Уроки страсти
Мэдлин Хантер


Братья Роуэлл #2


В первую минуту знакомства лорд Эллиот Ротуэлл кажется Федре Блэр благородным рыцарем из старинного романа. Еще бы, он явился вызволить из тюрьмы девушку, арестованную по ошибке.

Увы, вскоре мисс Блэр понимает, что вовсе не обрела желанной свободы. Лорд Ротуэлл требует у нее рукопись, в которой содержатся весьма нелицеприятные факты из истории его семьи. Федра с негодованием отвергает его притязания и не страшится угроз.

И тогда лорд Ротуэлл пускает в ход последнее средство – он намеревается влюбить Федру в себя и завладеть ее сердцем…


Мэдлин Хантер

Уроки желания


Глава 1


Тот, кто совершил преступление, вынужден заметать следы, даже если он обут в лучшие башмаки, какие только можно купить.

Чтобы замести следы, лорд Эллиот Ротуэлл вернулся в лондонскую резиденцию своей семьи, смешавшись с последними гостями, явившимися на бал к его брату. Он вел себя так, словно вышел ненадолго глотнуть свежего воздуха в этот великолепный майский вечер.

Перешагнув через порог, Эллиот помедлил, приветствуя знакомых. Младший брат четвертого маркиза Истербрука, высокий и красивый, он прослыл весьма приятным молодым человеком; улыбка не сходила с его губ, особенно он был любезен с дамами.

Спустя четверть часа Эллиот завязал беседу с леди Фолрит – так же ловко и непринужденно, как чуть раньше проскользнул в бальный зал. Возобновив разговор, прерванный два часа назад, он так откровенно льстил леди Фолрит, что та забыла обо всем на свете.

Пока Эллиот очаровывал леди Фолрит, его глаза искали в переполненном зале брата. Не Хейдена, который вместе со своей женой Алексией давал этот бал. Он пытался поймать взгляд другого брата, Кристиана, маркиза Истербрука.

Кристиан даже не взглянул в сторону Эллиота, хотя заметил его возвращение, и, отделившись от кружка гостей, собравшихся в дальнем конце зала, направился к двери.

Прежде чем последовать за ним и продолжить миссию, намеченную на этот вечер, Эллиот пригласил леди Фолрит на вальс. Сделал он это в качестве искупления, ибо бессовестно использовал эту даму, чтобы отблагодарить ее за помощь, пусть даже неосознанную. Леди Фолрит не ориентировалась во времени. К утру она будет уверена в том, что Эллиот ухаживал за ней весь вечер, не отходя ни на шаг. Ее уверенность в собственной привлекательности придется весьма кстати, если его нынешние похождения будут иметь нежелательные последствия.

Вальс окончился, и Эллиот откланялся. В отличие от Кристиана, который в гордом одиночестве целенаправленно проследовал к двери, Эллиот побродил по бальному залу, обмениваясь приветствиями и короткими репликами со знакомыми, пока не оказался рядом со своей новоиспеченной невесткой Алексией.

– Как по-твоему, бал удался? – поинтересовалась Алексия, окинув взглядом зал.

– Настоящий триумф. – Во всяком случае, для нее. Триумф силы духа, характера и, пожалуй, любви.

В обществе не считали, что Алексия подходящая партия для Хейдена. У нее не было ни влиятельной семьи, ни состояния. На редкость разумная, она так и не научилась скрытности и притворству, не говоря уже о флирте. И, тем не менее, хозяйка грандиозного бала в лондонской резиденции маркиза, одетая по последней моде, с темными волосами, являвшими собой шедевр парикмахерского искусства, выглядела превосходно. Нищая сиротка вышла замуж за мужчину, который любит ее так, как не любил никого прежде.

Эллиот не сомневался, что их брак будет удачным. Он доверял Алексии. Любовь, судя по семейным хроникам, таила опасность для мужчин из рода Ротуэллов. Разумная, практичная Алексия наверняка знала, как держать опасность в узде. Эллиот подозревал, что она уже не раз обуздывала этого зверя.

Он восторгался вместе с ней, оглядываясь по сторонам. Невысокая бледная женщина с белокурыми волосами, украшенными чересчур пышным плюмажем, болтая и смеясь, зорко следила за стоявшей рядом хорошенькой девушкой, явно привлекавшей внимание мужчин.

– Безусловно, это твой триумф, Алексия, но, боюсь, лучший трофей в нынешнем охотничьем сезоне достанется моей тетушке.

– Тетя Генриетта довольна первым сезоном Каролины. На днях им нанесли визит два титулованных джентльмена. Я не пригласила этих джентльменов на бал, и тетя сердится на меня за это.

Эллиоту безразличны настроения его тетки. Зато его очень интересуют гости, приглашенные на бал.

– Что-то мисс Блэр не видно, Алексия. Ни черного балахона, ни растрепанных волос. Неужели Хейден запретил тебе приглашать ее?

– Вовсе нет. Федра отправилась за границу. Недели две назад.

Он не хотел проявлять любопытство, однако…

– За границу? Куда же?

Фиалковые глаза Алексии весело блеснули.

– Сначала в Неаполь, потом на юг. Я говорила ей, что ты считаешь неразумным путешествовать по Италии в разгар летней жары, но она заявила, что хочет изучить местные праздники и ритуалы. – Алексия доверительно склонила голову. – Видимо, на нее очень повлияла смерть отца. Их последняя встреча была весьма драматичной. Думаю, она предприняла это путешествие для поднятия духа.

Эллиот понимал, что прощание с отцом на смертном одре может быть драматичным. Он знал это по собственному опыту. Сегодня вечером, однако, его больше интересовало местопребывание мисс Блэр и дела, которые она обсуждала со своим отцом, прежде чем он уйдет из жизни.

– Ты, случайно, не знаешь, где она собиралась остановиться в Неаполе? Я мог бы навестить ее, когда поеду в Италию, если, конечно, она еще будет там.

– Вообще-то она оставила адрес гостиницы, где собиралась поселиться. Ей этот отель рекомендовали друзья. Если она не вернется до твоего отъезда, я была бы признательна, если бы ты встретился с ней. Порой ее независимость граничит с безрассудством. Я очень беспокоюсь о ней.

Эллиот сомневался, что Федра Блэр нуждается в чьей-либо опеке. Но в любом случае подобная забота со стороны Алексии тронула его.

– О Боже! – пробормотала Алексия.

Проследив за ее взглядом, Эллиот понял, чем вызван вздох, который последовал за этим. К ним направлялась Генриетта, над ее головой колыхались перья, глаза сверкали решимостью.

– По-моему, она по твою душу, – прошептала Алексия. – Уходи, не то она прожужжит тебе все уши своими жалобами. Как это Истербрук позволил мне быть хозяйкой бала без ее согласия! Она считает себя хозяйкой дома лишь потому, что живет здесь.

Эллиот последовал ее совету и скрылся из виду задолго до того, как тетушка добралась до них.

Быстро миновав коридор, которым пользовались слуги, Эллиот взбежал вверх по задней лестнице и направился к покоям Кристиана. Войдя в гостиную, он обнаружил брата, небрежно раскинувшегося в кресле.

Острый взгляд, которым встретил его Кристиан, свидетельствовал о том, что его мозг совсем не так расслаблен, как тело.

– Я ничего не нашел, – сообщил Эллиот в ответ на безмолвный вопрос, светившийся в темных глазах брата. – Ни в его конторе, ни дома. Видимо, все хорошо запрятано.

Кристиан с шумом выдохнул. Он был недоволен тем, что обстоятельства лишают его возможности заниматься тем, чем он обычно занимается. Эллиот не имел представления, что это за деятельность. Никто не знал, чем занят Кристиан.

– Возможно, он все сжег, зная, что скоро умрет, – предположил Эллиот.

– Меррис Лэнгтон убедительно продемонстрировал, что не намерен никого щадить, даже стоя на пороге смерти.

Кристиан сунул пальцы за свой идеально повязанный галстук и оттянул его от шеи.

В этот вечер он выглядел безупречно – сиятельный лорд до кончиков ногтей. Его одежда и белье каждой своей ниточкой заявляли о превосходном качестве. Правда, жест, которым он расслабил галстук, намекал на неудобство, причиняемое ему вечерним костюмом, а не по моде длинные волосы указывали на склонность к эксцентричности.

Эллиот предположил, что брат жаждет избавиться от этих символов цивилизации и облачиться в восточный халат, который он надевал, находясь дома. Обычно он расхаживал по своим комнатам босиком, не удосужившись натянуть шелковые чулки и туфли. Сейчас, однако, единственным намеком на его обычное поведение в этих стенах был расстегнутый фрак и небрежная поза, в которой он раскинулся в кресле.

– Ты проверил половицы, панели и тому подобное? – поинтересовался Кристиан.

– Слишком рискованно. Я и так проторчал там дольше, чем предполагал, и чуть не столкнулся с констеблем, когда выходил из конторы. Славу Богу, там нет фонаря, но все же…

В пересказе его похождения выглядели более опасными, чем это было на самом деле. Эллиот всегда полагал, что бывают ситуации, когда ничего не остается, кроме как нарушить закон, но никогда не думал, что проделает это с такой холодной невозмутимостью, оказавшись в подобной ситуации.

– Никто не усомнится, что ты провел всю ночь на балу, если вдруг возникнут вопросы, – заверил его Кристиан. – Лэнгтон владел небольшим издательством, которое печатало радикальные материалы. Кроме того, как выяснилось, он не прибегал к шантажу. Жаль, что он преставился, прежде чем я успел откупиться от него. И теперь рукопись Ричарда Друри неведомо где, и его гнусная клевета на нашего отца может увидеть свет.

– Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось.

– А не мог кто-нибудь опередить тебя и добраться до рукописи? Возможно, я не единственный, к кому Лэнгтон обратился со своим предложением.

– Я не заметил, что кто-то рылся в его вещах. Даже поверенный. Ведь его только сегодня похоронили. Вряд ли бумаги были в его доме или конторе, когда он умер.

– Это чертовски неудобно.

– Неудобно, но едва ли непреодолимо. Я найду бумаги и уничтожу их, если понадобится.

Кристиан прищурился:

– Меня удивляет твоя уверенность. Может, ты знаешь, где эта чертова рукопись?

– Есть одна идея. Если я прав, мы скоро покончим с этим делом. Но это может стоить тебе денег.

– Я заплачу. Ричард Друри был членом парламента и, несмотря на его экстремистские взгляды, уважаемым ученым. Если его мемуары содержат обвинения, касающиеся нашего отца, многие поверят.

«Поверят, потому что это согласуется с тем, что они уже знают и считают правдой».

Эллиот не стал ничего говорить, но не сомневался в этом с того момента, как узнал, что Меррис Лэнгтон собирается опубликовать посмертные мемуары Ричарда Друри. Наверняка в книге будет немало откровений и сплетен, которые бросят тень на многих известных людей, здравствующих и покойных. Обвинения в адрес их отца, которые рукопись предположительно содержала, соответствовали тому, что общество думало о браке их родителей.

Общество, однако, заблуждалось. Отец объяснил ему это на смертном одре. В такие мгновения человек не станет лгать.

«Ты был ее любимчиком. Она хотела оставить тебя при себе, и я позволил это, поскольку ты был самым младшим. Утешительно было сознавать, что она не совсем забыла, что такое материнские чувства. Правда, это привело к тому, что я умираю, практически не зная своего младшего сына. Я не жду от тебя ни любви, ни скорби, но не намерен покидать этот мир, оставшись в твоих глазах чудовищем, каким она меня изображала».

– И где, по-твоему, рукопись? Ты должен сообщать мне о каждом своем шаге, Эллиот. Если у тебя не получится, я улажу это сам.

Было не совсем ясно, как Кристиан уладит это дело. И такая неопределенность побудила Эллиота взяться за него самому. Его брат мог зайти очень далеко, чтобы заставить замолчать голоса из прошлого.

– Рукописи я не нашел, зато обнаружил в конторе Лэнгтона финансовые документы. Похоже, у издательства проблемы. Но гораздо интереснее тот факт, что совладельцем издательства был Ричард Друри. Вот почему Лэнгтон получил его мемуары.

В глазах Кристиана вспыхнул интерес.

– Надо будет побеседовать с поверенным Лэнгтона и выяснить, кому все это досталось.

– Из документов следует, что долю Друри унаследовал его единственный ребенок. То есть остался вполне реальный партнер, который, возможно, с самого начала был в курсе этой истории с шантажом.

– Его единственный ребенок? Черт! – Кристиан откинулся в кресле, закрыл глаза и испустил раздраженный вздох.

– Федра Блэр. Проклятие!

– Да.

Кристиан снова чертыхнулся.

– Как это похоже на мистера Друри, с его радикальными взглядами и беспорядочным образом жизни, оставить свою долю в бизнесе женщине, да еще незаконнорожденной. – Он ненадолго задумался. – Если у издательства проблемы, может, она захочет получить деньги. Может, она даже обрадуется, что не придется печатать мемуары отца. Они наверняка изобилуют личными подробностями, касающимися ее матери.

– Возможно.

Эллиот не разделял оптимизма брата. Вряд ли переговоры с мисс Блэр окажутся простыми. От нее можно ждать любых неприятностей.

Эти мемуары с их тайнами будут хорошо продаваться, и не исключено, что она видит в них спасение для своего издательства. Или, хуже того, учитывая ее представления о социальной справедливости, она искренне верит, что они послужат разоблачению пороков высшего общества.

– Кстати, ее собственная книга была опубликована Лэнгтоном, не так ли? Она должна быть где-то здесь, в библиотеке. Признаться, я так и не удосужился заглянуть в нее. Никогда не испытывал особого интереса к мифологии и фольклору, не говоря уже об исследованиях на эту тему, – заметил Кристиан.

– Насколько я слышал, это исследование считается более чем солидным. – Эллиот не мог не отдать ей должного. – Она унаследовала интеллект своих родителей, а также их пренебрежение к правилам поведения и условностям.

– В данных обстоятельствах ни одно из этих достоинств не сулит нам ничего хорошего. – Кристиан поднялся, одернул фрак и поправил галстук, собираясь вернуться в бальный зал. – Хорошо, что ты ничего не сказал Хейдену. Он очень предан своей жене, а мисс Блэр – подруга Алексии. Если тебе придется прибегнуть к решительным мерам, пусть лучше они останутся в неведении.

– Мисс Блэр отплыла в Неаполь пару недель назад. Я справлюсь с ней раньше, чем им с Алексией представится возможность поболтать наедине.

– Ты намерен последовать за ней?

– Я все равно собирался побывать там этой осенью. Хочу изучить последние раскопки в Помпеях для моей следующей книги. Придется перенести поездку на более ранний срок.

Они направились к лестнице. С каждым шагом музыка звучала все громче, и величественные помещения заполнял отдаленный гул голосов. Когда они спустились вниз, влившись в толпу, Эллиот обратил внимание на замкнутое выражение на лице брата.

– Не переживай так, Кристиан. Я сделаю все, чтобы обвинения против отца не были опубликованы.

– Я не сомневаюсь в твоих способностях и решимости. Не это занимает мои мысли.

– А что?

– Я думал о Федре Блэр. Интересно, существует ли на свете мужчина, способный, как ты изволил выразиться, справиться с ней?

Эллиот шел в темноте, освещая себе путь небольшой лампой.

Гости уже разъехались, слуги легли спать. Хейден и Алексия, надо полагать, наслаждаются на брачном ложе в своем доме на Хилл-стрит. Кристиан, возможно, еще бодрствует, но вряд ли покажется из своих покоев в ближайшие несколько дней.

Слабый огонек лампы отражался в золоченых рамах картин, висевших в галерее. Сквозь высокие окна, расположенные на противоположной стене, струился лунный свет. Эллиот задержался перед двумя портретами.

Художник воспользовался одним и тем же фоном для обеих фигур, и казалось, одна картина плавно перетекает в другую. Приятно было видеть родителей вот так, вместе, словно две половинки одного целого, пусть даже это кажущееся единство было фальшивым. Эллиот мог по пальцам пересчитать случаи, когда родители оказывались вместе в одной комнате.

«Я не намерен покидать этот мир, оставшись в твоих глазах чудовищем, каким она меня изображала».

В этом отец ошибался. За исключением единственного случая, когда мать не сдержала эмоций, она никогда не говорила об отчуждении, существовавшем между супругами, или его причинах. Она вообще редко разговаривала в те долгие часы, которые Эллиот провел с ней в библиотеке в Эйлсбери.

Он привык бояться маркиза и без материнской помощи. И в то же время испытывал восторг, когда отец уделял ему внимание.

Эллиот двинулся дальше, по направлению к библиотеке, размышляя о единственном разговоре, который состоялся у него с отцом. В тот день он узнал правду о человеческих страстях и гордости, о душевных муках и законах, недоступных детскому пониманию, которые правят миром.

К концу разговора он перестал бояться маркиза. После всех этих откровений он впервые в жизни почувствовал себя сыном собственного отца.

Опустив лампу, Эллиот прошелся вдоль угловой полки, вглядываясь в кожаные корешки. После смерти матери он перевез сюда книги, которые она читала во время своего изгнания в Эйлсбери.

Он и сам не понимал, что побудило его перевезти ее книги в Лондон. Возможно, ему хотелось, чтобы ее частичка вернулась туда, где обитало все семейство. А может, это был порыв, охвативший его задолго до памятного разговора с отцом, мятежная попытка положить конец отчуждению, которому она подвергалась.

Никто так и не заметил появления сотен томов. Здесь, внизу, царил полумрак, и пестрые переплеты, выпадавшие из общего стиля библиотеки, не бросались в глаза.

Впрочем, некоторые из книг вообще не имели переплетов. Эллиот прошелся пальцем по брошюрам, воткнутым между более солидными томами. Это были памфлеты, принадлежавшие его матери. Эллиот вытащил стопку брошюр и разложил их на полу.

Посветив лампой, он сразу увидел ту, которую искал. Это был довольно радикальный памфлет, направленный против института брака, написанный лет тридцать назад известным «синим чулком». В полном соответствии со своими убеждениями эта особа даже отказалась выйти замуж за своего постоянного любовника Ричарда Друри, когда обнаружила, что ждет ребенка.

Эллиот взял памфлет и подошел к полке, где Истербрук хранил свои последние приобретения. Ему не понадобилось много времени, чтобы найти исследование по мифологии, еще хранившее запах новой кожи.

Прихватив обе книги, Эллиот вернулся в свою комнату и принялся за чтение, чтобы подготовиться к встрече с Федрой Блэр.


Глава 2


– Синьора, с какой стати я должна платить за эти комнаты, если вообще не желаю здесь жить? – поинтересовалась Федра на смеси латыни с немногими итальянскими словами, которые она успела выучить. Она надеялась, что интонация передает ее возмущение претензиями синьоры Сирилло, которое она не могла выразить словами.

В ответ хозяйка гостиницы разразилась длинной тирадой, произнесенной не менее негодующим тоном. Ей нет дела до того, заявила она, что Федра остается в этих комнатах против собственной воли. И ей не нравится, когда напротив ее скромной, но респектабельной гостиницы торчит королевский стражник. Она ничего не требует, кроме законной платы с учетом компенсации за беспокойство, доставленное другим гостям присутствием стражника.

Подавив соблазн предложить итальянке отослать счет королю, Федра отправилась в спальню за деньгами.

Она совершила ошибку, задержавшись в этом городе, прежде чем отправиться к руинам. Если ее заключение затянется, у нее не останется денег на обратный путь в Англию, не говоря уже о том, чтобы продолжить расследование, которое привело ее сюда. Предполагалось, что путешествие будет коротким. Она не туристка, приехала сюда с определенной целью, бросив срочные дела.

Когда синьора Сирилло, получив деньги за очередную неделю, отбыла, Федра вернулась к своему багажу. Порывшись в саквояже, она вытащила черную шаль и развязала узел на одном из концов, высвободив спрятанный внутри предмет.

На колени ей упала крупная камея. Изысканно вырезанные фигурки, перламутрово-белые на темно-красном фоне, изображали мифологическую сцену в виде Бахуса и его свиты.

Эта камея досталась ей в наследство от матери и была упомянута в приписке к завещанию, сделанной материнской рукой: «Чтобы обеспечить будущее моей дочери, я оставляю ей свою единственную драгоценность, агатовую камею, найденную в руинах Помпеи».

За шесть лет, прошедших после смерти матери, Федра ни разу не задумалась об этой приписке. Она дорожила камеей как памятью о незаурядной и блестящей личности, какой была Артемис Блэр. Конечно, ценность камеи давала ей уверенность в финансовом благополучии, но она надеялась, что не придется продавать вещь, дорогую ее сердцу. Однако теперь фраза, выведенная изящным почерком, вызывала вопросы и требовала ответов.

Водворив камею на прежнее место, Федра убрала шаль, вернулась в гостиную и распахнула ставни на высоком окне, обращенном на запад. Вдали расстилался залив, казавшийся необыкновенно синим, а еще дальше, в туманной дымке, виднелся остров.

Пропитанный солью ветерок подхватил пряди ее волос. Вместе с ним в комнату проник голос стражника. Федра высунулась в окно, заинтригованная, с кем это он разговаривает.

Она увидела темноволосую голову, возвышавшуюся над металлическим шлемом стражника. Модно подстриженные и романтически взлохмаченные волосы принадлежали высокому широкоплечему мужчине, облаченному в дорогой сюртук и сапоги, какие носила самая шикарная публика в Лондоне. Незнакомец явно был англичанином и, судя по одежде, джентльменом.

Федра прислушалась к разговору. Присутствие соотечественника принесло ей странное утешение. Джентльмен интересовался, как выбраться из закоулков Испанского квартала.

Она подумывала о том, чтобы окликнуть его и попросить о помощи. Вряд ли кто-нибудь из здешних англичан знает, что ее держат под домашним арестом. Впрочем, едва ли они станут беспокоиться, даже если узнают. Те, кто знал ее, не одобряли ее образа жизни и не нуждались в ее компании. Обычно она платила им тем же, но ее неспособность проникнуть в английское общество здесь, в Неаполе, создавала проблемы даже до ее неожиданного заключения.

Стражник внизу выразил жестами почтительное сожаление, мол, рад бы помочь, но я на посту.

Англичанин двинулся прочь. Он перешел на другую сторону улицы и остановился, слегка нахмурившись. Его темные глаза обшаривали фасад здания.

Сердце Федры забилось, и не только потому, что он обладал внешностью, способной ускорить пульс любой женщины. Она узнала мужчину. Это был известный историк, лорд Эллиот Ротуэлл. Алексия говорила, что он собирается посетить Неаполь этой осенью, но, очевидно, он приехал раньше.

Федра высунулась из окна и помахала рукой. Лорд Эллиот едва заметно кивнул в ответ. Она прижала палец к губам и указала на стражника. Затем жестами попросила его подойти к задней части здания.

Лорд Эллиот двинулся прочь с видом человека, любующегося архитектурными красотами. Федра закрыла ставни и поспешила на другую сторону своего номера. Там она открыла окно, выходившее в небольшой садик позади гостиницы.

Лорду Эллиоту потребовалось некоторое время, чтобы обойти вокруг здания. Наконец он появился у ворот, которые вели в переулок между соседними домами. Даже не будь он так красив, его непринужденная походка и гибкая фигура производили неизгладимое впечатление.

Федра была так рада видеть кого-то знакомого, что не возражали против насмешливых искорок, вспыхнувших в его глазах при виде ее. Она уже наблюдала эту медленную улыбку на лице Эллиота, когда они познакомились на свадьбе Алексии. Это была реакция человека, который считал ее забавной, хотя и не одобрял ее убеждений, образа жизни, семьи, словом, всего связанного с ней.

– Мисс Блэр, рад видеть вас в добром здравии, – произнес он, сопроводив приветствие очередной медленной улыбкой.

– Я тоже очень рада видеть вас, лорд Эллиот.

– Алексия сообщила мне, где вы остановились, и просила навестить вас и убедиться, что вы ни в чем не нуждаетесь.

– Очень мило с ее стороны. Жаль, что я не могу принять вас надлежащим образом.

– Насколько я понял, вы вообще не можете принять меня.

Похоже, обмен любезностями закончился.

– Полагаю, вы находите мой арест удивительным, даже шокирующим.

– Меня трудно удивить, а тем более шокировать. Хотя, признаться, я довольно любопытен. Вы совсем недавно в Италии. Большинству людей понадобился бы по меньшей мере год, чтобы совершить достаточно преступлений, заслуживающих подобного наказания.

Он что, развлекается? Учитывая ее обстоятельства, его упражнения в остроумии вряд ли уместны.

– Не было никаких преступлений, просто небольшое недоразумение.

– Небольшое? Мисс Блэр, у ваших дверей дежурит королевский стражник.

– Я не уверена, что король имеет к этому отношение. Это дело рук одного из придворных. Отвратительного гнома, у которого слишком много власти и слишком мало ума.

Лорд Эллиот скрестил на груди руки, что придало ему надменный и осуждающий вид. Федра терпеть не могла, когда мужчины принимали подобную позу. Эта поза олицетворяла собой все дурное, связанное с сильной половиной человечества.

– Стражник упомянул дуэль.

– Откуда я могла знать, что здешние мужчины готовы поубивать друг друга, если женщина всего лишь заговорит с одним из них?

– Стражник сказал, что пролилась кровь.

– Марсилио – молодой художник. Совсем мальчик. Упрямый, но очень милый. Я и представить себе не могла, что он отнесется к нашей дружбе настолько серьезно, что бросил вызов Пьетро только потому, что я прогулялась с ним к заливу.

– К сожалению, Марсилио, этот упрямый и милый мальчик, оказался родственником короля. Он чуть не погиб на дуэли. К счастью, если верить стражнику, он выживет.

– О, слава Богу! Хотя они здесь склонны к преувеличениям. Рана не была тяжелой, хотя в таком климате любое ранение может привести к серьезным последствиям. Я была чрезвычайно огорчена случившимся. Я так и сказала. Выразила свои сожаления и очень внятно извинилась по-английски и на латыни, но этот мерзкий тупой гном не стал меня слушать. Он даже обвинил меня в проституции, что переходит всякие границы. Я объяснила, что никогда не брала ни фартинга ни у одного мужчины.

– Вы отстаивали свою честь и добродетель или заявили этому мерзкому тупому гному, что женщины должны отдаваться мужчинам бесплатно?

Федре не понравился многозначительный взгляд, которым он сопроводил эту нахальную реплику. Не окажись она в столь нелепом положении, поставила бы его на место. Может, она и чужда условностям, но это не дает ему права на грубость. Однако сейчас требуется дипломатия.

– Я объяснила ему, что верю в свободную любовь, что совсем не означает продажную любовь, лорд Эллиот. Я пыталась просветить его. И буду рада просветить вас, если нам суждено встретиться в более благоприятной обстановке.

– Какое соблазнительное предложение, мисс Блэр! Однако, как я вижу, все эти философские тонкости оказались выше понимания вашего тюремщика. Лучше бы вы объявили себя куртизанкой. Здесь знают, что это такое. А вот радикальная концепция свободной любви – это…

Его небрежный жест сказал все, что он думает по этому поводу. А чего она ожидала? Она живет не по правилам, и даже ее внешний вид встречает непонимание.

Федра в очередной раз подавила свою естественную реакцию. Если она станет возражать, то лишь оттолкнет его, а ей нужно, чтобы он остался. Даже слышать родной язык было утешением.

– Как вы думаете, меня скоро отпустят?

Опять этот небрежный жест, только на этот раз он выразил неопределенность.

– Здесь нет конституции. Или хотя бы понятия прецедента, как в Англии. Никаких законов, обязательных для всех. Одним словом, старая добрая монархия. Вас могут отпустить завтра и выслать в Англию, предать суду или запереть на годы в этой гостинице в угоду его королевскому величеству.

– На годы! Какое варварство!

– Думаю, до этого не дойдет. Однако могут пройти месяцы, прежде чем этот мерзкий тупица потеряет к вам интерес. – Эллиот взглянул на фасад здания, затем на ворота в сад. – Мисс Блэр, если я буду и дальше маячить под вашими окнами, то могу оказаться в гостях у королевской стражи вместе с вами. Я договорюсь, чтобы вам доставили провизию, и оставлю деньги за номер, который вы наверняка оплачиваете. Кроме того, я попрошу британского посланника поручить кому-нибудь навещать вас время от времени.

Боже, он уходит! Она состарится в этих комнатах, если не умрет раньше от голода, когда закончатся деньги.

Федра не относилась к числу женщин, привыкших полагаться на мужскую поддержку. Да и лорд Эллиот со своей стороны не выказал особого желания встать на ее защиту. Однако ситуация, в которой она оказалась, помогла ей преодолеть естественное нежелание просить у него помощи.

– Лорд Эллиот, – окликнула она его, когда он сделал шаг и направлении ворот. – Лорд Эллиот, вряд ли английских дипломатов заинтересует столь незначительная особа, как я. Я не прошу вас ходатайствовать за меня перед ними. Но уверена, что ваши родственные связи и известность как историка произведут впечатление на того мерзкого типа. Если вы замолвите за меня словечко, это может помочь.

Его лицо приняло сочувственное, но отнюдь не ободряющее выражение.

– Я младший сын. Мое общественное положение здесь ничего не значит, а известность ограничена узким кругом лиц.

Не вижу причин, чтобы здешний суд отнесся благосклонно к моей персоне.

– Но вас хотя бы выслушают. К тому же вы знаете местным диалект. Я видела, как вы разговаривали со стражником.

– Едва ли я владею им настолько, чтобы убедить суд в вашей невиновности.

– Я буду признательна за любую попытку.

Куда делся его рыцарский дух? Конечно, она не верит в подобные сантименты, но он то должен верить. В конце концов, она классическая девица, попавшая в беду. Если он считает себя джентльменом, то просто обязан броситься ей на помощь, а не стоять здесь с таким видом, словно сожалеет, что заметил ее в окне.

Он задумался. Федра ждала.

– Здесь вам не Англия, мисс Блэр. Если я добьюсь успеха, не уверен, что вам понравятся условия, на которых вас согласятся освободить.

– Я готова на любые условия, хотя надеюсь, что вам удастся убедить их не отсылать меня сразу же в Англию. Я проделала длинный путь, и мне просто необходимо посетить раскопки в Помпеях, прежде чем я уеду. Это моя мечта.

Лорд Эллиот снова впал в задумчивость, затем тяжело вздохнул, и этот вздох свидетельствовал о том, что принятое им решение противоречит здравому смыслу.

– Я обещал Алексии позаботиться о вашем благополучии. Постараюсь сделать все, что в моих силах. Хотя найти судью, который приговорил вас к заключению, будет непросто. Вы хоть знаете его имя? Если я начну расспрашивать о мерзком тупом гноме, вряд ли моя миссия станет легче, если это описание дойдет до адресата. И потом, вполне возможно, оно подходит многим судейским.

Было очевидно, что он сдался из чувства долга, а не от искреннего желания помочь.

– Его зовут Джентил Сансони. Почему вы так смотрите? Вы его знаете?

– Да, я его знаю. Все ваши доводы в свою защиту пропали втуне. Сансони не знает ни английского, ни даже латыни. Он чистокровный неаполитанец, и это плохая новость.

И угораздило же Федру Блэр привлечь внимание Сансони, капитана секретной полиции короля! Впрочем, разгуливая по городу с непокрытой головой, с распущенными волосами, казавшимися еще более рыжими в лучах солнца, она, надо полагать, привлекла внимание всего Неаполя.

Впервые Эллиот услышал о гонителе мисс Блэр три года назад, во время своего последнего приезда в Неаполь. Сансони вынесло наверх кровавой волной в 1820 году, когда республиканское правительство, ненадолго возглавившее страну, было коварно свергнуто, а монархия восстановлена.

Сансони был известен своей способностью организовывать внезапные исчезновения карбонариев, но ему нравилось демонстрировать свое влияние и другими, менее политизированными способами. Он был не из тех, на кого произвел бы впечатление английский аристократ, и Эллиот сомневался, что он посмотрит сквозь пальцы на попытку обойти его вердикт, обратившись в вышестоящие инстанции.

Поскольку Эллиот не мог иметь никаких дел с мисс Блэр, пока она находится под домашним арестом, он сразу же решил, что попытается добиться ее освобождения. Его притворные колебания должны были убедить Федру, что она у него в долгу.

К тому же он поддался искушению заставить эту ярую сторонницу женской независимости умолять мужчину о помощи. Мисс Блэр бросала вызов мужским инстинктам уже одним своим существованием, и Эллиот не явился исключением.

На следующий день Эллиот взялся за дело. Даже если Сансони наплевать на английского аристократа, есть шанс, что он прислушается к английскому морскому офицеру. При дворе Неаполя еще чтили память Нельсона, и Эллиот подозревал, что Сансони считает английского адмирала своим духовным братом. Ведь тот помог подавить другую, более раннюю попытку создать республиканское правительство.

В неапольском порту всегда стояли на якоре английские корабли, и Эллиот навестил знакомого капитана. Спустя два дня после встречи с мисс Блэр он шагал вместе с капитаном Огастусом Корнеллом, облаченным в парадную форму, по бесконечным коридорам дворца, направляясь к логову Сансони.

Как и полагалось чиновнику, чья деятельность протекла в тени, Сансони обосновался в задней части здания и так глубоко внизу, что великолепный мрамор сменился известковыми плитами. Несмотря на непрезентабельное расположение, Сансони обставил свой кабинет достаточно роскошно, чтобы выглядеть важной персоной. Хотя размеры помещения соответствовали его амбициям, низкие потолки и отсутствие окон придавали ему сходство с пещерой.

– Я сам поговорю с ним, – предупредил Корнелл. Его бледное лицо хранило официальное выражение, характерное для военных его ранга. – Надо быть начеку, когда имеешь дело с такими типами.

– Вы знаете язык?

Неаполитанский диалект существенно отличался от языка, на котором говорили в Риме или Флоренции. Хотя он был производным от латыни, Эллиот испытывал затруднения, общаясь с местными жителями.

– Будем надеяться, что достаточно, – пожал плечами капитан. – Оставайтесь здесь. Я возьму на себя роль посредника в прямом и переносном смысле.

Эллиот остался у дверей, как и было велено. Корнелл пересек комнату и остановился перед массивным письменным столом, за которым сидел смуглый мужчина маленького роста. На его лице застыло подозрительное выражение. Черные брови хмурились, нависая над ястребиными глазами с миндалевидным разрезом, распространенным в этом городе.

Подали вино. Корнелл выпил с Сансони и спустя некоторое время вернулся к Эллиоту.

– Возникло осложнение, – тихо произнес он. – Приятель мисс Блэр – Марсилио, тот, что пострадал на дуэли, не только приходится дальним родственником королю, но и пользуется особым расположением королевского семейства за свои художественные таланты. Кроме того, Сансони надеется женить этого юношу на одной из своих родственниц, чтобы упрочить собственное положение. Что маловероятно, учитывая низкое происхождение Сансони, однако это не мешает ему считать благополучие этого молодого человека своим личным делом.

Капитан еще больше понизил голос:

– Думаю, король не в курсе дуэли. Я упомянул титул вашего брата и подозреваю, что он выслушал меня только потому, что опасается, как бы английский маркиз не нашел способ довести это дело до сведения короля. Вполне возможно, но, пока он это сделает, пройдут месяцы.

– Не могли бы вы устроить освобождение мисс Блэр?

– Едва ли. Дело не только в дуэли. Король владеет художественной коллекцией, и женщинам запрещено посещать одну из комнат, где эта коллекция размещается. Там представлены древние изображения эротического характера. Мисс Блэр уговорила юного Марсилио впустить ее туда. Так что в числе ее преступлений также незаконное проникновение и пристрастие к безнравственным произведениям искусства. Сансони говорит, что она обычная проститутка. Хотя Неаполь известен тем, что разрешает подобным женщинам заниматься своим ремеслом, ее появление в местах, где бывает аристократия…

– Она не проститутка, можете мне поверить. Хотя довольно странная особа. Эксцентричная, свободомыслящая, но по-своему честная. Наверняка Сансони встречал таких людей. Объясните ему это.

– Работа этого парня – искоренять свободомыслие, что он с радостью делает. Впрочем, я попытаюсь.

Корнелл снова пересек комнату. На этот раз разговор оказался короче. Сансони посмотрел на Эллиота.

– Он слишком быстро говорит, – сказал капитан, вернувшись, – я не все понял. Он хочет знать, на каком основании вы и ваша семья вмешиваетесь в это дело. Может, вы ее родственник, или что-нибудь в этом роде?

Элиот не имел никакого отношения к мисс Блэр, но не собирался этого признавать.

– Скажите ему, что она друг семьи. Истербрук относится к ней, как к сестре.

Это была беспардонная ложь, но Эллиот боялся разоблачения. Кристиан на его месте поступил бы так же.

– Скажите, что мы стараемся контролировать ее поступки, но она ускользнула из-под нашей опеки, неожиданно предприняв путешествие в Неаполь. Я приехал сюда, чтобы позаботиться о ней, и даю слово, что она больше не доставит хлопот. Если он намекнет, что требуется взятка, чтобы забрать ее отсюда, я охотно заплачу.

Нa этот раз беседа капитана с Сансони носила более оживленный характер. Сансони сопровождал свои слова выразительными жестами. Когда Корнелл вернулся, он выглядел несколько озабоченным.

– Произошло недоразумение, которое будет трудно уладить. Виной тому мое недостаточное знание языка, – сказал он.

– Какое недоразумение?

Он выглядит более спокойным и сговорчивым.

Лицо Корнелла вспыхнуло.

– Похоже, он решил, что вы жених мисс Блэр и что она явилась сюда, чтобы избежать брака, устроенного вашей семьей из-за ее огромного приданого. Он полагает, что вы последовали за ней, чтобы вернуть ее назад.

– Ничего себе недоразумение! Как вам это удалось?

– Не представляю. Слова вроде правильные – «семья», «сестра», «деньги», «побег», – а смысл получился совсем другой.

Корнелл вздохнул и направился к столу, чтобы исправить свою ошибку.

Эллиот поймал его за локоть.

– А он готов отпустить ее, если мы не станем его разубеждать?

– Да, но…

– Вы уверены?

– Да, однако я хотел бы внести ясность…

– Не стоит.

– Но это бесчестно.

– Вы никого не обманывали. А если он чего-то не понял, это его проблемы. – Эллиот положил руку на плечо капитана. – Будем считать, что нам повезло. Вряд ли его принимают в здешнем английском сообществе. Он никогда не узнает правды.

Корнелл не стал спорить.

– Что ж, так и быть. Пойдемте со мной. Он хочет, чтобы вы дали слово, что будете присматривать за мисс Блэр, пока она находится в королевстве. Она должна быть под вашим постоянным надзором, и вы будете лично отвечать за любое беспокойство, связанное с ней. Вы готовы в этом поклясться?

Элиот кивнул. Вместе с капитаном Корнеллом он проследовал в глубь помещения и принял из рук мерзкого гнома Сансони опеку над мисс Блэр.


Глава 3


Федра поднялась из-за письменного стола в ответ на голос синьоры Сирилло, окликнувшей ее из-за двери. Если эта особа опять явилась за деньгами…

Когда она открыла дверь, ее ждал приятный сюрприз. Хозяйка гостиницы была не одна. Рядом с ней стоял лорд Эллиот.

Федра едва сдержала радостный возглас. Если он здесь, это может означать лишь одно.

– Прошу вас, лорд Эллиот. Спасибо, синьора.

Хозяйка недовольно вскинула брови, явно не желая уходить. Но Федра была непреклонна.

– Надеюсь, вы принесли хорошие новости, лорд Эллиот, – произнесла она, когда они остались одни.

– Ваш домашний арест закончился, мисс Блэр. Благодаря капитану Корнеллу с английского судна. Он похлопотал за вас перед Сансони.

– Благослови Господи королевский флот!

Федра подбежала к окну и распахнула ставни. Стражник, дежуривший внизу, исчез.

– Надо будет прогуляться по берегу залива сегодня же вечером. Не могу поверить…

Она бросилась к Эллиоту и обняла его.

– Я вам так благодарна!

Эллиот снисходительно улыбнулся. Он понимал ее чувства и готов был простить эту вспышку эмоций. А если его взгляд чуточку потеплел от ее порывистого объятия, то, в конце концов, он мужчина.

В идеально скроенном коричневом сюртуке и сапогах он выглядел великолепно. Улыбка смягчила суровые черты, характерные для Ротуэллов. Федра слышала, что в отличие от старших братьев лорд Эллиот часто улыбается, и теперь убедилась в этом.

Он огляделся и остановил взгляд на письменном столе.

– Я вижу, мое появление отвлекло вас от письма.

– Ваше появление пришлось как нельзя кстати. Я как раз писала Алексии, повествуя о своих бедах, в надежде, что мне удастся выбросить письмо из окна, когда вы придете в следующий раз.

– Почему бы вам не закончить письмо? Я передам его Корнеллу. Через два дня он отплывает в Портсмут и мог бы оттуда отправить ваше письмо в Лондон.

– Прекрасная идея. Надеюсь, вы не сочтете меня невежливой, если я добавлю пару строчек?

– Ни в коем случае, мисс Блэр. Ни в коем случае.

Федра села за стол и быстро набросала несколько строк, сообщив Алексии, что все разрешилось благополучно благодаря ее новоприобретенному шурину, лорду Эллиоту. Свернув листок, она запечатала его, надписала адрес и протянула Эллиоту. Он взял письмо и сунул его во внутренний карман.

– Я заметил, вы сами открыли дверь, мисс Блэр. Где ваша горничная?

– У меня нет горничной. Вообще никаких слуг. Даже в Лондоне.

– Из-за ваших политических убеждений?

– Из-за практических соображений. Дядя оставил мне приличный доход, но я предпочитаю тратить деньги на другие цели.

– Разумно. Однако отсутствие прислуги доставляет определенные неудобства.

– Мне не нужна прислуга. – Она крутанулась вокруг себя, взметнув складки черного газа и длинные распущенные волосы. – Такое платье не требует услуг горничной, а мои волосы нуждаются только в расческе.

– Я не имел в виду ваш туалет. Дело в том, что, принимая посетителей в отсутствие горничной…

Он опасается за ее репутацию. Как мило!

– Лорд Эллиот, вы не можете скомпрометировать меня, поскольку я выше этих нелепых условностей. К тому же это деловая встреча, не так ли? В таких ситуациях уединение не только допустимо, но даже необходимо, – заявила Федра, хотя и сомневалась, что он согласится с ее доводами.

Но к ее удивлению, он тут же согласился:

– Вы правы. В таком случае продолжим. Вы не присядете? Это может занять некоторое время.

Его лицо приняло серьезное выражение. Даже жесткое. Он указал в сторону дивана, вложив в этот жест больше властности, чем предполагал его вежливый тон. В Федре тут же взыграл дух противоречия. Тем не менее, она села, но лишь потому, что он только что добыл для нее свободу.

Лорд Эллиот опустился в кресло напротив и окинул ее пристальным взглядом. Должно быть, он никогда раньше внимательно не смотрел на нее и теперь пытался понять, что скрывается за ее необычным обликом.

Федра не могла отделаться от ощущения, что в определенном смысле она тоже видит его впервые. В его глазах больше не было веселых искорок, только долгий изучающий взгляд. Этот взгляд смущал ее, вызывая где-то глубоко внутри чисто женский отклик.

Это была одна из самых неприятных особенностей красивых мужчин. Федра чувствовала себя очень неуверенно, если кто-либо из мужчин обращал на нее внимание. Эллиот был очень красив и отличался редкой мужественностью, что делало его еще более опасным. Казалось, он сознательно пытается вывести ее из равновесия. Не из плотских побуждений, в этом Федра была уверена. Однако она не могла не ощущать, что ее влечет к нему, и кровь быстрее побежала по ее жилам.

Федра насторожилась. Защита, обладание, завоевание – все это разные лики одного и того же примитивного начала. Мужчина не может следовать одному из этих инстинктов, не пробуждая в себе других, и неизвестно, какая часть мужской натуры возобладала в нем сейчас. Она должна быть начеку, чтобы не стать легкой добычей.

– Алексия действительно просила меня зайти к вам, мисс Блэр. Это правда. Однако у меня были и свои причины навестить вас, и я хотел бы о них поговорить.

– Не представляю, что за причины. Ведь мы виделись всего раз, на свадьбе Алексии, и практически не разговаривали.

– А мне кажется, представляете.

– Федра раздраженно нахмурилась:

– Уверяю вас, нет.

Теперь уже Эллиот не скрывал раздражения.

– Мисс Блэр, мне стало известно, что вы являетесь совладелицей издательского дома Мерриса Лэнгтона. После того как унаследовали долю вашего отца.

– Интересно, откуда? Учитывая всеобщее убеждение, что женщина не способна преуспеть в делах, я предпочитаю не афишировать этот факт, чтобы не навредить бизнесу.

– Вы намерены включиться в работу?

– Я буду работать с авторами, а практическими вопросами, как и прежде, будет заниматься мистер Лэнгтон. Но откуда вы узнали? Если мой поверенный проявил несдержанность…

– Ваш поверенный не виноват.

Эллиот отвел взгляд и задумался. За его сосредоточенным видом угадывался блестящий ум, сделавший его известным историком в возрасте двадцати трех лет.

– Мисс Блэр, мне очень жаль, но у меня плохие новости. Меррис Лэнгтон скончался после вашего отъезда из Лондона. Его похоронили за несколько дней до того, как я отплыл в Италию.

Хотя Федра опасалась, что мистер Лэнгтон не поправится, известие о его кончине явилось для нее настоящим ударом.

– Это действительно плохие новости, лорд Эллиот. Спасибо, что сообщили мне. Не скажу, что я его хорошо знала, но смерть всегда трагедия. Я надеялась, что он поможет мне с издательским домом, но, видимо, придется рассчитывать на себя.

– Значит, теперь все принадлежит вам?

– Мой отец основал издательство и финансировал его на протяжении многих лет. Он мог завещать свою долю, а вот доля мистера Лэнгтона в случае его смерти переходила к отцу. Так что, полагаю, теперь все принадлежит мне.

Его лицо снова приняло жесткое выражение.

– Перед болезнью, – холодно произнес Эллиот, – Лэнгтон обратился к моему брату. Речь шла о мемуарах вашего отца. Он предложил исключить из рукописи несколько абзацев, касавшихся моей семьи, в обмен на значительную сумму.

– Неужели? Какой ужас! Я потрясена подобным предательством принципов моего отца и приношу вам искренние извинения за своего партнера.

Федра вскочила с дивана и в волнении принялась мерить шагами комнату. Эллиот тоже учтиво поднялся, но она даже не взглянула на него, пытаясь оценить последствия глупой выходки Лэнгтона. Возможно, это как раз то, чего не хватало, чтобы привести ее шаткий бизнес к краху.

Финансовое положение издательства оставляло желать лучшего, и, как один из совладельцев, Федра несла ответственность за неуплаченные долги. Она рассчитывала, что мемуары отца помогут им поправить дело. Но если мистер Лэнгтон пожертвовал целостностью публикации, читатели могут не принять книгу.

– Во всем виновата Харриет Уилсон, – с отвращением в голосе заявила Федра. – Это она создала постыдный прецедент, предлагая своим любовникам платить, чтобы их имена не попали в ее воспоминания. Кстати, я написала ей, что нельзя брать деньги за то, чтобы вычеркнуть кого-то из мемуаров. Это всего лишь приукрашенная форма шантажа. Разумеется, она думала только о своем кошельке. Что ж, это закономерный итог того образа жизни, который она выбрала, и глупой экстравагантности, которой предавалась. – Ее шаги замедлились. – Вне всякого сомнения, мистер Лэнгтон обращался и к другим с подобными предложениями. Не могу поверить, что он мог настолько пренебречь этическими нормами нашего издательства.

– Мисс Блэр, прошу вас, избавьте меня от этого наигранного негодования. Моя семья была готова заплатить Лэнгтону. Я искал вас, чтобы сообщить, что мы охотно заплатим вам вместо него.

Наигранное негодование? Федра остановилась и повернулась к нему лицом.

– Лорд Эллиот, боюсь, я чего-то не поняла. Вы хотите, чтобы я за деньги изменила мемуары отца в соответствии с вашими пожеланиями?

– Очень надеюсь на это.

Она подошла к нему достаточно близко, чтобы заглянуть в глаза.

– Боже! Вы, кажется, думаете, что я знала о проделках мистера Лэнгтона? Что была его сообщницей?

Эллиот молчал, не скрывая своего скептицизма. Оскорбленная его недоверием, Федра в ярости отвернулась.

– Лорд Эллиот, мемуары моего отца будут опубликованы, как только я вернусь в Англию. Полностью. Таково было его желание, высказанное на смертном одре. Я не вправе решать, что печатать, а что нет. Искренне благодарна вам за помощь, но будет лучше, если мы закончим этот разговор. Будь у меня горничная, я бы попросила ее проводить вас. Но поскольку ее нет, вам придется найти выход самому.

Чтобы придать своим словам большую убедительность, Федра направилась в спальню и захлопнула дверь.

Однако не успела она прийти в себя, как дверь снова распахнулась. Лорд Эллиот невозмутимо проследовал внутрь и закрыл за собой дверь.

– Я не собираюсь уходить, мисс Блэр. Наш разговор требует продолжения.

– Как вы смеете?! Это моя спальня, сэр.

Он скрестил на груди руки, приняв типично мужскую позу, которую она терпеть не могла.

– Это могло бы остановить меня, но, полагаю, вы выше глупых правил, которые, в частности, запрещают вторгаться в дамские спальни. Не так ли?

Это правило не казалось Федре таким уж глупым. И для него имелись веские причины. В конце концов, это самое интимное место для женщины, можно сказать, убежище. Даже воздух в комнате, казалось, стал плотнее, пока Эллиот рассматривал гардероб, где хранилась ее одежда, и туалетный столик, где она держала личные вещи. Его взгляд медленно скользнул по кровати и вернулся к ней.

Его мысли не были тайной для нее. Федра заметила, что жесткое выражение, с которым он вошел в комнату, слегка смягчилось. Мужчина не может стоять у кровати с женщиной и не фантазировать на эту тему. Это проклятие, заложенное в нем природой.

К раздражению Федры, ее тоже посетили фантазии. Оскорбление, которое он ей только что нанес, должно было служить превосходной защитой от интимной атмосферы этой комнаты. Но затянувшееся молчание действовало на нее возбуждающе.

В ее голове мелькнул образ лорда Эллиота, склонившегося к ее губам. Она увидела его обнаженные плечи, почувствовала тяжесть его тела, объятия сильных рук.

Федра поспешно прогнала этот образ, но в его глазах блеснуло понимание. Лорд Эллиот угадал, что у нее на уме, так же ясно, как и она угадала его мысли.

Он опустил сложенные на груди руки, будто собирался протянуть их к ней. Федра напряглась. Неужели он намерен и дальше оскорблять ее? У нее возникали недоразумения с мужчинами, которые в силу своего невежества позволяли себе лишнее, но лорд Эллиот не настолько глуп. Если он попытается воспользоваться чувственной искрой, проскочившей между ними, это будет осознанный и вызывающий поступок.

Эллиот отвел от нее взгляд, несколько разрядив атмосферу. Гордость Федры не пострадала, но ее примитивная сущность ощутила что-то похожее на разочарование.

– Рукопись здесь? – спросил он. – Вы привезли ее с собой?

– Конечно, нет. С какой стати?

Он бросил взгляд на гардероб.

– Вы можете поклясться? Иначе я вынужден буду обыскать помещение.

– Клянусь, но только посмейте устроить у меня обыск! Вы не имеете права здесь находиться.

– Вообще-то имею, но это мы позже обсудим. И как прикажете это понимать?

– Я оставила рукопись в Лондоне, в очень надежном месте. Это мемуары моего отца. Я не стала бы ими рисковать.

– Вы их читали?

– Конечно.

– В таком случае вам известно, что он написал о нашей семье. Расскажите мне об этом как можно подробнее.

Он не просил, он требовал.

– Лорд Эллиот, ни ваша фамилия, ни титул не упоминаются в рукописи моего отца.

Это заявление застало Эллиота врасплох. Суровая маска дала трещину, явив любезного джентльмена, который вошел в ее номер некоторое время назад. Но ненадолго. Он снова погрузился в мрачную задумчивость, размышляя над ее словами.

– Мисс Блэр, обратившись к моему брату, Меррис Лэнгтон говорил о конкретных обвинениях, выдвинутых против моего отца. Есть ли в рукописи что-нибудь, что, по вашему мнению, может быть истолковано как имеющее отношение к моим родителям?

– Кажется, там есть отрывок, который можно интерпретировать подобным образом.

– Перескажите его, пожалуйста.

– Я предпочла бы этого не делать.

– Я настаиваю.

Его тон и поза свидетельствовали о том, что он не потерпит возражений. Федра не могла припомнить случая, чтобы ей так бесцеремонно что-то приказывали.

Пожалуй, даже лучше, что его семья будет предупреждена заранее. Отрывок, о котором идет речь, один из тех, которые привлекли ее внимание.

– Мой отец описывает обед, состоявшийся за несколько лет до смерти моей матери. Они принимали молодого дипломата, только что вернувшегося из колоний. Отец хотел узнать правду о тамошней ситуации. Молодой человек выпил лишнего и помрачнел. Опьянев, он поведал кое-что о событии, имевшем место в британском полку, расквартированном в тех местах.

Упоминание о колониях явно заинтересовало Эллиота. Он напрягся, и Федра внутренне поморщилась. Она полагала, что эти слухи не соответствуют истине, но…

– Продолжайте, мисс Блэр.

– Он сказал, что во время его пребывания там умер британский офицер. Согласно официальным данным, он скончался от лихорадки, но на самом деле его застрелили. Его нашли мертвым после дежурства. Подозрение пало на другого офицера, в чьем обществе он находился, однако доказательств не нашли. Чтобы не порочить этого офицера, в донесениях начальству была указана ложная причина смерти.

Лорд Эллиот уже овладел собой. Его лицо казалось вытесанным из камня, но его молчание, проникнутое сдержанным гневом, становилось угрожающим.

– Мисс Блэр, – процедил он, – если вы связываете этот отрывок с моей семьей, вам, должно быть, известны оскорбительные слухи, распускаемые о моем отце, будто он позаботился о том, чтобы отправить любовника моей матери в колонии. Где тот умер от лихорадки.

Федра судорожно сглотнула.

– До меня доходили подобные слухи.

– Если они доходили до вас, то и до других тоже. Ни Лэнгтону, ни вам не составило труда восполнить пробелы и сделать выводы. Если вы опубликуете этот отрывок, все будут считать, что мой отец заплатил за убийство любовника своей жены. Отсутствие имен в мемуарах не спасет репутацию моего отца, ведь он мертв и не сможет защитить себя из могилы.

– Я не уверена…

– Проклятие, все будет именно так, и вы это прекрасно знаете. Я требую, чтобы вы убрали этот отрывок из мемуаров.

– Лорд Эллиот, я понимаю ваши чувства. Правда. Но я обещала отцу опубликовать его мемуары, и намерена исполнить свой долг. Я много думала об этом. Если я вычеркну из рукописи все, что может показаться опасным или нелестным той или иной персоне, мало что останется.

Он подошел к ней вплотную и вперил в нее жесткий взгляд.

– Вы не опубликуете эту ложь.

Его решимость была почти осязаемой. Лорд Эллиот не нуждался в грозных гримасах или словесных угрозах, чтобы продемонстрировать свою силу. Она просто присутствовала в воздухе, обволакивая ее, возбуждая, выпуская на волю темные инстинкты.

– Если это ложь, я вычеркну тот отрывок, – сказала Федра. – Если вы представите доказательства, что офицер, о котором идет речь, умер от лихорадки, или же человек, рассказавший эту историю моим родителям, откажется от своих слов, я это сделаю. Но для Алексии, а не для маркиза Истербрука.

На его губах появилась улыбка.

– Для Алексии? Как удобно для вас! Так и поражение можно выдать за уступку.

Похоже, он видит ее насквозь. Ну и пусть!

Его взгляд подобрел. Он стоял очень близко, и теперь, когда его гнев утих, эта близость казалась неуместной. В комнате снова повисло чувственное напряжение.

Однако Эллиот не двинулся с места, несмотря на ее красноречиво приподнятые брови. Вместо этого он взял прядь ее волос и неторопливо обмотал вокруг своих пальцев.

– Ваш отец, случайно, не упомянул имена тех мужчин? Молодого дипломата, приглашенного на обед, и офицера, попавшего под подозрение?

Он не касался ее, но в том, что он делал с ее волосами, было нечто, чего ей не следовало допускать. Сам факт, что они находились в ее спальне, даже их стычка противоречили общепринятым правилам приличия. Легкое покалывание в затылке, порожденное его дразнящими прикосновениями, было восхитительным и наводило на мысли о других физических наслаждениях.

Федра не сомневалась, что он готов пойти гораздо дальше, если сочтет, что это поможет ему добиться желаемого. В чем она сомневалась, так это в том, что сможет дать ему отпор, если понадобится.

– Молодого дипломата звали Джонатан Мерриуэдер.

В его глазах мелькнуло недоверие.

– Он здесь, в Неаполе. Служит помощником британского посланника.

– Это тоже удобно для вас.

Движением кисти он намотал ее волосы плотнее, преврати игру в нечто более осязаемое.

– Вы приехали сюда, чтобы встретиться с ним? Хотите пополнить мемуары аннотациями, указав имена и факты, которые опустил ваш отец? Книга будет лучше продаваться, а вашему издательству, осмелюсь предположить, не помешают лишние деньги.

Федра решительно отняла у него прядь своих волос. Возмущение помогло ей проигнорировать тепло его рук и то, как сверкнули его глаза в ответ на ее прикосновение.

– Полагаю, воспоминания моего отца будут популярны и без аннотаций, но спасибо за предложение. Однако приехала я сюда совсем с другой целью.

Это была бессовестная ложь, но Федра не испытывала угрызений совести, вводя его в заблуждение. В любом случае ее желание заполнить пробелы в мемуарах отца не имеет никакого отношения к его семейству.

– Лорд Эллиот, я приехала в Италию, чтобы посетить раскопки и руины на юге страны. Мне необходимо собрать вещи, чтобы как можно скорее покинуть этот город и продолжить свое путешествие. Поэтому я вынуждена снова попросить вас уйти.

– Ничего не случится, если вы задержитесь здесь еще на несколько дней. Пока я не могу позволить вам уехать.

Федра рассмеялась. Самонадеянность этого типа становится смешной.

– Меня не интересует, что вы можете мне позволить.

– Напрасно. Я предупреждал вас, что ваше освобождение может быть связано с определенными условиями, и вы обещали их выполнять.

– Вы ничего не сказали об условиях, когда пришли.

– Меня отвлекло ваше теплое объятие.

Она подозрительно уставилась на него:

– И что это за условия?

Эллиот прошелся взглядом по ее распущенным волосам, осмотрев тем самым большую часть ее тела. В его глазах угадывался собственнический интерес, словно он получил подарок и теперь хотел оценить его.

– Сансони отпустил вас под мою опеку. Я взял на себя полную ответственность за вас и пообещал следить за вашим поведением.

Вспышка гнева обожгла Федру. Неудивительно, что он ведет себя так нагло и раздает приказы.

– Это невыносимо. Ни один мужчина никогда не указывал мне, что делать. Моя мать перевернулась бы в гробу, узнай она об этом. Я отказываюсь принимать ваши условия.

– Предпочитаете иметь дело с Сансони? Это можно устроить.

Угроза лишила ее дара речи.

Лорд Эллиот направился к двери, не скрывая, что его забавляет стоящая перед ней дилемма.

– Мы отправимся в Помпеи вместе, мисс Блэр, после того как я поговорю с Мерриуэдером. А до тех пор вы не должны покидать эти комнаты без моего сопровождения. И кстати, чтобы я не видел никаких Марсилио или Пьетро, наносящих вам визиты. Будь я проклят, если позволю вам спровоцировать дуэль, пока вы находитесь под моей опекой. Я дал клятву, что присмотрю за вами, и надеюсь на ваше содействие и послушание.

Опека? Присмотрит? Послушание? Федра была настолько ошарашена, что он успел покинуть комнату, прежде чем она нашла слова, чтобы высказать все, что она о нем думает.


Глава 4


Готовность мисс Блэр пойти на компромисс в отношении мемуаров улучшила настроение Эллиота. Он добьется опровержения от Мерриуэдера, посадит мисс Блэр на первый же корабль, отплывающий в Англию, и займется более интересными делами.

Мерриуэдер наверняка пойдет ему навстречу. Он лучше других знает, что рассказ Друри о смерти того офицера – ложь. Его дипломатическая карьера может серьезно пострадать, если станет известно, что он допустил несдержанность, находясь в подпитии. Он кровно заинтересован в том, чтобы мисс Блэр убрала из рукописи компрометирующие его разделы.

Не прошло и часа, как Эллиот обнаружил, что все не так просто, как ему казалось. Клерк в британском консульстве, располагавшемся в палаццо Калабритто, сообщил ему, что Мерриуэдер отбыл по делам на Кипр и вернется не раньше чем через две недели.

Вернувшись в гостиницу, Эллиот внес некоторые изменения в свои планы. Ближе к вечеру, когда в воздухе повеяло прохладой, он в наемном экипаже отправился в Испанский квартал, чтобы нанести визит Федре Блэр.

В ее голубых глазах сверкнуло пламя, когда она увидела его на пороге.

– Что вам еще понадобилось, лорд Эллиот?

– Вы говорили, что хотели бы прогуляться вечером по берегу залива. Я здесь, чтобы сопровождать вас.

Федра, поколебавшись, согласилась:

– Ладно, давайте пройдемся.

Она шагнула вперед, ожидая, что он посторонится.

– Вы забыли надеть шляпу, мисс Блэр. Солнце еще не село, и ваш прекрасный цвет лица может оказаться в опасности. Уверен, вам не хочется, чтобы ваш нос покрылся веснушками, пусть даже очаровательными.

Рука Федры взлетела к носу. На мгновение женское тщеславие взяло верх над демонстративным безразличием к подобным пустякам.

– Вы весьма искусно сочетаете неискренние комплименты с язвительными замечаниями, сэр.

– Комплименты не были неискренними. Веснушки выглядят очень мило, но вам лучше не выходить из дома с непокрытой головой. Я подожду, пока вы наденете шляпу. Надеюсь, она у вас есть?

– Разумеется. – Раздосадованная, Федра повернулась на каблуках и направилась в спальню. – Только не ходите за мной, пожалуйста.

– Не в моих правилах входить в женскую спальню дважды в день. Это может быть неправильно понято, как, скажем, четыре танца на одном балу.

– Я всегда правильно понимаю мужчин, лорд Эллиот. Все их мысли как на ладони.

Эллиот допускал, что это именно так. В Федре Блэр чувствовалась некая искушенность, а распущенные волосы придавали ей вид женщины, готовой к полуденным удовольствиям. Утром, когда они стояли у кровати, она сразу догадалась, куда устремились его мысли.

Однако это не вызвало у нее ни шока, ни смущения, ни негодования. Она беззастенчиво наблюдала за ним, пока им обоих посещали эротические фантазии. Достаточно было взглянуть на ее лицо, чтобы понять, о чем она думает.

Никогда прежде Эллиот не испытывал ничего подобного. Она умудрилась возбудить и отвергнуть его без единого слова. «Да, нас влечет друг к другу, – было написано на ее лице. – Но между нами ничего не будет. Ни сейчас, а возможно, и вообще никогда. Это как я решу». Она должна знать, что подобное поведение способно пробудить в мужчине дьявола.

Федра вернулась с соломенной шляпкой на голове, которая оказалась куда красивее, чем он ожидал. Полуопущенные поля украшали белые и голубые цветы, подчеркивая синеву ее глаз и прекрасный цвет лица. Длинные распущенные волосы, отсутствие косметики и крохотные веснушки придавали ей свежий, сельский вид.

Вот только одежда портила впечатление. Свободный балахон из воздушной черной ткани делал бы ее совсем бесформенной, если бы не пояс на талии.

Тем не менее, это платье наводило на размышления, о которых Федра, скорее всего не подозревала. Во-первых, оно красноречиво свидетельствовало о том, что у нее нет горничной, которая помогала бы ей одеваться. Во-вторых, она не носила корсета, и ничем не стесненные формы вырисовывались под тканью, давая пищу воображению. У нее была высокая грудь, округлые бедра и тонкая талия. И чтобы все это обнажилось, достаточно было расстегнуть несколько крючков.

– Это дело рук Алексии, – сообщила она, заметив его восхищение шляпкой. – Она не оставляет надежды перевоспитать меня. Что же касается моего платья, которое вы столь критически разглядываете, я не намерена переодеваться. Никто не заставляет вас появляться на публике с немодно одетой женщиной.

– Мне начинает нравиться ваше платье. Я настаиваю, чтобы вы прикрыли волосы, но не требую, чтобы вы отказались от всех символов, которыми вы бросаете вызов миру.

Федра вздернула подбородок и выплыла из комнаты.

– Будь вы мудрее, вы бы ничего не требовали.

Шум, гомон, перья на шляпках, яркие зонтики. Вызывающая роскошь, ужасающая бедность и блеск оружия.

Лондонский променад казался бледной копией того, что творилось по вечерам в странах с более теплым климатом. Набережную Неаполитанского залива заполнили горожане. Аристократы в модных одеждах прогуливались живописными группами среди жавшейся к воде бедноты и солидных торговцев, явившихся с женами и детьми.

Этот вечерний час, когда все жители высыпали наружу, играл важную роль в жизни города как место, где могли показаться девицы, достигшие брачного возраста. Их юная смуглая красота сияла между серьезными лицами родителей, которые критически оценивали каждого мужчину, взглянувшего на их чадо дважды.

В этой красочной толпе Федра не настолько бросалась в глаза, как можно было ожидать. Шляпа придавала ей вполне презентабельный вид, правда, распущенные волосы привлекали внимание. Эллиот представил себе, какое она произвела впечатление, появившись здесь впервые в одиночестве, с рыжими локонами, пламенеющими на фоне черных складок платья. Лондон, надо полагать, был более терпим к ее эксцентричному виду.

– Вы поговорили с мистером Мерриуэдером?

Это были первые слова, которые она произнесла, с тех пор как они вышли из гостиницы. Эллиот не стал завязывать разговор, когда они ехали в карете. Его вполне устраивало молчание. Собственно, он любил проводить время, имея в качестве собеседника лишь собственные мысли. Он любил общество, но до определенной степени и при условии, что сможет отдохнуть в тишине от шума и разговоров.

– Он отбыл по делам и вернется не раньше чем через две недели.

А может, она уже знает об этом? Вряд ли цель ее приезда сюда так уж невинна. Если она хотела увидеть руины, могла бы выбрать другое время. Отправиться в путешествие в разгар итальянского лета, когда издательство находится в сложном положении, ее деловой партнер болен, а мемуары ждут издания… Наверняка этот неуловимый Мерриуэдер был одной из причин ее появления здесь.

– Надеюсь, вы не думаете, что я отложу свой отъезд в Помпеи до его возвращения?

– Я решил, что мы посетим руины, пока его нет в Неаполе.

Судя по облегчению, отразившемуся на лице Федры, это ее устроило. Возможно, она действительно приехала сюда как туристка.

– Алексия говорила, что вы пишете новую книгу, лорд Эллиот. Ваш визит в Помпеи как-то связан с этим?

– Я намерен посетить раскопки и ознакомиться с экспонатами, обнаруженными в последние годы. Хотелось бы поговорить с археологами и произвести кое-какие исследования для моей книги.

– Алексия сказала, что это будет книга о жизни обыкновенных людей. Удивительно! Обычно исторические труды посвящены войнам, политике и деяниям великих. В том числе и ваша последняя книга.

– Я сознаю, что эта книга может подвергнуться критике как повествующая о чем-то несущественном. Но эта тема представляется мне интересной. К счастью, я могу позволить себе делать то, что хочется.

– Лично я не критикую вас. Уверена, ваша книга будет пользоваться успехом, что бы там ни говорили ученые мужи. На нее будет большой спрос.

– Вряд ли мой издатель придерживается того же мнения.

– Найдите другого издателя. Я почла бы за честь опубликовать эту книгу, если вы в состоянии терпеть женщину в качестве партнера.

Эллиота рассмешила ее деловая хватка. Пожалуй, это издательство все-таки выживет, учитывая талант мисс Блэр льстить авторам.

Ее настроение явно улучшилось. Возможно, причиной тому были заходящее солнце и прохладный ветерок. Но, скорее всего мисс Блэр решила, что гнев мешает ей наслаждаться обретенной свободой.

Глаза ее радостно блестели, когда она шла рядом с ним, разглядывая гуляющую публику, суденышки, покачивающиеся на волнах, и чаек, парящих в небе. Она часто улыбалась, глядя на него с теплотой, которую можно было принять за кокетство. Эллиот не мог не заметить взглядов, которые бросали на нее мужчины. Одних ее рыжих волос было достаточно, чтобы привлечь внимание, но дело было не только в этом.

Федра тоже не могла не замечать устремленных на нее взглядов. Однако она никого не поощряла и не пыталась осадить. Насколько Эллиот мог судить, она не испытывала удовлетворения и не чувствовала себя оскорбленной. Просто шла в своих черных развевающихся одеждах, открывавших больше, чем того требовали приличия, уверенная в том, что вправе отличаться от других.

Федру окружала некая аура. В ней был тот же вызов, который Эллиот почувствовал в ее спальне, но теперь он был обращен к каждому мужчине, который задерживал на ней взгляд. «Ты хочешь меня, – словно говорила Федра, – но между нами ничего не будет».

Она остановилась, чтобы купить букетик цветов у уличной торговки. Эллиот попытался заплатить за них, но Федра заплатила сама и двинулась дальше, прижав цветы к носу.

– Лорд Эллиот, я хотела бы сделать вам предложение.

Вряд ли это предложение имело отношение к его мыслям, но тело Эллиота напряглось. Она явно хотела поддразнить его, и это сработало, вызвав у него вспышку раздражения.

– Я уже видел, к чему приводят предложения, которые вы делаете мужчинам, мисс Блэр, и вынужден отказаться.

Ее лицо вытянулось.

– Как прикажете это понимать?

– Я ошибся? Прошу прощения.

– Что вы имели в виду?

Эллиот пожал плечами:

– Я подумал, что вы собираетесь предложить мне стать одним из ваших друзей. Одной из пчелок, которые кружат вокруг королевы.

Федра залилась румянцем.

– Что вы знаете о моих друзьях? – сердито осведомилась она.

– Вы можете презирать светское общество, но оно знает о нашем существовании. Все знают, что вы дочь Артемис Блэр и считаете себя выше всех этих глупых условностей.

– Меня поражает ваша грубость. – Она справилась с гневом и продолжила натянутым тоном: – У нас настолько разные представления о дружбе, что я никогда не стану общаться с таким, как вы, не говоря уже о большем.

Она уже общается. Начиная с сегодняшнего утра.

– Если я допустил грубость, прошу извинить меня. С другой стороны…

Ее брови взлетели вверх.

– …если вы выше этих глупых условностей, могу ли я вообще быть груб, мисс Блэр? В контексте ваших убеждений, так сказать. Грубость – это нарушение общепринятых правил, не так ли? Боюсь, вам придется просветить меня, где начинается и кончается ваше уважение к правилам, во избежание возможных недоразумений в предстоящие несколько дней.

– Непременно, лорд Эллиот, – отозвалась она с вызывающим видом.

Теперь они шли мимо великолепных вилл с фасадами, обращенными к заливу. Федра любовалась их красотой, пряча свои мысли за безмятежной маской.

– Лорд Эллиот, вы весьма кстати упомянули о предстоящих днях и выразили свое критическое отношение к моей персоне. Дело в том, что и то и другое имеет непосредственное отношение к моему предложению.

– Я и не думал критиковать вас. Просто мне кажется, что нам следует добиться взаимопонимания хотя бы в одном вопросе. Но самом важном.

– Тот факт, что вы превратно истолковали мои дружеские отношения с мужчинами и мой интерес к вам, указывает, что вряд ли мы поладим. Думаю также, что вы не захотите обременять себя праздной туристкой в качестве попутчицы. Я буду только мешать вам, а ваши исследования могут нарушить мои планы. Я предлагаю разделиться после отъезда из Неаполя.

– Это невозможно.

– Сансони ничего не узнает.

– Его возможности простираются за пределы города. Кроме того, я дал клятву, а это одна из глупых условностей, к которым я отношусь весьма серьезно.

– Сэр…

– Нет, мисс Блэр. Послезавтра утром мы отплывем отсюда. Вместе. Вначале посетим Позитано, затем Амалфи и вернемся назад сухопутным путем.

– Я хотела бы немедленно отправиться в Помпеи.

– Придется подождать. В Позитано меня ждет друг, которого я обещал навестить. Если вы здесь как туристка, то должны радоваться возможности побывать на побережье к югу отсюда. Там очень живописно.

Федра, однако, не выглядела радостной, и Эллиот предположил, что в ближайшие недели ему придется наблюдать ее недовольную физиономию.

Они повернули назад, и Эллиот чуть не споткнулся о маленькую девочку, следовавшую за ними по пятам. Огромные черные глаза смотрели с безмолвной надеждой, какую можно встретить у самых обездоленных городских детей. Малышка ничего не просила, но ее тщедушное тельце и лохмотья, в которые она была одета, говорили сами за себя.

Эллиот порылся в нагрудном кармане. К тому времени, когда он выудил несколько монет, рядом с девочкой появились еще два оборванца. Потом еще несколько.

Эллиот всем им раздавал монеты. В отличие от большинства женщин мисс Блэр не казалась напуганной этим нашествием маленьких бродяг. Она попыталась заговорить с первой малышкой, пока ее рука рылась в складках ткани в области бедра.

Они медленно продвигались сквозь взволнованную толпу детей, черноглазых и загорелых, раздавая монеты, пока не раздали все, что у них было.

Вернувшись в карету, они направились в гостиницу. Федра больше не спорила и заговорила, лишь оказавшись на пороге собственного номера.

– Значит, мы отплываем послезавтра утром? В таком случае мне надо готовиться к путешествию.

Ее неожиданная покладистость не обманула Эллиота. Он попрощался и отбыл, чтобы заняться собственными приготовлениями.

Вытащив камею из шали, Федра завернула ее в носовой платок и пришпилила крохотный узелок к внутреннему карману, скрытому в складках платья. Затем набросила шаль на голову и завязала ее под подбородком.

Просмотрев содержимое саквояжа, она отобрала вещи, которые намеревалась взять с собой. Федра постоянно твердила, что ей чуждо женское тщеславие, однако ее огорчало, что всю следующую неделю ей придется обходиться столь скудным гардеробом.

И виноват в этом лорд Эллиот. Всем известно, что вынужденная клятва не в счет. Если человек вынужден клясться, чтобы выручить женщину из беды, такой клятве грош цена! Федру бесило упорство, с которым Эллиот цеплялся за слово «клятва». Какое невезение! Единственный человек, способный помочь ей в сложившейся ситуации, оказался привержен столь старомодным понятиям о чести.

Ну ничего! Она не позволит ему принести их обоих в жертву его предрассудкам. Она нужна ему в качестве попутчицы не больше, чем он ей. Это совместное путешествие не принесет им ничего, кроме лишних проблем.

Что он сказал о ее друзьях? «Пчелки, которые кружат вокруг королевы». Ему не понять той искренней и бескорыстной дружбы, которая связывает ее с редкими единомышленниками. Он был бы шокирован, узнав, что некоторые мужчины способны подняться над примитивным желанием властвовать и обладать, которое принесло столько горя человечеству, и в частности женщинам. Слава Богу, на свете еще не перевелись мужчины, которые не рассматривают женщину как трофей, который надо завоевать.

Что ж, ему же хуже. Она не обязана просвещать Эллиота. Во-первых, это бесполезно, а во-вторых, ей пришлось бы провести с ним слишком много времени.

Федра написала записку и оставила в портмоне деньги, чтобы убедить синьору Сирилло, что она скоро вернется. Затем выскользнула в темный коридор и направилась к лестнице.

Держась за стену, она нащупала ногой погруженные во мрак ступеньки и осторожно двинулась вниз.

Внезапно в темноте проступили перила, двери и стены, словно кто-то открыл ставни и впустил лунный свет.

– Должен вас предупредить, мисс Блэр, что Пьетро не ждет вас на перекрестке, – услышала она за спиной невозмутимый голос.

Сердце Федры упало. Она резко обернулась.

В двух шагах от нее, у распахнутой двери номера, расположенного непосредственно под ее комнатами, стоял лорд Эллиот. Свет лампы, струившийся изнутри, заливал его золотистым сиянием. Он был босиком, обнаженный до пояса и выглядел так, словно только что проснулся и поспешно натянул брюки, чтобы выяснить, что его разбудило.

Его появление означало конец ее планам. Несмотря на раздражение, Федра не могла не оценить тело, открывшееся ее взору. У него была прекрасная фигура, худощавая, но мускулистая, как у человека, ведущего активный образ жизни.

Лорд Эллиот шагнул вперед и забрал у нее саквояж. Схватив Федру за локоть, он втащил ее в свой номер и закрыл дверь.

– Что вы здесь делаете? – требовательно спросила она, когда он повернулся к ней лицом. Тусклый свет лампы подчеркивал рельефные мышцы на его плечах, груди и животе. Не будь Федра так рассержена вмешательством в свои планы, невольно залюбовалась бы его фигурой.

– Я здесь живу.

Федра вскинула глаза и обнаружила, что лорд Эллиот наблюдает за ней.

Видимо, он заметил, как она рассматривала его тело. Федра вспыхнула, чувствуя в крови легкое возбуждение. Судя по его глазам, он испытывал то же самое, но со спокойным удовлетворением, словно мог контролировать и себя, и ее.

Да, от такого типа надо держаться подальше.

– Стойте на месте. И не пытайтесь улизнуть. – Он подошел к письменному столу, схватил переброшенную через спинку стула рубашку и натянул на плечи.

Федра отвела взгляд. Однако уголком глаза она видела, как перекатываются мышцы на его мощном торсе. Образ лорда Эллиота, склонившегося над ней, снова возник у нее в голове, на этот раз более живо, дополненный широкими плечами и твердой грудью…

Федра украдкой огляделась. Судя по всему, он действительно жил в этом номере. На письменном столе рядом с зажженной лампой высилась стопка бумаг. Она еще раньше заметила у него на пальцах чернильные пятна. Значит, он писал. Она представила его за столом, полуодетого и погруженного в работу.

Лорд Эллиот оделся и повернулся к ней лицом. Растрепанный, в расстегнутой рубашке, он выглядел слишком романтично, чем нарушил ее душевное спокойствие.

– Вы переехали сюда, чтобы шпионить за мной?

– Шпионить я поручил синьоре Сирилло. А переехал сюда, чтобы не дать вам ускользнуть под покровом ночи.

Выходит, он догадался, что она задумала. Это открытие обескуражило Федру.

– То, что вы вовлекли эту гарпию в мои личные дела, непростительно.

– Но, как выяснилось, вполне оправданно. Она пришла в восторг от своей миссии и проявила незаурядную изобретательность. Я всего лишь просил ее сообщить мне, если вы покинете гостиницу. Вместо этого она проследила за вами и перехватила письмо, которое вы написали своему приятелю. – Он покачал головой. – У меня в голове не укладывается, что вы пытались назначить свидание ночью мужчине. И это еще не самое страшное! А что, если бы ваш Пьетро не явился на перекресток? Что бы вы делали одна ночью в этом городе, беззащитная…

– Кто вы такой, чтобы читать мне нотации! Если бы он не пришел, я наняла бы экипаж, повозку, даже осла, если уж на то пошло, и уехала бы из города. – Федра начала осознавать все последствия этого печального эпизода, и ни одно из них ей не нравилось. – Похоже, я променяла одного тюремщика на другого, – уныло произнесла она.

Он подхватил ее саквояж.

– Называйте это как вам будет угодно, – Он сделал жест в сторону двери, предлагая ей идти вперед.

Кипя от ярости, Федра двинулась вверх по лестнице к своему номеру. К ее ужасу, лорд Эллиот не оставил саквояж у двери, а отнес его в спальню. Федра осталась в гостиной.

– Мисс Блэр, – окликнул он ее, – идите сюда.

Его властный тон вызвал у нее странный трепет. Помимо вполне естественного гнева, в нем было возбуждение, заставлявшее ее кровь быстрее бежать по жилам. Федра терпеть не могла, когда мужчины пытались ей что-либо диктовать, когда воображали, будто могут приказывать ей, и все же…

Осторожно приблизившись, она заглянула в спальню. Лорд Эллиот стоял посреди комнаты, небрежно одетый и взлохмаченный, с решительным выражением на лице. Он заметил ее, и они замерли, не сводя глаз друг с друга. У Федры по спине побежали мурашки, самые противоречивые чувства боролись в ней: восторг, волнение и предвкушение опасности.

Он подошел к ней и, взяв за локоть, втянул в спальню. Его хватка была такой твердой и уверенной, что потрясла Федру. Он вел себя так, словно имел право делать все, что пожелает. Никогда еще мужчина не обращался с ней подобным образом. Федра попыталась взять себя в руки и поставить его на место, но безуспешно.

Он развязал ее шаль, шаль соскользнула с плеч и упала на пол. Комнату освещал лишь лунный свет, проникавший в открытое окно, но ей не нужно было видеть его лицо, чтобы знать, чем заняты его мысли.

Федра вдруг поняла, что боится. Не его. И не насилия. Она боялась самой себя и какой-то особенной, шокирующей реакции ее тела на его властные манеры.

Он указал на постель:

– Снимите платье и ложитесь.

Эта реплика, брошенная командным тоном, привела ее в чувство.

– Вам не кажется, что вы заходите слишком далеко? – услышала она собственный голос. Неужели здравый смысл наконец очнулся и пришел ей на помощь?

– Вы не оставили мне выбора. Я не могу допустить, чтобы вы снова попытались сбежать.

– Даю вам слово.

– Едва ли женщина, уверенная, что я нарушу слово, данное Сансони, сдержит свое слово. Раздевайтесь, если не хотите, чтобы я вам помог.

Заведя руки назад, Федра расстегнула крючки на спине. Ей хватило минуты, чтобы снять платье и повесить его на стул. Освещение было не настолько тусклым, чтобы скрыть ее наготу. Впервые в жизни она пожалела, что не носит этот нелепый корсет. Ее простенькая сорочка позволяла видеть больше, чем требовали приличия.

Поспешно забравшись в постель, она легла на спину и устремила на него взгляд. Он молчал, и ей пришлось прервать затянувшуюся паузу:

– И что дальше, лорд Эллиот?

Он рассмеялся. Тихо и многозначительно.

– Это не лучший момент для провокаций, мисс Блэр.

Внезапно он склонился над ней. Сердце Федры учащенно забилось. Его свободная рубашка почти касалась ее лица.

Она вдыхала его запах и ощущала тепло его сильного тела. Федра замерла, охваченная пугающим и вместе с тем приятным возбуждением.

Он взял ее левую руку и поднес к железным прутьям у изголовья.

– Что вы делаете?

Он продернул шаль между прутьями.

– Хочу убедиться, что вы не сбежите. Мне не нужен длительный сон, но я не могу бодрствовать две ночи подряд.

– Это лишнее. Благородные люди так не поступают. Я требую, чтобы вы…

– Это необходимо. Либо это, либо я буду спать рядом с вами.

Федра молча воззрилась на него. Сердце подскочило у нее в груди и застряло в горле.

– Согласны? – поинтересовался он, перестав возиться с узлами. Это было прямое и недвусмысленное предложение дать волю чувственному влечению, возникшему между ними.

Федра судорожно сглотнула.

– Конечно, нет.

Даже в полутьме она видела, как он улыбнулся, прежде чем вернуться к своему занятию.

Наконец он отодвинулся и выпрямился. Федра потянула за путы, но они не поддавались. Повернувшись на бок, она принялась распутывать толстый узел свободной рукой.

– Ничего не выйдет, – заметил Эллиот, наблюдая за ее усилиями. – Вы можете сидеть, двигаться, даже стоять. Пользоваться ночным горшком. Единственное, чего вы не сможете, так это сбежать. Не тратьте понапрасну силы, лучше выспитесь хорошенько.

Властные нотки в его голосе настолько контрастировали с ее беспомощностью, что Федра оставила бесплодные попытки развязаться и повернулась на спину. Ее мятежный мозг протестовал, осыпая Эллиота безмолвными проклятиями, но ее тело испытывало восхитительное тепло и томление. Она с ужасом осознала, что эта вынужденная покорность возбуждает в ней желания, и весьма эротичные.

Судя по его самодовольному виду, Эллиот это знал.

– А вы отлично смотритесь, мисс Блэр. Такая прелестная, уязвимая и, осмелюсь добавить, покорная.

– Вы негодяй.

Он снова тихо рассмеялся. И ушел, оставив ее размышлять о том, насколько уязвимой и покорной он ее сделал.


Глава 5


Федра поднесла камею к утреннему свету, струившемуся в окно гостиной. В последние два дня, с тех пор как она скрестила оружие с мужчиной, чересчур уверенным в своем праве контролировать ее поступки, эта древняя вещица стала для нее чем-то вроде талисмана.

«Тебе следовало предупредить меня, мама», – подумала она. Хотя, возможно, Артемис не сталкивалась ни с чем подобным. Возможно, она была настолько далека от мужчин типа Эллиота Ротуэлла, что ей никогда не приходилось бороться с ними.

Федра представила себе свою мать, такую красивую, что при одном взгляде на нее захватывало дух. Никто и представить себе не мог, что за ее очаровательным лицом скрывается блестящий ум, пока она не высказывала свое мнение. Воистину она была королевой, вокруг которой, подобно пчелам, роились мужчины. Среди ее друзей было много ученых, художников и других мужчин, восхищавшихся ее интеллектом и образованностью. Многие любили ее и надеялись на большее. Их дом всегда был полон известных и талантливых людей.

Наверняка кто-нибудь из них пытался покорить ее. Не может быть, чтобы Артемис Блэр никогда не испытывала примитивный восторг от встречи с мужчиной, не уступавшим ей в уме и силе духа. Ей следовало предупредить дочь, что такой мужчина может появиться.

Выглянув в окно, Федра увидела лорда Эллиота, дававшего указания слугам синьоры Сирилло, занятым погрузкой багажа в карету, которая должна была доставить их обоих на пристань.

Ее глаза сузились, задержавшись на лице ее тюремщика.

Хорошо еще, что он не стал привязывать ее к кровати прошлой ночью. Федра всячески уверяла его, что не сбежит, но он уступил, лишь когда она поклялась могилой своей матери. Он заставил ее умолять, словно она рабыня, а он ее хозяин.

Ее мать, наверное, перевернулась бы в гробу. Артемис Блэр никогда бы не покорилась мужчине, хотя бы чисто символически. Она так и не вышла замуж за своего постоянного любовника, даже когда обнаружила, что ждет от него ребенка. Она не отказалась от своей свободы, от своей независимости, от права любить того, кого пожелает, даже когда обнаружила, что ей никто не нужен, кроме одного-единственного мужчины.

Федра взглянула на камею, согревшуюся в ее ладони. Правда, он оказался не единственным. В ее жизни был еще один мужчина.

Она была потрясена, прочитав об этом в мемуарах отца. Даже вспоминать об этом было тошно. Она всегда думала, что ее родителей связывает чистая любовь, свободная от оков, накладываемых долгом и законами, что их брак – слияние двух родственных душ, которое переживет вечность. Их союз был зримым доказательством того, что в мире существует иной, лучший путь.

Так и было на протяжении многих лет, пока не появился тот, другой мужчина.

«Человек этот, обаятельный с виду, был ловким аферистом, изобретательным и бесчестным», – писал ее отец. Федра помнила этот отрывок дословно. Выучила его наизусть, прежде чем отплыть из Англии.

«Он втянул Артемис в свои делишки, использовав ее самым бесчестным образом, что могло погубить ее репутацию и в конечном итоге послужило причиной ее смерти. Он обманывал ее так же нагло, как торговал поддельными древностями. Конечно, его разоблачение было лишь вопросом времени. Все предметы искусства, включая тот, что он продал ей, открыто выставлялись, и рано или поздно кто-нибудь мог догадаться об их сомнительном происхождении и положить конец его гнусной деятельности».

Пальцы Федры сжались, обхватив камею. Древности сомнительного происхождения. В приписке к завещанию говорилось, что камея найдена на раскопках Помпеи. Федра не сомневалась, что держит в руке один из предметов, которые имел в виду ее отец, – единственную ниточку, связывавшую ее с человеком, о котором шла речь.

«И в конечном итоге послужило причиной ее смерти». Она не могла выбросить эти слова из головы. По ночам ей снилась мать, какой она была в те последние недели, – задумчивая и рассеянная. Тогда это не слишком взволновало Федру, потому что для дочери у Артемис всегда находилась улыбка. Болезнь матери развивалась так быстро, что ее смерть явилась для всех шоком.

Взглянув вниз, Федра обнаружила, что лорд Эллиот смотрит на нее. Интересно, и долго он так стоит, наблюдая за ней?

Возможно, мужчина, сыгравший роковую роль в жизни ее матери, был похож на этого наглого типа. Достаточно Эллиоту взглянуть на женщину, чтобы привести ее в волнение и поколебать принципы, составляющие смыл ее жизни.

Едва ли она вправе упрекать Артемис в том, что та не смогла преподать ей столь важный урок. Она готова простить своей матери все, даже ее ранний уход из этого мира. Но если какой-то мужчина действительно использовал ее в своих низких целях и стал причиной ее смерти, это совсем другое дело. Дочь Артемис Блэр никогда не простит его. Если то, что писал ее отец, правда, она сделает все, чтобы уничтожить негодяя.

Федра взяла шаль и набросила на голову. Жаль, что лорд Эллиот навязался на ее шею, но она не допустит, чтобы его присутствие помешало истинным целям, ради которых она прибыла в Италию.

Возвращаясь в свой номер, чтобы забрать портфель с бумагами, Эллиот встретился на лестнице с мисс Блэр.

– Я буду ждать вас в карете, – бросила она холодным тоном, которым обычно обращалась к нему.

Она никогда не простит ему, что он привязал ее к кровати, и не только из-за пережитого унижения. Они оба знали, что это взволновало ее, а также знали, что она почувствовала. Не привяжи он ее, она ускользнула бы ночью, чтобы избежать того, что могло случиться.

Когда он попытался сделать это на следующую ночь, мисс Блэр встала на дыбы. Ее уверения, что она не сбежит, были столь эмоциональными и искренними, что Эллиот уступил.

Это означало, что он сможет наконец выспаться. В первую ночь он беспокойно ворочался в постели, терзаясь от неудовлетворенного желания и представляя себе свою пленницу в тонкой сорочке, привязанную к спинке кровати, с волосами, сверкающими, словно медь, и едва прикрытым телом… «И что дальше, лорд Эллиот?»

Проклятие!

Захватив свой саквояж и длинный пакет, он спустился вниз и присоединился к мисс Блэр в карете. Ее прямая спина и неприступный взгляд говорили о том, что если она и смирилась с его присутствием, то лишь потому, что он не оставил ей выбора. Похоже, им не удастся скоротать время за приятной беседой.

Нанятое Эллиотом судно ожидало их у Кастель-Нуово. Спустя час они уже были на борту и плыли вдоль берега залива.

Мисс Блэр стояла у поручней на средней палубе, созерцая побережье и вершину Везувия, видневшуюся вдалеке. Ветер сорвал с ее головы шаль, и ее красота, необычная для этих мест, привлекла внимание команды. Эллиот подошел ближе, чтобы все поняли, что она находится под его защитой.

Он протянул ей продолговатый предмет, завернутый в бумагу.

– Что это? – спросила она.

– Подарок. Федра улыбнулась.

– Я не принимаю подарков от джентльменов, лорд Эллиот, – любезно, но твердо заявила она.

– То, что вы не обмениваете свои милости на подарки, достойно всяческого восхищения. Но поскольку я не претендую на них, вы можете спокойно принять подарок. Если я вас соблазню, вернете его мне.

Он чуть не сказал «когда» вместо «если», но вовремя спохватился.

Заинтригованная, Федра взяла пакет и заглянула внутрь.

– Зонтик? – Она развернула бумагу и рассмеялась. – Черный? Как… мило.

– Рад, что он вам понравился.

– Полагаете, это убережет меня от веснушек?

– Это убережет вас от болезни. Солнце здесь очень жаркое, особенно в середине лета. Когда мы отправимся в глубь полуострова, вы будете рады тени.

Федра раскрыла зонтик и подняла его над головой.

– Вы хорошо знаете эти места. Вы уже бывали здесь?

– Дважды. Первый раз во время большого турне по Европе и еще раз несколько лет назад. – Он указал на побережье: – Это Геркуланум. Его уничтожило то же извержение, что погребло Помпеи под слоем пепла.

Федра прищурилась, вглядываясь в скалистый берег, усеянный крохотными фигурками людей.

– Я хотела посетить Геркуланум, но синьор Сансони спутал все мои планы.

– Почему бы не съездить туда после возвращения из нашего маленького путешествия?

– Не получится. Я должна вернуться домой и заняться делами издательства.

И одной, вполне определенной книгой, которую она жаждет опубликовать. Если он не получит нужных свидетельств, поговорив с Мерриуэдером, мисс Блэр еще не скоро вернется домой.

– Да и вряд ли я получу удовольствие от пребывания в Неаполе после нашего возвращения, – добавила Федра. – Наверняка вы сочтете, что по-прежнему связаны словом с Сансони, и будете болтаться у меня под ногами.

Они подошли достаточно близко к Геркулануму, чтобы видеть рабочих, трудившихся на раскопках.

– А вы предпочли бы, чтобы я находился у вас под каблуком? – поинтересовался Эллиот, любуясь впечатляющим видом Везувия.

Федра глубоко вздохнула. Боже, дай ей терпения! Что за невежественный, полный предубеждений человек!

– Подозреваю, что вам бесполезно что-либо объяснять, но все же попытаюсь. Хотя бы ради сохранения мира. Я не считаю, что один из партнеров – в дружбе, браке или любви – должен находиться под каблуком у другого. Если моя точка зрения и кажется экстравагантной, то лишь потому, что я не разделяю всеобщей уверенности, что мужчина должен доминировать в подобных отношениях. Я убеждена, что мужчина и женщина могут быть вместе, не владея друг другом. Моя мать доказала это своей жизнью, да и мне это пока удается. Не мы это придумали. Многие весьма достойные и известные люди придерживаются таких же убеждений.

– Ваши убеждения мне известны, мисс Блэр. В чем-то я их даже разделяю. Беда в том, что вы забыли о некоторых вещах.

– Вот как? И что это за вещи?

– Человеческая натура. Человеческая история. Склонность сильных подавлять слабых и потребность слабых в защите. Попробуйте сунуться в припортовые улочки Марселя или Стамбула или в темные переулки Лондона, и вы узнаете, что может случиться с женщиной, если она одинока и беззащитна.

– В Средние века феодалы предоставляли крепостным защиту. Но это не означало, что они имели право взимать за это оброк.

Он рассмеялся:

– Феодалы. Крепостные. У вас слишком мрачный взгляд на женскую долю. Она совсем не такая.

– Но может быть такой, – возразила Федра. – Причем в полном соответствии с законом. И вы это знаете.

Федра смотрела на берег, но, судя по румянцу на ее щеках, она поняла, что переступила черту. Она задела старую рану, и Эллиот ощутил боль и вспышку гнева.

– Прошу прощения, лорд Эллиот. Мне не следовало…

– Все в порядке, мисс Блэр. Вы имели в виду слухи, ходившие о моей матери, не так ли?

– Ходили слухи, что это ваш отец отправил ее в деревню.

Эллиот был в курсе мрачной истории, о которой перешептывались в гостиных во всех слоях общества. Будто бы его мать связалась с армейским офицером и отец в качестве наказания отправил любовника на верную смерть в колонии, а жену сослал в свое сельское имение.

Было ли это правдой? Они с братьями пришли к выводу, что любовник действительно существовал. Что же касается ссылки в деревню, отец поклялся Эллиоту, что не имеет к этому никакого отношения. Тем не менее, затворничество его матери породило слухи, и в конечном итоге она сама поверила в них.

Он живо представил себе, как она сидит в библиотеке, склонив темноволосую голову над книгами и бумагами, погруженная в собственный мир, где почти не оставалось места для ее сыновей. Как младший ребенок, Эллиот проводил большую часть времени с ней в имении. Порой она выходила из своей отрешенности, чтобы порекомендовать ему книги, которые следовало прочесть, или высказать мнение о его собственных рукописях.

Впрочем, изредка между ними устанавливалась настоящая близость, как в тот день, когда она получила письмо, заставившее ее плакать. Это было известие о смерти того офицера.

«Это все он, – сказала она. – Он сделал это, чтобы наказать меня за то, что я посмела полюбить другого».

И хотя она нарушила супружеские обеты, ее горе тронуло Эллиота. Но даже тогда он понимал, что ее обвинения не более чем болезненные фантазии исстрадавшейся души.

Мисс Блэр шевельнулась рядом с ним. Даже гнев не мог притупить его реакции на исходивший от нее чувственный призыв. Из мемуаров ее отца следовало, что его мать-отшельница была единственной, кто знал, насколько жестоким может быть мужчина из рода Ротуэллов. И уверенность Эллиота в обратном ничего не меняла.

– Они знали друг друга, – сказала она. – Наши матери.

– Моя мать была знакома с творчеством Артемис Блэр, но никогда не говорила, что они дружили. – Впрочем, она вообще редко разговаривала с ним.

– Не думаю, что они встречались. Они переписывались. Ведь они обе были писательницами. Ваша мать прислала моей свои стихи. Они обнаружились в ее бумагах после ее смерти. Прекрасные стихи, свидетельствующие о ее уме и эмоциональности.

Эллиот устремил взгляд на приближавшийся город Сорренто, взбешенный тем, что его мать делилась самым сокровенным с Артемис Блэр, а не с собственными детьми.

– Ваша мать, случайно, не поощряла ее к адюльтеру? – Он сам удивился, насколько хрипло и резко прозвучал его голос. – Не проповедовала в своих письмах свободную любовь? – Знаменитая Артемис Блэр с ее радикальными воззрениями могла запросто запудрить мозги его матери, что и привело к столь печальным последствиям.

– По-моему, их переписка касалась литературы. Моя мать лишь однажды упомянула о ней, и то в связи с ее кончиной.

– Что она сказала? – скорее прорычал, чем спросил он.

– Она сказала: «Ему следовало отпустить ее, но, будучи мужчиной, он, разумеется, не мог этого сделать».

Это замечание еще больше взбесило Эллиота. Он с трудом сдержался, чтобы не сказать ей, что думает по этому поводу. Мужчина не может допустить, чтобы мать его детей бросила семью в угоду романтическим причудам. Поэтому его отец отказался предоставить ей свободу.

Но она все равно нашла способ покинуть их.

Краешком глаза Эллиот заметил матроса, подозрительно долго возившегося со снастями. Парень сознательно медлил, пожирая глазами Федру Блэр.

Гроза, собиравшаяся в голове Эллиота, разразилась. Гром грянул, сверкнула молния. Прищурившись, он бросил короткую фразу. Матрос поспешно ретировался.

– Что вы ему сказали? – спросила Федра.

– Ничего особенного. Просто дал понять, что он здесь лишний. – Он не стал объяснять, что в переводе с неаполитанского это означало: «Убирайся, если тебе еще не надоела жизнь».

Дул попутный ветер, и они быстро продвигались к цели. По мере приближения к Сорренто пейзаж становился все более живописным. Горы подступали к самому берегу, спускаясь к морю резкими уступами, поросшими густой растительностью. На узких песчаных пляжах виднелись рыбачьи лодки. Дома, похожие на белые кубики, жались к крутым склонам, нависая над водой.

Обойдя небольшой полуостров, они миновали остров Капри и вошли в Салернский залив. Вокруг вздымались неприступные скалы, упираясь вершинами в безоблачное небо. Федра благоговейно молчала, любуясь окружающей красотой. Лорд Эллиот оказался прав. Было бы жаль уехать из Италии, не побывав здесь.

– Что там происходит? – Она указала на скалистый склон, где сновали люди, занятые какой-то деятельностью.

– Король строит дорогу в Амалфи. Ее пробивают прямо в скале.

Федра отметила, что дорога будет проходить выше рыбацких деревушек.

– Людям придется карабкаться вверх или вниз, чтобы добраться до дороги и вернуться назад.

– Зато им не придется полагаться только на лодки и вьючных ослов в качестве средств передвижения. Да и вид оттуда открывается замечательный. – Он указал на побережье. – Позитано за тем мысом. Отсюда уже видна старая норманнская башня. Их много на побережье, воздвигнутых для защиты королевства, существовавшего здесь в Средние века, от сарацинской угрозы.

Федра переместилась на нос корабля, чтобы лучше видеть башню, показавшуюся впереди. Прямоугольное сооружение имело несколько уровней, вздымаясь на узкой полоске берега. Сложенное из грубого камня, со средневековыми бойницами в стенах, оно казалось чужеродным телом на этой залитой солнцем земле. С востока от башни простиралось море, на западе высилась скала.

– Сколько мы здесь пробудем? – поинтересовалась Федра.

– Полагаю, несколько дней.

Находясь в гостях у Сансони, она потеряла представление о времени. Теперь оно вернулось.

– Скоро летнее солнцестояние. Интересно, используется ли эта башня в каких-нибудь ритуалах?

– Местное население исповедует католицизм. Всяческие суеверия были изжиты тысячи лет назад.

Хотя Эллиот поддерживал разговор, Федра видела, что его мысли далеко. Он казался погруженным в себя, словно его жизненная энергия ушла внутрь, в тайные уголки души.

Она сожалела, что позволила себе упомянуть о его матери. Это соскользнуло с ее языка в ответ на его высокомерную уверенность в собственной правоте и насмешливую снисходительность по отношению к ее взглядам. Ей следовало дважды подумать, прежде чем вступать с ним в спор относительно ее образа жизни и убеждений. Когда дело касалась подобных вопросов, лорд Эллиот превращался в такого же незнакомца, как рыбаки, населявшие живописные деревушки на берегу. Подгоняемые попутным ветром, надувавшим паруса, они прошли очень близко от башни. Она выглядела заброшенной.

– Кто этот друг, которого вы собираетесь навестить? – спросила Федра. – Поскольку мы почти на месте, наверное, мне следует знать, как его зовут.

– Матиас Гринвуд. Один из моих учителей в университете.

Федра постаралась скрыть свое удивление. Она была знакома с Гринвудом и даже пыталась узнать его адрес в Неаполе, но безуспешно.

– А он не станет возражать, что вы привезли с собой больше багажа, чем он ожидает?

– Он будет рад обществу дочери Артемис Блэр. Кажется, он время от времени посещал ее кружок.

– Да. Я встречалась с ним несколько раз, в последний раз на похоронах моей матери. Матиас Гринвуд – один из многих ученых, которые с уважением относились к женщине, бросившей вызов обществу.

Он был также одним из тех, кто мог пролить свет на личность того, «другого» мужчины. Федра думала, что эта поездка будет досадной задержкой на ее пути в Помпеи. Вместо этого лорд Эллиот помог ей вычеркнуть один пункт из списка дел, которые привели ее в эту страну.

– Матиас восхищался ею. Он говорил, что будь она мужчиной, то считалась бы одним из лучших экспертов по древнеримским документам в Англии. – Он по-прежнему говорил рассеянным тоном, словно мысли его была заняты чем-то другим.

Теперь Федра смотрела на приближавшееся селение с большим оптимизмом. И не только потому, что она сможет продолжить там свою миссию. Беспокоило только одно: как ее примут, если она явится вместе с лордом Эллиотом? Сам факт, что она путешествует с ним, предполагал отношения, которых она не одобряла, и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь сделал неверные выводы.

Мистер Гринвуд наверняка не из тех, кто станет делать какие-либо выводы.

Почувствовав на себе его взгляд, она повернула голову. Судя по ироническому блеску в глазах, лорд Эллиот уже полностью вернулся в этот мир.

– У него бывает самая разная публика, – сказал он. – Там могут быть и другие гости. Вы постараетесь вести себя прилично?

Федра стиснула зубы. Он глубоко заблуждается, если рассчитывает, что она будет изображать из себя кроткую любовницу в тщетной попытке понравиться остальным гостям.

Впрочем, она даже не представляла себе, как это делается.


Глава 6


Позитано располагался в небольшой бухте, забитой суденышками всех мастей. Выкрашенные в светлые тона дома громоздились один над другим, облепив крутой склон горы, спускавшийся к самому берегу.

Федра окинула взглядом отвесные скалы, бескрайнюю гладь воды и изумрудную растительность. Никогда в жизни она не видела ничего столь волнующего и прекрасного.

– Какой дом принадлежит мистеру Гринвуду? – поинтересовалась она.

Лорд Эллиот подошел ближе и жестом указал на берег:

– Вон тот, с колоннами.

Колонны поддерживали длинную крытую веранду дома, расположенного выше остальных. Он несколько отстоял от других строений, венчая селение, спускавшееся вниз живописными уступами.

– И как мы туда доберемся? На крыльях или для нас спустят корзину?

Ответ дал один из членов команды, вернувшийся с берега в сопровождении двух подростков, которые вели в поводу осликов.

С помощью мальчиков Федра забралась на спину животного. Лорд Эллиот просто перекинул ногу, чтобы оседлать своего ослика, казавшегося еще меньше рядом с его высокой фигурой. Ему пришлось подтянуть ноги, чтобы не цепляться каблуками за землю. Матросы погрузили их саквояжи и чемоданы еще на двух ослов.

Федра рассмеялась:

– Ну и свита у вас, лорд Эллиот! Вы произведете неизгладимое впечатление на местных жителей. Пожалуй, мне следует достать альбом и запечатлеть на бумаге, как прекрасно вы смотритесь на этом великолепном жеребце.

Он двинулся вперед, шлепнув по крестцу ее ослика.

– Вы тоже неплохо смотритесь, мисс Блэр. Держитесь крепче, иначе свалитесь и будете катиться вниз, пока не плюхнетесь в воду.

То, что это не пустые угрозы, Федра поняла сразу. Наверх вела улочка, столь крутая, что ее вымостили широкими ступенями наподобие лестницы. Животные уверенно карабкались вверх, но Федре, сидевшей боком на спине животного приходилось цепляться изо всех сил, чтобы не упасть.

Они устроили небольшой спектакль. Из окон и дверей высовывались любопытные лица, провожая взглядами иностранцев, направлявшихся к вилле над городом. Следом увязалась стайка детей, превращая их кавалькаду в настоящую процессию. Рядом с Федрой шли две девочки, привлеченные ее ярко-рыжими волосами, видневшимися из-под шали. Несколько женщин даже присели, когда Эллиот проследовал мимо, распознав по его осанке и манере держаться благородную кровь.

Приспособившись к поступи осликов, Федра немного расслабилась. И любовалась домами, сложенными из местного камня. Незатейливые балконы и черепичные крыши создавали разнообразие форм и цвета. Дома побольше были украшены пестрыми изразцами, обрамлявшими передние двери. Все они казались древними, как башня на берегу. Большинство домов было оштукатурено и отделано лепниной в виде цветочного орнамента.

Вокруг кипела жизнь. Люди перекрикивались через открытые окна, кто-то напевал арию из оперы Россини, с рынка доносились крики торговцев.

Когда они приблизились к вилле, дорога выровнялась. Словно кто-то срыл часть горы, чтобы построить большой дом.

На просторной веранде с аркадой из колонн, подпиравших крышу, появился мужчина – высокий, прямой, худощавый, с шапкой седых волос и орлиным носом. Квадратную челюсть, придававшую ему упрямый вид, смягчала ямочка на подбородке. Федра лишь несколько раз встречалась с Матиасом Гринвудом, но его внешность была столь незаурядной, что врезалась в память.

Он помахал рукой, затем спустился с веранды и направился к ним.

– Ротуэлл! Наконец-то вы прибыли. Нам здесь очень не хватает вашего остроумия.

Они обменялись рукопожатием, и Эллиот представил Федру.

– Я уже имел честь познакомиться с мисс Блэр. Рад видеть вас снова в менее печальных обстоятельствах, чем в прошлый раз. Ваша мать была весьма почитаема среди скромных тружеников науки, подобных мне, и очень щедра по отношению к ним. Я благодарен ей за возможности, которые открылись передо мной после посещения ее кружка.

Распорядившись относительно багажа, Гринвуд пригласил их в дом.

– Вам нужно освежиться. Мои гости наслаждаются послеполуденным сном, но скоро они присоединятся к нам.

Федра поднялась по вымощенной камнем тропинке и последовала за хозяином на веранду. Обернувшись, она бросила взгляд через аркаду, и у нее перехватило дыхание.

Открывавшаяся отсюда панорама была настолько невероятной, что требовала кисти художника. Если вид на горы был впечатляющим, то вид на море вызывал благоговение. Черепичные крыши, прорезанные каменистыми улочками, рядами спускались вниз. Спуск был таким крутым, что оставалось только удивляться, что здесь вообще что-то построено. Сверкающая гладь воды, бескрайнее небо, скалистая бухта – все это отсюда, с высоты, казалось сказочной картиной, волнующей и романтической, проникнутой какой-то тревожной красотой.

– Удивительно, что вы не живете на этой веранде, предоставив остальной части дома разрушаться, мистер Гринвуд.

– Практически живу, мисс Блэр. Здесь и на других террасах и балконах. Хоть я и не католик, но регулярно хожу в местную церковь и ставлю свечи за упокой души моего дальнего родственника, чье наследство позволяет мне жить в раю.

В просторной гостиной с мраморным полом их встретила элегантная женщина со смуглой кожей, характерной для уроженцев здешних мест. У нее было приятное лицо, отмеченное печатью меланхолии. Ее звали синьора Ровиале, и то, как она вела себя, заботясь об их удобствах, говорило о том, что она здесь дома. Матиас Гринвуд жил в этом раю не один.

Вскоре после того как слуга подал вино, появился первый гость. Федра узнала его. Хотя его не было на похоронах ее матери, он раз или два бывал в их доме в пору ее детства. Изящный, с золотистыми волосами и благородными чертами лица, он был так красив, что она почти влюбилась в него, когда увидела впервые.

– Надеюсь, вы будете довольны, Ротуэлл, – произнес Матиас. – Я написал Уитмаршу, что вы собираетесь сюда из Неаполя, и он приехал с женой из Рима лишь ради того, чтобы повидаться с вами. Мисс Блэр, позвольте представить вам Рэндела Уитмарша, джентльмена, ученого и еще одного беглеца из Англии.

За долгие годы, проведенные за границей, мистер Уитмарш усвоил континентальные манеры. Пробормотав «bellissima», он запечатлел поцелуй на ее руке и достаточно долго расшаркивался, наглядно демонстрируя, что оставил свою сдержанность в Англии, когда обосновался в Риме.

– Приятно встретить дочь неукротимой Артемис Блэр, – сказал он, одарив Федру восхищенной улыбкой.

Убеждения не мешали Федре получать удовольствие от внимания красивого мужчины.

– До меня дошли вести о кончине Ричарда Друри, – продолжил тот. – Вижу, вы все еще носите траур, но вы поступили мудро, отправившись за границу, чтобы развеять свое горе.

– При моем отношении к одежде нет нужды заказывать траурные платья. К тому же мой отец не хотел этого. Когда мы в последний раз виделись, он запретил мне носить траур.

Она высвободила руку из мягкой хватки Уитмарша.

– Вот уж не думала, что здесь, в Позитано, встречу стольких людей, знавших мою мать.

– Мы все трое являемся членами «Общества дилетантов», мисс Блэр. Ваша мать, будучи женщиной, не могла вступить в общество, но мы все посещали ее салон, дабы выразить ей свое почтение, – произнес Уитмарш. – Учитывая ее познания в римской литературе, неудивительно, что вы встретили ее знакомых, посетив края, некогда принадлежавшие этой древней империи.

– Вы тоже член общества, лорд Эллиот?

– Я вступил в него во время моего большого турне по Европе.

Когда умерла мать, Федре едва исполнилось восемнадцать, и она не присутствовала на приемах, которые Артемис устраивала для ученых и людей искусства. И вот теперь она находилась в обществе трех мужчин, знавших ее мать, даже если они оставались на периферии ее кружка и посещали его от случая к случаю.

Она должна выяснить, слышал ли кто-нибудь из них о человеке, который удостоился последней привязанности Артемис Блэр.

Федра испытала облегчение, узнав, что она не единственная гостья в этом доме. Миссис Уитмарш не заставила себя ждать, спустившись вскоре из своей комнаты.

Федра сразу поняла, что миссис Уитмарш не разделяет широких взглядов своего мужа. Маленькая, похожая на птичку, она мало разговаривала. Сообразив, что Федра и лорд Эллиот прибыли вместе, она тонко улыбнулась, взглянув с легким презрением на синьору Ровиале, и погрузилась в молчание, демонстрируя сдержанное неодобрение этой компании падших женщин.

Вечером, когда они обедали на открытой веранде, лорд Эллиот великодушно втянул миссис Уитмарш в разговор, который мог доставить ей удовольствие. Они беседовали о лондонском свете, а Федра позволила мужчинам развлекать ее рассказами о достопримечательностях, которые ей следует посетить.

– Вы должны побывать в Пестуме, – заявил Матиас. – Ротуэлл, я требую, чтобы вы отвезли ее туда. Не понимаю этих английских туристов, которые толпами бродят по пекарням и борделям в Помпеях, когда совсем рядом расположены прекраснейшие греческие храмы, о которых они даже не слышали.

– Если мисс Блэр пожелает, мы посетим эти храмы, – отозвался Эллиот.

Оседлав своего конька, Матиас выглядел как типичный университетский профессор. С взлохмаченными волосами, выпятив челюсть и задрав вверх орлиный нос, он читал Федре лекцию, словно она была студенткой университета, куда никогда бы не допустили женщину.

– Вот почему я здесь, мисс Блэр. Ротуэлл и Уитмарш восхищаются древними римлянами, но мой интерес уходит глубже. Эта территория была греческой колонией еще в те времена, когда Рим был сельским поселением. Увидев Пестум, вы поймете превосходство греческой культуры.

– Если позволит время, возможно, я последую вашему совету.

После обеда синьора Ровиале увела женщин в дом, оставив мужчин обсуждать античные времена. Необходимость поддерживать разговор с критически настроенной миссис Уитмарш не показалась Федре заманчивой, и она уклонилась от светских обязанностей, сославшись на усталость.

Служанка проводила ее в предоставленную ей комнату, квадратную, с белыми стенами и мраморным полом, таким же, как в гостиной. Высокие окна выходили на изящный балкон, располагавшийся над верандой. Служанка уже распаковала ее вещи и повесила их в гардероб из темного дерева. На умывальнике стоял керамический кувшин с водой, расписанный красными цветами и голубыми листьями. Такой же рисунок украшал изразцы, обрамлявшие камин.

Федра распахнула балконные двери, впустив ветерок с моря и последние лучи заходящего солнца. С веранды доносились звуки разговора: голос Матиаса и смех Эллиота. Интересно, допускалась ли ее мать до участия в подобных, чисто мужских разговорах? Или преклонение членов «Общества дилетантов» сводилось к обычным знакам внимания, которые мужчины расточают женщинам?

Внизу скрипнули стулья, и участники разговора разошлись, простившись на ночь. Виллу окутала тишина, и Федра начала раздеваться, собираясь лечь в постель. Она расстегивала крючки платья, когда ее внимание привлек слабый звук на балконе и темноту прорезал золотистый луч. Федра подошла к балконным дверям и выглянула наружу.

На другом конце балкона стоял лорд Эллиот в рубашке и жилете. Федра была уверена, что не произвела никакого шума, однако он повернул голову в ее сторону.

– Я все гадал, не поселил ли Матиас вас в эту комнату, – заметил он.

Федра ступила на терракотовые плитки балкона. Свет струился через распахнутые двери спальни, расположенной по соседству. Обе комнаты выходили на один балкон.

– Кажется, хозяева неверно истолковали наши отношения, – сказала Федра.

– Возможно. Но если уж иметь общий балкон, то лучше с ним, чем с миссис Уитмарш.

Федра проследовала дальше, оставаясь на своей стороне балкона. Остановившись у каменной балюстрады, она смотрела на море, мерцавшее в свете звезд.

– Мистер Уитмарш сказал, что «дилетанты» считали своим долгом выразить уважение моей матери. Я рада, что ее способности получили признание.

– Честные люди не могли не признавать ее талантов. Конечно, были и такие, кто не желал считаться ни с какими доказательствами.

– Понимаю. Вы встречались с ней?

– Я еще учился в университете, когда ее не стало. Конечно, я слышал о ней и видел ее в городе, но был не в том положении, чтобы наносить ей визиты.

– Что вы думали о ней?

Эллиот прислонился к балюстраде. Он выглядел таким красивым и притягательным, что Федра предпочла бы, чтобы его лицо по-прежнему оставалось в тени.

– Я вырос в семье, где были одни мужчины, а мой отец не слишком хорошо понимал женщин. То, что я узнал о вашей матери, явилось для меня откровением. Среди студентов о ней ходило много разговоров. Некоторые были влюблены в нее, другие считали ее поведение противоестественным, но для большинства она была загадкой, которая заставляла усомниться в существующем порядке вещей.

– Видимо, она казалась им опасной. Будь в мире больше таких, как Артемис Блэр, все мужчины усомнились бы в существующем порядке вещей.

Эллиот усмехнулся:

– Пожалуй, вы правы, но я был тогда мальчишкой и не задумывался о подобных вещах. Мне понадобилось встретить ее дочь, чтобы оценить меру опасности.

Федра рассмеялась:

– Вряд ли я представляю для вас опасность.

– Вы не поняли. Опасность исходит не от вас.

Конечно, не от нее. Здесь, ночью, это было более чем очевидно. От него исходила мощь, проникнутая мужскими инстинктами. Это не удивило и не испугало Федру. Правда, ей не нравилось, как реагирует на него ее собственная женская сущность.

– Не вините меня в своих наихудших наклонностях, лорд Эллиот.

– Мне они не кажутся дурными, не говоря уже о наихудших, прекрасная Федра. Напротив. Я считаю их естественными, неизбежными и даже необходимыми.

Его негромкий уверенный голос словно опутывал ее бархатной сетью. Сердце Федры подскочило, пульс участился. Он не шелохнулся, но ей казалось, что он протянул руку и прошелся по ее телу.

– Я хотел бы овладеть вами. – Его ленивый тон будоражил ее кровь, подобно ветерку, трепавшему ее волосы. – Чтобы вы, обнаженная и трепещущая, обессилев от наслаждения, молили о большем…

– Достаточно, сэр. Если присутствие женщины пробуждает в вас подобные мысли…

– Только ваше, моя дорогая. Вы бросаете вызов каждому мужчине, которого встречаете на своем пути. Не удивляйтесь, если кто-нибудь примет его.

– Как вы смеете…

– О, я бы посмел! Я на полпути к тому, чтобы посметь прямо сейчас. И вы хорошо это знаете. Однако вы здесь. Будь вы против, то никогда бы не вышли на балкон.

Федра хотела возразить, но не вымолвила ни слова. Улыбнувшись уголком рта, он оттолкнулся от балюстрады. Сердце Федры подпрыгнуло, ноги ослабели.

– Вас возбуждают опасные чувства, которые вы вызываете во мне. – Он шагнул к двери, ведущей в его комнату. – Так кто вокруг кого кружит, мисс Блэр?


– Федра не самое подходящее имя, чтобы дать его дочери, – задумчиво произнес Матиас. Они с Эллиотом пили утренний кофе, сидя на веранде. Внизу пробуждался ото сна Позитано, освещенный первыми лучами солнца. – Вряд ли в Англии найдешь еще одну женщину с таким именем, – добавил Матиас. – Как это похоже на Артемис Блэр – ценить имя за его уникальность, не придавая значения смыслу, который стоит за ним!

Учитывая, что в соответствии с древнегреческим мифом Федра вступила в связь с собственным пасынком, это был действительно странный выбор. Эллиот сомневался, что вера мисс Блэр и ее матери в свободную любовь заходит так далеко.

– Наверное, все дело в звучании. Само по себе имя красиво, – сказал он.

– Я мог бы придумать парочку-другую получше. Подобная небрежность в вопросах, имеющих прямое отношение к материнскому долгу, наводит на мысль, что это ее не волновало.

– Насколько я помню, вы хорошо отзывались о ней в свое время, да и мисс Блэр идеализирует ее память. Давайте не будем говорить лишнего, а то, не дай Бог, она нас услышит.

– Она еще в постели и вряд ли слышит то, что я говорю. Впрочем, не стоит искушать судьбу.

Федра действительно еще крепко спала. Эллиот подошел к ее окну и заглянул внутрь, прежде чем спуститься вниз. Двери ее спальни были распахнуты словно в опровержение его слов, сказанных ей накануне. «Видите, – словно говорила она, – вы не представляете для меня никакой опасности. Ваша честь оберегает меня от худшего, а мое собственное самообладание поможет справиться со всем остальным».

Стоя на балконе, Эллиот видел медные волосы, разметавшиеся по подушке. Постель сбилась, обнажив изящную ногу, вытянувшуюся поверх покрывала. Он помедлил, испытывая соблазн войти, чтобы просто понаблюдать за ней, и одновременно раздражение, что она спит так крепко. В отличие от него.

Эллиот постоянно думает о ней. Одна надежда, что общество единомышленников и увлеченность работой сделают ее присутствие менее ощутимым и вернут его в нормальное состояние.

– Вы живете как король, Гринвуд, – заметил он. – Улучшения, которые вы произнесли после моего прошлого визита, впечатляют. Матиас просиял:

– Очевидно, вы имеете в виду здание, а не мою любовницу, хотя трудно сказать, что доставляет мне большее удовольствие. Втащить сюда строительные материалы было чертовски тяжело, но дело того стоило. Вы должны последовать моему примеру, Ротуэлл. Купите старую виллу и убедитесь сами, как высоко ценятся английские деньги на этом побережье.

– Я в этом не сомневаюсь, поскольку эти места настолько недоступны, что приходится плыть морем, а потом карабкаться по склону горы. Я нуждаюсь в обществе чаще, чем дважды в год, но если вы счастливы в своем уединении, я рад за вас.

– Я вовсе не чувствую уединения. У меня всегда кто-нибудь гостит. Приезжают из Англии, Рима, Неаполя, даже из Помпеи. В прошлом месяце я принимал управляющего раскопками. Он не возражает против того, чтобы карабкаться на ослике по склону горы.

– Я был бы признателен за рекомендательное письмо, – сказал Эллиот. – Хотелось бы посмотреть все, что было найдено на раскопках за последние годы, а не только то, что лежит на туристических маршрутах.

Матиас выгнул бровь:

– Хотите посмотреть фрески, живописующие восторги сладострастия? Мисс Блэр туда не пустят, какие бы письма я ни написал.

– Меня интересует кое-что другое. Если не возражаете, я хотел бы обсудить с вами направление моих исследований, прежде чем уеду.

– Вот что. Давайте завтра утром запремся в моем кабинете и поговорим без помех. Признаться, я порой скучаю по своему преподавательскому прошлому. Но стоит вспомнить, до чего тупоголовыми были многие студенты, и ностальгия проходит.

– Неплохая мысль – сыграть в профессора и студента. Это прояснит мои мозги. Кстати, как джентльмен, я обязан заявить, что вы неверно истолковали мою дружбу с мисс Блэр.

– Вот как? Чертовски жаль.

Предмет их обсуждений не замедлил явиться, похожий на прекрасную кельтскую колдунью в черном развевающемся платье, с распущенными волосами. Матиас усадил ее за стол, налил кофе и развел суету, говорившую о приятном возбуждении, которое он испытывал в ее присутствии.

– Надеюсь, вам хорошо спалось в моем скромном доме, мисс Блэр.

– Он далеко не скромный, а что касается сна, то спасибо, я отлично выспалась. Шум прибоя и морской бриз действуют успокаивающе. – Она повернулась на стуле, чтобы посмотреть на деревню. – Что они там делают? С этой красной штуковиной у воды?

– Это повозка для процессии. Должно быть, они ее красят. Осталось три дня до торжеств в честь Иоанна Крестителя. Праздник Сан-Джованни, по-местному. Здесь это главный церковный праздник. Ни одна лодка не выйдет в море этим утром.

– И что, ожидается процессия?

– Процессия, месса и народное гулянье. Среди прочих ритуалов они собирают грецкие орехи на склоне горы, из которых потом делают масло.

– Это событие совпадает с летним солнцестоянием, – заметила Федра. – Еще одно свидетельство того, что христиане унаследовали языческие праздники.

– Мисс Блэр сделала себе имя на исследовании мифологии, – сообщил Эллиот. – Она опубликовала книгу на эту тему, которая получила высокую оценку.

– Похвально. – Матиас умудрился одним словом отмести это достижение как несущественное, хотя и достойное восхищения. – Это не более чем совпадение. В греческих и римских мифах солнце не является главной фигурой. Конечно, с ним связан Аполлон, но само солнце, Гелиос, играет незначительную роль. Возможно, по той причине, что в этих краях столько солнца, что нет нужды поклоняться ему как божеству.

– В Египте тоже много солнца, и тем не менее бог солнца царит там над всем, – возразил Эллиот. – Думаю, мисс Блэр права относительно праздника Сан-Джованни.

– Возможно, – хмыкнул Матиас. – А что в таком случае символизируют грецкие орехи?

Федра рассмеялась:

– Постараюсь что-нибудь придумать, мистер Гринвуд, раз уж вы настолько уступчивы, чтобы отказаться от своего мнения.

– С красивыми женщинами я даже слишком уступчив, мисс Блэр. Это моя слабость. – Он устремил взгляд на тропинку, которая вела к дому. По ней шагал мужчина. – А вот и Уитмарш. Возвращается с утренней прогулки. Я обещал ему показать свою новую находку. Настоящее сокровище. Хотите посмотреть мою скромную, но весьма ценную коллекцию древностей, мисс Блэр?

– С удовольствием, мистер Гринвуд.

Она оперлась на его протянутую руку и встала со стула. Когда они вошли в дом, их догнал Уитмарш.

Эллиот с любопытством наблюдал за Федрой, державшейся по отношению к нему с нарочитым безразличием. Она смело встретила его взгляд и кивнула в знак приветствия, не выразив и тени смущения. Ее поведение лишь подстегнуло темную сторону его натуры, склонную уступить желанию, которое преследовало его в последние дни.

Он хотел соблазнить ее прошлой ночью на балконе. И теперь желание его возросло.


Глава 7


– Как видите, коллекция действительно скромная. – Матиас сиял от гордости. – Я держу ее здесь, чтобы создать некое подобие ренессансной студии, где хранятся дорогие моему сердцу вещи.

Студия представляла собой просторное помещение квадратной формы, на стенах фрески с изображением древних урн и листвы. Помимо массивного письменного стола, заваленного книгами и бумагами, в комнате находились различные артефакты. В углу стола высилась капитель коринфской колонны. На высоком книжном шкафу стоял древний бюст. Застекленные стеллажи на ножках, подобные тем, что Федра видела в книжных магазинах в Англии, содержали разнообразные предметы античной культуры.

Федра прошлась вдоль полок, рассматривая экспонаты. Рэндел Уитмарш составил ей компанию, указывая на монеты с профилями римских императоров и плоские стеклянные бутылочки.

– Вот она, выдающаяся находка, – сообщил Матиас. Выдвинув ящик, он вытащил завернутый во фланель предмет и принялся разматывать ткань.

Это оказалась бронзовая статуэтка обнаженной богини в расслабленной позе.

– Местные мальчишки ныряли в пещере здесь неподалеку и обнаружили ее, погребенную в песке. Должно быть, она пролежала там полторы тысячи лет. Насколько я могу судить, это образчик греческого искусства античного периода. Вероятно, часть добычи, награбленной у греков ради пополнения сокровищниц имперского Рима.

Уитмарш взял статуэтку и поднес к глазам.

– Наверняка где-то здесь затонул корабль. Вполне возможно, что там найдется что-нибудь еще, если поискать.

– Дно там резко понижается, – отозвался Матиас. – Если оно таит еще какие-нибудь сюрпризы, они не появятся, пока прилив не сделает свою работу. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы удалить наслоения, которые образовались на ней, и отполировать поверхность. Но результат говорит сам за себя.

Эллиот взял статуэтку в руки.

– Красивая вещица. Вы намерены продать ее?

– Еще не решил. Если я надумаю, Уитмарш мог бы предложить ее любителям древностей в Риме. Что скажете, Уитмарш?

– Я мог бы продать ее в Лондоне, – сказал Эллиот. – Там дадут большую цену.

Матиас снисходительно улыбнулся, забрав у него статуэтку:

– И замарать вашу кровь причастностью к торговле? Я не могу этого допустить.

– Я не собираюсь ничем торговать. Просто поговорю с коллекционерами. Даже Истербрук мог бы заинтересоваться.

Мужчины затеяли спор о времени создания и ценности статуэтки, а Федра двинулась дальше, чтобы продолжить осмотр застекленных витрин.

Коллекция Матиаса была весьма пестрой, как у подростка, который тащит домой все, что ему приглянулось. Один стеллаж содержал осколки керамики. Они не представляли особой ценности, но очаровывали незамысловатой росписью. По красноватой поверхности вился орнамент из спиралей и геометрических фигур. В другом стеллаже была выставлена прекрасно сохранившаяся греческая скульптура, изображавшая бога Диониса с чашей вина.

От полки со старинными кинжалами и другими образчиками римского оружия Федра перешла к стеллажу, содержавшему изделия из драгоценных металлов. Стеллаж был заперт, и неудивительно. Внутри лежали золотые и серебряные предметы, украшенные эмалью. Некоторые относились к античным временам, другие к более поздним периодам, когда в здешних краях владычествовали норманны или сарацины. Крохотные изображения римских богов соседствовали с орнаментом из линий и арабесок.

Стеллаж сверкал от обилия филигранных пряжек, ушных подвесок и стеклянных бус.

– Я решил оставить у себя мою маленькую богиню, – объявил Матиас. – Куда посоветуете ее поставить, мисс Блэр?

Федра указала несколько мест, где могла бы храниться бронзовая фигурка. Коллекция Матиаса поразила воображение Федры. Интересно, разбирается ли он в древних камеях?

Во второй половине дня мистеру Уитмаршу захотелось порыбачить, и мужчины отправились вниз по склону горы, чтобы нанять лодку. Федра осталась в обществе синьоры Ровиале и миссис Уитмарш.

Дамы расположились в гостиной. Когда миссис Уитмарш ушла, сославшись на то, что ей нужно написать письмо, синьора Ровиале заговорила на тему, которая, как ей казалось, объединяла ее с оставшейся гостьей.

– Он производит сильное впечатление, этот ваш лорд Эллиот. Мне нравятся далеко не все английские друзья синьора Гринвуда. Зачастую они слишком бледны и сдержанны, а их жены и любовницы – бесцветные и скучные. Но лорд Эллиот красив и умен. Великолепный мужчина.

– Лорд Эллиот – деверь моей хорошей подруги и по ее просьбе сопровождает меня. Но это вовсе не означает, что я его любовница.

– Неужели? – Она окинула Федру внимательным взглядом. – Возможно, если бы вы одевались более нарядно… Матиас сказал, что вы в трауре, а здесь черное носят только старухи. И ваши волосы… Моя горничная могла бы сделать вам прическу, чтобы вы не выглядели как ребенок или putana.

Именно так называл ее Сансони во время допросов: putana, что означало шлюха. Учитывая, что синьора Ровиале не была замужем за Матиасом, ситуация складывалась пикантная.

– Я сознательно выбрала этот стиль, синьора. Он позволяет мне обходиться без слуг и не тратить утренние часы на туалет, прежде чем заняться делами.

– О, понимаю. Но ведь здесь вы ничем не заняты, не так ли? Вы будете томиться от скуки, пока мужчины рыбачат, как простые крестьяне. Почему бы вам не воспользоваться услугами моей горничной?

– Спасибо, но меня вполне устраивает мой вид. А что касается скуки, я могу подняться к себе в комнату и почитать, если вы извините меня.

– Вы можете почитать в другой раз. Мне кажется, вы и так слишком много работаете. – Она поднялась, поманив Федру за собой. – Даже если вы всем довольны, этого не скажешь о синьоре Уитмарш. По-моему, она считает вас колдуньей, которая пытается очаровать ее мужа. Вы настолько не укладываетесь в ее представления, что она не знает, как с вами бороться. Конечно, надо быть безумной, чтобы так думать, но это написано на ее постной физиономии. Мы постараемся придать вам презентабельный вид, чтобы она не хмурилась за обедом, подобно грозовой туче.

Не в силах противостоять подобному нажиму, Федра поднялась. Синьора Ровиале взяла ее под руку и повела вверх по лестнице.

Эллиот снял рубашку, намокшую от морских брызг, и отдал служанке, чтобы постирала, затем привел себя в порядок. Рыбалка оказалась азартным делом, а благодаря кожаным мехам с вином, которые бросил в лодку Матиас, время прошло весело.

Эллиот вышел на балкон и прислушался. Из комнаты Федры не доносилось ни звука. Предположив, что она уже спустилась вниз, Эллиот направился в гостиную. Вся компания была в сборе, за исключением женщины, которую ему не терпелось увидеть.

Не воспользовалась ли она его отсутствием, чтобы сбежать? Эллиот проклял собственную беспечность. Расслабляющее воздействие солнца и моря, легкое возбуждение, не оставлявшее его ни на минуту, заставили его забыть о причине, по которой она оказалась в его обществе.

Разговаривая с Уитмаршем и Гринвудом, он то и дело поглядывал в сторону двери. С каждой минутой его подозрения усиливались. Он уже собирался спросить у синьоры Ровиале, чем занималась Федра днем, когда Уитмарш внезапно замолчал и уставился на что-то через плечо Гринвуда. Выражение его лица заставило Эллиота взглянуть в том же направлении.

Гринвуд тоже обернулся:

– О Боже! Неужели это наша мисс Блэр?

Очевидно, так оно и было, но эта мисс Блэр выглядела совсем иначе, чем та, которую знал Эллиот. Черные одежды исчезли, сменившись лазурным платьем с короткими пышными рукавами и отделкой из кремового кружева. Атласный пояс подчеркивал талию, в глубоком вырезе виднелись белоснежные плечи и упругие округлости груди.

Волосы больше не струились свободно, а были уложены в модную прическу из кос и локонов. Она слегка подкрасилась, а может, это был румянец смущения, вызванный всеобщим вниманием.

– Она даже красивее своей матери, – пробормотал Уитмарш. – Остается лишь удивляться, почему она прячется за этим монашеским балахоном.

Эллиот знал почему. В наступившей тишине мужчины пожирали ее глазами, женщины оценивали соперницу. Эллиот шагнул вперед, чтобы избавить ее от неловкой ситуации:

– Вы необычайно красивы сегодня, мисс Блэр. Позволь те предложить вам вина.

Взяв Федру под руку, Эллиот направился к серванту, где стоял поднос с бокалами и напитками. Остальная компания возобновила прерванные разговоры.

– Все это дело рук синьоры Ровиале, – призналась Федра. – Противостоять ей просто невозможно.

Эллиот вручил ей бокал вина.

– Вы поступили очень мило, уступив ей, – сказал он, стараясь не пялиться на ее декольте. Ему хотелось пройтись языком по кремовой плоти вдоль всего выреза ее платья.

– Это заняло несколько часов. А корсет? Вы представить себе не можете, что ощущало мое бедное тело.

Отчего же? Он мог представить ее себе в сорочке и чулках, прежде чем она облачилась в корсет и платье.

– Это вопрос практики. Думаю, со временем вы привыкнете.

– Не будет никакой практики. Этот эксперимент закончится вместе с обедом, если только я не упаду в обморок раньше. Не могу дождаться конца этой пытки. Мне невыносимо жарко. Кстати, арабы, живущие в странах с жарким климатом, носят свободные одежды. Более того…

Внезапно она оборвала свою пылкую речь и залилась румянцем, словно увидела в его глазах то, что рисовало его воображение. Платье давало лучшее представление о ее фигуре, чем ее обычное одеяние, и Эллиот ясно представлял себе ее обнаженное тело.

Подошел Уитмарш, излучая обаяние. Гринвуд, беседовавший с другими гостями, не спускал с нее глаз. Федра тяжело вздохнула, смирившись с тем, что придется до конца вечера поражать всех своей красотой.

Как только обед закончился, Федра поспешила к себе в комнату, чтобы избавиться от неудобной одежды, но, увидев Матиаса Гринвуда, направлявшегося в свою студию, помедлила и последовала за ним.

– Мистер Гринвуд, могу я поговорить с вами наедине? – обратилась она к Матиасу.

– Конечно, мисс Блэр. Прошу вас, входите. Здесь нас никто не побеспокоит.

Она вошла внутрь и села на предложенный ей стул рядом с письменным столом. Под его внимательным взглядом она чувствовала себя как ученик, явившийся к преподавателю.

– Мистер Гринвуд, я разговаривала с людьми, знавшими мою мать. У меня есть несколько вопросов относительно событий, имевших место в конце ее жизни. Вы тоже знали ее, и ваше имя неоднократно упоминалось. Есть люди, которые считают, что вы могли бы мне помочь.

– Люди?

– Ее друзья. Женщины, которые помогли мне составить список тех, кто посещал ее салон.

– Я сделаю все, что в моих силах, но мы не были близки ми друзьями с вашей матерью. Мои обязанности в университете не оставляли мне времени на посещение ее салона.

– Я понимаю. Но возможно, ваша относительная удаленность позволяла вам видеть вещи более ясно, чем ее ближайшему окружению.

– Что вас интересует?

– Боюсь, вы сочтете мои вопросы слишком смелыми.

Он рассмеялся:

– Вы разочаровали бы меня, не будь они таковыми. Вы не стали бы проявлять подобную настойчивость, если бы вас интересовали какие-нибудь пустяки.

Его хорошее настроение упростило дело. Федра решила начать с самого дерзкого вопроса:

– У вас не возникало подозрений, что у моей матери появился новый любовник в последние годы ее жизни?

Несмотря на апломб Гринвуда, вопрос несколько смутил его. Резкие черты его лица смягчились, выразив нечто похожее на смущение.

– У меня не было оснований для этого. Правда, когда я впервые встретил вашу мать, Друри постоянно находился рядом, но в последний год я его почти не видел.

– Вы не знаете, кем был тот, другой мужчина?

Матиас сочувственно улыбнулся, глядя на нее, как добрый дядюшка на любимую племянницу.

– А с чего вы взяли, что у нее был любовник? Я в этом не уверен.

– Мой отец так считал.

– Мужчины часто ошибаются в подобных вещах. Страсть остывает, растет отчуждение – он мог неверно истолковать эти перемены.

Что ж, вполне возможно. Матиас был не единственным, кто высказал подобное предположение. Некоторые из друзей ее матери рассуждали так же. Федра предпочла бы, чтобы это было правдой.

– Был в ее окружении кто-нибудь, на кого бы могло пасть подозрение?

Он покачал головой:

– А если и был, неужели так важно знать его имя?

– Едва ли, будь это обычная связь.

Он терпеливо ждал, пока она продолжит, не поощряя и не пресекая дальнейших откровений. Глядя на его доброжелательное лицо, Федра поняла, почему Элиоту так нравится этот человек. В Матиасе Гринвуде было нечто, что вызывало доверие. Его открытость и прямота исключали даже малейшую неискренность.

– Моя мать оставила мне камею, – сказала она. – В ее завещании сказано, что камея найдена на раскопках Помпеи. Таким образом она рассчитывала обеспечить мне финансовую независимость, и до определенного времени я тоже на это рассчитывала. Однако перед смертью мой отец заявил, что это подделка, проданная моей матери ее любовником.

Матиас нахмурился, устремив на нее обеспокоенный взгляд:

– Вы зависите от стоимости этой камеи?

– В последнее время мое финансовое положение осложнилось. Возможно, мне придется ее продать. Но если это подделка…

– Она стоит сотую долю от той суммы, которую имела в виду ваша мать и которую она, возможно, заплатила. Более того, вы не сможете продать камею, пока не выясните ее истинную цену, иначе сами станете жертвой мошенников.

– Вот именно.

– Я понимаю вашу проблему. Неприятно сознавать, что твое наследство оказалось под вопросом. Если поклонник вашей матери воспользовался ее доверчивостью, его следует вздернуть на первом же дереве. Артемис отличалась исключительной щедростью по отношению ко всем, кого встречала на своем пути, но была слишком доверчива и не сразу распознавала тех, кто пытался ее использовать.

Матиас, казалось, извинялся за ту мягкую критику, которую позволил себе.

– Видимо, она и вправду была чрезмерно доверчива, мистер Гринвуд. А ее щедрость привела к тому, что после нее практически ничего не осталось, кроме этой камеи. Я постаралась бы сохранить ее в память о матери, но если она символизирует двойную кражу – ее чувств и средств, – едва ли эта камея будет представлять для меня ценность.

– Конечно, я мог бы взглянуть на камею и избавить вас от сомнений, но, к сожалению, я не являюсь экспертом в подобных вопросах. Можно показать ее Уитмаршу. Он разбирается в украшениях лучше, чем я. Но куда разумнее обратиться к экспертам в Помпеях. – Лицо Матиаса прояснилось, и он понимающе хмыкнул. – Теперь я понимаю, почему вы приехали в Италию.

– Как по-вашему, я могу получить там ответ, заслуживающий доверия?

– Насколько это возможно. Вы, видимо, знаете, что мнения экспертов иногда расходятся. Я напишу тамошнему управляющему, чтобы расчистить вам путь. Он лет двадцать занимается раскопками и может судить как о происхождении, так и о древности находки.

– Очень благодарна вам за желание помочь, мистер Гринвуд. И, с вашего разрешения, позволю себе еще немного злоупотребить вашей добротой. Боюсь, мой следующий вопрос потребует от вас предположений, которые вы, возможно, не захотите делать.

– Я не любитель перемывать чьи-либо косточки, мисс Блэр.

– Если допустить, что эта камея, настоящая или поддельная, была подарена или продана моей матери неким мужчиной в последние годы ее жизни, как по-вашему, кто из ее окружения мог иметь доступ к подобным вещам?

Его острый взгляд затуманился, обратившись внутрь. Матиас надолго задумался, очевидно, перебирая в памяти салоны и обеды, которые посещал.

– Даже не представляю, – произнес он наконец.

Федра ощутила укол разочарования, но не слишком болезненный. Она и не надеялась, что все тайны раскроются так быстро. Это было бы слишком хорошо.

– Хотя… – Его ястребиные глаза вспыхнули. – Я вспомнил об одном украшении, будто бы найденном в Помпеях. Оно не имело отношения к вашей матери. Просто возможность его приобретения обсуждалась на одном из приемов, которые она любила устраивать. Это могла быть та самая камея, которая принадлежит теперь вам, либо какой-нибудь другой предмет.

– Вы не помните, о чем конкретно шла речь?

– Смутно. Меня это не заинтересовало. Я даже не могу определить, когда это было.

Федра бросила взгляд на застекленные витрины за его спиной.

– Мне кажется, вы должны были очень даже заинтересоваться.

– Не в данном случае. Я сразу понял, что происхождение у этой вещицы весьма сомнительное. Все вывезенное из Помпей считается украденным. – Он пожал плечами. – Однако всегда находятся люди, которых не волнуют подобные тонкости. Есть и такие, кто слепо верит любой сказке, которую им расскажут. Иначе нечистоплотный делец от искусства не мог бы нажить состояние.

– А вы не слышали, откуда взялась эта камея? Может, ее кто-нибудь продавал?

Матиас задумался, постукивая пальцами по столу.

– Прошло немало времени. Не хотелось бы бросать тень…

– Едва ли это возможно. Я не намерена предпринимать какие-либо действия, пока не проверю факты. Не говоря уже о том, чтобы распускать сплетни или бросаться обвинениями. Просто мне хотелось бы знать, в каком направлении двигаться.

– Ничего конкретного не припомню. Несколько дельцов вились вокруг Артемис Блэр. В последние годы у нее часто бывали двое. Один из них, Хорас Нидли, имел неплохую репутацию, но когда дело касается торговли, ни в чем нельзя быть уверенным. Второй внушал мне меньше доверия в основном потому, что избегал разговоров с учеными, такими как я. Это заставляло сомневаться в его собственной компетентности.

– Как его звали?

– Торнтон. Найджел Торнтон. Красивый парень. Очень успешный, насколько я помню, хотя среди раритетов, которые он предлагал, не было ничего особенного.

– Спасибо. По возвращении в Англию постараюсь навести о них справки. Вы оказали мне неоценимую помощь, и я ним очень благодарна. – Федра поднялась, собираясь уйти.

Матиас тепло улыбнулся, явно довольный, что был ей полезен.

– Мистер Гринвуд, прошу извинить меня, но… не было ли в ее окружении еще кого-нибудь, кто занимался торговлей древностями? Вчера вы сказали, что мистер Уитмарш может продать вашу статуэтку в Риме…

– Это была всего лишь дружеская шутка, мисс Блэр. Насколько мне известно, с тех пор как Уитмарш перебрался в Италию, он продал пару-другую вещиц, которые попали ему в руки, но не заинтересовали его настолько, чтобы оставить их у себя. Не более того. Мне тоже приходилось кое-что продавать. Едва ли это можно назвать торговлей, – снисходительно пояснил он, провожая ее до двери. – И конечно, он не занимался ничем подобным в Англии. Его бы просто не поняли.

– Скорее. Я не могу больше ждать. – Из горла мисс Блэр вырвался низкий стон. – О да! Наконец-то.

Эллиот рассмеялся про себя, прислушиваясь к стонам, доносившимся из соседней комнаты. Он стоял на балконе, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Восторги Федры по поводу избавления от корсета звучали примерно так же, как восторги женщины, получившей удовлетворение совсем в других обстоятельствах.

Он слышал, как она отпустила служанку и принялась расхаживать по комнате, бормоча себе под нос:

– Какой кошмар! Чтобы я еще хоть раз… Женщины, должно быть, сошли с ума, раз одеваются подобным образом.

Эллиот переместился к ее двери и принял прежнюю позу.

– Вы живы, мисс Блэр? Надеюсь, ваша фигура осталась прежней? Не деформировалась?

Федра высунулась наружу и отпрянула, увидев его так близко.

– Вам это кажется забавным, не так ли?

– Ничуть. – Он издал смешок, заставлявший усомниться в его искренности.

Она сердито нахмурилась:

– Оставайтесь здесь. Мне нужно обсудить с вами один вопрос.

Федра исчезла внутри.

Спустя несколько минут она вышла на балкон, облаченная в черное. Она не успела распустить волосы, так что еще не полностью вернулась к своему прежнему облику.

– Сколько времени вы намерены держать меня здесь? – поинтересовалась она недовольным тоном.

– Несколько дней. Но, если хотите, мы можем задержаться. Вы должны признать, что это отличное место для отдыха.

– Я приплыла сюда из Англии не для того, чтобы отдыхать.

– Мы можем уехать через три дня, если пожелаете. Но мне казалось, вам приятно находиться в обществе людей, знавших вашу мать.

Федра подошла к балюстраде и облокотилась на нее, глядя на черную гладь моря. Эллиот смотрел на ее спину и представлял себе ее обнаженное тело.

– Признаюсь, пребывание здесь доставило мне больше удовольствия, чем я ожидала, за исключением сегодняшнего маскарада. Эта поездка, хоть и вынужденная, оказалась удачной. Мне следовало догадаться, что она будет полезной, что у меня будет больше шансов встретиться с людьми из окружения моей матери, если я поеду с вами.

Эллиот непременно выяснил бы, почему она назвала поездку полезной, если бы ночь не была такой тихой и ясной и если бы Федра не казалась такой красивой в лунном свете.

– Мистер Гринвуд давно здесь живет? – спросила она.

– Он приобрел эту собственность шесть-семь лет назад. Но поселился здесь гораздо позже. Когда я был у него в прошлый раз, он только начал перестраивать дом.

– Полагаю, он знает всех экспертов по античности от Милана до Сицилии.

– Весьма вероятно. Их не так уж много, и они постоянно общаются друг с другом.

– Не каждый университетский профессор может купить здесь виллу, перестроить ее по своему вкусу и переехать сюда жить. Должно быть, он из богатой семьи.

Эллиоту, терзавшемуся желанием, было не до светских разговоров, но он не стал торопить события. Оттолкнувшись от стены, он присоединился к ней у балюстрады.

– В Кембридже он жил скромно. Но потом унаследовал какие-то деньги. Эта вилла, вероятно, стоит меньше, чем небольшой дом в Лондоне.

Он придвинулся ближе, восхищаясь ее замысловатой прической. Понадобится много времени, чтобы избавиться от этой части ее вечернего наряда. Слишком много. Лучше оставить все как есть.

Не считая брошенного искоса взгляда, Федра никак не отреагировала на его близость.

– Судя по его словам, он часто бывает на раскопках и знаком с археологами, которые там работают.

– Наверное. А почему он вас так интересует?

По возрасту Матиас годился ей в отцы, а Уитмарш был немногим моложе. Но они так восхищались ее красотой, что возбудили в Эллиоте ревнивые подозрения, возможно, неоправданные.

– В мемуарах моего отца есть несколько страниц, которые вызвали у меня вопросы, касающиеся последних лет жизни моей матери. Я задала их Матиасу и теперь хочу понять, насколько можно доверять его ответам.

Так вот почему она вышла на балкон, несмотря на вчерашнее предостережение. Не для того, чтобы дразнить его или бросать вызов. Ей нужна информация, которую она считает «полезной».

Кристиан оказался прав, предположив, что мемуары Друри могут содержать откровения, которые не понравятся его дочери. Федра фактически признала это, но сейчас Эллиота больше волновала близость красивой женщины, которая верила в свободную любовь и не была скована светскими условностями.

В лунном свете ее белая кожа казалась почти прозрачной. Черный балахон доходил до горла, но мысленным взором Эллиот видел округлости ее груди, выступавшие над вырезом лазурного платья.

– Бывают вопросы, которые лучше оставить без ответа.

Федра повернулась к нему, не подозревая, что в любой момент он может овладеть ею.

– Не думаю, что вы действительно так считаете. Точнее, что вы последовали бы собственному совету. Я видела ваше лицо, когда мы говорили о ссылках на вашу семью в мемуарах. Вы не хотите, чтобы их напечатали, но желаете знать, правда ли это.

Своей позой и словами она снова бросала ему перчатку. Эллиот не стал ее поднимать, предпочитая разобраться с другими, уже лежавшими между ними. Этой он займется позже.

– Я и так знаю, что это неправда. Но вы чересчур серьезны. Надеюсь, вы не станете возражать, если мы отложим этот увлекательный спор на другое время. Когда ночь, луна и ваша красота не будут пробуждать во мне совсем другие мысли.

Федра замерла, устремив на него пристальный взгляд. В ее глазах зажглись тревожные искорки.

Круто повернувшись, она шагнула к своей двери.

– В таком случае я оставлю вас с вашими мыслями. Эллиот поймал ее за локоть.

– Не на этот раз, Федра.

Он привлек ее к себе, обхватил ладонью лицо и приник к ее губам в поцелуе, о котором мечтал все последние дни.

Что он себе позволяет… Как он смеет…

Поцелуй заглушил протесты, вызванные подобной бесцеремонностью, а затем возмущение уступило место другим эмоциям. Федра испытала настоящий шок, осознав, с каким восторгом ее сердце откликнулось на его действия.

И все это сделал один поцелуй. Страстный и настойчивый, он, казалось, содержал его вчерашнее предупреждение: «Я хочу, чтобы вы молили о большем. Вас возбуждает опасность».

Федра и в самом деле испытывала возбуждение. По телу побежали предательские мурашки, и какая-то часть ее существа молила, желая большего, надеясь, что он не остановится.

Мысли беспорядочно метались у нее в голове. Он даже не поинтересовался ее согласием. Неужели он думает…

Поцелуи переместились на шею, лишая ее воли, туманя сознание. Тепло его губ проникло в ее кровь и устремилось по жилам, разжигая пламя. Ее груди, касавшиеся его груди, отяжелели и напряглись, и Федра выгнулась, инстинктивно стремясь к более полному контакту.

Он снова приник к ее губам. Поцелуй был не таким крепким, как в первый раз, но таким же настойчивым, словно он был уверен, что она даст ему все, чего он пожелает. Это было так волнующе и восхитительно, что Федра не могла противиться. Она чувствовала опасность, но разум отступал перед потребностями тела.

Его руки, сильные и уверенные, скользили по ее спине и бедрам, касаясь ее тела так, словно на ней не было никакой одежды, заставляя ее томиться в предвкушении. К его губам присоединился язык, ласки становились все более дерзкими, вызывая трепет в самых сокровенных частях ее тела. Федру больше не волновало, что она капитулирует перед врагом и уступает территорию, которую не сможет вернуть.

«Я хочу, чтобы вы молили о большем». О да, она почти созрела для этого.

Словно в ответ на ее безмолвную мольбу, Эллиот провел ладонью по ее груди, и Федра вздрогнула от острой вспышки наслаждения. Вторая его рука скользила по ее спине, расстегивая крючки платья.

Она не должна… не должна позволять ему…

Сокрушительный поцелуй подавил протесты, зревшие в ее голове, а неспешные поглаживания соска развеяли их в ночном воздухе.

Эллиот отступил на шаг, разъединив их сплетенные тела. Лунное сияние омывало обоих, из гостиной струился золотистый свет, обрисовывая контуры его фигуры. Не дав ей опомниться и привести в порядок разрозненные мысли, Эллиот потянулся к лифу ее платья и начал спускать его вниз.

Ни один мужчина не раздевал ее прежде. Федра просто не позволяла этого. Теперь же она молчала, завороженная его уверенными движениями. Медленный спуск платья казался самой эротической лаской из всех, что она испытала сегодня. Она могла лишь смотреть на его лицо в холодном лунном свете, скорее чувствуя, чем видя, сдержанное желание, заряжавшее воздух мужской мощью.

Платье соскользнуло вниз, спустившись на бедра, и Эллиот потянулся к бретелькам ее сорочки. У Федры перехватило дыхание. Соски ее еще больше напряглись в ожидании очередного этапа этого медленного дразнящего раздевания.

Но Эллиот снова поразил ее, резко рванув сорочку вниз. Это не был жест нетерпения или страсти, а демонстративное утверждение своих прав, прав покорителя.

В душе Федры вспыхнул протест, но он не смог укорениться, сметенный мощной волной наслаждения. То, как он созерцал ее наготу, настолько поглотило ее внимание, что она не сделала ни малейшей попытки высвободить руки, связанные полуспущенной сорочкой.

«Это всего лишь игра, – говорила она себе, – обычный ритуал покорения и подчинения. Это ничего не значит. На самом деле я не уступила».

Она смотрела на его руки, скользившие по ее груди, дразня и возбуждая. Наслаждение нарастало, наполняя ее сознание сладким безумием. Ей хотелось, чтобы это не кончалось. Чтобы он подавил последние очаги сопротивления, грозившие разрушить блаженство, в котором она пребывала.

Эллиот снова обвил рукой ее талию и осыпал обжигающими поцелуями шею и грудь. Его губы и зубы играли с ее сосками, вызывая мучительный отклик где-то глубоко внизу и исторгая из ее горла тихие стоны.

Федра попыталась высвободить одну руку, чтобы обнять его и прижать к себе.

– Нет, – пробормотал Эллиот. – Не двигайтесь.

Наслаждение было слишком острым и изысканным, чтобы противиться ему. Ее тело жаждало большего, стремясь к завершению того, что он начал. Остановиться сейчас казалось невозможным, противоестественным.

Однако…

Несмотря на наслаждение, столь сильное, что казалось мучительным, она не могла не восставать против собственной покорности и его уверенности в своей власти. Каким-то чудом ей удалось освободиться от цепей. Заранее терзаясь от сожаления и досады, Федра обрела голос:

– Хватит. Я хочу, чтобы вы остановились.

Эллиот замер. В течение нескольких ужасных мгновений он не двигался. Затем выпрямился и посмотрел на нее:

– А если я не остановлюсь?

Поскольку большая часть ее существа именно этого хотела, едва ли это было угрозой. Но его уверенность, что она не устоит перед его натиском, придала Федре сил.

– Остановитесь, – заявила она.

– Вы настолько доверяете моей чести?

– Я доверяю вашей гордости. Женщина, которой навязываются, не станет умолять.

Он отпустил ее и отступил на шаг. Все в его позе и лице говорило, что он может повторить попытку.

Федра быстро подтянула вверх платье, прикрыв грудь, и направилась к своей двери. Сердце ее колотилось, тело все еще пребывало в возбужденном состоянии.

– В следующий раз я не остановлюсь, Федра.

Она перешагнула через порог, прежде чем ответить:

– Следующего раза не будет.

– Посмотрим.

Она схватилась за ручки дверей и принялась закрывать их.

– В любом случае это не будет соблазнением. Я решу, что это должно случиться, еще до первого поцелуя, иначе никаких поцелуев вообще не будет.


Глава 8


В комнате было душно, но Федра не осмеливалась открыть балконные двери, чтобы впустить ночную прохладу. Эллиот все еще находился на балконе, и она опасалась, что он воспримет это как приглашение.

Впрочем, у него хватит наглости войти и без приглашения. Она сидела на постели, обхватив руками колени, наполовину страшась и наполовину надеясь, что двери распахнутся и он появится на пороге.

Она вовсе не испытывала того спокойствия, которое пыталась изобразить, когда уходила с балкона. Возбуждение не улеглось, тело оставалось чувствительным даже к прикосновению воздуха. Федра не понимала, что заставило ее остановить Эллиота. Это был инстинктивный порыв. Должно быть, вмешалась интуиция.

«Я хочу, чтобы вы молили о большем».

Разве можно иметь дело с таким человеком? Ему нужно, чтобы она была слабой, поглупевшей от страсти, послушной ему. Теперь понятно, что он не случайно объявился в Неаполе. У него была вполне определенная цель. Ни один из ее знакомых не стал бы требовать, чтобы она изъяла неугодные ему отрывки из мемуаров ее отца. Но мужчина, способный соблазнить женщину из корыстных соображений, не раздумывая воспользуется властью, которую получит над ней. И, что самое печальное, ему это почти удалось. Федра хотела его, и желание это было непреодолимым. Оно не согревало душу, не приносило покоя и ощущения безопасности. Не походило на симпатию, которую она питала своим друзьям. В этом желании не было слияния душ, без которого дальнейшая близость не имеет смысла.

Совсем наоборот. Чувственный призыв, исходивший от Эллиота, приводил ее в смятение, трепет и восторг, пугавший своей силой. Само его присутствие действовало на нее как колдовские чары. И он это отлично понимал.

Возбуждение постепенно улеглось, превратившись в легкую неудовлетворенность, томившую ее все последние дни. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Федра легла и повернулась на бок, по-прежнему глядя на застекленные двери.

Неужели именно это случилось с ее матерью? Неужели после многолетних отношений с Ричардом Друри, основанных на дружбе и взаимном уважении, в жизни Артемис помнился мужчина, который не захотел играть по ее правилам? Тот факт, что мать изменила отцу, явился для Федры настоящим ударом. Вера в свободную любовь не исключала веры и любовь, которая продлится всю жизнь. В юности Федра считала, что одно неразрывно связано с другим. Что только свободная любовь, не скованная условностями, религией и законом, позволяет распознать родственную душу, когда та появится.

Она представила себе свою мать, красивую, оживленную, уверенную в себе. Но более доверчивую, чем ее дочь. И менее практичную. За долгие годы Артемис окружила себя людьми, которые принимали ее образ жизни. Они знали о Ричарде и о том, какое место он занимал в ее жизни. И когда в этот тесный кружок проник мужчина, исповедующий совсем другие принципы, Артемис оказалась беззащитной перед ним из-за элементарного отсутствия опыта в общении с ему подобными.

Как ее дочь только что на балконе.

Федра обхватила руками подушку. Пожалуй, она начинает понимать, как возникла эта любовная связь, оказавшаяся роковой для ее матери.

В ее жизни появился соблазнитель, пробудивший примитивные женские инстинкты, которые дремлют в любой женщине. Он покорил ее, сделал уязвимой и в конечном итоге предал.

Вначале он притворялся, будто разделяет взгляды других мужчин в ее окружении, поэтому у Артемис не было ни единого шанса.

Поглощая на следующее утро завтрак на веранде, Эллиот мысленно осыпал Федру оскорблениями. Сучка! Учитывая ад, в котором пребывало его тело всю ночь, ему было не до джентльменских выражений.

Единственным утешением была мысль о неудобствах, которые она испытывает в душной комнате, пока он наслаждается прохладным ветерком с моря. Но каждый раз, когда он бросал взгляд на ее дверь, часть его существа молила, чтобы она распахнулась и Федра бросилась в его объятия.

Дверь, разумеется, не открылась. Волевая, независимая и гордая, Федра Блэр никогда бы не позволила ему одержать подобную победу.

В конечном итоге эта злополучная дверь превратилась в его представлении в некий символ непокорности. В обвинение. В декларацию самообладания, приводившую его в бешенство. «Ты полагал, что сможешь соблазнить меня? – словно бы вопрошала Федра. – Ты самонадеянно решил, что можешь подчинить меня? Меня, из всех женщин?»

Чертыхнувшись, Эллиот налил себе кофе. Ее эротические стоны все еще звучали в его ушах. Он все еще ощущал ее объятия и требовательные поцелуи. Одних воспоминаний хватило, чтобы он снова возбудился.

Господи, это было хорошо. Так хорошо, что даже не верится. Где, черт побери, она нашла силы, чтобы вообще что-то сказать, не говоря уже о том, чтобы остановить поток, уносивший их обоих?

Шорох одежды и легкие шаги потревожили тишину веранды. Эллиоту не нужно было поворачивать голову в сторону двери, чтобы посмотреть, кто вошел.

За те несколько секунд, что Федра шла к столу, ему удалось обуздать гнев, вызванный ночным бдением. Правда, это не помешало ему мстительно подумать: «В следующий раз ты не откажешь мне, потому что на самом деле хочешь того же, чего и я».

Успокоенная его невозмутимым приветствием, Федра несколько расслабилась и села за стол. Эллиот налил ей кофе.

– Спасибо, что поступили как цивилизованный человек, – сказала она, сделав глоток.

Эллиот не верил своим ушам. Неужели она решилась поднять эту тему? Он облокотился о стол, подперев подбородок ладонью.

– Вы имеете в виду тот факт, что я позволил вам вчера вечером ретироваться в вашу комнату, или то, что я налил вам кофе?

Слуга принес на блюде яичницу с ветчиной. Матиас, хоть и сделал Позитано своим домом, потчевал гостей настоящим английским завтраком.

Федра положила себе на тарелку немного яичницы.

– Пожалуй, и то и другое.

– Ну, на моем месте Марсилио или Пьетро устроили бы настоящий спектакль, протестуя и обвиняя, пока не разбудили бы всех домочадцев. Английские джентльмены, увы, приучены страдать молча.

Ее губы сжались. Не поднимая глаз от тарелки, она разломила рогалик.

– Прошу прощения, если заставила вас страдать. Это не входило в мои намерения. Учитывая, что вы английский джентльмен, мне, видимо, не следует развивать эту тему.

– Мудрое решение.

Федра промолчала, сосредоточившись на еде.

Эллиот понимал, что должен уйти, но продолжал сидеть. Наконец она отложила вилку и промокнула губы салфеткой.

– Лорд Эллиот, если вы намерены задержаться здесь еще на несколько дней, мы должны прийти к взаимопониманию насчет балкона.

Поразительная женщина! Неужели она не понимает, что он с трудом сдерживается, чтобы не подхватить ее на руки, перебросить через плечо, утащить в ближайшую рощу и закончить то, что они начали вчера? Сидит здесь, рассуждая бог знает о чем, когда ночные мучения сделали его совершенно неспособным к компромиссу.

– В каком смысле, мисс Блэр?

– Так уж вышло, что у нас один балкон на двоих. Несправедливо, если мне придется либо отказаться от него, либо опасаться, что каждое мое появление будет истолковано иначе, чем желание подышать свежим воздухом.

– Обещаю в следующий раз, когда вы выйдете на балкон посреди ночи, истолковать ваше появление правильно.

Истинный смысл этого обещания не остался незамеченным для Федры. Она была достаточно умна, чтобы видеть слабые стороны своей позиции.

– Может, мы хотя бы договоримся, что я имею право оставлять балконные двери открытыми, не опасаясь, что вам захочется войти внутрь?

– Нет.

– Видимо, я была о вас слишком хорошего мнения.

– Тут я с вами полностью согласен.

– Лорд Эллиот, я…

– Я предпочел бы, Федра, чтобы вы называли меня по имени, когда мы наедине. Надеюсь, вы не возражаете? Пора отбросить эти нелепые условности. В конце концов, я целовал вашу обнаженную грудь, а вы стонали от наслаждения.

Глядя на ее ошарашенное лицо, Эллиоту впервые за все утро захотелось улыбнуться. Но она быстро овладела собой и вновь приняла чопорный вид.

– А я бы предпочла, чтобы мы избегали друг друга, насколько это возможно, Эллиот. – Последнее слово она подчеркнула.

– Сегодня утром это будет несложно. Мы с Гринвудом собираемся уединиться в его кабинете.

Федра поднялась.

– Пожалуй, мне следует предпринять длительную прогулку и отдохнуть от здешнего общества. – Она повернулась и шагнула к двери.

– Федра.

Она помедлила, глядя на него через плечо.

– Обещайте, что не попытаетесь сбежать и будете здесь к обеду.

Она выгнула бровь.

– Из-за вашей клятвы Сансони?

– В том числе.

Судя по выражению лица Федры, она догадывалась, что это не единственная причина.

– А если я не стану ничего обещать?

– Тогда я снова привяжу вас к кровати.

Она покраснела и отвернулась.

– Так вы обещаете?

– Да, хотя в этом нет никакой необходимости. Это просто смешно! Я даже не представляю, как спуститься с этой скалы, не говоря уже о том, чтобы отправиться в плавание в одиночку.

Она вздернула подбородок и выплыла из комнаты в развевавшихся, словно паруса, черных одеждах.


Вернувшись в свою комнату, Федра распаковала вещи.

Как он догадался о ее планах? Она не считала себя предсказуемой женщиной, но лорд Эллиот, похоже, угадывает ее мысли раньше, чем они появляются в ее голове.

Она убрала пустой саквояж. Подготовка к побегу была порывом, порожденным бессонной ночью и размышлениями о том, как действует на нее лорд Эллиот. Если так пойдет дальше, ей грозит нешуточная опасность свалять дурака, уступив физическому желанию, которое возбуждает в ней этот мужчина. К рассвету мысль о том, чтобы сбежать от соблазна, начала казаться Федре вполне разумной.

Она переобулась, надев прочные ботинки. Затем вышла на балкон и облокотилась на балюстраду, глядя на селение. С веранды доносились голоса. Остальные гости, видимо, завтракали.

Федра глубоко вздохнула и призвала на помощь женщину, которую воспитала в ней мать.

Решение бежать было трусостью. Она приехала в эту страну в поисках ответов на вопросы, касавшиеся ее матери, и некоторые из этих ответов могут найтись прямо здесь, в этом доме. Куда разумнее остаться и следовать цели, которая привела ее сюда, забыв о своих страхах и слабостях, связанных с лордом Эллиотом.

Когда Федра вернулась на веранду, Матиас Гринвуд уже скрылся в своей студии с лордом Эллиотом. Однако Рэндел Уитмарш все еще сидел за столом со своей женой. Федра присоединилась к ним в надежде, что миссис Уитмарш не задержится надолго. Вчерашний разговор с Матиасом прошел весьма удачно, и ей не терпелось узнать, что мистер Уитмарш может добавить к этим сведениям.

К сожалению, он ушел первым, отправившись на свою обычную утреннюю прогулку.

– Вы прелестно выглядели прошлым вечером, – заметила миссис Уитмарш.

– Спасибо.

– Признаться, я не понимаю, что заставляет вас…

Ее взгляд скользнул по одеянию Федры.

Федра не сочла нужным пускаться в объяснения. Вряд ли миссис Уитмарш способна понять смесь соображений удобства и протеста, послужившую основанием для подобной эксцентричности.

– Я хочу сказать, что ваша мать не прибегала к столь явному выражению своих необычных взглядов.

Федра насторожилась.

– Вы общались с моей матерью?

– До того как мы перебрались в Рим, мой муж часто бывал на ее приемах. В отличие от других жен я не отказывалась составить ему компанию. Он был очарован ею. И я считала своим долгом проследить, чтобы и она не увлеклась им.

Федра сомневалась, что ее мать могла увлечься мистером Уитмаршем. Но ведь, пока она не прочитала мемуары, ей в голову не приходило, что у Артемис мог быть другой мужчина, помимо Ричарда Друри.

– Вам удалось предотвратить связь между ними? Если, конечно, моя мать выделяла вашего мужа среди других мужчин.

Этот смелый вопрос ничуть не шокировал миссис Уитмарш.

– Думаю, удалось. Впрочем, для нее никого не существовало, кроме мистера Друри – во всяком случае, до последнего времени.

– Вы намекаете, что в конечном итоге такой мужчина все же появился? Не нужно подбирать слова из соображений деликатности. Я ее дочь и так же, как она, считаю, что о подобных вещах нужно говорить откровенно.

Миссис Уитмарш пожала плечами:

– В последний год или около того между вашими родителями возникло охлаждение. Мой муж ничего не замечал, но я-то видела. Понимаете, за ней всегда увивались мужчины. Не для того, чтобы жениться, разумеется.

Осуждающий тон, которым была произнесена последняя фраза, резанул слух Федры, и она бросилась на защиту матери, пусть даже Артемис не нуждалась в оправданиях:

– Охлаждение могло быть следствием того, что пылкость чувств со временем угасла и сменилась привычкой. Это не значит, что моя мать перенесла свою привязанность на другого мужчину.

– Мисс Блэр, мы с мужем на протяжении пяти лет часто обедали у нашей матери. И мистер Друри обычно присутствовал. Привычка, о которой вы говорите, была очевидна с самого начала. Когда я появилась там впервые, мне не надо было объяснять, что они любовники, а вы их дочь. Но в последний год мистер Друри бывал там гораздо реже, а когда бывал, чувствовалась какая-то неловкость. Возможно, вы считаете меня недалекой, но я редко ошибаюсь, когда дело касается отношений между мужчиной и женщиной.

Можно было не сомневаться, что миссис Уитмарш, тщательно оберегавшая своего мужа от посягательств других женщин, научилась разбираться в этой стороне человеческой натуры. Но насколько она проницательна? Можно ли верить ее суждениям? Пожалуй, да. Женщина, охраняющая свое сокровище, наверняка заметит, что пиратское судно, которого она опасается, устремилось в погоню за другим кораблем.

– Кто был тот мужчина, который стал новым объектом внимания моей матери?

– Это что, проверка? Я должна назвать имя, чтобы вы отнеслись с уважением к моим словам?

– Это всего лишь искреннее желание дочери узнать больше о последних годах матери.

– Трудно сказать. Единственное, в чем я уверена – почти уверена, – это не был мой муж. Несколько месяцев она светилась, словно к ней вернулась молодость, но потом…

– Потом…

– Это выглядело так, будто кто-то задул лампу. В последнее время она выглядела печальной. Возможно, кто-то разочаровал ее.

Федра видела эту печаль. Она не понимала ее причины и глубины, но описание было верным. Ушел свет.

– Вы не единственная, кто задавался вопросом, не завела ли она нового любовника, – сказала она. – Мне даже называли имена. Мистера Нидли, например. Или мистера Торнтонa.

– Нидли? Что ж, в этом есть определенный смысл. Он был того же склада, что и мистер Друри, а его познания в римском искусстве давали им почву для общения. Впрочем, если бы вы спросили меня, я бы сказала, что они не слишком подходили друг другу. Он мог быть очень высокомерным, даже грубым.

Миссис Уитмарш оживилась, радуясь возможности посплетничать. Она так наслаждалась разговором, что Федра ощутила раздражение.

– Иногда противоположности тянутся друг к другу, – заметила она.

– Да, конечно. Что же касается второго, Торнтона… – Миссис Уитмарш задумалась. – Он был немного моложе ее. Загадочный тип, между прочим. Его трудно было не заметить. Красивый мужчина, в романтическом духе. Он производил сильное впечатление, но…

– «Но»?

– Это трудно объяснить. В нем было что-то… неуловимое. Мой муж однажды воспользовался этим словом, чтобы описать его, и я думаю, оно отражает суть. Да, он был неуловимым во многих отношениях.

Федра отложила эту характеристику в уголке сознания. Когда она вернется в Лондон, ей придется отыскать и высокомерного мистера Нидли, и неуловимого мистера Торнтона, а также узнать у близких друзей матери, не отдавала ли Артемис предпочтения одному из этих мужчин.

– Мне она нравилась, – сказала миссис Уитмарш. – Конечно, я не одобряла ее образ жизни, и она это знала. Но она принимала мои взгляды и никогда не позволяла своим гостям ставить меня в неловкое положение. Она была очень великодушна.

– Скорее, она смирилась с вашими взглядами. Ведь они отражают общественную мораль. А вот она, стоило ей выйти за порог собственного дома, воспринималась как отклонение от нормы. К сожалению, люди не столь великодушны по отношению к тем, кто имеет другие взгляды, и не готовы принять их в свою компанию.

Миссис Уитмарш покраснела. Ее румянец сказал Федр больше, чем она хотела бы знать. Уитмарши ни разу не пригласили ее мать к себе. Артемис Блэр не входила в их круг и не бывала на их вечеринках.

Внезапно эти утренние откровения показались Федре предательством по отношению к памяти матери. Она подозревала, что миссис Уитмарш точно так же сплетничает со своими приятельницами в гостиных, куда никогда бы не пригласили «синий чулок», попиравший своей жизнью общепринятые правила.

Кроме того, они дали ей представление о разговорах, которые велись о ней самой. Федра всегда знала, что есть женщины, которые смеются над ней и перемалывают ее косточки своими языками, как и то, что есть мужчины, неправильно истолковывающие ее свободу. Однако и тех, и других было легче игнорировать, не находясь в их компании.

Надежда Федры, что миссис Уитмарш прольет свет на имя мужчины, занявшего место Ричарда Друри, не оправдалась. И все же Федра не считала разговор напрасным. Наблюдения этой женщины могли оказаться полезными.

Извинившись, она поднялась из-за стола и, спустившись с веранды, направилась к крутой тропе, ведущей в селение.

Утром Позитано превращалось в женское царство. Все трудоспособные мужчины с восходом солнца выходили в море на своих рыбачьих лодках.

Федре потребовалось немало времени, чтобы добраться до центра городка по лабиринту узких улочек. Даже ступенчатое устройство не делало их более удобными и безопасными. Она пожалела, что не взяла с собой зонтик, чтобы опираться на него вместо трости или прикрыться от солнца, которое, перевалив через вершину горы, припекало все жарче.

Провожаемая взглядами женщин и детей, она неспешно шагала мимо прилавков с фруктами, овощами и мясом, тянувшихся вдоль улицы, служившей рынком. На стульях у таверны сидели несколько мужчин, наблюдавших за ней со смесью любопытства и подозрительности.

Самый молодой из них, темноволосый мужчина в модном коричневом сюртуке, прислонил к своему стулу массивную трость. Остальные были значительно старше, с морщинистыми, выдубленными на солнце лицами. Видимо, в силу преклонного возраста они уже не могли выходить в море и коротали время за разговорами.

Следуя за людским потоком, Федра вышла на главную улицу городка. Ее появление вызывало не меньший интерес, чем в первый день, когда они с лордом Эллиотом проследовали мимо верхом на осликах. Из окон высовывались любопытные, наблюдая за ней.

Улица привела ее к небольшой площади, примыкавшей к склону горы. Прямо в скале был вырублен колодец, увенчанный головой льва, из его разинутой пасти струилась вода. На каменных скамьях, установленных в тени деревьев, сидели женщины, дожидавшиеся очереди наполнить свои кувшины.

Заметив свободное место на одной из скамей, Федра присела отдохнуть в тени и тут же оказалась под обстрелом темных глаз. Молодая женщина шепнула что-то на ухо мальчику, и тот умчался вниз по улице. Женщины, набравшие воды, не спешили уходить, оживленно болтая друг с другом и поглядывая на незнакомку.

Вскоре на площади появилась еще одна женщина, направлявшаяся к источнику. Черные юбки развевались в такт ее широким шагам. Даже на расстоянии было видно, что она отличается от других.

Во-первых, она была блондинкой. Из-под широких полей черной соломенной шляпы виднелся тяжелый узел золотистых волос. Она была не такой белокожей, как Федра, но и не такой смуглой, как уроженки здешних мест. Загар лишь слегка позолотил ее лицо.

Федра предположила, что это иностранка, поселившаяся здесь подобно Матиасу. Но когда женщина подошла ближе, миндалевидные глаза, высокие скулы и овал лица выдали в ней местную жительницу, несмотря на цвет кожи и волос.

Усевшись на скамью рядом с Федрой, она обменялась приветствиями с другими женщинами. Федра пыталась понять, о чем они говорят, но не успевала за быстрым обменом репликами. К тому же диалект, на котором говорили в Позитано, отличался даже от того, что она слышала в Неаполе.

Внезапно женщина повернулась к Федре и окинула ее внимательным взглядом. Разговоры вокруг смолкли.

– Вы англичанка?

Федра кивнула.

– Они догадались об этом и послали за мной юного Паоло. Мы с кузиной Джулией здесь единственные, кто говорит по-английски. Вы встречались с ней. Она хозяйка виллы. Вы вдова? – Разговор велся на вполне приличном английском, хотя интонация и произношение отличались некоторым своеобразием.

– Нет, я не вдова.

Взгляд женщины прошелся по длинным волосам Федры.

– Я так и думала. – При виде мужчин, появившихся на площади, она лукаво улыбнулась. – А вот и синьор Тарпетта. Не обращайте на него внимания. Ему нравится изображать из себя начальника, но его власть и авторитет – всего лишь плод его воображения.

Это был тот самый мужчина, которого Федра видела у таверны. Он прихрамывал, опираясь на трость, но это не мешало ему держаться с исключительной важностью. Его сопровождали двое мужчин постарше. Вся троица расположилась по другую сторону площади.

– Меня зовут Кармелита Мессина. Я тоже не вдова, хотя и ношу черное.

– Меня зовут Федра Блэр, и я рада встрече с вами. Вы так хорошо говорите по-английски. Я пыталась овладеть вашим языком, но, к сожалению…

Кармелита взмахнула рукой, отметая ее попытку оправдаться.

– Я научилась английскому в Неаполе, когда жила там вместе с Джулией и ее покойным мужем. – Кармелита указала подбородком на синьора Тарпетту, который пристально наблюдал за ними, разговаривая со своими спутниками. – Он не любит, когда обитатели виллы спускаются в город. Опасается, как бы они не развратили подданных его крохотного королевства.

– Они часто бывают здесь?

– Нет. Для большинства из них мы всего лишь селяне, делающие местный пейзаж более колоритным.

– А синьор Гринвуд? Разве он не общается с местными жителями?

– Иногда. Правда, в прошлом году бывал здесь довольно часто. Однажды, вернувшись сюда, он привез с собой Джулию. – Кармелита бросила на Тарпетту презрительный взгляд. – Он хотел жениться на ней. И хотя притворяется, будто теперь ни за что ее не примет, все знают, что он приползет на карачках, стоит ей сделать вот так. – Она щелкнула пальцами.

Женщины захихикали, очевидно, догадываясь о предмете их разговора, и придвинулись ближе. Кармелита снова уставилась на Федру:

– Я ношу черное в знак скорби о карбонарии, который погиб, когда король уничтожил республику. Если вы не вдова, то почему носите траур?

– Вообще-то я скорблю о своем отце, но одежда здесь ни при чем. Просто черное не так быстро пачкается.

Кармелита перевела ее слова остальным женщинам. Те закивали.

– Вы ходите с распущенными волосами и непокрытой головой. Но я не думаю, что вы путана. Любовницы, которые приезжают сюда с мужчинами, всегда модно одеты.

Наверное, вы поступаете так, чтобы натянуть нос таким типам, как наш Тарпетта?

– Возможно. – Федра устремила взгляд на залив, видневшийся в отдалении. – К мистеру Гринвуду часто приезжают гости?

– Да. У мистера Гринвуда много друзей. Хотя он не один из нас, многие здесь богатеют за счет денег, которые он тратит.

– Как семья тех мальчишек, что нашли бронзовую статуэтку?

– Я не слышала ни о какой статуэтке. Такие находки обычно держат в секрете, чтобы ни с кем не делиться, если в том же месте обнаружится что-нибудь еще. Мистер Гринвуд любит старинные вещи.

Кармелита бросила взгляд на мужчин, наблюдавших за ними.

– Их бесит, что вы здесь так долго сидите. Надеюсь, вы посидите еще немного им назло. Расскажите нам о своей жизни в Англии. Видите, никто не уходит в надежде услышать от вас что-нибудь интересное.

Федра не заставила себя упрашивать. Кармелита переводила, женщины улыбались и хихикали, дивясь услышанному.

К ним нерешительно приблизилась девушка не старше восемнадцати лет. Осторожно протянув руку, она погладила рыжие волосы Федры.

Федра не возражала против подобной фамильярности, в отличие от мужчин, наблюдавших за ними с другой стороны площади. Раздался резкий окрик. Один из стариков покинул свой пост и шагнул вперед, сердито хмурясь и жестами призывая девушку к себе.

Понурив голову, та испуганно поспешила к нему навстречу. Он схватил ее за локоть и потащил вверх по улице, уводя прочь.

– Это ее свекор, – сообщила Кармелита. – Расскажет всему семейству, что она якшалась с любовницей иностранца, который гостит на вилле.

Федре не хотелось думать о том, что ждет молодую женщину, если эта история разгневает ее мужа. В глазах остальных женщин, собравшихся у фонтана, появилось настороженное выражение, опечалившее ее.

– Я не хочу создавать вам проблемы, – сказала она, поднимаясь.

Кармелита удержала ее за руку:

– Если бояться проблем, здесь никогда ничего не изменится. Эти женщины ничего не знают о мире, лежащем за пределами этого побережья, а мои рассказы о Неаполе давно приелись. Расскажите им о вашем доме и о том, как у вас хватило смелости путешествовать в одиночку по незнакомой стране. Вы ведь женщина!

Федра задержалась у фонтана на целый час, наслаждаясь женским обществом. Она рассказала благодарным слушательницам, как жила в Лондоне, одинокая и независимая. Постепенно поток иностранных слов стал обретать для нее смысл. Некоторые из обращенных к ней вопросов она понимала еще до того, как Кармелита успевала их перевести.

Все это время они находились под пристальным наблюдением синьора Тарпетты. Кто-то принес ему стул, чтобы он мог присесть и дать отдых больной ноге. Он не скрывал своего неодобрения, но веселая женская компания, собравшаяся напротив, не обращала на него внимания. Он мог считать себя хозяином селения, но Федре было очевидно, что женщины подчиняются другому авторитету – и зовут его Кармелита Мессина.

Постепенно женщины разошлись, унося кувшины с водой и оживленно переговариваясь.

– Скоро вернутся их мужья с рыбалки, и им нужно приготовить обед, – объяснила Кармелита.

Федра поднялась:

– Спасибо за перевод, иначе мне не удалось бы пообщаться с местными жительницами. Я собираюсь прогуляться к башне, прежде чем возвращаться на виллу.

– Я провожу вас, иначе заблудитесь. Если Тарпетта последует за нами, сделайте вид, будто не видите его. Надо быть дураком, чтобы с его ногой тащиться за нами, но он никогда не блистал умом.

В чем Федра вскоре убедилась. Она была уверена, что он не последует за ними, но когда они поднялись на скалистый выступ, служивший основанием башни, Федра заметила его на причале, откуда он мог за ними наблюдать.

– Где он повредил ногу? – спросила она.

Кармелита прошла через портал, который вел в башню.

– Он был среди солдат, которые пришли за мужем Джулии в наш дом в Неаполе. Он предал нас. Мы пытались сопротивляться, но безуспешно. Я ударила его чугунной сковородой вот сюда. – Она показала на колено. – Надо было стукнуть его по голове.

– И поэтому он теперь повсюду следует за вами?

– Его интересуете вы, а не я. Но меня он ненавидит, потому что это я познакомила мистера Гринвуда с Джулией. Она осталась без гроша, ее мужа казнили после падения республики.

– Если им движет ревность, ему следует ненавидеть Гринвуда, а не вас.

Кармелита стала подниматься по каменной лестнице.

– Он не осмеливается. Подобно многим из нас, он богатеет за счет его денег.

Они поднялись на верхний этаж башни, оказавшись в квадратном помещении с узкими окошками, пробитыми в стенах. Кармелита остановилась у западного окна, обращенного к морю.

– Отсюда можно было наблюдать за морем, чтобы не прозевать приближение арабских или пиратских кораблей, которые могли захватить порт, – пояснила она. – А отсюда, – она повернулась к восточному окну, из которого открывался вид на склон горы, – за неприятельскими войсками, которые могли напасть на город с суши.

Федра выглянула в западное окно. Из него видно было не только море, но и побережье по обе стороны от башни. Переместившись к восточному окну, она увидела вершину горы, над которой висел ослепительный диск солнца.

Хотя башня была построена в оборонительных целях, летом солнце светило прямо в это окно.

Помещение, где они находились, предназначалось, видимо, для стражи. Каменные стены закруглялись вверху, образуя своды, характерные для старинных норманнских церквей. Комната была пустой и на удивление чистой. На полу лежало одеяло. Под ним охапка соломы. Кармелита ткнула в одеяло ногой.

– Теперь здесь гнездышко влюбленных, – сообщила она. – А в древние времена сюда наведывались совсем другие гости.

Когда они снова вышли наружу, Тарпетта все еще маячил на пристани.

– Вы сказали, что он богатеет за счет мистера Гринвуда? Каким образом?

– Не знаю. Он неплохо живет, хотя и не имеет никаких доходов, кроме скромной военной пенсии. Но судя потому, как они приветствуют друг друга во время редких встреч, их что-то связывает. Возможно, Гринвуд платит ему за то, чтобы местные жители не беспокоили его важных гостей, или же за то, чтобы Тарпетта оставил в покое Джулию. – Кармелита пожала плечами. – А теперь давайте наймем ослика. Даже мне было бы тяжело пройти пешком весь путь до виллы.

Пока они спускались с утеса, на пристани появился Эллиот. Синьор Тарпетта указал в их сторону, и взгляды обоих мужчин устремились на тропинку, по которой они шагали.

Эллиот сошел с пристани и направился им навстречу.

– Кто это? – спросила Кармелита. – Ваш любовник?

– Нет.

Федра залилась румянцем. Кармелита рассмеялась:

– Но он был бы не против, верно? Не представляю, как вам удалось устоять перед таким красавчиком. Вы только посмотрите, как грозно он сверкает глазами. С таким мужчиной надо быть начеку.

Когда они поравнялись с Эллиотом, Федра представила их друг другу. Эллиот любезно поклонился, хотя и не скрывал своего недовольства.

– Вы заставили всех волноваться, мисс Блэр. Ходить одной в город не рекомендуется, – ворчливо заметил он.

– Не думаю, что мне угрожала какая-либо опасность.

Эллиот взглянул на Кармелиту:

– С вашей стороны было очень любезно предложить мисс Блэр помощь и компанию.

– Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом, – заявила Федра. – Тем не менее рада, что мы подружились. Надеюсь, мы с вами снова увидимся, Кармелита.

Все еще хмурясь, Эллиот отошел, чтобы нанять осликов, которые должны были доставить их наверх.

– Пожалуй, я вас оставлю, чтобы вы могли разобраться с этим мужчиной, – сказала Кармелита. – Если вам понадобится чугунная сковорода, дайте мне знать.


Глава 9


– Сегодня утром напишу письмо управляющему раскопками, – сказал Матиас. – В принципе достаточно было бы и тех рекомендательных писем, которые вы привезли из Англии. Но я льщу себя надеждой, что мое письмо ускорит ваш доступ к местам раскопок.

– Учитывая, что вы знаете его лично, оно может оказаться весьма полезным, – отозвался Эллиот.

Он никак не мог сосредоточиться на приготовлениях к поездке в Помпеи. Его мысли были заняты Федрой.

Прошлой ночью Федра оставила свои двери открытыми.

Был ли это вызов? Или демонстрация равнодушия? Но уж точно не приглашение. В этом Эллиот не сомневался.

Он выкурил длинную сигару, глядя на ее темные окна, не в состоянии противиться мучительному желанию. Единственными звуками, доносившимися изнутри, были тихие вздохи женщины, спавшей, черт бы ее побрал, сладким сном.

Наконец Эллиот удалился к себе. Сон избавил его от терзаний. Проснувшись поздним утром, он обнаружил, что Федра исчезла.

Она снова покинула виллу, хотя он запретил ей это. После вчерашних поисков он установил для нее несколько правил. Ей не понадобилось много времени, чтобы нарушить их.

– Если хотите, мисс Блэр может остаться здесь, пока вы съездите в Помпеи, – предложил Матиас небрежным тоном. Слишком небрежным, словно догадывался, чем заняты мысли его бывшего ученика.

– Но она хочет съездить туда.

– Для этого ей не требуется ваше общество. Невооруженным глазом видно, что она раздражает вас. Я мог бы отвезти ее туда, чтобы избавить вас от лишних хлопот. Что же касается этой истории с Сансони, о которой вы мне рассказывали, думаю, он согласится с моей кандидатурой в качестве опекуна мисс Блэр, если ему станет известно о замене.

– А я в этом не уверен. Я дал ему честное слово, так что мне придется выполнять эту миссию, пока мы в Италии.

На самом деле слово, данное Сансони, не имело никакого отношения к его отказу от предложения Матиаса. Как и необходимость повлиять на планы Федры относительно мемуаров ее отца. По крайней мере напрямую. Его одержимость мисс Блэр приобрела новые цвета и оттенки. Он хотел контролировать ее жизнь в куда большей степени, чем это требовалось в связи с публикацией книги.

– Раз вы намерены держать ее при себе, позвольте предложить вам несколько гостиниц, подходящих для приличных женщин.

Матиас пустился в подробное описание удобств, предоставляемых туристам в различных городах.

К концу длинного списка рекомендаций внимание Эллиота переключилось на склон горы, где появился Уитмарш, возвращавшийся из деревни. Лицо его раскраснелось от усилий, вызванных подъемом.

– Даже для вас слишком круто, да, Уитмарш? – окликнул его Матиас. – Неудивительно, что вы так припозднились со своим утренним моционом.

Вместо ответа Уитмарш махнул рукой и склонился вперед, схватившись за колени и тяжело дыша.

– Там… в башне… беда… – Он указал в сторону селения. Встревоженные мужчины подошли ближе. Эллиот перегнулся через перила, пытаясь разглядеть, что происходит внизу. В городке было неспокойно, а возле тропы, ведущей к уступу, на котором высилась башня, собралась небольшая толпа.

Уитмарш наконец отдышался.

– Эта гора способна угробить человека, если взбираться по ней бегом.

– Именно поэтому вам не следовало бежать, – назидательно заметил Матиас. – Что привело вас в такое волнение?

Уитмарш указал вниз:

– Там, в башне, мисс Блэр. Они собираются ее арестовать.

Она доведет его до могилы.

Эллиот кинулся в свою комнату за пистолетом и, вернувшись, обнаружил, что Уитмарш проверяет собственное оружие.

– Интересно, что она сделала? – задумчиво произнес Матиас, когда они двинулись вниз по склону.

Эллиот мог лишь догадываться, зная, на что способна Федра.

– Видимо, они решили, что она ведьма или что-то в этом роде, – пропыхтел Уитмарш. Он еще не пришел в себя после подъема, да и спуск требовал усилий.

– Черт, – пробормотал Эллиот.

– Наша задача ясна, джентльмены, – заявил Матиас. – Нельзя допустить, чтобы ее арестовали. Учитывая неприятности с Сансони, о которых вы рассказывали, Ротуэлл, а также местные поверья и уровень здешнего правосудия, если они доберутся до нее, ситуация может выйти из-под контроля.

Не будь Федра такой своенравной и останься на вилле, им не пришлось бы нестись вниз, напрашиваясь на неприятности.

Эллиот запаниковал. Это не Лондон, а крохотный городок в чужой стране, изолированный от окружающего мира. Внешний вид Федры, ее одежда и поведение делали ее уязвимой. В таких местах обвинения в колдовстве не казались забавными. Ей грозила реальная опасность.

Они добрались до нижней части города и пересекли площадь перед церковью Святой Марии, где стоял свежевыкрашенный фургон, ожидая завтрашней процессии в честь праздника Сан-Джованни.

Следуя за Матиасом вдоль берега залива, они приблизились к группе мужчин, преграждавших путь к утесу. Среди них были не только немощные и увечные. Некоторые из рыбаков сочли драму, разыгравшуюся у башни, более увлекательной, чем забрасывание сетей в море.

Собравшихся обуревали эмоции. В толпе раздавались хриплые проклятия, сопровождаемые сверканием темных глаз и выразительной жестикуляцией. В центре стоял хорошо одетый мужчина, опиравшийся на массивную трость. Он явно подзуживал остальных.

Матиас склонил голову набок, вслушиваясь в перебранку и пытаясь разобраться в происходящем.

– Ее видели в окне башни на рассвете, – пробормотал он. – Вроде бы она молилась восходящему солнцу. Кроме того, Тарпетта, вон тот хромой парень, наблюдал за ней вчера в городе, где она, по его словам, пыталась совратить местных женщин. Насколько я понимаю, он обвиняет ее в колдовстве, ереси и проституции.

– Ереси? – переспросил Уитмарш.

– Давайте проберемся на ту сторону, – предложил Эллиот. – Уитмарш, спрячьте оружие. Не стоит раньше времени показывать, что мы вооружены.

Они решительно врезались в толпу, прокладывая себе путь. Их появление не улучшило ситуации.

У подножия утеса их ждал настоящий спектакль. Мужчины толпились на тропе, поскольку путь к башне заблокировала большая группа женщин. Представительницы слабого пола были не менее возбуждены и готовы к схватке. Все они сняли платки и распустили волосы.

Позади них стояла Кармелита Мессина, символизируя последнюю линию обороны. С распущенными волосами, в развевающихся черных одеждах, она выглядела как служительница культа, олицетворяемого Федрой Блэр.

В руке она держала чугунную сковороду и время от времени замахивалась своим оружием на Тарпетту, злобно скалившегося в ответ.

Между мужчинами и женщинами стоял городской священник. Выставив поднятые руки в обоих направлениях, он словно пытался удержать от столкновения волны гнева, исходившие от враждующих сторон.

– Ничего не скажешь, живописно, – сухо заметил Уитмарш.

К сожалению, ситуация была очень опасной. Эллиот взглянул на башню. Федра выбрала этот момент, чтобы выглянуть из окна на первом ярусе. Их глаза встретились, и он попытался успокоить ее взглядом.

– Надо попытаться разрешить конфликт мирно, Гринвуд, – сказал Эллиот, решительно шагнув вперед.

Отделившись от разгневанной толпы, они подошли к священнику, и Матиас перекинулся с ним несколькими словами. Новости оставляли желать лучшего.

– Поводом для обвинения в колдовстве послужил обряд поклонения солнцу, да еще сегодня, в канун летнего солнцестояния, – сообщил Матиас. – Что касается обвинения и проституции, то тут не потребовалось даже повода. Хватило ее внешнего вида, одежды, поведения и того факта, что она появилась в городе одна. К сожалению, женская поддержка только подтвердила в глазах мужчин ее развращающее влияние на местных женщин. Как я понял, прошлой ночью мужьям пришлось услышать от своих жен странные речи.

– А ересь? – спросил Эллиот.

– Мисс Блэр попыталась объяснить воззрения солнцепоклонников более подробно, чем того требовал здравый смысл. Боюсь, она выбрала не лучшую аудиторию для лекции о сходстве мировых религий.

Эллиот без труда представил себе, как ее пространные объяснения, переведенные Кармелитой, передавались от женщин к мужчинам, лишаясь всякого смысла по мере прохождения через эту цепочку. Странно, что ее обвинили в ереси, а не в безумии.

Священник, пожилой мужчина с седыми волосами и кротким лицом, пребывал в явном расстройстве из-за беспорядков, охвативших селение. Поговорив с Матиасом, он сцепил ладони в молитвенном жесте, раскачивая их взад и вперед и шепча молитву.

Эллиот понимал, о чем он молится.

– Скажите ему, что я не оставлю мисс Блэр на растерзание толпы.

– Он опасается, что наше присутствие лишь ухудшит ситуацию, Ротуэлл, – произнес Матиас. – Здешние мужчины считают, что мы подрываем их авторитет, а женщины в данный момент настроены против всех мужчин вообще.

Тут он не ошибся. Женщины смотрели на Эллиота, словно на врага, бросая гневные реплики явно оскорбительного содержания. Даже если бы ему удалось пробиться сквозь их ряды, он попал бы под тяжелую руку Кармелиты, которая была вооружена сковородой.

Эллиот отступил и, когда они выбрались из толпы, отвел Матиаса в сторону.

– Мне нужно пробраться в башню и поговорить с ней.

– Это оборонительная башня. К ней имеются только два подхода. С этой полоски земли и с моря.

– Придется воспользоваться морем.

Федра осторожно выглянула из окна. Ситуация внизу застыла на мертвой точке. Как только мужчины начинали терять интерес к затянувшейся осаде, синьор Тарпетта подогревал его снова.

Эллиот, мистер Гринвуд и мистер Уитмарш исчезли. По-видимому, они полагали, что это небольшое пламя погаснет само собой. Она и сама на это рассчитывала, особенно после появления священника, пытавшегося образумить толпу. К сожалению, дело было не только в появлении странной англичанки в башне.

Существовали и другие вещи. Древние обряды и недавние события подлили масла в огонь. Федра опасалась, что женщины дорого заплатят за эту попытку мятежа, даже если она сама не пострадает.

Она надеялась, что Кармелите не придется расплачиваться собственной свободой. Федра с восхищением наблюдала, как отважная блондинка размахивает своей сковородой. Этим жестом Кармелита как бы заявляла, что она не беззащитна, что помнит о преступлениях Тарпетты и не допустит, чтобы город покорился его власти.

Все это дело его рук. Он видел, как она спустилась в город на рассвете. Должно быть, он снова последовал за ней и заметил ее в восточном окне башни, когда солнце перевалило через вершину горы.

С тех пор солнце успело проделать длинный путь, а схватка внизу все не кончалась.

Услышав оклик Кармелиты, предупреждающий о нападении с моря, Федра поспешила к западному окну. Около часа назад какая-то лодка пыталась пристать к берегу, но ретировалась, когда Федра начала сбрасывать с башни куски расшатавшейся каменной кладки.

Лодка, приближавшаяся к мысу теперь, шла не из Позитано, а с запада, откуда обычно приплывали туристы с Капри, желавшие посмотреть норманнскую башню.

На носу стояли трое мужчин, а за веслами сидели слуги с виллы. Эллиот, мистер Уитмарш и мистер Гринвуд пришли ей на помощь.

Суденышко приблизилось к башне, насколько это было возможно. Уитмарш помахал рукой, Гринвуд окликнул Федру. Эллиот натянуто улыбался.

– Теперь вы понимаете, что я имел в виду, Ротуэлл, – сказал Гринвуд. – Если бы к башне имелся простой доступ с моря, она не оправдывала бы своего назначения.

– В любом случае это отличный повод для прогулки по морю, – заметил Уитмарш. – Похоже, никто не догадался о нашем маневре. На пристани никого нет. – Он повернулся к башне, глядя на Федру. – Это окно намного выше, чем казалось издали. Мисс Блэр! – крикнул он. – Мы привезли вам кое-какую провизию, но теперь я не уверен, что мы сможем осуществить свой план.

С другой стороны башни раздался рев голосов. Федра бросилась к противоположному окну. Выглянув наружу, она увидела, что мужчины вплотную подступили к священнику, а женщины сбились в тесную кучку за его спиной.

Она вернулась к окну, обращенному к морю.

Эллиот поднял со дна лодки моток веревки с крюком на конце.

– Отойдите от окна, мисс Блэр. Если мне удастся зацепиться, постарайтесь закрепить крюк, насколько это в ваших силах.

– Вряд ли у вас получится…

Его свирепый взгляд заставил Федру замолчать. Она отошла в глубь башни.

Трижды она слышала резкий металлический звук, когда крюк ударялся о камень, за которым следовал всплеск, когда он погружался в воду.

Внезапно огромный железный крюк появился в окне и, зависнув на мгновение в воздухе, начал падать. Один из трех крючьев зацепился за подоконник и удержался.

Федра подбежала к окну, отцепила крюк и протащила его внутрь так, чтобы его конец прочно застрял в каменной кладке.

Когда она выглянула в окно, все трое мужчин взялись за веревку и потянули за нее, проверяя надежность крепления. Удовлетворенный, лорд Эллиот выпрыгнул на узкую полоску пляжа. Уитмарш протянул ему две большие корзины.

– Передайте вначале еду, – попросила Федра. – Я сегодня не успела позавтракать.

– Ну конечно, ведь бог солнца не станет ждать, – с сарказмом отозвался Эллиот, привязывая конец веревки к ручке корзины. – В детстве, когда я не слушался старших, меня отсылали спать без ужина. Учитывая вашу сегодняшнюю выходку, вам не помешает немного поголодать.

Федра нетерпеливо дернула за веревку.

– Давайте обойдемся без спешки, – сказал он. – Куда подевалось ваше чувство юмора?

Веревка сопротивлялась еще мгновение, затем Эллиот отпустил корзину. Федра подтянула ее вверх и схватилась за ручку.

Отвязав веревку, она бросила ее назад, затем проверила содержимое корзины.

– Настоящее пиршество. Вино, ветчина, хлеб, инжир.

– Надеюсь, вам понравится. Если здешние мужчины доберутся до вас, следующие десять лет вам придется питаться исключительно макаронами с салом. – Он схватил конец веревки и начал привязывать другую корзину. – Здесь одеяло и другие вещи, которые могут вам понадобиться.

С противоположной стороны башни донесся гневный рев. Эллиот поднял глаза.

– Что там происходит?

Федра поспешила к восточному окну и вскоре вернулась.

– Если я хочу насладиться едой, боюсь, мне придется поторопиться. Синьор Тарпетта требует, чтобы священник пропустил их.

– Быстро поднимайте корзину и бросьте мне веревку.

Шум, доносившийся с мыса, заставил Федру поднять корзину с максимально возможной скоростью. Развязав веревку, она сбросила ее вниз и снова кинулась к восточному окну.

Священник исчез. Теперь передняя линия мужчин стояла лицом к лицу с женщинами, чей воинственный дух заметно ослаб. Дело шло к поражению.

Федра вернулась к окну, обращенному к морю. Матиас Гринвуд указал рукой в сторону берега.

– Если мы пристанем вон там, то через пару минут будем на передовой, – сказал он, обращаясь к Эллиоту.

– Ситуация становится критической! – крикнула сверху Федра.

– Не волнуйтесь, дорогая, – отозвался Уитмарш. – Гринвуд пользуется в городе кое-каким влиянием, а Ротуэлл вооружен. Вам ничего не грозит.

Несмотря на их готовность ввязаться в схватку, назревавшую на подходах к утесу, Федра не особенно рассчитывала на победу. Вряд ли они станут стрелять ради ее спасения, а учитывая численное превосходство противника, у них нет ни единого шанса.

Эллиот медлил, изучая стену башни, вздымавшуюся прямо из узкой полоски песка, и огромные валуны, установленные в воде, чтобы не дать судам подойти ближе.

– Здесь добрых сорок футов. Спускаться вниз рискованно, чего доброго свалитесь. Если бы дно было глубже… – Все еще продолжая размышлять вслух, он поднял руки, ухватился за веревку и начал карабкаться вверх.

– Осторожнее, Ротуэлл. Как бы вы сами не свалились! – воскликнул Гринвуд.

С утеса донеслись крики, но Федра не двинулась с места. Она не могла отвести взгляда от Эллиота, висевшего над морем.

Он медленно приближался, перехватывая веревку руками.

На его лице застыла напряженная гримаса, свидетельствовавшая об усилиях, которых ему это стоило.

Судя по крикам, ситуация у подножия утеса складывалась не в пользу женщин, что не сулило ей ничего хорошего. Высунувшись в окно, она сообщила Эллиоту, как развиваются события.

Он выругался и ускорил подъем, словно обрел новые силы. С лестницы донеслись странные звуки, как будто что-то металлическое ударялось обо что-то мягкое. Раздался голос Кармелиты, призывавшей на помощь святых, затем последовал звук удара и мужской вопль.

– Они ворвались в башню, лорд Эллиот! – крикнула Федра, роясь в корзинах. – Надеюсь, вы сообразили прихватить оружие вместе с едой и одеялами, чтобы я могла постоять за себя?

– А вы умеете обращаться с оружием? – раздался его голос совсем рядом. Вскинув глаза, Федра увидела его в окне. Обхватив широкий подоконник руками, он держался за его внутренний край.

Федра бросилась к нему и схватила за плечи.

– Сумела бы, будь оно у меня.

Она потянула его на себя, хватаясь за те части тела, до которых могла дотянуться. Эллиот тоже особо не церемонился, используя ее в качестве опоры.

Оказавшись внутри, он повалился на пол, но тут же вскочил на ноги с кошачьей грацией. Снаружи Гринвуд скомандовал своим слугам грести вокруг мыса.

Эллиот вытащил пистолет из внутреннего кармана куртки, испачканной во время подъема.

– По пути сюда Уитмарш просветил меня насчет правосудия в понимании жителей этих мест. С нашей стороны было бы глупо недооценивать грозящую вам опасность. Оставайтесь здесь. Я спущусь вниз. Если не будет другого выхода, попробуйте воспользоваться этой веревкой.

Эллиот не стал спускаться потихоньку. Он постарался выразить все свое недовольство, тяжело ступая по ступенькам. При его приближении мужчины внизу затихли. Миновав последний поворот, он увидел на нижней ступеньке Кармелиту Мессину с чугунной сковородой наготове. На нее наступали четверо мужчин, но в данный момент их внимание было сосредоточено на нем. Оглянувшись через плечо, Кармелита увидела пистолет в его руке, но что она испытала при этом – облегчение или недовольство, – трудно сказать.

Снаружи послышались не менее тяжелые, но неровные шаги, и в арке, служившей входом в башню, появился синьор Тарпетта. Он тоже увидел пистолет и воинственно выпрямился.

– Вы лезете не в свое дело, – заявил он. – Мисс Блэр находится под моей опекой и, следовательно, под моей защитой.

Тарпетта презрительно скривился:

– Вы плохая опека для своих женщин.

С этим Эллиот не мог поспорить, несмотря на всю неуклюжесть формулировки.

– Защита мне удается гораздо лучше. – Он направил пистолет на Тарпетту. – Скажите всем, пусть расходятся по домам.

– Она нарушила наши законы.

– Никаких законов она не нарушала, – возразила Кармелита. – Не считая законов, придуманных человеком, который возомнил себя местным царьком.

– Видите, что она наделала? Околдовала наших женщин и совершила языческий обряд. Мы не допустим, чтобы подобные преступления творились в Позитано.

– Вы только послушайте его! – усмехнувшись, воскликнула Кармелита. – Он даже говорит как царственная особа. Это «мы» означает одного его.

Эллиот был не в том настроении, чтобы вступать в пререкания. Он взмахнул рукой с пистолетом:

– Выметайтесь все из этой башни. Синьорина Мессина, будьте любезны, переведите.

Тарпетта попятился к выходу. Мужчины и Кармелита двинулись следом. Эллиот замыкал ряды. С лестницы донесся звук, заставивший его оглянуться. Федры не было видно за поворотом каменной лестницы мелькнула рыжая прядь.

Выйдя из башни, он обнаружил, что женщины исчезли, Из участников схватки осталось не более десятка мужчин любителей острых ощущений.

Его пистолет произвел на них впечатление. Пока Эллиот говорил, а Кармелита переводила, лодка Гринвуда обошла вокруг утеса и причалила к берегу.

– Я лорд Эллиот Ротуэлл, брат маркиза Истербрука, – объявил он. – Официальные лица в королевском суде поручили мисс Блэр моим заботам. Если кто-либо из вас причинит ей вред, будет отвечать передо мной. Она не колдунья, не проститутка и не еретичка. Нет никаких свидетельств, которые подтверждали бы эти обвинения. Ваши подозрения беспочвенны, даю слово джентльмена.

Кармелита разразилась длинной тирадой, переводя его слова. Исходя из того, что ему удалось понять, и судя по лицам мужчин, она особо выделила те части его речи, где упоминались «лорд», «маркиз» и «суд».

В этот момент появился Матиас. Тарпетта, сообразив, что решимость его соратников ослабла, заковылял к нему.

После непродолжительного разговора Тарпетта зашагал прочь. Остальные мужчины последовали за своим лидером.

Гринвуд подошел к башне.

– Примите мою благодарность, Гринвуд, что бы вы ему ни сказали.

– Не стоит. Рано праздновать победу, – отозвался тот. – Они собираются послать людей в Неаполь, чтобы получить совет и, если понадобится, запросить помощь военных. Кармелита раздосадовано всплеснула руками:

– Идиоты! Тарпетта направился в город, но несколько мужчин задержались у основания утеса.

– Что они делают? – спросил Эллиот.

– Организуют пост, – сообщил Гринвуд. – Учитывая, что у вас пистолет, никто не решится войти в башню, но они не выпустят мисс Блэр оттуда, пока не получат указания из Неаполя. Думаю, ближе к вечеру они выставят одну-две лодки, чтобы наблюдать за башней с моря.

Эллиот проглотил проклятие. Похоже, убежище Федры превратилось в тюрьму.

– Пусть наблюдают. А мы будем наблюдать за ними, чтобы не допустить нарушения перемирия, – заявила Кармелита.

– Не нужно втягивать женщин в вашу вендетту с этим типом, – сказал Эллиот. – Спасибо за помощь, но, боюсь, она дорого обходится вашим подругам. Предоставьте это дело мне.

Кармелита Мессина проигнорировала его слова так же, как и Федра.

– Мы будем наблюдать, – решительно заявила она. – Слава Богу, здесь есть женщины – вдовы, например, – которые не боятся мужского гнева. Будем надеяться, что ваш пистолет поспособствует поддержанию мира, а синьор Гринвуд воспользуется своим влиянием на Тарпетту, чтобы прекратить это безобразие, не дожидаясь завтрашнего дня.

С этими словами она зашагала прочь, собирая на ходу свои распущенные волосы в узел.

– Ее послушать, так вы можете разрешить эту проблему, если пожелаете, – заметил Эллиот, обращаясь к Матиасу.

– Она преувеличивает мое влияние. Тем не менее, я попытаюсь урезонить Тарпетту, когда он несколько поостынет, хотя я едва знаком с этим типом.

– Узнайте, можно ли его подкупить. Матиас усмехнулся:

– Во сколько вы ее оцениваете?

Эллиот сунул пистолет за пояс и направился к порталу башни.

– В данный момент я испытываю искушение заплатить ему, лишь бы сбыть ее с моих рук.


Глава 10


Стоя у окна, Федра наблюдала за Эллиотом и Матиасом. Они что-то обсуждали. Видимо, разрабатывали план дальнейших действий.

У основания мыса собралась небольшая группа мужчин. Еще четверо направились к пристани, сели в рыбачью лодку и отчалили от берега.

Матиас ушел, а Эллиот вернулся в башню и поднялся по лестнице, громыхая сапогами по каменным ступеням.

Внимание Федры было по-прежнему поглощено происходящим внизу. Когда Эллиот вошел, она обернулась. Судя по выражению его лица, он был не на шутку встревожен. Почему-то эта тревога показалась ей очаровательной и даже лестной. Оставалось лишь надеяться, что его гнев быстро пройдет.

– Полагаю, в ближайшее время нас никто не побеспокоит. – Оглядевшись по сторонам, он пристроил пистолет на полу в углу, чтобы исключить всякие случайности. Затем вытащил из корзины кожаную флягу с водой и поднес к губам.

Горло Федры напряглось. Она ничего не пила с рассвета. Перехватив ее взгляд, Эллиот подошел ближе:

– Запрокиньте голову и откройте рот.

Федра подчинилась. Утолив жажду, она вытерла губы тыльной стороной ладони.

– Я думала, что в этих кожаных флягах только вино.

– В другой действительно вино. Но если мы будем осмотрительны, этого должно хватить надолго.

Надолго? Федра выглянула в окно и увидела у подножия большую группу мужчин.

– Значит, мне не позволят уйти отсюда? Но почему?

Эллиот рассказал ей, что в Неаполь должна отправиться делегация за указаниями. Федра помрачнела, подавленная воспоминаниями о мерзком Сансони. Повисло молчание, наполненное ощущением опасности, только что пережитой и ожидаемой.

– Вы не послушались меня, спустились вниз, вместо того, чтобы оставаться здесь.

– Меня никто не видел. Учитывая ситуацию, это не такое уж большое прегрешение.

– Вы ослушались меня, явившись сюда. Ведь я велел вам оставаться на вилле.

– Я не ожидала, что меня заметят в окне башни.

– Но вас заметили. За исполнением языческого обряда. И не где-нибудь, а в этой стране.

– Не было никакого обряда. Тарпетта увидел меня в окне на восходе солнца. Я не воздевала рук в молитве. Всего лишь заслонила глаза от ярких лучей, чтобы определить точное положение солнца.

– Мне наплевать, что именно вы пытались сделать. Вы были достаточно беспечны, чтобы рискнуть собственной безопасностью и репутацией. В результате возник конфликт между местными мужчинами и женщинами, и вы оказались в этой башне. – С каждым словом его гнев усиливался. – И не вздумайте говорить о вашей драгоценной независимости. По вашей милости я только что взобрался по отвесной стене и угрожал пистолетом мужчинам, которые не являются моими врагами. Я даже мог убить кого-нибудь из-за вашего чертова своеволия.

– Я всего лишь хотела посетить башню на рассвете. Неужели вы думаете, что я могла предвидеть все это? – Она сделала широкий жест, охватив подножие утеса и окружающий пейзаж. – Если бы я знала, что задену чьи-то чувства, я бы и шагу не ступила. Теперь я понимаю, что это было очень глупо с моей стороны, но в тот момент мне так не казалось.

Едва ли это можно было принять за извинение, но гнев Эллиота несколько утих. Он устремил на нее пристальный взгляд:

– Ну и как, вы достигли того, ради чего затеяли все это?

– Да, если отрицательный результат можно считать достижением. – Она указала на вершину горы. – Матиас оказался прав. Если смотреть из этого окна, солнце не восходит непосредственно над вершиной, то есть на прямой линии с тем местом, где мы сейчас стоим. Оно появляется справа, чуточку южнее.

Федра приготовилась к насмешкам, к новым вспышкам гнева в связи с тем, что ее маленький эксперимент стал причиной стольких неприятностей, даже не подтвердив ее теории.

Вместо этого Эллиот пустился в научные рассуждения:

– Это ничего не значит. Дата летнего солнцестояния могла сместиться за минувшие столетия, как это бывает в астрономии. Пять веков назад солнце вполне могло венчать эту вершину утром Иванова дня.

С его стороны было очень великодушно оправдывать ее дурацкий поступок. Федра решила, что он заслуживает более внятного извинения.

– Я вовсе не искала приключений на свою голову и сожалею, что так получилось. Неудивительно, что вы немного рассердились.

– Я очень сильно рассердился, Федра. Тем не менее, меня волнует ваша безопасность. И пока я ее не обеспечу, вы будете делать то, что я говорю, особенно если мне снова придется прибегнуть к помощи пистолета, – сказал Эллиот, остановившись у западного окна.

Он нахмурился, и Федра подошла ближе, чтобы посмотреть, что он там увидел. В пятидесяти ярдах от башни бросила якорь лодка с тремя мужчинами. Солнце уже клонилось к закату, но до темноты оставалось еще несколько часов.

– Ловушка захлопнулась, – заметил Эллиот. – Нам ничего не остается, кроме как ждать и надеяться, что Матиасу удастся договориться о вашем освобождении раньше, чем ваши враги получат подкрепление из Неаполя. К сожалению, власть в руках Тарпетты, а Матиас с ним едва знаком.

Федра опустилась на колени и принялась разбирать содержимое корзин. Вытащив пакеты с едой и фруктами, она расставила их на полу у стены.

– Кармелита считает, что они знают друг друга лучше, чем готовы признать.

Эллиот наблюдал за ее действиями, прислонившись плечом к стене.

– В нашей ситуации это могло бы пригодиться, но, думаю, она ошибается. У Матиаса нет причин обманывать меня.

Федра обрадовалась, обнаружив керамическую кружку на дне корзины. Ей не хотелось пить, подставив рот под струю из фляги, как бы живописно это ни выглядело.

– Насколько хорошо вы знаете Матиаса? – поинтересовалась Федра. От Гринвуда зависела ее судьба, но это было не единственной причиной ее любопытства.

Эллиот отошел от окна, сквозь которое в башню проникали солнечные лучи, и опустился на пол в затененном углу, где Федра сложила провизию. Прислонившись спиной к стене, он потянулся за фруктами.

– Матиас был моим преподавателем в университете. Я благоговел перед ним. Уже тогда он считался солидным ученым, автором нескольких научных трудов. Он поощрял мои занятия и руководил моими исследованиями. Его интерес льстил мне, особенно если учесть, что он не преследовал корыстных целей в отличие от некоторых других преподавателей. – Эллиот впился зубами в сочную грушу и махнул рукой в сторону еды: – Съешьте что-нибудь. Вам надо набраться сил. Возможно, через пару дней нам придется спасаться отсюда вплавь.

Федра взяла немного сыра с хлебом.

– Не похоже, что вы и теперь благоговеете перед ним, да и в его поведении нет ничего учительского.

– Теперь я не студент, у меня самого есть научные труды. В настоящее время вас связывает скорее дружба, основанная на прежних отношениях.

Эллиот не спешил удовлетворить ее любопытство. Он продолжал есть грушу. Федра тоже занялась едой.

– Мой отец был нелегким человеком, – произнес Эллиот небрежным тоном. – Представьте себе человека вроде моего брата Хейдена, но без присущих ему качеств, смягчающих его суровость. Мне повезло, что отец занимался исключительно моими братьями, предоставив меня самому себе. Матиас Гринвуд, напротив, уделял мне много внимания. Интересовался моими взглядами, не скупился на похвалы и не спешил выразить свое неодобрение. Полагаю, в его отношении ко мне было что-то отеческое.

Непроницаемое выражение лица Эллиота, когда он говорил об отце, не осталось незамеченным Федрой. Ей была известна репутация маркиза Истербрука. Он обращался с сыновьями так же жестко и бескомпромиссно, как, если верить слухам, и с другими людьми, встречавшимися на его жизненном пути.

Однако не нарочитое спокойствие Эллиота привлекло внимание Федры, а другое чувство, мелькнувшее в его глазах.

Вопреки утверждениям, будто мемуары Ричарда Друри содержат лживые наветы на покойного маркиза, он был не так уж уверен, что это действительно ложь. И, сидя здесь, рядом с ним, Федра поняла, что Эллиот сомневается в том, что его отец не причастен к убийству того офицера. Конечно, это был всего лишь проблеск сомнения. Но не станет ли он более ощутимым, обретя плоть и кровь, если эти наветы появятся печати?

Некоторые ученые полагают, что преступные наклонности передаются потомкам по наследству. Узнать, что твое наследие включает способность хладнокровно планировать убийство, было так же неприятно, как обнаружить, что твоя кровь подпорчена безумием.

– У мистера Гринвуда нет детей, – заметила она. – В определенном смысле – я имею в виду интеллект и профессию – вы его наследник. Если ему присуши отцовские чувства, вполне возможно, что он относится к вам как к сыну.

Эллиот пожал плечами:

– Пожалуй, вы правы. Возможно, он относится ко мне подобным образом в рамках той дружбы, которая связывает нас сейчас.

Федра подозревала, что Эллиот платит ему тем же. Их взаимоотношения напоминали дружескую привязанность, характерную для отцов и взрослых сыновей.

В таком случае Матиас Гринвуд играет важную роль в жизни Эллиота.

Эллиот приехал в Позитано, чтобы обсудить с Матиасом свои новые исследования, хотя ученик и превзошел учителя как историк.

Поглощая скромную еду на полу древней башни, они чувствовали себя отгороженными от остального мира. Искренность, с которой Эллиот говорил о своем отце, приоткрыла дверь к близости, более притягательной, чем физическое влечение. Между ними возникла непринужденная атмосфера, напомнившая Федре беседы, которые она вела со своими друзьями.

– К чему эти вопросы? Вас интересует Гринвуд? Федра помедлила, размышляя над ответом.

– Да, очень интересует.

– Проклятие, да он годится вам в отцы!

Эллиот произнес это таким раздраженным тоном, что Федра чуть не рассмеялась, но яростный блеск в его глазах заставил ее сдержаться. Он ревнует! Она нашла это безнадежно старомодным и самонадеянным, но таким милым, что на него невозможно было сердиться.

– Вы не поняли. Он знал мою мать и был достаточно любезен, чтобы ответить на несколько вопросов.

– Каких вопросов?

– Кажется, в последние годы у моей матери был тайный любовник.

Эллиот нахмурился:

– Ричард Друри.

– Нет, другой.

– И Матиас знает, кто именно? В то время он жил в Кембридже, но изредка приезжал в Лондон…

– Матиас весьма проницателен. Он не удивился, когда я предположила, что в жизни моей матери кто-то был, помимо Ричарда Друри. Насколько мне известно, этот человек имел отношение к торговле древностями. Матиас назвал имена нескольких мужчин из ее окружения, занимавшихся этим делом. Друзья моей матери, которых я пыталась расспрашивать, все отрицали, не желая вдаваться в подробности. Видимо, им не хотелось бросать тень на образ Артемис Блэр. Мистер Гринвуд по крайней мере был честен со мной, за что я ему очень благодарна.

Эллиот помолчал, обдумывая ее слова со смесью интереса и скептицизма.

– Может, никакого любовника не было, раз ее друзья отрицают этот факт.

– Был, если верить мемуарам моего отца. Не важно, кто именно, но он преступник.

Лицо Эллиота потемнело.

– Еще одна ссылка без имени? Еще одна сплетня, способная погубить репутацию человека? – Он вскочил на ноги, сделал несколько шагов и замер, уставившись в стену. Затем повернулся к ней лицом. – Лучшее, что вы можете сделать, – это сжечь эти мемуары или спрятать их подальше от людских глаз.

– Возможно, это избавит от неприятных последствий вашу семью, но не любовника моей матери.

– Почему?

Федра завернула сыр во влажную ткань.

– Даже если мемуары не будут напечатаны, этому человеку не удастся уйти от ответственности. Я разберусь с ним, как сочту нужным.

Мрачное выражение не исчезло с его лица, но в глазах мелькнуло любопытство.

– В ваших словах чувствуется ожесточение. Что ужасного написал ваш отец, если вы сочли своим долгом найти этого человека?

Федра поднялась на ноги и отряхнула юбку.

– Он написал, что тот тип соблазнил ее, а затем предал самым недостойным образом, что привело ее к гибели. Я не успокоюсь, пока не узнаю, правда ли это.

– Это очень сложно, если не сказать больше.

– Не так уж сложно. Тем более что там есть еще кое-какие сведения. Уверена, что смогу узнать имя этого человека.

Федра вышла на середину комнаты и огляделась.

– Если нам предстоит провести здесь несколько дней, нужно приспособить это место для жизни. – Она подняла корзину и перевернула ее вверх дном. – Это может служить табуретом, если убрать ручку.

Эллиот взял нож, доставленный вместе с едой, и, пристроив корзину на подоконнике, принялся отпиливать ручку.

– На вашем месте я не стал бы чересчур полагаться на то, что писал ваш отец о вашей матери. Едва ли можно ожидать беспристрастных суждений от отвергнутого любовника.

Федра свернула старое одеяло, прикрывавшее охапку соломы, и постелила вместо него чистое, принесенное вместе с провизией.

– Мой отец думал не о себе, а о моей матери. Им двигала не горечь, а боль за женщину, которую он любил и которую бессовестно использовали.

– Будьте осторожны с трактовкой его слов, Федра. Вы можете обвинить невиновного человека и опорочить порядочного.

– Порядочному человеку нечего бояться ни меня, ни мемуаров. Ему вообще нечего бояться.

В этот момент ручка корзины, уступив напору ножа, сломалась. Громкий треск отразился эхом от каменных стен башни, словно вместе с ручкой лопнуло терпение Эллиота, не выдержав ее последних слов.

Следующие несколько часов они провели более приятно, обсуждая брак подруги Федры, Алексии, с братом Эллиота, Хейденом. Тема была достаточно нейтральной, чтобы разрядить атмосферу, сгустившуюся во время их предыдущего разговора.

Эллиот, однако, продолжал размышлять над ним. Он не оставил без внимания ни тона Федры, ни выражения ее лица, когда она говорила о неизвестном любовнике, предавшем ее мать.

Вопреки ее утверждениям она не была обычной туристкой. Она преследовала определенную цель, которая по какой-то причине привела ее в Неаполь. Вот почему ее настроение улучшилось, когда он решил задержаться на пути в Помпеи. Возможно даже, она подружилась с Марсилио и Пьетро в интересах своего расследования.

Теперь он ясно видел, что каждое ее действие, каждое слово, начиная с их встречи в Неаполе, было направлено на то, чтобы узнать больше о последних месяцах жизни ее матери и о человеке, которого Федра винила в ее болезни и смерти.

За разговором Федра продолжила обустройство их убежища. По ее просьбе Эллиот натянул веревку на железные крюки, торчавшие из каменной кладки. Федра повесила на нее старое одеяло, отгородив укромный уголок, куда она поставила ночной горшок, который слуги Матиаса предусмотрительно положили на дно одной из корзин.

Наступили сумерки. С помощью нового одеяла, брошенного на охапку соломы, и перевернутой корзины в качестве табурета Федре удалось создать примитивное, но вполне приемлемое жилище. Для одного человека.

Под верхним ярусом башни имелось еще одно помещение с низкими потолками. Видимо, придется перебраться туда, если он не сумеет очаровать хозяйку башни настолько, что она предложит ему остаться с ней.

– У вас просто талант к созданию домашнего уюта. Это следствие привычки обходиться без слуг?

– Думаю, я научилась делать это хорошо, потому что моя мать делала это плохо. Эти навыки оказались весьма полезными, когда мне пришлось заботиться о себе.

Федра взяла кожаную флягу с водой и подошла к окну, обращенному к городу. После нескольких неудачных попыток ей удалось направить струю в кружку. Напившись, она снова наполнила кружку и протянула ее Эллиоту.

Он подошел ближе и поднес кружку к губам, глядя в окно. У основания мыса, там, где кончалась длинная тень, отбрасываемая башней, подручные Тарпетты разбили лагерь. Судя по смеху, доносившемуся оттуда, они пребывали в хорошем настроении.

– Почему вам пришлось заботиться о себе?

В серебристом сиянии сумерек она казалась очень красивой. Солнечный закат, пламеневший в противоположном окне, подсвечивал ее волосы сзади, превращая рыжие локоны в язычки пламени, резко контрастировавшие с прохладной прозрачностью ее белой кожи.

– Моя мать считала, что родительская опека воспитывает в женщинах привычку полагаться на других. Они не верят в свои силы и отказываются от независимости, даже если им предоставляется такая возможность. Поэтому, когда я получила наследство от ее брата, она посоветовала мне поселиться отдельно, чтобы у меня не возникло привычки зависеть от нее.

Федра замолчала и высунулась в окно, изучая ближние подходы к башне. Там расположился еще один лагерь, насчитывающий пять пожилых женщин и Кармелиту Мессину.

– Мне было шестнадцать, – добавила она, продолжая разглядывать окрестности.

Наблюдая за тем, что происходило внизу, Федра не видела реакции Эллиота.

– Вы были совсем ребенком. – Он постарался не показывать своего осуждения. Федре не понравились бы критические замечания в адрес ее матери, а у него не было желании в данный момент спорить с ней.

Она все еще смотрела в окно.

– Пожалуй. Однако многих девушек выдают замуж в этом возрасте. Полагаю, это более радикальная перемена в жизни, чем то, что случилось со мной. Моя мать не устранилась из моей жизни, не пренебрегала своим материнским долгом. Она помогла мне нанять домоправительницу, с которой я прожила первые годы. Я часто бывала у матери, и мы общались с ней не меньше, чем когда жили под одной крышей.

В ее устах это выглядело разумным и естественным, но Эллиот с трудом представлял себе шестнадцатилетнюю Федру, живущую отдельно, без защиты и присмотра, не считая наемной служанки. Его кузина Каролина, выпорхнувшая в свет в этом сезоне, выглядела таким ребенком, что возникало желание запереть ее в детской еще на десять лет.

Впрочем, вряд ли Федра Блэр была в этом возрасте наивной и несведущей в том, что касалось окружающего мира. Наверняка Артемис воспитала дочь достаточно самостоятельной, чтобы прокладывать в жизни собственный путь. И, тем не менее, эта картина приводила Эллиота в ярость. Женщина не должна проводить эксперимент над собственным ребенком, чтобы доказать, что в ее радикальных идеях есть смысл.

– В тот момент я не имела ничего против, и все сработало так, как рассчитывала моя мать. Женщина, отведавшая свободы, никогда не откажется от нее. Но когда она умерла, я ощутила горечь и сожаление. Лучше бы я провела эти последние два года с ней.

– Не представляю независимости, о которой вы говорите. Даже я, мужчина, никогда не вел столь одинокой жизни.

– Дело не в этом. Пусть вы до сих пор живете в резиденции Истербруков, но вы мужчина и поэтому обладаете неограниченной свободой.

– Я говорю не о законах, обычаях или финансах, а о жизни. С чего вы взяли, что на свете существуют только две крайности: либо одиночество, либо свобода? Я не одинок, но и не чувствую себя абсолютно свободным. У меня есть братья и другие родственники, которые предъявляют на меня определенные права. Я принадлежу им, а они принадлежат мне. Даже если мы с братьями возненавидим друг друга, мы все равно будем нести общее бремя.

Ее лицо приняло мечтательное выражение.

– Как бы мне хотелось иметь брата или сестру! Особенно сейчас.

Сейчас, когда она осталась совсем одна, понял Эллиот. Федра выбрала путь, который обрекал ее на одиночество, если только она, подобно своей матери, не заведет незаконнорожденного ребенка. Эллиот вдруг осознал, что она понимает, чем пожертвовала. Она не преуменьшала размеров своей жертвы и взвесила все «за» и «против», если не в шестнадцать лет, то позже, когда стала взрослой. Он сомневался, что овчинка стоила выделки, но не мог не восхищаться ее отвагой.

Федра казалась печальной, и Эллиот почувствовал угрызения совести из-за того, что заставил ее осознать свое одиночество.

– Видимо, дружеские привязанности заменяют вам семью.

В ее глазах вспыхнули озорные искорки, свидетельствовавшие о том, что ее не оставило чувство юмора.

– В каком-то смысле, но не такую семью, как ваша. Хотя эти отношения похожи на отношения с братьями, сестрами или самыми великодушными из мужей, они не являются постоянными. Возможно, став старше, я начну смотреть на вещи иначе. Порой мне кажется, что мне дано больше независимости, чем требуется человеку.

Упоминание о мужчинах, которые могли быть ее любовниками, изменило атмосферу в комнате. Эллиот больше не мог стоять рядом с Федрой и не думать о том, чтобы заняться с ней любовью. С того момента, как он поднялся в башню несколько часов назад, его не оставляли соблазнительные образы. От ее слов жар, тлевший в его крови, усилился. Ему показалось, что он увидел вызов в ее глазах.

Внезапно их обоих охватило желание, острое, как никогда прежде. Федра не прилагала никаких усилий, чтобы справиться с ним. Эллиот стиснул зубы. Никогда в жизни он не встречал женщину, так откровенно откликавшуюся на чувственное возбуждение, предшествующее поцелую или объятиям.

С любой другой женщиной он поступил бы так же, как в прошлый раз с Федрой. Однако он не забыл ее слова, сказанные в тот вечер на балконе. Если она будет верна своей угрозе, у него может не хватить самообладания, чтобы обуздать свою страсть, если она откажет ему.

Федра провоцировала в нем худшие качества, унаследованные от отца. Ему хотелось сжать ее в объятиях и ласкать до потери сознания. Велико было искушение воспользоваться своим немалым опытом, чтобы заставить ее уступить собственному желанию.

Однако Эллиот, решительно отвернувшись, отошел от нее, поднял с пола пистолет и одно из одеял и направился к лестнице. Это был единственный выход. Иначе он рисковал повести себя как последний мерзавец или превратиться в одну из жалких пчелок, которые кружат вокруг королевы, вымаливая милости.

Стоя у окна, Федра наблюдала, как солнце садится в море. Тьма медленно поглощала яркие краски, отражавшиеся в воде лиловыми и оранжевыми всполохами. Мужчины в лодке махали ей руками и что-то дружелюбно кричали. Очевидно, вино, которое они прихватили с собой, чтобы скоротать время, сделало их более приветливыми.

Среди припасов, доставленных с провизией, нашлась большая свеча. Федра зажгла ее и пристроила в углу, где ее не мог задуть ветерок, залетавший в окна. Снизу доносились шаги и шорохи, видимо, Эллиот пытался обеспечить себе некоторые удобства, устраиваясь на полу с помощью единственного одеяла.

Ее тело еще не совсем успокоилось, мысли крутились вокруг последних минут, предшествовавших его уходу. Кровь продолжала мягко пульсировать в жилах. Раньше ей приходилось мириться с этим, только когда Эллиот находился рядом, но, как оказалось, ее тело чувствовало, что он достаточно близко. Ее грудь оставалась напряженной и чувствительной, а соски реагировали на прикосновение ткани платья.

Их последний разговор обезоружил Федру. В данный момент она просто не могла думать о нем плохо. Он понимал больше, чем она сама. Но не злорадствовал, а выражал искреннюю обеспокоенность не самыми светлыми сторонами ее жизни.

Она не сказала ему всей правды, чтобы уберечь Артемис от осуждения, но, судя по реакции Эллиота, в этом не было необходимости. Федра была согласна с убеждениями своей матери, но не всегда с методами, которые та использовала, претворяя их в жизнь. Оказаться предоставленной самой себе в шестнадцать лет явилось для нее более сокрушительным и пугающим опытом, чем она решилась признать. У нее было такое ощущение, будто ее выбросили за борт и спокойно ждут, когда она научится плавать.

Федра давно простила матери это заблуждение, но сомневалась, что другие последуют ее примеру, если узнают, каким мучительным был для нее тот первый год. Правда стала бы для общества лишним доказательством того, что Артемис была плохой матерью и не совсем нормальной женщиной.

Снизу не доносилось ни звука, но Федра могла поклясться, что слышит его дыхание. Почему-то она была уверена, что Эллиот не спит. В попытке утихомирить свое взбудораженное тело она принялась мерить шагами комнату. Желание, которое она испытывала, не было чисто физическим, в нем присутствовала острая потребность в близости, возникшей между ними после пережитой опасности и доверительных бесед.

Федра закрыла глаза, пытаясь обуздать чувственные порывы и вспоминая наставления матери: «Потребность в плотских наслаждениях присуща женщинам в той же мере, что и мужчинам. Не подавляй в себе желания, но будь осторожна при выборе партнеров. Большинство мужчин по натуре своей завоеватели. Постарайся найти тех немногих, кто способен подняться над их примитивными инстинктами. Если ты все же решишь заняться любовью с завоевателем, убедись, что отдаешь ему только свое тело и только на время. Никогда не поддавайся иллюзии, что такого мужчину можно переделать». Федра представила себе мужчину, находившегося внизу. Он ушел, хотя воздух в комнате чуть ли не плавился от желания которое они испытывали друг к другу. Возможно, Эллиот из числа завоевателей, но он далеко не глуп. У него хватит ума понять, что она отдаст ему только то, что сочтет нужным.


Глава 11


Эллиот устроился на ночь, не имея никакой компании, кроме собственных мыслей. Оставалось лишь надеяться, что рано или поздно его воображение перестанет рисовать женщину, находившуюся наверху.

Он постарался переключить свой мозг на историю, предмет его исследований. Чтобы отправиться туда, не требовались записи и документы. Вся информация хранилась в голове. Он скоротал немало вечеринок, уносясь мыслями в мир исследований, когда разговор становился слишком скучным.

У его братьев, Кристиана и Хейдена, в мозгу тоже были тайные уголки. Удалившись туда, они теряли связь с действительностью, словно захлопывалась дверь, ведущая в их внутренний мир. Только Эллиот обладал счастливой способностью свободно перемещаться туда и обратно. Его связь с реальным миром всегда оставалась в пределах досягаемости.

Правда, в данный момент это было скорее недостатком, чем преимуществом. Во внешнем мире его поджидали досада и разочарование, не желавшие затухать сами по себе. Сверху доносились звуки, которые провоцировали его дурную кровь, заставляя выбирать между честью и гордыней. Наконец ему удалось отрешиться от внешних раздражителей и сосредоточиться на погребальных церемониях, описанных в древнеримских хрониках.

– Эллиот.

Эллиот открыл глаза и напрягся. Ее голос прозвучал так явственно, словно Федра стояла в нескольких футах от него. Каменные стены башни далеко разносили звуки, и Федре, возможно, даже не пришлось повышать голос.

Оклик не повторился. Должно быть, она решила, что он спит. А может, она знала, что он придет, даже если позовет его мысленно.

Возможно, ей всего лишь нужна помощь, например чтобы зажечь свечу. Или она заметила движение внизу и предположила, что их ждут неприятности со стороны тюремщиков. Конечно, Эллиот мог окликнуть ее и спросить, но не стал этого делать, хоть и понимал, что оставить ее на этот раз будет практически невозможно.

Решив, что Федра слишком умна, чтобы играть с огнем, он поднялся по лестнице.

На каменных сводах верхнего помещения танцевали тени, отбрасываемые одинокой свечой, горевшей в углу. Ее трепещущее пламя подсвечивало золотом сияние луны, заливавшей комнату серебристыми лучами.

В этом приглушенном свете виднелась бледная фигура, словно сотканная из сияющей меди и белого фарфора.

Федра сидела на коленях на соломенном матрасе лицом к нему. Эллиот застыл на месте, пораженный ее красотой и дерзостью.

Она была совершенно голая. По обнаженному телу струились пряди волос, сквозь которые виднелись кремовые плечи, нежные руки, округлые выпуклости груди и плавные изгибы бедер.

Федра позволила ему разглядывать себя, наблюдая за бурей желания, нараставшей в нем, и признавая взглядом, что разделяет его страсть.

Спустя мгновение она подняла руки и откинула волосы назад, полностью обнажив тело.

– Если хотите, мы могли бы доставить друг другу наслаждение, – сказала она.

Эллиот скинул куртку и шагнул к ней.

– Я хотел обладать вами с первой нашей встречи.

Она изменила позу и вытянулась всей своей обнаженной красотой у его ног. Эллиот раздевался, не сводя с нее взгляда.

– Я не совсем это имела в виду. Мы будем обладать друг другом.

– Как пожелаете. Меня не волнуют условия капитуляции. – Эллиота вообще ничто не волновало, кроме желания, становившегося все более сильным и требовательным. Он опустился на колени рядом с ней.

– Это не капитуляция, Эллиот. Это перемирие. На одну ночь, пока мы будем наслаждаться нашей дружбой. – Она потянулась к его брюкам, помогая расстегивать пуговицы.

От ее прикосновений его возбуждение достигло предела. Эллиот застыл, пожирая глазами ее обнаженное тело, такое беззащитное и такое манящее. В его голове теснились сладострастные образы, кровь кипела. Если она считает это дружбой, значит, совсем не знает мужчин.

– Конечно, Федра. Само собой.

Он слишком легко согласился, чтобы это было правдой. В глубине души Федра знала, что его ответ ничего не значит, но в данный момент ей было все равно.

Обнаженный, он был еще красивее, чем обычно. Даже стоя на коленях, Эллиот казался высоким. Его мускулистый торс и плечи нависали над ней, заставляя ее чувствовать себя крохотной и… уязвимой. Это было новое ощущение. Она не испытывала ничего подобного с другими мужчинами. Впрочем, ощущение не было неприятным. И Федра позволила себе наслаждаться им, потому что знала, что Эллиот не представляет для нее реальной опасности.

В пламени свечи его гладкая кожа с бугрившимися под ней мускулами казалась бронзовой. Страсть высветила жесткие черты Ротуэллов даже в этом самом обаятельном из сыновей. Его волосы растрепались и темными завитками падали на лоб. Его черные глаза сверкнули, когда она потянулась к нему, чтобы помочь раздеться.

Эллиот убрал руки, предоставив ей полную свободу. Его неотрывный взгляд бросал ей вызов, словно проверяя, пойдет ли она дальше или испугается собственной смелости.

Федра выдержала его взгляд, охваченная возбуждением, нараставшим с каждой секундой. Она знала, что последует, и даже предвкушения было достаточно, чтобы доставить ей наслаждение, какого она еще никогда не испытывала.

Расстегнув его брюки, она провела ладонью вверх по его животу, упиваясь прикосновением к упругим мышцам, обтянутым гладкой кожей.

Затем ее ладонь двинулась вниз, пока не наткнулась на преграду из нижнего белья. Медленно, словно лаская, она спустила его вниз, до колен. Кончики ее пальцев поглаживали твердые мускулы его бедер, затем прошлись по его возбужденному жезлу и обхватили головку, делая ласку более агрессивной.

Хотя Эллиот пытался сдержать эмоции, Федра видела, что он напрягся.

– Вам угрожает опасность быть изнасилованной без галантных ухаживаний и прочих церемоний.

Федра выдержала паузу, оценивая его угрозу и степень своего возбуждения.

– Я к этому готова.

Эллиот присоединился к ней на матрасе и избавился от остатков одежды. Затем накрыл ее своим обнаженным телом и приник к ее губам в поцелуе, таком глубоком и пьянящем, что ее охватило сладкое нетерпение. Федра раздвинула ноги, инстинктивно предлагая ему себя.

Эллиот оторвался от ее губ и взглянул на нее:

– Вы очень щедрая женщина.

– Дело не в щедрости. Если женщина открыта для наслаждения, она тоже в выигрыше.

– Какой восхитительно демократический подход! Вот только из-за вашей открытости я могу опозориться как любовник.

– Мы с вами на равных. – Настолько, что даже малейшая задержка сводила ее с ума. Федра нетерпеливо приподняла бедра, поощряя его к дальнейшим действиям.

Эллиот слегка шевельнулся в ответ, и она чувствовала там, внизу, его дразнящее прикосновение, пугающее и чудесное одновременно.

– Вы сказали, что более чем готовы, – заметил Эллиот, осыпая поцелуями ее шею и плечи. – Возможно, вы сказали это по неведению.

– По неведению? – возмутилась Федра, несмотря на восхитительные мурашки, пробегавшие по ее телу. – Я вам не невежда. По-моему, это очевидно.

Приподнявшись, Эллиот обвел кончиком пальца округлость ее груди.

– Женщина, которая более чем готова, не может так спокойно держаться, как вы сейчас. Вам еще очень далеко до настоящей готовности. Вы должны это знать, если действительно разбираетесь в подобных вещах. Быть может, вы просто боитесь дать себе волю?

Его ладонь скользнула по ее соску, вызвав трепет, пронзивший Федру с головы до пят. Тело ее выгнулось, стремясь вобрать его в себя, словно она хотела избавиться от этой чувственной пытки, какой бы восхитительной она ни была.

Эллиот занялся ее грудью более целенаправленно и потеребил сосок, глядя, как она содрогается под его опытными руками. Приступая к соблазнению, Федра вела себя уверенно и дерзко, но сейчас ее захлестнул поток наслаждения, который смел остатки здравого смысла и лишил самообладания.

Она попыталась противиться ему. Эллиот отстранился от нее, мол, не ей решать, когда она будет готова. Вытянувшись рядом, он приподнялся на локте и принялся поглаживать ее властными и уверенными движениями.

Возбуждение нарастало, и вместе с ним росли ее разочарование и досада. Ее грудь тосковала по его прикосновениям. В той позе, которую он принял, Федра не могла даже обнять его, вынужденная лежать, открытая его взгляду и рукам, беззастенчиво скользившим по ее телу.

Она не могла обнять его, но могла касаться тех частей, которые находились в пределах ее досягаемости. Федра погладила его по внутренней стороне бедра.

Эллиот отреагировал именно так, как она ожидала. Он принялся ласкать ее грудь с таким усердием, что Федра боялась лишиться рассудка от почти нестерпимого наслаждения и всем своим существом жаждала большего.

Эллиот склонил голову к ее груди, и ее пронзило новое ощущение. Сладкое и острое. Федра забыла обо всем на свете. Вцепившись ему в плечи, чтобы не ускользнуть одной, она полностью отдалась ощущениям.

Эллиот снова расположился у нее между ног, и Федра ощутила прикосновение, желанное, пугающее и такое необходимое, что чуть не вскрикнула от облегчения и шире развела ноги, чтобы облегчить ему вход. Приникнув к ее губам в яростном поцелуе, он вошел в нее и принялся энергично двигаться. Взрыв изысканного наслаждения потряс ее и оставил парить на волнах блаженства, умиротворенную и благоговеющую.

Сознание медленно возвращалось к Федре. Они все еще сжимали друг друга в объятиях, переплетясь телами. Эллиот приподнял голову и посмотрел на нее сквозь влажные пряди, падавшие ему на глаза.

– Вы удовлетворены?

– Вполне.

Эллиот пошевелился, вызвав отклик в их все еще соединенных телах.

– Впервые вижу женщину, способную так самозабвенно наслаждаться, – заметил он, запечатлев на ее губах страстный поцелуй.

Внутри у Федры что-то дрогнуло. Новые потребности заявили о себе пусть слабо, но вполне отчетливо.

– Не могу припомнить, чтобы у меня было нечто подобное с другой женщиной.

– Не моя вина, если вы не получили удовлетворения, Здесь мы на равных.

– Сомневаюсь, что можно быть на равных с вами. Видимо, ваши друзья получали удовольствие, доставляя удовольствие вам, но это не одно и то же.

Не будь Федра так поглощена тем, что творилось у нее внутри, нашла бы что ответить на это оскорбительное заявление. На смену удовлетворению пришли пробудившиеся потребности, смешанные с досадой и растерянностью. Возбуждение нарастало, но оставалось недосягаемым.

Она шевельнула бедрами, поощряя его, но он придержал ее бедро рукой.

– Вы сказали, что мы будем обладать друг другом. Теперь моя очередь.

– Не очень-то вежливо с вашей стороны намекать, будто вы не получили удовлетворения вместе со мной. – Она даже не подозревала, что мужчина способен контролировать такие вещи.

Он улыбнулся и убрал руку с ее бедра. Не успела Федра подумать, что он отказался от своих намерений, как Эллиот потянулся к ее ноге и снял ее со своего бедра. Затем передвинул другую ногу и свел ее бедра вместе. Когда он снова шевельнулся у нее внутри, наслаждение было таким острым, что она ахнула.

Ощущения ошеломили ее. Не в силах противиться изощренным ласкам, Федра уступила, отдавшись на волю чувств.

На этот раз они достигли вершины блаженства вместе, и она ощущала его присутствие, даже когда ослепительная вспышка пронзила ее существо, как молния дерево.

Когда все закончилось, и они лежали, усталые и насытившиеся, Федра попыталась осмыслить, что произошло и что это значит.

Она никогда не чувствовала себя дающей стороной в подобных делах. Наверняка, когда он уйдет, это непонятное довольство тем, что она доставила ему наслаждение, исчезнет. Всему причиной ночь, темнота и блаженство, которое она испытала.

Эллиот приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза. Его взгляд был таким жарким и пристальным, что, казалось, он пытается выжечь клеймо у нее в мозгу. Затем он скатился с нее, вытянулся рядом на боку и вскоре заснул.

Он явно собирался остаться здесь на всю ночь. Федра никогда не допускала этого со своими друзьями, но едва ли могла разбудить его и потребовать, чтобы он возвращался на свое одеяло, постеленное на голых камнях внизу. И все же…

Лежа рядом с ним, она рассеянно наблюдала за игрой теней на каменных сводах, но перед ее мысленным взором стоял его последний долгий взгляд. Мягкий и проникновенный, он в то же время требовал, чтобы она признала, что их связывает нечто мощное и глубокое, чего она не в силах разорвать.

И еще в нем было что-то, чего она никогда не видела в мужских взглядах, обращенных на нее.

Это был взгляд завоевателя.

Интересно, с чего он взял, что может смотреть на нее подобным образом?

Эллиот слышал, как она вздыхает и бормочет во сне. Рассвело. Скоро Федра проснется. А пока Эллиот наслаждался покоем, ее близостью и прохладным воздухом, овевавшим их тела, размышляя над другими вещами.

Рано утром, при первых проблесках рассвета, его разбудил какой-то шум. Щурясь в призрачном свете, он разглядел новый предмет. Это была корзина, появившаяся на верхней ступеньке лестницы. Видимо, одна из женщин, караулившим внизу, доставила им провизию.

Федра медленно пробуждалась, мурлыча как котенок. Свернулась калачиком, затем выпрямилась во всей своей обнаженной элегантности и отвернулась от него, предоставив его восхищенному взору изящные линии спины и бедер.

Она выглядела намного моложе своих лет. И без темных одежд казалась очень хрупкой. Прошлая ночь открыла ему другую сторону ее натуры. Ее страсть была искушенной и в то же время невежественной, уверенной и в то же время пугливой. Он ощущал слабость и мягкость, которые она не осмеливалась показывать другим. Она жила придуманной жизнью, не допускавшей подобных противоречий.

Она была так красива в утреннем свете, что в нем снова проснулось желание. Такая Федра, обнаженная и безоружная, завораживала его. Он догадывался, что не скоро избавится от этого наваждения. Достаточно вспомнить, сколько дней и ночей он терзался воспоминаниями о ее объятиях.

Федра приоткрыла глаза, словно услышав его мысли. Когда она осознала, где и с кем находится, ее лицо окрасил нежнейший румянец, распространившийся на шею и прелестные округлости груди. Соски напряглись и потемнели, но не из-за прохладного ветерка, налетавшего с моря.

Смущение придало ей юный и неуверенный вид. Она слегка нахмурилась, бросив взгляд на свое обнаженное тело. Очевидно, при свете дня она была не такой смелой, как под покровом ночи.

Эллиот заранее оделся, чтобы не усложнять ситуацию, когда она проснется. Подняв с пола платье Федры, вручил его ей. Федра села и натянула платье через голову.

Эллиот присел рядом с ней на одеяло, прислонившись спиной к стене. Интересно, заговорит ли она о прошлой ночи, и если заговорит, что он ей скажет? Федра не из тех женщин, кто ждет благодарности или извинений.

И определенно не рассчитывает на плату или поддержку. Она ничего не ждет от него и отнесется к подобному предложению крайне отрицательно.

– А как же Алексия? – поинтересовался Эллиот. – Вчера мы говорили, что одиноки, но Алексия – верный друг.

Слова Федры крутились у него в голове все утро, пока он лежал рядом с ней. Неужели у нее не было подруг в детстве? Скорее всего нет, ведь немногие матери позволили бы своим чадам дружить с дочерью Артемис Блэр.

Федра вдруг потянулась к нему и чмокнула в щеку. Почему-то Эллиот решил, что начало нового дня положит конец их близости, и она будет относиться к минувшей ночи как к перевернутой странице. Однако этим жестом она дала ему понять, что находит его обеспокоенность ее судьбой очень милой, если не сказать больше.

Эллиот воспользовался представившейся возможностью, чтобы обвить ее рукой. В окно задувал ветерок, доносивший плеск волн и запах моря. Сидеть вот так на соломенном матрасе, с красивой женщиной, склонившей голову тебе на плечо, не худший способ провести день.

– Ваш брат пообещал, что не станет препятствовать нашей дружбе, – сказала она. – Алексия заставила его поклясться в этом при заключении брачного договора. Я отказалась от приглашения на ее свадьбу, потому что опасалась, что это может осложнить ее отношения с мужем. В ответном письме Алексия объяснила, как обстоят дела. – Федра судорожно вздохнула и тихо продолжила: – Я плакала, когда читала ее письмо. Это самый благородный поступок, который когда-либо совершали мои друзья по отношению ко мне. То, что Алексия думала обо мне в такой момент… Мне все еще с трудом верится, что ваш брат согласился. Я не из тех женщин, кого мужчины готовы видеть в числе знакомых своих жен. Даже куртизанок принимают более охотно в светских гостиных.

Эллиот не питал иллюзий относительно великодушия своего брата. Для Хейдена Федра Блэр была незначительной уступкой в переговорах, позволившей ему выиграть гораздо больше.

Но он не собирался признаваться в этом Федре.

– Хейден никогда не был рабом условностей. Он хочет, чтобы Алексия была счастлива. К тому же считает, что дружба с вами не представляет для нее опасности.

– Если он так считает, значит, любовь затмила ему разум. Я не осуждаю отцов и мужей, которые не желают принимать меня в своих домах. Будь я на их месте, поступила бы точно так же.

Он не видел ее лица, только макушку головы, прижимавшейся к его плечу. В утреннем свете ее волосы казались скорее золотыми, чем рыжими. Федра не хотела, чтобы ее жалели из-за одинокого детства. И не ожидала, что мир изменится, чтобы приспособиться к таким, как она. Она всего лишь хотела, чтобы ее оставили в покое и позволили жить в соответствии с ее убеждениями.

От осознания этого на сердце Эллиота потеплело, сделав ощущение умиротворения, в котором он пребывал, более полным. К сожалению, это означало, что ему будет еще труднее расстаться с Федрой.

– Лорд Эллиот! – раздался голос Кармелиты.

Она не стала подниматься в башню, а предпочла окликнуть их снаружи. Кто-то из женщин нарушил их уединение рано утром, и теперь они старались не повторить эту оплошность.

Эллиот поднялся и подошел к окну. Пять пожилых женщин, собравшихся вокруг Кармелиты, что-то обсуждали, наблюдая за окрестностями.

– Лорд Эллиот, сюда идет синьор Гринвуд. – Кармелита указала вдаль, где у подножия утеса находился мужской лагерь.

Матиас шел мимо причала, у которого теснились рыбачьи лодки. Доносившийся из города шум напомнил Эллиоту, что сегодня праздник Сан-Джованни и по этой причине рыбаки не вышли в море. Матиас перекинулся парой слов с мужчинами, сторожившими подходы к башне, и они позволили ему пройти. Заметив в окне Эллиота, он помахал ему рукой. Улыбка и бодрая походка свидетельствовали о том, что у него хорошие новости.

Он поклонился Кармелите и ее соратницам, затем поднял глаза на Эллиота:

– Вы должны меня благодарить, Ротуэлл. Я с таким блеском провел переговоры, что заслуживаю зачисления на дипломатическую службу.

– Вы уговорили этого болвана прекратить безобразие? – поинтересовалась Кармелита.

– Я добился компромисса. Думаю, этого достаточно, чтобы ваши услуги, дорогие дамы, больше не понадобились.

Кармелита объяснила ситуацию остальным женщинам, но встретила некоторое сопротивление с их стороны. После непродолжительного спора ей удалось одержать верх, и ее соратницы направились к городу.

– Я поднимусь и все объясню, – сказал Матиас, прежде чем скрыться под козырьком, нависавшим над входом в башню.

Эллиот повернулся к Федре. Она выглядела как всегда, сдержанная, гордая и необычная. Черное платье прикрывало тело, которым он обладал несколько часов назад. Она нагнулась и расправила одеяло на соломенном матрасе, уничтожив наиболее очевидные следы ночных событий.

– Мне следовало поддаться искушению и разбудить вас раньше, – сказал он. – Подобная ночь не должна была кончиться так внезапно.

Она нервно улыбнулась:

– Внезапно или постепенно, она бы все равно закончилась.

Эллиот мог бы многое сказать в ответ на эту реплику, но с лестницы доносились шаги Гринвуда. В следующее мгновение появились его седые волосы и улыбающееся лицо.

– Я принес ключ от вашей тюрьмы, мисс Блэр. Чтобы он сработал, необходимо, чтобы вы немедленно покинули Позитано.


Глава 12


– Я полночи накачивал Тарпетту вином, – сообщил Матиас. – Пытался убедить его, что он рискует вызвать неудовольствие короля, устроив международный скандал с участием английского аристократа.

– Надеюсь, разумные доводы оказались более весомыми, чем угрозы, – заметила Федра.

Ей следовало бы радоваться, но вместо этого ее мучила мысль, что в очередной раз она будет обязана Эллиоту своей свободой. Несмотря на прошлую ночь, придавшую ему ореол романтического спасителя, практичный мозг Федры высчитывал, насколько возрастет ее долг этому мужчине. Если дела пойдут в том же духе, он может предъявить счет, который ей не понравится.

– Сгодятся любые аргументы, лишь бы они подействовали, – произнес Эллиот, бросив на нее взгляд, говоривший: «Молчи, женщина, предоставь это дело мужчинам».

Матиас одарил ее успокаивающей улыбкой:

– Мисс Блэр, такие, как Тарпетта, весьма озабочены собственной гордостью и влиянием на окружающих. Единственный способ договориться с ним – это убедить его, что избранный им курс нанесет ущерб тому и другому.

– Если это сработало, так тому и быть. Я предпочла бы, чтобы с меня сняли эти нелепые обвинения, но готова удовольствоваться свободой и безопасностью.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что она должна немедленно уехать? – поинтересовался Эллиот.

– Вы зайдете на виллу за вашими вещами, после чего вернетесь на причал и сразу же отплывете отсюда. – Матиас небрежно махнул в сторону корзин и одеяла: – Оставим это здесь. Я пришлю слуг, пусть заберут то, что найдут нужным, позже.

Прежде чем последовать за мужчинами, которые двинулись вниз по лестнице, Федра окинула помещение взглядом. Ночное очарование исчезло, и теперь оно выглядело так, как должно было выглядеть: сложенное из грубого камня убежище, предназначенное для защиты от нападения, слегка смягченное ее попытками создать уют, чтобы не чувствовать себя неприкаянной и уязвимой.

Она подозревала, что случившееся ночью было чисто женской реакцией на опасность. Ее никогда не привлекал образ рыцаря на белом коне, но ведь она никогда прежде не была в шкуре девицы, попавшей в беду.

Ее рациональный ум пытался разложить все по полочкам. В ярком свете дня ночное приключение казалось сном, который приятно вспоминать, но не более того. Тем не менее, когда она ступила на лестницу, Эллиот любезно и в то же время властно взял ее за руку и повел вниз, к выходу из башни.

Он проделал это так нежно, что сердце Федры дрогнуло, а пульс участился. В свете, лившемся в узкие бойницы башни, его красивое лицо выглядело почти так же, как прошлой ночью. Она даже ощутила легкое головокружение, изумляясь его способности изменять окружающую атмосферу и тому, как действует на нее его присутствие.

День выдался знойным и душным. Утренний бриз затих, и солнце раскрасило город яркими красками и густыми тенями. На подступах к мысу было пусто. Как и на пристани.

– Праздник в разгаре, – заметил Матиас. – Все на площади перед церковью.

– Давайте обойдем ее, – предложил Эллиот, обеспокоено хмурясь. Он оставался начеку, готовый к любым неприятностям.

– Как пожелаете, но вы пропустите приготовления к шествию. Весьма живописное зрелище. – Матиас повел их Я переулку в обход площади. – Ваша бдительность восхищает, Ротуэлл, но мисс Блэр больше ничего не грозит. Тарпетта понял, что в его интересах временно отступить.

Подростков с осликами они не нашли и начали утомительное восхождение к вилле. На пустынных улочках царила тишина, только с площади доносился шум голосов. Но когда они пересекали одну из улиц, Федра заметила краем глаза черное платье, мелькнувшее между домами. Очевидно, не все обитатели городка отправились в церковь.

Подъем в гору оказался настоящим испытанием. Федра запыхалась и устала, ощущая слабость в ногах, непривычных к подобной нагрузке. Солнце нещадно палило, и ее платье увлажнилось от пота. Эллиот, казалось, не испытывал никаких неудобств, в отличие от Матиаса, который был далеко не молод. Он раскраснелся и тяжело дышал.

– С вашего разрешения я пойду медленнее, – сказала Федра. – Вы не могли бы составить мне компанию, мистер Гринвуд? А лорд Эллиот может пойти вперед, не дожидаясь нас, и начать сборы.

– Конечно, мисс Блэр. Вы немного побледнели. Давайте передохнем. Даже если мы ограничены во времени, нет нужды вести себя так, словно к нашим спинам приставлено дуло пистолета.

– Я не привыкла к такому жаркому солнцу, но если мы пойдем чуть медленнее…

– Какого черта?!

Раздраженный возглас Эллиота прервал их на полуслове, и они устремили взгляды вперед, желая узнать, что его так поразило.

На узкой улочке, преграждая им путь, стояли пять старух, соратниц Кармелиты, закутанных в черные одежды, как арабские женщины или монахини.

– Просто улыбайтесь и идите дальше, – сказал Матиас, изобразив свою самую благожелательную улыбку.

Это могло бы сработать, будь эти женщины единственной преградой. К сожалению, следом за ними появились другие. С некоторыми Федра познакомилась у колодца, другие участвовали в противостоянии с мужчинами. В данный момент все были настроены крайне агрессивно.

И объектом их недовольства был не кто иной, как лорд Эллиот Ротуэлл.

Сквозь толпу пробилась Кармелита. Она энергично двигала локтями, расталкивая пожилых женщин. Их реакция была такой же жесткой и резкой, как и взгляды, которые они метали в Эллиота.

– О Господи! – пробормотал Матиас, озираясь по сторонам в поисках обходного пути.

Федра оглянулась. Позади них собиралась не меньшая толпа, стекавшаяся с окрестных улиц. Кармелита вышла вперед.

– Возникла небольшая проблема, – произнесла она извиняющимся тоном.

– Гринвуд договорился с Тарпеттой, – сообщил Эллиот. – Объясните это им. Эти женщины рисковали собой, чтобы защитить мисс Блэр, а теперь они подвергают ее опасности, препятствуя ее своевременному отъезду.

Кармелита мрачно кивнула:

– Да, но они по-прежнему намерены ее защищать. Только теперь их заботит ее честь. – Она устремила на него выразительный взгляд. – Они думают… В общем, они все знают.

Федра почувствовала, что краснеет. Эллиот тоже слегка покраснел, хотя лицо его оставалось бесстрастным.

– Не могут они ничего знать, – возразила Федра.

– Федра Блэр, уже то, что вы уединились в башне с мужчиной, компрометирует вас в их глазах. Но беда в том, что на рассвете Мария поднялась наверх, чтобы принести вам воды и хлеба… – Кармелита развела руками в красноречивом жесте. – Я посоветовала ей забыть, что она видела. Но местные женщины считают вас теперь своей сестрой. Они защищали вас и не позволят этому соблазнителю получить свое, не поступив как положено.

– Соблазнителю? Послушайте, я не…

Матиас испустил драматический вздох:

– Ротуэлл, мой мальчик, вы были чертовски неосмотрительны.

Федра шагнула вперед:

– В этом вопросе мне не нужна защита. Я взрослая женщина и считаю… – Она осеклась при виде священника, которого вытолкнули из толпы. Это был тот самый злополучный священник, который пытался примирить враждующие стороны во вчерашней схватке. – Господи, а что здесь делает священник?

– Полагаю, это просто неблагоприятное стечение обстоятельств, – сухо заметил Эллиот.

– Сделайте же что-нибудь, – запаниковав, прошипела Федра.

Казалось, весь город собрался вокруг них. Людские потоки медленно стекались с окрестных улочек, увлекая за собой группу растерянных англичан вместе с бедным священником, словно обломки кораблекрушения, вынесенные на поверхность.

– А что бы вы порекомендовали? – отозвался Эллиот. – Как джентльмен, я не могу отказаться от женитьбы на женщине, которую скомпрометировал.

– О, ради Бога! Отказ от принуждения не делает вас негодяем, не говоря уже о том, что вы меня не компрометировали. Не может быть, что вы думаете так всерьез!

Эллиот и сам не знал, что он думает. Но был уверен, что отстаивать свою точку зрения здесь и сейчас было бы роковой ошибкой. В связи с предстоящими празднествами весь город пребывал в возбужденном состоянии. Даже самые преданные сторонники Тарпетты восторженно ухмылялись. Судя по всеобщему настрою, нынешнее чествование Сан-Джованни должно было стать незабываемым.

С каждым шагом глаза Федры становились все шире.

– В таком случае я отказываюсь.

Матиас склонился к ее уху:

– Мисс Блэр, я потратил несколько часов, убеждая Тарпетту, что вы не… э-э… нецеломудренны. Если вы откажетесь выйти замуж за мужчину, с которым вас видели в… э-э… интимной близости, все мои усилия окажутся напрасными.

– Я не собираюсь выходить замуж, тем более по принуждению.

Эллиот тоже не имел желания жениться по принуждению, но не находил венчание таким пугающим, как Федра. Хотя ни одна женщина не подвигла его на то, чтобы сделать ей предложение, он в отличие от Федры не имел принципиальных возражений против брака. Конечно, печальный опыт его семьи показал, что неудачный союз может превратить жизнь в ад, но это не распространялось на данную ситуацию. Пока, во всяком случае.

– А это законно? – требовательно спросила Федра у Матиаса. – Ведь мы не католики. И здесь не Англия. Разве можно венчаться без оглашения или лицензии? Конечно, некоторые католические обряды признаются и у нас дома, но…

– Честно говоря, я даже не знаю. Все это можно будет выяснить позже.

– Позже? А если мне не понравится то, что мы выясним? Поговорите с ними. Скажите им, что… – Она замолкла, почувствовав движение в толпе.

Улочка, по которой они двигались, внезапно расширилась, превратившись в площадь. Толпа немного расступилась, но по-прежнему окружала их плотной стеной. Тем временем к их маленькому кружку присоединилась новая фигура. Синьор Тарпетта, прихрамывая, встал рядом с Эллиотом.

– Вот это правильное решение, – заявил он с напыщенным одобрением. – На жену легче найти управу.

Эллиот проглотил проклятие, рвавшееся с языка. Появление Тарпетты явно не было случайным. Не приходилось сомневаться, что он слышал женские сплетни и подбил местных жителей разыграть этот фарс.

Матиас шагнул к Тарпетте и, понизив голос, принялся его в чем-то убеждать. Не добившись успеха, он повернулся к Эллиоту:

– Пожалуй, мне лучше заняться подготовкой судна, на котором вы отплывете. Возможно, отсутствие свидетеля-англичанина поможет доказать, что все это незаконно.

Эллиот и сам подумывал об этом. Федра выглядела как женщина, которую ведут на эшафот, а не к алтарю. При всем сочувствии к ее отчаянию он не мог не испытывать раздражения. Глядя на нее, можно было подумать, что нет участи более ужасной, чем брак с лордом Эллиотом Ротуэллом.

То, что ни один из них не выбирал и не хотел этой участи, не подлежало обсуждению. И именно он, Эллиот, собирался принести себя в жертву, чтобы спасти ее шкуру. Федра могла бы, по крайней мере, не так откровенно демонстрировать свое отвращение к происходящему.

Матиас исчез. Толпа разделилась, позволив священнику и жертвенным овечкам проследовать к церковным дверям. Федра казалась очень бледной.

Священник повернулся к ним лицом. Из церкви выскочил служка со сверкающим облачением. Священник надел его на себя и обратился к толпе.

– Что он говорит? – спросила Федра.

– Насколько я понял, он объявляет, что венчание произойдет здесь, а потом мы войдем в церковь и подпишем документы.

– Здесь? – ахнула Федра. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание. – Сейчас?

– Здесь и сейчас. – Эллиот взял ее за руку. – Смелее, дорогая женушка.

Его поддразнивание возымело нужное действие. Федра слегка порозовела и одарила его убийственным взглядом.

Толпа притихла. Священник приступил к обряду венчания, и Эллиот понял, что не сможет оспорить эту церемонию, утверждая, что обеты произносились на языке, которого Федра не знает. Священник говорил на латыни, и она понимала каждое слово.

Его мозг лихорадочно работал в поисках выхода. Еще не много, и потребуется их согласие. Он бросил взгляд через плечо на толпу, замершую в восторженном ожидании. Оставалось лишь пожалеть, что он так несведущ в канонических вопросах.

Голос священника разнесся над головами собравшихся на площади. Федра продолжала озираться по сторонам, как девица, ожидающая рыцаря на белом коне, который явится в последнюю минуту ей на выручку.

Священник произнес надлежащие обеты и устремил выжидающий взгляд на новобрачного. Эллиот медлил, глядя на Федру, которая умоляла его взглядом исполнить роль негодяя в этой маленькой драме.

Негромкий кашель Тарпетты вывел его из задумчивости, напомнив о пережитой вчера опасности и гонцах, отправившихся в Неаполь.

Эллиот снова взглянул на Федру. Он не считал эту церемонию законной, но она могла оказаться таковой. Если так, они будут связаны навеки.

Что ж, он мог сделать и худший выбор. И она, кстати, тоже.

Эллиот вздохнул и произнес то, что от него требовалось.

Федре понадобилась целая вечность, чтобы произнести нужные слова. Они застряли у нее в горле как кость. Вполне возможно, что она обрекает себя на судьбу, которой сознательно избегала. Что это, как не замена одной тюрьмы на другую?

Она уставилась на Эллиота, не в состоянии скрыть свое отчаяние.

Он терпеливо ждал. Взгляд его был добрым, но выражение лица твердым. Она понимала, что он пытается ей сказать. Мрачная фигура Тарпетты маячила в десяти шагах как зримое напоминание о том, что, хотя все происходящее кажется дурным сном, ей по-прежнему грозит опасность.

Ее снова охватила паника. Что, если… Понадобятся годы, чтобы…

Она постаралась взять себя в руки. Конечно, это ненастоящая свадьба. И, конечно же, Эллиот найдет способ решить все вопросы, которые могут возникнуть. Этот брак ему нужен не больше, чем ей. Одной ночи, пусть даже приятной, недостаточно, чтобы лишить мужчину здравого смысла и превратить его мозги в желе.

Ее колебания становились неприличными, и в толпе послышался ропот. Брови священника приподнялись наподобие двух полумесяцев на его лысеющем лбу. Во взгляде Кармелиты появилось сомнение, словно Федра не оправдала се надежд.

Федра набрала в грудь воздуха и произнесла обеты.

Раздались приветственные крики, подхваченные толпой в порыве ликования. Праздник Сан-Джованни начался.

Священник повернулся к собравшимся и объявил, что шествие начинается. Затем, поманив пальцем новобрачных, направился к входу в церковь.

– Мы должны подписать бумаги, – пояснил Эллиот.

Федра постаралась сохранить с трудом обретенное спокойствие.

– По крайней мере, мы спрячемся от этого солнца. Мне никогда в жизни не было так жарко.

Эллиот придержал ее за локоть.

– Да, вид у вас неважный. Надеюсь, вы не собираетесь падать в обморок?

В его голосе прозвучало искреннее беспокойство. Федра подняла глаза, посмотрела на него, на священника, ожидавшего у входа в церковь, затем на остатки толпы, все еще теснившейся вокруг.

Она прижала руку к щеке, затем ко лбу.

– У меня кружится голова. Эта нервотрепка и жара… – Она слегка покачнулась.

Рука Эллиота тотчас обвила ее талию.

– Позвольте проводить вас внутрь, дорогая. По ступенькам поднялась Кармелита с явным намерением сопроводить их в церковь и засвидетельствовать подписание документов. За ней двинулся Тарпетта. Эллиот жестом остановил его.

– Нет. Вы никогда не были другом моей жены. – Он взглянул на Кармелиту. – Выберите кого-нибудь более подходящего.

Если поначалу Федра преувеличивала свое недомогание, то теперь ей стало по-настоящему дурно. Поддерживаемая Эллиотом, она проследовала в прохладный полумрак церкви. Кармелита и один из рыбаков вошли следом и притворили двери, чтобы заглушить шум, доносившийся с площади.

В тусклом свете Федра различила худощавую фигуру священника, склонившуюся над аналоем. Он что-то деловито писал на листе бумаги. Рядом лежал толстый фолиант, раскрытый на нужной странице.

Федра ничего не знала о католических венчаниях, но немного разбиралась в английских законах. Одно дело – произнести обеты, и совсем другое – подписать документы. Если она добровольно поставит свою подпись, то может оказаться приговоренной навеки.

Упершись ладонью в грудь Эллиота, Федра заставила его остановиться. Теперь ей не приходилось изображать солнечный удар. Несмотря на прохладу, царившую в церкви, у нее на лбу выступила испарина. Кровь отхлынула от головы и конечностей.

Лицо Эллиота вдруг резко приблизилось, а затем исчезло в темной пелене.

– Она что, притворяется? – прошептала Кармелита.

– Непохоже, – отозвался Эллиот, глядя на Федру, лежавшую у него на руках. Когда она начала падать, он подхватил ее, впечатленный ее способностью изобразить обморок. Но ее безвольное тело и бледный цвет лица свидетельствовали в том, что она не притворяется.

К ним, заламывая руки, подбежал священник. Эллиот обратился к нему на латыни:

– Думаю, мне надо отнести жену на виллу, чтобы она пришла в чувство. Когда спадет жара, мы вернемся, чтобы подписать бумаги и оставить запись в приходской книге.

Для священника это были непростые дни, и он с явным облегчением расстался с ними. Вместо того чтобы направиться к главному порталу. Эллиот двинулся по проходу между рядами.

– Покажите мне другой выход, – сказал он Кармелите.

Женщина поспешила вперед, указывая ему путь к небольшой двери в боковом нефе. Поблагодарив ее за помощь, Эллиот зашагал по пустынной улочке, которая вела к морю.

Федра встрепенулась в его руках и открыла глаза. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и оценить ситуацию.

– Почему вы меня несете?

– Вы упали в обморок.

– Я никогда не падаю в обморок. Отпустите меня.

Эллиот остановился и позволил ей встать на ноги.

– И тем не менее вы потеряли сознание.

Федра не двигалась, пытаясь оценить свое состояние.

– Раньше со мной такого не случалось.

– Раньше никто не принуждал вас выходить за меня замуж. Видимо, вы пришли в такой ужас, что не смогли справиться с шоком.

– Кстати, вы хотели, чтобы я упала в обморок. Удивительно, что не приказали.

– Если бы вы исполняли мои приказы с таким рвением, то не оказались бы в подобной ситуации. – Судя по тому, как сверкнули ее глаза в ответ на это замечание, Федра уже оправилась от обморока. Эллиот предложил ей руку. – Держитесь за меня. Дорога крутая.

Федра взяла его под руку и постаралась подладиться под его шаги.

– Мы идем не на виллу.

– Я рассчитываю, что Гринвуд подготовит для нас судно, прежде чем процессия спустится вниз. Если повезет, мы отчалим раньше, чем кто-нибудь заподозрит неладное. Надежда на побег придала Федре сил, и она ускорила шаг.

Когда они появились на пристани, там никого не было, кроме Матиаса, ожидавшего возле рыбачьей шхуны с четырьмя гребцами.

Завидев их, он сделал знак команде, чтобы готовилась к отплытию.

– Залезайте, – скомандовал он. – Обойдемся без долгих прощаний. Некогда. Ваши вещи уже на борту.

Эллиот посадил Федру в лодку и помедлил, чтобы перекинуться парой слов со своим учителем.

– Почему бы вам не приехать в Англию? Вы слишком долго не были на родине.

Матиас обратил лицо к жаркому солнцу.

– Я привык к этому климату, и меня больше не привлекает английская сырость. Впрочем, кто знает?

– Я напишу вам, как пойдут дела в Помпеях.

– Мое рекомендательное письмо в одной из сумок. Поищите среди ваших бумаг. – Пока Эллиот забирался в лодку, Матиас обратился к Федре: – Уитмарш шлет вам свои поздравления в связи со свадьбой.

– Я не замужем.

– Ну… – Он пожал плечами, как бы характеризуя относительность этого понятия. Затем поклонился в знак прощания.

– Мистер Гринвуд, – окликнула его Федра. – Вряд ли мне представится возможность снова увидеться с вами. Спасибо за ваше гостеприимство и помощь.

– Я был рад принять дочь Артемис Блэр как свою гостью. Вы должны написать мне и рассказать, удалось ли вам раскрыть ту маленькую тайну, которую мы обсуждали.

Лодка отчалила от пристани и устремилась к выходу из залива. Фигура Матиаса становилась все меньше, теряясь на фоне величественного склона горы, усеянного черепичными крышами и крутыми улочками.

Теперь, когда Федра избавилась от грозившей опасности, она ощутила облегчение, и сердце ее наполнилось радостью, Эллиот придвинулся ближе и обнял ее за талию. Его крепкая фигура излучала такую надежность и безопасность, что Федра откинулась назад и прислонилась к нему, стараясь не обращать внимания на то, как его сила вливается в нее, ослабляя ее защитные инстинкты.


Глава 13


Обнаружив, что Федра заснула в его объятиях, Эллиот отодвинулся подальше от борта лодки и велел команде закрепить над ними парусиновый тент, чтобы защитить ее белую кожу от палящего солнца.

С момента их бегства прошло два часа, и все это время его мысли были заняты Федрой. Венчание в Позитано могло бы стать неплохой концовкой для водевиля, но оно осложнило его положение. Вряд ли Федра признает ответственность, которую он теперь чувствует по отношению к ней. Что бы ни решили английские законники, она никогда не согласится с тем, что он имеет право заботиться о ней. Она будет возражать против любого статуса, налагающего на мужчину подобные обязательства.

Как будто угадав его мысли, Федра открыла глаза. Некоторое время, уютно устроившись у него под боком, она созерцала затянутое дымкой побережье, видневшееся на горизонте. Затем взглянула на небо, пытаясь определить время по положению солнца.

– Мы довольно далеко от берега. Разве к этому времени мы не должны подходить к Амалфи?

– Я велел им доставить нас дальше по побережью, и Пестум. Помнится, вы выразили желание посмотреть тамошние храмы.

Федра опустила ресницы, размышляя над изменением его планов.

– Вы могли разбудить меня и поинтересоваться, хочу ли я ехать в Пестум.

Именно поэтому Эллиот не стал ее будить – чтобы не предоставлять ей выбора. Когда они доберутся до Помпей, Федра снова займется тем, ради чего затеяла это путешествие. А ему придется возобновить свое дознание, когда они вернутся в Неаполь. Так что скоро они опять будут на ножах. Но может быть, им удастся избежать разногласий хотя бы в ближайшие несколько дней.

– В церкви вам действительно стало плохо. Вам нужно отдохнуть.

Федра кивнула, пощекотав волосами его подбородок, и Эллиот с удовольствием отметил, что она не сделала попытки отстраниться. Спящая Федра была очаровательной загадкой. Он провел последние часы, изучая детали и нюансы ее лица, вдыхая ее женственный запах и обнимая ее. Но бодрствующая Федра была гораздо интереснее.

– Конечно, мы не по-настоящему женаты, – заявила вдруг она.

– Боюсь, что женаты, по крайней мере пока мы в Италии.

– Но документы не были подписаны.

– Это католическая страна. Здесь смотрят на брак как на таинство, а не контракт.

– Но мы не католики.

– Наверное, это все меняет. Хотя не уверен. Если это законно здесь, то, возможно, законно и у нас дома, – осторожно произнес Эллиот, приготовившись к ее бурным возражениям.

Взрыва, однако, не последовало. Если Федра и выразила свой протест, то лишь тем, что слегка напряглась в его объятиях.

– Не важно, что считается законным в этой стране, – заявила она. – Скоро мы вернемся в Англию, где законы получше. Главное, мы оба знаем, что не женаты.

Лодка повернула на юго-восток, в сторону побережья. Эллиот прищурился, вглядываясь в крохотный порт, куда они направлялись.

– Да? – требовательно спросила она.

– Что «да»?

– Мы оба знаем, что не женаты.

Эллиот мог бы согласиться, чтобы успокоить ее, но ему не хотелось лгать и притворяться. К тому же неопределенность их положения волновала его в значительно меньшей степени, чем следовало. Он никогда не стремился к браку, тем более с такой женщиной, как Федра Блэр, но, принося брачные обеты, он ясно сознавал, что от них будет непросто избавиться.

А пока тот факт, что в этой стране он считается ее мужем, дает ему определенные выгоды. Он сможет лучше защитить Федру благодаря особому статусу, который дает принадлежность к аристократической фамилии. Кроме того, сможет присматривать за ней днем и ночью. А если по возвращении в Англию выяснится, что брак, заключенный в Позитано, действителен, это тоже может оказаться полезным.

Если они и вправду женаты, то публикация мемуаров будет зависеть не только от нее. Эллиот никогда бы не додумался до столь радикального способа защитить семейную честь, но судьба иногда предлагает неожиданные решения.

Федре, конечно, не понравится подобный исход. Вот почему Эллиот велел команде плыть в Пестум. Хотелось потешиться приятными иллюзиями как можно дольше, прежде чем выяснится, что Федра Блэр готова потратить остаток жизни, чтобы превратить его существование в земной ад.

– Вы требуете, чтобы я признал то, в чем совсем не уверен. И вы, кстати, тоже. На самом деле вы хотите, чтобы я подтвердил, что буду вести себя так, словно мы не женаты.

– Можно сказать и так.

– Я против. По-моему, это будет преступным пренебрежением неожиданно представившейся нам великолепной возможностью.

Федра выскользнула из его объятий и поднялась. Повернувшись к нему, она подбоченилась и теперь являла собой образ женщины, намеренной спорить и препираться, пока ей не удастся склонить оппонента к своей точке зрения.

В тени парусинового тента ее нежная кожа отсвечивала перламутром. Яркие пряди волос танцевали на ветру, образуя вокруг ее фигуры сияющий ореол. Тонкие юбки развевались, обрисовывая очертания ее бедер и ног, которыми Эллиот мог беспрепятственно любоваться минувшей ночью.

– Позвольте объяснить вам, – заявила Федра, – почему нам не следует признавать это венчание, пока мы не вернемся в Англию.

Она принялась расхаживать по палубе, перечисляя свои доводы и загибая пальцы.

Эллиот слышал ее голос, но как-то издалека. Он снова находился в башне, стоя на коленях и глядя на ее обнаженное тело. Затем он овладел ею, как сделал это вчера, но теперь акт обладания был подкреплен супружескими правами. Федра говорила и говорила, расхаживая взад-вперед вдоль края затененной зоны, но ее слова сливались в мелодичное журчание, служившее фоном для их занятий любовью.

Наконец она остановилась, устремив на него подозрительный взгляд:

– Вы меня не слушаете!

– Слушаю. Ваша логика оказала бы честь университетскому профессору. Я согласен с каждым вашим словом. Но в данный момент меня это не волнует.

Федра испустила протяжный вздох, поражаясь подобной тупости.

– Вас не волнует, что вы можете оказаться связанным на всю жизнь с нежеланной женщиной?

– Я уже обдумал этот вопрос. А что касается вашего предположения, будто я не желаю женщину, о которой идет речь, то здесь вы глубоко ошибаетесь. – Он привлек ее к себе на колени и поцеловал.

Застигнутая врасплох, Федра не сопротивлялась. Своей неожиданной атакой он возродил близость, пережитую прошлой ночью, призывая ее взглянуть на ситуацию его глазами и оценить положительные стороны сомнительного положения, в котором они оказались.

Жена хозяина гостиницы распахнула дверь в спальню Федры. Дальше по коридору ее муж лично сопровождал Эллиота в его комнату. Очевидно, хозяева решили, что прибытие столь блестящего джентльмена требует проявления особой почтительности.

Бросив взгляд в сторону коридора, Федра встретилась глазами с Эллиотом и заподозрила, что он прикидывает расстояние между их комнатами. Утихшее возбуждение вспыхнуло снова, доставив ей несколько неловких мгновений. Она поспешно шагнула внутрь и закрыла за собой дверь в надежде, что уединение поможет ей избавиться от воздействия, которое он на нее оказывал.

Последние полчаса на шхуне совершенно спутали ее представление о том нелепом положении, в которое она попала. Поцелуи Эллиота смутили ее ум, тело и сердце. С каждым восхитительным мгновением он подтачивал устои, на которые она привыкла полагаться. Она чувствовала, что ее влечет в неведомые воды, и не знала, что с этим делать.

Даже если произнесенные ими обеты ничего не значат, они могут создать неразрешимые проблемы. Самое разумное в сложившейся ситуации считать, что никакого венчания не было. К сожалению, Эллиот придерживался другого мнения.

Федра не питала иллюзий, что им руководит только желание продолжить их роман. В качестве мужа он мог предъявить права и на многое другое. Мог потребовать, чтобы она поделилась с ним своими планами, ограничить ее свободу, вмешиваться в ее дела. И никто в этой стране не станет содействовать ей, если ее «муж» этого не захочет.

Тем временем жена хозяина гостиницы открыли ее саквояж, вытащила и встряхнула платья и принялась развешивать их в гардеробе. Ее темные глаза сочувственно скользнули по рядам черного газа и крепа.

– Mi dispiace.[1 - Примите мои соболезнования (ит.)]

Видимо, она решила, что это траурная одежда. Федра не достаточно владела итальянским, чтобы вывести ее из заблуждения. Все ее попытки объясниться в Позитано не имени особого успеха.

Женщина вышла и вскоре вернулась с кувшином воды. Налив немного в фаянсовую чашу, она предложила Федре помочь раздеться.

– Ваш муж… bello elegante[2 - очень элегантный мужчина (ит.).]**, – заметила она, расстегивая крючки на спинке платья.

«Он мне не муж», – безмолвно возразила Федра. Не имеет значения, что подумают хозяева гостиницы. Эллиот прав в одном. Эта поездка значительно упростится, если все будут думать, что они женаты. Она уже заметила разницу. Вместо легкого презрения, с которым она сталкивалась всю жизнь, на шхуне и в гостинице к ней относились с уважением.

К тому времени, когда Федра устроилась на новом месте, сгустились сумерки. Хозяйка гостиницы собралась уходить, когда в дверях появился Эллиот. За последнюю неделю он весьма поднаторел в местном диалекте и смог дать женщине пространные указания.

– Что вы ей сказали?

– Что мы будем обедать на свежем воздухе, в саду. Кроме того, я распорядился, чтобы нам приготовили ванны перед сном. Как насчет того, чтобы спуститься вниз? Не считая хлеба с сыром, которыми мы перекусили на шхуне, мы весь день не ели.

– Хорошо. Я присоединюсь к вам через несколько минут.

Дверь закрылась. Федра не двигалась с места, ожидая, пока рассеется ощущение его присутствия, воздух станет нормальным, а уединение полным. Это заняло больше времени чем можно было ожидать.

Во всем виновата прошлая ночь, решила она. Их близость была слишком страстной. Эллиот взял больше, чем она хотела дать. Тот факт, что она четко определила границы дозволенного, не помешал ему зайти дальше. Он сознательно воспользовался преимуществом, которое давал ему его опыт, и Федра вынуждена была признать, что оказалась беспомощной перед его натиском.

Она огляделась по сторонам. Судя по всему, это была лучшая комната в гостинице. Мебель украшал резной узор, представлявший собой сельский вариант искусной резьбы, распространенной в Неаполе. Кровать обрамляли бледно-голубые драпировки, на дощатом полу, лежал вязаный коврик с цветочным орнаментом.

Внезапно Федра почувствовала, что проголодалась. Обед в саду показался ей отличной идеей, как и ванна, которая ожидала ее позже. Эллиот предусмотрел все ее нужды, и при желании она могла бы закрыть глаза на мотивы, которыми он руководствовался. В конце концов, он заботится о ней, как и полагается мужчине в подобной ситуации, и любая другая женщина была бы в восторге. Возражать против этого значило бы поступить невежливо и быть неблагодарной.

Беда в том, что Федра знала, чем все обернется, если она позволит этим мотивам возобладать. Опасность исходила не столько от Эллиота, сколько от нее самой. Весь мир словно сговорился сделать все, чтобы убедить женщин жить обычной жизнью, в соответствии с общепринятой моралью. Иногда быть не такой, как все, было мучительно трудно. Много раз Федра чувствовала себя такой одинокой, что начинала сомневаться в своей правоте. Плыть против течения – утомительное занятие, и если мимо проплывает лодка, хочется забраться на борт.

К тому же, если мужчина, предлагающий помощь и защиту, красив, богат, умен и страстен, легко прийти к выводу, что ты плывешь не в том направлении. Пройдет немало времени, прежде чем ты поймешь, что совсем разучилась плавать.

Присев к туалетному столику, Федра расчесала волосы и уложила их в тяжелый узел на затылке исключительно ради Эллиота, чтобы он не испытывал смущения из-за ее эксцентричности, если в саду обедают и другие постояльцы. Затем достала из саквояжа шляпку и пришпилила ее к волосам.

Она помедлила, глядя в зеркало. Эта небольшая уступка во внешнем виде далась ей легко. Федра знала, почему поступает так, а не иначе. Подобные жесты не меняли ее сущности. А вот изменения, носившие глубинный характер, были менее заметны, и выбор не столь очевиден.

Ее мысли переключились на мужчину, ожидавшего в саду. Такого красивого и притягательного, что искушение сыграть с ним супружескую пару казалось почти неодолимым. Уставшая часть ее души жаждала, чтобы кто-нибудь взял на себя ее заботы хотя бы на ближайшие дни. Неужели она не может отказаться от борьбы на пару недель, чтобы снова взяться за оружие по возвращении в Англию?

Перед ее мысленным взором предстало очаровательное лицо матери со скептически выгнутой бровью. Артемис никогда не требовала от дочери, чтобы та следовала ее путем. Она просто объяснила, что женщина теряет и что приобретает, выбрав свободу. Она также предупредила, что любые полумеры, любые попытки сочетать независимость с респектабельностью обречены на неудачу. Общество никогда не допустит подобного компромисса. Все его законы, гласные и негласные, направлены на то, чтобы заставить женщину жить в соответствии с общепринятой моралью.

Что ж. Пусть в этой стране их считают супружеской парой, но она не может допустить, чтобы Эллиот думал, что они женаты, пусть даже временно. Если она согласится подыграть ему, останется в проигрыше.

Закат солнца придал Федре особое очарование. Наступающие сумерки приглушили ее яркие краски и смягчили черты, настроив Эллиота на романтический лад. В саду пышно цвел кустарник, образуя вокруг веранды, где они сидели, благоухающую изгородь.

Они неторопливо ужинали, обсуждая посещение храмов Пестума, запланированное на завтра. С наступлением вечера Федра притихла. Эллиот догадывался, что ее мысли заняты тем, что последует, когда они поднимутся наверх. В ее глазах отражалось предвкушение, которое она безуспешно пыталась скрыть.

Постепенно остальные постояльцы покинули веранду, Хозяин гостиницы принес кофе, обслужив их с подчеркнутой почтительностью.

– Солнце давно село, и все разошлись, – заметил Эллиот. – Можете снять шляпу. – Он не знал, что подвигло Федру прикрыть голову – уступка приличиям или опасение получить солнечный удар. Но теперь ее дерзкие глаза прятались в тени полей, мешая ему видеть их выражение.

– Вы мне это разрешаете? Или требуете? – поинтересовалась Федра ироничным тоном, однако сняла шляпу и положила на соседний столик. – Что бы вы ни думали о сложившейся ситуации, не нужно обращаться со мной как с женой. Мне это не нравится.

Откуда такая уверенность? Она ведь никогда не была замужем. У нее и семьи-то никогда не было, даже в детстве.

Эллиот неопределенно улыбнулся, надеясь, что она примет это за согласие, и он продолжит наслаждаться ее обществом. Однако, судя по выжидающему взгляду, Федра рассчитывала на более конкретное подтверждение, намереваясь решить этот вопрос здесь и сейчас. Эллиот подозревал, что она не уйдет с веранды, пока не добьется своего.

– А как еще я должен обращаться с вами? Как с любовницей? Или случайной знакомой?

– Как с другом.

– То есть как прошлой ночью? Я буду просто счастлив обращаться с вами подобным образом как можно чаще. Если вы, конечно, позволите.

Румянец, вспыхнувший на ее щеках, не могли скрыть даже сгустившиеся сумерки.

– Не совсем так, как прошлой ночью. Именно это меня и беспокоит.

– Прошлой ночью вы не казались обеспокоенной. Но если вам что-то не понравилось, скажите, я постараюсь это учесть. Итак, как с вами обращаются друзья?

– Видите ли… Раз уж вы заговорили о прошлой ночи, нет никакой необходимости превращать интимные отношения в схватку, где есть победитель и побежденный. Суть не в подчинении и обладании. Совсем не обязательно испытывать глубокие чувства и вторгаться в душу партнера.

Она так увлеклась, что даже не заметила значения последних слов.

Эллиота неприятно поразила собственная реакция на ее упоминание о бывших любовниках. Хотя она фактически признала, что не испытывала к ним особых чувств, его пронзила ревность – чувство, несвойственное ему. Раздосадованный, он постарался запихнуть его подальше. Наверняка из всех чувств, которые мужчины, с точки зрения Федры, не имели права испытывать, ревность стояла на первом месте.

Ему удалось совладать с ревностью, но не до конца.

– Вижу, вы немало размышляли на эту тему, – произнес он, едва сдерживая гнев. – Однако ваша философия слишком сложна и рассудочна для моего понимания.

– Узнаю этот тон. Избавьте меня от вашей иронии, сэр. Мне следовало знать, что вы никогда не поймете, что можно предаваться наслаждению и при этом…

– Оставаться бесчувственной к тому, кто лежит рядом? Если мужчине ничего не требуется, кроме физического удовлетворения, он может купить продажную женщину. Вы очень щедры, ничего не требуя взамен, но, думаю, это говорит ваше невежество. Признайтесь, вы ведь никогда не просыпались со своими друзьями в одной постели? Готов поспорить, вы отсылали их прочь задолго до рассвета, чтобы никто не мог предъявить на вас права.

– Я не бесчувственная. Но я никогда никому не принадлежала, не связывала себя фальшивыми узами, порожденными страстью. И я не хочу, чтобы кто-то навязывал мне свою волю, пусть даже в самые интимные моменты.

Эллиот тоже этого не хотел, когда дело касалось других мужчин.

– Думаю, ваши так называемые друзья поняли, что в их интересах скрывать от вас свои истинные чувства и мысли, Только и всего.

Теперь рассердилась Федра. Что ж, если им все равно предстоит объясниться по поводу принципов, которые он, по ее мнению, нарушил прошлой ночью, то почему бы не сделать это сейчас?

– Речь идет не о каких-то болванах и подлецах, а об умных честных мужчинах. Просто они не такие, как вы. Только и всего, – произнесла она натянутым тоном, чеканя слова.

Мудрый мужчина на его месте отступился бы. Будь он проклят, если сделает это!

– Они такие же, как я, если, конечно, они мужчины. Мужчина не может перестать думать как мужчина только потому, что это не нравится его партнерше. Ваши друзья притворялись, чтобы добиться ваших милостей. Мужчины часто так поступают.

– Я бы заметила, будь они неискренни.

– Возможно, вы слишком увлекались, получая удовольствие и избегая глубоких чувств, чтобы что-либо заметить.

Федра на секунду онемела, шокированная подобной оценкой ее поведения прошлой ночью.

– Я надеялась… Но теперь вижу, что моя мать была права. В большинстве своем мужчины недостаточно цивилизованны, чтобы понять то, что я пытаюсь объяснить, и тут уж ничего не поделаешь. – Она взяла шляпу и встала. – Жаль, что мы не можем стать друзьями. Вы для этого не подходите.

Она повернулась и решительно зашагала через сад к дверям гостиницы. Королева сделала свой выбор. Эта конкретная пчелка может жужжать где-нибудь в другом месте.

Эллиоту и раньше приходилось принимать отказы от женщин. Обычно он это делал с почтительной иронией. Для него это ничего не значило, кроме краткого физического неудобства.

Но быть отвергнутым этой женщиной значило для него слишком много по причинам, которые ему не хотелось анализировать. Она снова бросила ему перчатку, и он не мог уклониться от вызова.

Этот тип совершенно невозможен! Как можно быть таким умным и одновременно таким тупым?! Как он смеет намекать, нет, не намекать, а говорить прямо, и даже не говорить, а обвинять, что в своих отношениях с друзьями она ничем не лучше продажной женщины?!

Федра бранила и проклинала Эллиота, пока шла к себе в комнату. Наверняка у него никогда не было друзей среди женщин. Должно быть, лорд Эллиот Ротуэлл имел дело только с любовницами и проститутками.

Федра схватилась за ручку двери своей комнаты. Он неисправим! Мало того, что она застряла здесь неизвестно на сколько времени, ей придется терпеть присутствие человека, один вид которого действует на нее самым раздражающим образом, заставляя ее сердце учащенно биться, стоит ему войти в комнату. Это не мужчина, а ходячее искушение. Стоит ей взглянуть на него, как у нее захватывает дыхание. Но она не позволит себе снова поддаться соблазну.

Федра распахнула дверь. Изнутри дохнуло влажным теплом. Служанка, хлопотавшая у очага, почтительно присела, а затем принялась наполнять медную лохань горячей водой из ведер, гревшихся на раскаленных углях.

Внезапно Федра ощутила усталость, накопившуюся за последние два дня. Казалось, от ее тела исходит запах, впитавшийся прошлой ночью. Терпкий и сладкий, он дразнил ее ноздри, напоминая о наслаждениях, которые она только что отвергла. Хорошо бы смыть эти воспоминания вместе с грязью!

Когда горничная закончила наполнять лохань, Федра отослала девушку и начала раздеваться. Она привыкла заботиться о себе сама и не нуждалась в помощи слуг. Каждым своим движением она словно заявляла, что не является изнеженной игрушкой, которую мужчина содержит ради собственных эгоистических целей. Федра Блэр – свободная и самостоятельная женщина, не связанная никакими условностями, не считая правил, которые она установила сама.

Она не сдержала блаженного стона, опускаясь в лохань, Горячая вода, как ни странно, охладила ее кожу. Тело расслабилось и обмякло. Крохотные волны успокоили гнев.

Хорошенько отмокнув, Федра распустила волосы и вымыла голову. Затем намылила тело, взбив душистую пену, и смыла ее чистой водой. Освеженная и отдохнувшая, чувствуя себя снова самой собой, она стояла в лохани, позволяя ночному ветерку обдувать ее тело, по которому стекала вода.

Впервые за последнее время она ощутила прохладу. Ощущение было таким приятным, что она решила продлить его и зачерпнула горсть воды, чтобы вылить ее на себя.

Щелкнула дверная ручка, и в комнату кто-то вошел, нарушив ее уединение. Федра замерла, потрясенная возбуждением, которое охватило ее тело и поколебало тщательно продуманные решения.

Она потянулась за полотенцем, лежавшим на табурете рядом с ванной, но ее опередила смуглая мужская рука.


Глава 14


Направляясь в комнату Федры, Эллиот был уверен, что она уже приняла ванну, и чуть было не ретировался, когда, открыв дверь, обнаружил, что ошибся. Не потому, что хотел пощадить ее скромность. Они уже миновали эту стадию.

При виде ее обнаженной фигуры у него пересохло во рту. Неподвижная и спокойная, она походила на статую. Время, казалось, остановилось, пока его взгляд скользил по совершенным изгибам ее спины и бедер, задержавшись на очаровательных ямочках чуть ниже поясницы. Она стояла, выпрямившись, горделиво расправив плечи.

Однако не вспышка желания заставила Эллиота помедлить, а чувство, более глубинное и примитивное. Инстинкт собственника, готового любой ценой защищать то, что он считает своим.

Это было непривычное чувство, как и ревность, которую он ощутил в саду. Непривычное и опасное. Эллиот вдруг осознал то, о чем старался не думать.

Он подошел к ней, и, пока любовался ее телом, Федра не шевелилась. Но когда Эллиот потянулся за полотенцем, она, словно испугавшись, с лихорадочной поспешностью попыталась схватить его.

На ее обнаженных плечах и протянутой руке сверкали капельки воды. Оба замерли, вцепившись в полотенце, как будто это был некий рубеж, разделявший их.

Инстинкт собственника снова заявил о себе. Она ведь не указала ему на дверь. Позволила не только войти, но и смотреть на нее. Она ничего не сделала, чтобы разрушить царивший в комнате чувственный настрой.

Федра сдалась, хотя и не осознала этого.

Эллиот отпустил полотенце. Федра схватила его и поспешно обернула вокруг себя, придерживая спереди. Затем перешагнула через бортик ванны и повернулась к нему.

От одного ее дерзкого взгляда можно было лишиться рассудка. Эллиот впервые понял мужчин, совершавших из-за женщин безумства.

Федра взглянула на его рубашку с закатанными рукавами, затем на брюки и босые ноги.

– У вас влажные волосы. Очевидно, вы тоже принимали ванну, – заметила она.

Федра повернулась к лохани, где еще пузырилась мыльная пена.

– Видимо, я слишком долго мылась.

Достаточно долго, чтобы стоять теперь перед ним, не имея ничего, кроме полотенца, которым можно прикрыть наготу.

Пропитавшись влагой, оно обрисовывало каждый изгиб ее тела.

Она шагнула к кровати, потянувшись к шнуру колокольчика.

– Надо позвать слуг, чтобы навели здесь порядок.

Эллиот перехватил ее руку, привлек к себе и прижался губами к ее плечу. От ее прохладной кожи исходил цветочный аромат.

Федра подавила вздох и попыталась сдержать чувственную дрожь, пронзившую ее тело.

– По-моему, я вас не приглашала.

– Увы.

– Думаю, нам не следует… – Она осеклась и тихо ахнула, когда он крепче обнял ее и принялся покрывать поцелуями ее шею.

– Вы пытаетесь меня соблазнить, – прошептала Федра.

– Ничего подобного. – Он еще крепче прижал ее к себе, лаская через влажное полотенце.

Она тихо рассмеялась:

– Это нечестно.

– Пожалуй. – Он принялся осторожно отгибать ее пальцы, придерживавшие полотенце на груди.

Но Федра лишь крепче вцепилась во влажную ткань. Несмотря на очевидное возбуждение, чувствовалось, что в ней нарастает протест. Эллиот скользнул руками под полотенце.

Федра задрожала, но не сдавалась.

– По-моему, я ясно сказала, что мы не можем быть друзьями.

– А я сказал еще в Неаполе, что не стремлюсь к этому. – Он снова попытался вытащить полотенце из ее пальцев. – Не упрямьтесь, мы оба хотим одного и того же, как бы вы это ни называли.

– Я называю это чертовски опасным искушением.

Эллиот снова поцеловал ее в шею. В его объятиях она казалась маленькой и хрупкой.

– Я хочу только провести с вами эту ночь.

– Я вам не верю. – Она не уточнила, в каком из этих двух утверждений сомневается. Возможно, в обоих.

Эллиот не стал спорить. Просто накрыл ее стиснутые пальцы своими, надеясь, что она прекратит сопротивление.

Если у Федры и были аргументы против подобного развития событий, они остались невысказанными. Постепенно ее тело стало податливым, пальцы разжались, и Эллиот понял, что она готова ответить на его страсть.

Полотенце соскользнуло вниз, и теперь ничто не препятствовало его ласкам. Ее гладкая кожа была прохладной, но источала внутренний жар, воспламенявший его кровь при каждом прикосновении. Эллиот накрыл ладонями округлости ее груди и принялся играть с упругими сосками, пока она не застонала. Склонив голову, Эллиот прижался губами к выемке у нее на шее, где лихорадочно билась жилка, свидетельствуя о силе ее желания.

Пожалуй, она слишком много думала о том, о чем думать не следует. Не стоит преувеличивать значение этой связи. В конце концов, она лишь получает и дарит наслаждение. Только и всего.

Это умозаключение было последней ясной мыслью, мелькнувшей в голове Федры. Эллиот быстро довел ее до состояния чувственной лихорадки, исключавшей всякую возможность разумно мыслить.

Пламя, которое он разжег в ее крови, уничтожило остатки здравого смысла, за который она пыталась цепляться. Как Федра ни напрягала свое затуманенное сознание, ей не удалось придумать ни одной разумной причины, которая заставила бы ее отказаться от этого мужчины.

За каждое наслаждение, которое Федра испытывала от близости с ним, стоило заплатить самую высокую цену, не думая об опасности.

Ей нравилось, что его руки делают с ней. Она упивалась медленными движениями его ладоней, скользивших по ее бедрам и животу, дразнящими прикосновениями его пальцев к ее груди. А тот факт, что она знала, что последует за этой прелюдией, делал наслаждение еще более изысканным.

Теперь, когда она сделала свой выбор, Федра чувствовали себя свободной. Бездумно, безрассудно, восхитительно свободной. После тщетных попыток противиться чувственному влечению капитуляция явилась для нее колоссальным облегчением, и она отдалась на волю чувств. У нее еще будет время подумать обо всем и взвесить все «за» и «против».

Почувствовав ее покорность, Эллиот повел себя не как соблазнитель, а как мужчина, который берет свое по праву. Федра не возражала. Ей было все равно.

Опустив веки, она наблюдала за его изящными руками, поглаживавшими ее соски. Федра выгнулась, подставив ему грудь и отчаянно желая большего. Все ее существо трепетало в предвкушении, не в силах контролировать эмоции, сводившие ее с ума.

Едва держась на ногах и прерывисто дыша, она попыталась повернуться в его объятиях, но Эллиот не позволил. Внезапно Федра почувствовала, что ее руки свободны, и отчаянно вцепилась в спинку кровати.

Оглянувшись, она увидела, что он раздевается.

– Не двигайся, – сказал он. – Ты очень красива в такой позе.

Федра закрыла глаза, сдерживая новую вспышку желания. Его примитивная сила пугала ее, сигнализируя об опасности.

Эллиот быстро избавился от одежды и шагнул к ней. Не успел он прикоснуться к ней, как Федру пронзила дрожь возбуждения. Его ладони легли ей на плечи, скользнули вниз по рукам, затем двинулись в обратном направлении.

– Не поворачивай головы. Оставайся в такой позе, что бы я мог видеть твое лицо.

Вопреки ее ожиданиям они не легли в постель, а остались там, где были. Руки Эллиота были везде, доводя ее до безумия. Лишь когда она начала стонать, инстинктивно выгибая спину и приподнимая бедра, он снова заключил ее в объятия.

Одной рукой он обнял ее, обхватив ладонью округлость груди. Другая рука скользнула вниз, в сокровенную расселину, пульсировавшую у нее между бедрами. Никогда в жизни Федра не испытывала ничего подобного. Наслаждение нарастало, становясь все более острым, нестерпимым. Когда наконец он вошел в нее, все ее существо жаждало завершения, но Эллиот продлил сладостную пытку, используя руки, чтобы возбудить ее еще сильнее.

Казалось, он точно знал, что ей нужно, приспосабливая свои движения к ее внутреннему ритму. Каждое мгновение этого невероятного восхождения он был рядом, направляя ее, даже когда напряжение внутри ее достигло предела и ее захлестнул поток блаженства.

Затем она снова оказалась в его объятиях, окруженная его теплом, прижатая к его влажному от пота телу. В наступившей тишине, где еще не отзвучало эхо ее восторженных криков, она слышала его тяжелое дыхание и чувствовала гулкие удары его сердца, бившегося в такт с пульсацией в ее теле.

Лежа рядом с Федрой, Эллиот наблюдал, как сквозь щели в ставнях начинают пробиваться лучи света. Скоро она проснется, и они отправятся осматривать храмы.

Будь его воля, он предпочел бы провести весь день в постели. Эллиот уже видел комплекс храмов, сохранившийся в этом форпосте древних греков. Руины Пестума служили иллюстрацией к тому, как изменялись эстетика и пропорции античных храмов во времени. Здесь было все – от тяжеловесной базилики, украшенной портиком с колоннами, до более изящного храма Геры.

Он уже видел эти руины, а Федра нет. Конечно, она не возражала против того, чем они занимались ночью, даже когда Эллиот потянулся к ней в последний раз, и они неспешно соединились, не переставая разговаривать. Однако едва ли они согласится продолжать в том же духе сутки напролет, как бы ему этого ни хотелось.

Пожалуй, им следует договориться о некоторых вещах, решил Эллиот, хотя и не представлял, о чем именно. Их отношения с Федрой нельзя было назвать обычной связью. В любом другом случае он мог рассчитывать хотя бы на временную верность, основанную на определенном взаимопонимании и договоренностях. К любой другой женщине он знал бы, как относиться.

А как относиться к Федре? Как к любовнице, возлюбленной? Она отвергла бы любой из этих ярлыков, впрочем, ни, один из них ей не подходил. И все же Эллиот не отказался бы продолжить эти отношения. Он бы с удовольствием одел ее в платья, достойные ее красоты, и окружил слугами, которых она не могла себе позволить.

Как к жене? Ни в коем случае, если он не хочет нарваться на ссору, хотя, возможно, это самое точное определение.

Как к доступной женщине, грешнице? Возможно, в обществе ее считают такой, но те, кто ее знает, не станут судить ее так строго.

Как к другу?

Эллиот примерил это слово к себе. Это был единственный статус, который Федра допускала для мужчин в своей жизни. Ночь настроила его на примирительный лад, и он, в свою очередь, попытался примерить это слово к ней.

Примитивная сущность, обитавшая у него внутри, пребывала в сытости и довольстве и по этой причине не отозвалась гневным рыком. Однако это не помешало ей заявить о себе более твердо и уверенно, чем в первый раз. Эллиот не мог игнорировать этот собственнический импульс, запрещавший даже думать о Федре как о друге. В дружбе было меньше определенности, меньше потребности в другом человеке и больше свободы.

Федра шевельнулась и потерла глаза. Приоткрыв их, она скользнула взглядом по их телам, образовывавшим выпуклости под одеялом, затем повернулась на бок и посмотрела на него.

– Придется поторопиться, если мы хотим осмотреть руины до полуденной жары, – сказала она.

– Можно отложить это на завтра.

Федра протянула руку и прошлась пальцами по его голой груди.

– Лучше сделать это не откладывая, пока ты не лишил меня последних сил.

Ее игривое настроение до смешного обрадовало Эллиота. Как и явный намек на то, что она не намерена прерывать их связь, как только они встанут с постели. Впрочем, он этого в любом случае не допустит.

– Эта ночь была настоящим безумием, – заметила Федра.

– В лучшем смысле этого слова.

– Как по-твоему, это солнце так действует на англичан, когда они приезжают сюда? У наших соотечественников уже сложилась традиция вести себя за границей в высшей степени странно, позабыв об английском здравом смысле. Ослепленные таким количеством солнечного света, мы лезем напролом, не подготовленные и не приспособленные к его воздействию.

– Мне не требуется средиземноморское солнце, чтобы желать женщину, тем более такую, как ты, Федра, – возразил Эллиот.

Впрочем, в ее наблюдениях было больше смысла, чем он согласился бы признать. Рядом с ней он находился на грани безумия, его поступками двигала страсть. И теперь он пожинал плоды этого безумия. Пойти на поводу у собственных прихотей в ущерб чувству долга и ответственности было ему несвойственно. Но чувства, которые возбуждала в нем Федра, не имели ничего общего с тем, что он обычно испытывал к женщинам.

Федра улыбнулась, но ее мысли были заняты чем-то другим. Возможно, она тоже пыталась найти определение ночной вакханалии.

– Пожалуй, ты прав. Дело не в солнце. А в удаленности от дома, от собственного прошлого, от долга – от всего, что формирует нас. Оказавшись вне привычного окружения, человек становится другим и спешит воспользоваться представившейся свободой. Возможно, иностранцы, приезжающие в Лондон, тоже ведут себя не так, как на родине.

– И возможно, объясняют собственное безумие туманами и дождями.

Федра рассмеялась и перевернулась на спину. Взгляд Эллиота прошелся по изящным складкам, образованным простыней вокруг ее груди и живота.

– Ты не боишься зачать ребенка? Вчера я был довольно беспечен, но впредь нам следует подумать о мерах предосторожности.

Ее ладонь скользнула на живот и замерла там.

– Зачем? Если окажется, что я беременна, я выращу ребенка, как моя мать вырастила меня. Для женщины вполне естественно рожать детей.

Конечно, Артемис Блэр родила и вырастила Федру, но она была практически замужем за Ричардом Друри. А их с Федрой отношения никак не оформлены.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я откажусь от собственного ребенка?

Ее смех был слишком душевным, чтобы сойти за насмешку.

– Ты? О нет! Ты этого не сделаешь, даже если бы я попросила. Скорее будешь досаждать мне своей назойливостью. Впрочем, до сих пор, к несчастью, так и не удалось забеременеть, я уже потеряла надежду.

Похоже, она совсем не боится беременности. Столь неожиданный взгляд на этот предмет напомнил Эллиоту, что Федра живет в совсем другом мире и не похожа на других женщин. Любовница, жена, грешница, друг? Сколько бы он ни примеривал эти слова к Федре, ни одно из них не отражало ее сущности.

Эллиот приподнялся на локте и накрыл ее своим телом, наслаждаясь шелковистым теплом ее кожи.

– Думаю, – сказал он, глядя в ее смеющиеся глаза, – нам не следует противиться нашим желаниям. Давай позволим тебе быть такими же безумными, как наши соотечественники. Насладимся свободой под этим чужеземным солнцем, пока не придет время возвращаться в Неаполь.

Он прошелся кончиками пальцев по изящной линии ее щеки и почувствовал, как она едва заметно кивнула.

Склонив голову, Эллиот прижался губами к ее губам, не имея намерения получить то, что обещал ее кивок, прямо сейчас. Это был первый случай в его жизни, когда он поцеловал женщину, не ожидая и не требуя большего.


Глава 15


– Я потрясена, Эллиот. Прошлая неделя тоже была незабываемой, но превосходит все ожидания.

– Это превосходит только то, что ты уже видела, но далеко не все.

Они обменялись понимающими взглядами, как любовники, которые хорошо знают друг друга. Конечно, она имела в виду только остатки античных поселений, которые они уже посетили. И Пестум с его величественными руинами, и Амалфи, столь живописный, что казался созданным рукой художника, служили лишь отправной точкой для других, более потрясающих впечатлений.

Они задержались в Амалфи, очаровательном городке на берегу моря, дольше, чем это было необходимо, прежде чем отправиться по суше в Помпеи. Но даже это короткое путешествие на север Эллиот организовал так, что оно заняло три дня, хотя весь путь можно было проделать за одни сутки.

Прошлую ночь они провели в крохотной деревеньке, занимаясь любовью с какой-то отчаянной страстью. Возможно, оба понимали, что этой ночью закончится интерлюдия, которую они себе устроили. Проснувшись утром, Федра вдруг ощутила печаль. Впереди их ждали Помпеи и вместе с ними реальный мир, которого они старательно избегали.

Даже в улыбке ее тайного любовника она заметила грусть. Возможно, ей показалось, но взгляд Эллиота стал более серьезным и глубоким, чем в предыдущие дни, наполненные беззаботным весельем.

Он приехал в Помпеи из-за своей новой книги, однако Федра сомневалась, что его исследования были единственной причиной задумчивости, в которую он впадал время о времени.

– Подумать только, здесь проезжали колеса римских колесниц, – сказала она, коснувшись мыском туфли глубокой колеи в утрамбованной почве. – Мне нравится даже пыль, потому что эту же пыль здесь вздымал ветер две тысячи лет назад.

Эллиот взял ее под руку и повел к одному из зданий.

– Здесь находилась пекарня. Во многих отношениях она выглядит так же, как подобные заведения в наши дни.

Они вошли внутрь. Вдоль стен располагались глубокие ниши, предназначенные для печей. Нетрудно было представить себе людей, трудившихся здесь, и покупателей, приходивших за хлебом. Федра ощутила трепет, вообразив их ужас, когда Везувий начал извергать облака пепла, и отчаяние, когда он засыпал город, похоронив Помпеи и их население.

По раскопанным улицам бродили туристы – группами и поодиночке. Большинство – в сопровождении гидов, но Федра не нуждалась в их услугах. У нее был собственный гид в лице Эллиота Ротуэлла.

Они добрались до края раскопок. С окончанием сиесты работы возобновились. Выстроившись в цепочки, рабочие передавали друг другу корзины с землей, вскрывая погребенные под ней античные постройки. Другие катили тележки, вывозя землю за городские стены. Город медленно, квартал за кварталом, восставал из небытия.

– Полагаю, они записывают все свои находки, – заметила Федра. – Насколько я понимаю, это стандартная процедура при проведении раскопок.

– В прошлом раскопки велись исключительно в поисках ценностей, но теперь документируется все, что находят, вплоть до осколков керамики и кирпичей.

– А то, что находили раньше, как-нибудь документировалось?

– Монархи обычно ведут счет своим сокровищам, а короли Неаполя долгое время считали Помпеи своей собственностью. Конечно, отчетность, которая велась последние лет сто, далека от научной, но все сколько-нибудь значимое занесено в журналы.

Прохаживаясь вдоль края свежевырытой траншеи, Федра услышала легкое постукивание. Она чуть не забыла захватить с собой камею этим утром и вспомнила о ней, лишь когда Эллиот ушел, оставив ее собирать вещи.

И все из-за наслаждения, которое она получала с этим мужчиной. Теперь камея, засунутая в глубокий карман платья, постукивала ее по бедру, напоминая о себе: «Тук-тук-тук. Не забывай, зачем приехала сюда».

Наверное, Эллиот испытывает нечто подобное. У него были свои причины явиться сюда. Интересно, сколько ему понадобится времени, чтобы переключиться на другие цели, после того как он закончит исследования здесь, в Помпеях?

Жаль, что она не может облегчить его задачу. Когда они встретились в Неаполе, ее возмутила его уверенность, что она должна изменить мемуары. Он вел себя так, словно его долг по отношению к его отцу важнее, чем ее обязательства перед ее отцом. Но теперь ей было тошно думать, что ее чувство долга углубит пропасть, готовую разверзнуться между ними.

Солнце клонилось к западу. Вечерние тени удлинились, придавая особое очарование окружающему ландшафту.

Они замедлили шаг, остановившись на краю раскопок.

Федра задумалась. Вероятно, их отношения продлятся еще несколько дней. По крайней мере, до возвращения в Неаполь. Но это будет уже не то. Они не смогут и дальше притворяться, будто вправе распоряжаться своей жизнью и свободны от всех обязательств. А она больше не сможет пренебрегать своими принципами.

– Тебе следует разыскать управляющего, – сказала она.

– Ты же хотел заняться здесь своими исследованиями.

Эллиот медлил с ответом. Федра молча ждала, остро ощущая его близость. Это было не просто физическое возбуждение, а некое всеобъемлющее чувство, которое пронизывало все ее существо, возвещая, что их мысли сосредоточены друг на друге. Это была та же мучительная смесь восторга и печали, которая охватила ее утром, когда она проснулась.

– Да, пожалуй, пора. – Он взял ее за руку. – Пойдем. Я представлю тебя. Возможно, он знает о научных трудах твоей матери.

Рабочие не выразили протеста, когда Эллиот повел Федру через раскопки. Однако прекратили работу, наблюдая за ними. Эллиот понимал, что их внимание привлекла его спутница. Шляпа не скрывала ее рыжих волос и красоты. Федру трудно было не заметить, хотя она и приложила некоторые усилия, чтобы сделать свой наряд менее эксцентричным. Когда она явилась на прием у Алексии, модно одетая, то приковала к себе взгляды всех мужчин.

К ним приблизился мужчина в запыленной одежде, однако, судя по шляпе и сюртуку, он не был простым землекопом. Его темные глаза оценивающе прошлись по паре, вторгшейся на территорию раскопок, и на его губах появилась улыбка. Очевидно, он решил продемонстрировать любезность, а не строгость.

– Buongiorno, signore.[3 - Добрый день, синьора (ит.).] Мадам. – Он слегка поклонился. – Вы англичане?

– Да. Прошу прощения за вторжение. Я лорд Эллиот Ротуэлл, а это… – Эллиот запнулся на словах, которые так легко соскальзывали у него с языка в последние дни. Одно дело – называть Федру своей женой, разговаривая со скромными хозяевами гостиниц, и совсем другое – представить ее в этом качестве человеку, принадлежащему к более привилегированному сословию. – Это мисс Федра Блэр. Мы ищем Микеле Ардити, управляющего раскопками. В музее его нет, и мне сказали, что он должен быть здесь.

– Это я. Рад встрече, лорд Эллиот. Вы оказали нам честь своим визитом. Синьор Гринвуд еще на прошлой неделе предупредил меня о вашем прибытии, и я опасался, не случилось ли чего. Жаль, что вы не застали меня в Портиси и проделали такой путь понапрасну.

– Не совсем, – возразил Эллиот. – Мне всегда нравилось в Портиси.

Это была его первая встреча с Ардити. В прошлый раз, когда Эллиот посещал Помпеи, управляющий находился в отъезде. Он производил впечатление приятного человека, достаточно уверенного в своем положении, чтобы держаться приветливо, но без подобострастия.

Ардити широким жестом указал на раскопки:

– Здесь много нового и интересного. К сожалению, не которые находки не предназначены для женских глаз, да и местность довольно опасная. – Он задержал взгляд на Федре. – Синьор Гринвуд написал мне, что вы тоже приедете. Вы дочь Артемис Блэр?

– Да.

– Я знаком с ее переводами Плиния. Возможно, они уступают лучшим итальянским переводам, но для англичанки совсем неплохо.

Федра кивнула, принимая эту сомнительную похвалу.

– Я бы охотно взглянула на находки, которые предназначены для женских глаз. А потом могла бы подождать в здешней гостинице, пока лорд Эллиот осмотрит все остальное.

Ардити нашел эту идею превосходной и лично провел экскурсию по последним раскопкам.

Они обошли вокруг храма Фортуны и других руин возле форума и потратили немало времени, разглядывая жилые кварталы на виа ди Меркурио, вызвавшие большое волнение среди историков. Затем Ардити повел их к дому Фавна и долго рассказывал Федре о его назначении, пока целая армия мужчин усердно расчищала стены.

Когда они вышли из дома, Ардити подозвал одного из рабочих и отправил его куда-то с поручением.

– Я послал за Николо д'Апудзо, главным архитектором раскопок, – объяснил он. – Он покажет вам все, что вы захотите посмотреть, лорд Эллиот. Можете оставаться здесь до темноты, когда раскопки закрываются, и приходить сюда, когда пожелаете. Но считаю своим долгом предупредить вас, что местные гостиницы вряд ли устроят мисс Блэр. С вашего разрешения я провожу ее до Портиси. Вы можете заехать за ней в музей, когда освободитесь, и я расскажу вам, где можно снять комнаты, куда более приемлемые для вас обоих.

План Ардити всех устроил. Вскоре прибыл архитектор. Перепоручив Эллиота его заботам, Ардити предложил Федре руку. Эллиот проводил их взглядом, отметив, что управляющий не скрывает своего восхищения женщиной, оказавшейся под его опекой. Его цветистые комплименты можно было слышать даже на расстоянии.

Эллиота позабавил укол ревности, который он испытал, наблюдая за ухаживаниями Ардити. Пора научиться закрывать эту дверь, иначе он не запомнит ни слова из того, что слышал сегодня. Вопрос в том, осмелится ли он когда-нибудь оставить ее открытой.

Портиси представлял собой скопление великолепных вилл к западу от Везувия, построенных в классическом стиле, ставшем популярным в прошлом столетии. Словно кто-то собрал английские загородные дома и расположил их вдоль дороги, ведущей к морю.

Ардити предложил Федре провести ее по музею. Она не стала отказываться. Следуя за ним, она ждала удобного момента, чтобы задать ему интересующие ее вопросы, пока он увлеченно рассказывал истории находки того или иного артефакта.

Ардити растянул экскурсию, насколько это было возможно, но в конечном итоге она закончилась. Эллиот так и не приехал в музей, хотя до наступления темноты оставалось не более часа. Ардити устроил настоящий спектакль, отметив этот факт, и предложил ей выпить кофе у него в кабинете.

Уважающая приличия женщина наверняка не приняла бы подобное предложение. Но у Федры было собственное представление о приличиях.

– Лорд Эллиот говорил, что вы управляете всем комплексом, но, насколько я поняла, вы не занимаетесь раскопками как таковыми, – заметила она, когда они расположились в его просторном кабинете. Вдоль стен высились полки, заставленные образчиками античного искусства.

– Для ведения земляных и реставрационных работ у нас имеется штат архитекторов и других сотрудников. В мои непосредственные обязанности входят управление делами комплекса и руководство музеем, в котором мы сейчас находимся.

– Вы давно здесь?

– С 1807 года. Я был назначен Наполеоном. После его поражения и восстановления монархии меня попросили остаться на этом посту. При французах стиль нашей работы улучшился. Мы смогли внедрить импортные технологии в ведение раскопок. С возвращением Бурбонов ситуация изменилась. К сожалению, покойный король не оказывал нам поддержки. Восемь лет назад у нас осталось всего восемнадцать землекопов. Однако нынешний король заинтересован в возрождении города из пепла. Это наша история. Наше наследие.

Он продолжил в том же духе, рассказывая ей о методах раскопок и важной роли, которую лично он сыграл в превращении Помпеи в то, чем они стали. Все это время рука Федры покоилась на небольшом предмете, лежавшем у нее в кармане.

Когда его красноречие иссякло, Федра наконец смогла перевести разговор на то, что она хотела услышать от него на самом деле:

– Синьор Ардити, если позволите, я хотела бы узнать ваше профессиональное мнение по одному вопросу. Для меня это очень важно. Вряд ли кто-нибудь другой способен сделать это лучше вас.

Он слегка приподнял брови и поднял руки в уничижительном жесте:

– Разумеется, мисс Блэр, рад быть вам полезен.

Федра вытащила камею из кармана и положила ее на письменный стол.

– Мне сказали, что это древняя реликвия, найденная в руинах Помпей. Мне кажется, вы можете определить, так ли это.

Камея явно заинтересовала Ардити. Он долго смотрел на нее, затем взял в руки и подошел к окну.

– Откуда она у вас?

– Я предпочла бы не отвечать на этот вопрос.

Ардити нахмурился, разглядывая крохотные фигурки, изображенные на камее.

– К сожалению, должен сообщить вам, что это подделка. Правда, очень хорошая. Их довольно много, но нам так и не удалось выяснить, кто их делает. Я подозревал, что это дело рук одного из реставраторов, работавших здесь в прошлом. Но, кем бы он ни был, действовал он очень хитро. Изготавливал небольшие партии и сбывал их тайно, надо полагать, за неплохие деньги. Всегда найдутся нечистые на руку дельцы, готовые купить подобные вещи, не задавая лишних вопросов.

– Вы уверены, что это подделка?

– Настолько, насколько вообще можно быть уверенным в чем-либо.

Федре хотелось бы более однозначного ответа.

– Не могли бы вы объяснить, как вы догадались? Чтобы я не стала жертвой нечистоплотных дельцов в будущем.

– Это моя профессия. Для предмета, пролежавшего столько времени в земле, барельеф выглядит слишком гладким и безупречным. То же самое с оправой: на золоте должны быть вмятины и царапины. Но главное даже не в этом. Я уже двадцать лет надзираю за раскопками. Мы делаем все возможное, чтобы не допустить утечки ценностей, обнаруженных в пределах отведенной нам территории. Каждая находка документируется и заносится в каталог. Ни один предмет не покинет Помпеи, если только я лично не перевезу его в музей или не отправлю в Неаполь.

– А что, если эта камея была найдена до вашего появления здесь? Когда раскопки велись менее научными способами?

– Это ценный предмет. В те времена изделия из керамики, особенно осколки, могли попасть в отвалы или уйти на сторону. Но не драгоценности. Рабочего, укравшего подобную вещь, отправили бы на виселицу. Это подделка. Сожалею, если разочаровал вас.

Федра протянула руку. У Ардити был такой вид, словно ему не хочется расставаться с камеей, но после небольшой заминки он вложил ее в ладонь Федры.

Ардити бросил взгляд в окно:

– А вот и лорд Эллиот. Надо будет напомнить ему, что только красное вино способно промыть горло от пыли. В Помпеях даже пыль не такая, как в других местах.

Эллиот решил последовать совету Ардити и налегал на красное вино, пока они с Федрой обедали в гостинице в Портиси, где сняли комнаты.

Среди постояльцев было немало англичан. Они жили в роскоши, посещая раскопки и наслаждаясь гостеприимством неаполитанских аристократов, спасавшихся здесь от городской жары.

На сей раз Эллиот снял две комнаты и не стал выдавать Федру за свою жену. Хотя он не встретил в гостинице ни одного знакомого, нельзя было исключить, что кто-нибудь из соотечественников узнает его или Федру Блэр с ее необычной внешностью.

Впрочем, последнее было не столь очевидно. К обеду Федра спустилась в голубом платье. Как она объяснила, это было единственное нормальное платье в ее гардеробе. Кроме того, она уложила волосы в прическу, более модную, чем простой узел, который она носила в Пестуме. Для Федры Блэр трудно было придумать лучшую маскировку, чем выглядеть как все. Эллиот подозревал, что именно этого она и добивалась.

– Ты узнал, что хотел? – поинтересовалась Федра.

– Да, но думаю вернуться туда завтра. – Он действительно много узнал. Ему удалось выбросить Федру из головы и переключиться на его другую страсть. Этому немало способствовала оживленная дискуссия, в которую втянул Эллиота его гид, интересуясь его мнением и оспаривая происхождение некоторых артефактов.

Приятно было снова заняться исследованиями. Он слишком долго пренебрегал ими, очарованный Федрой. Такое произошло с ним впервые, свидетельствуя о власти, которую приобрела над ним эта незаурядная женщина. Сегодня, однако, эта часть его натуры пробудилась ото сна и принялась за дело. Он ушел с раскопок умиротворенный, чувствуя себя в большей степени самим собой, чем когда-либо за последние недели.

– А ты? Полагаю, ты тоже узнала то, что хотела.

– Почему ты так решил?

– Ты приехала сюда с определенной целью, и судьба предоставила тебе возможность задать вопросы человеку, который может ответить на них со знанием дела. Не думаю, что ты упустила шанс.

– Да, я задала ему несколько вопросов. И получила ответы.

– Они касаются мемуаров?

Лицо Федры вытянулось, словно ее огорчило упоминание о мемуарах, и Эллиот вдруг понял, что за последние недели они впервые заговорили о них.

– Моя мать оставила мне камею, найденную, по ее словам, на раскопках Помпеи, – пояснила она. – Но если верить мемуарам отца, это подделка, проданная ей мужчиной, которого он считал ее любовником. Мне необходимо проверить данный факт. От этого зависит стоимость камеи.

– Ты полагаешь, если она окажется поддельной, то можно верить и остальному, что написал твой отец о любовнике твоей матери?

– Да.

– В таком случае я надеюсь, что она настоящая, ради твоего блага.

– К сожалению, синьор Ардити уверен, что это искусная подделка, изготовленная в наше время. Подобные вещицы периодически всплывают на рынке древностей.

Она зачерпнула ложкой мороженое и отправила в рот.

– Матиас назвал мне имена двух мужчин из числа знакомых моей матери, которые занимались торговлей произведениями искусства. Скорее всего, она приобрела эту подделку у одного из них. Хотя, конечно, могли быть и другие. Мой отец пишет о шайке мошенников. Во множественном числе.

– Будет непросто определить, кто это был.

– Как-нибудь справлюсь. Но в данный момент меня интригует другое. Сам Ардити. Почему-то я ему не верю.

– Ты приехала в Помпеи за экспертизой. Показала камею одному из лучших экспертов в мире. Почему же ты ему не веришь?

– Он встревожился, когда увидел камею. И у него есть веские основания для лжи. Если камея была украдена, ответственность лежит на нем. В его интересах утверждать, что ничего не пропало, по крайней мере, за последние двадцать лет.

Эллиот удивленно наблюдал за ней. Федра с такой решимостью искала доказательства, но теперь отвергала их. Возможно, ей не хотелось расставаться с мыслью, что камея представляет ценность, а может, она не хотела признавать, что Артемис одурачили.

– Федра, надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы обвинять Ардити в этом.

– Я не собираюсь никого обвинять. Я хочу узнать правду.

– И в поисках правды ты готова делиться своими подозрениями с каждым встречным? Совсем не обязательно обвинять человека, чтобы опорочить его доброе имя. Достаточно намекнуть.

Федра опустила взгляд, уставившись на остатки мороженого, таявшего в вазочке. Эллиот терпеть не мог, когда она принимала такой вид – словно жена, которая обиделась на мужа и замкнулась в себе.

Впрочем, не совсем. Когда она подняла повлажневшие глаза, в них отразилась мольба: «Не сейчас. У нас еще есть время. Немного времени, прежде чем мы начнем выяснять отношения и ссориться из-за чьих-то добрых имен».

Ее печаль тронула Эллиота. Он сожалел о своих словах и предпочел бы, чтобы в их распоряжении была целая вечность, а не несколько дней.

– Извини, Федра. Давай постараемся не возвращаться к старым спорам и не затевать новые, пока есть такая возможность. Может, итальянское солнце и сделало меня безрассудным, но мне не хочется выходить из этого состояния раньше, чем это станет необходимым. Рассказать тебе, что имел в виду Ардити, когда говорил, что некоторые находки не предназначены для женских глаз?

Федра приняла его предложение с лукавой улыбкой, сменившей выражение печали.

– Могу себе представить. Ведь я видела закрытую часть королевской коллекции.

– Не уверен, что неапольская коллекция может соперничать с фресками, которые пока еще остаются на стенах Помпей. На меня они произвели сильное впечатление. Не думаю, что простое описание способно воздать им должное.

– Именно поэтому меня так бесят все эти ограничения, установленные для женщин. Мы не дети. Мужчинам нравится считать нас тепличными созданиями, которые будут оскорблены или шокированы, но нас не так-то просто шокировать. По-моему, несправедливо, что мне не позволяют взглянуть на эти фрески. Ты согласен?

Эллиот поднялся и протянул ей руку:

– В высшей степени несправедливо. Слова бессильны описать фрески, но, возможно, наглядная демонстрация удовлетворит твое любопытство.

Федра ни секунды не колебалась. Никто, кроме Эллиота, не заметил бы предвкушения, вспыхнувшего в ее глазах. Он всегда чувствовал, когда в ней загоралось желание, и с энтузиазмом откликался на него.

Они поднялись в его спальню. По своим размерам и обстановке она существенно отличалась от непритязательных помещений, где они останавливались до сих пор. Они неотвратимо возвращались к своей привычной жизни даже в том, что касалось мебели и удобств, окружавших их.

Эллиоту не было дела ни до чего, кроме страсти, которую он испытывал к Федре. Сегодня им удалось избежать ссоры, но вряд ли надолго. Слишком многое их разделяет, включая взгляды на их отношения, настоящие и будущие, на его права и ее свободу. Он по-прежнему не знал, как назвать эти отношения, и не рассчитывал, что она согласится с определением, которое он им даст.

Закрыв дверь, Эллиот подошел к прикроватному столику и зажег свечи в канделябре. Федра молча наблюдала за ним. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы он еще больше возбудился. Сегодня вечером она казалась сдержанной и уверенной, как в тот день, когда он впервые увидел ее в Неаполе. Очевидно, не только он вернулся к своей прежней сущности.

Впрочем, это только обостряло инстинкты, которые пробуждала в нем Федра. Ему хотелось заявить на нее свои права, удержать ее при себе, сделать своей собственностью. Однако в данный момент она казалась слишком независимой и искушенной для его душевного спокойствия. От нее исходил все тот же вызов: «Если между нами что-то произойдет, то лишь потому, что я это позволила».

Это означало, что в один прекрасный день, возможно, скоро, она этого не позволит.

К тому моменту, когда Эллиот зажег последнюю свечу, он был уже не в состоянии рационально мыслить. Федра ждала, готовая разделить с ним наслаждение. Дать ему то, что она хотела дать, и оставить при себе то, что она не собиралась делить ни с кем.

Эта мысль показалась Эллиоту невыносимой.

Но пока она принадлежит ему. По крайней мере, сегодня ночью.

Федра попросила его помочь ей расстегнуть крючки на спинке платья. Оно имело обычный фасон с присущими ему неудобствами.

Вопреки ее ожиданиям Эллиот не стал раздевать ее дальше, а отошел. Выскользнув из платья, Федра бросила на него взгляд. Он неторопливо избавлялся от одежды.

Сегодня вечером все было другим. Эллиот изменился. Не в худшую сторону. Просто изменился. Возможно, на его настроении сказались ожидания. Она сама не представляла, на что напросилась, согласившись на демонстрацию эротических сюжетов. Пожалуй, это было опрометчиво с ее стороны, ведь она не знает, что там изображено.

Федра рассеянно сняла чулки, продолжая наблюдать за ним. Его глаза сверкали от возбуждения, но это был не единственный огонь, пылавший в их глубине. Эллиот никогда не выглядел одурманенным страстью. Наоборот, страсть придавала ему опасный вид.

Достаточно опасный, чтобы она ощутила трепет. Это был интуитивный страх, который испытывает слабость перед лицом силы. Федра не обманывалась насчет этого чувства. Более древнее, чем руины, которые они посещали, оно сохранилось с незапамятных времен, когда не было городов и цивилизаций. Когда акт, который оба предвкушали, предполагал осложнения, отзывавшиеся эхом в их подсознании.

Эллиот первым разделся, но вместо того, чтобы помочь ей, молча ждал. Его пристальный взгляд нервировал Федру. Раздеваясь, она то и дело поглядывала на его обнаженную фигуру, застывшую в непринужденной позе в нескольких шагах от нее.


Наконец она избавилась от остатков одежды. Впервые за время их связи собственная нагота вызвала в ней робость. Повернувшись к нему, Федра ждала, пока он подойдет и заключит ее в объятия.

Эллиот не шелохнулся, продолжая смотреть не на ее тело, а в ее глаза. Его взгляд, жаркий и неотрывный, был непроницаем. Не знай она его так хорошо, могла бы встревожиться. Вместо этого ее пронзил трепет возбуждения.

– Ложись в постель, Федра.

Его командный тон отозвался в ее теле дрожью, но гордость возроптала. Похоже, Эллиот решил изображать из себя хозяина. Даже если на него так подействовали фрески, которые он сегодня видел, это чересчур.

– Вижу, ты решил обойтись без церемоний, – заметила она, пытаясь разрядить атмосферу.

Он не откликнулся на ее шутливый тон.

Федра забралась в постель. Видимо, решила она, сегодня все произойдет быстро. Это будет одно из тех яростных соитий, когда страсть граничит с насилием. Федра не возражала. Она измучилась от предвкушения и жаждала его ласк.

Эллиот не лег с ней рядом. Даже не поцеловал ее. Взяв ее за щиколотки, он повернул ее на бок.

Федру удивила эта поза.

– Это ты видел на фресках? – поинтересовалась она.

– Наберись терпения. Дойдет очередь и до фресок.

– Надеюсь, мне не придется долго ждать.

Напрасно она это сказала. В его глазах сверкнул мрачный юмор.

– Будь осторожна в своих желаниях. На фресках показано, как мужчины развлекаются с продажными женщинами.

– Не волнуйся, я все пойму правильно. Я же знаю, что ты не воспринимаешь меня в этом качестве. – Вообще-то Федра имела в виду не фрески. Ей не терпелось, чтобы они занялись любовью, не важно, каким способом. Он возбудил ее, однако бездействовал.

– Если бы я воспринимал тебя подобным образом, меня бы не тревожило будущее. К чему прятать продажную женщину от других? Я просто не стал бы с ней связываться.

Он озвучил ту странность, которую Федра чувствовала в нем сегодня вечером. Его искренность поразила ее. В Эллиоте всегда чувствовался инстинкт собственника, но обычно он справлялся с этим демоном.

Он развел ее ноги и, опустившись между ними на колени, принялся поглаживать ее кончиками пальцев. Эти легкие, почти невесомые прикосновения возбуждали в ней сладкий трепет. Федра закрыла глаза, потрясенная тем, как сильно он действует на нее, даже едва касаясь.

На смену пальцам пришли губы, осыпавшие легкими поцелуями внутреннюю сторону ее бедер. Эллиот согнул ее ноги в коленях, чтобы облегчить себе доступ. Он обращался с ее ногами как с чем-то прекрасным и обожаемым.

Все ее существо откликалось на эти изысканные ласки, особенно пульсировавшая жаркая пустота внутри. Когда его рука накрыла ее лоно, Федра не сдержала стон.

– Надеюсь, ты не собираешься останавливать меня, – произнес он, приподняв голову.

Федра поняла, что он имеет в виду. Она слышала о таких вещах. Наверное, она могла бы остановить его, но не хотела. Его ласки подготовили ее к вторжению его языка, но не подготовили к ощущениям, последовавшим за этим. Она стонала и металась в поисках облегчения и вскрикнула, когда оно наступило.

Открыв затуманенные глаза, она увидела, что он стоит рядом с кроватью. Он положил ее бедра себе на талию и вошел в нее, такой твердый и горячий, что ей хотелось плакать от благодарности. Напряженное выражение его лица обещало, что настоящий ураган еще впереди.

– Скажи, что принадлежишь мне сегодня ночью, Федра.

Она чуть было не согласилась. Почему бы и нет? Это всего лишь причуда охваченного страстью любовника. Утром он и не вспомнит об этом.

Однако его тон и огонь в глазах свидетельствовали о том, что он более чем серьезен. Его ласки были нацелены на неё большее, чем обладание ее телом.

Эллиот понял, что не дождется ответа, но не стал настаивать. Так или иначе, но он заявил на нее права и вряд ли она сможет утверждать, что ничего не случилось.

Федра читала при свете канделябра, горевшего на прикроватном столике. Время от времени она поднимала глаза от книги, чтобы полюбоваться мужчиной, которого ждала в его постели. Эллиот сидел за массивным письменным столом, который по его просьбе хозяин гостиницы велел принести в их элегантную спальню.

Казалось, он совсем забыл о ней, углубившись в документы, лежавшие перед ним на полированной поверхности стола, и делая пространные записи в своих дневниках.

Они пробыли в Портиси неделю. Днем Эллиот отправлялся в Помпеи, а Федра вела праздный образ жизни. Посещение раскопок оживило в нем историка. У него сложились дружеские отношения с Николо д'Апудзо, и пару раз тот обедал с ними. Остальные вечера они проводили как сегодня: Федра читала, а Эллиот что-то писал.

Складывалось впечатление, будто он не торопится вернуться в Неаполь. Федра полагала, что это связано с его исследованиями, которые, видимо, продвигались весьма успешно. Ее не смущало, что ее собственное времяпрепровождение лишено серьезной цели. Однако она не могла не отдавать себе отчета в том, что, хотя ей удавалось заполнить свой досуг, все ее занятия были не чем иным, как способом скоротать ожидание.

Его лицо с правильными чертами казалось совершенным, но это не умаляло его мужественности. Эллиот был прямой противоположностью изнеженным романтическим красавцам, пользовавшимся успехом в лондонском обществе. В выражении его лица непостижимым образом сочетались твердость, сосредоточенность и страстность. В темных глазах отражались глубины, говорившие об интенсивной деятельности ума, куда Федре не было доступа.

Как всегда за работой, он выглядел чуточку небрежно – с распахнутым воротом рубашки и взъерошенными волосами. По привычке он запускал пальцы в волосы и отбрасывал их назад, однако непокорная прядь снова падала на лоб, провоцируя очередной нетерпеливый жест.

В первую ночь в Портиси Федра, проснувшись, увидела Эллиота, который сидел за умывальником. Он отодвинул в сторону кувшин с водой, чтобы освободить место для чернильницы и бумаг. Федра сразу поняла, что он погрузился в собственный мир и ее вмешательство нежелательно.

Ей оставалось лишь ждать, как сейчас, пока он оторвется от своих бумаг и присоединится к ней. Ожидание могло затянуться до рассвета.

Впрочем, она ждала и других вещей со смесью страха и нетерпения. Больше всего она ждала, когда один из них произнесет слова, которые вернут их назад, в Неаполь. Работа над книгой была для Эллиота достаточной причиной, чтобы откладывать объяснение. Когда писателя захватывает поток вдохновения, глупо ставить на его пути плотину.

А вот у нее нет никаких причин задерживаться здесь. Не считая, конечно, Эллиота. Она так привыкла к его обществу и наслаждению, которое получала от их близости, что готова была ждать сколько угодно. Все это слишком напоминало супружескую жизнь, которую Федра отвергала. Но тепло его тела и сила объятий заставляли ее забывать обо всем, когда ожидание кончалось.

Вот и сейчас она забыла обо всех страхах и опасениях, увидев, что Эллиот встрепенулся. Она научилась распознавать признаки, свидетельствовавшие о том, что он возвращается в этот мир. Он слегка расслабился и откинулся в кресле, щекоча оперением пера подбородок. Сделав последнюю запись, он отложил перо и повернулся к ней. Непокорная прядь упала ему на лоб.

– Ты проснулась.

Он поднялся и подошел к кровати. Федра проснулась час назад.

– Не надо прерываться из-за меня.

– Я уже закончил.

– Хорошо пишется?

– На удивление. Я собирался делать просто заметки, но никак не думал, что напишу две главы.

– Очевидно, тебя вдохновляет близость к истории, которую ощущаешь здесь.

– Близость к истории не может соперничать с близостью желанной женщины. Я даже начал сомневаться, что когда-нибудь закончу эту книгу. Но оказывается, это можно успешно сочетать.

Последнее замечание не показалось Федре слишком лестным.

– Удовлетворенное желание притупляет страсть. Видимо, мне следовало заставить тебя приложить больше усилий, чтобы добиться меня.

– Я очень рад, что ты этого не сделала. Надеюсь, ты не сожалеешь об этом?

Сожалеет ли она? Федра не верила в подобные игры. В любом случае она не стала бы отрывать Эллиота от написания книги. Однако она не могла отрицать, что за эту неделю они слишком сблизились и чувствовали себя более чем уютно в обществе друг друга.

«Скажи, что ты принадлежишь мне сегодня ночью. И завтра. И все ночи, что мы проведем вместе». Одного наслаждения недостаточно, чтобы внушить ему подобные мысли. Он верит в это, хотя и не дождался от нее подтверждения. В чем-то он прав. Разве она не живет с ним как его любовница? Как его содержанка? И пока они остаются здесь, он может наслаждаться сознанием, что она принадлежит ему.

Ее удел в этой любовной связи – ждать. Прикосновений его пальцев, скользивших сейчас по ее лицу. Внимания этого красивого мужчины, наконец полностью сосредоточившегося на ней. Возбуждения, которое она испытывает сейчас.

Это возбуждение зарождалось где-то внутри, в глубине ее существа, и распространялось по всему телу, смешиваясь с ощущениями, почти нестерпимыми по своей силе. Но источник никогда не иссякал.

Порой, когда они лежали вот так, слившись в медленном поцелуе в предвкушении эротических уроков, которые он преподавал ей в последние ночи, она едва сдерживала слезы.

В такие мгновения Федра теснее прижималась к нему, не понимая, откуда берется эта иссушающая душу тоска.

Возможно, это сотворили с ней сами уроки. Древние фрески Помпей явились для Федры чувственным откровением. Как ученица, она была изначально поставлена в невыгодное положение, вынужденная подчиняться и привыкая наслаждаться собственной зависимостью. Эллиот не злоупотреблял своим положением ведущего, но это не делало ее менее ведомой.

Она крепче обняла его, прижимаясь лицом к его плечу и вдыхая его запах. Почему-то она знала, что запомнит это навеки. Спустя долгие годы, когда этот летний роман сотрется из его памяти, она сможет снова пережить эти мгновения.

Эта мысль утешила Федру, погасив охватившую ее панику. Она успокоилась и коснулась губами его уха.

– Мы не можем оставаться здесь вечно.

Эллиот не ответил. Федра решила, что он не расслышал ее прерывистый шепот. Но в следующее мгновение он обнял ее и крепко привлек к себе.

– Если хочешь, – сказал он, – можем вернуться в Неаполь.

Хочет ли она? Не настолько, чтобы ответить утвердительно.

– Просто я увидела то, ради чего приехала.

И узнала то, что хотела узнать. Оставалось еще несколько вопросов, которые она собиралась задать в Неаполе, но настоящие ответы, если они существуют, следует искать в Англии.

– А ты?

Его лицо приняло выражение, с которым он обычно работал над книгой.

– Летом Неаполь превращается в рассадник болезней. Я предпочел бы, чтобы ты подождала меня здесь, подальше от возможных опасностей.

– У меня есть в Неаполе дела, как и у тебя.

Он печально улыбнулся, поскольку знал, что их ждет в Неаполе. Федре даже показалось, что она заметила стальной блеск Ротуэллов в его глазах.

Этот разговор был неизбежен, но ему явно не хотелось продолжать его. Возможно, он надеялся, что если она останется здесь, то забудет, кто она и что должна делать.

Федра ждала, что он попросит ее изменить мемуары. Вряд ли когда-нибудь представится более благоприятный момент для подобной просьбы. Она даже хотела предложить ему это. Обещание отцу и финансовые потребности издательства казались чем-то далеким и незначительным, когда она смотрела Эллиоту в глаза.

Но Эллиот ничего не попросил. Вместо этого он поцеловал ее. Ни в этом поцелуе, ни во всем остальном, что он делал с ней этой ночью, не было и намека на просьбу.


Глава 16


Над Неаполем висел зной. Палящие лучи солнца заливали город, поднимая над заливом зловонные испарения. Июль был не лучшим месяцем для посещения этой жемчужины Средиземноморья.

Прижав к носу надушенный платок, Федра смотрела на улицы, проплывавшие за окном экипажа. Кучер остановился у особенно неприглядного перекрестка и обменялся гортанными репликами с прохожим. Вначале они звучали как приветствие, затем его тон стал более серьезным.

Эллиот поднял взгляд от книги и прислушался. Лицо его приняло озабоченное выражение. Он приоткрыл откидную дверцу и включился в разговор.

– Надеюсь, это не революция, – сказала Федра.

Эллиот повернулся к ней:

– Вспышка малярии. Летом здесь это обычное явление Тебе нельзя возвращаться в Испанский квартал.

– Комнаты у синьоры Сирилло хорошо проветриваются.

– Поедем в палаццо Калабритто. Сотрудники английского представительства наверняка знают, где можно снять безопасное жилье.

Он говорил уверенным тоном человека, который наметил план действий и считает его разумным. Подобный тон не располагал к спорам. И, разумеется, это был не тот тон, к которому она привыкла. В постели ей приходилось слышат нечто подобное, однако тон был тише и мягче, но такой же уверенный.

Учитывая, что Эллиот не спешил возвращаться в Неаполь, Федра ожидала попреков по поводу ее нетерпения, которое привело их в очаг эпидемии. Но он лишь выдержал паузу в ожидании ее возражений и, когда их не последовало, снова уткнулся в книгу.

Город казался пустынным. Очевидно, жара или малярия удерживали жителей от прогулок по улицам, примыкавшим к набережной. Миновав высокую арку, карета въехала во двор палаццо Калабритто и остановилась.

– Я подожду здесь, – сказала Федра. – Мое присутствие поставит тебя в неловкое положение.

– Меня не поставит, – отрезал Эллиот. – Тебе не следует так думать.

Если это и был упрек, то совсем не тот, которого она ожидала. Он продолжил более спокойным тоном:

– Если я пойду один, меньше шансов, что это превратится в светский визит. Так что, если хочешь, можешь остаться.

Несмотря на его тон, Федра была уверена, что Эллиот не намерен изображать из себя ее мужа. Более того, она не думала, что он считает, будто имеет на это право. Скорее всего, его поведение было вызвано реакцией на неопределенность, появившуюся в их отношениях по возвращении в Неаполь.

Она не стала напоминать ему, что она не из тех женщин, кто нуждается в опеке или кем можно командовать. В конце концов, что может быть естественнее, чем желание продлить сладкую иллюзию, которая ни к чему не обязывает, у которой нет ни прошлого, ни будущего? Возможно, в данный момент его хватка слишком крепка, но в конечном итоге он смирится.

И она тоже. А пока тоска, сжимающая ее сердце, делает ее слишком слабой, чтобы возмущаться или выяснять отношения.

Эллиот отсутствовал дольше, чем она ожидала. Федра не возражала, отдыхая от жары. Двор утопал в тени, отбрасываемой высоким каменным зданием, а из арочного прохода тянуло сквозняком.

Лицо Эллиота, когда он забрался в карету, было непроницаемым, но Федра достаточно хорошо изучила этого мужчину, чтобы различить за его улыбкой озабоченность.

– В городе почти не осталось обеспеченной публики. Все разъехались по загородным виллам и островам, – сообщил он. – Мне дали адрес апартаментов, только что покинутых испанским семейством. Мы можем прожить там несколько дней.

Несколько дней? Что ж, это вписывается в то, что он говорил и делал весь день. Челюсти Эллиота была решительно сжаты, как у капитана, который должен выполнять приказы, даже если он не согласен с ними.

– Где эти апартаменты? Надеюсь, не за городом?

– Недалеко отсюда. Мне сказали, что они достойны королевы.

– Я думала, ты пошутил, когда сказал, что эти апартаменты достойны королевы, – заметила Федра, прохаживаясь вдоль высоких окон роскошного салона виллы Марески, откуда открывался величественный вид на залив. – Если здесь останавливалась наша покойная королева во время ее скандального визита, тебе следовало бы знать, что для меня это слишком шикарное жилище.

– Шикарное или нет, но оно доступно. Этот район менее заселен, чем другие, и сюда не добралась малярия.

Все это было правдой, но сотрудник представительства назвал еще несколько адресов, помимо этого дворца, где останавливалась королева Каролина, будучи принцессой, во время ее визита в Неаполь.

Однако мысль поселить Федру на этой вилле показалась ему заманчивой. В ее жизни было мало роскоши, да и последние две недели они вели отнюдь не роскошный образ жизни. Ему нравилось видеть ее здесь, в этом просторном помещении, с шелковыми драпировками, парчовыми подушками и золочеными канделябрами.

– Позади дома имеется большой сад, куда можно попасть прямо из столовой, – сообщил он.

– Вот как? Выходит, эти апартаменты не так уж отличаются от тех, что мы снимали раньше.

Не так уж отличаются от гостиниц, где они обедали на свежем воздухе, прежде чем заняться любовью на простынях из простого полотна. И все же достаточно отличаются, причем не только шелковым постельным бельем и видом из окон. Им еще предстоит выяснить, что изменилось в их отношениях и насколько.

Листок бумаги, лежавший в кармане его сюртука, служил лишним напоминанием о неизбежности этих изменений. Это было письмо от Кристиана, поступившее вместе с дипломатической почтой, которую доставило английское судно, прибывшее в Неаполь на прошлой неделе. Сотрудник представительства, вручивший его Эллиоту, не видел ничего странного в том, что Истербрук воспользовался услугами дипломатического курьера. У маркизов свои причуды.

Эллиот почти физически ощущал прикосновение письма к своему телу. В нем не было ничего, кроме короткой записки. Никаких новостей или намеков на миссию, которая привела Эллиота в Италию. Судя по его содержанию, у Кристиана вообще не было причин писать его.

И тем не менее он написал. Словно догадывался, как развиваются события, и решил подтолкнуть их в нужном направлении. У Кристиана было непостижимое чутье к вещам, которые от него пытались скрыть.

Федра сняла шляпу, положила ее на инкрустированный столик и села. Эллиот воспринял это как согласие остаться здесь. На фоне бледно-розовой обивки дивана ее черные одежды казались еще более темными. Оставалось лишь надеяться, что они пробудут здесь достаточно долго, чтобы уговорить ее заказать новые платья.

Необходимо убедить ее, что положение любовницы сына маркиза имеет свои преимущества. Она никогда не выйдет замуж, он не собирается жениться, поэтому их связь может продолжаться до бесконечности; Во всяком случае, пока они будут желать друг друга. Нет никакой разумной причины для той тяжести, которую он ощущает в груди последнее время. Абсолютно никакой причины для чувства потери, которое окутывает их, словно туман.

– Ты узнал насчет Джонатана Мерриуэдера? – спросила Федра. – Он вернулся с Кипра?

Этот вопрос явился своеобразным ответом на его мысли: «Не все так просто. Например, мы еще не выяснили, кто из нас должен пожертвовать семейными обязательствами, обещаниями и долгом».

– Не понимаю, почему ты отказалась пойти со мной, если знала мои намерения.

– Я не хотела, чтобы мое присутствие мешало тебе заниматься своими делами.

– Я пошел туда посоветоваться, где снять комнаты.

Это было правдой, как и то, что Эллиот не мог больше пренебрегать своим долгом. Эта мысль омрачала радость последних дней, особенно во время короткого путешествия сюда из Портиси. Федра, конечно, все понимала.

– Да, он вернулся.

– Возможно, он согласится ответить на твои вопросы.

– Вне всякого сомнения. Мы договорились, что он примет меня завтра. Думаю, мы вскоре разберемся с этой чепухой.

Федра понимающе улыбнулась. Многое изменилось с тех пор, как они покинули этот город, но не его обещание защитить семейную честь.

В ее глазах появились дерзкие искорки.

– Завтра, говоришь? И чем ты предлагаешь заняться до завтра?

Палаццо Калабритто, спроектированное архитектором Ванвители, представляло собой монументальное трехэтажное здание с классическим фасадом. Построенное в прошлом веке, оно теперь служило пристанищем различных представительств, в основном британских. Даже англиканская церковь проводила здесь свои службы, поскольку король запретил строительство некатолических соборов.

Мерриуэдер выглядел как типичный англичанин. Белокурый, высокий, плотный и румяный, он был очень похож на состоятельного деревенского сквайра. Он настолько отличался от жителей Неаполя, что, надо полагать, был виден за версту на местном променаде.

Он принял Эллиота в кабинете, расположенном в частном крыле дворца. Как и все отпрыски аристократических семейств, они уже встречались в Англии. Судя по кофе, который он предложил Эллиоту, Мерриуэдер решил, что это светский визит.

– Мне передали, что вы искали меня, когда я был на Кипре. – Они расположились в двух массивных креслах в его кабинете. – Жаль, что меня не было. Летом в Неаполе светская жизнь замирает, но я буду рад оказать вам любое содействие. Вас привело сюда увлечение историей?

– Это одна из причин.

– Полагаю, вам оказали хороший прием. Тем не менее, если могу быть полезен, дайте мне знать. А вот и кофе. Расскажите мне о свадьбе вашего брата и об Истербруке. Как он поживает?

– Все так же. А что касается свадьбы Хейдена, мы все за него очень рады.

Будучи дипломатом, Мерриуэдер научился скрывать свои эмоции, но в его глазах мелькнули веселые искорки. Относилось ли это к образу жизни Истербрука или к поспешной свадьбе Хейдена, трудно сказать.

– Помимо исторических исследований, я хотел бы уладить одно семейное дело и рассчитываю на вашу помощь.

– Сделаю все, что в моих силах.

– Я слышал, вы были знакомы с Ричардом Друри, почившим прошлой зимой.

Мерриуэдер хмыкнул:

– Шапочное знакомство. Несмотря на свои радикальные взгляды, он имел влияние в палате общин, что позволило ему вмешиваться в деятельность министерства иностранных дел.

– Незадолго до смерти мистер Друри написал мемуары.

– Вот как? Было бы интересно почитать. – Мерриуэдер продолжал улыбаться, что было хорошим знаком.

– Говорят, они очень длинные и подробные. Издатель, которому принадлежат мемуары, намерен напечатать все без исключений, если только не будет доказано, что тот или иной отрывок не соответствует действительности. Поскольку описанные события носят личный характер, такие доказательства довольно сложно представить.

– Полагаю, для некоторых это явится неприятным сюрпризом. С мемуарами так часто бывает. Надеюсь, книга доберется до наших мест. Мы здесь любим посплетничать, как и все смертные.

– К сожалению, если мемуары будут изданы в их нынешнем виде, вы можете стать одним из объектов сплетен.

– Я? – изумился Мерриуэдер. – Да я едва…

– Речь идет об обеде с Друри и Артемис Блэр после вашего возвращения из колоний.

Мерриуэдер не на шутку встревожился.

– Возможно, Друри подвела память. Если вы не были на том обеде или были, но не рассказывали ничего интересного, значит, произошла ошибка.

Мерриуэдер скорчил возмущенную гримасу, видимо, собираясь протестовать, затем его лицо приняло удрученное выражение. Он бросил на Эллиота косой взгляд и отвел глаза.

Молчание затянулось. Эллиот ждал, чувствуя, как нарастает тяжесть в груди. Точнее, не тяжесть, а пустота.

– Мою семью, в особенности Истербрука, беспокоят выводы, которые могут быть сделаны из разговора, описанного Друри.

Мерриуэдер фыркнул:

– Могу себе представить.

Это был не тот ответ, которого Эллиот ждал. Что бы Мерриуэдер ни имел в виду, он не опроверг достоверность мемуаров. Скорее, подтвердил их.

– Что Друри написал о том обеде? – полюбопытствовал Мерриуэдер.

Эллиот изложил ему то, что услышал от Федры. Мерриуэдер покачал головой:

– Черт! Говорите, он упомянул мое имя? Вы уверены?

– Да. Только ваше, насколько я понял. Больше никаких имен – ни погибшего офицера, ни того, которого подозревали в его убийстве. Конечно, там не упоминается никто из нашей семьи, однако…

Мерриуэдер еще больше встревожился.

– Если станет известно, что я проявил нескромность… – Он затравленно огляделся, словно прикидывая, что потеряет вместе с репутацией.

Эллиот молчал, давая ему время оценить ситуацию. Хотя факты, описанные в мемуарах, подтвердились, это лишь усилило его решимость сделать все, чтобы они не увидели свет. А что касается причастности его отца к гибели офицера… От одного лишь предположения, что эти подозрения обоснованны, ему становилось тошно.

Он попытался выбросить эти мысли из головы, но не смог.

«Ты знал, – говорил ему внутренний голос. – Всегда знал. Ведь она сама рассказала тебе об этом».

– Издатель готов исключить этот фрагмент из публикации, если вы подтвердите, что Друри подвела память.

– Видимо, великодушие издателя хорошо оплачено?

– Издатель считает это справедливым без всякой оплаты. Если мемуары содержат ложные факты, зачем предавать их гласности, рискуя причинить ущерб порядочным людям?

Мерриуэдер встал и подошел к высокому окну, выходившему во двор. Он довольно долго стоял там, не шелохнувшись.

Атмосфера в комнате изменилась, и Эллиот попытался свыкнуться с новой реальностью. Он пришел сюда в поисках правды, а теперь играл роль дьявола-искусителя, предлагая Мерриуэдеру сомнительный выбор между полным крахом и спасением.

Мерриуэдер наверняка уступит. Поклянется, что Друри все перепутал, и никакой загадочной смерти в колониях не было. Они вместе посмеются над радикалами и их плохой памятью. Федра сдержит свое слово. Мемуары будут напечатаны без ссылок на этот прискорбный эпизод.

Он должен радоваться. Торжествовать. Вместо этого Эллиот ощущал тягостное чувство, словно воздух в кабинете вдруг стал затхлым и холодным. Не так уж важно, что было сказано за тем обедом. Решение Мерриуэдера не могло изменить истины, становившейся все более очевидной.

Того офицера застрелили. Совершено преступление. И его отец, возможно, причастен к нему.

Челюсти Эллиота сжались.

Эллиот с изумлением осознал, как долго отрицал подобную возможность и как усердно лгал самому себе. Он всегда знал, что его отец может быть жесток и беспринципен. Знал, потому что эти качества унаследовали его братья, да и он сам.

Он спокойно ждет, пока человек совершит бесчестный поступок, дабы спасти свою карьеру и благополучие. Более того, он кровно заинтересован в том, чтобы тот продал душу дьяволу. Ведь оттого, что скажет Мерриуэдер, зависит решение многих проблем. И главное, это избавит его от необходимости иметь дело с Федрой. Кто знает, куда заведет их эта связь?

Оказалось ужасающе просто все взвесить и сделать так, чтобы Мерриуэдер продал свою честь за минимальную цену, Эллиот догадывался, как Кристиан склонил бы чашу весов и свою пользу. Истину, как и реальность, его брат считал понятием относительным.

– А кто этот издатель? – нарушил молчание Мерриуэдер, видимо, надеясь, что дьявол-искуситель найдет дополнительные аргументы, добавив еще несколько гирек на чашу греха.

Эллиот подошел к окну, чтобы посмотреть Мерриуэдеру в глаза.

– Дочь Друри, Федра Блэр. – Он коротко рассказал, как она унаследовала издательство.

Мерриуэдер на секунду прикрыл глаза.

– Боже! Она была в Неаполе несколько недель назад.

– Она и сейчас здесь. Можете сказать ей это лично. Нет никакой необходимости делать заявление в письменном виде.

– Она приезжала сюда, а я…

Федра не сказала ему, что пыталась встретиться с Мерриуэдером. Ни слова, черт бы ее побрал. Но и не отрицала этого.

– Вы ее приняли?

– Я… британские граждане всех рангов считают представительство своим домом. Они часто бывают здесь, но… Словом, произошло недоразумение.

Он отказал Федре, потому что она не относилась к «рангу», заслуживающему внимания дипломатов. Недостаточно богата, недостаточно титулована или недостаточно приемлема. Сочувствие Эллиота к Мерриуэдеру и его моральным терзаниям заметно поубавилось.

– Когда она приезжала?

– Месяц назад, может, раньше. Я запомнил, потому что… слышал о ней в Лондоне и знал, что она…

– Довольно эксцентрична?

Мерриуэдер слабо улыбнулся:

– Дьявольская ситуация, Ротуэлл. Вы, наверное, гадаете, почему я так долго размышляю.

– Мне кажется, я понимаю ваши сомнения. Жаль, что обстоятельства вынуждают вас выступать в роли свидетеля. Я могу уйти, если хотите. И клянусь, никто никогда не узнает, что вы были поставлены перед таким выбором.

Мерриуэдер, казалось, был благодарен за понимание.

– Эта история тяготила меня. Я имею в виду смерть того офицера. Видите ли, я был против фальсификации фактов и настаивал на расследовании. Лучше разобраться во всем, говорил я, и позволить офицеру, который оказался под подозрением, смыть пятно со своего имени. Но я лишь недавно приступил к своим обязанностям и не пользовался влиянием. Все зависело от полковника, а тому не хотелось марать честь своего подразделения. Очевидцев случившегося не было, к тому же поблизости от нашего расположения начались беспорядки. – Он вздохнул. – Словом, я был под впечатлением этих событий, когда принял приглашение на обед. Друри оказался компанейским парнем, а мисс Блэр – мать – душевной женщиной. Если добавить к этому усталость после утомительного путешествия, из которого я только что вернулся…

– Они не обманули вашего доверия. Ни один из них не проговорился.

– Не считая того, что Друри увековечил этот разговор в своих мемуарах. – Мерриуэдер снова вздохнул. – Полагаю, Истербрук оторвет мне голову, если я не сделаю того, о чем вы просите, и окажет всяческое содействие, если я пойду вам навстречу. Он намного влиятельнее, чем принято считать.

Ему даже не требовалось называть цену, чтобы знать, что он ее получит.

– При всей эксцентричности Истербруку не нравится, когда его родовое имя становится предметом досужих сплетен.

– Досужие сплетни? Я знаю, что говорят о вашем отце и ссылке того офицера в колонии.

Все знают. В том-то вся проблема. Эллиот не мог обещать, что остановит руку брата, если весы, на которых колебалась совесть Мерриуэдера, склонятся не в ту сторону.

Он понимал, что должен употребить сейчас собственное влияние не только ради семьи, но и ради себя самого. Должен указать Мерриуэдеру на нестыковки в этом деле. Обстоятельства смерти офицера были подозрительными, но ник-то, в сущности, не знает, что произошло.

Мерриуэдер горько рассмеялся:

– Когда я был маленьким, мой отец предупреждал меня, что придет день, когда придется отстаивать свою честь. Цена может оказаться непомерно высокой. Я полагал, что отец имеет в виду дуэль. Мне в голову не приходило, что я могу упасть на острие собственной шпаги. – Он покачал головой и тяжело вздохнул. – Я не могу солгать, как бы мне того ни хотелось.

– Это ваше окончательное решение?

– Да, помоги мне Боже. Тот офицер умер от огнестрельной раны в груди, и были основания полагать, что к этому причастен его напарник. Я действительно рассказал об этом Друри за обедом.

Они обменялись взглядами, свидетельствовавшими о том, что у Мерриуэдера был выбор. Впрочем, Мерриуэдера вполне устраивал его выбор, и Эллиот понимал почему.

Эллиот откланялся, но помедлил у двери:

– Как звали того офицера?

– Лучше не будить спящую собаку, Ротуэлл.

– Несомненно. И все же мне хотелось бы знать его имя.

– Уэсли Ашком.

– Что с ним стало?

Мерриуэдер помолчал, колеблясь.

– Вскоре после этого он получил солидную сумму. В виде наследства. Продал офицерский патент и купил землю в Суффолке. Пару раз я подумывал о том, что неплохо бы поинтересоваться происхождением этого наследства, но потом решил, что от этого мой сон не станет крепче. Если он ушел от возмездия, то теперь уже ничего не поделаешь. Как я уже сказал, лучше не будить спящую собаку.

– Una maritata![4 - Вы замужем! (ит.)] Своим замужеством вы нанесли мне более глубокую рану, чем пистолет Пьетро. Я этого не переживу!

Голос Марсилио звонко разносился по саду, лицо превратилось в горестную маску, глаза были закрыты, рука прижата к сердцу.

– Я не считаю его законным. Мы ведь не католики. Но мы не в силах ничего изменить, пока не вернемся в Англию.

– В Англию! Вы уезжаете? Дорогая, я дрался ради вас на дуэли. Я был настолько близок к смерти, что даже слышал ангельское пение. И что же? Вы выходите замуж и уезжаете! Когда?

– Скоро. Я хотела повидаться с вами перед отъездом, что бы убедиться, что вы оправились после ранения.

Марсилио наконец угомонился, перестав изображать мелодраму. Поощряемый Федрой, он устроил целое представление, расхаживая по саду, принимая эффектные позы и показывая, как все произошло.

Он был очень красив, этот юноша. Благодаря портновским ухищрениям и цвету его одежда была не просто модной, она характеризовала ее обладателя как художественную натуру. У него были черные вьющиеся волосы, более длинные, чем у большинства мужчин, и пышные усы, которые, вопреки его надеждам, не делали его старше.

Пока Марсилио актерствовал, Федра сидела на скамье, обмахиваясь веером. Описав, как его подстрелили, он уселся рядом с ней, чтобы в полной мере насладиться ее сочувствием.

– Мне уже лучше, – заверил он ее. – Но порой… – Mарсилио повел плечами и скорчил гримасу, давая понять, что воспоминания о ней останутся с ним навеки. – Вы изменили прическу, – заметил он, задержав взгляд на ее голове. – Это он заставляет вас убирать волосы в пучок?

– Сейчас слишком жарко, чтобы ходить с распущенными волосами.

Он потыкал пальцем в тяжелый узел волос у нее на затылке.

– Печально. Распустите их, дорогая. Я вам помогу. Федра шлепнула его по руке.

– Ничего подобного вы не сделаете.

– Тогда распустите их сами. Пусть они развеваются на ветру, такие же свободные, как ваша душа. Вы ведь сделаете это для меня?

– Черта с два она это сделает!

Федра замерла, услышав эту реплику, произнесенную натянутым тоном. Марсилио тоже замер, пытаясь определить, откуда донесся этот недружелюбный голос.

Как выяснилось, из-за их спин. Бедный Марсилио не мог видеть Эллиота, стоявшего в десяти шагах от них. Зато Федра видела. И искренне надеялась, что Эллиот будет выглядеть менее грозно, когда Марсилио обернется.

Этого, однако, не произошло. Эллиот обошел вокруг скамьи и предстал перед ними. Марсилио немного отодвинулся от Федры.

Эллиот улыбнулся, но это была не та улыбка, которая могла бы разрядить ситуацию. Марсилио попытался придать себе уверенный вид, но безуспешно.

– Эллиот, я так рада, что ты наконец вернулся. Это Марсилио. Помнишь, я рассказывала тебе о нем?

Его улыбка не смягчилась. Наоборот, в глазах усилился стальной блеск.

– Я всегда рад познакомиться с твоими друзьями, дорогая.

Марсилио принял эту реплику за чистую монету. Он облегченно улыбнулся и разразился речью, более торопливой и многословной, чем позволял его английский.

– Si, старый amico.[5 - друг (ит.)] Ваша signora – мой дорогой друг. Я пришел, чтобы сказать ей arrivederci.[6 - до свидания (ит.)] Надеюсь, мы когда-нибудь снова увидимся и продолжим нашу дружбу. – Он вскочил на ноги и отвесил Федре быстрый поклон. – Мне пора.

– Я вас провожу, – предложил Эллиот.

– Grazie,[7 - Спасибо (ит.)] но я…

– Я настаиваю.

Это заняло некоторое время. Федра ждала в саду. Если им предстоит ссора, то лучше здесь, где их не услышат слуги.

Наконец появился Эллиот. Федра смотрела, как он шагает по вымощенной камнем дорожке, тянувшейся между двумя рядами живой изгороди из аккуратно подстриженного кустарника. Он был не намного старше Марсилио, но в тех отношениях, которые действительно что-то значили, между ними не было никакого сравнения.

Его глаза по-прежнему смотрели жестко, уголки губ были решительно сжаты.

– Что ты ему сказал? – поинтересовалась Федра.

– Что если я еще когда-нибудь застану его наедине с тобой, то вызову на дуэль, и пусть не рассчитывает, что ему повезет, как в прошлый раз. Как он тебя нашел? Ведь мы только вчера вернулись.

– Я отправила ему записку сегодня утром.

Она давно не видела Эллиота по-настоящему разгневанным.

– Зачем? Чтобы напомнить мне, что ты свободна и независима? Должен разочаровать тебя. Подобные выходки заставляют меня желать, чтобы те обеты были настоящими. Это единственная гарантия, что мне никогда больше не придется терпеть твоих друзей.

– Обеты ничего подобного не гарантируют.

– Черта с два не гарантируют. – Это был ответ человека, который слишком хорошо знал, что такое мужская власть. Своего рода заявление и проклятие.

Федра подождала, пока он совладает с примитивной частью своей натуры, которая вырвалась наружу.

– Почему ты пригласила его в мое отсутствие?

– Я полагала, что ты вернешься раньше и будешь здесь, когда он придет.

– А зачем вообще нужно было его приглашать? Ты же знаешь, что я не хочу встречаться с ним.

– Он дрался из-за меня на дуэли. Это была дурацкая дуэль, но элементарная вежливость требует, чтобы я выразила сочувствие и убедилась, что он поправился. Кроме того, когда я жила в этом городе, отвергнутая и презираемая моими соотечественниками, он предложил мне свою дружбу.

– Дружбу? Проклятие, я начинаю ненавидеть это слово!

Федра могла бы многое сказать, чтобы успокоить его, но этот разговор с болезненной ясностью показал, что он никогда не станет ее другом, на что она втайне надеялась. Эллиот Ротуэлл не Ричард Друри.

Искушение капитулировать, сдаться на его милость на любых условиях захлестнуло Федру, как это часто случалось в последнее время. Сила этого чувства ошеломила ее.

Она почувствовала, что его гнев утих. Взгляд Эллиота потеплел, словно он прочел ее мысли. Интересно, исчезнет когда-нибудь это проникновение в сознание друг друга, которое она так легкомысленно допустила? Федра и сама не знала, хочет она этого или нет.

– Марсилио расскажет Сансони, что ты вернулась, – заметил он. Рациональная часть его натуры возобладала и начала оценивать ситуацию.

– Вполне возможно.

– Сансони не понравится, что Марсилио был здесь.

– Вероятно.

Он взял ее за руку и, подняв на ноги, привлек к себе.

– Я задержался, потому что заехал в порт. Заказал каюты на корабле. Скоро мы уедем в Англию.

Скоро. Но не слишком скоро.

В его поцелуе еще чувствовалась ревность, которую он только что переборол в себе. Его руки требовательно двигались по ее телу. Федра почувствовала, как платье соскользнуло вниз. Он раздевал ее в притихшем саду под жужжание пчел, кружившихся над буйно цветущим кустарником.

Эллиот опустился на каменную скамью, прислонившись спиной к дереву, и привлек ее к себе на колени. Его поцелуи обжигали ее шею, язык терзал соски, руки скользили по телу. Каждая ласка вызывала в ней сокрушительный отклик.

– Распусти волосы. Ты не сделала этого для того мальчишки. Сделай для меня.

Федра подняла руки и вытащила шпильки из волос. Она отдаст ему эту небольшую победу. Как некий символ подчинения, чтобы не ранить его гордость.

Его прикосновения приятно возбуждали, обещая экстаз, погружая в привычное забытье, и Федра отдалась на волю чувств, как она обычно поступала в последнее время.


Глава 17


Ночью шел дождь, принесший короткую передышку от невыносимой жары. Проснувшись утром, Эллиот обнаружил, что в окно врывается свежий ветерок. Уже рассвело, и окружающие предметы смутно темнели в серебристом сиянии наступающего дня.

Эллиот поднялся с постели, набросил халат и подошел к письменному столу, заваленному бумагами. Прошлым вечером в приступе вдохновения он писал несколько часов подряд и теперь пытался восстановить в памяти написанное. Пробежав глазами несколько страниц, он пришел к выводу, что это не так плохо, как можно было ожидать.

Он взглянул на постель. Когда он сел за стол, там была Федра. Когда она ушла? Он не мог вспомнить. Это не похоже на него. Он не страдал от проклятия терять связь с окружающим миром, когда погружался в свои мысли.

И, тем не менее, это случилось. В результате он потратил впустую одну из последних ночей, которые они могли провести вместе, чувствуя себя по-настоящему свободными. Конечно, он позаботится о том, чтобы обеспечить им некоторое уединение на борту корабля, когда они отплывут домой, но необходимость соблюдать осторожность привнесет в их отношения суетливость и неловкость. Здесь, по крайней мере, им не приходится беспокоиться о подобных вещах.

Эллиот вышел на веранду и направился к двери, которая вела в спальню Федры. Расположение комнат было почти таким же, как в Позитано, но сами комнаты намного просторнее и роскошнее.

Федра спала не укрываясь. Простая сорочка едва прикрывала ее бедра, пышные волосы рассыпались по простыням, поблескивая в мягком утреннем свете. Она полулежала на высоких подушках, словно сон застал ее врасплох. Одна рука была откинута в сторону, как если бы она уронила ее, засыпая. В полураскрытой ладони что-то лежало.

Эллиот придвинулся ближе, пытаясь рассмотреть вещицу, мерцавшую в ее руке, и осторожно взял ее. Это была камея.

Довольно крупная, с искусно вырезанными фигурками. Античное украшение такого качества могло представлять большую ценность. Эллиот подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть камею.

Почувствовав на себе взгляд, он обернулся и увидел, что Федра наблюдает за ним. Словно сотканная из бело-золотистых оттенков, она казалась необыкновенно красивой на фоне роскошного постельного белья из мерцающего шелка и атласа. Порой ее красота вызывала в нем благоговейный трепет. В последнее время это случалось слишком часто.

– Ты ушла, – сказал он, имея в виду ее отсутствие в его постели.

– Нет, это ты ушел, – отозвалась Федра, имея в виду способность Эллиота погружаться в свой внутренний мир. – Алексия рассказывала, что с твоим братом происходит нечто подобное. Очевидно, это семейная черта Ротуэллов.

Эллиот вернулся к постели и лег рядом с ней.

– Жаль, что так получилось.

– От себя не уйдешь. Даже если здешнее солнце заставило тебя забыться на пару недель, это не может продолжаться вечно.

Нетрудно было догадаться, что ее слова относятся не только к нему и его целостности, но Эллиоту не хотелось думать об этом.

Он положил камею в ложбинку на ее груди.

– Красивая вещица.

– Ты тоже так считаешь? Я бы вставила ее в оправу, не будь она подделкой.

– Это ее нисколько не портит. Снижает только цену, но не художественные достоинства.

– Мне наплевать на цену.

Теперь он ясно видел ее лицо. Федра выглядела усталой и осунувшейся. Возможно, она плохо спала этой ночью, обретая свою собственную целостность.

Она взяла в руки камею.

– Прошлой ночью я посмотрела правде в лицо. Боюсь, я недооценила ситуацию. Это была очень хитрая система: продажи из-под полы, требование конфиденциальности, ликование коллекционеров, по дешевке приобретающих редкости неизвестного происхождения. Если сказать покупателю, что украшение найдено в Помпеях, это лишь увеличит его интерес. И можно не сомневаться, что он будет держать язык за зубами, зная, что купил краденое.

– А ты уверена, что такая система вообще существовала?

– Мой отец был уверен. В своих мемуарах он пишет, что любовник моей матери был душой системы, блестяще организованной и абсолютно бесчестной. Впрочем, он не сомневался в том, что происхождение предметов, проходивших через руки мошенников, рано или поздно станет явным.

Ссылка на мемуары омрачила Эллиота. Вчерашняя встреча с Мерриуэдером была благополучно забыта во время погружения в работу. В такие минуты в его голове не оставалось места для мучительного выбора, жестокой правды, надоедливых вопросов и холодной расчетливости.

– Как удобно для человека, промышляющего подобными вещами, втереться в доверие к моей матери, – с горечью заметила Федра. – Он и соблазнил-то ее ради того, чтобы получить доступ к людям, которые могли хорошо заплатить за подделки, которые он продавал. Ее рекомендация стоила лицензии, полученной от Короны.

Эллиот сожалел, что не может опровергнуть ее умозаключения несколькими осторожными словами. Рассуждения Федры были слишком логичными и убедительными.

– Почему для тебя это так важно, дорогая?

Она резко отстранилась от него и села, устремив на него гневный взгляд.

– Отец считал, что этот человек виновен в ее смерти. Думаю, она знала, что он использует ее. Раньше я этого не понимала, но прошлой ночью меня вдруг осенило. Она верила, что с ним ее связывает нечто большее, чем то, что было между ней и моим отцом. Это единственное объяснение ее поступков.

Ее лицо напряглось, глаза сверкали. Она смотрела на камею, словно на какой-то ненавистный предмет. В свете наступающего дня Эллиот заметил на ее лице следы слез.

Он вдвойне пожалел, что оставил ее одну в этой комнате размышлять о том немногом, что ей было известно, и делать свои печальные выводы.

Федра посмотрела на него, словно надеялась, что он станет спорить.

– Даже если ты права, совсем не обязательно, что именно это стало причиной ее смерти.

– Это стало причиной ее недомогания, хотя… были признаки того, что она что-то приняла. Врач сказал, что для расследования недостаточно оснований, но…

– Вероятнее предположить, что она умерла естественной смертью. Насколько я могу судить, она была не из тех женщин, которые способны впасть в отчаяние из-за несчастной любви.

Федра привстала на колени, дрожа от сдерживаемых эмоций. Глаза ее горели.

– Ты не понимаешь! – воскликнула она. – Этот человек заставил ее отказаться от всего. Не только от моего отца, но и от себя самой. И от меня. Именно поэтому и поселила меня отдельно. Чтобы я не видела, какой слабой он ее сделал.

– Ты не можешь этого знать.

– Знаю! Из-за этого мужчины она отреклась от собственных убеждений и не хотела, чтобы я это видела. Я расспрашивала всех из ее ближайшего окружения, и никто не смог указать на этого таинственного любовника, хотя почти все догадывались о его существовании. Даже Матиас. Даже миссис Уитмарш.

Федра сжала камею в кулаке и потрясла им перед его лицом.

– Моя мать понимала, что отдала ему слишком много. Она не хотела, чтобы люди знали, что Артемис Блэр позволила мужчине превратить себя в рабыню. И ради чего? Что бы в конечном итоге узнать, что все это было обманом, что он воспользовался ею ради собственного обогащения. Разве этого недостаточно для отчаяния?

Эллиот почти физически ощущал исходивший от нее гнев, но предметом этого гнева не был неведомый любовник. Гнев Федры был направлен на ее мать, которая проповедовала собственную религию и обратила в нее свою дочь. А затем пала сама, лишившись благодати.

Неужели предательство матери заставило ее по-новому взглянуть на свои идеалы и понять, что это не более чем утопия, несовместимая с реальностью? Если ночные размышления привели Федру к подобным выводам, это может упростить…

Эллиот прогнал прочь эти мысли. Кто этот человек, так быстро оценивающий собственные выгоды и преимущества? Казалось, с того момента как он встретил Федру, кто-то вдохнул жизнь в неведомую часть его натуры, дремавшую до сих пор.

Он был так уверен, что в нем нет ничего отцовского. В отличие от братьев ему удалось избежать влияния маркиза, Но теперь Эллиот заподозрил, что унаследовал от отца его худшие качества.

«Твоя мать ничего не предавала, дорогая, – хотелось ему сказать. – Она всего лишь встретила мужчину, который напомнил ей, что она женщина. В этом нет ни греха, ни предательства. Это самая обычная вещь на свете». Если ему удастся убедить Федру, что компромисс, на который пошла Артемис, был естественным и неизбежным, возможно, она сама станет более сговорчивой. Эллиоту это облегчило бы жизнь.

Он забрал у Федры камею и положил на прикроватный столик, затем привлек Федру к себе. Они провели ночь друг без друга, каждый в своем мире. Возможно, скоро это станет для них нормой. Но пока их пути не разошлись, Эллиот был полон решимости удержать ее в том крохотном мирке, который они создали совместными усилиями.

Он обнял ее, предлагая все утешение и комфорт, на которые был способен. Федра постепенно успокоилась. Гнев ее утих, но эмоциональное напряжение осталось.

– Не сердись на нее. Она выбрала трудный жизненный путь. Ты понимаешь это, как никто другой. Возможно, ты права и она ускорила свой конец. Трагично, что она не смогла простить себя, но ее дочь могла бы быть более великодушной.

Федра замерла. Потом запечатлела поцелуй у него на груди и положила голову ему на плечо.

– Иногда ты бываешь по-настоящему мудрым. Пожалуй, ты прав. Мне следует быть более снисходительной, даже если моя мать пренебрегла всем ради мужчины. В конце концов, никто от этого не застрахован.

В полдень их навестил Сансони, прислав наверх карточку, словно это был светский визит.

Они приняли его в гостиной. Федре он показался менее опасным, чем в прошлый раз.

Возможно, этому способствовала окружающая обстановка. Просторная светлая комната не имела ничего общего с темным, похожим на пещеру помещением, где он допрашивал ее. Его черная одежда, волосы и глаза казались досадными, но не слишком заметными помарками на фоне пастельных красок и позолоты, украшавшей гостиную.

Эллиот напустил на себя всю свою английскую спесь. Высокий и прямой, он стоял рядом с ее креслом, буквально излучая аристократическую надменность. Из них троих только он казался здесь на месте.

К удивлению Федры, Сансони поклонился, затем улыбнулся, поразив ее еще больше:

– Примите мои поздравления по поводу вашего замужества, синьора. Я узнал, что вы вернулись в Неаполь вместе с лордом Эллиотом, и хотел бы засвидетельствовать свое почтение, пока вы не отбыли на родину.

– Эллиот, – заметила Федра, – ты не находишь, что он говорит по-английски на удивление хорошо для человека, который не знает этого языка?

– Нахожу.

Сансони пожал плечами:

– Незнание может оказаться полезным во многих ситуациях.

– Пожалуй, – отозвался Эллиот. – Вы зашли очень вовремя. Завтра мы отбываем домой. Но полагаю, для вас это не новость.

Сансони слегка склонил голову набок в знак согласия.

– Земля полнится слухами. Однако я не был уверен.

– А теперь уверены?

– Si. Grazie. – Он порылся в кармане своего черного сюртука и извлек лист бумаги. – Армейский офицер, с которым меня связывают дружеские отношения, недавно побывал в Позитано. Насколько я понимаю, там разыгрался настоящий бунт, связанный с башней и подозрениями в ереси.

– Как драматично, – заметил Эллиот.

– Мы вообще склонны к драматизму. Так вот, моего друга попросили передать вам кое-какие документы. Тамошний священник очень переживал, что вы уехали без них.

Федра уставилась на документы, которые не рассчитывала когда-либо увидеть. Затем перевела взгляд на Сансони, пытаясь определить, каковы его намерения.

Эллиот протянул руку за бумагами:

– Благодарю вас. По возвращении в Англию мы все уладим. Если заняться этим здесь, нам придется задержаться в Неаполе как минимум на несколько месяцев.

– Несколько месяцев? Вам достаточно подписать…

– Боюсь, все гораздо сложнее. Если мы хотим попасть завтра на корабль, лучше предоставить выполнение всех формальностей английским священнослужителям.

Сансони с явной неохотой расстался с бумагами и приготовился откланяться.

– Синьор Сансони, с вашего разрешения я хотела бы сказать вам несколько слов наедине, – обратилась к нему Федра. – Я надеялась, что лорд Эллиот выступит в роли переводчика, но, поскольку вы чудесным образом выучили английский, в этом нет необходимости. Обещаю, что не задержу вас надолго.

Сансони приподнял брови, явно не одобряя столь вызывающее поведение, и взглянул на Эллиота, как бы спрашивая его согласия. Тот не выразил ни тени неудовольствия, однако Федра догадывалась, что он сделает это позже.

Эллиот кивнул и направился к выходу. Федра проводила его до двери.

– Можешь остаться, если хочешь, – шепнула она.

– Но я не думаю, что он опасен.

Эллиот вышел, и она повернулась к Сансони. Тот ждал, сцепив руки за спиной и устремив на нее скептический взгляд.

– Полагаю, ваш муж распорядился, чтобы вы извинились за все беспокойства, случившиеся по вашей вине здесь и в Позитано.

– Лорд Эллиот не распоряжается мною. К тому же, не считая раны Марсилио, мне не за что извиняться. Я хотела поговорить с вами совсем на другую тему. – Она вытащила из кармана камею и положила на столик у окна.

Сансони нахмурился. Он подошел к столу и склонился над камеей.

– Теперь я понимаю, зачем вам понадобилось отсылать мужа. Не хотите, чтобы он знал, что вас надули, всучив подделку. Сожалею, что не могу помочь вам в этом деле. И не вижу причин, почему я должен спасать вас от гнева лорда Эллиота, когда он узнает о вашей беспечности.

– Вы сразу догадались, что это подделка? Каким образом?

– Я видел подобные вещицы. Мне известно, где их делают и кто ими торгует, выдавая за древности невежественным иностранцам вроде вас. Это продолжается уже несколько лет.

– Если вы так хорошо осведомлены, почему не положили этому конец?

– Мастер, который замешан в этом деле, предоставляет мне ценные сведения в обмен на свою свободу. Эти сведения стоят того, чтобы не трогать ни его, ни его бизнес. Для меня важнее всего защита нашего монарха. И мне нет никакого дела до того, что несколько иностранцев купят фальшивки.

– Как его зовут?

Сансони рассмеялся:

– Signora, я же сказал: он нужен мне. Если станет известно, что он занимается подобными делами, ему придется покинуть королевство. И я не смогу его использовать.

Федра взяла камею и посмотрела на нее.

– И что, их много?

– Вряд ли такие же камеи украшают платья половины лондонских дам. Это было бы подозрительно, не так ли? На таких промашках и попадаются мошенники. Этот человек и его дружки умнее. Несколько камей здесь, несколько образчиков керамики там… – Он пожал плечами. – В таком деле нужно знать меру. Надеюсь, вы это понимаете?

Федра понимала. Выбросить на художественный рынок дюжины подделок в короткий срок было не только опасно, но и невыгодно.

– Их делают здесь, в Неаполе?

– Я бы не допустил этого. Наш король – ценитель прекрасного. Он был бы крайне недоволен, если бы знал, что у него под носом творятся подобные дела.

Иными словами, король вообще не знал, что задела творятся у него в королевстве, а Сансони покрывал преступников, потому что они предоставляли ему ценную информацию. Или потому что его подкупили.

– Если не здесь, то где?

Он глубоко вздохнул:

– Signora, вы слишком любопытны. Притворитесь, будто она настоящая. Никто в Англии не догадается.

– Я очень любопытна, потому что очень раздосадована. Пожалуй, мне следует признаться в своей ошибке лорду Эллиоту. Он попросит своих друзей в британском представительстве разобраться в этом деле. Они обратятся к своим друзьям при дворе. Те, надо полагать, вызовут вашего начальника…

– Basta. Довольно! – рявкнул он. – Мастера, занимающиеся изготовлением подделок, разбросаны по горным селениям на юге. Как я уже сказал, у меня есть причины не препятствовать их деятельности. Назовите мне имя торговца, который всучил вам эту вещицу, и я заставлю его вернуть вам деньги.

– Не стоит, я предпочла бы сохранить камею. Я к ней очень привязалась.

Сансони в отчаянии закатил глаза.

– Вы сумасшедшая. Я приду в порт, чтобы убедиться, что вы действительно отплыли, и вознесу молитву, когда это произойдет.

Он кивнул и выскочил из комнаты. Едва за ним закрылась дверь, как появился Эллиот:

– Вижу, ты заставила его пожалеть об этом визите. Он мчался как угорелый и бормотал проклятия.

– Похоже, этот любитель допросов не любит, когда допрашивают его самого.

Эллиот заметил камею у нее в руке.

– Ты рассчитывала, что он придет сюда, чтобы задать ему свои вопросы, не так ли? Вот почему ты написала Марсилио.

– Я надеялась, что Сансони кое-что известно об этих подделках. Кажется, он в курсе всего, что здесь происходит.

– Ты узнала, что хотела?

– Частично, хотя он и не преподнес мне ответы на тарелке с голубой каемочкой. Думаю, я узнала все, что можно было узнать здесь, в Италии. Но этого недостаточно. – Она убрала камею в карман. – А ты? Ты узнал, что хотел, когда встречался с мистером Мерриуэдером?

Эллиот медлил с ответом, и Федра предположила, что ему, как и ей, не хочется портить их последние дни в Италии разговорами о мемуарах.

– Я много чего узнал. Оказывается, ты пыталась встретиться с ним перед тем неудачным инцидентом с Марсилио.

Он явно уклонился от ответа, и это наводило на мысль, что он узнал совсем не то, на что рассчитывал.

Федра полагала, что Эллиот приведет Мерриуэдера с собой и они смогут разрешить все сомнения. Поскольку он этого не сделал и теперь пытался перевести разговор на другую тему, складывалось впечатление, что Мерриуэдер поддержал рассказ ее отца о том давно минувшем обеде.

Федра подавленно молчала. Она еще вчера заподозрила неладное, но продолжала надеяться. Однако ночью в приступе самобичевания она поняла, что ее надежды напрасны. Возможно, то, как Эллиот отключился от реальности, погрузившись в работу, было подсознательной попыткой избежать этого разговора и его последствий.

– Зачем ты ходила к Мерриуэдеру, Федра?

– По той же причине, что и ты, Эллиот.

– Значит, я оказался прав. Ты собиралась дополнить мемуары реальными именами.

– Вовсе нет. Я надеялась, что Мерриуэдер опровергнет то, что написал отец. Мне нужно было оправдание, чтобы опустить этот отрывок при печати. Ради Алексии, моей самой близкой и самой преданной подруги. Если бы мне удалось получить доказательство, что отец ошибался, Алексии не пришлось бы страдать от пересудов и скандала.

Эллиот не шелохнулся. Федре хотелось, чтобы он что-нибудь сказал или сделал. Ей хотелось, чтобы он обнял ее с той нежностью, которую она ощущала этим утром. И если бы он попросил ее об одолжении, она бы… Что?

Лучше бы она никогда не видела эти мемуары. Или хотя бы не давала отцу обещаний. Федра почти сожалела, что оказалась у его смертного одра. «Каждое слово – правда, – сказал он. – Обещай мне, что ты ничего не изменишь». Она так надеялась, что он ошибся, что его ввели в заблуждение. Тогда она смогла бы исключить этот отрывок из мемуаров.

Похоже, ее надежды не оправдались.

Она не могла больше выносить этого молчания. Эллиот стоял, глядя прямо перед собой, такой близкий и такой далекий. Сегодня он выглядел истинным аристократом. Его манеры и элегантный облик были более уместны в этом великолепном салоне, чем роскошная мебель.

– Ты ведь не собираешься просить этого у меня?

Эллиот не удивился. Он знал, что она имеет в виду. В конце концов, это висело в воздухе.

– Если я это сделаю, ты решишь, что каждый мой поцелуй, каждое прикосновение были хорошо рассчитанным шагом на пути к этому мгновению.

Ее глаза наполнились слезами.

– Не уверена. Возможно, я буду рада еще одному поводу пощадить чувства Алексии. Возможно, взвешу все «за» и «против» и решу, что это не такая уж значительная уступка. Возможно…

Эллиот заключил ее в объятия и заставил замолчать нежным поцелуем.

– Все возможно, но вряд ли ты сама в это веришь. А теперь помолчи. Оставим это на будущее. Путь до дома не близкий, и наши обязательства никуда не денутся.

Федра позволила его поцелуям развеять ее печаль и склонила голову ему на плечо. Она так привыкла опираться на него, ощущать тепло и силу его рук. В такие моменты она не чувствовала ни опасности, ни тревоги, только покой и умиротворение.

Как этим утром, когда его объятия пролили бальзам на ее смятенную душу. Ночью она разрывалась на части, презирая себя за то, что слепо верила матери и многим пожертвовала ради принципов, оказавшихся пустышками. Эллиот мог воспользоваться ее слабостью. Вместо этого он вернул ей достоинство и примирил с самой собой.

Эллиот зарылся носом в ее волосы и запечатлел поцелуй у нее на макушке.

– А зачем тебе понадобилось увидеться с Мерриуэдером? Ты говорила, что была еще одна причина, помимо мемуаров.

– Я надеялась, что он представит меня английскому сообществу, живущему здесь.

– Ему следовало принять тебя. Он не должен был оставлять тебя без помощи и защиты.

– Как оказалось, это не самое большое неудобство, – отозвалась Федра, чмокнув его в щеку. Она была безмерно счастлива сейчас, чтобы говорить на эту тему. Ему и так напомнят, почему дочь Артемис Блэр не вхожа в приличное общество и вынуждена защищать себя сама.


Глава 18


В сентябре Лондон был таким же пустынным, как Неаполь в июле. Это был не тот месяц, когда светская публика теснится в лавках на Оксфорд-стрит и заполняет парки во время променада.

Резиденция Истербруков, однако, была открыта. Эллиот, прибывший из Саутгемптона, обнаружил в доме полный штат слуг. Как следовало из их объяснений, тетя Генриетта и кузина Кэролайн удалились в загородное поместье Истербруков, но маркиз оставался в городе.

Эллиот предположил, что его брат наслаждается одиночеством, избавившись от дам, и может пройти не один день, прежде чем он увидит Кристиана.

Ему пришлось заново привыкать к домашним удобствам и услугам камердинера, готового исполнить каждое его желание. Он достаточно долго был оторван от привычной жизни и теперь пытался примириться с окружением, знакомы ему с детства.

Его мысли то и дело возвращались к Федре. Радостное предвкушение, с которым они ступили на борт корабля, концу путешествия сменилось состоянием, близким к отчаянию. В последнюю неделю их страсть достигла апогея. Они не могли насытиться друг другом и в результате отбросили всякую осторожность.

Однако несмотря на лихорадочную близость, их отношения оставались неопределенными. Они больше не говорили ни о мемуарах Ричарда Друри, ни о будущем. Не давали взаимных обещаний и не требовали заверений в верности. Не договаривались о продолжении любовной связи или хотя бы о том, чтобы остаться друзьями.

Вернувшись в Лондон, он отвез Федру в неказистый домишко неподалеку от Олдгейта, где она жила в полном уединении, и укатил, не зная, хочет ли она, чтобы он вернулся.

Эллиот налил себе бренди и направился в свои апартаменты, куда слуги уже доставили его багаж. Распаковав бумаги, он расположился за письменным столом в гостиной.

Он уже начал отключаться от реальности с ее проблемами, когда раздался стук в дверь и на пороге появился слуга.

– Маркиз хотел бы, чтобы вы пообедали с ним сегодня вечером, сэр.

Эллиот подавил соблазн отказаться. Он знал, что ему не удастся вечно избегать этого разговора, хотя и рассчитывал ми отсрочку, вызванную образом жизни самого Кристиана.

– Передай ему, что приду.

– Ты сказал, что спустишься к обеду, – раздалось над самым его ухом, заставив Эллиота вздрогнуть.

Вскинув глаза, он увидел Кристиана, который нависал над ним, вглядываясь в бумаги, разбросанные на письменном столе. Эллиот полез за карманными часами.

– Можешь не смотреть, уже далеко за десять. – Кристиан потянулся через его плечо и перевернул страницу. – Это никуда не годится, Эллиот. Как будто нам мало эксцентричности Хейдена. Одна надежда, что молодая жена излечит его от этого недостатка. Если еще и ты начнешь вести себя странно… – Он умолк, бросив острый взгляд на брата. – Что тебя так рассмешило?

– Забавно, что ты находишь поведение Хейдена странным и даже эксцентричным.

– Ты не считаешь странным это его увлечение математикой? Прошлой весной он настолько углубился в свои исследования, что потерял всякую связь с реальностью. И не в первый раз.

– Он не более странный, чем ты. Сомневаюсь, что я когда-нибудь достигну вашего уровня.

– Ну, если твое поведение не странно, то уж точно неучтиво. Я ожидал тебя к обеду. И даже приоделся по этому случаю.

Кристиан и в самом деле привел себя в порядок, если, конечно, распахнутый ворот рубашки и длинные волосы, по которым прошлась расческа, можно было охарактеризовать подобным образом. Обычно он расхаживал по дому в халате и босиком.

Кристиан отошел от стола и опустился в мягкое кресло.

– Я принес вино и закуски. – Он указал на столик, стоявший поблизости. – Боюсь, что поездка была утомительной, и ты истосковался по приличной пище. И что же? Оказывается, ты настолько занят, что тебе некогда даже пообедать со мной.

Эллиот поднялся и перенес поднос с вином и закусками на письменный стол.

– Ты отлично выглядишь, Кристиан. По-моему, зато время, что мы не виделись, ты даже прибавил в весе.

Кристиан скрестил длинные ноги.

– Я занимался спортом. Боксом, греблей и тому подобным. Да еще трижды в день упражнялся в фехтовании. Все это крайне обременительно, но у меня не было выхода.

Эллиот попробовал каплуна, плававшего в острой подливке. У Истербрука была отличная кухарка, и еда имела божественный вкус и запах, особенно в сравнении с тем, чем ему пришлось питаться на борту корабля.

– Что могло случиться за эти два месяца, чтобы ты совершил подобные подвиги?

Кристиан поднялся с кресла, нашел коробку с сигарами и взял одну.

– Мне предстоит дуэль. Так что надо быть в форме, – сообщил он, спокойно прикуривая сигару. С таким же успехом он мог бы объявить, что боксирует и фехтует, готовясь к посещению театра.

– И по какой причине тебе бросили вызов?

– Я предпочитаю сам бросать вызов, а не поднимать чужие перчатки. – Кристиан лениво махнул рукой, в которой держал сигару. – Наша юная кузина Кэролайн завела себе поклонника, которого Хейден невзлюбил по неведомой мне причине. Продолжить или этого достаточно?

– Продолжай.

– Первый сезон вскружил ей голову, а тетя Генриетта поощряет ее. Они позволили Саттонли продолжить ухаживания, после того как Хейден попытался разлучить влюбленных. Хейден предупредил тетю Генриетту, что, если Кэролайн выйдет замуж за Саттонли, дверь этого дома закроется для нее. – Кристиан сделал глубокую затяжку. – Довольно наглое заявление с его стороны, поскольку это мой дом. Но оно произвело на тетушку столь сильное впечатление, что я не стал напоминать ему об этом факте.

– Подозреваю, что после отъезда семейства в Эйлсбери ты не разговаривал ни с одним живым существом. Столь подробное объяснение наводит на мысль, что ты очарован звуками собственного голоса.

– Я всего лишь излагаю семейные новости. Ты слишком нетерпелив.

– Ты не мог бы вернуться к дуэли?

– Пожалуйста. Хейден выставил Саттонли. Кэролайн плакала несколько дней, и тетя Генриетта с Алексией увезли ее в загородное поместье, чтобы успокоить. А Саттонли уехал из города. По-моему, очевидно, что произойдет дальше.

Единственное, что было очевидно Эллиоту, так это то, что Кристиан не говорил так много за последние восемь месяцев.

– И что тебе очевидно?

– Первое: виконт Саттонли не прекратит своих ухаживаний. Для него это теперь дело принципа. Он убедит Кэролайн бежать. Второе: Хейден кинется в погоню и поймает парочку, прежде чем та успеет обвенчаться, но вред уже будет причинен. Третье: Хейден не изменит своего отношения к Саттонли, тетя Генриетта устроит истерику, репутация Кэролайн будет погублена. И последнее: мне придется вызвать Саттонли на дуэль.

– Но разве не Хейден должен вызвать его на дуэль? В конце концов, он ее опекун.

– Я этого не допущу. Если его убьют, Алексия останется вдовой, ожидающей ребенка.

– Алексия ждет ребенка?

– Это вторая новость. – Кристиан снова откинулся в кресле и стряхнул пепел с сигары. Внезапно он перестал изображать снисходительного брата, превратившись в маркиза Истербрука полностью и окончательно. – Довольно об этом. Расскажи мне о своем путешествии.

Эллиот отправил в рот очередной кусок каплуна, тщательно разжевал его и запил вином. Кристиан прищурился, наблюдая за его гастрономическими утехами.

– Я нашел мисс Блэр по адресу, указанному Алексией.

– Мемуары у нее?

– Нет, но они действительно достались ей. В этом мы не ошиблись.

– Сколько это будет стоить?

– К сожалению, она не намерена брать у нас деньги.

От добродушной иронии, которую Кристиан демонстрировал, не осталось и следа.

– Сколько ты предложил?

– Мы не обсуждали деталей. Ее оскорбило само предложение.

– Разумеется. Вот почему следует сразу называть сумму, Желательно большую. Тогда твой оппонент будет слишком занят, прикидывая, что можно приобрести на эти деньги, И забудет об оскорбленной гордости.

– Дело не в сумме. Мисс Блэр обещала своему отцу, когда тот был на смертном одре, что опубликует его мемуары. И не может пренебречь своим долгом.

Кристиан небрежно взмахнул сигарой.

– Тогда нам придется пойти другим путем. Где эта рукопись?

– Мисс Блэр не взяла ее собой, видимо, рукопись где-нибудь в Лондоне.

– Не думаю, что ее трудно найти. Учитывая, что у нее немного собственности, рукопись должна храниться либо у нее дома, либо у третьего лица, подруги или поверенного. – Кристиан задумался. – Когда она намерена вернуться домой? Сколько у нас времени?

Эллиот подумывал о том, чтобы солгать, но решил, что не стоит.

– Она уже вернулась. На том же корабле, что и я.

Кристиан на секунду замер, уставившись на тлеющий кончик сигары, затем бросил на Эллиот ястребиный взгляд и поднялся с кресла.

– Уверен, ты сделал все, что мог. Однако теперь этим займусь я.

Эллиот тоже встал.

– Нет. Держись от нее подальше. И не вздумай давить на нее.

Кристиан окинул его изучающим взглядом. Затем понимающе кивнул:

– Вот черт! Она соблазнила тебя.

– Никто меня не соблазнял. Все было совсем не так.

– Что бы это ни было, она обезоружила тебя. А ты не мог, наслаждаясь милостями этой девицы, попросить ее об услуге, которая так важна для тебя? Женщины, если их ублажить, становятся весьма отзывчивыми к просьбам своих любовников.

– Не говори о ней в таком тоне, черт бы тебя побрал!

– А в каком тоне я должен о ней говорить? Как о твоей возлюбленной? Или любовнице? Бьюсь об заклад, она не дала тебе повода воспринимать ее в любом из этих качеств. Вот почему ты предпочитаешь уходить с головой в этот давно сгинувший мир. Тайны, которые ты раскапываешь там, куда безопаснее, чем те, с которыми приходится сталкиваться здесь.

Они не повышали голосов, но их отрывистые реплики, казалось, резали воздух.

– Если кто-нибудь из нас знает, почему это происходит, то это ты, Кристиан. Проклятие, но ты проводишь там всю свою жизнь!

– Возможно, но сейчас я здесь и намерен оставаться здесь, пока все не уладится.

Даже если это не было угрозой, то вполне могло сойти за таковую. Не помогало делу и то, что с каждой сердитой репликой нынешний лорд Истербрук становился все более похожим на покойного маркиза.

– Она не осталась равнодушной к нашей обеспокоенности по поводу семейной чести, – рассудительно заметил Эллиот, пытаясь воззвать к здравому смыслу брата. – И готова пойти на компромисс ради нас.

– Ты хочешь сказать – ради тебя.

– Вообще-то ради Алексии. – Эллиот вкратце пересказал брату, что говорилось в мемуарах, отметив, что имя их отца не упомянуто. Затем описал разочаровавшую его встречу с Мерриуэдером.

Кристиан слушал с мрачным интересом и наконец произнес:

– Мерриуэдер – болван.

– Честь не позволила ему солгать. С твоей стороны было бы неблагородно ставить это ему в вину.

– О, теперь ты будешь защищать еще и Мерриуэдера, не только мисс Блэр? Хотя вряд ли ты собираешься ограничиться ролью защитника в ее жизни. Ее вера в свободную любовь означает, что она свободна от прав и обязательств по отношению к мужчине.

Эллиот ожидал более бурной реакции на подозрения, высказанные Мерриуэдером, и последствия, которые они могли иметь для репутации их отца. Он ждал протестов, возмущения. Но Кристиан сохранял холодную бесстрастность и подозрительное спокойствие.

– Проклятие! Ты знаешь правду, – изумленно произнес Эллиот. – Ты знаешь, что он это сделал.

– Нет, не знаю.

– В таком случае знаешь, как это выяснить.

– Я не собираюсь ничего выяснять. И мне не придется защищать семейную честь, если мисс Блэр согласится не публиковать этот отрывок. Если же она опубликует его, а Мерриуэдер будет стоять на своем, нам придется иметь дело не только со светскими сплетнями.

– Если это неправда, нам нечего бояться, мы только выиграем, если эта история раскроется. Думаю, нам следует выяснить, правда это или нет, чтобы знать наверняка.

– Повторяю, я не хочу ничего выяснять.

– Кристиан, возможно, это неправда.

Кристиан направился к двери.

– Ты прекрасный сын, если способен питать подобные надежды. Впрочем, ты никогда его толком не знал. А что касается мисс Блэр, так и быть, я не стану вмешиваться из уважения к твоим чувствам. Но мы не единственные, кто испытывает острый интерес к этим мемуарам. Маловероятно, что она сумеет очаровать всех мужчин во всех заинтересованных семействах.


Глава 19


Федра вышла из наемной кареты, держа под мышкой толстую папку, и помахала женщине, вместе с которой ехала. Она давно усвоила, что, проявив некоторое нахальство, можно найти попутчиков, готовых разделить плату за экипаж. В результате поездка в Сити не заняла много времени.

Эту поездку за мемуарами Федра откладывала несколько дней. Вначале ей нужно было отдохнуть после путешествия, потом втянуться в привычную рутину и навестить старых друзей.

Некоторых из них она рассчитывала увидеть у себя. В особенности она ждала Алексию и надеялась, что отсутствие известий от нее означает, что Алексия уехала за город, а не отреклась от их дружбы из-за папки, которую Федра сейчас держала в руках.

Впрочем, она не стала бы винить Алексию, будь это так.

Честность Федра считала добродетелью и поступала соответствующим образом. Поэтому, одеваясь этим утром, она заставила себя взглянуть правде в глаза. У нее есть обязательства, и пришло время выполнить их, хочет она того или нет. Это следовало из писем, которые она обнаружила в своей почте по возвращении. Еще одно пришло вчера и подействовало на нее ошеломляюще.

Оказывается, есть люди, помимо Эллиота, желавшие уничтожения мемуаров и готовые щедро заплатить за это. Автор анонимного послания, прибывшего вчера, не ограничился предложением денег. В письме была скрытая угроза, хотя и достаточно прозрачная, и Федра запаниковала.

Если бы не обещание, данное отцу, Федра, возможно, уступила бы их требованиям. Сожгла бы мемуары и позволила издательству пойти ко дну. Ее мало волновало, что она может остаться без гроша, если сделает это.

Свернув за угол, она вышла на свою улицу. Неподалеку от ее дома расположилась местная попрошайка по имени Бесс. Федра остановилась и протянула ей несколько пенсов.

– Эти кошки чуют, что вы здесь, – сказала Бесс, мотнув головой в сторону дома, высившегося за ее спиной.

Федра в отличие от Бесс не слышала мяуканья, но могла видеть двух кошек, черную и белую, устроившихся ни подоконнике внутри особняка, примыкавшего к ее дому. Одну гладила пожилая женщина, другую – маленькая девочка. Отправляясь в Италию, Федра попросила соседок приютить у себя ее кошек. Предполагалось, что на время, но малышка Салли так привязалась к животным, что оказалось – навсегда.

– Тут карета сегодня проезжала, – сообщила Бесс. – Большая, судя по грохоту. Медленно так прокатила, хоть и не останавливалась. А вообще-то никто к вам не приходил, кроме вон того типа.

Бесс выбрала это место для своего промысла лет пять назад. Несмотря на слепоту, старая бродяжка сообразила, что посетители Федры более состоятельны, чем большинство прохожих, появлявшихся на этой улице, и что близость к дому Федры может оказаться выгодной.

Один из этих посетителей ждал теперь у ее двери, прислонившись к ней спиной. У его ног стояла большая папка, в руке он держал блокнот и делал в нем какие-то наброски.

Это был Гарри Лоуренс, молодой художник, с которым Федра подружилась прошлой зимой. Она совсем забыла о его письме, которое прибыло вчера, где он предупреждал ее, что собирается зайти. Причиной тому было другое письмо, вытеснившее из ее головы все остальные мысли.

– Прошу извинить меня, – сказала она, после того как они обменялись приветствиями. – Поездка в Сити заняла больше времени, чем я ожидала.

– Не важно. Я нарисовал попрошайку, а еще шлюху в окне напротив. Художнику никогда не бывает скучно.

Устроив его в гостиной, Федра положила рукопись на столик у дивана, чтобы заняться ею после ухода гостя. Следующий час они провели за просмотром рисунков Гарри. Федре гораздо больше нравились его выразительные наброски, чем тщательно проработанные эскизы большого полотна, которые он намеревался представить в Королевскую академию искусств.

Она хотела объяснить ему почему, но в этот момент раздался стук в дверь. Открыв ее, Федра увидела Эллиота.

Сердце подпрыгнуло у нее в груди. Онемев от радости, она могла только смотреть на него, заново поражаясь тому, как действует на нее его присутствие.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, затем Эллиот протянул ей визитную карточку:

– Надеюсь, мисс Блэр дома?

Федра взяла карточку и бросила на нее скептический взгляд.

– Хм, разве что для вас. – Она посторонилась и чмокнула его в щеку, когда он перешагнул порог. Эллиот закрыл дверь и обнял ее для более основательного поцелуя.

– Ты даже не написала, – заметил он. – Я не мог больше ждать.

Федра не писала, потому что не представляла, что писать. Она не хотела, чтобы их отношения закончились на печальной ноте, и боялась, что так и будет, если они продолжатся здесь, в Лондоне.

Радость, которую она испытывала сейчас от его объятий, поцелуя, от самого факта его присутствия, лишь подтверждала, каким печальным может стать их расставание. Впрочем, это ничуть не уменьшало ее счастья. Они не виделись всего четыре дня, а Федра уже отчаянно тосковала.

Эллиот последовал за ней в гостиную и замер на пороге. Он по-прежнему улыбался, но теперь улыбка больше походила на гримасу.

Федра проследила за его свирепым взглядом, устремленным на Гарри, который сидел на диване, углубившись в альбом.

– Похоже, мисс Блэр дома не только для меня, – пробормотал он. – Один из твоих друзей, Федра?

Федра была так счастлива, что нашла эту вспышку ревности лестной, пусть даже она предвещала все сложности, которые могут возникнуть между ними в Лондоне. Она представила мужчин друг другу. Гарри, который бывал иногда на удивление простодушным, чуть ли не приплясывал, радуясь, что удалось познакомиться с представителем высшего света в скромном доме Федры.

Эллиот был чрезвычайно любезен. Он сел, изобразив интерес к творчеству Гарри, однако Федра чувствовала его нетерпение и недовольство.

– Думаю, нам нужно отметить мое благополучное возвращение, – объявила она. – Схожу за напитками.

Она выскользнула из комнаты, оставив Гарри излагать его художественные замыслы относительно фигуры генерала на лошади, которая должна была украшать полотно. В кухне Федра наполнила два бокала бренди и вернулась в гостиную.

Гарри исчез вместе со своими эскизами, Эллиот стоял у стены, изучая гравюру Пиранези. Он подошел к Федре и взял у нее бокалы. Один поставил на столик у дивана, другой поднес к губам.

– Мистер Лоуренс вспомнил, что у него дела, – сообщил он.

– Внезапно, насколько я понимаю.

– Да, он исчез в мгновение ока.

– Что ты ему сказал?

– Выразил восхищение его незаурядным талантом и намекнул на возможность приобретения его новой картины в собрание Истербрука. Ах да, еще я велел ему незамедлительно исчезнуть.

Федра подавила смешок, представив себе реакцию Гарри.

– Это было по меньшей мере невежливо с твоей стороны.

– Не испытываю ни малейших угрызений совести. – Эллиот огляделся, задержав взгляд на потертой обивке дивана, которую не могла скрыть наброшенная сверху венецианская шаль. – Это дом твоей матери?

– Она снимала комнаты на Пиккадилли. Я купила этот дом, когда стала жить самостоятельно.

– В шестнадцать лет. Что ж, неудачный выбор района можно объяснить твоей неопытностью. Но ты до сих пор живешь здесь.

– Это мой дом. Я знаю здешних обитателей. Мне здесь хорошо.

– У твоей двери сидит попрошайка, а в окне напротив женщина демонстрирует прохожим свою обнаженную грудь.

– Они обе вполне безобидны, и любая из них рискнет жизнью, чтобы вытащить меня из огня, если случится пожар.

– Упоминание о пожаре вряд ли способно утешить меня, учитывая состояние зданий на этой улице. Позволь мне найти тебе более подходящую квартиру.

Федра села на диван. Настроение Эллиота изменилось, он больше не улыбался и заметно посуровел. Она догадывалась почему, но предпочла бы, чтобы они отложили этот разговор хотя бы на час.

– Ты хочешь взять меня на содержание?

Он сел рядом с ней.

– Я просто не могу больше оставаться вдали от тебя.

– Значит, идея подыскать мне другую квартиру пришла тебе в голову только сейчас?

– Я не заметил, насколько убога эта улица, когда привез тебя сюда. Все мои мысли были заняты предстоящим расставанием. И, разумеется, я не ожидал, что застану у тебя мужчину всего через несколько дней после…

Он стиснул челюсти и сделал глоток бренди.

– Мужчины посещают женщин по всему Лондону. В лучших домах. И даже в домах содержанок. Ты и сам наверняка это делал. Визит мужчины к женщине еще не означает любовную связь.

– Хочешь сказать, что этот художник не твой любовник? – поинтересовался Эллиот небрежным тоном, чтобы Федра не догадалась, насколько его волнует ответ.

– Сейчас он не мой любовник и вряд ли станет им в ближайшем будущем. Поскольку ты не женат, никакая женщина не даст тебе более убедительных заверений. Не понимаю, почему ты требуешь от меня большего.

Судя по выражению лица Эллиота, он остался недоволен столь неопределенным ответом.

– Все же я предпочел бы, чтобы ты жила в другом месте.

– Я не куртизанка, Эллиот.

– Я не предлагаю тебе быть моей содержанкой. Просто я забочусь о твоей безопасности.

– Вначале о моей безопасности, потом о моих удобствах. Как ни называй это, итог один. – Она погладила его по щеке, наслаждаясь ощущением его кожи под своей ладонью. – Не заставляй меня сожалеть о той небольшой поддержке, которую я приняла от тебя в Италии. Ты должен был знать, что я не допущу, чтобы это продолжалось здесь. Если ты снимешь для меня дом, я стану продажной женщиной, каких бы взглядов ни придерживалась.

– По крайней мере, я не буду заставать тебя наедине с другими мужчинами. Я едва не поколотил твоего художника. – Он взял ее руку и поцеловал в ладонь. – Моя страсть к тебе не стала меньше от того, что мы вернулись в Лондон. Похоже, южное солнце здесь ни при чем. Жаль только, что я лишился некоторых прав, которые имел там в силу обстоятельств.

Федра понимала, что он имеет в виду. Его поцелуи мгновенно возбудили ее, оживив воспоминания о пережитых наслаждениях и тоску по тем дням, когда они были вместе.

– Я не позволю тебе стать моим покровителем. Но мы можем остаться друзьями. Каждый из нас будет жить своей жизнью, как жил до сих пор, и делить ее с другим, насколько это возможно.

Он снова поцеловал ее ладонь и на секунду прикрыл глаза.

– При условии, что других мужчин не будет. Я недостаточно цивилизован, чтобы мириться с их присутствием.

– Если мне понадобится кто-нибудь другой, я сообщу тебе об этом. Уверена, ты ответишь мне такой же любезностью. Если нашим отношениям суждено закончиться, мы постараемся сделать это с достоинством.

Эллиот устремил на нее серьезный взгляд, размышляя, что потеряет и что приобретет от подобной договоренности.

Федру охватил страх. Он может отказаться! И наверняка сделает это. Прямо сейчас.

Ее сердце болезненно сжалось, охваченное паникой, дурными предчувствиями и горечью.

Привстав на цыпочки, она прижалась губами к его губам, вложив в этот поцелуй всю свою страсть и отчаяние.

Эллиот пылко откликнулся, схватив ее в объятия и впившись в ее губы в требовательном поцелуе. Его реакция напомнила ей лихорадочные ласки на корабле, полные невысказанных желаний. В его поцелуе был привкус гнева, но сердце Федры пело.

– Где здесь спальня? – хрипло поинтересовался он.

– Пойдем. – Она взяла его за руку и повела вверх по лестнице.

Эллиот не заметил убогой обстановки в спальне. Федра не дала ему времени, развязала тесемки на платье, и оно упало на пол.

Эллиот потянулся к ней, но она остановила его, упершись ладонями в его грудь.

– Ложись в постель.

Эллиот медлил, и Федра слегка подтолкнула его. Издав смешок, он упал на постель.

– Мне следует опасаться за свое целомудрие? – поинтересовался он.

– Еще как! – Она забралась на постель и оседлала его бедра. Эллиот потянулся к краю ее сорочки и получил шлепок по руке. – Сегодня моя очередь соблазнять, сэр.

– В таком случае сними ее сама. Пусть меня соблазнит твоя красота.

Федра стянула сорочку и выпрямилась, глядя на него сверху вниз. На губах Эллиота играла озорная улыбка, но взгляд казался бездонным.

– Ты похожа на богиню, Федра. Я понял это еще в ту ночь в башне, когда поднялся наверх и увидел тебя. Никогда в жизни я не видел такой красивой и уверенной в себе женщины. И никогда не увижу.

Глубоко тронутая, Федра попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. Склонившись, она поцеловала его, затем начала раздевать.

– Я тоже не прочь полюбоваться твоей красотой.

Раздевание превратилось в игру: Эллиот мешал ей своими ласками, а Федра отталкивала его руки, пытаясь снять с него тот или иной предмет одежды. Наконец после смеха, шутливой борьбы и возни с его башмаками он остался совсем голым.

Федра снова уселась ему на бедра. Веселье оставило их, уступив место нежной умиротворенности, где духовное и физическое сливались воедино. Эллиот потянулся к длинным прядям ее волос и намотал их на пальцы. Затем поднял на нее взгляд:

– А ты знаешь, как соблазнить мужчину? Что-то я не очень в этом уверен.

Федра слегка покраснела.

– Знаю, хотя знание и опыт не одно и то же. Но я постараюсь. – Она никогда не пыталась соблазнить мужчину. Но ее прежние отношения с мужчинами отличались от нынешних.

Эллиот привлек Федру к себе, и их губы слились в поцелуе.

Федра спустилась ниже, осыпая поцелуями его шею и грудь. Она и раньше была активным участником их любовных игр, но лишь теперь начала понимать, как получать наслаждение, даря его другому.

Она самозабвенно ласкала его, упиваясь явными признаками того, как ее прикосновения действуют на Эллиота. Казалось, нет ничего естественнее, чем покрывать поцелуями каждый клочок его кожи, бедра, живот и даже возбужденное естество.

Его рука коснулась ее головы. В этом жесте, легком и нежном, было поощрение и просьба, и Федра откликнулась, использовав губы, чтобы доставить ему наслаждение, насколько это было в ее силах.

Не в первый раз она оказалась наверху, но теперь все было иначе. Федра сосредоточила внимание на их соединении, на ощущениях внутри нее, на движениях своих бедер.

Даже высвобождение было другим, более мощным и сокрушительным. Федра сделала все, чтобы оно стало общим, ни на секунду не теряя контроля над ситуацией. Она пребывала в полном сознании, что делало наслаждение еще более острым и пронзительным.

Когда она в изнеможении упала на Эллиота, он обнял ее и прижал к себе. Оба тяжело дышали.

Глаза Эллиота были закрыты, но он почувствовал ее взгляд, и его губы изогнулись в слабой улыбке.

– Похоже, для тебя не существует полумер.

Федра замерла. Может, он не ожидал, что эксперимент зайдет так далеко, и теперь шокирован?

– А ты хотел, чтобы я ограничилась полумерами?

– Конечно, нет. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – Я достаточно эгоистичен, чтобы радоваться твоим познаниям, но рад, что ты не применяла их на практике раньше.

У нее не было желания применить эти знания раньше, как и многое другое, что она позволила себе с этим мужчиной. Такова разница между другом и любовником.

– Говорят, порядочные женщины не позволяют себе таких вольностей.

– Те, кто это говорит, врут.

– А ты занимался когда-нибудь этим с порядочной женщиной?

– Ты имеешь в виду до сегодняшнего дня?

Вопрос поразил Федру. Она может считаться порядочной, но обычной…

Эллиот хмыкнул и постучал ее по носу кончиком пальца.

– Ты пребывала в таком восторге от своей власти, что я не сразу признался, что…

Федра затаила дыхание.

– Что у меня тоже были знания, но не опыт.

«Если нашим отношениям суждено закончиться». Эллиот провел пальцем по шелковистой ложбинке между округлостями ее груди. «Если». Его поразило, как это слово подействовало на него. Не «когда», а «если». Он обрадовался как мальчишка.

Интересно, что произойдет, если сумерки никогда не наступят? Как ни странно, эта мысль совсем не обеспокоила его. Может, философия Федры верна и отсутствие законных уз усиливает страсть.

Вот только она сама не верит в это, по крайней мере, в их случае. Может, она и сказала «если», но вряд ли она рассчитывает, что их отношения переживут публикацию мемуаров.

Эллиот и сам не знал, что их ждет. В любом случае он не должен воспринимать ее обязательства перед отцом как предательство. И вообще, она не должна поступаться своими принципами ради него. Их отношения по-своему чисты, и не стоит марать их низменной торговлей.

Тем не менее, у каждого из них есть долг по отношению к своим семьям. Сам он должен своему отцу даже больше, чем согласился бы признать.

Кристиан не хочет знать правду. Возможно, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться в неведении. И все же, чтобы покончить со всем этим, необходимо выяснить, что же случилось на самом деле.

– Я хотел бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос, – сказал Эллиот.

– Пожалуйста. Я не могу отказать тебе даже в такой малости.

Черта с два! Федра отказывала ему во многом, вынуждая принимать ее условия. Вот почему Эллиот ехал через весь город на эту убогую улицу. Возможно, со временем он привыкнет к полному отсутствию прав на нее, но вряд ли наступит момент, когда он не будет хотеть большего.

– В разговоре со мной в Неаполе Мерриуэдер не стал отрицать, что обед, описанный твоим отцом, имел место. И что соответствующий разговор состоялся. Однако он не может утверждать, что его подозрения были справедливы. Если я найду свидетельство, что он ошибся или что смерть офицера в колониях не имеет отношения к нашей семье, ты выбросишь тот отрывок из мемуаров?

Федра нашла его предложение заслуживающим внимания.

– Отец поручил мне проследить, чтобы его воспоминания были напечатаны, будучи уверен, что они правдивы. Если выяснится, что это не так, или если публикация нанесет вред чьей-либо репутации, я его выброшу. – Она печально улыбнулась. – Видимо, мне следует дать объявление в «Таймс», предложив то же самое всем заинтересованным лицам. Ты не единственный, кто пытается подкупить меня, чтобы не фигурировать в мемуарах Ричарда Друри. Моя корзинка для корреспонденции полна просьб и угроз. Очевидно, мой покойный партнер попытался опробовать свою схему на многих, и теперь они знают, кто унаследовал и мемуары, и издательство.

– Не будь ты такой благородной, то могла бы разбогатеть и купить себе более приличный дом на собственные средства. Истербрук первый предложил бы тебе целое состояние.

Эллиот не хотел, чтобы это прозвучало как возобновление торга, но если бы Федра выразила хоть малейший интерес к размерам этого состояния… В ее положении следует быть практичной. Он не возражал бы решить эту проблему подобным образом.

– Целое состояние? От одного Истербрука! Боже, я и не предполагала, что шантаж настолько выгодное занятие. – Она устроила целый спектакль, изображая заинтересованность и колебания. – И во сколько оценивается это состояние?

– Пять тысяч.

Сумма была названа сегодня утром, написанная рукой его брата на листке бумаги, который он обнаружил на подносе вместе с завтраком. Ни единого слова, просто цифра «пять» и необходимое количество нулей.

Эллиот воспринял это как приказание и как предупреждение о том, что Кристиан не позволит Федре самой решать, что ей делать дальше.

– Это какое-то безумие. Боюсь, Истербрук и в самом деле сошел с ума. К счастью, я могу спасти его от финансового краха, не приняв это предложение.

Вот, значит, как. Кристиан ошибался. Не все продаются, стоит им предложить большой куш. Федра не оскорбилась, но и не стала прикидывать, что можно купить на эту сумму.

– Имей я такие деньги, мне пришлось бы изменить образ жизни, – задумчиво произнесла она. – Ты только представь. Мне потребуется новый гардероб со всеми этими корсетами, шнуровками и застежками. Понадобятся слуги, что бы заботиться о моих роскошных туалетах и помогать мне облачаться в них.

Похоже, она все-таки начала прикидывать, и Кристиан, как это ни неприятно, оказался прав.

– Ты быстро привыкнешь к такому образу жизни.

А ему доставило бы удовольствие видеть ее в роскошном окружении. Федра заслуживает большего, чем имеет сейчас.

– Да, но все это обременительно. Вряд ли я смогу проводить в постели день и ночь, вставая лишь для того, чтобы приготовить незамысловатый обед.

– Ты предлагаешь мне остаться на обед? Который приготовишь собственными руками?

Он представил себе картину, полную домашнего уюта. Почти такую же заманчивую, как и то, что должно было произойти ночью. И она еще беспокоится о том, что окажется в рабстве. Если бы она только знала…

– Конечно. Ты проголодался?

Он слегка шевельнул рукой. Ее грудь напряглась под его ладонью.

– Я всегда голоден, когда нахожусь рядом с тобой, Федра.

Эллиот одевался в предрассветном сумраке, глядя на прелестное тело Федры, белевшее среди смятых простыней. Она лежала на животе, обхватив рукой подушку и уткнувшись в нее лицом. Ее ноги оставались раздвинутыми, а округлые ягодицы обнаженными, как тогда, когда он овладел ею в очередной раз всего час назад.

Он мог бы так стоять, созерцая ее, часами. И поскольку это сделало бы его еще большим глупцом, чем он уже был, Эллиот оставил Федру спящей и спустился вниз.

В кухне еще остались остатки обеда, который она накрыла на простом дощатом столе перед очагом. Поскольку ни один из них не удосужился набросить на себя хотя бы какую-нибудь одежду, было бы смешно есть из фарфоровой посуды в столовой.

Гостиная, с ее обшарпанной мебелью и убогими предметами искусства, впускала больше утреннего света, чем другие комнаты. Эллиот проследовал к дивану, где на столике стоял бокал с виски, оставшийся нетронутым со вчерашнего дня. Рядом лежал объемистый пакет, завернутый в бумагу.

Эллиот еще вчера заметил этот пакет, когда явился к Федре. Он имел примерно те же размеры, что и лист писчей бумаги. Как раз такого размера могла быть рукопись.

Эллиот сорвал печать и развернул обертку. Перед ним лежали мемуары Ричарда Друри.

Обычно мемуары составлялись в хронологическом порядке. Если бы он захотел изъять нежелательные страницы, ему не составило бы труда найти их в рукописи.

В доме царила тишина. Федра крепко спала наверху. На улице за окном только-только начали появляться признаки жизни. Не в силах устоять перед соблазном, Эллиот прошелся пальцем по краю аккуратной стопки листов.

Он сомневался, что имеется копия мемуаров. Федра поступила весьма опрометчиво, оставив их здесь.

Может, она рассчитывала, что он не устоит перед искушением? Если рукопись или даже интересующие его страницы пропадут, Федра освободится от обещания, данного Ричарду Друри. Она не может нарушить его сама, но, возможно, не станет сожалеть, если у нее не останется выбора.

А что, если она сочтет его инициативу предательством? С точки зрения Кристиана, окончание любовной связи брата – небольшая плата за избавление от возможных неприятностей. К тому же, если Эллиот потребует, Кристиан найдет способ компенсировать Федре потерю, не уведомив ее об этом.

Тогда у нее появится уверенность в будущем. Ей не придется жить так скромно. Если она переедет в западную часть города и начнет модно одеваться, то сможет занять в литературных кругах место своей матери, вместо того чтобы оставаться в глазах общества прелестной, но странной дочерью Артемис Блэр, проживающей в убогом районе, где-то на востоке Лондона.

Одна небольшая кража, и ее жизнь изменится к лучшему. Его долг перед семьей будет выполнен. Никто не станет нашептывать за их спинами, что маркиз Истербрук заплатил за убийство своего соперника. А его сыновья смогут и дальше делать вид, будто уверены в обратном.

Он не мог не понимать, насколько его рассуждения расчетливы и циничны. Лучшая часть его натуры больше не удивлялась и не возмущалась. И не могла ничего противопоставить, кроме сентиментальной чепухи о доверии и привязанности. Такие вещи мало что значили в реальном мире. Даже в их отношениях с Федрой это не было главным.

Эллиот снова прошелся пальцем по краям страниц.

Проснувшись поздним утром, Федра обнаружила, что Эллиот покинул ее постель. Его одежда тоже исчезла. Видимо, он ушел или спустился вниз.

Она провела рукой по простыне, где он недавно лежал, представляя себе Эллиота, насытившегося и удовлетворенного, хотя понадобилось несколько трапез, чтобы удовлетворить их взаимный голод.

Скользнув рукой вверх по подушке, на которой лежала его голова, Федра нащупала какой-то посторонний предмет и, заинтригованная, приподнялась на локте.

На подушке лежала рукопись ее отца, небрежно завернутая в коричневую бумагу. Печать была сломана, но страницы не тронуты, образуя толстую пачку с ровными краями.

У Федры перехватило дыхание. Она отложила рукопись, занявшись Гарри, и совсем забыла о ней. Естественно, Эллиот догадался, что находится в пакете.

Встав пораньше, он решил проверить свою догадку и распечатал пакет.

Должно быть, он вытащил страницы, которые не хотел видеть опубликованными.

Облегчение, захлестнувшее Федру, было таким глубоким, что ее глаза увлажнились.

Она села на кровати и аккуратно завернула рукопись. Она не станет говорить об этом с Эллиотом. Во всяком случае, не сейчас. А может, никогда. Плохо, конечно, что он украл страницы, но она не станет укорять его за это. И никогда не признается, от какой боли он избавил ее. Возможно, теперь…

Ее пальцы замерли. Озадаченно нахмурившись, Федра уставилась на новую страницу, добавленную в рукопись.

Дорогая!

Ты слишком небрежно обращаешься с сокровищем, доставшимся тебе в наследство. Для беспринципного человека оно может стать серьезным искушением. А, как следует из полученных тобой писем, в желающих покуситься на него нет недостатка.

Держать рукопись дома опасно. Лучше поместить ее в читальный зал Национального музея. Я сообщу сотрудникам библиотеки, что ты будешь работать над подготовкой к публикации под их присмотром. Заинтересованные лица скоро узнают, что она хранится в надежном месте, и оставят тебя и твой дом в покое.

Я не стал изымать интересующие меня страницы, так что можешь не проверять. Я слишком дорожу твоим доверием, чтобы поступить подобным образом.

Спасибо за обед. Он был восхитительным.

Твой благодарный друг, Эллиот.


Глава 20


– Спасибо, что составил мне компанию, – сказала Федра. – Я не рассчитываю, что он тут же признается во всем, и твоя оценка его реакции на мои вопросы может оказаться полезной.

– Поскольку ты твердо намерена задать свои вопросы, мне не хотелось бы, чтобы ты делала это одна, – отозвался Эллиот. – Твой рассказ о встрече с Нидли свидетельствует, что эти господа не придут в восторг от твоих подозрений, что неудивительно.

– Нидли не разозлился. Он насмехался надо мной. Едва ли это опасно.

Впрочем, в насмешках мистера Нидли присутствовала немалая толика презрения. По отношению к ней и ее матери. Встреча, состоявшаяся в его конторе накануне, не заняла много времени. Первый из торговцев древностями, названных Матиасом, оказался пожилым элегантным мужчиной, весьма эрудированным и высокомерным. Он ответил на ее вопросы о камее коротко и прямо. «Подделка, – заявил он, скривив губы в пренебрежительной гримасе. – Я так и сказал вашей матери, когда она показала мне эту вещицу, но она не согласилась с моим мнением. Даже пыталась спорить со мной, словно являлась экспертом в подобных вопросах. Тем не менее, факт остается фактом. Великую Артемис Блэр надули, как деревенскую простушку. Ну а то, что ее дочь интересуется происхождением того же предмета, говорит мне, что она так и не признала правду, видимо, не желая выглядеть в собственных глазах круглой дурой».

– То, что один из них посмеялся, не означает, что другой не заметит намеков, содержавшихся в твоих вопросах, – возразил Эллиот. – Я понимаю, как это важно для тебя, но постарайся не лезть на рожон.

Они шли по улице, направляясь по адресу, который раздобыла Федра. Пункт их назначения находился неподалеку от издательского дома Лэнгтона на Пейтерностер-роу.

Эллиот не сказал ни слова по поводу деятельности издательства, когда прибыл туда по ее просьбе, и не выразил неудовольствия местом встречи. Федра сомневалась, что, не тронув рукопись три дня назад, он смирился с предстоящей публикацией мемуаров. Вероятно, он все еще верил, что сможет представить доказательства, которые позволят ей изъять интересующий его отрывок, как она обещала.

Федра искренне надеялась, что ему это удастся. Ей хотелось, чтобы это пятно не омрачало их счастье. Последние несколько дней были идиллическими даже в большей степени, чем те недели в Италии. Дружеские отношения, установившиеся между ними, доказывали, что их чувства смогли пережить возвращение в Англию. Она вдруг поняла, что счастлива, как никогда в жизни. Даже расследование, связанное с ее матерью, не могло испортить ее настроения.

Книжная лавка Торнтона располагалась в небольшом помещении на одной из боковых улочек неподалеку от Британского музея. Сквозь покрытые многолетней грязью окна можно было разглядеть выставленные в витрине тома.

– Я навел справки, – сказал Эллиот. – О нем известно не много. Говорят, отец у него англичанин, мать – итальянка, а учился он в Болонье. Все это трудно подтвердить или опровергнуть, но те, кто встречался с ним, утверждают, что он производит впечатление образованного человека.

– Если он наполовину итальянец, он мог иметь доступ к художественным предметам, которые изготовлялись в Италии, – заметила Федра.

– Возможно, он тот, кто тебе нужен. В отличие от Нидли его репутация далеко не безупречна. Правда, это не более чем слухи.

Они вошли в лавку. Внутри было темно и сумрачно, как в гробнице. Вдоль стен тянулись полки, заставленные томами. Те, что не уместились на полках, были сложены в стопки.

В дальнем углу шевельнулась темная фигура, появившаяся из-за стены книг, и направилась к ним. Очевидно, это был хозяин, вышедший навстречу посетителям. Эллиот приоткрыл дверь на улицу, чтобы впустить в лавку дневной свет.

Найджел Торнтон нисколько не походил на престарелого чудака, которого они ожидали встретить в подобном месте. На вид ему было немногим больше тридцати, возможно, он выглядел так благодаря правильным чертам лица, модному сюртуку и темным волосам. И все же он оказался значительно моложе, чем Федра ожидала, энергия в нем била ключом.

Неужели Артемис, чувствуя, как уходит молодость, пыталась удержать ее, заведя роман с мужчиной намного моложе себя?

Торнтон встретил их любезно, но дал понять, что занят важными делами, которые прервал исключительно ради них.

В его темных глазах, устремленных на Эллиота, мелькнуло узнавание. Затем его взгляд с некоторым недоумением скользнул по Федре.

– Лорд Эллиот, вы оказали мне честь. Вам нужны книги? Очевидно, для новой библиотеки? У нас есть лучшие издания по истории Рима. Если пожелаете, мы могли бы заказать новые переплеты.

– Меня вполне устраивает библиотека Истербрука. Вас хотела видеть эта дама, и ее интересует одна конкретная история, которой нет в ваших книгах. Я всего лишь сопровождаю ее.

Торнтон кивнул, явно разочарованный тем, что их визит не сулит ему выгоды.

– Позвольте представить вам Федру Блэр, – сказал Эллиот. – Вы были знакомы с ее матерью.

Свет, проникавший через приоткрытую дверь, достаточно ярко освещал красивое лицо Найджела Торнтон, чтобы Федра могла видеть его реакцию. Он замер, но его темные глаза сверкнули, задержавшись на ее лице с осторожным, но очевидным интересом.

– Ваша мать славилась гостеприимством, мисс Блэр. Мне случалось бывать у нее, но я знал ее недостаточно близко, чтобы рассказывать о ней истории.

– У меня другие сведения, мистер Торнтон. Я слышала, что в последние годы ее жизни вы часто посещали ее.

Он склонил голову в кивке, не столько соглашаясь, сколько признавая определенную степень дружбы, существовавшей между ними.

– Я также слышала, что в те годы вы торговали не только книгами, мистер Торнтон.

– Я и сейчас не упускаю такой возможности, если мне попадается что-нибудь стоящее.

Федра вытащила из кармана камею и положила на стопку книг, на которую падал свет с улицы. На фоне темных запыленных томов она казалась дорогой безделушкой, таинственно сиявшей в своей изысканной простоте.

Взгляд Торнтона вспыхнул. В его глазах отразилось узнавание и еще что-то, словно волна эмоций неожиданно прорвала плотину. Губы его дрогнули в улыбке, но он сдержал порыв, и они сложились в неопределенную, слегка печальную линию.

– Вы продали или подарили это украшение Артемис Блэр? – поинтересовался Эллиот.

– Так это и есть та история, которую вы хотели от меня услышать? История этой камеи?

– Да, – сказала Федра.

– К сожалению, я не смогу вам помочь.

Он лукавил. Федра в этом не сомневалась.

– Но вы узнали ее.

Торнтон осторожно взял камею и прошелся большим пальцем по крохотным фигуркам.

– Она принадлежала вашей матери.

– По мнению лучших экспертов, это подделка.

– Наверное, они правы. Тем не менее, это прекрасная работа.

В данный момент Федру меньше всего интересовали художественные достоинства камеи.

– Моя мать получила ее от вас?

– Если я скажу «да», то признаюсь в обмане. Если скажу «нет», вряд ли вы поверите мне на слово.

– Дело в том, что это не просто обман, – вмешался Эллиот. – Помнится, несколько лет назад ходили разговоры о поддельных монетах.

Торнтон вздохнул:

– Я получил эти монеты из надежного источника. К тому же я никогда не ручался за их подлинность. Приобретение подобных вещей всегда чревато риском, но коллекционеры слышат только то, что хотят слышать. Вот почему я предпочитаю старые книги.

– Именно это произошло с камеей? Моя мать слышала только то, что хотела?

– Мне неизвестно, считала ли она камею подлинной. Судя по всему, да.

Он протянул камею Федре. На мгновение их пальцы встретились, словно ему не хотелось выпускать камею из рук.

– Если вы решите продать ее, дайте мне знать.

– Вы бы купили ее? Чтобы снова продать?

Торнтон отвернулся и растворился в сумраке своей крепости из книг.

– Я купил бы ее, потому что она прекрасна. И потому, что она принадлежала ей.

– Что ты об этом думаешь? – поинтересовалась Федра. Они с Эллиотом прогуливались по залам Британского музея, но ее мысли вертелись вокруг встречи с Торнтоном.

– А ты что думаешь?

– Мне кажется, это он. В сущности, он почти признался. И, не скажи я, что камея поддельная, мог бы все рассказать. Это была ошибка. Не мог же он, в самом деле, объявить себя преступником, чтобы доставить мне удовольствие? Но его поведение, тот факт, что он узнал камею, его ответы, хотя и уклончивые, свидетельствуют о том, что он знал, что моя мать владела этой камеей и считала ее подлинной.

Эллиот внимательно выслушал ее, но медлил с ответом. Он так долго молчал, что Федра не выдержала.

– Так что ты думаешь? – снова спросила она.

– Я думаю, ты получила ответ, правда, он отличается от выводов, к которым пришел твой отец.

– Как это?

– Найджел Торнтон не был мошенником, который использовал чувства женщин, чтобы обирать их с помощью подделок. Он любил Артемис Блэр. И кажется, до сих пор любит.

Федра ошеломленно молчала, но все в ней протестовало. Наблюдение Эллиота не вписывалось в образ бессовестного соблазнителя, нарисованный ее отцом в мемуарах. Оно лишало смысла гнев и возмущение, которые вызывал в ней любовник матери. Если он любил Артемис, это все меняет.

Вот только Эллиот скорее всего прав. Когда Торнтон увидел камею, атмосфера в лавке изменилась. Воспоминания и чувства, заполнившие помещение, были почти осязаемы.

– Если он любил ее, выходит, мне не за что его ненавидеть?

– Смотря какую историю ты предпочитаешь. Что твою мать соблазнили, чтобы воспользоваться ее связями и вовлечь в преступный замысел? Что эта связь привела ее к самоубийству? Или что твоя мать полюбила мужчину намного моложе себя, который по невежеству продал или подарил ей предмет искусства, не будучи уверен в его подлинности? Тебе придется решить, какая версия тебя больше устраивает, но я не верю, что мужчина, с которым мы сегодня разговаривали, сознательно злоупотребил доверием твоей матери.

– Мне трудно поверить, что мой отец мог настолько заблуждаться относительно характера Торнтона и его мотивов.

– Твой отец потерял любовь всей своей жизни, которая была центром его вселенной, уступив ее молодому сопернику. Наверное, он считал, что твоя мать лишилась рассудка вместе с сердцем. В такой ситуации трудно оставаться объективным.

Он ни на чем не настаивал, но не сомневался в том, что произошло на самом деле. Федра могла считать Торнтона загадкой, но Эллиот покинул лавку, убежденный, что узнал в Торнтоне все признаки влюбленного мужчины.

– Если я продам ему камею, он, наверное, снова попытается выдать ее за подлинную древность. Ты говорил, что его деятельность вызывала вопросы. Если так, он вполне мог использовать мою мать в своих целях.

Эллиот взял ее за руку и увлек в укромный уголок галереи.

– Почему ты так цепляешься за эту версию? Неужели тебе хочется верить, что твою мать обманули? В Неаполе ты сказала, что могла бы понять, почему она завела любовника. Разве не легче смириться с этим фактом, если ее избранник платил ей взаимностью?

Федра не нашлась что ответить. Ее сердце восставало против простого объяснения, которое Эллиот так легко принял.

– Думаю, если бы кто-нибудь проверил сделки Торнтона, то нашел бы и неясности, и неопределенности, но не откровенный обман, – заметил Эллиот. – Как он сказал, коллекционеры слышат то, что хотят. Уверен, он знает, как извлечь из этого выгоду, не опускаясь до мошенничества. Что же касается камеи, если ты продашь ее ему, вряд ли он перепродаст ее. Скорее сохранит как память о твоей матери до своего смертного часа.

Федра представила себе Найджела Торнтона, каким он был восемь лет назад, когда ослепил стареющую Артемис Блэр своим уверенным видом, молодостью и привлекательной внешностью. Она вспомнила, как потеплел его взгляд, когда он увидел камею и заговорил о ее матери.

Эллиот скорее всего прав. Его версия к тому же объясняет, почему друзья ее матери не знали имени таинственного любовника. Торнтон был настолько молод, что Артемис, видимо, скрывала связь с ним, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах окружающих.

– До чего же прозаичная разгадка моей великой тайны, – пробормотала Федра.

Эллиот обнял ее за плечи.

– Ты разочарована?

Федра не знала, что ответить. В последние недели ее возмущение предполагаемым любовником поутихло, но обвинения отца все еще жгли ее сердце. Возможно, ей хотелось найти виновного в гибели матери, и отец дал ей повод для этого. А может, она сердилась на мать за предательство того совершенства, каким могла быть свободная любовь.

Она вздохнула, освобождаясь от остатков ярости, которая привела ее в Неаполь. Возможно, Найджел Торнтон не являл собой образчик порядочности, однако не был расчетливым соблазнителем. Даже если Артемис расстроилась, узнав правду о камее, вряд ли это послужило причиной ее смерти.

Федра нащупала в кармане камею. Пожалуй, ей следует отдать ее Найджелу Торнтону, раз он до сих пор хранит Артемис в своем сердце.

– Можешь вернуться к своему привычному образу жизни, Кристиан. Никакого побега не будет. И дуэли тоже. Кэролайн согласилась с моим мнением в этом вопросе.

Лорд Хейден Ротуэлл говорил уверенным тоном человека, который убежден, что все должны следовать его указаниям. Федра не сомневалась, что так оно и было в большинстве случаев.

Он сделал это заявление, сидя напротив нее за столом. Общество, собравшееся за обедом, который устроила Алексия, оказалось куда более тесным, чем Федра ожидала. Кроме нее и Алексии, на нем присутствовали только три брата Ротуэлл.

Когда Алексия прислала ей приглашение, Федра подумывала о том, чтобы отказаться. Хотя Алексия с мужем лишь недавно вернулись из загородного поместья, они могли знать о мемуарах. Если это так, то она попадет в неловкое положение. Однако теперь она пришла к выводу, что Алексия и Хейден не в курсе последних событий. В отличие от маркиза Истербрука. Он относился к ней корректно, даже любезно, но Федра не могла не заметить, что он наблюдает за ней, как ястреб за полевой мышью.

– Боюсь, ты не совсем понимаешь суть дела или неправильно понял нашу кузину, – возразил Истербрук. – Мне было бы спокойнее, если бы твоя жена что-нибудь сказала или хотя бы кивнула в знак согласия.

Алексия слегка покраснела, смущенная тем, что ей предлагается либо поддержать, либо опровергнуть мнение мужа.

Федру все еще поражало, что ее лучшая подруга влюбилась в Хейдена. Алексия вышла замуж по самым практическим соображениям и лишь потом отдала свое сердце мужу. Федра и представить себе не могла подобного развития событий, особенно с этим мужчиной.

Лорд Хейден, вне всякого сомнения, был красив, но суров и холоден. В отличие от Эллиота его фамильные черты не смягчались приятными манерами и общительным характером. Впрочем, Алексия утверждала, что никто не знает его по-настоящему.

– Кристиан, ты не должен сеять зерна раздора между мужем и женой, – сказал Эллиот. – Если Алексия решит выразить несогласие с мужем, она это сделает. Наша хозяйка никогда не стеснялась высказывать, что у нее на уме.

Алексия бросила на Эллиота благодарный взгляд. Федра заметила, что их связывают дружеские отношения. Все три брата, похоже, высоко ценили Алексию.

Этот факт произвел на Федру такое впечатление, что она почувствовала себя более непринужденно за столом. К тому же никто здесь не относился к ней как к посторонней, которой она, в сущности, была как для общества, так и для этой компании. В своем приглашении Алексия очень просила её прийти, и прежде чем спуститься вниз, они успели уединиться в гостиной и обменяться новостями.

– Чепуха, – отрезал Истербрук. – Хейден не станет возражать, если его жена нарушит нейтралитет. Ему хорошо известно, что женщины лучше понимают друг друга, чем мы. Что скажешь, Алексия? Кэролайн действительно смирилась или что-то замышляет?

– Никто не знает, что у другого человека на уме, лорд Истербрук, – сказала Федра. – И не все женщины думают одинаково. Алексия слишком рассудительна, чтобы знать, что творится в голове у юной девушки, ослепленной блеском титула.

Ей удалось отвлечь внимание Истербрука от Алексии. Он уставился на Федру так пристально, что все присутствующие заерзали на своих местах.

Эллиот пришел ей на выручку:

– Думаю, дело не столько в Кэролайн, сколько в тетушке Генриетте. Возможно, она ослеплена блеском титула гораздо больше, чем ее дочь.

– Вот именно, – сказала Алексия, – нужно урезонить Генриетту. Мы уже кое-чего добились в этом отношении.

Хейден сменил тему, мужчины подхватили ее, а Федра с Алексией продолжили свой безмолвный разговор, обмениваясь взглядами, более красноречивыми, чем слова.

Эллиот почти все время молчал. Сегодня вечером он казался чуточку странным. Когда он встретил ее карету снаружи, Федра заметила, что он смотрит на нее так же, как в тот первый раз, в Неаполе, словно никогда не видел ее.

Возможно, причиной тому была окружающая обстановка. Сегодня Эллиот находился в своем мире. Федра не пыталась подделаться под этот мир, хотя и надела голубое платье. Она ничего не выгадает, притворяясь, что она такая, как все. И будь она проклята, если позволит Истербруку запугать ее или подчинить своей воле!

Обед закончился, и Алексия пригласила ее в гостиную, подальше от мужчин с их портвейном и сигарами. Федра гадала, что они будут обсуждать: Кэролайн, с ее легкомысленным отношением к собственной добродетели, или мемуары Ричарда Друри, которые требовали срочных действий.

– Я так рада, что ты согласилась прийти, – сказала Алексия, садясь на диван рядом с ней. – Это дало мне повод оставить тетю Генриетту в Эйлсбери.

Иными словами, тетя Генриетта не одобрила бы присутствия Федры Блэр за одним столом с ней.

– Я счастлива, что смогла избавить тебя от ее общества.

– Надеюсь, ты получила удовольствие от обеда? Я знала, что будет Истербрук, но…

– Я получила огромное удовольствие. – Федра не лукавила. Она нашла трогательными узы, связывавшие трех братьев, и даже слегка завидовала Эллиоту. Похоже, в вопросах, касающихся преданности, кровные узы имеют решающее значение. – Я очень рада, что ты стала для Ротуэллов своей. До сегодняшнего вечера мне не приходилось видеть тебя в их кругу. Ты вписалась в их семью, как если бы родилась в ней. Мне кажется, любой мужчина за этим столом отдал бы жизнь, чтобы защитить тебя и ребенка.

Алексия вспыхнула:

– Они все беззаветно преданы друг другу, правда? Эллиот очень мило поговорил со мной, когда мы встретились с ним сегодня. Впрочем, у меня сложилось впечатление, что он недоволен своей поездкой в Италию. Он кажется рассеянным, словно его мысли витают где-то далеко.

В этот момент предмет их обсуждения вошел в гостиную. Выглядел он отнюдь не рассеянным, а решительным и серьезным.

– Алексия, прости меня, пожалуйста, но я хотел бы поговорить с мисс Блэр наедине. Я не задержу ее надолго. Разговор не терпит отлагательств.

Алексия слегка приподняла брови и бросила на Федру любопытный взгляд.

– Конечно. Я пойду в библиотеку.

– Не утруждай себя. Тем более что скоро сюда поднимутся остальные. Мисс Блэр, вас устроит небольшая прогулка в саду? Мы могли бы поболтать, наслаждаясь благоуханием цветов.

Проигнорировав сгоравшую от любопытства Алексию, Федра приняла приглашение и последовала за Эллиотом, гадая, что за срочное дело ему понадобилось обсудить с ней наедине.


Глава 21


Сад был пустынен и благоухал летними цветами.

– Неужели братья приказали тебе возобновить атаку на меня? – поинтересовалась Федра.

– Мой уход изумил их ничуть не меньше, чем тебя моя просьба. – Он подвел ее к чугунной скамье и усадил. Однако сам остался стоять. – Впрочем, я имел все основания покинуть их в гневе. Кристиан завел разговор о мемуарах. Осмелюсь предположить, что они и сейчас обсуждают эту тему.

– Хочешь сказать, обсуждают меня. – Неужели ей придется пожалеть, что она согласилась на просьбу Эллиота? Если Хейден настроен так же, как Истербрук, она, возможно, пожертвовала последними минутами, которые могла провести с Алексией.

В темноте Федра не видела выражения его лица, но чувствовала, что его мозг напряженно работает.

– Федра, произошло нежелательное развитие нежелательных событий.

Она не сразу сообразила, что он имеет в виду их венчание в Позитано.

– Надеюсь, не слишком нежелательное.

– Весьма нежелательное. – Эллиот поставил ногу на скамью, на которой она сидела, и подался вперед, склонившись к ней. – Этим утром я разговаривал со своим поверенным. Он считает, что наше венчание скорее всего имеет законную силу и будет подтверждено как таковое при любой попытке оспорить его.

Все чувства и мысли покинули Федру, пока она переваривала эту шокирующую новость. Затем ее захлестнула буря эмоций. В сердце ее царил хаос, зато в голове наступила поразительная ясность.

– Неудивительно, что ты так странно смотрел на меня во время обеда. Просто чудо, что ты не напился от подобного известия.

К ее облегчению, у него хватило такта промолчать. Теперь Федра поняла, почему он хотел поговорить с ней здесь, в темноте. Едва ли он сумел бы скрыть свое недовольство и тревогу.

– Не представляю, как я могу считаться замужней женщиной, если не хотела выходить замуж и не подписывала брачный договор, не говоря уже о том, что это была католическая церемония, – заявила она.

– Я провел полдня с адвокатом, который вел похожие случаи, и он объяснил мне, как обстоят дела. Брак, считающийся законным в стране, где он был заключен, признается таковым и в Англии как с позиций гражданского, так и церковного права. Причем вовсе не обязательно, чтобы священник, принявший обеты, принадлежал к англиканской церкви. Он убежден, что этот брак нельзя оспорить в суде, но советует повторить церемонию бракосочетания.

– Зачем мне повторять обеты, которых я никогда не давала?

Эллиот повернул голову и посмотрел на окна дома, выходившие в сад. Затем протянул ей руку:

– Давай пройдемся. Я расскажу тебе все, что узнал.

Он взял ее под руку, и они стали прохаживаться по садовой дорожке, негромко разговаривая. Собственно, говорил в основном Эллиот, а Федра слушала. С каждым шагом, с каждым словом ее сердце билось все сильнее.

– Этот брак не подпадает ни под одну категорию, описанную в законе. Поэтому его законность зависит от интерпретации в судах. Никто не может предсказать, какое решение вынесет тот или иной судья, – сказал Эллиот. – Когда адвокат посоветовал мне повторить брачные обеты, он опасался затруднений, которые могут возникнуть позже в связи с наследством и законностью детей. То же самое имел в виду мой поверенный. Они оба так уверены, что брак будет признан законным, что посоветовали провести повторную церемонию, чтобы избежать скандала в будущем, если кто-нибудь попытается воспользоваться существующей неопределенностью.

– Адвокаты смотрят на этот брак как на свершившийся факт, поэтому их советы ошибочны по определению. Нам не нужны заверения, что его нельзя оспорить в судах. Мы хотим быть уверенными, что это возможно.

– В суде существует такое понятие, как презумпция обоснованности. Если мы заявим, что наш брак недействителен, нам придется представить доказательства.

Федра запаниковала:

– Мне кажется, это суд обязан доказать, что он действительный.

– Федра, сегодня я узнал о законодательстве больше, чем это требуется нормальному человеку. Даже английские законы не всегда однозначны и понятны, как можно было ожидать. Некоторые из судебных решений, которые выносятся в этом городе, просто поразительны. Например, браки признаются законными даже при отсутствии надлежащей лицензии. Тот факт, что мы не подписали документы в Позитано, ничего не значит, особенно если учесть, что по итальянским законам достаточно произнесенных обетов. Похоже, тебе не отвертеться от меня, дорогая.

Федра ушам своим не верила. Паника нарастала, грозя лишить ее самообладания.

Эллиот сделал попытку обнять ее. Она вырвалась из его рук.

– Это не нежелательное развитие событий, Эллиот. Это катастрофа.

Она сделала несколько шагов, пытаясь собраться с мыслями. Наверняка он чего-то не понял. Должен же быть какой-то выход.

– Ты говорил, что наше положение остается неопределенным. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы покончить с ним в зародыше. Зачем ждать, пока появятся проблемы?

– Федра…

– Нет. Нет! Я не из тех, кто выходит замуж по расчету. Поверь, я долго размышляла на эту тему и приняла решение: я никогда не смирюсь с тем, что оказалась замужем по воле случая. Ты должен сказать мне, существует ли способ отменить это нелепое бракосочетание.

Эллиот скрестил руки на груди и вздернул подбородок, глядя на нее снизу вверх. В сочетании с мрачным выражением лица это придавало ему надменный и даже грозный вид.

Федра терпеть не могла, когда мужчины принимали подобную позу.

– Я могу развестись с тобой. Это единственный способ покончить с этим. Правда, ты должна дать мне повод, чего я не склонен допускать.

«Не склонен допускать»?! Спаси ее Боже, но он уже заговорил, как настоящий муж.

– Развод означает, что мы состоим в браке, а я отрицаю этот факт. Мы должны объяснить, что вынуждены были принять участие в этой церемонии. Нас обвенчали без нашего согласия.

– Весь город слышал, как мы произносили брачные обеты. И при этом никто не держал ножа у твоего или моего горла.

– Обстановка была ничуть не лучше, чем нож у горла. Стоит нам описать ее, и мы будем чисты перед церковью. Если мы объясним, что ни один из нас не произнес эти обеты по собственному желанию, этого будет достаточно.

Лицо Эллиота пряталось в тени, и она напрягла зрение, пытаясь разглядеть на нем признаки облегчения.

– Никто меня не принуждал, Федра. Конечно, я сделал это, чтобы защитить тебя. Но я произнес обеты, отлично понимая, что они могут связать меня навеки. Я не стал бы лгать.

То, как спокойно он принял их брак, потрясло Федру.

– Но ты же не хочешь этого!

– Я не стремился к браку, но и расстраиваться по этому поводу не собираюсь. После того, что было между нами, это незначительный шаг.

– Скоро у тебя будут все основания расстраиваться. Тебе не нужно жениться на мне, чтобы иметь то, что было между нами. Ты ничего не приобретешь, кроме ответственности за женщину, которая никогда не смирится с твоими правами на нее.

Не успела Федра произнести эти слова, как ее пронзила горькая правда. Он-то как раз приобретет. Нечто такое, что его семья жаждет получить.

Она молчала, глядя на его темную фигуру, окутанную ночными тенями. Если кто и теряет в супружестве, так это жена. По закону мужу достается все: ее собственность, голос, дети и даже ее индивидуальность.

Неужели он решился на столь опрометчивый шаг, чтобы завладеть издательством и мемуарами? Не слишком большая выгода по сравнению с ценой.

Эллиот шагнул к ней, заключил в объятия и поцеловал, словно пытался стереть ужасные подозрения, зародившиеся у нее в голове.

– Все не так, – хрипло произнес он, оторвавшись от ее губ. – Если я не тронул рукопись, когда обнаружил ее на прошлой неделе, неужели ты думаешь, что я продамся ради этого сейчас?

Его поцелуй привел Федру в еще большее замешательство.

– Тогда почему?

– Поэтому. – Он снова приник к ее губам в страстном поцелуе.

– Это у тебя уже есть, – прошептала она.

– Но я лишусь этого, если ты обратишься в суд с просьбой признать брак недействительным.

– Нет, если я решу продолжить наши отношения. Это зависит только от меня.

– Теперь уже нет. Если ты заявишь, что действовала под давлением, мы вынуждены будем расстаться. Нельзя произнести брачные обеты, спать вместе, а потом объявить во всеуслышание, что мы не женаты. Того, что было между нами, вполне достаточно, чтобы признать брак действительным, если о нем станет известно. В Италии мы не слишком таились, а продолжение близких отношений здесь только поспособствует тому, что суд отклонит твою просьбу.

В его тоне, ясном и твердом, не было и тени сочувствия. Он ставил ее перед выбором.

Сердце Федры сжалось от беспомощности и гнева. Это невыносимо! Она не может отказаться от него по такой нелепой причине.

И, тем не менее, ей придется сделать выбор, хотя при одной мысли об этом ей становилось дурно. Лишиться его дружбы, никогда больше не чувствовать его прикосновений, отказаться от интимной близости – или надеть кандалы, которые закон выковал для женщин, и подчиниться воле другого человека.

– Незачем сгущать краски! – воскликнула Федра, яростно протестуя против подобной альтернативы. – Никто не знает, что произошло в Италии. Мы не встретили там никого из знакомых. Если мы будем вести себя осмотрительно и здесь, никто ни о чем не догадается.

Эллиот схватил ее за плечи:

– Нам придется дать клятву. Я не стану лгать. И ты тоже.

– Зачем тебе это? Сам подумай. Если мы поженимся, ты станешь мишенью для насмешек. Я ведь не изменюсь – ни ради тебя, ни ради твоей семьи. Все, кому не лень, будут говорить, что ты обзавелся более чем странной женой, с нелепыми идеями и эксцентричным поведением. Они скажут…

– Они скажут, что я женился на женщине, не более странной, чем мой брат. Честно говоря, мне наплевать, кто что скажет.

На сердце у нее лежала тяжесть. Федра едва сдерживала слезы.

Эллиот отпустил ее плечи и снова заключил в объятия. Но от этого стало только хуже. Охваченная воспоминаниями, Федра разрыдалась. Казалось, она уже испытывает горечь разлуки, которую ей предстоит пережить, и тоску, разрывающую сердце.

Ей отчаянно хотелось, чтобы эта боль заставила ее принять его предложение. Она пыталась уговорить себя, что брак с этим мужчиной не будет тюрьмой.

Эллиот крепко прижимал ее к себе, касаясь губами ее макушки, пока поток слез не иссяк.

Сердце Федры обливалось кровью. Ей будет не хватать этих объятий. И многого другого, что глубже и важнее любой дружбы.

Настроение Эллиота изменилось, как будто ночной ветерок унес свойственную Ротуэллам суровость. Федра уткнулась влажным лицом в его плечо.

– Брак не должен заключаться таким способом, особенно мой. Я должна попытаться отменить его, Эллиот.

Его ладонь легла ей на затылок.

– Ты поможешь мне, Эллиот?

– Ты просишь, чтобы я отказался от тебя, Федра? Не уверен, что смогу.

– Не совсем. Спустя некоторое время мы сможем снова стать друзьями. Я не хочу думать, что из-за этого мы расстанемся навеки.

– Пройдет много времени, прежде чем я снова смогу коснуться тебя, дорогая. Суды работают медленно. – Он поцеловал ее в щеку. – Ты просишь от меня невозможного.

– Это ты сейчас так думаешь, но довольно скоро поймешь, что из меня не получится хорошая жена. – Она попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. – Я хочу тебя спасти. Когда страсть пройдет, ты возненавидишь этот неподобающий брак и будешь несчастен из-за того, что его навязали тебе.

Эллиот покачал головой, коснувшись ее губ кончиками пальцев.

– Если мы расстанемся, это будет куда более неестественно, чем брак, который ты описываешь. Я привык считать тебя своей. Поцелуй меня, чтобы я в последний раз ощутил твой вкус.

Сердце Федры взбунтовалось, когда он упомянул о последнем поцелуе. Оно вопило от возмущения, когда их губы встретились. И обливалось слезами отчаяния, когда она сжала его в лихорадочном объятии.

Эллиот крепче прижал ее к себе, словно пытался успокоить бурю чувств, бушевавшую у нее в груди, и она подчинилась этому безмолвному приказу. По небу неслись облака, дул прохладный ветер, но она ничего не замечала, погрузившись в последний раз в тепло его объятий, где царили свет и свобода.

– Пьянствуешь? – поинтересовался Хейден, закрыв дверь библиотеки. Его взгляд прошелся по графину, стоявшему на столе, и стакану в руке Эллиота.

– Это последнее, что мне сейчас нужно. Просто хотелось побыть одному.

– В таком случае не буду тебе мешать.

– Черт, это твой дом. Твоя библиотека и твоя выпивка. Пожалуй, я пойду.

– Оставайся, – сказал Хейден, смягчив свой командный тон улыбкой. – Я рад, что ты задержался. Это дает мне возможность поговорить с тобой наедине об откровениях, которыми меня удостоили сегодня.

Эллиот вспомнил выражение лица Хейдена, когда Кристиан рассказал ему о мемуарах. Его раздражение было направлено не против Федры или Ричарда Друри, а против братьев, которые не нашли нужным посвятить его в это дело раньше.

Это раздражение проявлялось и сейчас, хотя и сдержанно.

– История с мемуарами многое проясняет. В прошлом месяце ко мне приходил Чолгроув. Его интересовало, имеет ли Алексия влияние на мисс Блэр, и не могла бы она устроить ему встречу с ней. Я грешным делом подумал, что он увлекся ею. Но теперь склоняюсь к мысли, что его волнуют мемуары. Не упомянуто ли в них его имя.

– Я их не читал. Откуда мне знать?

– Может, тебе следует посетить его и выяснить, что ему нужно.

– Если я не смог помочь своей семье, вряд ли смогу помочь ему.

– Поговорив с мисс Блэр, ты можешь узнать, стоит ли ему волноваться. Он мой старый друг, к тому же немало пережил в последнее время. Сделай это для меня, и я забуду, что вы держали меня в неведении относительно этой интриги.

– Кристиан решил, что тебе ни к чему это знать. – Это было слабое оправдание, но в данный момент Эллиот был не в силах препираться. Внутри у него ничего не осталось, кроме зияющей бездны в груди, которая мешала ему дышать. После возвращения из сада душа его онемела, в голове было пусто.

Федра полагала, что это она принимает решение, но и он стоял перед выбором. Эллиота ничуть не шокировало то, что он узнал сегодня об их положении. Совсем наоборот. Адвокаты обрисовали ему путь, который сделал бы его обладание женщиной, которую он страстно желал, окончательным и бесповоротным.

Если бы Федра дала хоть малейший повод предположить, что она приветствует подобное развитие событий, Эллиот стал бы настаивать. В его намерения не входило помочь ей освободиться от брачных обетов. Он хотел привязать ее к себе навсегда, чтобы не жить в вечном страхе, что новый друг украдет ее привязанность.

Весь день он твердил себе, что она смирится с ситуацией, что ее протест носит теоретический характер и не выдержит столкновения с реальностью. Взаимная страсть, роскошь и доброта быстро смягчат ее взгляды. Он не будет требовать никаких перемен в первое время. И очень немногих в будущем.

Однако он не мог отделаться от воспоминаний. Даже бренди не помогло. Это не были воспоминания о Федре. Или ее матери. Мысленным взором он видел своего отца. Тот стоял у двери в библиотеку в Эйлсбери, устремив взгляд на женщину, склонившую голову над пером и бумагой. Его лицо было по обыкновению суровым, поза непримиримой, а внимание настолько поглощено женой, что он даже не заметил мальчика, устроившегося на полу у книжных полок.

Теперь Эллиот понимал то, чего не мог понять в детстве, Покойный маркиз Истербрук был влюблен в свою жену. Влюблен безнадежно. И потому трагически.

Он взглянул на брата. О чем бы ни собирался говорить с ним Хейден, единственное, что имело для него сейчас значение, – это тот поцелуй в саду.

– Кристиан знал, что я не одобрю его методов, – сказал Хейден. – К тому же я не понимаю, почему он так переживает по этому поводу. Все знают, что наш отец не был святым. Если кому-то хочется думать, что он убил человека, пусть думает.

Эллиот невольно улыбнулся:

– Считается, что из нас троих ты больше всех похож на отца. Возможно, это позволяет тебе мириться с тем, кем он был. Или мог быть.

– Вот как? Интересно. Я бы сказал, что это ты или Кристиан. Видишь ли, я бы никогда не поступил с Алексией так, как он поступил с нашей матерью. И, разумеется, не стал бы мстить поверженному сопернику.

– По-твоему, я способен на это?

– Не знаю. Я не способен.

Эллиот не мог бы сказать то же самое о себе. Страсть преподала ему урок, и этот урок не способствовал смягчению его нрава. Его тревожили глаза отца, стоявшие перед его мысленным взором. Они были чертовски похожи на его собственные. Он это видел, когда смотрел в зеркало.

– Мы не знаем наверняка, отомстил он или нет, – задумчиво произнес Эллиот, не желая верить, что беспринципность Ротуэллов могла зайти так далеко.

– А это не важно. Сам факт, что двое его сыновей допускают, что он способен на такое, значит больше, чем само деяние, тебе не кажется?

Мысли Эллиота были заняты не офицером, погибшим в колониях.

– Наша мать не была невинной жертвой.

Хейден задумался над этим замечанием.

– Ты ищешь ему оправдания, даже не будучи уверен, что он сделал это? Конечно, она была виновата. В супружеской измене. Хуже того, это была не какая-нибудь интрижка, а сердечная привязанность. Он не мог позволить ей уйти, но зачем было запирать ее в деревне? Замужество само по себе было для нее тюрьмой. Не было никакой необходимости усугублять это, отослав ее в Эйлсбери.

– Он не заставлял ее находиться там. Так, по крайней мере, он мне сказал.

– Даже если он не заставлял, он сделал их брак невыносимым. Он не простил бы ее, даже если бы она попросила прощения, чего она никогда бы не сделала. Возможно, она предпочла жить там, в полном одиночестве, лишь бы не встречаться с ним.

– Ты понимаешь их, как никто другой.

– Лучше, чем хотелось бы. Это классический пример того, насколько опасна человеческая гордыня и как она может повлиять на характер мужчины. Надеюсь, это послужит нам всем предостережением.

Эллиот так не думал. Жестокость, проявленная отцом по отношению к их матери, была вызвана не гордыней, а другим, более глубоким и мощным чувством.

Хейден взболтнул свой стакан, глядя на остатки янтарной жидкости, плескавшиеся на дне.

– Эллиот, я не случайно зашел к тебе сюда. Это касается Алексии. Она сказала что-то насчет того, что у мисс Блэр были подозрительно красные губы и глаза, когда вы вернулись из сада. Признаться, я не заметил. – Он налил себе бренди и опустился в кресло. – Она думает, вы целовались.

О да! Они целовались, казалось, целую вечность. И, тем не менее, все кончилось слишком быстро.

– Надо полагать, она была шокирована.

– Алексия уважает правила приличия, но ее непросто шокировать. Тем более, когда дело касается Федры Блэр. Ее встревожили покрасневшие глаза Федры, и она отправила меня вниз, чтобы выудить у тебя информацию.

Эллиот выжидающе молчал, неуверенный, что стоит откровенничать.

– Надеюсь, ты не докучал ей своими приставаниями в саду? – заметил Хейден.

– Мужчина, решившийся докучать Федре Блэр, не доживет до утра.

Хейден хмыкнул. Эллиот тоже рассмеялся. Настроение у него улучшилось, хотя в груди по-прежнему ощущалась пустота, а на сердце лежала тяжесть.

– Черт! Я тут такое натворил, Хейден. Если Кристиан вдруг озаботился сплетнями, которые распускают о нашем семействе, его хватит удар, когда он узнает, какое развлечение я вот-вот подкину обществу.

– И мисс Блэр, насколько я понимаю, играет в нем главную роль?

– Со мной в паре. Налей мне бренди, и я расскажу тебе увлекательную и весьма поучительную историю. О желании и страсти, о соблазнении и опасности, о бракосочетании и…

– Бракосочетании?

– О да! О бракосочетании и разводе. И…

Хейден, деловито наливавший бренди, не заметил, что в воздухе повисла незаконченная фраза. Последние слова, однако, прозвучали в голове Эллиота. И на сердце у него стало еще тяжелее.

«И о любви».


Глава 22


Федра отложила карандаш и потерла уставшие глаза. Рукопись отца нуждалась в большей подготовке к печати, чем она ожидала. К концу его почерк стал очень неразборчивым, и представлялось маловероятным, что наборщики смогут разобрать отдельные буквы. Если так пойдет и дальше, ей придется работать над текстом еще целую неделю, а то и больше.

Она огляделась по сторонам. Немногочисленные посетители читального зала Британского музея сидели за столами, склонившись над книгами. В основном это были мужчины, не считая нескольких женщин.

Эллиота среди них не было. Эти паузы, когда она обводила взглядом зал в поисках Эллиота, превратились у нее в привычку. Они не могли встречаться наедине, но встреча в общественном месте не представляла опасности. Если бы он работал здесь одновременно с ней…

Совсем не обязательно здороваться или разговаривать. Достаточно просто видеться. Ей было бы приятно сознавать, что он находится в одном помещении с ней, даже если бы он сидел далеко и не поворачивал головы.

Федра закрыла глаза, и он предстал перед ее мысленным взором. Она ощущала вкус того последнего поцелуя, вдыхала его запах, чувствовала прикосновения его рук, скользивших по ее телу. Она смаковала эти воспоминания, переживая их заново.

Сколько времени пройдет, прежде чем они поблекнут? Она опасалась, что вместе с ними исчезнет часть ее души, и то и дело восстанавливала их в памяти.

– Федра, ты что, заснула? – раздался громкий шепот. Федра вздрогнула и открыла глаза, встретив любопытный взгляд женщины в модной шляпке, сидевшей напротив нее за столом.

– Алексия, что ты здесь делаешь?

– Мне сказали, что ты проводишь в читальном зале целые дни. – Алексия стрельнула глазами по сторонам и придвинулась ближе. Их шепот привлек внимание окружающих, и они недовольно покосились в их сторону.

– Давай выйдем. Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказала Федра.

Алексия подождала, пока она сложила рукопись в папку и отнесла ее библиотекарю. Они вышли на улицу.

– Давай прогуляемся по Бедфорд-сквер, – предложила Федра.

– Значит, это и есть злополучная рукопись, – заметили Алексия, когда они направились к площади.

Сердце Федры упало.

– Они рассказали тебе о ней.

– У нас с Хейденом практически нет секретов друг от друга. Не стоит так расстраиваться, дорогая. Я пришла не затем, чтобы молить тебя о пощаде. Истербрук был бы рад, но я предпочитаю пропускать мимо ушей его намеки.

– Ты была первой, о ком я подумала, Алексия. Когда я прочла рукопись, меня не столько взволновала реакция твоего мужа и его братьев, сколько то, как это отразится на тебе.

– Это очень мило с твоей стороны, благодарю тебя. Тем не менее, я понимаю, что такое долг по отношению к семье. Дав слово отцу, ты не можешь выбирать, какую часть обещанного выполнить, а какую нет.

После того памятного обеда самообладание Федры пошатнулось, и великодушие подруги растрогало ее чуть ли не до слез. Алексия бросила на нее понимающий взгляд и ободряюще улыбнулась.

– Кто тебе сказал, что я работаю в читальном зале?

Алексия снова улыбнулась. На сей раз сочувствующе.

– Не он. Виконт Саттонли вернулся в Лондон, и тетя Генриетта по глупости последовала за ним, притащив с собой Кэролайн. Хейден в ярости. Он установил очень жесткие правила и поручил Истербруку проследить за их выполнением.

– Не могу себе представить, чтобы маркиз читал мораль девушке по поводу ее добродетели.

– Он не сказал ни слова, если верить тете Генриетте, пребывающей в крайнем расстройстве. Вместо этого он каждый день чистит дуэльные пистолеты на виду у Кэролайн.

Федра рассмеялась, представив себе эту картину.

– Представляю, как Генриетта расстроилась. Ведь ей почти удалось выдать свою дочь за титулованного господина.

– Вообще-то я не против ее возвращения. Это позволило и мне остаться в Лондоне. К тому же она как магнит притягивает всяческие сплетни. Между прочим, это она рассказала мне, что ты бываешь здесь.

– Лорд Эллиот посоветовал мне хранить рукопись в библиотеке музея. Он оказался мудрее меня. Уверена, прошлой ночью кто-то побывал в моем доме наверняка в поисках рукописи. – Федра спала и ничего не слышала, но, когда утром вошла в гостиную, комната выглядела не так, как обычно. Изменения были незначительны: венецианская шаль, прикрывавшая диван, постелена по-другому, книги на полках расставлены слишком аккуратно.

– Вряд ли это кто-то из нас, – заверила ее Алексия. – Для этого нет причин. Истербрук и Хейден знают, где ты хранишь рукопись.

Они добрались до Бедфорд-сквер и теперь прогуливались вокруг небольшого сквера, располагавшегося на площади. Окружающие дома выглядели скромными, но удобными, с одинаковыми опрятными фасадами и невысокими крышами, прекрасно сочетаясь с небольшими размерами площади. В таких домах обычно живут адвокаты, иностранные дипломаты и преуспевающие писатели.

– Эллиот собирается уехать из Лондона, – сообщила Алексия, как будто услышала вопрос, вертевшийся на кончике языка Федры.

Они прошли еще несколько шагов.

– Что тебе известно, Алексия?

– Больше, чем хотелось бы. Я не согласна с твоей философией, Федра. И никогда не притворялась, будто согласна, но теперь, боюсь, нам предстоит стать свидетелями настоящей катастрофы, которую она вызовет. Впрочем, ты никогда не пыталась обратить меня в свою веру, а я не пытаюсь обратить тебя в свою.

Она свернула в сквер и села на каменную скамью.

– Эллиот вчера разговаривал с Истербруком, и дело окончилось ссорой.

– Крупной ссорой?

– По словам тети Генриетты, королевской.

Федра села рядом с ней.

– Генриетта слышала, о чем они говорили?

– Генриетта не упустит возможности подслушать ссору за все сокровища мира. Но я убедила ее, что на этот раз она ослышалась. Видишь ли, она говорит, что ссора была по поводу брака.

– Наверняка она что-то не так поняла, – отозвалась Федра, уставившись на веточку плюща у ее ноги.

– Она говорит, что спор касался прав мужей. Если коротко, Истербрук говорил, что если между Эллиотом и тобой существует что-то похожее на брак, он должен воспользоваться своими правами и забрать издательский дом, который ты унаследовала.

– Если Эллиот не согласился, это очень благородно с его стороны.

– Что за странное замечание, Федра! Я думала, ты будешь смеяться при одном намеке, что тебя с Эллиотом могут связывать брачные отношения. – Она вопросительно склонила голову набок. – Так насколько велика будет эта катастрофа?

Федра предпочла бы, чтобы Алексия не использовала слово «катастрофа». Хотя как еще назвать ситуацию, грозившую уничтожить нечто ценное и принести горе?

Она коротко изложила подруге, как обстоят дела. Алексия выслушала ее с изумлением.

– Я согласна, что эти обеты следует признать недействительными, – сказала она. – Выходит, Хейден поделился со мной не всем. Однако то, что ты мне рассказала, объясняет эту записку.

Она поставила свою сумочку на колени, открыла и вытащила сложенный листок бумаги.

– Он просил передать это тебе. Не представляю почему, поскольку все они адвокаты.

На листке были написаны три имени. Одно Федра знала. Это было имя адвоката, представлявшего в суде графиню, желавшую развестись с мужем. Все это подробно обсуждалось в прессе, и Федра предположила, что ее кости будут так же перемывать в печати.

– Услуги этих господ мне не по карману.

– Хейден просил также передать, что сам договорится с ними. Теперь, когда ты ввела меня в курс дела, уверена, что он имел в виду оплату.

Выходит, родной брат Эллиота заплатит за разбирательство в суде. И это при том, что другой брат требует, чтобы он применил супружеские права, пусть даже сомнительные. Впрочем, Истербрук будет рад, если в конечном итоге их семья избавится от нее.

Наверное, Эллиот пришел к тому же выводу. И помощь Хейдена, возможно, означает, что он не будет оспаривать ее прошение.

Федра подавила укол разочарования, пронзивший ее глупое сердце. Сердца не способны ясно мыслить и принимать решения. Они предаются чувствам и не предвидят будущее. Конечно, печаль и сожаление еще не скоро оставят ее, но она не позволит ненадежным эмоциям двигать ее поступками.

Федра сунула листок в карман и перевела разговор на темы, которые отвлекли ее от мыслей об Эллиоте.

Мистер Петтегри так долго постукивал кончиками пальцев по своим многочисленным подбородкам, что эта привычка перестала казаться Федре признаком задумчивости. Она подозревала, что он дремлет с открытыми глазами.

– Что скажете, сэр? Мое прошение примут к рассмотрению в суде?

Даже этому вопросу понадобилось немало времени, чтобы пробиться к сознанию ее собеседника. Наконец толстые пальцы оставили в покое складки жира на его подбородке, склоненная набок седая голова выпрямилась.

– Это очень интересный случай, мисс Блэр. На редкость интересный. Я просто очарован теми нюансами и разночтениями, которые могут всплыть в ходе рассмотрения.

– Я в восторге, что предоставила вам поприще для увлекательной умственной работы. Однако мне хотелось бы получить некоторые заверения, что я вижу это дело в правильном свете.

Мистер Петтегри метнул в нее острый взгляд. Он был тучным коротышкой, с галстуком, казавшимся удавкой на его толстой шее, но взгляд его голубых глаз был весьма проницательным.

– Избранный вами путь займет массу времени. Что касается доказательств, то лучше всего представить письменные показания тех, кто был на церемонии. Одно это может потребовать нескольких месяцев. Вы уверены, что свидетели брачной церемонии подтвердят, что вас принудили?

– Да, одна женщина. Думаю, священник тоже понимал, что искреннего согласия не было, и чувствовал себя не слишком уютно во время церемонии.

– В том-то вся проблема. В ваших собственных словах. Что значит «искреннего согласия не было»? Что вы дали согласие, но неискренне. Суду не понравится подобная постановка вопроса. Сколько, по-вашему, найдется людей, которые заявят, что хотят развестись, потому что вышли замуж без искреннего согласия? И, тем не менее, ваша история подтверждает эту идею. Захватывающая ситуация.

– Надеюсь, достаточно захватывающая, чтобы вы взялись за это дело? – Петтегри был не первым в списке. Федра уже получила отказ от двух других.

Он устремил на нее скептический взгляд:

– Вы уверены, что лорд Эллиот расскажет ту же историю, что и вы? Это весьма существенно. Если он станет оспаривать вашу версию, суд отложит рассмотрение. Ведь он сын маркиза.

– Он ничего не сделал, чтобы претворить эти обеты в жизнь. Мы не живем как муж и жена. Он не сделал ничего, чтобы завладеть моей собственностью.

– Ну, если он не стал претендовать на собственность… В общем, дело обстоит так, мисс Блэр. Суд воспримет ваше прошение как попытку отменить брак, поспешно заключенный за границей. Подобные импульсивные браки случались и раньше, когда наши сограждане оказывались в странах с более теплым климатом и более страстным населением. А когда здравый смысл возвращался к ним, было слишком поздно.

– Эта ситуация не имеет к нам никакого отношения. Если мы и принесли брачные обеты, то только для того, чтобы меня не обвинили в преступлениях, которых я не совершала. Это был отчаянный шаг, предпринятый для моего спасения, только и всего.

Адвокат никак не отреагировал на это заявление.

– Остается еще ночь в башне, – сказал он. – Вас с лордом Эллиотом непременно спросят, были ли там сексуальные сношения. Если да, все дело будет поставлено под сомнение. – Он помедлил, пожевав губами. – Если эти отношения продолжились после вашего отъезда из Позитано, то… А если эта связь имела какие-либо последствия, ваш случай можно считать безнадежным.

Федра приготовилась к отказу. Есть и другие адвокаты, помимо этой троицы. Придется поискать менее придирчивого. В конечном итоге кто-нибудь увидит справедливость ее позиции.

– Кажется, вы не находите мое прошение заслуживающим вашего внимания, сэр?

– Я всего лишь рассказываю вам о возможных затруднениях. – Его круглое лицо расплылось в улыбке, а рука нарисовала в воздухе широкую дугу, охватывающую Федру. – В обычной ситуации это было бы напрасной тратой сил. Но вы ведь не обычная?

– Прошу прощения?

– Мисс Блэр, ваша антипатия к браку общеизвестна. Жизнь вашей матери стала притчей во языцех, а ваша собственная эксцентричность и пренебрежение к условностям не совсем то, с чем хотел бы связать себя отпрыск аристократического семейства. Если бы другая женщина заявила, что не давала согласия на брак с лордом Эллиотом Ротуэллом, суд поднял бы ее на смех. Но, учитывая ваше поведение и ваши принципы… – Он снова взмахнул рукой. – Думаю, суд будет склонен освободить лорда Эллиота от любых обязательств по отношению к вам. Я возьмусь за ваше прошение и позабочусь, чтобы его представлял в суде лучший поверенный. Думаю, это дело принесет мне немалую известность. – Перспектива прославиться подобным образом не улучшила настроения Федры. Она покинула Петтегри в состоянии той же печальной озадаченности, с которой пришла. Погода была прекрасная, и она направилась в Британский музей пешком.

Сунув руку в карман, она нащупала лежавшее там письмо. Эллиот прислал его пару дней назад, выражая беспокойство по поводу ее безопасности. Алексия рассказала ему о ночном вторжении в ее дом.

Тон письма был формальным, даже отчужденным, но ей показалось, что за его предостережениями скрывается что-то другое. Словно он хотел сказать: «Брось все это, приди ко мне, и тебе никогда не будет угрожать опасность».

Но ничего подобного в письме не было. Ни слов страсти, ни упоминаний о том, что они пережили вместе. Можно было подумать, что он пишет знакомой, с которой много лет не виделся.

Возможно, он не хотел рисковать, написав письмо, противоречащее ее прошению о разводе. А может, он уже изменил к ней свое отношение.

Едва ли она может винить его, если это действительно так. В конце концов, она сама выбрала свободу. Эллиот убедил себя в законности брачных обетов, которые они принесли, и наверняка был оскорблен ее отказом сделать то же самое. Вряд ли он когда-нибудь поймет, почему она так поступила.

Она и сама не понимала.

Само прикосновение к письму давало ей утешение. Прежде Федра никогда не чувствовала себя одинокой и не сомневалась в той жизни, которую вела, но теперь, лежа в постели по ночам, она изнывала от тоски и одиночества, не в состоянии приспособиться к агонии, которую причиняла ей разлука с Эллиотом. Боль прочно засела в душе, ни на минуту не утихая.

Федра вошла в читальный зал и взяла рукопись. Она уже начала ненавидеть этот ежедневный ритуал. Пачка страниц казалась ей тяжким грузом. Она бросила ее на стол и свирепо уставилась на рукописные страницы.

Воздух рядом с ней слегка шелохнулся, указывая на чье-то присутствие. Сердце Федры подскочило, и она закрыла глаза, упиваясь радостью, которая распространилась по ее телу, подобно лучам солнца, пробившимся сквозь тучи.

Обернувшись, она увидела Эллиота, выкладывавшего толстый том и папку с бумагами на соседний стол. Он удостоил ее улыбкой из тех, какими приветствуют знакомых, а не женщину, с которой он спал в одной постели.

– Мисс Блэр, приятно снова встретить вас. Я не знал, что вы все еще работаете здесь.

– Я почти закончила, лорд Эллиот.

Его глаза сверкнули, остановившись на рукописи, которая свела их вместе. Он указал на свой стол:

– Я тоже почти закончил. Надеюсь, я не закрою вам свет, если расположусь здесь? Я могу пересесть, если хотите.

– Сегодня солнечный день, и света хватит всем.

Эллиот кивнул, сел на свой стул, раскрыл книгу и бумаги и углубился в их изучение.

Федра тоже села и уставилась в рукопись, лежавшую перед ней. Она делала вид, будто читает, но строчки расплывались у нее перед глазами.

Она была поглощена его присутствием, наслаждаясь его близостью. Ее нервы успокоились, а сердце настолько переполнилось эмоциями, что к глазам подступили слезы.

Она любит его. Вот что означают все эти эмоции. Радость, боль, умиротворение и смятение – все это реакция женщины, которая потеряла свое сердце.

Федра не знала, почему правда открылась ей здесь и сейчас. Она и раньше влюблялась, но те краткие увлечения не имели ничего общего с чувством, которое она испытывала теперь. Похоже, она многого не понимала в самой себе и отношениях, которые их связывают.

Она не знала, как долго просидела здесь, остро ощущая его присутствие и дивясь радости и покою, воцарившимся в ее сердце. Только когда Эллиот встал со своего места, она очнулась от сладкого забытья. Он подошел к полкам, взял другую книгу и вернулся.

Федра наблюдала за ним, не в силах отвести глаз. В элегантном темном костюме, с крахмальным воротничком и галстуком, он казался необыкновенно красивым.

Эллиот заметил ее взгляд, и его собственный взгляд прояснился, шаг замедлился. В его глазах вспыхнуло желание, скрытое от всех, кроме нее.

Федра откликнулась, как это было всегда. Она представила себе, как встретится с ним случайно, старая и поседевшая, после десятилетий разлуки. Если он посмотрит на нее так, как сейчас, она мигом вспомнит, как сильно она желала его когда-то.

На этот раз Эллиот не стал садиться. Он подошел к ее столу и склонился над ее плечом как ученый, интересующийся работой коллеги. Он был так близко, что Федра чувствовала его тепло.

– Осталось всего несколько страниц, – заметил он.

– Возможно, мне придется просмотреть все снова. Пройдет еще немало времени, прежде чем рукопись будет готова к печати. – Она подняла на него глаза. – Полагаю, теперь вы будете приходить сюда чаще, чтобы уточнить детали для вашей книги.

– Это обычное дело в конце работы.

– В таком случае мы, возможно, встретимся снова, лорд Эллиот.

– Маловероятно. Завтра я уезжаю из Лондона по меньшей мере на неделю. К моему возвращению вы все закончите.

Взгляд Эллиота оставался теплым. И понимающим. Она видела нежность в его глазах. И еще стальной блеск.

– Не затягивайте с этим делом, мисс Блэр. Вы выбрали свой путь, и я не намерен вам мешать. Однако с вашей стороны было бы неразумно надеяться, что я буду вечно придерживаться столь благородных принципов. Должен признаться, мои убеждения существенно поколебались в последнее время.

Это предупреждение, хотя и произнесенное дружелюбным тоном, привело Федру в волнение.

– Я жду, когда разрешатся последние вопросы, касающиеся содержания этой рукописи, – сказала она.

– Все вопросы разрешатся на следующей неделе, если они вообще возникнут. После этого вам придется принять решение. Либо вы пойдете дальше, либо нет. Но не тяните, иначе я усомнюсь в вашей решимости относительно этого и других вопросов. Я слишком хорошо сознаю, не говоря уже о том, что мне об этом постоянно напоминают, что достаточно одного моего слова, чтобы уладить все так, как я бы хотел.

Эллиот подошел к своему столу, положил книгу и собрал бумаги.

– Приятно было пообщаться. Даже слишком приятно. Последние полтора часа я только тем и занимался, что воображал вас на этом столе, полуобнаженную и умоляющую овладеть вами.

Он окинул взглядом заполненное книгами помещение, читателей, углубленных в работу, и серьезных библиотекарей.

– Проклятие, Федра! Я уже никогда не взгляну на эту библиотеку так, как прежде.

Эллиот намеревался отправиться в Суффолк, чтобы посетить Чолгроува, как просил Хейден, однако откладывал поездку по множеству причин. И теперь, катясь в карете по сельской местности, признал, что истинной причиной была Федра.

То, что он отыскал ее в читальном зале, было проявлением слабости и уступкой снедавшей его тоске. Не успела она войти в дверь, как он начал крутиться рядом, упиваясь одним ее присутствием, словно пьяница, давно не прикасавшийся к спиртному.

Даже сознание, что он глупец, не остановило желания стать круглым дураком. Любовь – это ад, и ничего тут не поделаешь.

Мимо проплывали сельские пейзажи, но Эллиот видел не их, а себя с Федрой в будущем. Вот он навещает ее на этой крохотной ферме. Вполне возможно, что она не примет даже обычный набор подарков, которые дарят любовницам. Будут проходить дни и даже недели, когда они вообще не смогут видеться. Не важно, сколько продлится их связь, она никогда не станет частью его жизни, даже если они поклянутся в вечной любви.

Мужчина в нем восставал против подобной перспективы. Как и одурманенный страстью любовник. Возможно, Федра в силу своего воспитания считала подобное положение нормальным, но Эллиот не мог принять его ни умом, ни сердцем.

Хуже того, в его голове зародилось подозрение, что она согласна на такую жизнь отчасти потому, что не хочет связывать себя с ним навеки. Из чего следовало, что он по глупости влюбился в женщину, которая не отвечает ему взаимностью.

Они никогда не говорили о любви. Его оправдывала неопределенность их отношений, но у нее могли быть совсем другие причины.

Карета свернула на боковую дорогу, и мысли Эллиота обратились к предстоящей встрече. Он не ожидал особых сложностей и все же не стремился к ней. В любом случае он не собирался давить на Федру в том, что касалось мемуаров, и менее всего ради графа Чолгроува.

Поместье Чолгроува имело процветающий вид, с плодородными полями и хозяйским домом, содержавшимся в образцовом порядке. Однако, по словам Хейдена, финансы его друга находились не в лучшем состоянии. Долги, доставшиеся ему в наследство, и потери во время недавнего банковского кризиса поставили Чолгроува в весьма сложное финансовое положение, заставлявшее просчитывать каждый шаг.

Граф принял Эллиота в своем кабинете, просторном и хорошо обставленном. Даже если несколько редких томов исчезли с полок, а на стенах недоставало картин, никто бы этого не заметил.

Чолгроув оказался крупным мужчиной атлетического сложения. В молодые годы он вел светский образ жизни, но теперь редко появлялся в Лондоне, а прошлый сезон вообще пропустил.

Они расположились в креслах со спиртным в руках. Глубоко посаженные серые глаза Чолгроува казались непроницаемыми, но его сдержанность, граничившая с настороженностью, выдавала в нем человека, на чьих плечах лежит тяжкое бремя забот.

– Ваш брат предупредил меня о вашем визите, – сказал он. – С вашей стороны было весьма любезно приехать.

– Не уверен, что смогу быть вам полезен. Я не читал рукописи.

– Ее читал издатель. Эта женщина, мисс Блэр. – Он положил ноги на скамеечку и откинулся назад, смакуя выпивку. На его сапогах виднелась засохшая грязь, словно граф только что вернулся со своих полей. – Незадолго до смерти ко мне обратился Меррис Лэнгтон. Похоже, Ричард Друри включил мое имя в свои мемуары по недоразумению.

Эллиот подозревал, что все лица, упомянутые в мемуарах в нелестном для себя контексте, будут настаивать на том, что Ричард Друри совершил ошибку.

– Это касается вашей личной жизни?

– Моей политической деятельности. Друри сильно преувеличил мою связь с некоторыми радикальными кругами в молодые годы. В этом нет ничего противозаконного даже в его изложении, не говоря уже о том, что я был совсем мальчишкой. Тем не менее, я предпочел бы, чтобы эти сомнительные сведения не появились в печати. Думаю, вы меня понимаете.

– Сожалею, но вряд ли я смогу вам помочь. Мисс Блэр обещала своему отцу, что опубликует его воспоминания и первоначальном виде. Вы далеко не единственный, кто хотел бы внести в них изменения, но она не принимает подобных просьб.

– Проклятие! – Чолгроув нахмурился. – Он сделал это из мести. Это обычная цель всех посмертно публикуемых мемуаров. Отличный шанс свести счеты из могилы и не понести за это наказания.

– Я никогда не слышал, чтобы ваше имя связывали с ним. Вы хотите сказать, что знали его достаточно хорошо, чтобы у него возникло желание свести с вами счеты?

Чолгроув допил свой виски, поставил пустой стакан на пол и устремил на гостя тяжелый взгляд:

– Мы были едва знакомы, однако у нас состоялся один разговор, который закончился не лучшим образом. Это случилось лет восемь назад. Я был молод и влюблен, но, несмотря на мое происхождение и связанные с ним ожидания, семья дамы моего сердца не сочла меня подходящей партией. Видимо, ее отец догадывался, что мои перспективы не столь лучезарны, как мне казалось.

Он сделал широкий жест, охватывая кабинет, дом и все прочее. Усталость и раздражение, написанные на его лице, красноречивее всяких слов говорили о его финансовом положении.

– Волею случая я оказался включенным в кружок Артемис Блэр. Там я познакомился с Друри. На одном из приемов он удостоил меня беседой о постигшем меня разочаровании.

– Глупо с его стороны. Вряд ли найдется мужчина, который оценит подобное вмешательство.

– Я не оценил, поверьте мне. Он пустился в долгие нудные рассуждения о том, что мне повезло, что брак уничтожает чувства, что свободная любовь намного предпочтительнее, ну и все в том же духе.

– Это была философия, которой он придерживался в своей жизни.

– Черт с ней, с его философией! Меня взбесило, с каким важным видом он излагал свои просвещенные взгляды. В общем, я сказал ему, что он являет плохой пример того, что проповедует, поскольку Артемис Блэр завела себе другого любовника. – Чолгроув поморщился и пожал плечами. – Как я уже сказал, я был молод и горяч.

– Неприятно, конечно, когда такие вещи бросают тебе в лицо, но вы были не единственным, кто об этом знал. Вряд ли он затаил злобу.

– Друри ничего не знал. Я открыл ему правду. Он был потрясен. Разгневан. У меня даже мелькнула мысль, что он бросит мне вызов за то, что я посмел предположить подобную вещь. Вскоре, однако, стало очевидным, что он устранился из ее жизни. После того как его глаза открылись, ему не составило труда выяснить, кто был его соперником. А может, он просто спросил у нее.

– Вы знаете, кто это был?

– Полагаю, что да. Мне пришлось иметь дело с этим человеком. Это был мошенник, торговавший поддельными древностями, которые предлагал зеленым юнцам вроде меня.

Выражение лица Чолгроува оставалось спокойным, но в его глазах мелькнули искорки гнева. Эллиот не собирался развивать эту тему, но складывалось впечатление, что Федра оказалась слишком великодушной в своей оценке деятельности Торнтона.

– Вы так говорите, словно приобрели некоторые из этих подделок.

– Я не могу доказать, что эти вещи поддельные. Но как бы то ни было, я не собираюсь портить ему жизнь, распуская сплетни. Я не стал поднимать шум тогда, и делать это теперь…

Конечно. Вообще-то я знаю, кто это был. И всего лишь хотел получить подтверждение.

Чолгроув ненадолго задумался, затем поднялся.

– Пойдемте со мной. Я вам кое-что покажу.

Они вышли из кабинета и направились в переднюю часть дома.

– Я мнил себя коллекционером еще со студенческих лет. Начал с римских монет, затем перешел на древности. Именно это привлекло меня к кружку мисс Блэр и способствовало включению в ее ближайшее окружение. Поэтому, когда мне предложили настоящую редкость – причем предложение поступило от человека, который пользовался расположением мисс Блэр и должен был разбираться в подобных вещах, – я чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы заплатить изрядную сумму.

Чолгроув свернул в бальный зал. Эллиот последовал за ним. Их шаги отдавались эхом в просторном помещении. Мебель была покрыта чехлами, на настенных канделябрах скопилась пыль. Очевидно, зал не использовался годами.

– Когда мой отец заболел, он наконец счел нужным посвятить меня в проблемы, связанные с нашим поместьем. Для меня, привыкшего жить на широкую ногу, словно деньгам не будет конца, было большим потрясением узнать, что я близок к разорению. Я начал распродавать свою коллекцию. И именно тогда узнал, что моя удачная покупка – подделка.

– Вы уверены?

– Не менее четырех экспертов высказались однозначно. Я продолжал искать такого, кто опровергнет их мнение, но напрасно.

– Вы выразили свои претензии продавцу?

Они шли по галерее, тянувшейся вдоль бокового фасада здания. Со стен на них взирали портреты предков Чолгроува, обрамленные резными багетами.

– Конечно. Он настаивал на том, что эксперты ошиблись. Поэтому я отправился со своей уликой к мисс Блэр. Не думаю, что она была замешана в этом деле, однако она не сразу признала мою правоту. Ее реакция, выражение лица… Она явно расстроилась, но пыталась защитить его. Вот почему я решил, что это был ее новый любовник.

Чолгроув остановился перед стеклянной витриной и указал на среднюю полку:

– Вот она. Впечатляет, правда? Я держу ее здесь, чтобы напоминать себе о собственной глупости. Хотя, глядя на нее, не скажешь, что я был так уж глуп. Меня заверили, что это очень хорошая подделка. Главное отличие в резьбе, нанесенной более современным способом, который могут распознать далеко не все археологи.

– Да, это действительно впечатляет.

– Он сказал, что ее нашли на дне моря, в Италии. Черт, он отлично знал, как раззадорить мое тщеславие.

Они стояли плечом к плечу перед стеклянной витриной. Чолгроув удрученно улыбался, вспоминая об ошибках молодости, а в груди Эллиота открылась новая бездна.

– Я посоветовал бы вам поговорить с мисс Блэр, Чолгроув. Отправляйтесь в Лондон и попросите жену Хейдена устроить вам встречу. Расскажите мисс Блэр историю, которую вы только что рассказали мне. У меня есть основания думать, что ее очень интересует личность человека, который продал вам этот предмет древности, и, возможно, она выслушает вашу просьбу, касающуюся мемуаров, без предвзятости.

– Я не хотел бы называть его имя, Ротуэлл. Пусть даже по прошествии стольких лет и только в ее присутствии.

– Вам не придется. Просто захватите эту вещь с собой.

Он указал на полку, где стояла маленькая бронзовая статуэтка обнаженной богини, практически неотличимая от той, которую он недавно видел в кабинете Матиаса в Позитано.


Глава 23


Федра скрестила руки на коленях, пытаясь скрыть пятна типографской краски на правой перчатке. Утром она побывала в типографии, чтобы обсудить выпуск отцовской книги, и испачкала свою единственную пару перчаток, неосторожно прикоснувшись к свежеотпечатанным страницам.

Впрочем, хозяйка дома не стала бы переживать, даже если бы эти пятна украшали ее лицо. Алексия никогда не судила о Федре по ее внешнему виду, и желание Федры выглядеть сегодня более презентабельно не имело никакого отношения к их дружбе.

Она и сама не понимала, что заставило ее надеть голубое платье и откопать в своем гардеробе белые лайковые перчатки, сохранившиеся с юности. Возможно, ее воодушевило то, как был обставлен этот визит. Алексия написала ей записку с просьбой приехать и даже прислала экипаж, чтобы обеспечить ей все возможные удобства. Если муж Алексии готов терпеть присутствие Федры Блэр в жизни своей жены, по меньшей мере, неразумно выставлять напоказ ее «необычность», находясь в его доме.

– У меня есть для тебя подарок, – сообщила Алексия, когда в разговоре возникла пауза.

Она потратила битых два часа, советуясь с Федрой по поводу своих оксфордширских кузин и безрассудного поведения Генриетты в отношении Кэролайн, подробно описала новый декор, задуманный для библиотеки, где они сейчас сидели, и сводила Федру наверх, чтобы полюбоваться зимним комплектом, приобретенным недавно для кареты.

Одним словом, Алексия говорила обо всем, кроме того, что Федре отчаянно хотелось обсудить. К сожалению, это была не та тема, которую Федра решилась бы поднять.

Встав с места, Алексия подошла к угловому столику, где лежал завернутый в муслин пакет, развернула его и вытащила шляпу.

– Мне кажется, тебе не помешает еще одна шляпка, – заметила она.

Федра инстинктивно коснулась своей шляпы.

– Пожалуй. Особенно если учесть, что в последнее время я ношу их практически постоянно. Эта тоже твоих рук дело?

– Конечно. Я получила огромное удовольствие, работая над ней.

Федра сняла запачканные перчатки, чтобы не испортить шляпку. Ее поражали творения Алексии. Они всегда выглядели модными без излишеств, которые она видела на головах лондонских модниц. Строгие и в то же время изысканные, они привлекали внимание, выделяясь на общем фоне.

– Ты настоящий художник, Алексия. Твой муж не возражает, что ты все еще балуешься с иголкой и нитками?

– Почему он должен возражать?

Федра могла назвать несколько причин. Искусство Алексии в изготовлении шляпок было своего рода флажком независимости, которым она размахивала перед мужем. Так было всегда, даже во время необычного ухаживания лорда Хейдена.

– Я прочитала памфлет твоей матери. Тот, что посвящен браку, – сказала Алексия. – Он есть в библиотеке Истербруков.

Федра подняла глаза от шляпки.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Ты никогда не пыталась обратить меня в свою веру и, соответственно, никогда не объясняла мне своих убеждений. Я подумала, что лучше пойму тебя, если прочитаю памфлет твоей матери.

– И что ты о нем думаешь?

Алексия ненадолго задумалась.

– Должна признать, что в ее доводах есть логика. Законы плохи и нуждаются в реформировании. Это бесспорно. Но полное отрицание брака…

Федра молча ждала.

– Прости меня, Федра. Я не хочу никого критиковать, однако мне кажется, это писала молодая женщина, мало что знавшая о жизни и браке, о том, каковы они на самом деле. Это напомнило мне философов, которые рассуждают о смысле жизни, не имея представления о реальных проблемах, волнующих большинство людей.

Федра невольно улыбнулась. Эллиот говорил нечто подобное.

– Артемис была молода, когда написала этот памфлет. Однако даже с возрастом она не отказалась от своих убеждений.

– Молода, – повторила Алексия с таким видом, словно это слово объясняло многое, если не все. – Определенно она написала это до твоего рождения. А скорее всего до того, как полюбила мужчину.

Эта мысль поразила Федру. Ее первым побуждением было защитить свою мать, но она слишком уважала Алексию, чтобы отмести ее суждение как не заслуживающее внимания. К тому же слова Алексии перекликались с вопросами, мучившими ее по ночам, когда она ворочалась в постели, размышляя о цене собственного выбора.

– Алексия, ты никогда не задумывалась о власти, которую ты дала Хейдену, выйдя за него замуж? Твое будущее и счастье полностью в его руках.

Алексия нашла этот вопрос забавным.

– А у меня в руках его будущее и счастье.

– Это не одно и то же. Ты в его власти. Закон…

– Закон относится к другим вещам и другим видам собственности. Я принадлежу Хейдену, это правда, но и он принадлежит мне. Ручательством тому наша любовь, а также клятвы, которые мы принесли друг другу. Даже закон высказывается на этот счет достаточно ясно. Я ничего не потеряла в этом союзе, дорогая подружка. Только приобрела. Теперь у меня есть больше, чем до встречи с Хейденом.

Алексия говорила со спокойной уверенностью, неуловимо изменившей атмосферу в комнате. Эта неожиданная откровенность тронула Федру. Примерно то же она чувствовала в детстве, внимая наставлениям матери.

Она взяла Алексию за руку.

– Ты не можешь быть уверена, что он никогда не воспользуется своей властью в ущерб тебе.

– Наверное, можно любить, не будучи уверенной в предмете своей любви. Но я уверена. Это одна из немногих вещей в жизни, в которой я абсолютно уверена. – Она сжала руку Федры. – А теперь давай примерим мое новое творение. Возможно, мне придется кое-что изменить, чтобы оно смотрелось идеально.

Возврат к женским радостям не нарушил атмосферу доверительной откровенности, но улучшил их настроение. Вместе они подошли к зеркалу, висевшему на стене. Алексия сняла с Федры старую шляпку и водрузила на ее голову новую.

– Я хотела сделать капор, но он будет выглядеть нелепо с распущенными волосами, – сказала Алексия, поправляя большой бант на макушке шляпы. – Берлинская лазурь смотрится даже лучше, чем я надеялась. Этот нежный оттенок тебе к лицу, ты не находишь?

Федра молчала, созерцая собственное отражение. То, что она видела, не соответствовало ее представлению о себе. Шляпа делала ее бледнее. И старше. Она видела перед собой женщину, приближавшуюся к зрелости, лишенную иллюзий и наивности. Далеко не девочку. И не чью-то дочь.

Она подошла ближе и вгляделась пристальнее, пытаясь сквозь пелену воспоминаний о прежних отражениях разглядеть то, что предстало теперь перед ее глазами.

– Великолепно. Тебе очень идет.

Федра вздрогнула, выведенная из задумчивости. Комната, отражавшаяся в зеркале, изменилась. Алексия больше не стояла за ее спиной. Зато появился Эллиот.

Эллиот предпочел бы, чтобы его предупредили заранее. Видимо, Алексия опасалась, что он откажется от встречи, а может, она думала, что они с Федрой не смогут отвертеться от разговора, застигнутые врасплох. Как бы то ни было, он никак не ожидал встретить Федру, откликнувшись на просьбу Алексии приехать.

Федра даже не слышала, как он вошел в комнату, поглощенная созерцанием собственного отражения. Она изучала его с таким видом, словно видела перед собой незнакомку. Алексия не дала ему поздороваться, приложив палец к губам, а затем вышла, не обращая внимания на его недовольную гримасу.

Когда Федра удивленно обернулась, дверь библиотеки тихо закрылась за Алексией.

– Не сердись на нее, – сказал Эллиот. – Она, вне всякого сомнения, считает, что сделала доброе дело.

– А я и не сержусь. – Федра осторожно сняла новую шляпу и положила на стул. – Рада видеть тебя, Эллиот. Я думала, тебя нет в Лондоне.

– Я вернулся вчера.

Эллиот тоже был рад встрече. До смешного. Как мальчишка. И его ничуть не волновало это очевидное свидетельство того, что он не добился прогресса в борьбе с властью, которую она имела над ним.

Федра села на диван. Эллиот не осмелился присоединиться к ней. Он так страстно желал ее, что едва сдерживался. Если он подойдет к ней достаточно близко, чтобы коснуться, он пропал. Так что лучше держаться на расстоянии.

– Хорошо, что мы встретились, – сказал он. – Я собирался написать тебе, чтобы предупредить о визите графа Чолгроува. Он хочет поговорить о мемуарах. Выслушай его.

Федра не возражала, но на ее лице отразилось раздражение, вызванное всеми этими обращениями и просьбами, которые она получила в связи с мемуарами.

– На твой дом больше никто не покушался? – спросил Эллиот.

– Нет. Рукопись у хозяина типографии, он позаботится о ее сохранности, пока не выйдет книга.

– И когда она выйдет?

– Он сказал, через месяц.

На губах Федры играла легкая улыбка. Эллиот не думал, что ее забавляет предстоящая публикация. Скорее, она казалась счастливой, как в тот день, когда они встретились в публичной библиотеке.

Она ставила его в тупик. Как ей удается вызывать в нем такую гордость и вместе с тем так злить его и делать таким несчастным?

– Я вчера виделся с Петтегри, – сообщил он, затронув тему, которой не собирался касаться.

Федра взяла со стола перчатки и принялась их расправлять.

– Очень любезно с твоей стороны.

– Это точно, – отозвался Эллиот с нескрываемым раздражением. Он расстался с адвокатом, кипя от злости. – Он намерен сделать из тебя посмешище, Федра. Выставить тебя женщиной, на которой никогда не женится ни один разумный мужчина с солидным положением. Таким способом он рассчитывает убедить суд, что венчание произошло не по обоюдному согласию, просто я совершил рыцарский поступок, чтобы спасти тебя.

Федра подняла глаза от перчаток.

– Он просто скажет правду. Мои странности общеизвестны, а насчет венчания мы оба знаем, что так и было.

– Ты так хладнокровна, Федра. И так уверена в том, что считаешь истиной. Проклятие, я чуть не послал его к дьяволу! Я был на грани того…

Федра молчала, ожидая продолжения.

«На грани того, чтобы сказать ему, что мы поженились по взаимному согласию. Что ты моя навеки. Что я готов солгать, лишь бы положить конец этой разлуке и избежать той половинчатой жизни, которую ты мне предлагаешь», – произнес он мысленно и добавил вслух:

– Федра, я хочу, чтобы ты отозвала свое прошение. Я дам любые обещания, какие только пожелаешь, чтобы успокоить тебя насчет этого брака.

– Ты готов пойти на такие жертвы, лишь бы избавить нас всех от скандала?

– Мне плевать на скандал. Но я не хочу видеть, как все набросятся на тебя, и хотел бы избежать этого кошмара.

– Как-нибудь переживу. Я всегда была несколько скандальной особой. Думаю, я знаю истинную причину. Я тоже тоскую по тебе, Эллиот. По твоим объятиям и твоему обществу. Я не могу дождаться того момента, когда мы снова сможем быть вместе. Но было бы ошибкой торопить события.

– Ты опять исходишь из того, будто понимаешь меня, хотя это совсем не так.

Видимо, придется сказать это вслух. Иначе она не успокоится. Откуда ей знать, что творилось у него в голове и на сердце в последние недели?

– Я хочу, чтобы этот брак был признан действительным, Федра. Чтобы мы повторили свои обеты и чтобы не осталось никаких сомнений в их законности. Я много думал об этом и обнаружил, что молюсь, чтобы твое прошение отклонили. Жаль, конечно, что приходится принуждать тебя к браку, но, помоги мне Боже, я готов пойти на это, если другого способа нет.

Федра поднялась с дивана и подошла к нему. В своем голубом платье, с медными локонами, ниспадавшими до бедер, она была похожа на ангела. Но ни у одного ангела не могло быть таких голубых глаз, в которых явственно читалось желание.

Эллиот скрестил руки на груди, сдерживая порыв схватить ее в объятия. Федра правильно истолковала этот жест и остановилась достаточно далеко.

– Я польщена, Эллиот. Хотя думаю, что это разлука настроила тебя на такой лад. Когда мы снова будем вместе…

– Нет, черт побери! Я говорю не о примитивной страсти и похоти. Даже когда мы снова сможем заниматься любовью, этого будет недостаточно. Я люблю тебя, Федра, и меня не удовлетворит роль твоего хорошего друга. Я не могу так жить.

Эллиот не собирался предъявлять ультиматум, это сделало его рассерженное сердце, не советуясь с разумом. Но теперь, высказанный, он повис в воздухе, словно занесенный меч.

– Ты впервые признался мне в любви, Эллиот, и уже ставишь условия. – Она выглядела удивленной и печальной. Такой печальной, что его сердце болезненно сжалось.

– Я был не вправе говорить о любви раньше. Если помнишь, я кое-что хотел от тебя. Но теперь, когда ты отдала мемуары в печать, это в прошлом. Я уже давно хочу тебя больше, чем что-либо другое на свете, и должен быть честным, чтобы ты поняла, почему я не могу поступить по-твоему.

Федра шагнула ближе, и его тело напряглось от долго сдерживаемого желания.

– Если мы любим друг друга, по-настоящему любим, все получится, какой бы путь мы ни избрали, Эллиот. Разве не лучше выбрать свободную любовь и жить так, как мы жили до сих пор?

– Это была не свободная любовь, Федра. Это было наслаждение, не связанное никакими условностями. Но мне этого недостаточно. Как и дружбы.

Федра нежно коснулась его лица. Ее пальцы были прохладными и бархатистыми и, тем не менее, обжигали его кожу.

Эллиот схватил ее руку и поцеловал в ладонь. Закрыв глаза, он пытался обуздать эмоции, которые она возбуждала в нем. С их последней встречи на том обеде он жил, как в аду. И теперь, снова коснувшись ее, испытывал худшую из пыток. Это более чем что-либо другое доказывало, что он прав. Он не может согласиться на ее предложение.

Цепляясь за остатки здравого смысла, Эллиот подавил искушение разрешить этот спор так же, как он это делал всегда, – овладев ее телом и поставив свое клеймо в ее душе. Он посмотрел ей в глаза:

– Я признался тебе в любви, Федра, а ты нет. Неужели я ошибся, полагая, что мое чувство взаимно? И с твоей стороны это всего лишь страсть? А может, ты просто боишься того, что любовь делает с человеком?

Меньше всего ему хотелось услышать подтверждение из ее уст. Да и ни к чему расставлять все точки над i сегодня. Он отпустил ее руку и шагнул к двери.

– Я тоже люблю тебя, Эллиот. Люблю так сильно, что это причиняет мне боль.

Эллиот остановился и оглянулся назад. В глазах Федры стояли слезы.

– Если это так, ты должна знать, что нет свободной любви. Есть настоящая любовь, которая не может быть по-настоящему свободной.

– Может. Наша может.

Он покачал головой:

– В человеке слишком развито чувство собственника, да и склонность к ревности слишком сильна. Любить, не предъявляя никаких требований, не желая и не надеясь на постоянство, – это противоестественно. Я лишился своей свободы, когда полюбил тебя. И теперь скован цепями, что бы ни случилось. Боюсь, я попал в вечное рабство, но будь я проклят, если соглашусь на постоянную пытку задаваться вопросом, принадлежишь ли ты мне.

Федра с ужасом смотрела на него. Ему захотелось заключить ее в объятия и сделать все, что она хочет. Возможно, ему удастся найти некое подобие счастья в том образе жизни, который она предлагает.

Он ждал, надеясь, что она что-нибудь скажет. Что угодно. Затем, опустошенный настолько, что, казалось, он никогда больше не сможет вздохнуть полной грудью, Эллиот покинул библиотеку.

Прошло немало времени после его ухода, прежде чем Федра пришла в себя. Ошеломленная и растерянная, она опустилась на диван. Ледяное дыхание реальности начало проникать в нее, выстуживая до костей.

Она попыталась осмыслить случившееся. За несколько минут Эллиот умудрился объясниться ей в любви, потребовать немедленного бракосочетания и отказаться от нее.

Он поставил ей ультиматум.

Либо все будет так, как он хочет, либо никак. В этом вся суть. Типично мужской подход.

Ее мятежное сердце попыталось взбунтоваться, выставив щит из ее убеждений и праведного гнева.

Тщетно. Ее сердце разрывалось на части. Он ушел. И не вернется. И даже если она проиграет дело о расторжении брака и их официально признают мужем и женой.

Слезы застилали Федре глаза. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Ласковые руки обвили ее плечи, нежный голос шептал слова утешения. С благодарностью приняв это материнское тепло и сестринскую поддержку, Федра плакала, изливая свое горе на плече у Алексии.


Глава 24


– Я никогда не прощу Хейдена. Кто бы мог подумать, что он окажется таким деспотом?!

Раздраженный голос тети Генриетты наконец проник в сознание Эллиота, которому удалось пропустить мимо ушей большую часть ее жалоб. Перевернув последнюю страницу рукописи, он неохотно переключил на нее свое внимание.

В прошлом месяце она отказалась вернуться в Эйлсбери, оставив при себе свою дочь. Кристиан чистил свои дуэльные пистолеты каждый вечер, пока Саттонли не уехал из Лондона, и теперь мать и дочь расхаживали по дому с надутыми лицами.

– Вам не обязательно оставаться здесь, тетя Генриетта. Возвращайтесь к себе в Суррей. Если у Саттонли серьезные намерения, он отыщет Кэролайн и там. Дайте ему согласие, и дело с концом.

– Уехать из этого дома? Истербрук пропадет без меня. Его не интересует хозяйство, а его повар и экономка только тем и заняты, что беззастенчиво грабят его. Мой долг находиться здесь и блюсти его интересы.

С окончанием драмы, связанной с Саттонли, Кристиан вернулся к своим старым привычкам. Он редко спускался к столу, проводя время в собственных покоях. Эллиот тоже пропадал целыми днями, оставив дом на Генриетту, однако он не осмеливался появляться в читальном зале публичной библиотеки.

Если он снова увидит Федру, то окончательно потеряет рассудок. Будет умолять ее о прощении и согласится на все ее требования, пусть даже это сделает его несчастным. А затем разденет ее, уложит в постель, приподнимет ее бедра и…

Черт!

В библиотеке Истербруков было все, что требовалось для работы над книгой. Да и рукопись была практически готова. Эллиот мог бы закончить ее еще неделю назад, если бы ему не докучала Генриетта.

– Я ожидала от Алексии большей поддержки, – продолжила та раздраженным тоном. – Если кто-нибудь и понимает, насколько важно для женщины сделать хорошую партию, так это Алексия.

– Действительно, почему бы Кэролайн не попытаться повторить путь Алексии? Мы можем выставить ее из дома без гроша, вынудив стать гувернанткой, и надеяться, что в нее влюбится мужчина, подобный моему брату.

Генриетта, которая при всех ее недостатках была далеко не глупа, приподняла брови в ответ на его иронию:

– У тебя плохое настроение? С чего бы это? Последнее время ты разговариваешь, как Истербрук.

Действительно, почему он в плохом настроении? Не считая бессонных ночей и бессмысленных дней. Неутоленного желания и бессильного гнева, разъедающего душу. Да и встреча с адвокатом Федры, состоявшаяся два дня назад, не помогла делу.

А ярость Кристиана, вызванная тем, что он отказался отобрать у Федры издательство, пока их брак считается действительным? Она образовала в их отношениях трещину, которую, возможно, никогда не удастся преодолеть.

Но больше всего Эллиота мучило то, что он не видел Федру с той встречи в библиотеке Алексии – один месяц, два дня и двадцать часов назад.

Ему следует бороться с властью, которую она имеет над ним. Он не дурак, чтобы идти у нее на поводу. И не поэт, черт побери! И как его угораздило влюбиться в единственную женщину в Англии, которая не понимает преимуществ законного брака и проклинает саму идею замужества?

Остается лишь надеяться, что тетушка оставит его наедине с его мрачными мыслями. Генриетта принадлежала к числу женщин, которые считали своим долгом помочь каждому стать счастливее. Если она примется за него, он ее просто придушит.

К счастью, как только она начала уговаривать его приободриться, в библиотеку вошел лакей. Проследовав, прямо к письменному столу, он положил увесистый пакет поверх рукописи Эллиота.

– Лорд Истербрук распорядился отнести это вам, сэр.

Пакет сопровождала записка Кристиана: «Ловко сработано».

Как только Эллиот коснулся пакета, он понял, что внутри. Слова брата были выражением не столько похвалы, сколько глубокой иронии.

Он развернул пакет, и перед ним предстали отпечатанные страницы, ожидающие отправки в переплетную. На титульной странице красовалось длинное название: «Мемуары члена парламента в период правления королей Георга III и Георга IV. Воспоминания Ричарда Друри о политических и культурных событиях, имевших место в Лондоне и его окрестностях, с обстоятельными комментариями, касающимися лиц как известных, так и неизвестных».

По подсчетам Эллиота, книга должна была появиться со дня на день. Должно быть, Кристиан велел своим людям наблюдать за всеми книжными лавками и перехватил первый экземпляр.

– Что это у тебя, Эллиот? Книга?

– Да, довольно скучный политический трактат. – Он поднял со стола стопку бумаги, прихватив собственную рукопись вместе с воспоминаниями Друри. – Прошу извинить меня. Я должен заняться делами.

Оставив Генриетту в библиотеке, Эллиот направился в утреннюю комнату, надеясь найти там уединение.

Страницы были разрезаны, видимо, Кристиан прочитал книгу, прежде чем отправить ему.

Эллиот перевернул первую страницу. Вид книги разгневал его больше, чем он ожидал. Он не сожалел, что не остановил Федру. Но его глубоко возмущало, что его поставили перед выбором между бесчестным поступком ради благой цели и благородным поступком без надежды на будущее.

Он подавил эмоции, вызванные этой книгой, Федрой, с ее представлениями о долге, и его любовью к ней. Для этого еще будет время, но совсем в другой жизни.

И начал читать.

Расположившись в конторе издательского дома Мерриса Лэнгтона, Федра внесла несколько цифр в учетную книгу и вычислила сумму. От полученного результата у нее полегчало на сердце. Если и дальше так пойдет, она сможет выплачивать долги в достаточном объеме, чтобы судебные приставы не стучались в ее дверь.

Вошла Дженни с очередной пачкой бумаг:

– Хатчард возьмет еще сорок, а Линдсел еще двадцать.

Федра взяла у нее заказы. Некоторые владельцы книжных лавок удивились, обнаружив, что имеют дело с женщиной, но успех мемуаров Друри сделал их сантименты несущественными. Если их также удивила женщина-секретарь в лице Дженни, это значило еще меньше.

– Кажется, дела идут неплохо, мисс Блэр? – поинтересовалась Дженни.

– Просто отлично, Дженни. Судя по всему, продажи будут только возрастать. Думаю, нам придется увеличить тираж.

Дженни вышла, и Федра вернулась к своему занятию. Она вспомнила, как отец, лежа в постели, вручил ей рукопись и взял с нее обещание, которое принесло ей столько беспокойств.

Неужели он предвидел, что все так и будет? И включил в свои воспоминания «обстоятельные комментарии, касающиеся лиц как известных, так и неизвестных», чтобы книга хорошо продавалась и обеспечила ей средства к существованию? Это было то немногое, что он мог оставить дочери, а сотни фунтов в год, завещанных Федре дядей, едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

Возможно, скоро ей удастся выкроить немного денег для себя лично. При удачном выборе книг издательство сможет приносить постоянную прибыль. Федра окунула перо в чернильницу, размышляя, что она могла бы купить на первые несколько фунтов. Возможно, новый диван…

Легкий укол под сердцем положил конец ее мечтаниям. Нет, не диван. Скоро у нее появятся совсем другие расходы.

Укол повторился и вместе с ним другое ощущение, словно чья-то рука сжала ее сердце.

Она положила ручку. Теперь, когда книга опубликована, пришло время поговорить с Эллиотом. При мысли об этом сердце Федры учащенно забилось. И не потому, что она не хотела видеть его. Скорее, даже слишком хотела, хотя и не ожидала от этой встречи ничего хорошего.

Федра поднялась из-за стола и сделала глубокий вздох, пытаясь успокоиться. Затем облачилась в свой черный плащ, взяла пакет с экземпляром книги отца и, предупредив Дженни, что уходит, отправилась в путь.

Эллиот стоял у окна утренней комнаты, глядя на деревья в саду. Листья уже стали желтеть, и последние цветы клонили свои головки перед наступающими холодами. Почему-то эта картина навеяла ему воспоминания о цветущем кустарнике, окружавшем веранду в Пестуме.

Он бросил взгляд на стол, где высилась аккуратная стопка страниц. Ему потребовалось три часа, чтобы прочесть мемуары Ричарда Друри.

Определенно, это будет сенсация. Друри обладал острым взглядом, когда дело касалось слабостей его собратьев-мужчин. Его наблюдения были колкими, умными, откровенными. Даже слишком.

Ему следует написать Федре и поздравить ее с успешной публикацией. А заодно коснуться других вопросов. Впрочем, нет. Лучше навестить ее.

Раздался стук, и в комнату вошел лакей.

– Сэр, к вам посетительница.

– Проводите ее к моей тете. Сегодня я не принимаю, – рассеянно отозвался Эллиот.

– Она ясно дала понять, сэр, что пришла к вам, а не к вашей тете.

Эллиот устремил на лакея пристальный взгляд.

– Она дала вам визитную карточку?

– Нет, сэр. Я пытался выпроводить ее, но она была очень настойчива. – Он скорчил гримасу. – Весьма странная особа. Выглядит как одна из этих бунтарок. Или, скорее, как…

– Колдунья?

– Да, сэр. Как вы догадались?

Эллиот почувствовал, что улыбается.

– Проводите ее сюда.

Он снова повернулся к окну и уставился в него невидящим взором, представляя себе, как Федра идет по коридорам в развевающихся черных одеждах и с распущенными волосами.

Она опередила его. Эллиот не знал, что заставило Федру прийти, впрочем, не все ли равно. Он закрыл глаза, прислушиваясь к ее шагам и поражаясь охватившей его радости.

Лакей проводил Федру в утреннюю комнату и исчез.

У окна спиной к ней, стоял мужчина. Достаточно красивый, чтобы лишить женщину дара речи. И достаточно уверенный в себе, чтобы при желании пренебречь элементарной учтивостью.

Он обернулся, и Федра облегченно вздохнула при виде его теплой улыбки.

– Как хорошо, что ты пришла! Я как раз собирался к тебе. Мы могли разминуться на улице.

Федра не знала, чего ждать, и теплое приветствие Эллиота ободрило ее. Действие, которое он всегда оказывал на нее, ничуть не ослабло за минувший месяц. Она почувствовала, что задыхается.

Эллиот усадил ее на один из стульев, стоявших вокруг стола, а сам занял другой.

Федра положила пакет на стол.

– Я принесла тебе книгу моего отца.

– Спасибо, я уже прочел ее. – Он указал на стопку страниц на другом конце стола.

Федра глубоко вздохнула, стараясь овладеть собой. И чтобы полнее ощутить его присутствие и запах. Все это было так похоже на мечты, заполнявшие ее голову ночами. Только в этих мечтах он заключал ее в объятия и они…

Хотя Эллиот находился так близко, что она могла коснуться его, в нем чувствовалась отчужденность. А его самообладание свидетельствовало о том, что он далеко продвинулся на пути к избавлению от ее чар.

Это наблюдение так расстроило Федру, что ее сердце болезненно сжалось. Но чего еще она могла ждать?

Эллиот постучал по пакету.

– Это настоящий успех, Федра.

Федра подавила порыв прижаться губами к его руке. Они не виделись месяц, который показался ей вечностью.

– Я заметил, что там нет упоминаний о Чолгроуве, – сказал Эллиот.

– Он убедил меня, что мой отец заблуждался на его счет.

Он единственный, кому это удалось. Эллиот кивнул.

– Однако ты сделала небольшую приписку, касающуюся твоей матери.

– Ты сердишься на меня за это?

– Я знаю, как много он значил для тебя.

– Зато никто больше не попадется на этот крючок. Я подозреваю, что эти статуэтки и камеи по-прежнему поступают в Англию. Видимо, он обнаружил сеть по изготовлению подделок, когда посетил Италию после войны. Вещи, которые он привез, легко разошлись, и он решил переехать туда и зарабатывать таким способом себе на жизнь. – Эллиот грустно улыбнулся. – Я сам чуть не стал участником этого мошенничества, когда предложил продать новую статуэтку, которой он обзавелся.

– Он не принял твое предложение, Эллиот. Не хотел, чтобы ты запачкался в этом. – Хотя и не возражал, чтобы пачкались другие. И бессовестно использовал Артемис, когда она безрассудно влюбилась в него.

– Вообще-то я получил от него письмо на прошлой неделе, – отозвался Эллиот. – Должно быть, он написал его вскоре после нашего отъезда из Позитано. Среди прочего он выразил интерес к тому, чтобы я все-таки нашел дом для его маленькой богини.

– Мне грустно это слышать. Я надеялась, что у него остались крупицы совести хотя бы по отношению к тебе.

– Очевидно, нет.

Она представила себе юного Найджела Торнтона, наблюдавшего в безмолвной тоске, как Матиас Гринвуд покоряет женщину, которую он любит. Возможно, Торнтон видел камею у Артемис, но получила она ее не от него.

– Наверное, я никогда бы не узнала, что это был Матиас, а не Торнтон, если бы ты не направил ко мне Чолгроува и не убедил меня встретиться с ним.

Он печально улыбнулся:

– Я сразу же написал Матиасу, что ты все знаешь. Что его тайна раскрыта.

– Я тоже.

Она сделала это ради Эллиота. А не Матиаса. Эллиот тихо рассмеялся:

– Что ж, у него будет возможность покинуть Италию, прежде чем туда доберутся обвинения, выдвинутые против него в мемуарах.

– Возможно, ему не придется делать это в одиночестве. Я подозреваю, что Уитмарш участвовал в этом мошенничестве. Он должен был знать, что бронзовая статуэтка, которую показал нам Матиас, отлита иначе, чем это делалось в античные времена. Однако прикинулся невеждой. Сансони говорил мне, что подделки изготовляют в горных селениях на юге. Мне кажется, Уитмарш именно этим и занимался во время своих утренних прогулок. Посещал мастерские. Жаль только, что Тарпетте не придется спасаться бегством вместе с ними. Думаю, он брал у Матиаса деньги, чтобы смотреть на его делишки сквозь пальцы.

– Если это так, то Кармелита позаботится о том, чтобы об этом знало все население Позитано.

В глазах Эллиота блеснуло восхищение.

– Ты продумала все до мелочей, не так ли? Надеюсь, теперь ты удовлетворена? Твоя мать отомщена, и ты примирилась со своими последними воспоминаниями о ней.

Удовлетворена ли она? Федра не знала. За последние недели ее представление об Артемис сильно изменилось. Словно она наконец стряхнула с себя остатки детских иллюзий и увидела свою мать в истинном свете.

Она по-прежнему благоговела перед ней. По-прежнему уважала и ценила ее. Но больше не считала себя обязанной отстаивать ее суждения, осознав, что Артемис, как любой человек, могла ошибаться.

– Пожалуй, я обрела душевный покой в этом вопросе.

Эллиот сжал ее руки.

– Ты не только дополнила некоторые отрывки, но и убрала другие, дорогая.

Федра молчала, глядя на его руки, смуглые, сильные и очень мужские. Особенно ей нравилось, когда он вот так сжимал ее руки: крепко и в то же время нежно. Женщина может многое узнать о мужчине по его рукам.

– Почему ты не сказала мне, что уберешь отрывок о смерти офицера в колониях?

– Я решилась на это в последнюю минуту. Книга уже была в наборе. – Федра рассказала, как она бросилась в типографию с просьбой внести еще одну поправку. – Я продолжала надеяться, что ты найдешь доказательства того, что это не правда. Хватило бы крупицы сведений. Даже при том, как мы расстались в последний раз, я не сомневалась, что ты не оставишь попыток выяснить, как все было на самом деле.

Он погладил большим пальцем тыльную сторону ее ладони. Федра не осталась равнодушной к этой ласке.

– У меня нет доказательств, которые я мог бы предъявить тебе, Федра. Я встретился с тем типом. Я нашел его даже раньше, чем увидел тебя у Алексии. Чертовски неприятно спрашивать у человека, не заплатил ли ему твой отец за убийство.

– Он отрицал это?

– Разумеется.

– Почему же ты не рассказал мне об этом, Эллиот? Для меня было бы большим облегчением иметь хотя бы одно оправдание.

– Я не поверил ему.

Федра растерянно молчала. Ей было достаточно одного слова. Всего одного, даже если тот человек солгал. Но Эллиот решил, что не будет использовать эту ложь в своих целях. Он был честен с ней.

– Ты мог бы убедить себя, что веришь ему.

– Я не могу обманывать себя до такой степени. Я даже не уверен, что хочу знать правду. Еще немного, и я соглашусь с Хейденом, который утверждает, что правда ничего не изменит.

– В его словах есть смысл. Если ваш отец причастен к преступлению, это его грех и его выбор. А не его сыновей.

– Кровь есть кровь, она оставляет несмываемые пятна. – Эллиот пожал плечами. – Кристиан предлагал пять тысяч, если ты уберешь из рукописи тот отрывок. Тебе следует взять их сейчас. Это поможет издательству встать на ноги.

Пять тысяч фунтов. Этого хватило бы, чтобы заплатить все долги и наладить бизнес. Интересно, знал Истербрук, насколько она нуждается, прежде чем предложить ей взятку?

– Не стану говорить, что я не испытываю искушения, Эллиот. – Федра поморщилась. – Но я сделала это не из-за денег, и теперь поздно что-либо менять.

– Тогда почему ты это сделала?

Федра судорожно сглотнула.

– Я сделала это, потому что подозрения Мерриуэдера могли быть ошибочны. И из-за дружбы с Алексией. А главным образом из-за тебя, Эллиот. Перед лицом разлуки все кажется незначительным, даже обещание, данное отцу.

Федре показалось, что он поцелует её. Это желание явственно отразилось в его глазах.

– Я всем сердцем благодарю тебя, Федра. Ты проявила больше великодушия, чем я заслуживаю. Твое решение избавило невиновных от скандала, а имена моих родителей от самых гнусных сплетен.

– Это был сознательный выбор, Эллиот. Думаю, я поступила правильно.

Эллиот огляделся по сторонам и снова взял ее за руку:

– Пойдем со мной. Нам надо поговорить. В библиотеке будет удобнее.

В библиотеке Эллиот усадил Федру на диван и сел рядом достаточно близко, чтобы касаться друг друга. Федра попыталась собраться с мыслями. Она готовилась к этому разговору, но, когда дошло до дела, все заготовленные слова вылетели у нее из головы.

Эллиот тоже молчал, не поднимая на нее глаз.

– Чертовски тяжело видеть тебя и не иметь возможности поцеловать, Федра, – сказал он наконец.

– А кто сказал, что ты не можешь целовать меня?

Эллиот посерьезнел:

– Не могу, пока твое прошение рассматривается в суде. В этом смысле ничего не изменилось. Как и мои намерения.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? Возможность видеть тебя для меня счастье. Но я не хочу тебя сердить.

– Я не сержусь. Я рад, что ты здесь, но испытываю большее искушение, чем ожидал, ускорить осуществление твоих планов.

Федра сожалела, что он не может запереть дверь и дать волю чувствам. Вместо этого Эллиот встал и отошел. Затем повернулся к ней и скрестил руки на груди.

Видимо, ей придется попросить его, чтобы он этого больше не делал.

– Я потратил месяц, пытаясь избавиться от этих оков, Федра. Тщетно. Что я должен сказать, чтобы убедить тебя, что мы принадлежим друг другу?

– Все, что найдешь нужным. Я пришла сюда, чтобы слушать. Я хочу, чтобы ты убедил меня, если я все еще нужна тебе.

Эллиот подошел ближе и привлек ее к себе. Наконец-то она была в объятиях, которых так жаждала, и ощущала тепло и заботу, в которых отчаянно нуждалась.

– Я не Ричард Друри, но я и не мой отец. Если ты опасаешься, что я когда-нибудь стану таким, как он, то напрасно. – Эллиот говорил решительным тоном, словно сделал свой выбор и теперь приносил клятву.

– Каждый мужчина в душе собственник, но я боюсь не этого. Если бы кто-нибудь попытался удерживать меня против моей воли, я нашла бы способ освободиться. Но к тебе это не имеет никакого отношения. Я отвергаю брак, а не тебя.

– Я понимаю, почему ты не веришь в брак. И не хочу, чтобы ты была другой. Ведь я полюбил Федру Блэр и не желаю, чтобы она изменилась. Так что я не стану ни о чем тебя просить, а тем более требовать. – Он бросил взгляд на ее платье. – Мне наплевать, если ты продолжишь носить черную одежду. Можешь сохранить свое издательство. – Он помолчал, затем пожал плечами. – Я даже не стану вмешиваться в твои отношения с друзьями, пока им не захочется большего.

Федра обхватила ладонью его щеку. Ощущение было на редкость приятным и правильным.

– Не важно, что им захочется. Мне не захочется. Но для этого не обязательно выходить замуж.

Эллиот громко вздохнул, но был ли то вздох удовольствия от ее прикосновений или отчаяния от ее упрямства, Федра не знала.

– Я хочу этого брака, Федра. Мне необходимо знать, что ты моя. Я люблю тебя даже больше, чем желаю. И хочу, что бы ты всегда была со мной. Где бы я ни был, я хочу знать, что ты ждешь меня дома. Неужели ты никогда не мечтала о подобных вещах?

Он нежно коснулся губами ее губ. Это был первый поцелуй за долгие недели, и он подействовал на Федру как хмельное вино.

Его слова тронули ее сердце. Не только признание в любви, хотя и оно растрогало ее до слез. Эллиот вел себя исключительно благородно по отношению к ней. Он помог ей подать прошение, хотя и был против расторжения брака. Не воспользовался преимуществами, которые давал ему этот брак, и Федра знала, что не воспользуется ими и в будущем.

Он был справедлив и честен. Все, что он делал, он делал бескорыстно, движимый любовью.

– Приятно сознавать, что ты по-прежнему не хочешь расторжения брака, Эллиот. Потому что весьма вероятно, что мое прошение будет отклонено. Могут возникнуть осложнения.

– Так отзови его, дорогая. Не подвергай себя этому испытанию, если твой адвокат не уверен в успехе. Обещаю, ты никогда об этом не пожалеешь. – Он склонил голову набок и нахмурился. – Какие осложнения?

– Мой адвокат сказал, что мое прошение не будет иметь никаких шансов в суде, если обнаружатся какие-либо последствия.

– Последствия? Ты имеешь в виду беременность?

Она кивнула:

– Я пока не уверена. Но похоже на то.

– Насколько похоже?

– С каждым днем все больше. Это многое осложнит, естественно.

– И ты не сказала мне? Ладно. Не важно. Федра, это еще одна причина, по которой мы не можем поступить по-твоему. Ребенок заслуживает лучшей участи, а рано или поздно он у тебя появится. К тому же это ничего не усложняет. Наоборот, упрощает.

Его реакция утешила ее, в отличие от его выводов.

– Я обошлась без этой лучшей участи и ничуть об этом не жалею. Я стала такой, какой стала, потому что так меня воспитала мать. А Ричард, несмотря ни на что, мой отец. Даже если суд отклонит мое прошение, это не значит, что мы должны жить вместе.

– Разумеется, мы будем жить вместе. Я не собираюсь наносить утренние визиты собственной жене. Ты должна отозвать свое прошение. Неужели ты этого не понимаешь?

Федра понимала. Она поняла это даже раньше, чем появились признаки беременности. Однако беременность не привела ее в ужас. Напротив. Она даже рассмеялась от радости при мысли о доме и семейной жизни с Эллиотом. Единственным, что омрачало эту радость, был страх, что она уничтожила свой шанс на счастливое замужество.

Не упрямство и не слепая приверженность идеалам заставляли ее бунтовать против этого брака, неожиданно свалившегося на нее. И даже не опасение, что общество будет считать, что она потерпела поражение, а Эллиот попался в ловушку.

Страсть открыла ее сердце для любви, а любовь вознесла ее в такие выси, о которых она и не подозревала. И теперь она балансировала на краю собственного мира.

Еще один шаг, и она повиснет над бездной, где не на что опереться, кроме надежды, доверия и любви. И что же? Она, Федра Блэр, дочь знаменитой Артемис, женщина, которая, подобно своей матери, кует свою собственную судьбу, трусит как ребенок, стоя на пороге неведомого.

Это приводило ее в восторг. И пугало до смерти.

Эллиот понимал ее состояние и сочувствовал.

– Ты сильная, Федра. Сильная и гордая, и я люблю тебя за это. Но что, если у нашей дочери не будет твоей силы духа? Что, если она будет страдать, когда с ней откажутся дружить и будут с презрением называть незаконнорожденной? – Он обхватил ее лицо ладонями и заглянул ей в глаза. – Ты смогла все преодолеть, но не каждый способен на это. Ты будешь счастлива, Федра. Я позабочусь об этом, чего бы это мне ни стоило, потому что я люблю тебя больше, чем собственную гордыню.

Федра посмотрела ему в глаза. Она никогда так глубоко не заглядывала ни в чьи глаза и никогда не была так уверена, что видит правду, скрытую в его сердце. «Я знаю, – вспомнились ей слова Алексии. – Это одна из немногих вещей в жизни, в которых я полностью уверена».

Она накрыла его ладони своими и прижала их к своему лицу.

– Я согласна, Эллиот. Мне повезло, что ты все еще хочешь этого брака, несмотря на мои колебания. Не сомневаюсь, что ты достаточно любишь меня, чтобы мы были счастливы. Я доверяю тебе и знаю, что достаточно люблю тебя, чтобы наша дружба длилась всю жизнь.

Она сделает это. Ради ребенка. И ради Эллиота, конечно. Но в основном ради самой себя, ради того, чтобы любить и быть любимой, наслаждаясь узами близости.

И что немаловажно, она не будет одна, когда шагнет в бездну и повиснет в воздухе. Рядом будет Эллиот, он поможет ей найти точку опоры.

Эллиот не сказал ни слова, но Федра видела, что он знает, что творится у нее на сердце. Об этом говорили его глаза. И поцелуй, который он запечатлел на ее губах.

В его теплом взгляде мелькнула искорка торжества, и поцелуй был чуточку властным, однако Федра не возражала.

В конце концов, он мужчина.

Она почувствовала, что крючки на ее платье расслабились. Эллиот опустил ее на диван, и они слились в объятии. На этот раз его ласки были напористыми и стремительными. Федра отвечала на них.

Она крепко прижимала его к себе, уносясь на волнах блаженства. С ее губ сорвался стон, когда он вошел в нее, а когда их лихорадочная страсть достигла апогея, вскрикнула от восторга.

– Моя навеки, – прошептал Эллиот.

Федру не испугали эти слова. Она знала, что любима. Эти слова обещали счастье. Для нее и Эллиота начиналась новая жизнь, основанная на общем будущем и взаимных обязательствах.

Слова звучали снова и снова в блаженном умиротворении, но произносил их не Эллиот, а ее сердце:

– Мой навеки!


notes


Примечания


1


Примите мои соболезнования (ит.)


2


очень элегантный мужчина (ит.).


3


Добрый день, синьора (ит.).


4


Вы замужем! (ит.)


5


друг (ит.)


6


до свидания (ит.)


7


Спасибо (ит.)