прочь. Энн посмотрела на Сида Батлера и обнаружила, что он улыбается.

– Когда я был мальчишкой, – сказал Сид, – у меня не находилось столько времени для общения со взрослыми. Я чувствую себя польщенным.

– Дэвид очень счастлив здесь. Боюсь, что он будет ужасно опечален, когда придется возвращаться в Бат.

– За исключением того, что перед ним будет стоять сложная задача – попытаться договориться с мистером Аптоном по возвращении в школу.

Энн нравилось иметь друга, с которым можно было обсуждать что угодно, и, в то же время, можно отказаться говорить о чем-либо, не порождая неуместное любопытство или обиду. Так, например, когда Сиднем опять спросил о ее семье, в ответ Энн заговорила о Фрэнсис. О том, какую комнату та обустроила специально для нее, Сюзанны и Клодии в своем поместье Барклай-Корт в Сомерсете, куда они приезжали всякий раз, когда школьные каникулы совпадали с пребыванием Фрэнсис у себя дома. Сиднем Батлер никак не прокомментировал изменение предмета разговора. У него тоже были свои болезненные темы, которых Энн не касалась. Она знала, что разговоры о его таланте художника были весьма мучительны для него, поэтому Энн не решалась снова заговорить с Сидом Батлером на эту тему.

Для Энн стало неожиданностью, когда однажды, взглянув на календарь, она обнаружила, что пошла уже последняя неделя ее присутствия в Уэльсе. Энн ожидала, что пребывание в поместье Бьюкасла будет казаться бесконечным, а теперь не могла поверить, что ее время здесь почти истекло. Ей бы следовало испытывать сожаление из-за Дэвида, но в равной степени она и сама испытывала сожаление. Больше всего ее печалил неизбежный конец дружбы, которая только что расцвела, и которая приносила Энн столько удовольствия.

И вот теперь все это закончится. Маловероятно, что они встретятся вновь или будут обмениваться письмами после ее отъезда. Через месяц, подумала Энн, они уже наполовину забудут друг друга. А через год, если и будут вспоминать, то лишь мимолетно.

Энн решила, что Сиднем запамятовал о своем предложении взять ее, чтобы посмотреть Ти Гвин, – дом и владения, которые он надеялся купить у герцога Бьюкасла. Тем не менее, за три дня до отъезда он упомянул об этом вновь. Мистер Батлер был приглашен в Глэнвир на обед, после которого Энн и Сиднем сели в гостиной несколько обособленно от остальных, впрочем, как и ранее. Как правило, никто не отпускал замечаний относительно их пристрастия к компании друг друга, заставляя их почувствовать себя необщительными или застенчивыми.

Энн предположила, что она – недостаточно значимая персона для того, чтобы кто-то замечал ее – хотя все были неизменно любезны и добры с нею. А мистер Батлер был всего лишь управляющим. Почему кто-то должен был их замечать?

– Поедем туда послезавтра?- спросил Сиднем. – К сожалению, завтра я буду занят весь день, но послезавтра я свободен. Полагаю, что мы могли бы устроить пикник в Ти Гвин, и попутно я бы проверил, как обстоят дела с работой, которую поручил выполнить во время своего последнего визита.




Экскурсия была назначена на послезавтра – все решили отправиться на длительную прогулку в замок Пембрук. Старшие дети были весьма возбуждены перспективой подъема на зубчатые стены и спуска в темницу замка. Энн тоже собиралась поехать. Но она знала, что ее присутствие не было столь уж необходимым. Хотя, конечно, взрослые уделяли особое внимание своим собственным детям, тем не менее, все они в равной степени приглядывали и за чужими детьми. Таким образом, у Дэвида было достаточно много временных отцов и матерей.

И это не выглядело так, словно Энн не заботилась о сыне. Напротив. Несмотря на ее частые прогулки с мистером Батлером, на самом деле, Энн провела гораздо больше времени с Дэвидом, или, по крайней мере, с большой компанией взрослых и детей, в которой был и ее сын, чем ей когда-либо удавалось во время учебного года в школе.

Ей действительно хотелось увидеть Ти Гвин. Это было место, которое мистер Батлер надеялся назвать своей собственностью. Место, где он, возможно, проживет оставшуюся часть своей жизни.

И ей хотелось увидеть это. Хотелось иметь воспоминания об этом месте.

Энн также желала провести еще один день в обществе Сида Батлера, прежде чем она уедет. Это будет их последний день.

Довольно тягостная мысль.

– Я бы с удовольствием поехала, – сказала Энн. – Я поговорю с Дэвидом, чтобы убедиться, что он не будет возражать, если я не поеду с ним в замок Пембрук. И попрошу Джошуа присмотреть за Дэвидом. Не думаю, что кто-то из них будет возражать.

– Тогда, в час дня моя двуколка будет у ваших дверей, если вы не передумаете.

Двуколка. Это был бы первый раз, когда они рисковали отправиться куда-то, куда невозможно добраться пешком. У Энн возник вопрос, повезет ли их грум. Но компании из трех человек было бы очень тесно в двуколке.

Энн с большим нетерпением ожидала эту поездку, несмотря на то, что, отправляясь в Ти Гвин, она лишала себя возможности увидеть замок Пембрук. Вечером ей с трудом удалось заснуть. Чувствуя отвращение к себе, Энн подумала, что похожа на ребенка, не способного заснуть в предвкушении обещанного ему удовольствия. Хотя отнюдь не только волнение гнало от нее сон.

Это будет их последний день вместе.

Энн надеялась, что прекрасная погода продержится еще один день.




ГЛАВА 9


Стояла прекрасная погода.

Когда экипажи поздним утром выехали в замок Пембрук, на ясном голубом небе сияло солнце. Позже, наблюдая из окна своей спальни, как пришел пешком мистер Батлер, и почти в тот же самое мгновение со стороны конюшен показалась двуколка, Энн отметила, что на небе все еще не было ни облачка.

Она завязала ленты своей соломенной шляпки под подбородком и поспешила вниз по лестнице, не ожидая пока ее позовут. Она вновь почувствовала себя молоденькой девушкой.

Мистер Батлер стоял в центре холла, с улыбкой глядя на нее. Удивительно, подумала Энн, как быстро она привыкла к его внешнему виду: к пустому правому рукаву, к багровой израненной правой стороне его лица, глазной повязке.

– Кажется, нас ожидает прекрасный день для прогулки, – сказал Сиднем Батлер.

Когда они вышли на улицу, Энн увидела, что возле лошади стоит конюх. Он почтительно поклонился им и остался стоять на своем месте, пока мистер Батлер помогал Энн усесться с левой стороны двуколки, а затем сам сел рядом с нею. Конюх передал ему вожжи и отошел назад, а они двинулись в путь.

Сиднем Батлер собирался сам править лошадью? Ей следовало этого ожидать. Она знала, что он способен справиться с любыми сложными задачами, включая и управление лошадью.

– Вы в безопасности, – заверил управляющий Энн, догадавшись, о чем она думает. – Я уже неоднократно делал это раньше. Удивительно, как много всего можно делать одной рукой. Я даже управлял упряжкой лошадей, когда выдался случай, хотя, должен признаться, это было нечто ужасное.

Его левая рука, впервые взглянув на которую, она обратила внимание на кисть с длинными артистичными пальцами, а позже, когда эта рука замечательно управлялась с вилкой, что она – ловкая и умелая, кроме всего этого, была очень сильной, настолько насколько это вообще возможно. Что Энн осознала, когда он безо всякого видимого усилия повернул лошадь и позже, когда они остановились возле его коттеджа, чтобы слуга погрузил корзинку для пикников в двуколку, после чего они выехали за ворота, пересекли мост и круто повернули с главной дороги на более узкую, которая вела через деревню и дальше.

– Вы можете писать левой рукой? – спросила Энн.

– У меня получается изобразить нечто похожее смесь паутины и птичьих следов. Но, к моему большому удивлению, похоже, что другие люди способны расшифровывать мои каракули. Теперь я также в состоянии произнести слово, состоящее более чем из трех букв, за минуту только при условии, что мой язык помещается под мою щеку под правильным углом.

Энн рассмеялась, поскольку он и сам тихонько посмеивался. Теперь было странно вспоминать, что в первый раз она восприняла его как печального сломленного мужчину, а он признался, что одинок. Но, конечно же, Сиднем Батлер не был человеком, погруженным в жалость к самому себе или потерпевшим поражение. Он был в состоянии смеяться над всеми видами глупости и даже над самим собой, – явный признак большой внутренней силы.

– Но тогда разве вы не можете держать в левой руке и кисть? – спросила Энн.

Она тут же пожалела о сказанном, хотя вопрос не был случайным. Энн, действительно хотелось знать, пытался ли он это сделать. Если Сиднем Батлер принял этот вызов, так же, как принимал другие, то возможно, он просто потерпел в этом случае неудачу. Энн осознала, что пересекла невидимую линию, которую они установили между собой в самом начале их знакомства. И хотя не было никакого внешнего признака, что его настроение изменилось, но во внезапно установившемся молчании была натянутость, которой не было раньше.

– Нет, – произнес Сид Батлер через некоторое время. – Мои кисти всегда в моей правой руке, мисс Джуэлл.

Он сказал об этом в настоящем времени. Энн не поняла, что он имел в виду. Но она не осмелилась спросить об этом. Она и так уже зашла слишком далеко.

Они преодолели еще один крутой поворот за деревней, и дорога стала такой узкой, что придорожные посадки по обеим сторонам дороги задевали колеса двуколки.

– Что, если нам встретится другая повозка? – спросила Энн.

– Один из нас вынужден будет дать задний ход, – ответил Сиднем. – Это более эффективно, чем сидеть и сердито смотреть друг на друга. В этой местности каждый становится мастером в искусстве двигаться задним ходом.

Справа от них за зеленой изгородью изгибались под легким ветерком зеленые хлеба. Овцы паслись на более каменистой почве слева. А вдали неизменно виднелись вездесущие утесы и море. Дул теплый соленый ветерок.

– Вы, должно быть, очень гордитесь вашим сыном, – сказал Сид. – Он – прекрасный ребенок.

Энн взглянула на него с удивлением и признательностью.

– Несколько дней назад Ральф, Аллин, и Фрея рассказывали мне, с каким желанием он отдается и учебе, и развлечениям, – пояснил Батлер. – И что он готов играть со всеми младшими детьми. А здесь их собралась целая толпа, вы не согласны?

– Дэвид всегда был доброжелательным мальчиком, – сказала Энн. – В школе его любят все учителя и девочки. Раньше, когда он был меньше, я думала, что школа для него – замечательное место. Но он не может оставаться там вечно. Особенно ясно я осознала это за прошедший месяц. И все-таки, мне страшно подумать, что надо позволить Джошуа найти для него школу для мальчиков. Ох, мистер Батлер, оказалось, что быть родителем – намного труднее, чем я могла себе представить.

– В самом деле? – он взглянул на Энн, прежде чем повернуть двуколку с узкой дороги на другую, изрезанную колеями и проходящую между двух полей.

– Я ловлю себя на желании направлять его и руководить им, – сказала Энн, – потому что знаю, что для него лучше, и каким человеком я хотела бы его видеть. Например, я пыталась убедить Дэвида думать о живописи только как об интересном времяпрепровождении. Ему ведь придется зарабатывать себена жизнь, когда он вырастет. Но я была поражена, обнаружив, что он – уникальная личность, полностью независимая и очень отличающаяся от меня, с собственной волей. Почему это стало таким шоком? Умом я всегда понимала, что это верно в отношении всех людей. Но некоторые уроки необходимо выучить также и сердцем, прежде чем мы действительно усвоим их. Так легко быть родителем, пока не заведешь своих собственных детей.

Сиднем приглушенно рассмеялся.

– Вы заставили меня поверить, мисс Джуэлл, что мне, возможно, повезло, что у меня никогда не будет своих детей.

– Ох, – Энн резко повернулась к нему, – пожалуйста, не поймите меня превратно. Дэвид – это самое дорогое, что есть в моей жизни.

И тотчас же Энн пронзило чувство вины, потому что она наслаждалась этим прекрасным днем без сына. Фактически, она почти не вспоминала о нем. Понравилась ли ему поездка в замок? Не рисковал ли он чрезмерно на лестницах и зубчатых стенах? Достаточно ли Джошуа приглядывал за Дэвидом? Хорошо ли он себя вел?

Мистер Батлер посмотрел на нее и улыбнулся.

Почему у него никогда не будет своих детей? Потому что он намеревался никогда не вступать в брак? Потому что он не мог? Включала ли в себя пытка…

Внезапно ее внимание было отвлечено. Сиднем Батлер остановил двуколку, и Энн увидела, что впереди них дорога упирается в нечто, похожее на большую неглубокую чашу. Эта долина была окружена со всех сторон деревьями, за исключением участка, где проселочная дорога переходила в посыпанную гравием подъездную дорожку с деревянными воротами из пяти брусьев, с простыми ступеньками перелаза рядом с ними и пешеходной тропинкой. Перед ними расстилались обширные, покрытые травой луга, протянувшиеся по обе стороны от дороги. На них паслись кудрявые овечки. Некоторые нашли убежище от солнца в тени нескольких старых дубов и вязов.

Должно быть, где-то перед подъемом с противоположной стороны долины имеется низкая изгородь, подумала Энн. Выше она могла видеть коротко подстриженные лужайки, цветочные клумбы и что-то, напоминавшее розовые кусты. И, конечно же, там, на дальнем склоне находился дом, более всего привлекший к себе ее внимание. Он был построен из серого камня, и с точки зрения архитектуры был не особенно красив: квадратной формы, трехэтажный и очень основательный, с прямоугольными окнами на двух нижних этажах и квадратными на верхнем. Стены более чем наполовину были увиты плющом. Со всех сторон дом окружали деревья.

Это строение нельзя было назвать ни просто домом, ни настоящим особняком. Он был маловат в сравнении с Глэнвир, отстоявшим от него всего на несколько миль. Помещичий дом – вот правильное название. Низина, в которой приютились дом и парк, создавала впечатление полной уединенности и компактности, если и не совсем чего-то незначительного.

По другую сторону дороги, с которой они свернули, на расстоянии одной или двух миль, находилось море.

Энн вдруг осознала, что мистер Батлер не сделал ни одного движения, чтобы спуститься вниз и открыть ворота. Он смотрел на нее.

– Что вы об этом думаете? – спросил мужчина.

– Я думаю, – ответила Энн, в то время как ее глаза упивались видом дома, деревьев, цветника, усеянного овцами луга и всего парка в целом, – что вы будете счастливы здесь, мистер Батлер. Разве может быть иначе?

Как мог кто-то не быть здесь счастливым? Внезапно ее охватила такая зависть, такая сильная тоска, что казалось, ее сердце откликнулось на это физической болью.

– Когда я приехал в Глэнвир, здесь жили на основании десятилетнего договора аренды отставной военно-морской капитан и его жена. В прошлом году они отсюда уехали, и я почти не предпринимал попыток найти новых арендаторов. Полагаю, это единственный случай, когда я пренебрег своими прямыми обязанностями управляющего Бьюкасла.

– Герцог продаст его вам?

– Бьюкасл не сказал «нет», но он также не сказал и «да». Он обещал дать мне ответ перед своим отъездом отсюда.

Внезапно Энн осознала, что управляющий, должно быть, очень богатый человек, если способен сделать предложение о покупке такой собственности. В социальном положении между ними зияла пропасть. Хорошо, что она не строила никаких планов в отношении него.

Но Энн была очень рада, что они стали друзьями.

– Не подержите ли вы вожжи, пока я открою ворота? – спросил Сиднем.

– Позвольте, это сделаю я. – Энн выпрыгнула из двуколки, не дожидаясь его ответа, открыла ворота и качнула их на петлях назад. Потом она встала на нижний брус и прокатилась часть пути, глядя на мистера Батлера в двуколке, над которым хотела подшутить. Внезапно Энн осознала всю эту окружавшую ее сельскую красоту: зеленую траву, синее небо, пение птиц, стрекот и жужжание насекомых, легкий ветерок. Она вдыхала запахи растений, животных и моря, ощущала, как припекает солнце. Энн поняла, что это – одно из тех ярких счастливых мгновений, которые навечно сохраняются в памяти.

Без улыбки, Сиднем пристально вглядывался в ее лицо. Было невозможно догадаться, о чем он думает. Возможно, Энн обидела его, самолично открыв ворота. Вероятно, Сиднем Батлер подумал, что она считает его неспособным сделать это самостоятельно.

– Я не могла не поддаться искушению, – сказала Энн. – Вы подождете немного, пока я взберусь по ступенькам перелаза?

– Несмотря на то, что ворота уже открыты? – он криво улыбнулся ей.

– Перелазы сделаны для того, чтобы взбираться по ним, – заявила Энн. – Никогда не могла сопротивляться этому желанию.

Взмахнув рукой в направлении перелаза, он одарил ее чуть насмешливым полупоклоном со своего места в двуколке.

Но к тому времени, как Энн вскарабкалась на две каменные ступеньки и, перекинув обе ноги через деревянную перекладину, уселась на ней, чтобы повернуться и одарить его улыбкой, Сиднем уже выбрался из двуколки и, закрепив вожжи на верхней перекладине ворот, шагнул по направлению к Энн, предлагая ей руку, чтобы помочь спуститься.

– Если бы у меня сейчас было две руки, я смог бы сыграть роль настоящего джентльмена и перенести вас вниз.

– Но тогда, – заметила Энн, вкладывая свою правую руку в его левую, а другой придерживая юбку, – я упустила бы шанс спуститься, подобно королеве, мистер Батлер.

Тем не менее, из нее получилась очень недостойная королева. Когда нижняя ступенька опасно зашаталась под ее весом, Энн спрыгнула на землю и едва смогла удержаться от того, чтобы не столкнуться с Сиднемом головами. Рассмеявшись, Энн посмотрела ему в лицо, находившееся всего лишь в нескольких дюймах от ее собственного.

Дежавю[9 - Дежавю (фр. deja vu – уже виденное) – психологическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации.] сразило ее, подобно удару кулаком в низ живота. Это было так похоже на эпизод на утесе.

Его левый глаз казался очень темным и напряженным, а неулыбающийся рот был очень красив. Энн чувствовала его дыхание у своего лица. Всем своим телом она ощущала жар его тела. На одно головокружительное безумное мгновение она качнулась чуть ближе к нему, полуприкрыв глаза.

А затем резко отшатнулась и опять рассмеялась, вырывая свою руку из его руки, так же, как она сделала это в прошлый раз.

– Благодарю вас, сэр, – беспечно сказала Энн. – Я, несомненно, была бы весьма опечалена, если бы вы не поддержали меня. Полагаю, что моя гордость и чувство собственного достоинства пострадали бы больше, чем любая другая часть меня, но гордость и чувство собственного достоинства тоже следует оберегать.

– Я должен был это предвидеть, – произнес Сиднем Батлер.

Несколько мгновений спустя они опять уселись рядом в двуколку и продолжили свой путь в долину, где находились помещичий дом и парк Ти Гвин.

Энн думала о том, что она опять почти дотронулась до него. Не просто до его руки, но до него самого. Она почти поцеловала его – и он это понимал. Сейчас он неподвижно сидел рядом с Энн, зная, что женщина избегает его. Но, скорее всего, он неправильно понимал причину этого.

Дело было не в нем. Совсем не в нем.

Причина заключалась в ней.

Физическая близость внушала ей ужас.

Но возможно, Сиднем Батлер почувствовал облегчение, когда она отвернулась. Энн не была девственницей. Она была изнасилована. У нее был ребенок. Все эти факты легко могли заставить мужчину чувствовать к ней отвращение, равное тому, которое Энн могла бы испытывать в отношении него.

Но Энн не думала, что он чувствовал отвращение.

Она посмотрела на долину и дальше – на дом и сады, и вновь попыталась просто почувствовать себя счастливой.



***





В Ти Гвин не было постоянно проживающих слуг. Тем не менее, Сиднем следил за тем, чтобы за садами регулярно ухаживали, а также проветривали и убирали дом. Как управляющий герцога Бьюкасла он делал бы так, даже если бы у него не было личной заинтересованности в этой собственности. Но тогда, возможно, он не приезжал бы сюда так часто, чтобы лично убедиться в проделанной работе.

Он направил двуколку к конюшне, распряг лошадь, задал ей воды и овса. В это время мисс Джуэлл всего лишь за этим наблюдала, поскольку от ее помощи он вежливо отказался. Сиднем оставил корзину для пикника в двуколке, чтобы позже они могли принять решение, где именно устроить пикник.

Сиднем испытывал странное нежелание вести Энн в дом. Или возможно, все было как раз наоборот. Ему мучительно сильно хотелось показать ей дом, но хотелось сделать это в правильное время. В момент прибытия он все еще чувствовал себя немного расстроенным из-за происшествия на перелазе, когда он почти поцеловал ее. Вышла бы ужасная бестактность! Когда Энн отпрянула от него, это стало веским напоминанием о том, какой глупостью с его стороны было бы позволить себе влюбиться в эту женщину.

Иногда, поскольку они становились друзьями, и, вообще, он чувствовал себя очень уютно в ее компании, Сиднем забывал о том, что в отношениях между ним и любой женщиной не может быть ничего иного кроме дружбы.

В настоящий момент он совершенно не хотел оказаться с мисс Энн Джуэлл наедине внутри любого помещения, хотя сегодня в своем муслиновом платье с завышенной талией и узором в виде веточек, дополненном соломенной шляпкой с гибкими полями, она выглядела еще более привлекательно, чем обычно. И платье и шляпка были отделаны голубыми лентами. А ведь он видел этот ее наряд не в первый раз. Энн казалась загоревшей и похорошевшей после нескольких недель, проведенных в Глэнвир, хотя ей, возможно, и не понравилось бы, если бы Сиднем отметил этот факт – леди обычно не нравится загорелый цвет кожи. Сиднем не думал, что сможет когда-нибудь забыть, как она стояла на нижней перекладине распахнувшихся ворот и со смехом смотрела на него, словно беззаботная девчонка.

Это разрывало ему сердце.

Он повел ее на прогулку по парку, по тропинке, вьющейся среди деревьев, через открытый луг, держась в стороне от овец и их экскрементов. Они полюбовались ромашками, лютиками и клевером, которые невозможно было увидеть на более тщательно подстриженных лужайках за пределами низкого заборчика. Далее они прошли через лужайки, сначала к задней части дома, где, даже при том, что дом стоял пустым, были расположены грядки с овощами, а затем – к фасаду: к ярким цветникам, в которых, к удовольствию Сиднема, не было сорняков и к беседке, увитой розами.

Здесь он с радостью присел, поскольку после почти часовой непрерывной прогулки его правое колено сильно разболелось. Воздух был насыщен ароматом десятков роз, которые росли на клумбах и тянулись вверх, цепляясь за шпалеры[10 - Шпалера(здесь) – деревянная или металлическая решетка или натянутая в несколько рядов проволока, прикрепленная к столбам, служащая опорой для растений.]. Слышалось низкое жужжание пчел.

Однако Энн садиться не захотела. Если бы он знал это заранее, то и сам остался на ногах, но теперь решил не вставать. Сиднем сидел и смотрел на Энн, склонившуюся над розовыми клумбами, чтобы поближе рассмотреть некоторые самые красивые цветки и, слегка коснувшись их, почувствовать их аромат.

Она выглядит довольной и расслабленной, подумал Сиднем. Казалось, что эта женщина принадлежит этому месту так же, как и он сам…

Сиднем не знал, как ему удастся справиться с разочарованием, если Бьюкасл откажется продать ему Ти Гвин. Он не думал, что в этом случае сможет остаться здесь в Уэльсе. Это была тревожная мысль, поскольку на земле не существовало другого места, где бы ему еще хотелось жить.

Но даже, если он действительно когда-нибудь будет жить здесь, если когда-нибудь он вновь будет вот так сидеть в жаркий, навевающий сон летний полдень, то и тогда он будет одинок.

Его взору не предстанет красивая женщина среди цветов.

– Вы можете срезать несколько роз, если хотите, – сказал Сиднем, – и забрать их с собой в Глэнвир. Я принесу из дома нож.

– Они завянут, – ответила Энн, обернувшись к нему. – Лучше я оставлю их здесь, в естественной среде, чтобы они прожили отмеренный им срок. Но спасибо за предложение.

Сиднем встал, когда Энн подошла к нему, а потом снова сел, после того, как и она села рядом. Но ему следовало бы пересесть на другую сторону, запоздало подумал он. Энн села с его «слепой» стороны. Обычно он не был таким неуклюжим.

– Когда я была вынуждена покинуть свое место гувернантки у леди Пруденс Мор, – сказала Энн, – я переехала в небольшой коттедж в деревне Лидмер. Хотя я зарабатывала на жизнь, давая частные уроки, однако я все-таки была вынуждена принять финансовую поддержку, которую мне предложил Джошуа. У меня было несколько учеников и мой маленький сын, которые занимали почти все мое время. И все же я чувствовала себя очень одинокой. Когда я закрывала дверь коттеджа за своими учениками, в нем оставались только Дэвид и я. Иногда я находила это… невыносимым.

– Тогда для вас стало благом, – сказал Сид, – то, что вам, в конце концов, предложили работу в школе-интернате.

– Да, – согласилась Энн, – это лучшее из того, что случилось со мной за долгое время. А вам нравится жить одному?

– Я никогда не бываю совсем один, – заметил Сиднем. – Всегда есть слуги. У меня почти со всеми ними дружеские отношения, особенно с моим камердинером.

Он не мог видеть Энн, не повернув голову направо. Из-за этого Сиднем испытывал определенное неудобство.

– А вам понравится жить здесь? – спросила она. – Принесет ли это вам счастье, которого вы так страстно желаете?

Всего лишь час назад, когда они остановили двуколку на вершине холма, Энн заверяла его, что он сможет быть здесь счастлив. Во время последнего часа они энергично прогуливались, разговаривали и смеялись, а иногда им было уютно просто молчать вместе. Они были согреты солнечным светом и летом. В какой момент их обоих охватила меланхолия?

Весь день Сиднем старался не думать о том, что это был ее последний день в Глэнвир, что уже завтра утром она уедет, что все гости разъедутся к началу следующей недели. Когда-то Сиднем считал дни в страстном ожидании их отъезда. А сейчас он неохотно считал дни совсем по другой причине. Но для мисс Энн Джуэлл пребывание здесь заканчивалось. Сиднем уныло думал обо всех потраченных впустую днях, когда он не виделся с Энн. Но даже, если бы он проводил в обществе Энн все дни напролет, сегодняшний день все равно был бы последним.

– Моя жизнь будет такой, какой я сам ее сделаю, – сказал Сиднем. – Это верно всегда и для каждого из нас. Мы не можем знать, что нам принесет будущее, или какие чувства мы будем испытывать. Мы даже не можем быть уверены, что наши самые тщательно разработанные планы будут осуществлены. Мог ли я предугадать, что случится со мной на Полуострове? Могли ли вы предугадать, что произойдет с вами в Корнуолле? Тем не менее, все это с нами случилось. И это изменило наши планы и наши мечты столь радикально, что никто не осудил бы нас, если бы мы сдались, никогда больше не строили планов и не мечтали. Это – тоже выбор, который каждый из нас должен сделать. Буду ли я здесь счастлив? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть счастливым, если Бьюкасл согласиться продать мне Ти Гвин.

– О чем вы мечтали? – спросила Энн.

Сиднем повернул голову в ее сторону так, чтобы видеть Энн. Она сидела на краю скамейки, лицом к нему и пристально смотрела на него большими глазами, казавшимися дымчатыми под ее длинными ресницами и тенью от полей шляпки. Очевидно, Энн намеренно так пристально рассматривала его изуродованную сторону. Сиднем мог бы предложить ей поменяться местами, но он этого не сделал. Так было безопаснее. Ему следовало постоянно напоминать себе о том, как Энн отпрянула от него там, возле перелаза, – да, это было именно то, что она сделала, – и что ему не следует позволять своим чувствам к этой женщине выйти за пределы дружеских.

– Мои мечты были довольно скромными, – сказал Сиднем. – Я хотел рисовать. Мне хотелось иметь свой собственный дом, жену и детей. Нет, позвольте мне быть совершенно искренним, так, как вы просили. Я хотел быть великим художником. Мечтал выставляться в Королевской Академии. Но я оказался перед выбором, – как видите, выбор существует всегда. Мне также хотелось, чтобы люди видели, что я такой же храбрый и мужественный, как и мои братья. И поэтому я попросил отца купить мне офицерский патент. И чем больше моя семья возражала, утверждая, что такая жизнь не для меня, тем упорнее я на этом настаивал. Теперь я должен жить с последствиями того выбора, который совершил. И я не назову тот выбор неверным. Это было бы глупо и бессмысленно. Тот выбор привел меня ко всему, что случилось с тех пор, включая настоящий момент, и ко всем тем выборам, которые я сделаю сегодня или завтра, или на следующей неделе. К выборам, которые приведут меня и к следующему, и последующим этапам в моей жизни. Все это длинный путь, мисс Джуэлл. Я пришел к пониманию того, что наша жизнь – это путешествие, и всегда требуются сила и храбрость, чтобы сделать следующий шаг, не рассуждая о том, что правильно, а что неправильно.

– Были ли вы столь мудры до того, как получили ранение? – спросила Энн.

– Конечно, нет, – ответил он. – И если я проживу еще десять или двадцать лет, слова, которые я только что произнес, покажутся мне глупыми, или, по меньшей мере, поверхностными. Мудрость происходит из жизненного опыта, а пока что мой опыт исчисляется двадцатью восемью годами.

– На один меньше, чем мне, – сказала Энн. – Вы моложе меня.

– А о чем мечтали вы? – спросил он.

– О браке с кем-то, к кому я смогу чувствовать привязанность, – ответила Энн. – О детях. О скромном собственном домике в деревне. По крайней мере, часть того, о чем я мечтала, я получила. У меня есть Дэвид.

– И вам выбрали потенциального мужа? – спросил Сиднем.

– Да.

Следующий вопрос он бы не задал. Ответ был слишком очевиден. Этот мужчина, кем бы он ни был, бросил ее после того, как выяснилось, что она беременна от кого-то другого.

Это был кто-то из Корнуолла?

– Но вы правы, – сказала Энн. – несмотря ни на что, мы вынуждены продолжать путешествие по нашей жизни. Альтернатива слишком ужасна, чтобы всерьез рассматривать ее.

В наступившей за этим тишине Сид почувствовал себя неуютно. Он был уверен, что она не шевелилась. Должно быть, она все еще сидит боком около него. Конечно же, он мог просто встать. Он все еще не показал ей внутреннее убранство дома. Но какое-то упрямство заставляло его оставаться на месте, и позволить ей вдоволь насмотреться на него. Словно она не видела его прежде.

– Это не очень приятное зрелище, не так ли? – наконец отрывисто произнес Сиднем, и тут же ему захотелось прикусить язык. Что она могла сказать в ответ на такие полные жалости к самому себе слова, кроме как поспешить с совершенно глупой ложью, чтобы утешить его?

– Нет, – сказала Энн, – не очень.

Эти слова скорее позабавили его, нежели причинили боль. Он опять повернул голову и улыбнулся ей.

– Но это часть того, кем вы являетесь, для всех тех, кто знает вас сейчас, – сказала Энн. – Этого нельзя избежать, если только вы не решите стать отшельником или носить маску. Я думаю, что для вас ужасно быть слепым на один глаз, не иметь руки и быть не в состоянии делать многие вещи, которые легко получались у вас раньше. И это, должно быть, ужасно, глядя в зеркало, каждый раз вспоминать, как вы выглядели раньше, и что вы никогда не будете снова так выглядеть. Вы были удивительно красивы, не правда ли? Вы и сейчас красивы. Но те, кто видит вас сегодня, – особенно, как мне кажется, те, кто не знал вас раньше, – быстро привыкают к вашей внешности. Правая сторона вашего лица не слишком привлекательна, как вы сами сказали. Но она не уродлива. Это правда. Возможно, она могла бы быть такой, но не стала. Она является неотъемлемой частью вас самого, а вы – человек, заслуживающий уважения.

Сиднем рассмеялся, все еще глядя на нее. По правде говоря, он был глубоко тронут. Он чувствовал, что, говоря так, Энн не старалась всего лишь утешить его.

– Спасибо, мисс Джуэлл, – сказал Сид. – За все годы, прошедшие с тех пор, как это со мной случилось, не нашлось никого, даже среди членов моей семьи, особенно среди членов моей семьи, рискнувших столь откровенно поговорить о том, как я выгляжу.

Внезапно Энн поднялась со скамьи и подошла к одной из решеток, за которые цеплялись розы. Она наклонила голову, чтобы понюхать один особенно красивый красный цветок.

– Я сожалею, – сказала она, – о том, что произошло раньше.

Многое случилось раньше. Тем не менее, Сиднем понял, о чем она говорит.

– Это моя вина, – сказал он. – Я не должен был даже думать о том, чтобы поцеловать вас.

Но он не думал. В этом была вся проблема. Если бы он думал, то никогда бы не подошел к ней так близко. Он отпустил бы ее руку сразу же, как только Энн восстановила равновесие, и отошел от нее.

Энн повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Но это была я, – сказала она. – Это именно я едва не поцеловала вас.

Ее щеки внезапно зарделись.

Ах! Он не понял этого. Того, что она остановила себя, и теперь она чувствовала, что должна извиниться перед ним. Сид посмотрел вниз и смахнул соринку со своих бриджей.

Однажды, около трех недель тому назад, она прикоснулась кончиками пальцев к его щеке, а затем отдернула руку, словно обжегшись.

Сегодня она почти поцеловала его и снова судорожно отпрянула от него.

Внезапно Сиднем осознал, что Энн стоит прямо перед ним. Сид посмотрел на нее, собираясь улыбнуться и предложить пойти взглянуть на дом. Но ее глаза были такими большими и глубокими, что Сиднему показалось, что он может видеть сквозь них ее душу. И вновь Энн прикоснулась кончиками пальцев к тому же месту, которого касалась раньше.

– Вы не уродливы, мистер Батлер, – произнесла она. – Вовсе нет. Действительно не уродливы.

И, наклонив голову, прижалась губами к левой стороне его рта. Ее губы заметно дрожали, и Сиднем почувствовал, что ее дыхание у его щеки было весьма неровным. Но со стороны Энн это не было символическим поцелуем, призванным всего лишь доказать, что у нее достаточно храбрости, чтобы сделать это. Нет, ее губы оставались прижатыми к губам Сиднема так долго, что он почувствовал ее вкус и возжелал ее настолько, что ему пришлось сжать рукой скамью с силой, достаточной чтобы на деревянном сидении остались вмятины.

Подняв голову, Энн опять посмотрела на него как-то по-особенному, так, что ее взгляд сосредоточился на обеих сторонах его лица. И Сид заметил, что глаза ее полны слез.

– Вы не уродливы, – снова повторила она почти яростно, будто желая убедить в этом саму себя.

– Спасибо, – Сиднем заставил себя улыбнуться и даже тихонько засмеяться. – Спасибо, мисс Джуэлл. Вы очень добры.

Он хорошо понимал, чего ей стоило прикоснуться к нему таким образом. Она была сострадательной натурой. Не ее вина, что он чувствовал себя сейчас еще более безрадостно, чем раньше.

У нее был вкус солнечного света, женщины и мечты.

– Могу я показать вам дом? – спросил Сид, вставая.

– Да, пожалуйста. Я весь день ждала этого с нетерпением.

А затем он совершил нечто весьма огорчительное, нечто, чего не делал уже в течение длительного времени. Он предложил Энн свою правую руку, чтобы женщина могла опереться на нее.

Ничего особенного, если не считать того, что ничего не произошло.

Руки не было.

Она шагнула к нему, даже не заметив этого его жеста.

На краткий миг он забыл, что был всего лишь половиной человека.




ГЛАВА 10


Энн очень сильно ощущала его присутствие с того самого момента, как они вошли в прохладный безмолвный дом, и все то время, пока он показывал ей каждую комнату внизу и на верхних этажах. Энн воспринимала Сиднема Батлера как мужчину, как очень сексуального мужчину, к которому ее собственное женское тело испытывало желание, граничащее с болью.

Она была наполовину напугана этими ощущениями, наполовину – очарована ими.

Во время их поцелуя Энн была очень осторожна, стараясь не прикасаться к его правой стороне. Она буквально физически чувствовала эту его правую сторону, опасаясь, что, в конце концов, не выдержит и прикоснется к ней, подобно тому, как люди, боящиеся высоты, страшатся, что могут спрыгнуть с башни или с утеса.

Однако более всего она боялась не его правой стороны.

Целуя Сида, Энн прекрасно осознавала его мужественность и сексуальность, хотя во время поцелуя его губы оставались неподвижными, а его рука так и не коснулась ее.

Именно его мужественности она боялась больше всего.

Или, точнее, своей собственной ущербной женственности.




– Прекрасный дом, – сказала Энн через некоторое время. – Могу понять, почему вы так к нему привязаны. Великолепные квадратные комнаты с высокими потолками. И окна, наполняющие их светом.

В задней части дома окна смотрели на огород и лесистый склон, а из передних был виден цветник и парк. Со всех сторон дом окружала красота. И вдобавок к этому, всего лишь в миле от него раскинулись во всем своем великолепии море и побережье.

– Я влюбился в этот дом в свой самый первый приезд, – сказал Сид. – Есть места, подобные этому, которые покоряют твое сердце сразу и навсегда, хотя мы и не можем найти своим чувствам рациональное объяснение, в то время как другие места, столь же или даже более привлекательные, не в состоянии этого сделать. Мне очень нравятся Глэнвир и коттедж, в котором я сейчас живу, но они не являются тем домом, который мне нужен.

Энн тоже еще не нашла для себя такого места, хотя у нее было счастливое детство в доме ее родителей в Глостершире, и она воспринимала свой коттедж в Лидмере как благословенное убежище. Она также любила школу Клодии, где жила сейчас. Но все это не было домом. И она снова позавидовала мистеру Батлеру, у которого был Ти Гвин, и понадеялась, что герцог Бьюкасл согласится продать ему этот дом. Ти Гвин было местом, где человек мог пустить корни, которое мог оставить следующим поколениям. Это было место, где можно было стать счастливым, вырастить детей, где каждый мог…

Но мистер Батлер собирался жить здесь один.

И ей здесь жить не суждено. Не было никакого смысла мечтать об этом.

– В доме чувствуется приятная прохлада, – сказал Сиднем, когда они, осмотрев все комнаты, стояли в холле, пол, в котором был выложен плиткой. – Устроим ли мы наш пикник здесь, или вы предпочтете посидеть на лужайке?

– Здесь, – сказала Энн. – Позвольте мне сходить за корзиной.

– Мы принесем ее вместе, – ответил он.

Ей следовало бы предпочесть лужайку, подумала Энн десять минут спустя, когда они устроили свое маленькой пиршество за небольшим столом в утренней комнате. Они действительно перегрелись на солнце. Но снаружи было больше звуков природы, отвлекающих внимание, больше того, на что можно было бы смотреть, чтобы легче было отвлечься от того, что они – мужчина и женщина, находящиеся наедине друг с другом, и что между ними происходит нечто, о чем они оба знают и испытывают от этого чувство неловкости.

А потому в комнате царила напряженная атмосфера.

Повар Сиднема Батлера приготовил для них маленькие пирожки с мясной начинкой, сэндвичи с огурцом и яблочный пирог. А также в корзине нашлись большие ломтики сыра и неизменный лимонад. Энн разложила все это на столе по тарелкам, которые также имелись в корзине. И разлила напиток.

Они поели в тишине, а потом, заговорив, взяли для разговора одну из тех несущественных тем, которую могли бы выбрать для беседы незнакомцы. Они, должно быть, провели целых десять минут, обсуждая, как долго, по их мнению, продлится жаркая солнечная погода.

– В прошлое воскресенье после службы я слышал, как один член церковного прихода заметил кому-то еще, – сказал Сид с блеском в глазу, – что все мы обречены страдать из-за яркого солнца и жары, так же, как потом будем страдать из-за ужасной погоды. Вечный пессимист, я бы сказал.

Энн тогда тоже была там с ним.

– Но все эти люди говорили на валлийском, – заметила Энн.

Мгновение он казался озадаченным.

– Ну, конечно, – ответил Сиднем. – Вероятно, я понимаю по-валлийски больше, чем предполагал. Господи, скоро я буду полноценным валлийцем. Стану играть на арфе. Но нет. – Он бросил взгляд вниз на свой пустой рукав. – Вероятно, играть я все-таки не буду.

Они оба рассмеялись, и часть напряженности рассеялась.

Наконец она заговорила о доме.

– Если он станет вашим, вы сохраните здесь все без изменений?

Дом был полностью меблирован.

– На какое-то время – да, – Сид Батлер, откинулся на спинку стула, а Энн убирала остатки их пикника обратно в корзину.

Наведя порядок, она пересекла комнату и встала у окна.

– Я влюбился в это место именно в том его виде, в котором оно существует, и было бы глупо сразу же что-то здесь менять только потому, что у меня имеются на это средства. Если бы я что и изменил, то постепенно, сначала убедившись, что мне хочется чего-то другого. Например, преобладающие в холле коричневые цвета покажутся довольно мрачными в серые зимние дни. Возможно, я поменяю их в первую очередь.

Энн посмотрела на пасущихся на лугу овец и почувствовала, как боль смутной тоски сдавила ей грудь. Может быть, она хотела увидеть этот холл, когда его переделают? И была уверена, что никогда этого не увидит?

– А что бы вы изменили здесь, если бы этот дом был вашим? – спросил Сиднем.

– Не особенно много, – ответила Энн. – Дом обставлен со вкусом. Но, возможно, я заменила бы красный цвет в убранстве этой комнаты на лимонно-желтый. Это – утренняя комната, с окнами, выходящими на восток и юг. Тогда в ней можно было бы начинать день с солнечным настроением даже в ненастный январский день.

– Пожалуй, – с тихим смехом сказал Сид, – я сменю цвета этой комнаты на лимонно-желтые. Если этот дом когда-нибудь станет моим.

Она почувствовала, как он подошел и встал позади нее, с правой стороны. Энн повернула голову и улыбнулась ему, и тут же обнаружила, что он находится гораздо ближе, нежели она предполагала. Энн сглотнула и повернулась обратно к окну. Но на этот раз не было утеса, на который можно было вскарабкаться или холма, чтобы сбежать вниз и разрушить возникшую напряженность.

– Вы, должно быть, с нетерпением ожидаете возвращения в Бат, – сказал Сиднем.

– Да.

Повисшая тишина вибрировала от напряжения.

– А вы, вероятно, с нетерпением ожидаете возвращения к своей спокойной жизни в Глэнвир, – сказала Энн.

– Да.

И вновь наступила такая тишина, что даже дышать казалось неприличным, поскольку дыхание было слышно.

Энн решительно повернулась к нему лицом. Она подумала, что Сиднем мог бы отступить на шаг назад, так как сама она не могла этого сделать из-за окна за спиной, но он не двинулся с места.

– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала Энн, – что вы не уродливы. Я знаю, что вы видите, как иногда люди вздрагивают, когда впервые видят вас. По правде говоря, я и сама сбежала, впервые увидев вас. Но это потому, что люди сразу же понимают, что вы прошли через нечто невообразимо мучительное, и что вы никогда не освободитесь от этих воспоминаний. Когда же люди видят вас во второй, третий и в тридцать третий раз, то они больше не обращают на это внимания. Вы – это вы, и ваша сущность ясно видна сквозь внешнюю оболочку.

Энн чрезвычайно смутилась, и ей захотелось, чтобы он отодвинулся назад или отвернулся.

– Мне хочется, – произнес Сид, – чтобы мы не жили в обществе, готовом осудить человека из-за одного единственного факта, имеющего отношение к его жизни. Мне хочется, чтобы вас не осуждали на основании того обстоятельства, в котором, кстати, нет никакой вашей вины, что вы – женщина, родившая ребенка вне брака. Я хотел бы, чтобы вы не были одиноки.

– О, я и не одинока, – запротестовала Энн, чувствуя, как жар приливает к ее щекам. – У меня есть друзья. Есть мой сын. Есть…

– Слишком поздно. Вы признались мне несколько недель назад, что одиноки.

Сразу же после того, как он сам признался ей в своем одиночестве. Она затаила дыхание.

– В течение десяти лет, – продолжил Сиднем, – в вашей жизни не было мужчины просто потому, что один мерзавец изнасиловал вас и разрушил ваши мечты, прежде чем успел умереть. Это опустошающее чувство, не так ли, знать, что к тебе никто не прикоснется, в то время как ты желаешь прикосновений?

Дело обстоит даже хуже, подумала Энн, она боится этих прикосновений. Но вслух ничего не сказала. Ведь, возможно же, что существует путь, способный развеять ее страхи. Возможно, существует.

Она закрыла глаза и тяжело сглотнула.

– Вы – весьма прикасаемы.

– Так же, как и вы.

– Я буду… вспоминать вас после того, как уеду отсюда.

– А я вас.

Она вновь сглотнула. Он пристально смотрел на нее. Внезапно Энн крепко зажмурилась и собрала всю свою безрассудную храбрость.

– Я больше не хочу быть одинокой, – почти шепотом произнесла Энн. – И я не хочу, чтобы вы были одиноки.

Ее глаза оставались закрытыми, пока он не ответил. Его голос был таким же тихим, как и ее собственный.

– Я не могу утешить вас, Энн, – произнес он. – Возможно, вы можете смотреть на меня без отвращения, но… мы говорим о близости. Я не могу причинить вам этим боль.

Она открыла глаза и посмотрела на него. Как она может узнать, прав ли он? Как она может узнать, на что это будет похоже – ощутить прикосновения мужчины, особенно этого мужчины?

Энн подняла руку, чтобы прикоснуться к правой стороне его лица, но вместо этого положила руку ему на плечо. И в этот момент она задумалась о том, какие еще уродства скрываются под его одеждой. Но в ней имелось нечто более сильное, чем физическое нежелание дотрагиваться до него, или нежелание самой испытать прикосновения.

Жизнь, поняла она, очень часто заключалась в том, чтобы решительно и непреклонно предотвратить боль – собственную, или других людей. Но иногда боль следовало принять или даже причинить, так, чтобы можно было, пройдя через нее, оставить ее позади. В противном случае эта боль просто разрушит человека.

– Я тоже вызываю у людей чувство отвращения, – сказала Энн. – Я была изнасилована. Родила ребенка, не будучи замужем за его отцом. Я не добродетельная женщина. Я встречала людей, начинавших испытывать ко мне отвращение, когда им становилась известна эта правда.

– Энн, – произнес Сиднем. Она увидела в его глазу блеск непролитых слез. – Ох, Энн, нет. Вы понимаете, что могут быть те же самые последствия. Хотя, я, конечно же, женюсь на вас. Вообразите, какая чудовищная судьба ждет вас в этом случае.

– Нет, – возразила Энн. – Вы себя недооцениваете.

– Вы не можете притворяться, – сказал Сид, – что хотели бы быть связанной со мной на всю жизнь.

Она не говорила и даже не думала о браке. Или, – как же это глупо, – о том, что она опять может забеременеть. Энн не желала думать ни о чем подобном. Но к этому времени на следующей неделе она уже вернется в Бат с Дэвидом, возобновит свою старую жизнь и служебные обязанности в школе, хотя время каникул еще не окончилось. А мистер Батлер останется здесь, один, ведь все остальные тоже уедут.

Он будет совершенно один.

И она тоже будет одинока, даже окруженная другими людьми, друзьями.

Но сегодня, сейчас, у них есть время.

– Я точно не хочу больше быть одинокой, – вновь произнесла Энн. – И я не хочу, чтобы вы были одиноки. Я хочу, чтобы у меня осталось воспоминание об этом прекрасном дне и обо всем этом месяце, проведенном здесь.

– Энн, – произнес он. – Энн.

Только сейчас она осознала, что Сиднем зовет ее по имени. Это согрело ей сердце – ее имя, произнесенное им.

А потом Сид поднял руку и прижал свою ладонь к ее щеке, его пальцы дотронулись до ее волос. Она склонилась к его руке и вновь закрыла глаза.

– Простите меня, – сказала Энн. – Пожалуйста, простите меня. Я стою здесь и пытаюсь соблазнить вас, подтверждая тем самым, что я именно такая, как многие обо мне говорят.

И он тут же продемонстрировал то, в чем Энн уже убедилась ранее, то, что его левая рука была столь же сильна, как обе руки вместе у многих других мужчин. Он обхватил ее за талию и сильно притянул к себе, издав при этом звук, очень похожий на рычание. Энн стояла, тесно прижатая к нему, ее лицо уткнулось в его левое плечо.

– Здесь нет никакого обольщения, – произнес Сид Батлер низким голосом возле ее уха. – Нет с обеих сторон. О Господи, Энн, вы должны знать, что я хочу вас столь же сильно, насколько, возможно, вы хотите меня. И я тоже не желаю больше быть одиноким. Так давайте избавим друг друга от одиночества, хотя бы на сегодняшний день. Пусть сегодня все будет прекрасно.

Она обняла его за талию.

Прекрасно.

«…сегодня все будет прекрасно.

Пожалуйста, Господи. Пожалуйста».



***





Стены хозяйской спальни были отделаны зеленой парчой и позолоченными бордюрами вдоль высокого потолка. Тяжелые бордовые бархатные шторы висели по обеим сторонам длинного окна от фриза до пола. Огромная кровать под балдахином была завешена полосатыми портьерами бордового и зеленого цветов. Такого же цвета покрывало лежало на кровати. Большая часть пола была покрыта персидским ковром. Картины с изображениями лошадей в тяжелых позолоченных рамах украшали стены.

Эта комната не была прелестной, но как отметила Энн во время общего осмотра дома, она имела характер. Это действительно была хозяйская спальня. Она являлась тем местом, где мистер Батлер непременно станет спать, если приобретет Ти Гвин, подумала Энн.

Окно спальни выходило на луг и рощу за ним на противоположном склоне. Сейчас из него Энн разглядела вдали деревянные ворота с пятью перекладинами и перелаз.

Перелаз – то самое место, где все началось.

Она слегка дрожала, но не позволяла своим мыслям говорить с нею слишком громко. Тем не менее, Энн знала, что это было именно то, чего она хотела и в то же время страшилась почти с самого начала их знакомства. Возможно, с того самого момента, как они признались друг другу в своем одиночестве.

Именно обоюдное одиночество подталкивало их сейчас вперед. Конечно, это не самый плохой мотив для того, что они собираются сделать. Есть определенное сострадание в разделении и облегчении чьего-либо одиночества. И определенная нежность.

Энн испытывала огромную нежность по отношению к Сиднему Батлеру, который выказал почти немыслимое мужество и выстрадал так много, но все же восстановил свою жизнь с решимостью и чувством собственного достоинства, несмотря на то, что считал себя неполноценным.

Теперь она сможет прикоснуться к нему и доказать, как он ошибается на свой счет. И он сможет прикоснуться к ней, и Энн вновь почувствует себя желанной женщиной. Возможно.

«Пожалуйста, Господи».

Она обернулась, услышав, что Сиднем закрыл дверь, и неуверенно на него посмотрела. Но ее решимость не ослабла за время пути от утренней комнаты до спальни. Энн действительно хотелаего так, что слабели колени.

– Пожалуйста, – произнес Сид, улыбаясь ей и сокращая расстояние между ними, – можно мне распустить ваши волосы? Полагаю, что своими двумя руками вы можете сделать это в десять раз быстрее, но можно это сделаю я?

Она улыбнулась и тихо стояла, пока его пальцы неловко нащупывали шпильки, поддерживающие ее волосы. Энн преднамеренно смотрела ему в лицо, пока работала его рука. Энн осознала, что не имеет ни малейшего представления о том, что скрывается за черной повязкой на глазу Сида. Но она вновь была поражена чрезвычайной красотой левой половины его лица. Ему было двадцать восемь лет – на один год меньше, чем ей. Энн подумала, что, возможно, он никогда не был бы повесой, даже, если бы этого с ним не случилось. Он был серьезным, спокойным и нежным мужчиной. К настоящему времени он мог бы быть уже женат на женщине с красотой и социальным положением под стать его собственным. Мог бы иметь детей. У него могла бы быть семья, которая жила бы с ним в Ти Гвин.

Но нет. Он бы никогда не приехал в Уэльс, если бы не отправился на Полуостров, вопреки советам всех тех, кто его знал и любил.

И она бы никогда с ним не встретилась.

А если бы ее не изнасиловали, к настоящему моменту она была бы замужем за Генри Арнольдом и жила бы в Глостершире. И она бы не стояла в хозяйской спальне Ти Гвин с волосами, распущенными одноруким мужчиной, который стал ей удивительно дорог.

Как причудливы пути судьбы.

Хватит об этом, подумала Энн, когда ее волосы каскадом устремились вниз на плечи, а Сиднем, не отрывая от Энн взгляда, положил ее шпильки на стол.

Мысли Энн пришли в смятение, и она почувствовала себя ужасно уязвимой не потому, что не верила в собственную красоту, а совсем наоборот. Красота могла сделать зрителя слепым ко всему остальному, даже к личным качествам человека. А она видела во взгляде Сиднема, что он считает ее красивой.

«Я – Энн, – хотелось крикнуть ей. – Пожалуйста, не забывай, что я – Энн».

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не называй мои волосы моим главным украшением».

Сиднем наклонился к ней и поцеловал, не разжимая губ. Желание пронзило Энн, словно удар молнии, колени ее ослабли. И вместе с желанием вернулась одна мысль.

«Все будет хорошо. Обязательно будет».

– Энн, – прошептал Сиднем так тихо, что она его едва услышала.

И тут он отвернулся, снял свой сюртук и присел на край кровати, чтобы стащить сапоги. Сделать это одной рукой было трудно, она видела это. Его камердинер. Конечно же, дома это делает камердинер. Энн не знала, следует ли ей предложить свою помощь, но делать этого не стала, и Сиднем справился сам. Энн догадалась, что он справляется с большинством задач, которые человек с двумя руками счел бы невыполнимыми для однорукого.

Правый рукав его рубашки был прикреплен к ее боковине, так же, как и рукав сюртука.

Она напряженно ждала.

Но когда Сид опять встал, то откинул покрывало и повернулся, чтобы протянуть ей руку. Энн поняла, что он не намерен раздеваться дальше.

– Энн, – произнес он. – Вы снимите свое платье самостоятельно? У меня бы это заняло слишком много времени.

Он наблюдал за нею, пока Энн не осталась перед ним в одной сорочке и чулках. Она присела на кровать, чтобы снять их, но Сиднем встал перед нею на колени и сам по одному снял чулки с ее ног.

– Ах, – сказал Сид, сидя на пятках и пристально глядя на нее, после того как справился со своей задачей. – Вы невероятно красивы, Энн. Я сожалею. Мне очень жаль…

– Нет. – Энн наклонилась к Сиднему и положила руки ему на плечи, а ее волосы упали вперед, окутывая их лица. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, пожалуйста, нет. Я бы никогда не встретилась с вами, если бы вы были другим. Сейчас меня не было бы здесь с вами. И меня не было бы здесь, если бы я была другой. Я хочу быть здесь с вами. И если вы скажете, что вам жаль, тогда мне тоже придется это сказать. А я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас испытывал сегодня сожаление.

– Энн, – сказал он, – я не очень опытен. И у меня совсем не было никакого опыта с тех пор как…

Было нечто успокаивающее в том, что он ощущал неуверенность и беспокойство, так же как и она. Возможно, именно поэтому она нашла в себе смелость зайти настолько далеко.

– Я тоже не слишком опытна, – улыбнулась ему Энн.

Сиднем преодолел расстояние между их губами и поцеловал Энн. И на этот раз его поцелуй был более глубоким. Он прильнул к ее рту, лаская своим языком ее губы до тех пор, пока Энн не разжала губы, и его язык скользнул в теплоту ее рта. Энн обняла его за шею, запутавшись пальцами в его волосах. Из ее горла вырвался стон радости.

А возможно это он издал тот звук.

– Лягте, – приподняв голову, прошептал Сид у ее рта. – Снимите свою сорочку. Но только, если вам это не доставит неудобства.

Энн сняла через голову сорочку и улеглась, отодвинувшись от края так, чтобы Сиднем мог лечь рядом с нею. Удивительно, но она не чувствовала неловкости, хотя Сид стоял и в течение нескольких мгновений разглядывал ее. Он назвал Энн красивой, и он желал ее. Но он также назвал ее по имени, и каким-то образом, по выражению его глаза, Энн поняла, что хотя в нем и было желание, но это именно ее он видел, а не просто ее чувственную красоту. Под его пристальным взглядом она могла быть самой собой.

Во всяком случае, это было новым для нее опытом. Раньше она никогда не представала обнаженной перед мужчиной.

Она трепетала от желания.

Сид лег на правый бок лицом к ней, и его рука двинулась к Энн: теплая, нежная и дрожащая. С улыбкой Энн повернулась к нему и погладила одной рукой поверх одежды его левую сторону.

Он весь был сплошная теплая, мускулистая мужественность. Энн прошлась по мускулам его руки и плеча, по напряженным мускулам его спины. Энн почувствовала мускулы на его ягодицах, когда прикоснулась к ним рукой, глаза ее закрылись, и она облизнула губы. Своими большим и указательным пальцами он изысканно ласкал ее соски, вначале на одной ее груди, а потом на второй.

Странно, но его одетое, прижимающееся к ее обнаженной коже тело возбуждало ее ничуть не меньше, чем, если бы он тоже был обнажен. А возможно, даже больше.

Желание, пульсирующее промеж ее бедер, было горячим и острым. Энн придвинулась к нему еще ближе, прижавшись грудью к его рубашке, в то время как его рука передвинулась ниже, скользнула между ее ног, нашла там ноющее местечко и приласкала его.

Сиднем прижался губами к ее губам, а его язык вновь проник ей в рот, медленно прикоснулся к ее языку, а потом начал исследовать ее небо.

– Повернитесь для меня на спину, – прошептал он, слегка касаясь ее губ.

Энн поняла, что он расстегнул свои панталоны и откидывает их передний клапан.

Энн почти забыла об его увечье, когда Сиднем улегся на нее сверху, и его ноги стали нажимать на ее ноги, широко раздвигая их. Она обвила ногами его мощные бедра, покрытые теплой тканью панталон. Его вес был слишком тяжел для нее. Энн почувствовала его присутствие вблизи входа в ее чувствительное лоно и обхватила руками его ягодицы, а он скользнул рукой к ее лону.

Сиднем вошел в нее одним медленным уверенным глубоким толчком.

Воспоминания затопили каждый дюйм ее тела.

Энн не боролась с ним. Она не кричала и не пыталась оттолкнуть его. Ее разум ожесточенно пытался осознать различные сигналы, которые ее тело посылало ему. Ее разум говорил Энн, что мужчина, находящийся в ней – это Сиднем Батлер, что это происходит потому, что они оба этого хотели, что до момента вторжения в ее тело, она была полна изумления и удовольствия, и что она сама желала большего.

Энн осознала, что его тело стало твёрдым от напряжения и тяжелым. Он находился глубоко в ней и был неподвижен.

– Энн, – произнес он, – Энн?

– Сиднем, – она еще никогда до этого не называла его по имени, даже мысленно. Но сейчас это спасло ее, – знание того, что это был именно он. – Сиднем, все в порядке. Все хорошо. Не останавливайся.

Она потянулась к его рукам, пока внезапно не осознала, что с правой стороны у него не было руки.

Но в этот момент он начал двигаться в ней, то выходя из нее, то вновь глубоко погружаясь, гладкий и твердый он скользил по атласной поверхности ее лона.

Все это было ужасно, ужасно чувственно и невыносимо сокровенно.

Ее тело и разум боролись между собой: оба выиграли, и оба проиграли. Энн знала, что это был Сиднем, осознавала красоту того, что он делал с нею, она все еще отчаянно этого хотела. Она расслабилась и раскрылась для него.

И все же физически, сексуально она не ощущала ничего. Ни ужаса. Ни удовольствия. Только психологическое удовлетворение от того, что это вновь произошло с нею, и возможно теперь воспоминания об этом соитии вытеснят воспоминания о том, прошлом.

Его левая рука взяла правую руку Энн, их пальцы переплелись. Сиднем поднял их соединенные руки над ее головой, сам продолжая двигаться в ней еще в течение нескольких минут, пока, наконец, не выдохнул возле ее лица, и Энн ощутила горячую жидкость, хлынувшую в ее лоно.

Его пальцы ослабили свою хватку.

И ей захотелось расплакаться. Это было прекрасно, хотя она и не ухватила всей сути этой красоты. Это было сокровенно, даже если она и спряталась от произошедшего где-то глубоко внутри себя. Вероятно, она участвовала в чем-то большем, нежели просто соединение их тел, но все еще ощущала себя очень отстраненной от него.

Почти сразу же он неловко скатился с нее и, отвернувшись, сел на краю кровати. Сиднем застегнул клапан своих панталон, поднялся с кровати и пересек комнату по направлению к окну, где остановился, не поворачиваясь к ней лицом.

Он действительно красив, подумала Энн, глядя на его широкие плечи, узкую талию, упругие ягодицы, длинные мускулистые ноги. И он только что был внутри ее тела. Занимался с ней любовью.

И он знал, что она не получила от этого удовольствия.

Энн понимала, какую причину он приведет себе в качестве объяснения.

Она открыла рот, чтобы заверить его, что все было не так уж плохо, и что его физические дефекты не сыграли никакой роли в том, что она не получила удовольствия.

Но как ей произнести это вслух? Какое утешение принесут ее слова?

И может ли она сказать ему правду, что тень другого мужчины встала между ними в момент их соединения, что в тот момент она испытывала такое отвращение, что почти боролась с Сидом, охваченная безумной паникой.

Разве может она сказать, что на какое-то мгновение Сиднем стал для нее Альбертом Мором?

Что она может ему сказать?

И она не сказала ничего. В конце концов, она не боролась с ним, не сказала и не сделала ничего такого, что раскрыло бы ее отвращение. И Энн сказала ему заранее, что совсем неопытна.

Возможно, для него их занятие любовью продемонстрировало этот факт, и ничего больше.

Но ей так хотелось, чтобы этот день был прекрасен.

Она так хотела…

О, Господи, как же она хотела!




ГЛАВА 11


Сиднем стоял, уставившись в окно. Вечер еще не наступил. Вероятно, прошло не более получаса с тех пор, как они сюда поднялись. Сид не знал, спала ли Энн Джуэлл на кровати позади него. Он не решался посмотреть. Но сомневался в этом.

Он чувствовал себя сексуально удовлетворенным, и это должно было быть чудесным после столь долгого воздержания. Вместо этого Сиднему испытывал чувство ужасного поражения. Не то, чтобы его сексуальные навыки никуда не годились, предположил он, да еще для практически невинной женщины. Нет, что-то другое заставило ее отпрянуть именно тогда, когда они достигли полной близости.

Ожидал ли он, что Энн Джуэлл посчитает его красивым, что она найдет это красивым?

Разве он не понимал, что после того, как она поцеловала его в беседке, увитой розами, Энн набиралась решимости проявить к нему сострадание, пытаясь убедить, что в ее глазах он был нормальным мужчиной? Разве он не осознавал, что она предложила себя по причине своего ужасного одиночества? Много лет тому назад она должна была выйти замуж за мужчину по своему собственному выбору, но не зависящие от нее обстоятельства сделали ее практически непригодной для брака.

Вероятно, подумал Сид, они оба получили то, что заслуживали от этого опрометчивого завершения их совместно проведенного дня, да и всего их знакомства. Одиночество не было достаточно веской причиной для того, что они сделали вместе. Ни у одного из них не имелось постоянных отношений или каких-либо обязательств. И все же их попытка потерпела крах.

Только что это стало крайне очевидным.

Как бы он хотел, чтобы данный предмет не подвергался проверке.

Слишком поздно Сиднем понял, что секс не избавляет от одиночества. Вероятнее, он даже усугубляет его. Сид подозревал, что последующие несколько дней в полной мере подтвердят эту истину.

Ему не хотелось поворачивать голову, чтобы взглянуть на Энн. Он боялся обнаружить, что Энн Джуэлл, его подруга и наперсница, женщина, в которую, как он полагал, он позволил себе влюбиться за прошедшие несколько недель, исчезла. А на ее месте появилась незнакомка, рядом с которой он почувствовал бы себя неловко, потому что у них была близость, хотя на самом деле никакой настоящей близости между ними не было.

А завтра она и в самом деле исчезнет – она уедет. И когда он снова вернется сюда, то зайдет в эту комнату и просто постоит у окна, стараясь представить, что стоит ему только обернуться, и он обнаружит Энн, спящую на кровати.

А может, и нет. Возможно, он будет стоять здесь, желая только одного: забыть, что когда-то она была с ним в Ти Гвин.

Сид оглянулся. Энн лежала под простынями, которые открывали ее руки и плечи. Ее великолепные волосы цвета меда раскинулись в сияющем беспорядке по подушке, окружая голову и прикрывая плечи. Ее главное украшение, подумал Сид, но не произнес этого вслух. Это было бы слишком банально. И в любом случае, время для таких слов прошло.

Энн пристально смотрела на него с непроницаемым выражением лица. Вероятно, она надеялась, что Сиднем не заметил, что их близость не принесла ей удовлетворения.

Он улыбнулся и произнес то, что не собирался говорить, но, то, что непременно следовало сказать если не сейчас, то позже.

– Если хотите, Энн, мы поженимся.

Это не очень-то походило на предложение руки и сердца. Сид понял это, как только произнес эти слова. Но как он мог спросить ее по-другому? Разве мог обременить ее своим признанием, рассказав о своих чувствах, которые, без сомнения, смутят и испугают ее? Меньше всего ему нужна была ее жалость.

Я в состоянии содержать вас, – добавил Сиднем, – и вашего сына. Полагаю, что это хорошая идея. Не так ли?

И тут до него с ужасающей ясностью дошло, что, это возможно, наихудшая идея на свете.

Энн долго смотрела на него, прежде чем ответить.

– Я считаю, – сказала она, – что дружба, физическая потребность и некоторое взаимное влечение достаточно оправдывают то, что мы только что сделали. Но все это не является достаточным основанием для брака.

– Неужели? – он почувствовал глубокую печаль и громадное чувство облегчения. – Даже дружба? Разве не считается желательным, чтобы муж и жена нравились друг другу и могли свободно беседовать между собой? И смеяться вместе?

– Да, согласилась Энн. – Но должно быть что-то еще, помимо этого.

Любовь? Данным словом слишком злоупотребляли, и значение его было слишком неопределенным. Что же оно значило? Но он не думал, что Энн имела в виду любовь. Между мужем и женой должно присутствовать физическое притяжение, – именно это она подразумевала. Или, по крайней мере, не должно быть явного отвращения.

Для нее было невозможным выйти замуж и делить с ним постель всю оставшуюся жизнь. Но он всегда знал, что это будет невозможным для любой женщины.

Скажи Энн «да» на его осторожное предложение, он бы поспешил со свадебными планами. Если бы только она выглядела так, словно хотела сказать «да», Сид рассказал бы ей о своих чувствах, заверив, что не просто сделал ей предложение из соображений чести, из-за того, что они переспали. Тогда бы он сделал предложение, как следовало.

Но она не сказала «да», отказала, не сомневаясь.

И в какой-то мере он почувствовал облегчение. После приезда в Глэнвир, Сиднем практически отказался от личной жизни, и в целом такое положение вещей его устраивало.

Сиднем снова улыбнулся.

– Тогда я не буду больше говорить об этом. Но, пожалуйста, обещайте мне, Энн, что немедленно сообщите, если по возвращении в Бат обнаружите, что ждете ребенка. И вы должны дать слово, что в этом случае позволите мне жениться на вас.




Энн молча смотрела на него.

– Обещаете? – повторил он.

Она кивнула.

Возможно, ему следовало спросить по-другому, запоздало подумал Сид, наклонившись, чтобы подобрать сюртук и, сунув его подмышку, поднять свои сапоги. Возможно, ему следовало вложить больше души в свое предложение и верить, что Энн примет его не из жалости. Но сейчас было слишком поздно. Он спросил, и она отказалась.

Да, секс действительно делал одиночество еще более горьким. Он уже ощущал свое как острую боль.

– Я оставлю вас, чтобы вы могли одеться, – произнес Сид, прихватив свою одежду и направляясь к двери. Ему, естественно, пришлось положить свои сапоги на пол, чтобы открыть дверь. – Увидимся внизу.

– Спасибо, – сказала Энн.




Они возвращались назад той же дорогой. Небо все так же было безоблачным, жарко припекало послеполуденное солнце.

Энн, как ни странно, испытывала приятные ощущения после занятий любовью: легкую слабость, чувствительность грудей и внутренней поверхности бедер и почти болезненную пульсацию внутри. Она попыталась сконцентрироваться только на красоте того, что произошло. Это было прекрасно, бесспорно прекрасно.

Это должно было стать идеальным завершением идеального дня и всего идеального месяца.

Изгиб дороги заставил Энн качнуться в сторону, и она прижалась рукой к Сиднему. Восстановив между ними некоторое расстояние, Энн посмотрела на сидевшего рядом мужчину. Она разглядывала левую сторону его лица, которая была невероятно красивой, хотя, по правде говоря, Энн больше не считала его правую сторону уродливой. Как она сказала ему ранее, это было просто его особенностью.

– Надеюсь, что погода останется такой же хорошей и во время вашего возвращения домой, – заметил он.

– Да.

Неужели они снова вернулись к разговорам о погоде?

Завтра в это же самое время она будет уже далеко от Глэнвир.

От паники у нее сжалось все внутри.

Энн не отводила от него глаз. Она знала, что в последующие дни, пока воспоминания не поблекнут, что неотвратимо случится, она будет отчаянно пытаться вспомнить то, как он выглядел в этот момент, и столь же отчаянно будет стараться уверить себя, что все произошедшее между ними было таким же прекрасным, как ей запомнилось.

И, кроме того, они были друзьями, подумала Энн, а дружба была очень ценной вещью.

Ей не стоило предлагать себя Сиднему сегодня днем. Это было ужасной ошибкой. Одиночества, сострадания и даже сексуальной потребности – всего этого недостаточно. И она все еще не могла заставить себя попытаться объясниться с ним. Энн полагала, что это только все ухудшит. Кроме того, ни один из них не сказал, что это не было превосходно. Может быть, для него это было так.

Она отказалась выйти за него замуж, напомнила себе Энн. Отказала мужчине, который ей нравился, к которому испытывала чувства уважения и восхищения. Более того – мужчине, который был в состоянии обеспечить ей комфорт. Ей, полагавшей, что ни один мужчина никогда не предложит ей замужества. Почему же она сказала «нет»?

«Если хотите, Энн, мы поженимся».

Учтивые слова, произнесенные с добротой и почтительностью, потому что они переспали.

Но он не хотел жениться на ней.

И Энн не могла выйти за него, даже если бы он и хотел жениться, как, впрочем, и ни за кого другого. Энн все еще была слишком ранена прошлым. Любой намек на близость заставлял ее замыкаться в себе, там, где она была в безопасности от своих эмоций.

Она не могла навязать Сиднему ледяной айсберг, которым было ее тело. Он заслуживал большего.

Одной дружбы было недостаточно. Только любовь могла бы… но Энн не знала, что такое любовь, не сексуальная, а хотя бы супружеская. На мгновение прикрыв глаза, Энн вспомнила, что однажды сказала леди Росторн на скалах.

«Настоящая суть вещей находится глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это – просто любовь».

Но Энн не верила в любовь. Любовь постоянно разочаровывала ее. Генри Арнольд, ее мать, отец, сестра… Любовь Энн к своей ученице Пру Мор стала причиной трагедии. Любовь причиняла только боль. Энн боялась полюбить Сиднема или быть им любимой. Так что хорошо, что вопрос о любви даже не возник между ними.

– Энн, – мягко произнес он, возвращая ее блуждающее сознание к реальности, – возможно, завтра утром вы передумаете. Могу ли я еще раз спросить вас прежде, чем уедете?

– Нет, – ответила она. И посмотрев вперед, увидела приближающуюся деревню. – Это был прекрасный день, не так ли, Сиднем? Давайте просто помнить его и быть благодарными за то, что он был.

Закрыть его в бутылке, поместить в клетку, спрятав подальше со всеми его недостатками и утерянными возможностями.

– День был приятным, – согласился Сид. – Но, пожалуйста, обещайте мне, Энн, что немедленно сообщите, если по возвращении в Бат обнаружите, что ждете ребенка. И вы должны дать слово, что в этом случае позволите мне жениться на вас.

Энн улыбнулась, когда они въехали в деревню, и Сиднем поздоровался с пожилым селянином, который сидел с трубкой на старом стуле возле двери своего коттеджа.

– Вы говорите по-валлийски, – заметила Энн, когда они поехали дальше.

– Да. – Усмехнувшись, Сид взглянул на нее. – Я пожелал ему доброго дня – prynhawn da и спросил, как поживают он, его дочь и зять. Вы удивлены?

– Весьма, – ответила Энн.

Они рассмеялись.

И Энн вдруг ясно осознала, что будет скучать не только по Сиду. Она будет скучать по этим местам. По Уэльсу. Ее совсем не удивляло, что Уэльс стал Сиду домом, и что он намеревался провести остаток жизни именно здесь.

Энн завидовала ему.

Возможно, если бы…

Нет, нет, она не будет даже думать об этом.

Но, ох, как же она будет скучать по нему! И внезапно ей захотелось, чтобы они вернулись назад в Ти Гвин и исправили то, что пошло не так. Но ее ожидало только то будущее, в котором не было ничего, что они могли бы разделить. И это было мучительно. Энн хотелось иметь возможность, щелкнув пальцами, перенестись на две недели вперед, чтобы боль от завтрашнего отъезда осталась далеко позади.

Она повернула голову, чтобы вновь созерцать его профиль, дабы лучше запечатлеть его в своей памяти.

Сиднем направил двуколку прямо к конюшням. Остальные еще не вернулись со своей экскурсии, сообщил им грум.

И вместо того, чтобы пройти пешком короткое расстояние до дома и расстаться друг с другом, они направились прочь от дома и бессознательно вышли к холму, на который взбирались в ночь деревенских танцев. Теперь они снова вскарабкались туда и встали на вершине, глядя на глубокую синеву моря, в то время как земля купалась в золотом сиянии солнца, уже начавшего склоняться к западу.

Они стояли в паре футов друг от друга, двое дружелюбных незнакомцев, которые занимались любовью около часа тому назад.

Это было ошибкой, но у них не оставалось времени, чтобы вместе сожалеть об этом.

Сид услышал, как она сглотнула. Слышал, как что-то булькнуло в ее горле. И он знал, что хотя Энн и испытала разочарование от их близости, тем не менее, он ей нравился, и ей будет нелегко расстаться с ним. Энн была его другом, что само по себе было весьма ценным даром.

– Я буду скучать по вам, – сказал Сид.

– Да, – ее голос звучал ровно, но более резко, чем обычно. – Вы знаете, что я не хотела приезжать. Мне казалось ужасно вызывающим приехать по приглашению одной лишь леди Холлмер. Когда наш экипаж приближался к Глэнвир, я была готова сделать все что угодно, лишь бы вернуться обратно в Бат. Но сейчас мне очень тяжело уезжать отсюда.

Ей не обязательно было уезжать. Энн могла остаться здесь с ним на всю оставшуюся жизнь. Но он не стал произносить этого вслух. Сид знал, что это невозможно. Энн уже сделала свой выбор в Ти Гвин. Она сказала «нет».

– Возможно, – сказал Сиднем, – вы вернетесь на следующий год.

– Возможно, – согласилась Энн.

Но оба знали, что она не вернется. Знали, что если завтра Энн уедет, то они никогда не увидятся вновь.

И если они действительно были просто друзьями, если только одиночество свело их вместе, то тогда расставание не будет иметь никакого значения. Совсем никакого. Они быстро все забудут и вернут свои жизни в привычную колею.

Но Сид знал, что он не забудет.

Потеря Энн Джуэлл будет одним из самых мучительных переживаний в его жизни.

Сид потянулся к ее руке, их пальцы переплелись и крепко сжались.

– Я рад, что познакомился с вами, Энн Джуэлл, – сказал он.

– Я тоже рада нашему знакомству, Сиднем Батлер.

Сид повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и они улыбнулись друг другу.

Вероятно, еще можно было… Если бы у нее было время…

Но тут, как раз в то мгновение, когда Сиднем открыл было рот, чтобы что-то сказать, Энн резко вырвала свою руку и указала в сторону подъездной дорожки к дому.

– Они возвращаются, – крикнула Энн. – Я должна быть там, когда приедет Дэвид. Меня весь день не было с ним. Ох, надеюсь, что с ним все в порядке.

Вереница экипажей показалась на подъездной дорожке.

– Идите, – сказал Сиднем. – Вы успеете добраться до террасы, прежде, чем они подъедут.

Энн оглянулась на него.

– Идите, – повторил Сид. – Я вернусь в коттедж короткой дорогой.

Мгновение Энн колебалась, ее лицо выражало нерешительность, а затем развернулась и побежала вниз по склону, как когда-то ночью, когда он бежал рядом, чтобы достичь подножия раньше нее.

И вот теперь Сиднем наблюдал за нею, размышляя, опечален ли он или рад, что обстоятельства помешали ему заговорить, умоляя ее передумать.

Все-таки он рад, решил Сиднем.

Или будет рад к началу следующей недели.

Или в следующем году.

Или в следующей жизни.




К тому времени, как Энн достигла террасы, а первый из экипажей остановился перед дверями, она уже была весьма близка к слезам. Ей отчаянно хотелось увидеть сына, услышать его голос, сжать его в своих объятиях. И все же она сознавала, что только что покинула Сиднема, даже не попрощавшись с ним, и существует вероятность, что больше она его никогда не увидит.

Но она ненавидела прощания. Она их ненавидела. Так было лучше.

Как только Дэвид заметил мать, он выпрыгнул из второго экипажа и помчался к ней со всех ног. Его глаза сверкали, рот не закрывался, а голос звучал втрое громче обычного, почти оглушая. Смеясь, Энн крепко обняла сына и поцеловала в макушку.

– Тебе следовало быть там, мама… кузен Джошуа…ты бы видела, как я…Дэйви…а потом мы…лорд Эйдан…было так весело…кузен Джошуа…Бекки и Марианна испугались винтовых лестниц, и я помог им подняться наверх, и леди Эйдан сказала, что я просто идеальный джентльмен…и Александр…кузен Джошуа и Дэниел…малыши…я бы так хотел, мама, чтобы ты была там и увидела…

Энн снова рассмеялась, когда они поднимались в детскую. Она пропустила большую часть событий, произошедших с Дэвидом за день, но сейчас это не имело никакого значения.

– Похоже на то, – заметила она, – что ты очень хорошо провел время.

– Это был великолепный день, – ответил Дэвид. – Но мне бы очень хотелось, чтобы ты посмотрела на замок, мама. Он бы тебе понравился.

– Я абсолютно уверена, что так бы и было.

– А тебе понравилось там, куда отвез тебя мистер Батлер?

– В Ти Гвин? Да, очень.

– Но лучше бы ты поехала с нами. Ты бы так хорошо провела время…Кузен Джошуа… – и мальчик снова принялся безостановочно болтать.

Было радостно видеть его таким счастливым и оживленным, с бронзовым от солнца лицом.

Но день на природе утомил его. Когда Энн зашла к сыну, после того, как вернувшись к себе, умылась и переоделась для вечера, Дэвид был в комнате один. Он сидел на кровати в ночной рубашке, обняв руками колени. Он выглядел вялым, но счастливым.

– Устал? – поинтересовалась Энн, склоняясь над сыном. Отведя назад прядь его волос, она поцеловала Дэвида в лоб.

– Мы завтра возвращаемся домой, – сказал мальчик.

В ногах кровати стоял его сундук, уже почти уложенный.

При этой мысли Энн почувствовала слабость в коленях и присела на краешек кровати.

– Да, – ответила она. – Нам пора. Мы провели здесь целый месяц.

– Я не понимаю, – обиженно заметил Дэвид. – Почему все должны возвращаться по домам, когда мы так весело проводим здесь время.

– Ну, проблема с веселым времяпрепровождением и состоит в том, – заметила Энн, – что если оно продолжается слишком долго, то перестает быть веселым и становится скучным.

– Нет, такого просто не может быть, – возразил Дэвид.

И, вероятно, он был прав. Кто первый произнес эту сомнительную мудрость?

– Все были там, кроме тебя, мама, – отрывисто сказал мальчик.

Такое дерзкое поведение не было характерным для Дэвида. Энн охватило чувство тревоги и вины.

– Я тебя спрашивала, не против ли ты, если я не поеду, – заметила она, – и ты сказал, что не против. Я бы поехала, если бы…

– И папы остальных тоже были там, – продолжил Дэвид, – кроме отца Дэйви, который умер. Но с ним был его дядя Эйдан, который совсем как папа для него, потому что живет с ним. И они вместе проводят время. Катаются на лошадях, ходят на рыбалку, плавают и много еще чего.

– Ох, Дэвид, – сказала Энн.

– И Дэниел живет вместе с кузеном Джошуа, – продолжил мальчик. – Кузен Джошуа – его папа. Он возит Дэниела в деревню, где мы раньше жили, и катает на рыбацкой лодке. И позволяет Дэниелу кататься на своих плечах и тянуть себя за волосы, и все такое.

– Дэвид.

– У меня же когда-то был папа, не так ли? – спросил Дэвид. – Ты сказала, что «нет», но Дэйви утверждает, что у каждого должен быть папа, даже если он уже умер. А мой папа умер?

Энн прикрыла глаза. Почему все жизненные проблемы должны возникать именно тогда, когда ты меньше всего готов их решать? Она все еще не оправилась от молчаливого прощания с Сиднемом.

Но это было важнее. Энн попыталась сосредоточиться.

Действительно, раньше, всякий раз, когда Дэвид спрашивал ее, почему у него нет отца, она отвечала ему, что он особенный ребенок, у которого есть только мама. И эта мама любит его вдвое больше, чем любая другая мама любит своего ребенка. Это был глупый ответ даже для маленького ребенка, и она всегда знала, что, в конце концов, ей придется придумать что-то более убедительное.

Ей бы только хотелось, чтобы этот вопрос был задан не сегодня вечером.




– Да, Дэвид, – ответила Энн. – Твой папа умер. Он утонул. Плавал ночью и утонул. Я так сожалею.

Она приготовилась к вопросу: «Кем он был?». Но оказалось, что существовала еще одна проблема, интересовавшая мальчика гораздо сильнее.

– Он меня любил? – спросил Дэвид. Его глаза были похожи на большие темные пятна на бледном лице. – Он проводил со мной время?

– Ох, мой дорогой, – сказала Энн, прикоснувшись кончиками пальцев к щеке сына. – Он бы любил тебя больше всех на свете. Но он умер до того, как ты родился.

– Как же тогда он мог быть моим папой? – нахмурившись, спросил мальчик.

– Он… подарил мне тебя, прежде чем умер, – ответила Энн. – И я заботилась о твоей безопасности, пока ты не родился. Я тебе все объясню, когда подрастешь. Но прямо сейчас у тебя слипаются глазки, а завтра будет тяжелый день. Забирайся под одеяло, я расскажу тебе сказку, подоткну одеяло и поцелую на ночь.

Десять минут спустя, Дэвид посмотрел на мать сонными глазами и, вдруг, хитро улыбнулся.

– На самом деле, я рад, что ты не поехала в замок. Теперь я сам обо всем расскажу мистеру Киблу и экономке, и мисс Мартин.

Энн тихо рассмеялась.

– И про крикет, и катание на лодках, и игры в пиратов, и рисование. Я обещаю, что ты обо всем расскажешь сам. Будет замечательно снова всех увидеть, не так ли?

– Гм, – промычал он в ответ.

И тут же, как все дети, провалился в сон.

Энн сидела возле него, когда, некоторое время спустя, в комнату на цыпочках вошли Дэйви и Александр. Однажды Дэвид задаст те вопросы, которые не задал сегодня, и ей придется отвечать на них. Ей придется рассказать ему про Альберта Мора. Его отца.

Энн задрожала.




Гленис, хлюпая носом, словно они уже долгие годы были госпожой и горничной, настояла, что упакует ее вещи. Поэтому Энн нечем было заняться, кроме как спуститься в гостиную и провести час или два в обществе других гостей. И она будет общительной. Никто не должен заподозрить, что посещение Ти Гвин было для нее чем-то большим, нежели просто приятной дневной прогулкой.

Но всего лишь несколько часов назад, сколько именно – она посчитала на пальцах, она занималась любовью с Сиднемом Батлером, и это было прекрасно. Она знала, что это было прекрасно. Вероятно, если бы это произошло снова, ее тело согласилось бы с разумом по этому вопросу.

Энн почувствовала боль от внезапного желания испытать это снова.

Была ли она совершенно безумной, отказавшись от его предложения?

Но как же она могла согласиться? Что могла ему предложить?

И что он мог предложить ей, кроме готовности исправить последствия того, что они сделали?

«Если хотите, Энн, мы поженимся».




ГЛАВА 12


– Это должно быть одно из самых прекрасных мест на земле,- с удовлетворенным вздохомзаявила герцогиня Бьюкасл, склонив голову на плечо своего супруга. – Ты был совершенно прав, Вулфрик. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться при виде моря в лунном свете.

– Остается надеяться, любовь моя, – сухо заметил его светлость, – что тебе удастся сдержать свой порыв. В этом месяце у меня уже промокали сапоги, не говоря о нижнем белье. Я надеялся спасти от подобной участи хотя бы свой шейный платок.

Герцогиня рассмеялась, а супруг крепче обнял ее за плечи.

Они прогуливались по пляжу вблизи кромки воды, как они это частенько проделывали и раньше. После того, как малютка Джеймс был накормлен, а гости удалялись на покой, герцог и герцогиня могли провести какое-то время наедине друг с другом.

– Тем не менее, я буду счастлива вернуться в Линдсей-Холл, – заметила Кристина.

– Правда?

– Это наш дом. Я буду рада вернуться домой.

– Правда? – снова переспросил он, и на несколько минут установилась тишина, пока Бьюкасл с неспешной основательностью целовал свою супругу.

– Ты продашь Белый Дом мистеру Батлеру? – поинтересовалась Кристина, когда они продолжили прогулку.

– На самом деле, дом вовсе не белый, любимая. Надо как-нибудь взять тебя туда и показать его.

– Но с валлийского его название переводится именно так, – заметила Кристина. – Ты продашь его?

– Мой дед приобрел его, будучи еще молодым человеком. А вскоре начал распространяться слух о том, что он поселил в этом доме свою любовницу. А потом выяснилось, правда не ранее, чем моя бабушка подбила оба глаза тому глупцу, который имел наглость злобно нашептать ей на ухо эти слухи, что там жила любимая подруга бабушки, сильно избитая своим мужем и нашедшая в Ти Гвин своего рода убежище. Мой дед вызвал на дуэль и убил жестокого мужа, но инцидент быстро замяли, как это обычно делалось в те времена. Дед был весьма выдающимся человеком, и моя бабушка была ему под стать. Хотя, конечно, Бедвины никогда не заводили себе любовниц после женитьбы.

Герцогиня мягко рассмеялась.

– Позволь заметить, что, вероятно, они прекратили это рискованное занятие после того, как некоторые из них заполучили таких жен, как твоя бабушка.

Герцог разразился одним из своих редких взрывов хохота.

– Полагаю, что продам Ти Гвин Сиднему, – сказал герцог через некоторое время, в течение которого они прогуливались в молчании. – Я определенно это сделаю, так как знаю, что имение перейдет в хорошие руки. Но, знаешь ли, от меня не ждут, что я слишком просто расстанусь с этой собственностью. Я скажу ему о своем решении перед отъездом.

– Я так разочарована, – заметила Кристина, – что после всех наших усилий так ничего и не произошло между Сиднемом Батлером и мисс Джуэлл. Я была уверена, что они созданы друг для друга. Как и все мы.

– Я трепещу, – ответил Бьюкасл, – от сознания того, что целое поколение Бедвинов и их супругов опустилось до столь постыдного спорта – сватовства. Для меня этого достаточно, чтобы начать раздумывать о том, где я допустил промах в их воспитании. Кажется, у них даже появилось твердая уверенность в том, что они приложили руку к нашему союзу, Кристина.

– Ему необходим кто-то, – продолжила герцогиня, будто бы не слыша слов своего мужа, – и ей тоже. И всякий раз, когда я видела их вместе, казалось, что они весьма подходят друг другу. Тебе приходило в голову, Вулфрик, что она была бы маркизой Холлмер, если бы кузен Джошуа женился на ней, и тогда Джошуа был бы сейчас просто мистером Мором?

– Не могу представить, – сухо заметил герцог, – что Фрее понравилось бы быть просто миссис Мор.

– И они оба мне очень симпатичны, – добавила Кристина, явно продолжая разговор про Энн и Сиднема.

– Осмелюсь заметить, – заявил Бьюкасл, – что простая логика указывала на то, что им суждено быть вместе, Кристина. Но, если бы такая логика всегда торжествовала… то что, черт возьми, мы с тобой делаем вместе?

– Я так надеялась, – ответила герцогиня, – когда сегодня он взял ее с собой в Белый Дом, в то время как все мы отправились в замок Пембрук, что, вернувшись домой, мы узнаем, что он сделал ей предложение, и можно будет отпраздновать помолвку. Я даже собиралась уговорить всех остаться еще на день или два и устроить большой праздник. Но вместо этого мисс Джуэлл едва упомянула про Ти Гвин, зато много расспрашивала про замок Пембрук. И весь вечер она улыбалась. Ты это заметил? Ну, конечно же, мне следовало догадаться раньше, что возникла какая-то проблема, не так ли? Зачем ей улыбаться, если не для того, чтобы скрыть разбитое сердце? Вероятно, у него не хватило смелости сделать ей предложение. Полагаю, что он считает себя невыносимо уродливым глупцом. Жалко, что я не пригласила его на вечер, но я же не знала, когда мы вернемся. Вулфрик, не думаешь ли ты…

– Кристина, – сурово заявил его светлость, остановился и развернул жену лицом к себе, а затем пристально посмотрел на нее своими серебристо-серыми, похожими на лунный свет глазами, – я привел тебя сюда не для того, чтобы обсуждать прискорбное состояние сердечных дел Сиднема Батлера или мисс Джуэлл.

– Прошу прощения, – вздохнула герцогиня. Но потом улыбнулась и положила руки на плечи мужа, не слишком расстроенная его упреком. – Тогда зачем ты привел меня сюда?

На этот раз его поцелуй был не столько основательным, сколько безжалостным.

Больше ее светлость не вспоминала Энн Джуэлл и Сиднема Батлера.




Долгий период жаркой и сухой погоды, наконец, закончился. Низкие серые тучи нависли над головой, и, как раз в то самое время, когда Сиднем Батлер шел по дорожке к главному дому, начал моросить мелкий дождик. Погода казалась вполне подходящей для предстоящего события.

В действительности, у него не было необходимости идти туда, так как Бьюкасл и герцогиня собирались остаться еще на пару дней, а сегодня уезжали лишь Холлмеры и Росторны. Но для Сиднема было делом чести попрощаться с Фреей и Морган.

Безусловно, он не был мастером самообмана.

Энн Джуэлл тоже уезжала сегодня, и из-за этого на его сердце лежала огромная тяжесть. Он не позволял себе задумываться о том, какой станет без нее его жизнь.

Вероятно, ему не следовало приходить сюда этим утром. Вчера они уже попрощались, хотя возвращение экипажей из замка Пембрук помешало им произнести слова прощания вслух. Возможно, это было к лучшему – оставить их непроизнесенными.

Уже с рассветом Сиднем был на ногах, меряя шагами свой коттедж и каждые несколько минут принимая новое решение. И все-таки он с самого начала знал, что придет. Слова прощания, какими бы горькими они ни были, нужно было произнести.

У каждой истории должен быть конец.

И именно поэтому сейчас он направлялся в Глэнвир.

На полпути Сид осознал, что хромает, и тут же постарался выровнять свою походку.

На террасе уже стояло несколько экипажей. Сиднем опустил поля шляпы ниже, чтобы укрыть лицо от мелкого дождя.

Обойдя экипажи и заглянув в открытые парадные двери, Сиднем понял, что, судя по всему, все Бедвины, их супруги, дети и остальные гости собрались в главном холле. Было много шума и суматохи.

Сид остался стоять снаружи на террасе. Наконец, Холлмер и Росторн вышли из дома и, пожав ему руку, начали помогать няням усаживать в экипажи детей, пока те не промокли насквозь. Потом появилась Фрея с Аллином и Рэнналфом. Она также пожала Сиднему руку, заявив со своей обычной прямотой, безо всяких объяснений, что никогда раньше не считала его глупцом. Пока Холлмер подсаживал ее в экипаж, Рэнналф ухмыльнулся Сиднему, а Аллин насмешливо приподнял брови.

Следующей вышла Морган, обняла братьев и, увидев стоявшего рядом с ними Сиднема, обняла и его, несмотря на то, что он изрядно промок.

– Сиднем, – сказала Морган, пристально глядя ему в лицо, и Сид мог бы поклясться, что заметил слезы в ее глазах. – О, мой дорогой Сиднем. Я так хочу, чтобы ты был счастлив!

– Морган, – возразил он, – я счастлив.

– Энн все еще нет, – сказал Холлмер.

– Миссис Притчард рыдает над ней, – с ухмылкой сообщил Рэнналф. – А Джудит и Кристина ждут своей очереди.

– Идем, cherie[11 - Cherie – (фр.) дорогая], – сказал граф Росторн, – не надо стоять под дождем.

– Нам всем не помешало бы спрятаться от дождя, – заявил Рэнналф, и почти одновременно он и Аллин направились обратно в дом, а Холлмер и Росторн поднялись в экипажи к своим женам.

Внезапно Сиднем оказался один на террасе, наедине с Энн Джуэлл, которая именно в этот момент выбежала из дома, наклонив голову и держа за руку сына. Эйдан, сопровождавший их, чьей-то рукой был спешно затащен обратно в дом.

«Ах, – подумал Сиднем, – Бедвины весьма тактичны, не правда ли?»

Не дойдя до Сиднема всего нескольких шагов, Энн подняла голову и ошеломленно посмотрела на него.

Сиднему показалось, что она побледнела, но, возможно это впечатление было вызвано просто отсутствием солнечного света.

– Я пришел попрощаться со всеми, – произнес Сиднем.

Ее сын улыбнулся Сиднему, хотя, казалось, что мальчик плакал.

– Я собираюсь спросить мистера Аптона насчет рисования масляными красками, – сообщил Дэвид.

Сиднем улыбнулся ему в ответ.

– Дэвид, – не отрывая взгляда от Сиднема, произнесла Энн, – поклонись мистеру Батлеру и забирайся в экипаж, а не то промокнешь.

– Прощай, Дэвид, – сказал Сиднем, – и спасибо за то, что позволил мне взглянуть на свои рисунки.

– До свидания, сэр, – кивнул мальчик в знак уважения и почти мгновенно нырнул в экипаж, спасаясь от дождя.

И вот они в последний раз остались одни, он и Энн Джуэлл, а также целая куча народу в доме за открытой дверью с одной стороны и внутри вереницы экипажей – с другой. Сложно было вообразить более многолюдную сцену для прощания.

Но Сид ни на что не обращал внимания, кроме женщины, стоявшей перед ним.

Энн. Женщина, которая ему безмерно нравилась. Женщина, которую он, наверное, любил.

Нет. Женщина, которую он определенно любил.

Она уезжала. Вероятно, он никогда больше с ней не встретится. Понимание этого отдавалось в нем тупой болью.

А его сердце? Сиднему казалось, словно к его сердцу подвесили свинцовые гири, тянущие его вниз.

– Вы помните свое обещание? – спросил Сид, протягивая ей свою руку.

– Да.

Энн уставилась на его подбородок. Но, тем не менее, подала ему левую руку. На несколько мгновений он поднес ее к своим губам. Сиднем обостренно сознавал, что у них имеются зрители, которые, вероятно, сейчас весьма внимательно за ними наблюдают, потому что, несомненно, именно Бедвины подстроили эту их последнюю встречу tete a tete[12 - tete a tete – (фр.) с глазу на глаз].

После того, как Сид поднял голову и отпустил ее руку, Энн посмотрела ему в лицо. Сиднем заметил капельки влаги на ее щеках и ресницах. Она нахмурилась.

– Прощайте, – почти шепотом произнесла Энн.

– Прощайте, – кое-как умудрился улыбнуться Сиднем.

Энн повернулась и поднялась по ступенькам в экипаж с детьми прежде, чем Сид успел предложить ей свою помощь, и ее вниманием тут же завладела маленькая дочь Фреи, пожелавшая, чтобы ее взяли на руки. Кучер поднял лесенку и закрыл дверцу, а потом залез на свое место, и экипаж почти сразу же тронулся в путь, покатив по дорожке вслед за экипажем Холлмеров.

Она не оглянулась.

Сиднем почти не обратил внимания на то, что некоторые гости вышли из дома, чтобы помахать на прощание.

Он чувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо прежде.

Только вчера в это же время он радовался солнцу и предвкушал целый день в Ти Гвин наедине с нею.

Только вчера.

А теперь она уехала.

На его правое плечо опустилась рука, и, обернувшись, Сиднем взглянул в суровое, бесстрастное лицо Бьюкасла.

– Раз уж ты здесь, Сиднем, пройдем в библиотеку, – сказал герцог, – и поговорим о том, что станет с Ти Гвин.




Энн была крайне утомлена играми к тому времени, как они приехали в Бат. На обратном пути няню укачивало сильнее, чем когда-либо, поэтому Энн пришлось постоянно развлекать детей, чтобы те не стали капризничать из-за скуки многочасового пребывания в экипаже.

Когда они останавливались, чтобы поесть или на ночлег, Энн казалась веселой, оживленно беседуя с Джошуа и леди Холлмер. Ей не хотелось, чтобы те хоть на минутку заподозрили, как она расстроена, хотя, в сущности, они тоже были весьма подавлены.

Как глупо с ее стороны было думать, что она может лечь с мужчиной, а потом просто забыть об этом!

Как глупо было думать, что они могли на часок скрасить одиночество друг друга, а потом просто вспоминать об этом с благодарностью!

Как глупо было надеяться, что она сможет лечь с Сиднемом Батлером и получить от этого удовольствие, как если бы она была нормальной женщиной.

Воспоминания, как свежая рана, с каждой пройденной милей становились все более болезненными.

Она познала его. И была познана им. И все-таки ее тела не затронуло волшебство произошедшего.

Энн ужасно боялась, что он не придет попрощаться.

Энн ужасно боялась, что он придет попрощаться.

И когда он все-таки появился, когда Энн в последний раз взглянула в его красивое, искалеченное лицо, была только боль.

И Энн ужасно захотелось сказать ему, что она передумала.

Но она не сделала этого.

Они испытывали влечение друг к другу в течение прошедшего месяца, и проводили много времени вместе… и, да, были близки друг с другом, потому, что оба страдали от одиночества.

Но это был такой неубедительный довод.

Ведь не только сознание того, что она снова осталась одна, без мужчины в ее жизни, вызвало эту жгучую боль в горле и груди, которая все никак не проходила?

Энн полагала, что немного влюблена в Сиднема Батлера. Или, вернее, очень сильно влюблена.

Она влюбилась в нечто невозможное.




Экипажи остановились возле дома леди Потфорд на Грейт-Палтни-стрит, где Джошуа с семьей собирались остановиться пару дней перед своим возвращением в Корнуолл. Один экипаж с багажом направился к Дэниел-стрит, но Энн и Дэвид решили остаток пути пройтись пешком, чтобы размять ноги. Джошуа настоял на том, чтобы проводить их. Он предложил Энн руку, а Дэвид пошел рядом с ним с другой стороны.

– Энн, – сказал Джошуа, – это был славный месяц, не правда ли?

– В самом деле, очень славный, – заверила его Энн. – Спасибо за то, что надумали пригласить нас туда, Джошуа.

– И, тем не менее, – сказал он, – у вас у обоих такие постные лица…

– Я не…- запротестовала Энн.

– Мне бы хотелось, чтобы мы остались там навсегда и даже дольше, – пылко воскликнул Дэвид. После прощания с Дэниелом, Эмили и рукопожатия с леди Холлмер, он снова был близок к слезам.

– Да, это было бы замечательно, – согласился Джошуа. – Но все хорошее когда-нибудь кончается, парень. Если бы это было не так, мы бы не ожидали ничего хорошего с таким нетерпением. Если мисс Мартин сможет обойтись без вас, то мы будем ждать вашего приезда в Пенхэллоу на Рождество. Теперь мы все будем предвкушать это событие.

Внезапно Энн заметила, что Дэвид держит Джошуа за руку, хотя раньше считал этот жест ниже достоинства девятилетнего мальчика.

– Энн, – повернулся к ней Джошуа, когда они шли по Саттон-стрит к школе, – мне жаль, что Сиднем Батлер живет так далеко от Бата. Мы все с интересом наблюдали за вашей дружбой.

Энн почувствовала радость от того что не догадывалась об этом раньше.

– Это была всего лишь дружба, – заверила она Джошуа.

– Неужели? – Он заглянул ей в глаза.

Но тут они завернули за угол Дэниел-стрит, и увидели Клодию и Сюзанну, которые, будучи предупрежденными прибытием экипажа с багажом, стояли на пороге школы и высматривали их. Энн была встречена объятиями, поздравлениями и смехом. Освободившись от приветственных объятий, Энн посмотрела на школьное крыльцо и увидела, что там стоит еще одна леди – высокая, темноволосая, стройная, изящная и весьма модно одетая. Леди радостно улыбалась.

– Фрэнсис! – воскликнула Энн, и кинулась обнимать подругу.

– Лусиус и я только что вернулись с Континента, – сказала ей Фрэнсис, графиня Эджком, – и заехали в Бат по пути домой, чтобы узнать, не хотела бы одна из вас провести последние две недели летних каникул с нами в Барклай-Корт. Сюзанна собирается поехать с нами. Энн, как я рада, что ты вернулась домой как раз вовремя, чтобы я смогла повидаться с тобой! Я все время скучала по тебе. Ты так загорела!

Фрэнсис нашла свою любовь во время метели, когда ее карета застрял в сугробе. Это случилось из-за безрассудной манеры езды графа и его кучера, когда их экипаж обгонял ее карету. Это была ненависть с первого взгляда и любовь с тех же самых пор. После свадьбы Фрэнсис три оставшихся подруги стали смотреть на жизнь с большей надеждой, хотя они и не признались бы в этом даже друг другу.

– Я бы не перенесла, если бы пропустила твой визит, – заявила Энн. – О, Фрэнсис, ты замечательно выглядишь!

На пороге, прежде чем зайти внутрь, Энн обернулась и увидела Дэвида в объятиях Джошуа. Руки мальчика крепко сжимали шею Джошуа, а лицом он прижимался к его плечу. Джошуа одной рукой гладил мальчика по голове и целовал его в макушку.

Глаза Энн наполнились слезами, и она сморгнула их.

«Почему все хорошее так быстро заканчивается? – задалась она вопросом. – Почему в жизни так много тяжелых прощаний?»

Джошуа поставил Дэвида на землю, взял его лицо обеими руками и, поцеловав в лоб, повернулся к Энн.

– Вы прекрасно его воспитали, Энн, – сказал Джошуа, протягивая Энн правую руку. – Дэвид – замечательный мальчик. Я напишу вам из Пенхэллоу.

Энн пожала его руку, а Дэвид пронесся мимо нее в школу, не останавливаясь, чтобы поприветствовать кого-то из леди, а также мистера Кибла, одного из любимых им людей.

– Еще раз спасибо, – сказала Энн.

– Энн, – произнес Джошуа, понизив голос и сильнее сжимая ее руку, – у вас хорошо получается, но этому мальчику нужна семья. И у него есть семья в Корнуолле, которая ждет, чтобы признать его: Пру и Бен, Констанс и Джим Сондерсы, Фрея и я. А также Частити и Мичем, хоть они и не живут там. У Дэвида есть тети и дяди, и кузены, даже если он родился вне брака. Вы должны, по крайней мере, подумать о том, чтобы сообщить ему кое-что о его происхождении. Вы подумаете об этом?

– Я могу сама позаботиться о своем сыне, Джошуа, – натянуто произнесла Энн, забирая свою руку. – Но я действительно благодарна вам за то, что вы так добры к нему.

– Я напишу, – сказал Джошуа, расстроено покачав головой.

– До свидания, Энн.

– До свидания, – ответила Энн и провожала Джошуа взглядом, пока он не скрылся из виду, завернув за угол.

Существуют разные виды прощаний, подумала Энн. Для нее это прощание не было мучительным, хотя для Дэвида оно стало таковым. Она увидится с Джошуа вновь, вероятно на Рождество.

И она никогда не увидит Сиднема.

Никогда.

Сюзанна взяла ее под руку, и они вошли в школу.

Энн снова была дома, там, где ей было хорошо.

Но никогда – это ужасно долгий срок.




ГЛАВА 13


К тому времени, как Энн уложила Дэвида, ей, казалось, удалось убедить сына, что до Рождества осталось не так уж много времени. Кроме того, настроение мальчика улучшилось благодаря интересу, проявленному экономкой и некоторыми девочками к его каникулам. Он с удовольствием потчевал их рассказами о том, где бывал и что делал.

– Мама, – признался Дэвид после того, как Энн рассказала ему на ночь еще одну часть длинной сказки и подоткнула одеяло, – как хорошо вернуться домой! Я рад, что у меня есть своя комната.

Да, хорошо вернуться домой. И в ближайшие дни Энн предстояло еще немало дел. Сюзанна собиралась поехать с Фрэнсис и графом Эджкомом в Барклай-Корт. Поэтому в оставшееся время Энн и Клодии придется развлекать девочек вдвоем. А еще необходимо было подготовить план уроков на предстоящий учебный год. И написать письма: благодарственное для герцогини Бьюкасл, дружеские – леди Эйдан и ее тете, леди Росторн, мисс Томпсон и другим женам Бедвинов.

Хорошо вернуться домой.

Уставшая после долгой дороги и обилия эмоций из-за расставания с Глэнвир, Энн, тем не менее, в этот вечер допоздна засиделась в гостиной Клодии. Все четыре подруги вновь были вместе. Фрэнсис намеревалась провести эту ночь в школе, несмотря на то, что граф снял номер в отеле Ройал Йорк. Он остался на ужин, а затем ушел, сообщив дамам, что его присутствие явно будет лишним. И к тому же, ему хотелось отдохнуть, а граф понимал, что подруги будут беседовать, по меньшей мере, до полуночи.

Граф нравился Энн. Он нравился им всем, и подруги искренне радовались счастливой судьбе Фрэнсис. Они разговаривали о путешествиях Фрэнсис и успехах ее сольных концертов на Континенте, о месяце, проведенном Энн в Уэльсе (без какого-либо упоминания о Сиднеме Батлере), о школьных каникулах в Бате и еще о многом другом. У них всегда находилось множество тем для разговоров. Энн часто казалось, что они были скорее сестрами, нежели подругами. Они до сих пор скучали по Фрэнсис, хотя та уже два года не жила в Бате.

И, правда, как хорошо вернуться домой!

На следующее утро Энн обняла Сюзанну и Фрэнсис, за которыми заехал граф и, стоя на тротуаре рядом с Клодией, долго махала им вслед. А потом, улыбнувшись друг другу, Энн и Клодия вернулись обратно в школу, чтобы отвести девочек на запланированные на этот день прогулку и пикник в Сидней-Гарденс.

Две недели прошли в суете разнообразных развлечений, которые включали в себя прогулки, пикники, игры на лугу позади школы и поиски сокровищ в самой школе. Иногда Энн сидела с девочками в общем зале или в их спальне, беседуя, выслушивая их жалобы и делая все, чтобы девочки поняли, что есть взрослые, которым они небезразличны.

Начало учебного года неотвратимо приближалось. Ожидался приезд новых девочек. В самом деле, число пансионерок и девочек на дневном обучении неуклонно возрастало, так как школа процветала. Лила Уолтон, подающая надежды ученица последнего года обучения, после окончания школы собиралась остаться, чтобы работать в качестве младшей учительницы, как и Сюзанна четыре года назад. Энн занималась с нею по несколько часов в день, помогая готовиться к роли учителя.

Вернулась Сюзанна, отдохнувшая и загорелая, полная энергии и рассказов о своем отдыхе в Барклай-Корт.

В этот вечер Клодия ужинала с родителями новых учениц, которые будут приходить в дневное время. После того, как все девочки улеглись спать, Энн и Сюзанна сидели вдвоем в комнате Энн. Сюзанна расположилась на кровати, обхватив руками колени, прижатые к груди. Энн заняла кресло возле небольшого письменного стола.

– Я очень переживала, когда два года назад Фрэнсис уехала отсюда, чтобы выйти замуж за графа, – вздохнув, сказала Сюзанна. – Но Энн, она сделала правильный выбор. Я так ей завидую. Граф – просто душка. И он невероятно ею гордится. Он совсем не возражает против поездок на такие большие расстояния, чтобы Фрэнсис могла петь. В самом деле, кажется, что он наслаждается ее популярностью.

– И он все еще влюблен в нее так же, как тогда, когда беспрестанно преследовал ее, – заметила Энн. – Это было очень заметно во время нашего совместного ужина.

Сюзанна снова вздохнула.

– Разве их роман не напоминает сказку? – сказала она. – Он не отступился от нее, даже несмотря на то, что был виконтом Синклером, наследником графа, а Фрэнсис – скромной учительницей в нашей школе. Но она была такой красавицей! А сейчас стала еще краше. Брак, путешествия и сольная карьера определенно хорошо на нее влияют.

Они обе на минуту замолчали, радуясь счастью Фрэнсис, и вздыхая о своей судьбе.

– А как насчет тебя? – спросила Энн. – Ты хорошо провела время? Встретила кого-нибудь интересного?

– Например, герцога, который подхватил бы меня на руки и увез в свой замок в качестве невесты? – рассмеялась Сюзанна. – Нет, увы, совсем никого. Но Фрэнсис и лорд Эджком были очень любезны и почти каждый день устраивали для меня всяческие развлечения, хотя, полагаю, что они были бы счастливы побыть вдвоем в тишине и покое после долгого путешествия. Я встречалась с несколькими интересными и дружелюбными людьми, но почти со всеми ними я, конечно, была знакома и раньше.

– Но никого особенного?

– Нет, не совсем.

Энн приподняла брови.

– Там был один джентльмен, – призналась Сюзанна, – который ясно дал мне знать о своих намерениях, и они не были благородными. Обычная история, Энн. Хотя он был очень красив и любезен. Вот и все. А как ты? Ты много рассказывала о своем пребывании в Уэльсе в тот вечер, накануне моего отъезда, но ничего личного. А ты встретила кого-то особенного?

– Бедвинов, – улыбаясь, ответила Энн. – Все они были просто очаровательны, Сюзанна, и даже более. Герцог Бьюкасл действительно совершенно неотразимый мужчина. У него серебристые глаза и длинные пальцы, вечно сжимающие ручку монокля. Он внушает ужас. И все же он был необычайно любезен со мной. Герцогиня – очень обаятельная женщина, и совсем не надменная. Совершенно очевидно, что муж ее обожает, хотя никогда не показывает этого на публике. Герцог также без ума от своего сына, – весьма требовательного малыша, который совершенно преображается на руках у отца. Герцог частенько так делает. Это необычный, загадочный и обаятельный мужчина.

Сюзанна опустила подбородок на колени.

– Весь этот разговор про женатых герцогов расстроил меня, – заявила она, хотя глаза ее сверкали. – Там не было какого-нибудь холостяка?

– Никаких герцогов, – улыбаясь, ответила Энн, но внезапно, на нее нахлынуло воспоминание о том, как она сидела на ступеньках перелаза в Ти Гвин, улыбаясь стоявшему рядом Сиднему Батлеру, и о том, как она протянула ему руку прежде, чем спуститься. И о том чудесном летнем дне.

Сюзанна пристально посмотрела на Энн.

– О, Энн! – воскликнула она. – Кто он?

– В самом деле, никто, – выпалила Энн, поерзав в своем кресле. Но тут же почувствовала раскаяние. – О, разве можно так ужасно говорить о человеке! Он очень интересный человек. Управляющий герцога в Глэнвир. Он одинок, также как и я, поэтому, естественно, что иногда мы гуляли вместе и сидели рядом за ужином в те вечера, когда его приглашали. Это все.

Энн изо всех сил старалась не покраснеть.

– Все, – повторила Сюзанна, не сводя с нее глаз, – а он был высоким, темноволосым и красивым, Энн?

– Да, именно так.

Сюзанна продолжала пристально смотреть на подругу.

– Мы были просто друзьями, – заявила Энн

– Неужели? – прошептала Сюзанна.

– Да, – ответила Энн, но не смогла улыбнуться. И больше она уже не могла сидеть спокойно.

Она поднялась и подошла к окну. Приподняла занавеску и посмотрела на темную лужайку перед домом. – Мы были очень хорошими друзьями.

– Но он не сделал тебе предложения, – догадалась Сюзанна. – Энн, мне так жаль.

Возникла продолжительная пауза, во время которой Энн не возразила своей подруге.

– Энн, не думаешь ли ты, – спросила, наконец, Сюзанна, – что жизнь была бы легче, если бы у нас имелись родители и семья, которые помогли бы нам встретить подходящих мужчин и приемлемых поклонников? Не было бы это легче, чем жить и работать учительницей в школе для девочек?

– Я не уверена, – сказала Энн, снова задергивая занавеси, – что жизнь может быть простой. Очень часто девочки и женщины вступают в чудовищные брачные союзы даже, если у них имеется семья, которая помогает им сделать выбор или делает его за них. Думаю, что будь у меня выбор между несчастливым замужеством и жизнью здесь, я бы лучше осталась здесь. В сущности, уверена, что выбрала бы школу.

На мгновение прижавшись лбом к занавеси, Энн обернулась.

– Как это неблагодарно с моей стороны, – сказала Сюзанна, – спрашивать тебя об этом! Мне очень повезло, что меня приняли в эту школу, и потом, когда Клодия предложила место в своем штате. И у меня здесь такие хорошие друзья. Чего еще мне желать от жизни?

– Ах, но мы не только учительницы, Сюзанна. Мы еще и женщины, – сказала Энн, опять усаживаясь в кресло. – У нас есть определенные потребности, которыми природа наделяет всех женщин.

Потребности, которые иногда могут быть серьезно искалечены, но не уничтожены окончательно.

Некоторое время Сюзанна молча смотрела на Энн.

– И иногда, – сказала она, – их очень трудно игнорировать. Этим летом, Энн, я испытала огромное искушение. Стать любовницей мужчины. И я все еще до конца не уверена, что сделала правильный выбор. Смогу ли я сделать такой же выбор в следующий раз? И еще раз?

– Не знаю, – печально улыбнулась Энн.

– Какие же мы бедные, грустные старые девы, – улыбнувшись, поднялась с кровати Сюзанна. Она расправила складки на юбке. – Пойду в свою одинокую постель. Путешествие утомило меня. Спокойной ночи, Энн.




Три дня спустя все девочки вернулись в школу после летних каникул и радостно приветствовали друг друга и своих учителей шумной, продолжительной болтовней. Были среди приехавших и новые ученицы, все с выражением мрачного предчувствия на лицах, особенно две девочки, принятые на основе благотворительности. Они приехали одни, без сопровождения родителей. Их прислал мистер Хэтчард, лондонский агент мисс Мартин. Плата за обучение одной из них была внесена леди Холлмер, хотя Клодия, конечно же, не знала имени своего таинственного благодетеля.

Энн взяла этих двоих под свое крыло, и почти сразу же отметила, что одной девочке необходимы дополнительные уроки дикции, потому что произношение кокни[13 - Кокни – лондонское просторечие (английский язык, на котором разговаривают рабочие слои Лондона), для которого характерно особое произношение, неправильность речи, а также рифмованный сленг.] делало ее английский почти совершенно непонятным, а другую следовало твердо, терпеливо и с большой любовью избавлять от неподобающего поведения и воинственной бравады.

На следующее утро пришли дневные ученицы и начались уроки.

Первый месяц занятий был весьма напряженным. Энн выполняла свои учительские обязанности и заботилась о девочках, принятых из милости. Все свое свободное время Энн проводила с Дэвидом, который был очень взволнован обещанием мистера Аптона ввести рисование масляными красками на своих уроках искусства после Рождества. Она написала и получила несколько писем от дам Бедвинов и Джошуа. И помогла Дэвиду ответить на письма, которые ему прислали Дэйви, Бекки и Джошуа.

В самом деле, жизнь казалась удивительно обычной, принимая во внимание тот факт, что Энн все больше убеждалась, что ее жизнь совсем не была таковой. Ее месячные, которые должны были начаться до начала занятий, так и не пришли, но Энн попыталась уверить себя, что это произошло из-за ее переживаний в минувшем месяце. Она продолжала верить в это даже тогда, когда, просыпаясь по утрам, начала испытывать легкую тошноту – точно так же, как и десять лет назад.

И, конечно же, чуда не произошло. В конце сентября месячных тоже не было. И Энн вспомнила о выборе, о котором говорил ей Сиднем Батлер. Полтора месяца назад она решилась на физическую близость с этим мужчиной, потому что хотела его, а он хотел ее, и это был их последний день вместе. И это решение изменило ее жизнь навсегда.

Это была пугающая мысль. Но теперь Энн уже ничего не могла изменить в том решении или избежать его последствий. Она могла просто продолжать жить.

Прохладным субботним утром Сюзанна увела большую часть девочек поиграть на свежем воздухе на лугу позади школы. Дэвид отправился с ними. Энн постучала в дверь кабинета Клодии Мартин и, после того, как ей ответили, вошла.

– Могу я тебя побеспокоить? – спросила она. Только вчера вечером Сюзанна, она и Лила сидели в личной гостиной Клодии и болтали на разные темы. И у Энн была возможность остаться, когда две другие девушки ушли спать. Но она знала, что ей требуется более официальная обстановка для того, что намеревалась сообщить.

Клодия подняла глаза от бумаг, лежавших на столе.

– Последняя из припозднившихся школьниц только что внесла плату за обучение, – сообщила она. – Полагаю, что в этом году мы снова будем иметь прибыль, Энн. Через два-три года, надеюсь, что смогу сообщить мистеру Хэтчарду, что мы больше не нуждаемся в помощи нашего благотворителя.

Она отложила перьевую ручку и указала Энн на кресло с другой стороны стола.

– Ты отлично справились с приступом гнева Агнес Райд за завтраком, Энн, – заметила Клодия. – И сумела разрядить взрывоопасную ситуацию. У тебя великолепно получается обращаться с трудными девочками.

– Она все еще в некотором замешательстве из-за нового окружения, – ответила Энн. – Из своего жизненного опыта девочка усвоила, что, если ей страшно, то нужно бороться, по крайней мере, словесно, если не кулаками. Но у нее любящее сердце и острый ум, Клодия. Надеюсь, что у нас эти два качества расцветут. Я абсолютно уверена, что так и будет. Это очень хорошая школа. Любая девочка, которой повезло оказаться здесь, вынесет только лучшее из своего пребывания в этой школе.

Склонив голову набок, Клодия откинулась на спинку кресла. Минута прошла в молчании.

– Что случилось, Энн? – спросила она. – Не могу понять что именно, но что-то определенно происходит. Ты – все такая же старательная, веселая и терпеливая, как и прежде. Но есть кое-что…хм. В тебе больше нет безмятежности, если так можно выразиться. Меня это беспокоит. Ты себя плохо чувствуешь? Нужно ли мне вызвать мистера Блейка?

Мистер Блейк был врачом, который приходил, когда кто-то из пансионерок был нездоров.

– Я собираюсь уйти отсюда, Клодия, – резко выпалила Энн. Ей показалось, что она слышит эти слова как бы со стороны и потрясена, словно кто-то другой, а не она сама произнес их. Наконец она сумела их произнести. Эти были нужные слова, и дороги назад не было.

Клодия пристально посмотрела на Энн, но ничего не сказала.

– Полагаю, – Энн на мгновение закрыла глаза, – что скоро я выйду замуж.

Она планировала и репетировала свою речь целую неделю, с утра прошлой субботы, после того, как отправила письмо в Глэнвир. Но пока она не произнесла ни одного слова из тех, что намеревалась сказать. И у нее не получалось улыбаться и выглядеть радостной и счастливой, как это было задумано.

– Замуж?

Она осознала, как Клодия выговорила это единственное слово.

– Я встретила этого мужчину летом в Уэльсе, – объяснила Энн. – Он сделал мне предложение, и я решила согласиться. Я написала ему об этом.

– Мои поздравления, – ответила Клодия, глядя на нее довольно строго, с прямой, как шомпол спиной. – Могу я узнать его имя?

Энн вздохнула и немного поерзала в своем кресле.

– Я не могу так, словно ты всего лишь моя директриса, а я – просто учительница. Или как будто я тайно обдумывала это почти два месяца, а теперь решила согласиться. Я не должна так поступать с тобой. Прости меня, Клодия. Я рассказала тебе все о своем пребывании в Уэльсе, кроме самого главного. Его зовут Сиднем Батлер, он – младший сын графа Редфилда и управляющий герцога Бьюкасла в Глэнвир.

– Сиднем Батлер, – повторила Клодия, – из поместья Элвесли-Парк, совсем недалеко от Линдсей-Холла? Я припоминаю его. Это был необычайно красивый юноша.

– Я жду от него ребенка, – призналась Энн.

Клодия уставилась на нее, и Энн заметила, что она стиснула зубы.

– Изнасилование? – спросила Клодия.

– Нет! – Энн от удивления широко раскрыла глаза. – О, нет, Клодия! Ничего подобного. Нет, я участвовала в этом по собственному желанию. Он сделал мне предложение, а я отказала. Но пообещала, что дам знать, если выяснится, что я беременна, и тогда мы поженимся. Неделю назад я послала ему письмо.

Возникла краткая пауза.

– Но ты не хочешь выходить за него замуж? – спросила Клодия.

– Нет. Не совсем.

Но она скучала по нему гораздо сильнее, чем ожидала. Даже до того, как Энн начала подозревать правду о своем положении, мысли о нем непрестанно посещали ее днем, а по ночам он ей снился. Каждый день после своего возвращения в Бат Энн не могла не думать о том, что было бы, если бы она дала другой ответ. Если бы она не испытала внезапного чувства страха, если бы он по-другому попросил ее…

«Если хотите, Энн, мы поженимся».

Такие почтительные, добрые, бесстрастные слова.

Теперь они будут вынуждены пожениться. Энн придется согласиться с его желанием сделать все по правилам, а он будет должен признать, что она сдержала свое слово. Но, возможно, у него никогда не будет жены, которая смогла бы предложить ему пыл своего тела.

Часть ее страстно желала его. А другая часть была напугана до смерти. Энн ненавидела те обстоятельства, которые толкали их к браку. Он возненавидит эти обстоятельства.

– Тогда ты не должна этого делать, – Клодия уперлась обеими руками в стол и наклонилась вперед. Ее голос и выражение лица были решительными. – Он – сын графа, богатый, могущественный, и чересчур красивый для его же блага – или для твоего. И он связан с герцогом Бьюкаслом. Вы будете несчастны.

– А какой еще выход, Клодия, ты можешь предложить? – спросила Энн. – Остаться здесь в школе? Ты понимаешь, что это невозможно.

Она наблюдала, как огонек решительности гаснет в глазах Клодии.

Несколько лет назад, когда мисс Мартин приняла на работу в свою школу незамужнюю мать, и эта мать имела наглость привезти с собой своего незаконнорожденного сына, некоторые родители выражали свою обеспокоенность по этому поводу. А одну из девочек в знак протеста даже забрали из школы.

– К тому же, – продолжила Энн, – с Дэвидом у меня не было выбора. И из-за этого ему пришлось весьма не сладко, и еще будет очень нелегко в будущем. Сейчас, когда у меня есть выбор, я не повторю той же ошибки с еще одним малышом.

– А он женится на тебе? – спросила Клодия.

– Да, – ответила Энн.

Она всем сердцем верила, что так и будет. Со дня на день Сиднем приедет. Хотя была и почти паническая неуверенность. А что, если он не приедет?

– Ох, Энн, – вздохнула Клодия, тяжело опускаясь в кресло. – Моя дорогая, как ты могла быть настолько безрассудной?

То, что она совершила, действительно было чрезвычайно безрассудно. Но Энн совсем об этом не жалела. Это уже случилось.

– Мне следовало рассказать тебе об этом раньше, – заметила она, – вместо того, чтобы ждать, пока я окончательно не удостоверюсь. И уж конечно, не стоило тянуть время, выжидая, пока письмо дойдет до Уэльса. Вскоре ты должна будешь найти мне замену. Лила – весьма многообещающая девушка. Подобно Сюзанне, она кажется способной завоевать уважительное отношение девушек, которые всего несколько месяцев назад были ее одноклассницами. И она очень популярна среди новеньких. К тому же, она блестяще знает математику, и всегда получала у меня высшие оценки по географии. Если ты поддержишь ее кандидатуру, то уверена, она не подведет.

В течение нескольких минут Клодия задумчиво разглядывала Энн, затем, резко поднявшись на ноги, обошла стол и обняла Энн.

– Энн, – сказала она, – мне следовало бы встряхнуть тебя хорошенько. Но, дорогая моя, скажи, что я могу для тебя сделать? Есть ли хоть малейшая вероятность, что ты почувствуешь влечение к мистеру Батлеру?

Энн благодарно расслабилась в ее объятиях. Она так боялась потерять своих подруг, и больше всего боялась именно строгой мисс Мартин. Женщина, дважды забеременевшая вне брака, не могла рассчитывать на сочувствие своих друзей.

– Я бы ничего подобного не совершила, если бы не испытывала к нему сильного влечения, – призналась Энн. – Речь не идет об обольщении, Клодия, и уж точно не об изнасиловании. Пожалуйста, ты должна мне поверить. Влечение было взаимным.

– Но ты отказала ему, – сделала шаг назад Клодия, все еще сжимая руки Энн. – Это простое легкомыслие с твоей стороны, или я чего-то не понимаю?

– В то время брак казался мне ошибкой для нас обоих, по причинам, о которых мне не хочется говорить. Но теперь присутствуют интересы третьего лица, и брак – единственный правильный выход.

Клодия снова вздохнула.

– Садись, – приказала она, потянув за шнур звонка рядом со столом. – Я сейчас прикажу принести чаю. Все проблемы можно спокойно обсудить за чашкой чая. Если мои уши меня не обманывают, то, кажется, девочки возвращаются после игр. Ах, посмотри, на улице дождь. Тогда понятно. Если не возражаешь, то я бы хотела попросить Сюзанну присоединиться к нам. Мы же почти сестры, не так ли? Я все еще ужасно скучаю по Фрэнсис. И как же я буду скучать по тебе, моя дорогая Энн!

Клодия отдала распоряжение служанке, явившейся по ее звонку.

– Энн, есть же еще и четвертый человек, которого это касается, верно? – заметила Клодия, пока они ждали Сюзанну. – Будет ли мистер Батлер хорошим отцом Дэвиду? Я готова простить ему множество грехов, если ответ положительный.

Этот вопрос волновал Энн больше всего. Дэвид отчаянно хотел иметь отца. Но в качестве возможного отца мальчик рассматривал фигуры физически совершенных и атлетически сложенных Джошуа, лорда Аллина и лорда Эйдана. Однако Дэвид встречался с Сиднемом и признал в нем собрата-художника. И, казалось, что он не испытывал к Сиднему особенного отвращения.

Но как он воспримет Сиднема в качестве отца? В качестве ее мужа?

– Он будет добр к Дэвиду, – ответила Энн.

В этом, по крайней мере, она была абсолютно уверена.




ГЛАВА 14


На протяжении нескольких недель шли проливные дожди, сделавшие передвижение по основным дорогам медленным и опасным, а время от времени и просто невозможным. Сиднем с нетерпением ожидал получения письма от герцога Бьюкасла и его поверенных – заключительной формальности, которую необходимо было пройти перед тем, как он сможет официально назвать Ти Гвин своей собственностью.

Сид был рад, когда оно, наконец, прибыло, и открыл конверт прежде, чем просмотрел всю остальную почту, хотя поверх груды корреспонденции заметил письмо от матери.

Он стоял посреди кабинета, глядя на официальные бумаги, и пытался ощутить ожидаемую эйфорию от сознания того, что мечта, наконец, осуществилась. Полноправный хозяин! Ему принадлежат дом и земля в Уэльсе, в крае, который он искренне полюбил. В крае, который теперь мог назвать своим домом. В полном смысле этого слова. Позже нужно будет пригласить Тюдора Риса, чтобы вместе отпраздновать это событие.

Но в эти дни Сиду было трудно ликовать.

В холле и утренней комнате Ти Гвин сейчас делали ремонт, начавшийся сразу после продажи, но затянувшийся более чем на месяц. Проверять или контролировать проводимую там работу необходимости не было. Сиднем вообще не появлялся в Ти Гвин вот уже почти два месяца с тех пор, как…

С тех самых пор.

Он не мог заставить себя отправиться туда. Пришлось бы проехать через ворота и мимо перелаза. Пройти мимо беседки, увитой розами. Войти в пустой дом – пустой ото всех, кроме рабочих.

И воспоминаний.

Сид еще не отказался от абсурдной идеи никогда не селиться в Ти Гвин, а остаться в коттедже близ Глэнвир под предлогом того, что там ему удобнее и ближе к месту работы.

Он зажал в руке письмо матери и бегло просмотрел остальную почту. Все это имело отношение к его работе, кроме тонкого письма, надписанного изящным, явно женским, почерком. Письмо было не от Лорен. Сид отложил так и не распечатанное письмо матери, взял в руку другое, и тут же увидел, что оно пришло из Бата. Он перестал ждать его несколько недель назад и оказался застигнутым врасплох. Несколько мгновений он неотрывно смотрел на конверт и почувствовал, что во рту пересохло, хотя содержание письма и адресат оставались неизвестными.

Но кто еще мог писать ему из Бата?

И о чем еще она могла написать?

Большим пальцем Сид сломал печать и развернул листок.

Первой на глаза попалась подпись.

Он не ошибся!

Сид читал написанные Энн слова. Сознание воспринимало их постепенно, маленькими порциями. Их окончательный смысл отозвался бешеным стуком сердца.

Энн беременна! Как и обещала, сообщает ему об этом и посылает наилучшие пожелания. Все очень коротко и лаконично, формальные фразы.

У нее будет ребенок.

Его ребенок!

Его и Энн!

Она беременна, но не замужем.

Наконец наступило полное осознание… Не замужем.

Необходимо ехать. Срочно. Нельзя медлить ни минуты. Его жизнь внезапно обрела смысл, хотя и вследствие случайности. Только брак может встать между Энн Джуэлл и ужасным бесчестьем, между их ребенком и ужасным бесчестьем. Он не должен медлить.

Сид свернул письмо и положил его в карман, прежде чем поспешить из комнаты в спальню, чтобы позвонить в колокольчик и вызвать камердинера. Бедная Энн! Нельзя терять ни минуты!

Еще до прихода камердинера, удивленного тем, что его вызвали в середине дня, Сид понял, что спасти ее – это не просто надеть сапоги для верховой езды и пальто, сесть верхом на первую попавшуюся лошадь и скакать галопом в направлении Англии и Бата.

Сиднем обратил внимание, что письмо, которое он достал из кармана и разложил на кровати, чтобы вновь перечитать, оказалось датировано днем, после которого прошло значительно больше недели. Понадобилось в два раза больше времени, чем обычно, чтобы оно дошло до него. Ну конечно, дороги! Практически непроходимы неделю назад и все еще слишком плохи сейчас. Сильные ливни шли почти каждый день. К сожалению, он себе не хозяин. Как у управляющего имением герцога Бьюкасла, у него были обязанности, которые требовалось выполнять. Сид оказался перед необходимостью закончить перед отъездом несколько неотложных дел и передать остальные помощнику, который обычно замещал его во время длительного отсутствия в Глэнвир.

– Через пару дней выезжаем в Англию, – сказал он своему камердинеру, хотя хотелось распорядиться об отъезде в течение часа. – Подготовь мой багаж, Армстед, чтобы мы могли уехать как можно скорее.

Но по истечении двух дней, когда он, наконец, готов был выехать, Сиднем понял, что не может поехать прямо в Бат спасать Энн. Сначала следовало побывать в Лондоне.

За последние два дня погода не улучшилась. Грязные, скользкие дороги, в выбоинах которых образовались огромные лужи, скорее напоминающие деревенские пруды, значительно задержали его поездку в Лондон. А потом оказалось, что бюрократические колеса проворачивались не менее мучительно.

Прошло три недели с тех пор, как Энн отправила свое письмо Сиднему, и однажды в полдень, сильно нервничая, он появился перед школой мисс Мартин на Дэниел-стрит.

Дверь отворил пожилой привратник и даже отшатнулся при виде посетителя, всем своим видом выражая намерение захлопнуть дверь перед его носом. Только заметив, что тот одет как джентльмен, он застыл в дверном проеме, и, искоса поглядывая на Сиднема с явным подозрением и враждебностью, поинтересовался, чем может служить.

– Я желаю поговорить с мисс Джуэлл, – сказал Сиднем. – Полагаю, она ожидает меня.

– Во время занятий, – ответил ему привратник, – ее нельзя тревожить.

– Тогда я подожду, пока она закончит урок, – твердо произнес Сиднем. – Сообщите ей, что Сиднем Батлер желает с ней поговорить.

Привратник поджал губы с нескрываемым желанием закрыть дверь перед лицом Сиднема, независимо от того, джентльмен тот или нет, но затем, без единого слова, повел его налево от холла в комнату для посетителей, следуя впереди и сердито скрипя ботинками. Сиднема впустили в комнату и плотно закрыли дверь с обратной стороны. Ему казалось, что он сейчас услышит звук поворачиваемого в замке ключа.

Сид стоял посреди недавно убранной, но немного запущенной комнаты и прислушивался к доносившимся издалека голосам девочек, что-то монотонно повторяющим в унисон, случайным взрывам смеха и неумелому бренчанию на фортепьяно.

Интересно, когда закончатся уроки? Вполне возможно, что пожилой привратник забудет о его присутствии или нарочно не скажет Энн, что к ней пришел посетитель.

В конце концов, придется самому отправиться на поиски.

После пятнадцати минут пребывания в комнате дверь отворилась и вошла леди. Она показалась ему смутно знакомой, и Сиднем предположил, что видит мисс Мартин собственной персоной. Знаменитую – или печально знаменитую – в их кругах мисс Мартин. Он видел ее один или два раза, в те времена, когда та была гувернанткой Фреи, но история о том, как она покидала Линдсей-Холл, фигурально выражаясь, утерев нос Бьюкаслу, стала легендой. Его отец встретил мисс Мартин с тяжелой дорожной сумкой на проселочной дороге, остановил экипаж и настоял на том, чтобы подвезти ее до ближайшей почтовой станции.

Она была красивой женщиной из породы скрытных и несгибаемых людей.

Сиднем поклонился директрисе, которая молча рассматривала его, сложив руки на талии. Надо отдать ей должное, увидев его, она ничем не выдала свои эмоции. Или Энн предупредила о возможном появлении посетителя.

– Мисс Мартин? Сиднем Батлер, мадам. Я пришел поговорить с мисс Джуэлл.

– Она будет здесь через пару минут. Я отправила Кибла предупредить Энн о вашем приезде. Мисс Уолтон подменит ее до конца урока математики.

– Благодарю вас, сударыня, – Сиднем снова поклонился.

– Если задержка с прибытием свидетельствует о вашем рвении в выполнении своих обязательств, мистер Батлер, – она удивила его, произнеся все это, не меняя позы и выражения лица, – то могу сообщить вам, что у мисс Джуэлл есть друзья, которые хотят и в состоянии дать ей приют и поддержку так долго, как потребуется. Женщины сильны в своем единстве, знаете ли.

Он начал понимать, почему эта женщина не склонилась перед Бьюкаслом.

– Благодарю вас, сударыня, – ответил он, – но я также имею желание и возможность обеспечить благополучие, безопасность и счастье мисс Джуэлл.

Они оценивающе смотрели друг на друга.

Эта женщина не могла не нравиться. Замечательно, что у Энн есть такой друг. Очевидно, что мисс Мартин знала правду, но не собиралась выгонять Энн из школы и бросать на произвол судьбы. Напротив она, выражала готовность в случае необходимости предложить ей приют и поддержку.

– Полагаю, – сказала мисс Мартин, – вы должны чего-то стоить, если служите управляющим у герцога Бьюкасла, несмотря на очевидные увечья.

Сиднем с трудом сдержал улыбку, так открыто и критически она осмотрела его с головы до пят, особенно правую сторону. Он чувствовал, что между ними происходит незримое сражение, хотя и не был в этом уверен. Единственное, в чем он был уверен, – это в том, что не собирается проигрывать.

Дверь позади мисс Мартин отворилась прежде, чем кто-то из них успел вновь заговорить.

Энн Джуэлл.

Она выглядела бледной и нездоровой, подумал Сиднем. И потеряла в весе. Но вместе с тем, она оказалась еще более красивой, чем он помнил.

Было время, неделя или две после ее отъезда, когда он пытался и никак не мог вспомнить ее лицо. Затем настало время, когда он был бы счастлив забыть ее и все с ней связанное. Воспоминания были болезненными и крайне тягостными. Уединение, которое он так ценил до ее с Бедвинами приезда в Глэнвир, после расставания обернулось мучительным одиночеством.

И глубоким унынием.

Их взгляды встретились. Сиднем чопорно поклонился, как будто это не она стояла с его ребенком во чреве.

Эта истина оглушила его и вызвала легкое головокружение.

– Вот и мисс Джуэлл, – излишне оживленно произнесла мисс Мартин.

– Спасибо, Клодия, – поблагодарила Энн, не отводя от него глаз.

«Подходящее имя для директора школы, – подумал про себя Сиднем, – Клодия. Сильное, бескомпромиссное имя».

Она послала ему еще один суровый взгляд, гораздо мягче глянула на свою подопечную и без лишних слов вышла из комнаты.

Он с Энн Джуэлл остались наедине.

«Итак, расставание не было окончательным», – подумал Сид.

Он был несказанно рад видеть Энн.

И мучительно осознал причину этого.

Энн носила ребенка. ЕГО ребенка.

– Должно быть, вы думали, – начал он, – что я не приеду.

– Да, я так думала.

Энн стояла возле двери, их разделяло полкомнаты.

Эти три недели, наверное, показались ей вечностью, предположил Сид. Второй раз беременна и второй раз вне брака.

Сиднему была ненавистна мысль, что этот факт, так или иначе, ставил его на одну ступень с Альбертом Мором.

– Дождь задержал ваше письмо и мою поездку в Лондон, – объяснил он. – Я очень сожалею, Энн, но вы должны были знать, что мне можно доверять.

– Я надеялась, но вы не приезжали.

– Я никогда не бросил бы вас, – сказал он, – и никогда не оставил бы собственного ребенка.

Всю дорогу в Лондон и в Бат в голове стучала одна мысль. Он породил ребенка.

И скоро станет отцом.

Энн вздохнула и расслабилась. Сид понял, что объяснение убедило ее, и он прощен.

– Сиднем, – тихо произнесла Энн, – мне действительно жаль.

– Нет! – он протянул руку и шагнул к ней. – Никогда так не говорите, Энн. И я не буду. Если вы жалеете, что вынуждены обратиться ко мне за помощью, если я пожалею, что заставил вас сделать это, то тогда мы должны сожалеть и о том, что совершили в тот день в Ти Гвин. Мы можем досадовать, но тогда мы оба этого хотели. И если мы жалеем об этом, то значит, мы жалеем и о том, что у нас будет ребенок. Мы можем говорить, что это неправильно, но ведь это неправда. Рождение ребенка – самое правильное, что может быть в этом мире. У нас будет ребенок, и мы должны с радостью приветствовать его появление на свет. Пожалуйста, не говорите, что сожалеете.

Какое-то время Энн молча смотрела на него, и он вспомнил, как голубизна этих глаз порой заволакивалась дымкой. Сиднема словно хлестнуло по сердцу – так долго он пытался забыть этот взгляд.

– Лондон? – наконец поинтересовалась Энн. – Вы были в Лондоне?

– Чтобы получить специальное разрешение, – объяснил он. – Нам нужно немедленно пожениться, Энн, чтобы вы оказались под защитой моего имени.

Она закусила нижнюю губу.

– Если вы желаете огласить наше желание вступить в брак, – продолжил Сид, – чтобы наши семьи успели собраться и подготовиться, то я соглашусь с вашим решением. Но даже трехнедельная задержка меня очень беспокоит. Несмотря на намерение мисс Мартин позаботиться о вас, если я этого не сделаю, только моя жизнь стоит между вами и тем отвратительным, чего я не могу выразить словами.

– У меня нет семьи, – сказала она.

– Тогда поженимся завтра утром. Я сделаю все необходимые приготовления.

По тому, как пристально Энн смотрела на него – даже губы побелели – Сид внезапно вспомнил одну вещь. Он вспомнил свое ужасное предложение после того, как они побывали в одной постели, и, как оказалось, зачали ребенка.

«Если хотите, Энн, мы поженимся».

Разве она слышала от него приятные слова? А теперь была вынуждена срочно вступить в брак по необходимости и наверняка чувствовала себя обделенной. Снова никаких ухаживаний.

– Энн! – Сид взял ее левую руку и опустился на правое колено, чтобы потом встать, опираясь на здоровую левую ногу. – Энн, дорогая, не окажете ли вы мне величайшую честь, согласившись выйти за меня замуж?

Он поднес тонкую руку к губам и заметил, что ее глаза стали огромными от непролитых слез. Энн наклонилась, и он почувствовал ее свободную руку на своей голове.

– Я согласна, – ответила Энн, – и приложу все усилия, чтобы обеспечить комфорт и уют нашей семье, стать добрым другом вам, Сиднем, и самой лучшей матерью вашему ребенку. Нашему ребенку.

Он поднялся на ноги и привлек ее к себе. Голова Энн покоилась на его левом плече, руки, зажатые между их телами, – у него на груди.

Как бы он хотел иметь две руки, чтобы сжать ее в объятьях, обеспечить безопасность и защиту. И как бы он хотел, чтобы у него было два глаза, чтобы видеть ее… И еще хотел…

Ладно, главное, он жив и научился справляться с тем, как изменилась его жизнь. А теперь у него будет жена. И малыш, который займет детскую в Ти Гвин, когда они поселятся там. Он начал думать о своей жизни, используя множественное число, – моя жена и дочь, или сын, и я. Почему-то он был уверен, что ребенок окажется девочкой. У него будет дочь. Или сын.




Зачем думать о том, что у него нет правой руки и правого глаза, что он не может стать для Энн полноценным мужчиной? Зачем вспоминать, как Энн старалась угодить, когда он вошел в ее тело. Не стоит бояться потери своего глубочайшего одиночества.

Сиднем собирался дать ей все, что мог: защиту своего имени, дружбу, верность, доброту и привязанность. И может быть тогда…

Энн подняла голову и вгляделась в его лицо.

– Все будет в порядке, – пообещал он, – все будет хорошо.

– Да.

Губы Энн изогнулись в улыбке, и он знал, что ее тоже посетили подобные мысли: что это не должно было случиться, но случилось, и что они намеревались поступить самым правильным образом.

Их перспективы не безнадежны. Они нравились друг другу. Сид знал, что нравится Энн, и сам был влюблен в нее. Возможно, даже… любил.

Впереди целая жизнь, чтобы сделать их супружеские отношения теплыми, как он всегда мечтал.

– Энн? Что касается вашего сына… Он знает?

Она покачала головой.

– Пока вы не приехали, я не знала, что ему сказать.

– Я позабочусь о нем, буду учить и любить словно собственного сына, – заверил он. – Дам мальчику свое имя, если хотите, Энн, и если он сам этого захочет. Но примет ли он меня?

– Не знаю, как он будет себя чувствовать, – призналась Энн. – Он очень хочет иметь отца. Но… – Она снова закусила губу.

Сын мечтал об идеальном мужчине в роли отца, таком как Холлмер, Росторн или любой из Бедвинов.

– Давайте позовем Дэвида сейчас, – попросил Сиднем, – и скажем ему вместе? Или вы предпочли бы сначала поговорить с ним наедине?

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

– Пойду, приведу его, – сказала она. – Завтра его жизнь кардинально изменится. Он должен узнать об этом как можно скорее и встретиться с вами лицом к лицу.

Сердце Сиднема резко упало, когда она вышла из комнаты. Завтра его жизнь изменится. Завтра изменятся три жизни. Изменятся навсегда и бесповоротно. Это касалось не только его и Энн. Был новый ребенок, которого он уже любил с неистовой, почти болезненной нежностью. И был мальчик, Дэвид Джуэлл, которого он обязался любить, хотя и не знал, легко ли это будет, и ответит ли мальчик взаимностью.

И кто сможет обвинить Дэвида, если он этого не сделает? Какой ребенок выбрал бы себе одноглазого, однорукого отца, которого большинство детей и даже некоторые взрослые называют монстром?

Выбор…

Он и Энн Джуэлл занимались любовью в тот день в Ти Гвин, они вместе сделали свой выбор, и теперь их жизни и жизнь Дэвида навсегда изменятся.

Только время покажет в лучшую или худшую сторону будут изменения. Не то, чтобы это имело значение… Они могли только продолжать свой путь до конца жизни, но теперь, во всяком случае, их пути соединились.




Снова была суббота, светило солнце, и для октября день был относительно теплым. Хотя пансионерки и некоторые из приходящих учениц школы мисс Мартин занимались привычными играми на поляне, приглядывала за ними Лила Уолтон, а не Сюзанна Осборн.

Сюзанна в это время находилась в комнате Энн и, смеясь, пыталась украсить жемчугом волосы подруги, которые ей только что удалось уложить в более чем обычно, изысканную прическу.

– Так, – наконец отступила она назад, чтобы оглядеть результат своей работы, – Теперь ты выглядишь как настоящая невеста!

Энн надела свое лучшее платье из зеленого шелка.

Клодия безмолвно стояла у двери, уперев руки в бока.

– Энн, – сказала она, встретившись взглядом с глазами подруги в зеркале, ты совершенно уверена?

Конечно, вопрос был глупым. Когда носишь ребенка, отец которого должен прибыть на венчание через пять минут, уверенность уже не имеет значения.

– Совершенно уверена, – ответила Энн.

– Он был очень, очень красивым, – вздохнула Клодия.

– Сиднем до сих пор красив, – улыбнулась в зеркале Энн.

– Ты говорила, Энн, – присоединилась к разговору Сюзанна, – что он высокий, темноволосый и красивый. Но ты ничего не сказала о его ужасных ранах.

– Потому что они не имеют значения, – ответила Энн. – Также я говорила, что мы с ним хорошие друзья, Сюзанна. Были и есть.

– Надеюсь встретиться с ним, – сказала Сюзанна.

В этот момент Клодия повернулась и открыла дверь, в которую собирался постучать Кибл.

– Они внизу, – объявил привратник таким тоном, будто сообщал, что в школу заявились дьявол и его заместитель. Будучи и сам мужчиной, мистер Кибл тщательно охранял свою территорию дурного влияния мужчин за ее пределами. Он окинул Энн взглядом с головы до ног. – Вы прекрасно выглядите, мисс Джуэлл.

– Благодарю вас, мистер Кибл, – улыбнулась ему Энн, хотя чувствовала, что сердце ушло в пятки.

Сиднем прибыл вместе со священником, который должен был их поженить. Свадьбу собирались отпраздновать в частной гостиной Клодии, комнату для приема посетителей для этой цели отклонили как слишком мрачную.

Это был день ее свадьбы – день свадьбы! – но на сердце у Энн лежала тяжесть. Она любила Сиднема, и он относился к ней с нежностью, но если бы не ребенок, свадьба бы не состоялась. И все же это лучше, чем выйти за нелюбимого. Глупые мысли! Энн готова была отдать Сиднему все, но что она могла предложить, кроме нежности? И он был готов отдать ей все. Но никогда не говорил о любви. Он дважды делал ей предложение, вчерашнее получилось очень трогательным и романтичным, но оба раза по велению долга, а не по собственному желанию. Должно быть достаточно, и все же… Он был мягким, добрым человеком. И серьезно отнесся к своим обязанностям.

«В день свадьбы невеста должна чувствовать себя совершенно иначе», подумала Энн.

– Пойду схожу за Дэвидом, – сказала она.

– Позволь мне, – предложила Сюзанна.

– Нет, – Энн покачала головой, – но спасибо тебе, Сюзанна. И тебе спасибо, Клодия. За все.

Кибл уже исчез, хотя можно было услышать скрип его ботинок, когда он спускался по лестнице.

Она быстро обняла обеих подруг и поднялась по лестнице в маленькую комнату, которая была рядом с комнатой экономки, и принадлежала Дэвиду. Сын сидел на краю кровати, одетый в свой лучший костюм и аккуратно причесанный.

– Пора идти, – сказала Энн.

Он посмотрел на нее и поднялся на ноги.

– Я хотел бы, – сказал он, – чтобы мой папа не умер, чтобы он был жив. Он играл бы со мной в крикет, как кузен Джошуа, и учил бы ездить верхом, как лорд Эйдан учит Дэйви, лазил бы со мной по деревьям, как лорд Аллин, и плавал на лодке, как лорд Рэнналф. Он подмигивал бы мне и называл забавными французскими словечками как лорд Росторн. Держал бы меня на руках, когда я был маленьким, как герцог Бьюкасл с Джеймсом. Он держал бы нас подальше от… от него и любил бы нас обоих.

Это не было резкой обличительной речью. Дэвид говорил спокойно, но отчетливо. Энн подавила гнев и сосредоточилась на словах сына.

– Дэвид, – сказала она, как говорила это с полдюжины раз вчера, – я не собираюсь любить тебя после этого утра ни на йоту меньше, чем любила раньше. Единственная разница будет в том, что мне больше не придется преподавать здесь и поэтому у меня будет больше времени, чтобы проводить его с тобой.

– Но у тебя будет ребенок, – ответил он.

– Да, – Энн улыбнулась сыну. – И это означает, что у тебя появится брат или сестра. Кто-то, кто будет смотреть на тебя, как на старшего брата, и видеть в тебе героя, как Ханна видит в Дэйви. Этот ребенок станет тем, кого ты сможешь любить, и кто будет любить тебя. И я буду любить тебя так же, как всегда. Я не собираюсь делить свою любовь между вами. Вместо этого моя любовь удвоится

– Но он будет любить этого ребенка.

– Потому что он его отец. Он станет и твоим папой, если ты этого захочешь. Мистер Батлер сказал это и мне, и тебе. Он также сказал, что будет тебе просто другом, если ты предпочтешь именно это. Он тебе не враг, Дэвид. Мистер Батлер – хороший и благородный человек. Лорд Аллин, лорд Эйдан и другие много рассказывали тебе о нем, разве нет? Он – их друг. Они любят мистера Батлера и восхищаются им. И он хорошо отзывался о твоей живописи, и тебе понравилось, когда он похвалил тебя и предложил, чтобы ты писал маслом. Ты попытаешься теперь полюбить его?

– Я не знаю, – честно ответил Дэвид. – Не понимаю, почему тебе нужен кто-то еще, кроме меня, мама, и особенно он. Александр считает, что он – монстр. И почему ты хочешь другого ребенка? Тебе недостаточно меня?

Она наклонилась и обвила руками тонкую, маленькую фигурку сына, чувствуя его боль и замешательство, понимая его страх перед тем, как изменится все то, к чему он привык за свою короткую жизнь. Дэвид всегда владел ее безраздельным вниманием и любовью. И всегда был веселым, добродушным ребенком. Ей было больно видеть обиду сына и сознавать, что виновата в этом она сама.

– Жизнь меняется, Дэвид, – сказала она. – Когда подрастешь, ты поймешь это. Все меняется. Вспомни, как мы приехали сюда из Корнуолла. Но одна вещь навсегда останется неизменной в твоей жизни. Обещаю тебе. Я всегда буду любить тебя всем сердцем.

– Нам пора спускаться вниз, – сказал он, – иначе мы опоздаем.

– Да, – Энн выпрямилась и снова улыбнулась сыну. – Сегодня ты замечательно выглядишь.

– Мама, – сказал ей Дэвид, когда они спускались вниз по лестнице, – я буду вежлив с ним. И не буду устраивать сцен. И очень постараюсь полюбить мистера Батлера – ведь он был добр к моей живописи. Но даже не пытайся заставить меня называть его папой, потому что я не стану этого делать. У меня был свой собственный папа, но он умер.

– Я буду счастлива, – сказала она, – если ты будешь называть его «мистер Батлер».

И скоро это имя станет и ее именем тоже, подумала Энн, почувствовав внезапную слабость в коленях. Через очень короткое время она станет миссис Сиднем Батлер.

Внезапно на Энн накатило бессмысленное чувство неуверенности и паники. Она носила в себе ребенка, она невеста, и сегодня день ее свадьбы. Жених уже ждет. Часть нее тосковала по Сиднему – она очень по нему скучала после разлуки – и через мгновение она его снова увидит.

Энн в волнении остановилась.

С мрачным выражением лица Кибл открыл дверь в гостиную Клодии, как будто приглашая ее на собственные похороны.




ГЛАВА 15


Все утро Сиднем чувствовал себя ужасно одиноким, несмотря на то, что с ним из Уэльса приехал его камердинер. Это чувство не покинуло его и тогда, когда в экипаже к нему присоединился священник. Сид редко скучал по своей семье, хотя искренне любил их всех и часто писал отцу с матерью, а также Киту и Лорен. Но сегодня ему очень не хватало их.

Он хорошо помнил свадьбу Кита и Лорен. Помнил их обоих в окружении семьи и друзей, переполненную людьми церковь, отъезд новобрачных после церемонии венчания в разукрашенном экипаже, свадебный завтрак с многочисленными тостами, шутками и смехом.

Когда экипаж, наконец-то, прибыл в школу мисс Мартин, Сиднему стало грустно. Это был день его свадьбы, а рядом не было никого, кто бы поддерживал его.

Они со священником были приглашены наверх, а не в мрачную комнату для посетителей, как ожидал Сиднем. Пожилой привратник в скрипучих ботинках открыл перед ними дверь в комнату, которая оказалась частной гостиной, очень светлой и элегантно обставленной. Комната была пуста. Выглянув в окно, Сиднем увидел на лужайке около школы группу девочек, увлеченных игрой.

Священник пустился в напыщенные разглагольствования об опасностях, которые представляют для будущего английского общества образованные молодые леди, а Сиднем нервно ожидал прихода своей невесты.

Им не пришлось долго ждать. Дверь отворилась, и вошли Энн с сыном, а также мисс Мартин и еще одна молодая женщина, которая, по его предположению, была мисс Осборн.

Но Сиднем смотрел только на Энн.

На ней было вечернее зеленое шелковое платье, которое он видел уже не раз и прежде. Ее волосы были красиво уложены и украшены нитями жемчуга, как будто она собиралась на бал. А вместо этого попала на собственную свадьбу.

Их взгляды встретились, и Сиднему стало безумно жаль, что он не может быть целым и невредимым ради нее, что он должным образом не ухаживал за Энн, что эта свадьба не является радостным событием, отмечаемым в кругу семьи и друзей. Но все-таки это была свадьба, и сейчас только это и имело значение.

Что касается будущего их брака – то будь, что будет. Будущее всегда внушает надежду.

Сид улыбнулся Энн, а она подошла к нему, ответив взглядом широко распахнутых глаз и полуулыбкой.

В это мгновение Сиднему показалось, что он никогда не встречал женщины прекрасней, чем Энн Джуэлл. Или более желанной. И более милой. И эта женщина была его невестой.

– Дорогие возлюбленные, – начал священник строгим звучным голосом, словно обращался к сотням людей.

И внезапно для Сиднема перестало иметь значение то, что это была не та свадьба, о которой он мечтал. Он соединялся священными узами брака с Энн, потому что оба они, будучи одинокими, нашли утешение в объятиях друг друга в Ти Гвин и зачали ребенка. Но сейчас и это не имело значения.

Он женился на Энн, и внезапно ему показалось, что это все, чего он когда-либо желал в жизни.

Сид почувствовал к ней такой прилив нежности, что вынужден был сморгнуть, чтобы не заплакать.

И когда Энн посмотрела на Сида, обещая любить и чтить его, и повиноваться ему, пока смерть не разлучит их, казалось, что ее глаза полны сочувствия, нежности… и надежды.

И сейчас церковь, и множество гостей уже не казались ему столь уж необходимыми.

А затем, так же внезапно, как она началась, короткая брачная церемония закончилась, и священник объявил их мужем и женой.

Энн стала его женой.

Она была в безопасности. И их ребенок тоже.

Сид взял ее левую руку и поднес к губам. И ощутил гладкость нового золотого кольца, которое подарил ей днем раньше.

– Энн. Дорогая моя, – пробормотал он.

– Сиднем, – снова улыбнулась Энн.

Но свадьба, как он обнаружил, даже очень скромная свадьба, не позволяла новобрачным надолго остаться одним. Энн наклонилась, чтобы обнять сына. Сид обменялся рукопожатием со священником, а потом почувствовал, как мисс Мартин твердо сжала его локоть. Ее глаза оценивающе смотрели на него.

– Надеюсь, что вы будете хорошо заботиться о ней, мистер Батлер, – сказала она. – Энн дорога мне, как сестра. Я также надеюсь, что вы позаботитесь и о Дэвиде.

Затем она обняла Энн, в то время как другая молодая леди, повернувшись к нему, протянула левую руку.

– Я – Сюзанна Осборн, мистер Батлер. Энн сказала правду, когда описала вас как высокого, темноволосого и красивого джентльмена. Желаю вам обоим счастья.

В ее зеленых глазах мелькнуло озорство. Она была маленькой, очень симпатичной молодой леди с темно-рыжими волосами.

– Она действительно так сказала? – Сиднем почувствовал, как на его лице расплывается глупая улыбка. – Какое хвастовство!

Затем Сид оказался лицом к лицу с Дэвидом Джуэллом, который серьезно уставился на него немигающим взглядом. Сиднем надеялся, что мальчик положительно воспримет брак своей матери, но вчера тот не выказал энтузиазма по этому поводу. Скорее наоборот. Ему показалось, что когда Дэвида привели в комнату для посетителей и сообщили о предстоящем событии, мальчик воспринял перспективу этого брака с некоторым отвращением. А при упоминании о будущем малыше, который скоро станет частью их семьи, глаза мальчика стали сначала изумленными, затем обиженными, и, наконец, – пустыми.

– Дэвид, – сказал Сиднем, – я буду очень хорошо заботиться о твоей маме и постараюсь сделать тебя счастливым. Теперь ты – мой пасынок. Можешь называть меня папой или отцом, если хочешь. – Он протянул Дэвиду руку. – Но только в том случае, если ты сам этого хочешь.

Дэвид безвольно пожал протянутую ему руку.

– Благодарю вас, сэр, – без каких-либо эмоций произнес он.

«Ах, – подумал Сиднем, – только в сказках бывает, чтожених и невеста прямо после свадьбы «стали жить-поживать, да добра наживать».

– Энн, мистер Батлер, – сказала мисс Мартин. – Мы с Сюзанной взяли на себя смелость устроить небольшой прием в вашу честь. Я пригласила нескольких человек присоединиться к нам за праздничным столом. Надеюсь, вы не возражаете?

Таким образом, прошел целый час, прежде чем Сиднем со своей молодой супругой и ее сыном смогли покинуть школу. Сиднем был представлен другим учителям – в том числе учителю танцев мистеру Хакерби, преподавателю рисования мистеру Аптону, преподавательнице французского и музыки мадемуазель Пьерр, а также младшей помощнице учителя мисс Уолтон. Сид выслушал их добрые пожелания и поздравления, выразил признательность за тост, который был поднят за его и Энн здоровье, но чувствовал себя очень одиноким, что казалось нелепым для новобрачного. Среди собравшихся не было никого из его близких, кроме жены и пасынка.

И вот, наконец, они оказались на тротуаре за воротами школы, уже переодевшаяся Энн, а также мисс Осборн и мисс Мартин, вышедшие их проводить. Обе леди обменялись с ним рукопожатием и обняли Энн и Дэвида. Глаза мисс Осборн блестели от слез, хотя она продолжала нежно улыбаться. Не пролившая ни единой слезинки мисс Мартин смотрела на Энн пристально и серьезно, и в этом взгляде Сиднем распознал глубокую привязанность.

Сиднем помог жене сесть в ожидавший их экипаж и сам устроился напротив нее, после того как Дэвид уселся рядом с матерью. Щеки Энн разрумянились, руки были крепко стиснуты на коленях. Когда экипаж тронулся с места, Энн наклонилась к окну, чтобы помахать на прощание подругам.

– Они любят вас, – сказал Сиднем.

Энн посмотрела на него, и Сид увидел в ее взгляде осознание того, что с этого момента она окончательно и бесповоротно вступила в новый этап своей жизни.

– Да, – сказала Энн. – Я буду по ним скучать.

Для нее это была не просто школа, где она работала. Это были ее дом и семья. «Энн дорога ей как сестра», – так, несколько вызывающе сказала вчера мисс Мартин. Почему женщина, выходя замуж, должна оставить все, что ей дорого, дабы сопровождать своего мужа повсюду, куда он захочет? Несправедливость этого положения никогда раньше не приходила ему на ум. Какое право он имел сетовать сегодня на свое одиночество и даже негодовать на то, что две ее подруги и сын были с ней на их венчании, и еще нескольких друзей на маленьком свадебном приеме? Теперь она рассталась со всеми ними, кроме Дэвида.




– Куда мы направляемся? – спросила Энн, когда экипаж свернул с Сидни-Плейс на Грейт-Палтни-Стрит.

Энн выглядела удивленной, и Сид понял, что она, должно быть, ожидала, что они сразу же отправятся в Уэльс. Вчера он не рассказал Энн о том, что запланировал после их венчания. Сид и не подумал посоветоваться с ней. Со времени своего краткого пребывания на Полуострове, он всегда самостоятельно принимал решения относительно того, как должна протекать его жизнь. И имел полное право и далее продолжать поступать таким же образом – в конце концов, он был главой их новой семьи. Но предпочел бы обсуждать свои намерения, когда это было возможно.

– Я снял комнаты в гостинице «Ройал Йорк» – сказал Сид. – Я подумал, что мы могли бы провести здесь ночь.

Встретившись с Энн взглядом, Сиднем заметил, что ее щеки слегка порозовели. Он почувствовал ответную реакцию, ему стало трудно дышать и стянуло пах. Это будет их брачная ночь. Он понял, что все еще не до конца осознавал реальность утренних событий.

– Сегодня я хочу отправиться с вами за покупками, – сказал Сид. Он посмотрел на Дэвида. – С вами обоими.

Глаза мальчика широко распахнулись от удивления, хотя он ничего не произнес в ответ. Он сидел, тесно прижавшись, к Энн.

– Я обнаружил магазин на Милсом-стрит, в котором продают масляные краски, – сказал Сиднем. – И подумал, что мы можем купить их, Дэвид, так как кажется, ты уже готов к тому, чтобы пользоваться ими. А раз уж мы купим краски, то должны купить и все остальное, что тебе может понадобиться для занятий живописью в Ти Гвин: холсты, палитру и набор кистей для рисования.

Глаза Дэвида стали круглыми от изумления, что сделало его поразительно похожим на мать.

– Но я не умею писать маслом, сэр, – сказал он.

– Я найду для тебя учителя, когда мы вернемся в Ти Гвин, – пообещал Сиднем.

Ему было известно, что миссис Ллуид нравилось рисовать, хотя Сид не знал, писала ли она маслом. Если она пишет маслом, то возможно, согласится дать несколько уроков Дэвиду. В противном случае, придется искать кого-то другого.

– Покупка красок будет чрезвычайно щедрым подарком, – сказала Энн. – Но разве вы сами не можете дать Дэвиду несколько уроков?

– Нет! – намного резче, чем собирался, ответил Сиднем.

Она отодвинулась чуть дальше на своем сидении и сжала губы.

– Что такое Ти Гвин? – спросил Дэвид.

– Это твой новый дом, – ответил Сиднем. – В переводе с валлийского это означает «белый дом». Но он не белый, хотя до перестройки был белым, по крайней мере, мне так сказали. Это довольно большой дом, хотя и не такой огромный, как Глэнвир-Хаус. Он расположен недалеко от Глэнвир, а также вблизи от моря. У некоторых из наших соседей есть дети. Полагаю, что среди них и несколько твоих ровесников. Думаю, что они с радостью станут для тебя хорошими друзьями и товарищами по играм. Я думаю, что тебе понравятся братья Ллуид. Они учатся в деревенской школе, и ты тоже можешь пойти туда, если захочешь, и если твоя мама будет не против. Надеюсь, что ты будешь счастлив в своей новой жизни.

Дэвид пристально смотрел на него, прижавшись щекой к плечу Энн. Казалось, мальчик оценивает открывающиеся перед ним перспективы, и, судя по всему, они не кажутся ему неприятными. Сиднем смотрел на Энн. Колеса экипажа грохотали по мосту Палтни.

– Получается, что Ти Гвин теперь принадлежит вам? – спросила она. – Герцог Бьюкасл продал вам его?

– Да, хотя я пока не живу там. Мы переедем туда вместе.

Внимательно наблюдая за Энн, Сид догадался, что она вспоминает о том, что случилось в Ти Гвин. Именно произошедшее в Ти Гвин сделало неизбежным сегодняшнее событие.

– Мы не пробудем в Бате достаточно долго, чтобы можно было заказать платья у портнихи, – сказал Сид. – Надеюсь, что сегодня нам удастся подобрать для вас в лавках что-нибудь из готовой одежды.

– Одежда? – вновь вспыхнула Энн. – Не нужно покупать мне одежду.

Сегодня новый характер их отношений был столь же непривычен для нее, как и для него самого. Сид понял это, когда увидел в глазах Энн искорку понимания того, что теперь он имел полное право – и обязанность – одевать ее соответственно статусу своей жены. Но в его намерения не входило смущать или огорчать ее.

– Новый гардероб будет моим свадебным подарком, Энн, – сказал он. – Я с нетерпением ждал возможности сделать его.

– Свадебный подарок, – повторила Энн, когда экипаж повернул на Милсом-стрит и продолжил свой путь в направлении гостиницы «Ройал Йорк». – А у меня нет для вас никакого подарка.

– Это совсем необязательно, – ответил Сид.

– Нет, – твердо сказала Энн, – я тоже сегодня куплю что-нибудь для вас. У нас у всех будут подарки.

Они посмотрели друг на друга. Энн улыбнулась ему первой.

Она действительно нуждалась в новой одежде – отчаянно нуждалась. Летом ему стало очевидно, что у Энн очень мало нарядов, да и сегодня, на свою свадьбу, она надела старое вечернее платье. Надвигалась зима, и, кроме того, на поздних сроках беременности ей обязательно понадобится другая одежда, и Сид намеревался купить ее.

После посещения магазинов, полагал Сид, они могли бы пообедать в своих комнатах в гостинице, все трое, прежде чем Дэвид отправится спать. А потом настанет их брачная ночь.

Он надеялся, что ему все удастся лучше, нежели в Ти Гвин. Надеялся, что Энн привыкнет к нему и сможет получить хоть немного удовольствия на брачном ложе. Он так надеялся на это.

Сид вспомнил, как увидел ее впервые на прибрежных скалах в Глэнвир. Тогда она показалась ему олицетворением красоты, шагнувшей из сумерек и ворвавшейся в его мечты. И вот она вновь окажется там три месяца спустя…

Она стала Энн Батлер.

Миссис Сиднем Батлер.




Вскоре после ужина Дэвид уже клевал носом. Прошедший день был для него эмоционально насыщенным, хотя кое-что и вызвало радостное волнение. Вернувшись в гостиницу, после нескольких часов, затраченных на поход по магазинам, Дэвид разложил все купленные для него рисовальные принадлежности на одной из узких кроватей в предназначенной для него комнате, и с почтением и благоговейным трепетом ощупывал и изучал каждый предмет. Энн поняла, что сыну не терпится отправиться в Ти Гвин, чтобы познакомиться с новым преподавателем живописи, которого Сиднем пообещал найти для него.

Сама она была не менее взволнована собственными подарками. Энн разложила их здесь же на другой кровати, чтобы вволю налюбоваться ими. Платья на каждый день, три вечерних платья, одно из которых сейчас было на ней, а также туфли, шляпки, сумочки и другие предметы одежды и аксессуары, в которых, по мнению Сиднема, она нуждалась. В течение дня Энн вновь убедилась в несомненном богатстве своего мужа. Он даже настоял на посещении ювелира, где купил ей бриллиантовые серьги и золотую цепочку с бриллиантовым кулоном, которые Энн одела этим вечером.

А она купила ему у того же ювелира новый брелок для часов, безрассудно потратив на подарок почти все деньги, что у нее были. Сид стоял на пороге спальни, перебирая пальцами цепочку этого брелока, и наблюдал, как она и Дэвид восхищаются его куда более щедрыми подарками.

Весь вечер у Энн не выходила из головы вторая спальня, с широкой кроватью под балдахином, где она, по-видимому, проведет с новоиспеченным мужем свою брачную ночь.

Хотя Дэвид все время был с ними, что-то в поведении Сиднема днем и во время обеда дало ей понять, что хотя женитьба и была вынужденным шагом, он желал ее и не имел ни малейшего намерения делать их брак фиктивным.

Энн тоже не хотела фиктивного брака. Она хотела быть нормальной женщиной. И иметь нормальный брак.

«И может быть, – думала Энн, – теперь, когда она однажды уже была с ним, ее тело поверит тому, что говорит ее разум. Возможно, их ждет волшебная брачная ночь».

Весь день она была частично напугана, частично взволнована этой перспективой.

Сидя возле Дэвида на краешке кровати и, как всегда, рассказывая ему историю на ночь, Энн вновь чувствовала напряжение. Как обычно, она начала свое повествование с того места, на котором остановилась накануне, минут десять рассказывала, а затем прервалась в особенно волнующий момент. Как всегда улыбнувшись слабому протесту сонного Дэвида, она наклонилась, чтобы поцеловать сына.

– Нам придется ждать до завтрашнего вечера, чтобы узнать, что случится с бедным Джимом? – донесся с порога голос Сиднема.

– У вас нет выбора, – поднимаясь на ноги, сказала Энн. – Я сама еще не знаю, как сложится дальнейшая судьба Джима.

Энн повернулась, чтобы пригладить волосы сына и увидела обиду в его глазах за мгновение до того, как Дэвид закрыл их.

«О, Дэвид, – молча взмолилась Энн, – дай ему шанс. Пожалуйста, дай ему шанс».

– Спокойной ночи Дэвид, – с порога комнаты сказал Сиднем.

– Спокойной ночи, сэр, – ответил Дэвид. И после короткой паузы добавил: – Еще раз спасибо за краски.

Несколько мгновений спустя, прикрыв за собой дверь, Энн последовала за Сиднемом обратно в гостиную.

– Дэвид горит желанием добраться до Ти Гвин так быстро, как только может мчаться карета, – сказала она, – чтобы начать пользоваться своими новыми красками. Лучший подарок для него трудно было придумать.

– Полагаю, что мы не сразу поедем туда, – сказал Сид. – Мы находимся сравнительно недалеко от Элвесли. Мне хотелось бы представить вас моим родителям. Мы остановимся на несколько дней в Элвесли.

Энн застыла за уже убранным обеденным столом, а сидевший напротив Сиднем поднял бокал. Странно, что за все то время, что она ожидала его прибытия, ей ни разу не пришла в голову мысль, что, выйдя замуж за Сиднема, она станет также и членом семьи графа Редфилда. Что же подумают о ней новые родственники? Возможный ответ не вызывал сомнений.

– Они знают обо мне? – спросила Энн.

– Нет.

И впервые Энн осознала, в какое неудобное положение она поставила Сида перед семьей. Хотя ей не следует так думать. Он тоже в равной степени был виноват в случившемся, если можно было говорить о вине.

– Тогда нам действительно следует поехать в Элвесли, – сказала Энн.

В его взгляде мелькнул огонек, и он улыбнулся своей кривой усмешкой.

– Это прозвучало так, словно вы согласились, чтобы приговор в отношении вас был приведен в исполнение. Они вам понравятся, Энн, и полюбят вас.

В этом она очень сомневалась. Несмотря на то, что продолжала уверять себя в том, что они оба были одинаково ответственны за то, что зачали ребенка и были вынуждены вступить в незапланированный брак. Энн не сомневалась, что его семья увидит все это в ином свете.

– Мы скажем им… все? – спросила она.

Сид поставил свой бокал, хотя его пальцы продолжали играть с его ножкой.

– Я хочу, чтобы они знали, – он снова улыбнулся, – что я собираюсь стать отцом. Но, ради вас, сейчас мы ничего им не скажем. Я сообщу об этом в письме, после того, как мы прибудем в Ти Гвин. И они могут делать какие угодно выводы, когда ребенок родится раньше ожидаемого срока.

Его пристальный взгляд скользнул на ее живот, и Энн едва удержалась от желания прикрыть его рукой. Казалось нереальным, что они вместе зародили внутри нее новую жизнь. Она ощутила внезапную, но очень приятную волну желания, поднимавшуюся между бедер и проникавшую глубь ее чрева.

– У Кита и Лорен трое детей, – сказал Сид. – Все они все намного младше Дэвида, но, даже в этом случае, ему может понравиться встреча с кузенами.

– Он любит играть с маленькими детьми, – сказала Энн. – Полагаю, что это естественно после того, как он провел несколько лет в обществе девочек старше него. Маленькие дети заставляют его чувствовать свою значительность.

– Тогда мы отправимся в Элвесли завтра утром.




Наступило непродолжительное молчание, которое возможно было бы уютным, если бы не было наполнено такой сексуальной напряженностью. Но возникшее напряжение, подумала Энн, чувствуя, как учащается дыхание, и как твердеют соски, было очень приятным. Они стали мужем и женой, и сегодня, и всю оставшуюся жизнь будут делить брачное ложе, и смогут заниматься любовью всякий раз, как им этого захочется.

Страх отступил, и на смену ему пришла надежда. Энн вспомнила желание, потребность и удовольствие, с которыми она подошла к их занятию любовью в прошлый раз. Все было совершенно замечательно до того момента, как он вошел в нее. Но воспоминания о нем, входящем в ее тело, несомненно, со временем вытеснят то, другое, воспоминание. Все будет хорошо. Они вступили в брак не при самых лучших обстоятельствах – Энн знала, что на самом деле Сид не хотел видеть ее в роли своей жены. Но она также знала, что в сложившейся ситуации он поступил наилучшим образом.

– Энн, – сказал Сиднем, – после посещения Элвесли нам следует отправиться в Глостершир, чтобы я мог познакомиться с вашей семьей.

– Нет! – воскликнула она.

– Сейчас подходящее время для того, чтобы сделать это. А неловкость, которую они испытывали в связи с вашим положением незамужней матери, теперь устранена. И мы убедим их в том, что я отношусь к Дэвиду как к родному сыну. Сейчас самое время…

– Сейчас не время, – вскочив на ноги, закричала Энн. А потом подошла к камину, где остановилась, уставившись на пылающие угли. – И никогда это время не настанет. У меня нет семьи.

– Есть, – тихо, но твердо произнес он. – У вас есть муж и сын. У вас есть родственники со стороны мужа, племянники и племянница в Элвесли. И у вас есть родители и брат с сестрой в Глостершире – мои новые родственники, которые также являются бабушкой и дедушкой Дэвида, его тетей и дядей. А возможно есть и кузены. Вы никогда не вводили меня в подробности.

– Да, умышленно, потому что сама не знаю деталей. Моя семья должна была утешить и поддержать меня, когда я в этом нуждалась, но они этого не сделали. И мне пришлось справляться без их помощи. И я обнаружила, что, в сущности, вообще не нуждаюсь, и никогда не буду нуждаться в них.

– Мы всегда нуждаемся в семье, – сказал Сиднем. – Некоторые несчастные действительно одиноки и это достойно сожаления. Другие сами отказываются от семьи, которую имеют и, поэтому достойны еще большего сожаления. Но, по крайней мере, у них всегда есть шанс вернуться в лоно своей семьи.

– Это не я отказалась от них, – заметила Энн, рассерженная и расстроенная тем, что он вновь поднял эту тему, после того, как в Уэльсе она раскрыла ему свои чувства. – Я не собираюсь возвращаться.

– Я не согласен с вами, Энн. Я знаю, что вы несчастны. И не верю, что вы будете счастливы до тех пор, пока хотя бы не попытаетесь наладить отношения со своей семьей, познакомив их с мужем и сыном.

– И полагаю, – повернулась к нему Энн, – что должна также сказать им и о новом ребенке, который действительно будет законным и весьма приемлемым – внук или внучка графа Редфилда, все-таки! А также там будет Дэвид Джуэлл – по-прежнему незаконнорожденный, по-прежнему ублюдок!

Она никогда раньше не видела его в гневе. Левая сторона его лица была бледной, словно выточенной из мрамора, и прекраснее, чем когда бы то ни было. Правая сторона, напротив, была неподвижна, и черная повязка на глазу выглядела почти зловеще.

– Это отвратительное слово, – сказал он. – И оно недостойно вас, Энн. Дэвид – мой пасынок. И я намерен принять меры по его усыновлению. Я даже дам ему свое имя, если смогу убедить Дэвида принять его.

– Дэвид – мой сын! – Энн кинула на него сердитый взгляд, ее руки были сжаты в кулаки и прижаты к бокам. – Он не является вашим или чьим-либо еще. Он – Дэвид Джуэлл. И ему не нужен никто, кроме меня.

Они напряженно смотрели друг на друга, пока Сид не отвел взгляд и не передвинул свой пустой бокал подальше от края стола.

– Я сожалею, – сказал он. – Я не собирался быть тираном, требующим беспрекословного подчинения от своей жены или ожидающим этого как само собой разумеющегося. Я всего лишь хотел сообщить о своем желании взять вас с собой в Элвесли, чтобы представить моей семье, и дать ответную возможность познакомить меня с вашей. Но я преуспел только в том, что обидел вас и причинил боль. Я сожалею.

Гнев покинул ее, осталась только дрожь. Ее нечасто доводили до исступления. И ей нравился Сиднем, она надеялась, что все еще нравился. Но сегодня – день их свадьбы, а они уже ссорились, и весьма ожесточенно. Он обвинил ее в трусости. Сказал, что она несчастна, что никогда не обретет себя, если не вернется к людям, которые отвернулись от нее и ее сына, который не был виноват ни в чем, кроме того, что родился в результате изнасилования. Сид рассердился на нее за то, что она назвала Дэвида словом, которым – она это знала – некоторые люди имели обыкновение называть ее сына.

И он утверждал, что не хочет быть тираном, но говорил об усыновлении Дэвида так, словно имя Джуэлл и вся та забота, которой Энн окружала Дэвида на протяжении почти десяти лет, ничего не значила. Так, как если бы ее и Дэвида нужно было спасти от чего-то, восстановить их респектабельность.

Энн понимала, что несправедлива к Сиднему, и этот факт тоже отнюдь не помогал ей успокоиться.

– Мне тоже жаль, – сказала она. – Я не хотела ссориться с вами сегодня или в любой другой день. Полагаю, что просто устала. Прошедшие несколько недель были весьма напряженными.

– Может быть, – предложил он, – вы бы предпочли спать сегодня в другой постели, например, в комнате Дэвида?

Предложение было настолько неожиданным, что все, что Энн смогла – это посмотреть на мужа, пытаясь не выдать тревогу, которую почувствовала. Это было совсем не то, чего хотела она, намереваясь сегодня ночью сделать решительный шаг к нормальному браку. И Энн полагала, что это было не то, чего хотел он – ведь не могла же она быть единственной, кто чувствовал сексуальное напряжение в течение всего дня и вечера. Но что-то было разрушено, и Энн ответила то, чего ни он, ни она не хотели бы слышать:

– Да. Спасибо. Наверное, это хорошая идея. Если Дэвид вдруг проснется посреди ночи в незнакомом месте, то он будет спокоен, зная, что я рядом.

«Ох, дурочка, дурочка», – подумала она.

– Ну, разумеется.

Сиднем встал и, подойдя к Энн, взял ее руку и формальным жестом поднес к губам. Это была ее левая рука. Она видела, как ее новое обручальное кольцо мерцало при свете свечей, и ей хотелось, чтобы он поднял голову и поцеловал ее в губы, прекратив это безумие, чтобы они могли продолжить эту ночь так, как оба того хотели.

Вместо этого он учтиво улыбнулся ей.

– Доброй ночи, Энн. Надеюсь, вам удастся хорошо отдохнуть. Мы сможем отправиться в путь завтра утром?

– Конечно, – высвобождая свою руку и возвращая ему улыбку, сказала Энн. – Доброй ночи, Сиднем.

Десять минут спустя она лежала на узкой кровати недалеко от Дэвида, упершись взглядом в полог над своей головой и не обращая внимания на горячие слезы, струящиеся по щекам и капающие на подушку по обеим сторонам от лица.

Ей не стало легче, когда она осознала всю нелепость ситуации и поведения их обоих.

Это была ее брачная ночь, а она и ее муж проведут эту ночь в разных спальнях.

И все потому, что они поссорились, хоть потом и принесли извинения друг другу.

А ведь она так надеялась, что их брачная ночь станет дорогой в счастливое будущее, пусть у них и не получится: «они поженились и жили долго и счастливо».

Теперь Энн боялась, что все разрушено безвозвратно.

Она думала о том, чтобы встать и пойти к нему. Но именно она начала любовные ласки в Ти Гвин, а затем разочаровала его. У нее не хватало смелости сделать это снова, зная, что все может повториться.




ГЛАВА 16


Экипаж проехал между огромными, кованными железом воротами и покатился дальше по широкой, посыпанной гравием дороге, по обеим сторонам которой росли деревья – верный признак того, что они въехалина территорию частного парка, разбитого вокруг большого дома. Хотя окружающий пейзаж был другим, тем не менее, все это сильно напомнило Энн ее первый приезд в Глэнвир, где и началась вся эта история.

И ее нынешние чувства были весьма схожи с теми, что она испытывала тогда.

Энн с Дэвидом сидели по ходу движения, а Сиднем расположился напротив них. Было неясно, был ли он взволнован перспективой скорой встречи с семьей или испытывал тревогу из-за причины своего возвращения. Он спокойно сидел и смотрел в окно.




С самого Бата поездка проходила в почти полном молчании, а если они и говорили, то о чем-нибудь несущественном.

Энн размышляла, как сложатся отношения между ними сегодня вечером?

Впереди Энн заметила водную гладь и лужайки, она вдруг вздрогнула от мысли, что ей еще предстоит столкнуться с множеством проблем до наступления вечера.

– Скоро вы сможете увидеть внутренний парк, – сказал Сиднем. – У меня от его вида всегда дух захватывает, даже при том, что мне он давно и хорошо известен.

Как раз в это минуту экипаж выехал на свободный от деревьев участок, залитый солнечным светом. Энн ясно увидела, что водная гладь оказалась рекой. За ней простирались обширные лужайки, с растущими на них старыми деревьями, отлого спускающимися к большому особняку, расположенному в отдалении. Немного далее с левой стороны виднелось озеро, частично окруженное деревьями.




Первый взгляд на Элвесли и внутренний парк еще сильнее заставил Энн осознать степень того, что она сделала. Она вышла замуж за сына владельца этого огромного и величественного дома. Стала невесткой графа.




Ей стало неловко, когда ее желудок издал хлюпающий звук. Это напомнило ей об утренней тошноте, мучившей Энн несколько часов назад.

С каждым оборотом колес экипажа ее страх нарастал. Дэвид, очевидно, испытывал то же чувство. Он придвинулся поближе к матери и сжал ее руку. Она успокаивающе улыбнулась сыну, и вскоре колеса экипажа загрохотали по выложенному камнем мосту через реку, построенному в стиле Палладио, и затем – по подъездной дороге через парк.

– Все это выглядит великолепно, – сказала Энн. – Не правда ли, Дэвид?

На лужайке около дома находились люди, насколько она могла разглядеть – две леди, одна молодая, другая – постарше, и двое детей – мальчик приблизительно лет четырех и девочка немного младше. Обе леди смотрели на приближающийся экипаж, старшая их них при этом рукой заслоняла от света глаза.

– Моя мать, – сказал Сиднем, наклоняясь ближе к окну, – и Лорен. И Эндрю. Маленькая девочка, должно быть, – Софи. Она была совсем крошкой, когда я последний раз был здесь, но в детской сейчас есть еще один малыш. Я его еще не видел.

Он заметно оживился. Он был счастлив оказаться дома. Энн почувствовала прилив нежности к мужу и внезапную острую боль от своего одиночества.




А затем, когда экипаж довольно ощутимо покачнулся, въезжая на террасу перед мраморными ступенями и портиком[14 - Портик – (от лат. porticus) – ряд колонн, объединенных аттиком и фронтоном (или только аттиком), помещенный перед фасадом здания. Ордерные формы портиков возникли и получили распространение в античной архитектуре Греции и Рима, широко использовались в архитектуре классицизма.], которые вели к двойным парадным дверям, Энн заметила двух джентльменов в костюмах для верховой езды, приближавшихся со стороны конюшни.

– Мой отец, – сказал Сиднем, – и Кит. Кажется, мы прибыли в подходящий момент. Все здесь, кроме малыша.




Энн откинулась назад на своем сиденье, словно, поступая так, могла избежать предстоящего испытания. Сиднем посмотрел на нее.




– Твои шляпка и спенсер[15 - Спенсер – короткий прилегающий женский жакет до талии] – в точности под цвет твоих глаз. Ты прекрасно выглядишь, Энн.

На Энн была одна из ее обновок. Цвет платья был более бледным, чем у спенсера. Она вспомнила удовольствие, полученное от посещения лавок в Бате, и улыбнулась мужу.

Экипаж остановился, и, как только подножка была опущена, Сиднем первым вышел наружу. Но ему не дали шанса обернуться, чтобы подать руку Энн. Его брат, должно быть увидевший его через окно кареты, торопливыми шагами пересекал террасу, чтобы заключить Сида в объятия.

– Сид, чертяка! – смеясь, воскликнул он. – Что это?

Кит не был таким же высоким, как Сиднем, а его волосы были чуть светлее. И, по мнению Энн, он был далеко не так красив, как его брат. Но все же он выглядел гибким и хорошо сложенным, с добрым жизнерадостным лицом.

Но прежде, чем Сиднем смог ответить, к ним поспешно подошла его мать и увлекла его из объятий брата в свои собственные.

– Сиднем, – радостно восклицала она, – Сиднем, Сиднем!

– Мама, – своей единственной рукой он гладил ее по спине.

Дэвид уткнулся лицом в руку Энн.

Стоявший позади отец Сиднема излучал радушие. Его невестка – прекрасная темноволосая леди с фиалковыми глазами в соломенной шляпке с широкими полями, подошла ближе с маленькой кудрявой девочкой, сидящей верхом на ее бедре, и мальчиком, держащим ее за руку.

– Сиднем, – воскликнула она, – какой замечательный сюрприз!

О да, они действительно были любящей и счастливой семьей!

Никто из них, казалось, не замечал присутствия Энн и Дэвида в экипаже. Но вскоре Сиднем высвободился из материнских объятий и с улыбкой повернулся к Энн.




– Здесь есть два человека, с которыми я хочу вас познакомить, – сказал он, протягивая свою руку, чтобы помочь Энн спуститься. Ее обдало жаром, когда все повернулись и посмотрели на нее с удивлением и любопытством.




– Могу я представить свою жену Энн и Дэвида Джуэлла, ее сына? Энн, Дэвид, я хочу познакомить вас с моими родителями – графом и графиней Редфилд, а также – с моим братом Китом, виконтом Рейвенсбергом и его женой Лорен. А это – Эндрю и София Батлер – их дети.

Энн присела в реверансе. Дэвид, который самостоятельно выбрался из экипажа, слегка наклонил свою голову в судорожном поклоне и стал подвигаться ближе, пока не прижался к матери.

– Твоя жена?

– Ты, дьявол, Сид.

– Ты женился,Сиднем?

– О, Сиднем, как замечательно!




Все одновременно заговорили. Но удивление, и даже потрясение, которое они, несомненно, испытывали, все же не было шоком. Пока еще.

Маленький мальчик уставился на Сиднема, а затем стал настойчиво тянуть за штанину своего отца, пока виконт Рейвенсберг не взял сына на руки. А малышка спрятала свое лицо на плече виконтессы.

Графиня, красивая и величественная леди, сосредоточила все свое внимание на новой невестке и улыбнулась ей.

– Энн, дорогая моя, – сказала она, беря обе руки Энн в свои и крепко пожимая их. – Мой сын женился на вас и даже не сообщил нам? Как он мог быть настолько небрежным? Мы бы устроили для вас грандиозный праздник. О, как это нехорошо с твоей стороны, Сиднем!

– Хорошенькие дела, Сид, старина, – сказал виконт. – Энн… мы можем называть вас так? Я очень рад познакомиться с вами, – он улыбнулся ей так, что в уголках его глаз образовались привлекательные морщинки, и свободной рукой пожал ей руку.

– А я с вами, – отвечая на рукопожатие, сказала Энн.

– Разве ты не помнишь дядю Сида, Эндрю? – спросил Кит, глядя на сына.

– Военный хирург отрубил вашу руку большим ножом, – сказал мальчик, заглядывая в лицо Сиднема и делая резкое движение одной рукой. – Папа мне так сказал.




– И я тоже рада познакомиться, – тепло сказала виконтесса, все еще с дочкой на боку выйдя вперед, чтобы обнять Энн и поцеловать ее в щеку. – Более чем рада. И почему вы, матушка, решили, что у Энн и Сиднема не было грандиозной свадьбы? Или чудесной скромной свадьбы? В любом случае мне искренне жаль, что мы пропустили это событие… Дэвид, – обратилась она к мальчику, слегка наклонившись, чтобы обнять его. – Как чудесно обрести нового племянника и старшего кузена для Эндрю, Софи и Джеффри, который пропустил столь знаменательное событие, наслаждаясь послеобеденным сном в детской!

– Добро пожаловать в нашу семью, Энн, – сказал граф, выходя вперед и протягивая ей свою большую руку, – Но Сиднему придется дать некоторые объяснения своей матери. Почему мы ничего знали о вас до сих пор?

– Вчера в Бате мы скромно обвенчались по специальному разрешению, милорд, – сказала Энн.

– По специальному разрешению? – нахмурившись, граф посмотрел на Сиднема. – Но к чему такая спешка, сын? И почему именно в Бате?

– Еще два дня назад я преподавала там в школе для девочек, – объяснила Энн, немного расслабившись. Казалось, что вся его семья искренне готова принять ее. – Сиднем не хотел затягивать со свадьбой.

– Я не хотел, – рассмеявшись, согласился он. – Я…

– У моей мамы будет ребенок, – довольно громко и отчетливо произнес Дэвид, привлекая к себе всеобщее потрясенное внимание.

Наступило весьма непродолжительное молчание, во время которого Энн закрыла глаза, затем открыла их снова, чтобы взглянуть Дэвида, нерешительно смотрящего на нее. Она попыталась улыбнуться сыну.

– Немногим больше, чем через шесть месяцев, – сказал Сиднем. – Мы чрезвычайно рады этому, не так ли, Энн? Я собираюсь стать отцом.

Моментально атмосфера, определенно, изменилась. Холод осени, казалось, ворвался в не по сезону теплый день.

– А как давно скончался мистер Джуэлл? – весьма холодно и чопорно спросила графиня.




Ах. Все надежды на постепенное знакомство с семьей Сиднема были разбиты.

– До вчерашнего дня я никогда не была замужем, сударыня, – сказала Энн.

– Дэвид Джуэлл! – внезапно воскликнула виконтесса. – Ну конечно! МиссДжуэлл. Энн, вы были этим летом в поместье герцога Бьюкасла в Уэльсе. Кристина рассказывала о вас. Она сказала, что вы подружились с Сиднемом.

Снова последовала короткая, неловкая пауза, во время которой все они, судя по всему, поняли, что этим летом Энн и Сид были гораздо больше, чем просто друзьями.

– Хорошо, – с напускной оживленностью произнес виконт, – Скоро уже стемнеет. Предлагаю всем выпить чаю, и уверен, что Энн и Сиду после их долгого путешествия из Бата, это просто необходимо. Пойдемте в дом? Дэвид, мой мальчик, ты бы хотел пойти со мной и Эндрю, чтобы выбрать для себя комнату? Сколько тебе лет?

– Девять, сэр, – ответил Дэвид, – Скоро будет десять.

– Девять, скоро десять! Действительно старший кузен, – сказал виконт. – А я – дядя Кит. В чем ты силен? В математике, крикете? А может, в стоянии на голове?

Он опустил Эндрю и взял Софию из рук жены. Дэвид засмеялся, и, оставив бедную Энн позади, радостно ушел вместе с Китом и Эндрю. Эндрю пристально и с уважением уставился на него.

Виконтесса, взяв Энн под руку, повела ее по ступенькам в дом. Сиднем следовал за ними.

Это была ужасная, гнетущая тишина, которая последовала за громким восхищением, с которым всего несколько минут назад все приветствовали возвращение Сиднема домой и его объявление о женитьбе.

– Дети! – мягко и с явной нежностью произнесла виконтесса, – они постоянно что-нибудь вытворяют, правда? Даже когда им девять лет. Или возможно, особенно, когда им девять.




Оставшаяся часть дня не стала для Энн более легкой.

День продолжился ее второй ссорой с Сиднемом – в первый же день ее брака.




– Мне хотелось провалиться сквозь землю, только бы ничего не слышать, – сказала Энн после того, как их проводили в прежние комнаты Сида и оставили в покое, чтобы они могли освежиться, прежде чем идти в гостиную пить чай. – Я была бы счастлива, если бы это оказалось возможным.

– Не сердись на Дэвида, – сказал Сиднем. – Он просто хотел самоутвердиться в качестве члена нашей семьи. Так или иначе, Энн, разве ты не думаешь, что в целом это даже лучше, что правда выплыла в самом начале?

– Что они должны теперь думать обо мне? – Энн стянула свою шляпку и бросила ее на кровать.

– Сначала они были представлены мне и моему сыну, потом им было сказано, что мы поспешно поженились, даже не сообщив об этом. Затем им объявили, что я беременна, и, наконец, все узнали, что я никогда прежде не была замужем, – загибая пальцы, перечислила все эти пункты Энн. – Но, возможно, то, что они подумают, является всего лишь правдой. У меня не было никакого права выходить замуж за сына…

– Энн! – резко прервал ее Сид. – Пожалуйста, не надо. Независимо от того, что они думают о тебе и твоей беременности, они должны думать то же самое и обо мне. Ведь для того, чтобы зачать ребенка требуются двое.

– О, нет, – возразила Энн, – ты действительно не понимаешь, не так ли? Всегда винят во всем женщину, даже если она была изнасилована.

– Ты пытаешься сказать, что я взял тебя силой в Ти Гвин? – рука Сиднема до боли сжала столбик кровати, краска прилила к левой стороне его лица.

– Нет, конечно, нет. Но твоя семья будет видеть это иначе, чем все было в действительности. Для них я буду той, которая соблазнила тебя.

– Ерунда! Они полюбят тебя, когда узнают ближе, и как только увидят, сколько ты значишь для меня.

Он не понимал. Он был дома со своей семьей, в окружении родных ему людей. Он не мог увидеть ее их глазами, или эту ситуацию с их точки зрения.

– Покажи мне, где я могу причесаться и вымыть руки, – сказала она. – Нас ждут.




– Твоя проблема, Энн, – сказал Сид, когда они уже были готовы покинуть комнату, – состоит в том, что ты не доверяешь кому-либо еще, кроме себя самой и маленького круга твоих друзей.

– Моя проблема,- едко парировала она, – состоит в том, что я навлекла на себя одно и то же несчастье дважды. Как оказалось, я плохая ученица.

– Выходит, наш ребенок – это несчастье? – тихо спросил Сид, хотя она могла слышать, как дрожит от негодования его голос. – Дэвид – это несчастье?

– А проблема с тобой, – задыхаясь от ярости, закричала Энн, – в том, что ты борешься не по правилам, Сиднем Батлер. Это не то, что я подразумевала. Ты знаешь, что это совсем не то.

– Ты не должна так вопить, – сказал он, – Не следует сообщать всем домашним, что у нас имеются разногласия. Что ты подразумевала?

Обычно она была весьма спокойной женщиной. Как учительница она славилась этим. Также она была справедливой и здравомыслящей. Энн действительно не понимала, что на нее нашло. Не узнавала эту нотку горечи в своем голосе. Непривычный гнев переполнял ее сейчас, как и вчера ночью.

– Не знаю, что я подразумевала, – сказала Энн, – но только знаю, что хочу уехать домой.

Только она не знала, где находился ее дом. Дом в Глостершире уже долгое, долгое время не был ее домом. Теперь Энн также не имела никакого отношения к школе в Бате. Она была в Ти Гвин только один незабываемый раз. У нее не имелось никакого дома – никакого надежного убежища, куда можно было бы уехать.

Возможно, Сиднем был прав. Она никому не доверяла, ни на кого не полагалась. Но на сей раз, ее затруднительное положение было всецело ее собственной ошибкой.

– Я скоро отвезу тебя туда, – сказал Сид. Его голос смягчился. – Но, так как мы уже здесь, то не могли бы мы остаться в Элвесли на несколько дней?

– Да, – сказала Энн. – Да, конечно.




Она открыла дверь и первой вышла из комнаты. Сид предложил ей свою руку для спуска по лестнице, и Энн приняла его помощь. Но неразрешенная ссора и непрочное начало их брака темной тенью пролегли между ними. И даже то, что она осознавала, что раздражена и полна жалости к себе – не помогало. Она ведь незнала, что на самом деле думала о ней его семья, не так ли?

Во время чаепития и позже, во время обеда, все были чрезвычайно вежливы. Беседа не умолкала ни на минуту. Но та теплая радость, с которой она и Сиднем были встречены по приезде сюда, определенно ушла. Никто не игнорировал Энн. Напротив, ее весьма настойчиво вовлекали в беседу.

Расспросив ее, граф выяснил, что ее отец был джентльменом. Что у нее имелись младшая сестра и старший брат, расходы за обучение которого, сначала в Итоне, а затем – в Оксфорде, так серьезно ударили по кошельку ее отца, что Энн пришлось найти место гувернантки и проработать в этой должности в течение нескольких лет.

После вопросов, заданных графиней, все узнали, что до рождения Дэвида Энн действительно работала гувернанткой, а позже несколько лет преподавала немногочисленным ученикам в деревушке в Корнуолле, пока ее не порекомендовали на место учителя математики и географии в школе для девочек мисс Мартин в Бате.

– Мисс Мартин? – усмехаясь, сказал Кит. Он попросил, чтобы Энн назвала его по имени, так же, как и его супругу. – Знаменитая мисс Мартин, которая оставила свое место гувернантки Фреи в Линдсей-Холле и отказалась от рекомендательного письма Бьюкасла?

– Да, – сказала Энн. – Та самая мисс Мартин.

Кит задал еще вопросы и узнал, что она была приглашена в Глэнвир, потому что маркиз Холлмер оказывал ей поддержку в Корнуолле, а леди Холлмер была одной из тех, кто порекомендовал Энн для работы в школе.

– Остается надеяться, – тихо посмеиваясь, сказал Кит, – что мисс Мартин неизвестно об этом пикантном обстоятельстве.

– Сейчас она знает, – сказала Энн, – Но когда нанимала меня – не знала.

Граф, задав вопрос, выяснил, что Энн жила отдельно от своей семьи уже на протяжении десяти лет. Никто не спросил почему. Причина, полагала Энн, была очевидна.

Во время обеда Лорен узнала, что шелковое кружевное цвета слоновой кости платье Энн, которое ей так понравилось, было свадебным подарком от Сиднема, и что оно было частью целого гардероба готовой одежды, который он купил для Энн вчера в Бате. А когда графиня сделала замечание относительно золотой с бриллиантовым кулоном цепочки и таких же сережек Энн, то ей было сказано, что и все это также было свадебным подарком.

– Разве ты не согласна, что у меня превосходный вкус, мама? – спросил Сиднем, улыбаясь Энн. – Не то, чтобы красота моей жены нуждалась в дополнительном приукрашивании.

Энн пожалела, что не надела свое старое платье из зеленого шелка и не сняла драгоценности.




Вечер продолжался, и она с абсолютной ясностью могла увидеть себя, какой представала в их глазах – охотницей за состоянием. Было очевидно, что она уже не очень молода и имеет сына, которому было почти десять лет. Она никогда не была богата. Она была вынуждена начать зарабатывать на жизнь, потому что ее отец нуждался в деньгах. Ее сын был незаконнорожденным. У нее не было блестящих перспектив в будущем – все, что ее ожидало, – это перспектива окончить свои дни незамужней женщиной, работающей школьной учительницей. Ее единственным богатством была ее красота. И она должным образом использовала эту красоту прошлым летом, когда представилась возможность заманить в ловушку богатого мужа, собственные перспективы которого были столь же безрадостными, хотя и по другой причине. Этот мужчина был так жестоко искалечен, что мог ожидать от жизни лишь одиночества. Ее план удался. К концу лета она забеременела от джентльмена, для которого честь, явно означала больше, чем жизнь. Его искалеченное тело доказывало это.

Именно такой они должны ее видеть.

Разве не так? Факты говорили сами за себя.

Это был портрет женщины, заслуживающей осуждения.




Но они были вежливы к ней, потому что она была гостьей в их доме. К тому же она была женой Сиднема, а для Энн было совершенно очевидно, что все родные обожают его.

Но как же они должны ее презирать!

К тому времени, когда она удалилась на ночь в отведенную им комнату, ее силы были на исходе. Она была рада, что Сиднем задержался в гостиной, чтобы закончить разговор с братом. Они беседовали о земле, зерновых культурах и домашнем скоте.

Хотя в числе предоставленных им комнат были гостиная и большая гардеробная, однако имелась только одна спальня, а в ней – лишь одна кровать.

Энн разделась, умылась, натянула длинную ночную рубашку и, расчесав свои волосы так быстро, как только могла, забралась на большую кровать, отодвинувшись на самый край. Затем, натянув до подбородка одеяло, она закрыла глаза.

И вдруг ее как будто ударило. Вероятно, это была та самая кровать, где Сиднем пролежал долгие месяцы, пока заживали раны, полученные от рук мучителей. Энн, возможно, расплакалась бы, но не сделала этого, потому что у нее больше не было уединения собственной комнаты.

Прошлая ночь – ее брачная ночь – была ужасной ошибкой. Энн надеялась, что сегодня ночью им, быть может, удастся исправить столь неудачное начало. Но сейчас она слишком устала, чтобы хотеть чего-либо еще, кроме того, чтобы оплакивать того мужчину, которым Сиднем был до того, как его подвергли пыткам.

Мужчину, с которым она никогда бы не встретилась.

Когда Сид тихо вошел в комнату минут пятнадцать спустя после того, как она легла, Энн притворилась спящей.




ГЛАВА 17


Его ночные кошмары почти всегда были одни и те же.

Ему никогда не снились пытки как таковые.

Ему снились перерывы между ними – снилось ожидание им следующей пытки. Он никогда точно не знал, когда это снова случится, но ему было известно, как это будет. Его мучители всегда заранее и в живописных деталях описывали, что с ним сделают. И он испытывал искушение – ужасное, почти невыносимое искушение дать им то, чего они хотели, сдать Кита, предать свою страну и ее союзников, чтобы его избавили, наконец, от мук и дали умереть.

– Нет. – Он разговаривал не с ними. Сид говорил с ним – со своим искушением. – Нет. Нет! Нет! 




Он не хотел кричать. И отчаянно старался этого не делать. Он никогда не кричал во время пыток. Он не доставил бы им такого удовольствия. Но даже в перерывах они бы услышали, и поэтому он старался не кричать и тогда. Но иногда…

– Не-е-е-е-ет!

Как обычно, Сид проснулся от собственного крика. Напряженно сел в кровати, обливаясь потом, отбросил одеяла, но, вылезая из кровати, все равно запутался в них, потому что откинул их правой рукой, и начал ловить воздух ртом, подобно утопающему.

Почти сразу он почувствовал, как Энн, сидя на своей стороне кровати, дотронулась до него, хотя он находился довольно далеко от нее. Большая часть его существа все еще была захвачена кошмаром, и из своего опыта Сид уже знал, что так будет продолжаться еще некоторое время. Его тело и мозг были слишком отравлены прошлым, чтобы сразу вернуться в реальность или хотя бы вести себя с обычной обходительностью.

– Убирайся! – сказал он Энн. – Убирайся отсюда.

– Сиднем…

– Убирайся!

– Сиднем…

Энн тоже выбралась из постели и уже огибала ее, чтобы подойти к нему. Сид бы набросился на нее, если бы у него была для этого правая рука.

Кто-то постучал, а вернее, заколотил в дверь.

– Сид? – Это был голос Кита. – Сид? Энн? Можно мне войти?

Энн развернулась и направилась к двери, которая открылась за мгновение до того, как она к ней подошла.

– Сид? – снова позвал Кит. – У тебя опять кошмары? Позволь мне помочь. Энн…

– Уходите! Убирайтесь отсюда!

Он все еще срывался на крик. Скоро начнется дрожь. Больше всего он ненавидел эту свою слабость. Не хотел, чтобы кто-нибудь видел его таким.

– Энн, – опять произнес Кит тоном военного офицера, так хорошо знакомым Сиду. – Идите с Лорен. Мать тоже здесь. Идите с ними. Я позабочусь о нем.

– Уходите! Все!

– Ему приснился кошмар, – мягко, но уверенно сказала Энн. – Я позабочусь о нем, Кит, спасибо.

– Но…

– Он мой муж. И хочет побыть один. Возвращайтесь в свою постель. Все будет в порядке. Я присмотрю за ним.

И, закрыв дверь, она осталась наедине с Сидом.

Он начал дрожать. Казалось, каждая клеточка его тела вздрагивала. Все, что он мог сделать – это ухватиться за столбик кровати, крепко сжать его и стиснуть зубы, пока его дыхание с шумом вырывалось из легких.

– Сядь, – через какое-то время мягко сказала Энн, одной рукой касаясь его руки, а другой – обнимая его сзади за талию.

Когда он сел, то обнаружил под собой стул. Одеяло с кровати было обернуто вокруг его шеи и плеч, и Сид почувствовал себя окутанным его мягким теплом. Энн, должно быть, опустилась на пол перед ним. Положила голову ему на колени, и обвила руками его талию.

Она не шевелилась и не произносила ни слова, и когда он дрожал, обливаясь потом, и когда, наконец, почувствовал уют теплого одеяла, тяжесть ее головы на своих коленях и руки, обнимающие его.

Мать, отец, Джером, его различные сиделки, его камердинер до переезда в Уэльс – все они пробовали разговаривать с ним после кошмаров, но этим только загоняли его страхи еще глубже.

Сид ценил молчание Энн больше, чем мог бы выразить словами, а ее присутствие больше, чем сам ожидал.

– Мне так жаль, – наконец выговорил он.

Его рука была под одеялом. Если бы она была свободна, то он коснулся бы головы Энн. Но тут она подняла голову и посмотрела на него. И в слабом лунном свете, струящемся из окна, показалась Сиду прекрасней, чем когда бы то ни было.

– Мне тоже, – ответила Энн. – О, Сиднем, дорогой, мне так жаль! Ты хочешь поговорить об этом?

– О Боже, нет! – воскликнул он. – Прости, Энн, но нет. Это мои собственные демоны, которые, кажется, всегда будут преследовать меня. Нельзя пройти через что-то подобное и полагать, что шрамы останутся лишь на теле. Как и тело, моя душа тоже искалечена. Я смирился с этим. Кошмары уже не такие частые, как раньше, а когда они все же появляются, я, вроде бы, справляюсь с ними гораздо быстрее. Но я сожалею о страданиях, которые причинил тебе сегодня, и которые тебе придется еще пережить в будущем.

– Сиднем, – сказала Энн, и он почувствовал ее руки на своих бедрах, – я вышла за тебя замуж. За всего тебя. Я знаю, что не могу разделить с тобой эту боль, но ты не должен пытаться оградить меня от этого или умерить мои переживания. Я расстроюсь, если ты так поступишь. Мы были друзьями почти с самого начала нашего знакомства, разве не так? Но теперь мы больше чем друзья, несмотря на шаткое начало нашего брака. Мы – муж и жена. Мы… любовники.

Они были близки лишь однажды. Но успели зародить жизнь в ее чреве, и теперь были связаны навсегда. Он не мог заставить себя жалеть о произошедшем, хотя видел ее страдания и чувствовал свою вину за то, что вырвал ее из привычной среды и увез от людей, которых она любила. Ему стоило позаботиться о ее поддержке в последние два дня, вместо того, чтобы спорить с ней и нагружать своей болью.

Сид опустил одеяло и погладил пальцами ее руку.

– Наверное, я тщеславный и самовлюбленный человек, – сказал он. – Мне претит мысль о том, что ты стала свидетелем моей слабости.

– Полагаю, что ты, Сиднем Батлер, вероятно, последний человек, кого я назвала бы слабым.

Он улыбнулся.

– Эндрю сказал правду? Твою руку действительно ампутировал военный хирург?

– Да, британский хирург. После того, как Кит и группа испанских партизан спасли меня. А вот спасти руку оказалось невозможно.

– Сиднем, я хочу видеть тебя.

Не понять, что она имела в виду, было невозможно.

Он не снимал рубашку и бриджи в кровати, даже если ложился, когда Энн уже спала.

Он покачал головой.

– Мне это нужно, – сказала она.

Сид знал, что это было неизбежно, если они не собирались прожить всю жизнь раздельно, соблюдая обет воздержания, что он находил гораздо более мучительным, чем одиночество. Рано или поздно Энн должна была увидеть его.

Он бы только хотел, чтобы это произошло позже. Он так устал…

Но она не стала дожидаться разрешения. Поднявшись на ноги, Энн зажгла единственную свечу на маленьком столике около кровати. Затем снова опустилась перед ним на колени и, откинув одеяло, вытянула его рубашку из-за пояса бриджей. С его стороны было бы грубо не поднять руку, чтобы она могла стянуть рубашку через голову.

Сид не закрыл свой глаз. Он наблюдал за ней.

Хирург ампутировал ему руку несколькими дюймами ниже плеча. Поскольку сражений в то время уже давно не было, и хирург не торопился к другим раненым, ожидавшим своей очереди лечь под нож, то он наложил хороший, аккуратный шов. Культя не была ужасной, как это часто бывает при ампутациях.

– Знаешь, у меня все еще есть рука, – с кривой усмешкой сказал он. – И кисть. В моем сознании они все еще на месте и очень реальны. Я могу чувствовать их. Иногда они чешутся. Я почти могу пользоваться своей кистью. Но ни того, ни другого у меня нет, как видишь.

Но она увидела не только его культю. Вся правая сторона его тела была багрово-фиолетовой от ожогов, на их фоне ярко выделялись мертвенно бледные перекрещивающиеся шрамы от старых ран. Они покрывали весь бок и ногу до колена.

Энн положила руку на его обнаженное тело выше пояса бриджей.

– Все еще болит?

Сид колебался.

– Да. Особенно глаз, культя и колено, которое, в сущности, не пострадало. Но боли непостоянные и вполне терпимые. Мне становится хуже в сырую погоду. Это то, к чему я привык и что могу контролировать. Можно научиться жить с неудобством и даже болью, Энн. В течение шести месяцев я мечтал о смерти, но рад, что выжил. Жизнь прекрасна, несмотря на все потери, которые выпали на мою долю. Думаю, я не привык жаловаться.

– Это так, – согласилась Энн.

Она приложила ладонь к его правой щеке. Сид закрыл единственный глаз и прижался к ее руке. Почти никто, кроме врачей, не прикасался к его правой щеке с тех пор, как он вернулся с Полуострова. Как будто его мучители наложили вечный запрет. Он даже не представлял себе, как жаждал прикосновений – нежных прикосновений – после того насилия, через которое ему пришлось пройти. Ему казалось, что ее прикосновение исцеляет, что когда Энн уберет руку, его плоть снова будет целой и невредимой.

Он сглотнул комок в горле.

Затем почувствовал прикосновение ее пальчика к черной повязке на его глазу и сразу понял, что она собирается сделать. Схватив ее за запястье, Сид открыл левый глаз, но было уже поздно. Энн уронила повязку на пол около стула.

Он смотрел на нее с ужасом и болью.

– Все в порядке, – мягко сказала Энн. – Сиднем, ты – мой муж. Все в порядке.

Но ничего не было в порядке. У него не было правого глаза. Его закрытое, испещренное шрамами веко плоско закрывало то место, где раньше был глаз. Это было, мягко говоря, весьма неприятное зрелище.

Он не закрыл глаз. Только сильно сжал зубы и наблюдал за ней, пока Энн разглядывала его. А потом встала, наклонилась, положив руки ему на плечи, и прижалась губами к уголку его изуродованного глаза.

Сид боролся со слезами, которые болезненным комом встали у него в горле.

Энн посмотрела на него с улыбкой.

– Без повязки ты меньше похож на пирата.

– Это хорошо или плохо?

– Полагаю, что некоторые женщины находят пиратов совершенно неотразимыми.

– Тогда может быть мне снова надеть повязку?

– Лучше не соблазняй меня. Я замужняя леди.

– Ах, как это грустно.

– Не для меня. Понимаешь, мне не нужен пират. Я считаю неотразимым своего мужа.

Оба улыбнулись.

Но воздух между ними накалился, и Сид с удивлением осознал, что усталость исчезла под натиском непреодолимого желания к ней. И на этот раз она явно его соблазняла.

Он встал.

– Думаю, стоит проверить, так ли это.

– Полагаю, что действительно стоит.

Она прижалась к мужу, и ее пальцы скользнули за пояс его бриджей. Энн одновременно расстегивала пуговицы и раздевала его, пока он не остался перед ней обнаженным. Ее взгляд впитывал все его раны до самых коленей.

– Энн, возможно, твое положение…

– Мы женаты, Сиднем. Мы поженились вчера. Конечно, мы поступили так именно из-за моего положения. Мы попрощались и, возможно, не увиделись бы снова. Но мы женаты. Я хочу быть замужем за тобой во всех смыслах этого слова, и полагаю, что ты хочешь того же. Ты ведь хочешь, не так ли?

Это не было признанием в любви, а лишь практичным взглядом на отношения, которые связали их из-за ее беременности. Но пока этого было достаточно. Она смотрела на его голое, искалеченное тело и все же желала подтверждения их брака. На сегодняшний вечер это было более чем щедрым подарком для него.

– А ребенок?

– Клодия отправила меня к врачу, и я спросила его, так как верила, что ты приедешь и женишься на мне. Он сказал, что не должно быть никакого дискомфорта и никакой опасности – примерно до последнего месяца беременности.

В дрожащем свете свечи Сид наблюдал, как краска заливает ее грудь и поднимается по шее к лицу. Она действительно спросила врача? Он медленно улыбнулся.

– Ну тогда, почему мы все еще стоим здесь?

– Потому что мы еще не легли.

Скрестив руки, она подняла подол ночной рубашки и стянула ее через голову одним легким движением.

Когда они легли, он начал исследовать и ласкать ее красивое обнаженное тело рукой и кончиками пальцев. И тут понял, что забыл погасить свечу. Но все же оставил ее гореть. Он больше не будет скрываться от нее. Если они собирались сделать свой брак полноценным, ему следовало отдаться Энн полностью и верить, что она примет его со всеми его увечьями

Сид исследовал и пробуждал ее губами, зубами, языком, рукой.

Накрыл ртом ее напряженный сосок, облизывая его языком, посасывая, слегка сжимая зубами, одновременно лаская горячее, влажное местечко между ее ног. Энн застонала и запустила руки в его волосы. А потом, когда Сид поднял голову, чтобы покрыть поцелуями ее лицо и прикусить мочку уха, Энн нашла руками его возбужденное естество. Она ласкала его одной рукой, одновременно пальцем другой поглаживала круговыми движениями, водила подушечкой пальца, будто перышком, по его кончику.

Сид закрыл глаз и медленно вдохнул, а затем шумно выдохнул.

Он лег на нее, сожалея, что у него нет второй руки, чтобы облегчить для нее вес своего тела. Но Энн нетерпеливо приняла его, широко разведя ноги и обвив ими его, обхватила его руками и поднимала бедра до тех пор, пока он не прижался к входу в ее лоно.

Сид глубоко погрузился в нее, и ему снова пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не излиться в нее слишком быстро, прежде чем она разделит с ним удовольствие.

Это была настоящая первая брачная ночь, внезапно понял Сид, и он занимался любовью со своей женой. С Энн. Это открытие наполнило его сердце радостью, и он задержался глубоко в ней, снова и снова понимая, что он не просто мужчина, занимающийся сексом с желанной женщиной. Он занимался любовью со своей женой, с женщиной, на которой женился вчера и с кем разделит всю свою оставшуюся жизнь.

Сид медленно вышел и снова погрузился в нее, вышел и погрузился, двигаясь в медленном ритме, подвергая себя изысканной пытке, сдерживаясь, чтобы разделить удовольствие на двоих.

Но внезапно он осознал, что Энн лежит под ним тихо, ее тело напряжено, но не от желания. Он понял, что это было притворством, отважной попыткой стать ему хорошей женой, видеть в нем нормального мужчину.

А он оставил гореть свечу!

Его желание почти умерло.

Но если бы это произошло, она узнала бы, что он обо всем догадался, – и как после этого они смогут жить вместе? Энн сделала это для него, потому что ей было не все равно. Ей действительно было не все равно, он был в этом уверен.

Сид ускорил ритм. Отрешился от всего, кроме собственного желания, и, наконец, глубоко войдя в нее, почувствовал долгожданную разрядку. Он почти презирал себя за это мгновение чисто физического удовольствия.

Он почти сразу скатился с нее и накрыл ее плечи одеялом. Энн смотрела на него, Сид видел это в мерцающем свете свечи. Он пожалел, что она не закрыла глаза и не притворилась спящей. Он улыбнулся. Возможно, она не догадалась, что он все понял. Она была так добра с ним сегодня вечером.

– Спасибо, – мягко сказал он.

Но с тревогой понял, что глаза ее полны слез. Неужели они все же не будут притворяться?

– Сиднем, – почти шепотом сказала она, – дело не в тебе! Пожалуйста, пожалуйста, поверь, что не в тебе. Дело во мне.

И правда ее слов обрушилась на него, как приливная волна. Ну, конечно, конечно! Он страдал от кошмаров из-за ужасных вещей, сотворенных с его телом.

Энн подверглась не меньшей жестокости.

Неужели она тоже страдала от кошмаров?

Или ее кошмаром была физическая близость – та самая близость, которая была у них дважды после ее трагедии – первый раз в Ти Гвин, а второй – сегодня?

Сид пристально взглянул на нее, потрясенный. Неужели умом Энн понимала, что это он, но тело говорило ей, что это Мор?

– Дело во мне, – повторила она. – Пожалуйста, поверь, что ты тут ни при чем. Ты красивый, Сиднем, добрый и нежный.

– Энн, – он коснулся ее губ. – Энн, я понимаю. Действительно понимаю. Просто раньше не рассматривал это как препятствие. Но я действительно понимаю. Что я могу сделать? Я мог бы… хочешь, пойду спать в гостиную?

– Нет! – Она вцепилась в него, прижимаясь всем телом. – Пожалуйста, пожалуйста, нет. Не делай этого, если можешь вынести. Сиднем, мне так жаль!

– Ш-ш-ш, – выдохнул он в ее волосы. – Тише, любимая. Позволь мне просто обнимать тебя, как ты до этого обнимала меня. Ш-ш-ш…

Сид поцеловал ее в макушку и удостоверился, что она полностью укутана в одеяло. Он согревал ее тело своим.

И с облегчением почувствовал, что Энн согрелась и расслабилась, а вскоре понял, что она уснула.

Он не должен был спать. Ночь выдалась суматошная.

Но он был полностью истощен.

Сиднем заснул спустя несколько минут.




Энн проснулась оттого, что что-то щекотало ей нос, и сонные движения рукой не избавили ее от этого ощущения. Но прежде, чем она открыла глаза, Энн поняла, что это были человеческие пальцы – а точнее, пальцы Сиднема.

Она открыла глаза.

– Доброе утро, миссис Батлер, – сказал он. – Вы собираетесь сегодня вставать?

Сид лежал на кровати рядом с ней, но поверх одеяла и уже полностью одетый. Теперь, окончательно проснувшись, Энн слышала камердинера, возившегося за закрытой дверью гардеробной. Позднее пробуждение было на нее не похоже.

– Ты даже побрился, – она протянула руку, чтобы коснуться гладкой кожи его левой щеки.

– А разве пираты обычно не чисто выбриты?

– А как же Синяя Борода? – подняла брови Энн. – Или это был Черная Борода?

Сид усмехнулся.

Энн ни на секунду не забывала прошлую ночь – она помнила все. И он тоже не мог забыть. Но Сиднем решил не начинать утро с трагедии. И она тоже не должна. У каждого из них были свои демоны, с которыми они боролись. Зачем бороться еще и друг с другом?

Энн улыбнулась ему в ответ.

– Прежде, чем подняться наверх вчера вечером, я согласился поехать на верховую прогулку с отцом и Китом сегодня утром, чтобы осмотреть фермы. Я фактически исполнял обязанности управляющего у своего отца в течение пары лет после моего выздоровления. Я когда-нибудь рассказывал тебе об этом? Ты не против, если я поеду с ними?

Энн была очень даже против. Ей придется остаться наедине с его матерью, Лорен и детьми. Но чего она ожидала? Что сможет оставаться в его тени все то время, что они пробудут здесь? Это была семья ее мужа, и Энн должна была сделать все, что в ее силах, чтобы доказать, что она не беспринципная охотница за состоянием, какой, наверное, им казалась.

И с каких это пор она цепляется за кого-то и впадает в зависимость?

– Конечно, я не буду против. Желаю хорошо провести время.

Сид скатился с кровати и вскочил на ноги.

– Лорен позаботится о тебе.

– Уверена, так и будет.

Виконтесса была очень красивой, изящной и воспитанной леди. И она была добра, даже после шокирующего заявления Дэвида.

– Когда Кит впервые привез ее сюда в качестве своей невесты, – сказал Сиднем, – между нами с братом существовало отчуждение. Когда-нибудь я объясню тебе, почему. Однажды Лорен вызвала меня на личный разговор, и я понял, что не отношусь к числу ее любимцев. Но она выслушаламеня, действительно выслушала. Она оказалась первым человеком, который выслушал меня и понял мою точку зрения. Она вынудила нас с Китом выяснить отношения друг с другом. Мы оба были упрямыми, робкими и неуклюжими. Но это сработало. Лорен относится к числу самых близких мне людей. Однажды она даже поцеловала меня вот сюда, – Сид дотронулся указательным пальцем до своей правой щеки.

– Правда?

– Ревнуешь?

– Смертельно.

Они улыбнулись друг другу, и Энн поняла, что, по крайней мере, кое-что не изменилось прошлой ночью. Они все еще были друзьями. Может, не стоило придавать этому такое значение, раз они женаты, но это что-то да значило. И она была твердо намерена начать этот день оптимистично.

– Если ты быстро оденешься, – сказал Сид, – то мы сможем спуститься к завтраку вместе.




Только когда они уже спускались к завтраку, Энн поняла, что сегодня утром ее не тошнило. Возможно потому, что она была слишком озабочена, чтобы позволить себе еще и это.

Оставшаяся часть дня прошла куда более гладко, чем она предполагала. Мужчины рано встали из-за стола, и графиня обратилась к Энн, как только они ушли достаточно далеко, чтобы не слышать их.

– Мы волновались за вас и Сиднема вчера вечером, Энн. О, и меня немного разозлило, что вы захлопнули дверь перед нашими носами, когда я осмелилась предположить, что у вас недостаточно опыта, чтобы сладить с моим сыном после одного из его кошмаров. Но больше мы не услышали ни звука, и сегодня утром он настолько энергичен и полон сил, что я не узнаю его. Обычно он устает и ходит вялый весь следующий день. Как вам это удалось?

– Я просто завернула его в одеяло и обнимала, пока он не перестал дрожать, – сказала Энн, чувствуя, что краснеет.

Ее свекровь смотрела на нее без улыбки.

– Он был глуп, настолько глуп, что пошел на войну, чтобы доказать, что так же храбр, как и Кит.

– Что он и доказал, мама. Вы должны это признать, – сказала Лорен.

– Но какой ценой! – ответила графиня. – Он был очень талантлив, Энн. Вы знали об этом?

– Как художник? – уточнила Энн. – Да, мне это известно.

– Он был не просто талантлив, – продолжила графиня, – но и мечтал стать великим художником. Никогда не смогу понять, зачем он рисковал своей мечтой, отправляясь на Полуостров.

– Иногда, – сказала Энн, – тихие и артистичные мужчины чувствуют потребность доказать свою мужественность, особенно когда они так молоды, как был Сиднем. Есть ли способ лучше, чтобы это доказать, нежели отправившись на войну?

Все три женщины покачали головами по поводу глупости мужчин, и внезапно Энн поняла, что ее решение остаться с Сиднемом вчера вечером, вместо того, чтобы позволить Киту позаботиться о нем, расположило к ней всю семью.

Возможно, в конце концов, они примут ее и поймут, что она не плела интриг, чтобы выйти замуж за богатого, имеющего связи мужчину.

– Сохранились ли какие-нибудь из его картин? – спросила она.

Леди Редфилд вздохнула.

– Раньше ими был увешан весь дом. Но после того как Сиднем вернулся сюда, задолго до того, как смог выходить из комнаты, он приказал, чтобы мы их уничтожили. Да, наш тихий сын приказал нам. Сейчас они лежат на чердаке вместе с его мольбертами и красками. Я иногда подумываю вновь повесить в доме пару картин, – теперь, когда он не живет в Элвесли, – но не могу заставить себя сделать то, чего бы он не хотел. И я не уверена, что смогу смотреть на них после стольких лет.

– Но Сиднем – не трагическая личность, – улыбаясь Энн, сказала Лорен. – Вы, наверное, и сами это поняли, Энн. Он создал для себя новую, полную смысла жизнь, порой тяжелую из-за его увечий. И теперь у него есть жена и семья, которая сделает его жизнь счастливой.

В ее улыбке, казалось, была подлинная теплота.

– Сегодня мы с вами и Лорен нанесем визиты, – не терпящим возражений тоном сказала графиня. – Мы должны представить вас соседям, и нужно будет как-то объяснить поспешность вашего брака. И мы не возьмем с собой вашего сына.

Лорен мягко рассмеялась и поднялась из-за стола.

– Дэвид – просто чудо, – сказала она. – Он играл с Эндрю и Софи, когда я вчера вечером пришла в детскую, чтобы покормить Джеффри, и даже уладил ссору между ними прежде, чем я вмешалась. Хотите подняться к ним, Энн?

Они провели всю оставшуюся часть утра в детской, хотя развлекать детей не было необходимости. Эндрю был в восторге от идеи приобрести старшего кузена, готового и способного построить внушительный замок из разноцветных деревянных кубиков, а София глазела на своего нового кузена и пододвигалась к нему ближе, пока не смогла протянуть руку и коснуться его волос. Дэвид обернулся и, улыбнувшись девочке, разрешил ей подавать ему кубики, хотя Эндрю и запретил сестре прикасаться к замку.

Дэвид был очень счастлив.

Джеффри, пухлый и довольный после кормления, лежал на руках у Энн, тщетно борясь со сном. Она заметила, что у него были поразительные фиалковые глаза матери.

– Я думаю, – наконец сказала Лорен, – что еще одна сестра – это замечательно. И для моих детей тоже здорово приобрести новую тетю и еще кузена.

– Значит, у вас есть собственные сестры?

– Кузены из приемной семьи, с которыми я росла. Я все еще думаю о Гвен как о сестре, а о ее брате Невилле – как о своем брате. Однажды я чуть было не вышла за него замуж. Уже даже пришла в церковь на венчание.

Энн уставилась на нее.

– И что случилось?

Лорен рассказала о смерти своего отца, виконта Уитлифа, когда она была еще совсем ребенком, и о повторном браке своей матери с младшим братом графа Килбурна. Рассказала, как ее мать со своим новым мужем уехали в свадебное путешествие и так никогда и не вернулись обратно, хотя теперь они снова общались. Лорен воспитывалась в доме графа Килбурна вместе с его сыном и дочерью, уверенная, что они с Невиллом поженятся, когда вырастут. Невилл ушел на войну, попросив не ждать его, но она все равно ждала. В конце концов, он вернулся домой и начал ухаживать за нею. И наступил день венчания. Но когда Лорен прибыла в церковь, то встретила там другую женщину, похожую на нищенку, которая утверждала, что Невилл – ее муж и что он женился на ней, когда был на Полуострове.

– И что самое ужасное, – сказала Лорен, гладя своего малыша по головке, – она говорила правду.

– Ох. Ох, бедняжка Лорен!

– Я думала, что моя жизнь на этом кончилась, – призналась Лорен. – И хотя моя приемная семья не могла бы быть ко мне добрее, даже будь я им родной, я все равно всегда понимала, что чужая. Я потратила годы, пытаясь стать достойной и заслуживающей любви, – хотя и так была ими любима. И все, чего я когда-либо хотела в жизни – это выйти замуж за Невилла.

«Утонченная и безупречная Лорен тоже познала сильную боль», – подумала Энн. У каждого в жизни была своя боль, решила она. Было бы ошибкой полагать, что она, Энн, была в этом уникальна.

– А потом, год спустя, я встретила Кита. У нас не было привычных ухаживаний, но я быстро поняла, почему Лили должна была вернуться в жизнь Невилла, а я – уйти из нее. Мне судьбой был предназначен Кит. Я верю в судьбу, Энн. Не в слепую судьбу, которая не оставляет никакой свободы выбора, но в судьбу, определяющую наши жизни и предоставляющую нам выбор – множество путей, из которых мы можем выбрать тот, что приведет нас к счастью.

– О, я тоже в это верю. Действительно верю.

– Осмелюсь предположить, что судьба вела вас к встрече с Сиднемом, а его к встрече с вами. Несмотря на обстоятельства, о, простите мою дерзость! Невооруженным глазом видно, что вы просто без ума друг от друга.

Они улыбнулись друг другу, и вскоре беседа перешла в другое русло, а Энн почувствовала себя так спокойно, словно на нее снизошло благословление. Энн подумала, что она и ее невестка обязательно станут подругами, а может даже и сестрами.

После того, как вчера ночью она осталась с Сиднемом, свекровь смотрела на нее с одобрением и пригласила ее сегодня днем вместе нанести визиты к соседям.

Возможно, семьи не всегда отвергают. Возможно, что, по крайней мере, иногда они распахивают объятья. Возможно, иногда нужно просто верить в любовь.




ГЛАВА 18


День для Сиднема начался неплохо.

Он начался с надежды. Этим утром Энн улыбнулась ему и даже пошутила. Она не повторила просьбу о немедленном отъезде и не возражала против того, чтобы провести утро с его матерью и Лорен. Сид полагал, что они все еще оставались друзьями. И на какое-то время этого было достаточно. Ему следует довольствоваться дружбой и взаимным состраданием к трагедиям в жизни каждого.

И продолжалось утро прекрасно. Сид вместе с отцом и Китом объезжали домашнюю ферму при усадьбе, встречая по пути арендаторов и их жен, которых Сид не видел уже несколько лет, с тех пор, как был здесь управляющим. Все это было очень приятно.

Но после полудня ему пришлось вернуться к реальности, появились обстоятельства, которые расстроили его и которые, как он опасался, могли внести еще большее напряжение в их брак. Энн с его матерью и Лорен отправились с визитами к соседям. Сид поднялся в детскую, собираясь предложить забрать Дэвида и остальных детей на прогулку. Но оказалось, что Кит первым пришел туда, чтобы взять Эндрю на урок верховой езды.

– Ты тоже должен пойти, Дэвид, – сказал Кит.

– Но я не умею ездить на лошади, – запротестовал мальчик.

– Ты никогда не ездил верхом? – Кит положил руку ему на плечо. – Тогда мы должны немедленно начать тренироваться.

– Вы будете учить меня, дядя Кит? – лицо Дэвида осветилось радостью.

– А для чего еще нужны дяди? – усмехнулся Кит. – Ты пойдешь с нами, Сид?

Несколько минут спустя все они уже направлялись к конюшням. Впереди мчались Дэвид и Эндрю, Софи восседала на руке Кита.

Грум подсадил Эндрю на его маленького пони в паддоке позади конюшен, в то время как Кит выбрал спокойную кобылу для Дэвида и объяснил ему основы верховой езды перед тем, как подсадить в седло и вывести кобылу с мальчиком в паддок. Затем Кит разрешил Дэвиду самому сделать круг, а сам пошел рядом, подбадривая и давая советы.

Дэвид был оживлен и взволнован. Таким Сиднем видел его всего пару раз в Глэнвир с братьями Бедвинами и маркизом Холлмером. Мальчик смеялся и болтал без умолку, чувствуя себя свободно в обществе Кита и называя того «дядя Кит», словно они уже много лет были лучшими друзьями.

Если бы у Дэвида уже имелся хоть какой-нибудь опыт, подумал Сиднем, он мог бы сам поехать с мальчиком и во время поездки научить его некоторым тонкостям искусства верховой езды. Общие интересы могли бы связать их некоторым подобием семейных уз. Но в данных обстоятельствах Сиднему казалось более разумным предоставить брату вести обучение, хотя перед тем, как продолжить урок, Кит вопрошающе посмотрел на него.

Вместо этого Сиднем подружился с Софи, которая рвала головки маргариток, росших в траве вокруг паддока. Девочка похлопала Сиднема по ноге и вручила букет. Он присел на корточки, чтобы поблагодарить малышку, и хотя Софи с опаской посматривала на повязку на его глазу, но не убежала от него. Вместо этого она неожиданно протянула пальчик, потрогала повязку и засмеялась.

– Забавно, не так ли? – спросил Сиднем. – Дядя Сид – смешной?

Софи снова захихикала счастливым детским смехом.

Они провели следующие полчаса, собирая маргаритки и лютики.

Когда настала пора возвращаться, Кит хотел было взять дочку на руки, но Софи, решительно тряхнув своими мягкими кудряшками, протянула ручки к Сиднему. Он отдал девочке цветы и подхватил ее. Эндрю шагал рядом с ними, спрашивая у Сида, почему он захотел отрезать руку. Дэвид шел с Китом, все еще оживленный и возбужденный после своего первого урока верховой езды. Когда они вернулись в детскую, то обнаружили там Энн, ожидавшую их, раскрасневшуюся и такую красивую в одном из своих самых нарядных новых платьев. Дэвид кинулся к матери, чтобы поведать о своих успехах, имя дяди Кита не сходило с его губ.

Сиднема слабо утешило то, что Софи снова похлопала его по ноге, желая показать одну из своих кукол.

Он упустил возможность стать для своего пасынка тем отцом, которого тот так хотел иметь. Хотя мог это сделать. Он мог сам научить Дэвида садиться на лошадь. Для этого вовсе не нужно было подсаживать его. Но Сид позволил себе почувствовать, что он – худший учитель, нежели Кит, и отступил. Сейчас он корил себя за это, но было уже поздно.

Ему оставалось только призвать себя к терпению. Возможно, в следующий раз он не упустит такого шанса.

Его решимость была проверена на прочность в тот же день – и поколеблена.

После ужина Энн поднялась наверх, чтобы, как обычно, рассказать Дэвиду сказку на ночь и уложить его спать. Сиднем немного помедлил, помня, что в день их свадьбы в Бате мальчик был возмущен его вторжением в их ежевечерний ритуал, но потом все-таки последовал за Энн. Его отец читал в гостиной, а мать была занята своей вышивкой. Лорен в детской кормила Джеффри, Кит ушел вместе с ней.

Постучав в открытую дверь, Сиднем тихо зашел в комнату Дэвида и сел в кресло, находившееся в некотором отдалении от кровати мальчика. Энн рассказывала свою историю. Сид улыбнулся, когда она прервала повествование на самом интересном месте точно так же, как сделала в Бате. Хотя на этот раз он промолчал.

– Мама! – как и в прошлый раз, запротестовал мальчик.

– Продолжение будет завтра, – Энн поднялась и наклонилась, чтобы поцеловать сына. – Как всегда.

Сиднем заметил Кита, стоявшего в дверях.

– Матери могут быть самыми жестокими созданиями, Дэвид, – сказал тот, подмигивая. – Их следует обязать заканчивать историю в тот же день, когда они начали ее рассказывать. Это нужно сделать законом. Ты собираешься завтра кататься верхом? Может быть, уже не в паддоке?

– Да, пожалуйста, дядя Кит! – воскликнул мальчик. – Но больше всего мне хочется рисовать. Он… мой… мистер Батлер купил мне масляные краски и множество других вещей в Бате, но я не могу пользоваться ими, потому что никто не научил меня, как это делать. Вы можете научить? Или тетя Лорен? Пожалуйста!

Он сел в постели и умоляюще посмотрел на Кита.

Кит взглянул на Сиднема – так же, как сделал это раньше в паддоке.

– Я никогда не был художником, Дэвид. И тетя Лорен тоже. Я не знаю никого, кто хорошо рисовал бы, кроме…

Он снова посмотрел на Сиднема и вопросительно приподнял брови.

Сиднем сжал ручку кресла. Внезапно он почувствовал головокружение.

А затем увидел, что Дэвид, все еще сидевший на кровати, умоляюще смотрит на него.

– Вы можете показать мне, как рисовать масляными красками, сэр? – спросил он. – Можете? Пожалуйста.

– Дэвид, – довольно резко произнесла Энн.

Сиднем вдруг с неумолимой ясностью вспомнил такой же неприятный эпизод из своей собственной жизни. Когда ему было девять или десять лет, родители подарили ему на Рождество краски, и он отчаянно хотел рисовать ими. Но дом был полон родственников, приехавших в Элвесли на праздники. Для детей на каждый день было запланировано множество развлечений, не оставляющих свободного времени. Ему было приказано убрать краски до отъезда гостей и возвращения его домашнего учителя из отпуска. Это было самое долгое и тоскливое Рождество в его жизни.

– Пожалуйста, сэр, – снова попросил Дэвид. – Прошло уже целых два дня. И пройдет еще вечность, пока мы доберемся до Уэльса и моего учителя.

Сиднем облизнул пересохшие губы.

Это было смешно. Смешно! Он занимался живописью в юности и наслаждался этим. Даже достиг определенного мастерства. Но с тех пор как потерял правую руку, он больше не мог рисовать. Это не было такой уж большой утратой. Он мог делать множество других вещей. Он мог бы стать отцом для своего пасынка, если бы…

– Дэвид, – произнес Сиднем. – Я был правшой. Я не могу больше рисовать. Я…

– Но вы можете сказать мне, как рисовать, – возразил Дэвид. – Вам не нужно рисовать самому. Просто объясните мне.

Но это было невозможно. Это было просто невозможно. 

– Дэвид, сказала Энн твердо. – Разве ты не видишь…

– Думаю, что смогу сделать это, – услышал Сиднем свой голос, словно доносившийся издалека. Я смогу объяснить тебе, как надо рисовать. Ты достаточно смышлен, чтобы научиться делать это без того, чтобы мне пришлось направлять твою руку.

– Сиднем…

– Вы сделаете это? – Дэвид приподнялся на кровати, всем своим видом выражая сильное возбуждение. – Завтра? Мы возьмем мои новые краски, и будем рисовать?

– Завтра утром после завтрака, – Сиднем улыбнулся ему и поднялся с кресла. – А сейчас засыпай, а не то нам обоим попадет от твоей мамы.

Дэвид плюхнулся обратно на подушки, его щеки внезапно вспыхнули румянцем.

– Завтра, – воскликнул он, – будет самым лучшим днем в моей жизни! Я не могу дождаться.

Сиднем выскользнул из комнаты раньше Энн.

Кит уже исчез.

Он в состоянии дать своему пасынку некоторые указания. Это не причинит ему боли. То отвращение, которое он испытывал к живописи – даже просто к другим художникам – было то, что ему следовало преодолеть. Это было похоже на болезнь. Сид испытал приступ настоящей тошноты, почувствовав запах красок Морган в Глэнвир и, когда покупал краски для Дэвида в Бате.

В любом случае, теперь он связан обязательством. Он собирался заняться этим со своим пасынком – потому что его брак и его обязательства перед мальчиком значили больше, чем его собственные чувства. Но на мгновение ему пришлось остановиться на лестнице. Сид почувствовал, что у него кружится голова.




Энн сидела на низком стуле в большой, полной света и почти пустой комнате, расположенной на одном этаже с детской. Она предположила, что это была комната для занятий, которой пользовались, когда в доме были дети подходящего возраста.

Посреди комнаты был установлен новый мольберт Дэвида с натянутым на подрамник небольшим холстом, и сейчас мальчик стоял перед ним с новой палитрой в левой руке и кистью – в правой. На столе около него размещалась написанная маслом картина, изображавшая море, которую Сиднем использовал в качестве наглядного пособия. Сам Сид стоял за правым плечом Дэвида.

Воздух был пропитан сильным запахом красок.

Энн наблюдала больше за Сиднемом, чем за Дэвидом или его рисованием. Он был очень бледен. Прошлым вечером Сид был неразговорчив. Не дотронулся до нее, когда они легли в постель, а сразу отвернулся, притворившись, что уснул. Но еще долго лежал без сна, так же, как и она, тоже старательно изображавшая спящую.

Поверил ли Сид тому, что Энн сказала ему позапрошлой ночью, хоть она не стала объяснять, да он этого и не просил? Или все еще считает себя уродливым и неприкасаемым? Энн предположила, что он расстроился, когда именно Кит дал Дэвиду его первый урок верховой езды. И понимала, что он согласился на урок рисования, чтобы выполнить свое обещание и стать таким отцом, каким намеревался быть. Она также знала, что Сиду претила сама мысль о рисовании, не говоря уж о занятиях им.

Но он принял этот вызов ради ее сына. Видя это, Энн еще сильнее влюбилась в него. Как много нашлось бы мужчин, которые, даже женившись на ней, были бы готовы на нечто большее, чем просто терпеть ее незаконнорожденного сына?

– Нет, нет, – услышала она голос Сида. – Ты продолжаешь скользить кистью, словно рисуешь акварелью. Попытайся двигать запястьем, чтобы воспроизвести своеобразие этих волн. Слегка ударяй кистью.

– Я не могу сделать это, – раздраженно сказал Дэвид после очередной попытки. – Покажите мне.

И тут кое-что произошло или не произошло, – нечто, заставившее Энн похолодеть. Позже она так и не смогла понять, откуда внезапно ощутила, что Сиднем поднял свою правую руку, чтобы взять кисть, и только потом осознал, что руки больше нет.

Энн закрыла лицо руками и некоторое время дышала медленно и беззвучно, прежде чем рискнула снова посмотреть на мужа. Сиднем взял кисть в левую руку и склонился к холсту. Но рука дрожала, и было очевидно, что он не сможет показать Дэвиду то, что намеревался. Он издал тихий, невнятный стон, а затем наклонился вперед и взял конец кисти ртом, чтобы крепче удержать ее в кулаке. Он нанес несколько смелых мазков кистью по холсту и отодвинулся.

– Ах! – крикнул Дэвид. – Теперь я понимаю. Теперь я вижу. Это волны и они не плоские. Дайте мне попробовать.

Он выхватил кисточку из руки Сиднема и сделал несколько собственных мазков на холсте, а потом с триумфом посмотрел на Сиднема.

– Да, – Сид положил руку на плечо мальчика. – Да, Дэвид. Теперь ты понял это. Видишь разницу?

– Но ведь все это одного цвета, – сказал Дэвид, вновь обращая все свое внимание на холст. – У воды ведь разные оттенки.

– Точно, – согласился Сиднем. – И скоро ты обнаружишь, что можно добиться большего, смешивая масляные краски разных цветов и оттенков, чем это возможно в случае с акварелью. Давай я покажу.

Энн смотрела на них – на двух своих мужчин, которые склонили головы друг к другу, полностью поглощенные общим делом, и совершенно не обращали на нее внимания.

Возможно ли хоть какое-нибудь исцеление?

Возможно ли исцеление после столь тяжкого увечья?

Возможна ли целостность, если кто-то так сильно покалечен?

Энн прикрыла рукой свой живот, служивший приютом еще нерожденному члену их семьи.




Еда на тарелке Сиднема имела вкус соломы.

Он не мог избавиться от запаха красок в носу и в голове.

– Сиднем, Кит и Лорен собираются составить тебе и Энн компанию сегодня во время визита в Линдсей-Холл? – спросила его мать.

Они должны были поехать туда еще вчера. Он, конечно же, написал Бьюкаслу, сообщив, что берет короткий отпуск, на который продолжительность его службы давала право. Но не объяснил причину. Правила хорошего тона предписывали Сиду нанести визит в Линдсей-Холл со своей молодой женой до того, как Бьюкасл услышит от кого-нибудь еще о его пребывании в Элвесли. Им необходимо отправиться туда сегодня.

– Может быть, ты захочешь занять мое место в экипаже, мама, – произнес он. – Я неважно себя чувствую. Я останусь здесь.

Энн решительно посмотрела на него через стол.

– Тогда и я останусь. Мы можем отправиться в Линдсей-Холл в другой раз.

Было невозможно спорить с Энн в присутствии посторонних. Но все, чего ему хотелось – это чтобы его оставили в покое.

– Тогда мы возьмем детей на верховую прогулку, хорошо, Лорен? – предложил Кит. – Полагаю, что Дэвид поедет с нами с вашего разрешения, Энн?

– О, конечно, – согласилась она. – Он с нетерпением ждет этого.

Немного погодя Сиднем и Энн поднялись наверх в свои комнаты.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – заявил Сиднем, – и немного побыть одному. Я собираюсь пойти прогуляться. Ты останешься здесь или займешься чем-нибудь с моей матерью?

– Я хочу пойти с тобой, – возразила Энн.

– Я не буду тебе хорошей компанией. Я неважно себя чувствую.

– Я знаю.

Как он полагал, проблема была в том, что Энн действительно знала.

Внезапно его поразила мысль, что одиночество, возможно, не было таким уж невыносимым состоянием. Возможно, брак тоже имел свои неудобства? Это была тревожная и неприятная мысль. Он всегда страстно желал иметь жену, спутницу жизни. Но весьма наивно думал о браке, как о чем-то вроде «они жили долго и счастливо», как о конечном пункте назначения, нежели о новой развилке на его жизненном пути.

– Не исключай меня из своей жизни, Сиднем, – воскликнула Энн, словно прекрасно понимала, о чем он думает. – Мы должны попытаться наладить наши отношения, если сможем. Мы были друзьями в Уэльсе, ведь так? Давай будем друзьями и сейчас. Я хочу пойти с тобой.

– Тогда пошли, – неохотно сказал он, взяв свою шляпу и ожидая, пока она наденет свою новую теплую ротонду[16 -  Ротонда – верхняя теплая женская одежда без рукавов в виде длинной накидки] и завяжет ленты шляпки под подбородком.

Молча и не касаясь друг друга, они прошли по подъездной дорожке, затем по мосту в стиле Палладио и, наконец, свернули на тропинку, которая вывела их через рощу к небольшому озеру, на южном берегу которого стоял небольшой, причудливого вида мраморный павильон, возведенный для создания живописного эффекта при наблюдении с противоположного берега.

День был холодный, пасмурный и довольно ветреный. Землю покрывал ковер из опавших листьев, хотя и на деревьях их оставалось еще достаточно. Энн вошла в павильон и села, а Сиднем остался снаружи, уставившись на покрытые зыбью воды озера.

Он не часто чувствовал себя таким подавленным. Просто не позволял себе этого. Всякий раз, когда его настроение угрожало ухудшиться, он еще больше загружал себя работой. Работа была замечательным противоядием от депрессии. И он не часто предавался жалости к самому себе. Это было утомительно, трусливо и бессмысленно. Сиднем предпочитал думать о том, в чем ему повезло, а этого было немало. Он был жив. Даже это казалось чудом.

Но временами депрессия или жалость к себе, или даже оба этих чувства все-таки охватывали его, в независимости от того, насколько решительно Сид пытался им противостоять. Он боялся таких дней. В эти дни ни работа, ни мысли о хорошем не помогали.

Сегодня был как раз такой случай.

Он все еще ощущал запах красок в голове.

Все еще помнил мгновение, когда поднял правую руку, чтобы взять у Дэвида кисть.

Свою правую руку.

И все еще помнил, как он поднял левую руку к холсту.

– Сиднем…

Он почти забыл о присутствии Энн. Она была его женой, его новобрачной. Ждала их ребенка. И она проявила к нему безграничную доброту, невзирая на свою собственную боль.

– Сиднем, – повторила Энн, – разве нет какого-нибудь способа, чтобы ты смог снова начать рисовать?

Ах. Она слишком хорошо его понимала. 

Он невидящим взглядом уставился на павильон.

– У меня больше нет правой руки. Моя левая не справилась с этим. Ты же видела это сегодня утром.

– Ты использовал рот и изменил захват на кисти. И после этого смог сделать так, что Дэвид понял то, о чем ты говорил.

– Я не могу писать картины левой рукой и ртом. Прости меня, но ты не понимаешь, Энн. В моей голове возникают образы, которые перетекают в мою правую руку, которой больше нет. Должен ли я писать призрачные картины?

– Возможно, ты позволил видению управлять тобой вместо того, чтобы подчинить его своей воле?

Энн сидела на каменной скамье в павильоне, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Сейчас она больше всего походила на ту строгую учительницу, которой была еще несколько дней назад – и как всегда была ослепительно красива. Сид отвернулся.

– Образы – это не мускулы, которые можно натренировать, – тихо сказал он. – Я потерял глаз и руку, Энн. Я неверно вижу. Все изменилось. Все сузилось, стало плоским и потеряло перспективу. Как я смогу правильно рисовать, если неверно вижу?

– Правильно, – Энн голосом выделила то же слово, что и он. – Откуда мы знаем, что такое правильное и точное видение?

– То, что видят два глаза? – с горечью заметил Сид.

– Но чьи два глаза? Наблюдал ли ты когда-нибудь за птицей, парящей так высоко в небе, что кажется почти неразличимой для человеческого глаза, а затем камнем падающей вниз, чтобы схватить на земле мышь? Можешь ли ты представить, какое зрение имеет эта птица, Сиднем? Можешь ли ты представить, что значит видеть мир ее глазами? Видел ли ты ночью кошку, которая способна видеть то, что невидимо для нас в темноте? На что должно быть похоже такое зрение, как у кошки? Как мы узнаем, какое зрение – правильное? И существует ли оно вообще? Сейчас, имея только один глаз, ты видишь все немного по-другому, чем вижу я, или чем видел прежде ты сам. Но разве из-за этого твое зрение стало неправильным? Возможно, твое художественное видение способно разглядеть новое значение вещей и находить другие способы его выражения. Но это не значит, что ты будешь рисовать хуже. Возможно, требуется изменить твою манеру письма, чтобы это сподвигло тебя на то, о чем ты раньше и не мечтал?

Все то время, пока она говорила, Сид смотрел на серую, подернутую рябью поверхность озера, в которой, благодаря растущим вдоль берега деревьям, отражались мириады красок осени.

Сид испытал мучительный прилив нежности к Энн. Она так страстно хотела помочь ему, как и тогда, когда он проснулся от ночного кошмара. А он все еще не знал, как помочь ей.

– Энн, я не могу снова рисовать. Не могу. И все же я не могу жить, не рисуя.

Последние слова вырвались непроизвольно и ужаснули его. Сид никогда не осмеливался даже думать об этом. Не решался поверить в их правдивость и сейчас. Поскольку, если все обстояло именно так, то в его жизни не оставалось места надежде.

Внезапно им до глубины души овладело отчаяние.

А затем он снова ужаснулся тому, что громко всхлипнул, а когда попытался сдержаться, то не смог.

После этого Сид уже не мог остановить рыдания, разрывавшие его грудь и смущавшие до ужаса. Он попытался уйти, но тут две руки крепко сжали его в объятьях и продолжали удерживать, даже когда он начал вырываться.

– Нет, – сказала Энн, – все хорошо. Все хорошо, любимый. Все хорошо.

До этого он ни разу не плакал. Он кричал, когда был не в состоянии сдержать себя, стонал и мычал, а потом злился, страдал в одиночестве и стойко терпел. Но он никогда не плакал.

А сейчас он не мог сдержать слез. Энн держала его в объятьях и утешала, словно обиженного ребенка. И, как обиженный ребенок, он находил утешение в ее руках, ее тепле, ее шепоте. Наконец рыдания перешли в икоту, а потом и вовсе прекратились.

– Боже мой, Энн, – сказал он, отодвигаясь и шаря в кармане в поисках платка. – Прости меня. За кого ты теперь меня принимаешь?

– За того, кто преодолел все виды боли, за исключением самой глубокой.

Сид вздохнул и внезапно осознал, что идет дождь.

– Пойдем в укрытие, – он взял Энн за руку и увлек под крышу павильона. – Мне так жаль, Энн. Это утро просто выбило меня из колеи. Но я рад, что сделал это. Дэвид был счастлив. И он обязательно добьется успехов в рисовании маслом.

Их пальцы переплелись.

– Ты должен посмотреть в лицо последней, самой глубокой боли. Даже более того. На самом деле, ты только что уже сделал это. Но ты сделал это с отчаяньем. Должна быть надежда, Сиднем. У тебя есть художественное видение и твой талант. Этого достаточно, чтобы побудить тебя двигаться вперед, даже без правой руки и одного глаза.

Сид поднял их переплетенные руки и поцеловал тыльную сторону ее ладони, прежде чем отпустить. И попытался улыбнуться

– Я буду учить Дэвида. Стану ему отцом во всех отношениях. Буду ездить с ним верхом. Буду…

– Ты сам должен рисовать вместе с ним. Ты должен рисовать.

Но хотя он достаточно успокоился, внутри него все еще оставались холод и боль, о которых Сид не осмеливался думать годами с тех пор, как вернулся с Полуострова.

– И тебе, – сказал Сиднем, с ослепительной ясностью внезапно осознав то, о чем до этого мгновения даже не думал, – надо поехать домой, Энн.

Последовало короткое, напряженное молчание. Лишь снаружи доносился тихий шелест дождя и плеск воды в озере.

– В Ти Гвин? – спросила она.

– В Глостершир.

– Нет.

– Иногда, чтобы двигаться вперед, необходимо сначала вернуться назад. По крайней мере, я думаю, что так надо, как бы нам этого и не хотелось. Полагаю, нам обоим нужно вернуться назад, Энн. Если мы сделаем это, то у нас появится надежда. Не уверен насчет этого в моем случае, но я должен попытаться.

Повернувшись к ней, Сид обнаружил, что Энн с непроницаемым выражением лица пристально смотрит на него. Она была очень бледна.

– Это то же самое, чего ты хочешь от меня.

– Но… – она надолго замолчала, – я не могу и не поеду домой, Сиднем. Это ничего не изменит и не решит. Ты ошибаешься.

– Пусть будет так, – он снова взял ее за руку.

Они сидели молча и смотрели на дождь.




ГЛАВА 19


Энн со страхом наблюдала за лошадьми. Они выглядели такими огромными и полными сил, казалось, что конюшенный двор был забит ими. Последний раз она ездила верхом уже довольно давно. Но сегодня утром она сделает это с благой целью. Энн взглянула туда, где Сиднем и Кит следили за взбирающимся на лошадь Дэвидом. Успешно выполнив эту задачу, ее сын, торжествующий и счастливый, взглянул на обоих мужчин, а затем – через конюшенный двор – на нее.

– Посмотри на меня, мама! – крикнул он.

– Я смотрю,- заверила его Энн.

Кит сосредоточил все свое внимание на Лорен, подсаживая ее в дамское седло, а затем, устраивая там же Софи.

Сиднем подошел к Энн.

– Верховая езда – это не то, что можно забыть, – заверил он жену, правильно истолковав выражение ее лица.

Он улыбнулся ей, кривовато и мило.

– К тому же Кит выбрал для тебя хорошую лошадь.

– Это значит, что она – весьма преклонного возраста и хромает на все четыре ноги? – с надеждой спросила Энн.

Он рассмеялся.

– Поставь свой ботинок на мою ладонь, и ты сразу же окажешься в седле.

– Позволь, я помогу, Сид, – предложил Кит, подходя к ним.

– Я думал, что уже давно отучил тебя от этой привычки, – все еще усмехаясь, заметил Сиднем.

– От преуменьшения твоих возможностей? Тогда давай, действуй. Покажи своей молодой жене, на что ты способен. Порази нас всех.

Он тоже тихонько посмеивался.

Энн встала своим ботинком на ладонь Сиднема и обнаружила, что та столь же устойчива, как подставка для посадки на лошадь. Несколько мгновений спустя она уже сидела в дамском седле, улыбаясь и оправляя юбки. Кит хлопнул брата по плечу. Они оба смеялись.

– Ты доказал это, – сказал Кит. – Никому не нужны две руки. Вторая – явно лишняя.

Только вчера днем Энн сидела в мраморном павильоне на берегу озера и отчаянно страдала. Шел дождь, она была убеждена, что совершила ужасную ошибку, выйдя замуж за Сиднема, что то, что она совершенно спонтанно высказала ему, причинило Сиду огромную боль, и что он глубоко ошибался, утверждая, что они – не только он, но и она – должны вернуться назад прежде, чем двинуться вперед.

Вернуться назад невозможно, человек способен лишь постоянно идти вперед.

Но потом, когда дождь кончился, они возвращались назад через мокрую рощу и шли бок о бок по длинной подъездной дорожке. Дэвид встретил их в холле взволнованным рассказом о своей первой самостоятельной поездке верхом. Сначала его лошадь вели за поводья, а потом он катался самостоятельно за пределами паддока – до границ парка и обратно, и как их застиг дождь, прежде чем они успели вернуться в конюшню.

– Ты бы видела меня, мама! – возбужденно воскликнул Дэвид. – И вы тоже, сэр. Дядя Кит говорит, что у меня хорошая посадка.

– Я заметил это вчера, – Сиднем протянул руку, чтобы взъерошить волосы мальчика, и Дэвид радостно улыбнулся ему.

И внезапно отчаяние исчезло.

И внезапно, безо всякой видимой причины, ей показалось, что надежда все-таки есть.

Этим утром они собирались отправиться верхом в Линдсей-Холл, чтобы нанести визит герцогу и герцогине Бьюкасл. Когда, после завтрака, они упомянули о своих планах в детской, Дэвид начал умолять взять его с собой, даже после того, как Энн объяснила, что все дети, с которыми он играл в Глэнвир, разъехались по своим домам.

– Но Джеймс будет там,- напомнил Дэвид. – Можно мне поехать, мама? Пожалуйста, сэр!

И тогда, конечно же, захотелось поехать и Эндрю. И Софи, которая ползком добралась до них и дернула за кисточку на гессенских сапогах Сиднема, чтобы привлечь его внимание.

Да, это утро, несмотря на ночь, проведенную на противоположных сторонах постели, и отсутствие видимых путей решения их проблем, наполнило Энн надеждой. Солнце сияло на безоблачном небе, воздух согревал теплом.

Эндрю уселся на своего пони, которого должен был вести в поводу Кит, на том условии, что мальчик будет ехать сам, сколько сможет, а затем отец возьмет его к себе в седло.

Оба мужчины сели на своих лошадей последними.

Энн наблюдала за Сиднемом, заново оценивая силу его ног, его чувство равновесия и контроль над лошадью, норова которой, он не знал. Он выпрямился в седле и взял поводья в руку.

– О, – восхитился Дэвид. – Как вы это сделали, сэр?

– Нет почти ничего, что человек не смог бы сделать, было бы желание, – Сиднем улыбнулся мальчику и взглянул на Энн. – В конце концов, лошадью управляют не руками, а бедрами. Я слышал, как дядя Кит говорил тебе об этом позавчера.

– Я тогда не знал, что вы можете ездить верхом, или, что вы могли бы учить меня этому.

– Я не мог бы выполнять свою работу в Глэнвир, не умея ездить верхом, не так ли? Но теперь, когда ты научился ездить верхом, ты сможешь сопровождать меня всякий раз, когда захочешь.

– Правда?- заинтересованно переспросил Дэвид.

– Конечно. Ты же – мой мальчик, разве нет?

Сид и Дэвид ехали рядом, следуя за Китом, Лорен и Эндрю. Энн на своей кобыле плелась неподалеку от них. Сиднем улыбнулся ей, и она ответила ему. Ей подумалось, что в таком бессловесном общении была неподдельная теплота. Они были семьей.

Они ехали очень неторопливым шагом весь путь до Линдсей-Холла, к большому облегчению Энн, хотя она и подумала, что мужчины могли находить такой темп утомительным. Когда они уже почти приехали, Лорен оглянулась и окликнула Энн.

– Я всегда благодарна, когда Эндрю отправляется вместе с нами на верховую прогулку, – сказала она. – В этом случае меньше вероятность, что Кит бросит мне вызов, предложив устроить скачки.

Они обе рассмеялись.

– Скачки? – воскликнул Кит. – Силы небесные! Скачки наперегонки с Лорен предполагают весьма умеренную рысь. Этого достаточно, чтобы любой разрыдался, клянусь тебе, Сид.

Но вскоре внимание Энн было отвлечено на ведущую к Линдсей-Холлу подъездную дорожку – прямую, обсаженную по обеим сторонам деревьями. Должно быть, именно по этой самой дороге Клодия шагала в тот день, когда отказалась от места гувернантки леди Холлмер. Сам дом, огромный и как-то своеобразно расползшийся, являл собою смешение различных архитектурных стилей – свидетельство его весьма почтенного возраста и попыток предыдущих герцогов расширить и улучшить его. Это было весьма впечатляющее и удивительно красивое здание. Перед домом располагалась огромный круглый цветник, все еще полный красок, несмотря на то, что на дворе стояла поздняя осень. В центре него возвышался массивный каменный фонтан, который был выключен, должно быть, из-за наступающей зимы.

Спешившись около конюшен, они поручили лошадей заботам конюхов и прошли в дом. У Энн перехватило дух при виде его средневекового великолепия: украшенной замысловатой резьбой галереи менестрелей, огромного камина и побеленных стен, увешанных щитами и стягами, а также дубового обеденного стола весьма внушительного размера.

Но им не дали времени вдоволь насмотреться на всю эту красоту. Всего лишь через пару минут после того, как дворецкий ушел доложить об их прибытии, в холл поспешно вошла герцогиня. Она протянула к ним руки.

– Лорен, Кит! И Эндрю, и Софи. Какое счастье! И мисс Джуэлл – это и, правда, вы! И Дэвид. И мистер Батлер. – Она рассмеялась. – О, что это значит? Скажите мне.

– Уже не мисс Джуэлл, а – миссис Батлер, ваша светлость, – сказал Сиднем.

Герцогиня прижимала руки к груди и лучезарно улыбалась, переводя взгляд с одного на другого. Но прежде, чем она смогла сказать что-то еще, в холле появился герцог Бьюкасл. Его брови были удивленно приподняты, а монокль в руке застыл на полпути к глазу.

– О, Вулфрик, – герцогиня поспешила навстречу мужу и взяла его за руку, – здесь Лорен и Кит с детьми. И мистер Батлер все же женился на мисс Джуэлл. Видишь, мы были правы, а ты ошибался.

– Прошу прощения, любовь моя, – его светлость слегка поклонился гостям, – но я должен выступить в свою защиту. Не припомню, чтобы я когда-либо утверждал, что ты или мои братья и сестры и их супруги были неправы. Я сказал, если помнишь, что сватовство – это недостойное и ненужное занятие, когда два умных человека вполне способны сами устроить свое счастье. Так что получается, что я был прав. Так ты взял отпуск, для того чтобы жениться, не так ли, Сиднем? Мои поздравления, сударыня.

Он снова поклонился Энн.

– И у нас будет малыш! – радостно выпалил Дэвид.

Руки герцогини взлетели ко рту, хотя ее глаза сверкали весельем. Кит и Лорен молчали. Герцог поднес к лицу монокль и взглянул через него на Дэвида.

– В самом деле? – холодно заметил он. – Держу пари, мой мальчик, что это был секрет твоей мамы. Сомневаюсь, что ты бы пришел в восторг, если бы она выдала какой-нибудь твой секрет.

Герцогиня опустила руки и шагнула ближе, чтобы обнять Дэвида.

– Но это самый лучший в мире секрет. И он принадлежит всей вашей семье, а не только твоей маме. Но почему мы стоим здесь, словно у нас нет детской, где дети могут поиграть, и нет гостиной с камином, где все остальные могли бы выпить кофе? Мама и Элеонора уже там и будут рады встретиться с вами.

Энн испытала то же чувство, что и по прибытии в Элвесли. Почему перед приездом сюда ей не пришло в голову переговорить с Дэвидом? Она беспомощно взглянула на Сиднема, и тот подмигнул ей в ответ. Негодник! Он по-настоящему наслаждался всей этой ситуацией!

Герцогиня взяла Энн под руку и увлекла к лестнице.

– Я очень рада за вас, миссис Батлер. Разве может быть что-то чудеснее, чем обнаружить, что ждешь ребенка? Когда мы с Вулфриком решили пожениться, то думали, что не сможем иметь детей. Джеймс – наше чудо, маленький проказник. Вчера он своим криком полночи не давал спать няне, а утром мгновенно заснул после кормления, как раз тогда, когда мне так хотелось с ним поиграть.

Они обсуждали возможность нашего с Сиднемом взаимного увлечения, подумала Энн, все Бедвины – там, в Глэнвир. Они пытались свести нас.

Она не знала об этом.

Она бы умерла от смущения, если бы знала.

Энн обернулась, чтобы взглянуть на Сиднема, и, к собственному удивлению, обменялась с ним улыбками.

Он знал?

Он не возражал?

Он хотел ухаживать за ней? Когда он сделал ей предложение в Ти Гвин, то имел в виду именно это?

Хотел ли он, чтобы она сказала «да»?

Это все меняло, если ответ на все эти вопросы был положительным.

Но если все было именно так, то почему он сделал предложение таким образом?

«Если хотите, Энн, мы поженимся». 

Но она в любом случае отказала бы ему. Точно так же, как должна была бы поступить и в Бате, если бы это касалось только ее. Но как она могла отказать ему тогда?

У них будет малыш, и этот ребенок был намного важнее, чем она сама или Сиднем.




Несмотря на радушную встречу, они задержались в Линдсей-Холле ненадолго. Было очевидно, что герцогиня вне себя от восторга. И даже Бьюкасл остался в гостиной, чтобы выпить вместе со всеми чашечку кофе.

Домой возвратились прямо к ленчу, и Сиднем, почувствовал, что, наконец, готов сделать то, на что решился еще вчера. Когда в мраморном павильоне он сказал Энн, что, прежде чем двигаться вперед, им обоим нужно вернуться назад, он не знал, как применить эти слова к самому себе. Он думал, что это означало просто не забывать – позволить себе вспомнить, чем именно так волновала его живопись, что это такое – уловить образ и воплотить его кистью на холсте. Будет больно. Много лет он не разрешал себе вспоминать.

Оказалось, что были не только воспоминания.

Когда они, почти не разговаривая, шли домой после того, как дождь закончился, – Сиднем пробирался через рощу впереди Энн и придерживал ветки, которые могли ее обрызгать – он произнес одну фразу:

– Хотел бы я увидеть хоть одну из своих старых картин. Но все они уничтожены.

– О, нет, это не так, – возразила Энн, принимая ветку из его руки, чтобы он прошел вперед. – Их убрали на чердак. Так мне сказала твоя мать.

Он отвернулся без единого слова и больше об этом не говорил. Вернувшись в дом, Сиднем убедил себя, что уже слишком поздно, чтобы как следует рассмотреть картины. А этим утром он посчитал нужным нанести визит в Линдсей-Холл. Но теперь, час настал, хотя он ухватился бы за любую предоставленную возможность не делать этого.

За ленчем Энн сидела на другом конце стола, слушая рассказ его матери о первом визите герцогини в Элвесли, до того, как у всех зародилось подозрение, что Бьюкасл ухаживает за ней.

– Мы уже и не ждали, что Бьюкасл женится, – говорила графиня, – и Кристина так отличалась от невесты, которую он мог бы выбрать. Мы и не мечтали, что это случится. И хотя герцог так же сдержан, как и всегда, но я уверена, что он доволен супругой.

– О, более того, мама, – вмешалась Лорен.- Он обожает ее.

– Мне придется согласиться, – сказала Энн. – Однажды ночью в Глэнвир я видела их из окна своей спальни, идущих вместе к скале над морем. Он обнимал ее за плечи, а она его за талию.

Она улыбнулась Сиднему.

– Я иду наверх, – сказал он Энн, когда ленч подошел к концу, и они вместе вышли из столовой.

– Отдохнуть?

– Нет. Не в наши комнаты.

– В детс…, – внезапно она поняла. – Нет, не туда. Ты идешь на чердак, Сиднем?

– Да, на чердак.

Они стояли вдвоем у подножия лестницы. Энн испытующе посмотрела на него.

– Ты отправишься туда один? Или я могу остаться с тобой?

Он не был уверен, что осмелится пойти в одиночестве, хотя, и намеревался сделать это.

– Пойдешь со мной? – спросил он. – Пожалуйста?

Энн взяла его за руку, их пальцы переплелись, и они вместе стали подниматься по лестнице.

Половина чердачного этажа была отдана под комнаты для слуг. Вторая половина, в практически обособленном крыле, использовалась под склад. Сид частенько приходил сюда еще мальчиком. Все дети приходили – и он, и Джером, и Кит. Рылись в старых коробках, выдумывали истории и игры, связанные с теми вещами, что они находили. Так как Джером был старшим, то он чаще других надевал старый парик, парчовый сюртук, расширяющийся внизу юбкой, и длинный, украшенный вышивкой жилет их предка, жившего в прошлом веке. Но именно Сиднем однажды надел все это, раскрасил лицо румянами и краской для век из старинных баночек и пристроил мушки в пикантных местах. Он вышагивал по чердачному полу в туфлях на высоких красных каблуках, которые ребята нашли среди прочего, с небольшой потускневшей от времени шпагой на боку. Братья единодушно решили, вдоволь покатавшись по полу от смеха, что мужчины в те давние времена должны были быть совершенно уверены в своей мужественности, если решались появляться на людях в столь женственном виде.

Но сегодня Сиднем поднялся сюда с более серьезной целью. Только в третьей комнате он, наконец, нашел то, что искал. В сущности, эта комната была посвящена ему, Сиднему. Он мельком подумал, были ли такие комнаты же для Джерома и Кита.

Его военное снаряжение и парадная форма висели за дверью маленькой комнаты на стене. Алый цвет мундира местами стал розовым. Но он не уделил им особого внимания.

Сиднем почувствовал запах красок. Все его старые мольберты и принадлежности для рисования были аккуратно сложены. Они даже не покрылись пылью, что навело его на мысль, что эти комнаты регулярно убирали. Все выглядело шокирующее знакомо, словно он попал в чужую жизнь и сделал сбивающее с толку открытие, что эта жизнь – его собственная. Казалось, все случилось очень много лет назад.

Бессознательно Сиднем сильнее сжал руку Энн, и она почти незаметно поморщилась. Он посмотрел на нее и ослабил хватку.

– Это непросто, – произнес он, – вернуться к своему прошлому, особенно когда веришь, что оно стерто.

– Непросто, – согласилась она.

Сиднем осмотрелся вокруг, ни к чему не прикасаясь. Он молча вдохнул запахи своей прошлой жизни и настороженно оглядел картины в рамах и холсты, сложенные у дальней стены и повернутые лицом к ней.

– Может быть, – сказал он. – Лучше оставить все в прошлом.

Энн закрыла за собой дверь, а Сиднем заметил, что окно тоже чисто вымыто, и комната залита ярким светом солнечного дня.

– Но тогда это будет преследовать меня всю жизнь. Думаю, что вчера я говорил правду. А это просто картины, в которых все сказано и все закончено.

Он подошел к картинам, коснулся одной из рам, помедлил, тяжело вздохнул, повернул картину лицом к себе и прислонил ее к стене.

Это был любимый пейзаж его матери, который раньше висел в ее будуаре. На нем были изображены горбатый мост, перекинутый через реку в том месте, где к востоку от дома начинался внешний парк, и нависающие над водой деревья. Сид повернул другую картину и поставил ее рядом с первой. Охотничья хижина в лесу южнее моста в палладианском стиле, обветренное дерево стен, заросшая дорожка к двери, сверкающий ровный камень, из которого сделан дверной проем; деревья, окружающие хижину. Сиднем повернул следующую картину.

К тому времени, как он закончил, более громоздкие картины в рамках были поставлены у стены, а холсты – перед ними так, чтобы он мог видеть их все. Там были изображения мраморного павильона, нарисованного с другого берега реки, одной из лодок на якоре в зарослях камыша, увитой розами беседки и другие многочисленные пейзажи – большей частью виды парка в Элвесли. Картины, выполненные маслом и акварелью.

Сид не представлял, сколько времени прошло с тех пор, как он начал, но внезапно понял, что Энн не сдвинулась со своего места у двери и не произнесла ни слова. Он глубоко вздохнул и посмотрел на неё.

– Они и в правду были очень хороши, – заметил он.

– Были? – Энн не отводила от него пристального взгляда.

– Я вижу, – сказал он, – внутреннее единство в каждой картине. Мост соединяет ухоженную часть парка с дикой и неухоженной, но обе они едины. Я вижу суть в том, что люди ходят по мосту, а под ним протекает река. Я вижу, что люди на другой картине когда-то плавали на лодке, но это только часть окружающего, а не знак превосходства людей. Что старая хижина – часть лесов и вернется к ним, когда люди ее забросят. За розами тщательно ухаживали, но они сильнее, чем рука, которая сажала их и подрезала. В то же время эта рука – часть общего, создающего порядок и красоту из заброшенности, как того требует человеческая природа. Я несу чушь или это имеет смысл?

– Имеет. – Это твое видение мира, Сиднем, и я смогла увидеть это в картинах. В них есть нечто больше, чем просто живопись.

– Они и в правду были очень хороши, – вздохнул он.

– Ты снова повторил эту фразу. «Они были очень хороши». Разве сейчас они стали хуже? Они изумили меня и поразили здесь.

Энн прижала руку к сердцу.

– Это работы мальчика. Меня больше удивляет, что картины и близко не так хороши, как мне запомнилось.

– Сиднем…- начала Энн, но муж прервал ее, подняв руку.

– Люди меняются. Я изменился. Я уже не тот мальчик. Я никогда не думал в таком ключе о художественном видении. Думал, что оно статично. Что ты сказала вчера? Что-то о приспособляемости видения?

«Возможно, ты позволил видению управлять тобой вместо того, чтобы подчинить его своей воле?» 

Он смог припомнить точную фразу.

– Да, – согласилась Энн.- Думаю, у тебя получится, если ты дашь себе шанс.

– Ты говоришь о моем физическом состоянии. Но это также относится к возрасту и времени. Мой возраст и опыт оказывают влияние на видение.

– И ты будешь рисовать по-другому?

– Этот мальчик, – широким взмахом руки Сиднем указал на картины, – был романтиком. Он думал, что все объединяет красота. В этом состояла его правда. Жизнь ему казалось прекрасной. Он был очень молод и почти не знал жизни. Видел красоту, но не испытывал настоящей страсти. И как он мог? Он не знал. Он не сталкивался с тем, что противостоит красоте.

– Сейчас ты более циничен?

– Циничен? – он нахмурился. – Нет, не то. Я знаю, что есть уродливые стороны жизни, и не только у людей. Знаю, что не все так красиво. Я не романтик, как этот мальчик. Но и не циник. В жизни есть нечто, дающее вынести все, Энн, нечто, устойчивое. Нечто. Нечто ужасно мощное, и в то же время невероятно хрупкое. Возможно, Бог. Я не решаюсь использовать это слово для описания объединяющего начала, хотя разум немедленно создает картину существования сверхъестественного. Это не то, что я имею в виду.

– Любовь? – предложила она.

– Любовь? – нахмурился Сиднем, задумавшись.

– Я вспоминаю сказанное леди Росторн в тот день, когда она и Дэвид рисовали на скалах, а ты заглянул к ним. Эти слова настолько поразили меня, что я запомнила их навсегда. Дай-ка вспомнить. – Она закрыла глаза и задумалась на секунду. – Да, вот они.

«Настоящая суть вещей находится глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку она – просто любовь».

– Просто любовь, – повторил Сиднем. – Морган так сказала? Мне нужно подумать. Возможно, она права. Любовь. Она бывает невероятно крепкой. Я не смог бы выжить те дни на Полуострове, если бы не любовь. И ненависть не помогла бы. Когда я сосредоточился на ненависти к своим мучителям, то очень близко подошел к саморазрушению. Вместо этого я начал думать о Ките и о своей семье. В конце концов, задумался о матерях, женах, детях тех мужчин, что поймали меня. Мы привыкли верить, что любовь – это самое слабое человеческое чувство. Но она совсем не слаба. Возможно, это – та сила, которая движет и объединяет все живое. Просто любовь. Мне нравится.

– И что ты будешь делать с этим?- тотчас же спросила она.

– Я совершенно не доволен этими картинами. Не могу оставить их в качестве своего единственного художественного наследия. Полагаю, придется рисовать.

– Как?

Ужас и сильное волнение охватили его на миг. Левой рукой и ртом?

«Возможно, ты позволил видению управлять тобой вместо того, чтобы подчинить его своей воле?» 

– В основном с помощью силы воли, – ответил Сиднем и встал напротив неё. Он наклонился вперед так, что их тела соприкоснулись. – Не знаю как. Так или иначе. Какими судьбами ты оказалась в моей жизни, Энн?

– Не знаю, – сказала она со слезами на глазах.

– Ты была здесь и ждала, даже до того, как все это случилось со мной. Собственный опыт подготовил тебя к спасению моей души. И до того, как все это случилось со мной, я был готов спасти тебя. Скажи, что я прав. Скажи, что мы можем помочь друг другу. – Он слегка прижался губами к ее рту.

– Ты прав. Ведь опыт нашей жизни подвел нас к этому мгновению. Как странно! Лорен только вчера сказала что-то похожее.

Он сильнее прижался своим ртом к её губам.

Но самое большое чудо, он знал это, – не в том, что он собирался снова рисовать – какой бы сумасшедшей и безумной не была эта мысль, – а в том, что встретил эту женщину, чей собственный опыт помог понять собственную боль. Вернул ему мужество встретиться с этой болью лицом к лицу, вместо того, чтобы подавлять ее, как он неосознанно делал долгие годы после войны на Полуострове. А его собственный опыт помог понять боль Энн. И помог ему найти способ залечить её раны. Помог найти тот единственный способ.

– Давай спустимся вниз и прогуляемся. Согласна? – предложил Сиднем. – Несмотря на прохладу, сегодня чудесный день.

Он открыл дверь и вышел с ней из комнаты и, закрыв за собой дверь, снова взял ее за руку и переплел пальцы. Сиднем покинул свои картины и прежнего себя, свое видение, все еще расставленное вдоль стен, где пылинки танцевали в лучах солнца, струящегося сквозь окно.

Странно, сейчас, когда он решился снова рисовать, Сиднем осознал, что рисование никогда не будет единственной, всепоглощающей страстью его жизни, как было раньше. Теперь существует так много более важного.

Его жена. Его пасынок. И пока еще не родившийся ребенок.

Его семья.

Просто любовь.

Верьте Морган, думая о подобных словах.




ГЛАВА 20


На следующий день было все так же по-осеннему холодно, но Энн чувствовала тепло солнечных лучей. Она подставила им лицо и перестала притворяться, что читает. Она взяла с собой книгу, только чтобы не смущать Дэвида или Сиднема. Но ни один из них не замечал ее присутствия. Энн положила книгу на одеяло, которое расстелила на траве, чтобы не пришлось садиться на мокрую от ночной росы землю, и обхватила колени под теплым плащом.

Дэвид и Сиднем рисовали – вместе.

Рисовать масляными красками на улице – не самое удобное занятие, так как для этого нужно слишком много принадлежностей. Но Дэвиду захотелось выйти на свежий воздух – и Сиднему тоже.

Энн призналась себе, что сначала она уткнулась носом в книгу просто потому, что почти боялась посмотреть на Сиднема. Его мольберт стоял на северном берегу озера, на значительном расстоянии от дома. Энн узнала место, изображенное на одной из старых картин, которые видела вчера. У воды рос камыш. К короткому деревянному причалу была привязана старая лодка. Посреди озера, совсем недалеко, был маленький островок.

Солнце плясало на воде, точно так же, как на той старой картине. Но сегодня дул легкий ветерок, и поверхность озера пошла рябью. На увиденной же картине она была гладкой как зеркало.

Дэвид несколько раз просил у Сиднема помощи, и каждый раз тот отзывался, не жалуясь, что его работе помешали. Но большую часть времени – почти целый час – он трудился у своего собственного мольберта, зажав кисть в левой руке, словно кинжал, и придерживая ее кончик губами, когда рисовал.

Со своего места Энн не могла разглядеть, что у него выходит. Но хотя поначалу она ожидала жестов и восклицаний, выдававших разочарование или даже хуже, теперь она начинала лелеять надежду, что не совершила такой уж ужасной ошибки, уговорив его попытаться заняться тем, что могло оказаться невозможным.

Энн попыталась расслабиться, опасаясь, что напряжение или сомнения, которые она испытывала, могли передаться Сиднему. Хотя она и догадывалась, что он не замечает ее присутствия.

Она задумалась, что происходит сейчас в школе. Настолько ли справляется Лила Уолтон с географией и математикой, чтобы ее повысили до старшего преподавателя? Она была еще так молода! Привыкла ли Агнес Райд к школьной жизни и поняла ли, наконец, что это место – ее дом, и ей не нужно бороться, чтобы ее там приняли? Кто ставит рождественскую пьесу в этом году? Скучает ли по ней Сюзанна? Или Клодия?

Она по ним скучала. На мгновение Энн прижалась лбом к коленям и почувствовала волну тоски по дому, по знакомому окружению и школьным запахам. Неужели все новобрачные, неважно сколь они счастливы, поначалу чувствуют себя такими одинокими оттого, что их вырвали из семьи?

Сюзанна и Клодия были ее семьей.

«И тебе нужно домой, Энн.

В Глостершир».

Сиднем рискнул снова надеяться, снова мечтать. Он рисовал.

Но в их ситуациях не было ничего схожего.

Увидев, как Сид немного неуклюже, но все же решительно одной рукой вытирает кисть, Энн поднялась на ноги и осторожно подошла к нему. Но он заметил ее приближение и молча замер на месте, давая возможность рассмотреть свой холст.

Картина была очень необычной, совсем не похожей на те, что Энн видела раньше, включая и его холсты в доме. Краска была нанесена смелыми мазками. Эта манера казалась несколько грубоватой – каждый мазок был густым и ярко выделялся на фоне остальных. Но Энн не замечала недостатков – если, конечно, они имелись. Она видела лишь озеро, камыши, словно живые от света, энергии и движения, и красивые какой-то свирепой красотой, грозившей затопить, разрушить и лодку, и причал. И все же в них чувствовалось что-то почти возвышенное, что-то, что удерживало их на месте, как будто имело на это право. У людей не было власти над силами природы. Скорее, природа лишь позволяла людям быть частью себя, давая им свою силу и делясь своей энергией.

Просто любовь.

Или, возможно, она видела слишком много в этой неловко переданной сцене. Может, ей просто хотелось найти в ней величие.

Но ведь оно там все-таки было. Даже ее неискушенному глазу это было заметно.

Картину переполняли красота и страсть.

Энн посмотрела на его единственный глаз, хорошо понимая, что значит черная повязка на его отсутствующем правом глазу. Его видение изменилось – как внутренне, так и внешне. И он сам изменился, перестав быть мальчишкой, чьи работы она видела вчера. С тех пор он многое повидал, как красоту, так и уродство, но это не сломило его. И он встретил свое поражение с достоинством, а затем поднялся над ним, превратив его в триумф.

– Сиднем. – Она медленно улыбнулась ему и сморгнула подступившие к глазам слезы.

– Работа довольно-таки никудышная, – сказал он, но глаз его сверкал, а голос оставался сильным. – Все равно, что брести по лесу после того, как много лет ты шагал по проторенной тропинке. Но я проложу новый путь. Следующие холсты будут лучше, а следующие – еще лучше. И снова начнутся нелегкие поиски совершенства.

Это, по крайней мере, она могла понять.

– Каждый учебный год, – сказала она, – я меняла что-нибудь в содержании или методике своей работы, уверенная, что на этот раз год будет удачным.

– Энн, – сказал Сид, и глаз его загорелся ярким светом, когда он нежно и понимающе посмотрел на нее. – Энн, дорогая, ты уже дала мне так много. И все же я лишил тебя всего, что было тебе дорого, кроме твоего сына. Как я могу возместить это?

Но прежде, чем она успела начать с ним спор, их подозвал Дэвид, и они подошли к нему.

– Лодка все равно слишком коричневая, сэр, – сказал он, практически не обращая внимания на Энн, – а вода – слишком синяя. Но мне нравится, что теперь все не такое плоское.

– Хмм, – сказал Сиднем. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но самое удобное в масляных красках – это то, что ты можешь накладывать их на то, что уже нарисовано. Лодка кажется почти новой, так? Как можно состарить ее до такой степени, чтобы она стала похожа на ту, что ты видишь на озере? И я вижу, что местами дерево начало отслаиваться – ты сумел передать это своими мазками. Молодец.

– Может, мне добавить немного вот этого цвета, сэр?

Пока они разговаривали, Энн вернулась к одеялу и открыла маленькую корзинку для пикников, которую предложила взять с собой ее свекровь. В ней были булочки с сыром и молодая морковь c огорода, по блестящему яблоку на каждого, бутылка с сидром и еще одна – с лимонадом.

Вытерев и сложив художественные принадлежности, и оставив влажные холсты сохнуть на мольбертах, все принялись за еду и питье. День казался Энн волшебным, ее вдруг переполнила надежда, что когда они вернутся в Ти Гвин, то смогут стать настоящей семьей и даже будут счастливы вместе. Она ждала ребенка, ждала с нетерпением. Она так боялась, почти пришла в ужас, узнав о своей беременности, и только сейчас смогла, наконец, радоваться тому, что снова станет матерью. Она надеялась, что на этот раз родится девочка, хотя было бы чудесно получить еще одного мальчика. Ей лишь очень хотелось, чтобы это был живой, здоровый ребенок.

Конечно, существовала еще одна проблема – ее брак грозил оказаться фиктивным…

А потом вдруг, без предупреждения, когда она меньше всего ожидала, и когда все ее защитные барьеры были сняты, поняла, что столкнулась с проблемой, которая, как она давно знала, должна была всплыть однажды, но к которой Энн все равно оказалась не готова. Дэвид стал задавать вопросы.

– Вы – мой отчим, сэр, – сказал он, поставив колено на край одеяла и внимательно посмотрев на Сиднема. – Ведь так?

– Да, – ответил Сиднем и замер, прежде чем еще раз откусить от яблока. – Я женат на твоей маме, а значит, ты – мой пасынок.

– Но вы не мой настоящий отец, – сказал Дэвид. – Он умер. Утонул.

– Да, я не твой настоящий отец, – признал Сиднем.

Дэвид повернулся к Энн.

– Как его звали? – спросил он.

Она медленно вздохнула.

– Альберт Мор, – сказала она, не в силах убедить себя в том, что сын еще слишком молод, чтобы услышать откровенные ответы на свои вопросы.

– Почему же тогда я не Дэвид Мор? – спросил он.

– Я так и не вышла замуж за твоего отца, – объяснила Энн. – Поэтому у тебя моя фамилия.

– Но он бы женился на тебе, если бы не умер. – Дэвид нахмурился.

Она не могла солгать, и все же Дэвид был слишком юн, чтобы услышать правду.

– Но он все же умер, – сказала она. – Мне так жаль, милый.

Хотя, на самом деле, вовсе об этом не жалела.

– Кузена Джошуа зовут Джошуа Мор. Значит, он – мой кузен?

– Он был кузеном Альберта, – пояснила Энн. – Так что в некотором роде он и твой кузен тоже. – Двоюродный дядя, если точнее.

– Дэниел и Эмили – тоже мои родственники.

– Троюродные, да, – согласилась Энн.

– Мама. – Он посмотрел на нее глазами, в которых застыла боль. – А кто еще у меня есть? У мистера Батлера есть дядя Кит и тетя Лорен, и Эндрю, и Софи, и Джеффри, и бабушка с дедушкой, но для меня они – всего лишь дальние родственники, потому что он – мой отчим. А кто еще у меня есть?

Ладонь Сиднема коснулась ее руки на одеяле, и Энн поняла, что это не случайно, хотя прикосновение было и недолгим. Он поднялся на ноги и отошел к берегу озера, хотя все еще оставался там, где мог слышать их разговор.

– Ты знаешь леди Пруденс из Корнуолла, – сказала Энн, притянув Дэвида к себе, чтобы тот сел на одеяло рядом с ней. – Она замужем за Беном Тернером, он рыбак. И леди Констанс, которая вышла за мистера Сондерса, дворецкого в Пэнхэллоу. И, наверное, ты помнишь леди Частити, которая одно время жила в Пэнхэллоу, когда мы оставались в Лидмере, хотя сейчас она – леди Мичем, и живет вместе со своим мужем. Все они были сестрами твоего отца. И они – твои тетки.

Глаза Дэвида расширились, и теперь боль в них хлынула потоком.

– Они никогда об этом не говорили, – ответил он. – И ты не говорила.

– Я так и не вышла замуж за их брата, Дэвид, – пояснила Энн. – И когда ты подрастешь, поймешь, в чем разница. Я никогда не хотела им навязываться. Но Джошуа говорил мне, что все они жаждут с тобой познакомиться и готовы признать тебя своим племянником.

Конечно, дело было вовсе не в том, что она не хотела им навязываться. Она вообще не хотела признавать, что у Дэвида имелся отец, и им был Альберт Мор. Но ей пришлось понять, что то, чего ей хотелось, не всегда было хорошо для Дэвида.

Какой бы неприятной ни была эта мысль, Альберт Мор был его отцом.

– У меня есть кто-нибудь еще? – спросил он.

Она не стала упоминать вдовую маркизу Холлмер, бабушку Дэвида, которая больше не жила в Корнуолле, и которая люто ненавидела Энн, а значит и Дэвида. Она почти неохотно подняла глаза и увидела, что Сиднем внимательно смотрит на нее через плечо.

Энн снова сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– В Глостершире у тебя есть бабушка и дедушка, – сказала она. – Настоящие – мои мать и отец. И тетя Сара с дядей Мэтью, мои сестра и брат.

Дэвид опять встал на колени, а затем посмотрел на нее огромными как блюдца глазами.

– А кузены? – спросил он.

– Не знаю, Дэвид. Я не виделась с ними и не слышала о них много лет. – Но был, конечно, и еще один дядя. И о нем она знала из писем матери, хотя, присылаемые дважды в год, они всегда были короткими и не касались тем, связанных с семьей.

– Почему? – настаивал он.

– Думаю, – начала она, улыбнувшись, – потому что я была слишком занята. Или они были слишком заняты.

Дэвид продолжал смотреть на нее, и Энн каким-то образом поняла, что он сейчас скажет, прежде чем ее сын открыл рот.

– Но ведь сейчас ты не слишком занята, – сказал он.- Теперь мы можем навестить их, мам. Можем. Отчим отвезет нас. Мы можем поехать. Ведь так?

Энн облизнула пересохшие губы. Она не могла поднять глаз на Сиднема, хотя чувствовала, что он снова отвернулся от озера.

Она должна была солгать.

Но, нет, не на этот раз. Дэвид имеет право знать правду.

– Наверное, мы и впрямь могли бы поехать, – согласилась она.

– Когда?

– Когда всех навестим здесь, пожалуй. Но, может быть…

– Отлично! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Вы слышали, сэр? У меня есть настоящие бабушка и дедушка, и мы поедем их навестить. Надо рассказать об этом дяде Киту и тете Лорен. Пойду расскажу им.

– Не забудь забрать свои кисти и холст, – заметила Энн, и он понесся туда, подхватил все, стараясь не смазать картину, и побежал к дому, не дожидаясь Энн и Сиднема.




Она крепко обхватила колени и опустила голову, чтобы прижаться к ним лбом.

Сид задумался, рассказала бы она Дэвиду о своей семье и согласилась бы поехать к ним, если бы он не сказал то, что сказал, в павильоне у озера два дня назад.

Они отказались от нее. Нет, они простили ее, что было гораздо хуже. И они никогда не интересовались Дэвидом и не выказывали желания его увидеть.

Сид едва мог представить себе, что Энн сейчас чувствует. Но ее решение, он был уверен, бесповоротно. Дэвид так обрадовался будущей поездке.

– Тебе когда-нибудь доводилось грести на лодке? – спросил он.

– Что? – Энн подняла на него пустые, непонимающие глаза.

– Вот мне доводилось, но я уже много лет этим не занимался. Думаю, я мог бы попробовать сейчас, но это занятие будет несколько бесполезным. Почему-то мне кажется, что однорукий гребец будет бесконечно кружить на одном месте и никогда никуда не доплывет. Так и в жизни, по-моему, если смотреть на нее пессимистично.

Сид широко улыбнулся. Ему очень нравилось, что он может смеяться над своими недостатками.

– Да, мне приходилось грести на лодке, – сказала Энн, настороженно поглядев через его плечо на лодку, которую они с Дэвидом только что рисовали. – Я несколько лет жила в Корнуолле прямо у моря. Но мне никогда не доводилось грести долго. И всегда не слишком это удавалось. Я постоянно чересчур глубоко опускала весла и пыталась сдвинуть море под лодкой, а не плыть по нему.

– Наверное, это было нелегко, – заметил Сид.

– И неосуществимо, – согласилась она.

– Я много лет не бывал на этом острове. Не хочешь, сплавать туда сейчас?

– Грести буду я? – Энн заслонила глаза рукой, чтобы прикинуть расстояние. – Ну что же, если у тебя есть лишний час или даже три…

– Я слишком хорошо воспитан, чтобы позволить тебе грести одной, – заметил он. – Я думал, что мы будем делать это вместе – ты – справа, а я слева.

– По-моему, это попахивает катастрофой.

– Ты умеешь плавать?

– Да.

– А я могу удерживать голову над водой. Мы выживем, если перевернемся, но не думаю, что нам это грозит. Конечно, если тебе не хватает смелости…

Энн улыбнулась, потом усмехнулась, и, наконец, громко расхохоталась.

– Ты – сумасшедший.

– Виновен. – Сид ухмыльнулся ей в ответ. – Но вопрос в том – сумасшедшая ли у меня жена?

– Какая здесь глубина? – Она снова заслонила глаза рукой и с сомнением поглядела на остров.

– В самом глубоком месте вода будет доходить тебе до бровей.

– До приподнятых бровей?

– Трусиха, – с укором сказал он. – Тогда пошли обратно в дом.

– Мы ни за что не поместимся оба на одном сидении, – сказала Энн, снова поворачиваясь к лодке.

– Поместимся, если ты не против некоторой интимности. У меня нет правой руки, которая занимала бы место. А ты не слишком крупная – пока.

Их взгляды встретились, и она покраснела.

– Ты на самом деле сошел с ума, – снова повторила Энн. – Давай сделаем это.

Предложение было сумасшедшим – Сид охотно признавал это. Он давным-давно решил для себя, что трудно, но возможно – ездить верхом, например, – а что абсолютно нереально. Гребля подпадала под последнюю категорию. Но и рисование тоже. Даже более того, оно было в самом начале списка. Но этим утром он рисовал. И теперь ему казалось, что он может все. Он чувствовал себя настоящим Гераклом.

Причал был не таким крепким, как ему помнилось. Но он аккуратно прошел по нему и придержал лодку, пока Энн забиралась в нее – очень осторожно, но без его помощи, так как единственной рукой он удерживал лодку на месте. Она повернулась, опустилась на сиденье и, испуганно рассмеявшись, высвободила руки из-под накидки. Сид залез в лодку вслед за ней, и Энн слегка подвинулась, освобождая для него место, отчего лодка опасно накренилась. Энн вскрикнула, и оба расхохотались.

Она оказалась почти права. Вместе они едва уместились на сидении.

– Надеюсь, – заметила она, взяв одно весло и сунув его уключину, – я не забыла вчера прочитать молитвы.

– Я не забыл, если что, – сказал Сид, хватая второе весло.

– Они спасут нас обоих.

Он отвязал швартов и оттолкнул лодку от причала.

Энн снова вскрикнула и рассмеялась.

Им понадобилось не меньше получаса, чтобы добраться до острова. Но, как заявил Сид, когда они, наконец, доплыли до берега и выпрыгнули из лодки, чтобы вытащить ее на сушу, они смогли бы пересечь Английский Канал туда и обратно, если бы первые двадцать минут двигались по прямой, а не кругами, пытаясь вспомнить, как работать веслами, – а более-менее вспомнив, – постарались бы грести более слаженно.

Оба так безудержно хохотали, что Энн долго не могла произнести ни слова.

– Как, во имя всего святого, мы доберемся обра-а-атно? – спросила она.

– Уж точно не пешком, если только ты не хочешь попытаться идти по дну озера, Энн. Но если так, тебе лучше приподнять брови, а то они намокнут. Лично я собираюсь плыть обратно на лодке.

Он взял Энн за руку и, заметив, что ладонь ее покраснела и покрылась отпечатками от весла, поднес ее к губам.

– Если у тебя появятся мозоли, я никогда себе этого не прощу.

– Несколько мозолей – небольшая цена, – ответила она, – за такое веселье. Когда ты последний раз веселился, Сиднем? Занимаясь чем-то столь глупым и столь сумасшедшим?

Он попытался вспомнить и не смог.

– Вечность назад, – ответил он.

– Я тоже примерно столько же.

– Это было весело, – согласился он. – Но, может, нам лучше подождать, пока мы ступим обратно на берег, прежде чем выносить окончательное решение. Пойдем на другую сторону.

Это был крохотный искусственный остров. Но противоположная сторона всегда была излюбленным местом отдыха, так как тут был великолепный пляж, и выходила она не на дом, а значит, оставалась вне переделов видимости. Поросший травой пологий берег плавно спускался к воде и за лето зарос дикими цветами. Даже сейчас наиболее выносливые все еще цвели.

– Здесь так красиво, – сказала Энн, присаживаясь на землю и глядя на воду.

– Нужно было захватить одеяло, – отозвался он.

– Трава сухая. – Она потерла руки. – И здесь нет ветра. Почти тепло.

Он присел рядом с ней и лег на спину, уставившись в небо.

– Сиднем, – несколько минут спустя сказала Энн и склонилась над ним, чтобы заглянуть ему в лицо, – ты ведь отвезешь нас?

– В Глостершир? – спросил он. – Да, конечно. Ты же знаешь, что отвезу.

Она опустила глаза.

– Думаю, – начала она, – мне стоит рассказать тебе о том, что случилось.

– Да, – сказал он, – думаю, стоит.

Он поднял руку и тыльной стороны ладони погладил ее щеку.

– Приляг, – предложил он и вытянул руку на траве, чтобы она могла положить на нее голову. А когда она сделала это, сперва скинув шляпку, обнял ее рукой и притянул ее голову к своему плечу.

– Думаю, тебе стоит все мне рассказать, – повторил он снова.

– Я собиралась замуж за Генри Арнольда, – сказала она. – Но мы оба были молоды – слишком молоды, чтобы пожениться – а у моего отца возникли финансовые трудности, и я сказала, что могла бы на пару лет устроиться гувернанткой. Я поехала в Корнуолл и долгое время думала, что сердце мое будет разбито – я знала Генри всю свою жизнь и скучала по нему больше, чем по семье. Мы не были официально помолвлены, но все знали, что между нами есть взаимопонимание. Все радовались этому – и его семья, и моя.

А он бросил ее. Сиднем ждал самой мучительной части ее истории.

– А потом, – сказала она, – вскоре после того, как я навещала родных, и мы праздновали двадцатый день рождения Генри, мне пришлось написать домой и рассказать… что со мной случилось. Я послала письмо и Генри тоже.

И мерзавец отверг ее.

– Моя мать ответила мне. Она написала, что прощает меня, и что я могу вернуться домой, когда пожелаю – я так поняла, она имела в виду, после рождения ребенка – но, пожалуй, лучше мне пока не возвращаться.

Сиднем закрыл глаза, его рука перебирала ее волосы. Как могла мать не встать на ее сторону в такое трудное время? Как мог отец не броситься на помощь и не уничтожить подонка, который сломал жизнь его дочери?

– Генри не ответил.

Нет, конечно, не ответил.

– А потом, спустя три недели после первого письма, моя мать написала снова и сообщила, что Сара, моя младшая сестра, только что вышла замуж – за Генри Арнольда. Через месяц после того, как пришло мое письмо. Как раз столько времени требовалось на объявление в церкви. Она снова добавила, что, наверное, мне лучше не возвращаться – и мне показалось, что она имела в виду – никогда.

Рука Сиднема застыла в ее волосах.

– Я не знала, сколько еще ударов смогу вынести, – продолжала она напряженным голосом. – Сперва, Альберт. Потом беременность. Затем мое увольнение маркизой Холлмер – матерью Альберта. Потом мои родители от меня отвернулись. И, наконец, предательство. Ты не представляешь, как это было ужасно, Сиднем. Я любила Генри всем сердцем. А Сара была моей любимой сестрой. Мы доверяли друг другу все свои надежды и мечты. Она знала, что я к нему чувствую.

Она прижалась лицом к его плечу. Сид повернулся, поцеловал ее в макушку и понял, что она плачет. Он прижал ее еще крепче, как всего два дня назад Энн обнимала его. Он не пытался заговорить с ней. Что он мог сказать?

Наконец она затихла.

– Тебя не удивляет то, – спросила Энн, – что я так и не вернулась домой?

– Нет.

– Моя мать пишет мне каждое рождество и каждый день рождения. Она никогда не рассказывает ничего важного, и ни разу не упоминала Дэвида, хотя когда я пишу ей, то рассказываю о нем все.

– Но она все-таки пишет, – заметил он.

– Да.

– Я скажу тебе, что бы я сделал, – сказал Сид, снова целуя ее волосы, – если бы Альберт Мор был все еще жив. Я нашел бы его и отрывал бы ему конечность за конечностью, даже, несмотря на то, что у меня всего одна рука.

Она сдавленно хихикнула.

– Вот как? – спросила она. – В самом деле? Мне почти жаль его. Почти.

Несколько секунд они лежали молча.

– О чем я никогда не могу думать спокойно, – призналась Энн, – так это о том, что Дэвид – его сын. Он даже выглядит как он. Я очень стараюсь этого не замечать. Я даже не знала, что готова признать это вслух, пока слова не вырвались сами. Он так похож на него.

– Но Дэвид – не Альберт, – сказал Сиднем. – Я – не мой отец, Энн, а ты – не твоя мать. Мы совсем другие, даже если наследственность порой сказывается на внешности. Дэвид – это Дэвид. Он не похож даже на тебя.

Она вздохнула.

– Как погиб Альберт Мор? Помимо того факта, что он утонул?

– Ох, – он слышал, как Энн прерывисто вздохнула. – Я уже была беременна и жила в деревне. Однажды вечером леди Частити Мор зашла ко мне и сообщила, что Альберт и Джошуа поплыли рыбачить. Джошуа, по всей видимости, поссорился с ним из-за того, что случилось. Но леди Частити, сестра Альберта, собиралась пойти на пристань, чтобы дождаться их возвращения. Она узнала правду – от Пруденс, надо полагать. Она взяла с собой пистолет. А я пошла за ней.

– Его застрелили? – спросил Сиднем.

– Нет, – ответила она. – Когда лодка вернулась, Джошуа сидел на веслах, а Альберт плыл рядом. По всей видимости, он спрыгнул, когда Джошуа пригрозил ему. Джошуа, так и не заметив нас, развернулся и уплыл прочь, убедившись, что Альберт без труда выберется на берег, но леди Частити подняла пистолет и не позволила Альберту выйти на сушу, пока он не пообещает признаться во всем отцу и навсегда уехать. Он посмеялся над ней и уплыл. Ночью была гроза. Он так и не вернулся. Тело его обнаружили позднее.

– Ох, – вздохнул Сиднем.

Иногда казалось, что справедливость все-таки существует.

Какое-то время они лежали в тишине.

– Я разорву Генри Арнольда на части, если хочешь, – сказал он, наконец. – Что скажешь?

– О, нет. – Энн тихо засмеялась и коснулась его лица – изуродованной стороны – ладонью. – Нет, Сиднем. Я давно перестала его ненавидеть.

– И любить тоже перестала? – мягко спросил он.

Она откинула голову и поглядела на него. Щеки ее залились краской, глаза покраснели: она была очаровательна.

– О, да, – сказала она. – Да, перестала. И теперь я рада, что у него не хватило смелости стать на мою сторону. Если бы он сделал это, то не было бы тебя.

– А это было бы так плохо?

– Да. – Она легко пробежалась пальцами по его щеке. – Да, плохо.

И повернулась на бок, чтобы поцеловать его в губы. Сид почувствовал, как его охватывает возбуждение.

– Это трудно понять, – сказала она, – но если бы всего плохого, что случилось с нами в жизни, не произошло, мы бы никогда не встретились. Мы не были бы сейчас здесь. Но ведь это так?

– Так, – отозвался он.

– Значит, оно того стоило? Пройти через все, через что нам довелось пройти, чтобы быть сейчас вместе?

Он не мог представить свою жизнь без Энн.

– Оно того стоило, – ответил он.

– Да, – сказала она, – да.

Она внимательно посмотрела на Сида.

– Займись со мной любовью.

Он ответил на ее взгляд, и Энн облизнула губы.

– Здесь так светло и тепло, – сказала она. – Кажется, что здесь так чисто. Я хочу снова почувствовать себя чистой. Не могу поверить, что не испытывала этого чувства целых десять лет. Как глупо, да? Я чувствую себя такой… запачканной.

– Ш-ш-ш, Энн. – Сид тоже перекатился на бок и прижался к ее губам своими. – Не расстраивайся.

– Займись со мной любовью. Сделай меня снова чистой. Пожалуйста, сделай.

– Энн, – прошептал он. – О, любимая.

– Но, может, ты не хочешь. Я была…

Его поцелуй заставил ее замолчать.

Она даже не подозревала, что чувствовала себя грязной. Обида, отвращение, несправедливость, боль были безжалостно задвинуты в дальний уголок ее души, ввиду необходимости жить дальше, вернуть себе чувство собственного достоинства, зарабатывать на жизнь и растить сына.

Она никогда ни с кем не говорила об этом. Никогда не позволяла себе даже думать об этом. Заставила себя забыть о своих страданиях. До сегодняшнего дня она никогда не плакала.

Но слезы облегчили боль, позволив ей все оставить в прошлом – Альберта Мора, Генри Арнольда, Сару, родителей. Все.

И теперь осталась лишь Энн, которая все это пережила и нашла утешение рядом с другой одинокой душой, с человеком, чья жизнь так же перевернулась с ног на голову, как и ее – из-за независящих от него обстоятельств. Теперь он был рядом с ней – Сиднем Батлер, ее муж, ее возлюбленный.

И они находились в этом прекрасном месте только вдвоем посреди красоты и тишины.

Все было чудесно – кроме ощущения, словно она никак не могла очиститься от грязи.

И все же чистота, покой и счастье наконец-то оказались достижимыми. Все они заключались в силе любви. Энн протянула руку к Сиднему, чувствуя, как ее накрывает любовь, выходящая за пределы просто романтических чувств. Теперь она знала, что ее тоже могут любить, что она, наконец-то, этого достойна.

Даже если он не мог предложить ей той любви, о которой мечтала каждая женщина…

Ей было все равно.

Он был Сиднемом и мог…

– Сделай меня чистой, – выдохнула она в его губы.

Он продолжал лежать на боку, глядя на нее, когда приподнял ее юбки, расстегнул брюки и стал гладить живот и ноги, и внутреннюю сторону бедер этими чудесными, длинными пальцами левой руки. Энн смотрела в его лицо, такое красивое, несмотря на ожоги и шрамы – нет, красивое из-за них, благодаря тому, каким человеком они его сделали. А над ними на чистом голубом небе сияло солнце.

Он коснулся влажного местечка между ее бедер.

– Ты готова, Энн? – спросил он.

– Да.

Сид закинул ее ногу себе на бедро, подвинулся и медленно вошел в нее. Он откинул голову, чтобы все время смотреть ей в глаза.

Это было потрясающе. И это Сиднем был в ней. Энн сжала ноги, удерживая его глубоко внутри себя, и улыбнулась.

– Да, – прошептала она.

Может, думала она в последующие несколько минут, Сид и не выбрал бы ее в спутницы жизни, если бы у него был свободный выбор, но несмотря ни на что он был мужчиной, полным любви, нежности и сострадания. Он любил ее медленно, глубоко, ритмично, очень осторожно, глядя ей в глаза. Она закусила нижнюю губу, когда вихри удовольствия и изумления поднялись из глубины ее существа и наполнили всю ее теплом и светом, пока внутри не осталось ни следа уродства, ненависти или горечи.

Только любовь.

Простолюбовь.

Излившись в нее, Сид поцеловал Энн и почувствовал, как она ответила ему.

Это был, вне всяких сомнений, самый чудесный момент во всей ее жизни. Энн чувствовала запах травы, воды, солнца и секса.

– Энн, – прошептал он. – Ты такая красивая. Такая красивая.

– И чистая, – сонно улыбаясь, сказала она, когда Сид вышел из нее. – Снова чистая. И цельная. Спасибо.

Его теплые губы коснулись ее губ, и Энн погрузилась в сон.




ГЛАВА 21


– Они уехали? Уже?

Герцогиня Бьюкасл упала в кресло в гостиной Элвесли и протянула руки к огню, чтобы согреться.

– Они уехали сегодня утром, – сказала Лорен. – Какая жалость, что вы их не застали.

– Вы, наверное, считаете меня ужасно невоспитанной, – сказала герцогиня, улыбаясь графине и Лорен, – если думаете, что я пришла, только чтобы увидеть мистера и миссис Батлер, когда, на самом деле, я хотела навестить и вас. Но, должна признаться, меня действительно огорчил их отъезд, Лорен. Меня волновало то, что у них так и не было нормальной свадьбы.

– Нас это тоже расстроило, Кристина, – сказала графиня. – Но они очень спешили пожениться, ну, ты знаешь, потому что… Ну, потому что они влюбились друг в друга, полагаю.

Герцогиня улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки.

– Да, – согласилась она, – Дэвид всем нам об этом рассказал. Бедному мальчику из-за этого даже пришлось вытерпеть Вулфрика с его моноклем.

Все три леди расхохотались.

– Сиднем снова рисует, – сказала Лорен, наклонившись вперед на своем стуле, – левой рукой, придерживая кисть губами. А картина, которую он нам показал, была просто чудесной, ведь так, мама, хотя он и заявил, что она ужасна. Правда, он сказал это с улыбкой, и было ясно, что он доволен собой и решительно настроен пытаться еще и еще. Отцу пришлось срочно выйти из комнаты, но мы все слышали, как он громко сморкался за дверью.

– О, – герцогиня прижала руки к груди, – Вулфрик будет рад – я о том, что мистер Батлер снова рисует. И Морган тоже. Нужно написать ей.

– И, похоже, это все заслуга Энн, – заметила графиня. – Нам нужно поблагодарить тебя, Кристина, за то, что ты пригласила ее в Глэнвир на лето и предоставила Сиднему возможность встретиться с ней.

– Но это Фрея пригласила ее, – сказала герцогиня. – Джошуа и отец Дэвида были кузенами, вы же знаете. И мальчик очень нравится Джошуа. Но я, конечно, могу приписать эту заслугу себе, если настаиваете. В конце концов, если бы я не решила после крестин Джеймса отправиться с Вулфриком в Уэльс, другие тоже сюда не поехали бы, ведь так? И Энн не пригласили бы.

– Она нам очень понравилась, – сказала Лорен.

– Мы все лето очень старались их свести, – сообщила герцогиня. – Все мы, кроме Вулфрика и Эйдана, которые, как и многие мужчины, убеждены, что настоящей любви не требуется помощь со стороны.

Все снова рассмеялись.

– Мне очень жаль, чтобы они не остались подольше, – добавила она.

– Они отправились в Глостершир, – пояснила графиня, – навестить семью Энн.

– В самом деле? – Герцогиня выглядела заинтригованной. – Джошуа рассказывал нам, что она с ними не общается. Уверена, это нелегко – отдалиться от своей семьи. Знаю по собственному опыту, хотя в моем случае, это были родственники со стороны мужа – первого мужа.

– Мы так поняли, – сказала Лорен, – что это Сиднем убедил Энн съездить домой.

– А-а. – Герцогиня вздохнула и откинулась в кресле, руки ее согрелись. – Их брак и в самом деле становится счастливым, да? Но, несмотря на это, у них все же так и не было нормальной свадьбы. Когда вчера вечером я решила обсудить этот вопрос с Вулфриком, он уверял меня, что мистеру Батлеру, наверняка, не понравятся все эти волнения по пустякам, но все-таки разрешил мне устроить для них шикарный свадебный прием. Я пришла, чтобы посоветоваться с вами. Но опоздала – они уже уехали. Какая досада!

– О, – сказала Лорен, – как это было бы чудесно. Жаль, что мне самой не пришла в голову эта идея.

Герцогиня вздохнула.

– Вулфрик обрадуется, когда я вернусь домой и скажу, что они уже уехали.

– Это было замечательное предложение, Кристина, – сказала графиня.

– Что ж, – вздохнула герцогиня, переводя взгляд с одной на другую, – значит, в Линдсей-Холле не будет никаких свадебных приемов в ближайшие несколько дней. Но я не собираюсь отказываться от своей идеи. Сколько людей смогли бы приехать по первому требованию, в конце концов? Пожалуй, это был не самый лучший из планов.

– У тебя есть другой? – спросила Лорен.

Герцогиня хмыкнула.

– У меня всегда есть другой. Ну что, поработаем над ним вместе?




Мистер Джуэлл вместе со своей женой жил в скромном консервативном особнячке неподалеку от деревни Уайкел в Глостершире, в очень живописном месте.

Когда карета миновала деревню, свернула в ворота и проехала по мощеному двору к парадной двери, Сиднему вдруг пришло в голову, что они, должно быть, всего в двадцати или тридцати пяти милях от Бата.

Энн столько лет находилась так близко от своей семьи.

Она выглядела очень аккуратно в красновато-коричневой ротонде и шляпке с рыжевато-коричневыми лентами ей под стать. А еще она казалась очень бледной. Ее рука в перчатке лежала в его руке – сегодня Сид сидел рядом с ней, а Дэвид ехал спиной к вознице. В эту секунду он прижал нос к стеклу, едва не лопаясь от возбуждения.

Сиднем улыбнулся Энн и поднес ее ладонь к губам. Она улыбнулась в ответ, но было видно, что губы ее тоже побледнели.

– Я рада, что предупредила о своем приезде, – сказала она.

– По крайней мере, ворота были открыты.

Он не мог себе представить, что почувствует Энн – и что почувствует Дэвид – если их откажутся принять. Но все равно был уверен, что они поступили правильно. Самое страшное Энн пришлось пережить четыре дня назад на острове в Элвесли, и с тех пор в ее жизнь, словно снова вернулось солнце. Каждую ночь они занимались любовью, и Сиду было ясно, что эти ночи доставляли Энн столько же удовольствия, сколько и ему.

Но сегодня, конечно же, солнце не светило – ни вне экипажа, ни внутри него.

– Это здесь живут мои бабушка и дедушка? – в очередной раз спросил Дэвид.

– Именно, – сказала Энн, когда кучер открыл дверцу и поставил приступку. – Здесь я выросла.

Голос ее был тихим и нежным. Лицо – серым, как пергамент.

Дверь дома отворилась, прежде чем они успели постучать, и служанка, скорее всего экономка, вышла на улицу и сделала книксен перед Сиднемом, который уже шагал через дворик, повернувшись к ней своей неизуродованной стороной.

– Добрый день, сэр, – сказала она. – Сударыня.

Она посмотрела на Энн, которая шла, держа Сида за руку.

Но как раз когда Сиднем открыл было рот, чтобы ответить, служанка отошла в сторону, и в дверях появились леди и джентльмен средних лет. За ними вышли две пары помоложе, позади которых собралась кучка ребятишек, которые с любопытством выглядывали наружу.

«Ох, – подумал Сиднем, – они собрались всем стадом, чтобы поприветствовать заблудшую овечку, так? Наверное, они думали, что чем их больше, тем безопаснее?»

Пальцы Энн в его руке напряглись.

– Энн, – сказала леди постарше, встав перед джентльменом, который, как предположил Сиднем, был мистером Джуэллом. Она была полной и приятной, аккуратно одетой и с кружевным чепцом на седой голове. – Ох, Энн, это и в самом деле ты!

Она сделала еще пару шагов вперед, протянув вперед руки.

Энн не сдвинулась с места. Одна ее рука была зажата в ладони Сиднема, другой она потянулась к Дэвиду. Тот спрыгнул со ступенек и стал рядом с ней, глаза его расширились от волнения.

– Да, это я, – сказала Энн, голос ее был холодным – и ее мать застыла на месте и уронила руки.

– Ты вернулась домой, – сказала миссис Джуэлл. – И мы все собрались здесь, чтобы встретить тебя.

Взгляд Энн скользнул за спину матери и устремился на отца и две молодые пары. Она посмотрела на дверь и на детей, которые едва не вываливались на крыльцо.

– Мы решили заглянуть сюда на пути домой, – сказала она явным ударением на последних словах. – Я привезла Дэвида, чтобы познакомить с вами. Это мой сын, а это – Сиднем Батлер, мой муж.

Глаза миссис Джуэлл внимательно изучали Дэвида, но она вежливо поглядела на Сиднема, который в этот момент повернулся ко всем лицом. Ее мать чуть вздрогнула. Все остальные тоже едва заметно напряглись. Несколько детей исчезли в глубине дома. Парочка более нахальных открыто уставилась на него.

Пару месяцев назад это могло расстроить Сиднема – особенно реакция детей. Он провел много лет, прячась от людей в месте, где его знали и принимали, и где редко появлялись гости. Но это больше не имело для него значения. Энн принимала его таким, какой он есть. И что, пожалуй, еще более важно, он сам, наконец, принял себя, со всеми последствиями увечья и сложностями, с которыми ему приходилось из-за них сталкиваться.

Кроме того, сейчас дело было вовсе не в нем. Все дело было в Энн.

– Мистер Батлер, – миссис Джуэлл сделала книксен, и он поклонился ей и повернулся к остальным – мистеру Джуэллу; их сыну Мэтью Джуэллу, его жене Сьюзен; Саре Арнольд, их дочери, и мистеру Генри Арнольду, ее мужу.

Глаз Сиднема вспыхнул, когда он посмотрел на последнего джентльмена и увидел мужчину среднего роста, приятной внешности с редеющими светлыми волосам – ни герой, ни злодей, судя по виду. Он бросил на мужчину осторожный взгляд и почувствовал удовлетворение, увидев, что Арнольд понял, что ему все известно.

Последовали книксены и тихие приветствия – и неловкость, когда Энн слегка кивнула всем головой, словно незнакомцам.

Но миссис Джуэлл снова обратила внимание на Дэвида.

– Дэвид. – Она опять начала пожирать его глазами, хоть и не двигалась с того места, где стояла.

– Вы – моя бабушка? – спросил Дэвид, его голос и глаза переполняло нетерпение. Он, казалось, не замечал неловкости и напряжения, которые завладели взрослыми. Взгляд его перешел к мистеру Джуэллу, высокому, худому джентльмену с седыми волосами и гордой осанкой. – А вы – мой дедушка?

Мистер Джуэлл сжал руки за спиной.

– Да, – сказал он.

– Мои настоящие бабушка и дедушка, – сказал Дэвид, делая шаг от Энн и переводя взгляд с одного на другую. – У меня есть новые дедушка и бабушка в Элвесли, и я их очень люблю. Но они – мама и папа моего отчима, и поэтому они – мои приемные бабушка и дедушка. А вы – настоящие.

– Дэвид. – Миссис Джуэлл прижала ладонь ко рту и, то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – О, да, мы настоящие. В самом деле, настоящие. А это – твои настоящие дяди и тетки, а эти дети, которым сказали ни в коем случае сюда не выходить, твои кузены. Ступай в дом и поздоровайся с ними. И ты, должно быть, проголодался.

– Кузены? – Дэвид с нетерпением посмотрел на двери.

Миссис Джуэлл протянула ему руку, и он сжал ее.

– Какой ты уже большой мальчик, – сказала она. – Девять лет.

– Скоро будет десять, – сказал Дэвид.

Энн стояла на месте, словно мраморная статуя. Ее пальцы в руке Сиднема напряженно застыли.

– Что ж, Энн, Батлер, – резко сказал мистер Джуэлл, – заходите, погрейтесь у огня.

– Время пить чай, Энн, – сказал ее брат Мэтью. – Мы ждали и надеялись, что вы скоро приедете.

– Я очень рада наконец познакомиться с вами, Энн, – сказала его жена. – И с вашим мужем.

– Энн, – тихо произнесла ее сестра Сара, прежде чем взять мужа под руку и вернуться в дом, но было непонятно, услышала ли ее Энн, потому что она так и не посмотрела в ее сторону.

Не похоже на счастливое воссоединение семьи, подумал Сиднем, ведя Энн к открытой двери. Но и холодным его тоже не назовешь. Все ее семейство собралось, чтобы встретиться с ней – по-видимому, отнюдь не все они жили здесь. Значит, они приехали, может и неохотно, но потому, что ждали приезда Энн.

Значит, надежда еще есть.

Он крепко сжал пальцы Энн.




Дом казался смутно знакомым – именно здесь Энн выросла и была счастлива. И все же сейчас она сидела в главной гостиной с напряженной прямой спиной, словно незнакомка.

Ее отец выглядел старше. Его волосы теперь были совсем седыми, а морщины, бегущие от носа к уголкам рта, стали глубже, и делали его лицо еще суровее, чем раньше.

Он казался мучительно знакомым, и все же чужим.

Ее мать поправилась. Волосы ее тоже поседели. Она выглядела встревоженной, а глаза ее ярко сверкали. Она всегда была оплотом безопасности в глазах подрастающей Энн. Теперь она тоже превратилась в незнакомку.

Мэтью больше не походил на мальчишку, хотя оставался худым и еще не начал лысеть. Пять лет назад его назначили приходским священником в церкви милях в пяти отсюда – он ей только что об этом рассказал. Его жена Сьюзен была хорошенькой, светловолосой и изо всех сил старалась поддержать разговор, словно ситуация была самой что ни на есть обычной. У них было двое детей – Аманда семи лет и Майкл – пяти.

Незнакомцы.

Сара тоже располнела, а Генри начал лысеть. Детей у них было четверо – Чарльз девяти лет, Джереми – семи, Луиза – четырех и двухлетняя Пенелопа.

Чарльз девяти лет.

Дэвид играл с другими детьми, своими кузенами, где-то в доме. Он, наверное, наслаждался их обществом и их отношением к нему. Казалось, ему никогда не наскучат дети, особенно кузены. Кроме того, совсем недавно последних в его жизни не было.

Энн, не чувствуя вкуса, потягивала чай и радовалась, что все разговоры остались матери, Сиднему, Мэтью и Сьюзен.

Она совсем не ожидала такого приема. Думала, что ее мать и отец будут одни. Думала, что Мэтью, как священнослужитель, мог счесть ниже своего достоинства принять ее. Она надеялась, что Сара и Генри будут держаться как можно дальше, пока она не уедет. Энн еще не решила, будет ли пытаться заставить их встретиться с ней.

Но они явились, зная, что все ждут ее приезда.

Ни один из них не сказал ни слова.

Но, если подумать, никто не говорил ничего, кроме слов благодарности, когда им предлагали чай или угощение.

Последний раз она была в этом доме, когда приехала из Корнуолла на время короткого отпуска. Они праздновали двадцатый день рождения Генри и планировали в следующем году отметить его совершеннолетие, объявив о своей помолвке. Но к его двадцать первому дню рождения она уже была беременна, а Генри женат на Саре.

Сиднем рассказывал им об Элвесли и о своей семье. Рассказывал о Глэнвир, где был управляющим герцога Бьюкасла, и о Ти Гвин, которое недавно приобрел и куда он мечтал привезти жену и пасынка. Он рассказал им о том, что был офицером на Полуострове, где и получил свои ранения.

– Но я выжил. – Он улыбнулся. – Многим тысячам не так повезло.

Энн вдруг вспомнилось, что в Глэнвир Сиднем всегда был молчалив и находил себе местечко в уголке гостиной, и хотя он никогда не был замкнутым или нелюдимым, но все же старался держаться от всех подальше. А здесь он вдруг взял на себя беседу, зная, что станет центром всеобщего внимания.

Она почувствовала волну благодарности и любви.

Ее мать встала со стула.

– Мэтью и Сьюзен живут в пяти милях отсюда, – сказала она, – а Сара с Генри еще дальше. Это довольно далеко, когда у вас маленькие дети. Все они останутся здесь на ночь, никому не хочется уезжать до обеда. Ты, должно быть, устала, Энн. И мистер Батлер тоже. Идите наверх в вашу комнату и отдохните. Мы можем поговорить позже.

«Да, я приехала сюда, чтобы поговорить», – подумала Энн. Она приехала, чтобы встретиться с ними лицом к лицу, посмотреть им в глаза, помириться с ними, если такое вообще возможно. Но, наверное, пока лучше и впрямь уйти. Ее мать была права – она действительно устала.

Но она не стала вставать. Она уставилась на свои руки, лежащие на коленях.

– Почему? – спросила она. – Вот, о чем я хотела спросить у всех вас, вот, зачем я здесь. Почему?

Ее потрясли собственные слова. Именно для этого она и приехала. Но, наверняка, можно было выбрать время и получше. Но когда? Когда настанет это «получше»? Она ждала уже десять лет.

Все остальные тоже были потрясены. Она поняла это по молчанию, воцарившемуся в комнате. Но они должны были знать, что она задаст этот вопрос. Или не должны? Неужели они думали, что она приехала сейчас, выйдя замуж и вернув свою респектабельность, чтобы ее снова приняли в лоно семьи, согласная никогда не вспоминать о прошлом?

Ее мать снова села на стул. Энн подняла на нее глаза.

– Что ты имела в виду, – спросила она, – когда сказала, что вы простили меня. Ты сказала именно «мы». Кто «мы»? И что я такого сделала, чтобы нуждаться в вашем прощении?

Мэтью откашлялся, но ответил ее отец.

– Он был богатым мужчиной, Энн, – сказал он, – и наследником маркиза. Мне кажется, ты думала, что он женится на тебе, и ему следовало бы сделать это. Но ты должна была знать, что такой, как он, не женится на такой, как ты – особенно после того, как ты дала ему то, чего он хотел.

Мать Энн издала какой-то нечленораздельный звук отчаяния, Сиднем поднялся и отошел к окну, где замер, всматриваясь сквозь стекло, а Энн крепко сжала руки, лежавшие на коленях.

– Вы думали, что я пыталась поймать Альберта Мора в ловушку? – спросила она.

– Может, все обернулось не так, как ты ожидала, – сказал ее отец. – Но думаю, ты дразнила его, и он потерял контроль. Такое постоянно случается. А винят всегда мужчину.

Винят.

Всегда мужчину.

– Я собиралась выйти замуж за Генри, – сказала Энн, не обращая внимания на почти осязаемую неловкость самого Генри и Сары. – Вам это было известно. Я знала и любила его всю жизнь. Я не замахивалась на кого-то повыше. Мне никогда и в голову не приходило хотеть большего. Я жила ради того дня, когда смогу вернуться и выйти замуж.

– Энн, – сказала Сара, но не смогла договорить, да остальные все равно не обратили на нее никакого внимания.

– Но ты должна была остановить его, если действительно хотела сделать это, Энн, – сказал отец. – Конечно, должна была.

– Он был сильнее меня, – сказала она. – Гораздо сильнее.

Он едва заметно вздрогнул, а потом нахмурился. Мать спрятала лицо в носовом платке.

– Твоя мать хотела поехать к тебе, – сказал отец. – Я собирался написать маркизу и спросить о намерениях его сына относительно тебя. Но какой был от всего этого прок? Ты служила там гувернанткой. Я просто выставил бы себя дураком. А потом Сара сказала нам, что собирается замуж за Арнольда, а сразу же после этого пришел он сам и сделал ей предложение. А когда я отказался дать свое разрешение, они пригрозили сбежать. Мэтью должен был получить свой первый приход, тот, в котором он сейчас, и тут встал вопрос, что бы сделали с его карьерой скандалы. Я не позволил матери поехать к тебе – ведь нам нужно было устроить свадьбу. Но я приказал ей написать тебе и сказать, что мы простили тебя. Я не верил, что тебя изнасиловали.

Все было несколько иначе, чем она себе представляла, подумала Энн. Она посмотрела на отца, оплот силы, человека, которого любила, восхищалась и слушалась, когда была маленькой. И подумала, что в жизни каждого наступает время, когда родители воспринимаются просто как люди. И люди, у которых, в отличие от родителей, имеется множество недостатков. Иногда они весьма далеки от совершенства.

Ее мать уронила руки.

– И твой отец думал – и мы, - поправилась она, – думали, Энн, что лучше тебе сюда не возвращаться, – по крайней мере, некоторое время. Это расстроило бы всех, а среди соседей поползли бы слухи. Для тебя это было бы просто ужасно.

И для нее, папы, Сары, Генри и Мэтью, усмехнувшись, подумала Энн.

– Но я очень скучала по тебе, – заплакала мать. – Я так тосковала по тебе, Энн. И по Дэвиду.

«Но недостаточно, чтобы приехать навестить меня?» – подумала Энн. Правда ее мать всегда была очень послушной женой. Она никогда не делала ничего без разрешения или согласия отца. Раньше это казалось ей достоинством…

– Он – такой красивый мальчик, Энн, – сказала ей мать. – И он – твоя точная копия.

– Дэвид похож, – сказала Энн, – на Альберта Мора, своего отца. Он был красивым мужчиной. Кое-чем Дэвид походит и на меня. Но самое главное, что он – это он. У него очень много общего с его новым отцом. Сиднем – художник, и Дэвид тоже. Они рисуют вместе.

Ее поразило то, что она смогла вслух признать, что Дэвид похож на своего отца. И при этом то обстоятельство, что его отцом был Альберт Мор уже не вызывало у нее привычного отвращения. Энн поглядела на Сиднема, который стоял, повернувшись спиной к комнате, и почувствовала, как от любви к нему у нее слабеют ноги.

– Энн, – сказала Сара, – пожалуйста, прости меня. Прошу тебя. Я поступила ужасно, но я была так влюблена. Это, конечно, не оправдание. С тех пор я не знала ни минуты покоя. Мне так жаль. Но я не жду, что ты простишь меня.

Энн впервые рассмотрела ее. Сара располнела и очень походила на их мать. Но она все еще оставалась ее сестрой, которая когда-то была для Энн лучшей подругой, той, кому она доверяла все свои секреты, когда они были детьми.

– Энн, – сказал Генри, – Я бы женился на тебе, если бы ты вернулась домой, как и собиралась, без… Ну… ты должна знать, я бы сделал это. Но ты была там, а Сара здесь.

Энн перевела взгляд на него. Она была бы рада увидеть его уродливым и неприятным. Ей хотелось знать, что она когда-то в нем находила. В его характере, определенно, имелись и отталкивающие черты. Но он оставался все тем же Генри, и они долгие годы были близкими друзьями, прежде чем их отношения перешли в нечто большее.

– Все происходит с какой-нибудь целью, – сказала она, – хотя иногда на то, чтобы понять это, требуется время. Если бы я вышла за тебя, Генри, не было бы Дэвида, а он все это время был моей радостью. И если бы я вышла за тебя, то никогда не смогла бы стать женой Сиднема. И лишилась бы шанса стать в этой жизни счастливой.

Мэтью снова откашлялся.

– Ты хорошо справилась, Энн, – сказал он.- Сначала – дом и ученики в Корнуолле, потом – место учительницы в Бате. А теперь вышла замуж за сына графа Редфилда.

– Странно, – сказала Энн, – что вы знаете обо мне все это. Я ничего не слышала о вас. Я даже не подозревала о существовании своих племянников и племянниц.

– Я думала, так будет лучше, Энн, – сказала ее мать. – Думала, что ты расстроишься.

– Я хотела спросить вас, – сказала Энн, – после того, как вы все от меня отвернулись, легче ли вам оттого, что вы знали, что я прожила эти годы относительно благополучно?

– Ох, Энн. – Голос Сары сорвался.

Но ответил ее отец.

– Нет, – резко сказал он. – Ничуть не легче. Легче было думать, что ты страдала, а потом почувствовать облегчение от того, что ты преодолеваешь трудности без чьей-либо помощи. Было легче поверить, что тебе лучше там, вдали от болтливых языков наших соседей. Ты страдала, и ты справилась, и, пожалуй, было действительно лучше, что ты не слышала сплетен. Но нет, от этого мне не легче думать о том, как я с тобой обошелся. И сейчас, сегодня, когда я должен смотреть тебе в глаза, мне еще хуже – и я это заслужил. Не вини свою мать. Она приехала бы к тебе с самого начала, но я ей не позволил.

– Мне следовало хотя бы написать тебе, – сказал Мэтью. – Если бы не моя расточительность в Оксфорде, тебе бы никогда не пришлось работать гувернанткой.

– Сара всегда очень переживала из-за всего, что случилось, – тихо произнес Генри. – И я тоже.

– Что ж, – сказала Энн, вставая, – если раньше я просто чувствовала себя усталой, теперь у меня совсем нет сил. Думаю, что воспользуюсь предложением отдохнуть перед обедом. Уверена, Сиднем тоже устал. Старые истории ужасно утомляют, особенно, если они касаются тебя самого, не так ли? Их нельзя изменить. Никто из нас не может вернуться в прошлое и все исправить. Мы можем лишь идти вперед и надеяться, что прошлое сделало нас хоть немного мудрее. Я не появлялась здесь несколько лет, потому что ужасно злилась на вас и надеялась, что все вы страдаете, И потому, что я могла копить обиду, и почему-то считала это моим правом. И вот я здесь. И хотя я, конечно же, разревусь, когда поднимусь наверх, я рада, что приехала. Как бы там ни было – я прощаю вас всех – и надеюсь, что вы простите меня за то, что я мешала вашему счастью.

Все уже встали, но никто не решался двинуться с места. Сцена в любой момент может превратиться в сентиментальную драму, подумала Энн. Но никто не сделал попытки обнять ее, и она тоже не пыталась обнять кого-нибудь.

Пока еще рано.

Но она верила, что скоро придет время и для этого. Все они очень нуждались в прощении и примирении. И, после всего, что было сказано и сделано, они оставались ее семьей. И сегодня они все приехали.

Сиднем оказался рядом и предложил ей руку. Она взяла его под руку, слегка улыбнулась всем, кто был в комнате, и последовала вслед за матерью из гостиной, вверх по широкой деревянной лестнице, мимо ее старой спальни, в комнату, которую держали для особо важных гостей, поэтому она почти всегда оставалась свободна.

Значит, их сочли особо важными гостями?

Зайдя в комнату, Энн обернулась к матери, которая с обеспокоенным видом застыла на пороге.

– Я рада, что ты наконец-то дома, Энн, – сказала та. – И рада, что ты привезла с собой Дэвида. И что ты вышла замуж за мистера Батлера.

– Прошу вас, зовите меня Сиднем, сударыня, – сказал он.

– За Сиднема. – Она послала ему неуверенную улыбку.

Энн молча сделала шаг вперед и заключила в объятия полную фигуру матери. Ее мать, не говоря ни слова, крепко обняла ее в ответ.

– А теперь отдохните, – сказала она, когда Энн отступила.

– Да, мама, – кивнула Энн.

Потом дверь закрылась, и она осталась наедине с Сиднемом.

– Прости, – сказала она, – но мне кажется, что я сейчас заплачу.

– Энн, – он тихо рассмеялся, обняв ее рукой и прижав ее голову к своему плечу. – Ну, конечно, заплачешь.

– Неужели снова рисовать для тебя тоже было так тяжело? – спросила она.

– Да, – твердо ответил он, целуя ее волосы. – И будет еще больнее. Я только приступил, и первая попытка была ужасна. Но я не собираюсь останавливаться. Я начал и буду продолжать – чтобы либо провалиться, либо достичь успеха. Но неудачи не имеют значения, потому что они лишь заставят меня стараться еще сильнее, как это всегда бывало. И даже если я никогда ничего не добьюсь, по крайней мере, буду знать, что пытался, и что я не прятался от жизни.

– Наконец-то, – сказала она, – я тоже перестала прятаться.

– Да, – сказал он и снова тихо засмеялся. – Перестала. Это верно.

И, наконец, она зарыдала.




ГЛАВА 22


И семейство младших Джуэллов, и Арнольды оставались в доме родителей Энн не до утра, как собирались, а дольше.

Дэвид был на седьмом небе от счастья. Хоть он и позвал однажды утром Сиднема, чтобы порисовать вместе, пригласив с ними и Аманду, все остальное время мальчик с удовольствием проводил в обществе своих кузенов, в особенности – Чарльза Арнольда, который был всего лишь несколькими месяцами младше его самого.

Сиднем несколько раз выезжал верхом вместе с другими мужчинами, после того, как те через Дэвида выяснили, что он может это делать. Сиднем обнаружил, что все они хотят познакомиться с ним поближе. Сид еще до встречи испытывал к ним неприязнь – и к старшему мистеру Джуэллу не в меньшей степени, чем к Генри Арнольду. Но хотя он и был охвачен гневом, выслушивая то, что родственники Энн говорили ей в первый день их встречи, при более близком знакомстве Сиднем обнаружил, что все они были вполне обыкновенными, по сути своей – довольно дружелюбными джентльменами, с чьими взглядами на жизнь и справедливость он мог иногда не соглашаться.

Дни Энн проводила по большей части со своей матерью, сестрой и невесткой, а вечера – со всеми остальными родственниками. Казалось, что все они прилагают совместные усилия, чтобы вновь почувствовать себя одной семьей.

Это займет некоторое время, предположил Сиднем, вспоминая, сколько месяцев потребовалось ему и Киту, чтобы вновь почувствовать себя совершенно комфортно в обществе друг друга после периода их долгой отчужденности, возникшей после его возвращения с Полуострова. Но ему казалось, что Энн и ее семья уже смогли наладить свои отношения, и что последние темные тени исчезли из ее жизни.

Энн выглядела счастливой.

А он сам? Он все время вспоминал то, что Энн сказала Арнольду в день их приезда в гостиной:

«Если бы я вышла за тебя, то никогда не смогла бы стать женой Сиднема. И лишилась бы шанса стать в этой жизни счастливой».

Сиднем не был уверен, что из этого было правдой, а что сказано лишь в пику мужчине, некогда отвергнувшему Энн и тотчас же женившемуся на ее сестре. Но он думал, что знает.

Да, он тоже был счастлив.

Они планировали пробыть у родителей Энн несколько дней в случае радушного приема или меньше, если бы их встретили холодно. Но теперь казалось, что, вновь обретя свою семью, Энн уже никуда не торопится. И Сиднем был не против задержаться здесь еще. Они остались даже после того, как Мэтью с семьей вернулись в дом викария, где жили, а Генри Арнольд тоже увез свою семью домой, прихватив с собой на пару дней и Дэвида.

Миссис Джуэлл, которая явно была рада присутствию своей старшей дочери, запланировала целую серию визитов к соседям, чаепития и обеды для различных гостей. Младшие Джуэллы и Арнольды тоже были полны желания принять Энн и Сиднема у себя дома.

Таким образом, первоначально запланированные несколько дней растянулись до недели.

А затем, на восьмой день пришло письмо для Энн. Мистер Джуэлл принес его утром к завтраку и положил рядом с ее тарелкой.

– Оно из Бата, – сказала Энн, разглядывая письмо. – Но почерк не Клодии и не Сюзанны. Хотя он мне знаком. Я должна знать отправителя.

– Существует только один способ выяснить это, – сухо заметил ее отец.

Рассмеявшись, Энн большим пальцем сломала печать на письме.

– Оно от леди Потфорд, – сказала она, первым делом взглянув на подпись. – Да, конечно же, я видела ее почерк и раньше.

– Леди Потфорд? – спросил Сиднем.

– Бабушка Джошуа, – объяснила Энн. – Она живет в Бате. Я несколько раз навещала ее.

Она читала письмо, в то время как ее мать усиленно потчевала Сиднема тостами, а затем наблюдала, как Сиднем ножом для масла гоняет эти тосты по тарелке.

– Ах, Сиднем! – произнесла Энн, поднимая взгляд от письма. – Леди Потфорд очень обижена тем обстоятельством, что я не известила ее о нашей свадьбе. Она пишет, что обязательно пришла бы на наше венчание и могла бы устроить для нас свадебный завтрак. Разве это не мило?

– Это очень любезно с ее стороны, – согласилась мать Энн. – Она, должно быть, любит тебя, Энн.

Но в письме было гораздо больше, чем просто сожаления.

– Ах, – сказала Энн, пробежав глазами оставшуюся часть письма. – Джошуа собирается приехать на следующей неделе в Бат. Леди Потфорд абсолютно уверена, что он тоже будет расстроен, узнав, что пропустил наше венчание и не смог встретиться с нами позже. Леди Потфорд хочет, чтобы мы заехали в Бат перед нашим возвращением в Уэльс. Тогда она сможет устроить для нас небольшой прием.

Энн подняла взгляд от письма.

До Бата было не очень далеко. Однако, чтобы заехать туда, им придется сделать крюк. И, по правде говоря, подумал Сиднем, ему до смерти хотелось побыстрее оказаться дома. Ему хотелось поселить свою новую семью в Ти Гвин. И к тому же Энн была беременна. Она не должна путешествовать больше, чем это необходимо.

Но Бат был для Энн домом в течение нескольких лет. Там жили ее друзья. В любом случае, Холлмер был родственником Дэвида, а также – в высшей степени добр к Энн. Без Холлмера, он, Сиднем, никогда бы не встретил Энн.

Энн прикусила нижнюю губу.

– Ты хочешь поехать? – спросил Сиднем.

– Это было бы глупо, – ответила Энн, – проделать такой путь, только для того, чтобы выпить чаю, или, возможно, пообедать с Джошуа и леди Потфорд.

– Но ты хочешь поехать? – повторил Сиднем.

Хотя ответ был ему уже известен. Он увидел его во взгляде Энн.

– Он пригласил Дэвида и меня в Пенхэллоу на Рождество в этом году, – сказала Энн. – Конечно же, мы теперь не сможем поехать. И Дэвид, возможно, не увидит Джошуа в течение долгого времени. Но… – она вновь закусила губу. – Но он – кузен Дэвида. Я…

Сиднем рассмеялся.

– Энн, ты хочешь поехать?

– Возможно, нам следует поехать. Ты не будешь сильно возражать?

«Ти Гвин, – подумал Сиднем, – может подождать».

– На следующей неделе? – предложил Сиднем.

Он обратился к миссис Джуэлл:

– Можем ли мы воспользоваться вашим гостеприимством еще на несколько дней, сударыня?

– Да хоть на целый месяц, если пожелаете, Сиднем, – ответила леди, прижав руки к груди.

Мистер Джуэлл, слегка ухмыльнувшись, то ли какой-то своей сокровенной мысли, то ли некоему одному ему известному секрету, покинул комнату для завтраков, по-видимому, направляясь в свой кабинет.

Таким образом, только в середине следующей недели, – намного позже того срока, к какому первоначально они планировали вернуться домой в Уэльс, Энн и Сиднем оказались на пути в Бат. Дэвид сидел в карете спиной к лошадям. Он был немного огорчен расставанием с дедушкой и бабушкой, но и весьма возбужден перспективой вновь увидеться с Джошуа, мисс Мартин, мисс Осборн, и мистером Киблом – школьным привратником, который имел обыкновение всякий раз, когда этого никто не видел, угощать мальчика конфетами, доставая их из глубин своего кармана.

Энн тоже немного всплакнула на прощание, но отец, расцеловав дочь в обе щеки, заверил ее, что в скором времени они непременно увидятся вновь. И мать, крепко сжав Энн в своих объятиях, согласилась с этим утверждением мужа.

И вот теперь они с Сиднемом сидели в экипаже, прижавшись друг к другу и взявшись за руки.

Теперь замужество воспринималось ею как действительно очень приятное состояние.



***





В Бате их пригласили остановиться в доме леди Потфорд. Когда экипаж остановился около высокого здания на Грейт-Палтни-стрит, почти сразу же открылась дверь, и выглянул дворецкий ее светлости. Радостный возглас Дэвида, предупредил спустившуюся с помощью Сиднема на тротуар Энн, что Джошуа уже здесь. И действительно, промчавшийся мимо нее Дэвид взлетел по ступенькам наверх прямиком в объятия Джошуа.

– Ты не потяжелел ни на унцию с лета, парень, – сказал Джошуа. – Итак, твоя мама вышла замуж?

– Да, – крикнул Дэвид так громко, словно его собеседник находился очень далеко от него. – За моего отчима. Он может ездить верхом. Он может даже прыгать через изгородь, хотя сам я не видел, как он это делает, а дядя Кит сказал, что привяжет его к ближайшему столбу и оставит там, если он когда-либо увидит, как он снова пытается это сделать. И он научил меня рисовать масляными красками. Вначале он собирался нанять мне учителя, когда мы приедем домой в Ти Гвин, но теперь решил учить меня сам. Он – самый лучший учитель, намного лучше, чем мистер Аптон, – вероломно добавил Дэвид. – И у меня есть множество кузенов там, где раньше жила моя мама. Чарльзу тоже девять лет, но он младше меня и ниже ростом. А Дэниел и Эмили тоже здесь?

– Тоже, – посмеиваясь, сказал Джошуа. – Если хочешь, то можешь облегчить страдания Дэниела, прямиком отправившись в детскую, парень.

И с усмешкой обернувшись к Сиднему, Джошуа увлек Энн в свои медвежьи объятия, не обращая внимания на то обстоятельство, что входная дверь все еще оставалась широко открытой.

Энн догадалась, что леди Холлмер и дети тоже приехали в Бат, хотя в письме леди Потфорд об этом не упоминалось.

– Фрея и все остальные Бедвины с их супругами решили, что их «своднические» усилия оказались безуспешными этим летом, – сказал Джошуа. – Но, похоже, они все-таки ошиблись. Можно только предполагать на каком не состоящем в браке бедолаге их коллективный взор остановится в следующий раз. Похоже, вы хорошо поладили. Не вижу ни единого седого волоска у вас обоих.

Энн рассмеялась. Получается, что Бедвины действительно обратили внимание на их с Сиднемом отношения прошлым летом и даже пытались посодействовать им? Насколько она была бы подавлена, если бы поняла это в то время.

– Наш брак весьма удачен, – сказал Сиднем. – Это на самом деле так.

– Пойдем и сообщим об этом Фрее и моей бабушке, – сказал Джошуа. – Они были очень недовольны, узнав, что вы ускользнули от всех и тайно поженились. Ничто не доставило бы им большей радости, чем возможность устроить вам королевский праздник.

Энн ощутила некоторое сожаление. Большинство людей, полагала она, мечтают о большой свадьбе в окружении семьи и друзей, и в этом она от них не отличалась. Но она не должна жаловаться. Во время их венчания рядом с нею были Клодия и Сюзанна, а также Дэвид. И ее брак принес ей намного больше счастья, чем она ожидала, отсылая свое письмо Сиднему.

Конечно жаль, что с его стороны на их бракосочетании не было ни друзей, ни родных.

Поднимаясь по лестнице под руку с Джошуа – Сиднем следовал за ними – Энн задумалась: а каким образом леди Потфорд узнала об их браке? И еще больше ее приводил в замешательство вопрос: откуда леди Потфорд узнала, что письмо для Энн следует отослать именно в Глостершир?

Но вряд ли она наберется смелости спросить об этом бабушку Джошуа.



***





Если леди Потфорд и собиралась устроить свой маленький прием дома, то было похоже, что она передумала. Действительно, не было никаких упоминаний о приеме. Напротив, леди Потфорд сообщила, что заказала на следующий день стол в Верхних залах. «Мы сможем приятно провести время, – сказала она, – особенно сейчас, когда погода стала по-зимнему холодной, и нет возможности устроить праздник на открытом воздухе. Энн и Сиднем должны надеть свои лучшие наряды, как если бы они собирались на свадьбу».

«Дети тоже должны пойти, – добавила леди Потфорд. – С Дэниелом и Эмили поедет няня, чтобы присматривать там за ними».

– Надеюсь, ты не слишком возражаешь против этого? – на следующий день спросила Энн мужа, встретившись с ним взглядом в зеркале туалетного столика, когда тот, уже полностью одетый, вышел из смежной гардеробной в комнату Энн. Горничная, на присылке которой настояла леди Потфорд, уже ушла.

– Ах! – Энн обернулась к мужу. – Ты замечательно выглядишь!

Сиднем был одет в черный сюртук, шелковые бриджи цвета слоновой кости, украшенный вышивкой жилет и ослепительно белую льняную рубаху.

И в самом деле, он выглядел великолепно.

– И ты, – сказал Сиднем, – выглядишь очень изысканно.

На Энн было ее самое лучшее розовое муслиновое платье с высокой талией, подолом, отделанным оборками, короткими рукавами-буфами и скромным декольте. Горничная леди Потфорд сотворила с волосами Энн нечто весьма замысловатое, но очень ей идущее. Из украшений Энн надела бриллиантовый кулон и серьги.

– Благодарю вас, сэр, – улыбнулась Энн, поднимаясь со стула. – Но мы всего лишь собираемся в Верхние залы, чтобы выпить там чаю, Сиднем. Что о нас подумают другие посетители? Мы выглядим слишком роскошно для этого времени суток.

Конечно же, Энн всегда мечтала о чаепитии и даже о танцах в Верхних залах, и прекрасно помнила о том, как два года тому назад завидовала Фрэнсис, когда ее подруга была приглашена в Верхние залы.

– Ну что же, – сказал Сиднем, – может случиться и так, что, кинув лишь один взгляд в мою сторону, публика разбежится с пронзительными криками, прежде чем они смогут оценить, как великолепно мы выглядим.

– Ох, Сиднем, – возмущенно воскликнула Энн, но тут ее муж криво ухмыльнулся в своей обычной манере, и Энн закончила тем, что рассмеялась вместе с ним.

– Нам необходимо всего лишь пережить этот день, – сказала Энн, когда они вместе покидали комнату, – и завтра еще один краткий визит в школу, если ты не возражаешь. Сегодня утром я послала Клодии сообщение о том, что мы приехали в Бат. А затем мы сможем отправиться домой. Ты будешь доволен.

– А ты? – спросил Сиднем, предлагая ей свою руку.

– О, да, – согласилась Энн, принимая его руку и пожимая ее. – Я едва могу этого дождаться.

Но вначале им предстояло чаепитие в Верхних залах, и Энн предвкушала это событие. Она и Сиднем отправились туда в карете леди Потфорд, следом ехали Джошуа и леди Холлмер, а дети с няней – в последней карете.

– Вы отлично выглядите, моя дорогая, – сказала леди Потфорд, когда они вышли из экипажа в небольшой внутренний двор Верхних залов.

– Вы также кажетесь до смерти напуганной. Позвольте мне вас успокоить. Я зарезервировала для нас всю чайную комнату, поэтому вам не будут досаждать любопытствующие незнакомцы. Я также заказала для нас и танцевальный зал. Я подумала, что нам будет приятно за едой послушать музыку, да и детям будет, где порезвиться, не мешая при этом взрослым.

Что? Энн и Сиднем обменялись изумленными взглядами. В их распоряжении будет вся чайная комната? Целая чайная комната всего лишь для пятерых взрослых, троих детей и их няни? А также танцевальный зал? И еще будет музыка?

– Я так понимаю, сударыня, – сказал Сиднем, – что вы подготовили небольшой прием для нескольких персон, но в большом помещении. Мы восхищены этим, не так ли, Энн?

– И ошеломлены, – Энн рассмеялась и посмотрела на Джошуа, который только что помог леди Холлмер выйти из экипажа. – Вы знали об этом, Джошуа?

– Знал о чем? – удивленно приподнял брови Джошуа. Сама невинность.

– Об этом приеме для пятерых взрослых и троих детей, для которого целиком зарезервировали чайную комнату и танцевальный зал, – уточнила Энн.

– Ах, об этом, – сказал Джошуа. – Да. Моя бабушка – весьма экстравагантная особа. Разве вы этого не знали?

Они вошли в здание и двинулись по длинному широкому коридору. Он действительно был пуст – ни обычного шума, ни толчеи. Но Сиднем был абсолютно прав – это было восхитительно.

Джошуа на мгновение остановился, когда они достигли входа в чайную комнату. Элегантно одетый слуга стоял возле двери, готовый ее открыть.

– Бабушка? Фрея? – сказал Джошуа, предлагая леди свои руки. – Мы войдем первыми. А вы, Сиднем и Энн, следуйте за нами.

Дверь открылась.

В первый момент Энн была потрясена и одновременно смущена ошибкой леди Потфорд. Очевидно, что-то пошло наперекосяк в ее планах, возможно, она перепутала день. Чайная комната – огромное красивое помещение с высоким потолком – была полна народу. И все эти люди стояли и смотрели на входную дверь, и…

И вдруг Энн и Сиднем оказались под дождем из розовых лепестков. И это в ноябре!

А затем поднялся невообразимый шум – голоса, смех, скрип стульев по отполированному деревянному полу.

И, наконец, всего лишь через несколько минут после того, как открылись двери, Энн осознала, что все присутствующие ей знакомы.

– Какого дьявола? – произнес Сиднем, крепче прижимая к себе ее руку. А затем он начал смеяться.

– Поймались на наживку[17 - Выражение Sitting duck (англ.) – лёгкая добыча, человек, которого легко обмануть], – произнес лорд Аллин Бедвин, стоявший поблизости. – Ты пожалеешь о том, что надел черное, Сид.

– Зато лепестки прекрасно смотрятся в волосах Энн, – заметил граф Росторн.

– О, боже, – произнесла Энн. – Ах!

Она увидела своих родителей. Ее отец выглядел строгим и весьма довольным собой, а мать сияла, но все же держала в руках носовой платок. Сара и Сьюзен стояли по одну сторону от ее родителей, а Мэтью и Генри – по другую.

А потом Энн увидела Фрэнсис и графа Эджкома, мисс Томпсон, а рядом с ней – герцогиню Бьюкасл и леди Аллин, и родителей Сиднема, а также Кита и Лорен, и еще Сюзанну, Клодию и лорда Эйдана Бедвина, и герцога Бьюкасла.

Но все это были разрозненные образы. На Энн нахлынуло слишком много впечатлений и эмоций, чтобы она смогла сразу составить для себя целостную картину всего происходящего. К тому же, в зале было и множество других людей.

Герцогиня Бьюкасл захлопала в ладоши и все замолкли. Энн и Сиднем все еще стояли на пороге, осыпанные лепестками красных роз.

– Ну что же, мистер и миссис Батлер, – бодро сказала герцогиня, тепло улыбаясь. – Вы решили, что вы – очень умные, если поженились в тайне от всех несколько недель назад. Но, в конце концов, ваши друзья и родственники сумели достойно ответить на этот ваш поступок. Добро пожаловать на ваш свадебный завтрак.

Позже, оглядываясь назад на то, что оказалось одним из счастливейших дней в ее жизни, Энн обнаружила, что ей трудно вспомнить точную последовательность событий, начиная с первого момента. Конечно же, у нее не осталось никаких воспоминаний о том, что они ели, хотя Энн полагала, что она все-таки что-то ела, так как позже в этот день совсем не ощущала голода.

Но она запомнила шум и смех, и удивительное пьянящее чувство от того, что они с Сиднемом находились в центре всеобщего нежного внимания. Она запомнила, как ее крепко обнимали и целовали, и поздравляли снова и снова. У нее сохранилось даже несколько весьма четких воспоминаний.

Энн запомнила Джошуа, который подвел к ней милую, простодушно улыбающуюся молодую леди, чья свободная рука в волнении похлопывала себя по боку, и свое осознание того, что это была Пру Мор, теперь уже – Пру Тернер. Запомнила, как Пру крепко сжала ее в объятиях, угрожая переломать Энн все кости.

– Мисс Джуэлл, мисс Джуэлл, – восклицала Пру своим милым детским голоском. – Я люблю вас. Я так вас люблю! И теперь вы – миссис Батлер. Мне нравится мистер Батлер, даже если он действительно должен носить черную повязку на глазу. И я – тетя Дэвида. Джошуа так говорит, и Констанс тоже так говорит, и я очень рада этому. А вы?

А затем Пру повернулась, чтобы с таким же энтузиазмом стиснуть в объятиях Сиднема.

Энн также запомнила, как ее крепко обняла Констанс – бывшая леди Констанс Мор, и осознала, что все они, должно быть, приехали из Корнуолла специально ради этого события.

Она запомнила плачущую Фрэнсис.

И счастливую улыбку Лорен, и молодого человека, с такими же, как у виконтессы Рейвенсберг, прекрасными фиалковыми глазами, которого Лорен представила Энн, – виконта Уитлифа, ее кузена. Он приехал в Элвесли с визитом через неделю после отъезда Энн и Сиднема.

Энн запомнила то, что сказала Клодия, крепко обняв ее.

– Энн, – строго сказала мисс Мартин, – надеюсь, что ты понимаешь, как сильно я люблю тебя. В сущности, только ради тебя я согласилась находиться в одной и той же комнате с этой женщиной и с тем мужчиной. Мне жаль герцогиню Бьюкасл и маркиза Холлмера. Она – очень милая, но каждый задается вопросом, как долго она будет оставаться такой под его влиянием.

Энн запомнилось, что Клодия и мисс Томпсон сидели рядом, беседуя друг с другом большую часть праздника.

Энн запомнила своего отца, смеющегося и рассказывающего ей, какой великолепной шуткой для него было хранить в секрете тот факт, что он тоже получил письмо от леди Потфорд в то же самое утро, что и Энн.

Она запомнила слезы счастья в глазах своей матери и Сары.

Запомнила кузенов Сиднема, которые приехали в Бат для того, чтобы быть представленными Энн. Хотя на следующий день Сиднему пришлось заново называть Энн их имена.

Она запомнила, что в хаосе первых минут дети с шумом носились и путались под ногами взрослых, пока кто-то не призвал их к порядку, отправив в танцевальный зал. Энн подозревала, что этим человеком был герцог Бьюкасл. Вероятно, он поднял бровь, или, возможно, даже указал своим моноклем в правильном направлении.

И она запомнила радостный и счастливый взгляд Сиднема, его смех и, конечно же, импровизированную благодарственную речь, которую ее муж произнес от имени их обоих во время этого неожиданного приема.

– Все вы можете ожидать, – со смехом сказал Сиднем, – что Энн и я долгими зимними вечерами, когда нам больше нечем будет заняться, посовещаемся и изобретем подходящую месть.

Но произошло и еще одно событие, которое совершенно не смешалось с другими воспоминаниями.

На протяжении всего чаепития или завтрака, как пошутила герцогиня, из танцевального зала доносились звуки музыки. Казалось, никто не обращал на это особого внимания. Но Джошуа, сидевший рядом, по-видимому, заметил это.

– Именно здесь, Фрея, мы впервые танцевали вальс, – сказал он. – Ты помнишь?

– Как я могу это забыть? – ответила Фрея. – Во время этого вальса ты предложил мне вступить с тобой в фиктивную помолвку, и мы оказались женатыми и совсем не понарошку, прежде чем опомнились.

Они оба рассмеялись.

– Именно здесь мы танцевали вместе, Фрэнсис, – сказал граф Эджком, – хотя это был не совсем первый раз, если ты помнишь.

– Первый раз, – ответила Фрэнсис, – был в холодном темном пустом зале и совсем без музыки.

– И это было восхитительно, – с усмешкой сказал граф.

– Было бы позором, – произнес Кит, – не танцевать, имея в наличии оркестр и один из самых известных танцевальных залов в стране. Я прикажу оркестру играть вальс. Но мы не должны забывать, что это свадебное празднество. Невеста должна танцевать первой. Вы станцуете со мной вальс, Энн?

Но Энн заметила, что, говоря это, Кит смотрел на брата.

Сиднем встал.

– Благодарю тебя, Кит, – решительно произнес он, – но первым с невестой будет танцевать жених. Энн, позволь тебя пригласить.

На мгновение она ощутила тревогу. Все гости замолчали и обратились в слух. Несомненно, все они пойдут и будут наблюдать за нею и Сиднемом. Энн не часто приходилось танцевать, кроме как в школе, но Сиднем…

Но Сиднем был способен сделать абсолютно все, что захочет, за исключением, возможно, хлопанья в ладоши.

Энн улыбнулась мужу.

– Да, конечно.

Вряд ли всеобщий вздох собравшихся вокруг них гостей был плодом ее воображения.

Энн взяла под руку Сиднему, и он повел ее в танцевальный зал. Ей показалось, что почти все присутствующие в чайной комнате последовали за ними и расположились по периметру зала, в то время как Кит отдавал распоряжения руководителю оркестра. Дети тоже отступили назад, хотя большинство из них просто убежало в чайную комнату, чтобы продолжить играть там.

И они вместе танцевали вальс, Энн и Сиднем, через три недели после их венчания, под внимательными взглядами всех присутствовавших гостей.

Сиднем взял ее за правую руку, а левую Энн положила ему на плечо. Когда зазвучала музыка, они начали двигаться, вначале медленно и неловко, а затем Сид улыбнулся ей и прижал ее руку к своему сердцу, побуждая Энн обнять его другой рукой за шею, придвинувшись к нему ближе.

После этого они начали двигаться как единое целое и кружиться под музыку. А затем и другие пары постепенно присоединились к ним. Джошуа с леди Холлмер, Кит с Лорен, Фрэнсис с лордом Эджкомом, герцогиня с герцогом Бьюкаслом, другие Бедвины с их супругами, Сара с Генри, Сюзанна с виконтом Уитлифом и Сьюзен с Мэтью.

– Счастлива? – прошептал Сиднем на ухо жене.

– О, да, – ответила Энн. – Счастлива. Очень. А ты?

– Так, что не выразить словами.

И они улыбнулись друг другу.

Нет, Энн совсем не трудно было запомнить эту часть их свадебного приема.

Она будет помнить об этом всю оставшуюся жизнь.




ГЛАВА 23


Энн, Сиднем и Дэвид приехали домой в Ти Гвин морозным ноябрьским днем. Несмотря на холод, ярко светило солнце, и Сиднем порывисто опустил окно, когда кучер остановился, чтобы открыть парковые ворота, и приказал ему ехать к конюшне и каретному сараю одному.

– Оставшуюся часть пути мы пройдем пешком, – сказал Сиднем.

Поэтому несколькими минутами позже они стояли втроем и наблюдали, как экипаж спускается вниз, в парк, растущий в небольшой низине, перед тем, как начать подъем с другой стороны.

– Ну вот, Дэвид, – сказал Сиднем, положив руку на плечо мальчика. – Это – Ти Гвин. Наш дом. Что ты о нем думаешь?

– Те овечки тоже наши? – спросил Дэвид. – Можно мне подойти к ним поближе?

– Конечно, можно, – ответил Сиднем. – Ты можешь даже попытаться поймать одну из них, если хочешь. Но предупреждаю тебя, что они весьма неуловимы.

После нескольких часов, проведенных в тесном экипаже, мальчик бросился бежать по лугу с радостными возгласами. Предупрежденные о его приближении овцы кинулись врассыпную.

Сиднем с улыбкой повернулся к жене.

– Итак, Энн, – сказал он.

– Итак.

Она смотрела на видневшийся вдали дом, но при этих словах обернулась и взглянула на мужа.

– Как ты понимаешь, я собираюсь вскарабкаться через перелаз. Надо же мне исправиться. В прошлый раз я была ужасно неуклюжей.

– Я позаботился о нижней ступеньке, – сказал Сиднем.

Он наблюдал, как Энн взбирается, а затем садится на верхнюю перекладину и болтает ногами с другой стороны, тепло укутанная в красновато-коричневую шерстяную ротонду. Ее щеки порозовели от холода, несколько прядей волос цвета меда вырвались на свободу из аккуратной прически и развевались на ветру. Ее глаза смеялись и ярко блестели. Его прекрасная Энн.

Сиднем шагнул к ней.

– Позвольте мне, сударыня, – сказал Сид, предлагая ей руку.

– Благодарю вас, сэр. – Она подала ему руку и спустилась на землю. – Вот видишь? Словно королева.

Они стояли лицом к лицу, держась за руки, и пристально смотрели друг на друга в течение нескольких мгновений, пока ее улыбка не увяла.

– Сиднем, я знаю, что ты не хотел всего этого…

– Знаешь?

– Ты был доволен своей жизнью, и я не та женщина, которую ты бы выбрал себе в жены.

– Не та? – сказал Сиднем. – А разве я – тот мужчина, которого бы ты выбрала себе в мужья?

– Мы оба были одиноки, – произнесла Энн. – И приехали сюда в один прекрасный день и…

– Это был прекрасный день.

Она склонила голову набок и слегка нахмурилась.

– Почему ты не даешь мне закончить то, что я пытаюсь сказать?

– Потому, что ты до сих пор не уверена, что в глубине души я не сожалею о нашем браке, не так ли? И полагаю, что и я до сих пор не уверен, что ты не сожалеешь о том же. Полагаю, что мне давно уже следовало кое-что сказать тебе. Но сначала я не хотел, чтобы ты жалела меня или чувствовала себя обязанной мне, а потом убедил себя, что в словах нет необходимости. Как тебе известно, Энн, обычно мужчины склонны так поступать. Нам нелегко выражать свои чувства словами. Но я действительно люблю тебя. И думаю, что всегда буду любить. Я знаю, что всегда буду любить тебя.

– Сиднем.

Слезы хлынули из ее глаз. И Сиднем заметил, что кончик ее носа покраснел.

– Ох, Сиднем, и я тоже действительно люблю тебя. Я очень-очень люблю тебя!

Он наклонился вперед, потерся об нее носом, и поцеловал. Энн обняла его за шею и поцеловала в ответ.

– Ты всегда любил? – откинув голову назад, рассмеялась Энн. – С самого начала?

– Увидев тебя той ночью, я подумал, – ответил Сид, – что мои мечты стали явью. Но потом ты развернулась и убежала.

– Ох, Сиднем, – Энн еще крепче прижалась к мужу. – О, мой любимый.

– И у меня в кармане есть кое-что, что я всегда хранил при себе. Нечто, что сможет убедить тебя, что я всегда любил тебя. Если ты еще помнишь их.

Она шагнула назад и с любопытством наблюдала, как он вытащил из внутреннего кармана пальто носовой платок и развернул его, чтобы показать Энн лежавшую в нем маленькую кучку морских ракушек. Он подумал, что будет выглядеть глупо, если Энн их не вспомнит.

Энн дотронулась пальцем до ракушек.

– Ты сохранил их. О, Сиднем, ты хранил их все это время!

– Глупо, не правда ли? – улыбнулся Сиднем.

Но в тот момент, когда он сворачивал свой платок с ракушками и убирал его в карман, раздался крик и отвлек их.

– Мама, смотри! – позвал Дэвид с середины луга. – Посмотри, папа, я поймал овечку!

Но в этот момент возмущенная овца вырвалась на свободу и иноходью удалилась, чтобы продолжить свое серьезное занятие – поедание травы и клевера. Дэвид, весело смеясь, кинулся за ней в погоню.

Сиднем обнял Энн за талию и вновь привлек к себе. Накрыв ладонью ее живот, Сиднем уткнулся лицом ей в шею, а Энн склонила голову на плечо мужу. От нахлынувших чувств у Сиднема кружилась голова.

– Он назвал тебя папой, – нежно сказала Энн.

– Да.

Сиднем поднял голову и осмотрелся. Теперь все это было его: дом, конюшни, сад, луг, деревья, мальчик, гоняющийся за овцами, женщина в его объятиях. А под своими пальцами он чувствовал будущее – в небольшом округлившемся животе его жены.

– Не сошли ли мы с ума, – спросил Сиднем, – стоя здесь на холоде, в то время как нас ожидает теплый дом?

– Совершенно безумны, – улыбнувшись, Энн повернулась к мужу и поцеловала его в губы. – Отведи меня домой, Сиднем.

– Мы дома, любимая, – ответил Сиднем, отпуская ее от себя, чтобы взять за руку. – Вместе мы всегда дома. Но я отведу тебя в наш дом. Хочу увидеть, похожа ли утренняя комната на солнечный свет.

– И выглядит ли холл веселее без коричневых обоев, – добавила Энн.

И они быстрым шагом двинулись вниз по склону в направлении дома. Они смеялись. И крепко держались за руки.


notes



Примечания





1


В оригинале – crocodile (англ.) – змейка (гулянье парами длинной колонной).




2


Андреа Палладио (1508-1580)- великий итальянский архитектор позднего Возрождения.




3


Утесник европейский – довольно высокий колючий кустарник (60- 200 см, редко до 4 м). Распространен вдоль атлантического побережья Западной Европы и в Средиземноморье, часто он образует густые заросли.




4


Джентри – английское неродовитое мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами.




5


Французское окно – двустворчатое окно, доходящее до пола. Обычно также используется как дверь.




6


В оригинале здесь присутствует игра слов: в валлийском названии поместья Ty Gwyn первое слово произносится так же, как и английское слово Tea – чай




7


Шпалера (здесь) – плотно посаженные и ровно подстриженные наподобие стены деревья по сторонам аллеи или дорожки в регулярном парке.




8


Бирючина – род кустарников, реже деревьев, семейства маслиновых. Бирючину используют как декоративное растение для озеленения (хорошо переносит городские условия, стрижку) и в полезащитных полосах.




9


Дежавю (фр. deja vu – уже виденное) – психологическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации.




10


Шпалера(здесь) – деревянная или металлическая решетка или натянутая в несколько рядов проволока, прикрепленная к столбам, служащая опорой для растений.




11


Cherie – (фр.) дорогая




12


tete a tete – (фр.) с глазу на глаз




13


Кокни – лондонское просторечие (английский язык, на котором разговаривают рабочие слои Лондона), для которого характерно особое произношение, неправильность речи, а также рифмованный сленг.




14


Портик – (от лат. porticus) – ряд колонн, объединенных аттиком и фронтоном (или только аттиком), помещенный перед фасадом здания. Ордерные формы портиков возникли и получили распространение в античной архитектуре Греции и Рима, широко использовались в архитектуре классицизма.




15


Спенсер – короткий прилегающий женский жакет до талии




16


 Ротонда – верхняя теплая женская одежда без рукавов в виде длинной накидки




17


Выражение Sitting duck (англ.) – лёгкая добыча, человек, которого легко обмануть